Флорентийская Платоновская академия: очерк истории духовной жизни ренессансной Италии [Олег Фёдорович Кудрявцев] (pdf) читать онлайн

Кудрявцев Олег Федорович

ФЛОРЕНТИЙСКАЯ
ПЛАТОНОВСКАЯ АКАДЕМИЯ
Очерк истории духовной жизни
ренессансной Италии

Флорентийское общество

Кудрявцев Олег Федорович

ФЛОРЕНТИЙСКАЯ
ПЛАТОНОВСКАЯ АКАДЕМИЯ
(Очерк истории духовной жизни
ренессансной Италии)

Издание второе, исправленное и дополненное

Ответственный редактор
доктор исторических наук
Л.М. Брагина

Москва
ЛУМ
2018

Società Fiorentina

Kudryavtsev Oleg Foedorovich

Accademia Platonica
di Firenze
(Un saggio della storia intellettuale
del Italia rinascimentale)

Seconda edizione riveduta ed ampliata

A cura di Lidia M. Braghina

Mosca
LOOM
2018

УДК 7.034(450)4
ББК 85.103(4Ита)42
К88

В оформлении обложки использована картина
Джорджоне, Три философа. 1508. Музей истории искусства, Вена

Рецензенты:
доктор исторических наук Ю.П. Зарецкий
доктор исторических наук Н.В. Ревякина
кандидат исторических наук Т.Д. Стецюра
доктор исторических наук М.А. Юсим
Монография представляет собой комплексное исследование деятельности и идейных исканий содружества итальянских гуманистов второй
половины XV в., сложившегося вокруг Марсилия Фичино и получившего в
историографии громкую славу под именем флорентийской Платоновской
академии. Основное внимание направлено на то, чтобы вскрыть мотивированные духовными установками времени интенции главы флорентийских
платоников, которые претворились в его ученых занятиях, трудах, идеях, и
придали исторически своеобразный облик возглавляемому им «платоновскому братству», сделав его притягательным для людей науки, искусства,
церкви, представителей делового мира, правителей и государственных деятелей во Флоренции и далеко за ее пределами. Анализу подвергнуты важнейшие аспекты учения флорентийской Платоновской академии – ее антропология, христианская апологетика, эстетика, астрология, этико-правовые
концепции, философия истории и культуры, – давшие наиболее адекватное
выражение мировоззренческим запросам ренессансной эпохи и в силу этого принявшие на себя роль общих мест ее идеологии.
Для всех, кто интересуется историей мировой культуры.

ISBN 978-5-906072-31-3

СОДЕРЖАНИЕ
ОТ ФЛОРЕНТИЙСКОГО ОБЩЕСТВА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12
ВВЕДЕНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ФИЧИНО И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ
Глава I. МУДРОСТЬ ЯЗЫЧНИКОВ НА СЛУЖБЕ
БОЖЕСТВЕННОГО ПРОВИДЕНИЯ: ПРИЗВАНИЕ
МАРСИЛИЯ ФИЧИНО . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24
§ 1. Семья. Годы учения. Первые философские опыты . . . . . . . . . 26
§ 2. У истоков языческой мудрости: ранние переводы
с греческого. «Поймандр» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
§ 3. Сумма древнего богословия: перевод и
толкование сочинений Платона . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55
§ 4. Древнеязыческая мудрость и христианская религия:
а. «Платоновское богословие» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73
б. «О христианской религии» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 81
в. Малые труды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 82
§ 5. Древнее богословие после Платона: перевод и
комментирование языческих и христианских неоплатоников . . . 87
§ 6. Последние комментарии к Платону . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 105
§ 7. Собрание «Посланий».
«Толкования на Послания Павла» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 111
Глава II. «ВЕРТОГРАД ЛЮБОМУДРИЯ» ИЛИ СОБОР
БЛАГОЧЕСТИВОЙ МУДРОСТИ: ПРЕДАНИЕ И ПРАВДА
О ФЛОРЕНТИЙСКОЙ ПЛАТОНОВСКОЙ АКАДЕМИИ . . . . . . . . . . . . . . . . . 116
§1. Споры вокруг Платоновской академии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
§2. «Платоновская академия»: рождение понятия . . . . . . . . . . . . 120
§3. Платоновская академия: состав участников и занятия . . . . . 135
а. Состав участников . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 136
б. Беседы и чтения. Пиры . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 141
в. Лекции и проповеди . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
г. Риторические упражнения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 165

д. Переписка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 171
ж. Места собраний . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 174
з. Моральные нормы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 175
Глава III. ТАЛАНТ И ПОКЛОННИКИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
§ 1.Меценатство как политика и как призвание:
Фичино и Медичи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
а. Козимо Старый . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 181
б. Пьеро Подагрик . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200
в. Лоренцо Великолепный . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 202
г. Пьеро и Иоанн Медичи, сыновья Лоренцо . . . . . . . . . . . . . . 226
д. Лоренцо ди Пьерфранческо . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229
§ 2. Власть культуры. Почитатели близкие и далекие . . . . . . . . 230
а. Флорентийский патрициат . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 231
б. Церковные иерархи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 240
в. Светские государи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 244
Глава IV. INTER PARES . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249
§ 1. Леон Баттиста Альберти . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249
§ 2. Кристофоро Ландино . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 258
§ 3. Бенедетто Аккольти . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 264
§ 4. Антоний Альи . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 266
§ 5. Анджело Полициано . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 268
§ 6. Джованни Пико делла Мирандола . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
Глава V. НАСТАВНИК ЕВРОПЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 292
§ 1. Венгрия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 293
§ 2. Германия и Нидерланды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 298
§ 3. Франция . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 304
§ 4. Англия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 310
§ 5. Польша . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 314
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИДЕЙНЫЕ ИСКАНИЯ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ
ПЛАТОНОВСКОЙ АКАДЕМИИ
Глава VI. «DEUS IN TERRIS», ИЛИ ЧЕЛОВЕК-АРТИСТ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 317
Глава VII. «PRISCORUM ARCANA»: В ПОИСКАХ
ИЗНАЧАЛЬНОГО ОТКРОВЕНИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 335
ГлаваVIII. «СЛАДОСТНАЯ ЖИЗНИ ОБЩНОСТЬ» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 358
Глава IX. ПАТЕНТ НА БЛАГОРОДСТВО: АКТУАЛИЗАЦИЯ МИФА
О «ЗОЛОТОМ ВЕКЕ» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 375

Глава X. «ЗАПЕЧАТЛЕННЫЙ САТУРНОМ»: МЕЖДУ
ЗВЕЗДОЗАКОНИЕМ И АСТРАЛЬНОЙ МАГИЕЙ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 396
Глава XI. «ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ»: НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ
НРАВСТВЕННОГО УЧЕНИЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 426
1. Время . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 426
2. Фортуна . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 432
3. Великолепие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 438
4. Человечность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 445
Глава XII. МЕТАФИЗИКА ЛЮБВИ И КРАСОТЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 448
ЗАКЛЮЧЕНИЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 466
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 474
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 503
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН СОБСТВЕННЫХ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 505
SOMMARIO . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 535

DALLA SOCIETÀ FIORENTINA . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10
PREFAZIONE ALLA SECONDA EDIZIONE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12
INTRODUZIONE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
PARTE PRIMA. FICINO E IL SUO AMBIENTE
I. LA SAPIENZA DEGLI ANTICHI A SERVIZIO DELLA DIVINA
PROVVIDENZA: VOCAZIONE DI MARSILIO FICINO . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24
§ 1. Ambiente familiare. Anni di formazione.
Prime esperienze filosofiche . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 26
§ 2. Alle origini della sapienza dei pagani:
le prime traduzioni dal greco. «Pimander» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 44
§ 3. La summa della teologia antica: traduzione
ed esegesi delle opere di Platone . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55
§ 4. La sapienza antica dei pagani e la religione cristiana:
a. «Theologia platonica» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73
b. «De religione Christiana» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 81
c. Opere minori . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 82

§ 5. Antica teologia dopo Platone: traduzione
ed esegesi dei neoplatonici pagani e cristiani . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87
§ 6. Ultimi commentari alle opere di Platone . . . . . . . . . . . . . . . . . . 105
§ 7. «Epistolae», «Commentarius in Epistolas D. Pauli» . . . . . . . . . . 111
II. «HORTUS PHILOSOPHICUS» O CONCILIUM
PIAE SAPIENTIAE: TRADIZIONE E VERITA’ SULL’ACCADEMIA
PLATONICA DI FIRENZE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 116
§1. Discussioni attorno all’Accademia Platonica . . . . . . . . . . . . . . . . . 117
§2. «Accademia Platonica»: nascita del concetto . . . . . . . . . . . . . . . 120
§3. Accademia Platonica: composizione e dotte occupazioni . . . . 135
a. Membri dell’Accademia . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 136
b. Colloqui e letture. Simposii . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 141
c. Lezioni e prediche . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 159
d. Esercizi di rettorica . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 165
e. Corrispondenza . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 171
f. Luoghi di riunione . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 174
g. Norme morali . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 175
III. TALENTO E I SUOI AMMIRATORI . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
§1. Attività di mecenate come politica e come
vocazione: Ficino e Medici . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180
a. Cosimo il Vecchio . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 181
b. Piero il Gottoso . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 200
c. Lorenzo il Magnifico . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 202
d. Piero e Giovanni figli di Lorenzo . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 226
e. Lorenzo di Pierfrancesco . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229
§2. Il potere di cultura. Gli ammiratori vicini e lontani . . . . . . . . . . . 230
a. Il patriziato fiorentino . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 231
b. I gerarchi della Chiesa . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 240
c. I principi secolari . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 244
IV. INTER PARES . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249
§1. Leon Battista Alberti . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 249
§2. Cristoforo Landino . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 258
§3. Benedetto Accolti . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 264
§4. Antonio Agli . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 266
§5. Angelo Poliziano . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 268
§6. Giovanni Pico della Mirandola . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 275
V. PRAECEPTOR EUROPAE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 292
§1. Ungheria . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 293

§2. Germania e Paesi Bassi . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 298
§3. Francia . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 304
§4. Inghilterra . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 310
§5. Polonia . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 314
PARTE SECONDA. RICERCHE INTELLETTUALI DELL’
ACCADEMIA PLATONICA DI FIRENZE
VI. «DEUS IN TERRIS», O UOMO-ARTISTA . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 317
VII. «PRISCORUM ARCANA»: ALLA RICERCA
DELLA RIVELAZIONE ORIGINALE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 335
VIII. «DULCIS VITAE COMMUNIO»: IDEALE SOCIALE
IX. LICENZA DI NOBILTA’: ATTUALIZZAZIONE
DEL MITO DELL’ETA’ D’ORO . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 375
X. «SATURNO IMPRESSUS»: TRA L’ASTROLOGIA E MAGIA
ASTRALE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 396
XI. «IL TEMPO SRTRINGE»: DOTTRINA MORALE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 426
1. Tempo . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 426
2. Fortuna . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 432
3. Magnificenza . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 438
4. Umanità . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 445
XII. LA BELLEZZA SALVA IL MONDO: METAFISICA
DELL’AMORE E DEL BELLO . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 448
CONCLUSIONE . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 466
ELENCO DELLE FONTI E BIBLIOGRAFICO . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 474
ELENCO DELLE ABBREVIAZIONI . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 503
INDICE DEI NOMI PROPRI . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 505
SOMMARIO . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 535

10

ОТ ФЛОРЕНТИЙСКОГО ОБЩЕСТВА

Флорентийское общество начало работу в Москве в 2001 г.
с провозглашения необходимости изучать опыт флорентийского Возрождения как примера интеллектуально-художественного прорыва
через века и тысячелетия – прорыва, увлекшего за собой Италию,
Европу, а потом и весь мир. Приведем слова Павла Муратова, поэтичней и полнее которых трудно найти во всей мировой литературе
о Возрождении для характеристики этого исторического явления.
Они нужны, чтобы настроить читателя на восприятие работы, посвященной Флорентийской Платоновской академии:
«Именем кватроченто называют ту эпоху итальянского Возрождения, которая заключена в пределы XV столетия. На необъятном кладбище истории, бесследно поглотившем целые народы,
среди запутанного лабиринта могил, приютивших невечные страсти,
недовоплощенные порывы, несделанные дела, памятник кватроченто возвышается одиноко и отдельно, прекрасный и законченный, как
создание художника. У этой эпохи было изумляющее полнотой жизни существование. Другие эпохи проходят перед нашим умственным
взором, как идейные волны нескончаемого исторического прилива.
Кватроченто обращается к нашим чувствам, мы постигаем его так
же, как постигаем состояние окружающего нас мира, – взглядом, дыханием, прикосновением... При каждом приближении к кватроченто
до сих пор бывает слышно биение великого сердца, переполненного
благороднейшей и чистейшей кровью. Иногда кажется, что история
напрасно заключила эту эпоху в свои владения. Ее смерть больше похожа на сонный плен – тот плен, который держит в своих легких оковах людей Флоренции, изваянных флорентийскими скульпторами на
флорентийских гробницах. Чуть заметная гордая улыбка на их тонких губах знаменует счастливейшую победу человечества, победу
над смертью…».

11

Опыт небольшого круга мыслителей, составивших Флорентийскую Платоновскую академию (представлявшую собой, конечно,
не нечто, подобное современным учебным или научным институтам,
но типичное для эпохи Возрождения вольное ученое содружество) и
поддержанных просвещенными меценатами из рода Медичи, много
послужил к созданию исторического примера «государства как произведения искусства» – периода высшей гармонии между государством и обществом или того, что современная Конституция России
называет «правовым государством». Именно поэтому кватроченто
является для России современным и актуальным. Флорентийское
общество за последнее десятилетие издало несколько книг, посвященных теме «государства как произведения искусства» или, говоря
словами Николая Рериха, «государства, основанного на Культуре».
В этом ряду новое издание работы Олега Федоровича Кудрявцева представляется чрезвычайно важным, поскольку она является
первой в отечественной литературе монографией, детально исследующей круг идей и деятельность флорентийской Платоновской
академии.



Петр Баренбойм,
Президент Флорентийского общества





Михаил Трушин,
Международный Вице-президент
Флорентийского Общества

12

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Новая публикация книги «Флорентийская Платоновская академия» дополнена материалами, которые отсутствуют в первой,
увидевшей свет в 2008 г. Прежде всего учтены работы, вышедшие
за последние годы, а также привлечены дополнительные источники,
по тем или иным причинам недоступные автору прежде.
Книга создавалась, когда в мировой историографии Возрождения возобновились споры по поводу Флорентийской Платоновской
академии. Они продолжаются и поныне, что объясняет целесообразность переиздания посвященного ей исследования. К сожалению,
подходы, предложенные в нем, к уразумению культурно-исторического смысла такого явления духовной жизни ренессансной Флоренции XV в., как Платоновская академия, не были услышаны и надлежащим образом обсуждены. А ведь речь идет о том, чтобы, отбросив
привычные и «удобные» стереотипы, понять это явление в контексте
духовной жизни своего времени, как вполне определенное выражение ее мировоззренческих устремлений и исканий, как некую установку на реализацию ее социально-культурных идеалов.
Флорентийская Платоновская академия остается загадкой
для исследователей. Марсилий Фичино, считающийся ее главой,
в своих сочинениях ее обозначил и даже описал, прибегая, впрочем,
к аллегориям, играя словами, образами и смыслами, однако точно
не определил. Вместе с тем, он имел в виду нечто конкретное. И вот
это-то конкретное и надо понять и восстановить. К счастью, теперь
уже не тщатся трактовать Фичинову академию как некое официальное учреждение со своими регламентами, выборными органами,
регулярными формами деятельности, а также – по аналогии с европейскими академиями XVII-XX вв. – с установленным составом участ-

13

ников, денежными взносами или, наоборот, вознаграждением членов академии. Бесперспективно и просто нелепо считать, как иной
раз сейчас делается, эту академию частным учебным заведением,
своего рода гимназией для подготовки флорентийского юношества
к прохождению университетских курсов. Или видеть в ней только
вольное ученое товарищество, ничем официальным в своей деятельности не стесненное. Все эти интерпретации «сближают» Флорентийскую Платоновскую академию с научными сообществами нового и
новейшего времени, но никак не способствуют пониманию того, что
Фичино хотел создать (или воссоздать), посвятив этому труды всей
своей жизни. Именно их анализ только и может пролить свет…



О.Ф. Кудрявцев
Январь 2018 г.

14

ГАЛИНЕ АЛЕКСАНДРОВНЕ МАШАНОВОЙ,
в наш пользолюбивый век явившей
высокий пример высокой человечности,
посвящается

ВВЕДЕНИЕ

Первоначально, в 1998 г., когда предлагаемая вниманию читателей работа только начиналась, ее задача формулировалась весьма
скромно: проследить творческий и жизненный путь Марсилия Фичино и его связи с близкими ему гуманистами, людьми церкви, государственными деятелями, представителями делового мира, которые в
той или иной форме принимали участие в его трудах и образовывали
своего рода ученое товарищество, получившее в историографии название Платоновской академии. Речь шла о том, чтобы на основе всего
комплекса доступных к настоящему времени источников, с учетом их
новейших критических изданий и привлечением основных исследовательских разработок, которыми обогатилась научная литература
проблемы в последние десятилетия, дать на русском языке монографический очерк истории одного из наиболее значительных явлений
ренессансной культуры Италии второй половины XV в. Однако очень
скоро возникла потребность существенно расширить первоначальную тематику, ибо обнаружилось, в частности, что творческая биография Фичино будет необъяснима, если не подвергнуть пристальному рассмотрению установки, которыми он руководствовался и
которые легли в основу того, что можно было бы назвать идеологией
флорентийской Платоновской академии; возник даже вопрос, спровоцированный недавними дискуссиями в историографии, без ответа
на который теряла смысл настоящая работа, а существовала ли эта
академия и вправе ли мы пользоваться широко принятым в работах
по культуре Возрождения ее названием, если наше его понимание,
сформулированное Ф. Монье, А. Делла Торре, П.О. Кристеллером,

15

А.Х. Горфункелем – Платоновская академия как вольное ученое
братство, или кружок единомышленников Фичино – лишь частично
соответствует тому значению, в котором его употреблял сам гуманист; дополнительного изучения потребовала проблема меценатства, кто, наряду с семейством Медичи, по какой причине и в какой
форме поддерживал гуманиста, его начинания, его публикации, и на
что за свою помощь он рассчитывал; небезынтересно также выяснить, какие отношения связывали главу флорентийских платоников
с другими известными и вполне самостоятельными гуманистамиучастниками его кружка, какие направления его мысли их привлекали, ими усваивались и воспроизводились в их собственных трудах
весьма часто, впрочем, с новыми нюансами; в качестве продолжения
этой темы сам собой встал вопрос о том, каким образом идейные
искания флорентийской Платоновской академии получили известность и распространение еще при жизни Фичино не только в Италии, но и в странах заальпийской Европы. Такое расширение и такая
дифференциация первоначально намеченной проблематики вполне
закономерно потребовали выделения в самостоятельную область
исследований различных аспектов философско-богословского учения флорентийского платонизма. В историографии, особенно в
историко-философской литературе, уже давно отмечена оригинальность антропологических разработок, концепций любви и красоты,
или эстетической теории, а также своего рода философии религии
флорентийских платоников; именно в этих направлениях их мысли
исследователи находили, и не без основания, наиболее полное выражение духовных устремлений ренессансной эпохи. Однако, наряду с указанными направлениями, заслуживают внимания и другие,
либо недостаточно освещенные в специальной литературе, либо вовсе оставшиеся вне поля зрения исследователей. Ибо в них также
можно найти ответы на самые актуальные мировоззренческие вопросы, волновавшие умы мыслителей того времени. Так появились
разделы, посвященные концепции «золотого века», этой своего
рода философии истории, позволившей флорентийским платоникам
заявить об осознании особой миссии собственной культуры, идее
«общности», в которой отразились их социальные предпочтения,
некоторым наиболее характерным аспектам их нравственных воззрений, политическому идеалу.

16

Даже самый поверхностный очерк историографии, посвященной Фичино и его академии1, превратился бы в монографическое исследование. Но было бы неправильно не указать исследователей,
внесших наибольший вклад в изучение флорентийского платонизма
второй половины XV в. На протяжении XIX в. о Фичино и возглавляемом им кружке обязательно писали во всякой работе по ренессансной культуре Италии, более того, стали даже появляться специальные труды, рассматривавшие историю и отдельные аспекты учения
флорентийских платоников. Тем не менее серьезное, всестороннее
и критическое изучение флорентийской Платоновской академии началось с фундаментальной работы А. Делла Торре (1902 г.)2, опиравшегося не только на весь корпус опубликованных к тому времени
источников, но и на многие рукописи Фичино и близких к нему гуманистов. Дело А. Делла Торре продолжил П.О.Кристеллер, издавший в
1937 г. двухтомное собрание дополнительных материалов, имеющих
отношение к Фичино (Supplementum Ficinianum) и не вошедших в Базельское издание его сочинений 1576 г., а также разночтений между
рукописями и печатными текстами его работ; предварено это издание пространным монографическим введением (Introductio), в котором исследуется история создания и публикаций всего, что было написано Фичино. В последующие десятилетия Кристеллер продолжал
издание обнаруженных им в рукописях или в мало известных старопечатных книгах трудов Фичино (как правило, ранних трактатов или
писем), публиковал исследования, посвященные его идейному наследию, биографии, творчеству, а также связям с некоторыми из тех,
кто составлял его окружение. Вклад Кристеллера в изучение Фичино
и флорентийской Платоновской академии столь велик, что без привлечения работ этого ученого немыслимо никакое новое серьезное
исследование в указанной области. Следующий после А. Делла Торре
и П.О. Кристеллера обобщающий труд, посвященный жизни, сочинениям и идейному наследию Фичино, рассмотренным на фоне духовной ситуации, политических и социальных отношений ренессансной
1 Многосотенный – и тем не менее неполный – список работ по нашей
теме, изданных до 1984 г., см.: Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after
five hundred years // MFRP. Vol. I. P. 50-80.
2 Полное библиографическое описание этого и других упомянутых ниже
изданий можно найти в разделе: Список источников и литературы.

17

Италии второй половины XV в., был выпущен в 1958 г. Р. Марселем.
Хотя еще в 1944 г. вышло в свет первое новое, пусть и не самого лучшего качества, издание Фичинова «Комментария на «Пир» Платона,
о любви», тем не менее именно с Р. Марселя началось систематическая публикация трудов главы флорентийских платоников с критическим аппаратом, примечаниями, введением и параллельным переводом на один из новых европейских языков; сам Р. Марсель выпустил
критические издания упомянутого уже «Комментария на «Пир»…»
(1956 г.), ренессансных жизнеописаний Фичино (1958 г.) и его важнейший трактат «Платоновское богословие о бессмертии душ» (19641970 гг.). В последние десятилетия список подобного рода изданий
пополнился рядом комментариев Фичино к платоновским диалогам,
трактатами «О жизни» и «О христианской религии», новыми критическими изданиями «Платоновского богословия» и (в разных авторских редакциях) «Комментария на «Пир»…»; значительная часть этих
публикаций подготовлена М. Алленом, явлющимся кроме того автором источниковедческих работ, проливающих новый свет на генезис
многих идей Фичино3. Особо следует отметить начатое С. Джентиле
издание важных для исследования жизни и творчества Фичино его
«Эпистол», первая книга которых вышла в 1990 г.; дальнейшая их публикация, к сожалению, приостановлена; сам Джентиле в монографическом «Введении», предпосланном «Эпистолам», и в других своих работах, представляющих собой, несомненно, серьезный вклад
в изучение идейного наследия флорентийской Платоновской академии, существенным образом уточнил и расширил наши знания о ее
истории, в особенности о начальных этапах творческой деятельности ее главы. В заключении этого перечня нужно назвать имена еще
двух исследователей – Э. Гарэна и Ч. Вазоли, которые своими многочисленными публикациями, посвященными конкретным аспектам
философско-богословских идей гуманиста и некоторых его ближайших друзей, а также изданиями источников внесли большой вклад
в изучение наследия флорентийской Платоновской академии.
Знакомство с Фичино и его товариществом по источникам и
исследовательской литературе началось в России около века назад
3 См. работу: Гурьянов И.Г. История исследований философии Марсилио
Фичино в XX в. в англо-саксонском интеллектуальном мире // Философия и
культура. 2015. № 4. С. 553-562.

18

с журнальной публикации Н.С. Арсеньева. В 1922 г. появилась книга
И. Пузино, в которой рассматривались биография и религиозные искания Фичино; изданная в Берлине на русском языке, она была мало
доступна и известна в России. Затем более полувека о Фичино у нас
в стране почти не писали. Ситуация изменилась с середины 70-х гг.,
когда, вначале в статьях И.Х. Черняка, а вслед за ними в работах
Л.М. Брагиной, Н.В. Ревякиной, А.Х. Горфункеля, Л.М. Баткина и автора этих строк были подвергнуты анализу богословские искания,
антропология, онтология, эстетика, некоторые аспекты этического и
социального учения, историко-культурная концепция Фичино; специальное внимание уделялось также тому, что представлял собой кружок последователей гуманиста, или флорентийская Платоновская
академия; наконец, после выхода в свет в 1981 г. на русском языке
«Комментария на «Пир»…» стали издаваться переводы, фрагментарные или полные, некоторых писаний гуманиста, преимущественно из
состава его «Эпистол».
Описание культуры другой эпохи – дело сколь ответственное,
столь и рискованное. Историк, берущийся за него, отвечает прежде
всего перед человеком прошлого за то, чтобы без домыслов и искажений донести его черты, его образ мыслей и уклад жизни до людей
своего времени. На этом пути он может вольно или невольно поддаться искушению модернизировать свой «объект», делая его понятным для себя и своих современников. И какими бы мотивами он ни
руководствовался, пребывая, например, в наивном убеждении, что
люди во все времена одни и те же и поэтому характерные для века,
в который он живет, установки и категории сознания вполне применимы к любой эпохе, или же полагая, что в целях публицистики, назидания своих современников можно к прошлому прилагать критерии
настоящего, он фактически деформирует или подменяет свой «объект» исследования, выставляя его в чужом обличье, ибо не признает
за ним права на самостоятельное, сообразное всей совокупности условий его времени социальное и духовное бытие. Так, историки XIX
в. коммунальные движения высокого средневековья рассматривали
как выступления буржуазии; следующие поколения историков восстания городских низов в средние века стремились связать с защитой
интересов пролетариата, усматривая зарождение его идеологии во
всякой формулировке концепции человеческой общности; не лучше

19

обстоит дело в историографии – по крайней мере отечественной –
последних десятилетий: такие конкретно-исторические явления, как
гражданское общество, рыночная экономика, зарождение индивидуальности, формулировку прав человека и тому подобное находят
в угоду политико-идеологической конъюнктуре текущего момента
едва ли не с зарождением цивилизации во все эпохи и в любом регионе мира. Если вернуться к объектам нашего интереса – Фичино и его
платоническому братству, – то и они не могли не стать жертвами различного рода модернизаторских трактовок: во флорентийских платониках, в частности, видели примеры благодетельного попечения
просвещенной монархии о науках; но менялось время, и вот Фичино
уже изображен (а заодно и осужден) как ловкий царедворец, умевший заслужить милости тиранической власти; ближе к нашим дням
все тот же Фичино показан как «интеллектуал», который не мог не
тяготиться всевластием Медичи и, конечно же, должен был сочувствовать их противникам-заговорщикам. Но на этих и им подобных
оценках подробнее стоит остановиться в соответствующих разделах основной части работы. Сейчас же важно подчеркнуть, что, прибегая к «осовремениванию» реалий минувшего, к их «подгонке» под
сегодняшние понятия, историк препятствует не только полноценной
коммуникации настоящего и прошлого, рисуя образ последнего в
стиле совсем другого, чужого ему времени, но и выработке самосознания своей собственной эпохи, которое возникает при сравнении
ее с чем-то иным, со своеобразными и неповторимыми ликами безвозвратно ушедших культур и цивилизаций.
Чтобы понять человека прошлого, надо постараться услышать
его подлинный голос. В некоторых случаях, при обилии всякого рода
источников мы можем претендовать на то, что знаем некую эпоху
лучше, чем человек, который в ней жил, ибо видим ее как состоявшееся целое, а не фрагментарно, в процессе становления, как видел ее
он. Но никогда мы не сможем утверждать, что чувствуем и переживаем его время глубже и полнее, чем он, ибо для нас целиком или в значительной мере утратили свою актуальность те мировоззренческие
«проблемы», или те устремления духа, которые определяли смысл
его жизни. Поэтому прежде всего мы попытаемся уловить настроения и мотивы, которыми руководствовался в своем творчестве и в
своей деятельности конкретный исторический «субъект», те основополагающие, экзистенциальные ценности, на которые он ориентиро-

20

вался и которые старался обрести или защитить. Трудно вообразить,
чтобы Фичино предпринял свои труды по овладению «платонической
наукой» из страсти к «чистому» познанию, или желания обрести громкую научную славу, или, скажем, нажиться и «сколотить» себе состояние: все эти резоны, очень понятные человеку нового и, особенно,
новейшего времени и, вполне возможно, не чуждые в какой-то мере
«главе платонического семейства» (как друзья именовали Фичино),
тем не менее не в состоянии объяснить его ученое подвижничество,
ближе напоминающее духовное тягло, добровольно, ради каких-то
особых целей возложенное им на себя. Но что это были за цели, нам
точнее может сказать сам гуманист, даже если он из священного трепета перед ними не часто о них упоминает, или же кто-то из круга его
друзей, для пользы которых он, в первую очередь, и работал и которые, воспитанные в одной с ним культуре, прошедшие ту же, что и
он, образовательную подготовку, должны лучше кого бы то ни было
его понимать. Ибо невозможно не согласиться с тем, что «поступки
людей мотивировались ценностями и идеалами их эпохи и среды»4.
Казалось бы, чтобы услышать подлинный голос человека прошлого, нет ничего проще, чем дать ему слово, в особенности если
это человек высокой культуры, оставивший большое духовное наследие. Однако ограничить свою роль переводом и публикацией чужих текстов историк не может, эти тексты нужно еще интерпретировать, ибо весьма часто очевидный смысл их не является истинным
или, по крайней мере, исчерпывающим. Возьмем несколько примеров. Вроде бы всем должно быть понятно, что означает слово «республика», однако до Макиавелли (впрочем, весьма часто и долгое
время после него) «res publica» – это не одна из форм правления или
государственного строя, а государство вообще с любым политическим режимом. «Humanitas», «гуманность» для нас исключительно
моральная добродетель, по-русски хорошо передаваемая как «человеколюбие», но этим значением смысл слова в античности, средние
века и эпоху Возрождения не ограничивался, ибо оно могло означать
также то, что мы называем теперь «образованностью», «культурой».
Еще более широким набором значений было насыщено в минувшие
эпохи слово «академия» («academia»), которое человек нашего времени будет воспринимать как обозначение научного или образова4 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 8.

21

тельного учреждения. И надо очень внимательно прислушаться к высказанному в отечественной историографии предупреждению о том,
что понятия, которые использует историк, «будучи отягощены современным смыслом, содержат в себе потенциальную опасность деформации картины прошлого»5. Как можно и нужно избегать подобных
деформаций, хорошо показал А.Ф. Лосев в своих работах по античной мифологии и эстетике6, постоянно подчеркивая отличия нашего
и античного восприятия таких понятий, как «идея», «эйдос», «форма»
и многих других. Речь идет о применении исторического подхода к
явлениям культуры, признающего за конкретной эпохой, в которой
они сложились, возникли и развились, если не исключительное, то уж
по крайней мере преимущественное право на их трактовку. В каждом явлении культуры обязательно присутствует, так сказать, «ген»
его эпохи, поэтому представить подлинный масштаб и смысл этого
явления можно только в его историко-культурном контексте.
В течение всего нового времени в трудах флорентийской Платоновской академии не усматривали никаких оригинальных, самостоятельных, заслуживающих внимания идей. Надо, впрочем, признать,
что и сами гуманисты-платоники ни в коей мере не претендовали
на новизну и необычность своих разработок, будучи убеждены, что
лишь вновь открывают ту мудрость, которую хранила древняя богословско-философская традиция. Тем не менее в их собственное время они были столь популярны, их сочинения столь часто цитировали,
а высказанные ими положения столь много воспроизводили ведущие умы эпохи от Симфориана Шампье и Агриппы Неттесгеймского
до Джордано Бруно и Франческо Патрици да Керсо, что уже сама
сила и продолжительность их влияния должны были бы заставить
признать значительность Платоновской академии как явления духовной жизни Возрождения и внимательнее присмотреться к ее трудам.
В XVII в. почтительное отношение к флорентийским платоникам, которое еще характерно для Томмазо Кампанеллы, Роберта Фладда,
Федерико Чези, постепенно, по мере выработки новой концепции
5 Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Проблемы исторического познания. Материалы международной конференции. Москва 19-21
мая 1996 г. М., 1999 (С. 11-24). С. 22.
6 Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927; Он же. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930; Он же. История античной
эстетики. М., 1963-1988.

22

мира и человека, критического подхода к источникам всякого знания и к самому знанию сходит на нет, и если теоретики Просвещения
их не отвергают, как схоластов, в которых видели представителей
ложного и бесплодного направления человеческой мысли, то только потому, что трактуют их в качестве своих предшественников,
отдавая им дань прежде всего в качестве собирателей и популяризаторов памятников античной философской культуры. Мыслителям
XIX в. философские достижения флорентийских платоников также
представлялись ничтожными, этих гуманистов могли ценить, преподнося в выгодном для эпохи романтизма свете поборников прав
«независимого» разума и «раскрепощения» человеческой индивидуальности. И лишь в новейшее время Фичино, его друзьям и единомышленникам, а вместе с ними и всему ренессансному гуманизму
стали отдавать должное, признавая их вклад в антропологию, эстетику, религиозно-богословскую мысль, этику и многое другое. Казалось бы, справедливость торжествует, заслуги идеологов Возрождения начинают признаваться сполна, им уделяется достойное место
в истории философской мысли и культуры. Однако не повторяем ли
мы и в этом случае прием наших предшественников, не налагаем ли
«свою понятийную сетку»7 на исходящую от них информацию, тем
самым невольно модернизируя их мысли. В самом деле, странную
какую-то эстетику разрабатывал Фичино, совсем не заостряя внимания на вопросе о художественном восприятии, но постоянно связывая влечение к красоте с исканием Бога – получается, что его учение
о прекрасном есть прямо-таки сотериология; так оно и было, ибо
спасение души выступало последней, истинной целью всех устремлений человека. И антропологии как таковой у главы платоников мы
не обнаружим, все его рассуждения о достоинстве, превосходстве и
всевластии человека относятся главным образом к психологии, служа аргументами в пользу бессмертия индивидуальной души, о котором этот гуманист постоянно писал, дабы, как он считал, указать людям верный жизненный ориентир и защитить христианскую религию.
Более, пожалуй, не стоит продолжать подобные примеры, упреждая
содержание и выводы далее идущего исследования; подчеркнем
еще раз, что работа имеет в виду на конкретном материале рассмотреть имманентные ренессансной эпохе, переживаемые и концепту7 Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка. С. 22.

23

ально запечатлеваемые в творчестве наиболее ярких ее представителей духовные токи, которыми жила и развивалась культура.
Автор настоящей работы высоко ценит солидарность, выказанную ему в ходе его изысканий коллегами и друзьями, и видит свою
приятную обязанность в том, чтобы поблагодарить за помощь научной литературой, консультациями, библиографическими справками
О.Л. Акопяна, И.Е. Андронова, Л.М.Брагину, А.К. Гладкова, Ю.П. Зарецкого, С.И. Лучицкую, М.Н. Никогосян, Н.В. Ревякину, Т.Д. Стецюру,
Г.А. Тароняна, М.К. Трофимову, И.Х. Черняка, А.Э. Штекли, М.А. Юсима, а также П. Альбертса (Мюнстер), К. Дасье и С. Кольпар (Париж),
О. Симчич (Перуджа). Очень плодотворными оказались стажировки
в университете Мюнстера (2000 г.), парижском Доме наук о человеке (2001 г., 2004 г.), университете Сент Луиса (2003 г.), а также научные командировки МГИМО(У) МИД РФ в Рим и Флоренцию (весна
2007 г.) и в Базель (осень 2007 г.), в ходе которых удалось познакомиться с отсутствующими в библиотеках Москвы старопечатными и
самыми последними изданиями источников и научной литературы.
На основных этапах исследования большую поддержку в создании
условий для его проведения оказал Российский гуманитарный научный фонд, которому, как и всем перечисленным выше отечественным и иноземным учреждениям, автор работы выражает искреннюю
признательность.

24

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ФИЧИНО И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ
ГЛАВА I. МУДРОСТЬ ЯЗЫЧНИКОВ НА СЛУЖБЕ
БОЖЕСТВЕННОГО ПРОВИДЕНИЯ: ПРИЗВАНИЕ
МАРСИЛИЯ ФИЧИНО
«Пусть не говорят, что я не сказал
ничего нового: расположение
материала ново»

Блез Паскаль
Основной итог ученых свершений Марсилия Фичино современный историк вправе увидеть в примирении, и даже более –
породнении, древнеязыческой философско-богословской мысли с
христианской, ставшем необходимым идеологическим обоснованием осуществленного в XIV-XVI вв. «возрождения наук и искусств»,
важнейший вклад в которое своими переводами и толкованиями античных авторов и собственными писаниями внес сам Фичино. Таков
действительно объективный смысл всей деятельности гуманиста,
такова историческая роль, сыгранная им в утверждении и развертывании ренессансной культуры. Однако невозможно игнорировать и
то обстоятельство, что непосредственно Фичино имел в виду иную,
актуальную для идейных исканий его среды цель, что им руководили
установки, только в системе миросозерцания человека его эпохи обладавшие высшим, незыблемым авторитетом. Культурное наследие
древности, суммированное, как считал Фичино, творчеством Платона, имело в его глазах ценность не само по себе, но прежде всего в
качестве средства, предназначенного служить духовному «исправлению» людей в согласии с принципами христианского вероучения,
и постольку, поскольку это «возрождение» древних представало
делом богоугодным, ему, как считалось, не могло не споспешествовать Божественное провидение. Ощущение собственной избранности, призвания свыше к предпринятым им трудам отчетливо звучит

25

в сочинениях зрелого Фичино, и Иоанн Корси, создавший в 1506 г.,
вскоре после смерти гуманиста, его первую биографию, в полном
соответствии с интенциями покойного неоднократно отмечал божественное вмешательство, решительным образом влиявшее на его
жизненный путь8.
В частности, именно вышней волей, по сообщению Корси, был
определен Фичино к тому, чтобы служить восстановлению платонизма, о чем будто бы горячо мечтал Козимо Медичи, фактический правитель Флоренции, восхищенный речами Георгия Гемиста Плифона,
философа-платоника, находившегося в 1439 г. в качестве участника
византийской делегации во Флоренции на церковном соборе, который завершился подписанием унии между католиками и православными9. Биограф использовал позднее признание самого Фичино в
предисловии к комментариям на Плотина (увидели свет в 1492 г.10)
о том, что «Козимо Великий во время собора, состоявшегося между
греками и латинянами во Флоренции при папе Евгении [IV], часто слушал рассуждения о платоновских таинствах греческого философа по
имени Гемист Плифон, [представавшего] как бы вторым Платоном; с
самого начала вдохновившись и воодушевившись его пылкими речами, он [Козимо] с тех пор своим высоким умом замыслил при первой
подходящей возможности создать некую академию. Затем, дабы
осуществить такой замысел, сей Великий Медичи предназначил для
столь важного дела меня, тогда еще юнца, сына своего лучшего врача; имея в виду эту цель, он воспитывал меня изо дня в день»11. Итак,
8 “divina sorte”, “divino beneficio”, “coelitus” (Cursius J. Vita Marsilii Ficini //
Marcel R. Marsile Ficin. 1433-1499. Paris, 1958 (P. 680-689). P. 681-682).
9 “Interim vero celebratum est Florentiae concilium… Accesserunt cum Imperatore graeco viri quamplurimi ingenio et doctrinaclarissimi. In quibus… Plethon ille Gemistus, quem Platonem alterum Marsilius appellat; facundia pariter
et doctrina celeberrimus. Hunc, cum saepe Cosmus pro Academicis disserentem eorumque placita summa omnium admiratione referentem audiret, ferunt
exarsisse hominem cupiditate incredibili Platonis philosophiam longe postliminio in Italiam revocandi quamprimum, quod quidem non multis post annis illi ut
faceret divina quadam sorte per Marsilium concessum est…” (Ibid. IV. P. 681).
10 См. ниже С. 91-93.
11 “Magnus Cosmus… quo tempore Concilium inter Graecos atque Latinos sub
Eugenio pontifice Florentiae tractabatur, philosophum Graecum, nomine Gemistum, cognomine Plethonem, quasi Platonem alterum de mysterijs Platonicis
disputantem frequenter audivit. Et cuius ore ferventi sic afflatus est protinus,

26

два человека сыграли решающую роль в призвании Фичино к платоническим штудиям: Плифон и Козимо Медичи, выступивший посредником между византийским философом, в котором его ренессансные
современники готовы были видеть словно бы ожившего Платона, и
юным Фичино. Правда, когда и как состоялось это призвание, определить, опираясь на цитированное свидетельство, невозможно, ибо
слово «юнец» (puer, то есть – мальчик), которое понимать буквально
не следует12, не дает даже приблизительных временных ориентиров.

1. Семья. Годы учения. Первые философские опыты
Родился Марсилий 19 октября 1433 г.13 в местечке Фильине
(Figline), расположенном в долине р. Арно, в округе Флоренции.
Семья его принадлежала к знати и даже располагала собственным
sic animatus, ut inde Academiam quandam alta mente conceperit: hanc opportuno primum tempore pariturus. Deinde dum conceptum tantum magnus ille
Medices quodammodo parturiret, me electissimi medici sui Ficini filium, adhuc
puerum tanto operi destinavit, ad hoc ipsum educavit indies” (Ficinus M. In Plotinum Ad magnanimum Laurentium Medicem patriae servatorem Prooemium
// Op. om. P. 1537).
12 Согласно Данте, например, первый возраст человека, юность, длится до
двадцать пятого года: “De la prima [età] nullo dubita, ma ciascuno savio s’accorda ch’ella dura in fino, ad venticinquesimo anno” (Dante. Il Convito. IV. XXIV.
2. См. русский перевод: Данте Алигьери. Малые произведения. Под ред.
И.Н. Голенищева-Кутузова. М., 1968. С. 254). Конечно, не о детских годах
вел речь Фичино, утверждая, что с ”юного возраста” стал последователем
Платона: “Ego a teneris annis divinum Platonem, quod nullus ignorat, sectatus sum” (Ficinus M. Laus brevitatis // Ep. Lib. I. P. 618. 1). Наконец, в письме
к Мартину Уранию (Преннингеру) за 1492 г. Фичино также называет себя
“юнцом” (puer), имея в виду возраст, когда им были составлены “небольшие
комментарии к Лукрецию”, хотя ему тогда было полных двадцать четыре
года (речь могла идти о конце 1457-1458 гг.) (Ficinus M. Opiniones non temere
divulgandae. Item Orphei carmina // Ep. lib. XI. P. 933. 3).
13 Корси (Cursius J. Op. cit. III. P. 681) днем рождения Фичино называет 18
октября, хотя в письме к Мартину Уранию сам гуманист указывает: “Nonus
ergo supra decimum Octobris dies mihi natalis fuit, anno videlicet a salute
nostra millesimo quadrigentesimo trigesimo tertio…” (Ficinus M. Responsio
desideranti natalem suum // Ep. lib. IX. P. 901. 2). Другие свидетельства разных лет подтверждают, что Фичино родился в 1433 г. См.: Marcel. R. Op. cit.
P. 121; Catalogo. P. 170.

27

гербом, который на одном из ранних манускриптов воспроизвел
неумелой рукой сам Марсилий: на голубом поле серебряный меч,
и с той и с другой стороны от него по золотой звезде14. Когда Фичино
родился, его отец Диотифечи д’Аньоло ди Джусто изучал врачебное
искусство, которое он практиковал поначалу в своей округе, а затем
во Флоренции, где с 1446 г. владел собственностью – домом на улице
Санта Мария Нуова. Приобретя славу лучшего врача, в особенности
в области хирургии, Диотифечи стал пользовать высшую знать города и был особенно ценим Медичи15; конечно, не без их помощи он,
переменивший свое имя на Фичино (Fecinus, Ficinus), производное от
Диотифечи (Diotifeci), получил права флорентийского гражданства;
в связи с чем его сын, до 1456 г. подписывавшийся «Марсилий из Фильине» (Marsilius Feghinensis), с 1457 г. начал представлять себя как
«Марсилий Фичино флорентиец» (Marsilius Ficinus Florentinus) 16.
О начальных годах учения Фичино сообщают по-разному.
Корси говорит, что по причине недостатка средств в семье отец не
мог обеспечить Марсилию достойных наставников, и ему преподавали люди «незначительные и ничтожные»; автор же «Второго жизнеописания» (Vita secunda) утверждает, что отец, заметив в сыне
живой ум и вкус к учебе, решил не делать из него купца и поощрял
к занятию науками, что именно отец давал сыну первые уроки, хотя
читать Марсилий выучился самостоятельно17 (впрочем, уместно
предположить, что его мать Сандра, знавшая грамматику, помогала
в этом деле мужу18). После 1445 г., когда семья перебралась во Флоренцию, Марсилий, по догадке Р. Марселя, как и его друг детства и
в последующем поэт медичейского круга Нальдо Нальди19, могли в
14 Marcel. R. Op. cit. P. 122.
15 “Patrem habuit [Marsilius] Ficinum, medicum insignem ac praesertim
Chirurgicae artis sollertia, qua omnes sui temporis longe superavit; ob eamque
rem multos sibi primae nobilitatis viros devinxit. Sed Medicum apprime carus…”
(Cursius J. Op. cit. II. P. 680-681).
16 См. подробнее: Marcel R. Op. cit. P. 123-125.
17 Cursius J. Op. cit. III. P. 681; Vita secunda. 13 // Marcel R. Op. cit. P. 700-701.
18 См.: Marcel R. Op. cit. P. 130.
19 Позже Фичино о нем отзывался: “…amice omnium antiquissime”; “In primo genere (familiorum meorum) sunt Naldus Naldius a terrene (=tenera) statim aetate mihi familiaris” (Ficinus M. Gratia, amor, fides, amicitia // Ep. lib. I.
P. 636.1; Idem. Nihil potest esse proprium ubi communis sit animus // Ep. lib.
V. P. 783. 2; Idem. Catalogus familiarum atque auditorum // Ep. lib. XI. P. 936.

28

качестве детей, отцы которых были по роду их деятельности близки к епископу Антонину, надзиравшему за коллегиумом, основанном на церковные деньги папой Евгением IV, проходить обучение,
дававшее необходимую подготовку для университета, в указанном
заведении20. Но это только предположение. Корси кратко сообщает
о том, что Марсилий «в юности получил изрядное образование в гуманитарных дисциплинах»21, Капонсакки же, написавший его биографию в конце XVI в., указывает, помимо имени наставника, цель, коей
ради подросток был отдан в обучение: «Отец, желая направить его
[Марсилия] по стезе наук для [освоения] медицины, препоручил его
магистру Лука ди Джиминьяно, преподававшему ему гуманитарные
предметы»22. Итак, отец будущего гуманиста, заботясь о том, чтобы
дать своему сыну «хлебную» профессию, намеревался пустить его
по собственным стопам, сделав из него врача, каковым Марсилий
со временем действительно стал. О Лука ди Сан Джиминьяна, как и
о другом своем наставнике этого времени Командо Симоне Команди ди Пьеве Сан Стефано, в частной школе коих Фичино скорее всего обучался, он отзывался с глубоким почтением, сохраняя с ними
долгие годы отношения и ходатайствуя за них перед людьми, власть
имущими23. Возможно, уже тогда Фичино начал осваивать греческий
2). См.: Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze. Firenze, 1902.
P. 503-504. В биографии Фичино, написанной Капонсакки, сказано: “Da fanciulletto fu su compagno praecipuo in Firenze Naldo Naldi, riuscito poeta…”
(Caponsacchi P. Sommario della vita di Marsilio Ficino // Marcel R. Op. cit. P. 731).
20 Marcel R. Op. cit. P. 169-171.
21 “humanioribus litteris in adolescentia abunde eruditus” (Cursius J. Op. cit.
IV. P. 681).
22 “Il padre voleva inviarlo alle lettere per la medicina, già raccomandatolo a
Maestro Luca di Giuminiano suo maestro in umanità” (Caponsacchi P. Op. cit. P. 731).
23 “… commendo tibi quamplurimum Lucam Geminianensem praeceptorem
quondam – una cum Comando – grammatica meum: huic ego tantum debeo
quantum loqui ex arte praestantius, quam casu verba inana fundere”, – обращался Фичино к известному гуманисту Маттео Пальмиери, губернатору г. Вольтерра, повергшемуся по причине поднятого в нем восстания разгрому в 1472
г. войсками Флоренции, жертвой коего стал, в частности, Лука ди Сан Джиминьяно (Ficinus M. Commendatio ab egestate et dignitate // Ep. Lib. I. P. 640. 2).
В архиве Флоренции сохранился датированный 1473 г. Фичинов
перевод “Герметического корпуса” (“Поймандра”, осуществлен в начале
1463 г. См. ниже С. ?), переписанный рукой Луки ди Сан Джиминьяно (См.:
Marcel R. Op. cit. P. 173 N 1).

29

язык, во всяком случае Капонсакки утверждает, что «обучившись латыни, он изучал греческий во Флоренции и в Пизе», а это могло относиться к концу 1448-1449 гг., когда из-за чумы вместе со многими
флорентийцами Фичино пришлось бежать в Пизу. Естественно, что
знакомство с греческим языком в этот период должно было быть самым общим24.
«Как только университет (lo studio pubblico) возобновил занятия, [Марсилий] принялся за логику, риторику и философию, а именно
перипатетическую, и в ней имел учителем (dottore) Никколò Тиньози
из Фолиньо, который ее читал в тогда вновь открывшемся университете Флоренции»25, – сообщает далее Капонсакки. Полагая, что университет во Флоренции снова стал действовать с осени 1452 г., к этому
времени относит Р. Марсель начало учебы гуманиста в нем26. Однако
опубликованный в 1977 г. короткий документ из приходно-расходной
книги (Libro creditore e debitore) некоего Джованни Келлини позволяет пролить свет на положение Фичино в этот период. «Я помню, что
дня 28 октября 1451 одолжил магистру Марсилию, сыну магистра Фечино, состоящему наставником при Пьеро де Пацци, – сказано в этом
В письме к Лоренцо Медичи Фичино горячо рекомендует другого своего наставника Командо, который, по словам гуманиста, “держал
во Флоренции школу в течение сорока пяти лет, и многие из его учеников
стали людьми достойными; в числе его воспитанников был и я, впрочем
не знаю, делаю ли ему этим честь” (“Maestro Comando ha tenuto scuola in
Firenze anni 45, et molti suoi discepoli sono venuti huomini degni. Io sono intra
discepoli suoi; bene che non so se io mi gli fa onor. Tu sai che la conditione
d’uno maestro di scuola non debbe essere peggiore che dun tavolaccino. Hunc
et me tibi commendo. Tuus marsilius ficinus”. См.: Ficinus M. Ad Laurentium
medicem // SF. Vol. II. P. 182).
24 Caponsacchi P. Op. cit. P. 731. См. также: Marcel R. Op. cit. P. 173-174. В пользу
предположения о том, что первое знакомство Фичино с греческим языком
относится к ранним годам его учебы, говорит цитирование в трактате “Похвалы философии” (середина 50-х гг. XV в.) одного стиха из “Орфических
гимнов”, а равно и фрагмента из диалога Платона “Хармид” (Ficinus M. Oratio
de laudibus philosophiae // Ep. lib. IV. P. 760. 1); скорее всего цитируемые тексты Фичино перевел сам, поскольку до сего времени никаких переложений
на латынь ни того, ни другого произведения не было. См.: Hankins J. Plato in
the Italian Renaissance. Leiden; N. Y., 1990. Vol. II. P. 401-402 N 7-8.
25 Caponsacchi P. Op. cit. P. 731.
26 Marcel R. Op. cit. P. 174, 177.

30

документе, – логику магистра Паоло из Венеции на бумаге в переплете из кожи в присутствии магистра Пьеро ди Антонио Дини, который избран читать логику в университете Флоренции. Возвращена»27.
Таким образом, Фичино был студентом по крайней мере с осени
1451 г. и слушал курс у профессора флорентийского университета Пьеро ди Антонио ди Джованни Дини по «Логике» Паоло из Венеции, преподававшего в начале XV в. в Падуе. Кроме того, Фичино, как видно,
едва достигнув восемнадцати лет, пользовался уже хорошей репутацией за свою образованность, если подвизался в качестве частного
учителя (ripetitore) при тридцатипятилетнем Пьеро де Пацци, одном
из богатейших и влиятельнейших людей Флоренции, обладателе превосходной библиотеки, поддерживавшем отношения с видными гуманистами своего времени, того самого Пьеро де Пацци, которого в
его юности, если верить Веспасиано да Бистиччи, гуманист Никколò
Никколи направил на путь изучения наук и первым учителем латинской словесности у которого был Томмазо (у Веспасиано ошибочно
указан Джованни) Понтано28.
Упомянутый Капонсакки Никколò ди Якопо Тиньози, подобно
Пьеро ди Антонио Дини, был типичным представителем схоластического знания, в университете Флоренции он читал с 1439 г. курсы по
медицине и перипатетической философии, которые, надо полагать,
слушал молодой Фичино вместе с еще одним другом своей юности
Антонио Серафико (Антонио да Сан Миньято)29. Автор второго жиз27 “Ricordo che a dì 28 d’ottobre 1451 io prestai al maestro Marsilio di maestro
Fecino che sta per ripetitore cum Piero de Pazzi una loyca di maestro Paulo da Vinegia in carte di bambagia in asse legata coperta di cuoio presente maestro Piero
Antonio Dini eletto a leggere loyca nello studio di Firenze. Riebbi” (Hough S. J. An
early record of Marsilio Ficino // RQ. 1977. Vol. 30 (P. 301-304). P. 301).
28 Bisticci V. da. Vite di uomini illustri del secolo XV. Bologna, 1893. Vol. 3. Nicolao
Nicoli. VII. P. 88-89. См также: Веспасиано да Бистиччи. Жизнеописание прославленных людей XV века. Никколò Никколи / Перевод О.Ф. Кудрявцева //
Опыт тысячелетия. М., 1996 (С. 453-464). С. 459, а также С. 465 N 24.
29 Антонио Серафико принадлежала рукопись комментария Тиньози
(1402-1474 гг.) к “Никомаховой этике” Аристотеля (Marcel R. Op. cit. P. 182),
посвященного Пьеро Медичи. Тиньози написал также элогию Козимо Медичи, комментарий к трактату “О душе” Аристотеля, направленные против
Аргиропула полемические сочинения – апологию комментария к “Никомаховой этике”, два небольших трактата “Об идеях” и ряд других работ.

31

неописания Фичино уверяет, что Марсилия «связывала с магистром
Никколò Тиньози великая дружба»30, и под его руководством будущий гуманист с большим прилежанием занимался также математикой, астрономией и оптикой (перспективой), которой будто бы посвятил несколько работ31. По-видимому, одна из них – опубликованное
П.О. Кристеллером сочинение «О зрении и о солнечных лучах»32, которое датировано 13 сентября 1454 г., и адресованное Антонио Серафико33. Этим же историком издан ряд других ранних трудов Фичино; созданные после письма к Серафико34, скорее всего в 1455 г.,
они представляют собой схоластические упражнения в области богословия, философии и естествознания. В их число входят «Сумма
философии», предваренная письмом к Микеле Меркати (с коим были
дружны Фичино и Серафико), «Трактат по физике», «Трактат о Боге,
природе и искусстве», «Трактат о душе», еще один «Трактат по физике», «Вопросы о свете и многие другие», «О звуке», «Разделение
О Тиньози см. подробнее: Della Torre A. Op. cit. P. 496-500; Marcel R. Op.
cit. P. 174-184; Rotondò A. Nicolò Tignosi da Foligno (Polemiche aristoteliche
di un maestro del Ficino) // Rinascimento. 1958. Vol. IX. N 2. P. 217-255;
Berti E. La dottrina platonica delle idee nel pensiero di Niccolò Tignosi da Foligno
// Filosofia e cultura in Umbria tra Medioevo e Rinascimento. Atti del quarto
convegno di studi umbri. Gubbio 22-26 maggio 1966. 1967. P. 533-565; Sensi M.
Niccolò Tignosi da Foligno, l’opera e il pensiero // Annali della Facoltà di lettere e
filosofia dell’Università degli studi di Perugia. 1971-1972. Vol. IX. P. 359-495; Field A.
The origin of the Platonic Academie of Florence. Princeton, 1988. P. 138-158.
30 Vita secunda. 22. P. 705. Важно, что сам Фичино высоко отзывался о Тиньози, характеризуя его в письме к Козимо Медичи “выдающимся философом” (“Nicholaus Tignosius Fulginas, insignis philosophus”. См.: Ficinus M.
Excusatio prolixitatis // Ep. lib. I. P. 615. 2).
31 Vita secunda. 23. P. 705.
32 “intorno alla visione e a raggi del sole” (Caponscchi P. Op. cit. P. 731).
33 См.: Kristeller P.O. Un nuovo trattatelo inedito di Marsilio Ficino // SRTL.
P. 139-150 (1 изд. – 1950 г.); Marcel R. Op. cit. P. 180-184. В этом сочинении
П.О. Кристеллер отмечает следы конфликта свойственной гуманистам риторико-грамматической культуры с философской образованностью схоластического чекана: Kristeller P.O. Op. cit P. 145-146.
34 Сделать такой вывод позволило Р. Марселю то, что Фичино в них подписывался уже не “Marsilius Feghinensis”, но “Marsilius Ficinus” (Marcel R. Op.
cit. P. 182, 185).

32

философии»35. Первое из них сам Фичино называет «очень кратким
компендием по диалектике и философии», предназначенным служить введением в науки для Микеле Меркати36, по своему характеру оно является студенческим рефератом. В сочинениях Фичино
этого цикла используется принятый в схоластике способ рассуждений посредством постановки вопросов (quaestiones) и получения в
ходе их решения определений (diffinitiones), а также выработанная в
ней терминология. Вполне естественно, что большинство тем, в них
обсуждаемых, заимствовано из различных трудов Аристотеля; так,
трактаты, посвященные свету и звуку, в решении поставленных в них
проблем обнаруживают зависимость от его «Физики»37.
К этим ранним работам хронологически примыкает сочинение
Фичино на тему этики семейных отношений, оформленное как «По35 Summa philosophiae; Tractatus physicus; Tractatus de Deo, natura et arte;
Tractatus de anima; Tractatus physicus; Questiones de luce et alie multe; De
sono; Divisio philosophiae. Все они опубликованы в работе: Kristeller P.O. The
Scholastic background of Marsilio Ficino // SRTL (P. 35-97). P. 55-96.
36 “… brevissimo stilo dialectice simul et philosophie compendiosum hunc
tibi tractatum mictere decrevi, ut illorum iam studiorum aliquantulum particeps
efficiaris…” (Ficinus M. Micaeli Miniatensi // Ibid. P. 55-56).
37 Подробнее о следах схоластической выучки в трудах Фичино см.:
Heitzman M. L’agostinismo avicenizzante e il punto di partenza della filosofia
di Marsilio Ficino // GCFI. 1935. Anno XVI (P. 295-322, 460-480). 1936. Anno XVII
(P. 1-11). P. 3-9; Kristeller P.O. Florentine Platonism and its relations with
Humanism and Scholasticism // SRTL. Roma, 1993. Vol. III (P. 39-48) (1 изд. работы – 1939 г.). P. 42, 48; Idem. The Scholastic background… P. 38-43; Marcel
R. Op. cit. P. 186-187; Copenhaver B.P. Scholastic philosophy and Renaissance
magic in the “De vita” of Marsilio Ficino // RQ. 1984. Vol. XXXVII. N 4. P. 523-554.
Против того, чтобы преувеличивать влияние схоластики на стиль
философствования Фичино, выступил Дж. Ханкинс, подчеркнувший, что
флорентийский платоник в своем творчестве ориентировался не на характерные для университетской науки жанры (суммы, вопросы для диспута,
глоссарии и т. п.), а на типы сочинений, популярные в античности и в ренессансном гуманизме – комментарии, философские письма, – и поэтому
свой главный труд “Платоновское богословие” он построил по примеру
работы Прокла с аналогичным названием (Hankins J. Marsilio Ficino as a
critic of Scholasticism // Vivens homo. Rivista teologica fiorentina. 1994. Vol. V
(P. 325-334). P. 325-326). Ориентация на Прокла несомненна, но надо иметь
в виду, что сам Фичино на манер схоласта рассматривал свой главный труд
в качестве “как бы комментария” к своего рода сумме древней мудрости,
созданной Платоном (об этом см. ниже: С. 73-76).

33

слание к братьям» и датированное 6 августа 1455 г.38. Скорее всего
оно и есть труд под названием «Экономика» (Oeconomica), который
указан в первом перечне сочинений Фичино (письмо к Полициано)39.
Автор «Второго жизнеописания» Фичино утверждает, что отец
«заставил его изучать философию Аристотеля и математические дисциплины, имея намерение сделать его медиком», покладистого же
сына, который «серьезно занимался Аристотелем и медициной, дабы
сделать приятное отцу», тем не менее, больше влекла Академия, то
есть Платон, нежели Ликей, то есть Аристотель, и даже попытки его
наставника Никколò Тиньози, убеждавшего ученика «покинуть Академию ради Ликея», к успеху не привели40; столь же безрезультатными оказались, как видно, и предостережения против чрезвычайного
увлечения Платоном, высказанные старшими товарищами начинающего гуманиста Лоренцо Пизано и Антонием Альи41. Это предпочтение Платона другим мыслителям, подчеркивание своей близости к
нему заметно уже в самых ранних Фичиновых текстах. «Как говорит,
и более верно, наш Платон (курсив мой – Авт.)», – замечает Фичино, сравнивая его определение философии с Цицероновым в упомянутом послании к Серафико «О зрении и солнечных лучах»42; в упомянутом же «Трактате о душе» прямо признает «авторитет Платона
наивысшим из всех»43. По сочинениям этого ряда видно, что диалог
Платона «Федр» он цитировал в латинском переложении Леонардо
Бруни, «Государство» – Дечембрио, «Тимей» – Халкондила, и последний перевод он даже собственноручно переписал44. Словам Фичино
о том, что он «с нежного возраста был почитателем Платона»45, сле38 Ficino M. Epistola a’fratelli // SF. Vol. II. P. 109-128.
39 CPOF // SF. Vol. I. P. 1. По поводу отождествления “Послания к братьям”
с “Экономикой” см.: Kristeller P.O. Introductio. P. CLIX.
40 Vita secunda. 17, 22. Р. 702, 705.
41 См. об этом: Field A. The origins of the Platonic Academy of Florence.
Princeton, 1988. P. 180-181.
42 “ut autem Plato noster et verius” (Kristeller P.O. Un nuovo trattatelo… P. 147).
43 “Platonis auctoritas que quidem maxima est omnium” (Kristeller P.O. The
Scholastic background… P. 71).
44 См.: Marcel R. Op. cit. P. 184.
45 “… a tenera aetate nominis Platonici cultor” (Ficinus M. In commentaria
Platonis Prooemium // Op. om. 1129). Ср.: “Ego a teneris annis divinum Platonem,
quod nullus ignorat, sectatus sum” (Idem. Laus brevitatis // Ep. lib. I. P. 618. 1).

34

дует доверять, если под «нежным возрастом» понимать его студенческие годы46.
Первоначально знакомство с Платоном Фичино осуществил
через доступные ему переводы, но, пожалуй, в бòльшей степени –
опираясь на сочинения латинских авторов, о чем сообщает Корси,
особенно выделяя роль Цицерона, благодаря которому будто бы
Фичино столь «воспламенился любовью к Платону, что, забросив
все другое, был озабочен только одним – иметь возможность приблизиться к вратам Академии, ближе увидеться и лично беседовать
с Платоном, коего очень многие называют божественным и даже богом философов, и всей его [платонической] семьей. Итак, [он стал]
внимательно изучать, исследовать латинских авторов, делая отовсюду извлечения и не пренебрегая ничем, что, по его мнению, было на
пользу предпринятому труду. По этой причине всех латинских платоников, то есть Цицерона, Макробия, Апулея, Боэция, Августина, Халкидия и других такого рода [авторов], он никогда не выпускал из рук;
в то время он составил на них комментарии, которые никогда не публиковал; после он передал их патрицию Филиппо Валори, одному из
ближайших своих учеников»47. «Забросить все другое» Фичино мог,
судя по последовательности его трудов, не ранее 1455 г., а плодом
его ревностного изучения платоников на этом этапе стали утраченные четыре книги «Наставлений в платонической науке» (Institutiones
ad Platonicam disciplinam), обозначенные у Корси как комментарий
и созданные в 1456 г.48. В письме к Филиппо Валори (ноябрь 1491 г.),
сопровождавшем передаваемые ему «Наставления…», Фичино подтверждает, что, сочиняя этот труд, он опирался на некоторых латинских платоников («Platonicorum quorundam Latinorum lectione adiutus
efficeram»), и уточняет, что взялся «за его составление побуждаемый
46 См. выше С. 26.Примеч. 12.
47 Cursius J. Op. cit. IV. P. 681-682. В современных исследованиях особенно
подчеркивается роль трудов Августина в приобщении молодого Фичино к
Платонову наследию. См.: Tarabochia Canavero A. S. Agostino nella teologia
platonica di Marsilio Ficino // Rivista di filosofia neo-scolastica. 1978. Vol. LXX.
Fasc. IV (P. 626-646). P. 628.
48 Во втором жизнеописании сказано, что Фичино, будучи еще совсем молодым (giovinetto – речь идет о двадцати двух, или –трехлетнем человеке),
составил этот свой труд, “вдохновляясь чтением св. Августина и некоторых
других латинских платоников” (Vita secunda. 18. P. 703).

35

Кристофоро Ландино, ученейшим мужем, весьма дружески к нему
расположенным» и что «когда тот прочитал его вместе с Козимо Медичи, то оба они одобрили, но посоветовали не публиковать, доколе
не обучусь греческому языку и буду черпать из источников платонического учения»49.
Надо полагать, Фичино был немало огорчен таким вердиктом
и восприятием его труда, он рассчитывал, несомненно, на другую
оценку, и уже самим названием, напоминающим широко известное
сочинение христианского апологета IV в. Лактанция «Божественные
наставления» (Institutiones divinae), которое служило своего рода
введениием в систему христианского вероучения, претенциозно
намекал на сходную роль своих «Наставлений…» по отношению
к наследию всей платоновской традиции. Тем не менее, послушавшись совета, распространять эту свою работу Фичино не стал, но и
от уничтожения своего первенца (liberum primogenitum) тоже отказался, и даже более того – «приступив затем к Платону и греческим
платоникам, он «Наставления…» в последующих книгах понемногу
исправил»50. Эти слова могут означать, впрочем, что был исправлен
не текст самих «Наставлений…», а их содержание в последующих
произведениях гуманиста51.
Несколько документов упоминают о созданных около того
же времени, что и «Наставления…», «Комментариях к «Тимею»
Платона»52, к диалогу, который в переводе Халкидия Фичино скопировал в 1456 г. Эти комментарии также исчезли и, по небезоснова49 Ficinus M. Prooemium in Platonis institutiones // Ep. lib. XI. P. 929. 2. В первом перечне своих трудов (письмо к Полициано) Фичино называет это сочинение “Declarationes Platonicae disciplinae”, сходным образом и в третьем
– “Declarationes Platonice in adolescentia libri quatuor” (SF. Vol. I. P. 1-2).
50 Ficinus M. Prooemium in Platonis institutiones. P. 929. 2. О последующем
исправлении этого сочинения сказано также в первом перечне: SF. Vol. I. P. 1.
51 Ср. в этой связи: Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol. I. P. CLXIV.
52 “…in his quos in Platonis Timeum edidimus commentariis latius
disputavimus”, – сказано в Фичиновом трактате “О наслаждении” (декабрь
1457 г.) (Ficinus M. De Voluptate. IV // Op. om. I. P. 994). “… lega i pienissimi
commentari del Timeo da lui [Ficino] composti”, – читаем в анонимном предисловии к итальянскому переводу трактатат “О божественном неистовстве” (конец 1457-начало 1458 гг.) (Prooemium ignoti interpretis in epistolam
de furore divino vulgarium // SF. Vol. I. P. 68).

36

тельным догадкам историков, могли быть либо теми же «Наставлениями…», известными под другим названием53, либо их частью54.
На «Наставлениях…», первом Фичиновом опыте толкования
платонизма, можно было бы больше не задерживать внимания, если
бы не одно, мимоходом сделанное скорее всего в отношении их
замечание: «О том, что душа бессмертна они [Меркурий и Платон]
убеждают многими превосходными доводами, и поскольку в другой
книге я на эту тему вел речь подробнее, то сейчас я обойду ее стороной», – сказано гуманистом в «Трактате о Боге и душе»55, датированном 24 января 1457 г. по флорентийскому стилю, то есть 1458 г.
«Другой книгой» из всего, что было создано Фичино до января 1458
г., могли быть скорее всего «Наставления…», и обсуждалась в ней,
оказывается, проблема бессмертия души с позиций представляемой
Платоном традиции, одним из основателей которой считался легендарный египетский мудрец Гермес (в латинских источниках – Меркурий) Трисмегист. «Вот почему хотя, – сказано в том же «Трактате
о Боге и душе», – Меркурий был на земле много веков перед Платоном, тем не менее эти два светоча столь сходны [между собой], что
воистину кажется, будто Меркуриев дух преобразился в Платона»56.
В этих цитатах, дающих самое общее представление о содержании
«Наставлений в платонической науке», предвосхищена вместе с тем
идея будущего главного труда гуманиста «Платоновское богословие
о бессмертии душ», имевшего цель использовать выкладки языческих мудрецов для доказательства истинности основных положений
53 Kristeller P.O. Introductio. P. CXX.
54 Marcel R. Op. cit. P. 201-202.
55 “Che l’anima sia immortale costore [Mercurio e Platone] con ragioni
molte et optime persuadono e perchè in altro libro io ho questa materia
lungamente tractata, al presente la passerò con silentio” (Ficino M. Tractatus
de Deo et anima // SF. Vol. II (P. 128-158). P. 146). В первом и третьем каталогах трудов Фичино этот трактат значится, как “compendium de opinionibus
philosophorum circa Deum et animam” и “Opiniones philosophorum de Deo
et anima” (SF. Vol. I. P. 1-2).
56 “… benchè Mercurio molti secoli fussi inanzi a Platone in terra stato,
niente di meno sono questi due lumi in modo conformi che pare veramente el
Merchuriale spirito nel pecto Platonico transformato” (Ficino M. Tractatus de
Deo et anima. P. 134). См. в этой связи: Copenhaver B.P. Lorenzo de’Medici,
Marsilio Ficino and domesticated Hermes // Lorenzo il Magnifico e il suo mondo.
A cura di G.C. Garfagnini. Firenze, 1994 (P. 225-257). P. 247-248.

37

христианского вероучения, в частности догмата о бессмертии индивидуальной души. Таким образом, уже в 1456 г., как видно, у гуманиста формируется установка, направлявшая всю его последующую
деятельность, – разрабатывать христианскую апологетику, опираясь
на философско-богословское наследие античности. Концепция намечаемого синтеза языческой и христианской культуры диктовалась
благочестивой задачей укрепить христианскую веру, дав ее положениям более широкое, и поэтому, как казалось, более прочное обоснование авторитетом уходящей корнями в самые отдаленные времена традиции, наиболее полным образом обобщенной Платоном.
Именно в том, чтобы возродить, изучить и истолковать эту традицию,
видел свою миссию Фичино, и надо заметить, что подобное устремление гуманиста, отраженное в первых опытах, встречало полное
понимание и горячую поддержку у некоторых его современников.
«Божественный Платон написал на своем греческом языке бесчисленные работы, кои на протяжении великого множества лет были
латинянам неведомы, если не считать того, что некоторые древние
авторы в своих писаниях оставили о них память. Наконец, в наше время как многие другие, так и превосходный муж, слава нашего века
Леонардо [Бруни] Аретино перевели для латинян греческие книги нашего Платона, которые хотя мы и читали, мало, однако, их разумели.
Наконец же, был явлен новый Платонов ум, который благодаря тонкости дарований и непрерывному труду в нежнейшем возрасте смог
его [этот ум] вскрыть и как бы обнаружить до дна [sviscerare – буквально: выпотрошить]. Им и является упомянутый Марсилий, который… познакомил с древними философами – их книги и труды в течение целого ряда лет, лишь только, можно сказать, оторвавшись от
материнской груди, он читал, изучал, разбирал до основания. Сколько мыслей древних [философов], почти уже утерянных, его трудами
было возрождено. И более других – весьма темные речения Платона,
столь долгие века многими с восхищением читаемые, но не постигаемые, им были разъяснены и сделаны доступными»57, – эти восторжен57 “Scrisse il divino Platone nella sua greca lingua opere innumerabili / le quali
ai latini furono grandissima quantità d’anni incognite, ecceto che per leggere
fama ne abbiano memoria alcuni antichi scriptori ne’ loro libri lasciata. Finalmente a’ nostri tempi et da molti altri et dallo excellente uomo, gloria de’ nostri
secoli, Lionardo Aretino a’ latini sono stati trasferiti e greci libri di Platone, e
quali benchè leggessimo, poco era, meno intendendoli. Ma ultimamente è sta

38

ные слова по адресу «божественного философа Марсилия Фичино»
принадлежат неизвестному переводчику на итальянский язык трактата «О божественном неистовстве», датированного 1 декабря 1457 г.
и оформленного гуманистом как послание к поэту Пеллегрино дельи
Альи. Позже включенное в состав первой книги «Эпистол»58, это небольшое сочинение является толкованием изложенного в платоновском «Федре» (который был доступен Фичино пока еще в переводе
Бруни) учения о божественном неистовстве, или вдохновении, как
подлинном источнике поэтического творчества.
1 июня 1457 г. датировано письмо-трактат «О моральных добродетелях», имеющее подзаголовок «О великолепии», адресованное Антонио Каниджани59; посвящено оно разработке нравственto dato un nuovo intelletto di Platone e elquale si colla sua subtilità d’ingegno
si col continuo studio in età tenerissima ha potuto quello aprire et quasi sviscerare. Questo è el sopranominato Marsilio, el quale … ornoncioè manifestò gli
antichi filosafi, e intra gli altri già pieni d’anni e loro volumi costui l’opere loro,
appena si può dire dal petto materno spiccato, ha lette et rivoltate et tutti snodati e fondamenti. Quante antiche openioni già quasi perdute dal suo studio
sono state risuscitate. Et sopra l’altre cose gli oscurissimi parlari di Platone già
per tanti secoli da molti con ammirazione lecti, ma non intesi da costui sono
stati dichiarati et quasi posti in piano” (Prooemium ignoti interpretis… // SF.
Vol. I. P. 68-69).
58 Ficinus M. De divino furore // Ep. lib. I. P. 612-615 (Ср.: Платон. Федр. 244ас). См. перевод письма на русский язык О.Д Григоровой: Фичино М. О божественном неистовстве (De divino furore) // ВРХГИ. 2001. Вып. IV. С. 267-272.
Гипотеза Р. Марселя, поддержанная А. Шеппардом, о том, что это письмотрактат вернее было бы датировать 1462 г., отвергнута С. Джентиле, показавшим, что дата, приведенная в конце письма, вполне реальная, так как
на исходе 1457 г. фрагмент его цитируется уже в другом сочинении Фичино. См.: Marcel R. Op. cit. P. 217-218; Sheppard A. The influence of Hermias on
Marsilio Ficino’s doctrine of inspiration // JWCI. 1980. Vol. XLIII (P. 97-109). P.
98-100; Gentile S. In margine all’epistola “De divino furore” di Marsilio Ficino
// Rinascimento. Seconda serie. 1983. Vol. XXIII (P. 33-77). P. 34-35. По весьма
правдоподобному предположению А. Филда, письмо “О божественном неистовстве” могло быть фрагментом, заимствованным Фичино из его “Наставлений в платонической науке” (См.: Field A. Christoforo Landino first
lectures on Dante // RQ. 1986. Vol. 39 (P.16-48). P. 34-35; Idem. The origins of
the Platonic Academy of Florence. Princeton, 1988. P. 181).
59 Ficinus M. De virtutibus moralibus seu de magnificentia // SF. Vol. II. P. 1-6.
См. перевод на русский язык О.Ф. Кудрявцева: Фичино М. О моральных добродетелях // Опыт тысячелетия. М., 1996. С. 437-441.

39

ного идеала в духе тех изменений общественного и политического
строя, которые имели место в раннемедичейской Флоренции60. Этим
же годом, по-видимому, следует датировать еще одно небольшое
адресованное Клементе Фортини сочинение «О четырех философских школах», своего рода реферат, дающий краткие сведения об
академическом, перипатетическом, стоическом и эпикурейском направлениях античной философии61. Работа, кроме высочайшей характеристики Платона62, примечательна, пожалуй, еще тем, что в ней
Фичино выходит за прокламируемый им исключительный интерес к
платонизму и рассматривает наследие древней философской мысли
в гораздо более широком плане. Равно как и в другом произведении
этого же периода – довольно пространном трактате «О наслаждении», исследующем гедонистическую этику основных философских
учений древности – помимо четырех упомянутых выше – также киников, киренаиков, атомистов и некоторых других. Трактат «О наслаждении» датирован 30 декабря 1457 г., в его проблематике очевидным
образом сказалось влияние эпикурейских увлечений Фичино, который, по мнению П.О. Кристеллера, как раз к концу того же года составил комментарий к Лукрецию63.
Действительно, в это время Фичино отдал дань философской
моде своего времени, занявшись учением Эпикура, незадолго перед
тем ставшим доступным по первоисточникам64: об этом его увлече60 См. об этом: Кудрявцев О.Ф. Власть культуры: Лоренцо Медичи и флорентийская Платоновская академия // Переходные эпохи в социальном измерении. М., 2002 (С. 79-104). С. 80-82.
61 Ficinus M. De quatuor sectis philosophorum // SF. Vol. II. P. 7-11.
62 “Academicorum autem veterum princeps extitit Plato Atheniensis quem
haud scio virumne sapientem an deum potius dixerim” (Ibid. P. 7).
63 Kristeller P.O. Introductio. P. CLXIII. См. в связи со сказанным также ссылку на атомистическое учение эпикурейцев в письме “О божественном неистовстве”: Ficinus M. De divino furore. P. 612-613 (C. 269).
64 В 1417 г. Поджо Браччолини обнаружил рукопись поэмы Лукреция Кара
“О природе вещей”, около 1435 г. другой гуманист Амвросий Траверсари
завершил перевод на латынь книги Диогена Лаэртского “О жизни, учениях
и изречениях знаменитых философов”, содержащей обстоятельные и документированные сведения об Эпикуре и его доктрине (см. кн. X). О распространении идей античного эпикуреизма в эпоху Возрождения см. подробнее: Saitta G. La rivendicazione d’Epicuro nell’umanesimo // Filosofia italiana
e umanesimo. Venezia, 1922. P. 55-82; Allen S. The Rehabilitation of Epicurus and

40

нии юности вел речь в 1484 г. или 1485 г. Иоанн Панноний, упоминая
о том, что гуманист «как то свойственно юному возрасту, легкомысленно пропагандировал некоего древнего философа, или поэта, коего затем, руководствуясь более здравым советом, стал скрывать
и (как я слышал) уничтожать». Понятно, что корреспондент Фичино
имел в виду поначалу популяризацию стихотворного произведения
«О природе вещей» Лукреция Кара (I в. до н. э.)65, представителя
римского эпикуреизма, и уничтожение в последующем связанных с
этой поэмой материалов, в чем сам Фичино признавался в письме за
1492 г. к Мартину Уранию (псевдоним немецкого гуманиста Мартина
Преннингера): «…дабы случайно не показалось, будто я призываю
читателей к принятому в древности почитанию богов и демонов, уже
давно заслуженно осужденному, я, подобно пифагорейцам, остерегавшимся некогда делать достоянием толпы божественные тайны,
всегда избегаю распростронять то, что нечестиво, и поэтому мои
небольшие комментарии (commentariola) к Лукрецию, которые, будучи еще юным составил, сам не знаю как, я в дальнейшем не стал
сберегать, ибо я их, как Платон свои трагедии и элегии, сжег»66.
his Theory of Pleasure in the Early Renaissance // Studies in Philology. 1944. Vol.
41. N 1. P. 1-15; Зубов В.П. Развитие атомистических представлений до начала
XIX в. М., 1955. С. 61-73; Ревякина Н.В. Творческий путь Лоренцо Валлы и его
философское наследие // Валла Л. Об истинном и ложном благе. О свободе
воли. М., 1989 (С. 5-64). С. 35-40; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и
«Утопия». М., 1991. С. 25-62.
65 “…antiquum quendam philosophum sive poetam, utpote adhuc adolescens,
leviter propagasti, quem deinde meliori fretus consilio suppressisti et (ut audio)
pro viribus extraxisti…” (Ioannes Pannonius Marsilio Ficino. Dubitatio utrum
opera philosophica regantur fato an providentia // Ep. lib. VIII. P. 871. 2; Abel E.
Analecta nova ad historiarum Renascentium in Hungaria litterarum spectantia.
Budapestini, 1903. P. 278). См. в этой связи: Черняк И.Х. Итальянский гуманизм и богословие во второй половине XV века // Актуальные проблемы изучения истории религии. Л., 1976 (С. 86-100). С. 91-93.
С. Джентиле идентифицирует Иоанна Паннония с августинским
монахом из Буды Яношем Варади (Иоанном Варадинским). См.: Gentile S.
Marsilio Ficino e l’Ungheria di Mattia Corvino // Italia e Ungheria all’epoca
dell’umanesimo corviniano. Firenze, 1994 (P. 89-110). P. 109. См.: Хаванова О.В.
Варади Петер // КВЭ. Т. I. М., 2007. С. 290, 291.
66 Ficinus M. Opiniones non temere divulgandae. Item Orphei carmina // Ep.
lib. XI. P. 933. 3.

41

Прямое отношение к «небольшим комментариям» имеет несколько писем за 1457-1458 гг., избежавших огня только потому, что
сохранились в списке, сделанном Серафико. Все они касаются различных сторон учения Лукреция67 и, как не без основания предполагает Р. Марсель, воспроизводят либо отражают содержание утраченных Фичиновых толкований его философии68. В это время отношение
Фичино к Лукрецию сугубо положительное. «Благородный эпикуреец», «самый замечательный из эпикурейских философов», которые
«ни в коем случае не заслуживают пренебрежения» – так отзывался
молодой гуманист в 1457 г. о Лукреции и стоящем за ним направлении69. Скорее всего опираясь на Лукреция, тогда же, в 1457-1458 гг.,
он создал трактат «Физиогномия» (Physiognomia), о котором говорит в одном их упомянутых выше писем, советуя своему адресату по67 Первое от 15 октября 1457 г., адресованное Микеле Меркати и являющееся, судя по контексту, продолжением какого-то другого письма, в котором
излагалось учение Лукреция о природе и движении души, преподносилось
в качестве “своего рода очень краткого пояснения к философии Лукреция”
(perbreve quoddam in Lucretii philosophiam argumentum) и рассматривало
его представление о власти Матери-Природы над человеческими делами.
Второе письмо, направленное к Серафико и датированное 29 ноября того
же года, трактует, опираясь на Лукреция, о высшем благе по Демокриту и
Эпикуру; в третьем за январь 1458 г., посланном неизвестному лицу, речь
идет об утерянном трактате Фичино “Физиогномика” и о Лукрециевой теории темпераментов; наконец, четвертое, не датированное, предназначено
Пьеро Пацци и вновь обращается к теме Матери-Природы (опубликованы
П.О. Кристеллером: SF. Vol. II. P. 81-87).
68 См. подробнее: Marcel R. Op. cit. P. 224-226.
69 “Epicureus nobilis” (Ficinus M. De voluptate. XVII. P. 1009); “Lucretius
ille noster Epicureorum philosophorum clarissimus” (Idem. Ad Antonium
Seraphicum // SF. Vol. II. P. 82). Характеристика же эпикурейцев как
“philosophi minime contempnendi” сохранилась только в рукописях трактата “О наслаждении” и была снята Фичино при подготовке его первого издания у Альда Мануция в 1497 г. См.: Gentile S. Epistola “de divino furore”… P. 70.
Об отношении молодого Фичино к Лукрецию см.: Gabotto F. L’epicureismo di
Marsilio Ficino // Rivista di filosofia scientifica. 1891. Vol. X. P. 428-442; Wind E.
Pagan mysteries in the Renaissance. Oxford, 1980 (1 изд. – 1958 г.). P. 48-51,
69-70; Kristeller P.O. The scholastic background… P. 38- 49; Garin E. La cultura
filosofica del Rinascimento italiano. Firenze, 1979. P. 78-79; Гарэн Э. Проблемы
итальянского Возрождения. М., 1986. С. 121-122; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. С. 49-53.

42

читать Лукреция, если того интересует проблема темпераментов70.
И совсем не случайно это сочинение исчезло – вместе с другими своими «эпикурейскими» писаниями гуманист его должен был уничтожить в огне до осени 1484 г.
Интерес к эпикуреизму быстро погас, более того со временем
обнаружилось резко негативное отношение гуманиста к мыслителям
этого направления, философия которых стала преподноситься как
враждебная христианству, в частности по причине отрицания бессмертия души, а сами они обвинены в «Платоновском богословии»,
главном труде Фичино, в нечестивости71.
Трудно понять, что побудило гуманиста поначалу обратиться
к эпикурейскому учению – возможно, мысль о том, что все части совокупной философской культуры древности заслуживают внимания
в связи с целями христианской апологетики, – а в последующем совершенно отречься от своего увлечения им, усмотрев в нем угрозу
делу, которому он обрек себя. Не исключено, впрочем, что не обошлось без чьего-то вмешательства. По воспоминаниям о беседах с
Фичино доминиканца Зеновия Аччайуоли, содержащимся в посвящении папе Льву X в 1515 г. латинского перевода трактата Феодорита
Кирского (отца церкви V в.) «Врачевание эллинских недугов», будто
бы благодаря предостережениям архиепископа Антонина Флорентийского (Пьероцци, 1389-1459 гг.), убежденного, как и его учитель
Иоанн Доминичи72, в бесполезности и опасности языческих писаний, его молодой клирик Фичино, изучавший с юных лет Платона, не
впал в «гибельную ересь» и по настоянию сего «доброго пастыря»
прочитал четыре книги «Суммы против язычников» Фомы Аквинского73. Нужно согласиться с П.О. Кристеллером, что эти сообщения не
70 Ficinus M. Ad anonymum // SF. Vol. II. 87. Этот трактат назван также в
первом перечне трудов Фичино: CPOF. P. 1.
71 “Interturbabunt disputationem nostram impii duo; Lucretius et Epicurus,
ut solent, non ratione aliqua, sed clamore” (Ficinus M. Theologia platonica de
immortalitate animorum. X. 6 // Op. om. (P. 78-424). P. 232.
72 О критике культуры языческой древности у Иоанна Доминичи см. подробнее: Горфункель А.Х. Полемика вокруг античного наследия в культуре
Возрождения // Античное наследие в культуре Возрождения. М., 1984. С. 6-19.
73 Zenobius Acciaiuoli. Prologus ad Leonem X // Theodoretus Cyrensis.
Graecarum affectionum curatio. Heidelberg, 1592. Посвящение воспроизведено в изд.: SF. Vol. II. P. 204. См. также: Marcel R. Op. cit. P. 204.

43

всегда достоверны (так, Фичино не был в молодости клириком св.
Антонина), но беседы начинающего гуманиста с архиепископом, надзиравшим за Флорентийским университетом, могли иметь место, и
маститый богослов, мало симпатизировавший увлечению Платоном,
вполне мог порекомендовать Фичино ознакомиться с указанным сочинением Фомы74. Хотя в трудах Фичино действительно обнаруживается знание «Суммы против язычников»75, занятия платонизмом – в
самом широком смысле – он после обращения к ней не свернул, чего
не скажешь об эпикуреизме; не повлияли ли внушения св. Антонина,
в творчестве которого нашла продолжение великая схоластическая
традиция средневековья, дававшая сугубо отрицательную оценку
учению Эпикура и его последователей76, на перемену отношения Фичино к этому направлению античной философии?

74 Kristeller P. O. Per la biografia di Marsilio Ficino // SRTL (P. 191-211). P. 201
(1 изд. статьи – 1938 г.). См. также: Catalogo. P. 172-173; Hankins J. Plato in the
Italian Renaissance. Vol. I. P. 454-459.
А. Филд выдвинул предположение о том, что против увлечения писаниями древних язычников Фичино скорее всего предупредил не архиепископ Антонин, а старший товарищ гуманиста Антоний Альи, действительно
выступавший с подобным предостережением в диалоге “О таинственном
статире” (De mystica statera); Зеновий Аччайуоли мог перепутать в более поздних воспоминаниях имена Антония Альи и Антонина. См.: Field A.
The origins of the Platonic Academy of Florence. Р. 180-181.
75 См. в этой связи исследования: Dress W. Die Mystik des Marsilio Ficino.
Berlin-Leipzig, 1929. S. 157-176; Gilson E. Marsile Ficin et la”Contra Gentiles” //
Archive d’Histoire doctrinale et litteraire de Moyen Age. 1957. Annee 32. P. 101113; Fabro C. Influenze tomistiche nella filosofia del Ficino // Studia Patavina.
1959. Vol. VI. N 1. P. 396-413; Collins A.B. The secular is sacred. Platonism and
Thomism in Marsilio Ficino’s “Platonic Theology”. The Hague, 1974.
Вопрос о воздействии на Фичино учения Фомы Аквинского был остро
поставлен в монографии Дж. Аникини и стал предметом дискуссии в спровоцированных этой работой статьях Э. Гарэна. См.: Anichini G. L’umanesimo
e il problema della salvezza in Marsilio Ficino. Milano, 1937; Garin E. Recenti
interpretazioni di Marsilio Ficino // GCFI. 1940. Vol. XXI. Fasc. V. P. 299-318; Idem.
A proposito di Marsilio Ficino // Ibid. 1941. Vol. XXII. Fasc. IV. P. 271-274; Гарэн Э.
Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. С. 168.
76 Garin E. La cultura filosofica… P. 72-77; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. М., 1991. С. 42-43. N 69.

44

§ 2. У истоков языческой мудрости:
ранние переводы с греческого. «Поймандр»
По мнению Р. Марселя, союзником св. Антонина должен был
выступить отец Фичино; озабоченный тем, чтобы сын стал врачом и
благодаря этому имел надежный и достойный источник дохода, он с
неприязнью воспринимал философские увлечения Марсилия. Дабы
достичь своей цели он будто бы удалил сына из Флоренции, отправив его учиться медицине в Болонский университет. У самого Фичино нет никаких упоминаний о прохождении им курса наук в Болонье,
единственным источником является сообщение Корси, указывавшего не только волю отца, но и стеснительное материальное положение (rerum angustia) в качестве причин, которые заставили молодого Фичино без охоты (invitus) направиться в Болонью для освоения,
как сказано, противных его душе и природе предметов. И вот тогда,
по Корси, дело было исправлено «божественным благодеянием»
(divino, ut patet, beneficio), ибо, как-то вернувшись во Флоренцию и
будучи приведен отцом к Козимо Медичи для приветствия, он был
примечен и оценен престарелым правителем Флоренции и его ходатайством перед отцом возвращен к любимым занятиям платоновскойфилософией (о возрождении которой Козимо помышлял
с Флорентийского собора); и было ему в это время двадцать шесть
лет77. Иначе говоря, угодная небесам встреча с Козимо состоялась
в 1459 г. А это значит, в Болонье Фичино мог находиться с 1458 г.
С полным доверием к сообщению Корси относится А. Делла Торре78,
Р. Марсель считает необходимым, приняв его, пересмотреть даты и
отнести болонский период к 1459-1462 гг.79, тогда как П.О. Кристеллер полагает недостоверными сведения о болонской учебе Фичино80. Врачебное, как и философское, образование Фичино получил
во Флорентийском университете, где он числился студентом еще
в 1462 г.81, и это образование позволило ему в дальнейшей жизни
77 Cursius J. Op. cit. V. P. 682.
78 Della Torre A. Op. cit. P. 524-531.
79 Marcel R. Op. cit. P. 212, 233, 234, 237-240.
80 Kristeller P. O. Per la biografia …Р. 196.
81 См.: Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after five hundred years //
MFRP. Vol. I. P. 172.

45

использовать медицинские познания на практике, а также в сочинениях на темы противодействия болезням и сохранения здоровья82.
Связи с университетом Флоренции Фичино не утратил и после его
окончания. Из недавно опубликованных финансовых документов
университета явствует, что в 1466 г. Фичино был нанят для чтения в
нем лекций по философии, и скромную свою плату за них – 40 флоринов – он, ни к этому времени, ни позже не позаботившийся обзавестись академической степенью доктора, получил с большим опозданием, только в 1469 г.83.
Корси говорит, что после судьбоносной встречи с Козимо
в 1459 г. Фичино «целиком погрузился в платоновские штудии» и,
пройдя недолгое обучение греческому языку под руководством известного гуманиста Бартоломео Платины, приступил к переводам84.
Однако П.О. Кристеллер, а вслед за ним Р. Марсель убедительно показали, что Платина, сам приехавший во Флоренцию в 1457 г., дабы
учиться греческому языку у Аргиропула, не мог преподавать этот
язык Фичино. Возможно, Фичино после предварительного обучения
ему в более ранние годы85 продолжал его осваивать у Франческо да
Кастильоне, который с 1446 г. читал курс греческой словесности во
Флорентийском университете, но также может быть, что молодой гуманист, по правдоподобной догадке Р. Марселя, совершенствовался
самостоятельно, работая с греческими текстами86.
О том, что после 1459 г. Фичино занимался в основном сочинениями на греческом, перелагая их на латынь, убеждают списки его
трудов. В первом перечне (письмо к Полициано, не ранее 1474 г.) сказано, что «с греческого языка на латынь я [Фичино] перевел «Первоосновы физики» и «Первоосновы богословия» платоника Прокла,
четыре книги «О пифагорейской школе» Ямвлиха из Халкиды, «Математику» Теона Смирнского…, стихи и символы Пифагора»; во втором (письмо к Мартину Уранию, 1489 г.) говорится еще о переводе
82 См. ниже С. 86, 96-98.
83 См. статью, в которой опубликованы соответствующие документы:
Davies J. Marsillio Ficino: lecturer at the Studio fiorentino // RQ. 1992. Vol. XLV.
N 4. P. 785-790.
84 Cursius J. Op. cit. VI. P. 682. Утверждение Корси принимает А. Делла Торре: Della Torre A. Op. cit. P. 531.
85 См. выше С. 28-29
86 Kristeller P. O. Per la biografia …Р. 198-200; Marcel R. Op. cit. P. 243-248.

46

«Комментария на «Федр» Платона Гермия»87; уже в цитированном
послании Иоанна Паннония (вторая половина 1484 г.) упоминается о
давних Фичиновых переводах «Орфеевых стихов», Меркурия (Гермеса) Трисмегиста, Пифагора и о комментариях к «Зороастровым
стихам»88; наконец, также в известном послании к Мартину Уранию
за июнь 1492 г. гуманист признается, что «Аргонавтику» и «Гимны» Орфея, а также [гимны] Гомера и Прокла и «Теологию» [«Теогонию»] Гесиода, которые дословно только для себя в молодости (не знаю как)
перевел – их ты, некогда гостя у меня, видел, – публиковать никогда я
не хотел» по той же причине, что и комментарии к Лукрецию, то есть
дабы не быть заподозренным в пропаганде осужденного древнего
культа богов и демонов89. Похоже, не только благочестивые опасения
помешали Фичино дозволить распространение этих переводов – ведь
не поколебался же он разрешить копирование и даже организовал
перевод на итальянский язык переложенного им на латынь «Герметического корпуса», по содержанию близкого к названным писаниям.
Скорее всего была еще одна причина, по которой гуманист скрывал
свои ранние труды, – их незрелый, ученический характер; не случайно он обмолвился, что переводил дословно (ad verbum), как делают
новички, стремясь к буквальному воспроизведению текста на другом
языке, и естественно, что такой перевод мог предназначаться только
для себя (mihi soli), ибо для других он будет мало вразумителен.
К подобного рода первым опытам перевода с греческого принадлежали, по-видимому, лишь единожды упомянутые и не оставившие другого следа в трудах гуманиста переводы «Первооснов физики» и «Первооснов богословия» Прокла (Proculi Platonici physica e
87 “E graeca lingua in latinam transtuli Proculi Platonici physica et theologia
elementa, Iamblici Chalcidei libros de secta Pythagorica quattuor, Theonis
Smyrnaei mathematica… carmina symbolaque Pythagorae” (CPOF. P. 1); “…
traduximus Hermiam in Phaedrum” (CSOF. P. 2).
88 “… et carmina Orphica oblivioni prius tradita luci restituisses. Mox et
Mercurium Trismegistum antiquissimum traduxisti, et Pythagorica multa. Item
carmina Zoroastris explanavisti…” (Ioannes Pannonius. Op. cit. P. 871. 2).
89 “Argonautica et Hymnos Orphei et Homeri atque Proculi Theologiamque
Hesiodi, que adolescens (nescio quomodo) ad verbum mihi soli transtuli, quemadmodum tu nuper hospes apud me vidisti, edere nunquam placuit, ne forte
lectores ad priscum deorum demonumque cultum iandiu merito reprobatum
revocare viderer” (Ficinus M. Opiniones non temere divulgandae… P. 933. 3).

47

theologica elementa); ибо в письме к Мартину Уранию, содержащему
второй перечень трудов, Фичино упоминает «Первоосновы богословия» Прокла, имея в виду старый перевод XIII в. Вильгельма из Мёрбеке90, как будто сам он их и не переводил.
К числу ранних относится также переложение «О пифагорейской школе» Ямвлиха, как и большинство работ этого времени, не
опубликованных и сохранившихся в двух списках, один принадлежал
Пьерлеоне да Сполето, врачу Лоренцо Медичи, другой – Джованни
Пико делла Мирандола. Из текста этого трактата, той его части, которая именуется «Протрептик» (Protrepticus), Фичино изъял фрагменты
и после переработки, в новой латинской редакции успел их преподнести Козимо Медичи в качестве самостоятельных пифагорейских
писаний под названием «Символы» (Symbola) и «Золотые стихи»
(Carmina aurea); а это значит, что перевод всего произведения был
сделан до смерти Козимо, то есть до августа 1464 г. Более того, как
показал С. Джентиле, именно в этой редакции (а не в более ранних
переводах Ринуччо Аретино и Джованни Ауриспы), впервые опубликованной Фичино вместе с другими неоплатоническими писаниями
у Альда Мануция в Венеции в 1497 г.91, их использовал Леон Баттиста
90 “Leguntur etiam utcunque traducta Elementa Theologiae Proculi…” (Ficinus M. Responsio petenti Platonicam instructionem et librorum numerus // Ep.
lib. IX. P. 899. 2).
91 В первом каталоге трудов (письмо к Полициано) эти переводы названы
“carmina symbolaque Pythagorae” (CPOF. P. 1). В первом, альдовском издании и в базельском собрании сочинений они значатся: “Pythagorae aurea
verba. Eiusdem symbola” (Op. om. P. 1978). Фичино также принадлежит сохранившееся в рукописи краткое пояснение к некоторым пифагорейским
символам. См.: Ficinus M. Symbola Pythagore // SF. Vol. II. P. 100-103. См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXLVII.
Речь идет о приписываемых Пифагору “Золотых стихах”, на самом
деле – произведении пифагорейской школы, окончательно сложившемся
скорее всего в эллинистическую эпоху (см.: Петер И.Ю. “Пифагорейские золотые стихи” и “Комментарий” Гиерокла // Пифагорейские золотые стихи
с комментарием Гиерокла. М., 2000 (С. 127-150). С. 132, 133; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980. С. 52-53), и пифагорейских “Символах”, или “Знаках” (“Акусмах”), которые приводили в своих
сочинениях Диоген Лаэртский (О жизни, учениях и изречениях знаменитых
философов. VIII. 17-19, 34-35), Порфирий (Жизнь Пифагора. 42-44) и Ямвлих
(Жизнь Пифагора. 83-87, 103-105)

48

Альберти, готовя для своих племянников в 1462 г. на итальянском
языке «Пифагорейские речения» (Sentenze pitagoriche)92. То есть в
1462 г. уже имелась в наличии окончательная редакция «Символов» и
«Золотых стихов», а это значит, что перевод Ямвлиха «О пифагорейской школе» был выполнен еще раньше93.
В одно время с трактатом Ямвлиха был переведен также сохранившийся лишь в рукописи Пьерлеоне да Сполето комментарий
Гермия Александрийского (V в.) на «Федр» Платона (использованный
гуманистом уже при написании сочинения «О божественном неистовстве»), о чем говорит буквальное следование греческому оригиналу, неточности и неотделанность латинского текста – черты, характерные для начинающего переводчика, каковым Фичино являлся
до 1462 г.94. Та же самая чрезвычайная близость к исходному греческому тексту присуща и переводу «Математики» Теона Смирнского,
92 См.: Alberti L.B. Opere volgari. A cura di C. Grayson. Bari, 1966. Vol. II. P.
297-300.
93 См. подробнее: Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco di Marsilio Ficino
// Rinascimento. II serie. 1990. Vol. XXX (P. 57-104). P. 73-80.
94 См. подробнее: Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco di Marsilio
Ficino. P. 73, 80-82. На том основании, что упоминание о переводе Гермия
отсутствует в первом перечне трудов Фичино, его создание ко времени
после 1474 г. относят П.О. Кристеллер, М. Аллен и П. Лоран: Kristeller P.O.
Introductio. P. CXLVI; Allen M.J. Two commentaries on the “Phaedrus”: Ficino’s
Indebtedness to Hermias // JWCI. 1980. N 43 (P. 110-129). P. 112-114; Idem. The
Platonism of Marsilio Ficino. A study of his “Phaedrus” commentary, its sources
and genesis. Berkeley; LosAngeles; London, 1984. P. 243; Allen M.J., White R.A.
Ficino’s Hermias Translation and a New Apologue // Scriptorium. 1981. Vol. 35
(P. 39-47). P. 39; Laurens P. Introduction // Ficin M. Commentaire sur le “Banquet” de Platon. De l’Amour. Paris, 2002. P. LXXXIII. О том, что Фичино опирался на комментарий Гермия при создании «Комментария на “Пир” Платона»
(1469 г.) говорится в работе: Sheppard A. Op. cit. P. 101-109.
Перевод Гермия, как и перевод Ямвлиха, Фичино не считал законченным. В конце первого варианта «Комментария к “Филебу”» (подготовлен после июля 1469 г.), сохранившегося в ватиканской рукописи, сказано: “Commentaria hec ego Marsilius nondum absolvi nec emendavi. Similiter
neque Iamblici et Hermie translationem” (Ficinus M. Commentaria in Philebum
Platonis de summo bono // Vat. Lat. 5953. P. 413v).
Трактат Гермия представлял собой запись толкований его учителя
Сириана на диалог Платона “Федр”. См.: Шичалин Ю.А. История античного
платонизма в институциональном аспекте. М., 2000. С. 311.

49

в единственном экземпляре дошедшему до нас в рукописи Джованни
Пико делла Мирандола, что позволяет отнести и эту работу Фичино к
ранним его опытам, предпринятым до 1462 г. Труд Теона создан в первой половине II в., относится к произведениям пифагорейского толка
и предназначен был служить своего рода математическими пролегоменами к диалогам Платона; его полное название – «Изложение математических сведений, необходимых для изучения Платона»95.
Таким образом, все три перевода – Ямвлиха, Гермия, Теона Смирнского – принадлежат к первым упражнениям Фичино, еще
уверенно не владевшего греческим языком и по причине неудовлетворительного качества отказавшегося от их широкого распространения. Их число может быть пополнено переводом «О природе мироздания» (De natura universi) Псевдо-Окелла Луканского, если верно
предположение П.О. Кристеллера о том, что его сделал Фичино96.
Выполнение еще одного цикла ранних переводов – орфических, гомеровских, Прокловых гимнов, орфической «Аргонавтики» и
«Теогонии» Гесиода, – от которых сохранились только цитаты в произведениях гуманиста, скорее всего следует датировать 1462 г., ибо
началом сентября помечено письмо к Козимо Медичи, в котором
содержится, по-видимому, незадолго перед тем переложенный орфический гимн97. Во всяком случае к началу 1463 г. работа над ними
95 См.: Gentile S. Sulle prime traduzioni… P. 74, 82, 84.
96 Kristeller P.O. Marsilio Ficino as a beginning student of Plato // SRTL. Roma,
1991. Vol. III (P. 93-108). P. 95 N 5 (1 изд. cтатьи – 1966 г.); Idem. Marsilio Ficino
and his work after five hundred years // MFRP. Vol. I (P. 15-196). P. 157. Перевод не подписан, сохранился в манускрипте, принадлежавшем Антонио
Серафико (cейчас в библиотеке Пьяченцы), среди ранних трудов Фичино.
См. также: Gentile S. Sulle prime traduzioni… P. 85.
97 См. письмо Фичино к Козимо Медичи: SF. Vol. II. P. 88. Его перевод на
русский язык имеется в работе: Кудрявцев О.Ф. Меценатство как политика
и как призвание: Козимо Медичи и флорентийская Платоновская академия
// Культура Возрождения и власть. М., 1999 (С. 37-48). С. 48.
Первые списки гомеровских и орфических гимнов и “Аргонавтики”,
а также гимнов позднеантичного философа-неоплатоника Прокла были доставлены из Константинополя в Италию в 1423 г. Ауриспой и в 1428 г. Франческо Филельфо. В состав так называемых гомеровских гимнов входят
33 (или 34) произведения, которые создавались, начиная с архаического
периода греческой истории и до ранневизантийской эпохи. Приписываемые Орфею гимны представляют собой памятник иератической поэзии,
в которой народные верования греков, восходящие к довольно ранним

50

была завершена98. Известно из письма Иоанна Паннония, что Фичино
написал комментарий к «стихам Зороастра», которые скорее всего
сам же и перевел99 (он их цитировал в последующих своих произвевременам, сочетаются с учениями орфиков, пифагорейцев, Гераклита и
стоиков; составлены не ранее начала II в. до н. э. по одним предположениям в Александрии, по другим – в Малой Азии; орфическая “Аргонавтика”
датируется IV-V вв. н. э. См.: Фойгт Г. Возрождение классической древности, или первый век гуманизма. М. (1884-1885. Т. 1-2). Т. 1. С. 244-247, 320-321;
Новосадский Н.И. Орфические гимны. Варшава, 1900. С. 1-2, 228-241; Тахо-Годи А.А. Античная гимнография. Жанр и стиль // Античные гимны. М., 1988 (С.
5-55). С. 11-20, 27-49.
Хотя Фичиновы переводы не были изданы, в списках они имели некоторое хождение: гуманист их давал читать друзьям (Мартину Уранию),
отдельные гимны посылал в подарок, например, Козимо Медичи и Герману
де Ганэ (См.: Kristeller P.O. The scholastic background... P. 52-53, 96-97. Перевод О.Ф.Кудрявцева письма к Герману де Ганэ см.: Итальянские гуманисты
эпохи Возрождения (XV век). С. 221-222). Бòльшая часть ранних переводов
Фичино до настоящего времени не обнаружена.
Подробнее о восприятии Орфея в качестве одного из древнейших
поэтов-богословов, коему доступны были сокровенные божественные тайны, и о следах орфического учения в трудах Фичино см.: Walker D.P. Orpheus
the theologian and Renaissance Platonism // JWCI. 1953. Vol. XVI. N 1-2. P. 100120; Buck A. Der Orpheus-Mythos in der italienischen Renaissance. Krefeld, 1961.
S. 10, 16, 18-23; Warden J. Orpheus and Ficino // Orpheus. The metamorphoses
of a myth. Toronto; Buffalo; L., 1985. P. 85-110.
98 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXLIV-CXLV.
99 “Carmina Zoroastris”, или стихи Зороастра”, – произведение языческого гностицизма (усвоившего элементы платонизма, неопифагореизма, стоицизма и восточных учений) из 60 написанных гекзаметром стихов, более
известное под названием “Халдейские оракулы”; создано в конце II в. н. э.
Юлианом Теургом, сыном Юлиана Халдеянина. Приписывая авторство этих
стихов Зороастру, Фичино следовал скорее всего Плифону, доставившему
их в Италию в 1438-1439 гг.; гуманист располагал греческим манускриптом
“Халдейских оракулов” с комментариями к ним Пселла и Плифона (см.:
Dannenfeldt K.H. The Pseudo-Zoroastrian Oracles in the Renaissance // Studies
in the Renaissance. 1957. IV (P. 7-30). P. 9-13; Лосев А.Ф. История античной эстетики (Далее – ИАЭ). Итоги тысячелетнего развития. Кн. I. М., 1992. С. 218-222;
Klutstein I. L’interprétation ficinienne des Oracles chaldaïques // Il neoplatonismo
nel Rinascimento. A cura di P. Prini. Roma, 1993 (P. 53-64). P. 54; Tambrun B.
Marsile Ficin et le Commentaire de Pléthon sur les “Oracles Chaldaïques //
Academia. 1999. Vol. 1. P. 9-48; Laurens P. Op. cit. P. LXXI-LXXIII, LXXXIX).

51

дениях). Поскольку в письме Паннония этот комментарий упомянут
между переводами Гермеса Трисмегиста и Платона, то, по мнению
П.О. Кристеллера, он и выполнен был после окончания работы над
герметическими текстами (апрель 1463 г.)100. Но Панноний, писавший
много лет спустя после личного знакомства с Фичино, не имел в виду
перечислять его труды в хронологическом порядке, иначе как объяснить то, что вместе с комментарием Зороастра также между переводами герметических и Платоновых сочинений он упоминает перевод
«многих пифагорейских писаний» (Pythagorica multa), завершенный,
как показал С. Джентиле, до 1462 г.101. Скорее всего к этому же времени относится и работа над «стихами Зороастра», а также, не исключено, над переводом комментариев к ним Плифона, поскольку сразу
по окончании герметического свода Фичино приступил к сочинениям
Платона102, за которые он, похоже, брался и ранее.
Гораздо яснее обстоит с датировкой осуществленного будто
бы по инициативе Козимо Медичи перевода корпуса гностических
трактатов, получивших общее название «Поймандр»103 и приписываемых Гермесу (в римской традиции – Меркурию) Трисмегисту,
старинному египетскому мудрецу, сообщившему, как считалось,
100 Kristeller P. O. Introductio. P. CXLV. См. также: Klutstein J. Marsilio Ficino
et la theologie ancienne. Oracles chaldaïques. Hymnes Orphiques. Hymnes de
Proclus. Città di Castello, 1987. P. 3-6.
101 См. выше С. 47-48
102 См в этой связи: Marcel R. Marsile Ficin. P. 249-250. Догадка о том, что
анонимный перевод Плифоновых комментариев к “Халдейским оракулам”
(“стихам Зороастра”), возможно, принадлежит Фичино, высказана в работе: Kristeller P.O. Marsilio Ficino as a beginning student of Plato. P. 95. N 5.
103 Фичино поведал об этом во Введении к переводу Плотина: «Post haec
autem anno millesimo quadringentesimo sexagesimo tertio… mihi Mercurium
primo Termaximum, mox Platonem mandavit [Cosmus] interpretandum.
Mercurium paucis mensibus eo vivente peregi: Platonem tunc etiam sunt
aggresus» (Ficinus M. In Plotini Epitomae… Prooemium // Op. om. Vol. II. P.
1537). Впрочем, о настояниях Козимо, побуждавшего к переводу на латынь
Герметического корпуса, Фично упоминал уже в посвящении ему завершенной работы: «Ego cum autem tuis exhortationibus provocatus, è Graeca
lingua in Latinum convertere statuissem, aequum fore putavi, Cosme felix, ut
nomine tuo opusculum dedicarem» (Ficinus M. Argumentum in librum Mercurij
Trismegisti ad Cosmum Medicem // Op. om. P. 1836).

52

в них божественные тайны людям104. Латинская версия «Поймандра»
заняла месяцы и была доведена до конца в апреле 1463 г.105. Предпосланное ей пояснение (argumentum) с посвящением Козимо Медичи106 проливает свет на несколько неожиданный порядок предприня104 Герметический корпус был доставлен из Македонии во Флоренцию
монахом Леонардо да Пистоя, или Леонардо Македонцем, в 1460 г. и передан Козимо Медичи («…nuper ex Macedonia in Italiam advectus, – писал
Фичино о Герметическом корпусе, – diligentia Leonardi Pistoriensis, docti,
probique monachi, ad nos pervenit». Ficinus M. Argumentum in librum Mercurij
Trismegisti... P. 1836). Фичино перевел четырнадцать трактатов, содержавшихся во врученной ему рукописи, и озаглавил их все «Поймандр» (лат.:
Pimander) по названию первого из трактатов, рассматриваемых Фичино
как части, или главы, одной работы. Последний трактат корпуса, отсутствовавший в рукописи Фичино (современная историческая критика его разбивает еще на несколько трактатов) был переведен позже Лодовико Лаццарели и издан в 1507 г. Симфорианом Шампье. Cм.: Kristeller P.O. Marsilio
Ficino e Lodovico Lazzarelli. Contributo alla diffusione delle idee ermetiche nel
Rinascimento // SRTL (P. 221-247). P. 223-229; Кудрявцев О.Ф. “Великое чудо
человек”; Гермес Трисмегист // Чаша Гермеса. Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и герметическая традиция. М., 1996. С. 5-9, 36-39; Gentile S.
Ficino ed Ermete // Marsilio Ficino e il ritorno di Ermete Trismegisto. A cura di
S. Gentile, C. Gilly. Firenze, 1999 (P. 19-26). P.19).
105 Первым изданием Фичинов перевод “Поймандра” вышел в свет в Тревизо в 1471 г. См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIX-CXXX; Allen M.J.B. Marsilio
Ficino, Hermes Trismegistus and the Corpus Hermeticum // New Perspectives
on Renaissance Thought. L., 1990 (P. 38-47). P. 39.
106 В нем Фичино еще раз упоминал о благодеяниях Козимо (средствах
к жизни и книгах), позволивших ему заняться изучением эллинских источников, и как первый плод этих занятий Фичино считал своим долгом преподнести своему покровителю посвященный ему перевод Герметического корпуса: «Nam cuius ipse adiutus opibus, librisque affatim refertus, studiis
Graecis incumbui, eidem studiorum Graecorum me decet offere primitias»
(Ficinus M. Argumentum in librum Mercurij Trismegisti... P. 1836).
Комментарии к герметическим текстам в базельском собрании трудов Фичино (Commentaria in Mercurii Pimandrum et Asclepium // Op. om. P. 1839-1878)
на самом деле принадлежат не ему, а французскому гуманисту Жаку Лефевру д’Этаплю и в окончательном виде были напечатаны в парижском изд.
“Герметического свода” в 1505 г.: Hermes Trismegistus. Pimander. Asclepius.
Crater Hermetis Lazarelo Septempedano. Parisiis, 1505. См.: Kristeller P.O.
Introductio. P. CXXX-CXXXI. С этого издания 1505 г., подготовленного Лефевром д’Этаплем, был выполнен русский перевод первого из тратктов Герметического корпуса: [Гермес Трисмегист.] Книга Меркурия Трисмегиста о

53

тых Фичино трудов, а равно и на концепцию всей его деятельности.
В этом пояснении Фичино дал более детальную разработку тезису,
уже намеченному в первых его работах107 и развиваемому и уточняемому в последующих, о непрерывной традиции «единой и повсюду согласной с собой школы древнего богословия», основанного
Гермесом Трисмегистом, продолженного Орфеем, Аглаофемом,
Пифагором, Филолаем и до полного совершенства доведенного
«божественным Платоном»108. Рассматривая творчество афинского
философа в качестве важнейшего звена в развитии дренеязыческого
богословия109, которое позже он окрестит «благочестивой философией» (pia quaedam philosophia)110, Фичино решил, как видно, поначалу обратиться к авторам, стоявшим, согласно давнему преданию,
у ее истоков. В своем творчестве гуманист как бы воспроизводил
путь, которым от мыслителя к мыслителю шла религиозно-философская мудрость древности.
В таком случае, правда, не вполне понятно, почему Фичино,
провозглашая в пояснениях к переводу «Поймандра» родоначальником древнего богословия Гермеса Трисмегиста, а Орфея числя его
непосредственным продолжателем, тексты Орфея перевел раньше.

мудрости и силе Бога. Пимандер. Перевод на латинский Марсилио Фичино
Флорентийского. 1471 г. / Перевод на русский М. Русборна. М., 2010.
107 См. выше. С. 36.
108 «Primus [Mercurius Trismegistus] igitur theologiae appelatus est autor:
eum secutus Orpheus, secundas antiquae theologiae partes obtinuit. Orphei
sacris initiatus est Aglaophemus, Aglaophemo successit in theologia Pythagoras,
quem Philolaus sectatus est, divi Platonis nostri praeceptor. Itaque una priscae
theologiae ubique sibi consona secta, ex theologis sex miro quodam ordine
conflata est, exordia sumens a Mercurio, a divo Plato penitus absoluta» (Ficinus M.
Argumentum in librum Mercurij Trismegisti ad Cosmum Medicem. P. 1836).
109 Эта мысль еще резче будет сформулирована в трактате «О христианской религии» (1474 г.): «Древнее богословие язычников, в коем согласны Зороастр, Гермес, Орфей, Аглаофем Пифагор, целиком содержится в
книгах нашего Платона» (Ficinus M. De religione christiana. Cap. 22. // Op. om.
P. 25). Подробнее см.: Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия
культуры ренессансного неоплатонизма // Религии мира. 1989-1990. М.,
1993 (С. 46-63). С. 46-50.
110 В предисловии к переводу Плотина: Ficinus M. In Plotini Epitomae, seu
argumenta, commentaria et annotationes… Prooemium. P. 1537.

54

Вероятнее всего, либо потому что ни он, ни его покровитель в 1462 г,
еще не располагали греческим кодексом с герметическими сочинениями, либо потому что в то время он разделял точку зрения античных неопифагорейцев и неоплатоников на генеалогию древнейшего
богословия, возводивших оное к тайному учению Орфея111. В связи
со вторым предположением следует заметить, что в ходе последующих изысканий Фичино в этой области, по-видимому, под влиянием
Плифона первенство Гермеса Трисмегиста также было отвергнуто в
пользу Зороастра, хранителя, по выкладкам гуманиста, в буквальном
смысле слова допотопной божественной мудрости112.
Даже если просьба перевести герметические сочинения действительно исходила от Козимо Медичи, то скорее всего она была
инспирирована самим Фичино, который, развернув перед своим покровителем величественную программу исследования древнейшей,
по его убеждению, богословской мысли, мог внушить тому идею осваивать ее в хронологическом порядке, или сообразно складыванию
ее традиции. Во всяком случае высказанное гуманистом убеждение
в постоянной рецепции древнего богословия от Гермеса Трисмегиста через Орфея и других мыслителей вплоть до Платона (а затем и
неоплатоников) гораздо лучше проясняет логику его работы113, чем
ссылка на просьбу, или заказ, его покровителя.
111 Об этом см.: Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco… P. 59-62; Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия культуры ренессансного неоплатонизма. С. 49, 56, 57 N 24.
112 См. подробнее: Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco… P. 62-70;
Allen M.J.B. Marsilio Ficino, Hermes Trismegistus… P. 41; Кудрявцев О.Ф. Богословские искания… С. 49-51, 58 N 31.
113 На то, что Фичинова концепция развития древнейшей философскобогословской мысли определяла и порядок предпринятых им переводов,
кроме автора этих строк (см.: Кудрявцев О.Ф. Реставрация платонизма и
апологетика христианства. Творческая биография Марсилио Фичино // Искусство и культура Италии эпохи Возрождения и Просвещения. М., 1997
(С. 191-198). С. 192; Он же. Меценатство как политика и как призвание: Козимо Медичи и флорентийская Платоновская академия // Культура возрождения и власть. М., 1999 (С. 37-49). С. 41-42) обратил внимание также
С. Джентиле (Gentile S. Sulle prime traduzioni… P. 61, 70, 75, 83-84; Idem. Ficino
ed Ermete. P. 23), который, впрочем, ограничивает свое наблюдение только
ранним периодом (до 1463 г.) переводческой деятельности гуманиста. См.
также: Иванова Ю.В. Возрождение философии // История литературы Италии. М., 2007. Т. II. Кн. 1. С. 374, 376.

55

О том, что для Фичино это обращение к памятникам стародавней богословской мудрости имело провиденциальный смысл уже на
раннем этапе его деятельности, говорит цитированное выше послание Иоанна Паннония. Вспоминая о своей учебе во Флоренции латинской и греческой словесности, Панноний сообщает в нем, как слышал от двух тамошних астрологов, будто Фичино, замыслив в душе
«возрождение учений древних философов», полагал, что оно уже
возвещено неким положением светил на небе (ex quadam siderum
positione); в подтверждение этого намерения Фичино астрологи ссылались на напевы лиры (antiquus citharae sonus), им возвращенные
к жизни, и перевод «Орфеевых стихов» , вслед за которыми Панноний, со своей стороны, указывает переводы Гермеса Трисмегиста и
Пифагора, комметарий к «стихам Зороастра», а также переложение
Платоновых диалогов114. Словом, венгерский корреспондент Фичино
свидетельствует об убеждении, характерном, как видно, для самого
молодого гуманиста и даже получившем определенное распространение в обществе, о предопределенности всех этих трудов свыше,
объективным удостоверением чему могут служить небеса, или соответствующим образом истолкованное расположение на них светил.

§ 3. Сумма древнего богословия:
перевод и толкование сочинений Платона
Кроме переложения на латынь Герметического свода и пифагорейских писаний Фичино успел посвятить Козимо латинскую
версию десяти диалогов Платона, а также сочинений Спевсиппа и
Алкиноя. Обосновывая последовательность перевода, Фичино в числе избранных им в качестве первоочередных произведений Платона
называл диалоги «Гиппарх», «Соперники», «Феаг», «Менон», «Алкивиад I», «Алкивиад II», «Минос», «Евтифрон», «Парменид», «Филеб»115.
114 Ioannes Pannonius. Op. cit. P. 871. 2; Abel E. Op. cit. P. 278. См. также: Черняк И.Х. Итальянский гуманизм и богословие… С. 91-92. Gentile S. Sulle prime
traduzioni dal greco di Marsilio Ficino. P. 72. См. также: С. 398-399.
115 «Accipe igitur Cosme felix Platonicos libros duodecim, dialogos videlicet
eius decem et opuscula Speusippi et Alcinoi platonici duo, – писал Фичино в предисловии к ним. – Est autem primus Hipparcus de lucri cupiditate,
de philosophia alter, tertius Theages de sapientia. Menon de virtute quartus

56

П.О. Кристеллер считает возможным полагать, что гуманистом сознательно отобраны были те именно сочинения Платона, мимо которых прошли его ренессансные предшественники116 Мануил Хризолор, Уберто и Пьетро Кандидо Дечембрио, Георгий Трапезундский,
Леонардо Бруни Аретино117. К работе над ними он приступил не
est, quem sequitur Alcibiades maior de natura hominis. Illi succedit Alcibiades
minor de voto. Septimum locum tenet Minos de lege, octavum Euthyphron
de sanctitate. Sequitur hunc de uno Parmenides, postremus de summo bono
Philebus» (Ficinus M. Prooemium in primos decem dialogos ad Cosmum
Medicem // S. F. Vol. II. P. 104).
Фичино относил к сочинениям Платона диалоги «Гиппарх», «Соперники»
(или: «Любовники») и «Минос», которые современная наука считает произведениями платоновской школы. Некоторые сомнения по поводу того, что
их автором был Платон, существуют относительно диалогов “Феаг”, “Алкивиад I” “Алкивиад II”.
Из послания к Анджело Полициано (Ficinus M. Bona scribere praestat quam
multa // Ep. Lib. I. P. 619) (ок. сентября 1474 г. См.: Gentile S. Introduzione //
Ficino M. Lettere. Firenze, 1990. Vol. I. P. CCLIX) известно, что гуманист перевел «Определения» («Platonicas Speusippi definitiones» в тексте Фичино),
которые традиция вслед за Диогеном Лаэртским (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. IV. 5. Перевод М.Л. Гаспарова. М., 1979)
приписывает Спевсиппу, возглавившему после смерти Платона его школу,
а также «Учебник платоновской философии» («Alcinoi epitome Platonicum»
у Фичино) Альбина, позднеантичного платоника, которого в средние века
в результате, по-видимому, рукописного искажения именовали Алкиноем (см. по этому поводу статью Ю.А. Шичалина в изд.: Платон. Диалоги.
М., 1986. С. 576). Об этом труде Альбина-Алкиноя в Фичиновом переводе
(«breves Alcini ad Platonicam disciplinam institutiones a Marsilio quondam
traductas») упоминал в 1492 г. Филиппо Валори, участник Платоновской академии, делясь им с Лоренцо Медичи. См. его письмо к Лоренцо, опубликованное в изд.: MFRP. Vol. I. P. 32. Оба эти произведения, как явствует из
предисловия к “Менону” (Ficinus M. In Menonem de virtute Epitomae // Op.
om. Vol. II. P. 1132), были переведены Фичино после диалогов Платона, то
есть до середины до 1464 г., впервые напечатаны в подборке переводов
текстов других платоников в Венеции в 1497 г. (Jamblichus. De mysteriis et
alia. Venetiis, 1497). См.также: Kristeller P. O. Introductio. P. CXXXV-CXXXVI;
Marcel R. Op. cit. P. 260-261.
116 О том, что именно из наследия Платона было переведено предшественниками Фичино, см.: Глава 1. С. 62-63. Примеч. 130.
117 Kristeller P.O. Introductio. P. CLII. Он опирается, главным образом, на следующее место из посвященного Козимо предисловия к десяти диалогам
Платона, так и не опубликованного Фичино при его жизни: «Utque non greca
solum sed etiam latina [spiritus Platonis – О.К.] cum eo [Cosmo – О.К.] lingua

57

позже лета 1462 г., как можно заключить из цитированного письма
к Козимо от 4 сентября этого же года. В подарок от покровителя
Фичино получил рукопись, скорее всего доставленную еще Плифоном, с полным собранием сочинений Платона на греческом языке,
что обеспечило труд гуманиста необходимыми источниками; вслед
за Козимо, в том же 1462 г., другой греческий кодекс Платона был
ему преподнесен Америго Бенчи, одним из богатейших людей Флоренции, компаньоном Козимо Медичи и управителем филиалов его
банка, собирателем произведений искусства и ценных манускриптов: «Сегодня я получил от тебя греческие диалоги нашего Платона,
великолепный (magnificum) дар, достойный твоей души и для моей –
наиприятнейший. Я весьма и весьма тебе признателен… В этом, как
и во многих других делах, полагаю, ты хотел походить на великого
Козимо, ибо ранее он украсил (ornavit) мою библиотеку Платоном
на греческом языке…»118.
Какие именно сочинения Платона завершил переводить Фичино до того, как в январе 1463 г. сел за герметические трактаты, сказать с полной уверенностью нельзя. Трудно, однако, предположить,
чтобы Фичино, какими бы способностями и упорством в работе ни
обладал, смог за период чуть больше года – с конца апреля 1463 г. до
начала июля 1464 г. – целиком перевести десять Платоновских диалоdissereret, visum est opere pretium ut e multis que grece loquitur quedam
latine interpretaremus» (Ficinus M. Prooemium in primos decem dialogos ad
Cosmum Medicem. P. 104). Впрочем, здесь нет никакого определенного указания, что в выборе некоторых (quedam), поименованных в тексте диалогов гуманист руководствовался указанным Кристеллером принципом. См.
также: Kristeller P.O. Marsilio Ficino as a beginning student of Plato // SRTL.
Roma, 1993 (1 изд. статьи – 1966 г.) (P. 96-106). P. 99.
118 Ficinus M. Imitatio utilior est quam lectio. // Ep. lib. I. P. 609. 1. В своем завещании (1499 г.) Фичино распорядился передать Лоренцо ди Пьерфранческо
Медичи «книгу Платона по-гречески на хорошей бумаге со всеми диалогами» (cum omnibus dyalogis) (здесь и далее выделено мной – О.К.) – видимо,
речь шла о даре Козимо; тогда как наследникам Америго Бенчи надлежало вернуть (restitui) «книгу Платона по-гречески с некоторыми диалогами»
(сum certis dyalogis) (текст завещания опубликован: Marcel R. Op. cit. P. 741).
См. также: Testamentum Ficini // SF. Vol. II. P. 195; Catalogo. P. 28-31; Carlini A.
Marsilio Ficino e il testo di Platone // Rinascimento. Seconda serie. 1999. Vol.
XXXIX. P. 3-36.

58

гов (и в придачу к ним трактаты Алкиноя и Спевсиппа), не имея солидного задела, в том или ином виде наработанного до начала января
1463 г.119.
Как бы то ни было, а до своей смерти 1 августа 1464 г., их сумел освоить в Фичиновом переложении на латынь Козимо Медичи.
В момент кончины патрона гуманист работал над переводом Псевдо-Платонова трактата «Аксиох», автором которого он считал Ксенократа120. Этот перевод Фичино посвятил уже сыну Козимо Пьеро Медичи (1414/1416-1469), которого провозгласил «столпом Академии» в
надежде обрести в нем верного продолжателя культурных интересов его отца121.
В предисловии к публикации Платона, посвященной Лоренцо
Медичи, Фичино писал, что для Козимо он перевел десять диалогов, после же его кончины «Пьеро, превосходнейшему мужу, давал

119 Сомнительным выглядит утверждение П.О.Кристеллера, что до перевода Гермеса Трисмегиста Фичино «к Платону еще не приступал» (Platonem
nondum agressus) (Kristelller P.O. Introductio. P. CXXIX, CIL). Впрочем, Кристеллер держится хронологии творчества Фичино, традиционно принятой
в историографии.
120 В переводе Фичино диалог этот имел название “О смерти” (De morte.
См. изд.: Xenocrates. De Morte. Trad. M. Ficino. Augusta Vindelicorum, 1515)
и авторство его приписано Ксенократу, ученику Платона и руководителю
его школы после Спевсиппа, на том, по-видимому, основании, что Диоген
Лаэртский (см.: Диоген Лаэртский. Указ. соч. IV. 12. C. 185), в числе прочих
его трудов упоминает сочинение с таким же заголовком.
По одним предположениям исследователей, диалог этот составлен в конце IV в. до н. э. кем-то из академиков и направлен против Эпикура, по другим
– в конце I в. до н. э. последователем Посидония (Paulys Real-Encyclopädie
der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1950. Bd. 40. II. S. 2366).
Этот Псевдо-Платонов диалог впервые издан Фичино вместе с переводами трактата Ямвлиха “О таинствах египтян, халдеев и ассирийцев” (De
mysteriis) и сочинений иных платоников в Венеции в 1497 г. См.: Kristeller P.O.
Introductio. P. CXXXVI-CXXXVIII. В другой своей работе Кристеллер, видимо,
по недосмотру датирует перевод “Аксиоха” 1465 г.: Idem. Marsilio Ficino as
a beginning student of Plato. P. 97.
121 “Haec igitur lege foeliciter Academiae columen ac diu vive ne Cosmo carere
nos aliquando sentiamus” (Ficinus M. In traductionem libri Xenocratis Platonici
de morte praefatio // Op. om . P. 1965).

59

читать девять диалогов»122. По весьма вероятному предположению
П.О. Кристеллера, речь должна идти о «Гиппии большем», «Лисиде»,
«Теэтете», «Евтидеме», «Гиппии меньшем», «Хармиде», «Лахете»,
«Кратиле», «Критии»123. Возникает вопрос, почему сам Фичино посвятил Пьеро перевод лишь девяти диалогов, хотя до его смерти (1 декабря 1469 г.) он уже завершил переложение на латынь всех сочинений
Платона, то есть еще семьнадцать его диалогов и письма?124 Не потому ли что к переводу этой части Платонова наследия Пьеро не имел
никакого отношения? Сохранилась эпистола Фичино к Оттоне Никколини, Бенедетто Аретино (Аккольти), Пьеро Пацци и Бернардо Джюньи, датировать которое следует августом 1464 г. В ней сообщается
о завершении перевода «Законов» и недвусмысленно указывается,
что его инициаторами были поименованные лица, хотя еще «великий
Козимо» побуждал гуманиста к этому же125. Словом, Пьеро Медичи
122 “patri tuo Petro, praestantissimo viro, dialogos novem legendos dedi”
(Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium // Op. om. P. 1129).
123 Kristeller P.O. Introductio. P. CLI.
124 См.: Kristeller P.O. Op. cit. P. CXLVII-CL.Традиция, которой следовал Фичино, приписывала Платону авторство тридцати шести диалогов, включая
и те, которые сейчас считаются спорными или относятся к трудам платоновской школы. В это число Фичино не включал диалог “Клитофонт”, переведенный им заодно с девятью произведениями Платона, посвященными
Пьеро Медичи (Ibid. P. CL-CLI).
125 “Persuasistis mihi, ut Graecas Platonis leges Latinas efficerem, ad idem
cohortatus est me etiam magnus Cosmus. Itaque feci iam” (Ficinus M. Lex et
iustitia // Ep. Lib. I. P. 611.2). Эпистола написана скорее всего в промежуток
между смертью Козимо Медичи 1 августа 1464 г. и кончиной Пьеро Пацци 30 августа 1464 г., См. также: Della Torre A. Op. cit. P. 391, 392, 547, 548;
Hough S.Y. Op. cit. P. 302-304.
Ср. у Капонсакки: “В двадцать четыре года он [Фичино] первел книги “Законов” того же Платона по просьбе Отто Никколини и Бенедетто Аккольти,
знаменитых юристов” (Caponsacchi P. Op. cit. P. 731).
Кристеллер, правда, считает (Kristeller P.O. Introductio. P. CIL), что Оттоне
Никколини и другие надеялись получить от Фичино перевод “Законов”, он
же вместо него подсунул им перевод тематически близкого диалога “Минос”. Подозревать Фичино в обмане Кристеллера заставляет то обстоятельство, что гуманист за короткий срок вряд ли смог бы перевести столь
пространный труд Платона. Однако, если согласиться с тем, что Фичино
приступил к переводам Платона не в апреле 1463 г., а раньше, то уместно предположить, что до смерти Козимо 1 августа 1464 г. он мог, кроме

60

оказался не столь уж заботливым покровителем, и Фичино вынужден был все больше и больше прибегать к другим своим друзьям
и благодетелям126.
В этом убеждает и послание Фичино к одному из своих наиболее давних и близких друзей Микеле Меркати (он же Миниатенси), помеченное апрельскими календами, то есть 1 апреля, 1466 г.
Оно интересно в нескольких отношениях. В нем, во-первых, говорится о Мильоре Креши как ни больше ни меньше «защитнике Академии», услужливости и любезности которого Фичино обязан был
немалой частью своих ученых увлечений. Во-вторых, сообщается,
что к указанному в письме сроку всего переведено 23 диалога Платона, из числа коих Фичино посвящал Микеле «Софиста», Мильоре
же – «Политика» (liber de regno), а также что в настоящее время занят он «Кратилом». Наконец, в-третьих, Фичино разрешает использовать свои переводы только для чтения и решительно запрещает
их переписывать, причем свой запрет в коротеньком посланьице повторяет дважды, мотивируя его тем, что выполненный им труд еще
нужно выправить, и что публиковать его он намерен лишь по окончании перевода всех сочинений Платона127. Скорее всего нежелание
завершения переводов ранее указанных десяти сочинений Платона и трудов некоторых иных авторов, успеть приступить и к другим диалогам Платона, в частности к “Законам”, которые завершены были уже вскоре после
кончины патрона. Точку зрения Кристеллера разделяет Р. Марсель. См.:
Marcel R. Op. cit. P. 216-217.
126 См. в данной связи: Marcel R. Op. cit. P. 300-306; Bullard M.M. Op. cit. P. 478.
127 “Megliores Crescius vir doctrina et moribus ornatissimus et academie tutor,
cuius humanitati officiisque non mediocrem studiorum meorum partem debeo,
venit isthuc pretor ac te commendatum habebit. Si legere voluerit Platonis
dialogos, concedes, admonebis tamen ne ab aliquo rescribi ex eis quicquam
permictat, neque tu alteri ulli hominum unquam nisi huic soli domi credes
volumen. Nam emendatione indiget, neque edere volo nisi omnes expleverim.
Iam tres et viginta peregi habeoque nunc in manibus Cratylum de lingue grece
origine. In superiorum numero Sophista est qui ad te et liber de regno qui ad
Megliorem… Iterum moneo ne scribi quiquam ex eo libro permictas idemque
Megliori nostro dicas” (См.: Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after five
hundred years. Appendix I. New letters and documents. 2. P. 33. См. также
изд. по более позднему списку: SF. Vol. II. P. 88-89). Мильоре Креши, поэт и
ученый, участвовал в деятельности Сообщества Флорентийской Академии
(Chorus Academiae Florentinae), состоял в дружбе с одним из его руководителей Донато Аччайуоли.

61

делиться своими переводами с теми, кто намеревался изготовить с
них копию, побудило Фичино тянуть с их предоставлением Керубино
Кварквальи, заклинавшему гуманиста в письме конца марта 1467 (?)
во имя великой и взаимной приязни исполнить данное ему прежде
обещание и прислать «свои переводы, как старые, так и новые», и не
скрывавшему намерение их переписать (ut transcribam)128. Как бы Фичино ни объяснял свои действия, ясно, что он боялся бесконтрольного распространения выполненных им переводов Платона и старался
всячески воспрепятствовать ему.
По-видимому, еще не завершив перевод всего Платона, Фичино отвлекся для переложения с латыни на итальянский «Монархии» Данте (La Monarchia di Dante). Ее рукопись датирована 21 марта
1467 г. по флорентийскому стилю, т.е. 1468 г., и посвящена Бернардо
дель Неро и Антонио Манетти, которые и побудили Фичино взяться
за этот труд. Речь идет о политическом заказе, ибо в момент осложнения отношений Флоренции с римским двором ее правящие круги
нуждались в доступном им на родном языке пособии, содержащем
аргументы против универсалистских претензий папства. Для Фичино, кроме всего прочего, Данте был интересен постольку, поскольку
он находил в нем мыслителя платоновского толка. «Данте Алигьери,
– сказано в предисловии к переводу, – небесного происхождения,
флорентийского гражданства, ангельского рода, по характеру занятий поэт и философ, хотя и не говорил по-гречески с Платоном, этим
святым отцом философов и толкователем мудрости, тем не менее
говорил с ним в духе, отчего украсил свои книги многими платоновскими мыслями…»129.
128 Дата из-за порчи документа, опубликованного Кристеллером
(Kristeller P.O. Studies in Renaissance thought and letters. Roma, 1969. P. 152153), дана как наиболее вероятная (Ibid. P. 150).
129 “Dante Alighieri per patria celeste, per abitatione fiorentino, di stirpe
angelico, in professione philosopho poetico, benchè non parlassi in lingua greca
con quel sacro padre de’ philosophi, interprete della verità Platone, niente
di meno in ispirito parlò in modo con lui, che di molte sententie Platoniche
adornò e libri suoi…” (Ficinus M. Dantis de Monarchia liber in linguam vulgarem
translatus. Proemium // SF. Vol. II. P. 184). См. также: Kristeller P.O. Introductio.
P. CLXI-CLXII; Marcel R. Op. cit. P. 326-334; Garin E. L’età nuova. Ricerche di storia
della cultura dal XII al XVI secolo. Napoli, 1969. P. 206-208; Lentzen M. Studien
zur Dante-Exegese Cristoforo Landinos. Köln-Wien, 1971. S. 56-57; Vasoli C. Note

62

Перевод последних сочинений Платона – а в их число по
большей части входили произведения древнегреческого философа,
уже перелагавшиеся предшественниками Фичино, за которыми он,
в той или иной степени, следовал в своих трудах130 – был закончен
sul volgarizzamento ficiniano della “Monarchia” // Miscellanea di studi in onore
di Vittore Branca. Vol. III. Pt. II. Umanesimo e Rinascimento a Firenze e Venezia.
Firenze, 1983. P. 451-474; Шастель А. Искусство и гуманизм во Флоренции
времен Лоренцо Великолепного. Очерки об искусстве Ренессанса и неоплатоническом гуманизме. М., 2001 (1 изд. на франц. языке – 1959 г.). C. 97.
О стремлении Фичино “актуализировать” выполненный им труд свидетельствует предисловие к нему, в котором гуманист подчеркивал ту мысль
своего великого земляка, что верховная светская власть в лице императора имеет божественное происхождение и не зависит от папы: “… detto
imperio dal sommo Iddio sanza mezzo del papa dipende” (Ficinus M. Dantis de
Monarchia liber... P. 184).
130 Фичино много заимствовал из выполненных Леонардо Бруни переложений Платоновых “Писем”, “Критона”, “Апологии Сократа”, фрагмента
“Пира” (речь Алкивиада) и начала “Федра”, гораздо менее зависел он от
более ранних переложений части “Федона” и “Горгия”; он также сверялся с “Государством” в переводе Мануила Хризолора и Уберто Дечембрио,
с “Любовниками” (или “Соперниками”) в переводе Гварино, с фрагментами “Федра” в переводе Виссариона (или Перотти). См.: Kristeller P.O. Marsilio
Ficino as a beginning student of Plato // Scriptorium. 20 (1966). P. 99; Hankins  J.
Some remarks on the history and character of Ficino’s Translation of Plato //
MFRP. Vol. I (P. 287-304). P. 288-289; Idem. Plato in the Italian Renaissance.
Leiden; N. Y., 1990. Vol. II. P. 465-478.
К ряду выполненных прежде Фичино переводов сочинений Платона на латинский язык – к некоторым из них он также прибегал – относятся переложения Георгием Трапезундским “Законов”, “Послезакония”
и “Парменида”, Антонио Кассарино – “Государства”, Пьером Кандидо
Дечембрио – “Государства” и “Лисида”, Франческо Филельфо – «Евтифрона» и части «Писем»; Ринуччо Аретино – «Критона», «Евтифрона» и
псевдо-платоновского диалога «Аксиох» (этот же диалог перевели Чинчо
Романо и Кассарино), Лоренцо Липпи – «Иона». Кроме того, еще в XII в.
Генрихом Аристиппом были переложены на латинский язык диалоги Платона «Федон» и «Медон», а в XIII в. Вильгельмом из Мëрбеке – первая часть
«Парменида»; с античных времен были известны фрагментарные переводы диалога «Тимей», выполненные Цицероном и Халкидием. См. подробнее: Bruni Aretino L. Humanistisch-philosophische Schriften/ Hrsg. H.Baron.
Leipzig; Berlin, 1928. S. 161, 163, 172-174; Kristeller P.O. Introductio. P. CLVI; Idem.
MarsilioFicino as a beginning student of Plato. P. 41-54; Idem. Renaissance

63

в 1468 или, самое позднее, в 1469 г. Потому что к августу 1469 г. он
составил объемистый «Комментарий на «Пир» Платона, о Любви»
(Commentarium in Platonis Convivium de Amore)131, возможно, сразу
перевел его на итальянский язык и в том же году приступил к написанию своего программного, фундаментального труда «Платоновское
богословие о бессмертии душ».
Однако работа над переводами Платона в полной мере еще
не была закончена. Предстояла их сверка, исправление и комментирование. И как раз на этом этапе дело затормозилось. «После ухода из жизни Пьеро, – сетовал Фичино Лоренцо Медичи, – фортуна…
вопреки моей воле отрывала меня от занятия переводами [Платона.
– О.К.]. Ты же, почитатель религии и покровитель философии, [своими] милостями и содействием вернул меня к ним»132. Трудно сказать,
были ли какие-нибудь другие обстоятельства, препятствовавшие Фичино довести до конца дело с переложением Платона на латинский
язык, кроме тех напряженных ученых занятий, которым предавался гуманист в 70-начале 80-х годов (и о которых пойдет речь ниже).
Трудно также сказать, чем конкретно обязан был Фичино Лоренцо
Медичи, внуку Козимо и сыну Пьеро, в освоении Платонова наслеthought and its sources. New York, 1979. P. 57; Garin E. Ricerche sulle traduzioni
di Platone nella prima metà del sec. XV // Medioevo e Rinascimento. Studi in
onore di Bruno Nardi. Firenze, 1955. Vol. 1. P. 339-374; Idem. L’età nuova. P. 271278; Baron H. Humanistic and political literature in Florence and Venice at the
beginning of the Quattrocento. Cambridge (Harv.), 1955. P. 114-125; Bertalot L.
Zur Bibliographie der Uebersetzungen des Leonardus Brunus Aretinus // Quellen
und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 1936-1937. Bd. 27
(S. 178-195). S. 180-184; Catalogo. P. 9-11; Hankins J. Plato in the Italian Renaissance.
Leiden; New York, 1990. Vol. I. P. 29-263; Vol. II. P. 367-436, 465-478.
131 Об этом произведении Фичино упоминал 5 августа 1469 г. в послании
к епископу Печскому, прославленному неолатинскому поэту Яну Паннонию (1434-1472) (Analecta ad historiarum Renascentium in Hungaria litterarum
spectantia. Ed E. Abel. Budapestini, 1880. P. 202-203. См. также: S.F. Vol. I.
P. 83). Совершенно непонятно, что дает основания А. Шастелю датировать
«Комментарий на “Пир”…» 1475 г. (Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Genève;
Lille, 1954. Р. 86, 118).
132 “Postquam vero Petrus è vita decessit, fortuna praeclaris saepe operibus
invida, invitum me à traductionis officio distrahebat. Verum tu et religionis cultor,
et philosophiae patronus, me ad inceptum omni favore et auxilio revocasti”
(Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium // Op. om. Vol. II. P. 1129).

64

дия, хотя, как предполагает П. О. Кристеллер, Лоренцо имел отношение к переводам Платоновых сочинений уже в 60-е годы, в частности
к переводу диалога «Ион»133. Тем не менее в первом печатном издании Платона все его произведения – включая диалоги, посвященные
ранее Козимо и Пьеро Медичи, а также собственное сочинение гуманиста «Комментарий на «Пир» Платона» – он преподнес Лоренцо
Медичи134.
Не так просто Фичино было найти на него деньги. Обращение
в феврале-марте 1483 г. к Бернардо Ручеллаи135, одному из богатейших людей Флоренции, ценившему ученость гуманиста, ни к чему не
привело136. Выручил другой представитель правящей городом верхушки – Филиппо Валори137, ученик и покровитель Фичино, человек
очень состоятельный, на деньги которого в сентябре-октябре 1484 г.
вышло в свет первое печатное издание переводов Платона.
Еще прежде, пользуясь гостеприимством Валори, в его имении Майано гуманист осуществил окончательную доработку латинской версии Платоновых сочинений и, надо полагать, предпосланных им рассуждений138. Заключалась она, прежде всего, в сверке и
133 Kristeller P.O. Introductio. P. CLI.
134 В конце оглавления к этому изданию сказано: “Primi decem libri ad
Cosmum Medicem, ex reliquis autem novem quidem ad Petrum Medicem,
septem vero atque triginta, immo vero cuncti ad Laurentium Medicem” (Цит.
по: Kristeller P.O. Introductio. P. CLI). Это же посвящение подтверждено в
адресованном Лоренцо предисловии к переводам Платона (Op. om. P. 1129).
135 См. письмо Фичино к Бернардо Ручеллаи: “…nostra haec sive academia
sive bibliotheca Latinum Platonem, Graeco semine iamdiu conceptum, parturit
quotidie. Verum absque obstetricis manu haud facile potest parere, ergo mi
Bernarde obstetricias impressorum adhibe manus, quae maturum iam foetum
exprimant, expressumque forment” (Ficinus M. Negotiosum virum non esse
temere interpellandum // Ep. Lib. VII. P. 859. 2).
136 Э. Ваинд по недоразумению утверждает, что Бернардо Ручеллаи помог Фичино издать его переводы Платона (Wind E. Platonic tyranny and the
Renaissance Fortuna of Ficino’s reading of Laws IV, 709A-712A // De artibus
opuscula XL. Essays in honor of Erwin Panofsky. Ed M. Meiss. New York. 1961.
(P. 491-496). P. 493).
137 См. об этом: SF. Vol. I. P. 13; Kristeller P.O. Introductio. P. LXXIX; Гл. 3. С. 235.
138 “Sed Philippus Valor Platonicam studiosissimus, penes quem universo
Platonico operi in agro Maiano, extremam manum imposui…”, – сказано Фичино в заключительной главе его комментариев к “Тимею” (Ficinus M. In

65

уточнении переводов и проведена была скорее всего в промежуток
времени между первой публикацией «Платоновского богословия» в
1482 г. и началом подготовки в зимние месяцы 1484 г. издания Платона. Переводы и сопровождавшие их материалы, кроме того, были переданы для критического просмотра зарекомендовавшим себя знатокам античной словесности – Деметрию Халкондилу, обязанному,
как сказано в обращении к читателю, Аттике «не только философией
и языком, но и происхождением», флорентийцам Георгию Антону
Веспуччи и Джован Баттиста Бонинсеньи; далее в этом обращении
cказано, что гуманист прибегал также к «строгому суду ученейшего
мужа Анджело Полициано», к советам «преславных» Кристофоро
Ландино и Бартоломео Скала139. В первой латинской публикации полного Платона, завершенной в сентябре 1484 г. Лоренцо Франческо
Венето, сочинениям Платона были предпосланы более или менее
пространные «пояснения» и «рассуждения» (epitome, argumenta); в
них гуманист давал толкование каждому из трудов античного философа. К концу работы над переводами Платона (1468-1469 гг.) было
подготовлено лишь четырнадцать таких «пояснений» (к десяти переводам, посвященным еще Козимо, к трем, посвященным Пьеро, и к
«Иону», посвященному Лоренцо); другая, бóльшая их часть, выполнеTimeum commentarium. Cap. XLII // Op. om. P.1466). О заслугах Филиппо Валори, благодаря которому было осуществлено первое издание всех переводов
Платона, упоминал Фичино в двух письмах Франческо Бандини (Ficinus M.
Commendatio librorum Platonicorum; Pro prima Platonis impressione parum
fortunata // Ep. Lib. VIII. P. 870. 3; 872. 2) и в письме к Якопо Антикварио
(Idem. Laus nobilis et optimi civis // Ibid. X. P. 906), сетуя вместе с тем на небрежность печатников, осуществлявших эту публикацию. См. подробнее:
Marcel R. Op. cit. P. 463-466; Kristeller P.O. The First Printed Edition of Plato’s
Works and the Date of its Publication (1484) // Science and History: Studies in
Honor of Edward Rosen (Studia Copernicana. XVI). Wroclaw, 1978. (P.25-35).
P. 28-35.
139 “Ne forte putes, amice lector, tantum opus editum temere, scito cum jam
composuissem, antequam ederem, me censorem huic operi plures adhibuisse,
Demetrium atheniensem, non minus philosophia et eloquio, quam genere
athicum, Georgium Antonium Vespuccium, Ioannem Baptistam Boninsegnium,
florentinos viros latina lingue greceque peritissimos; usum praeterea accerimo
Angeli Politiani doctissimi viri iudicio; usum quoque consilio Christofori Landini
et Bartholomaei Scale, virorum clarissimorum” (Ficinus M. Ad lectorem //
Platonis Opera. Venetiis, 1491. P. 4 v; SF. Vol. II. P. 105).

66

на, по-видимому, в самый последний момент, незадолго до выхода
в свет латинской версии Платона (в 1482-1484 гг.). Во всяком случае
в «пояснениях» к «Послезаконию» Фичино оправдывал их краткость
ссылкой на понукания переписчиков и печатников, которые эти «пояснения» «бесцеремонно вырывали у него из рук»140.
140 Marsilio vero tuo [из обращения к Лоренцо Медичи] argumenta
promittenti, non licet prolixiora praestare. Praesertim cum et scriptorum
expressorumque tabellarij opus assidue urgeant, et argumenta procacius e
manibus extorquentes, vix permittant in singulis voluminibus summa sequi
fastigium [в ориг.: vastigia] rerum” (Ficinus M. In Epinomidem Epitome // Op.
om. P. 1525, 1529).
Скорее всего настояния типографов, подрядившихся издать Фичиновы переводы Платона и не желавших простаивать и терять вместе с
временем доход, были причиной той спешки, с которой гуманист готовил в
1484 г. латинскую версию Платона с сопровождающими ее материалами к
печати; впрочем, Дж. Ханкинс не без основания полагает, что Фичино могли
торопить также соображения астрологического характера, с которыми он
очень считался: дело в том, что и Павел Миддельбургский, его друг и корреспондент, как и хорошо ему известный Кристофоро Ландино, и некоторые другие доверяющие астрологическим предсказаниям представители
культуры эпохи относили к 1484 г. большие изменения в христианской религии, в связи с чем будто бы и Фичино к этому времени хотел приурочить
свое издание Платона в убеждении, что оно должно исполнить высокую
провиденциальную миссию в грядущих преобразованиях. См.: Hankins J.
Plato in the Italian Renaissance. Vol. I. P. 302-304. О предсказаниях перемен
на 1484 г. см.: Warburg A. Heidnisch-antike Weissagung in Wort und Bild zu
Luthers Zeiten (1 изд. – 1920 г.) // Gesammelte Schriften. Leipzig, 1932. Bd. 2.
S. 514-515; Weinstein D. Savonarola and Florence. Prophecy and patriotism
in the Renaissance. Princeton, 1970. P. 88-91; Lentzen M. Studien zur DanteExegese Cristoforo Landino. Wien, 1971. S. 173; Garin E. Lo zodiaca della vita.
La polemica sull’astrologia dal Trecento al Cinquecento. Bari, 1976. P. 86;
Davies M.C. An enigma and a phantom: Giovanni Aretino and Giacomo Languschi
// Humanistica Lovaniensia. Vol. 37 (P. 1-29). P. 17-21.
А. Делла Торре (Della Torre A. Op. cit. P. 606, 607), ссылалясь на слова
Фичинова предисловия к комментариям на Платона “neque traduxi tantum,
verumetiam partim argumentis mentem perstrinxi Platonicam, partim quoad
potui brevibus commentarijs explicavi (Ficinus M. In commentaria Platonis
Prooemium // Op. om. P. 1129), считает возможным датировать “пояснения”
гуманиста 1475-1476 гг. Мнение Делла Торре было оспорено Кристеллером,
который полагал, что “пояснения” создавались тотчас (statim) по завершении перевода каждого произведения (Kristeller P.O. Introductio. P. CXVI).
Подробнее о датировке “пояснений” см.: Marcel R. Op. cit. P. 456-466).

67

Три диалога выделялись тем, что им были посвящены не «пояснения», как прочим сочинениям, а более пространные комментарии.
Между ноябрем 1468 г. и июлем 1469 г. был подготовлен «Комментарий на «Пир» Платона, о Любви» – первое крупное оригинальное
сочинение Фичино, разошедшееся в многочисленных рукописях и
принесшее ему известность. Созданное по свежим воспоминаниям
об устроенном 7 ноября 1468 г. по примеру древних платоников пире
для чествования дня рождения и смерти афинского философа141, это
141 “Платон, отец философов, умер в возрасте восьмидесяти одного года,
в день своего рождения седьмого ноября, возлежа на пиру, после окончания трапезы. Такой же пир, в котором, соединяя, праздновали дни рождения и отмечали годовщины смерти Платона, устраивали ежегодно древние
платоники, вплоть до времени Плотина и Порфирия. Но после Порфирия
в этих торжественных пирах наступил перевыв, продолжавшийся тысячу
двести лет. Наконец, в наше время прославленный муж Лоренцо Медичи,
пожелавший возобновить платоновские пиры, назначил их главой Франческо Бандини. Когда же Бандини решил праздновать день седьмого ноября,
он с царской роскошью принял в вилле Кареджи девять платоновских сотрапезников…” (Ficin M. Commentaire sur le Banquet de Platon. I. 1. Ed. Par
R. Marcel. Paris, 1956. P. 136; Фичино М. Комментарий на “Пир” Платона, о
Любви. Перевод А. Горфункеля, В. Мажуги, И. Черняка // Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. I. C. 144).
Позже, в письмах к Якопо ди Поджо Браччолини и Франческо Бандини (Ficinus M. Anime natura et officium. Laus historie; Prohemium M. Ficini
in opusculum eius de vita Platonis // Ep. lib. I. P. 657. 2; IV. P. 782. 2), Фичино
вспоминал о двух пирах – одном, организованном за городом в Кареджи у
Лоренцо Медичи и описанном гуманистом в «Комментарии на “Пир”…», и
другом, устроенном Франческо Бандини во Флоренции. Возможно, пира в
Кареджи не было, упоминание о нем понадобилось Фичино, чтобы задним
числом удостоверить причастность Лоренцо Медичи к возобновлению
давней традиции платоников (См.: Kristeller P. O. An unpublished description
of Naples by Francesco Bandini // SRTL (P. 395-410). P. 396-397; Gentile S.
Per la storia del testo del “Commentarium in Convivium” di Marsilio Ficino //
Rinascimento. Seconda serie. 1981. Vol. XXI. P. 10-11).
По сообщению Диогена Лаэртского (Диоген Лаэртский. Указ. соч.
III. 2. С. 150), Платон родился “седьмого фаргелиона, в день, когда делосцы
отмечают рождение Аполлона” (в современном календаре это время приходится на конец мая). Совмещение дней рождения Аполлона и Платона –
похоже, искусственная, хотя и очень старая комбинация, ей следовали уже
в древней Академии. В III в. н. э. появилась новая датировка дня рождения
Платона – 7 ноября. Мысль отмечать день рождения Платона могла быть

68

произведение состояло из речей, будто бы произнесенных участниками мероприятия по мотивам платоновского «Пира» и трактующих о
космической функции любви и божественном происхождении красоты; судя по некоторым рукописям гуманиста, своим появлением это
произведение во многом обязано Джованни Кавальканти, другу Фичино; вместе с прочими сопровождавшими платоновские переводы
пояснительными материалами в окончательной редакции оно было
связано с именем Лоренцо Медичи142; в скором времени (не позднее
подсказана следующими словами Порфирия: “…дни рождения Сократа и
Платона, нам известные, он [Плотин – О.К.] отмечал жервами и угощением для учеников, после которого те из них, кто умели, держали перед собравшимися речь” (Порфирий. Жизнь Плотина. 2. Перевод М.Л. Гаспарова
// Диоген Лаэртский. О жизни… С. 463); ср. в другом месте: “А когда ритор
Диофан стал читать апологию Алкивиада на Платоновом пиру…” (Там же.
15. С. 468).
142 Фичино посвятил Джованни Кавальканти изготовленную им самим рукопись «Комментария на ”Пир”…»; в предпосланном ей письме говорится об
особой роли “божественного героя” (так охарактеризован Кавальканти) в
создании этого произведения: “Quam vero vim deus hic et potentiam habeat,
annos me quatuor et triginta latuerat, donec iam divus quidam heros oculis mihi
celestibus annuens miro quodam nutu quanta sit amoris potentia demonstraret.
Hinc igitur res amatorias abunde ut mihi quidem videbar edoctus, de amore librum
composui, quem manu mea scriptum tibi potissimum dedicare constitui, ut que
tua sunt, tibi reddam” (опубликовано: SF. Vol. I. P. 87; Ficin M. Commentaire sur
le Banquet de Platon ou de l’Amour. Ed. Par R. Marcel. Paris, 1956. P. 265).
Высказанное А. Делла Торре предположение о том, что были два варианта трактата – один, более ранний, 1467 г., посвящен Кавальканти, другой, более поздний, подготовлен в 1474-1475 г. по приказу Лоренцо Медичи
(Della Torre A. Storia dell’Accademia… P. 566) – было фактически опровергнуто исследованием Й. Хусти, показавшего, что никаких существенных изменений текст трактата после 1469 г. не претерпел (Huszti I. La prima redazione
del “Convito” di Marsilio Ficino // GCFI. 1927. Vol. VIII. Fasc. I. P. 68-71). Утверждение Р. Фубини, будто трактат первоначально предназначался не Лоренцо Медичи, а Кавальканти (см. его пояснения к письму N 155 в изд.: Medici
Lorenzo de’. Lettere. Firenze, 1977. Vol. I. P. 496. См также: Fubini R. Ficino e
i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico // Idem. Quattrocento fiorentino.
Politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996. P. 256) не может быть доказано заключительными словами цитированного письма Фичино, в которых речь идет
о посвящении Кавальканти не произведения, но выполненной автором собственноручно его копии. Кроме Кавальканти, рукописи «Комментария на
“Пир”…» были отправлены также Франциску Пикколомини, архиепископу

69

1474 г.) Фичино сам выполнил его итальянский перевод, которрый
был посвящен Бернардо дель Неро и Антонио ди Туччо Манетти143.
Комментарии к двум другим диалогам Платона были созданы позже:
к «Федру» между 1476 г. и 1478 г.144, к «Тимею», по-видимому, летом
1483 г. в Майано, имении Филиппо Валори145.
Работа над переводом, а затем над латинским изданием сочинений Платона и комментариев к ним была для Фичино не очередным, а важнейшим этапом его деятельности146. Не столько рвение
ученого, мечтавшего прославиться, познакомив Запад с неведомыми доселе памятниками древней словесности, сколько сознание религиозного долга, возложенной на него высокой духовной миссии
заставляло Фичино трудиться над возрождением великой древнеязыческой традиции, уходившей, по его представлениям, корнями в
самые отдаленные времена существования человечества, высшее
и наиболее совершенное проявление которой он видел в писаниях

Сиенскому, Иоанну-Антону Кампанскому и известному неолатинскому поэту Яну Паннонию, епископу Печскому (см.: SF. Vol. I. P. 87-89); причем когда
в сопроводительном письме к последнему Фичино заявляет, что сей «Комментарий на “Пир” Платона, о Любви», “недавно нами выпущенный в свет,
я решил, славнейший муж, посвятить (dicare constitui) прежде всего тебе”
(Ibid. P. 88), то, конечно, он имеет в виду конкретную посланную этому лицу
рукопись произведения. Подробнее об истории создания этого произведения см.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII-CXXV; Marcel R. Introduction //
Ficin M. Commentaire sur le Banquet… P. 36-45; Idem. Marsile Ficin. P. 335-341;
Gentile S. Per la storia del testo… P. 3-27; Laurens P. Op. cit. P. XIII-XVI.
143 Kristeller P.O. Introductio. P. CXXV; Gentile S. Per la storia del testo…
P. 16-17. Первое изд.: Ficino M. Sopra lo Amore o ver’ Convito di Platone.
Firenze, 1544.
144 Marcel R. Op. cit. P. 458.
145 “Commentariolum in Timaeum in agro Maiano apud te compositum”, –
сказано в письме Фичино к Валори (Ficinus M. Cur semper eadem et antiqua
tractem // Ep. lib. XII. P. 948. 2). Подробнее см.: Kristeller P.O. Introductio.
P. CXVI, CXVIII, CLII-CLVI. Комментарии к “Федру” и “Тимею” были существенно расширены Фичино в 90-е годы XV в. См.: Ibid. P. CXX-CXXII.
146 Как событие всемирно-исторического значения расценил появление
перевода сочинений Платона с комментариями, выполненного Фичино,
его современник Хартманн Шедель, поместив сообщение об этом в своей
“Хронике”: Schedel H. Buch der Croniken. Nürnberg, 1493. S. 256v.

70

«божественного Платона»147. «Божественное провидение…, – писал
гуманист, обращаясь к Лоренцо Медичи в предисловии к комментариям на труды афинского философа, – решило священную религию
не только укрепить пророками, сивиллами и святыми учителями,
но также особенным образом возвеличить посредством некой безупречной философии»; и поэтому не иначе, как волей «всемогущего
Бога» душа Платона снизошла в мир, дабы «наставить людей в священной религии», – писал Фичино далее, и убежденность в этом позволяла ему рассчитывать на то, что и в распространении Платонова
наследия среди латинян, «деле сколь необходимом, столь и благочестивом», к коему его будто бы приставил Козимо, он «не будет
лишен Божественного содействия»148. Фичино, несомненно, знал и
использовал часто высказываемую поздними платониками – Гиероклом, Сирианом, Проклом – концепцию философии в качестве спу-

147 Подробнее см.: Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия
культуры ренессансного неоплатонизма. С. 46-50, 55-57.
148 “Divina providentia… statuit religionem sanctam non solum prophetis
et Sibyllis, sacrisque armare doctoribus, verumetiam quadam, elegantique
Philosophia singulariter exornare… Itaque Deus omnipotens, statutis
temporibus divinus Platonis animum ab alto demisit, vita, ingenio eloquioque
mirabili, religionem sacram apud omnes gentes illustraturum. Cum vero ad haec
usque secula sol Platonicus nondum palam Latinis gentibus orietur, Cosmus…
Platonicam lucem religioni admodum salutarem à Graecis Latinos propagare
contendens, me potissimum intra suos lares plurimum educatum tanto operi
destinavit. Ego autem… rem tamen adeò gravem non meis quidem, sed avi tui
Cosmi, – обращался Фичино к Лоренцо Медичи, – prosperis auspiciis agressus
sum, sperans divinum opem tam necessario, tamque pio officio non defuturam”
(Ficinus M. In Commentaria Platonis… Prooemium // Op. om. P. 1128-1129).
Мысль о совпадении фундаментальных положений христианского
вероучения и платоновской философии воспроизводит, ссылаясь на Фичино, Кристофоро Ландино, старший товарищ флорентийского гуманиста и
участник его кружка, устами одного из персонажей своих “Камальдуленских бесед” – Леона Баттиста Альберти: “[Христиане] говорят, что Бог есть
высшее благо, это же, как известно, до рождества Христова утверждал
Платон. Его мнение, когда того пожелаешь, сможешь узнать… из написанных Фичино «Комментариев на “Филеб” Платона», глубоких и в то же время понятных и ясных…” (Landino Chr. Disputationes Camaldulenses. II. A cura
di P. Lohe. Firenze, 1980. P. 68; SF. Vol. II. P. 252).

71

щенного свыше откровения149, коего были удостоены избранные
души, вроде Сократа, Платона, однако для него, как для любого
христианского мыслителя средних веков, ценностью эта мудрость
древних обладала лишь постольку, поскольку она способна содействовать обращению людей на путь спасения. И духовное наследие
Платона, по убеждению гуманиста, должно было целиком служить
указанной цели: «Наш Платон, движимый необыкновенной любовью
к роду людскому, – сказано в заметках Фичино о «Законах», – во всех
своих рассуждениях всяким способом, как видно, пытался привести
человека ко спасению»150.
На фоне унивесума языческой мудрости Платон представал
явлением особенным. «Вся философия древних, – утверждал Фичино, – есть не что иное, как ученая религия (docta religio)». И cвоего
рода сводом этой «ученой религии», иначе именуемой «благочестивой философией» (pia Philosophia), или «священной философией» (sacra Philosophia), расцветшей в те далекие «золотые века»,
когда мудрость умели соединять с благочестием, изображал гуманист творчество Платона151. «Древнее богословие язычников (prisca
Gentilium Theologia), – писал он, – в коем были согласны Зороастр,
Гермес, Орфей, Аглаофем, Пифагор, целиком содержится в книгах
нашего Платона»152. Здесь важно подчеркнуть, что учение Платона,
увязывавшего, по словам Фичино, всякую философскую дисциплину
с задачами благочестия, воспринималось и преподносилось прежде
всего как богословие153. Причем богословие, развивающее и доказы149 См.: Celenza Ch. S. Late antiquity and florentine Platonism: the “postplotinian” Ficino // MFTPL (P. 71-97). P. 84-86.
150 “Plato noster mirifica in genus hominum caritate nihil in disputationibus suis intentatum
relinquit, quod ad humanam salutem quavis ratione conducere videatur” (Ficinus M. In
Dialogum secundum de Legibus. Epitome // Op. om. P. 1491).
151 См. послание Фичино к Антонио Цилиоло Софронио (Ficinus M. Philosophia et Religio germanae sunt // Ep. lib. VII. P. 853-854); перевод этого документа на русский язык см.: Кудрявцев О.Ф. “Ученая религия” флорентийской Платоновской Академии // Культура Возрождения и религиозная
жизнь эпохи. М., 1997 (С. 88-96). С. 92-94.
152 Ficinus M. De Christiana religione. Cap. XXII // Op. om. P. 25.
153 “Поскольку он [Платон], рассматривая с великим благочестием чтолибо из области морали, диалектики, математики, физики, сразу связывал это с созерцанием и почитанием Бога, то без колебаний и сам он
именовался божественным, и учение его у всех народов называлось

72

вающее истины, аналогичные тем, которые содержатся в книгах Священного Писания154. Вспоминая о мотивах и причинах, побудивших
его взяться за перевод на латынь всего корпуса Платоновых сочинений, Фичино в послании к Иоанну Николини, архиепископу Амальфийскому, подчеркивал близость ученний Платона и Божественного
закона Ветхого и Нового Заветов, образно уподобляя отношения
между ними отношению Луны к Солнцу155. В другом эпистолярном
сочиненьице «Согласие Моисея и Платона» Фичино демонстрировал
сходство положений прежде всего афинского мыслителя и законодабогословием” (“… et ipse sine controversia divinus, et doctrina eius [Platonis]
apud omnes Gentes Theologia nuncuparetur, cum nihil usquam siue morale,
siue Dialecticum, aut Mathematicum, aut Physicum tractet, quin mox ad
contemplationem cultumque Dei summa cum pietate reducat” См.: Ficinus M.
Prooemium in Theologia Platonica // Op. om. P. 78).
Ср. у Виссариона Никейского, написавшего свой трактат “Клеветнику Платона” по-гречески в 1459-1466 гг., а в 1469 г. (когда Фичино приступал
к “Платоновскому богословию”) издавшего его в собственном латинском
переводе в Риме: “Сие богословие Платона было столь любезно наиболее
святым из учителей нашей веры, что они всякий раз, когда что-либо писали о Боге, стремились не только вдохновляться его суждениями, но также
и пользоваться его словами” (“… haec Platonis theologia sanctissimis fidei
nostrae doctoribus grata fuit, ut quotienscumque de deo aliquid scripserunt,
non modo sententiis ejus, sed etiam verbis uti voluerunt”. См.: Bessarion.
In calumniatorem Platonis. Ed. L. Mohler. Paderborn, 1927. P. 88-89). 6 сентября этого же года Виссарион направил экземпляр своего произведения “Марсилию Фичино платонику” См. его письмо к Фичино (Bessarion.
De modestia componendi // Ep. lib. I. P. 616. 4) и ответ гуманиста “Виссариону
греку, кардиналу Сабинскому” (Ficinus M. De laude platonicorum interpretum
// Ibid. P. 616. 5). См. также: Marcel R. Op. cit. P. 355-358; Walker D.P. The ancient
theology. Studies in Christian Platonism from fifteenth to the eighteenth
century. London, 1972. P. 10-12.
154 См. в связи с этим наблюдения: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio
Ficino. Frankfurt a. M., 1972 (1 изд., 1943 г.). S. 12-13.
155 “Ego igitur divi Augustini primum authoritate adductus, deinde multorum
apud Christianos sanctorum hominum testimonio confirmatus, operae pretium
fore censui quandoquidem mihi philosophandum esset, ut in academia praecipue philosopharer, verum ut doctrina Platonica, quae ad divinam legem, id
est Mosaycam Christianamque tanquam Luna quaedam se habet ad Solem latius refulgeret, libros Platonis omnes e Graeca lingua transtuli in Latinam” (Ficinus M. Quod pia sit platonica disciplina // Ep. lib. VII. P. 855. 1)

73

теля еврейского народа, приводя в связи с этим сохраненное отцами церкви высказывание пифагорейца Нумения из Апамеи, который,
прочитав книги Моисея и Платона, будто бы «сказал, что в Платоне
он узнал Моисея и что Платон не кто иной, как второй Моисей, говоривший на аттическом наречии» 156.
Воспитанный на богословских суммах средневековья и комментариях к ним, Фичино и в Платоне видел прежде всего создателя
подобного рода суммы только уже «древнего богословия», которое
совместимо с Божественным откровением и может быть использовано для проникновения в глубины величайших тайн христианского
вероучения. Именно поэтому Фичино находил также возможным
использовать «древнее богословие», подытоженное платонизмом,
в спасительных для религии целях, то есть для ее апологетики157.
Конкретно речь шла о том, чтобы, опираясь на Платона и представляемую им давнюю традицию «священной философии», отстоять в
полемике с философами-перипатетиками, в особенности с аверроистами, основные догматы христианства.

§ 4. Древнеязыческая мудрость и христианская религия:
а. «Платоновское богословие»
C подобным намерением по завершении перевода Платона
Фичино приступил к главному из собственных оригинальных сочинений – фундаментальному трактату «Платоновское богословие о
бессмертии душ»158. Сам гуманист назвал его «как бы комментари156 Ficinus M. Concordia Mosis et Platonis // Ep. lib. VIII. P. 866. 3. См. перевод
на русский язык: Кудрявцев О.Ф. “Ученая религия” флорентийской Платоновской Академии. С. 94.
157 О великой пользе для религии платонизма Фичино высказывался в предисловии к переводам Платона: “Platonicam lucem, religioni [nostri] admodum
salutarem” (Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium. P. 1128, 1129).
158 Опираясь на свидетельство Фичино, сообщавшего в предваряющем трактат “О жизни” письме, что “post librorum omnium eius [Platonis]
interpretationem, mox decem atque octo de animorum immortalitate libros, et
aeterna foelicitate composui” (Ficinus M. In librum De vita Epistola dedicatoria //
Op. om. P. 493), П.О. Кристеллер делает вывод, что к работе над “Платоновским богословием” гуманист приступил в 1469 г. (Kristeller P.O. Introductio.
P. LXXIX).

74

ем», в котором, писал он к Иоанну Никколини, архиепископу Амальфийскому, «по мере сил сокрытое учение Платона излагается таким
образом, чтобы мы, держась скорее духа его, чем буквы, совлекли
[с него] поэтические покровы, и во всем открыли созвучие платоновских мыслей с Божественным законом»159. В данном случае Фичино
продолжал традицию жанра, широко принятого не только у позднеантичных неоплатоников (особенно близко старался он следовать
Проклу, неоплатонику V в., у которого, кстати сказать, позаимствовал название «Платоновское богословие»160), но и в средневековой
159 «Praeterea ne cui novi luminis [речь идет об учении Платона – О.К.]
huius aspectu oculi caligarent, volumen composui [“Платоновское богословие о бессмертии душ» - О.К.] quasi commentarium in libros decem et octo
distinctum. In quibus Platonica mysteria ita pro viribus exponuntur, ut mentem
eius potius, quam verba sequamur, sublatisque Poëticis velaminibus Platonicam
aperiamus sententiam divinae legi undique consonam” (Ficinus M. Quod pia sit
platonica disciplina // Ep. Lib. VII. P. 855. 1).
В том же духе о согласии с христианской религией более других
языческих учений трудов Платона высказывался чуть ранее Фичино в хорошо ему известном трактате “Клеветнику Платона” кардинал Виссарион:
“…ostendemus et doctrinam Platonis magis quam Aristotelis nostrae religioni
consentaneum esse…- и чуть ниже, – si quis ex auctoritate quoque gentilium
philosophorum veritatem nostrae religionis corroborare voluerit, Platonis
potius libris quam Aristotelis id effici posse demonstremus” (Bessarion. Op. cit.
II. I. P. 81). Сходство задач, сочинений предпринятых Виссарионом и Фичино, очевидно.
160 На эту тему см.: Saffrey H.D., Westerink L.G. Introduction // Proclus.
Théologie platonicienne. Paris, 1968. Vol. I. P. CXXXV; Kristeller P.O. Proclus
as a reader of Plato and Plotinus, and his influence in the Middle Ages and in
the Renaissance // Colloques internationaux du C.N.R.S. Proclus. Lecteur et
interprète des Anciens. Paris, 1987 (P. 191-211). P. 201; Marcel R. Op. cit. P. 647648. Впрочем, указанные исследователи справедливо обращают внимание
на различие содержания и целей сходных по названию сочинений Прокла
и Фичино.
Об очень раннем знакомстве Фичино с этим сочинением Прокла
(доставленным в Италию в 1423 г. Джованни Ауриспой в числе 238 других
греческих манускриптов, вывезенных из Византии; в середине 20-х гг. это
сочинение заимствует Амвросий Траверсари из библиотеки Ауриспы. См.:
Lackner D.F. The Camaldolese Academy: Ambrogio Traversari, Marsilio Ficino
and the Christian Platonic tradition // MFTPL (P.15-44). P. 25-26) свидетельствует опубликованный Кристеллером итальянский трактат гуманиста “О Боге
и душе”, созданный в январе 1458 г. и адресованный Франческо Каппони;

75

схоластике, создававшей многочисленные толкования к произведенным в ее же недрах богословским суммам, а также к сочинениям античных языческих авторов, прежде всего Аристотеля, используемым
для разработки церковной догматики и науки. Итак, «Платоновское
богословие» предназначено было служить своего рода комментарием к своего рода сумме древнеязыческой мудрости161 и продемонон содержит ссылку на «Прокла, который в “Платоновском богословии”
утверждает, что Господь одинаково присутствует во всех вещах, однако вещи не все одним и тем же образом присутствуют в Нем» (Ficinus M.
Tractatus de Deo et anima // S.F. Vol. II (P. 128-147). P. 140-141). Невозможно
установить, обращался ли Фичино уже тогда к греческому оригиналу или
к частичному его латинскому переводу, предпринятому по просьбе Николая Кузанского Амвросием Траверсари; полный латинский перевод трактата, опять же по инициативе Николая Кузанского, был выполнен Петром
Бальбом в 1461-1462 гг. и доработан в 1466 г. (См.: Saffrey H.D. Pietro Balbi
et la première traduction latine de la “Théologie platonicienne” de Proclus //
Miscellanea codicologica F. Masai dicata. Ghent, 1979. Vol. II. P. 425-437). Сохранилась также греческая рукопись сочинений Прокла, в их числе и “Платоновское богословие”, с маргиналиями и пометками Фичино, которой, по
мнению Саффри, гуманист располагал в последнюю декаду своей жизни
(Saffrey H.D. Sur la tradition manuscrite de la Théologie platonicienne de Proclus
// Autour d’Aristote. Recueil d’etudes de philosophie ancienne et médiévale
offert à monseigneur A. Mansion. Louvain, 1955. (P. 387-430); Idem. Notes
platoniciennes de Marsile Ficin dans un manuscrit de Proclus // Bibliothèque
d’Humanisme et Renaissance. 1959. Vol. 21. N 1 (P. 161-184). P. 163, 164, 182-184.
См. также: Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his works after five hundred years
// M FRP. Vol. I (P. 15-196). P. 161); впрочем, недавно на основе анализа текста Фичиновых заметок были высказаны веские основания в пользу того,
что греческий кодекс с “Платоновским богословием” Прокла, из коего он в
юные годы, по-видимому, даже переводил выдержки, попал в руки гуманиста в 1463 г. (См.: Catalogo. P. 36-37).
Вторая часть заглавия Фичинова труда – “о бессмертии душ” –
перекликается с названием раннего трактата Августина “De immortalitate
animae” (cм.: PL. T. 32), из которого Фичино много заимствовал в конце V
книги своего произведения, и с содержанием одной из Плотиновых “Эннеад” (IV. 7). См. об этом: Ficino M. Platonic theology. Ed. By J. Hankins, M.J.B.
Allen. Cambridge (Mass.); L., 2001. Vol. I. P. 322-323. N 1.
161 Назвав “Платоновское богословие” Фичино «богословской “Суммой”
Возрождения» (la”Somme” théologique de la Renaissance) Р. Марсель (Marcel
R. Op. cit. P. 677-678) совершенно игнорировал роль, которую отводил главному своему труду сам гуманист. То же можно сказать и о характеристике,

76

стрировать, что Платон ближе всех подошел к истинам христианства,
а платоники, по словам Фичино, подкрепленным ссылкой на Августина, могли бы стать христианами, изменив лишь немногое: ведь начало Евангелия от Иоанна у них содержится почти целиком162. Все эти
выкладки должны были, в конечном счете, способствовать уже не
столько оправданию платонизма и стоящей за ним великой традиции, сколько их использованию в качестве авторитетного источника
для апологетики христианского вероучения163. Идея произведения
выражена в его развернутом названии, поясняя которое гуманист писал: «Поскольку я, давно уже поддерживаемый авторитетом Августина и движимый великой любовью к людям, решил представить образ
Платона как можно более близким (simillimum) к христианской истине, то особенное ударение я делаю на двух предметах, о которых
данной этому произведению П.О. Кристеллером, – “Summa de immortalitate
animorum” (Kristeller P.O. Florentine Platonism and its relations with Humanism
and Scholasticism P. 42).
162 “Quamobrem quisquis Platonica (quae iam diu omnia latina feci)
diligentissime legerit, consequetur quidem cuncta, sed duo haec ex omnibus
potissima, et pium cognitii Dei cultum, et animorum divinitatem, in quibus
universa consistit rerum perceptio, et omnis institutio vitae, totaque felicitas,
praesertim cum Plato de his ita sentiat, ut Aurelius Augustinus eum tamquam
Christianae veritatis omnium proximum, ex omni philosophorum numero
elegerit imitandum, asseritque Platonicos mutatis paucis Christianos fore”
(Ficinus M. Theologia Platonica. Prooemium P. 78). Рассуждения на эту же
тему содержатся в послании к Никколини (в котором кроме того сказано:
“Praeterea scribit Aurelius Augustinus… apud Platonicos… Prooemium etiam
Evangelii Ioannis pene totum colligi posse”. См.: Ep. lib. VII. P. 855. 1) и в послании к Якову Рондони, епископу Римини, которое озаглавлено “Plato
multa Christianis consentanea dixit. Platonici multi Christiana sunt imitati” (Ep.
lib. XII. P. 956. 2). Ср. соответствующие места в произведениях Августина
(Confessio. VII. 9. 13-14; De civitate Dei. VIII. 1-13), а также Фомы Аквинского
(Summa theologica. 1a Q.32. Art. 1 ad 1) и кардинала Виссариона Никейского,
старшего современника Фичино (Bessarion. Op. cit. II. 16. 1. P. 297).
163 См. в связи c этим: Гаспари А. История итальянской литературы. М.,
1897. Т. II. С. 152; Della Torre A. Op. cit. P. 613-614; Черняк И.Х. Философия религии Марсилио Фичино // Атеизм. Религия. Современность. Л., 1976 (С. 50-64).
С. 61; Euler W.A. “Pia philosophia” et “docta religio”. Theologie und Religion bei
Marsilio Ficino und Giovanni Pico della Mirandola. München, 1998. S. 221.

77

уже говорил164, и по этой причине весь труд посчитал необходимым
назвать «Платоновское богословие о бессмертии душ»… Я верю
(и вера моя не напрасна), – рассуждал далее Фичино в предисловии
к трактату, – что волей Божественного провидения испорченные
умы многих людей, которые неохотно подчиняются авторитету одного только Божественного закона, должны согласиться по крайней
мере с платоновскими доводами, высказанными в пользу религии,
а также, что все те, которые нечестиво отделяют занятия философией от святой религии, должны в конце концов признать, что их
заблуждение подобно заблуждению людей, которые отделяют любовь к мудрости от плодов этой мудрости… Я верю, наконец, что
доверяющие только ощущениям тела и предпочитающие, к несчастью, истинным вещам тени этих вещей, убежденные платоновским
разумом, станут созерцать то, что выше чувств, и счастливо предпочтут сами вещи их теням»165.
Кроме мысли о полезности платоновского наследия для укрепления религии и веры, в цитированных словах Фичино заслуживают
внимания ссылки на «великую любовь к людям» и на волю (decretum)
«Божественного провидения» как на подлинные мотивы обращения
к Платону и связанной с его именем богословско-философской традиции. Сам Фичино представал, таким образом, некоего рода орудием Божиим, своей деятельностью осуществляющим предустановленные свыше цели166. «Сие наше возврашение древних служит
божественному провидению», – утверждал гуманист в ответном послании к Иоанну Паннонию, упрекавшему его за переводы и популяризацию нехристианских авторов античности167. Их «благочестивая
164 Выше он вел речь о благочестивом поклонении Богу и божественности
души.
165 Ficinus M. Theologia Platonica. Prooemium. P. 78.
166 См. также наблюдения: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino.
S. 15-17; Dannenfeldt K.H. Op. cit. P. 13.
167 “nostra haec veterum renovatio divinae providentiae serviat” (Название,
которое дал Фичино этой эпистоле, говорит само за себя: “Quod divina
providentia statuit antiqua renovari”. См.: Ep. lib. VIII. P. 871. 3; Abel E. Op. cit.
P. 279). Убеждение Фичино в его провиденциальной миссии было подвергнуто решительному сомнению в послании к нему Иоанна Паннония: «Я прочитал в Буде в письме к Бандини, а также в твоем предисловии к Платону
и во вступлении к твоему “[Платоновскому] богословию”, сколь много ты
приписываешь провидению того, в чем другой усмотрел бы действие рока.

78

философия» способна определенную категорию людей обратить на
путь веры; как пояснял гуманист, не следует думать, что «острые и
философские умы человеческие когда-нибудь могут быть склонены
и мало-помалу приведены к совершенной религии с помощью какойлибо иной приманки, кроме философской; поскольку острые умы
доверяют только разумным доказательствам, постольку, найдя их
у какого-либо благочестивого философа, они сразу же охотно принимают всеобщую религию (religionem communem)»168, под которой
Фичино разумел естественную и присущую всем народам религиозность, как бы она ни проявилась, религию как таковую, или «самый
род религии»169. Вслед за ней они легче переходят «к лучшему виду
религии (ad meliorem religionis speciem)», то есть, в конечном итоге,
становятся готовыми и к восприятию христианства. Это давало Фичино основания, возвращаясь к порядку наследования древней мудрости, намеченному еще в предисловии к переводу «Поймандра»,
усмотреть в ней высокую провиденциальную миссию. «Итак, не без
вмешательства божественного провидения, желающего всех сообразно разумению каждого чудесным образом обратить к себе, произошло так, что некая благочестивая философия зародилась некогда
у персов при Зороастре, а также у египтян при Меркурии, и в том
и в другом случае согласная с собой; затем была вскормлена у фракийцев при Орфее и Аглаофеме, после этого окрепла у греков и италийцев при Пифагоре и, наконец, доведена до совершенства у афи-

Однако я… не вижу, как обновление древних может послужить провидению. – И ниже, – … Но что все это [переводы Гермеса Трисмегиста, Зороастра, пифагорейцев – Авт.] осуществляется не столько действием промысла, сколько некоего рока помимо тебя, доказывает еще и то…» (Ioannes
Pannonius. Op. cit. // Ep. lib. VIII. P. 871. 2; Abel E. Op. cit. P. 278). Подробнее о
полемике Фичино с Иоанном Паннонием см.: Черняк И.Х. Итальянский гуманизм и натурфилософия во второй половине XV века. С. 91-99.
168 Ficinus M. Quod divina providentia statuit antiqua renovari. P. 871. 3;
Abel E. Op. cit. P. 279.
169 См. в послании к герцогу Федериго да Монтефельтро “Divina lex fieri
à coelo non potest, sed forte significari” раздел “Christiana religio non fit à
stellis” (Ep. lib. VII. P. 849. 2). В этой связи см.: Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия культуры ренессансного неоплатонизма. С. 47,
55 N 3-8.

79

нян божественным Платоном»170. Однако миссия эта, по убеждению
Фичино, не завершена с приходом христианства. Более того, «божественному провидению угодно в этот век укрепить сам род религии
философским авторитетом и разумом». Зачем, казалось бы, это нужно в условиях, когда известен христианский закон? Оказывается затем, что над религией нависла серьезная опасность: «Ибо весь круг
земли захвачен перипатетиками, разделенными в основном на две
школы – александристов и аверроистов. Те полагают наш интеллект
смертным, эти же утверждают, что он един. Равно и те и другие полностью уничтожают всякую религию»171. При отсутствии очевидных
чудес средством, способным опровергнуть и обратить эти преданные нечестию острые умы, могла стать «некая философская религия»
(philosophica quadam religio), которую Фичино находил в переводимых и комментируемых им сочинениях древних и излагал, наконец,
в своем «Платоновском богословии». В письме к Иоанну Паннонию
он не скрывал убеждения, что к обоим видам трудов своих – и по
освоению древних текстов и по написанию собственного – предназначен вышней волей (divinitus destinatus), и был уверен, что выход в
свет его «Платоновского богословия» подействует на перипатетиков,
а они и есть те, кого именуют философами, понудив их, в частности,
не усматривать в религии нечто подобное бабушкиным сказкам172.
Нет никаких оснований доверять сообщению Корси, будто
Фичино первоначально замыслил создать «Платоновское богословие» «наподобие чуть ли не языческой религии», затем, однако, он
переменил строй своих мыслей и привел это произведение в соответ170 “Itaque non absque divina providentia, volente omnes pro singulorum
ingenio ad se mirabiliter revocare, factum est, ut pia quaedam philosophia
quondam et apud Persas sub Zoroastre, et apud Aegyptios sub Mercurio
nasceretur utrobique sibimet consona, nutriretur deinde apud Thraces sub
Orpheo atque Aglaophemo, adolesceret quoque mox sub Pythagora apud
Graecos et Italos. Tandem vero a divo Platone consumaretur Athenis” (Ficinus
M. Quod divina providentia statuit antiqua renovari. P. 871. 3; Abel E. Op. cit.
P. 279).
171 Ficinus M. Op. cit. P. 872. 1; Abel E. Op. cit. P. 280.
172 “… ut hac Theologia in lucem prodeunte… Peripatetici, id est Philosophi
omnes admoneatur non esse de religione [saltem communi] tanquam de
anilibus fabulis sentiendum” (Ibid. В квадратных скобках приведены слова,
имеющиеся в редакции послания, которая опубликована Абелем).

80

ствие с установлениями христианства173. Очевидно другое: сев в 1469
г. за «Платоновское богословие», Фичино надолго отложил сверку
и подготовку к печати выполненного им перевода Платона. Можно
лишь догадываться, что он предпочел такой порядок работы, желая
предварить издание переложенного на латынь корпуса платоновских сочинений публикацией собственного «как бы комментария» к
ним174. Будучи уверен, что призван к подобным трудам свыше, Фичино, тем не менее, проявлял вполне оправданную осмотрительность
из опасений дать повод к обвинениям его в пропаганде памятников
языческого богословия раньше, чем он сумел бы доказать своими писаниями их спасительность для христианской религии.
Обширный трактат «Платоновское богословие о бессмертии душ» в восемнадцати книгах, разбитых на главы, многие из которых, в свою очередь, состоят из параграфов и других разделов,
в первом варианте был завершен не позднее января 1474 г.175. В посланиях своему другу Джованни Кавальканти Фичино упоминал, что
это сочинение он писал, гостя в его загородном имении в Реньяно176.
173 “Cogitavit hoc tempore Marsilius Platonicae Theologiae volumen farcire
instar prope Gentilium religionis… Quamobrem immutata mente Platonicam
ipsam Theologiam ad christianos ritus traduxit…” (Cursius I. Op. cit. VIII. P. 683).
Эта перемена в умонастроении гуманиста должна была служить главной иллюстрацией якобы имевшего места в его жизни обращения “из язычника
в воина Христова” (ex pagano Christi miles factus), которое Корси сделал
одним из главных, поворотных пунктов его биографии, выдающим ее зависимость от житийной литературы. Сообщения Корси с полным доверием
принял А. Делла Торре (см.: Della Torre A. Storia… P. 588), в его истинности
усомнился Кристеллер, показавший, что никакого “религиозного кризиса”
и “обращения” у Фичино не было (Kristeller P.O. Per la biografia di Marsilio
Ficino // SRTL (P. 191-211). P. 202-205. Первое изд. статьи – 1937 г.).
174 Неубедительным выглядит утверждение Р. Марселя, будто “Платоновское богословие”, как и перевод “Монархии” Данте и «Комментарий
на “Пир” Платона», появились в результате того, что гуманист, якобы, лишенный в этот момент поддержки Медичи – Пьеро и Лоренцо, должен был
бросить свой «Комментарий на “Филеба”» (Marcel R. Op. cit. P. 393-394).
175 20 января 1474 г. на одно из положений этого трактата ссылался Лоренцо Медичи в письме, адресованном Фичино (Ficinus M. Amatoria // Ep. lib. I.
P. 621. 3).
176 См.: Ficinus M. Contra Avuerroëm, scilicet, quod non sit unicus hominum
intellectus; Quod Ideae secundum Platonem in divina mente sint // Ep. lib. I.
P. 628, 2; 629, 2.

81

Он признавал также необходимость доработки текста «Платоновского богословия», прежде чем приступить к его изданию177. На протяжении ряда лет после 1474 г. Фичино вносил некоторые добавления в
свой трактат (Кристеллер сумел установить три таких вставленных
места), к сплошной его правке он приступил скорее всего незадолго
перед печатанием, в 1480-1482 гг.178. Трактат увидел свет лишь в ноябре 1482 г. в типографии флорентийского печатника Антонио Мискомини, будучи во многих местах исправлен и дополнен автором, что
явствует из многочисленных свидетельств179.

б. «О христианской религии»
Почему и на сей раз Фичино так задержал публикацию наиболее капитального из собственных сочинений? По-видимому, потому
что, как и прежде, он занялся другими, в частности, трактатом «О христианской религии». Правда, вот с этим небольшим по объему произведением, состоящим из 37 глав и предисловия, Фичино затягивать
уже не стал: он его написал по-латыни, сам перевел на итальянский
язык и в итальянском варианте, посвященном Бернардо дель Неро,
опубликовал все в том же 1474 г. Латинское издание в новой, более
полной редакции вышло в свет в 1476 г.180. Чем объясняется такая необычная для гуманиста быстрота издания трактата«О христианской
религии», хотя у него еще раньше были уже почти подготовлены к публикации переводы Платона и «Платоновское богословие» – труды,
которым он придавал огромное значение? Возможно, тем, что в декабре 1473 г. Фичино был рукоположен в священники и своим долгом
177 В письме к Лоренцо Медичи начала 1477 г. Фичино сообщал: “Decrevi,
Magnanime Laurenti, ante quam grande illud Platonicae Theologiae volumen
ederem tuo nomini dedicatum, in quo adhuc superest nonnihil, quod
examinatione indigeat, edere, si tibi placuerit, argumentum” (Ficinus M.
Argumentum in Platonicam Theologiam ad Laurentium Medicem // Ep. lib. II.
P. 706. 4).
178 Kristeller P.O. Introductio. P. LXXX-LXXXI.
179 Их обзор см.: Della Torre A. Op. cit. P. 612-613; Kristeller P.O. Introductio.
P. LXXIX-LXXXI; Marcel R. Op. cit. P. 460.
180 Kristeller P.O. Introductio. P. LXXVII, LXXVIII. Источниковедческий анализ трактата см.: Vasoli C. Quasi sit deus. Studi di Marsilio Ficino. Lecce, 1999.
Р. 113-219.

82

почел сразу же выступить с сочинением о религии, служителем которой он стал. А, возможно, также и тем, что в нем он хотел изложить
и пояснить отправные идеи своей философии религии, развиваемые
в главных его произведениях. Трактат «О христианской религии» в
определенном смысле предназначен был служить пролегоменами к
«Платоновскому богословию» и всей древнеязыческой мудрости,
возрождением которой Фичино занимался, он должен был христианскую мысль эпохи подготовить к их восприятию и, поэтому, прежде
них появился в печатном виде. Как и переводы Платона и «Платоновское богословие», трактат «О христианской религии» был посвящен
Лоренцо Медичи.

в. Малые труды
Выход в свет всех крупных своих трудов Фичино предварял
или сопровождал небольшими публикациями, оформленными, как
правило, в виде посланий различным лицам. Эти более или менее
пространные письма-трактаты предназначены были заранее ознакомить окружение гуманиста с проблематикой и идеями, которые в тот
момент он разрабатывал; в иных случаях подобного рода сочиненьица давали Фичино возможность выделить и особо изложить темы,
обстоятельным рассмотрением которых он не хотел перегружать и
без того разраставшиеся в объемах свои главные труды181. Многие
трактаты второй книги «Эпистол», созданные с 1476 г. по 1478 г. – тогда же, когда шла доработка «Платоновского богословия» – самым
тесным образом связаны с этим произведением. Один из них, «Пояснение к ‘‘Платоновскому богословию’’», Фичино направлял своему патрону Лоренцо Медичи в качестве залога (pignore) того, что он
помнит об обещанном и через некоторое время выполнит свое обязательство, издав сей огромный труд (grande illud volumen), который
он намеревался посвятить Лоренцо182; само «Пояснение» составлено было в январе 1477 г. из вступления и трех небольших трактатов,
упомянутых Фичино как самостоятельные произведения в числе других недавно завершенных им богословских сочиненьиц (theologica
181 Наблюдения в этой связи см.: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXI, CXXIII.
182 Ficinus M. Argumentum in Platonicam Theologiam ad Laurentium Medicem
// Ep. lib. II. P. 706.

83

opuscula) в письме к Джованни Кавальканти от 10 ноября 1476 г.183.
В начале 1477 г. был подготовлен другой трактат, названием своим
– «Компендий Платоновского богословия»184 – также заставляющий
соотнести его с еще не завершенным фундаментальным трудом
Фичино, вольной переработкой одного из фрагментов которого он
являлся185; посвящался этот «Компендий…» философам-единомышленникам (comphilosophis) гуманиста и вместе с четырьмя другими
сходного типа писаниями, созданными осенью-зимой 1476-1477 гг.186,
образовывал некое собрание, именуемое «пять ключей платоновской мудрости»187. Как видно, всем им он отводил роль введения в
тот материал, систематическому и всестороннему изложению которого должно было служить пока что не довершенное и не изданное
«Платоновское богословие».
183 Эти трактаты, преобразованные в части единого произведения, описывали “три ступени платоновского созерцания” (Ficinus M. Tres contemplationis
Platonicae gradus // Ep. lib. II. P. 707-716. См. письмо к Кавальканти с указанием первоначальных названий трактатов: Nugis vulgus pascitur // Ibid. 733. 3).
Подробнее об этом см.: Kristeller P.O. Introductio. P. XCV-XCVI; Marcel R. Op.
cit. P. 435, 436.
184 Ficinus M. Compendium Platonicae Theologiae. Comphilosophis suis // Ep.
lib. II. P. 690-697.
185 Об этом: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXI.
186 Следующие трактаты второй книги “Эпистол”: Quaestiones quinque
de mente // Comphilosophis suis (P. 675-682); Super sensus est intellectus,
super sensibile est intelligibile…Comphilosophis suis (P. 682-686); Elementa
moventur mobiliter. Coelestes sphaerae moventur stabiliter… Ioanni Francisco
Hippolyto utriusque iuris Doctori Gazolti comiti clarissimo (P. 686-688); Forma
corporea dividitur et movetur ab alio. Anima rationalis non dividitur, sed ex
seipsa movetur… Nicolao Episcopo Vaciensi, et Francisco Bandino (P. 688-690).
187 См.: Ficinus M. Argumentum in Platonicam Theologiam. P. 706; Kristeller P.O. Introductio. P. XCVI-XCVIII. Опираясь на письмо в Венгрию Николаю
Баторию, епископу Вацскому, датированное 24 июня 1479 г., в котором
Фичино пишет, что «уже завершил “пять ключей платоновской мудрости”» (“perfeceram iam quinque Platonicae sapientiae claves”. См.: Ficinus
M. Montes non separant animos montibus altiores // Ep. lib. IV. P. 782. 3),
Р. Марсель считает возможным заключить, что последние части этого собрания из пяти трактатов были закончены незадолго до указанного в письме срока (Marcel R. Opuscula theologica. Introduction // Ficin M. Théologie
platoniciennes (P. 247-261). P. 253. См. здесь же новое издание «Пояснения
к “Платоновскому богословию”» и “Пять ключей платоновской мудрости”:
Ibid. P. 265-378).

84

Здесь надо упомянуть еще два небольших произведения Фичино, созданных осенью (до 1 ноября) 1476 г. и вошедших во вторую
книгу «Эпистол». Одно из них «О свете в теле мира, в ангеле, в Боге»,
адресованное Фебу Капелле, венецианскому послу, другое – «О восхищении Павла до третьего неба и бессмертии души», адресованное
Джованни Кавальканти188 и самим же гуманистом в течение года, до
11 декабря 1477 г., переложенное на итальянский язык, причем этот
перевод, как и аналогичный перевод трактата «О христианской религии», был посвящен Бернарду дель Неро189. Своей проблематикой
они, несомненно, перекликались с «Платоновским богословием»,
носящим, нелишне напомнить, подзаголовок «О бессмертии душ»,
равно как и другой трактат Фичино «Рассуждение против прорицаний астрологов». Созданный в 1477 г. или в 1478 г., этот довольно объемистый труд, защищающий свободу человеческой воли (humani
arbitrii libertas) от посягательств на нее астрологической науки, касался такого аспекта проблемы человеческой свободы, от подробного рассмотрения которого гуманист уклонялся в своем главном
сочинении. Впрочем, «Рассуждение» это так и не было доведено до
конца и опубликовано Фичино за исключением предисловия к нему,
направленного гуманистом вместе с письмом к графу Франческо Ипполито Гаццольдо190.
188 Ficinus M. Quid sit lumen in corpore mundi, in angelo, in Deo. Ad Phoebum
Venetum clarissimum Oratorem // Ep.lib. II. P. 717-720; De raptu Pauli ad tertium
coelum, et animi immortalitate. Ad Ioannem Cavalcantem // Ibid. P. 697-706.
Датировать их завершение помогает письмо к Лоренцо Медичи от 14 апреля 1477 г. (Ficinus M. Pura neque impure quaeras, neque postquam inveneris,
impuris communia facias // Ep. Lib. IV. P. 755. 3).
189 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CX-CXI.
190 “Librum scripsi contra vana Astrologorum iudicia, mitto ad te Prooemium,
reliquum mittam cum primum scriba noster excripserit” (Ficinus M. Disputatio
contra iudicium Astrologorum // Ep. lib. IV. P. 781. 2). Подробнее о “Рассуждении против прорицаний астрологов” см. ниже С. 401-403.
Текст трактата издан П.О. Кристеллером: Ficinus M. Disputatio
contra iudicium astrologorum // S.F. Vol. II. P. 11-76. О его истории см. подробнее: Baron H. Willensfreiheit und Astrologie bei Marsilio Ficino und Pico
della Mirandola // Kultur und Universalgeschichte. Festschrift für Walter Goetz.
Berlin, 1927; Kristeller P. O. Introductio. P LXXXI, CXXXIX-CXL; Marcel R. Marcile
Ficin. P. 440-441.

85

Вслед за работами, близкими к «Платоновскому богословию»,
Фичино завершил до конца 1477 г. два небольших сочинения, связанных с другим крупным его трудом, с подготовкой к изданию переводов Платона и пояснений к ним. Им обоим, «Платонической природе,
образованности и деятельности философа» и «Жизни Платона», помещенным гуманистом в составе четвертой книги «Эпистол» и адресованным графу Гаццольдо и Франческо Бандини191, предшествовало предисловие, первоначально предпосланное комментарию
на «Филеба» (создано до 1469 г.), текст которого применительно к
целям новых произведений был существенно переработан и расширен. Характерно то, что «Жизнью Платона» (завершена к Рождеству
1477 г.) Фичино предварял в качестве своего рода введения (ему
предшествовало лишь общее Предисловие – Prohemium) латинские
переводы сочинений афинского мыслителя в их рукописных и типографских изданиях192.
Созданные в последующие несколько лет сочинения никак не
связаны с основными трудами гуманиста, бывшими, надо полагать, и
в этот период предметом его преимущественного внимания. К концу
июня 1478 г. Фичино перевел с латинского на итальянский язык одиннадцать посланий из первой-пятой книг своих «Эпистол» и, озаглавив
всю подборку «Нравственные беседы о глупости и ничтожестве людей», посвятил ее Якопо Гвиччардини (Sermoni morali della stultitia et
miseria degli uomini ad Jacopo Guicciardini)193. Можно предположить,
что на выбор проблематики этих «Нравственных бесед» оказала влияние та тяжелая психологическая обстановка подавленности и растерянности, которая царила во флорентийском обществе вскоре после
В первоначальном замысле книга эта, по-видимому, называлась
“О провидении Божьем и изменчивости человеческой воли”: “Compono, –
писал Фичино в посланиях к Бернардо Бембо и Франческо Марескалько,
– librum de providentia Dei et humani arbitrii varietate” (Ficinus M. Quantum
Astronomi metiuntur, tantum Astrologi metiuntur; Idem. Cum primum fatum
impugnare nitimur, expugnamus // Ep. lib. IV. P. 771. 1; 776. 3).
191 Ficinus M. De platonica philosophi natura, institutione, actione; Idem. De
vita Platonis // Ep. lib. IV. P. 761-770.
192 Kristeller P. O. Introductio. P. C-CI; Idem. The first printed edition of Plato’s
works… P. 29.
193 См. их идентификацию с латинскими письмами гуманиста: Kristeller
P.O. Introductio. P CXI; Idem. Lay religious traditions and Florentine Platonism //
SRTL (P. 99-122). P. 117.

86

разгрома заговора Пацци 26 апреля 1478 г.194, хотя никаких определенных указаний на связь с этим событием в переводах Фичино нет.
В 1479 г. Фичино написал трактат на итальянском языке
«О мерах против чумы». Поводом, заставившим гуманиста вспомнить о полученном смолоду медицинском образовании, стала эпидемия чумы, захватившая Флоренцию в 1478-1480 гг. В рассуждении о
природе и причине этого недуга Фичино опирался на свои познания
в астрологии, усматривая в нем злотворное действие определенных
небесных констелляций, производящих в воздухе ядовитые пары,
которые смертоносны для людей; главная рекомендация Фичино состояла в том, чтобы бежать из зараженных мест как можно раньше
и дальше, а возвращаться как можно позже. Трактат предназначался
для широкого распространения, впервые отпечатан был в 1481 г. во
Флоренции195. Продолжило медицинскую тематику подготовленное в
самом конце 1480 г. или в первой половине 1481 г. сочинение «О том,
как следить за здоровьем ученых»; посвящено оно Георгию Антону
Веспуччи и Джован Баттиста Бонинсеньи и первоначально открывало
собой седьмую книгу «Эпистол»196, но в последующем было изъято и
переработано в первую книгу трактата «О жизни».
194 Marcel R. Op. cit. P. 444-445.
195 Ficino M. Consiglio contro la pestilenza. Firenze, 1481. В латинском переводе, выполненном в 1516 г. Иеронимом Риччо, трактат озаглавлен: Ficinus M.
Epidimiarum Antidotus // Op. om. P. 576-606. См. подробнее: Della Torre A. Op.
cit. P. 610-611; Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXVI.
196 “Liber epistolarum septimum, caput habet Epistolam de curanda
litteratorum valetudine disputantem” (Ep. lib. VII. P. 841. 1). К 1480 г. относят письмо-трактат А. Делла Торре и П.О. Кристеллер (Della Torre A. Storia
dell’Accademia… P. 611; Kristeller P. O. Introductio. P. LXXXIII-LXXXIV), опираясь на упоминание о нем в послании к Бернардо Ручеллаи (Ficinus M.
Frustra scribit, qui ita scribit ut à nullo intelligatur // Ep. lib. VI. P. 836. 2).
Р. Марсель (Marcel R. Op. cit. P. 462-464, 498), ссылаясь на гораздо более
позднее письмо к Мартину Уранию (Преннингеру, 1489 г.), в котором сказано, что трактат был выполнен на семижды седьмом году жизни гуманиста
(“compositum septimo aetatis septionario nostro” См.: Ficinus M. Responsio
desideranti natalem suum et reliqua // Ep. Lib. IX. P. 901. 2), считает возможным его датировать временем после октября 1481 г. Реконструкция хронологии “Эпистол”, произведенная С. Джентиле (Gentile S. Introduzione. P. CCI
N 58), позволяет утверждать, что сочинение Фичино в прижизненных рукописях “Эпистол” носящее название “De cura valetudinis eorum qui incumbunt
studio litterarum”, создано между 3 декабря 1480 и 30 августа 1481 гг.

87

§ 5. Древнее богословие после Платона: перевод
и комментирование языческих и христианских
неоплатоников
В 1482 г. Фичино осуществил, наконец, долгие годы откладываемое издание своего «Платоновского богословия», а в 1484 г. – выполненных им латинских переводов сочинений Платона. Однако с их
выходом в свет работа гуманиста по освоению древней мудрости не
прекратилась. Следующим значительным его трудом в этом плане
стал перевод «Эннеад» – произведения крупнейшего позднеантичного философа-неоплатоника Плотина (204/205-270). К нему Фичино
приступил вскоре после направления своих переводов Платона в печать, не ранее марта 1484 г., по-видимому предварительно переложив на латынь «Жизнь Плотина», созданную ок. 300 г. его учеником
Порфирием197. По признанию Фичино в предисловии к «Эннеадам»,
заняться ими его побудил Джованни Пико делла Мирандола, которого «героический дух» Козимо Медичи заставил приехать во Флоренцию198. Надо думать, что уговоры Пико, в которых Фичино усма197 Ficinus M. Plotini vita, Porphyrio eius discipulo autore, Marsilio Ficino
Florentino interprete // Op. om. P. 1538-1547.
198 “Quo enim tempore Platonem Latinis dedi legendum, heroicus ille Cosmi
animus heroicam Ioannis Pici Mirandulae mentem nescio quomodo instigavit,
ut Florentiam… pervenerit. Hic [Picus] sane… quo die et ferme qua hora Platonem edidi Florentiam veniens me statim post primam salutationem de Plato
rogat: Huic equidem, Plato noster inquam hodie liminibus nostris est egressus.
Tunc ille et hoc ipso vehementer congratulatus est, et mox nescio quibus verbis, ac ille quibus ad Plotinum interpretandum me non adduxit quidem sed potius concitavit” (Ficinus M. In Plotini epitomae, seu argumenta, commentaria
et annotationes. Prooemium // Op. om. P. 1537). См. кроме того сообщение
Фичинова биографа Корси: “Annos deinceps natus unum ac quinquagesimum
Pici Mirandule precibus Plotini aggresus est” (Cursius J. Op.cit. XI. P. 684). Слова предисловия “Platonem edidi” могут подразумевать не издание Платона
(которое состоялось в сентябре 1484 г.), а передачу его для печати, поскольку в следующей фразе определенно говорится, что “сегодня наш Платон…
покинул наш дом” (“Plato noster… hodie liminibus nostris est egressus”).
Р. Марсель, правда, считает возможным датировать начало перевода “Эннеад” концом 1483 г. (Marcel R. Op. cit. P. 475), что вряд ли возможно, имея
в виду занятость Фичино подготовкой к печати переводов Платона и сопровождающих их материалов. См.: Wolters A.M. The first draft of Ficino’s
translation of Plotinus // MFRP. Vol. 1 (P. 305-329). P. 305, 308.

88

тривал не иначе, как знак свыше199, отвечали настроениям и самого
главы флорентийских платоников. Рукописи с «Эннеадами» были ему
предоставлены еще Козимо200, при котором скорее всего и возникла
идея сделать их доступными латинскому читателю. На них гуманист
широко опирался при подготовке «Платоновского богословия», что
видно по частым ссылкам на Плотина в тексте этого произведения.
Плотин представал у Фичино наиболее верным толкователем мыслей Платона201, а вместе с тем и всей религиозной мудрости древних,
199 См. об этом гл. IV (Inter pares). C. 277-278.
200 “Operam praeterea dedit [Cosmus], ut omnes non solum Platonis sed etiam
Plotini libros graecos haberem” (Ficinus M. In Plotini epitomae, seu argumenta,
commentaria et annotationes… // Op. om. P. 1537). Одна из рукописей – XIII в.
– досталась Козимо от Никколò Никколи, вторая была изготовлена Иоанном
Скутариотом, по-видимому, по заказу Козимо Медичи. На них сохранились
поправки и записи Фичино. См.: Henry P. Les manuscripts grecs de travail de
Marsilio Ficino, le traducteur des “Ennéades” de Plotin // Congrès de Tours et
Poitiers. Actes du congrès. Paris, 1954. P. 323-328; Saffrey H.D. Florence, 1492:
The reappearance of Plotinus // RQ. 1996. Vol. XLIX. N 3 (P. 488-508). P. 49—491.
201 В Фичиновых пояснениях к Платонову “Теэтету” ссылка на Плотина
дается со следующей его характеристикой: “Qui de his dubitat Plotini summi
interpretis commentaria legat” (Ficinus M. In Theetetum // Op. om. P. 1278).
О полном единомыслии двух мудрецов древности – вплоть до
утверждения о том, что в словах Плотина можно услышать речи Платона, который в своем последователе как бы обрел вторую жизнь, или же
что одно и то же божественное начало (daemon, numen) вдохновляло их
обоих – см. также у Фичино: «Principio vos admoneo qui divinum audituri
Platonem huc acceditis, ut Platonem ipsum sub Plotini persona loquentem vos
audituros existimetis. Sive enim Plato quondam in Plotino revixit: quod facile
nobis Pythagorici dabunt: sive Daemon idem Platonem quidem prius afflavit,
deinde vero Plotinum… Idem itaque numen per os utrumque humano generi
divina fundit oracula…, – и завершает он свое обращение к читателям и слушателям (ибо, как видно, выступал с этими комментариями перед публикой) словами, уподобляющими отношение Платона к Плотину отношению
Бога-Отца к Богу-Сыну, – Et vos Platonem ipsum exclamare sic erga Plotinum
existimetis: “Hic est filius meus dilectus in quo mihi undique placeo”» (Ficinus M.
Exhortatio ad auditores in lectionem Plotini et similiter ad legentes // Op. om.
P. 1548). В кавычках приведены знаменитые евангельские слова: “Сей есть
Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение” (Мф. III. 17).
Кроме того, цитированное место у Фичино, несомненно, напоминает
рассуждение Августина, в котором говорится, что “лик Платона… воссиял
сквозь облака заблуждений особенно ярко в Плотине, философе-платонике,

89

нуждавшейся в силу специфики текстов, ее содержащих, в особой дешифровке. «… в обычае древних богословов, – писал, поясняя смысл
своей работы над Плотином, Фичино, – было скрывать божественные
тайны под покровом как математических фигур и чисел, так и поэтических образов, дабы по недомыслию они не стали общедоступными.
Плотин же, по свидетельству Порфирия и Прокла, первый и единственный снял с богословия эти покровы и по вдохновению свыше проник в
священные тайны древних; однако по причине необычайного краткословия, обилия и глубины мыслей он нуждается не столько в языковом переводе, сколько в комментариях. Итак, доселе мы трудились
над переводом и объяснением ранее указанных богословов; нынче
мы точно так же ежедневно трудимся над книгами Плотина, будучи
свыше предназначены к этой работе, как те к своей»202.
Письмо это, цитированные мысли которого почти дословно
воспроизведены Фичино позднее в его же предисловии к комментариям на Плотина203, было составлено не ранее конца 1484 г., после
того, как корреспондент Фичино, находившийся в венгерской столице Буде, не только получил латинское издание сочинений Платона,
увидевшее свет в сентябре 1484 г., но и откликнулся на него письмом
к Фичино204. И в ходе работы над «Эннеадами», и по ее итогам гуманист настойчиво подчеркивал ее провиденциальный смысл, обусловкоторого находили до такой степени похожим на Платона, что казалось,
будто… один жил в другом” (“…os illud Platonis… dimotis nubibus emicuit,
maxime in Plotino, qui platonicus philosophus ita eius similis iudicatus est,… ut
in hoc ille revixisse putandus est”. См.: Augustinus. Contra academicos. III. 18. 41
// PL. T. 32. Col. 956). См. также: Saffrey H.D. Florence, 1492… P. 494-496.
202 “Vetus autem theologorum mos erat divina mysteria tum mathematicis
numeris et figuris, tum poëticis figmenta obtegere. Plotinus tandem his theologiam velaminibus denudavit primusque et solus, ut Porphyrius Proclusque
testantur, arcana veterum divinitus penetravit; sed ob incredibilem tum verborum brevitatem tum sententiarum copiam sensusque profunditatem non
translatione tantum linguae, sed commentariis indiget. Nos ergo in theologis
superioribus traducendis et explanandis hactenus laboravimus. Nunc vero quotidie in Plotini libris similiter laboramus, huic operi nos sicut et illi suo, divinitus
destinatus…” (Ficinus M. Quod divina providentia statuit antiqua renovari // Ep.
lib. VIII. P. 871-872; Abel E. Op. cit. P. 279).
203 Ficinus M. In Plotini epitomae, seu argumenta… Prooemium // Op. om. P. 1537.
204 Ioannes Pannonius. Dubitatio, utrum opera philosophica regantur fato an
providentia. P. 871. 2; Abel E. Op. cit. P. 278.

90

ленность прямо-таки божественной волей. Если на ранних этапах
своей деятельности, в начале 60-х гг., Фичино, как можно заключить
из письма к нему Иоанна Паннония205, скорее всего только близким
ему людям поверял убеждение в своем предопределении свыше к
переводам орфических, герметических и прочих памятников древнеязыческого богословия, если в «Платоновском богословии» он об
этом отважился сказать открыто, хотя и мимоходом, среди прочего,
не особенно акцентируя внимание, то, трудясь над переводом и комментированием Плотина, в ответном послании к Иоанну Паннонию206
или в близком по времени послании к Франческо Бандини, а также в
самих толкованиях к Плотину Фичино постоянно упирал на то, что,
делая доступным латинскому читателю Плотина и других мудрецов
языческой древности, он творит Божью волю207. И в этом Фичино пре205 См. С. 50, 55, 293.
206 Кроме цитированного чуть выше места, нужно обратить внимание
также на следующие слова, обращенные к адресату: “Если бы ты понял
наши труды, которые, как ты утверждаешь, ты читал, то не сомневался бы
теперь, по какой причине это наше возрождение древних наилучшим образом может служить божественному провидению” (“Si nostra quae legisse
te dicis, intellexisses, non dubitares nunc, qua potissimum ratione nostra haec
veterum renovatio divinae providentiae serviat’. См.: Ficinus M. Quod divina
providentia… P. 871. 3; Abel E. Op. cit. P. 279).
207 “Наш Плотин, вместе со своим Платоном бесспорно глава платоников,
написал пятьдесят четыре книги. Нынче я (содействием Божиим) закончил
[перевод] тридцатой книги. И так, как повелел всемогущий Бог, этим путем нас ведет божественное провидение, и мы по нему следуем” (“Plotinus
noster Platonicorum una cum Platone suo facile Princeps, quinquaginta et
quatuor divinos composuit libros. Trigesimo eius libro hac ora (Deo aspirante)
extremam imposui manum. Ita profecto iubet Deus omnipotens, hac nos divina
providentia ducit, hac ergo sequamur”, – сказано в послании к Бандини. См.:
Ficinus M. Quod qua via ducit Deus pergendum sit // Ep. lib. VIII. P. 871. 1; Abel E.
Op. cit. P. 278-279).
“Итак, руководимые божественным провидением, мы дали толкование божественному Платону и великому Плотину”, – утверждается в
предисловии к комментариям на Плотина и далее, в обращении к слушателям его лекций, высказывается предположение, – “… что при переводе и
изъяснении божественных книг Плотина Марсилий Фичино не будет лишен
великого счастья божественной помощи” (“Divina igitur providentia ducti
divinum Platonem, et magnum Plotinum interpretati sumus… Spero tamen id
quod admodum foelicius est, divinum auxilium in traducendis explicandisque

91

успел. В общественном сознании эпохи он сумел закрепить мысль
о его божественном призвании, а равно и о близости платонизма,
возрождением которого он был занят, христианству. Августинский
монах Эгидий из Витербо, реагируя скорее всего уже на издание Плотина по латыни, писал Фиично: «Мы полагаем, что Марсилий Фичино,
показавший, что тайное богословие Платона изначально находится
в согласии с нашими священными установлениями и предвосхищает
их, направлен нам божественным провидением. Это, мой Марсилий,
те царства Сатурна, тот золотой век, столько раз возвещенный сивиллой и пророками, это те времена, предреченные Платоном, в которые его труды получат широчайшую известность»208.
Работа по переводу «Эннеад», об интенсивности которой
можно судить по письму к Антонио Кальдерино209, была окончена довольно быстро. 17 января 1486 г. Фичино писал Пьеру Леоне: «Получи
некоторые книги Плотина, которых ты здесь дожидался. Вчера завершил их полный перевод. Осталось еще произвести его дословную
divinis Plotini libris Marsilio Ficino non defuturum”. См.: Ficinus M. In Plotini
epitomae seu argumenta… Prooemium // Op. om. P. 1537; Idem. Exhortatio ad
auditores in lectionem Plotini et similiter ad legentes // Ibid. P. 1548).
См. в этой связи: Marcel R. Op. cit. P. 583-589, 600-601; Allen M.J.B.
Synoptic art. Marsilio Ficino on the history of Platonic interpretation. Firenze,
1998. P. 5-8.
208 “Quo factum est, ut divina providentia missum Marsilium Ficinum
arbitremur, qui misticam Platonis theologiam nostris sacris institutis in primis
consentaneam atque illorum previam declararet. Hec sunt mi Marsili Saturnia
regna, hec toties a Sibylla et vatibus aetas aurea decantata, hec Platonis illa
tempora, quibus fore precinuit, ut sua quam optime studia nota fierent”
(Egidius Marsilio Ficino // SF. Vol. II. P. 316).
Подробнее об Эгидии из Витербо и его отношениях с Фичино см.:
Signorelli G. Il cardinale Egidio da Viterbo, agostiniano, umanista e riformatore
(1469-1532). Firenze, 1929. P. 2-3; Garin E. Storia della filosofia italiana. Torino,
1966. Vol. I. P. 424-425, 435; O’Malley J.W. Giles of Viterbo on church and reform.
A study in Renaissance thought. Leiden, 1968. P. 49-50; Voci A. M. Marsilio Ficino
ed Egidio da Viterbo // MFRP. Vol. II. P. 477-508.
209 “Quod autem duabus iam epistolis tuis vix tandem reddiderim unum,
Platonicus ille magnus Plotinus in causa est… Ego igitur ingenti huic operi
vehementer incumbo, ut vix mei ipsius aliquando reminiscar” (Idem. Excusatio
quando brevius respondetur amicis // Ep. lib. VIII. P. 870. 4). Датировать это
письмо можно концом 1484 г. или началом 1485 г.

92

сверку и с помощью кое-каких пояснений сделать более понятным
смысл, зачастую [довольно] темный»210. Фичино в последующем действительно занимался уточнением переведенного латинского текста Плотиновых «Эннеад», поскольку тот вариант, который был им
в итоге опубликован, как показал А.М. Уолтерс, существенно отличался от первоначального211. Воспоследовавшая за ним сразу работа
над комментариями212, возможно, одновременно сопровождалась и
сверкой; во всяком случае завершена она была в августе 1490 г.213.
12 ноября того же года Лука Фабиани, писец и друг Фичино, изготовил
для Лоренцо Медичи кодексы с Фичиновыми переводами и толкованиями Плотина, украшенные иллюстрациями; работа оплачена была
Филиппо Валори214. Расходы по типографскому изданию Плотиновых
«Эннеад» в переводе Фичино и с его же комментариями взял на себя
«покровитель Академии» Лоренцо Медичи215, которому оно было по210 “Accipe nonnulos quos hic expectabas Plotini libros, heri omnibus
transferendis finem imposui. Reliquum est et recognoscere verba et obscurum
saepe sensum argumentis quibusdam reddere clariorem” (Idem. Inimici hominis
domestici eius // Ep. lib. VIII. P. 874. 3).
211 Wolters A.M. Op. cit. P. 305-329.
212 “Plotini libros omnes iamdiu me fecisse Latinos intellexisti, atque in eos
commentaria scribere mox incepisse”, – сказано в письме к Бандини, датированном 6 января 1488 г. (Ficinus M. Satis ad unum scribit amicum, qui cunctis
simul scribit amicis // Ep. lib. VIII. P. 895-896).
213 См. письма гуманиста к Пьеру Леоне и Франческо Содерини за август
1490 г.: Ficinus M. In successu operum, Deo gratias age, amicis congratulare;
Finis operis. Principium operis tibi esto de commentario in Philebum // Ep. Lib.
X. 914. 2, 3. О ходе работы над комментариями см. подробнее: Marcel R. Op.
cit. P. 487, 495, 503, 504.
214 См.: Della Torre A. Op. cit. P. 624-625; Kristeller P.O. Introductio. P. CXXVIII;
Wolters A. M. Op. cit. P. 326.
215 “… cuius [Plotini] libros tu patronus Academie magnifico sumptu formis
exprimi curavisti”, – сказано в письме Филиппо Валори к Лоренцо; опубликовано Кристеллером: MFRP. Vol. I. P. 32. О том, чьим “благодетельным издержкам“ обязана Фичинова публикация Плотина, значится на колофоне
книги: “Magnifico sumptu Laurentii Medicis patriae servatoris impressis ex
archetypo Antonius Miscomitis Florentiae Anno MCCCCLXXXXII Nonis Maii”
На эту тему см. также письма Фичино к Мартину Уранию (Преннингеру)
“Gratiarum actio” (Ep. Lib. XI. P. 929. 3), датированное ноябрем 1491 г., и к
Юлиану, профессору богословия из ордена Св. Франциска, “Amor ipse Deus
amantem redamari iubet (Ep. Lib. XI. P. 951-952), датированное 21 февраля
1492, то есть 1493, г.

93

священо. Увидело оно свет, правда, через месяц после его смерти – в
мае 1492 г.216, будучи снабжено своего рода письмом-послесловием к
Пьеро Медичи, сыну и преемнику Лоренцо217.
Комментарии к Плотину весьма неравномерны. В июле
1489 г., находясь приблизительно в середине четвертой «Эннеады»
(IV. III. 13-14), Фичино решил далее к текстам Плотина писать уже не
«пояснения и комментарии», но «краткие аннотации», дабы труд его
«не разросся до бесконечности»218. Возможно, была еще одна и не
менее существенная причина: работа над комментариями слишком
затягивалась, вынуждая гуманиста отодвигать дальнейшие его планы
на более позднее время. Не случайно, по-видимому, с конца 1486 г.
и до середины 1489 г. он не раз и подолгу отвлекался на другие занятия. И скорее всего основное время уходило не на сверку переводов «Эннеад», как считает А.М. Уолтерс219, но на новые переводы.
6 января 1489 г. (то есть на самом деле – 1490 г.) в письме к Франческо Бандини Фичино сообщал, что откомментировал лишь половину
книг Плотина и, возможно, успел бы все, если бы не вынужден был
кроме того (coactum fuisse insuper) переложить на латынь частями
сочинение Пселла «О демонах», трактат Синезия «О сновидениях»,
фрагменты (ex parte) «О воздержании от употребления в пищу животных» Порфирия, «О мистериях египтян, халдеев, ассирийцев»
Ямвлиха, а также комментарий Прискиана Лида к трактату Феофраста «Об уме»220. Приведенный здесь список неполон; по неизвестной
216 Plotinus. Opera. Florentiae, 1492. См. в этой связи: Della Torre A. Op. cit. P.
626, 629; Kristeller P.O. Introductio. P. CLVIII.
217 См.: Op. om. P. 1538 (написано в конце апреля-начале мая 1492 г.).
218 “Si enim longa similiter argumenta, immo et commentaria seorsumque ab
ipsis Plotini capitibus disposita prosequamur, et confusa continget interpretatio
et opus excrescet in immensum. Satis evagati sumus: satis multa iam diximus. Sat
igitur erit deinceps breves quasdam annotationes, ut in Theophrasto fecimus,
Plotini capitibus interserere” (Ficinus M. In Plotini epitomae, seu argumenta,
commentaria et annotationes. IV. III. 13-14 // Op. om. P. 1718). См.: Marcel R. Op.
cit. P. 503 N 3; Wolters A.M. Op. cit. P. 317-318.
219 См.: Wolters A. M. Op. cit. P. 324.
220 “…traducere unsuper in latinum Psellum platonicum de daemonibus;
et Synesium de somniis; atque ex parte Porphyrium de abstinentia; ac etiam
divinum Iamblichum de aegyptiorum assyriorumque Theologia. Et denique
Priscianum Lydum Theophrasti mentem de mente diligenter interpretantem”

94

(Ficinus M. Satis ad unum scribit amicum, qui cunctis simul scribit amicis // Ep.
Lib. IX. P. 895-896; Abel E. Op. cit. P. 285-286).
Упомянутый в конце перечня труд Прискиана Лида представляет
собой метафразы из четвертой и пятой книг Феофрастова трактата “Физика” (Physica), соответственно подразделяемые Фичино на две части – “Об
ощущениях” и “О представлении и мышлении”. См. их заглавие в письме
к венгерскому королю Матвею Корвину: “Leges ergo feliciter Priscianum
Lydum Philosophum qui et Theophrasti et Aristotelis mentem de sensu et imaginatione et intellectu diligenter interpretaretur” (Ficinus M. Amicus in amico.
Item excusatio de itinere non suscepto // Ep. lib. VIII. P. 896. 2). См. также в
базельском изд.: Prisciani Lydi in Theophrastum de sensu et eiusdem in eundem
de phantasia et intellectu ad M. Valorem // Op. om. P. 1801. Имея в виду обе
части, Фичино мог их называть трактатом “О душе” (Ficinus M. Prooemium
in Theophrastum de anima // Ep. lib. IX. P. 896. 3). О творчестве Прискиана
Лида и его переводах Фичино см.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXVIII-CXXIX;
Schmitt Ch. B. Priscianus Lydus // Catalogus Translationum et Commentariorum:
Mediaeval and Renaissance latin translations and commentaries: Annotated
lists and guides. Washington, 1976. Vol. 3. P. 75-80; Steel C.G. The Changing Self.
A study on the soul in later Neoplatonism: Iamblichus, Damascus and Priscianus.
Brussel, 1978; Allen M.J.B. Icastes. Marsilio Ficino’s interpretation of Plato’s
“Sophist”. Berkeley; Los Angeles; Oxford, 1989. P. 187-188 N 19.
Фичино сетовал на дурное качество рукописей, которыми он пользовался и которые он старался “исправлять и восполнять” (“emendare hoc
atque resarcire studui”, – сказано в посвящении к Прискиану. См.: Op. om.
P. 1801). См. также в письме 1497 г. к издателю этих его переводов Альду Мануцию жалобу на особенно большое количество погрешностей в списке Синезия, с которым гуманист работал: “Synesium pre ceteris arbitror esse mendosum… quia exemplar habui mendarum plenum” (Ficinus M. Aldo Romano //
S. F. Vol. II. P. 95). Поэтому, ссылаясь на дефектность оригинального текста, в
частности сочинения Ямвлиха, гуманист подчеркивал, что должен был давать
не буквальный, но смысловой перевод (“…scito me hunc librum [Iamblichi]
non ad verbum expressisse, sed ad sensum… quia unicum est apud nos exemplar, mendarum plenum, et quod est deterius, fragmentorum”. Ficinus M. Ironia
in librum suum // Ep. lib. IX. P. 903. 3). Такой перевод мог содержать толкования – о чем Фичино предупреждал Матвея Корвина, посылая ему сочинение
Прискиана Лида, каковое он “не только переложил с греческого, но также
снабдил краткими пояснениями” (Ficinus M. Amicus in amico. Item excusatio
de itinere non suscepto // Ep. lib. IX. P. 896. 2) – и быть в результате вставок,
необходимых для связности повествования и прояснения смысла (“Coactus
vero sum interdum meum aliquod verbum, – сознавался Фичино в пояснении к
Ямвлиху, – vel continuationis, vel intelligentiae gratia interferre”. Ficinus M. Argumentum in librum Iamblichi // Op. om. P. 1873; Ep. Lib. IX. P. 897-898), пространнее оригинального текста. См. по этому поводу также: Marsel R. Op. cit. P. 490.

95

причине гуманист не назвал еще одно небольшое переведенное в
это же время произведение Порфирия «Исходные пункты для восхождения к умопостигаемому»221, а также не упомянул сделанные
им переложения выдержек из «Комментария на «Алкивиад I» и
«О жертвоприношении и магии» Прокла222. Фичино не уточнял, какое
обстоятельство вынудило его предпринять эти труды; тем не менее
определенную логику в них можно найти. Прослеживая путь развития «древнего богословия», Фичино должен был вслед за Плотином
обратиться к непосредственным продолжателям его дела и прежде
всего Порфирию, Ямвлиху, Проклу, которые, по убеждению гуманиста, принимали участие в том, чтобы совлечь покровы и во всем
блеске явить миру «златую», Богом дарованную мудрость Платона223.
Так оно и случилось224. В ряду тех, чьи сочинения он, как видно, переложил на латынь во второй половине 80-х гг. значатся крупнейшие
представители языческого неоплатонизма III-V в. Порфирий, Ямвлих,
221 В латинском переводе Фичино оно читается: Porphyrii de occasionibus sive causis ad intelligibilia nos ducentibus // Op. om. P. 1929. О нем см.:
Kristeller P.O. Introductio. P. CXXXV.
222 Хотя о Прокле, наряду с Ямвлихом, сообщал Фичино 3 января 1489
(то есть 1490) г. в письме к Пьеру Леоне (Ficinus M. De efficacia loquendi et
ratione iocandi // Ep. lib. IX. P. 895. 2). См.: Excerpta Procli in Platonis Alcibiadem
primum commentariis. Eiusdem Procli De sacrificia et magia // Op. om. P. 19081929.
223 См. письмо к Виссариону (сентябрь-октябрь 1469 г.): “Plato noster…
pulchritudinem animi a Deo, quam sapientiam et aurum appellavit pretiossissimum, postulavit; aurum hoc Platoni a Deo tributum, Platonico in sinu utpote mundissimo fulgebat clarissime. Verbis autem et literis licet luculentissimis,
mente tamen obscurioribus involutum, evasit obscurius et quasi terreno quodam habitu obsitum, eos homines latuit, qui Linceos oculos non habebant…
Verum in Plotini primum, Porphyrii deinde et Iamblici ac denique Proculi officinam aurum illud iniectum, exquisitissimo ignis examine excussis arenis enituit,
usque adeo, ut omnem orbem miro splendore replevit” (Ficinus M. De laude Platonicorum interpretem // Ep. lib. I. P. 616-617). См. также: Gentile S. Introduzione.
P. CCLVII; Magnard P. Platon pour disposer au christianisme // MFPR (P. 195203). P. 200.
224 Р. Марсель (Marcel R. Op. cit. P. 488) считает, что Фичино на эти труды
подвигло стремление продемонстрировать совпадение положений “древнего богословия” (antique Théologie) с христианской мыслью. Такое намерение у Фичино, несомненно, было, однако оно само по себе еще не объясняет порядок Фичиновых переводов.

96

Прокл, раннехристианские философы-неоплатоники Синезий (IVначало V вв.) и Прискиан Лид (VI в.) и визайтийский платоник Михаил
Пселл (XI в.)225. Зимой-весной 1489 г. Фичино адресовал новые свои
труды друзьям и покровителям226, в их числе Филиппо Валори (перевод Прискиана), Пьеро Медичи (перевод Синезия и Пселла) и его брату, кардиналу Иоанну (переводы Ямвлиха, Порфирия, Прокла), сыновьям Лоренцо, коему в конце 1489 или в начале 1490 гг. был посвящен
изготовленный на деньги Филиппо Валори кодекс с переводами всех
упомянутых авторов227. Изданы они были (вместе с более ранними
переводами Алкиноя-Альбина, Спевсиппа, псевдопифагорейскими
писаниями, псевдо-Ксенократовым диалогом и собственным ранним
сочинением Фичино «О наслаждении») в сентябре 1497 г. венецианским типографом Альдом Мануцием228.
По ходу работы над комментариями к Плотину почти что сам
собой сложился еще один значительный труд Фичино – «Три книги
о жизни»229. Написав пояснения к одной из частей «Эннеад» (IV. III.
11), в которой речь шла о «стяжании благорасположения небес» (de
favore coelitus hauriendo tractantem), гуманист увидел, что у него
225 Порядок переводов этих авторов, если следовать реконструкции
Р. Марселя (Marcel R. Op. cit. P. 487-494), был следующий: первым, еще в
1486 г., был сделан перевод Порфирия, за ним следовал Пселл и Синезий,
далее шли, по-видимому, Прискиан и Прокл, последним, в марте 1489 г.,
был переложен Ямвлих.
226 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII-CXXXIII.
227 “Sinesius atque Psellus, et Iamblichus, ac Porphyrius Proculusque Platonici,
iampridem amplissimas tuas aedes ingressi, ingenuos filios tuos salutaverunt…
Comitantur praeterea hos quinque Philosophos Priscianus Lydus, simul et
Theophrastus”, – сказано в предисловии к направленному Лоренцо кодексу (Ficinus M. Prooemium in libros primo quidem missos ad Laurentij filios et
Valorem deinde ad Laurentium Medicem // Ep. lib. X. P. 905. 4). См. также: Op.
om. P. 1968.
228 Jamblichi de misteriis et alia. Venetiis, 1497. 2-е изд. там же в 1516 г. См.:
Kristeller P.O. Introductio. P. LXIX. Исключение составил перевод Гермия,
который по непонятным причинам не вошел в изданную Альдом подборку
Фичино и сохранился в рукописи, находящейся в библиотеке Гамбурга, см.:
Kristeller P.O. Op. cit. P. XXX, CXLVI.
229 Ficinus M. De vita libri tres // Op. om. P. 493-572. См. частичное русское
переложение: Фичино М. О жизни I. 1-7 / Пер. И. Гурьянова // ПИ. 2015. Вып.
III (C. 147-197). С. 157-188.

97

получился законченный трактат, и, вероятно, дабы не увеличивать
чрезмерно объема комментариев, выделил его из их состава230.
Образовавшееся таким образом самостоятельное произведение он
«с согласия Лоренцо», которому предназначены были все комментарии, 10 июля 1489 г. посвятил и отправил Матвею Корвину, королю
Венгерскому, под заглавием «О стяжании жизни с небес» (De vita
coelitus comparanda)231; предметом рассмотрения этой книги было
влияние небесных явлений на жизнь человека. К августу того же года
книга была пересмотрена, как явствует из письма к Джованни Пико
делла Мирандола; в нем же сказано, что гуманист читает сочинение
Арнальда из Виллановы (1245-1311), очень авторитетного в средние
века медика и богослова «О том, как отсрочить приход старости»
(De retardanda senectute)232. Впрочем, есть основания полагать, что
Фичино имел в своем распоряжении труд не Арнальда из Виллановы,
но известного оксфордского схоласта XIII в. Роджера Бэкона233. Как
бы то ни было, под впечатлением от этого сочинения гуманист пожелал написать собственную работу на сходную тему (в письме Фичино оно озаглавлено – «De differendo senio», или «De vita studiosis
proroganda») и, не откладывая дела, к концу августа завершил ее; по230 См. об этом: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXIV; Kaske V., Clark J.R.
Introduction // Ficino M. Three books on life. Ed. by V. Kaske, J.R. Clark. New
York, 1989. P. 25-26.
231 См.: Ficinus M. In librum tertium de vita coelitus comparanda, ad
Serenissimum Pannoniae regem epistolare prooemium // Op. om. P. 529
(Abel E. Op. cit. p. 289, 290).
232 “Quo die hinc abisti, libellum de Vita coelitus comparanda peregi, pridie vero
opportune incideram in quedam Arnaldi librum de retardanda senectute, die à
nobis optatum…” (Ficinus M. Studium de vita longa // Ep. lib. IX. P. 900. 3). Речь
идет у Фичино, по-видимому, о стихотворном “Салернском кодексе здоровья” (Regimen sanitatis Salernitanum) Арнальда из Виллановы, известном и
под другими названиями – “Салернская медицина” (Medicina Salernitana),
“О сохранении доброго здоровья” (De coservanda bona valetudine), “Об отсрочке смерти” и т. п. См.: Арнальд из Виллановы. Салернский кодекс здоровья. Перевод Ю.Ф. Шульца. М., 1964. С. 91-134.
233 См. исследование с приведением смысловых и текстовых параллелей,
доказывающих возможность заимствований Фичино из трактата Бэкона:
Clark J.R. Roger Bacon and the composition of Marsilio Ficino’s “De vita longa”
(“De vita”, book III) // JWCI. 1986. Vol. 49. P. 230-233.

98

священа она Филиппо Валори234. Тогда же у Фичино возникла мысль
два новых своих труда вместе с третьим, написанным еще в конце
1480 – первой половине 1481 гг. медицинским трактатом на тему здоровья ученых235, который он, впрочем, полностью переработал, свести воедино236. Это было сделано на вилле Кареджи. Первая из «Трех
книг о жизни», посвященных как целое Лоренцо Медичи, называлась
«О том, как оберегать здоровье ученых», вторая – «О долголетии» и
третья – «О стяжании жизни с небес»237.
Материал этого произведения послужил пищей к разговорам,
в которых Фичино обвиняли в неподобающем ему как священнику
занятии медициной, астрологией и магией. Это привлекло внимание римской курии. Дело могло принять дурной оборот. 15 сентября
1489 г. гуманист адресовался с «Апологией» к своим влиятельным в
политических кругах Флоренции друзьям Пьеро дель Неро, Пьеро
Гвиччардини и Пьеро Содерини, в которой оправдывал себя тем, что
священникам не возбраняется заниматься лечением болезней тела,
что он не одобрял, но лишь излагал магическую науку в связи с комментированием Плотина, что он, наконец, вел речь не о поклонении
демонам (cultu demonum), но о естественной магии (magia naturali),
нацеленной на обретение телесного здравия, используя благодетель234 См. письма: Ficinus M. Astronomicum auspicium pro libro de vita longa;
Responsio desideranti natalem suum et reliqua // Ep. lib. IX. P. 901. 1; 901. 2. См.
также предпосланное этой книге посвящение Валори: Ficinus M. In librum
secundum de vita producenda, ad Philiphum Valorem epistolare Prooemium //
Op. om. P. 509.
235 См. выше стр. 000.
236 См. письмо Фичино к Мартину Уранию, датированное 29 августа 1489 г.:
Ficinus M. Responsio desideranti…// Ep. lib. IX. P. 912. 2.
237 “De studiosorum sanitate tuenda” (Op. om. P. 495-509); “De vita
producenda, sive longa” (Ibid. P. 509-529); “De vita coelitus comparanda (Ibid.
P. 529-572). См. также: Della Torre A. Op. cit. P. 622; Пузино И. Религиозные
искания в эпоху Возрождения. Вып. I. Марсилий Фичино. Berlin, 1923. С. 7274; Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXIII-LXXXVI; Marcel R. Op. cit. P. 495-496;
Copenhaver B.P. Op. cit.; Biondi A., Pisani G. Introduzione // Ficino M. De vita.
A cura di A. Biondi, G. Pisani. Padova, 1991 (P. IX-XXXV). P. X-XIV; Гурьянов И.Г.
Первая книга медико-астрологического трактата «О жизни» Марсилио Фичино в контексте исследований философии Возрождения // ПИ. 2015. Вып.
III. C. 147-156.

99

ные небесные воздействия238. На следующий день, 16 сентября, с той
же целью Фичино обратился к еще одним своим друзьям, способным
оказать ему покровительство, – Бернардо Каниджани, Джованни
Каначчи и Америго Корсини, коих он, обыгрывая их имена, называл
«canes» и «cursores», то есть охотничьими и гончими псами Академии, и просил вместе с Джорджо Бениньо Сальвиати оборонить его
от хищных волков, его недображелателей239. Осенью 1489 г. за счет
Филиппо Валори был подготовлен хорошо иллюстрированный миниатюрами кодекс с «Тремя книгами о жизни», а уже в начале декабря
1489 г. это произведение с посвящением Лоренцо Медичи вышло
во Флоренции из печати; финансировал издание опять же Филиппо
Валори. Экземпляры его Фичино разослал гуманистам и церковным
прелатам в расчете на их поддержку. В мае 1490 г. ходатайством
венецианского посла в Риме Эрмолао Барбаро и ряда влиятельных
церковных иерархов папой Иннокентием VIII с Фичино были сняты
выдвинутые против него обвинения в магии и ереси, спровоцированные «Тремя книгами о жизни»240.
Не в обычае Фичино, никоим образом не допускавшего потери времени, было позволять себе оставаться без дела. Поэтому
сразу после завершения работы над комментированием Плотина
Фичино, не дожидаясь его выхода в свет, приступил к следующему
труду – переводу писаний Псевдо-Дионисия Ареопагита. Обращение к сочинениям мыслителя, которого церковная традиция считала
последователем ап. Павла241, было новым этапом в ученой деятель238 Ficinus M. Apologia, in qua de Medicina, Astrologia, Vita mundi. Item de
Magis, qui Christum statim natum salutaverunt agitur // Op. om. P. 572-574.
Подробнее об адресатах Фичиновой “Апологии” см.: Della Torre A. Op. cit.
P. 726-728.
239 Ficinus M. Quod necessaria sit ad vitam securitas et tranquillitas animi //
Ibid. P. 574-575. Об адресатах этого письма см.: Della Torre A. Op. cit. P. 662664, 724, 732.
240 См. письмо Фичино к Эрмолао Барбаро: Ficinus M. Purgatio traductionis
respondeo // Ep. Lib. X. P. 912. 3. См. подробнее: Della Torre A. Op. cit. P. 622625; Kristeller P. O. Introductio. P. LXXXIII-LXXXV; Marcel R. Op. cit. P. 497-503;
Kaske V., Clark J.R. Op. cit. P. 55-70; Kristeller P.O. Marsilio Ficino and the Roman
Curia // Humanistica lovaniensia. 1985. Vol. 34A (P. 83-98). P. 93-95.
241 Обращенным апостолом Павлом во время его проповеди в Афинском
ареопаге. См. : Деян. 17. 34.

100

ности Фичино и диктовалось всем направлением его духовных исканий: убежденный в согласии древнеязыческой богословской мысли с
христианством Фичино, проследив весь путь ее развития и, наконец,
рецепцию в памятниках позднеантичного неоплатонизма прежде
всего у Плотина, вслед за этим неизбежно должен был обратиться к
наиболее близким им по духу творениям христианской патристики.
А таковыми, несомненно, были труды, приписываемые первому епископу Афин Дионисию Ареопагиту (I в. н. э.), созданные, как показывает новейшая историко-философская критика, на рубеже V-VI вв. автором, соединившим христианское богословие с неоплатонической
системой идей в интерпретации, которую ей дал Прокл242.
Строго говоря, никакой острой нужды в этих переводах не
было, Псевдо-Дионисий Ареопагит был доступен западному читателю в многочисленных латинских переложениях: ок. 832 г. его переводил аббат Гилдуин, в 852 – философ-неоплатоник Иоанн Скот
Эриугена, в 1140 г. – Иоанн Сарацин и Гуго Сен-Викторский, в 1235
г. – схоласт Роберт Гроссетест, наконец, в 1431 – гуманист и генерал
ордена камальдулов Амвросий Траверсари243. Фичино, однако, не
только располагал более надежным списком трудов Псевдо-Дионисия, чем Траверсари, и поэтому мог претендовать на более точный перевод, для него куда важнее было мыслителем, которого он
называл «вершиной платонической науки и опорой христианского
богословия» («Platonicae disciplinae culmen et christianae theologiae
columen»)244, увенчать естественное развитие прослеживаемой от
ее истоков традиции «благочестивой философии», синтезирован242 Иеромонах Дионисий (Шленов). Ареопагитики // ПЭ. Т. III. С. 196.
243 См.: Marcel R. Op. cit. P. 520; Иеромонах Дионисий (Шленов). Указ. соч.
С. 198, 211. Впрочем, автор последней работы ошибочно замечает, что к эпохе Возрождения интерес к “Ареопагитикам” оказался исчерпан, и игнорирует все их переводы и толкования к ним, сделанные в XV-XVI вв.
244 Ficinus M. In orationem Dionysii de Trinitate argumentum // Op. om. P. 1013.
Подробнее см.: Marcel R. Op. cit. P. 643-644; Klibansky R. The continuity of the
Platonictradition during the Middle Ages. Outlines of a corpus platonicum
medii aevi. London, 1939. P. 42; Watts P. M. Pseudo-Dionysius the Areopagite
and three Renaissance neoplatonists: Cusanus, Ficino and Pico on Mind and
Cosmos // SFSHPOK (P. 279-298). P. 293-294.

101

ной Платоном. «Я люблю Платона в Ямвлихе, – писал гумнист, обращаясь к Пьерлеоне в мае 1491 г., – восхищаюсь им в Плотине, почитаю же его в Диониии»245.
В другом послании к Пьерлеоне, также датируемом весной
1491 г., Фичино сообщал: «Ты спрашиваешь, чем я сейчас занят: я вернулся к трудам Дионисия Ареопагита, к которым приступил прошлым
летом, как только завершил комментарии к Плотину. Мне остался
один лишь Дионисий, коего следует, без сомнения, назвать наиглавнейшим среди платоников (Platonicorum proculdubio summus). Итак,
тем же порядком, что Платона и Плотина, мы стараемся его перевести и вкратце, то есть как принято у платоников, откомментировать.
Мы уже окончили [перевод] его книги «О мистическом богословии»
(de mystica theologia), теперь заняты [книгой] «О божественных именах (nomina divina)»246. Начатый летом 1490 г. перевод небольшого
трактата «О мистическом богословии» вместе с комментариями к
нему Фичино, по-видимому, выполнил до конца этого же года. Работа
над другим, гораздо более пространным текстом затянулась, потому
что одновременно Фичино должен был наблюдать за подготовкой
к печати «Эннеад» Плотина. «Я продолжаю, как и прежде, перевод
«О божественных именах» Дионисия, – писал гуманист в июле 1491 г.
Мартину Уранию. – Между тем вычитываю Плотина, как только типограф делает его оттиск»247. В письме за ноябрь, адресованном тому
же лицу, Фичино рассказывает об обещании Лоренцо Медичи выполнить новое «королевское издание» (formaque regia) его переводов
Платона и о собственных планах в связи с этим разделить каждый
диалог на главы и параграфы и дать им подходящие названия, добавляя, что «в силу подобного рода занятий перевод книг Дионисия,
начатый некоторое время тому назад, будет завершен позднее»248.
Когда был закончен перевод «О божественных именах», сказать точно невозможно, но из адресованного Пьеро Медичи предисловия к
трактату «О Солнце» (De Sole), которое подготовлено было скорее
245 “Amo equidem Platonem in Iamblicho, admiror in Plotino, in Dionysio
veneror…” (Ficinus M. Quomodo aliquis sub aliena persona cogitanti sibimet
occurat // Ep. lib. XI. P. 925. 2).
246 Ficinus M. Heroicum virorum laboriosa quidem vita est, sed gloriosa // Ep.
Lib. X. P. 920. 3.
247 Idem. Rationes negotiorum suorum amico reddendae // Ep. Lib. XI. P. 928. 2.
248 Idem. Gratiarum actio // Ep. lib. XI. 923. 3.

102

всего осенью 1492 г., явствует, что Фичино перевод этого труда Псевдо-Дионисия Ареопагита «первейшего среди платоников», уже имел
на руках249. До исхода же 1492 г. не только переводы двух указанных
сочинений христианского платоника, но и комментарии к ним были
доведены до конца, что засвидетельствовано в первом их издании,
датируемом 1496 или 1497 гг.; посвящены они были кардиналу Иоанну Медичи250.
В то самое время, когда шла работа над текстами Псевдо-Дионисия Ареопагита и Платона, появилось еще одно сочинение Фичино,
в первой, краткой редакции озаглавленное «О сравнении Солнца с
Богом» (De comparatione Solis ad Deum). В только что цитированном
предисловии к полной версии этого трактата гуманист сознавался:
«Ныне изо дня в день я занят переложением Платона… Недавно же
дойдя до того таинства, где Платон искуснейшим образом сравнивает Солнце с самим Богом, мне захотелось потолковать о столь важном предмете пространнее [курсив мой – Авт.] тем более, что наш
Дионисий Ареопагит… охотно трактует о сходном сравнении Солнца с Богом»251. Основание для сопоставления Солнца с Богом Фичино
должен был найти в шестой и седьмой книгах Платонова «Государства» (508а-517b); уделить им особое внимание, как не без основания
заметил Р. Марсель, побудил Фичино Проклов комментарий к этим
диалогам, открывший для гуманиста новые аспекты их восприятия252.
249 “… Dionysios noster Areopagita, Platonicorum primus, cuius
interpretationem in manibus habeo” (Idem. In librum de Sole ad Magnanimum
Petrum Medicem Prooemium // Op. om. P. 965). Перевод книги «О Солнце»
см.: Марсилио Фичино. «О звезде волхвов». «О Солнце» / Пер. О.Л. Акопяна
// Платоновские исследования. Вып. 1 . 2014. C. 446–485.
250 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXV-CXVI; Marcel R. Op. cit. P. 519-523.
251 “… Itaque cum nuper ad mysterium illud Platonicum pervenissem, ubi
Solem ad ipsum Deum artificiosissime comparat, placuit rem tantam aliquanto
latius explicare, praesertim quia Dionysius noster Areopagita… similem Solis
ad Deum comparationem libenter amplectitur” (Ficinus M. In librum de Sole
Prooemium. P. 965).
252 В письме к Мартину Уранию за 3 августа 1492 г. Фичино сообщал, что
в числе рукописей, присланных Иоанном Ласкарисом из Греции для Медичейской библиотеки, были комментарии Прокла к первым шести и началу
седьмой книги Платонова “Государства”, и эти комментарии он прочитал
в первую очередь: “Ego autem inter multa (ut soleo) semper in primis legi
Platonica, primaque inter haec commentaria Procli in sex Platonis de Republica

103

Наиболее вероятное время создания краткой редакции трактата –
апрель-май 1492 г., посвящена она Эберхарду, графу Вюртембергскому, и включена в состав одиннадцатой книги «Эпистол»253. После
доработки и создания летом-осенью того же года второй, расширеной версии трактата, адресованной уже Пьеро Медичи, сам трактат
был изъят из собрания «Эпистол», в котором от него осталось только
посвятительное письмо герцогу.
Подобным образом, путем добавления новых материалов,
вслед за сочинением «О Солнце», до конца 1492 г. Фичино завершил
еще одно произведение, тематически связанное с предыдущим, –
«О свете» (De Lumine)254. Исходным материалом послужила входящая в состав второй книги «Эпистол» и адресованная Фебу Капелле
работа «О свете в теле мира, в ангеле, в Боге» (1476 г.). Оба трактата
– «О Солнце» и «О свете» – были напечатаны во флорентийской типографии Мискомини издержками Пьеро дель Неро 31 января 1493 г.255.
В том же 1492 г. Фичино сделал перевод небольшой части
Проклова комментария к «Государству» Платона256 и фрагментов
(excerpta) трактата Афинагора «О воскресении мертвых». «Но о
воскресении достаточно [сказано] … в книге Афинагора, платоника и христианина, которую в этом году [речь идет о 1492 г. – О.К.]
libros principiumque septimi” (Ficinus M. Prooemium in compendium Procli //
Ep. lib. XI. P. 937. 2). См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXII; Marcel R. Op.
cit. P. 524-525.
253 “Leges ergo feliciter Phoebee princeps, – сказано в обращении к герцогу, – quae de comparatione Solis ad Deum partim Plato Dionysiusque
Areopagita tractarunt, partim ego interpretor atque commentor” (Ficinus M.
Prooemium in comparationem Solis ad Deum // Ep. lib. XI. P. 944. 2). Датировку
см.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXIV. Непонятно, почему Р. Марсель считает, что первая версия трактата создана “ранее апреля 1492 г.” (Marcel R. Op.
cit. P. 525).
254 “Cum opusculum de Sole tibi clarissime Petre destinavissem, memini paulo
post iam diu me de lumine libellam composuisse”, – сказано в предисловии
к книге “О свете” (Ficinus M. In librum de Lumine ad Magnanimum Petrum
Medicem Prooemium // Op. om. P. 976).
255 Kristeller P.O. Introductio. P. CXI-CXIII; Marcel R. Op. cit. P. 526-530.
256 Этот перевод Прокла Фичино поместил в составе материалов 11-й книги своих “Эпистол” (“Excerpta ex Proculo in Rempublicam Platonis” См.: Ep.
lib. XI. P. 937-943). См. также: Kristeller P.O. Proclus as a reader of Plato and
Plotinus. P. 203.

104

мы перевели по смыслу»257, – сообщается в комментариях к трактату «О божественных именах». Как и Дионисий Ареопагит, Афинагор
был интересен и важен для Фичино прежде всего тем, что в своем
труде представлял две традиции – платоническую и христианскую,
совместимость которых гуманист подчеркивал в творениях, приписываемых первому епископу Афин; именно поэтому Афинагора
Фичино нарочито называл «платоником и христианином». Синтезировав платонизм и христианство, и тот, и другой – и автор «Ареопагитик», и Афинагор – подтверждали в глазах Фичино внутреннее
единство, имеющее своим основанием божественное откровение, содержащееся в древнеязыческом богословии, обобщенном
Платоном и его последователями, и в христианском вероучении.
Стоит заметить также, что перевод Афинагора, церковного писателя II в., хронологически следовал за переводом писаний ПсевдоДионисия Ареопагита, время создания которых относили к I в.; то
есть, как и раньше, в своем творчестве Фичино словно бы воспроизводил этап за этапом путь развития богословской мысли древности.
Не ранее марта 1495 г. свое переложение Афинагора он посвятил и
направил парижскому канонику (позже ставшему епископом Кагора, затем – Орлеана) Герману де Ганэ258; оно было впервые издано в
августе 1498 г. в Париже259.

257 “Nam de resurrectione satis… in libro Athenagorae Platonici atque
Christiani quem hoc anno e Graeco ad sensum interpretati sumus” (Ficinus M.
In librum Dionysii Areopagitae De divinis nominibus commentaria // Op. om. P.
1101).
258 Посвящение и перевод отрывков из Афинагора см.: Op. om. P. 18711873.
259 Kristeller P.O. Introductio. P. CXXXII.

105

§ 6. Последние комментарии к Платону
Параллельно с изданием Плотина, переводом и комментированием Псевдо-Дионисия Ареопагита и Афинагора, с начала 90-х гг.
Фичино был занят работой над уже ранее переведенными текстами
Платона и комментариями к ним. Убежденный в том, что «философские умы приходят ко Христу через Платона», он решил вновь вернуться к трудам афинского философа, мысль которого оказывалась столь
благотворна для укрепления христианской веры260. В предисловии к
трактату «О Солнце» гуманист среди прочего ставил в известность
«о новом переводе Платона», которым он «занят ежедневно», а также
о «более пространных, как того требует сам предмет [имелось в виду
то или иное произведение афинского философа – О.К.], пояснениях к
ним»261. В начале 1493 г. в третьем по счету перечне трудов гуманиста говорится о том же с некоторыми уточнениями: во-первых, речь
идет о более пространных не только пояснениях, но и комментариях
и, во-вторых, об исправлении платоновских сочинений (надо думать,
в переводе Фичино) от чужих ошибок262. К концу февраля 1493 г. некоему богослову Юлиану Фичино пишет о том, что «новый перевод»
продвинулся «более, чем наполовину» (ultra dimidium)263. Довел его
гуманист до конца или нет, неизвестно, но работа над ним, в итоге,
свелась к сверке уже имеющихся переводов и их уточнению. Во всяком случае в письме к Герману де Ганэ конца 1494 г. Фичино не упоминает о «новых переводах», извещая адресата о том, что «продолжает усердно, насколько возможно в этой сумятице [по-видимому,
260 “… piam de anima Deoque sequantur Platonis nostri sententiam. – сказано
в письме к Джованни Пико за 1492 г., – Per quam sane quasi mediam quandam
viam Christianam pietatem denique consequantur” (Ficinus M. Philosophica
ingenia ad Christum perveniunt per Platonem in Augustino Aurelio contigit //
Ep. lib. XI. P. 930. 1).
261 “Novam Platonis interpretationem auspiciis iamdiu tuis inceptam
Magnanime Petre quotidie prosequor atque ut te non latet crebrioribus
articulorum distinctionibus longioribusque quantum res ipsa postulat
argumentis explano” (Ficinus M. In librum de Sole Prooemium. P. 965).
262 “Quotidie Platonis libros recognoscit alicubi alienis manibus forte
contaminatos distinguitque in capita et longioribus argumentis commentariisque
illustrat” (CTOP // S.F. Vol. I. P. 4).
263 Ficinus M. Amor ipse Deus amantem redamari iubet // Ep. lib. XII. P. 951. 1.

106

имелись в виду гражданские нестроения, воспоследовавшие за изгнанием Медичи – О.К.] заниматься комментариями к Платону»264.
Еще летом 1490 г. по завершении работы над Плотином и
одновременно с началом перевода Псевдо-Дионисия Ареопагита
Фичино снова взялся за комментарий к «Филебу», составленный в
первой версии на основе публичных лекций гуманиста до 1474 г.265.
Во втором перечне его трудов, датируемом 1489 г., комментарий
к «Филебу» охарактеризован как «еще не завершенный» (nondum
absolutam)266. В письме к Франческо Содерини, епископу Вольтерры,
Фичино, сравнивая себя с небом, не знающим покоя (instar coeli quod
quiescit nunquam), замечает, что после Плотина сразу сел за новый
труд – «доведенный лишь до середины комментарий к «Филебу» Платона, который предстояло закончить»267. Вторая редакция этого комментария была подготовлена ранее февраля 1491 г.: в ней введение
заменено предисловием с посвящением Лоренцо Медичи268; между
мартом и апрелем из его текста были изъяты «Апологии наслаждения» и, адресованные Мартину Уранию, помещены в конец десятой
книги «Эпистол»269. Еще одна, третья версия комментария к «Фи264 “… pergo tamen inter hos strepitus in Platonicis commentationibus
assidue quoad possum…” (Ficinus M. Gratulatio pro literis diu expectatis // Ep.
lib. XII. P. 963. 2). См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII.
265 По мнению Р. Марселя, которое воспроизводит П. Лоран (cм.: Marcel R.
Op. cit. P. 322; Laurens P. Op. cit. P. XXVI), первоначально Фичино прокомментировал “Филеба” между 1464 и 1468 гг., и скорее всего до апреля 1466 г.
была подготовлена первая версия толкований, ибо в них нет еще появившегося в последующих версиях упоминания диалога “Кратил”, перевод
которого Фичино завершил как раз в апреле 1466 г. Однако текстологический анализ комментария к “Филебу”, проведенный М. Алленом, показал,
что труд этот был предпринят Фичино уже после окончания им комментария к “Пиру”, то есть не ранее июля 1469 г. См.: Allen M.J.B. Introduction
[to ‘Philebus’] // Ficino M. The “Philebus” commentary. A critical edition and
translation by M.J.B. Allen. Arizona, 2000 (P. 1-58). P. 1-7, 48-56.
266 CSOF. P. 2.
267 “Rediit enim mox in mentem absolvenda mihi superesse commentaria in
Platonis Philebum de summo bono ad dimidium usque producta” (Ficinus M.
Finis operis. Principium operis tibi esto de commentario in Philebum // Ep. lib.
X. P. 914. 3).
268 См.: Ficinus M. Pallas, Iuno, Venus, vita contemplativa, activa, voluptuosa
// Ep. lib. X. P. 919. 4
269 Ficinus M. Apologi de voluptate // Ep. Lib. X. P. 921-924.

107

лебу» появилась в течение 1492 г., однако, подобно второй, она не
рассматривалась гуманистом в качестве окончательной и в третьем
каталоге творений (начало 1493 г.) обозначена как «Комментарий на
часть “Филеба”»270.
В том же 1492 г. Фичино занимался комментированием «Тимея»
и «Парменида». Сведения о работе над комментариями к «Тимею» восходят ко времени до 1457 г.271, однако их первый известный вариант,
опубликованный в издании Фичинова Платона (1484 г.), был создан летом 1483 г., о чем гуманист вспоминал в письме к Филиппо Валори от 7
ноября 1492 г.: «Небольшой комментарий к «Тимею», составленный у
тебя в селении Майано, теперь нами увеличен»272. Из этого же письма
видно, что поздней осенью 1492 г. работа над ним шла полным ходом;
вскоре она была завершена, поскольку в третьем перечне трудов гуманиста (начало 1493 г.) этот комментарий уже введен в их число273.
Правда, Р. Марсель не без основания считает274, что на самом деле
до окончания всего труда было еще далеко, так как Фичино продвинулся немногим далее первой трети диалога (49d), а последние главы
комментария больше напоминают резюме; прерваться гуманиста, полагает французский исследователь, заставила необходимость срочно
взяться за комментарий к «Пармениду».
В уже цитированном письме к Валори Фичино действительно
обещает вскоре обратиться к «Пармениду»275. До этого перевод «Парменида», посвященный еще Козимо Старому, сопровождали небольшие пояснения (argumenta), которые были опубликованы в издании
Платона 1484 г. Р. Марсель справедливо обращает внимание на то, что
в 1492 г. Джованни Пико делла Мирандола подготовил небольшое сочинение «О Сущем и Едином» (De ente et uno), доказывавшее равенство и соответствие онтологических категорий Единого и Сущего; хотя
270 CTOF. P. 3. Подробнее см.: Kristeller P. O. Introductio. P. CXXII-CXXIII;
Allen M.J.B. Introduction [to “Philebus”]. P. 12-14.
271 См. выше С. 35.
272 Ficinus M. Cur semper eadem et antiqua tractem // Ep. lib. XII. P. 948. 2.
273 CTOF. P. 3. См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXX-CXXI; Allen M.J.B.
Marsilio Ficino’s interpretation of Plato’s “Timaeus” and its myth of the
Demiurge // SFSHPOK. (P. 399-439). P. 402-403.
274 Marcel R. Op. cit. P. 531.
275 “…mox Parmenidem similiter aggressuris” (Ficinus M. Cur semper eadem
et antiqua tractem. P. 948. 2).

108

автор в нем полемизировал с покойным к тому времени Лоренцо Медичи, Фичино должен был почувствовать задетым и себя276; поскольку
Пико часто опирался на Платонов «Парменид», Фичино и решил, чтобы
отстоять свою точку зрения, посвятить этому диалогу обстоятельные
комментарии; в них среди прочего сказано: «О, если бы сей достойный
удивления юнец (mirandus ille iuvenis), – так отзывался с несомненным
раздражением Фичино о внушавшем с младых ногтей восхищение
своими великими способностями к наукам Пико, графе Мирандолы
(Mirandola), которому, надо заметить, уже было полных 29 лет, – внимательно изучил споры и дискуссии, которые я рассмотрел выше, прежде чем так дерзко нападать на наставника и так безапелляционно
заявлять вопреки всем платоникам, что божественный «Парменид»
был лишь трудом по логике, и что для Платона, как и для Аристотеля, Единое само по себе и Благое можно приравнять к Сущему»277.
276 Marcel R. Op. cit. P. 531-533. По мнению М. Аллена, не стоит преувеличивать роль трактата Пико в истории создания «Комментариев на “Парменида”», ибо безотносительно к чужим полемическим выступлениям эта работа подразумевалась в замыслах Фичино написать комментарий ко всем
– или, по крайней мере, к наиболее значительным – диалогам Платона; сочинение Пико “О Сущем и Едином” могло, поэтому, быть лишь одним из
поводов (one of the occasions) к тому, что именно в 1492 г. Фичино приступил к «Комментарию на “Парменида”» (Allen M.J.B. The second Ficino-Pico
Controversy: Parmenidan Poetry, Eristic, and the One // MFRP. Vol. II (P. 417455). P. 429, 455), причем, таким поводом, который сделал эту работу очень
актуальной.
277 Ficinus M. Commentaria in Parmenidem. 49 // Op. om. P. 1164. Впрочем,
позиция Пико была в общих чертах известна Фичино и раньше; в письме
1489 г. к Филиппо Валори, предварявшем перевод Прискиана Лида, Фичино говорит уважительно, что “наш Джованни Пико делла Мирандола, муж,
несомненно, достойный удивления”, “тщательнейшим образом обсуждает
мнения различных философов по всем предметам и удивительно показывает, что Платон и Аристотель мыслят едино в вопросе о душе” (“Joannes
enim Picus noster Mirandolanus vir certe mirandus… philosophorum omnium
de quavis materia mentes diligentissime discutit, ac Platonem Aristotelemque
de anima mirabiliter monstrat esse concordes”. Ficinus M. Proooemium in
Theofrastum de anima // Ep. lib. IX. P. 896-897). И до тех пор, пока “согласие
философов”, отстаиваемое Пико, не подразумевало нападок на “Академию”, то есть на неоплатоников и их интерпретацию Платона, которые обнаружились в трактате “О Сущем и Едином”, Фичино относился к замыслу
своего младшего товарища с сочувственным вниманием.

109

Впрочем, встречающиеся в тексте Фичинова комментария ссылки
на его же толкования к Плотину и Псевдо-Дионисию Ареопагиту заставляют предположить, что освоение сочинений этих мыслителей,
и особенно Псевдо-Дионисия Ареопагита, также могло поставить в
повестку дня тщательную разработку Платонова «Парменида». «Наконец, сию книгу [«Парменида»] согласно считают богословской не
только прочие платоники…, но и, как очевидно, подтверждает это
Дионисий Ареопагит, – сказано в Фичиновых толкованиях. – Сколь
часто он [Дионисий] упоминает Единое, столь часто он его ставит
прежде Бытия…, – писал далее Фичино, явно полемизируя с Пико.
– Словом, Благое, равно как и Единое, он всегда противопоставляет
Сущности, используя доводы платоников»278.
Как бы то ни было, к работе над комментариями к «Пармениду»
гуманист мог приступить не ранее последних месяцев 1492 г. Завершены они были до августа 1493 г., что подтверждает отправленное в это
время послание к Герману де Ганэ279. Из него явствует также, что до
этого же срока, вслед за комментариями к «Пармениду» и «Тимею»,
были еще подготовлены и короткие комментарии к «Софисту»280.
278 “…denique librum hunc esse theologicum non solum ceteri Platonici
praecipue probatissimi convenerunt sed etiam Dionysius Areopagita
confirmare videtur; quotiens in ipsius unius indicit mentionem, totiens enim
enti praeponit… Bonum quoque similiter et unum ipsis Platonicorum rationibus
semper anteponit essentiae…” (Ficinus M. Commentaria in Parmenidem. 37 //
Op. om. P. 1154).
279 Ficinus M. Sapientes filii sunt Minervae, haec philosophiam parit, philosophia
philosophos // Ep. lib. XII. P. 957. 2. См. другое Фичиново послание, датированное октябрем 1494 г., на сходную тему по тому же адресу: Idem. Multi
faciendum est laudari a laudato viro // Ep. Lib. XII. P. 960. 2.
280 “Quibus [commentariis in Parmenidem] forte succedent commentaria in
Timeum atque Sophistam, quae quidem in Sophistam properant iam ad calcem”
(Ficinus M. Sapientes filii sunt Minervae… P. 957. 2).
По замечанию М. Аллена, Фичино составил к “Софисту” не комментарии в полном смысле слова, но скорее дал членение на части и краткое изложение этого диалога (“not really a commentary, but rather… a break-down and
summary”. См.: Allen M.J.B. Icastes. P. 33) Аллен также считает, что онтологическая проблематика “Софиста”, близкая к проблематике “Парменида”, – в
частности, концепция Единого, по поводу которой у Фичино и Пико разгорелась дискуссия, – послужила причиной того, что комментарии к этим диалогам Платона следовали хронологически один за другим (Ibid. P. 34-48).

110

Судя по имеющимся ссылкам на толкования к Ямвлиху, «Тимею», «Пармениду», около того же времени, то есть после комментариев к «Пармениду», – скорее всего, летом-осенью 1494 г. – были
расширены, хотя и не доведены до конца, комментарии к «Федру»,
первая редакция которых подготовлена Фичино еще между 1469 и
1474 гг.281. Наконец, последним в этом ряду был изготовлен в 1496 г.
или немного ранее «Комментарий на фрагмент восьмой книги Платонова «Государства»«, в котором идет речь о переменах в государстве, обусловленных роковым числом282.
Все обновленные комментарии к диалогам Платона – к «Пармениду», «Софисту», «Тимею», «Федру», «Филебу», – а также комментарии к восьмой книге «Государства» увидели свет с новым посвящением Николлó Валори во Флоренции в типографии Лоренцо ди
Франческо ди Венето в декабре 1496 г.283.
281 Ficinus M. In Phaedrum commentaria et argumenta. IV, VI, XIII // Op. om.
Vol. II. P. 1365, 1367, 1375. См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXX-CXXII.
В первом каталоге (письмо к Полициано, не ранее 1474 г.) упомянут “маленький комментарий” (commentariolum) к “Федру” (CPOF. P. 1), под коим
следует разуметь, по справедливой догадке М. Аллена, первоначальное
“пояснение” (argumentum) к диалогу; вновь к работе над толкованием
“Федра” Фичино мог приступить уже по окончании комментария к “Пармениду”, то есть не ранее 1493 г. См.: Allen M.J.B. Marsilio Ficino and Phaedran
Charioteer. Berkeley; Los Angeles; L., 1981. P. 18-19.
282 Ficinus M. Commentarius in locum Platonis ex octavo libro de Republica de
mutatione reipublicae per numerum fatalem // Op. om. Vol. II. P. 1413 и далее.
То, что это произведение Фичино (под названием “Testus Platonis in
octavo de Re Publica, de mutatione Rei Publicae per numerum fatalem”), повидимому, в последний момент добавлено к уже отпечатанному изданию
1496 г. его комментариев на Платона, побуждает П.О. Кристеллера заключить, что и создано оно было в этом же году или чуть ранее (Kristeller P.O.
Introductio. P. CXXIII).
М. Аллен, посвятивший происхождению и содержанию комментария на фрагмент восьмой книги “Государства” специальное исследование,
относит труд Фичино к началу 90- х гг. XV в. (Allen M.J.B. Nuptial arithmetic.
Marsilio Ficino’s commentary of the fatal number in book VIII of Plato’s
“Republic”. Berkely; Los Angeles; L., 1994. P. 19).
283 Ficinus M. Commentaria in Platonem. Florentiae, 1496. Посвящение Валори
см.: Ficinus M. Prooemium in commentaria in Platonem ad Nicolaum Valorem //
Op. om. P. 1136. См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXIX; Marcel R. Op. cit.
P. 554; Allen M.J.B. Icastes. Marsilio Ficino’s Interpretation of Plato’s “Sophist”.
P. 32; Hankins J. Plato in the Italian Renaissance. Vol. II. P. 483-485.

111

§ 7. Собрание «Посланий».
«Толкования на Послания Павла»
Ранее этого времени, в марте 1495 г., Фичино издал в Венеции
у Джироламо Бьондо двенадцать книг своих «Посланий», не исключая – судя по контексту письма к Джованни-Франческо Пико делла
Мирандола (ноябрь 1495 г.) – того, что со временем их чило возрастет284. Впрочем, в предпосланном 12-й книге «Эпистол» обращении
к Иерониму Росси (или Росци, 1494 г.), доминиканцу из Пистои, он
обещал, что новыми письмами будет наполнять последнюю, двенадцатую книгу «Посланий»285, вполне возможно, сознательно не желая
менять их общее число, которое в христианской традиции считается
священным. Ни того, ни другого не случилось; все дальнейшие письма Фичино не успел включить в свое эпистолярное собрание.
Создать его Фичино задумал в конце 1473 или в 1474 гг. и в
начальном варианте, ставшем основой первой книги «Посланий»,
завершил в 1475 г., посвятив Джулиано Медичи286. Пока что речь не
шла о сложносоставном произведении. Но добавив в эту коллекцию
еще 13-14 писем за конец 1475-первую половину 1476 гг., Фичино решил больше ее не увеличивать, собирая все, что им будет написано,
в новый том; так возникла вторая книга «Посланий», а за ней еще
284 Ficinus M. Epistole. Venetiis, 1495. «…Пространные и особенные похвалы в адрес [Джованни] Пико можно уже давно найти в разных местах моих
сочинений, прежде всего в последних книгах “Посланий” (ведь их уже
[курсив мой – О.К.] отпечатано двенадцать)… Первого ноября 1495 года»
(“Longas autem singularesque Pici laudes e multis scriptis meis passim colligere
licet, ex libris epistolarum praesertim posterioribus (sunt enim duodecim iam
[курсив мой – О.К.] impressi)… Die Primo Novembris MCCCCLXXXXV”. См.:
Ficinus M. Ioanni Francisco Mirandulae Concordiae Comiti // SF. Vol. II. P. 93).
285 “…decrevi quotcumque etiam posthac epistolas sum scripturus, ad librum
hunc duodecimum vel longissimum pertinere…” (Ficinus M. Prooemium in XII
Epistolarum librum ad Hieronymum Rossium // Ep. lib. XII. P. 945. 1).
286 Ficinus M. Prooemium in Epistolas suas scilicet in primum librum, ad
Iulianum Medicem virum magnanimum // Ep. Lib.I. 607. 2. В первом перечне
трудов (в письме к Анджело Полициано, написанном не ранее сентября 1474
г., датировку см.: Gentile S. Introduzione. P. CCLIX) эта эпистолярная подборка названа “томом философской переписки” (“philosophicum epistolarum
volumen”) (Ficinus M. Bona scribere prestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3).

112

десять287. Мысль опубликовать уже составленные двенадцать книг
переписки сложилась у Фичино не позднее середины декабря 1493 г.,
как явствует из предисловия ко всему произведению, содержащегося в середине последней книги; пока Иеронимом Росси готовилось
издание, напечатанное в марте 1495 г., корректуру которого гуманист вычитывал сам288, он успел включить в двенадцатую книгу свои
послания за 1494 г.289.
Последним трудом, над которым работал Фичино и который
он не успел завершить, стало «Толкование на Послания Павла». Как и
«Комментарий к «Филебу», родилось оно из публичных выступлений
с изъяснением Павловых посланий, что видно из предисловия к его
опубликованному тексту и из сообщения Корси, первого биографа
Фичино290. Эти изъяснения имели место тогда же, если верить Корси, когда Фичино издавал свои комментарии к «Пармениду» и пяти
другим Платоновым диалогам291, а они вышли в свет в декабре 1496 г.
И, действительно, в «Толковании на Послания Павла» гуманист делал
ссылки, помимо других своих произведений, на свои же коммента287 О генезисе “Посланий” см. подробнее: Kristeller P.O. Introductio. P. XCI-XCII;
Gentile S. Introduzione. P. CLXXXIII-CCXX; Tröger U. Marsilio Ficinos Sellstdarstellung.
Untersuchungen zu seinem Epistolarium. Berlin; Boston, 2016. S. 27-39.
288 “Cum duodecim epistolarum libros iam absolvissem eosque
recognoscerem…”, – сказано в предисловии к десятой книге “Эпистол”
(Ficinus M. Prooemium // Ep. Lib. X. P. 904. 4). См. также: Kristeller P.O.
Introductio. P. CVI; Idem. Marsilio Ficino e Venezia. P. 487-488; Gentile S.
Introduzione P. CCXII).
289 Датировано предисловие 15 декабря 1493 г. (Ficinus M. Prohoemium in
aepistolas // Ep. lib. XII. P. 954. 3). См. это же письмо в начале всего труда, где
либо содержится опечатка в дате – 15 декабря 1494 г. (Idem. Prohoemium in
epistolas // Op. om. P. 607. 1. См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CV), либо
произведено изменение даты издателем по просьбе Фичино (См.: Gentile S.
Introduzione. P. CCVI).
290 В предисловии находим такие обращения к слушателям: “Достопочтенные во Христе отцы и возлюбленные братья в Соборном Капитуле”; “Достопочтенные отцы и возлюбленные братья” (“Venerandi in Christo patres
et dilectissimi in Cathedrali Collegio fratres”; “venerandi patres fratresque
dilectissimi”. Ficinus M. In Epistolas D. Pauli Prooemium // Op. om. P. 425).
У Корси сказано: “Divi Pauli epistolas in magna frequentia publice exposuit, in
quas et commentaria aggressus, morte interea praeventus, reliquit imperfecta”
(Cursius J. Op. cit. XIV. P. 685).
291 Cursius J. Op. cit. XIV. P. 685.

113

рии к Платону292. В пометке же Фичино Фичини, племянника Марсилия
Фичино, к рукописи этого произведения оно датировано 1497 г.293.
Р. Марсель считает, что гуманист, будучи лишен по каким-то
причинам своих манускриптов, взялся за «Толкования на Послания
Павла», вдохновляясь примером Св. Фомы Аквинского294. В июле
1497 г. Фичино, сознаваясь перед Альдом Мануцием, что послал ему
невычитанные тексты переводов Ямвлиха и других авторов, которые
венецианский типограф готовил к изданию, оправдывался тем, что
ни во Флоренции, ни в Кареджи он не чувствует себя в безопасности
и не в силах собрать разбросанные по городу свои книги295. Однако
действительно без книг (по крайней мере, основной их части) Фичино мог оказаться лишь после отъезда в Фильине в июле того же года.
«Толкование на Послания Павла» было написано скорее всего еще до
этого времени. Роль Св. Фомы в том, что Фичино приступил к Посланиям Павла, не следует преувеличивать, памятуя, какой пристальный
интерес эти части Нового Завета вызывали у современников Фичино
и накануне Реформации; чуть позже него объяснял Павловы Послания в лондонском соборе Св. Павла Иоанн Колет, с которым Фичино
был знаком и состоял в переписке296.
Обращение к Новому Завету и, в первую очередь, к Павловым
Посланиям естественно было ожидать от Фичино после того, как он
проследил и даже воспроизвел своими переложениями на латынь
шаг за шагом весь путь развития – от седой, незапамятной древности
до первых веков нашей эры – богословской мудрости язычников, по292 Ficinus M. Commentarius in Epistolas D. Pauli. VII, VIII. P. 437, 440. См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXII.
293 См.: Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after five hundred years.
Appendix V // MFRP. Vol. I. P. 137. Этот Фичино Фичини, сын Марсилиева брата Керубино, последние годы жизни дяди был при нем секретарем; по завещанию он получил “все книги и тетради”, а также одно из имений дяди.
См.: Gentile S. Note sullo “scrittoio” di Marsilio Ficino // SFSHPOK (P. 339-397).
P. 358.
294 Marcel R. Op. cit. P. 576.
295 “…nec in urbe nec in suburbis habitare tuto possum nec meos qui in
civitate sparsi sunt libros colligere” (Ficinus M. Aldo Romano // SF. Vol. II. P. 95).
См. в этой связи: Kristeller P.O. Marsilio Ficino e Venezia. P. 488-489.
296 Coletus I. Epistolae B. Pauli ad Romanos Expositio // Coletus I. Opuscula
Quaedam Theologica. Ed. J.H. Lupton. London, 1876. P. 197-281. См. также:
Jayne S.H. John Colet and Marsilio Ficino. Oxford, 1963; Гл. V. С. 312-313.

114

стоянно подчеркивая ее близость христианской истине, а затем показал органичное совмещение этих двух традиций в переведенных
им и откомментированных сочинениях, приписывавшихся Дионисию
Ареопагиту, последователю ап. Павла297. И совсем не случайно, толкуя Павла, Фичино в благочестивой философии языческих мыслителей, как и прежде, искал поддержку христианскому вероучению, открыто предпочитая то и другое вместе Ветхому Завету, ибо, по его
словам, «закон Моисеев, не вполне совершенный,… исправил не
только Господь в Евангелии, но также Сократ и Платон»298.
Фичино, надо полагать, имел в виду написать толкования ко
всем Павловым Посланиям, успел же откомментировать только первые пять глав Послания к Римлянам299. В июле 1497 г. он должен был
покинуть Флоренцию из-за чумы и тревожной общественной обстановки, чреватой близкими потрясениями. Вернулся уже после гибели
Савонаролы (май 1498 г.) и в сентябре 1498 г. присутствовал на заседании соборного капитула, но к ноябрю опять уехал, как явствует
из материалов следующего заседания300. Время его последнего возвращения во Флоренцию неизвестно. 27 сентября 1499 г. датировано завещание, исполнителями которого Фичино назначил семь братьев из монастыря Св. Марка, в их числе Георгия Антона Веспуччи301.
1 октября 1499 г. Фичино скончался.
Флоренция простилась с усопшим философом-гуманистом торжественно. Надгробную речь произнес канцлер республики Марчелло
Алриани, множество людей разного звания пришло в последний раз
297 На связь Павловых “Толкований” с хронологически предшествующим
переводом Дионисия Ареопагита “теолога платонического и христианского”, служившего своего рода связующим звеном между традицией “древнего богословия” и христианством, справедливо указывает И. Пузино, хотя
он ошибается, утверждая, что, кроме Дионисия Ареопагита, этот гуманист
никаких других церковных авторов не переводил (Пузино И. Указ. соч. С. 122).
298 “Item legem Mosaicam quasi non penitus absolutam, sed pro capacitate
suscipienti datam, non solum Dominus in Evangelio emendavit, sed Socrates
etiam atque Plato” (Ficinus M. In Epistolas D. Pauli. V. P. 434).
299 См. подробнее: Euler W.A. “Pia philosophia” et “docta religio”. S. 83-84.
300 22 ноября 1498 г. соборный капитул разрешил Фичино, несмотря на его
отсутствие, получать полагающуюся ему долю дохода. См.: Sanesi E. Vicari e
canonici fiorentini e il caso di Savonarola. Firenze, 1932. P. 17; Viti P. Documenti
ignoti per la biografia di Marsilio Ficino // MFRP. Vol. I (P. 251-283). P. 280.
301 Testamentum … D. Marsilii Ficini // Marcel R. Marsile Ficin. P. 740-746.

115

почтить Фичино, прах которого, по единодушному решению его собратьев-каноников, был предан погребению в кафедральном соборе302.

Не честолюбивая одержимость облагодетельствовать
своими трудами всю образованную Европу подвигла этого маленького,
тщедушного, болезненного человечка303 выполнить латинские переводы полного корпуса Платоновых и Псевдо-Платоновых сочинений, памятников неоплатонизма, герметизма, орфизма, псевдо-зороастризма
(халдаизма), неопифагореизма, раннехристианского и византийского
богословия, снабдив бóльшую часть этих переводов комментариями
или пояснениями и создав ряд собственных – крупных и малых – писаний, предназначенных дать верные, по убеждению Фичино, ориентиры для постижения основных положений «благочестивой философии»
древних. Фичино претендовал на нечто несоизмеримо более значительное, на то, что в системе мировоззренческих приоритетов средневекового человека должно было выглядеть как неоспоримая и абсолютная
ценность, – он усматривал в своей деятельности религиозный долг, божественное призвание оборонить и укрепить веру Христову304, найдя ей
опору и защиту от покушений ее недругов и хулителей – эпикурейцев
и аверроистов – в причастной божественной истине философско-религиозной мудрости язычников, наиболее полным образом обобщенной
«божественным Платоном». Именно сознание своей высокой провиденциальной миссии, от которой зависит судьба христианства и судьба
людей, оказавшихся перед опасностью с его утратой лишиться пути ко
спасению, вдохновляла Марсилия Фичино на титанические труды, открывавшие величественную панораму постоянной, с древнейших времен осуществляемой рецепции божественного знания и своей последовательностью повторявшие основные этапы этого процесса.

302 См. подробнее: Marcel R. Marsile Ficin. Op. cit. P. 576-578.
303 Корси дает такое описание облика и физического сложения Фичино:
“Он был очень малого роста, телом худ и немного горбат. Говорил запинаясь
и шепелявя, впрочем, не без приятности. Голени и руки от локтя, особенно
же кисти, были длинноваты… Здоровьем был совсем некрепок…” (“Statura
fuit admodum brevi gracili corpore et aliquantulum in utrisque humeris gibboso.
Lingua parumper haesitante atque prolatu litterae dumtaxat S balbutiente, sed
untrumque non sine gratia. Cruribus ac brachiis, sed praecipue manibus oblongis…
Valitudo illi haudsatis constans…”. См.: Cursius J. Op. cit. XV. P. 685-686).
304 Ср. наблюдения П.О. Кристеллера: Kristeller P.O. Die Philosophie des
Marsilio Ficino. S. 8-17 (раздел “Ficinos historisches Programm”).

116

ГЛАВА II. «ВЕРТОГРАД ЛЮБОМУДРИЯ»,
ИЛИ СОБОР БЛАГОЧЕСТИВОЙ МУДРОСТИ:
ПРЕДАНИЕ И ПРАВДА О ФЛОРЕНТИЙСКОЙ
ПЛАТОНОВСКОЙ АКАДЕМИИ
О Платоновской академии обязательно вспоминают во многих
обобщающих трудах, посвященных культуре Возрождения в Италии, ее часто преподносят как одно из наиболее убедительных доказательств нарастания в духовной жизни эпохи паганизирующих
тенденций, проявившихся, в частности, в создании под эгидой
Медичи, фактических правителей Флоренции, некоего подобия
ордена, или секты приверженцев Платона, глава коих, Марсилий
Фичино, будто бы доходил до обожествления этого античного философа, возжигая перед его образом (бюстом) лампаду305. Вместе
305 Альбер Кастельно прямо называл Фичино “священником” (prêtre) своего рода платонической церкви, учрежденной-де Козимо Медичи (Castelnau
A. Les Médicis. Paris, 1879. Vol. I. P. 248). О затепленной перед бюстом Платона лампаде, о языческих устремлениях Фичино и возглавляемой им Платоновской академии, детище Медичи, см.: Виллари П. Джироламо Савонарола
и его время. СПб., 1913 (1 изд. на итальянском языке – 1859-1861 гг.). Т. I. С.
46-55; Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 317 и далее; История
мировой культуры. Наследие Запада. М., 1998. С. 344.
Сообщение о лампаде перед образом Платона восходит к житию
Савонаролы, созданному его сторонником и приписываемому монаху Пацифико Бурламакки; текст явно тенденциозный, его цель – показать, сколь
далекие от истинного благочестия персоны входили в совет (concilio), составленный против мятежного доминиканца, ибо “между ними был особенно выдающийся человек, именуемый Марсилием Фичино, каноник собора,
перед изображением Платона постоянно державший заженную лампаду,
столь сильно ему он был предан” (“… fra quali era un singularissimo huomo,
domandato Marsilio Ficino, Canonico del Duomo, che di continuo tenea una
lampada accessa dinanzi all’imagine di Platone, tanto li era affetionato, et
haveva tradutto tutte le opere sue di greco in latino con molta laude…”. См.
изд.: Burlamacchi P. Vita di Padre Girolamo Savonarola. Lucca, 1761. P. 77-78.
Отрывок приведен также в: SF. Vol. II. P. 223). На происхождение этой

117

с тем, что представляла собой эта академия, кто ее организовал
и какова роль Фичино в ней, – в специальной литературе толковали
и толкуют по-разному.

§1. Споры вокруг Платоновской академии
В ранней историографии флорентийской культуры медичейской поры в Платоновской академии усматривали некоторую аналогию с литературно-философскими и художественными академиями
XVI в. или же с научными академиями XVII-XVIII вв. Уже у флорентийских платоников XVI в. мы встречаем утверждение, спровоцированное, впрочем, текстами Фичино, о том, что Козимо Великий (Старый)
замыслил «создать Академию платоников» (formar una Accademia di
Platonici), то есть некое философское сообщество, и для осуществления этой цели он выбрал юного Фичино, сына своего врача306.
В эпоху Просвещения Анджело Мариа Бандини изображал флорентийскую Платоновскую академию как задуманное Козимо Старым,
но созданное и контролируемое Лоренцо Великолепным учреждение, первым цензором, или президентом, которого был Кристофоро

легенды указал А. Делла Торре: Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di
Firenze. Firenze, 1902. P. 640. См. также работы: Kristeller P.O. Per la biografia
di Marsilio Ficino // SRTL (P. 191-211). P. 191 (1 изд. статьи – 1938 г.); Marcel. R.
Marsile Ficin. 1433-1499. Paris, 1958. P. 293-294.
По сообщению Никколò Валори, ссылавшегося на свидетельство
Фичино, Лоренцо Медичи приобрел бюст Платона, будто бы найденный на
развалинах Академии в Афинах, у Иеронима Росси (Росци) (“[Laurentius]
Platonis imaginem diu multumque desideraverat. Hanc tandem in ipsis
Academiae ruinis repertam cum a Hieronymo Roscio pistoriensi accepisset,
gaudio exultavit ut Marsilium dicentem audivi, eamque summa in vereratione
habuit”. См.: Valori N. Laurentii Medices Vita. A cura di E. Niccolini. Vicenza,
1991. P. 53). А. Делла Торре полагает, что этот бюст, находящийся сейчас
в Уффицци, или его копия, украшал кабинет Фичино в Кареджи (Della Torre
A. Op. cit. P. 640), хотя никакими источниками эта догадка не подтверждается.
306 См.: Vieri F. de’. Compendio della dottrina di Platone, in quello, che ella è
conforme con la Fede nostra. Firenze, 1577. Sig. a7r. О соответствующих этим
сведениям текстах Фичино см.: Гл. III. С. 181-185.

118

Ландино307. Вслед за Бандини знаменитый историк итальянской литературы Джироламо Тирабоски, подразумевая в числе других академий XV в. прежде всего Платоновскую, характеризовал этот институт
как «сообщество ученых, связанных между собой определенными
установлениями, коим они подчинялись, собиравшихся для обсуждения какого-либо научного вопроса и отдававших на суд своих коллег произведения своих дарований и трудов»308. Надо сказать, что
такое представление о Фичиновой академии имеет распространие в
историографии Возрождения и поныне, хотя уже в XIX-начале XX вв.
в трудах Карла Сивекинга, Витторио Росси и Филиппа Монье309 появляется иное понимание этой академии как не стесненного никакой
официальностью кружка друзей Фичино, разделявших его увлечение
платоновской философией. Этот взгляд нашел отражение в фундаментальном исследовании Арнальдо Делла Торре, который предпринял попытку, опираясь на весь корпус имевшихся к тому времени, а
также открытых им документов, воссоздать достоверную картину
истории Платоновской академии; подчеркивая ее неформальный характер, в частности отсутствие каких-либо статутов и твердого состава участников, Делла Торре в то же время считал, что учреждена
она была в 1462 г. Козимо Медичи, сделавшим ее главой Фичино, что
ей присущи были определенные виды деятельности, что вокруг нее
группировались виднейшие представители интеллектуальных, художественных и политических кругов Флоренции второй половины
XV в.310 В общем и целом концепция Делла Торре была принята мно307 Bandini A.M. Specimen literaturae florentinae saeculi XV in quo dum
Christophori Landini Gesta enarrantur… et Acta Academiae Platonicae a Magno
Cosma excitatae, cui idem praeerat, recensentur et illustrantur. Florentiae
(1747-1751; T. I-II), T. I. P. XXXV; T. II. P. 41, 42, 101 и в других местах. Подробнее о ранней историографии флорентийской Платоновской академии см.:
Hankins J. The invention of the Platonic Academy of Florence // Rinascimento.
Seconda serie. 2001. Vol. 41 (P. 3-38). P. 29-32, 36-38.
308 Tiraboschi G. Storia della letteratura italiana. Firenze, 1807. T. VI. Pt. 1.
P. 102-103.
309 Sieveking K. Die Geschichte der Platonischen Akademie zu Florenz.
Göttingen, 1812 ; Rossi V. Il Quattrocento. Milano, 1973 (1 изд. – 1898 г.). P. 315317; Монье Ф. Опыт литературной истории Италии. Кватроченто. СПб., 1904
(1 изд. на франц. яз. – Париж, 1901 г.). С. 310, 318.
310 Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze. Firenze, 1902.
Р. 639 и далее.

119

гими авторитетными учеными XX в., посвятившими специальные работы Фичино и культуре Флоренции раннемедичейской поры311.
Наряду с этим уже в XIX в. о Платоновской академии начинают
писать как о чем-то неопределенном и неуловимом, а Густаво Уциелли высказывал даже убеждение, будто ее вовсе и не было312. В конце
XX в. подобная точка зрения получила решительную поддержку американского исследователя Джеймса Ханкинса, отнесшего Платоновскую академию к разряду историографических мифов. Доказательству этого он посвятил несколько работ, в которых утверждал, что ни
сочинения Фичино, ни другие источники эпохи не дают повода заключить о наличии вольного ученого сообщества, или академии, им возглавляемой, что термином «академия» Фичино мог в иных случаях
обозначить собственную частную «гимназию», имеющую некоторое
отношение к Флорентийскому университету313.
311 Арсеньев Н.С. Платонизм любви и красоты в литературе эпохи Возрождения // ЖМНП. 1913. Ч. XLIII (С.23-56, 232-300). С. 49; Пузино И. Религиозные
искания в эпоху Возрожденияю Вып. I. Марсилий Фичино. Berlin, 1923. С. 87;
Кассирер Э. Место Фичино в интеллектуальной истории (1 изд. работы – 1942
г.) // Кассирер Э. Избранное. Индивид и космос. М.; СПб., 2000 (С. 207-226).
С. 212; Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Genève; Lille, 1954. Р. 7-38; Marcel R. Op.
cit. P. 279-301, 388-417; Kristeller P.O. Lay religious traditions and Florentine
Platonism // SRTL (P.99-122). P. 110-121; Idem. The Platonic Academy of Florence
// Idem. Renaissance Thought. II. New York, 1965 (1 изд. статьи – 1961 г.).
(P. 89-101). P. 93; Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980.
С. 79; Field A. The origins of the Platonic Academy of Florence. Princeton, 1988.
P. 175-201; Idem. The Platonic Academy of Florence // MFTPL (P. 359-376). Р. 368,
376; Кудрявцев О.Ф. От эрудитских собраний к научным сообществам: итальянские академии XV-XVII вв. // СВ. М., 1985. Вып. 48 (С. 178-194). С. 180-183;
Брагина Л.М. Флорентийская Платоновская Академия. Новое в организации
научной жизни // Брагина Л.М. Итальянский гуманизм эпохи Возрождения.
Идеалы и практика культуры. М., 2002 (С. 232-244). С. 233, 242; Lentzen M.
Die humanistische Akademiebewegung des Quattrocento und die Accademia
Platonica in Florenz // Europäische Sozietätsbewegung und demokratische
Tradition/ Hrsg. von Kl. Garber, H. Wismann. Tübingen, 1996. S. 190-213.
312 Uzielli G. Accademie platoniche in Firenze // Giornale di erudizione. VI (Sett.,
1896). (P. 227-235, 262-270, 295-304, 335-342). P. 299-300.
313 Hankins J. Cosimo de’ Medici and the “Platonic Academy” // JWCI. 1990.
Vol. 53. P. 144-162; Idem. The myth of the Platonic Academy of Florence // RQ.
1991. Vol. 44. N 3. P. 429-475; Idem. Marsilio Ficino as a critic of scholasticism
// Vivens homo. Rivista teologica fiorentina. 1994. Vol. V (P. 325-334). P. 325;
Hankins J. The invention of the Platonic Academy of Florence. P. 4, 9; Hankins J.

120

§2. «Платоновская академия»: рождение понятия
В одном с Ханкинсом можно согласиться полностью – Фичино
никогда не имел в виду утверждать, будто Козимо Медичи «основал
учреждение, пусть даже неформальное, именуемое Флорентийской
Платоновской Академией, или Академией Кареджи»314. Само понятие «Платоновская академия», широко используемое теперь в историографии для обозначения Фичинова кружка единомышленников, в
трудах гуманиста встречается лишь однажды: «Посему помогает она
[т.е. Философия] тебе, Платонический Лоренцо, всех взыскующих
знаний и благой жизни, призвать присоединиться к Платоновской
академии [курсив мой – О.К.]»315. Эти слова из адресованного Лоренцо Медичи предисловия к первому изданию сочинений Платона на
латыни (1484 г., Флоренция) можновоспринять буквально – как приглашение войти в состав некоего платонического учреждения или
сообщества. Однако весь контекст Фичиновых рассуждений убеждает в неверности такого понимания. В них идет речь о своего рода
«вертограде любомудрия», или «садах Академии», в пределах коих
Философии Платоном уготовано высокое положение и достодолжное уважение; «но всякий раз, когда она [Философия] покидает сады
Академии, она всегда не только утрачивает свои ароматы и цветы, но
также, к несчастью, часто попадает в руки разбойников и, лишившись
знаков священнического сана и власти, раздетая и оскверненная, будет предана смерти; когда же по совету матери [Софии, Мудрости]
она возвращается в ограду садов Академии, она обретает прежнюю
красоту и, словно на родине, находит довольство и покой».
Humanist Academies and the «Platonic Academy of Florence» // On Renaissance
Academies. Proceedings of the international conference «From the Roman
Academy to the Danish Academy in Rome», 11-13 Oct. 2006 / Ed. H. Ragn Jensen,
M. Rade. Copenhagen; Odense, 2006. P. 31-46. См. также: Иванова Ю. В. Возрождение философии // История литературы Италии. М., 2007. Т. II. Кн. 1.
С. 365, 389, 391.
314 Idem. Cosimo de’ Medici and the “Platonic Academy”. P. 145.
315 “Quamobrem iuvat [Philosophia] una tecum Platonice Laurenti omnes
tum discendi, tum bene vivendi, cupidos ad Academiam Platonicam cohortari”
(Ficinus M. In Commentaria Platonis ad Laurentium Medicem… Prooemium //
Op. om. P. 1129).

121

«В садах Академии, – продолжает Фичино, – поэты услышат
Аполлона, поющего под лавром; при входе в Академию ораторы увидят Меркурия, произносящего речь; в портике и во дворе правоведы
и правители государств будут внимать самому Юпитеру, диктующему законы, устанавливающему права, повелевающему царствами.
Наконец, во внутренних покоях философы узнают Сатурна, созерцателя небесных тайн. И повсюду священники и надзиратели священных вещей обнаружат оружие, коим они будут стойко защищать благочестие от его противников. Словом, сюда, сюда, призываю, идите
все, кто почитает свободные науки, здесь вы обретете их, а равно и
свободу жизни; сюда же приходите и те, кои воспламенены неугасимым огнем искания истины и стяжания блаженства, здесь с Божьей
помощью вы добудете, как того желаете, истину и счастье»316.
Фичино любит метафоры, и из цитированного отрывка видно,
что о «садах Академии», так же как и о ее прихожей, портике, внутренних покоях, он говорит в переносном смысле, не имея в виду никакого
утопающего в зелени сооружения, в коем размещалось бы соответствующее учреждение. В данном тексте, в предисловии к публикации
сделанного им перевода всего Платона, под «академией» Фичино разумел прежде всего учение этого античного мыслителя, изложенное в
его трудах, ибо только такое толкование могут иметь слова, сказанные гуманистом чуть выше: «вступив в Академию, еще до кончины Козимо [Медичи, т. е. до августа 1464 г.] я сделал из нее латинский перевод десяти диалогов нашего Платона [курсив мой – О.К.]»317.
Сходный смысл в слово «академия» Фичино вкладывал и в
письме к Бернардо Ручеллаи; прося у него (впрочем, безуспешно)
денег на издание Платона, он сообщал, что «сия наша Академия, или
библиотека, ежедневно производит на свет Платона на латинском
языке, уже давно зачатого греческим семенем [курсив мой – О.К.]»318.
Однако соглашаться с Ханкинсом, будто у Фичино «слово «Академия» эквивалентно «Платоновскому корпусу», или «libri Platonici»319,
316 Ibid. P. 1129-1130.
317 “ …Academiam sum ingressus decemque ex ea Platonis nostri dialogos
Cosmo priusquam nature concederet Latinos feci” (Ibid. P. 1129).
318 “…nostra haec sive academia sive bibliotheca Latinum Platonem graeco
semine iamdiu conceptum parturit quotidie” (Ficinus M. Negotiosum virum non
esse temere interpellandum // Ep. lib. VII. P. 859. 2).
319 Hankins J. Cosimo de’ Medici and the “Platonic Academy”. P. 154, 155, 159.

122

было бы опрометчиво. В этих и всех подобных случаях Академия – не
столько сочинения Платона, сколько обозначенное его именем учение, направление философско-богословской мысли, школа. Адресуясь в 1496 г. к Никколò Валори, Фичино с похвалой отзывался о его
старшем брате Филиппо, иждивением которого были изданы книги
Платона и других платоников, переложенные на латинский язык гуманистом, и который тем самым «более других доселе оказал услуг
Академии»320. И вполне определенно об «академии» как о «Платоновском учении» Фичино говорит в послании к архиепископу Иоанну
Никколини, признаваясь, что к освоению оного, согласного с божественным, т. е. с христианским и Моисеевым, законом, его подвигли
Августин и многие христианские святые321.
В таком значении термин «Академия» был известен еще с
древности322 и широко использован в гуманистической литературе,
как «Ликей» – для обозначения аристотелевского направления в
философии, «Портик» – стоического323. Однако у Фичино он употребляется и в другом значении, причем очень часто его семантика не
320 “…optime omnium hactenus de Academia meritur” (Ficinus M. Prooemium
in commentaria in Platonem ad Nicolaum Valorem // Op. om. P. 1136).
321 “Ego igitur divi Augustini primum authoritate adductus, deinde multorum
apud Christianos sanctorum hominum testimonio confirmatus, operae pretium
fore censui quandoquidem mihi philosophandum esset, ut in academia
praecipue philosopharer, verum ut doctrina Platonica, quae ad divinam legem,
id est Mosaycam Christianamque tanquam Luna quaedam se habet ad Solem
latius refulgeret, libros Platonis omnes e Graeca lingua transtuli in Latinam”
(Ficinus M. Quod pia sit platonica disciplina // Ep. lib. VII. P. 855. 1).
322 См. у Цицерона: “Nos auten universae philosophiae vituperationibus
respondimus in Hortensio, pro Academia autem quae dicenda essent
satis accurate in Academicis quattuor libris explicata arbitramur” (Cicero.
Disputationes Tusculanes. II. 4. 4; Цицерон М.Т. Тускуланские беседы. Киев,
1889. С. 11). Ср. у Диогена Лаэртского (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. II. 144. Перевод М.Л. Гаспарова. М., 1979. С. 149): “Теперь
следует перейти к Платону, начинателю Академии…”.
323 Кристофоро Ландино в трактате “Об истинном благородстве”, превознося Флоренцию, писал, что в нее “переместились не только Академия, Ликей и Портик из Афин, но и вся Парижская школа” (“…non modo
Academiam Lyceumque ac postremum Porticum ipsam Athenis migrasse, sed
omnem Parisiensem scholam illuc convenisse putares”. См.: Landino Chr. De
vera nobilitate / A cura di M.T. Liaci. Firenze, 1970. P. 26).

123

поддается однозначному истолкованию, будучи, по-видимому, сознательно «размыта» гуманистом. Фичино стремился, по справедливому наблюдению А. Делла Торре, в своей жизни, как мог, подражать Платону324: он сжег составленные в молодые годы комментарии
к Лукрецию, как тот – свои ранние элегии и трагедии, особенно подчеркивал дружбу с Джованни Кавальканти, как тот – с Дионом, затем
с Ксенократом, отдал собственную долю отцовского имущества братьям, оставив себе небольшое поместьице на вершине холма Монтевеккьо, подаренное ему Медичи, напротив их роскошной усадьбы, подобно тому как афинский философ оделил братьев имением
своим, кроме, замечает Фичино, «небольшой загородной усадьбы,
именуемой Академией»325. Естественно, что и свою загородную резиденцию Фичино стремился именовать по аналогии с Платоновой326.
В письме к Козимо Медичи от 4 сентября 1462 г. Фичино, благодаря
патрона за оказанные милости, упоминает об «Академии, которую
ты [Козимо] для нас приготовил в селении Кареджи, словно некий
храм созерцания»327. П. Вити, один из издателей материалов о жизни
Фичино, ссылаясь на документ, по которому домик и угодья в Кареджи переходили к Фичино только 18 апреля 1463 г., полагает, что Академия в цитированном письме обозначала не этот домик328; мнение
Вити разделяет и Ханкинс, считающий, что и в этом случае под «Ака-

324 Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze. P. 637-640. Немногим ранее А. Делла Торре сходные наблюдения были высказаны в работе: Rossi V. Op. cit. P. 316.
325 “Cum patrimonio ditissimus esset [Plato], fratribus largitus est omnia,
praeter suburbanum praediolum, quam academiam nominabant” (Ficinus M.
De platonica philosophi natura, institutione, actione // Ep. lib. IV. P. 769. 1). Фичино опирался на Диогена Лаэртского (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. III. 7. C. 152).
326 О том, что Фичино подражал Платону, используя название “Академия”, см.: Kristeller P.O. The Platonic Academy of Florence. P. 93.
327 “…Academiam quam nobis in agro Caregio parasti veluti quoddam
contemplationis sacellum” (SF. Vol. II. P. 88. См. мой перевод этого документа: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004.
С. 260-261).
328 Marsilio Ficino e il ritorno di Platone. Mostra di manoscritti stampe e
documenti. 17 maggio-16 giugno 1984. Ed. S. Gentile, S. Niccoli, P. Viti. Firenze,
1984. P. 174-176 NN 139-140.

124

демией» Фичино разумел Платоновы сочинения329. Однако, что иное
мог Козимо приготовить для Фичино в селении Кареджи в качестве
«некоего храма созерцания», если не какое бы то ни было пристанище – на вилле самого ли Козимо или в упомянутом домике, в котором
Фичино мог быть поселен уже в сентябре 1462 г. на правах гостя, а с
апреля 1463 г. – на правах его владельца? И нет никакого сомнения,
что об этой своей скромной обители в Кареджи он вел речь в письме,
направленном Лоренцо Медичи ок. 1483 г., сообщая, что «праздник
Козьмы [и Дамиана, покровителей Козимо, деда Лоренцо], насколько могли, сообразуясь с условиями времени, и нашими возможностями, мы радостно и счастливо справляли в Фебовой небольшой
академии на Сатурновой горе [т.е. Монтевеккьо]»330. Наконец, Фичино вел речь, безусловно, о доме – неизвестно, правда, о том, что расположен в Кареджи или во Флоренции, – когда по просьбе Франческо
Чези передавал ему изречения, написанные «на стенах Академии»331.
Впрочем, и в этих случаях Фичино опирался на давнюю традицию,
ибо уже у Цицерона его Тускуланское поместье называется «академией» (Academia)332, т.е. своего рода храмом муз, местом для литературных трудов. Подражая прославленному писателю древности,
гуманисты XV в. могли использовать слово «академия» в том же значении. Поджо Браччолини, например, в письме к Никколò Никколи
(21 октября 1427 г.) загородное свое имение называл «вальдарнской
329 Hankins J. Cosimo de’ Medici and the “Platonic Academy”. P. 150; Idem.
The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 435, 455.
330 “Atque solemnia Cosmica, qualiacumque pro tempore, pro loco, pro
facultate potuimus, in Phobea Saturnii montis academiola libenter feliciterque
celebravimus” (Ficinus M. Agriculture literarumque studia invicem feliciter
coniunguntur // Ep. lib. VII. P. 844. 1). Здесь же он еще раз упоминает о “небольшой Фебу посвященной академии” (academiola Phoebo sacrata). См. в
этой связи: Della Torre A. Op. cit. P. 640-642; Шастель А. Искусство и гуманизм во Флоренции времен Лоренцо Великолепного. Очерки об искусстве
Ренессанса и неоплатоническом гуманизме. М., 2001. С. 228-229.
331 “Iussisti heri ut proverbium illud meum Academiae parietibus undique
inscriptum tibi transcriberem” (Ficinus M. Medicina corpus, musica spiritum,
theologia animum curat // Ep. lib. I. P. 609. 2).
332 Cicero. Epistolae ad Atticum. I. IV. 3; Idem. Disputationes Tusculanes. II. III. 9
(Цицерон М.Т. Письма. Перевод В.О. Горенштейна. М., 1994. Т. I. С. 15; Он же.
Тускуланские беседы. Киев, 1889. С. 19, 23).

125

академией», рассказывая, как он ее, предназначенную стать местом
отдохновения души, украшал древними изваяниями и надписями333.
«Академией», кроме того, могли именоваться учебные заведения; так, наряду со средневековыми терминами «universitas» или
«studium», Парижский университет назывался «Academia Parisiensis
(Parisiorum)»334, а Флорентийский – «nova academia»335; равным образом, частные гуманистические школы, например, учебное заведение Витторино да Фельтре в Мантуе, обозначались не только как
«гимназия», но и как «академия»336. Сходно с этим собственно Плато333 “Habeo cubiculum refertum capitibus marmoreis, inter que unum
est elegans, integrum, alia truncis naribus, sed que vel bonum arteficem
delectent. His et nonnulis signis, que procuro, ornare volo academiam meam
valdarnianam, quo in loco quiescere animus est…” (Poggio Bracciolini. Lettere.
A cura di H. Harth. Firenze, 1984. Vol. I. P. 83-84). В других случаях Поджо это
же именьице называл “моим садиком” (hortulum meum) или “моим маленьким гимнасием” (gymnasiolum meum). См. об этом: Della Torre A. Storia
dell’Accademia Platonica… P. 539-540.
334 В выпущенных Жаком Лефевром д’Этаплем изданиях Аристотелевой “Этики”, представленной в различных латинских переложениях и с
комментариями этого французского издателя, а также фламандского гуманиста и теолога Йозефа Клихтове (Decem librorum Moralium Aristotelis
tres conversiones: prima Argiropuli Byzantii, secunda Leonardi Aretini, tertia
vero antiqua… Parisiae, 1504-1505), место издания обозначено как “In alma
Parhisiorum Academia”. См. также в письме Робера Гагена к Фичино за сентябрь 1496 г.: “in nostra Academia Parisiensi” (SF. Vol. II. P. 242).
335 “…Laurentius [Medices] patritas et avitas virtutes secutus hoc
celeberrimum gymnasium, hanc novam academiam constituit…” (Из речи,
произнесенной 1 сентября 1473 г. ректором Лоренцо Липпи при возобновлении деятельности Флорентийского университета в Пизе. См.: Verde A. F.
Lo studio fiorentino, 1473-1503: Ricerche e documenti. Firenze, 1985. Vol. 4. T. I.
P. 75). Гуманистический кружок середины XV в. во главе с Донато Аччайуоли
и Аламанно Ринуччини, известный как “Chorus Academiae Florentinae”, уже
своим названием выдает связь с Флорентийским унивеситетом, к которому
самое прямое отношение имели и его участники, и его наставник – профессор университета грек Иоанн Аргиропул. См.: Marcel R. Op. cit. P. 287-290.
336 Франческо да Кастильоне, один из воспитанников Витторино да Фельтре, рассказывая о жизни наставника, находил даже, что – если принять
во внимание деятельность Витторино, число его учеников и обилие книг,
а, главное, характер и методы образования – казалось, будто в Мантуе
“создана новая Платонова академия” (“altera que fertur Platonis academia

126

новскую академию преподносил как образовательное учреждение
старший современник Фичино Франческо Филельфо337. По мнению
Ханкинса, как раз эти значения термина «академия» у Фичино остались незамеченными в историографии. В одном из писем гуманист
рассказывает о содержании фресок, находящихся, по его словам,
«в моей гимназии» (in gymnasio meo), в другом вспоминает первое
посещение его «гимназии» венецианским послом Бернардо Бембо338. Ханкинс настаивает на теснейшей близости слов «академия»
и «гимназия» у Фичино, что само по себе и не вызывает возражений,
ибо гуманист, следуя скорее всего Цицерону, мог рассматривать
их как синонимы339; однако американский историк видит в этом последнем слове не обозначение места для ученых занятий или собраний, а указание на то, что Фичино содержал собственную школу,
и что Фичинова академия была на деле всего лишь неформальным
учебным заведением, одним из нескольких существовавших тогда
во Флоренции частных училищ, которое посещали молодые люди,
проходившие одновременно обучение в университете340. В подтверждение своей догадки Ханкинс ссылается на описание риторических упражнений в «гимназии» Фичино, сделанном Бенедетто
Коллучи, и на несколько писем самого Фичино – в одном из них,
к немецкому гуманисту Мартину Преннингеру (или Уранию), сообconstituta”). См. кроме этого свидетельства Франческо Прендилаква и Бартоломео Платины о школе Витторино: Garin E. Il pensiero pedagogico dello
umanesimo. Firenze, 1958. P. 546, 660, 674; Idem. Educazione umanistica in
Italia. Bari, 1971 (1 изд. – 1949 г.). Р. 191. Русский перевод Н.В. Ревякиной см.:
Итальянский гуманист и педагог Витторино да Фельтре в свидетельствах
учеников и современников. М., 2007. С. 95, 165, 189.
337 “Plato vero Atheniensis primus fuit, qui academicus dictus est, ab academia
in qua versari docereque consuevit. Fuit autem academia ex tribus gymnasiis
Athenarum unum. Reliqua enim duo et Lycium fuerunt et Cynofarges…”
(Philelphus Fr. Convivia. Lib. II. Coloniae, 1537. P. 177).
338 Ficinus M. Stultitia et miseria hominum // Ep. lib. I. P. 637. 1; Idem. Votum,
Oraculum, Miraculum // Ep. lib. VI. P. 821. 2.
339 Ср. у Цицерона: ”Platonis… Academia, quod est alterum gymnasium”
(Cicero. Academicae quaestiones. I. IV. 17 // Opera omnia. Lugduni Batavorum,
1692. Pars 4. P. 1059B). См. также: Wind E. Pagan mysteries in the Renaissance.
Oxford, 1980 (1 изд. – 1958 г.). P. 49 N 50.
340 Hankins J. The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 448-449;
Idem. Marsilio Ficino as a critic of Scholasticism // Vivens homo. Rivista teologica
fiorentina. 1994. Vol. V. P. 325-334.

127

щается об окружении гуманиста, – из которых будто бы явствует,
что «академиками» (academici) он называл лишь тех из близких ему
людей, которые относились к разряду его «слушателей» (auditores),
т.е. были его прямыми учениками341.
На самом деле никаких убедительных аргументов в подтверждение своей гипотезы Ханкинс не приводит, а свидетельства, на которые он ссылается, с бòльшим основанием могут быть истолкованы
по-иному (их анализ впереди)342. Часто американский историк пытается дать в удобной ему интерпретации документы, содержание которых его трактовке не отвечает. «…Как ради Академии, благодаря
тебе процветающей, так и ради твоего отечества, которое тебе сего
дороже, умоляю тебя, Лоренцо, заботиться о твоем здоровье»343,
– писал Фичино своему покровителю в 1473 г., и Ханкинс, опираясь
на истолкование «Академии» как «университета в Пизе» (lo Studio
Pisano) в переводе XV в. первой книги Фичиновых «Писем»344, торопится выставить гуманиста в роли выразителя интересов университета, с которым его к тому времени уже ничего не связывало, а не
того дела, которому он себя целиком посвятил. Скорее всего именно
возрождаемую благодаря его собственным переводам и комментариям благочестивую мудрость Платона, платоников и «древних богословов» в данном и других подобных случаях Фичино обозначал
словом «Академия». Ибо что иное (какой университет? какую еще
свою гимназию?) мог иметь в виду гуманист, когда, обращаясь к Пьеро Медичи в 1464 г., вскоре после смерти его отца Козимо, в сходном
контексте упоминал Академию: «Его кончину тяжело переносили бы
и отечество, и Академия, если бы не остался Пьеро, весьма подобный отцу, на мудрость и благочестие которого возлагает надежду отечество и уповает Академия»345. Конечно, гораздо логичнее ожидать,
341 Idem. The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 442-445; Idem.
The invention of the Platonic Academy of Florence. P. 15.
342 См. С. 130-132.
343 “…obsecro, mi Laurenti, cum per Academiam, quae per te floret, tum vero
per patriam hanc tuam, quae tibi prae caeteris chara est, ut bonae valetudinis
curam habeas” (Ficinus M. Mirabilium auctor Deus est non homo // Ep. lib. I.
P. 622. 1).
344 Hankins J. The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 435 и N 22.

128

что Фичино будет более радеть о том, что ему ближе, т.е. о своем
деле, и, стремясь обеспечить ему поддержку в лице Медичи, будет
им постоянно напоминать об Академии. «Оный великий Покровитель
наш Пьеро Медичи, – писал Фичино Филиппо Валори в ноябре 1492
г. о внуке Пьеро Подагрика и сыне Лоренцо, – дал нам твердую надежду на то, что вновь будет содействовать возрождению Платона.
И он уже таким образом решительно убеждает, что наш Платон, доселе не имеющий пристанища, воздвигнет на этом Пьеро [по-лат.:
Петре] свою академию»346. Конечно, здесь очевидна перефразировка знаменитого евангельского места: «Ты – Петр [т. е. камень], и на
сем камне я создам Церковь Мою…» (Мф. 16. 18), – прибегая к ней,
Фичино предлагает очередному Медичи стать надежной опорой возрождаемого им платонического учения, недвусмысленно обозначенного как «академия». И вполне закономерно, что камальдуленский
монах Павел Орландини – один из тех, кто слушал Фичиновы толкования Платона, в сходном смысле писал о возвращении гуманистом
Академии: « Наш Марсилий… лучше, чем Орфей Евридику, Деметра
свою Персефону, волшебница Самуила347, вывел из царства смерти к
свету жизни саму Академию и самого Платона. Ведь он книги Платона перевел для нас с греческого на латинский. И ко всем его диалогам и сочинениям составил дивные пояснения»348.
345 “Cuius decessum graviter et patria et academia gemeret, nisi Petrus parenti
quam simillimus superesset in cuius prudentia atque pietate patria spem suam
firmet et academia conquiescat” (Ficinus M. Praefatio in traductionem libri
Xenocratis Platonici de morte ad cl. V. Petrum Medicem // Op. om. P. 1965).
346 “Magnus ille Patronus noster Petrus Medices spem nobis firmam dedit se resurgenti Platoni rursus aspiraturum. Atque iam ita prorsus inspirat, ut Plato noster
hactenus errabundus, sit iam super hanc Petram suam academiam fundaturus”
(Ficinus M. Cur semper eadem et antiqua tractem // Ep. llib. XII. P. 948. 2).
347 Имеется в виду рассказ о том, как по просьбе Саула волшебница вывела Самуила из царства мертвых. См.: 1 Цар. 28. и далее.
348 “Marsilius noster… melius quam Orpheus Eurydicem, suamque Proserpinam
mater, et Samuelem Phytonissa illam Academiam ipsam ipsumque Platonem
ab inferis ad superos videtur revocasse. Quandoquidem ipse et Platonis libros
nobis e grecis latinos fecit. Et pro omnibus eius dialogis atque opusculis mira
quidem argumenta composuit”. Труд Орландини “Семикнижие” (Eptathicus),
созданный в 1519 г. (рукопись его хранится во флорентийской библиотеке,

129

Так значит Академия для Фичино – это в основном платоновское наследие? Больше всего – оно, но – не только оно. Ибо сам Платон, по Фичино, наилучшим и наиболее полным образом суммировал всю богословскую мудрость древних, в фундаментальных своих
положениях совпадающую с христианским вероучением и поэтому
годную служить целям его апологетики. Академия, таким образом,
не просто какое-либо учение, или школа; это – собор благочестивой
мысли древности, прежде всего платонической, наставляющей тем
же священным истинам, а, значит, и тому же пути ко спасению, что и
книги Священного Писания. В послании к Браччо Мартелли «Согласие Моисея и Платона» (между 1484 и 1488 гг.) – наиболее важном
для понимания того, что сам гуманист вкладывал в термин «Академия» – говорится: «Пифагореец Нумений…, прочитав книги Моисея
и Платона, сказал, что в Платоне он узнал Моисея, и что Платон не
кто иной, как второй Моисей, говоривший на аттическом наречии.
Вот почему те, которые тебя, превосходнейший Браччо, приглашают в Академию, побуждают тебя к изучению не столько Платоновой науки, сколько Моисеева закона. Ведь как только ты вступишь в
Академию, тебе явится Парменид, который будет доказывать, что
существует один-единственный Бог… Тебе явятся Мелисс и Зенон,
которые докажут, что только Бог воистину есть… Тебе повстречается Тимей и покажет, что мир был сотворен Богом… Наконец, во
внутренних покоях Академии ты услышишь, как Критий, словно Моисеев оракул, будет вещать о том, что Бог, создав мир, сотворил в
последнюю очередь также человека… До сих пор говорил Платон
и те, которые пользовались его языком. Кроме этого, Плотин и Филон велят почитать божественный разум Сына Божьего, исходящий
от самого Бога-Отца… Что подтверждает Ямвлих свидетельством
египтян… Он перечисляет ангелов и силы, которых Прокл распределил в девятеричном порядке; он приводит также Халдейские оракулы… Что мне сказать относительно Амелия? Вступление к Евангелию от Иоанна, которое постоянно читают во время богослужения,
он содержит почти целиком; и этому удивляются. Обо всем этом
MS Magl. II. 158. Fols. 4v-5r), цит. по: Lackner D.F. The Camaldolese Academy:
Ambrogio Traversari, Marsilio Ficino and the Christian Platonic tradition //
MFTPL. 2002 (P. 15-44). P. 35 N 67; Р. 31 N 51.

130

говорят платоники. И ты, Мартелли, вступив в Академию, воспримешь эти тайны от этих героев и еще многое другое и более значительное… (курсив мой – О.К.)»349.
Хотя Фичино в цитированном послании трактует прежде всего сочинения Платона и его именует «главой Академии» (academiae
dux), к ней он относит также ряд других мыслителей и писаний из числа тех, которых он переводил и которые, на его взгляд, указывают
созвучность положений богословской мудрости древних и христианской религии. И в таком случае Академия – это равно и труды Фичино, ибо в них она получает второе рождение и во всей своей полноте
и грандиозности предстает латинскому миру.
Конечно, именно эту свою деятельность имел в виду Фичино, когда в известном предисловии к латинскому переводу Плотина
(подготовлено в 1490 г., 1 изд. – 1492 г.) писал о «некоей Академии»
(academiam quandam), которую будто бы замыслил создать при первой возможности Козимо Медичи еще во время объединительного
собора католической и православной церквей во Флоренции (14381439 гг.), вдохновленный беседами «о тайнах Платонического учения» (de mysteriis Platonicis) с византийским философом Гемистом
Плифоном; к осуществлению задуманного им «столь великого дела»
(tanto operi) Козимо, дескать, и предназначил Фичино, тогда еще ребенка350. Относительно полной достоверности сообщаемых сведений
можно усомниться, но очевидно то, что в данном случае свое ученое
призвание гуманист понимал как воссоздание Академии351, не названной им, впрочем, «платоновской»352, хотя контекст такое уточнение и
349 Ficinus M. Concordia Mosis et Platonis // Ep. lib. VIII. P. 866-867. Приведенная в тексте цитата воспроизводит с некоторыми уточнениями выполненный мной русский перевод этого письма, опубликованный в кн.: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 265-267.
350 Ficinus M. In Plotini Epitomae, seu Argumenta… Prooemium // Op. om.
P. 1537.
351 Ханкинс считает, что поскольку Академия у Фичино эквивалентна “трудам Платона”, постольку в предисловии к латинскому переводу Плотина под
Академией могла разуметься их рукопись, полученная Козимо каким-то образом от Плифона и позже переданная гуманисту для перевода на латинский
язык (Hankins J. Cosimo de’ Medici and the “Platonic Academy”… Р. 156-159).
352 А. Шастель совершает недопустимую вольность, переводя “academiam
quandam” как “une Academie ptatonicienne” (Chastel A. Marsile Ficin et l’art.
P. 8).

131

допускал; ибо, как уже говорилось, по замыслу Фичино, она должна
была возродить не только учение Платона, но и до- и послеплатоновскую мысль древности, согласную с христианским Откровением.
Но если Академия – это также и труды Фичино, благодаря которым она оживает, то все, кто в них участвует, или им помогает, или
с ними солидарен, оказывается причастен к Академии. Не случайно в
переписке и в своих произведениях Фичино то и дело кого-то из близких ему людей называет «академиком», а иных наделяет высокопарными званиями, вроде «светоч Академии», «покровитель Академии»
или «столп Академии»353. Не стоит вслед за Ханкинсом полагать, что
«академиками» Фичино именовал только своих прямых учеников,
которые будто бы посещали его гимназию354 (само существование
353 “Академиками” представлены Франческо Берлингьери (“academicus
noster” // Ep. lib. VII. P. 855. 3), Антонио Ланфрендини (“egregius academicus”
// Ep. lib. VIII. P. 864. 1), Пьеро Содерини (Ep. lib. VIII. P. 884. 4), Филиппо
Валори (In Commentaria Platonis… Prooemium. P. 1130), Джованни Кокки
(“academicus noster” // Ep. lib. VII. P. 857. 3); “академиками” также названы Якобо Браччолини, Биндаччо Риказоли, Джованни Кавальканти вместе
с какими-то другими людьми (“aliique academici multi” // Ep. lib. I. P. 657. 2);
привет “академикам ” велено передать Филиппо Валори и Пьеро дель Неро
(Ep. lib. VII. 859. 4-5); “светочем Академии” (Academiae lumen) провозглашен кардинал Виссарион (Ep. lib. I. P. 617. 1), Аламанно Донати – “Марсом
Академии” (“academiae Mars” // Ep. lib. IX. P. 894. 2), Мильоре Креши – “защитником Академии” (“academiae tutor” // SF. Vol. II. P. 88-89), Антонио Пелотти – “Аполлоновской красой нашей академии” (“Apollineus Academiae
nostrae lepos” // Ep. lib. X. P. 907. 2), как “радетельнейший почитатель Академии” (Academiae studiosissimus cultor) охарактеризован Филиппо Кардуччи (Ep. lib. XI. P. 935. 3), Иоанн Антон Кампано – “столпом Академии”
(“Academiae columen” // SF. Vol. I. P. 89), Каниджани, Каначчи и Корсини –
“псами Академии”, то есть ее защитниками (“canes Academiae” // Op. om.
P. 574-575). Подробный материал на эту тему приведен в работе: Hankins J.
The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 444-447.
354 Hankins J. The myth of the Platonic Academy of Florence. P 443, 455. В
произведении Бенедетто Колюччи, описывающем ученые занятия (риторические упражнения) Фичино с молодежью – на него любит указывать Дж.
Ханкинс в подтверждение своей гипотезы – с именем “академики” глава
платоников обращается не к юным друзьям, но к маститым гуманистам
Нальдо Нальди, Алессандро Браччези, Никколò Микелоцци и Анджело Полициано, призванным, чтобы выслушивать произносимые перед ними речи
молодежи: “Vos autem, Academici, animadvertistis quanta arte haec juventus
usa sit…” (Colucci B. Scritti di Benedetto Colucci da Pistoia. A cura di A. Frugoni.

132

которой недоказуемо). Ибо в подобных случаях мы имеем дело со
свидетельствами о том, что можно было бы назвать «социальной составляющей» Академии, своего рода ученым товариществом, или
братством, образовавшимся вокруг гуманиста355. И похоже, что к
нему он в некоторых случаях тоже прилагал имя «Академия». «Многие ваши и вашего кардинала божественные вещи иные возглашают,
а Баччо Уголино очень часто декламирует в Академии, – говорится в
письме Фичино к Иоанну Антону Кампано, которое сопровождало отправку ему «Комментария на «Пир» Платона…», – так что вы теперь
всем нашим известны как «столп Академии»356. Если в первом случае
под «академией» может подразумеваться как некоторое место, так
и собрание единомышленников, то во втором, учитывая контекст высказывания, речь скорее всего идет именно об этом собрании.
То же самое в письмах к Бернардо Бембо. В одном из них сказано «вся Академия препоручает тебе себя тысячу раз», и не очень понятно, имеет ли Фичино в виду свое дело или свой ученый кружок, о
котором он пишет несомненно в другом письме (конец 1476 - начало
1477 гг.) к послу венецианской республики: «Ты спрашиваешь, мой Бернардо, что делает Академия? Она любит Бембо. Что еще? Академия
чтит Бембо. И все ученые мужи вокруг нас единодушны в том, что он
должен быть очень любим и почитаем»357. В письме к Франческо БерFirenze, 1939. P. 47). Также и Каллимах, прося в письме к Фичино рекомендовать его не только “всем академикам” (Achademicisque omnibus), но и
понтифику, мог иметь в виду, разумеется, не каких-то юных учеников Фичино, но людей его круга (Callimachus Ph. Epistola ad Ficinum // SF. Vol. II. P.
224-225); см. его же другое письмо к Фичино, в котором Каллимах недвусмысленно причисляет к “академикам” Дзаноби Аччайуоли и Анджело Полициано, прося передать привет им и “прочим академикам” (Callimachus Ph.
Epistola ad Ficinum // SF. Vol. II. P. 229).
355 В некоторых случаях к своим друзьям-академиками Фичино обращается как к “братьям нашим во Платоне” (“fratres in Platone nostri” // Ep. lib. IX.
P. 894. 2) или как к “собратьям” (“confratres” // Ep. lib. VII. P. 859. 5).
356 “Multa enim de te et Cardinali tuo divina cum alii predicant tum Baccius
Ugolinus sepissime in Academia cantat ut iam a nostris omnibus Academie
columen appellemini” (Ficinus M. Epistola ad Ioannem Antonium Campanum //
SF. Vol. I. P. 89; Idem. Commentaire sur le Banquet de Platon. Ed. par R. Marcel.
Paris, 1956. P. 266).
357 “Vale feliciter una cum felicissimo senatu vestro, Bernarde clarissime, academia omnis millies se tibi commendat” (Ficinus M. De sufficientia, fine, forma,

133

лингьери (между октябрем 1481 г. и началом 1484 г.) Фичино говорит,
как представляется, о круге разделяющих его увлечения лиц, желая
своему адресату «так здравствовать, как – вообрази себе – тебе пожелали бы здравствовать не только Марсилий, но также вся Академия,
чрезвычайно тебя любящая (курсив мой – О.К.)»358. То же самое, похоже, подразумевает Фичино, поздравляя Иоанна Никколини с вступлением в сан архиепископа Амальфийского, когда предлагает ему
вспомнить о том, что, будучи еще ребенком, он вместе со своим наставником Керубино Кварквальи «приветствовал нашу Академию»359.
Впрочем, и в этом случае Фичино не изобретает ничего нового,
ибо подобное значение слова «Академия» было уже знакомо гуманистической литературе. Поджо Браччолини в надгробной речи на похоронах Леонардо Бруни Аретино (1444 г.) называл его «участником
как бы возрождавшейся некогда академии», имея в виду последователей Колюччо Салютати на рубеже XIV-XV вв.360. Сходство с древней
materia, modo, condimento, authoritate convivii // Ep. lib. III. P. 740. 1); “Rogas
quidnam agat Academia, mi Bernarde? Amat Bembum. Quid rursus? Veneratur
Academia Bembum. Omnes apud nos in hoc consentiunt literati, hunc esse apprime amandum et venerandum…” (Idem. Gratiae et Musae à Deo sunt, atque
ad Deum referenda // Ep. lib. III. P. 730. 1).
О визитах Бернардо Бембо во Флоренцию и его отношениях с Фичино см.:
Della Torre A. La prima ambasceria di Bernardo Bembo // GSLI. 1900. Vol. 35.
P. 258-334; Kristeller P.O. Marsilio Ficino e Venetia // Miscellanea di studi in
onore di Vittore Branca. Vol. 3. Pars 2: Umanesimo e Rinascimento a Firenze e a
Venezia, 475-92. Firenze, 1983 (P. 475-492). P. 477-483.
358 “… ita salve, ut salvere ipsum non à Marsilio tamen, sed etiam ab academia tota amatissima tui accepisse te putes” (Ficinus M. Prooemium. Ep. lib. VII.
P. 841. 1).
359 “Memini, cum adhuc puer esses atque una cum Cherubino Quarqualione,
doctissimo praeceptore tuo, nostram academiam salutares” (Ficinus M.
Institutio brevis episcopi // Ep. lib. I. P. 668. 1).
360 “Nam primo communem doctorum omnium parentem Colucium Salutatum humanissimum, ac doctissimum virum, tum Robertum cognomento Rufum, deinde Nicolaum Nicolum, viros omni litterarum genera, et humanitatis
studiis praestantissimos, deinceps omni virtute virum celebrem Laurentium de
Medicis, pluresque alios summa mihi amititia conjunctos eripuit nobis. Restabat hic unus [Леонардо Бруни – О.К.] veterum studiorum, et quasi renascentis
olim academiae socius…” (Poggius Bracciolinus. Oratio funebris in obitu Leonardi Aretini // Bruni L. Epistolarum libri VIII. Ed. L. Mehus. Florentiae, 1741. Vol. I.
(P. CXIII-CXXVI). P. CXVII.

134

Академией и Ликеем находил Лапо да Кастильонкио в беседах, устраивавшихся с участием греков, которые прибыли на Ферраро-Флорентийский собор (1438-1439 гг.), гуманистами папской курии361. Равным
образом академией именовались действовавшее в третьей четверти XV в. «Сообщество Флорентийской академии» (Chorus Academiae
Florentinae) в переписке его участников362 и кружок людей, близких к
кардиналу Виссариону363; известны были, кроме того, «Римская Академия «во главе с Помпонием Лэтом364 и неаполитанская академия
Панормиты-Понтано365.
Хотя название «Платоновская академия» применительно к
группе лиц, причастных к деятельности Фичино, дано историками,
спровоцированными буквальным пониманием некоторых требующих метафорического истолкования его высказываний, тем не менее
оно небезосновательно, ибо обозначает определенную, пусть и не
очень четко выраженную, социально-культурную реальность, порожденную деятельностью гуманиста, и находит соответствие с теми
смыслами, в которых он сам использовал термин «Академия»366.
361 “Horum ego sermonibus cum intersum, quod saepissime contigit, in
Academia illa veteri ac Lycio versari videor” (Lapus Castelliunculus. De curiae
commodis dialogus. V. 4 // Celenza Chr. S. Renaissance humanism and the Papal
Curia. Lapo da Castiglionchio the Younger’s “De curiae commodis”. Ann Arbor,
1999 (P. 102-227). P. 152).
362 См. тексты, приведенные в кн.: Maylender M. Storia delle accademie
d’Italia. Bologna, 1927. Vol. II. P. 84-93.
363 Как “Bessarionea academia” кружок кардинала-византийца назван в
письме Николая Перотти к Франческо Гварнерио за 1471 г., приложенном
к изд.: Perottus N. Cornucopia. Thusculani, 1522. Col. 933. См. подробнее источники об этой академии: Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di
Firenze. P. 11-15.
364 “Sacerdotes Romanae Academiae”, – так называли себя участники
академии Помпония Лэта в одной из надписей в римских катакомбах,
относящейся к 1475 г. (Maylender M. Op. cit. Vol. IV. Bologna, 1929. P. 323).
Самого Помпония Лэта Николай Перотто в предисловии к своему труду,
адресованному герцогу Урбинскому Федериго да Монтефельтро, величал
“главой Римской академии” (“Romanae academiae princeps”. Perottus N.
In Cornucopiae… ad Illustrem Principem Federicum ducem… Prooemium //
Perottus N. Op. cit. P. 2).
365 См. упоминание о ней в документах XV в.: Maylender M. Op. cit. Bologna,
1929. Vol. IV. P. 329, 332.
366 Ср. в этой связи наблюдения: Lackner D.F. The Camaldolese Academy:

135

§3. Платоновская Академия:
состав участников и занятия
Указать точно, когда вокруг Фичино складывается ученое товарищество, интересующееся его трудами и принимающее в них
участие, не представляется возможным. Скорее всего гораздо ранее 1462 года, к которому по установившейся в историографии традиции было принято относить основание Платоновской академии,
поскольку именно в 1462 г. в письме к Козимо Медичи Фичино впервые упоминает об «Академии, которую ты [Козимо – О.К.] для нас
приготовил в селении Кареджи»367, и не вызывает сомнений, что с
этого времени правитель Флоренции взял гуманиста под прямое
покровительство и тем самым обозначил свою непосредственную
причастность к делу, которому тот себя посвятил. Сохранилось ценное свидетельство о высочайшем авторитете, которым еще прежде
пользовался Фичино в качестве толкователя Платона и древних авторов у своих современников, – это анонимный отзыв о его деятельности переводчика на итальянский язык трактата «О божественном
неистовстве»; в нем гуманист назван «новым явлением Платонова
ума», усилиями коего было возрождено множество мыслей древних мудрецов. Документ можно датировать концом 1457-началом
1458 гг.368. Он позволяет с достаточной уверенностью утверждать,
что уже в это время возле Фичино собираются определенные культурные силы Флоренции.
Круг Фичиновых единомышленников никак формально не организован. У него есть своя идеология, даже своя этика, но нет ни
уставов, ни магистратов. Он создан деятельностью одного человека
и существует лишь постольку, поскольку этот человек считает возможным его к ней привлекать. Платоновская академия как социально-культурное явление есть сообщество посвященных, ее труды
– это пропаганда в важнейших своих положениях согласной, как считалось, с христианством и наиболее развернутым образом обнаруAmbrogio Traversari, Marsilio Ficino and the Christian Platonic tradition //
MFTPL. (P. 15-44). P. 29-39.
367 См.: SF. Vol. II. P. 88.
368 Prooemium ignoti interpretis in epistolam de furore divino vulgarium // SF.
Vol. I. P. 68-69. О нем см. выше гл. I. C. 37-38.

136

женной у Платона мудрости древних, осуществляемая Марсилием
Фичино, которого современники именовали «отцом Платонического
семейства» (pater Platonicae familiae)369.

а. Состав участников
По просьбе Иоганна Штрелера, одного из молодых немцев,
обучавшихся во Флоренции, между июлем и августом 1492 г. Фичино направил в Германию Мартину Преннингеру (Уранию), перечень
своих друзей, подобравшихся «по общности занятий свободными
науками»370. Этот перечень и есть основной состав лиц, которых можно причислить к участникам Платоновской академии371, иными словами – сложившееся вокруг Фичино ученое товарищество. Он называет
поименно 80 человек372. Сам гуманист делит их на несколько групп.
К первой, так называемому роду героев (genus heroicum), Фичино
относит восемь представителей семейства Медичи: «Козимо Великого, двойню Козимо – его замечательных сыновей Пьеро и Джованни, а также рожденную от Пьеро двойню – Лоренцо Великого и
славного Джулиано, трех детей Лоренцо – великодушного Пьеро,
кардинала Иоанна, достойного превеликого почтения, Джулиано,

369 См. письмо Джованни Пико делла Мирандола: Picus Mirandolanus I.
Iocosa ex eo quod salutaturus non salutavit // Ep. lib. VII. P. 889. 4. Заметим,
что в данном контексте словами “Платоническое семейство” обозначался
именно круг тогдашних приверженцев флорентийского гуманиста, потому
что главой “семейства” всех платоников, живших в разное время, мог быть
назван только сам Платон.
370 “Nihil a me iustius postulare poteras, quam quod per Ioannem Streler
congermanum tuum iam saepe requiris, amicorum videlicet nostrorum
catalogum, non ex quovis commertio vel contubernio confluentium, sed in ipsa
duntaxat liberalium disciplinarum communione convenientium” (Ficinus M.
Catalogus familiarium atque auditorum // Ep. lib. XI. P. 936. 2).
371 Ниже будет указано, кого из близких ему людей Фичино не включил в
этот список.
372 В монографии о Преннингере В. Целлер насчитывает в этом перечне 90
лиц (Zeller W. Der Jurist und Humanist Martin Prenninger gen. Uranius (14501501). Tübingen, 1973. S. 72-73), ошибочно усматривая в некоторых трех-или
двухчастных именах указания на разных людей.

137

наделенного блестящими дарованиями»373. Всех их он именует его
покровителями (patroni nostri).
Оставшихся он разбивает, в свою очередь, еще на две категории. В одну из них входят те, кого нельзя назвать ни «слушателями»
(auditores), ни учениками (discipuli), ибо это, так сказать «друзья-собеседники» (familiares confabulatores), с которыми гуманист обсуждает
и советуется по проблемам, касающимся «свободных наук». Он называет двадцать три человека, следуя хронологии знакомства с ними:
«друга с ранних лет» поэта-гуманиста Нальдо Нальди, еще одного
поэта-гуманиста Пеллегрино Альи, с которым Фичино сошелся в юности; гораздо старших по возрасту известных гуманистов Кристофоро Ландино, Леона Баттиста Альберти, Бенедетто Аккольти; богатых
и влиятельных патрициев, покровительствавших ему, Пьеро Пацци
(у которого Фичино в свои юные годы был наставником), Бартоломео
Валори и Антонио Каниджани; несколько позже Фичино привлек к
себе представителя старинного флорентийского рода Джованни Кавальканти, ставшего ближайшим его другом, каноника из Ареццо, а
затем секретаря папской курии Доменико Галлетти, юриста Антонио
Кальдерини, монаха-доминиканца Иеронима Росси (или Росци) из
Пистои, торговых агентов дома Медичи, принимавших активное участие в трудах гуманиста Америго Бенчи и его племянника Томмазо
Бенчи, грамматика, поэта и музыканта Керубино Кварквальи, поэта
и музыканта Антонио Серафико, друга юности, принявшего монашеский постриг, Микеле Меркати (и Серафико, и Меркати, уточняет Фичино, из Сан Миньято), священника и дипломата происходившего из
богатой флорентийской семьи, Франческо Бандини, профессора поэзии и риторики Пизанского университета Лоренцо Липпи, секретаря
канцелярии Флорентийской синьории и профессора поэзии и риторики Флорентийского университета Бернардо Нуцци, преподавателя
грамматики Коммандо Комманди, поэта и музыканта, епископа Гаэты Баччо Уголино и давнего своего товарища, ставшего священником Петра Фанни. В конце этого списка Фичино замечает, что «многие из указанных в нем иногда слушали его первые лекции, исключая
373 “Magnus Cosmus, Gemini Cosmi, filii viri praestantes Petrus atque Joannes,
Gemini quoque Petri nati, Magnus Laurentius et inclytus Iulianus, tres Laurentii
liberi, magnanimus Petrus, Ioannes Cardinalis, plurimum venerandus, Iulianus
egregia indole praeditus” (Ficinus M. Catalogus… P. 936).

138

Ландино, Леона Баттиста Альберти и Бенедетто Аккольти»374. Далее
он добавляет еще один перечень из четырнадцати лиц, с которыми
сошелся в зрелом возрасте, не относящихся к его «слушателям». Это
епископ Фьезоле, а затем Вольтерры Антоний дельи Альи, священник и богослов Риккард из Ангиари, римский гуманист Бартоломео
Платина, профессор естественной философии Пизанского университета Оливьеро Ардуини, двоюродный брат Фичино и его секретарь,
священник и богослов Себастьяно Сальвини, философ, астроном,
поэт и одновременно солдат удачи Лоренцо Бонинконтри, Бенедетто Билиотти, о коем не сохранилось никаких других сведений (возможно, брат или родственник Агостино Билиотти, занимавшегося
заморской торговлей, тесно связанного с Лоренцо Медичи), знатоки
классической словесности Георгий Антон Веспуччи, Джован Баттиста
Бонинсеньи, Деметрий-византиец (Халкондил) и Джованни Витторио
Содерини, прославленные гуманисты Анджело Полициано и Джованни Пико делла Мирандола, а также Пьер Леоне да Сполето, врач Лоренцо Медичи375.
374 “Praeter patronos, duo sunt nobis amicorum genera. Alii enim non auditores quidem omnes, nec omnino discipuli, sed consuetudine familiares, ut
ita loquar, confabulatores, atque ultro citroque consiliorum, disciplinarumque
liberalium communicatores. Alii autem, praeter haec, quae dixi, nos quandoque legentes et quasi docentes audiverunt, etsi ipsi quidem quasi discipuli;
non tamen revera discipuli; non enim tantum mihi adrogo, ut docuerim alios,
aut doceam, sed (Socratico potius more) sciscitor omnes, atque hortor, foecundaque familiarum meorum ingenia ad partum adsidue provoco. In primo
genere sunt Naldus Naldius, a tenera statim aetate mihi familiaris. Post hunc
in adolescentia nostra Peregrinus Allius, Christophorus Landinus, Baptista Leonus Albertus, Petrus Pazius, Benedictus Accoltus Aretinus, Bartholomeus Valor, Antonius Canisianus; paulopost Ioannes Cavalcantes, Dominicus Galectus,
Antonius Calderinus, Hieronymus Rossius, Amerigus et Tommas ambo Bencii,
Cherubinus Quarqualius Geminiatensis, Antonius Seraphicus, Michael Mercatus
ambo Miniatenses, Franciscus Bandinus, Laurentius Lippius Collensis, Bernardus Nuthius, Commandus, Baccius Ugolinus, Petrus Fannius presbyter. Horum
plurimi, exceptis Landino et Baptista Leone et Benedicto Accolto, primas lectiones nostras nonnunquam audiverunt” (Ficinus M. Catalogus… P. 936-937).
О том, кем были названные в письме Фичино персоны, см. подробнее: Монье
Ф. Указ. Соч. С. 313-314; Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze.
Passim; Marcel R. Op. cit. Passim; The Letters of Marsilio Ficino. London, 19751997. Vol. I-VI (См. в этом изд.: Notes on Ficino’s Correspondents).
375 “In aetate vero mea iam matura familiares, non auditores. Antonius Allius,

139

В последнюю категорию гуманист включает имена 35 молодых
людей, «которые слушали, когда мы читали и как бы учили, то есть
были как бы учениками; однако не настоящими учениками, ибо – как
поясняет тут же Фичино , – не настолько я возгордился, чтобы учить
или обучать других, но скорее Сократовым способом я разузнаю всех,
увещеваю и постоянно склоняю близких мне людей к тому, чтобы они
произвели на свет плоды своих дарований». В составе последней группы отпрыски богатейших и наиболее влиятельных семей Флоренции
Никколò и Филиппо Валори, Аньоло и Филиппо Кардуччи, Джованни и
Пьеро Гвиччардини, Пьеро дель Неро, Пьеро Содерини, Биндаччо Риказоли, Америго Корсини, Бернардо Каниджани, Джованни Каначчи,
Франческо Ринуччини, Алессандро Альбицци, Бернардо Медичи, Пьеро Кампаньи, Антонио Ланфредини, Бернардо Веттори, личный секретарь Медичи (Лоренцо и Пьеро) Никколò Микелоцци и его брат, воспитатель Иоанна Медичи Бернардо Микелоцци, Матвей Рабата и некий
священник Себастиан, представители нового поколения гуманистов и
людей науки Карло Марсуппини, Джованни Нези, Франческо Берлингьери, Пьеро ди Марко Паренти, Франческо Гадди, Аламанно Донати,
а также Франческо Каттани Дьяччето, после смерти Фичино считавшийся продолжателем его дела, профессор философии и медицины Пизанского университета Джованни Розати, ученик Фичино и Пико крещеный
еврей Фортуна Эбрео и еще четыре лица, о роде занятий и социальном
положении коих ничего не известно, – Бьяджо да Биббиена, Алессандро Борси (или Бонси), Андреа Корси и Франческо Пьетрасанта376.
Ricciardus Anglariensis, Bartholomeus Platina, OliveriusArduinus, Sebastianus
Salvinus amitinus noster, Laurentius Bonincontrus, Benedictus Biliottus, Georgius Antonius Vespuccius. Ioannes Baptista Boninsegnius, Demetrius Bizantius,
Ioannes Victorius Soderinus, Angelus Politianus, Pierleonus Spoletinus, Ioannes
Picus Mirandula” (Ficinus M. Catalogus… P. 937).
376 “In secundo genere, id est, in ordine auditorum sunt, Carolus Marsupinus,
Petri quinque Nerus, Guicciardinus, Soderinus, Compagnius, Patentus [Parentus], Philippo duo, Valor scilicet et Carducius, Ioannes quatuor Canacius, Nesius, Guicciardinus, Rosatus, Bernardi quatuor, Victorius, Medices, Canisianus,
Michelectius, Francisci quatuor, Berlingierius, Rinucinus, Gaddus, Petra sancta,
Amerigus Cursinus, Antonius Lanfredinus, Bindacius Recosolanus, Alamannus
Donatus, Nicolaus Michelotius, Matthaeus Rabatta, Alexander Albitius, Fortuna
Hebraeus, Sebastianus Presbyter, Angelus Carduccius, Andreas Cursius, Alexander Borsius, Blasius Bibienius, Franciscus Diacetus, Nicolaus Valor” (Ficinus M.
Catalogus… P. 937).

140

Таким образом, состав Фичинова кружка весьма разнообразен, среди его участников не только выдающиеся гуманисты Флоренции и Италии, философы, богословы, знатоки древних языков, историки, юристы, космографы, преподаватели школ, университетские
профессора, врачи, поэты и музыканты, но также церковные иерархи, священники, монахи, флорентийская политическая и деловая элита, представители семей, которые вместе с Медичи сосредоточили в
своих руках контроль за государственными институтами и огромные
материальные богатства. И тем не менее далеко не все те, кто имел
прямое отношение к ученому сообществу, известному теперь под
именем Платоновской академии, указаны ее руководителем – Фичино – в составленном им списке из 80 человек. Не назван Якопо ди Поджо Браччолини, сын прославленного гуманиста, близко общавшийся
с Фичино, в 1478 г. казненный за учатие в антимедичейском заговоре
Пацци, из-за чего, по-видимому, ему не нашлось места в предаваемом огласке перечне друзей «главы платоников»; не упомянут состоятельнейший Джованни Ручеллаи, хотя известно, что Фичино ему
толковал о том, что такое фортуна и можно ли ей противостоять (сохранилось послание на эту тему 1462 г.377), равно как и представитель
следующего поколения этой семьи Бернардо Ручеллаи, который не
стал финансировать издание Платона 1484 г. и поэтому, разумеется,
не мог попасть в число лиц, причастных Фичинову делу; не значатся
среди них, по непонятной причине, поэт-платоник Джироламо Бенивьени, одно время очень дружный с Фичино, и венецианский посол,
известный гуманист Бернардо Бембо, участник собеседований и пиров Платоновской академии второй половины 70-х гг. XV в, а также
Бернардо дель Неро и Антонио ди Туччо Манетти, хотя им Фичино
посвятил основные свои переводы на итальянский язык и собеседоИмя Франческо Каттани Дьяччето было добавлено позже, о чем
свидетельствует единственная сохранившаяся рукопись, содержащая приведенный выше список. Первые контакты Фичино с Дьяччето можно датировать сентябрем 1492 г., то есть после того как именитый флорентийский
философ уже составил первоначальную версию перечня своих друзей. См.
подробнее: Kristeller P.O. Francesco Diacceto and Florentine Platonism in the
sixteenth century // SRTL (P. 287-336). P. 297.
377 Epistola di Marsilio Ficino a Giovanni Rucellai… che cosa è fortuna // SF. Vol.
II. P. 169-172. См. русский перевод О.Ф. Кудрявцева в кн.: Гуманистическая
мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 261-263.

141

вания на темы политики; пропустил Фичино – опять же неизвестно,
почему, – Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, с которым сохранял
до последних своих дней тесные и добрые отношения; в списке Фичино нет имен иноземных гуманистов и студентов, которых он приобщал к своим трудам. Наконец, особого внимания заслуживает то
обстоятельство, что в Фичиновом товариществе не было ни одного
представителя художественной культуры Флоренции – живописца,
ваятеля, зодчего, а ведь их произведения, в которых, как показано
исследованиями историков искусства XX в., заметно влияние религиозно-философских идей и эстетических концепций главы флорентийских платоников378, высоко ценились его высокопоставленными друзьями-покровителями (прежде всего Медичи, Бенчи, Ручеллаи), да и
сам он не был обойден вниманием мастеров искусства, будучи при
своей жизни запечатлен Доменико Гирландайо (он создал портрет
Фичино, находящийся сейчас в Антверпене и изобразил его на фреске «Патриарх Захария во храме» в церкви Санта Мария Новелла),
Козимо Росселли (на фреске «Шествие со святыми дарами» в церкви
Сант’Амброджо), на медали Никколò Фьорентино, а также на многих
миниатюрах рукописей с его работами379.

б. Беседы и чтения. Пиры.
Вольное ученое товарищество, которое в историографии
именуют флорентийской Платоновской академией380, возникало из
бесед и чтений Фичино своих трудов с друзьями и покровителями,
желавшими с его помощью приобщиться к давней и благотворной,
как они верили, для души религиозно-философской традиции древ378 Укажем тех авторов, работы которых, посвященные этой теме, стали классическими: Warburg A. Gesammelte Schriften. Leipzig, 1932. Bd. 1-2;
Panofsky E. Studies in iconology. New York, 1939; Chastel A. Marsile Ficin et l’art.
Genève; Lille, 1954; Он же. [Шастель А.] Искусство и гуманизм во Флоренции
времен Лоренцо Великолепного. Очерки об искусстве Ренессанса и неоплатоническом гуманизме. М., 2001 (1 изд. на франц. языке – 1959 г.).
379 См. репродукции в изд.: MFRP. Vol. I.. N 1-17.
380 Ср., как характеризует Платоноскую академию Арсеньев: “Что же
она представляла собой? – Не школу, не научное учреждение, связанное
уставом и определенными функциями, а свободное общение друзей, что
интересовались платоновской философией и собирались вокруг Фичино”
(Арсеньев Н.С. Указ. соч. С. 49).

142

ности. В письме к Микеле Меркати, предварявшем «Сумму философии» (Summa philosophiae), ранний труд Фичино, по-видимому, 1454
г., – сам гуманист его называл «компендием диалектики и философии,
составленным вкратце, который я решил тебе [Меркати – О.К.] направить, дабы посвятить, насколько возможно, в те науки, коими наш
Платон предписывает заниматься в нашем возрасте» – дважды помянут «сладчайший и божественный обычай наш» дружеских бесед381.
Эти юношеские ученые прения в кругу друзей имели развитие.
В сочинении «Богословский диалог Бога с душой», адресованном тому
же Меркати и созданном скорее всего в 1457 г., Фичино напоминал
об их философствованиях на темы морали, естествознания и богословия382. И, словно продолжая состоявшийся разговор, он посылал
товарищу свой труд по интересовавшему их предмету383. Так же появилось на свет, если верить Фичино, еще одно небольшое сочинение
– «Трактат о Боге и душе», посвященный Франческо Каппони: гостя летом 1457 г. на вилле Камполи по приглашению Джованни Каниджани и
его сына Антонио, гуманист читал на берегу речушки в тени книгу Платона о божественной и человеческой природе384, и вопрос молодого
Каниджани, о чем идет речь в этой книге, спровоцировал дискуссию385,
381 “Huius autem opusculi confectia hoc maxime mihi iocunda fuit, quod
tempus dulcissime consuetudini nostre diversi generis negotius sepenumero
interruptum atque decisum huiusmodi lectione supplendum fere censebam,
atque absentes amicos tantos, ut verissime dixerim, omnium amicissimos huius
lectionem presentes simulque disserentes die noctuque officere posse, ut nec
noctium vicissitudines, nec varie fortune ictus, neque ulla unquam negotiorum
impedimenta suavissimam ac divinam consuetudinem nostram intercipiat”
(SRTL. P. 55-56).
382”Saepe de moralibus naturalibusque una philosophati sumus, dilecte
Michael, sepius de divinis…” (Ficinus M. Dialogus inter Deum et animam
theologicus // Ep. lib. I. P. 609. 3).
383 “Hunc audi, si placet, quavis existimem te forte propius iam quam nos
alloqui Deum” (Ibid.)
384 Скорее всего диалог “Тимей”.
385 “Essendo la state preterita a Champoli villa di Giovanni Chanigiani huomo
di somma prudenzia e amatore di philosophia, mi trovassi un di appresso d’un
fumicello allombra con un libro di Platone nostro el quale tractava della divina et
humana natura. Allora da te dimandato ti risposi di che materia Platone in chesto
libro tractassi, et dicendomi tu che cosa è questa divina et umana natura, credo
ti ricordi che ti dissi…” (Ficino M. Tractatus de Deo et anima // SF. Vol. II. P. 129).

143

по следам которой Фичино будто бы и создал свое произведение
(1458 г.). Невольно бросается в глаза сходство с платоновским диалогом «Федр» (229а-b), в нем повествуется, как Сократ у реки под
сенью платана вел беседу с афинским юношей, именем которого
названо произведение. Фичино, конечно же, стремился подражать
Платону не только создавая сходный с платоновским зачин диалога,
но и стараясь подчеркнуть актуальность своих работ ссылкой на то,
что их тематика обусловлена учеными обсуждениями, которые проводил гуманист в кругу своих друзей и единомышленников. «Давай
вспомним, что когда я находился с тобой у тебя в Камполи, мы, под
впечатлением как от необыкновенной красоты сей местности, так и
от сладости всякого рода фруктов, коими это селение особенно изобилует, завели беседу о наслаждении, [изложение – О.К.] каковой ты
от меня требовал, а я, как только представился досуг, ее записал»386,
– подобным образом читателю опять внушается, что очередной труд
гуманиста – трактат «О наслаждении» (декабрь 1457 г.) – родился
тоже из дружеских собеседований.
Фичино в такого рода заявлениях почти не лукавил – его беседы с друзьями на самые разные философские и богословские темы
действительно должны были иметь место, но скорее они отражали
то, над чем работал гуманист, нежели определяли тематику и направление его трудов. Фичино, по крайней мере среди близких ему
людей рано стяжавший славу выдающегося платоника (вспомним о
нем отзыв анонима 1457-1458 гг.), стал уже в молодые годы выступать
своего рода воплощением новых духовных веяний эпохи и поэтому
центром притяжения захваченных ими культурных и общественных
сил. Уже в 50-самом начале 60-х гг. круг лиц, участвовавших в дискуссиях по поводу предметов, которыми занимался Фичино, был достаточно широк, в их числе не только гуманисты, прежде всего его сверстники Нальдо Нальди или Микеле Меркати, но и люди, занимавшие
подчас очень высокое положение в общественно-политической, экономической и церковной иерархиях Флоренции. В 1496 г., под конец
386 “Memini cum adessem una tecum in Campolitano vestro, et cum illius
praecipua amoenitate tum variorum pomorum quibus ea villa imprimis abundat
suavitate duceremur, nos in voluptatis disputationum incidisse, quam ipse a me
requisisti et cum primum daretur otium literis traderem”, – сказано в предисловии посвященного Каниджани трактата “О наслаждении”. См.: Ficinus M.
De Voluptate. Prooemium // Op. om. P. 986).

144

своей жизни, Фичино, вспоминая о многочисленных и давних связях
с семьей Валори, одной из богатейших и влиятельнейших во Флоренции, сообщал, что «Бартоломео Валори, муж весьма образованный
и, так сказать, любимец нашего города, вместе со своим тестем Пьеро Пацци, славнейшим рыцарем, часто присутствовал при наших толкованиях и обсуждениях Платона и со всем усердием в них принимал
участие»387.
Отношения с Пьеро Пацци у Фичино установились с самой ранней юности (в 1451 г. начинающий гуманист был у Пацци домашним
наставником388) и продолжались вплоть до августа 1464 г., когда этот
Пацци умер. Таким образом, занятия с названными здесь представителями верхушки флорентийского патрициата могли иметь место
скорее всего во второй половине 50-х-начале 60-х гг. И, как справедливо замечает Р. Марсель, число их участников должно было быть
значительно больше; французский историк называет Кристофоро
Ландино, одобрившего платоновские штудии Фичино, Пеллегрино
дельи Альи, Бенедетто Аккольти и представителей младшего поколения Медичи – Лоренцо и Джулиано389.
Круг лиц, активно интересовавшихся в начале 60-х гг. XV в.
трудами Фичино, был действительно весьма широк, но важнее всего
то, что к нему так или иначе принадлежали ведущие представители
гуманизма и политического «истеблишмента» Флорентийской республики. Сейчас уже известно благодаря изысканиям С. Джентиле, что
Фичиновы переводы псевдо-пифагорейских «Cимволов» и «Золотых
стихов» привлекли внимание такого выдающегося гуманиста, как
Леон Баттиста Альберти, который на их основе сочинил «Пифагорейские речения»390. Вероятнее всего в 1462 г. могущественный Джованни Ручеллаи, владелец одного из крупнейших состояний города,
обратился к Фичино, начинающему, но уже весьма авторитетному
387 “Bartholomeus Valor vir admodum elegans, et (ut ita dixerim) urbis nostrae
delitiae, una cum socero suo Petro Paccio clarissimo Equite enarrationibus
disputationibusque in Platonem nostris frequenter interfuit, atque omni studio
celebravit” (Ficinus M. Prooemium in commentaria in Platonem ad Nicolaum
Valorem // Op. om. P. 1136).
388 См. гл. I. С. 29-30.
389 Marcel R. Op. cit. P. 300.
390 Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco di Marsilio Ficino // Rinascimento.
II serie. 1990. Vol. XXX. P. 73-80.

145

философу с вопросом о том, что такое фортуна и можно ли ей противостоять; полученный ответ Ручеллаи подшил к своим записным
книжкам (Zibaldone)391.
Эта интеллектуальная мода на молодого и успешно работающего адепта платонизма, «спрос» на его труды, который выказывали
не только люди науки, но и наиболее известные и уважаемые фамилии Флоренции – Пацци, Валори, Ручеллаи, – не могли пройти мимо
внимания Козимо Медичи, знающего цену культуре и умеющего поставить ее себе на службу. Не случайно не позже сентября 1462 г. он
берет Фичино под прямое покровительство, сделав фактически своим домашним философом.
Козимо был большой любитель философских диспутов. Как
сообщает Веспасиано да Бистиччи, грек Иоанн Аргиропул в дни, когда он не читал лекции в университете, вместе с несколькими своими
учениками навещал Козимо, который постоянно его расспрашивал
о различных вещах: о бессмертии души или о каких-то иных предметах богословия или философии392; из другого источника известно,
что, прийдя выразить Козимо соболезнование по поводу смерти его
сына Джованни (1463 г.)393, Аргиропул вместе с Аламанно Ринуччини и другими гостями был втянут хозяином в дискуссию о том, кто
важнее в государстве (in civili societate), командующий войсками или
глава гражданской власти394. Фичино не имел, по крайней мере при
жизни Козимо, учеников, и беседы гуманиста с ним носили более
приватный характер: скорее всего это были чтения с комментариями или же пересказы тех античных источников, над которыми ра391 См. выше С. 432-434.
392 “Messer Giovanni Argiropulo… spesso andava a visitare Cosimo perchè
egli in questo tempo non andava fuori; e messer Giovanni il dì delle feste, che
non leggeva, andava a visitarlo con alcuni de’ sua scolari. Cosimo sempre lo
domandava di varie cose: ora della immortalità dell’anima, e quando d’altre
materie, o di teologia o di filosofia; con lui non si perdeva mai tempo”
(Vespasiano da Bisticci. Vite di uomini illustri del secolo XV. Cosimo de’ Medici.
XXVII. Bologna (1892-1893. Vol. 1-3). 1893. Vol. 3. P. 67).
393 См.: Gutkind C.S. Cosimo de’ Medici Pater Patriae. 1389-1464. Oxford, 1938.
P. 139.
394 См. посвященное Козимо Медичи предисловие Аламанно Ринуччини
к переводу “Утешения” Плутарха: Fossi F. Monumenta ad Alamanni Rinuccini
vitam contexendam. Firenze, 1791. P. 35.

146

ботал гуманист. Именно на такого рода чтение Платонова «Филеба»
рассчитывал Козимо, призывая к себе 11 января 1464 г. своего юного
подопечного Марсилия с только что выполненным латинским переводом этого произведения, дабы удовлетворить свое непреоборимое желание знать, «какой путь надежнее всего ведет к счастью»; и
Фичино в ответ обещал ему прибыть «как можно скорее»395.
То, как проходили философские беседы с Козимо, позволяет
представить предисловие к Псевдо-Платонову диалогу «Аксиох» (или
«О смерти»)396, в котором Фичино дал почти протокольную запись
одной из них, состоявшейся незадолго до смерти покровителя: «За
двадцать дней до того, как чистая душа его порвала связь с телом, в
час, когда солнце заходило, Козимо начал оплакивать ничтожество
этой жизни, ополчась на людские заблуждения, так что смерть, по
его словам, оказывалась своего рода преимуществом (lucrum), и поэтому он очень много, остро и пространно рассуждал о презрении к
этой жизни как человек, уже алкающий небесного блаженства. Когда
он кончил, я ему сказал: «Козимо, о том же самом в своей книге «О
смерти» вел речь Ксенократ, святой человек и любимый ученик нашего Платона». Тогда он мне: «Передай по-латыни, Марсилий, о чем
толковал Ксенократ по-гречески». Я передал. Он одобрил и повелел
перевести»397. Описанная беседа имела место 11 июля; 20 июля, как явствует из этого же документа, Фичино закончил читать ему платоновские диалоги «Парменид» («о едином начале всех вещей») и «Филеб»
(«о высшем благе»)398; 1 августа 1464 г. Козимо Медичи скончался.
395 «Veni ad nos, Marsilii, quam primum, fer tecum Platonis nostri librum “De
summo bono” quem te isthic arbitror iam e Graeca lingua in Latinam, ut promiseras, transtulisse: nihil enim ardentius cupio quam que via commodius ad
foelicitatem ducat cognoscere» (Medices C. De foelicitate desiderio // Ep. lib.. I.
P. 608. 1). “Veniam ad te cum primum potero quam libentissime”, – сказано в
ответном послании (Ficinus M. Quae sit ad foelicitatem via // Ep. lib. I. P. 608.
2), которое, по-видимому, содержит резюме Фичиновой беседы с Козимо
на тему счастья.
396 О нем см. гл. I. С. 58. Примеч.120.
397 Ficinus M. In traductionem libri Xenocratis Platonici praefatio // Op. om.
P. 1965.
398 “Cumque Platonis librum de uno rerum omnium principio et de summo
boni (sic!) iam peregisset, duodecima deinde die, quasi ad id principium
bonumque fruendum rediturus, ex hac vitae umbra ad supernam lucem
revocatus accessit…” (Ibid.).

147

Возможно, приватные собеседования и чтения продолжались с сыном и преемником Козимо Старого в качестве правителя
Флоренции Пьеро Медичи (1464-1469). Корси утверждает, что «Марсилий, часто посещая его [Пьеро – О.К.], излагал ему философское
учение Платона»399; беседы Фичино с патроном на эти темы не исключает и Р. Марсель400; впрочем, никаких других свидетельств, которые
подтверждали бы слова Корси, нет.
Похоже, что, наряду с этими собеседованиями в узком составе со своими главными покровителями, Фичино продолжал общение
и с другими своими товарищами, интересовавшимися его трудами.
Из письма гуманиста известно, что в августе 1464 г. он адресовал перевод платоновского диалога «Законы» Оттоне Никколини, Бенедетто Аретино (Аккольти), Бернардо Джюньи и Пьеро Пацци401. В марте
1468 г., направляя собственное итальянское переложение трактата
Данте «Монархия» Бернардо дель Неро и Антонио ди Туччо Манетти,
Фичино вспоминал их «старинную дружбу» и «частые беседы», посвященные обсуждению поднятых в этом произведении предметов402.
Нет сомнения, что упомянутые диспуты были теснейшим образом
связаны с занятиями Платоном, поскольку и Данте преподносился
Фичино прежде всего как мыслитель платоновского толка403.
По-видимому, новые переводы Платона, которые Фичино выпускал в 60-е гг., сопровождались их чтениями и обсуждениями с
близкими людьми, круг которых – то есть лиц, становившихся причастными «платоновской мудрости» и в качестве таковых могущих
быть причисленными к Платоновской академии – постоянно расширялся. Одновременно рос и авторитет гуманиста, в нем видели
наиболее аутентичного излагателя мыслей Платона. Именно таким
он представлен в «Камальдоленских беседах», трактате Ландино,
399 “Ad eum [Petrum] frequenter cum Marsilius adiret Platonicaeque
philosophiae praecepta aperiret…” (Cursius J. Op. cit. VII. P. 683).
400 Marcel R. Op. cit. P. 300, 322.
401 Ficinus M. Lex et iustitia // Ep. lib. I. P. 611. 2.
402 “L’antiqua nostra amicitia et disputatione di simili cose intra noi frequentata (в другой версии – frequentate) richiede, che prima con voi questa tradutione comunichi et voi agli altri di poi se vi pare ne facciate parte” (Ficinus M.
Dantis de Monarchia liber in linguam vulgarem translatus. Prooemium… // SF.
Vol. II. P. 185).
403 Об этом см. выше главу I. C. 61.

148

завершенном до 1474 г.404. Словами автора, сообщающими о визите Альберти в Фильине к Марсилию Фичино, этот последний назван
«бесспорно первенствующим среди платоников нашего времени»405;
в уста самого Альберти вложена характеристика Фичино как «наивернейшего толкователя загадок, заданных оракулом Академии»406;
наконец, Лоренцо Медичи в этом же произведении признается, что
рассуждения Платона ему понятнее в изложении Фичино, который
«лучше других владеет учением столь великого философа»407.
Участниками переданных Ландино бесед были представители
двух направлений во флорентийском гуманизме – платоновского,
к которому, кроме Фичино, можно отнести его давнего друга Антонио Каниджани, Альберти, Лоренцо и Джулиано Медичи, самого
Ландино, и аристотелевского, к коему принадлежали Аламанно Ринуччини, кузены Пьеро и Донато Аччайуоли и Марко Паренти408, входившие в возглавляемый Аргиропулом кружок, известный с 50-х гг.
под именем Собрания Флорентийской академии (Chorus Achademiae
Florentinae). Именно перед такой разнородной и взыскательной аудиторией выступил Фичино в свой черед, излагая положения собственного комментария к «Филебу». Конечно, все эти собеседования, представленные в «Камальдоленских беседах», – литературная
фикция, которая, однако, по справедливой оговорке А. Делла Торре,
вполне соответствует реальной действительности409. Они могут слу404 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXIX; Marcel R. Op. cit. P. 311-314;
Брагина Л.М. Этические взгляды итальянского гуманиста второй половины
XV в. Кристофоро Ландино (по его трактату “Диспуты в Камальдоли”) //
Вестник Московского университета. 1965. Серия IX. N 5 (C. 48-65). С. 49;
Гл. IV. С. 261.
405 “… et cum via aretina in Fighinensi [Albertus] apud Marsilium Ficinum
virum nostra tempestate inter platonicos facile principem divertisset…”
(Landinus C. Disputationes Camaldulenses. I. A cura di P. Lohe. Firenze, 1980.
P. 9; SF. Vol. II. P. 251).
406 “…eorum aenigmatum, quae ex Academiae oraculo solvenda sunt,
illum [Ficinum] verissimum interpretem omnes fateamur…” (Ibid. II. P. 64; SF.
Vol. II. P. 251-252).
407 “… cum, quaecunque a Platone dicuntur, ea mihi ex ore Marsilii, qui praeter
omnes tanti philosophi mentem tenet…” (Ibid. I. P. 12; SF. Vol. II. P. 251).
408 На эту тему см.: Marcel R. Op. cit. P. 311, 318.
409 Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze. P. 580.

149

жить иллюстрацией того, как Фичино в качестве пропагандиста Платонова наследия и традиции «древнейшего богословия» становится
объетом пристального интереса со стороны всех ведущих гуманистов Флоренции.
Следующим после переводов Платона предметом ученых бесед в кругу Фичино должен был стать обширный трактат «Платоновское богословие», над которым гуманист работал с 1469 по 1474 гг.
И действительно его биограф Корси сообщает, что у себя дома в течение почти трех лет Фичино излагал этот труд многим из своих друзей410. По мнению Р. Марселя, беседы о «Платоновском богословии»
могли вестись, начиная с 1475 г., то есть после завершения гуманистом следующего своего трактата «О христианской религии» и перевода его на итальянский язык411. Вместе с тем, в письме к своему другу Джованни Кавальканти (апрель 1474 г.) Фичино упоминал о том,
что по поводу ложных взглядов Аверроэса они вдвоем предостаточно говорили в имении Реньяно, принадлежавшем Кавальканти, когда Марсилий, «будучи его гостем, создавал сей том Богословия»412.
То есть Фичино посвящал друзей в свой труд уже по ходу его написания. Еще одним свидетельством этого может служить рассуждение
Леона Баттиста Альберти в «Камальдоленских беседах» Ландино о
Плотиновой концепции души и ссылка в данной связи на «еще не завершенную» (nondum expolitum) книгу Фичино, разумеется «Платоновское богословие», и их посвященный проблеме души разговор в
Фильине413; поскольку Альберти умер в 1472 г., то эта его встреча с Фи410 “Platonis Theologiam, quam mox amicorum plerisque toto fere triennio
domi interpretatus est…” (Corsi J. Op. cit. X. P. 684).
411 Marcel R. Op. cit. P. 433.
412 “Satis superque haec in agro tuo Regnano ego actu invicem disputavimus,
quando Marsilius hic hospes illic tuus, grande illud componebat Theologiae volumen” (Ficinus M. Contra Averroëm scilicet, quod non sit unicus hominum itellectus // Ep. lib. I. P. 628. 2). Ср. в “Платоновском богословии” начало кн. XV
(Op. om. P. 327).
413 “… censet Plotinus omnium hominum animas ad eundem vitae habitum
redituras. Haec igitur et qualia sint et quanti, facienda facile ex eo libro percipies, quem nondum expolitum in manibus hic noster Marsilius habet, hec adhuc
edidit. Verum ego cum apud ipsum in Fighinensi divertissem, casu in eum incidens aperui, locosque quosdam summa cum voluptate percurri” (Landinus C.
Disputationes Camaldulenses. IV. P. 260; SF. Vol. II. P. 252-253).

150

чино могла состояться до указанного срока, то есть в период работы
«главы платоников» над его основным трудом414.
Подобного рода обсуждения продолжались и после завершения текста «Платоновского богословия» и в ходе его доработки в
1480-1482 гг. В самом трактате есть упоминание, относящееся к 1480
г., о дружеской дискуссии о природе души, развернувшейся между
несколькими ее участниками в упомянутом уже поместье Кавальканти: «Вот, что я обсуждал некогда в селении Реньяно у Джованни
Кавальканти, особенного моего друга, в мартовские календы под
сенью лавра. В этих беседах принимали участие три ближайших наших товарища Кристофоро Ландино, Бернардо Нуцци, Георгий Антон Веспуччи, мужи выдающейся добродетели и учености. Выслушав
их с превеликим вниманием, Джованни сказал: «Марсилий Фичино,
невозможно выразить, как я доволен предыдущим обсуждением.
Но кроме этого, я хочу, чтобы ты более обстоятельно рассмотрел»415,
– и далее следует рассуждение о бессмертии души, будто бы произнесенное Кавальканти и спровоцировавшее Фичино в следующих
главах дать свой ответ. С некоторой долей условности можно утверждать, что здесь описано типичное заседание того, что принято
именовать Платоновской академией. Фичино руководил на нем об414 Впрочем, время проведения бесед, описанных Ландино, отнесено к
1468 г. (см. в этой связи: Marcel R. Op. cit. P. 314 ), хотя, как известно, Фичино
приступил к “Платоновскому богословию” не ранее середины 1469 г. Это
несоответствие дает повод усомниться в надежности сообщаемых Ландино сведений.
415 «Haec olim in agro Regnano apud Ioannem Cavalcantem, unicum amicum
nostrum, Kalendis Martiis sub Lauro disputaveram. Quibus disserendis interfuerunt praecipui familiares nostri tres, Christophorus Landinus, Bernardus
Nuthius, Georgius Antonius Vespuccius, viri probitate et doctrina clarissimi.
His autem Ioannes summa cum attentione auditis: “Marsili Ficine, inquit, dici
non posset quantum superiori disputatione fuerim delectatus. Sed hoc insuper
cupio ut…”» (Ficinus M. Theologia platonica. VI. 1. P. 156). Слова “sub Lauro”
Р. Марсель перевел как “во времена Лоренцо” “au temps de Laurent”
(Ficin M. Théologie Platonicienne de l’immortalité des ames. VI. 1. Paris, 1964. T.
I. P. 223). Намек на правление Лоренцо Медичи в них, конечно, присутствует, как, впрочем, и другие смыслы, связанные с лавром; но если следовать
Марселю, то перевод будет выглядеть нелепо – “в мартовские календы во
времена Лоренцо”, при этом год правления Лоренцо не уточнен!

151

суждением темы, осветить которую призвано было его главное произведение. Состав участников невелик, среди них ведущие гуманисты Флоренции.
Подобно своему деду, ученые собеседования с главой флорентийских платоников очень ценил Лоренцо Медичи. Приобщиться к ним он должен был еще в юности при дворе Козимо Старого.
Они имели продолжение и засвидетельствованы как в сочинениях
Лоренцо, так и Фичино. Одну из подобных бесед, посвященную выяснению вопроса о том, что такое счастье, Лоренцо воспроизвел в
поэме «Спор» («Altercazione», 1473-1474)416; Фичино также вспоминал
об этом их разговоре в адресованном Лоренцо письме-трактате:
«После нашего недавнего и подробного обсуждения в имении Кареджи разных аспектов счастья, ведомые разумом мы, в конечном
итоге, пришли к одному и тому же заключению. Ты тогда умело привел некоторые новые аргументы в пользу того, что счастье заключается скорее в действии воли, чем в действии интеллекта. Ты пожелал
изложить этот диспут стихами, меня же просил записать его прозой.
Ты уже погасил свой долг элегантной поэмой; теперь и я, с Божьей
помощью, как можно более кратко выполню мое задание»417. Сведе416 В своем произведении Лоренцо излагал нравственное учение Фичино,
которого он называл “новым Платоном” (il novel Plato); характерно, что появление Фичино предвозвещают звуки лиры, на которой он играл: Medici
Lorenzo. de’. L’Altercazione. Cap. II. 109 –V. 108 // Opere. A cura di A. Simioni.
Bari, 1914. Vol. 1. P. 44-62. О тех местах в поэме Лоренцо, которые свидетельствуют о его близком знакомстве с “Платоновским богословием” Фичино,
см.: Buck A. Op. cit. S. 87-91.
417 “Cum ego actu nuper in agro Charegio multa de foelicitate utro citroque
disputavissemus, tandem in sententiam eadem duce ratione convenimus. Ubi
tu novas quasdam rationes, quod felicitas in voluntatis potius quam intellectus
actu consistat, subtiliter invenisti. Placuit autem tibi ut tu disputationem illam
carminibus ego soluta oratione conscriberem. Tu iam eleganti Poemate tuum
officium implevisti, ego igitur nunc, aspirante Deo, munus meum exequar quam
brevissime” (Ficinus M. Quid est felicitas, quod habet gradus, quod est aeterna
// Ep. lib. I. P. 662-665. См. перевод О.Ф. Кудрявцева в изд.: Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). Составитель Л.М. Брагина. М., 1985. С. 222-228. О том, что эта дискуссия Лоренцо с Фичино и их
произведения были спровоцированы “Камальдуленскими беседами” Ландино, см.: Wadsworth J.B. Landino’s “Disputationes Camaldulenses”, Ficino’s
“De Felicitate” and l’ ”Altercazione” of Lorenzo Medici // Modern Philology.
1952. Vol. I. N 1 (P. 23-31). P. 29-30.

152

ния о другой такой встрече содержатся в письме Фичино, адресованном в мае 1492 г., уже после смерти Лоренцо, его сыну Пьеро и сопровождающем издание латинского перевода «Эннеад»: «Ноябрьскими
идами [1491 г. – Авт.], когда мы прогуливались в имении Кареджи с
Великим Лоренцо Медичи и толковали друг с другом многие Платоновы тайны…»418, – далее сообщается коротко об их беседе, связанной с переводом Плотина, наиболее значительным трудом Фичино
этого периода, публикацией коего он был занят. Этими двумя дискуссиями участие Лоренцо в философских обсуждениях, имевших
место в кругу флорентийских платоников, дело не ограничилось.
Филиппо Валори, передавая Лоренцо Фичиновы переводы Альбина,
Спевсиппа и Пифагора, в сопроводительном письме вспоминал о состоявшемся между ними ученом собеседовании: «Прежде, когда мы
вели речь о Плотине, книги коего ты, покровитель Академии, позаботился напечатать, пойдя на большие издержки, мне показалось,
не знаю почему, что ты, при твоих великих способностях, отчаиваешься постичь самые глубокие тайны Плотина; словом, ты интересовался, неужели нет краткого, ровного, доступного пути к Академии
[т. е. к учению Платона и его последователей, включая Плотина – О.К.]?
И тогда я сказал: «Путь сей проложил платоник Альбин», – и после
этих слов Валори рекомендовал Лоренцо ознакомиться с трудом
Альбина, который и направлял ему419.
С таким же основанием можно говорить и об ученых беседах Фичино с Анджело Полициано и Джованни Пико делла Мирандола. Их содержание развернул Полициано в одной из своих элегий
1473 г., адресованной Бартоломео Фонцио; из нее явствует, что «великий Марсилий» (Marsilius ingens) просвещал своего еще юного друга в вопросах естествознания, медицины, философии и богословия и
даже, случалось, пел, подыгрывая себе, словно Орфей, на лире420. Что
418 “Cum Idibus Novembris in agro Caregio una cum Magno Laurentio Medice
deambularem, multaque Platonis mysteria ultro citroque interpretaremur…”
(Ficinus M. Magnanimo Petri Medici // Op. om. P. 1538).
419 Письмо, датировать которое, судя по ссылке на готовящееся издание
Плотина, можно 1491 или началом 1492 г., опубликовано в работе: Kristeller P.O.
Marsilio Ficino and his work after five hundred years // MFRP. Vol. I (P. 15-196). P.
32. О Фичиновом переводе Альбина см.: Гл. I. С. 57-58. Примеч. 115.
420 Politianus A. Ad Fontium. 155-192 // Fontius B. Carmina. Appendix. Ed. I. Fogel,
L. Juhasz. Lipsiae, 1932. P. 27; SF. Vol. II. P. 282-283. Подробнее см.: Гл. IV. С. 271.

153

касается Пико, то именно его настояниями Фичино объяснял свой перевод Плотина421. Значит разговоры между гуманистами на эту тему
велись и, вполне естественно, что по ходу переложения Плотиновых
текстов его результатами Фичино должен был делиться со своим
младшим товарищем. Корси называет Пико в числе тех, кто часто навещал Марсилия и даже поселился на три года поблизости от его жилища, надо полагать, для того, чтобы иметь возможность постоянно
с ним видеться422. Сохранились и другие свидетельства о дискуссиях,
проходивших с участием и Фичино, и Пико, имеющих, впрочем, косвенное отношение к Платоновской академии. В письме к Джироламо
Бенивьени, поэту-философу, человеку их круга, Фичино вспоминал о
том, как они вместе были свидетелями часто проводившихся в доме
Пико ученых прениях Ильи и Абрама, «евреев, медиков, перипатетиков», считавших, что в предсказаниях пророков нет речи о Христе,
против Вильгельма Сицилийца, крещеного иудея, состоявшего на
службе у папы Сикста IV423. Скорее всего, в конце 80-90-е гг. XV в. проходили упомянутые Корси едва ли не ежедневные встречи Фичино
421 Ficinus M. In Plotini Epitomae, seu argumenta, commentaria et annotationes.
Prooemium // Op. om. P. 1537. См. также: Cursius J. Op.cit. XI. P. 684.
422 “…accedebant undecumque quotidie ad eum videndum atque audiendum
viri ingenio atque doctrina praestantissimi, in quibus … Picus Mirandula, natura
miraculum… Hic quum Florentiam venisset, aedes Marsilio vicinas conduxit
humiles admodum, quos tamen totum triennium habitavit…” (Cursius J. Op.
cit. XXII. P. 689).
423 “Interfuisti et tu disputationibus, quae in aedibus Ioannis Pici Mirandulensis
ante alios admirandi, saepe tractatae sunt atque tractantur, ubi Helias et Abraam
Hebrei, Medici atque Peripatetici adversus Gulielmum Siculum disserunt,
Oracula Prophetarum ad Iesum minime pertinere” (Ficinus M. Prophetae et
interpretes prophetarum // Ep. lib. VIII. P. 873. 2).
О еще одном, подобном описанному выше, мероприятии, на котором присутствовали, среди прочих, Фичино, Джованни Пико, Анджело
Полициано, проведенном уже в доме Лоренцо Медичи, сообщал доминиканец Николай де Мирабилибус из Семиградья (Трансильвании) в опубликованной им по свежим следам брошюре (Флоренция, 1489 г.), излагающей
богословский диспут между ним и неким Джованни Витторе де Камерино на тему “Грех Адамов не самый тяжкий из всех грехов” (См. переизд.
брошюры: Nicolaus de Mirabilibus. Disputatio nuper facta in domo magnifici
Laurentii Medices // Két magyarszági iró a XV. szazadbol. Adreas Pannonius.Nicolaus de Mirabilibus. Ed. V. Fraknói, J. Abel. Budapest, 1886. P. 353-367).

154

в числе прочих с Бернардо Ручеллаи, Джованни Каначчи и Биндаччо
Риказоли, с коими он «имел обыкновение часто толковать и обсуждать, иногда в шутливой форме, трудные места из философии»424.
Ученые собеседования и чтения, в ходе которых Фичино приобщал круг духовно близких ему людей к своим трудам и изысканиям, продолжались до последних лет жизни гуманиста. В ноябре 1496
г. в письме к Павлу Орландини, камальдуленскому монаху, Фичино
ссылался на состоявшуюся накануне между ними дискуссию, высказывая свою точку зрения на роль воли и интеллекта в стяжании человеком Божества425.
Конечно, до нас дошли сведения о небольшой толике бесед,
проводимых Фичино со своими философскими единомышленниками (conphilosophi). Сам Фичино в известном письме к Мартину Уранию указывал гораздо большее число лиц, имевших отношение к его
занятиям, значительная их часть никак не отражена в приводимых
выше документах с известиями об ученых прениях (тем более, что на
них, как явствует из этих же документов, могли выступать не только
«платоники»). Никакого регулярного характера, никакого закрепленного и даже просто установленного состава участников эти прения
не имели. Тем не менее, начавшись с ранних студенческих обсуждений, в которых Фичино задавал тон, они продолжались на протяжении всей его жизни и привлекали все новых лиц разного звания,
общественного положения и рода занятий, интересовавшихся философско-богословскими идеями гуманиста и пополнявших возглавляемое им «платоническое братство».
Особой формой научных обсуждений, принятых во флорентийской Платоновской академии, стали пиры, о которых часто
424 “Sed conveniebant hominem inter alios quotidiano prope convictu
Bernardus Oricellarius, Ioannes Canaccius et Bindacius Ricasolanus… Cum iis
viris Marsilius locos saepe graves ex philosophia tractare interdum et jocari
solitus et confabulari” (Cursius J. Op. cit. XX. P. 687-688).
425 “Postquam heri multa mecum de divinis, ut soles, subtiliter disputati,
quaesisti denique cur ego in Philebo, tanquam ex Platonis sententia intellectum
voluntati praefecerim, cur in epistola de felicitate praeferam voluntatem?
Equidem respondere possem…” (Ficinus M. Paulo Orlandino in Angelorum aede
Monaco Philosopho suo // Op. om. P. 1425. Этот документ воспроизведен также в изд.: Ficino M. The “Philebus” Commentary. Ed. M.J.B. Allen (P. 486-488).
P. 487). См. также работы: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino.
Frankfurt a. M., 1972. S. 257-258; Lackner D.F. Op. cit. P. 37.

155

вспоминают в историографии Возрождения. Фичино написал целую
апологию пира, характеризуя его как «отдохновение от трудов и
забот, пищу для ума, побуждение к любви и великолепию, приманку доброжелательности, усладу дружбы, стимул к взаимосогласию,
утеху жизни»426. Назначение пира – на что, по замечанию Фичино,
указывает само его имя – «не совместная трапеза и попойка, но сладостная жизни общность»427, поскольку при этом совместном питании тела «мы наслаждаемся одним и тем же благом ума и жизни и
общим желанием»428.
Корси утверждает, что пиршественные застолья устраивались часто, хотя и очень скромные, самим гуманистом или кем-то
из его друзей, и особенно Медичи429. Громкую известность получил
пир, организованный 7 ноября 1468 г.; о нем сохранилось несколько упоминаний в сочинениях Фичино. Гуманист подчеркивал, что организаторы этого пира имели в виду восстановить обычай, чтимый
Платоном и древними платониками: «Платон, отец философов, – говорится в начале «Комментария на «Пир» Платона, о Любви», созданном по свежим впечатлениям от состоявшегося философского
застолья, – умер во возрасте восьмидесяти одного года, в день своего рождения седьмого ноября, возлежа на пиру, после окончания
трапезы. Такой же пир, в котором, соединяя, праздновали дни рож426 “Convivium laborum requies, remissio curarum, ingenii pabulum, amoris
et magnificentiae argumentum, esca benevolentiae, amicitiae condimentum,
fomentum gratiae, vitae solatium” (Ficinus M. De sufficientia, fine, forma,
materia, modo, condimento auctoritate convivii // Ep. lib. III. P. 739. 2).
427 По-латыни “пир” передается словом “convivium”, которое может
быть воспринято как производное от “convivo”. См., как объяснял это
слово Цицерон (О старости. XIII. 45): “bene maiores nostri accubationem
epularem amicorum, quia vitae coniunctionem haberet, convivium nominarunt,
melius quam Graeci, qui hoc idem tum compotationem, tum concoenationem
vocant…” («Встречу друзей, возлежащих за столом во время пиршества,
предки наши удачно называли “жизнью вместе”, так как она, по их мнению,
соединяет людей на всю жизнь; это лучше названий “общая попойка” или
“общий обед, данных греками…». Перевод В.О Горенштейна: Цицерон.
О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1993. С. 19).
428 Ficinus M. De sufficientia, fine, forma… P. 739. 2.
429 “Convibatur apud se aut apud amicos frequenter quidem, sed modestissime,
apud Medices praesertim, a quibus saepissime accipiebatur” (Cursius J. Op. cit.
XVII. P. 686).

156

дения и отмечали дни годовщины смерти Платона, устраивали ежегодно древние платоники, вплоть до времени Плотина и Порфирия.
Но после Порфирия в этих торжественных пирах наступил перерыв,
продолжавшийся тысячу двести лет. Наконец, в наше время прославленный муж Лоренцо Медичи, пожелавший возобновить платоновские пиры, назначил главой их Франческо Бандини. Когда же Бандини
решил праздновать день седьмого ноября, он с царской роскошью
приинял в вилле Кареджи девять платоновских сотрапезников…»430.
В написанном гораздо позже этого комментария послании к Якопо
ди Поджо Браччолини (ок. 1475 г.) речь идет, правда, уже о двух чествованиях, по словам Фичино, «организованных теперешними платониками, в городе и за его пределами; в нашей книге «О любви»
рассказано о том, которое произошло за городом, в имении Лоренцо Кареджи; в городе же Флоренции празднование с королевским
размахом организовал Франческо Бандини, муж выдающегося ума и
великолепия; здесь были ты, и Биндаччо Риказоли, и наш Джованни
Кавальканти, и многие иные академики, а также я»431. В другом послании еще более позднего времени уточняется, что Бандини в обо430 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de amore. I. 1 // Op. om. P.
1320-1321. См. также изд. Р. Марселя (Commentaire sur le Banquet de Platon.
Ed par R. Marcel. Paris, 1955. P. 136), П. Лорана (Commentaire sur le Banquet
de Platon, de l’Amour. Ed. Par P. Laurens. Paris, 2002. P. 5) и итальянский перевод самого Фичино (El libro dell’amore. A cura di S. Niccoli. Firenze. 1987. P. 5).
Русский перевод А. Горфункеля, В. Мажуги, И. Черняка цит. по изд.: Эстетика Ренессанса. Составитель В.П. Шестаков. М., 1981. Т. I. С. 144.
О том, каково наилучшее число сотрапезников, Фичино рассуждал
в послании к Бембо, соглашаясь с Варроном, что их должно быть “не менее, чем три грации, и не более, чем девять муз…” (“Qua in re Varronis illud
probatur, ut neque pauciores sint quam tres gratiae, neque plures quam musae
novem…”. Ficinus M. De sufficientia, fine , forma… // Ep. lib. III. P. 739. 2). Соответствующие слова Варрона приведены у Авла Геллия: Aulus Gellius. Noctes
Atticae. XIII. 11. 2. Lipsiae, 1835. P. 288.
431 “Platonici veteres urbana Platonis natalitia quotannis instaurabant.
Novi autem Platonici, Braccioline, et urbana et suburbana nostris temporibus
celebrarunt. Suburbana quidem apud magnanimum Laurentium Medicem in
agro Careggio, culta in libro nostro de amore narrantur. Urbana vero Florentiae
sumptu regio celebravit Franciscus Bandinus, vir ingenio magnificentiaque
excellens. Ubi tu et Bindaccius Ricasolanus et Ioannes Cavalcantes noster
aliique Academici multi discubuerunt. Ego quoque interfui” (Ficinus M. Anime
natura et officium. Laus historie // Ep. Lib. I. P. 657. 2).

157

их этих празднованиях принадлежала основная роль: «…Счастливо
живет сей мой Бандини, который некогда по-королевски и из своих
средств чествовал божественного Платона во Флоренции; и он был
первым вне пределов города, когда такой же пир был задан у наших
славнейших Медичи»432.
Первое из упомянутых писем свидетельствует, что до пира
среди приглашенных развернулась дискуссия о природе души, ибо
«для человека нет ничего важнее, нежели исследовать, что такое
душа, и это же предписывает оракул Аполлона в Дельфах – «познай
самого себя»…»433. Затем, уже на самом пиру, его участники будто
бы стали комментировать одну за другой речи платоновского диалога «Пир», избранного для обсуждения не случайно, ибо он более
всего подходил в качестве парадигмы для организованного флорентийскими платониками – несомненно по предложению Фичино – действа. Несомненно также, что гуманист, как уже не раз отмечалось в
историографии, в «Комментарии на «Пир»…» дал собственное толкование платоновского диалога, выраженное в речах всех участников пиршества 7 ноября 1468 г.434.
Неизвестно, продолжал ли Фичино с единомышленниками в
последующие годы отмечать эту дату. Если и продолжал, то уж во
всяком случае не так торжественно, как в 1468 г., иначе невозможно
432 “…feliciter vivit Bandinus ille meus, qui divi Platonis natalia quondam
Florentiae suis sumptibus et apparatus regio celebravit in urbe, atque etiam extra
urbem, dum convivium idem apud clarissimos Medices nostros instauraretur,
primus interfuit” (Ficinus M. Prooemium Marsilii Ficini in opusculum eius de
vita Platonis // Ep. lib. IV. P. 782. 2). О том, что первоначально Лоренцо Медичи не был представлен Фичино не только как возобновитель угасшей
традиции, но даже в качестве участника пира, см.: Gentile S. Per la storia del
“Commentarium in Convivium” di Marsilio Ficino // Rinascimento. 1981. Seconda
serie. Vol. XXI (P. 3-27). P. 10-17. Все подобные “разночтения” в первоисточниках побуждают некоторых современных историков усомниться в том,
что описанный Фичино пир вообще имел место. См.: Kraye J. Lorenzo and
the philosophers // Lorenzo the Magnificent. Culture and politics. London, 1996
(P. 152-166). P. 165-166 (здесь же см. библиографию на указанную тему).
433 «…tibi libenter recensebo, quod ante epulas de anime natura conclusimus.
Nihil enim magis ad hominem pertinet quam quae de anima disputantur; sic
et Delphicum preceptum illud impletur “nosce te ipsum”…» (Ficinus M. Anime
natura et officium. Laus historie // Ep. lib. I. P. 657. 2).
434 См.: Della Torre A. Op. cit. P. 604; Marcel R. Op. cit. P. 337.

158

объяснить в дальнейшем полное молчание документов о пирах флорентийских платоников, приуроченных ко дню, как считалось, рождения и смерти Платона – 7 ноября.
Вместе с тем обычай устраивать философские застолья поминальным днем Платона не ограничивался. В шестой книге «Платоновского богословия» Джованни Кавальканти напоминал Фичино о
пире, устроенном в 1480 г. у Бернардо Бембо, посла Венецианской
республики, участники которого – а в их число входили также Антонио Кронико из Венеции и Деметрий Аттик, охарактеризованные как
«острые полемисты», «прославленные перипатетики», Риккардо Анджеллерио д‘Англиари и Оливьеро Ардуини из Флоренции, «три друга
и ученейшие мужа» Нальдо Нальди, Бартоломео Фонцио и Джованни
Баттиста Бонинсеньи, а кроме того Пьер Леоне из Сполето, «блестяще соединивший доводы платоников и перипатетиков» – были заняты обсуждением вопроса о бессмертии души435. О пире, устроенном
в 1489 г. Лоренцо Медичи вместе с диспутом на тему первородного греха, с участием Фичино, Джованни Пико, Анджело Полициано и
других ученых мужей упоминал трансильванский доминиканец Николай де Мирабилибус, давший описание этих богословских прений436.
Философские обсуждения, организованные как пиры, стали
одной из форм деятельности сообщества флорентийских платони435 “Id vero non mihi solum videtur sed etiam superioribus diebus apud
Bernardum Bembum tuum, clarissimum equitem atque hoc tempore Veneti
senatus oratorem, convivio discumberemus, meministi, ut arbitror, idem Antonio
Chronico Veneto ac Demetrio Attico disputatoribus argutissimis visum fuisse,
mox etiam a Richardo Angellerio Anglariensi et ab Oliviero Arduino Florentino
insignibus Peripateticis similiter esse conclusum ubi affuerunt tres amici, Naldus
Naldius, Bartholomaeus Fontius, Ioannes Baptista Boninsegnius, viri doctissimi.
Eamdem esse sententiam nostri Petri Leonis Spoletini qui Platonica Peripateticis
praeclarissime iunxit” (Ficinus M. Theologia Platonica. VI. 1. P. 156).
А. Делла Торре приурочивал упомянутый в письме пир у Бембо к
первой дипломатической миссии венецианского дипломата во Флоренцию
– 1475 г. (Della Torre A. La prima ambasceria di Bernardo Bembo. P. 288 и след).
П.О. Кристеллер, вслед за А. Гаспари, более убедительно датирует застолье
у Бембо его вторым визитом во Флоренцию, то есть 1480 г. См.: Gaspary A.
Geschichte der italienischen Literatur. Berlin, 1888. Bd. II. S. 659; Kristeller P.O.
Introductio. P. LXXX-LXXXI.
436Автор характеризует Лоренцо как “principem et auctorem tam convivii
quam disputationis nostrae” (Nicolaus de Mirabilibus. Op. cit. P. 353).

159

ков437; и хотя число подобных мероприятий было скорее всего весьма ограниченно, тем не менее их примеру подражали научные и
художественные ассоциации последующих веков, а их название на
греческом – συμπόσιον, symposion (так именуется и платоновский
«Пир») – широко вошло в современный обиход науки для обозначения определенного типа ученых форумов.

в. Лекции и проповеди
Фичино ни в коем случае не имел в виду добытое и возрождаемое им богомудрие древних, предвосхищающее, по его убеждению, христианство и способное, поэтому, направить людей на путь
спасения, таить и делать достоянием лишь немногих избранных.
Совсем наоборот, к своим изысканиям он стремился приобщить самый широкий круг современников. С этой целью он выступал с открытыми лекциями и проповедями. Корси связывает начало Фичиновых публичных выступлений с инициативой Пьеро Медичи, который,
будучи наставлен гуманистом платоническому знанию, «так сильно
был впечатлен этим, что побуждал Марсилия издавать переводы
Платона и их принародно толковать и объяснять, дабы его граждане
были также просвещены новым светом столь возвышенного учения
и великой философии»; по утверждению Фичинова биографа, именно
«в это время Марсилий при большом стечении слушателей публично
толковал «Филеб» Платона»438.
Р. Марсель вполне обоснованно считает, что Пьеро Медичи
мог быть участником собеседований Фичино о «Филебе», однако
437 Подобные застольные собрания были одной из форм деятельности
Платоновской академии, но далеко не единственной; ср. точку зрения И.
Пузино, который полагает, что “философские беседы о красоте, любви,
счастии” “за чашей вина, изысканным ужином” «и являлись “академией”,
которую Фичино постоянно прославлял в своих письмах» (Пузино И. Указ.
Соч. С. 87).
438 «…iis mirum in modum affectus Petrus Marsilium compulit ad publicandas
in Platonem traductiones easque publice interpretandas atque praecipiendas,
quo tam sublimis doctrinae tantaeque philosophiae novo splendore sui quoque
cives illustrarentur… Publice itaque eo tempore Marsilius magna auditorum frequentia Platonis “Philebum” interpretatus est…» (Cursius J. Op. cit. VII. P. 683).

160

маловероятно, чтобы он, попечитель Флорентийского университета,
стал вне его стен устраивать публичные лекции, которые могли нанести урон этому заведению. Скорее всего, по весьма правдоподобной догадке французского историка, друзья и благодетели Фичино,
с которыми он наверняка обсуждал тему высшего блага, разрабатываемую в «Филебе», должны были выступить организаторами публичных чтений, посвященных этому диалогу Платона439. В ватиканской
рукописи «Комментария на «Филеб» Платона о высшем благе» во
введении к этому труду сохранилась открытая ссылка гуманиста на
настояние «лучших граждан» как на причину того, что он согласился излагать «философию божественного Платона»; в заключительной части введения, которое, вероятнее всего, являлось конспектом
вступительной лекции, содержится прямое обращение к аудитории:
«Я очень признателен вам, наиславнейшие мужи, кои удостоили сию
мою речь своим присутствием…»440.
Эти лекции с объяснениями Платонова «Филеба» были, повидимому, первыми публичными выступлениями гуманиста уже в качестве поддержанного общественным признанием главы платоновской
школы. Состоялись они, как считает Р. Марсель, в 1465 или в самом начале 1466 гг.; правда, М. Аллен и Ч. Вазоли датируют первую редакцию
«Комментария на «Филеб» Платона…», положенного в основу его прилюдных толкований гуманистом, второй половиной 1469 г.441. Как бы
439 Marcel R. Op. cit. P. 307, 322-323. А. Филд, правда, настаивает на том, что
эти публичные лекции читались Фичино как университетский курс, ставший,
если верить американскому историку, первым в Европе, в основу которого были положены тексты не Аристотеля, а Платона: Field A. The Platonic
Academy of Florence // MFTPL (P. 359-376). Р. 360-363.
440 “Cum optimis civibus placuerit, ut celebri hoc in loco sacram divi Platonis
philosophiam, opere pretium fore censui…, – и в заключении. – Vobis autem
viri praestantissimi qui meam hanc orationem vestra praestantia honestare
dignati estis, ingentes gratias habeo” (цит. по: Marcel R. Op. cit. P. 307 N 3; см.:
Ficino M. The “Philebus” Commentary. Ed. By M.J.B. Allen. P. 8, 522). По предположению Р. Марселя (Ibid. 322), этими “лучшими гражданами”, упросившими Фичино выступить с публичными лекциями о “Филебе”, должны были
быть хотя бы частично лица, изображенные как участники ученых прений в
“Камальдоленских беседах” Ландино (см. выше С. 148).
441 Marcel R. Op. cit. P. 322, 350; Allen M.J.B. Introduction // Ficino M. The
“Philebus” Commentary. P. 48-56; Vasoli C. Marsilio Ficino // DBI. 1997. Vol. 47
(P. 378-395). P. 384.

161

то ни было, начало этих лекций приходится на годы правления Пьеро.
Местом платоновских чтений Фичино была церковь камальдуленского монастыря Санта Мария дельи Анджели или же примыкающая к
нему Ротонда (Rotunda), возведенная (но так и не завершенная) Брунеллески в 1434-1437 гг.442.
В определенном смысле эти и дальнейшие Фичиновы лекции
можно рассматривать как академические собрания в расширенном
(открытом всем желающим) составе. В самом деле комментирование «Филеба» в церкви последовало за беседами о нем с «лучшими гражданами», которые и настояли на их публичном характере.
Так же, по-видимому, обстояло дело и с «Комментарием на «Пир»
Платона…»: известное философское застолье, якобы, изображенное в нем, случилось в ноябре 1468 г., а в письме к Аламанно Донати, датируемом ок. 1480 г., Фичино упоминает о недавнем (nuper)
изложении, или публичном чтении, этого своего произведения443.
Тем же порядком Фичино, если верить его первому биографу,
приступил к предназначенным широкой аудитории толкованиям
своего трактата «Платоновское богословие», о котором прежде,
в течение почти трех лет, он беседовал только с друзьями; и эти
его лекции посещал Пико делла Мирандола и первые по знатности
люди города444.
Больше известий сохранилось о прилюдных толкованиях
Фичино, посвященных только что переведенным «Эннеадам» Плотина. Начаться они должны были в первые месяцы 1486 г.; вместе
с ними, как видно, рождался текст «Комментариев на «Эннеады»
Плотина», введение к которым имеет заглавие «Увещевание Мар442 Marcel R. Op. cit. P. 309-310; Allen M.J.B. Introduction // Ficino M. The
“Philebus” Commentary. P. 8, 522-523 N 31; Lackner D.F. Op. cit. P. 31-32. О Ротонде Брунеллески см.: Argan G.C. Brunelleschi. Milano, 1955. P. 131; Waddy P.
Brunelleschi’s design for S. Maria degli Angeli in Florence // Marsyas. 1972. N 15.
P. 36-46; Данилова И.Е. Брунеллески и Флоренция. Творческая личность в
контексте ренессансной культуры. М., 1991. С. 130-132.
443 “Siquidem in exponendis nuper commentariis nostris in ipsum Platonis
convivium de amore compositis…” (Ficinus M. Qualis est amor talis amicitia //
Ep. lib. II. P. 716. 2).
444 “…Platonis Theologiam, quam mox amicorum plerisque toto fere trienno
domi interpretatus est, et post etiam publice, Pico Mirandula et primis ex
nobilitate audientibus” (Cursius J. Op. cit. X. P. 684).

162

силия Фичино Флорентийца к слушателям лекций, посвященных
Плотину, а равно и к читателям» и открывается словами: «В начале всех вас, пришедших сюда внимать божественному Плотину я
предупреждаю…»445. В конце 1487 г. в письме к Джованни Пико делла Мирандола Фичино среди прочего упоминал о том, что «был целиком погруженным в чтение публичных лекций»446. В них он излагал,
опираясь на комментарии к «Эннеадам» Плотина, учение Платона.
Введением к курсу, читаемому Фичино, являлась, по-видимому,
«Речь к началу лекций», помещенная среди «Эпистол» гуманиста.
В ее зачине обращение к Богу с парафразами из Псалмов «Молю,
помоги нам, милостивый Боже, буду возвещать имя Твое братьям
моим, посреди собрания восхвалять тебя [Пс. XXI. 23], пред Ангелами пою тебе [Пс. CXXXVIII. 1]. Возлюбленнейшие братья, те, кто в
избытке получал от Бога испрашиваемые плоды, имел обыкновение
Ему воздавать первинки (primitias). Пифагорейцы, коим подражали
наши платоники, чтобы отблагодарить Бога за мудрость, ими испрошенную и божественным путем полученную, созерцали в храмах божественные тайны философии и наставляли им. Мы, по мере
наших сил сохраняющие наследие древних мудрецов, исследуем
религиозную философию нашего Платона (religiosam Platonis nostri
Philosophiam) в этой церкви. В этом обиталище Ангелов будем
созерцать божественную истину…»447. Речь имеет подзаголовок
«О священной философии Платона дóлжно читать в священных местах (Philosophia platonica tamquam sacra legenda est in sacris)». В тексте речи есть прозрачные указания на то, в какой именно церкви Фичино выступал с лекциями: слова «в присутствии Ангелов» и «в этом
445 “Principio vos omnes admoneo qui divinum audituri Plotinum huc
acceditis” (Ficinus M. Exhortatio ad auditores in lectionem Plotini et similiter ad
legentes // Op. om. P. 1548. См. в этой связи: Пузино И. Религиозные искания
в эпоху Возрождения. С. 73-74; Kristeller P.O. Introductio. P. CXXVI; Saffrey H.D.
Florence 1492: the reappearance of Plotinus // RQ. 1996. Vol. XLIX. N 3 (P. 488508). P. 495-496.
446 “Robertus Salviatus noster nunciat mihi dum publicae lectioni ardenter
incumberem, te sospitem pervenisse Bononiam” (Ficinus M. Juppiter et Venus,
Martem domant // Ep. lib. VIII. P. 886. 4).
447 Ficinus M. Oratio in principio lectionis // Ep. lib. VIII. P. 886. 2. См. также: Пузино И. Религиозные искания в эпоху Возрождения. С. 117-119; Della Torre A.
Storia dell’Accademia platonica… P. 618-620.

163

обиталище Ангелов» можно отнести к церкви монастыря Санта Мария дельи Анджели, расположенной, кстати заметить, неподалеку
от дворца Медичи448.
Скорее всего именно об этих Фичиновых лекциях, посвященных Платону, вспоминал в начале XVI в. камальдуленский монах Павел Орландини, уподобляя их «ежедневному хлебу», который получала братия его обители449. В совершенно другом тоне, похоже, о них
же свидетельствовал Петр Дольфин, генерал ордена камальдулов, в
письме от 7 декабря 1487 г. настоятелю монастыря Санта Мария дельи Анджели Гвидону Лоренци: «Слышал я уже давно, что ученейшие
мужи, сведущие в различных дисциплинах, публично преподают в монастыре Ангелов…, – и далее он раздраженно выговаривал. – Итак,
войдя туда, я был весьма удивлен тем, что скамьи в доме Божьем заполнены светским собранием, молельня превращена в гимнасий, место у алтаря, предназначенное священнику во время торжественных
отправлений святейшей мессы, отдано философу [Фичино – О.К.], наконец, помещение, отведенное для молитв и пения псалмов, сделано школой и аудиторией для мирян»450.
Однако, несмотря на подобные настроения руководства ордена камальдулов, Фичино продолжал свои публичные выступления и
дальше. Впрочем, их характер, предмет и направленность теперь уже
вполне гармонировали с учреждением, в котором они проходили. Из
книги записей Флорентийского собора, каноником коего был Фичино, известно, что в декабре 1488 г. гуманист ежедневно проповедовал в той же самой церкви монастыря Санта Мария дельи Анджели451;
448 См. об этом: Marcel R. Op. cit. P. 309-310; Allen M.J.B. Introduction // Ficino
M. The “Philebus” Commentary. P. 8-9; Lackner D.F. Op. cit. P. 31-32.
449 “De Reverendi praeceptoris nostri, Marsilii scilicet Ficini mandato, nudius
tertius mihi indicto, id instituti servabimus, ut in singulis quaestionibus Platonem
suum citemus, ac si cotidianum panem pro omni lectione assumendum in isto
contubernio. Neque id iniuria. Nostis enim venerandi fratres, praeceptorem iam
dictum affici quam plurimum Platoni, quae ipse e greco latinum fecit: denique
tenebris ad lucem, atque ab inferis ad superos ferme revocavit” (Orlandini P.
Eptathicum. Fol. 140. Цит по: Lackner D.F. Op. cit. P. 35 N 62).
450 Delphinus P. Epistolae. I. Ep. 74. Venetiis, 1524. См. также этот текст: SF. Vol.
II. P. 233-234. См. в этой связи: Kristeller P.O. Lay religious traditions and Florentine Platonism. P. 111 N 45; Hankins J. Plato in the Italian Renaissance. Vol. I. P. 348.
451 См.: Picotti G.B. Anedotti Polizianeschi // Miscellanea di studi in onore di Pio
Carlo Faletti. Modena, 1914. P. 433-449; Lackner D.F. Op. cit. P. 31-32.

164

о тематике его выступлений позволяет судить сохранившаяся «Речь о
милосердии», произнесенная перед народом в коллегии флорентийских каноников452, а также сообщение Корси о том, что ко времени
получения гуманистом канониката (март 1488 г.) относится «публичное чтение [им] божественных Евангелий при большом стечении народа и великой благодарности всех»453.
Последние прилюдные лекции, собиравшие, по утверждению
Корси, много народа, были посвящены изложению посланий ап. Павла, работу над комментариями к ним гуманисту помешала завершить
смерть454. Скорее всего именно эти комментарии и были публично
оглашены Фичино; в их тексте то и дело встречаются обращения к аудитории, подтверждающие, что они служили гуманисту своего рода
конспектом его выступлений455.
По ряду признаков публичные лекции Фичино можно отнести
к жанру проповедей. Читал он их с церковной кафедры, прибегая к
приемам, характерным для проповедников (например, воззвания
к Богу с мольбой о помощи) и, по крайней мере с 1473 г., имея сан
священнослужителя; предметом их в ряде случаев были произведения Священного Писания – Евангелия, Послания ап. Павла; но даже
тогда, когда гуманист трактовал учения языческих мудрецов, он
имел в виду, в конечном счете, доказать слушателям истинность христианской веры и наставить их на путь, ведущий ко спасению души.
Носителями «благой вести» в его лекциях выступали не только библейские тексты, но и произведения древних авторов, просвещенных, как он считал, божественной истиной.
Как и в беседах в узком кругу близких людей, в публичных курсах, рассчитанных на самую широкую аудиторию, Фичино популяри452 Ficinus M. Oratio… de charitate habita in collegio canonicorum
Florentinorum ad populum // Ep. lib. VIII. P. 881-882.
453 “Tunc divina Evangelia frequenti populo ac ingenti omnium gratia publice
enarravit” (Cursius J. Op. cit. XI. P. 684).
454 “Nec minus etiam hoc quoque temporis [Речь идет о времени публикации Фичиновых комментариев к “Пармениду”, “Тимею”, “Теэтету”, “Филебу”, “Федру” и “Софисту”, то есть о 1496 г. – О.К.] Divi Pauli epistolas in
magna frequentia publice exposuit, in quas et commentaria aggressus, morte
interea praeventus, reliquit imperfecta” (Cursius J. Op. cit. XIV. P. 685).
455 Ficinus M. In Epistolas D. Pauli Prooemium // Op. om. P. 425. См. в этой
связи: Kristeller P.O. Lay religious traditions and Florentine Platonism. P. 116.

165

зировал свои труды. Хронология его открытых лекций показывает,
что они, как правило, совпадали с основными, этапными его работами, которые, таким образом, еще на ступени их подготовки к печати
становились, пусть в устной форме, доступными всем, кто проявлял
к ним интерес. Благодаря, в частности, этому идейные искания Платоновской академии быстро усваивались общественным сознанием
эпохи, образуя одно из важнейших направлений его развития.

г. Риторические упражнения
В особый вид деятельности возглавляемого Фичино кружка
можно выделить риторические упражнения, или произнесение по
правилам ораторского искусства речей на заранее установленную
тему. Этим флорентийская Платоновская академия, конечно же, напоминала древнегреческие гимнасии и римские риторические школы; и все же гораздо ближе она к современным ей религиозным братствам мирян, а также к академическим сообществам XVI-XVII вв.,
в которых широко практиковалось выступление с речами не столько
в образовательных целях, сколько для обсуждения актуальных проблем морали, религии, философии, политики, литературы и науки.
Сохранилось всего лишь одно описание собрания Фичинова
кружка, посвященного заслушиванию речей, и принадлежит оно Бенедетто Колюччи, учителю грамматики, давнему, еще школьному
другу главы флорентийских платоников. В сочинении «Упражнения в
красноречии» (Declamationes), которые датируют 1474 г.456, Колюччи
рассказывает о будто бы состоявшемся на Рождественские праздники 1473 г. трехдневном заседании под руководством Фичино группы
гуманистов, на котором было заслушано пять выступлений с призывами к государям Италии соединиться для борьбы с Мехмедом II,
османским султаном. Разумеется, «Упражнения в красноречии» – не
протокольная запись мероприятия, о коем в ней повествуется; это,
прежде всего, авторский текст самого Колюччи, однако нет осно456 Della Torre A. Storia dell’Accademia platonica… P. 706-712, 805-808; Marcel
R. Op. cit. P. 395. О Колюччи см. подробнее: Chiti A. Alcune notizie su Benedetto
Colucci // Bulletino storico pistoiese. 1900. Vol. II. P. 81-98; Frugoni A. L’umanista
Benedetto Colucci da Pistoia // Momenti della Rinascità e della Riforma cattolica.
Pisa, 1943. P. 37-48; Ristori R. Colucci // DBI. Vol. 27. P. 494-498.

166

ваний считать, что его содержание целиком вымышлено457; скорее
всего, Колюччи, дав собственную трактовку и используя свои уже
готовые материалы, описал реально имевшее место событие, свидетелем коего он, по-видимому, был. Согласно Р. Марселю, правда,
событие это должно было произойти не в 1473 г., а в 1472 г., когда
проблема организации крестового похода против турок-османов
стояла гораздо острее, его инициатором выступил папский Рим, его
активно пропагандировал кардинал Виссарион458. Как бы то ни было,
по словам Колюччи, в день Рождества Христова в «гимнасии» Фичино
сошлись славные красноречием Нальдо Нальди и Алессандро Браччези и близкие к Медичи Никколò Микелоцци и Анджело Полициано; все они – друзья Фичино, организатора и руководителя (princeps)
этого мероприятия, «наиавторитетнейшего философа» (phylosophus
gravissimus), вместе с ним они составили ту ученую аудиторию,
перед которой надлежало выступить «пятерым прекрасным молодым людям, представителям знати этого города, – Паоло Антонио
Содерини, Джованни Кавальканти, Биндаччо Риказоли, Франческо
Берлингьери-младшему и нашему Карло Марсуппини»459. Тема выступлений была установлена Фичино заранее, за пятнадцать дней до
назначенного дня. Жребий определил в первый день держать речь
Джованни Кавальканти с обращением к папе, во второй – Биндаччо
Риказоли и Паоло Антонио Содерини адресоваться соответственно королю Неаполя и сенату Венецианской республики, в третий –
Франческо Берлингьери и Карло Марсуппини выступать с призывом
457 Политическая проблематика не была исключена из сферы интересов Фичинова кружка. У самого гуманиста в его “Эпистолах” имеется сочиненьице, тема которого точно соответствует тому, чему посвящены
“Declamationes” Коллюччи: Ficinus M. Exhortatio ad bellum contra Barbaros //
Ep. Lib. III. P. 721-722 (написано в 1480 г.).
458 Marcel R. Op. cit. P. 396.
459 “…Foelicissimo namque die, quo immortalis regum Regis natalitia celebrantur, cum Marsilio principe nostro in gymnasio suo convenerant Naldus ac
Alexander Braccius duo eloquentissimi viri, Nicolaus Michelotius et Angelus
Politianus, foelices contubernales tui [то есть Джулиано Медичи]; eos adiere
quinque praestantes ex nobilitate huius civitatis iuvenes: Paulus Antonius videlicet Soderinus, Joannes Cavalcantes, Bindaccius Ricasolanus, Franciscus Berlingherius iuniuor et noster Carolus Marsupinus” (Colucci B. Declamationum liber
// Scritti inediti di Benedetto Colucci da Pistoia. A cura di A. Frugoni. Firenze,
1939 (P. 1-47). P. 3).

167

к герцогу Милана и к флорентийской синьории460. Чтобы слушания не
были монотонны, стремясь во-время дать отдохнуть их участникам,
Фичино брал лиру и декламировал под ее аккомпанимент стихи из
«Энеиды»461; а в конце первого дня тем, кому не предстояло держать
речь, он предложил показать свое красноречие превознесением достоинств Лоренцо Медичи и первым выступил на сей предмет сам462.
Завершая заседания на третий день, Фичино произнес похвальное
слово отсутствовавшим на них известным гуманистам Флоренции
Донато Аччайуоли, Марко Паренти, Франческо Ринуччини, Бартоломео Скала, Кристофоро Ландино и предложил Колюччи запечатлеть
все сказанное в течение этих дней в специальном сочинении, посвятив его Джулиано Медичи463.
Составленную им работу Колюччи действительно преподнес
Джулиано Медичи; Фичино, ознакомившись с ней, в свою очередь,
рекомендовал ее – вместе с поэмой Нальдо Нальди – Джулиано и Лоренцо Медичи как достойную чрезвычайного (supra modum) одобрения464. По мнению Дж. Ханкинса, произведение Колюччи дает единственное «живое описание деятельности группы, идентифицируемой
как Фичинова академия», позволяя заключить, что эта академия – ни
больше ни меньше, как частная школа, «гимназия», дававшая молодым людям, ее посещавшим, риторическую подготовку465. Согласиться с американским историком мешает то, что изображенное Колюччи заседание мало похоже на рутинные школьные занятия, которые
обязательно должны быть регулярными и иметь постоянный состав:
перед нами собрание по случаю, для разработки заранее поставленной темы, политически очень актуальной – борьба с нависшей над
Италией и Европой османской угрозой; в этом собрании нет строгого разграничения ролей, и в итоге с речами, пусть и на иную тему,
выступают другие его участники, включая Фичино, его руководителя,
460 Ibid.
461 Ibid. P. 15, 47.
462 Ibid. P. 15-19.
463 “Tu vero, Benedicte Pistoriensis, si quid apud te Marsilium posse censes,
quae tribus his diebus dicta sunt colligas (non enim difficile memoriae tuae), et
opusculum conficias; illudque cuivis, praeterquam Juliano Medici, dedicandum
cures” (Ibid. P. 47).
464 Ficinus M. Laus opificis non a verbis, sed a opere // Ep. lib. I. P. 618. 3.
465 Hankins J. The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 445-446, 458.

168

который, кроме того, развлекает гостей игрой на лире, что, как известно, он имел обыкновение делать и во время разного рода встреч
со своими друзьями и покровителями466; наконец, ничто не позволяет заключить о стабильном контингенте молодых людей, посещавших подобные занятия, как и о том, что риторические упражнения
под присмотром Фичино имели постоянный характер467. Мы можем
лишь с некоторой уверенностью предполагать, что выступления с речами в возглавляемом Фичино вольном товариществе не ограничились лишь теми, кои передал Колюччи, что должны были быть и другие, подобные описанному этим гуманистом заседания, и на одном
из них скорее всего и был прочитан сохранившийся среди «Эпистол»
Фичино «Призыв к войне против варваров»468.
Опираясь на результаты проделанного П.О. Кристеллером
исследования, теперь можно привести другие свидетельства выступлений Фичино с речами в кругу единомышленников, близкими,
как полагает американский историк, по своей тематике и характеру проповедям, которые были приняты в религиозных братствах
мирян469. «Как-то в собрании друзей у нас родилась речь на тему морали, – писал Фичино кардиналу Рафаэлю Риарио и Франческо Сальвиати, – …Я видел, как некоторые из слушавших, пока я рассуждал
о моих глупостях, открыто смеялись и одновременно оплакивали
собственное бедственное положение, когда говорилось о нем»470.
Похоже, именно эта речь была включена гуманистом в пятую книгу
466 О магико-астрологическом содержании орфических песнопений Фичино см.: Walker D.P. Le chant orphique de Marsile Ficin // Musique et poésie
au XVI-e siècle. Paris, 1954 (P. 17-33). Р. 17-23; Idem. Spiritual and demonic magic
from Ficino to Campanella. London, 1958. P. 19-23; Йейтс Фр.А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000. С. 74-75.
467 Ср. наблюдения А. Филда, который тоже отмечает “экстраординарный” характер описанного Колюччи собрания и ни в коей мере не считает
его подлинным образом того, что принято именовать “Платоновской академией”: Field A. The Platonic Academy of Florence. Р. 165.
468 См. выше (С. 166. Примеч. 457).
469 Kristeller P.O. Lay religious traditions and Florentine Platonism. P. 116-120.
470 “Orta nobis est nuper in ipso familiarum cetu moralis declamatio
quedam… Vidi equidem nonnulos audientium dum declararem ineptias
quidem meas aperte ridentes ac simul propriam de qua verba tunc agebantur
miseriam lacrimantes” (Ficinus M. Epistola ad Raphaelem Riarium Cardinalem et
Franciscum Salviatum // SF. Vol. II. P. 48).

169

его «Эпистол» под заглавием «Нет в бедствиях иного убежища кроме
высшего блага»; адресованное друзьям (familiaribus suis), это произведение содержит жалобы на тяготы человеческого существования
и характерные для устного обращения призывы искать спасение в
высшем благе, то есть в Боге471. По тематике с ним сходствуют три
письма из первой книги, озаглавленные «Глупость и ничтожество людей» (Stultitia et miseria hominum); причем первые два, направленные
нескольким лицам каждое, своим построением и особенно содержащимися ближе к их концу призывами, вроде «Молю, друзья, чтобы
мы возревновали о том,…» (Queramus, amici, obsecro, hec…), или
«Вознесемся же к вершинам умного созерцания, презрев низменную
телесную пыль» (Ascendamus in altam mentis speculam infimo corporis
pulvere derelicto)472, свидетельствуют, что создавались они скорее
всего для публичного прочтения.
Показательно, что эти три письма вместе с некотороми другими
были выбраны Фичино из его переписки, переведены на родной язык
и в качестве «Нравственных проповедей о глупости и ничтожестве людей» (Sermoni morali della stultitia et miseria degli uomini) преподнесены в 1478 г. Якопо Гвиччардини. Вся подборка состоит из двенадцати
произведений риторическо-назидательного характера, каждое их которых могло быть оглашено (что, по-видимому, и делалось) в собрании близких людей. Среди них есть одна небольшая великопостная
речь (quadragesimalis declamatiuncula), составленная – по-видимому,
как дополнение к великопостным проповедям священников – из двух
писем «Эпистол», в которой гуманист взывал к друзьям бежать от ничтожества этой жизни, дабы стяжать высшее благо473.
471 “… si Deus est ipsum bonum, ipsa lux boni, ipse boni lucentis amor, amemus,
o amici, amemus obsecro, ante alia bonum lucidum lucemque benigna… Agite,
amici, maneamus in eo, quod recedit nusquam, et permanebimus” (Ficinus M.
Nullum in malis refugium est, nisi ad summum bonum // Ep. lib. V. P. 785).
472 Ep. lib. I. P. 636-638.
473 По предположению П.О.Кристеллера (Kristeller P.O. Lay religious
traditions and Florentine Platonism. P. 117 и сн. 79), в тексте этой речи Фичино использовал свое послание к Лоренцо Медичи “Animus mortalibus non
impletur quoniam aeterna requirit” (Ep. lib. III. P. 749. 2), содержание которого гуманист прямо относит к великопостным проповедям (“Si tibi nunc
quadragesimalem declamatiunculam quondam recitavero, Laurenti…”), а также послание к Нези “Quod animus immortalis sit. Atque cur cum sit divinus
saepe tamen agit bestiae similem” (Ep. lib. IV. P. 774-776).

170

Близкие ей по морализаторской направленности краткие речи,
передающие содержание выступлений Фичино среди его приверженцев, как видно, были обработаны гуманистом в качестве писем и направлены разным адресатам – не только конкретным лицам474, но и
человечеству, философам и софистам, друзьям и даже себе самому475.
В основном по этим письмам сейчас возможно восстановить тематику и стилистику риторических упражнений Платоновской академии.

474 См. соответствующие упоминания о “небольших выступлениях”
в письмах Фичино к Джулиано Медичи (“declamatiuncula quaedam…
quadragesimalis his forsitan diebus accomodata”. См.: Ficinus M. Si perspicue
cerneremus, quam turpis, et quam aeger sit, pravus animus non peccaremus // Ep.
lib. III. P. 747. 2), Бернардо Каппони (“Composui declamatiunculam quondam
ad genus humanum de vitae institutione breviter disputantem… Transcripsi tibi
illius exemplar, lege feliciter”. См.: Ficinus M. Felix est, qui vere gaudet… // Ep. lib.
V. P. 806. 5), Филиппо Кардуччи (“Declamatiunculam nostram qua ad pietatem
charitatemque amicos diebus superioribus cohortabur”. См.: Ficinus M. Charitas
potius quam scientia transfert ad Deum. Ep. Lib. VII. P. 862. 3), а в послании
к кардиналу Иоанну Арагонскому гуманист вел речь о трех подготовленных им выступлениях на темы морали: «Scripsi tres superioribus diebus
declamationes… Platonicas potius quam Tullianas, quibus familiares meos à
vitiis deterrerem, ad virtutem pro viribus cohortarer” (Ficinus M. Cognosce
alias ut te cognoscas… // Ep. lib. VI. P. 812. 4). По мнению П.О. Кристеллера
(Kristeller P.O. Lay religious traditions and Florentine Platonism. P. 118 Сн. 82),
Фичино имел в виду следующие три текста, сохранившиеся в качестве писем
среди его “Эпистол”: один, посланный Лоренцо Медичи, озаглавлен «Pura
neque impure queras, neque postquam inveneris, impuris communia facias”
(Ep. lib. IV. P. 755-756), другой, адресованный Лоренцо Медичи и Бернардо
Бембо, “своим друзьям”, - “Pictura pulchri corporis et pulchrae animae” (Ep.
lib. V. P. 807. 1), третий, направленный опять же “своим друзьям” – “Nullum in
malis refugium est, nisi ad summum bonum” (Ep. lib. V. P. 784-785).
475 1. “Dilige omnes, elige et ama unicum. Soli confide Deo”. Marsilius Ficinus
homini (Ep. lib. III. 735. 3); 2. “Omnia mundi bona illi mala sunt, qui immundus
vivit in mundo”. Marsilius Ficinus hominum generi (Ep. lib. III. P. 738. 1); 3. “Nihil
turpius illo, apud quem praeter animum pulchra sunt omnia”. Marsilius Ficinus
hominum generi // Ep. lib. III. P. 747. 3; 4. “Frustra nimium in rebus his, quae
sibimet nequaquam sufficiunt, nostram sufficientiam affectamus”. Marsilius
Ficinus hominum generi (Ep. lib. IV. P. 772. 3); 5. “Praestat malam valetudinem
bene ferre, quam male bonam”. Marsilius Ficinus Amicis suis (Ep. lib. IV. P. 761.
1); 6. “Nullum incontinens potest sapiens esse”. Marsilius Ficinus Philosophis et
Sophistis (Ep. lib. V. P. 786. 1); 7. “Benefacta male locata, malefacta arbitror”.
Marsilius Ficinus Marsilio Ficino (Ep. lib. III. P. 735. 4);

171

д. Переписка
Круг лиц, которых можно отнести к участникам Платоновской
академии, был связан с ее главой, Марсилием Фичино, не только совместными учеными мероприятиями – обсуждениями, чтениями,
лекциями, риторическими упражнениями, но и перепиской, игравшей
огромную роль в популяризации, прежде всего среди единомышленников, затем и более широко – в образованных слоях Италии и Европы, философско-богословских начинаний и разработок флорентийского гуманиста. Его письма, по точному наблюдения С. Джентиле,
были своего рода информационными сообщениями о трудах, в тот
или иной момент им проводимых; он постоянно ставил в известность
своих друзей, чем занят, насколько продвинулся выполняемый им
перевод или комментарий, когда завершено очередное его сочинение. В эпистолах Фичино можно обнаружить цитаты из переводимых
авторов (иногда отличные от окончательного, опубликованного впоследствии их варианта) парафразы и резюме текстов, с которыми он
работал476. Претендуя на миссию духовного наставника, в письмах он
посылал своего рода благую весточку возрождаемой им богословско-философской мудрости древних, согласной, по его убеждению,
с христианским вероучением и, поэтому, спасительной для человека; не случайно, как подчеркивал сам гуманист, в них «всегда наличествует какая-либо сентенция морального, натурфилософского или
богословского содержания477.
Многие письма Фичино теснейшим образом были связаны с
его собственными сочинениями, в иных случаях предвосхищали или
сопровождали их выход в свет, являясь по сути извлечениями (подчас дословными) или краткими изложениями их текстов. Так, два
значительных фрагмента из введения к «Комментарию на «Филеб»
476 Gentile S. Introduzione // Ficino M. Lettere. Firenze, 1990. Vol. I (P. XIIICCXCIX). P. LXIV.
477 “Sed facile hoc signo scripta nostra discernes ab alienis: in epistolis meis
sententia quaedam semper pro ingenii viribus aut moralis aut naturalis est aut
theologica…” (Ficinus M. Laus brevitatis // Ep. lib. I. P. 618. 1).

172

Платона о высшем благе», сохранившегося в ватиканской рукописи
(первый вариант «Комментария…»), были использованы Фичино без
изменений в посланиях к Джованни Франческо Ипполити, графу Гаццольдо «О платонической природе, образованности и деятельности
философа» и к Франческо Бандини «О жизни Платона»478. К этому же
«Комментарию…» относились и «Апологии наслаждения», полностью изъятые из него весной 1491 г. и с посвящением Мартину Уранию (Преннингеру) направленные ему в качестве отдельного послания; их же Фичино поместил в конце десятой книги своей подборки
«Эпистол»479. Есть и другие примеры. Заключительная часть главы VIII
«Поощрение к любви. О любви простой и взаимной» из второй речи
«Комментария на «Пир» Платона, о Любви» была переработана Фичино в послании к Америго Корсини «Что является причиной взаимной
любви»480. Точно так же ряд писем из первой книги имеют заметные
текстуальные и смысловые совпадения с некоторыми разделами
«Платоновского богословия»481. Из этого произведения были исключены несколько разделов, тематически связанных с основным его содержанием, и преобразованы в самостоятельные трактаты; один из них
478 Ficinus M. De platonica philosophi natura, institutione, actione // Ep. lib.
IV. P. 761-763; Idem. De vita Platonis // Ep. lib. IV. P. 763-771. См. в этой связи: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII; Marcel R. Op.cit. P. 307 N 3; Allen M.J.B.
Introduction // Ficino M. The “Philebus” Commentary. P. 8.
479 “Leges igitur alter ego hic iam in calce decimi [Epistolarum libri]
nonnullos de voluptate Apologos, dedicatos tibi quidem hodie, iamdiu autem
a nobis excogitatos, dum Philebum Platonicum tractantem commentaremur,
commentarium Laurentio Medici destinatum” (Ficinus M. Prooemium in
Apologos de voluptate // Ep. lib. X. P. 921. 2. И в целом “Апологии наслаждения” см.: Ibid. P. 921-924).
480 Ср.: Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de amore. II. 8. P.
1328; Idem. Vicissitudo amoris unde nascantur // Ep. lib. I. P. 673. 1. См.: Marcel
R. Introduction // Ficin M. Commentaire sur le Banquet de Platon. Ed. par
R. Marcel. Paris, 1956. P. 46.
481 Ср.: Ficinus M. Dialogus inter Deum et Animam theologicus // Ep. lib. I. P. 609611 – Theologia platonica. IX. 3. P. 204-206 (Далее – Th. pl.); Contra Averoem,
scilicet quod non sit unicus hominum intellectus // Ep. lib. I. 628. 2 – Th. pl. XIV. 2,
XV. 14. P. 307-309, 355; Quod est felicitas, quod habet gradus, quod est eterna //
Ep. lib. I. P. 663 – Th. pl. XIV. 10. P. 324-325; Laus philosophiae oratoria, moralis,
dialectica, theologica // Ep. lib. I. P. 670. 1 – Th. pl. XIII. 3. P. 297.

173

оформлен в 1476 г. как послание «Компендий «Платоновского богословия», адресованное философам-единомышленникам (comphilosophis
suis)482; введение к другому – «Рассуждению против мнений астрологов», выделенному в 1477 г., – также вошло в состав Фичиновых «Эпистол», сохранив заглавие всего труда, посвященное Франческо Ипполити, графу Гаццольдо483. В адресованном в 1474 г. письме к Якопо
Браччолини Фичино возвращался к концепции срединного положения
человеческой души в иерархии сущего, о чем он пространнее толковал в только что завершенном главном своем труде484.
В ряде случаев письма направлялись не одному, а нескольким
адресатам; иные распространялись широко, являясь своего рода
«циркулярными», или открытыми, посланиями485 – недаром то же самое письмо встречается в подборках Фичиновых эпистол, принадлежавших разным людям. Таким образом, благодаря письмам Фичино
его идейные искания становились известными за пределами кружка
лиц, с которыми он поддерживал тесное общение, и находили отклик
в Италии и далеко за ее пределами – в Германии, Венгрии, Польше,
Франции, Англии, – способствуя превращению флорентийской Платоновской академии в наиболее влиятельный центр духовной жизни
католической Европы486.

482 Ficinus M. Compendium Platonicae Theologiae // Ep. lib. II. P. 696-697.
483 Ficinus M. Disputatio contra iudicium Astrologorum // Ep. lib. IV. P. 781-782.
См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXXI.
484 См об этом в главе «”Земной бог”, или человек-артист» (С. 317-320).
485 Например, адресованное друзьям (familiaribus suis) письмо “Nullum in
malis refugium est, nisi ad summum bonum” (Ep. lib. V. P. 784-785).
486 См. в этой связи: Gentile S. Introduzione. P. LXIV-LXV.

174

ж. Места собраний
Когда ведут речь о конкретной академии, то всегда разумеют не только учреждение или, как в нашем случае, ученое товарищество, но и то место, где оно располагалось. А. Делла Торре академией Фичино называл помещение, где он «одновременно жил,
обучал и собирал своих близких людей для ученых бесед»487. Чаще
всего таковым в историографии считали домик в селении Кареджи
поблизости от виллы Медичи, почему и саму Фичинову академию
порой именовали «Академией Кареджи» (Achademia Charegiana)488.
По мере того, как выяснялось из документов, что встречи и застолья
сообщества флорентийских платоников происходили по большей части у приятелей Фичино, Платоновскую академию переставали жестко привязывать к определенному месту. «Особенно любил Фичино
загородные собрания друзей, у себя или на вилле Медичи, Пико, Кавальканти…, – писал русский историк И. Пузино. – Там за чашей вина,
за изысканным ужином, протекали философские беседы о красоте,
любви, счастии. Собрания эти и являются «академией», которую Фичино постоянно прославлял в своих письмах»489. На самом деле мы
не знаем, как были обставлены эти академические встречи и какое
место в них занимали винные возлияния и чревоугодие; мы даже не
располагаем сведениями, принимал ли Фичино в своем загородном
домике друзей490, хотя их гостеприимством – кратким, на один день,
или гораздо более продолжительным – он, несомненно, пользовался. Впрочем, отождествлять именно собрания друзей Фичино c его
академией нам не дают основания ни имеющиеся документы, ни
характер подобных товарищеских встреч, чаще всего случайный и
бессистемный, и само историографическое понятие «Платоновская
академия», если имеет право на сущещствование, то только по отношению ко всему кругу близких гуманисту лиц, интересовавшихся его
трудами и принимавших в них участие. И ни в коем случае общение
487 Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze. P. 639.
488 Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Genève; Lille, 1954. P. 7. Он же. [Шастель
А.] Искусство и гуманизм во Флоренции времен Лоренцо Великолепного.
С. 76, 228.
489 Пузино И. Религиозные искания в эпоху Возрождения. С. 87.
490 Сомнения на этот счет см. в работе: Hankins J. The myth of the Platonic
Academy of Florence. P. 455-457.

175

«главы платоников» со своими приверженцами не ограничивалось
сельскими их резиденциями, поскольку риторические занятия, описанные Бенедетто Колюччи, он проводил скорее всего в городском
доме (и, по-видимому, не в том, который ему пожаловали Медичи,
а в том, который принадлежал его отцу Диотифечи491), и Франческо
Бандини устраивал знаменитое застолье в честь Платона у себя во
Флоренции, равно как и Бернардо Бембо должен был организовать
философский пир с участием Фичино и других гуманистов во флорентийских апартаментах, отведенных ему как послу Венеции.
Таким образом, Фичино мог делиться своими разработками
со всеми, кто проявлял к ним интерес, в самых разных местах, преимущественно в частных жилищах своих друзей, хотя не исключено, что некоторые его ученые собеседования протекали на вольном
воздухе во время прогулок по флорентийской сельской округе492.
Было, правда, одно общественное место – церковь камальдуленского монастыря Санта Мария дельи Анджели, в которой гуманист
в течение многих лет выступал с публичными лекциями, знакомившими с его трудами и имевшими, по-видимому, более регулярный
характер; однако заключить из этого, что именно она давала приют
его Академии493, означало бы целиком отождествить эту Академию
с публичными курсами, читаемыми Фичино, а не с им возглавляемым
кружком взыскующих древней философско-богословской мудрости
лиц, с которыми он поддерживал иные, кроме лекций, формы связи
и ученого общения.

з. Моральные нормы
Постольку, поскольку Фичинова академия не была никоим образом
конституирована и в качестве некоего целого – в нашем случае ученого братства – может быть выделена весьма условно, как круг лиц,
491 К такому выводу приходит Дж. Ханкинс (Ibid. P. 457).
492 См. письмо к Пьеро ди Лоренцо Медичи (сопровождающее латинское
издание “Эннеад”), в котором Фичино вспоминает о беседах с Лоренцо
Медичи во время их прогулки “in agro Caregio” (Ficinus M. Magnanimo Piero
Medici // Op. om. P. 1538).
493 См., что пишет на сей счет Д.Ф. Лэкнер: «The locus of this “Academy” was
the Camaldolese house of the S. Maria degli Angeli» (Lackner D.F. Op. cit. P. 30).

176

приобщенных гуманистом разными способами к его философскому
делу, она не имела и не могла иметь ни устава, ни программы своей деятельности. Впрочем, в определенном смысле ее программой
была концепция развития древнейшей богословско-философской
мудрости, определявшая порядок трудов Фичино494 и, соответственно, тематику его ученых занятий со всеми, кто стремился быть
посвящен в нее. Равным образом, вместо устава с четким определением внутреннего строя и форм функционирования в таком рыхлом образовании, как Платоновская академия, можно обнаружить
некие нравственные установки, пропагандируемые ее главой, в качестве норм жизни и поведения среди тех, кого уместно причислить
к ее участникам.
Подражая, как и Пождо Браччолини, по-видимому, Цицерону,
стены своей «Академии», в данном случае кабинета для ученых занятий, Фичино снабдил нравоучительными латинскими изречениями, или пословицами495, которые образовывали свод самых общих
правил житейской мудрости, наиболее согласный, надо полагать, с
моральными постулатами воскрешаемой им древнеязыческой философско-богословской традиции. Эти изречения он воспроизвел в
письме Франческо Музано из Йези за 1475 г., помещенном в первой
книге «Эпистол»: «Вчера ты попросил, чтобы я переписал для тебя эти
мои пословицы, начертанные на всех стенах Академии. Получи их:
«Все направляется от добра к добру. Радуйся настоящему. Не цени
494 Об этом см. главу “Мудрость язычников на службе Божественного
провидения…”
495 Оправдывая желание украсить свою “вальдарнскую академию” надписями и статуями, Поджо в письме к Анджело Джустиниани (22 января 1431 г.)
приводил в качестве примера для подражания Цицерона: ”Culpent nonnuli
quantum volunt hanc meam inanem, ut aiunt, curam, dum meo me modo esse
curiosum permittant. Quamquam video Ciceronem quoque nostrum harum
rerum cura scribere ad Atticum, ut signa perquirat quibus ornet Academiam
suam; cui quamvis multa licuerint, tante auctoritatis viro, quae non item nobis,
tamen in eo imitari solertiam suam minime absurdum duco. Afferunt enim nobis
excellentium virorum imagines quasi incitamenta quedam ad rapresentandam
illorum vitam ac mores, et simul ungenui animi puto delectari eis rebus, in
quibus artificis manus spirantis ferme naturae similitudinem expresserunt”
(Poggio Bracciolini. Lettere. Firenze, 1984. Vol. II. P. 108-109) Об изображениях
и надписях в загородной резиденции самого Поджо см. выше С. 124.

177

имущества, не гонись за почестями, сторонись крайностей, сторонись торговых предприятий, радуйся настоящему»496.
Кроме того, одну из стен кабинета украшала картина назидательного характера, изображение на ней Фичино передавал в своем письме к Пьеро Ванни, Керубино Кваркальи и Доменико Галетти
следующим образом: «Вы видели в моей гимнасии изображения
земного шара и с двух сторон от него Демокрита и Гераклита, одного – смеющегося, другого – плачущего. Над чем смеется Демокрит?
Что оплакивает Гераклит? Чернь, это отвратительное, безумное и
ничтожное животное»497. В письме, расположенном по соседству
с этим, к Риккардо Анджельери, Оливьеро Ардуини и Антонио Серафико Фичино давал еще одно толкование этих двух фигур, впрочем, не расходящееся с первым, но, скорее, его уточняющее: «Что
заставляет Демокрита так сильно смеяться, а Гераклита – плакать?
496 “… Iussisti heri ut proverbium illud meum Academiae parietibus undique
inscriptum, tibi transcriberem. Accipe. A bono in bonum omnia diriguntur.
Laetus inpraesens. Neque censum existimes, neque appetas dignitatem, fuge
excessum, fuge negotia, laetus inpraesens (Ficinus M. Medicina corpus, musica
spiritum, theologia animum curat // Ep. lib. I. P. 609. 2).
Поскольку большая часть первой книги “Эпистол” была затем переведена Андреа Камбини, человеком из окружения Фичино, на итальянский
язык (см. об этом: Gentile S. Introduzione. P. CCLXX-CCLXXII), то в рукописи
(Biblioteca Casanatense, N 1297) сохранилась и итальянская стихотворная
версия этих моральных максим, не вполне соответствующая латинскому
оригиналу: “In ogni cosa, et perciò vivi lieto, / Da epso bene al bene sempre
si corre. / La degnita appetire anchor ti vieto / Ne’n cuor d’or certo numero ti
preporre / Schifa le superflue facende / Al troppo il fine si conviene porre / Et
si lieto vivrà chi il vero intende”. П.О. Кристеллер опубликовал эти стихи под
заглавием “Надписи Академии Кареджи” (Inscriptio Academiae Caregianae
// SF. Vol. I. P. 70), коего, как заметил Дж. Ханкинс (Hankins J. The myth of
the Platonic Academy of Florence. P. 456 N 90), в оригинале рукописи нет.
О датировке этого письма, которое в издании “Эпистол”, подготовленном
С. Джентиле, идет под N 47, см.: Gentile S. Introduzione. P. CCLXI.
497 “Vidistis pictam in gymnasio meo mundi sphaeram et hinc atque illinc
Democritum et Heraclitum. Alterum quidem ridentem, alterum vero flentem.
Quidnam ridet Democritus? Quod luget Heraclitus? Vulgus, videlicet animal
monstruosum, insanum et miserabile” (Ficinus M. Stultitia et miseria hominum
// Ep. lib. I. P. 637. 1).

178

Один, полагаю, смеялся над глупостью людей, другой же оплакивал
их ничтожество»498.
Как надписи на стенах, так и картина заявляли о чуждости,
если не противоположности, этики, которую должны культивировать участники Фичинова вольного ученого товарищества, нравам
мира сего. По мнению Дж. Ханкинса, эти морализующие изречения
и картина помещались отнюдь не в загородном жилище гуманиста,
а там, где проходили его занятия с молодежью – в одной из комнат
отцовского дома499; впрочем, это только гипотеза, потому что для их
точной локализации имеющихся свидетельств недостаточно.
В качестве положительной нормы отношений в образовавшемся вокруг него ученом товариществе Фичино пропагандировал
разработанную древними философами концепцию совершенной
дружбы и общности, лежащую также в основе его социального
идеала500. Высказывая гуманисту Франческо Берлингьери не только
от себя, но и от «всей наилюбезной тебе [то есть Берлингьери – О.К.]
Академии» пожелание здравствовать, Фичино далее таким образом
оправдывал взятую им миссию выступать от общего имени: «Все у
нас (по обычаю пифагорейцев) общее. Что я хочу, то же хотят все.
Что желает каждый, то очень желаю и я. И не нужно этому дивиться, ведь все мы едины в Том, Кто один лишь воистину един. Все мы
пребываем в Том, Кто, единственный, должен быть любим ради Него
498 “Quid tantum ridebat Democritus? Quid lugebat Heraclitus? Alter quidem,
ut opinor stultitiam hominum, alter vero miseriam” (Ficinus M. Stultitia et
miseria hominum // Ep. lib. I. P. 636. 2).
Изображение Демокрита и Гераклита, описанное Фичино, характерно для гуманистической литературы и отразилось в иконографии произведений ренессансного и барочного искусства. См.: Wind E. The Christian
Democritus // Journal of the Warburg Institute. 1937. Vol. 1. N 2. P. 180-182; Idem.
Pagan mysteries in the Renaissance. Oxford, 1980 (1 изд. – 1958 г.). P. 48-49.
Сам сюжет о смеющемся над глупостью Демокрите и ее оплакивающем Гераклите заимствован из Ювенала: Сатиры. X. 28-35. Перевод Д.С.Недовича
и Ф.А. Петровского. М.;Л., 1937. С. 75.
499 Hankins J. The myth of the Platonic Academy of Florence. P. 457. На том,
что надписями и картиной был украшен кабинет Фичино в Кареджи, настаивал А. Делла Торре (Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze.
P. 639-640).
500 См. подробнее: Кудрявцев О.Ф. гуманистический идеал общежития //
Эразм Роттердамский и его время. М., 1989. С. 67-77.

179

самого»501. Фичино обыгрывает в цитируемых словах приписываемое
Пифагору и его последователям изречение «У друзей все общее», к
которому он не раз возвращался в своих сочинениях, прежде всего
в посланиях. В ответ на просьбу Анджело Полициано прислать перечень своих трудов, Фичино ему их направлял, «поскольку у друзей все
общее»502. В другом послании к Полициано он говорил о любви, общей
для них503, само собой разумеется, как для друзей. Наконец, еще в одном письме тому же адресату Фичино подчеркивал, что правило общности, введенное Пифагором для друзей, а Платоном для граждан,
есть восстановление Божьей правды, попранной людьми, этими несчастными существами504 (по-видимому, той самой чернью, глупость и
ничтожество которой осмеивал Демокрит и оплакивал Гераклит).
В пояснениях к пятой книге «Государства» Платона Фичино
замечает, что «законы дружбы, предписывавшие друзьям иметь
все общим», нацелены на приведение людей к «согласию, единству,
счастью»505. К этому же он стремился и в своем небольшом ученом
сообществе, известном в историографии как Платоновская академия506. Конечно, общность, которую Фичино пропагандировал среди своих последователей, меньше всего подразумевала совместное
владение материальными благами, ибо гуманист имел в виду преимущественно достижение некоего согласного бытия в качестве проекции, как видно из цитированного выше письма к Берлингьери, более высокого, Божественного единства, совокупляющего в себе все
человечество.

501 Ficinus M. Franciscum Berlingherio filio, litteris et moribus ornatissimo //
Ep. lib. VII. Prooemium. P. 841. 1.
502 “An potius ut mea apud te habeas omnia. Quoniam amicorum omnia
communia sint, utcunque sit, accipe quod petieras” (Ficinus M. Bona scribere
prestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3).
503 “…ego enim communis vestrum Amor sum, utcunque colo, ab utroque
color” (Ficinus M. Laudare praestat benevolentiam, quam ingenium // Ep. lib. I.
P. 639. 4).
504 Ficinus M. Quis dives iniustus sit, quis iustus // Ep. lib. I. P. 642. 3.
505 Ficinus M. In dialogum quintum de Justo, epitome // Op. om. P. 1406.
506 См. также наблюдения: Semprini G. I platonici italiani. Milano, 1926. P.
66; Kieszkowski B. Studi sul platonismo del Rinascimento in Italia. Firenze, 1936.
P. 56-57; Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. Frankfurt a. M., 1972.
S. 265-269; Лосев А.Ф. Указ. Соч. С. 342.

180

ГЛАВА III.
ТАЛАНТ И ПОКЛОННИКИ

Тщедушный, физически слабый, болезненный, Фичино отличался необыкновенными умственными способностями, упорством
воли и устремленностью духа. Благодаря своим познаниям в весьма ранней молодости, только еще начинающим студентом он был
приглашен для ведения частных занятий с патрициями, намного превосходящими его летами; и совсем не юным, когда возникла необходимость, в немногие годы он овладел древнегреческим языком и
в дальнейшем в невероятно короткие сроки выполнял сложнейшие
и объемные труды; но не менее поразительно и то, что он заставил
поверить в свое призвание и свои силы самый широкий круг современников, включая и многих сильных мира сего, оказавших ему внимание и поддержку. Живший своими трудами, Фичино нуждался не
только в моральной и интеллектуальной, но также и в материальной
помощи, которую стремился получать от всех, кто готов был ему ее
предоставить.

§ 1.Меценатство как политика и как призвание:
Фичино и Медичи
Наибольшей удачей для Фичино стало покровительство, оказываемое ему фактическими правителями Флоренции – Медичи.
Четыре поколения этого могущественного и богатейшего семейства
поддерживали, хотя и не в одинаковой мере, философа-гуманиста,
воспринимавшегося многими и тогда и после как медичейская креатура. Отношения начались при Козимо Старом.

181

а. Козимо Старый
О том, как завязывались и складывались эти отношения до
1462 г. между молодым гуманистом с еще не определившимися интересами и зрелым, умудренным большим жизненным опытом политиком, судить можно предположительно, опираясь на гораздо
более поздние заявления самого Фичино. В заметках, предварявших
издание 1492 г. осуществленного гуманистом перевода Плотиновых
«Эннеад», он замысел академии, имевшей целью возродить учение
Платона, целиком приписывал Козимо Медичи, увлеченному пылкими речами византийского платоника Георгия Гемиста Плифона, который находился во Флоренции во время объединительного церковного собора в 1439 г.; и «дабы осуществить такой замысел, сей Великий
Медичи предназначил для столь важного дела меня, тогда еще юнца,
сына своего лучшего врача; – писал Фичино, – имея в виду эту цель,
он воспитывал меня изо дня в день»507. Издание «Эннеад» было предпринято на средства Лоренцо Великолепного, в предисловии к нему
Фичино хотел подчеркнуть преемственность патронажа разных поколений Медичи над направлением богословско-философской мысли,
которое он представлял и как бы возрождал в своих трудах, и тем самым внушить, прежде всего самому Лоренцо, что он, Фичино, является продолжателем и исполнителем воли Козимо, авторитет которого
во Флоренции был чрезвычайно высок; не случайно Фичино в цитированном отрывке называет его не иначе, как «Великий» (Magnus).
Сведения, содержащиеся в цитированном выше отрывке, требуют проверки и уточнений. Их стоит сравнить с тем, что сказано в
предисловии к переводам Платона, посвященном опять же Лоренцо
Медичи и опубликованном впервые в 1484 г.; Фичино и здесь дело
возрождения Платоновского наследия объявлял инициативой Козимо Медичи и о себе, с юных лет будто бы предназначенном к исполнению воли своего покровителя, писал почти в тех же словах, что и в
заметках, предваряющих его переводы Плотина508; правда, о Плифо507 Ficinus M. In Plotinum Ad magnanimum Laurentium Medicem patriae
servatorem Prooemium // Op. om. P. 1537.
508 «…Cosmus Italiae decus, et insignis pietate vir, Platonicam lucem,
religioni admodum salutarem, a Graecis ad Latinos propagare contendens, me

182

не и о его влиянии на правителя Флоренции нет еще ни слова. Надо
полагать, что действительно появление византийского богослова и
философа-платоника Плифона, сребробородого степенного старца,
говорившего языком Платона и всем своим видом словно воплощавшего великую древнюю мудрость, не могло не произвести впечатления во Флоренции, центре тогдашней ренессансной культуры,
направлявшей огромные усилия на освоение античного наследия509.
Следует также думать, что и Козимо был, как сказано, «вдохновлен и
воодушевлен его пылкими речами», о чем, вполне вероятно, он в последующем не раз рассказывал Фичино, также не избежавшему влияния и обаяния идей византийского платоника. Однако вряд ли стоит,
опираясь на слова Фичино, утверждать вслед за Паскуале Виллари и
другими историками, будто именно Плифон внушил Козимо «мысль о
воссоздании во Флоренции той древней Академии, которая стяжала
Греции столько славы и была так полезна для философии Платона»510.
potissimum intra suos lares plurimum educatum, tanto operi destinavit. Ego
autem etsi a tenera aetate nominis Platonici cultor…» (Ficinus M. In commentaria
Platonis ad Laurentium Medicem, virum magnanimum. Prooemium // Op. om.
P. 1128-1129).
О том, что он вырос на хлебах Козимо Медичи, который готовил
его к философским трудам, Фичино сообщил еще раньше, в 1474 г., в адресованном все тому же Лоренцо Медичи предисловии к трактату «О христианской религии» («Avus tuus, magnanime Laurenti, magnus Cosmus, Petrus
deinde, pius genitor, me a teneris annis, quo philosophari possem, suis opibus
aluerunt…». Ficinus M. De christiana religione. Prooemium // Opera. P. 1), а в
письме к кардиналу Павии Иакову Амманати, датированному февралем
1477 г., он рекомендовал себя как «очень давнего воспитанника дома Медичи»: «…arbitror audisti… Marsilium scilicet Ficinum esse antiquissimum Medicae
domus alumnum» (См.: Ficinus M. Nunquam ad infima cadit, qui constitutus in
summo et acute et clementer prospicit infima // Ep. lib. III. P. 745. 2).
509 См. об этом: Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica di Firenze.
Firenze, 1902. P. 436-438; Masai Fr. Plethon et le platonisme de Mistra. Paris,
1956. P. 315-346.
510 Виллари П. Джироламо Савонарола и его время. М., 1995 (1 изд. на итальянском языке – 1859, 1861 гг.). С. 46; Della Torre A. Op. cit. P. 456, 457, 530;
Gutkind C.S. Cosimo de’Medici Pater Patriae. 1389-1464. Oxford, 1938. P. 241;
Schevill F. The Medici. N.Y., 1949. P. 90; The Letters of Marsilio Ficino. L., 1975.
Vol. I. 227.

183

Козимо и без Плифона имел возможность познакомиться с творчеством афинского философа, труды которого начали осваивать уже
гуманисты первой половины XV в.511, а один из них – Леонардо Бруни
Аретино – даже посвятил Козимо свой перевод Платоновых «Писем»
(выполнен между 1423 и 1427 гг.)512. Важно также отметить, что Козимо
оказывал поддержку не только платоновскому направлению во флорентийском гуманизме середины XV в., но и аристотелевскому, организовавшемуся в 50-е гг. в кружок, Сообщество Флорентийской акадеСомнения в достоверности подобных утверждений высказали:
Uzielli G. La vita e i tempi di Paolo dal Pozzo Toscanelli. Roma, 1894. P. 78 и
далее; Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Geneve; Lille, 1954. P. 8; Garin E. Marsilio
Ficino e ritorno di Platone // MFRP. Vol. I (P. 3-13). P. 7, 8. «Зная Фичинову манеру излагать, я не решаюсь принять его рассказ в буквальном смысле, как
это делали многие историки, но ядро истины в нем есть», – замечал в этой
связи П.О.Кристеллер (Kristeller P.O. Renaissance Thought and its Sources.
New York, 1979. P. 161).
511 Леонардо Бруни Аретино перевел «Федон», «Апологию Сократа», «Критон», «Горгий», «Письма» и фрагменты «Федра» и «Пира» (речь Алкивиада);
Георгий Трапезундский – «Законы» и «Послезаконие»; Уберто Дечембрио и
его сын Пьер Кандидо Дечембрио – «Государство» (еще один перевод «Государства» был выполнен Антонио Кассарино), Пьер Кандидо Дечембрио
переложил также диалог «Лисид»; Франческо Филельфо – «Евтифрон» и
некоторые из «Писем»; Ринуччо Аретино – «Критон», «Евтифрон» и псевдоплатоновский диалог «Аксиох» (этот же диалог перевел Чинчо Романо); Лоренцо Липпи – «Ион». Кроме того, еще в XII в. Генрихом Аристиппом были
переложены на латинский язык диалоги Платона «Федон» и «Менон», а в
XIII в. Вильгельмом из Мëрбеке – первая часть «Парменида»; с античных времен были известны фрагментарные переводы диалога «Тимей», выполненные Цицероном и Халкидием. См. подробнее: Bruni Aretino L. Humanistischphilosophische Schriften/ Hrsg. H.Baron. Leipzig; Berlin, 1928. S. 161, 163, 172-174;
Kristeller P.O. Introductio. P. CLVI; Idem. Marsilio Ficino as a Beginning Student
of Plato // Scriptorium. Vol. 20 (1966). P. 41-54; Idem. Renaissance Thought and
its Sources. New York, 1979. P. 57; Garin E. Ricerche sulle traduzioni di Platone
nella primà meta del sec. XV // Medioevo e Rinascimento. Studi in onore di Bruno
Nardi. Firenze, 1955. Vol. 1. P. 339-374; Baron H. Humanistic and Political Literature
in Florence and Venice at the Beginning of the Quattrocento. Cambridge (Harv.),
1955. P. 114-125; Bertalot L. Zur Bibliographie der Uebersetzungen des Leonardus
Brunus Aretinus // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und
Bibliotheken. Bd. 27 (1937). P. 180-184.
512 Текст этого посвящения см. в работах: Della Torre A. Op. cit. P. 446,
447; Bruni Aretino L. Humanistisch-philosophische Scriften. S. 135-138; Garin E.
Ricerche sulle traduzioni di Platone nella prima metà del sec. XV. P. 365, 366.

184

мии (Chorus Achademiae Florentinae); что глава этого ученого кружка,
приглашенный во Флоренцию византийский грек Иоанн Аргиропул,
который получил от Козимо задание переводить Аристотеля513, вместе с тем занимался со своими друзьями и учениками комментированием платоновских текстов, в частности, диалога «Менон»514. Однако
обо всем этом Фичино в данном контексте предпочитал не говорить515,
приписывая Козимо исключительную роль в утверждении сообщества
взыскующих «платонической науки» и в определении своей собственной судьбы. Вторую тему он еще раз поднял в предисловии к своему
медико-астрологическому трактату «О жизни», увидевшему свет в
1489 г.: «Я имел двух отцов, – писал он, обращаясь опять же к Лоренцо Великолепному, – Фичино-медика и Козимо Медичи. Тот меня препоручил Галену как медику и как платонику, этот же посвятил божественному Платону. Равным образом и тот и этот определил [меня],
Марсилио, к медику. Ведь Гален врачеватель тел, Платон же – душ»516.
513 См. в этой связи работу: Brown A.M. The humanist portrait of Cosimo de’
Medici, Pater Patriae // JWCI. 1967. N 24 (P. 186-221). P. 195-196. В приложении
к ней даны посвящения Козимо Медичи Аргиропуловых переводов “Физики”, “О душе”, “Аналитики” и “Этики” Аристотеля (Ibid. P. 214-221).
514 См.: Garin E. Ricerche sulle traduzioni di Platone nella prima meta del sec.
XV. P. 371 N 46; Hankins J. Cosimo de’ Medici… P. 147-149.
515 Именно в данном контексте. Потому что гораздо раньше, в предисловии к переводу псевдо-Платонова диалога «Аксиох» (который переведен
гуманистом под заглавием «О смерти» и приписан Ксенократу; см. об этом
ниже), составленном сразу после кончины Козимо Медичи в 1464 г., когда
у всех еще свежи были в памяти его деяния, Фичино из боязни показаться небеспристрастным не мог все же не сказать и о том, что по настоянию
этого Медичи «ученейший муж Иоанн Аргиропул перевел некоторые книги Аристотеля; и тот их внимательно читал» (Ficinus M. In traductionem libri
Xenocratis Platonici praefatio // Op. om. P. 1965). Правда, Фичино и здесь умалчивал о роли Аргиропула в популяризации учения Платона и в разработке
тех идей, на которые он сам обратит преимущественное внимание в своем творчестве (см. подробнее: Garin E. La cultura filosofica del Rinascimento
italiano. Ricerche e documenti. Firenze, 1979. P. 102-108).
516 “Ego… patres habui duos, Ficinum Medicum, Cosmum Medicen. Ex illo
natus, ex isto renatus. Ille quidem me Galeno, tum medico, tum Platonico commendavit, hic autem divino consecravit me Platoni. Et hic similiter atque ille
Marsilium Medico destinavit: Galenus quidem corporum, Plato vero medicus
animorum” (Ficinus M. In librum de Vita Ad Magnanimum Laurentium Medicen… Epistola dedicatoria // Op. omn. P. 493).

185

Эти слова Фичино дали повод первому его биографу Джованни Корси вскоре создать красивую легенду, ставшую общим местом ренессансной историографии, о том, как Козимо угадал высокую провиденциальную миссию, которая была уготована тогда еще молодому
Марсилио: «Ты, Фичино, – будто бы сказал Козимо своему медику,
– послан нам небом для врачевания тел, сын же твой Марсилий – для
врачевания душ»517.
Итак, во многих местах своих сочинений Фичино настаивает
на том, что был взят под покровительство Козимо «с нежных лет»
(a tenera aetate, a teneris annis). С каких именно, нигде не уточняется. Но, конечно же, не раньше, нежели он мог попасть в поле зрения «великого» Козимо. А это едва ли случилось в 1439 г., когда во
Флоренции проходил собор и жители города дивились речам и облику приехавшего к ним с греческого Востока старца – Плифона.
Ибо Марсилий появился в этом городе около середины 40-х гг XV в.,
скорее всего после переезда туда отца, от которого, ставшего лекарем семьи Медичи, Козимо и должен был узнать о его поразительных способностей сыне-подростке. Вполне возможно, уже в 40-е гг.
XV в. Марсилий вместе с отцом наведывался в дом Козимо Медичи,
который, ценя любые проявления дарований в человеке, мог привечать чудо-ребенка. Однако ни о каких целенаправленных отношениях покровительства и даже о более или менее регулярном общении
между Козимо и юным Фичино в это время речь идти не может. Более того, известно, что в 1451 г. Фичино был репетитором в доме Пацци518; сам гуманист признавался, что «вел с ним [Козимо] философские беседы более двенадцати лет»519, то есть по крайней мере с 1452
г., считая от смерти Козимо в 1464 г. Однако какой характер имело их
общение в первые десять лет, то есть до 1462 г., сказать невозможно. И хотя в более поздних воспоминаниях Фичино отводил именно
Козимо решающую роль в своем выборе в пользу платонизма, с гораздо большей уверенностью следует предположить, что первоначальный импульс к занятиям «платонической наукой», определивший
517 “Tu, inquit, Ficine, corporibus, at Marsilius hic tuus animis medendis coelitus
nobis demissus est” (Cursius J. Op. cit. V. P. 682).
518 Об этом см. глава 1 С. 29 и ниже в настоящей главе С. 231.
519 «Ego… una cum illo annos plures quam duodecim foeliciter philosophatus
sum» (Ficinus M. Imitatio potior est quam lectio // Ep. lib. I. P. 649. 1).

186

в дальнейшем его судьбу, исходил не от Медичи, а от флорентийских
гуманистов, в среде которых как раз в 50-е гг. XV в. заметно оживление интереса к Платону. В 1455 г. Маттео Пальмиери приступил к созданию поэмы «Град жизни», целиком пронизанной платоновскими
мотивами520. Толкованием платоновских писаний первое время занимался с учениками прибывший во Флоренцию в 1456 г. грек Иоанн Аргиропул. Не чужд интереса к платонизму был и Кристофоро Ландино,
подвигший в 1456 г. Фичино составить четыре книги «Наставлений в
платоновской науке» (Institutiones ad Platonicam disciplinam)521; их, по
признанию гуманиста, читали и будто бы даже одобрили Кристофоро Ландино и Козимо Медичи, посоветовавшие ему тем не менее не
публиковать это сочинение, доколе он не освоит греческий язык и не
обратится к первоисточникам522.
В историографии бытовало убеждение, основывавшееся на
сообщениях Корси, что в 1458-1459 гг. Фичино находился в Болонье,
обучаясь по настоянию своего отца в тамошнем университете медицине и перипатетической философии, а в 1459 г. произошла знаменательная встреча с Козимо Медичи, круто изменившая его жизнь:
правитель Флоренции, увидев в нем великую страсть к наукам, предназначил его к исследованию Платоновой философии и пообещал
ввиду этого материальную поддержку523. Однако, как убедительно
520 Завершена поэма в 1464 г. Подробнее о некоторых ее идеях см.: Брагина Л.М. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов (вторая
половина XV в.) М., 1983. С. 28-59; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и
«Утопия». С. 142-148.
521 “Ad quas quidem componendas adhortatus est Christoforus Landinus»,
– сообщал Фичино в письме к Филиппо Валори, датированном ноябрем
1491 г. (Ficinus M. Prooemium in Platonis institutiones // Ep. lib. XI. P. 929.
2). Cкорее всего, это же сочинение упоминал Фичино в первом каталоге своих трудов, содержащемся в письме к Анджело Полициано, под заглавием «Declarationes Platonicae disciplinae ad Christophorum Landinum»
(Ficinus M. Bona scribere praestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3). См. также:
Kristeller P.O. Introductio. P.CLXIII, CLXIV).
522 «Cum autem ipse [Landinus], et Cosmus Medices perlegissent [в оригинале –
peregissent] eas, probaverunt quidem, sed ut penes me servarem consuluerunt,
quoad Graecis literis erudirer, Platonicaque tandem ex suis fontibus haurirem»
(Ficinus M. Prooemium in Platonis institutiones // Ep. lib. XI. P. 929. 2).
523 «…Verum divino, ut patet, beneficio quum Florentiam aliquando divertisset atque a patre ad Cosmum salutandum duceretur, ferunt Cosmum, visa

187

показал П.О. Кристеллер, оба сообщения Корси недостоверны, поскольку в 1458-1459 гг. Фичино не мог обучаться в Болонье, находясь
во Флоренции, документальные же свидетельства о поощрении платоновских штудий Фичино со стороны Козимо Медичи относятся не
к 1459 г., а к 1462 г.524. Конечно, Фичино и Козимо в эти годы были уже
хорошо знакомы и, по-видимому, иногда могли встречаться и обсуждать то, чем занимался молодой гуманист, но скорее всего эти их отношения до поры до времени носили нерегулярный и ни к чему не
обязывающий характер.
Каким образом Фичино, который на исходе третьего десятилетия своей жизни уже не мог выглядеть подающим большие
надежды юношей, который к тому же еще не прославил себя никаким громким трудом или переводом древних текстов, сумел внушить Козимо Медичи высокое мнение о себе и добиться от него не
просто расположения, но и весьма ощутимой поддержки, остается загадкой. Скорее всего Фичино удалось увлечь своими планами
дряхлеющего правителя Флоренции, усмотревшего в них какую-то
важную для себя, а, возможно, и для духовных запросов времени,
к которым он был всегда очень чуток, перспективу. Как бы то ни
было, в своем выборе Козимо не ошибся. Дело, которому он стал
покровительствовать в лице Фичино, умножило его славу и укрепило авторитет семьи Медичи во Флоренции. Самый ранний документ,
фиксирующий наличие близких отношений между ним и Фичино, датируется сентябрем 1462 г. Это письмо к Козимо, в котором Фичино излагает содержание орфического гимна космосу, то есть миру,
обыгрывая, как это уже имело место в гуманистической литературе
его времени, созвучие слова «космос» (Cosmos) и имени «Козимо»

juvenis indole cognitaque per eum ingenti studiorum, quibus flagrabat, cupiditate, mirifice laetatum, quasi jam penitus animo concepisset hunc dubio procul
futurum, quem pro illustranda Platonis philosophia jampridem destinaverat.
Postmodumque, Ficino ad se vocato, hominem hortatum ut ultro Marsilii studiis accurreret, nisi invita Minerva, agendum, nec esse quare rei domesticae angustias accusaret, numquam se illi ulla in re defuturum, suppeditarum largissime
omnia» (Cursius J. Op. cit. V. P. 682). См. в этой вязи работы: Della Torre A. Op.
cit. P. 524-531; Пузино И. Религиозные искания в эпоху Возрождения. Вып. 1.
Марсилий Фичино. Berlin, 1923. С. 61-63; Gutkind C.S. Op. cit. P. 242; Chastel A.
Marsile Ficin et l’art. P. 8.
524 Kristeller P.O. Per la biografia di Marsilio Ficino. P. 195-198.

188

(лат.: Cosmus)525, и прославляет своего покровителя, льстиво объявляя «Козимо Медичи жизни моей [Фичиновой] благотворнейшим
медиком»526; далее он упоминает о преогромных благодеяниях, полученных им от Медичи, в частности о томах Платона527 и имении в
525 Речь идет о «Гимне IV. К Урану». См. перевод О.В. Смыки «Орфических
гимнов» по изд.: Античные гимны. М., 1988. С. 184. Существует еще два варианта Фичинова перевода этого же гимна. См.: SF. Vol. II. P. 97, 98. О том,
кем еще из современников Фичино имя Козимо сопоставлялось с космосом см.: Шастель А. Искусство и гуманизм во Флоренции времен Лоренцо
Великолепного. Очерки об искусстве Ренессанса и неоплатоническом гуманизме. М., 2001 (1 изд. на франц. языке – 1959 г.). С. 228, 327 N 163.
526 «Cosmus Medices vite mee saluberrimus medicus» (SF. Vol. II. P. 87; см.
русский перевод О.Ф. Кудрявцева в кн.: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. Переводы с латинского и итальянского языков XVI
века. М., 2004. С. 260).
527 Фичино получил полное рукописное собрание сочинений Платона, чрезвычайно редкий и дорогой манускрипт, цена которого могла превышать,
по правдоподобному предположению Дж. Ханкинса, и стоимость полученного гуманистом дома во Флоренции, и стоимость имения в Кареджи. Эту
рукопись, изготовленную с греческого оригинала, которым располагал член
византийской делегации Георгий Гемист Плифон, Медичи приобрел, повидимому, во время Ферраро-Флорентийского собора 1438-1439 гг., вполне
возможно, в обмен на финансовую помощь, которую, как известно, правитель Флоренции оказал делегации с Востока. См.: Marsilio Ficino e il ritorno
di Platone. Mostra di manoscritti e documenti, 17 maggio-16 giugno 1984. Ed.
S. Gentile, S. Niccoli, P. Viti. Firenze, 1984. P. 28-31; Hankins J. Cosimo de’ Medici
and the “Platonic Academy” // JWCI. 1990. Vol. 53 (P. 144-162). P. 157-159;
Lackner D.F. The Camaldolese Academy: Ambrogio Traversari, Marsilio Ficino
and the Christian Platonic tradition // MFTPL. P. 24-25.
Наряду с сочинениями Платона Фичино уже тогда от Козимо Медичи получил также рукопись с трактатами Плотина – во всяком случае в предисловии к их переводу, увидившему свет, правда, в 1492 г., он вспоминал:
«[Cosmus] operam praeterea dedit, ut omnes non solum Platonis, sed etiam
Plotini libros Graecos haberem» (Ficinus M. In Plotini Epitomae, seu argumenta… ad Laurentium Medicem… Prooemium // Op. om. P. 1537). В распоряжении Фичино было два экземпляра “Эннеад”: один – греческая рукопись XIII
в., от Никколò Никколи доставшаяся Козимо Медичи, другой – сделанная,
по-видимому, на деньги Козимо Иоанном Скутариотом в 1460 г. ее копия, на
которую опирался в своих трудах гуманист, свидетельством чему являются
его многочисленные заметки на ее полях. См.: Henry P. Les manuscrits grecs
de travail de Marsilio Ficino, le traducteur des Ennéades // Congrès de Tours et
Poitiers. Actes du congrès. Paris, 1954. P. 323-328.

189

Кареджи528. Место – селение Кареджи – выбрано не случайно: там
находилась вилла самого Козимо Медичи529, желавшего, как видно, испоместить Фичино поблизости от себя530. Мотивы такого решения Козимо правильно объяснены уже первыми его историками.
«Козимо любил людей, искушенных в изящной словесности, и оказывал им покровительство… – сказано в «Истории Флоренции»
Никколò Макиавелли (который прервал работу над ней в 1525 г.). –
В доме его жил на хлебах Марсилио Фичино, второй отец платоновской философии, к коему Козимо был горячо привязан. А чтобы друг
его мог с удобством предаваться литературным занятиям, а он сам
имел возможность легче видеться с ним, он подарил ему в Кареджи
имение неподалеку от своего собственного»531. Кроме ценных греческих манускриптов и имения Фичино получил от Козимо также дом
во Флоренции, о чем упоминают Антонио дельи Альи, Веспасиано да

528 По мнению С. Джентиле, в 1462 г. Козимо лишь поселил Фичино в одном из загородных своих домов в Кареджи, но подарил его (с юридическим
оформлением сделки) в 1463 г. (Gentile S. Introduzione // Ficino M. Lettere.
Firenze, 1990. Vol. I. P. XLIV-XLV N 82; см. также: Laurens P. Introduction // Ficin
M. Commentaire sur le Banquet de Platon, de l’Amour. Ed. Par P. Laurens. Paris,
2002. P. XIX). В документах дарения это имение описано как “unum predium
cum domo pro laboratore et hoste et terris laboratis, vineatis et olivatis”
(Catalogo. P. 175-176 N 140).
О книгах и имении, подаренных Фичино, упоминает в энкомии Козимо Медичи, составленном в 1464 г., один из близких и тому, и другому людей
Антонио Бенивьени: “Testis sit Marsilius Fecinus phylosophus eruditissimus
qui cum Platonis spiritum ab inferis usque excitasset, eum ipse [Cosmus] libris
agro villaque ditavit” (Benivieni A. ΕΓΚΩΜΙΟΝ Cosmi ad Laurentium Medicem.
Riproduzione dell’autografo con proemio e trascrizione. A cura di R. Piattoli.
Firenze, 1949. P. 31).
529 Carocci G. La villa medicea di Careggi. Firenze, 1888.
530 Именьице Фичино, называемое им «Академией», находилось на Монте Веккьо, как раз напротив виллы Медичи, перестроенной архитектором
Микелоццо Микелоцци. В письме своему другу Грегорио Епифанио (Грегорио ди Пьеро Бефани) он упоминает о нем как о даре «великого Козимо» (Ficinus M. Solitariae vitae utilitas. // Ep. lib. I. P. 616. 3). См.: Della Torre A.
Op.cit. P. 538.
531 Макьявелли Н. История Флоренции. VII. 6. Перевод Н.Я. Рыковой. Л.,
1973. С. 267.

190

Бистиччи и Корси532. Как явствует из документов, опубликованных
Р. Марселем, имение, дом и, соответственно, доходы с них533 были
переданы Фичино пожизненно534. В такое же пожизненное пользование он получил и греческие кодексы, с которыми работал535. То есть
все эти, а, возможно, какие-то еще, нам не известные пожалования536
532 В нотариальном документе передаваемый Козимо Старым дом в распоряжение Фичино описан как “unam domum cum curia, puteo, volta, salis
et cameris et aliis suis habituris, positam Florentia in populo Sancti Michaelis
Vicedominorum…” (Marcel R. Op. cit. Pieces justicatives. N 11. P. 738).
Антонио дельи Альи в письме к Пьеро Медичи с соболезнованиями
в связи со смертью Козимо Старого писал о благодеяниях, оказанных Фичино покойным: “ei [Fecini] et domus in urbe ab eo coempta, fundus autem dono
datus ut nulla inopia sollicitudine anxius litteris operam dare iugiter valeat”
(письмо хранится в: Biblioteca Laurenziana. LIV. 10. Collectiones Cosminianae.
Fol. 132r. Цит. по: Hankins J. Cosimo de’ Medici… P. 146 N 6). См. также соответствующие свидетельства Веспасиано да Бистиччи и Корси: «… messer
Marsiglio, figliuolo di maestro Ficino, sendo uomo di buono ingegno, e volto alle
virtù, e dotto in greco e latino, e avendo mediocre facultà, a fine che non avessi
andare a quello ultimo extremo della povertà, gli comperò [Cosimo] una casa
a Firenze, e donogliela; e dettegli dell’altre cose per sovvenire alle sua nicistà»
(Vespasiano da Bisticci. Vite di uomini illustri del secolo XV. Cosimo de’Medici
XXVIII. Bologna, 1893. Vol. III. P. 68). «Quamobrem praedio avito Caregiano in
ipsis prope suburbiis, necnon domo urbana, libris quin etiam graecis egregie
scriptis, Platone et Plotino, magni quidem precii, illis praesertim temporibus,
munere prorsus amplissimo ab eo donatus est» (Cursius J. Op. cit. VI. P. 682).
Дом, упомянутый в этих свидетельствах, располаглся на ул. Св. Эгидия и передавался Марсилию, как сказано, “обучающемуся философии”
(“studens in philosophia”) 4 декабря 1462 г. в совместное владение с его матерью Сандрой, поэтому доход от его сдачи в наем они делили пополам.
См.: Della Torre A. Op. cit. P. 538 N 2; Catalogo. P. 174-175 N 139; P. 193 N 167.
533 Есть данные о доходе с именьица в Кареджи, который был весьма
скромен: 12 четвериков зерна, 4 бочонка вина и пара каплунов (Catalogo.
P. 176). Поэтому недоверие вызывают слова Веспасиано да Бистиччи о том,
что Козимо “даровал ему [Марсилию] имение в Карежди с таким доходом, что он мог жить [там] сам и два [его] товарища и [даже] больше” (“e
donogli uno podere a Careggi, e di tanta entrata, che egli potessi vivere lui e
dua compagni e più”. См.: Vespasiano da Bisticci. Op. cit. P. 68)
534 Marcel R. Op. cit. Pieces justicatives. N 9, 11, 13. P. 736-739.
535 См.: Marcel R. Op. cit. N 11, 13, 15. P. 738-739, 741.
536 Сказав о пожаловании Фичино дома во Флоренции и имения в Кареджи, Веспасиано говорит, что Козимо своему подопечному “даровал

191

являлись как бы платой за труды Фичино на ниве возрождения древней мудрости, поскольку должны были избавить гуманиста от необходимости искать помощи у родителей или добывать средства к жизни какими-либо другими способами, например, уроками в семьях
богатых флорентийских патрициев.
Итак, в 1462 г. Фичино были созданы необходимые условия
для работы над переводами и комментированием античных текстов,
сам он также вполне к ней подготовился, освоив древнегреческий
язык и, что, пожалуй, не менее важно, наметив программу своей деятельности. По-видимому, именно эта программа обещанием грандиозных свершений и примирения древнеязыческой мудрости с
христианством537 могла возбудить живейший интерес Козимо, пожелавшего принять в ней непосредственное участие. Очень похоже, что
на решение Козимо взять под свое покровительство молодого гуманиста повлияли Фичиновы переводы с греческого на латынь «Гимнов»
и «Аргонавтики» – апокрифических сочинений поздней античности,
автором которых традиция считала легендарного поэта древности
Орфея, а также гимнов Гомера и Прокла и Гесиодовой «Теологии»
(то есть «Теогонии»)538. Скорее всего эти переводы убедили Козимо в
способности Фичино справиться с амбициозным замыслом, нацеленным на освоение всей богословской мысли древних, а для гуманиста
явились своего рода испытанием, экзаменом, выдержав который, он
получил материальную поддержку мецената, или «целевой грант» в
характерной для его эпохи форме условного пожалования ренты539.
и другие вещи, чтобы помочь ему в нужде” (“e dettegli dell’altre cose per
sovvenire alle sua nicistà. См.: Vespasiano da Bisticci. Op. cit. P. 68). Речь скорее
всего идет о более мелких и частных дачах натурой (например, съестными
припасами) или деньгами, которые Фичино как клиент Медичи вполне мог
получать от них.
537 См. Гл.I. С. 52-53.
538 «Argonautica et hymnos Orphei et Homeri atque Proculi Theologiamque
Hesiodi, quae adolescens (nescioquo modo) ad verbum mihi soli transtuli», –
писал в 1492 г. Фичино Мартину Уранию (Ficinus M. Opiniones non temere
divulgandae. Item Orphei carmina // Ep. lib. XI. P. 733. 2). См. также: Kristeller P.O.
Introductio. P. CXLV.
539 Мысль о том, что Фичино должен был пройти некое испытание, доказав Козимо Медичи свои способности справиться с переводами античных
текстов, поддерживает А. Филд, впрочем, полагая, будто таким экзаменом
явилось сделанное чуть позже переложение герметических трактатов на

192

Как бы то ни было, а переложение одного из орфических гимнов на латынь Фичино послал в упомянутом выше письме к покровителю, сообщая в нем же о том, что «прилежно сидит за томами
Платона»540. Казалось бы, следующими на очереди должны были
стать сочинения афинского философа. Однако, как вспоминал гуманист в более поздние годы, Козимо обратился к нему с просьбой
прежде перевести цикл гностических трактатов, получивших общее название «Поймандр» и приписываемых Гермесу Трисмегисту.
Перевод «Поймандра» занял месяцы и был готов в апреле 1463 г.
В предпосланном ему пояснении (argumentum), адресованном Козимо Медичи, Фичино еще раз упоминал об оказанных благодеяниях
(средствах к жизни и книгах), позволивших гуманисту заняться изучением эллинских источников, и как первый плод (primitias) этих трудов Фичино считал своим долгом преподнести своему благодетелю
посвященный ему перевод Герметического корпуса541. Это пояснение проливает свет на несколько неожиданный порядок работы Фичино, а равно и на концепцию всей его деятельности. В нем Фичино
формулировал тезис о «единой и повсюду согласной с собой школе
древнего богословия», начало которой положил Гермес Трисмегист
и продолжили которую Орфей, Аглаофем, Пифагор, Филолай, а до
полного совершенства довел Платон542.
Трудно сказать, действительно ли просьба перевести герметические сочинения исходила от Козимо Медичи; скорее всего сам
латынь, за что Фичино был награжден (в 1463 г.) приготовленным ему ранее (1462 г.) имением в Кареджи (Field A. The Platonic Academy of Florence //
MFTPL (P. 359-376). P. 374).
Дж. Ханкинс слишком упрощает ситуацию, считая, что Козимо помогал Фичино с целью получить полный перевод трудов Платона, и только (Hankins J. Cosimo de’ Medici… P. 152). Но тогда трудно понять, почему
Козимо ему разрешал и даже предлагал (если верить Фичино) переводить
античные сочинения, которые не принадлежали Платону, в частности “Герметический свод” (“Поймандр”).
540 «Platonicis voluminibus… sedulus incumbam» (SF. Vol. II. P. 88).
541 «Nam cuius ipse adiutus opibus, librisque affatim refertus, studiis Graecis
incumbui, eidem studiorum Graecorum me decet offere primitias» (Ficinus M.
Argumentum in librum Mercurij Trismegisti, ad Cosmum Medicem // Op. om.
P. 1836).
542 Ibid.

193

гуманист, развернув перед своим покровителем величественную
панораму постоянной, от поколения к поколению продолжавшейся
передачи древнейшей, по его убеждению, богословской мысли, мог
внушить тому мысль осваивать ее в таком же порядке, в каком она
исторически развивалась.
Однако, если роль Козимо Медичи в определении занятий
Фичино вряд ли стоит преувеличивать, то все же никоим образом
нельзя отрицать его искреннюю и чрезвычайную заинтересованность в трудах, которым тот себя посвятил. Сделав усадьбу в Кареджи местом уединения, удаленным от мирской суеты, последние два
года жизни он самым тесным образом общался с Фичино, почти домашним своим философом, призванным исследовать и разъяснять
ему великие тайны древней мудрости. Такому вниманию к своему
творчеству со стороны столь могущественного покровителя мог бы
позавидовать любой гуманист или человек искусства, нуждающийся
в поддержке. Козимо был для Фичино не просто щедрым меценатом, но и фактически единомышленником, которому тот поверял
свои труды и замыслы. Именно отношения самого тесного сотрудничества этих двух людей, возникшие в связи с деятельностью Фичино в качестве переводчика и толкователя сочинений античных мыслителей, и прежде всего Платона, явились основой философского
сообщества, которое приобрело широкую известность под именем
Платоновской академии.
Более конкретно представить себе, что это были за отношения, позволяют некоторые сохранившиеся документы. Козимо внимательно следил за тем, чем занимался его подопечный, требуя от
него не столько отчета, сколько философски аргументированного
наставления по вопросам, которые представляли для него мировоззренческий интерес. «Приходи к нам, Марсилий, как можно быстрее, – писал ему Козимо. – Принеси с собой книгу нашего Платона
«О высшем благе», которую, я полагаю, ты, как и обещал, уже перевел с греческого на латынь. Ибо ничего другого я не желаю сильнее
(ardentius), чем знать, какой путь вернее ведет к счастью. Будь здоров и приходи, захватив с собой орфическую лиру». В опубликованном Фичино ответном послании он обещал приехать «по возможности быстрее», ибо «что может быть приятнее, чем находиться в

194

Кареджи, земле граций543, беседуя с Козимо, отцом граций», а между
тем направлял ему изложение того, что говорили платоники о «наиболее верном пути к счастью»544.
Стоит заметить здесь, что, по-видимому, вариантом этого послания явилось другое письмо к Медичи от 11 января 1464 г., опубликованное П.О. Кристеллером, которое Фичино не включил в свое собрание эпистол, то ли потому что посчитал его незрелым юношеским
опытом, то ли потому что усмотрел в нем содержание, не так, как
ему хотелось бы, рисующее его отношения с патроном. Во всяком
случае похоже, что написаны они в одно и то же время, оба посвящены платоновской концепции счастья и содержат сходный призыв
к уподоблению души Богу. Письмо, опубликованное П.О. Кристеллером, ближе напоминает небольшое информационное сообщение о
предпринятых трудах («я решил вкратце описать, что я делаю») с лаконичным пересказом ряда сочинений Платона по вполне определенной тематике и, по-видимому, с не дошедшими до нас выдержками
543 Обыгрывая название селения Кареджи (Careggi, Caregium), Фичино
производит его от соединения греческих слов χάριτες, то есть «грации», и
γῆ, то есть «земля».
544 Письмецо Медичи (De foelicitatis desiderio) и ответ Фичино (Quae sit ad
foelicitatem via) опубликованы последним в составе его посланий (Ep. lib.
I. P. 608. 1-2). Письмецо Медичи некоторые историки относят к лету 1462 г.
(Gutkind C.S. Op. cit. P. 243; Chastel A. Marsile Ficin et l’art. P. 8), хотя скорее
всего оно создано в 1464 г. (См.: Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici.
The Inner Dimensions of Patronage // Christianity and the Renaissance. Image
and Religious Imagination in the Quattrocento. Syracuse. 1990 (P. 467-492).
P. 477); Фичинов ответ на него можно датировать 11 января 1464 г.
Предположение Дж. Ханкинса о том, что письмецо Козимо на деле
сочинено Фичино, не так уж невероятно (Hankins J. Cosimo de’ Medici…
P. 146 N 8; Idem. Cosimo de’ Medici as a patron of humanistic literature // Cosimo
il Vecchio de’ Medici, 1389-1464. Ed. F. Ames-Lewis. Oxford, 1991 (P. 69-94).
P. 74), хотя нельзя исключить, что Фичино лишь излагал правильной латынью то, о чем ему писал или даже говорил на родном наречии его покровитель. Во всяком случае, имея в виду положение, которое занимал Фичино
при Козимо, следует признать, что письмецо дает вполне правдивое описание отношений, сложившихся между этими двумя людьми. См. также
наблюдение Д. Кента о том, что письмецо вполне отражает умонастроение, характерное для Козимо (Kent D. Cosimo de’ Medici and the Florentine
Renaissance. New Haven; London, 2000. P. 132).

195

из них («я тебе посылаю краткий перевод и того и другого места»545),
тогда как другое письмо, помещенное среди Фичиновых «Эпистол»,
по тональности и стилю является скорее увещеванием, или наставлением, адресату, и из него невозможно понять как собственно идет у
Фичино освоение Платонова наследия. Приведенное П.О. Кристеллером письмо, несомненно, достовернее передает отношения между
гуманистом и его покровителем; интересно то, что в нем нет обещания приехать «по возможности быстрее» (cum primum potero),
высказанного в другом письме Фичино, но, напротив, говорится о
каких-то обстоятельствах (iniquitas temporis), не позволяющих ему
обратиться к Козимо с речью, то есть встретиться с ним для личной
беседы, и объяснимых необходимостью дополнить переведенные
им девять сочинений Платона еще тремя546; какими именно, не сказано: «И лишь тогда я поспешу к тебе, дабы по установившемуся обычаю сообщить о том, что было сделано. Пока же читай благополучно недавно открытое мною положение Платона о счастье, которое
я прилагаю к этому письму»547.
Итак, встречи и философские беседы, посвященные разным
аспектам духовного наследия античности, возникающим по мере
его разработки Фичино, несомненно, имели место и, более того,
вошли в обычай между гуманистом и его покровителем, хотя, пожалуй, характер их был не столь пасторально-идиллический, какой
подчас изображен в литературе по культуре Возрождения: «Когда
старый Козимо подстригает свой виноградник на вилле Кареджи, –
писал Ф. Монье, – он приглашает к себе юного Марсилио, который
читает ему из Платона и играет на лире» 548. Козимо направляется в
Кареджи, по его признанию, чтобы «культивировать не имение, но

545 SF. Vol. I. P. 37. Здесь и далее в цитировании этого документа вынужден
поправлять выполненный мной его перевод, который был опубликован в
кн.: Сочинения итальянских гуманистов (XV век). С. 216.
Сам Фичино пометил письмо 11 января 1463 г., потому что флорентийцы
этого времени новый год начинали не с 1 января, но с 25 марта.
546 «Novem hactenus opuscula Platonis convertimus. Tria preterea…
transferemus»» (SF. Vol. I. P. 37); Сочинения итальянских гуманистов (XV
век). С. 216, 217.
547 Ibid. (Там же. С. 217).
548 Монье Ф. Опыт литературной истории Италии. Кваттроченто. СПб.,
1904. С. 318.

196

душу»549, однако Фичино оказывается не столь уж покладистым и
услужливым и не торопится принять настойчивое приглашение патрона, откладывая на время свой визит к нему. Скорее всего именно подобные свидетельства творческой самостоятельности перед
лицом «великого Козимо», верным сподвижником и чутким исполнителем воли которого Фичино стремился представить себя позже в глазах его наследников, побудили гуманиста не включить это
письмо в первую книгу его «Эпистол», составленную между 1473 и
1475 гг.550 и посвященную Джулиано Медичи551, внуку Козимо. Иначе
трудно объяснить, почему для столь интересного документа Фичино
не нашел в ней места при том, что он счел возможным поместить в
этом собрании своих писем ничего не говорящее, отправленное по
какому-то мало значительному поводу посланьице Козимо Медичи
о многословии552.
Помимо переводов на латынь Герметического свода и пифагорейских писаний, Фичино успел посвятить Козимо латинскую версию десяти диалогов Платона, сочинений Спевсиппа и Алкиноя553.
Повествуя о последних днях жизни покровителя (который умер 1
августа 1464 г.) в предисловии к переводу псевдо-Платонова диалога «Аксиох», гуманист уверял, что возвещенные в десяти книгах
«божественного Платона» все наставления жизни, все начала природы, все священные божественные тайны… – все это Козимо и
внимательно прочитал, и вполне понял»; за двадцать дней до смерти, продолжал Фичино, то есть 12 или 13 июля, под вечер, Козимо начал оплакивать ничтожество сей жизни и нападать на заблуждения
смертных, обстоятельно и резко рассуждая о презрении к миру,
как человек, уже приближающийся к вышнему блаженству. Когда
он кончил, Фичино ему заметил, что о том же самом в своей книге
«О смерти» говорил Ксенократ, человек святой жизни и любимый
ученик Платона. Тогда умирающий попросил передать по-латыни
549 «Contuli heri me in agrum Charegium, non agri sed animi colendi gratia», –
писал он Фичино (Ep. lib. I. P. 608. 1).
550 Kristeller P.O. Introductio. P. XC-XCII.
551 Ep. lib. I. P. 607. 2.
552 Ficinus M. Excusatio prolixitatis // Ep. lib. I. P. 615. 2.
553 См. Гл. I. С. 57-58.

197

то, о чем толковал Ксенократ по-гречески. Фичино передал. Козимо
«одобрил и повелел перевести»554.
Уникальность этого документа в том, что он дает по свежим
следам не так давно состоявшейся встречи555 описание одной из философских бесед Фичино и Козимо, из которого видно, как гуманист
в их ходе пересказывал или читал, скорее всего фрагментами, свои
переводы на латынь древнегреческих авторов, и как у патрона появлялись новые творческие заказы. Нельзя, однако, сказать, будто
эти заказы не были инспирированы его подопечным, что показывает
и история с переводом псевдо-Платонова трактата «Аксиох».
Затем, как явствует из упомянутого выше предисловия к этому трактату, за двенадцать дней до кончины благодетеля Фичино читал ему книги «о едином начале вещей и о высшем благе», или диалоги «Парменид» и «Филеб» Платона556; причем в письме к Лоренцо
Медичи Фичино называет его в качестве свидетеля предсмертных
платоновских чтений со старым Козимо557.
Размышляя о значении в своей жизни этого человека, Фичино имел все основания заметить в письме Лоренцо Медичи: «Конечно, многим я обязан нашему Платону, но, признаюсь, не меньшим
554 «Die autem vigesima antequam corporis vinculis purus eius spiritus
solveretur, sole iam occidente, coepit huius vitae miseriam deplorare atque
ita in errores mortalium invehi, ut lucrum quoddam diceret esse mortem, ubi
permulta et acute et copiose de huius vitae contemptu disseruit, utpote qui
iam ad supernam beatitudinem adspiraret. Cum ille finem dicendi fecisset,
«haec eadem, Cosme», inquam, «Xenocrates vir sanctus atque dilectus Platonis
nostri discipulus in libro de morte tractavit». Tum ille: «Referas», inquit, «Latine,
Marsili, quae Grece Xenocrates disputat». Rettuli, probavit. Transferri iussit»
(Ficinus M. In traductionem libri Xenocratis Platonici praefatio // Op. om.
P. 1965). См. также: Гл. II. C. 146.
555 Перевод трактата и предисловие к нему Фичино завершил до конца
1464 г. См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXXVII.
556 “Haec omnia Cosmus et accurate legit et absolute comprehendit. Cumque
Platonis librum de uno rerum omnium principio et de summo bono iam peregisset, duodecima deinde die, quasi ad id principium bonumque fruendum rediturus ex hac vitae umbra ad supernam lucem revocatus accessit…” (Ficinus M. In
traductionem libri Xenocratis Platonici praefatio // Op. om. P. 1965).
557 “Itaque postquam Platonis librum De uno rerum principio ac De summo
bono legimus, sicut tu nosti, qui aderas, paulo post decessit tanquam eo ipso
bono, quod disputatione gustaverat, re ipsa abunde iam potiturus” (Ficinus M.
Imitatio potior est quam lectio // Ep. lib. I. P. 649. 1).

198

– Козимо»558. По справедливому наблюдению американского историка М.М. Буллард, «в случае с Фичино было бы неправильно ограничиваться рассмотрением материальной поддержки, оказанной ему
Медичи. От Козимо Фичино получил внушительные дары – имение
из собственности Медичи в Кареджи и дом во Флоренции, – предоставившие ему возможность осуществить его переводы греческих
философов; но вдобавок Козимо разделял Фичиново увлечение Платоном, поддерживая его занятия также и по этой причине. Фичино,
со своей стороны, отвечал взаимностью, даря Козимодружбой, наставлениями и философскими беседами»559. Фичино, по-видимому,
не слишком преувеличивал, утверждая, что «не было человека для
меня ближе и дороже, чем великий Козимо»560. Десятилетия спустя
после смерти этого патрона Фичино в качестве до конца преданного ему клиента продолжал справлять праздник святых Косьмы и Дамиана, небесных покровителей Козимо, о чем сообщал его внуку
Лоренцо561.
Невозможно, конечно, отрицать, что поддержку Фичино
Медичи использовали для укрепления своей власти во Флоренции;
однако – и здесь прав П.О. Кристеллер – не нужно это понимать в
том смысле, что, поощряя «платоновские штудии», правящее городом семейство имело в виду «отвлечь внимание граждан от дел государства в сторону умозрительных спекуляций, как многократно
говорилось» в литературе562. Покровительство со стороны Медичи
558 «Multum equidem Platoni nostro debeo, sed Cosmo non minus debere
fateor» (Ibid.).
559 Bullard M.M. Op. cit. P. 476.
560 «Nemo Magno Cosmo me familiarior fuit. Nemo carior». – сказано в письме к Никколò Микелоцци, сыну известного архитектора, человеку, близкому Лоренцо Медичи (Ficinus M. Laudes Laurentii Medicis mire // Ep. lib. I.
P. 622. 2).
561 “Solemnia cosmica… in Phobea Saturnii montis [Montevecchio] academiola
libenter feliciterque celebravimus” (Ficinus M. Agriculture literarumque studia
invicem feliciter coniunguntur // Ep. lib. VII. P. 844. 1).
562 Kristeller P.O. The Platonic Academy of Florence // Idem. Renaissance
Thought. II. Papers on Humanism and the Arts. N. Y.; Evanston; London, 1965
(первое изд. работы: 1960 г.) (P. 89-101). P. 90.
Подобная точка зрения на цели культурных предприятий флорентийских Медичи возникла очень давно и имеет приверженцев и по сию пору. Уже
известный политический писатель и друг Макиавелли Франческо Веттори

199

Платоновской академии, несомненно, повышало их престиж, увеличивало их славу меценатов. Правда, непосредственно Козимо от
успехов покровительствуемого им культурного начинания мало что
успел получить, ибо широкая известность Платоновская академия
приобрела при его преемниках, когда были завершены и опубликованы основные переводы и труды Фичино, стяжавшего фактическое
признание в качестве крупнейшего философского авторитета своего
времени. Уже в силу этого следует согласиться с тем, что безусловно
свойственный Козимо точный расчет делового человека, распознавшего в Фичино мыслителя, который своими идеями вскоре будет во
многом определять духовный облик эпохи, и поддержка которого
позволит обеспечить семье Медичи не только политическое, но и
культурное преобладание, был дополнен искренней увлеченностью
великими целями, провозглашенными движением за возрождение
платоновского наследия, личной потребностью в освоении античной религиозно-философской мысли. Заказывая переводы древних
текстов, Козимо, конечно же, ожидал большего, чем удовлетворения своих честолюбивых желаний, – с помощью Фичино он надеялся
обрести высшее знание, дабы, по свидетельству гуманиста, «не быть
в неведении относительно сокровеннейших тайн мудрости»563, в которых должно было содержаться разрешение самых глубоких мировоззренческих вопросов.

в первой трети XVI в. утверждал, что политика Лоренцо Медичи поощрения
искусств и народных увеселений (“ridurre gli uomini all’arte et a’piaceri”)
носила охранительный характер (Vettori Fr. Scritti storici e politici. A cura
di E. Niccolini. Bari, 1972. P. 307). С ним полностью согласен историк конца
XX в.: “Искусства и увеселения для Лоренцо, метафизические и богословские спекуляции для Козимо – все это было направлено на то, чтобы отвлечь внимание молодежи от дел общественных” (Niccolini E. Prefazione.
P. 17).
563 «Deinde ne intima sapientiae ipsius arcana sibi deesent, divi Platonis
libros decem et unum Mercurii e greca in latinum a nobis transferri iussit.
Quibus omnia vitae praecepta, omnia naturae principia, omnia divinarum
rerum mysteria sancta panduntur» (Ficinus M. In traductionem libri Xenocratis
Platonici praefatio. P. 1965).

200

б. Пьеро Подагрик
В не раз цитированном выше предисловии к псевдо-Платонову трактату «Аксиох» Фичино, обращаясь к Пьеро Медичи, в пример
ему ставил недавно почившего Козимо, «гордость Италии», «стяжавшего себе удивительную славу не только благоразумием в делах человеческих, но и мудростью в божественных, который, даже
будучи очень занят, находил время для наук и искусств, в старости
же целиком предался преимущественно философии и священным
предметам. Его кончину тяжело переживали бы и отечество, и академия, если бы не остался Пьеро, весьма похожий на отца; на его
благоразумие и благочестие возлагает свои надежды отечество и
рассчитывает академия»564. Расчеты эти оправдались лишь отчасти.
Преемник Козимо не оставил своим попечением главу академии,
хотя в сравнении со своим отцом он явно проигрывал, будучи не
столь щедрым и не столь участливым к тому, что делалось Фичино, в воспоминаниях которого о Пьеро нет ни теплоты, ни чувства
привязанности, присущих всему, сказанному им впоследствии о
«великом Козимо». Поэтому следует осторожно подходить к словам Корси, характеризующим Пьеро как деятельного и, более того,
инициативного участника Фичинова кружка: «Его [Пьеро] часто навещал Марсилий, открывая ему положения платоновской философии, которая произвела на Пьеро столь сильное впечатление, что
он подвиг (compulit) Марсилия к изданию переводов Платона, их
прилюдному толкованию и преподаванию, дабы его сограждане
также были просвещены новым светом столь возвышенного учения
и такой замечательной философии; он подарил Марсилию много
томов на греческом и латинском языках великой ценности, которые оказались весьма полезными для изложения и объяснения уче564 “Cosmus Italiae decus Petro Medices… non modo rerum humanarum
prudentia, verumetiam sapientia divinarum miram sibi gloriam comparavit. Qui
cum nullum vitae tempus, vel in summis negotiis absque consortio musarum
transegerit, in senectute praecipue philosophiae studiis sacrisque literis totum
se tradidit… Cuius decessu graviter et patria, et academia gemeret, nisi Petrus
parenti quam similimus superesset in cuius prudentia atque pietate, patria
spem suam firmet, et academia conquiescat” (Ficinus M. In traductionem libri
Xenocratis Platonici praefatio. P. 1965).

201

ния Платона»565. Последнее сообщение Корси о получении Фичино
от Пьеро каких-то книг не находит подтверждения ни свидетельствами самого Фичино, ни другими документами566. Если к преподаванию Фичино во Флорентийском университете в 1466 г. Пьеро мог
иметь какое-то отношение567, то более чем сомнительным выглядит
утверждение Корси, будто Пьеро «подвиг» Фичино к изданию переводов Платона, которые вышли в свет только через пятнадцать лет
после смерти Пьеро. Эту неувязку биографа Фичино отмечает французский исследователь А. Рошон, впрочем, допуская, что Пьеро все
же мог побудить Фичино к осуществлению перевода всех оставшихся сочинений Платона568.
Последнее маловероятно. В предисловии к комментариям на
труды Платона сам гуманист уточнял, что после смерти Козимо его
сыну Пьеро «давал читать» (legendos dedi) лишь девять диалогов569,
хотя до смерти последнего (1 декабря 1469 г.) завершил перевод всех
трудов афинского философа570. Скорее всего с какого-то момента
философские беседы между Пьеро, прозванным за болезнь, которая
свела его в могилу, Подагриком, и доставшимся ему по наследству от
отца подопечным Фичино сошли на нет. Любопытно, что если вскоре
после смерти Козимо Фичино, обращаясь к Пьеро Медичи, с несомненной надеждой именует его «столпом Академии» (academiae columen),
565 Cursius J. Op. cit. VII. P. 683.
566 Ошибочно основывающееся на этих словах Корси утверждение А.
Делла Торре (Della Torre A. Op. cit. P. 566), будто Пьеро снабдил Фичино трудами Спевсиппа и Альбина-Алкиноя, которые на самом деле были переведены еще при жизни Козимо ( См.: Marcel R. Op. cit. P. 307).
567 Недавно опубликованы платежные документы, из коих явствует, что
с большим опозданием, только в 1469 г., Фичино получил причитавшиеся
ему 160 лир (40 флоринов) за чтение годового курса философии (“a messer
marsilio dimaestro fecino persua lettura infiloxofia peruno anno 1466”. См.:
Davies J. Marsilio Ficino: Lecturer at the Studio fiorentino // RQ. 1992. Vol. XLV. N
4. P. 785-790). Сумма более чем скромная (Ландино получал 200 флоринов в
год), Фичино, по-видимому, читал “экстраординарный” курс. Тем не менее,
вполне возможно, что место это исхлопотал для Фичино в качестве “приработка” Пьеро Медичи, который был попечителем университета Флоренции.
568 Rochon A. La jeunesse de Laurent de Medicis (1449-1478). ClermontFerrand, 1963. P. 295, 296.
569 Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium // Op. om. P. 1129.
570 См. об этом: Гл. 1. С. 000.

202

то есть платонической философской традиции, то уже в апреле 1466 г.
громкое имя «покровителя Академии» (academie tutor) гуманист присваивает некоему Мильоре Креши571; и это может служить признаком
приостановки, или полного прекращения, в 1465-начале 1466 гг. платоновских чтений Фичино с преемником Козимо Старого.
Воспитанный Карло Марсуппини в традициях аристотелевской философии, столь популярной во флорентийском гуманизме
первой половины и середины XV в., Пьеро отдавал предпочтение
Иоанну Аргиропулу, переводившему по его прямому заказу труды
Стагирита и Порфирия и посвятившему ему собственный свой трактат, и участвовал с 1456 г. в кружке лиц, сложившемся возле ученого византийца и известном как Сообщество Флорентийской Академии (Chorus Academiae Florentinae)572. Справедливой выглядит также
мысль Р. Марселя о том, что Пьеро не выступал инициатором публичного комментирования «Филеба», предпринятого Фичино ок. 1468 г.,
поскольку, будучи официальным попечителем университета (Studio),
правитель Флоренции не должен был организовывать публичные
курсы, которые могли повредить этому учреждению573.
Как бы то ни было, следует признать, что роль Пьеро в трудах
Фичино была весьма скромна и ни в коей мере не сравнима с той,
какую сыграли его отец Козимо и сын Лоренцо574, не без стараний Фичино в благодарность за оказанные гуманисту милости прозванный
Великолепным.

в. Лоренцо Великолепный
Прямые контакты Фичино с Лоренцо начались довольно рано,
по крайней мере с 1462 г., когда гуманист на положении фактически
«домашнего» философа стал близким Козимо Медичи человеком.
Однако документально зафиксированы первые контакты Фичино с
Лоренцо к исходу жизни Козимо: в письме Лоренцо, составленном
в сентябре 1474 г., гуманист вспоминает, как он в его присутствии
571 См.: Ficinus M. In traductionem libri Xenocratis Platonici praefatio. P. 1965;
SF. Vol. II. P. 88-89.
572 Подробнее на эту тему см. материал в работе: Marcel R. Op. cit. P. 301311; Hankins J. Cosimo de’ Medici… P. 148.
573 Ibid. P. 322.
574 См. в этой связи работу: Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici. P. 478.

203

читал лежавшему на смертном одре Козимо платоновские диалоги «Парменид» и «Филеб»; вскоре после окончания чтения больной
преставился575. Это случилось 1 августа 1464 г., Лоренцо тогда было
пятнадцать лет. Вряд ли Фичино проводил с Лоренцо какие-то особые занятия (это входило в обязанности Джентиле Бекки), хотя его
встречи и беседы с Лоренцо, подобные тем, которые гуманист имел
со старшими представителями семьи Медичи, Козимо и Пьеро, при
их жизни, не вызывает сомнений576. Обсуждаться там могли не только диалоги афинского философа и позднеантичные писания герметического, орфического, зороастрийского толка, но и теоретические проблемы науки, искусства, политики, морали, богословия577.
Сообщения по данному поводу, пусть и косвенного характера, содержатся в «Камальдоленских беседах» Ландино; время действия
этих диалогов отнесено к 1468 г., созданы они до конца 1469 г.,
а опубликованы после смерти Альберти в 1472 г.; в них Лоренцо в
качестве персонажа произведения несколько раз упоминает – надо
полагать, имея в виду реальные события, – о том, что Фичино разъяснял ему Платона, что вместе они изучали диалог «Тимей», что сам он,
наконец, даже читал ранний Фичинов трактат «О наслаждении»578.
575 Ficinus M. Imitatio potior est quam lectio // Ep. lib. I. P. 649. 1. О приобщении Лоренцо к философии Платона и Аристотеля их переводчиками, соответственно Фичино и Иоанном Аргиропулом, упоминал в адресованном Лоренцо предисловии к своей “Смеси” Анджело Полициано: “Quoniam rectae
coenae speciem, vicemque graviora illa occupant, qualia tibi multa vel Marsilius
Ficinus Platonis, vel Aristotelis interpres Argyropylus Byzantius e philosophiae
pene congesserunt” (Politiani A. Miscellaneorum Prefatio // Opera omnia.
Basileae, 1553. P. 217). См.: Marcel R. Op.cit. P. 375.
576 См.: Rochon A. La jeunesse de Laurent de Médicis (1449-1478). ClermontFerrand, 1963. P. 30-40.
577 Флорентийский гуманист Кристофоро Ландино в предисловии к трактату “Об истинном благородстве” (не ранее 1487 г.), адресованном Лоренцо Медичи, напоминал ему о подобного рода диспутах, проводившихся в
доме его деда Козимо и отца Пьеро именитыми учеными из Флоренции и
других мест и посвященных самым разным предметам, – от управления государством и норм гражданской жизни до естествознания, математики и
пределов божественного вéдения (Landino Cr. De vera nobilitate. A cura di
M.T. Liaci. Firenze, 1970. P. 26. См. здесь же: Liaci M.T. Introduzione. P. 16, 17).
578 См. публикацию соответствующих отрывков: SF. Vol. II. P. 251-252.
(Landino Ch. Disputationes Camaldulenses. I-IV. A cura di P. Lohe. Firenze, 1980.
12, 82, 222). См. также: Marcel R. Op. cit. P. 314-321.

204

Полициано также свидетельствует о том, что Лоренцо к философии приобщал Фичино, переводчик Платона, наряду с Аргиропулом,
переводчиком Аристотеля579. О том, что между Фичино и юным Лоренцо уже сложились добрые и даже близкие отношения говорит
приписка к посланию Франческо Берлингьери за 1466 г., в которой
гуманист просит этого Медичи поддержать ходатайство их друга,
Берлингьери, о получении одного их освободившихся церковных
приходов580.
Безусловно, в раннем возрасте Лоренцо стал проявлять активный интерес к делу, которому предназначил себя Фичино, – возрождению и освоению великой древнеязыческой богословской
традиции, наиболее полным образом обобщенной и истолкованной, как считалось, Платоном и его продолжателями. Не случайно
еще при жизни Пьеро Медичи Фичино посвятил перевод некоторых
диалогов Платона, например «Иона», не ему, а Лоренцо581. В «Комментарии на «Пир» Платона, о Любви», в латинском варианте, завершенном не позднее лета 1469 г., инициативе «прославленного
мужа Лоренцо Медичи» (vir clarissimus Laurentius Medices) Фичино
приписывал «возобновление платоновского пира» 7 ноября 1468 г.,
которым по примеру древних платоников был отмечен день рождения и смерти афинского философа; устройство празднества Лоренцо будто бы возложил на Франческо Бандини, собравшего девять
сотрапезников на вилле в Кареджи582. В предисловии к выполненной
скорее всего в том же 1469 г. итальянской версии «Комментария на
«Пир» Платона…» Фичино само появление этого своего произведения объяснял опять же настоянием Лоренцо: «Для пользы латинян я
перевел книгу Платона [«Пир». – О.К.] и, побуждаемый нашим вели579 “…quoniam rectae coenae speciem vicemque graviora illa occupant, qualia tibi multa vel Marsilius Ficinus Platonis vel Aristotelis interpres Argyropylos
Byzantius e philosophiae penu congesserunt” (Politianus A. Praefatio Miscellaneorum // Op. om. Basileae, 1553. P. 217).
580 “Obsecro ut honestis eius [Берлингьери] votis sis propitius” (SF. Vol. II.
P. 96. См. также: Della Torre A. Op. cit. P. 666; Catalogo. P. 74 N 57).
581 См.: Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol. I. P. CLI.
582 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis de Amore. I. 1 // Op. om.
P. 1321. Итальянскую редакцию см.: Ficino M. El libro dell’Amore. A cura di
S. Niccoli. Firenze, 1987. P. 5. Русский перевод А. Горфункеля, В. Мажуги,
И. Черняка см.: Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. I. С. 144.

205

колепным Лоренцо Медичи, прокомментировал наиболее трудные
таинства, в ней содержащиеся»583.
Еще раз о присущем Лоренцо великолепии – купно с необыкновенным человеколюбием – гуманист заявил в эпистоле, адресованной в январе 1474 г. непосредственно своему покровителю584.
Фичино видел или хотел видеть в нем образец социального поведения, достойный того, кто призван воплощать собой эту добродетель585. Прежде всего он оценил, конечно, поддержку и прямое
участие Лоренцо в делах и начинаниях Платоновской академии.
Заинтересованный в сохранении этих отношений, Фичино на правах
наставника – роль, которую он сохранял и после прихода Лоренцо к
власти во Флоренции, – старался не только приобщать его к своим
трудам и идеям, но и ориентировать на подражание Козимо или,
как он писал в послании к Лоренцо, «великого Козимо, твоего деда,
моего покровителя» (Magnum Cosmum,… avum tuum, Patronum
meum), рисуя нравственный портрет которого, гуманист не забыл
тут же упомянуть о справедливости и великолепии, проявляемых
им в отношении людей (erga homines iustum, atque magnificum)586.
Быть, как Козимо, продолжать его дело означало, среди прочего,
проявлять заботу о Платоновской академии, основателем и не583 “Io per remedio de’Latini el libro di Platone di greca lingua in latino tradussi
e, confortato dal nostro magnifico Lorenzo de’Medici, e mysterii che in decto
libro erano più difficili commentai…” (Ficino M. El libro dell’Amore. Proemio
di Marsilio Ficino fiorentino sopra El libro dell’Amore, a Bernardo del Nero e
Antonio di Tuccio Manetti… P. 4). См. об этом: Della Torre A. Op. cit. P. 602604; Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII, CXXIV.
Впрочем, по заключению С. Джентиле, в первоначальной версии
«Комментария на “Пир” Платона…» Лоренцо скорее всего даже не был
упомянут и уже задним числом в окончательной редакции трактата гуманист приписал молодому Медичи решающую роль в восстановлении древнего обычая платоников, а заодно и в составлении этого труда (Gentile S.
Per la storia del testo del “Commentarium in Convivium” di Marsilio Ficino //
Rinascimento. 1981. Vol. 21 (P. 3-27). P. 16-18).
584 “Agere gratias innumerabiles hortatur singularis humanitas et magnificentia
tua…” (Ficinus M. Mirabilium author Deus est, non homo // Ep. lib. I. P. 622. 1).
585 См. в этой связи: С. 444.
586 Ficinus M. Imitatio potior quam lectio // Ep. lib. I. P. 648-649. Послание
следует датировать концом сентября 1474 г. См.: Gentile S. Introduzione //
Ficino M. Lettere I. Epistolarum familiarium liber I. A cura di S. Gentile. Firenze,
1990. P. CCLXIII.

206

усыпным попечителем которой представлял Фичино этого Медичи
в трудах, адресованных Лоренцо587.
Смерть Пьеро Медичи (3 декабря 1469 г.) внесла в планы Фичино серьезные коррективы. В долгий ящик пришлось отложить окончательную доработку перевода всех сочинений Платона, завершенного в 1468 или в 1469 г. Предстояла еще их сверка и исправление. Как
раз на этом этапе дело затормозилось. «После ухода из жизни Пьеро,
– сетовал Фичино Лоренцо Медичи, – фортуна… вопреки моей воле
отрывала меня от занятия переводами [Платона. – О.К.]. Ты же, почитатель религии и покровитель философии, [своими] милостями и
содействием вернул меня к ним»588. Трудно сказать, были ли какиенибудь другие обстоятельства, препятствовавшие Фичино довести
до конца дело с переложением Платона на латинский язык, кроме
тех напряженных ученых занятий, которым предавался гуманист в
70-начале 80-х годов. Трудно также сказать, чем конкретно обязан
был Фичино Лоренцо Медичи, внуку Козимо и сыну Пьеро, в освоении Платонова наследия, хотя, как сообщает Никколò Валори, первый биограф Лоренцо, этот молодой Медичи, пройдя курс обучения
у грека Аргиропула перипатетической науке, обратился к освоению
Платонова наследия под руководством Марсилия Фичино, «с котороым тесно общался и благодаря которому очень преуспел в постижении глубин и тайн Платонова учения», «стремясь, лишь только был
свободен от общественных дел, как можно больше внимать ему и
беседовать с ним»589. И вполне закономерно, что в первом печатном
587 Подробнее см.: Кудрявцев О.Ф. Меценатство как политика и как призвание: Козимо Медичи и флорентийская Платоновская академия // Культура Возрождения и власть. М., 1999. С. 37-39.
588 “Postquam uero Petrus è uita decessit, fortuna praeclaris saepe operibus
inuida, inuitum me à traductionis officio distrahebat. Verum tu et religionis
cultor, et philosophiae patronus, me ad inceptum omni fauore et auxilio
reuocasti” (Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium // Op. om. P. 1129).
589 “Post Aristotelem Academiae amore incensus Marsilio Ficino familiarissime utebantur, sub quo maxime profecit, ut etiam Platonis sensus intimus et
reconditus quosque penetraret… Quare…quotiescumque a publicis negotiis
vacabat, semper Academiae inhaerebat, cupiens maxime audire et alloqui Ficinum, qui… post tot secula primus Academiae fores non solum aperuit, sed
intima quoque adita se duce penetravit” (Valori N. Vita di Lorenzo de’ Medici.
A cura di E Niccolini. Vicenza, 1991. P. 49). Труд Валори создан вскоре после
смерти Лоренцо в 1492 г.

207

издании Платона (1482 г.) все его произведения – включая диалоги,
посвященные ранее Козимо и Пьеро Медичи, а также собственное
сочинение гуманиста «Комментарий на «Пир» Платона…» – он преподнес Лоренцо Медичи590.
Следующие за переводами Платона значительные труды гуманиста, латинская редакция «О христианской религии» и фундаментальное «Платоновское богословие о бессмертии душ», были
также адресованы Лоренцо Медичи. Фичино писал своему патрону
в направляемом ему предисловии к «Платоновскому богословию»:
«Я посчитал необходимым посвятить тебе, Великодушный Лоренцо,
предпочтительно перед другими сей труд не для того, чтобы сообщить тебе философские [истины], в коих ты давно уже сведущ – ибо
не столько тебе, сколько другим я хочу открыть тайны древних, тебе
уже известные, – но потому что по твоей милости мы обрели досуг,
облегчивший нам возможность заниматься философией, и потому
еще, что наш Платон, мне кажется, весьма порадовался бы, увидя
в тебе то, чего очень желал великим людям прошлого: соединение
философии с наивысшей гражданской властью»591. Фичино недвусмысленно признавал первостепенную роль представителя третьего
поколения правившего Флоренцией семейства Медичи в создании
необходимых условий для того, чтобы можно было целиком предаться делу, к которому считал себя предназначенным. Но, кроме
того, гуманист изображал Лоренцо воплощением платоновского
590 В конце оглавления к этому изданию сказано: “Primi decem libri ad
Cosmum Medicem, ex reliquis autem novem quidem ad Petrum Medicem,
septem vero atque triginta, immo vero cuncti ad Laurentium Medicem” (Цит.
по: Kristeller P.O. Introductio. P. CLI). Это же посвящение подтверждено
в адресованном Лоренцо предисловии к переводам Платона (Op. om.
P. 1129).
591 “Opus autem ipsum tibi Magnanime Laurenti iudicavi prae caeteris dedicandum, non ut philosophica tibi aperiam, de quibus iamdiu ita disputas, ut non
tam tibi qui haec iam videris miro quodam ingenio consequutus, quam caeteris
priscorum arcana videar editurus, sed quod et nos beneficio tuo id otium [в
оригинале – odium] quo facilius filosophari possemus, consecuti simus, et Plato noster hoc nostro erga te officio gratulaturus admodum videatur, quoniam
quod ille in magnis quondam viris potissimum exoptabat, ipse philosophiam
una cum summa in rebus publicis auctoritate coniunxeris” (Ficinus M. Prooemium in Platonicam Theologiam de animorum immortalitate. P. 78).

208

идеала государя-философа592, мудреца во власти – тех самых качеств, сочетание которых необходимо, по его мнению593, для возвращения «золотого века», не случайно приурочиваемого медичейской
пропагандой к правлению Лоренцо594.
Равным образом все последующие крупные свои работы Фичино полагал необходимым посвящать Лоренцо595, не упускавшего
случая идентифицировать себя с новой гуманистической культурой Флоренции596, с идеями Платоновской академии, оказавшими
сильнейшее влияние на направление духовных исканий в Италии
и других европейских странах. 12 ноября 1490 г. Лука Фабиани, писец и друг Фичино, изготовил для Лоренцо Медичи кодексы с Фичиновыми переводами и толкованиями Плотина, украшенные иллюстрациями; оплатил работу Филиппо Валори597. А вот типографские
расходы по изданию Плотиновых «Эннеад» в переводе Фичино и
с его же комментариями взял на себя сам «покровитель Академии» Лоренцо Медичи598, которому оно было посвящено. Правда,
вышло в свет оно через месяц после его смерти, в мае 1492 г.599,
592 Платон. Государство. 473d. Генезис этого образа Лоренцо в писаниях
Фичино прослежен в работе: Gentile S. Per la storia del “Commentarium in
Convivium” di Marsilio Ficino. P. 16-18.
593 См. подробнее: раздел “Патент на благородство…”. С. 386-387.
594 Кудрявцев О.Ф. Миф о “золотом веке” в культуре Возрождения // Личность, идея, текст в культуре Средневековья и Возрождения. Иваново, 2001
(С. 84-92). С. 89.
595 См. открытое признание в этом в письме к Филиппо Валори, которому
только с разрешения Медичи (!) Фичино осмелился посвятить небольшой
перевод Прискиана Лида: “Medices vero nostri, quibus tanquam Platonis dare
omnia, immo reddere consuevimus, consentiunt proculdubio munusculum hoc
unum e multis meo dedicari Valori…” (Ficinus M. Prooemium in Theophrasti de
anima // Ep. lib. XI. P. 897. 1).
596 См в связи c этим см. наблюдения: Bullard M.M. Marsilio Ficino and the
Medici. P. 474-475.
597 Kristeller P.O. Introductio. P. CXXVIII.
598 “…cuius [Plotini] libros tu patronus Academie magnifico sumptu formis
exprimi curavisti”, – сказано в письме Филиппо Валори к Лоренцо. Опубликовано Кристеллером: MFRP. Vol. I. P. 32. См. об этом также письмо Фичино
за ноябрь 1491 г. Мартину Уранию (Преннингеру): Gratiarum actio // Ep. lib.
XI. P. 929. 3.
599 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CLVIII.

209

с приложением письма, обращенного к Пьеро Медичи, сыну и наследнику Лоренцо600.
В конце 1489 или в начале 1490 гг. Лоренцо был посвящен кодекс с переводами всех крупнейших представителей языческого неоплатонизма III-VI вв. Порфирия, Ямвлиха, Прокла, раннехристианского философа-неоплатоника Синезия и византийского платоника
Михаила Пселла, а, кроме того, Прискиана Лида601. В то же почти время, осенью 1489 г., иждивением Филиппо Валори был подготовлен
хорошо иллюстрированный миниатюрами кодекс с «Тремя книгами
о жизни», созданными в значительной мере по мотивам комментариев к Плотину, а уже в начале декабря 1489 г. это произведение, посвященное все тому же Лоренцо Медичи, вышло во Флоренции из
печати; и снова финансировал это издание Фалиппо Валори.
Получая все эти посвящения, Лоренцо афишировал свою исключительную роль в отношениях с главой Платоновской академии;
чтобы претендовать на нее, мало было быть фактическим главой
Флорентийского государства; нужно при этом, по примеру Козимо
Старого, проявлять активную заинтересованность в том духовном
предприятии, которое олицетворяла собой Платоновская академия, и оказывать ему поддержку; но Лоренцо сумел пойти дальше
предшественников – в определенный момент он стал соучастником
философского дела Фичино602, в собственных поэтических сочинениях популяризируя идеи своего наставника. В поэме «Спор» (или:
600 Ficinus M. Magnanimo Petro Medici // Op. om. P. 1538.
601 “Sinesius atque Psellus, et Iamblicus ac Porphyrius Proclusque Platonici
iampridem amplissimas tuas aedes ingressi, ingenuos filios tuos salutauerunt…
Comitantur praeterea hos quinque philosophos Priscianus Lydus, simul et
Theophrastus”, – сказано в предисловии к направленному Лоренцо кодексу (Ficinus M. Prooemium in libros primo quidem missos ad Laurentij filios et
Valorem, deinde ad Laurentium Medicem // Ep. lib. X. P. 905. 4).
602 Конечно, Фичино и его туруды были не единственным предметом
внимания Лоренцо Медичи, по справедливому замечанию Дж. Ханкинса,
покровительствовавшего также Флорентийскому и Пизанскому университетам, многим деятелям науки и искусства, однако не стоит вслед за американским историком преуменьшать степень близости между этими людьми,
выставляя главу платоников в качестве почитаемого, но по преимуществу
маргинального участника культурного окружения властителя Флоренции
(Hankins J. Lorenzo de’ Medici as a patron of philosophy // Rinascimento. 2 Ser.
1994. Vol. 34 (P. 15-53). P. 32-35).

210

«Препирательство», «L’Altercazione»), написанной в 1473-1474 гг., по
свидетельству Фичино, после их совместного и «подробного обсуждения в Кареджи разных аспектов счастья», Лоренцо вложил в уста
главы Академии, этого «нового Платона», пространное рассуждение,
которое воспроизводит трактовку этой темы, данную гуманистом
в одном из его писем к патрону603. Другие произведения Лоренцо
603 Medici Lorenzo de’. L’Altercazione. Cap. II. 109 –V. 108 // Opere. A cura di
A. Simioni. Bari, 1914. Vol. 2. P. 44-62. Здесь же см. поэтический ответ Лоренцо на речь Фичино. Послание Фичино Лоренцо, излагающее обстоятельства
беседы и концепцию счастья, ставшую предметом обсуждения, см.: Ficinus
M. Quid est felicitas, quod habet gradus, quod est aeterna // Ep. lib. I. P. 662665 (мой перевод этого послания см.: Сочинения итальянских гуманистов
эпохи Возрождения (XV век). М., 1985. С. 222-228). Р. Фубини, присоединяясь ко мнению П.О. Кристеллера (Kristeller P.O. Lorenzo de’Medici platonico
(1-е изд. – 1938 г.) // Idem. SRTL (P. 213-219). P. 214-217), считает, что послание
Фичино было не ответом на присланную ему поэму, а тем текстом, которым, наоборот, Лоренцо руководствовался при создании своего произведения, намереваясь будто бы сопроводить им должным образом подготовленную публикацию Фичинова “Платоновского богословия” (Fubini R.
Ficino e i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico. P. 267-268). По мнению же
С. Джентиле, поначалу, в сентябре 1473 г., Лоренцо прислал Фичино стихотворное сочинение в трех частях “О высшем благе” (“De summo bono”), но
после марта 1474 г. он его расширил философскими пассажами, в основе
которых лежит Фичиново письмо о счастье, а также парафразами еще одного послания этого гуманиста, озаглавленного “Богословская речь к Богу”
(Ficinus M. Oratio ad Deum theologica // Ep. lib. I. P. 665-667), составившими
шестую главу поэтического произведения Лоренцо “L’Altercazione” (Medici
Lorenzo de’. Op. cit. P. 65-70. См. также: Gentile S. Introduzione. P. XLVIII-LI).
Об обстоятельствах появления Фичинова письма о счастье, на которое опирался Лоренцо в своей поэме, см.: Wadsworth J.B. Landino’s “Disputationes
camaldulenses”, Ficino’s “De felicitate” and “L’Altercazione” of Lorenzo de’
Medici // Modern Philology. 1952. Vol. L. N 1. P. 23-31.
Кроме Лоренцо Медичи, на Фичиново письмо о счастье отреагировал доминиканец Винцент Банделло. В 1474-1475 гг. он адресовал Лоренцо
специальное сочинение, посвященное опровержению точки зрения Фичино о преимуществе воли перед интеллектом в стяжании небесного блаженства, доказывая правоту томисткого тезиса о превосходстве в подобном
деле интеллекта над волей; при этом он был уверен, что подобная полемика не помешает ему сохранить дружбу главы флорентийских платоников (Bandellus V. Opusculum… quod beatitudo hominis in actu intellectus et
non voluntatis essentialiter consistit // Kristeller P.O. Le Thomisme et la pensée

211

также излагают мысли и положения, которые можно найти в трудах
Фичино604. Надо полагать, что стремление Лоренцо быть на уровне
интеллектуальных запросов времени, быстро реагируя своим творчеством на религиозно-философские разработки Фичино, не могло
не способствовать росту престижа трудов и концепций этого мыслителя в глазах современников. Не случайно и Фичино, в свою очередь,
подчеркнуто демонстрировал привязанность к Лоренцо и заинтересованность в нем. «Умоляю тебя, мой Лоренцо, – обращался к нему
Фичино в письме от 21 января 1474 г., – как ради Академии, которая
благодаря тебе процветает, так и ради твоего отечества, которое
тебе дороже всего на свете, о том, чтобы ты заботился о твоем здоровье: ибо если не будет благополучно с твоим здоровьем, то с того
же момента не будет благополучно и в Академии, и в отечестве» 605.
В приведенных словах особенно акцентирована зависимость
академии от Лоренцо. Однако вряд ли будет правильным заключать,
опираясь на них, что главный побудительный мотив к изучению плаitalienne de la Renaissance. Montréal; Paris, 1967 (P. 195-278). P. 195). Подробнее об этой полемике см.: Kristeller P.O. Le Thomisme et la pensée italienne…
P. 104-123.
604 О влиянии на религиозную поэзию Лоренцо, его “Capitoli religiosi”,
герметических сочинений, переводимых и популяризируемых Фичино, см.:
Bonardi C.M. Le orazioni di Lorenzo il Magnifico e l’inno finale della “Circe” di
G.B. Gelli // GSLI. 1899. Vol. 33. P. 223-228; Gentile S. Introduzione. P. LI; Copenhaver
B.P. Lorenzo de’Medici, Marsilio Ficino and domesticated Hermes // Lorenzo il
Magnifico e il suo mondo. A cura di G.C. Garfagnini. Firenze, 1994 (P. 225-257).
P. 238-247. К Фичиновой концепции счастья Лоренцо возвращается еще раз
во второй части “Лесов любви” (“Selve d’amore”). См.: Kristeller P.O. Lorenzo
de’Medici platonico. Р. 214. Сходное с Фичино переживание быстротечности
жизни и связанный с этим призыв “радоваться настоящему” содержится в
“Вакхической песне” Лоренцо: “Qunt’è bella giovinezza, / che si fugge tuttavia!
/ Chi vuol esser lieto, sia: / di doman non c’è certezza”. См.: Medici Lorenzo de’.
Opere. Vol. 2. P. 249 (“Помни, кто во цвете лет, – / Юн не будешь бесконечно,
/ Нравится – живи беспечно: / В день грядущий веры нет”. Перевод Е. Солоновича. См. изд. Европейские поэты Возрождения. М., 1974. С. 81).
Детальному исследованию платонических мотивов в творчестве
Лоренцо Медичи, навеянных, в частности, трудами Фичино, посвящены работы: Buck A. Der Platonismus in den Dichtungen Lorenzo de’ Medicis. Berlin,
1936. S. 72-94; Gentile S. Ficino e il platonismo di Lorenzo // Lorenzo de’ Medici:
new perspectives. Ed. B. Toscani. New York, 1993 (P. 23-47). P. 24-27.
605 Ficinus M. Mirabilium author Deus est, non homo // Ep. lib. I. P. 622. 1.

212

тонизма в то время исходил от Лоренцо606. Хотя бы потому, что сам
Лоренцо смолоду был учеником Фичино и, несомненно, и в дальнейшем находился под сильным влиянием ученых увлечений наставника. «После Аристотеля, воспламенившись любовью к Академии607,
он самым тесным образом общался с Марсилием Фичино с большой
пользой для себя, – писал о Лоренцо Никколò Валори, – проникнув в
самые глубокие и тайные мысли (sensus) Платона, о чем свидетельствует весьма часто в своих писаниях сам Фичино. Ведь, по его словам, Лоренцо имел обыкновение говорить, что без платонической
науки (Platonica disciplina) никто не будет ни добрым гражданином,
ни сведущим в христианском учении. Поэтому, рассуждая таким
образом, Лоренцо всякий раз, когда был свободен от дел государственных, всецело посвящал себя Академии, горя желанием слушать
Фичино и беседовать с ним… Итак, усердно занимаясь с Фичино, от
которого он воспринимал некое тайное учение божественного Платона, для отдохновения ума он весьма охотно припоминал жизнь и
нравы деда [своего] Козимо, при этом интересуясь, какими качествами он достиг столь высокого достоинства»608.
Конечно же, Лоренцо хотел походить на прославленного деда,
и Фичино всячески поощрял в нем это стремление609. «Подобно тому,
как Бог сотворил Козимо по образу мира, так же и ты, продолжая
начатое, формируй себя по образу Козимо»610, – взывал к Лоренцо
гуманист. А в послании к Никколò Микелоцци, секретарю и близкому к Лоренцо человеку, Фичино в явном расчете на то, что адресат
познакомит с ним своего патрона, писал: «Я находил в этом старце
[Козимо. – О.К.] доблесть не человека, но героя. Теперь я ясно узнаю
в этом молодом человеке [Лоренцо – О.К] – узнаю целиком того старого, я вижу феникса в фениксе, свет в луче. Наш Лоренцо постоянно
606 Della Torre A. Op. cit. P. 585, 740; Saitta G. Marsilio Ficino e la filosofia
dell’umanesimo (1-е изд. – 1923). Bologna, 1954. P. 6.
607 Здесь и далее в цитате Академия – это учение Платона и его последователей.
608 Valori N. Op. cit. P. 49-50, 100.
609 Подробнее на эту тему см.: Bullard M.M. Lorenzo Il Magnifico. P. 20-22;
Gentile S. Introduzione. P. LXI-LXII.
610 “Vale, et sicut Deus Cosmum ad ideam mundi formavit, ita te ipse,
quemadmodum coepisti, ad ideam Cosmi figura” (Ficinus M. Imitatio potior
quam lectio // Ep. lib. I. P. 648-649).

213

и многообразно обнаруживает теперь эту блистательность Козимо,
светоч для откровения латинским народам и славы Флорентийскому
государству»611. Фичино стремился в этом молодом и честолюбивом,
искушенном в политике и хорошо образованном Медичи обрести
столь же неравнодушного к нему и его делу, щедрого и участливого покровителя, какого он имел в лице Козимо Старого. Похоже, надежды Фичино оправдались. По отношению к Лоренцо, правда, он
уже выступал не в роли подопечного воспитанника, как с Козимо,
но в роли наставника, что, впрочем, не мешало им обоим в письмах,
проникнутых мотивами платонической любви (amatoriae), признаваться друг другу в глубокой, сердечной привязанности. «Все, что исходит от тебя, благо; все, о чем ты помышляешь, праведно; поэтому
все, что ты напишешь, для нас ценно и приятно», – обращался Лоренцо Фичино в январе 1474 г. и вскоре отправлял ему новое послание с
уверениями: «ты принадлежишь уже не Марсилию, но Лоренцо, который не меньше твой, чем ты его»612. Фичино вторил ему в письме к
его секретарю Никколò Микелоцци: «Лоренцо принадлежит мне по
причине своей необыкновенной человечности. В свою очередь, я –
Лоренцо из-за бесподобных дарований его души. Он заплатил за
меня высокой ценой, то есть самим собой»613. Обращенное к Лоренцо
увещевание рачительно обходиться со временем вынудило его признаться наставнику: «…ты первенствуешь в любви ко мне и намного превосходишь всех других в дружбе; …ты способен в изобилии
наделять такими дарами дружбы, какими другие не в состоянии…
Ибо ничто не может просветить мое существование более, чем твои
исполненные великого смысла и великой любви наставления, твои
611 “Cognovi in eo sene non humanam virtutem, sed heroicam. Agnosco nunc
in isto adolescente penitus, agnosco totum illum senem, phoenicem video in
phoenice, in radio lumen. Emicat iam ex Laurentio nostro foras Cosmianus
splendor ille multis quotidie modis, lumen ad revelationem Gentium Latinarum,
et Florentiae Reipublicae gloriam” (Ficinus M. Laudes Laurentij Medicis mirae //
Ep. lib. I. P. 622. 2).
612 “Nihil ex te proficiscitur non bonum, nihil cogitas non rectum: nihil itaque
scribi a te potest non nobis utile, non iucundum” (Ficinus M. Invitatio ad scribendum // Ep. lib. I. P. 620. 2). “Iam igitur non Marsilij es, sed Laurentij tui, non
minus tui quam tu ipsius” (Amatoria // Ibid. P. 621. 3). См. также: Medici Lorenzo
de’. Lettere. A cura di R. Fubini. Firenze, 1977. Vol. 1. P. 501, 503. N 155, 156.
613 Ficinus M. Laudes Laurentii Medicis mirae // Ibid. P. 622. 2.

214

сладчайшие речи»614. Конечно же, Фичино спешил подтвердить свои
чувства, намекая при этом на то, что их глубину не дано изведать,
ибо он любит Лоренцо больше, чем хвалит его615.
В подобных заявлениях много игры и риторики, рассчитаны
они на то, чтобы создать образ совершенной платонической дружбы
и любви, в котором, очевидно, находили выгоды и наставник, и его
вознесенный к вершинам власти ученик. По мнению французского исследователя А. Рошона, ничто не подтверждает искренность чувств,
высказанных этими людьми друг к другу, равно как их действительно
тесные отношения; имя философа, например, почти не упоминается
в частной корреспонденции Лоренцо, в его архиве мало документов
Фичино616. Еще дальше идет итальянский историк Риккардо Фубини,
полагая, что между Фичино и Медичи никогда не было настоящей
сердечности и близости, а после 1474 г. отношения главы Платоновской академии и Лоренцо серьезно испортились и на какое-то время (до 1487 г.) даже прекратились по причине разных политических
установок, неодобрительного восприятия Фичино все более ужесточающегося режима личной власти, который Лоренцо навязывал Флоренции, а также по причине, будто бы, сочувствия философа заговору
Пацци. Признаки охлаждения Фубини находит уже в их переписке за
1474 г., а в письме Фичино Лоренцо за 1476 г. с жалобой на небрежение благочестивым обычаем праздновать день Космы и Дамиана (27
сентября), в который отмечался заодно и день рождения Козимо Медичи, он усматривает доказательство тому, что «отношения Фичино
с Медичи были тогда решительно плохими» (decisamente cattive)617.
614 См. Фичиново послание и ответ на него Лоренцо: “Tempus parce
expendendum”; “Responsio ad epistolam de tempore parce expendendo”
(Ep. lib. I. P. 646-648; Medici Lorenzo de’. Lettere. Firenze, 1977. Vol. II. P. 37-39.
N 178).
615 “Ego Laurentium magis adhuc amo, quam laudem” (Ficinus M. Qua ratione
sit quisque laudandus // Ep. lib. I. P. 656. 4).
616 Rochon A. Op. cit. P. 298, 299, 334 N 59.
617 Ficinus M. Qualis sit terreni conuiuii ornatus, coelestis conuiuii splendor,
supercoelestis beatitudo // Ep. lib. III. P. 728. 3. Таким же образом интерпретирует Фубини близкий этому письму по тематике фрагмент диалога (Fragmentum
dialogi), в котором тоже обсуждается празднование дня Св. Коcмы. В нем
звучит критика Лоренцо в адрес некоего жителя деревни (“рустика”), представляющегося другом Козимо (amicus Cosmianus) (SF. Vol. I. P. 47-48).

215

По мнению Фубини, именно это отчуждение от давних патронов отвлекло гуманиста от завершения переводов сочинений Платона618.
Наоборот, связи с противниками Медичи в эти же годы расширялись
и крепли: в январе 1474 г. Фичино открыто заявлял в письме о поддержке кандидатуры Сальвиати619 (казненного в 1478 г. за участие
в заговоре Пацци) на замещение архиепископской кафедры в Пизе620;
в январе 1478 г. Фичино назвал Сальвиати своим «покровителем», гарантирующим безопасность всех его начинаний621. В письме другому
участнику заговора, Якопо Браччолини, сыну известного гуманиста
Поджо (январь 1477 г.), Фичино, по мнению Фубини, прибег «к совсем
необычным» для гуманиста выражениям, больше подходящим для
сообщников: «Свиреп волк в овчарне, но гораздо свирепее человек
среди людей. Наихудшим из животных является наихудший из людей… Наимудрейшим, мой Браччолини, является тот, кто наиболее
осторожен»622. Но самым компрометирующим (più compromittente)
документом, изобличающим прямо-таки антимедичейскую позицию
Фичино, Фубини считает отправленное гуманистом от имени флорентийцев и пизанцев послание Пьетро Гульельмо Рокка, архиепископу Салерно, с похвалами кардиналу Рафаилу Риарио – тем самым,
дескать, гуманист признал «решающую роль короля [Неаполитанского. – О.К.] Фердинанда в поддержке заговора [Пацци. – О.К.]»623.
618 См.: Fubini R. Ficino e i Medici… P. 262-263; Idem. Ancora su Ficino e i Medici
// Idem. Quattrocento fiorentino. Politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996. P. 288
(1 изд. статьи – 1987 г.).
619 Ficinus M. Quod soli virtuti Deoque confidendum et serviendum // Ep. lib. I.
P. 667. 1. См. также: Fubini R. Ficino e i Medici… P. 273.
620 Назначенный на эту церковную должность в октябре 1474 г., Сальвиати, однако, из-за сопротивления Медичи смог приступить к ее отправлению
лишь в 1477 г.
621 “Sed quidnam frustra diffidimus? Quasi sub amplo patroni mei Salviati mea
minus tuta sint omnia” (SF. Vol. I. P. 49).
622 Ficinus M. Lupus est homo homini, non homo // Ep. lib. III. P. 741. 2. Еще
одно письмо к Якопо Браччолини, названному “упорнейшим защитником
истины”, см.: SF. Vol. I. P. 49.
623 Сохранившийся отрывок см.: SF. Vol. I. P. 49-50. Ход мысли исследователя странен и, сознаемся, непонятен. Как этими похвалами кардиналу
Риарио, адресованными другому лицу – архиепископу Салерно, который
был доверенным представителем короля Фердинанда при римском дворе,
Фичино мог обнаружить, что знает о заговоре, остается загадкой (Fubini R.
Ficino e i Medici… P. 280).

216

На вопрос, который исследователь задает себе, – знал ли Фичино о
том, что готовится во Флоренции против Медичи, он отвечает, что,
хотя ни один документ не дает на это прямого указания, все же было
бы наивно считать гуманиста таким уж простачком624.
Фубини всеми способами пытается изобразить Фичино неким диссидентом, готовым даже рисковать625, поддерживая заговорщиков, предпринявших 26 апреля 1478 г. попытку избавить Флоренцию от Медичи. Образ гуманиста подвергается решительному
переосмыcлению, к Фичино уже неприложимы дававшиеся прежде
характеристики – вроде «способный всячески льстить своим могущественным покровителям» или «ученый-царедворец на службе государя, коий его употребляет не только для того, чтобы придать блеск
своему дому, но и, несомненно, в тонких интересах политической
пропаганды»626. В итоге глава Платоновской академии предстает в респектабельном, с точки зрения, разумеется, либерального сознания
европейца последних десятилетий XX в., виде тираноненавистника.
Перед обаянием этого образа не смогла устоять даже М.М. Буллард,
которая на основе новых архивных документов (см. ниже) показала,
что отношения Фичино и Медичи были гораздо более сложными, чем
их изображает Фубини, что гуманист «никогда не отвергал патроната
Лоренцо»; она не стала вслед за Фубини объяснять причины разлада
между ними, произошедшего будто бы после 1474 г., только разницей в политических предпочтениях, предлагая искать более глубокие
причины – несовпадение фундаментальных ценностей (basic values),
на которые они ориентировались; в частности, как она полагает, «Фичино и другие современники, несмотря на их привязанность к Лоренцо, не принимали новый образ жизни, который подразумевал под
патриотизмом лояльность Медичи»627. В итоге под ее пером Фичино
предстает уже не вольнодумцем и почти инсургентом, а самостоятельным и нравственно ответственным мыслителем, «никогда не по624 Fubini R. Ficino e i Medici… P. 273-280.
625 “disposto ad esporsi e… persino a rischiare” (Ibid. P. 282).
626 Garin E. Ritratto di Marsilio Ficino // Belfagor. 1951. Anno VI. N 3 (P. 289301). P. 289-290; Idem. Medioevo e Rinascimento. Bari, 1974 (1 изд. – 1954 г.)
Р. 270-271. Сходные с Гарэном суждения высказаны также в работе:
Niccolini E. Prefazione // Valori N. Vita di Lorenzo de’ Medici. A cura di E Niccolini.
Vicenza, 1991. P. 19
627 Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici. P. 480-483.

217

падавшим в полную зависимость от своих благодетелей-Медичи»628.
С последним утверждением стоит согласиться, как, впрочем, и с тем,
что Медичи всегда оставались патронами Фичино, в чем сам гуманист признавался не раз629. А вот мысль об основополагающих мировоззренческих расхождениях Фичино с Лоренцо Медичи выглядит как половинчатая уступка концепции Фубини и ничем, никакими
документами или ясно выраженными заявлениями подтверждена
быть не может; ибо дело обстояло совершенно иначе, Фичино, точно улавливая настроения эпохи, формулировал новые культурные и
нравственные ориентиры, которых старались держаться Медичи, заботясь об укреплении своего престижа и первенствующего положения во Флоренции.
Что же касается связей Фичино с людьми,принявшими участие
в заговоре Пацци, то объяснение им следует искать не в переходе в
скрытую фронду к режиму Медичи, – ибо эти связи имели давнюю
историю630 – а во вполне понятном желании гуманиста, нуждавшегося в поддержке, расширить круг тех, кто мог бы, если не прямо ему
покровительствовать и помогать631, то, по крайней мере, с сочувстви628 Ibid. P. 484.
629 В письме к кардиналу Павии Иакову Амманати за февраль 1477 г. Фичино представлял себя в качестве “давнишнего питомца дома Медичи”
(“Proinde si quid ab excelso de infimo hoc homunculo unquam audire potueris,
hoc unum, ut arbitror audisti maxime quod in hoc maximum, Marsilium scilicet
Ficinum esse antiquissimum Medicae domum alumnum. Ergo Medices utrique
[то есть Лоренцо и его брат Джулиано – Авт.] Castor et Pollux patroni mei,
suppliciter me tibi commendant”. См.: Ficinus M. Nunquam ad infima cadit, qui
constitutus in summo et acute et clementer prospicit infima // Ep. lib. III. P. 745
N 2). В июне 1491 г., обещая своим коллегам из Германии посодействовать
с устройством молодых немцев, приехавших для освоения наук во Флоренцию, Фичино гарантировал им помощь от имени Лоренцо Медичи, “клиентами коего мы [то есть Фичино] являемся” (“magnanimum Laurentium
Medicem, cuius et ipsi clientes sumus”. См.: Ficinus M. Pro adolescentibus è
Svevia missis ad academiam Florentinam // Ep. lib. XI. P. 926. 3).
630 Отношения Фичино с семейством Пацци восходят, по крайней мере, к
1451 г., когда Фичино занимался репетиторством с Пьеро Пацци (см. С. 30).
Связи с Пьеро Пацци (ум. 1464 г.) сохранялись и позже. В письме Фичино за
1464 г. он упомянут в качестве одного из тех, кто, помимо Козимо Медичи,
побуждал гуманиста к переводам Платона. Подробнее см. ниже С. 231-232.
631 В одном из писем Франциску Сальвиати Фичино признавался, что
“многим ему обязан” (Ficinus M. Quod soli virtuti Deoque confidendum

218

ем и вниманием отнестись к делу, которому он посвящал жизнь и
которым хотел просветить и облагодетельствовать современников.
Наконец, что побуждает нас считать, будто отношения Фичино
и Лоренцо, начиная с 1474 г., ослабли и сошли на нет или хотя бы просто охладились? Только сокращение корреспонденции между ними
и несколько фраз из писем гуманиста, имеющих в интерпретации Фубини, антимедичейскую направленность. Но ведь надо признать, что
Лоренцо Медичи, на котором реально лежала ответственность за
управление Флорентийским государством со всеми проблемами его
внешней и внутренней политики, а также надзор за делами и имуществом своей семьи и многие другие обязанности, не мог постоянно
поддерживать столь же тесное общение с Фичино, хотя бы перепиской, каким оно было в 1473-1474 гг. Другие дела – и это естественно –
требовали преимущественного внимания Лоренцо, но с 1474 г. от патроната Фичино он скорее всего не отказывался, а гуманист, похоже,
его не избегал. Если бы отношения с Медичи были уже испорчены,
едва ли Фичино обратился бы к нему с упомянутым Фубини письмом
от 27 сентября 1476 г. Уместно сослаться здесь на еще одно послание
Фичино (его оригинал опубликовал П.О. Кристеллер), написанное
тогда же, к секретарю Лоренцо Никколò Микелоцци: в нем гуманист,
рассказывая, как он преодолевал свою робость, чтобы писать Медичи, именовал его, не без желания выказать свою преданность, «единственным нашим покровителем» (Magnanimum Laurentium unicum
patronum nostrum)632.
Сходное обращение к Лоренцо – как к «единственному покровителю», более того, к «единственному отцу» – содержится в письet serviendum // Ep. lib. I. P. 667. 1; С. Джентиле датирует его летом 1474 г.
Gentile S. Introduzione. P. CCLXVI). Что конкретно Фичино подразумевал, какую материальную или моральную помощь, мы не знаем. Судя по письму
к Якопо Браччолини в первой книге “Эпистол” (Ficinus M. Animae natura et
officium, laus historiae // Ep. lib. I. P. 657.2), он был близок к Платоновской
академии и интересовался ее философскими исканиями, в которые (учение
о душе) его этим самым письмом Фичино и посвящал.
632 “Ergo pulsa timiditate scripsi ad Medicem hodie” (Kristeller P.O. Marsilio
Ficino and his works after five hundred years. Appendix I. N 11 // MFRP. Vol. I.
P. 45. Опубликованное самим Фичино письмо см.: Ep. lib. III. P. 729. 2. Едва
ли есть основания преподносить этот документ как свидетельство чрезвычайной напряженности в отношениях между Лоренцо и Фичино, на чем настаивает Фубини (Fubini R. Ancora su Ficino e i Medici. P. 288).

219

ме, отправленном гуманистом на следующий день после похорон
его отца, врача Диотифечи (22 марта 1478 г.), которые по поручению
Лоренцо почтил присутствием Пьеро Медичи633. Составленное накануне трагических событий, связанных с попыткой свержения Медичи
и ее подавлением, происшедших всего лишь через месяц, 26 апреля
1478 г., это письмо обнаруживает участливость покровителя к делам
и проблемам своего подопечного и ответную признательность со
стороны Фичино. В этом контексте вполне естественным выглядит
тот факт, что в декабре 1478 г., в условиях разгоревшейся после провала заговора Пацци войны, Фичино от имени всех участников его философского дела (conphilosophi sui) дважды обращался напрямую к
папе Сиксту IV, выступившему против Флоренции, с увещеванием даровать своей пастве мир как акт христианского милосердия634. Такой
же демарш был предпринят и в отношении короля Неаполитанского635, союзника Сикста IV. Поскольку условия мира, предложенные папой в апреле 1479 г., оказались неприемлемыми для флорентийцев и
война продолжалась, Фичино адресовал ему новое послание, своего
рода открытое письмо, призывая к миру уже от имени «христианской
паствы» (Christiani gregis) и указывая на общую для всех опасность
турецкого завоевания636. Подобные дипломатические инициативы637
не могли исходить от человека, который сочувствовал бы замыслам
Пацци и питал бы неприязнь к Медичи, их власти, их политике.
Не будем спорить: сердечность и близость между Лоренцо и
Фичино в их преданной огласке философско-назидательной перепи633 “Vale feliciter, unice patrone hactenus, nunc unice pater” (см.: Kristeller P.O.
Marsilio Ficino and his works… Appendix I. P. 46, 47; Maiorem charitatem nemo
habet, quam ut animam suam ponit quis pro amicis suis // Ep. lib. V. P. 799. 3).
634 Ficinus M. Spiritus ubi vult spirat; Feliciter vincit qui animos beneficio sibi
devincit // Ep. lib. VI. P. 813. 2; 815. 2.
635 Фичино как бы передавал королю Фердинанду пророчество его отца
Альфонса Арагонского, предрекавшего ему счастливое будущее и нетленную славу, если он прекратит войну (Ficinus M. Oraculum Alphonsi Regis, ad
Regem Ferdinandum… in linguam humanam a Marsilium Ficinum translatum //
Ep. lib. VI. P. 816-820).
636 Ficinus M. Oratio Christiani gregis ad Pastorem Sixtum, suadens ut ovibus
suis dicat: Pax vobis // Ep. lib. VI. P. 808-810.
637 О миротворческих призывах Фичино в ходе вооруженного конфликта,
возникшего после подавления заговора Пацци, подробнее см.: Della Torre A.
Storia dell’ Academia… P. 607-608; Marcel R. Op.cit. P. 447-451.

220

ске действительно преувеличены, однако нельзя отрицать, что для
того, чтобы настойчиво демонстрировать взаимное расположение,
и у того и у другого имелись серьезные основания. Продолжая дело
своего деда, Лоренцо разными способами оказывал поддержку наставнику. Как можно заключить из предисловия к трактату «О христианской религии», Лоренцо подвиг Фичино принять священнический сан в декабре 1473 г. и, почти сразу, уже в январе 1474 г., помог
ему получить в управление церковь Сан Кристофоро в г. Новоли638.
Из благодарственного письма, направленного Фичино Лоренцо 13
января 1474 г., явствует, что гуманист еще прежде имел от юного покровителя «много и больших благодеяний»639; в числе прочего он,
возможно, подразумевал церковь Сан Бартоломео в Помино640. Стоит обратить внимание на то, в первом и, похоже, во втором случаях
Лоренцо оделял Фичино не своим имуществом; законным патроном
церкви в Новоли была семья Риньери, находившаяся в свойстве с изгнанным из Флоренции неприятелем Медичи Диетисальви Нерони;
638 “Tu [Laurentius] nuper volens philosophandi studium in me, quoad posses,
sicut in alijs nonnullis consuevisti, cum pietatis officio copulare. Marsilium
Ficinum tuum sacerdotio, et quidem, honorifice, decorasti” (Ficinus M.
De Christiana religione liber. Prooemium. P. 1-2). См. также: Kristeller P.O.
Introductio. P. LXXVII; Marcel R. Op.cit. P. 409-412. 18 сентября 1473 г. Фичино
был поставлен в дьяконы, а 19 декабря – рукоположен в священники. Приходским священником церкви в Новоли Фичино был избран 6 января 1474 г.
(См.: Marcel R. Op. Cit. P. 404); Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after
five hundred years. P. 174.
639 “Multa abs te quondam et magna accepi beneficia, Laurenti, nuper uero
maximum atque gratissimum, uidelicet diui Christofori templum…” (Ficinus M.
Gratiarum actio // Ep. lib. I. P. 621. 2).
640 Корси говорит, что ходатайством Медичи Фичино были переданы в
управление церкви Сан Бартоломео в Помино (диоцезе Фьезоле) и Сан Кристофоро в Новоли, ежегодный доход от которых он оценивает как ”порядочный”: “ex duobusque sacerdotis, quorum curam per Laurentium Medicem
susceperat, proventus annuos satis honesta capiens, patrimonium omne
fratribus relinquit” (Cursius J. Op. cit. VIII. P. 683). Церковь Сан Бартоломео
Фичино получил по флорентийскому стилю в январе 1472 г., т. е. в 1473 г.
(см.: Della Torre A. Op. cit. P. 594, 595, 635; Marcel R. Op. cit. P. 404, 405, 409412; Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after five hundred years. P. 173174) или даже раньше – 13 марта 1470 г. (Fubini R. Ficino e i Medici… P. 257.
N 51; Catalogo. P. 178 N 145).

221

Лоренцо очевидным образом нарушал права этой семьи и подрывал
ее благосостояние и власть, передавая эту церковь своему человеку; Фичино понимал, за чей счет он получил приход: «…мне стало известно, – писал он Медичи 13 января 1473 г., – … что [церковь] была
дана одному тебе семьей Риньери, ты же ныне уступил [ее] мне»641.
Что же касается церкви в Помино, то, по крайней мере формально,
она должна была быть пожалована Фичино его другом фьезоланским
епископом Антонием Альи, в юрисдикции которого (диоцез Фьезоле) она находилась; хотя без содействия Лоренцо Медичи его подопечному, к тому времени еще не посвященному в духовный сан,
получить ее в бенефиций было весьма проблематично. Наконец,
ходатайством Лоренцо Фичино обрел много лет спустя третий церковный бенефиций. Архивные документы, изученные М.М. Буллард,
показывают, что Лоренцо в октябре-ноябре 1487 г. неоднократно
требовал от Джованни Ланфредини, флорентийского посла к папе,
исхлопотать для Фичино, храня это в тайне от него, место епископа Кортоны, которое должно было вот-вот освободиться. «Это моя
идея, – наставлял Лоренцо посла, – ее я не обсуждал с ним [Фичино.
– О.К.] и очень хочу, чтобы дело уже было решено, прежде чем он или
кто-нибудь другой о нем услышит»642. Проблема заключалась в том,
что Фичино располагал двумя приходами, а по каноническому праву
новых бенефициев, связанных с попечением о душах мирян, он без
специального разрешения папы иметь не мог. Папское согласие было
достигнуто, однако Фичино, в конце концов, получил совсем другой
бенефиций – место каноника кафедрального собора Флоренции Санта Мария дель Фьоре. Избрание Фичино в марте 1489 г. на это место,
641 “cognoui… quod tibi unico a Reneriis datum fuerat, mihi abs te nunc fuisse concessum” (Ficinus M. Gratiarum actio // Ep. lib. I. P. 621. 2). “…facemo
lezione della chiesa di San Christofano a Nuovoli in messer Marsilio di m Fecino
medicho… E a detto messer Marsilio la demo a preghiera e stanza di Lorenzo
di Cosimo de’Medici e sopra la sua coscienza…” (Ricordanze di Bernardo di
Stoldo Rinieri // ASF. Conv. Soppr., 95, N 212, c. 166 r. Цит по: Fubini R. Ficino e i
Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico. P. 266 N 73. См также: Idem. Ancora
su Ficino e i Medici. P. 298).
642 “…questo pensiero è mio sanza haverlo conferito con lui, et vorrei
volentieri la cosa fussi facta che lui o altri non ne havessi ad intendere prima”.
Депеша от 6 октября 1487 г. Цит. по: Bullard M.M. Marsilio Ficino and the
Medici. P. 486 N 7. См. также: Ibid. Р. 486. N 9, 10.

222

которым по традиции располагала семья Медичи, стало возможным
после отказа от него Иоанна, сына Лоренцо; ежегодные поступления
от этой должности не превышали 40 флоринов643.
На этот раз Лоренцо наделил Фичино не чужим, а находившимся в его распоряжении имуществом. Стоит отметить еще одно
обстоятельство: Лоренцо, вопреки собственному обыкновению,
проявил несвойственную ему скромность, избегая привлекать широкое внимание к этому своему благодеянию644. Такое поведение
патрона свидетельствовало о том, что он, несомненно, дорожил
отношениями с Фичино и был готов всячески содействовать его
материальному благополучию. После выхода в свет в первой половине 80-х гг. «Платоновского богословия» и сочинений Платона
в Фичиновом переводе престиж флорентийского философа резко
возрос, в качестве главы платоновского направления он стал авторитетом первой величины между мыслителями эпохи. Последующими трудами он должен был закрепить за собой этот статус.
Среди итальянских и европейских интеллектуалов началось повальное увлечение идеями Платоновской академии, повысился – если
уместно так сказать – «спрос» на того, кто выступал их хранителем
и популяризатором. В этих условиях Лоренцо поспешил приблизить
и «обласкать» Фичино, который готовил ему посвящение новых трудов. Для демонстрации их тесных отношений Лоренцо в мае 1490
г. пригласил в свой дворец на чествование венецианского гуманиста Эрмолао Барбаро в узком кругу, помимо Джованни Пико делла Мирандола и Анджело Полициано, также Фичино645. Тогда же,
в 1490 г., по-видимому, не без помощи Медичи Фичино был освобожден от налогов на клир, установленных в пользу университета
643 У Корси сказано: “…Canonicis Florentinis, quae haud parva est dignitas,
per Laurentium Medicem adscriptus est” (Cursius J. Op. cit. XI. P. 684). См. благодарственное письмо Фичино (18.03.1488) к Иоанну Медичи: SF. Vol.. I. P.
57-58. Об этом деле Фичино упоминал также в письме Иоанну Медичи от
15 апреля 1492 г.: “Tuo iamdiu canonicatu me ornasti” (Ep. lib. XI. P. 930 N 4).
См.: Della Torre A. Op. cit. P. 620 N 1; Marcel R. Op. cit. P. 481-483; Picotti G.B.
La jeunesse de Léon X le pape de la Renaissance. (1-е изд. на итальянском яз.,
1927). Paris, 1931. Р. 53-54.
644 См. наблюдения: Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici. P. 469.
645 См. работу Буллард, в которой приведены соответствующие документы: Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici. P. 470, 486 N 14.

223

Пизы646. В 1491 г. Лоренцо оплатил издание выполненного Фичино
перевода «Эннеад» Плотина647.
Со своей стороны Фичино, по крайней мере публично, подчеркивал особые отношения с Медичи. В письме немецкому гуманисту Мартину Уранию он назвал их первыми и наибольшими своими
друзьями648. Отзывавшийся благодарностями на всякую оказанную
ему милость, глава флорентийских платоников вместе с тем избегал
злоупотреблять ролью просителя, стараясь не докучать Лоренцо Медичи649, который, по заверению самого Фичино, без всякой инициативы с его стороны по собственному почину то и дело щедро его650
одаривал; впрочем, временами он жаловался патрону на аппетиты
своей родни, не оставлявшей его в покое бесконечными требованиями материальной поддержки. «В самом деле, Лоренцо, философия
велит мне жить, довольствуясь тем, что я некогда получил от тебя;
однако племянники в моем доме не в состоянии удовольствоваться
немногим», – признавался Фичино в марте 1487 г.651. А получил он от
646 См. письмо Фичино, адресованное Бернардо Довици да Биббиена, секретарю Лоренцо Медичи: Petitio auxilij in publicis oneribus (Ep. lib. X. P. 912913). См. также: Della Torre A. Op. cit. P. 571; Marcel R. Op.cit. P. 506-507.
647 Ficinus M. Gratiarum actio // Ep. lib. XI. P. 929. 3. См. также: Della Torre A. Op.
cit. P. 626-627; Kristeller P.O. Introductio. P. CLVIII; Marcel R. Op. cit. P. 504-508.
648 “Primum summumque inter amicos locum patroni nostri Medices iure
optime sibi uendicant” (Ficinus M. Catalogus familiarium atque auditorum // Ep.
lib. XI. P. 936. 2).
649 “Caeteri quidem amici Medicum, nondum quantum uoluerant, acceperunt,
ego uero quantum uoluissem, si modo petissem, et habeo certe quantum
uolo. Illi plerunque praecario, ego gratis”, – писал Фичино Филиппо Валори
(Philosophia cum fortuna et diuitiis coniungitur // Ep. lib. XI. P. 943. 3).
650 “Quantum ergo e multis iam diu ex te inditiis colligo, – писал Фичино к Лоренцо, – auspicor equidem statuisse te aliquid sponte mihi iterum quandoque
largiri, quod preces nulle preveniant. An ergo precibus donum ullis anticipabo?
Nequaquam” (SF. Vol. I. P. 57).
651 “Me quidem Laurenti philosophia iubet his que olim abs te accepi
contentum vivere. Mihi vero domi nepotes contenti paucis esse non possunt”
(Ibid.). Фичино имел в виду племянника и племянницу, детей его брата Керубино, после смерти отца оставшихся на его попечении.
Фичино, конечно же, отдавал себе отчет в том, что подобного рода
признания, дойдя до покровителя, будут звучать убедительнее всяких
открытых просьб о помощи. См. в данной связи датированное январем
1485 г., то есть 1486 г., послание к Пьер Леоне, которое гораздо полнее

224

Лоренцо, судя по всему, гораздо больше того, что нам известно по
сохранившимся документам и свидетельствам, ибо вел он существование безбедное, не обремененное постоянными заботами о хлебе
насущном652, проживая в своем доме во Флоренции или на вилле в
разворачивает идею только что цитированного письма к Лоренцо и его в
определенном смысле предвосхищает: “Я жил и доселе живу, как всего более пристало философу, довольствуясь невеликим достатком (tenui
facultate), однако, не довольствуясь тем же самым, живут в [моем] доме
сироты-племянники и племянницы, находящиеся на выданье; мои домашние, мои враги. По примеру философствующих жил я всегда, и никогда до
сего дня не думал о завтра. Но сейчас множество домашних вынуждает
меня, того не хотящего, думать о завтра (что Бог возбраняет). Я склонялся
(tentavi) в этом году не раз открыть нашему Лоренцо мои обстоятельства
(fortunam meam), полагая, что не подступаться к нему с просьбами надо, а
показать ему мое положение, однако стыдливость деревенщины от [этого]
меня многократно удерживала; но письмо или друг, пожалуй, меньше будут
краснеть” (Ficinus M. Inimici hominis domestici eius // Ep. lib. VII. P. 874 N 3).
И Фичино действительно обращается к Лоренцо с письмом, приведенным
выше в тексте.
В послании к Филиппо Валори Фичино гораздо определеннее говорил, что его домашние недовольны тем содержанием, которое обеспечили Медичи ему, с давних пор очень близкому им человеку: “Inimici hominis
domestici eius, domestici quidem mei, qui mihi sunt multi, multumque molesti,
quoniam neque philosophici, neque philosophico victu suppellectilique contenti,
frequenter objiciunt, caeteros Medicae domus clientes atque clientulos, paucis
annis inde, quam plurimum accepisse, me vero amplissime huius familiae familiarissimum, ac (ut ita dixerim) clientissimum, multis annis reportasse non multum”
(Ficinus M. Philosophia cum fortuna et divitiis coniungitur // Ep. lib. XI. P. 943. 3).
652 См. в этой связи: Rochon A. Op. cit. 296-297. Ср. также суждение А. Делла Торре, писавшего о “почтительной дружбе и щедром покровительстве”
Лоренцо по отношению к Фичино (Della Torre A. Op. cit. P. 586). Точка зрения
Р. Марселя о том, что Фичино будто бы постоянно испытывал финансовые
трудности, вносившие тревогу в его жизнь (Marcel R. Op. cit. P. 382), не подтверждается данными источников. М.М. Буллард оценивает материальное
положение Фичино более осторожно, утверждая, что он, “как кажется, предпочитал жить скромно на небольшой (small) доход” (Bullard M.M. Marsilio
Ficino and the Medici. P. 483). В этих словах историка заметно влияние того
представления, которое гуманист стремился внушить о себе окружающим,
постоянно подчеркивая ограниченность своего достатка, привычку “довольствоваться немногим” (“Deus humilem mihi fortunam dedit, – писал он
Никколини. – Fortunam olim tenuem, nunc tenuissimam facultatem. Deo pareo,
fortunae cedo, consentio facultati, exigua sum sorte contentus modo tuta.

225

Кареджи, помогал родне, пользовался услугами переписчиков.
Отношения Фичино с Лоренцо, как и его отношения с Козимо
Медичи, не ограничивались материальной поддержкой, созданием
для его ученых занятий необходимых условий. Внимание Лоренцо к
трудам и идеям Фичино стимулировало творчество гуманиста, повышало общественный престиж его философского дела, того «древнего богословия» и «платонического учения», которое он взялся возродить. Именно Лоренцо, по уверениям гуманиста, побудил его после
перевода диалога «Пир» составить знаменитый комментарий к этому
произведению, поощрял и помог вернуться к переводам наследия
Платона, чтобы довести их до конца, подвиг к написанию трактата
«О христианской религии», проявлял интерес к работе над «Платоновским богословием».
Помощь, которую оказывал Лоренцо гуманисту, была далеко
не бескорыстна; правда, извлекаемая им выгода имела не материальный характер. Многие положения философской доктрины Фичино, почерпнутые из его трудов, наставлений и бесед, отразились в
произведениях самого Лоренцо. В итоге ему посвятил гуманист главные труды своей жизни – перевод всех сочинений Платона, а также
«Эннеад» Плотина, трактаты «Платоновское богословие», «О христианской религии», «О жизни», а его брату Джулиано Медичи – первую
книгу своих «Эпистол»653. Подобного рода посвящениям в эпоху Возрождения придавалось великое значение, их ценили тем больше, чем
Fortunatus cui fortuna obtigit mediocris! Felix qui sua est fortuna contentus.
Ergo certe idcirco paucis contentus sum” (Ficinus M. Nihil est occultius, quam
humana voluntas // Ep. lib. VI. P. 816. 1). Ибо жизнь в скромном достатке,
какую ведет он сам, гуманист считал наиболее подобающей философу
(“fortuna nobis… – сказано в послании к Антонио Альи, – tenuis et humilis
est vulgi quidem iudicio, qualis esse ferme semper Philosophantibus consuevit”.
См.: Ficinus M. Perversis animis adversa sunt omnia // Ep. lib. III. P. 729). Впрочем, этот же “скромный достаток” ни в коем случае не стоит понимать как
скудость, или нужду, но скорее как некое “среднее имущественное состояние и умеренное обладание благами”, являющееся, по мнению Фичино, высказанному в письме к Валерио Романо, не только наиболее безопасным,
приятным и прочным, но и наиболее подходящим для занятий науками и искусствами (“Tam maxime rerum omnium copia genus hominum impedit, quam
inopia. Mediocris rerum possesio et temperatus fortunae status ut securior
est, et iucundior, et stabilior, sic et Minervam et Musas accomodatior”. См.:
Ficinus M. Foelix qui sua contentus est sorte // Ep. lib. III. P. 727. 1).
653 См. посвящение: Ep. lib. I. P. 607.

226

солиднее был авторитет сочинителя, от которого их получали, в них
видели средство не только прославить себя среди современников, но
и обессмертить свое имя в веках, предварив им произведение, которому, как считалось, суждено не изгладиться в памяти человечества.
Лоренцо, материально и нравственно поддерживавшего Фичино на протяжении всего периода, когда он правил Флоренцией, с
полным основанием можно назвать продолжателем культурной политики своего отца и особенно деда. Правда, в отличие от них, он
уже не только «вкладывал» в дело, осуществляемое Фичино, но и пожинал плоды долгого покровительства семейства Медичи Платоновской академии, ибо европейская известность ее главы, огромный и
повсеместный интерес к ее трудам и идеям, несомненно, повышали
общественный и международный престиж Лоренцо, служили укреплению его власти и авторитета654. Сообразуясь с новыми моральными постулатами, выдвигаемыми ренессансным неоплатонизмом, Лоренцо – недаром уже современниками прозванный Великолепным 655
– сумел соединить свое имя со всеми крупными свершениями Платоновской академии и благодаря, в частности, этому как бы претворить в своей персоне образ мудрого государя-мецената, щедрого и
чуткого к новым духовным веяниям, и в силу этого имеющего право
претендовать на главенство в обществе не только гражданское, но
также нравственное и культурное.

г. Пьеро и Иоанн Медичи, сыновья Лоренцо
С сыновьями Лоренцо Пьеро и Иоанном Фичино завязал отношения гораздо раньше смерти их отца, приключившейся 8 апреля
1492 г. Как уже отмечалось, в марте 1489 г. Иоанн Медичи, будучи произведен в кардиналы, передал Фичино место каноника кафедрального собора, которым в качестве патронов распоряжалось семейство
Медичи656. В то же самое время в виде своего рода ответного дара
Фичино преподнес новоиспеченному князю церкви, имевшему лишь
тринадцать лет от роду, перевод Ямвлиха «О мистериях египтян,
654 См. в связи с этим: Della Torre A. Op. сit. P. 818-820; Garin E. Ritratto di
Marsilio Ficino. P. 290; Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Genève; Lille, 1954. P. 1314; Rochon A. Op. cit. P. 301.
655 См. также наблюдения: Bullard M.M. Lorenzo il Magnifico. P. 22-23.
656 Catalogo. P. 186. N 156; Marcel R. Op. cit. P. 481-482.

227

халдеев, ассирийцев»657, а чуть позже , в марте или апреле, переводы
фрагментов «Комментариев на «Алкивиад I» и «О жертвоприношениях и магии» Прокла, а также «Исходные пункты для восхождения
к умопостигаемому» Порфирия658. Почти одновременно, 15 апреля 1484 г., Пьеро Медичи получил посвящения переводов Пселла
«О демонах» и Синезия «О сновидениях»659.
С уходом Лоренцо Фичино надеялся в его детях найти неравнодушных к своим трудам покровителей. И, что касается кардинала Иоанна Медичи (в будущем стал папой под именем Льва X), повидимому, ему это удалось. Едва успели предать Лоренцо земле,
через неделю после его кончины, 15 апреля 1492 г., Фичино объявлял
кардинала Иоанна своим «наибольшим покровителем» (patronus
maximus). Поводом к такой угодливости послужило пожалование
очередного бенефиция – церкви Св. Михаила на Монте Марчиано,
расположенной в пяти км от Террануова (округа Ареццо). От хрестоматийного клиента-приживальщика, готового безмерно льстить
патронам за всякую полученную от них выгоду, Фичино отличало в
данном эпизоде то, что он тут же не преминул язвительно заметить
покровителю, что «наибольшим» ты являешься постольку, поскольку
«даешь мне не чужое, но свое»660; на сыне Иоанне Фичино таким образом отыгрался за его отца Лоренцо, который одаривал гуманиста
не своими, но чужими владениями, и это, надо полагать, создавало
657 См.: Ficinus M. Prooemium in Iamblichum // Ep. lib. IX. P. 897.2.
658 “Accepisti quidem venerande patrone nuper quos ex pratis Iamblici flores
legeram, quos vero modo ex agris Porphyrii Proculique carpsi, feliciter accipe,
quibus apium more libatis vel in hortis academiae fingas” (Ficinus M. Prooemium
in Proculum et Porphyrium // Ep. lib. IX. P. 898. 2). См. также письмо к Иоанну
Медичи, предпосланное переводу Ямвлиха: Ficinus M. Reverendissimo Patri
Ioanni Medici // Op. om. P. 1873.
659 Ficinus M. Prooemium in Synesium atque Psellum // Ep. lib. IX. P. 898. 3. См.
также письмо к Пьеро ди Лоренцо Медичи, предпосланное переводу Синезия: Op. om. P. 1968. В этой связи см.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXXIVCXXXV; Marcel R. Op. cit. P. 491-492, 517.
660 “Cum quartum Medici gradum maximum arbitrentur, tu vero quartus a
Cosmo in generosa Medicum familia mihi sis patronus, es procul dubio maximus.
Quod quidem hinc plane perspicio, quod non aliena mihi das, sed tua. Tuo iamdiu
canonicatu me ornasti. Aede nunc Martiana tibi dono concessa, subito me donasti” (Ficinus M. Actio gratiarum. Item de ostentis in obitu principis // Ep. lib. XI. P.
930. 4). См. также: Marcel R. Op. cit. P. 513-514.

228

определенные неудобства для «облагодетельстванного». За оказанную милость Фичино отблагодарил, по-видимому, посвящением в
конце 1492 г. кардиналу Иоанну перевода и комментариев двух трактатов, приписываемых Дионисию Ареопагиту661.
Пьеро Медичи, старший из братьев, обучавшийся латыни и
древнегреческому под руководством Анджело Полициано, слагавший стихи на родном языке, отважный участник турниров и соревнований в верховой езде, обещал быть продолжателем культурной
политики своего отца, от которого унаследовал власть во Флоренции. На него, несомненно, рассчитывал и Фичино, успевший в последний момент, в конце апреля-мае 1492 г., снабдить издание перевода Плотиновых «Эннеад», уже посвященных Лоренцо Медичи,
еще одним письмом, которое было адресовано Пьеро662. В послании Фичино к Филиппо Валори за ноябрь 1492 г. говорится о полученной от Пьеро Медичи «твердой надежде», что на нем, Пьеро (полатыни Петре, или Камне), Платон «воздвигнет свою академию»663.
Никаких конкретных сведений о поддержке, оказанной Пьеро трудам Фичино, не сохранилось, поэтому сложно судить, в какой мере
новый хозяин Флоренции до того, как 9 ноября 1494 г. был изгнан
из города, оправдал возложенные на него надежды. Фичино, со
своей стороны, по традиции посвящал ему как главному своему патрону завершенные в его правление свои произведения. Таковых,
впрочем, оказалось немного. Летом-осенью 1492 г. Фичино подготовил два связанных между собой содержанием трактата «О Солнце» и «О свете» и преподнес их, изданных в январе 1493 г., Пьеро
Медичи664.

661 Ficinus M. Reverendissimo Patri et Domino Ioanni Medici // Op. om. P. 1013.
См. также: Kristeller P.O. Introductio. P. CXV-CXVI; Гл. I. С. 128.
662 См.: Ficinus M. Magnanimo Petro Medici // Op. om. P. 1538.
663 Ficinus M. Cur semper eadem et antiqua tractem // Ep. Lib. XII. P. 948. 2.
См. также Гл. 2. С. 128.
664 См.: Ficinus M. In librum de Sole ad Magnanimum Petrum Medicem
Prooemium // Op. cit. P. 965; Idem. In librum de Lumine ad Magnanimum Petrum
Medicem Prooemium // Op. om. P. 976. См. также: Marcel R. Op. cit. P. 522-530;
см. выше Гл. 1. С. 103.

229

д. Лоренцо ди Пьерфранческо
Тесные контакты установились у Фичино с представителем
другой ветви рода Медичи – Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи
(1463-1503 гг.), троюродным братом Лоренцо Великолепного. Братья
не очень ладили между собой, тем не менее Фичино был близок к
обоим. Лоренцо ди Пьерфранческо известен как покровитель людей
искусства, он заказывал произведения Боттичелли («Весна», «Рождение Венеры», «Афина и кентавр», иллюстрации к Данте), поддерживал Микеланджело665. Немалое число сохранившихся писем Фичино
этому Медичи666 заставляет предположить, что гуманист также входил в круг его подопечных. Между 1477-1478 гг. Фичино направлял
юному Лоренцо ди Пьерфранческо (ему было 14 лет) пространное послание астролого-морализаторского содержания, наставляя в том,
как свойства и расположение небесных тел должны быть согласованы с собственным нравственным выбором адресата667. Сходное по
тематике послание было написано Фичино в 1481 г., в нем речь шла о
трех грациях как персонификациях светил, влияющих на определенные черты людских характеров668. И в том, и в другом случаях можно
говорить о своего рода гороскопах, предназначенных для Лоренцо
ди Пьерфранческо. Неизвестно, как «отблагодарил» он за них именитого ученого (ибо за подобные «услуги» полагалось платить) и в
целом – чтó он для него сделал. Но сомневаться в том, что он опекал
Фичино и был ему полезен, не позволяет завещание гуманиста: этим
документом на Лоренцо ди Пьерфранческо возлагается обязанность
позаботиться о погребении «своего друга» и – в признание великих
заслуг перед умершим – передавался ему «греческий кодекс со всеми диалогами Платона на доброй бумаге»669.
665 См.: Frey K. Michelangelo Buonarotti, sein Leben und seine Werke. Berlin,
1907. S. 221 и далее; Idem. Michelangelo Buonarotti. Quellen und Forschungen.
Berlin, 1907. S. 34 и далее; Gombrich E.H. Botticelli’s mythologies. A study in the
Neoplatonic symbolism of his circle // JWCI. 1945. Vol. 8 (P. 7-60). P. 14 и далее.
666 См.: Op. om. P. 805, 812, 834, 845, 905, 908.
667 Ficinus M. Prospera in fato fortuna, vera in virtute felicitas // Ep. Lib. V.
P. 805-806.
668 Idem. De tribus gratiis et Genio // Ep. Lib. VII. P. 845-846.
669 “Expensam vero huiusmodi sepulture, quam omnimodo humilem construi
mandavit, rogavit Magnificum Laurentium Pierfrancisci de Medicis amicum

230

Здесь можно подвести черту под тем, что известно об отношениях Фичино с основными его покровителями – Медичи, четыре
поколения которых опекали гуманиста. Эти отношения переросли
рамки, характерные для традиционных связей между патронами
и клиентом, каковым Фичино всегда оставался для Медичи. В лице
Фичино гуманистическая культура заставила правящее городом семейство признать свою самоценность и, как никогда прежде, дорожить собой. Ведь что бы ни говорили в историографии о Фичино и
Медичи, невозможно не признать, что он был окружен вниманием
и попечением несравненно больше, чем любой другой гуманист или
представитель мира искусства. Но дело не только в этом. Став для
Медичи духовным вождем и наставником, обещая указать наивернейший путь ко спасению души через приобщение к благочестивой
мудрости древних, Фичино обрел в них единомышленников, споспешествующих успеху его предприятия. Несомненно, он служил украшению их «двора», прирастанию их славы и авторитета, но и они, в
свою очередь, стремились отождествить себя с делом, к которому
флорентийский платоник находил себя призванным.

§ 2. Власть культуры.
Почитатели близкие и далекие
Медичи были покровителями Фичино главными, но не единственными. Как человек науки, не обеспеченный благами земными,
он нуждался во внимании сильных мира сего, и уже с молодых лет он
пользовался такой репутацией, которая заставляла искать его внимания людей разного звания и состояния в надежде то ли при его посредничестве добыть ответы на самые важные мировоззренческие
проблемы, то ли стяжать отблеск славы, которой все более и более
был окружен этот мыслитель. Несомненно, от Петрарки и до Эразsuum, quod pro eius solita erga dictum testatorem benignitate huiusmodi impensam subire velit de eius propria pecunia… Item mandavit librum Platonis in
greco in carta bona cum omnibus dyalogis existentem in domo sue habitationis
consignari debere Magnifico Laurentio Pierfrancisci de Medicis tamquam de se
bene merito et ob certas iustas causas animum et conscientiam suam moventes” (Testamentum Ficini // SF. Vol. II. P. 194-195). См. также: Marcel R. Op. cit.
P. 577, 740-741.

231

ма Роттердамского не было в Европе гуманиста именитее Фичино.
И близость к Медичи только повышала интерес к нему. Используя
его, Фичино стремился максимально расширить круг своих приверженцев и благодетелей, судя по всему, от них получая поддержку не
только морального, но и материального свойства. Эту последнюю
проследить довольно трудно, ибо оказывалась она часто в натуральной форме или в виде услуг и не оговаривалась, как правило, в документах. Мы не знаем, например, получал ли Фичино и сколько за
посвящение какому-либо лицу своих произведений или отдельных
рукописей с ними, хотя вернее всего такие знаки его внимания не
оставались без вознаграждения.

а. Флорентийский патрициат
Сейчас с полной уверенностью можно говорить, что уже с
юных лет, еще до того, как он попал в поле зрения Медичи, Фичино,
по-видимому, в силу необыкновенных способностей и не по летам
великой образованности обратил на себя внимание флорентийского
патрициата. Из документа, опубликованного С.Дж. Хау, известно, что
в октябре 1451 г., едва достигнув восемьнадцати лет, Марсилий был
наставником (ripetitore) у Пьеро Пацци670, представителя одного из
могущественнейших и богатейших семейств Флоренции. Ничего необычного в этой подработке репетиторством юного студента не было
бы, если не иметь в виду, что его подопечному было тридцать пять
лет (!) и что он, собравший прекрасную библиотеку и уже прежде
получивший хорошую образовательную подготовку671, не нуждался
в обучении элементарным дисциплинам. Похоже, Фичино был взят
Пацци на содержание в качестве обещающего большие свершения
духовного «самородка», чтобы делить с патроном интеллектуальный
досуг, ведя с ним ученые беседы. П.О. Кристеллером издана одна из
ранних эпистол Фичино к Пьеро Пацци, датировать ее следует 14571458 гг., поскольку в ней чувствуется влияние эпикурейской философии, коей гуманист увлекался как раз в этот период672. Обращаясь
670 Hough S.J. An early record of Marsilio Ficino // RQ. 1977. Vol. 30 (P. 301304). 301.
671 См. в этой связи Гл. 1. С. 29-30.
672 Kristeller P.O. Introductio. P.CXLII.

232

к Пацци, Фичино признает себя «его клиентом»673. Следовательно, Медичи «увели» Фичино от Пацци между 1458 и 1462 гг. и, надо полагать,
к этому времени гуманист стал не просто заметной, но престижной
фигурой ученого мира Флоренции. Вместе с тем, связи с Пьеро Пацци
Фичино продолжал вплоть до смерти своего первого покровителя в
конце августа 1464 г.674. С другими представителями этого семейства
гуманист сохранял добрые отношения и дальше, вполне возможно,
продолжая от них получать поддержку. В ноябре 1473 г. он направлял
письмо к Антонио Пацци, содержащее призыв приобретать знания, в
котором имея, по-видимому, на то основания, говорил о щедрости
(liberalitas) адресата, о его «благодетельности в отношении ученых»
(erga doctos magnificum esse)675. В письме, адресованном Анджело
Никколини, Фичино передавал привет Ренато Пацци, характеризуя
его как «справедливого и ученого гражданина» (civem iustum atque
doctum)676. Вполне понятно, что отношения с Пацци должны были
сойти на нет после антимедичейского заговора 1478 г.
Под стать Пацци были почитатели молодого Фичино из семейства Бенчи. Америго Бенчи, второй по богатству человек Флоренции,
связанный с Медичи банковским делом, коллекционер произведений искусства и рукописей с текстами классических авторов, следуя
то ли примеру, то ли пожеланию своего могущественного компаньона Козимо Медичи, сделал, как и тот, в 1462 г. ценный, несомненно,
подарок Фичино в виде греческого кодекса «с диалогами нашего Пла-

673 SF. Vol. II. P. 84.
674 В письме за август 1464 г. Фичино сообщает Пацци, а также Оттоне
Никколини, Бенедетто Аккольти и Бернардо Джюньи о завершении перевода Платоновых “Законов” и называет всех поименованных лиц его инициаторами (Ficinus M. Lex et iustitia // Ep. lib. I. P. 611. 2; см. также: Гл. 1. С.
59). В предисловии к собственным комментариям на Платона 1496 г. Фичино вспоминает о своих беседах и толкованиях, посвященных этому античному философу, в обществе Бартоломео Валори и Пьеро Пацци (Ficinus M.
Prooemium in commentaria in Platonem // Op. om. P. 1136).
675 Ficinus M. Exhortatio ad scientiam // Ep. lib. I. P. 617. 2.
676 Эти слова с приветствием Ренато Пацци отсутствуют в печатном издании “Эпистол” (Ficinus M. Iurisconsulti bonitas et dignitas // Ep. lib. I. P. 641. 1) и
приведены по рукописи из Риккардианской библиотеки в примечаниях к их
английскому переводу (The Letters of Marsilio Ficino. London, 1975. Vol. 1. P. 121).

233

тона на греческом»677. Другой Бенчи, Томмазо, приходящийся Америго племянником, названный Фичино в письме Леонардо ди Тоне за
август 1462 г. вместе с его братом Джованни Бенчи «философомединомышленником»678, в сентябре 1463 г. переложил на итальянский язык с латинской версии Фичино, завершенной в апреле этого
же года, корпус герметических трактатов «Поймандр» (в латинском
переводе – «Pimander», в итальянском – «Pimandro»). Если верить
Бенчи, Фичино, «одолеваемый просьбами некоторых своих друзей,
не сведущих в латыни», перевести на их родной язык сочиненьице
(operetta) легендарного Гермеса Трисмегиста и «занятый более
важными трудами», чтобы удовлетворить их желанию, повелел
ему, Томмазо, «не как самому ученому, но как лицу, к которому он
испытывал, пожалуй, самое большое расположение», переложить
это сочинение на народный язык; и хотя я, скромно замечает Томмазо, был мало привычен к подобным делам, «занимаясь тем, что
наукам противно», и не вполне подходил для этого поручения, тем
не менее «решил взяться за такой труд, увещеваемый гуманистом,
чтобы выказать ему послушание и сделать приятное друзьям»;
чтò он и осуществил, не прерывая своих занятий торговлей679.
677 “Accepi hodie tuo nomine Graecos Platonis nostri dialogos, munus certe
magnificum, animo tuo dignum, meo gratissimum. Gratias tibi ago magnas: utinam immortalem gratiam quandoque coelestes tibi referant gratiae! Imitari in
hoc, sicut in plerisque aliis, magnum Cosmum, ut arbitror, voluisti: is enim superioribus diebus bibliothecam meam graeco ornavit Platone” (Ficinus M. Imitatio
utilior est quam lectio // Ep. lib. I. P. 609. 1). По заказу этого Бенчи Леонардо
да Винчи написал портрет его дочери Джиневры (между 1474 и 1480 гг.) и
оставил в его доме в 1482 г. незаконченное “Поклонение волхвов”, отправившись в Милан. См.: Renouard Y., Ragni E. Benci Amerigo // DBI. Roma, 1966.
Vol. 8 P. 182.
678 “Saluta Tomaso e Giovanni Benci nostri conphilosophi” (SF. Vol. II. P. 169;
см. выполненный мной перевод этого письма: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 260).
679 См. предисловие к переводу, который Томмазо посвятил Франческо
дель Неро: “[Marsilio] fu pregato da certi suoi amici non docti della latina lingua di dovere quella ancora a loro nella nostra communicare. Ma lui da maggiori studii occupato et nondimeno sanza invidia desideroso di compiacere a quelli
m’impuose non come a più docto, ma come a persona a cui egli per sua benignità forse maggiore affectione portava, che io dovessi farla volgare. Et benchè
a me paressi, per esser poco a tali cose usato, essendo etiamdio occupato dal

234

Итальянский перевод «Поймандра» имел распространение в многочисленных рукописях.
В эти же ранние годы, возможно, накануне перехода Фичино с осени 1462 г. под прямое покровительство Медичи, интерес к
молодому гуманисту проявлял еще один представитель верхушки
флорентийского патрициата Джованни Ручеллаи, человек не чуждый ученых интересов и друг Альберти680. В его «Записных книжках»
(«Zibaldone», составлены между 1457 и 1476 гг.) сохранилось письмо
о фортуне, написанное по его заказу, вполне возможно чем-то оплаченное, и помещенное вместе с посланием Джованни Мартини да
Сан Джиминьяно на эту же тему, которая, как видно по многочисленным суждениям о фортуне древних и средневековых авторов,
приведенным в заметках делового человека, очень его волновала681.
Связи с этим семейством Фичино сохранял и позже. Об этом свидетельствуют его переписка с Бернардо Ручеллаи, сыном Джованни682.
В 1483 г., изыскивая средства на издание перевода сочинений Платона, он адресовал Бернардо эпистолу «Делового человека нельзя зря
обременять просьбами» в надежде получить от него поддержку, но
mio exercitio molto agli studii contrario, non essere ad tale opera sufficiente,
nondimeno da lui confortato mi disposi pigliare tale fatica: si per ubbidire a lui,
et si per fare cosa grata agli amici. Nel numero dei quali reputandovi [Francesco del Nero]… m’è paruto, avendo già quella al fine ridocta, cosa debita et
conveniente, exercitandomi ancora ne’ traffici mercantili, a voi principalmente
addirizzarla…” (Mercurio Trismegisto. Il Pimandro. Tradotto da Tommaso Benci
in lingua Fiorentina. Firenze, 1549; предисловие Бенчи без пагинации. Перепечатано в: SF. Vol. I. P. 99). См. также: Marcel R. Op. cit. P. 258.
680 См. о Джованни Ручеллаи: Della Torre A. Storia dell’Accademia Platonica…
P. 412-413, 548-550.
681 SF. Vol. II. P. 169-172 (выполненный О.Ф. Кудрявцевым русский перевод
см.: Гуманистическая мысль… С. 261-263). Материал о фортуне, собранный
этим Ручеллаи, см.: Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. A cura di A. Perosa.
London, 1960. P. 103-116. А. Пероза датирует Фичиново послание о фортуне 1460-1462 гг. (Ibid. P. 176), П.О. Кристеллер – 1457-1462 гг. (Kristeller P.O.
Introductio. P. CLX). Первую публикацию Фичинова письма и его связь с иконографией фортуны в итальянском искусстве середины XV в. см.: Warburg A.
Francesco Sassettis letzwillige Verfügung // Gesammelte Schriften. Leipzig,
1932. Bd. I (S. 127-158). S. 146-148.
682 Ficinus M. Oratio ad Deum theologica // Ep. lib. I. P. 665-666.

235

успеха не имел683. Отзывчивее оказался представитель другого влиятельного патрицанского дома – Филиппо Валори.
С семьей Валори Фичино связывали многолетние отношения.
Их участие в трудах гуманиста на деле было едва ли меньше, чем Медичи, но эти последние как хозяева Флоренции, заявлявшие на него
особые права, получали посвящения львиной доли его работ, даже
тех, которые оплачены были Валори. В предисловии к «Комментариям на Платона», адресованном в издании 1496 г. Никколò Валори,
Фичино утверждал, что сорок лет, то есть с 1456 г., философствовал
о Платоне с представителями старшего поколения этой семьи, и первым из них был Бартоломео, приходившийся отцом Никколò, вместе
со своим тестем Пьеро Пацци часто присутствовавший при том, как
гуманист излагал и толковал афинского мыслителя; затем Фичино
переходит к Филиппо Валори, старшему брату Никколò, «лучше всех
послужившему Академии», именно его «благодетельными издержками» были изданы в переводе гуманиста писания не только Платона, но и платоников684. Здесь нужно пояснить, что в сентябре-октябре
1484 г. вышли из печати все Фичиновы переводы Платона, оплаченные Филиппо Валори, но посвященные Лоренцо Медичи, а кроме
того вторая итальянская публикация трактата «О христианской религии», осуществленная на деньги опять же «великолепного мужа» Филиппо в Пизе685; за счет этого Валори были изготовлены в конце 1489
683 Ficinus M. Negotiosum virum non esse temere interpellandum // Ep. lib.
VII. P. 859. 2.
684 “Maiores profecto tui optime, mi Nicolae, quadraginta iam annis sub
Platone philosophati, Platonica opera nobis elaborata summopere coluerunt.
Primus quidem pater tuus Bartholomeus Valor vir admodum elegans, et (ut
ita dixerim) urbis nostrae delitiae, una cum socero suo Petro Paccio clarissimo
equite enarrationibus disputationibusque in Platonem nostrum frequenter
interfuit, atque omni studio celebravit. Deinde frater tuus Philippus, natu maior,
vir profecto magnanimus more paterno disciplinam Platonicam prosecutus,
non solum Platonem ipsius, sed Platonicorum quoque omnium libros nostra
interpretatione Latinos magnifico sumptu in lucem è tenebris eruit optime
omnium hactenus de Academia meritur” (Ficinus M. Prooemium in commentaria
in Platonem // Op. om. 1136. См. также письмо Фичино неизвестному другу в
конце второго издания итальянской версии трактата “О христианской религии” (1484 г.): SF. Vol. I (P. 12-15). P. 13).
685 “Philippo [Valori] come magnifico viro, sanza avere rispecto alcuno di
spesa o di fatica, facendo formare tutte l’opere di Platone, da me tradocte al

236

или начале 1490 гг. кодекс с переводами позднеантичных языческих
и христианских неоплатоников Прискиана Лида, Синезия, Пселла,
Порфирия, Ямвлиха и Прокла, а несколько позже, в конце 1490 г., кодекс с переводом комментариев на Плотина, и тот и другой были, как
водится, преподнесены Лоренцо; с тем же посвящением на деньги
Валори была вначале заказана хорошо иллюстрированная рукопись
«Трех книг о жизни», а затем, в декабре 1489 г., осуществлено ее типографское издание686. Оплатой публикаций работ Фичино – рукописных и печатных – помощь Филиппо Валори ему не ограничивалась.
Известно, например, что гуманист гостил в его имении Майано
(in agro Maiano), создавая первый вариант «Комментария к «Тимею»« летом 1483 г. и завершая в том же году работу над редактированием перевода Платона687; в данном случае Фичино, надо полагать, был на полном содержании хозяина, который, помимо прочего,
мог субсидировать своего подопечного и непосредственно, но никаких сообщений на сей счет до нас не дошло. Известно, кроме того,
что за помощью изащитой к Филиппо Валори, бывшему в то время
флорентийским послом в Риме, Фичино обратился в начале 1494 г.,
опасаясь гонений за публикацию своего трактата «О Солнце», который мог вызвать те же нарекания, что и неколькими годами раньше
его же трактат «Три книги о жизни»688. В знак признательности этому благодетелю Фичино посвятил не многие и не самые важные свои
труды: в марте 1489 г. он преподнес ему – с разрешения Медичи –
в качестве «небольшого подарочка» (munusculum) перевод Прискиана Лида689, чуть позже вместе с переводами других неоплатоников
направленный Лоренцо Медичи; в августе того же года – трактат
magnanimo Lorenzo de’Medici, ha dimostro la sua gratiosa volontà et opera
inverso di Platone e di noi e degli altri platonici. Costui nel medesimo tempo fa
diligentemente formare el nostro libro della Religione cristiana”, – сказано в
письме неизвестному другу, помещенном в приложении ко второму изданию трактата “О христианской религии” (увидело свет в Пизе в 1484 г. См.:
SF. Vol. I. P. 13; Kristeller P.O. Introductio. P. LXXIX).
686 См.: Гл. 1. С. 99. Kristeller P.O. The First Printed Edition of Plato’s Works
and the Date of its Publication (1484) // Science and History: Studies in Honor of
Edward Rosen (Studia Copernicana. XVI). Wroclaw, 1978 (P.25-35). P. 35 N 58.
687 См. Гл. 1. С. 64,65, 69.
688 См.: Marcel R. Op. cit. P. 527-530.
689 Ficinus M. Prooemium in Theophrasti de anima // Ep. lib. XI. P. 896-897.

237

«О долголетии», вошедший в качестве второй части в посвященное
Лоренцо сочинение «Три книги о жизни»690; в ноябре 1491 г. – свое юношеское произведение 1456 г. «Наставления в платонической науке»691.
И на бòльшие ответные дары в адрес Филиппо Валори Фичино был не
способен, ибо все главные его труды могли предназначаться только
Медичи; вместе с тем, гуманист, похоже, был искренен, уверяя Лоренцо в своей чрезвычайной близости и привязанности к Филиппо:
«Если Валори и Марсилий в защите Платона и в любви к тебе [то есть
Лоренцо – О.К.] суть одно и то же, то они, несомненно, суть одно и
то же друг по отношению к другу.., – и как вывод из выше сказанного
звучит призыв: – В имени же Марсилия Фичино подразумевай также
равным образом именование нашего академика Филиппо Валори»692.
Далее в посвященном Никколò Валори предисловии к изданию комментариев на Платона 1496 г. Фичино упоминает Франческо
Валори, приходящегося адресату дядей, как о человеке наичестнейшем, имеющем заслуги перед Флорентийским государством, который помогал гуманисту в трудных обстоятельствах и обеспечил досугом693. Узнать конкретно, что имел в виду Фичино под оказанной
ему этим лицом помощью и каким образом он был обеспечен досугом, к сожалению, не представляется возможным; в другом месте,
отзываясь высоко о нравственных качествах этого Валори, гуманист
находит его похожим и своим видом, и речами на Козимо Старого694.
690 Ficinus M. Prooemium in librum de vita longa // Ep. lib. IX. P. 903. 2. Подробнее см.: гл. 1. С. 81-83.
691 Ficinus M. Prooemium in Platonis institutiones // Ep. lib. XI. P. 929. 2.
692“Dum vero Marsilium Ficinum nomino, Philippum quoque Valorem
Academicum nostrum intellige pariter nominatum. Nam si Valor atque Marsilius
in Platone defendendo, et in te amando idem sunt, proculdubio inter se quoque
sunt idem” (Ficinus M. In commentaria Platonis ad Laurentium Medicem.
Prooemium // Op. om. P. 1130).
693“Franciscus interea patruus vester, aeque meritus de republica, vir omnium integerrimus… in omnibus meis meorumque perturbationibus pio nos
semper officio fovens, iampridem nobis haec otia fecit” (Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium // Op. om. P. 1136).
694 “Franciscus Valor… patruus est Philippi, atque Nicolai, et mihi aetate quidem frater, sed reverentia pater. Vir profecta prudentia, integritate, authoritate summa, quem quotiens aspicimus et audimus, quod et quotidie facimus
quasi magnum illum Cosmum Medicem, quem vultu verbisque refert, spectare
et audire videmur” (Ficinus M. Laus nobilis et optimi civis // Ep. lib. X. P. 906. 4)

238

Последним в этом предисловии назван в качестве Фичинова
благодетеля сам адресат Никколò Валори, который, проявляя по отношению к Платону и самому Марсилию милости, облегчает постоянные заботы гуманиста о делах семейных и усерднейшим образом
изучает платоническую науку; ему, взявшему на себя издание комментариев на Платона, Фичино посвящает оное как знак любви к семейству Валори, как памятник оказанных ими гуманисту услуг и вернейшее свидетельство для потомства их достоинств695.
Тесные связи на протяжении долгих десятилетий Фичино поддерживал еще с одним представителем флорентийского патрициата Джованни Кавальканти, прямым потомком известного поэта и
друга Данте Гвидо Кавальканти. Судя по всему Фичино, претендовавший на то, чтобы по отношению к Джованни выступать в роли
философского наставника, выделял его из круга всех своих почитателей и сотоварищей. Он называл его «особенным другом» (amicus
unicus), «Марсилиевым сердцем» (Marsilianum cor), писал о том, что
они «уже давно соединены божественной любовью»696; Кавальканти
адресовано тридцать шесть писем – больше, чем кому-либо другому.
В «Комментарии на «Пир» Платона, о Любви» Кавальканти введен в
число участников изображенного философского застолья и более
того «за доблесть души и высокие способности провозглашен героем
пира»697; Фичино посвятил ему, названному в другом месте уже «бо695 “ Tu denique tuorum erga Platonem atque Marsilium secutus officia curis me familiaribus et his quidem frequentibus, quotidie levas, disciplinamque
Platonicam studiosissime colis… Quamobrem haec tibi optime, mi Nicolae, potissimum dedicare decrevi, tam amoris erga Valores mei pignora, quam vestri
erga me officii monumenta, certissimaque virtutum vestrarum apud posteros
argumenta…” (Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium. P. 1136).
696 См. письмо, предпосланное рукописи «Комментария на “Пир”…»,
которая была направлена Кавальканти (SF. Vol. I. P. 87), и другие послания гуманиста этому же лицу: Ficinus M. Laus Philosophiae oratoria, moralis,
dialectica, theologica; Idem. Vicissitudo amoris unde nascitur // Ep. lib. I. P. 670.
1; 673. 1. Подробнее об отношениях Кавальканти и Фичино см.: Marcel R. Op.
cit. P. 342-345.
697 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de Amore. I. 1 // Op. om.
P. 1321 (Фичино М. Комментарий на “Пир” Платона, о Любви. I. 1 // Эстетика
Ренессанса. М., 1981. Т. I. С. 144). О роли, которую играет Кавальканти в этом
произведении, см.: Allen M.J.B. Cosmogony and love. The role of Phaedrus in
Ficino’s “Symposium commentary” // JMRS. 1980. Vol. X (P. 131-153). P. 135-150.

239

жественным героем» (divus heros), собственноручно выполненный
список этого произведения698. Подарок был сделан от души и трудно
сказать, полагалось ли в таком случае вознаграждать дарителя. Как
бы то ни было, любимый сотоварищ главы флорентийских платоников не остался в долгу: из писем, адресованных ему, известно, что
Фичино создавал «сей огромный том» «Платоновского богословия»,
гостя в его имении Реньяно699; конечно, следует думать, что все содержание гуманиста легло на плечи хозяина, но нет никаких сведений о том, сколь долго Фичино жил на хлебах своего близкого друга
– едва ли все годы, которые он провел, работая над своим главным
произведением (конец 1469-начало 1474 гг.). Осенью 1476 г. Фичино
завершил и скорее всего тогда же посвятил Джованни Кавальканти
небольшое богословское сочинение «О восхищении Павла до третьего неба и бессмертии души»700; помещено оно во второй книге «Эпистол». Трудно установить, когда Фичино посвятил Кавальканти свои
ранние переложения на латынь текстов, приписываемых Алкиною,
Спевсиппу, Пифагору701; П.О. Кристеллер говорит неопределенно – после 1467 г.702; они вышли из печати вместе с трудами ряда платоников,
переведенных также Фичино, в 1497 г. у Альда Мануция в Венеции и,
вполне возможно, незадолго перед этим нашли своего адресата.
Последним в ряду постоянных друзей-покровителей Фичино
следует назвать близкого к Медичи флорентийского патриция Бернардо дель Неро. В послании Пьеро дель Неро около 1475 г. гуманист
признавался в своей привязанности (proximi sumus) к его дяде Бернардо703, которому он адресовал все важнейшие свои итальянские
переводы. В 1468 г. ему и Антонио ди Туччо Манетти, «наимудрей698 SF. Vol. I. P. 87.
699 Ficinus M. Contra Averoem, scilicet quod non sit unicus hominum
intellectus; Idem. Idee secundum Platonem in divina mente sunt // Ep. lib. I. P.
628. 2; 629. 2. См. также “Второе жизнеописание” Фичино, в котором говорится: “Racconta egli stesso [то есть Фичино] d’havere al Ponte a Regnano a
poderi di Giov. Cavalcanti composo buona parte della sua Theologia…” (Vita di
Marsilio Ficino. 56 // Marcel R. Marsile Ficin. P. 725).
700 См.: Гл. 1. С. 84.
701 О сочинениях, относимых к этим авторам, см.: Гл. 1. С. 47, 48, 56. Примеч. 115.
702 Kristeller P.O. Introductio. P. CXXXVIII.
703 Ficinus M. De officio civis // Ep. lib. I. P. 643. 5. См. также: Marcel R. Op. cit.
P. 331.

240

шим гражданам Флоренции», была посвящена выполненная Фичино
итальянская версия Дантовой «Монархии», а в 1470 г. им же была преподнесена итальянская редакция его собственного труда «Комментарий на «Пир» Платона, о Любви»704. Позже, в 1474 г., Фичино посвятил Бернардо итальянский вариант своего трактата «О христианской
религии», а в 1477 г. – еще одно итальянское переложение другого
своего трактата «О восхищении Павла до третьего неба»705. Направляя Бернардо указанные работы, Фичино никак не задевал интересы
Медичи, поскольку сочинения на итальянском, или простонародном
(volgare), наречии, ценились гораздо меньше, чем на латыни, языке
высокой культуры, дарующем, как считалось, славу в веках. Что получал Фичино в ответ на эти посвящения, неизвестно, но связи между
ним и семейством Дель Неро установились довольно прочные. В 1489
г. он прибег к покровительству – в числе прочих своих высокопоставленных друзей – Пьеро дель Неро, когда ему грозили неприятности
из-за публикации «Трех книг о жизни», а в 1493 г. с помощью Пьеро
издал трактаты «О Солнце» и «О свете»706.
Названными выше лицами круг благодетелей Фичино из среды флорентийского патрициата скорее всего не ограничивался. Имелись и другие, попечение коих о трудах гуманиста было, как видно,
гораздо скромнее. Но и Фичино упоминает их меньше и реже707.

б. Церковные иерархи
Люди духовного звания были не только среди участников Фичинова кружка, но и в числе тех, кого следует отнести к покровителям
гуманиста. С кардиналом Виссарионом Фичино связывали скорее отношения товарищества, поскольку оба выступали с защитой и пропагандой идейного наследия платонической традиции, а вот в лице
704 Ficino M. Prohemio sopra la Monarchia di Dante… a Bernardo del Nero
et Antonio di Tuccio Manetti prudentissimi cittadini Florentini // SF. Vol. II. P.
184; Idem. Proemio sopra il libro dello amore a Bernardo del Nero et Antonio di
Tuccio Manetti ciptadini fiorentini amici suoi carissimi // SF. Vol. I. P. 89-90.
705 Ficino M. Libro della Cristiana religione ad Bernardo del Nero clarissimo
fiorentino // SF. Vol. I. P. 10-12; Idem. Come Sancto Pagolo fu rapito al terzo cielo
// SF. Vol. I. P. 71.
706 См.: Гл. 1. С. 101-102.
707 м. в этой связи: Hankins J. Plato in the Italian Renaissance. Vol. I. Р. 305.

241

гуманистически образованного кардинала Франциска Пикколомини,
архиепископа Сиены, Фичино искал не столько единомышленника,
сколько заступника, на помощь которого он мог бы рассчитывать.
В 1469 г., озабоченный, как предполагают историки, неясной политической ситуацией в родном городе и судьбой Медичи708, Фичино
предпринял усилия, чтобы сблизиться с Пикколомини в надежде найти у него, если понадобится, пристанище. Действуя, как видно, в этом
направлении, тогда же, в 1469 г., из первых трех копий «Комментария на «Пир»…» Фичино направил одну кардиналу Пикколомини,
а вторую – его секретарю Иоанну-Антону Кампанскому709. В 1475 г.
благодаря содействию кардинала Пикколомини Фичино и его родители смогли получить от папы индульгенции с отпущением грехов в
связи с объявленным юбилейным годом, причем гуманисту разрешено было не являться самолично в Рим, что требовалось от всех, кто
добивался подобной милости710.
Сам папа Сикст IV, даровавший гуманисту отпущение грехов,
тоже должен быть отнесен к кругу его покровителей. Этот жест,
имевший большое моральное значение, свидетельствовал о том,
что Фичино замечен и по достоинству оценен Святым Престолом.
Корси даже уверяет, будто Сикст IV и многие прелаты из его окружения всячески уговаривали Фичино перебраться в Рим711. Скорее
всего, опираясь на эти слова Фичинова биографа, никакими свидетельствами более не подкрепленные, Р. Марсель утверждает, что,
приглашая гуманиста в Рим, папа имел в виду восстановить академию, уничтоженную его предшественником Павлом II712. Добрые отношения с папой позволили Фичино в условиях войны между Римом
708 Kristeller P.O. Marsilio Ficino and the Roman Curia // Humanistica lovaniensia. 1985. Vol. 34A (P. 83-98). P 86-87; Fubini R. Ancora su Ficino e i Medici. P.
290; Gentile S. Introduzione. P. LIX.
709 Kristeller P.O. Introductio. P. CXXV; Marcel R. Op. cit. P. 40-2.
710 См. обмен посланиями между Пикколомини и Фичино: Ep. lib. I.. P. 670.
2-671. 1.
711 “Fuit Marsilii, dum viveret, celebris fama per totum fere terrarum orbem,
quo factum est, ut Xystus IV, Pontifex Maximus, vir magni animi ac singularis
doctrinae, et ex amplissimo Romanae Curiae senatu Patres plerique magnis pollicitationibus contenderint, ut Romam Marsilius accersiretur” (Cursius J. Op. cit.
XXII. P. 688).
712 Marcel R. Op. cit. P. 449.

242

и Флоренцией, вызванной провалом 26 апреля 1478 г. заговора Пацци, обращаться к нему с призывом к миру713.
Тесные связи наладились у Фичино с близкими к папе кардиналом Рафаилом Риарио и архиепископом Пизанским Франциском
Сальвиати, принявшими самое непосредственное участие в заговоре Пацци, что стоило Сальвиати жизни, а Риарио нескольких тревожных месяцев, проведенных в заключении. Намекая на свою преданность юному кардиналу, обучавшемуся в Пизе, Фичино направлял
ему в начале 1478 г. письмо «Никто истинно не служит, если не по
своей воле…»714 с приложением небольшого сочинения назидательно-аллегорического характера «Истина о наставлении государя»715.
Гораздо более прочными были отношения с Сальвиати, приверженность которому Фичино выказывал еще в 1474 г.716. В январе 1478 г.,
адресуясь к нему не как к архиепископу Пизанскому, а как к «кардиналу Сиенскому» (Francisco cardinali Senensi), каковым Сальвиати
в действительности не являлся, Фичино заискивающе объявлял его
своим «возлюбленнейшим патроном» (amabilissime mi patrone)717;
тогда же в качестве надежного покровителя этот прелат был представлен в послании, направленном Фичино к гуманисту Якопо Браччолини718, наставнику кардинала Риарио, с явным расчетом на то,
что подобная характеристика дойдет до Сальвиати. Было бы неоправданной поспешностью полагать, исходя из рассмотрения такого рода документов, будто Фичино в 1477-1478 гг. отвернулся от
Медичи и открыто перешел под патронат Франциска Сальвиати719.
Фичино, как уже говорилось, скорее всего имел в виду иную цель –
713 Подробнее см.: Ibid. P. 447-451; Kristeller P.O. Marsilio Ficino and the
Roman Curia. P. 90-91; Tröger U. Marsilio Ficinos Selbsdarstellung. S. 341-371.
714 Ficinus M. Nemo vere servit nisi qui servit volens, nemo dominatur nisi qui
volentibus dominatur // Ep. lib. V. P. 795. 2.
715 Idem. Veritas de institutione principis // Ep. lib. V. P. 795-798. См. также:
Kristeller P.O. Marsilio Ficino and the Roman Curia. P. 90-91.
716 См.: С. 215.
717 Ficinus M. Solus feliciter dominatur qui volentibus dominatur // Ep. lib. V.
P. 792. 3.
718 “Sed quidnam frustra diffidimus? Quasi sub amplo patroni mei Salviati
tecto mea minus tuta sint omnia” (SF. Vol. I. P. 49).
719 Именно в таком виде изображены отношения Фичино и Сальвиати в работах: Fubini R. Ficino e i Medici… P. 273-280; Idem. Ancora su Ficino e i Medici.
P. 292-295; Gentile S. Introduzione. P. LIX.

243

расширить круг своих благодетелей720, ибо целиком зависел от их
милостей. Впрочем, что конкретно сделали для Фичино Сальвиати
или Риарио, неизвестно.
Епископа Антония Альи721 трудно без оговорок отнести к категории покровителей гуманиста, потому что одновременно он был и
его другом-единомышленником, который не только испытывал воздействие идей Фичино, но и сам, в свою очередь, влиял на направление духовных исканий своего подопечного722. Отношения между
ними восходят к весьма раннему времени, ибо уже в 1455 г. (или чуть
позже) Альи посвятил Марсилию, еще студенту, увлеченному Платоном, работу «О таинственном статире» (De mystica statera), изобразив его в ней участником бесед723. Как один из наиболее близких
Фичино друзей Антоний Альи введен в число сотрапезников-платоников знаменитого «Комментария на «Пир»…»724. В его лице Фичино
нашел строгого ревнителя своих интересов. В письме Пьеро Медичи
около 1464 г. Антоний Альи рекомендовал «нашего Марсилия Фечино» в качестве «молодого человека великих дарований» (Marsilius
Fecinus noster magna indole iuvenis)725. В марте 1470 г., как отмечалось
выше726, именно от него получил Фичино свой первый бенефиций –
церковь Сан Бартоломео в Помино. В эпистоле, написанной незадолго до смерти Альи (1477 г.), гуманист имел полное основание назвать
его своим «давним покровителем» (patronus meus antiquus)727.
Приведенный выше перечень Фичиновых благодетелей из
среды высшего клира, возможно, неполон, в нем представлены лишь
720 См.: С. 217.
721 Антоний Альи с 1465 г. поставлен архиепископом Рагузы (Дубровника),
с 1467 г. – епископом Фьезоле, с 1470 г. – Вольтерры. См.: D’Addario A. Agli
Antonio // DBI. Roma, 1960. Vol. 1. P. 400.
722 См. об этом: Garin E. La cultura filosofica del Rinascimento italiano. Firenze,
1979; Field A. The origins of the Platonic Academy of Florence. Princeton, 1988.
Р. 180-185; Fubini R. Ficino e i Medici… P. 256-257.
723 Рукопись сочинения Альи хранится в Неаполитанской национальной
библиотеке, П.О. Кристеллером опубликовано адресованное Фичино предисловие к ней (SF. Vol. II. P. 369-371).
724 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis de amore. I. 1 // Op. om.
P. 1321 (C. 144).
725 См.: SF. Vol. II. P. 204.
726 См.: С. 220-221.
727 Ficinus M. Perversis animis adversa sunt omnia // Ep. lib. III. P. 729. 3.

244

фигуры, о содействии коих гуманисту сохранились какие-то, пусть
отрывочные, сведения. Вместе с тем, круг прелатов, состоявших в
дружеских отношениях с Фичино, был значительно шире; автор «Второго жизнеописания», помимо названных в этом разделе, упоминает
также архиепископа Амальфийского Иоанна Никколини, кардинала
Арагонского Иоанна, кардинала Марка Венецианского, кардинала
Павийского, патриарха Аквилейского Эрмолао Барбаро, о связях с
которыми свидетельствует переписка гуманиста728. Однако нет никаких данных о том, что они выступали в роли его покровителей.

в. Светские государи
После того, как слава Фичиновых свершений на поприще возвращения к жизни древней философско-богословской традиции,
связанной с именем Платона, шагнула далеко за пределы Флоренции, имя гуманиста стало привлекательным для владетельных особ
Италии и Европы; не случайно среди адресатов его посланий короли
Неаполя, Венгрии и Франции, герцог Урбино и граф (позже – герцог)
Вюртемберга. Иные из них стремились иметь с главой флорентийских платоников отношения и более тесные.
Известный меценат и собиратель рукописей герцог Урбинский
Федериго да Монтефельтро не мог не проявить интереса к трудам
Фичино. Скорее всего весной 1482 г. ему было посвящено краткое
пояснение (epitome) к платоновскому диалогу «Политик»729. В начале
этого же года Фичино направил ему два послания, одно астрологического характера «Божественный закон не может устанавливаться
небесами, но может, пожалуй, ими обозначаться», другое представляло герцогу выполненное Франческо Берлингьери поэтическое переложение на итальянский язык «Географии» Птолемея730. Как видно, Фичино был чем-то обязан герцогу Федериго или очень дорожил
отношениями с ним, если вопреки собственному обыкновению раз728 Vita secunda. 50. P. 719.
729 Ficinus M. In librum Platonis de Regno ad Federicum ducem semper invictum
Apologus // Op. om. P. 1294. Датировку см.: Marcel R. Op. cit. P. 458-459.
730 Ficinus M. Divina lex fieri a caelo non potest, sed forte significari; Idem.
Apologus ad Federicum Urbini Ducem in librum Cosmographiae Francisci
Berlingerii // Ep. lib. VII. P. 849.2; 855.3.

245

решил, уступая домогательствам этого страстного коллекционера
манускриптов, изготовить для него копию своих переводов Платона:
«Ваш непобедимый герцог, – писал он герцогскому юристу Дульци, –
настойчиво уговаривал меня и письмами, и беседами доверить мои
книги Веспасиано, дабы он [сделанные с них копии] направил к нему в
Урбино… Итак, Веспасиано их отдал переписчикам, работающим за
плату. Но, не получив ее, они уже долго держат эти книги в плену»731.
В последние месяцы 1481 г. или чуть позже Фичино передал свои тексты Веспасиано да Бистиччи, державшему мастерскую по переписке
книг; работа была завершена, но не оплачена из-за смерти герцога в
сентябре 1482 г. Все материалы оставили у себя ремесленники, непосредственно выполнявшие заказ. Дело тянулось два года732, и только в 1484 г. благодаря урбинскому послу Иерониму Кантиано Фичино была возвращена его рукопись с переводами Платона, с которой
была изготовлена копия для герцога четырнадцати диалогов с пояснениями к ним гуманиста и «Комментарием на «Пир»…»733.
Ширящаяся известность гуманиста делала свое дело: престижно было получить посвящение какого-либо из созданных им
трудов, гораздо престижней – его самого. Фичино, по мере распространеения его переводов и писаний ставший наиболее заметной
фигурой интеллектуального ландшафта своего времени, мог служить
украшением любого европейского двора. Если достоверность сообщения Корси о желании папы Сикста IV переманить Фичино в Рим
остается под вопросом, то такого же рода его информация о венгерском короле Матвее Корвине подтверждается иными документами.
731 “…nempe dux ille vester invictus, et epistola, et voce vehementer me
rogavit ut meos Vespasiano libros crederem Urbinum ad se mittendos… Vespasianus igitur tabellariis eos tradidit perferendos mercede conductis. At illi
illos cum accepissent, non accepta mercede, captivos mihi iamdiu retinent”
(Ficinus M. Honesta simul et vehemens librorum commendatorum exactio // Ep.
lib. VII. P. 858. 4).
732 См. письмо к Кантиано: “Platonis autem liberi cum relicta Graecia a
Barbaris occupata sese in Italiam contulissent, in carcerem forte coniecti
sunt, integrumque biennium, proh nefas! in vinculis detinentur” (Ficinus M.
Obsecratio ut Platonis libri in Latinum a nobis translati ex eius manibus, qui
occuluerat redimantur // Ep. lib. VII. P. 862. 2).
733 По предположению Р. Марселя, речь идет о рукописи “Urb. lat. 185”.
См.: Marcel R. Op. cit. P. 460-464.

246

По словам Фичинова биографа, и этот государь, и другие (какие именно, он не уточняет) добивались, обещая ему немалые награды, чтобы
«Марсилий покинул Флоренцию и занимался пропагандой платонического учения у них»734. Действительно, Фичино в 1478 или в начале
1479 гг. был зван в Венгрию находившимся там его давним приятелем Франческо Бандини и епископом Вацким Николаем Батори, обещавшими ему, что монархом он будет принят милостиво; но в июне
1479 г. Фичино отклонил это приглашение735, которое было вызвано
скорее всего желанием венгерских почитателей гуманиста дать ему
убежище, в тревожный момент, переживаемый Флоренцией после
заговора Пацци в разгар эпидемии чумы736. Пользуясь добрым расположением короля, в октябре 1480 г. Фичино направил ему воззвание
с призывом к войне против варваров737, под которыми разумелись,
конечно же, османы, высадившиеся в этом году на Апеннинском полуострове в Отранто и тем самым заставившие власти итальянских
государств спешно искать союзников для противодействия им; дипломатический демарш гуманиста, несомненно, отражал эти устремления политиков. В 1482 г. королю были преподнесены списки III-IV
и I-VIII книг Фичиновых «Эпистол» (указанное выше воззвание предваряло III книгу)738. Связи с Матвеем Корвином сохранялись вплоть
734 “…et Mathias, Pannoniae Rex, vir ingentis spiritus ac nominis, et Principes
alii adnisi sunt, non parvis sane propositis praemiis, ut Marsilius, relicta urbe
Florentia, ad Platonica praecepta propaganda ad illos accederet” (Cursius J.
Op. cit. XXII. P. 688). Ср. сходную информацию во “Втором жизнеописании”
гуманиста: “…il Re Mattia d’Ungheria lo chiamo con honoratissimo stipendio,
che sen’ andasse da lui… Il quale Re fu grandissimo e honoro molto e innalzo
sempre tutte le buone arti e scienze et amo in particolare fuor’ di modo gl’
huomini Italiani di valore e fra gl’altri tutti il Ficino…” (Vita secunda. 40. P. 713).
735 “Cum accepi tuas Bandinique literas, – писал Фичино епископу Вацкому, –
quibus vehementer suadetis ut in Pannoniam proficiscar, gratissimus Mathiae,
serenissimo Pannoniae regi futurus…” (Ficinus M. Montes non separant animos
montibus altiores // Ep. lib. IV. P. 782. 3). См. в связи с этим: Huszti J. Tendenze
platonizzanti alla Corte di Mattia Corvino // GCFI. 1930. Vol. XI (P. 1-37, 135-162,
220-236, 272-287). P. 272-273; Gentile S. Marsilio Ficino e l’Ungheria di Mattia
Corvino // Italia e Ungheria all’epoca dell’umanesimo corviniano. Firenze, 1994
(P. 89-110). P. 96-97.
736 См.: Marcel R. Op. cit. P. 452-453.
737 Ficinus M. Exhortatio ad bellum contra barbaros // Ep. lib. III. P. 721. 1.
738 Подробнее об обстоятельствах этого дарения Фичино см.: Huszti J. Op.
cit. P. 225-228.

247

до смерти венгерского короля. В начале февраля 1489 г. Фичино ему
послал новые свои переводы Прискиана Лида, Пселла «О демонах» и
Синезия «О сновидениях», выполненные накануне, а в июле посвятил,
предварительно испросив согласие Лоренцо Медичи, трактат «О стяжании жизни с небес»739, созданный в ходе работы над комментариями к Плотину и чуть позже в качестве последней части включенный в
состав «Трех книг о жизни»740. Подобные подношения не полагалось
оставлять без ответа и скорее всего венгерский монарх каким-то образом отблагодарил главу флорентийских платоников741.
С графом Эберхардом Вюртембергским у Фичино отношения
завязались скорее всего благодаря немецким гуманистам Мартину
Уранию и Иоганну Штрелеру, по делам своего государя наведывавшимся в Италию. Эти отношения, по-видимому, выходили за рамки
простого заочного знакомства, если в сентябре 1492 г. Фичино посвятил графу Эберхарду первую редакцию своего трактата «О сравнении Солнца с Богом», отправив ее адресату вместе со Штрелером742.
Однако получил ли Фичино что-либо в обмен на свой дар и имели ли
их связи продолжение, мы не знаем.
739 Ficinus M. Amicus in amico. Item excusatio de itinere non suscepto //
Ep. lib. VIII. 896. 2; Idem. In librum tertium de vita coelitus comparanda, ad
Serenissimum Pannoniae regem epistolare prooemium // Op. om. P. 529 (Abel
E. Op. cit. p. 289, 290). Предисловия Филиппо Валори к выполненным на его
деньги кодексам “Писем” Фичино и переводов Синезия и Прискиана Лида,
направленным венгерскому королю, см.: SF. Vol. I. P. 65-66, 95. См. в связи
с этим: Huszti J. Op. cit. P. 230-231; Kristeller P.O. The First Printed Edition of
Plato’s Works… P. 35 N 58; Gentile S. Marsilio Ficino e l’Ungheria… P. 105-106.
740 См.: Гл. 1. С. 96-97.
741 Хусти, а вслед за ним Т. Кланицай утверждают, что Фичино “не получал
от венгерского короля никаких пожалований” и что в источниках нет упоминаний о них (Huszti J. Op. cit. P. 232; Klaniczay T. Mattia Corvino e l’umanesimo
italiano. Roma, 1974. P. 3). Упоминаний о королевских пожалованиях в документах о жизни и творчестве Фичино действительно нет. Но наивно думать,
что гуманист за собственный счет мог заказать для короля (как и для других
своих покровителей) дорогие манускрипты со своими трудами; средства на
это и, вполне возможно, на гонорары автору должны были давать либо те,
кому предназначались списки с работами Фичино, либо какие-то другие заинтересованные особы (например, из итальянского окружения венгерского
монарха).
742 См. Фичиново предисловие к трактату: Ficinus M. Prooemium in
comparationem Solis ad Deum // Ep. lib. XI. P. 944. 2; 949. 3).

248

Широкий круг покровителей и поклонников из числа сильных
мира сего, готовых участвовать в трудах гуманиста, помогать и жертвовать ему, лучше всего может свидетельствовать о том, что дело,
которому он себя посвятил, получило общественное признание и поддержку. Марсилий Фичино один из первых и редких в эпоху Возрождения примеров того, как интеллектуал получает возможность содержать себя благодаря своим ученым изысканиям (не преподаванию и
не службе). Меценаты одобряют и ободряют его, оказывают ему материальную помощь. Однако не только все ее источники, но даже приблизительный ее объем очертить невозможно, ибо сведения, конечно
же, неполные, сохранились лишь о том, что не могло не получить документального оформления, то есть прежде всего о недвижимости.
О «дачах» же деньгами, натурой (продуктами и вещами), услугами
почти ничего не известно. И тем не менее не подлежит сомнению, что
имущественное положение гуманиста улучшалось. Средств, располагаемых им, стало хватать не только на его собственное проживание
и помощь родне, на аппетиты которой он жаловался, но и на основательные приобретения. В сентябре 1497 г. Фичино купил на «виа Ларга»
дом с земельным участком за 162 флорина743. Из кадастра следующего
1498 г. известно, что в качестве недвижимого имущества он владел,
во-первых, имением в Кареджи, во-вторых, пополам с матерью домом
на улице Св. Эгидия, сдаваемым в наем (и то и другое он получил еще
от Козимо Медичи), в-третьих, другим домом, арендованным в Фильине и сданным в наем, в-четвертых, четырьмя имениями в коммуне
Монтеварки744. В итоге, помимо держателя чужих имуществ, после его
смерти подлежащих возврату прежним владельцам – а это церковные
бенефиции, пожалованные Медичи имение и дом и даже греческие
кодексы с сочинениями античных авторов, переданные гуманисту для
работы, – он стал владельцем собственности, которой был волен распоряжаться по своему усмотрению. На закате своих дней Фичино уже
совсем не тот скромный труженик науки, не обеспеченный средствами к существованию, каким он был в начале своего поприща, но стяжавший громкую известность духовный авторитет, которому его почитателями созданы необходимые условия для творчества.

743 Catalogo. P. 192 N 165.
744 Ibid. P. 193. N 167.

249

ГЛАВА IV.
INTER PARES
Среди тех, кого Фичино в перечне близких ему людей, образующих основной состав его кружка, причислял к «друзьям-собеседникам» (familiarеs confabulatorеs)745, следует выделить небольшую
группу гуманистов, отношения которых с главой флорентийских платоников заслуживают специального внимания. Каждый из них стяжал
прочную славу среди современников и в потомстве, представляя собой самостоятельную культурную величину. Тем важнее узнать, что
их могло связывать с трудами Платоновской академии.

§ 1. Леон Баттиста Альберти
Упоминания имени Леона Баттиста Альберти746 в сочинениях
Фичино единичны. Он назван в каталоге его друзей, причем Фичино
уточнил, что вместе с Аккольти и Ландино Альберти не принадлежал
к тем, кто слушал его первые лекции (primas lectiones)747. На то, когда
же начались их отношения и сколь тесными они были, в сочинениях
745 См. выше Глава II. C. 137.
746 Подробнее о жизни и творчестве Альберти см.: Зубов В.П. Архитектурная теория Альберти. СПб., 2001 [работа подготовлена в 1946 г.]; Леон
Баттиста Альберти. М., 1977 (сборник со статьями об Альберти В.Н. Лазарева, Л.М. Брагиной, В.П. Зубова, В.Н. Гращенкова); Брагина Л.М. Итальянский
гуманизм. Этические учения XIV-XV веков. М., 1977. С. 151-202; Брагина Л.М.
Социально-политические взгляды итальянских гуманистов (вторая половина XV в.). М., 1983. С. 120-174; Брагина Л.М. Итальянский гуманизм эпохи
Возрождения. Идеалы и практика культуры. М., 2002. С. 184—230; Данилова И.Е. Альберти и Флоренция. М., 1997; Michel P.H. Un ideal humain au XVe
siècle. La pensée de L.B. Alberti. Paris, 1930; Santinello G. Leon Battista Alberti.
Una visione estetica del mondo e della vita. Firenze, 1962; Gadol J. Leon Battista
Alberti. Universal man of Early Renaissance. Chicago-London, 1969; Ponte G.
Leon Battista Alberti umanista e scrittore. Genova, 1991.
747 См. Глава II. С. 137-138.

250

обоих гуманистов нет прямых указаний. Зато в «Камальдоленских
беседах» Ландино есть описание их встречи и участия в философских
прениях вместе с Лоренцо и Джулиано Медичи, Аламанно Ринуччини, Пьеро и Марко Паренти и Антонио Каниджани, спасавшихся, если
верить Ландино, от нестерпимой жары в основанном еще Св. Ромуальдом в XI в. загородном монастыре. Леон Баттиста, как сказано,
«недавно покинул Рим и, направившись по аретинской дороге, заехал в Фильине к Марсилию Фичино, безусловно, первенствующему
среди платоников нашего времени. По общей договоренности, они
вернутся во Флоренцию не раньше, чем проведут все самое знойное
время в Казентинской долине. Находясь уже там и оставив своих лошадей, они не спеша направились в нашу сторону, сопровождаемые
Мариоттом, настоятелем монастыря, достойным уважения как за
свое благочестие, так и за свою ученость. Новость об этом наполнила
всех нас радостью, – пишет Ландино, – и горя нетерпением их принять и говорить с ними, мы пошли к ним навстречу и, увидев их, обменялись приветствиями. Остаток дня, когда Солнце уже садилось, мы
провели, слушая Баттиста [Альберти]. [Как никто другой] за многие
века он преуспел во всех науках и достиг аттической утонченности в
словесности, его познания и его увлечения простираются на все, что
доступно изведать человеку»748.
Фичино и Альберти, охарактеризованные как выдающиеся
люди своего времени, представлены довольно близкими друзьями: один наведывается к другому, они вместе собираются проводить летние каникулы и сообща же идут к собравшимся в монастыре своим флорентийским знакомым. В ходе самих бесед Альберти
несколько раз с большим почтением говорит о Фичино. На вопрос
Донато Аччайуоли, почему Альберти, назвав его и Аламанно Ринуччини аристотеликами, не причислил к ним же и Фичино, Леон Баттиста, улыбнувшись этому последнему, ответил: «Что иное, если не
зависть, полагаешь ты, Донато, удержала меня от этого? Хотя я не
748 “Ad que cum ego iam respondere coepissem, subita res orationem unterrupit. Nunciatum enim est Leonem Baptistam Albertum paulo post affuturum.
Vererat enim nuper Roma et, cum via Aretina in Fighinensi apud Marsilium Ficinum virum nostra tempestate inter Platonicos facile principem divertisset, statuerunt communi consilio non prius Florentiam ire, quam totam caniculam inter
Casentinatia Tempe declinassent” (Landinus Chr. Disputationes Camaldulenses.
I. A cura di P. Lohe. Firenze, 1980. P. 9; SF. Vol. II. P. 251).

251

сомневаюсь, что он широко черпал из Ликейского источника, однако мы все считаем его наиболее точным толкователем тех загадок,
которые изречены оракулом Академии, и неужели ты думаешь, что
меня можно заставить признавать за ним и то и другое [принадлежность к Ликею и к Академии –О.К.]?»749. Таким образом за Фичино
признана и закреплена роль главного выразителя точки зрения платоновского направления.
Далее Альберти по ходу своего выступления подошел к вопросу о Высшем Благе, отождествляемом с Богом христианами, а еще
гораздо раньше Платоном, об этом, по словам гуманиста, можно узнать из Фичинова «Комментария на «Филеб», о коем он отзывается
как о произведении глубоком, но более всего ясном и простом750.
По настоянию Альберти, Фичино вынужден был дать изложение основных мыслей своего комментария. В следующий раз ссылается
Альберти на Фичино уже как на автора «Комментария на «Пир» Платона…», обсуждая вопрос об озарении души в четвертой книге диалогов Ландино751. Наконец, последнее упоминание звучит в связи с
«еще не отделанным» главным сочинением Фичино «Платоновским
богословием», которое Альберти, заехав к своему товарищу в Фильине и будто бы «случайно обнаружив, раскрыл и отдельными местами с великим удовольствием прочитал»; среди прочего, Альбер749 «“Verum illud admiror, cur, dum nominatim nos Aristotelicis annumeras,
Ficinum silentio praeterieris”. Hic Baptista cum Marsilium subridens aspexisset
“Quid aliud censes”, inquit, “o Donate, nisi me invidia, ne hoc facerem impediri?
Nam etsi haec quoque quae e Lycii fonte fluxerunt illum abunde hausisse
non dubitem, tamen, cum eorum aenygmatum, quae ex Academiae oraculo
solvenda sunt, illum verissimum interpretem omnes fateamur, putas a me
extorqueri posse, ut utrunque illi concedam?”» (Ibid. II. P. 64; SF. P. 251-252).
750 «Dicunt enim deum summum esse bonum, quod et ante Christum et
hominem natum Platonem sensisse constat. Cuius quidem opinionem facile,
cum voles, vel iis commentariis quos Marsilius non modo gravissime, verum
etiam in primis perspicue et enucleate in Platonis “Philebum” conscripsit, cognoscere poteris…» (Ibid. II. P. 68; SF. Vol. II. P. 252).
751 “Sed haec te, Laurenti, latere minime puto. Sunt enim non solum docte ac
distincte, sed omnino dilucide a Marsilio nostro in iis dialogis explicata, quos ille
in Platonis “Symposium” conscriptos sub tuo nomine edidit” (Ibid. IV. P. 214;
SF. Vol. II. P. 252).

252

ти характеризует его как «вещь во всех отношениях значительную и
плод великих дарований ума»752.
Итак, если верить Ландино, Альберти был довольно близко
связан с Фичино и относился к нему, весьма молодому по сравнению
с собой человеку (Альберти родился в 1404 г., Фичино – в 1433 г.),
с превеликим почтением. Возникает, правда, вопрос о том, насколько можно полагаться на сообщения Ландино; ведь его «Камальдоленские беседы» – не протокольная запись ученых прений, а литературно-философское произведение, и, имея это в виду, можно
усомниться даже в том, происходила ли на самом деле описанная
Ландино встреча в указанном им составе наиболее видных гуманистов Флоренции. Судя по намекам на некоторые обстоятельства,
встреча эта должна была состояться летом 1468 г., до того, как здоровье Пьеро Медичи резко ухудшилось753. Но тогда как быть со ссылкой Альберти на «Платоновское богословие» Фичино, начатое не
ранее середины 1469 г., или с упоминанием «Комментария на «Пир»
Платона…», к работе над которым глава флорентийских платоников
приступил не ранее поздней осени 1468 г.?754. Налицо явное несоответствие между сведениями, приводимыми у Ландино, и действительностью, объясняемое тем, что книга создавалась незадолго до
смерти Пьеро Медичи (1 декабря 1469 г.) и, по-видимому, продолжала редактироваться вплоть до ее издания, которое не датировано,
но, по-видимому, было осуществлено в 1474 г.755. И тем не менее сто752 “…Censet Plotinus omnium hominum animas ad eundem vitae habitum
redituras. Haec igitur et qualia sint et quanti facienda, facile ex eo libro percipies,
quem nondum expolitum in manibus hic noster Marsilius habet nec adhuc edidit.
Verum ego cum apud ipsum in Fighinensi divertissem, casu in eum incidens
aperui locosque quosdam summa cum voluptate percurri. Res omnino magna
est Laurenti et magnis ingenii viribus tractata et prorsus digna, in qua labores.
Poterit enim non solum maxima ac pulcherrima et homini se ipsum nosse cupienti
pernecessaria te docere, sed in summam quoque admirationem rapere. Scribit
enim non physice, ut plerique solent, sed metaphysice de animorum nostrorum
immortalitate, ut plane possit de ea re omnem dubitationem amovere” (Ibid.
IV. P. 260; SF. Vol. II. P. 252-253).
753 См. подробнее об этом: Marcel R. Marsile Ficin. 1433-1499. Paris, 1958.
P. 197, 314.
754 См.: Глава I. C. 67-68.
755 См. об этом: Marcel R. Op. cit. P. 311, 328. 393. Впрочем, есть и другая датировка 1 изд.”Камальдоленских бесед” – 1480 г. и времени их окончательного

253

ит прислушаться к суждению давнего исследователя флорентийской
Платоновской академии А. Делла Торре: даже если рассказанное в
диалогах Ландино не является действительностью, тем не менее оно
вполне соответствует ей756. В самом деле, хотя летом 1468 г. Альберти не мог знать «Комментария на «Пир» Платона…» и «Платоновского богословия», с этими сочинениями Фичино он имел возможность
познакомиться позже, когда они в принципе были доступны ему, и,
похоже, суждения, близкие к тем, какие по их поводу должен был высказывать Альберти, Ландино воспроизвел в своих диалогах.
В историографии вызывало смущение то обстоятельство,
что Альберти в своих педагогических и моральных сочинениях отдававший предпочтение жизни деятельной перед созерцательной,
у Ландино выставлен защитником именно этой последней757. Соглашаясь, что к концу жизни Альберти мог переменить свои взгляды на
эту проблему, Р. Марсель все же считает, будто в данном случае он
представлен выразителем мысли самого Ландино, который, изображая его в подобной роли, хотел тем самым воздать честь умершему
(1472 г.) к моменту выхода в свет книги гуманисту758. Скорее всего,
однако, в данном случае Альберти представляет точку зрения не одного Ландино, а всего платонического движения, идеалы которого
он, похоже, уже разделял и к которому он был приобщен Марсилием
Фичино гораздо раньше 1468 г., описанного в «Камальдоленских беседах». Подобное предположение с большой долей уверенности позволяет высказать одно сравнительно недавно сделанное наблюдение С. Джентиле: оказывается «Пифагорейские речения» (Sentenze
pitagoriche), небольшое сочинение Альберти, подготовленное им
для его племянников на Рождество 1462 г., имело своим главным
создания – до 1474 г. См.: Lohe P. Datierung der “Disputationes Camaldulenses”
des Cristoforo Landino // Rinascimento. Seconda serie. 1969. Vol. IX (P. 291-299).
P. P. 294; Idem Introduzione // Landino Chr. Disputationes Camaldulenses. A cura
di P. Lohe. Firenze, 1980 (P. IX-XXXVIII). P. XI-XVII; Брагина Л.М. Социально-этические взгляды… С. 211, 216 (Сн. 105).
756 “… se non sono [Disputationes] realmente accadute, è certo che sono
conforme alla realtà, sono in altre parole verosimili” (Della Torre A. Storia
dell’Accademia Platonica di Firenze. Firenze, 1902. P. 580).
757 См.: Зубов В.П. Архитектурная теория Альберти. С. 64; Брагина Л.М. Социально-этические взгляды… С. 217 (Сн. 110).
758 Marcel R. Op. cit. P. 317.

254

источником Фичинов перевод на латынь приписываемых Пифагору
«Золотых стихов» и «Символов»759. Альберти пользовался рукописью
перевода (впервые издан он был только в 1497 г.), несомненно, с дозволения его автора, что может свидетельствовать о сложившихся
между ними доверительных, если не дружеских, отношениях уже в
начале 60-х гг. Очевидно, что Фичино к своим изысканиям в области
так называемой древнеязыческой богословской мудрости сумел привлечь внимание прославленного земляка. И поэтому совсем небезосновательными выглядят реплики Альберти в «Камальдоленских
беседах» о трудах Фичино середины 60-х, начала 70-х гг., с которыми
как лицо, к нему очень близкое760, он должен был иметь возможность
тем или иным способом познакомиться.
Исследуя отношения Фичино и Альберти, нужно обязательно
указать на черты идейного сходства, которое также могло связывать
этих двух мыслителей. В особенности бросается в глаза, сколь единодушны они были в восприятии времени. Для Альберти время, наряду с душой и телом, является подлинным достоянием человека,
759 См.: Ficinus M. Pythagorae aurea verba. Symbola // Op. om. P. 1978-1979
(их переиздание: Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco di Marsilio Ficino
// Rinascimento. 1990. Seconda serie. Vol. XXX (P. 57-104). P. 86-95); Alberti L.B.
Sentenze pitagoriche // Opere volgari. A cura di C. Grayson. Bari, 1966. Vol. II.
P. 297-300. См. об этом: Tateo F. Leon Battista Alberti umanista e scrittore.
Genova, 1981. P. 44; Trenti L. “Nihil dictum quin prius dictum”. La fenomenologia
senteziosa in Leon Battista Alberti // Quaderni di rettorica e poetica. 1986. N 2
(P. 51-62). P. 60-61,
Джентиле на основе текстологического анализа “Пифагорейских
речений” показывает, что Альберти имел перед глазами именно Фичинову
латинскую версию “пифагорейских” писаний, которой, впрочем, следовал
не буквально, позволяя себе отступления от нее и изменения, в первую
очередь, для того, чтобы приглушить языческое содержание некоторых
частей, имеющих ссылки на богов, героев, демонов. См.: Gentile S. Sulle
prime… P. 76-80.
760 Утверждение В.П. Зубова (Указ. соч. С. 63) об “отсутствии крепких и
прочных связей Альберти с Флорентийской [Платоновской] академией” после того, как С. Джентиле опубликовал свои наблюдения об источнике Альбертиевых “Пифагорейских речений”, нужно признать ошибочным; равным образом невозможно согласиться с Э. Гарэном, заявившим, что “на
самом деле Альберти далек от Фичино” (Гарэн Э. Проблемы итальянского
Возрождения. М., 1986. С. 199).

255

тогда как все другое, или «внешние блага», вроде богатства, власти,
общественного положения, принадлежит по-настоящему только
фортуне; поэтому со временем нужно обходиться бережно и рачительно. Как это делать, Альберти подробно объясняет устами одного из персонажей третьей, «хозяйственной» книги (Liber economicus)
диалогов «О семье» (созданной в 1432-1434 гг.). «Что касается времени, – наставляет престарелый Джанноццо Альберти своих молодых сородичей, – то я стараюсь употреблять его умело, никогда не
тратя попусту. Использую время, насколько в моих возможностях,
для похвальных занятий, не уделяю его вещам малозначительным;
на любое дело я расходую времени не больше, чем требуется, чтобы исполнить оное как следует. И дабы не терять ни малейшей доли
времени, представляющего великую ценность, я установил себе за
правило никогда не сидеть без дела… я бегу сна и безделья, постоянно чем-то занимаясь. Дабы дела не путались и по этой причине не
оказалось потом, что, начав несколько, я не закончил ни одного, или
же при таком образе действий мне не привелось бы осуществить то,
что похуже, и пренебречь лучшими занятиями, знаете, дети мои, что
я делаю? Утром, прежде чем встать, я задаю себе такой вопрос: чем
предстоит мне сегодня заниматься? Такими-то вещами; перебираю
их в памяти, обдумываю и каждой определяю время: это – утром,
то – днем, а вот то другое – вечером. Так, по порядку, я исполняю
всякое дело почти без напряжения… И запомните, дети мои, любую
вещь, сколь обильна и легкодоступна она ни была бы, крайне сложно будетзаполучить, если пропущен подходящий для этого момент.
Злаки, травы, ягоды, цветы, плоды и все другое ты легко достанешь,
когда наступает их время; когда оно проходит, ты их можешь обрести с превеликим трудом. Посему, дети мои, нужно учитывать время,
соответствующим образом его распределяя так, чтобы для дела никогда не пропадало ни часу. Я мог бы вам рассказать, сколь драгоценно время, но об этом следовало бы вести речь в другом месте,
располагая более изысканным слогом, более сильным умом, более
основательной образованностью, нежели моя. Я только призываю
вас не терять времени. Поступайте так же, как и я. Утром устанавливаю себе распорядок дня, днем выполняю, что мне положено, а затем вечером, прежде чем отправиться на отдых, припоминаю совершенное за день. И если обнаруживается, что какая-то вещь сделана
не так и можно было бы сейчас же ее поправить, я немедля этим за-

256

нимаюсь; ибо готов пожертвовать скорее сном, чем временем, подходящим для дел. Сон, еду и тому подобное можно наверстать, взяв
свое и завтра, а вотупущенное время не вернешь»761.
В том, чтобы правильно использовать время, рационально его
организуя, Альберти видит главное условие самосозидания человека,
ибо – как говорит все тот же Джанноццо в диалогах «О семье», – «кто
знает, как распорядиться временем, не теряет его, тот может практически все, может овладеть, чем только пожелает».762 Примером и
доказательством такого рода безграничных возможностей человека
в формировании им собственного «я» предстает сам Альберти в его
анонимном словесном описании, которое скорее всего является его
собственной автобиографией: стремясь приобрести все возможные
знания и умения, достичь успехов во всех науках, искусствах, в самых
разных видах физического и нравственного воспитания, он посвятил
этому все силы и время и стал, если верить его словесному портрету,
олицетворением человеческого всесовершенства. Экзистенция им
ощущается как постоянное напряжение; все время трудясь, даже по
ночам, что приводило к болезням уже в молодом возрасте, он не позволял себе расслабляться и отдыхать: «Выходя для отдыха на прогулку по улицам и видя, как все ремесленники без устали работают в
своих мастерских, он, как будто по приказанию строгого судьи часто
немедленно возвращался домой, говоря: «Надо и нам продолжать
начатую работу»… Когда же осенью смотрел он на отягченные созревшими колосьями нивы и на деревья, усеянные плодами, он впадал в такое глубокое уныние, что случалось видеть его иной раз горько плачущим и слышать, как он шептал про себя: «Вот, Леон, сколько
со всех сторон свидетелей и обвинителей нашего нерадения!»…»763.
761 Alberti L.B. Della familia. III // Opere volgari. A cura di C. Grayson. Bari, 1960.
Vol. 1. P. 176; Альберти Л.Б. О семье. III. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Опыт
тысячелетия. М., 1996. С. 400-401.
762 Ibid. P. 214 (C. 410). См. в связи с этим: Брагина Л.М. Социально-политические взгляды… С. 159; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. М., 1991. С. 173-174.
763 [Alberti L. B.] De Albertis vita. Ed. R. Fubini, A.M. Gallorini // Rinascimento.
Seconda serie. 1972. Vol. XII (P. 68-78). P. 77; [Альберти Л.Б.]. Фрагмент анонимной биографии Леон-Баттисты Альберти. Перевод Ф.А. Петровского // Альберти Л.Б. Десять книг о зодчестве. М., 1935. Т. I (C. XIX-XXIX). C. XXIX. О принадлежности этой биографии перу самого Альберти см.: Watkins R. The authorship of
the “Vita Anonyma” of Leon Battista Alberti // Studies in the Renaissance. 1957.

257

Подобное отношение ко времени отразилось и в упомянутых выше «Пифагорейских речениях», выступающих у Альберти
в роли своего рода моральных заповедей. В их состав он включил
следующее наставление: «Из отведенных живущему сроков, постоянно теряются те, которые не используешь. Вчера прошло, завтра
неизвестно. Итак, живи сегодня»764. Этого изречения нет в Фичиновых переводах так называемых пифагорейских писаний – «Золотых
стихов» и «Символов», на которые Альберти опирался. Обыгрывая
в цитированных словах мысль, сформулированную Марциалом, Альберти самочинно ее ввел в то, что можно было бы назвать сводом
пифагорейской мудрости. Ее многочисленные отзвуки легко найти в
сочинениях морального характера гуманистов флорентийской Платоновской академии.
Для Фичино характерно такое же острое переживание текучести, быстротечности времени, как и для Альберти. У него звучат – как
показано в другом месте765 – те же самые призывы, адресованные
близким ему людям, и прежде всего – Лоренцо Медичи, жить настоящим, радоваться сегодняшнему дню, и ни в коем случае не полагаться на будущее, неверное и обманчивое. Более того, по аналогии
с тем, как Альберти изображал представителя старшего поколения
своей семьи, умудренного собственным и своих сородичей жизненным опытом, проповедником принципа умелого, служащего к наибольшей выгоде для человека обращения со временем, так и Фичино в роли главного авторитета, показывающего собой пример того,
Vol. 4 (P. 101-112). P. 110-112; Idem. L. B. Alberti in the mirror: an interpretation
of the “Vita“ with a new translation // Italian Quarterly. 1989. Vol. 117 (P. 5-30).
P. 5; Fubini R., Menci Gallorini A. L’autobiografia di Leon Battista Alberti: studio
e edizione // Rinascimento. Seconda sere. 1972. Vol. XII (P. 21-78). P. 27 и далее;
Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. С. 181. Недавно,
впрочем, было высказано мнение, с которым, однако, трудно согласиться,
будто автором биографии является все же не Альберти: Эненкель К. Происхождение ренессансного идеала “uomo universale”: “Автобиография”
Леона Баттиста Альберти // Человек в культуре Возрождения. М., 2001.
С. 79-86.
764 “Delle ore concesse a chi vive, continuo si perdon quelle che tu non adoperi.
Ieri passò, doman non ha certezza. Vivi tu adonque oggi” (Alberti L.B. Sentenze
pitagoriche // Opere volgari. A cura di C. Grayson. Bari, 1960. Vol. 2. P. 300).
765 О трактовке времени в нравственном учении Фичино и его кружка см.:
Глава XI. C. 429-431.

258

сколь надо дорожить временем, выставлял, обращаясь к Лоренцо,
его деда Козимо Медичи.
Все сведения, которые удалось собрать о личных отношениях
и идейных связях Альберти с Фичино, убеждают в несомненной близости этих выдающихся гуманистов своего времени. Несмотря на
значительную разницу в возрасте между ними, Альберти был очень
внимательным к духовным свершениям своего молодого сотоварища по ученым занятиям, увлеченного «возрождением» древнеязыческой мудрости. Вместе с тем, и концепции Альберти, разработанные
им задолго до появления кружка единомышленников, известного
как Платоновская академия, если и не оказали непосредственного
воздействия на некоторые стороны ее идеологии, то, по крайней
мере, – и это очевидно на примере поучений о том, как относиться
ко времени – были чрезвычайно близки им.

§ 2. Кристофоро Ландино
Среди коллег из ближайшего окружения Фичино не было, пожалуй, более пылкого ревнителя его дела и преданного сподвижника, нежели Кристофоро Ландино. На девять лет старше Фичино
Ландино (родился в 1424 г.), как и тот, был всем обязан Медичи. Хороший знаток латинского и греческого языков, он, начиная с 1458 г.,
в течение многих десятилетий занимал кафедру риторики и поэтики
во Флорентийском университете и приобрел известность своими поэтическими произведениями, комментариями к творениям Горация,
Вергилия, Цицерона, Ювенала, Персия, «Божественной комедии»
Данте, сонетов Петрарки, а также философскими диалогами766.
766 Подробнее о жизни и творчестве Ландино см.: Marcel R. Op. cit. P. 190197; Брагина Л.М. Этические взгляды итальянского гуманиста второй половины XV в. Кристофоро Ландино (по его трактату “Диспуты в Камальдоли”)
// Вестник МГУ. 1965. Серия IX. N 5. C. 48-65; Она же. Трактат “Об истинном
благородстве” итальянского гуманиста XV в. Кристофоро Ландино // Вестник МГУ. 1969. Серия IX. N 5. C. 82-92; Она же. Социально-тические взгляды
итальянских гуманистов (вторая половина XV в.). М., 1983. С. 211-231; Она же.
Проблема нравственного идеала в этике Кристофоро Ландино // Культура
эпохи Возрождения. Л., 1986. С. 94-107; Lentzen M. Studien zur Ante-Exegese
Cristoforo Landino. Mit einem Anhang bisher unveröffentlicher Briefe und
Reden. Köln; Wien, 1971. S. 1-26.

259

Когда состоялось первое знакомство Фичино с Ландино, а тем
более когда между ними сложились тесные отношения, установить
точно невозможно. Наверняка еще до 1456 г., ибо в этом году Фичино, двадцати трех лет от роду, по его свидетельству, «побуждаемый
дружески расположенным к нему ученейшим мужем Кристофоро
Ландино», подготовил свое первое изложение Платоновского учения («Institutiones ad Platonicam disciplinam»), опираясь на латинские
источники; ознакомившись с трудом Фичино, Ландино и Козимо Медичи посоветовали его не публиковать, доколе молодой гуманист не
овладеет греческим языком в такой степени, чтобы «черпать из собственных источников платонического учения».767 Итак, в 1456 г. Ландино был одним из самых близких к Фичино представителей ученого
мира Флоренции, вместе со своим покровителем он осуществлял заинтересованный надзор за деятельностью своего юного, но уже, повидимому, подававшего большие надежды товарища, осуществляя
критическую оценку его трудов; не случайно именно Ландино начинающий платоник посвятил свой первый опыт по освоению «платонической науки»768.
Дружеские отношения двух гуманистов сохранялись и в последующем. Небезосновательным выглядит предположение Р. Марселя
о том, что с Ландино в числе прочих Козимо должен был держать
совет, вознамерившись в 1462 г. взять Фичино под прямое покровительство769. Однако очень быстро роли поменялись, и Ландино подпал под сильное влияние Фичиновых идей, популяризатором коих он
стал в своих произведениях770.
Во вступительном слове, произнесенном публично, повидимому, в 1458 г., когда Ландино начинал в университете курс
767 “Ad quas [Institutiones ad Platonicam disciplinam] quidem componendas
adhortatus est Christophorus Landinus amicissimus mihi, vir doctissimus. Cum autem ipse, et Cosmus Medices peregissent (=perlegissent) eas, probaverunt quidem, sed ut penes me servarem consuluerunt, quoad, Graecis literis erudirer, Platonicaque tandem ex suis fontibus haurirem” (Ficinus M. Prooemium in Platonis
institutiones // Ep. lib. XI. P. 929. 2 – письмо к Филиппо Валори за ноябрь 1491 г.).
768 См. письмо к Полициано 1475 г., в котором “Institutiones ad Platonicam
disciplinam” названы “Declarationes Platonicae” (Ficinus M. Bona scribere
praestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619.3).
769 Marcel R. Op. cit. P. 240.
770 См.: Lentzen M. Studien zur Dante-Exegese… S. 56-58.

260

лекций о «Божественной комедии» Данте, он выступил с концепцией поэзии как искусства, обязанного своим происхождением не собственным способностям человека, его уму, но божественному неистовству, которое он сподобился получить свыше; концепция эта и в
целом и в некоторых своих деталях была заимствована из небольшого трактата Фичино, оформленного как письмо к Пеллегрино Альи от 1
декабря 1457 г. и названного «О божественном неистовстве»771. Идею
божественного происхождения поэтического вдохновения Ландино
воспроизводил также в последующих своих трудах, посвященных
прежде всего выдающимся стихотворцам прошлого – во вступительной речи к лекциям о Вергилии (1462 г.)772, в комментариях к Данте
(1481 г.), Горацию ( 1482 г.), Вергилию (1488 г.)773, – а также во введении к третьей книге «Камальдоленских бесед» и в рассуждении о
«Поэзии и поэте»774. Влияние более широкого спектра платоновских
771 “Né si può, si come el divino Platone nel Fedro et il platonico Tullio nelle
Tusculane afferma, sanza divino furore da’ cieli nelle menti humane infuso
per huomo mortale tale arte [poesia – О.К.] possedere…” ([Landino Chr. In
expositione di Dante] // Lentzen M. Reden Cristoforo Landinos. München,
1974 (P. 22-35). P. 23). Далее у Ландино идет довольно близкий пересказ
пространного отрывка из письма Фичино: Ficinus M. De divino furore // Ep.
lib. I. (P. 612. 2-615). P. 613. См. также в другом месте у Ландино: “Havete
veduto che cosa sia poesia et come non da mortale ingegno, ma di divino furore
nel’humane menti infuso trae…” (Landino Chr. In expositione… P. 27). В связи
со сказанным см. также: Lentzen M. Reden… S. 11-16, 20.
В комментариях к “Божественной комедии” Данте (Ад. IX. 38) Ландино отзывался о “нашем платонике Марсилии Фичино” как о “превосходном толкователе божественного неистовства, описанного у Платона”: “…
furore divino,… cosa discripta da Platone, et optimamente interpretata dal
nostro Platonico Marsilio ficino” (Landino Chr. Comento sopra la comedia di
Dante alighieri poeta fiorentino // Dante. Comedia. Vinegia, 1491. Sig. H2v.).
772 [Landinus Chr.] Praefatio in Virgilio habita in gymnasio Florentino // Lentzen
M. Studien zur Dante-Exegese… (S. 234-242). S. 235; Ландино Кр. Вводная лекция о Вергилии. Перевод Ю.А. Шичалина // Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). М., 1985 (С. 194-201). С. 195-196. См. в этой
связи: Cardini R. Il Landino e la poesia // La Rassegna della letteratura italiana.
1970. Vol. 74. N 2-3 (P. 273-297). P. 278, 283.
773 См. об этом: Lentzen M. Reden… S. 12.
774 Landino Chr. Che cosa sia poesia et poeta, et della origine sua divina, et
antichissima // Dante. Con lespositione di Christoforo Landino. Venetia, 1564
(без пагинации).

261

идей в их интерпретации, данной Фичино, особенно сильно ощущается, как показало исследование М. Лентцена, в комментариях Ландино к «Божественной комедии» Данте и «Энеиде» Вергилия775.
Упомянутые выше «Камальдоленские беседы» Ландино также являются в значительной мере откликом на Фичинов перевод и
комментарий к «Филебу» Платона и на посвященные этому произведению публичные чтения; не случайно в Ландиновых диалогах обсуждается та же, что у Платона и Фичино, проблема высшего блага776.
Ранее уже говорилось, как Ландино, представляя Фичино в качестве
персонажа своих диалогов, называл его «первенствующим среди
платоников нашего времени», и подобные слова, несомненно, свидетельствуют об авторитете, которым Фичино располагал в глазах Ландино. Этой характеристике вторит реплика, произнесенная Лоренцо
Медичи по поводу Фичино в «Камальдоленских беседах»: «…что бы
Платоном ни говорилось, это мне становится яснее из уст Марсилия,
который лучше кого бы то ни было владеет мыслью столь великого философа»777. Впечатляет и перечень трудов Фичино, на которые
ссылаются в тексте произведения участники описанных в нем бесед,
а это, помимо упомянутого уже «Комментария на “Филеб”», «Платоновское богословие» и трактат «О наслаждении», написанный, как
сказано, «в юном возрасте, но являющий седую ученость и мудрость
старца»778. Понятно, что все эти труды были известны Ландино, который, таким образом, пристально следил за творчеством своего
становящегося от произведения к произведению все более знаменитым друга.
О том, сколь основательно Ландино изучал тексты, вышедшие из-под пера Фичино, позволяет судить следующий его диалог
«Об истинном благородстве», созданный не ранее 1487 г.779; описан775 См. подробнее: Lentzen M. Studien zur Dante-Exegese… S. 59-137.
776 Подробнее см.: Marcel R. Op. cit. P. 310-314, 322.
777 Landino Chr. Disputationes Camaldulenses. I. A cura di P. Lohe. Firenze,
1980. P. 12; SF. Vol. II. P. 251.
778 «“Est quidem”, inquit Antonius [Canisianus], “in iuvenili aetate cana
doctrina et senili prudentia conscriptus”» (Ibid. II. P.82). См. также: Marcel R.
Op. cit. P. 321.
779 О датировке этого произведения см.: Liaci M.T. Introduzione // Landino
Cr. De vera nobilitate. A cura di M.T. Liaci. Firenze. 1970 (P. 7-20). P. 16-17;
Cardini R.A. A proposito di “De vera nobilitate” landiniano // La rassegna della

262

ный в нем пир с участием многих флорентийских гуманистов – в их числе Фичино, Альберти, Лоренцо Медичи – а также знатного и богатого
византийца Филотима и сопровождавшего его философа Аретофила
(оба персонажа – литературная фикция) будто бы имел место в декабре 1469 г., вскоре после смерти Пьеро Медичи. По ходу застольных
бесед Аретофил отзывается в высшей степени похвально по поводу
трактата «О христианской религии» (хотя он был создан гораздо позже времени, коим датирован пир, – в 1474 г.), доставленного ему, как
сказано, Никколò Микелоцци в Константинополь, и автора оного Марсилия Фичино, «мужа достойного величайшего восхищения и весьма
послужившего на пользу христианству, ибо благодаря своему проницательному уму и мудрому суждению он смог сочетать с нашей религией это древнее, нами именуемое изначальным, богословие, основы
которого заложил и которое по большей части создал Меркурий [Гермес] Трисмегист, а до полного совершенства довел Платон»780. Кроме
комплиментов в адрес Фичино обращает на себя внимание очевидная смысловая и терминологическая близость к тексту его пояснения
(Argumentum) к переводу «Герметического свода» («Поймандра»)781,
letteratura italiana. 1971. Vol. 75. N 3 (P. 451-459). P. 453-454; Lentzen M. Studien
zur Dante-Exegese…S. 19-20; Брагина Л.М. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов (вторая половина XV в.). С. 215, 226.
780 “Nam ut alios omittam, quid Marsilius iste vester in suo illo divinissimo
“De religione christiana” libro, quod aut ad illam corroborandam esset non
corroboravit? aut quid quod extruendum esset non penitus profligaverit? vir
profecto et summa admiratione dignus et qui de christiano nomine optime meritus sit, quique acutissimo ingenio atque sapientissimo iudicio priscam illam
quam nos archeam theologiam appellamus, quam a Mercurio Trismegisto inchoatam magnaque ex parte perfectam Plato penitus absolvit, nostrae coniunxit;
quem quidem librum a Nicolao Michelotio, cive vestro probo litteratoque viro
Constantinopolim usque delatum, cum secum propter linquae latinae studia
familiaritatem contraxissem, libenter accepi et acceptum avidissime legi pellectumque vehementer obstupui (курсив мой –О.К.)” (Landino Chr. De vera nobilitate. P. 77-78; SF. Vol. II. P. 254).
781 Ср. со словами, выделенными в предыдущей сноске, следующее место в пояснении к “Герметическому своду”: “Itaque una priscae theologiae
ubique sibi consona secta, ex theologis sex miro quodam ordine conflata
est, exordia sumens a Mercurio, a divo Plato penitus absoluta” (Ficinus M.
Argumentum in librum M. Trismegisti ad C. Medicem // Op. om. P. 1836).

263

выдающее хорошее знакомство Ландино и с этой Фичиновой работой, которая была подготовлена еще в 1463 г., а не к трактату «О христианской религии», что следовало бы ожидать, ибо именно об этой
последней идет речь в цитированном отрывке: дело в том, что основоположником древнейшего богословия Гермес Трисмегист назван в
пояснении к «Герметическому своду», тогда как в трактате «О христианской религии» в этой роли представлен Зороастр782.
Со стороны Фичино, судя по всему, и в зрелые годы отношение
к своему старшему товарищу оставалось столь же уважительным и
дружеским, как и в раннюю пору их знакомства. С симпатией отзывался Фичино о «Камальдоленских беседах», рекомендуя их для прочтения гуманисту Бартоломео Скала783. В диалогах Колюччи Фичино
произносит перед молодыми людьми, обучавшимися ораторскому
искусству, речь, в которой между прочими гуманистами характеризует Ландино как «славнейшего поэта и святейшего наставника»784.
И в том, что этот отзыв не пустое измышление автора, но вполне отражает отношение одного гуманиста к другому, убеждает обращение Фичино за советами к Ландино как знатоку греческого языка при
окончательной сверке переводов Платона (1484 г.) перед тем, как их
отправить в печать; в слове к читателю (Ad lectorem), предваряющем
издание Платона, Ландино вместе с Бартоломео делла Скала назван
«славнейшим мужем» (vir clarissimus)785. В трудный момент своей
жизни, осенью 1489 г., когда надо было оборониться от обвинений
тех, кто порицал его увлечение астрологией и магией (в связи с публикацией «Трех книг о жизни») Фичино просил о заступничестве некоторых своих влиятельных знакомых786, предлагая им, если нужно
связаться с готовыми вступиться за него его друзьями-гуманистами,
782 См. в этой связи Главу VII. С. 346. Примеч. 1059.
783 “Legi quaestiones Christofori Landini Camaldulenses. In iis libris Maronis
adyta penetrat, Ciceronis dialogos imitatur ad unguem, felicem virum fabricat
felicissime. Lege illos et tu, scio, mecum senties” (Ficinus M. Saepe magna est
laus quam brevis est // Ep. lib. I. P. 667. 3).
784 “Landinus clarissimus vates, vesterque sanctissimus praeceptor” (Colucci
B. Declamationum liber // Colucci B. Scritti inediti. A cura di A. Frugoni. Firenze,
1939. P. 47).
785 См.: Глава I. C. 65.
786 См. подробнее: Гл. I. C. 98-99.

264

в их числе с Ландино, «оратором и поэтом…, этим нашим Амфионом,
…умеющим смягчить каменные сердца наших врагов»787.
Подразумевая, что схожие нападки на него может спровоцировать другой его трактат «О солнце», созданный в середине 1492 г.,
Фичино адресовался на случай, если понадобится защита, к флорентийскому послу в Риме Филиппо Валори и уже ему рекомендовал в
качестве соратников по борьбе тех же самых своих друзей-гуманистов вместе с Ландино, обозначенным, как и прежде, именем Амфиона788. Письмо датировано началом января 1494 г. (1493 г. по флорентийскому стилю). Таким образом, Ландино (который умер незадолго
до Фичино в 1498 г.) оставался среди ближайших сподвижников и
единомышленников теперь уже признанного главы флорентийских
платоников и в последний период их жизни.

§ 3. Бенедетто Аккольти
Сведений об отношениях Фичино с Бенедетто Аккольти789 сохранилось немного. В перечне Фичиновых друзей он упомянут вместе с Альберти и Ландино, которые не слушали его первые лекции790.
В жизнеописании Фичино, составленном П. Капонсакки, сказано,
что гуманист, будучи двадцати четырех лет от роду, т. е. в 1457 г., по
просьбе Оттоне Никколини и Бенедетто Аккольти выполнил перевод
787 “…addito Petre mi Nere Amphionem illum nostrum Landinum Christophorum oratorum et poëtam. Ille noster Amphion suavitate mira celeritate lapidea
hostium nostrorum corda demolliet” (Ficinus M. Apologia in qua de Medicina,
Astrologia, Vita mundi …// Op. om. P. 574). По античному преданию, сообщаемому Гомером, Павсанием, Гигином, когда Амфион с братом своим Зетом
– оба были сыновьями Зевса и Антиопы – строил нижний город в Фивах, звуки его лиры заставляли камни ложиться в установленное место. См.: Мифы
народов мира. М., 1997. Т. 1. С. 72.
788 Ficinus M. Apologia in librum suum de Sole, et lumine // Ep. lib. XII. P. 949.
2. См. также: Marcel R. Op. cit. P. 527-530.
789 О Бенедетто Аккольти см. работы: Rossi V. Il Quattrocento. Milano, 1973
(1 изд. – 1898 г.). P. 43, 110, 168, 220, 256; Petrucci A. Accolti Benedetto // DBI.
Vol. 1. P. 99-101; Black R. Benedetto Accolti and the Florentine Renaissance.
London; New York, 1985.
790 См. С. 249.

265

«Законов» Платона791. Сообщение это неточное, оно основывается
на письме Фичино, адресованном, помимо упомянутых выше Никколини и Аккольти, также Пьеро Пацци и Бернардо Джюньи, которое
следует датировать августом 1464 г.792. Оно позволяет заключить,
что Аккольти принадлежал к довольно близкому кругу друзей Фичино, непосредственно причастных к его трудам793. Отношения между
двумя гуманистами были прерваны в сентябре того же года смертью Аккольти. Но их наличие важно подчеркнуть, ибо Аккольти был
не только известным гуманистом, но и с 1458 г. канцлером Флорентийской республики, получившим эту должность по рекомендации
своего предшественника Поджо Браччолини. Аккольти являет собой еще один пример того, как Фичино в довольно молодые годы
сумел привлечь к своему делу именитых и гораздо старших его по
возрасту (Аккольти родился в 1415 г.) представителей ученого мира
Флоренции.
Не исключено также, что некоторые мысли, высказанные Аккольти, были усвоены и развиты далее Фичино. По крайней мере в
одном случае подобную идейную преемственность можно проследить. В трактате «О превосходстве мужей настоящего времени», посвященном Козимо Медичи, Аккольти отстаивает довольно смелое
и необычное для его времени положение о том, что не во всех науках и искусствах античности следует отдавать пальму первенства
(palmam), что люди его времени не уступают древним в воинских
и гражданских доблестях, в соблюдении морали и уважении к религии794. В полном соответствии с мыслью своего предшественника
Фичино в знаменитом послании «Похвалы нашему веку как золотому
веку…» (1492 г.) писал не только о возрождении некогда процветавших наук и искусств, но и о новых открытиях и культурных свершениях, древним неизвестных, о мудрости и воинском искусстве гер791 Caponsacchi P. Sommario della vita di Marsilio Ficino // Marcel R. Marsile
Ficin (P. 731-734). P. 731.
792 Ficinus M. Lex et iustitia // Ep. lib. I. P. 611. 2. Подробнее об этом документе см.: Гл. I. С. 59.
793 Р. Блэк предполагает даже, что Аккольти с друзьями помог Фичино добиться расположения Козимо Медичи (Black R. Op. cit. P. 214-215). Впрочем,
никаких определенных указаний на этот счет в источниках нет.
794 Accolti B. De praestantia virorum sui aevi dialogus. Lugduni Batavorum,
1723.

266

цога Федериго да Монтефельтро795. Таким образом, идея Аккольти о
превосходстве современности над античностью в каких-то областях
культуры и духа, пусть и не сформулированная концептуально, отразилась у Фичино796.

§ 4. Антоний Альи
Намного превосходивший Фичино летами, Антоний Альи (родился ок. 1400 г.)797, несомненно, входил в число ближайших сподвижников и благодетелей798 гуманиста. На самом раннем этапе деятельности юного еще Фичино Альи, известный поэт, философ и богослов,
был для него, по-видимому, наряду с Ландино, духовным авторитетом, с мнением которого он считался. В диалоге «О таинственном статире» («De mystica statera», ок. 1455 г. или чуть позже), посвященном
Фичино, Альи предупреждал Марсилия против увлечения писаниями
языческих мудрецов, призывая «оставить Платона и иных, ему подобных» философов, на это собеседник, то есть Марсилий, будто бы отвечал, что знакомится с их лживыми измышлениями (mendacia), дабы
с надлежащим знанием дела и красноречием дать отпор тем, кто им
обучается. В диалогах Лоренцо Пизано Антоний Альи охарактеризован как «строгий и прирожденный цензор». Вполне правдоподобной
выглядит догадка А. Филда о том, что не архиепископ Флоренции Антонин, как стали писать в историографии начала XVI в., скорее всего
перепутав похоже звучавшие имена, а Антоний Альи, в то время священник и старший товарищ Фичино, предостерегал его против язычески писателей, заставив на время отойти от Платона799.
795 Ficinus M. Laudes seculi nostri tanquam aurei ab ingeniis aureis // Ep. lib.
XI. P. 944. 3.
796 См. гл. IX. С. 393-394.
797 См. о жизни и трудах Антония Альи: Tiraboschi G. Storia della letteratura
italiana. Firenze, 1807. T. VI. Pt. 1. P. 313-314; Della Torre A. Op. cit. P. 775-776;
D’Addario A. Agli Antonio // DBI. 1960. Vol. 1. P. 400-401; Garin E. La cultura
filosofica del Rinascimento italiano. Firenze, 1979. P. 111-113.
798 См. выше: Глава III. С. 243.
799 Field A. The origins of the Platonic Academy of Florence. Princeton,
1988. P. 180-184. Здесь же см. отрывки из неопубликованных трудов Альи и
Лоренцо Пизано. Посвящение трактата “О таинственном статире” Фичино
см.: SF. Vol. II. P. 369-371.

267

В другом своем сочинении «Об основаниях веры» («De
rationibus fidei», 1467-1470 гг.), посвященном папе Павлу II, Альи отказывался в разуме искать подтверждение веры (ибо разумно обоснованная вера уже не является верой) и несравненно выше всего
языческого Богомудрия ставил истину Откровения. Такая точка зрения, несомненно, полемически заострена против установки Фичино
обращаться для обоснования христианского вероучения к разумным доказательствам философии, и более всего платоновской800.
Вместе с тем, уже в этой работе Альи высказывал мысль, характерную для Фичино (еще ранее для Николая Кузанского), о сущностном единстве различных проявлений религиозной веры и форм
богопочитания, о согласии с некоторыми догматами христианства
языческих мудрецов801.
Впрочем, расхождение во взглядах, сколь бы значительным
оно ни было, как видно, не расстроило товарищеские отношения
между Фичино и Альи. В «Комментарии на «Пир» Платона…» (1469
г.) Антоний Альи, уже епископ Фьезоле, первым поименован в качестве участника застолья, устроенного в память Платона802. Несколько
позже в письме назовет его Фичино своим «старым покровителем»
(patrono meo antiquo), прося помочь ему получить разрешение не
платить подати, которыми предполагалось обложить священников803. Наконец, заслуживает внимания то, что в одной из последних
своих работ, «Всеобщей истории» («Historia universalis»), созданной
после 1470 г., когда он стал епископом Вольтерры, Альи уже совсем
в духе Фичино усматривал в учении Платона предвосхищение истин
христианства, с большим почтением отзываясь не только о нем, но
также о Пифагоре и Гермесе Трисмегисте, считавшихся его предше800 См. полемику с Иоанном Паннонием в Гл. I. С.77-78.
801 См. исследования, а также фрагменты неопубликованных работ Альи:
Garin E. La cultura filosofica del Rinascimento italiano. P. 112; Fubini R. Ficino e
i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico // Idem. Quattrocento fiorentino.
Politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996 (P. 235-282). P. 256-257.
802 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de amore. I. 1 // P. 1321 (P.
144).
803 Idem. Perversis animis adversa sunt omnia // Ep. lib. III. P. 729. 3. См также:
Della Torre A. Op. cit. P. 776.

268

ственниками804. А это означает, что и он, в конечном итоге, так или
иначе воспринял идеологию Платоновской академии.

§ 5. Анджело Полициано
Анджело Полициано, безусловно, принадлежал к возглавляемому Фичино кружку, известному как Платоновская академия, хотя
платоником в строгом смысле его назвать невозможно. Он переводил афинского философа, но гораздо больше внимания уделял
Аристотелю, которому посвящал комментарии и лекции во Флорентийском университете. У современников Полициано пользовался
репутацией знатока философии, литературы, юриспруденции, медицины и даже ботаники, популярны были его стихотворные произведения на итальянском, латинском и древнегреческом языках. Однако широкую и прочную славу, в особенности среди гуманистов, ему
стяжали переводы из «Илиады», выполненные в весьма молодом
возрасте и посвященные Лоренцо Медичи805. Фичино, трепетно относившийся ко всему, что считалось памятниками богословской мудрости древних, не мог не оценить этого труда и уважительно обращался в письмах к своему сотоварищу, которого намного превосходил
летами (Полициано родился в 1454 г.), как к «гомеровскому поэту»
(poete Homerico), а в послании к Лоренцо Медичи, приютившему у
себя «этого гомеровского юношу», восхищаясь выполненным им переводом, он даже писал, что если не знать, что Гомер был греком, то
трудно решить, где оригинал, а где перевод – латинский или греческий текст «Илиады»806.
804 См. в связи с этим: Della Torre A. Op. cit. P. 776; Fubini R. Op. cit. P. 253 N 51.
805 Подробнее о жизни и трудах Полициано см.: Il Poliziano e il suo tempo.
Atti del IV congresso internazionale di studi sul Rinascimento. Firenze, 1957;
Maïer I. Ange Politien. La formation d’un poète-humaniste (1469-1480). Genève,
1966; Bigi E. La cultura del Poliziano e altri studi umanistici. Pisa, 1967; Хлодовский Р.И. Анджело Полициано // История всемирной литературы. М., 1985.
С. 104-108; Он же. У истоков зрелого Возрождения: Анджело Полициано //
Андреев М.Л., Хлодовский Р.И. Итальянская литература зрелого и позднего
Возрождения. М., 1988. С. 48-76.
806 “Nutris domi Homericum illum adolescentem Angelum Politianum, qui
Graecam Homeri personam latius (Latinis?) coloribus exprimat. Exprimit iam,
atque id quod mirum est, in tam tenera aetate exprimit, ut nisi quis Graecum fu-

269

Когда завязались отношения между Фичино и Полициано, точно сказать невозможно. Их первые дошедшие до нас письма друг к
другу датируются 1473 г. Однако в воспоминаниях более поздних лет,
содержащихся в собрании филологических заметок, опубликованном по настоянию Лоренцо Медичи в 1489 г. и названном «Смесь»,
Полициано признавался, что еще «в нежном возрвсте» предавался
занятиям философией с двумя выдающимися мужами – «флорентийцем Марсилием Фичино, коего кифара гораздо успешнее, чем у
фракийца Орфея, вызвала из подземного царства… истинную Эвридику, сиречь платоновскую мудрость, и византийцем Аргиропулом,
наиславнейшим из перипатетиков его времени»807. О каких занятиях
здесь идет речь – об университетских лекциях Аргиропула и публичных выступлениях Фичино или же о толкованиях ими соответственно философии Аристотеля и Платона в узком кругу, непонятно. Возможно, и о тех, и о других. Ясно лишь, что с Аргиропулом Полициано
мог общаться до 1471 г., ибо в этом году византийский гуманист перебрался в Рим; следует предположить, что и с Фичино первое, еще
ученическое, знакомство Полициано состоялось в конце 60-самом
начале 70-х гг. Обращает на себя внимание в цитированном отрывке
и то, что Полициано не отдает Фичино никакого предпочтения, подчеркивая свою равную заинтересованность как наследием Платона,
так и Аристотеля, популяризатором которого выступил Аргиропул.
Эта интеллектуальная независимость переводчика Гомера,
его прочное положение в качестве самостоятельной культурной величины заставляло Фичино особенно с ним считаться. Уже в самом
раннем из сохранившихся посланий к Полициано, едва достигшему
девятнадцати лет (документ следует датировать 1473 г.), Фичино
оправдывается перед ним, уверяя, что не он автор распространяемых от его имени писем, составленных скорее в духе Аристиппа и
Лукреция (по-видимому, скабрезного содержания), нежели Платона,
isse Homerum noverit, dubitaturus sit, e duobus uter naturalis sit, et uter pictus
Homerus” (Ficinus M. Quantum utile sit alere doctos // Ep. lib. I. P. 618. 2).
807 “Etenim ego tenera adhuc aetate sub duobus excellentissimis hominibus
Marsilio Ficino Florentino, cuius longe felicior quam Thracensis Orphei cithara veram (ni fallor) Euridicen hoc est amplissimi iudicii Platonicam sapientiam
revocavit ab inferis, et Argyropilo Byzantio Peripateticorum sui temporis longe clarissimo dabam quidem philosophiae utrique operam…” (Politianus A.
Miscellanea // Opera omnia. Basileae, 1553. P. 310; SF. Vol. II. P.281).

270

что он «с юных лет был последователем божественного Платона»808,
утаивая, впрочем, что в молодые годы он увлекался также Эпикуром
и Лукрецием и излагал Аристиппа809.
В следующем своем письме, относящемся к сентябрю 1474 г.,
Фичино выслал первый из составленных им перечней своих трудов –
переводов и оригинальных сочинений. «Почему ты столь часто требуешь от меня названий моих книг, Анджело? Уж не для того ли, чтобы
воспеть меня в твоих стихах?», – шутливо вопрошал Фичино. Тот факт,
что он согласился сообщить еще совсем юному поэту и переводчику
Гомера полный каталог своих трудов, говорит об уважении, которое
к нему питал, и даже более – об установившихся между ними доверительных, дружеских отношениях. «А не потому ли ты хочешь иметь
у себя все мое [то есть названия всех трудов – О.К.], – продолжал
Фичино в том же тоне, – что у друзей все должно быть общим?»810.
Полнее о дружеской общности как основе идеальных отношений между людьми сказано в другом послании к Полициано того
же года811. Что же касается конкретно Фичино и Полициано, то они
объединены, как явствует из этого письма, общими покровителями –
Медичи812. В данном контексте вполне закономерно то, что именно к
Полициано Фичино обращается с просьбой прочитать Лоренцо одно
из следующих его писем, причем «прочитать красиво то нежным,
то звучным голосом»813. Излияниям во взаимной любви (communem
Amorem nostrum), конечно, платонической, посвящено еще одно
письмо Фичино, датируемое мартом 1474 г., и, по-видимому, ответное послание ему Полициано на ту же тему814. Если верить элегии
Полициано, адресованной в 1473 г. Бартоломео Фонцио, то поэт-гуманист был связан с Фичино не только перепиской: живя во дворце
808 Ficinus M. Laus brevitatis // Ep. lib. I. P. 618. 1.
809 См.: Гл. I. С. 30-33.
810 Ficinus M. Bona scribere praestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3.
811 Idem. Quis dives iniustus sit, quis iustus // Ep. lib. I. P. 642. 2. Подробнее
см.: С. 360.
812 “Fortunate nimium adolescens, qui tales nuper nactus es patronos. Ego
tales nactus sum iamdiu” (Ficinus M. Quis dives iniustus sit, quis iustus. P. 642. 2).
813 Ficinus M. Novum opus nimium placet opifici // Ep. lib. I. P. 650. 2.
814 Ficinus M. Laudare praestat benevolentiam quam ingenium // Ep. lib. I.
P. 639. 4; Politianus A. Epistolarum liber VI // Opera omnia. Basileae, 1553. P. 84;
SF. Vol. II. P. 277.

271

Медичи на Виа Ларга, по соседству с главой флорентийских платоников, Полициано вел с ним беседы, из которых узнавал о законах
астрономии и астрологии, о причинах естественных явлений, о медицинских средствах для предотвращения болезней, о безбожных
учениях Лукреция и Эпикура, о том, как душа, вдохновленная свыше,
устремляется к Богу; случалось, в его собеседнике музыкант сменял
философа: тогда Фичино брал в руки лиру и, подобно Орфею, пел под
ее аккомпанемент815. Отдавая должное заслугам своего старшего товарища и учителя, Полициано прославлял в нем счастливое сочетание нравов, ума, наук и высшей мудрости816. Прямое или косвенное
влияние Фичино, как показал В. Бранка, прослеживается в творчестве Полициано вплоть до конца 70-х гг., в особенности в «Стансах
на турнир», целиком проникнутых неоплатоническими мотивами817.
В дальнейшем, в 80 и 90-е гг. характер отношений между этими двумя гуманистами, по наблюдению Бранки, изменился: в трудах Полициано уже не найти ни увлечения идеями Фичино, ни даже
сколько-нибудь ясного выражения сердечности по отношению к
нему, тогда как глава флорентийских платоников продолжал восторгаться своим высоко ученым товарищем, обращаясь к нему за
советами и помощью818. В 1488 г. Фичино прикрылся именем «нашего Анджело Полициано, мужа проницательнейшего ума», чтобы защитить свое право уточнять дефектный греческий текст Феофрасто815 Politianus A. Ad Fontium. 155-192 // Fontius B. Carmina. Appendix. Ed. I.
Fogel, L. Juhasz. Lipsiae, 1932. P. 27. См. также: Maïer I. Op. cit. P. 34-36, 80-81.
Элегия некоторыми исследователями приписывалась, впрочем безосновательно, венгерскому неолатинскому поэту Яну Паннонию (см. об этом: SF.
Vol. II. P. 282).
816 “Mores, ingenium, musas, sophiamque supremam/ Vis uno dicam nomine?
Marsilius” (Politianus A. Liber epigrammatum // Opera omnia. P. 594).
817 Branca V. Tra Ficino “Orfeo ispirato” e Poliziano “Ercole ironico” // MFRP.
Vol. II (P. 459-475). P. 460-464. О присутствиии в произведениях Полициано
идей Фичино писал также Э. Биджи (Bigi E. Op. cit. P. 72-78, 93-94): он справедливо указал на следы Фичинова учения о “божественном неистовстве”
в концепции поэтического творчества у Полициано, хотя явно переоценил
зависимость антропологии поэта-гуманиста от концепции человека, выдвинутой главой флорентийских платоников (об этом см. ниже в настоящем
разделе).
818 Branca V. Op. cit. P. 467-475 (см. в особенности: P. 468, 474).

272

ва трактата «О душе», который он переводил (в действительности
речь идет о комментариях Прискиана Лида к этому сочинению)819.
Из слова к читателю, предпосланному второму изданию переводов Платона (1491 г.), известно, что в ходе их сверки, по-видимому,
в 1482-1484 гг., Фичино обращался за профессиональной помощью,
в числе прочих, к Полициано, признанному знатоку древнегреческого языка820. В сентябре 1489 г., взывая о заступничестве к своим влиятельным друзьям, дабы оборониться от обвинений в занятиях астрологией и магией, спровоцированных трактатом «Три книги о жизни»,
Фичино предлагал им в случае необходимости опереться на близких
ему гуманистов, наряду с Ландино и Пико, на Полициано, уподобленного Геркулесу (Politianum Herculem)821. В сходной роли три гуманиста – Полициано, именуемый Гераклом, Пико – Фебом и Ландино
– Амфионом – представлены в письме 1494 г. к Фичинову другу и покровителю Филиппо Валори, своего рода апологии, сопровождавшей
публикацию трактата «О Солнце» из опасения, что он подвергнется
нападкам вроде тех, которые вызвали «Три книги о жизни»822.
Прозвища, которыми Фичино награждал близких ему друзей, были широко приняты в гуманистических кружках-академиях.
Полициано он стал именовать Гераклом, по-видимому, желая подчеркнуть значение предпринятой тем историко-филологической критики классических текстов в связи с публикацией первой центурии
«Смеси» в 1489 г.; по словам Фичино, Полициано, подобно Гераклу,
«извел, растерзал, истребил варварских чудовищ, ныне опустоша819 “…emendare hoc atque resarcire diligentissime studui. Et Angelus Politianus noster, acerrimo vir iudicio plurimaque doctrina, nostram hanc diligentiam approbavit” (Ficinus M. Prooemium in Theophrastum de anima // Ep. lib. XI.
P. 897. 1).
820 Ficinus M. Ad lectorem // Plato. Opera. Venetiis, 1491. P. 4v; SF. Vol. II.
P. 105.
821 Ficinus M. Apologia in qua de Medicina, Astrologia, Vita mundi // Op. om.
P. 574. Подробнее см.: Marcel R. Op. cit. P. 497-500.
822 “Ito nunc alacer mi Valor in praelium propugnatores enim illic (scio quid loquar) tres saltem invictos habebis. Politianum Herculem inquam, Phoebeumque
Picum, Amphionemque Landinum. Hi profecto quam strenue pro mea vita iam
triennium certaverunt, tam feliciter deinceps pro hoc meos (quantuscunque
est) splendorem pugnabunt” (Ficinus M. Apologia in librum suum de Sole, et
lumine // Ep. lib. XII. P. 949. 2). Подробнее см.: Marcel R. Op. cit. P. 526-530.

273

ющих Лаций»823. По поводу присвоения ему этого имени Полициано
писал: «В своей книге «О жизни» ты зовешь меня Гераклом, потому
что я изгоняю чудовищ, имея в виду, как я полагаю, тех чудовищ,
которые в большом числе заполоняют книги древних, над их [книг]
освобождением [от этих чудовищ] я давно и много работаю. Великолепная похвала, в особенности от того самого философа, который стоит во главе главной школы (qui sit princeps in secta principe).
Однако тяжесть такого имени выдержать я не могу… Лучше называл бы ты меня Иолай, если уж тебе нравятся красивые имена…»824.
Но Фичино, как мы убедились, и в дальнейшем продолжал обращаться к Полициано, называя его Гераклом825.
В 1494 г. Полициано, как видно, выступил примирителем, взявшимся урегулировать очередное недоразумение между Фичино и
Пико. Вызвано оно было публикацией трактата Пико «Рассуждения
против прорицающей астрологии», в котором Фичино нашел не прямо, но косвенно адресованные ему обвинения в приверженности
этой науке. Чтобы оправдаться, Фичино посчитал нужным направить
специальное послание Полициано, в нем он отмежевывался от веры
во всякого рода «астрологические знамения», отвергнутые Пико,
которые он, Фичино, нигде не одобрял826. Скорее всего ответом на
это письмо явилось уверение Полициано в том, что ему доставляет
большую радость и наслаждение видеть «согласие Пико и Марсилия
Фичино, которые не только желают одного и того же в жизни, но и в
ученых трудах проявляют единомыслие»827.
Дружеское расположение между Фичино и Полициано сохранялось и дальше вплоть до смерти в сентябре 1494 г. поэта-гу823 Ficinus M. Apologia in qua de Medicina, Astrologia, Vita mundi…Р. 574.
824 Politianus A. Epistolarum liber VI. P. 85; SF. Vol. II. P. 278.
825 См. также в письме Полициано к Фичино за 1493 г.: “Illud vero nescio
satisne probem, quod Herculem vocare me pergis” (Politianus A. Epistolarum
liber X. P. 135; SF. Vol. II. P. 279).
826 Ficinus M. Quid sentiat de astrologia // Ep. lib. XII. 958. 1). Подробнее см.
ниже: С. 422-425.
827 “Quanta me voluptate quantoque putas affici gaudio, Marsili Ficine, cum
te Picumque meum sic esse concordes video, non modo ut idem velitis in vita,
sed et idem sentiatis in studiis” (Politianus A. Epistolarum liber X. P. 135; SF. Vol.
II. P. 278).

274

маниста, который в последний год своей жизни подпал под сильное
влияние Савонаролы828.
Философское умозрение Фичино и Полициано в ряде важных
вопросов развивалось в сходных направлениях, однако «чрезмерно
преувеличивать влияние фичиновского неоплатонизма на Полициано», по справедливому замечанию Р.И. Хлодовского, вряд ли будет
правильно829. Ибо идеям, которые были в центре внимания флорентийской Платоновской академии, Полициано умел дать характерное
для него – для его ученых занятий и интересов – звучание и толкование. Как и Фичино, мудрецов древности Полициано считал богословами, однако первыми в их ряду он называл не Гермеса Трисмегиста
и Зороастра, а, вместе с легендарным поэтом и музыкантом Орфеем,
старейших греческих поэтов Гомера и Гесиода и уже вслед за ними –
Пифагора и Платона, никак, впрочем, не подчеркивая значение этого
последнего в суммировании всего развития древней богословской
традиции; зато в полном согласии с характерной для гуманистической мысли, начиная с Боккаччо и Колюччо Салютати, установкой
на повышение статуса поэзии и литературы в целом он писал в предисловии к посвященному Лоренцо Медичи переводу платоновского «Хармида» о том, что сии «верховные жрецы муз и истинной мудрости передавали все многообразные знания этой философии под
покровом и оболочкой вымысла и иносказания и словно ограждали
заборами и решетками, дабы религиозные таинства Элевсинских богов некоторым образом не осквернялись и, как говорится, бисер не
метали перед свиньями»830.
Есть сходство между Фичино и Полициано в превознесении
человека, выступающего и у того и у другого в роли венца творения,
своего рода земного бога, повелевающего миром. В «Даре кормили828 См. об этом: Marcel R. Op. cit. P. 543.
829 Хлодовский Р.И. У истоков зрелого Возрождения: Анджело Полициано.
С. 52.
830 “…prisci illi theologi Homerus, Orpheus, Hesiodus, Pythagoras item, et hic
ipse de quo agimus Plato, aliique quam plurimi musarum, veraeque sapientiae
antistites, multiplicem illam totius philosophiae cognitionem per quaedam fabularum, atque aenigmatum involucra, integmentaque tradiderint, et quasi sepibus
quibusdam cancellisque obstruxerint, ne religiosa quodammodo Eleusinarum
dearum mysteria profanarentur, et quasi suibus (quod dici solet) margaritae objicerentur” (Politianus A. In Platonis Charmidem praefatio // Opera omnia. P. 448).

275

це» Полициано описывает человека как «священное живое существо,
которое устремляет взоры к высям эфира, острым умом обозревает все, произведенное природой, обнаруживает сокрытые причины
вещей, постигает верховного Творца времени, одним мановением
управляющего землями, морями, звездами; которое все подчинило
себе одной лишь силой разума и, приручивши домашних животных и
укротивши диких зверей, отводит старость от обленившегося мира,
не позволяя, чтобы он прозябал в бездеятельности вялой, болезненной жизни…»831. Вместе с тем, в приведенном славословии человеку, пронизанном герметическими мотивами и выдающем хорошее
знакомство поэта-гуманиста с античными писаниями, популярными
в кругах Платоновской академии, нет никаких признаков его знакомства с антропологией главы флорентийских платоников, с онтологическим обоснованием достоинства и особого положения человека в
мироздании, с признанием его свободы не только в преобразовании
наличной действительности, но и в формировании самого себя832.

§ 6. Джованни Пико делла Мирандола
Наряду с Фичино другой столь же значительной, яркой и самобытной фигурой флорентийского «платонического братства» был
Джованни Пико, синьор Мирандолы и граф Конкордии. Э. Гарэн имел
основания писать, что, будучи другом Фичино, Пико тем не менее
не являлся его убежденным последователем (seguace persuaso)833.
831 Politianus A. Sylva. Nutricia //Opera omnia. P. 531-532. См. также: Хлодовский Р.И. У истоков зрелого Возрождения: Анджело Полициано. С. 51-52.
832 См. об этом: С. 325-326.
833 Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. Vita e dottrina. Firenze, 1937.
P. 223. См. также другие работы, посвященные жизни и творчеству Джованни Пико делла Мирандола: Semprini G. La filosofia di Pico della Mirandola.
Milano, 1936; Anagnine E. Giovanni Pico della Mirandola. Sincretismo religiosofilosofico. Bari, 1937; Dulles A. Princeps Concordiae. Pico della Mirandola and the
scholastic tradition. Cambridge (Mass.). 1941; Baron G.L’umanesimo filosofico
di Giovanni Pico della Mirandola. Milano, 1949; Monnerjahn E. Giovanni Pico
della Mirandola. Ein Beitrag zur philosophischen Theologie des italienischen
Humanismus. Wiesbaden, 1960; Кассирер Э. Джованни Пико делла Мирандола. К истолкованию истории идей Ренессанса (1 изд. работы – 1942 г.) // Кассирер Э. Избранное. Индивид и космос. М.; СПб., 2000. С. 227-268.

276

Более того, этот с юных лет поражавший современников необыкновенными дарованиями философ-гуманист представал в роли главного и постоянного оппонента своего товарища, которому очень сильно уступал в возрасте (Пико родился в 1464 г.).
Первое знакомство Пико с Фичино и другими флорентийскими
знаменитостями состоялось, по-видимому, в 1479 г. В письме Фичино, написанном в конце 1482 г., он вспоминал о том, как повлияла на
него, пятнадцатилетнего, эта их первая встреча: «…твои увещевания
несколько лет тому назад, когда я был у тебя, меня весьма сильно
вдохновили и воодушевили и никогда прежде с большим рвением я
не занимался науками, чем с того времени и по сей день. – Ниже он добавлял, – Уже три года, Марсилий, я изучаю перипатетиков, и по мере
моих сил ничего не оставляю без внимания, дабы быть допущенным
в покои аристотеликов в качестве достойного члена их семьи»834.
Итак, сам Пико признавал влияние на него Фичино, подстегнувшего
его к научным занятиям; однако согласимся с Гарэном835, что преувеличивать это влияние не следует, ибо юный философ-гуманист,
который произвел необычайное впечатление, как можно судить по
отзывам о нем Джироламо Бенивьени836, на ученый мир Флоренции,
834 “…excitarunt tamen summopere atque inflammarunt cum apud te
essem superioribus annis adhortationes tuae nec unquam ardenter magis
quam ex illa in hanc usque diem me totum litteris addixi. Iam tres annos Marsili
apud peripateticos versatus sum nec omisi quicquam quantum in me fuit, ut
Aristotelicis aedibus quasi unus ex eorum familia non indignus admitterer…”
(Pico della Mirandula G. Opuscula. Bononiae, 1496. Sig. TT4v; SF. Vol. II. P. 271).
О роли этой первой встречи Пико с Фичино см. подробнее: Della Torre A.
Op. cit. P. 750-751; Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. P. 5-7; Marcel R. Op.
cit. P. 468-469; Euler W.A. “Pia philosophia” et “docta religio”. Theologie und
Religion bei Marsilio Ficino und Giovanni Pico della Mirandola. München, 1998.
S. 31-32. О датировке писем Пико к Фичино см.: Garin E. La cultura filosofica
del Rinascimento italiano. Firenze, 1979. P. 255.
835 Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. P. 7
836 Джироламо Бенивьени (1453-1542), ставший наиболее преданным
Пико его почитателем, в “Буколической песне” (Bucolica. Egloga. II, VII), созданной в 1479 г. и опубликованной в 1482 г., говорит о “пламенной любви
и особенной привязанности к несравненному князю Джованни Пико, человеку поистине дивному во всем” (“lo ardentissimo nostro amore e singolare
affettione inverso lo incomparabile Principe Johanni Pico Mirandolano, huomo
veramente da ogni parte mirabile”) и обращается к нему как источнику вдохновения: “Per te s’infiamma sol, per te s’accende / Signor la mente, in te si

277

надолго обратился к освоению аристотелевского наследия, а совсем
не тех античных источников, которыми занимался Фичино.
Впрочем, уже тогда, в декабре 1482 г., Пико убеждал своего
старшего товарища снабдить его только что отпечатанным «Платоновским богословием», аргументируя эту просьбу намерением сочетать платоновскую философию с аристотелевской: «Словом, как
прежде ты был моим наставником, так теперь нужно, чтобы ты был
моим помощником, и доказательством твоего ко мне благоволения
будет то, что ты не откажешь в содействии моему замыслу.., прислав твою книгу «О бессмертии душ», благодаря которой, словно
благодаря некоему путеводителю, я твердо рассчитываю, как того
хочу, преуспеть в Платоновской науке»837. Ответное письмо Фичино
показывает, что он был в курсе научных интересов своего молодого
сотоварища и, обещая ему всяческую помощь, как видно, одобрял
установку, характерную для всей его жизни, на доказательство сущностного единства двух величайших философских систем древности.
«После занятий красноречием, – писал ему Фичино, – у перипатетиков ты исследовал причины природных вещей, а теперь ты хочешь
приблизиться к божественным тайнам нашего Платона… Итак, продолжай, мой замечательный Джованни, как ты и начал; я же, если для
исполнения твоего благородного намерения ты будешь, как ты говоришь, нуждаться в моих трудах, обещаю тебя ими снабдить»838.
Второй приезд Пико во Флоренцию совпал с началом работы
Фичино над переводом «Эннеад» Плотина. Корси утверждает даже,
что Фичино подвигнут был на этот труд просьбами Пико839. Скорее
всего Корси опирался на свидетельство самого Фичино в его предисловии к комментариям на Плотина: «Рожденный в тот самый год,
когда я приступил к [переводу] Платона, затем прибыв во Флоренnutre el foco / Che talhor lieto in me reflexo splende”. Более того, уже здесь
Пико предстает вместе с Лоренцо Медичи, философствующим о любви:
“Cosi Lauro tacea contento quando / Pico cantava, e come Pico tace / Lauro
cosi gli rispondea cantando” (Benivieni G. Opere. Venetia, 1522. P. 83r-v, 105r-v).
837 Pico della Mirandula G. Opuscula. Sig. TT4v; SF. Vol. II. P. 271.
838 Ficinus M. Qua in re praecipue disciplina platonica peripateticam superat //
Ep. lib. VII. P. 858. 2. См. в этой связи работу: Акопян О.Л. Платон и Ренессанс:
«древняя теология» и примирение с Аристотелем // Платоновский сборник
(Приложение к Вестнику Русской христианской гуманитарной академии).
М.; СПб.:, 2013. Т. 2. С. 320–340.
839 Cursius J. Vita Marsilii Ficini. XI // Marcel R. Op. cit. P. 684.

278

цию в тот день и почти в тот час, когда я издал Платона, он [Пико] сразу после первых приветствий спросил меня о Платоне. Ему я ответил,
что сегодня наш Платон покинул мои покои. Тогда он меня горячо поздравил с этим и тотчас – не знаю, какими словами, и он сам не знает
– не побудил, но скорее заставил переводить Плотина»840. Инициативе Пико, которая, без сомнения, соответствовала интенциям самого
Фичино, он давал провиденциальное истолкование: «Действительно,
кажется свыше было устроено так, что тогда, когда как бы возродился Платон, родился герой Пико под знаком Водолея – под которым,
тоже при владычестве Сатурна, на тридцать лет раньше родился
я сам – и, прибыв во Флоренцию в день, когда наш Платон был издан,
сие давнее желание героя Козимо [перевести] Плотина, мне совершенно неведомое, но ему [Пико] небом внушенное, он чудесным образом внушил также и мне»841. Итак, сам Пико представал ни больше,
ни меньше, как орудие Божественного промысла, который руководит, что не раз подчеркивал Фичино, всеми его трудами842. И совсем
не случайно в данном контексте Пико вместе с Козимо назван героем, то есть существом особого рода, выдающимся по сравнению с
обычными людьми, выступающим в роли своего рода посредника
между миром небесным и земным843.
840 Ficinus M. In Plotini epitomae, seu Argumenta… Prooemium // Op. om.
P. 1537.
841 “Divinitus profecto videtur effectum, ut dum Plato quasi renasceretur,
natus Picus, heros sub Saturno Aquarium possidente, sub quo et ego similiter
anno prius trigesimo natus fueram ac perveniens Florentiam, quo die Plato noster est editus, antiquum illud de Plotino herois Cosmi votum mihi prorsus occultum, sed sibi caelitus inspiratum, idem et mihi mirabiliter inspiraverit” (Ibid.).
842 Об этом см.: С. 55 и в разных местах.
843 “…все люди ведь почитают в этой жизни в качестве божественных
замечательнейшие и наилучшим образом послужившие человеческому
роду души, а когда они расстаются с телами, то им поклоняются в качестве
богов, наимилейших для высшего Бога, коих древние именовали героями”
(Ficinus M. Theologia platonica. XIV. 8 // Op. om. P. 317). Главным источником,
на который опирался Фичино в своей концепции героев, был, несомненно,
Ямвлих. Ср. в трактате Ямвлиха, который он перевел, раздел “De ordine
superiorum”: Iamblichus De mysteriis Aegyptiorum, Chaldaeorum, Assyriorum.
Genève, 1607. P. 10-12.
См. в этой связи также: Gandillac M. de. Astres, anges et génies chez
Marsile Ficin // Umanesimo e esoteresimo. Padova, 1960. P. (P. 85-109). 86,

279

Упомянутое выше в цитатах издание Платона, как убедительно показал Р. Марсель, надо понимать не в том смысле, что он
был уже отпечатан, а в том, что он был только отдан в типографию.
Случилось это в конце января 1484 г. и, значит, тем же временем
следует датировать появление Пико во Флоренции, и оставался он
в ней всю весну844. В этом городе он нашел множество заинтересовавших его работ на греческом и латыни и, по его собственному признанию, даже удалился от Аристотеля с целью направиться
к Академии, правда, «не в качестве перебежчика, но разведчика»;
в Платоне его поразило богатство красноречия и высокий, совсем
не прозаический стиль рассуждений, также полное единство с Аристотелем (cum Aristotele omnino communionem), пусть не в выражении мыслей, а в их существе845. Итак, во время визита 1484 г. во
Флоренцию Пико еще теснее сошелся с Фичино и ближе познакомился с его творчеством, вне всякого сомнения, с его переводами и
толкованиями Платона и, надо думать, с первыми опытами по переложению Плотина на латынь.
После этого визита отношения между Фичино и Пико установились дружеские и, как видно, весьма короткие. В письме, похоже
за 1485 г., Пико как одолжение просил Фичино прислать ему на непродолжительное время Ямвлиха, весьма необходимого для его ученых
занятий (ad mea studia plurimum necessarius Jamblicus Platonicus)846.
А в другом письме скорее всего конца 1486 г.847, в котором Пико подробно рассказывал об изучении им восточных языков – наряду с еврейским, также арабского и халдейского – и трудов мудрецов Востока, он уверял Фичино, что для него, «пифагорейца, нет ничего святее
102-104; Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления.
М., 1978. С. 110-111.
844 Marcel R. Op. cit. P. 472-475.
845 Cм. письмо Пико к Эрмолао Барбаро от 6 декабря 1484 г.: Pico della
Mirandula G. Epistolae // Opera omnia. Basileae, 1557. P. 368-369.
846 Pico della Mirandola G. Opuscula. Sig. SS4v; SF. Vol. II. P. 272. Впрочем,
в этой просьбе Фичино отказал Пико. См.: Ficinus M. Excusatio obsequij non
collati // Ep. lib. VIII. P. 869. 2.
847 Датировку этих двух писем см.: Garin E. Introduzione // Pico della
Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De ente et uno. Firenze, 1942.
(P. 1-59). P. 27-28 N 2.

280

дружбы», и заявляя о всегдашней своей приверженности старшему
товарищу, просил его дружеской любви848.
Эти слова больше, чем риторика; пожелание Пико было удовлетворено, он получил то, о чем просил: в сложившихся непростых
для него ситуациях глава флорентийских платоников проявил солидарность с ним, выказав ему публичную поддержку. Первые крупные
неприятности для Пико произошли из-за романтической истории
с дерзким похищением им 10 мая 1486 г. в Ареццо прямо на улице
Маргариты, жены Джулиано Мариотто деи Медичи; по дороге Пико
с умыкаемой им дамой, которая, по некоторым подозрениям, «следовала с ним добровольно», и свитой были настигнуты посланными
им вдогонку людьми, в завязавшейся схватке он был дважды ранен
и схвачен и, в итоге, оказался в городской темнице. На выручку поспешил Лоренцо Медичи, который, замяв дело, сумел освободить
незадачливого графа. Фичино, в свою очередь, желая помочь другу и
реабилитировать его в общественном мнении, сочинил два варианта
«Апологии о похищении нимфы Маргариты героем Пико», в которой
давал полное оправдание случившемуся. «Даровитый и прекрасный
герой Пико, рожденный Меркурием и Венерой», оказывается, не творил беззакония, вырывая из рук людей «Маргариту, нимфу замечательной красоты, дочь Аполлона и Венеры»; ибо «по божественному праву нимфы – супруги героев, не людей»; но «жестокие демоны
Марса вопреки божественному праву с помощью силы нечестиво отняли нимфу у героя и вернули человеку»849. Та же мысль о невозможности судить героя, то есть Пико, по законам людей, поскольку он
руководствуется своей правдой, высказана в другой апологии, адресованной Фичино Пьеру Леоне: ведь если нимфа оказалась во власти
человека, – рассуждает Фичино, – то «вернуть ее или даже захватить
– не значит похитить, а, напротив, освободить от похитителей»850.
848 “Pythagoricus sum, apud quos nihil sanctius amicitia… Vale et me ama,
qui tuus sum eque atque olim fui” (Pico della Murandola G. Opuscula. Sig. TT2r;
SF. Vol. II. P. 273). Это письмо было ответом на послание Фичино: Ficinus M.
Honesta exactio ab amico // Ep. lib. VIII. P. 879. 3.
849 Ficinus M. Apologus de raptu Margarite nymphe ab heroe Pico // SF. Vol. I.
P. 56. См. также работы: Della Torre A. Op. cit. P. 758-759; Garin E. Giovanni Pico
della Mirandola. P. 25-26; Баткин Л.М. Указ. соч. C. 109-110.
850 “Nympham occupatam ab homine et inde rapi volentem recipere vel
etiam comprehendere non est rapere, immo a raptoribus liberare” (Ficinus M.
Apologia ad Petrum Leonem // SF. Vol. I. P. 56-57).

281

В следующий раз Фичино поддержал Пико через два года.
Молодой философ, замышлявший провести в Риме грандиозный диспут по самым разным отраслям знания и обещавший оплатить путевые издержки всем желающим принять в нем участие, за несколько
месяцев до планируемого мероприятия, в декабре 1486 г., опубликовал «900 тезисов», которые выносил на публичное обсуждение.
Однако они вызвали подозрения у церковных властей одобрительными отзывами о магии, астрологии, каббале, о таких мыслителях,
как Ориген, Аверроэс, Александр Афродизийский, некоторыми утверждениями о Священном Писании и вере. В феврале 1487 г. папа
Иннокентий VIII для проверки тезисов нарядил специальную комиссию: во время собеседований с ней Пико вел себя вызывающе
и даже обвинил ее участников в невежестве. В марте семь тезисов
подверглись осуждению, в отношении еще шести были высказаны
сомнения в их ортодоксальности. В ответ Пико наскоро сочинил
«Апологию», посвященную Лоренцо Медичи, в которой в основном
отстаивал свои позиции, повторяя выпады в адрес комиссии, и издал
ее в мае 1487 г. Результатом было папское бреве от 5 августа с осуждением всех тезисов целиком; опубликованное только 15 декабря,
оно заставило Пико бежать из Рима и Италии. С требованием арестовать мятежного философа как еретика папа обратился не только к
церковным, но и к светским властям. В январе 1488 г. Пико был схвачен недалеко от Лиона и затем препровожден в Венсеннский замок.
Его спасло заступничество высоких покровителей – владетельных государей Милана, Феррары и, конечно, Лоренцо Медичи; впрочем, к
нему благоволил и французский король Карл VIII, который, дождавшись подходящего момента, в марте 1488 г. освободил его и выслал
из своих владений851. Фичино, еще прежде высказавшийся одобрительно о тезисах Пико852, принял его сторону, когда над их автором
нависла угроза преследований. В августе 1487 г. он привлек для поддержки Пико Лоренцо Медичи, поведав властителю Флоренции об
опасности, исходящей для общего друга от его недоброжелателей в
Риме853; позже, когда в декабре 1487 г. Пико, по сообщению Роберто
851 См. подробнее: Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. P. 30-36.
852 Ficinus M. Laus ingenis // Ep. lib. VIII. P. 880. 3.
853 Фичино писал Пико: “Robertus Salviatus amicus fidelis et strenuus, hesterno vespere mihi legit epistolam tuam, qua certis argumentis adversariorum

282

Сальвиати, проезжал Болонью, Фичино выражал радость, что тому
удалось «невредимым вырваться из рук негодяев»854. Но радость
была преждевременной. Пико еще ждали испытания. Когда же они
были преодолены и Пико возвращался в Италию, Фичино, выступая
от имени не только себя, но и Лоренцо, звал гонимого философа во
Флоренцию: «Сатурн… во время моего рождения головой касался
Водолея, и тридцать лет спустя, когда ты появился на свет, повторил
то же самое. Из-за этого и происходит, как я полагаю, что Лоренцо,
среди людей сатурнийского склада наидостойнейший, и меня опекает, и Пико зовет во град Флоренцию. И хотя всякая земля для отважного человека родная, тем не менее Сатурнова судьба повелевает Пико принять сию [нашу] землю как свою и уже давно она ему
назначила приехать во Флоренцию для жительства, как только случится эта великая конъюнкция. Будь счастлив, будь флорентийцем
(Esto felix, Florentinus esto)»855. Пико ответил около середины 1488 г.
эпистолой, переполненной выражениями наисердечнейших чувств
к Фичино, коего он почтил громким званием «отца Платонического
семейства» (pater Platonicae familiae), уверяя, что «всегда жаждет и
алчет его как радости своей жизни, удовольствия ума, воспитателя
нравов, наставника в науках»856.
И Пико действительно перебрался во Флоренцию, поселившись на фьезоланской вилле, предложенной ему Лоренцо, неподалеку от своих друзей-гуманистов. Вместе с Фичино и Полициано он
istic tuorum maledicta refellis. Convenimus igitur ut haec magnanimo Laurenti
recenserem… Recensui ergo libens atque ille libenter audivit. Unde coniicimus
nullum latere in eius animo erga te odium sed amore” (Ficinus M. Commendandus ante omnes, qui sapientiam toto orbe perquirit // Ep. lib. VIII. P. 885. 2).
854 “…gaudeo te ex iniquiorum manibus incolumen evasisse” (Ficinus M.
Iuppitert et Venus Martem domant // Ep. lib. VIII. P. 886. 4). Впрочем, Э. Гарэн
относит это письмо ко времени, когда Пико после ареста во Франции возвращался в Италию, то есть к весне 1488 г. (Garin E. Introduzione. P. 28).
855 Ficinus M. Cur viris magnis discrimina magna immineant // Ep. lib. VIII.
P. 888-889.
856 Цитируемое письмо Пико известно по его публикации среди эпистол
Фичино: “…te solatium meae vitae, meae mentis delitias, institutorem morum,
disciplinae magistrum et esurio semper et sitio” (См.: Ep. lib. VIII. P. 889. 4).
О роли, которую сыграл Фичино в защите Пико от преследований со стороны церкви, см. также: Marcel R. Op. cit. P. 484-486.

283

совершал прогулки по окрестным холмам, предаваясь беседам; содержание одной из них, посвященной преимуществам загородного
жилища, построенного в благоприятной для здоровья местности, изложено в эпистоле Фичино, открывающей девятую книгу «Писем»857.
Полициано же в послании Фичино (1494 г. ?) упоминает о дружеских
пирушках, устраиваемых Пико во время их пребывания за городом,
«исполненных приятных бесед и шуток»858. В 1489 г. Пико было даровано флорентийское гражданство. Скорее всего в 1491 г. в самой
Флоренции Пико, как сообщает Корси, приобрел весьма скромные апартаменты также поблизости от Фичино и прожил в них три
года859. Он продолжал следить за трудами своего старшего друга и
даже пригодился ему, когда Фичино, в свою очередь, потребовалась
поддержка, чтобы избежать инквизиционного преследования, которым угрожала ему публикация «Трех книг о жизни»: обращаясь за помощью к влиятельным покровителям, Фичино указывал им, наряду
с Ландино и Полициано, на Пико, готового выступить в его защиту,
уподобляя этого своего друга-гуманиста Фебу, поражающего Пифона выстрелом из лука860. В другой раз Фичино назвал Пико в числе
этих же своих трех заступников в письме Филиппо Валори за январь
1494 г., указывая, на кого можно будет опереться, если понадобится
отстаивать трактат «О Солнце» от нападок, подобных тем, которые
спровоцировали «Три книги о жизни»861.
Фичино, постоянно подчеркивавшему в своих сочинениях
преемственность богословской мудрости разных времен и народов, было понятно и близко стремление Пико искать и доказывать
фундаментальное единство всего духовного опыта человечества,
всех известных философских учений, поэтических преданий, видов
научного знания, религиозных систем. Имея в виду эту установку
857 “Cum superioribus diebus ego et Picum noster Mirandulanus vir virtute mirandus, Fesulanos, imo Subfesulanos colles peragreramus… Fingebamus igitur
in colle domus…” (Ficinus M. Descriptio ville salubris // Ep. lib. IX. P. 893-894).
858 Politianus A. Epistolarum liber X. P. 135.
859 “…Picus ille Mirandula…quum Florentiam venisset, aedes Marsilio vicinas conduxit humiles admodum, quas tamen totum fere triennium habitavit…”
(Cursius J. Op. cit. XXIII. P. 689).
860 Ficinus M. Apologia in qua de Medicina, Astrologia, Vita mundi. P. 574.
861 Ficinus M. Apologia in librum suum de Sole, et lumine // Ep. lib. XII. P. 949. 2.

284

своего молодого товарища и обыгрывая его титул графа Конкордии
(в переводе с латыни Concordia – это согласие), Фичино писал, что
тот по праву «должен величаться не графом, но герцогом (dux, буквально: вождем, главой) Согласия», ибо «стремится постоянно примирять иудеев с христианами, перипатетиков с платониками, греков
с латинянами»862. Первым и важнейшим шагом в решении подобной
задачи, по замыслу Пико, должна стать демонстрация единомыслия
крупнейших философских авторитетов древности – Аристотеля и
Платона, ибо, как сказано в «Тезисах», «нет ни одного ни естественного, ни божественного вопроса, в котором Аристотель и Платон не
были бы согласны по смыслу и существу [предмета], хотя и различаются по изложению»863; даже в этой своей начальной части проект
был весьма амбициозен, согласовывая Аристотеля с Платоном, Пико
не без кичливости обещал выполнить то, к чему безуспешно подступали многие до него864. Продолжая проект, в перспективе он намеревался создать «Поэтическое богословие»865, чтобы показать близость
сокровенной истины, таящейся под оболочкой баснословия, и богословско-философской мудрости.
Идея сходства доктрин Платона и Аристотеля, которые могут
различаться не по существу мысли, но по тому, как она выражена,
862 См. письмо Фичино к Роберто Сальвиати и Джироламо Бенивьени:
“Solent multi scribentes Pico inscribere Concordiae Comiti, hactenus quidem
recte admodum appellatus est Concordiae Comes, utpote qui et concordiam
ipse quaerebat, et libenter concordes homines sequebatur. Posthac autem non
comes quidem sed dux concordiae extra controversiam est appellandus. Iam
enim hunc velut ducem concordia sequitur… adeo ut solus hic valeat quod olim
tantavere nonnuli, et hic agit assidue, tum Iudaeos Christianis, tum Peripateticos conciliare Platonicis, Graecos Latinis” (Idem. De tribus gratiis et concordia //
Ep. lib. VIII. P. 890. 3). См. в связи с этим: Монье Ф. Опыт литературной истории Италии. Кватроченто. СПб., 1904. С. 397.
863 “Nullum est quaesitum naturale aut divinum in quo Aristoteles et Plato
sensu et re non conveniant, quamvis verbis dissentire videantur” (Pico della
Mirandola G. Conclusiones paradoxae numero XVII secundum propriam opinionem. 1 // Opera omnia. Basileae, 1557. P. 83).
864 “Proposuimus primo Platonis Aristotelisque concordiam a multis autem
hac creditam a nemine satis probatam” (Pico della Mirandola G. Apologia //
Opera omnia. Basileae. P. 119).
865 См.: Pico della Mirandola G. Oratio // Pico della Mirandola G. De hominis
dignitate. Heptaplus. De ente et uno. A cura di E. Garin. Firenze, 1942. P. 150.

285

целиком разделялась и Фичино866. По его словам, «совершенно заблуждаются те, которые считают, что учение перипатетиков противоположно Платонову, так как дорога не может быть противоположна цели. Кто основательно поразмыслит, тот обнаружит, что учение
перипатетиков есть путь к Платоновой мудрости; от вещей естественных поднимаются к божественным, вот почему никто не сможет никогда постичь высокие тайны Платона, если прежде не был посвящен
в перипатетическую науку»867. Говоря о близости двух учений, Фичино, однако, отнюдь не подразумевал их равенства: учение Аристотеля – путь, завершение которого – учение Платона и как таковое оно
превосходит учение Аристотеля. Подобный вывод напрашивается
сам собой и содержит в себе момент полемики с точкой зрения Пико.
Не случайно, кстати заметить, в великой цепи древних мудрецов, носителей богословских истин, созвучных христианским, Фичино никогда не помещал Аристотеля, тогда как Платону неизменно отводил в
ней почетное место. И подобного рода расхождений между двумя
наиболее значительными участниками флорентийской Платоновской
академии – расхождений, иногда не афишируемых, иногда, наоборот, проявлявших себя в виде острой, особенно со стороны Пико, полемики, можно обнаружить немало. По этому поводу Корси кратко
заметил: «Порой Пико выражал открытое несогласие с Фичино»868.
Установка Пико согласовывать и примирять все знания, учения и религии подразумевала право на истину и за теми направлениями человеческой мысли, которые вызывали подозрения и противодействие даже у такого открытого разным веяниям и традициям
философа, как Фичино. Глава флорентийских платоников основным
оригинальным трудом своей жизни – «Платоновским богословием» –
имел в виду опровергнуть, как он считал, атеистические или ведущие
к безверию учения эпикурейцев и аверроистов. И это было извест866 См.: “…tantos inter se philosophos non sententia quidem dissentire,
sed verbis eandemque de anima Platonis, Aristotelis, Theophrasti, sub diversis
verbis esse sententiam…”, – приводит Фичино слова Темистия в письме Филиппо Валори, предваряющем перевод Прискиана Лида (Ficinus M. Philippo
Valori // Op. om. P. 1801).
867 Ficinus M. Signa legitimi platonici, atque de ideis // Ep. lib. XII. P. 952. 1.
См. в связи с этим: Монье Ф. Указ. соч. С. 336-342; Marcel R. Op. cit. P. 638-640.
868 “Picus a Marsilio aperte quandoque dissentire” (Cursius J. Op. cit. XXI.
P. 688).

286

но Пико, близко знакомого с работой своего старшего товарища.
Тем не менее Пико, который хорошо изучил наследие Авероэсса
по переводам и комментариям, выполненным специально для него
Элиа дель Медиго, ученым евреем, преподававшим в Падуе, весьма
часто обращался к этому арабскому мыслителю и ссылался на него
в своих сочинениях как на бесспорный философский авторитет869.
Впрочем, хотя отношение к Аверроэсу у Фичино и Пико было совершенно противоположным870, предметом полемики между ними это
обстоятельство не стало.
В открытый спор с Фичино Пико вступил в «Комментарии к
канцоне о любви Джироламо Бенивьени», созданной в 1486 г. (1 изд.
1519 г., Флоренция), то есть как раз в тот момент, когда старший товарищ взял под защиту Пико, попавшего в трудное положение из-за
дерзкого похищения им замужней женщины. Однако это выражение
дружеского к нему участия не помешало Пико с юношеским рвением
указать на все сомнительные или ложные, с его точки зрения, положения Фичинова «Комментария на «Пир» Платона, о Любви». «Меня
удивляет, однако, Марсилий, – читаем в «Комментарии к канцоне о
любви…», – который считает, что, согласно Платону, наша душа была
непосредственно создана Богом, что отвергает как школа Прокла,
так и Порфирия»871. Дальше – резче: «Итак, читатель, ты можешь понять, сколько ошибок допускает наш Марсилий только по этому разделу, когда, говоря о любви, все смешивает и перепутывает. Кроме
того, он допустил ошибки по всем затронутым в каждой части его
трактата [«Комментария на «Пир»…» – О.К.] вопросам, что я собираюсь показать в последующем изложении»872. С дотошностью пред869 Из работ Пико сошлемся: Pico della Mirandola G. Heptaplus. Esp. II. 4 //
Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De ente et uno. P. 238
и в др. местах; Idem. Expositiones De ente et uno. II // Opera omnia. Venetiis,
1557. P. 53rB-53vA. Опровержение Аверроэса у Фичино см.: Ficinus M. Theologia platonica de immortalitate animorum. XV. 2 // Op. om. P. 330-335.
870 Garin E. Op. cit. P. 12-14, 22, 57-59, 65-68, 83 и в других местах.
871 Pico della Mirandola G. Commento sopra una canzona de amore composta
da Girolamo Benivieni. I. 4 // Pico della Mirandola G. De hominis dignitate.
Heptaplus. De ente et uno (P. 442-581). P. 466 (см. перевод Л.М. Брагиной:
Пико делла Мирандола Дж. Комментарий к канцоне о любви Джироламо
Бенивьени. I. 4 // Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. I (C. 266-299). C. 268).
872 Ibid. II. 2. P. 488 (C. 278).

287

взятого оппонента, неизменно называя Фичино по имени, Пико беспощадно «обличает» его, где только может873.
Отклика Фичино на эту критику не последовало; возможно,
она до него не дошла. Не отреагировал он и на выпад Пико в его знаменитой «Речи» (конец 1486 г.) против той антропологической доктрины, к которой он имел все основания отнести и себя. «Я прочитал,
уважаемые отцы, в писаниях арабов, – сказано у Пико, – что, когда
спросили Абдаллу Сарацина, что кажется ему самым удивительным
в мире, он ответил: ничего нет более замечательного, чем человек.
Этой мысли соответствуют и слова Меркурия: «О Асклепий, великое
чудо есть человек!». Когда я размышлял о значении этих изречений,
меня не удовлетворили многочисленные аргументы, приводимые
многими в пользу превосходства человеческой природы: человек
есть посредник между всеми созданиями, близкий к высшим и господин над низшими, истолкователь природы в силу проницательности
ума, ясности мышления и пытливости интеллекта, промежуток между
неизменной вечностью и текущим временем, узы мира, как говорят
персы, Гименей, стоящий немного ниже ангелов, по свидетельству
Давида»874. Под «многими», аргументы коих «в пользу превосходства
человеческой природы», не удовлетворяли Пико, прежде всех других он разумел, конечно, Фичино, доказывавшего и посредническую
роль человека во вселенском порядке, и его пограничное положение
между вечным, нетленным и подвижным, протекающим во времени
бытием, и необыкновенные способности его ума, и его мирозиждительную функцию «скрепы мира»875. Впрочем, помимо Фичино, Пико
873 Ibid. II. 3; II. 11; P. 489, 499 (C. 278, 283). См. также: Pico della Mirandola G.
Commento particulare. 4 // Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De ente et uno. P. 556, 559. В связи с этим сошлемся на работы: Wind
E. Pagan mysteries in the Renaissance. Oxford, 1980 (1 изд. – 1958 г.). P. 6263; Allen M.J.B. The second Ficino-Pico Controversy: Parmenidan Poetry, Eristic,
and the One // MFRP. Vol. II (P. 417-455). Р. 418-421; Кулиану Й.П. Эрос и магия
в эпоху Возрождения. СПб., 2017 (1 изд. на французском языке – 1984). С.
146-150.
874 Pico della Mirandola G. Oratio de hominis dignitate // Pico della Mirandola G.
De hominis dignitate. Heptaplus. De ente et uno. P. (102-164). P. 102.
875 См. тексты на эту тему: Фичино М. Платоновское богословие о бессмертии душ. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Чаша Гермеса. С. 176-211. Подробнее об антропологии Фичино см.: С. 321.

288

пренебрежительно отзывался и о давней и хорошо разработанной
традиции философской антропологии, представленной Филоном
Александрийским, герметическими писаниями, Иоанном Скотом Эриугеной, Николаем Кузанским876, которой он с несомненным вызовом,
переоценивая собственную оригинальность, противопоставил свою
концепцию человека как полновластного творца собственного «я»877.
Фичино, не названный по имени, имел полное право оставить
выпад, сделанный Пико в адрес его учения о человеке, без внимани;
впрочем, возможно, о новом разногласии с ним Пико он какое-то время не догадывался. Иначе трудно объяснить, почему в этом случае
Фичино промолчал, а в 1492 г., едва его младший товарищ завершил
трактат «О сущем и едином», он, усмотрев – и вполне обоснованно
– в этом произведении противоречие со своей и всей неоплатонической традиции онтологией и интепретацией «Парменида», в середине своего комментария к этому платоновскому диалогу выстрелил в
Пико едкой тирадой: «Пусть бы только сей дивный юнец (mirandus ille
iuvenis), – писал Фичино, обыгрывая еще один титул Пико сеньора Мирандолы (Mirandola), – внимательно поразмыслил над выше [у меня]
приведенными доводами и рассуждениями, прежде чем так заносчи876 См. подборку основных текстов по антропологии поздней античности
и средних веков в кн.: Чаша Гермеса. С. 30-99, 112-118.
877 Pico della Mirandola G. Oratio de hominis dignitate. P. 104-110 (C. 248-250).
О концепции человека и полемике Пико с предшествовавшими антропологическими учениями см.: Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. P. 202 и далее;
Гарэн Э. Платонизм и достоинство человека // Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986 (С. 110-148). С. 130; Kristeller P.O. Die Philosophie
des Marsilio Ficino. Frankfurt a. M., 1972 (1 изд. – Нью Йорк, 1943). S. 104-108;
Monnnerjahn E. Op. cit. S. 26-33; Colomer E. Individuo e cosmo in Nicolò Cusano
e Giovanni Pico // L’Opera e il pensiero di Giovanni Pico della Mirandola nella
storia dell’umanesimo. Firenze. 1965. Vol. 2 (P. 53-102). P. 88-90; Брагина Л.М.
Этические взгляды Джованни Пико делла Мирандола // СВ. М., 1965. Вып.
28. С. 129-139; Она же. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV-XV веков. М., 1977. С. 225-227; Она же. Социально-этические взгляды итальянских
гуманистов (вторая половина XV в.). М., 1983. С. 243-244; Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 350; Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980. С. 97-98; Баткин Л.М. К истолкованию итальянского
Возрождения: антропология Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы //
Из истории ренессансного искусства Запада. М., 1980. С. 33-37; Он же.
Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989. С. 192,
209-212; Кудрявцев О.Ф. Самовластье человека… С. 180-181.

289

во выступить против наставника и так самоуверенно заявить вопреки
общему мнению платоников, о том, что божественный «Парменид»
– сугубо логический труд и что Платон и Аристотель Единое и Благое считали равными Сущему»878. По тону высказывания видно, что
Фичино был очень раздражен очередной полемической выходкой
своего друга, которого он – не столько, чтобы подчеркнуть их разницу в возрасте, сколько, чтобы побольше задеть – назвал юнцом,
причем дивным, то есть внушающим надежды юнцом (то, что называется вундеркиндом), хотя Пико уже шел двадцать девятый год, и
он своими познаниями и трудами в ученом мире Италии и Европы
приобрел высокий и прочный авторитет. Отрицая сверхсущее Единое неоплатоников, стоящее выше всякого бытия, Пико879 вступил в
спор с Плотином и Проклом, а также с Фичино и, как показал Э. Гарэн,
с Виссарионом880; постольку поскольку Фичино вслед за Проклом и
другими своими предшественниками апеллировал к платоновскому
«Пармениду», доказывая, что «содержание его в основном богословское», Пико, наоборот, утверждал, что этот диалог есть лишь «упражнение в диалектике»881.
878 Ficinus M. Commentaria in Parmenidem. 49 // Op. om. P. 1164.
879 Pico della Mirandola G. De ente et uno. Passim (Пико делла Мирандола Дж.
О сущем и едином. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Сочинения итальянских гуманистов (XV век). М., 1985 (С. 263-280). В разных местах).
880 Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. P. 76 и далее. Впрочем, в предисловии к своему сочинению Пико говорит, что спровоцировано оно будто
бы было спором о Сущем и Едином между Лоренцо Медичи и Полициано
и именно для этого последнего он собрал аргументы, чтобы опровергнуть
доводы платоников, приводимые Лоренцо (Pico della Mirandola G. De ente
et uno. Prooemium. P. 386-388 (C. 263)). Таким образом, оказывается, трактат был направлен непосредственно против Лоренцо, которого в то время,
когда Пико работал над своим сочинением, уже не было в живых, и всем
было понятно, что главным идейным антагонистом Пико являлась платоническая традиция, которую он связал с именем Лоренцо, хотя ее наиболее
значительным представителем в то время был Фичино.
881 “Materia igitur Parmenidis huius potissimum theologica est, forma vero
praecipue logica” (Ficinus M. Commentaria in Parmenidem. Prooemium // Op.
cit. P.1138); “Certe liber [Parmenides] inter dogmaticos non est censendus,
quippe qui totus nihil aliud est quam dialectica quidam exercitatio” (Pico della
Mirandola G. De ente et uno. II. P. 390 (C. 264). См. также: Garin E. Giovanni Pico
della Mirandola. P. 75-80; Marcel R. Op. cit. P. 531-533; Allen M.J.B. The second
Ficino-Pico Controversy. Р. 421-434.

290

После такого столкновения тем не менее отношения между
гуманистами не разладились. Правда, вскоре обнаружилось еще
одно расхождение в их мировоззренческих позициях. Фичино, увлекавшийся астрологией и охотно рассуждавший в своих писаниях882 о
связи небесных явлений с делами и судьбами людей, о звездных знамениях, предрекавших земные события, обнаружил в подготовленной Пико в 1493 г. работе «Рассуждения против прорицающей астрологии» довольно определенную критику своих взглядов883. На этот
раз реакция Фичино была совсем иной; отдавая себе отчет в том, что
его астрологические воззрения не вполне совместимы с господствующим церковным учением, в отношении которого глава платоников
стремился сохранить лояльность, он предпочел оправдаться в глазах
своих друзей. В письме за август 1494 г., обращаясь к Полициано, а
через него к их общему другу Пико, Фичино уверял в своем единомыслии с ними, в том числе и в отношении астрологии: он соглашался, что платоники упоминают некоторые небесные фигуры (coelestes
imagines), описанные астрологами, не осуждая и не одобряя их; однако он в комментариях к Плотину, так же как и античный платоник,
посмеивался над этими выкладками астрологов; если в работе «Три
книги о жизни» ведется речь об этих фигурах, то, хотя он и понимал,
что в них нет никакого определенного разумного основания, однако
движимый «ревностнейшим попечением о человеческом здравии он
тщательно указывал средства, не только по мнению знатоков верные,
но и такие, которые многим представляются возможными»; что же касается книги «О Солнце», то в ней фигуры и знаки небесные, выступая
в роли моральных наставлений и аллегорий, служили исследованию
божественных вещей; наконец, он выражал радость, что «чудовищные вымыслы астрологов бесподобно опровергнуты нашим Пико из
Мирандолы», что «лживые предрассудки вместе с тобой, Полициано,
уничтожены им, словно Фебом, уничтожившим Пифонову отраву»884.
882 См. работы: Baron H. Willensfreiheit und Astrologie bei Marsilio Ficino
und Pico della Mirandola // Kultur und Universalgeschichte. Festschrift für
Walter Goetz. Leipzig; Berlin, 1927. S.146 и далее; Walker D.P. Spiritual and
demonic magic from Ficino to Campanella. London, 1958. P. 12-17; Euler W.A.
Op. cit. S. 35.
883 Подробнее см.: С. 422-423.
884 “Astrologica portenta fuisse a Pico nostro Mirandula singulariter confutata. Quae enim ego nusquam affirmo, imo et cum Plotino derideo, explodi a

291

Осенью 1494 г. два, несомненно, ярких и в то же время «проблемных» участника Фичинова кружка ушли из жизни. В сентябре
умер Полициано, в ноябре – Пико, который был похоронен рядом
со своим другом во флорентийском монастыре Св. Марка. В отправленном вскоре письме к Герману де Ганэ, епископу Кагора, Фичино
отзывался о Пико как об «угасшем философском светоче» (extincto
philosophico lumine), кончина которого, совпавшая со вступлением
войск Карла VIII во Флоренцию, встречена ученым миром с великой
печалью885. А через год после нее Фичино уверял Джованни-Франческо Пико, племянника и душеприказчика своего умершего товарища: «Во многих моих писаниях, и особенно в последних книгах «Эпистол», можно найти пространные и необычайные похвалы в адрес
Пико»886. Конечно, Фичино замалчивал собственный недавний уничижительный отзыв о Пико и его трактате «О сущем и едином», как,
впрочем, и задиристые выступления Пико по поводу своих работ.
И в этом был определенный резон: расхождения по конкретным вопросам не должны были заслонить фундаментального мировоззренческого единства ведущих мыслителей флорентийской Платоновской академии, заставлявшего их искать общения и помогать друг
другу в трудных обстоятельствах. Более всего другого их сближало
восприятие человека как свободного и ответственного в своем выборе существа, стремление построить, примиряя различные духовные традиции, единый универсум культуры, способный служить обновлению и возрождению человечества.

Mirandula gaudeo, superstitiosam praeterea vanitatem ab illo tanquam a Phoebo Pithonicum virus extingui tecum Politiane congratulor” (Ficinus M. Quid sentiat de astrologia // Ep. lib. XII. P. 958. 1). См. об этом подробнее: Marcel R. Op.
cit. P. 538-540.
885 Ficinus M. Germano de Ganay, Parisii praesidenti // SF. Vol. II. P. 92. В адресе Фичино ошибся, президентом парламента был не Герман, а его брат Жан
(Marcel R. Op. cit. P. 553 Сн. 1).
886 Ficinus M. Ioanni Francisco Mirandulae Concordiae comiti // SF. Vol. II.
P. 93.

292

ГЛАВА V. НАСТАВНИК ЕВРОПЫ

Интерес к деятельности Фичино за пределами Италии проснулся довольно рано, хотя общеевропейское признание гуманист
получил после публикации своих главных работ – «Платоновского богословия» (1482 г.) и переводов Платона с комментариями (1484 г.).
В 1488 г. с видимым удовольствием он приводил свидетельство
флорентийского богослова Павла Аттаванти о том, что всю Европу
заставил любить и почитать себя887. По собственному признанию гуманиста в 1491 г., его письма имели хождение не только в Италии,
но и направлялись в Испанию, Францию, Германию, Венгрию888.
В качестве популяризатора трудов Платона и всей, как считалось,
им суммированной традиции древнего богословия Фичино привлекал к себе внимание участников набиравшего силу гуманистического
движения, а также не чуждых устремлениям ренессансной культуры
государей и представителей правящего класса стран заальпийской
Европы. Многих из них, сумевших сблизиться с флорентийским гума887 “Gratissime mihi contigerunt literae tuae, quibus equidem intellexi, et te
bene valere et me volare, quod enim (ut scribis), totam iam Europam in amatoriam mihi subegerim servitutem, facere quidem accessu non valui, ergo feci
volatu” (Ficinus M. De Famae volatu. Et quod sua cuique charissima sunt // Ep.
lib. VIII. P. 891. 4). Об Аттаванти и его деятельности в качестве религиозного
проповедника и писателя см.: DBI. 1962. Vol. 4. P. 531-532 (статья без указ.
имени автора).
888 “Quae [literae] tamen alibi feliciore fortuna fretae, non solum per omnem
Italiam, sed etiam in Hispaniam iamdiu, Galliam, Germaniam, Pannoniam,
pervolarunt…” (Ficinus M. Purgatio de literis non redditis // Ep. lib. XI. P. 926. 2.
Письмо адресовано кардиналу Рафаэлю Риарио).
Впрочем, как заметил Р. Марсель, ни одного письма Фичино в Испанию не обнаружено: Marcel R. Marsile Ficin (1433-1499). Paris, 1958. P. 534.

293

нистом, даже если с ним поддерживалось только заочное общение,
можно отнести к возглавляемому им философскому товариществу,
известному в историографии как Платоновская академия.

§ 1. Венгрия
Самые ранние и прочные отношения установились у Фичино
с людьми науки и культуры из Венгрии или с итальянцами, надолго
обосновавшимися в этой стране. Первым, судя по всему, свел знакомство с Фичино Янош Варади, фигурирующий в их переписке под
именем Иоанна Паннония889. В послании Фичино середины 80-х гг.
он вспоминал, как, прибыв в Италию, он узнал от двух астрологов
о намерении флорентийского гуманиста возродить философскую
мысль древности; далее Иоанн уточнял, что еще до его приезда Фичино приступил к переводу Платона, а это означает, что на Апеннинах
он появился не ранее лета 1463 г. По-видимому, между ними состоялось личное знакомство, иначе трудно объяснить, каким образом
венгерский гуманист и богослов мог быть столь полно осведомлен о
составе и порядке ранних трудов Фичино, о целях, обстоятельствах,
сомнениях и колебаниях, которые им сопутствовали. И только на
правах старого друга он мог обратиться к Фичино с предложением
опасаться, как бы восставновление древних, коему был предан флорентийский платоник, не оказалось скорее суемудрием, нежели делом благочестия890.
В своем весьма пространном ответе Фичино доказывал обусловленность вышней волей его ученой миссии по возрождению
древнеязыческой мудрости, панораму развития которой он обрисовал (в очередной раз) для Иоанна Паннония; более того, свою деятельность он преподносил как некое призвание, нацеленное – ни
больше, ни меньше – на то, чтобы спасти христианскую религию от
889 См. о нем: Хаванова О.В. Варади Петер // КВЭ. Т. I. С. 290, 291.
890 “Equidem te amice moneo, caveas, ne forte curiositas quaedam sit isthaec
renovatio antiquorum, potius quam religio” (Ioannes Pannonius Marsilio Ficino.
Dubitatio utrum opera philosophica regantur fato an providentia // Ep. lib. VIII.
P. 871. 2; Abel E. Analecta nova ad historiam Renascentium in Hungaria litterarum spectantia. Budapestini, 1903. P. 278). См. выше: С. 55, 77.

294

угроз, обусловленных распространением двух нечестивых, с его точки зрения, школ перипатетической философии – александристов и
аверроистов891. На фоне всех других эпистол гуманиста письмо Иоанну Паннонию выделяется вполне откровенным и точным объяснением задач и смысла всех предпринимаемых Фичино трудов и поэтому
может рассматриваться в качестве своего рода манифеста возглавляемого им направления мысли и ученого товарищества – Платоновской академии.
Иоанна Паннония, случается, путают с еще одним знакомым
Фичино венгром, носившим сходное в латинском написании имя, –
Яном Паннонием (по-латыни: Ioannes Pannonius), крупным церковным иерархом (епископом Печским) и известным неолатинским
поэтом. Ему Фичино преподнес один из списков первой версии «Комментария на «Пир» Платона, о Любви»; в посвятительном письме,
датированном августом 1469 г., флорентийский гуманист называя
его платоником, говорил о его авторитете, который должен внушить
доверие венграм к писаниям Фичино, и уверял в своей любви к нему,
которую, если не сможет донести письмо, засвидетельствует Петр
Гаразда, «муж ученый и приятель наших друзей»892. Ян Панноний, в
свою очередь, сделал Фичино комплимент в одном из стихотворных
произведений, утверждая, что в нем живет душа Платона893.
891 Ficinus M. Quod divina providentia statuit antiqua renovari // Ep. lib. VIII. P.
871. 3; Abel E. Op. cit. P. 279-281.
892 “Commentarium in Platonis Convivium de Amore nuper a nobis editum
tibi potissimum, vir clarissime, dicare constitui, qui et Platonicus es apprime, et
nobis singulari quodam amore coniunctus; sic enim Platonica ad Platonicum,
amatoria ad amantissimum retulerimus. Dabit praeterea scriptis nostris fidem
auctoritas tua non mediocrem… Amor in me tuus mea commendabit tibi, et
auctoritas tua Pannoniis ipsa laudabit. Amorem vero in te meum, quando id
mea non potest epistola, Petrus Garasda, vir doctus et utriusque nostrum familiaris, cum apud te fuerit, declarabit” (Mátyás király levelei. Ed. Fr. Vilmos.
Budapest, 1893. P. 202-203). Подробнее о связях Фичино с Яном Паннонием и о Петре Гаразде см.: Huszti J. Tendenze platonizzanti alla corte di Mattia
Corvino // GCFI. 1930. Vol. XI (Fasc. 1. P. 1-37; Fasc. 2. P. 135-162; Fasc. 3. P. 220236; Fasc. 4. P. 272-287). Fasc. 1. P. 26-37.
893 “Nuper in Elisiis animam dum quero Platonis, / Marsilio hanc Samius dixit
inesse senex” (SF. Vol. II. P. 269).

295

Связи с венгерской интеллектуальной и политической элитой,
прерванные смертью Яна Паннония (1472 г.), были восстановлены в
1477 г., когда давний друг флорентийского платоника Франческо Бандини – тот самый Бандини, который сыграл главную роль в организации знаменитого чествования Платона, будто бы описанного в «Комментарии на «Пир»…» у Фичино894 – обосновался при дворе Матвея
Корвина895. Между 1477 и 1479 гг. своему сподвижнику в Венгрию Фичино направил собственное сочинение «О жизни Платона» и отдельно предисловие к нему896.
Через Бандини и близких к нему гуманистически образованных аристократов у Фичино сложились прочные отношения с двором
короля Матвея. Венгерского монарха он восхвалял в упомянутом
ужепредисловии к жизнеописанию Платона за покровительство
эллинской образованности, которая, изгнанная из Греции, нашла
приют в Паннонии, его владениях897. Однако от предложения переселиться туда под покровительство Матвея, «наисиятельнейшего
короля Паннонии», переданного ему Бандини и Николаем Батори,
епископом Вацким, Фичино отказался. «Выдержать путь мне трудно,
– оправдывался он в июне 1479 г. – Жить под этим небом, пожалуй,
еще труднее»898. Впрочем, через несколько лет он станет предлагать
894 См.: С. 155-156.
895 Huszti J. Op. cit. Fasc. 2. P. 146-150; Kristeller P.O. An unpublished description of Naples by Francesco Bandini // SRTL (P. 395-410). P. 399; Vasoli C. Bandini
Francesco // DBI. 1963. Vol. 5. P. 709-710.
896 Ficinus M. De vita Platonis; Prooemium in opusculum de vita Platonis //
Ep. lib. IV. P. 763-770, 782. 2 (см. изд.: Abel E. Op. cit. P. 274). Текст “О жизни
Платона” использовался Фичино в качестве вводной части «Комментария
на “Филеба”», с которым гуманист выступал публично. См.: SF. Vol. I. P. 79.
897 “O ferrea secula, quibus Mars ille saevissimus Atticas diruit Palladis arces!
Non igitur in miseram Graeciam, sed in Pannoniam, Marsili, me conferam. Ibi
enim floret magnus rex ille Mathias, qui mira quadam potentia simul et sapientia fretus certis relabentibus annis aedem potenti sapientique Palladi, hoc est
Graecorum gymnasia, reparabit” (Ficinus M. Prooemium in opusculum de vita
Platonis. P. 782. 2; Abel E. Op. cit. P. 274)
898 “Cum accepi tuas [Николая Батори – О.К.] Bandinique litteras, quibus
vehementer suadetis, ut in Pannoniam proficiscar, gratissimus Mathiae serenissimo Pannoniae regi futurus, perfeceram iam quinque Platonicae sapientiae
claves… Venire autem me difficile est. Vivere deinde sub isto caelo forsitan difficilius…” (Ficinus M. Montes non separant animas montibus altiores // Ep. lib.

296

Бандини и епископу Вацкому послать вместо себя (fere alter ego) своего родственника Себастиано Сальвини899.
В октябре 1480 г. Фичино, выполняя, по-видимому, поручение
властей Флоренции и других итальянских государств, обнаруживших
всю реальность угрозы турецкого захвата Апеннинского полуострова,
обратился непосредственно к венгерскому королю с призывом возглавить войну против «страшного и ужасного» врага христианства900.
Король, пополнявший собственное библиотечное собрание
трудами гуманиста, как видно, очень ценил их. Посредником между
Фичино и монархом выступал все тот же Бандини, из письма к которому за май 1482 г. узнаем, что Фичино посвятил королю Матвею
две книги своих эпистол, отданные для переписки на средства некоего Франциска Юния, а также намеревался направить и другие книги, как только они выйдут из печати901; об их переделке он сообщал
в следующем письме Бандини902. Скорее всего самым концом 1484 г.
или началом 1485 гг. нужно датировать два письма по тому же адресу, извещающие о посылке в Венгрию Бандини переводов Платона,
изданных осенью 1484 г. за счет Филиппо Валори903. В ряде писем сеIV. P. 782. 3). См. также сообщение Корси: Cursius J. Vita Marsilii Ficini. XXII //
Marcel R. Marsile Ficin. 1433-1499. Paris, 1958 (P. 680-689). Р. 688. См. в связи
с этим: Huszti J. Op. cit. Fasc. 4. P. 273; Marcel R. Marsile Ficin. 1433-1499. Paris,
1958. P. 452; Klaniczay T. Mattia Corvino e l’umanesimo italiano. Roma, 1974.
P. 17; Gentile S. Marsilio Ficino e l’Ungheria all’epoca dell’umanesimo corviniano
// Italia e Ungheria all’epoca dell’umanesimo corviniano. Firenze, 1994 (P. 89110). P. 97.
899 Ficinus M. Petitio commendatioque artificiosa // Ep. lib. VII. P. 858. 1; Idem.
Multa quae stellae significant, demonеs persuadeant, nos agimus // Ep. lib. VIII.
P. 884. 2. См. также: Kristeller P.O. An unpublished description… P. 400.
900 Ficinus M. Exhortatio ad bellum contra Barbaros // Ep. lib. III. P. 721-722;
Abel E. Op. cit. P. 271-273.
901 Ficinus M. In solo Deo salus // Ep. lib. VII. P. 856. 2; Abel E. Op. cit. P. 275-276.
См. также: Kristeller P.O. De traditione operum Marsilii Ficini // SRTL (P. 123-138).
P. 125.
902 Ficinus M. Petitio commendatioque artificiosa. P. 857. 4; Abel E. Op. cit.
P. 276.
903 “Accedit ad vos tandem Plato noster pia Philippi Valoris opera” (Ficinus
M. Commendatio librorum platonicorum // Ep. lib. VIII. P. 870. 3; Abel E. Op. cit.
P. 277); “Platonem, Bandine, quem expetistis, arbitror iam ad vos ante has
litteras pervenisse…” (Ficinus M. Quod qua via ducit Deus pergendum sit //
Ep. lib. VIII. P. 871. 1; Abel E. Op. cit. P. 277). См. также: С. 64.

297

редины 80-х гг. XV в. Фичино информирует венгерского корреспондента о том, как продвигается его работа над переводом Плотина904.
В последнем письме Бандини Фичино пишет, что вынужден был прервать комментирование Плотина на середине, так как занялся переводом Пселла, Синезия, Порфирия, Ямвлиха и Прискиана Лида.
Послание датировано 6 января 1489 г.905 по флорентийскому стилю, то есть 1490 г. Далее переписка прекратилась, возможно, из-за
смерти Бандини, о котором после этой даты никаких сведений более не сохранилось906.
Наиболее значительным знаком внимания венгерскому королю стало посвящение ему 10 июня 1489 г. трактата «О стяжании жизни с небес», который сложился по ходу комментирования Плотина;
на это было получено согласие Лоренцо Медичи (Laurentio quidem
probante)907, которому, впрочем, были преподнесены все «Три книги
о жизни», в их составе и та, что адресовывалась Матвею Корвину908.
6 января 1490 г. Фичино сообщал венценосному венгерскому корреспонденту об отъезде Филиппо Валори, своего друга и покровителя,
в Буду с направляемыми королю книгами Прискиана Лида, Михаила
Пселла, частью комментария к Плотину909 – то есть незадолго перед
тем выполненными гуманистом переводами с греческого. Более полный список сделанных им новых переложений на латынь древних
авторов Фичино давал в упомянутом уже последнем письме к Бандини, в нем он упоминал и о Филиппо Валори, «наипреданнейшем
вашему королю человеке, изготовившем для короля текст Плотина с комментариями в королевском формате (курсив мой – О.К.)»910.
904 См.: Ep. lib. VIII. P. 871. 2; 879. 2; 879. 4; Abel E. Op. cit. P. 278, 282.
905 Ficinus M. Satis ad unum scribit amicum qui cunctis simul scribit amicis //
Ep. lib. IX. P. 895-896; Abel E. Op. cit. P. 285-286.
906 Kristeller P.O. An unpublished description… P. 401.
907 Ficinus M. Prooemium in librum De vita coelitus comparanda // Op. om. P.
529; Abel E. Op. cit. P. 289-290. См. также: Della Torre A. Storia dell’Accademia
Platonica di Firenze. Firenze, 1902. P. 622; Huszti J. Op. cit. Fasc. 3. P. 228-230;
Gentile S. Marsilio Ficino e l’Ungheria… P. 105.
908 См.: C. 97-98.
909 Ficinus M. Amicus in amico. Item excusatio de itinere non suscepto // Ep.
lib. IX. P. 896. 2; Abel E. Op. cit. P. 286-287.
910 “…Philippus Valor, valoris et gratiae plenus, regique vestro omnium
deditissimus, Plotini textus commentariaque regi transcribit, volumine regio”
(Ficinus M. Satis ad unum scribit…)

298

Как и две книги Фичиновых эпистол, так и незавершенный перевод
Плотина, пополнившие библиотеку Матвея Корвина, копировались
на деньги состоятельных людей911. Вполне возможно, какой-то доход
от этих подношений его трудов имел и сам гуманист.
Кроме указанных выше произведений, Фичино тогда же передал для изготовления копии трактат Ямвлиха «О мистериях египтян,
халдеев, ассирийцев», еще одно из переведенных им произведений;
на этом настоял, возможно, следуя инструкциям патрона, Таддео
Уголетто, библиотекарь короля Венгрии, находившийся тогда во
Флоренции, хотя Фичино и выражал недовольство своим трудом,
ибо из-за дурного качества оригинала давал не дословный перевод,
но смысловой (non ad verbum, sed ad sensum)912.
Со смертью короля Матвея (1490 г.) и последовавшей за ней
борьбой за престол Венгрии прочные связи, которые долгие годы сохранялись у Фичино с заинтересованными в его трудах королевским
двором и гуманистически образованными представителями элиты
этой страны, прекратились.

§ 2. Германия и Нидерланды
Тесные контакты установились у Фичино с гуманистами и учеными из Германии и Нидерландов. С ним должен был встречаться и
завязать добрые отношения Иоганн Рейхлин во время своих посещений Флоренции в 1482 и 1490 гг., если в 1491 г. он вместе с Людвигом Науклером ему рекомендовал молодежь из Швабии (возможно, своего брата Дионисия и Иоганна Штрелера) для их обучения во
Флоренции913. От Фичино, за трудами которого Рейхлин внимательно
911 См. в связи с этим: Kristeller P.O. De traditione operum Marsilii Ficini.
P. 125-126.
912 Ficinus M. Tideo procuratori // Abel E. Op. cit. P. 288. См.: Huszti J. Op. cit.
Fasc. 3. P. 232-233; Kristeller P.O. De traditione… P. 126.
913 См. ответ Фичино немецким гуманистам: Ficinus M. Pro adolescentibus e
Suevia missis ad academiam Florentinam // Ep. lib. XI. P. 926. 3. Маловероятно,
что “Флорентийской академией” в этом письме Фичино назвал университет
своего города, к которому он не имел уже прямого отношения; скорее всего
он вел речь о гуманистических школах и кружках, посещать которые должны были молодые немцы. О Рейхлине и Фичино см. также: Geiger L. Johann

299

следил (см. в конце параграфа), он мог воспринять импульс к освоению древнейшей философско-богословской мудрости, в частности
иудейской каббалы и учения пифагорейцев.
Главного сторонника и приверженца среди немцев Фичино нашел в лице Мартина Преннингера, известного южнонемецкого юриста, посетившего главу флорентийских платоников еще в 1476-1477
гг., но особенно активно общавшегося с ним в 1489-1493 гг. Сохранилось четырнадцать писем, направленных Фичино своему немецкому
почитателю в эти пять лет (к сожалению, ответные письма Преннингера, которых должно быть не меньше, не сохранились)914. Посвящением Преннингеру, датируемым июлем 1490 г., открывается девятая
книга Фичиновых «Эпистол»: «Итак, прими охотно и читай счастливо,
Ураний, мой небесный друг, Мартиновы, а равно и Марсилиевы письма. Будь счастлив, alter ego»915. Обращает на себя внимание то, что в
духе эпохи Преннингер взял (а, вполне возможно, был присвоен ему
Фичино) гуманистический псевдоним «Uranius», «Ураний», то есть
«небесный»916; Фичино также называл его «alter ego», «вторым я»,
подчеркивая особое отношение к нему, и в последующем повторял
это обращение не раз.
Самым ранним из сохранившихся писем к Преннингеру является послание Фичино за июнь 1489 г., в котором он, отвечая на
просьбу адресата, приводил перечень своих трудов и переводов и
указывал, какие сочинения латинян могут быть отнесены к платоновской традиции; в этом же письме, рассуждая о двух путях к счастью
(ad felicitatem) – философии и религии, – он пояснял, что у Платона
оба они объединены; наконец, Фичино сообщал о посылке Преннингеру текста Алкиноя и обещал в другой раз выслать «божественного

Reuchlin. Sein Leben und seine Werke. Leipzig, 1871. S. 25, 29, 34; Marcel R. Op.
cit. P. 534-535; Brod M. Iohannes Reuchlin und sein Kampf. Stuttgart; Berlin,
1965. S. 53-60. Неверно утверждение А.Н. Немилова (см. его кн.: Немецкие
гуманисты XV в. Л., 1979. С. 144), будто Рейхлин встречался с Фичино в Риме –
городе, в котором флорентийский платоник никогда не бывал.
914 Zeller W. Der Jurist und Humanist Martin Prenninger gen. Uranius (14501501). Tübingen, 1973. S. 18-20, 65-74.
915 Ficinus M. Prooemium // Ep. lib. IX. P. 893. 1. См. также: SF. Vol. I. P. 2.
916 См. подробнее об этом: Zeller W. Op. cit. S. 77-79.

300

Ямвлиха»917. Приведенный документ интересен прежде всего тем,
что обнаруживает сразу все основные направления того, что можно
было бы назвать «внешней составляющей» деятельности флорентийской Платоновской академии: информацию о ее трудах, их популяризацию и распространение, а также наставления в «платонической
науке» взыскующих ее, но не имеющих возможности получать уроки
ее непосредственно от главы Академии.
Как явствует из следующего письма за август 1489 г., Фичино,
продолжая свою просветительскую деятельность, по просьбе Преннингера высылал ему собственные переводы Ямвлиха, Прокла и Синезия и указывал дату своего рождения и даже констелляцию небесных
светил, при которой он появился на свет918. В апреле 1490 г. Фичино информировал о выходе в свет «Трех книг о жизни» и обещал прислать в
дар ее экземпляр – таким образом он благодарил за преподнесенные
ему Преннингером кинжальные ножны, украшенные драгоценными
камнями и золотом919. В следующий раз Фичино сообщал, что письмо
от 26 апреля 1490 г. с тремя рейнскими гульденами он еще не получил,
тогда как другие письма Преннингера от 12 марта и 23 мая до него уже
дошли. Впрочем, он тут же добавлял: «Не нужно мне от тебя, Мартин, ни золота, ни серебра, но только тебя; я удовлетворюсь одним
тобой».920 Прямое отношение к Преннингеру имеет и предисловие к
«Апологиям наслаждения», коими заканчивается десятая книга «Эпистол», в нем Фичино, используя символику чисел, рассуждает о платонической любви, связывающей его с «alter ego»921.
Подобно Рейхлину, Преннингер направлял во Флоренцию к
Фичино молодых немцев для прохождения наук; об этом известно
из писем за июнь и июль 1491 г., в первом из них Фичино уверял сво917 Ficinus M. Responsio petenti Platonicam instructionem et librorum numerum // Ep. lib. IX. P. 899. 1. В тексте письма речь идет о работе позднеантичного платоника Альбина, которого в средние века именовали Алкиноем.
См.: С. 56.Примеч.115.
918 Ficinus M. Responsio desideranti natalem suum et reliqua // Ep. lib. IX.
P. 901. 2.
919 Idem. In librum de vita, de accepto dono // Ep. lib. IX. P. 908. 5.
920 Idem. Declaratio amoris amici // Ep. lib. X. P. 912. 2.
921 Idem. Prooemium in Apologos de voluptate // Ep. lib. X. P. 921. 2. Фичино
посвятил своему немецкому другу четыре из десяти апологий наслаждения
(Ep. lib. X. P. 922-925). См.: Marcel R. Op. cit. P. 323.

301

его корреспондента в том, что позаботится о здоровье, воспитании
и образовании своих подопечных, во втором – что они уже делают
определенные успехи922. Разузнав еще в 1489 г. о точной дате рождения флорентийского вождя платоников, его немецкий почитатель
торжественно отметил этот день, 19 октября, в 1491 г. в Тюбингене
«в собрании докторов и с большими издержками», о чем Фичино узнал от Штрелера, путешествовавшего вместе с Дионисием Рейхлиным по Италии, и по поводу чего горячо благодарил Преннингера923.
В этом чествовании своего рода «живого классика», как бы нового
воплощения платоновской мудрости, заметно подражание самому
Фичино, описавшему в «Комментарии на «Пир» Платона…» празднование ученым миром Флоренции дня рождения и смерти афинского философа. Преннингер, увлеченный идеями Фичино, учившего о
постоянном возобновлении в разные времена и у разных народов
древней традиции «благочестивой философии», похоже, и в своем
флорентийском наставнике поспешил увидеть возобновление этой
традиции, создавая ему «настоящий культ»924.
Весной-ранним летом 1492 г., когда Преннингер по поручению
герцога вюртембергского Эберхарда Бородатого, правил посольство к папе в Рим, он имел случай опять встретиться с Фичино, который упоминает об этом не раз925. Возможно, их беседами была спровоцирована посылка письма с «Гимнами Орфея», в котором Фичино
сообщал о неопубликованных им ранних своих переводах и работах,
922 Ficinus M. Charitas et pietas potissimum est sapientis officium // Ep. lib. XI.
P. 926. 1; Idem. Rationes negotiorum suorum amico reddendae // Ibid. P. 928. 2.
923 “Ioannes Streler ille vester, ac prope iam noster, legit mihi hodie partem
epistolae ad se tuae, amoris erga nos ardentissimi plenam, qua praeterea
significabas te natalem nostrum, et doctorum coetu, et magnifico sumptu
celebravisse” (Idem. Gratiarum actio // Ep. lib. XI. P. 929. 3 (письмо датировано
ноябрем 1491 г.)).
924 Marcel R. Op. cit. P. 535.
925 См.: Ep. lib. XI. P. 933, 937; XII. P. 949. По мнению Р. Марселя (Marcel R.
Op. cit. P. 523-524), Фичино встречался с Преннингером в апреле и июне
1492 г., когда немецкий посол ехал в Рим и обратно. 26 июня 1492 г. Фичино
благодарил своего друга и покровителя Филиппо Валори, флорентийского
посла в Риме, за великолепный прием, оказанный им вюртембергскому послу: ”Martinus Uranius, alter ego, ad nos reversus narravit hodie, quam amice,
quamque magnifice eum exceperis” (Ficinus M. Causae prodigiorum in obitu
principis contingentium // Ep. lib. XI. P. 932. 3).

302

в том числе и о комментариях к Лукрецию926. В другом послании за
август 1492 г. Фичино извещал о прибытии из Греции большой партии
греческих рукописных книг, приобретенных Иоанном Ласкарисом
еще по заказу Лоренцо Великолепного, но полученных уже его сыном Пьеро; в приложении к письму даны выдержки из перевода Проклова комментария к «Государству» Платона927.
Неоднократно через Штрелера Преннингер просил Фичино
указать круг его друзей и учеников, что тот и сделал в специальном
послании, назвав имена восьмидесяти лиц, которых с полным основанием можно отнести к товариществу, известному как флорентийская
Платоновская академия928. Последнее из дошедших до нас посланий
к Преннингеру посвящено звездам – излюбленной теме обсуждений
обоих гуманистов929.
Переписка Фичино и Преннингера – имевшая не частный характер, но предназначенная к публичному распространению – стала
наиболее важным средством прямого влияния идей и культурных
устремлений флорентийского неоплатонизма на направление духовных исканий гуманистических кругов Германии930.
Помимо Преннингера, Фичино адресовал также письма лицам,
близко с ним связанным. Герцогу Эберхарду Вюртембергскому, на
службе у которого состоял Преннингер, он сообщал, как его подданный, находясь в Италии, превозносил доблести своего государя931,
или доказывал Фичино, что среди германских князей Эберхард занимает такое же выдающееся положение, какое Солнце среди других

926 Ficinus M. Opiniones non temere divulgandae. Item Orphei carmina // Ep.
lib. XI. P. 933-935. См.: Гл. I. С. 39-42.
927 Idem. Prooemium in compendium Proculi // Ep. lib. XI. P. 937-943.
928 Idem. Catalogus familiarum atque auditorum // Ep. lib. XI. P. 936. 2. Целлер
насчитывает 90 персон в этом письме, вероятно, принимая иногда трехили двухчастные имена за названия двух или трех разных лиц (Zeller W. Op.
cit. P. 72-73).
929 “Iuvat una tecum mi Uranie vir coelestis coelestia saepe tractare”
(Ficinus M. Saepe in coelestibus gemini sunt. Item Soles duo // Ep. lib. XII.
P. 949-950).
930 См. также: Zeller W. Op. cit. P. 75.
931 Ficinus M. Laudes legitimi principis // Ep. lib. XI. P. 932. 4.

303

светил932. В этой связи вполне логичным было то, что летом 1492 г.
Фичино посвятил Эберхарду первую, краткую редакцию своего трактата «О Солнце»933. Видимо, по рекомендации Преннингера Фичино
завязал отношения с Георгом Хервартом из Аугсбурга, адресуясь к
которому он в апреле 1491 г. как о близком друге отзывался об их общем знакомом: «Если ты любишь Марсилия, люби Мартина по фамилии Пнингер [Преннингер – О.К.]…»934. Это был ответ на полученные
от Херварта ценный подарок – кубок из золота и серебра – и письмо,
которое, надо полагать, из уважения к дарителю Фичино включил в
свою переписку и в котором новый немецкий почитатель флорентийского платоника уверял, что день их встречи – самый радостный и
счастливый в его жизни935.
Из переписки Фичино известно также о его добрых отношениях с кельнским каноником Менкением, которого, повредившего
в пути ногу в январе 1494 г., в качестве врача он навестил во Флоренции и который выразил желание следить за изданием (видимо,
переизданием) «Трех книг о жизни»936. С Павлом Миддельбургским,
нидерландским математиком и медиком, находившимся с 1482 г.
на службе у герцога Урбинского Гвидобальдо да Монтефельтро,
Фичино сошелся на почве их общего увлечения астрономической
наукой, которую, по утверждению флорентийского платоника, тот
усовершенствовал; об этом сказано в знаменитом письме о «золотом веке» (сентябрь 1493 г.), в нем, адресуясь к Павлу, Фичино вел
932 Idem. Prooemium in comparationem Solis ad Deum // Ep. lib. XI. P. 944. 2.
См. об этом также: Klibansky R. The continuity of the Platonic tradition during
the Middle Ages. Outlines of a corpus platonicum medii aevi. London, 1939. Р.
43-48.
933 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXI-CXIV.
934 “Quamobrem si Germani comiter omnes mihi sunt germani, quid dicam
de viris amicisque inter vos egregiis? De Martino Uranio amico coelesti?… Ac si
Marsilium amas ama Martinum cognomine Pnyngerum [Praenyngerum], si me
cupis amore quodam coelesti complecti, Uranium Amorem meum tota mente
complectere…” (Ficinus M. Responsio pro dono argentei calicis // Ep. lib. XI.
P. 924-925).
935 См.: Georgius Herivart Augustinensis Marsilio Ficino Platonico Epistola de
dono argentei calicis // Ep. lib.. XI. P. 924. 2.
936 Ficinus M. Menchen Sacerdoti Coloniensi praeclaro iuris canonici professori
magnae Coloniae antistitis secretario // Ep. lib. XII. P. 955. 3.

304

речь о совершаемом в их время и с их, Павла и Фичино, участием
грандиозном культурном перевороте937.
О том, сколь пристально ученый мир Германии следил за публикациями уже прославившегося своими трудами главы флорентийской Платоновской академии, свидетельствует Иоганн Штрелер.
В послании к Иоганну Капниону (гуманистическое прозвище Рейхлина) за 1491 г. он, именуя Фичино «отцом нашим» (pater noster) (подразумевались, по-видимому, немцы, находившиеся во Флоренции
под присмотром Фичино), сообщал, что Плотин еще не вышел из печати и будет он стоить два рейнских гульдена, что для него, Капниона, он уже купил Платона (конечно, в Фичиновом переводе) и «Платоновское богословие», недавно перед тем отпечатанное в Венеции.
Позже, в июле 1492 г., тому же лицу он пишет о завершении издания
Плотина и спрашивает, интересует ли оно его, а также доводит до
сведения адресата предложение Мартина Бремингера [Преннингера ?] уступить по договорной цене (de expensis tu cum eo convenias)
труды Платона, «Платоновское богословие» Фичино, «Гептапл» Пико
и «Смесь» Полициано938.
Таким образом, на пике и к концу своей ученой карьеры Фичино нашел среди немцев немало приверженцев, которые, проявив
чрезвычайный интерес к его трудам и религиозно-философским исканиям, обеспечили ему устойчивое и долговременное влияние на
последующее развитие гуманистической мысли Германии и других
стран заальпийской Европы.

§ 3. Франция
В сентябре 1496 г. Марсилий Фичино был, несомненно, ободрен свидетельством о его популярности на берегах Сены, присланным старейшим французским гуманистом Робером Гагеном: «Твоя
доблесть и мудрость столь хорошо известны в нашей Парижской
Академии, что имя твое почитают и прославляют как в собраниях
937 Idem. Laudes seculi nostri tanquam aurei ab ingeniis aureis // Ep. lib. XII. P.
944. 3 (См. перевод О.Ф. Кудрявцева в кн.: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 268-269).
938 См.: SF. Vol. II. P. 306.

305

ученых мужей, так и в школьных классах». Далее он говорит о широком использовании Фичиновых переводов Платона, о том, что славу флорентийского гуманиста умножили Плотин, переложенный им
на латынь, и другие плоды его ученых бдений (alia lucubrationis tue
volumina), а также опубликованная им переписка (familiares epistole),
из-за которой многие парижские студенты воспылали желанием увидеть его воочию и познакомиться лично с человеком столь высокой
учености. Заканчивает Гаген просьбой к Фичино принять и присмотреть за прохождением наук во Флоренции одного из своих молодых
друзей и соотечественников939.
Завязались отношения Фичино с французскими интеллектуалами, интересовавшимися новейшими достижениями итальянского
гуманизма, не позднее 1491-1492 гг., когда Жак Лефевр д’Этапль, совершая поездку по Италии, наведался во Флоренцию940. Там он, повидимому, встречался с Фичино и, вне всякого сомнения, с людьми из
его окружения941. Учитывая интересы французского гуманиста, богослова и издателя, оправданно предположить, что по возвращении из
Италии в 1492 г. он участвовал в парижской публикации «Трех книг о
жизни»942. В начале следующего, 1493 г., он написал под влиянием этого Фичинова трактата и «Тезисов» Джованни Пико делла Мирандола
сочинение «О натуральной магии» (De magia naturali), посвященное
Герману де Ганэ, которое, впрочем, так и не напечатал943. Но самым
большим вкладом Лефевра д’Этапля в популяризацию трудов Фичино стали публикации латинских переводов «Герметического свода»,
первым изданием вышедшего в Париже летом 1494 г. со скромными пояснениями (argumenta) самого Лефевра, признававшегося,
939 Gaguinus R. Epistole et orationes. Ed. L. Thuasne. Paris, 1904. N 76; SF.
Vol. II. P. 242.
940 Renaudet A. Préréforme et humanisme à Paris pendant les premières
guerres d’Italie (1494-1517). Paris, 1916. P. 135-145.
941 Vasoli C. Sugli inizi della fortuna di Ficino in Francia: Germain et Jean
de Ganay // Les cahiers de l’humanisme. Vol. II. Marsile Ficin ou les mysteres
platoniciens. Actes du XLII Colloque international d’Etudes Humanistes. Tours,
1999 (P. 299-312). P. 300.
942 Renaudet A. Un problème historique: la pensée religieuse de Jacques
Lefèvre d’Étaples // Medioevo e Rinascimento. Studi in onore di Bruno Nardi.
Firenze, 1955. Vol. II (P. 621-650). P. 631; Vasoli C. Op. cit. P. 301.
943 Renaudet A. Un problème historique… P. 631; Vasoli C. Op. cit. P. 301.

306

что предпринял сей труд, «движимый как любовью к Марсилию Фичино (который почитаем им как отец), так и величием Меркуриевой
мудрости»944; впрочем, во втором издании «Герметического свода»
(Париж, 1505 г.945) этого превознесения Фичино уже не было, а в обновленных пояснениях к нему открыто осуждалось магическое искусство946. Нет нужды доказывать, что Лефевр д’Этапль, как и другие
пропагандисты трудов Фичино за Альпами, мог, руководствуясь своими установками, изменять, а то и прямо искажать мысль флорентийского платоника. И все же один пример… Публикуя Дионисия Ареопагита в переводе Амвросия Траверсари (1481 г., переизд. – 1498 г.),
Лефевр в числе прочих свидетелей называл и Фичино, утверждая, что
платоники – Нумений, Филон, Плотин, Ямвлих, Прокл – восприняли
(usurpaverunt) от Иоанна, Павла, Иерофея, Дионисия Ареопагита все
богословское учение, а затем присовокуплял: «Если бы сей Марсилий
не хотел быть снисходительнее ко врагам христианской мудрости,
он бы открыто признался – украли»947. Разумеется, и содержание, и
тональность этого замечания далеки от того, что писал о путях развития древнейшего богословия сам Фичино.
Еще более тесные отношения сложились у Фичино с Германом
де Ганэ, каноником соборов Парижа и Буржа, а с 1497 г. – епископом
Кагора, представителем той части служилой французской аристократии, которая живо интересовалась новейшими духовными веяниями
эпохи и оказывало поддержку людям культуры; Герман де Ганэ покровительствовал, в частности, Лефевру д’Этаплю, позже – Шарлю
944 “Curavit libenter qua valuit diligentia Faber Stapulensis ex vitiato exemplari hoc opus reddere castigatum: tum amore Marsilii Ficini (quem tamquam
pater veneratur), tum Mercuri sapientie magnitudine permotus” (Mercurius Trismegistus. Liber de potestate et sapientia Dei. Parisiis, 1494, P. IIIv).
945 Idem. Pimander. Asclepius. Crater Hermetis Lazarelo Septempedano.
Parisiis, 1505.
946 См.: Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol. I. P. LVII-LVIII, CXXX-CXXXI; Vasoli C.
Op. cit. P. 301; Йейтс Фр.А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М.,
2000 (1 изд. на английском языке – 1964 г.). C. 160.
947 См.: SF. Vol. II. P. 236. См. в этой связи: Walker D.P. The “Prisca Theologia”
in France // JWCI. 1954. Vol. XVII. N 3-4 (P. 204-259). P. 217-221, 253-255;
Tigerstedt E.N. The decline and fall of the Neoplatonic interpretation of Plato.
Helsinki, 1974. P. 26-27; Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия
культуры ренессансного неоплатонизма // Религии мира. 1989-1990. М.,
1993 (С. 46-63). C. 60. Сн. 45.

307

де Бовелю. К весне 1494 г. он был уже близок с Фичино настолько,
что флорентийский гуманист мог назвать его «дражайшим моим
Германом», братом, рожденным общей матерью их Философией948;
а постольку поскольку у братьев ничего не должно быть порознь, то
Фичино решил предоставить ему все свои работы: «Итак, я пошлю
тебе вначале уже переписанные для тебя книги Дионисия и многих
платоников [по-видимому, Порфирия, Ямвлиха, Синезия, Прискиана Лида, Михаила Пселла – О.К.], которых ты давно домогаешься.
Потом комментарии к «Пармениду», с которых для тебя сейчас готовится список, затем последуют, пожалуй, комментарии к «Тимею»
и «Софисту»… и [мои] «Письма»; в заключении сказано, что Фичино
готов предоставить и перевод Плотина, если у его французского «собрата» этого труда совсем нет949.
Документ этот ценен прежде всего тем, что показывает, сколь
охотно Фичино шел на распространение своих трудов за пределами
Италии и в сколь большом объеме они, подчас едва завершенные
(ведь в цитированном письме речь шла о работах конца 80-первой
половины 90-х гг.), становились достоянием ученого мира Европы.
Мотивами такой готовности поделиться своими разработками были
не только славолюбие и надежда на какое-то вознаграждение (о котором можно лишь гадать), но и с первых лет «платонического служения» вдохновлявшее Фичино убеждение в благотворности для
духовного здоровья человечества открываемой богословской мудрости древних.
В следующем, написанном полгода спустя письме (октябрь
1494 г.) Фичино выражал надежду на то, что адресат скоро получит
обещанные тексты платоников, и сожалел, что не смог из-за нерасторопности переписчиков отправить ему трактаты Дионисия Ареопагита, тут же уверяя, впрочем, в быстрой их пересылке вместе с собранием своих писем (которое, кстати сказать, в действительности
выйдет только в 1495 г.); он также сообщал об изготовлении списка
комментария к «Пармениду» и работе над списком комментария к
«Тимею»950.
948 “Salve igitur iterum dilectissime mi Germane, quem mihi re vera germanum
communis peperit Philosophia mater” (Ficinus M. Sapientes filii sunt Minervae,
haec Philosophiam parit, Philosophia Philosophos // Ep. lib. XII. P. 957. 2).
949 Ibid.
950 Ficinus M. Multifaciendum est laudari a laudato viro // Ep. lib. XII. P. 960. 2.

308

Затем последовало вторжение французов во Флоренцию
(17 ноября), едва не закончившееся разграблением города. В этих
условиях Фичино ободряло то обстоятельство, что в составе французского войска находился брат Германа Жан де Ганэ, президент
парламента и канцлер короля; получив рекомендательное письмо
от Германа, между 12 и 24 декабря 1494 г. Фичино направился к его
брату, которого застал у монарха, о чем и отписал Герману951. Чтобы
закрепить наладившиеся отношения, он одарил Жана де Гане и историографа короля Паоло Эмили списком своего недавно созданного
трактата «О Солнце»952.
Впрочем, связи с пришельцами из-за Альп Фичино начал налаживать еще раньше. Уже в сентябре 1494 г. Жан Матерон де Салиньяк, посланный французским королем Карлом VIII к Пьеро Медичи,
дабы договориться об условиях прохода королевской армии через
территорию Флорентийского государства, получил от Фичино копии
его сочинений «О Солнце» и «О свете» с посвятительным письмом,
в котором флорентийский гуманист, превознося «Фебову мудрость
и блеск добродетели» французского посла, рассуждал об АполлонеСолнце, источнике света, тепла, гармонии, знания, начале красоты,
дружбы и любви, образе небесного Бога; впрочем, эти характеристики Аполлона-Солнца могли легко быть восприняты и как славословие королю953.
Самому французскому монарху, когда он вступил во Флоренцию, Фичино посвятил речь, в которой называл его Божьим посланцем, предназначенным освободить от владычества варваров
Святую Землю, «королем-миротворцем», пришедшим в Италию вернуть себе наследственные владения и установить справедливый мир,
а также оборонить не только своих подданных, но и весь круг земель
Божьих от турок954. В своей речи Фичино повторял общие места про951 Ficinus M. Gratulatio pro literis diu expectatis // Ep. lib. XII. P. 963. 2.
См. также: Marcel R. Op. cit. P. 547; Vasoli C. Op. cit. P. 305-306.
952 См. письма к Жану де Гане и Паоло Эмили: Ficinus M. Pro libro de Sole //
Ep. lib. XII. P. 964. 2; Idem. Pro libro de Sole // Ep. lib. XII. P. 964. 3. См. также:
Marcel R. Op. cit. P. 548; Vasoli C. Op. cit. P. 308.
953 Ficinus M. De Iove amicabili et Apolline pro libro de Sole. Oratio ad Ioannem
Matheronem magni Gallorum regis inclytum oratorem // Ep. lib. XII. P. 959. 4.
954 Ficinus M. Oratio ad Carolum magnum Gallorum regem // Ep. lib. XII.
P. 960-961.

309

французской пропаганды, развернутой в это время955; однако, как
и в тех случаях, когда он обращался к венгерскому королю и к папе,
так, похоже, и в этом он действовал не только в собственных видах,
но и в интересах своей коммуны, в частности «подсказывая» французскому монарху антиосманское направление политики, выгодное
прежде всего итальянцам.
Чтó, в итоге, дошло из обещанного Фичино до Германа де
Гане, который при жизни флорентийского гуманиста из всех французов проявлял наибольшую заинтересованность в его трудах?
П.О. Кристеллер нашел кодекс, принадлежавший Герману, в котором содержались комментарии к Павловым посланиям, выдержки
из Фичинова перевода трактата Ямвлиха «О таинствах…» и заметки
(annotationes) из комментария к «Пармениду»956. Скорее всего в нем
представлены далеко не все труды Фичино, которыми он поделился
со своим французским почитателем. В марте 1495 г. он оповестил
Германа о смерти своих друзей – Джованни Пико, приключившейся
в тот самый день, когда французские войска вошли во Флоренцию, и
о смерти Анджело Полициано двумя месяцами раньше, – присовокупив краткие реестрики их трудов957. А позже в качестве своего рода
утешения послал ему рукопись с переводом трактата Афинагора
«О воскресении»958.
Последним из известных нам писем Герману де Ганэ стало обнаруженное П.О. Кристеллером в первом издании Фичинова перевода Афинагора (Париж, 1498 г.) послание, содержащее комментарий
к орфическому гимну о природе959. Как видно из контекста, этот Де
Гане еще прежде просил прислать ему сочинение, приписываемое
955 Об этом см.: Vasoli C. Op. cit. P. 307-308.
956 Kristeller P.O. Introductio. Vol. I. P. CXXXII; Vasoli C. Op. cit. P. 308.
957 Ficinus M. Ad Germanum Ganaiensem // SF. Vol. II. P. 92-93.
958 В кратком предисловии сказано: “Ego igitur ut te propter acebrum Politiani Picique virorum excellentium obitum moerentem pro viribus consolarer,
statui ad te mittere quae ex libro Athenagorae Atheniensis philosophi excerpsi
interpretatus e Graeco” (Ficinus M. Athenagorae de resurrectione excerpta ad
Germanum Ganaiensem // Op. om. P. 1871).
959 Ficinus M. dilectissimo Germano // SRTL. P. 96-97. Русский перевод
О.Ф. Кудрявцева см.: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения.
Переводы с латинского и итальянского. М., 2004. С. 269-270. См. также:
Kristeller P.O. The scholastic background of Marsilio Ficino // SRTL (P. 35-101).
P. 50-54; Vasoli C. Op. cit. P. 308-311.

310

легендарному Орфею, переложение которого на латынь было выполнено Фичино в 1462 г., в числе его первых опытов перевода с древнегреческого. Любопытно, что Фичино, который ранние переводы не
публиковал и никак не популяризировал, опасаясь прослыть пропагандистом языческих религиозных культов960, удовлетворил желанию
своего французского почитателя и переправил ему выполненную им
латинскую версию орфического сочинения, снабдив ее толкованием.
Это, несомненно, свидетельствует об особом доверии, установившемся между главой флорентийских платоников и Германом де Ганэ.
И увлеченный изучением древнейших богословских тайн французский последователь Фичино не обманул ожиданий наставника: опубликовав его письмо, текст самого источника он не напечатал.

§ 4. Англия
Отношения Фичино с гуманистическими кругами Англии должны были завязаться не позднее 1485-1486 гг., когда кентерберийский
монах Уильям Шеллинг, которого можно отнести к первым тамошним
гуманистам, наряженный послом к папе Иннокентию VIII, проезжал
через Флоренцию (впервые Шеллинг посетил Италию в 1464 г., приобретя там ценные греческие рукописи)961; в этом городе он оставил одного из лучших своих учеников Томаса Линакра (1485-1486 гг.), вслед
за которым там появился Уильям Гроцин (1488-1490 гг.); и тот и другой изучали во Флоренции греческую словесность под руководством
Анджело Полициано и других ее знатоков962. Основываясь на ранних
своих впечатлениях, Линакр в посвящении к изданию греко-латинского словаря Джулио Полидевка (Флоренция, 1521 г.) первым в числе
тех, кои свидетельствовали собой о расцвете духовной жизни Флоренции времен Лоренцо Великолепного, называл «Марсилия Фичино,
единственного, кто тогда учением и нравами подражал Платону»963.
960 См. С. 46.
961 Marcel R. Marsile Ficin. P. 535.
962 См. подробнее: Idem. Les découvertes d’Erasme en Angleterre // Mélanges
Renaudet. Genève, 1952 (P. 117-126). P. 119-120; Осиновский И.Н. Томас Мор:
утопический коммунизм, гуманизм, Реформация. М., 1978. С. 58.
963 “Floruerunt nostra aetate Florentiae bonae disciplinae cui rei testes sunt
nobis eruntque posteritati Marsilius Ficinus solus sua aetate Platonem moribus
et doctrina imitatus…” (Цит. по: Marcel R. Marsile Ficin. P. 248. N 2).

311

Более тесные отношения сложились у Фичино с близким другом Линакра и Гроцина Иоанном Колетом, который в 1492-1496 (?) гг.
обучался богословию во Франции (Орлеан, Париж) и Италии (Рим)964
и в связи с этим интересовался трудами Фичино и Джованни Пико965.
Нет никаких данных, подтверждающих принятое в историографии
мнение966, будто Колет был знаком с Фичино967, более того, он сам
выражал сожаление, что никогда не видел флорентийского платоника968; тем не менее сохранившиеся фрагменты переписки между
ними свидетельствуют об определенной духовной близости этих
двух гуманистов-богословов.
Первым, как видно, начал Колет969. В своем послании к Фичино
(конец 1498 г.) Колет почтительно назвал его Солнцем. Польщенный
Фичино мягко ему возразил в феврале 1499 г., обыграв одно из положений своей философии любви: сила любви – наставлял он своего
юного английского корреспондента – проявляет себя в том, что любящий человек образ любимого в своем сознании делает совершеннее,
чем он есть на самом деле; вот и «ты, любящий Иоанн, лишь только
увидел свет духа нашего, сверкающий в писаниях [наших] так же, как
Луна в воде, почти согласный с твоим духом, еще сильнее воспылал
любовью и, одержимый ею, тотчас принял Луну за Солнце»970. В письме этом, обнаруженном в экземпляре венецианского издания «Эпистол» 1495 г., которое хранится в Оксфордской библиотеке, и впервые опубликованном Р. Марселем971, обращают на себя внимание два
обстоятельства: во-первых, Фичино не случайно выбирает для себя
964 Jayne S. John Colet and Marsilio Ficino. Oxford, 1963. P. 16-21. О Колете,
его жизни и трудах см. подробнее: Софронова Л.В. Джон Колет: христианский мыслитель ренессансной эпохи. М., 2016. С. 124-135.
965 Miles L. John Colet and the Platonic tradition. London, 1961.
966 См.: Lupton J.H. A life of John Colet. London, 1909 (1 изд. – 1887). Р. 5155; Marcel R. Les découvertes d’Erasme en Angleterre. P. 122; Осиновский И.Н.
Указ. Соч. С. 58.
967 См.: Jayne S. Op. cit. P. 17-20; Софронова Л.В. Джон Колет. C. 131, 132.
968 Jayne S. Op. cit. P. 20, 82.
969 Jayne S. Op. cit. P. 20, 82.
970 Текст письма см.: Ibid. P. 81. Анализ переписки и ее перевод на русский
язык см.: Софронова Л.В. Проблема интеллекта-воли в переписке Д. Колета
и М. Фичино // Проблемы источниковедения всеобщей истории. Белгород,
2002. Ч. I. С. 96-103.
971 Marcel R. Marsile Ficin. P. 575. N 2.

312

образ Луны, ибо образ Солнца, само собой разумеется, по праву мог
быть отнесен только к Платону, отражением которого – и в учении,
и в жизни – хотел быть его ренессансный последователь; во-вторых,
ясно сказано о знакомстве Колета с трудами (scriptis) Фичино.
Из трудов Фичино Колет определенно и очень хорошо знал
«Эпистолы», оксфордский экземпляр которых испещрен его маргиналиями972. По длинным заимствованиям из «Платоновского богословия» ясно, что Колет освоил и эту работу Фичино973. Возможно, ему
был известен также трактат «О Солнце и свете», вышедший в начале
1493 г., чтение которого могло подсказать ему мысль сравнить Фичино с Солнцем974.
Варианты своего ответа – эти черновики и неокончательный
текст только и сохранились – Колет писал весной 1499 г. на обороте скопированной им эпистолы Фичино. Именно в них Колет говорит о том, как он хотел бы повидать Фичино, а также к полученному
письму просит прислать еще одно письмо975. И Фичино откликнулся.
Летом 1499 г. он направил Колету послание, гораздо пространнее
первого, доказывая в нем превосходство разума перед любовью,
влечением и волей976.
Этими двумя письмами с философскими рассуждениями на
темы, к которым Фичино часто обращался в своих произведениях,
его заочное наставничество Колета в платонической науке и завершилось. Стоит отметить, что в этот же период увлечение английского
богослова-гуманиста идеями афинского философа засвидетельствовано еще одним документом – письмом Эразма Роттердамского, отправленном из Лондона в декабре 1499 г. Роберту Фишеру.
Восторженно отзываясь о своих английских знакомых Гроцине, Линакре, Море, о Колете Эразм писал: «Когда я слушаю моего Колета,
972 Эти маргиналии опубликованы в кн.: Jayne S. Op. cit. P. 84-132; Софронова Л.В. Джон Колет. C. 189-214.
973 Jayne S. Op. cit. P. 49-50. См. также: Софронова Л.В. Джон Колет. C. 186189.
974 Jayne S. Op. cit. P. 18-19; Софронова Л.В. Джон Колет. C. 214-216.
975 “Te ipsum si iam videre et cernere potero, beatus erro [=ero]. Spe vivo
videndi tui…Hunc annum tua epistola me temuisti (=tenuisti] in vita. Ei alteram
adde…” (текст письма см.: Ibid. P. 82)
976 См. текст этого письма: Ibid. P. 82-83.

313

мне кажется, что я слышу самого Платона»977. Обращает на себя внимание, что Колет выступал в Оксфорде с «Толкованиями на Послания Блаж. Павла к Римлянам» в 1498-1499 гг.978, то есть вскоре после
того, как Фичино был занят публичным комментированием этого же
произведения во Флоренции (1496-1497 гг.). И, вполне возможно,
что такое совпадение – не простая случайность. Во всяком случае
некоторые положения, высказанные Колетом, говорят об идейной
близости двух мыслителей. Так, подобно Фичино, он обрушивается
с критикой на принцип частного владения имуществом, узаконенный, как сказано в «Толкованиях на Послания апостола Павла…»,
правом народов (jus gentium), противный изначальным установлениям благой природы, повелевающей всем иметь все сообща (omnium
rerum communionem). О предпочтении порядка общности, единства
людей такому состоянию, когда они разделены собственностью,
преследованием каждый своей выгоды (proprium commodum) он с
осуждением пишет в другом своем произведении «О мистическом
теле Христовом»979. Имея в виду, что позже, в «Утопии» Томаса Мора,
977 “Coletum meum cum audio, Platonem ipsum mihi video audire” (Erasmus
Roterdamus D. Opus epistolarum. Ed. P.S. et H.M. Allen. Oxonii (1906-1958; T.
I-XII), 1906. T. I. N 118. P. 273-274).
978 О новозаветной экзегезе Колета, о влиянии на нее итальянских платоников и проблемы ее датировки см.: Seebohm Fr. The Oxford reformers.
John Colet, Erasmus and Thomas More. London, 1869. P. 29-42; Duhamel P.A.
The Oxford lectures of John Colet: an essay in defining the English Renaissance
// JHI. 1953. Vol. 14. N 4. P. 493-510; Jayne S. Op. cit. P. 29-55; Григорьева И.Л.
Оксфордский гуманизм рубежа XV-XVI вв. и контакты с ним Эразма // Университеты Западной Европы. Средние века. Возрождение. Просвещение.
Иваново, 1980 (С. 80-94). С. 85-87.
979 Coletus J. Epistolae B. Pauli ad Romanos Expositio. IV // Opuscula quaedam
theoplogica. Ed. J.H. Lupton. London, 1966 (P. 197-281). P. 259-260; Idem. De
corpore Christo Mystico // Ibid. (P. 185-197). P. 185-187 (1 изд. – 1876 г.). Соответствующие рассуждения Фичино см.: С. 358 и далее. Впрочем, Л.В. Софронова
(Джон Колет. C. 217, 218) призывает более осторожно ценивать возможную
идейную близость Фичино и Колета, среди прочего, и по вопросу осуждения
ими частного владения имуществом.
В идейном наследии Колета и Фичино есть другие черты сходства,
заслуживающие внимания. По мнению Л. Майлза, на Колета также оказали
влияние концепция любви как связующей силы универсума, как средства,

314

эти идеи и главы флорентийских платоников, и его английского корреспондента получат более полное и обстоятельное обоснование и
выражение, творчество Колета с полным основанием можно рассматривать как необходимое звено в развитии общежительных идеалов
ренессансного гумнизма980.

§ 5 Польша
Известно лишь одно лицо из Польши, с которым Фичино поддерживал на протяжении ряда лет активные и, пожалуй, дружеские
отношения, хотя единомышленниками их назвать невозможно.
Это – бежавший после разгрома в 1468 г. папой Павлом II римской академии Помпония Лэта сначала в Турцию, а с 1469-1470 гг. обосновавшийся в Польше Филиппо Буонаккорси, известный также под именем
Каллимаха Римского и академическим псевдонимом Эспериенте.
Он занимал высокие должности и был весьма влиятельным человеком
при польском королевском дворе981. Сохранилась переписка между
Фичино и Каллимахом, по три письма с одной и с другой стороны982.
Первым ранее 1485 г. написал Фичино983, приветствуя своего «сотоварища-платоника Каллимаха» и восхищаясь его разносторонностью,
преобразующего любящего в объект его любви, интерпретация оправдания в понятиях взаимной любви между человеком и Богом и некоторые
иные положения главы флорентийских платоников (Miles L. Op. cit. P. 168-169
и в др. местах).
980 См. подробнее: Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”.
М., 1991. С. 125, 152-154.
981 См. о нем работы: Uzielli G. Filippo Buonaccorsi, Callimaco Esperiente
di San Giminiano // Miscellanea storica della Valdelsa. 1898. Vol. VI. P. 114-136;
1899. Vol. VII. P. 81-112; Забугин Вл. Юлий Помпоний Лэт. Критическое исследование. СПб., 1914. С. 22-29 и далее; Kieszkowski B. Filippo Buonaccorsi detto
Callimaco e le correnti filosofiche del Rinascimento // GCFI. 1934. Vol. XV. P. 281294; Caccamo D. Buonaccorsi Filippo // DBI. 1972. Vol. 15. P. 78-83; Липатов А.В.
Буонаккорси Филиппо // КВЭ. Т. I. C. 258, 259.
982 См.: Domanski J. La fortuna di Marsilio Ficino in Polonia nei secoli XV e XVI
// MFRP (P. 565-567). P. 566-567.
983 О вариантах датировки этой переписки см.: Черняк И.Х. Полемика
между Филиппом Калллимахом и Марсилио Фичино // Гуманизм и религия.
Л., 1980 (С. 93-106). С. 94-96.

315

объяснение которой он искал в популярной среди неоплатоников теории о том, что качества характера человека уже с рождения определены его демоном-покровителем984. Однако это дружеское обращение к нему как к «сотоварищу-платонику» не удержало Каллимаха от
полемики985, в которой он указывал, что в человеке душа не оставляет
места для какой бы то ни было другой духовной сущности986.
Затем Фичино писал Каллимаху в апреле 1485 г., сообщая, что
он занят переводом Плотина987; на это письмо Каллимах отреагировал, по-видимому, в самом конце 1486 г. шутливо-игривым и в то
же время исполненным почтения посланием Фичино, названному в
нем «ученейшим восстановителем Академии» (Achademie restitutor
doctissime) и «украшением нашего века» (seculi nostri decus).
Из него мы узнаем, что состоялось личное знакомство двух гуманистов; Каллимах обещал своему флорентийскому другу обсудить
кое-какие «вопросики» (questiunculas), когда тот закончит перевод
Платона988. Кроме ответного письма, как явствует из прибавки к нему,
сделанной гуманистом,представителем известной флорентийской
купеческой семьи Латтанцио Тедальди, Каллимах через него направил Фичино также кое-какие «экзотические» подарки: «меховое обла984 Ficinus M. Quomodo singuli angelos custodes habeant // Ep. lib. VIII. P.
865-866.
985 Appelando me conplatonicum preclusisti mihi aditum tendendi contra
scripta tua, que non ex Platonis inventis educta sed ab ipso penitus prolata
[probata?] videntur” (Callimacus. Libellus de daemonibus ad Ficinum // SF. Vol.
II (P. 225-228). P. 225).
986 Ibid. P. 226-228. Подробнее о полемике Фичино и Каллимаха см.: Radetti G. Demoni e sogni nella critica di Callimaco Esperiente al Ficino // Umanesimo
e esoterismo. Padova, 1960 (P. 111-121). P. 112-116; Garin E. La cultura filosofica
del Rinascimento italiano. Firenze, 1979. P. 281-282; Черняк И.Х. Указ. соч. С. 97101; Domanski J. Op. cit. P. 568-569; Смирнова Т.И. Переписка Каллимаха Эспериенте с Марсилио Фичино и Джованни Пико делла Мирандола // Вестник
Московского университета. Серия 8. История. 1993. N 1 (С. 18-28). С. 21-24.
987 Ficinus M. Excusatio quando brevius respondetur amicis // Ep. lib. VIII.
P. 870. 5.
988 Callimachus. Epistola ad Ficinum // SF. Vol. II. P. 224-225. В письме какое-то
недоразумение: либо Каллимах не знал, что сочинения Платона в переводе
Фичино увидели свет в конце 1484 г., что выглядит странным, либо произошла описка или опечатка и вместо Плотина, над которым Фичино работал в
тот момент, появилось имя Платона.

316

чение из куницы, другое меньшего размера облачение из пуха какойто птицы, меч с рукоятью из рога, похожего на камень яшму (вещь
замечательнейшая) и пару обуви из скифской кожи»989.
Новый обмен письмами состоялся в 1488 г. уже по инициативе польского корреспондента, который сообщал Фичино о пожаре,
уничтожившем все его имущество; погибли в огне и «вопросики»,
предназначенные им Фичино, коего он шутливо-уважительно именует «насельником и устроителем Платоновского сада» (rigatorem
et colonum Platonice silve). Стоит обратить внимание, что за Фичино
Каллимах признает право на учительство, за собой – учиться у него990.
Стараясь найти философское утешение для своего друга, в ответном
послании Фичино сослался на учение Орфея, согласно которому «все
должно уничтожиться в огне»991.
С этого времени никаких свидетельств о прямых контактах
Фичино и Каллимаха не осталось. Тем не менее, по мнению некоторых исследователей, интерес итальянско-польского гуманиста к идеям Фичино сохранялся в последующие годы. Так, в его «Предисловии
к соннику Леона Туска» (Praefatio in Somniarum Leonis Tusci), которое
было создано в 1495 г., они усматривают скрытую полемику с Фичино
(не названного по имени), доказывавшим, что во сне душа становится свободна от тела и всех с ним связанных действий; вопреки этой
концепции в сочинениях Каллимаха отстаивалась неразрывная связь
души с телом, которая проявлялась также во снах992.

989 Каллимах подарил Фичино “veste pellicea ex marturis, et item donavit illi
parvam vestem pelliceam ex pelle cuiusdam avis et gladium cuius ansa erat ex
cornu cuiusdam animalis lapidi jaspidi similis, munus quidem pulcherrimum, nec
non et unum calciamentorum ex corio scytico” (SF. Vol. II. P. 225).
990 “Nam cum scribo ad te nil aliud quero quam doceri. Itaque ademptus est tibi
labor docendi, mihi vero discendi occasio” (Callimachus Ph. Epistola ad Ficinum
// SF. Vol. II. P. 228-229). О Латтанцио Тедальди см.: Юсим М.А. Семейство Тедальди и его связи с Россией // Россия и Италия. М., 1993 (С. 84-95). С. 87-90.
991 Ficinus M. In ignem omnia resolvenda secundum Orpheum // Ep. lib. VIII.
P. 891. 2.
992 Подробнее в связи со сказанным см.: Domanski J. Op. cit. P. 567-568.

317

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ИДЕЙНЫЕ ИСКАНИЯ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ
ПЛАТОНОВСКОЙ АКАДЕМИИ
ГЛАВА VI. «ЗЕМНОЙ БОГ», ИЛИ ЧЕЛОВЕК-АРТИСТ
«Из всех проявлений божественной
премудрости человек – величайшее
чудо: божественная сила сочетала в
нем три разные природы в единой
форме»

Данте
Учение флорентийской Платоновской академии именно потому стало одним из наиболее заметных явлений ренессансной
идеологии, что содержало в себе развернутое и разностороннее теоретическое осмысление проблемы человека, центральной для миросозерцания и культуры той эпохи. Никакой мыслитель или писатель
ни до, ни после Фичино не уделял этой проблеме столько внимания,
а главное – не дал ей такого прочного философского обоснования,
как глава флорентийских платоников. Конечно, во многих отношениях Фичино итожил то, что было сделано для разработки антропологии его ближайшими предшественниками от Франческо Петрарки до
Николая Кузанского и Джаноццо Манетти, но это не умаляет оригинальности и самостоятельности его концепции, как ее не обесценило дальнейшее продолжение антропологической тематики в трудах
гуманистов XVI в., в значительной мере лишь развивавших идеи, уже
сформулированные или хотя бы намеченные Фичино и Джованни
Пико делла Мирандола, его товарищем и – очень часто – оппонентом.
До сих пор в историографии не обращали внимания на то обстоятельство, что Фичино не имел в виду разработать учение о человеке как таковое, оно складывается в его трудах как производное
исследований в области психологии. Доказывая бессмертие индиви-

318

дуальной человеческой души – чему он посвятил главный свой труд
«Платоновское богословие», – Фичино привлекал разные аргументы,
чтобы продемонстрировать ее величие и могущество, особое положение и предназначение в мироздании, побуждающие с неизбежностью
заключить о ее неразрушимости и неуничтожимости. Прежде всего
он настаивал на том, что она занимает ключевое, центральное место
во вселенском порядке вещей: «Мы все сходимся в том, что разумная
душа, – писал он в 1474 г. к Якопо Браччолини, сыну Поджо, – помещается на горизонте, то есть на рубеже времени и вечности, обладая
природой промежуточной между временнóй и вечной; и в качестве
промежуточной она наделена разумными силами и способностями,
устремляющими [ее] к вечным сущностям, а также силами и способностями, обращающими ее к временным сущностям. И поскольку из
различных природ рождаются различные склонности, постольку – так
как мы видим, что душа склоняется то к вечному, то к временнóму –
мы убеждаемся, что она создана из той и другой природы»993.
В этом письме – как можно видеть и во многих других, посвященных тем или иным философско-богословским вопросам его
посланиях друзьям и покровителям, – Фичино дал краткое резюме
(напоминающее те аннотации, коими новеллисты предваряли свои
«повестушки») положений, развернутых им в полной мере в главном
его труде, в котором в совершенном согласии с традицией платонизирующей философии, ближе всего напоминая рассуждения Николая Кузанского, писал о пограничности души человека между разными, даже противоположными, природами, ее роли связующего
звена мироздания, своего рода микрокосма, заключающего в себе
все сущности994: «Мы собираем все [сущее] на пяти ступенях, распо993 «Anima rationalis quemadmodum omnes ibi convenimus in orizonte, id
est, in confinio aeternitatis et temporis posita est, quoniam inter eterna et
temporalia naturam mediam possidet, et tanquam media rationales vires actionesque habet ad aeterna surgentes, habet quoque vires operationesque declinantes ad temporalia. Merito cum ex diversis naturis inclinationes diversae
nascantur eo ipso quod animam videmus, tum ad aeterna, tum ad temporalia
vergere, eam ex utrisque naturis constitutam esse cognoscimus” (Ficinus M.
Animae natura et officium, laus historiae // Ep. lib. I. P. 657-658).
994 Укажем фрагменты в сочинениях Николая Кузанского, по мысли и образному строю очень похожие на Фичиновы: “Как прекрасно она [вечная и
нерушимая премудрость – О.К.] поместила связующее звено универсума

319

лагая Бога и Ангела в верхней части природы, Тело и Качество – в
нижней, Душу же в срединной между наиболее высокой и наиболее
низкой; справедливо мы ее называем третьей, или, на манер платоников, срединной сущностью, поскольку по отношению ко всем
[другим] она в середине и с любой стороны третья. Опускаясь от
Бога вниз, ее обнаружишь на третьей ступени спуска; а равно, восходя вверх от Тела, – на третьей ступени восхождения. По нашему
мнению, сущность подобного рода в высшей степени необходима в
природе»995. В цитированном отрывке Фичино создает подчеркнуто
(copulam universi) – человека, этот микрокосм, – на верхней ступени чувственной и на нижней ступени умопостигаемой природы, соединив в нем
как в посреднике нижнее временное и верхнее вечное. Она дала ему место
на горизонте (in horizonte) времени и вечности, как того требовал совершенный порядок” (Николай Кузанский. Об охоте за мудростью. 32. Перевод
В.В. Бибихина // Сочинения. М., 1980. Т. 2. С. 399; Nicolaus Cusanus. De venatione
sapientiae. 32 // Nicolaus von Kues. Philosophisch-theologische Schriften. Wien,
1964. Bd. 1. P. 148); “Но именно человеческая природа, вознесенная над всеми созданиями бога и немного уступающая ангелам, свертывает в себе и
разумную и чувственную природы, сочетает внутри себя все в мире и за то
справедливо именуется древними философами микрокосмом, малым миром” (Он же. Об ученом незнании. III. 3. Перевод В.В. Бибихина // Сочинения.
М., 1979. Т. 1. С. 150; Idem. De docta ignorantia. III. 3 // Ibid. P. 438). Впрочем,
вопрос о том, был ли Фичино знаком с сочинениями Николая Кузанского,
остается открытым.
О соединении в человеке противоположных природ, смертной и бессмертной, временнóй и вечной, и в силу этого его пограничном положении
писали также: Эриугена Иоанн Скот. О разделении природы. II. 9 Перевод
Т.Ю. Бородай // Чаша Гермеса. Гуманистическая мысль эпохи Возрождения
и герметическая традиция. М., 1996. С. 85; Eriugena Ioannes Scotus. De divisione
naturae. II. 9 // PL. T. 122. Col. 536; Филон Александрийский. Об устроении
мира. XLVI. Перевод Т.Ю. Бородай // Чаша Гермеса. С. 34 (Philo Alexandrinus.
De opificio mundi. XLVI // LCL. 1981. N. 226. P. 106). На эту тему см. подробнее:
Garin E. La “dignitas hominis” e la letteratura patristica // La Rinascita. 1938. N
4. (P. 102-146). P. 137-138; Trinkaus Ch. In our image and likeness. Humanity and
divinity in Italian Humanist thought. Chicago, 1970 (Vol. 1-2). Vol. I. P. 185; Кудрявцев О.Ф. Самовластье человека: преломление одной гуманистической идеи
в “Утопии” Томаса Мора // СВ. 1993. Вып. 56 (С. 174-190); 1994. Вып. 57 (С. 158169)). Вып. 56. С. 186-188.
995 Ficinus M. Theologia platonica de immortalitate animorum. III. 2 // Op. om.
P. 119 (Фичино М. Платоновское богословие о бессмертии душ. III. 2. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Чаша Гермеса. С. 176).

320

антропоцентрическую картину мироздания, демонстрируя, что срединное положение человеческой души объективно предопределено
установленным порядком вещей, или сущностей иерархии бытия.
С этой целью принятой Плотином шестичастной модели иерархии,
коей в некоторых случаях Фичино оставался верен, он предпочитает
пятичастную996, чтобы, отведя разумной душе третью позицию, акцентировать ее центральное место. Все сущности, расположенные
выше и ниже Души, только вечные и только подвластные времени,
противоположны друг другу и «при отсутствии связующего звена
бегут друг друга»; расположенная в промежутке между ними Душа,
являющаяся «третьей сущностью», выступает в роли «некоей связи
(vinculum) того и другого»997; именно поэтому она, подчеркивает
Фичино не раз, «в высшей степени необходима»998. «Помещенная
между ними сия третья сущность будет в состоянии удерживать более высокие сущности, не покидая более низкие, и, таким образом,
свяжет в себе одни с другими. Ибо она [одновременно] неизменна и
изменчива: тем она сходствует с более высокими, этим – с более низкими сущностями. Поскольку она сходствует с теми и с другими, она
устремляется и к тем, и к другим. Отчего неким природным побуждением она возносится к более высоким и опускается к более низким
сущностям. А возносясь, она не покидает низких, опускаясь же, – не
оставляет высших. Ибо, покинув те или другие, она стала бы клониться к одной из крайностей и более уже не являлась бы действительной
связью мира»999.
996 См. в связи c этим: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino.
Frankfurt a. M., 1972. S. 56-57; Idem. The philosophy of man in the Italian
Renaissance // SRTL (P. 261-278). P. 268; Schiavone M. Problemi filosofici in
Marsilio Ficino. Milano, 1957. P. 230-231.
У Плотина см.: Plotin. Enneades. III. 4. 1 и далее (Ed. par É. Bréhier.
Paris, 1925. T. 3. P. 64). В трудах Прокла, еще одного античного неоплатоника, идеи которого оказали значительное влияние на Фичино, в иерархии
сущностей душа также не занимала центрального положения. См.: Прокл.
Первоосновы теологии. Перевод А.Ф. Лосева // Лосев А.Ф. ИАЭ. Высокая
классика. М., 1974. С. 458-536; Он же. Платоновская теология. III. 6. Перевод
Л.Ю. Лукомского. СПб., 2001. С. 167-174. См. также: Лосев А.Ф. ИАЭ. Высокая
классика. С. 440; Он же. ИАЭ. Последние века. М., 1988. Кн. II. С. 63.
997 Ficinus M. Theologia platonica… III. 2. P. 119 (C. 177-178).
998 Ibid. P. 119-120 (C. 176, 181).
999 Ibid. P. 119 (С. 178).

321

Таким образом Душа, эта третья, или центральная, сущность
(считать ли сверху, от Бога и Ангела, или снизу, от Тела и Качества),
выполняет мирозиждительную функцию, именно ей вселенная обязана своим единством, потому что, сочетая различные виды и уровни
реальности, Душа стягивает собой и в себе противоположные начала
бытия; мир как единство различных частей существует, по убеждению Фичино, только благодаря Душе, без ее онтологического посредничества их связь распалась бы. И закономерно он ее превозносит,
обыгрывая славословия человеку из герметического трактата «Асклепий» (который рассматривался как запись древнейшей богословской
мудрости), в качестве «величайшего чуда в природе. Ибо из всех прочих вещей под Богом, – продолжает он, – каждая является в себе чемто одним, она же является сразу всем. Она содержит в себе образы
божественных вещей, от которых сама зависит; [а также] – разумные
основания и подобия низших вещей, которые определенным образом сама производит. И будучи средоточием всего (media omnium),
она обладает способностями всего; а если это так, то она переходит
во все. И поскольку она есть истинная связь всего – когда направляется к одному, не оставляет и другого, но, направляясь к отдельному,
сберегает всегда также целое – то заслуженно может быть поименована центром природы, средоточием вселенной, цепью мира, ликом
всех вещей, а также узами и скрепой мироздания»1000.
1000 “Hoc maximum est in natura miraculum. Reliqua enim sub deo unum
quiddam in se singula sunt, haec omnia simul. Imagines in se possidet divinorum, a quibus ipsa dependet. Inferiorum rationes et exemplaria, quae quodammodo et ipsa producit. Et cum media omnium sit, vires possidet omnium. Quod
si ita est, transit in omnia. Et quia ipsa vera est universorum connexio: dum in
alia migrat, non deserit alia, sed migrat in singula, ac semper cuncta conservat,
ut merito dici possit centrum naturae, universorum medium, mundi series, vultus omnium, nodusque et copula mundi” (Ibid. P. 121; C. 182). О разумной душе
как центре и связующем звене всего мироздания см. также: Ibid. I. 1. P. 79.
Ср. “Magnum miraculum est homo” в герметическом “Асклепии” и
далее рассуждения, в которых доказывается совмещение в человеке разных природ, а также его характеристику как сущности, которая “одновременно есть все и повсюду” (Asclepius. 6-10 // CH. Vol. II. P. 301-309; см. перевод
О.Ф. Кудрявцева в кн.: Чаша Гермеса. С. 49-54). См. также соответствующие
места в “Герметическом своде”: Corpus Hermeticum. I. 12-15 // Ibid. Vol. I. P.
10-12 (русский перевод О.Ф. Кудрявцева в кн.: Чаша Гермеса. С. 41-42). См. об
этом: Garin E. La “dignitas hominis” e la letteratura patristica. P. 131-134.

322

Есть еще один важный аспект, вытекающий из причастности
души разным природам и сущностям, – ее универсальность; сочетая
все уровни и типы бытия, она их в себе заключает. Это открывает
перед ней безграничные возможности как в познании мира, так и
в формах ее наличного бытия. «[Слова] «Познай самого себя», как
видно увещевают нас познавать душу, которая, будучи средоточием вещей, – писал Фичино в предисловии к трактату «О душе» Феофраста, адресованном Филиппо Валори, по своему обычаю используя
собственные философские выкладки для нравственных наставлений, – несомненно является всем, поэтому, познав ее, мы легко сможем познать все»1001.
Но дух человеческий не удовлетворяется этим, ему недостаточно знать все, ибо, уподобляясь Богу, он претендует на то, чтобы
быть всем, то есть, по словам Фичино, «ведет жизнь растения, поскольку заботится о теле, питая его; жизнь животного, поскольку
угождает чувствам; жизнь человека, когда в делах человеческих обращается к разуму; жизнь героев, когда исследует природу; жизнь
демонов, поскольку предается астрологическим созерцаниям
(prout mathematica speculatur); жизнь ангелов, поскольку постигает божественные тайны; жизнь Бога, поскольку все творит по милости Божьей (Dei gratia). Душа любого человека испытывает все это
в себе некоторым образом, хотя различные души по-разному; так
род людской домогается стать всем, живя всеми жизнями. Дивясь
сему, Меркурий [Гермес Тримегист] молвил: великое чудо есть чеО затронутых выше аспектах Фичинова учения о человеке см. также: Dress W. Die Mystik des Marsilio Ficino. Berlin-Leipzig, 1929. S. 48-59; Saitta
G. Marsilio Ficino e la filosofia dell’umanesimo (1-е изд. – 1923). Bologna, 1954.
P. 137; Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. S. 103-104; Trinkaus Ch.
Op. cit. Vol. II. P. 477-478; Баткин Л.М. К истолкованию итальянского Возрождения: антропология Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы // Из
истории ренессансного искусства Запада. М., 1980 (С. 31-70). С. 32-34; Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980. С. 86; Кудрявцев О.Ф.
Самовластье человека… С. 183-184; Euler W.A. “Pia philosophia” et “docta
religio”. Theologie und Religion bei Marsilio Ficino und Giovanni Pico della
Mirandola. München, 1998. S. 45-47, 188-191; Ревякина Н.В Человек в гуманизме итальянского Возрождения. Иваново, 2000. С. 130-135; Howlett S. Marsilio
Ficino and His World. Critical Political Theory and Radical Practice. New York,
2016. P. 101-133.
1001 Ficinus M. Prooemium in Theophrastum de anima // Ep. lib. IX. P. 896. 3.

323

ловек, существо, достойное почитания и поклонения, коему известен род демонов, как если бы был родственной им природы, или
же доступно превратить себя в Бога, как если бы он сам был Бог»1002.
В словах Гермеса Трисмегиста из «Асклепия», на которые ссылается Фичино, больше акцентируется промежуточная, посредническая
роль человека в мироздании, нежели универсальность его природы1003. Гораздо ближе к главе флорентийских платоников его непосредственный предшественник Николай Кузанский, доказывавший,
что человек есть единство бесконечной возможности, обладающее
силой развернуть из своих глубин все сущее: «…область человечности (regio humanitatis) охватывает, таким образом, своей человеческой потенцией Бога и мир», утверждал Николай Кузанский,
а это значит, что человек может быть Богом, хотя и не абсолютно, а
человеческим образом, то есть человеческим богом (humanus deus,
deus humaniter); так же, или по-человечески, он может быть ангелом,
зверем, львом, медведем и чем-угодно другим, ибо «внутри человеческой потенции по-своему есть все»1004.
Универсальность его духовной природы открывает перед человеком возможность обрести богоподобие, ибо, как и он, Бог является всем, «поэтому дух наш, – заключает Фичино, – может иногда стать некоторым образом всем, а, значит, сделаться Богом»1005.
Эта перспектива реализовать в своем естестве черты верховного существа, развернув в себе тотальность бытия от низших до высших
его градаций, не пренебрегая никакой из них1006, становится одной
из доминант ренессансной антропологии, которая была нацелена на
идеал всестороннего развития человека. Конечно, мыслители Возрождения не могли не признавать за людьми индивидуальные черты,
а это означает, что если каждый человек заключает в себе всеобщность, то все же всеобщность по особенному оформленную. «Душа
1002 Idem. Theologia platonica… XIV. 3. P. 309-310 (C. 201).
1003 Asclepius. 6. P. 301 (C. 49).
1004 Nicolaus de Cusa. De coniecturis. II. 14 // Nicolaus von Kues. Philosophischtheologische Schriften. Wien, 1966. Bd. II. S. 158-160 (см. перевод В.В. Бибихина: Николай Кузанский. Сочинения. М., 1979. Т. 1. 259-260).
1005 Ficinus M. Theologia platonica… XIV. 3. P. 311 (C. 204). См. также наблюдения: Баткин Л.М. Указ. соч. С. 46.
1006 Ср. в “Асклепии” постоянный мотив презрения ко всему земному и
человеческому в человеке: Asclepius. 6. P. 301 (С. 49).

324

человека испытывает все это [разные виды бытия – О.К.] в себе некоторым образом, – писал Фичино и тут же оговаривался, – хотя различные души по-разному». Тем не менее основная установка была
не на исследование и уж ни в коем случае не на культивирование в
человеке своеобразного, неповторимого, а на то, чтобы, несмотря
ни на какие свои частные свойства, явить собой вселенскую целостность бытия; поэтому, продолжая рассуждение, Фичино добавлял:
«так род людской домогается стать всем, живя всеми жизнями»1007.
Причастность всему, связь с целым открывает перед человеческой душой неограниченные возможности, воспользоваться которыми позволяет присущая ей свобода. Впрочем, душа, по Фичино,
– не нечто единое и простое, поэтому свобода свойственна ей не
как целому, а лишь особой части ее. Посредством ума, своей вершины, душа сочетается с более высокими умами и «находится в сфере
провидения, подражая как бы высшим сущностям и вместе с ними
управляя низшими», то есть собой, семьей, обществом, искусствами
(или ремеслами – artes); посредством представления (idolum), коим
управляется тело, она соединена с представлениями более высоких
душ и пребывает с сфере рока; посредством природы своего тела,
в котором заложено представление, она связана с природой земных тел, находящихся ниже рока. «Итак, этими тремя как бы канатами, – заключает Фичино, – мы скреплены со всем мирозданием (toti
machinae colligamur): умом с умами, представлением с представлениями, природой со всей природой…»1008. Однако кроме этих трех
сил души, связывающих ее с общим порядком вещей, в ней есть еще
одна, разум (ratio), расположенный «в середине между умом, вершиной души, и преставлением, ее подножием. Ведь ум наличествует в душе не постольку, поскольку является собственно душой, но
как нечто ангельское, исполненное вышними умами. Представление
души, то есть руководящая телом сила, также не является функцией души как таковой, но души, обращенной к телу»1009. В отличие от
них «разумная способность» и есть «подлинная природа души» и как
таковая она «не определена к чему-то одному, поскольку свободно
1007 “Omnis hominis anima haec in se cuncta quodammodo experitur, licet
aliter aliae: atque ita genus humanum contendit omnia fieri, cum omnium agat
vitas” (Ficinus M. Theologia platonica… XIV. 3. P. 309-310; C. 201).
1008 Ficinus M. Theologia platonica… XIII. 2. P. 289 (C. 189).
1009 Ibid. P. 290 (С. 190).

325

перемещается вверх и вниз»1010. Благодаря именно этой срединной
способности души человек выделяется среди всего другого и на сущностном уровне как отдельная, самостоятельная градация бытия, и
в качестве конкретного лица: «Ведь поскольку срединная сущность
есть то, посредством чего мы являемся людьми, даже более – являемся самими собой, следовательно все, что характерно для нее, очевиднейшим образом характерно для людей»1011.
Итак, сущность человека – это свобода, обусловленная способностями разума, центральным и главным, то есть подлинно человеческим свойством его души; не приходится сомневаться, что эту
разумную способность Фичино подразумевал главным образом всякий раз, когда утверждал, что человек – это душа или дух1012.
Свобода, коренящаяся в разумной части души, реализуется
двояко. И прежде всего в суверенном праве человека самому творить себя, жить той жизнью, какой он отдает предпочтение; ибо «посредством разума мы целиком властны над собой и вольны двигаться
в любом направлении» по лестнице бытия, определяя, кем нам стать;
иными словами, благодаря разуму мы зависим от себя и полностью
принадлежим себе (nostrique sumus omnino)1013. Поэтому человек,
по Фичино, не только совокупляет и растворяет в себе всякую сущность, выступая в силу своей универсальной причастности в качестве
микрокосма, но и благодаря характерной только для него разумной
способности души независим в выборе той или иной формы своего
наличного бытия, которой, впрочем, он не может быть исчерпан до
конца, ибо всегда сохраняет возможность стать иным. У Фичино уже
намечена мысль, полнее развернутая Джованни Пико делла Миран1010 “Denique facultas illa rationalis quae proprie est animae verae natura,
non est ad aliquid unum determinata. Nam libero motu sursum deorsumque
vagatur” (Ibid. P. 290; С. 191).
1011 “Cum enim potentia media sit, per quam nos homines sumus, immo et
quod ipsi sumus, quod pertinet ad eam, evidentissime ad homines pertinet”
(Ibid.; C. 192).
1012 См. послание к Джованни Кавальканти: Ficinus M. Homo est animus.
Amantis animus est in amato // Ep. lib. I. P. 626.2; или «Комментарий на “Пир”
Платона…»: “homo solus est animus” (Idem. Commentarium in Convivium
Platonis, de amore. IV. 3 // Op. om. P. 1332; Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. II.
C. 168).
1013 Ficinus M. Theologia platonica… XIII. 2. P. 290 (C. 190-191).

326

дола, а в XVI в. Шарлем де Бовелем и Хуаном Луисом Вивесом, о том,
что человек есть самовластный созидатель самого себя, производное собственных усилий1014. Однако какое бы конкретное, особенное существование человек не предпочел, он в качестве вселенского
посредника и скрепы мироздания обязательно удерживает в себе
более фундаментальное всеобщее бытие, тем самым образуя каждый раз особенную всеобщность.
Еще одна сфера, где обнаруживает себя свобода человека, – это окружающий его мир, в отношении которого он столь же
всевластен, сколь независим в качестве зодчего собственного «я».
У Фичино человек предстает хозяином наличной действительности,
поскольку ставит ее себе на службу, преобразует и оформляет, запечатлевает себя в ней. В этом интимно-творческом отношении к миру
угадывается ощущение равновеликости человеческих потенций божественным. И не случайно разработанная отцами церкви и широко
принятая в средние века доктрина о том, что мир произведен ради
человека и пожалован ему во владение и пользование, для Фичино и
ренессансного гуманизма в целом утратила актуальность по сравнению с производной от нее идеей соавторства человека и Бога в созидании существующего порядка вещей. Человек не просто пользуется в своих выгодах тем, что находит вокруг; в дополнение к прежней
он творит новую реальность.
Мысль эта, закономерно венчающая у Цицерона рассуждение
о том, сколь покорен власти человека и освоен им мир природы1015,
1014 Близость концепций человека у Фичино и Пико особенно подчеркивается в работах: Trinkaus Ch. In our image and likeness. Humanity and divinity
in Italian Humanist thought. Vol. 1. Р. 478-479, 490, 506, 512, 517; Брагина Л.М.
Этические взгляды Джованни Пико делла Мирандола // СВ. М., 1965. Вып.
28 (С. 129-139). С. 130; Баткин Л.М. К истолкованию итальянского Возрождения… С. 33, 36. Об антропологии Пико, Шарля де Бовеля и Вивеса см.: Брагина Л.М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV-XV веков. М., 1977.
С. 225-227; Она же. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов
(вторая половина XV в.). М., 1983. С. 243-246; Кудрявцев О.Ф. Самовластье
человека… С. 180-182, 190; Он же. “Множество мудрых – спасение миру”.
Антропология Шарля де Бовеля // Человек в культуре Возрождения. М.,
2001. С. 187-192. См. также отрывки с переводами текстов трех указанных
гуманистов в кн.: Чаша Гермеса. С. 212-223; 233-261, 286-294.
1015 Цицерон. О природе богов. II. 151-153 (Цицерон. Философские трактаты.
Перевод М.И. Рижского. М., 1985. С. 151-153).

327

выделялась и всячески подчеркивалась в сочинениях мыслителей
эпохи Возрождения. Непосредственный предшественник Фичино
флорентийский гуманист Джаноццо Манетти в трактате «О достоинстве и превосходстве человека» (1452-1453 гг.) превозносил человека
прежде всего в качестве деятельного и мудрого устроителя своего
земного обиталища, выступая, как веком раньше Франческо Петрарка, оппонентом графа Лотарио ди Сеньи (он же папа Иннокентий III),
посвятившим в конце XII в. специальное сочинение живописанию ничтожества человеческого состояния1016. Исходный мотив мог быть
подсказан Манетти, помимо Цицерона, также герметическим трактатом «Асклепий», в котором говорилось, что по воле Бога упорядоченность и совершенство земного мира (а это значит всего, что
производится людьми и связывает их между собой, как, например,
обработка земли, разведение скота, сооружение зданий и гаваней,
кораблевождение, общественные отношения, взаимный обмен) обусловлены знанием и применением искусств и наук1017. Сохраняя основную линию этих рассуждений, Манетти вместе с тем представлял
преобразование и совершенствование действительности скорее делом творческой инициативы самих этих людей: «…благодаря выдающейся и исключительной остроте человеческого разума после первоначального и незаконченного еще творения мира, видимо, нами
все было изобретено, изготовлено и доведено до совершенства.
Ведь наше, то есть человеческое, поскольку сделано людьми, то, что
находится вокруг». Он повествовал о новом, исторически возникшем
мире, о созданных руками, усердием, талантом и потребностями людей цивилизации и культуре, искусствах и науках, средствах общения и орудиях труда. Миростроительство, начатое Богом, довершает
человек, в результате его деятельности окружающая действительность становится упорядоченнее и прекраснее по сравнению с девственным, первобытным своим состоянием, превращается в раду1016 Подробнее в этой связи см.: Trinkaus Ch. Op. cit. Vol. I. P. 193-196; Девятайкина Н.И. Мировоззрение Петрарки: этические взгляды. Саратов, 1988. С.
130-134; Она же. Петрарка о достоинстве человека // СВ. 1981. Вып. 44 (С. 229251). С. 242-247. Соответствующие фрагменты из сочинений Иннокентия III и
Петрарки в переводах Н.И. Девятайкиной см. в кн.: Чаша Гермеса. С. 90-109.
1017 “…quae pars terrena mundi artium disciplinarumque cognitione atque
usu servatur, sine quibus mundum deus noluit esse perfectum” (Asclepius. 8.
P. 306; C. 52).

328

ющий глаза и душу ренессансный ландшафт: «Мир и его красоты,
изначально созданные всемогущим Богом и предназначенные для
пользования людей и принятые затем самими людьми с благодарностью, были сделаны ими значительно более прекрасными и изящными и с гораздо большим вкусом». И немногим ниже он продолжает:
«Никто не будет отрицать, что бóльшая часть того, что видят в мире,
была устроена и упорядочена людьми. Ведь люди, словно хозяева
всего и возделыватели земли, своими разнообразными трудами
обработали ее удивительным образом, украсив равнины, острова,
берега пашнями и городами. Если бы мы могли увидеть и обозреть
это как душой, так и глазами, то любой, охвативший все единым
взором,… вовек не перестал бы восхищаться и изумляться»1018.
Восторги Манетти вызывал не мир, предуготовленный для человека,
но мир, устроенный человеком, обязанный своим существованием
человеческой мудрости.
Не иначе мыслил мирское призвание человека и Марсилий Фичино, славя универсальность и космический размах его способностей:
«… повсюду человек обращается со всеми материями мира (mundi
materias) так, словно все они ему подвластны. Он распоряжается, говорю я, стихиями, камнями, металлами, растениями и одушевленными существами, многообразно изменяет их форму и вид, что не могут
сделать животные. И не довольствуется он какой-то одной стихией
или несколькими, как животные, но использует их все, словно он господин надо всеми. Он попирает землю, бороздит воды, поднимается
в воздух при помощи высочайших башен, не говоря уже о крыльях
1018 Manectis J. De dignitate et excellentia hominis. III. Basileae, 1532. P. 131-132
(см. русский перевод Н.В. Ревякиной в кн.: Манетти Дж. О достоинстве и
превосходстве человека. М., 2014. С. 86, 87). Подробнее об антропологии
Манетти см.: Trinkaus Ch. In our image and likeness. Vol. 1. Р. 246-248; Gentile G.
Giordano Bruno e il pensiero del Rinascimento. Firenze, 1920. P. 175-178; Ревякина Н.В. Учение о человеке итальянского гуманиста Джаноццо Манетти //
Из истории культуры средних веков и Возрождения. М., 1976 (С. 245-275).
С. 264-268; Она же. Проблемы человека в итальянском гуманизме второй
половины XIV-первой половины XV в. М., 1977. С. 126-128; Она же. Человек в
гуманизме итальянского Возрождения. С. 102-107; Она же. Человек и мир в
трактате Джанноццо Манетти // Манетти Дж. О достоинстве и превосходстве человека / Составитель Н.В. Ревякина. М., 2014. C. 3-23; Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. С. 173-174.

329

Дедала или Икара. Он добывает огонь – единственный, кто использует его для своих целей, находя в нем особенное удовольствие; ибо
только небесному существу пристало находить удовольствие в небесной стихии. Благодаря небесной доблести поднимается он в небеса
и измеряет их. Благодаря сверхнебесному разуму проникает он по
ту сторону их. Человек не только использует стихии, но и придает им
красоту, чего не делает ни одно животное. Сколь замечательно возделан круг земли! Сколь поразительно строение зданий и городов!
Сколь искусно орошение водой! Подобно Богу действует тот, кто пребывает во всех стихиях и возделывает их все; и, находясь на земле,
не отсутствует в эфире. Пользуется он не только стихиями, но и всеми
существами, в них обитающими – земными, водными, летающими –
для своего пропитания, удобства и наслаждения, а также существами
высшими и небесными для познания и магических чудес»1019.
В человеке, каким он представал в рассуждениях Фичино,
трудно усмотреть одну из тварей Божьих, пусть даже наиболее
взысканную милостями Создателя; ибо по отношению к объективной, природно-материальной действительности, где царит необходимость, сам человек, максимально уподобляясь Богу, выступает
свободным, полновластным творцом1020. Так, подчеркивал Фичино,
в противоположность другим живым существам, либо не владеющим никаким искусством, либо если и владеющим, то каждое какимто одним, осуществлять которое оно движимо не собственным побуждением, но непреложно установленным законом, люди являются
1019 Ficinus M. Theologia platonica… XIII. 3. P. 296 (C. 196-197). Ср. близкий
мотив в псевдо-платоновском диалоге “Аксиох”. 370b (Платон. Диалоги.
М., 1986. С. 420).
1020 См. в связи с этим наблюдения: Gentile G. Op. cit. P. 141-145; Dress W.
Op. cit. S. 79-83; Saitta G. Marsilio Ficino e la filosofia dell’Umanesimo. Bologna,
1954. P. 149-151; Di Napoli G. L’immortalità dell’anima nel Rinascimento. Torino,
1963. P. 162-164; Trinkaus Ch. In our image and likeness. Vol. 2. Р. 482-486; Idem.
Marsilio Ficino and the ideal of human autonomy // MFRP. Vol. I (P. 197-210).
P. 205-210; Allen M.J.B. Marsilio Ficino’s interpretation of Plato’s “Timaeus” and
its myth of the Demiurge // Supplementum Festivum. Studies in honor of Paul
Oscar Kristeller. Binghamton; N.Y., 1987 (P. 399-439). P. 401-402, 436-438; Баткин Л.М. К истолкованию итальянского Возрождения… С. 42-46; Vasoli C.
Quasi sit deus. Studi di Marsilio Ficino. Lecce, 1999. P. 81-844; Григорова О.Д.
Божественное неистовство в письме Фичино к Перегрино Агльи // ВРХГИ.
2001. Вып. IV (С. 273-283). С. 282.

330

изобретателями бесчисленного множества искусств, каковые они используют по собственному разумению; каждый человек может освоить многие виды деятельности, менять их, и в результате продолжительных упражнений стать более умелым. Посредством же искусств
создается все, что создает Природа, словно мы, замечал Фичино, «не
слуги природы, но ее соперники». Эту мысль гуманист иллюстрирует
взятыми у древних авторов историями о том, как художники и мастера своими творениями смогли обмануть природу, достигнув полного
подобия с ней: Зевксид сумел так изобразить ягоды винограда, что к
ним стали подлетать птицы; Апеллес так нарисовал кобылицу и самку собаки, что оказывавшиеся поблизости от них кони ржали, а псы
лаяли; Пракситель изваял столь красивую Венеру, что она явилась
объектом вожделений видевших ее похотливцев; Архит из Тарента
сделал деревянного голубя, который мог летать; египтяне, по словам
Гермеса Трисмегиста, создавали изваяния богов, умевшие говорить
и двигаться; Архимед из Сиракуз смастерил медную модель неба,
вращавшегося доподлинно так, как настоящее небо1021.
Имитацией окружающей его действительности, впрочем,
возможности человека не ограничиваются, ибо, «подражая всем
творениям божественной природы, творения низшей природы он
приводит к совершенству, исправляет и улучшает. Ведь человек располагает почти такой же властью, что и божественная природа, поскольку человек сам, то есть своим усмотрением и искусством правит
собой, будучи очень мало стеснен ограничениями смертной природы, и соревнуется со всяким творением более высокой природы»1022.
Вполне закономерно после сказанного человек провозглашался «своего рода богом», который, имея в качестве владыки наличного мира
попечение обо всем живом и неживом в нем, держит себя сходно с
бессмертным Богом: «Он, без сомнения, бог животных, поскольку их
все использует, всеми распоряжается, а многих обучает. Очевидно
также, что он – бог стихий, поскольку населяет и возделывает их все.
1021 Ficinus M. Theologia platonica… XIII. 3. P. 295-296 (C. 194-195). Фичино
заимствовал примеры у Плиния Старшего (Естествознание. XXXV. 65; XXXV.
95; XXXVI. 21-22. Перевод Г.А. Тароняна. М., 1994. С. 91, 97, 118-119), Авла Геллия (Aulus Gellius. Noctes Atticae. X. 12. 9-10. Lipsiae, 1835. P. 223), герметического трактата “Асклепий” (§ 23, 24, 37, 38 // CH. T. I. P. 325-326, 347-349; Чаша
Гермеса. С. 57).
1022 Ibid. P. 296 (С. 195).

331

Наконец, он – бог всех материй, поскольку их все употребляет, преобразует, оформляет». Еще более высокое соответствие Богу являет забота о «человеческом управлении», поскольку «только человек
обладает столь великим совершенством, что прежде он властвует
над самим собой, чего не делает ни одно животное, затем управляет
семьей, руководит государством, царит над народами, повелевает
всем земным кругом»1023.
В своей деятельности человек, по сути, имитирует Бога, но
имитирует благодаря тому именно, что обладает внутри себя субстанцией, родственной божественной и делающей его самого существом богоравных способностей, для которого в этом мире нет ничего невозможного и недоступного. «Поскольку же человек познал
строй небес, и как они движутся и в каком направлении, и каковы
их размеры, и какое воздействие они производят, то кто станет отрицать, – заключал Фичино, – что обладает дарованием, так сказать,
почти таким же, как и сам Создатель небес, и что он некоторым образом может создать небеса, если б заполучил [подходящие] орудия
и небесную материю, раз он мастерит их сейчас, пусть из другой материи, однако очень похожими по строению?»1024.
1023 “Universalis providentia, dei, qui est universalis causa, propria est. Homo
igitur qui universaliter cunctis et viventibus et non viventibus providet, est quidam deus. Deus est proculdubio animalium: qui utitur omnibus, imperat cunctis, instruit plurima. Deum quoque esse constitit elementorum, qui habitat
colitque omnia. Deum denique omnium materiarum: qui tractat omnes, vertit
et format. Qui tot tantisque in rebus corpori dominatur, et immortalis dei gerit
vicem, est proculdubio immortalis. Sed artes huiusmodi licet materiam mundi
figurent, et animalibus imperant, atque ita deum naturae arteficem imitentur:
sunt tamen artibus illis inferiores, quae regnum imitatae divinum, humanae gubernationis suscipiunt curam… homo autem unus tanta abundat perfectione,
ut sibiipsi imperet primum, quod bestiae nullae faciunt, gubernet deinde familiam, administret rempublicam, regat gentes, et toti imperat orbi” (Ficinus M.
Theologia platonica… XIII. 3. P. 296; C. 197).
1024 “Cum igitur homo caelorum ordinem unde moveantur, quo progrediantur, et quibus mensuris, quidve pariant, viderit: quis neget eum esse ingenio (ut
ita loquar) pene eodem quo et auctor ille caelorum? Ac posse quodammodo
caelos facere, si instrumenta nactus fuerit, materiamque caelestem, postquam
facit eos nunc, licet ex alia materia, tamen persimiles ordine” (Ibid. P. 297;
C. 198). См. также: Trinkaus Ch. Op. cit. Vol. II. P. 476, 482-491; Горфункель А.Х.
Философия эпохи Возрождения. С. 89-90; Ревякина Н.В Человек в гуманизме итальянского Возрождения. С. 140-145.

332

Подобного рода повторение божественного творчества – а во
всякой направляемой духом человеческой деятельности, по Фичино,
следует видеть его повторение – есть уже непременно и соревнование с ним1025; эта мысль подразумевала признание за человеком присущей Богу абсолютности в качестве творческого субъекта. Как «бог
на земле», или «земной бог», человек не стеснен пределами действительности, которую он сам свободно созидает, ибо действует не по
влечению слепого инстинкта, вроде остальных живых существ, этих
покорных орудий природной необходимости, но руководствуясь
умом, «изобретателем бесчисленных и разнообразных вещей»1026.
Благодаря такой продуктивности ума человек заключает в себе разумные основания и прообразы того, что существует или способно
быть осуществлено, и, опираясь на них, в состоянии совершенствовать и реформировать имеющийся порядок, который не воспринимается единственно возможным. Другой, новый мир может быть возведен не только вместо прежнего, но наряду с ним, то есть мысленно,
в сознании человека, будучи как произведение человеческого гения
не менее реальным, нежели то, что получает свое практическое воплощение. Ведь созидание жизни, что бы человек не стремился в ней
совершить, имеет предпосылкой безграничность его духа, свободу
мыслить в качестве осуществимого все, даже находящееся за рамками наличного в настоящем, прошлом или будущем бытия. По словам
Фичино, «ум не удовлетворяется, подобно чувствам, вещами какогото рода; не только цветами, как зрение, не только звуками, как слух,
ибо он объемлет все, причем все – говорю я, – которое не только
есть, но которое было или будет. Ведь он многое помышляет, что, пожалуй, могло бы быть, хотя никогда не будет; и многое выдумывает,
чего, возможно, никогда и не бывает. Впрочем, в природе вещей не
в меньшей мере есть то, что ум изображает посредством себя в себе
самом, нежели то, что он изображает речью в воздухе или рукой на
1025 См. в связи с этим у Фичино: “Ergo tot concipit mens [hominis] in seipsa
intelligendo quot deus intelligendo facit in mundo. Totidem loquendo exprimit et in aëre. Totidem calamo scribit in chartis. Totidem fabricando in materia
mundi figurat. Quapropter dementem esse illum constat, qui negaverit animam quae in artibus et gubernationibus est aemula dei, esse divinam” (Ibid.
P. 298; C. 201).
1026 “Verum mens hominis infinitarum distinctarumque inventrix rerum…”
(Ibid.; C. 200).

333

стене. Равным образом своей собственной силой и в некоем порядке
он творит все новые лики вещей, прочие же все обновляет»1027.
В неисчерпаемой мощи, присущей его духу, человек находит
залог своей суверенности и абсолютности, то есть несвязанности любыми без его участия или санкции установленными формами и условиями жизни, не им самим положенным в их основу смыслом. Он чувствует себя свободным творцом, от которого существенным образом
зависит все, что его окружает, своего рода вселенским художником,
артистом, берущимся извести из себя целый мир, перевоплощая и
преобразуя объекты и отношения действительности. С этим вместе
он возлагает на себя полную меру ответственности за создаваемый
мир, отрицая в нем какое-либо иное содержание, кроме того, что задают интересы и потребности самого человеческого субъекта.
Речь идет уже не о признании имманентности божественного
начала человеку, а об обожествлении самого человека, который, по
словам Фичино, «не желает ни высшего, ни равного себе и не терпит
он, дабы оставалось что-то, ему неподвластное. Это – состояние одного только Бога»1028. И душа человека, в чем, по уверению Фичино,
выражается ее «дивное величие», удовлетворяется не каким бы то
ни было, пусть и необыкновенным, уподоблением Богу, но только
тем, что сама «делается Богом»1029. Такое признание за душой возможности стать равновеликой Богу, означает, что никакие пределы
не положены хотению и мощи человека; он способен покорить себе
пространство, время, удачу, разведать все свойства и силы природы и превратить их в орудие собственных устремлений, интересов и
благополучия1030.
1027 Ibid. VIII. 16. P. 200-201; C. 185.
1028 Ibid. XIV. 4. P. 311; C. 205.
1029 “In quo apparebit mira animi magnitudo, cui non satis fuerit aemulari
Deum iis, miris quos diximus modis, nisi etiam fiat Deus” (Ficinus M. Theologia
platonica… XIV. 1. P. 305). См. также: Klutstein I. L’interprétation ficinienne
des Oracles chaldaïques // Il neoplatonismo nel Rinascimento. A cura di P. Prini.
Roma, 1993 (P. 53-64). P. 63.
1030 В связи со сказанным выше см. рассуждения: «…человек всегда стремится властвовать и над самим собой, и над всеми другими созданиями
– людьми, а равно и животными… О необычайном величии нашего духа
легко можно заключить из того, что ему будет мало повелевать этим миром, если, покорив его, он узнает о существовании другого мира, который

334

Философия человека флорентийской Платоновской академии больше, чем учение какой-то школы или направления; она стала
своего рода идеологией эпохи, придав теме достоинства человека,
постоянно возникавшей в сочинениях гуманистов, космический масштаб и выявив ее онтологические предпосылки. Она наиболее полно и глубоко выразила основную мировоззренческую установку на
абсолютизацию человеческого субъекта, за которым признавались
поистине безграничные возможности в созидании не только себя,
своего духовного и нравственного облика, но и всей среды своего
обитания, природной и социальной.

им еще не покорен. Так, когда Александр услышал от Анаксарха, последователя Демокрита, что миров бесконечно много, он воскликнул: “Горемне,
несчастному, не покорившему доселе и одного”…Бог, далее, есть повсюду
и всегда, однако и человек стремится быть повсюду, ведь он, как мы говорили, пользуется четырьмя стихиями. Он измеряет землю и небо, а также
исследует потаенные глубины Тартара. Ни небо не кажется ему слишком
высоким, если воспользоваться словами Меркурия [Гермеса Трисмегиста],
ни центр земли – глубоким. Временные и пространственные расстояния не
мешают ему охватывать все, где бы и когда бы что-либо не было. Никакие
заслоны не притупляют и не ослабляют его зрения. Никакие пределы его
не устраивают. Всюду он хочет владычествовать, всюду быть превозносимым. И таким образом он хочет быть вездесущим, как Бог. Стремится
также существовать всегда, как Бог…» (Ibid. XIV. 4-5. P. 311-312; C. 205-206).
Последний из цитированных отрывков очень близок следующему месту
из герметического “Асклепия”: “Он [человек – О.К.] возделывает землю,
быстротой своей [мысли] проникает стихии, прозорливостью ума испытует
глубины моря. Все ему доступно: небо не кажется слишком высоким, ибо
благодаря проницательности мысли измеряет он его как нечто близкое; никакая воздушная мгла не смущает устремления его духа; твердость земли
[, какая бы ни была,] не способна воспрепятствовать его трудам; глубина
водной пучины не притупляет его взор, направленный на нее. Он одновременно есть все и повсюду” (Asclepius. 6. T. II. P. 302; Чаша Гермеса. С. 49).
Схожие мотивы имеются и в других герметических текстах. Ср.: CH. X. 25;
XI. 19. T. I. P. 126, 154-155; Чаша Гермеса. С. 46).

335

Глава VII. «PRISCORUM ARCANA»:
В ПОИСКАХ ИЗНАЧАЛЬНОГО ОТКРОВЕНИЯ

Приглашая Браччо Мартелли присоединиться к Платоновской
академии, Марсилий Фичино в особом послании убеждал своего
друга в необыкновенной близости философского учения Платона и
платоников, с одной стороны, и Божественного откровения, запечатленного в Библии, – с другой1031. Здесь вполне отчетливо высказана
мысль, к которой Фичино постоянно возвращался во всех своих трудах, начиная с самых ранних, о сущностном единстве религиозного
опыта и богословских исканий разных веков и народов.
Ее первые формулировки содержатся в «Похвалах философии», сочинении, которое можно датировать серединой 50-х гг. XV в.
и отнести к категории риторических упражнений, принятых в университетах; в нем юный Фичино рассуждал о «древнем богословии египтян и арабов», перенесенном Пифагором, Гераклитом и Платоном в
Грецию, о том, что далее этим мудрецам наследовал Дионисий Ареопагит, «первоначально платоник, а затем христианин», а после него
Иларий из Пуатье и Аврелий Августин, «наиглавнейшие из латинских
богословов». Здесь нужно заметить, что Фичино опирался на перевод произведения Диогена Лаэртского, выполненный Амвросием
Траверсари, который, исказив оригинал, вместо «персов» написал
«арабы»1032; позже Фичино все вернет на свои места и будет вести
речь о «персидских магах». Как бы то ни было, но уже в этом раннем
труде Фичино указанием на своего рода миграцию богословской му1031 Ficinus M. Concordia Mosis et Platonis // Ep. lib. VIII. P. 866-867 (см. это
послание в переводе О.Ф. Кудрявцева: Фичино М. Избранные письма // Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. Под ред. Л.М. Брагиной.
М., 2004. С. 265-267).
1032 В этой связи см.: Hankins J. Plato in the Italian Renaissance. Leiden; New
York, 1990. Vol. II. P. 460-461.

336

дрости от народа к народу подводил к убеждению о тождестве различных религиозных систем в важнейших вопросах вероучения1033.
В пояснениях к своему переводу корпуса герметических сочинений,
объединенных под общим названием «Поймандр» (1463 г.), он идет
дальше и выдвигает тезис о продолжающейся линии «единой и повсюду согласной с собой школы древнего богословия», начало коему положил Гермес Трисмегист, а до полного совершенства довел
«божественный Платон»1034. В «Предисловии» к собственным комментариям на Плотина (ок. 1490 г.) Фичино, несколько меняя детали,
следующим образом описывал пути «благочестивой философии» (pia
phylosophia), о которой поведали древнейшие мудрецы и поэты, воспринятой Пифагором и Платоном и истолкованной неоплатониками:
«Итак, не без вмешательства божественного провидения, желающего всех чудесным образом обратить к себе, то есть сообразно разумению каждого (курсив наш — О.К.), произошло так, что некая благочестивая философия зародилась некогда у персов при Зороастре,
а также у египтян при Гермесе, и в том, и в другом месте согласная
с собой; затем была вскормлена у фракийцев при Орфее и Аглаофе1033 “Prisca vero Aegyptiorum et Arabum theologia tradidit Deum esse existendi cognoscendi agendique principium. Unde Pythagoras, Heraclitus atque
Plato, eam theologiam in Graeciam transferentes, ab eodem ipso Deo principium esse naturae, veritatem doctrinae, vitae felicitatem disputaverunt…. Secutus post eos veteres Dionysius Areopagita, Platonicus primo ac deinde Christianus, idem in libris suis latissime disputavit. Quod quidem diu postea Hylarius
et Aurelius Augustinus inter Latinos theologos principes observavere” (Ficinus M. Oratio de laudibus philosophiae // Ep. lib. IV. P. 758).
1034 «Primus [Mercurius Trismegistus] igitur theologiae appellatus est autor:
eum secutus Orpheus, secundas antiquae theologiae partes obtinuit. Orphei
sacris initiatus est Aglaophemus, Aglaophemo successit in theologia Pythagoras,
quem Philolaus sectatus est, divi Platonis nostri praeceptor. Itaque una priscae
theologiae ubique sibi consona secta, ex theologis sex miro quodam ordine
conflata est, exordia sumens a Mercurio, a divo Plato penitus absoluta» (Ficinus
M. Argumentum in librum Mercurii Trismegisti ad Cosmum Medicem // Op. om.
P. 1836). В этом, как и в большинстве других подобных перечней, Фичино
количество “древних богословов” ограничивает шестью ввиду скорее
всего символического значения этого числа, обозначавшего совершенное
количество (в частности, оно соответствует библейским шести дням творения мира). См. подробнее: Allen M.J.B. Synoptic art. Marsilio Ficino on the
history of Platonic interpretation. Firenze, 1998. P. 24-25.

337

ме, после этого окрепла у греков и италийцев при Пифагоре и, наконец, доведена до совершенства у афинян божественным Платоном.
Однако в обычае древних богословов было скрывать божественные
тайны под покровом как математических фигур и чисел, так и поэтических образов, дабы по недомыслию они не стали общедоступными. Плотин же, как свидетельствуют Порфирий и Прокл, первый
и единственный снял с богословия эти покровы и по вдохновению
свыше проник в священные тайны древних»1035.
Зависимость от «разумения каждого» (pro singulorum ingenio)
оговорена не случайно: как подчеркнуто здесь же, «те, кто обладают острым умом (acuta ingenia), доверяются главным образом разумным доказательствам, и, встречая их у какого-либо благочестивого философа, они сразу же охотно принимают всеобщую религию
(religionem communem)»1036. Таким образом, непрерывная традиция
«благочестивой философии», старательно вычерчиваемая Фичино,
является, по сути, древней родословной «всеобщей религии», этой
естественной для рода людского и присущей всем народам религиозности, которая обнаруживает себя в поклонении единому Богу,
какими бы обрядами оно ни сопровождалось1037, в «естественном и
1035 Ficinus M. Prooemium in Plotini Epitomae, seu Argumenta... //Op. om.
P. 1537.
1036 Ibid. Эти рассуждения имеют близкое смысловое соответствие с посланием Фичино Иоанну Паннонию (Ficinus M. Quod divina providentia statuit
antiqua renovari // Ep. lib. VIII. P. 871-872). Книга VIII, в которой оно помещено, составлена между 1484 и 1488 гг., то есть тогда, когда гуманист переводил и комменти¬ровал Плотина. В связи с этим см.: Kristeller P.O. Introductio
// SF. Vol. I. P. CII, CLVIII; Черняк И.Х. Итальянский гуманизм и богословие во
второй половине XV века // Актуальные проблемы изучения истории религии. Л., 1976. С. 92-97.
1037 “Humana quippe mens natura sua tamquam ad Deum sentiendum
colendumque ducitur et timendum… verumtamen per liberam suae
consultationis electionem Dei colendi variat ritus… Superiori disputatione
colligitur communem ipsam omnium gentium ad Deum unum religionem esse
humanae speciei admodum naturalem” (Ficinus M. Theologia Platonica. XIV. 10.
2 objectio et solutio // Op. om. P. 314). См.: Kristeller P.O. Die Philosophie des
Marsilio Ficino. Frankfurt a. M., 1972. S. 301-303, 322-323; Trinkaus Ch. In our image
and likeness. Humanity and divinity in Italian humanist thought. Chicago, 1970.
Vol. II. P. 736, 737; Черняк И.Х. Философия религии Марсилио Фичино // Атеизм. Религия. Современность. Л.,1976. C. 57-59. Ср. сходную мысль у Роджера

338

общем представлении о Боге», запечатленном изначально (т.е. Им
самим) во всех1038. Строго говоря, «всеобщая религия» есть религия
вообще, или, по словам Фичино, «самый род религии» (genus ipsum
religionis), проявляющийся в признании и почитании Бога правителем
мира — «единственное, что среди всех трудов и страстей человеческих пребывает нерушимым»1039.
Доказывая истинность и нетленность «всеобщей религии»,
гуманист основывался на характерном для ренессансного мировозБэкона о разных способах почитания Бога мудрецами прошлого: «Philosophi
enim magni, ut Plato, Aristoteles, et Avicenna, et hujusmodi, non coluerunt ydola
sed despexerunt ea, et Deum verum more suo coluerunt secundum gratiam eis
datam» (Bacon R. Introductio ad Secretum Secretorum. Cap. IV // Bacon R. Opera
hactenus inedita. Fasc. V / Ed by R. Steele. Oxonii, 1920. P. 8).
Разные обряды поклонения Богу, по Фичино, санкционированы
свыше, ибо “ничто так не гневит Бога, как полное небрежение [Им], ничто
так не радует, как поклонение”; поэтому-то “божественное провидение
не терпит, чтобы и на время какая-либо часть мира совершенно не ведала религии, и дозволяет соблюдение многообразных форм богопочитания
в разные времена и в разных местах”, – сказано в трактате “О христианской религии”. И далее добавлено: “Пожалуй, сие разнообразие, предустановленное Богом, создает какую-то изумительную красоту во вселенной”
(Ficinus M. De religione Christiana. 4 // Op. om. P 4. Существует авторский
перевод этого сочинения на итальянский язык, выполненный сразу же после составления первоначального текста на латыни (1474 г.). См.: Ficino M.
Della religione Christiana. Firenza, 1568. P. 16 (далее в скобках — страницы
итальянского издания). Русский перевод этого места Н.В. Ревякиной см.:
Фичино М. О христианской религии // Гуманизм Возрождения и вызовы времени. Иваново. 2006. С. 45-46. См. также: Кассирер Э. Индивид и космос в
философии Возрождения (1 изд. работы – 1927 г.) // Кассирер Э. Избранное:
Индивид и космос. М.; СПб., 2000. С. 77; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. М., 1991. С. 227-228.
1038 Ficinus M. De religione Christiana. 1. P. 2 (P. 11). Ср. в другом месте о прирожденности человеку «всеобщей религии»: «Communem religionem neque
a stellis, neque ab hominibus quibusdam, neque a morbo esse, sed a deo, atque
humana speciei communi natura» (Ibid. 9. P. 12 (P.46)). Подробнее см.: Пузино
И.В. О религиозно-философских воззрениях Марсилио Фичино // Исторические известия. 1917. N 2. C. 94 и далее; Он же. Религиозные искания в эпоху
Возрождения. Вып. I. Марсилий Фичино. Берлин, 1923. С. 93 и далее.
1039 См. в послании герцогу Федериго да Монтефельтро «Divina lex fieri
a coelo non potest, sed forte singificari» раздел «Communis religio non fit a
stellis» (Ep. lib. VII. P. 849-850).

339

зрения убеждении о внутренней близости всех верований, совпадении разных богопочитаний в отрицающем своеобразие форм каждого абсолютном тождестве их общего объекта1040.
Речь, таким образом, идет о своего рода вечном откровении
Бога, обретаемом природными способностями самого человека.
Не случайно Фичино великое значение придавал разуму, основанному на нем философскому знанию, высоко ценя их авторитет в делах
религии в настоящем1041 и особенно в прошлом, в те, по словам гуманиста, «счастливые времена, когда сохранялся неприкосновенным божественный союз мудрости и религии, особенно у иудеев и
христиан»1042. Впрочем, не только у них, ибо, как, не скупясь на примеры, он показывал в предисловии к трактату «О христианской религии» (1474 г.), у разных племен и народов те же самые люди, которые
занимались философией, исследовали причины вещей, одновременно были священниками, отправляли богослужение. Это справедливо
и по отношению к пророкам евреев и ессеев, и персидских магов,
и индийских брахманов, астрологов (Mathematici) и метафизиков у
египтян, эфиопских гимнософистов; тот же обычай соблюдался у греков при Лине, Орфее, Мусее, Евмолпе, Мелампе, Трофиме, Аглаофеме и Пифагоре, в Галлии при друидах, у римлян при Нуме Помпилии,
Валерии Соране, Марке Варроне и иных, а также у священнослужителей древних христиан, соединявших, как и евреи, мудрость с религиозным благочестием1043.
1040 См. по этому поводу: Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.
С. 331-334.
1041 «Placet autem divinae providentiae his seculis ipsum religionis suae genus
authoritate rationeque philosophica confirmare...», — утверждал гуманист в
письме Иоанну Паннонию, признавая затем значение чудес для подтверждения «истиннейшего вида религии», т.е. христианства (Ficinus M. Quod
divina providentia statuit antiqua renovari. P.872. 1).
1042 Ficinus M. De religione Christiana. Prooemium. P. 1 (P.7). См. об этом:
Trinkaus Ch. In our image and likeness. Humanity and divinity in Italian humanist
thought. Chicago, 1970. Vol. II. P. 735-742.
1043 Ficinus M. De religione Christiana. Prooemium. P. 1. В итальянской редакции нет Мелампа и Трофима (P. 5-7). Что касается второго имени, Трофим,
то едва ли Фичино имел в виду легендарного первого епископа Арелата;
скорее всего оно появилось в результате описки или опечатки, у Фичино же
в этом ряду стояло имя Трофония, в греческой мифологии храмостроителя и прорицателя, дававшего оракулы в Лейбадейской пещере. См.: Paulys

340

Отстаивая теснейшую связь между философией и религией
вплоть до их, в конечном итоге, отождествления1044, связь, которой,
по собственному признанию гуманиста, он добивался в своих писаниях1045, Фичино усматривал «золотой век священной философии»1046
в набожной мудрости древних, «непременно соединявших, начиная уже с Зороастра, увлеченность философией с религиозным
благочестием»1047. «Отчего, – утверждал он в послании Антонио Цилиоло Софронио, – вся философия древних есть не что иное, как ученая
религия (docta religio), – и продолжал. – Разве не должна эта сатурнийская и золотая наука древних называться не столько мудролюбием (phylosophia), сколько боголюбием (Philothea)? Ведь они всегда
скорее пророчествуют, нежели рассуждают»1048.
Образцом этой «ученой религии» была, в представлении гуманиста, философия Платона, не только продолжившего, но и наиболее
совершенным образом обобщившего стародавнюю богословскую
Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1939. Bd.
“Trib. Bis Tul”. Col. 675-695.
1044 “Si philosophia veritatis sapientiaeque amor ac studium ab omnibus
definitur, veritas autem et sapientia ipsa solus est Deus, sequitur ut neque
legitima philosophia quicquam aliud, quam vera religio, neque aliud legitima
religio, quam vera philosophia…” (См. письмо к Бернардо Бембо: Ficinus M.
Laus Philosophiae oratoria, moralis, dialectica, theologica // Ep. lib. I. P. 668. 2).
Vasoli C. La prisca theologia e il neoplatonismo religioso // Il neoplatonismo nel
Rinascimento. A cura di P. Prini. Roma, 1993. P. 90-91.
1045 Ficinus M. Quod pia sit Platonica disciplina // Ep. lib. VII. P. 855. 1.
1046 Ficinus M. Philosophia et Religio germanae sunt // Ep. lib. VII. P. 854. 1 (см.
русский перевод О.Ф. Кудрявцева: Фичино М. Избранные письма // Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 264).
1047 “…prisci theologi… philosophiae studium cum religiosa pietate iunxerunt. Principio Zoroastris philosophia…nihil erat aliud quam sapiens pietas
cultusque divinus. Mercurii quoque Trismegisti disputationes omnes a votis incipiunt et in sacrificia desinunt. Orphei etiam Aglaophemique philosophia in divinis laudibus tota versatur. Pythagoras a matutino hymnorum sacrorum cantu
philosophiae studia inchoabat. Plato non in dicendo solum, sed etiam in cogitando exordiri a Deo praecipiebat in singulis, atque ipse semper exordiebatur
a Deo” (Ficinus M. Theologia Platonica. XII. 11. P. 268). По этому поводу см.:
Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. S. 304-307; Гарэн Э. Платонизм и достоинство человека // Он же. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. С. 120-126.
1048 Ficinus M. Philosophia et Religio germanae sunt. P. 854. 1. (С. 264).

341

традицию: «Древнее богословие язычников, в коем были согласны
Зороастр, Гермес, Орфей, Аглаофем, Пифагор, целиком содержится в книгах нашего Платона»1049. Почему и сама доктрина Платона,
увязывавшего, по словам Фичино, всякую философскую дисциплину
с задачами благочестия, воспринималась как своего рода богословие1050; недаром по примеру Прокла «Платоновским богословием»
назвал Фичино главный труд своей жизни (1469-1474 гг.), в котором
доказывал не только слияние всех религиозных учений древности в
одну непрерывную традицию, синтезированную платонизмом (различий по сути между философией Платона и всех его последователей гуманист не делал), но и принципиальное согласие этой традиции прежде всего с христианством, а также с другими позитивными
религиями откровения1051. В самом деле, поскольку «всеобщая религия» в качестве родового начала объемлет собой все действительно
существовавшие культы и богословско-философские учения, то христианство уже более не может выступать религией абсолютной и исключительной, но лишь одним из ее проявлений, видов, пусть даже
признаваемым, как у Фичино, наиболее истинным и совершенным1052.
1049 Ficinus M. Philosophia et Religio germanae sunt. P. 854. 1. (С. 264).
1050 “…et doctrina eius [Platonis] apud omnes Gentes Theologia nuncupatur,
cum nihil usque morale, sive Dialecticum, aut Mathematicum, aut Physicum
tractet, quin mox ad contemplationem cultumque Dei summa cum pietate
reducat” (Ficinus M. Theologia Platonica. Prooemium. P. 78).
1051“Plato igitur nihil prohibere videtur fidem adhibere theologiae Hebraeorum,
Christianorum, Arabumque communi…” (Ficinus M. Theologia Platonica. XVIII. 1.
P. 397). См. в связи с этим: Гарэн Э. Платонизм и достоинство человека. С. 126128; Euler W.A. “Pia philosophia” et “docta religio”. Theologie und Religion bei
Marsilio Ficino und Giovanni Pico della Mirandola. München, 1998. P. 216-218.
1052 Нет сомнений, что, говоря о «наилучшем» или «самом истинном виде
религии», Фичино имеет в виду христианство (см. в «Предисловии» к комментарию на Плотина или в послании к Иоанну Паннонию), которому он
постоянно отдает предпочтение перед другими видами религии. В связи с
этим явным преувеличением выглядит мысль Пузино, будто, «утверждая и
доказывая истинность всеобщей естественной религии, Фичино враждебно относился к религиям богооткровенным и в их числе к христианству»
(Пузино И.В. Религиозные искания в эпоху Возрождения. C. 102; Он же. О
религиозно-философских воззрениях... С. 98). О месте христианства в
философии религии Фичино см.: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio
Ficino. S. 15-17, 303-304; Idem. La diffusione europea del platonismo florentino //

342

Этим оно фактически ставится на один уровень с другими видами
религии, образуя как бы необходимое звено в развитии ее форм.
Отсюда стремление не столько противопоставлять христианство
иным исповеданиям и богословским концепциям, сколько сопоставлять, сличать, наконец, искать общий для всех источник.
Всеми способами Фичино пытался доказать, что исстари богословие язычников развивалось не изолированно от Божественного
откровения, сообщенного еврейскому народу. Первую ненавязчивую попытку установить подобного рода связь, пока еще чисто хронологически, являет «Предисловие» к «Поймандру», в котором со
ссылкой на Августина сказано, что Моисей родился при жизни Атласа,
прадеда старшего Гермеса; внуком этого последнего и был Гермес
Трисмегист1053. В последующих своих сочинениях Фичино не останавливается перед тем, чтобы, опираясь на мнения некоторых древних
авторитетов, фактически согласиться с отождествлением Моисея и
Гермеса Трисмегиста1054 или даже отнести истоки традиции древнейIl pensiero italiano del Rinascimento e il tempo nostro. Firenze, 1970. P. 32, 33;
Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980. С. 90; Euler W.A.
Op. cit. S. 66-67, 80.
1053 Впрочем, в этом же “Предисловии” говорится далее о том, что Цицерон и Лактанций ведут речь о пятерых Гермесах, последний из который и
был тем, кого египтяне называли Трисмегистом (Ficinus M. Argumentum in
librum Mercurii Trismegisti… P. 1836). См. также: Augustinus. De civitate Dei.
XVIII. 39 // PL. 1864. T. XLI. Col. 599; Lactantius. Divinae institutiones. I. 6 // PL.
1844. Vol. VI. Col. 138-139; Цицерон. О природе богов. III. 56 // Цицерон. Философские трактаты. М., 1985. С. 175. О том, как почитание Гермеса Трисмегиста в святоотеческой литературе было усвоено Фичино, см.: Йейтс Фр.А.
Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000 (1 изд. на английском
языке – 1964 г.). С. 14-15, 18-21, 57-59, 78.
1054 “… homo idem Mercurius fuit atque Moyses, quod Artapanus historicus
coniecturis multis ostendit” (Ficinus M. Theologia Platonica. XVIII. 1. P. 400).
Вместе с Фичино о тождестве Моисея и Меркурия [Гермеса] Триждывеликого писал его близкий друг гуманист Кристофоро Ландино: “Verum
prioribus saeculis Moises etiam vir et bello et doctrina praestantissimus, qui
et Aegyptios ab Aethiopibus et ab Aegyptiis Hebraeos liberavit quique, cum
primus, ut ait Epulemus Graecus scriptor, litteras adinvenisset, ab Aegyptiis
Mercurius Trismegistus appelatus est” (Landino Chr. Praefatio in Virgilio habita
in gymnasio Florentino 1462 // Lentzen M. Studien zur Dante-Exegese Cristoforo
Landinos. Mit einem Anhang bisher unveröffentlicher Briefe und Reden. Köln;
Wien, 1971. P. 236; Ландино Кр. Вводная лекция о Вергилии… Перевод

343

шего богословия ко времени в буквальном смысле слова допотопному. Указание на это можно встретить в трактате «О христианской
религии»: «...Орфей говорил, что Господь был познан лишь неким
халдеем, подразумевая Еноха, или Авраама, или Моисея. Платоники
настаивают на том, что Орфей имел в виду Зороастра, который, по
утверждению Дидима в комментариях к книгам Бытия, был сыном
Хама, сына Ноя, и евреи звали его Ханаан; и был он, как подтверждает Евсевий, жив еще во времена Авраама. Следует помнить и то,
что похвальные качества и достоинства иудеев легко могли перейти к египтянам, ибо они были соседями и очень перемешаны между
собой. Артапан, чтó бы ни цитировалось из [писаний – О.К.] Гермеса
Трисмегиста, показывает, что все это уже было у Моисея и от Моисея
исходит, а также что он [Моисей. — О.К.] и был Гермесом и, сверх
того, звался Мусеем. А в том, что от Моисея получило распространение (incrementum) учение язычников, не усомнится всякий, кто
послушает Порфирия, утверждающего со ссылкой на давнее свидетельство Санкониатона, что Моисей был прежде первых греческих
философов на тысяча пятьсот лет»1055.
Этот отрывок — с неясной хронологией, путаной игрой с
именами, при которой основатели языческих таинств соотнесены
с библейскими персонажами, — интересен тем, что выдает стремление любыми способами связать воедино языческо-неоплатоническую генеалогию древнего богословия с ветхозаветной традицией, приоритет которой отстаивался в святоотеческих писаниях1056.
В этом плане немаловажно узнать, кого Фичино имеет в виду, говоря о «платониках». Ниже в тексте дана ссылка на Порфирия; не выЮ.А. Шичалина // Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения
(XV век). М., 1985. С. 197). Ср. с тем, что сообщалось на эту тему в патристике: Eusebius Pamphilus. Praeparatio evangelica. IX. 27 // PG. 1857. T. XXI. Col.
728-729. См. также: Йейтс Фр.А. Указ. соч. С. 29.
1055 Ficinus M. De religione Christiana. 26. P. 30 (P. 111-112). Сведения и хронология взяты главным образом у Евсевия: Eusebius Pamphilus. Op. cit. IX.
27; X. 9. Col. 729, 805-812. На давность ветхозаветной как доказательство ее
преимущества перед языческой особенно упирал Августин: Augustinus. Op.
cit. Col. 596, 599.
1056 См.: Walker D.P. Orpheus the Theologian and Renaissance Platonists //
JWCI. 1953. Vol. XVI. N 1-2. P. 100-111; Idem. The “Prisca Theologia” in France //
Ibid. 1954. Vol. XVII. N 3-4. P. 210-212.

344

зывает сомнений, что уже в самых первых попытках наметить линию
непрерывного развития примитивной теологии гуманист следовал
за Проклом, а также за Ямвлихом — соответствующие их сочинения были ему хорошо известны, — считавших началом оной тайное
учение Орфея1057. Правда, сам Фичино называл основателем этой
1057 «Все богословие эллинов ведет свое происхождение от орфических
таинств, – сказано в “Платоновском богословии” Прокла. – Сначала Пифагор
был посвящен Аглаофемом в божественные тайны. Затем Платон получил
из записей пифагорейцев и орфиков знание обо всем, что касается богов»
(Proclus Diadochus. Theologia Platonica. I. 5. Ed. H.D. Saffrey, L.G. Westerink.
Paris, 1968. P. 25; см. русский перевод Л.Ю. Лукомского: Прокл. Платоновская теология. СПб., 2001. С. 21). Это место приведено в подборке О. Керна
(Orphicorum Fragmenta. Ed. O. Kern. Berolini, 1922. Test. 250. P. 77) с другой нумерацией главы: 1.6 (ссылка здесь дана на первое и долгие века единственное издание этого произведения, осуществленное в 1618 г. Э. Порта).
Тенденция доказывать совпадение богознания древних мудрецов
характерна для позднеантичного религиозного синкретизма. Прокл, как и
его учитель Сириан, автор «Согласия Орфея, Пифагора, Платона», опирался в данном случае (см. соответствующий отрывок из его комментария к
«Тимею» в: Orphicorum Fragmenta. Test. 250. P. 77) на неопифагорейское
предание, зафиксированное в так называемом “Священном слове” (Ίερόϛ
λόγοϛ), содержание которого сообщает Ямвлих. Здесь сказано, что Пифагор через Аглаофема (или: Аглаофама) был приобщен к тайному знанию
Орфея, обученному мудрости своей матерью Каллиопой; этим объясняется явное сходство пифагорейского богословия, в числе искавшего определение сущности богов, и орфического (Iamblichus. De vita Pythagorica.
XXVIII. 145-151. Petropoli; Lipsiae, 1884. P. 106-111; см. русский перевод В.Б.
Черниговского: Ямвлих. Жизнь Пифагора. М., 1998. С. 98-101). Подробнее
см.: Thesleff H. An Introduction to the Pythagorian writings of the Hellenistic
period. Abo, 1961. P. 104-105; Idem. The Pythagorean texts of the Hellenistic
period. Abo, 1965. P. 164-165. Сообщения античных авторов об Орфее как
родоначальнике поэзии и философии греков см.: Orphicorum Fragmenta.
Test. 244-252. P. 74-78. О восприятии Фичино Орфея в качестве одного из
древнейших богословов см.: Buck A. Der Orpheus-Mythos in der italienischen
Renaissance. Krefeld, 1961. S. 16-23.
Тот факт, что Фичино уже в «Предисловии» к «Поймандру» в основу своей концепции развития древнего богознания положил схему из «Платоновского богословия» Прокла, свидетельствует о раннем знакомстве
гуманиста с этим сочинением или непосредственно в оригинале, или по
латинскому переводу Петра Бальби (1462 г.) (Об этом переводе см. подробнее: Saffrey H.D. Pietro Balbi et le prèmiere traduction latine de Proclus

345

традиции не Орфея, а Гермеса Трисмегиста1058 или, даже чаще,
// Miscellanea codicologica F. Masai dicata. Ghent, 1979. Vol. II. P. 425-437).
Сохранился также греческий кодекс сочинений Прокла, в их числе и «Платоновское богословие», с маргиналиями и заметками Фичино, которые
вопреки точке зрения Саффри, относившего их к последней декаде жизни
гуманиста (не ранее 1490 г.) (См.: Saffrey H.D. Sur la tradition manuscrite de
la Théologie platonicienne de Proclus // Autour d’Aristote. Recueil d’études de
philosophie ancienne et médiévale offert à monseigneur A. Mansion. Louvain,
1955. P. 412; Idem. Notes platoniciennes de Marsile Ficin dans un manuscrit de
Proclus // Bibliothèque d’Humanisme et Renaissance. 1959. Vol. XXI. N 1. P. 163164, 182-184), составители Каталога трудов и документов Фичино с бóльшим
основанием датируют самым ранним (до 1463 г.) периодом его жизни
(Catalogo. P. 37). Важно отметить, что в этих заметках Фичино выделяет,
касаясь проблематики Прокла, тему преемственности древнего богословия, начатого Орфеем, и видит его естественное продолже¬ние после Платона в трудах неоплатоников: “Proclus dicit quod quinque fuerunt principes
theologie grecorum: primo Orpheus, a quo Aglaophemus, a quo Pythagoras, a
quo Phylolaus, a quo Plato habuit. Hos quinque diversis verbis et modo diverso
in unam penitus sententiam convenere… Quinque post ponit legitimos et veros
interpretes illorum, qui etiam eodem modo exposuerint, scilicet Plotinum primo,
post Amelium et Porphyrium, post Iamblichum et Theodorum”. Цитированный
отрывок опубликован в работе: Saffrey H.D. Notes platoniciennes... P. 168.
Кроме того, гуманисту было, конечно же, хорошо известно «Священное слово». В послании к Полициано (ок. 1477 г.) Фичино называет в числе
выполненных им переводов с греческого на латынь четыре книги «О пифагорейской школе» (De secta Pythagorica) Ямвлиха из Халкиды (Ficinus M. Bona
scribere praestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3); одной из них и был трактат
«О пифагорейской жизни», который содержал предание, возводившее пифагорейскую мудрость к Орфею. Впрочем, перевод этот так и остался неопубликованным. См.: Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol.1. P. CXLV- CXLVI.
1058 О Гермесе [в латинской традиции – Меркурии] Трисмегисте, “намного более древнем по времени, чем греческие философы, именуемом богом египтянами и греками за ум и бесконечные познания, превосходящие
человеческие возможности”, писал Фичино уже в своем раннем трактате
“О Боге и душе” (датирован 27 января 1457 г. по флорентийскому стилю,
то есть 1458 г.), тут же указывая на единомыслие Гермеса с христианскими
богословами (Ficino M. De Dio et anima // SF. Vol. II. P. 132). В послании к Пеллегрино Альи “О божественном неистовстве” (помеченном 1 декабря 1457
г.) Фичино характеризовал Гермеса Трисмегиста как “мудрейшего из всех
египтян” (Ficinus M. De divino furore // Ep. lib. I. P. 612. 2). Наконец, в пояснении, предваряющем перевод на латынь “Герметического свода” (1463 г.),

346

Зороастра1059. Первенство Орфея было отвергнуто уже раннехристианскими авторами, которые, используя сообщения античных
писателей о путешествии Орфея и тех, кто числился в ряду его последователей, прежде всего Пифагора и Платона, в Египет1060, доказывали, что прямо или опосредствованно (то есть через египетских
жрецов) эллинские мудрецы были причастны божественному откровению, сообщенному Моисеем еврейскому народу1061. Гермес
же Трисмегист мог быть прямо отождествлен с Моисеем, а этот

Фичино представил Гермеса Трисмегиста основателем “школы древнего
богословия” (Idem. Argumentum in librum Mercurii Trismegisti… // Op. om.
P. 1836).
1059 Первое упоминание о Зороастре содержится в раннем риторическом
сочинении Фичино “Похвалы медицине” (ок. середины 50-х гг.), в котором
сказано, что его и Залмоксида последователями были маги (Ficinus M. Oratio
de laudibus medicinae // Ep. lib. IV. P. 760. 1).
Впервые Зороастра во главе “древних богословов” Фичино поставил в «Комментариях к “Филебу”» (не позднее 1469 г.) (Ficinus M. In Philebum
Platonis. I. 17, 26 // Op. om. P. 1223, 1233. См. в новейшем изд.: Ficino M. The
Philebus commentary. Ed. by M.J.B. Allen. Berkeley-Los Angeles; London, 1975.
P. 181, 247), затем в трактате “О христианской религии” (1474 г.) (Ficinus M.
De religione Christiana. 22. P. 25 (P. 96)) и в “Платоновском богословии”
(1469-1474 гг.) (Ficinus M. Theologia Platonica. VI. 1; XVII. 1. P. 156, 386). Но в
“Предисловии к комментариям на Плотина” (1490 г.) Фичино назвал Зороастра родоначальником “благочестивой философии” уже наряду с Гермесом Трисмегистом (см. в начале главы С. 336). См. об этом: Gentile S. Sulle
prime traduzioni dal greco di Marsilio Ficino // Rinascimento. II serie. 1990. Vol.
XXX (P. 57-104). P. 60.
1060 См.: Diodorus Siculus. Bibliotheca historica. I. 23, 69, 96; IV. 25; Плутарх.
Об Исиде и Осирисе // Вестник древней истории. 1977. N 3. C. 253; Диоген
Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. III. 6-7.
М., 1979. C. 151, 152.
1061 Из ранних церковных писателей о прямом знакомстве с Моисеевыми
книгами в Египте некоторых эллинов, в их числе Орфея, Пифагора, Платона,
сообщает Юстин Мученик: Justinus. Cohoriatio ad Graecos. 14-15 // PG. 1857.
T. 6. Col. 268-272. Так или иначе этой темы касаются: Clemens Alexandrinus.
Stromata. I. 15, 22, 25 // PG. 1857. T. VIII. Col. 768-784, 893, 896, 912-913; Origenes.
Contra Celsum. I. 15 // PG. 1867. Т. XI. Col. 681, 685; Cyrillus Alexandrinus. Adversus
Julianum. I // PG. 1859. T. LXXVI. Col. 548; Eusebius Pamphilus. Op. cit. IX. 6; XIII.
12. Col. 693, 1097; Augustinus. De civitate Dei. VIII. 11. Col. 235-236.

347

последний заодно и с Мусеем1062 (в котором языческое предание
видело Орфеева ученика или учителя).
Выкладки отцов церкви были прочно усвоены гуманистической мыслью1063. Не мог не считаться с ними и Фичино. Однако, упоминая Зороастра, он еще более удлинял линию древнейшего богословия; причем отождествляя основателя религии персов с внуком
Ноя, гуманист подразумевал традицию, уходящую корнями в самые
отдаленные времена существования человечества. Оставаясь, таким
образом, в полном согласии с основной установкой патристики, Фичино в то же время обыгрывал идеи истории и философии религии
своего непосредственного предшественника – византийца Георгия
Гемиста Плифона. Именно к Зороастру возводил Плифон религиозные основоположения, которые исповедовали, хранили и передавали в порядке наследования древние богословы, вплоть до Пифагора,
Платона1064; вместе с тем византийский платоник предостерегал против того, чтобы в Зороастре видеть их учредителя — ибо «сии истинные догматы совечны миру» и в качестве общих понятий запечатлены
богами в душах людей, — но лишь, как подчеркивал не раз, «древнейшего из известных нам толкователей этих верных положений»1065.
1062 Eusebius Pamphilus. Op. cit. IX. 27. Col. 729.
1063 О зависимости первых языческих поэтов-теологов (Мусея, Лина, Орфея) от Моисея и Пророков писал Боккаччо (“Генеалогия языческих богов”. XIV. 8), не исключая, впрочем, что Моисей и Мусей – одно и то же лицо
(См.: Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. 2. С. 29-30). Современник Фичино, сиенский гуманист Франческо Патрици, ссылаясь на Диодора, доказывал, что
вся эллинская наука богословия – от Орфея, Мусея и до Пифагора, Платона
и иных – была приобретена в Египте у тамошних жрецов; именно через них
Орфей, и не только он, постиг “Моисееву мудрость” (Patricius Fr. De regno
et regis institutione. II. 16. Argentinae, 1594. P. 139-142).
1064 Extraits du commentaire de Pléthon sur les oracles de Zoroastre //
Pléthon. Traité des lois. Paris, 1858. Append. II. P. 279-280. См. в связи с этим:
Dannenfeldt K.H. The Pseudo-Zoroastrean Oracles in the Renaissance // The
Studies in the Renaissance. 1957. Vol. IV. P. 10-11; Gentile S. Op. cit. P. 60 и далее;
Allen M.J.B. Marsilio Ficino, Hermes Trismegistus and the Corpus Hermeticum
// New Perspectives on Renaissance Thought. London, 1990. P. 41; Vasoli C. La
prisca theologia e il neoplatonismo religioso. P. 86; Idem. Quasi sit deus. Studi
di Marsilio Ficino. Lecce, 1999. P. 25-26.
1065 Pléthon. Traité des lois. 43. P. 252. См. “Антихристианский трактат Георгия Гемиста Плифона” (Перевод И.П. Медведева) в кн.: Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV-XV вв. Л., 1976. С. 238-239. О великой древности

348

Здесь же отчетливо сформулирована мысль, к которой в своих рассуждениях подводил и Фичино, о незапамятной древности, а по сути,
безначальности богословской традиции. Поэтому вполне вероятно,
что, упоминая «платоников», настаивающих на первоучительстве
Зороастра, Фичино прежде всего имел в виду Плифона, пусть даже
византиец в своих писаниях обходил молчанием Орфея1066. Если приЗороастра, жившего будто бы за пять тысяч лет до Троянской войны, сообщает Плутарх (Об Исиде и Осирисе. 46. С. 233-234), на которого Плифон
и ссылается (Pléthon. Traité des lois. Append. II. P. 280; Append. VI. P. 297).
Такую же датировку указывает Диоген Лаэртский (О жизни… 1. 2. С. 63).
Первая редакция «Законов», главного сочинения Плифона (13601452 гг.), была составлена до Флорентийского собора (1439 г.), вторая – в
последние годы жизни. См.: Masai Fr. Pléthon et le platonisme de Mistra. Paris,
1956. P. 401 – 404.
1066 Это обстоятельство обсуждается в работе Уолкера (Walker D.P.
Orpheus the Theologian... P. 107-109), который указывает также, что Плифон
не упоминал как Орфея, так и Прокла, хотя, несомненно, знал сочинения и
того и другого: его рукой переписан один из орфических гимнов, по образцу
коих Плифон сочинял свои; равно как и Прокл был не только главным источником для создания византийским платоником хронологии языческой
мудрости, но и его собственной философии и теологии. «Пренебрежение» к
Орфею можно объяснить общим пренебрежением Плифона к тому, что гуманисты называли «поэтической теологией» (поэтому он не упоминает Мусея, Лина, обычно ставившихся в один ряд с Орфеем), в особенности же к
пророческому, богооткровенному знанию, «приходящему якобы от богов»
(Pléthon. Traite des lois. 2. P. 34), а именно таковым, как известно, предание
и наделяло Орфея.
Не совсем понятно, правда, что позволило Фичино, если он все же
опирался в данном случае на Плифонову хронологию, ввести Орфея и связать его непосредственно с Зороастром. Ведь Плифон вторым упоминает
Евмолпа (см. ниже). Впрочем, Евмолпа некоторые античные писатели называли отцом Мусея (Диоген Лаэртский. О жизни... 1. 3. C. 63), того самого
Мусея, который у Фичино отождествляется с Моисеем. Но ведь отцом или
наставником Мусея античное предание чаще всего называло Орфея. Если
иметь в виду, сколь легко Фичино шел на замену одного лица другим, подходящим по роли, или на их отождествление, когда это нужно было для его
историософских выкладок, то вполне возможным покажется предположение, что Евмолп, известный как отец Мусея, был заменен на Орфея, которому приписывалось отцовство в отношении того же лица и который, что
особенно важно в этой ситуации, занимал высокое место в получившей широкое признание родословной древнего богознания. Не исключено также,

349

нять высказанное предположение, будет объяснимо также, почему
Фичино, обычно точный в указании источников сообщаемых им сведений или идей, прибегает в данном случае к собирательному названию «платоники»: дело в том, что имя Плифона имело дурную репутацию после того, как он был публично ославлен своими противниками
в качестве провозвестника некой новой, грядущей на смену всем
другим исповеданиям языческой религии1067. Открытая ссылка на
него была бы крайне неблагоразумна, особенно в рассуждениях об
исходном единстве богоискательства древних, ибо могла бросить
тень на концепцию «всеобщей религии», и без того сомнительную с
точки зрения правоверного католика.
Есть и другая сторона проблемы. Как бы ни было велико влияние, которое оказал Плифон на направление духовных устремлений
в ренессансном гуманизме1068, все же путь решения религиозных прочто Фичино дополнил сведения одного платоника, а именно Плифона, сведениями из другого – Плутарха, в одном из своих произведений упоминавшего теософское учение Зороастра наряду с Орфеевым (см.: Plutarchus. De
defectu oraculorum. 10) – тем более, что византийский ученый сам постоянно
ссылается на этого высокочтимого им писателя античности. Таким образом,
в числе упоминаемых Фичино “платоников” вполне мог подразумеваться
также и Плутарх.
1067 “Я сам слышал во Флоренции (речь идет, по-видимому, о 1439 г. – О.К.),
куда греки приехали на собор, как он [Плифон – О.К.] утверждал, что вскоре
все люди обратятся единым духом в единую веру. На мой же вопрос, будет
ли это религия Христа или Магомета, он отвечал – ни та, ни другая, но такая, которая не будет отлична от язычества”, – доносил читающей публике
Георгий Трапезундский в появившемся ок. 1455 г. (или 1458 г.) “Сопоставлении философий Платона и Аристотеля” (Comparationes Phylosophorum
Aristotelis et Platonis. 1- изд.: Венеция, 1533 г.). И добавлял: «Percepi etiam a
nonnulis Graecis... palam dixisse ipsum... non multis annis post mortem suam
et Machumetum et Christum lapsum iri et veram in omnes orbes oras veritates
perfulsuram». Отрывок о Плифоне целиком воспроизведен в кн.: Legrand E.
Bibliographie hellénique des XV et XVI-e siècles. Paris, 1962. T. III. P. 287.
1068 См. «Предисловие» к переводу Плотина, в котором Фичино сознательно акцентирует связь между пропагандистской деятельностью Плифона,
этого «как бы второго Платона» (quasi Platonem alterum), сумевшего увлечь
своими идеями Козимо Медичи, и собственным “платоническим” призванием гуманиста (Ficinus M. In Plotini Epitome, seu Argumenta. Prooemium //
Op. om. P. 1537). См. в связи с этим: Gentile S. Introduzione // Ficino M. Lettere.
A cura di S. Gentile. Firenze, 1990. Vol. I. P. XXXI-XXXIII.

350

блем, избранный мыслителями Возрождения, отличался существенным своеобразием. Несомненно, развернутая панорама постоянной
рецепции древнего богословия, единственным основанием коего
служит разум, не могла не поразить воображение флорентийского гуманиста настолько, чтобы не оставить следа в его трудах1069.
Как можно прочитать в одном месте Плифоновых «Законов», который вопреки стараниям противников избежал уничтожения, все
люди выдающегося ума: и Зороастр, старейший из сохраненных
молвой толкователь божественных и иных вещей у мидян, персов и
других народов Азии, и Евмолп, и Минос наряду с другими законодателями и учредителями священнодействий, индийские брахманы,
мидийские маги, куреты эллинов, жрецы Додоны и разные прочие
прорицатели, семь мудрецов и, разумеется, Пифагор с Платоном, а
также самые прославленные философы их школы — Парменид, Тимей, Плутарх, Плотин, Порфирий, Ямвлих — словом, все эти «наиболее разумные люди всех времен» оказываются согласны между
собой в большинстве главных вопросов1070. Однако, представляя обширную стародавнюю традицию, Плифон никоим образом не стремится обосновать идею единой религии, объемлющей действительное многообразие верований; цель состояла в другом — в том,
чтобы, всесторонне обозрев и сравнив эти сходные в основных пунктах учения и суждения, сделать выбор и присоединиться к наиболее основательному, а таковое, по утверждению Плифона, учение
Зороастра, «с которым согласна философия Пифагора и Платона и
которое, превосходя остальные совершенством, является вместе
1069 В историографии высказывалось мнение о том, что генеалогия древнего богословия у Фичино обязана своим происхождением прежде всего
патристике, а не Плифону (Йейтс Фр.А. Указ. соч. С. 29; Hankins J. Plato in the
Italian Renaissance. Leiden; New York, 1990. Vol. II. P. 463). Однако невозможно в данном случае исключить или хотя бы преуменьшить влияние Плифона,
а с ним неоплатонической традиции в целом, не рискуя упустить то, что является, как мы пытались показать, существенными компонентами философии
религии флорентийского гуманиста. В связи с этим см.: Dannenfeldt K.H. Op.
cit. P. 13; Schmitt Ch.B. Perennial Philosophy: from Agostino Steuco to Leibniz
// JHI. 1966. Vol. XXVII. N 4. P. 507-511; Klutstein J. Marsilio Ficino et la theologie
ancienne. Oracles chaldaïques. Hymnes Orphiques. Hymnes de Proclus. Città di
Castello, 1987. P. 6.
1070 Pléthon. Traité des lois. 2. P. 30-34 (C. 179, 181).

351

с тем для нас [т.е. византийцев, греков. — О.К.] отечественным»1071.
Речь идет, по сути, о формулируемой на почве неоплатонизма «эллинской теологии», своим рационализмом резко противопоставленной религиям откровения, хотя ее авторитет и мог быть использован
для подтверждения правоты православия в догматических спорах
с католической церковью1072. Поэтому нет оснований в планах религиозной реформы Плифона, вдохновленных идеей эллинского
возрождения, искать те же универсалистские мотивы, которые в
концепциях «мира исповеданий», «всеобщей религии»1073 подразумевали отказ от конфессиональной замкнутости, от признания исключительности и абсолютности любой конкретной религии, подводили к идее веротерпимости.
Рационалистическое богословие Плифона дискредитировало идею откровения, идею уникального, полученного чудесным
(сверхприродным) путем знания. Именно этим оно воздействовало
сильнее всего на религиозную мысль Возрождения. В ней, правда,
божественное откровение не отбрасывается, однако до такой степени утрачивает свой особенный характер, что в качестве вероосновы ничем существенным не выдается по сравнению с тем знанием,
которое может быть приобретено естественными способностями.
Не случайно Виссарион, кардинал католической церкви и — что весьма показательно — ученик Плифона, призывает «не отрицать того,
что у Платона была некая идея нашей [т.е. христианской. — О.К.]
религии, выявленная умом с помощью света природы (курсив мой.
— О.К.); а Творец и Владыка оной [т.е. природы. — О.К.] затем полнее ее раскрыл и, по милости своей, очевиднее засвидетельствовал
в божественном учении своего Сына... Из сего становится ясно, что
1071 Ibid. 2, 43. P. 34, 255 (C. 180, 239, 240). См.: Masai Fr. Op. cit. P. 130-143.
1072 Pléthon. Traité sur la procession du Saint-Esprit // Pléthon. Traité des lois.
Append. VII. P. 302. См. подробнее: Schultze F. Georgios Gemistos Pleton und
seine reformatorische Bestrebungen. Jena, 1871. Th. I. S. 37-39, 61-63.
1073 А именно к этому склоняется Гарэн (см.: Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. С. 157-159), ссылаясь в подтверждение на свидетельство Георгия Трапезундского. Вопрос о том, насколько адекватно переданы взгляды Плифона его противником, нуждается в самостоятельном
специальном рассмотрении.

352

некоторые основоположения истинного богословия берут начало и
как бы проистекают из Платоновых писаний»1074.
Ренессансные мыслители охотно признают положение, усвоенное в свое время раннехристианскими авторами в апологетических целях из некоторых эклектических систем эллинизма, гласящее
о том, что языческая мудрость заимствована из священных текстов,
содержащих откровение1075. Цитируя отцов церкви, Фичино не уста1074 Bessarion. In calumniatorem Platonis. II. 5. 9. Paderborn, 1927. P. 102-103.
О том, в чем усматривал Виссарион близость Платона к христианству, см.:
Садов А. Виссарион Никейский, его деятельность на Ферраро-Флорентийском соборе, богословские сочинения и значение в истории гуманизма.
СПб., 1883. С. 219-230.
1075 Виссарион, ссылаясь на известные места из Кирилла и Евсевия (см.
выше C. 346. Примеч. 1061.), доказывал связь «платоновского богословия» со
Священным Писанием, поскольку-де Платон, как и Пифагор, будучи в Египте, не обошел своим усердным вниманием и Моисеево учение (Bessarion. In
calumniatorem Platonis. III. 8. 2. P. 245). Фичино, по-вторявший эти же сведения для подтверждения мысли общего плана — о том, что всякое достойное
внимания мнение, положение, священное установление язычников позаимствовано у иудеев, — называет в трактате «О христианской религии» более
широкий круг источников, не ограничиваясь только раннехристианскими
авторами. См.: Ficinus M. De religione Christiana. 26. P. 30 (P. 110).
Обратим внимание также на то место у Полидора Вергилия (14701555), где, разбирая сведения об истоках эллинской философии, итальянский гуманист, основ¬ная литературнаядеятельность которого протекала в
Англии, утверждал, опираясь на Евсевия, что «философия, а равно почти все
прочие науки ведут свое происхождение от евреев» (Polydorus Vergilius. De
rerum inventoribus. 1. 16. Amstelodami, 1671. P. 51).
Первые защитники христианства приводили в подтверждение своего тезиса свидетельства разных древних авторов. Ориген ссылался на биографа Гермиппа (III-II вв. до н. э., последователь Каллимаха из Александрии),
писавшего о том, что «Пифагор свою философию принес грекам от иудеев»
(Origenes. Contra Celsum. I. 15. Col. 681). Более популярны среди отцов церкви, а затем, в эпоху Возрождения, у гуманистов стали сообщения эллинизированного иудея, перипатетика Аристобула (Ш-П вв. до н.э.) и пифагорейца
Нумения из Апамеи (II-III вв.): первый доказывал в специальном сочинении,
длинные выдержки из которого приводят Климент и Евсевий, зависимость
философии греков (речь идет о Пифагоре и Платоне) от иудейских источников; второй в цитированных отцами церкви отрывках из его произведений
стремился сблизить пифагорейско-платоновскую традицию с восточными
культами и философскими системами и особенно подчеркивал родство

353

вал повторять по разным поводам сохраненную ими мысль пифагорейца Нумения о том, что «Платон не кто иной, как второй Моисей,
говоривший на аттическом наречии», и доказывал в специальном сочинении «согласие Моисея и Платона», то есть основных положений
афинского философа и законодателя еврейского народа, подчеркивая, что в такого рода истолковании платонизма состоит цель предпринятых им трудов1076. Главное свое произведение, «Платоновское
богословие», гуманист также преподносил как комментарий (quasi
commentarium), «в котором по мере сил мы излагаем сокрытое учение Платона и, следуя скорее духу его, чем букве, совлекаем поэтические покровы, дабы показать созвучие платоновских мыслей
с божественным законом»1077. Речь шла не только о Ветхом Завете,
причастность которому древнего мудреца считалась давно установленной и не подлежащей сомнению, но и о Новом, ибо, как пишет Фичино, ссылаясь на Августина, Платон подошел ближе всех к
истине христианства, а платоники, коим этот отец церкви отдавал
предпочтение перед другими философами, могли бы стать христимежду учением эллинских мудрецов и Библией. См.: Лосев А.Ф. ИАЭ. Поздний эллинизм. М., 1980. С. 132; Черняк И.Х. Философия религии Марсилио Фичино. С. 63-64.
1076 “Numenius Pythagoricus quem Origenes non solum Pythagoricis, verum
etiam philosophis реnе omnibus anteponit, cum et Mosaicos et Platonicos
legisset libros, ait se in Platone Mosem agnovisse, nihilque aliud esse Platonem
quam alterum Mosem Attica lingua loquentem” (Ficinus M. Concordia Mosis et
Platonis. P. 866. 3 (С. 265)). В небольших вариациях это положение провозглашается в послании к Иоанну Николлини (Ficinus M. Quod pia sit platonica
disciplina // Ep. lib. VII. P. 855. 1), в трактате «О христианской религии»
(Ficinus M. De religione christiana. 26. P. 31 (P. 110)) и в «Комментарии к “Тимею”» (Ficinus M. In Timaeum commentarium. XXIV // Op. om. P. 1449). В связи
с этим см. исследование: Allen M.J.B. Marsilio Ficino’s interpretation of Plato’s
“Timaeus” and its myth of the Demiurge // Supplementum Festivum. Studies in
honor of Paul Oscar Kristeller. Binghamton; New York, 1987. P. 419-421.
Слова Нумения, цитированные Фичино, приводят Климент Александрийский (Clemens Alexandrinus. Stromata. I. 22. Col. 893, 896) и, со ссылкой на Климента, Евсевий Кесарийский (Eusebius Pamphilus. Praeparatio
evangelica. IX. 6-7. Col. 693, 696 ). Мнение Оригена о Нумении см.: Origenes.
Contra Celsum. I. 15; IV 51. Col. 681, 1112.
1077 Ficinus M. Quod pia sit platonica disciplina. P. 855. 1.

354

анами, изменив лишь немногое: ведь начало Евангелия от Иоанна у
них можно найти почти целиком1078.
Указания на такого рода связь и заимствования не столько
подрывали доверие к языческой мудрости1079, сколько, напротив, ее
1078 “…asseritque [Augustinus] Platonicos mutatis paucis Christianos fore”
(Ficinus M. Theologia Platonica. Prooemium. P. 78). См. послание к Николини,
где эта мысль развернута полнее (Ficinus M. Quod pia sit platonica disciplina. P.
855. 1), и послание к Якову Рондони «Plato multa Christianis consentanea dixit.
Platonici multi Christiana sunt imitati» (Ep. lib. XII. P. 956. 2). Соответствующие
места у Августина: Augustinus. Confessio.VII. 9. 13-14 // PL. 1845. T 32. Col. 740741; Idem. De civitate Dei. VIII. 1-13. Col. 223-238. См.: Purnell Fr. The theme of
philosophic concord and the sources of Ficino’s platonism // MFRP. T. 2. P. 398401; Allen M.J.B. The second Ficino-Pico controversy. Parmenidan poetry, eristic,
and the one // MFRP. Vol. II (P. 417-455). P. 449-450; Allen M.J.B. Marsilio Ficino’s
interpretation of Plato’s “Timaeus”… P. 421-434; Черняк И.Х. Гуманизм эпохи
Возрождения и христианская мысль древности // Античное наследие в культуре Возрождения. М., 1984. C. 35-36.
У Виссариона по поводу близости платонических и евангельских
текстов ссылка дана не только на Августина, но также на Фому Аквинского:
Bessarion. Op. cit. II. 16. 1. P. 296-297. Ср.: Thomas Aquinas. Summa theologica.
la. Q. 32. Art. 1. Ad 1. Ср. у Роджера Бэкона, другого светоча высокой схоластики, мысль о близости философии древних и христианства: “Multaque hic
allegare possunt de dictis philosophorum que saltem sunt in consolatione fidei
nostre” (Bacon R. Opera hactenus inedita. Fasc. V / Ed by R. Steele. Oxonii, 1920.
P. 37. Речь идет о комментарии к сочинению – Secretum secretorum. I.1)
Старший друг и покровитель Фичино епископ Антоний Альи соглашался с ним в том, что Платону, поскольку он путешествовал в Египет, могло
быть известно Священное Писание, но при этом, явно метя в своего молодого товарища, замечал, что “Августин не утверждает, будто в книгах платоников можно обнаружить начало Евангелия от Иоанна” (См.: Fubini R. Ficino
e i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico // Idem. Quattrocento fiorentino.
Politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996. P. 257 N 51).
1079 Правда, были и компрометирующие обвинения в плагиате. С ними выступил Лефевр д’Этапль в предисловии к трудам Псевдо-Дионисия (в переводе Амвросия Траверсари), в котором в числе прочих свидетелей он называл и Фичино, утверждавшего, что платоники — Нумений, Филон, Плотин,
Ямвлих, Прокл — богословское учение усвоили (usurpaverunt) от Иоанна,
Павла, Иеротея, Дионисия Ареопагита (Ficinus M. De religione Christiana. 22.
P. 25 (P. 96)); при этом издатель Псевдо-Дионисия добавлял: если бы Фичино «не хотел быть снисходительнее к врагам христианской мудрости, он
сказал бы прямо — украли» (Faber Stapulensis I. Piis lectoribus // Dionysius

355

уравнивали с библейской и христианской, способствовали небывалому до тех пор повышению престижа всей античной философии и
культуры. Оказывается, что в сказаниях поэтов, рассуждениях философов, произведениях искусства содержатся те же поучения, которые сообщены в текстах Священного Писания. Авторитет и роль иных
язычников в делах религии не менее значимы, чем тех, кто выступал
ее основателем или обновителем. Не случайно у Фичино читаем, что
«закон Моисеев, не вполне совершенный… исправил не только Господь в Евангелии, но также Сократ и Платон»1080.
По существу здесь мы находим иллюстрированную примерами идею вселенского согласия, одним из важнейших аспектов которого является единство, раскрывающееся в религиозных учениях.
Areopagita. Coelestis Hierarchia, Ecclesiastica Hierarchia. Venetiis, 1551). Позиция, занятая Лефевром д’Этаплем, характерна для целого ряда представителей “христианского гуманизма”. См. Walker D.P. The «Prisca Theologia» in
France. P. 217-221, 253-255.
1080 “Item legem Mosaicam quasi non penitus absolutam, sed pro capacitate
suscipientium datam, non solum Dominus in Evangelio emendavit, sed Socrates
etiam atque Plato” (Ficinus M. In Epistolas D. Pauli. 5 // Op. om. P. 424).
С этим утверждением вполне созвучно, как пишет Фичино, “весьма
вероятное предположение о том, что философы, жившие далеко в прошлом [, то есть до прихода Христа, тем не менее] могут быть спасены, если
не нарушали десяти заповедей Закона, данного Богом Моисею, повиноваться коим Господь обязал весь род людской на все времена”. Оказывается, постичь эти заповеди можно и без Откровения благодаря одной только
“естественной способности суждения” (per naturale discretione). Следствием указанного “весьма вероятного предположения” является мысль о том,
что могут быть “не осуждены на ад те, кто не был крещен прежде, чем было
предписано креститься…” (см. письмо Фичино к неизвестному другу, опубликованное в конце второго издания итальянской версии трактата “О христианской религии” (1484 г.): SF. Vol. I. P. 13-14). О той же “естественной способности суждения” как средстве постичь некоторые Моисеевы законы,
предписывающие, в частности, культ единого Бога и устои нравственной
жизни и открытые уже Пифагором, Сократом, Платоном и им подобными
мудрецами древности, – которые за это, даже не будучи крещены, избежали царства мертвых и оказались в лимбе в ожидании прихода Мессии, – см.
в послании Фичино гуманисту, канцлеру венецианского дожа Антонио Ивани (Ficinus M. De salute Philosophorum ante Christi adventu // Ep. lib. V. P. 806.
3). См. в связи с этим: Гаспари А. История итальянской литературы. М., 1897.
Т. II. С. 152-153.

356

«Истина истине противоречить не может», в какой бы оболочке она
ни заключалась – поэтической, богословской, философской и любой
другой. Опираясь на это положение, гуманисты защищали право изучать языческих поэтов, доказывали, как, например, Колюччо Салютати, «удивительное согласие» внутреннего смысла их творений с богословской истиной1081 или же – и эту мысль мы встречаем не только в
сочинениях Фичино – демонстрировали совпадение основных положений светочей древней философии с христианством, им еще не ведомым, а заодно и с мусульманством1082. В отличие от продолжателей
схоластической традиции, вроде Иоанна Доминичи, стремившихся
отстоять иключительную, монопольную привилегию христианства на
истинность1083, Фичино, как и другие ренессансные мыслители, исхо1081 См. полемическое послание Салютати к фра Иоанну да Сан-Миньято:
“… sique voluerimus ad intrinseca vatum et poetarum intima debite curiositatis diligentia penetrare, nonne miras et latentes veritates inveniemus, ut sensus
intrinsecus, licet secundum corticem laudant carmine poetarum et velit foliorum umbraculis delilescant, miram habeat cum verus sit, cum theologica veritate concordiam, nec sit ab eius penetrabilius excludendus? inter veritates etenim
et veritates nulla dissensio nihilque quod se mutuo destruant vel repugnet adiuvant atque fovent se vicissim aut omnino non nocent». Salutali С. Epistolario.
A cura di F. Novati. Roma (Vol. I-IV, 1891-1911), 1905. Vol. IV. Pt. I. P. 183-184.
Подробнее см.: Trinkaus Ch. Op. cit. T. II. P. 689-704; Горфункель А.Х. Полемика вокруг античного наследия в эпоху Возрождения // Античное наследие в
культуре Возрождения. C. 12-13; Ревякина Н.В. Миф о Геракле в толкованиях гуманиста Салютати. Бахрушинские чтения. Вып. III. Вопросы всеобщей
истории. Новосибирск, 1973. C. 37.
1082 «Socrates et Plato et Aristoteles Philosophorum princepes, de mundi
regimine, de immortalitate animarum, de Deo eadem crediderunt, quae
Christiani, quamvis aliqua novae legis arcana quae nondum aedita erant
ignoraverunt», — убеждал Эней Сильвио Пикколомини султана Мехмеда II
в своем послании к нему (1461 г.) и далее подводил к мысли, что если проанализировать, то и положения мусульманского вероучения окажутся не
противоречащими этим (Aeneas Sylvius Piccolomini. De fide Christianorum ad
Turcam // Opera omnia. Basileae, 1571. P. 879).
1083 Отсюда враждебное отношение к античной философии и поэзии, всякому вне откровения возникшему знанию вообще, пагубному, по мнению
схоластов, для христианского благочестия. См. в связи с этим известный
полемический трактат Иоанни Доминичи «Светляк в ночи», адресованный
Салютати (Dominici G. Lucula noctis. 13, 15, 18, 26, 33, 39, 46. Notre Dame, 1940.

357

дил из убеждения, что «единый свет истины» заключен во всем1084; а
из этого следует, что всякая вера, всякое учение, направление человеческого духа вообще содержит в себе черты универсальности и,
как таковое, обладает основой для синтеза с другими.
Налицо своего рода философия культуры, заключающая в теории единой истины мысль о действительном единстве совокупного
духовного опыта человечества. В общем виде она присутствует у Николая Кузанского1085, у Фичино уже вырисовываются ее основные контуры, однако в полной мере ее развернул только «вождь Согласия»
(dux Concordiae) — так дружески глава флорентийских платоников
именовал Джованни Пико делла Мирандола, обыгрывая в звучании
его титула синьора Конкордии («concordia» — по латыни «согласие»)
стремление «постоянно примирять иудеев с христианами, перипатетиков с платониками, греков с латинянами»1086.

P. 119, 129-131, 147, 212, 265, 339, 412, 413). Более подробно о нем и ему подобных гонителях светских наук см.: Горфункель А.Х. От «торжества Фомы»
к «Афинской школе» // История философии и вопросы культуры. М., 1975. C.
148-149; Он же. Полемика вокруг античного наследия... С. 7-17.
1084 «Quamvis autem varias sapientiae, scientiae, prudentiaeque doctrinas
contuearis: in cunctis tamen unicam esse veritatis lucem existimato...»
(Ficinus M. In Convivium Platonis, De Amore. VI. 18 // Op. om. P. 1354. См. также:
Ficin M. Commentaire sur le Banquet de Platon, de l’Amour. Ed. Par P. Laurens.
Paris, 2002. P. 201; Фичино М. Комментарий на “Пир” Платона, о Любви.
Перевод А. Горфункеля, В. Мажуги, И. Черняка // Эстетика Ренессанса.
Составитель В.П. Шестаков. М., 1981. Т. I. C. 216).
1085 О философии религии Николая Кузанского см. подробнее: Кассирер Э.
Индивид и космос в философии Возрождения. С. 31-33; Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. С. 229-230, 252-254.
1086 См. послание Фичино Роберто Сальвиати и Джироламо Бенивьени:
Ficinus M. De tribus gratiis et concordia // Ep. lib. VIII. P. 890. 3. Подробнее
о концепции Пико см.: Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия
культуры ренессансного неоплатонизма // Религии мира. 1989-1990. История и современность. М., 1993. С. 53-54; см.: С. 283-284.

358

Глава VIII. «Сладостная жизни
общность»: социальный идеал

Фичино не оставил сколько-нибудь пространных рассуждений по социальной проблематике. Возможно, поэтому, вплоть до настоящего времени в многочисленных исследованиях, посвященных
творчеству гуманиста, о его общественных воззрениях не упоминали
даже вскользь1087. И напрасно, поскольку по разным поводам высказанные мысли Фичино о наилучшем общественном устройстве были
восприняты и развиты в социальной теории следующего XVI в.1088.
Фичино любил ссылаться на древнюю поговорку «у друзей все
общее» как на принцип отношений, которым следует руководствоваться в возглавляемом им ученом товариществе, известном теперь
под именем Платоновской академии. «Поскольку у друзей все должно быть общим, получи во всяком случае то, что ты просил», – писал Фичино Анджело Полициано, направляя ему перечень названий
всех завершенных к тому времени (сентярь 1476 г.) своих трудов1089.
Фичино настаивал на том, что общность между друзьями должна стать всеохватывающей, «ибо не может быть ничего частного
1087 Исключением являются несколько работ автора этих строк: Кудрявцев О.Ф. Идея “общности” у Марсилио Фичино // ИСУ. М., 1982. С. 226-235;
Он же. Идеал ученого сообщества в итальянских академиях XV-XVII веков и
утопии // ИСУ. М., 1984. С. 228-229; Он же. Гуманистический идеал общежития: Фичино и Эразм // Эразм Роттердамский и его время. М., 1989. С. 67-77.
1088 См. об этом: Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. М.,
1991. С. 102-128.
1089 “Quoniam amicorum omnia communia sint, utcunque sit, accipe quod
petieras” (Ficinus M. Bona scribere prestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3).
О датировке этого письма см.: Gentile G. Introduzione // Ficino M. Lettere.
A cura di S. Gentile. Firenze, 1990. Vol. I. P. CCLIX. См. также в связи с затронутой темой наст. изд. С. 178-179.

359

там, где душа общая»1090. На самом деле, конечно, речь, в первую
очередь, шла об общности интересов, устремлений, ученых занятий, или о некой «философской общности». Ее трактовку Платоном гуманист пояснял в знаменитом послании Мартину Уранию
(Преннингеру)1091, приводя длинный список своих друзей, соединенных «общностью занятий свободными науками»1092. Ее же подразумевал он и в послании к Ипполито Гаццольдо, сообщая, что
«нашего Франческо Берлингьери в качестве философского друга я
приобщил к этому [платоническому учению об истинном назначении философа; курсив мой – О.К.]»1093.
Говоря о пирах, принятых в ученом товариществе флорентийских платоников1094, Фичино упирал на то, что их цель – «не совместная трапеза и попойка, но сладостная жизни общность»,
или «наслаждение в этом совместном питании тела одним и тем
же благом ума и жизни и общим желанием (курсив мой. – О.К.)»1095.
Как может обнаружиться это единство воль, видно из письма к
Франческо Берлингьери, в нем гуманист, высказывая адресату пожелание «всей Академии» здравствовать, замечает: «Все у нас (по
обычаю пифагорейцев) общее. Что я хочу, то же хотят все. Что желает каждый, то очень желаю и я. И не нужно этому дивиться, ведь все
1090 Ficinus M. Nihil potest esse proprium ubi communis animus // Ep. lib. V.
P. 783. 2.
1091 “Idem [Plato] in epistolis ait, philosophicam communionem omni alia non
solum benevolentia, sed etiam necessitudine praestantiorem stabilioremque existere” (Ficinus M. Catalogus familiarum atque auditorum // Ep. lib. XI. P. 936. 2).
1092 “…amicorum videlicet nostrorum catalogum, non ex quovis commertio
vel contubernio confluentium, sed in ipsa duntaxat liberalium disciplinarum
communione convenientium” (Ibid. P. 936. 2).
1093 “Haec ego Francisco Berlingherio nostro tanquam amico philosophico
communia feci” (Ficinus M. De Platonica philosophi natura, institutione, actione
// Ibid. IV. P. 763. 1).
1094 См. С. 155-159.
1095 “Huius autem finis esse videtur, quod eius indicat nomen non commessatio, non compotatio, ut est apud graecos, sed dulcis vitae communio. Ut
quemadmodum in eo communi vescimur corporis alimento ita eodem mentis vitaeque bono et communi voluntate fruamur” (Ficinus M. De sufficientia,
fine, forma, materia, modo, condimento auctoritate convivii // Ep. lib. III.
P. 739. 2).

360

мы едины в Том, Кто один лишь воистину един. Все мы пребываем
в Том, Кто, единственный, должен быть любим ради Него самого»1096.
Как видим, Фичино описывает некое согласное бытие, зиждущееся причастностью к неизмеримо более высокому, Божественному единству. По Фичино, который опирался на давнюю христианскую
традицию1097, именно Богом был установлен для всего живого закон
общности, но его нарушили люди, заявившие частные права на обладание «внешними» благами, что стало причиной всевозможных зол и
раздоров, укоренившихся в мире; и не иначе как восстановление Божьей правды на земле преподносилось Фичино правило общности,
введенное Пифагором для друзей, а Платоном для граждан1098.
Таким образом, принцип общности рассматривается Фичино
как универсальная норма межчеловеческих отношений, годная дать
совершенный строй жизни не только небольшим объединениям,
вроде его «платонического братства», но и более крупным социальным образованиям и даже государствам.
Преимущества этого принципа Платон раскрывал мало-помалу, как тайну – пишет Фичино в пояснении к четвертой книге его «Государства» – и заключаются они в том, что, когда все у всех общее,
и одни не имеют больше, а другие – меньше, тогда нет места среди
людей зависти, обману, воровству, а равно изнеженности, гордыне,
1096 “… ita salve, ut salvere ipsum non à Marsilio tamen, sed etiam ab academia tota amatissima tui accepisse te putes. Omnia inter nos (Pythagoricorum
more) communia. Quod ipse volo cuncti volunt, quod cupiunt singuli et ipse
percupio. Neque id quidem mirum videri debet, nam omnes in eo unum sumus,
qui ipse re vera solus et unus. Omnes in eo stamus, qui sua virtute permanet
solus, omnes in eo amamus invicem, qui solus est propter seipsum amandus”
(Ficinus M. Franciscum Berlingherio filio, litteris et moribus ornatissimo // Ibid.
VII. Prooemium. P. 841. 1).
1097 См. в связи с этим: Кудрявцев О.Ф. Собственность как нравственноправовая проблема в идеологии христианского средневековья (до Фомы
Аквинского) // Культура и общественная мысль. Античность. Средние века.
Эпоха Возрождения. М., 1988. С. 76-86.
1098 «Deum aquam universam aquaticis singulis, terram terrenis voluit esse
communem; solus homo infelix animal, que Deus coniunxerat separavit. Imperium suum, quod natura fuerat amplum, cohibuit in angustum: “meum” in orbem introduxit et “tuum”, dissensionis totius malique initium; quapropter non
iniuria Pythagoras statuit inter amicos, Plato inter cives omnia esse communia»
(Ficinus M. Quis dives iniustus sit, quis iustus // Ep. lib. I. P. 642. 3).

361

лености; кроме того, замечает далее Фичино, и избыток имущества,
и его недостаток неблаготворны не только для нравов и согласия в
обществе, но также для дарований и искусств1099. Получалось, что
именно строй общности обеспечивает нравственную чистоту и способствует раскрытию заложенных в человеке талантов, расцвету
духовной культуры. Конечно, именно это делало его наиболее привлекательным для ренессансных гуманистов, и Фичино был одним из
первых среди них, кто выступил с его открытой защитой1100.
Свои пояснения к пятой книге Платонова «Государства» Фичино открывает заявлением: «Мне ведомо, что найдутся люди, ожидающие от нас апологию, которой бы мы защитили от наветов как
злопыхателей, так и невежд сей пятый диалог, устанавливающий в
государстве полную общность. Однако пусть почитают самого Платона, и причем почитают внимательно, и поразмышляют без предубеждения. И никакая апология (я убежден) им не потребуется...»1101.
1099 “Unde sensim descendit ad mysterium suum, ut omnia videlicet sint
communia, ne alii minus, alii vero plus habeant, et inde invidiae, mendacia, furta, et hinc luxuria, superbia, pigritiaque nascantur. Adde quod possessio rerum
tam excedens, quam deficiens, non solum moribus et concordiae, sed ingenio
etiam et artibus obest” (Ficinus M. In dialogum quartum, de Justo, epitome //
Op. om. P. 1402).
Эту же мысль о вреде для наук и искусств как избыточного, так и
недостаточного имущественного состояния повторял Фичино в письме к
Валерию Римлянину, подводя, впрочем, не к идее общности, но предпочтительности среднего достатка: “Tam maxime rerum omnium copia genus
hominum impedit, quam inopia. Mediocris rerum possessio et temperatus
fortunae status ut securior est, et iucundior et stabilior, sic et Minervam et
Musas accommodatior” (Ficinus M. Foelix qui sua contentus est sorte // Ep. lib.
III. P. 727. 1).
1100 По-видимому, немногим раньше, чем Фичино, с симпатией о строе
общности, характерном, как считалось, для изначальной жизни и изображенном Платоном в его идеальном государстве, писал другой флорентийский гуманист Маттео Пальмиери в сложенной дантовскими терцинами поэме “Град жизни” (Città di vita, 1454-1464 гг.). См.: Palmieri M. Libro del poema
chiamato Città di vita composto da Matteo Palmieri Fiorentino. Ed. M. Rooke //
Smith college studies in modern languages. 1928. Vol. IX. P. 141-143, 198-199 (Lib.
III. Cap. XI, XXII). Подробнее на эту тему см.: Кудрявцев О.Ф. Ренессансный
гуманизм и “Утопия”. С. 143-147.
1101 “Non sum nescius fore nonnulos, qui Apologiam a nobis expectent,
qua quintum hunc dialogum communionem omnium in civitate ponentem,

362

Слова эти сказаны не случайно. Предостерегая против односторонних, предвзятых и некомпетентных суждений, интерпретатор Платона приводит далее аргументы и примеры в пользу идеала «жизни сообща». Фактически вопреки своему обещанию Фичино пишет
апологию, хотя и не слишком пространную. Она обращает на себя
внимание содержанием и пафосом и, первая в ряду других подобных документов, заставляет присмотреться к тем явлениям, без учета которых будет непонятно или истолковано превратно такое выдающееся произведение ренессансной эпохи, как «Утопия» Томаса
Мора, венчающее гуманистические размышления о совершенном
общественном порядке.
Кого имеет в виду Фичино, с абсолютной достоверностью
указать невозможно; несомненно лишь, что обращается он прежде
всего к гуманистам, к той аудитории избранных и посвященных,
в которой дискуссии о наилучшем общественном порядке приобрели особую актуальность.
Поворот к Платону, его пониманию справедливости и наилучшего государственного устройства произошел в среде гуманистов
не сразу и не просто. Популяризатор наследия Платона и один из первых переводчиков его «Государства» Леонардо Бруни Аретино отмежевывался от учения об общности в идеальном государстве жен, детей и всего прочего. Опираясь на авторитет Аристотеля, он указывал
на несовместимость такого строя со сложившимся укладом жизни
и принятыми обычаями1102. Аристотелевы возражения против обобществления имуществ и чрезмерного единства государства оставались главным аргументом сторонников противоположной точки
зрения и без значительных изменений повторялись из века в век на
протяжении двух тысячелетий. Средневековые апологеты частной
собственности особенно упирали на нерадивость, которую порождает совместное владение, и возникающую из этого в качестве последствия неустроенность социальной жизни1103.
defendamus contra calumnias, tum maledicorum, tum etiam ignorantium.
Verum legant Platonem ipsum praecor, legant diligenter, ac sine invidia iudicent,
Apologiam (scio quid loquar) nullam desiderabunt” (Ficinus M. In dialogum
quantum, de Justo, epitome. P. 1406).
1102 Leonardo Bruni Aretino. Vita Aristotelis // Idem. Humanistisch-Philosophische Schriften. Leipzig; Berlin, 1928. S. 45.
1103 См. у Жана Буридана, почти дословно воспроизводящего Аристотеля

363

Их идеи нашли питательную почву в тех кругах и тех слоях общества, которые были заинтересованы в сохранении существующих
отношений собственности и общественных порядков. Свидетельстом тому могут быть «Записные книжки» купца Джованни Ручеллаи,
одного из богатейших людей Флоренции середины XV в. В них содержатся те же доводы, которые были общим местом томистской
схоластики, излагались в сочинениях самого Фомы Аквинского и его
последователей, в их числе Антонином Флорентийским, современником Ручеллаи и Фичино, автором «Богословской суммы», этой энциклопедии хозяйственной практики и этики позднего средневековья1104. «Земля, владения и имущество… – пишет Ручеллаи,— общие
у людей в соответствии с природными основаниями. Но поскольку
оные общие вещи оказались в небрежении и запущении, став причиной нескончаемых раздоров, люди измыслили и установили между
собой власть над вещами для того, чтобы эти раздоры и нерадивость
прекратились»1105.
Как видим, Фичино имел основания для предостережений.
Он не мог не знать, что пропаганда идеи общности найдет сочувствие
не у всех гуманистов, вызовет недовольство, а возможно, и решительное сопротивление схоластов и тех, кто заинтересован в незыблемости противоположных воззрений. Правда, говоря о «злопы(Политика b 30-35): “…minime enim cure sortitur, quod plurimum commune
est; de propriis autem maxime curant, de communibus autem minus, quam
quantum unicuique attinet”. Фрагмент комментария к гл. 10 кн. V “Никомаховой этики” (Buridanus J. Questiones super decem libros ethicorum Aristotelis
ad Nichomachum. Parisiis, 1518. Questio 27) см.: Kisch G. Erasmus und die
Jurisprudenz seiner Zeit. Basel, 1960. S. 487.
1104 Указанная зависимость и чрезвычайное сходство объясняются скорее всего тем, что архиепископ Флоренции Антонин, хранитель и продолжатель томистской традиции в богословии и философии, был фактически
одним из идеологов торгово-ростовщической городской верхушки. Более
чем вероятно прямое знакомство с весьма любознательным, но полуобразованным купцом (Джованни Ручеллаи не владел латынью), которому
высокоученый прелат мог разъяснять интересующие его вопросы, знакомя с выкладками Аквината и своими собственными. Об Антонине Флорентийском см.: Ilgner K. Die volkswirtschaftlichen Anschauungen Antonins von
Florenz (1389-1459). Paderborn, 1904; Pfister A. Die Wirtschaftsethik Antonins
von Florenz (1389-1459). Freiburg in der Schweiz, 1946.
1105 Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. London, 1960. P. 12.

364

хателях» и «невеждах», Фичино едва ли подразумевал персонально
своего именитого предшественника Леонардо Бруни, с которым его
должна была связывать общность в занятиях и культурных устремлениях, а также архиепископа Антонина и купца Ручеллаи, с которыми
Фичино был лично знаком и, по-видимому, находился в добрых отношениях1106.
Впрочем, как указывает Фичино, были и такие, которые ожидали от него выступления в защиту идеального государства, обрисованного у Платона. Имел ли он в виду только подобных себе
приверженцев Платонова наследия, или также гуманистов, высказывавших сходные взгляды, однако с опорой на иную традицию,—
утверждать с определенностью невозможно. Важно подчеркнуть,
что Фичино был не одиноким мечтателем, который цеплялся за поверья, представлявшие лишь антикварный интерес. Духовное наследие античности имело для ренессансных мыслителей, мнивших
себя его реставраторами и единственными законными распространителями, чрезвычайную идеологическую актуальность и столь высокий авторитет, каковым оно не располагало ни в средние века, ни
позже. Переводы и изучение Платона, особенно его «Государства»,
явились основательным поводом к пересмотру господствующих
воззрений на отношения собственности и существующего порядка,
стимулировали разработку в кругах гуманистов концепций новой
социальности1107.
Излагая идею, которая вдохновляла Платона в его «Государстве», Фичино поясняет: «Словом сознавая, что род людской ничего
не приобрел за столько веков от законов, производящих разделение
вещей в собственность, более того, день ото дня клонится к худшему, он (Платон. – О.К.) не без основания обратился к законам дружбы, предписывающим друзьям иметь [все] общим, дабы, устранив
разделение, а также причину разделения и бедствий, мы обрели со1106 О связях Фичино с Антонином см.: Marcel R. Marsile Ficin (1433-1499).
Paris, 1958. P. 204-212, 408, 409. Об отношениях с Джованни Ручеллаи говорит тот факт, что Фичино стал одной из “жертв” любознательности купца,
который просил гуманиста разъяснить, что такое фортуна и как ей можно
противостоять. См.: SF. Vol. II. P. 169-172.
1107 См. в связи с этим: Surtz E. The praise of pleasure: philosophy, education
and communism in More’s Utopia. Cambridge (Mass.), 1957. P. 152, 161.

365

гласие, единство, счастье…»1108. Фичино подчеркивает, что в основе
Платонова идеала общности лежит принцип совершенных отношении дружбы. Его формулировка повторялась как общее место в античной и раннехристианской литературе1109. Но особую популярность
эта максима приобрела в сочинениях ренессансных мыслителей.
Она стала своего рода девизом самого гуманистического движения,
которое, хотя и испытывало потрясения от распрей школ и личной
вражды, провозглашало в качестве истинной нормы отношений общность и единство друзей.
Эразм, открывший ею собрание пословиц («Адагии» 1 изд.
– Париж, 1500г.), пояснял: «Τὰ τῶν φίλων κοινὰ» означает «у друзей
все общее». Поскольку нет другой поговорки более поучительной
и прославленной, чем эта, то пусть ею счастливо возвестится сие
обозрение адагий. Ибо если бы она укоренилась в душах людей
столь же прочно, как у всякого в речах, то, несомненно, из нашей
жизни ушла бы бòльшая часть ее тягот»1110. Эразм приводит целый
1108 “Cognoscens ergo genus humanum per leges distribuentes propria tot
seculis nihil proficere, imo vero in deterius quotidie labi, non iniuria ad amicitiae
se transtulit leges, communia inter amicos fore iubentes, ut divisione divisionisque, miseriae sublata causa, concordiam, unionem, felicitatemque consequeremur…” (Ficinus M. In dialogum quintum, de Justo, epitome. P. 1406).
1109 См., например: Еврипид. Андромаха. 376 // Еврипид. Трагедии. М.,
1980. Т. 1. С. 305; Платон. Законы. 739с // Сочинения. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 213;
Он же. Государство. 424а // Сочинения. М., 1971. Т. 3. Ч. 1. С. 212; Аристотель.
Никомахова этика. 1159b 31 // Сочинения. М., 1983. Т. 4. С. 232; Теренций. Братья. 803 // Теренций. Комедии. М., 1985. С. 483; Менандр. Фрагменты. 10(9) //
Менандр. Комедии. Фрагменты. М., 1982. С. 302; Цицерон. Об обязанностях.
I. XVI. 51 // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974. С. 71;
Он же. О законах. I. 33-34 // Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах.
М., 1966. С. 99; Марциал. Эпиграммы. 11. 43. 1 // Марциал. Избранные эпиграммы. М., 1937. С. 37; Диоген Лаэртский. О жизни, изречениях и учениях
знаменитых философов. 8.10. М., 1979. С. 335; Plutarchus. De fraterno amore.
20. 490e // Plutarch’s Moralia (LCL). London; Cambridge (Mass.), 1962. Vol. VI.
P. 314. Из раннехристианских писателей, приводивших известное пифагорейское речение, укажем: Clemens Alexandrinus. Cohortatio ad gentes. 12 //
PG. T. 8 (1857). Col. 254; Hieronymus. Apologia adversus libros Rufini. III. 39 //
PL. T. 23 (1865). Col. 507.
1110 Erasmi Roterodami D. Opus Adagiorum. N 1. (далее: Adagia) // D. Erasmi
Roterdami Opera omnia. T. 2. Lugduni Batavorum, 1703. (Repr. Hildesheim,
1961). Col. 13-14.

366

ряд писателей древности, у которых встречается эта поговорка.
Он цитирует Еврипида, Теренция, Менандра, Цицерона, Марциала,
Теофраста (по Плутарху), Тимея (по Диогену Лаэртскому), Авла Геллия, Пифагора (по Цицерону), Аристотеля и, разумеется, Платона.
Комментируя высказывание афинского философа, содержащееся в
его «Законах» (739с), Эразм подчеркивает благотворность для государства осуществления принципа «у друзей все общее»; ибо счастливо и благополучно такое государство, в котором не слышно слов
«мое» и «твое», добавляет Эразм, обращаясь уже к другому диалогу
Платона1111. При этом голландский гуманист делает оговорку, заставляющую вспомнить начало Фичиновых разъяснений к «Государству»:
«Однако, – пишет он, – поразительно, сколь не по душе, более того,
сколь ненавистна для христиан эта Платонова общность, хотя ничего
более согласного с Христовыми речениями никогда не было сказано
языческим философом»1112.
Именуя противников принципа общности «христианами»,
Эразм имел в виду, разумеется, не просто верующих, к числу коих
принадлежал и сам, и не христианскую традицию или христианских
писателей в целом, но тех из них, кто, беря под защиту частную собственность и частный интерес, отступился и извратил, по его мнению,
истинные, изначальные основы учения Христа. Речь шла, как и у Фичино, о христианских теологах высокой и поздней схоластики, опиравшихся при разработке социальных доктрин на аргументы Аристотеля. Не случайно в своих пояснениях Эразм подчеркивает иной смысл
пословицы «у друзей все общее» в учении Аристотеля1113, который, замечает Эразм, «умеряет мысль Платона»1114; в другом месте «Адагий»
он открыто обрушивает на Аристотеля огонь полемики, указывая,
что мнения этого высочайшего для христианских теологов авторитета, и среди прочего его утверждение, будто бы доказывающее невозможность благополучия для государства, в котором все общее,
столь же совместимы с Христовым учением, как огонь с водой1115.
Иные язычники, жившие еще до рождения Христа, как бы предвос1111 Государство. 426с (С. 260).
1112 Adagia. Col. 13.
1113 См. в связи с этим: Аристотель. Политика. 1263а 25-40 // Сочинения.
Т. 4. С. 410.
1114 Adagia. Col. 13.
1115 Ibid. N 3001 “Dulce bellum inexpertis” (Col. 961).

367

хищая, пришли ко многому из того, что Он завещал, и прежде всего к идее совершенного общежития. Эразм вслед за античными писателями возводит ее к Пифагору1116. Он подчеркивает, опираясь на
Авла Геллия, что «Пифагор был не только автором изречения, но и
творцом такого рода общности жизни и имуществ, каковую Христос
желал ввести среди христиан. Ведь каждый, кого он, Пифагор, принимал в число своих учеников, отдавал в общее распоряжение деньги
и имение, какими кто владел; это в полном смысле римского слова
зовется κοινὸβιον, или ценобиум (coenobium) – конечно же, от общности жизни и имуществ»1117.
Финал этих толкований является отзвуком и кратким воспроизведением темы, заданной во введении к «Адагиям». То, что Эразм
уже в нем акцентирует внимание на проблеме, которую более обстоятельно комментирует позже, лучшее свидетельство ее принципиальной важности для гуманиста и круга читателей, кому в первую
очередь он предназначал свое произведение. «Если кто с тщанием и
глубже осмыслит пифагорейское «у друзей все общее», – убеждает
Эразм, – то нет сомнений, он поймет, что в столь кратком речении
заключена вся суть человеческого счастья. И разве Платон в стольких сочинениях не склоняет к общности и созидателю ее – дружбе...
Разве что-нибудь иное имел в виду основоположник нашего вероучения Христос? Бесспорно, он завещал миру по крайней мере это
удивительное учение любви, напоминая, что ею одной определяется смысл Законов и Пророков. А разве любовь не побуждает к тому,
чтобы все для всех было общим?»1118. Аргументы, к которым обращается Эразм, защищая идею общности, по сути те же, которые приводит Фичино, хотя имени своего старшего современника голландский гуманист в данном контексте не упоминает: если бы смертных
удалось склонить к общности, тотчас прекратились бы распри, не1116 Он ссылается на Цицерона (О законах. I. 33-34; С. 99) и Диогена Лаэртского, у которого читаем: «Он (Пифагор. – О.К.) первый, по словам Тимея,
сказал: “У друзей все общее” и “Дружба есть равенство”. И впрямь, его
ученики сносили все добро воедино». Несколько ниже приведено другое
предписание: “Ничего не мнить своею собственностью” (Диоген Лаэртский. Указ. соч. VIII. 10. 23. С. 335, 338).
1117 Adagia. Col. 14EF. Пересказ Эразма близок античному источнику. Ср.:
Aulus Gellius. Noctes Atticae. I. IX. 12. Lipsiae, 1835. Р. 17.
1118 Adagia (Introductio). VI. Col. 6-7.

368

доброжелательство, обман и человеческое существование стало бы
свободным от всех тяготящих его зол1119.
Три имени, упомянутые в начале «Адагий» – Пифагор, Платон,
Христос, – символизировали традицию, незамутненные истоки которой разыскивали гуманисты. Без устремленности к ней немыслимо
понять то, что изображено в «Утопии»1120. И вполне закономерно, что
тема, предложенная Эразмом, была подхвачена в письме Гийома
Бюде Томасу Лупсету, предпосланном в качестве своего рода введения1121 ко второму (Париж, 1517 г.) ее изданию1122.
Ссылаясь на начало четвертой книги «Государства»
(423е-424а), где Сократ, держащий нить беседы, упоминает пословицу о дружеской общности и утверждает, что хорошее (правильное)
обучение и воспитание помогут стражам рисуемого им государства
разобраться во всем, включая брак и деторождение, Фичино подчеркивает, что, по Сократу, наилучшее воспитание возможно лишь при
условии «общности жен, детей, вещей»1123. Далее он указывает, что
в начале пятой книги диалогов разговор возвращается к «более откровенному рассмотрению и твердому обоснованию» этой мысли –
«для многих новой и неслыханной». И здесь же, комментируя, он спешит сгладить ту реакцию неприятия и протеста или, в лучшем случае,
настороженность, которую Сократовы слова должны были вызвать
у абсолютного большинства читателей, воспитанных в убеждении
незыблемости установленных отношений и в безграничном доверии к освященным веками авторитетам. Фичино ведал, что творил.
1119 “Quae (communitas) si mortalibus persuaderi queat, illico facessant è
medio, bellum, invidia, fraus: breviter universum malorum agmen semel è vita
demigret” (Adagia. Col. 6).
1120 См. об этом подробнее: Осиновский И.Н. Томас Мор в истории ренессансного гуманизма // Томас Мор, 1478-1978: Коммунистические идеалы и
история культуры. М., 1981. С. 18.
1121 Карева В.В. Начало французской истории “Утопии” Томаса Мора:
Г. Бюде – первый французский интерпретатор “Утопии” // ИСУ. М., 1982.
С. 204-225.
1122 См.: [More Th.] The complete works of St. Thomas More. Vol. 4. New
Haven; London, 1965. P. 8.
1123 “Socrates in principio quarti, disciplinam educandae iuventutis cunctis
legibus anteponens, raptim attigit, videri optimam disciplinam fore si uxorum,
filiorum, rerum communio fiat” (Ficinus M. In dialogum quintum, de Justo,
epitome. P. 1406).

369

Воскрешая наследие Платона, переводами и толкованиями делая его
доступным всей образованной Европе, он восстанавливал и его идеал государства, двусмысленный в глазах властей уже в силу того, что
в нем могло быть усмотрено хотя бы отдаленное сходство с обобществительными тенденциями, которые проявились в еретических и народных движениях, каждый раз представлявших тяжелое испытание
для существовавшего идеологического и социального порядка.
Конечно, Фичино не ставил подрывных целей. Он защищал
Платонов идеал, находя ему оправдание в том, что были и есть его
прототипы и аналоги, что жизнь общиной можно обнаружить повсюду и в разные времена. «Узнав из «Крития» и «Тимея», – подчеркивает, обращаясь к читателю, Фичино, – что подобный порядок уже
некогда был в греческих и египетских Афинах1124, ты не будешь чрезмерно дивиться ему как необычайному, не откажешься выслушать о
нем, не веря в его достижимость, не воспротивишься ему, считая его
неправедным»1125.
Затем Фичино приводит название некоего города у богемцев,
управляющегося подобным же образом, сведения о котором — а он
нем «сообщают многие» — он, однако, считает нужным опустить1126.
То ли потому что они хорошо известны? То ли потому, что эти сведения чем-то неудобны? Похоже, что Фичино оказался в положении,
когда невозможно вовсе умолчать о факте, который и без того всем
известен, но и пользоваться им в силу каких-то обстоятельств крайне неловко, затруднительно. Упоминание о богемском городе среди
свидетельств античных авторов наводит на мысль, что данные о нем
гуманист почерпнул из этих же источников. Однако писатели древности повествуют не о богемцах, а о бóях – кельтском племени (или
союзе племён), обитавшем одно время на территории, включавшей
1124 Фичино здесь ссылается на приводимую в “Тимее” (23b-25d // Платон.
Сочинения. Т. 3. Ч. 1. С. 464-466) легенду, которую будто бы поведал Солону
египетский жрец, о порядках, бытовавших в Афинах и в аналогичном городе в Египте в столь давние времена, что память о нем стерлась у греков,
хотя и сохранилась на берегах Нила. В другой раз об укладе этого древнего
государства речь заходит в “Критии” (110с-112е // Платон. Сочинения. Т. 3.
Ч. 1. С. 550-551).
1125 Ficinus M. In dialogum quintum… P. 1406.
1126 “Mitto quod multi tradunt apud Boemos Placam urbem aliquando similiter
gubernatam” (Ibid.).

370

также современную Чехию, откуда и пошло ее латинское наименование Богемия (Bohemia); и при этом ничего не говорят о порядках,
какие привлекали внимание Фичино. Гуманист же ссылается на свидетельство «многих». Значит, речь идет о событиях более близких,
скорее всего – совсем недавних: о гуситских войнах, таборитском
опыте и сектантских движениях в Богемии; сообщения о них, еще
свежие и многочисленные в период работы Фичино над Платоном,
будоражили умы. Передавались они не только изустно; были и письменные источники, в частности сочинения гуманиста Энея Сильвио
Пикколомини (он же папа Пий II, 1458-1464 гг.), который вкратце сообщал о том, что табориты все имели общим1127.
Возникает, однако, сомнение, таборитов ли имеет в виду Фичино. Ведь в тексте назван не Табор; говорится о Placa urbs. Среди
известных географических имен такое не встречается. О чем же идет
речь? Ведь Фичино, подчеркнем, приводит не какие-то редкостные
сведения, но ссылается на то, что «многие сообщают». Перелагавший
Фичиновы комментарии на итальянский язык сто с лишним лет спустя после их написания некий Спонтоне дает в переводе «Прага»1128.
Но латинские написания Праги совсем иные. Скорее всего «догадливый» переводчик усмотрел в этом слове опечатки и выправил их в
предложенном итальянском варианте на близкое по звучанию название, которое ему было хорошо известно. События первой половины
XV в. в Богемии уже утратили злободневность, сведения о них стирались в памяти обитателей далекой Италии, так что он мог и не знать,
что в Праге общность имуществ и прочего никогда не вводилась.
Впрочем, опечатки действительно не исключены. Иначе трудно понять, что за странное имя употреблено Фичино. Ведь оно должно было современникам что-то говорить, пусть иносказательно.
Если же допустить, что в дошедшем до нас названии города выпала буква и первоначальное его написание было не Placa urbs, но Placea urbs
(т. е. в аккузативе Placeam urbem), тогда смысл этого места мо1127 А также то, что принцип сей применялся в отношении военной добычи: “Taboritae vero haereditates alienas expilabant, et quae violenta manu
rapuerunt haec tantum in commune dederunt” (Aeneas Sylvius Piccolomineus.
Dialogus contra Bohemos et Thaboritas de sacra communione sub una specie.
Epist. CXXX // Opera omnia. Basileae, 1571. P. 662).
1128 I commenti di Marsilio Ficino sopra i dieci dialoghi di Platone del Giusto
tradotti dal lingua latina nella volgare italiano dal Spontone. Verona, 1590. P. 216.

371

жет быть удовлетворительным образом истолкован. Ибо «Placea»
по-латыни означает «военный лагерь», «крепость», «укрепленное
место»1129. Разумеется, это имя нарицательное могло использоваться
в иных случаях как собственное для названия поселений, возникших
из военных лагерей (крепостей) или как военный лагерь (крепость)1130.
Словом, если верно то, что речь идет об «укрепленном граде», крепости или военном лагере, ставшем городским поселением и давшем
ему обозначение, но тогда скорее всего имеется в виду Табор1131.
Правда, Фичино не мог не знать это название. Но он, как видно, воспользовался другим, отличным по звучанию, хотя по смыслу вполне
соответствующим тому, что некоторые источники периода гуситских войн именовали «Городищем», употребляя это название как
синонимичное «Табору»1132. Избегая, с одной стороны, одиозного, пугающего современников названия, упоминание о котором не только
не рассеяло бы подозрительность и настороженность в отношении
Платонова учения об общности, но, напротив, усугубило бы страхи и
непрятие самой идеи, а с другой – будучи не в состоянии и не вправе
обойти молчанием всем известный недавний пример, Фичино в иносказательно-описательной форме, подчеркнуто мимоходом, отстраняясь («я опускаю»), говорил о нем.
Примеры различного рода общности у древних Фичино дает
кратко, почти без деталей, практически сведя все лишь к перечислению. Но характерно, что в этом ряду упомянуты только те описания,
содержащиеся в античной литературе, которые воспринимались как
достоверные (или, во всяком случае, претендовали на это); никаких
1129 См. в словаре Дюканжа: “Placea, Arx, castrum, locus munitus”.
1130 Ср. в русском и других славянскихязыках слово “острог”, ставшее
названием ряда городов.
1131 Важно подчеркнуть, что гуманисты, в частности, по описанию Энея
Сильвио Пикколомини имели представление о том, как из военного лагеря возник город-крепость Табор: “Cumque civitatem quam incoleret muro
cinctam non haberet, locum natura munitum ad eundem amnem elegit (речь
идет о действиях Яна Жижки. – О.К.) vix octo stadiis ab Auscha separatum.
Hunc moenibus cinxit, et ut quinque tentoria fixerat ita aedificare sibi domos
imperavit, civitati Thabor indidit nomen… Civitas quamvis altis difensa rupibus,
muro tamen et antemuralia cincta est” (Aeneas Sylvius Piccolomineus. De ortu
et historia Bohemorum. Cap. XL // Opera omnia. P. 109).
1132 См.: Мацек И. Табор в гуситском революционном движении. М., 1959.
Т. 2. С. 99 и ниже.

372

ссылок на мифы, легенды, поверья, в частности на очень популярный
в античности, средние века и в эпоху Возрождения образ «золотого
века», когда, как считалось, все у всех было общим, здесь у Фичино
нет. Сам подбор примеров, довольно-таки полный, свидетельствует о пристальном внимании к идеалам жизни сообща и дает представление о других, помимо Платона, античных источниках, которые
были известны и использовались ренессансными мыслителями.
Первым из них Фичино называет описание общинного быта
обитателей Счастливого острова, которое приводит в «Исторической библиотеке» Диодор Сицилийский. «...Помимо прочего, они владеют сообща также женами и, – подчеркивает гуманист важную для
него и его круга деталь, – весьма усердны в занятиях философией
и астрологией»1133. Затем привлекается Помпоний Мела, свидетельствующий, что у жителей окраинной Африки, гарамантов, все было
общим1134. «Кроме того, нами установлено, – продолжает Фичино, –
что подобная же общность имуществ была у философов брахманов,
гимнософистов, ессеев, пифагорейцев и, наконец, у святых основателей христианского сообщества. И в наши времена мы видим, что
приближаются к добродетели и счастью по крайней мере те монахи,
у которых нет никакой собственности»1135.
Фичиново изложение кажется сумбурным. Его интресуют примеры, свидетельства, описания общности безразлично к тому, в чем
она проявляется. В один ряд попадают не просто разнородные, но
даже несовместимые явления, например, упоминания о народах,
практиковавших общность жен, и о христианских монахах, которые
1133 Ficinus M. In dialogum quintum… P. 1406. См. рассказ Диодора, сведения для которого взяты, по-видимому, из сочинений Ямбула: Diodorus
Siculus. Bibliotheca historica. II. 55-60 // Diodorus of Sicily (LCL). London;
Cabridge (Mass.), 1985. Vol. II. P. 64-82. Сошлемся в связи с этим на работу :
Трофимова М.К. К пониманию “утопии” Ямбула у Диодора Сицилийского //
ИСУ. М., 1982. С. 236-251.
1134 У Помпония Мелы речь идет об общности жен: Pomponius Mela. Libri
tres de situ orbis. I. 8. 48. Franekerae, 1700. P. 54-59.
1135 “Similem praeterea bonorum fuisse communionem inter philosophos
Brachmanas, Gymnosophistas, Essaeos, Pythagoricos, et denique inter sanctos,
quondam Christianae reipublicae fundatores, compertum habemus. Videmus
quoque seculis nostris illos duntaxat religiosos ad virtutem foelicitatemque accedere, inter quos nihil est proprium” (Ficinus M. In dialogum quintum… P. 1406).

373

кроме того, что отказывались от собственности, принимали обет безбрачия; наименования замкнутых, эзотерических, отгороженных от
внешнего мира философских или религиозных общин и ссылка на
устроителей государства. Годилось все, что так или иначе утверждало
саму идею общности. Этим объясняются неточности, натяжки или же
не подтверждаемое источниками расширительное толкование фактов, как, например, сообщения Помпония Мелы. Нуждается в проверке ссылка на брахманов и гимнософистов1136. Похоже, что на них Фичино распространил характерный для литературы поздней античности
риторический топос, употребимый при описании быта преданных любомудрию общин, прежде всего ессеев и пифагорейцев, о которых
он упоминает тут же. У Фичино обеим общинам уделено скромное место. Вместе с тем, кроме краткой справки у Плиния Старшего, сообщения о ессеях имеются у Филона Александрийского, Иосифа Флавия
и раннехристианского писателя Ипполита1137. Соответствующие места
1136 У авторов, писавших о брахманах и гимнософистах, не удалось обнаружить подобных сведений. Не исключено, что отказ от имущества и иных
благ, а также от жен, детей, о чем упоминает Порфирий, описывая жизнь
саманеев, буддийских аскетов, в которых античные и опиравшиеся на них
раннехристианские авторы (например, Климент Александрийский) видели
одну из групп гимнософистов, Фичино воспринял по аналогии с обычаями
хорошо известных ему общин, когда вступавший в братство отказывался
в его пользу от всего личного достояния. См.: Porphyrius. De abstinentia ab
esu animalium. IV. 17. Deventriae, 1767. P. 355-359. Укажем также вскользь
брошенное замечание об индусах у Филострата, доступное различным толкованиям: “Увидел я мужей,... ничем не владеющих и всем обладающих”
(Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. VI. 11. Пер. Е. Г. Рабинович. М., 1985. С. 126). Другие упоминания о гимнософистах у древних авторов: см.: Древний Восток в античной и раннехристианской традиции (Индия, Китай, Юго-Восточная Азия) / Подбор, перевод и комментирование
текстов Г.А. Тароняна. М., 2007. С. 382-383.
1137 Plinius Secundus. Naturalis historia. V. 15. 73 // Pliny. Natural history (LCL).
London; Cambridge (Mass.), 1969. Vol. II. P. 276; Philo. Quod omnis probus liber
sit. XII. 75-87 // Works (LCL). London; Cambridge (Mass.), 1941. Vol. IX. P. 54-60;
Idem. Apologia pro iudaeis. 11. 1-14 // Ibid. P. 436-442; Иосиф Флавий. Иудейские
древности. XVIII. 1. 5. Перевод Г.Г. Генкеля. Минск, 1994. Т. 2. С. 433-434; Он
же. Иудейская война. II. 8. 2-13. Перевод Я.Л. Чертка. Минск, 1991. С. 151-156;
Hippolytus. Refutatio omnium haeresium. IX. 18-29 // PG. 1860. T. 16. Pars 3. Col.
3393-3409 (трактат издан среди сочинений Оригена). Все эти отрывки опубликованы в переводах И.Д. Амусина и М.М. Елизаровой в кн.: Тексты Кумрана. М., 1971. Вып. 1. С. 339-375.

374

из сочинений Филона дословно приведены другим христианским писателем – Евсевием Кесарийским1138. Трудно сказать, на чьи сведения
Фичино опирался; все названные произведения могли быть ему доступны. Существенно другое: описание общинного быта ессеев (равно и пифагорейцев), находит ряд параллелей в «Утопии»1139 и тем
самым позволяет не только лучше обозреть уходящие в глубокую
древность ее идейные истоки, но и вдумчивее отнестись к исходному замыслу, философски обоснованному и хранимому давней традицией, того общественного идеала, который представлен в этом
произведении Томаса Мора. И прежде всего, следует иметь в виду,
что как для Фичино, так и для гуманистов следующего за ним поколения – Эразма и Мора – общность имуществ важна не сама по себе,
но в качестве условия для достижения более высокой общности самой жизни, такого ее состояния, когда нет места разладу и в отношениях между людьми царят гармония, согласие, единство мыслей
и чувствований.

1138 См.: Eusebius Pamphilius. Praeparatio evangelica. VIII. 11-12 // PG. 1857. T.
21. Col. 641-649.
1139 См.: Duncan J., Derrett M. Gemistus Plethon, the Essenes, and More’s
Utopia // Bibliotheque d’Humanisme et Renaissance. 1965, 27 (3). P. 591-600.

375

Глава IX. Патент на благородство:
актуализация мифа о «золотом веке»

Миф о «золотом веке» сыграл особую роль в ренессансной
культуре. Усвоенный в качестве одного из популярных сюжетов, завещанных литературой античности, и подвергнутый переосмыслению гуманистами Возрождения, он в данном ими истолковании способствовал становлению историко-культурного самосознания новой
эпохи. Важнейшее место в этом ренессансном «осовременивании»
мифа принадлежало Марсилию Фичино, которому удалось преобразовать древнее предание так, чтобы иметь основания не только
предъявить исключительные права на все античное наследие, но и
провозгласить величие своего времени и самоценность его культурных достижений.
В сочинениях древних «золотой век» связывался с царствованием бога Кроноса (у римлян – Сатурна). Его черты проглядывают в
концепции согласного с природой состояния человечества, когда, по
словам Платона, «не существовало государств, не было также в собственности женщин и детей…», и люди «в изобилии получали плоды фруктовых и любых других деревьев, произраставших не от руки
земледельца, но как добровольный дар земли»1140. В связи с генезисом этого мифа нужно вспомнить также описанную Гесиодом в поэме «Работы и дни» поэтапную деградацию человечества от первого
«золотого рода» людей через серебряный, медный, род героев к железному1141. Сообщенное им по своим истокам восточное предание,
использовавшее символику металлов, легло в основу деления мифологического прошлого человечества на теперь уже четыре века, первый из которых, счастливый, когда царила справедливость, нарекался, по аналогии с первым родом у Гесиода, золотым.
1140 Платон. Политик. 272а // Сочинения. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 30-31. См. также: Платон. Законы. 713 ае // Там же. С. 185-186.
1141 Гесиод. Работы и дни. 109-201. Перевод В. Вересаева. М., 1927. С. 43-45.

376

Таково происхождение легенды о «золотом веке», хотя само
понятие «золотой век» появилось, по-видимому, только в литературе древнего Рима1142. Им обозначали преимущественно изначальное,
девственное состояние мира («Сатурново царство», «век Сатурна»),
когда люди жили тем, что даровала им природа, не зная войны и
вражды, собственности и производства, торговли, наживы, а равно
и всех влечений и привычек, воспитанных цивилизацией1143. Утрачено
оно, однако, не окончательно, ибо по завершении всего цикла развития от золотого через серебряный и медный к железному веку человечеству опять предстоит век золотой1144.
Миф о «золотом веке» был хорошо известен и в средние века.
Достаточно указать на «Роман о розе», в котором воспеты минувшие
времена, когда люди жили счастливыми, свободными от забот и тягот, равными, не зная над собой никакой власти, не накапливая сокровищ, не посягая на чужое, благостный закон устанавливал одинаковый для всех жребий, а земля являлась общим достоянием (Le terre
à tout était commune)1145. К преданию о «золотом веке» обращались
ранние гуманисты. О царствовании Сатурна, при котором «все у всех
было общим» (cunctis universa communia), писал Джованни Боккач-

1142 См. подробнее: Baldry H. C. Who invented the Golden Age? // Classical
Quarterly. 1952. Vol. XLVI. N 1. P. 83-99; Veit W. Studien zur Geschichte des Topos
der Goldenen Zeit von der Antike bis zum 18. Jahrhunderts. Köln, 1961. S. 24-72;
Gatz B. Weltalter, Goldene Zeit und Sinnverwandte Vorstellungen. Hildesheim,
1967; Manuel F.E. The Golden Age: A mythic prehistory for Western Europe //
Manuel F.E. Freedom from history and other untimely essays. London; New
York, 1972. P. 69-88; Dodds E.R. The ancient concept of progress and other
essays on Greek literature and belief. Oxford, 1973. P. 1-25; Чернышов Ю.Г.
О возникновении понятия «золотой век» // Проблемы политической истории античного общества. Л., 1985. С. 124-132; Он же. Характерные черты греческой социальной утопии // Социальная структура и идеология античности
и раннего средневековья. Барнаул, 1989. С. 7-8.
1143 См.: Вергилий. Энеида. VIII. 314-325. Перевод Ф. Петровского // Вергилий. Собрание сочинений. М., 1994. С. 268-269; Овидий. Метаморфозы.
XV. 73-106. Перевод С. Шервинского. М., 1977. С. 365-366. Подробнее см.:
Levin H. The myth of the Golden Age in the Renaissance. London, 1969. P. 19-25;
Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и «Утопия». М., 1991. С. 129-133.
1144 Овидий. Метаморфозы. XV. 259-261 (С. 370).
1145 Guillaume de Lorris et Jean de Meung. Le Roman de la Rose. Ch. XLVII. Ed.
E. Langlois. Paris, 1924. Vol. V. P. 26-33.

377

чо в «Генеалогии языческих богов»1146. «Первый век», «невиннейшее
время, именуемое в поэтических славословиях золотым, или Сатурновым», Колюччо Салютати изображал как естественное состояние,
когда люди имели лишь «самое необходимое для поддержания своего бренного существования», не знали сутяжнических слов «мое» и
«твое», возбуждающих среди смертных алчность и подстрекающих
их к раздорам1147. Такой образ «золотого века» был широко распространен в литературе всего Возрождения, веком после Салютати его
представит в «Лесах любви» Лоренцо Медичи, описывая счастливую
жизнь под управлением Сатурна, когда в мир не вошло разделение
на «мое» и «твое», среди людей царило единомыслие, их потребности оставались скромными, и земля, не тронутая плугом, щедро одаривала всех своими плодами1148.
Вместе с тем, сама логика мифа, в основе которого лежала
концепция циклического движения истории, допускала возможность
искать «золотой век» не только в утраченном прошлом, но и в грядущем и даже в настоящем. Его приход, после завершения последнего,
т. е. наиболее упадочного периода, предрекал Вергилий:
«Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится»1149.
1146 Boccaccio G. Genealogia deorum gentilium. VIII. 1. Ed. V. Romano. Bari,
1951. Vol. I. P. 391.
1147 “Hec est illa innocentissima etas quam poete multis laudibus extollentes
tum auream, tum Saturniam vocaverunt” (Salutati C. De seculo et religione. I.
35. Ed. B.L. Ullman. Florentiae, 1957. P. 80).
1148 Medici L. Selve d’amore. II. 84-85 // Scritti scelti. A cura di E. Bigi. Torino,
1971. P. 530-531. Подробнее о концепции “золотого века” в творчестве Лоренцо Великолепного и ее источниках см.: Buck A. Der Platonismus in den
Dichtungen Lorenzo de’ Medicis. Berlin, 1936. S. 78-81.
1149 “Magnus ab integro saeclorum nascitur ordo
Iam redit et virgo, redeunt Saturnia regna;
Iam nova progenies caelo dimittitur alto”
(Вергилий. Эклога. IV. 4-9. Перевод С. Шервинского // Собрание сочинений. С. 38. См. также: Энеида. VI. 792-794 (С. 238)).

378

Пророчество Вергилия накануне эпохи Возрождения воспроизвел Данте, связывая обновление времен, возврат к их началу с явленной небом новой породой людей1150. Немногим позже Франческо
Петрарка подтвердит ожидание некоего совершенного состояния
мира:
«Благие души, доблести подруги,
Заселят мир: он станет золотым,
Античными творениями полным»1151

(Перевод А.М.Эфроса).
Первый ренессансный гуманист в цитированном отрывке говорит, конечно же, о «золотом веке», но понимание грядущего обновления человечества подвергается у него, по сравнению с Данте,
секуляризации1152, он сопрягает духовный переворот с реставрацией античного культурного наследия. «Благословенная древность»,
«изобретательница всех достойных искусств» противопоставляется
Петраркой нелюбимому настоящему, темному времени духовного
упадка и оскудения1153.
Из стародавнего предания о «золотом веке», столь популярного в средние века и в раннем гуманизме, сохранилось только
представление о цикличности истории и соответственно о периодическом возвращении, или возрождении, – после этапов деградации
– обозначаемого этим понятием времени. Само же понятие было
1150 “… Secol si rinnova;/ Torna giustizia e primo tempo umano/ E progenie
discende dal ciel nuova”. Перевод М.М. Лозинского этого места не вполне
надежен: “… Век обновленья ждет:/ Мир первых дней и правда – у порога,/
И новый отрок близится с высот” (Данте. Божественная комедия. Чистилище. XXII. 70-72).
1151 “Anime belle e di virtute amiche
terrano il mondo, e poi vedrem lui farsi
aureo tutto e pien de l’opre antiche” ( Petrarca Fr. Le Rime. CXXXVII).
1152 См. на эту тему: Бурдах К. Реформация. Ренессанс. Гуманизм. М., 2004
(1 изд. статьи – 1910 г.). С. 67-68, 88-89 и в др. местах.
1153 Petrarca Fr. Rerum senilium. V. 3 // Opera omnia. Basileae, 1581. T. II.
P. 795). См также: “Incubui unice inter multa, ad notitiam vetustatis, quoniam
mihi semper aetas ista displicuit, ut, nisi me amor charorum in diversum traheret,
qualibet etate natus esse semper optaverim, et hanc oblivisci, nisus animo me
aliis semper inserere” (Idem. Posteritatis // Ibid. T. 1 (письмо дано в качестве
введения, без пагинации; см. также: Петрарка Фр. Сонеты, канцоны, секстины, баллады, мадригалы, автобиографическая проза. М., 1974. С. 396).

379

наполнено иным содержанием: «золотым веком» стали называть не
первоначальное, невинное состояние общности, чуждое всякой цивилизации и культуре, а, наоборот, время подъема искусств и наук,
расцвета человеческих дарований.
Петраркой была сформулирована программная установка
создаваемой им новой культуры на усвоение античного наследия как
средства, преобразующего все человеческое бытие. Сообразуясь с
ней, станут оценивать духовные свершения ренессансной эпохи он
и продолжатели дела прославленного поэта-гуманиста. О собственном призвании сам Петрарка скажет в «Африке», обыгрывая известный вергилианский мотив окончания старой и начала новой череды
эпох, устами провидца Гомера: «Юноша сей у края времен призовет из изгнанья/ долгого муз и песней своей приют Геликонский/ сестрам древним вернет средь смуты тысячелетней./ Будет он зваться
Франциск…»1154. Его ближайший преемник Джованни Боккаччо начнет преподносить (1372 г.) деятельность своего учителя, «славного
мужа Франческо Петрарки», как реставрацию античной словесности1155, а о Джотто напишет (ок. 1350 г.), что своим творчеством он
«вернул к жизни искусство», до этого в течение многих лет мертвое и
«погребенное»1156. Сходным образом будут оценивать деятельность
флорентийских художников, «восстановивших искусство, утерянное и почти угасшее», Филиппо Виллани (конец XIV в.), особую роль
в этом отводя Чимабуэ, а также Джотто, который «вернул живописи
ее древнее достоинство и величайшую славу»1157. О возвращении к
1154 “Ille diu profugas revocabit carmine Musas/ tempus in extremum,
veteresque Elicone Sorores/ Restituet, vario quamvis agitante tumultu;/
Francisco cui nomen erit… “ (Petrarca Fr. L’Africa. IX. 229-232. Per cura di N.
Festa. Firenze, 1926. P. 270; Петрарка Фр. Африка. IX. 229-232. Перевод Е.Г.
Рабинович. М., 1992. С. 160).
1155 См. письмо Боккаччо к Якопо Пиццинге: Boccaccio G. Lettere edite e
inedited. Ed. F. Corazzini. Firenze, 1877. P. 195-196.
1156 Букв.: “вывел на свет” – “avendo egli quella arte ritornata in luce” (Idem.
Il Decameron. VI. 5. Vinegia, 1552. P. 262 r).
1157 “…egregi dipintori fiorentini…, i quali quell’arte smarrita e quasi spenta
suscitarono: tra’ quali il primo fu Giovanni chiamato Cimabue, che l’antica
pittura, e dal naturale già quasi smarrita e vagante, con arte e con ingegno
rivocò… Dopo lui fu Giotto di fama illustrissimo, non solo agli antichi pittori
eguale, ma d’arte d’ingegno superiore. Questi restituì la pittura nella dignità

380

жизни литературы (emerserunt studia litterarum) Петраркой и Боккаччо, которые продолжили дело своих предшественников Альбертино
Муссато и Джери д’Ареццо, ориентировавшихся в собственных трудах на античных авторов, сообщит одновременно с Виллани Колюччо Салютати (1395), усматривая в этом свойство его времени (nostro
seculo)1158. В тех же словах представил миссию Петрарки, который, опираясь на труды Цицерона, «первым в силу дарований его ума познал
и вернул к жизни (rivocò in luce) изящество древнего стиля, утерянное и угасшее», ученик Салютати Леонардо Бруни Аретино (1436 г.)1159.
Его младшие современники-гуманисты Лоренцо Валла и Маттео Пальмиери заговорят уже не об отдельных достижениях, но представляют достаточно широкую панораму культурного подъема их эпохи.
В предисловии к сочинению «О красотах латинского языка» (ок. 1440 г.)
Лоренцо Валла писал о пробуждении и оживлении литературы, а с
нею вместе «искусств, наиближайших к свободным, то есть живописи, ваяния, лепки, архитектуры, очень долго находившихся в крайнем
упадке и почти умерших»1160. По словам Маттео Пальмиери (1469 г.),
живопись, омертвевшая, способная изображать фигуры, которые вызывают лишь смех, была восстановлена (rilevata) Джотто, а благодаря
его ученикам и продолжателям она стала, насколько возможно, наидостойнейшей (quanto più può degnissima); ваяние и архитектура, долгое время занятые бестолковыми диковинками (scioche maraviglie), в
наш век (in nella età nostra) были возрождены и вернулись к жизни,
отделаны и доведены до совершенства; словесность и свободные искусства восемь столетий были преданы забвению, и лишь трудами
Леонардо Бруни Аретино, яркого светоча изящной латинской речи
antica, e in grandissimo nome…” (Villani F. Vite d’illustri fiorentini. Giotto //
Croniche di Giovanni, Matteo e Filippo Villani. Trieste, 1858. Vol. II. P. 450).
1158 Salutati C. Epistolae. A cura di F. Novati. Roma, 1896. Vol. III. P. 80-84.
1159 Bruni L. Vita di Petrarca // Idem. Humanistisch-philosophische Schriften.
Lipsia; Berlin, 1928. P. 65.
1160 “Et multae quidem sunt prudentium hominum, variae sententiae, unde
hoc rei acciderit, quarum ipse nullam nec improbo, nec probo, nihil sane
pronunciare ausus: non magis quam cur illae artes, quae proxime ad liberales
accedunt, Pingendi, Scalpendi, Fingendi, Architectandi, aut tam diu tantoque
opere degeneraverint, ac pene cum literis ipsis demortuae fuerint, aut hoc
tempore excitentur, ac reviviscant: tantusque tum bonorum opificum, tum
bene literatorum proventus efflorescat (Valla L. Elegantiarum latinae linguae
libri sex. Praefatio. Lugduni, 1561. P. 13).

381

(splendido lume della eleganza latina), они обрели красоту и привлекательность1161. Подбирая подходящие выражения для описания происшедшего в разных искусствах и науках подъема, в числе прочих
– «были восстановлены, возвращены к жизни,… отделаны и доведены до совершенства» (sono rilevate, tornate in luce, e… pulitesi e fatte
perfette) – Пальмиери привел и такое, коему суждено было большое
будущее: в одном случае он высказал мысль о том, что «благородные
искусства… рождаются (nascere) по причине то ли благоволения, то
ли прилежания, то ли постоянного радения о них того, кто утерянное
искусство восстановил»; в другом заметил, что «утерянные искусства
возрождаются, когда в том есть потребность» (naturale è rinascere
l’arti perdute quando vuole l’uso)1162. Производное от этого глагола имя
закрепится со временем в качестве названия эпохи – Возрождение1163.
1161 Palmieri M. Vita civile. I. A cura di G. Belloni. Firenze, 1982. P. 43-45. О роли
Джотто и его учеников в восстановлении искусств и наук после шести веков
их упадка писал во второй части своих комментариев (1447-1448 гг.) Лоренцо Гиберти (Гиберти Л. Комментарий. II. 1-3 // Эстетика Ренессанса. М., 1981.
Т. II. С. 343-344). Эта точка зрения на Джотто была впервые высказана еще
в 1334 г. в “Хронике” Джованни Виллани и характерна для гуманистических
сочинений XIV-XV вв., затрагивавших вопрос о зарождении нового, то есть
ренессансного искусства. Подробнее см.: Лазарев В.Н. Проблемы Возрождения в освещении ренессансных писателей и “просветителей” // Из истории социально-политических идей. Сб. статей к 75-летию академика В.П.
Волгина. М., 1955. С. 131-133.
1162 Palmieri M. Op. cit. Р. 43, 46.
1163 Это случится не в последнюю очередь, потому что слово “возрождение”, по сравнению с другими его эквивалентами, гораздо сильнее было
насыщено христианскими смыслами, без учета которых останется непонятным самосознание культуры того времени, формулируемое ее идеологами. “Если кто не возродится от воды и Святого Духа, не может войти в
Царствие Божие»” (“Nisi quis renascitur ex aqua et Spiritu Sancto, non potest
introire in regnum Dei”. См. в Синод. изд.: “Если кто не родится от воды и
Духа, не может войти в Царствие Божие”), – сказано в Иеронимовом латинском переводе Евангелия от Иоанна (III. 5). Сходная установка на духовное
обновление человечества вдохновляла творцов ренессансной культуры,
переживавших свое дело как некоего рода высокую религиозную миссию,
что, в конечном итоге, отразилось в термине, коим предпочтительно перед
другими это их дело характеризовалось – “возрождение”. См. в связи с
этим наблюдения: Панофский Э. Ренессанс и “ренессансы” в искусстве Запада. М., 1998 (1 изд. – 1944 г.). С. 37-38, 205-206.

382

Довольно рано, уже у гуманистов третьего поколения, стала
формулироваться мысль о том, что они являются продолжателями
не только классической латинской, но и греческой культуры. Леонардо Бруни, вспоминая о преподавании эллинской словесности византийским греком Мануилом Хризолором, у которого он учился, во
Флоренции в конце XIV в., писал в 1424 г., что его наставником греческая ученость возвращена была в Италию1164. Более актуальной тема
эллинского наследия оказалась сразу после падения Византийской,
или Восточно-Римской, империи, считавшейся его главной хранительницей. Вскоре после взятия османами Константинополя (1453 г.)
флорентийский гуманист Донато Аччайуоли утверждал (1454 г.), что
вместе с Грецией (т. е. Византией) почти угасла греческая наука1165.
Взгляд на судьбу греческой культуры современников Аччайуоли был
гораздо более оптимистическим. Подразумевая, вполне возможно,
деятельность Аргиропула (во Флоренции с 1457 г.) и других наставников в греческой словесности, некий иноземный студент в выступлении, произнесенном на итальянском языке в соборе Санта Мария
дель Фьоре перед жителями Флоренции, восхвалял этот «благороднейший город», свободными искусствами первенствующий среди
других городов Италии, прежде всего за то, что он сберег и высоко
вознес почти полностью утраченные навыки греческой и латинской
речи, и считал возможным уподобить его древнему и преславному
граду Афины1166. Развивая тему возрождения эллинского духовного
1164 “…Chrysoloras Byzantinus… disciplinam Graecarum litterarum in Italiam
rettulit…” (Bruni Leonardo Aretino. Praefatio in librum Platonis, qui dicitur
Phaedrus // Idem. Humanistisch-Philosophische Schriften. Leipzig; Berlin, 1928.
P. 125). “Retulit autem graecam disciplinam ad nos Chrysoloras Bisantius…”
(Idem. Rerum suo tempore gestarum commentarii. Ed. C. di Piero. // Rerum
italicarum scriptores. Vol. XIX. Pt. III. Città di Castello, 1926. P. 431).
1165 Оговорка “почти” неслучайна: в это самое время Аччайуоли прилагал много сил к тому, чтобы пригласить грека Иоанна Аргиропула (14151487) для преподавания во Флоренции (См.: Garin E. La giovinezza di Donato
Acciaiuoli // Rinascimento. 1950. N 1. P. 66-68).
1166 “Chi questa peritia del dire le lectere greche et le latine perdute et quasi
morte ha substentata et in alto rilevata la nobilissima cicta vostra la quale di
tutte le cicta d Italia dell arte liberali tiene il principato. Et quasi a questa cicta
antiquissima d’Athene et illustrissima adguagliare si può” (Oratione del scolaro forestiero in Santo Maria del Fiore di Firenze…, хранящаяся в Библиотеке
Лауренциана (N Red 130) во Флоренции, цит. по: Брагина Л.М. Культурная

383

наследия во Флоренции, Анджело Полициано, один из наиболее видных флорентийских гуманистов эпохи, предваряя свои пояснения
к Гомеру (1485-1486 гг.), вел речь уже о тотальном переносе греческой учености во Флоренцию, где она ожила и расцвела настолько,
что может показаться, будто «Афины не были разрушены и заняты
варварами, но, сорвавшись по собственной воле со всей своей почвой и, так сказать, со всем своим скарбом, переместились во Флорентийский град и в нем целиком и полностью обосновались»1167.
Сходная мысль в короткой метафоре – «Музы, покинув греческие источники, обитают теперь в Этрурии [т.е. Тоскане]» – высказана еще
одним флорентийским гуманистом – Кристофоро Ландино в письме
Лоренцо Медичи1168. В предисловии к своему трактату «Об истинном
благородстве», адресованном тому же Лоренцо (не ранее 1487 г.),
Ландино, рассуждая о заслугах предшественников Лоренцо, Козимо
и Пьеро Медичи, перед науками, описывает их двор как некий собор
мудрости, питомник великих умственных и научных сил (optimorum
ingeniorum, atque eruditorum, vis), ибо «под покровительство этого
двора не только перебрались Академия, Лицей, наконец, Портик из
Афин, но и съехалась вся Парижская школа»1169.
Широко распространенное в гуманистической мысли убеждение в том, что античная культура вновь ожила, давало законный повод превозносить свое время, восхищаться обнаруженными таланжизнь Флоренции первой половины XV в. в оценке современников // СВ. М.,
1997. Вып. 60. С. 330, 331 N 32).
1167 “…vos hi estis Fl. V. quorum in ciuitate Graeca omnis eruditio, iampridem
in ipsa Graecia extincta, sic reuixerit atque effloruerit, ut et uestri iam homines
Graecam publice literaturam profiteantur, et prime nobilitatis pueri, id quod
mille retro annis in Italia contigit nunquam, ita sincere Attico sermone, ita
facile, expediteque loquantur, ut non deletae iam Athenae, atque a Barbaris
occupatae, sed ipse sua sponte cum proprio auulsae solo, cumque omni (ut
sic dixerim) sua supellectile, in Florentinam urbem immigrasse, eique se totas,
penitusque infudisse videantur” (Politianus A. Oratio in expositione Homeri //
Opera omnia. Basileae, 1553. P. 477).
1168 “…Musae relictis Graecanicis fontibus, Etruriam incolant” (См.: Bandinius A.M. Specimen literaturae florentinae saeculi XV. Florentiae, 1747. T. I. P. 110).
1169 “…ut intra magnificos illos lares, non modo Academiam, Lyceumque,
ac postremum Porticum ipsam Athenis migrasse, sed omnem Parisiensem
Scholam illuc convenisse putares” (Landino Chr. De vera nobilitate. A cura di
M.T. Liaci. Firenze, 1970. P. 26).

384

тами, под стать древним. «Мне доставляет удовольствие гордиться
тем, что выпало родиться в этом веке, который произвел едва ли не
бесчисленное множество мужей, столь выдающихся в различных
родах искусств и наук, что я посчитал бы возможным сравнить их с
древними»1170, – писал Аламанно Ринуччини в 1473 г. в предисловии
к посвященному Федериго да Монтефельтро, графу Урбинскому1171,
переводу Филостратовой «Жизни Аполлония Тианского». В полемически заостренном заявлении флорентийского гуманиста обращает
на себя внимание не только похвала своей эпохе, но и подчеркнутое
соотнесение светочей ее культуры с древними1172.
Уместно предположить, что Аламанно Ринуччини вступил в
открытую полемику со своими идейными предшественниками: в
приведенном выше кичливом сопоставлении с древними деятелей
наук и искусств его века слышится недвусмысленный вызов уничижительным оценкам своего времени, присущим ранним гуманистам1173.
1170 “Mihi vero contra gloriari interdum libet, quod hoc aetate nasci contigerit,
quae viros pene innumerabiles tulit ita variis artium et disciplinarum generibus
excellentes, ut putem cum veteribus comparandos” (Rinuccini A. In libros Philostrati de vita Apollonii Tyanaei praefatio // Monumenta ad Alamanni Rinuccini
vitam. Ed. F. Fossius. Florentiae, 1791. P. 44, 45). Повторение этой мысли см. в
послании Ринуччини к Роберто Сальвиато (1489 г.): “… si homini litterarum
studioso de litterarum studiis nostrum utrique communibus scriberem, in quo
plurimum aetatis nostrae temporibus gratulor, quibus ita florent bonarum artium studia, ut possint etiam cum veteribus comparari” (Rinuccini A. Lettere
ed orazioni. A cura di V.R. Giustiniani. Firenze, 1953. N LXX. P. 188). Подробнее
о Ринуччини и его творчестве см.: Giustiniani V.R. Alamanno Rinuccini. 14261499. Materialen und Forschungen zur Geschichte des florentinischen Humanismus. Köln, 1965; Брагина Л.М. Социально-политические взгляды итальянских гуманистов (вторая половина XV в.). М., 1983. С. 92-119.
1171 Титул герцога Федериго получил от папы в 1474 г.
1172 Этот второй момент, то есть сравнение культурных достижений своей
эпохи с античными, совершенно упускает из виду в анализе посвятительного письма Ринуччини к его переводу «Жизни Аполлония Тианского» В. Джустиниани (Giustiniani V.R. Op.cit. S. 200-203).
1173 См. отповедь Ринуччини хулителям своего времени: “Cogitanti mihi…
et aetatis nostrae viros cum veteribus conferenti perabsurde videri solet eorum
opinio, qui veterum quaeque dicta factave pro maximis celebrantes, non digne
satis ea laudari posse arbitrantur, nisi temporum suorum mores accusent,
ingenia damnent, homines deprimant, infortunium denique suum deplorent,

385

Не он первым начал славить свой век. Его старший современник
и земляк Маттео Пальмиери в цитированном выше трактате «Гражданская жизнь» утверждал: «Пусть всякий мыслящий человек будет
признателен Богу за то, что родился в такое время, когда процветают превосходнейшие дарования, каких не было тысячу лет»1174. Словно отвечая на его призыв, известный флорентийский купец и меценат
Джованни Ручеллаи в помеченных 1464 г. заметках своих «Записных
книжек» признавался: «Я должен благодарить Бога, который дал
мне жизнь в настоящую эпоху, ибо людьми понимающими она почитается самой великой, какие только были в нашем государстве»1175.
Слова Ручеллаи, человека, в силу невысокой образованности находившегося на периферии гуманистической культуры, важны как свидетельство уже, по-видимому, укоренившейся в сознании общества
высокой оценки своего времени; ссылаясь на мнение людей понимающих (intendenti), он, без сомнения, имел в виду гуманистов, вроде
Пальмиери и Ринуччини, превозносивших свою эпоху за то, что она
обнаружила человеческие дарования, сравнимые с древними.
На реставрацию античности как признак наступления «золотого века» указывал еще Петрарка. Поэтому поэты медичейского
круга, согласные в оценках своей эпохи с гуманистами, их современниками, вовсю заговорили о «золотом веке». Уголино Верино, имея
в виду меценатство Козимо Медичи, писал, что он возвратил «золотые времена Цезаря Августа»1176; Нальдо Нальди ко времени того же
Козимо относил новое обретение «благословенных золотых времен

quod hoc seculo nasci contigerit, in quo nulla probitas, nulla industria, nulla (ut
ipsi putant) bonarum artium studia celebrentur” (Rinuccini A. Op. cit. P. 43-44).
См. в связи с этим также: Монье Ф. Опыт литературной истории Италии.
Кватроченто. СПб., 1904. С. 288.
1174 “…riconosca da Dio chi ha ingegno l’essere nato in questi tempi, i quali più
fioriscono d’excellenti arti d’ingegno, che altri tempi sieno stati già sono mille
anni passati…” (Palmieri M. Vita civile. I. P. 44-45).
1175 “Anchora debbo ringraziarlo [Dio] che m’à dato l’essere nell’età presente,
la quale si tiene per li intendenti ch’ella sia stata e sia la più gioconda età che mai
avessi la nostra ciptà” (Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. A cura di A. Perosa.
London, 1960. P. 118).
1176 “aurea nobis Caesaris Augusti saecla redire dedit” (Verini U. Eulogium in
funere clarissimi viri Cosmi Medicis… 78 // Verino U. Flametta. Ed. L. Mencaraglia.
Firenze, 1940. P. 107).

386

старца Сатурна»1177. В правление Козимова внука Лоренцо Медичи
уже ему приписывал возрождение «золотого века» Аурелио Липпи
Брандолини1178. Бартоломео Фонцио, еще один поэт эпохи, в адресованных Лоренцо строках с ним связывал торжество «золотого века»,
подъем искусств и поощрение поэзии1179. Сам Лоренцо выступил на
турнире 1468 г. во Флоренции на Пьяцца Санта Кроче под многообещающим рыцарским девизом «le tems revient», то есть «времена
возвращаются»1180; в том, какие именно времена имелись в виду, не
оставляют сомнений его «Леса любви», в них, вслед за Вергилием и
Данте, он говорил о «возвращении первоначальных времен, золотого века, земного рая»1181.
«Пришли, уже пришли эти времена, – обращался Фичино к кардиналу Виссариону осенью 1469 г., подхватывая мотив смены эпох,
обыгранный Лоренцо Медичи, – коим должны весьма возрадоваться
гений Платона, мы и все те, кто ему предан»; именно их приход через много столетий, когда «тайны богословия, словно золото в огне,
пройдут очищение тщательнейшим исследованием», будто бы предсказал афинский философ в письме царю Дионисию Сиракузскому1182.
Величайшие тайны богословия, по убеждению Фичино, содержит
1177 “…redibant / aurea Saturni saecla benigna senis” (Naldi N. Elegiarum libri
III. Elegia 11. 349-350. Ed. L. Juhasz. Leipzig, 1934. P. 89).
1178 “Aurea, Laurenti, redeunt te sospite saecla, / Aurea te nobis sospite vita
redit” (Brandolini A. De laudibus Laurentii Medicis // Roscoe W. Vita di Lorenzo
de Medici. Pisa, 1816. Vol. III. Appendix VIII. P. XXIV).
1179 “Tempora nunc tandem per te Saturnia surgunt /… Nunc surgunt artes,
nunc sunt in honore poetae…” (Fontius B. Carmina. Ed. I. Fogel, L. Juhasz.
Lipsiae, 1932. P. 20).
1180 См.: Ross J. Lives of the Early Medici as Told in Their Correspondence.
London, 1910. P. 125.
1181 “d’oro è l’età, paradiso terrestre, / e quivi il primo secol si rinnuova”
(Medici L. Selve d’amore. II. 120. P. 541). Подробнее об использовании мифа
о «золотом веке» медичейской пропагандой см.: Gombrich E.H. Renaissance
and Golden Age // JWCI. 1961. Vol. XXIV. P. 306-309.
1182 “Hoc vaticinatus Plato: fore tempus multa post secula, regi Dionysio
inquit, quo theologie mysteria exactissima discussione velut igne aurum
purgarentur. Venerunt iam, venerunt secula illa, Bessarion, quibus et Platonis
gaudeat numen et nos omnis eius familia summopere gratulemur” (Ficinus M.
De laude Platonicorum interpretem // Ep. lib. I. P. 617. 2. Ср.: Платон. Письма.
II. 314a // Сочинения. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 512).

387

учение Платона («платоническая наука»), возрождением которого
и обусловлено обновление времен, возобновление блаженной жизни, или «золотого века»: «Платон предрек, что род людской тогда
будет жить счастливо, когда … в одном лице соединятся власть и
мудрость; и тогда вновь наступит золотой век, – писал Фичино в посвящении Козимо Медичи перевода десяти Платоновых диалогов
(1464 г.). – Итак, сие сочетание и того и другого он горячо желал узреть и сетовал, что оно в его время никогда не удавалось. И то, что
при жизни Платону не дано было увидеть, он может увидеть умершим. Ибо живая в своих писаниях, душа его, чей голос дошел до нас
на греческом, перенеслась уже из Византии во Флоренцию к Козимо
Медичи. И дабы она могла собеседовать с ним не только по-гречески,
но и по-латыни, мне показалось нужным из многого, изложенного ею
на греческом, перевести кое-что на латынь»1183.
В приведенном рассуждении Фичино звучит получившая широкое распространение в гуманистической мысли идея перемещения древней мудрости, конкретно Платонова учения, из Греции в
Италию (из Византии во Флоренцию), обусловившее эпохальный
1183 “Verum tunc demum hominum genus beate victurum vaticinatus est Plato,
cum non in duos tantum animos potestas et sapientia, verum etiam in unum
eundem concurrerint, tunc enim rursus aureum seculum rediturum. Hanc igitur
utriusque copulam cernere vehementer desiderabat eamque nunquam suo
seculo contigisse conquerebatur. Quod vero videre non licuit viventi Platoni,
defuncto denique licuit. Quippe iam pridem e Bizantia Florentiam spiritus eius
ipsis in licteris vivens attica voce resonus ad Cosmum Medicem advolavit.
Utque non greca solum sed etiam latina cum eo lingua dissereret, visum est
opere pretium ut e multis que grece loquitur quedam latine interpretaremur”
(Ficinus M. Prooemium in primos decem dialogos ad Cosmum Medicem // SF.
Vol. II. P. 103-104. Ср.: Платон. Государство. 473d // Сочинения. М., 1971. Т. 3.
Ч. 1. С. 215).
О том, что Господь Бог осуществил подобное, желанное Платоном
соединение мудрости и власти уже во внуке Козимо Лоренцо Медичи, писал в 1489 г. поддерживавший общение с Фичино ученый доминиканец из
Трансильвании Николай де Мирабилибус в посвящении правителю Флоренции описания богословского диспута с его участием; правда, в связи с
этим он не говорил о наступлении “золотого века”: “… in quo [Laurentio]
deus iuxta Platonem potentiam simul cum sapientia coniunxit” (Nicolaus de
Mirabilibus. Disputatio nuper facta in domo magnifici Laurentii Medices // Két
magyarszági iró a XV. szazadbol. Adreas Pannonius.- Nicolaus de Mirabilibus.
Ed. V. Fraknói, J. Abel. Budapest, 1886. P. 353).

388

переворот – возвращение «золотого века», который предстает как
сочетание этой именно мудрости и власти. Фичино разумеет, конечно же, власть Козимо Медичи, о коем и упоминает. Однако вот незадача: как Козимо сможет овладеть Платоновой мудростью, если сочинения афинского философа попали к нему на языке оригинала, на
греческом?! Здесь Фичино мимоходом упоминает о себе в качестве
перелагателя Платонова наследия на латынь. И роль его совсем не
второстепенна, ибо оказывается, что только благодаря его посредничеству власть совокупляется с мудростью и наступает, стало быть,
«золотой век», счастливые времена человечества.
Еще раз о «золотом веке» как союзе власти и мудрости Фичино скажет в «Речи от имени христианской паствы к папе Сиксту»
(1479 г.), убеждая великого понтифика, в коем на сей раз гуманист находит этот счастливый союз1184, прекратить войну против Флоренции,
начавшуюся после разгрома заговора Пацци, устроенного для свержения Медичи. И в то же почти время в «Аллегорическом толковании
золотого и иных веков» к Якопо Антикварио (между 1481 и 1484 гг.)
он только реставрацию античности будет преподносить в качестве
возрождения изначальной, благостной эры: «И чем иным, мы полагаем, является восстановление древности, если не возвращением этого счастливого золотого века, который был в правление Сатурна»1185.
Таким образом, возрождение древних, – угодное, как уверял гуманист,
Провидению1186, – в чем он и его сподвижники видели конкретную задачу всех предпринятых им трудов1187, было нацелено на эпохальный пере1184 Ficinus M. Oratio Christiani gregis ad Pastorem Sixtum… // Ep. lib. VI.
P. 808.1. См. также: Troger M. Marcilio Fichinos Sebbstdarstellung, Berlin, Boston,
2016, S. 356-357.
1185 “Quid autem esse aliud opinamur renovare antiqua, quam aurea illa
saecula revocare, regnante quondam Saturno, foelicia” (Ficinus M. Expositio
allegorica saeculi aurei atque aliorum // Ep. lib. VII. P. 860. 3).
1186 См. об этом Гл. 1. С. 55,89.
1187 Восстановление древних (veterum renovatio, renovatio antiquorum)
как угодное Богу дело Фичино отстаивал в полемике с Иоанном Паннонием
(Ep. lib. VIII. P. 871. 2-3; в изд. Абеля: Analecta nova ad historiam Renascentium
in Hungaria litterarum spectantia. Ed. E. Abel. Budapestini, 1903. P. 278-279).
С восторгом о возрождении Марсилием Фичино почти утерянной античной философской мысли писал в конце 1457-начале 1458 гг. один из первых
его почитателей, переводчик трактата “О божественном неистовстве”
(“Quante antiche openioni già quasi perdute dal suo studio [Ficino] sono state

389

ворот, за которым закрепилось имя «золотого века», на полное обновление времен с тотальным преобразованием культурного ландшафта.
Первый эскиз широкой панорамы достижений своего времени, прославленного новыми великими дарованиями (gl’ingegni), был
намечен в 1439 г. флорентийским гуманистом Маттео Пальмиери,
старшим современником Фичино1188. В гораздо более развернутом
и величественном виде она представлена их земляком, гуманистом
Аламанно Ринуччини в уже цитированном ранее предисловии к переводу «Жизни Аполлония Тианского» (1473 г.). Превознося таланты
(ingenia) и свершения новой культуры, он упоминает заслуги перед
скульптурой и живописью Чимабуэ, Джотто, Таддео Гадди, но особо
выделяет мастеров современного ему искусства, которые по праву
могут быть сопоставлены с древними (cum veteribus conferri merito
possint): Мазаччо, писашего наивернейшие подобия природных вещей, Доменико Венециано, Филиппо Монаха (Липпи), Иоанна из ордена проповедников (фра Анджелико), Донателло, Луку делла Роббиа, Лоренцо Гиберти, а также архитекторов Филиппо Брунеллески
risuscitate”. См.: SF. Vol. I. P. 68), а о возвращении им к жизни “Платоновой
мудрости” – Анджело Полициано в послесловии к “Смеси”, опубликованной
в 1489 г. (“…Marsilio Ficino Florentino, cuius longe felicior, quam Thracensis
Orphei cithara veram (ni fallor) Euridicen, hoc est, amplissimi iudicii Platonicam
sapientiam, revocavit ab inferis”. См.: Politianus A. Miscellanea // Opera omnia.
Basileae, 1553. P. 310; SF. Vol. II. P. 281). Однако наиболее интересным документом в данном ряду является письмо Джованни Кавальканти Фичино
середины 70-х гг. XV в., в котором сей молодой участник флорентийского
кружка платоников в полном согласии со своим ученым наставником находил смысл его деятельности в просвещении Запада неведомой доселе
мудростью, что позволило ему заключить об уникальности “этого нашего
века”, покровительствуемого Сатурном; сам Фичино, рассуждая смелее и
последовательнее своего юного друга, прямо назовет свое время, имея в
виду среди прочего собственную культурно-реставраторскую миссию, “золотым веком”. См. у Кавальканти: “Tulisti eos, quos attingere est nemo, atque
Occidentalibus regionibus ostendisti, quorum tantum prius nomina acceperant,
eaque tamen magnopere venerabuntur, atque ab eis omnem obscuritatem,
quae circa eos erat, amovisti nostrosque oculos ab omni caligine abstersisti, ita
ut etiam cor eorum inspici possit, nisi penitus lippi simus. Denique per te eos
inspexit haec aetas, quos nunquam viderat Italia” (Cavalcanti I. Mala non sunt
ab astris proprie, sed ex defectu vel materie, vel consilii // Ep. lib. III. P. 732. 2).
1188 См. в наст. главе выше С. 380-381.

390

и Леона Баттиста Альберти; в качестве выдающихся «грамматиков»
(то есть филологов) он называет Лоренцо Валлу и его сподвижника, гуманиста Джованни Тортелли; успехи в науке о добродетельной жизни он связывает с Иоанном Аргиропулом; использование
древнего красноречия и неискаженного латинского языка (veteris
eloquentiae et incorruptus latinae loquutionis usus), начатое Колюччо Салютати, по словам Ринуччини, продолжено и доведено до совершенства Поджо Браччолини и Леонардо Бруни, «которые в своих
письмах, речах, диалогах превосходно подражали цицероновской
манере речи»; далее названы Карло Аретинец (Марсуппини), преуспевший во всех благородных науках, флорентинец Джанноццо
Манетти, человек острого ума, сведущий во многих предметах и
даровитый писатель, монах Амвросий (Траверсари), великий знаток
греческой словесности1189.
Свой обзор Ринуччини не заканчивает теми, кто, с его точки зрения, отличился в науках и искусствах; он считает необходимым показать, что век его славен дарованиями, проявившимися не
только в духовной сфере, но и в практической деятельности, прежде всего в управлении государством и его защите1190. Он приводит
большой список граждан Флоренции, обнаруживших такие важные
для общественной жизни качества, как благоразумие (prudentia),
добропорядочность (integritas), предусмотрительность (consilium),
мудрость (sapientia), решимость (auctoritas), а затем дополняет его
именами известных в то время полководцев и государей1191. Сочетание перечисленных выше практических доблестей (virtutes), по
словам Ринуччини, являет собой Федериго да Монтефельтро, воплощающий образ людей древности, коими принято восхищаться,
1189 Rinuccini A. In libros Philostrati de vita Apollonii Tyanaei praefatio. P. 44-49.
1190 “Ac ne quis intelligendi potius quam agendi virtutibus aetatis nostrae
ingenia valuisse crediderit; qui convertat animum ad actionum studia
consideranda, circumspiciatque res in Italia vel bello vel pace gestas, facillime hoc
etiam laudis genere non caruisse nostrorum temporum homines iudicabit. Nam
cum in agendis rebus duo praecipue virorum genera excellant; unum eorum,
qui consilio et auctoritate Rempublicam regunt et moderantur; alterum eorum
qui vi et armis a civitatibus bellum propulsant, aut illatas iniurias ulciscuntur; in
utraque facultate tam multi tamque suo quisque genere excellentes reperiuntur
ut eos etiam vidisse sit gloriosum…” (Rinuccini A. Op. cit. P. 49-50).
1191 Ibid. P. 50-52.

391

ибо на войне он стяжал славу отважного предводителя, в мирной
жизни – благоразумнейшего и наилучшего государя, ценителя наук
и философии1192.
Настойчиво подчеркивая, что дарования его времени ни в
чем не уступают древним, Ринуччини хотел выставить неопровержимый для его современников довод в пользу того, что он живет не в
эпоху старения и упадка, но обновления и подъема искусств, наук и
доблестей. Ринуччини, правда, не говорил в связи с этим о возврате «золотого века», о чем вовсю твердила медичейская пропаганда.
Однако два десятилетия спустя, в 1492 г., основываясь главным образом на аргументации Ринуччини, пришествие «золотого века» будет доказывать Марсилий Фичино в адресованном Павлу Миддельбургскому, медику и астроному герцога Урбинского Гвидобальдо да
Монтефельтро, послании с много говорящим названием«Похвалы
нашему веку как золотому веку, потому что он порождает золотые
дарования». Вместе с другими гуманистами своей эпохи Фичино
отошел от классической трактовки «золотого века» как состояния
некой патриархальной общности, невинности и неискушенности.
Подобно Пальмиери и Ринуччини, характер времени он определял
качеством человеческих дарований (ingenia). Сославшись на древние поэтические сказания о четырех веках – свинцовом, железном,
серебряном, золотом – и на Платона, подобным же образом делившего дарования людей, Фичино признал право именоваться «золотым веком» за временем, когда повсеместно появляются «золотые
дарования» (aurea ingenia). О том, какие дарования характеризуют
его время, позволяют судить, по Фичино, «преславные открытия»
(praeclara inuenta), коими оно отмечено, ведь «этот наш век, как
Золотой век, вернул к жизни почти уже угасшие свободные искусства, то есть грамматику, поэзию, риторику, живопись, скульптуру,
архитектуру, музыку, древнюю манеру пения под аккомпанемент
орфической лиры – и все это во Флоренции»1193; также, здесь, во
1192 “…in te [то есть Федериго – О.К.] superius enumerate virtutes ita vigent,
ut priscorum hominum quos tantopere omnes admirantur, imaginem referas,
cum et in bello fortissimi imperatoris, et in pace prudentissimi et optimi Principis
gloriam sis consequutus” (Ibid. P. 52 и далее до P. 54).
1193 “Hoc enim seculum tanquam aureum, liberales disciplinas ferme iam
extinctas reduxit in lucem, grammaticam, poësim, oratoriam, picturam, sculpturam, architecturam, musicam, antiquum ad Orphicam Lyram carminum

392

Флоренции, «из мрака на свет была извлечена платоническая наука» (Platonicam disciplinam)1194.
Славя культурные достижения своего времени, Фичино не забывает и о себе; ибо только на его счет можно отнести обновление как
древнего искусства пения под аккомпанемент орфической лиры1195,
так и «платонической науки». В полном согласии с установкой, выраженной в гораздо более ранних по времени обращениях к Козимо
Медичи и кардиналу Виссариону, в письме Павлу Миддельбургскому
он также подчеркивал свою роль в происходящем духовном перевороте, или наступлении «золотого века».
За исключением двух «открытий», принадлежавших самому
Фичино, перечень других свершений Флоренции его эпохи близок
тому, который был детальнее, с указанием имен, развернут Аламанно Ринуччини1196. Сходство между сочинениями двух гуманистов еще
cantum. Idque Florentiae” (Ficinus M. Laudes seculi nostri tanquam aurei ab
ingeniis aureis // Ep. lib. XI. P. 944. 3). Подробнее об этом документе см.:
Кудрявцев О.Ф. Письмо Марсилио Фичино о Золотом веке // СВ. М., 1980.
Вып. 43. С. 320-327. Его перевод, выполненный О.Ф. Кудрявцевым, см. в изд.:
Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. Переводы с латинского и итальянского языков XVI века. М., 2004. С. 268-269.
1194 Ficinus M. Laudes seculi nostri… P. 944. 3.
1195 О том, что Фичино “первым возвратил свету преданные в роковые
времена забвению звуки и напевы кифары и орфические песнопения”, писал в послании к нему Иоанн Панноний, ссылаясь на мнение неких “астрологов” (Ioannes Pannonius Marsilio Ficino. Dubitatio utrum opera philosophica
regantur fato an providentia // Ep. lib. VIII. P. 871. 2; Analecta nova ad historiam
Renascentium in Hungaria litterarum spectantia. P. 278). См. в связи с этим:
Walker D.P. Le chant orphique de Marsile Ficin // Musique et poésie au XVI-e
siècle. Paris, 1954 (P. 17-33). Р. 18.
1196 Нужно заметить, что Ринуччини и гуманисты его круга избегали упоминать о роли Фичино в духовном движении их времени. Так, Донато Аччайуоли в письме к Алонсо де Паленсия (сентябрь 1463 г.) связывал пробуждение
великого интереса к учениям Платона и Аристотеля, дающее повод говорить
о как бы возрождении Афинской академии во Флоренции, с деятельностью
византийского грека Иоанна Аргиропула (Fossi F. Monumenta ad Alamanni
Rinuccini vitam contexendam. Firenze, 1791. P. 60-63). Сам Ринуччини десятилетия спустя в письме Роберто Сальвиати (1489 г.), обсуждая философский ренессанс его времени, вспоминал о деятельности Джаноццо Манетти, Иоанна
Аргиропула, Джованни Пико делла Мирандола и полностью обходил молчанием Фичино (Rinuccini A. Lettere ed orazioni. P. 188-190). См. также: Field A. The
origins of the Platonic Academy of Florence. Princeton, 1988. P. 58.

393

более усилится, если принять во внимание, что герцог Урбинский
Федериго да Монтефельтро превозносится у Фичино за сочетание
благоразумия с военным искусством (cum arte militari prudentiam),
то есть за достоинства, которые отмечал в нем Ринуччини.
Однако Фичино не ограничивает круг «открытий» только
теми, которые были сделаны во Флоренции и Италии и направлены
на возрождение наук и искусств, процветавших в древние времена;
он дает более широкую картину культурных перемен, упоминая об
изобретении в Германии неведомого в древности книгопечатания и
изготовленных там же астрономических таблицах, о созданном во
Флоренции устройстве, воспроизводящем ежесуточные движения
небес, об усовершенствовании астрономии Павлом Миддельбургским1197. Хотя сам гуманист открыто нигде не говорит, подобно одному из своих старших современников, о том, что «не во всем, касающемся искусств, которые приличествуют свободным людям, пальму
первенства надо отдавать древним»1198, тем не менее упоминанием
1197 “In te quoque mi Paule perfecisse videtur astronomiam… In Germania
temporibus nostris imprimendorum librorum inventa sunt instrumenta. Tabulae
praeterea, quibus hora (ut ita dixerim) una, per omne seculum tota coeli facies
aperitur, ut praetermittam machinam Florentinam, quotidianos coelestium
motus agentem” (Ficinus M. Laudes seculi nostri… P. 944. 3.).
1198 “… vetustis seculis eiusmodi rerum [illarum artium quae ad liberos
pertinent homines – О.К.] non omnino palmam concedi oportere”, – сказано
в сочинении Бенедетто Аккольти, канцлера Флоренции [ум. 1464 г.] “О превосходстве мужей настоящего времени” (Accolti B. De praestantia virorum
sui aevi dialogus. Lugduni Batavorum, 1723 (1- изд.: Parmae, 1689). P. 1B), посвященном Козимо Медичи. Впрочем, у Аккольти речь идет о том, что
люди его времени не уступают древним прежде всего в военных, гражданских и религиозных доблестях; и весьма сжато он говорит о не меньших,
по его убеждению, чем у древних, свершениях его современников и ближайших предшественников на поприще искусств и наук – риторики, поэзии,
философии, юриспруденции (Ibid. P. 19F-23D). Подробный источниковедческий анализ диалога Аккольти см. в работе Р. Блэка (Black R. Benedetto
Accolti and the Florentine Renaissance. London; New York, 1985. P. 200-223).
По наблюдению этого историка, мысль о том, что люди его времени ни в
чем не уступают древним и даже превосходят их, Аккольти заимствовал
у своего земляка-аретинца, с которым находился во враждебных отношениях, Франческо ди Мариотто Гриффолини, высказавшего эту идею в посвященном Козимо Медичи переводе восьмидесяти восьми гомилий Иоанна Златоуста на Евангелие от Иоанна, чтобы, опираясь на нее, произнести

394

открытий, сделанных только в его время, он поставит под вопрос
связь «золотого века» исключительно с наследием античной культуры и цивилизации.
Мысль о том, что рецепция классической древности является
подлинным призванием и единственной целью всего духовного движения его эпохи, не могла уже в полной мере удовлетворить Фичино, ибо не предусматривала места для новых свершений и открытий.
Но и отказываться от нее он не стал, поскольку она служила обоснованием особой исторической роли гуманистической культуры, доказывала ее респектабельность в качестве истинной хранительницы завещанных древностью достижений искусства, мысли и духа.
В мифе о «золотом веке» Фичино оставил идею циклического развития, подразумевавшую возрождение, или обновление, исходной
традиции; при этом «золотой век» он целиком не отождествлял с
определенной культурной эпохой, с античностью, например, как
делали его предшественники-гуманисты, начиная с Петрарки, но,
сославшись на учение Платона о четырех видах дарований, допускал самое широкое его толкование, сообразное как с установкой
на продолжение давней великой традиции, так и с признанием новых достижений в науках и искусствах, новых проявлений человеческих талантов и доблести.
Идея возрожденного «золотого века» стала популярным мотивом гуманистической идеологии. Впрочем, кроме Фичино никто
другой такого тщательного и развернутого обоснования ее уже не
давал. Последователю гуманиста августинскому монаху Эгидию из
Витербо достаточно было указать на согласие платонизма (а с ним
вместе, конечно, и огромного пласта древнеязыческой мудрости) с
христианством, которое отстаивал глава Платоновской академии,
чтобы объявить о возвращении «Сатурнова царства, золотого века,
столько раз возвещенного Сивиллой и пророками»1199.
похвалы своему адресату и покровителю; ту же цель преследовал и Аккольти с созданном между 1460 и 1463 гг. своем диалоге (Black R. Op. cit. P. 185186, 190-191). См. также: Гращенков В.Н. Портрет в итальянской живописи
Раннего Возрождения. М., 1996. С. 73.
1199 “Hec sunt mi Marsilii Saturnia regna, hec toties a Sibylla et vatibus aetas
aurea decantata…” (SF. Vol. II. P. 316). См. также: Garin E. L’età nuova. Ricerche
di storia della cultura dal XII al XVI secolo. Napoli, 1969. P. 89.

395

В середине XVI в. концепция Фичино была подхвачена Джорджо Вазари, который, чуть-чуть сместив в ней акценты, придал ей
вид, надолго закрепившийся в историографии: в его «Жизнеописаниях наиболее именитых живописцев, ваятелей и архитекторов» речь
шла не о «золотом веке», вернувшемся при Медичи, а о золотом веке
Медичи. Приступая к рассказу о Боттичелли, он прямо называл «времена Лоренцо Великолепного» «золотым веком для людей воистину
даровитых»1200.
С тех пор «золотым веком» в исторической литературе стали
именовать правление во Флоренции первых Медичи, мудрому попечению которых будто бы обязаны своим расцветом искусства и науки. Сама же гуманистическая культура, решительно переосмыслив
миф о «золотом веке», формулировала с его помощью идею собственного исторического призвания восстановить утраченную связь
времен, служа духовному обновлению человечества, и таким образом приходила к осознанию своеобразия своей эпохи. Эта интенция
культуры отразилась в наименовании, которое прочно закрепилось
за ней в историографии, – Возрождение.

1200 “Ne’ tempi medesimi del magnifico Lorenzo Vecchio de’Medici, che fu
veramente per le persone d’ingegno un secol d’oro” (Vasari G. Le vite de’ più
eccelenti pittori, scultori e architettori. A cura di R. Bettamini. Firenze, 1973. Vol.
III. P. 512. См. также: Chastel A. Vasari et la legende médicéenne: “l’Ecole du
Jardin de Saint Marc” // Studi Vasariani. Atti del convegno internazionale per
il IV Centenario della prima edizione delle Vite del Vasari. Firenze, 1952; Он же
[Шастель А.] Искусство и гуманизм во Флоренции времен Лоренцо Великолепного. Очерки об искусстве Ренессанса и неоплатоническом гуманизме.
М., 2001. С. 16-29.

396

ГЛАВА X. «ЗАПЕЧАТЛЕННЫЙ САТУРНОМ»:
МЕЖДУ ЗВЕЗДОЗАКОНИЕМ И АСТРАЛЬНОЙ МАГИЕЙ

Послание к Лоренцо Медичи за март 1486 г., которое не попало в тщательно собираемую Фичино подборку его «Эпистол», начинается словами: «По нашему обыкновению мы часто изучаем по
звездам, что нам ждать от других людей; однако что ждать от тебя,
великодушный Лоренцо, в течение уже многих лет я почтительно наблюдаю не по небу, а по тебе самому. Ибо знаю, что мудрый человек
неподвластен звездам»1201. В этом письме флорентийский гуманист
признается, что занимается астрологией с целью предугадать грядущие события, и одновременно утверждает, что звезды не властны
над мудрецом. Налицо противоречие или, по крайней мере, непоследовательность мысли Фичино и не случайно некоторые историки
отмечали колебания его позиции от неприятия и осуждения астрологии до обращения к ней, пусть и с оговорками, и использования ее в
практических целях1202. И, действительно, с одной стороны, у Фичино,
1201 “Sepe que nobis ab aliis eventura sint in astris explorare solemus. Que
vero mihi ex te magnanime Laurenti futura sint, non in celo quidem, sed in te
ipso multis iam annis diligenter observo. Novi enim sapientem sideribus non
esse subiectum” (Ficinus M. Epistola ad Laurentium Medicem // SF. Vol. I. P. 57).
1202 См.: Baron H. Willensfreiheit und Astrologie bei Marsilio Ficino und Pico
della Mirandola // Kultur und Universalgeschichte. Festschrift für Walter Goetz.
Leipzig; Berlin, 1927. S. 149-155; Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino.
Frankfurt a. M., 1972 (1 изд. – Нью Йорк, 1943). P. 293-295; Garin E. Introduzione
// Pico della Mirandola G. Disputationes adversus Astrologiam divinatricem.
A cura di E. Garin. Firenze, 1946. Vol. I. P. 11; Idem. Lo zodiaco della vita. La
polemica sull’astrologia dal Trecento al Cinquecento. Bari, 1976. P. 70; Walker
D.P. Ficino and astrology // MFRP. P. 341-342; Kaske C.V. Ficino’s shifting attitude
towards astrology in the “De vita coelitus comparanda”, the letter to Poliziano,
and the “Apologia” to the cardinals // MFRP. P. 371-381; Kaske C.V., Clark J.R.
Introduction // Ficino M. Three books on life. Ed. by C.V. Kaske, J.R. Clark. New

397

доказывавшего богоподобие человека, его свободу и суверенность
в качестве самовластного творца собственного «я» и окружающей
действительности, не могло не вызвать неприятия учение о непреложном законе звезд, коим определяются судьбы людей и всего,
что происходит в мире. С другой стороны, отстаивая единство мироздания как живого, целостного организма, во всех своих частях
населенного духами, Фичино должен был признавать постоянно
происходящее взаимодействие этих частей1203, а, значит, и влияния,
идущие как от небесных тел на землю и на человека, так и в обратном направлении; и во всяком случае, исходя из убеждения в
теснейшей взаимосвязи всего сущего, он имел основания в явлениях одной части вселенной, скажем, неба, видеть признаки, или
знамения, того, что с необходимостью должно случиться в другой
его части – на земле.
York, 1989. P. 59; Акопян О. Л. Астрология Марсилио Фичино и средневековая традиция // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории.
49. 2014. C. 66–88.
1203 Приведем несколько фрагментов из сочинений Фичино, в которых
говорится о живом единстве мира: “Cum mundus sit unum animal, omnia
corporea duobus modis sunt partes mundi: primo, quia singula corpora sunt,
quaedam universi corporis portiones: secundo, quia in quolibet corpore est et
ipsa mundi anima, et propria quaedam huius animae virtus efficacia dos huic
corpori distributa. Quatenus ergo corporea singula sunt animalis mundani
membra, facile tum a toto, tum invicem patiuntur: quippe cum etiam quae
loco inter se distare videntur, sint propinqua, ob mirabilem naturae unius
communionem” (Ficinus M. Commentaria in Plotinum. IV. 4. 32 // Op. om. P.
1745); “Et quod maximum est, mundus animal in se magis unum est, quam
quodvis aliud animal, si modo est animal perfectissimum” (Idem. De vita. III. 2
// Op. om. P. 533); “… testantur sapientes Indi, dicentes mundum esse animal
passim masculum simul atque foeminam, mutuoque membrorum suorum
amore ubique coire secum, atque ita constare, vinculum vero membrorum
inesse per insitam sibi mentem, quae totam infusa per artus agitat molem, et
magno se corpore miscet” (Ibid. III. 26. 570); “Iam vero si homunciones isti
vitam minimis concedunt mundi particulis, quae tandem dementia est, quae
invidia, nec nosse, nec velle totum vivere, in quo vivimus, et movemur, et
sumus?” (Idem. Apologia, in qua de medicina, astrologia, vita mundi… agitur
// Op. om. P. 573). Ср. у Платона о космосе как “живом существе” (Тимей.
30b // Соч. Т. 3. Ч. 1. М., 1971. С. 471). См. в связи с этим также: Klibansky R.,
Panofsky E., Saxl Fr. Saturn and melancholy. Studies in the history of natural
philosophy, religion and art. London, 1964. P. 263-264.

398

Интересом Фичино к астрологической науке отмечены его
первые шаги по освоению древней языческой мудрости. Около 14841485 гг. Иоанн Панноний, венгерский корреспондент и критик философского дела своего флорентийского друга, вспоминал, как, приехав во Флоренцию для освоения латинской и греческой словесности,
судя по некоторым косвенным данным, в середине 60-х гг., он слышал от двух тамошних астрологов, что Фичино, сообразуясь с неким
положением небесных светил, собирался возродить учения древних
философов. «Что это было за положение светил, – писал далее Иоанн Панноний, – даже если я и слышал, помню недостаточно хорошо, но думаю, что ты знаешь постольку, поскольку ты его открыл.
Для подкрепления своих утверждений ссылались эти астрологи на то,
что ты в определенные судьбой сроки возвратил свету древние звуки
и мелодии лиры и Орфические гимны, прежде преданные забвению.
Затем ты перевел стародавнего Меркурия [Гермеса] Трисмегиста и
много Пифагорейских писаний; а также изъяснил стихи Зороастра и,
прежде чем я приехал во Флоренцию, приступил к переводу Платона,
руководствуясь, как я подозреваю, все теми же астрономическими
знамениями»1204.
Последние слова были спровоцированы скорее всего тем местом из посвятительного письма к Лоренцо Медичи в публикации
всего корпуса сочинений Платона (1484 г.), попавшей в руки Паннония, в котором флорентийский гуманист заявляет, что к переводу
1204 “Praeterea memini, cum olim in Italiam profectus Latinis literis et Graecis
erudirer Florentiae, me a duobus vestrum astrologis audivisse, te ex quadam
siderum positione antiquas renovaturum philosophorum sententias. Quamquidem positionem siderum etsi audiverim, non satis recolo, sed te arbitror meminisse, immo et per te invenisse. Adduxerunt item illi astrologi ad suum iudicium confirmandum, quod fatali quodam tempore antiquum cytharae sonum
et cantum et carmina Orphica oblivioni prius tradita luci restituisses. Mox et
Mercurium trismegistum antiquissimum traduxisti et Pythagorica multa; item
carmina Zoroastris explanavisti et antequam Florentia huc redirem transferendo Platonis manum inieceras, iisdem (ut equidem suspicor) astronomicis auspiciis” (Ioannes Pannonius Marsilio Ficino. Dubitatio utrum opera philosophica
regantur fato an providentia // Ep. lib. VIII. P. 871. 2; Abel E. Analecta nova ad
historiarum Renascentium in Hungaria litterarum spectantia. Budapestini, 1903.
P. 278). См. подробнее об этом: Черняк И.Х. Итальянский гуманизм и богословие во второй половине XV века // Актуальные проблемы изучения истории религии. Л., 1976. С. 91-92.

399

античного философа приступил, побуждаемый «не моими, но деда
твоего [дедом Лоренцо был Козимо Старый. – О.К.] благоприятными знамениями»1205. Речь могла идти о каких-то небесных явлениях, в коих усматривали знаки – дурные или добрые – имеющего совершиться на земле. И, по наблюдению С. Джентиле, свой первый
труд, посвященный Платону, – «Наставления в платонической науке»
(1456 г.) – Фичино соотносил с появлением кометы точно так же, как
и Козимо Старый, подвигнутый прохождением над Флоренцией другой кометы с 4 по 31 октября 1433 г., то есть в то время, когда родился
Марсилий (19 октября 1433 г.), избрал именно его, отмеченного небесным знамением1206, для возрождения древнеязыческой богословской традиции; и воссоздание Академии, которую замыслил Козимо,
вдохновленный на это проповедью платоновского учения Георгием
Гемистом Плифоном на Флорентийском соборе (1439 г.), он осуществил, по признанию Фичино, «как только пришло подходящее время» (opportuno primum tempore)1207, – «подходящее», надо полагать,
с точки зрения астрологической науки1208.
Ответ своему критически настроенному в отношении астрологии венгерскому корреспонденту Фичино использовал для того,
чтобы, опираясь на ее данные, подчеркнуть провиденциальную роль
своего ученого служения, удостоверенного будто бы звездами: «Постольку, поскольку ты, стремясь приписать року причину этого нашего труда [переводов Платона – О.К.], коснулся нашего рассуждения,
то я не отрицаю, что в этой самой фигуре Сатурн, восходящий в знак
Водолея, а также Солнце и Меркурий, [восходящие] в девятую об1205 “Ego autem etsi a tenera aetate nominis Platonis cultor, rem tamen adeo
gravem, non meis quidem, sed avi tui Cosmi prosperis auspiciis sum agressus…”
(Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium // Op. om. P. 1128).
1206 Эту комету наблюдал Паоло дель Поццо Тосканелли, с коим, как и с
другими астрологами, Козимо, приверженный их науке, часто общался. См.
свидетельство Веспасиано да Бистиччи: “Se erano astrolagi, egli [Cosimo]
n’aveva uno universale giudicio, per avere sempre praticato con maestro
Pagolo [Toscanelli] e con altri astrolagi; in qualche cosa vi dava fede, e usavala
in alcuna sua cosa” (Vespasiano da Bisticci. Vite di uomini illustri del secolo XV.
Cosimo de’ Medici. XVIII. Ed. da L. Frati. Bologna, 1892-1893. Vol. III. P. 57).
1207 Ficinus M. In Plotinum Ad magnanimum Laurentium Medicem patriae
servatorem Prooemium // Op. om. P. 1537.
1208 См. подробнее: Gentile S. Introduzione // Ficino M. Lettere. A cura di
S. Gentile. Firenze, 1990. Vol. I. P. P. XXXVI-XL.

400

ласть неба, и положение других планет по отношению к этой девятой
области знаменуют [появление] человека-обновителя древности, но
отрицаю будто бы его производят»1209. «Девятая область неба» считалась «домом» религии и философии1210 и, указывая на ее определяющую роль в гороскопе, относящемся ко времени его рождения,
Фичино ссылался на небеса как на очевидное и неоспоримое свидетельство его призвания свыше возродить традицию древнейшей мудрости1211, но видел в них лишь знаки (signa), сообщающие людям божественную волю. «Если бы ты внимательно прочитал нашу эпистолу
«О звезде волхвов» и сходное с ней рассуждение в нашем «[Платоновском] богословии», а также книги Плотина, трактующие этот
предмет, которые мы перевели, – продолжал Фичино в своем ответе
Паннонию, – ты бы, конечно же, уразумел, что обязанности служения
общественному благу, имеющие отношение к душам, зависят главным образом, как бы от общих и первых причин, от высших умов-служителей всемогущего Бога, а также некоторым образом происходят, словно от причин частных и последних, от усмотрения людей…
Знаменуются же они фигурами и перемещениями небес, выступающими орудиями божественных умов»1212. Не отрицая пользы астрологической науки, более того, сообразуясь в своих действиях с ее данными, Фичино, как видно, не был склонен абсолютизировать влияние
небес и звезд и отводил им прежде всего роль вестника или проводника вышнего, или Божественного, закона. Этой теме он посвятил
специальное сочинение, в составе его «Эпистол» помещенное под
названием «Божественный закон не может звездами производиться,
но, пожалуй, знаменоваться»1213, и в том или ином контексте возвра1209 “Quod vero tu nostri huius operis causam in fatum referre volens de nostra genesi attigisti, non inficior equidem in hac ipsa figura Saturnum in Aquario
ascendentem et Solem Mercurium que in nona coeli plaga aspectumque reliquorum Planetarum ad ipsam nonam significare hominem rerum antiquarum
innovatorem, sed efficere nego” (Ficinus M. Quod divina providentia statuit
antiqua renovari // Ep. lib. VIII. P. 872. 1; Abel E. Op. cit. P. 281).
1210 См. об этом: Gentile S. Op. cit. P. XXXVI-XXXVII.
1211 См. на эту тему: Гл. I. С. 55.
1212 Ficinus M. Quod divina providentia statuit antiqua renovari // Ep. Lib. VIII.
P. 872. 1.
1213 Ficinus M. Divina lex fieri a coelo non potest sed forte significari // Ep. lib.
VII. P. 849-853.

401

щался к ней в других своих работах1214. Фичино, несомненно, опирался на Плотина, который, с одной стороны, отказывался признавать
решающее влияние звезд и планет в их всевозможных сочетаниях на
жизнь и судьбу человека, с другой, – рассматривал эти сочетания как
знаки, своего рода начертанные на небе письмена, предупреждающие о том, что происходит или должно произойти, в коих, однако, не
следует искать причины того, что случается в подлунном мире1215. И
подобный подход к астрологии, унаследованный Фичино, допускал,
пусть и с существенными оговорками, обращение к ней. Но до определенного предела. Ибо Фичино ни в коей мере не склонен был жертвовать ей свободой человеческой воли и Божественным провидением и признавать тем самым абсолютность «звездозакония».
В 1477 г. он работал над трактатом, так, впрочем, и оставшимся незавершенным, «Рассуждение против прорицаний астрологов».
Сочинение это представляет собой, по справедливому наблюдению
Э. Гарэна, «собрание заметок и выписок», фрагментов текста, идентичных по содержанию «Платоновскому богословию», высказываний
об астрологии святых отцов, античных, средневековых европейских
и арабских мыслителей, причем многие обвинения, выдвинутые в
нем против астрологов, аналогичны тем, с которыми выступали защитники этой науки, вроде Роджера Бэкона, обличая шарлатанов,
паразитирующих на ней1216. Главная мысль труда, к которой гуманист
возвращается постоянно, состоит в том, что ум и душа человека,
неподвластны влиянию звезд, более того – сами его используют1217.
«Небо прямо воздействует на тело, опосредствованно – на чувство,
1214 Idem. De religione Christiana. IX // Op. om. P. 12; Idem. Theologia platonica
de immortalitate animorum. IX. 4 // Op. om. P. 209-210.
1215 Plotin. Enneades. II. III. 1, 7, 8; IV. IV. 42-43 (Ed. par E. Bréhier. T. 1-6, Paris,
1924-1931. См.: T. 2 (1924). P. 28-29, 33-35; T. 4 (1927). P. 149-151). См. в связи с
этим: Блонский П.П. Философия Плотина. М., 1918. С. 111-113; Лосев А.Ф. ИАЭ.
Поздний эллинизм. М., 1980. С. 662-663; Kristeller P.O. Op. cit. S. 295; Черняк И.Х. Указ. соч. С. 97.
1216 Garin E. Introduzione. P. 11.
1217 “Ergo sidera non agunt in intellectus… Igitur anima dominatur astris,
idest inclinationi que ab astris innascitur corpori” (Ficinus M. Disputatio contra
iudicium astrologorum // SF. Vol. II. P. 29. В примечаниях к трактату указаны сходные с его текстом места в “Платоновском богословии”, а также в
“Комментариях к Плотину”, для них Фичино, как видно, заимствовал материал из более раннего своего сочинения).

402

связанное с телом, и никоим образом – на интеллект. Однако интеллект и воля могут потворствовать дурному чувству. И пусть не говорят, что подобно тому, как тело наше подвластно небесному телу,
так же и ум наш подвластен небу, ибо тело наше [происходит] от
того, небесного тела, ум же – не от какого-либо тела и не от движущего небом ума, но от Бога»1218. Не отрицая вовсе возможности
влияния небес на человека через материально-телесную составляющую его природы, Фичино настаивает на свободе человеческого
духа, не определяемого ничем внешним по отношению к нему, движения которого, поэтому, не могут быть предсказаны никакими выкладками астрологов.
По мере создания трактата эти его основные положения гуманист популяризировал в письмах друзьям, что убедительно свидетельствует против не так давно выдвинутого Д.П. Уолкером предположения, будто антиастрологическое сочинение на самом деле
писалось Фичино в 1493-1494 гг. с целью создать нечто сопоставимое
с трудом Пико соответствующего содержания, удовлетворяющее
позиции Савонаролы, осуждавшего, как известно, астрологическую
науку1219. В послании за июнь 1479 г. к венецианцу Бернардо Бембо Фичино признавался: «Я сочиняю книгу о Божьем провидении и свободе человеческой воли, в коей по мере моих возможностей отвергаю
суждения астрологов, умаляющие провидение и свободу. Ведь сколь
тщательно проводят правильные расчеты астрономы, столь много
лжи измышляют по поводу дел человеческих суетные астрологи»1220.
И сходным образом в письме того же времени к Франческо Марескалько: «Сочиняю книгу о провидении Божьем и свободе человеческой воли, в которой выступаю против звездозакония и прорицаний
1218 Ibid. P. 74. См. в связи с этим: Baron H. Willensfreiheit und Astrologie bei
Marsilio Ficino und Pico della Mirandola. S. 156 и далее; Kristeller P.O. Op. cit. S.
293-294; Bullard M.M. The inward Zodiac: a development in Ficino’s thought on
astrology // RQ. 1990. Vol. XLIII. P. 688; Vasoli C. Quasi sit deus. Studi di Marsilio
Ficino. Lecce, 1999. P. 286-287.
1219 Walker D.P. Ficino and astrology. P. 343.
1220 “… compono librum de providentia Dei atque humani arbitrii libertate, in
quo illa Astrologorum iudicia, quae providentiae libertatique detrahunt, pro ingenii facultate redarguo. Nempe quam diligenter coelestia vere metiuntur Astronomi, tam multum circa humana inanes Astrologi mentiuntur” (Ficinus M. Quantum
Astronomi metiuntur, tantum Astrologi mentiuntur // Ep. lib. IV. P. 771. 1).

403

астрологов»1221. Последним в этом ряду является послание к графу
Франческо Ипполито Гаццольдо, содержащее предисловие к самому
антиастрологическому трактату: перечислив опасные заблуждения,
спровоцированные верой в то, что «конкретные события с необходимостью производятся звездами» (singula necessario fieri a stellis),
а это – отрицание Божественного провидения, обвинение ангелов,
движущих небесными сферами, в преступлениях и несчастиях людей, отказ человеку, приравненному к скотам, в свободе воли и покое, – Фичино выдвигает следующий довод, лишающий смысла все
труды звездочетов: «Наконец, если нельзя избежать того, что предопределено роком, то бесполезно предвидеть и предсказывать это;
если каким-либо образом этого можно избежать, то астрологи ложно отстаивают неизбежность рока»1222. А далее он призывает ополчиться на «нечестивых гигантов», которые, претендуя на «знание будущего, дерзают уравнять себя с бесконечным Богом»1223.
Словом, Фичино отвергал такую астрологию, которая давала
основания ее служителям покушаться на всеведение, не оставляя
места ни свободе человека, ни всемогуществу Бога, с чем Фичино,
убежденный в своем призвании оборонить христианскую веру от любых угроз ей, категорически согласиться не мог. Но, признавая живое единство вселенной, он не мог не признавать и наличие каких-то
связей между миром небесным и земным. Кроме того, что звезды
и планеты играли роль знаков, или вестников Божественного провидения, они также в качестве объектов более высокого порядка
должны были с необходимостью воздействовать на то, что расположено ниже их, на всякую земную тварь, включая людей, – на их телесное естество и тесно связанные с ним части души. А это означает,
что астральные влияния ни в коей мере не упраздняют свободную
1221 “Compono librum de providentia Dei et humani arbitrii libertate, in quo
agitur contra astrorum necessitatem fatumque Astrologorum (Idem. Cum
primum fatum impugnare nitimur, expugnamus // Ep. lib. IV. P. 776. 3). См. также: Bullard M.M. Op. cit. P. 689.
1222 “Denique si fata vitari non possunt, frustra praevidentur et praedicuntur,
si possunt aliqua ratione vitari, false ab Astrologis necessitas fati defenditur”
(Ficinus M. Disputatio contra iudicium Astrologorum [Proemium] // Ep. lib. IV.
P. 781. 2).
1223 Ibid. См. также: Thorndike L. A history of magic and experimental science.
New York, 1934. Vol. IV. P. 569; Walker D.P. Ficino and astrology. P. 345-346.

404

волю человека, сосуществуя с ней. В девятой книге «Платоновского
богословия» Фичино сформулировал эту идею следующим образом:
«Небеса не движут нашей волей с помощью некоего природного побуждения, но они движут нашими телами»1224.
Более всего положения небес и светил воздействуют на стихии, то есть на процессы в материальных сферах жизни, а также могут провоцировать социальные, хозяйственные и прочие потрясения.
Моровое поветрие, поразившее Италию в 1478-1479 гг., Фичино в специальном трактате «Советы, как противостоять чуме» (создан в 1479 г.,
1 изд. – 1481 г.) объяснял неблагоприятным сочетанием небесных тел,
призывая опасаться конъюнкций Луны с Солнцем, Сатурном или Марсом, или ее противостоянием Солнцу, или когда она образует фигуру
квадрата с этими планетами, причем «чумная зараза сильно распространяется при восходе и заходе Солнца»1225. В написанном почти одновременно (декабрь 1478 г.) послании к папе Сиксту IV он связывал
чудеса, которые произвели незадолго перед тем вновь обретенные
мощи Св. Петра в г. Вольтерра, с состоявшейся конъюнкцией Марса
и Сатурна в созвездии Девы и другими небесными знамениями, что
предвещало двухлетние бедствия, войну, чуму, голод, а также явление лжепророка1226. В сентябре 1480 г. Фичино предупреждал Лоренцо Медичи об опасной для него констелляции1227, а после смерти своего покровителя в 1492 г. в предисловии к «Комментариям на Плотина»
гуманист уверял Пьеро Медичи, что кончина его отца была отмечена
1224 “Quamobrem coeli voluntatem nostram instinctu naturae non movent,
movent tamen corpus” (Ficinus M. Theologia platonica de immortalitate
animorum. IX. 4. P. 209). Место это дословно воспроизведено в антиастрологическом трактате: Idem. Disputatio contra iudicium astrologorum. P. 25. См.
также: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. S. 294-295; Kaske C.V.,
Clark J.R. Introduction. P. 59; Bullard M.M. Op. cit. P. 688; Vasoli C. Quasi sit deus.
P. 80-81.
1225 “Voglio ti guardi bene quando la Luna si congiunge col sole et anco quando
s’oppone, cioè quando è piena. Item quando si congiunge con Saturno, et più
quando si congiunge con Marte. Item quando fa quadratura con detti pianeti.
Et sappi chel veleno pestilente si muove forte nellevar del Sole et nel porre.”
(Ficino M. Consiglio contro la pestilenza. VI. Firenze, 1532. P. 16r-v). В латинском
переводе Иеронима Риччо с названием “Epidemiarum antidotes” (1516 г.)
трактат опубликован в: Op. om. P. 576-606 (см.: P. 586).
1226 Ficinus M. Spiritus ubi vult spirat // Ep. lib. VI. P. 813-815.
1227 Idem. Pius dominabitur astris // Ep. lib. VI. P. 831. 2.

405

особыми небесными знамениями1228. Другим своим знакомым он также направлял гороскопы1229. В августе 1489 г. в составе коллегии экспертов Фичино определял наиболее подходящее время для закладки
флорентийского дворца Филиппо Строцци1230. Как видим, и сам гуманист действовал с оглядкой на данные астрологии, и информировал о
них близких ему людей. И это было характерной чертой времени, ибо
не только частные лица, но также государственная власть, например,
флорентийская Синьория или должностные лица в папском Риме, консультировалась с астрологами о наиболее подходящем времени для
начала каких-то важных предприятий1231.
Итак, Фичино не только признает, но даже настаивает на том,
что человек подвержен астральным влияниям, хотя и до определенного предела постольку, поскольку звезды не могут лишить его
свободы воли, или не властны над его умом. Ибо, как он пишет в
книгах «О жизни», они воздействуют лишь на дух человека посредством мирового духа (spiritus mundi), некоего среднего звена межу
душой мира и его телом: «…во вселенной то, что мы зовем духом,
является некой приманкой, или стимулом (esca sive fomes), для совокупления тел с душой»1232. Строго говоря, мировой дух, обеспечивающий связь небесных объектов с тем, что находится под Луной,
1228 Idem. Magnanimo Petro Medici // Op. om. P. 1538.
1229 Idem. Responsum de genesi quod iudicium sit fallacissimum // Ep. lib. VII.
P. 857. 2; Idem. Positio aspectusque planetarum ingenio conferentium // Ep. lib.
VIII. P. 894. 3; Idem. Fata viam invenient, aderitque vocatus Apollo // Ep. lib. X.
P. 918. 2.
1230 “Ebbi tal punto (i. e. diem XVI. Augusti 1489 quo domus Stroctiana
aedificari coepta est) dal soprannominato Benedetto Biliotti e Maestro Niccolò
e Maestro Antonio Benivieni medici, el vescovo de’ Pagagnotti e M. Marsilio,
tutti lo approvorono per buono” (Strozzi L. Vita di Filippo Strozzi. Ed. B. Bigazzi.
1851. P. 70. Цит. по: SF. Vol. II. P. 307).
1231 См. об этом подробнее: Гарэн Э. Магия и астрология в культуре Возрождения (1 изд. статьи – 1952 г.) // Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986. C. 340-344; Bullard M.M. Op. cit. P. 692-693; Юсим М.А.
Семейство Тедальди и его связи с Россией // Россия и Италия. М., 1993 (С.
84-95). С. 89-90.
1232 Ficinus M. De vita. III. 26 // Op. om. P. 570. См. также название гл. 3 в III
книге “О стяжании жизни с небес”: “Quod inter animam mundi et corpus eius
manifestum, sit spiritus eius, in cuius virtute sunt quatuor elementa. Et quod
nos per spiritum nostrum hunc possimus haurire” (Ibid. P. 534).

406

и, соответственно, – живое единство мира, заимствован Фичино,
по-видимому, у стоиков, хотя в своей космологии он стремился
предстать продолжателем Платона и Плотина1233. Природа этого
духа двояка: «Он есть тончайшее тело, как бы и не тело, а уже душа.
И равно как бы не душа, но почти тело. В нем немного природы земли,
больше – воды, еще больше – воздуха, намного больше – огненной
и звездной… Он животворит всюду и все, будучи непосредственной
причиной всякого порождения и движения»1234. Сочетая в себе свойства четырех стихий, он в состоянии служить посредником между небесами и нижним миром, пронизывать его и воздействовать на его
тела. Этим духом, коий можно «именовать небом и квинтэссенцией»
(то есть пятой сущностью), мир порождает все вещи, включая звезды
и четыре стихии1235. Сродни ему дух человека, – называемый Фичино
в «Платоновском богословии» «неким тончайшим и прозрачнейшим
тельцем»1236, – коим можно уловить, «если он станет, насколько в его
силах, небесным, или уподобится ему», дух, или дыхание, мира1237.
Значит, подобно тому как мир звездный и небесный воздействуют на
человека и всю подлунную природу, так и человек, сообразуя свой
дух с мировым, способен оказать обратное влияние.
Помимо этой, так сказать «духовной» связи всех частей вселенной есть еще одна, которую условно можно назвать «формальной». В той же книге «О жизни» Фичино говорит о «мировой душе»,
творящей с помощью логосов образы в надзвездных сферах и наделяющей их определенными свойствами, о том, что в звездах – в их
образах, полуобразах и свойствах – содержатся все виды, или формы, ниже расположенных сущностей и их свойства, и что от тех весьма упорядоченных форм зависят формы более низких объектов, ибо
они устрояются свыше; словом, порождая особенные формы и силы
более низких сущностей, душа воспроизводит их благодаря прису1233 См. наблюдения: Walker D.P. Spiritual and demonic magic from Ficino to
Campanella. London, 1958. P. 12; Kaske C.V., Clark J.R. Introduction. P. 27.
1234 Ficinus M. De vita. III. 3. P. 535.
1235 Ibid.
1236 “tenuisssimum quoddam lucidissimumque corpusculum” (Idem. Theologia platonica. VII. 6. P. 177).
1237 Idem. De vita. III. 4. P. 535.

407

щим ей логосам при помощи звезд и небесных форм1238. Постольку
поскольку объекты подлунного мира созидаются при участии звезд
и неба, которые запечатлены в них, то из этого с неизбежностью следует, что их «формальное» бытие обусловлено свыше и не может не
быть подвержено влияниям, идущим оттуда. Более того, «семенными логосами вещей» оно связано с «идеями божественного ума» и
таким образом каждая «материальная форма» через семенные логосы, присущие душе, находит соответствие в определенной идее,
в связи с чем посредством этих логосов она может стяжать какие-то
блага свыше, будучи сотворена свыше с помощью логосов: ибо если
некоему виду вещей или отдельной форме, рассуждает Фичино, придать надлежащим образом то многое, что распределено между различными вещами, но что сообразно идее, то можно в материю, как
следует приуготовленную, привлечь от идеи посредством семенных
логосов души «необыкновенные дары»1239.
Концепция «семенных логосов» (rationes seminales) как связующего звена между формами, запечатленными в материи, и идеями
ума, или посредников между миром земным, небесным и занебес1238 “Haec [мировая душа – О.К.]… rationibus suis aedificavit ultra stellas
in coelo figuras… impressitque his omnibus proprietates. In stellis autem,
figuris, partibus, proprietatibus, omnes rerum inferiorum species continetur
et proprietates earum… A quibus formis ordinatissimis dependent inferiorum
formae, illinc videlicet ordinatae… Quando igitur anima gignit speciales
inferiorum formas viresque, eas per rationes efficit proprias, sub stellarum
formarumque coelestium adminiculo” (Ibid. III. 1. P. 531-532).
1239 “… anima mundi totidem saltem rationes rerum seminales divinitus habet, quot ideae sunt in mente divina quibus ipsa rationibus totidem fabricat
species in materia. Unde unaquaeque species per propriam rationem seminalem propriae respondet ideae, facileque potest per hanc saepe aliquid illinc accipere, quandoquidem per hanc illinc est effecta… ac si certe cuidam rerum
speciei vel individuo eius rite adhibeas multa quae sparsa sunt, sed etiam ideae
conformia, mox in materiam hanc ita opportune paratam singulare munus
ab idea trahes, per rationem videlicet animae seminalem” (Ibid. III. 1. P. 531).
Ср. в другом месте трактата сходную мысль об обретении “даров свыше”
посредством надлежащего соединения семенных логосов с формами,
обретающимися в материи: “Fieri vero posse quandoque, ut rationibus ad
formas sic adhibitis, sublimiora quoque dona descendant, quatenus rationes
in anima mundi coniunctae sunt intellectualibus eiusdem animae formis, atque
per illas divinae mentis ideis” (Ibid. III. P. 572).

408

ным, обнаруживает близость не только к онтологии Плотина1240, но и
к натурфилософскому учению Фомы Аквинского, который считал, что
небесные объекты внедряют в материю субстанциальные, особенные
формы, являющиеся источниками неких «тайных», не связанных со
стихиями сил в вещах1241. Убежденный в существовании непрерывной
связи материальных форм с божественными идеями через семенные
логосы, Фичино считал, что благодаря определенным манипуляциям
с этими формами человек способен получить в свое распоряжение
энергии и силы высших миров. Речь идет об «астральной магии» как
частной форме натуральной магии, или науке, которая, по справедливому наблюдению Фр. Йейтс, хотя и основывается на исследовании
звезд и небес и их влияний на земной мир и человека, тем не менее
учит, как человеку направить к своей пользе эти влияния и таким образом уклониться от астрологического детерминизма1242.
В сущности этой теме посвящена третья книга «О жизни», имеющая весьма говрящее название – «О стяжании жизни с небес» (De
vita coelitus comparanda). В ней, рассуждая среди прочего о том, «как
посредством объектов, ниже расположенных и подвластных выше
расположенным, низводятся выше расположенные»1243, Фичино выясняет способы извлечения и обретения сокрытых в природе сил: «Что
касается природных воздействий, тех, которые идут свыше, тебе следует знать, что, в конечном счете, в нас и в наши материальные объекты их можно привлечь с помощью искусства постольку, поскольку
природа предоставила нам и нашим материальным объектам при1240 Plotin. Enneades. IV. III. 10-11. P. 76-78. См. также: Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol. I. P. LXXXIV; Garin E. L’età nuova. Ricerche di storia della cultura
dal XII al XVI secolo. Napoli, 1969. P. 425-429; Idem. Lo zodiaco della vita. P.
82; Copenhaver B.P. Renaissance magic and Neoplatonic philosophy: “Ennead”
4. 3-5 in Ficino’s “De vita coelitus comparanda” // MFRP. P. 352-356.
1241 Подробнее см.: Copenhaver B.P. Scholastic philosophy and Renaissance
magic in the “De vita” of Marsilio Ficino // RQ. 1984. Vol. XXXVII. N 4. P. 531-546;
Copenhaver B.P. Renaissance magic and Neoplatonic philosophy. P. 352-355.
1242 Йейтс Фр.А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000
(1 изд. на английском языке – 1964 г.). С. 59. См. также: Акопян О. Л. Ренессансная магия как духовное явление (на примере текстов конца XV–начала
XVI вв.) // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып.
57. 2016. C. 76–92.
1243“Quomodo per inferiora superioribus exposita deducantur superiora”
(Ficinus M. De vita. III. 26. P. 570).

409

манку для них… Разве природа, искусная производительница потомства, когда некоторым образом творит тельце (corpusculum) и придает ему вид, сразу же этим самым его внешним обликом, словно некой
приманкой, не низводит [в него] дух вселенной [spiritum ab universo]?
И этим способом оно не вбирает в себя и жизнь и душу? И, в итоге,
благодаря определенному виду и устроению души тело, таким способом оживленное, оказывается достойным присутствия ума, дарованного свыше. Словом, повсюду природа является магом…»1244.
В этой же роли мага выступает и человек, который умеет
должным образом обращаться с материальными формами, чтобы
привлечь в них небесные блага: подобно пахарю, возделывающему
поле, готовя его к засеву семенами и получению небесных даров,
прививающему деревья, чтобы продлить их жизнь и улучшить вид,
а равно врачу, естествоиспытателю и хирургу, подобным образом
поступающим с нашим телом, дабы сберечь нашу природу и полнее
стяжать природу вселенной, точно так же, – пишет Фичино, – поступает «философ, сведущий в том, что касается природы и звезд, коего
мы имеем обыкновение называть магом, благодаря некоторым приманкам и в подходящий момент сводя небесное в земное не иначе,
нежели прилежный земледелец прививает к старому стволу молодой росток. И это весьма одобряет Птолемей, утверждая, что сей
мудрец может так же использовать действия звезд, как земледелец
добрые качества почвы. Маг делает покорным земное небесному,
более того низшие области – высшим…»1245. Итак, во власти этого мудреца-мага, или философа, эксплуатировать материальные объекты,
оформлены ли они природой или искусством, и, узнав, какие идущие
1244 Ibid.
1245 “Quod sane animadvertentes agricultura, praeparat agrum seminaque ad
coelestia dona, et insitionibus quibusdam vitam plantae prorogat, et ad speciem
alteram melioremque perducit. Similia quaedam efficit et Medicus, Physicus, et
Chirurgus in corpore nostro, tum ad nostram fovendam, tum ad universi naturam uberius comparandam. Idem quoque Philosophus, naturalium rerum astrorumque peritus, quem proprie Magum appellare solemus, certis quibusdam illecebris coelestia terrenis, opportune quidem, nec aliter inferens, quam insitionis
studiosus agricola veteri recentem stipiti surculum. Quod et Ptolemaeus valde
probat, affirmans eiusmodi sapientem sic astrorum opus adiuvare posse, quemadmodum agricola terrae virtutem. Subijcit Magus terrena coelestibus, imo
inferiora passim superioribus…” (Ibid.).

410

с неба воздействия они в состоянии принять, эти объекты подобрать,
приуготовить и настроить так, чтобы через них приобрести для себя
небесные дары (sibique per eas [materias] coelestia vendicat)1246 и даже
– последством этих последних – заполучить занебесные силы1247.
Речь идет, в частности, об образах нижнего мира, способных
уловить влияния сходных с ними образов, или фигур, которые расположены на небесах, поскольку и те, и другие принадлежат к иерархии
форм, простирающейся от Ума через Душу и семенные логосы до материи. В главе 16-й третьей книги трактата, озаглавленной «О власти
неба и силах лучей, от коих, как считается, образы получают силу»1248,
Фичино говорит о том, что материальный образ обретает свою силу
из трех источников, из стихийной силы его материального тела, которая становится значительнее, если находит соответствие с другой силой, приданной формой той же материи, а сверх того – с еще одной,
которую с помощью фигуры можно стяжать с небес1249.
Для этого астральные фигуры запечатлеваются в образах, к
которым прибегают, имея в виду достижение определенных целей.
В главе 18-й той же третьей книги Фичино говорит о различиях в небесных фигурах, одни из них – знаки Зодиака – имеют красивые и
хорошо известные глазу формы, многократно изображенные, как,
например, Овен, Телец и т. д., другие же – не столь зримы, сколь вообразимы, они были постигнуты и открыты индийцами, египтянами
и халдеями. Некоторые характерные черты этих небесных знаков и
планет были зарисованы египтянами, они хотели, чтобы все подобного рода объекты были зафиксированы в образах. Среди небесных
фигур есть прекрасная Дева, сидящая, держащая в руках два коло1246 Ibid. P. 571.
1247 “Per haec insuper confirmant nonnulli etiam illud magicum, pro inferiora
videlicet superioribus consentanea posse ad homines temporibus opportunis
coelestia quodammodo trahi, atque etiam per coelestia super coelestia nobis
conciliari, vel forsan prorsus insinuari…” (Ibid. XV. P. 552).
1248 “De potestate coeli, de viribus radiorum unde vim sortiri putentur
imagines” (Ibid. III. 16. P. 553).
1249 “Praeterea imaginem efficaсiorem fore si virtus in materia eius elementaris conveniat cum speсiali eiusdem virtute naturaliter insita atque haec insuper
cum virtute altera speciali per figuram coelitus capienda” (Ibid. P. 554). См. в
этой связи: Copenhaver B.P. Renaissance magic and Neoplatonic philosophy. P.
365-366; Kaske C.V., Clark J.R. Op. cit. P. 37.

411

ска и кормящая младенца – таким предстает знак Девы в первом из
своих обликов1250. Чтобы показать, как можно получить некие блага
от небесных тел, Фичино берет дляпримера планету Меркурий: для
этого она должна находиться в знаке Девы, или, по крайней мере,
там должна быть Луна, взирающая на Меркурия, и вот тогда нужно
сделать из олова или из серебра образ со знаком Девы и с ее символами, а также с символами Меркурия1251. И в силу сходства форм
земного тварного образа и небесных объектов, этот образ воспримет идущие от них влияния. Еще один пример: древние, желая иметь
жизнь долгую, в час Сатурна, когда он восходил, производили в камне «Feyrizech», сиречь сапфире, образ Сатурна в виде старого человека, сидящего на высоком кресле или на Драконе, с головой, покрытой лоскутом темной материи, держащего в поднятых над головой
руках серп или рыбу и облаченного в черную одежду; можно было и
другим способом попробовать стяжать долгую и счастливую жизнь с
небес, изготовив образ Юпитера на светлом или белом камне в виде
человека с короной верхом на орле или на Драконе, его возносящего к славе, одетого в платье шафранного цвета1252. Примеры эти Фичино продолжает и очевидно, что во всех них он, широко заимствуя
материал из весьма популярного в его время трактата о симпатической и астральной магии «Пикатрикс»1253, рассказывает об изготовлении магических талисманов, коими человек обращает себе во благо
нужные ему планетные энергии.
В числе образов, аккумулирующих в себе небесные силы, Фичино называет крест, подчеркивая его особое положение и преимущества по сравнению со всеми другими возможными формами не1250 “… in prima facie Virginis virgo pulchra sedens, geminas manu spicas
habens puerumque nutriens…” (Ficinus M. De vita. III. 18. P. 556). См. то же:
Ficinus M. De stella magorum // Op. om. P. 491.
1251 Ficinus M. De vita. III. 18. P. 556.
1252 Ibid. P. 556-557.
1253 Трактат “Пикатрикс” создан на арабском языке в XII в. под сильным
гностико-герметическим влиянием; в XIII в. повелением Альфонса Мудрого
переведен с арабского на испанский и латинский языки; был хорошо известен Фичино, а также итальянским и европейским мыслителям, интересовавшимся астрологией, магией и герметическим учением. См.: Йейтс Фр.
Указ. соч. С. 49-69; Гарэн Э. Магия и астрология в культуре Возрождения.
С. 339; [Он же]. Garin E. L’età nuova. P. 389-419.

412

бесных объектов и их конъюнкций. Ибо силы небес достигают своей
наибольшей полноты, когда лучи светил, расположенных по четырем
сторонам света, пересекаются под прямыми углами и тем самым образуют форму креста. «Поэтому-то древние и говорили, – продолжает Фичино, – что фигура креста сотворена силой звезд либо приемлет
их силу и потому обладает высшей властью в образах и воспринимает силы и духи Планет». Далее Фичино ссылается на известность креста уже древним египтянам: изображая его на груди Сераписа, они
символизировали им будущую жизнь; впрочем, замечает по этому поводу гуманист, признание египтянами еще до пришествия Христова
важности креста свидетельствует не столько о его звездных дарах,
сколько предвещает достоинство, которое он примет от Христа1254.
Одной из главных целей этой талисманной магии, направленной на низведение определенных астральных токов и излучений в материальные тела, является восстановление или укрепление здоровья
людей. Сын врача и сам врач, Фичино, как и большинство людей его
класса и культуры, считал, что человеческий организм в целом и отдельные его части связаны с теми или иными зодиакальными знаками, а телесные темпераменты – с различными планетами. Элементом
астральной терапии могут быть длительные прогулки на свежем воздухе, в спокойную и ясную погоду по возвышенной местности, ибо во
время них «лучи Солнца и звезд беспрепятственно и легко отовсюду
достигнут тебя и наполнят дух твой мировым духом»1255. Этот миро1254 “Tunc enim stellae magnopere sunt potentes, quando quatuor coeli tenent angulos imo cardines, orientis videlicet occidentisque, et medii utrinque.
Sic vero dispositae, radios ita conjiciunt in se invicem, ut crucem inde constituant. Crucem ergo veteres figuram esse dicebant, tum stellarum fortitudine
factam, tum earundem fortitudinis susceptaculum, ideoque habere summam in
imaginibus potestatem, ac vires et spiritus suscipere Planetarum. Haec autem
opinio ab Aegyptiis vel inducta est, vel maxime confirmata. Inter quorum characteres crux una erat insignis vitam eorum more futuram significans, eamque
figuram pectori Serapidis insculpebant. Ego vero quod de crucis excellentia
fuit apud Aegyptios ante Christum, non tam muneris stellarum testimonium
fuisse arbitror, quam virtutis praesagium, quam a Christo esset acceptura…”
(Ficinus M. De vita. III. 18. P. 556). См. также: Йейтс Фр. Указ. соч. С. 69, 432;
Гарэн Э. Указ. соч. С. 342-343, 348-349; Chastel A. Il “signum cruces” del Ficino
// MFRP. P. 216-217.
1255 “Inter haec diutissime diuturno tempore sub divo versaberis, quatenus
tuto vel commode fieri potest, in regionibus altis et serenis atque temperatis.

413

вой дух можно также получить из вещей, кои им изобилуют, вроде
отборных вин, белого сахара, золота, драгоценных камней, благовоний, из того, что источает наинежнейшие ароматы, что сверкает
и т. п. Равным образом и энергии различных планет улавливаются
теми объектами и состояниями, над которыми властвует каждая из
них. Впрочем, пользоваться различными природными предметами и
предпринимать какие-то действия нужно со знанием дела и осторожно, чтобы по недоразумению не навлечь злокачественных влияний,
прежде всего Марса и Сатурна, и обращаться к таким растениям,
травам, живым существам, минералам и металлам, запахам, цветам,
природным и искусственным формам, приготовленным снадобьям
и блюдам, формам душевных состояний и словам, которые обеспечивают приток благотворных, жизненных энергий, даруемых, в первую очередь, Солнцем, Юпитером, Венерой, а также Меркурием.
Так, чтобы привлечь влияния, исходящие от Юпитера, нужно в период, когда эта планета царит, использовать то, что соответствует ее
природе, – серебро, гиацинт, топаз, коралл, хрусталь, берилл, сапфир, вино, белый сахар, мед, свеже-зеленые и воздушные цвета, чувства постоянные, уравновешенные, благочестивые и законные. «Сила
же Венеры улавливается горлицей, голубком, трясогузкой и иным, о
чем стыд возбраняет говорить»1256. Кроме подобных, данных природой средств низведения в подлунный мир планетных энергий могут
быть применены и рукотворные, созданные искусством приспособления для этого. Например, с помощью составных вещей, как-то
порошков, жидкостей, мазей, вытяжек (electuaria), которые изготавливают опытные в астрологии врачи, гораздо легче и быстрее обретают небесные влияния, нежели обычными веществами, из которых
делают образы; более того, эти лекарственные препараты имеют
много составляющих, ибо поскольку сотни свойств Солнца или Юпитера рассредоточены в сотнях растений, животных и тому подобных
вещах, постольку эти сотни известных свойств можно свести вместе
Sic enim Solis stellarumque radii expeditius puriusque undique te contingunt,
spiritumque tuum complent mundi spiritu per radios uberius emicante” (Ficinus
M. De vita. III. 11. P. 544). См. в связи с этим: Klibansky R., Panofsky E., Saxl Fr.
Saturn and Melancholy. P. 268-269.
1256 Ficinus M. De vita. III. 1. P. 532-533.См. также: Walker D.P. Spiritual and
demonic magic… Р. 13-14.

414

и сделать из них некое изображение, в коем содержатся почти целиком Солнце и Юпитер1257. Таким образом искусство приходит на помощь «низшей», то есть земной, природе, которая не в силах в одном
предмете заключить все силы «высшей природы»1258.
В главе 19-й третьей книги трактата Фичино берется создать
образ вселенной, чтобы через него заполучить блага мира1259. Работу следует начать, наставляет он, когда Солнце вступает в первый
градус Овна, ибо это случается в день рождения мира; завершить
же ее надо в пятницу, то есть в Венерин день, что должно знаменовать совершенную красоту произведения. Делать его нужно из меди
в сочетании с золотом и серебром (металлами Юпитера, Солнца и
Венеры), используя «вместе три универсальных и собственных цвета мира – зеленый, золотой и цвет сапфира, или голубой, посвященные трем Грациям небес», ибо зеленый – это цвет Венеры, золотой
– свойственен Солнцу, но не чужд Юпитеру и Венере, что же касается
цвета сапфира, или голубого, то он принадлежит по преимуществу
Юпитеру, которому, как говорят, посвящен этот камень1260. «В связи
с чем полагают, что для получения даров небесных Граций, нужно
как можно чаще видеть эти три цвета и, изготавливая модель мира,
использовать цвет сапфира для мировой сферы; также полагают, что
в звездные сферы по сходству с небом надо добавить золото и облачить в зеленые наряды Весту и Цереру, сиречь землю». И этот образ, или модель, мира почитатель Граций должен носить с собой или
часто его созерцать помещенным напротив1261.
1257 Ibid. III. 13. P. 549.
1258 Ibid.
1259 “Sed cur nam universalem ipsam, id est, universi ipsius imaginem
permittimus? Ex qua tamen beneficium ab universo sperare videntur. Sculpet
ergo sectator illorum forte, qui poterit formam quandam mundi totius
archetypam si placebit in aere, quam deinde opportune in argenti lamina
imprimat aurata” (Ficinus M. De vita. III. 19. P. 559).
1260 “Sunt vero tres universales simul et singulares mundi colores, viridis,
aureus, sapphyrinus, tribus coeli gratiis dedicati” (Ibid. P. 559).
1261 “Expedire igitur iudicabunt ad gratiarum coelestium munera capessanda,
treis potissimum hos colores frequentissime contueri, atque in formula mundi
quam fabricas, sapphyrinum colorem mundi sphaeris inserere. Operaeprecium
fore putabunt aurea sphaeris ad ipsam coeli similitudinem addere, sidera, atque
ipsam Vestam, sive Cererem, id est, terram, viridem induere vestem. Eiusmodi
formulam sectator illorum, vel gestabit, vel oppositam intuebitur” (Ibid.).

415

В сущности, похоже, что в этом случае речь идет о некоем художественном изделии, наделенном свойствами талисмана и предназначенном для магических целей. Далее у Фичино дано, без сомнения, описание фрески с теми же образами и красками, имеющей то
же назначение и находящейся как можно больше на виду у ее обладателя. «Затем он [почитатель Граций – О.К.] устроит комнату, где
он часто проводит дни и ночи, в наиболее удаленных покоях своего дома со сводчатым потолком, расписанном и украшенном соответствующими фигурами и цветами. И, когда он будет выходить из
дома, его внимание сосредоточится не на отдельных предметах, но
на образе и цветах вселенной»1262.
Рассуждая о способах привлечения, или усвоения, влияний
Солнца, Венеры и Юпитера, источников молодости, здоровья и бодрости, Фичино, как справедливо замечает Йейтс, такого рода звездозаконием имел в виду поправить прежде всего здоровье ученых,
которые из-за чрезмерного усердия в их занятиях впадают в меланхолию и тем самым оказываются под влиянием Сатурна, планеты,
ведающей созерцательной деятельностью и враждебной проявлениям жизненной энергии1263. По собственному признанию гуманиста,
он также страдал от меланхолии, будучи рожден под Сатурном, дурное влияние которого было усугублено другими неблагоприятными
констелляциями: «…ты иногда застаешь меня в некоем состоянии,
– обращался в 1476 г. Фичино к своему близкому другу Джованни Кавальканти, – поносимом мной как меланхолия, вещь, на мой взгляд,
претягостная…, которую, мне кажется, с самого начала запечатлел
во мне Сатурн, находившийся почти в середине моего асцендента
Водолея и испытывавший влияние Марса, равно находившегося в
Водолее, и Луны в Козероге, а также расположенный в квадратном
аспекте к Солнцу и Меркурию, занимавшим девятый дом в Скорпионе. Но Венера в Весах и Юпитер в Раке, пожалуй, оказывали
некоторое противодействие этой меланхолической природе»1264.
1262 Ibid.
1263 Ficinus M. De vita. I. 4. P. 496. См. также: Kristeller P.O. Die Philosophie des
Marsilio Ficino. S. 195; Йейтс Фр. Указ. соч. С. 60-61, 70-71.
1264 “…quod interdum in me reprehendis, complexionem quandam accuso
melancholiam, rem, ut mihi quidem videtur, amarissimam… quam mihi ab
initio videtur impresisse Saturnus in medio ferme Aquario ascendente meo
constitutus, et in Aquario eodem recipiens Martem, et Lunam in Capricorno,

416

Если верить приведенному гороскопу, Фичино была уготована нелегкая, даже трагическая судьба, ибо злотворное действие Сатурна
дополнялось таким же влиянием Марса и – что еще более осложняло положение – квадратным аспектом четырех светил Солнца, Меркурия, Сатурна и Марса, имевшим недобрую репутацию «четырехугольника смерти»1265. Жалуясь в двух других письмах к Кавальканти
на свою «сатурнийскую природу», Фичино исходил из принятой в традиционной астрологии оценки Сатурна как несчастливой звезды1266.
Впрочем, его влияние, а равно и Марса, еще одного светила, признаваемого опасным для человека1267, умерялось, как сказано, Юпитером и Венерой. «Если вы опасаетесь Марса, противопоставьте ему
Венеру, – поучал Фичино в трактате «О жизни», – если вы опасаетесь
Сатурна, противопоставьте ему Юпитера»1268. Сходным образом в
другом сочинении Фичино «Комментарии на «Пир» Платона, о Любви», о Юпитере сказано, что он «весьма часто своим соединением
или противостоянием, или восприятием при шестеричном или трояком восхождении обуздывает злое влияние планеты Сатурна»1269, а о
atque aspiciens ex quadratura Solem Mercuriumque in Scorpio, novam coeli
plagam occupantes. Huic forte nonnihil ad naturam melancholiam restiterunt
Venus in Libra, Iupiterque in Cancro” (Ficinus M. Omnes omnium laudes
referuntur in Deum, principium omnium atque finem // Ep. lib. III. P. 733. 1).
1265 См. об этом: Saitta G. Marsilio Ficino e la filosofia dell’umanesimo.
Bologna, 1954. P. 9; Kaske C.V., Clark J.R. Op. cit. P. 20-21; Bullard M.M. The inward
Zodiac. P. 694.
1266 См.: Ficinus M. Deus omnia bonis convertit in bonum // Ep. lib. III. P. 731-732.
См. также: Klibansky R., Panofsky E., Saxl Fr. Op. cit. P. 256; Kaske C.V., Clark J.R.
Op. cit. P. 20-21, 34; Кассирер Э. Индивид и космос в культуре Возрождения //
Он же. Избранное. Индивид и космос. М.; СПб., 2000. С. 110, 121.
1267 См. послание кардиналу Иоанну Арагонскому: “Duo potissimum inter
planetas hominibus assidue pericula machinantur, Mars videlicet et Saturnus”
(Ficinus M. Saturni Martisque natura // Ep. lib. VI. P. 819. 2). В другом своем
сочинении “О Солнце” Фичино особенно акцентирует несчастливую природу Сатурна: “Saturnus atque Mars infortunati…, sed Saturnus magis infelix,
quoniam maxime dissentire videtur a Sole, imo etiam magis quam Mars a Luna”
(Ficinus M. De Sole. VIII // Op. om. (P. 965-975). P. 970). См. также: Thorndike L.
Op. cit. P. 567.
1268 Ficinus M. De vita. III. 6. P. 539-540.
1269 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de amore. V. 12 // Op. om.
P. 1341 (Ed. P. Laurens. Paris, 2002. P. 123; см. русский перевод А. Горфункеля,
В. Мажуги, И. Черняка: Фичино М. Комментарий на “Пир” Платона, о любви

417

Венере, – «что она смягчает и подавляет Марса»1270. В послании к Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, троюродному брату Лоренцо Великолепного, датируемом зимой 1477-1478 гг., Фичино убеждает своего юного еще корреспондента так настроить себя, чтобы избегать
влияний дурных планет – «чрезмерной поспешности Марса и медлительности Сатурна» – и обратиться душой и телом к тем, которые
несут благие дары, то есть постоянно лицезреть Солнце, или самого Бога, дающего жизнетворные лучи, Юпитера, источника законов
божественных и человеческих, Меркурия, ведающего добрым советом, разумом, знаниями, наконец, Венеру, или человеколюбие1271.
В связи с этим следует вспомнить, что три из указанных четырех дружественных человеку планет – обычно Венеру, Юпитера и Солнце –
Фичино именовал «тремя Грациями Небес» (в буквальном переводе
– «тремя благодатями небес»), драгоценные дары коих, ожидаемые
и старательно отслеживаемые астрологами, сообщаются нижнему
миру через Меркурия и Луну1272. Случалось, правда, Фичино указывал
несколько другой перечень планет в качестве «Граций Небес»: «Прежде всего да будет тебе известно, – писал гуманист тому же Лоренцо
ди Пьерфранческо Медичи в 1481 г., – что три Грации, коих наши поэты
изображают в виде трех девушек, обнимающих друг друга, являются среди небесных созданий тремя планетами – Юпитеровым Меркурием (то есть Меркурием, получающим благодать и милости от Юпитера), Солнцем и Венерой, – гармоничных и весьма расположенных
друг к другу участников небесного танца. Равным образом эти три
имени Граций – Юность, Свет и Радость (Viriditas, Lux, Laetitia) – наи// Эстетика Ренессанса. Т. I. М., 1981. С. 187). См. в другом месте об умеряющем действии Юпитера на Сатурнa: Idem. De vita. III. 12 и 22. P. 547, 565.
1270 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de amore. V. 8. P. 1339
(Ed. P. Laurens. P. 113; см. русский перевод: С. 184). См. также: Idem. Venus
Martem Iupiter Saturnum domat // Ep. lib. III. P. 726. 3 (послание Ринальду
Орсини, архиепископу Флорентийскому).
1271 Ficinus M. Prospera in fato fortuna, vera in virtute felicitas // Ep. lib. V.
P. 805. 2. См. в связи с этим: Gombrich E.H. Botticelli’s mythologies. A study in
the Neoplatonic symbolism of his circle // JWCI. 1945. Vol. VIII (P. 7-60). P. 15-17;
Йейтс Фр. Указ. соч. С. 72-73.
1272 Ficinus M. De vita. III. 5. P. 536. См. в другом месте о духе, вожделеющем “чудесных даров” Граций, которому для овладения ими надлежит
быть к соответствующим планетам расположенным так же, как то, что им
соответствует по природе: Ibid. III. 11. P. 546.

418

лучшим образом подходят указанным звездам, которые из небесных
тел в наибольшей мере оказывают свое покровительство человеческим дарованиям… И если ты когда-нибудь услышишь, что первая
Грация является Юпитером, то имей в виду, что это не столько Юпитер, сколько Юпитеров Меркурий, то есть Меркурий, находящийся
в благоприятном аспекте к Юпитеру или получающий от него некие
милости. Ибо именно Меркурий с присущей ему жизненной энергией и быстротой побуждает нас всегда искать суть вещей; Солнце же
своим светом делает всякое открытие зримым для вас, его ищущих;
наконец, Венера своей наиприятнейшей красотой делает изящным и
привлекательным, что бы ни было открыто»1273. Еще позже, в послании к Роберто Сальвиати и Джироламо Бенивьени о Джованни Пико
тремя Грациями названы уже Солнце, Меркурий и Венера, идентифицируемые соответственно с мудростью, красноречием, добропорядочностью1274. Однако как бы ни менялся состав небесных Граций1275,
они в астрологии Фичино символизировали благодатные небесные
свойства, кои способны нейтрализовать пагубные воздействия неблагоприятных светил.
В этих же целях Фичино рекомендует использовать приятные
запахи и ароматы, связанные с благотворными планетами, а равно
– музыкальные звуки и песни, которые, если нежны, чарующи, прекрасны, то связывают их исполнителя с Грациями (Юпитером, Венерой, Солнцем) и Меркурием, если же унылы и пугающи, – с Марсом и Сатурном1276. Подобно цветам, запахи и звуки, как следует
подобранные, также обладают магическими способностями освобождать душу от тяготящих влияний, подставив ее идущим свыше
благотворным энергиям. Причем среди всех них пение располагает
самым сильным действием, «ибо оно подражает желаниям и страстям души, а также словам, оно представляет равным образом действия и движения тела, поступки и нравы людей; и подражает этому с
такой силой, что неожиданно побуждает и провоцирует слушателей
подражать и делать то же самое. И в одинаковой мере, подражая
1273 Ficinus M. De tribus Gratiis et Genio // Ep. lib. VII. P. 846. 1. См. также:
Gombrich E.H. Op. cit. P. 34-35.
1274 Ficinus M. De tribus gratiis et concordia // Ep. lib. VIII. P. 890. 3.
1275 См. наблюдения: Gombrich E.H. Op. cit. P. 35-37.
1276 Ficinus M. De vita. III. 11. P. 546.

419

вещам небесным, оно, с одной стороны, сообщает чудесным образом нашему духу небесные влияния, с другой, – подчиняет духу эти
влияния»1277. Музыкальное мелодическое пение адресовалось четырем благим светилам, трем другим – Сатурну, Марсу и Луне – произведения исполнялись только голосом, сообразные характеру небесного тела; Сатурну, например, полагались звуки медлительные,
тяжелые, глухие, жалобные1278. По весьма справедливой догадке Фр.
Йейтс, орфические песнопения Фичино, о которых источники сообщают нам не раз1279, должны были, как он считал, воспроизводить
музыкальные лады планетных сфер и акустическими средствами служить целям астральной магии, низводя с помощью гимнов Солнцу,
Юпитеру, Венере их благотворные влияния1280 и рассеивая подавляющие жизненную энергию человека пагубные излучения.
Однако при всем его нездоровом воздействии на физическое
состояние людей, на их нрав, склонность к одиночеству, замкнутость,
угнетенность, Сатурн, начиная с Фичино, уже не рассматривается в
качестве исключительно вредоносного светила, как он изображался
в традиционной астрологии. У главы флорентийской Платоновской
академии и у гуманистов его круга мы встречаем иные характеристики этой планеты, связанные прежде всего с признанием зависимости
от нее высших и наиболее ценных форм человеческой деятельности – духовного созерцания и божественной интуиции. Сетуя в переписке с упомянутым выше Джованни Кавальканти на враждебное
к нему самому положение Сатурна1281, гуманист в ответ услышал от
своего друга не утешение даже, выговор за недооценку милостей,
оказанных ему этой планетой: «Итак, остерегайся сотворить вину
по отношению к этой наивысшей звезде, оказавшей тебе великие и
неисчислимые благодеяния. Не вдаваясь в ненужные подробности,
спрошу, когда ты был послан для украшения Флорентийского града,
благодаря тебе ставшего еще более цветущим, разве он [Сатурн –
О.К.] не находился к тебе в том же аспекте, что и к Платону, когда
он появился, чтобы прославить Афины? Прошу ответь мне, откуда
1277 Ficinus M. De vita. III. 21. P. 563.
1278 Ibid. См. также: Walker D.P. Spiritual and demonic magic… P. 15-18.
1279 См. Гл. II. С. 168.
1280 Йейтс Фр. Указ. соч. С. 74-75.
1281 Ficinus M. Deus omnia bonis convertit in bonum // Ep. lib. III. P. 731. 3.

420

[у тебя] дивный ум, коим можешь понять, что такое Сатурн?… Скажи
мне, откуда это сильное и крепкое тело, коим ты прошел узкими и неторными дорогами всю Грецию и проник вплоть до Египта, принеся
нам на собственных своих плечах этих наимудрейших старцев? Несомненно, отважное это дело!… Ведь ты привел тех, до кого раньше
никто не добирался, и открыл их странам Запада, которых прежде
лишь имена были ведомы и находились в великом почете и рассеял
неизвестность, в которой они пребывали и явил нашим глазам, очистив от всякого тумана… Наконец, благодаря тебе сей век увидел
тех, кого никогда не видела Италия. И все это даровано тебе им же
[Сатурном – О.К.]. К этому еще хотел бы тебя спросить, откуда такая
память, удерживающая столь много вещей, которая до такой степени
цепка, что вспоминает в любой момент все когда-либо виденное или
слышанное тобой, и не только помнит вещи, но и что, когда и где ими
было сделано? Поэтому не жалуйся на Сатурна, по воле коего ты настолько превосходишь прочих людей, насколько он сам превосходит
прочие планеты. Итак, верь мне, нужна палинодия, которую, если [все
сказанное] правильно рассудишь, пропоешь как можно скорее»1282.
Сатурн, оказывается, стоит за всеми интеллектуальными подвигами Фичино, ибо содействием этой, прежде почитавшейся враждебной человеку звезды отмеченный ее печатью гуманист неведомым доселе знанием просветил народы Запада и прославил свой
век; с этого момента она начинает терять свой зловещий ореол и
фактически превращается в небесного сподвижника людей науки,
погруженных в божественные тайны миропорядка и, в частности, выступает в качестве планеты-покровительницы флорентийской Платоновской академии, то есть философского дела Фичино и его ученого
товарищества1283.
1282 “Cave igitur posthac transferas culpam tuam ad supremum illud astrum,
quod te forte innumeris atque maximis beneficiis accumulatum reddidit… Tu ne
ergo Saturnum incusabis, qui te tantum caeteris homines superare voluit, quantum ipse caeteros planetas superat. Itaque opus, mihi crede est palinodia, quam
si sapis, quam primum canes” (Ficinus M. Mala non sunt ab astris proprie, sed
ex defectu vel materie, vel consilii // Ep. lib. III. 732. 2). См. также: Klibansky R.,
Panofsky E., Saxl Fr. Op. cit. P. 257-258; Bullard M.M. Op. cit. P. 694; Biondi A.,
Pisani G. Introduzione // Ficino M. De vita. A cura di A. Biondi, G. Pisani. Padova,
1991. P. XV-XVII.
1283 См. об этом: Klibansy R., Panofsky E., Saxl Fr. Op. cit. P. 273.

421

Едва ли цитированное письмо Кавальканти к Фичино – чистая
мистификация и сочинено целиком главой флорентийских платоников от имени своего близкого друга; но нет сомнений, что по крайней
мере главные его положения о благодетельной роли Сатурнова воздействия и меланхолии для духовного просвещения была «подсказана» или навеяна Кавальканти общением с гуманистом-наставником
или содержанием его трудов. Так, в «Платоновском богословии» (завершено в начале 1474 г.) за меланхолией признавалась способность
уводить душу от всего, внешнего ей, и сосредоточивать на себе, тем
самым открывая путь пророческому дару1284. Сходно с этим миссия
Сатурна обрисована в 6-й главе первой книги трактата «О жизни»:
он – наивысшая из планет – подвигает человека к исследованию самых высоких тайн, на что способны редкие философы, когда их душа,
не отягощенная внешними движениями и собственным телом, становится божественным орудием (divinum instrumentum); исполненная
божественными влияниями и вышними пророчествами, она открывает каждый раз что-то новое, неведомое и предрекает будущие события1285. О том, что Сатурн обращает к самым возвышенным и сокровенным вещам и сам обозначает собой «божественное созерцание»,
писал Фичино в послании Якопо Антикварио1286. «В обмен на земную
жизнь, от которой он тебя удаляет, – сказано во второй книге трактата «О жизни», – Сатурн, сам чуждый ей, наделяет тебя жизнью небесной и вечной»1287. Итак, сфера Сатурна – это чистая мысль, созерцание, отрешенное от всего земного, ему угодна жизнь уединенная,
покровительствует он тем, кто предан изучению наибольших тайн
философии и религии, и живут они так долго и счастливо, что почитаются не столько смертными людьми, сколько бессмертными богами
(immortales daemones), коих многие называют героями, золотым родом, жившим беспечально в Сатурновом веке и царстве1288.
1284 Ficinus M. Theologia platonica de immortalitate animorum. XIII. 2. P. 287,
294. См. также: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. S. 195-196;
Kaske C.V., Clark J.R. Op. cit. P. 22.
1285 Ficinus M. De vita. I. 6. P. 498.
1286 Idem. Expositio allegorica seculi aurei atque aliorum // Ep. lib. VIII. P. 860. 3.
1287 “Saturnus autem pro vita terrena, qua separatus ipse te denique separat,
coelestem reddit atque sempiternam” (Idem. De vita. II. 15. P. 522).
1288 Ibid. III. 22. P. 565. По теме золотого рода (поколения) людей у античных писателей см. работы: Кудрявцев О.Ф. Письмо Марсилио Фичино о

422

В этом контексте принадлежность к Сатурну становилась печатью избранности, особого положения среди людей, знаком высокой судьбы. Как раз об этом толковал Кавальканти в своем письме
Фичино. И уж, конечно, был услышан – не случайно Фичино в разных
своих писаниях отмечал, что и Платон, оказывается, был «сатурнийской природы»1289. Лоренцо Медичи, покровитель Фичино, тоже был
причислен к сонму «сатурнийцев» и назван в письме к Пико даже наидостойнейшим из них1290. Самому Пико, как видно, льстило именование его «сыном высокого Сатурна», равно и сравнение с его названным небесным родителем1291.
Вместе с тем увлечение Фичино астрологическими изысканиями далеко не всегда находило понимание и одобрение его младшего друга. Своими «Рассуждениями против прорицающей астрологии», завершенными незадолго до собственной смерти (1494 г.),
Пико, заинтересованный в их одобрении Савонаролой и в том, чтобы благодаря им с него были сняты обвинения инквизиции, вынудил
главу флорентийских платоников публично заявить о неприятии
астрологической науки. Впрочем, никаких открытых обличений не
было, наоборот, в тексте трактата Пико объявил о своем единомыслии с «нашим Марсилием», который будто бы даже часто подбивал
его взяться за этот труд, «открыто выступив против них [астрологов. – О.К.], следуя по стопам Плотина, толкуя и излагая которого
он внес большой вклад в платоновскую науку, обогатил и прославил
Золотом веке // СВ. М., 1980. Вып. 43. С. 320-327; Он же. Ренессансный гуманизм и “Утопия”. М., 1991. С. 129 и далее. См. также: С. 375-376.
1289 См. гороскоп Платона в письме к Франческо Бандини (Ficinus M. De
vita Platonis // Ep. lib. IV. P. 763. 2), а также послание к Пьер Леоне за август
1491 г.: Idem. De simplicitate et integritate morum // Ep. lib. XI. P. 928. 3.
1290 “Laurentius inter Saturnios praestantissimus” (Idem. Cur viris magnis
discrimina magna immineant // Ep. lib. VIII. P. 888. 2).
1291 “Picum sublimis Saturni filium”,- сказано в письме к Пико (Ficinus M.
Astronomicum auspicium pro libro de vita longa // Ep. lib. IX. P. 901. 1). См. также письмо к Франческо Гадди: Idem. Pauci negotia publica coniungunt cum
studio literarum // Ep. lib. VIII. P. 892. 2). См. на эту тему работы: Klibansky R.,
Panofsky E., Saxl Fr. Op. cit. P. 273-274; Панофски Э. Этюды по иконологии.
Гуманистические темы в искусстве Возрождения. СПб., 2009 (1 изд. –
Нью Йорк, 1939). С. 134-139; Кулиану Й.П. Эрос и магия в эпоху Возрождения.
СПб., 2017 (1 изд. на французском – Париж, 1984). С. 134-139.

423

ее…»1292. Более того, Д.П. Уолкер убежден, что Пико даже воспроизводит в своем трактате Фичинову теорию астральных влияний1293.
Это наблюдение дало Фр. Йейтс повод утверждать, будто Пико имел
в виду защитить Фичинову «астральную магию» и, в частности, третью книгу его трактата «О жизни» – «О стяжании жизни с небес»1294.
Однако уже Д.П. Уолкер заметил, что Пико далеко не во всем согласен с Фичино, например, он отвергал особенные планетные воздействия на объекты подлунного мира1295. Еще дальше пошел Э. Гарэн,
считая, что в своей работе Пико, выразив внешне вполне почтительное отношение к Фичино, подвергал критике прежде всего именно
его астрологические воззрения.
Так, в трактате «О звезде волхвов» Фичино рассматривает разные свидетельства пришествия Спасителя, вместе с пророчествами сивилл, классических авторов привлекая также данные
астрологов, а в трактате «О христианской религии» ссылается
даже на гороскоп Христа, составленный Чекко д’Асколи (Esculus
Astrologus), против которого Пико резко выступил как против
1292 “Porro noster Marsilius scripsit adversus eos aperte, Plotini vestigia secutus, in quo interpretando et enarrando magnopere rem platonicam iuvit, auxit
et illustravit; quod si, valetudini consulens hominum, aliquando corrogat sibi de
caelo quedam etiam auxilia, optat ille potius ita fieri posse quam credat. Testari
hominis mentem fidelissime possum, quo familiariter utor, nec habui ad detegendam istam fallaciam qui me saepius et efficacius adhortaretur, nec quotiens
una facetiamur uberior nobis occasio segesque ridendi quam de vanitate astrologorum, praesertim si tertius interveniat Politianus…” (Pico della Mirandola G.
Disputationes adversus Astrologiam divinatricem. A cura di E. Garin. Firenze,
1946. Vol. I. P. 60; SF. Vol. II. P. 274. См. Русский перевод фрагмента: Пико
делла Мирандола Дж. Рассуждения против прорицательной астрологии.
Книга Первая / Пер. О.Л. Акопяна // Академия. Материалы и исследования
по истории платонизма. 9. 2014. C. 247–279 (переиздано в: Русская антропологическая школа. Труды. Выпуск 14 / Под ред. С.О. Зотова. М.: РГГУ, 2016.
С. 321–360). См. также: Thorndike L. Op. cit. P. 571-572; Garfagnini G.C. La
questione astrologica tra Savonarola e Giovanni Francesco Pico // Rinascimento.
Seconda serie. 2004. Vol. XLIV (P. 17-47). P. 20-22.
1293 Pico della Mirandola G. Disputationes… III. 4. См. в связи с этим: Walker D.P. Spiritual and demonic magic… Р. 55.
1294 Йейтс Фр. Указ. соч. С. 110-111.
1295 Walker D.P. Spiritual and demonic magic… Р. 56.

424

крайнего проявления нечестия1296. В том же трактате «О звезде
волхвов» Фичино упоминает декана Девы, уже описанного в астрологической литературе, и замечает, что если он и не был причиной
Христа, то был его знаком1297; по мнению Пико, «такое подтверждение астрологией, находящей среди небесных образов Деву и
Христа, таинства воплощения Слова, излишне для христианской
истины, не нуждающейся в подобных баснях и вздоре»1298. Неприятие у Пико вызывают и утверждения Фомы Аквинского, которого
очень охотно цитирует Фичино, о разнообразии небесных влияний
на людей и телесный мир – ничтожность подобных воззрений он
обещает показать в своем труде1299. Этим разногласия Фичино с
Пико не исчерпывались; Пико не принимал очень полюбившуюся
его товарищу Плотинову мысль о звездах как знамениях того, что
происходит на земле, выступал против попыток признать роль небесных светил в определении судьбы или характера человека при
его рождении или зачатии; так что стоит согласиться с Э. Гарэном –
у двух гуманистов в подходе к астрологии было больше расхождений, чем точек схода1300. И не случайно, когда с завершением труда
1296 Ficinus M. De stella magorum. P. 489-491 (См. перевод: Фичино М.
«О звезде волхвов». «О Солнце» / Пер. О.Л. Акопяна // Платоновские исследования. 1 . 2014. C. 446–485); Idem. De religione Christiana. X // Op. om. P. 14;
Pico della Mirandola G. Disputationes adversus astrologiam divinatricem. V. 14.
P. 612. См. также комментарии Э. Гарэна: Ibid. P. 668-669.
1297 “in prima Virginis facie, quae referat puellam virginem et pulcherrimam, sedentem puerumque lactantem” (Ficinus M. De stella magorum // Op.
om. P. 491). См. также выше C. 411. Примеч.1250. О предшественниках этого образа в астрологической традиции см.: Warburg A. Italienische Kunst
und internationale Astrologie im Palazzo Schifanoja zu Ferrara. Anhang //
Gesammelte Schriften. Leipzig, 1932. Bd. II. S. 638.
1298 “Sic confirmari putant miraculum Verbi corporati per scientiam
astrologiae, quae inter coeli imagines Virginem Iesumque repperit… Sed non
eget his fabulis somniisque veritas christiana” (Pico della Mirandola G. Op. cit.
V. 14. P. 604).
1299 “ostendemus nullam tamen idcirco futuram hanc artem” (Pico della
Mirandola G. Op. cit. IV. 1. P. 424). См. у Фичино Ficinus M. De vita. III. 18. P. 558.
1300 С связи со сказанным см. подробнее: Garin E. Introduzione. P. 12-13;
Акопян О. Л. От scientia naturalis к борьбе против предсказаний: астрологические воззрения Джованни Пико делла Мирандола (1486-1493) // Валла:
Историко-филологический журнал европейских исследований. Т. 2. № 1.
2016. C. 77–92.

425

Пико об астрологии эти расхождения стали очевидны и позиции
Фичино подверглись критике, он в послании к их общему другу
Анджело Полициано (август 1494 г.) поспешил отречься от своих
прежних увлечений этой наукой, представ в респектабельном виде
философа, который, будучи, конечно же, сведущ в ней, не придавал ей никакого серьезного, самостоятельного значения, позволяя
себе обращаться к ее данным как врач в целях психологических
или как мыслитель – поэтико-аллегорических1301.

1301 См.: Ibid. P. 8-10; Гл. 4. С. 243.

426

ГЛАВА XI. «ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ»:
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ НРАВСТВЕННОГО УЧЕНИЯ
«Познай же цену срочных дней
Лови пролетное мгновенье!
Исчезнет жизни сновиденье:
Кто был счастливей, был умней»

Боратынский
Вопросы морали – одни из главных и часто обсуждаемых в
философском наследии Фичино. И в них он стремился быть продолжателем давней традиции. Поэтому излагая учение о нравах, толкуя о добродетелях и пороках, он совсем не претендовал на самостоятельность. Тем не менее отдельные стороны его нравственных
воззрений обращают на себя внимание, если не своей оригинальностью, то уж по крайней мере весьма точным выражением моральных
устремлений его времени или представляемого им направления гуманистической мысли.

§ 1. Время
Для Фичино время представляет интерес прежде всего как
такое условие земной жизни, отношение к которому определяет и обнаруживает нравственный облик человеческого субъекта.
Онтологически время, по Фичино, не обладает абсолютной реальностью, оно переходит и растворяется в вечности1302. Другое дело если
рассматривать его в аспекте человеческого существования, в качестве своего рода собственности, от распоряжения которой зависит
все то, чего люди могут достичь в жизни, – и качества их собственной
1302 См. в связи с этим: Ficinus M. Epistola ad Leonardo di Tone // SF. Vol. II.
P. 169; Фичино М. Письмо к Леонардо ди Тоне. Перевод О.Ф. Кудрявцева //
Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 259.

427

персоны, и обстоятельства их наличного бытия. Фичино очень похож
на Альберти, так же, как и он1303, проповедуя бережное, рачительное
обращение со временем и с тревогой переживая его постоянное, ничем не остановимое движение. Это ощутимо в призывах дорожить
текущим мгновением, ценить настоящее и ничего не откладывать
на завтра, с которыми гуманист адресовался к близким ему людям.
««Нет, никогда, мне поверь, – увещевал Фичино осенью 1474 г. своего
патрона Лоренцо Медичи цитатой из Марциала, – не скажет мудрец:
‘Поживу я’, – / Жизнью завтрашней жить – поздно. Сегодня живи!»…
Да сгинет сегодня это завтра, да сгинет как можно быстрее, дабы
ты не погиб; нет ничего лживее этого завтра, обманывавшего всех,
кого рождала земля… Мы едва обладаем настоящим, ведь мы так
непрочно его имеем, что не могли бы его задержать даже на короткий миг. Однако будущее – ничто, – повторяет гуманист снова и снова, – посему никто не владеет им… Будь счастлив сегодня; если ты
рассчитываешь на счастье завтра, ты никогда не будешь счастлив»1304.
Эта же мысль – «радуйся настоящему» – закреплена в изречениях,
начертанных «на стенах Академии»1305, став таким образом одной из
фундаментальных этических норм возглавляемого Фичино платонического сообщества.
1303 См. выше: С. 254-258.
1304 «”Non est, crede mihi, sapientis dicere ‘Vivam’. / Sera nimis vita est crastina: vive hodie”… Pereat cras istud hodie, pereat quamprimum, ne tu pereas,
nihil crastino isthoc fallacius, fefellit omnes quos terra protulit homines… Vix
presens tempus habemus: nam ita leviter habemus, ut parumper retinere non
valeamus. Futurum autem nihil est, futurum igitur nullus habet… Bene vale hodie, si cras valueris, valebis nunquam» (Ficinus M. Tempus parce expendendum
// Ep. lib. I. P. 646-647). См. также: Марциал. Эпиграммы. I. 15. 11-12. Перевод
Ф. Петровского. М., 1968. С. 33.
Ср. в письме к Джованни Кавальканти тот же призыв жить, предпочитая настоящее и не доверяя будущему, и такая жизнь преподносится в
качестве согласной с Богом, в котором нет вчера и завтра, но есть сегодня: “Vivendum est autem hodie, qui enim cras vivit nunquam vivit. Si vis hodie
vivere, vive Deo in quo heri et cras nihil aliud sunt quam hodie” (Ficinus M.
De tolleranda iniuria // Ep. lib. P. 632. 3).
1305 “Laetus inpraesens” (Ficinus M. Medicina corpus, musica spiritum,
theologia animum curat // Ep. lib. I. P. 609. 2). См. подробнее: Гл. II. С. 176-177.
См. также: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. Frankfurt a. M.,
1972. S. 278-279.

428

Исходя из убеждения о величайшей ценности времени, Фичино то и дело в своих посланиях обращался к близким ему людям с
призывами дорожить временем и не терять его, в особенности когда заходила речь об овладении науками: «Но желаешь ли ты благоденствовать? [Тогда] учись хорошо и учись, прошу тебя, сегодня; кто
учится завтра, не учится никогда»1306, – наставлял он в ноябре 1473 г.
Антонио Пацци, своего подопечного из могущественной флорентийской семьи. В письме к Джованни Кавальканти, одному из своих
наиближайших своих друзей, Фичино оправдывал настоятельную
просьбу вернуть ему книги нежеланием терять время, по-видимому,
для работы, ибо, по его словам, нет потери большей, чем эта1307.
Подобную же мысль он обыгрывал в письме Пьеро Ванни, Керубино Кварквальи и Доменико Галетти, рассуждая о глупости и убогости
людской: «Кто задумывается о том, сколь вредна потеря времени?
Расходуя деньги, мы очень скупы, расходуя время, – расточительны
сверх меры»1308.
Более подробно о недопустимости проводить время без дела
писал Фичино в уже цитированном послании к своему еще юному покровителю: «В моей болезни, Лоренцо, ничто меня не угнетало так
сильно, как память о бесполезно потраченном времени; напротив,
ничто не могло меня как-то утешить, кроме воспоминания о том,
чему я обучился, пусть выучил я немногое… Поэтому я умоляю тебя,
мой дражайший патрон, ради вечного Бога тратить благоразумно и
расчетливо наидрагоценнейшее время, сколь немного его не было
бы, дабы у тебя никогда не нашлось повода раскаиваться в напрасной расточительности и безвозвратной потере. Восьмидесятилетнего Феофраста потеря времени часто приводила к слезам1309; и она
1306 “… sed visne valere bene? Bene disce, et disce precor hodie, qui cras
discit, nunquam discit” (Ficinus M. Exhortatio ad scientiam // Ep. lib. I. P. 617. 2).
1307 “Temporis enim iactura me stimulat ut eos [libros] sepius exigam. Nulla
est gravior iactura quam temporis (Ficinus M. Gravis est iactura temporis // Ep.
lib. I. P. 625. 3).
1308 “Qui considerent quam gravis sit temporis iactura? In aere expendendo
parcissimi sumus, in tempore erogando supramodum prodigi” (Ficinus M.
Stultitia et miseria hominum // Ep. lib. I. P. 637. 1)
1309 Об отношении Феофраста ко времени древние авторы сообщали
следующее: “И Феофраст, умирая, жаловался на природу, что воронам и
оленям она дала долгую жизнь, которая им совсем не нужна, а человеку –

429

же заставляла великого Козимо, когда ему было за семьдесят, часто
тяжело вздыхать в моем присутствии… То, о чем я прошу, Лоренцо,
просто, ибо нетрудно проводить один час надлежащим образом и с
пользой; употреби, молю тебя, ежедневно один час как следует, то
есть для насыщения ума свободными науками, и пусть сие малое время живет счастливо для тебя»1310.
Примером того, сколь нужно дорожить временем, Фичино
представлял Козимо Медичи, деда Лоренцо. «Козимо был столь же
скуп и бережлив со временем, сколь Мидас с деньгами; – сказано
в следующем послании к Лоренцо (осень 1474 г.), – и хотя он очень
экономно расходовал дни, тщательно рассчитывая каждый час, сей
человек, знающий цену мгновению, часто оплакивал впустую растраченное время»1311. Мы не знаем, в какой мере образ Козимо, нарисованный Фичино, соответствовал действительности; важно, что таким
его видел или хотел видеть гуманист, изображая как безукоризненный образец распорядительного хозяина времени, заботящегося о
полезном употреблении каждого его мига. И этим образцом он призывал руководствоваться Лоренцо.
К увещеваниям своего наставника молодой властитель Флоренции оказался восприимчив. Во всяком случае таким он изображал
такую короткую… если бы человек мог жить дольше, он мог бы украсить
людскую жизнь совершенным знанием всех наук. Вот он и жалуется, что
должен умереть как раз тогда, когда что-то завиднелось впереди” (Цицерон.
Тускуланские беседы. III. 69. Перевод М.Л. Гаспарова // Цицерон. Избранные
сочинения. М., 1975. С. 291); “И не раз он [Феофраст] говорил, что самая дорогая трата – это время” (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях
знаменитых философов. Перевод М.Л. Гаспарова. М., 1979. С. 217). “”
1310 Ficinus M. Tempus parce expendendum // Ep. lib. I. P. 646. 2. Одновременно Фичино обращается с призывом побуждать Лоренцо быть радетельным
в занятиях науками, чтобы в них он первенствовал, как первенствует среди
граждан своим положением, к его секретарю Никколò Микелоцци: “Vale,
[Michelocti,] atque exhortare ad diligentiam Laurentium, ut brevi tantum
doctrina superet Latina, quantum authoritate cives suos sine controversia
superat” (Idem. Nemini recte volenti omnino ad bonum interclusus est aditus //
Ep. lib. I. P. 648. 2).
1311 “… tum avarus parcusque temporis erat Cosmus quam Mida pecuniae. Et
quum parcissime suos dies expenderet, horasque impense dinumeraret, homo
momentorum avarissimus, frequenter iacturam deplorabat horarum” (Ficinus M. Imitatio potior est quam lectio // Ep. lib. I. P. 649. 1).

430

себя. «Я был весьма обрадован твоим посланием, – писал (октябрь
1474 г.) он в ответ на новое обращение к нему Фичино, льстя ему и в
то же время умея найти себе оправдание, – в котором ты обличал нас
в бессмысленной потере времени таким образом, что совсем небесполезным оказывается сие наше безделье. Ибо обычная небольшая
потеря времени спровоцировала тебя выступить с наставлениями,
кои могли бы быть полезны не только нам, но и всем, страждущим от
той же болезни»1312. В конце письма еще раз одобрительно отзываясь
о поучениях своего нравственного руководителя, Лоренцо воспроизводил излюбленную мысль того о времени, не знающем никакого
завтра1313.
Моральные уроки Фичино и мыслителей его круга были столь
основательно усвоены Лоренцо Медичи, что он сам стал их активным пропагандистом. В знаменитой «Вакхической песне» (или иначе
– «Триумф Вакха и Ариадны», 1489 г.), в которой речь идет о быстротечности жизни, он воспроизводит в двух стихах часто повторяемые
Фичино заповеди – «радуйся настоящему» и «не доверяй завтра»:
«Счастья хочешь, счастлив будь
Нынче, завтра – неизвестно».1314 (Перевод В. Брюсова)
1312 “Periucunda mihi fuit epistola tua, quae ita praeteriti temporis iacturam
in nobis arguit, ut non omnino inutile otium fuisse nostrum videatur. Factum
est enim, privata parvi temporis iactura, ut ea ex te praecepta emanarint, quae
non nobis modo, sed iis omnibus prodesse possint, qui eodem morbo laborant”
(Medices L. Responsio ad epistolam de tempore parce expendendo // Ep. lib. I.
P. 647. 3; Idem. Lettere. A cura di R. Fubini. Firenze, 1981. Vol. II. N 178. P. 35-37).
1313 “tempore, ut nullum cras habituro” (Ibid. P. 648. 1).
1314 “Chi vuol esser lieto, sia:
Di doman non c’è certezza”
(Medici L. de’. Canti carnascialeschi. VII. Canzona di Bacco // Opere.
A cura di A. Simioni. Bari, 1914. Vol. II. P. 249).
О. Вальцель считает, что между Фичиновым увещеванием к Лоренцо “дорожить мгновением” (“carpe diem”) и призывом этого последнего
жить радостно, дистанция огромного размера (Walzel O. Von Plotin, Proklos
und Ficino // Vierteljahrschrift für Litteraturwissenschaft und Geistesgeschichte.
1941. Vol. XIX. S. 429). Однако Вальцель не учитывает контекст, в котором
Лоренцо высказал свой призыв и в котором речь идет о быстротечности
жизни (именно ее моментом и следует наслаждаться ), как он не принимает во внимание и то, что у Фичино можно найти точно такую же мысль,
как и у Лоренцо, – “радуйся настоящему”, “laetus inpraesens”, (см. выше:

431

Призыв дорожить временем, столь характерный для моральных наставлений его ученого друга, является лейт-мотивом одной из
«Плясовых песен» Лоренцо (1490-1491 гг.), получая точное и полное
выражение в ставшей очень популярной максиме «время не ждет»:
«Тот, кто выжидает, время убивает,
Ведь оно не ждет, но прочь убегает»1315.
Своему сыну Иоанну, когда тот, четырнадцатилетний, был возведен в кардиналы (1489 г.), Лоренцо в поучениях, напоминающих
назидания уже не столько Фичино, сколько Альберти, рекомендовал
быть рачительным хозяином своего времени, уметь егодолжным
образом организовать: «Одного правила прежде всего советую Вам
держаться как можно строже, а именно: вставать каждое утро рано,
чтобы – не говоря уже о большой пользе для здоровья – иметь возможность обдумать и сделать все, что нужно, за день; и в Вашем сане
– поскольку Вам надлежит служить в церкви, учиться, давать аудиенции – Вы найдете это весьма полезным. Другое дело тоже в высшей
степени необходимо в вашем положении, именно: обдумывать всегда, и в особенности вначале, вечером все, что Вы хотите сделать на
следующий день, дабы не могло выйти ничего непредвиденного»1316.
С. 427 N 1305). О близости между Фичино и Лоренцо в этом вопросе см.: Dress
W. Mystik des Marsilio Ficino. Berlin-Leipzig, 1929. S. 81; Kristeller P.O. Lorenzo
de’ Medici platonico // SRTL (1 изд. работы – 1938 г.). P. 218-219; Андреев М.Л.
Лоренцо Медичи // История литературы Италии. М., 2007. Т. II. Кн. 1. С. 461.
1315 “Chi tempo aspetta, assai tempo si strugge:
E ‘l tempo non aspetta, ma via fugge.
La bella gioventù giamai non torna,
Nè ‘l tempo perso giamai riede indrieto;
Però chi ha ‘l bel tempo e pur soggiorna,
Non ará mai al mondo tempo lieto;
Ma l’animo gentile e ben discreto
Dispensa il tempo, mentre che via fugge…,и несколько ниже, Io credo che non sia maggior dolore
Che del tempo perduto a sua cagione”
(Medici L. de’. Canzoni a ballo. IX // Opere. Ed. A. Simioni. Vol. II. P. 201).
1316 “Una regola sopra l’altre vi conforto ad usare con tutta la sollecitudine
vostra; et questa è di levarvi ogni mattina di buona hora, perchè oltra al conferir
molto alla sanità, si pensa et espedisce tutte le faccende del giorno, et al grado
che avete, avendo a dir l’ufficio, studiare, dare audientia ec. ve ‘l trovarete mol

432

***
Приведенные выше рассуждения Фичино точно передают
умонастроение эпохи, которое, лишив время сакрального ореола,
полностью ответственным за распоряжение им сделало человека.
Стоит заметить здесь также, что не руководствуйся Фичино сам своими же рекомендациями ближним о том, как надо ценить время1317
и каждый переживаемый момент его, несомненно, он не смог бы
проделать ту колоссальную работу, результатом которой стали его
многочисленные переводы мыслителей древности, комментарии к
ним, собственные оригинальные трактаты и переписка.

§ 2. Фортуна
«Я прихожу к выводу, Пандольфо и Бернардо, что весьма полезным было бы дать вам знание того, чтó такое фортуна и чтó такое
случай, и чтобы вы, узнав это, могли бы понять, в состоянии ли здравый смысл, благоразумие и дóлжная человеческая предусмотрительность противостоять случайностям фортуны или нет, в полной мере
или частично, – обращался богатый флорентийский патриций Джованни Ручеллаи к своим сыновьям в «Записных книжках» – собрании
заметок и наблюдений, предназначенных сообщить потомству все
накопленные им знания и житейский опыт, столь необходимые для
делового человека его круга. – И поскольку мнения разнятся, ниже
я вам приведу записи высказываний философов и других авторов,
отделяя тех, кто держался одного мнения, от тех, кто держался
другого»1318.
to utile. Un altra cosa è sommamente necessaria a un pari vostro, cioè pensare
sempre, et massime in questi principii, la sera dinanzi, tutto quello che avete
da fare il giorno seguente, acciocchè non vi venga cosa alcuna immeditata”
(Roscoe Th. The life of Lorenzo de’ Medici called the Magnificent. London, 1872.
App. XXVII. P. 469).
1317 О том, сколь бережно распоряжался Фичино временем, свидетельствует в письме к нему Каллимах: “Achademie restitutor doctissime, vidi cum
istic essem ea te parsimonia tempus dispensantem…” (Callimachus Ph. Epistola
ad Ficinum // SF. Vol. II. P. 224).
1318 “Io m’achordo, Pandolfo e Bernardo, che sia utilissima materia di darvi
a intendere che chose è fortuna et che cose è caso; e appreso, inteso che è
fortuna et che è il caso, che voi intendiate se e il senno et la prudenza e il buono

433

Ручеллаи дает предлинную подборку рассуждений о фортуне, происхождение которых, впрочем, не всегда можно точно
установить, много цитируя Аристотеля, Саллюстия, Сенеку, Боэция,
Эпиктета, Цицерона, Бернарда Клервосского, Данте, Петрарку, Чекко д’Асколи и некоторых других, а из своих современников – известного тогда юриста Джованни Мартини да Сан Джиминиано и, как
видно становящегося все более популярным философа-платоника
Марсилия Фичино1319. По мнению Ручеллаи, «большинство сходится
в том, что фортуна есть лишь пустое имя» и что предусмотрительность, здравомыслие и благоразумие способны противодействовать случайностям фортуны (casi fortuiti), «так что они не смогут
совсем или смогут мало повредить мудрому человеку, который в
большинстве случаев сумеет защититься от них»1320. Однако если
фортуна всего лишь «пустое имя», «ничто», то почему ей у Ручеллаи
уделяется так много внимания, более того – приписывается власть
над «богатствами и благами мира»?1321 Потому что для него, носителя мироощущения ренессанссной поры, фортуна в своей многоликости и непостоянстве становится неким собирательным образом
текучести и изменчивости внешнего мира, чуждого, неподвластного человеку и в силу этого опасного для него наличного бытия1322.
В хронологических записях, относящихся к 1456 г., «необычной и
удивительной фортуной» (maravigliosa e mirabile fortuna) он называет конкретно чудовищной силы ураган, ставший причиной больших разрушений и многочисленных смертей людей и животных в
нескольких местечках Тосканы; декабрем того же года помечено
ghoverno dell’uomo può resistere a’ casi della fortuna o non in tutto o in parte.
E perchè gli oppenioni sono variati, vi farò qui di sotto nota di detti di più filosofi
et altri autori, seperati l’uno dall’altro quelli che ànno tenuto una oppenione et
quelli n’anno tenuto un’altra.” (Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. A cura di
A. Perosa. London, 1960. P. 103).
1319 Ibid. P. 103-116.
1320 Ibid. P. 103.
1321 “Le richezze e i ben del mondo sono nelle mani della fortuna: e’ non sono
sicuri ch’ella nolli possa loro torre…” (Ibid. P. 110. См. также: Ibid. P. 111).
1322 В связи с этим см. подробнее трактовку фортуны в широком контексте культуры Возрождения: Кудрявцев О.Ф. Античные представления о фортуне в ренессансном мировоззрении // Античное наследие в культуре Возрождения. М., 1984. С. 50-57.

434

письмо его брата Паоло Ручеллаи с описанием «страшной фортуны» (terribile fortuna) – землетрясения, жертвой которого стали Неаполь и его округа1323.
Имя Фичино появляется у Ручеллаи в почетном ряду широко известных древних и средневековых философов, богословов и
поэтов; но в отличие от них его мнение представлено достаточно
пространным посланием, которое было подготовлено между 1460
и 1462 гг. и специально посвящено состоятельному патрицию и, возможно, покровителю гуманиста, целиком включившему его в свои
«Записные книжки»1324. На вопрос Ручеллаи, можно ли каким-либо
образом предотвратить случайности фортуны или противостоять
им, Фичино поначалу в полном согласии с тем, как наставлял детей
его адресат, писал, что «ударам фортуны не могут противостоять
ни человек, ни человеческая природа, но человек благоразумный
и человеческое благоразумие». Однако далее гуманист уточнял,
что «человеческое благоразумие есть дар не просто природы, но
гораздо больше – начала, источника и первопричины природы»,
иными словами Небес; поэтому, продолжал Фичино свое рассуждение, «благоразумный человек обладает силой для противодействия
фортуне, но с той оговоркой, которую сделал мудрец: «Ты не имел
бы этой силы, не будь она дана свыше»«; сама фортуна, оказывается, в конечном счете, творит волю Божью, ибо хотя она «есть ход
событий, совершающийся вне порядка вещей, который нам обычно
известен и желателен, тем не менее согласно порядку, о котором
знает и который желает Тот, Кто знает и желает более, чем позволяет нам наша природа». За этим рассуждением следует нравственное заключение (morale sententia), мало согласующеяся с установкой Ручеллаи на сопротивление фортуне: «Хорошо сражаться с
фортуной оружием благоразумия, терпения и великодушия; лучше
уклониться и бежать такой войны, в которой побеждают лишь немногие, да и те с невероятным трудом и обильным потом; лучше
всего заключить с ней мир или перемирие, сообразовывая нашу
1323 Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. P. 55, 59-60. Подробный отчет
Джованни Ручеллаи о зафиксированных им как очевидцем последствиях
урагана над Тосканой см.: Ibid. P. 78-82.
1324 Ibid. P. 114-116, 176. См. также изд. этого документа Кристеллером: SF.
Vol. II. P. 169-172.

435

волю с ее волей, и добровольно идти туда, куда она укажет, дабы
она не повела нас туда силой»1325.
В сущности Фичино формулировал здесь точку зрения, высказанную еще Платоном и широко принятую в средневековой богословской мысли, основывающуюся на том, что фортуна (судьба,
случай) должна рассматриваться как производное божественного
промысла, форма его реализации в наличном мире1326. Из такого понимания фортуны логически вытекает рекомендация добровольно
подчиняться ее велениям, поскольку в них, в конечном итоге, заявляет о себе божественная необходимость. Сходная мысль встречается и в эпистолах Фичино, изданных самим гуманистом, например,
в послании к некоему Лоренцо Франческино (1477 г.): «И, наконец,
пожалуй скажут, что дела наши направляются либо фортуной, либо
1325 Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. P. 114-116; SF. Vol. II. P. 169-172. См. русский перевод, выполненный О.Ф. Кудрявцевым: Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 261-263. См. также работу: Брагина Л.М.
Итальянский гуманизм. Этические учения XIV-XV веков. М., 1977. С. 219.
А. Варбург совершенно безосновательно утверждает, будто Ручеллаи принял вывод Фичино, предлагающий человеку полностью подчиниться велению фортуны: Warburg A. Francesco Sassettis letzwillige Verfügung
(1 изд. работы – 1907 г.) // Warburg A. Gesammelte Schriften. Leipzig, 1932.
Bd. I. S. 146-149.
1326 На зависимость Фичино от Платона обратил внимание Э. Ваинд:
Wind E. Platonic Tyranny and Renaissance Fortuna of Ficino’s Reading of Laws
IV, 709а-712а // De artibus opuscula XL. Essays in honor of Erwin Panofsky. Ed.
M. Meiss. New York, 1961. Vol. I. P. 491-492. См. соответствующее место у Платона: Законы. 709а-712а (Соч., М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 180). А. Дорен непоследователен в оценке концепции фортуны в рассматриваемом выше письме
Фичино Ручеллаи, находя в нем, с одной стороны, “неоплатоническое преломление средневековой идеи”, с другой, – отказ от средневековой картины мира и “заявление человеком Возрождения своих прав” (sein Recht)
(Doren A. Fortuna im Mittelalter und in der Renaissance // Vorträge der Bibliotek
Warburg. Berlin; Leipzig, 1922-1923. Bd. II. Teil. I. S. 121 N 99); непонятно, впрочем, что за права отстаивал “человек Возрождения” в цитированном письме. О средневековых оценках фортуны см.: Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII вв. преимущественно в Италии. Пг., 1915. С. 121;
Doren A. Op. cit. S. 98-105; Patch H. The Goddess Fortuna in Mediaeval literature.
London, 1967. P. 15-34; Кудрявцев О.Ф., Уколова В.И. Представления о фортуне
в средние века и в эпоху Возрождения // Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе. М., 1983. С. 180-185.

436

роком; [однако] Божественное провидение иррациональную фортуну приводит в порядок разумом, а также наинежнейшим образом
направляет ко благу неумолимый рок, дабы все оказалось упорядоченным и благим для тех, которые охотно соглашаются с Божественной волей… Только они делают добровольно то, что необходимо,
воспринимают как благо то, что дурно»1327.
Чаще, однако, Фичино выступает с совершенно иными оценками фортуны и рекомендациями о том, как обходиться с нею. Она изображается им в виде безрассудной, капризной, слепой владычицы
наличного, материального мира, завистливой к благим делам и людям1328 и в качестве таковой не заслуживающей никакого доверия, в
особенности со стороны мудреца, которому не остается ничего другого, как затвориться с помощью добродетелей в высшей, умной части своей природы и в ней обрести духовную свободу. Поучая своего
близкого друга Джованни Кавальканти тому, как обрести твердость
(constantia) против фортуны, Фичино писал: «…наши тела влекутся
вселенским телом c помощью силы рока, как маленькие частички
влекутся всей массой того, чему они принадлежат, движимые неким мощным порывом. Сила рока не проникает в наш ум, доколе по
своей воле ум не погрузится сам в тело, которое подвластно року…
Всякая душа пусть сама освободит себя от чумного тела и сосредоточится в своем уме; тогда свою силу фортуна обратит на тело, не затронув душу. Мудрый человек не будет напрасно сражаться с роком,
но отразит его бегством. Нельзя обратить в бегство беду, тогда беги
ее. Вот почему Платон советует нам «убежать отсюда туда», то есть
от телесных привязанностей и забот о внешних вещах к попечению
1327 “Denique sive fortuna res nostrae, sive fato provenire dicantur, divina
providentia irrationalem fortunam in ordinem ratione disponit, immite etiam
fatum ad bonum suavissime temperat, ut cuncta his ordinata bonaque eveniant, qui libenter cum divina voluntate consentiunt. His solis interna consentiunt et externa, caeteris autem utraque ubique dissentiunt. Hi soli quam necessaria sunt faciunt voluntaria, quae mala videntur bona” (Ficinus M. Nemo est cui
possit invidere, qui videre possit, quo omnes intus et extra furiis agitamur // Ep.
lib. IV. P. 751. 3).
1328 См., как Фичино объясняет свой перерыв в работе над переводами
Платона: “Postquam uero Petrus è uita decessit, fortuna praeclaris saepe
operibus inuida, inuitum me à traductionis officio distrahebat.” (Ficinus M. In
commentaria Platonis Prooemium // Op. om. Vol. II. P. 1129).

437

о душе и о Боге… Благодаря этому бегству душа заслуженно делается подобной Богу, ибо, будучи свободной от телесной заразы, она
становится, словно бог. Сию свободу мы обретаем преимущественно тремя добродетелями благоразумия, справедливости, благочестия… Итак, благоразумный человек предает свое тело в качестве
частицы мира волнениям этого мира, куда бы он его ни бросил; душу
же, порождение Божье, он отделяет от общения с телом и препоручает руководству Божественного провидения»1329.
Как видим, владычеству фортуны оставлен земной, телесный мир; речь уже идет не о подчинении ей как проводнице божественной воли, а о том, чтобы найти способ избежать ее власти, не
искуситься ее дарами и не искать в них свое счастье, понимая, что
фортуна как сила иррациональная, безрассудная не может не быть
враждебной мудрости и добродетели. «Где мудрость в избытке, там
мало нужды в случае [то есть фортуне – О.К.], где весьма мало мудрости, там большей частью господствует случай… Случай неблаговолит
к добропорядочным мужам, всеми силами препятствуя тому, чтобы
добропорядочный разум где бы то ни было правил… Случай часто
одаряет многим тех, коих мало одарила природа или добродетель,
– такие рассуждения находим в послании Фичино Бернардо Бембо
(1476-начало 1477 гг.), из них выводятся следующие моральные наставления. – Божественный муж не пожелает себе в вожди фортуну,
ибо она слепа и часто подвержена превратностям. Не радуется он
обещаниям фортуны, ибо ненадежна она даже для своих, коих не по
заслугам возносит до высших почестей… Не боится он также угроз
фортуны, ибо безосновательны они… Нет человека несчастнее, чем
тот, кто истинное счастье полагает в фортуне. Нет человека счастливее, чем тот, кто не считает, что благополучие, дарованное фортуной, является действительным счастьем… «Что б ни случилось, судьбу побеждают любую терпеньем»»1330. Поэтому от фортуны ничего не
1329 Idem. De constantia adversus fortunam comparanda // Ep. lib. I. P. 633.
1. Цитированное место у Платона см.: Платон. Теэтет a-b (Соч. М., 1970.
Т. 2. С. 270).
1330 Ficinus M. Malis quidem bona fortuna mala est, bonis autem mala fortuna
bona // Ep. lib. III. P. 748. 2-749. 1. В конце отрывка приведена цитата из Вергилия (Энеида. V. 710. Перевод Ф. Петровского // Вергилий. Избранные сочинения. СПб., 1994. С. 215). См. также: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio
Ficino. S. 281-283.

438

стоит ждать – ни хорошего, ни плохого1331, и во всяком случае она не
властна над человеком мудрым и добропорядочным, ибо он, полагаясь на разум и добродетель, живет далеко от той сферы, где господствует она.
В этой концепции мудреца, претендующего на автономию
по отношению ко внешнему миру, олицетворенному непостоянной,
переменчивой и, в конечном итоге, враждебной человеку фортуной,
можно увидеть черты нравственного идеала1332, характерного не
только для флорентийской Платоновской академии, но и для всего
ренессансного гуманизма.

§ 3. Великолепие
Среди моральных добродетелей была одна, которую Фичино
выделял и особенно превозносил: великолепие (magnificentia). В молодые годы ей он посвятил небольшое сочинение, адресованное Антонио Каниджани1333 (датировано 1 июня 1457 г.); самим гуманистом
не включенное в собрание его эпистол, оно было опубликовано лишь
в XX в. П.О. Кристеллером. Перебирая все моральные добродетели, «самой важной» Фичино называет великолепие, проявляющееся «в широчайших общественных расходах» (circa publicos sumptus
amplissimosque)1334, ибо, радея «не только о частном, но и – намного
1331 “…coeci maxime omnium illi mihi videntur, qui fortunam ideo caecam
ducunt, quia vel beneficiat malis, quibus revera nihil est bonum, vel male faciat
bonis, quibus denique nihil est malum” (Ficinus M. Fortuna neque benefacere
potest malis, neque malefacere bonis // Ep. lib. IV. P. 778. 2).
1332 См. наблюдения: Брагина Л.М. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов (вторая половина XV в.). М., 1983. С. 205-206.
1333 Антонио Каниджани – представитель семьи, входившей в правящую
Флоренцией олигархию, друг Фичино и участник его кружка; ему Фичино
адресовал и другие свои ранние работы – “О четырех философских школах”, “О наслаждении”. См.: Giustiniani V.R. Canigiani Antonio // DBI. Vol. 18.
P. 81-82; Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol. 1. P. CXXXIX.
1334 В трактовке добродетели великолепия Фичино отталкивался от Аристотеля, хотя о буквальном следовании античному философу речь идти
не может. Ср.: Аристотель. Никомахова этика. 1122а18-1123а19 (Соч. М.,
1983. Т. 4. С. 127-129). До Фичино об этой добродетели писал Франческо
Филельфо, однако посвященный ей пассаж в его “Миланских застольях”
(“Convivia Mediolanensia”, создано в 1443 г., изд. – 1537 г.) является прямым

439

больше – об общественном благополучии», оно лучше других «сохраняет общность человеческого рода»1335; из всех добродетелей лишь
его считает гуманист «соответствующим божественной природе» и
уподобляющим людей Богу1336; именно оно, по его словам, доставляет высшие почести, а также бессмертие имени и славу1337. Речь идет,
конечно, о земном бессмертии в веках, в памяти сменяющих друг
друга поколений, а вот высшие почести подразумевают в качестве
результата и награды за эту добродетель особое положение уже в
настоящем. Итак, человек, обнаруживающий великолепие, должен
выделяться, первенствовать в обществе – ему полагаются «высшие
почести».
В Фичиновой эпистоле Антонио Каниджани отчетливо заявили о себе новые нравственные ориентиры, складывающиеся в условиях укрепления во Флоренции власти Медичи: вразрез с традицией
гражданского гуманизма, представители которого еще во времена
Фичино продолжали в публичных речах превозносить справедливость (лат. – iustitia; итал. – giustitia) как базисную добродетель,
переводом соответствующего отрывка “Никомаховой этики” Аристотеля.
См. об этом: Jenkins Fr. Cosimo de’ Medici’s patronage of architecture and the
theory of magnificence // JWCI. 1970. Vol. XXXIII. P. 166-167.
1335 “Preterea si virtutum proprium est societatem humani generis conservare,
erit profecto potissima omnium magnificentia, que non modo privatam, verum
etiam et multo magis publicam salutem exoptat” (Ficinus M. De virtutibus
moralibus // SF. Vol. II. P. 4). Под названием “О великолепии” (De magnificentia)
это сочиненьице упомянул Фичино в первом перечне своих трудов, помещенном в письме Анджело Полициано в первой книге “Эпистол” (См.:
Ficinus M. Bona scribere praestat quam multa // Ep. lib. I. P. 619. 3).
Это письмо в моем переводе на русский язык публиковалось дважды: Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). Составитель Л.М. Брагина. М., 1985. С. 211-215; Купец. Гуманист. Придворный. Нравственные идеалы эпохи Возрождения. Составитель О.Ф. Кудрявцев // Опыт
тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: быт, нравы, идеалы. М.,
1996. С. 437-441.
1336 Ficinus M. De virtutibus moralibus. P. 5.
1337 “hec ex omnibus humanis rebus amplissimos honores atque immortalem
laudem et gloriam consequitur” (Ibid. P. 4). Ср. сходное направление мысли, обнаруженное Леоном Баттиста Альберти еще в 30-е гг.: “Puossi colle
ricchezze conseguire fama e autorità adoperandole in cose amplissime e
nobilissime con molta larghezza e magnificenza” (Alberti L.B. Della familia. II //
Opere volgari. A cura di C. Grayson. Bari, 1960. Vol. 1. P. 141).

440

особенно необходимую для любого человеческого общежития1338,
этот гуманист в персональном послании, построенном тем не менее в строгом соответствии с правилами ораторского искусства1339,
выдвигал на первый план добродетель великолепия, предполагавшую большие траты на общественные нужды и благодаря этому социально значимую роль ее носителя1340. Как представитель нового
поколения гуманистов, связанного с Медичи или на них ориентированного, молодой Фичино (ему было полных 23 года), поднимая на
щит добродетель великолепия, точно уловил и обозначил ею тот
тип социального поведения, который помог Козимо Медичи, остававшемуся всю жизнь частным лицом, стать фактическим главой
Флоренции и посмертно удостоиться от сограждан почетного звания «Отец отечества» (Pater Patriae)1341. Обязательной чертой такого поведения были широкие траты во славу и на благо общества
и для демонстрации собственного величия, а также меценатство,
поддержка ученых и людей искусства, в чем гуманисты, вроде Фичино, не обеспеченные собственными источниками существования,
были весьма заинтересованы. Отражая их настроения, Фичино в
послании Антонио Каниджани в качестве предпочтительного нравственного принципа описывал такой способ достижения социального превосходства, который с успехом применялся ранними Ме1338 Публикации этих речей см.: Una prosa inedita di Matteo Palmieri. Prato,
1850; Santini E. La protestatio di justitia nella Firenze Medicea del secolo XV //
Rinascimento. 1959. Vol. X. N 1. P. 36-106. Мой перевод речей Джаноццо Манетти, Маттео Пальмиери и Донато Аччайуоли см.: Сочинения итальянских
гуманистов эпохи Возрождения. С. 138-151. Их анализ см.: Santini E. Firenze
e i suoi “oratori” nel Quattrocento. Milano, 1922; Брагина Л.М. Идеи гражданского гуманизма в речах флорентийских магистратов XV в. // СВ. 1984. Вып.
47. С. 46-71.
1339 В конце эпистолы к Каниджани сам Фичино называет ее “речью”
(oratio) и “словом” (sermo) (Ficinus M. De virtutibus moralibus. P. 5-6).
1340 См. В этой связи наблюдения: Jenkins Fr. Cosimo de’Medici’s Patronage
of Architecture and the Theory of Magnificence // JWCI. 1970. Vol. 33. P. 162-170;
Головин В.П. Мир художника Раннего Возрожденис. М., 2002. С. 142.
1341 Официально присвоено ему публичным постановлением 15 марта
1465 г. См.: Fubini R. Ficino e i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico // Fubini
R. Quattrocento fiorentino: politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996. P. 275
N 99 (1 изд. статьи – 1984 г.). См. также: Gutkind C.S. Cosimo de’ Medici Pater
Patriae. 1389-1464. Oxford, 1938. P. 246.

441

дичи. Вполне вероятно, что отмеченный принцип обсуждался или
хотя бы затрагивался гуманистом и позже, в 60-е годы, в беседах с
покровительствовавшими ему Козимо и Пьеро в присутствии юного Лоренцо, ставшего уже в глазах современников и потомков, как
и Козимо, олицетворением самого этого принципа, за что он и был
прозван Великолепным. Во всяком случае, не подлежит сомнению
как соответствие нового нравственного идеала, провозглашенного
Фичино, образу действий современных ему Медичи, прежде всего
в сфере культуры, так и влияние, оказываемое этим гуманистом на
духовную жизнь Флоренции в 60-90-е годы XV в.
Почти в одно время с Фичино в таком же духе и тоне, что
и он, эту добродетель упоминал известный флорентийский гуманист Бенедетто Аккольти, называя граждан Венеции и Флоренции
«великолепными в общественных делах и бережливыми и скромными – в частных», «ведь они хотели, чтобы священные обряды
и поклонение Господу Богу и Его святым совершались с великой
тщательностью, благочестием и великолепием – большими, чем
где-либо»1342.
Другие гуманисты, современники Фичино, стали находить воплощение этой добродетели в делах Козимо Медичи: «Сам Козимо,
славнейший муж, теперь воздвигает частные дома, священные постройки, монастыри как в городе, так и за его пределами, издерживая столь большие средства, что, кажется, все эти сооружения великолепием равны сооружениям древних императоров и королей»,
– писал Донато Аччайуоли в 1462 г. Алонсо да Паленсия1343. А Иоанн
Аргиропул в адресованном Козимо предисловии к переводу Аристотелевой «Физики» (после 1458 г.) указывал на «изобильное богатство» как условие, дающее правителю Флоренции возможность про1342 “Qui sacra caeremoniasque summi Dei et Sanctorum eius cum summa
cura, religione, magnificentia magis quam alibi coli voluerunt. Qui in rebus publicis magnifici, in privatis parci ac tenues reperti sunt” (Accolti B. De praestantia virorum sui aevi dialogus. Lugduni Batavorum, 1723. P. 15AB).
1343 “Cosmus ipse clarissimus vir, nunc privatas domos, nunc sacras edes,
nunc monasteria, tum in urbe tum extra urbem tot tantisque sumptibus condit,
ut antiquorum vel imperatorum vel regum magnificentiam equare videantur”
(этот архивный материал цит. по: Brown A.M. The humanist portrait of Cosimo
de’ Medici, Pater Patriae // JWCI. 1967. N 24. P. 193 N 35).

442

являть, наряду с прочими добродетелями, щедрость и великолепие,
идя навстречу нуждам своего отечества1344.
Фичино присоединился к этому хору славивших в Козимо великолепие, имея в виду, правда, «многие милости», оказанные ему
его покровителем: «…я был приведен в изумление –писал он Козимо
в сентябре 1462 г., – не только твоим великолепием (magnificentiam
tuam), по отношению к нам весьма значительным, но также пророчеством древнего Орфея…», – и далее он уточнял, что получил от
патрона «тома Платона» превеликой ценности и «Академию» (или
домик) «в селении Кареджи»1345. Сходным образом Фичино реагировал на другой подарок греческих рукописей, сделанный ему тогда же Америго Бенчи – человеком, близким к Медичи: «Сегодня я
получил от тебя греческие диалоги нашего Платона, великолепный
дар, достойный твоей души и для моей – наиприятнейший… В этом,
как и во многих других делах, полагаю, ты хотел походить на великого Козимо, ибо ранее он украсил мою библиотеку Платоном
на греческом языке»1346. А в следующем, 1463 г., Томмазо Бенчи,
племянник Америго и участник Фичинова кружка, в предисловии к
выполненному им переводу на итальянский язык «герметического
свода»1347 прямо писал о «наивеликолепнейшем Козимо Медичи»
1344 “Accessit eodem [Cosmo] et externarum rerum prosperitas affluentiaque
fortunae, quae partim amplissimis patrimoniis, partim providentia tua, tibi iuste
atque honeste comparata est in tanta sane mensura, quo tantae prudentiae,
tantae virtuti, tantae liberalitati, tantae magnificentiae suppeditare subministrareque possit… Tu namque praesens confestim succuris ipsi magnificentia
tempori, nullamque pateris unquam commoditatem utilitatemque carissimae
tuae patriae praeterire” (Argyropulos I. Praefatio in libros Phisicorum ad Cosmum // Brown A.M. Op. cit. (P. 214-216. P. 216).
1345 Ficinus M. Ad Cosmum Medicem // SF. Vol. II. P. 88 (См. перевод О.Ф. Кудрявцева: Фичино М. Избранные письма // Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 260).
1346 “Accepi hodie tuo nomine Graecos Platonis nostri dialogos, munus
certe magnificum, animo tuo dignum, meo gratissimum… Imitari in hoc sicut
in plerisque aliis magnum Cosmum, ut arbitror, voluisti: is enim superioribus
diebus bibliothecam meam Graeco ornavit Platone” (Ficinus M. Imitatio utilior
est quam lectio // Ep. lib. I. P. 609. 1).
1347 См. Об этом: Copenhaver B.P. Lorenzo de’ Medici, Marsilio Ficino and
the domesticated Hermes // Lorenzo il Magnifico e il suo mondo. A cura di
G.C. Garfagnini. Firenze, 1994. P. 236-238.

443

(Magnificentissimo Cosimo de’ Medici)1348. Это же звание Фичино прилагал к Козимо и post mortem, рассказывая Лоренцо Медичи, коего
он ориентировал на подражание своему деду, сколь тот был справедлив и великодушен в отношении людей (erga homines iustum
atque magnificum).1349
Как видим, великолепие среди прочего и в первую очередь
трактовалось Фичино и гуманистами его круга как помощь людям
культуры, благотворительность и щедрость в отношении их, проявляемая в значительных размерах, и человек, коему она присуща,
нарекался великолепным. В адресованном неизвестному другу послесловии ко второму итальянскому изданию трактата «О христианской религии» (1484 г.) Фичино называл Филиппо Валори «великолепным мужем» (magnifico viro), ибо, невзирая на расходы и труды,
он издал выполненный гуманистом перевод сочинений Платона1350.
Об этом же благодеянии Филиппо, его «великолепных тратах», Фичино вспоминал в предисловии к комментариям на Платона, обращенном к Никколò Валори (1496 г.)1351. У Фичино, по-видимому, имелись также основания говорить в письме к Антонио Пацци (1473 г.)
о его щедрости, ибо, по свидетельству Лоренцо Медичи, которое
приводит Фичино, Антонио проявлял «великолепие в отношении
людей ученых» (erga doctos magnificum)1352. Наконец, вспоминая в
1475 г. о пире, с королевским размахом организованном Франческо
Бандини в ноябре 1468 г. во Флоренции, чтобы по обычаю древних
1348 См.: SF. Vol. I. P. 99. “Великолепие” Козимо Медичи, подразумевая
постройку им роскошного дворца, защищал от злохулителей проповедник
Тимотео Маффеи; его трактат “In magnificentiae Cosmi Medici detractores
libellus”. См.: Hankins J. Cosimo de’ Medici as a Patron of Humanistic literature
// Cosimo il Vecchio de’ Medici, 1389-1464. Ed. F. Ames-Lewis. Oxford, 1991. P.
85; Jenkins Fr. Cosimo de’ Medici’s Patronage of Architecture and the Theory of
Magnificence. P. 165-166.
1349 Ficinus M. Imitatio potior quam lectio // Ep. lib. I. P. 648-649. Послание
следует датировать концом сентября 1474 г. См.: Gentile S. Introduzione //
Ficino M. Lettere I. Epistolarum familiarium liber I. A cura di S. Gentile. Firenze,
1990. P. CCLXIII.
1350 Ficinus M. Epistola ad ignotum amicum secundae libri Della religione
editioni in fine addita // SF. Vol. I. P. 13.
1351 Idem. Prooemium in commentaria in Platonem // Op. om. P. 1136.
1352 Idem. Exhortatio ad scientiam // Ep. lib. I. P. 617. 2.

444

платоников отметить день рождения и смерти Платона, Фичино отзывался об устроителе этого действа как о «муже выдающегося
ума и великолепия»1353.
Однако чаще всего о великолепии Фичино говорил применительно к Лоренцо Медичи1354. В предисловии к выполненной не позднее 1474 г. итальянской версии «Комментария на «Пир» Платона…»
Фичино следующим образом характеризовал Лоренцо, настоянию
коего, если верить гуманисту, это произведение обязано своим происхождением: «Для пользы латинян я перевел книгу Платона [«Пир».
– О.К.] и, побуждаемый нашим великолепным (magnifico) Лоренцо Медичи, прокомментировал наиболее трудные таинства, в ней
содержащиеся»1355. В другой раз о присущем Лоренцо великолепии
гуманист упомянул в эпистоле, адресованной в январе 1474 г. непосредственно своему покровителю1356. В 1491 г. в письме Мартину Уранию он извещал о готовящемся весной следующего года выходе в
свет своих переводов Плотина, осуществляемом благодаря «великолепным издержкам Лоренцо Медичи» (magnifico Medicis Laurentii
sumptu)1357. Случалось другие современники тоже именовали Лоренцо Медичи «великолепным»1358, однако настойчивое подчеркивание
именно Фичино проявлений в правителе Флоренции качеств великолепия позволяет заключить, что прежде всего усилиями главы флорентийских платоников имя его патрона прочно срослось с названием этой добродетели, и он стал в сознании своей эпохи и в памяти
истории Лоренцо Великолепным.

1353 Idem. Anime natura et officium. Laus historie // Ep. lib. I. P. 657. 2.
1354 См. в связи с этим: Гл. 3. С. 204-205.
1355 Ficino M. El libro dell’Amore. Proemio di Marsilio Ficino fiorentino sopra
El libro dell’Amore, a Bernardo del Nero e Antonio di Tuccio Manetti… P. 4. См.
также: Della Torre A. Storia dell’accademia platonica di Firenze. Firenze, 1902.
P. 602-604; Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII, CXXIV.
1356 Ficinus M. Mirabilium author Deus est, non homo // Ep. lib. I. P. 622. 1.
1357 Idem. Gratiarum actio // Ep. lib. XI. P. 929. 3.
1358 См. переписку Иоанна Ласкариса и Серджо Стиссо да Цоллино, в которой Лоренцо назван по-гречески μεγαλοπρεπής, то есть “великолепным”
(лат. – “magnificus”) (Cent-dix lettres grecques de Francois Filelfe. Ed. par
É. Legrand. Paris, 1892. P. 361, 364). См. также: Gentile S. Ficino e il platonismo
di Lorenzo // Lorenzo de’ Medici. New perspectives. Ed. by B. Toscani.
New York; S. Francisco, 1993 (P. 23-47). P. 45-46.

445

§ 4. Человечность
Хотя в осмысление проблемы человека, наиважнейшей для
всей ренессансной культуры, Фичино внес вклад много больший,
чем другие теоретики эпохи, человечности или человеколюбию
(humanitas), моральному аспекту этой проблемы, гуманист уделял
скромное внимание. Он вспоминал об этой добродетели, умоляя в
письме Джованни Кавальканти вернуть книги1359, а в письме Лоренцо
Медичи характеризуя ею вместе с великолепием своего патрона1360.
Специально остановился он на ней в небольшом послании Томмазо
Минербетти, названному «человеколюбивым мужем» (датировать
документ следует весной 1474 г.). Трактуя жестокость и бесчеловечность как проявление неполноты человеческой природы в силу разных причин – из-за несовершеннолетия, ущербности души, болезни
тела, неблагоприятного положения светил – во всех тех, кто одержим этими пороками, гуманист находил ненависть и презрение к
роду людскому как чему-то, им чуждому и постороннему. «Ибо люди
в отдельности, созданные одной идеей и относящиеся к одному
виду, суть один человек; по этой причине, – заключал свою мысль Фичино, – полагаю, из всех добродетелей мудрецы только ту называли
именем самого человека, то есть человечностью, которая любит и
печется обо всех людях, словно о братьях, рожденных долгой чередой поколений от одного отца. Итак, человечнейший муж, – теперь
уже Фичино наставлял своего адресата, – упорствуй в служении человечности, для Бога нет ничего милее любви»1361.
1359 Idem. Gravis est iactura temporis // Ep. lib. I. P. 625. 3.
1360 “Agere gratias innumerabiles hortatur singularis humanitas et magnificentia tua…” (Idem. Mirabilium author Deus est, non homo // Ep. lib. I. P. 622. 1).
1361 «Singuli namque homines sub una idea, et in eadem specie sunt unus
homo. Ob hanc ut arbitror rationem, sapientes solam illam ex omni virtutum
numero hominis ipsius nomine, id est, humanitatem appellaverunt, quae
omnes homines quodammodo ceu fratres ex uno quodam patre longo ordine
natos diligit atque curat. Ergo vir humanissime in officiis humanitatis persevera.
Nihil Deo gratius, quam charitas” (Idem. De humanitate // Ep. lib. I. P. 635. 4).
См. также: Paparelli G. Feritas, humanitas, divinitas. L’essenza umanistica del
Rinascimento. Napoli, 1973. P. 126-127. Анализ и полный перевод этого документа см.: Черняк И.Х. Термин humanitas у Фичино // Культура эпохи Возрождения. Л., 1986 (С. 89-94). С. 91.

446

Помимо любви к человеку термином «humanitas» обозначалась, по примеру Цицерона и Авла Геллия, также культура, или образованность, в частности круг дисциплин, призванных воспитать человека в человеке1362. Постольку поскольку естественным состоянием
человека гуманисты считали не первозданную дикость, а культуру и
образованность, то в человеколюбии, которое должно быть присуще людям по их природе, они видели свойство, выработанное приобщением к наукам человечности (studia humanitatis). Эти две стороны человечности (humanitas) – ее понимание как добродетели и как
культуры и образованности, – тесно связанные между собой в гуманистической ее трактовке, можно найти в приписке к цитированному выше письму Фичино, содержащейся в некоторых ее рукописях:
«Сохраняй также дружбу к нашему Карло Валгули [из Брешии], мужу
выдающейся человечности, преуспевшему в науках о человеке, как
греческих, так и латинских»1363.
И уже не как отдельную, самостоятельную добродетель, а как
собрание всех совершенных качеств души, образующее высокую
нравственную культуру и эстетическую утонченность, представлял
Фичино человечность, олицетворяемую античной богиней Венерой,
в послании юному Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи (датируемом
1477-1478 гг.), троюродному брату Лоренцо Великолепного: «Она
[человечность – О.К.] служит нам увещеванием и напоминанием о
том, что мы не можем обладать чем-то значительным на земле, не
овладев самими людьми, ради коих сотворено все земное. Люди
же не могут быть уловлены ни на какую другую приманку, кроме человечности. Поэтому остерегайся пренебрегать ею, думая, что она
земного происхождения. Ибо сама человечность – это нимфа, за1362 См.: Borinski K. Die Antike in Poetik und Kunstteorie. Von Ausgang des
klassischen Altertums bis auf Goethe und Wilhelm von Gumboldt. Leipzig, 1914.
S. 109; Jaeger W. Humanism and theology. Milwaukee, 1943. P. 20-23; Ревякина Н.В. Проблемы человека в итальянском гуманизме второй половины
XIV-первой половины XV в. М., 1977. С. 65. Сн. 168; Баткин Л.М. Итальянские
гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М., 1978. С. 6-7; Черняк И.Х. Указ.
соч. С. 89-90.
1363 “… persevera etiam in familiaritate Caroli Valgulii nostri [Brixiensis]: est
enim vir humanitate humanitatisque studiis tam Grecis quam Latinis excellens”
(Ficino M. Lettere. A cura di S. Gentile. Firenze, 1990. Vol. I. P.107. См. текст в
примечании). В связи с этим см.: Черняк И.Х. Указ. соч. С. 92-94.

447

мечательного сложения, рожденная в небесных высях эфира, более
всего возлюбленная всевышним Богом. Ее душа и ум – это любовь
и милосердие, ее глаза – достоинство и великодушие, руки – щедрость и великолепие, ноги – учтивость и воздержанность. Словом,
она в целом – умеренность, добродетельность, очарование и величие. О, какая утонченная красота! Как любо ее созерцать»1364. Восхищение и эстетические восторги гуманиста вызывает человечность,
трактованная весьма широко, как разносторонне оформленная и
отточенная нравственная природа, которая только и может создать
основу подлинно человеческого бытия.

1364 “Est enim humanitas ipsa praestanti corpore nympha, coelesti origine
nata Aetereo ante alias dilecta Deo. Siquidem eius anima spiritusque sunt
amor et charitas. Oculi eiusdem gravitas et magnanimitas. Manus praeterea
liberalitas atque magnificentia. Pedes quoque comitas et modestia. Totum
denique temperantia et honestas, decus et splendor. O egregiam formam, o
pulchrum spectaculum” (Ficinus M. Prospera in fato fortuna, vera in virtute
felicitas // Ep. lib. V. P. 805. 2). См. в связи с этим: Gombrich E.H. Botticelli’s
mythologies. A study in the Neoplatonic symbolism of his circle // JWCI. 1945.
Vol. 8 (P. 7-60). P. 15-18.

448

ГЛАВА XII. МИР СПАСÁЕТСЯ КРАСОТОЙ,
или МЕТАФИЗИКА ЛЮБВИ И КРАСОТЫ
«Правда, князь, что вы раз
говорили, что мир спасет
«красота»? Господа, – закричал
он громко, – князь утверждает,
что мир спасет красота!»

Достоевский, «Идиот»
В письме к своему близкому другу Джованни Кавальканти, написанном ок. 1474 г., Фичино наставлял о том, как следует воспринимать красоту наличного мира: «Красота тела заключается не в материальной тени, но в ясности и грации формы, не в темной массе, но
в некоторого рода ясной пропорции, не в косной и оцепенелой тяжести, но в числе и надлежащей мере. Свет, грация, пропорция, число
и мера, которые мы постигаем мыслью, зрением и слухом, есть то,
к чему устремляется подлинная страсть подлинного влюбленного.
Желания прочих чувств, влекущих к материальному, грубому, тяжелому и бесформенному – к тому, что противоположно красоте и любви –
не любовь, но тупая, угнетающая и совершенно безобразная похоть»1365.
Фичино имел обыкновение письмами популяризировать идеи,
полнее развернутые им в главных своих трудах1366; в цитированном
послании к Кавальканти он опирался на собственный «Комментарий
1365 “Pulchritudo corporis non in umbra materiae, sed in luce et gratia
formae, non in tenebrosa mole, sed in lucida quadam proportione, non in pigro
ineptoque pondere, sed in convenienti numero et mensura consistit. Lucem
vero ipsam, gratiam, proportionem, numerum et mensuram, cogitatione,
aspectu, auditu duntaxat attingimus. Hucusque igitur se extendit verus veri
amantis affectus. Appetitus autem sensuum reliquorum, cum ad materiam,
molem, pondus, deformitatemque formae amorive contrariam rapiat, non
amor est, sed pruritus quidam ineptus, et onerosus nimiumque deformis”
(Ficinus M. Legitimus amoris terminus est consuetudo // Ep. lib. I. P. 631. 4).
1366 См. об этом гл. 2. С. 172-173.

449

на «Пир» Платона, о Любви» (1468-1469 гг.), в котором особенно акцентировал бестелесный характер красоты1367; более того, по словам
гуманиста, «красота до такой степени чужда массе тела, что никогда не соединилась бы с материей, если бы не испытала воздействия
трех бестелесных приготовлений» – порядка, меры и формы (ordo,
modus, species): порядок означает естественное положение всякой
части тела, мера определяет ее среднюю величину при сохранении должной пропорции всего тела, а форма обретается в «радостном согласии света, тени и линий» (in luminum, umbrarum, linearum
iocunda concordia). Только таким образом устроенное тело способно
воспринять красоту, которая есть «действие, жизнь и некая грация,
сверкающая благодаря запечатленной в нем его идее»1368.
В этих «приуготовлениях» тела к восприятию красоты А. Шастель усматривает «сходство с магическими процедурами», «некоего
рода магнетизм»1369, заставляющий ее воплотиться в материальном
мире. Сама же по себе она «как нечто бестелесное» не свойственна
этому миру, наличествует в нем лишь в виде отблеска другой, трансцендентной ему реальности. Именно этой реальности присуща красота целиком и полностью, не нуждаясь ни в каких формально-математических «приуготовлениях», ибо она – «грация Божественного лика»1370,
достигающая материи через ряд посредствующих ступеней – ангела
и душу – и возбуждающая во всем, чего она касается, влечение к ней,
именуемое любовью: «Сияние и грацию этого [Божественного – Авт.]
1367 “Pulchritudo est aliquid incorporeum” (Ficinus M. Commentarium in
Convivium Platonis, de amore. V. 3 // Op. om. P. 1335. Далее в скобках указаны
стр. новейшего критического изд.: Ficin M. Commentaire sur le Banquet de
Platon, de l’Amour. Ed. par P. Laurens. Paris, 2002. P. 93-97; через точку с запятой даны стр. русского перевода А. Горфункеля, В. Мажуги, И. Черняка:
Фичино М. Комментарий на “Пир” Платона, о Любви // Эстетика Ренессанса.
Составитель В.П. Шестаков. М., 1981. Т. I. C. 176-177. Перевод этот в некоторых случаях уточнен).
1368 “Quid tandem est corporis pulchritudo? Actus vivacitas, et gratia quaedam
ideae suae influxu in ipso refulgens” (Ibid. V. 6. P. 1337 (P. 105-107; С. 181-182)).
1369 Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Genève; Lille, 1954. P. 88, 91 N 11. См. у Фичино: “Fulgor huiusmodi [=pulchritudo] in materiam, non prius quam aptissime
sit preparata, descendit” (Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis, de
amore. V. 6. P. 1337 (P. 105; C. 181)).
1370 “Vultus illius divini gratiam, pulchritudinem dicimus (Ficinus M. Commentarium in Convivium… V. 4. P. 1336 (P. 99; C. 179)).

450

лика…, будь то в ангеле, душе или материи мира, дóлжно именовать
всеобщей красотой, а порыв к ней – всеобщей любовью»1371.
Таким образом оказывается, что красота – это явление Бога
различным реальностям, в том числе низшей, телесной1372; в ней, или
в «устроении мира» (in mundi machina), она – третий (после ангела и
души) «лик Бога», открывающаяся «глазам в качестве бестелесной
посредством бестелесного света Солнца»1373. Пронизывая собой все
творение, она не только позволяет узреть в нем черты высшей реальности, но и устремляет его к ней силой любовного влечения. По словам Фичино, «красота есть некая грация, живая и духовная, влитая
сияющим лучом Бога сначала в ангела, затем в души людей, в формы
тел и звуки, которая посредством разума, зрения и слуха движет и
услаждает наши души, услаждая, влечет и, увлекая, воспламеняет горящей любовью»1374.
Никаких подходов к «учению о самодовлеющем созерцании»1375
в эстетике Фичино обнаружить невозможно, ибо гуманист постоянно акцентирует внимание на метафизической природе красоты и
порождаемой ею любви. В божественной экономии, согласно Фичино, красоте отводится первостепенная роль, под ее влиянием созидается мироустроение, дается наряд всему сущему. В качестве луча
Бога проникая в ангельский ум, в душу универсума и остальные души,
в природу и, наконец, в материю тел, она «украшает ум порядком
идей, наполняет душу рядом логосов, укрепляет природу семенами,
наделяет материю формами»1376.
1371 Ibid. P. 1336-1337 (P. 101; C. 179).
1372 См. в связи с этим наблюдения: Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980. С. 88-89. Правда, скорее всего по какому-то недоразумению в этой же работе говорится, что “мир предстает в философии флорентийского неоплатонизма [речь идет о Фичино. – О.К.]… не в качестве
низшей ступени божественного творения” (Там же. С. 89).
1373 Ficinus M. Commentarium in Convivium… V. 4. P. 1337 (P. 101; C. 179).
1374 Ibid. V. 6. P. 1338 (P. 109; C. 182).
1375 Подобное утверждение см.: Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М.,
1978. С. 321.
1376 “Pulchritudo actus quidam sive radius inde per omnia penetrans; primo
in angelicam mentem, secundo in animam totius et reliquos animos, tertio in
naturam, quarto in materiam corporum. Mentem idearum ordine decorat. Animam rationum serie complet. Naturam fulcit seminibus. Materiam formis exornat” (Ficinus M. Commentarium in Convivium… II. 5. P. 1326 (P. 35; C. 155)).

451

Мир становится благодаря ей хорошо организованным
и упорядоченным во всех частях, наряженным бытием, космосом1377.
Но являя на всех ступенях мироздания лик, или сияние, Бога1378, красота вместе с тем побуждает все творение искать воссоединения
с ним, а значит, направляет на путь спасения. Фичино нигде определенно не формулирует положение о том, что красотой спасáется
мир, но оно само собой вытекает из его рассуждения о природе и назначении прекрасного. Толкуя слова Платона из второго
письма Дионисию «Сам он [то есть Бог – Авт.] есть причина всего
прекрасного»1379, Фичино утверждал: афинский мудрец имел в виду,
«что к нему [Богу – Авт.], словно к пределу, по природе своей все
возвращаются, так же как от него, словно начала, все произошли;
«всего прекрасного», то есть всей красоты, которая сияет в выше
названных кругах; ибо формы тел через семена, те через логосы,
они же через идеи приводятся к Богу и по тем же ступеням нисходят от Бога (курсив мой. – О.К.)»1380.
В связи со сказанным уместно обратить внимание на одну
важную особенность эстетического учения Фичино, которую обычно не замечают исследователи его творчества. В «Комментарии на
«Пир» Платона…» он неоднократно и настойчиво определяет красоту, «pulchritudo», как грацию, «gratia», присущую прежде всего
Богу и исходящую от него во все ступени универсума вплоть до мира
наличного бытия («телесных форм»). Однако что такое «грация»?
Переводчики«Комментария на «Пир» Платона…» на русский язык
чаще всего «gratia» передают как «прелесть», что нельзя признать
1377 См. об этом следующее рассуждение Фичино: “Formarum omnium, idearumque complexionem, mundum latine, grece κóσμον, id est, ornamentum
vocamus. Huius mundi et ornamenti gratia pulchritudo est, ad quam amor ille
statim natus traxit mentem, atque perduxit mentem ante deformem ad mentem eandem deinde formosam” (Ficinus M. Commentarium in Convivium… I. 3.
P. 1322 (P. 13; C. 147)).
1378 Ibid. II. 5. P. 1326 (P. 37; C. 154)). И в другом месте: ”Dei vultum in Dei
machina refulgentem, et oculis manifestum cogitatione consideret” (Ibid. V. 4.
P. 1336 (P. 99; C. 179)).
1379 Платон. Письма. II. 312е (Соч. М., 1972. Т. 3. Ч. 2. С. 511).
1380 Ficinus M. Commentarium in Convivium... II. 4. P. 1325 (P. 33; C. 154). См.
также: Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. Frankfurt a. M., 1972.
S. 250.

452

удачным1381; Фичино, наделяя слово «грация» эстетическим содержанием, ни в коем случае не имел в виду отказаться от того, какое в нем
предпочтительно перед другими выдвигала христианская богословская мысль поздней античности и Средних веков: «gratia dei» означает «благодать Божья», та самая благодать, коей созидается, а равно
и спасается Богом мир; красота, выступающая у Фичино в сходных
функциях, есть поэтому красота благодатная, абсолютная, неизъяснимая, не зависящая от форм, в коих она воплощается в материальном мире1382. Как атрибут высшей, трансцендентной реальности, она
не подчиняется никаким установленным правилам, иррациональна:
«…часто случается, – пишет он, – что, хотя в теле и остается та же
самая пропорция членов и мера, тело уже не нравится так, как нравилось раньше. Форма вашего тела та же самая, что в прошлом году,
но грация не та же. Ничто не стареет медленнее, чем форма, ничто
не стареет быстрее, чем грация. Из этого ясно, что красота и форма не одно и то же. Часто мы также видим в одном человеке более
правильное расположение и меру членов, чем в другом. Однако этот
другой, не знаем по какой причине, нам кажется красивее… Сказанного достаточно, чтобы убедиться, что мы считаем красоту чем-то
другим, нежели правильным расположением частей. Тот же самый
довод побуждает нас не признавать и того, что красота заключается
в приятности цвета. Ибо часто цвет ярче в старике, красоты больше в
молодом. Среди людей равных по возрасту часто случается, что тот,
кто превосходит другого по возрасту, уступает другому в грации и
красоте (gratia et pulchritudine)»1383.
Чтобы осуществить все, к чему она предназначена, красота
действует силой внушаемой ею любви. «Этот божественный об1381 “Прелесть” – это не только и не столько “красота”, “краса”, “миловидность”, “изящество”, сколько “обольщение”, “обман”, “лукавство” и
даже “совращенье от злаго духа”. См.: Даль В. Толковый словарь живого
великорусского языка. СПб.-М., 1882. Т. III. С. 393.
1382 См. на эту тему также: Кудрявцев О.Ф. Эстетические искания гуманистов круга Рафаэля // Рафаэль и его время. М., 1986. С. 180-181. Религиозное
значение понятия “грация”, наряду с эстетическим, отмечено также в работе: Margolin J.-C. Du “De amore” de Ficin à la “Delie” de Scève: lumière, amour
et beautè // MFRP. P. 612.
1383 Ficinus M. Commentarium in Convivium... V. 3. P. 1336 (P. 95-97; C. 177178). Ср.: Плотин. Эннеады. I. VI. 1 (Соч. СПб., 1995. С. 462).

453

лик («то есть красота» – уточнено Фичино в итальянской редакции
«Комментария на «Пир»…» – Авт.) зарождает во всем любовь, или
стремление к нему»1384. Соответственно «свойство любви заключается в том, что она влечет к красоте и соединяет прекрасное с
безòбразным»1385. Выступая в роли приманки, обещая за внешним
совершенством, которое она являет сама, внутреннее, именуемое
благом, красота1386 использует любовь для вселенского устроения.
«Как ум, – поясняет Фичино, – только что родившийся и бесформенный, посредством любви обращается к Богу и становится оформленным, так и мировая душа поворачивается к уму и Богу, коими
она рождена, и, хотя вначале и была лишенным формы хаосом,
посредством любви, направленной к уму, восприняв от него [ума]
формы, становится космосом. Точно также и материя этого мира:
вначале она пребывала в виде бесформенного хаоса, лишенная
упорядоченности форм, затем под влиянием врожденной любви, у
которой находилась в повиновении, устремилась к душе и, благодаря любви, получив от души наряд всех зримых в мире форм, превратилась из хаоса в космос»1387.
Любовь, по Фичино, не только творец, но и хранитель все1388
го ; в своем втором из указанных качеств она выступает «наставником и распорядителем всех искусств»1389 – врачевания, гимнастики,
земледелия, музыки, астрономии, пророческого и священнического дара и, по-видимому, иных умений. По сути речь идет о цивилизаторской миссии любви, являющейся одной из проекций ее ми1384 Ibid. II. 2. P. 1324 (P. 23; C. 151). См. также: Ficino M. El libro dell’amore / A
cura di S. Niccoli. Firenze, 1987. P. 23 (“E questa spetie divina, cioè bellezza, in
tutte le cose l’amore, cioè desiderio di sè, ha procreato”).
Ср. с тем, как определяется любовь в “Пире” Платона: “Но любовь,
– заключила она [Диотима], – вовсе не есть стремление к прекрасному, как
то тебе, Сократ, кажется. – А что же она такое? – Стремление родить и произвести на свет в прекрасном” (Платон. Пир. 206е // Сочинения. М., 1970. Т.
2. С. 137).
1385 Ficinus M. Commentarium in Convivium... I. 3. P. 1322 (P. 13; C. 147).
1386 Ibid. V. 1. P. 1334 (P. 85-87; C. 174).
1387 Ibid. I. 3. P. 1332 (P. 15; C. 147).
1388 “Amor est auctor omnium et servator” (Ibid. III. 2. P. 1329 (P. 55; C. 162)).
1389 “magister artium omnium et gubernator” (Ibid. III. 3. P. 1329 (P. 57; C. 163)).

454

розиждительной функции, в силу которой она «есть вечная связь и
узы мира, недвижная опора его частей и прочное основание всего
устроения»1390.
Вселенскую связь любовь осуществляет динамически, «она
есть благой круг, вечно обращающийся от блага к благу. По необходимости любовь есть благо, ибо, родившись от блага, она возвращается к благу; ведь Бог, красоты Коего всë жаждет и в обладании Коим
всë находит успокоение, един»1391. Начало и конечная цель этого круговорота, к которой приводит все сущности любовь, – Бог; и она,
любовь, есть имманентное им стремление к Нему, образующее подвижное единство мироздания. «Так как если Бог притягивает к себе
мир, а мир притягивается [к Нему], то существует одно непрерывное
влечение (astractus), – читаем у Фичино, – берущее начало от Бога,
переходящее в мир и, наконец, завершающееся в Боге, которое как
бы по некоему кругу возвращается опять туда же, откуда происходит. Итак, один и тот же круг от Бога к миру и от мира к Богу называется тремя именами. Поскольку он начинается в Боге и к Богу влечет
– красотой; поскольку, переходя в мир, захватывает его – любовью;
поскольку, возвращаясь к Создателю, соединяет Его с собственным
Его же произведением – наслаждением. Итак, любовь, [родившись]
от красоты, завершается в наслаждении»1392.
Это – обожествление любовного чувства, которым охвачен
весь тварной мир, которое движет всякой сущностью – как физической, так и духовной – и обеспечивает ее единство с высшей реальностью. Ибо даже любовь, направленная на тот или иной частный объект – постольку поскольку своей конкретной красотой он
1390 “… merito dici possit amor nodus perpetuus et copula mundi, partiumque
eius immobile substentaculum, ac firmum totius machinae fundamentum”
(Ibid. III. 3. P. 1330; P. 61; C. 164). См. у Платона сходный мотив любви как
наставницы в искусствах и ремеслах, организаторе общественной жизни:
Платон. Пир 197а и далее (С. 125).
1391 “Amor circulus est bonus a bono in bonum perpetuo revolutus. Necessario
enim bonus est amor cum a bono natus revertatur in bonum. Idem enim Deus
est: cuius spetiem desiderant omnia: in cuius possessione omnia requiescunt”
(Ibid. II. 2. P. 1324 (P. 25; C. 151)).
1392 Ibid. II. 2. P. 1324 (P. 23-25; C. 151). В русском переводе слово “astractus”
(“влечение”, “притяжение”) по непонятной причине передано как “поток”.
Ср.: “attraimento” в итальянской версии (Ficino M. El libro dell’amore. P. 23).

455

отражает красоту всеобщую, божественную – имеет естественным
и закономерным итогом любовь к Богу: «…кто созерцает и любит
красоту в этих четырех порядках – уме, душе, природе, теле, – тот
наблюдает и любит в них сияние Бога и в такого рода сиянии лицезрит самого Бога»1393.
В качестве космической, всеохватывающей силы любовь
стремится к красоте как в высших, так и в низших уровнях бытия.
Размышляя на эту тему, Фичино обыгрывает Платонов миф «о двух
родах любви и о двоякой Венере»1394. Одна Венера – «небесная»
(celestia), она жаждет познания божественной красоты, другая –
«пошлая», или «простонародная» («вульгарная», vulgaris), ей присуще желание воплотить красоту в мироустройстве. «И та и другая
влечется к порождению красоты, но каждая, – замечает Фичино, –
по-своему. Венера небесная стремится силою своего ума воспроизвести в себе самой как можно точнее красоту божественных вещей,
Венера – пошлая – воспринятую ею свыше благодаря плодородию
божественного семени красоту воспроизвести в материи мира»1395.
Хотя эти две Венеры и сопутствующая каждой любовь разнонаправленны, тем не менее они не только не противостоят друг другу, но
и взамодействуют между собой: первая Венера вначале принимает в себя сияние Божества, … затем передает его второй Венере,
которая «внедряет искры этого сияния в материю мира». Именно
«благодаря присутствию такого рода искр отдельные тела мира…
представляются красивыми»1396.
Подобные две Венеры, «сила разумения и способность порождения», присущи человеку. «Когда сперва нашим глазам, – поясняет
Фичино, – предстает облик человеческого тела, наш ум, который является в нас первой Венерой, почитает и любит его в качестве образа
1393 Ibid. II. 5. P. 1326 (P. 37; C. 155). См. также наблюдения: Арсеньев Н.С.
Платонизм любви и красоты в литературе эпохи Возрождения // ЖМНП.
1913. Ч. XLIII.. С. 235-237; Panofsky E. Studies in iconoloy. Humanistic themes in
the art of the Renaissance. New York, 1972 (1 изд. – 1939). P. 141.
1394 Ibid. II. 7. P. 1326 (P. 39; C. 156). Ср. у Платона исходный мотив: Платон.
Пир. 180d и далее (Соч. М., 1970. Т. 2. С. 106 и далее). См. также: Panofsky E.
Op. cit. P. 142-144; Chastel A. Marsile Ficin et l’art. P. 121-128.
1395 Ibid. VI. 7. P. 1345 (P. 147; C. 196).
1396 Ibid. II. 7. P. 1326 (P. 41; C. 157).

456

Божественной красоты и через него часто возносится к ней. Порождающая же сила, то есть вторая Венера, страстно жаждет породить
подобную ей форму»1397.
Оказывается, что и та и другая любовь благородна и достойна
похвалы, поскольку нацелена на «продолжение рода ради вечного
сохранения жизни»1398. И та и другая стремится к прекрасному: «Ведь
та, которая управляет и повелевает своим телом, желает питать его
самыми тонкими, изысканными и прекрасными яствами и произвести
красивое потомство с прелестной женщиной; та же, которая относится к душе, хочет насытить отличнейшими и приятнейшими науками и создать и породить знание, подобное ее знанию, в какой-нибудь
прекрасной, а именно чистой, проникновенной и превосходной душе
то ли с помощью писаний, украшенных превосходным стилем, то ли
посредством обучения»1399.
Вместе с тем Фичино предупреждает против чрезмерного увлечения земным видом любви в ущерб любви неземной, против того,
чтобы «формы тела предпочитать красоте души», ибо любовь к материальному должна быть подготовительным этапом, ступенькой в
переходе к чувству более высокого порядка: «Тот же, кто правильно
пользуется любовью, тот, конечно, хвалит форму тела, но через нее
воспринимает более возвышенную красоту души, ума и Бога и более
пылко любит ее и восхищается ею. Долг же продолжения рода и плотского соития он выполняет настолько, насколько предписывают естественный порядок и установленные мудрыми людьми гражданские
законы»1400. Смысл и оправдание материально-телесной, физической
любви в том, что она служит и готовит место любви метафизической,
божественной; физическая любовь не самодостаточна, она никоим
образом не может утолить страсть «любящего ни видом, ни осязанием тела, ибо он желает не то или иное тело, но восхищается, влечется
и потрясается сиянием высшего Божества, сверкающего в телах»1401.
1397 Ibid. P. 1327 (P. 41; C. 157).
1398 Ibid. 1357 (P. 41; C. 157); Ibid. VI. 11. P. 1350 (P. 175; C. 206-207).
1399 Ibid. VI. 11. P. 1450 (P. 177; C. 207).
1400 Ibid. II. 7. P. 1327 (P. 41-43; C. 157-158).
1401 “Hinc efficitur ut corporis nullius aspectu vel tactu amatoris impetus extinguatur. Non enim corpus hoc aut illud desiderat, sed superni numinis splendorem per corpora refulgentem ammiratur, affectat et stupet” (Ibid. II. 6. P. 1326
(P. 37; C. 156)).

457

Превращенную в самоцель плотскую любовь Фичино именует «прелюбодейской», она «низвержение от взгляда к осязанию», тогда как
«истинная любовь» в человеке есть «некое усилие вознестись к божественной красоте, вызванное лицезрением красоты телесной»1402.
Как и во вселенной, в душе человека любовь влечением к красоте призвана привести к Богу, или Единству, расположенному выше
всякой сущности1403. Представляя Бога как сверхсущее Единое, а мир
– в виде иерархии различных ступеней бытия, Фичино, несомненно,
использовал категории и концепции неоплатонической философии,
столь хорошо ему известной по переводимым им текстам. В то же
время мотив «падения души» (lapsus anime), «низвергшейся с высших областей в низшие», «от самого Единого начала всех вещей –
через четыре ступени: ум, рассудок, мнение, природу – в тела»1404,
и поэтому подпавшей под власть множественности, времени, пространства и материи1405, имеет явно гностическое происхождение и

1402 “Verus enim amor nihil est aliud, quam nixus quidam ad divinam
pulchritudinem evolandi ab aspectu corporalis pulchritudinis excitatus.
Adulterinus autem, ab aspectu in tactum precipitatio” (Ibid. VII. 15. P. 1362
(P. 245; C. 233)). Ср. сходную мысль в раннем письме-трактате “О божественном неистовстве” (декабрь 1457 г.): “Hunc denique Plato divinum
amorem vocitat eum, diffiniens profectum ex aspectu corporeae similitudinis,
desiderium ad contemplandam rursus divinam pulchritudinem redeundi…
Hunc enim eo amore, cuius petulantia atque lascivia comes est, affici vult,
eum diffiniens irrationalem atque insolentem eius, quae sensu percipitur circa
corporis formam voluptatis cupidinem” (Ficinus M. De furore divino // Ep. lib. I.
P. 612; см. русский перевод О.Д. Григоровой: Фичино М. О божественном неистовстве (De divino furore) // ВРХГИ. 2001. Вып. IV. C. 269). См. наблюдения:
Брагина Л.М. Эстетические идеи в итальянском гуманизме второй половины XV-начала XVI в. // Рафаэль и его время. М., 1986. С. 170-171.
1403 “Demum cum anima facta est unum, unum inquam, quod in ipsa natura
et essentia animae est, restat ut illico in unum quod est super essentiam,
id est Deum se revocet. Hoc celestis illa Venus per amorem id est divinae
pulchritudinis desiderium, bonique ardorem explet” (Ficinus M. Commentarium
in Convivium... VII. 14. P. 1361 (P. 243; C. 232)). См. также: Панофски Э. Ренессанс и ренессансы в искусстве Запада. М., 1998 (1 изд. 1960 г.). С. 164.
1404 Ficinus M. Commentarium in Convivium... VII. 13. P. 1361 (P.239; C. 230).
1405 “Cernitis igitur quod ab uno, quod super aeternitatem in aeternam
multitudinem labitur, ab aeternitate in tempus, a tempore in locum atque
materiam” (Ibid. VII. 13. P. 1361 (P. 241; C. 231)).

458

навеян близко известными гуманисту герметическими писаниями1406.
Соответственно и любовь в этом случае преподносится как один из
этапов – высший – собирания и восхождения души к Первоединому
и именуется «любовным неистовством» (furor amatorius)1407. Благодаря прежде всего ему, последнему из «божественных неистовств»,
«человек возвышается над человеческой природой и переходит в
Бога»1408. Это может быть истолковано как восстановление полноты,
целостности бытия после возвращения к исходному Единству падшего эона, и как достижение спасения души, обретшей путь к Богу под
водительством любви, влекомой красотой. Вместе с тем, в отличие
от позднеантичного неоплатонизма и гностицизма, Фичино чужд резкому, дуалистическому противопоставлению мира наличного бытия
и Бога1409, осуждению материально-телесной реальности, которая у
него, напротив, предстает исполненной божественной красоты, тесно связанной любовью с высшими уровнями бытия.
Внешняя, материально-телесная красота ценна, по Фичино,
не сама по себе, а как некий знак, или указатель, более основательной внутренней гармонии. Так, «в животных здоровое соединение
соков порождает привлекательный вид очертаний и окраски». В людях «доблесть духа обнаруживает достопочтеннейшую красоту в
словах, действиях и поступках. Также и небеса их возвышенная субстанция наполняет ярчайшим сиянием. Во всем этом, – резюмирует
свою мысль Фичино, – внутреннее совершенство порождает внешнее. Первое мы можем назвать благом, второе – красотой. Вот почему красоту мы уподобляем своего рода цвету блага…»1410. Красота,
1406 См.: CH. I. 14-15 (T. I. P. 11); см. перевод О.Ф. Кудрявцева в кн.:. Чаша
Гермеса. Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и герметическая традиция. М., 1996. С. 41-42.
1407 Фичино указывает четыре “божественных исступления [неистовства.
– О.К.]” – это “поэтическое исступление”, “исступление таинства”, “прорицания” и “любовная страсть” (Ficinus M. Commentarium in Convivium... VII.
14-15 P. 1361-1362 (P. 241-245; C. 231-233)).
1408 “ … [homo] super hominis naturam erigitur, et in Deum transit” (Ibid.
VII. 13. P. 1361 (P. 239; C. 230)). Русский перевод концовки “превращается в
Бога” дает неточное истолкование мысли Фичино.
1409 См. в связи с этим: Горфункель А.Х. Указ. соч. С. 88-89.
1410 Ficinus M. Commentarium in Convivium... V. 1. P. 1364 (P. 85-87; C. 174). См. в
этой связи: Festugière J. La philosophie de l’amour de Marsile Ficin et son influence
sur la littérature francaise au XVIe siècle. Paris, 1941 (1 изд. – 1922 г.). P. 32-33.

459

таким образом, выступает как путеводительница ко благу, следуя ей,
можно открыть более глубокое совершенство объекта. В человеке,
например, качество его души. Так, исходя из того, что «тело есть тень
и образ души» можно предположить, что в «красивом теле заключена
прекрасная душа»1411. Красота же души, как поясняет Фичино, состоит
в добродетелях, нравственных (справедливость, твердость, умеренность) и в более высоких, интеллектуальных (мудрость, знание, благоразумие), поскольку во всех них проявляет себя дарованная Богом
людям «единая и тождественная истина»1412. Значит красота внешняя
должна свидетельствовать о нравственных и духовных достоинствах
ее носителя и соответствующим образом их выражать. Строго говоря, именно в обнаружении этих подспудных ее оснований смысл и
назначение этой красоты1413.
Эстетическое переживание у Фичино обязательно должно
перейти в метафизическое умозрение. Он не позволяет сосредоточиваться на восприятии конкретной, явленной красоты, побуждая
искать трансцендентные ее истоки1414. А таковыми, согласно Фичино,
являются оформляющие материю и одновременно имманентные

1411 “Corpus autem umbram animi, imaginamque videmus. Itaque ex eius
imagine suspicantes in corpore formoso spetiosum esse animum conijectamur”
(Ibid. VI. 11. P. 1350 (P. 177; C. 207)). В другом месте этого же сочинения сказано: “…et per eam [pulchritudinem], quae in vocibus corporibusque elucet,
tamquam per vestigia quaedam, animi decorem investigabimus” (Ibid. I. 4. P.
1323 (P. 19-21; C. 150)). Ср. также в письме “Pictura pulchri corporis et pulchrae
mentis”, адресованном Лоренцо Медичи и Бернардо Бембо: “ Age igitur ut
facilius animi speciem ex congrua pulchri corporis similitudine cogites, redde
singula singulis. Corpus enim animae ipsius est umbra, forma uero corporis,
utcunque potest, refert animae formam…” (Ep. Lib. V. P. 807. 1).
1412 Ibid. VI. 18. P. 1354 (P. 199; C. 216). О добродетели в качестве красоты
души ср. у Плотина: Эннеады. I. VI. 1 (С. 462). См. также: Festugière J. Op. cit.
P. 35.
1413 Ср. наблюдения: Allen M.B.J. Cosmogony and love. The role of Phaedrus
in Ficino’s “Symposium commentary” // JMRS. 1980. Vol. X. Р. 150.
1414 См. об этом подробнее: Walzel O. Von Plotin, Proklos und Ficinus //
Vierteljahrschrift für Litteraturwissenschaft und Geistesgeschichte. 1941. Vol.
XIX. S. 419-426; Alexandrakis A. Plotinus, Marsilio Ficino and Renaissance art //
Neoplatonic aesthetics: music, literature and the visual art. New York, 2004.
P. 187-195.

460

душе идеи, или понятия. Благодаря врожденным идеям1415 всякий человек обладает априорной способностью эстетического суждения,
которое заключается в проверке на соответствие этим идеям, или
понятиям, изначально содержащимся в душе, объектов наличной
действительности. «…Образ внешнего человека, – читаем у Фичино,
– воспринятый чувствами и переходящий в душу, если не созвучен
с формой человека, которой обладает душа, сразу же не нравится и становится ненавистным в качестве безобразного. Если же он
созвучен, сразу же нравится и любим в качестве прекрасного»1416.
Совершенную конфигурацию (integram configurationem) человека
божественная сила произвела в ангеле и в душе; в материи же мира,
поскольку она наиболее удалена от Творца, устройство (constitutio)
человека вырождается (degenerat), причем в лучше приуготовленной материи оно являет большее подобие изначальному его совершенству, в другой – меньшее1417. «Часто случается, – поясняет Фичино свою мысль, – что две души… под знаком Юпитера нисходят в
тела, и одна из них, найдя на земле подходящее семя, изваяет тело
в полном соответствии с изначальной идеей, другая же предпримет тот же труд, но из-за негодности материи не достигнет столь
большого подобия своему образцу, и первое тело окажется красивее второго»1418. В этом соответствии, или подобии, материально1415 О них см.: Ficinus M. Commentarium in Convivium... VI. 12. P. 1350 (P. 177179; C. 207-208). Ср. у Плотина: Эннеады. I. VI. 3 (С. 463). См. в связи с этим:
Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. S. 249.
1416 Ficinus M. Commentarium in Convivium... V. 5. P. 1337 (P. 103; C. 180). Ср. о
том же в “Комментариях на Плотина”: “Что есть прекрасный человек? Или
прекрасный лев? Или прекрасный конь? Без сомнения, прежде всего такой,
который так устроен, так рожден, как и божественный ум законоположил
через идею оного предмета и всеобщая природа зачала от семенной силы.
Между тем душа наша имеет в уме напечатление оной идеи, имеет равным
образом и в собственной природе семенный смысл (ratio), а потому силой
некоего естественного суждения судит о человеке, или льве, или коне и
прочих подобных предметах, решая, что этот не прекрасен, а тот прекрасен, ибо этот всецело расходится с напечатлением и смыслом, а тот сообразуется с ними, и притом между прекрасными один прекраснее другого
постольку, поскольку больше сообразуется с напечатленным смыслом”
(Ficinus M. Commentaria in Plotinum. I. 6. 3 // Op. om. P. 1576).
1417 Ficinus M. Commentarium in Convivium... V. 5. P. 1337 (P. 103; C. 180).
1418 Ibid. VI. 6. P. 1543 (P. 139; C. 193).

461

го воплощения его идеальному образцу в сущности и заключается
красота1419. Сам же идеальный образец не поддается никакому внешнему описанию и твердой фиксации. «Так как идея и разум чужды
материи тела, то строение человека признается подобным [совершенной, идеальной его форме – О.К.] не по материи или величине,
но на основании чего-то другого, бестелесного»1420. И вполне закономерным является то, что в полном согласии с ортодоксальным
неоплатонизмом Фичино говорит о невозможности феноменальноформального понимания красоты, постоянно подчеркивая ее нематериальное происхождение, никак не обусловленное характеристиками качества и пространства. «Впрочем, есть и такие, которые
считают, что красота заключается в неком расположении всех членов, или, поскольку пользуемся их словами, в соразмерности и пропорциональности вместе с некой приятностью цвета. Мы не соглашаемся с их мнением, – объясняетсвою позицию Фичино, – потому, что
коль скоро такое расположение частей существует лишь в сложных
вещах, ничто простое не может быть изящным… И пусть никто не
осмелится утверждать, – читаем немногим ниже, – что красота есть
некое сочетание формы и цвета. Ведь тогда нельзя было бы считать
достойными любви [то есть красивыми – О.К.] ни науки, ни звуки, лишенные цвета и формы, ни цвета и источники света, которые не имеют никакой определенной формы»1421.
1419 “In ipsa profecto congruitate pulchritudo…” (Ibid. V. 5. P. 1337 (P. 103;
C. 180)). Ср. также в “Комментариях на Плотина”: “Красота в телах – это
более явно выраженное сходство с идеей” (Ficinus M. Commentaria in
Plotinum. I. 6. 3 // Op. om. P. 1576). В связи со сказанным см.: Панофски Э.
Idea. К истории понятия в теориях искусства от античности до классицизма.
СПб., 1999 (1 изд. – 1924 г.). С. 41-42.
1420 Ficinus M. Commentaria in Convivium… V. 5. P. 1337 (P. 103-105; C. 180).
1421 Ibid. V. 3. P. 1336 (P. 95-97; C. 177-178). Цитированные отрывки напоминают одно место в “Эннеадах” Плотина (I. VI. 1. C. 461-462). В нем Плотин, не называя своих оппонентов, тоже полемизировал с распространенным мнением, будто “красоту, воспринимаемую зрением, порождает соразмерность
частей друг с другом и с целым, в связи с прелестью красок”. Ср. близкое
положение у Прокла: Прокл. Платоновская теология. I. 24. Перевод Л.Ю. Лукомского. СПб., 2001. С. 81. См. также: Walzel O. Op. cit. S. 422; Ivanoff N.
La beauté dans la philosophie de Marsile Ficin et de Léon Hébreux // Humanisme
et Renaissance. 1936. T. III. Fasc. 1. P. 12-21; См. в этой связи: Панофски Э. Этюды
по иконологии. СПб., 2009. С. 266, 267. Прим.10.

462

Фичино вполне допускает «частную любовь к частной красоте»
(particularis amor ad particularem pulchritudinem), также и любовь к
конкретному человеку, «особенно если в нем сияет искра божественной красы». И эта характерная оговорка означает, что ни о каком
любовании своеобразием, неповторимостью, индивидуальностью
людского облика речи быть не может. По словам гуманиста, любовное чувство к хорошо сложенному человеку рождается как потому,
что нам приятно лицезреть в нем образ Отца небесного, так и потоВместе с тем, Фичино свою критику формальной концепции красоты
мог направить и по вполне конкретным адресам кое-кого из своих старших
современников. Леон-Баттиста Альберти, крупнейший ренессансный теоретик искусства и участник собраний Платоновской академии, в трактате
“Десять книг о зодчестве” (50-е гг. XV в.) писал: “…красота есть строгая соразмерная гармония всех частей, объединяемая тем, чему они принадлежат”;
и в другом месте: “Ведь назначение и цель гармонии – упорядочить части,
вообще говоря, различные по природе, неким совершенным соотношением так, чтобы они одна другой соответствовали, создавая красоту” (Альберти Л.-Б. Десять книг о зодчестве. VI. 2; IX. 5. Перевод В.П. Зубова. М., 1935.
С. 178, 318). Флорентийский философ и богослов Лоренцо Пизано, с которым
Фичино, по-видимому, тоже был лично знаком, в “Диалогах о любви” (предположительно 40-е гг. XV в.) сходно с Альберти заключал, “телесная красота
есть не что иное, как некая соразмерность частей и хорошее очертание членов, в меру надобности окропленных красками цветов” (Пизано Л. Диалоги
о любви. Перевод М. Юсима // О любви и красотах женщин. Трактаты о любви эпохи Возрождения. М., 1992 (С. 21-47). С. 25). Наконец, Фичино мог высказать несогласие с Фомой Аквинским, труды которого он изучал в юности;
в “Богословской сумме” (Ia. Q. XXIX. Art. 8) схоласт утверждал: “Ведь для
красоты требуется три условия. Во-первых, цельность (integritas), или совершенство, ибо имеющее изъян безобразно. Во-вторых, надлежащая пропорция, или соразмерность (debita proportio, sive consonantia)… В-третьих,
ясность (claritas)”. См. в связи с этим: Панофски Э. Ренессанс и “ренессансы”
в искусстве Запада. С. 163; Он же. Idea. К истории понятия в теориях искусства от античности до классицизма. С. 38-39; Зубов В.П. Архитектурная теория Альберти. СПб., 2001 [работа подготовлена в 1946 г.]. С. 65.
Отзвук этой “формалистической” концепции красоты можно найти
у самого Фичино в его письме к Кавальканти. См. в начале раздела С. 448.
Впрочем, в другом своем послании “О божественном неистовстве” к Пеллегрино Альи гуманист соглашается признать “эту гармонию и изящество,
возникающие из наисовершеннейшего соединения частей и членов”, лишь
в качестве “образа божественной красоты” (курсив мой – О.К.) (Ficinus M.
De divino furore. P. 613), то есть не более, как производное от нее.

463

му, что его вид и форма в наибольшей степени соответствуют самой
идее человеческого рода, заложенной Создателем в нашей душе1422.
Ценно в человеке не особенное, но то, что делает его членом своего
рода, идея, дающая ему бытие как человеку. В сравнении с идеальной красотой образ любого человека с неизбежностью будет чем-то
ущербным и неполноценным, ибо в материи эта красота теряет совершенство и расточается. «Если ты рассмотришь отдельных людей,
– обращается в «Комментарии на «Пир»…» Диотима к Сократу, – ни
одного ты не похвалишь во всех отношениях. Ты возьмешь отовсюду
все, что правильно в каждом из них, и из наблюдения всех построишь
в себе совершенную форму, так что в душе твоей возникнет собранный мыслью в одно образ абсолютной красоты человеческого рода,
которая встречается, будучи рассеянной во многих телах. И сколь
достойным презрения представится тебе, о Сократ, облик отдельного человека… Так возлюби же более ту красоту, которую создала
твоя душа, и душу – Творца ее, нежели эту внешнюю несовершенную
и рассеянную красоту»1423.
Итак, эстетическое чувство, возникающее от созерцания индивидуальной и поэтому неполной красоты, должно иметь продолжением восхождение к своего рода соборной, или совершенной,
красоте человеческого рода, совпадающей с его идеей. Как осуществляется это восхождение, его психологический аспект Фичино
описал следующим образом: «…любящие заблуждаются до такой
степени, что считают любимого красивее, чем он есть на самом
деле. Ибо по прошествии времени они уже не лицезрят любимого в
том образе, какой воспринимают их чувства, но в том виде, в который превратила его [их] душа в соответствии с его идеей и который
прекраснее тела»1424.
1422 “Affectus huiusmodi [amor] duabus ex causis nascitur: tum quia paterni
vultus nobis placet imago, tum etiam quia hominis apte compositi species,
et figura, cum ea humani generis ratione, quam animus noster ab omnium
auctore suscipit, et retinet, aptissime congruit” (Ficinus M. Commentarium in
Convivium... V. 5. P. 1337 (P. 103; C. 180)).
1423 Ibid. VI. 18. P. 1354 (P. 199; C. 215). Ср. у Альберти сходную мысль о собирании совершенной красоты из отдельных черт разных натур и о роли
в этом “идеи красоты”, которой руководствуется искушенный художник
(Альберти Л.-Б. Три книги о живописи. III // Эстетика Ренессанса. М., 1981.
Т. II (С. 329-338). С. 336).
1424 Ficinus M. Commentarium in Convivium... VI. 6. P. 1344 (P. 141; C. 194).

464

Совершенная красота человека в его идее, а равно – его подлинное и целостное бытие. «Истинный человек и идея человека тождественны», «воссоединившись в любви с нашей идеей, мы станем
цельными людьми»; более того, наставлял Фичино, если человек вернется к своей идее, коей он произведен, то обретет себя в Боге1425.
Как мир, так и человека красота, заложенная в его идее, обращает к Богу, или на путь спасения. В этом, в конечном итоге, смысл
и назначение всякой красоты и внушаемой ею любви.
Рассмотрев основные аспекты Фичиновой философии любви
и красоты, нельзя не обратить внимание на то, что в ней почти полностью игнорируются проблемы художественного творчества1426.
В «Комментарии на «Пир»…» гуманист ни разу не обращается к живописи и ваянию, единожды он заводит речь об архитектуре, сравнивая план здания в душе зодчего с идеей, дающей строй материальным объектам1427, и лишь упоминает о поэзии, относя «поэтическое
исступление» (poeticus furor) к первой из четырех ступеней «божественного исступления»1428. Вместе с тем влияние идей Фичино на
искусство и литературу Италии и Европы последней трети XV-XVI вв.
несомненно. Черты сходства находят между Фичиновой концепцией
души, животворящей и оформляющей телесную материю, и творческими установками Леонардо да Винчи, которые отразились в его
писаниях и художественных произведениях (речь идет прежде всего о «Джоконде» как образном выражении Anima Mundi, «мировой
души»1429). Сюжеты целого ряда работ Сандро Боттичелли могут быть
удовлетворительно объяснены только при обращении к писаниям
главы флорентийских платоников1430. Лоренцо Медичи, современник
1425 См. следующее рассуждение: “Et quisquis hoc in tempore sese Deo
charitate devoverit, se denique recuperabit in Deo. Nempe ad suam, per quam
creatus est, redibit ideam. Ibi rursus, si quid ipsi defuerit, reformabitur; ideae
suae perpetuo cohaerebit. Verus autem homo et idea hominis, idem… Cum hic
descerpti simus et mutilati, ideae tunc nostre amando coniunctae, integri homines evademus…” (Ibid. VI. 19. P. 1355 (P. 203-205; C. 217)).
1426 См. в связи с этим наблюдения: Chastel A. Marsile Ficin et l’art. P. 49.
1427 Ibid. V. 5. P. 1337 (P. 105; C. 181).
1428 Ibid. VII. 14. P. 1361 (P. 241; C. 231).
1429 Ivanoff N. Remarques sur Marsile Ficin // Revue d’estétique. 1948. T. I.
Fasc. 4 (P. 381-391). P. 386-390.
1430 Gombrich E.H. Botticelli’s mythologies. A study in the Neoplatonic symbolism of his circle // JWCI. 1945. Vol. VIII. P. 7-60.

465

и покровитель Фичино, по мотивам учения о любви, развернутого в
«Комментарии на «Пир»…» сложил гимн любви божественной в своей поэме «Спор»1431. Тема любви земной и любви небесной была положена в основу одной из картин Тициана1432. О красоте, побуждающей человека с помощью любви обрести путь на небо, к Богу, писал,
популяризируя идеи Фичино, в диалогах «О придворном» Бальдассаре Кастильоне1433. Положение об идее как подлинном основании
красоты можно найти в письме Рафаэля к Кастильоне и в сочинениях
Джованни-Франческо Пико делла Мирандола1434. И подобные примеры можно было бы продолжать еще долго1435. Более важно подчеркнуть, однако, то, что эстетические концепции Фичино оказали
сильнейшее воздействие на принципы художественного сознания
эпохи. Хотя свой «Комментарий на «Пир»…» он не адресовал прямо
артистической среде и ни в коем случае не предполагал его сделать
пособием для людей искусства, тем не менее сформулированные гуманистом установки на соотнесение всякого зрительного образа с
сублимированной, идеальной красотой, на то, чтобы признать за ней
метафизическое происхождение и роль своего рода благодати, силой пробужденной любви влекущей душу к Богу, отразилось во многих крупнейших художественных свершениях Зрелого и Высокого
Возрождения.

1431 Medici Lorenzo de’. Altercazione. V. 43-69, 121-135 // Opere. A cura di A.
Simioni. Bari, 1914. Vol. II. P. 60-63.
1432 Подробнее см.: Panofsky E. Op. cit. P. 150-160.
1433 Кастильоне Б. О придворном. IV. 51-70. Перевод О. Кудрявцева // Эстетика Ренессанса. Т. I. C. 346-358.
1434 Подробнее см.: Кудрявцев О.Ф. Эстетические искания гуманистов круга Рафаэля. С. 189-192.
1435 Из работ, в которых на большом материале поднята тема преемственности гуманистических идей Фичино в литературе, искусстве и эстетической мысли как его, так и последующего времени, укажем лишь несколько наиболее важных: Festugière J. La philosophie de l’amour de Marsile Ficin;
Chastel A. Marsile Ficin et l’art; Chastel A. [Шастель А.] Искусство и гуманизм
во Флоренции времен Лоренцо Великолепного. М., 2001.

466

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Важнейшим итогом духовного дела Марсилия Фичино, главы
ученого сообщества, известного в историографии как флорентийская Платоновская академия, стало то, что принципам и установкам
ренессансной культуры он сумел дать прочное обоснование, не только оправдывавшее их в общественном сознании, но и позволившее
привлечь на их сторону все новые и новые интеллектуальные силы
и поддержку высокопоставленных меценатов сначала во Флоренции
и Италии, а затем во многих других странах Европы – от Венгрии и
Германии до Франции и Англии. Довольно скоро, по крайней мере
с 80-х гг. XV в. и на долгие десятилетия вперед, учение флорентийских неоплатоников превратилось в наиболее влиятельную идеологическую систему ренессансной эпохи, благодаря универсальному
историко-культурному синтезу открывшую доступ к различным религиозным, философским, нравственным традициям прошлого, предлагавшую сообразные характеру своего времени ответы на самые
важные мировоззренческие вопросы.
В эпоху Возрождения были мыслители более оригинальные,
яркие, плодовитые и масштабные, чем Марсилий Фичино, но, пожалуй, не было более популярного и влиятельного, если иметь в виду
его воздействие на самые разные стороны культуры этого времени,
ее философскую, богословскую, этическую мысль, а также искусства, литературу, музыку, оккультные науки. И дело не только в том,
что Фичино выступал переводчиком и комментатором многочисленных сочинений Платона, языческих и христианских неоплатоников,
так называемых герметических, орфических, пифагорейских, зороастрийских писаний и, благодаря этому, стал во многом определять
направление духовных исканий ренессансной поры. Гораздо важнее
то, что он, апеллируя к самым сокровенным чувствам, самым интимным духовным переживаниям позднесредневекового человека,

467

сумел примирить и даже более того – породнить с ними идеалы ренессансной культуры, доказать их приемлемость и абсолютную мировоззренческую актуальность.
Сам характер учености Фичино предрасполагал его к той историко-культурной миссии, которой он себя посвятил. Воспитанный на
средневековых схоластических суммах, мало приверженный классической гуманистической образованности (таким наукам, как грамматика, риторика, поэзия, история, моральная философия), Фичино не
был «чистым гуманистом», хотя, если иметь в виду круг его интересов и философские концепции, его участие в движении, направленном на духовное обновление человечества, то гуманистом – в более
широком значении этого термина – его все же следует признать1436.
Чуждый утонченной филологической культуры, Фичино своим латинским языком и стилем рассуждений и аргументации был близок и понятен основной массе образованного класса, прошедшего глубокую
схоластическую выучку; вместе с тем, один из лучших знатоков древнегреческого языка, он на путях широкого обращения прежде всего к духовному наследию эллинской культуры формулировал идеи,
уже обозначенные гуманистической мыслью и отвечавшие ожиданиям его времени. Не менее важно и то, что своей деятельности он
стремился найти абсолютное оправдание, воспринимая ее сам и преподнося другим в качестве призвания, угодного провидению подвига, или своего рода возложенного на него свыше духовного тягла;
он был вполне убежден, сумев, как видно по вниманию и поддержке,
которые были ему оказаны, внушить это убеждение очень многим,
что он предназначен – ни больше, ни меньше – спасти человечество,
выступив с новой апологетикой христианства, опять находящегося
перед угрозами ереси и безверия. И неизвестно, чего в этой позиции
больше – христианского смирения, изъявления готовности подчинить себя велению вышней воли, предстать орудием Божественного
провидения, или же типичного для ренессансного человека сознания
его неограниченных возможностей, а равно чувства космической ответственности и проистекающего из него стремления вершить судьбы человечества и мира. Как бы то ни было, но настроения главы фло1436 См. по этому вопросу также: Kristeller P.O. Florentine Platonism and its
relations to humanism and scholasticism // Church history. 1939. N 9. P. 201-211;
Idem. Marsilio Ficino and his work after five hundred years // MFRP. Vol. I. P. 16-17.

468

рентийских платоников должны были отозваться сочувствием как в
тех весьма представительных интеллектуальных кругах, которые соблюдали уважение к христианской традиции, на охранение которой
он претендовал, так и сторонников гуманистической учености, в среде которых все более решительно утверждалась концепция человека-артиста, вселенского мастера, «земного бога».
Сам Фичино, пожалуй, более, чем кто-либо другой, сделал для
разработки этой концепции, доказывая уникальность положения человека в мироздании, который, будучи средоточием и скрепой всех
уровней и элементов бытия, может преобразовывать этот мир и даже
творить его заново по своему усмотрению. Речь шла о созидании не
только физической реальности, но и духовной. Прививая к западной,
латинской образованности эллинскую философско-богословскую
мысль, Фичино путем такого рода синтеза действительно создавал
новый универсум культуры. Призванная служить укреплению христианской религии, эта мысль рассматривалась как хранительница
некоего древнейшего откровения, что делало ее приемлемой для
христианского сознания эпохи и вместе с ней повышало статус всего
античного наследия, которому отводилось огромное место в деле
духовного обновления, или возрождения, человечества. Поэтому
труды древних для Фичино, участников его дела и всего ренессансного гуманизма представляли совсем не археологический, сугубо ученый, познавательный интерес, но имели очень важное идеологическое значение как свидетельства божественной мудрости, которая
для своей манифестации не может быть ограничена ни каким-либо
временем, ни местом и лишь принимает форму, наиболее сообразную обстоятельствам. Речь идет о неком метаисторическом единстве «благочестивой философии», путь развития которой от мыслителя к мыслителю, создавая их непрерывную цепочку, тщательно
фиксировал и стремился повторить в своем творчестве Фичино: его
способ осваивать мудрость древних, идя от самых ее, как считалось
истоков, то есть от сочинений, приписывавшихся Гермесу Трисмегисту, Зороастру, Орфею, к Платону, давшему ее полный свод, к позднеантичным неоплатоникам, как языческим, так и христианским,
невольно напоминает своего рода магическую процедуру, предполагавшую точным повторением всех этапов рецепции этой мудрости в
прошлом добиться ее наиболее полной реставрации и актуализации
в настоящем.

469

Исследования Фичино различных систем примитивного богословия, кульминацией коего он считал «платоновское богословие»
(его систематическому анализу гуманист посвятил главный труд своей жизни) стимулировали разработки в этом направлении мыслителей из его ближайшего окружения, к коим следует отнести Антония
Альи, Кристофоро Ландино, Анджело Полициано, но более других
Джованни Пико делла Мирандола: продолжая Фичино, Пико, не случайно именуемый друзьями «вождем согласия», намечал план создания «поэтического богословия», которое, простираясь далеко за
рамки платоновской и псевдо-платоновской традиций, трактовало
различные положения человеческой мысли, рассмотренные вне какого-либо исторического контекста, в отрыве от времени, как обнаружение единой истины, живущей в вечности и образующей последнюю цель всех исканий человеческого духа1437.
Никакое знание, никакая наука, никакое искусство и, в целом,
никакая деятельность не обладают ценностью сами по себе, но оправданы лишь в той мере, в какой способствуют спасению человека, –
Фичино, несомненно, близка подобная установка, если смысл своих
собственных трудов он определял именно этой перспективой, уверенный, что они помогут людям обрести путь к Богу. Не в ином видел
он и предназначение красоты, которая выступает у него объектом не
столько эстетических, сколько богословских спекуляций. Настаивая
на ее метафизическом происхождении, Фичино в красоте наличного мира находил явление высшей реальности, устроившей этот мир,
давшей ему наряд. Но красота не только организует, упорядочивает
бытие на всех его уровнях, но и, внушая всему сущему любовь к себе,
побуждает его искать соединение с нею и тем самым направляет к
Богу, лик которого она отражает. Мысль о том, что мир спасáется
красотой логически вытекает из рассуждений Фичино о природе и
цели прекрасного, а его любовная философия является своего рода
ренессансной сотериологией. Указанные особенности того, что можно было бы назвать эстетикой флорентийской Платоновской академии, имевшей продолжение в многочисленных трактатах о любви
1437 См. в связи с этим: Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М.,
1986. С. 127, 136; Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия культуры ренессансного неоплатонизма // Религии мира. 1989-1990. М., 1993
(С. 46-63). С. 53-54.

470

и красоте, способны дать ориентиры к восприятию произведений
искусства Возрождения, адекватные установкам художественного
сознания этой эпохи: зрительные образы, воплощенные ренессансными мастерами искусства в их творениях, не были предназначены
к тому, чтобы стать объектами «самодовлеющего созерцания», но
должны были служить, как считалось, задаче куда более высокой, выступая посредниками, которые, сумев захватить собой душу человека, вели ее к их общему Создателю.
Освоение огромного пласта духовного наследия древности
давало флорентийским гуманистам второй половины XV в. основательный повод претендовать на восстановление прерванной некогда связи времен; они вели речь о грандиозном историко-культурном
перевороте, в буквальном смысле о радикальной смене эпох, настаивая на возобновлении, или возрождении, в их время «золотого века».
Оставив из древнего предания о нем только идею циклического развития человечества, клонящегося этап за этапом к полному упадку, который сменяется новым резкимподъемом, гуманисты круга
Платоновской академии «золотым веком» стали называть не первозданное девственное состояние человечества, не тронутого цивилизацией и культурой, а, совсем наоборот, время расцвета доблестей
и дарований, наук и искусств. Доказательством переживаемого их
временем духовного и нравственного обновления служили ссылки
на рецепцию античного культурного наследия, на восстановление в
их прежнем блеске культивированных в древности художеств, искусств, направлений мысли, причем глава флорентийских платоников не случайно отдельно отметил, имея в виду, конечно же, себя,
«извлечение на свет платонической науки», а также древней манеры
пения под аккомпанемент орфической лиры: едва ли не решающую
роль в этом обновлении он отводил собственной деятельности по
реставрации древнейшей богословской традиции, сводом которой, как считалось, является учение Платона и его последователей.
Впрочем, подтверждая права на благородство культуры своей эпохи отношениями родства и прямого преемства с античной, как бы
вновь ожившей, Фичино и близкие ему гуманисты историческое
значение своего времени оценивали не только этими, но и новыми
свершениями и открытиями, подвигами духа и мысли, неведомыми
древним. Таким образом, переосмысление концепции «золотого
века» помогло гуманистам прийти к осознанию самобытности соб-

471

ственной эпохи, вскоре названной для обозначения нового подъема
культуры и человечности, который должен быть характерен для «золотого века», Возрождением.
Темы политики, социальной жизни, морали не относились к
приоритетным в философских построениях Платоновской академии,
скорее они были попутными сюжетами рассуждений, спровоцированными каким-то конкретным, часто житейским случаем; тем не менее влияние социально-этических и политических идей флорентийских платоников на общественную мысль гуманизма и последующих
веков велико и неоспоримо. Прежде всего в трудах Фичино и таких
близких к нему участников его кружка, как Леон Баттиста Альберти и
Лоренцо Медичи, заставляет обратить на себя внимание новая, секуляризированная концепция времени, которое рассматривается как
собственность не Бога, но человека, и поэтому нуждается в рачительном, бережном к себе отношении со стороны этого самого человека;
с этим связано и новое ощущение экзистенции человека как полного напряжения его воли и сил, точнее всего характеризуемое получившей в последующем громкую славу максимой «время не ждет».
Особым обаянием исполнен образ преданного исканию истины и
чуждого соблазнам и угрозам мира мудреца, столь притягательный
для европейского образованного класса ренессансной эпохи и последующего времени, настаивавшего на восприятии его ученой деятельности как высокого призвания и служения. Долгую судьбу имела
идея союза власти и мудрости, персонифицируемая правителем-философом, – по-видимому, наиболее заметный вклад флорентийских
платоников в политическую теорию. И уж вне всякого сомнения в их
трудах следует искать истоки и обоснование принципов новой социальности, как бы возрождавшей пифагорейско-платоновско-христианский общежительный идеал, получивший конкретное выражение
во многих ренессансных утопиях; постольку, поскольку этот идеал
восходил к сочинениям древних, он выступал в сакральном ореоле
своего рода божественного предписания; впрочем, ближе всего он
отвечал настроениям гуманистической интеллигенции, будучи нацелен, как считалось, на создание условий для развития дарований и
доблестей в человеке.
Прежде всего этот идеал Фичино имел в виду утвердить и пропагандировал в сложившемся вокруг него ученом товариществе, получившем в исторической литературе имя Платоновской академии.

472

Сам Фичино, стремясь воссоздать академию, возможно, в последнюю очередь подразумевал некий гуманистический кружок, сплоченный общим стремлением овладеть учением Платона, неоплатоников
и «древних богословов», которые все вместе составляли, как считалось, великую традицию языческой мудрости, хранившей истины, ни
в чем не противоречащие христианскому откровению. Ибо именно
эту традицию главным образом и обозначал Фичино именем академия, которая, таким образом, предстает как собор благочестивой
мудрости древних, ее-то восстановлению и популяризации посвятил
свою деятельность глава флорентийских платоников. И поскольку
его стараниями эта древняя философско-богословская традиция получила как бы второе рождение и во всем своем величии и духовном
могуществе явилась миру латинской образованности и культуры, постольку академия – это также труды самого гуманиста, охватившие
всю многотысячелетнюю благочестивую мудрость и представившие
ее в виде некоего не знающего ограничений времени, вселенского
вертограда любомудрия.
С полным основанием Фичино мог бы сказать: «Академия – это
я». И ни в коей мере не погрешил бы против истины. Но дело, которому он посвятил свою жизнь, главным образом благодаря развернутой им пропаганде оказалось притягательным для очень многих
его современников (и ближайших преемников). В одном из писем за
семь лет до своей кончины он называл имена восьмидесяти человек
всевозможного звания, рода занятий и состояния, с которыми в разное время поддерживал тесное общение, по той или иной причине
не упомянув еще десятки других своих единомышленников и почитателей, как во Флоренции, так и за ее пределами в Италии и Европе. Все эти люди и составляли крайне рыхлый, организационно никак
не оформленный кружок взыскующих древнейшего богословского
знания, который обычно именуют флорентийской Платоновской академией и в деятельности которого лишь только намечались формы
общения – диспуты, собеседования, публичные чтения, переписка,
– характерные для институционально более зрелых научных и литературно-художественных сообществ последующих веков, взявших
себе имя академий, похоже, по аналогии с тем, какое уже закрепилось за Фичиновым вольным ученым братством.
В лице Фичино и возглавляемого им кружка ренессансный
платонизм, претендовавший на положение господствующего миро-

473

воззрения эпохи, выступил как мощное духовное движение, которое не только сумело увлечь собой влиятельные интеллектуальные
и художественные круги, в значительной мере определившие облик
ренессансной культуры конца XV-XVI вв., но и заставило власть имущих признать свое высокое призвание. Семейство Медичи и многие
представители флорентийского патрициата, итальянские и европейские властители, церковные прелаты стремились приобщиться к
трудам Платоновской академии, стать каким-то образом причастными делу, которому предназначил себя Фичино. Именно он, целиком
преданный умозрительным занятиям, сторонившийся публичных
дел, слабый, болезненный человек, подвигнул власть светскую и
власть духовную уважать еще одну власть, власть культуры, и считаться с ее интересами.

474

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
ИСТОЧНИКИ
Accolti B. De praestantia virorum sui aevi dialogus. Lugduni Batavorum,
1723 (1- изд.: Parmae, 1689).
Aeneas Sylvius Piccolomini. Opera omnia. Basileae, 1571.
Alberti L.B. Opere volgari. A cura di C. Grayson. Bari, 1960-1966. Vol. I-II.
[Alberti L. B.] De Albertis vita. Ed. R. Fubini, A.M. Gallorini // Rinascimento.
Seconda serie. 1972. Vol. XII. P. 68-78.
Analecta nova ad historiam Renascentium in Hungaria litterarum
spectantia. Ed. E. Abel. Budapestini, 1903.
[Aristoteles] Decem librorum Moralium Aristotelis tres conversiones:
prima Argiropuli Byzantii, secunda Leonardi Aretini, tertia vero antiqua…
Parisiae, 1504-1505.
Argyropulos I. Praefatio in libros Phisicorum ad Cosmum // Brown A. M.
The humanist portrait of Cosimo de’ Medici, Pater Patriae // JWCI. 1967.
Vol. XXIV. P. 214-216.
Augustinus. De civitate Dei // PL. 1864. T. XLI.
Augustinus. Confessio // PL. 1845. T XXXII.
Aulus Gellius. Noctes Atticae. Lipsiae, 1835.
Bacon R. Opera hactenus inedita. Fasc. V / Ed by R. Steele. Oxonii, 1920.
Bandellus V. Opusculum… quod beatitudo hominis in actu intellectus et
non voluntatis essentialiter consistit // Kristeller P.O. Le Thomisme et la
pensée italienne de la Renaissance. Montréal-Paris, 1967. P. 195-278.
Benivieni G. Opere. Venetia, 1522.
Bessarion. In calumniatorem Platonis. Ed. L. Mohler. Paderborn, 1927.
Bisticci V. da. Vite di uomini illustri del secolo XV. Bologna, 1890 – 1893.
Vol. I-III.
Boccaccio G. Lettere edite e inedited. Ed. F. Corazzini. Firenze, 1877.

475

Boccaccio G. Genealogia deorum gentilium. Ed. V. Romano. Bari, 1951.
Vol. I.
Brandolini A. De laudibus Laurentii Medicis // Roscoe W. Vita di Lorenzo
de Medici. Pisa, 1816. Vol. III. Appendix VIII. P. XVI-XXXI.
Bruni Leonardo Aretino. Rerum suo tempore gestarum commentarii. Ed. C.
di Piero // Rerum italicarum scriptores. Vol. XIX. Pt. III. Città di Castello, 1926.
Bruni Leonardo Aretino. Humanistisch-philosophische Schriften. Leipzig;
Berlin, 1928.
Buridanus J. Questiones super decem libros ethicorum Aristotelis ad
Nichomachum. Parisiis, 1518.
Burlamacchi P. Vita di Padre Girolamo Savonarola. Lucca, 1761.
Caponsacchi P. Sommario della vita di Marsilio Ficino // Marcel R. Marsile
Ficin (1433-1499). Paris, 1958. Р. 731-734.
Cent-dix lettres grecques de Francois Filelfe. Ed. Par É. Legrand. Paris, 1892.
Cicero. Academicae quaestiones // Opera omnia. Lugduni Batavorum,
1692. Pars 4.
Clemens Alexandrinus. Stromata // PG. 1857. T. VIII.
Clemens Alexandrinus. Cohortatio ad gentes. // PG. 1857. T. VIII.
Coletus I. Opuscula Quaedam Theologica. Ed. J.H. Lupton. London, 1876.
Colucci B. Declamationum liber // Scritti inediti di Benedetto Colucci da
Pistoia. A cura di A. Frugoni. Firenze, 1939. P. 1-47.
Cursius J. Vita Marsilii Ficini // Marcel R. Marsile Ficin. 1433-1499. Paris,
1958 P. 680-689.
Cyrillus Alexandrinus. Adversus Julianum // PG. 1859. T.76.
Dante. Con lespositione di Christoforo Landino. Venetia, 1564.
Delphinus P. Epistolae. Venetiis, 1524.
Diodorus Siculus. Bibliotheca historica // Diodorus of Sicily (LCL). London;
Cabridge (Mass.), 1985. Vol. II.
Dionysius Areopagita. Coelestis Hierarchia, Ecclesiastica Hierarchia.
Venetiis, 1551.
Dominici I. Lucula noctis. Notre Dame, 1940.
Erasmus Roterodamus D. Opus Adagiorum // Erasmus Roterdamus D.
Opera omnia. T. 2. Lugduni Batavorum, 1703.
Erasmus Roterdamus D. Opus epistolarum. Ed. P.S. et H.M. Allen. Oxonii,
1906-1958; T. I-XII.
Eriugena Ioannes Scotus. De divisione naturae // PL. 1853. T. 122.
Eusebius Pamphilus. Praeparatio evangelica // PG. 1857. T. 21.

476

Faber Stapulensis I. Piis lectoribus // Dionysius Areopagita. Coelestis
Hierarchia, Ecclesiastica Hierarchia. Venetiis, 1551.
Ficin M. Commentaire sur le Banquet de Platon ou de l’Amour. Ed. par R.
Marcel. Paris, 1956.
Ficin M. Commentaire sur le Banquet de Platon, de l’Amour. Ed. par P.
Laurens. Paris, 2002.
Ficin M. Théologie Platonicienne de l’immortalité des ames. Ed par R.
Marcel. Paris, 1964-1970. T. I-III.
Ficino M. Consiglio contro la pestilenza. Firenze, 1523.
Ficino M. Sopra lo Amore o ver’ Convito di Platone. Firenze, 1544.
Ficino M. El libro dell’amore. A cura di S. Niccoli. Firenze, 1987.
Ficino M. Lettere. A cura di S. Gentile. Firenze, 1990. Vol. I.
Ficino M. De vita. A cura di A. Biondi, G. Pisani. Padova, 1991.
[Ficino M.] I commenti di Marsilio Ficino sopra i dieci dialoghi di Platone
del Giusto tradotti dal lingua latina nella volgare italiano dal Spontone.
Verona, 1590.
[Ficino M.] The Letters of Marsilio Ficino. London, 1995-1997. Vol. I-VI.
Ficino M. Platonic theology. Ed. By J. Hankins, M.J.B. Allen. Cambridge
(Mass.); London, 2001. Vol. I-VI.
Ficinus M. Opera omnia. Basileae, 1576. Vol. I-II.
Ficinus. Epistole. Venetiis, 1495.
Ficino M. The Philebus commentary. Ed. by M.J.B. Allen. Berkeley; Los
Angeles; London, 1975.
[Filelfo Fr.] Philelphus Fr. Convivia. Coloniae, 1537.
Fontius B. Carmina. Ed. I. Fogel, L. Juhasz. Lipsiae, 1932.
Fossi F. Monumenta ad Alamanni Rinuccini vitam contexendam. Firenze,
1791.
Gaguinus R. Epistole et orationes. Ed. L. Thuasne. Paris, 1904.
Guillaume de Lorris et Jean de Meung. Le Roman de la Rose. Ed. E.
Langlois. Paris, 1924.
Hieronymus. Apologia adversus libros Rufini // PL. 1865. T. XXIII.
Hippolytus. Refutatio omnium haeresium // PG. 1860. T. XVI. Pars 3 (трактат издан среди сочинений Оригена).
Iamblichus. De mysteriis et alia. Venetiis, 1497.
Jamblichus De mysteriis Aegyptiorum, Chaldaeorum, Assyriorum.
Lugduni, 1577.
Iamblichus. De vita Pythagorica. Petropoli-Lipsiae, 1884.

477

Ioannes Scotus Eriugena. De divisione naturae // PL. 1853. T. CXXII.
Justinus. Cohoriatio ad Graecos // PG. 1857. T.VI.
Lactantius. Divinae institutiones // PL. 1844. Vol. VI.
Landino Chr. Comento sopra la comedia di Dante alighieri poeta fiorentino
// Dante. Comedia. Vinegia, 1491.
Landino Chr. Che cosa sia poesia et poeta, et della origine sua divina, et
antichissima // Dante. Con lespositione di Christoforo Landino. Venetia,
1564 (без пагинации).
Landino Chr. De vera nobilitate / A cura di M.T. Liaci. Firenze, 1970.
([Landino Cr. In expositione di Dante] // Lentzen M. Reden Cristoforo
Landino. München, 1974. P. 22-35.
[Landinus Chr.] Praefatio in Virgilio habita in gymnasio Flerentino //
Lentzen M. Studien zur Dante-Exegese… Köln, Wien, 1971. S. 234-242.
Landino Chr. Disputationes Camaldulenses. A cura di P. Lohe. Firenze, 1980.
Lapus Castelliunculus. De curiae commodis dialogus. // Celenza Chr. S.
Renaissance humanism and the Papal Curia. Lapo da Castiglionchio the
Younger’s «De curiae commodis». Ann Arbor, 1999. P. 102-227.
Marsilio Ficino e il ritorno di Platone. Mostra di manoscritti, stampe e
documenti, 17 maggio-16 giugno 1984. Catalogo. Ed. S. Gentile, S. Niccoli,
P. Viti. Firenze, 1984.
Mátyás király levelei. Ed. Fr. Vilmos. Budapest, 1893.
Medici Lorenzo de’. Opere. A cura di A. Simioni. Bari, 1914. Vol. I-II.
Medici Lorenzo de’. Lettere. Firenze, 1977-1981. Vol. I-IV.
Mercurius [Hermes] Trismegistus. Liber de potestate et sapientia Dei.
Parisiis, 1494.
Mercurius [Hermes] Trismegistus. Pimander. Asclepius. Crater Hermetis
Lazarelo Septempedano. Parisiis, 1505.
[More Th.] The complete works of St. Thomas More. Vol. IV. New Haven;
London, 1965.
Naldi N. Elegiarum libri III. Ed. L. Juhasz. Leipzig, 1934.
Nicolaus de Mirabilibus. Disputatio nuper facta in domo magnifici
Laurentii Medices // Két magyarszági iró a XV. szazadbol. Adreas
Pannonius.- Nicolaus de Mirabilibus. Ed. V. Fraknói, J. Abel. Budapest,
1886. P. 353-367.
Nicolaus von Kues. Philosophisch-theologische Schriften. Wien, 19641966. Bd. I-III.
Origenes. Contra Celsum // PG. 1867. Т. XI.

478

Orphicorum Fragmenta. Ed. O. Kern. Berolini, 1922.
[Palmieri M.] Una prosa inedita di Matteo Palmieri. Prato, 1850.
Palmieri M. Vita civile. I. A cura di G. Belloni. Firenze, 1982.
Palmieri M. Libro del poema chiamato Città di vita composto da Matteo
Palmieri Fiorentino. Ed. M. Rooke // Smith college studies in modern
languages. 1927-1928. Vol. VIII-IX.
Patricius Fr. De regno et regis institutione. Argentinae, 1594.
Petrarca Fr. L’Africa. Per cura di N. Festa. Firenze, 1926.
Perottus N. Cornucopia. Thusculani, 1522.
Petrarca. Fr. Opera. A cura di E.Bigi. Milano, 1968.
Philo Alexandrinus. De opificio mundi // Works (LCL). London; Cambridge
(Mass.), 1981. Vol. 226.
Philo Alexandrinus. Quod omnis probus liber sit; Apologia pro iudaeis //
Works (LCL). London; Cambridge (Mass.), 1941. Vol. IX.
Piccolomineus Aeneas Sylvius. Opera omnia. Basileae, 1571.
Pico della Mirandula G. Opuscula. Bononiae, 1496.
Pico della Mirandola G. Opera omnia. Basieae, 1557 (Nachdruck –
Hildesheim, 1969).
Pico della Mirandola G. Opera omnia. Venetiis, 1557.
Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De ente et uno.
A cura di E. Garin. Firenze, 1942.
Pico della Mirandola G. Disputationes adversus Astrologiam divinatricem.
A cura di E. Garin. Firenze, 1946-1952. Vol. I-II.
Plato. Opera. Venetiis, 1491.
Pléthon. Traité des lois, ou recueil des fragments, en partie inédits, de cet
ouvrage. Ed. par C. Alexandre. Paris, 1858.
Plinius Secundus. Naturalis historia // Pliny. Natural history (LCL). London;
Cambridge (Mass.), 1969. Vol. II.
Plotin. Enneades. Ed. par E. Bréhier. Paris, 1924-1931. T. I-VI.
Plotinus. Opera. Florentiae, 1492.
Plutarchus. De fraterno amore // Plutarch’s Moralia (LCL). London;
Cambridge (Mass.), 1962. Vol. VI.
Poggius Bracciolinus. Oratio funebris in obitu Leonardi Aretini // Bruni L.
Epistolarum libri VIII. Ed. L. Mehus. Florentiae, 1741. Vol. I. P. CXIII-CXXVI.
Poggius Bracciolinus. Lettere. Firenze, 1984. Vol. II.
Politianus A. Opera omnia. Basileae, 1553.

479

Polydorus Vergilius. De rerum inventoribus. Amstelodami, 1671.
Pomponius Mela. Libri tres de situ orbis. Franekerae. 1700.
Porphyrius. De abstinentia ab esu animalium. Deventriae, 1767.
Proclus Diadochus. Theologia Platonica. Ed. H.D. Saffrey, L.G. Westerink.
Paris, 1968.
Rinuccini A. In libros Philostrati de vita Apollonii Tyanaei praefatio //
Monumenta ad Alamanni Rinuccini vitam. Ed. F. Fossius. Florentiae, 1791.
P. 43- 57.
Rinuccini A. Lettere ed orazioni. A cura di V. Giustiniani. Firenze, 1953.
[Rucellai G.] Giovanni Rucellai ed il suo Zibaldone. A cura di A. Perosa.
London, 1960.
Salutati C. Epistolae. A cura di F. Novati. Roma, 1891-1905. Vol. I-IV.
Salutati C. De seculo et religione. Ed. B. L. Ullman. Florentiae, 1957.
Schedel H. Buch der Croniken. Nürnberg, 1493.
Strozzi L. Vita di Filippo Strozzi. Ed. B. Bigazzi. 1851.
Thomas Aquinas. Summa theologica. Taurini, 1901. T. I-VI.
Valla L. Elegantiarum latinae linguae libri sex. Praefatio. Lugduni, 1561.
Valori N. Vita di Lorenzo de’ Medici. A cura di E. Niccolini. Vicenza, 1991.
Vasari G. Le vite de’ più eccelenti pittori, scultori e architettori. A cura di
R. Bettamini. Firenze, 1973. Vol. III.
Verino U. Flametta. Ed. L.Mencaraglia. Firenze, 1940.
Vespasiano da Bisticci. Vite di uomini illustri del secolo XV. Bologna. 18921893. Vol. I-III.
Vettori Fr. Scritti storici e politici. A cura di E. Niccolini. Bari, 1972.
Vieri F. de’. Compendio della dottrina di Platone, in quello, che ella è
conforme con la Fede nostra. Firenze, 1577.
Villani F. Vite d’illustri fiorentini. Giotto // Croniche di Giovanni, Matteo e
Filippo Villani. Trieste, 1858. Vol. I-II.
Vita secunda [Marsilii Ficini] // Marcel R. Marsile Ficin. P. 694-730.
Xenocrates. De Morte. Trad. M. Ficino. Augusta Vindelicorum, 1515.
Zenobius Acciaiuoli. Prologus ad Leonem X // Theodoretus Cyrensis.
Graecarum affectionum curatio. Heidelberg, 1592.

480

Альберти Л.-Б. Десять книг о зодчестве. Перевод В.П. Зубова. М., 1935.
[Альберти Л.Б.]. Фрагмент анонимной биографии Леон-Баттисты Альберти. Перевод Ф.А. Петровского // Альберти Л.Б. Десять книг о зодчестве. М., 1935. Т. I. C. XIX-XXIX.
Альберти Л.-Б. Три книги о живописи // Эстетика Ренессанса. М., 1981.
Т. II. С. 329-338.
Античные гимны. М., 1988.
Аристотель. Сочинения. М., 1983. Т. IV.
Арнальд из Виллановы. Салернский кодекс здоровья. Перевод Ю.Ф.
Шульца. М., 1964.
Боккаччо Дж. Генеалогия языческих богов. Перевод В.В. Бибихина //
Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. II. С. 11-63.
Вергилий. Собрание сочинений. М., 1994.
Веспасиано да Бистиччи. Жизнеописание прославленных людей XV
века. Никколò Никколи. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Опыт тысячелетия. М., 1996. С. 453-464.
[Гермес Трисмегист.] Книга Меркурия Трисмегиста о мудрости и
силе Бога. Пимандер. Перевод на латинский Марсилио Фичино Флорентийского. 1471 г. / Перевод на русский М. Русборна. М., 2010.
Гесиод. Работы и дни. Перевод В. Вересаева. М., 1927.
Гиберти Л. Комментарий // Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. II. C. 341-353.
Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. Переводы с латинского и итальянского языков XVI века. Под ред. Л.М. Брагиной. М., 2004.
Данте Алигьери. Малые произведения. Под ред. Н.Н. Голенищева-Кутузова. М., 1968.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Перевод М.Л. Гаспарова. М., 1979.
Древний Восток в античной и раннехристианской традиции (Индия,
Китай, Юго-Восточная Азия). Подбор, перевод и комментирование
текстов Г.А. Тароняна. М., 2007.
Еврипид. Трагедии. Перевод И. Анненского. М., 1980. Т. I.
Иосиф Флавий. Иудейская война. Перевод Я.Л. Чертка. Минск, 1991.
Иосиф Флавий. Иудейские древности. Перевод Г.Г. Генкеля. Минск,
1994. Т. I-II.
Итальянский гуманист и педагог Витторино да Фельтре в свидетельствах
учеников и современников. Изд. подготовила Н.В. Ревякина. М., 2007.

481

Кастильоне Б. О придворном. Перевод О. Кудрявцева // Эстетика Ренессанса. Т. I. C. 346-361.
Макьявелли Н. История Флоренции. Перевод Н.Я. Рыковой. Л., 1973.
Манетти Дж. О достоинстве и превосходстве человека / Составитель
Н.В. Ревякина. М., 2014.
Марциал. Избранные эпиграммы. Перевод Н.И. Шатерникова. М., 1937.
Марциал. Эпиграммы. Перевод Ф. Петровского. М., 1968.
Менандр. Комедии. Фрагменты. Перевод О. Смыки. М., 1982.
Николай Кузанский. Сочинения. М., 1979-1980. Т. I-II.
Овидий. Метаморфозы. Перевод С. Шервинского. М., 1977.
Петрарка Фр. Сонеты, канцоны, секстины, баллады, мадригалы, автобиографическая проза. М. , 1974.
Петрарка Фр. Африка. Перевод Е.Г. Рабинович. М., 1992.
Пизано Л. Диалоги о любви. Перевод М. Юсима // О любви и красотах
женщин. Трактаты о любви эпохи Возрождения. М., 1992. С. 21-47.
Пико делла Мирандола Дж. Речь о достоинстве человека. Комментарий к канцоне о любви Джироламо Бенивьени. Перевод Л.М. Брагиной // Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. I. C. 248-305.
Пико делла мирандола Дж. О сущем и едином. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Сочинения итальянских гуманистов (XV век). М., 1985. С. 263-280.
Пико делла Мирандола Дж. Рассуждения против прорицательной
астрологии. Книга Первая / Пер. О.Л. Акопяна // Академия. Материалы и исследования по истории платонизма. 9. 2014. C. 247–279 (переиздано в: Русская антропологическая школа. Труды. Выпуск 14 / Под
ред. С.О. Зотова. М.: РГГУ, 2016. С. 321–360).
Платон. Сочинения. М., 1970-1972. Т. I-III.
Платон. Диалоги. М., 1986.
Плиний Старший. Естествознание. Перевод Г.А. Тароняна. М., 1994.
Плотин. Эннеады. Соч. СПб., 1995.
Плутарх. Об Исиде и Осирисе // Вестник древней истории. 1977. N 3.
Порфирий. Жизнь Пифагора. Перевод М.Л. Гаспарова // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.,
1979. С. 449-461.
Порфирий. Жизнь Плотина. Перевод М.Л. Гаспарова // Диоген Лаэртский. О жизни , учениях и изречениях знаменитых философов. М.,
1979. С. 462-476.

482

Прокл. Первоосновы теологии. Перевод А.Ф. Лосева // Лосев А.Ф.
ИАЭ. Высокая классика. М., 1974. С. 458-536.
Прокл. Платоновская теология. Перевод Л.Ю. Лукомского. СПб., 2001.
Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). Составление и редакция Л.М. Брагиной. М., 1985.
Тексты Кумрана. Переводы И.Д. Амусина и М.М. Елизаровой М., 1971.
Вып. 1.
Теренций. Комедии. Перевод А.В. Артюшкова. М., 1985.
Фичино М. Комментарий на «Пир» Платона, о Любви. Перевод А. Горфункеля, В. Мажуги, И. Черняка // Эстетика Ренессанса. Составитель
В.П. Шестаков. М., 1981. Т. I. C. 144-241.
Фичино М. О моральных добродетелях. Перевод О.Ф. Кудрявцева //
Опыт тысячелетия. М., 1996. С. 437-441.
Фичино М. О божественном неистовстве (De divino furore) / Перевод
О.Д. Григоровой // ВРХГИ. 2001. Вып. IV. C. 267-272.
Фичино М. Избранные письма. Перевод О.Ф. Кудрявцева // Гуманистическая мысль итальянского Возрождения. М., 2004. С. 253-270.
Фичино М. О христианской религии. Перевод Н.В. Ревякиной // Гуманизм Возрождения и вызовы времени. Иваново, 2006. С. 45-46.
Фичино М. «О звезде волхвов». «О Солнце» / Пер. О.Л. Акопяна // ПИ.
2014. Вып. 1. C. 446–485.
Фичино М. О жизни I. 1-7 / Пер. И. Гурьянова // ПИ. 2015. Вып. III. C. 147–197.
Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. Пер. Е. Г. Рабинович. М, 1985.
Цицерон М.Т. Тускуланские беседы. Киев, 1889.
Цицерон. Избранные сочинения. М., 1975.
Цицерон. Философские трактаты. Перевод М.И. Рижского. М., 1985.
Цицерон М.Т. О старости. О дружбе. Об обязанностях. Перевод В.О.
Горенштейна. М., 1993.
Цицерон М.Т. Письма. Перевод В.О. Горенштейна. М., 1994.
Чаша Гермеса. Гуманистическая мысль эпохи Возрождения и герметическая традиция. Составитель О.Ф. Кудрявцев. М., 1996.
Эриугена Иоанн Скот. О разделении природы. Перевод Т.Ю. Бородай
// Чаша Гермеса. М., 1996.
Ювенал. Сатиры. Перевод Д.С. Недовича и Ф.А. Петровского. М.; Л., 1937.
Ямвлих. Жизнь Пифагора. Перевод В.Б. Черниговского. М., 1998.

483

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Alexandrakis A. Plotinus, Marsilio Ficino and Renaissance art // Neoplatonic aesthetics: music, literature and the visual art. New York, 2004.
P. 187-195.
Allen M.J.B. Two commentaries on the «Phaedrus»: Ficino’s Indebtedness to Hermias // JWCI. 1980. Vol. XLIII. P. 110-129.
Allen M.B.J. Cosmogony and love. The role of Phaedrus in Ficino’s «Symposium commentary» // JMRS. 1980. Vol. X. P. 131-153.
Allen M.J.B., White R.A. Ficino’s Hermias Translation and a New Apologue // Scriptorium. 1981. Vol. XXXV. P. 39-47.
Allen M.J.B. Marsilio Ficino and Phaedran Charioteer. Berkeley; Los Angeles; London, 1981.
Allen M.J.B. The Platonism of Marsilio Ficino. A study of his «Phaedrus» commentary, its sources and genesis. Berkeley; Los Angeles; London, 1984.
Allen M.J.B. The second Ficino-Pico Controversy: Parmenidan Poetry, Eristic, and the One // MFRP. Vol. II. P. 417-455.
Allen M.J.B. Marsilio Ficino’s interpretation of Plato’s «Timaeus» and its
myth of the Demiurge // SFSHPOK. P. 399-439.
Allen M.J.B. Icastes. Marsilio Ficino’s Interpretation of Plato’s «Sophist».
Berkeley; Los Angeles; Oxford, 1989.
Allen M.J.B. Marsilio Ficino, Hermes Trismegistus and the Corpus Hermeticum // New Perspectives on Renaissance Thought. London, 1990. P. 38-47.
Allen M.J.B. Nuptial Arithmetic. Marsilio Ficino’s Commentary of the Fatal Number in Book VIII of Plato’s «Republic». Berkely; Los Angeles; London, 1994.
Allen M.J.B. Synoptic art. Marsilio Ficino on the history of Platonic interpretation. Firenze, 1998.
Allen S. The rehabilitation of Epicurus and his theory of pleasure in the
Early Renaissance // Studies in Philology. 1944. Vol. XLI. N 1. P. 1-15.
Anagnine E. Giovanni Pico della Mirandola. Sincretismo religioso-filosofico. Bari, 1937.

484

Anichini G. L’umanesimo e il problema della salvezza in Marsilio Ficino.
Milano, 1937.
Baldry H. C. Who invented the Golden Age? // Classical Quarterly. 1952.
Vol. XLVI. N 1. P. 83-99.
Baron G. L’umanesimo filosofico di Giovanni Pico della Mirandola. Milano,
1949.
Baron H. Willensfreiheit und Astrologie bei Marsilio Ficino und Pico della
Mirandola // Kultur und Universalgeschichte. Festschrift für Walter Goetz. Leipzig; Berlin, 1927. S. 145-170.
Baron H. Humanistic and Political Literature in Florence and Venice at the
Beginning of the Quattrocento. Cambridge (Harv.), 1955.
Bertalot L. Zur Bibliographie der Uebersetzungen des Leonardus Brunis
Aretinus // Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken. 27 (1937). P. 180-184.
Berti E. La dottrina platonica delle idee nel pensiero di Niccolò Tignosi da Foligno // Filosofia e cultura in Umbria tra Medioevo e Rinascimento. Atti del
quarto convegno di studi umbri. Gubbio 22-26 maggio 1966. 1967. P. 533-565.
Bigi E. La cultura del Poliziano e altri studi umanistici. Pisa, 1967.
Biondi A., Pisani G. Introduzione // Ficino M. De vita. A cura di A. Biondi, G.
Pisani. Padova, 1991. P. IX-XXXV.
Black R. Benedetto Accolti and the Florentine Renaissance. London; New
York, 1985.
Bonardi C.M. Le orazioni di Lorenzo de’ Medici e l’inno finale della «Circe»
di G.B. Gelli // GSLI. 1899. Vol. XXXIII. P. 223-228.
Borinski K. Die Antike in Poetik und Kunstteorie. Von Ausgang des klassischen Altertums bis auf Goethe und Wilhelm von Gumboldt. Leipzig, 1914.
Branca V. Tra Ficino «Orfeo ispirato» e Poliziano «Ercole ironico» // MFRP.
Vol. II. P. 459-475.
Brod M. Iohannes Reuchlin und sein Kampf. Stuttgart; Berlin, 1965.
Brown A.M. The humanist portrait of Cosimo de’ Medici, Pater Patriae //
JWCI. 1967. N XXIV. P. 186-221.
Buck A. Der Platonismus in den Dichtungen Lorenzo de’ Medicis. Berlin, 1936.
Buck A. Der Orpheus-Mythos in der italienischen Renaissance. Krefeld, 1961.
Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici. The Inner Dimensions of Patronage // Christianity and the Renaissance. Image and Religious Imagination in the Quattrocento. Syracuse, 1990. P. 467-492.

485

Bullard M.M. The inward Zodiac: a development in Ficino’s thought on
astrology // RQ. 1990. Vol. XLIII. P. 687-708.
Caccamo D. Buonaccorsi Filippo // DBI. 1972. Vol. XV. P. 78-83.
Cardini R. Il Landino e la poesia // RLI. 1970. Vol. LXXIV. N 2-3. P. 273-297.
Cardini R. A proposito di «De vera nobilitate’ landiniano // RLI. 1971. Vol.
LXXV. N 3. P. 451-459.
Carlini A. Marsilio Ficino e il testo di Platone // Rinascimento. Seconda
serie. 1999. Vol. XXXIX. P. 3-36.
Castelnau A. Les Médicis. Paris, 1879. Vol. I.
Celenza Ch. S. Late antiquity and florentine Platonism: the «post-plotinian» Ficino // MFTPL. P. 71-97.
Chastel A. Vasari et la legende médicéenne: «l’Ecole du Jardin de Saint
Marc» // Studi Vasariani. Atti del convegno internazionale per il IV Centenario della prima edizione delle Vite del Vasari. Firenze, 1952.
Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Genève; Lille, 1954.
Chastel A. [Шастель А.] Искусство и гуманизм во Флоренции времен
Лоренцо Великолепного. Очерки об искусстве Ренессанса и неоплатоническом гуманизме. М., 2001 (1 изд. на франц. языке – 1959 г.).
Chastel A. Il «signum cruces» del Ficino // MFRP. P. 211-219.
Chiti A. Alcune notizie su Benedetto Colucci // Bulletino storico pistoiese.
1900. Vol. II. P. 81-98.
Clark J.R. Roger Bacon and the composition of Marsilio Ficino’s «De vita
longa») («De vita», book III) // JWCI. 1986. Vol. XLIX. P. 230-233.
Collins A.B. The secular is sacred. Platonism and Thomism in Marsilio Ficino’s «Platonic Theology». The Hague, 1974.
Copenhaver B.P. Scholastic philosophy and Renaissance magic in the
«De vita» of Marsilio Ficino // RQ. 1984. Vol. XXXVII. N 4. P. 523-554.
Copenhaver B.P. Renaissance magic and Neoplatonic philosophy: «Ennead» 4. 3-5 in Ficino’s «De vita coelitus comparanda» // MFRP. P. 351-369.
Copenhaver B.P. Lorenzo de’Medici, Marsilio Ficino and domesticated
Hermes // Lorenzo il Magnifico e il suo mondo. A cura di G.C. Garfagnini.
Firenze, 1994. P. 225-257.
D’Addario A. Agli Antonio // DBI. 1960. Vol. I. P. 400-401.
Dannenfeldt K.H. The Pseudo-Zoroastrian Oracles in the Renaissance //
Studies in the Renaissance. 1957. Vol. IV. P. 7-30.
Davies J. Marsilio Ficino: Lecturer at the Studio fiorentino // RQ. 1992. Vol.
XLV. N 4. P. 785-790.

486

Davies M.C. An enigma and a phantom: Giovanni Aretino and Giacomo
Languschi // Humanistica Lovaniensia. Vol. XXXVII. P. 1-29.
Della Torre A. La prima ambasceria di Bernardo Bembo // Giornale storico
della letteratura italiana. 1900. Vol. XXXV. P. 258-334.
Della Torre A. Storia dell’accademia platonica di Firenze. Firenze, 1902.
Di Napoli G. L’immortalità dell’anima nel Rinascimento. Torino, 1963.
Dodds E.R. The ancient concept of progress and other essays on Greek
literature and belief. Oxford, 1973.
Domanski J. La fortuna di Marsilio Ficino in Polonia nei secoli XV e XVI //
MFRP. P. 565-567.
Doren A. Fortuna im Mittelalter und in der Renaissance // Vorträge der
Bibliotek Warburg. Berlin; Leipzig, 1922-1923. Bd. II. Teil. I. S. 71-144.
Dress W. Die Mystik des Marsilio Ficino. Berlin; Leipzig, 1929.
Duhamel P.A. The Oxford lectures of John Colet: an essay in defining the
English Renaissance // JHI. 1953. Vol. XIV. N 4. P. 493-510.
Dulles A. Princeps Concordiae. Pico della Mirandola and the scholastic
tradition. Cambridge (Mass.). 1941.
Duncan J., Derrett M. Gemistus Plethon, the Essenes, and More’s Utopia
// Bibliotheque d’Humanisme et Renaissance. 1965, 27 (3). P. 579-606.
Euler W.A. «Pia philosophia» et «docta religio». Theologie und Religion
bei Marsilio Ficino und Giovanni Pico della Mirandola. München, 1998.
Fabro C. Influenze tomistiche nella filosofia del Ficino // Studia Patavina.
1959. Vol. VI. N 1. P. 396-413.
Festugière J. La philosophie de l’amour de Marsile Ficin et son influence
sur la littérature francaise au XVIe siècle. Paris, 1941 (1 изд. – 1922 г.).
Field A. Christoforo Landino first lectures on Dante // RQ. 1986. Vol.
XXXIX. P.16-48.
Field A. The origins of the Platonic Academy of Florence. Princeton, 1988.
Field A. The Platonic Academy of Florence // MFTPL. P. 359-376.
Fossi F. Monumenta ad Alamanni Rinuccini vitam contexendam. Firenze, 1791.
Fraser Jenkins A.D. Cosimo de’Medici’s Patronage of Architecture and
the Theory of Magnificence // JWCI. 1970. Vol. 33. P. 162-170.
Frey K. Michelangelo Buonarotti, sein Leben und seine Werke. Berlin, 1907.
Frey K. Michelangelo Buonarotti. Quellen und Forschungen. Berlin, 1907.
Frugoni A. L’umanista Benedetto Colucci da Pistoia // Momenti della Rinascità e della Riforma cattolica. Pisa, 1943. P. 37-48.

487

Fubini R., Menci Gallorini A. L’autobiografia di Leon Battista Alberti: studio e edizione // Rinascimento. 1972. II. N. 12. P. 21-78.
Fubini R. Ficino e i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico //Fubini R. Quattrocento fiorentino. Politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996. P. 235-282.
Fubini R. Ancora su Ficino e i Medici // Fubini R. Quattrocento fiorentino.
Politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996 (1 изд. статьи – 1987 г.). P. 283-301.
Gabotto F. L’epicureismo di Marsilio Ficino // Rivista di filosofia scientifica. 1891. Vol. X. P. 428-442.
Gadol J. Leon Battista Alberti. Universal man of Early Renaissance. Chicago-London, 1969.
Gandillac M. de. Astres, anges et génies chez Marsile Ficin // Umanesimo
e esoteresimo. Padua, 1960. P. 85-109.
Garfagnini G.C. La questione astrologica tra Savonarola e Giovanni Francesco Pico // Rinascimento. Seconda serie. 2004. Vol. XLIV. P. 17-47.
Garin E. Giovanni Pico della Mirandola. Vita e dottrina. Firenze, 1937.
Garin E. La «dignitas hominis» e la letteratura patristica // La Rinascita.
1938. N 4. P. 102-146.
Garin E. Recenti interpretazioni di Marsilio Ficino // GCFI. 1940. Vol. XXI.
Fasc. V. P. 299-318.
Garin E. A proposito di Marsilio Ficino // GCFI. 1941. Vol. XXII. Fasc. IV. P.
271-274.
Garin E. Introduzione // Pico della Mirandola G. De hominis dignitate.
Heptaplus. De ente et uno. Firenze, 1942. P. 1-59.
Garin E. Introduzione // Pico della Mirandola G. Disputationes adversus
astrologiam divinatricem. A cura di E. Garin. Firenze, 1946. Vol. I. P. 3-17.
Garin E. Testi inediti e rari di Cristoforo Landino e Francesco Filelfo. Firenze, 1949.
Garin E. Educazione umanistica in Italia. Bari, 1971 (1 изд. – 1949 г.).
Garin E. Ritratto di Marsilio Ficino // Belfagor. 1951. Anno VI. N 3. P. 289-301.
Garin E. Ricerche sulle traduzioni di Platone nella prima meta del sec. XV
// Medioevo e Rinascimento. Studi in onore di Bruno Nardi. Firenze, 1955.
Vol. 1. P. 339-374.
Garin E. Il pensiero pedagogico dello umanesimo. Firenze, 1958.
Garin E. Storia della filosofia italiana. Torino, 1966. Vol. I-II.
Garin E. L’età nuova. Ricerche di storia della cultura dal XII al XVI secolo.
Napoli, 1969.

488

Garin E. Lo zodiaca della vita. La polemica sull’astrologia dal Trecento al
Cinquecento. Bari, 1976.
Garin E. La cultura filosofica del Rinascimento italiano. Firenze, 1979.
Garin E. Marsilio Ficino e ritorno di Platone // MFRP. Vol. I. P. 3-13.
[Garin E.] Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М., 1986.
Gaspary A. Geschichte der Italienischen Literatur. Berlin, 1888. Bd. II.
Gatz B. Weltalter, Goldene Zeit und Sinnverwandte Vorstellungen.
Hildesheim, 1967.
Geiger L. Johann Reuchlin. Sein Leben und seine Werke. Leipzig, 1871.
Gentile G. Giordano Bruno e il pensiero del Rinascimento. Firenze, 1920.
Gentile S. Per la storia del «Commentarium in Convivium» di Marsilio Ficino // Rinascimento. 1981. Seconda serie. Vol. XXI. P. 3-27.
Gentile S. In margine all’epistola «De divino furore» di Marsilio Ficino //
Rinascimento. Seconda serie. 1983. Vol. XXIII . P. 33-77.
Gentile S. Note sullo «scrittoio» di Marsilio Ficino // SFSHPOK. P. 339-397.
Gentile S. Introduzione // Ficino M. Lettere. A cura di S. Gentile. Firenze,
1990. Vol. I. P. XIII-CCXCIX.
Gentile S. Sulle prime traduzioni dal greco di Marsilio Ficino // Rinascimento. II serie. 1990. Vol. XXX. P. 57-104.
Gentile S. Ficino e il platonismo di Lorenzo // Lorenzo de’ Medici: new
perspectives. Ed. By B. Toscani. New York; S. Francisco, 1993. P. 23-47.
Gentile S. Marsilio Ficino e l’Ungheria di Mattia Corvino // Italia e Ungheria all’epoca dell’umanesimo corviniano. Firenze, 1994. P. 89-110.
Gentile S. Ficino ed Ermete // Marsilio Ficino e il ritorno di Ermete Trismegisto. A cura di S. Gentile, C. Gilly. Firenze, 1999. P. 19-26.
Gilson E. Marsile Ficin et la «Contra Gentiles» // Archive d’Histoire doctrinale et litteraire de Moyen Age. 1957. Annee 32. P. 101-113.
Giustiniani V.R. Alamanno Rinuccini. 1426-1499. Materialen und Forschungen zur Geschichte des florentinischen Humanismus. Köln, 1965.
Giustiniani V.R. Canigiani Antonio // DBI. Vol. 18. P. 81-82.
Gombrich E.H. Botticelli’s mythologies. A study in the Neoplatonic symbolism of his circle // JWCI. 1945. Vol. VIII. P. 7-60.
Gombrich E.H. Renaissance and Golden Age // JWCI. 1961. Vol. XXIV. P.
306-309.
Gutkind C.S. Cosimo de’ Medici Pater Patriae. 1389-1464. Oxford, 1938.
Hankins J. Some remarks on the history and character of Ficino’s Translation of Plato // MFRP. Vol. I. P. 287-304.

489

Hankins J. Cosimo de’ Medici and the «Platonic Academy» // JWCI. 1990.
Vol. LIII. P. 144-162.
Hankins J. Plato in the Italian Renaissance. Leiden; New York, 1990. Vol. I-II.
Hankins J. The myth of the Platonic Academy of Florence // RQ. 1991. Vol.
XLIV. N 3. P. 429-475.
Hankins J. Cosimo de’ Medici as a patron of Humanistic literature // Cosimo
il Vecchio de’ Medici, 1389-1464. Ed. F. Ames-Lewis. Oxford, 1991. P. 69-94.
Hankins J. Lorenzo de’ Medici as a patron of philosophy // Rinascimento.
Seconda serie. 1994. Vol. XXXIV. P. 15-53.
Hankins J. Marsilio Ficino as a critic of Scholasticism // Vivens homo. Rivista teologica fiorentina. 1994. Vol. V. P. 325-334.
Hankins J. The invention of the Platonic Academy of Florence // Rinascimento. Seconda serie. 2001. Vol. XLI. P. 3-38.
Hankins J. Humanist Academies and the «Platonic Academy of Florence» //
On Renaissance Academies. Proceedings of the international conference
«From the Roman Academy to the Danish Academy in Rome», 11-13 Oct.
2006 / Ed. H. Ragn Jensen, M. Rade. Copenhagen; Odense, 2006. P. 31-46.
Heitzman M. L’agostinismo avicenizzante e il punto di partenza della
filosofia di Marsilio Ficino // GCFI. 1935. Anno XVI. P. 295-322, 460-480.
1936. Anno XVII. P. 1-11.
Henry P. Les manuscrits grecs de travail de Marsilio Ficino, le traducteur
des Ennéades // Congrès de Tours et Poitiers. Actes du congrès. Paris,
1954. P. 323-328.
Hough S. J. An early record of Marsilio Ficino // RQ. 1977. Vol. XXX. P. 301-304.
Howlett S. Marsilio Ficino and His World. Critical Political Theory and Radical Practice. New York, 2016.
Huszti I. La prima redazione del «Convito» di Marsilio Ficino // GCFI. 1927.
Vol. VIII. Fasc. I. P. 68-71.
Huszti J. Tendenze platonizzanti alla corte di Mattia Corvino // GCFI. 1930.
Vol. XI. Fasc. 1. P. 1-37; Fasc. 2. P. 135-162; Fasc. 3. P. 220-236; Fasc. 4. P. 272-287.
Ilgner K. Die volkswirtschaftlichen Anschauungen Antonins von Florenz
(1389-1459). Paderborn, 1904.
Ivanoff N. La beauté dans la philosophie de Marsile Ficin et de Léon Hébreux // Humanisme et Renaissance. 1936. T. III. Fasc. 1. P. 12-21.
Ivanoff N. Remarques sur Marsile Ficin // Revue d’estétique. 1948. T. I.
Fasc. 4. P. 381-391.
Jaeger W. Humanism and theology. Milwaukee, 1943.

490

Jayne S. John Colet and Marsilio Ficino. Oxford, 1963.
Jenkins Fr. Cosimo de’ Medici’s patronage of architecture and the theory
of magnificence // JWCI. 1970. Vol. XXXIII. P. 162-170.
Kaske C.V. Ficino’s shifting attitude towards astrology in the «De vita
coelitus comparanda», the letter to Poliziano, and the «Apologia» to the
cardinals // MFRP. P. 371-381.
Kaske V., Clark J.R. Introduction // Ficino M. Three books on life. Ed. By V.
Kaske, J.R. Clark. New York, 1989. P. 3-90.
Kent D. Cosimo de’ Medici and the Florentine Renaissance. New Haven;
London, 2000.
Kieszkowski B. Filippo Buonaccorsi detto Callimaco e le correnti filosofiche del Rinascimento // GCFI. 1934. Vol. XV. P. 281-294.
Kisch G. Erasmus und die Jurisprudenz seiner Zeit. Basel, 1960.
Klaniczay T. Mattia Corvino e l’umanesimo italiano. Roma, 1974.
Klibansky R. The continuity of the Platonic tradition during the Middle
Ages. Outlines of a corpus platonicum medii aevi. London, 1939.
Klibansky R., Panofsky E., Saxl Fr. Saturn and melancholy. Studies in the
history of natural philosophy, religion and art. London, 1964.
Klutstein J. Marsilio Ficino et la theologie ancienne. Oracles chaldaïques.
Hymnes Orphiques. Hymnes de Proclus. Città di Castello, 1987.
Klutstein I. L’interprétation ficinienne des Oracles chaldaïques // Il neoplatonismo nel Rinascimento. A cura di P. Prini. Roma, 1993. P. 53-64.
Kraye J. Lorenzo and the philosophers // Lorenzo the Magnificent. Culture and politics. London, 1996. P. 152-166.
Kristeller P.O. Introductio // SF. Vol. I. P. V-CLXXXI.
Kristeller P.O. Florentine Platonism and its relations with Humanism and
Scholasticism // SRTL. Roma, 1993. Vol. III. P. 39-48 (1 изд. работы – 1939 г.).
Kristeller P.O. La diffusione europea del platonismo florentino // II pensiero italiano del Rinascimento e il tempo nostro. Firenze, 1970. P. 23-41.
Kristeller P.O. Per la biografia di Marsilio Ficino // SRTL. P. 191-211.
Kristeller P.O. The Platonic Academy of Florence // Idem. Renaissance
Thought. II. New York, 1965 (1 изд. cтатьи – 1961 г.). P. 89-101.
Kristeller P.O. Marsilio Ficino as a beginning student of Plato // Scriptorium. 20 (1966). P. 41-54.
Kristeller P.O. Le Thomisme et la pensée italienne de la Renaissance.
Montréal-Paris, 1967.

491

Kristeller P.O. Die Philosophie des Marsilio Ficino. Frankfurt a. M., 1972 (1
изд. – Нью Йорк, 1943).
Kristeller P.O. The First Printed Edition of Plato’s Works and the Date of
its Publication (1484) // Science and History: Studies in Honor of Edward
Rosen (Studia Copernicana. XVI). Wroclaw, 1978. P.25-35.
Kristeller P.O. Renaissance Thought and its Sources. New York, 1979.
Kristeller P.O. Proclus as a reader of Plato and Plotinus, and his influence
in the Middle Ages and in the Renaissance // Colloques internationaux du
C.N.R.S. Proclus. Lecteur et interprète des Anciens. Paris, 1987. P. 191-211.
Kristeller P.O. Marsilio Ficino e Venetia // Miscellanea di studi in onore di
Vittore Branca. Vol. III. Pars 2: Umanesimo e Rinascimento a Firenze e a
Venezia, 475-92. Firenze, 1983. P. 475-492.
Kristeller P.O. Marsilio Ficino and the Roman Curia // Humanistica
lovaniensia. 1985. Vol. 34A. P. 83-98.
Kristeller P.O. Marsilio Ficino and his work after five hundred years //
MFRP. Vol. I. P. 15-196.
Lackner D.F. The Camaldolese Academy: Ambrogio Traversari, Marsilio
Ficino and the Christian Platonic tradition // MFTPL. Leiden; Boston; Köln,
2002. P. 15-44.
Laurens P. Introduction // Ficin M. Commentaire sur le «Banquet» de Platon. De l’Amour. Paris, 2002.
Legrand E. Bibliographie hellénique des XV et XVI-e siècles. Paris, 1962. T. III.
Lentzen M. Studien zur Dante-Exegese Cristoforo Landinos. Mit einem
Anhang bisher unveröffentlicher Briefe und Reden. Köln; Wien, 1971.
Lentzen M. Reden Cristoforo Landinos. München, 1974.
Levin H. The myth of the Golden Age in the Renaissance. London, 1969.
Lohe P. Datierung der «Disputationes Camaldulenses» des Cristoforo
Landino // Rinascimento. Seconda serie. 1969. Vol. IX. P. 291-299.
Lohe P. Introduzione // Landino Chr. Disputationes Camaldulenses. A
cura di P. Lohe. Firenze, 1980. P. IX-XXXVIII.
Lupton J.H. A life of John Colet. London, 1909 (1 изд. – 1887).
Magnard P. Platon pour disposer au christianisme // MFPR. P. 195-203.
Maïer I. Ange Politien. La formation d’un poète-humaniste (1469-1480).
Genève, 1966.
Manuel F.E. The Golden Age: A mythic prehistory for Western Europe //
Manuel F.E. Freedom from history and other untimely essays. London;
New York, 1972. P. 69-88.

492

Marcel R. Les découvertes d’Erasme en Angletterre // Mélanges Renaudet. Genève, 1952. P. 117-126.
Marcel R. Intoduction // Ficin M. Commentaire sur le Banquet de Platon.
Ed. par R. Marcel. Paris, 1956.
Marcel R. Marsile Ficin (1433-1499). Paris, 1958.
Margolin J.-C. Du «De amore» de Ficin à la «Delie» de Scève: lumière,
amour et beautè // MFRP. P. 587-614.
Marsilio Ficino e il ritorno di Platone. Mostra di manoscritti, stampe e
documenti, 17 maggio-16 giugno 1984. Catalogo. Ed. S. Gentile, S. Niccoli,
P. Viti. Firenze, 1984.
Masai Fr. Plethon et le platonisme de Mistra. Paris, 1956.
Maylender M. Storia delle accademie d’Italia. Bologna, 1925-1930. Vol. I-V.
Miles L. John Colet and the Platonic tradition. London, 1961.
Niccolini E. Prefazione // Valori N. Vita di Lorenzo de’ Medici. A cura di E
Niccolini. Vicenza, 1991.
O’Malley J.W. Giles of Viterbo on Church and Reform. A study in Renaissance thought. Leiden, 1968.
Michel P.H. Un ideal humain au XVe siècle. La pensée de L.B. Alberti. Paris, 1930.
Panofsky E. Studies in iconoloy. Humanistic themes in the art of the Renaissance. New York, 1972 (1 изд. – 1939).
[Panofsky E.] Панофски Э. Этюды по иконологии. Гуманистические
темы в искусстве Возрождения. СПб., 2009 (1 изд. – 1939).
[Panofsky E.] Панофски Э. Ренессанс и ренессансы в искусстве Запада.
М., 1998 (1 изд. 1960 г.).
[Panofsky E.] Панофски Э. Idea. К истории понятия в теориях искусства
от античности до классицизма. СПб., 1999 (1 изд. – 1924).
Paparelli G. Feritas, humanitas, divinitas. L’essenza umanistica del Rinascimento. Napoli, 1973.
Patch H. The Goddess Fortuna in Mediaeval literature. London, 1967.
Paulys Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1950. Bd. XL.
Petrucci A. Accolti Benedetto // DBI. Vol. 1. P. 99-101.
Pfister A. Die wirtschaftsethik Antonins von Florenz (1389-1459). Freiburg in der Schweiz, 1946.
Picotti G.B. Anedotti Polizianeschi // Miscellanea di studi in onore di Pio
Carlo Faletti. Modena, 1914. P. 433-449.

493

Il Poliziano e il suo tempo. Atti del IV congresso internazionale di studi sul
Rinascimento. Firenze, 1957
Ponte G. Leon Battista Alberti umanista e scrittore. Genova, 1991.
Purnell Fr. The Theme of Philosophic Concord and the Sources of Ficino’s
Platonism // MFRP. T. II. P. 398-401.
Radetti G. Demoni e sogni nella critica di Callimaco Esperiente al Ficino //
Umanesimo e esoterismo. Padova, 1960. P. 111-121.
Renaudet A. Préréforme et humanisme à Paris pendant les premières
guerres d’Italie (1494-1517). Paris, 1916.
Ristori R. Colucci // DBI. Vol. XXVII. P. 494-498.
Rochon A. La jeunesse de Laurent de Medicis (1449-1478). Clermont-Ferrand, 1963.
Roscoe Th. The life of Lorenzo de’ Medici called the Magnificent. London, 1872.
Ross J. Lives of the Early Medici as Told in Their Correspondence. London, 1910.
Rossi V. Il Quattrocento. Milano, 1973 (1 изд. – 1898 г.).
Rotondò A. Nicolò Tignosi da Foligno (Polemiche aristoteliche di un
maestro del Ficino) // Rinascimento. 1958. Vol. IX. N 2. P. 217-255.
Saffrey H.D. Sur la tradition manuscrite de la Théologie platonicienne de
Proclus // Autour d’Aristote. Recueil d’etudes de philosophie ancienne et
médiévale offert à monseigneur A. Mansion. Louvain, 1955. P. 387-430.
Saffrey H.D. Notes platoniciennes de Marsile Ficin dans un manuscrit de
Proclus // Bibliothèque d’Humanisme et Renaissance. 1959. Vol. XXI. N 1.
P. 161-184.
Saffrey H.D. Pietro Balbi et la première traduction latine de la «Théologie platonicienne» de Proclus // Miscellanea codicologica F. Masai dicata.
Ghent, 1979. Vol. II. P. 425-437.
Saffrey H.D. Pietro Balbi et le prèmiere traduction latine de Proclus // Miscellanea codicologica F. Masai dicata. Ghent, 1979. Vol. II. P. 425-437.
Saffrey H.D. Florence, 1492: The reappearance of Plotinus // RQ. 1996.
Vol. XLIX. N 3. P. 488-508.
Saitta G. La rivendicazione d’Epicuro nell’umanesimo // Filosofia italiana e
umanesimo. Venezia, 1922. P. 55-82.
Saitta G. Marsilio Ficino e la filosofia dell’umanesimo (1-е изд. – 1923).
Bologna, 1954.

494

Sanesi E. Vicari e canonici fiorentini e il caso di Savonarola. Firenze, 1932.
Santinello G. Leon Battista Alberti. Una visione estetica del mondo e della vita. Firenze, 1962.
Santini E. Firenze e i suoi «oratori» nel Quattrocento. Milano, 1922.
Santini E. La protestatio di justitia nella Firenze Medicea del secolo XV //
Rinascimento. 1959. Vol. X. N 1. P. 36-106.
Schevill F. The Medici. New York, 1949.
Schiavone M. Problemi filosofici in Marsilio Ficino. Milano, 1957.
Schmitt Ch.B. Perennial Philosophy: from Agostino Steuco to Leibniz //
JHI. 1966. Vol. XXVII. N 4. P. 507-511.
Schmitt Ch. B. Priscianus Lydus // Catalogus Translationum et Commentariorum: Mediaeval and Renaissance Latin Translations and Commentaries: Annotated Lists and Guides. Washington, 1976. Vol. III. P. 75-80.
Schultze F. Georgios Gemistos Pleton und seine reformatorische Bestrebungen. Jena, 1871. Th.l.
Seebohm Fr. The Oxford reformers. John Colet, Erasmus and Thomas
More. London, 1869.
Semprini G. La filosofia di Pico della Mirandola. Milano, 1936.
Sensi M. Niccolò Tignosi da Foligno, l’opera e il pensiero // Annali della
Facoltà di lettere e filosofia dell’Università degli studi di Perugia. 19711972. Vol. IX. P. 359-495.
Sheppard A. The influence of Hermias on Marsilio Ficino’s doctrine of
inspiration // JWCI. 1980. Vol. XLIII. P. 97-109.
Sieveking K. Die Geschichte der Platonischen Akademie zu Florenz. Göttingen, 1812.
Signorelli G. Il cardinale Egidio da Viterbo, agostiniano, umanista e riformatore (1469-1532). Firenze, 1929.
Steel C.G. The changing self. A study on the soul in Later Neoplatonism:
Iamblichus, Damascus and Priscianus. Brussel, 1978.
Surtz E. The praise of pleasure: philosophy, education and communism in
More’s Utopia. Cambridge (Mass.), 1957.
Tambrun B. Marsile Ficin et le Commentaire de Pléthon sur les «Oracles
Chaldaïques // Accademia. 1999. Vol. I. P. 9-48.
Tarabochia Canavero A. S. Agostino nella teologia platonica di Marsilio Ficino // Rivista di filosofia neo-scolastica. 1978. Vol. LXX. Fasc. IV. P. 626-646.
Tateo F. Leon Battista Alberti umanista e scrittore. Genova, 1981.

495

Thesleff H. An Introduction to the Pythagorian writings of the Hellenistic
period. Abo, 1961.
Thesleff H. The Pythagorean texts of the Hellenistic period. Abo, 1965.
Thorndike L. A history of magic and experimental science. New York,
1934. Vol. IV.
Tigerstedt E.N. The decline and fall of the Neoplatonic interpretation of
Plato. Helsinki, 1974.
Tiraboschi G. Storia della letteratura italiana. Firenze, 1807. T. VI. Pt. 1.
Trenti L. «Nihil dictum quin prius dictum». La fenomenologia senteziosa in
Leon Battista Alberti // Quaderni di rettorica e poetica. 1986. N 2. P. 51-62.
Trinkaus Ch. In our image and likeness. Humanity and divinity in Italian
Humanist thought. Chicago, 1970. Vol. I-II.
Trinkaus Ch. Marsilio Ficino and the ideal of human autonomy // MFRP.
Vol. I. P. 197-210.
Uzielli G. La vita e i tempi di Paolo dal Pozzo Toscanelli. Roma, 1894.
Uzielli G. Filippo Buonaccorsi, Callimaco Esperiente di San Giminiano //
Miscellanea storica della Valdelsa. 1898. Vol. VI. P. 114-136; 1899. Vol. VII.
P. 81-112.
Vasoli C. Bandini Francesco // DBI. 1963. Vol. V. P. 709-710.
Vasoli C. Note sul volgarizzamento ficiniano della «Monarchia» // Miscellanea di studi in onore di Vittore Branca. Vol. III. Pt. II. Umanesimo e Rinascimento a Firenze e Venezia. Firenze, 1983. P. 451-474.
Vasoli C. Marsilio Ficino // DBI. 1997. Vol. XLVII. P. 378-395.
Vasoli C. Sugli inizi della fortuna di Ficino in Francia: Germain et Jean de
Ganay // Les cahiers de l’humanisme. Vol. II. Marsile Ficin ou les mysteres
platoniciens. Actes du XLII Colloque international d’Etudes Humanistes.
Tours, 1999. P. 299-312.
Vasoli C. Quasi sit deus. Studi di Marsilio Ficino. Lecce, 1999.
Verde A. F. Lo studio fiorentino, 1473-1503: Ricerche e documenti. Firenze, 1985. Vol. IV. T. I.
Veit W. Studien zur Geschichte des Topos der Goldenen Zeit von der Antike bis zum 18. Jahrhunderts. Köln, 1961.
Viti P. Documenti ignoti per la biografia di Marsilio Ficino // MFRP. Vol. I.
P. 251-283.
Wadsworth J.B. Landino’s «Disputationes camaldulenses», Ficino’s «De
felicitate» and «L’Altercazione» of Lorenzo de’ Medici // Modern Philology. 1952. Vol. L. N 1. P. 23-31.

496

Walker D.P. Orpheus the theologian and Renaissance Platonism // JWCI.
1953. Vol. XVI. N 1-2. P. 100-120.
Walker D.P. Le chant orphique de Marsile Ficin // Musique et poésie au
XVI-e siècle. Paris, 1954. P. 17-33.
Walker D.P. The «Prisca Theologia» in France // JWCI. 1954. Vol. XVII. N
3-4. P. 203-259.
Walker D.P. Spiritual and demonic magic from Ficino to Campanella. London, 1958.
Walker D. P. The ancient theology. Studies in Christian Platonism from
fifteenth to the eighteenth century. London, 1972.
Walker D. P. Ficino and astrology // MFRP. P. 341-349.
Walzel O. Von Plotin, Proklos und Ficinus // Vierteljahrschrift für Litteraturwissenschaft und Geistesgeschichte. 1941. Vol. XIX. S. 407-429.
Warburg A. Gesammelte Schriften. Leipzig, 1932. Bd. I-II.
Warden J. Orpheus and Ficino // Orpheus. The metamorphoses of a myth.
Toronto; Buffalo; London, 1985. P. 85-110.
Watkins R. The authorship of the «Vita Anonyma» of Battista Alberti //
Studies in the Renaissance. 1957. N 4.
Watkins R. Leon Battista Alberti in the mirror: an interpretation of the
«Vita « with a new translation // Italian Quaterly. 1989. Vol. CXVII.
Watts P. M. Pseudo-Dionysius the Areopagite and three Renaissance neoplatonists: Cusanus, Ficino and Pico on Mind and Cosmos // SFSHPOK.
P. 279-298.
Weinstein D. Savonarola and Florence. Prophecy and patriotism in the
Renaissance. Princeton, 1970.
Wind E. The Christian Democritus // Journal of the Warburg Institute.
1937. Vol. I. N 2. P. 180-182.
Wind E. Pagan mysteries in the Renaissance. Oxford, 1980 (1 изд. – 1958 г.).
Wind E. Platonic tyranny and the Renaissance Fortuna of Ficino’s reading
of Laws IV, 709а-712а // De artibus opuscula XL. Essays in honor of Erwin
Panofsky. Ed M. Meiss. New York. 1961. P. 491-496.
Wolters A.M. The First Draft of Ficino’s Translation of Plotinus // MFRP.
Vol. I. P. 305-329.
Zeller W. Der Jurist und Humanist Martin Prenninger gen. Uranius (14501501). Tübingen, 1973.

497

Акопян О. Л. Ренессансная магия как духовное явление (на примере
текстов конца XV–начала XVI вв.) // Диалог со временем. Альманах
интеллектуальной истории. Вып. 57. 2016. C. 76–92.
Акопян О. Л. Астрология Марсилио Фичино и средневековая традиция // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 49.
2014. C. 66–88.
Акопян О.Л. От scientia naturalis к борьбе против предсказаний: астрологические воззрения Джованни Пико делла Мирандола (1486-1493)
// Валла: Историко-филологический журнал европейских исследований. Т. 2. № 1. 2016. C. 77–92.
Акопян О.Л. Платон и Ренессанс: «древняя теология» и примирение
с Аристотелем // Платоновский сборник (Приложение к Вестнику
Русской христианской гуманитарной академии). М.; СПб., 2013. Т. 2.
С. 320–340.
Андреев М.Л., Хлодовский Р.И. Итальянская литература зрелого и
позднего Возрождения. М., 1988.
Андреев М.Л. Лоренцо Медичи // История литературы Италии. М.,
2007. Т. II. Кн. 1. С. 439-463.
Арсеньев Н.С. Платонизм любви и красоты в литературе эпохи Возрождения // ЖМНП. 1913. Ч. XLIII. С.23-56, 232-300.
Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления.
М., 1978.
Баткин Л.М. К истолкованию итальянского Возрождения: антропология Марсилио Фичино и Пико делла Мирандолы // Из истории ренессансного искусства Запада. М., 1980. С. 31-70.
Баткин Л.М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности.
М., 1989.
Блонский П.П. Философия Плотина. М., 1918.
Брагина Л.М. Этические взгляды Джованни Пико делла Мирандола //
СВ. М., 1965. Вып. 28. С. 129-139.
Брагина Л.М. Этические взгляды итальянского гуманиста второй половины XV в. Кристофоро Ландино (по его трактату «Диспуты в Камальдоли») // Вестник Московского университета. 1965. Серия IX.
N 5. C. 48-65.
Брагина Л.М. Трактат «Об истинном благородстве» итальянского гуманиста XV в. Кристофоро Ландино // Вестник МГУ. 1969. Серия IX.
N 5. C.82-92.

498

Брагина Л.М. Итальянский гуманизм. Этические учения XIV-XV веков.
М., 1977.
Брагина Л.М. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов
(вторая половина XV в.). М., 1983.
Брагина Л.М. Идеи гражданского гуманизма в речах флорентийских
магистратов XV в. // Средние века. М., 1984. Вып. 47. С. 46-71.
Брагина Л.М. Эстетические идеи в итальянском гуманизме второй половины XV-начала XVI в. // Рафаэль и его время. М., 1986. С. 164-178.
Брагина Л.М. Проблема нравственного идеала в этике Кристофоро
Ландино // Культура эпохи Возрождения. Л., 1986. С. 94-107.
Брагина Л.М. Культурная жизнь Флоренции первой половины XV в. в
оценке современников // СВ. М., 1997. Вып. 60. С. 324-332.
Брагина Л.М. Флорентийская Платоновская Академия. Новое в организации научной жизни // Брагина Л.М. Итальянский гуманизм эпохи
Возрождения. Идеалы и практика культуры. М., 2002. С. 232-244.
Бурдах К. Реформация. Ренессанс. Гуманизм. М., 2004.
Виллари П. Джироламо Савонарола и его время. СПб., 1913 (1 изд. на
итальянском языке – 1859-1861 гг.). Т. I-II.
Гаспари А. История итальянской литературы. М., 1897. Т. I-II.
Головин В.П. Мир художника Раннего Возрожденис. М., 2002.
Горфункель А.Х. От «торжества Фомы» к «Афинской школе» // История философии и вопросы культуры. М., 1975. C. 131-166.
Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М., 1980.
Горфункель А.Х. Полемика вокруг античного наследия в культуре
Возрождения // Античное наследие в культуре Возрождения. М.,
1984. С. 6-19.
Гращенков В.Н. Портрет в итальянской живописи Раннего Возрождения. М., 1996.
Григорова О.Д. Божественное неистовство в письме Фичино к Перегрино Агльи // ВРХГИ. 2001. Вып. IV. С. 273-283.
Григорьева И.Л. Оксфордский гуманизм рубежа XV-XVI вв. и контакты с ним Эразма // Университеты Западной Европы. Средние века.
Возрождение. Просвещение. Иваново, 1980. С. 80-94.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
Гуревич А.Я. Двоякая ответственность историка // Проблемы исторического познания. Материалы международной конференции. Москва 19-21 мая 1936 г. М., 1999. С. 11-24.

499

Гурьянов И.Г. Первая книга медико-астрологического трактата
«О жизни» Марсилио Фичино в контексте исследований философии
Возрождения // ПИ. 2015. Вып. III. C. 147-156.
Гурьянов И.Г. История исследований философии Марсилио Фичино
в XX в. в англо-саксонском интеллектуальном мире // Философия и
культура. 2015. № 4. С. 553-562.
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.-М.,
1881 (Переизд. СПб., 1999) Т. III.
Данилова И.Е. Брунеллески и Флоренция. Творческая личность в контексте ренессансной культуры. М., 1991.
Данилова И.Е. Альберти и Флоренция. М., 1997.
Девятайкина Н.И. Петрарка о достоинстве человека // СВ. 1981. Вып. 44.
С. Девятайкина Н.И. Мировоззрение Петрарки: этические взгляды.
Саратов, 1988.
Забугин Вл. Юлий Помпоний Лэт. Критическое исследование. СПб., 1914.
Зубов В.П. Развитие атомистических представлений до начала XIX в.
М., 1955.
Зубов В.П. Архитектурная теория Альберти. СПб., 2001 [работа подготовлена в 1946 г.].
Иванова Ю.В. Возрождение философии // История литературы Италии. М., 2007. Т. II. Кн. 1. С. 365-438.
Иеромонах Дионисий (Шленов). Ареопагитики // ПЭ. Т. III.
История мировой культуры. Наследие Запада. М., 1998.
Йейтс Фр.А. Джордано Бруно игерметическая традиция. М., 2000
(1 изд. на английском языке – 1964 г.).
Карева В.В. Начало французской истории «Утопии» Томаса Мора:
Г. Бюде – первый французский интерпретатор «Утопии» // ИСУ. М.,
1982. С. 204-225.
Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII вв. преимущественно в Италии. Пг., 1915.
Кассирер Э. Избранное. Индивид и космос. М.; СПб., 2000.
Кудрявцев О.Ф. Письмо Марсилио Фичино о Золотом веке // СВ. М.,
1980. Вып. 43. С. 320-327.
Кудрявцев О.Ф. Идея «общности» у Марсилио Фичино // ИСУ. М., 1982.
С. 226-235.

500

Кудрявцев О.Ф., Уколова В.И. Представления о фортуне в средние
века и в эпоху Возрождения // Взаимосвязь социальных отношений и
идеологии в средневековой Европе. М., 1983. С. 174-202.
Кудрявцев О.Ф. Идеал ученого сообщества в итальянских академиях
XV-XVII веков и утопии // ИСУ. М., 1984. С. 220-240.
Кудрявцев О.Ф. Античные представления о фортуне в ренессансном
мировоззрении // Античное наследие в культуре Возрождения. М.,
1984. С. 50-57.
Кудрявцев О.Ф. От эрудитских собраний к научным сообществам:
итальянские академии XV-XVII вв. // СВ. М., 1985. Вып. 48. С. 178-194.
Кудрявцев О.Ф. Эстетические искания гуманистов круга Рафаэля //
Рафаэль и его время. М., 1986. С. 179-198.
Кудрявцев О.Ф. Собственность как нравственно-правовая проблема
в идеологии христианского средневековья (до Фомы Аквинского) //
Культура и общественная мысль. Античность. Средние века. Эпоха
Возрождения. М., 1988. С. 76-86.
Кудрявцев О.Ф. гуманистический идеал общежития // Эразм Роттердамский и его время. М., 1989. С. 67-77.
Кудрявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и «Утопия». М., 1991.
Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия культуры ренессансного неоплатонизма // Религии мира. 1989-1990. М., 1993. С. 46-63.
Кудрявцев О.Ф. Самовластье человека: преломление одной гуманистической идеи в «Утопии» Томаса Мора // СВ. 1993. Вып. 56. С. 174190; 1994. Вып. 57. С. 158-169.
Кудрявцев О.Ф. «Ученая религия» флорентийской Платоновской Академии // Культура Возрождения и религиозная жизнь эпохи. М., 1997.
С. 88-96.
Кудрявцев О.Ф. Реставрация платонизма и апологетика христианства. Творческая биография Марсилио Фичино // Искусство и культура Италии эпохи Возрождения и Просвещения. М., 1997. С. 191-198.
Кудрявцев О.Ф. Меценатство как политика и как призвание: Козимо
Медичи и флорентийская Платоновская академия // Культура Возрождения и власть. М., 1999. С. 37-48.
Кудрявцев О.Ф. Миф о «золотом веке» в культуре Возрождения //
Личность, идея, текст в культуре средневековья и Возрождения. Иваново, 2001. С. 84-92.
Кудрявцев О.Ф. «Множество мудрых – спасение миру». Антропология
Шарля де Бовеля // Человек в культуре Возрождения. М., 2001. С. 187-192.

501

Кудрявцев О.Ф. Власть культуры: Лоренцо Медичи и флорентийская
Платоновская академия // Переходные эпохи в социальном измерении. М., 2002. С. 79-104.
Кулиану Й.П. Эрос и магия в эпоху Возрождения. СПб., 2017 (1 изд. на
французском – Париж, 1984).
Лазарев В.Н. Проблемы Возрождения в освещении ренессансных
писателей и «просветителей» // Из истории социально-политических
идей. Сб. статей к 75-летию академика В.П.Волгина. М., 1955. С. 130-140.
Леон Баттиста Альберти. М., 1977.
Липатов А.В. Буонаккорси Филиппо // КВЭ. Т. I. C. 258, 259.
Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927.
Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930.
Лосев А.Ф. ИАЭ. Высокая классика. М., 1974.
Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.
Лосев А.Ф. ИАЭ. Поздний эллинизм. М., 1980.
Лосев А.Ф. ИАЭ. Последние века. М., 1988. Кн. II.
Лосев А.Ф. ИАЭ. Итоги тысячелетнего развития. М., 1992. Кн. I.
Мацек И. Табор в гуситском революционном движении. М., 1959. Т. I-II.
Медведев И.П. Византийский гуманизм XIV-XV вв. Л., 1976.
Мифы народов мира. М., 1997. Т. 1-2.
Монье Ф. Опыт литературной истории Италии. Кватроченто. СПб.,
1904 (1 изд. на франц. яз. – Париж, 1901 г.).
Немилов А.Н. Немецкие гуманисты XV в. Л., 1979.
Новосадский Н.И. Орфические гимны. Варшава, 1900.
Осиновский И.Н. Томас Мор: утопический коммунизм, гуманизм, Реформация. М., 1978.
Осиновский И.Н. Томас Мор в истории ренессансного гуманизма //
Томас Мор, 1478-1978: Коммунистические идеалы и история культуры. М., 1981. С. 7-45.
Панофский Э. Ренессанс и «ренессансы» в искусстве Запада. М., 1998
(1 изд. – 1944 г.).
Панофски Э. Idea. К истории понятия в теориях искусства от античности до классицизма. СПб., 1999 (1 изд. – 1924 г.). С. 38-39.
Петер И.Ю. «Пифагорейские золотые стихи» и «Комментарий» Гиерокла // Пифагорейские золотые стихи с комментарием Гиерокла.
М., 2000. С. 127-150.

502

Пузино И.В. О религиозно-философских воззрениях Марсилио Фичино // Исторические известия. 1917. N 2. С. 91-111.
Пузино И. Религиозные искания в эпоху Возрождения. Вып. I. Марсилий Фичино. Berlin, 1923.
Ревякина Н.В. Миф о Геракле в толкованиях гуманиста Салютати.
Бахрушинские чтения. Вып. III. Вопросы всеобщей истории. Новосибирск, 1973. C. 36-47.
Ревякина Н.В. Учение о человеке итальянского гуманиста Джаноццо
Манетти // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М.,
1976. С. 245-275.
Ревякина Н.В. Проблемы человека в итальянском гуманизме второй
половины XIV-первой половины XV в. М., 1977.
Ревякина Н.В. Творческий путь Лоренцо Валлы и его философское наследие // Валла Л. Об истинном и ложном благе. О свободе воли. М.,
1989. С. 5-64.
Ревякина Н.В Человек в гуманизме итальянского Возрождения. Иваново, 2000.
Ревякина Н.В. Человек и мир в трактате Джанноццо Манетти // Манетти Дж. О достоинстве и превосходстве человека / Составитель
Н.В. Ревякина. М., 2014. C. 3-23.
Садов А. Виссарион Никейский, его деятельность на Ферраро-Флорентийском соборе, богословские сочинения и значение в истории
гуманизма. СПб., 1883.
Смирнова Т.И. Переписка Каллимаха Эспериенте с Марсилио Фичино
и Джованни Пико делла Мирандола // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1993. N 1. С. 18-28.
Софронова Л.В. Проблема интеллекта-воли в переписке Д. Колета и
М. Фичино // Проблемы источниковедения всеобщей истории. Белгород, 2002. Ч. I. С. 96-103.
Софронова Л.В. Джон Колет: христианский мыслитель ренессансной
эпохи. М., 2016.
Тахо-Годи А.А. Античная гимнография. Жанр и стиль // Античные гимны. М., 1988. С. 5-55.
Трофимова М.К. К пониманию «утопии» Ямбула у Диодора Сиицлийского // ИСУ. М., 1982. С. 236-251.
Фойгт Г. Возрождение классической древности, или первый век гуманизма. М., 1884-1885. Т. I-II.
Хаванова О.В. Варади Петер // КВЭ. Т. I. С. 290, 291.

503

Хлодовский Р.И. Анджело Полициано // История всемирной литературы. М., 1985. С. 104-108.
Черняк И.Х. Итальянский гуманизм и богословие во второй половине
XV века // Актуальные проблемы изучения истории религии. Л., 1976.
С. 86-100.
Черняк И.Х. Философия религии Марсилио Фичино // Атеизм. Религия. Современность. Л., 1976. С. 50-64.
Черняк И.Х. Полемика между Филиппом Калллимахом и Марсилио
Фичино // Гуманизм и религия. Л., 1980. С. 93-106.
Черняк И.Х. Гуманизм эпохи Возрождения и христианская мысль
древности // Античное наследие в культуре Возрождения. М., 1984.
C. 27-40.
Черняк И.Х. Термин humanitas у Фичино // Культура эпохи Возрождения. Л., 1986. С. 89-94.
Чернышов Ю.Г. О возникновении понятия «золотой век» // Проблемы
политической истории античного общества. Л., 1985. С. 124-132.
Чернышов Ю.Г. Характерные черты греческой социальной утопии //
Социальная структура и идеология античности и раннего средневековья. Барнаул, 1989. С. 3-21.
Шичалин Ю.А. История античного платонизма в институциональном
аспекте. М., 2000.
Эненкель К. Происхождение ренессансного идеала «uomo universale»:
«Автобиография» Леона Баттиста Альберти // Человек в культуре
Возрождения. М., 2001. С. 79-86.
Юсим М.А. Семейство Тедальди и его связи с Россией // Россия и Италия. М., 1993. С. 84-95.

504

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ВРХГИ – Вестник русского христианского гуманитарного института.
СПб.
ЖМНП – Журнал министерства народного просвещения
ИАЭ – История античной эстетики
ИСУ – История социалистических учений.
ПИ – Платоновские исследования.
ПЭ – Православная энциклопедия
СВ – Средние века.
Catalogo – Marsilio Ficino e il ritorno di Platone. Mostra di manoscritti,
stampe e documenti, 17 maggio-16 giugno 1984. Catalogo. Ed. S. Gentile,
S. Niccoli, P. Viti. Firenze, 1984.
CH – Corpus hermeticum. Ed. par A.D. Nock, A.-J. Festugière. Paris, 1945.
T. I-II.
CPOF – Catalogus primus operum Ficini // SF / Ed. P.O. Kristeller. Florentiae,
1937. Vol. I. P. 1.
CSOF – Catalogus secundus operum Ficini // Ibid. Vol. I. P. 2.
CTOF – Catalogus tertius operum Ficini // Ibid. Vol. I. P. 2-4.
DBI – Dizionario biografico degli italiani.
GCFI – Giornale critico della filosofia italiana.
GSLI – Giornale storico della letteratura italiana.
JHI – Journal of the History of Ideas.
JMRS – Journal of Medieval and Renaissance studies.
JWCI – Journal of the Warburg and Courtauld Institutes.
LCL – Loeb classical library
MFRP – Marsilio Ficino e il ritorno del Platone. Studi e documenti. A cura
di G.C. Garfagnini. Firenze, 1986. Vol. 1-2.
MFTPL – Marsilio Ficino: his theology, his philosophy, his legacy. Ed. by
M.J.B. Allen, V. Rees. Leiden; Boston; Köln, 2002.
Op. om. – Opera omnia Marsilii Ficini. Basileae, 1576. Vol. 1-2.
PL – Patrologiae cursus completus. Series latina.
PG – Patrologiae cursus completus. Series graeca.

505

RLI – La rassegna della letteratura italiana
RQ – Renaissance Quarterly.
SF – Supplementum Ficinianum. Ed. P.O. Kristeller. Florentiae, 1937.
Vol. 1-2.
SFSHPOK – Supplementum festivum. Studies in honor of Paul Oscar
Kristeller. Ed. by J. Hankins, J. Monfasani, Fr. Purnell. New York, 1987.
SR – Studies in the Renaissance.
SRTL – Kristeller P.O. Studies in Renaissance thought and letters. Roma,
1969.

506

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Абдалла Сарацин 287

Абрам еврей 153
Август 385
Августин Аврелий 75, 76, 88, 122, 325, 342, 343, 346, 353, 354
Аверроэс (Ибн Рушд) 149, 281, 286
Авл Геллий 156, 330, 366, 367, 446
Авраам 343
Аглаофем 53, 178, 192, 336, 337, 341, 344
Агриппа Генрих Корнелий Неттесгеймский 21
Аккольти Бенедетто 59, 137, 138, 144, 147, 232, 249, 264, 265, 266, 393, 441
Александр Афродизийский 281
Александр Македонский 334
Алкиной. См.: Альбин
Акопян О.Л. 23, 102, 277, 297, 408, 423, 424
Аллен М. См.: Allen M.
Алонсо де Паленсия 392, 441
Алриани Марчелло 114
Альберти Леон Баттиста 47, 70, 137, 138, 144, 148, 149, 234, 249, 250-260,
264, 390, 431, 439, 462, 463, 471
Альбертс П. 23
Альбертино Мусато 380
Альбин 55, 56, 58, 96, 152, 201, 239, 299, 300
Альбицци Алессандро 139
Альи Антоний 33, 137, 189, 190, 221, 243, 266, 267, 354, 469
Альи Пеллегрино дельи 38, 137, 144, 260, 345
Альфонс Арагонский 219
Альфонс Мудрый 411
Амманати Иаков 182, 217
Амелий 129
Амусин И.Д. 373
Амфион 264, 272
Анаксарх - 334

507

Анджелико фра 389
Анджельери Риккардо 177
Андреев М.Л. 268, 431
Андронов И.Е. 23
Антикварио Якопо 65, 388, 421
Антиопа 264
Антонин Флорентийский 28, 42-44, 363, 364
Антонио да Сан Миньято. См.: Серафико Антонио
Апеллес 330
Аполлон 67, 121, 157, 280
Аполлоний Тианский 373
Апулей 34
Аргиропул Иоанн 45, 135, 145, 148, 184, 202, 204, 206, 269, 382, 390,
392, 441
Ардуини Оливьеро 138, 158, 177
Аретофил 262
Аристипп 269, 270
Аристобул 352
Аристотель 32, 33, 75, 108, 184, 204, 212, 269, 279, 284, 285, 289, 349,
362, 365, 366, 433, 438
Арнальд из Виллановы 97
Арсеньев Н.С 119, 141
Артапан 343
Архимед 330
Архит из Тарента 330
Атлас 342
Аттаванти Павел 292
Аттик Деметрий 158
Ауриспа Джованни 47, 49, 74
Афинагор 103, 194, 309
Аччайуоли Дзаноби 42, 132
Аччайуоли Донато 125, 148, 166, 167, 250, 382, 392, 440, 441
Аччайуоли Зеновий 43
Аччайуоли Пьеро 148

Бальб Петр 75, 344

Банделло Винцент. См.: Badellus V.
Бандини Анджело Мариа. См.: Bandini A.M.
Бандини Франческо 65, 67, 76, 85, 90, 92, 93, 137, 156, 157, 172, 175, 204,

508

246, 295, 422, 443
Барбаро Эрмолао 99, 222, 244, 279
Баренбойм П.Д. 11
Барон Г. См.: Baron H.
Баткин Л.М. 18, 278, 288, 322, 326, 329, 446
Батори Николай 83, 246, 295
Бекки Джентиле 203
Бембо Бернардо 85, 132, 140, 156, 158, 170, 340, 402, 437, 459
Бенивьени Джироламо 140, 153, 276, 284, 286, 357, 418
Бенчи Америго 57, 137, 232, 442
Бенчи Джованни 233
Бенчи Томмазо 137, 239, 442
Бернард Клервосский 433
Берлингьери Франческо 131, 1321, 139, 166, 178, 204, 244, 359, 360
Биббиена Бьяджо да 139
Бибихин В.В. 319
Биджи Э. См.: Bigi E.
Билиотти Агостино 138
Бистиччи Веспасиано да. См.: Веспасиано да Бистиччи
Блонский П.П. 401
Блэк Р. См.: Black R.
Бовель Шарль 306, 326
Боккаччо Джованни 274, 347, 376, 379, 380
Бонинконтри Лоренцо 138
Бонинсеньи Джован Баттиста 65, 86, 138, 158
Боратынский 426
Бородай Т.Ю. 319
Борси Алессандро 139
Боттичелли Алессандро 229, 395, 464
Боэций 34, 433
Брагина Л.М. 18, 23, 119, 151, 186, 249, 253, 256, 258, 262, 286, 288, 326,
335, 382, 385, 435, 438-440, 457
Брандолини Аурелио Липпи 386
Бранка В. См.: Branca V.
Браччези Алессандро 166
Браччолини Поджо 39, 124, 125, 131, 133, 156, 176, 265, 390
Браччолини Якопо ди Поджо 67, 140, 173, 215, 242, 318
Брунеллески Филиппо 161, 389
Бруни Леонардо Аретино 33, 37, 55, 62, 133, 183, 362, 364, 380, 382, 390

509

Бруно Джордано 21, 306, 342
Брюсов В. 430
Буллард М.М. См.: Bullard M.M.
Буонаккорси Филиппо. См.: Каллимах Римский
Бурдах К. 378
Бурламакки Пацифико 116
Буридан Жан 362, 363
Бьондо Джироламо 111
Бюде Гийом 368
Бэкон Роджер 97, 354, 401

Вазари Джорджо 395

Вазоли Ч. См.: Vasoli C.
Ваинд Э. См.: Wind E.
Валгули Карло 446
Валерий Римлянин 361
Валерий Соран 339
Валла Лоренцо 40, 380, 390
Валори Бартоломео 137, 144, 232, 235
Валори Никколò, друг Фичино 110, 122, 139, 225, 236, 237
Валори Никколò, биограф Лоренцо Медичи 117, 206, 212
Валори Филиппо 34, 56, 64, 65, 69, 92, 95-99, 107, 108, 128, 131, 139, 152,
186, 209, 224, 235, 237, 247, 259, 264, 283, 285, 296, 297, 443
Ванни Пьеро 177, 428
Варади Янош. См.: Панноний Иоанн
Варбург А. См.: Warburg A.
Варрон Марк 156, 339
Венето Лоренцо Франческо 65, 110
Венера 280, 330, 413-419, 455
Венециано Доменико 389
Вергилий Марон Публий 258, 260, 261, 376, 377, 437
Вересаев В. 375
Верино Уголино 385
Веспасиано да Бистиччи 30, 145, 189-191, 245, 399
Веспуччи Георгий Антон 65, 86, 114, 138, 150
Веттори Бернардо
Веттори Франческо. См.: Vettori Fr.
Вивес Хуан Луис 326
Виллани Филиппо 379, 380

510

Виллани Джованни 381
Виллари П. 116, 182
Вильгельм из Мëрбеке 47, 62, 183
Вильгельм Сицилиец 153
Виссарион Никейский 62, 72, 74, 95, 131, 134, 166, 240, 289, 351, 352, 392
Вити П. См.: Viti P.
Витторино да Фельтре 124-126
Водолей 282

Гаген Роберт 125, 304, 305

Гадди Таддео 389
Гадди Франческо 139, 422
Гален 184
Галетти Доменико 137, 177, 428
Ганэ Герман де 50, 104, 105, 109, 291, 306-310
Ганэ Жан 308
Гаразда Петр 294
Гарэн Э. См.: Garin E.
Гаспари А. 76, 355
Гаспаров М.Л. 56, 68, 122, 429
Гаццольдо Ипполити Джованни Франческо граф 84, 85, 172, 173,
359, 402
Гварино да Верона 62
Гварнерио Франческо 134
Гвиччардини Джованни 139
Гвиччардини Пьеро 98, 139
Гвиччардини Якопо 85, 169
Генкель Г.Г. 373
Генрих Аристипп 62, 183
Георгий Трапезундский 62, 183, 349, 351
Геракл 271, 273
Гераклит 177-179
Гермес (Меркурий) Трисмегист 36, 46, 51-55, 58, 71, 78, 192, 233, 262,
263, 267, 274, 287, 322, 323, 334, 336, 341-346, 398, 468
Гермий Александрийский 48, 49, 96
Гермипп 352
Гесиод 46, 49, 191, 274, 374
Гиберти Лоренцо 381, 389
Гигин 264

511

Гиерокл 47, 70
Гилдуин 100
ГирландайоДоменико141
Гладков А.К. 23
Голенищев-Кутузов Н.Н. 26
Головин В.П. 440
Гомер 46, 191, 264, 268-270, 274, 379, 383
Гораций 258, 260
Горенштейн В.О. 124, 155
Горфункель А.Х. 15, 18, 42, 67, 119, 156, 204, 288, 331, 342, 356, 357,
416,449, 450, 458
Гращенков В.Н. 249, 394
Григорова О.Д. 38, 329, 457
Григорьева И.А. 313
Грифолини Франческо ди Мариотто 393
Гроссетест Роберт 100
Гроцин Уильям 310-312
Гуго Сен-Викторский 100
Гуревич А.Я. 20-22
Гурьянов И.Г. 96, 98

Даль В. 452

Давид 287
Дамиан Св. 124, 198
д’Англиари Риккардо Анджеллерио
Данилова И.Е. 161
Дасье К. 23
Данте Алигьери 26, 61, 80, 147, 229, 238, 258, 260, 261, 317, 378, 386, 433
Девятайкина Н.И. 327
Дедал 329
Делла Торре А. См.: Della Torre A.
Деметра 128
Демокрит 41, 177, 178
Дечембрио Пьетро Кандидо 33, 55, 62, 183
Дечембрио Уберто 55, 62, 183
Джентиле С. См.: Gentile S.
Джери д’Ареццо 380
Джиневра 233
Джованни Мартини да Сан Джиминьяно 234, 433

512

Джотто 379, 381, 389
Джустиниани Анджело 176
Джюньи Бернардо 59, 147, 232, 265
Дидим 343
Дини Пьеро ди Антонио 30
Диоген Лаэртский 39, 47, 55, 58, 67, 68, 122, 123, 335, 346, 348, 365, 429
Диодор Сицилийский 346, 347, 372,
Дион 123
Дионисий Ареопагит (Псевдо-Дионисий) 99, 100, 101, 102, 104, 106, 109,
114, 228, 306, 307, 335, 354
Диотима 453, 463
Диотифечи д’Аньоло ди Джусто 27, 175, 214
Додона 350
Дольфин Петр 163
Доминичи Иоанн 42, 356
Донателло 389
Донати Аламанно 131, 139, 161
Дорен А. См.: Doren A.
Достоевский 449
Дульци 245
Дьяччетто Франческо Каттани 139, 140
д’Этапль Жак Лефевр. См.: Лефевр д’Этапль Жак
Дюканж 371

Евгений IV 28

Евмолп 339, 348, 350
Евридика 128
Еврипид 365, 366
Евсевий Памфил 343, 346, 352, 353, 374
Елизарова М.М. 373
Енох 343
Епифанио Грегорио 189

Жижка Ян 371
Забугин Вл. 314

Залмоксид 346
Зарецкий Ю.П. 23
Зевксид 330

513

Зенон 129
Зет 264
Зороастр 50, 51, 54, 71, 78, 263, 274, 336, 340, 341, 343, 346, 347, 348,
350, 468
Зубов В.П. 40, 249, 253, 254, 462

Ивани Антонио 355

Иванова Ю.В. 54, 120
Иеромонах Дионисий (Шленов) 100
Иероним 365
Иерофей 306, 354
Икар 329
Иларий из Пуатье 335
Илья еврей 153
Иннокентий III 327
Иннокентий VIII 99, 281
Иоанн евангелист 76, 129, 306, 354
Иоанн-Антон Кампанский 69, 132
Иоанн Арагонский 170, 244, 416
Иоанн Златоуст 393
Иоанн Скот Эриугена 100, 288, 319
Иолай 273
Иосиф Флавий 373
Ипполит Римский 373
Исида 346, 347

Йейтс Фр. См.: Yates F. A.
Кавальканти Гвидо 238
Кавальканти Джованни 68, 80, 83, 84, 123, 131, 149, 150, 156, 158, 166,
174, 238, 389, 415, 419, 422, 427, 428, 436, 445, 448, 462
Каллимах из Александрии 238
Каллимах Римский 132, 314, 315, 316, 432
Каллиопа 344
Кальдерино Антонио 91, 137
Камбини Андреа 177
Кампанелла Томмазо 21
Камерино Джованни Витторе де 153
Кампано Иоанн Антон 69, 131, 132, 241

514

Кампаньи Пьеро 139
Каначчи Джованни 99, 131, 139, 154
Каниджани Антонио 38, 131, 137, 142, 143, 148, 438, 439, 440
Каниджани Бернардо 99, 139
Каниджани Джованни 142
Кантиано Иеронимо 245
Капелла Феб 84, 103
Капнион. См.: Рейхлин Иоганн
Капонсакки 28, 29, 31, 264, 265
Каппони Бернардо 170
Каппони Франческо 74, 142
Кардуччи Аньоло 139
Кардуччи Филиппо 131, 139, 170
Карева В.В. 368
Карл VIII 291, 308
Карсавин Л.П. 435
Кассарино 62, 183
Кассирер Э. См.: Cassirer E.
Кастельно А. См.: Castelnau A.
Кастильоне Б. 465
Кастильоне Франческо да 45, 125
Кварквальи Керубино 61, 133, 137, 177, 428
Келлини Джованни 29
Кент Д. См.: Kent D.
Керн О. 344
Керубино, брат Фичино 113
Кирилл 352
Кланицай Т. См.: Klaniczay T.
Климент Александрийский 346, 353, 365, 373
Клихтове Йозеф 125
Кокки Джованни 131
Колет Иоанн 113, 310, 311, 313
Колюччи Бенедетто 131, 165-168, 175, 263
Команди Командо Симоне 28, 137
Кольпар С. 23
Корвин. См.: Матвей Корвин
Корси Андреа 139
Корси Иоанн Cursius J.) 25-28, 34, 44, 79, 80, 87, 112, 115, 147, 149, 153-155,
159, 164, 185-190, 201, 220, 222, 241, 277, 283, 285, 296

515

Корсини Америго 99, 131, 139, 172
Косма Св. 124, 198
Креши Мильоре 60, 131, 202
Кристеллер П.О. См.: Kristeller P.O.
Критий 129
Кронико Антоний 158
Кронос. См.: Сатурн
Ксенократ 58, 96, 123, 146, 184, 196
Кудрявцев О.Ф. 38-43, 52, 54, 70-73, 78, 119, 140, 151, 178, 186, 188, 206,
208, 234, 256, 288, 289, 304, 306, 309, 314, 319, 321, 322, 326, 335, 338,
340, 357, 358, 360, 361, 376, 392, 421, 433, 435, 439, 452, 465
Кулиану Й.П. 287, 422

Лазарев В.Н. 381

Лактанций 35, 342
Ландино Кристофоро 35, 65, 66, 70, 118, 122, 137, 138, 144, 148, 150, 160,
167, 186, 201, 203, 249, 250-253, 258-265, 283, 383, 342, 469
Ланфредини Антонио 131, 139, 231
Лапо да Кастильонкио 134
Ласкарис Иоанн 102, 302, 444
Лаццарелли Лодовико 52
Лев X. См.: Медичи Иоанн
Лентцен М. См.: Lentzen M.
Леонардо да Винчи 233, 464
Леонардо да Пистоя 52
Леоне Пьер 92
Лефевр д’Этапль Жак 52, 125, 305, 306, 354, 355
Лин 339, 347, 348
Линакр Томас 310, 311, 312
Липпи Лоренцо 62, 125, 137, 183
Липпи Филиппо фра 389
Лозинский М.М. 378
Лоран П. См.: Laurens P.
Лоренци Гвидон 163
Лосев А.Ф. 21, 47, 50, 116, 179, 288, 320, 339, 401, 450
Лука делла Роббиа 389
Лука ди Джиминьяно 28
Лукомский Л.Ю. 344, 361
Лукреций Кар Тит 39, 40-46, 123, 269-271, 302

516

Лупсет Томас 368
Лучицкая С.И. 23
Лэкнер Д.Ф. См.: Lackner D.F.
Лэт Помпоний 134, 314

Магомет 349

Мажуга В. 67, 156, 204, 357, 416, 449
Мазаччо 389
Макиавелли Н. 20, 189
Макробий 34
Манетти Антонио ди Туччо 61, 69, 140, 147, 239
Манетти Джаноццо 317, 327, 328, 390, 392, 440
Мануций Альд 47, 94, 96, 113, 239
Маргарита 280
Марескалько Франческо 85, 402
Мариотт 250
Марс 280, 404, 413-418
Марсель Р. См.: Marcel R.
Марсуппини Карло 139, 166, 202, 390
Мартелли Браччо 129, 130, 335
Мартин Ураний. См.: Преннингер
Марциал 257, 365, 366, 427
Матвей Корвин 94, 97, 245, 246, 295, 297, 298
Маффеи Тимотео 443
Мацек И. 37
Машанова Г.А. 14
Медведев И.П. 347
Медичи семейство 11, 141, 155, 163, 175, 180, 186, 207, 216-219, 226, 230,
231, 234
Медичи Бернардо 139
Медичи Джулиано 111, 136, 144, 148, 167, 170, 196, 217, 225, 250
Медичи Джулиано Мариотто деи 280
Медичи Иоанн 42, 96, 136, 222, 226-228, 431
Медичи Лоренцо Великолепный 29, 47, 56, 62-70, 80-84, 92, 98, 106108, 117, 124, 127, 136, 138, 144, 148-152, 156, 158, 170, 181-184, 202—227,
236, 247, 250, 257, 261, 262, 269, 270, 280-289, 297, 302, 310, 377, 383,
386, 395, 396, 399, 404, 417, 422, 427-431, 443-445, 459, 464, 465, 471
Медичи Козимо Старый 25, 26, 44, 47-59, 63, 64, 70, 87, 88, 116-124, 130,
135, 136, 145, 146, 181, 184, 185, 189-207, 212, 213, 237, 248, 258, 259, 268,

517

385, 388, 399, 429, 441
Медичи Лоренцо ди Пьерфранческо 141, 229, 417, 446
Медичи Пьеро Подагрик 58-65, 80, 127, 136, 147, 159, 161, 190, 200, 202207, 243, 252, 262, 265, 441
Медичи Пьеро 93, 96, 101, 103, 128, 136, 152, 175, 201, 226-228, 308, 404
Меламп 339
Мелисс 129
Менандр 365, 366
Менкений 303
Меркати Микеле 31, 32, 60, 137, 142, 143
Меркурий Трисмегист. См.: Гермес Трисмегист
Меркурий, планета 280
Мехмед II 165, 356
Мидас 429
Микеланджело 229
Микелоцци Бернардо 139
Микелоцци Микелоццо 189
Микелоцци Никколò 166, 212, 213
Минербетти Томмазо 262, 429, 445
Минос 350
Мискомини Антонио 81
Моисей 73,129, 343, 346, 347, 353, 355
Монтефельтро Гвидобальдо 303? 391
Монтефельтро Федериго 78, 134, 244, 338, 384, 390, 393
Монье Филипп 14, 118, 195, 285, 385
Мор Томас 312, 313, 362, 368, 374
Музано Франческо 177
Муратов П. 10
Мусей 339, 343, 347, 348
Муссато Альбертино 380

Нальдо Нальди 27, 28, 137, 143, 158, 166, 167, 385, 386
Науклер Людвиг 298
Недович Д.С. 178
Неи Джованни 139
Немилов А.Н. 299
Неро Бернардо дель 61, 69, 81, 84, 140, 239, 240
Неро Пьеро дель 98, 103, 131, 139, 147, 239, 240
Неро Франческо дель 233

518

Нерони Диетисальви 220
Николай де Мирабилибус 153, 158, 387
Никколини Анджело 232
Никколини Иоанн 72, 74, 122, 133, 244
Никколини Оттоне 59, 232, 264
Никколò Никколи 30, 88, 124
Никогосян М.Н. 23
Николай Кузанский75, 267, 288, 317, 319, 323, 357
Новосадскийи Н.И. 50
Ной 343
Нума Помпилий 339
Нумений из Апамеи 73, 129, 306, 352-354
Нуцци Бернардо 137, 150

Овидий Назон Публий 176
Ориген 281, 352, 353, 373
Орландини Павел 128, 154, 163
Орсини Ринальд 417
Орфей 46, 49, 50, 53, 54, 71, 78, 128, 152, 191, 192, 271, 274, 309, 316, 336,
339, 341-348, 442, 468
Осиновский И.Н. 310, 368
Озирис 346, 347
Павел апостол 84, 99, 112-114, 164, 306, 313, 354
Павел II 267, 314
Павел Аттаванти 292
Павел Миддельбургский 66, 303, 391, 392, 393
Павсаний 264
Пальмиери Маттео 28, 186, 261, 380, 381, 385, 389, 391, 440
Панноний Иоанн 40, 46, 49, 51, 55, 77-79, 89, 90, 267, 293, 294, 337, 339,
341, 392, 398
Панноний Ян 63, 69, 294, 295
Панормита 194
Панофски Э. См.: Panofsky E.
Паоло из Венеции 30
Паоло Эмили 308
Паренти Пьеро 139, 250
Паренти Марко 148, 167, 250
Парменид 129, 350

519

Паскаль 24
Патрици Франческо да Сиена 347
Патрици Франческо да Керсо 21
Пацци Антонио 232, 443
Пацци Пьеро 29, 30, 41, 59, 137, 144, 147, 185, 217, 231-235, 265
Пацци Ренато 232
Пелотти Антонио 131
Перотти Николай 62, 134
Персефона 128
Персий 258
Петер И.Ю. 47
Петр Гаразда 294
Петрарка Франческо 230, 258, 317, 378-380, 385, 394, 433
Петровский Ф.А. 178, 256, 376, 437
Пизано Лоренцо 33, 266, 462
Пикколомини Франциск 68, 241
Пикколомини Эней Сильвий 356, 370
Пико делла Мирандола Джованни 47, 49, 87, 97, 105, 107, 109, 111, 136,
138, 152, 153, 158, 161, 162, 174, 222, 272, 275, 276, 282-291, 305, 309, 310,
315, 317, 325, 326, 357, 392, 402, 418, 422, 423, 424, 469
Пико делла Мирандола Джованни-Франческо 291, 465
Пиццинга Якопо 379
Пифагор 45, 47, 53, 55, 71, 78, 152, 179, 192, 239, 266, 335, 336, 337-347,
350, 352, 355, 366, 368,
Платина Бартоломео 45, 126, 138, 264, 360
Платон 25-29, 32-50, 54-85, 101, 102, 105, 108, 110, 113, 116, 121-132, 135, 140147, 155-162, 179, 192, 195, 196, 203-212, 229, 235-237, 245, 262-267, 270,
274-278, 284, 289, 295, 301-305, 313, 340-355, 360-368, 372, 375, 391, 394,
399, 406, 419, 436, 443, 451, 453-455, 466, 468, 470, 472
Плиний Старший 373
Плифон Георгий Гемист 25, 26, 50, 51, 54, 57, 130, 181-183, 188, 347-351
Плотин 25, 53, 67, 87-95, 98, 100, 101, 105, 106, 109, 152, 153, 156, 161, 162,
181, 185, 208, 209, 225, 236, 247, 277, 278, 289, 290, 297, 298, 304-307, 320,
337, 341, 350, 354, 399, 401, 406, 408, 422, 444, 459, 460
Плутарх 145, 346, 349, 350, 365
Полидевк Джулио 30
Полидор Вергилий 352
Полициано Анджело 45, 47, 55, 65, 111, 132, 138, 152, 153, 158, 166, 174,
186, 204, 222, 228, 259, 268-274, 283, 289, 290, 291, 304, 309, 310, 345,

520

358, 383, 389, 425, 439, 469
Помпоний Мела 372, 373
Понтано Джованни 30, 134
Понтано Томмазо 30
Порфирий 47, 67, 68, 87, 89, 93, 95, 186, 202, 209, 227, 236, 286, 297, 307
337, 343, 350
Посидоний 58
Пракситель 330
Прискиан Лид 93-95, 208, 209, 236, 247, 272, 285, 297, 307
Прендилаква Франческо 126
Преннингер Мартин (Ураний) 26, 40, 45-47, 50, 86, 98, 101, 102, 106, 127,
136, 154, 172, 191 208, 223, 127, 299, 359
Прокл 45-49, 70, 74, 75, 89, 95,, 96, 1000, 129, 191, 209, 227, 236, 286, 289,
300, 3-1, 302, 306, 337, 341, 344, 345, 348
Псевдо-Окелл Луканский 49
Пселл Михаил 50, 93, 95, 236, 247, 297, 307
Птолемей 244, 409
Пузино И.В. 98, 114, 119, 159, 162, 174, 187, 338, 341
Пьер Леоне из Сполето 47, 48, 91, 95, 101, 138, 223, 280, 422
Пьеро ди Антонио Дини 30
Пьетрасанта Франческо139

Рабата Матвей 139

Рабинович Е.Г. 373
Рафаэль Риарио 242, 292
Ревякина Н.В. 18, 23, 40, 125, 322, 328, 331, 356, 446
Рейхлин Дионисий 298, 301
Рейхлин Иоганн 298, 299, 304
Рерих Николай 11
Риарио Рафаил 168, 215
Рижский М.И. 326
Риказоли Биндаччо 131, 139, 154, 156, 166
Риккард из Ангиари 137, 158
Ринуччини Аламанно 145, 148, 250, 384, 389-393
Ринуччини Франческо 139, 167
Ринуччо Аретино 47, 62, 183
Риньери 220, 221
Риччо Иероним 86, 4099
Розати Джованни 139

521

Рокка Пьетро Гульельмо 215
Романо Валерио 225
Ромуальд Св. 250
Рондони Яков 76, 354
Росселли Козимо 141
Росси Витторио. См.: Rossi V.
Росси Иероним 111, 112, 117, 137
Рошон А. См.: Rochon A.
Ручеллаи Бернардо 64, 121, 140, 154, 234
Ручеллаи Джованни 140, 144, 234, 363, 364, 385, 432, 433-435
Ручеллаи Паоло 434
Рыкова Н.Я. 189

Савонарола Джироламо 114, 402, 422

Садов А. 352
Салиньяк Жан Матерон де 308
Саллюстий 433
Сальвиати Джорджо Бениньо 99
Сальвиати Роберто 281, 284, 357, 384-392, 418
Сальвиати Франциск 168, 217, 242
Сальвини Себастиано 138, 296
Салютати Лино Колюччо 133, 274, 356, 377, 380, 390
Самуил 128
Сандра 27
Санкониатон 343
Сарацин Абдалла. См.: Абдалла Сарацин
Сарацин Иоанн 100
Сатурн 278, 282, 375-377, 386, 388, 389, 399, 404, 411, 413-422
Саффри. См.: Saffrey H.D.
Себастиан священник 139
Селлинг Уильям 310
Сенека Луций Анней 433
Серафико Антонио 30, 31, 33, 41, 49, 137
Сикст IV 153, 219, 241, 388, 404
Симчич О. 23
Сивекинг Карл. См.: Sieveking K.
Синезий 93, 95, 209, 227, 236, 247, 297, 300, 307
Сириан 48, 70, 344
Скала Бартоломео 65, 167, 263

522

Скутариот Иоанн 88, 188
Смыка О. 188
Содерини Джованни Витторио 136
Содерини Паоло Антонио 166
Содерини Пьеро 98, 131, 139
Содерини Франческо 92, 106
Сократ 71, 143, 355,368, 463
Соран Валерий 339
Софронио Антонио Цилиоло 71,340
Софронова Л.В. 313
Спевсипп 55-58, 96, 152, 239
Спонтоне 370
Стецюра Т.Д. 23
Строцци Филиппо 405

Таронян Г.А. 23, 330, 373

Тахо-Годи А.А. 50
Тедальди Латтанцио 315
Темистий 285
Теон Смирнский 45, 48, 49
Теофраст. См.: Феофраст
Теренций 365
Тимей 129, 350, 366
Тиньози Никколò 29, 31, 32
Тирабоски Джироламо 118
Тициан 465
Тоне Леонардо ди 233, 426
Тортелли 390
Тосканелли Паоло дель Поццо 399
Траверсари Амвросий 39, 74, 75, 100, 135, 306, 335, 354, 390
Тринкаус Ч. См.: Trinkaus Ch.
Трофим 339
Трофимова М.К. 23, 372
Трофоний 339
Трушин Михаил 11
Туск Леон 316

Уголетто Таддео 238
Уголино Баччо 137

523

Уколова В.И. 435
Уолкер Д.П. См.: Walker D.P.
Уолтерс А.М. См.: Wolters A. M.
Ураний. См.: Преннингер
Уциелли Густаво. См.: Uzielli G.

Фабиани Лука 92, 208
Фанни Петр 137
Феб 272, 283
Федериго да Монтефельтро. См.: Монтефельтро Федериго да
Феодорит Кирский 42
Феофраст 94, 366, 428, 429
Фердинанд Арагонский 219
Филд А. См.: Field A.
Филельфо Франческо 49, 62, 126, 183, 438, 444
Филолай 53, 192
Филон Александрийский 129, 288, 306, 319, 354, 373
Филострат Флавий 373, 384
Филотим 262
Фичино Марсилий 5Фичино Фичини 113
Фишер Роберт 312
Фладд Роберт 21,
Фойгт Г. 50
Фома Аквинский 42, 43, 76, 113, 354, 408, 462
Фонцио Бартоломео 152, 158, 270, 271, 386
Фортини Клементе 39
Франческино Лоренцо 435
Фубини Р. См.: Fubini R.
Фьорентино Никколò 141
Хаванова О.В. 40, 293

Халкидий 34, 62, 183
Халкондил Деметрий 33, 65, 138
Хам 343
Ханаан 343
Ханкинс Джеймс. См.: Hankins J.
Херварт Георг 303
Хлодовский Р.И. 268, 274

524

Хризолор Мануил 55, 62, 382
Христос Иисус 105, 153, 313, 349, 355, 366-368, 412, 423, 424
Хусти Й. См.: Huszti I.

Целлер В. См.: Zeller W.

Цицерон Марк Туллий 34, 62, 122, 124, 126, 155, 176, 183, 258, 326, 327,
342, 365, 366, 380, 433

Чези Федерико 21

Чези Франческо 124
Чекко д’Асколи 423, 433
Черниговский В.Б. 344
Чернышов Ю.Г. 376
Черняк И.Х. 18, 23, 40, 67, 76, 78, 156, 204, 313, 315, 337, 353, 354, 357,
398, 401, 416, 445, 446, 449
Черток Я.Л. 373
Чимабуэ 379, 389
Чинчо Романо 183

Шампье Симфориан 21, 52
Шастель А. См.: Chastel A.
Шедель Хартманн. См.: Schedel H.
Шеппард А. См.: Sheppard A.
Шервинский С. 376, 377
Шестаков В.П. 449
Шичалин Ю.А. 48, 56, 260, 343
Штекли А.Э. 23
Штреллер Иоганн 136, 247, 298, 301-304
Шульц Ю.Ф. 97
Эберхард Вюртенбергский герцог 103, 247, 301-303

Эбрео Фортуна 139
Эгидий из Витербо 91, 394
Элиа дель Медиго 286
Эмили Паоло 308
Эненкель К. 257
Эпикур 39, 43, 58, 270, 271
Эпиктет 433
Эразм Роттердамский 230, 313, 358, 365, 366, 367, 374

525

Эфрос А.М. 378

Ювенал 178, 258

Юлиан из ордена Св. Франциска 105
Юлиан Теург 50
Юлиан Халдеянин 50
Юний Франциск 296
Юпитер 121, 411, 413, 414, 416-418, 460
Юсим М.А. 23, 316, 405, 462
Юстин Мученик 346

Ямбул 372

Ямвлих 45-49, 58, 93, 95, 96, 101, 110, 113, 209, 226, 236, 278, 297-300,
306-309, 344, 345, 350, 354

526

Alexandrakis A. 459

Abel E. 78, 79, 89, 90, 94, 97, 153, 294-298, 388, 398, 400
Abel J. 387
Acciaiuoli Zenobius. См.: Аччайуоли Зеновий
Accolti Benedetto. См.: Аккольти Бенедетто
Aglaophemus. См.: Аглаофем
Alberti L.B. См.: Альберти Леон Баттиста
Allen H. M. 313
Allen M.J.B. 17, 48, 54, 75, 91, 94, 106, 108-110, 154, 160-163, 287, 289, 329,
336, 346, 347, 353, 354
Allen S. 39
Anagnine E. 275
Anichini G. 43
Argan G.C. 161
Aristoteles. См.: Аристотель
Augustinus. См.: Августин Аврелий
Aulus Gellius. См.: Авл Геллий
Averroes. См.: Аверроэс
Bandellus V. 210
Baldry H. C. 376
Bandini A.M. 117, 118, 383
Bandini Fr. См.: Бандини Франческо
Baron G. 275
Baron H. 63, 183, 290, 396, 402
Belloni G. 381
Benivieni Antonio 189
Benivieni Girolamo. См.: Бенивьени Джироламо
Berlingerius Fr. Cм.: Берлингьери Франческо
Bernardo. См.: Бернардо
Bertalot L. 63, 183
Berti E. 31
Bessarion. См.: Виссарион Никейский
Bigi E. 268, 271, 377
Biliotti Agostino. См.: Билиотти Агостино
Biliotti Benedetto. См.: Билиотти Бенедетто
Biondi A. 98, 420
Bisticci V. da. См.: Бистиччи Веспасиано да
Black R. 264, 265, 393, 394

527

Boccaccio. См.: Боккаччо Дж.
Bonardi C.M. 211
Borinski K. 446
Bracciolinus Poggius. См.: Браччолини Поджо
Branca V. 62, 133, 271
Bréhier E. 401
Brod M. 299
Brown A.M. 184, 441, 442
Buck A. 151, 211, 344, 377
Bullard M.M. 60, 194, 198, 202, 208, 212, 216, 222, 224, 402-405, 416, 420
Buridanus J. См.: Буридан Жан
Burlamacchi P. См.: Бурламакки Пацифико

Caccamo D. 314

Callimachus Ph. См.: Каллимах Римский
Caponsacchi. См.: Капонсакки
Cardini R.A. 260, 261
Carocci G. 189
Cassirer E. 119, 275, 338, 357, 416
Castelnau A. 116
Cavalcanti G. См.: Кавальканти Джованни
Celenza Chr. S. 71, 134
Chastel A. 62, 63, 119, 124, 130, 141, 174, 183, 188, 194, 395, 412, 449, 455,
464, 465
Chiti A. 165
Cicero. См.: Цицерон Марк Туллий
Clark J.R. 97, 99, 396, 406, 410, 416, 421
Clemens Alexandrinus. См.: Климент Александрийский
Colet (Coletus) John. См.: Колет Иоанн
Collins A.B. 43
Colucci Benedetto. См.: Колюччи Бенедетто
Copenhaver B.P. 32, 36, 211, 408, 410, 442
Corazzini F. 379
Cursius J. См.: Корси Иоанн
Cyrillus Alexandrinus

D’Addario A. 243, 266

Dannenfeldt K.H. 50, 77, 347, 350
Dante. См.: Данте

528

Davies J. 45, 201
Davies M.C. 66
Della Torre A. 14, 16, 28, 44, 66, 68, 76, 80, 81, 86, 92, 98, 99, 117, 118, 123125, 133, 134, 138, 148, 157, 158, 162, 165, 174, 178, 182, 183, 201, 204, 205,
212, 219, 222, 224, 234, 253, 266-268, 297, 444
Delphinus P. С.: Дольфин Петр
Derrett M. 374
Di Napoli G. 329
Diodorus Siculus. См.: Диодор Сицилийский
Dionysius Areopagita. См.: Дионисий Ареопагит (Псевдо-Дионисий)
Dodds E.R. 376
Domanski J. 314
Dominici I. См.: Доминичи Иоанн
Doren A. 435
Dress W. 322, 329, 431
Duhamel P.A. 313
Dulles A. 275
Duncan J. 374

Erasmus Roterdamus. См.: Эразм Роттердамский
Eriugena. См.: Эриугена Иоанн Скот
Euler W.A. 76, 114, 276, 290, 322, 341, 342
Eusebius Pamphilus. См.: Евсевий Памфил

Faber Stapulensis I. См.: Лефевр д’Этапль Жак

Fabro C. 43
Federicus Urbini Dux. См.: Федериго да Монтефельтро
Festugière J. 458, 459, 465
Field A. 31, 33, 38, 43, 119, 160, 168, 191, 192, 243, 266, 392
Filelfe Fr. См.: Филельфо Франческо
Fogel I. 271
Fontius B. См.: Фонцио Бартоломео
Fossi F. 145, 392
Fossius F. 384
Franknói V. 153
Frey K. 227
Frugoni A. 165, 263
Fubini R. 68, 210, 213-221, 242, 256, 257, 267, 268, 354, 440

529

Gabotto F. 41

Gadol J. 249
Galenus. См.: Гален
Gallorini A.M. 256
Ganay Germanus de. См.: Ганэ Герман
Gandillac M. de 278
Garfagnini G.C. 36, 211, 423, 442
Garin E. 17, 41, 43, 63, 66, 91, 126, 183, 184, 216, 243, 254, 257, 267, 275,
276, 279, 286, 288, 289, 315, 319, 321, 328, 340, 341, 346, 351, 382, 394,
396, 401, 405, 408, 411, 412, 423, 424
Gaspary A. 158
Gatz B. 376
Geiger L. 298
Gelli G.B. 211
Gentile G. 328, 329
Gentile S. 17, 38, 40, 41, 47-54, 69, 86, 95, 112, 113, 171, 173, 205, 210, 211,
218, 296, 297, 346, 349, 358, 443, 444, 446
Gilson E. 43
Giustiniani V.R. 384
Gombrich E.N. 229, 417, 418, 447, 465
Grayson C. 254, 257, 439
Guillaume de Lorris 376
Gutkind C.S. 145, 187, 440

Hankins J. 29, 32, 43, 62-66, 75, 110, 118-124, 127, 130, 138, 163, 167, 175, 177,
178, 184, 188-194, 202, 240, 335, 350, 443
Heitzman M. 32
Henry P. 88,188
Hermes Trismegistus. См.: Гермес Трисмегист
Homerus. См.: Гомер
Hough S.J. 231
Heraclitus. См.: Гераклит
Hieronymus. См.: Иероним
Hippolitus. См.: Ипполит Римский
Howlett S. 322
Huszti I. 68, 247, 294-297

Iamblichus. См.: Ямвлих
Ilgner K. 363

530

Ivanoff N. 461, 465
Ioannes Scotus. См.: Иоанн Скот Эриугена

Jayne S. 113, 313

Jaeger W. 446
Jean de Meung 376
Jenkins Fr. 439, 440, 443
Juhasz L. 271, 386
Justunus. См.: Юстин Мученик

Kaske C.V. 97, 99, 396, 404, 410, 416, 420
Kent D. 194
Kisch G. 363
Kieszkowski B. 179, 314
Klaniczay T. 247, 296
Klibansky R. 100, 303, 397, 413, 416, 420, 422
Klutstein I. 50, 51, 333, 350
Kristeller P.O. 14, 16, 31-45, 48-51, 55-69, 72-86, 92-98, 102, 103, 106, 107,
110-119, 123, 133, 140, 148, 154, 162, 163, 168, 169, 173, 177, 179, 183, 186, 187,
191, 194, 195, 196, 204, 205, 207, 210, 211, 218, 220, 228, 231, 234, 236, 239,
241, 242, 247, 288, 296, 297, 298, 303, 309, 320, 322, 337, 340, 341, 345,
396, 401, 402, 404, 408, 415, 420, 427, 431, 434, 437, 438, 444, 451, 466
Kraye J. 157
Lackner D.F. 74, 129, 134, 154, 161, 163

Landino Christoforo. См.: Ландино Кристофоро
Lapus Castelliunculus. См.: Лапо да Кастильонкио
Laurens P. 48, 50, 69, 106, 156, 189, 357, 416, 417, 440
Legrand É. 349
Lentzen M. 66, 258, 259-262, 342
Levin H. 376
Liaci M.T. 122, 261, 283
Lohe P. 70, 148, 253
Luca di Gimignano. См.: Лука ди Джиминьяно
Lupton J.H. 113

Magnard P. 95

Maïer I. 268, 271
Manetti Antonio di Tuccio. См.: Манетти Антонио ди Туччо

531

Mansion A. 75
Marcel R. 17, 26-45, 51, 56, 60, 61, 66-75, 80-87, 92-107, 113-117, 125, 138,
144, 147-150, 156, 157, 160-163, 166, 172, 190, 201, 202, 220, 222, 224, 228,
236, 241, 245, 258-261, 279, 291, 292, 296, 300, 301, 308, 310, 311, 364
Margolin J.-C. 452
Masai Fr. 182, 348
Maylender M. 134
Medici Lorenzo de’. См.: Медичи Лоренцо
Mehus L. 133
Mela Pomponius. См.: Мела Помпоний
Mencaraglia L. 385
Menci Gallorini A. 257
Mercurius Trismegistus. См.: Гермес Трисмегист
Michel P.H. 249
Miles L. 314
Moller E. 72
Monnerjahn E. 275
More Th. См.: Мор Томас

Naldo Naldi. См.: Нальдо Нальди

Nardi Br. 63
Nero Bernardo del. См.: Неро Бернардо дель
Niccoli S. 156, 188, 204
Nicolaus de Mirabilibus. См.: Николай де Мирабилибус
Nicolaus von Kues. См.: Николай Казанский
Niccolini E. 199
Novati F. 356

O’Malley J. W. 91
Origenes. См.: Ориген
Orpheus. См.: Орфей
Pagagnotti vescovo de’ 405

Palmieri M. См.: Пальмиери Маттео
Pannonius Ioannes. См.: Панноний Иоанн
Panofsky E. 141, 281, 397, 413, 416, 420, 422, 435, 455, 457, 461, 462, 465
Paparelli G. 445
Patch H. 435
Patricius Fr. См.: Патрици Франческо да Сиена

532

Perosa A. 234, 433
Perottus N. См.: Перотти Николай
Petrucci A. 264
Pfister A. 363
Philo Alexandrinus. См.: Филон Александрийский
Philolaus. См.: Филолай
Piattoli R. 189
Piccolomineus Aeneas Sylvius. См.: Пикколомини Эней Сильвий
Pico della Mirandula G. См.: Пико делла Мирандола Джованни
Picotti G.B. 163
Piero C. di 382
Pisani G. 98, 420
Pleton Georgio Gemistos. См.: Плифон Георгий Гемист
Plinius Secundus. См.: Плиний Старший
Plotinus. См.: Плотин
Plutarchus. См.: Плутарх
Politianus A. См.: Полициано Анджело
Polydorus Vergilius. См.: Полидор Вергилий
Pomponius Mela. См.: Помпоний Мела
Ponte G. 249
Porphyrius. См.: Порфирий
Proclus Diadochus. См.: Прокл
Purnell Fr. 354
Pythagoras. См.: Пифагор

Radetti G. 313

Ragni E. 233
Renaudet A. 305
Renouard J. 233
Riarius R. См.: Риарио Рафаил
Rinuccini A. См.: Ринуччини Аламанно
Ristori R. 165
Rochon A. 201, 214, 224
Romano V. 377
Roscoe W. 432
Ross J. 386
Rossi V. 118, 264
Rotondò A. 31
Rucellai Giovanni. См.: Ручеллаи Джованни

533

Saffrey H.D. 74, 75, 88, 89, 162, 344, 345
Saitta G. 39, 212, 322, 329, 416
Salutati C. См.: Салютати Колюччо
Salviati Fr. См.: Сальвиати Франциск
Santinello G. 249
Santini E. 440
Saxl Fr. 397, 413, 416, 420, 422
Schedel H. 69
Schiavone M. 320
Schmitt Ch. 350
Schultze F. 351
Seebohm Fr. 313
Semprini G. 275
Sensi M. 31
Sheppard A. 38, 48
Sieveking K. 118
Signorelli G. 91
Simioni A. 151, 210, 431, 465
Spontone. См.: Спонтоне
Steel C.G. 94
Surtz E. 364

Tambrun B. 50

Tarabochia Canavero A.S. 34
Tateo F. 254
Thesleff H. 344
Thomas Aquinas. См.: Фома Аквинский
Thorndike L. 403, 416, 423
Tignosi N. См.: Тиньози Никколò
Tiraboschi G. 266
Tone Leonardo di. См.: Тоне Леонардо ди
Trenti L. 254
Toscani B. 211, 444
Trinkaus Ch. 319, 322
Tröger U. 112

Ullman B.L. 377

Uzielli G. 119, 313
Uranius M. См.: Преннингер Мартин

534

Valgulius Carolus. См.: Валгули Карло.

Valla. См.: Валла Лоренцо
Valori N. См.: Валори Никколò
Valori Ph. См.: Валори Филиппо
Vasari G. См.: Вазари Джорджо
Vasoli C. 17, 61, 81, 160, 295, 305, 329, 340, 347, 402, 404
Verde A.F. 125
Veit W. 376
Verino U. См.: Верино Уголино
Vespasiano de Bisticci. См.: Веспасиано да Бистиччи
Vieri F. de’. 117
Villani F. 199
Viti P. 123, 188

Waddy P. 161

Wadsworth J.B. 151, 210
Walker D.P. 50, 72, 168, 290, 306, 343, 348, 355, 392, 402, 403, 406, 413,
419, 423
Walzel O. 430, 459, 461
Warburg A. 66, 141, 234, 424, 435
Warden J. 50
Watkins R. 256
Watts P.M. 100
Weinstein D. 66
Westerink L.G. 74, 344
White R. A. 48
Wind E. 41, 64, 178, 287, 435
Wolters A.M. 87, 92, 93

Yates F. A. 168, 306, 342, 343, 350, 408, 411, 412, 415, 417, 419, 423
Xenocrates. См.: Ксенократ
Zeller W. 136, 299, 302

535

SOMMARIO
Il risultato principale di tutta l’opera spirituale di Marsilio Ficino
quale capo della dotta comunità nota nella storiografia come l’Accademia Platonica di Firenze si è rivelato nel poter dare una fondamentale
argomentazione alle impostazioni ed agli orientamenti della cultura rinascimentale. E’ stata fornita non soltanto una giustificazione nella coscienza sociale; ormai si poteva sia convocare sotto le proprie bandiere
le nuove forze intellettuali, sia procurare l’appoggio di alcuni mecenati
altolocati prima a Firenze e in Italia, per poi passare a molti altri paesi
europei dall’Ungheria e dalla Germania alla Francia e all’Inghilterra. Assai
presto, dagli anni 80 del Quattrocento e per molti decenni in avanti, la
dottrina dei neoplatonici fiorentini diventò il più influente sistema ideologico. Sfruttando l’universale metodo di sintesi storico-culturale, essa
rese accessibili varie tradizioni di carattere religioso, filosofico e morale,
nonché offrì – in piena corrispondenza al carattere stesso dell’epoca – risposte alle più importanti domande relative alla concezione del mondo.
Il Rinascimento disponeva dei pensatori più originali, più brillanti, più prolifici e di più vasta rispetto a Marsilio Ficino portata; non ci fu
tuttavia uno più noto e più influente, specie se teniamo conto del suo influsso nei vari aspetti della cultura dell’epoca, del suo pensiero filosofico,
teologico ed etico, e anche della sua autorità in arte, letteratura, musica
e scienze occulte. Sì, Ficino tradusse e commentò numerosi scritti di Platone, dei neoplatonici pagani e cristiani, delle scritture cosiddette ermetiche, orfiche, pitagoriche e zoroastriche ed ipso facto demarcò per molti
versi gli indirizzi delle ricerche spirituali della stagione rinascimentale; la
spiegazione del suo influsso però non si limita con questo. Rilevantissimo fu il suo appello ai più intimi sentimenti, alle più recondite emozioni
spirituali dell’uomo del tardo Medio Evo; egli riuscì a rappacificare e addirittura ad imparentare con essi gli ideali della cultura rinascimentale,
affermare la loro accettabilità e l’assoluta attualità della connessa Weltanschauung.

536

La stessa erudizione di Ficino era caratteristica della missione
storico-culturale alla quale egli si dedicò. Istruito a base di summae scolastiche medievali, poco incline alla classica cultura umanistica (cioè alle
discipline come grammatica, rettorica, poetica, storia, filosofia morale), Ficino non era un «umanista» avant la lettre, anche se suoi interessi, concetti filosofici condivisi, partecipazione al movimento mirante al
rinnovamento morale della società, fanno di lui notevole personaggio
del movimento umanistico. Esterno alla sofisticata cultura filologica, il
suo latino e il suo stile di deliberare e argomentare era comprensibile
alla maggior parte del ceto intellettuale provvisto di una profonda istruzione scolastica. Inoltre Ficino era uno dei migliori conoscitori del greco;
rivolgendosi all’eredità spirituale ellenica egli riuscì a formulare idee già
contrassegnate dal pensiero umanistico, corrispondenti alle aspettative
dell’epoca. Non meno rilevante era che Ficino cercava nella sua attività
una specie di giustificazione assoluta, interpretandola e offrendola agli
altri come vocazione, una impresa grata alla divina Provvidenza, oppure
come un jugum spirituale datogli dal Cielo. Egli era ben convinto di essere
predestinato nel senso proprio della parola a salvare tutta l’umanità con
la sua apologetica del cristianesimo trovatosi di nuovo in crisi di fronte
alle minacce di eresia e di incredulità. E dall’attenzione e dall’appoggio
che riusciva ad ottenere si comprende che egli potette inculcarlo a molti attorno a sé. E’ difficile dire se in questo suo atteggiamento prevale
l’umiltà cristiana, la disponibilità di assoggettarsi alla volontà superiore,
di diventare strumento di divina Provvidenza oppure la tipica consapevolezza rinascimentale delle capacità umane illimitate, il sentimento di
responsabilità cosmica e di conseguente tendenza di decidere le sorti
dell’umanità e del mondo. In ogni caso le idee del leader dei platonici fiorentini dovevano trovare risonanza sia nell’assai numeroso ceto intellettuale che conservava ancora la stima verso la tradizione cristiana che egli
pretendeva di custodire, sia tra i sostenitori dell’erudizione umanistica,
dove vieppiù si affermava il concetto dell’uomo-artista, maestro universale, «dio terrestre».
Ficino stesso fece più di ogni altro pensatore per imporre questo
concetto, per dimostrare l’unicità della condizione dell’uomo nel creato;
posizionato nel centro come vinculum di tutti i livelli e tutti gli elementi
dell’essere, l’uomo è capace di trasformare questo mondo e anche di ricrearlo secondo il proprio disegno. Si trattava della creazione delle realtà
non soltanto fisiche, ma anche spirituali. Innestando il pensiero filosofico

537

e teologico greco all’erudizione latina occidentale Ficino tramite tale sintesi costruiva veramente il nuovo universum culturale.
Questo pensiero, atto a consolidare la religione cristiana, veniva
trattato come il depositario di una prisca rivelazione, il che ne faceva una
cosa del tutto accettabile alla mentalità cristiana dell’epoca. Inoltre, esso
serviva ad aumentare il prestigio di tutta l’eredità classica, la quale svolgeva un’importantissima funzione assicurando il rinnovamento spirituale (appunto rinascita) dell’umanità. Per questa ragione Ficino, insieme ai
partigiani della sua opera e del tutto l’umanesimo rinascimentale, trattava i testi degli autori classici non soltanto dal punto di vista antiquario
o puramente scientifico o conoscitivo. Essi venivano anche interpretati
come fonti di valore ideologico, come testimonianze della divina sapienza, la quale per manifestarsi non può essere limitata né nel tempo né nello spazio soltanto assumendo forme più adatte alle circostanze. Si tratta
di una specie di unità metastorica di pia philosophia, il trasferimento della
quale da un pensatore all’altro nello sviluppo dell’ininterrotta loro catena era scrupolosamente fissato da Ficino, che cercava di ricostruirla nella
sua attività. Il suo modo di assimilare la sapienza degli antichi cominciando da quello che ne era considerato punto di partenza, cioè dalle opere ascritte a Ermete Trismegisto, a Zoroastro, a Orfeo, a Platone che ne
aveva lasciato la raccolta completa, ai neoplatonici di tarda antichità sia
pagani sia cristiani, potrebbe sembrare una siu generis seduta magica: si
credeva che attraverso la fedele ripetizione di ogni fase della ricezione di
questa sapienza nel passato si avrebbe potuto ottenere la sua più completa ristaurazione e attualizzazione nel presente.
Ficino intraprese la ricerca di diversi sistemi della teologia primitiva, e il culmine ne fu trovato nella «teologia di Platone» – una sistematica analisi di essa diventò oggetto dell’opera maggiore dell’umanista
fiorentino. I suoi studi stimolarono le indagini condotte dai suoi seguaci
più immediati quali Antonio Agli, Cristoforo Landino, Angelo Poliziano,
e più degli altri Giovanni Pico della Mirandola. Continuando l’impegno
di Ficino, Pico (che non per caso fu nominato tra gli amici «concordiae
dux») tracciò un progetto per elaborare la «teologia poetica», la quale,
andando ben oltre le tradizioni platonica e pseudo-platonica, avrebbe
trattato vari tesi del pensiero umano studiate fuori ogni contesto storico, fuori tempo, come rivelazione di una verità universale che permane
nell’eternità e che forma la meta finale di tutte le investigazioni dello
spirito umano.

538

Nessuna sapienza, nessuna scienza, nessuna arte e, più in generale, nessuna attività ha valore di per sé; ogni cosa trova la sua giustificazione soltanto nella misura in cui contribuisce alla salvezza dell’uomo.
Senza dubbio, Ficino condivideva questa asserzione, se ci identificava la
ragione delle proprie fatiche e se era convinto che essi avrebbero facilitato la ricerca della via verso il Dio. Era nei limiti di questa formula che
Ficino interpretava il fine del Bello che nelle sue opere risulta oggetto più
di speculazioni teologiche che di quelle estetiche. Insistendo sulle sue
origini metafisiche Ficino trovava nella bellezza del mondo delle cose
manifestazioni di una realtà superiore, che aveva creato questo mondo
e gli aveva conferito il presente aspetto. Il Bello però non soltanto organizza, non soltanto regola l’essere su tutti i livelli di esso; la bellezza,
attirando su di sé l’amore di tutto l’essere, lo spinge a cercare la coesione
con essa e ipso facto lo spinge verso il Dio, il volto del quale rappresenta.
L’idea che il mondo verrà salvato con la bellezza risulta logicamente dai
ragionamenti di Ficino su la natura e il fine del Bello, mentre la sua filosofia dell’amore non è altro che una specie di soteriologia rinascimentale.
Quello che si potrebbe chiamare dottrina estetica dell’Accademia Platonica di Firenze ebbe seguito negli innumerevoli trattati dedicati all’Amore e al Bello; le particolarità di questa estetica ci possono fornire utilissimi
orientamenti per la percezione delle opere dell’arte rinascimentale, e tali
orientamenti corrispondono alle impostazioni della coscienza artistica
di quell’epoca. Le immagini visive che erano raffigurate nelle opere dei
grandi maestri del Rinascimento non erano destinati ad essere oggetti
della «contemplazione a sé stante»; essi sarebbero dovuti servire invece
a uno scopo ben più elevato e fungere da mediatori che riempissero l’anima umana e la conducessero dal Creatore.
L’assimilazione di un immenso strato dell’eredità spirituale classica fornì agli umanisti fiorentini della seconda metà del Quattrocento valida ragione per pretendere di aver ricostruito il nesso delle epoche una
volta interrotto. Loro parlavano di una grandiosa svolta storico-culturale, letteralmente del radicale cambiamento delle epoche ed insistevano
che i loro tempi ripristinassero, oppure facessero rinascere, l’autentica
Età d’oro. Gli umanisti dell’ambiente dell’Accademia Platonica ridussero
la vecchia leggenda all’idea dell’evoluzione ciclica dell’umanità, la quale tappa dopo tappa si avvicina al completo declino che viene sostituito
dal nuovo rilancio. La loro «Età d’oro» però era non più quella dell’umanità primitiva originale, non alterata dalla civiltà e dalla cultura, ma, al

539

contrario, era l’epoca in cui fiorivano le virtù e i talenti, le scienze e l’arte. Le testimonianze del rinnovamento spirituale e morale si trovavano
nei riferimenti alla ricezione dell’eredità culturale, alla ricostruzione nel
loro prisco splendore delle coltivate nell’epoca classica arti e correnti del
pensiero. Non fu per caso che il capo dei platonici fiorentini sottolineava
(evidentemente, parlando di sé stesso) il fatto di «aver riportato alla luce
la disciplina platonica» e la maniera di cantare con l’accompagnamento della lira orfica. Il ruolo praticamente decisivo spettava, secondo lui,
alla sua propria attività di restauro dell’antichissima tradizione teologica,
la summa della quale era appunto trovata nella dottrina di Platone e in
quella dei suoi seguaci. La «licenza alla nobiltà» che la cultura sua contemporanea sembrava di avere venne giustificato attraverso le relazioni
di parentela e di diretta successione che la legavano all’eredità classica
– come se fosse quest’ultima risuscitata. Ficino e gli umanisti della sua
corrente valutavano il significato storico dei loro tempi, prendendo in
considerazione, oltre i suddetti legami, anche grandi realizzazioni e scoperte, imprese di spirito e di pensiero, sconosciute agli antichi. Insomma,
la nuova interpretazione del concetto dell’Età d’oro aiutò gli umanisti
a rendersi conto dell’originalità della propria epoca; essa, appunto per
segnare il nuovo rilancio della cultura e umanità, avrà nella storia il nome
del Rinascimento.
I temi di politica, di vita sociale, di morale non formarono i principali concetti filosofici dell’Accademia Platonica, ospitando invece ragionamenti piuttosto incidentali e provocati da qualche evento di vita.
Ciononostante l’influsso che esercitavano le idee etiche e politiche dei
platonici fiorentini sul pensiero sociale dell’umanesimo e dei secoli successivi è tanto profondo quanto indiscutibile. Prima di tutto, nelle opere
di Ficino e dei membri del suo circolo, come Leon Battista Alberti e Lorenzo Medici, si fa notare il nuovo concetto del tempo, completamente secolarizzato. Esso non viene più considerato proprietà divina, ormai
passato a disposizione dell’uomo. Per questa ragione il tempo va consumato con particolare parsimonia e economia; ne nasce la nuova interpretazione dell’esistenza ideale dell’uomo come massima tensione della sua
volontà e delle sue forze, il che è meglio caratterizzato dalla famosa formula delle epoche consecutive «il tempo stringe». Dal fascino del tutto
speciale era contraddistinta l’immagine del Savio, dedito alla ricerca del
Vero e estraneo alle tentazioni e ai pericoli del Mondo. Questa immagine
era molto attraente per il ceto intellettuale europeo del Rinascimento e

540

lo rimaneva anche nell’epoca successiva che continuava ad insistere sulla
concezione dell’attività di studioso come alta vocazione e servizio. Una
lunga vita ebbe l’idea di unione del potere con la sapienza, impersonata
nel principe-filosofo; probabilmente è stato il contributo più significativo dei platonici fiorentini nella teoria politica. Sta completamente fuori
dubbio che nelle loro opere vanno anche ricercate origini e fondamenti
dei princìpi della nuova socialità, quella che faceva praticamente risorgere l’ideale di collettività caratteristico della dottrina pitagorico-platonico-cristiana, il quale ebbe i suoi inizi in molte utopie rinascimentali. In
quanto questo ideale risaliva alle opere degli antichi, esso conservava
un’aureola sacra di una sui generis prescrizione divina. Quest’ideale era
particolarmente caro al ceto intellettuale umanistico in quanto puntava,
come si riteneva all’epoca, sulla creazione delle condizioni necessarie per
la realizzazione dei talenti e delle virtù umane.
Ficino programmava prima di tutto affermare e propagare questo
ideale in quel sodalizio deglistudiosi creato attorno a lui che prese nella
storiografia il nome dell’Accademia Platonica. E’ possibile che Ficino stesso nei suoi sforzi di restaurare l’antica Accademia non desse molta importanza a un circolo di umanisti aventi la comune aspirazione di imparare
la dottrina di Platone, dei neoplatonici e dei «prischi teologi», i quali presi
insieme costituivano, come allora si credeva, la grande tradizione della
sapienza pagana che custodiva delle verità non difformi dalla rivelazione
cristiana. Era proprio questa tradizione che Ficino preferiva di nominare
Accademia, che si rivela come l’autentico concilio della pia sapienza degli
antichi; era questa tradizione alla ricostruzione e alla diffusione di idee
della quale Ficino dedicò la sua attività. Grazie al suo operare questa antica tradizione filosofica e teologica rinacque e apparve nel suo prisco
splendore e potere spirituale. Si può anche dire che l’Accademia sono le
opere dell’umanista stesso; queste opere abbracciarono tutta la millenaria pia sapienza e la rappresentarono in guisa di un universale ed estemporale giardino filocofico.
Ficino avrebbe avuto tutte le ragioni di dire «Accademia sono io».
La causa alla quale egli dedicò tutta la sua vita risultò – grazie soprattutto
alla sua massiccia propaganda – attraente a molti dei suoi contemporanei e agli immediati seguaci. Sette anni prima della sua scomparsa egli
riportava in una lettera i nomi di ottanta persone di vari titoli e gradi,
occupazioni e fortune, con i quali manteneva stretti rapporti in vari momenti della sua vita. Per un motivo o per un altro furono omessi nomi

541

di decine di altri sostenitori o colleghi sia a Firenze sia oltre, in Italia e in
Europa. Tutte queste persone costituivano un gruppo (molto vago e mai
formalizzato) di ricercatori della prisca sapienza teologica che di solito
viene nominato Accademia Platonica di Firenze. Nella sua attività furono
soltanto abbozzate le prime forme di comunicazione – dispute, colloqui,
letture pubbliche, corrispondenza – che avrebbero caraterizzato le comunità scientifiche e artistico-letterarie ben più evolute nei secoli meno
a noi remoti. Queste comunità a loro volta assunsero nomi di accademie,
e sembra che lo facessero per analogia a quello che era già assegnato
alla libera sodalitas studiorum di Ficino.
Il platonismo rinascimentale, che pretendeva di occupare il posto
del dominante sistema filosofico dell’epoca, venne avanti nella persona
di Ficino e del suo gruppo come un potente movimento spirituale, il quale non solo seppe trascinare gli influenti ceti degli intellettuali e degli artisti (i quali in gran parte determinavano l’aspetto stesso della cultura rinascimentale della fine Quattrocento e del Cinquecento); esso fu capace
di imporre al ceto reggente la coscienza della loro alta vocazione. La famiglia dei Medici e molti rappresentanti del patriziato fiorentino, prìncipi
italiani ed europei, prelati della Chiesa cercavano di associarsi alle fatiche
dell’Academia Platonica, di diventare in qualche maniera partecipi di causa alla quale si destinò Ficino. Ed era proprio lui, pienamente immerso
negli studi contemplativi, debole e delicato, che riuscì a convincere il potere secolare e quello ecclesiastico a stimare l’altro potere, quello della
cultura, e a tenere conto dei suoi interessi.
Перевод на итальянский язык
И.Е. Андронова

Кудрявцев Олег Федорович

ФЛОРЕНТИЙСКАЯ
ПЛАТОНОВСКАЯ АКАДЕМИЯ
(Очерк истории духовной жизни
ренессансной Италии)
Издание второе, исправленное и дополненное

Подписано в печать 11.07.2018
Бумага офсетная 80 г/м2
Печать цифровая.
Тираж 500 экз.

Издательство ЛУМ/LOOM
109387, Москва, ул. Люблинская, 42
Отпечатано в типографии Onebook.ru
ООО “Сам Полиграфист”
129090, г. Москва, Протопоповский пер., 6
e-mail: info@onebook.ru

Олег Федорович Кудрявцев,
доктор исторических наук, профессор кафедры всемирной и
отечественной истории МГИМО
МИД России, является специалистом в области изучения истории
культуры и общественной мысли
Европы средних веков и эпохи Возрождения. Автор свыше 400 научных трудов, в их числе монографии
«Ренессансный гуманизм и "Утопия"» (М., 1991), изданий источников на языках оригинала и в переводе на русский «Купец. Гуманист.
Придворный. Нравственные идеалы эпохи Возрождения» (М.,
1996), «Чаша Гермеса. Гуманистическая
1 9 9мысль
6 ) , «эпохи
Ч а ш Возрождения
а Г е р м е с аи.
герметическая традиция» (М., 1996),
«Гуманисты Возрождения
о
Гуманистическая
мысль эпохи
формировании личности (XIV-XVI вв.)» (вВозрождения
соавт. с Н.В. Ревякиной.
М., 2015).
и герметическая
Книгу «Россия в первой половине XVI в.: традиция»
взгляд из Европы»
(М.,
1997)
и еще
(М., 1996), «Гуманисты
ряд работ О. Ф. Кудрявцев посвятилВозрождения
исследованиюо образа
России,
формировании
сложившемуся на Западе в 9-17 вв. Он личности
инициатор(XIV-XVI
коллективных
вв.)» (в научных
соавт. с
изданий «Культура Возрождения. Энциклопедия»
(совместно
с Н.В.
РеН.В. Ревякиной.
М., 2015).
Книгу
вякиной – Т.1-2. М., 2007, 2011), «Европейское
и русская
«Россия вВозрождение
первой половине
XVI в.:
культура XV-середины XVII в.: контакты ивзгляд
взаимное
восприятие»
(М.,
из Европы» (М., 1997) и2013),
еще
«Искусство и культура Европы эпохи ряд
Возрождения
Нового
работ О.и раннего
Ф. Кудрявцев
времени. Сборник трудов в честь Всеволода
Матвеевича
Володарского»
посвятил
исследованию
образа
(М., 2016)
России, сложившемуся на Западе в
9-17 вв. Он инициатор
коллективных научных изданий
«Культура Возрождения.
Энциклопедия» (совместно с Н.В.
Ревякиной – Т.1-2. М., 2007, 2011),
«Европейское Возрождение и
русская культура XV-середины XVII
в.: контакты и взаимное
восприятие» (М., 2013), «Искусство
и культура Европы эпохи
Возрождения и раннего Нового
времени. Сборник трудов в честь
Всеволода Матвеевича