Чудо в чуланчике [Норберт Винер] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Норберт В Чудо в чуланчике

В. Норберт{1}

ЧУДО В ЧУЛАНЧИКЕ

Пер. с англ. Е. Гаркави

Мексика у каждого своя. Для кого-то это рыбалка в Акапулько и непременная фотография вдвоем с рыбой. Я думаю, рыбе фотографироваться так же лестно, как рыболову, только из-под воды видно все наоборот, так что рыба, наверное, гордится размерами и весом подцепившего ее рыбака. Другие сидят на лужайках Куэрнаваки и нежатся на солнце. Может, в будни они - знаменитые доктора или солидные фабриканты кожаных изделий в МехикоСити; но я наблюдал их только на пляже, с детьми и женами в стильных черно-белых -купальниках от Дорина Гиллета.

Я слышал даже, что некоторая, правда, весьма незначительная часть отдыхающих лезет на вулкан Попо и что некоторая, еще менее значительная часть их потом слезает обратно. Впрочем, я не собираюсь рассказывать о том, чего не видел своими глазами.

Моя же Мексика совсем другая. Это-мрачноватое и весьма строгое здание, где водяные трубы покрашены в три разных цвета и специфический запах лаборатории ничем не выведешь. Это - работа с моим другом-физиологом, чье имя не будет здесь названо по вполне понятной причине. Это - весьма энергичная компания молодых людей из разных стран, которые не прочь при случае разыграть друг друга, но заняты в основном карьерой в физиологии, химии и прочих науках. И еще - это Себастьян.

Себастьян - уборщик, но я ни в коем случае не хочу сказать, что он простой подметальщик. Нет, Себастьян - всем уборщикам уборщик! Когда я с ним познакомился, он обладал необыкновенно пышным красноречием и еще более пышными усами. Усы потом, увы, исчезли. Подозреваю, что их спер кто-то из молодых химиков. Красноречие осталось.

В начале нашего знакомства Себастьян мог цветисто говорить только на одном языке. В ту пору, когда в лаборатории готовилась к печати очередная статья, непременно спрашивали: "А Себастьян бы так выразился?" Постепенно, с приездом чужеземных, большей частью североамериканских, ученых, вторым языком в лаборатории стал английский, и Себастьян овладел в нем такими же красотами стиля, как и в испанском. Он был очень высокого мнения об авторитете и солидности "интернациональных ученых" и отзывался о них почтительно.

Себастьян был интернационалистом, но вовсе не был лишен национального начала. Он прежде всего был мексиканцем и притом весьма благочестивым.

В чуланчике, где он хранил швабры, был устроен алтарь с теми походными святынями, какие мексиканский шофер возит на лобовом стекле своей машины. Нечего и говорить, какой святой занимал в нем почетное место. Конечно, не обошлось и без Святой- Девы Гваделупской - можно ли ожидать иного от мексиканского патриота!- но первый план был безраздельно отдан римскому солдату, густо утыканному стрелами и явно огорченному этим обстоятельством.

Теперь я должен рассказать вам о печальном событии, случившемся несколько лет назад и едва не сокрушившем наше процветающее заведение.

Началось все с посещения нашим шефом Национальной закладной конторы. Как его занесло в Национальную закладную контору - это выше моего понимания. Разве что американские подруги его жены прослышали, что там иногда удается по дешевке купить старинные доколониальные украшения.

Однако в тот день в продаже была только смешанная партия скобяных изделий, оцененная смехотворно низко. Кусочки металла всегда пригодятся для монтажа разных приборов, и шеф, блюдя финансовые интересы своей лаборатории, не удержался от покупки ящика с металлическим хламом всего за полпесо. Большая часть этой дряни так никому и не понадобилась: рамки от картинок, какие-то медяшки, несколько бросовых украшений... Но там оказались и железные стерженьки, они как раз сгодились моему приятелю для нового осциллографа.

Собирал он его в дальнем углу комнаты, как раз напротив упомянутого чуланчика, где уборщик держал свои тряпки и возносил молитвы.

Идеальный ученый муж должен сохранять возвышенную беспристрастность во всех своих действиях. Это так, но в своей ученой деятельности, охватившей сорок лет и три континента, я ни разу подобного идеала не встретил. Нормальный ученый хочет, как минимум, получить годные для публикации результаты, но еще больше он жаждет доказать, что последняя статья профессора Имярека из Энского университета - дурацкая.

Как бы я ни восхищался моим почтенным мексиканским коллегой, но все же должен сказать, что и он был не чужд маленькой человеческой слабости. Он не хуже других был способен высмеять автора, и долгая успешная научная карьера не раз ему это позволяла. . .

В то время, к которому относится мой рассказ, профессор Мудих, бежавший из Дурнебурга, как раз опубликовал работу, выполненную уже в Патагонском университете. Статья касалась нервной проводимости, и некоторые ее положения весьма разозлили моего друга.

Дебаты начались с того, что патагонский ученый пользовался усилителем германского