Парящий дракон. Том 2 [Питер Страуб] (fb2) читать постранично, страница - 3

что все будет сделано в оговоренные ранее сроки. Это была хорошая мысль.

После первого периода отчаяния – периода глубокого шока, когда он практически не мог дышать от боли, когда он проваливался в глубокие фантазии, – после того как он поговорил и поплакал с Гремом, Пэтси и Табби, работа помогла бы ему взять себя в руки. Он забывал о страдании в те короткие мгновения, когда просто смотрел, как работает Джон Рем.

Если бы плотник мог быть художником, то Джон Рем стал бы Рембрандтом: в его руках кусок тяжелого дуба начинал танцевать и петь, он был настолько искусным мастером, что мог бы практически полностью выточить все портики в хиллхэвенском особняке. Только такие старые мастера, как Джон Рем, обладали техникой, которую Ричард хотел использовать при отделке интерьера: сделать формы, чтобы воссоздать лепку потолка, и осторожно убрать деревянные украшения на углах оконных рам и на дверях, которыми кто-то двадцать лет назад решил "модернизировать" обстановку.

Рема интересовало и то, сколько слоев краски и эмалей наложено на панелях библиотеки, ему хотелось определить их первоначальный цвет. Все это было Ричарду по душе, и временами, когда он видел, какие чудесные, великолепные вещи выходят из-под резца седобородого Джона, на его глаза наворачивались слезы. Вполне возможно, что реставрационные работы в Хиллхэвене и Джон Рем уберегли Ричарда от судьбы Десмонда О'Хара: он вынужден был столько поднимать и переносить, с тех пор как ушли его помощники и помощники Джона, что, несмотря на то что внешне он постарел лет на пять по сравнению с маем, Ричард окреп. К вечеру он буквально не мог держаться на ногах от усталости.

Он на скорую руку готовил что-нибудь на кухне, стараясь не смотреть туда, где лежала оторванная трубка телефона, съедал свиную отбивную или бифштекс, запивал все это бутылкой холодного пива и засыпал глубоким сном еще до половины девятого вечера. Дни проходили неплохо, не считая странного ощущения, что его сердце, желудок и, возможно, легкие исчезли семнадцатого июля. Иногда он видел направление, в котором двигаются мысли, и когда они приходили в голову, на него вновь обрушивался тяжелый удар, потому что он был лишь наполовину подготовлен к ним. Тем не менее на работе все складывалось отлично. В основном именно во время прогулок по Маунт-авеню до Хиллхэвена у него появлялись сомнения в том, сможет ли он прожить наступающий день.

Эти прогулки были приятны и полезны – развивали и тренировали мышцы. Между большими домами на Маунтавеню мелькал Саунд; за последним поворотом, около массивного, увитого плющом особняка, где в конце двадцатых Грем встретил Дороти Бах, Ричард останавливался. Перед ним расстилался плоский берег хиллхэвенского пляжа. К середине лета эти пляжи были заполнены до отказа, от них несся смешанный запах соли, солнца и сладковатый, приятный запах крема для загара. По утрам сине-черная вода подкатывалась к первым рядам принимающих солнечные ванны, заставляя вставать и перетаскивать подстилки в более безопасные места; по вечерам, возвращаясь домой, Ричард видел пустынный берег, испещренный лужицами соленой воды, раковинами, между которыми с важным видом расхаживали морские чайки. Эта заурядность происходящего давала Ричарду ощущение того, что все в мире движется по обычному кругу, и помогала справиться с собой.

Первым странным событием, с которым он столкнулся в самом начале работы в Хиллхэвене – в тот день, когда только-только решил проходить пешком две мили между домом и новой работой, – было то, что Чарльз Антолини вытащил себя из гамака и принялся красить свой дом. Странными в этих малярных работах Чарльза Антолини были невероятная оживленность хозяина и цвет выбранной краски. Антолини, завидев проходившего мимо Ричарда, спустился со строительных лесов и закричал:

– Привет, парень! Отличный денек выдался, верно? Твою мать, не верится даже, такой денек!

Чарльз Антолини длинными полосами с помощью огромной кисти красил дом в ярко-розовый цвет – до того яркий, что, казалось, в тот момент, когда розовые капли падают на траву, слышится шипение; самому дому этот цвет придавал какую-то агрессивность. В это первое утро Чарльз уже покрасил половину фасада своего особняка в колониальном стиле. Ричард заметил, что в этот же сверкающий розовый цвет выкрашены двери, рамы окон и даже подоконники.

Дни шли, и Ричард видел, что Чарльз Антолини покрасил в розовый цвет не только окна и входную дверь ("Здорово у меня, парень, выходит, а? Так и сияет! Что скажешь?"), но и собирается красить огромную телевизионную антенну на крыше дома. Изобрел ли он какой-то новый способ, чтобы удалось выкрасить кистью все ее повороты, изгибы и углы?

Он увидел, как Антолини разрешил эту проблему. Он набрал на кисть побольше краски и несколько раз резко потряс ею, разбрызгав розовые пятна по основной части антенны, а затем принялся размазывать их кистью по остальной поверхности; потом Чарльз радостно посмотрел на Ричарда – он был счастлив, что