Герасим и Раскольников, или Как нам понять русского интеллектуала [Олеся Островська-Люта] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Олеся Островська-Люта Герасим и Раскольников, или Как нам понять русского интеллектуала
Российская война против Украины осветила резким безжалостным светом и русскую культуру.
В первые недели полномасштабного вторжения большой неожиданностью стало поведение русских интеллектуалов и деятелей культуры: их молчание, их самооправдание, их запрос на сочувствие к себе. Это поведение оказалось настолько противоестественным для украинского восприятия, что подтолкнуло к анализу ключевых текстов русской литературы именно из этой перспективы.Чему нас может научить классическая русская литература? Какие здесь модели поведения? Какие образы и метафоры? Как это все определяет слова и действия современных русских интеллектуалов? Рассмотрим три знаменитых текста русской литературы, между которыми, как мне кажется, есть крепкая связь. Это — «Преступление и наказание» Федора Достоевского, «Лолита» Владимира Набокова и «Муму» Ивана Тургенева. Все три произведения написаны либо от лица, либо с большой симпатией к главному герою, совершающему преступление — убийство или растление.
Пожалуй, нынешнее воображение больше всего поражает роман Набокова: если отбросить литературные тонкости, то суть дела здесь такова: взрослый мужчина увлекается девочкой-ребёнком, испытывая к ней как эстетическое, так и сексуальное влечение. Он обманывает мать девочки, которая вскоре погибает. Гумберт Гумберт получает опекунские права, следовательно, контроль над ребенком и переходит к сексуальному насилию над ним. Набоков описывает эти события с большим сочувствием к своему главному герою. Мы видим эстетически чуткого, тонкого интеллектуала, охваченного благородным чувственным экстазом.
Автор также дает понять, что «Гумберт» — изгнанник из своей страны, возможно, один из многих гонимых белых эмигрантов, потерявший дом, наследство и прежнюю достойную жизнь. Это вызывает симпатию. Сама Лолита, как и ее мать, описаны скорее как грубые, меркантильные личности. Подчеркнутый контраст между глубиной и эстетической сложностью чувств Гумберта Гумберта и пошлостью его жертв также склоняет читателя симпатизировать герою, которого сложно воспринимать именно как преступника. Читая, мы неизбежно симпатизируем глубоко несчастному и одновременно чувствительному к прекрасному, способному резонировать с невидимыми для простого глаза потоками чувственности (далеко не каждый сможет распознать нимфетку!), главному герою. Набоков, как известно, был ожесточенным критиком творчества Достоевского: ему, казалось бы, принадлежит риторический вопрос: как можно быть таким выдающимся писателем и так плохо писать? Однако Набоков продолжает моральную оптику именно Достоевского.
В романе «Преступление и наказание» все симпатии автора, а, следовательно, и читателя, — на стороне убийцы, а судьба жертв — настолько безразлична, что большей частью говорят об убитой «процентщице», совершенно забывая, что Раскольников убивает не только ростовщицу, но и ее беременную сестру, которая становится случайной свидетельницей первого убийства. В центре внимания здесь сложные моральные сомнения, причудливое сочетание глубокой доброты и жестокости.
Например, Раскольников, сам по сути нищий, отдает все свои деньги несчастной вдове другого героя — пьяницы и мелкого чиновника Мармеладова, и одновременно ведет себя, как холодный абъюзер (хотя автор не забывает дать нам понять, что из самых высоких моральных побуждений!) с его дочерью Сонечкой. В конце концов, и сам Мармеладов — это как бы слабая эманация Раскольникова, здесь та самая моральная неоднозначность: крайняя доброта сочетается с крайней низостью. Что здесь поражает? В обоих случаях — и Набокова, и Достоевского — суждение о герое не является следствием его поступков.
Поступки — это как бы нечто внешнее и второстепенное, результат катастрофического столкновения обнаженных нервов с материальной действительностью, а суть человеческого существа определяется его внутренним миром. И Раскольников, и Гумберт Гумберт — люди высокой сложности, личность каждого из них сочетает экстремальные противоположности, их моральная или эстетическая уязвимость звучит где-то в небесной вышине, недоступной обычному вульгарному обывателю. Именно эта чрезвычайная возвышенность определяет их суть, они и есть обнаженный нерв. Конкретные земные поступки этой сути не определяют, следовательно, и судить по поступкам неуместно и невозможно. Это антирациональный взгляд, где конкретная материальная реальность несущественна, духовное{1} преобладает над действительным. Такое восприятие преступника создает безграничный резерв его прощения. И даже не то, чтобы прощения, а просто полной индульгенции, ибо кто мы, дабы судить и прощать?..
Иная диспозиция — в
- 1
- 2
Последние комментарии
6 часов 50 минут назад
7 часов 30 минут назад
7 часов 32 минут назад
9 часов 31 минут назад
15 часов 37 минут назад
15 часов 48 минут назад