Перемещенное лицо [Зиновий Зиник] (pdf) читать онлайн

ЗИНОВИЙ ЗИНИК

ПЕРЕМЕЩЕННОЕ
лицо
РОМАН

RUSSICA PUBLISHERS, INC.
NEW YORK

•

1985

ZINIK, Zinovii.
PEREMESHCHENNOE LIТSO. (А novel).

( . И все, выслушав, глубоко­
мысленно кивали головами и шептали друг другу: «Да-а,
а ведь действительно, а? » И пораженные этой простой
и гениальной мыслью, склонялись над кофейными чашка­
ми, дуя на кофе сложенными в трубочку губами. И по­
том, возбужденные этим новым соображением, выкатыва­
лись на мягкий снежок Пушкинской улицы , и вот снова
шли . У меня всегда было впечатление, что ему вообще
неважно, к кому он обращается, и когда он в своем
пиджаке в январский холод шагал, помахивая сигаретой,
непонятно было, означает ли поворот головы к собесед­
нику обращение к нему, или же Четверган для удобства
собственного косоглазия склоняет голову в направлении бу­
дущей перспективы батончиков к чаю или томатного со­
ка в магазине «Соки-воды» . Когда он шел, так вот бор­
моча и кидаясь афоризмами, казалось, что он сам сле­
дует за кем-то невидимым, кто не хочет к нему обер­
нуться , что он передразнивает кого-то, кого не видит
вся остальная шеренга, пристроившаяся к нему. Такое бы­
ло впечатление, что шеренга шутников исподтишка копи­
рует походку невидимого прохожего. И с этим великим
пародистом вся шеренга связана гораздо сильнее, чем с
самим невидимым прохожим, которого передразнивают. Но
вот главный копиист сделал шаг в сторону, поспешил
на кафедру фольклора, и шеренга расстроилась, потому
что исчез невидимый прохожий, который существовал,
пока существовала спина Четвергана впереди. И распались
кружки, раздружились дружки. Потому что история любит

41

прыжки. И Четверган прыгнул. Маршрут между двумя ка­
фетериями превратился в маршрут между М осквой и
Марсом . Кавычки остались в России.
« П отом зашла в гостиницу с другого входа и купи­
ла марки, а наклейку нарочным-экспресс наклеют на глав­
почтамте, в том окошке, где заказные письма. Кстати,
доходят ли они быстрее, чем просто «авиа»? А когда я вышла,
он на меня и свалился, как хамсин или инкарнация. Было такое
теплое солнце, что я продолжала стоять на ступеньках у колонн
« Москвы» минут, наверное, сорок, когда он подскочил сзади и
закрыл мне глаза. Я , естественно, испугалась, вообще не терп­
лю этой манер ы . «Я здесь только потому, что здесь тепло, и мне
лень двигаться», сказала я. « Вернулся из командиров­
ки, и все меня ужасно раздражает», сказал он. « Потому
ч т о я п о нял, что надо ж ить легк о . Не стремиться,
как собака с хорошей аппелистостью, к легкой жизни,
н о надо жить с легкостью. А тут все мрачные ною­
щие люди, это невыносимо». Тогда я спросила: «А Чет­
верган?» Он сказал : «Четверган, да, сам он живет пра­
вильно, но ведь он не дает жить другим». И тут я
ему сообщила: «А ты знаешь, что он уехал? » «В Да­
гестан?» спросил он. Когда он узнал, куда ты уехал, и
наконец до него дошло, что я не шучу, он нахмурил,
как всегда, с ложным выражением трагичности свой широ­
кий лоб, потом стал бить кулаком по этому лбу и
повторять: «Японский бог! японский б ог ! » А потом стал
меня обнимать и кричать: «Мы с тобой, Ниночка, теперь
сироты», что меня, естественно, несколько насторожило,
такая активность объединяться в трауре по тебе именно
с ним .
Кто меня научил так разговаривать? Конечно т ы ! Ты
меня семь лет этому учил, за исключением тех месяцев, когда
т ы исчезал в своем Копьевском переулке и не желал никого
видеть. И последние полгода вместе с отъездом были
самым грандиозным заключительным уроком. Ты всегда счи­
тал меня мудрой женщиной, но я никак не могу понять: как ты
мог уехать, как ты мог подавать документы на отъезд, как ты
мог уезжать, делая вид, что ничего страшного не происходит,
как будто ты едешь в Дагестан или в Й ошкар-Олу. Да мало ли
что может быть завтра, а значит, уезжая, ты не мог не
п редполагать , что мы м ожем н ик огда не увидеться,
или, говоря твоими словами, встреча может перенес­
тись в вечность, но ты уехал, а не бросился в постель. Ну, а я
была на самом деле в состоянии шока и полного оцепенения,
единственная моя забота, и на это уходили все силы, была вести
себя в соответствии с тобой , делать вид и улыбаться. И толь-

42

ко последний поцелуй в аэропорту был жалким самосто­
ятельным шагом. Но потом я поняла, что последняя
ночь была правильной, иначе можно было умереть или
всю жизнь так и пролежать вдвоем в постели. И по­
нять , ч т о все б ы л о п р а в и ль н о , х о т ь п л ач ь , х о т ь
колотись, я смогла, только научившись с а м а ж ит ь ,
делая этот проклятый вид вот уже год. Научившись
вот так, выжав глаза в подушку, улыбаться, как толь­
к о раздается звонок в дверь , и кто-то п оявляется.
И знать, что все это временно, сколько бы эта времен­
ность не продолжалась. И когда я уже была готова по­
верить, что только так и можно, и н ужно, ты вдруг
начинаешь отсылать слова по поводу моего неприезда,
которые я должна была тебе сказать год назад по по­
воду твоего отъезда. Мы поменялись местами».

4
Никто на самом деле толком не заметил, когда Ни­
на вошла в жизнь Четвергана. Она вдруг стала п ояв­
ляться в кафетерии гостиницы «Москва» , каждый четверг,
прилежно пила два двойных с одинарным сахаром и зае­
дала по его указаниям запеканкой и булочкой с маком,
хотя, возможно, ей хотелось именно бутерброд. Н о ско­
ро все заметили, что свои открытия про клей, чай, П Б
ЦК и даже про юродство на Руси он сообщает именно
ей: то есть, трудно было сказать, кому он что сооб­
щает, но все сразу заметили , что, произнося сентен­
ции, он глядит ей в глаза полутороглазым стрельцом .
Вначале я не слышал от нее ни одного слова, хотя,
мо жет, просто не пришлось, поскольку появлялся я на
этих конгрегационных кофепитиях по четвергам лишь по слу­
чаю, когда отменялось дежурство в обсерватории . Она помалки­
вала и жевала булку с маком, а потом двигалась вместе со всеми
в направлении Пушкинской площади. Единственное, что я заме­
тил - это ее улыбка. Она правильно ул'ыбалась. То есть, она
даже не улыбалась, хотя я один раз заметил, что она заку­
сила губу, чтобы не расхохотаться. Но у нее глаза пра­
вильно смеялись . Она вытягивала шею , когда стояла
за стойкой, чтобы дотянуться губами до чашки кофе, и
не глядела по сторонам, но в самый нужный момент
вскидывала голову и смеялась такими понимающими гла­
зами, что Четверган переходил с ворчливых бормотаний
на еле сдерживаемую улыбку, не ту, при которой угол-

43

ки губ выдвигаются, как перочинные ножички, а ту скры­
тую улыбку, которая заставляет распрямлять взгляд и
лететь на разговоре, как на велосипеде. И кофе ста­
новился лишь поводом, как, впрочем, и клей, и лам­
почка. И она это сразу поняла. Все четверганисты от­
носились к каждому его слову с сакраментальной утоми­
тельной сосредоточенностью. А она вдруг стала улыбать­
ся, и сначала на нее поглядывали с подозрительностью
и молчаливым возмущением, а когда поняли, что она един­
ственная, кто поняла, чего они не смогли понять при
всей своей преданности четверганизму, было уже поздно.
Когда в середине его закрученного монолога про главу
раскольников, юродивого Никиту Пустосвята она вдруг от­
ставила на секунду чашку кофе и умелым домашним дви­
жением поправила ему завернувшийся воротник пиджака и
нелепо торчащую за шеей вешалку, все быстро перегляну­
лись и, вздохнув, стали пить кофе на новых основаниях.
А потом вдруг было объявлено, что по вечерам, по
четвергам, его можно застать в ее квартире на Преобра­
женке. А когда наступило лето, стало известно, что его
можно застать на даче ее родителей, под
Новым Иеру­
салимом. И пошли новые периоды четвергов, периоды пре­
ображенские и новоиерусалимские. Сколько погод пролетело,
прошло, поменялось. Летом у нее всегда были разбиты ,
как у мальчишки, коленки, потому что у нее ужасно тор­
чали коленки, и было смешно смотреть на ее высокую
теннисную фигуру, когда она терла ушибленное место, по­
девчачьи морща нос. Она пыталась наладить его жизнь
с молчаливым упорством, как будто заранее зная, что
дело обреченное, но надо улыбаться.
Она! Она заботилась о нем так, как будто до этого
не было никого на свете и после этого никого не бу­
дет. Она даже перешла на полставки в своей лаборато­
рии, где она смешивала с утра до вечера в пробирках
некие химические смеси, отчего кончики пальцев у нее
были желтоватые, как у него - от курева. И вправду,
она была единственной, которая знала, что кроме кофе
и чая, под которые можно заморачивать голову слушаю­
щим глазам, Четвергану еще нужно возвращаться после
этого кофе и чая по холодной дороге в неизвестном
направлении, и потом, зарывшись с головой под одеяло,
погибать под колесами одиноких снов.
В своей трехкомнатной квартире на Преображенке она
устроила ему настоящее убежище и приют в третьей
комнате, куда он мог приходить, когда захочет и гля­
деть в окно, как тысячи ворон кружат в небе на за-

44

над трубами резинового завода. Последние ме­
он проводил за чтением, непременно не по-русски
и именно на тех языках, которые хуже всего знал, но в словарь
не заглядывал, а отгадывал своей бешен ой интуицией значение
впервые встреченных слов, и все увеличивавшееся состояние
беспомощности как будто забывалось за этой невидимой рабо­
той . Он превращался в настоящего полиглота. Она же станови­
лась полиглотом малейших поворотов его мысли. Она
через полгода уже чудесным образом знала все его лю­
бимые книги, и когда он, рассеянно подняв глаза, го­
ворил без вступления