Советский Союз. История власти. 1945–1991 [Рудольф Германович Пихоя] (fb2) читать онлайн

Р. Г. Пихоя

история власти

Р. Г. Пихоя

СОВЕТСКИМ СОЮЗ:

ИСТОРИЯ ВЛАСТИ 1945-1991

Сибирский хронограф Новосибирск 2000

ББК63.3(2) П358

Федеральная программа книгоиздания России

Пихоя Р. Г.

П358 Советский Союз: история власти. 1945-1991. Издание второе, исправленное и дополненное. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. — 684 с.

ISBN 5-87550-105-7

ISBN 5-87550-105-7

В книге известного историка, возглавлявшего архивную службу России в 1990-1996 годах, представлена во многом неизвестная политическая история страны — от окончания Великой Отечественной войны до конца существования Советского Союза,— основанная по преимуществу на архивных документах, в том числе ранее недоступных материалах из архивов бывших Политбюро и Секретариата ЦК КПСС, из фондов Архива внешней политики РФ и др., а также многочисленных мемуарах новейшего времени. Исследуются ход политического процесса, механизм принятия важнейших политических решений в стране, деятельность высшего эшелона власти.

В оформлении обложки использован портрет Сталина работы П. Пикассо 1953 года

© Пихоя Р. Г., 1998, 2000 © Сибирский хронограф, 2000

Памяти моего отца — Германа Осиповича Пихоя — посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Завершился тот период истории России, который был связан с ее существованием в составе Советского Союза. СССР перестал существовать и с этого времени превратился в объект исторических исследований.

Тема этой книги — история власти в послевоенном Советском Союзе. Есть несколько причин, которые определили выбор темы. Прежде всего, это ее неизученность. Прошлое в советской историографии отнюдь не было непредсказуемым: прошлым пытались управлять, создавать такой его облик, который бы отвечал задачам и представлениям власти на ее очередном этапе. По внутренней логике, свойственной развитию СССР, власть, клявшаяся в верности заветам марксизма-ленинизма, историческому опыту Коммунистической партии, на каждом новом этапе вычеркивала целые страницы прошлого. В небытие уходили главные действующие лица недавнего времени — J1. Д. Троцкий и А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и К. Б. Радек, Н. И. Ежов и И. А. Серов, Г. М. Маленков и А. А. Кузнецов, М. Н. Тухачевский и Г К. Жуков, Д. Т. Шепилов и А. Н. Шелепин... Эта участь коснулась и И. В. Сталина, Н. С. Хрущева, даже В. И. Ленина, тысячи документов которого были засекречены до последних дней существования КПСС.

Власть четко задавала идеологические ориентиры, расставляла оценки, что хорошо и что плохо, предваряя собственно исторические исследования. В качестве априорных истин провозглашались:

роль классовой борьбы как «локомотива истории»;

признание неизбежности перехода от одной общественно-экономической формации к другой, более прогрессивной, и утверждение коммунистической формации как вершины исторического развития;

деление, в соответствии с этим, всех исторических процессов на «прогрессивные» и «реакционные»;

убеждение, что роль КПСС была благодетельной для всех сторон развития страны,

Советский Союз и страны «социалистического лагеря» — воплощение прогресса, «миролюбивой внешней политики»¹.

Эти принципиальные положения лежали в основе не только подхода, определявшего содержание исторических исследований, но и политики доступа к архивным документам².

Архивы в СССР всегда воспринимались руководством страны как важная сфера идеологического регулирования, как эффективный способ предопределять результаты научных исследований по истории XX в., так как манипулирование документальной информацией было частью руководства партии общественными науками. Особое внимание уделялось тем документам, которые создавались в результате деятельности партийного аппарата. Ознакомиться с документами любого партийного архива можно было только с согласия партийного органа — от обкома и крайкома до ЦК КПСС. Грифы секретности или других ограничений доступа имели до 90% партийных и до 20% документов федеральных архивов.

Ситуация резко изменилась после событий августа 1991 г., когда Указом Президента РФ документы КПСС были включены в состав государственной части Архивного фонда страны.

После принятия юридических актов, создавших правовую основу для рассекречивания архивов, исследователям стали доступны важнейшие политические документы недавнего прошлого — решения пленумов и съездов партии, протоколы Политбюро ЦК КПСС.

Распад СССР совпал с многократным расширением круга исторических документов по истории страны. Это обстоятельство, как и отказ от идеологической предопределенности и однозначности оценок исторического прошлого, создает благоприятную основу для изучения послевоенной истории страны.

Хронологические рамки книги — от победы в Великой Отечественной войне до прекращения существования СССР в декабре 1991 г. Если 1945 год — это время триумфа советского политического строя, превращения СССР в признанную всем миром сверхдержаву, укрепления тех социально-экономических и политических основ, на которых страна существовала почти 50 лет, то конец 80-х — начало 90-х гг. стали временем стремительно нараставшего экономического и политического кризиса, ослабления внутренних связей, утраты идеологического обоснования и в конце концов распада государства.

Как уже отмечалось, предметом исследования является история власти в СССР. Это понятие не относится к числу четко выраженных институциональных категорий советской истории. Поэтому, отдавая себе полный отчет в несовершенстве определения понятия «власть в СССР», попытаемся описать это явление, зачастую прибегая к методу «от противоположного». Власть в СССР — это, безусловно, не Еласть КПСС.

Прежде всего, КПСС как массовая политическая организация, выполнявшая как непосредственно, так и через партийные организации управленческие функции, исключала возможность для своих членов участвовать в принятии управленческих решений. Принцип демократического централизма, лежавший в основе организации партии, практически исключал возможность движения предложений «снизу вверх». Те же решения, которые принимались руководством КПСС, опять-таки»менее всего отвечали процедурам, предусмотренным Уставом КПСС.

Не оправдывается и представление о том, что власть в Советском Союзе принадлежала органу, который реально (а не по Уставу партии) управлял партией,— его Политбюро. Да, в его составе были высшие руководители государства, но на протяжении ряда периодов истории страны — в конце 30-х гг.³, а также во время войны и в послевоенный период, едва ли не до 1956 г.,— важнейшие решения принимались не на заседаниях Политбюро, а в так называемом «опросном порядке», т. е. оформлялись задним числом. В это время едва ли не важнее были решения Совмина СССР, где власть концентрировалась в значительно большей степени, чем в собственно партийном руководстве.

Приказы о действиях, имевших огромное политическое значение, как правило, принимались предельно узким кругом руководства. Так, решение о расстреле польских офицеров в Катыни было принято четырьмя членами высшего руководства страны — секретарем ЦК ВКП(б) И. В. Сталиным, наркомом обороны К. Е. Ворошиловым, Председателем СНК и наркомом иностранных дел В. М. Молотовым и наркомом внешней торговли, заместителем Председателя СНК А. И. Микояном; позже к ним присоединились Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин и нарком нефтяной промышленности, заместитель Председателя СНК Л. М. Каганович⁴. Важнейшее решение о вводе советских войск в Афганистан 12 декабря 1979 г. было принято на даче Л. И. Брежнева председателем КГБ Ю. В. Андроповым, министром обороны Д. Ф. Устиновым, министром иностранных дел А. А. Громыко, Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым и заведующим Общим отделом ЦК К. У. Черненко и только позже было оформлено как решение Политбюро⁵

Важнейшие кадровые изменения — от определения круга «наследников Сталина» в марте 1953 г. до отставки Н. С. Хрущева в октябре 1964 г.— предопределялись самым узким кругом государствень лх лидеров, лишь затем закреплялись постановлениями Политбюро, Пленумов ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР.

Старая советская шутка, что власть в СССР соспедоточена внутри Садово кольца и то, что хорошо для его жителей, хорошо дл.. (сей страны, бь^а не так уж безосновательной. Власть в послевоенном СССР распределялась среди высшего управленческого звена ст^а; i , прежде всего между руководителями четырех главных ведомств: Старой площади — аппарата ЦК КПСС, Кремля — Совмина СССР, Лубянки — КГБ СССР и «Арбатскс. о военного округа» — Министерства обороны СССР.

Частью властной элиты были также представители высшего звеня политического руководства на местах и в центре — секретари обкомов, _t и ломов, ЦК компартий союзных республик⁶, министры, заместители мин.ьтров и члены коллегии министерств и союзных ведомств⁷, выси ие представители советского аппарата, армии, КГБ, юстиции, промышленности, науки, пропаганды и культуры, входившие в число членов и кандидатов в члены ЦК КПСС и Центральной ревизионной комиссии КПСС⁸ Добавим к этому перечню тот слой уп~чвленцев, который обладал реальной властью на местах,— это заведующие отцами обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик⁹

Позволим себе утверждать, что власть в послевоенном СССР ладлежала олигархии, скрывавшейся за высшими звеньями партийного и государственного аппарата и маскировавшейся за массовой Коммунистической партией, выборной системой Советов.

Внешним, формальным проявлением принадлежности к этой олигархии было включение в номенклатуру Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Внуг, енней, сущностной характеристикой олигархии была ее возможность непосредственно участвовать в процессе управления страной в условиях огосударствления всех сфер жизни в СССР.

Едва ли не более точные данные о численности высшего слоя власти в стране дает список абонентов правительственной связи. Прежде всего это знаменитая

Приказы о действиях, имевших огромное политическое значение, как правило, принимались предельно узким кругом руководства. Так, решение о расстреле польских офицеров в Катыни было принято четырьмя членами высшего руководства страны — секретарем ЦК ВКП(б) И. В. Сталиным, наркомом обороны К. Е. Ворошиловым, Председателем СНК и наркомом иностранных дел В. М. Молотовым и наркомом внешней торговли, заместителем Председателя СНК А. И. Микояном; позже к ним присоединились Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин и нарком нефтяной промышленности, заместитель Председателя СНК Л. М. Каганович⁴ Важнейшее решение о вводе советских войск в Афганистан 12 декабря 1979 г. было принято на даче Л. И. Брежнева председателем КГБ Ю. В. Андроповым, министром обороны Д. Ф. Устиновым, министром иностранных дел А. А. Громыко, Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым и заведующим Общим отделом ЦК К. У Черненко и только позже было оформлено как решение Политбюро⁵

Важнейшие кадровые изменения — от определения круга «наследников Сталина» в марте 1953 г. до отставки Н. С. Хрущева в октябре 1964 г.— предопределялись самым узким кругом государствень лх лидеров, лишь затем закреплялись постановлениями Политбюро, Пленумов ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР.

Старая советская шутка, что власть в СССР соспетоточена внутри Садово кольца и то, что хорошо для его жителей, хорошо дл.. (сей страны, бь"-а не так уж безосновательной. Власть в послевоенном СССР распределялась среди высшего управленческого звена ст^а; i , прежде всего между руководителями четырех главных ведомств: Старой площади — аппарата ЦК КПСС, Кремля — Совмина СССР, Лубянки — КГБ СССР и «Арбатскс. о военного округа» — Министерства обороны СССР.

Частью властной элиты были также представители высшего звеня политического руководства на местах и в центре — секретари обкомов, _t и ломов, ЦК компартий союзных республик⁶, министры, заместители минл^тров и члены коллегии министерств и союзных ведомств⁷, выси ие представители советского аппарата, армии, КГБ, юстиции, промышленности, науки, пропаганды и культуры, входившие в число членов и кандидатов в члены ЦК КПСС и Центральной ревизионной комиссии КПСС⁸ Добавим к этому перечню тот слой ур~чвленцев, который обладал реальной властью на местах,— это заведующие отцами обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик⁹

Позволим себе утверждать, что власть в послевоенном СССР -аадлежала олигархии, скрывавшейся за высшими звеньями партийного и государственного аппарата и маскировавшейся за массовой Коммунистической партией, выборной системой Советов.

Внешним, формальным проявлением принадлежности к этой олигархии было включение в номенклатуру Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Внут; енней, сущностной характеристикой олигархии была ее возможность непосредственно участвовать в процессе управления страной в условиях огосударствления всех сфер жизни в СССР.

Едва ли не более точные данные о численности высшего слоя власти в стране дает список абонентов правительственной связи. Прежде всего это знаменитая московская АТС-1. Сам факт включения фамилии чиновника в книжечку с красным переплетом, украшенным гербом Советского Союза и надписью «Правительственная АТС-1», свидетельствовал о принадлежности к олигархии, к высшему звену власти в стране. Простой звонок владельца этого телефона мог иметь последствия для отрасли промышленности или культуры, для людей, которые руководили заводами или киностудиями. «Телефонное право» — предмет иронии журналистов 80-х гг.— было действительно правом, принятым олигархической властью.

В список абонентов АТС-1 были включены члены Политбюро и секретари ЦК КПСС, некоторые политические обозреватели и главные редакторы, представители высшего генералитета и президиума Академии наук СССР, руководители министерств и ведомств, директора заводов и ректоры крупнейших университетов. Таких главных действующих лиц в Советском государстве, судя по справочнику АТС-1 от 1 июня 1991 г., насчитывалось более 600 человек¹⁰

В олигархию входили также руководители, жившие в столицах союзных и автономных республик, в краевых и областных центрах. Список абонентов автоматических междугородных телефонных станций правительственной междугородной связи включал высших партийных и государственных чиновников, директоров крупнейших промышленных предприятий, командующих военными округами и крупными воинскими частями, начальников управлений КГБ. Этот перечень для всего СССР включал примерно 2 800 местных начальников¹¹

Между двумя ветвями власти — местной и центральной — существовали тесные связи. В Москве, во всех звеньях управления — от аппарата ЦК до Совета Министров и отдельных министерств — к просьбам и предложениям первого секретаря обкома партии внимательно прислушивались. Беседы с секретарями обкомов входили в обязательный ритуал деятельности генеральных секретарей ЦК. Причины этого разнообразны. Прежде всего, секретари обкомов, будучи в большинстве своем членами ЦК КПСС, участвовали в голосовании на Пленумах ЦК, поэтому отношения с секретарями могли либо укрепить власть Первого секретаря, как это было на июньском Пленуме ЦК 1957 г., либо предопределить его отставку, как случилось с Н. С. Хрущевым на октябрьском Пленуме ЦК 1964 г. Хорошие отношения с первыми секретарями — гарантия исправного функционирования «машины голосования» на пленумах и съездах партии.

Кроме этого, от деятельности первых секретарей обкомов и крайкомов в известной степени зависело выполнение правительственных программ в области промышленности, обороны, сельского хозяйства, так как в их распоряжении была возможность направить «местные ресурсы» на решение тех задач, которые признавались общегосударственными.

Представители местной власти пополняли ряды столичной бюрократии, в том числе и высшие их звенья, достаточно вспомнить хотя бы Н. С. Хрущева и JI. И. Брежнева, Ю. В. Андропова и М. С. Горбачева.

В свою очередь, местные руководители в огромной степени зависели от центральной власти — от инвестиций в свои области, выделения «фондов» (гарантированного промышленного и продовольственного снабжения) до решения собственных, личных проблем, вплоть до получения после выхода на пенсию уютной квартиры в центре Москвы или устройства своих детей в престижные учебные заведения.

Власти на местах в значительной степени зависели именно от Центра и в меньшей степени — от собственного окружения в республиках и областях.

Итак, число главных действующих лиц советской послевоенной истории вряд ли превышало 3 тыс. человек¹². Это как раз те люди, которые олицетворяли власть в СССР. У них существовали взаимные интересы и взаимная зависимость.

Принцип номенклатуры, ставивший, казалось, всех государственных чиновников в зависимость от партийного аппарата, не был универсальным законом организации власти в стране. Да, без утверждения в партийных органах — отделах ЦК, Секретариате или Политбюро — нельзя было получить назначение на соответствующую должность. Однако если кандидатура на должность не была согласована с соответствующим ведомством — Советом Министров, министерством, Комитетом государственной безопасности (последнее было совершенно обязательно), то невозможно было и назначение на любую действительно важную должность в государственном или партийном аппарате. По существу, требовалась взаимная заинтересованность чиновников. Там, где обрывались цепочки взаимных обязательств, заканчивалась карьера чиновника.

Механизм осуществления власти предполагал в обычных случаях тесное взаимодействие многих управленческих институтов — министерств и ведомств, Совмина и его отделов, аппарата ЦК КПСС, Секретариата и Политбюро. Вместе с тем кажущаяся безукоризненной система согласования, предварительной экспертизы фактически устранялась, если решения должны были приниматься оперативно или в случае, когда эти решения имели высокую политическую цену. Тогда их принимали на уровне высшего политического руководства страны (как правило, руководитель партии по согласованию с главой Совмина, КГБ и армии) из соображений политической целесообразности, точнее, того, как понималась эта целесообразность в конкретный момент. Мнение руководства могло решительно расходиться с мнением экспертов, противоречить ранее принятым решениям. Высочайший уровень централизации, стремление управлять всем, свойственное советской организации власти, создавали известную управленческую проблему: поток информации, направлявшийся «снизу», не мог быть освоен и использован для принятия решений. Невольно напрашивается сравнение с громадным динозавром, мощным, но неповоротливым, с громадным телом и непропорционально маленькой головкой на длинной шее.

Задачей книги является изучение того, кто, как и какие решения принимал в послевоенной истории страны, как осуществлялась власть в стране в ее различных проявлениях, почему, наконец, система, считавшаяся эффективной, располагавшая громадными ресурсами, перестала существовать.

При соблазне «расставлять оценки по поведению» (имеющем, заметим, громадные традиции в отечественной историографии) постараемся остаться в прокрустовом ложе фактов и документальных свидетельств. Это не самая удобная позиция, так как она исключает полет эффектных обобщений и социологических выводов, однако она позволяет не только сообщить читателям фактические сведения по истории недавнего прошлого, но и дать ученым возможность проверить те наблюдения, которые сделаны в этой книге.

Хотелось бы выразить сердечную признательность за помощь, оказанную в подготовке этой книги Н. А. Кривовой, сотрудникам Архива Президента России А. В. Короткову, А. С. Степанову, С. А. Мельчину, А. Д. Черневу, директору Центра хранения современной документации Н. Г Томилиной, директору Российского государственного архива кинофотодокументов J1. П. Запрягаевой, а также академикам Г. Н. Севостьянову и А. Н. Яковлеву за замечания, высказанные при знакомстве с рукописью книги.

Примечания

Сходные процессы происходили и в западной советологии, представлявшей собой до известной степени зеркальное отражение официальной советской историографии, только, естественно, с противоположными знаками.

См.: Пихоя Р. Г. Размышления об архивной реформе // Археографический ежегодник. 1994 г. М.. 1996. С. 3-17.

См.: Хлевнюк О. В. Политбюро: Механизмы политической власти в 30-е годы. М., 1996. С. 266. Исследователь полагает, что после назначения И. В. Сталина в мае 1941 г. Председателем Совета Народных Комиссаров СССР Политбюро было фактически ликвидировано как регулярно действующий орган политического руководства, превратившись, в лучшем случае, в совещательную инстанцию при Сталине. При кажущейся полемичности этого утверждения нельзя не согласиться, что центр тяжести власти в военные и послевоенные годы переместился из Политбюро в Совет Народных Комиссаров (с 1946 г.— Совмин СССР).

См.: Катынь: Пленники необъявленной войны / Под ред. Р. Г. Пихои, А. Гейштора и др. М., 1997.С 385.

⁵ЦХСД,ф. 89, оп. 14, д. 31, л. 1.

⁶ В начале 1990 г. число таких должностей составляло 799. См.: Материалы делегату XXVIII съезда КПСС. М., 1990. С. 19-20.

По нашим подсчетам, около 1 тыс. чиновников.

Ориентировочно около 500 человек (см.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. М., 1987. С. 337-339).

В 1986 г.— 2 113 должностей (см.: Материалы делегату XXVIII съезда КПСС. С. 20).

См.: Список абонентов правительственной автоматической телефонной станции АТС-1 на 1 июня 1991 г. М., 1991. Мы не рассматриваем перечень абонентов телефонной правительственной связи АТС-2, так как он дублировал перечень абонентов АТС-1, добавляя к этому списку некоторое число сотрудников управленческого аппарата, обеспечивавшего в конечном итоге деятельность все тех же чиновников, перечисленных в справочнике АТС-1.

¹ См.: Список абонентов автоматических междугородных телефонных станций правительственной междугородной связи республик, краев и областей на 1 февраля 1990 г. М., 1990.

Любопытное наблюдение: в тетради посетителей И. В. Сталина зафиксировано около 3 тыс. человек, которые в разное время — с 1924 по 1953 г.— пересекли порог его кабинета. Отметим, что в это число входили и иностранные дипломаты, и представители компартий других стран (см.: Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина: Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком. 1924-1953 гг. / Изд. А. В. Коротковым, А. Д. Черневым, А. А. Чернобаевым // Исторический архив. 1994. № 6; 1995. № 2, 3, 4, 5-6; 1996. № 2, 3, 4, 5-6; 1997. № 1.

ГЛАВА 1

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ СССР

(1945-1953 гг.)

Он не знает приговора, который ему же и вынесли?

Нет,— сказал офицер [...] — Было бы бесполезно объявлять ему приговор. Ведь он узнает его собственным телом.

Ф. Кафка. В исправительной колонии

После войны

Окончилась Великая Отечественная война, самая тяжелая, самая страшная война в истории России. Закончилась победоносно. Германия была разгромлена, уничтожена как единое государство. Советские войска заняли Берлин, Вену, Будапешт, участвовали в освобождении Праги, Варшавы, Бухареста. Советский Союз не только сохранил за собой все земли, которые перешли к нему по пакту Молотова — Риббентропа, но и расширил свою территорию за счет Восточной Пруссии, Курильских островов и юга Сахалина, небольшой республики в Центральной Азии Тувы.

Советский Союз стал признанным мировым лидером. Один из создателей Организации Объединенных Наций, СССР смог политически, экономически, в военном отношении подчинить себе страны, находившиеся в Восточной Европе. В них установились коммунистические правительства, вскоре вытеснившие из политической жизни этих стран все другие политические партии. Огромное значение имело завершение борьбы за власть в Китае, где победителями стали коммунисты во главе с Мао Цзэдуном, опиравшимся на поддержку Советского Союза. У. Черчилль, выступая в 1946 г. в Фултоне, констатировал ставшее очевидным — раскол мира на две политически соперничающие группировки, во главе одной из которых были Соединенные Штаты, а другой — Советский Союз. С этого времени более чем 40 лет в любом конфликте в любой точке мира искали, как правило, ответ на вопрос: в чьих это интересах — СССР или США?

Политический строй в самом Советском Союзе представлялся абсолютно незыблемым. Культ «великого вождя всех народов, всего прогрессивного человечества» И. В. Сталина достиг в послевоенное время крайних пределов и обогатился новыми красками — генералиссимус, победивший фашистскую Германию, сокрушивший японский милитаризм. Газеты были заполнены победоносными сводками об успешном восстановлении разрушенной войной промышленности.

Великая Отечественная война стала одной из тех немногих войн в истории России, которая, казалось, не повлекла за собой крупных изменений и реформ во внутренней политике страны. Более того, можно прямо утверждать, что победа в войне стала важнейшим доказательством незыблемости советского строя. Рожденная в эти годы пословица «Война все спишет» в своем политическом эквиваленте получила иную форму. «Война показала,— говорил И. В. Сталин в речи перед избирателями 9 февраля 1946 г.,— что советский общественный строй является лучшей формой организации общества, чем любой несоветский общественный строй»¹ Отсюда следовал и другой сталинский вывод: «В дни Отечественной войны партия предстала перед нами как вдохновитель и организатор всенародной борьбы против фашистских захватчиков. Организаторская работа партии соединила воедино и направила к общей цели все усилия советских людей, подчинив все наши силы и средства делу разгрома врага»².

Строй выдержал суровую, страшную проверку. Отсюда несложно было сделать вывод о необходимости продолжить после войны те направления внутренней политики, которые определились в довоенный период и оправдали себя в войне. Необходимо отметить, что это была не только политическая установка, шедшая «сверху», но и социальные представления весьма широких слоев населения, ощущавших себя победителями в этой войне³ Милитаризованное сознание политического руководства сохраняло ориентиры предвоенного развития СССР.

В области экономики это продолжение создания тяжелой промышленности, ориентированной прежде всего на повышение обороноспособности страны. «Что касается на более длительный период,— заявил И. В. Сталин на встрече с избирателями в феврале 1946 г.,— то партия намерена организовать новый мощный подъем народного хозяйства, который бы дал нам возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем». Согласно его установкам, выплавка чугуна должна была возрасти до 50 млн. т, стали — до 60 млн. т, т. е. увеличиться в 3,3 раза, нефти — до 60 млн. т, т. е. в 2 раза. «Только при этом условии,— заключил Сталин,— можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей... На это уйдет, пожалуй, три новых пятилетки, если не больше. Но это дело можно сделать, и мы должны его сделать (Бурные аплодисменты)»⁴

Повторение пройденного — курса на развитие тяжелой промышленности — не только влияло на социальную политику, на жизненный уровень населения, но и предполагало воспроизводство довоенных технологий в основных сферах промышленности. Это отчасти объяснялось и необходимостью восстановления разрушенной в годы войны промышленности. Промышленные предприятия, стремясь воспользоваться оборудованием, поступавшим из Германии по репарациям, воссоздавали технологии 30-х гг. Новые, наукоемкие технологии применялись и внедрялись по преимуществу в оборонной промышленности, при создании новых образцов вооружений. Однако эти новые технологии были отдалены, отрезаны от гражданского сектора промышленности высокой и прочной стеной секретности и поэтому не могли сколько-нибудь серьезно повлиять на технический уровень производства.

На десятилетия вперед сохранился курс на преимущественное развитие тяжелой промышленности. Более того, после окончания войны ее удельный вес увеличивается (см. табл. I)⁵.

Таблица I

Удельный вес производства группы «А» и группы «Б» в общем объеме промышленности, %

Год

Группа «А»

Группа «Б»

1940

61,2

38,8

1945

74,9

25,1

1946

65,9

34,1

1953

70,0

30,0

Промышленность страны была вынуждена перестраиваться. После окончания войны объем военных заказов сократился. Ряд наркоматов (министерств), на предприятиях которых производилось вооружение, изменили свой профиль. В марте 1946 г. Наркомат минометного вооружения был преобразован в Министерство машиностроения и приборостроения, Наркомат боеприпасов — в Министерство сельскохозяйственного машиностроения, Наркомат танковой промышленности — в Министерство транспортного машиностроения⁶

Организационная перестройка промышленности привела к увеличению объема гражданского производства. Возросло производство изделий сложной техники для нужд населения и народного хозяйства. Так, если в 1946 г. было произведено 0,3 тыс. мотоциклов, то в 1949 г. уже 116,6 тыс., фотоаппаратов в 1947 г.— 90,5 тыс., в 1949 г.— 154,5 тыс. Авиационные заводы осваивали производство компрессоров и насосов, экскаваторов и металлорежущих станков, оптико- механических приборов и спектральной аппаратуры⁷

Вместе с тем при расширении объема гражданской промышленности удельный вес собственно военного производства не сокращался, а возрастал (см. табл. 2).

Таблица 2

Объем производства Министерства авиационной промышленности*

Производство

1946 г.

1947 г.

В млн. руб.

В %

В млн. руб.

В %

Гражданская продукция

2 128

43,75

2 628

42,16

Военная продукция

2 736

56,25

3 606

57,84

Всего

4 864

100

6 234

100

* Таблица составлена по: СССР и «холодная война». С. 166.

Во всех базовых отраслях промышленности имело место абсолютное падение производства. В 1945 г. чугуна выплавлялось 59%, стали и проката производилось 66 и 65%, нефти — 62% по сравнению с 1940 г.; тракторов, комбайнов, паровозов, автомобилей изготовлялось в 2-5 раз меньше, чем накануне войны⁸

Тем актуальнее представлялась задача срочного восстановления промышленности.

Широкий размах строительства и освоения новых промышленных мощностей стал причиной дефицита рабочей силы и роста числа работающих. Основным источником ее комплектования продолжала оставаться деревня.

Однако при внимательном рассмотрении некоторые процессы, происходившие в стране-победительнице, вступали в противоречие с тем пропагандистским ее образом, который успешно создавался и тиражировался.

Голод

Война стала бедствием для деревни. Самыми страшными были людские потери. Крестьянин становился солдатом-пехотинцем, наиболее массовым, наименее защищенным, тем, кого называли «пушечным мясом» войны. Число трудоспособных колхозников уменьшилось с 18 189,2 тыс. в 1941 г. до 11 430,9 тыс. в 1945 г.⁹ Сразу после Отечественной войны распространились слухи о возможной ликвидации колхозов, но они оказались абсолютно беспочвенными.

Крестьянство, более всего пострадавшее от войны, продолжало нести на себе тяготы обеспечения страны продуктами питания и в условиях «победившего колхозно-совхозного строя».

В стране разразился голод. Его масштабы вполне сопоставимы с голодом начала 30-х гг., вызванным коллективизацией¹⁰

В 1946-м, первом послевоенном году, по данным, представленным Госпланом СССР на имя заместителя Предсовмина СССР А. А. Андреева, погибли от засухи большие площади зерновых культур, урожай собирали или с большим опозданием, или вообще оставляли на полях. К весне погибло 2,6 млн. га озимых. Остались неубранными или погибли от засухи огромные площади обрабатываемой земли (в тыс. га):

Зерновые культуры

Подсолнечник

Картофель

2 024 321 47

В статистической справке сообщается о гибели урожая на больших площадях в Ростовской, Читинской, Воронежской областях, плохо шла уборка хлеба в Сибири.

По заданию А. И. Микояна уже в сентябре 1946 г. шли переговоры с секретарями обкомов тех территорий, где, по мнению Москвы, имелись кое-какие излишки хлеба. Переговоры шли с руководством Иркутской, Новосибирской, Кемеровской, Омской, Томской, Тюменской областей, Алтайского и Красноярского краев, Казахской ССР. Именно переговоры, потому что партийные секретари областей и краев не соглашались с предложениями Министерства заготовок, почти повсеместно отказывались поставить хлеб авансом, досрочно оплатить недоимки. Хлеба не хватало, и секретари обкомов стремились хоть что-то оставить на своих территориях.

Жертвами голода стали прежде всего те социальные группы населения, которые были лишены карточного, государственно-распределительного обеспечения хлебом,— жители местностей, приравненных к сельским, крестьяне, иждивенцы. Особенно страдали от голода крестьяне: сдавая всю сельхозпродукцию колхозов государству и выплачивая значительные натуральные налоги со своих хозяйств, они не имели ни гарантированной оплаты деньгами, достаточной для покупки питания, ни натуральной оплаты в сколько-нибудь достаточных объемах.

Своеобразный социально-экономический анализ причин голода в деревне провел С. Д. Коряков, депутат одного из сельсоветов Кировской области, направивший свое письмо в Совет Министров СССР, как он сам писал, «по поручению колхозников».

Он писал, что, вернувшись летом 1946 г. из армии, обнаружил, что более 70% хозяйств из пяти соседних колхозов вместо хлеба питаются суррогатом, состоящим на 40% из муки, а в остальном — из клевера, травы-кислянки, льняной мякины. «Этим же кормят и детей,— писал он.— С половины лета многие вынуждены покидать свое хозяйство и уходить на работу в лесную промышленность, чтобы прокормить себя и семью».

В чем причина, задавал он вопрос и отвечал: во-первых, малоземелье, сильное сокращение посевных площадей, земли истощены, так как годами не вносились удобрения, навоз, поля зарастали лесом, а рабочих рук для расчистки полей не было.

Во-вторых, колхозники привлекаются для лесозаготовок. «С наступлением сезона лесозаготовок вся рабочая, главная сила идет на лесные работы в обязательном порядке, независимо от желания (здесь и далее курсив в цитатах наш.— Авт.), на основе доведенного плана лесозаготовок»,— пишет депутат сельсовета.

В-третьих, он сравнивает положение рабочих и колхозников и приходит к выводу, что положение колхозников намного хуже. Рабочий знает, что на его карточку он получит 700 г хлеба, члены его семьи получают хлеб как иждивенцы; колхозники же на трудодни получают несравнимо меньше. Отсюда результат: все, кто может, бегут из колхозов. «Для примера можно показать: в колхозе "Боевик" Скопинского сельсовета нашего же района вернулись по демобилизации из Красной Армии 18 человек, из коих осталось на работе 2 человека, причем один инвалид 2-й группы. Все остальные ушли на побочные заработки — то в лесники, то продавцами, с тем чтобы прокормить себя и своих иждивенцев- детей, а в колхозе не хватает рабочих рук, а в 1945 году запало снегом более 1 га овса и картофеля около 2 га».

Выводы депутата сельсовета в полной мере отражали общие тенденции обезлюдения деревни: трудоспособное население под любым предлогом пыталось уйти из нее.

Голод обрушился на Новгородскую, Ульяновскую, Костромскую, Свердловскую, Архангельскую, Горьковскую, Кировскую области, на области и республики Северного Кавказа, на Украину, Бурятию.

Из колхозов выгребли даже запасы семенного хлеба. Из 89 колхозов Устьян- ского оайона Аохангельской области семенное зеоно было только в 19 хозяйствах. Колхозники получали на трудодень по 100-150 г хлеба, а в некоторых колхозах не имели и того.

Не выдавался хлеб на трудодни во многих колхозах Виноградовского, Шенкурского, Котласского, Вилегодского, Няндомского и ряда других районов. Совсем без хлеба остались жители северных районов Архангельской области, где хлеб вообще не сеяли. В области начался голод.

Даже по официальным сведениям ЦСУ СССР, уровень душевого потребления колхозников в типичной для Центральной России Пензенской области составлял не более 5 пудов хлеба на человека" Сюда входил хлеб, не только полученный по трудодням (69 кг), но и купленный за счет сторонних приработков, и даже «иные незаконные поступления, как-то: сбор колосьев, перевеивание мякины и т. д., вплоть до случаев прямого хищения колхозного хлеба в период уборки». Отметим, что русская земская статистика конца XIX в. нормой душевого потребления хлеба на одного работника считала около 25 пудов хлеба.

Из очевидного кризиса сельского хозяйства СССР, развивавшегося по социалистическим рельсам, власть пыталась выходить прежними методами. Уже летом — 27 июля — 1946 г. было принято постановление Совета Министров и ЦК ВКП(б) «О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбазаривания, хищения и порчи». Осенью — 25 октября — 1946 г. новое постановление на ту же тему: «Об обеспечении сохранности государственного хлеба». В нем отмечалось, что «руководители партийных и советских организаций, работники Прокуратуры и Министерства внутренних дел... склонны мириться с фактами хищений и разбазаривания государственного хлеба и не принимают необходимых мер по обеспечению его сохранности». Не производство, а контроль и учет должны были служить средством решения продовольственной проблемы.

Прямым следствием этих решений стали массовые репрессии против председателей колхозов, которых объявляли ответственными за все проблемы этих хозяйств. В 1945 г. было осуждено 5 757 председателей, в 1946 г.— уже 9 511¹². Судили бригадиров, заведующих фермами. В некоторых районах осуждено было от четверти до половины всех председателей¹³

Колхозная деревня и неизвестная инициатива Н. С. Хрущева

В разгар продовольственного кризиса — в феврале 1947 г.— состоялся Пленум ЦК ВКП(б). Как отмечалось в информационном сообщении, он обсудил вопрос о мерах подъема сельского хозяйства. В постановлении пленума давалась оценка состбяния сельского хозяйства как «результата победы колхозного строя», превратившего сельское хозяйство в «передовое, оснащенное современной техникой». Отсюда следовал вывод: «Подъем сельского хозяйства обеспечил рост общественного богатства колхозов и благосостояния колхозников. Государство заготовляло зерно, мясо, жиры и другие сельскохозяйственные продукты в размерах, обеспечивающих продовольственные и сырьевые нужды страны и создание серьезных резервов».

Глубина анализа реальной ситуации в сельском хозяйстве предопределила и те меры по его подъему, которые наметила партия как руководство к действию: прежде всего, улучшение партийно-советского руководства сельским хозяйством, требование «ликвидировать до конца вскрытые ЦК ВКП(б) и Советом Министров СССР нарушения Устава сельскохозяйственных артелей, выражающиеся в неправильном расходовании трудодней, расхищении общественных земель колхозов, растаскивании колхозной собственности, нарушении демократических основ управления делами сельскохозяйственной артели».

Постановление отмечало наличие в колхозах «устаревших, заниженных норм выработки, что ведет к растрате трудодней». Постановление содержало детальные указания, что, где, в какие сроки следует сеять и убирать. Обращает на себя внимание, что в этом документе даже в пропагандистских выражениях отсутствовали любые сведения о том, что же получит сельское хозяйство. Государство, возлагая новые обязанности на деревню, не брало на себя никаких гарантий. Более того, фискальный характер отношения государства к деревне только усилился. Обратим внимание, что за словами «расхищение общественных земель колхозов, растаскивание колхозной собственности» стоит требование ограничить, сократить размеры личных подсобных хозяйств самих колхозников, становившихся в подобных условиях основным условием их выживания. Чего стоит и такая рекомендация, как пересмотр «устаревших, заниженных норм выработки», направленная на сокращение числа трудодней, которые могут заработать колхозники!

Итак, фундаментальныепринципы социалистического колхозного строя остались незыблемыми. Но все яснее становилось, что такое сельское хозяйство попросту не в состоянии прокормить страну. Однако в? 1хода из кризисного пол г - жения в колхозном производстве искали на других, уже ставших привычными, репрессивных путях. 2 июня 1948 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Инициатором этого решения был первый секретарь ЦК Компартии Украины Н. С. Хрущев¹⁴ Он сослался на проблемы сельского хозяйства Украины, сильно пострадавшего от оккупации, на то, что война привела к ослаблению колхозной системы. Поэтому Хрущев обратился к Сталину и Берии с предложениями об ужесточении политики государства по отношению к той части крестьянства, которая не хотела работать в колхозах.

Оценивая этих людей как «преступные и паразитические элементы», Хрущев проявил завидную эрудицию, сославшись на юридический прецедент. «В царской России,— писал украинский лидер,— был закон, по которому крестьянские общества могли выносить приговор об удалении из сел' лиц, "даль иее пребывание коих в этой среде угрожает местному благосостоянию и б асности" (Свод законов Российской империи. Т. IX. Ст. 683). Ясно,— продолжал Хрущев,— что этот закон ограждал частную собственность и был направлен против людей, социально опасных для царско-помсщичьего строя. В наше время следовало бы для усиления охраны социалистической собственности издать закон, предоставляющий право общим собраниям выносить приговоры о выселении за пределы республики наиболее опасных, антиобщественных и преступны,* элементов, упорно не желающих приобщаться к общественно полезному труду»¹⁵.

Инициатива Хрущева в Москве показалась перспективной не только для Украины, но и для всего СССР. На основе докладной записки Хрущева был подготовлен проект Указа Президиума Верховного Совета СССР, в разработке которого участвовали Г М. Маленков, А. А. Жданов, Л. П. Берия, М. А. Суслов, а также министры: внутренних дел — С. Н. Круглов, госбезопасности — В. С. Абакумов. Ознакомившись с этим проектом, секретарь ЦК ВКП(б) начертал на нем примечательную резолюцию: «Не для печати. И. Сталин»¹⁶

Этот указ не был опубликован, очевидно, по причине его шокирующего антикрестьянского характера. Впрочем, то, что он не был опубликован, не помешало довести его содержание до каждого колхоза и каждого колхозника. По стране прокатилась волна колхозных собраний, на которых принимались решения о выселении тех колхозников, которые не выработали минимума трудодней, имели крепкое личное хозяйство.

По сведениям Отдела спецпоселений МВД СССР, за период с 1948 по начало 1953 г. было выселено 33 266 колхозников и 13 598 членов их семей. Пик выселений пришелся на 1948 г., когда были направлены в ссылку 27 335 человек. «Раскулачивание вдогонку» становилось репрессивной мерой, закреплявшей принудительный колхозный труд. В документе Совета по делам колхозов при правительстве СССР, датированном сентябрем 1948 г., отмечалось, что «в результате проведенных мероприятий в колхозах значительно повысилась трудовая дисциплина, увеличился выход на работу колхозников, не участвовавших ранее в общественном производстве»¹⁷

В том же 1947 г. был принят новый Закон «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», в котором, в частности, устанавливалось, что «кража, присвоение, растрата или иное хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества караются заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от пяти до восьми лет с конфискацией имущества или без конфискации».

Денежная реформа и отмена продовольственных карточек

В декабре 1947 г. состоялось важнейшее решение — Постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) о проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары. Не анализируя всего содержания этого документа, заметим, что эта реформа снимала с государства ответственность за гарантированное снабжение по карточкам, тем самым ухудшались условия жизни и городских групп населения. Это положение отчасти корректировалось более выгодными именно для городского населения условиями обмена денег. Если обычная норма обмена была 10:1 руб., то в сберкассах на сумму до 3 ть/с. руб.— 1:1, а в облигациях государственного займа — 3:1. Так как деньги в сберкассах и в облигациях были по преимуществу у городского населения и у рабочих промышленности, то это должно было смягчить переход от пайковых к более высоким единым государственным ценам.

Отмене карточной системы и денежной реформе сопутствовала мощная пропагандистская кампания об успехах советской экономики, колхозного строя в стране, обеспечивших быстрое преодоление последствий йнм. За завесой этой кампании осталось то, что денежная реформа носила конг'.иск; юнный характер, что государство сняло с себя всякие обязательства пс гарантированному карточному снабжению городского населения и рабочих, что новые цены, установленные государством, в большинстве своем были выше коммерческих цен, утвержденных после войны. Советская пресса, естественно, ничего не писала об этом. Любопытно, что и в советской историографии эта проблема — конфиска- ционный характер реформы — не нашла отражения.

Между тем реформа была именно конфискационной, причем во всех ее элементах. Государство недвусмысленно решало свои проблемы за счет граждан. Под горячую руку государственной казны попались и иностранцы, жившие в Москве, в том числе сотрудники американского посольства. Им обменяли деньги из расчета 3:1. Конечно, это было лучше, чем для советских граждан, которым меняли деньги свыше минимального лимита 10:1. Но американцы не собирались соглашаться с таким положением. Между американским посольством и МИДом СССР завязалась долгая переписка, в которой финансисты посольства изложили свое мнение, основанное на собственных наблюдениях над последствиями реформы.

Первый вывод был следующим: «По сравнению с существовавшими пайковыми ценами новая система цен, установленная Советским правительством 14 декабря 1947 г., слегка снижает стоимость только четырех предметов потребления, в то время как... другие виды продуктов питания стоят фактически дороже»¹⁸. Экономисты из посольства подсчитали сравнительную стоимость продуктов питания в Вашингтоне и Москве, пересчитав курс рубля по отношению к доллару по принятой тогда норме — 8 руб. за доллар. Получалось, что жить в Москве в 1948 г. дороже, чем в Вашингтоне.

К встрече посла США в СССР Смита и заместителя министра А. Я. Вышинского 3 автуста 1948 г. американское посольство подготовило следующую таб-

19

лицу

Таблица 3

Сравнение цен в Вашингтоне и в Москве

(в руб. за 1 кг по курсу 8 руб. за 1 американский доллар)

Продукты

Москва

Вашингтон

Белый хлеб из муки первого сорта

7

1,88 -1,94

Белая мука первого сорта

8

1,57 -1,73

Яблоки

16,0 -25,0

1,47 -1,94

Молоко (1 Л)

3,0 -4,0

1,6) -1,94

Макароны _¥

10

2,65

Мясо, первый сорт

30

10,40 -12,16

Масло

64

13,60 -14,96

Чай (юо г)

16

1,76

Кофе

75

6,79 -8,96

Говоря о продовольственном снабжении городского населения, необходимо отметить, что колхозное производство обеспечивало лишь часть этих поставок. Другой их существенной частью были налоги (натуральные и денежный), которые взимались с крестьянского двора. Эти налоги взимались с дворов и колхозников, и единоличников, а также с хозяйств рабочих и служащих, имевших домашний скот. В среднем с колхозного двора после войны собирали: мяса — 40 кг, яиц — 5-100 шт., молока — 280-320 л²⁰. Быстро рос денежный налог: если в 1940 г. средняя сумма налога с крестьянского двора составляла 112 руб., то в 1949 г.—419, в 1950 г.—431, в 1951 г.—471, в 1952 г.—528 руб.²¹

Рост денежной части налога не мог быть перекрыт денежными доходами от труда в колхозе. Следовательно, существовал единственный способ заработать деньги для уплаты налогов — нести на базар то, что выращивалось в приусадебном хозяйстве. Налоговая политика правительства вынуждала крестьянина идти на базар. Она способствовала понижению цен на продукцию сельского хозяйства. Она разоряла деревню, вынужденную продавать много и дешево, продавать последнее под страхом репрессий за неуплату налогов. Социалистическое государство не ведало сантиментов в осуществлении своих фискальных функций. Отвечая на запрос колхозника, чиновник Министерства юстиции СССР в марте 1951 г. сообщал, «что ко взысканию недоимок по обязательным поставкам сельскохозяйственных продуктов и штрафов за невыполнение поставки в срок давность не применяется. По судебным решениям о взыскании с колхозных дворов, единоличных хозяйств и хозяйств отдельных граждан недоимок по обязательным поставкам и штрафов за невыполнение обязательств в срок взыскание может быть обращено на единственную в хозяйстве недоимщика корову»²².

В 1950 г. произошло укрупнение колхозов и связанное с ним сокращение подсобных крестьянских подворьев. За полгода — с ноября по декабрь 1950 г.— было объединено 199,8 тыс. колхозов, или 79,3% колхозов, которые были в стране в мае 1950 г.²³

Следует также обратить внимание на идею Хрущева, высказанную в «Правде» 4 марта 1951 г., о создании «агрогородов», где должны жить крестьяне — и не крестьяне даже, а сельские рабочие, обладающие всеми преимуществами городского быта и лишенные своего хозяйства, своей частнособственнической психологии. Так должно было бы произойти слияние рабочих и крестьян в один класс²⁴. В будущем эта теория станет идефикс советских философов-аграрников, теоретиков научного коммунизма и, что печальнее, серией практических решений партии и правительства по аграрным вопросам.

Формальным основанием для окончательной ликвидации уже не кулачества, а самого крестьянства как класса служила кажущаяся решенность аграрного вопроса по коммунистическим принципам: колхозы и совхозы обладали в это время 96-98% сельхозугодий, 100% сложной сельскохозяйственной техники²⁵ Однако вопреки всем постулатам социалистической политэкономии эти крошечные приусадебные участки колхозников, рабочих совхозов, заводских поселков успешно соревновались с государственным совхозно-колхозным сектором. В специальном исследовании, посвященном роли крестьянского двора в экономике страны в 50-60-х гг., отмечается, что в 1950 г. в общем объеме сельскохозяйственной продукции доля приусадебного производства колхозников составляла 38%, рабочих и служащих— 13%. В производстве животноводческой продукции роль приусадебного хозяйства была еще выше: 46 и 16%. Итак, суммируя, отметим: приусадебные хозяйства давали 51% всего валового производства сельхозпродукции и 62% продукции животноводства²⁶. В центральных областях России роль крестьянского подворья была еще более значительной. В Тульской области в том же 1950 г. в крестьянских хозяйствах было произведено 75% мяса, 80% молока, 85% яиц.

С точки зрения ортодоксального теоретика советского социализма, получался чудовищный недосмотр. Ликвидировав частную собственность на средства производства в сельском хозяйстве, попросту отобрав у крестьян все — землю, инвентарь, лошадей, полностью исключив любую возможность использовать наемный труд, эти теоретики должны были констатировать, что это производство не только сохранилось, но и объективно играло важную роль в хозяйстве страны. Причем там, в подсобных хозяйствах, урожайность была в среднем в 2-4, продуктивность скота — в 2-3 раза выше, чем в колхозах и совхозах²⁷

Отметим такую важнейшую черту этого хозяйства — в основе своей оно было ориентировано на семью (дело не в заработках, а в возможности не умереть с голоду, выкормить детей, найти для них стакан молока, поставить на стол картошку и, продав на базаре яйца, мясо теленка или поросенка, выкормленного за лето, заплатить денежный налог). Картошка с молоком — основная еда послевоенного поколения в селах и небольших городах²⁸. Нельзя было прожить не только на мифические колхозные трудодни, «за палочки», как тогда говорили, но и на невеликие послевоенные зарплаты. После войны вокруг всех городов и поселков раскапывались под посадку картошки любые мало-мальски подходящие участки земли — обочины дорог, поляны на опушках лесов, восстанавливались старые покосы, запустевшие во время коллективизации и в войну.

По данным ЦСУ СССР, труд непосредственно в колхозе давал около 20% денежных доходов. Доход на одного колхозника в 1950 г. составлял (в руб.):

Заработки в колхозе (оплата по трудодням, дополнительная оплата) 221

Работа по найму в государственных и кооперативных организациях 220 Доход от сдачи по личным обязательным поставкам и продажи государственным и кооперативным

организациям, колхозам скота, птицы и продуктов 35 Доход от продажи на рынке скота, птицы, продуктов,

полученных из колхоза и с приусадебного хозяйства 487

Пенсии, пособия и другие поступления от государства 114

Деньги, полученные от родственников и пр. 56 Весь денежный доход в 1950 г. 1 133

Сведения, приведенные в таблице, свидетельствуют об экономической бессмысленности заработков в колхозе (оплата по трудодням, дополнительная оплата) для самих колхозников.

Проводя, по тем же статистическим данным, 211 календарных дней на колхозной работе, колхозник получал от этой деятельности менее половины того, что он мог заработать на 25 сотках²⁹ своего приусадебного участка.

Отметив этот, без сомнения, прискорбный с точки зрения социалистической политэкономии факт наличия недостаточно контролируемого государством, невесть откуда взявшегося сектора экономики, теоретики и практики отечественного социализма не собирались оставлять его впредь без контроля, который шел по нескольким линиям. Прежде всего это продовольственный налог, сохранявшийся до 1958 г. в форме обязательных поставок. Продукция исчислялась с каждого крестьянского хозяйства, в городах и поселках — с головы скота. Сдаваемая продукция приобреталась по совершенно символическим ценам, составлявшим около 10% реальных.

Другим способом воздействия на этот сектор экономики стала конфискация «излишков» земельных наделов колхозников, которая предпринималась неоднократно. Необходимо указать также на яростную пропагандистскую кампанию против «частнособственнических настроений», которая принимала организованные формы преследования «рваческих и недобросовестных элементов из колхозников».

Констатируем очевидное — кризис сельского хозяйства, организованного по социалистическому принципу, и относительное развитие частного сектора производства сельскохозяйственной продукции. Заявление Г М. Маленкова, сделанное на XIX съезде партии, о том, что «зерновая проблема... решена прочно и окончательно», конечно, не могло восприниматься всерьез политическим руководством СССР.

В 1953 г. валовой сбор зерна составил всего 80 млн. т, мяса — 5,8 млн. т, молока — 36,5 млн. т, масла животного — 497 тыс. т³⁰

«Холодная война»

Отношения между союзниками стали осложняться по мере ослабления угрозы со стороны главных военных противников — нацистской Германии и Японии. Союзники уже в последние месяцы войны пытались по мере возможности вводить друг друга в заблуждение, стараясь отвоевать на будущее более сильные позиции. США и Великобритания активно сотрудничали в деле создания атомной бомбы, не допуская к ядерным секретам своего союзника — СССР, что, как известно, превратило советский ядерный шпионаж в одно из важнейших направлений деятельности советской разведки. США и Англия противостояли советской политике в Польше, с тревогой относились к усилению советских позиций в Иране, на Балканах, в Румынии³¹

Советская дипломатия смотрела в будущее через прицел неизбежных конфликтов со своими недавними союзниками. И. М. Майский, ставший в 1943 г. заместителем наркома иностранных дел, уже тогда писал о перспективах послевоенного устройства мира, о том, что «руководящая роль в области мировой политики окажется в руках СССР, США и Англии, и от характера отношений между этими тремя державами будет в огромной степени зависеть ход событий. Какова будет вероятная позиция США после войны, в особенности в первый послевоенный период? Все говорит за то, что США явятся в этот период твердыней в высшей степени динамического империализма, который будет энергично стремиться к широкой экспансии в различных концах мира — в Америке и в Азии, в Австралии и в Африке. Эта экспансия не минует, вероятно, и Европы, хотя здесь она должна будет принять формы несколько иные, чем в других местах. Само собой разумеется, что американская экспансия будет экспансией нового типа: ее оружием будет не столько территориальная аннексия (хотя в известных случаях и она не исключена), сколько финансово-экономическая аннексия»³².

Уже в последние дни войны, 23 апреля 1945 г., во время встречи в Белом доме в Вашингтоне наркома иностранных дел СССР В. М. Мол ото ва с президентом США Г. Трумэном новый американский президент в весьма резкой форме заявил, что «если три главных союзника, которые вынесли основное бремя войны, не решат польского вопроса, то это вызовет сомнения в нашем единстве и решимости сотрудничать в послевоенное время»³³ 4 мая 1945 г. в Сан-Франциско, где создавалась Организация Объединенных Наций, состоялась встреча Молотова с госсекретарем США Э.-Р. Стеттиусом и министром иностранных дел Великобритании А. Иденом. Собеседники Молотова обвинили советские власти в том, что они арестовали 16 польских политических деятелей во главе с генералом Л. Окулицким. По словам Идена и Стеттиуса, в числе арестованных были те люди, которые «были предложены английскими и американскими представителями в московской комиссии в качестве лиц для консультации»³⁴

Ядерное оружие, создававшееся в США в годы войны, становилось военно- политическим средством давления на СССР. Дочь Трумэна, сопровождавшая его на конференцию союзников в Потсдаме, записала слова отца накануне испытания атомной бомбы 16 июля 1945 г.: «Если она взорвется, а я думаю, что это случится, у меня будет управа на этих парней» (он имел в виду Сталина)³⁵

Однако «холодная война» рождалась не сразу. Между союзниками существовали не только противоречия, но и хорошо осознанная потребность в совместных действиях. Сверхдержавы соперничали, боролись друг с другом, нуждаясь при этом друг в друге. Необходимо было найти согласованные позиции по отношению к странам — союзникам Германии, подготовить мирные договоры с ними, урегулировать отношения на Дальнем Востоке с Китаем и Кореей. Договоренности если и достигались, то с трудом. Но Тегеранско-Ялтинекая схема устройства мира в главных своих деталях устраивала союзников и служила полем для больших компромиссов. В Москве внимательно и с известной долей надежды следили за расстановкой политических сил в США, в частности за ходом промежуточных выборов 1946 г.³⁶

В первые послевоенные годы действовал механизм постоянных совещаний министров иностранных дел. В сентябре — октябре 1945 г. на встрече министров в Лондоне обсуждался вопрос об урегулировании отношений с бывшими союзниками Германии — Италией, Венгрией, Румынией, Болгарией и Финляндией. В ходе консультаций между госсекретарем США Дж. Бирнсом и В. М. Молотовым 20 сентября 1945 г. Бирнс сделал любопытное предложение. «Американский народ,— заявил он Молотову,— как правило, не заключает договоров с другими странами. Но сейчас, когда американский народ исполнен решимости не дозволить Германии вооружаться», он, Бирнс, мог бы, «если Молотов сочтет это полезным, рекомендовать Трумэну переговорить с лидерами конгресса о возможном договоре между США и СССР. Цель договора заключалась бы в том, чтобы держать Германию разоруженной в течение 20-25 лет».

Однако Молотов довольно прохладно прореагировал на предложение Бирнса. Вместо этого он обрушился с критикой на позицию США по поводу тогдашнего правительства Румынии, которое было оценено как недостаточно демократическое. Молотов вновь и вновь «давил» на Бирнса, требуя, чтобы тот снял американскую критику в адрес румынского правительства³⁷

Двумя днями позже, при следующей встрече Молотова и Бирнса, Молотов дал понять, что Москву не очень интересует договор с США о Германии. По мнению Москвы, более важным представлялся советско-американский договор «против возможного возобновления агрессии Японии». Советское руководство выражало тревогу из-за того, что «японские дивизии на главных островах Японии демобилизуются и не берутся в плен американцами. Таким образом, в руках Японии остаются обученные кадры офицеров и солдат... Все это производится американским командованием без согласования с союзниками»³⁸ С этого времени проблема Японии стала постоянной в советско-американских отношениях³⁹

Выступление У. Черчилля в Фултоне, традиционно считавшееся открытым началом «холодной войны», судя по документам советского МИДа, не вызвало сколько-нибудь пристального внимания в советском посольстве в Вашингтоне. Сведения об этом выступлении попали только в обзор прессы посольства. Однако международный резонанс на выступление отставного премьер-министра Великобритании, заявившего о существовании «железного занавеса», о пользе атомной монополии США и о ведущей роли англоговорящих стран в послевоенном мире, вызвал негодование Сталина. Вместе с тем нельзя не заметить, что выступление Черчилля было хотя и авторитетным, но тем не менее частным мнением человека, утратившего власть. В резком ответе Сталина, опубликованном на страницах «Правды» 14 марта 1946 г., критике подвергался лично Черчилль «и его друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки», однако Сталин не критиковал государственную политику этих стран⁴⁰

Перед отъездом из СССР в феврале 1946 г. поверенный в делах США в Москве Д. Кеннан направил в Вашингтон политический доклад о перспективах советско-американских отношений. Позже, в июле 1947 г., основное содержание этого документа было опубликовано в «Форин афферс» в статье «Источники советского поведения». Кеннан писал: «...мы имеем здесь дело с политической силой, фанатично приверженной мнению, что с США не может быть достигнут постоянный модус вивенди, что является желательным и необходимым подрывать внутреннюю гармонию нашего общества, разрушать наш традиционный образ жизни, ликвидировать международное влияние нашего государства, с тем чтобы обеспечить безопасность советской власти». Кеннан охарактеризовал советскую власть как такую, которая, «будучи невосприимчивой к логике разума... очень чувствительна к логике силы»⁴¹.

«Длинная телеграмма» Кеннана хорошо известна в историографии⁴². Не известно другое: генконсульство СССР в Сан-Франциско получило в свое распоряжение записи выступления Кеннана в Станфордском университете в октябре 1946 г. Этот документ был выслан в Москву в МИД⁴³

Выступление Д. Кеннана в Станфорде позволяет существенно дополнить, а в ряде случаев — уточнить представления этого дипломата о политике по отношению к Советскому Союзу. Кеннан заявил, что важнейшим положением советской внешнеполитической доктрины является теория капиталистического окружения. По словам Кеннана, за этой теорией стояла «фактическая база», прежний опыт СССР. Ни правительство, ни народ Советского Союза, утверждал он, не хочет новой мировой войны. Поэтому основной проблемой, по его словам, является не то, иметь или не иметь отношения с русскими, а то, какими должны быть отношения с Россией.

Кеннан полагал, что Советский Союз ослаблен войной, потеряв большое количество рабочих рук и часть промышленного потенциала. Поэтому, несмотря на укрепление позиций СССР по отношению к своим соседям, у этой страны, по мнению американского дипломата, нет планов агрессии.

В Станфорде Кеннан фактически дезавуировал собственное утверждение о том, что с Россией нужно говорить с позиции силы. Ничего не выйдет, если действовать по отношению к уей угрозами, утверждал он. «Мы не должны колебаться в твердом заявлении о том, какова наша позиция... когда в действительности затрагивались бы наши собственные интересы,— говорил Кеннан своим слушателям.— Но, с другой стороны, весьма большой слабостью являлось запугивание и некомпромиссное соглашение, когда не затрагивались действительные интересы американцев»⁴⁴ Примером ненужного для Америки повода для конфликта с Советским Союзом он считал позицию США по отношению к Польше. «У нас нет интереса к Польше, и, если бы мы не породили фальшивых надежд и фальшивого исхода», это бы избавило от взаимного непонимания.

Отвечая на вопросы слушателей, Кеннан заявил о фактической невозможности советско-американской войны. Это была бы, по его мнению, «борьба между акулой и тигром»⁴⁵

По мнению Кеннана, СССР сохраняет внутреннее единство, в нем не существует конфликтов между правительством и армией, для русского народа характерна традиционная, многовековая способность оборонять свою землю. Русские живо интересуются Западом, но готовы каждый раз доказывать, что «Россия имеет что-то большее». «Я не рекомендую недооценивать их,— говорил Кеннан.— Коммунистическое правительство намного сильнее, чем придают этому значение. Лидеры являются старыми, закаленными конспиративными людьми,

46

которые прошли тюрьмы... за свою веру»

Позиция Кеннана, заявленная им в Станфорде в октябре 1946 г., оказалась гораздо более осторожной, чем те положения, которые были сформулированы в его «длинной телеграмме» в феврале и даже в его статье в «Форин афферс», подписанной псевдонимом X.

Пожалуй, не будет преувеличением считать, что в 1946 г. и в США, и в СССР шел поиск будущей модели отношений между двумя странами, и едва ли будет правильным говорить о том, что в это время конфликты были важнее компромиссов. Даже в такой сфере, как вопрос о ядерном оружии, американская позиция не была совершенно однозначной. При всем «американоцентризме» так называемого плана Баруха, предполагавшего принятие в ООН программы контроля за разработкой ядерных материалов, созданием и использованием ядерного оружия и создание в структуре ООН специального учреждения для этих целей, американская дипломатия не могла не учитывать мнение СССР в этой области.

Примером попыток наладить элементы сотрудничества между СССР и США в области ядерного оружия может служить приглашение советской стороне принять участие в качестве наблюдателя при испытании бомбы на атолле Бикини

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ СССР (1945-1953 гг.)

летом 1946 г. Это приглашение было принято, и три советских представителя были направлены на эти испытания⁴⁷

Не удалось и советскому руководству принять через ООН так называемый план Громыко, предполагавший уничтожение ядерного (в то время только американского) оружия.

В 1947 г. отношения между СССР и США стали быстро осложняться. Генкон- сул СССР в Нью-Йорке писал в Москву в феврале 1947 г.: «В сравнении с ноябрем и декабрем прошлого года в январе и феврале 1947 года отношение к нам в США значительно ухудшилось. Республиканцы Ванденберг, Тафт, Даллес, а также Барух и другие направляют прессу и радио к еще большему обострению положения»⁴⁸.

В начале 1947 г. обозначился открытый конфликт между СССР и США в духе начавшейся «холодной войны». 10 февраля 1947 г. в американском Сенате при назначении председателя комиссии по атомной энергии сенатор Маккеллар обратился к заместителю госсекретаря США Дж. Ачесону: «Не полагаете ли вы, что Россия забрала бы себе остаток Европы и мира, если бы имела бомбу?» Аче- сон в сущности согласился с полуутверждением, содержавшимся в этом вопросе: «Внешняя политика России является агрессивной и экспансионистской»⁴⁹

Министерство иностранных дел СССР очень быстро отреагировало на обсуждения в сенате США, увидев в этом предмет для обострения отношений. Аппаратом МИДа был подготовлен проект ноты Молотова в адрес США. Там сообщалось: «Советское правительство обращает внимание правительства США на недопустимость поведения господина Ачесона, позволившего себе, несмотря на свое официальное положение, сделать в Сенате заявление, враждебное Советскому Союзу и совершенно несовместимое с нормами отношений между СССР и США».

Когда проект ноты оказался у Молотова, он лично отредактировал ее, превратив из резкой в грубую. Он лично вписал в текст слова, характеризовавшие выступление Ачесона как «грубо клеветническое и враждебное Советскому Союзу». Даже дипломатическую формулу, которой заканчивалась нота,— «с искренним уважением» — он заменил на более прохладную — «уважающий Вас»⁵⁰

Госдепартамент, получив советскую ноту, пошел точно таким же путем. Его действия можно расценить как зеркальное отражение действий советской дипломатии. В ответной ноте Госдепартамент не отказал себе в удовольствии точно процитировать текст Ачесона, который в этой редакции выглядел следующим образом: «...я вполне осознаю, что внешняя политика России является агрессивной и экспансионистской. Я полагаю, что одним из великих усилий, которые предпринимаются всеми в Объединенных Нациях, является попытка найти средства разрешения проблем такого рода...» «Вы характеризуете содержание этого заявления как грубо клеветническое и враждебное в отношении Советского Союза,— отвечал Госдепартамент Молотову.— Согласно нашим нормам, сдержанное замечание (выделен текст, подчеркнутый Молотовым.— Авт.) по вопросу, который относится к внешней политике, не есть клевета»⁵¹

25

СССР ответил новой нотой, адресованной непосредственно госсекретарю США Дж. Маршаллу.

Сведения о советско-американском дипломатическом конфликте попали в прессу. 21 марта 1947 г. Ассошиэйтед Пресс и Юнайтед Пресс распространили сообщение о выступлении Дж. Ачесона перед комиссией по иностранным делам, в котором содержались, в частности, слова о том, что существование «правительств, находящихся под властью коммунистов в любой части мира, опасно для безопасности США». Заявление оказалось в тот момент чрезмерно резким для тогдашних отношений между СССР и США. Это заявление, ставшее сенсацией, было дезавуировано американской стороной.

Свеча «холодной войны» загоралась с двух сторон.

5 июня 1947 г. государственный секретарь США Дж. Маршалл, выступая в Гарвардском университете, провозгласил программу помощи тем странам Европы, которые пострадали от нацистской агрессии.

При подготовке программы помощи Европе (названной планом Маршалла) предполагалось использовать механизм совета министров иностранных дел Великобритании, Франции и СССР. Советский министр иностранных дел был приглашен на встречу в Париже, где должны были быть выработаны основные контуры этого плана.

Американский план оказался, несомненно, привлекательным для европейских стран, переживших войну. Кроме того, он создавал возможности экономического объединения Германии, разделенной после войны на четыре зоны оккупации. Главноначальствующему Советской военной администрации в Германии маршалу В. Д. Соколовскому было направлено письмо немецкой экономической комиссии, в котором сообщалось, что «отдельные немецкие земли или зоны не могут одни выбраться из хаоса послевоенного времени. Только тесное сотрудничество всех земель путем восстановления экономического и политического единства Германии может привести к выходу... Немецкий народ теперь ждет, что министры иностранных дел союзных держав договорятся на Парижской конференции о немедленном восстановлении единства Германии»⁵²

С просьбами о возможности получения помощи в Париж обратились Польша, Венгрия, Югославия, Чехословакия — страны, которые после войны оказались в советской сфере влияния⁵³.

Экономическая экспертиза «плана Маршалла» для высшего советского руководства была проведена академиком Е. С. Варгой. Варга увидел в этом плане не столько экономическую, сколько политическую суть. По его заключению, американцы стремились выбросить на европейский рынок свои товары, получить от своих ненадежных в экономическом отношении клиентов прежде всего политическую плату.

По мнению Варги, итогами «плана Маршалла» должны были стать:

объединение Германии на буржуазных основах;

возможность для США поставить вопрос об отмене «железного занавеса», получить права для свободного передвижения товаров, экономической и политической информации (заметим, что эти обстоятельства оценивались Варгой как враждебные для СССР);

создание единого фронта буржуазных государств Европы против СССР⁵⁴

Кремль был возмущен тем, что СССР оказывался исключенным из числа государств, которым были намерены оказывать помощь по этому плану. Причина была формальной. Советский Союз заявлял о том, что у него положительный баланс бюджета, и поэтому он, по мнению американской стороны, не нуждался в помощи. Но если учесть, что официальной целью «плана Маршалла» провозглашалась задача оказания помощи тем странам, которые более всего пострадали от фашистской агрессии, то эта оговорка в адрес СССР выглядела едва ли не циничной.

Под давлением Москвы политическое руководство ряда стран Центральной Европы — Румынии, Венгрии, Албании, Болгарии, Югославии, Польши и Финляндии, а позже — и Чехословакии отказалось от участия в «плане Маршалла» и в работе общеевропейской конференции, открывавшейся 12 июля 1947 г. в Париже⁵⁵

В результате «план Маршалла» стал политико-экономической реализацией тегеранско-ялтинских компромиссов и споров о фактическом разделе сфер влияния в Европе.

В сентябре 1947 г. делегация СССР выступила на 11-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН с заявлением, в котором, в частности, говорилось: «Становится все более очевидным для всех, что проведение в жизнь "плана Маршалла" будет означать подчинение европейских стран экономическому и политическому контролю со стороны США и прямое вмешательство последних во внутренние дела этих с фан. Вместе с тем этот план является попыткой расколоть Европу на два лагеря и завершить с помощью Великобритании и Франции образование блока ряда европейских стран, враждебного интересам демократических стран Восточной Европы, и в первую очередь Советского Союза»⁵⁶

Советским ответом на «план Маршалла» стало восстановление единого органа руководства коммунистическими партиями во всем мире и укрепление контроля над странами Восточной и Центральной Европы. В сентябре 1947 г. было сформировано Информационное бюро коммунистических партий (Коминформ). Его появление стало свидетельством отказа от концепции «национальных путей к социализму»⁵⁷, той политической доктрины, которая в первые послевоенные годы разделялась в Кремле.

Именно в 1947 г. в странах Восточной Европы начинаются «разоблачения антиреспубликанских и антидемократических заговоров». Сначала в Венгрии, коммунистический лидер которой М. Ракоши, казалось, был помешан на поиске врагов и в своем усердии не ограничивался собственным государством, а претендовал на комиссарско-прокурорскую роль в других странах «социалистического лагеря». Затем то же произошло в Румынии, Болгарии, Албании, Чехословакии.

На встрече с В. М. Молотовым в апреле 1947 г. М. Ракоши посетовал: «Жалко, что у заговорщиков не оказалось складов с оружием, тогда бы мы могли крепче их разоблачить... Мы хотим разгромить реакцию и снова поднять вопрос о заговоре. Сейчас нам известно более 1 500 фашистов нееврейского происхождения. Это — расисты, профессора, представители интеллигенции. Мы должны их удалить».

Такая оголтелая позиция вызвала сомнения у Молою- а ачит, большая часть венгерской интеллигенции замешана в заговоре? ьс ^ ойдете против всей венгерской интеллигенции, вам будет тр/дно»⁵⁸.

Усиление «холодной войны» влияло на политику СССР по отношению к его сателлитам. Нарастало требование «идеологической дисциплины», единообразия по советскому образцу. В сентябре 1947 г. на совещании представителей ряда компартий в Польше секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов заявил, что в итоге Второй мировой войны создалась новая расстановка политических сил, образовались два лагеря -— лагерь империалистический и антидемократический во главе с США, с одной стороны, и лагерь антиимпериалистический и демократический во главе с СССР — с другой. Основная цель реакционного лагеря — укрепление империализма, подготовка новой империалистической войны, борьба с социализмом и демократией и повсеместная поддержка реакционных и антидемократических, профашистских режимов и движений. Цель демократического лагеря — борьба против угрозы новых войн и империалистической экспансии, укрепление демократии и искоренение остатков фашизма⁵⁹

Весной 1948 г. в ЦК ВКП(б) был подготовлен блок материалов, предназначенных для обоснования необходимости кардинальных перемен в руководстве ряда компартий. Это были секретные служебные записки с критикой внутрипартийной и внутриполитической ситуации в четырех странах — Югославии, Венгрии, Польше и Чехословакии. Одновременно в ЦК ВКП(б) был проведен аналогичный критический разбор политической линии ППР⁶⁰

В 1948 г. начался первый крупный конфликт времени «холодной войны». Мир впервые оказался на грани новой войны. Берлинский кризис был по-своему закономерен и неизбежен. При разделе сфер влияния в Европе особый статус Берлина превращал его в полигон соперничества. Конфликты в этом городе, где были сосредоточены значительные вооруженные формирования складывавшихся блоков государств, соперничавших между собой, могли стремительно перерасти в полномасштабную войну в центре Европы. Стороны, участвовавшие в конфликте, прекрасно понимали опасность перерастания демонстрации силы в применение силы.

Уже в конце 1947 г. на встрече-совещании министров иностранных дел в Лондоне западными державами был предложен проект так называемых «Дополнительных принципов», предусматривавших переход от прежних союзнических обязательств в Германии к созданию государства в западных зонах оккупации. Противоречия, выявившиеся по германскому вопросу, оказались столь глубоки, что с этого времени фактически прекращаются периодические совещания министров иностранных дел союзных стран⁶¹

1 марта 1948 г. советская администрация в восточной части Германии ввела ограничения на связь, транспорт и торговлю между Берлином и западными зонами и между восточной и западными зонами.

Практически одновременно с этим возникает военно-политический союз западноевропейских стран — Англии, Франции, Бельгии, Голландии и Люксембурга. Планы по его созданию были публично поддержаны американским президентом Трумэном. После принятия сенатом США в июне 1948 г. так называемой «резолюции Ванденберга» открылась возможность непосредственного участия в формировавшемся военном союзе Соединенных Штатов. Границы «плана Маршалла» совпали с границами нового военно-политического союза.

Продолжением этой политики стало введение в западных зонах Германии новых денежных знаков и их распространение в западных секторах Берлина. Это привело к усилению блокады Западного Берлина. США вместе с Англией и Францией организовали перевозки по «воздушному мосту» в Западный Берлин всего необходимого — продуктов питания, горючего, других товаров.

Противостояние двух формировавшихся центров силы европейской и мировой политики становилось открытым и опасным. Это, в свою очередь, породило интенсивную дипломатическую деятельность между Москвой и Вашингтоном.

Стороны интенсивно обменивались нотами. Недавние союзники обвиняли СССР в объявлении блокады Берлина, ставшей «прямым вызовом правам других оккупирующих держав в Берлине». Советское политическое руководство утверждало, что именно союзники нарушили прежние договоренности о Берлине, что сепаратная денежная реформа в западных секторах приведет к потоку обесценивающихся старых марок в Берлин и в восточные области Германии, что ухудшит экономическое положение там⁶².

30 августа 1948 г. в Москве прошли переговоры представителей США, Англии и Франции с министром иностранных дел СССР Молотовым, а 2 августа — со Сталиным.

Сталин внес ряд предложений:

отменить транспортные ограничения между Берлином и западными зонами;

ввести в качестве единственной денежной единицы в Берлине немецкую марку, ходившую в советской зоне Германии⁶³

На переговорах в Москве была достигнута предварительная договоренность о том, что западные оккупирующие державы готовы изъять из обращения в Берлине западную марку и согласиться с использованием марки советской зоны оккупации при условии, что будет установлен контроль четырех держав над ее выпуском, обращением ииспользованием в Берлине.

После долгих переговоров Сталин 23 августа 1948 г. согласился с контролем четырех держав и сам предложил создание Финансовой комиссии четырех держав, которая должна была контролировать практическое осуществление финансовых соглашений в связи с введением и дальнейшей циркуляцией единой валюты в Берлине под контролем Немецкого эмиссионного банка советской зоны⁶⁴

Однако эти договоренности так и не были воплощены в жизнь. Полным ходом шла подготовка к созданию двух германских государств. Берлин оставался спорной территорией.> Блокада была продолжена, и только год спустя, в мае 1949 г., на переговорах четырех держав в Нью-Йорке была достигнута договоренность о том, что с 15 мая 1948 г. и СССР, и западные оккупирующие страны снимут взаимную блокаду между восточной и западной зонами Германии и Западным и Восточным Берлином.

В сентябре 1949 г. была образована Федеративная Республика Германии, куда вошли три западные зоны оккупации; в октябре того же года — Германская Демократическая Республика, образованная на основе германских земель, входивших в советскую зону оккупации.

Одновременно полным ходом шел процесс складываг военно-политических блоков. В апреле 1949 г. был образован Североатлантический союз (НАТО), куда вошли США, Англия, Франция, Италия, Канада, Бельгия, Голландия, Португалия, Дания, Норвегия, Исландия, Люксембург. Позже к НАТО присоединились Турция, Греция (1952 г.) и ФРГ (1955 r.)^6S

Одновременно с этим шло формирование военного союза стран Восточной Европы во главе с СССР.

Другая зона конфликта между двумя блоками сложилась на Дальнем Востоке. Попытки выработать единую политику великих держав в Корее полностью провалились. Корея быстро превращалась в новый центр напряженности. Страна была разделена после войны на две зоны влияния — на юге под контролем США, на севере — под контролем СССР. В 1948 г. было образовано правительство Южной Кореи во главе с американским ставленником Ли Сын Маном; на севере — просоветское правительство во главе с Ким Ир Сеном. Оба правительства получали значительную военную помощь от своих патронов. На основании договора между США и Южной Кореей, заключенного в августе 1948 г., страна получила значительный объем военных материалов.

Подобные процессы шли и в Северной Корее. 5 и 14 марта 1949 г. состоялись встречи советского руководства во главе со Сталиным и руководства Северной Кореи во главе с Ким Ир Сеном⁶⁶ На этих встречах Ким Ир Сен запросил военной помощи у СССР. По его словам, на территории Южной Кореи находилось 15-20 тыс. американских военнослужащих и около 60 тыс. южнокорейских солдат и офицеров. На вопрос Сталина: «Какая армия сильнее — северная или южная?» — корейские собеседники Сталина заявили, что армия Северной Кореи сильнее. Сталин посоветовал Ким Ир Сену иметь военную авиацию.

Сталин, по словам Ким Ир Сена, записанным позже Т. Ф. Штыковым, советским послом в Северной Корее, не советовал своим корейским собеседникам первыми нападать на Южную Корею, а рекомендовал использовать нападение южнокорейских войск как повод для ответного вторжения на юг страны⁶⁷

Были достигнуты договоренности о советской военной помощи, о подготовке корейских офицеров в Советском Союзе⁶⁸. После этого северокорейское руководство неоднократно проводило «активные мероприятия», а фактически — крупномасштабные военные провокации против Южной Кореи.

19 января 1950 г. в Москву поступила телеграмма от советского посла в Пхеньяне Т. Ф. Штыкова. В ней сообщалось, что двумя днями раньше — 17 января — Ким Ир Сен заявил, что «теперь, когда освобождение Китая завершается, на очереди стоит вопрос освобождения Кореи». По словам северокорейского лидера, «партизаны не решат дела...». По словам Штыкова, Ким Ир Сен сетовал на то, что правительство Южной Кореи не нападает на север страны, а поэтому ему, Ким Ир Сену, нужно побывать у Сталина и спросить разрешения для наступления на юг. «Ким Ир Сен говорит о том, что сам он начать наступление не может, потому что он коммунист, человек дисциплинированный, и указания товарища Сталина для него являются законом»⁶⁹

10 апреля 1950 г. эта встреча состоялась⁷⁰.

25 июня войска Северной Кореи вторглись на юг. Конфликт стремительно интернационализировался. На стороне Южной Кореи выступила Организация Объединенных Наций. В тот же день Совет Безопасности ООН осудил «вооруженное нападение на Корейскую республику войск из Северной Кореи». Он потребовал от Северной Кореи отвести войска к 38-й параллели и призвал всех членов ООН оказывать «всю возможную помощь в выполнении настоящей резолюции и воздержаться от оказания помощи властям Северной Кореи».

Американские войска вступили в конфликт между двумя Кореями под флагом ООН; в свою очередь, на стороне Северной Кореи выступили войска коммунистического Китая и советские военные — прежде всего летчики и войска противовоздушной обороны.

В небе над Кореей завязались жестокие бои между американскими и советскими летчиками. Советским, летчикам было категорически запрещено пересекать 38-ю параллель и углубляться в воздушное пространство Южной Кореи. Это избавляло летчиков от наземных средств ПВО южнокорейских войск и их союзников. Американские летчики и их союзники, воевавшие над территорией Северной Кореи, несли большие потери.

Начальник Генерального штаба СССР С. М. Штеменко ответил по запросу Сталина, что за время боевых действий — с 1 ноября 1950 г. до 6 декабря 1951 г. (дня запроса Сталина) — советская авиация потеряла 63 самолета МиГ-15 и МиГ-15-бис и 30 летчиков, в советских зенитных частях убито 29 и ранено 53 человека. За это же время сбито 569 самолетов противника, в том числе 510 самолетов — средствами советской истребительной авиации, 59 самолетов — огнем советской зенитной артиллерии.

Однако боевые действия на земле шли для Северной Кореи неудачно. Наступление на юг провалилось. Десант американских войск на юге Кореи, в Чемульпо, привел к тому, что северокорейские войска понесли большие потери, оказались отрезанными от баз снабжения горючим и боеприпасами. 26 сентября 1950 г. Ким Ир Сен дал распоряжение «немедленно принять меры к выводу из Южной Кореи людских резервов, с тем чтобы их использовать для формирования в Северной Корее, а также не дать воспользоваться ими южанам».

Война перешла в затяжную фазу, тяжелую и кровопролитную. Опасность ее состояла в угрозе перерастания военного конфликта в мировую войну. Мировую войну ждали, к ней готовились.

Противостоявший НАТО Варшавский Договор, куда вошли СССР, Польша, Румыния, Венгрия, Чехословакия, Албания, ГДР, Болгария, формально возник позднее — только в мае 1955 г. Однако фактически военный блок во главе с СССР сложился много раньше. По воспоминаниям М. Ракоши, «к концу 1950 г. уже во весь свой рост обрисовались грозные контуры НАТО. Было очевидно, что мир социализма, прдтив которого был направлен этот союз, не мог сидеть сложа руки, слыша все более громкое бряцание мечами».

М. Ракоши в своих мемуарах привел сведения о совещании 8 января 1951 г. в Кремле: «С советской стороны присутствовали: Сталин, несколько членов Политбюро и, кроме того, если не ошибаюсь, маршал Василевский и генерал Штеменко, который был тогда начальником Генерального штаба Советской Армии». На встрече были генеральные секретари компартий стран советского блока и министры обороны. Штеменко доложил, что «к концу 1953 г. НАТО полностью завершит подготовку, а для того, чтобы это уравновесить, необходимо должным образом развернуть и армии социалистических стран». Маршал К. К. Рокоссовский, бывший тогда министром обороны Польши, заявил, что «ту армию, создание которой предлагает Штеменко для Польши, они планировали иметь к концу 1956 года». Сталин оборвал строптивого маршала: «Если Рокоссовский может гарантировать, что до 1956 года не будет войны, то можно соблюдать первоначальный план развития, но если нет, то будет правильнее принять предложение Штеменко»⁷¹

Недолгий мир после Второй мировой войны вскоре перешел в затяжную «холодную войну» между недавними союзниками, а «холодная война» все явственнее рисковала превратиться в полномасштабный мировой конфликт.

Страх перед победителями

Сталин пережил страх и растерянность в первый год войны, удивление терпеливостью русского народа, перенесшего страшные лишения мировой войны, но не избавившегося от своего правительства, наделавшего столько ошибок. Это чувство прорвалось у него в поразительном тосте на приеме в честь главнокомандующих войсками Красной Армии, произнесенном 24 мая 1945 г. «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 гг...— говорил Сталин.— Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это... И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!»⁷² Но это удивление Сталина доверием русского народа, осознание, что это доверие отнюдь не бесконечно, переросло у Сталина в недоверие ко вчерашним победителям, прежде всего к тем маршалам и генералам, которые вели в бой войска Красной Армии.

Отношение власти к генералитету — по сей день малоизученный вопрос.

Война не могла не усилить роль армии в жизни общества. В советской политической реальности это означало ослабление влияния партийного руководства. Наркомат обороны в августе 1944 г. с гордостью писал в правительство о состоянии офицерского корпуса в стране: «Мы в настоящее время располагаем самыми ценными военными кадрами, какие когда-либо до сих пор имели, так же как и самыми лучшими — в сравнении с кадрами любой армии мира»⁷³

Офицерский и генеральский корпус был молод, обладал фронтовым опытом, научился воевать в обороне и наступлении. 38,7% командиров полков были не старше 35 лет; среди командиров дивизий, корпусов и армий соответственно 73,2, 60,5 и 44,8% были моложе 45 лет. Генеральские погоны в Красной Армии (без Военно-Морского Флота, Наркоматов внутренних дел и госбезопасности, Политуправления Красной Армии и других ведомств) получили в годы войны 1 753 человека⁷⁴ (из 2 952 генералов, которые служили в августе 1944 г.).

С другой стороны, война ввела в состав элиты советского общества — в офицерский и генеральский корпус — значительное число беспартийных людей. К маю 1944 г. 286 генералов Красной Армии не состояли в ВКП(б). Кроме того, 238 генералов стали членами партии только в годы войны⁷⁵.

Офицерский корпус справедливо гордился преемственностью традиций со старой русской армией. Более того, в годы войны шло сознательное копирование отдельных черт и признаков дореволюционной армии — были восстановлены воинские звания, ношение погонов; военные суворовские и нахимовские училища для малолетних воспитанников создавались по образу и подобию кадетских корпусов; начальник Главного управления кадров Красной Армии Ф. И. Голиков, предлагая осуществить реорганизацию системы военных училищ, прямо указывал в качестве образца «военные училища старой армии»⁷⁶.

Офицерский корпус оказался на пороге превращения в сословие — предусматривалось обязательное награждение орденами и медалями за выслугу лет, кавалеры орденов имели надбавку к жалованью, старшие офицеры и генералы получали право посещать коммерческие магазины.

Традиции офицерского корпуса сознательно насаждались в других министерствах и ведомствах — повсеместно вводились специальные звания, мундиры, вознаграждения за выслугу лет.

Явно из дореволюционного опыта была взята форма «судов чести», утвержденная постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах» от 28 марта 1947 г., подписанным Пред- совмина СССР И. В. Сталиным и секретарем ЦК ВКП(б) А. А. Ждановым.

Это был служебный суд для другой части формировавшейся элиты — чиновников, работавших в министерствах и центральных ведомствах СССР.

«Судам чести», родом из дооктябрьской России, отводилась та роль, которую в СССР прежде играли партийные организации. Этот противоестественный гибрид должен был, в соответствии с решениями Совмина СССР и ЦК ВКП(б), способствовать воспитанию работников государственных органов в духе советского патриотизма, преданности интересам Советского государства и высокого сознания своего государственного и общественного долга для борьбы с проступками, роняющими честь и достоинство советского работника.

Элите грозили возможностью обращения к террору 1937-1938 гг., напоминали, что «товарищ Сталин говорил, что буржуазные государства... постоянно засылают друг другу массу шпионов. Поэтому нет основания полагать, что к нам засылают шпионов меньше. Наоборот, буржуазные государства к нам засылают шпионов в два-три раза больше, чем в любую буржуазную державу».

Военным Сталин не доверял никогда. Не доверял даже тем, кто, казалось, были его старательными исполнителями. НКВД и его преемники — МГБ и МВД вели слежку практически за каждым крупным военачальником. Так, за С. М. Буденным она была установлена в 1925 г., а на его квартире находилось подслушивающее устройство; за маршалом К. Е. Ворошиловым, его ближайшим окружением и родственниками велось непрерывное наблюдение, результаты которого докладывались Сталину; за главным маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым слежка непрерывно велась с 1938 г.; за маршалом С. Т. Тимошенко — с 1942 г. Особое внимание уделялось герою Великой Отечественной маршалу Г. К. Жукову. «Агентурное дело "Узел"» — так называлась операция МГБ против Жукова, начатая еще в 1939 г. Подслушивающими устройствами были снабжены и квартира, и дача маршала. МГБ собирал компромат и на Жукова, и на десятки и сотни людей, в той или иной мере связанных по работе с ним⁷⁷.

Огромная популярность Жукова в армии и среди населения вызывала зависть Сталина. Он, а также партийный аппарат, в том числе и в самой армии, не простили независимости, славы самого знаменитого военачальника Красной Армии времен Отечественной войны, принимавшего капитуляцию Германии в Берлине, парад Победы в Москве. Его побед, его славы ему не простили.

Ему не простилось то, что на второй день после приема в Кремле по случаю победы над Германией он пригласил к себе на дачу в Сосновке, под Москвой, командующих армиями генерал-полковника А. В. Горбатова, генерал-полковни- ка И. И. Федюнинского, генерал-полковника В. И. Чуйкова, генерал-полковника В. И. Кузнецова, маршала бронетанковых войск С. И. Богданова, маршала В. Д. Соколовского, генерал-лейтенантов К. Ф. Телегина и В. В. Крюкова, жену Крюкова популярнейшую певицу Л. А. Русланову, где они в своем кругу отпраздновали победу и говорили о Жукове как победителе Германии⁷⁸

Уже на следующий день на столе у Сталина лежали записи всех разговоров, которые велись на даче Жукова.

За Жуковым следили, когда он был назначен Главноначальствующим Советской военной администрации в Германии. Его отличала самостоятельность и независимость, его поддерживали сослуживцы и подчиненные. Достаточно близкие, если не прямо дружеские, отношения были у Жукова с его заместителем — генерал-полковником И. А. Серовым, переведенным на эту должность с поста заместителя наркома внутренних дел СССР⁷⁹ Судя по некоторым данным, Жуков надеялся, что Серов будет назначен на должность министра госбезопасности. Сам же Жуков рассчитывал на назначение министром Вооруженных Сил СССР⁸⁰

Однако ситуация стала развиваться не так, как надеялся генералитет Страны Советов. Вторая половина победного 1945 г. была использована военной контрразведкой СМЕРШ, руководимой генерал-полковником В. С. Абакумовым, для сбора компромата против представителей высшего командного состава. Вместе с тем воспользоваться «сценарием 1937 г.» для расправы над Жуковым не представлялось возможным, по крайней мере в тех формах, которые применялись в конце 30-х гг. Требовалась более основательная подготовка, систематическая дискредитация маршала.

Следователи СМЕРШа разрабатывали три главные линии: первая — попытка собрать компрометирующие данные на маршала Г К. Жукова; вторая — выявить «вредителей» в военной авиации и военной промышленности; третья — выявить связь между военными и политическими деятелями. Непосредственными «постановщиками» задач для следствия были сам Сталин и новый министр Вооруженных Сил Н. А. Булганин. Организационная работа по этому делу проводилась А. А. Кузнецовым, бывшим секретарем Ленинградского горкома, назначенным 18 марта 1946 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) членом Оргбюро и секретарем ЦК; начальником Управления кадров ЦК В. С. Абакумовым, назначенным в мае 1946 г. министром госбезопасности (СМЕРШ, которым Абакумов руководил раньше, был переведен из Министерства Вооруженных Сил СССР в штат МГБ), и М. Ф. Шкирятовым, заместителем председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б).

«Дело авиаторов»

Первый тяжелый удар был нанесен по авиаторам. Были арестованы главнокомандующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков и командующий 12-й воздушной армией маршал авиации С. А. Худяков. Они были подвергнуты жестоким систематическим допросам. «Дело авиаторов» давало следователям и тем, кто стоял за ними, широкие возможности для сбора компромата и на Жукова, и на других лиц, казавшихся опасными Сталину. Ключевыми для следствия стали показания, полученные от арестованного в начале 1946 г. маршала авиации С. А. Худякова. Его сломали уже в феврале 1946 г., доказав, что он скрывал место своего рождения, русифицировал имя и фамилию (настоящие имя, отчество и фамилия — Арменак Артемович Ханферянц), и уже потом заставив «сознаться» в шпионской связи с англичанами, службе в дашнакском отряде и чуть ли не причастности к расстрелу 26 бакинских комиссаров. В начале апреля 1946 г. он дал показания против большой группы генералов ВВС и деятелей авиационной промышленности. Не был забыт при допросах и маршал Жуков.

Следователи под пытками добились того, что Худяков обвинил главнокомандующего ВВС А. А. Новикова, главного инженера ВВС А. К. Репина и наркома авиационной промышленности, а вместе с ними и их сотрудников в том, что они проводили «в ВВС, по существу, преступную линию приема от авиационной промышленности некоторых типов самолетов и моторов, имевших крупные производственные дефекты, что приводило к большому числу катастроф с человеческими жертвами... Шахурин (бывший нарком авиапромышленности.— Авт.) всегда знал, что делается в ВВС, и имел возможность вовремя сгладить «острые углы», а Новиков, зная обо всех безобразиях с материальной частью, не принимал никаких мер сам и не докладывал об этом генералиссимусу»⁸¹ «Касаясь конкретных фактов преступлений, совершенных в ВВС нами,— продолжал в своих показаниях Худяков,— Новиковым, мною, Репиным и Шимановым (генерал- полковником, членом Военного совета ВВС и одновременно заведующим Воен- но-авиационным отделом ЦК ВКП(б).— Авт.), я прежде всего должен остановиться на серьезных дефектах некоторых типов самолетов, поступавших из авиационной промышленности на вооружение Военно-Воздушных Сил»⁸²

По данным Худякова, серьезные недоработки — как конструктивные, так и производственные — были у всех основных типов фронтовой авиации — у знаменитых Яков, Ил-2, Ла-7, Пе-2, Ту-2. На основании этих показаний возникала возможность обвинить во вредительстве крупнейших авиаконструкторов — А. С. Яковлева, А. Н. Туполева, С. В. Ильюшина, С. А. Лавочкина, директоров авиационных и моторостроительных заводов.

Сталин, прочитав протокол допроса, принял решение ознакомить с ним Мо- лотова, Берию, Маленкова, Жданова, Булганина и Микояна⁸³ В результате были проведены новые аресты. Следствию был придан политический характер. 11 апреля всем членам и кандидатам Политбюро, секретарям ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову и Г. М. Попову, а также нескольким руководителям ВВС, Министерства Вооруженных Сил и промышленности — К. А. Вершинину, новому главкому ВВС, М. В. Хруничеву, новому наркому авиационной промышленности, А. С. Яковлеву, авиаконструктору и заместителю наркома авиапрома, П. В. Дементьеву, заместителю наркома авиапрома, и А. М. Василевскому, начальнику Генерального штаба,— было разослано письмо Сталина, в котором он писал: «Проверка работы ВВС и жалобы летчиков с фронта на недоброкачественность наших самолетов привели к выводу, что бывший нарком авиапромышленности Шаху- рин, который сдавал самолеты для фронта, затем бывший главный инженер ВВС Репин и подчиненный ему Селезнев, которые принимали самолеты от Шахурина для фронта, находились в сговоре между собой с целью принять от Шахурина недоброкачественные самолеты, выдавая их за доброкачественные, обмануть таким образом правительство и потом получать награды за "выполнение" и "перевыполнение" плана. Эта преступная деятельность поименованных выше лиц продолжалась около двух лет и вела к гибели наших летчиков на фронте. Бывший командующий ВВС Новиков, зная о преступлениях названных выше лиц, не только не сообщал об этом правительству, но и запрещал своим подчиненным делать такие сообщения, опасаясь того, что в случае раскрытия вышеназванных преступных действий ответственность падет прежде всего на него, то есть на Новикова. Таким образом, преступления продолжались, фронт получал недоброкачественные самолеты, аварии шли за авариями, и расплачивались за это своей кровью наши летчики.

Нам помогли вскрыть это дело летчики с фронта. Пришлось арестовать названных выше непосредственных виновников преступления Шахурина, Репина, Селезнева, а также члена Военного совета ВВС Шиманова...»⁸⁴

К письму была приложена сводка результатов допросов арестованных. Заметим для справедливости, что в документах нет сведений об использовании жалоб «летчиков с фронта». Все обвинительные показания были получены в результате самооговоров арестованных.

Сталин ввел в практику работы Политбюро и Секретариата систематическую информацию членов высшего политического руководства о ходе следствия. В апреле и мае 1946 г. на стол этих людей ложились сводки допросов, где перемежались сведения о «преступной деятельности» и уже арестованных, и тех политических и хозяйственных руководителей, которые еще работали, но в любой момент могли поменять свой генеральский мундир на одежду арестанта, а рабочий кабинет — на камеру в Лефортове. Причем это напрямую касалось и тех людей, которые читали подготовленные и подписанные В. С. Абакумовым, но разосланные заведующим Особым сектором ЦК ВКП(б) А. Н. Поскребышевым «сводки о результатах допросов». В любую секунду, в любой день там могли появиться и их фамилии.

10-11 мая 1946 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела обвинения, предъявленные обвиняемым по «процессу авиаторов», записала в приговоре, что «подсудимые протаскивали на вооружение ВВС заведомо бракованные самолеты и моторы крупными партиями и по прямому сговору между собой, что приводило к большому количеству аварий и катастроф в строевых частях ВВС, гибели летчиков». Были осуждены на различные сроки заключения Шаху- рин, Репин, Новиков, Шиманов, Селезнев, Будников и Григорьян.

Охота на маршала Г. К. Жукова

Стремление найти обвинения против Жукова присутствовало в деятельности всех следователей, а поэтому необходимые показания выбивали, выпытывали у всех людей, которых затягивали жернова следствия. Однако основное значение для преследования Жукова имели показания бывшего командующего ВВС А. А. Новикова. Он сообщил, что Жуков стремился приблизить к себе ряд высших военачальников, в том числе его, Новикова, и И. А. Серова. Жукову вменялось в вину, что он «очень хитро и в осторожной форме... пытается умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования, и в то же время Жуков, не стесняясь, выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им. Так, во многих беседах, имевших место на протяжении последних полутора лет, Жуков заявлял... что операции по разгрому немцев под Ленинградом, Сталинградом и на Курской дуге разработаны по его идее и им, Жуковым, подготовлены и проведены. То же самое говорил... Жуков по разгрому немцев под Москвой»⁸⁵

Следователь вносил в протокол допроса формулировки, характеризующие отношение Жукова к Сталину,— «высокомерный тон», «Сталин неправильно поступил», «Жуков критиковал некоторые мероприятия Верховного Главнокомандующего (Сталина.— Авт.) и Советского правительства»⁸⁶.

Новиков на допросе показал, что после того, как его сняли с должности главкома ВВС, он был в кабинете у Жукова и высказал ему свои обиды, что Сталин неправильно поступил, сняв его с работы и начав аресты людей из ВВС. «Жуков поддержал мои высказывания и сказал: "Надо же на кого-то свалить" Больше того, Жуков мне говорил: "Смотри, никто за тебя и слова не промолвил, да и как замолвить, когда такое решение принято Сталиным". Хотя Жуков прямо и не говорил, но из разговора я понял, что он не согласен с решением правительства о снятии меня с должности командующего ВВС».

Новиков рассказал Жукову о своей последней встрече со Сталиным, когда тот объявил о его увольнении с должности командующего. Свидетелем этого разговора был Маленков. «Маленкову было хорошо известно о всех недочетах в приемке на вооружение ВВС бракованной материальной части от Наркомата авиационной промышленности. Когда я об этом поделился с Жуковым, то он ответил мне, что "теперь уже тебя никто не поддержит, все как в рот воды набрали"»⁸⁷

На основании показаний Новикова и ряда других генералов, арестованных по «делу авиаторов», а также на основании «чекистских мероприятий» СМЕРШа и наследовавшего "ему МГБ Сталин вместе с двумя своими помощниками — маршалами Булганиным и Василевским подготовил Приказ министра Вооруженных Сил СССР от 9 июня 1946 г. с грифом «Совершенно секретно», оскорбительный и унизительный для Г. К. Жукова⁸⁸

«Маршал Жуков,— сообщалось в нем,— утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая себе при этом в разговорах с подчиненными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая и те операции, к которым он не имел никакого отношения». Его обвинили в том, что «к плану ликвидации сталинградской группы немецких войск и проведению этого плана, которые приписывает себе маршал Жуков, не имел отношения. ...Было установлено дальше, что маршал Жуков не имел также отношения к плану ликвидации крымской группы немецких войск, равно как и к проведению этого плана, хотя он и приписывает их себе в разговорах с подчиненными. Было установлено, далее, что ликвидация корсунь-шевченковской группы немецких войск была спланирована и проведена не маршалом Жуковым, как он заявлял об этом (выделен текст, вписанный И. В. Сталиным), а маршалом Коневым. ...Было, наконец, установлено, что, признавая заслуги маршала Жукова при взятии Берлина, нельзя умалчивать (выделен текст, вычеркнутый И. В. Сталиным) отрицать, как это делает маршал Жуков (выделен текст, вписанный И. В. Сталиным), что без удара с юга войск маршала Конева и удара с севера войск маршала Рокоссовского Берлин не был бы окружен и взят в тот срок, в какой он взят». Жукову ставили в вину то, что вокруг него собираются «провалившиеся и отстраненные от работы начальники», что он противопоставляет себя правительству и Верховному Главнокомандованию.

Военный совет 1 июня 1946 г. внес предложение освободить маршала Жукова от должностей главнокомандующего Сухопутными войсками, Главноначальст- вующего Советской военной администрации в Германии и заместителя министра Вооруженных Сил СССР. Совет Министров СССР уже 3 июня 1946 г. утвердил эти предложения. Жуков был назначен командующим Одесским военным округом. Понятно, что в этой обстановке ему запретили воспользоваться приглашением президента США Трумэна посетить Америку под предлогом его «занятости

од

в связи с полученным новым назначением»

Начались аресты генералов, связанных по службе с Жуковым или пользовавшихся его покровительством. В первых числах января 1947 г. были аресто^ны: В. Н. Гордов, Герой Советского Союза, генерал-полковник, бывший командующий войсками Приволжского военного округа; его заместитель Г. И. Кулик, маршал, разжалованный в 1942 г. за сдачу Керчи до звания . ^нерал-майора, и Ф. Т. Рыбальченко, генерал-майор, начальник штаба того же округа. Основой обвинения стали разговоры, подслушанные на квартирах Гордова и Кулика, оборудованных техническими средствами МГБ.

Главными обвиняемыми стали генералы Г. И. Кулик и В. Н. Гордов. За каждым из них стояла своя история. Особое внимание именно к Кулику объяснялось не только его высокими военными званиями (впрочем, прошлыми), но и тем, что он имел несчастье попасть под подозрение Сталина и руководимых им карательных органов еще до Великой Отечественной войны. Сталиным было дано приказание тайно похитить жену маршала Кулика, которую он, Сталин, подозревал в шпионаже. По словам заместителя Берии В. Н. Меркулова, жену маршала — Ку- лик-Симонич — схватили на улице в мае 1940 г., доставили в сухановскую тюрьму, допрашивали полтора месяца, «но Кулик никаких показаний о шпионаже не дала... Через некоторое время Берия сказал... что Кулик нужно расстрелять, так как она должна исчезнуть бесследно, а после этого объявить за ней розыск. При этом Берия сослался на указание, полученное им от И. В. Сталина. Никаких судебных решений по ее делу не было»⁹⁰ Мужу, заявившему об исчезновении своей жены, было заявлено, что будет объявлен всесоюзный розыск — он и продолжался с 8 мая 1940 до января 1952 г., даже спустя полтора года после расстрела самого Г. И. Кулика.

Второй раз смертельная угроза над начальником Артиллерийского управления Красной Армии маршалом Куликом нависла в первые месяцы войны, и не от противника, а от НКГБ. Генерал-лейтенант М. М. Каюков, первый заместитель начальника Артиллерийского управления, арестованный в начале войны, под пытками оговорил своего начальника, заявив, что в антисоветскую организацию его привлек маршал Кулик. Вскоре он отказался от своих показаний, заявив: «Заговорщиком никогда не был, и в антисоветскую организацию меня никто не вовлекал»⁹¹ Каюкова расстреляли, но Кулика на этот раз оставили. Кулик был сурово наказан за неудачи на фронте в 1942 г., разжалован до генерал-майора, лишен всех наград. Маршал Жуков пытался в 1944 г. заступиться за опального бывшего маршала Кулика. Жуков рассказывал в своем окружении, что осенью 1944 г. он обращался с ходатайством к Сталину о награждении Кулика орденом Суворова. Когда Сталин отказал в этом, то Жуков просил его разрешить вернуть Кулику ордена и медали, которых его лишили вместе с разжалованием. Однако Сталин отказал Жукову и в этой просьбе. «И в этом случае Жуков высказал мне (показания бывшего главкома ВВС А. А. Новикова.— Авт.) свою обиду на это, что его, мол, не поддержали и что Сталин неправильно поступил, не согласившись с его мнением»⁹'

Генеральские разговоры

Дело этих генералов до известной степени уникально тем, что сохранились не только «допросные речи», вымученные палачами и отредактированные «на кухне Бровермана», как на языке чекистов именовался секретариат Абакумова, где окончательно редактировались протоколы допросов перед отправкой «в инстанцию», но и записи разговоров, которые эти люди вели у себя дома, встречаясь с теми, кому они доверяли. Эти записи — своего рода «срез» политического сознания части высшего генералитета, меняющий во многом сформировавшиеся представления о советских генералах. Записи, сделанные сотрудниками МГБ, стали основанием для их ареста, суда и смертного приговора. Предоставим слово документам.

Декабрь 1946 г. Квартира В. Н. Гордова. Беседы с женой и со своим заместителем генерал-майором Ф. Т. Рыбальченко. Генерал-полковник Гордов называет причину, заставившую его другими глазами посмотреть на жизнь: «Что меня погубило — то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда я все увидел, все это страшное — тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это... Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что, если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!» Генералы говорили о положении в деревне, о голоде, о том, что люди с голоду вынуждены есть кошек, собак, крыс. Рыбальченко рассказывал своему собеседнику, что «в колхозах подбирают хлеб под метелку. Ничего не оставят, даже посадочный материал... Надо прямо сказать, что колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца... Думают, Сталин кончится, и колхозы кончатся»⁹'.

Оба генерала жаловались на взяточничество, подхалимство. Для генералов важнейшей темой в разговорах было отношение к Сталину. Когда жена Гордова советовала ему обратиться с просьбой к Сталину, генерал-полковник стал взволнованно возражать: «Ну да, сказать, что хочу служить твоему делу? Для этого ты меня посылаешь? Не могу я, не могу. Значит, я должен себя кончить политически. Я не хочу выглядеть нечестным перед тобой. Значит, я должен где-то там, за ширмой, все делать, чтобы у тебя был кусок хлеба? Не могу, этого у меня в крови нет. Что сделал этот человек — разорил Россию, ведь России больше нет! А я никогда ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь — иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: "Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно" Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут!»⁹⁴

В разговорах постоянно вспоминали о маршале Жукове...

«— А вот Жуков смирился, несет службу,—- говорил генерал Рыбальченко.

Формально службу несет, а душевно ему не нравится,— уточнял и возражал Гордов.

Вот сломили такой дух, как Жуков,— обращалась к мужу жена Гордова.

Да и духа нет.

И он сказал — извините, больше не буду, и пошел работать. Другой бы, если бы был с такими убеждениями, как ты, он бы попросился в отставку и уш°л бы от всего этого.

Ему нельзя, политически нельзя. Его все равно не уволят. Сейчас только расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии, их убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже — в кружку, и все! Я очень многое недоучел. На чем я сломил голову свою? На том, на чем сломили такие люди — Уборевич, Тухачевский и даже Шапошников».

Поражает попытка генералов сформулировать альтернативу власти: Гордов и Рыбальченко убеждают друг друга:

«— Нам нужно иметь настоящую демократию (Гордов).

Именно чистую, настоящую демократию (Рыбальченко)»⁹⁵

МГБ предъявило следующие обвинения.

Гордову Василию Николаевичу: «Обвиняется в измене родине. Являясь врагом Советской власти, стремился к реставрации капитализма в СССР и вместе со своими сообщниками... Рыбальченко и... Куликом в 1946 г. высказывал угрозы по адресу руководителей ВКП(б) и Советского государства, заявлял о необходимости свержения Советского правительства. На протяжении ряда лет группировал вокруг себя враждебные элементы, в беседах с которыми возводил гнусную клевету на ВКП(б) и Советское правительство и делал злобные выпады против главы Советского государства...»

Кулику Григорию Ивановичу: «Обвиняется в измене родине. Являясь активным врагом Советской власти, группировался с враждебным элементом, был сторонником реставрации капитализма в СССР и вместе со своими сообщниками Гордовым и Рыбальченко высказывал угрозы по адресу руководителей ВКП(б) и Советского правительства... Показаниями осужденных... изобличается как участник антисоветского военного заговора».

Рыбальченко Филиппу Трофимовичу: «Обвиняется в измене родине. Вместе со своими сообщниками... Гордовым и... Куликом возводил злобную клевету на советский строй, руководителей ВКП(б) и правительства. Будучи сторонником реставрации капитализма в СССР, заявлял о необходимости свержения Советской власти, делая вражеские выпады против главы Советского государства, и совместно со своими единомышленниками во вражеских целях стремился упразднить политический аппарат в Советской Армии...»⁹⁶

По представлению Абакумова, утвержденному лично Сталиным, эти генералы были приговорены к смертной казни⁹⁷

Репрессии против генералитета были продолжены и позже. 31 декабря 1951 г. Совмином СССР было принято постановление «О недостатках 57-мм автоматических зенитных пушек С-60», на основании которого были сняты с занимаемых постов и отданы под суд заместитель министра Вооруженных Сил СССР Н. Яковлев, начальник Главного артиллерийского управления И. Волкотрубенко и заместитель министра вооружения И. Мирзаханов. В феврале 1952 г. они были арестованы по обвинению во вредительстве.

Дело маршала Г. К. Жукова

На Пленуме ЦК ВКП(б) в феврале 1947 г. маршал Жуков был выведен из числа кандидатов в члены ЦК ВКП(б). После очередной проверки чиновниками из ЦК Одесского военного округа, которым командовал ссыльный маршал, ЦК ВКП(б) своим постановлением от 20 января 1948 г. «вынес т. Жукову последнее предупреждение, предоставив ему в последний раз возможность исправиться и стать честным членом партии, достойным командирского звания. Одновременно ЦК ВКП(б) освободил т. Жукова с поста командующего войсками Одесского военного округа для назначения командовать одним из меньших военных

Qft

округов»

Такие решения нередко предшествовали аресту. С Жуковым случился инфаркт" Но арест его не последовал. Продолжали арестовывать близких ему людей. Самое удивительное, что и в этих условиях среди генералов находились такие, кто пытался защищать Жукова. Одним из них был генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, служивший в 1945 — начале 1946 г. членом Военного совета Советских оккупационных войск в Германии¹⁰⁰ Результатом стал перевод Телегина из членов ВКП(б) в кандидаты, а затем и его арест.

В тактике следователей стали происходить изменения. «Коронный аргумент» сотрудников МГБ'для большинства дел против генералитета — доказать, что подследственный «делал вражеские выпады против главы Советского государства»,— для Жукова оказывался малоприменимым, если не просто опасным для руководителя партии и правительства, так как следовало бы признать, что Жуков — против Сталина. Поэтому была сделана беспримерная по цинизму попытка доказать, что Жуков попросту уголовный преступник. Его пытались обвинить в грабеже, мародерстве на территории Германии. Для получения необходимых показаний против него в начале 1948 г. были арестованы генерал-майор А. М. Сиднее, бывший начальник оперативного сектора МВД в Берлине, ряд офицеров аппарата МВД в Германии.

Реальная угроза ареста нависла над заместителем министра МВД, в 1945 — начале 1946 г. сослуживцем и близким к Жукову человеком — И. А. Серовым. В ход следствия был посвящен очень узкий круг людей — сам Сталин, министр госбезопасности Абакумов, секретарь ЦК ВКП(б) Кузнецов¹⁰¹ В доме Жукова проводились негласные обыски. Были арестованы и подвергнуты пыткам близкие к Жукову люди — генерал-лейтенант В. В. Крюков и генерал-лейтенант В. К. Телегин.

В. В. Крюков представлял для следствия выгодную фигуру. Провоевав почти всю войну командиром 'гвардейского кавалерийского корпуса, кавалерист, как и Жуков, он был связан с ним личной дружбой, некоторое время был его порученцем. С Жуковым и его женой была дружна жена Крюкова — Л. Русланова. Она была награждена орденом Отечественной войны I степени по представлению Военного совета Группы советских войск в Германии. Само по себе это не было удивительно — Русланова в годы войны была одной из известнейших и любимых певиц, к тому же много выступавшей во фронтовых концертах. Это не помешало Центральному Комитету ВКП(б) на своем специальном заседании в июне 1947 г. лишить Русланову ордена. Позже она была арестована. Ее коллекция картин, фарфора, личные вещи были конфискованы. Ее мужу были предъявлены обвинения в злоупотреблениях в приобретении ценностей во время службы в Германии.

Крюков, как и другие арестованные, оказавшись в Лефортовской тюрьме, был подвергнут многочасовым дневным и ночным допросам; отказавшись дать показания о существовании заговора во главе с маршалом Жуковым, он сначала был лишен права пользоваться тюремным ларьком, ему угрожали пытками, а затем начались систематические избиения. Следователи полковник Лихачев и капитан Самарин и их сотрудники по очереди избивали его резиновыми палками, били четыре дня днем и ночью. Требовали: «Почему ты боишься давать показания? Всем известно, что Жуков — предатель, ты должен дать показания, и этим самым ты облегчишь свою участь. Ведь ты только пешка в этой игре»¹⁰².

Был арестован и упоминавшийся выше генерал-лейтенант Телегин. К сентябрю 1948 г. он дал важные для следователей показания. Там были данные о критическом отношении Жукова к Сталину, содержались сведения о высоких оценках материальной части и снабжения американской армии, о широкой поддержке Жукова в армии¹⁰³

Пришла очередь давать объяснения самому Жукову. Сохранилась его объяснительная записка, адресованная А. А. Жданову в январе 1948 г.

Пожалуй, суть этого документа — в том, что маршал не имел собственного имущества, так как его дача и квартира были собственностью МГБ и, как и все имущество, которое на них находилось, былив ведении МГБ¹⁰⁴. Таким образом, рухнули все обвинения в присвоении имущества.

Два письма на имя Сталина написал и И. А. Серов, тогда первый замминистра МВД СССР. Эти письма датировались: первое — 31 января 1948 г.¹⁰⁵, второе — 8 февраля того же года¹⁰⁶ Между письмами, которые разделяет неделя, есть и сходство, и различия. Общее — это резкая критика Абакумова. В первом письме Серов утверждал, что Абакумов из личной ненависти к нему, из-за опасения, что именно его, Серова, могли назначить на должность министра госбезопасности, приказал сотрудникам МГБ собирать на своего возможного соперника компрометирующий материал. Он отказывался признавать какие-либо злоупотребления, совершенные во время совместной с Жуковым работы в Германии. Во втором письме критика Абакумова принимает характер обвинения-доноса. Серов припоминал, что не успели еще войска закончить освобождение Крыма, как там появился порученец Абакумова, чтобы на боевом самолете вывезти оттуда большое количество трофейного имущества. Не забыл Серов и о том, что осенью 1941 г. Абакумов заказал себе болотные сапоги, «чтобы удирать из Москвы», что тот плохо организовал работу МГБ, да и сам небезгрешен в похвалах Жукову во время войны.

В конце 1948 г. интерес к делу Жукова внезапно ослабевает. Это не значит, что перестали фабриковаться дела на генералов, что среди них не было недовольных — были недовольные, были и критики советской системы, но из допросов исчезло стандартное стремление связать любое недовольство в армии с именем маршала Жукова.

Причины этого нуждаются в объяснении. Конечно, можно считать, что, услав Жукова командовать Уральским военным округом, пересажав и напугав значительную часть офицерства, удалось подорвать позиции Жукова в армии. Вместе с тем авторитет Жукова как советского военачальника «работал» в конце концов на авторитет Верховного Главнокомандующего — И. В. Сталина.

Позволим себе высказать предположение, что к 1948 г. — времени ухудшения советско-американских отношений и обострения «холодной войны» — несомненные военные таланты Жукова стали вновь нужны «руководителю партии и Советского правительства».

Однако считаем необходимым указать еще на одну сторону «дела авиаторов», которая выходила за границы армии и военной промышленности и прямо соприкасалась с соотношением сил в высшем политическом руководстве страны,— это связь между частью генералитета и представителями политического руководства СССР.

Опала Г. М. Маленкова

В годы войны власть в стране принадлежала Государственному Комитету Обороны. Сталин, объединивший непосредственно перед войной посты Председателя Совнаркома (главы правительства) и секретаря ЦК ВКП(б), практически игнорировал деятельность высших органов партии. На много лет прекратились созывы съездов гГартии (XVIII съезд состоялся в 1939 г., следующий — XIX — только в 1952 г.); только один раз за время войны (в 1944 г.) собирался Пленум ЦК ВКП(б), заседания Политбюро носили скорее случайный характер, и решения высшего государственного руководства уже позже оформлялись как постановления Политбюро.

Свидетельством повышения роли государственного аппарата в системе власти в СССР стало преобразование Совета Народных Комиссаров СССР в Совет Министров СССР, а совнаркомов союзных и автономных республик — в Советы Министров этих республик¹⁰⁷.

Сталин старел. Возраст брал свое, и, как показывает журнал записи лиц, принятых Сталиным в своем кремлевском кабинете, круг его встреч стал сужаться. Если в 1940 г. он встретился с 2 тыс. посетителей, то в 1950 г. их уже только около 700, а в 1951 и 1952 гг.— менее 500 за год. Он месяцами не появлялся в своем кремлевском кабинете. В 1950 г. он не принимал посетителей около 5 месяцев — со 2 августа до 22 декабря, затем с 9 августа 1951 по 12 февраля 1952 г.¹⁰⁸ Понятно, что в этих условиях усиливалась скрытая борьба за власть, за то, кому суждено ее наследовать в СССР.

Вскоре после окончания войны начинаются перестановки в высшем эшелоне власти СССР. Логика кадровых перемещений не всегда понятна. Партийное руководство, осудившее еще на своем X съезде фракционность, объявив ее и групповщину самыми тяжкими преступлениями против партии, было тем не менее фракционным. Но эти группы внутри номенклатуры тщательно маскировались. Причины, объединявшие людей в группировки, не всегда очевидны. Однако без изучения групповых интересов, существовавших внутри высшего звена партгос- номенклатуры, без анализа их взаимной борьбы, нередко в подлинном смысле кровавой, союзов, иногда кажущихся противоестественными, невозможно понять историю власти в послевоенном СССР.

Ключевой фигурой для анализа этих сложных процессов может быть Георгий Максимилианович Маленков. Партийный подьячий, канцелярист, тихо и незаметно трудившийся в Орграспредотделе ЦК ВКП(б) под руководством начальника этого отдела Н. И. Ежова, он стал зловеще знаменит в 1937 г., когда он проехался по многим областям и республикам СССР (Ростов, Саратов, Тула, Тамбов, Ереван, Казань), проводя там пленумы по разоблачению «врагов народа». В итоге его инспекций было арестовано более 150 тыс. человек, по преимуществу местный партийно-хозяйственный актив¹⁰⁹ Значительная часть этих людей была расстреляна. В Ереване началось непосредственное взаимодействие Маленкова с Берией¹¹⁰

В своих мемуарах Н. С. Хрущев вспоминает, что в 1938 г. Сталин предлагал «подкрепить» наркома внутренних дел Н. И. Ежова первым заместителем и сам Ежов предложил на эту роль Маленкова. В прошлом, до назначения на должность наркома, кадровыми вопросами в ЦК занимался Ежов, и такое передвижение человека из его аппарата вполне соответствовало партийной логике. По словам Хрущева, Сталин сказал Ежову: «Нет, Маленкова вам брать не стоит, потому что он сейчас заведует кадрами ЦК и тут нужнее»¹¹¹ Заместителем Ежова стал Л. П. Берия, назначенный на эту должность 22 августа 1938 г., а 25 ноября того же года сменивший его на посту наркома НКВД. Маленков же стал начальником Управления кадрами ЦК ВКП(б) (с 1938 по 1946 г.)

С Маленковым был связан другой, без сомнения, очень важный эпизод — попытка управлять репрессиями,— не только расширять их масштабы, но и, при политической необходимости, осудить непосредственных исполнителей репрессий, выводя из-под критики их подлинных организаторов. Именно он выступил на январском (1938 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) с докладом «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков».

В замаскированной форме осуждались репрессии против коммунистов, отсюда возникло нарицательное понятие «ежовщина» как произвол карательных органов, вышедших из-под контроля партии. Все это было ложью. Никакие карательные органы не выходили из-под партийного контроля, если под последним понимать аппарат ЦК ВКП(б), а Н. И. Ежов абсолютно не соответствовал роли политического деятеля, противостоящего партийному руководству. Но возможность направить недовольство репрессиями по «обводному каналу», найти «козлов отпущения» среди примерных исполнителей была тогда опробована впервые.

18 марта 1946 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) был резко расширен состав Оргбюро ЦК — с 9 до 15 человек. Три человека в партии получили особый статус. Одновременно в Политбюро, Оргбюро и Секретариат входили три человека — Сталин, Жданов и Маленков. Тогда же за место второго человека в партии начали бороться две группировки — Жданова и Маленкова. За каждым из них стоял огромный опыт деятельности в партийном аппарате.

Маленков сохранил довольно тесные связи с преемником Ежова Берией¹¹² 18 марта 1946 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) Маленков стал членом Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б), то есть вместе со Сталиным и Ждановым вошел в состав всех высших органов ВКП(б). Однако уже в апреле того же года, буквально несколько дней спустя, ему перестают посылать материалы для заседаний Совета Министров СССР. 4 мая 1946 г. по докладу Сталина его выводят из состава Политбюро, обвинив в некачественной приемке авиационной техники в годы войны (Маленков отвечал в ЦК за работу авиационной промышленности). 6 мая того же года опросом его выводят из секретарей ЦК. На его место был избран Н. С. Патоличев. 13 мая постановлением Совета Министров СССР Маленков был назначен председателем специального Комитета по реактивной технике¹¹³, 10 июля — председателем комиссии по радиолокации, а 2 августа — заместителем Председателя Совета Министров СССР, заместителем председателя оперативного бюро Совета Министров (руководителем этого оперативного бюро был заместитель Председателя Совмина СССР Л. П. Берия)¹¹⁴

Столь подробное перечисление должностей необходимо в связи с тем, что причины временного ослабления влияния Маленкова до сих пор не выяснены. Более того, существует мнение, что в 1947 г. Маленков был переведен на работу в Узбекистан¹¹⁵ По нашим данным, эти сведения не находят подтверждения. В документах Г М. Маленкова, хранящихся и в фонде Секретариата ЦК, и в архиве Политбюро, нет упоминания о его командировке в Узбекистан, хотя неясностей о месте пребывания Маленкова немало. Впрочем, эти неясности относятся не к 1947, а к 1946 г. Есть косвенные свидетельства — характер рассылки документов Совмина и ЦК,— позволяющие утверждать, что с мая по октябрь этого года Маленкова не было в Москве. Маленков возвратился в Москву только к началу октября 1946 г., тогда же — с 5 октября — начал работать его личный секретариат в Совете Министров, и, следовательно, в Ташкенте в 1947 г. он не работал.

То, что позиции Маленкова в ЦК и, что еще важнее, в глазах Сталина пошатнулись, было хорошо известно в МГБ. Следователи по этому делу — Лихачев и Герасимов — «выбивали» показания, направленные на компрометацию Маленкова, они говорили, что «дело закрутилось и Г. М. Маленков погорел»¹¹⁶. Позже, во время работы Пленума ЦК КПСС в июле 1953 г., где рассматривалось дело Берии, А. А. Андреев вспоминал: «Берия знал, что товарищ Сталин целиком и полностью доверял товарищу Маленкову, считал его своим другом. И вот Берии нужно было подбить товарища Маленкова. Как настоящий провокатор, прикидываясь другом Маленкова, на самом деле он ловко состряпал дело Шахурина и Новикова. Это дело, безусловно, было сделано Берией»¹¹⁷

Делая неизбежную поправку на «обвинительный» характер подобных воспоминаний, считаем, что в данном случае они соответствуют реальным фактам. Несколькими годами позже, когда перед партийным судом окажется уже сам Маленков, на июньском Пленуме ЦК (1957 г.) он напомнит, что он сам был подвергнут допросам Берией¹¹⁸, что «вместе с ним (маршалом Новиковым.— Авт.) выгнали и меня из секретарей ЦК»¹¹⁹ Однако прогноз следователей по особо важным делам МГБ СССР о крушении Маленкова на основании показаний, выколоченных из руководителей авиации, оказался преждевременным. Маленков смог восстановить свои позиции в кремлевском руководстве в 1948 г. По политической логике того времени это не могло не отразиться на положении его соперника — А. А. Жданова.

Дела и смерть А. А. Жданова

С ослаблением позиций Маленкова (временным, как оказалось) на первый план выдвигается Андрей Александрович Жданов. Назначенный руководителем Ленинградской партийной организации после убийства С. М. Кирова, А. А. Жданов работал там до 1944 г., являясь одновременно членом Оргбюро и секретарем ЦК ВКП(б) (с 1934 г.), кандидатом в члены Политбюро (с 1935 г.) и членом Политбюро (с 1939 г.). А. А. Жданова традиционно и, по нашему мнению, вполне убедительно связывают с группой лиц, занимавших ключевые посты в государственно-партийном руководстве страны с 1946 по 1949 г.

Прежде всего это Н. А. Вознесенский, долгое время работавший председателем Госплана (с 1939 по 1949 г.). Он был назначен первым заместителем Председателя СНК, с 1946 г.— первым заместителем Председателя Совмина СССР, сочетая этот пост с постом председателя Госплана СССР. Н. А. Вознесенский отличался от большинства своих коллег в Совмине тем, что он был ученым, имел степень доктора экономических наук¹²⁰ Талантливый экономист, он стал автором первого крупного научного исследования экономики СССР в годы войны¹²¹ В 1947 г. Н. А. Вознесенский становится членом Политбюро. 29 марта 1948 г. было принято необычайно важное постановление Совета Министров СССР, претендовавшее на политический прогноз: «Председательство на заседаниях Бюро Совета Министров СССР возложить поочередно на заместителей Председателя Совета Министров СССР тт. Маленкова и Вознесенского». Необходимо отметить, что Председателем Совета Министров был И. В. Сталин. Таким образом, в СССР появились два «кронпринца» при стареющем вожде.

Следом за Ждановым из Ленинграда в Москву был переведен А. А. Кузнецов, много лет проработавший в парторганизациях Ленинграда. Он занимал должности второго секретаря горкома и обкома (с 1937 по январь 1945 г.)¹²². В январе 1945 г. был назначен на пост первого секретаря Ленинградского горкома и обкома. Вскоре, в марте 1946 г., на Пленуме ЦК ВКП(б) он стал секретарем ЦК и членом Оргбюро ЦК ВКП(б). А. А. Кузнецов занял ключевой пост в аппарате ЦК, получив должность начальника Управления кадров ЦК ВКП(б). Он отвечал за партийный контроль над административными органами, министерствами внутренних дел и государственной безопасности, армией. Должность эта была влиятельной и опасной как для «курируемых» им руководителей учреждений, так и для него самого. Министерство государственной безопасности, возглавляемое В. С. Абакумовым, вело систематическую слежку за высшим руководством¹²³, периодически докладывало о.своих наблюдениях Сталину, но эта информация в любой момент по воле Сталина могла быть не только обращена против жертвы, но и стать смертельно опасной для доносчика¹²⁴ Очевидно, что появление Кузнецова в аппарате ЦК с функциями контроля над репрессивными органами и юстицией меняло расстановку сил вокруг Сталина. Кузнецов становился ключевой фигурой для той группировки в ЦК, которая усилилась, а отчасти и пришла туда после войны. Заметим, что именно в период его «кураторства» административными органами идет избиение высшего командного состава Советской Армии, начинается преследование Еврейского антифашистского комитета, происходит убийство С. Михоэлса. Степень его личного участия в этом еще нуждается в уточнении, но несомненно, что его должность предопределяла обязательное участие в этих процессах.

Несомненно, что центральной фигурой в этой группе был А. А. Жданов. Если деятельность Н. А. Вознесенского и А. А. Кузнецова была известна главным образом сравнительно узкой группе партийно-государственного руководства, то А. А. Жданов был фигурой «публичной». Он был главным идеологом партии (после Сталина, разумеется), являясь «фактически вторым секретарем ЦК ВКП(б)». Жданов «полностью сосредоточился на работе в Центральном Комитете партии»¹²⁵. Он в значительной степени воплощал изменения в политике партии по отношению к науке и культуре, к интеллигенции.

Партийное руководство не могло не тревожиться, что среди оппозиционно настроенных деятелей литературы оказались писатели, принадлежавшие к различным группировкам,— от тех, которые в свое время воспринимались как оппозиционно настроенные к режиму, до тех, кто создавал литературу «социалистического реализма» и считал себя убежденным коммунистом. Но признать это — значит признать провал всей политики партии по отношению к творческой интеллигенции. Поэтому партийный идеолог, «второй секретарь» партии А. А. Жданов предпочел подготовить репрессии против писателей, формально находившихся на окраине литературы «соцреализма»,— против А. А. Ахматовой и М. М. Зощенко. Это позволяло, с одной стороны, продолжить традиционные для партийной критики темы — борьбу с формализмом, классово чуждыми влияниями, буржуазным индивидуализмом — и, с другой стороны, указать писателям их место, пригрозить репрессиями, примерно наказав лишь двоих, избранных партией для этой цели.

Так появился собственноручно Ждановым подготовленный проект постановления ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"», содержавший, в частности, такие положения: «...обязать редакцию журнала "Звезда" и правление Союза советских писателей принять меры к безусловному устранению указанных в настоящем постановлении ошибок и недостатков журнала, выправить линию журнала и обеспечить высокий идейный и художественный уровень журнала, прекратив доступ в журнал произведений Зощенко, Ахматовой и им подобных...»¹²⁶ Партийный новояз, предложенный Ждановым, на десятилетия вперед определил политику партии по отношению к творческой интеллигенции. Партия не борется с культурой, вовсе нет! Она борется за высокий идейный и художественный ее уровень! Она не преследует редакцию журнала, она выправляет его линию, она заботится о качестве произведений и поэтому ограждает журнал от Зощенко, Ахматовой и гш подобных.

Нужно отдать Жданову должное — партия смогла и в послевоенное время, и позже в основном контролировать литературу и искусство, применяя тактику «кнута и пряника». Следом за постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах ''Звезда" и "Ленинград"» последовали подобные же постановления ЦК о кино, театральном творчестве, музыке.

Жданову принадлежит попытка применить и объединить партийно- политические установки и пропаганду патриотизма, включить в понятие «патриотизм» верность коммунистической идеологии. В начавшейся «холодной войне» А. А. Жданов стал ее маршалом на идеологическом фронте. Летом 1947 г. в партийные организации было разослано закрытое письмо ЦК ВКП(б) «О деле профессоров Клюевой и Роскина», также подготовленное при личном участии Жданова¹²⁷ Суть преступления двух ученых-медиков состояла в том, что они представили рукописи своих статей по проблемам лечения рака для публикации в США. Эти действия оценивались в письме ЦК как «антипатриотический и антигосударственный поступок»¹²⁸ Это письмо содержало новые установки партийной пропаганды — необходимость усиления борьбы против «низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада». В письме ЦК декларировалось, что «дурная опасная болезнь низкопоклонства перед заграницей может поражать наименее устойчивых представителей нашей интеллигенции, если этой болезни не будет положен предел». В письме были предусмотрены и меры борьбы с этим злом: прежде всего, ему не подвержены «рабочие, крестьяне и солдаты», которые «умеют постоять за интересы Советского государства и не позволят себе совершить поступки, умаляющие честь и достоинство нашей Родины». Кроме этого, было предложено создавать «суды чести» по примеру министерств и ведомств, научно-исследо-

129

вательских институтов

Нельзя нб отметить, что команда Жданова — Вознесенского смогла добиться и определенных положительных результатов в экономической области, среди которых считаем необходимым отметить прежде всего отмену карточной системы, проведение денежной реформы и вызванное этим некоторое усиление товарно-денежных отношений в стране.

Расстановка сил на вершине власти — в Кремле и на Старой площади резко стала меняться после неожиданной смерти А. А. Жданова.

В мире Сталина и Маленкова, Абакумова и Берии случайности трудно не воспринимать как проявление неких закономерностей. Случайной смерти А. А. Жданова, действительно давно и серьезно больного, предшествовало его серьезнейшее поражение на идеологическом (своем!) фронте в столкновении с Т.Д.

Лысенко. Шарлатанство творца «яровизации» секретом для ученых не было. Еще весной 1948 г. А. А. Жданов внес на заседание Оргбюро ЦК ВКП(б) вопрос об укреплении руководства ВАСХНИЛ, подверг критике деятельность президента Сельхозакадемии Т. Д. Лысенко. Против Лысенко выступал сын А. А. Жданова Юрий, тогда заведующий Отделом науки ЦК ВКП(б).

Однако Сталин лично поддержал Лысенко. В. А. Малышев, работавший тогда заместителем Председателя Совмина СССР и председателем Госкомитета Совмина СССР по внедрению передовой техники, в своем дневнике записал высказывания Сталина на заседании Политбюро 31 мая — 1 июня 1948 г., когда обсуждался вопрос о присуждении Сталинских премий. Сталин подверг резкой критике деятельность Ю. Жданова. Сталину не понравилось, что он выступил с лекцией против академика Лысенко. «У нас в партии личных взглядов и личных точек зрения нет,— заявил Сталин,— а есть взгляды партии. ...Ю. Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно. ...Лысенко — это Мичурин в агротехнике. ...Лысенко имеет недостатки и ошибки как ученый и человек, но ставить своей задачей уничтожить Лысенко как ученого — это лить воду на мельницу разных жебраков»¹³⁰ Отметим, что Сталин разносил Ю. Жданова в присутствии его отца — А. А. Жданова, перед всем составом Политбюро и на глазах у академических, совминовских и цековских чиновников, «отвечавших за науку»¹³¹

Ю.Жданов 7 июля 1948г. написал Сталину покаянное письмо. Вовсе не предназначенное для печати, оно было напечатано в «Правде» 7 августа 1948 г., в последний день работы печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ¹³².

Для советского человека публикация в «Правде» обвинений значила больше, чем заключение прокурора. Для партийного деятеля, прямо или косвенно обвиненного в «Правде»,— это политическая смерть.

Обстоятельства последних дней жизни А. А. Жданова и сегодня не очень понятны. Позже, в последние месяцы жизни Сталина, они широко использовались в так называемом деле врачей, в борьбе с «космополитами».

Сведения, хранившиеся в архиве Политбюро ЦК КПСС, позволяют существенно пересмотреть ту версию событий, которая была изложена газетами в начале 1953 г., а позже легла в основу рассказа о враче Жданова Л. Тимашук в знаменитых воспоминаниях И. Эренбурга¹³³ и в «секретном докладе» Н. С. Хрущева на XX съезде партии.

В конце августа 1948 г. А. А. Жданов отдыхал в специальном санатории для высших государственных и партийных руководителей на Валдае. 28 августа туда была вызвана заведующая кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы Л. Ф. Тимашук. В 12 часов того же дня она сняла кардиограмму и поставила диагноз, что у Жданова «инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Этот диагноз вызвал резкие возражения со стороны врачей, постоянно наблюдавших за здоровьем Жданова. Профессор П. И. Егоров, академик В. М. Виноградов и врач Майоров посчитали, что изменения на кардиограмме были вызваны «функциональным расстройством» на почве склероза и гипертонии. Врачи отмечали их и раньше. В результате консилиума от Тимашук потребовали переписать заключение. На следующий день у Жданова случился новый сердечный приступ. Тимашук снова была вызвана из Москвы, и от нее вновь потребовали изменить заключение по электрокардиограмме, что она и сделала по требованию своего прямого начальника профессора П. И. Егорова. Положение Тимашук было отчаянным: не будучи лечащим врачом Жданова, она сделала слишком ответственное заявление, поставившее под сомнение опыт людей, годами лечивших своего пациента, а затем письменно отказалась от собственного диагноза. Для нее было совершенно ясно, что результаты неудачного лечения получат политическую оценку, а в случае удачного — будут означать для нее по меньшей мере утрату места в Кремлевской больнице из-за конфликта с ее начальством. Пытаясь застраховаться, 29 августа она написала жалобу на имя начальника Главного управления охраны МГБ СССР Н. С. Власика, в которой сообщила о своих разногласиях в оценке состояния здоровья Жданова, и вручила ее начальнику охраны Жданова А. Л. Белову.

На следующий день, 30 августа, Жданов умер. В тот же день министр госбезопасности Абакумов доложил Сталину о заявлении Тимашук, отметив в сопроводительном письме, что, «как видно из заявления Тимашук, последняя настаивает на своем заключении, что у товарища Жданова инфаркт-миокарда... в то время как начальник Санупра Кремля Егоров и академик Виноградов предложили ей переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда»¹³⁴. На документе имеется виза Сталина: «В архив».

Сама Тимашук не знала о судьбе ее жалобы. Ответа не было.

Среди врачей, лечивших Жданова, продолжались споры о правомерности диагноза Тимашук. 7 сентября 1948 г. по приказу начальника Лечебно-санитарного управления П. И. Егорова ее перевели из Кремлевской больницы в филиал поликлиники. Она продолжала отстаивать свою правоту, вновь жаловалась секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецову. Ответа по-прежнему не было. Кремлевские власти вспомнили о ней только летом 1952 г.¹³⁵ Смерть Жданова оказалась кстати Маленкову.

Ленинградская «антипартийная группа»

С марта 1948 г. Сталиным по существу официально были утверждены два преемника — Вознесенский и Маленков. За каждым стоял свой жизненный опыт: у первого накопленный в сфере экономики, у второго — в партаппарате, в его сердце — Управлении кадров ЦК. Каждый не был новичком на Старой площади и в Кремле. К Вознесенскому был близок А. А. Кузнецов, секретарь ЦК, «курировавший» деятельность карательных органов, а Маленков многие годы сотрудничал с Берией — ив качестве начальника Управления кадров ЦК ВКП(б), и в качестве заместителя Берии в Совмине СССР.

После смерти Жданова на некоторое время сохранялось влияние группы во главе с Н. А. Вознесенским. Одновременно усиливается борьба между ею и группой Маленкова — Берии. Как отмечается в официальных материалах Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начала 50-х гг., «Сталин в частных беседах высказывал предположения о том, что в качестве своего преемника по партийной линии он видел секретаря ЦК, члена Оргбюро

А. А. Кузнецова, а по государственной линии — члена Политбюро, заместителя Председателя Совета Министров СССР Н. А. Вознесенского»¹³⁶

Конфликт между Кузнецовым и Маленковым вспыхнул еще в 1946 г. Кузнецов был одним из исполнителей «дела авиаторов» и, как вспоминали позже сотрудники аппарата ЦК ВКП(б), «вскрыл целый ряд недостатков, допущенных Маленковым в руководстве Управлением кадров и Министерством авиационной промышленности, и подвергал их заслуженной критике на собраниях аппарата ЦК ВКП(б)»¹³⁷

В июле 1948 г. Малецков вновь избирается секретарем ЦК. Борьба между старым и новым начальниками Управления кадров ЦК вступает в новую фазу. Внешним и явно надуманным поводом для преследования так называемой «ле- ниградской антипартийной группы» стало обвинение А. А Кузнецова, Председателя Совмина РСФСР М. И. Родионова и первого секретаря Ленинградского обкома и горкома П. С. Попкова в проведении в Ленинграде Всероссийской оптовой ярмарки. Обвинение было необоснованным, так как Бюро Совмина СССР под председательством Г М. Маленкова принимало решение о проведении оптовых ярмарок для распродажи товарных излишков дважды — 14 октября и 11 ноября 1948 г.¹³⁸ Более серьезной причиной, по нашему мнению, стало обвинение во фракционности, запрещенной в партии еще на X съезде и свирепо преследовавшейся Сталиным.

В ответ на информацию, поступившую от Председателя Совмина РСФСР М. И. Родионова, прежде работавшего в Ленинграде, о проведении Всероссийской оптовой ярмарки Маленков инспирировал обсуждение на Политбюро ЦК ВКП(б) вопроса «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.». В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 февраля 1949 г. содержатся сведения о тесных связях руководства Ленинграда с работавшими в этом городе прежде Н. А. Вознесенским и А. А. Кузнецовым, о просьбе ленинградского секретаря, чтобы Вознесенский и Кузнецов «шефствовали» над городом. Подобная практика связи местных организаций со своими выдвиженцами из партийно- государственного аппарата существовала всегда. Однако в данном случае постановление напоминало о тех временах, когда «Зиновьев... пытался превратить Ленинградскую партийную организацию в опору своей антиленинской фракции»¹³⁹ В феврале 1949 г. в Ленинград был послан Маленков. Под борьбу группировок за власть подводилась идейная основа, устанавливалась преемственность с политическими процессами десятилетней давности. Остальное оставалось делом палаческой техники. В результате арестов удалось выбить показания, что второй секретарь Ленинградского горкома Я. Ф. Капустин, активный участник обороны города в годы войны, является «английским шпионом». Ему припомнили, что в 1935 г. он проходил длительную стажировку в Англии, в Манчестере, на заводах «Метрополитен-Виккер», что он пользовался там уважением и доверием, что у него был роман с его учительницей английского языка, предлагавшей ему остаться в Англии, и все эти факты «заслуживают особого внимания как сигнал возможной обработки Капустина английской разведкой»¹⁴⁰

Другого обвиняемого — бывшего председателя Ленинградского облисполкома, назначенного первым секретарем Крымского обкома ВКП(б), Н. В. Соловьева — объявили «махровым великодержавным шовинистом» за предложение создать Бюро ЦК по РСФСР, образовать Компартию РСФСР. Его обвиняли также в том, что, «находясь на работе в Крыму, делал резкие вражеские выпады против главы Советского государства»¹⁴¹

13 августа 1949 г. при выходе из кабинета Г. М. Маленкова без санкции прокурора были арестованы А. А. Кузнецов, П. С. Попков, М. И. Родионов, председатель исполкома Ленинградского горсовета П. Г Лазутин и бывший председатель Ленинградского облисполкома Н. В. Соловьев.

Параллельно с этим шел поиск компромата против Н. А. Вознесенского. Непосредственную работу по его дискредитации осуществлял заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) М. Ф. Шкирятов¹⁴² Н. А. Вознесенскому предъявили обвинения в умышленном занижении государственных планов, в искажении и фальсификации статистической отчетности, наконец, в утрате секретных документов в аппарате Госплана. Учитывая, что практически вся документация считалась секретной, это обвинение было по сути беспроигрышным. 9 сентября 1949 г. Шкирятов передал Маленкову решение КПК с предложением исключить Вознесенского из партии и привлечь к суду за утрату документов Госплана СССР¹⁴³ Это предложение было утверждено опросом членов Пленума ЦК, и 27 октября 1949 г. Вознесенский был арестован. Следствие проводилось Министерством госбезопасности и специальными следователями из числа сотрудников ЦК.

Арестованных Кузнецова, Капустина, братьев Вознесенских, Родионова, заместителя председателя Ленсовета Галкина жестоко пытали. Непосредственное участие в процедуре допросов наряду со следователями МГБ принимали Маленков, Берия и Булганин. «Когда я завел Вознесенского А. А. (на допрос.— Авт.),— вспоминал один из следователей МГБ,— то в центральном кресле в роли основного допрашивающего сидел Маленков, в приставном кресле сидел Берия, облокотившись на спинку кресла, стоял Булганин»¹⁴⁴ После посещения ими тюрьмы с обвиняемыми по «ленинградскому делу» «обстановка стала более жестокой, к каждому арестованному приставили 2-х следователей, а допросы стали длиться, как правило, до 4-х часов утра»,— констатировали в КПК при ЦК ВКП(б)¹⁴⁵.

Так, М. И. Родионова допрашивали:

«29 ноября 1949 г.— с 13 час. 40 мин. до 17 час. 10 мин., с 23 час. 50 мин. до 4 час. 50 мин.

>

30 ноября 1949 г.— с 18 час. 50 мин. до 19 час. 50 мин., с 23 час. 30 мин. до 3 час. 00 мин.

8 декабря 1949 г.— с 13 час. 30 мин. до 17 час. 20 мин.

16 декабря 1949 г.— с 22 час. 30 мин. до 2 час. 50 мин.

23 декабря 1949 г.— с 11 час. 10 мин. до 17 час. 15 мин.»¹⁴⁶

Бывший первый секретарь Ярославского обкома партии И. М. Турко, объясняя, почему он подписал явно фальсифицированный протокол допросов, рассказывал: «Видя этого человека (следователя МГБ Путинцева.— Авт.), зная, что в этих условиях они могут со мной сделать что угодно, я был совершенно обезволен. Они лишили меня всякого человеческого достоинства, и когда я, изнемогая, ползая и обнимая сапоги Путинцева, просил приостановить допрос, так как у меня начинались галлюцинации, я чувствовал, что теряю рассудок».

Расследование (если этот термин здесь вообще можно употреблять) шло с исключительной, какой-то средневековой жестокостью. Избивали беременных, истребляли семьями (так, кроме самого Н. А. Вознесенского были арестованы его брат, министр просвещения РСФСР А. А. Вознесенский, его сестра, М. А. Вознесенская, секретарь одного из ленинградских райкомов, и 14 (!) жен и родственников других обвиняемых).

Главным пунктом обвинения против Н.А. Вознесенского было то, что он утратил секретные документы. По этой статье, согласно Закону «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержавших государственную тайну», принятому в 1947 г., предполагалось в качестве максимального наказания заключение в исправительно-трудовой лагерь на срок от десяти до пятнадцати лет¹⁴⁷ Смертная казнь в СССР после войны была официально отменена. В постановлении Верховного Совета СССР было объявлено, что «применение смертной казни больше не вызывается необходимостью в условиях мирного времени». «Идя навстречу пожеланиям профессиональных союзов рабочих и служащих и других авторитетных организаций, выражающих мнение широких общественных кругов», Президиум Верховного Совета СССР отменил

I до

смертную казнь

Однако для расправы над обвиненными была изменена сама норма закона. 12 января 1950 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам и подрывникам- диверсантам», опять-таки «ввиду поступивших заявлений от национальных республик, от профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культу-

149

ры»

Последовал суд. Его решения в соответствии с обычной практикой были заранее утверждены Сталиным и Политбюро. 1 октября 1950 г. в час ночи был оглашен приговор, по которому Вознесенский, Кузнецов, Родионов, Попков, Капустин и Лазутин были приговорены к расстрелу. Через час приговор был приведен в исполнение. Аресты и судебные процессы продолжались в течение следующих 1950-1952 гг.¹⁵⁰ В архиве КГБ сохранился проект постановления Политбюро ЦК ВКП(б), датированный августом 1949 г., которым предполагалось обязать Министерство госбезопасности «выселить проживающих в гор. Ленинграде и Ленинградской области 1 500 человек с семьями из числа лиц, скомпрометировавших себя э какой-то мере связью с троцкистами, зиновьевцами, правыми, меньшевиками, эсерами, немцами и финнами, на вечное поселение в Алтайский край, под надзор органов Министерства внутренних дел». Летом 1957 г. Ф. Р. Козлов, тогдашний секретарь Ленинградского обкома, заявил на Пленуме ЦК: «Десятки тысяч ни в чем не повинных людей тогда выслали из Ленинграда в ссылки, в тюрьмы, и на расстрел пошли многие из них, многие из них погибли. Десятки тысяч ни в чем не повинных людей отправляли эшелонами»¹⁵¹

С устранением из политики и из жизни Вознесенского, Кузнецова и их сторонников борьба за власть в Кремле и на Старой площади не ослабла и не стала более явной. Внешне это была полная победа Берии и Маленкова. Однако сохранялись противоречия между участниками этой группы (достаточно напомнить, что в 1946 г. Маленков едва не стал подследственным Берии), да и сам Сталин с подозрением присматривал за ними, вводя в политическую игру «своих людей». Интригуя, стравливая своих соратников, Сталин уже говорил о том, что его возможным преемником на посту Председателя Совмина СССР может быть Н. А. Булганин¹⁵².

В последние годы жизни Сталина ослабло влияние его старых соратников. Первый из них, К. Е. Ворошилов, был назначен на должность председателя Союзной контрольной комиссии в Венгрии (1945-1947), после этого он стал председателем Бюро по культуре при Совете Министров СССР и членом Главного военного совета Военного министерства СССР (1947-1953), второй — В. М. Молотов — в 1949 г. был смещен с должности министра иностранных дел, которую занимал с 1939 г.

В послевоенный период возрастало влияние Н. А. Булганина. В конце войны он занимал должности заместителя наркома обороны СССР (1944-1946) и замминистра Вооруженных Сил СССР (1946-1947). В 1947 г. он получил пост министра Вооруженных Сил, сочетая эту должность с должностью заместителя Председателя Совмина СССР. В 1950 г. Булганин стал первым заместителем Председателя Совмина СССР. Служебный рост Булганина, кажется, свидетельствовал о его сравнительно автономном положении в правящей верхушке. Во всяком случае, на его карьере не отразилось ни временное ослабление позиций Маленкова, ни крушение так называемой «ленинградской группы».

Н. С. Хрущев

Новым участником борьбы за власть стал Н. С. Хрущев. Строго говоря, на Старой площади он не был новым человеком. Работавший в Московской партийной организации в 30-х гг., он проделал за несколько лет путь от секретаря Бауманского райкома ВКП(б) в 1931 г. до первого секретаря Московского горкома в 1934 г. и второго секретаря Московского обкома (в 1935 г. одновременно стал и первым секретарем Московского обкома). В отличие от большинства своих соратников — первых секретарей — он уцелел во время «великой чистки» 1936- 1939 гг. и ушел из Москвы в 1938 г. первым секретарем ЦК Компартии Украины. Понятно, что он должен был принимать участие в репрессиях и быть их организатором на вверенной ему территории, а следовательно, и сотрудничать с Маленковым и Берией. Таковы были реальности деятельности первого секретаря республиканской организации ВКП(б). Сохранилось письмо А. 3. Кобулова, бывшего с 1938 г. заместителем министра госбезопасности Украины, а в момент написания письма — в апреле 1954 г.— заключенного Бутырской тюрьмы, на имя Г. М. Маленкова. В этом документе приводятся сведения о широчайших масштабах репрессий на Украине и о том, что первый секретарь ЦК КП(б) Украины не пытался сделать даже то, что мог, для их ограничения¹⁵³

В период войны Хрущев был членом Военных советов Юго-Западного направления (фронта), Сталинградского, Юго-Восточного, Южного, Воронежского, 1 Украинского фронтов, имел воинское звание генерал-лейтенанта. Его сын — Леонид — погиб в воздушном бою, сражаясь в составе 1 Воздушной армии¹⁵⁴.

Первый секретарь ЦК КП(б) Украины Хрущев был вызван Сталиным в Москву в конце 1949 г. По словам Хрущева, Сталин сказал ему: «Мы хотим перевести вас в Москву. У нас неблагополучно в Ленинграде, выявлены заговоры. Неблагополучно у нас и в Москве, и мы хотим, чтобы вы опять возглавили Московскую партийную организацию». В своих мемуарах Хрущев сделал важное замечание: «У меня сложилось тогда впечатление, что Сталин (он этого не сказал мне), вызывая меня в Москву, хотел как-то повлиять на расстановку сил в столице и понизить роль Берии и Маленкова. Мне даже иногда казалось, что Сталин сам боится Берии, рад бы был оу него избавиться, но не знает, как это получше сделать. Перевод же меня в Москву как бы противопоставлял нас, связывая Берии руки»¹⁵⁵

Сведения Хрущева не подтверждаются в ряде существенных деталей. Он был прав, когда вспоминал о недовольстве Сталина деятельностью аппарата Московской партийной организации. Похоже, что после «ленинградского дела» очередь дошла и до Москвы. 20 октября 1949 г. И. В. Сталину и членам Политбюро ЦК поступило письмо за подписью трех инженеров одного из московских заводов (впоследствии было установлено, что фамилии авторов письма вымышленные), в котором указывалось на серьезные недостатки в работе первого секретаря МК и МГК ВКП(б) Г. М. Попова.

По предложению Сталина была образована комиссия Политбюро ЦК в составе Г. М. Маленкова, Л. П. Берии, Л. М. Кагановича и М. А. Суслова для проверки указанных в письме фактов. По результатам проведенной проверки 12 декабря 1949 г. было принято постановление Политбюро ЦК «О недостатках в работе тов. Попова Г. М.». Содержание постановления было значительно шире констатации ошибок и недостатков в деятельности Попова — оно давало также оценку работы бюро МК и МГК. Отмечалось, например, что Московский комитет «проводит неправильную линию в отношении союзных министерств и министров, пытаясь подмять министров и командовать министерствами, подменять министров, правительство и ЦК ВКП(б)», что «МК и МГК ВКП(б), занимаясь в основном хозяйственными делами, не уделяют должного внимания вопросам партийно-политической и внутрипартийной работы».

Пленум МК и МГК ВКП(б), состоявшийся 13-16 декабря 1949 г., признал, что ЦК «правильно и своевременно вскрыл крупные недостатки в работе Попова и бюро Московского областного и городского комитетов партии». Пленум осудил также «беспринципную позицию секретарей и членов бюро, зажим критики и самокритики, грубые нарушения отдельными руководителями государственной и партийной дисциплины, серьезные ошибки в работе с кадрами». Пленум освободил Попова от занимаемой должности. Было признано необходимым также обсудить на пленуме МК ВЛКСМ вопрос об ошибках в работе бывшего секретаря МК и МГК ВЛКСМ Н. П. Красавченко и бюро областного и городского комитетов комсомола.

Первым секретарем МК ВКП(б) в конце 1949 г. был назначен Н. С. Хрущев. В феврале 1950 г. были освобождены от должностей второй секретарь обкома С. А. Жолнин, второй секретарь горкома И. А. Парфенов, секретари обкома О. В. Козлова и А. Я. Секачев, в мае того же года — председатель исполкома Мособлсове- та П. Г. Бурыличев.

Появление Хрущева стало, в частности, результатом деятельности комиссии Маленкова, Берии, Кагановича и Суслова. И с Маленковым, и с Берией, и в особенности с Кагановичем Хрущев был связан многими годами совместной работы. Все это не вяжется с егоутверждениями о противоречиях с Маленковым и Берией. В своих мемуарах Хрущев задним числом стремился изобразить себя противником этих людей.

Оставим Хрущеву его предположение стать в конце 40-х гг. противовесом этим людям. В это время его влияние было несопоставимо с местом в кремлевском руководстве заместителей Председателя Совета Министров СССР Г. М. Маленкова и Л. П. Берии. Однако Сталину, как и глубокочтимому им Ивану Грозному, была свойственна способность «из камней творить чад Авраамовых». Партаппарат стал вскоре тем источником благодати, который дал возможность Хрущеву, самому участвовавшему в репрессиях, заказчику политических убийств видных украинских националистов, стать ярым обличителем политических репрессий периода культа личности.

JI. П. Берия

Родился 29 марта 1899 г. в Мерхеули, менгрельском селе на территории Абхазии. Его партийный стаж исчислялся с 1917 г. Несколько месяцев он был солдатом Первой мировой войны. На службу в ЧК поступил в 1921 г., служил в Азербайджане и Грузии. В 1931-1938 гг. Берия назначен первым секретарем Закавказского крайкома партии, потом первым секретарем ЦК КП(б) Грузии и Тбилисского горкома партии¹⁵⁶ Был женат на Нине Теймуразовне Гегечкори, племяннице Ноя Жордания, бывшего министра иностранных дел грузинского меньшевистского правительства.

В период «большого террора» Берия стал одним из наиболее усердных исполнителей сталинских установок о борьбе с «врагами народа». В 1937 г. впервые обозначилось сотрудничество первого секретаря ЦК Компартии Грузии и сотрудника Орграспредотдела ЦК ВКП(б) Маленкова. Они вместе оставили кровавый след в Ереване, вместе участвовали в допросах и пытках обвиненных¹⁵⁷. Значительная часть этих людей была расстреляна.

Взлет политической карьеры Маленкова и Берии пришелся на 1938 г. Именно тогда Маленков стал начальником Управления кадрами ЦК ВКП(б). 22 августа 1938 г. Л. П. Берия был назначен на должность первого заместителя наркома внутренних дел.

24 ноября 192(8 г. последовало решение Политбюро ЦК ВКП(б) об освобождении Н. И. Ежова от обязанностей народного комиссара внутренних дел СССР. Позже он был арестован и расстрелян. 25 ноября 1938 г. на должность наркома внутренних дел СССР был назначен Л. П. Берия. Он сохранил за собой этот пост до конца 1945 г.

В феврале 1941 г. Л. П. Берия был по совместительству назначен заместителем Председателя СНК СССР, где ему поручили курировать работу НКВД, наркоматов госбезопасности, лесной промышленности, цветных металлов, нефтяной промышленности и речного флота.

С началом войны Берия вошел в состав Государственного Комитета Обороны (ГКО) СССР. Решением ГКО от 4 февраля 1942 г. о распределении обязанностей между членами ГКО Берии был поручен контроль за выполнением решений ГКО о производстве самолетов и моторов, вопросов формирования ВВС; кроме того, в дальнейшем на Берию был возложен контроль за выполнением решений о производстве вооружения — минометов, боеприпасов, танков, а также наблюдение за работой наркоматов нефтяной и угольной промышленности, путей сообщения. В 1944 г. Л. Берия назначен заместителем председателя ГКО и председателем Оперативного бюро ГКО, на котором рассматривались все текущие вопросы деятельности ГКО. 30 сентября 1943 г. Берия был удостоен звания Героя Социалистического Труда «за особые заслуги в области усиления производства вооружения и боеприпасов». 9 июля 1945 г. ему было присвоено военное звание «Маршал Советского Союза».

В годы войны Берия оказался непосредственно причастным к созданию советского ядерного оружия. С момента начала работы по созданию в СССР атомного оружия на него было возложено руководство ею. В принятом 3 декабря 1944 г. постановлении ГКО СССР о лаборатории И. В. Курчатова Берии поручалось «наблюдение за развитием работ по урану». 20 августа 1945 г. был образован Специальный комитет при ГКО (с 1946 г.— Специальный комитет при Совмине СССР) в составе Л. П. Берии, Г М. Маленкова, Н. А. Вознесенского, Б. Л. Ванникова, А. П. Завенягина, И. В. Курчатова, П. Л. Капицы, В. Махнеева, М ^г Первухина. На комитет возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». 29 октября 1949 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) и Совмина СССР, в котором «за организацию дела производства атомной энергии и успешное завершение испытания атомного оружия» Л. П. Берии выражалась благодарность. Он был награжден орденом Ленина, ему была вручена Почетная грамота и присвоено звание лауреата Сталинской премии первой степени. В марте 1953 г. на Спецкомитет было дополнительно возложено руководство всеми специальными работами «по атомной промышленности, системам "Беркут" и "Комета", ракетам дальнего действия».

Жестокий, циничный человек был способным организатором, как отмечали ветераны советской ядерной программы — академики А. Д. Сахаров и Ю. Б. Ха- ритон. Берии принадлежит выражение, которое он не уставал повторять, подгоняя подчиненных,— превратить их в «лагерную пыль». И те, кому адресовались эти слова, прекрасно знали, что это не пустые угрозы.

6 сентября 1945 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) было образовано Оперативное бюро СНК СССР в составе Л. П. Берии (председатель), Г. М. Маленкова (заместитель председателя), А. И. Микояна, Л. М. Кагановича, Н. А. Вознесенского и А. Н. Косыгина. Бюро ведало вопросами работы промышленных предприятий и железнодорожного транспорта.

Однако вскоре после окончания войны положение Берии пошатнулось. 29 декабря 1945 г. он был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел СССР, хотя остался заместителем Председателя Совнаркома (Совмина) СССР. В официальном сообщении о его отставке, поразительно напоминавшем такое же сообщение об отставке Ежова, сообщалось: «Президиум Верховного Совета СССР удовлетворил просьбу заместителя Председателя СНК СССР т. Л. П. Берия об освобождении его от обязанностей наркома внутренних дел СССР ввиду перегруженности его другой центральной работой. Народным комиссаром внутренних дел СССР назначен т. С. Н. Круглов».

В последние месяцы жизни Сталина над Берией нависла новая угроза.

В Грузии расследовалось дело так называемой «менгрельской националистической группы», возглавляемой секретарем ЦК КП(б) Грузии М. Барамия, сфальсифицированное органами МГБ Грузинской ССР. Группа обвинялась в подготовке ликвидации Советской власти в Грузии с помощью империалистических государств, во взяточничестве и национализме.

В ноябре — декабре 1951 г. были приняты постановления ЦК ВКП(б) «О взяточничестве в Грузии и об антипартийной группе т. Барамия» и Совмина СССР «О выселении с территории Грузинской ССР враждебных элементов», после чего 37 партийных и советских работников Грузии были арестованы, а более 10 тыс. человек высланы с территории Грузинской ССР в отдаленные районы Казахстана.

«Большой менгрел», как Сталин иногда именовал Берию, сам мог попасть в орбиту следствия.

Но главное в Берии, пожалуй, его роль «министра страха». Подчиненные ему как заместителю Председателя Совмина СССР ведомства были способны контролировать жизнь практически каждого человека, расправиться и превратить в «лагерную пыль» любого человека в СССР независимо от его должности и положения. «Без Берии буквально ничего уже нельзя было решить,— писал в своих мемуарах Хрущев.— Даже Сталину почти ничего нельзя было доложить, не заручившись поддержкой Берии. Все равно Берия, если станешь докладывать при нем, обязательно любое твое дело обставит вопросами и контрвопросами, дискредитирует в глазах Сталина и провалит»¹⁵⁸ Заметим только, что Никита Сергеевич, сам прекрасно знавший порядки при Сталине, почему-то не упомянул, что кроме Берии правом прямого доклада по важнейшим вопросам внешней и внутренней политики обладал и Абакумов, министр госбезопасности, и Маленков, функции которого в партийном аппарате еще нуждаются в изучении, но даже при первом анализе они напоминают роль «министра безопасности в партии», и остававшийся в тени Берии его давний сослуживец, получивший портфель министра госконтроля, Меркулов. Но эти люди не стали героями хрущевских мемуаров. Необходимо отметить и личную заинтересованность Хрущева в том, чтобы взвалить именно на Берию ответственность за проведение репрессий, за исправное выполнение установок главы Советского государства, как его именовали в документах МГБ, или Хозяина, как он сам себя иногда называл в шифрованной переписке, только на одного человека и выгородить ту систему, исправным деятелем которой был сам Никита Сергеевич.

Государственный антисемитизм

Начатая Ждановым борьба «против низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной» в исполнении его и Маленкова стала быстро трансформироваться в кампанию против «космополитизма». Первые аресты, положившие начало уголовно-политическому преследованию еврейских организаций после Отечественной войны, приходятся на конец 1947 г., когда были арестованы И. И. Гольд- штейн и 3. Г Гринберг, от которых под пытками были получены обвинительные показания против руководства Еврейского антифашистского комитета.

На заседании Секретариата ЦК 3 февраля 1948 г., проходившем под председательством Маленкова, было принято постановление «О роспуске объединений еврейских писателей и о закрытии альманахов на еврейском языке».

По личному указанию Сталина было подготовлено убийство руководителя Еврейского антифашистского комитета СССР великого актера С. М. Михоэлса.

В начале 1948 г. Сталин дал .срочное указание министру госбезопасности СССР В. С. Абакумову организовать ликвидацию Михоэлса. За актером давно существовала слежка. Сталин знал, что Михоэлс должен был выехать в Минск. Именно в этом городе, по словам Абакумова, Сталин приказал организовать инсценировку несчастного случая — дорожного происшествия¹⁵⁹ Непосредственное осуществление операции по уничтожению Михоэлса было возложено на заместителя министра госбезопасности С. И. Огольцова, начальника 2-го управления МГБ Ф. Г Шубнякова и министра госбезопасности Белоруссии Л. Ф. Ца- наву¹⁶⁰ Попытки подстроить дорожную катастрофу, предпринимавшиеся несколько раз, оказались неудачными. Тогда был разработан план, включавший приглашение Михоэлса поздно вечером в гости. Машина, на которой он должен был ехать, предоставлялась Госбезопасностью. С. М. Михоэлса и сопровождавшего его агента МГБ В. И. Голубова около 10 часов вечера доставили на дачу Цанавы на окраине Минска. Там они были убиты, а их трупы брошены под грузовую машину. Двумя часами позже, в полночь, изуродованные останки Михоэлса и Голубова были выброшены на одной из глухих улиц Минска. Участникам этой операции по выполнению задания Сталина были вручены правительственные награды¹⁶¹

В конце 1948 г. был распущен Еврейский антифашистский комитет. Его участники были обвинены в том, что они «проводят антисоветскую националистическую деятельность, поддерживают связь с реакционными еврейскими кругами за границей и занимаются шпионажем»¹⁶².

24 декабря 1948 г. был арестован секретарь Еврейского антифашистского комитета поэт И. С. Фефер. От него были получены показания о якобы преступной деятельности его самого, С. М. Михоэлса, С. А. Лозовского, тогда члена ЦК ВКП(б), бывшего начальника Совинформбюро, и ряда других лиц, сотрудничавших с Еврейским антифашистским комитетом. 13 января 1949 г. к Маленкову был вызван Лозовский. Цри разговоре-допросе, который Маленков вел вместе со Шкирятовым, Лозовскому было вменено в вину, что он вместе с Фефером и Ми- хоэлсом направил в 1944 г. письмо Сталину с предложением создать в Крыму Еврейскую социалистическую республику, что среди американских корреспондентов, с которыми он встречался, были американские разведчики¹⁶³

18 января 1949 г. Лозовский был исключен из партии, а 26 января арестован. Тогда же, в январе 1949 г., были арестованы поэты Л. Квитко и С. Маркиш, главный врач Боткинской больницы Б. А. Шимелиович, художественный руководитель Еврейского театра В. Л. Зускин, академик Л. Штерн.

Антисемитский характер дела набирал обороты. Эта кампания коснулась и Еврейской автономной области — были репрессированы ее руководители. Далее последовали решения Секретариата ЦК «О заявлениях, поступивших в ЦК ВКП(б), о деятельности антипатриотической группы театральных критиков», «охаивавших» «лучшие произведения советской драматургии», к которым ЦК относил творения Б. Ромашова, Н. Вирты, А. Софронова.

Антисемитская кампания стала причиной еще одного постановления — «О буржуазно-эстетских извращениях в театральной критике» — и редакционной статьи в «Правде» с людоедским названием — «До конца разоблачить космополитов-антипатриотов». Началось систематическое преследование «космополитов» — в издательстве'«Советский писатель» (его преступление состояло в публикации книг И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», в которых, по словам А. Фадеева, «содержатся издевки и зубоскальства по отношению к историческому материализму, к учителям марксизма, известным советским деятелям, советским учреждениям»), в Институте мировой экономики АН СССР, в Госполитиздате... Эта кампания коснулась всех учреждений страны — от школ и фабрик игрушек до научных учреждений и обкомов¹⁶⁴. Исследовавший этот вопрос Ю. С. Аксенов справедливо отмечает, что «антисемитская направленность ряда репрессивных мер, несомненно, отражала точку зрения и настроения самого Сталина».

К делу о Еврейском антифашистском комитете была привлечена и обвинена жена В. М. Молотова — П. С. Жемчужина. Кроме очевидного антисемитизма, ставшего частью политики ЦК ВКП(б), полагаем, это имело отношение и к преследованию того народа, который, проживая на территории СССР, имел свою государственность, отдельную и независимую от «вождя всего прогрессивного человечества». Напомним, что уже во второй половине 30-х гг. преследованию подвергались корейцы, эстонцы, проживавшие на территории СССР, а в годы войны и после войны — немцы и финны.

Антисемитизм Сталина, становившийся фактором борьбы за власть в Кремле, исключал возможность активного участия в ней Л. М. Кагановича. Ревностный участник всех акций Сталина — Ежова — Берии — от проведения насильственной коллективизации и создания голода на Украине¹⁶⁵ до решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 марта 1940 г. о расстреле более 20 тыс. поляков в Катыни и других лагерях и тюрьмах — Л. М. Каганович непрерывно укреплял свое положение среди «властей предержащих» в Кремле и на Старой площади. В Великую Отечественную войну он стал членом Государственного Комитета Обороны (ГКО), в 1942-1943 гг.— заместителем председателя ГКО, являясь при этом наркомом путей сообщения. После войны его положение пошатнулось. Формально его статус сохранялся — с 1946 г. он был назначен заместителем Председателя Совмина СССР, но реально его удалили от политически важных должностей. Каганович стал министром промышленности строительных материалов (1946-1947). С марта по декабрь 1947 г. Каганович был первым секретарем ЦК КП(б) Украины. Вернувшись в Москву, он занял важный, но отнюдь не ключевой пост председателя Госснаба СССР (1947-1952).

Росло подозрение Сталина к женатым на еврейках Ворошилову и Молотову. Тлело подозрение об их причастности к западным разведкам. Сталин говорил в своем узком кругу 1 декабря 1952 г., что «любой еврей-националист — это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли

США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам»¹⁰⁶

Вернемся, однако, к делу о Еврейском антифашистском комитете. Формальных обвинений оказалось недостаточно. Карами же были охвачены весьма широкие круги московской культурной и политической элиты. МГБ свою задачу не выполнил, вернее, выполнил не так, как от него требовалось. Несмотря на постоянно применявшиеся «незаконные методы следствия», а попросту систематические избиения, сделать из арестованных преступников, которые бы могли предстать даже перед не слишком щепетильным советским судом, не удавалось. Формально следствие должно было завершиться в марте 1950 г., но, по словам С. Д. Игнатьева, «просмотром материалов следствия по обвинению Лозовского С. А., Фефера И. С. и их сообщников установлено, что это дело находится в запущенном состоянии и почти совершенно отсутствуют документы, подтверждающие показания арестованных о проводившейся ими шпионской и националистической деятельности под прикрытием Еврейского антифашистского комитета»¹⁶⁷ Дело следовало заканчивать, и был найден выход. Невероятный, но соответствовавший советско-кафкианской организации общества.

Разгром Министерства государственной безопасности

МГБ, руководимое В. С. Абакумовым, выполняло наиболее важные поручения Сталина по политическому контролю над высшими должностными лицами страны. Оно провело расследование «дела авиаторов». Руками сотрудников этого ведомства подготавливалась расправа над Г К. Жуковым, собирался компромат на Маленкова, других партийных и государственных деятелей. МГБ осуществляло совместно с ЦК ВКП(б) и КПК при ЦК ВКП(б) следствие над обвиненными по «ленинградскому делу».

Напомним, что в конце 1945 г. Л. П. Берия был освобожден от должности наркома внутренних дел «ввиду перегруженности другой центральной работой». Это само по себе снижало роль НКВД — МВД среди центральных министерств. Свидетельством расширения полномочий МГБ за счет Министерства внутренних дел стало то, что в начале 1946 г. из НКВД в НКГБ был передан отдел «С» — отдел спецзаданий (диверсии, терроризм, активные действия), руководимый генерал-лейтенантом П. Судоплатовым (заместители — генерал-майор Н. И. Эй- тингон, генерал-лейтенант Н. С. Сазыкин и генерал-лейтенант А. 3. Кобулов), в начале 1947 г. в структуру МГБ были переданы внутренние войска МВД, его Транспортное управление, охрана правительственных объектов в Крыму — Ли- вадийского, Воронцовского и Юсуповского дворцов. В ведение МГБ перешли также правительственная связь и воинские подразделения, ее обслуживавшие. В октябре 1949 г. из МВД в МГБ были переданы пограничные войска и милиция.

Министерству внутренних дел, возглавляемому С. Н. Кругловым, кроме рутинных полицейских обязанностей оставили Главное управление лагерей (ГУЛАГ), Главное управление военнопленных и интернированных (ГУПВИ), Тюремное управление (заместитель министра В. В. Чернышев), участие в управлении Советской зоной оккупации в Германии (первоначально — замминистра МВД И. А. Серов), борьбу с детской беспризорностью (замминистра Б. П. Об- ручников), Главное архивное управление, огромное число промышленных предприятий и строек, которые велись с участием МВД (геологические проекты, строительство гидросооружений, лесная промышленность, Дальстрой — комплекс геологических, промышленных и строительных предприятий на Колыме),— замминистра С. С. Мамулов, а также так называемое 9-е Управление (Советский атомный проект), возглавляемое заместителем министра МВД генерал- лейтенантом А. П. Завенягиным. Ему же подчинялся Главпромстрой — строительство объектов оборонного значения¹⁶⁸.

Между В. С. Абакумовым и И. А. Серовым, первым заместителем министра МВД, были лично враждебные отношения, не составлявшие тайны для окружающих. Абакумов немало постарался для того, чтобы обвинить Серова в дружбе с Г. К. Жуковым, что само по себе в 1946-1947 гг. служило достаточным обвинением, а Серов обращался к Сталину с письмами, где содержались сведения о причастности Абакумова к служебным злоупотреблениям, а главное, по словам Серова, «между органами МГБ и МВД никаких служебных отношений, необходимых для пользы дела, не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было. ...Товарищ Сталин! — взывал Серов.— Прошу Вас, поручите проверить факты, приведенные в этой записке, и все они подтвердятся. Я уверен, что в ходе проверки вскроется очень много других фактов, отрицательно влияющих на работу Министерства государственной безопасности»¹⁶⁹

В 1948-1950 гг. можно отметить стремление Сталина ослабить его зависимость от исполнителей МГБ, создать своего рода альтернативные и МВД, и МГБ структуры, опирающиеся непосредственно на аппарат ЦК ВКП(б). Так, функции внешней разведки были переданы в созданное в структуре Министерства иностранных дел Бюро информации, фактически подчиненное ЦК ВКП(б). Недоверием Сталина можно объяснить его план создания своеобразной «партгосбезо- пасности», расширения практики непосредственного вмешательства партаппарата в следственные процедуры. Ключевая роль в осуществлении этого замысла Сталина принадлежала секретарю ЦК ВКП(б) Г М. Маленкову и председателю Комиссии партконтроля М. Ф. Шкирятову. Причем речь шла не о вмешательстве партаппарата в ход следствия, что само по себе было обычной практикой в СССР, а именно об осуществлении следственных функций.

Идея создания особой, не подчиненной ни МГБ, ни МВД тюрьмы для самых важных политических обвиняемых неоднократно предлагалась Сталиным. Позже, уже в 1958 г., в КПК при ЦК КПСС Н. А. Булганин сообщал: «Когда мы бывали у т. Сталина, то там были Маленков, Берия, я, Микоян. Я не буду утверждать, был ли Никита Сергеевич (Хрущев.— Авт.), но много раз Сталин говорил об этой тюрьме и говорил о том, что надо создавать такую тюрьму.

Шатуновская (член КПК при ЦК КПСС). Зачем?

Булганин. Для партийных преступников. Сталин так ставил вопрос. Я был свидетелем, сам слышал...

Шверник (председатель КПК при ЦК КПСС). Он хотел изолироваться от органов МГБ?

Булганин. Видимо, да. После смерти Сталина все стало более ясным. Я думаю, что он даже и не доверял МГБ»¹⁷⁰.

Маленков непосредственно участвовал в допросах, причем использовал для них комнату на 5-м этаже ЦК, рядом с залом заседаний Оргбюро ЦК ВКП(б), в «святая святых» ЦК, в его наиболее охраняемой зоне. В допросах участвовали и сотрудники ЦК, переодетые в форму офицеров госбезопасности¹⁷¹

...28 февраля 1950 г. начальник Тюремного управления МВД СССР приказал своему заместителю И. Т. Клейменову прибыть в секретариат Маленкова в ЦК, на Старую площадь. Там в приемной уже были министр МВД С. Н. Круглов, заместитель министра по кадрам Б. П. Обручников и начальник отделения Тюремного управления Пуговкин. И* пригласили в кабинет Маленкова. Тот задал несколько вопросов Клейменову, поинтересовался его биографией, прежней воинской службой.

Вернувшись на службу, вечером того же дня Клейменов узнал, что назначен начальником «особой тюрьмы». Заместителем к нему был направлен Шестаков, работавший в Административном отделе ЦК ВКП(б) инструктором. Маленков подробно проинформировал их, что тюрьма подчиняется не министру внутренних дел, не министру госбезопасности, а непосредственно Маленкову и Комитету партийного контроля при ЦК ВКП(б).

На следующий день, 1 марта 1950 г., Клейменов в кабинете Маленкова встретил Абакумова.

Сталиным было дано поручение создать специальную тюрьму на 30^0 заключенных для ведения следственных политических дел. Тюрьма эта создавалась «с особыми условиями режима, ускоренной оборачиваемостью, специальной охраной»¹⁷² и большим штатом, насчитывавшим до 100 человек¹⁷³ «Особая тюрьма» располагалась на улице Матросская Тишина, 18, на базе тюрем УМВД Москвы.

В «особую тюрьму» были переведены главные обвиняемые по «ленинградскому делу». Здесь находился поэт И. С. Фефер, один из руководителей Советского еврейского антифашистского комитета и давний секретный осведомитель НКВД, что не избавило его от ареста, и подполковник И. И. Федосеев, служивший в охране Сталина. В сейфе Маленкова позже будет обнаружен конспект вопросов и ответов, которые следовало задать и получить от Федосеева. Этот конспект хранился рядом с маленковскими записями о создании «особой тюрьмы», сведениями об организации подслушивания высшего командного состава и проектом постановления Президиума ЦК КПСС о назначениях на государственные должности сразу же после смерти Сталина. Сам Маленков объяснял, что конспект допроса и ответы были продиктованы ему непосредственно Сталиным¹⁷⁴

В марте 1950 г. Федосеева допрашивает лично Маленков. Клейменов вспоминал: «...мы доставляли в ЦК... на допрос т. Маленкову заключенного И. И. Федосеева. Везли на машине "Победа" вдвоем, заехали с Ипатьевского переулка и поднялись особым лифтом. Доставляли в комнату. Комната была без окон.

Так, Федосеева доставляли на допрос к Маленкову в здание ЦК КПСС дважды... 17 марта у меня была поставлена "вертушка"... (телефон правительственной связи.— Авт.)»^т

Федосеева жестоко избивали, он жаловался, что в «особой тюрьме», где он сидел, были созданы такие условия, когда из разных углов все время был шепот, шорох, кто-то все время говорил: «Признайся, признайся, ты предатель»¹⁷⁶. Жестокие допросы Федосеева, несомненно, были связаны с попыткой собрать компромат на руководство МГБ СССР. Как показали последующие события, не случайно в «особую тюрьму» заключили и Фефера...

12 июня 1951 г. к «особой тюрьме» подъехала машина. Из нее вышли генерал-лейтенант Н. П. Стаханов, тогда начальник Главного управления погранвойск МГБ, С. А. Гоглидзе, заместитель министра госбезопасности, и два сотрудника Военной прокуратуры. Вместе с ними был, как отметил начальник тюрьмы, одетый легко министр госбезопасности Абакумов. Гоглидзе обратился к Клейменову: «Вы знаете этого человека?

Я,— вспоминал Клейменов,— говорю — знаю.

Примите его как арестованного.

Несколько камер было освобождено, и я сажаю Абакумова в камеру»¹⁷⁷

На следующий день в «особую тюрьму» были заключены сотрудники следственного отдела МГБ А. Г. Леонов, М. Т. Лихачев и Л. Л. Шварцман.

Арест состоялся. Но формальных обвинений предъявлено не было. Абакумов даже не был освобожден от должности министра.

На роль непосредственного обвинителя Абакумова был определен следователь по особо важным делам МГБ СССР М. Д. Рюмин. Ему поручалось «озвучить» обвинения, уже подготовленные в «особой тюрьме». 2 июля 1951 г. он обратился с письмом на имя И. В. Сталина¹⁷⁸, в котором утверждалось, что Абакумов сознательно тормозил расследование дела о «еврейском националисте» враче Я. Г Этингере, позволявшее, по словам Рюмина, получить сведения о вредительской деятельности врачей.

Донос немедленно возымел действие. Уже 4 июля 1951 г. было принято постановление Политбюро, которым поручалось создать комиссию по проверке заявления Рюмина. В комиссию вошли: Маленков (председатель), Берия, Шкиря- тов и Игнатьев. Комиссия должна была в течение дней проверить факты, сообщенные Рюминым¹⁷⁹

Спираль следствия стала стремительно раскручиваться. Были допрошены: начальник Следственной части по особо важным делам А. Г Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев и В. И. Комаров, начальник 2-го Главного управления (контрразведки) Ф. Г Шубняков, его заместитель Тангиев, помощник начальника Следственной части Путинцев, заместители министра МГБ СССР С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов.

Комиссия установила следующее: Я. Г Этингер, врач, арестованный МГБ, «без какого-либо нажима» признал, что при лечении первого секретаря Московского горкома ВКП(б) А. С. Щербакова «имел террористические намерения». Комиссия подчеркнула преемственность этого дела с политическими процессами 30-х гг., с обвинениями врачей Д. Д. Плетнева и Б. С. Левина в злоумышлении против здоровья В. В. Куйбышева и М. Горького.

По мнению комиссии, Абакумов проявил здесь по крайней мере преступную халатность. Он считал эти показания надуманными, «заявил, что это дело заведет МГБ в дебри». Министра обвинили в том, что он приказал перевести Этингера в холодную тюремную камеру, что стало причиной смерти важного подследственного, наступившей 2 марта 1951 г.

Министру поставили в вину и другие происшествия — бегство весной 1950 г. в американскую зону оккупации в Германии заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» Салиманова, связанного с советской ядерной программой, упущения в организации деятельности министерства (долго ведется следствие по делам, протоколы допросов оформляются «задним числом»).

Чрезвычайно опасным стало обвинение Абакумова в том, что он, зная об аресте участников «еврейской антисоветской молодежной организации», об их показаниях о «террористических планах против руководства партии и государст-

w 180

ва», не настоял на включение этих показании в протоколы допроса

Сталин не доверял не только евреям — он утратил доверие и к самому Министерству государственной безопасности. 1 декабря 1952 г. на встрече со своим ближайшим окружением (скорее всего, на своей даче) он диктовал: «Чем больше у нас успехов, тем больше враги будут стараться вредить. Об этом наши люди забыли под влиянием наших больших успехов, явилось благодушие, ротозейство, зазнайство». В. А. Малышев записывал антисемитские высказывания «хозяина»: «Среди врачей много евреев-националистов». Но в этот вечер Сталина не меньше волновала другая тема — ситуация в органах государственной безопасности. «Неблагополучно в ГНУ (так Сталин по старинке именовал МГБ), притупилась бдительность. Они сами признались, что сидят в навозе, в провале. Надо лечить ГНУ. ...ГНУ не свободно от опасности для всех организаций — самоуспокоение от успехов, головокружение. ...Контроль со стороны ЦК над работой МГБ. Лень, разложение глубоко коснулись МГБ»¹⁸¹.

Комиссия Политбюро по проверке деятельности МГБ почти точно повторила письмо Рюмина Сталину. Деятельность Абакумова оценивалась как совершение преступления против партии и государства. Министерству госбезопасности предписывалось возобновить следствие «по делу о террористической деятельности Этингера и еврейской антисоветской молодежной организации». В МГБ был послан заведующий Отделом партийных и комсомольских органов С. Д. Игнатьев в качестве представителя ЦК ВКП(б). На основании выводов комиссии Маленкова (заметим — загодя подготовленных тем же Маленковым) 11 июля было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О неблагополучном положении в МГБ СССР», а двумя днями позже — 13 июля 1951 г.— партийным организациям страны было разослано закрытое письмо ЦК ВКП(б), ставшее по сути первым обвинительным заключением против Абакумова¹⁸²

В жернова следственной мельницы затягивало все новых и новых людей. После каждой серии допросов составлялся отчет на имя Сталина, копия этого отчета посылалась Маленкову. В каждом протоколе допросов фамилии арестованных, упоминавшихся при допросах, впечатывались крупными буквами. Фамилии же людей, находившихся на свободе, вписывались от руки. Проходило несколько дней, и машинистке добавлялись новые фамилии.

В этой дьявольской механике не так-то просто понять смысл. На роль «козла отпущения» был предназначен В. С. Абакумов. Виктор Семенович Абакумов родился в 1908 г. в Москве. В его анкете можно было прочитать: «Происхождение — из рабочих, образование — низшее, специальности не имеет, воинское звание — генерал-полковник, член ВКП(б) с 1930 г., чекистский стаж с 1932 г.»¹⁸³. Начал работать с 12 лет, в 19 лет стал стрелком военизированной охраны, в 24 года начал свою карьеру в НКВД, сначала уполномоченным, потом оперуполномоченным ГУЛАГа. В 1937-1938 гг. служил в Главном управлении госбезопасности НКВД, оттуда получил назначение на должность начальника НКВД Ростовской области (1939-1940 гг.), в 38 лет — в 1940 г.— он стал заместителем наркома внутренних дел, за восемь лет пройдя путь от уполномоченного до заместителя наркома. В войну — начальник Управления особых отделов НКВД, начальник Управления контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны.

В 1946 г. он был назначен министром государственной безопасности. Его доклады и справки регулярно поступали к Сталину и внимательно им изучались.

43-летний генерал-полковник мало чем отличался от своих коллег из карательных ведомств, разве только тем, что располагал редкими даже в этом кругу возможностями. Две квартиры в Москве, в одной из которых — стадвадцатиметровой, украшенной дубовыми панелями, красным деревом, старинной мебелью, бесчисленными коврами, жила его жена, в другой — трехсотметровой, в Колпачном переулке — он сам со своей любовницей. Для того чтобы министру госбезопасности вселиться в эту квартиру, потребовалось отселить 16 семей.

Квартиры ломились от столовых и спальных гарнитуров, невиданных в тогдашней Москве заграничных холодильников, 13 радиоприемников и радиол. 30 наручных часов и сотни метров ткани — символы послевоенного благополучия — дополняют картину того быта, который создавался при личном участии и в соответствии с представлениями о счастливой жизни министра госбезопасности, генерал-полковника с низшим образованием. Если к этому добавить ящик с тремястами (!) корнями женьшеня и имевшийся по существу в его личном распоряжении гараж со многими десятками легковых автомобилей, то можно считать, что Виктор Абакумов основательно готовился к долгой и счастливой жизни¹⁸⁴

Он был типичным исполнителем для своего времени. За что же ему была отведена роль в политическом процессе, насколько она была самостоятельна? Был ли он лишь актером, ифавшим по чужой партитуре, или, научившись у своих режиссеров, попытался сам поставить свою пьесу? И так ли прост был этот генерал, у которого в «большой спальне, в платяном шкафу, в белье,— цитирую допрос,— была обнаружена папка с большим числом совершенно секретных документов, содержащих сведения особой государственной важности»?¹⁸⁵

Сам Абакумов, понимая всю тяжесть предъявленных ему обвинений, пытался оправдаться, отправив письма Сталину, Маленкову, Берии, Шкирятову, Игнатьеву. В них он излагал свою версию случившегося.

Согласно ец, в поле зрения 2-го Главного управления МГБ Я. Г Этингер попал не позднее 1949 г. Он «неоднократно допускал враждебные выпады против Вождя, что было зафиксировано оперативной техникой»¹⁸⁶. Уже в ноябре 1949 г. рассматривалась возможность ареста Этингера. Однако руководитель личной охраны Сталина генерал-лейтенант Власик передал установку: Этингера и другого крупного ученого-биохимика, специалиста-онколога, Героя Соцтруда Б. И. Збарского (кстати, одного из ученых, мумифицировавших тело Ленина) перевести на менее заметные должности и уже потом арестовать.

Абакумов напоминал, что именно МГБ 15 апреля 1950 г. просило у ЦК ВКП(б) разрешение на арест Этингера. Санкцию на арест тогда вновь не получили. «Такие аресты, как аресты ученых,— писал в свое оправдание Абакумов,— всегда являлись важными, и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили всегда с особой тщательностью»¹⁸⁷ 16 ноября Абакумов вновь направил записку, на этот раз Сталину, в Сочи, с просьбой дать разрешение на арест Этингера. Эта записка была у Поскребышева, затем попала Булганину. Тот запросил Абакумова, «как быть», и «я,— писал опальный министр госбезопасности,— ему ответил, что Этингер — большая сволочь и его следует арестовать, после чего тов. Булганин дал согласие на арест».

Во время допросов Этингера, проходивших с участием самого Абакумова, министр требовал от подследственного признаться, «как он залечил Щербакова». Этингер же пытался объяснить, что Щербаков был тяжко болен, сообщал всякие непонятные и раздражавшие Абакумова медицинские сведения, из которых, однако, следовало, что врачом, лечившим Щербакова, был не Этингер, а Виноградов (Этингер был только консультантом), «а называя Виноградова, он ничего отрицательного о нем не показал»¹⁸⁸ Абакумов отвел все обвинения в том, что по его приказу арестованного перевели в холодную камеру, что стало якобы причиной его смерти. Содержание заключенного определял сам следователь, которым был Рюмин, «и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина»¹⁸⁹

Однако объяснения Абакумова не принимались в расчет его следователями. Рюмин, служивший в ведомстве Абакумова (кстати, был выдвинут на работу в центральном аппарате МГБ самим Абакумовым за несомненные палаческие достижения), предъявил новые обвинения против своего бывшего министра. Он утверждал, что от него требовали при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Среди тех, против кого собирался компромат, были Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин, организаторы работы по созданию советского ядерного оружия, тесно связанные с Л. П. Берией¹⁹⁰

В ходе расследования было установлено, что по личному распоряжению подчиненного Абакумову министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе был организован сбор компромата на самого Берию. В квартире у матери Берии в Тбилиси была установлена подслушивающая аппаратура, МГБ «разрабатывал» казавшиеся подозрительными связи мужа сестры Берии¹⁹¹

Абакумову предъявлялись и другие обвинения — нарушение процедуры следствия, фальсификация допросов. Здесь оправдания бывшего министра были более убедительными. На допросе 10 августа 1951 г. он сообщил: «В ЦК ВКП(б) меня и моего заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к

192

арестованным — шпионам и другим преступникам»

В системе всеобщей слежки действия Абакумова были до известной степени санкционированы высшим политическим руководством страны. 9 сентября 1950 г., менее чем за год до начала «дела Абакумова», было принято Постановление Политбюро № 77/310, по которому в структуре МГБ создавалось Бюро-2, которому поручалось, как гласил этот документ, «выполнять специальные задания внутри Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности, проводимой отдельными лицами». Функции этого отдела были исключительно широки: это «наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам», а «также пресечение преступной деятельности» путем «компрометации, секретного изъятия, физического воздействия и устранения». Агентуру для этого Бюро подбирали из шоферов такси, парикмахеров, служащих и врачей поликлиник, официантов. В сущности, узаконивалась (если это понятие здесь вообще применимо) та практика, которая привела к политическому убийству Михоэлса. Вместе с тем тщательный, глубоко засекреченный механизм слежки распространялся и на высшее руководство страны. Абакумов становился, таким образом, опасным для многих участником борьбы за власть.

В конце концов Абакумову были предъявлены формальные обвинения — в измене Родине в связи с отказом расследования деятельности еврейских террористических организаций и в утрате секретных документов. Последнее обвинение в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г., устанавливавшим ответственность за разглашение секретных сведений и утрату документов, совпадало с таким же обвинением, несколько раньше предъявлявшимся Н. А. Вознесенскому, обвиненному по «ленинградскому делу».

Вместе с Абакумовым было арестовано большинство руководителей МГБ. В извечном соперничестве карательных органов — в данном случае абакумовского МГБ и МВД — верх явно брало МВД в союзе с Маленковым. Арестованы были заместители министра МГБ С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов, начальник Следственной части А. Г. Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев, В. И. Комаров и Соколов, начальник отдела «Д» МГБ А. М. Палкин, бывший начальник 1-го Главного управления МГБ Г. В. Утехин, помощник Абакумова Я. М. Броверман. Среди многочисленных обвинений, предъявленных им, обратим внимание на то, что они допускали «в следственной работе грубые нарушения социалистической законности... по большинству дел допросы арестованных не фиксировались протоколами... применялись к арестованным извращенные методы следствия и, в частности, широко было распространено применение к арестованным физических мер воздействия, санкционированное во всех случаях бывшим министром Абакумовым».

В расследовании «дела Абакумова», которое велось С. Д. Игнатьевым под непосредственным контролем Маленкова и Сталина, наметилось два основных направления, впрочем, связанных между собой.

Дело врачей и МГБ

Безусловно, главным среди них становилось дело «о шпионской и террористической деятельности врачей-вредителей», имевшее отчетливую антисемитскую окраску и ставшее продолжением политических процессов конца 40-х гг.,— «Шпионского центра в Еврейском антифашистском комитете». Вторая линия следствия — это разгром МГБ, за которым стояла возможность (частично реализованная в следующие годы) вмешаться в борьбу за власть. 23 июля 1952 г. заместитель министра госбезопасности С. И. Огольцов подал в Политбюро ЦК ВКП(б) записку «о законспирированной группе врачей-вредителей».

Допросы врачей, по многу лет лечивших «власть имущих» в СССР, позволяли при желании превратить «дело кремлевских врачей» в «кремлевское дело», в процессы против их пациентов. Так, через врача Юдина, главного хирурга института Склифосовского, лечившего маршала Воронова, следователи пытались собрать, а точнее — сфальсифицировать показания по обвинению маршала в военном заговоре¹⁹³ Отметим одну немаловажную особенность: со времени «большого террора» дела врачей включались в крупнейшие политические процессы. Это было своего рода необходимой составной частью подготовки подобных акций сталинского Политбюро и НКВД — МГБ — МВД. Связь между событиями конца 30-х гг. и тем, что происходило в начале 50-х, хорошо осознавалась и организаторами, и исполнителями. Ссылки на аналогии с действиями «врагов народа Плетнева и Левина», якобы сокративших жизнь Куйбышева, Горького и его сына М. Пешкова, как уже отмечалось, нередко присутствовали в документах следствия. На поверхности следствия находилось «деловрачей». Были проведены аресты крупнейших врачей, связанных с Лечебным управлением Кремля.

В тюрьме оказались профессора М. С. Вовси, М. И. Певзнер, И. Г Лемберг- ский, Н. А. Шерешевский, В. М. Виноградов, Б. С. Левин, С. Е. Карпай, П. И. Егоров, В. X. Василенко. Рюмин, непосредственно занимавшийся допросами, сообщал позже, что его «куратор» из ЦК ВКП(б) С. Д. Игнатьев дал указание бить их «смертным боем». Более того, Рюмина даже обвиняли в том, что он недостаточно применял такие методы следствия. В письме Сталину, направленном в конце ноября 1951 г., Рюмин, оправдываясь, писал: «Я признаю только то, что в процессе следствия не применял крайних мер (здесь и дальше выделение в подлиннике.— Авт.), но эту ошибку после соответствующего указания я испра-

194

вил» .

Доказательство преступной деятельности «врачей-вредителей» натолкнулось на очевидную нехватку фактов. Да, смерть Жданова, Щербакова, Калинина можно было объяснить как результат террористической деятельности. Однако такое объяснение было не очень убедительным. Невысока была цена и личных «признаний». И тогда в дело пошла давняя оправдательно-объяснительная записка Тимашук. Ее попытка доказать справедливость своего диагноза и снять с себя обвинение во врачебной ошибке, приведшая к конфликту с врачами Кремлевской больницы, ее письма охране Жданова, а через него — руководству МГБ становились едва ли не главным медицински сформулированным аргументом в пользу обвинения.

Заявление Тимашук было подвергнуто экспертизе еще в 1948 г.— его нашли необоснованным. В 1952 г., спустя четыре года, письму Тимашук дали ход. Причина такого решения, очевидно, в отсутствии других аргументов, которые могли использоваться следствием. В обвинительном заключении по делу Абакумова этот аргумент использовался в полную меру. Это должно было не только доказать преступную деятельность врачей Кремлевской больницы и существование еврейской террористической организации, но и послужить обвинением самого руководства.

Мы еще вернемся к тому, как «дело врачей» превратилось в дело террористов в МГБ. Выводы по «делу врачей» содержатся в подробном отчете С. Д. Игнатьева, направленном в ноябре 1952 г. Сталину. В нем находится и история расследования, и та официальная позиция, которую представляло следствие. Этот отчет содержит следующие сведения. На основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» была создана специальная следственная группа, которая изучила все сведения о медицинском персонале, в разное время причастном к работе в Лечебно- санитарном управлении Кремля.

На него обрушились агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были изучены истории болезней пациентов Кремлевской больницы. Следователи оценили работу крупнейших медицинских специалистов страны как совершенно неудовлетворительную. «При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами в прошлой враждебной деятельности». В результате такого медико-политического чекистского исследования был сделан вывод, что там «не создавались необходимые условия для надежного лечения больных, не было обеспечено добросовестное лечение и необходимый уход... за... руководителями зарубежных компартий и стран народной демократии, в том числе за товарищами Токуда, Торезом и Димитровым».

Внимание следствия привлекла смерть А. С. Щербакова и А. А. Жданова. «Лечение тов. Щербакова,— утверждал С. Д. Игнатьев,— велось рассчитан но преступно». Были арестованы заместитель директора санатория «Барвиха» Рыжиков, начальник Лечсанупра Кремля Бусалов, консультант Лечсанупра Виноградов, лечившие Щербакова Ланг и Этингер умерли под следствием. Их обвинили в том, что врачи «не использовали возможности сердечной терапии, неправильно применяли такие сильнодействующие средства, как морфий, пантопин, симпатол и различные снотворные». Щербакову после инфаркта «злонамеренно разрешили» вставать с постели. «Лечение товарища Жданова велось так же преступно»,— утверждалось в отчете Игнатьева. Были арестованы все врачи, лечившие Жданова в последние годы его жизни,— профессора Егоров, Виноградов, Василенко, врачи Майоров и Карпай, патологоанатом Федоров, обвиненный в том, что умышленно скрыл сведения об инфаркте Жданова.

«Следствием установлено, что Егоров и Федоров — морально разложившиеся люди, Майоров — выходец из помещичьей среды, Виноградов — примыкавший в прошлом к эсерам, Василенко — скрывший с 1922 г. свое исключение из ВКП(б), и связанная с ними еврейская националистка Карпай — все они составляли вражескую группу, действовавшую в Лечсанупре Кремля, и стремились при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь» — такой вывод содержался в докладе Игнатьева Сталину.

Все арестованные под пытками дали показания о том, что они плохо относились к Советской власти, что они уже несколько лет существуют как организованная террористическая группа, что руководитель этой группы — профессор П. И. Егоров, «враждебно относясь к партии и Советской власти, действовал по указаниям врага народа А. А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова». Таким образом, «дело врачей» непосредственно оказывалось связанным с «ленинградским делом». Но не только!

Обвинение было выдвинуто против руководителя личной охраны Сталина ге- нерал-лейтенанта Власика, который, оказывается, видел письмо Тимашук, написанное 29 августа 1948 г., уже 30 или 31 августа и передал это письмо Абакумову. В проекте обвинительного заключения, направленном Сталину, этот факт излагался следующим образом: «Абакумов и Власик отдали Тимашук на расправу... иностранным шпионам-террористам Егорову, Виноградову, Ва^рленко, Майорову». Сталин, редактируя этот документ, не согласился: «Он (Жданов.— Авт.) не просто умер, а был убит Абакумовым». Так оказались связанными обе линии следствия. «Дело о врачах-вредителях» переходило в «дело о террористах» в Министерстве госбезопасности. В свою очередь, они непосредственно касались «ленинградского дела» и «дела о Еврейском антифашистском комитете»¹⁹⁵

В арестах сотрудников МГБ просматривалась определенная логика. Первоначально арестованы были люди, непосредственно причастные к делу Этингера. Это были по преимуществу сотрудники Следственной части по особо важным делам — уже упоминавшийся начальник этого подразделения Леонов и др., а также ближайшее окружение Абакумова.

Однако логика организаторов дела вскоре подсказала еще одну группу сотрудников МГБ, на которых обрушились репрессии. Начались аресты евреев- чекистов. Были арестованы начальник спецбюро МГБ генерал-майор Н. И. Эй- тингон, руководитель подразделения, отвечавшего за разработку техники радиосвязи, Е. Анциелович, начальник отдела «К» МГБ А. Я. Свердлов, заместитель начальника 1-го Главного управления МГБ генерал-лейтенант М. И. Белкин, заместитель начальника 2-го Главка МГБ, руководитель спецлаборатории, где разрабатывались яды, Г Майрановский, тесно сотрудничавший с МГБ начальник следственного отдела прокуратуры Л. Шейнин и др.

За каждым из них стояли многие годы службы в карательных ведомствах и немалые, с точки зрения их начальников, заслуги — подготовка убийства Троцкого, участие в организации политических процессов, в диверсионных группах во время недавней войны.

Это не помешало их коллегам из МГБ под руководством представителя ЦК ВКП(б) в этом министерстве С. Д. Игнатьева сделать из заслуженных чекистов опасных террористов. Прекрасный повод к такому преображению дал А. Я. Свердлов. В его квартире был обнаружен целый арсенал диверсанта. В нем находились несколько ампул сильнодействующего яда, взрывные устройства с часовыми механизмами, замаскированные под шкатулку, коробку духов, пресс-папье, 5 пистолетов разного калибра, автомат, пара винтовок, патроны, гранаты...

Сын Якова Михайловича Свердлова, двадцать с лишним лет служивший «по чекистской линии», оправдывался тем, что это оружие было получено им в 1941 г. для организации диверсионной деятельности в Москве в случае ее сдачи немцам. Свердлову поручалось руководить такой группой, а оружие ему передали по распоряжению будущего начальника спецбюро МГБ П. А. Судоплатова. В 1946 г. были приняты меры по сбору розданного оружия, но за годы войны оно растерялось. У Судоплатова обнаружили большую недостачу сильнодействующих ядов. Сам Свердлов попытался объяснить наличие у него этого арсенала собственной забывчивостью и любовью к оружию. Но для следствия у Свердлова было несколько уязвимых страниц биографии — его обвиняли в причастности к троцкизму в конце 20-х гг., в том, что его уже дважды арестовывали — в 1935 и 1938 гг.¹⁹⁶

В сентябре 1952 г. следователи, допрашивая заместителя начальника Следст- венной(|1асти по особо важным делам Л. Л. Шварцмана, сломили его. Он дал показания против большинства руководителей государства и партии, карательных ведомств страны. По выражению его следователей, он клеветал против Кагановича и Хрущева, против Меркулова, В. В. Кобулова, Мамулова и Фитина. Но эти линии в данный момент не интересовали Игнатьева, Маленкова и Сталина.

Более перспективными для них были признания Шварцмана в том, что он якобы готовил террористические акты против Маленкова. Шварцман сообщил, что о его замыслах знали Абакумов, Райхман, Палкин, Иткин, Эйтингон, бывший прокурор Дорон. Указания о проведении терактов он якобы получал от военного атташе посольства США Файмонвилла и от посла Гарримана. Причинами подготовки покушения должны были стать в первом случае — в 1950 г.— «разгром националистов, орудовавших под прикрытием Еврейского антифашистского комитета», во втором — в 1951 г.— месть за разоблачение вражеской деятельности Абакумова¹⁹⁷

Цена этим показаниям известна — их вышибали многодневными «конвейерными» допросами, когда подследственному не давали спать, жестоко пытали. Жуткая логика тоталитаризма привела к тому, что в роли жертв оказались вчерашние усердные палачи...

Показания Шварцмана оказались настолько своевременными, что само дело Абакумова впредь стало именоваться делом Абакумова — Шварцмана, став оправданием репрессий против Еврейского антифашистского комитета и его руководителей. Под эти показания стали подгонять и другие допросы.

Усиленно разрабатывалась версия о причастности Абакумова к «ленинградскому делу». Напомним, что такой вариант содержался в «деле врачей». Доказать это было сложно: именно следователи МГБ «выколачивали» показания из А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, родственников заместителя Председателя Совмина СССР Н. А. Вознесенского. Кстати, одним из таких следователей был сам Шварцман.

Тогда в ход пошло обвинение, будто следователи МГБ под давлением Абакумова умышленно игнорировали связь обвиняемых по «ленинградскому делу» с иностранными разведками. Абакумову припомнили, что он говорил: «Какой тут может быть шпионаж, если все арестованные являлись руководящими партийными работниками и никто из них, кроме Капустина, с иностранцами не встречался».

Обвинение выдвигалось и против одного из заместителей Абакумова — Огольцова, «который сидел (на допросах обвиняемых.— Авт.) молча... и чувствовал себя несколько стесненно, поскольку в прошлом он сам работал в Ленинграде заместителем начальника управления МГБ». Расследование в МГБ затронуло его разведывательную деятельность. Был арестован генерал-лейтенант М. И. Белкин, служивший ряд лет заместителем начальника 1-го Главного управления МГБ. Будучи обвиненным в принадлежности к еврейской террористической группе в составе МГБ, под жестокими пытками он дал показания о том, что по воле Абакумова на всех ключевых постах Министерства госбезопасности были расставлены лица еврейской национальности, о якобы давнем сотрудничестве агентуры МГБ с западными разведками. Он же сообщил о связи с западными разведками начальника Управления госбезопасности Венгрии Петера Габора. Кампания на исключение евреев из органов госбезопасности распространилась на весь социалистический лагерь. Началось преследование евреев во внешнеполитических службах, госбезопасности, в правительствах ряда восточноевропейских стран.

Из редакционных помет Сталина на проекте обвинительного заключения видно, что он лично руководил следствием и определял степень виновности. Он использовал дело Абакумова — Шварцмана для того, чтобы найти в нем объяснение и оправдание большинства политических репрессий послевоенного времени. Суть редакционных помет Сталина сводилась к стремлению выделить и особенно подчеркнуть роль Абакумова как человека, приложившего усилия для того, чтобы спрятать от следствия связи «врага народа» Кузнецова с иностранной разведкой.

Редактор обвинительного заключения стремился подчеркнуть личную виновность Абакумова. Вместо первоначальной формулировки:

«Действуя как подрывники, Абакумов и его соучастники Леонов и Комаров (выделенное здесь и дальше вычеркнуто при редактировании.— Авт.) игнорировали указания ЦК КПСС о расследовании связей (вписано Сталиным: спрятать от следственных властей неоднократные уловки) с иностранной разведкой врага народа Кузнецова и участников его изменнической группы, орудовавшей в партийном и советском аппарате (вписано Сталиным: в Ленинграде). В преступных целях они (Сталин: он) ориентировали (Сталин: ориентировал) следователей на то, чтобы рассматривать дело Кузнецова и его единомышленников в виде отдельной локальной обособленной группы, не имеющей связей с заграницей»¹⁹⁸.

Абакумов также обвинялся в попытках организации убийства Маленкова¹⁹⁹ Таким образом, его напрямую связали с показаниями Шварцмана о якобы готовившемся им покушении на Маленкова. В январе 1952 г. Игнатьев сообщил Сталину о якобы имевших место утечках информации из Политбюро ЦК в Англию в конце 30-х — начале 40-х гг.²⁰⁰ Сведения об этой утечке стали известны вскоре после войны, делом занимался один из руководителей МГБ — Райхман, заместитель начальника 2-го Главного управления МГБ, однако расследование не дало положительных результатов. Эта информация непосредственно касалась высшего политического руководства страны, потому что утечка информации, по оценке Игнатьева, происходила как минимум из секретариата одного из членов Политбюро ЦК.

Политические процессы, имевшие прямое отношение к верхушке партаппарата, отразились в итогах последнего съезда и Пленума ЦК КПСС при жизни Сталина. XIX съезд проходил в октябре 1952 г.— в те самые дни, когда полным ходом шло расследование (если этот термин вообще может быть здесь употреблен) дела Абакумова — Шварцмана. В стенограмме съезда практически невозможно найти какие-то следы этого процесса.

Однако результаты «дела Абакумова — Шварцмана» и «ленинградского дела» нашли свое отражение в решениях съезда, точнее — Пленума ЦК от 16 октября 1952 г., одного из наименее известных пленумов в истории партии²⁰¹ Этот пленум относится к числу наименее изученных. Он не попал в официальные издания по истории партии²⁰². Его материалы, в отличие от распространенной в аппарате ЦК практики, не стенографировались. Не стенографировалось и выступление Сталина на Пленуме ЦК. Оно отсутствует в протоколе пленума.

Однако сохранились упоминания о выступлении Сталина. Судя по воспоминаниям Хрущева, «Сталин уже "подвесил" судьбу Микояна и Молотова. На первом же пленуме после съезда он предложил создать вместо Политбюро Президиум ЦК партии в составе 25 человек и назвал поименно многих новых людей. ...Сталин создал Бюро Президиума? Ему было, видимо, неудобно сразу вышибать Молотова и Микояна, и он сделал расширенный Президиум, а потом выбрал Бюро узкого характера,,— писал Хрущев.— ...И туда ни Молотова, ни Микояна не ввел, то есть "подвесил" их. Я убежден, что если бы Сталин прожил еще какое-то время, то катастрофой кончилась бы жизнь и Молотова, и Микояна. Вообще же сразу после XIX съезда партии Сталин повел политику изоляции Молотова и Микояна, не приглашал их никуда — ни на дачу, ни на квартиру, ни в кино, куда мы прежде ходили вместе. Но Ворошилов был избран в Бюро Президиума. Характерно для Сталина, что как-то, когда мы сидели у него за затянувшейся трапезой, он вдруг говорит: "Как пролез Ворошилов в Бюро?" Мы не смотрим на него, опустили глаза. Во-первых, что за выражение "пролез"? Как это он может "пролезть"? Потом мы сказали: "Вы сами его назвали, и он был избран" Сталин же говорил нам в узком кругу, что подозревает Ворошилова как английского агента. ...А Молотова он как-то "заподозрил", ...что Молотов является агентом американского империализма, продался американцам»²⁰³

Гораздо подробнее о событиях осени 1952 г. вспоминал А. И. Микоян, непосредственно оказавшийся перед угрозой репрессий. По его словам, за несколько дней до съезда на встрече членов Политбюро Сталин предложил сократить число членов президиума съезда. Вместо прежних 27-29 человек он предложил избрать 15. Так как в президиум съезда избиралась, как правило, старая и старшая по своим должностям номенклатура, предложение Сталина содержало в себе тревожный элемент. Микоян сформулировал так: «Это было удивительным и непонятным. Он лишил, таким образом, возможности многих видных партийных деятелей войти в президиум съезда, а они этого вполне заслуживали». Дальше — больше. Сталин прямо заявил, что «не надо вводить в президиум Микояна и Андреева, как неактивных членов Политбюро»²⁰⁴.

По мнению Микояна, одной из причин осложнения отношений между Сталиным и им стало неприятие Молотовым сталинской идеи об отказе от товарно- денежных отношений в условиях социализма и предложения Микояна, поддержанные некоторыми членами Политбюро — Молотовым, Хрущевым и Маленковым,— о повышении закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию.

Сразу после окончания съезда состоялся Пленум ЦК. Как уже отмечалось, отсутствует стенограмма выступления Сталина. Однако один из участников пленума — Л. Н. Ефремов, тогда первый секретарь Курского обкома партии — сделал весьма подробную запись его выступления. Точность записи подтверждается совпадением ее с изложением этого же текста в мемуарах Микояна, Д. Т. Шепи- лова и в воспоминаниях Хрущева и писателя К. Симонова. Приведу здесь фрагменты записи слов Сталина, сделанные Ефремовым. Сталин начал с ошеломляющей констатации: «Многим может показаться, что у нас (в КПСС.— Авт.) существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями....

Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот счет?

Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра — это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников.

Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на работу заместителями Председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей».

После этого двусмысленного замечания Сталина о своих соратниках-заместителях секретарь ЦК «перешел на личности».

«Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей,— зафиксировал Ефремов слова Сталина,— если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна. Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под "шартрезом", на дипломатическом приеме дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет. ...Это первая политическая ошибка товарища Молотова.

А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям?²⁰⁵ Это грубая ошибка товарища Молотова. ...На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова.

Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. ...Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной²⁰⁶ ...Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.

Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик — наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна».

По предложению Сталина в состав Президиума не был включен ветеран партийного руководства — А. А. Андреев.

Сталин заявил на этом же заседании, что из-за своего возраста он отказывается быть секретарем ЦК и Председателем Совета Министров. Немедленно последовала сцена, напоминавшая события русской истории XVI в.— отречение Ивана IV от царства в Александровой слободе накануне введения опричнины. Члены пленума общим хором стали упрашивать Сталина остаться во главе страны²⁰⁷

Если по решению XVIII съезда в составе Политбюро было 9 членов и 2 кандидата, а в Секретариате — 4 члена, то на пленуме 16 октября 1952 г. состар Президиума, сменившего Политбюро, включал 25 членов и 11 кандидатов, а Секретариат — 10 человек. Знакомство с проектом постановления пленума, испещренным многими карандашными поправками, позволяет утверждать, что до последнего момента проходили перестановки и уточнения в составе высших партийных органов. В результате всех изменений членами Президиума ЦК КПСС стали В. М. Андрианов, А. Б. Аристов, Л. П. Берия, Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, С. Д. Игнатьев, Л. М. Каганович, Д. С. Коротченко, В. В. Кузнецов, О. В. Куусинен, Г. М. Маленков, В. А. Малышев, Л. Р. Мельников, А. И. Микоян, Н. А. Михайлов, В. М. Молотов, М. Г Первухин, П. К. Пономаренко, М. 3. Сабуров, И. В. Сталин, М. А. Суслов, Н. С. Хрущев, Д. И. Чесноков, Н. М. Шверник, М. Ф. Шкирятов; кандидатами в члены Президиума — Л. И. Брежнев, А. Я. Вышинский, Н. Г Зверев, Н. Г. Игнатов, И. Г Кабанов, А. Н. Косыгин, Н. С. Пато- личев, Н. М. Пегов, А. М. Пузанов, И. Ф. Тевосян, П. Ф. Юдин; секретарями ЦК — А. Б. Аристов, Л. И. Брежнев, Н. Г. Игнатов, Г М. Маленков, Н. А. Михайлов, Н. М. Пегов, П. К. Пономаренко, И. В. Сталин, М. А. Суслов, Н. С. Хрущев²⁰⁸.

Сравнительно многочисленный Президиум ЦК становился своего рода питомником новых «руководящих кадров». Однако реальная власть в партии оказывалась у непредусмотренного Уставом КПСС Бюро Президиума ЦК. Судя по немногим рукописным материалам по подготовке этого Пленума ЦК, состав Бюро уточнялся до последнего момента. В первоначальный состав Бюро были включены Сталин, Берия, Булганин, Каганович, Маленков, Сабуров и Хрущев. Позже, от руки, туда были вписаны фамилии Ворошилова и Первухина²⁰⁹ Несомненно, что и кандидатура Ворошилова возникла уже позже, по ходу работы съезда или пленума. В списке членов Бюро отсутствовали ветераны партийного руководства — Молотов, Микоян и Андреев. Это свидетельствовало, что роль «старой партийной гвардии» в сталинском окружении явно сходила на убыль.

В Президиуме ЦК оказалось много новых людей. Такое расширение состава объективно ослабляло позиции той руководящей группировки в партии, которая сложилась no<yie войны. На высшие посты в партии пришли люди, возглавлявшие местные партийные организации и относительно новые для аппарата ЦК.

После XIX съезда партии прошли новые аресты, на этот раз в ближайшем окружении Сталина. Среди арестованных были А. Н. Поскребышев, бессменный секретарь и помощник Сталина; генерал-лейтенант Н. С. Власик, начальник личной охраны Сталина; генерал-майор С. Ф. Кузьмичев, служивший в личной охране Сталина. В январе 1953 г. было арестовано 5 человек из ближайшего окружения Сталина по обвинению в шпионаже²¹⁰

9 января 1953 г. Бюро Президиума ЦК, собравшееся практически в полном составе (не было только самого Сталина), утвердило текст сообщения в прессе об аресте группы врачей-вредителей.

13 января 1953 г. в «Правде», в разделе хроники, появилось сообщение ТАСС о том, что «некоторое время тому назад органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Цековско-тассовская хроника утверждала, что большинство участников террористической группы были связаны с «международной еврейской буржуазно- националистической организацией "Джойнт", созданной американской разведкой...».

«Следствие будет закончено в ближайшее время» — так многозначительно- угрожающе заканчивалось это сообщение.

Параллельно с этими процессами продолжался еще один, остающийся и по сей день наименее изученным,— «менгрельское дело». 4 февраля 1953 г. С. Д. Игнатьев направил Сталину протоколы допросов арестованного министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе²¹¹ Материалы допросов свидетельствовали об острейшем соперничестве в Грузии, о смене нескольких секретарей ЦК КП Грузии, обвиненных в национализме, о широких масштабах сбора компромата на руководителей республики, о том, что компрометирующие материалы разыскивали на самого Берию. Существует устойчивая традиция связывать «менгрельское дело» с «заказом» самого Сталина против Берии. Ясно только то, что «менгрельское дело» шло вместе с другими политическими процессами конца 40-х — начала 50-х гг. Отметим, что все они касались высшего политического руководства страны. Это сближало их с политическими процессами 1937-1938 гг.

Многочисленные новые назначения, сделанные после XIX съезда партии, создали тот «кадровый потенциал», который с успехом мог заменить старый эшелон власти, так, как С. Д. Игнатьев заменил В. С. Абакумова на посту министра МГБ. Однако этому сценарию не суждено было полностью осуществиться. Смерть Сталина — режиссера этого страшного спектакля — прервала его претворение в жизнь.

* * *

Послевоенный период в истории Советского Союза оказался очень важным для всего его будущего. Прежде всего, победа в войне стала аргументом для сохранения незыблемости социально-политического и экономического строя в стране. После войны с новой силой претворялся курс на форсированное развитие тяжелой промышленности, военно-промышленного комплекса. И вновь, как и в 30-х гг., важнейшим источником средств оставалась колхозная деревня, безжалостно эксплуатировавшаяся государством.

Снова возрождался террор. Но на смену «большому террору» 30-х гг. пришло систематическое подавление даже самой возможности появления оппозиции в Советском Союзе, стремление контролировать, а при малейшем подозрении — преследовать представителей формирующейся элиты. Именно этим можно объяснить преследование маршала Жукова, многочисленные аресты в командовании Военно-Воздушных Сил и на флоте, разгром так называемой «ленинградской группы» в ЦК ВКП(б), деятельность «судов чести» в министерствах и центральных ведомствах, «дело МГБ» и процессы против Еврейского антифашистского комитета, «дело врачей».

В послевоенном СССР влияние собственно союзного государственного аппарата было большим, чем аппарата партии. Робкие попытки расширить роль республик в жизни СССР, прежде всего связанные с предложением о расширении прав РСФСР, были решительно пресечены в 1948 г.

В руководстве страны велась постоянная борьба за влияние, за власть, в ходе которой столкнулись две основные группировки — Жданова — Кузнецова и Маленкова — Берии. Сталин в значительной степени сам провоцировал конфликты в своем ближайшем окружении. В последние годы жизни он вынашивал планы радикальных изменений в высших звеньях управления. Он избавлялся от ставших уже ненужными и одиозными деятелей карательных органов. Были арестованы и дожидались суда крупные деятели Министерства государственной безопасности во главе с министром Абакумовым. Началось своего рода «окружение» Берии. Ослабли позиции представителей «старой партийной гвардии» — Молотова, Ворошилова, Кагановича, Микояна.

Резкое расширение состава Президиума ЦК КПСС сразу же после XIX съезда партии позволило Сталину создать своего рода «команду дублеров», готовую в любой момент сменить старое руководство. В этой политике Сталина нельзя не заметить продолжение все тех же политических традиций 20-30-х гг.

Примечания

¹ Сталин И. В. Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г. М., 1946. С. 10.

Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1946. С. 119.

³ Об этом см.: Зубкова Е. Ю. Общество и реформы. 1945-1964. М., 1993. С. 33-37.

Сталин И. В. Речи на предвыборных собраниях избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы. М., 1954. С. 22-23.

Лейбович О. Реформа и модернизация в 1953-1964 гг. Пермь, 1993. С. 60.

См.: СССР и «холодная война». М„ 1995. С. 128.

Там же. С. 132-134.

в

См.: Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1930-1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управления. М., 1996. С. 192.

См.: Островский В. Б. Колхозное крестьянство СССР: Политика партии в деревне и ее социально-экономические результаты. Саратов, 1967. С. 27.

Голод 1946-1947 гг. специально исследовался В. П. Поповым. См.: Попов В. П. Экономическое и социальное положение советского общества в 40-е гг. (на примере российской деревни): Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1996; Он же. Российская деревня после войны (июнь 1945 —■ март 1953 г.): Сб. документов. М., 1993; Он же. Крестьянство и государство (1945-1953) // Исследования новейшей русской истории. Париж, 1992. №9; Он же. Голод и государственная политика (1946-1947) // Отечественные архивы. 1992. № 6. С. 36-60.

См.: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 137-138.

Там же. С. 41.

Там же. С. 42.

См.: Попов В. П. Неизвестная инициатива Хрущева. (О подготовке Указа 1948 г. о выселении крестьян) // Отечественные архивы. 1993. № 2. С. 31—46.

Там же. С. 35-36.

Там же. С. 36-37.

Там же. С. 45.

АВП РФ, ф. 0129. оп. 32, портфель 2, д. 304, л. 8-9.

Там же, л. 11.

См.: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 177.

Там же. С. 180,219.

Там же. С. 211.

История советского крестьянства. Т. 4. Крестьянство в годы упрочения и развития социалистического общества. 1945 — конец 1950-х гг. М., 1988. С. 84-85. Безнин М. А. Крестьянский двор российского Нечерноземья в 1950-1965 годах// Отечественная история. 1992. № 3. С. 16.

См.: Верт Н. История Советского государства. 1900-1991. М., 1992. С. 298-299.

См.: Безнин М. А. Крестьянский двор российского Нечерноземья в 1950-1965 годах. С. 16.

Там же. С. 16-17.

Там же. С. 17.

По данным ЦСУ СССР, в 1950 г. в месяц на душу одного сельского жителя приходилось 21 кг хлеба и крупы, 24 кг картошки, 13 л молока, 1,39 кг мяса и рыбы, 0,24 кг жиров, 0,25 кг сахара и кондитерских изделий (см.: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 217).

I

Сотка — /loo га. Обычный размер приусадебного участка в колхозе — 25 соток. Формально разрешалось иметь приусадебные участки размером от 25 соток до 1 га (см. также: Попов В. П. Крестьянство и государство... С. 286).

Краткая история СССР. М., 1987. Ч. 2. С. 450.

См.: Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995. С. 701, 743.

СССР и германский вопрос. 1941-1949. Т. 1. 1941-1945. М., 1985. С. 333-360. ¹³ АВП РФ, ф. 06, on. 1, папка 43, д. 677, л. 49-51.

Там же, л. 59-60.

Daniels 1. The Man of Independence. Philadelphia; N. Y., 1950. P. 266; Корниенко Г. M. Холодная война: Свидетельство ее участника. М., 1995. С. 25.

АВП РФ, ф. 0129, оп. 30, портфель 81, д. 187, л. 136-144. Там же, ф. 06, оп. 7, папка 43, д. 678, л. 71-73.

Там же, л. 74-77.

См.: Сафронов В. П. СССР — США — Япония в контексте «холодной войны» (1945-1960) // Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945-1985): Новое прочтение. М., 1995. С. 155-190.

См.: Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 16. С. 25-30.

См.: Нежинский JI. М., Челышев И. А. Проблемы внешней политики // СССР и «холодная война». С. 43.

См., в частности: Филитов А. М. Как начиналась «холодная война» // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 47-68.

АВП РФ, ф. 0129, оп. 30, папка 187, д. 81, л. 96-111.

Там же, л. 98.

Там же, л. 99.

Там же, л. 103.

Там же, портфель 1, д. 178, л. 89.

Там же, оп. 31, папка 192, д. 12, л. 3-5.

Там же, фонд секретариата Молотова, оп. 9, папка 68, д. 1049, л. 1.

Там же, л. 2.

Там же, л. 5-6.

Там же, л. 17-33.

Там же, инд. 912, папка 19, д. 192. Подробнее об отношении советского руководства к «плану Маршалла» см.: Наринский М. М. СССР и «план Маршалла»: По материалам Архива Президента РФ // Новая и новейшая история. 1993. № 2.

АВП РФ, фонд секретариата Молотова, оп. 9, инд. 213, папка 18, д. 191, л. 4-18.

См.: Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Советский фактор в послевоенной Восточной Европе (1945-1948) // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 92-93.

История внешней политики СССР. 1917-1975. М., 1976. Т. 2. 1945-1975. С. 141.

См.: СССР и «холодная война». С. 80.

См.: Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Советский фактор в послевоенной Восточной Европе (1945-1948). С. 92-97.

См.: Нежинский JI. М., Челышев И. А. Проблемы внешней политики. С. 45.

См.: Волокитина Т. В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Начало создания соцлагеря // СССР и «холодная война». С. 89-90.

См.: История внешней политики СССР 1917-1975. Т. 2. С. 79-81.

АВП РФ, ф. 0129, оп. 32, портфель 3, д. 204, л. 13-19.

АВП РФ, портфель 1, д. 204, л. 27.

АВП РФ, портфель 4, д. 204, л. 51.

См.: История внешней политики СССР. 1917-1975. Т. 2. С. 145.

См.: Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина / Публ. А. В. Короткова, А. Д. Чернева, А. А. Чернобаева // Исторический архив. 1996. № 5-6. С. 49-50.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей: Галерея лидеров СССР. М., 1995. Т. 1. С. 286.

См. там же. С. 285.

Там же. С. 286-287.

См.: Посетители кремлевского кабинета Сталина // Исторический архив. 1997. № 1. С. 11.

«Людям свойственно ошибаться»: Из воспоминаний М. Ракоши // Исторический архив. 1997. № 5-6. С. 7.

Правда. 1945. 25 мая.

«Мы располагаем самыми лучшими кадрами»: Записки о послевоенном устройстве армии // Источник. 1996. № 2. С. 103-147.

Там же. С. 152.

Там же. С. 149.

Там же. С. 133.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 306.

Там же, л. 102.

Там же, л. 112-115.

Там же, л. 116-117.

Там же, д. 311, л. 82.

Там же, л. 85.

Там же, л. 77-78.

Там же, л' 98-99.

Там же, д. 312, л. 78-79.

Там же, л. 80. См. также: Г. К. Жуков: Неизвестные страницы биографии // Военные архивы России. М., 1993. Вып. 1. С. 176-183. ⁸⁷ АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 312, л. 80-81. Документ без комментария / Публ. В. А. Лебедева // Военно-исторический журнал. 1993. № 5.

С. 27.

АП РФ, ф. 0129, оп. 30, папка 178, д. 1, л. 81.

Архив Главной военной прокуратуры, архивное уголовное дело 0029, ОП, л. 187-188, 221,

⁹¹ Архив Главной военной прокуратуры, архивно-следственное дело Р-664, л. 75. ⁹" Г К. Жуков: Неизвестные страницы биографии. С. 181.

Максимова Э. Подслушали и расстреляли // Известия. 1992. 16 июля.

_

Там же.

Суд над В. Гордовым, Ф. Рыбальченко и Г. Куликом состоялся в августе 1950 г. Генералы были обвинены в намерениях изменить родине, в подготовке террористических актов, антисоветской деятельности. Вины своей не признали. Приговорены к расстрелу и расстреляны. Спустя 6 лет реабилитированы, так как «дело сфальсифицировано» (Максимова Э. Подслушали и расстреляли).

АП РФ, ф. 3, он. 58, д. 306, л. 164-165.

Там же, л. 157.

Чернев А. Личные дела трех маршалов // Известия. 1992. 8 мая.

См.: Георгий Жуков. М._} 1995. С. 282-283.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 306, л. 132.

См.: Г К. Жуков: Неизвестные страницы биографии. С. 196.

Там же. С. 217.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 306, л. 99-139.

См.: Г. К. Жуков: Неизвестные страницы биографии. С. 239-241.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 308, л. 32-39.

См.: Г. К. Жуков: Неизвестные страницы биографии. С. 208-213.

См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1946. № 10.

Подсчеты произведены А. С. Степановым и А. В. Коротковым.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 2.

Там же, л. 30.

Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева// ВИ. 1992. № 2-3. С. 84.

¹² Колоритные подробности сотрудничества Г. М. Маленкова и JI. П. Берии содержатся в записях воспоминаний В. М. Молотова. См.: Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С. 328-329.

Маленков был председателем Комитета по реактивной технике ровно год — до мая 1947 г. (АП РФ, ф. 3, оп. 62, д. 128).

114

Благодарю заведующего архивом Кабинета Министров СССР В. Б. Давыдова за предоставленные сведения.

¹ См.: Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 г. до наших дней. Лондон, 1989. С. 553.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 223, л. 119-121.

Известия ЦК КПСС. 1991. №2. С. 183.

Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года): Стенофафический отчет. М.: ЦК КПСС, 1957. С. 14-15.

Там же. С. 241.

Ученая степень присвоена Н. А. Вознесенскому в 1935 г.; до 1934 г. он был на преподавательской работе; в том же году он был избран членом Комиссии советского контроля при СНК

СССР.

121

См: Вознесенский Н. А. Военная экономика СССР в период Великой Отечественной войны. М., 1947.

Р2

" См.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 135. Из стенограммы Пленума ЦК КПСС (2-7 июля 1953 г.): «Хрущев. ...Если сейчас разобрать архив МВД, то я убежден, что там на значительное количество граждан имеются анкеты и на многих дела разрабатываются» (Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 155).

Начальник СМЕРШа в годы войны, министр госбезопасности СССР В. С. Абакумов был арестован в июне 1951 г., судим в декабре 1954 г. и расстрелян.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 126.

РЦХИДНИ, ф. 77, on. 1, д. 979, л. 182-183. Не позднее 14 августа 1946 г.

А. А. Жданов работал и над проектом закрытого письма по материалам «суда чести» над профессорами Н. Г. Клюевой и Г И. Роскиным (РЦХИДНИ, ф. 77, оп. 3, д. 153, л. 1-7).

См.: Аксенов Ю. С. Послевоенный сталинизм: удар по интеллигенции // Кентавр. 1991. Октябрь-декабрь. С. 82.

См. там же. С. 82-83.

«Пройдет десяток лет, и эти встречи не восстановить уже в памяти» [Дневник В. А. Малышева] // Источник. 1997. № 5. С. 103-147. А. Р. Жебрак (1901-1965) — ученый-генетик, президент Академии наук Белоруссии в 1945-1948 гг.

Состав участников заседания Политбюро 31 мая и 1 июня см.: Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина // Исторический архив. 1996. № 5-6. С. 36.

См.: Медведев Ж. Взлет и падение Лысенко: История биологической дискуссии в СССР (1929-1966). М., 1993. С. 161-163.

См.: Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Собр. соч.: В 9 т. М., 1967. Т. 9.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 423, л. 1.

Там же, л. 174. Переписка Л. Тимашук с властями, точнее, копии ее писем, отправленных в «инстанции», была издана по личному архиву семьи Тимашук (см.: «Цель была спасти жизнь больного»: Письма Лидии Тимашук в свою защиту // Источник. 1997. № 1. С. 3-16).

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 127.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 42.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 127-128.

Там же. С. 128.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 107-108.

Там же, л. 53.

Матвей Федорович Шкирятов (1883-1954) в течение 20 лет — с 1934 по 1954 г.— работал в органах партконтроля, в это время — заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б).

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 130.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 57.

Там же, л. 58.

Там же, л. 198.

См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1947. № 20.

Там же. № 17.

Там же.1950. № 3.

См.: Известия ЦК КПСС. 1989. №2. С. 131-132.

Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года). С. 91.

См. там же. С. 89.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 535, л. 127-135.

ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 458, л. 95-98.

Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. С. 89-90.

См.: Чернев А. Д. 229 кремлевских вождей. М., 1996. С. 106.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 2, 30.

Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева. С. 89.

Подробнее см.: Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941-1945. М., 1996. С. 351-

357.

Техника планируемого убийства была традиционна для НКВД — МГБ. Так были, например, убиты в июле 1939 г. посол СССР в Китае И. Т. Бовкун-Луганец и его жена. Им проломили головы молотком, а потом имитировали автокатастрофу (см.: Архив Главной военной прокуратуры, архивное уголовное дело 0029, ОП, л. 220-221).

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 536, л. 103-107. В этом описании событий, основанном на письме J1. П. Берии в Президиум ЦК КПСС на имя Г. М. Маленкова и датированном апрелем 1953 г., могут быть опущены важные детали, невыгодные и автору письма, и его адресату.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 201.

Там же, л. 202-203.

См.: Аксенов Ю. С. Послевоенный сталинизм... С. 84-86.

Л. М. Каганович в 1933-1934 гг. заведовал Сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б).

«Пройдет десяток лет, и эти встречи не восстановить уже в памяти». С. 103-147.

Там же. С. 206. ,

См.: Лубянка: ВЧК — ОГПУ — НКВД — НКГБ — МГБ — МВД — КГБ. 1917-1960: Справочник/ Сост. А. И. Кокурин, Н. В. Петров; ред. Р. Г. Пихоя. М., 1997. С. 103-142.

Г. К. Жуков: Неизвестные страницы биографии. С. 208-213. См. также: АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 308, л. 32-39.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 77-79.

См.: Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года). С. 281.

Там же. С. 13.

ЦХСД, ф. 6, д. 13/78, т. 36, л. 101.

Там же, л. 47.

Там же, л. 112.

Там же, л. 47.

Там же, л. 112.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 216, л. 1. Там же, л. 1-2.

180 -у- in

Там же, л. 2-11.

18)

«Пройдет десяток лет, и эти встречи не восстановить уже в памяти». С. 103-147.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 216, л. 12-14.

Там же, л. 13.

Там же, л. 61-171.

Там же, л. 77.

Там же, л. 40.

Там же, д. 217, л. 106-107.

^

Там же, л. 47.

Там же, л. 40-59.

Там же, д. 216, л. 53.

Там же, д. 222, л. 174.

Там же, л. 95.

Там же, д. 223, л. 132.

Там же, д. 222, л. 246.

За главным охранником Сталина слежка велась с 1939 г. См.: АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 534.

IQA

Там же, д. 219, л. 139.

Там же, д. 221, л. 164-215.

Там же, л. 212.

Там же, л. 216.

Там же, оп. 24, д. 484, л. 87.

Там же, ф. 2, on. 1, д. 22, л. 1-20.

См., например: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 2, 1925-1953. М., 1953; Ч. 3, 1930-1954. М., 1954.

Хрущев Н. С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. С. 263. Микоян А. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999. С. 570-575.

Речь идет о предложениях Еврейского антифашистского комитета, сделанных в 1944 г. и направленных на имя Сталина и Молотова, о создании в освобожденном Крыму Еврейской советской социалистической республики. Позже это предложение стало одним из главных обвинений против участников Еврейского антифашистского комитета. Подробнее см.: Костырченко Г. В плену у красного фараона. Политические преследования евреев в СССР. М., 1994. С. 43-57.

П. С. Жемчужина, жена В. М. Молотова. С 1919 по 1948 г. на партийной и хозяйственной работе. Во время XIX съезда в Москве отсутствовала, так как по решению Особого совещания при Министерстве госбезопасности СССР была арестована в 1949 г. и осуждена по обвинению в антисоветской деятельности. Освобождена и полностью реабилитирована в марте 1953 г.

Ефремов JI. Н. Дорогами борьбы и труда. Ставрополь, 1998. С. 12-16. См. также: http//www.gull.ptt.rulGeller/Stalin4.htm.

АП РФ, ф. 2, on. 1, д. 22, л. 1. См. также: Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 75-77.

АП РФ, ф. 2, on. 1, д. 22.

Там же, ф. 3, оп. 24, д. 484, л. 87.

Там же, оп. 58, д. 222, л. 123-175.

ГЛАВА 2

МЕДЛЕННО ТАЮЩИЙ ЛЕД (март 1953 — конец 1957 г.)

...Они взглянули друг на друга — и вдруг устыдились. Они не понимали, что именно произошло вокруг них, но чувствовали, что воздух наполнен сквернословием, что далее дышать в этом воздухе невозможно.

Л/ Е. Салтыков-Щедрин.

История одного города

Смерть И. В. Сталина

1 марта 1953г. Сталин был на даче, в Кунцево. Он уже две недели не появлялся в Кремле. В последний раз он был там 17 февраля, когда принимал посла Индии Менона¹.

Охрана не видела Сталина. Некоторое время это их не удивляло. Однако после того, как обычный распорядок жизни «ближней дачи» был нарушен, один из его «прикрепленных», М. Старостин, решил проверить и, под предлогом передать почту, зашел в комнату Сталина. То, что он увидел, его потрясло. На полу лежал Сталин и хрипел. Говорить он не мог. На часах было 11 ночи.

Охранник бросился к телефону и начал вызывать начальство. Прямой начальник — министр госбезопасности Игнатьев велел звонить «выше», членам Президиума ЦК Г. М. Маленкову и JI. П. Берии.

Берия и Маленков прибыли на сталинскую дачу в 2 часа ночи 2 марта. Осмотрев перенесенного К'этому времени на диван Сталина, велели его не беспокоить и уехали.

Врачи, а вместе с ними Маленков, Берия и Хрущев появились в 9 утра²

Сразу же оттуда Маленков, Берия и Хрущев отправились в Кремль. Там их уже дожидались другие члены руководства страны. В 10 часов 40 минут в сталинский кабинет вошли Берия, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Первухин, Сабуров, Хрущев, Шверник, Шкирятов. Вместе с этими партийными вождями зашли И. И. Куперин, начальник Лечебно-санитарного управления Кремля, назначенный 1 сентября 1952 г. на должность, освободившуюся в ходе «Дела врачей», и А. С. Толкачев, инструктор отдела партийных органов ЦК КПСС.

Через 10 минут Куперин и Толкачев уже вышли. Впереди у них было много дел. Куперину предстояло организовывать «Правительственные сообщения о болезни т. Сталина», в которых сообщалось о том, что у Сталина — «кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга». Толкачеву и аппарату ЦК предстояло срочно вызвать в Москву участников будущего Пленума ЦК. То, что Сталин умирает, было ясно. Совещание в Кремле прошло быстро. Уже через двадцать минут кабинет Сталина был пуст³

Вечером того же дня Берия и следом за ним — другие соратники по КПСС вновь собрались в сталинском кабинете. Из «чужих» там были только Куперин и новый министр здравоохранения, также назначенный после «дела врачей», А. Ф. Третьяков.

3 марта из Москвы был разослан срочный вызов ко всем членам ЦК срочно прибыть в столицу для участия в пленуме. Повестка пленума не была объявлена⁴ Главные решения, предопределившие политическое развитие на несколько лет вперед, подготавливались 3 и 4 марта. Обстоятельства подготовки этих решений стали через несколько лет объектом специальных, хотя и небеспристрастных расследований. В ходе этих расследований было установлено, что 4 марта Берия подготовил и согласовал с Маленковым записку, в которой были заранее распределены важнейшие государственные посты.

«Совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР»⁵ началось в 20 часов 5 марта.

Председательствовал на этом совещании Хрущев. После информации министра здравоохранения СССР Третьякова о состоянии здоровья Сталина слово было предоставлено Маленкову. Тот сообщил, что Бюро Президиума ЦК КПСС поручило ему «доложить вам ряд мероприятий по организации партийного и государственного руководства, с тем чтобы принять их в качестве совместного решения Пленума Центрального Комитета партии, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР». Однако докладывать Маленков не начал. Слово было передано Берии. Процитируем запись его выступления: «Бюро Президиума ЦК тщательно обсудило создавшуюся обстановку в нашей стране в связи с тем, что в руководстве партией и страной отсутствует товарищ Сталин. Бюро Президиума ЦК считает необходимым теперь же назначить Председателя Совета Министров СССР. Бюро вносит предложение назначить Председателем Совета Министров СССР тов. Маленкова Г М. Кандидатура тов. Маленкова выдвигается членами Бюро единодушно и единогласно. Мы уверены — вы разделите это мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета Министров СССР — кандидатура тов.Маленкова. (Многочисленные возгласы с мест: "Правильно! Утвердить")».

Получив, таким образом, поддержку, Маленков начал выступать вновь. Он объявил, что на должность первых заместителей Председателя Совета Министров рекомендованы Берия, Молотов, Булганин, Каганович. Маленков внес пакет кадровых перемещений и назначений. Среди них — о слиянии министерств внутренних дел и госбезопасности в одно — МВД и о назначении министром внутренних дел Л. П. Берии; о назначении министром иностранных дел В. М. Молотова, министром Вооруженных Сил — Н. А. Булганина. Им были внесены предложения об объединении значительного числа министерств. Принципиальное значение имело также его предложение «иметь в Центральном Комитете КПСС вместо двух органов ЦК — Президиума и Бюро Президиума один орган — Президиум Центрального Комитета КПСС, как это рпределено Уставом партии».

Ревность в соблюдении Устава партии, впрочем, несколько омрачалась тем, что на практике ликвидировалось не Бюро Президиума, а именно сам Президиум, который сокращался до размеров прежнего Бюро Президиума. Вместо прежнего Президиума численности 25 человек появлялся новый — численностью 11 членов и 4 кандидата в члены Президиума. Членами Президиума были объявлены Сталин, Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, Каганович, Микоян, Сабуров, Первухин. Кандидатами в члены Президиума — Шверник, Пономаренко, Мельников, Багиров. Секретарями ЦК стали Игнатьев, Поспелов, Шаталин. В официальной и сокращенной публикации постановления, принятого на этом совещании, и его решений в «Правде» 7 марта 1953 г. имя Сталина среди членов Президиума уже не упоминалось.

Изменения, которые произошли на совещании 5 марта, настолько же важны, как и незаконны с точки зрения Устава КПСС. Незаконность таких перемен была столь очевидна, что принятые на этом заседании решения потребовалось оформить как совместное решение Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Причина столь беспрецедентного объединения партийных и государственных органов связана с желанием придать видимость законности, легитимности столь радикальному пересмотру решений XIX съезда КПСС⁶.

Государственный пост Сталина — Председатель Совета Министров СССР — получил Г. М. Маленков, фактически контролировавший карательные службы страны в последние годы жизни Сталина.

Его союзник в последние годы — Л. П. Берия — получил пост первого заместителя Председателя Совмина и министра нового министерства под старым названием — Министерства внутренних дел, куда было включено и Министерство государственной безопасности. Таким образом, ликвидировалось соперничество прежнего МВД и МГБ, Берия становился во главе огромного ведомства, располагавшего собственными воинскими формированиями, своими судьями и местами заключения, промышленными предприятиями, непосредственными возможностями вмешательства практически в любой вопрос внутренней и — через органы разведки — внешней политики страны. Важно и то, что объединение этих министерств, казалось, полностью исключало возможность не санкционированного Берией сбора информации против него и он становился владельцем всех сведений о прошлой деятельности его коллег, располагая всеми прежними возможностями контролировать их деятельность.

Другим заместителем Председателя Совмина СССР стал Н. А. Булганин, получивший пост военного министра. Заместителем Председателя Совмина стал также В. М. Молотов, вернувший себе после смерти Сталина пост министра иностранных дел. Отметим, что зампредом Совмина стал и Л. М. Каганович. Пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР получил К. Е. Ворошилов, также находившийся в тени в последние годы жизни Сталина.

Н. С. Хрущев, в отличие от своих коллег, не получил никаких государственных должностей, оставшись «только» секретарем ЦК КПСС и членом Президиума ЦК КПСС.

Создается впечатление, что бросившиеся к совминовским портфелям партийные соратники Хрущева считали, что главным источником власти стали государственные институты и в политическом наследстве Сталина его пост Председателя Совмина СССР ценнее должности секретаря ЦК КПСС. Известные основания для подобного предположения имеются.

Председатель Совмина СССР по политической традиции руководил заседаниями Политбюро (позже — Президиума ЦК), а большинство партийных решений могли быть реализованы только через государственный аппарат. Таким образом, рождалась уверенность, что тот, кто контролирует государственную власть, определяет и партийную политику.

Отметим, что перестановки в высшем партийном руководстве отличались своеобразной последовательностью: с одной стороны, они укрепляли позиции сталинского партийного руководства послевоенной поры, с другой — сохраняли все старые противоречия, которые были между «заклятыми друзьями» в сталинском окружении. В этой связи заслуживает быть отмеченным заявление Маленкова, сделанное на том же заседании 5 марта, о том, что Бюро Президиума ЦК «поручило тт. Маленкову, Берия и Хрущеву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены в должный порядок»⁷ Доступ к сталинскому архиву — это возможность воспользоваться теми рычагами власти, которые остались в сталинском наследстве. Это право получили три человека в стране. Казалось, частный вопрос — кому распорядиться сталинским архивом — стал индикатором принадлежности к подлинной власти в послесталинском СССР.

В состав Президиума вернулись люди, утратившие свои позиции в Бюро Президиума, сформированного после XIX съезда,— А. И. Микоян и В. М. Молотов.

В число кандидатов в члены Президиума вошли М. Д. Багиров, традиционно считавшийся «человеком Берии», П. К. Пономаренко, опытный сотрудник партаппарата, бывший первый секретарь ЦК КП и Предсовмина Белоруссии, начальник Центрального штаба партизанского движения, министр заготовок СССР, имевший немалый опыт сотрудничества с Л. П. Берией, и Н. М. Шверник — в прежнем составе член Президиума, но не член Бюро Президиума. Произошли серьезные изменения в составе секретарей ЦК. Ими стали: С. Д. Игнатьев, один из творцов «деда Абакумова — Шварцмана», ставший министром госбезопасности после ареста Абакумова, деятельный исполнитель тех задач, которые ставили перед следователями МГБ И. В. Сталин и Г. М. Маленков; Н. Н. Шаталин, работавший первым заместителем начальника Управления кадров ЦК КПСС (начальником этого управления в это время был Г М. Маленков)⁸ Секретарем ЦК стал еще и П. Н. Поспелов, партийный пропагандист.

Г. К. Жуков, вызванный на пленум из Свердловска, где он командовал округом, писал в своих мемуарах, что «Молотов был серьезно задумчив и, видимо, тревожно переживал события; Ворошилов — выглядел явно растерянным. По его внешнему виду было трудно понять, был ли он в тревоге, опечален или вообще не имел своего определенного мнения. Таким его можно было и раньше наблюдать в процессе работы при Сталине, а может быть, он еще и не верил в неизбежную смерть Сталина, а потому, на всякий случай, решил пока подождать и выждать; Маленков, Хрущев, Берия и Булганин были в приподнятом настроении и, видимо, лучше других знали о скорой кончине Сталина. Их суждения и критика государственных порядков, существовавших при Сталине, говорили о том, что они на 100% уверены в скорой смерти Сталина, а потому уже не боялись высказать своего мнения, как это бывало при Сталине. Берия сидел рядом с Булгани- ным и заметно старался придать своему лицу доброжелательное выражение. При внимательном наблюдении, $отя его глаза и были прикрыты очками, все же в них можно было рассмотреть хищность и холодную жестокость. Всем своим видом и развязностью он, видимо, старался подчеркнуть и дать понять: ''Хватит, мол, сталинских порядков, натерпелись при Сталине, теперь у нас все будет по- иному"

...Остальные члены Президиума ЦК всем своим видом не выражали ничего. Сидели и молчали, как это было при Сталине. Среди большинства членов ЦК и кандидатов в члены ЦК было скорбное настроение. Большинство искренне было опечалено его предсмертным состоянием. Иного тогда и быть не могло. Сталин был общепризнанным авторитетом и вождем».

Совместный пленум продолжался недолго — 40 минут, закончился в 20 часов 40 минут.

А через час с небольшим — в 21 час 50 минут — врачи констатировали: Сталин умер.

Сразу же после смерти Сталина в его кабинете начинается новое совещание. Секретари приемной Сталина фиксировали: первым в кабинет зашел Берия, следом за ним — Ворошилов, Каганович, Маленков, Молотов, Хрущев. Позже подошли Булганин и Микоян. Наследство Сталина было поделено. Предстояло заниматься похоронами. К ним вызывали секретарей ЦК по идеологии М. А. Суслова и П. Н. Поспелова, секретаря ЦК Н. М. Пегова, главного редактора «Правды» Д. Т. Шепилова, отвечавших за идеологическую сторону похорон.

На похоронах должны были быть руководители других компартий. Поэтому был вызван председатель Внешнеполитической комиссии ЦК по связям с иностранными компартиями В. Г. Григорьян.

Непосредственную организацию похорон и обеспечение порядка должны были гарантировать вызванные туда же бывший министр Вооруженных Сил маршал А. М. Василевский, бывший министр госбезопасности Игнатьев, заместитель министра госбезопасности Рясной, командующий войсками Московского военного округа П. А. Артемьев, комендант Управления Московского Кремля Н. К. Спиридонов.

Сталина предстояло бальзамировать. Для организации этой процедуры был вызван министр здравоохранения Третьяков.

Совещание продлилось далеко за полночь. Главные его участники разошлись около 4 часов утра.

На следующий день газеты, радио сообщили стране о смерти Сталина. В стране был объявлен четырехдневный траур.

Рабочие совещания в Кремле продолжались каждый день. Вызывали дипломатов и пропагандистов, военных и медиков. Практически неизменным оставалось присутствие на совещании всех членов Президиума и то, что первым порог сталинского кабинета пересекал Берия.

А пропаганда призывала навечно сохранить память о Сталине — гениальном вожде и учителе, великом продолжателе дела Маркса — Энгельса — Ленина. Предполагалась широчайшая программа пропаганды сталинского наследия. Было объявлено, что в стране будет сооружен «Пантеон-памятник вечной славы великих людей Советской страны». Туда должны быть перенесены саркофаг с телом В. И. Ленина и саркофаг с телом И. В. Сталина, а также останки выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, захороненных у Кремлевской стены.

До этого времени останки Сталина должны были находиться в Мавзолее Ленина — Сталина. Начались сборы всенародных пожертвований для сооружения Пантеона. Предполагалось соорудить его напротив Кремля на другом берегу Москвы-реки, на Софийской набережной, или неподалеку от высотного здания МГУ, на прямой линии от Кремля до Ленинских гор⁹. Предлагали и другие варианты размещения этого сооружения.

Скорбь в стране была подлинной. Сталин олицетворял власть в стране и, как нередко бывало в отечественной истории, саму страну. Его смерть порождала тревогу — что в будущем? Десятки и сотни тысяч москвичей шли в Колонный зал Дома Союзов попрощаться со Сталиным. Процедура эта была организована из рук вон плохо. Сотни людей пострадали в давке.

9 марта 1953 г. под залпы артиллерийского салюта тело Сталина было внесено в Мавзолей. На траурной церемонии выступали Хрущев, Маленков, Молотов и Берия, каждый на свой лад поклявшийся в верности делу Ленина — Сталина.

Реформы JI. П. Берии и пересмотр послевоенных политических процессов

Мертвый Сталин не должен был мешать живым. Канонизация Сталина могла стать серьезным препятствием для осуществления давно необходимых преобразований. А нужда в них была огромной. Страна не могла прокормить себя. Даже в Москве не хватало самого простого — картошки. Крестьяне, разоренные налогами, стремились при любой возможности уйти из деревни. В стране было две громадных армии: армия как таковая, существовавшая фактически по штатам военного времени, и равная ей по численности армия заключенных, занятых на «великих стройках коммунизма» -— строительстве гидроэлектростанций, дорог, громадных заводов. Следовать «сталинским заветам» — это означало жить по придуманным им экономическим законам социализма, предполагавшим отказ от торговли, от товарно-денежных отношений. А абсурдность таких новшеств была понятна всем. Поэтому мало было похоронить Сталина. Надо было «втихую» прикрыть и волну его почитания, нейтрализовать его «теоретическое наследие».

На следующий день после похорон, 10 марта, Маленков, выступая на Президиуме ЦК КПСС, подверг критике советскую печать, потребовав: «...считаем обязательным прекратить политику культа личности». П. Н. Поспелову, секретарю ЦК по пропаганде, было приказано контролировать прессу, а Хрущев должен был проследить за материалами о Сталине, которые собирались публиковать¹⁰.

МЕДЛЕННО ТАЮЩИЙ ЛЕД (март 1953 — конец 1957 г.)

А дальше начались удивительные вещи: 14 марта — на девятый день после смерти Сталина — состоялся Пленум ЦК КПСС¹¹ Председатель Совета Министров СССР Маленков попросил освободить его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, «имея в виду,— как было записано в постановлении пленума,— нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС». Рушились краеугольные камни сталинской системы организации власти — явно определилось стремление отделить партийную власть от государственной. То, что Маленков по этому пленуму мог председательствовать на заседании Президиума ЦК, в зачет не шло: только один член Президиума — секретарь ЦК Хрущев — не имел государственной должности. Состав Президиума ЦК фактически дублировал руководство Совета Министров СССР.

Шедшее полным ходом следствие по «делу Абакумова — Шварцмана», или «делу врачей-вредителей», как его попытались переименовать, споткнулось со смертью Сталина — и встало. Еще в феврале С. Д. Игнатьев давал санкции на арест Марии Вейцман — врача, преступление которой состояло в том, что она была сестрой первого президента Израиля X. Вейцмана; генерал-майора, Героя Социалистического Труда Л. Р. Гонора, крупного инженера и ученого, директора Сталинградского тракторного завода во время войны, а после войны одного из руководителей возникавшей промышленности по производству ракетного оружия; выискивались новые кандидаты на аресты из протоколов допросов бывшего министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе и самого бывшего министра госбезопасности СССР Абакумова. 5 марта 1953 г. министр госбезопасности Игнатьев докладывал Маленкову, Берии, Булганину и Хрущеву (порядок перечисления такой!) о разговорах в армии вокруг болезни Сталина. Среди подслушанных мнений обращают на себя внимание многочисленные антисемитские рассуждения о том, что причина его болезни — подлые происки врачей-убийц.

И вдруг со смертью Сталина, казалось, все меняется: 17 марта Берия направляет Маленкову протокол допроса некой гражданки, которая сообщила, что бывший заместитель министра государственной безопасности М. Д. Рюмин пытался добиться ее расположения, арестовав ее мужа. Интересен вывод Берии: «Учитывая, что Рюмин являлся организатором фальсификаций и извращений в следственной работе, мною дано указание об аресте Рюмина». Сразу же начался пересмотр обвинений, выдвинутых против участников «дела врачей». Поступили показания от подследственных, сообщавшие ужасные подробности «механики следствия»¹². Впрочем, эти известия не были тайной для тех, кому они сообщались.

Берия, став министром внутренних дел, начал с пересмотра политических процессов, которые велись в послевоенный период.

91

Своим первым приказом по МВД новый министр приказал создать следственную группу по пересмотру ряда особо важных дел. К числу их были отнесены: «дело арестованных врачей» (обратите внимание на изменение терминологии!), «дело арестованных бывших сотрудников МГБ СССР», «дело арестованных бывших работников Главного артиллерийского управления Военного министерства СССР», «дело арестованной МГБ Грузинской ССР группы местных работников». Руководство работой по пересмотру дел было возложено назаместителей министра МВД СССР С. Н. Круглова, Б. 3. Кобулова и начальника 3-го Управления МВД (разведка и контрразведка) С. А. Гоглидзе.

2 апреля 1953 г. Берия подал в Президиум ЦК КПСС записку об убийстве С. М. Михоэлса, в которой сообщал, что знакомство с Михоэлсом стало основанием для обвинений в террористической и шпионской деятельности врачей М. С. Вовси, Б. Б. Когана, А. М. Гринштейна, жены Молотова — П. С. Жемчужиной. Записка свидетельствовала, что все обвинения против Михоэлса были сфальсифицированы. Подлинными организаторами его убийства назывались Сталин, Абакумов, заместитель Абакумова С. И. Огольцов и бывший министр МГБ Белоруссии Л. Ф. Цанава¹³

На следующий день, 3 апреля 1953 г., Президиум ЦК КПСС, заседавший почти в том же составе, что и 9 января того же года, принял резолюцию по докладу МВД СССР о «деле врачей-вредителей». Однако на этот раз члены Президиума должны были прийти к совершенно противоположным выводам:

«1. Принять предложение Министерства внутренних дел СССР:

а) о полной реабилитации и освобождении из-под стражи врачей и членов их семей, арестованных по так называемому "делу о врачах-вредителях", в количестве 37 человек;

б) о привлечении к уголовной ответственности работников быв. МГБ СССР, особо изощрявшихся в фабрикации этого провокационного дела и в грубейших извращениях советских законов.

Утвердить прилагаемый текст сообщения.

Предложить бывшему министру государственной безопасности СССР т. Игнатьеву С. Д. представить в Президиум ЦК КПСС объяснение о допущенных Министерством государственной безопасности грубейших извращениях советских законов и фальсификации следственных материалов.

Принять к сведению сообщение тов. Л. П. Берия о том, что Министерством внутренних дел СССР проводятся меры, исключающие возможность повторения впредь подобных извращений в работе органов МВД.

Отменить Указ Президиума Верховного Совета СССР от 20 января 1953 г. о награждении орденом Ленина врача Тимашук Л. Ф., как неправильный, в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами.

Внести на утверждение Пленума ЦК КПСС следующее предложение Президиума ЦК КПСС:

"Ввиду допущения т. Игнатьевым С. Д. серьезных ошибок в руководстве быв. Министерствам государственной безопасности СССР признать невозможным оставление его на посту секретаря ЦК КПСС"

Настоящее постановление вместе с письмом тов. Берия Л. П. и постановлением специальной следственной комиссии МВД СССР разослать всем членам ЦК КПСС, первым секретарям ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов КПСС»¹⁴.

Напомним, что Игнатьев не имел никакого самостоятельного значения в пресловутом деле. Оно было начато по инициативе Политбюро ЦК КПСС, на всех этапах контролировалось и направлялось лично Сталиным и Маленковым. 5 апреля Игнатьев был освобожден от обязанностей секретаря ЦК КПСС, 28 апреля выведен из членов ЦК. Стрелки следствия перевели его движение в обратном направлении. Начали выяснять, кто стоял за ним. В очередной раз следственным путем пытались выяснить то, что и так было хорошо известно. Следствие приобретало новую политическую окраску. Да, дело Абакумова — Шварцмана надо было заканчивать, но вряд ли тот вариант, который предлагался Берией, вызывал энтузиазм у некоторых членов Президиума и секретарей ЦК, высших государственных чиновников. Возникла угроза, что доберутся не только до «стрелочников», но и повыше...

Состоялась реабилитация военных и руководителей авиационной промышленности, осужденных в 1946 г. по «делу авиаторов». 26 мая 1953 г. Берия направил Маленкову сообщение, что МВД не нашло состава преступлений в делах по обвинению бывших наркома авиационной промышленности А. И. Шахурина, командующего ВВС А. А. Новикова, главного инженера ВВС А. К. Репина, члена Военного совета ВВС Н. С. Шиманова, начальника Главного управления заказов ВВС Н. П. Селезнева, заведующих отделами Управления кадров ЦК ВКП(б) А. В. Будникова и Г М. Григорьяна¹⁵

Были приняты меры по возвращению на родину людей, «незаконно выселенных с территории^Грузинской ССР» на основании решений Особого совещания МГБ СССР. По предложению Берии готовились также предложения в ЦК КПСС о положении немцев, граждан СССР, высланных в годы войны в спецпоселе- ния¹⁶.

Наряду с реабилитацией обвиненных по отдельным политическим процессам Берия предложил внести ряд изменений в существовавшую тогда судебную систему. Он выступил с инициативой проведения амнистии в стране. В записке, адресованной в Президиум ЦК КПСС 26 марта 1953 г., он сообщал, что в стране в тюрьмах, колониях, исправительно-трудовых лагерях находилось 2 526 402 человека, в том числе тех, которых считали особо опасными,— 221 435 человек.

Значительная часть заключенных, сообщал Берия, была осуждена на длительные сроки по сравнительно неопасным преступлениям — на основании указов 1947 г., устанавливавших суровые наказания за кражи государственного и личного имущества, за должностные преступления (председатели и бригадиры колхозов, инженеры и руководители предприятий), в лагерях находились осужденные за самовольный уход с работы, больные, престарелые люди.

Берия внес предложение амнистировать около 1 млн. человек, осужденных на срок до 5 лет, за должностные преступления, женщин, имеющих детей до 10 лет, несовершеннолетних, тяжелобольных и престарелых.

27 марта 1953 г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «Об амнистии», по которому на свободу вышло около миллиона человек, осужденных на срок до 5 лет. На свободу выходило более трети (!) советских заключенных. Несколькими месяцами позже, когда на Пленуме ЦК КПСС произойдет своеобразный политический суд над уже арестованным Берией, Хрущев оценит это событие как «дешевую демагогию». Не подлежали амнистии те, кто попал за решетку по знаменитой статье 58, предполагавшей наличие политического преступления, а также убийцы и бандиты.

По предложению Берии предполагалось отменить Указ Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 г., на основании которого особо опасные государственные преступники могли ссылаться в бессрочную (!) ссылку. К их числу были отнесены, по политической терминологии того времени, шпионы, террористы, троцкисты, правые, меньшевики, анархисты, националисты, белоэмигранты и участники других антисоветских организаций и групп и лица, «представляющие опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности». Кроме того, Особое совещание при МГБ СССР имело право направлять в бессрочную ссылку лиц, уже отбывших наказание по таким статьям. В 1949-1953 гг., за время действия этого Указа, на бессрочное поселение было сослано, по данным МВД СССР, 58 218 человек. В предложениях МВД предполагалось обратиться в правительство и Верховный Совет СССР с предложением об отмене этого Указа, как противоречащего всему советскому законодательству¹⁷

Министр внутренних дел внес также предложение об ограничении прав Особого совещания при МВД СССР. Особое совещание было внесудебным органом, который имел право выносить обвиняемым наказания вплоть до расстрела, ссылать на бессрочное поселение лиц, ранее арестованных по обвинению в шпионской и диверсионно-террористической деятельности или принадлежащих к антисоветским организациям, выселять из Литвы, Латвии, Эстонии, Западной Украины членов семей участников «националистического подполья» и многих других. По предложению Берии права Особого совещания должны были быть ограничены рассмотрением только тех дел, «которые по оперативным или государственным соображениям не могут быть переданы в судебные органы», а Особое совещание имело право применять меры наказания не свыше 10 лет заключения.

В проекте Постановления Президиума ЦК КПСС, приложенном к письму Берии, предполагалось «пересмотреть изданные за последние годы ЦК ВКП(б), Президиумом Верховного Совета и Советов Министров Союза ССР указы и постановления, противоречащие советскому уголовному законодательству и предоставившие Особому совещанию широкие карательные функции»¹⁸ Несомненно, что пересмотр законодательства должен был повлечь и пересмотр дел людей, осужденных прежде Особым совещанием.

На заседании Президиума ЦК КПСС предложение Берии не встретило одобрения. Хрущев при поддержке Молотова и Кагановича заявил, что он «категорически против этого, потому что надо пересмотреть всю систему арестов, суда и следственной практики. ...А вопрос, на 20 или на 10 лет судить, особого значения не имеет, потому что можно осудить сначала на 10 лет, а потом еще на 10 лет, и еще раз на 10 лет»¹⁹

4 апреля 1953 г. Берия подписал приказ, которым запрещалось применять, как писалось в этом документе, «изуверские "методы допроса" — грубейшие извращения советских законов, аресты невинных советских граждан... жестокие избиения арестованных, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки... длительное лишение сна, заключение арестованных в раздетом виде в холодный карцер». В результате пыток подследственные доводились до моральной депрессии, а «иногда и до потери человеческого облика». «Пользуясь таким состоянием арестованных,— сообщалось в приказе,— следователи- фальсификаторы подсовывали им заблаговременно сфабрикованные "признания" об антисоветской и шпионско-террористической деятельности».

В приказе содержались требования: запретить применение к арестованным «мер физического воздействия», «ликвидировать в Лефортовской и Внутренней тюрьмах организованные руководством бывшего МГБ СССР по щения для применения к арестованным физических мер воздействия, а все о_Ь' дия, посредством которых осуществлялись пытки, уничтожить»²⁰

Серьезные изменения произошли в самом Министерстве внутренних дел. Уже в первые дни своего управления МВД Берия обратился к Маленкову с предложением передать целый ряд предприятий и строек, которые прежде принадлежали МВД, среди них — Дальспецстрой на Колыме, спецуправление Енисейскстрой, Главное управление горно-металлургической промышленности, в Министерство металлургической промышленности, институт Гидропроект — в Министерство электростанций и электропромышленности СССР. Промышленные предприятия МВД получили также Миннефтепром, министерства путей сообщения, промышленности стройматериалов, лесной и бумажной промышленности, морского и речного флота.

Это привело к прекращению существования «великих строек социализма», обеспеченных практически бесплатным трудом узников ГУЛАГа. Среди них — железные дороги Салехард — Игарка, Байкало-Амурская магистраль, Красноярск — Енисейск, тоннель, который должен был связать материк с островом Сахалин, многочисленные гидросооружения — от Главного Туркменского канала до Волго-Балтийского водного пути²¹

Им же была предпринята попытка передать ГУЛАГ — исправительно- трудовые лагеря и колонии с лагерным аппаратом и военизированной охраной — в ведение Министерства юстиции СССР²²

Эти действия Берии непосредственно затрагивали важнейшие характеристики экономики Советского Союза. МВД было не только карательным, но и промыш- ленно-производственным министерством. Только сметная стоимость программы капитального строительства МВД составляла тогда огромную цифру — 105 млрд. руб.

Крупные изменения стали происходить и в штате бериевского МВД. Многие сотрудники МГБ, которые были осуждены по «делу Абакумова», а после смерти Сталина реабилитированы, вновь вернулись на службу, уже в бериевское МВД. В Секретно-политическом управлении снова оказались генерал-майор Утехин, его «подельники» Свердлов, Литкенс, Бендерский, в аппарате министерства — генерал-лейтенант Кузьмичев, возглавивший 9-е Управление — знаменитую «девятку», службу охраны высшего руководства страны; начальником Инспекции министерства был назначен генерал-лейтенант Райхман, один из главных обвиняемых по делу Абакумова.

Унаследована была и другая структура бывшего МГБ, созданная Абакумовым на основании решения Политбюро в 1950 г.,— 2-й специальный отдел, который проводил подслушивание и запись телефонных разговоров партийного и государственного руководства (такая практика, как мы уже отмечали выше, сложилась задолго до 1950 г.).

Берия лично осуществлял контроль за деятельностью ряда важнейших структур МВД — 3-го Управления (разведка и контрразведка в Советской Армии и ВМФ), 9-го (охрана правительства), 10-го (комендатура Московского Кремля), кадров, Шифровального управления, Следственной части, Контрольной инспекции и др.

Феномен Л. П. Берии в истории СССР еще нуждается в специальном исследовании. Он был для отечественных историков долгие годы — вплоть до начала 90-х гг.— фигурой «табуированной». Репутация злодея и палача, закрепившаяся за ним после XX и XXII съездов, была подтверждена в общественном сознании времени перестройки фильмом режиссера Т. Абуладзе «Покаяние», где главный отрицательный герой — концентрированное зло тоталитаризма — был наделен чертами Берии. В этом отношении к Берии слились два вовсе не тождественных подхода к прошлому. Для либеральной интеллигенции Берия был воплощением репрессий, неотъемлемой частью культа личности, коварным негодяем. Партийная пропаганда поддерживала эти оценки, но пыталась к тому же противопоставить Берию и «вышедшие из-под контроля партии карательные органы» самой партии и ее руководству, якобы ничего не знавшему и поэтому не виновному в преступлениях прошлого.

Все эти оценки весьма далеки от реальности. Конечно, Берия ответствен за преступления, совершенные властью, однако в той же самой мере, как и его соратники — Маленков, Молотов, Ворошилов, Хрущев, Булганин, да и расстрелянные в разное время Ягода, Ежов, Каменев, Бухарин, Кузнецов, не говоря уже о Сталине. Констатируем очевидное, хотя и нежелательное для нескольких поколений отечественных и иностранных исследователей истории КПСС -— моральные принципы Берии были не выше и не ниже, чем у его товарищей по партийному руководству.

Берия отличался от своих коллег другим.

Он был, несомненно, наиболее информированным человеком в составе тогдашнего руководства, причем его информация была разнообразна, точна и независима от других ведомств. Его информация как заместителя Председателя Совета Министров СССР касалась состояния экономики страны, отдельных ее отраслей, в частности цены «великих строек социализма»; в качестве руководителя разведки Берия был в курсе многих вопросов политики и международных отношений, реальных проблем, возникавших между СССР и другими странами.

Берия непосредственно отвечал за разработку ядерного оружия, а это связывало его с армией, с созданием новых видов вооружений и с теми изменениями, которые должны были произойти в Вооруженных Силах в связи с появлением ракетно-ядерного оружия.

Он имел наиболее достоверную информацию о внутриполитической обстановке в стране, о настроениях людей, о всех сколько-нибудь заметных выражениях протеста. Вряд ли он осознавал ответственность за массовые репрессии 30-х гг. Берия был назначен наркомом внутренних дел осенью 1938 г., когда пик этих репрессий остался позади. В 1939 г. часть репрессированных даже была освобождена. Это опять-таки не было личной заслугой нового наркома, но отличало его от Маленкова, Кагановича, Ворошилова или Хрущева, персонально ответственных за террор 30-х гг.

Многочисленные проблемы, накапливавшиеся в послевоенный период, требовали решения. Страна не могла содержать армию по нормам военного времени, иметь 2,5 млн. заключенных, тратить деньги на «великие стройки», по- прежнему эксплуатировать крестьянство, «драть с него три шкуры сразу», нагнетать конфликты по всему миру, создавать даже из своих недавних союзников новых врагов, как это случилось с Югославией. Рисковали стать взрывоопасными отношения со «странами социалистического лагеря». Нестабильность правящего номенклатурного слоя, угрозы репрессий ухудшали управляемость государства. Реформы становились неизбежными.

Берия стал первым, кто сознательно решился на их осуществление. Неожиданно и сильно проявилось его вмешательство как первого заместителя Председателя Совмина СССР в те области государственной жизни,которые, казалось, не входили непосредственно в его компетенцию. Позднее эти разногласия вовсю проявятся, когда критиковать его станет вполне безопасно, на Пленуме ЦК КПСС 2-7 июля 1953 г., где рассматривался вопрос «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия».

Так, его позиция в области международных отношений предполагала необходимость скорейшей нормализации отношений с Югославией, преодоления идеологического конфликта, унаследованного от Сталина. Берия, по словам Маленкова, «предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию»²³ В дальнейшем это станет одной из главных статей обвинения бывшего министра МВД. Н. С. Хрущев обвинял Берию в том, что тот недооценивал руководящую роль партии.

«Что ЦК? — цитировал он Берию.— Пусть Совмин все решает, а ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой.

— Меня удивило такое заявление,— говорил участникам пленума Хрущев.— Значит, Берия исключает руководящую роль партии, ограничивает ее роль работой с кадрами (и то, видимо, на первых порах) и пропагандой. Разве это марксистско-ленинский взгляд на партию? Разве так учили нас Ленин и Сталин относиться к партии? Взгляды Берии на партию ничем не отличаются от взглядов Гитлера»²⁴.

Хрущеву вторил В. М. Молотов: «С марта месяца у нас создалось ненормальное положение... Почему-то все вопросы международной политики перешли в Президиум Совета Министров и, вопреки неизменной большевистской традиции, перестали обсуждаться на Президиуме ЦК... Все это делалось под давлением Берия»²⁵

Необходимо обратить внимание и на то, что Берия был сторонником проведения более активной национальной политики в СССР²⁶, связанной, в частности, с преимущественным замещением руководящих кадров республик СССР уроженцами этих республик. Эта работа была спешно проведена в его МВД. Очевидно, что в этом случае Берия замахивался на святая святых аппарата — номенклатуру, имевшую свои законы, позволявшие назначать Л. И. Брежнева первым секретарем в Молдавию, а П. К. Пономаренко — в Казахстан.

Однако позиции Берии были вовсе не такими прочными, как это пытались потом доказывать. Прежде всего, у него не было поддержки в партийном аппарате страны. Он не был связан с собственно аппаратной деятельностью ЦК КПСС. В Совете Министров СССР у него был достаточно узкий сектор деятельности. При всей огромной важности создания ядерного оружия это был сравнительно узкий сектор экономики и промышленности. Да и его позиции в новом Министерстве внутренних дел отнюдь не были неколебимыми. Напомним, что он перестал быть наркомом (министром) внутренних дел уже в декабре 1945 г. Вновь министром МВД он стал только в марте 1953 г. Это министерство было образовано из двух враждовавших между собой ведомств — Министерства государственной безопасности и Министерства внутренних дел. Поэтому новое министерство не могло быть единым. Более того, массовое возвращение из тюрем арестованных в конце 40-х — начале 50-х гг. сотрудников МГБ, которых Берия назначал на ключевые посты в новом министерстве, рождало противоречия и создавало конфликты в его аппарате.

Ведомство, собранное из двух министерств, унаследовавшее противоречия прошлого, выдрессированное многочисленными репрессиями и, уж конечно, никогда не выходившее из-под политического руководства ЦК, недовольное, как показали последовавшие события, пересмотром «дела врачей», изменениями в карательной политике, отнюдь не было монолитом, на который Берия мог бы опереться.

В условиях борьбы за власть, развернувшейся в кремлевских коридорах, Берии противостояли такие сильные соперники, как Маленков, Председатель Совета Министров, в недавнем прошлом непосредственно связанный с деятельностью карательных ведомств, имевший прочные позиции в партийном аппарате, где хорошо знали его как многолетнего начальника Управления кадров ЦК КПСС; Хрущев, секретарь ЦК КПСС, унаследовавший эту должность в партии у Сталина. Хрущева поддерживал министр Вооруженных Сил Булганин, его сослуживец в 30-х гг. в Москве, когда один был первым секретарем горкома партии, а другой — председателем Московского исполкома.

О том, что столкновение между Берией и его товарищами по партийному руководству назревало, свидетельствовали многие признаки. Пользуясь тем, что архивное ведомство входило в структуру МВД, были даны указания начальнику Центрального архивного управления В. Д. Стырову собрать компрометирующие сведения о Маленкове. Эти материалы выявляли в Центральном госархиве Красной Армии и в Госархиве Чкаловской области²⁷.

Берия становился все более опасной фигурой для разных людей и по разным причинам. Его боялись и ненавидели. Для одних это был опасный ревизионист, пытавшийся подвергнуть переоценке основы сталинской политики, человек, настоявший на принятии 9 мая 1953 г. постановления Президиума ЦК КПСС «Об оформлении колонн демонстрантов и зданий предприятий, учреждений и организаций в дни государственных праздников», отменивший практику использования портретов ныне действующих вождей для украшения этих мероприятий. Эта «десакрализация» партийно-государственной власти в СССР вызвала резкое неприятие в партийном руководстве разных уровней.

Для военной верхушки Берия — опасный противник, ненавидимый генералитетом за репрессии конца 30-х — начала 50-х гг., с его именем связывали (и не без оснований) преследования высшего командного состава послевоенной поры, его «особисты» были постоянной угрозой для любого командира, плохо предсказуемой, а поэтому особенно ненавистной силой.

Позволим себе высказать предположение, что личная причастность Берии к разработкам ракетно-ядерного оружия и неизбежно следовавшие за этим изменения в структуре и роли родов войск Советской Армии также не вызывали энтузиазма у генералитета.

Важно и то, что аппарат МВД на местах являлся «параллельной властью», хорошо оплачиваемой, во все вмешивавшейся и ни за что не отвечавшей. Поэтому он был опасен и для партийных и государственных чиновников, и для хозяйственных руководителей.

И для всех Берия — это символ угрозы, превращения в «лагерную пыль» по его воле.

Крушение JI. П. Берии

Крушение, арест Берии 26 июня 1953 г. на заседании Президиума ЦК КПСС (или Президиума Совета Министров СССР, что в данном случае одно и то же) произошли в результате договоренности между Маленковым и Хрущевым, связанными, кстати, тесными личными и дружескими отношениями²⁸. К ним, главным действующим лицам, присоединились министр Вооруженных Сил Булга- нин, маршал Жуков, ряд членов Президиума ЦК. Заговор многократно описывался, существует большая мемуарная литература, которая живописует подробности ареста Берии²⁹ Партийно-карательные традиции были сохранены и несколько дополнены. Берию арестовывали так же, как раньше секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецова и его будущих «подельников». Кузнецова «взяли» после заседания Секретариата, при выходе из кабинета Маленкова. Берию арестовали на заседании Президиума ЦК, а в роли технических исполнителей выступили представители генералитета, среди которых были командующий войсками Московского военного округа генерал Москаленко и маршал Жуков³⁰

Однако в этом деле остается много недосказанного: соратники, ставшие злейшими врагами, не откровенничали о внутренних побудительных причинах своих действий, предпочитая рассказывать о коварном интригане и негодяе Берии. Собственное коварство и интриганство — не слишком благодарная тема для мемуаров. Сюжет этот будет рождать много домыслов и у историков будущих поколений: такие дела, как произошедшее 26 июня 1953 г., готовятся обычно без лишних бумаг, да и те, что были, только в исключительных случаях попадают в архивы. В ряду этих фактов считаем необходимым обратить внимание наших читателей на то, что «дело врачей», «дело Абакумова» продолжали жить своей изменившейся жизнью. Вчерашние следователи оказались подследственными, и теперь уже у них выбивали показания — кто был их заказчиком?

И показания были. 25 июня, за день до своего ареста, Берия направил Маленкову материалы допроса Рюмина. Они ясно доказывали, что непосредственным руководителем Рюмина был Игнатьев. Показания убедительно свидетельствовали об участии Игнатьева в фальсификации не только «дела врачей», но и «ленинградского дела» и дела о Еврейском антифашистском комитете.

«Рюмин,— писал Берия,— с ведома и одобрения Игнатьева, ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации на них следственных материалов»³¹

Эти показания могли иметь только одно продолжение — арест Игнатьева. Это, в свою очередь, неизбежно приводило следствие к Маленкову. Мы утверждаем: расследование предыстории «дела врачей» и других политических процессов конца 40-х — начала 50-х гг. было политически опасно прежде всего для Маленкова, а так как это расследование велось Берией, то именно он становился наиболее опасным соперником Председателя Совета Министров СССР. Отсюда становится понятной особая заинтересованность Маленкова в устранении Берии.

Арест Берии вынудил политическое руководство страны определить ряд важнейших направлений во внутренней политике. Ими стали официально прозвучавшие из уст Хрущева и Маленкова на июльском (1953 г.) Пленуме ЦК критика культа личности Сталина, осуждение «необоснованных репрессий», ответственность за которые всецело возлагалась на Берию, который был не без успеха превращен в символ этих репрессий. Отметим и большой общественный резонанс «дела Берии». Вне зависимости от фактического содержания этого дела оно приобретало символический смысл, означая разрыв со сталинским временем.

Итак, Берия арестован. Не дожидаясь приговора суда, Президиум Верховного Совета СССР за подписью его Председателя К. Е. Ворошилова уже 26 июня, в день ареста Берии, издал указ, которым его лишили полномочий депутата Верховного Совета, сняли с должности первого заместителя Предсовмина СССР, лишили всех званий и наград, а самого отдали под суд... Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, член Политбюро, Маршал Советского Союза и тот представитель руководства СССР, который, выступая на похоронах Сталина, провозгласил его политического наследника, заявив, что одним из самых важных решений, принятых после смерти Сталина и «направленных на обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизнью страны», стало «назначение на пост Председателя Совета Министров СССР талантливого ученика Ленина и верного соратника Сталина Георгия Максимилиановича Маленкова», арестован через четыре месяца после этого события.

Требовались объяснения.

2-7 июля 1953 г. состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором обсуждался вопрос «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия»³² Хотелось бы обратить внимание читателей на то, что этот и подобные ему «кадровые» Пленумы ЦК являются своеобразной «фотографией общественного мнения» партийной верхушки в тот момент, когда официальную партийную точку зрения на происходящие события еще не успели закрепить и канонизировать, когда в своем кругу партийные вожди позволяли себе такие оценки, о которых им потом иногда приходилось жалеть. Отметим, что картина, фиксируемая на «кадровых» пленумах, как правило, охватывает более широкий круг вопросов, чем тот, который выносится в повестку дня.

Однако вернемся к пленуму. Обратим внимание на три подхода к делу Берии, прозвучавшие на нем. Прежде всего, это точка зрения Маленкова. Его голос на пленуме имел особое значение. Хорошо зная партийный ритуал, все последующие выступающие выделяют именно его выступление, придают ему особый вес (типичный пример — Н. А. Михайлов, первый секретарь Московского горкома КПСС: «В докладе товарища Маленкова ясно и остро изложена вся суть вопроса о подлой провокаторской антисоветской деятельности врага партии и советского народа Берии. В докладе товарища Маленкова изложены также и важнейшие задачи нашей партийной работы»). За Маленковым в это время признается право быть первым и в партии, если он Председатель Совета Министров СССР, высшее должностное лицо в государстве.

Итак, в чем аргументы обвинений со стороны Маленкова?

Стремление Берии проанализировать национальный состав руководящих кадров в союзных республиках и заменить их местными кадрами. Основные факты для обвинений Маленков заимствует из сообщения с Украины, от начальника Управления МВД Львовской области.

Нарушение Берией директивы ЦК от 4 декабря 1952 г. «О положении в МГБ и о вредительстве в лечебно^ деле», содержащей требование «покончить с бесконтрольностью в деятельности МГБ и поставить работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль партии». Вопреки этому Берия осуществлял систематическую слежку за руководителями партии и правительства под видом их охраны.

Вмешательство Берии в международную политику, его стремление нормализовать отношения с Югославией³³ и отказ от планов строительства социализма в ГДР.

Критика амнистии, проведенной Берией, в изложении Маленкова звучала следующим образом: «Мы... считаем, что эта мера по амнистии является совершенно правильной. Но, раскрыв теперь подлинное лицо Берия, мы приходим к заключению, что он подходил к этому мероприятию со своих позиций, он имел свои планы на этот счет». (Не очень внятно или очень осторожно, заметим вместе с читателями.) Коллеги Маленкова выскажутся гораздо определеннее.

Наконец, Маленков обвинил Берию в том, что тот несет ответственность за негативные оценки, данные Сталиным Молотову и Микояну, за то, что это мнение Сталин сформировал «под влиянием клеветнических наветов со стороны вражеских элементов из Министерства внутренних дел», что предполагало, по мнению Маленкова, ответственность Берии.

Несколько иная точка зрения была представлена Хрущевым. Как и в будущих своих выступлениях, он более говорлив и «неаккуратен» в высказываниях, зачастую проговаривается о таких деталях, которые могут противоречить его собственным утверждениям. Сформулируем основные аргументы Хрущева в связи с вопросом пленума. Хрущев утверждал, что уже примерно за сутки до смерти Сталина он был встревожен известием о стремлении Берии стать министром МВД и «захватить такие позиции в государстве, чтобы иметь возможность установить шпионаж над членами Политбюро» и делился этими опасениями с Булга- ниным. (Отметим, для себя, что не только Маленков был в курсе предложений Берии о распределении власти после смерти Сталина.)

Хрущев обвинил Берию в создании «дутых дел» вроде «дела врачей», «мен- грельского» и др.

Здесь же без особой логики (это качество в число достоинств Никиты Сергеевича не входило) он обвинил Берию в том, что тот назначил несправедливо осужденных, но вышедших на свободу после смерти Сталина на высокие должности.

Очень подробно Хрущев остановился на попытках Берии провести разграничение между партийной и государственной властью, ограничить влияние партийных органов только кадровыми вопросами: «Это исходило из его (Берии.—

Авт.) сознания, что роль партии должна отойти на второй план». Отсюда Хрущев высказывает предположение-утверждение, что Берия вообще хотел уничтожить партию.

Обратим внимание на то, что тема партийного руководства вообще отсутствовала в выступлении Маленкова.

Много и колоритно Хрущев рассказывал об угрозе, постоянно исходившей из МВД, для партийно-советского руководства всех уровней, о фактической неподконтрольности представителей МВД и в центре, и на местах. Процитируем стенограмму пленума:

«Товарищи,— обращается Хрущев к участникам пленума,— я человек, как говорится, старого режима. (С м е х). Я в первый раз увидел жандарма, когда мне уже было, наверное, 24 года. На рудниках не было жандармов. У нас был один казак-полицейский, который ходил и пьянствовал. В волости никого, кроме одного урядника, не было. Теперь у нас в каждом районе начальник МВД, у него большой аппарат, оперуполномоченные. Начальник МВД получает самую высокую ставку, больше, чем секретарь райкома партии.

С места. В два раза больше, чем секретарь райкома.

Хрущев. Но если у него такая сеть, то нужно же показывать, что он что-то делает. ...Тогда некоторые работники начинают фабриковать дела, идут на подлость».

Хрущев не скупится на эпитеты в адрес Берии — прохвост, провокатор, агент империализма, умный, хитрый и вероломный. В изображении Хрущева Берия оказывался виноватым почти во всех проблемах СССР — от политических процессов конца 40-х — начала 50-х гг. и проблем внешней политики до запущенного состояния сельского хозяйства и плохого обеспечения картошкой жителей городов.

Заметим, что в выступлении Хрущева было несколько важных аспектов.

Прежде всего, он автоматически заручался поддержкой партийного аппарата, гарантируя ему в случае устранения Берии стабильность и покой, подчеркнув, что отказ от принципа партийного руководства — это бериевская ересь (!). Неожиданной и чрезвычайно плодотворной (на несколько десятилетий вперед) оказалась предпринятая Хрущевым попытка списать именно на Берию все репрессии, все преступления режима, сделать его главным, если не единственным «козлом отпущения».

Точка зрения Хрущева встретила поддержку Молотова. Тот напомнил, что предложение о>назначении Председателя Совмина СССР шло от Берии, а не от Хрущева, секретаря ЦК КПСС. Молотов подверг критике порядок, когда решения Президиума ЦК КПСС подписываются не секретарем ЦК КПСС (так подписывал Сталин), а глухо — Президиум ЦК КПСС. Точку зрения Молотова трудно объяснить иначе как предложением союза с Хрущевым, когда будущим оппонентом может стать уже Маленков, обходивший тему разделения власти — партийной и государственной — как, очевидно, не выгодную для него на партийном пленуме. Молотов с большей определенностью обозначил роль Берии как интригана, подталкивавшего Сталина к репрессиям в 30-^0-х гг. Это было очень предусмотрительно, так как на время возлагало ответственность за репрессии этой поры все на того же Берию, а не на тех, кто ко времени приезда Берии в Москву

уже входил в ближайшее окружение Сталина,— того же Молотова, Ворошилова, Калинина...

Третья точка зрения была отражена в выступлениях давних членов сталинского Политбюро — Л. М. Кагановича и А. А. Андреева. Их,оценка Берии была редкой по ругательности. «Антигосударственный преступник», «фашистский заговорщик», «шпион», «враг, хотевший восстановить власть для реставрации капитализма» — обычная их лексика.

Что же вызывает их особую ярость? Проект Берии «об амнистии», то, что амнистированные должны были <;тать «ядром фашистской банды Берии», то, что он «оскорблял, изображал Сталина самыми неприятными, оскорбительными словами. И все это подносилось под видом того, что нам нужно жить теперь по- новому... Та торопливость, шипящая свистопляска, которую поднял Берия, показали, что этот карьерист, авантюрист, который хочет, дискредитируя Сталина, подорвать ту основу, на которой мы сидим, и очистить путь себе. Он хотел подорвать основу учения Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина... Берия враждебно относился к заявлениям о том, что Сталин — великий продолжатель дела Ленина, Маркса — Энгельса. Сегодня, ликвидировав (!) этого предателя Берия, мы должны полностью восстановить законные права Сталина и именовать Великое коммунистическое учение учением Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. (Аплодисменты)». «Партия для нас превыше всего,— продолжал Каганович.— ...Для нас, старых большевиков, ЦК — это партийное, политическое и экономическое руководство всей жизнью партии, страны и государства».

Кагановичу вторил А. А. Андреев: Берия «начал дискредитировать имя товарища Сталина, наводить тень на величайшего человека после Ленина. На самом деле появление материалов за подписью Берии в протоколах Президиума по делу врачей, по Грузии и др., где на имя товарища Сталина бросается тень, ведь это его дело.

Голоса из зал а. Правильно.

Андреев. Он это делал сознательно, чтобы имя товарища Сталина похоронить и чтобы легче прийти к власти. ...Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему стал этот вопрос? Ведь он решен давным-давно в марксистской литературе, он решен в жизни, миллионы людей знают, какое значение имеет гениальная личность, стоящая во главе движения, знают, какое значение имели и имеют Ленин и Сталин, а тут откуда-то появился вопрос о культе личности. Это проделки Берии.

Из Президиума^товарищ Ворошилов. Правильно. Андреев. Он хотел похоронить имя товарища Сталина, и не только имя Сталина, но это было направлено и против преемника товарища Сталина товарища Маленкова.

Голоса из зал а. Правильно.

Маленков. Все мы преемники, одного преемника у товарища Сталина нет. Андреев. Вы являетесь Председателем Совета Министров, пост, который занимал т. Сталин.

Голоса из зала. Правильно. (Бурные аплодисменты)». Обращает на себя внимание тот факт, что конкретный материал вмешательства МВД в деятельность партийных органов, который лег в основу обвинений Берии, многочисленные примеры бесправия даже высших партийных чиновников перед сотрудниками МВД приводились в основе своей на материалах Украинской партийной организации.

Пожалуй, на всех Пленумах ЦК КПСС в числе самых важных всегда были организационные вопросы — так на партийном жаргоне именовались решения по изменению состава руководства. «Оргвопрос подчинен политике. Оргвопрос и политика тесно связаны между собой» — именно так, лаконично, но не очень внятно говорил на этом пленуме Л. М. Каганович. Уход в политическое (а иногда и в физическое) небытие одних деятелей партии и появление в партийном ареопаге других отражали, может быть, яснее, чем любые слова, реальную расстановку сил, перспективы политики на будущее.

Выступая перед участниками пленума в последние часы его работы, Хрущев внес предложения по изменению состава руководящих органов:

«Товарищи, 28 апреля 1953 г. было принято решение Пленума ЦК КПСС о выводе из состава членов ЦК тов. Игнатьева. Вы знаете этот вопрос, докладывать подробно вряд ли нужно. Есть предложение сейчас пересмотреть этот вопрос и восстановить т. Игнатьева в правах членов ЦК КПСС.

Голоса. Правильно.

Хрущев. Потому, что это было сделано по известному навету, и сейчас надо это дело пересмотреть и исправить».

Товарищи «пересмотрели и исправили». С. Д. Игнатьев был восстановлен в составе ЦК. «Известный навет» — это решение Президиума ЦК КПСС от 3 апреля 1953 г., объявившее «дело врачей» провокацией МГБ и возложившее ответственность за нее на министра МГБ С. Д. Игнатьева.

Теперь с восстановлением в составе ЦК КПСС произошла политическая реабилитация Семена Денисовича Игнатьева — его перевели на работу в Башкирию первым секретарем обкома. Больше вопросов о причастности С. Д. Игнатьева к проведению в жизнь решений Г. М. Маленкова и его партийных соратников из высших органов ЦК КПСС и МГБ не задавали.

Партийная карьера неожиданно открылась и перед маршалом Жуковым. Его переводят из кандидатов в члены ЦК КПСС.

В высших звеньях партийного руководства также произошли изменения. Понятно, что из членов Президиума ЦК был выведен Л. П. Берия. Его клиент М. Д. Багиров, попытавшийся во время пленума отмежеваться от патрона, был выведен из кандидатов в члены Президиума и арестован.

Кандидатом в Члены Президиума стал А. И. Кириченко, давний партийный соратник Н. С. Хрущева по работе на Украине³⁴

Были выведены из кандидатов в члены ЦК близкие сподвижники Берии — С. А. Гоглидзе и Б. 3. Кобулов.

Сложнее оценить политические последствия пленума. Те расхождения, которые выявились в рядах противников Берии, будут определять политическое развитие страны на протяжении нескольких лет.

Выступления на пленуме выявили два главных узла противоречий — о роли партии в советском обществе и об исторической оценке Сталина, о правомерности употребления понятия «культ личности». С этими двумя проблемами оказалась связанной третья, на первый взгляд частная, организационная, но — вновь процитируем Л. М. Кагановича — «оргвопрос подчинен политике». Это вопрос о путях осуществления так называемого «коллективного руководства».

Едва ли не важнейшим политическим итогом пленума стало подтверждение принципа партийного руководства, причем не в теоретическом, а в самом что ни' на есть прикладном плане, и при решении вопросов внешней политики, и в повседневной жизни областей, районов, промышленных предприятий. Попытка разграничить полномочия партийных и государственных властей сейчас стала оцениваться как проявление «вредительской, антигосударственной и антипартийной деятельности Берии». Itf хотя участники пленума, как уже отмечалось, подчеркивали особую роль Маленкова в партии, итогом пленума стало именно усиление значения должности секретаря ЦК КПСС. Поэтому вполне логичным результатом стало введение на следующем — сентябрьском 1953 г.— Пленуме ЦК должности Первого секретаря ЦК КПСС, которую и получил Н. С. Хрущев, закрепив свой особый статус в КПСС. Инструментом проведения его, Первого секретаря, политики стал Секретариат ЦК. Если в составе Президиума ЦК был партийный ареопаг, к тому же отягощенный государственными должностями (Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович, Г М. Маленков, А. И. Микоян, В. М. Молотов, М. Г. Первухин, М. 3. Сабуров, Н. С. Хрущев, кандидаты в его состав — А. И. Кириченко, П. К. Пономаренко, Н. М. Шверник), то Секретариат стал реальной властью в партии, организационным инструментом ее власти в руках Н. С. Хрущева.

В соперничестве за власть, когда против Берии объединились Маленков и Хрущев, у каждого из них были свои интересы. В начинавшемся соперничестве между двумя недавними союзниками верх отчетливо начинал брать Хрущев.

Сложнее обстояло дело со второй проблемой, которая стала перед «дуумвиратом»,— как оценивать деятельность Сталина, допустить ли публичное признание ошибок, связанных с его деятельностью? Как следует из материалов пленума, Берия был сторонником того, чтобы признать за Сталиным ответственность за политические репрессии. Отметим, это позволяло переложить ответственность с партийного руководства, с партии на одного человека — Сталина. Перспективность этого подхода была оценена очень быстро. Уже 10 марта 1953 г. Маленков, выступая на Президиуме ЦК КПСС, подверг критике советскую печать:

«Считаем обязательным прекратить политику культа личности». П. Н. Поспелову, секретарю ЦК по пропаганде, было приказано контролировать прессу, а Хрущев должен был проследить за материалами о Сталине, которые собирались публиковать³⁵ То, что» такой подход не вызвал сколько-нибудь широкой поддержки в руководстве партии, очевидно из обсуждения этого вопроса на пленуме — и в выступлениях Кагановича и Андреева, и в репликах Ворошилова, и в поддержке их «античным хором» участников пленума.

В тот момент, когда ситуация на пленуме «зашаталась» и, следовательно, возникла возможность политического возрождения «сталинских орлов» — Ворошилова, Молотова, Кагановича (заметим, что число хвалебных для Сталина выступлений приходится именно на время завершения пленума!), Маленков и Хрущев проявили твердость в осуждении «культа личности».

«Здесь, на Пленуме ЦК, говорили о культе личности, и, надо сказать, говорили неправильно,— обратился в заключительном слове к его участникам Маленков.— Я имею в виду выступление т. Андреева. Подобные же настроения на этот счет можно было уловить и в выступлении, т. Тевосяна. Поэтому мы обязаны внести ясность в этот вопрос.

Хрущев. Некоторые невыступившие вынашивают такие же мысли».

Маленков подверг критике пропаганду «за отступление от марксистско- ленинского понимания вопроса о роли личности в истории... Но, товарищи,— продолжал Маленков,— дело не только в пропаганде. Вопрос о культе личности прямо и непосредственно связан с вопросом о коллективном руководстве. ...Вы должны знать, товарищи, что культ личности т. Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены, критика и самокритика в нашем высшем звене руководства вовсе отсутствовала».

Для Маленкова «культ личности» — это беззащитность перед произволом главы партии. Механизм он видел в «коллективном руководстве», что на практике должно было выразиться в создании баланса сил в Президиуме ЦК КПСС, где аппарат ЦК во главе с его секретарем будет уравновешен Председателем Совмина СССР, который ведет заседание Президиума. Широкое представительство в составе Президиума руководителей Совмина (сам Маленков, Каганович, Булганин, Молотов) также должно было служить гарантией от вмешательства «чистого» партаппарата в жизнь государственных ведомств.

Тогда, на июльском Пленуме ЦК 1953 г., Хрущев, ясно показав, что он против «культа личности», не стал излагать свое понимание этого явления. Свое определение «культа личности» он даст позже, в процессе обсуждения доклада на XX съезде КПСС. Однако события 1954-1955 гг., предшествовавшие ему, свидетельствовали об иной, существенно отличавшейся от маленковской, трактовке «культа личности».

...А колеса бюрократической пропагандистской машины продолжали по инерции вращаться. 16 апреля два директора — Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и Центрального музея им. Ленина обратились с письмом к секретарю ЦК Поспелову с предложением о преобразовании Центрального музея им. Ленина в Центральный музей Ленина — Сталина. Авторы письма просчитали все — от площадей, которые нужно дополнительно получить музею, до проекта будущей музейной экспозиции о жизни и деятельности Сталина. Для реализации того, что уже было намечено ЦК, требовалось отселить несколько квартир из Исторического проезда, где располагался музей-

Ответ пришел через месяц, 14 мая 1953 г. В нем сообщалось, что «Моссовет не может отселять граждан, проживающих в части корпуса 6 по Историческому проезду... а также предоставить служебную площадь организациям и учреждениям... о чем просят в своем письме тт. Обичкин и Морозов». Ответ был подписан управляющим делами ЦК. Ответ замечателен тем, что тт. Обичкин и Морозов, директоры уважаемых идеологических центров КПСС, просили «служебную площадь» во исполнение решений ЦК. Другое дело, что эти решения уже следовало забыть.

Стремительно «ушли в песок» планы строительства Пантеона — как будто их и не было. А в сентябре 1953 г. была ликвидирована единственная выставка, посвященная Сталину,— выставка подарков, полученных им к 70-летию...

В этом определении на первый план выходило признание нарушений «норм партийной жизни», допущенных лично,Сталиным и его ближайшим окружением, и прежде всего Берией. Берия становился своего рода сливной ямой истории партии, источником всего, что не отвечало канонизированным представлениям о роли партии. Сам Сталин заслуживал более уклончивой оценки: с одной стороны, с другой стороны... Эта оценка, кстати, сохраняется в официальной историографии КПСС до сих пор.

Политическое осуждение Берии на пленуме немедленно повлекло за собой чистку в МВД. Принцип ее проведения был прост: увольняли тех, кто раньше был арестован по делу Абакумова, потом восстановлен на службе в МВД. 22 августа 1953 г. в Президиум ЦК на имя Маленкова и Хрущева поступила записка «О работе по искоренению последствий вражеской деятельности Берия», подготовленная руководством МВД совместно с Отделом административных и торго- во-финансовых органов ЦК³⁶ Были сняты с работы генерал-лейтенант Н. С. Са- зыкин, бывший помощник Берии в аппарате Совмина, назначенный в марте 1953 г. начальником секретно-политического отдела, а вместе с ним — его сотрудники Свердлов, Литкенс, Бендерский, Бринд. Сняты с работы генерал- лейтенант Л. Ф. Райхман, начальник Контрольной инспекции при министре, его заместитель А. 3. Кобулов, помощник начальника Шлюгер. Райхман, Кобулов и Шлюгер сразу же были арестованы. Уволены и арестованы были начальник Следственной части по особо важным делам генерал-лейтенант Л. Е. Влодзимир- ский, его заместитель Парамонов, начальник Управления охраны генерал- лейтенант С. Ф. Кузьмичев, руководитель отдела по выполнению специальных заданий П. А. Судоплатов и Н. И. Эйтингон. В документе специально подчеркивалось, что был снят с работы и арестован начальник 2-го спецбюро Н. А. Кара- сев, который по указанию Берии организовывал подслушивание и запись разговоров руководителей партии и правительства.

В свою очередь, на работе восстанавливались «игнатьевские кадры», откомандированные вместе с ним в МГБ в 1951 г. и уволенные с работы весной 1953 г.,— и. о. начальника инспекции при министре А. Н. Безответных, заместитель начальника 3-го Управления Миронов. Как обычно, на работу в МВД рекомендовались опытные коммунисты. Начальником Управления охраны стал первый секретарь Пролетарского РК КПСС В. И. Устинов, по рекомендациям партийных органов были определены и многие другие руководители МВД. Отметим в этой связи, что в этой практике не было ничего принципиально нового — последний массовый призыв коммунистов в МГБ состоялся, по нашим данным, в 1946 г., когда на основании решения Политбюро от 20 августа 1946 г. на работу в новое министерство должно было быть направлено 6 тыс. коммунистов и комсомольцев.

Чистка прошла и на уровне республик и областей страны.

В декабре 1953 г. на закрытом заседании Верховного Суда СССР были осуждены по знаменитой ст. 58 Уголовного кодекса РСФСР по обвинению в измене Родине, совершении террористических актов в антисоветской изменнической группе и приговорены к смертной казни Л. П. Берия, В. Н. Меркулов, В. Г Дека- нозов, Б. 3. Кобулов, С. А. Гоглидзе, П. Я. Мешик, Л. Е. Влодзимирский³⁷.

Сложнее обстояло дело с Абакумовым и его сподвижниками по бывшему МГБ. Старое, подготовленное при участии Маленкова и Сталина в конце 1952 г. обвинительное заключение не годилось. Напомним, что Абакумова обвиняли в том, что он не только не разоблачил «дело врачей», но и тормозил расследование, что он был пособником обвиненных по «ленинградскому делу», что в его министерстве работали террористы, связанные с еврейской националистической организацией «Джойнт».

После публичного разоблачения Президиумом ЦК КПСС «дела врачей» как явно провокационного, после того как Верховный Суд СССР 30 апреля 1954 г. реабилитировал участников «ленинградского дела», а Президиум ЦК КПСС 3 марта 1954 г. принял постановление, поручавшее Первому секретарю ЦК Н. С. Хрущеву и Генеральному прокурору Р. А. Руденко «довести до сведения актива Ленинградской партийной организации о принятых решениях»³⁸, прежние обвинения, казалось, были отметены полностью.

Но нет тех препятствий, которые могли бы остановить советскую юстицию на пути выполнения указаний ЦК КПСС! Точно через год после осуждения Берии, в декабре 1954 г., в Ленинграде состоялся судебный процесс над В. С. Абакумовым, бывшими начальниками Следственной части по особо важным делам А. Г Леоновым, секретариата министра В. И. Комаровым и заместителем начальника секретариата Министерства государственной безопасности СССР Я. М. Бровер- маном, проведенный Военной коллегией Верховного Суда СССР. Предмет обвинения оказался равен прежнему со знаком «наоборот». На этот раз их обвиняли именно в организации «ленинградского дела». Их попытки доказать, что их действия не были самостоятельными и целиком определялись «инстанциями», что в переводе с партийного на русский означало ЦК КПСС, положения не улучшили. Абакумова, Леонова, Комарова и Лихачева расстреляли. Броверман получил 25 лет, Чернов — 15³⁹ Был осужден и приговорен к расстрелу и человек, написавший донос на Абакумова,— М. Д. Рюмин.

Процессы над сотрудниками МГБ продолжались и позже. В дальнейшем следствие широко использовало данные о террористической деятельности в стране и за границей сотрудников 4-го Управления МГБ СССР во главе с П. А. Судоплатовым и Н. И. Эйтингоном⁴⁰ Этот отдел был связан не только с разведкой, на его счету числилось непосредственное добывание материалов о ядерной программе США и систематическое информирование о них академиков И. В. Курчатова, И. К. Кикоина, руководителей советской ракетно-ядерной программы А. П. Завенягина и Б. Л. Ванникова. В период Отечественной войны на основе этого подразделения была создана Особая группа, действовавшая на оккупированной территории. Непосредственное участие в ее формировании приняли руководители Коминтерна Г. Димитров и Д. Ибаррури. Туда были направлены выпускники учебных заведений НКВД, лучшие спортсмены, политэмигранты, имевшие опыт подпольной работы. В этом подразделении служили люди, ставшие частью официальной истории войны,— Д. Н. Медведев, Н. И. Кузнецов, Р. Абель, К. П. Орловский, С. А. Ваупшасов, многие члены группы получили звезды Героев...

После войны специфическими умениями сотрудников руководимого Судоп- латовым отдела воспользовались и Сталин, и Молотов, и сам Никита Сергеевич Хрущев.

В вину Судоплатову было поставлено также то, что в 1941 г., в первые дни после нападения Германии на СССР, он вел непосредственные переговоры с болгарским послом Стаменовым о возможности заключения сепаратного мира ценой больших территориальных уступок Германии. Судоплатов не отрицал факта этих переговоров, уточнив, что он выполнял прямое указание Берии, а тот, в свою очередь, действовал в сргласии с Молотовым, тогдашним министром иностранных дел, и Сталиным. 5 августа 1953 г. это событие послужило предметом специального разбирательства в Президиуме ЦК КПСС с участием Хрущева, Маленкова, Молотова и Булганина. Встреча, по воспоминаниям Судоплатова, закончилась словами Маленкова: «Вы, Судоплатов, как работали, так и дальше будете работать в МГБ»⁴¹ Ответственность за организацию этих переговоров позже возлагалась на Молотова.

Самым тяжким пунктом обвинения Судоплатова стала его причастность к деятельности микробиологической лаборатории, где проводились опыты по разработке боевых токсинов, ядов, велись опыты на людях. Это обвинение самим Судоплатовым упорно отрицалось, хотя связь между этой лабораторией, точнее, теми средствами, которые она изготавливала, и деятельностью подразделения Судоплатова существовала. В 1957-1958 гг. Судоплатов и его заместитель Эй- тингон были осуждены Военной коллегией Верховного Суда СССР за то, что по указанию Берии, Абакумова и Меркулова возглавляли группу, на которую возлагались разработка и осуществление планов уничтожения и избиения советских граждан. Судоплатов был осужден на 15 лет, Эйтингон — на 13⁴².

Осудив этих людей, ЦК КПСС вовсе не собирался отказываться от терроризма как метода ведения политической деятельности. Уже во второй половине 1953 г. постановлением ЦК был создан 12-й (специальный) отдел при 2-м Главном управлении МВД СССР, которому поручалось проводить акты террора (эта формулировка при редактировании была вычеркнута и заменена более благозвучной — активные действия) против «наиболее активных и злобных врагов Советского Союза из числа деятелей капиталистических стран, особо опасных иностранных разведчиков, главарей антисоветских эмигрантских организаций и изменников Родине». Опять-таки в традициях ЦК КПСС устанавливалось, что «все мероприятия МВД СССР по линии 12-го (специального) отдела предварительно рассматриваются и санкционируются Президиумом ЦК КПСС».

Рассказывая об этих событиях, необходимо упомянуть об общественном резонансе на устранение Берии. Для нормального жителя СССР, неискушенного и не осведомленного об аппаратных играх борьбы за власть в Кремле и на Старой площади, казалось, что со смертью Сталина, с осуждением организаторов «дела врачей» происходит изживание террора из повседневной жизни страны. Это был тот самый случай, когда казалось истиной, что post hoc, ergo propter hoc — после этого, значит, вследствие этого. И когда был арестован Берия, когда летом 1953 г. по всей стране горели архивы областных управлений МВД, казалось, что новая власть, партия осуждают прошлое, обещают наказать и наказывают виновных, оправдывают невинных. Появилось то ожидание перемен к лучшему, которое и стало частью общественного мнения страны в середине 50-х гг. Подробнее на этом мы остановимся в другой главе.

Заметим вместе с тем, что эти настроения сами становились фактором политики., попутным ветром, дувшим в паруса того курса, который отождествлялся с Н. С. Хрущевым.

Реакция в стране на устранение JI. П. Берии

Арест Берии и расстрел члена «коллективного руководства», казалось, восстанавливали привычные стереотипы политических процессов прошлого: был враг, привычно пробравшийся к вершинам партии и государства; были партия и государство, разоблачившие этого коварного врага; был назван виновный в репрессиях прошлого, в развале сельского хозяйства, мешавший партии все наладить наилучшим образом.

Вместе с тем неразберихи в мыслях добавляли внезапное прекращение «дела врачей» и политическое осуждение его организаторов, начало освобождения людей из ГУЛАГа, запрещение, действовавшее полгода после смерти Сталина, вывешивать портреты руководителей партии и правительства. Зашатались казавшиеся незыблемыми старые идеологические установки, менялись те представления, которые насаждались в послевоенное время.

По стране волнами шли слухи, прогнозы, предположения. Эти слухисистематизировались партийными органами и учреждениями МВД и доводились до сведения политического руководства, учитывая, конечно, личные пристрастия того человека из «коллективного руководства», которому направлялась справка. Уже в первые дни после ареста Берии Н. С. Хрущеву доложили сводку мнений по этому поводу, составленную партийными комитетами Литвы, Латвии, Узбекистана и Казахстана. Интерес к реакции в национальных республиках на события в Москве был вызван, по всей вероятности, попытками Берии заменить часть русских чиновников там местными кадрами, планами несколько расширить права этих республик.

В справке, понятно, сообщалось, что «трудящиеся повсеместно и единодушно одобряют своевременные и решительные меры, принятые Президиумом ЦК КПСС и правительством, по ликвидации авантюристических, враждебных действий Берия». Но здесь же отмечалось, что «трудящиеся задают много вопросов».

Перечислим некоторые из этих вопросов:

«Не связан ли вопрос освобождения врачей и амнистия с деятельностью Берия? (Что в переводе с партийного на русский значило: Берия виноват в том, что прекратил «дело врачей» и начал амнистию.— Авт.)

Как будет с решениями Президиума ЦК КПСС по вопросам Литвы и Латвии?

Почему разоблачили только Берия, и никого больше, наверное, есть у него пособники?

В чем суть извращений со стороны Берия в вопросах национальной политики?

В чем состояли извращения со стороны Берия колхозного строя?

Прекращен ли отзыв русских работников из национальных республик?

В чем выражалось извращение положения о роли личности в истории?

Причастен ли Берия к событиям в Берлине 17 июня с. г.?

Не дело ли рук Берия смерть И. В. Сталина?

Как будут судить Берия: открытым или закрытым судом?

Что сейчас с бывшим министром МГБ товарищам Игнатьевым?»⁴³

Из характера вопросов нетрудно понять, что за «трудящиеся» их задавали — это, конечно, представители партийно-государственного аппарата союзных республик, пытавшиеся понять последствия событий в Москве для себя.

Однако в справке, представленной Хрущеву, были и более «социально- адресные» оценки: «На Паневежском сахарном заводе рабочий-электрик Пашке- вичус сказал: "Чтобы тов. Маленкову свободнее было царствовать, он убрал Берия из ЦК КПСС" ...Рабочий артели "Адитайс" т. Шноре (г. Рига) заявил: "Снятие и арест Берия — это большое происшествие в Советской стране. Видно одно, что после смерти Сталина в верхах произошла неразбериха, и что делается — понять трудно" Отдельные трудящиеся выражают сомнение в правильности обвинения Берия. Спрашивают: "Не получится ли, как с врачами?" — и задают вопрос: "Кому же сейчас верить?"»⁴⁴

13 июля 1953 г. Министерство внутренних дел представило Г. М. Маленкову свой весьма подробный отчет о разговорах, которые велись в Москве вокруг ареста Берии. В нем зафиксированы высказывания слесарей и шоферов, писателей и ученых, крупных организаторов промышленности и конструкторов оборонных предприятий, врачей и юристов, деятелей искусства и военных о Берии. Отметим — Берия вызывал ненависть у всех. Ни у одного не нашлось слова в его защиту, хотя, если бы такие были, они попали бы на страницы этого документа.

В этих высказываниях были и рассуждения о массовой поддержке решений партии и правительства по «искоренению» Берии, «подлого врага», и сетования, что «поневоле у нас будет много шпионов, если почти все время у руководства Министерства внутренних дел стояли враги народа — Ягода, Ежов, Берия». Заметное место в отчете, подписанном новым министром МВД С. Н. Кругловым, заняли похвалы в адрес Маленкова: «Из золота надо отлить Маленкову памятник при жизни» (писатель Е. Пермитин), «В делах Маленкова народ чувствует силу, и эту советскую силу всегда будут ощущать враги народа» (сотрудник Министерства угольной промышленности И. В. Корзенко) и ряд подобных.

Приведем еще ряд оценок Берии, принадлежащих известным в Москве людям.

И. Л. Тагер, профессор, главный рентгенолог 4-го Управления Министерства здравоохранения СССР⁴⁵, член КПСС:

«Берия в своем стремлении к единоличной власти мог быть вторым Тито, если бы наше правительство вовремя не пресекло этих стремлений. Благодаря попустительству Берия в Грузии активизировались буржуазно-националистические элементы. Берия в своей преступной деятельности тормозил развитие сельского хозяйства, и надо ожидать, что после разоблачения Берия правительством будут приняты меры к укреплению колхозов и улучшению материального положения колхозников, что приведет к улучшению положения всего населения страны».

С. А. Лавочкин, главный конструктор и руководитель завода № 301, кандидат в члены КПСС (авиаконструктор):

«Многое, что делал,Берия, было неправильным. Он незаслуженно возвысил своего сына, создал около него грандиозную организацию, которая пресмыкалась и пела дифирамбы. Он устранил военных, чтобы не выслушивать их мнения по поводу изделия и его боевого применения. Впервые такая новая техника принималась на вооружение без участия военных. При первых стрельбах по самолетам- мишеням было строжайше запрещено говорить о недостаточности боевого заряда...»

С. И. Костерин, ученый секретарь президиума Академии наук СССР, доктор технических наук:

«Берия — большой враг. Хорошо, что хоть сейчас его разоблачили. Берия предавал всю нашу оборонную промышленность, все он знал, всеми секретами обороны он ведал, о всей секретной технике ему докладывали. Берия очень засорил научные кадры Академии наук, поддерживал всех подозрительных и не внушающих доверия евреев».

Елисеев, помощник начальника Главного штаба ВМС, вице-адмирал:

«Берия среди народа был малоизвестной фигурой, поэтому постановление пленума не вызовет особых сожалений, а когда узнают, что он замышлял, все будут довольны. Все же очень долго он пробыл на такой руководящей должности и не был разоблачен. Нам было бы жарко, если бы это совершилось»⁴⁶

Вместе с тем появляются сведения и о новых идеях, распространявшихся среди москвичей. «В последних решениях партии чрезвычайно ценно указание на то, что коллектив, а не отдельные личности, является творцом всего. Особенно ценно, что и в последнем обращении партии, связанном с осуждением Берия, опять подчеркивается эта мысль»,— говорил П. Г Воробьев, младший научный сотрудник Академии педагогических наук. Эти же рассуждения о связи между арестом Берии и преодолением культа личности были отмечены и в ряде других разговоров.

В справку МВД попали и гораздо более резкие оценки, никак не совпадавшие с официальными или полуофициальными.

Известному актеру и ученому-библиографу Н. П. Смирнову-Сокольскому принадлежит такое определение ситуации: «Берия в тюрьме. Кто следующий? Я убежден, что будут следующие. Как ни сильна машина, а развал начался. Берия — почин, кто с ним — еще неизвестно. Это все оттого, что у нас огосударствили не только всякие отрасли, но даже дыхание, болезни, сны людей. В этих условиях любая сволочь как хочет, так и воротит. Скандал большой и гнусный. Теперь будем ждать и наблюдать, что дальше, чей черед».

Слова Смирнова-Сокольского совпадают с мнением его коллеги — заслуженного артиста УССР, лауреата Сталинской премии И. С. Набатова:

«Для нас совершенно безразлично, кто будет держать палку. От смены руководства режим у нас не меняется. Он был и есть, по существу, полицейский. Я не верю ни в какие идейные мотивы в поступках не только Берия, но и других. Это откровенная борьба за власть. Между прочим, Берия оказался бездарным подражателем Сталина. По-моему, дележка власти, если только Берия этого хотел, только началась.

Так или иначе, крах этой структуры рано или поздно неизбежен. Любые перевороты внутри для народа ничего не изменят — система остается той же. Настоящий крах системы может прийти с Запада»"'⁷

Разнобой в оценках — от признания вражеских действий Берии, посягнувшего на сталинское наследие, личной неприязни к Берии до отрицания вместе с Берией всей советской системы — свидетельство неустойчивости политической ситуации в стране.

Министерство внутренних дел. Взгляд изнутри

Какая же ситуация складывалась в ведомстве бывшего «врага народа» — в МВД? Об этом свидетельствует многостраничная информация о ходе партийных собраний в центральном аппарате МВД, представленная Н. С. Хрущеву. О масштабах обсуждения может свидетельствовать тот факт, что в течение недели — с 11 до 18 июля — выступили более 1 600 сотрудников аппарата МВД. Учитывая присутствие на собраниях самого министра С. Н. Круглова и его заместителя, являвшегося одновременно секретарем ЦК КПСС, Н. Н. Шаталина и традиционное чинопочитание участников этих собраний, ясно, что выступающие старались по мере возможности угодить своему начальству; можно утверждать, что здесь говорили то, что считалось приемлемым для политического руководства страны. В МВД была и своя, «цеховая» тема — отношение к тем изменениям, которые произошли в новом МВД, объединившем старое МВД и МГБ.

В центре выступлений оказалось «дело врачей». «Коммунисты Одляцкий, Носов, Полукаров, Рублев в своих выступлениях отмечали, что следственные дела, которые велись в управлении на группу врачей, в частности на Вовси и Когана, прекращены незаконно,— сообщается в этой справке.— Созданная по указанию Берия комиссия в составе тт. Козлова, Ливанова и Захарова вела себя неправильно, она не приняла во внимание ни доказательность техники, ни данные о террористических высказываниях этих врагов... Ряд выступивших товарищей считает, что вражеская деятельность врачей Вовси и Когана доказана, и вносит предложение — просить руководство министерства пересмотреть в отношении их ранее принятые решения об их освобождении. В связи с этим вносилось также предложение — просить ЦК КПСС отстранить от руководства Лечсанупра Кремля врачей, освобожденных из-под ареста»⁴⁸.

Среди сотрудников аппарата МВД нашлось много противников прекращения еврейских процессов. Сотрудники резко критиковали начальника 5-го Управления МВД Н. Д. Горлинского и его заместителя Ю. А. Трофимова за то, что они «при рассмотрении дел, в частности на еврейских националистов, пытались их вражеские действия оправдать какой-то общей обстановкой, якобы созданной в стране. Неосновательно Трофимовым было дано указание о прекращении следственного дела "Т" (очевидно, троцкисты.— Авт.) с огульным охаиванием проделанной работы по этому делу... Приводится пример, когда Трофимов, встав на неправильный путь смазывания дела "Т", в присутствии ряда товарищей восхвалял Троцкого, называя его "великим оратором", "организатором" и т. д. Тов. Ро- машко привел пример, когда Трофимов, будучи на явке с агентом, заявил ему, что в СССР якобы существует режим притеснения евреев»⁴⁹.

Заслуживает быть отмеченным, что в «Информации...» не оказалось сведений о том, что кто-то из руководства МВД или его рядовых сотрудников открыто поддержал прекращение «дела врачей». Можно утверждать, что выступавшие по сути настаивали на продолжении прежней, последних лет жизни Сталина, практики МВД и МГБ. И основная вина Берии, на их взгляд, именно в том и состояла, что он попытался изменить прежний курс. Берию обвиняли, и это было опасным, в том, что он прекратил расследование по обвинению ближайшего окружения Сталина в сотрудничестве с британской разведкой. Это дело касалось якобы имевшей место в 1938-1941 гг. утечки сведений о работе Политбюро ЦК ВКП(б) и решениях Пленумов ЦК. Расследование этого вопроса было начато в 1946 г., но до начала 50-х гг. оно не дало никаких результатов. Доложенные лично Сталину новым министром госбезопасности С. Д. Игнатьевым, эти обвинения стали основанием для ареста его ближайшего помощника А. Н. Поскребышева и начальника личной охраны Сталина Н. С. Власика⁵⁰ Это дело планировалось Сталиным как своего рода мост, перекинутый от политических процессов 1937- 1939 гг., и выводило непосредственно на обвинение высших руководителей страны, скорее всего Молотова, Ворошилова и Микояна.

Руководство и аппарат МВД видели пример вражеской деятельности бывшего министра внутренних дел и первого заместителя Председателя Совмина СССР Берии и его сторонников — Сазыкина, Родионова, Утехина, Свердлова и Лит- кенса в том, что «агентурно-оперативная работа в области сельского хозяйства как в центре, так и на местах официально была прекращена. В свете происшедших событий становится ясным, что это был очередной враждебный замысел Берия, в конечном счете также способствовавший подрыву колхозного строя».

МВД увидело в снятии и аресте Берии поворот к прежнему и одобрило этот поворот. Так как сам Берия опирался в МВД прежде всего на лично преданных ему людей, главным образом из числа сотрудников МГБ, арестованных по «делу Абакумова — Шварцмана» и выпущенных сразу после смерти Сталина, то именно эти люди и были уволены новым «старым» руководством МВД. Часть из них была вновь арестована, и они были осуждены на большие сроки. То, что их осудили, было не только актом справедливости (за каждым из высших офицеров МГБ — МВД стояло немало преступлений), но и прежде всего чисто политической расправой. Оставшиеся на свободе руководители МВД были не лучше и не хуже своих арестованных коллег. Преступна была сама система политического сыска, контроля и репрессий ВЧК, ГГ1У, НКВД, МВД и МГБ. Система, которая предусматривала пытки как способ дознания, внесудебные репрессии как основной метод судопроизводства, система, в которой любой ее сотрудник «по определению» был виновен. Но его вина была производной от той партийно- государственной системы, которая создавала свои нормы, часто отличавшиеся даже от собственных ее законов. Менялись эти нормы — и лица, непосредственно проводившие в жизнь указания ЦК, обвинялись и сурово наказывались именно за то, что они делали по указанию ЦК. Так было с генеральным комиссаром НКВД, наркомом Г. Г. Ягодой, расстрелянным в 1938 г., с секретарем ЦК ВКП(б), наркомом и генеральным комиссаром НКВД Н. И. Ежовым, расстрелянным в 1940 г., с генерал-полковником В. С. Абакумовым, министром МГБ, расстрелянным в 1954 г., с маршалом Л. П. Берией, министром МВД, расстрелянным в 1953 г. Теперь министром внутренних дел был назначен Сергей Никифо- рович Круглов, бывший заместителем Берии с 28 февраля 1939 г., неоднократно назначавшийся первым заместителем наркома НКВД и ставший наркомом- министром внутренних дел в конце декабря 1945 г. После смерти Сталина его сменил на посту министра Берия, оставивший Круглова своим первым заместителем, и в день ареста Берии Круглов вновь вернул себе пост министра, на этот раз до 31 января 1956 г.

Одно из последствий крушения Берии — разделение МВД вновь на Министерство внутренних дел и Ког^итет государственной безопасности при Совете Министров СССР. Его первым председателем 13 марта 1954 г. стал Иван Александрович Серов, Герой Советского Союза, находившийся на руководящей работе в НКВД с начала 1939 г., нарком внутренних дел Украины с сентября 1939 г., первый заместитель наркома государственной безопасности СССР и заместитель наркома НКВД и МВД (с 30 июля 1941 до 13 марта 1954 г.) с двухлетним перерывом, когда сразу по окончании войны его назначили заместителем Главнона- чальствующего Советской военной администрации в Германии.

По иронии судьбы именно этим людям и их ведомствам пришлось участвовать в подготовке политических решений XX съезда партии, фактически перечеркнувших всю их предшествующую деятельность.

Но менялось время. Смерть Сталина и расстрел Берии воспринимались обществом уже в ином историческом контексте. Аресты людей, безусловно причастных к массовым репрессиям, становились свидетельствами крушения старой репрессивной системы, освобождение людей из лагерей — восстановления попранной справедливости. Свеча социального оптимизма, разгораясь, освещала теплым светом идею того социализма, который пытался сделать всех людей счастливыми, но был похищен и присвоен злодеями Сталиным и Берией.

Изменения в политическом сознании

Отметим, что почти сразу же после смерти Сталина начался — в значительной степени сверху — пересмотр его роли в истории страны. Мертвый Сталин мешал живым вождям. Это не могло быть тайной. А. Н. Шелепин вспоминал, что в его бытность первым секретарем ЦК ВЛКСМ было подготовлено решение о переименовании комсомола в ленинско-сталинский. Готовились необходимые для этого документы. Об этом были проинформированы политические руководители страны, но ретивость комсомольского вождя одобрения не получила.

Устранение Берии йе смогло остановить необходимых, вынужденных изменений во внутренней и внешней политике страны. Ниже, в специальной главе, подробно остановимся на изменениях в аграрной политике. Отметим здесь, что в августе 1953 г. Маленков объявил о снижении налогов с крестьян, а в сентябре 1953 г. на Пленуме ЦК Хрущев сообщил о значительном повышении государственных закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию. Эти меры позволили несколько улучшить положение с продовольствием, стимулировали развитие частного производства мяса, молока, овощей, молочных продуктов в крестьянских хозяйствах, непосредственно облегчили жизнь миллионов граждан СССР в городах и деревнях, создали благоприятные условия для ведения личного подсобного хозяйства по всей стране. Эти шаги политического руководства, отождествлявшиеся в сознании широких слоев населения с деятельностью Маленкова, сделали его в 1953-1955 гг., пожалуй, самым популярным человеком в стране.

Были приняты меры по улучшению международного положения СССР, по снижению уровня военного противостояния СССР его потенциальным противникам. Смерть Сталина и приход в Белый дом нового президента Д. Эйзенхауэра позволили достичь договоренностей о перемирии в Корейской войне. 27 июля

г. было подписано соглашение о прекращении огня. Военный конфликт длился 3 года и 32 дня. Он стоил жизни 400 тыс. жителей Южной Кореи, 142 тыс. американцев, 17 тыс. солдат из других стран, воевавших на стороне ООН в этом конфликте. Их противники — Китай и Северная Корея потеряли, по разным данным, от 2 до 4 млн. человек. Советская авиация, воевавшая на стороне Северной Кореи, потеряла 335 самолетов и 120 летчиков⁵¹; общие потери советских частей и соединений в этой войне составили 299 человек, в том числе 138 офицеров, 161 солдат и сержант⁵² С прекращением боевых действий была устранена угроза «расползания» войны, превращения ее в мировую.

В августе 1953 г. Маленков, выступая на сессии Верховного Совета СССР, впервые употребил слово «разрядка», призвал к снижению военного противостояния. 12 марта 1954 г. он заявил, что «Советское правительство стоит за дальнейшее ослабление международной напряженности... решительно выступает против политики "холодной войны", ибо эта политика есть политика подготовки новой мировой бойни, которая при современных средствах войны означает гибель мировой цивилизации».

Высказывания Маленкова свидетельствовали о возникавшем понимании невозможности добиться средствами ядерной войны желательных политических результатов. В этой связи представляется целесообразным напомнить другое выступление Маленкова, сделанное пятью годами раньше — 6 ноября 1949 г., о том, что в случае возникновения новой мировой войны империализм будет уничтожен" Тогда высказанное Маленковым положение было вполне традиционным для советской политики. Сейчас, в феврале 1954 г., он утверждал полностью иную идею. Вместе с тем взгляды Маленкова отнюдь не совпадали с мнением других членов политического руководства СССР Не случайно вскоре, в апреле

г., ему пришлось «поправлять» самого себя, а позже рассуждения Маленкова о возможной гибели человечества в условиях ядерной войны будут поставлены ему в вину⁵⁴

Уже через несколько лет Советский Союз с огромными затратами и усилиями начнет догонять Соединенные Штаты Америки в области стратегических вооружений. 12 августа 1953 г. СССР произвел испытания водородной бомбы, разработанной А. Д. Сахаровым и его коллегами — Ю. Б. Харитоном, Я. Б. Зельдовичем, В. А. Давиденко, К. И. Щелкиным, Ю. А. Романовым, Г. А. Цирковым, Ю. А. Трутневым, Е. И. Забабиным, Е. А. Захаренковым, С. Г. Кочарянцем, В. Н. Михайловым, А. И. Павловским, Ю. А. Зысиным, Л. П. Феоктистовым и др. Впервые СССР начал лидировать в технологии создания оружия массового поражения. Мощность взрыва водородной бомбы на порядок превосходила аналогичные показатели атомной бомбы. «Совокупное действие теплового и ядерного излучений, ударной волны,— писал один из ученых, участвовавших в испыта-

МЕДЛЕННО ТАЮЩИЙ ЛЕД (март 1953 — конец 1957 г.)

нии,— не имеет аналогов в истории техники вооружений». Академик А. П. Александров, многие годы работавший в области атомных технологий, вспоминал, что научный руководитель советской ядерной программы И. В. Курчатов вернулся после испытаний потрясенным и подавленным и говорил о том, что нельзя допустить применения этого ядерного оружия по назначению⁵⁵

Одновременно шли успешные разработки и испытания ракет, позволявших доставлять ядерный заряд сначала в любую точку Европы (ракета Р-5), а затем и в любую точку мира (баллистическая ракета Р-7). В руках политического руководства СССР оказалось средство давления на своих внешнеполитических противников.

Понятно поэтому, что размышления Маленкова о ядерной войне как угрозе гибели мировой цивилизации вызвали резкий протест со стороны Хрущева. Вместе с тем понимание того, что с появлением ядерного оружия мир изменился, пришло не только к ученым-атомщикам. Выступая с докладом на XX съезде партии, Н. С. Хрущев фактически подверг ревизии сталинскую теоретическую схему, согласно которой, пока существует капитализм, мировая война неизбежна, поэтому единственный путь устранения неизбежности войны лежал через уничтожение капитализма, и в этой связи борьба за всемерное продвижение мировой революции и расширение рамок социализма считалась более важной задачей, чем борьба за мир.

Матч Ботвинник — Поспелов

Пересмотру и переоценке подвергались краеугольные положения социалистической, пролетарской идеологии. В первые послесталинские годы можно отметить некоторую растерянность тогдашнего агитационно-пропагандистского аппарата, утратившего прежние однозначно ясные и примитивные ориентиры. Прагматизм во внешней и внутренней политике, продемонстрированный руководством СССР в это время (прекращение войны в Корее, начало реформ в сельском хозяйстве, амнистии), вступал в противоречие с идеологическим догматизмом. И в это время появляются попытки пересмотреть казавшиеся незыблемыми установки «Краткого курса истории ВКП(б)».

Проблема эта остается практически неизученной. Тем более важной представляется необходимость проанализировать одну из первых попыток штурма идеологических твердынь.

Первые признаки ослабления давления идеологического пресса породили надежды у интеллигенции. П. Л. Капица, физик и смелый человек, увидел новое в докладе Хрущева на сентябрьском Пленуме ЦК 1953 г.: «Не только доклад очень интересен даже для человека, стоявшего далеко от сельского хозяйства, но главное — это смелость и искренность, которую у нас после Ленина стали забывать. Ведь отсутствие боязни открытой критики есть основное свойство сильного общественного строя и признак здорового роста страны...»

117

...29 мая 1954 г. чемпион мира по шахматам М. М. Ботвинник обратился к секретарю ЦК КПСС, одному из главных идеологов КПСС П. Н. Поспелову. В письме, написанном аккуратнейшим, почти каллиграфическим почерком, Ботвинник не без лукавства сообщал:

«Уважаемый Петр Николаевич!

К шахматным гроссмейстерам иногда обращаются совсем слабые шахматисты со своими теоретическими "изысканиями". Эти изыскания, несмотря на самое снисходительное к ним отношение, как правило, оказываются непригодными.

Отдавая себе отчет, что я являюсь весьма слабым политиком, и также рассчитывая на Ваше снисхождение, прошу Вас, Петр Николаевич, если Вы найдете время, ознакомиться с прилагаемыми заметками...»

«Прилагаемые заметки» составили 9 страниц написанного Ботвинником мелким, убористым почерком трактата под названием «Возможна ли социалистическая революция на Западе без третьей мировой войны?». Сразу сделаем важное примечание: М. М. Ботвинник полностью отдавал себе отчет в небезопасности теоретических упражнений на тему судеб социализма в мире. Отсюда и «самоуничижение» автора, и даже форма его послания. Рукопись исключала возможность отыскивать тех, кто печатал это сочинение. Об этом много позже говорил сам Ботвинник.

Ботвинник исходил из утверждения, что третья мировая война будет ядерной и может иметь своим результатом уничтожение жизни на Земле. Он констатировал практически одинаковые подходы американских и российских политиков, сопоставляя заявления А. Даллеса и Г. М. Маленкова. Следующий вывод Ботвинника — в войне могут быть заинтересованы только монополисты, не желающие дальнейшего распространения социализма,— достаточно банален. Однако дальнейшие заключения автора банальными не назовешь. Он пустился в изыскание путей сделать социализм привлекательным для большинства населения капиталистических стран.

Сначала шел небольшой исторический пассаж. Как совершенно очевидное М. М. Ботвинник констатировал: «Когда речь идет о какой-либо отсталой, аграрной стране, вопрос о союзниках пролетариата решается наделением крестьян землею — в этих странах крестьянство составляет большинство населения...» Нетрудно разглядеть здесь недавнюю историю Советского Союза. Россия, таким образом, определялась как отсталая, аграрная страна, а победа пролетариата выступала как производная от массовой поддержки крестьянства. Этот тезис несколько позже получит поддержку в профессиональной историографии СССР и станет объектом резкой партийной критики.

Другое дело — индустриализированная Западная Европа. Ботвинник вносит невероятное предложение: «Надо подавляющее большинство промежуточных слоев материально заинтересовать в социалистической революции». Он останавливается на программе Компартии Великобритании «Путь Британии» как примере того, как не следует агитировать за социализм.

Что хорошего обещали британские коммунисты своим соотечественникам? Только то, что, как цитирует Ботвинник, «мелкие торговцы и предприниматели, так же как и мелкие земельные собственники в сельских районах, будут освобождены от ограничений, вводимых монополистами». «И все,— пишет шахматист- политик.— Больше Компартия Великобритании ничего не обещает». Зато коммунисты предлагают аннулировать все акции, не делая никаких различий между крупными и мелкими собственниками. Отсюда и вывод Ботвинника: «Следует ли удивляться, что промежуточные слои в Великобритании по-прежнему с недоверием относятся к компартии и отдают свои голоса консерваторам и лейбористам?» Ботвинник убежден в необходимости опираться на мелких собственников, которые составляют, по его словам, «⁹/ю всех лиц, живущих чужим трудом полностью или частично, то есть лиц, собственность которых будет экспроприирована».

Для этого Ботвинник предложил гарантировать этим людям их нетрудовой (!) доход. «Мне кажется,— пишет он в заключительном разделе своего трактата,— что если гарантировать (в странах Запада) мелкой буржуазии сохранение 100% дохода после революции, а крупной буржуазии — некоторую долю их дохода, то можно изолировать монополистов от народа, избавить человечество от атомной катастрофы».

П. Н. Поспелов, ознакомившись с этим трактатом, поспешил проинформировать ЦК КПСС. Он оценил взгляды Ботвинника как «либерально-пацифистскую, антимарксистскую концепцию "компромисса" с империалистами с целью избежать третьей мировой войны. Не понимая основного экономического закона современного капитализма — стремления империалистов к максимальной прибыли и к мировому господству... М. Ботвинник высказывает наивно-нелепую, антимарксистскую мысль: "Нельзя ли поставить монополистов в такие условия, когда у них не будет необходимости в атомной войне...", предлагает включить в программы коммунистических партий обещание в случае революции не только сохранить получаемую капиталистами прибыль от национализированных предприятий, но даже и обещание увеличить эту прибыль за счет сокращения военных расходов...» Оценив размышления Ботвинника «как проявление буржуазной идеологии лейбористского типа и боязни капиталистического окружения», секретарь ЦК дал указание вызвать чемпиона мира в Отдел пропаганды и агитации ЦК и разъяснить антимарксистский характер его взглядов, а если будет на них настаивать, «то не может, мне кажется, оставаться членом партии».

Считаем необходимым обратить внимание на то, что второй план полемики остался намеренно не замеченным ни самим Ботвинником, ни его оппонентом. В сочинении Ботвинника речь шла формально о вопросах внешнеполитических. Но по сути своей за ними стояли свои, домашние дела. Защита прав мелких собственников как программное предложение для коммунистов не могла не заставить задумываться о справедливости исторического пути развития СССР с его национализацией всей экономики, коллективизацией и раскулачиванием. Признание прав собственников, на.котором настаивал М. М. Ботвинник, вступало в противоречие со всей идеологией КПСС, всегда отрицавшей любую собственность, кроме государственно-социалистической. Устами Ботвинника была высказана такая страшная ересь, что его критики не посмели ее даже разглядеть.

Но полемика на этом не закончилась. Спустя полгода, уже в декабре 1954 г., Ботвинник дал ответ на те возражения, которые были высказаны в ЦК КПСС. Он снова повторил, что главная задача человечества — предотвращение ядерной войны. В этом смысле Ботвинник — сторонник социально однородного мира, исключающего, вследствие своей однородности, угрозу ядерной войны. Поэтому он сторонник победы социализма во всем мире, однако вовсе не любой ценой.

Изменился тон полемики М. М. Ботвинника и П. Н. Поспелова. Опытный тактик, Ботвинник на этот раз выступал намного смелее и определеннее, вступая в прямой спор с партийным идеологом. Поспелов признавал возможность ядерной войны, и Ботвинник процитировал его обращение к съезду писателей. «Но если развитие пролетарской революции связано с атомной войной,— пишет Ботвинник,— то не слишком ли дорогую цену придется уплатить в этом случае людям, нет ли здесь, в конечном счете, риска при дальнейшем развитии физики вместе с водой (то бишь капитализмом) выплеснуть и ребенка (то есть человечество)?»⁵⁶

Ботвинник настойчив и последователен, даже дерзок в своих аргументах в защиту необходимости признания прав собственников. Он пишет, что люди были за социалистическую революцию для того, чтобы получить гарантии прокормиться, одеться, найти работу — «когда это становится ясным народу, тогда и свершается революция. Так было в России, то же произошло и в Китае.

В странах Запада большинство людей настолько одеты, сыты, грамотны, обеспечены жильем, что пока социалистическая революция для них не является крайне необходимой, поэтому ее там либо не было, либо она там не побеждала»⁵⁷

Ботвинник верен себе: революция — результат невысокого уровня развития общества, неспособного обеспечить приемлемый уровень жизни. В качественно новых условиях развития человечества, после появления атомного оружия и угрозы ядерной, самоубийственной для человечества войны, необходимы поистине всемирные социальные реформы (аккуратно именуемые Ботвинником революцией).

Основы социального реформирования ясно видны в следующем предложении чемпиона мира: «Мне кажется, что народные массы этих стран можно привлечь на сторону революции в том случае, если они увидят, что революция даст возможность избежать атомной катастрофы, и при непременном условии — удовлетворении их собственнических инстинктов».

Обращения М. М. Ботвинника свидетельствовали и о надежде на перемены, и об известном уровне доверия к ЦК КПСС как органу, способному учесть его предложения и претворить их в жизнь. Смелость оценки социально- политических реалий СССР и его места в мире, желание вести диалог и дискуссии с партийными идеологами — это признаки начавшегося отхода от сталинского единообразия.

Накануне XX съезда КПСС

у

Особенностью жизни того времени стал клубок проблем, связанных с восстановлением прав осужденных по политическим обвинениям, осуждением тех, кто непосредственно участвовал в репрессиях, а кроме этого — установлением политической ответственности за совершение репрессий. Через тюрьмы и лагеря прошли родные и близкие практически всех представителей политической элиты тогдашнего СССР. Угроза репрессий витала над каждым из них. Роли палачей и жертв менялись с удивительной легкостью, иногда и по нескольку раз. Политическая элита СССР, партийное и государственное чиновничество добивались стабильности, защищенности своего положения. Осуждение и расстрел Берии, бывшего министра государственной безопасности Абакумова и ряда крупных деятелей МГБ и МВД создавали известные гарантии безопасности.

Уже в 1953-м и в особенности с весны 1954 г. были сделаны первые шаги по пути политической реабилитации жертв репрессий. Она коснулась сравнительно узкого круга политических деятелей, в основном лиц, арестованных и расстрелянных по «ленинградскому делу». Между оправданием А. А. Кузнецова, Н. А. Вознесенского, М. И. Родионова и тех, кто был осужден вместе с ними, и обвинениями в адрес В. С. Абакумова и ряда сотрудников бывшего МГБ была несомненная связь. Оправдать одних — значит доказать обвинения в адрес других. Но в делах по реабилитации все явственнее просматривался еще один аспект. Для людей искушенных не было тайной, что все члены тогдашнего политического руководства были сами участниками репрессий. Начавшиеся реабилитации, массовая поддержка этого процесса в самых разных слоях советского общества позволяли использовать обвинения в подготовке репрессий как оружие в борьбе за власть.

Впервые это было продемонстрировано еще в 1938-1939 гг., когда всю ответственность за «перегибы» в карательной политике возложили на бывшего наркома НКВД Ежова и его соратников. Несомненно, что этим оружием попытался овладеть Берия в 1953 г., прекрасно знавший о роли Маленкова в организации «ленинградского дела» и «дела врачей», как и о причастности к репрессиям Молотова, Кагановича, Ворошилова, Хрущева...

Однако Берии сделать это не удалось. Его политические соперники Маленков и Хрущев обратили обвинения в организации репрессий против самого Берии. Его не только арестовали, предъявили стандартное обвинение в сотрудничестве с иностранными разведками, но и осудили политически, возложив именно на него всю ответственность за репрессии 30-х — начала 50-х гг., сделали это публично, если считать «Закрытое письмо» ЦК КПСС об итогах июльского Пленума ЦК и обвинении Берии в репрессиях способом информации населения.

Устранение Берии из состава высшего политического руководства не остановило борьбы за власть, все сильнее разгоравшейся в Кремле и на Старой площади. Правда состояла и в том, что соперничество между Хрущевым и Маленковым превращало вопрос восстановления прав невинно пострадавших в орудие политической борьбы и усиление этой борьбы радикализировало процесс реабилитации.

Выше мы уже писали о противоречиях во взглядах на проведение аграрной политики между-Маленковым и Хрущевым. В начале 1955 г., на январском Пленуме ЦК КПСС, Хрущев обвинил Маленкова в отсутствии необходимых знаний, опыта хозяйственной и советской работы. В вину Маленкову было поставлено его выступление на 5-й сессии Верховного Совета СССР, где тот говорил о необходимости увеличения финансирования легкой промышленности за счет некоторого сокращения темпов развития тяжелой промышленности. Призыв Маленкова ускорить развитие легкой промышленности, выпускающей товары для населения, и сократить расходы на тяжелую (заметим — в значительной степени ориентированную на военную промышленность) был оценен Хрущевым как «теоретически неправильное и политически вредное противопоставление темпов разви-

тия тяжелой промышленности темпам развития легкой и пищевой промышленности»⁵⁸.

В сходных выражениях Хрущев критиковал и внешнеполитические воззрения Маленкова за якобы «теоретически ошибочное и политически вредное утверждение о возможности "гибели мировой цивилизации" в случае, если империалистами будет развязана третья мировая война». По мнению Хрущева, «распространение подобных взглядов не только не способствует мобилизации общественного мнения на активную борьбу против преступных замыслов империалистов развязать атомцую войну, но, наоборот, способно породить настроения безнадежности...»⁵⁹ Маленкова обвиняли в поддержке предложения Берии о возможности создания единой нейтральной Германии.

На этом пленуме Маленков был впервые публично обвинен в сотрудничестве с Берией, в том, что он несет ответственность за «ленинградское дело» и ряд других политических процессов 40-х — начала 50-х гг.

После Пленума ЦК февральская сессия Верховного Совета СССР освободила Г. М. Маленкова от должности Председателя Совета Министров СССР — ключевой в тогдашней политической системе — и назначила на нее Н. А. Булганина, человека вялого и нерешительного.

Эти кадровые перестановки усилили позиции Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева.

Обвинение в причастности к репрессиям становилось все более весомым аргументом, который Хрущев использовал против Маленкова. Следствием этого стали новые реабилитации, на этот раз уже прямо связанные с восстановлением репрессированных в партии. Таким образом, вопрос о репрессиях уже формально становился не только юридическим, но и партийно-политическим. Отсюда ясно, почему эта тема — репрессий и отношения к Сталину — стала одной из важнейших на XX съезде КПСС — первом съезде партии после смерти Сталина.

«Секретный доклад»

Существует нередкий исторический парадокс между обилием слов и оценок XX съезда и его кульминационной части — «секретного доклада» Н. С. Хрущева и практической неизученностью механики подготовки и самого съезда, и доклада, да и ближайших последствий съезда. Документы архива Политбюро ЦК КПСС позволяют сообщить прежде неизвестные факты.

Появлению «секретного доклада» Хрущева предшествова лседание Президиума ЦК КПСС 31 декабря 1955 г. В его повестку были внесены «Вопросы, связанные с реабилитацией». В краткой протокольной записи сообщалось, что Президиумом ЦК была создана «комиссия в составе тт. Поспелова, Комарова, Аристова, Шверника, которой поручено просмотреть все материалы»⁶⁰ (Позже эту комиссию стали называть «комиссией Поспелова».)

Краткая запись в протоколе Президиума проясняет вопрос о целях и задачах этой комиссии. Как сообщается в докладе самой комиссии, направленном в Президиум ЦК КПСС, она была образована «для разбора вопроса о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства всего состава членов и кандидатов ЦК ВКП(б), избранного XVII съездом партии.

...Комиссией были привлечены к подготовке документального материала следующие члены партии: от Комитета госбезопасности т. Серов И. А. (член КПСС с 1926 года); начальник секретариата КГБ т. Доброхотов (член КПСС с 1932 года); начальник учетно-архивного отдела КГБ т. Плетнев (член КПСС с 1939 года); начальник Особой инспекции КГБ т. Каллистов (член КПСС с 1940 года); от Прокуратуры СССР — зам. Главного военного прокурора т. Терехов (член КПСС с 1943 года)»⁶¹

Накануне очередного съезда усилились споры о сталинских репрессиях в Президиуме ЦК. Непосредственно на заседание Президиума был доставлен заключенный Б. Родос, в свое время следователь по особо важным делам МГБ СССР, один из главных исполнителей политических процессов конца 40-х гг. Его показания подтвердили, что Сталин лично руководил террором. Не будем наивными! Члены Президиума сами в абсолютном большинстве своем знали это не хуже, а, пожалуй, и лучше Бориса Родоса, сами в свое время участвовали в «тройках», отчитывались по «лимитам» расстрелянных и запрашивали новые «лимиты» у Сталина для истребления «врагов народа». Дело в другом. Первый секретарь ЦК настойчиво поднимал тему ответственности Сталина за террор, требовал вынести ее на съезд, и надо было определить свое отношение к этому. Самый факт вызова из тюрьмы бывшего следователя МГБ свидетельствовал лишь о последовательности Хрущева.

Во время обсуждения разгорелся спор о том, как оценить на предстоящем съезде Сталина. Для Молотова Сталин, несмотря на ставшие известными факты репрессий,— великий продолжатель дела Ленина, что и необходимо сказать на съезде. Его поддержали Ворошилов и Каганович. Микоян и Сабуров — против. Последний заявил: «Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя». Согласен был обсудить вопрос о Сталине на съезде Маленков. Хрущев заявил, что «Сталин был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил»⁶².

Непосредственно перед началом XX съезда, 8 февраля 1956 г., «комиссия Поспелова» представила в Президиум ЦК многостраничный отчет о репрессиях прошлого. Этот отчет был подготовлен очень быстро — за месяц. В этомсовершенно секретном отчете сообщались сведения о масштабах репрессий в стране в 1935-1940 гг. Авторы доклада избрали данные только о репрессированных по обвинению в антисоветской деятельности, обратив особое внимание на преследования партийно-советского руководства. Но даже в этом документе, где не затронуты репрессии по отношению к «социально чуждым элементам» в 20- 30-х гг., где тщательно обходилась роль в репрессиях 30-х гг. Маленкова, Ворошилова, Кагановича, самого Хрущева, где нет ни слова о разгроме крестьянства в период коллективизации, о трагедии советских военнопленных, поменявших не по своей воле фашистские лагеря на советский ГУЛАГ, содержалась жуткая в своей убедительности картина массового террора власти по отношению к населению страны.

Доклад «комиссии Поспелова» свидетельствовал, хотя и основывался на очевидно неполной статистике, что только за 2 года (1937-1938) было арестовано по обвинению в антисоветской деятельности 1 548 366 человек, из которых расстреляно 681 692 человека; было разгромлено партийно-советское руководство страны — арестовано было по 2-3 состава руководящих работников республик, краев и областей; из 1 966 делегатов XVII съезда ВКП(б) арестовано 1 108 человек, из которых расстреляно 848.

Там же содержалась попытка раскрыть механику проведения репрессий и рассказывалось о ряде крупных политических процессов. Приведем названия некоторых рубрик этого доклада: «Приказы НКВД СССР о проведении массовых репрессий», «Искусственное создание антисоветских организаций, блоков и различного рода центров», «О грубейших нарушениях законности в процессе следствия», «О "заговорах" в органах НКВД», «Нарушения законности органами прокуратуры в надзоре за следствием в НКВД», «Судебный произвол Военной коллегии Верховного Суда СССР», «О внесудебном рассмотрении дел». Сообщая в Президиум ЦК, что «при подготовке материалов и печатании настоящей записки была обеспечена необходимая конспирация», комиссия попыталась сделать выводы о причинах массовых репрессий.

По мнению членов комиссии, этими причинами стали: принятое с нарушениями процедуры в первые часы после убийства С. М. Кирова Постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г., открывшее «возможность для массовых нарушений социалистической законности», и телеграмма Сталина и Жданова от 25 ноября 1936 г. Каганобичу и Молотову с установкой на применение массовых репрессий, легшая в основу решений февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК. В документе ясно устанавливалась персональная ответственность Сталина за применение пыток на допросах, внесудебные расправы и расстрелы⁶³

Доклад страшный. Страшны конкретные факты, многочисленные выдержки из показаний и жертв, и палачей, тоже большей частью расстрелянных во время «чистки» органов НКВД в 1939-1949 гг., свидетельства о пытках, попытки прежних соратников вымолить у Сталина жизнь. Доклад заканчивался приложением — тремя документами. Это телеграмма Сталина от 10 января 1939 г., подтверждавшая установленную ЦК ВКП(б) практику «применения физического воздействия» (то есть пыток) при допросах, справка о санкционированном Сталиным расстреле 138 руководящих работников и предсмертное письмо наркома земледелия, члена ЦИК СССР Р. И. Эйхе Сталину.

9 февраля этот доклад был заслушан на Президиуме ЦК. Впечатление от него было шокирующим. Сразу же развернулась дискуссия о том, нужно ли говорить об этом на съезде, как оценивать Сталина. Молотов настаивал на позитивной характеристике «вождя народов»: «Тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой». Колебался Кагановичз «Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возра-! зить», вспоминал о судьбе своего брата Михаила, покончившего с собой из-за угрозы ареста, но вместе с тем опасался, «чтобы нам не развязать стихию на съезде». Сторонниками доклада были Аристов, Шепилов. Вновь за доклад вьи сказался и Маленков. Против доклада в конце концов выступили Молотов, Во^ рошилов и Каганович. В этих условиях Хрущев попытался найти компромисс-* ные решения. «Не смаковать» прошлое, пообещал он⁶⁴.

ляно 681 692 человека; было разгромлено партийно-советское руководство страны — арестовано было по 2-3 состава руководящих работников республик, краев и областей; из 1 966 делегатов XVII съезда ВКП(б) арестовано 1 108 человек, из которых расстреляно 848.

Там же содержалась попытка раскрыть механику проведения репрессий и рассказывалось о ряде крупных политических процессов. Приведем названия некоторых рубрик этого доклада: «Приказы НКВД СССР о проведении массовых репрессий», «Искусственное создание антисоветских организаций, блоков и различного рода центров», «О грубейших нарушениях законности в процессе следствия», «О "заговорах" в органах НКВД», «Нарушения законности органами прокуратуры в надзоре за следствием в НКВД», «Судебный произвол Военной коллегии Верховного Суда СССР», «О внесудебном рассмотрении дел». Сообщая в Президиум ЦК, что «при подготовке материалов и печатании настоящей записки была обеспечена необходимая конспирация», комиссия попыталась сделать выводы о причинах массовых репрессий.

По мнению членов комиссии, этими причинами стали: принятое с нарушениями процедуры в первые часы после убийства С. М. Кирова Постановление ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г., открывшее «возможность для массовых нарушений социалистической законности», и телеграмма Сталина и Жданова от 25 ноября 1936 г. Кагановичу и Молотову с установкой на применение массовых репрессий, легшая в основу решений февральско-мартовского (1937 г.) Пленума ЦК. В документе ясно устанавливалась персональная ответственность Сталина за применение пыток на допросах, внесудебные расправы и расстрелы⁶³

Доклад страшный. Страшны конкретные факты, многочисленные выдержки из показаний и жертв, и палачей, тоже большей частью расстрелянных во время «чистки» органов НКВД в 1939-1949 гг., свидетельства о пытках, попытки прежних соратников вымолить у Сталина жизнь. Доклад заканчивался приложением — тремя документами. Это телеграмма Сталина от 10 января 1939 г., подтверждавшая установленную ЦК ВКП(б) практику «применения физического воздействия» (то есть пыток) при допросах, справка о санкционированном Сталиным расстреле 138 руководящих работников и предсмертное письмо наркома земледелия, члена ЦИК СССР Р. И. Эйхе Сталину.

9 февраля этот доклад был заслушан на Президиуме ЦК. Впечатление от него было шокирующим. Сразу же развернулась дискуссия о том, нужно ли говорить об этом на съезде, как оценивать Сталина. Молотов настаивал на позитивной характеристике «вождя народов»: «Тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой». Колебался Каганович: «Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возразить», вспоминал о судьбе своего брата Михаила, покончившего с собой из-за угрозы ареста, но вместе с тем опасался, «чтобы нам не развязать стихию на съезде». Сторонниками доклада были Аристов, Шепилов. Вновь за доклад высказался и Маленков. Против доклада в конце концов выступили Молотов, Ворошилов и Каганович. В этих условиях Хрущев попытался найти компромиссные решения. «Не смаковать» прошлое, пообещал он⁶⁴.

10 февраля 1956 г. в Президиум ЦК поступила справка некоего Семенова, бывшего референта М. Ф. Шкирятова — многолетнего заместителя, а затем и председателя Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, о порядке рассмотрения парткомиссией КПК при ЦК ВКП(б) дел арестованных в 1935-1938 гг.

Между тем съезд готовился. В проекте регламента XX съезда, подготовленном Отделом партийных органов ЦК, упоминания о докладе Хрущева по этой теме не было. Не было его и в пригласительном билете, розданном делегатам съезда⁶⁵ Но в подготовку съезда, буквально перед его началом, были внесены серьезнейшие коррективы. ТЗ февраля 1956 г., за день до начала съезда, состоялось заседание Президиума ЦК, на котором было принято решение: «Внести на Пленум ЦК КПСС предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности и утвердить докладчиком Н. С. Хрущева»⁶⁶

Сохранилась выписка из стенограммы пленума, содержащая обсуждение этого вопроса. Приводим ее полностью:

«Хрущев. Президиум ЦК после неоднократного обмена мнениями и изучения обстановки и материалов после смерти т. Сталина чувствует и считает необходимым поставить на XX съезде, на закрытом заседании (видимо, это будет в то время, когда будут обсуждены доклады и будет утверждение в руководящие органы ЦК... когда гостей не будет), доклад ЦК о культе личности. На Президиуме условились, что доклад доверяется сделать мне, Первому секретарю ЦК. Не будет ли возражений? Голоса. Нет»⁶⁷

Необходимо отметить, что грубо нарушалась традиция подготовки не только съезда, но и вообще сколько-нибудь крупного партийного мероприятия: утверждался доклад, текста которого в это время вообще не существовало. Его еще предстояло написать.

Н. С. Хрущева не удовлетворил проект доклада «О культе личности и его последствиях»⁶⁸, подготовленный только к 18 февраля 1956 г. Поспеловым и Аристовым и основанный на материалах «комиссии Поспелова». Он сам включился в подготовку доклада: пригласил к себе стенографистку и лично продиктовал 19 февраля, в разгар работы съезда, свой вариант доклада⁶⁹. В конце концов объединение двух вариантов — поспеловского и того, который надиктовал сам Хрущев,— стало основой будущего «секретного доклада». Поспеловский вариант включал в себя теоретический раздел — осуждение культа личности с позиций марксизма, сведения о так называемом «политическом завещании» Ленина с критикой Сталина, сетования на «болезненную подозрительность И. В. Сталина», что «привело к большим бедствиям, к массовым репрессиям против невинных людей в 1937-1938 гг., к так называемому "ленинградскому делу", состряпанному преступной шайкой Берия — Абакумова, к позорному "делу врачей"». В этом проекте весьма подробно рассказывалось о судьбе делегатов XVII съезда ВКП(б), приводились впечатляющие факты расправы над рядом государственных и партийных деятелей в конце 30-х гг. Однако в нем тщательно обходились вопросы персональной ответственности людей из окружения Сталина, вся вина возлагалась на самого Сталина и «вышедший из-под партийного контроля аппарат НКВД». Укажем еще одно принципиальное положение поспеловского варианта доклада: сведения о репрессиях обрывались 1940 г., и в нем полностью отсутствовали данные и оценки событий 40-х — начала 50-х гг.

Иными были предложения Хрущева. О них мы можем судить по его диктовке 19 февраля 1956 г.⁷⁰ Именно она стала основой будущего доклада на XX съезде. Хрущев, конечно, использовал поспеловский проект, но расставил в ряде случаев существенно иные акценты и, главное, изменил хронологические и концептуальные рамки доклада. Прежде всего Хрущев попытался ответить на естественный вопрос, почему партийное руководство мирилось со сталинским произволом. «Сталин проявлял полную нетерпимость к коллективности,— говорил Хрущев.— Он действовал не путем убеждения, кропотливой работы... а путем навязывания, путем требования принятия его понимания вопроса, и кто этому сопротивлялся или старался доказать свою правоту, тот был обречен на исключение из руководящего коллектива с последующим немедленным уничтожением»¹ \

Хрущев повторяет следом за Поспеловым и «Кратким курсом истории ВКП(б)», что «жестокая и полезная борьба, которая была проведена партией с троцкистами, зиновьевцами и правыми, была необходима и понятна, и здесь Сталин сыграл положительную роль». Но Хрущев высказал сомнение в справедливости методов внутрипартийной борьбы. Он напоминал, что Ленин, резко выступивший против Каменева и Зиновьева перед Октябрьской революцией, после Октября ввел их в состав политического руководства. «Возьмем троцкистов,— рассуждал Хрущев.— ...Ведь вокруг Троцкого были люди, которые не являлись выходцами из буржуазии и помещиков... И можно назвать целый ряд людей, которые принимали активное участие и до победы революции, и в момент революции, и в укреплении завоеваний этой революции. Почему же они были доведены до такого состояния, что создалась необходимость их уничтожения? Я уверен, если бы был жив Ленин, такой необходимости не было бы»⁷²

Хрущев не собирался ограничиваться только довоенной историей страны. Для него не менее важна была оценка роли Сталина в войне, в событиях послевоенного времени. Оценки Хрущева пристрастны, факты часто не проверены, это экспромты, рожденные личными тревогами недавнего прошлого, в них много от страха перед Сталиным, от того соперничества между советскими лидерами, которое проявилось в последние годы жизни Сталина, но сохранилось и при «коллективном руководстве» Хрущева. Стенограмма Хрущева сумбурна, он перескакивает с одной темы на другую, не пытается выдерживать хронологию событий. Однако своя логика у Хрущева есть. Это стремление возложить вину за все плохое в прошлом на Сталина и Берию и тем самым реабилитировать Коммунистическую партию, реабилитировать идеи социализма и коммунизма.

Хрущев создал карикатурный портрет Сталина в дни войны. По его мнению, Сталин оказался совершенно неспособным к руководству армией и страной в начале войны, целый год не подписывал приказы. «Где же все это время был главнокомандующий? — вопрошал Хрущев.— Струсил, испугался. Тяжелое положение, которое создалось в то время для нашей страны,— это результат неразумного руководства Сталина. Я говорю — Сталина»,— подчеркивал Хрущев. «Если правду говорить, а мне и другим товарищам пришлось быть на войне с самого начала почти до конца ее и нести ответственность и тяжесть этой войны, то мы знаем, какова была роль Сталина в войне. Это не роль Сталина, а роль нашей партии, роль людей, воспитанных партией...»⁷³ На Сталина Хрущев возлагал ответственность за неподготовленность к войне, за окружение частей Красной Армии под Киевом в 1941 г., под Харьковом в 1942 г.

«Ленинградское дело», «дело врачей», «менгрельское дело» — ответственность за эти политические процессы недавнего прошлого Хрущев возлагал лично на Сталина. «Дело врачей,— диктовал Хрущев,— это, может быть, не дело врачей, а дело Сталина, потому что никакого дела о врачах не было...»⁷⁴

Примечательны последние слова в диктовке Хрущева: «Сказать о "московском деле"»⁷⁵ Эта запись осталась нераскрытой. Нет этой темы и в официальном тексте «секретного доклада». Позже, в своих мемуарах, Хрущев утверждал, что Сталин пытался организовать процесс, подобный ленинградскому, в Москве в конце 40-х — начале 50-х гг.

Важно и то, что в своем варианте доклада Хрущев не ограничился установлением ответственности Сталина, но напрямую подвел к тому, что ответственность за преступления прошлого разделяют люди, и сейчас входящие в высшее политическое руководство страны. Старательно возводимая Поспеловым и Аристовым — авторами проекта доклада — стена между Сталиным и Берией, с одной стороны, и партийно-государственным руководством — с другой, между репрессиями 1935-1940 гг. и современностью,— эта стена была основательно повреждена Хрущевым. И вряд ли это было следствием оговорок, излишней эмоциональности Никиты Сергеевича. Во всех этих оговорках просматривалась своя система. Осуждая методы следствия, практиковавшиеся Сталиным, Хрущев приводил в своей диктовке пример из «дела врачей»: «Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев (министр госбезопасности в 1951 — начале 1953 г., во время XX съезда — первый секретарь Башкирского обкома КПСС.— Авт.), которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные — это бить...» Рассказывая о роли Сталина в войне, об обстоятельствах харьковской катастрофы, Хрущев припомнил своим сподвижникам: «...я позвонил Сталину на дачу, но он не подошел к телефону, а подошел Маленков. Я Маленкову говорю, что хочу поговорить лично со Сталиным. Сталин передает через Маленкова, чтобы я говорил с Маленковым. Я вторично прошу, что хочу доложить Сталину о тяжелом положении... Он не соизволил пройти десять шагов до стола... до телефона, чтобы выслушать меня... и вновь подтвердил, чтобы я говорил через Маленкова».

И в случае с Игнатьевым, и в своих военных воспоминаниях Хрущев метил в Маленкова, фактического начальника бывшего министра госбезопасности и человека из самого близкого окружения Сталина. Маленков и его люди оказываются ответственными за преступления Сталина. Окончательная схватка за власть между Маленковым и Хрущевым приближалась, и Хрущев на пути к этой схватке постепенно отнимал у Маленкова не только полномочия, но и его авторитет.

Именно продиктованный Хрущевым текст лег в основу его «секретного доклада», прочитанного в последний день работы съезда — 25 февраля 1956 г. Существует предание, что непосредственно перед докладом, двое суток, Хрущев дорабатывал его текст вместе с Шепиловым. Именно подготовленный ими последний вариант текста Хрущев и зачитывал на съезде, изредка отрываясь от написанного⁷⁶ Если быть точным, то съезд практически уже закончился: повестка дня, известная делегатам, была исчерпана, прошли выборы в ЦК КПСС.

Доклад на XX съезде был неожиданным для абсолютного большинства делегатов. Он стал потрясением. Зал слушал молча, в полной тишине. После окончания доклада не было аплодисментов. Только несколько хлопков раздалось в длинном зале Большого Кремлевского дворца. А далее начинаются исторические загадки. Как отмечают издатели доклада, «ход закрытого заседания не стенографировался... После окончания доклада было решено прений по нему не открывать»⁷⁷ Было решено также ознакомить с содержанием доклада партийные организации (без публикации в печати).

Подведем итоги:

Хрущев и Президиум ЦК нарушили традицию съездов партии, требовавшую, чтобы тексты политических докладов руководителей партии предварительно утверждались Политбюро или Президиумом ЦК;

текст выступления Хрущева срочно дописывался во время работы съезда, буквально до последних дней его работы;

существовало запрещение записывать, стенографировать выступление Хрущева на XX съезде;

когда на съезде было принято решение ознакомить членов КПСС с текстом доклада Хрущева, то для начала следовало создать официальный текст.

Потребовалось время для его подготовки. 1 марта был представлен проект уже произнесенной (!) речи для окончательного редактирования и согласования с членами и кандидатами в члены Президиума, секретарями ЦК. Кроме того, были сделаны ссылки на «источники» — работы Маркса, Энгельса и Ленина, без которых был немыслим доклад на съезде КПСС. 5 марта 1956 г. Президиум ЦК принял постановление «Об ознакомлении с докладом тов. Хрущева Н. С. "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС». В нем указывалось:

«1. Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом Хрущева Н. С. "О культе личности и его последствиях" на XX съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников.

2. Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом "Не для печати", сняв с брошюры гриф "Строго секретно"»⁷⁸

Следовательно, между произнесением речи (25 февраля) и переработкой, редактированием и утверждением этого текста (5 марта 1956 г.) прошла неделя.

Итак, в v партийных организациях СССР читался уже отредактированный, правленый вариант доклада Хрущева. Что читал и что говорил Хрущев делегатам XX съезда, достоверно не известно. Установить степень соответствия печатного текста доклада Хрущева и его устного выступления пока не представляется возможным, так как пока не выявлена магнитофонная запись выступления. Учитывая склонность Хрущева к импровизации, можно допустить, что его выступление содержало и другие дополнительные сведения.

Последствия выступления Хрущева для общественного сознания трудно оценить. Попытки открытой критики Сталина предпринимались и до выступления Хрущева — в докладе А. И. Микояна, прочитанном на третий день работы съезда. В выступлении Микояна осуждалось отсутствие коллективного руководства!

при Сталине, критиковались его теоретические работы — «Экономические вопросы социализма в СССР» и «Краткий курс истории ВКП(б)». Попытка критиковать Сталина вызвала тогда протест части делегатов и гостей съезда. В президиум съезда пришла записка следующего содержания: «Я не согласен с выступлением правого (так в тексте.— Авт.) Микояна, которое является оскорблением светлой памяти Сталина, живущей в сердцах всех классово сознательных рабочих, и будет с радостью воспринято буржуазией. Нас воспитал Сталин. Гала Ио- зеф. Председатель уличной организации КПЧ в г. Теплице»⁷⁹

После «секретного доклада» Хрущева подобные записки становились просто невозможными. Появились другие записки, и^ые вопросы, в частности — делегаты съезда спрашивали Хрущева: «После Вашего выступления достоин ли т. Сталин лежать вместе с Лениным?»⁸⁰

Потом была осуществлена беспрецедентная акция — ознакомление практически всего взрослого населения страны с докладом Хрущева, а также рассылка доклада руководителям компартий стран мира⁸¹ Она, в свою очередь, вызвала широчайший резонанс. В Москву, в Президиум ЦК КПСС, шли письма от руководства Исполкома так называемого 4-го Интернационала с предложением реабилитировать Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Раковского, тысячи других большевиков, пересмотреть дела ряда руководителей компартий стран Восточной и Центральной Европы — Райка, Сланского, Костова, Дожа и др.⁸² Наталья Седова-Троцкая в письме из Мексики просила реабилитировать ее мужа⁸³

Доклад и советское общество

Большинство писем шло от тех коммунистов, которые были ознакомлены с докладом Хрущева в своих организациях⁸⁴. Письма были разные. Много их было от репрессированных. Большое число писем пришло от ленинградцев, в разной степени пострадавших или затронутых событиями, последовавшими за убийством С. М. Кирова.

Однако уже первое знакомство с письмами свидетельствовало о неудовлетворенности тем, как вопрос о культе личности был поставлен на XX съезде. Буквально в первые дни после принятия решения зачитывать текст доклада в партийных организациях в Президиум ЦК пришло письмо из Ленинграда от сотрудника Института русской литературы АН СССР, члена КПСС с 1920 г. И. А. Алексеева. Письмо датировано 9 марта 1956 г., написано было на второй день после того, как на собрании в этом институте ознакомили с докладом партийных и беспартийных членов-корреспондентов АН, докторов наук, старших научных сотрудников и комсомольских активистов-аспирантов. «Впечатление от прослушанного доклада было для всех присутствующих настолько ошеломляющим, что это трудно выразить в немногих словах». И. А. Алексеев специально подчеркивал: ни он сам, ни его родственники не испытали на себе террора, он верил Сталину. Но в переоценке ценностей, начавшейся после смерти Сталина и ареста Берии, он пришел к выводам, шедшим дальше доклада Хрущева. «Истинной трагедией,— писал он,— надо рассматривать не трагедию личности Сталина. Исторический акт единовластия в системе советского строя надо считать большей трагедией для нас, коммунистов, настоящей трагедией для масс, партии и народа...» Отсюда его выводы, предложения, которые он адресовал Президиуму ЦК КПСС. Партия, считал он, должна осудить Сталина посмертно партийным судом. Автор письма протестовал и против формы преподнесения «секретного доклада». «Нельзя ограничиться тем, чтобы прослушать доклад и отойти с поникшей головой. Документ зачитывался не для обсуждения, а "доводился до сведения"»⁸⁵. Отсюда следовал вывод: «Партия должна осудить Сталина партийным судом... Предоставьте возможность каждой низовой партийной организации высказаться специально по вопросу о Сталине... Пусть каждый коммунист выскажется на партийном собрании, является ли Сталин государственным преступником. Да, ответит партия при этом плебисците. Преступник против человечности»⁸⁶.

Нетрудно увидеть, что размышления этого коммуниста шли гораздо дальше установок XX съезда КПСС. Безмолвное выслушивание установок, содержащихся в докладе Н. С. Хрущева на съезде, сменилось обсуждением: почему произошло то, что было названо «культом личности», кто виноват, что нужно делать, чтобы трагедия партийного самовластья не повторилась. Эти вопросы и попытки найти на них ответы вступали в противоречие с монопольным правом партии, а точнее — высшего партийного руководства давать ответы на все вопросы. Демонополизация партии в ее правах на истину оценивалась как покушение на права партии, как политическое преступление.

И началось... Лекарство оказалось, с точки зрения партаппарата, пострашнее болезни. Если Хрущев сообщал страшные факты недавнего прошлого, чтобы критиковать своих противников, то люди, слышавшие эти слова, задумывались, почему это вообще стало возможно и чем советский строй отличается, например, от порядков в нацистской Германии, почему Сталина и Берию критикуют люди, сами десятилетиями входившие в партаппарат, участвовавшие в «тройках», со- тавлявшие и подписывавшие «расстрельные списки».

И хотя, предусмотрительности ради, обсуждать доклад было запрещено (!), но его обсуждали. Некоторое представление о том, что думали люди, дает перечень вопросов, составленный в партийных организациях МГУ, АОН и ВПШ при ЦК КПСС⁸⁷. Вопросов множество. Отмечу среди них:

Почему доклад Хрущева не обсуждался, ни на съезде, ни позже?

Почему мало самокритики?

В чем объективные гарантии против культа личности?

Не виноваты ли члены Президиума в создании культа личности Сталина?

Правильно ли, что тело Сталина остается в Мавзолее, а по стране стоят его огромные памятники?

Как относиться к работам Сталина?

Правильно ли, что работы Сталина отвергаются?

Почему не публикуется доклад Хрущева о культе личности?

О реабилитации и наказании виновных в репрессиях.

О возвращении репрессированных народов. Что будет с теми людьми, которые уже живут там, где раньше жили высланные?

Почему Маленков остался в руководстве после таких ошибок?

Что намечается для действительной демократизации избирательной системы?

Существовал ли в действительности хоть один из правоцентристских и прочих заговорщических террористических центров?

По всей стране прокатились митинги студентов — от Иркутска и Томска до Ленинграда.

Особая тема — восприятие этого доклада в Грузии, где доклад был воспринят по-своему — как нападки на великого грузина Сталина. 5-9 марта прокатились беспорядки в Абхазии, вылившиеся в столкновения грузинов и менгрелов с русскими, армянами и абхазами⁸⁸. В Тбилиси пик беспорядков пришелся на 9-10

89

марта

Власть заметалась.

Партийное руководство, приказывая организовывать собрания, заставляя выслушивать партийные решения, знакомя со спорами, которые велись на партийном Олимпе, невольно само создавало оппозицию, причем из членов своей же партии, тех людей, которые имели наивность всерьез поверить в благие его намерения.

Несомненна роль XX съезда КПСС, «секретного доклада», прочитанного Хрущевым в последний день работы съезда, в создании качественно новых условий развития общественного сознания в стране. Решения XX съезда были привлекательны для политической элиты прежде всего тем, что означали отказ от использования репрессий и террора во внутрипартийной борьбе, гарантировали безопасность высшему и среднему слоям партгосноменклатуры. Исключалась возможность не только массовых погромов по образцу 1937-1938 гг., но и повторения «ленинградского дела». Осуждение «периода культа личности» и лично Берии снимало ответственность с местных исполнителей и организаторов политических процессов, сохранявших свои посты в партийно-государственной системе. Чем суровее раздавалась критика в адрес Сталина и Берии, тем меньше было спроса с других.

Но был у решений XX съезда и другой аспект. Доклад Хрущева уничтожил однозначность оценок роли партии в истории страны. Хотел или не хотел этого Первый секретарь ЦК КПСС, он спровоцировал обсуждение вопросов о цене преобразований, о том, что из трагедий прошлого было порождено лично Сталиным, а что было предопределено самой партией, идеей строительства «светлого будущего». Разрушение одномерности в восприятии прошлого, отход от канонов «Краткого курса истории ВКП(б)» не могли не порождать критичность в оценках.

Роль ЦК КПСС в возникновении оппозиционных настроений в стране

Обстоятельства появления интеллектуальной оппозиции режиму становятся очевидными на примере обсуждения «секретного доклада» на закрытом партийном собрании в Теплотехнической лаборатории АН СССР. Собрание шло два дня — 23 и 26 марта 1956 г. Здесь, в среде научно-технической интеллигенции, доклад породил политическую дискуссию, оцененную как политически ошибочную, содержащую клевету на партию, XX съезд, ЦК и его руководителей. Донос, направленный в ЦК, сохранил высказывания участников собрания. Младший научный сотрудник Р. Г. Авалов: «Народ бессилен, поэтому удалось небольшой группе людей установить свою диктатуру... Самой радикальной мерой изжития вредных явлений в нашей жизни может быть вооружение народа...» Г И. Щедрин (техник): «Мы говорим о силе партии и власти народа, ее не было и нет. Мы со Сталиным пошли бы и к фашизму... Мы и сейчас повторяем культ личности, возвеличивая Хрущева, его доклад о культе "с умом" не обсуждали на съезде... Хрущев навалил нам великую кучу всяких фактов, а нам надо разбираться, почему это не сделали на съезде...» Смолянкин (младший научный сотрудник) «высказывал недоумение: почему вопрос о культе личности не обсуждался на съезде, неправильно утверждал, что члены партии потеряли самостоятельность и партийность... партбилет для многих является средством для получения в жизни

90

лучшего места»

В центре обсуждения на собрании оказалось выступление младшего научного сотрудника Ю. Ф. Орлова. Он заявил, что «наша страна социалистическая, но недемократическая. Неправильно делаем, когда сравниваем социализм с капитализмом, тогда почему не сравнивать с рабовладельческим строем...». «У нас такое положение, когда собственность принадлежит народу, а власть — какой-то кучке прохвостов... Наша партия пронизана духом рабства. Большинство членов партии приспосабливаются, так получилось и на XX съезде... Заседания Верховного Совета производят жалкое впечатление. Смешно сказать, что доклад т. Хрущева о культе личности не обсуждался на съезде. В основном в нашей партии все осталось по-прежнему: старый дух подхалимства, наш государственный и партийный аппарат завален такими людьми. Пресса состоит из проходимцев и приспособленцев. В лице госбезопасности мы вырастили такого ребенка, который бьет нас по морде»⁹¹

За Орловым пошли многие участники собрания. Попытки партийного руководства переломить ход обсуждения особого успеха не имели. При голосовании предложение осудить выступление Орлова и ряда его сторонников получило только на два голоса больше, чем другое, по сути поддержавшее Орлова⁹² Орлова вызывали в политотдел Теплотехнической лаборатории, там он по сути подтвердил свои убеждения, более того, добавил, что эти мысли у него появились еще в 1946 г., когда он служил в армии. Еще в то время он говорил с офицерами, что неправильно, когда в партии все подчинено одному человеку. Поступив в Московский университет в 1947 г., он высказывал свои сомнения студентам- однокурсникам⁹³ Но стать открытым политическим противником системы его вынудило обсуждение «секретного доклада» на XX съезде.

Скандал на этом собрании привлек внимание Президиума ЦК КПСС. Было принято специальное постановление «О враждебных вылазках на собрании партийной организации Теплотехнической лаборатории АН СССР по итогам XX съезда»⁹⁴ Р. Г. Авалов, Ю. Ф. Орлов, В. Е. Нестеров, Г И. Щедрин были обвинены в «восхвалении фальшивых буржуазных свобод», в клевете на партию и советские органы, в недопустимом для коммунистов либерализме. Их исключили из партии, всех коммунистов обязали перерегистрироваться, начальника политотдела лаборатории сняли с работы. То, что произошло в академической лаборатории, было достаточно типичным. Подобные разговоры были зафиксированы в Чкалове, Киеве, на Сахалине, по сути — по всей стране.

Потребовалось уточнить самую норму, что такое культ личности Сталина, какую роль он сыграл в истории СССР. По этому поводу велась подготовка к специальному Пленуму ЦК. Центральным докладом на нем должно было стать выступление маршала Жукова с обстоятельнейшей критикой Сталина по тем вопросам, которые традиционно после 1945 г. оценивались как сильные стороны генералиссимуса,— о его роли в Великой Отечественной войне. 19 мая 1956 г. маршал направил Хрущеву по-военному короткое письмо. В нем он сообщал, что посылает проект своего выступления на предстоящем Пленуме ЦК КПСС и просит дать свои замечания⁹⁵. В выступлении Жукова содержалась развернутая критика культа личности Сталина. Оно открывалось утверждением, что «во всей военно-идеологической работе у нас в стране до последнего времени являлось засилье... культа личности. Должен заметить,— констатировал маршал Жуков,— что у некоторых товарищей имеется мнение о нецелесообразности дальше и глубже ворошить вопросы, связанные с культом личности, так как, по их мнению, углубление критики в вопросах, связанных с культом личности, наносит вред делу партии, нашим Вооруженным Силам, принижает авторитет советского народа и тому подобное».

Жуков не был согласен с такими оценками. Он дал развернутую оценку роли Сталина накануне и в годы войны. В зоне острой критики маршала оказался не только покойный генералиссимус, но и его сподвижники, здравствовавшие в составе высших органов государства и партии. Отмечая неготовность Красной Армии к нападению Германии, Жуков писал: «Знали ли Сталин и Председатель Совнаркома В. М. Молотов о концентрации гитлеровских войск у нашей границы? — Да, знали». Следом за этим утверждением Жуков цитировал многочисленные разведдонесения, адресованные Сталину и Молотову и свидетельствовавшие о подготовке Германии к нападению на Советский Союз.

Жуков сообщал сенсационные сведения о том, что Сталин, получив лично от Жукова в 3 часа 25 минут 22 июня 1941 г. сообщение о том, что Германия начала боевые действия против СССР, приказал Жукову не открывать ответного огня, считая, что это не война, а провокация немецких военных. Только в 6 часов 30 минут утра он решился отдать приказ о начале боевых действий⁹⁶

В проекте доклада Жукова на ожидавшемся пленуме специально были выделены разделы об отношении Сталина к личному составу Вооруженных Сил: «О так называемых "сталинских операциях", "сталинской военной науке" и задачах по ликвидации культа личности»; «Об устранении неправильного отношения к бывшим военнопленным, возвратившимся на Родину из фашистского плена». Сведения, сообщенные Жуковым, были доказательны и документированы. Особая тема Жукова — защита офицерского корпуса против произвола, отождествлявшегося с культом личности. Это и оправдание генералов, расстрелянных в первые дни войны по обвинению в измене, в неправильном руководстве войсками, и защита чести и достоинства тех офицеров, которые попали в плен, но бежали оттуда, доблестно сражались в войну, но сразу же после нее были арестованы и оказались в лагерях.

Маршал полагал также необходимым отказаться от чванливой самоуверенности в оценке военных достижений СССР и тщательно изучать тот опыт, который накопился в капиталистических странах. Он отметил «низкое качество, а порой и отрыв» военно-идеологической работы в Советской Армии от конкретных задач подготовки войск.

Нетрудно сделать вывод, что Жуков был заинтересован в углублении критики Сталина, которая в его интерпретации становилась оправданием деятельности командного состава армии, профессионализации офицерского корпуса, непредвзятого изучения опыта войск потенциального противника, сокращения влияния партийного аппарата в войсках.

Однако политический ветер на Старой площади подул в другую сторону. Аргументированная и резкая критика маршала Жукова в адрес Сталина казалась уже ненужной. Проект доклада Жукова оказался спрятанным на 40 лет в архиве Политбюро, чему способствовали новый теоретик партии Д. Т. Шепилов и давний соперник Жукова, тоже маршал, Н. А. Булганин, очевидно, не без согласия самого Н. С. Хрущева. Пленум не состоялся. Вместо него было решено подготовить письмо ЦК КПСС ко всем партийным организациям «Об итогах обсуждения решений XX съезда». Это письмо должно было пресечь «идеологический разброд», дать четкие установки, что допустимо и недопустимо в критике культа личности Сталина. Письмо готовила комиссия во главе с секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым.

16 июня 1956 г. этот проект был представлен в Президиум ЦК КПСС. В нем содержались сведения о ходе обсуждения «секретного доклада» и о том, что в ряде случаев на собраниях были выступления, оцениваемые ЦК как националистические и демагогические, задавались провокационные вопросы, на собраниях писателей и художников «имели место высказывания против решений партии по идеологическим вопросам, против принципа партийности в литературе и искус-

97

стве»

Еще более встревожило руководство КПСС то, что «враги партии использовали внутрипартийную демократию для борьбы против партии»⁹⁸. Внутрипартийная демократия, допущенная, казалось, в самых узких и контролируемых границах, тем не менее оказалась совершенно несовместимой с принципом «демократического централизма» — основным принципом строения КПСС. В письме сообщалось, что находятся такие коммунисты, которые «под флагом борьбы против культа личности доходят до отрицания роли руководителей вообще; по их мнению, коллективность несовместима с личным авторитетом руководителя, с необходимостью выполнять его указания».

Любопытна судьба тех замечаний в проекте письма ЦК, где его составители рискнули указать на объективные причины недовольства. Так, в проекте говорилось о том, что на многих предприятиях идет пересмотр норм выработки, сокращаются расценки, что вызывает недовольство рабочих. Увеличение норм не сопровождается внедрением новых, более совершенных технологий. «Хозяйственные организации свели все дело пересмотра норм к механическому снижению отдельных расценок. В результате заработная плата рабочих на ряде предпри-

„ 99

ятии резко снизилась»

Весь этот фрагмент проекта был вычеркнут. Причины подобного редактирования понятны: упоминание в письме ЦК о том, что на заводах действуют несправедливые нормы оплаты труда, несомненно, вызвало бы новые волнения.

По всей вероятности, рассылка закрытого письма, содержащего трактовку итогов XX съезда, показалась недостаточной.

Эту роль — подправить решения XX съезда — выполнило постановление ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личности и его последствий». Вся позднейшая историко-партийная традиция подчеркивала, что в этом документе был дан ясный ответ на вопросы о причинах появления, характере проявлений и последствиях культа личности. Ясность состояла в том, что постановление объявляло культ личности Сталина следствием борьбы «отживших классов» с политикой Советской власти, сложной международной обстановки СССР, наличия противоречий и острой фракционной борьбы внутри самой партии. Все это привело к свертыванию партийной демократии, к «высокой бдительности и централизации». Таким образом объяснялась и оправдывалась деятельность Сталина. Применение принципа: с одной стороны, выдающийся деятель, преданный делу социализма, с другой — человек, злоупотреблявший властью,— должно было снять остроту критики порядков недавнего прошлого и тем более не перенести эту критику в современность.

XX съезд и социалистический лагерь

Для руководства СССР ситуация в странах Центральной Европы имела кроме чисто идеологической свою геополитическую цену. Угроза военного конфликта в Европе воспринималась как вполне реальная, и особые опасения вызывала Западная Германия. С 1955 г., со времени включения Федеративной Республики Германии в НАТО, эти опасения усилились. Ответным шагом СССР стало создание в том же 1955 г. Варшавского Договора, куда вошли СССР, ГДР, Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния и Албания. Это соглашение создавало законные основания для пребывания советских войск на территории этих государств.

Вряд ли мог представить Хрущев, что такое, казалось, внутреннее дело СССР, как осуждение ошибок Сталина, репрессий недавнего прошлого, станет детонатором для антикоммунистических выступлений в ряде стран Центральной Европы. Брожение в странах социалистического лагеря началось практически сразу после смерти Сталина. Переоценки прошлого в Москве — «разоблачение» Берии, отставка Маленкова с поста Председателя Совета Министров СССР — становились прецедентом для правящих элит в Восточной и Центральной Европе. Их интересы не были однородны, в руководстве этих стран существовалиразличные группы, соперничавшие в борьбе за власть и влияние, не брезговавшие в этом соперничестве «разыгрывать русскую карту», искать помощи и поддержки в ЦК КПСС, обвинять своих противников в политических ошибках и проступках. За обращениями к «пролетарскому интернационализму», «братской интернацио- начьной помощи», в том числе и военной, могли скрываться вполне конкретные задачи борьбы за власть или ее сохранение.

Вскоре после смерти Сталина возникли осложнения в политическом руководстве большинства стран «социалистического лагеря», нарастало политическое напряжение. В июне 1953 г. в Москве состоялись переговоры советской и венгерской партийно-правительственных делегаций¹⁰⁰ На этих встречах Маленков, Берия и Молотов высказали критику в адрес тогдашнего руководства Венгрии —

Ракоши, Герё, Фаркашаи Реваи, обвинили их в монополии на власть, потребовали изменения приоритетов в экономической деятельности, более полного учета национальных особенностей страны, увеличения числа венгров в составе политического руководства, где в тот момент преобладали евреи, реабилитации людей, подвергшихся политическим репрессиям. Лидеры КПСС упрекали Ракоши за массовые репрессии в стране (только за 9 месяцев 1952 г. в Венгрии было осуждено 540 тыс. человек)¹⁰¹ От имени Президиума ЦК КПСС было внесено предложение о разделении должностей Генерального секретаря ВПТ и Председателя Совета Министров Венгрии. Напомним, что обе эти должности занимал М. Ракоши. Советское руководство настаивало на назначении на должность председателя правительства Венгрии И. Надя, члена Политбюро и заместителя председателя правительства¹⁰²

В июле 1953 г. И. Надь, назначенный премьер-министром Венгрии, объявил о необходимости осуществления ряда реформ в экономике, реабилитации ряда обвиненных по наиболее одиозным политическим процессам. В 1954 г. был освобожден Я. Кадар, бывший заместитель Генерального секретаря Венгерской компартии и министр внутренних дел, осужденный в 1951 г. на пожизненное заключение.

И. Надь — «венгерский Маленков» — на этом этапе своей биографии повторял судьбу московского коллеги. В январе 1955 г. на Пленуме ЦК КПСС Мален- Kt был подвергнут критике за увлечение развитием легкой промышленности в ущерб тяжелой, обвинен в популизме и освобожден от должности Председателя Совета Министров СССР. В том же январе М. Ракоши на встрече в Москве обвинил И. Надя в правом уклоне, найдя на этот раз поддержку у Хрущева. И. Надь был снят с поста премьер-министра. Ракоши пошел дальше — 14 апреля 1955 г. И. Надя лишили всех постов, исключили из партии. Реформы в стране были остановлены¹⁰³

Действия М. Ракоши и его сторонников имели для страны самые негативные после тствия. Венгрия все глубже опускалась в трясину кризиса — экономическое политического, социального. Репрессивный режим Ракоши оказывался реликтом в изменявшейся Центральной Европе. Недовольство М. Ракоши проникло и в Венгерскую партию труда.

В соседней Польше в 1954-1955 гг. шли плохо скрытые споры в партийном руководстве. Группировке лидера польских коммунистов Б. Берута, которого отождествляли со сталинскими порядками, пришлось столкнуться с попытками части партийного руководства устранить наиболее вопиющие проявления репрессивного строя. Было расформировано Министерство общественной безопасности, ряд политических заключенных вышли на свободу, и среди них В. Гомулка, бывший Генеральный секретарь Польской рабочей партии.

События в СССР — осуждение Берии и Абакумова, реабилитация ряда политических деятелей, развертывавшееся соперничество в Кремле, в котором обвинения в участии в репрессиях прошлого становились аргументами на будущее,— оказывали на польское общество несомненное влияние.

В Польше были свои более чем обоснованные причины следить за развитием темы об ответственности за преступления прошлого. Кровоточили раны Катыни, «четвертого раздела Польши», как определили последствия заключения пакта

Риббентропа — Молотова для Польши. Особенностью общественной ситуации в Польше стало ослабление цензурного пресса, благодаря чему в 1955 г. были опубликованы многочисленные статьи, выражающие критический настрой по отношению к властям. Общественная ситуация в стране радикализировалась.

Сведения о XX съезде КПСС и о докладе Хрущева пришли в Польшу практически одновременно с известием о смерти в Москве руководителя Польской объединенной рабочей партии Б. Берута. В Варшаве необходимо было определить нового лидера партии, и это с неизбежностью стимулировало обострение конфликта «в верхах». 15 марта 1956 г. в Польшу прибыла правительственная делегация во главе с Хрущевым. Кроме участия в похоронах Хрущеву предстояло участвовать в обсуждении кандидатуры нового Первого секретаря ПОРП. Хрущев занял на этих переговорах осторожную позицию. Стремясь заблокировать приход на этот пост откровенных сторонников сталинизма, он поддержал кандидатуру Э. Охаба, фигуры явно центристского толка. Хрущев, как свидетельствуют записи его выступления на VI Пленуме ЦК ПОРП, настойчиво заверял его участников, что он не намерен вмешиваться в кадровые решения ПОРП¹⁰⁴

На этом пленуме было принято решение ознакомить партийные организации Польши с «секретным докладом» Хрущева. Реакция на него была очень острой. В Щецине в Городском комитете ПОРП возникло обсуждение вопросов о пересмотре оценки Варшавского восстания, о расстреле польских офицеров в Каты- ни, о правомерности пребывания советских воск в Польше; в Гданьске, Быдгощи, Торуни — по всей стране с новой силой вспыхнули споры о цене польско- советских отношений, о Сталине и сталинистах. Началось брожение в других партиях Польши — Объединенной крестьянской, Демократической.

Напряженность в стране нарастала. 28-29 июня 1956 г. в Познани состоялась демонстрация, участники которой несли лозунги «Свободы!», «Хлеба!», «Бога!», «Долой коммунизм!». Демонстрация переросла в уличные стычки, вмешались войска воеводского управления безопасности, открыли огонь по демонстрантам, затем волнения стала подавлять регулярная армия. Погибло более 70 человек, около 500 было ранено¹⁰⁵ Через месяц, на VII Пленуме ПОРП, с новой силой разгорелись споры о путях политического развития Польши. На пленуме раздавались требования о восстановлении В. Гомулки в партии, о снятии с него прежних обвинений в «правонационалистическом уклоне».

XX съезд КПСС и события в Польше немедленно вызвали реакцию в Венгрии. В конце апреля 1956 г. советский посол в Венгрии Ю. В. Андропов информировал ЦК КПСС, что венгерские руководители М. Ракоши и А. Хегедюш пытались убедить советское руководство в нецелесообразности, по их мнению, восстанавливать в руководстве партии «правых» — Я. Кадара и И. Реваи¹⁰⁶ Это была своего рода реплика на решения XX съезда КПСС. Реабилитировать бывших партийных руководителей венгерские сталинисты не хотели.

В июне 1956 г. состоялись переговоры Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова с М. Ракоши. Ворошилов был явно встревожен. В информации, направленной в Президиум ЦК КПСС, он сообщал о тех выводах, к которым пришел на этих переговорах: экономическое положение Венгрии ухудшилось, авторитет Ракоши падает и в партии, и в среде интеллигенции. В этих условиях значительная часть венгерского общества пожелает извлечь «материальную помощь и от Запада, и от Востока»¹⁰⁷

О дальнейших событиях, происходивших в Москве, в Президиуме ЦК КПСС, где вырабатывалась советская политика по отношению к венгерским событиям, свидетельствуют чрезвычайно скупые заметки заведующего Общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малина, присутствовавшего на заседаниях Президиума ЦК КПСС. Эти краткие заметки стали ценнейшим свидетельством внутренней механики принятия решений в Кремле. Вскоре после информации Ворошилова, 9 и 12 июня 1956 г., на заседании Президиума ЦК было принято решение направить в Венгрию А. И. Микояна, который должен был разобраться на месте в том, что происходит в Венгрии. В решении отмечалась «подрывная деятельность империалистов — Познань, Венгрия. Ослабить хотят интернациональные связи, под флагом самостоятельности пути хотят разобщить и поодиночке разбить...»¹⁰⁸

Микоян, прибывший в Будапешт 13 июля 1956 г., встретился с М. Ракоши,

Хегедюшем, Э. Герё, секретарем Пештского обкома Венгерской партии труда Я. Кадаром и другими партийными деятелями. Советский представитель выразил серьезную обеспокоенность тем положением, которое складывалось в Венгрии, потребовал от Ракоши, чтобы тот добровольно оставил пост Первого секретаря ЦК. Микоян вместе с послом СССР в Венгрии Ю. В. Андроповым вел интенсивные консультации с возможными кандидатами на пост Первого секретаря. Среди них был Я. Кадар. Однако большинство членов ЦК поддержало кандидатуру Э. Герё, старого соратника Ракоши, разделявшего с ним ответственность за политику прошлого. Секретарями ЦК стали Я. Кадар, фактически второй секретарь ВПТ, и И. Ковач¹⁰⁹

Эти шаги были встречены в руководстве ВПТ по-разному. В Москву полетели доносы, что снятие М. Ракоши есть первый шаг к устранению партии от власти в стране, что сторонники Ракоши пытаются реставрировать капитализм¹¹⁰ Вместе с тем увольнение на некоторое время ослабило уровень напряженности в Венгрии, о чем и сообщал Ю. В. Андропов в Москву.

Однако по соседству — в Польше — ситуация продолжала осложняться. 2 августа 1956 г. В. Гомулка был восстановлен в ПОРП. В начале октября 1956 г. начались переговоры руководства ПОРП о включении Гомулки и его сторонников в состав высшего политического руководства. Политические изменения в Польше стали приобретать лавинообразный характер. 12 октября Гомулка стал членом Политбюро ПОРП. 17 октября он вошел в состав комиссии по подготовке нового составу Политбюро. На 19 октября был назначен новый, VIII Пленум ЦК ПОРП. Приглашение из Москвы прибыть на переговоры было проигнорировано. В воздухе явственно нависла угроза вмешательства советских войск, дислоцированных на территории Польши, в политическую ситуацию в стране. Кульминация была достигнута 19 октября, когда в Варшаву прибыли Хрущев, Молотов, Микоян и Каганович.

В острых спорах, балансировавших на грани конфликта и политического разрыва, советское руководство в конце концов удовлетворилось заверениями

Гомулки о том, что Польша не намерена выходить из Варшавского Договора. В свою очередь руководство СССР согласилось с избранием Гомулки на пост Первого секретаря ПОРП, удалением из Польши маршала К. Рокоссовского, назначенного вскоре после войны министром обороны Польши. Несомненно, на эту позицию повлияла и массовая поддержка Гомулки населением страны.

События в Польше встретили горячую поддержку в Венгрии. В середине октября начались волнения студентов по всей стране. В Будапеште и Дебрецене, Мишкольце и Сегеде, Сомбатхее и Пече они требовали отказаться от сталинских методов управления страной, прекратить изучение марксизма-ленинизма в университетах и институтах.

В Президиуме ЦК КПСС внимательно следили за тем, что происходило в Венгрии. 20 октября, после информации о поездке в Польшу на VIII Пленум ЦК ПОРП советской делегации во главе с Хрущевым, заслушали вопрос о положении в Венгрии. Жукову предложили вернуть солдат в свои части. Было принято решение отозвать из Венгрии советников КГБ. Это предложение исходило из Москвы и учитывало опыт улаживания отношений с Польшей¹¹¹.

22 октября в Будапештском политехническом университете были сформулированы требования — созыв съезда партии, удаление сталинистов из руководства, расширение социалистической демократии, возвращение И. Надя на пост премьер-министра, уменьшение налогов на крестьян. К ним добавились призывы к многопартийности, проведению свободных выборов, восстановлению старой государственной символики, выводу советских войск из Венгрии. 23 октября в Будапеште состоялась многотысячная демонстрация. И. Надь превратился в популярнейшего политика. Демонстранты, собравшиеся перед зданием парламента, требовали, чтобы перед ними выступил лидер партии Э. Герё. Он выступил по радио, не проявив никаких попыток найти компромисс, угрожал репрессиями. В ответ на это часть демонстрантов направилась к памятнику Сталину и попыталась его демонтировать, другие попытались встретиться с Герё. В ответ с крыш парламента был открыт огонь. На сторону демонстрантов перешли некоторые милиционеры и военные. Противостояние превращалось в вооруженную борьбу¹¹².

Накануне заседания Политбюро 23 октября у Хрущева состоялся разговор по телефону с Герё, тот настаивал на вводе советских войск в столицу. Хрущев потребовал от Герё письменного обращения, но Герё сослался на невозможность собрать Совет Министров. Договорились, что этот документ будет прислан премьер-министром Хегедюшем позже. Поздно вечером 23 октября в Москве на заседании Политбюро ЦК КПСС была заслушана информация маршала Жукова о том, что в Будапеште идут массовые демонстрации, подожжена радиостанция, в Дебрецене заняты здания обкома партии и МВД.

Хрущев был настроен решительно: нужно вводить в Будапешт войска. Его поддержал Булганин. Им возражал Микоян. Процитируем рабочую запись: «Без Надя не овладеть движением. Дешевле и нам. Высказывает мнение относительно ввода войск. Что мы теряем? Руками самих венгров наведем порядок. Введем войска — подпортим себе дело. Политические меры попробовать, а потом войска вводить». Молотов, Первухин, Каганович не согласились с Микояном, настаивали на необходимости введения войск. Каганович, Жуков, Суслов утверждали, что ситуация в Венгрии отличается от Польши, что в Венгрии «идет свержение правительства».

Вместе с тем Хрущев не исключал возможности компромиссов: «Надя надо привлечь к политической деятельности. Но пока председателем правительства не делать»¹¹³. Было решено направить в Будапешт Суслова и Микояна для изучения ситуации на месте.

Военная машина между тем набирала обороты. 23 октября в 23 часа были подняты по боевой тревоге пять дивизий, дислоцированных в Венгрии, Румынии и Прикарпатском военном округе, приведены в состояние боеготовности две истребительные и две бомбардировочные авиационные дивизии. Особый стрелковый корпус уже ранним утром 24 октября вступил в Будапешт и попытался занять важнейшие объекты в городе¹¹⁴ Начались столкновения с повстанцами. Вместе с советскими войсками действовали войска венгерской госбезопасности¹¹⁵

Ситуация в столице Венгрии оставалась неясной. 24 октября И. Надь стал премьер-министром Венгрии¹¹⁶, вошел в состав высшего партийного руководства. Микоян и Суслов, прибывшие в Будапешт, сочли опасения венгерских партийных деятелей преувеличенными, очаги вооруженного сопротивления, казалось, были быстро подавлены. 25 октября Герё был снят с поста Первого секретаря ВПТ, его сменил Я. Кадар. Новый премьер-министр И. Надь заявил в своем радиовыступлении 25 октября, что советские войска будут выведены «незамедлительно после восстановления мира и порядка»¹¹⁷ 26 октября в Венгрии была образована Директория — временный орган, объединивший функции правительства и ЦК ВПТ. В него вошли Я. Кадар, И. Надь, А. Хегедюш, Ф. Мюнних, А. Апро и Э. Санто. В стране стали возникать рабочие Советы, раздавались требования о выводе советских войск из Венгрии. Я. Кадар при встрече с Сусловым и Микояном заявил, что «народные массы вышли из-под нашего влияния, престиж партии в рабочем классе сильно упал, особенно из-за прошлых ошибок». Он же отметил антисемитские и антисоветские настроения, распространившиеся среди населения¹¹⁸.

27 октября возникло новое правительство Венгрии, куда вошли представители некоммунистических партий. И. Надь заявил советским представителям, что руководство Венгрии намерено «наряду с вооруженным подавлением мятежа проводить политику примирения и сближения с нами интеллигенции и народных масс». Опора только на советские войска и на часть партии могла бы привести, по его мнению, только к изоляции партии от народа и подготовила бы «путь к приходу американцев». Вместе с тем Микоян и Суслов передали в Москву просьбу Я. Кадара об увеличении численности советских войск «в связи с неспокойной обстановкой в провинции»¹¹⁹.

Докладывая в Москву, Суслов и Микоян сообщили о том, что они разделяют предложение о включении в состав венгерского правительства «мелкобуржуазных демократических влиятельных общественных деятелей»¹²⁰ Оба посланца Кремля явно разделяли курс И. Надя на мирное разрешение конфликта.

За разговорами о единстве венгерского руководства скрывались глубокие противоречия представлений о путях выхода из кризиса. Ряд политических деятелей (А. Хегедюш, И. Ковач, А. Апро) настаивали на ликвидации очагов сопротивления силой оружия; другие (3. Ваш, Ф. Донат) считали необходимым вести переговоры¹²¹. 28 октября И. Надь в очередном радиосообщении отказался оценивать волнения как контрреволюционные, назвал их демократическим и народным движением. За этим заявлением Надя стояло требование профсоюзных активистов определить эти события как «национально-демократическое восстание» по примеру летних событий в Познани. В этот дець было опубликовано заявление о прекращении боевых действий, после согласования с представителями СССР были распущены органы безопасности¹²².

Споры велись и в Москве. На заседании Президиума ЦК КПСС 28 октября маршал Жуков предложил воздержаться от подавления очагов сопротивления (в будапештских казармах .«Килиан» и в кинотеатре «Корвин», расположенных в жилых кварталах), призвал проявить политическую гибкость. Иное мнение было у Ворошилова, Молотова и Булганина. Они обвинили Микояна и Суслова в неспособности выполнить порученную им работу, в излишней успокоенности, уступчивости. «Обстановка ухудшилась...— утверждал Молотов,— идет дело к капитуляции. Надь вот-вот выступит против нас. Наши товарищи ведут себя неуверенно. Договориться, до какого предела допускаем уступки. ...Вопрос о дружбе с СССР, о помощи наших войск — это минимум. Товарищ Микоян успокаивает...» Молотова решительно поддержал Булганин, требовавший «вызвать к телефону Микояна и сказать: Политбюро ВПТ действовать должно решительно, иначе мы будем действовать помимо вас. Может быть, придется назначить правительство самим»^12j

Хрущев призвал «считаться с фактами». Он высказал тревогу, что в случае обострения конфликта Надь угрожает сложить с себя полномочия главы правительства, а тогда — развал коалиции в Венгрии, угроза того, что венгерские войска могут перейти на сторону повстанцев. Хрущев предлагает поддержать новое венгерское правительство, помочь ему в провинциях. «Может быть, подготовить наше Обращение к населению, к рабочим, крестьянам, интеллигенции, а то только стреляем»,— говорил Хрущев. Он предлагал заручиться обращениями компартий Китая, Болгарии, Польши, Чехословакии, Югославии в адрес венгерского руководства. При этом он говорил о необходимости «решительно подавить вооруженные силы повстанцев».

Хрущева поддержал Каганович: «Нападать на Микояна и Суслова не следует. Они действуют правильно. ...Если не поддерживать — тогда оккупация страны. Это уведет нас далеко. Идти на то, чтобы поддержать правительство». Каганович предложил согласиться с декларацией нового венгерского правительства «относительно вывода войск». Мнение Кагановича разделяли Маленков, Жуков, Сабуров. Подводя итоги обсуждения, Хрущев заявил, что нужно поддержать правительство, заявить Надю и Кадару: «Поддерживаем, декларация — на большее вы, видимо, не способны. Огонь прекращаем. Мы готовы вывести войска из Будапешта. Обусловить, чтобы очаги сопротивления прекратили огонь». «Англичане и французы в Египте заваривают кашу,— добавил Хрущев.— Не попасть бы в

124

одну компанию»

29-30 октября начался отвод советских войск из Будапешта. На заседании Президиума ЦК КПСС 30 октября Хрущев внес предложение, согласованное с партийной делегацией КПК во главе с Лю Шаоцы, о выводе советских войск из стран народной демократии. В Президиуме ЦК господствовало мнение, что вывод войск из Венгрии и других стран неизбежен. Шепилов, выступая на Президиуме ЦК, заявил, что «обнаружился кризис наших отношений со странами народной демократии. Антисоветские настроения широки». Он призывал вскрыть глубинные причины этих явлений, устранить элементы командования. «О вооруженных силах — мы стоим на принципах невмешательства. С согласия правительства Венгрии мы готовы вывести войска».

Шепилову вторил Жуков: «...антисоветские настроения широки. Вывести войска из Будапешта, если потребуется — вывести из Венгрии. О войсках в ГДР и Польше — вопрос более серьезный. Обсудить на Консультативном Совете (Варшавского Договора.— Авт.). Созвать Консультативный Совет. Упорствовать дальше — неизвестно, к чему приведет»¹²⁵

М. 3. Сабуров, член Президиума ЦК КПСС, увидел более широкий фон происходивших событий: «На XX съезде сделали хорошее дело, но затем не возглавили развязанную инициативу масс. Нельзя руководить против воли народа».

По итогам этого заседания была принята Декларация правительства СССР об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и другими социалистическими странами. В Декларации говорилось: «Как показали события последнего времени, возникла необходимость сделать соответствующее заявление о позиции Советского Союза во взаимоотношениях СССР с другими социалистическими странами, прежде всего в экономической и военной областях»¹²⁶ Эта Декларация уже 30 октября была передана по радио, на следующий день опубликована в прессе.

Казалось бы, возникали политические методы выхода из конфликта. Однако уже на следующий день, 31 октября, ситуация в Москве изменилась, что называется, на сто восемьдесят градусов. Новости, поступавшие к этому времени от Микояна и Суслова из Будапешта, были не хуже и не лучше тех, которые были накануне; 31 октября Хрущев разговаривал по телефону с Гомулкой, была достигнута договоренность о встрече польского и советского руководства 1 ноября 1956 г. в Бресте, чтобы согласовать отношение к событиям в Венгрии. Единственная причина, которая, по нашему мнению, могла подтолкнуть Хрущева к кардинальному изменению его позиции, находилась далеко от Венгрии.

В ночь на 30 октября вооруженные силы Израиля вторглись в Египет. Через 24 часа после начала нападения израильских войск английское и французское правительства предъявили Египту ультиматум, требуя, чтобы

в течение 12 часов он прекратил все действия-военного характера на суше, море и в воздухе;

вооруженные силы Египта были отведены на 10 миль от Суэцкого канала;

Египет согласился на оккупацию английскими и французскими войсками ключевых позиций в Порт-Саиде, Исмаилии и Суэце.

В случае отклонения этих условий правительства Англии и Франции угрожали вооруженной интервенцией¹²⁷.

СССР немедленно попытался внести в Совет Безопасности ООН проект резолюции с осуждением израильской агрессии. Англия и Франция наложили вето на этот проект, США воздержались при голосовании.

31 октября английские и французские войска начали боевые действия против Египта.

Для Хрущева, остро реагировавшего на нарушение баланса, складывавшегося в мире, это было достаточным основанием, чтобы ужесточить советскую позицию в Венгрии. Он заявил на заседании Политбюро 31 октября (цитируем рабочую запись):

«Пересмотреть оценку. Войска не выводить из Венгрии и Будапешта и проявить инициативу в наведении порядка в Венгрии. Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов — империалистов. Они поймут как нашу слабость и будут наступать. Мы проявим тогда слабость наших позиций. Нас не поймет «цаша партия. К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет....

Создать временное революционное правительство во главе с Кадаром. ...Это правительство пригласить... на переговоры о выводе войск и решить вопрос. Если Надь согласится — ввести его заместителем премьера. Мюнних обращается к нам с просьбой о помощи, мы оказываем помощь и наводим порядок. Переговорить с Тито. Проинформировать китайских товарищей, чехов, румын, болгар. Большой войны не 6ydem»ⁿⁱ

Хрущеву возразил, судя по цитированной выше записи, только Сабуров: «После вчерашнего дня — все-таки пустота. Наше решение оправдывает НАТО»¹²⁹

После решения Президиума ЦК КПСС началась интенсивная подготовка к подавлению восстания в Венгрии силами советских войск. В Москву вернулся Микоян, но его призывы «выждать дней 10-15, поддержать правительство» И. Надя поддержки в Президиуме ЦК не встретили. 2 ноября состоялась встреча членов Президиума ЦК с Я. Кадаром и Ф. Мюннихом, которые должны были возглавить новое просоветское правительство. Кадар, рассказывая о ситуации в Венгрии, обосновывал необходимость советского вмешательства тем, что «в политике Надя есть контрреволюционные элементы», а Австрия и Западная Германия поддерживают венгерских фашистов.

1 ноября Президиум ЦК КПСС поручил Жукову, Суслову, маршалу Коневу, председателю КГБ СССР Серову и Брежневу подготовить «необходимые мероприятия в связи с событиями в Венгрии»¹³⁰. В прессе развернулась шумная пропагандистская кампания о хортистах — венгерских фашистах, проникающих на территорию Венгрии из Австрии и Западной Германии. Это вызвало протест со стороны австрийского правительства. Посол Австрии в СССР официально настаивал на прекращении распространения этих сведений, так как Австрия, по его словам, строго соблюдала нейтралитет и не желала оказаться вовлеченной в события, происходившие вокруг Венгрии¹³¹.

...Утром 4 ноября советские войска силами 12 дивизий приступили к выполнению операции «Вихрь» по восстановлению советского влияния в Венгрии. Формальным основанием для вторжения было приглашение Временного революционного рабоче-крестьянского правительства во главе с Я. Кадаром, созданного 3 ноября. Военная операция развивалась успешно: практически в течение двух дней были подавлены все очаги вооруженного сопротивления. 7 ноября Я. Кадар прибыл в Будапешт на советской бронемашине в сопровождении двух танков¹³².

Ценой советского вмешательства стали людские жертвы. В стычках и боях погибло 2 502 венгра, 19 226 было ранено. С советской стороны погибло в боях, умерло от ран и пропало без вести 720 человек, ранено 1 540 человек. Свыше 200 тыс. венгров бежали из страны.

СССР создал прецедент, когда силами советского оружия решались споры в «социалистическом лагере». Это рождало обоснованные подозрения в социалистических странах. СССР исполнил хорошо известную в Европе первой половины XIX в. роль России как жандарма, наводившего «порядок» в Польше и Венгрии.

Венгерские события отразились и в СССР. Они стали одной из причин волнений студенчества, прокатившихся практически по всему Советскому Союзу. Не случайно уже 4 ноября на заседании Президиума ЦК КПСС среди большого числа вопросов, касавшихся Венгрии, стоял специальный вопрос «Об очищении вузов от нездоровых элементов». Выступали по этому вопросу Жуков, Хрущев, Фурцева и Первухин. В решении было записано: «Фурцевой, Поспелову, Шепи- лову, Елютину (В. П. Елютин — министр высшего образования СССР.— Авт.) внести предложения об очищении вузов от нездоровых элементов»¹³³

Политические итоги 1956 года

Политические итоги 1956 г. были подведены Президиумом ЦК КПСС. Год начинался XX съездом, продолжился волнениями в Польше и подавлением советскими войсками антикоммунистического восстания в Венгрии, ростом недовольства в самом СССР. Итоги оказывались плохими. 14 декабря этого года в Президиуме был обсужден проект письма ЦК КПСС к партийным организациям с характерным заголовком: «Об усилении работы партийных организаций по пресечению вылазок антисоветских, враждебных элементов»¹³⁴. Это письмо было подготовлено комиссией Президиума ЦК КПСС в составе: Л. И. Брежнев (председатель комиссии) — секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Президиума ЦК; Г. М. Маленков — заместитель Председателя Совмина СССР, член Президиума ЦК; А. Б. Аристов — секретарь ЦК; Н. И. Беляев — секретарь ЦК; И. А. Серов — председатель КГБ СССР; Р. А. Руденко — Генеральный прокурор СССР. Проект письма был одобрен, немного подредактировано название — в окончательном виде оно выглядело так: «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов».

19 декабря 1956 г. было принято решение разослать это письмо во все союзные республики, в крайкомы, обкомы, горкомы и райкомы партии для обсуждения во всех первичных партийных организациях. Этот документ еще никогда не становился предметом исследования¹³⁵

Между тем и само открытое письмо ЦК, и отчеты местных парторганизаций о ходе его обсуждения служат ценнейшими свидетельствами общественных настроений после XX съезда. Обратимся непосредственно к тексту письма¹³⁶

Оно открывается примечательной фразой: «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза считает необходимым обратиться ко всем парторганизациям... для того, чтобы привлечь внимание партии и мобилизовать коммунистов на усиление политической работы в массах, на решительную борьбу по пресечению вылазок антисоветских элементов, которые в последнее время, в связи с некоторым обострением международной обстановки, активизировали свою враждебную деятельность против Коммунистической партии и Советского государства». За этой поистине фронтовой лексикой следовали строки об «имеющих место за последнее время фактах активизации деятельности антисоветских и враждебных элементов». Прежде всего это «контрреволюционный заговор против венгерского народа», прикрытый «фальшивыми лозунгами свободы и демократии», использовавший, впрочем, «недовольство значительной части населения, вызванное тяжелыми ошибками, допущенными бывшим государственным и партийным руководством Венгрии».

ЦК КПСС признавал непосредственное воздействие венгерских событий на ситуацию в стране и даже в партии. «Под воздействием международной реакции жалкие остатки антисоветских элементов в нашей стране, будучи враждебно настроены против социалистического строя, пытаются использовать в своих гнусных целях все еще имеющиеся у нас трудности... При этом они умело используют политическую беспечность и обывательское благодушие некоторых коммунистов и руководителей партийных организаций, вражеские действия прикрывают фальшивыми словами о критике и самокритике, лозунгами борьбы "за демократию". ...Конечно,— утверждалось в письме,— носители таких чуждых взглядов составляют ничтожную долю среди миллионов советских людей... Между тем есть немало примеров, когда коммунисты и партийные руководители решительно не пресекают антисоветскую пропаганду, не дают отпора вражеским вылазкам... Более того, есть и такие "коммунисты", которые, прикрываясь партийностью, под флагом борьбы с последствиями культа личности, скатываются сами на антипартийные позиции, допускают демагогические выпады против партии, подвергают сомнению правильность ее линии. ...Опасно и недопустимо, когда партийные организации ведут себя пассивно, нередко проходят мимо этих фактов... не дают организованного отпора антипартийным и демагогическим выступлениям и не принимают решительных мер к пресечению деятельности антисоветских, враждебных элементов. Надо прямо сказать, что партийные организации в ряде случаев забывают о том, что против антисоветских, враждебных элементов партия всегда вела и впредь будет вести непримиримую и самую решительную борьбу».

В письме сообщалось о многочисленных примерах распространения «расширительной» критики культа личности — критики не только личности Сталина, но и порядков, приведших к появлению того, что было названо «культом личности». Оно свидетельствовало, что наиболее подверженными этим идеям оказались молодежь, студенчество, а также творческая и научная интеллигенция. Отмечалось, что антисоветские выступления среди молодежи были в Москве, Свердловске, Каунасе, Таллине, Ереване. В качестве примера приводилось выступление на комсомольской конференции Уральского политехнического института в Свердловске студента Немелкова, которого поддержали участники конференции, а партийные руководители не смогли дать ему отпора, поддержка литовскими студентами венгерских повстанцев.

Скверные отношения складывались между партийным руководством и интеллигенцией. В письме сообщалось: «За последнее время среди отдельных работников литературы и искусства, сползающих с партийных позиций, политически незрелых и настроенных обывательски, появились попытки подвергнуть сомнению правильность линии партии в развитии советской литературы и искусства, отойти от принципов социалистического реализма на позиции безыдейного искусства, стали выдвигаться требования "освободить" литературу и искусство от партийного руководства, обеспечить "свободу творчества", понимаемую в буржуазно-анархистском, индивидуалистическом духе». В качестве примера приводилось выступление К. Паустовского в защиту книги В. Дудинцева «Не хлебом единым», О. Берггольц против постановлений ЦК КПСС по вопросам литературы и искусства, принятых в 1946-1948 гг., доставалось и научным журналам — «Вопросы истории», «Вопросы философии», где неверно, по мнению ЦК КПСС, освещались вопросы социально-политической истории страны и общественной мысли.

Отмечалось влияние и нового фактора — воздействия на общественное сознание мнений амнистированных и реабилитированных, среди которых были люди, «злобно настроенные против Советской власти, особенно из числа бывших троцкистов, правых и буржуазных националистов».

В письме содержалось прямое указание коммунистам, работающим в органах государственной безопасности, «зорко стоять на страже интересов нашего социалистического государства, быть бдительными к проискам враждебных элементов и, в соответствии с законами Советской власти, своевременно пресекать преступные действия».

Письмо было разослано по стране и обсуждено в партийных организациях. Это было третье закрытое письмо ЦК за один год.

И результаты не замедлили сказаться. Отчеты с мест об итогах обсуждения этого письма полны примеров открытого проявления недовольства, в том числе и среди коммунистов. Не будем обольщаться: проявлять недовольство было делом далеко не безопасным. Примерами как таких выступлений, так и карательных акций полон отчет секретаря Ленинградского горкома Ф. Р. Козлова¹³⁷ Был исключен из комсомола и из Нефтяного института студент 4-го курса Бро, «клеветавший на советский строй». Исключены из институтов студенты: Военно- механического — Карелин, иностранных языков — Нестеров (как пояснялось в письме, «он направлен на одну из крупных строек страны»), аспирант Стильве; за распространение антисоветских высказываний (от простого выступления на собрании до рассылки писем) были арестованы доцент Технологического института Голованов, сотрудник одного из институтов АН СССР Рудаков, студент Ленинградского университета Красильников.

Немало проблем для партийного руководства Ленинграда создавали старые большевики, вернувшиеся из лагерей после реабилитации, «так как,— следуя тексту документа,— со стороны некоторых из них имеют место... антисоветские высказывания, тлетворно влияющие на поведение некоторой части молодежи». Ф. Р. Козлов упоминал здесь члена КПСС с 1915 г. М. И. Черняк, Степанова, члена партии с 1920 г., О. Я. Брейтштрауса, члена партии с 1932 г., систематически критиковавших политику партии и правительства. Позиция партийного руководства «колыбели Октября» проста и традиционна — исключить из партии и выселить из Ленинграда.

Однако неправильно было бы считать, что среди критиков политики партии и Советского правительства были в основном представители интеллигенции. В том же Ленинграде было отмечено недовольство рабочих заводов «Ленводпуть», «Металлист», им. Калинина.

В дискуссию о Сталине, культе личности должен был вмешаться и сам Хрущев. Для того чтобы объявить свой откорректированный курс по отношению к Сталину, он выбрал подходящую для этого случая трибуну: ею стал прием в посольстве Китайской Народной Республики 17 января 1957 г. Через день — 19 января — подробное изложение речи Хрущева появилось на страницах «Правды». Было известно, что руководство КПК настороженно относилось к критике «великого вождя», не разделяло резкой критики в адрес Сталина. Тем важнее, что Хрущев объявил там, что Сталин может быть примером для коммунистов, что «дай бог, чтобы каждый коммунист умел так бороться, как боролся Сталин». Признавая «ошибки и недостатки» Сталина, Хрущев объяснял их особенностями его характера, остротой и непримиримостью классовой борьбы в стране, объявлял все это «личной трагедией Сталина».

Выступление Первого секретаря ЦК КПСС разительно отличалось от его «секретного доклада», прочитанного менее года назад. И вот одно из следствий этого доклада — выступление Хрущева не было воспринято именно той частью общества, которая пошла за ним и поверила ему после XX съезда.

В ЦК полетели письма, протестующие против такого поворота курса. «Еще свежо в памяти выступление Н. С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС и последующие письма ЦК КПСС по этому вопросу,— писал в своем «открытом письме» в Президиум ЦК КПСС инженер М. Петрыгин из Туапсе.— И если сопоставить прошлые выступления Н. С. Хрущева и сравнить выступление Н. С. Хрущева 17 января 1957 г., то получится, что в ЦК КПСС имеется два Н. С. Хрущева: первый Н. С. Хрущев со своей ленинской принципиальностью и прямотой вскрывает и борется с культом личности Сталина; и второй Н. С. Хрущев, [который] защищает преступные действия Сталина, сделанные им лично против народа и партии в течение 20-летней единоличной диктатуры... Но кто может поверить в нашем народе, в партии такому наивному объяснению преступных действий Сталина? ...Выступление Н. С. Хрущева внесло сейчас разброд в наши умы. Выросли неуверенность и сомнение в том, что культ личности Сталина и его последствия будут ликвидированы в нашей стране...»

Однако в почте ЦК было не меньше писем противоположного содержания. В январе 1957 г. группа старых большевиков прислала резкое письмо после того, как у них выступил Г. И. Петровский. Бывшему председателю Всеукраинского ЦИК припомнили, что он сам спешил угождать Сталину, подбрасывал ему реплики. «Мы считаем, что всякое шельмование Сталина, особенно из уст такого человека, как Вы, Григорий Иванович, является большой находкой и добычей Даллесов, Аденауэров, а также титовцев и им подобных, (Текст выделен в письме)». Старые большевики возмущались тем, что Петровский игнорировал то, что сказано было о Сталине после XX съезда¹³⁸

Старая большевичка из Риги писала в апреле 1957 г., что она возмущена тем, что имя Сталина предано забвению накануне 40-летия Октября. «Что нам говорят китайские коммунисты после XX съезда? Они писали: "Нельзя предавать заслуги Сталина"»¹³⁹

Замечу, что каждое из этих писем было размечено, для того чтобы с ним были ознакомлены все секретари ЦК и члены Президиума.

Известно, что в аппарате ЦК всегда умели «выловить» из потока писем те, которые «отвечали текущему моменту», и использовать их для формирования «позиции».

В феврале 1957 г. Отдел партийных органов ЦК КПСС по РСФСР подводил итоги обсуждения в парторганизациях Российской Федерации письма ЦК. Так появились документ под названием «Об антипартийных выступлениях отдельных коммунистов на собраниях некоторых партийных организаций при обсуждении письма ЦК КПСС "Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов"», датированный 12 февраля 1957 г., и дополнение к нему от 21 февраля того же

] 40

года

Этот документ любопытен тем, что содержит сведения о реакции на письмо ЦК КПСС прежде всего в производственных коллективах, в среде рабочих, служащих, инженеров, в провинциальных городах России.

При обсуждении письма на собрании в парторганизации одной из «строек коммунизма» — Куйбышевской ГЭС — инженеры, прорабы, рабочие критиковали ЦК КПСС за то, что происходит что-то неладное с вопросом о культе личности Сталина — сначала его осудили, а сейчас снова начали восхвалять; говорилось также, что не нужно партийное руководство литературой и искусством, что оно тормозит их развитие, «смотреть и читать противно... слишком все перенасыщено идеями и идейками». Рабочие были недовольны уровнем жизни. «В конце собрания выступил электрик т. Денякин, задавший провокационный вопрос: какой прожиточный минимум советского человека?»

В Красноярском крае, на партсобрании Канского литейно-механического завода, старый коммунист Андреев критиковал курс партии на преимущественное развитие тяжелой промышленности, «возводил клевету на отдельных членов Политбюро» (напомним, что сторонником сокращения инвестиций в тяжелую промышленность и развития легкой промышленности был Маленков, а противником — Хрущев), «восхвалял врагов партии и народа Бухарина, Рыкова и Зиновьева», за что и был исключен из партии.

Конструктор Киселев на собрании Ярославского автозавода критиковал письмо ЦК за'то, что оно заполнено угрозами и намеками — «или замолчите, или будем сажать». Большое место в его выступлении на собрании заняло осуждение внешней политики КПСС за венгерские события, за то, что наша печать оказалась трусливеекитайской, не решившись опубликовать выступление югославского лидера Тито, что в Польше Гомулка, пришедший к власти на волне народных волнений, установил «действительные выборы, а у нас механическое голосование». Все тот же конструктор со ссылками на Ленина (!) попытался доказать, что положение рабочих в СССР хуже, чем до революции.

Киселева поддержали многие члены его первичной организации. Попытки партийных функционеров добиться осуждения его выступления на собрании успеха не имели. Вызванный в партком завода, Киселев не только не стал оправдываться, но и продолжил полемику. Он заявил, что «ошибки, допущенные Венгерской партией... были ошибками нашей партии и правительства. Эти ошибки обошлись обществу в миллионы и миллиарды рублей. За эти ошибки надо судить...». Инженер говорил о том, что партия стала укрытием для карьеристов и жуликов.

На соседнем Ярославском фанерно-тарном комбинате рабочий Сайкин критиковал Булганина за его парадные поездки по стране (эта тема была и в ряде других выступлений), утверждал, что за попытку сказать правду увольняют с работы.

Особняком в этом отчете стоит рассказ о политическом деле, которое было раздуто Брянским обкомом КПСС, о спорах, которые велись на семинарских занятиях по философии среди студентов 5-го курса Брянского лесотехнического института. В сущности, обычные разговоры студентов-выпускников о полезности (точнее — бесполезности) философии в лесу, о том, что русский мужик всегда жил плохо, и о том, что в 1913 г. ели белый хлеб, а сейчас и черного не хватает, и «почему колхозник едет в город за хлебом, который сдал он государству», старательно раздувались брянскими властями, для того чтобы создать видимость политического процесса.

Отметим некоторые итоги XX съезда: сокрушительная критика Сталина, раздавшаяся на нем из уст Первого секретаря ЦК, стремление использовать борьбу против культа личности в интересах части партийного руководства привели к вовлечению в политическую жизнь огромной массы рядовых членов партии. Нужно отдать должное аппарату ЦК: никакие передачи «Голоса Америки» и Би- Би-Си не были способны донести до многомиллионной аудитории коммунистов такое количество сведений о конкретных примерах недовольства, критике основополагающих начал советско-коммунистического строя, как это было сделано в «закрытых письмах» ЦК КПСС. Организуя собрания, обсуждения, партаппарат, сам того не желая, стимулировал оппозиционные настроения в той самой политической и социальной среде, которая доселе служила его опорой,— в среде рядовых коммунистов.

Последняя антипартийная группа

Июльский Пленум ЦК 1953 г. выявил противоречия в Президиуме ЦК, не разрешив их. Пожалуй, главным из них стало противоречие между маленковским принципом коллективного руководства и отстаиваемым Хрущевым не хрущевским, а ленинско-сталинским принципом «демократического централизма», основным содержанием которого был именно централизм, единоначалие, логическим воплощением которого являлась решающая роль Генерального, Первого секретаря ЦК КПСС.

Историческим парадоксом эпохи стало то, что борцы за партийное единодержавие успешно использовали критику культа личности как оружие против своих противников.

Выше уже отмечалось, что первая публичная схватка между недавними союзниками произошла в январе 1955 г. на Пленуме ЦК. Хрущев обвинил Маленкова в том, что «он претендовал не только на руководство правительством, но и на руководство Президиумом ЦК», не преминув осудить и его стремление к «дешевой популярности» среди народа. Впервые в ход пошли обвинения в причастности Маленкова к «ленинградскому делу». После формального завершения суда над Абакумовым этот вопрос уже становился не уголовным, а внутрипартийным. Январский Пленум повлек за собой отставку Маленкова с поста Председателя Совета Министров СССР, он остался первым заместителем Предсовмина и членом Президиума ЦК, был назначен на должность министра энергетики. Председателем Совета Министров был назначен Н. А. Булганин, до этого министр Вооруженных Сил СССР, человек, судя по документальным свидетельствам, безынициативный, слабохарактерный.

Новый этап конфликтов пришелся на подготовку к XX съезду КПСС. Позже, на июньском Пленуме ЦК 1957 г., Молотов будет вспоминать, что «мы в Президиуме ЦК получили в январе 1955 г. проект Отчетного доклада тов. Хрущева на съезде. (Напомним, что Отчетный доклад делается от имени всего Президиума ЦК.— Авт.) Там говорилось: "Вскоре после XIX съезда партии смерть вырвала из наших рядов великого продолжателя дела Ленина — И. В. Сталина, под руководством которого партия на протяжении трех десятилетий осуществляла ленинские заветы" Оказалось, что из текста доклада, который был прочитан на XX съезде партии, эти слова исчезли». Молотов припомнил Хрущеву и то, что вопреки постановлению Президиума ЦК от 28 апреля 1955 г. его члены были устранены от (воспользуемся фразеологией этого постановления) «рассмотрения документов в архиве И. В. Сталина»¹⁴¹. Бесспорно, это была дискриминация Хрущевым своих коллег в Президиуме. Позже ссылки на этот архив станут опаснейшим оружием.

Однако и XX съезд не завершил борьбы в партийной верхушке за то, кто управляет страной,— партия через собственный аппарат или государственные органы при помощи партии. Переходный характер ситуации виден по составу руководящих партийных органов. В Президиуме ЦК по-прежнему оставались Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Первухин, Сабуров, Хрущев. Это были люди, сами себя призвавшие в Президиум в день смерти Сталина, да так и оставшиеся там. К ним добавились А. И. Кириченко и М. А. Суслов, включенные в состав Президиума тоже до XX съезда — на июльском (1955 г.) Пленуме ЦК. Существенно изменился состав кандидатов в члены Президиума. В значительной части это были новые для Президиума люди — Л. И. Брежнев, Г К. Жуков, Н. А. Мухитдинов, Е. А. Фурцева, Н Шверник, Д. Т. Шепилов. В составе Секретариата были Н. С. Хрущев (Первьт секретарь), А. Б. Аристов, Н. И. Беляев, Л. И. Брежнев, П. Н. Поспелов, М. А. Суслов, Е. А. Фурцева, Д. Т. Шепилов¹⁴².

После XX съезда члены Президиума почувствовали крепкую руку Первого секретаря ЦК КПСС. Возрождалась старая «добрая» традиция полной зависимости от Хрущева, небезопасная для партийного руководства сталинской формации. Критика Сталина в любой момент могла быть перенесена на любого из них. Избавившись от Берии, действовавшего в борьбе за власть полицейскими методами, они столкнулись с новым для них Хрущевым, успешно овладевшим партийно-политическими методами все той же борьбы за власть.

Весной — летом 1957 г. в Президиуме ЦК активно обсуждался вопрос о путях «усмирения» Хрущева. По свидетельству Микояна, отношения стали обостряться с февраля 1957 г., с того времени, когда торопливо, по мнению некоторых членов Президиума, начала проводиться реорганизация промышленности, было принято решение о создании совнархозов. Ситуация обострилась после выступления Хрущева перед деятелями литературы и искусства, содержавшего прямые указания на наличие противоречий в Президиуме и его личных конфликтов с Молотовым.

Уже 20 мая начинаются гТереговоры. между Кагановичем, Маленковым, Молотовым, Булганиным и Первухиным о том, чтобы избавиться от Хрущева. К ним присоединяется Ворошилов. Нетрудно заметить, что так формировалось мнение большинства членов Президиума. Имелось в виду вообще ликвидировать должность Первого секретаря, с чем были согласны все участники переговоров. Пытаясь определить будущие формы управления в Политбюро, члены Политбюро не достигли единства. Верный своему определению «коллективного руководства», Маленков считал, что председательствовать на заседаниях Президиума должен Предсовмина СССР. Сабуров и Первухин полагали, что председательствовать на заседаниях должны по очереди все члены Президиума.

Было предусмотрено отправить Хрущева на должность министра сельского хозяйства, Суслова назначить министром культуры, снять с должности председателя КГБ Серова, заменив его Булганиным или Патоличевым. Сложнее дело обстояло с Жуковым. С ним также велись переговоры. Позже Молотов нанесет страшный удар Жукову, не замеченный в первый момент, но сыгравший роковую для Жукова роль несколько позже. Молотов вспомнит, что «Жуков подходил ко мне и к другим и говорил, можно ставить вопрос, что не нужно поста Первого секретаря, давайте обсудим, чтобы был не Первый секретарь, а установим пост секретаря по общим вопросам»¹⁴³.

В лучших партийных традициях был подготовлен партийно-государственный переворот. Время для него было приурочено к готовившейся поездке членов Президиума в Ленинград на празднование 250-летия города. 18 июня, днем, когда у Хрущева были запланированы встречи с венгерскими журналистами, от него потребовали собрать Президиум ЦК. Формальным поводом было согласование выступлений в Ленинграде. На заседании присутствовали 8 членов Президиума и три кандидата¹⁴⁴. Задерживался Жуков.

Непосредственно перед заседанием с ним беседовал Маленков. Он попытался склонить Жукова^vHa свою сторону, а заодно обеспечить поддержку армии в снятии Хрущева. Инициатива вначале целиком была в руках противников Хрущева. Выступив первым, Маленков предложил вести заседание Президиума Булганину как Председателю Совмина СССР и подверг резкой критике деятельность Хрущева. Однако были и требования собраться на следующий день, с тем чтобы были все члены Президиума. Вопрос этот был принципиальным: большинство принадлежало противникам Хрущева, и их сил было достаточно, чтобы немедленно отрешить его от должности. По партийным традициям необходимый кворум имелся (что особенно подчеркивал в это время Каганович). Это решение можно было провести в течение пары часов, повторив, с некоторыми изменениями, сценарий 26 июня 1953 г., когда на таком же заседании разделались с Берией.

Но противникам Хрущева не повезло с председательствующим, назначенным по их же предложению,— с Булганиным. Хрущева и Булганина связывало многое. В 30-х гг. при Хрущеве, первом секретаре Московского горкома партии, Булганин был председателем исполкома Москвы. Особые отношения Булганина и Хрущева сохранялись и позже. Булганин вел заседание нерешительно, колебался, согласился перенести совещание на утро следующего дня, 19 июня. У сторонников Хрущева появился шанс, и они его не упустили.

Утреннее заседание вновь началось с вопроса о том, кому быть председательствующим на Президиуме. Молотов, Каганович, Маленков, Сабуров, Первухин и Ворошилов провели на этот пост Булганина. Выступая, Маленков обвинил Хрущева в том, что он разъединяет членов Президиума, что формируется культ его личности, что Хрущев «сбивается на зиновьевское отождествление диктатуры пролетариата с диктатурой партии», неправильно понимает взаимоотношения между партией и государством. Резкой критике он подверг хрущевский лозунг в ближайшие годы «догнать и перегнать Америку по производству мяса и молока надушу населения».

Маленкова поддержали Каганович, Молотов, Сабуров, Ворошилов, Булганин, Шепилов, Первухин. В выступлении Кагановича также содержалась критика хрущевского лозунга «догнать и перегнать Америку», он обвинил Хрущева, что тот «мотается по стране». Каганович высказался за ликвидацию должности Первого секретаря ЦК. В защиту Хрущева выступили Кириченко, Микоян, Суслов, Жуков, Шверник, Фурцева, Козлов, Мухитдинов, Брежнев, Аристов, Беляев, Поспелов. Этот длинный перечень свидетельствует лишь о том, что Хрущев оказался в меньшинстве среди членов Президиума, но получил поддержку среди кандидатов в члены Президиума и секретарей ЦК.

Конкретные подробности совещания в Президиуме 18-21 июня 1957 г. недостаточно известны: стенограмма заседания не велась¹⁴⁵ В разглашении подробностей одинаково не были заинтересованы ни сторонники Хрущева, не желавшие признаваться, что они специально затягивали это совещание, а в это время критиковали недостатки своего партийного патрона, ни противники Хрущева, осужденные политически и не желавшие отягощать свое положение признанием критики Первого секретаря ЦК КПСС.

Неожиданным для противников Хрущева и кульминационным для всей конфликтной ситуации стало появление перед участниками заседания Президиума группы членов ЦК, предводительствуемой военными. Генералы потребовали, чтобы их допустили на заседание. Требование это было абсолютно беспрецедентным: «второй эшелон» высшего партаппарата — секретари ЦК, ведущие министры добивались права голоса при решении вопросов в Президиуме, настаивали на созыве Пленума ЦК. В сущности, они требовали ограничения власти Президиума ЦК, перераспределения ее с Секретариатом ЦК и членами ЦК — в своем абсолютном большинстве секретарями крайкомов и обкомов КПСС. Верхушка командного состава армии, ее высший генералитет (заметим — все они были или членами ЦК, или кандидатами в члены ЦК), непосредственно вмешалась в партийную политику.

Появление членов ЦК вызвало шок и страх среди тех участников Президиума, которые, казалось, уже добились ограничения власти Хрущева. Отметим, что это было мнение большинства членов Президиума. Таким образом, военные — члены ЦК замахнулись на отмену уже готового решения Президиума! Конечно, это была неслыханная крамола. Сам Хрущев живо воспроизвел сцену, разыгравшуюся перед входом в Президиум:

«Некоторые члены Президиума ЦК заявили:

Что за обстановка в партии, кто создал такую обстановку? Так нас могут и танками окружить.

В ответ я сказал:

Спокойно, это не танки, а пришли члены ЦК.

Я сказал, что надо принять членов ЦК. Молотов громко заявил:

Мы не будем принимать.

Тогда мною было сказано следующее:

Товарищи, мы — члены Президиума ЦК, мы — слуги пленума, а пленум — хозяин»¹⁴⁶

Маршал Жуков, активно выступивший в защиту Хрущева, так объяснял эти события: пленум, по его словам, «явился результатом требования членов ЦК, с тревогой наблюдавших последние четыре дня заседания Президиума ЦК, которое было созвано по требованию Маленкова, Кагановича, Молотова, Шепилова, Булганина, Первухина. Сабурова не было, но он наверняка был бы в этом списке. В чем только не обвиняли Хрущева... в конце концов они заявили, что теперь он не может пользоваться доверием Центрального Комитета (Шум в зале). По их словам, якобы не исключено, что вслед за ворвавшимися — я обращаю внимание на терминологию: "ворвавшимися" — в Президиум ЦК... в Кремль могут ворваться танки, а Кремль может быть окружен войсками»¹⁴⁷

Противники Хрущева из членов Президиума не могли не вспомнить о сравнительно недавних событиях, участниками которых они сами были,— аресте Берии на таком же заседании Президиума. Оснований для таких аналогий было более чем достаточно — все те же Москаленко и Жуков, бравшие в прошлом на себя технические стороны ареста Берии, сейчас вновь действовали вместе на политическом поприще.

О панике в рядах сторонников Маленкова свидетельствует признание Сабурова: «Пришла группа членов ЦК во главе с военным... Я сказал, что это недопустимо, что это, наверное, организовал тов. Хрущев, я сказал, что я тебе, Никита, верил, а теперь не доверяю, а потом говорю: сегодня военные, а завтра танки». Поспелов добавил слова Шепилова; тот кричал: «А потом будут арестовывать».

Военный, напугавший участников пленума,— маршал И. С. Конев, первый заместитель министра обороны СССР, вместе с Н. Г. Игнатовым, в недавнем прошлом секретарем ЦК, а в это время секретарем Горьковского обкома партии, настаивал на том, чтобы их допустили на заседание Президиума.

Кто и как организовал контрпереворот, кто взорвал келейное заседание Президиума ЦК? В то время, когда Хрущев спорил на Президиуме, тайную подготовку Пленума ЦК взял на себя аппарат ЦК. Приниженный при Сталине, постоянно менявшийся, зависевший от членов Политбюро, аппарат ЦК впервые показал свои зубы.

В документах пленума сохранились заявления членов ЦК, настаивавших на его немедленном созыве. Поступило семь таких заявлений. Из них особенно выделяются два коллективных. Под первым подписались 42 человека, под вторым — 27. Среди подписавших — секретари обкомов,^высший командный состав армии, руководители КГБ СССР и ВЛКСМ, министры и заместители министров. Эти два заявления написаны «слово в слово». Это текстуальное единство убеждает, что за одним, общим текстом стоял некий центр, организовавший подписи, обзванивавший членов ЦК, собиравший их. а одновременно обещавший этим людям, вмешивавшимся в схватку «наверху», определенные гарантии.

В заявлениях сообщалось: «Нам, членам ЦК КПСС, стало известно, что Президиум ЦК непрерывно заседает. Нам также известно, что вами обсуждается вопрос о руководстве Центральным Комитетом и руководстве Секретариатом. Нельзя скрывать от членов пленума такие важные для всей нашей партии вопросы. В связи с этим мы, члены ЦК КПСС, просим срочно созвать Пленум ЦК и вынести этот вопрос на обсуждение пленума. Мы, члены ЦК, не можем стоять в

_w _ J4S

стороне от вопросов руководства нашей партиен» .

Все индивидуальные обращения к Президиуму ЦК также несут следы знакомства с текстами двух «больших» писем. Обязательной частью этих документов является фраза: «До меня дошли слухи, что у Президиума ЦК КПСС по отдельным принципиальным вопросам нет единодушного мнения...» Благоприятным условием для того, чтобы относительно быстро получить эти подписи и организовать массовое выступление членов ЦК, стало то, что в ЦК КПСС были собраны секретари обкомов — планировалось совещание по сельскому хозяйству. Эту возможность в полной мере использовал Секретариат. Пожалуй, это был единственный удачный случай, когда политика КПСС в вопросах сельского хозяйства пошла на пользу Хрущеву... Министр обороны маршал Жуков, выступив на стороне Хрущева, привлек военную авиацию для того, чтобы срочно привезти в Москву членов ЦК для участия в работе пленума.

Сторонники Хрущева добились уже второй победы. Сначала им удалось затянуть работу Президиума ЦК, затем добиться созыва Пленума ЦК и срочно собрать на него членов ЦК. На этот раз численное преимущество прочно оказалось в руках «команды Хрущева». Она блестяще использовала аппаратные, номенклатурные методы борьбы.

22 июня, на следующий день после демарша членов ЦК и военных, организованного Секретариатом ЦК КПСС, состоялся Пленум ЦК. Первая схватка между Хрущевым и его противниками произошла в первые минуты его работы. Хрущев предложил открыть пленум, а затем сделать перерыв на воскресенье. Это могло показаться абсурдом: с трудом и усилиями собранный пленум останавливают на день, а члены ЦК за это время как бы остаются свободными. Но многоопытный Молотов сразу же понял, что это значит. Это значит, что аппарат ЦК получает полный день для того, чтобы склонить на свою сторону участников пленума, переговорить с каждым из них, тщательно подготовить ход его работы. Такие тихие заготовки, возня за кулисами спектакля, именуемого Пленумом ЦК, оказывались решающими для его итогов. И уже в эти первые минуты Молотов, за которым стояло большинство членов Президиума, проиграл. Предложение Хрущева было принято.

Пленум начался выступлением Суслова, информировавшего его участников о спорах в Президиуме; за ним выступил Хрущев, не без политической ловкости подольстивший членам ЦК КПСС, заявив, что члены Президиума ЦК лишь слуги пленума.

Главным событием первого дня и едва ли не всего пленума стало выступление маршала Жукова. И не только его «военный вес» сыграл исключительную роль. Выступление Жукова было в полном смысле политическим, содержало анализ ситуации, сложившейся в партии и государстве, ее истоков и известный прогноз развития. Начав с рит)4ального в других условиях заявления: «Личный состав Советских Вооруженных Сил заверяет свою родную партию, Центральный Комитет Коммунистической партии в своей безграничной любви и неколебимой преданности своей Родине», Жуков ясно указал, что армия подчиняется ЦК, а не Президиуму.

Изложив свою версию событий на Президиуме, Жуков обратил внимание на то, как готовилось отстранение от власти Хрущева. Если бы удалось отстранить Хрущева от власти, то возникал вопрос: кто и что придет после него? Если побеждал Президиум ЦК, то к власти в стране и в партии приходили давние сторонники Сталина. И тогда маршал Жуков огласил архивные сведения о личной причастности Маленкова, Кагановича, Молотова, Ворошилова к репрессиям 30-х — начала 50-х гг.

Его выступление было великолепно документировано. Ссылаясь на архивы ЦК КПСС и Военной коллегии Верховного Суда СССР, он сообщил шокирующие подробности недавней политической истории: «Из документов, имеющихся в архиве... видно, что с 27 февраля 1937 г. по 12 ноября 1938 г. (до назначения на свою должность Берии.— Авт.) НКВД получил от Сталина, Молотова, Кагановича санкцию на осуждение... к высшей мере наказания — расстрелу 38 679 человек... Сталин и Молотов в один день— 12 ноября 1938 г.— санкционировав к расстрелу 3 167 человек. 21 ноября 1938 г. НКВД был представлен список для санкции на осуждение к расстрелу на 292 человека». Жуков обращал внимание участников пленума на то, что расстреливали «их братию» — членов и кандидатов в члены ЦК, наркомов и их заместителей, высший командный состав.

Отсюда вытекало, что возвращение к власти этой группировки сталинских соратников создает просто физическую опасность для теперешних членов ЦК, восстанавливает атмосферу беззащитности номенклатуры перед произволом и репрессиями.

Жуков процитировал страшный человеческий документ — письмо приговоренного к расстрелу И. Э. Якира, командующего Киевским военным округом, направленное им перед смертью Сталину: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я смею так к Вам обратиться, ибо все сказал и мне кажется, что я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей. Я умираю со словами любви к Вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма». I На этом заявлении имеется такая резолюция: «В мой архив. Ст. Подлец и про- [ ститутка. Сталин».

«Совершенно верное определение. Молотов». «Мерзавцу, сволочи и бляди одна кара — смертная казнь. Каганович».

После этих цитат из документа в зале раздался шум, выкрики: «Палачи! Дайте ответ».

Жуков привел сведения о лично Кагановичем — не Сталиным! —организованных репрессиях железнодорожников, которые имели несчастье подчиняться этому «железному наркому». Специалистов расстреливали на том основании, что по своим техническим знаниям они могли бы организовать акты саботажа.

Однако главным обьектом обвинений в выступлении Жукова стала деятельность Маленкова. «Вина Маленкова больше, чем вина Кагановича и Молотова...— говорил Г М. Жуков участникам пленума,— ему было поручено партией наблюдение за НКВД, с одной стороны, а с другой стороны, он был непосредственным организатором и исполнителем этой черной, нечестной, антинародной работы по истреблению наших людей, наших кадров. Маленков не только не раскаялся перед ЦК в своей преступной деятельности, но до последнего времени хранил в своем сейфе документы оперативного наблюдения НКВД...» Жуков впрямую, документирование, возложил на него ответственность за репрессии конца 40-х — начала 50-х гг.

Слова Жукова подтвердил министр внутренних дел СССР Н. П. Дудоров, сообщивший, что в сейфе Маленкова были обнаружены агентурные наблюдения за руководителями Советской Армии, его рукописи о создании тюрьмы для партийного руководства, «заранее подготовленный конспект протокола допроса с вопросами и ответами на допросе арестованных».

Маленков, получивший возможность выступить, попытался полностью уйти от темы репрессий, огрызнувшись в адрес Хрущева: «Ты у нас чист совершенно, товарищ Хрущев». Он изложил свои обвинения в адрес Хрущева, подчеркнув, что он выражает мнение большинства членов Президиума — Сабурова, Кагановича, Булганина, Ворошилова, Молотова, Первухина. Хрущев, заявил Маленков, стал «в нарушение наших правил, наших обычаев (?!) выступать с важнейшими заявлениями перед партией и страной». Маленков обвинил Хрущева в выдвижении задачи «догнать и перегнать Америку по производству мяса и молока», в том, что он выносил разногласия в Президиуме за его пределы. И задача Президиума была «не снять Хрущева, а ликвидировать должность Первого секретаря».

Эти стилистические изыски были немедленно и резко оборваны комментариями Брежнева, напомнившего, с каким упорством Маленков боролся против созыва пленума, согласившись на него лишь тогда, когда Президиум уже провел все кадровые перестановки и пленуму отводилась чисто регистраторская роль.

Эксперимент, предложенный большинством Президиума,— ликвидировать должность Первого секретаря ЦК — встревожил первых секретарей обкомов, крайкомов и республиканских организаций. Сразу же полетел вопрос: «По каким соображениям вы настаиваете на точке зрения ликвидации поста первых секретарей в центре и на местах?»

М а л е н к о в. «Я на местах не считаю целесообразным ликвидировать».

Ответ для участников пленума, опытных бюрократов-аппаратчиков, был абсолютно неубедительным. Эти люди превосходно знали, что система управления в Москве, в ЦК и Совмине, обязательно будет тиражироваться на уровне республик, краев и областей и едва ли не районов. Подобные эксперименты, в случае их успешного осуществления, просто могли оставить без работы, без привычного положения высшую ирерархию партии — первых секретарей.

Маленков и его сподвижники становились, таким образом, лично опасными для большинства членов пленума, даже в том случае, если они не будут пользоваться услугами очередных ежовых, берий, абакумовых и Игнатьевых.

Обвинения Кагановича в адрес Хрущева касались выступления Первого секретаря ЦК перед писателями, где тот публично критиковал Молотова. «У нас рост животноводства на 24%,»— заявлял Каганович,— но растет индивидуальный сектор, а колхозный дал рост за три года на 3%». По мнению Кагановича, сельскохозяйственная политика Хрущева была нереалистичной.

Едва ли не ключевым для Кагановича было утверждение: «Мы развенчали Сталина и незаметно для себя развенчиваем 30 лет нашей работы, не желая этого, перед всем миром. Теперь стыдливо говорим о наших достижениях, великой борьбе нашей партии, нашего народа». Тему своих палаческих достижений Каганович обсуждать отказывался, указывая (и не без оснований), что это делалось на основании решений Политбюро.

В понедельник пленум продолжил свою работу. Итоги однодневной обработки его участников сказались сразу же. Начались покаянные выступления Булганина, Сабурова, «заложившего» всех своих недавних сподвижников и посвятившего пленум в детали подготовки Президиума, в то, что Хрущева собирались сделать министром сельского хозяйства, Суслова — министром то ли просвещения, то ли культуры, в планы снятия с должности председателя КГБ И. А. Серова.

Каялся Первухин, пытаясь отмежеваться от Молотова, Кагановича и Маленкова.

День перерыва явно пошел на пользу организаторам пленума.

Это течение пленума было несколько нарушено Молотовым, припомнившим Хрущеву все его залихватские заявления по части «догнать-перегнать», граничившее с нарушениями приличия (а часто и переходившее эти границы) поведение при встрече с писателями, непродуманные реформы управления промышленностью, спешку с совнархозами. Резкой критике была подвергнута внешняя политика Хрущева, исходившая из того, что развитие международной ситуации в мире определяется отношениями между СССР и США.

Молотов выразил несогласие с критикой Сталина.

«Ноги на стол тЬв. Хрущев положил» — так отозвался о Первом секретаре ЦК Молотов. Каяться, в отличие от своих младших коллег, Молотов не собирался.

Особняком стоит выступление на пленуме Д. Т. Шепилова. Его критиковали охотно, зло, припоминая в качестве его недостатка несомненную ученость. Его собственная позиция тоже не укладывалась в сложившуюся на пленуме расстановку сил. На вопрос участника пленума: «Кто вы такой?» — Шепилов ответил, и ответил не так, как хотели бы его противники, напомнил, что он из семьи рабочего, после окончания университета работал в Якутии, в Сибири. «Когда началась Великая Отечественная война, я подал заявление, чтобы пойти на фронт, но получил резолюцию: "Не заниматься народничеством" Через три дня я пошел на фронт добровольно, простым, рядовым солдатом. В июне я пошел с дивизией пешком по Можайскому шоссе на фронт. Ушел я в начале июля 1941 года и вернулся в Москву в мае 1946 года». Те, кто сидели в зале пленума, знали, что дивизии, наспех собранные в Москве в первые месяцы войны, почти поголовно остались на полях Подмосковья. Партноменклатура пешком, рядовыми солдатами на фронт не шла.

Шепилов заявлял о том, что он последовательный сторонник решений XX съезда, напоминал, что ему пришлось выступать на десятках собраний — в Московском университете, Академии общественных наук, в других организациях, защищая «линию партии в культе личности».

В ответ на обвинения в участии в заговоре на Президиуме Шепилов возражал: «Что тут заговорщического, когда речь идет о вещах, которые тревожат членов Президиума?» «Когда выступали люди с этой трибуны,— говорил Шепилов,— мы им говорили: как вы вели себя в 1937-1938 годах? Почему вы принимали за чистую монету вымышленные "признания" неповинных людей? Надо, чтобы не возродились определенные явления, связанные с культом личности».

Шепилов не годился на роль сторонника Маленкова: ему принадлежали статьи в «Правде» с критикой экономической политики последнего. Похоже, его действительно беспокоило усиление власти Первого секретаря ЦК, наладившего успешное взаимодействие с председателем КГБ. Вместе с тем его позиция отличалась непоследовательностью:

«...при всей тяжести злодеяний, которые совершил Сталин в »еделенный период его жизни и которые история ему не простит, Сталин внес огромный вклад в дело социализма... Вы предлагаете, чтобы мы сейчас перед коммунистическими партиями, перед нашим народом сказали: во главе нашей партии столько-то лет стояли и руководили люди, которые являются убийцами, которых надо посадить на скамью подсудимых. Скажут: какая же вы марксистская партия?.. Самое важное, что партия практически уже устранила беззакония, исправила допущенные нарушения. Сейчас историю надо не писать, а делать».

Заметим, что позиция Шепилова в этом вопросе станет официальной позицией партии, осудившей и отринувшей от себя своего теоретика.

Обвинения в адрес Молотова, Маленкова, Кагановича и их сторонников с новой силой раздались в выступлении Аристова. Ссылаясь на данные комиссии, созданной перед XX съездом (в ее составе были Шверник, Поспелов, Комаров и Аристов при участии Серова и Генерального прокурора Руденко), он обвинил Молотова и Маленкова в массовых расстрелах. В 1936 г., п i данным, было расстреляно Г 118 человек, в следующем — 1937 г.— 353 074 человека. Сообщались сведения о причастности Маленкова к репрессиям конца 40-х — начала 50-х годов.

Закрепляя разгром противников Хрущева, с резкими, грубыми, хорошо акцентированными обвинениями выступил Брежнев, с восхвалениями Хрущева — Беляев. Их поддержал и с бранью набросился на Маленкова и его сторонников Игнатьев — да, да, тот самый Игнатьев, который служил Маленкову в качестве министра госбезопасности, реализуя в жизнь все указания Сталина и Маленкова по делу Абакумова и так называемому «делу врачей».

Пленум закончился разгромом противников Хрущева, перестановками в высшем руководстве партии: из состава Президиума были выведены противники

Хрущева — Каганович, Маленков и Молотов, из кандидатов в члены Президиума — Шепилов. Булганин и Ворошилов, много каявшиеся на пленуме, пока были оставлены в составе Президиума: первый — до 1958 г., второй — до 1960 г. Из членов Президиума в кандидаты разжаловали Первухина и Поспелова, также усердно каявшихся на пленуме. Новыми людьми в Президиуме стали сторонники Хрущева — А. Б. Аристов, Н. И. Беляев, Л. И. Брежнев, Н. Г Игнатов, Ф. Р. Козлов, О. В. Куусинен, А. И. Микоян, М. А. Суслов, Е. А. Фурцева, Н. М. Шверник. В состав Президиума был введен Г. К. Жуков¹⁴⁹

Пленум закончился постановлением об антипартийной группе Маленкова, Кагановича и Молотова, принятием Письма ЦК КПСС к партийным организациям, ко всем членам и кандидатам в члены КПСС об антипартийной группе Маленкова, Кагановича и Молотова. Отметим важную деталь: в официальном, предназначенном для печати постановлении пленума было запрещено публиковать сведения о причастности Маленкова, Молотова и Кагановича к массовым репрессиям¹⁵⁰

По нашему мнению, значение этого пленума в истории СССР явно недооценено. Полагаем, что это было отчасти связано с недоступностью его документов. Между тем именно лет₄ом 1957 г. в столкновении государственных институтов власти, представленных в Президиуме ЦК, с высшим аппаратом ЦК КПСС отныне и до 1990 г. победил именно аппарат ЦК, став полным хозяином всей власти в стране. До этого времени, хотя бы рудиментарно, глава именно государственной власти — от Ленина до Сталина и Маленкова, председательствуя на Политбюро (Президиуме) ЦК, руководил и государством, и партией. Сейчас же произошло существенно более значимое событие, чем устранение из политической жизни Молотова, Маленкова, Кагановича «и примкнувшего к ним Шепило- ва». Впервые аппарат (партийный генералитет) — секретари ЦК, заведующие отделами ЦК, первые секретари крайкомов и обкомов — творил суд, определял политику, исходя из своих корпоративных интересов.

При Сталине — председателе Совмина СССР и секретаре ЦК — на первый план выходили Совмин и госаппарат. Хрущев добился другого: главным государственным органом стал аппарат ЦК, отделы которого командовали министерствами и ведомствами. Отделами ЦК руководили секретари ЦК. Испытанный механизм номенклатуры, находящийся в руках все того же партийного аппарата, позволил им окончательно подчинить, поставить под партийный контроль и в полную зависимость весь высший государственный аппарат. Был ли Хрущев победителем на пленуме? Да, так как он избавился от своих самых назойливых оппонентов и личных врагов. Нет, так как ценой этой победы стало установление зависимости Хрущева, Первого секретаря ЦК КПСС, от того же партийного аппарата, который будет поддерживать его лишь до тех пор, пока его действия будут соответствовать интересам партаппарата. А когда перестанут, то созданный при участии Хрущева механизм власти аппарата расправится с ним.

Аппарат должен быть всесилен. Этого и не рассчитал маршал Жуков, дважды вмешавшийся в ход истории партии — летом 1953 г., арестовав Берию, и летом 1957 г., сорвав планы Президиума. Хрущев и иже с ним не забыли о его попытках докопаться до истины, кто перебил больше высших офицеров Красной Армии, чем все ее внешние враги, не забыли, что он не намерен был в своих поисках ограничиться осуждением Берии. Ему, конечно, припомнили тот страх, который испытали перед появлением военных, способных спутать все партийные комбинации. Да, Жуков спас Хрущева, но не он ли обсуждал с тогдашними руководителями партии вопрос: а не обойтись ли без Первого секретаря, заменив его секретарем по общим вопросам? Не он ли говорил Сабурову, опасавшемуся КГБ и его председателя Серова: «Пусть попробует, я его в два счета снесу, и Лубянки не останется»?¹⁵¹ Таких поступков, такой позиции, которая объективно противостояла партийно-аппаратному самодержавию, нельзя было простить Жукову.

Полагаем, что и Хрущев, и Жуков задумывались о том, что во главе Соединенных Штатов оказался генерал Эйзенхауэр, бывший Верховный главнокомандующий экспедиционными войсками союзников в Западной Европе и командующий американскими оккупационными войсками в Германии. Если американский генерал смог стать президентом США, то почему бы не смог стать во главе СССР маршал, министр обороны СССР?

Операция против Жукова была проведена со вполне цековским коварством. Министра обороны отправили с государственным визитом в Албанию и Югославию. В его отсутствие, 19 октября все того же 1957 года, собрался Президиум ЦК КПСС, где было принято решение вывести его из Президиума, из ЦК и снять с должности, обвинив в недостатках партийно-политической работы в армии. После возвращения маршала в СССР состоялся Пленум ЦК, где Суслов, Брежнев, Хрущев обрушились на него с критикой. Вина Жукова, по их мнению, состояла в том, что он пренебрегал политработниками; звучали обвинения его в бонапартизме. Суслов цитировал доносы на министра обороны: «На большом собрании политработников т. Жуков говорил: привыкли за сорок лет болтать (отметим, что это происходило накануне 40-летия Октябрьской революции.—-Авт.), потеряли всякий нюх, как старые коты... В другом месте заявляет: им, политработникам, только наклеить рыжие бороды и дать кинжалы — они перерезали бы командиров»¹⁵². В вину ему поставили создание без согласования с ЦК центральной разведшколы — «школы террористов», прообраза будущего спецназа, некоторые приказы, которые он, министр обороны, издал без согласования с ЦК.

Жуков пытался оправдаться, напомнить о своем участии в организации «отпора антипартийной группе в составе семи человек» на недавнем пленуме... В его адрес летели новые обвинения Хрущева в том, что Жуков преувеличивает свою роль в истории Великой Отечественной войны, не понимает роли новых видов вооружения и вообще в 61 год ему следует уступить дорогу другим... Хрущеву вторили маршалы Малиновский, Соколовский; от Жукова отмежевался считавшийся его другом маршал Конев...

При чтении материалов этого пленума трудно отделаться от мысли, что расправа над Жуковым шла по прописям Сталина: на пленуме фактически «озвучивался» секретный сталинский приказ 1946 г. об отстранении маршала Жукова от должности главкома Сухопутных войск. Разница лишь в том, что тогда, в 1946 г., 49-летнего Жукова отправили командовать округом, сейчас же, в 1957 г., ему в возрасте 60 лет была уготована участь опального пенсионера...

С отставкой Жукова из политической жизни был устранен последний государственный институт, пытавшийся претендовать на известную независимость от партаппарата. МВД во главе с Берией, Совет Министров во главе с Маленковым и Булганиным и, наконец, армия с Жуковым были последовательно повержены аппаратом ЦК КПСС.

* * *

Реформы, начавшиеся в СССР после смерти Сталина, были вынужденны и неизбежны. В той или иной форме они были сформулированы еще в послевоенные годы, тогда же были определены и альтернативы их возможного осуществления.

Перечислим их. В промышленности — от дальнейшего развития тяжелой, по преимуществу оборонной промышленности до снижения удельного веса этих отраслей и увеличения инвестиций в легкую промышленность. В области сельского хозяйства — от создания «агрогородов», форсированного развития совхозного производства силами сельских рабочих до снижения уровня государственного вмешательства в деревне, повышения закупочных цен и снижения налогов. Во внешней политике — от усиления геополитической роли СССР, превращения СССР в государство, вооруженное ракетно-ядерным оружием, способное противостоять всему миру, до проведения более осторожной политики, ставящей своей задачей демилитаризацию объединенной Германии, создание пояса нейтральных, не входящих в военные блоки, государств в Центральной Европе и на дальних подступах к СССР.

Необходимы были реформы и в карательной системе страны. Репрессии 30- 40-х гг., являвшиеся, с одной стороны, способом управления государственным и партийным аппаратом, а с другой — средством оказания политического давления на все общество, изжили себя.

В высшем политическом руководстве СССР существовало понимание необходимости как проведения реформ, так и их социалистической направленности. Споры шли о том, какие реформы следует проводить.

Борьба за власть в политическом руководстве СССР шла параллельно и иногда выступала в форме борьбы за тот или иной вариант реформ.

Начало реформ, несомненно, было связано с деятельностью Берии, начавшего процессы политической реабилитации, смягчения карательной системы в СССР, предлагавшего осуществить объединение Германии ценой ее демилитаризации и невхождения в военные блоки, нормализацию отношений с Югославией. Во внутренней политике обращает на себя внимание его попытка разграничить функции государственного и партийного аппарата и повысить роль именно государственного аппарата. Заслуживает быть отмеченным, что Берия отдавал себе отчет в важности национальных проблем для будущего СССР.

Реформы Берии оказывались слишком радикальными, а борьба за власть — слишком острой. С устранением Берии некоторые предложенные им реформы были отложены на 2-3 года (нормализация отношений с Югославией, осуждение культа личности Сталина, массовая реабилитация); другие не будут реализованы никогда или будут реализованы в последние годы существования СССР, при Горбачеве (разделение функций партийного и государственного аппарата), когда «поезд ушел» с социалистического вокзала СССР.

Маленков попытался изменить приоритеты в развитии экономики СССР, увеличить удельный вес производства товаров народного потребления. Связанные с его именем реформы сельского хозяйства способствовали оживлению жизни российской деревни, созданию более благоприятных условий для развития личных подсобных хозяйств. Эти предложения в областиэкономики вызвали решительный протест со стороны «идеологов-фундаменталистов», настаивавших, в полном согласии с Первым секретарем КПСС Н. С. Хрущевым, на сохранении прежнего, сталинского курса на преимущественное развитие тяжелой, оборонной промышленности. Хрущев противопоставил политике Маленкова в области сельского хозяйства и осуществил программу «освоения целины», предполагавшую громадные инвестиции в неосвоенные районы страны, а затем сформулировал амбициозную задачу «догнать и перегнать Америку» по производству сельскохозяйственной продукции. Эти меры привели к глубочайшему кризису сельского хозяйства, возрастанию продовольственной зависимости СССР от закупок за рубежом.

Зато Хрущеву удалось сохранить и укрепить образ СССР как угрозы для всего капиталистического мира. Брошенная им в запальчивости фраза — «Мы вас (американцев.— Авт.) закопаем» — отражала его глубокое убеждение в исторической неизбежности победы социализма над капитализмом. Форсированное развитие советской ракетно-ядерной программы стало средством держать паритет СССР с США, странами НАТО, со всем миром. СССР уверенно втягивался в гонку вооружений.

Из всех альтернативных реформ, существовавших к началу 50-х гг., Хрущев выбрал наиболее консервативные варианты, сохраненные его последователями до последних лет существования СССР. Его «секретный доклад» на XX съезде был, с одной стороны, продолжением критики Сталина, начавшейся сразу же после его смерти, с другой — оружием в продолжавшейся внутрипартийной борьбе. Другое дело, что советское общество и весь мир увидели в разоблачениях Сталина больше и дальше, чем бы хотелось самому докладчику. Вся дальнейшая деятельность Хрущева — это попытки всеми средствами ограничить широкое толкование доклада. Для этого годились репрессивные меры КГБ внутри страны, аресты и лагеря для людей, слишком поверивших «идеям XX съезда», военное вмешательство или угроза его для «братских социалистических стран».

Середина бурных 50-х гг. стала временем, когда были сформулированы те политические принципы, которые легли в основу партийно-государственной системы СССР вплоть до второй половины 80-х гг. Прежде всего, именно тогда был провозглашен принцип стабильности номенклатуры. Приобщение, включение в номенклатуру обеспечивало существование в замкнутой, отделенной от других социальной группе, которой гарантировалась защищенность, то, что в СССР называлось привилегиями. Попытка проигнорировать этот принцип будет стоить Хрущеву его поста в 1964 г. Принцип стабильности исключал массовые репрессии как способ управления, широко применявшийся раньше. Номенклатура разорвала свои связи с репрессивной частью сталинского политического наследия. Отсюда — поддержка партийным аппаратом решений XX и XXII съездов КПСС.

В эти годы состоялась последняя в советское время схватка между партийным и государственным аппаратом. Авторитет «Главы Советского государства», как именовали в 40-х — начале 50-х гг. Сталина, распространялся на Совет Министров СССР и его аппарат, на органы исполнительной власти. Сейчас же на практике был утвержден принцип партийного руководства всеми сторонами деятельности государственного аппарата. Утратили свою ключевую роль такие ведомства, как Министерство внутренних дел, Министерство обороны, КГБ СССР. Гораздо важнее, хотя и скрытнее, стала роль отделов аппарата КПСС, а после июньского (1957 г.) Пленума ЦК значение партийного аппарата возросло.

Время действующих лиц прошло. Пришло время действующего аппарата, «коллективного героя» советской истории 60-70-х гт.

Примечания

Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина: Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком. 1924—1953 гг. // Исторический архив. 1997. № 1. С. 38.

Волкогонов Д. А. Сталин. Кн. 2. М., 1999. С. 597-598.

Посетители... С. 38.

АПРФ,ф. 2, on. 1, д. 24, л. 2.

Последняя отставка Сталина / Публ. А. Чернева // Источник. 1994. № 1. С. 106-111.

См.: Известия ЦК КПСС. 1990. № 1. С. 76-77.

у

Последняя отставка Сталина. С. 110.

См.: Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 108, 131.

ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 53.

Наше Отечество. Опыт политической истории. М., 1991. Т. 2. С. 443.

АП РФ, ф. 2, on. 1, д. 25, л. 1-10.

Там же, ф. 3, оп. 58, д. 223, л. 50-104.

Там же, д. 536, л. 103-107.

Там же, д. 423, л. 1-2.

См.: Старков Б. Сто дней «лубянского маршала» // Источник. 1993. № 4. С. 82-90; «Следствие прибегло к извращенным приемам» // Источник. 1993. № 4. С. 91-100.

См.: Кокурин А. И., Пожаров А. И. «Новый курс» Л. П. Берии // Исторический архив. 1996. №4. С. 152-156.

Любопытно заметить, что этот Указ был отменен только в 1955 г. практически на основании

тех же аргументов, которые излагались весной 1953 г.

Кокурин А. И., Пожаров А. И. «Новый курс» Л. П. Берии. С. 160-161.

Старков Б. Сто дней «лубянского маршала». С. 85.

Охотин Н. Г., Петров H. В., Рогинский А. Б., Мироненко С. В. Экспертное заключение к

заседанию Конституционного суда РФ 26 мая 1992 г. М., 1992. С. 15.

21

Кокурин А. И., Пожаров А. И. «Новый курс» Л. П. Берии. С. 137-142. См. там же. С. 148.

Известия ЦК КПСС. 1991. № 1. С. 144.

Там же. С. 153.

Там же. С. 161-162.

Проекты постановлений ЦК КПСС о положении в Западной Украине, Белоруссии, Прибалтике за март — октябрь 1953 г. См.: ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 6.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 484, л. 110-111.

2S

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. Взгляд изнутри. М., 1994. Т. 1. С. 57.

См.: Берия: Конец карьеры. М., 1991.

См. там же. С. 262-289.

АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 223, л. 112.

Материалы пленума опубликованы в «Известиях ЦК КПСС». 1991. № 1-2. Здесь и далее выступления цитируются по этой публикации.

Двумя годами позже Хрущев, прибыв в столицу Югославии Белград, чтобы договориться о нормализации отношений с этой страной, заявил, что ответственность за ухудшение отношений между СССР и Югославией несут «ныне разоблаченные враги народа — Берия и Абакумов» (см.: Правда. 1955. 27 мая). То, что именно Берия настаивал на улучшении отношений с Югославией, было предано забвению.

См.: Состав руководящих органов Центрального Комитета партии — Политбюро (Президиума) (1919-1990 гг.) // Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 77.

См.: Наше Отечество. Опыт политической истории. Т. 2. С. 443.

ЦХСД, ф. 89, оп. 18, д. 28.

См.: Правда. 1953. 24 декабря.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 132.

Там же. С. 133.

Подробнее см.: Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. М., 1996.

АП РФ, ф. 4, оп. 20, д. 873, л. 94 об.

Там же, л. 83-84.

Там же, ф. 3, оп. 24, д. 484, л. 1-2.

Там же, л. 2.

4-е Управление Министерства здравоохранения СССР обслуживало высшее политическое руководство страны.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 484, л. 21-22.

Там же, л. 28.

Там же, л. 85-86.

Там же, л. 91.

Там же, л. 86-87, 117.

Относительно небольшие потери личного состава советских авиационных подразделений объяснялись тем, что советским самолетам было категорически запрещено пересекать условную границу, отделявшую Северную Корею от Южной.

См.: Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945-1985): Новое прочтение. М., 1995. С. 210.

Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 31.

См.: СССР и «холодная война». М., 1995. С. 53; Правда. 1954. 14 марта.

См.: Иорыш А. И. Ядерный джинн. М., 1994. С. 327-329; Правда. 1954. 27 апреля.

Турнир длиною в три десятилетия. ЦК КПСС — М. М. Ботвинник // Исторический архив. 1993. №2. С. 58-67.

Там же. С. 64.

Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 82-135.

Постановление Пленума ЦК КПСС «О тов. Маленкове Г М.» (Принято единогласно на заседании Пленума ЦК КПСС 31 января 1966 г.).

П. Н. Поспелов — тогда секретарь ЦК КПСС, П. К. Комаров — заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, А. Б. Аристов — секретарь ЦК КПСС, Н. М. Шверник — председатель Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 489, л. 89.

См.: Наумов В. «Утвердить докладчиком товарища Хрущева» // Московские новости. 1996. №5. 4—11 февраля. Источниковой основой публикации стали записи заседаний Президиума ЦК, сделанные заведующим Общим отделом ЦК В. Малиным.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 489, л. 23-111.

См.: Наумов В. «Утвердить докладчиком товарища Хрущева».

⁶⁵ АП РФ, ф. 1, оп. 2, д. 1, л. 50, 52.

Там же, л. 64.

Там же, л. 66-67.

Там же, ф. 52, on. 1, д. 169, л. 2-29.

Там же, л. 29-63.

Там же, л. 29.

Там же, л. 31.

Там же, л. 31-34.

Там же, л. 53.

Там же, л. 43.

Там же, л. 63.

О роли Шепилова в доработке заключительного варианта «секретного доклада» и о том, что Хрущев почти не отрывался от написанного текста, рассказывал А. Н. Яковлев, присутствовавший на съезде в заключительный день его работы в качестве инструктора ЦК КПСС.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 166.

Там же.

АП РФ, ф. 1, оп. 2, д. 14, л. 46.

Там же, л. 55.

Там же, ф. 3, оп. 24, д. 490. Постановление Президиума ЦК КПСС от 28 марта 1956 г. об ознакомлении представителей иностранных компартий с докладом Н. С. Хрущева.

Там же, ф. 1, оп. 2, д. 14, л. 48.

Там же, л. 68.

Отклики на решения XX съезда из-за рубежа и из страны см.: ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 140, 350.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 493, л. 30 об.

-г

Там же.

ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 139, л. 5-27.

Там же, д. 138, л. 81-67.

Там же, д. 140, л. 53-65.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 490, л. 23-27. Кроме архивных документов сохранились воспоминания активного участника этого заседания — Ю. Ф. Орлова. Они опубликованы в кн.: Орлов Ю. Ф. Опасные мысли: Мемуары из русской жизни. М., 1992. С. 114-118.

АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 490, л. 24.

Там же, л. 28.

Там же, л. 39.

См.: Постановление Президиума ЦК КПСС от 5 апреля 1956 г.

Чего стоят полководческие качества Сталина: Непроизнесенная речь Жукова / Публ. Л. Киевской, В. Лебедева, С. Мельчина, Ю. Мурина, А. Чернева // Источник. 1995. № 2. С. 143-159.

Данные Жукова вступили в противоречие со сведениями, сообщенными Хрущевым на XX съезде КПСС, о том, что Сталин, узнав о начале войны, укрылся у себя на даче и устранился на некоторое время от управления страной.

АП РФ, ф. 1, оп. 2, д. 1, л. 91-95.

Там же, л. 98.

Там же, л. 106.

С венгерской стороны в переговорах участвовали М. Ракоши, Генеральный секретарь Венгерской партии труда (далее — ВПТ), Председатель Совета Министров Венгрии, Э. Герё, заместитель Председателя Совета Министров Венгрии, министр внутренних дел и член Политбюро ВПТ, И. Надь, заместитель председателя правительства, член Политбюро, А. Хегедюш, член Политбюро и секретарь ЦК ВПТ, И. Доби, Председатель Президиума Венгрии, а также молодые партийные и государственные работники — Р. Фельдвари, Б. Салаи, И. Хидаш. Советская сторона была представлена Маленковым, Берией, Молотовым, Хрущевым, Булганиным и послом СССР в Венгрии Б. Киселевым (см.: Мусатов В. JI. СССР и венгерские события 1956 г.: Новые архивные материалы //

Новая и новейшая история. 1993. № 1. С. 4—5; Желнцки Б. Будапешт — Москва: год 1956 II Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 242-243.)

См.: Желицки Б. Будапешт— Москва... С. 242.

Заинтересованность советского руководства в назначении именно И. Надя объяснялась тем, что И. Надь, эмигрировавший в СССР в 1929 г.. с января 1933 г. стал агентом Главного управления госбезопасности НКВД по кличке Володя, доносившим о венгерских, немецких, итальянских политэмигрантах, о своих русских коллегах в Коминтерне, Всесоюзном радиокомитете, Международном радиокомитете. Об этой стороне деятельности И. Надя уже с 1940 г. был информирован Маленков. Возникла иллюзия управляемости И. Надя в будущем (см.: Агент «Володя»: Неизвестные факты из биографии Имре Надя // Источник. 1993. № 1. С. 71-73).

См.: Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 245.

См.: Орехов А. М. События 1956 года в Польше и кризис советско-польских отношений // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 218-222.

Там же. С. 224.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 1.

_ -

Там же, д. 2.

Как решались «вопросы Венгрии»: Рабочие записи заседаний Президиума ЦК КПСС. Июль — ноябрь 1956 г. // Исторический архив. 1996. № 2. С. 77.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 3.

Там же, д. 4—5.

^m Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 2. С. 81-82.

См.: Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 257-259.

Как решались «вопросы Венгрии» П Исторический архив. 1996. № 2. С. 82-84.

ЦХСД, ф. 89, ол. 45, д. 6.

См.: Венгрия, октябрь — ноябрь 1956 г.: Из архива ЦК КПСС / Подг. С. А. Мельчин, Е. А. Орехова, В. Т. Середа, А. С. Стыкалин // Исторический архив. 1993. № 5. С. 135.

Это сразу же создало сложнейшую политическую ситуацию. «Пригласительное письмо» для ввода войск в Венгрию Хегедюш подписал тогда, когда он уже не был премьер-министром.

¹⁷ Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 265-266.

118

См.: Венгрия, октябрь — ноябрь 1956 г. С. 136-137.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 8.

Венгрия, октябрь — ноябрь 1956 г. С. 137-138.

См.: Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 267.

^ш См. там же. С. 268-269.

Как решались «вопросы Венгрии» Н Исторический архив. 1996. № 2. С. 88-89.

Там же. С. 90-92.

Там же. С. 98-99.

ЦХСД ф. 89, оп. 45, д. 13.

Доклады Совета Безопасности Генеральной Ассамблее ООН за период с 16 июля 1956 по 15 июля 1957 г. Нью-Йорк, 1957. С. 35. См. также: История внешней политики СССР. 1917-1945. М.,

1986. Т. 2. 1945-1985. С. 239-240.

) 28

Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 3. С. 89-90.

Там же. С. 90.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 16.

Там же, д. 20.

См.: Мусатов В. Л. СССР и венгерские события 1956 г. С. 18; Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 277-278.

Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 3. С. 112.

ЦХСД,ф. 89, оп. 6, д. 1.

Там же, д. 2.

Новая и новейшая история. 1993. № 1. С. 4-5; Желнцки Б. Будапешт — Москва: год 1956 // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 242-243.)

См.: Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 242.

Заинтересованность советского руководства в назначении именно И. Надя объяснялась тем, что И. Надь, эмигрировавший в СССР в 1929 г.. с января 1933 г. стал агентом Главного управления госбезопасности НКВД по кличке Володя, доносившим о венгерских, немецких, итальянских политэмигрантах, о своих русских коллегах в Коминтерне, Всесоюзном радиокомитете, Международном радиокомитете. Об этой стороне деятельности И. Надя уже с 1940 г. был информирован Маленков. Возникла иллюзия управляемости И. Надя в будущем (см.: Агент «Володя»: Неизвестные факты из биографии Имре Надя Н Источник. 1993. № 1. С. 71-73).

См.: Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 245.

См.: Орехов А. М. События 1956 года в Польше и кризис советско-польских отношений // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 218-222.

Там же. С. 224.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 1.

Там же, д. 2.

Как решались «вопросы Венгрии»: Рабочие записи заседаний Президиума ЦК КПСС. Июль — ноябрь 1956 г. // Исторический архив. 1996. № 2. С. 77.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 3.

Там же, д. 4-5.

Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 2. С. 81-82.

См.: Желнцки Б. Будапешт — Москва... С. 257-259.

Как решались «вопросы Венгрии» П Исторический архив. 1996. № 2. С. 82-84.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 6.

См.: Венгрия, октябрь — ноябрь 1956 г.: Из архива ЦК КПСС / Подг. С. А. Мельчин, Е. А. Орехова, В. Т. Середа, А. С. Стыкалин // Исторический архив. 1993. № 5. С. 135.

¹ Это сразу же создало сложнейшую политическую ситуацию. «Пригласительное письмо» для ввода войск в Венгрию Хегедюш подписал тогда, когда он уже не был премьер-министром.

Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 265-266.

118

См.: Венгрия, октябрь — ноябрь 1956 г. С. 136-137.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 8.

Венгрия, октябрь — ноябрь 1956 г. С. 137-138.

См.: Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 267.

См. там же. С. 268-269.

Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 2. С. 88-89.

Там же. С. 90-92.

Там же. С. 98-99.

ЦХСД. ф. 89, оп. 45, д. 13.

Доклады Совета Безопасности Генеральной Ассамблее ООН за период с 16 июля 1956 по 15 июля 1957 г. Нью-Йорк, 1957. С. 35. См. также: История внешней политики СССР. 1917-1945. М.,

1986. Т. 2. 1945-1985. С. 239-240.

Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 3. С. 89-90.

Там же. С. 90.

ЦХСД, ф. 89, оп. 45, д. 16.

Там же, д. 20.

См.: Мусатов В. Л. СССР и венгерские события 1956 г. С. 18; Желицки Б. Будапешт — Москва... С. 277-278.

Как решались «вопросы Венгрии» // Исторический архив. 1996. № 3. С. 112.

ЦХСД, ф. 89, оп. 6, д. 1.

_т -

Там же, д. 2.

Письмо ЦК КПСС к партийным организациям «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов». Выписка из протокола № 66 заседания Президиума ЦК от 19 декабря 1956 г.

ЦХСД, ф. 89, оп. 6, д. 3, 4.

Там же, ф. 5, оп. 30, д. 189, л. 5-9.

Там же, л. 1-4.

Там же, ф. 89, оп. 6, д. 5, 6.

См.: Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года): Стенографический отчет. М.: ЦК КПСС, 1957. С. 54. В период завершения работы над первым изданием этой книги появилось издание материалов пленума: Молотов, Маленков, Каганович. 1957: Стенограмма июньского Пленума ЦК КПСС и другие документы / Сост. Н. Ковалева, А. Короткое, С. Мельчин, Ю. Сигачев, А. Степанов. М., 1998.

См.: Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 76-77.

Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года). С. 44.

На заседании отсутствовали Кириченко, Суслов, Сабуров, кандидаты в члены Президиума Шверник, Мухитдинов, Козлов, секретари ЦК Аристов, Беляев, Поспелов.

См.: Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года). С. 3.

Там же. С. 6-7.

Там же. С. 8-9.

Там же. С. 279.

Подробно об изменениях в высшем партийном руководстве см.: Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 77.

См.: Пленум ЦК КПСС (июнь 1957 года). С. 253.

Там же. С. 32.

Пленум ЦК КПСС. Октябрь 1957 г. Стенографический отчет. ЦК КПСС. Исх. № П 3020. С. 5.

ГЛАВА 3

ПРИЧИНЫ ОТСТАВКИ Н. С. ХРУЩЕВА

Какое невысокое мнение о человеческой мудрости и честности составилось у меня, когда я получил правильные сведения о пружинах и мотивах великих событий и переворотов и о тех ничтожных случайностях, которым они обязаны своим успехом.

Д. Свифт.

Путешествие Лемуэля Гулливера

Ослабление налогового пресса над крестьянами

Отставка Хрущева в октябре 1964 г. стала существенным рубежом в политической истории страны. Традиционно принято считать ее завершением периода противоречивых, не очень последовательных антисталинских реформ. Вместе с тем эта отставка стала результатом действия многих факторов, накапливавшихся в течение нескольких лет. Анализируя причины отстранения Хрущева от власти, необходимо, на наш взгляд, учитывать два уровня факторов. К первому следует отнести объективные процессы, происходившие в стране, подрывавшие влияние Хрущева как главы партии и государства. Ко второму — личные отношения, складывавшиеся между Хрущевым и представителями тогдашних правящих элит — партийной, военной, промышленной.

Традицией КПСС было начинать каждый новый период своей истории с резкой критики состояния сельского хозяйства и с уверений, что уж на этот раз все проблемы будут решены, естественно — на путях дальнейшего укрепления колхозно-совхозного строя. Так было при Хрущеве и Брежневе, так начинал и М. С. Горбачев, создатель «продовольственной программы». Однако никогда партия так последовательно не занималась руководством сельским хозяйством, как во времена Хрущева.

Среди проблем, которые страна унаследовала от недавнего сталинского прошлого, одной из самых очевидных было сельское хозяйство. Труд в колхозе был невыгоден для колхозников. Работа в колхозе должна была служить основным источником доходов. Однако плата была настолько нищенской, что крестьяне должны были искать заработки «на стороне».

В результате, по данным Центрального статистического управления СССР, труд непосредственно в колхозе давал только около 20% денежных доходов.

Примечательно, что один из первых после смерти Сталина Пленумов ЦК КПСС — сентябрьский (1953 г.) — был посвящен положению, сложившемуся в сельском хозяйстве. На пленуме с необычной откровенностью признавались провалы в обеспечении населения продуктами питания, отмечалась необходимость повысить материальную заинтересованность самих крестьян.

Новым стало и то, что пленум признал неоправданно высокими налоги, собиравшиеся^ приусадебных участков, и указал на связь между этими налогами и снижением числа коров, свиней и овец в хозяйствах колхозников. В постановляющей части решений пленума были предусмотрены реальные меры поддержки деревни — налоговые льготы, которые должны были способствовать восстановлению поголовья скота в хозяйствах колхозников; с колхозников, рабочих и служащих списывалась задолженность по обязательным поставкам продуктов животноводства.

В 1954 г. отменили налоги на владение коровами и свиньями, в 1958 г.— обязательные поставки продуктов сельского хозяйства с личных приусадебных участков колхозников, рабочих и служащих. Были значительно повышены государственные закупочные цены на мясо, молоко, масло, зерновые. В 1952-1958 гг. они возросли: на крупный рогатый скот — в 12 раз, на пшеницу — в 6 раз. Выросли и денежные доходы колхозников¹.

Сторонником снижения налогового пресса на крестьянство и попыток развития сельского хозяйства в его традиционных районах — в России, на Украине, в Белоруссии — был Г М. Маленков. Он защищал «колхозно-крестьянский тип развития», однако обосновывал необходимость снижения налогов и невмешательство в подсобное крестьянское хозяйство. Это сочеталось с практическим отсутствием государственных инвестиций в сельское хозяйство. Деревня должна была сама выбираться из кризиса ценой предоставления минимума прав для крестьян — так можно было бы сформулировать смь1сл реформ по-маленковски. В это время ослабли государственные меры, препятствовавшие колхозникам уходить из колхоза. Крестьянам начали выдавать по их требованию паспорта. Гнет государственного крепостничества ослабел. '

Экономическая программа Маленкова вскоре была подвергнута критике, когда устами Первого секретаря ЦК КПСС Хрущева|на январском (1955 г.) Пленуме ЦК деятельность Председателя Совета Министров СССР Маленкова была оценена как .некомпетентная, а сам Маленков был обвинен в попытках завоевать «дешевую популярность» в глазах народа.

Иной точки зрения на решение проблем сельского хозяйства придерживался Хрущев. Он отстаивал курс на создание крупных, хорошо механизированных хозяйств, где должны были работать не крестьяне, а сельскохозяйственные рабочие. Этот курс своей конечной целью имел сближение города и деревни, ликвидацию мелкобуржуазных пережитков в жизни крестьянства, создание «агрогоро- дов». Этот тип развития — назовем его «совхозно-рабочим» — стал основным направлением сельскохозяйственной политики Хрущева.

По мнению Хрущева, только таким путем можно было решить возраставшие проблемы аграрного производства. В записке, направленной в январе 1954 г. в

ЦК КПСС, Хрущев сообщал, что в стране неуклонно снижается производство зерна. «В 1949 г. было заготовлено зерна 2 225 млн. пудов,— отмечал он,— а в

г.— лишь I 850 млн. пудов, т. е. меньше на 375 млн. пудов. В то же время в связи с общим ростом народного хозяйства, значительным увеличением городского населения и ростом реальной заработной платы из года в год увеличивается расход хлебопродуктов».

Для того чтобы улучшить положение, было необходимо, по мнению Хрущева, повысить урожайность, добиться, чтобы в СССР собиралось с одного гектара до 15 ц зерна. Во-вторых,«следовало изменить структуру посевов зерновых, увеличить удельный вес кукурузы, практически неизвестной к тому времени в Центральной России. Хрущев, сравнивая сельскохозяйственное производство в США и СССР, писал, что «удельный вес посевов кукурузы в СССР составляет 3,6% от всех зерновых, а в США — 36%. Этим в значительной степени объясняется высокая урожайность всех зерновых культур в США (17,3 центнера с одного гектара), так как урожайность кукурузы в США с каждого гектара более чем в 2 раза превышает урожайность пшеницы и овса». Однако основным способом увеличения производства зерновых должно было стать, по его мнению, резкое расширение посевных площадей. Так как в Центральной России, на юге СССР, в европейской части страны уже не было резервов земли, то следовало освоить «целину» — огромные пространства степей в Северном Казахстане, Западной Сибири и в Приуралье.

«Освоение целины» стало, пожалуй, крупнейшим аграрным проектом, реализованным во времена Хрущева. Он игнорировал все осторожные замечания, которые были высказаны руководством Казахстана, ссылавшимся на отсутствие транспортных путей для вывоза хлеба, острую нехватку складских помещений для зерна и специалистов. Да и «целинные земли» отнюдь не пустовали: степные пространства Казахстана использовались как пастбища для скота, для коневодства — традиционной отрасли хозяйства казахов. Однако Хрущев считал иначе: «В Казахстане курица дает больше дохода, чем лошадь. Лошадь топчет пастбища, уничтожает сено, отрывает рабочую силу в большом количестве»²,— заявил он на совещании с руководителями Компартии Казахстана в начале

г.

По настоянию Хрущева произошла смена руководства Казахстана. Первым секретарем ЦК Компартии республики был назначен кандидат в члены Президиума ЦК КПСС П. К. Пономаренко, прежде руководивший Компартией Белоруссии, в это время министр культуры СССР; вторым секретарем в Казахстан Хрущев рекомендовал Л. И. Брежнева, служившего тогда в Советской Армии первым заместителем начальника Главного политического управления Министерства обороны СССР. Хрущев знал Брежнева еще с довоенных лет, когда тот был секретарем обкома партии в Днепропетровске, на Украине. «Тов. Брежнева,— говорил Хрущев,— мы знаем как одного из способнейших партийных работников и руководителей, хорошо знающего сельское хозяйство, промышленность и вообще хорошо знающего партийную работу»³

Освоение целинных и залежных земель в Западной Сибири и Казахстане становилось важнейшим условием реализации главной задачи аграрной политики руководства КПСС. Первоначально планировалось распахать за три года около 13 млн. га целины, однако было поднято около 33 млн. га.

Освоение целины проводилось под аккомпанемент шумной пропагандистской кампании в прессе, на радио, в кинофильмах. Создавался привлекательный образ целинника — молодого, образованного человека, который, преодолевая трудности, в голой степи, с колышка, вбитого в мерзлую землю, начинает строить новый совхоз — «агрогород». Этот образ, полный социального оптимизма, совпадал с общественными настроениями, распространявшимися в стране, преодолевавшей ужасы сталинизма. На целину — в Зауралье, Западную Сибирь, на Алтай и в Казахстан — в 1954-1957 гг. переселились 55 924 семьи. Большинство из новоселов — крестьяне-колхозники из европейских областей России⁴ Здесь возникали по преимуществу совхозы, работники которых считались наемными сельскохозяйственными рабочими. За 1954-1955 гг. на целине было создано 425 крупных зерновых совхозов⁵

На практике реализовался тезис Хрущева о создании «агрогородов». Проведение этой кампании имело несомненное народнохозяйственное значение. Прежде всего оно реально способствовало увеличению производства зерна: с середины 50-х гг. от ¹ до V₂ всего хлеба, произведенного в стране, приходилось на долю целинного урожая.

Создание новой зоны зернового производства сочеталось со значительными инвестициями, направленными на целину. Здесь был более высокий уровень механизации сельского хозяйства. Вместе с тем оправдались опасения скептиков. На целине не были подготовлены зернохранилища, транспортная сеть оставалась неразвитой, большое количество хлеба гибло, не хватало ремонтных мощностей, постоянно недоставало механизаторов на период уборки урожая, что вынуждало ежегодно привлекать к сезонным работам студентов из других районов страны, армию. Себестоимость целинного зерна поэтому была выше, чем в центре СССР.

Другие проблемы, связанные с освоением целины, носили более глубинный характер и начали проявляться позже. Прежде всего это отсутствие специальных технологий выращивания хлеба в условиях степного, рискованного земледелия. Экологические проблемы, порожденные распашкой степных и лесостепных пространств Западной Сибири и Казахстана, проявились в пыльных бурях, обрушившихся на целину с начала 60-х гг. Именно поэтому в начале 60-х гг. на целине разразился страшный неурожай.

Организаторы целинной кампании полностью игнорировали исторические и демографические факторы. Исходя из сиюминутной политической целесообразности, руководство КПСС провело широкомасштабную перекройку границ Российской Федерации и Казахстана, «прирезав» последнему ряд районов Оренбургской и Омской областей. Изменялся демографический состав населения. Все это в свою очередь оказалось долговременными политическими факторами, недооцененными политическим руководством СССР.

Отметим первые итоги: в стране в середине 50-х гг. продовольственное обеспечение населения несколько улучшилось, и это произошло за счет двух разнородных факторов: прежде всего, за счет мер по ослаблению налогов на личное подсобное хозяйство и, во-вторых, за счет развития целинных совхозов, крупного государственного сельскохозяйственного производства. В течение первых пяти лет после сентябрьского (1953 г.) Пленума ЦК КПСС валовая продукция сельского хозяйства увеличилась на 50%, в том числе продукция земледелия — на 54%, животноводства — на 24%⁶.

«Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения»

22 мая 1957 г., выступая в Ленинграде, Н. С. Хрущев выдвинул лозунг, ставший своего рода символом для всей его последующей деятельности. Хрущевская авантюра базировалась на надежде решить проблемы страны на основе экстенсивных методов освоения новых сельскохозяйственных площадей, а также за счет личных хозяйств — использования того ресурса, который должен был в существенной степени «прикрыть» проблемы колхозно-совхозного сектора экономики.

С внутренними факторами связаны и едва ли не соперничают с ними факторы внешнеполитические. После событий в Польше и в особенности в Венгрии и получившего весьма широкое распространение недовольства деятельностью партийного руководства в самом СССР Н. С. Хрущеву необходимо было доказать, что победа в таком соревновании станет одним из решающих условий исторической неизбежности победы социализма. «Это будет нашим большим завоеванием,— говорил Хрущев участникам совещания.— Ведь сейчас США действуют на психику людей всего западного мира своим объемом производства. Отсталые в экономическом отношении страны просто трепещут и даже не помышляют о том, что они могут сравниться с Америкой. А вот Советский Союз, народы в прошлом отсталой России, взявшие власть в свои руки, построили хозяйство на социалистических основах... и получили возможность поставить вполне реальную задачу — догнать и превзойти США по уровню производства на душу населения»⁷

Лозунг «Догнать и перегнать Америку» «персонифицировал», если угодно, политику Хрущева. Отсюда — лихорадочные попытки любыми путями увеличить производство хлеба, мяса и молока.

В конце 50-х — начале 60-х гг. в Советском Союзе складывается такая система злоупотреблений, государственного обмана, политического фарисейства, перед которой меркнут все мошенничества чиновников Российской империи, описанные великим сатириком и знатоком отечественной бюрократии XIX в. М. Е. Салтыковым-Щедриным. Именно система, так как можно говорить об устойчивых приемах и методах обмана государства. Эту систему объединяла заинтересованность партийных органов в благополучных, отвечающих интересам «самого» Н. С. Хрущева рапортах и отчетах.

Характерной чертой хрущевских реформ в сельском хозяйстве стала унаследованная еще от сталинских времен вера в чудодейственный метод, который мог бы разом улучшить положение этой отрасли. Наряду с целиной такими методами стали внедрение кукурузы во всех регионах страны⁸, квадратно-гнездовой метод посадки растений, ликвидация чистых паров, внедрение беспривязного содержания коров, раздельная уборка хлебов⁹. Хрущев уже в первые месяцы своей деятельности признавался: «Я зарекомендовал себя как кукурузник». Позже он сформулирует свое отношение к кукурузе еще яснее: «Кукуруза, товарищи,— это танк в руках бойцов, я имею в виду колхозников; это танк, который дает возможность преодолевать барьеры, преодолевать преграды на пути к созданию изобилия продуктов для нашего народа».

Подобный кавалерийско-танковый нажим помог успешно преодолеть барьеры здравого смысла в социалистическом сельском хозяйстве. Под давлением партийного аппарата произошли изменения в структуре посевных площадей: земли, отведенные под кукурузу, увеличились с 18 млн. га в 1956 г. до 37 млн. га в 1962 г.¹⁰ Любимую Хрущевым «королеву полей» сеяли на огромных пространствах России — от Кубани и Ставрополья на юге до Вологодской и Архангельской областей на севере. Площадь земель под кукурузу сравнялась и даже превзошла тот объем пашни, который был введен в сельскохозяйственный оборот громадным трудом освоения целины. Укажем, что под кукурузу стремились отводить лучшие земли, те поля, которые прежде отдавали под традиционные зерновые культуры — пшеницу и рожь.

Однако партия не собиралась отказываться и от основного своего орудия в проведении любых дел — принципа партийного руководства. Впрочем, партийное руководство, как выяснилось, могло гарантировать только благополучные отчеты. Уже в 1958 г. проявились первые признаки очковтирательства как неотъемлемой части реализации хрущевского плана «догнать и перегнать Америку».

В этой системе можно выделить несколько основных объектов манипуляции. На первом месте находилась фальсификация статистики производства хлеба. Суть этой фальсификации была незамысловата и эффективна: объявлялось, что несуществующий, невыращенный хлеб существует, но находится на так называемых «глубинных» хлебоприемных пунктах, на отдаленных территориях, откуда он не мог быть своевременно доставлен. Этот хлеб включался в государственную статистику, за его производство выплачивалась заработная плата. Когда же дело доходило до требований сдать его государству, то оказывалось, что вместо вновь выращенного хлеба сдавали зерно, предназначенное для посева на следующий год. Дальше необходимо было выпросить у республиканских и союзных властей новое зерно, аргументируя, в частности, тем, что увеличился объем сельскохозяйственных площадей, что в результате стихийных бедствий часть хлеба погибла и т. д. Впервые этот опыт стал достоянием гласности в 1958 г. в Ставропольском крае. Подобные же ситуации с хлебозаготовками были зафиксированы в Омской, Новгородской, Тюменской, Кировской областях, в Хабаровском крае... Понятно, от мошенничества хлеба больше не становилось, точнее — становилось только на бумаге. Парадокс системы состоял в том, что она провоцировала, вынуждала идти на злоупотребления и мошенничество, а потом пыталась осудить их.

«О запрещении содержания скота в личной собственности гравдан, проживающих в городах и рабочих поселках»

Это постановление, принятое Бюро ЦК КПСС по РСФСР 20 августа 1958 г., стало логическим следствием выполнения хрущевской программы «догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла». Провозгласив эту программу, и сам Хрущев, и партийный аппарат были вынуждены добиться зримого, хотя и временного, успеха сельскохозяйственной политики. На XXI съезде КПСС Хрущев призвал депутатов — в большинстве своем работников партийного аппарата всей страны — «увеличить производство мяса в 2,5-3 раза», «перевыполнить задания по производству зерна, мяса и других продуктов как по срокам, так и по объемам»".

Выступая на съезде, он заявил, что «сейчас уже имеются первые ласточки, которые предвещают нам хорошее лето. Например, по Рязанской области приняты обязательства уже в нынешнем (1959-м.— Авт.) году увеличить по сравнению с 1958 г. производство мяса в колхозах и совхозах в 3,8 раза, по Ставропольскому краю — в 2,5 раза, по Ростовской области — в 2 раза»¹² Первый секретарь Рязанского обкома А. Н. Ларионов стал инициатором почина. Область превратилась в символ, в «маяк» социалистического сельского хозяйства.

Почин поддержал лично Н. С. Хрущев. Через несколько дней после окончания XXI съезда КПСС он приехал в Рязань, встретился с колхозниками области, выступил на объединенном заседании Рязанского обкома и облисполкома, наградил область орденом Ленина за то, что она в 1958 г. перевыполнила план в 2 раза. Ларионов заверил Хрущева, что в 1959 г. план будет перевыполнен, как говорилось на съезде, в 3,8 раза. И Ларионов выполнил это. За год. Стал Героем Социалистического Труда. На декабрьском (1959 г.) Пленуме ЦК звучали победные ноты: растут посевные площади, производство мяса в 1959 г. существенно возросло, увеличилось производство яиц и шерсти, а по одному показателю — производству молока — СССР даже обогнал Соединенные Штаты. Отмечались и передовики, пропагандировались их обязательства. Достойный восхищения пример Рязанской области получил на декабрьском Пленуме ЦК высокую оценку и был рекомендован для других республик, краев и областей страны. Простой вопрос, как возможно за год в 3 раза увеличить производство мяса, политическим руководством страны не задавался. Очевидно и то, что по законам биологии невозможно за один год вдвое и втрое увеличить производство животноводческой продукции, если, конечно, не перерезать весь скот. За успехи в перевыполнении планов развития сельского хозяйства, производства мяса были награждены орденом Ленина Курская, Кировская, Киевская, Ростовская, Смоленская, Свердловская, Тульская области, Краснодарский и Ставропольский края. Золотые Звезды, ордена появились на пиджаках секретарей обкомов.

Знали ли руководители партии, какой ценой осуществлялся рязанский почин? Знал и заведующий Организационно-партийным отделом ЦК, будущий председатель КГБ СССР В. Е. Семичастный, и заведующий Сельхозотделом ЦК Дорошенко, и секретарь ЦГ Н. Г Игнатов. Знал и Хрущев. Знал, но поддерживал как «маяк», как знамя. Внезапное самоубийство А. Н. Ларионова избавило от необходимости доискиваться до причин этого сельскохозяйственного блефа и было уж очень своевременным¹³

Сразу же возникает первый вопрос: каким образом удалось в течение одного 1958 года в ряде случаев удвоить заготовки мяса?

20 августа 1958 г. было принято постановление Бюро ЦК по РСФСР «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках». Это постановление должно было коснуться 12,5 млн. городских семей, имевших в 1958 г. свои огороды¹⁴.

Среди постановлений хрущевской поры это одно из самых идеологически заостренных и экономически нелепых решений с долговременными последствиями. Сиюминутный результат — насильственное изъятие скота и передача его в совхозы и колхозы — привел к тому, что весь скот пошел под нож. В колхозах и совхозах попросту не было ни помещений, ни кормов, чтобы сохранить скот на будущее. То поголовье скота, которое постепенно увеличивалось в личных хозяйствах в 50-х гг., было уничтожено практически в течение нескольких месяцев.

С точки зрения статистики произошло долгожданное — объемы заготовок мяса резко возросли. Отсюда и победная риторика на XXI съезде КПСС, на декабрьском (1959 г.) Пленуме ЦК. С точки зрения здравого смысла произошло плохо поправимое — значительное сокращение поголовья скота. Имелись и прямые экономические следствия этих решений. Жители областных городов и многочисленных рабочих поселков, районных центров, старинных городков, оставшись без собственного домашнего скота, должны были идти в государственные магазины, жить за счетгосударственных поставок мяса и молока. Отняв скот, государство оказалось в положении унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла. Партийно-государственные власти сломали механизм самообеспечения широких слоев населения, не располагая, как скоро выяснилось, возможностью эффективно заменить его.

Случилось и нечто большее: Хрущев и его сподвижники — от ЦК партии до горкомов и райкомов — разрушили традиционный быт миллионов людей, сохранявших связь с землей, с сельским хозяйством. Этот быт складывался многими поколениями людей, сочетавших черты сельской и городской жизни, работу на заводах и домашнее подсобное хозяйство, насчитывавшее, как правило, свою корову — кормилицу в послевоенной небогатой жизни, огород с картошкой да пару поросят. Отнимали не только коров, лошадей, но одновременно и покосы, где семьи и заготавливали корм для скота на зиму, ликвидировались подлинно добровольные кооперативы — животноводческие товарищества.

Потребовалось несколько лет, чтобы изменения в этой отрасли оказались настолько необратимыми, что попытки преемников Хрущева воспользоваться маленковскими рекомендациями для восстановления домашнего подсобного хозяйства не имели последствий. Не только покосы, поддерживаемые десятилетиями, заросли за это время кустарником, превратились в неудобья, но и люди привыкли вставать на работу двумя часами позже, не заботиться о том, чтобы покормить скотину, подоить корову; люди вдруг обнаружили, что отпуск летом — это не время для того, чтобы косить и заготавливать сено на год, а месяц, который можно провести, не обременяя себя дополнительными работами. Произошел разрыв в поведении поколений. Тот социальный слой, к которому будут адресовать свои решения преемники Хрущева, стремившиеся в новых условиях опереться на старый, маленковский опыт, к середине 60-х гг. практически перестал существовать.

Статистика и жизнь все дальше удалялись друг от друга. Местные власти при попустительстве своих начальников в Москве разработали совершенную систему «двойной бухгалтерии».

Она включала в себя ряд приемов. Вот один из них, хорошо исследованный на примере Курганской области. Совхозы и колхозы сдают государству крупный рогатый скот и свиней. Естественно, включают сведения об этом в государственную статистику, получают деньги за сданный скот. Скот остается «на передержку», чтобы поднять его вес. До сих пор все по нормальным правилам. Но оставляют все в тех же совхозах и колхозах, а отнюдь не на откормочных площадках приемных пунктов! Проходит время, и тот же самый скот сдают уже во второй раз, сдают не образовавшийся привес, а вновь «чистым весом»! Понятно, что во второй раз за одну и ту же корову получают деньги, второй раз отчитываются об увеличении производства мяса, как вы понимаете, в 2 раза. Это происходило не только в Кургане, но и в Воронежской, Свердловской областях, Краснодарском крае. В Воронежской области «на передержке» скот почти не кормили, и во второй раз его вес был ниже, чем в первый, но статистика продолжала фиксировать «увеличение производства мяса».

Кто бы мог подумать, что опыт персонажа «Мертвых душ» Н. В. Гоголя — авантюриста Чичикова по продаже и покупке «мертвых душ» будет творчески развит в практике выполнения исторических задач по развитию сельского хозяйства, поставленных партией! Разница состояла лишь в том, что для Чичикова это был частный промысел, а его последователи через сотню лет применили подобные методы не только в губернском, но, пожалуй, и в государственном масштабе.

Остается только восхищаться бюрократической изысканностью партаппарата, способного создавать некую особую реальность, в которой награждали орденами, перевыполняли планы, строили «голубые города», где загорелые рабочие в синих комбинезонах и смеющиеся белозубые колхозницы изображались на плакатах Госполитиздата и даже бессловесная скотина умудрялась за два месяца стать тяжелее на два пуда! Сбывалась социалистическая мечта — воля партии выше законов природы. Не случайно рядом с мичуринским «Нам нельзя ждать милостей от природы; взять их у нее — наша задача» появились не менее образные выражения вроде «Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики». Жаль только, что этот прекрасный мир был вынужден соприкасаться с другой жизнью — с жизнью большинства населения страны.

Провал сельскохозяйственной политики становился очевидным. Уже в 1961 г. ни в ЦК КПСС, ни в Совете Министров СССР не строили по этому поводу никаких иллюзий. Надо было заниматься жестким распределением. Партийная пропаганда продолжала крутить шарманку грядущего процветания, объясняя «временные трудности» «частнособственническими устремлениями» части сельских тружеников, но в Москве уже началась борьба за фонды — за право получить гарантированное обеспечение продовольствием из центра¹⁵

В 1961-1962 гг. в стране стала остро ощущаться нехватка не только мяса, масла и молока, но и хлеба, крупы, лапши, сахара, то есть продуктов, которые считались обязательными для небогатых прилавков провинциальных магазинов. С 1962 г. начинается закупка зерна за границей, главным образом в тех же Соединенных Штатах. Страна оказывается в зависимости от закупок хлеба за границей.

Новочеркасская трагедия

Вспоминается знаменитая реприза популярнейших в 50-60-х гг. украинских артистов Ю. Т. Тимошенко и Е. И. Березина — Тарапуньки и Штепселя. На вопрос: «Где ты продукты покупаешь?» — следовал ответ: «Да я сумку к радиоприемнику подвешиваю!» Эта чисто советская шутка неизменно вызывала восторг у слушателей. Действительно, газеты, радио и телевидение постоянно твердили о том, как успешно труженики села догоняют Америку по производству мяса и молока на душу населения, как уже перегнали капиталистические страны по ряду показателей, как страна выигрывает соревнование со всем миром, но продуктов-то в магазинах становилось все меньше и меньше. Причем пропадали те самые продукты, которых, если послушать радио, становилось все больше и больше,— мясо и молочные продукты. Затем вдруг дефицитом стали растительное масло, хлеб, крупы. В ряде областей страны уже в 1962-1963 гг. были введены карточки на большинство видов продовольствия.

Власти были вынуждены повысить розничные цены на продовольствие. Экономическая целесообразность этой меры понятна. За ней стояло стремление к повышению рентабельности сельскохозяйственного производства. Однако политически, психологически эта мера была абсолютно не подготовлена. Она противоречила всему пропагандистскому «накату» последних лет, заставляла вспомнить, что в конце 40-х — начале 50-х гг. ежегодно, обычно ко Дню Конституции, происходило снижение цен, прежде всего на продовольствие.

Формальным выражением провала сельскохозяйственной политики Хрущева стало Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР о повышении цен на мясомолочные продукты, опубликованное 31 мая 1962 г. Отметим, что это была вынужденная мера, попытка хотя бы отчасти снизить давление на бюджет государственных дотаций на продовольствие, а также путем повышения закупочных и розничных цен повысить заинтересованность сельскохозяйственных предприятий.

Однако эти меры были, во-первых, никак не подготовлены, не были связаны даже с минимальными попытками компенсировать населению дополнительные расходы; во-вторых, это было, по сути, первое после войны и отмены карточной системы официально объявленное государством повышение цен. Эта мера противоречила тому, что само государство усиленно насаждало, приучая население, что жизнь может дорожать где угодно, но не в СССР и стабильные государственные цены с тенденцией к их понижению — это единственно возможная экономическая политика. Эта мысль с особой силой пропагандировалась в конце 50-х гг., когда СССР должен был победить в экономическом соревновании США.

Неудивительно, что повышение цен немедленно вызвало в стране острую реакцию. Уже на следующий день, 1 июня, руководство КГБ СССР докладывало членам Президиума ЦК КПСС об отношении населения к повышению цен¹⁶ Отмечалось, что решение о повышении цен вызвало протест жителей городов. В Москве были расклеены листовки, на домах появились надписи «с клеветническими измышлениями в адрес Советского правительства и требованием снизить цены на продукты». Листовки были обнаружены и в городах Московской области, в Ленинграде, Донецке, Днепропетровске. Осведомители КГБ сообщали, что «в городе Тбилиси... ряд лиц высказывались в том духе, что принятое решение якобы свидетельствует о крахе экономической политики». Такие разговоры были и в других городах. Их суть сводилась к необходимости сохранить цены и отказаться от помощи слаборазвитым и социалистическим странам.

На следующий день, 2 июня 1962 г., КГБ информировал о недовольстве населения на Дальнем Востоке, о листовках, «содержащих выпад против одного из руководителей партии и правительства» (по терминологии КГБ, так обозначался Н. С. Хрущев).

Раздавались голоса с призывом начать забастовки, демонстрации протеста. Сотрудник Внуковского аэропорта Лапин предлагал «собраться на Красной площади и потребовать отмены постановления о повышении цен на продукты». Помощник машиниста станции Нижний Тагил Мазур, выступая перед большим количеством рабочих, говорил об ухудшении жизни, о том, что зарплату снижают, а цены увеличивают. «При нынешнем правительстве хорошего ждать нечего. Необходимо сделать забастовку и потребовать улучшения жизненных условий».

В докладе КГБ от 3 июня 1962 г. отмечалось широкое распространение призывов к забастовкам. Вместе с тем были зафиксированы разговоры, в которых содержался анализ причин повышения цен. Говорили: «Неправильно было принято постановление о запрещении иметь в пригородных поселках и некоторых селах скот. Если бы разрешили рабочим и крестьянам иметь скот и разводить его, то этого бы не случилось, мясных продуктов было бы достаточно», «Индивидуальных коров порезали, телят не растят. Откуда же будет мясо? Тут какой-то просчет».

Среди интеллигенции особенно активно комментировали провал планов «догнать и перегнать Америку». «Хоть бы молчали, что мы уже обогнали Америку. Противно слушать наш громкоговоритель. Целый день о том, что мы, мы, мы. Все это беспредельное хвастовство». Эти слова информаторы КГБ подслушали у артиста Заславского. А преподавательница английского языка Белилов- ская, которая руководила кружком политучебы, сокрушалась: «Все время в беседах со слушателями я опиралась на нашу чудесную программу, говорила о непрерывном росте благосостояния трудящихся. Что же я буду говорить теперь? Мне просто перестанут верить».

Перестали верить не только руководительнице кружка политпросвета. Второй закон Ньютона, утверждающий, что «всякому действию свойственно равное и противоположно направленное противодействие», относится и к политике. Массированный пропагандистский натиск, трескотня вокруг Программы КПСС, гарантировавшей через 10 лет полную экономическую победу над капитализмом, а через 20 — построение коммунизма на Земле,— все это сменилось глубоким разочарованием, кризисом коммунистической веры, равнс^ дем, цинизмом, расчетливостью.

Бесконечные рассуждения о «повышении руководящей роли КПСС» обернулись «злобными надписями в адрес одного из руководителей партии и Советского правительства», призывами «пойти к обкому партии» (г. Горький), «пойти к первому секретарю обкома партии и выразить протест против этого решения» (Кемерово) и выводом: «Нигде нет правды. Никому из начальства верить нельзя» (Пермь, завод им. Калинина).

Все эти тенденции, зафиксированные в информациях КГБ, в полной мере воплотились в событиях в Новочеркасске в начале июня 1962 г.

Ранним утром 1 июня, перед началом рабочего дня, небольшая группа рабочих-формовщиков сталелитейного цеха Новочеркасского электровозостроительного завода, численностью 8-10 человек, стала обсуждать повышение цен. На беду здесь оказался заведующий промышленным отделом Ростовского обкома КПСС Бузаев, который «стал разъяснять рабочим Обращение ЦК КПСС и Совета Министров СССР». Стихийно начался митинг. Стали подходить рабочие других участков. Часть рабочих прекратили работу и собрались в заводском сквере.

Судя по информации заместителя председателя КГБ СССР П. И. Ивашутина, где подробно, хотя и тенденциозно, излагалась фактическая канва событий в Новочеркасске, к этой группе рабочих направился директор Курочкин. Его выступление следом за разъяснениями политики партии и правительства заведующим отделом обкома партии стало вторым и едва ли не решающим звеном в обострении конфликта.

В документе КГБ СССР не содержится сведений о том, что говорил директор. Однако известны последствия этого выступления. Бросили работу рабочие других цехов и стали собираться в сквере у завода. Рабочие обвинили директора в плохих условиях труда, в постоянных нарушениях техники безопасности, в низких заработках. Оснований для этого было более чем достаточно. На заводе уже была забастовка рабочих кузовосборочного цеха, вызванная плохими условиями труда, имели место случаи массовых отравлений рабочих обмоточно-изоляцион- ного цеха. Рабочие были возмущены снижением расценок, в результате чего их заработок упал на 30%.

Перепалка между директором и рабочими кончилась его бегством в заводоуправление. Рабочие пошли следом за ним, раздавались призывы идти к заводоуправлению. Именно тогда, около 11 часов дня, в руках рабочих появились первые самодельные плакаты с требованиями мяса, молока, повышения зарплаты. Через полчаса, к 11, на площади перед заводоуправлением собралась большая толпа рабочих, протестовавших против повышения цен и снижения расценок. В 12 часов дня был остановлен пассажирский поезд Саратов — Ростов, из кабины машиниста рабочие стали подавать сигналы, гудками созывая на площадь горожан.

На завод приехало областное начальство — секретарь обкома Маяков, а затем первый секретарь обкома Басов, председатель Ростовского облисполкома Заметан, председатель совнархоза Иванов, зам. начальника областного управления КГБ Лазарев вместе с сотрудниками УКГБ. Толпа у заводоуправления быстро росла за счет рабочих и городских жителей. Начальство укрылось в заводоуправлении и, по справке КГБ, «не выходило к рабочим и никаких решительных действий, направленных к установлению порядка, не принимало». Восставшие прорвались в здание заводоуправления и потребовали от начальства выступить перед людьми. Но когда начал выступать первый секретарь Ростовского обкома, то примолкшая было толпа, услышав первые фразы, взорвалась криками: «Обращение мы читали, сами грамотные, а ты нам скажи, как дальше будем жить: нормы снизили, а цены повысили». Ни председателю облисполкома, ни первому секретарю горкома говорить уже не дали. К микрофону прорывались участники волнений, но «провода вовремя удалось перерезать».

Вечером 1 июня была предпринята попытка подавить волнения, сначала силами милиции, отрядом численностью 200 человек, но рабочие разогнали милицию. Затем были введены войска. Они не применяли силу.

На следующий день, 2 июня, рабочие под красными флагами и с портретами Ленина двинулись в центр города, к зданию горкома КПСС. Преодолев заграждения из танков и автомобилей, толпа, быстро пополнявшаяся жителями, дошла до горкома и прорвалась внутрь здания.

«Несколько хулиганов,— сообщает справка КГБ,— пробрались на балкон и в провокационных целях вывесили красное знамя и портрет В. И. Ленина». У горкома начался митинг с требованиями снижения цен на продукты и повышения зарплаты. Тогда против рабочих были двинуты войска, открывшие огонь на поражение. 20 человек бьцю убито на месте, трое скончались позже. Около 40 человек получили ранения. Были проведены массовые аресты участников волнений.

В этот же день по радио выступил А. И. Микоян, прибывший в город. Однако, несмотря на расстрел участников и уговоры, волнения продолжались. В этот день состоялись переговоры властей с делегацией восставших. Подробных сведений о содержании переговоров не имеется. Отметим только, что сам факт ведения переговоров со стороны восставших был оценен судом как тяжкое преступление. Руководитель этой делегации, насчитывавшей 9 человек, Б. Н. Мокроусов был приговорен позже к расстрелу. В обвинительном заключении сообщалось, что, «выступая в качестве представителя от бандитов и хулиганов, Мокроусов в беседе с прибывшими в город Новочеркасск руководителями КПСС и Советского правительства вел себя дерзко и вызывающе, в наглой форме требовал вывода воинского подразделения из города, злобно клеветал на материальное положение трудящихся, наносил угрозы и грубые оскорбления в адрес руководителей партии и правительства».

На следующий день, 3 июня, толпы горожан стали собираться у отделов милиции и КГБ. В городе вновь начали транслировать выступление А. И. Микояна. Командующий войсками Северо-Кавказского округа генерал И. А. Плиев издал приказ о введении в городе комендантского часа. В 15 часов по радио выступил член Президиума ЦК КПСС Ф. Р. Козлов. Обращаясь к населению Новочеркасска, он сослался на переговоры «с группой представителей, выделенных вами (т. е. жителями города. Тогда еще не осмеливались называть их «бандитами и хулиганами».— Авт.). Они поставили вопрос о порядке в городе и на предприятии... Они попросили нас выступить по местному радио и выразить наше отношение к беспорядкам, которые чинят хулиганствующие элементы... После беседы с нами ее участники вернулись на улицу и пытались рассказать о встрече с нами... Группа представителей, которую мы принимали, заявила, что прекращение работы на заводе Буденного (электровозостроительном.— Авт.) и участие этого предприятия в беспорядках объясняются недостатками в нормировании труда, в работе торговой сети, а также повышением розничных цен на мясо и мясопродукты...

Мы ответственно заявляем, что тщательно разберемся на месте с недостатками в установлении расценок на этих предприятиях. Примем меры к улучшению торговли продуктами питания и широкого потребления...» Далее Ф. Р. Козлов пытался объяснить необходимость повышения цен на продукты животноводства. Он ссылался на трудности с финансированием сельского хозяйства, на необходимость обеспечить оборонные расходы, на последствия войны, на угрозу империализма и т. д.

Козлов уверял, что «эти меры временные, и они в ближайшие год-два принесут хорошие результаты, и мы добьемся в нашей стране изобилия продуктов питания, снижения цен и повышения жизненного уровня».

В речи содержались многочисленные призывы к восстановлению порядка в городе. Речь Ф. Р. Козлова заканчивалась следующим образом: «Нормальный порядок в городе, несмотря ни на что, будет восстановлен. За работу, товарищи!»

Порядок был восстановлен. Было убито 23 человека, арестовано — 49, привлечено к ответственности — 116. 14 августа в Новочеркасске начался открытый судебный процесс над участниками волнений. Суд был коротким — 20 августа он уже завершился. Из 14 человек, признанных организаторами беспорядков (среди них, конечно, не было ни заведующего промышленным отделом обкома, ни директора завода), семеро — Зайцев, Мокроусов, Кузнецов, Черепанов, Кор- кач, Сотников и Шуваев — были приговорены к смертной казни, остальные — к заключению на срок от 10 до 15 лет.

Как водится, это обвинительное заключение предварительно побывало в Президиуме ЦК КПСС и было утверждено до суда.

Судебные процессы над участниками волнений продолжались до ноября 1962 г.

Новочеркасские события стали символом провала сельскохозяйственной политики КПСС. В Новочеркасске, на благодатном и ^,гпебородном юге России, была расстреляна иллюзия возможности решения продовольственной проблемы в рамках социалистического сельского хозяйства и сохранявшегося под «чутким» руководством КПСС колхозно-совхозного строя.

Н. С. Хрущев и армия

Отношения Хрущева и армии никогда не были хорошими. На них лежала тень громадного сокращения Вооруженных Сил страны. При очевидной вынужденности этого решения, вызванного невозможностью держать армию фактически военного времени (на 1 марта 1953 г. в штате армии числилось 5 396 038 человек)¹⁷, ясно, что сокращение в течение 1955-1958 гг. в три этапа Советской Армии на 2 140 тыс. военнослужащих больно ударило по судьбам офицерского корпуса. Сокращение в основном затронуло боевые части, органы управления, военно-учебные заведения, промышленные и ремонтные предприятия.

Это сокращение породило брожение в армии. Офицеры вспоминали о начале Отечественной войны и говорили в своем кругу: «Как бы нам не досокращаться, как в 1941 году». Прослуживших много лет офицеров выбрасывали в гражданскую жизнь без профессии, без пенсии, даже без возможности найти работу. Как информировал в июне 1956 г. ЦК КПСС маршал И. С. Конев, «в Одесской области... до сих пор не трудоустроено 329 офицеров, уволенных из армии в прошлом году, из них 120 человек не имеют права на пенсию»¹⁸ Положение не улучшилось и спустя два года. КГБ сообщал в «инстанцию», что при перлюстрации писем военнослужащих Забайкальского военного округа только за одну неделю — с 10 по 17 февраля 1958 г.— было выявлено более ста писем офицеров, в которых содержалось осуждение и самого сокращения Вооруженных Сил. и того, как оно происходило. Вот одно из самых типичных писем:

«Уже который раз мы находимся под страхом этих мероприятий, но теперь не миновала нас и эта кампания. Наша дивизия расформируется. Из нашего полка (пока по слухам) останется всего 5 человек, то есть почти все будут уволены в запас... Мы, надо сказать, одеты и обуты, но ты бы посмотрела, как у нас демобилизуются офицеры, у которых по 2-3 детей,— ни одежды, ни денег, ничего нет, и увольняют без, пенсии, не хватает 1,5-2 лет. Настроение у всех ужасное. Сейчас просто повальная демобилизация. К чему бы это?..»¹⁹

Массовые сокращения осложняли управляемость армии. Из нее уходили массами молодые офицеры, недавние выпускники училищ, боявшиеся связывать свою судьбу с армией; газеты радостно печатали репортажи о том, как бензорезами уничтожают новейшую авиационную технику; солдаты и сержанты криками «ура» встречали очередные сообщения о планируемом сокращении армии, надеясь на скорую демобилизацию; в армии падала дисциплина.

Поддержка лично Хрущева на июньском (1957 г.) Пленуме ЦК самым популярным советским военачальником — маршалом Г К. Жуковым продемонстрировала партийному руководству потенциальную возможность армии вмешиваться в политическую жизнь страны. Жуков стал, сам того не подозревая, опасен Хрущеву. История повторилась. Только теперь не Сталин, а Хрущев постарался избавиться от Жукова, заменив его бесцветным Малиновским.

Однако это дополнительно осложнило отношения Хрущева с офицерским корпусом. Дом Жукова стал своего рода центром антихрущевской оппозиции в армии — оппозиции не столько политической, сколько нравственной. Жуков, скорый на язык, не подбирал выражений для оценки нового руководства Министерства обороны; министра он называл подхалимом, человеком угодничающим, то есть таким, «какие сейчас и нужны». Малиновский, по мнению Жукова, «предоставил свободу действий начальнику Главного политического управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию». Доставалось и армейским политработникам. «В газете "Красная звезда",— продолжал Жуков,— изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена»²⁰ Стоит ли говорить, что Жукова постоянно подслушивали — при Хрущеве это делалось не хуже, чем при Сталине,— и так же регулярно доносили на него Первому секретарю ЦК КПСС.

Опальный маршал считал неразумным вкладывать огромные деньги в освоение космоса, его раздражали и богатые подарки, которые вручали иноземным визитерам. В этом случае он был готов даже добром помянуть Сталина, который, по словам Жукова, больше чем книгу с собственным автографом никому не дарил.

Особая тема — отношение Жукова к истории войны. Собственно, историей-то Великая Отечественная война к этому времени еще и не стала. Многие «действующие лица» войны тогда были политическими деятелями, и на страницах официальной историографии войны, в первых мемуарах, которые начали издаваться, история войны служила полигоном для выяснения отношений²¹ Ярким примером тому служит использование Хрущевым военных воспоминаний в «секретном докладе» на XX съезде КПСС.

Впрочем, Хрущев именно использовал историю Великой Отечественной войны для своего личного прославления, может быть, в ней отразилось его собственное понимание войны, где самыми важными представлялись те события, участником которых ему пришлось быть. А это в общем-то понятное желание ветерана приобретало в руках тогдашней пропаганды, учитывая его место в стране, уродливые и комичные формы. Достаточно сказать, что в изданных в 1961 г. трех томах «Истории Целикой Отечественной войны», рассказывающих о событиях с начала войны до Курского сражения 1943 г., имя Хрущева — в войну члена Военного совета фронта — упоминается на 96 страницах, Верховного Главнокомандующего Сталина — на 85, маршала Рокоссовского — на 16, другого командующего фронтом — Конева — на 10, а Жукова — на 11.

Нетрудно представить отношение к такой истории Жукова. «Лакированная эта история,— говорил Жуков в кругу близких ему людей.— Я считаю, что в этом отношении описание истории хотя тоже извращенное, но все-таки более честное у немецких генералов, они правдивее пишут. А вот у нас история Великой Отечественной войны абсолютно неправдивая»²² И Жуков по-своему продолжал борьбу с Хрущевым: «...а самое главное умалчивается. Он же (Хрущев.— Авт.) был членом Военного совета Юго-Западного направления. Меня можно ругать за начальный период войны. Но 1942 год --- это не начальный период войны. Начиная с Барвёнкова, Харькова до самой Волги докатился. И никто ничего не пишет. А они вместе с Тимошенко драпали. Привели одну группу немцев на Волгу, а другую группу — на Кавказ. А им были подчинены Юго-Западный фронт, Южный фронт. Это была достаточная сила»²³ Жуков высказался и по другой теме, тщательно замалчивавшейся официальной советской историографией,— о роли союзников: «Вот сейчас говорят, что союзники нам никогда не помогали... Но ведь нельзя отрицать, что американцы гнали нам столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну... Получили 350 тысяч машин, да каких машин! ...У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой...»²⁴

27 июля 1959 г. было принято Постановление Совета Министров СССР о пенсиях военнослужащим и их семьям. Оно вызвало новый взрыв недовольства в армии: пенсии сократили, возможность выслужить военную пенсию затруднили. Напомним, что это решение принималось в условиях продолжавшегося сокращения Вооруженных Сил. Пенсии разрешалось платить только при достижении 40 лет. Напомним, что со времени окончания Великой Отечественной войны прошло всего 14 лет. Таким образом, большинству офицеров, начинавших службу с войны, было к этому времени меньше сорока. «Но дослужиться до этого срока не дадут»,— говорили они в своем кругу.

Массовое недовольство офицерского состава выразилось в призывах бастовать, завалить ЦК письмами и, как предлагал один офицер-десантник, написать письма протеста и во время дивизионных учений офицерам бросить их с воздуха. Вспоминали Сталина и то, что «всем помогаем — Египту плотины строим, Ирану помогаем, а себя ремнями подтягиваем». Были раздражены и военные пенсионеры-отставники, у которых в одночасье пенсии стали меньше²⁵.

В августе того же 1959 г. скончался генерал Крюков — тот, который был близок маршалу Жукову в годы войны, за что и поплатился вместе со своей женой, великой певицей Лидией Руслановой, арестом и ссылкой. На поминках по нему, устроенных Руслановой, были и Жуков, и Буденный. Оба ругали это постановление. Жуков добавил к тому же, что если бы он был министром, то не допустил бы его принятия²⁶.

В сентябре 1959 г. СССР выступил на пленарном заседании XIV сессии Генеральной Ассамблеи ООН, внеся Декларацию о всеобщем и полном разоружении. Это была программа, предусматривавшая сокращение за сравнительно короткий срок, уже на первом этапе, вооруженных сил трех стран — СССР, США и КНР — соответственно до 1 700 тыс. человек, Англии и Франции — до 650 тыс. для каждой из стран. На втором этапе предполагалось сократить вооружения и военную технику, на третьем — уничтожить все виды ядерного, ракетного, химического и биологического оружия. Вся эта программа должна была быть реализована, согласно советским предложениям, за 4 года. Хотя она и получила одобрение в резолюции от 20 ноября 1959 г., нетрудно было увидеть ее идеалистический, наивный расчет: нереалистично было заставить разоружиться не только США, но и Китай, ощутимо удалявшийся от СССР, Англии и Франции, имевших самостоятельную политику, свои амбиции²⁷

Единственный практический результат этого предложения состоял в том, что 15 января 1960 г. Верховный Совет СССР снова в одностороннем порядке принял решение о значительном сокращении армии — на 1 200 тыс. человек, примерно на треть общей численности²⁸.

1960-1961 гг. стали временем неудач прежних внешнеполитических инициатив СССР. Провалилась деятельность Комитета по разоружению Генеральной Ассамблеи ООН. 1 мая 1960 г. над Свердловском был сбит американский самолет-разведчик У-2. Для жителей страны известие о том, что американские самолеты могут перелетать через всю страну, было шоком, так как одновременно с объявлением Хрущева о том, что американский самолет был сбит первой ракетой²⁹, было сообщено, что полеты самолетов-разведчиков через всю страну, оказывается, носили более или менее регулярный характер.

На переговорах СССР с его союзниками по Второй мировой войне — США, Англией и Францией — в Женеве требование СССР, чтобы Германия не участвовала в будущем в военных блоках и не имела на своей территории военных баз, также не имело успеха. Советская позиция не была принята, как «чрезмерно жесткая». Двусторонние переговоры Л. С. Хрущева и Дж. Кеннеди 3^4 июля 1961 г. о путях заключения мирного договора с Германией также стали, по существу, безрезультатными.

Внешнеполитические неудачи шли на фоне укрепления военного потенциала Соединенных Штатов Америки. На вооружение американской армии поступили стратегические твердотопливные ракеты «Минитмен», которые базировались в более защищенных шахтных подземных установках и могли быть приведены в боевую готовность в течение нескольких минут, в отличие от советских ракет, заправлявшихся жидким топливом. Быстро развивался подводный флот США, на вооружение которого поступили ракеты «Поларис», имевшие радиус действия, почти в 2 раза превосходящий советские аналоги³⁰ Количество ракет морского базирования «Поларис» возросло с 96 до 144, одновременно увеличилось (с 6 до 9) число американских атомных ракетных подводных лодок, находившихся на боевом дежурстве³¹ В строй вводились новые жидкостные межконтинентальные ракеты «Атлас», значительно превосходившие по численности советские аналоги.

Американские военные базы, расположенные, по существу, вдоль всей границы СССР, позволяли «приблизить носители ядерного оружия к советской территории, не создавая вместе с тем непосредственной угрозы территории Соединенных Штатов. С 1959 г. началось интенсивное развертывание ракет средней дальности в Турции, Великобритании, Италии. Особенную угрозу представляли ракеты, размещаемые в Турции, в связи с близостью к жизненно важным центрам европейской части СССР. Одновременно с этим возросла численность сухопутных войск, ВМС, авиации США³², продолжалось их техническое совершенствование.

Советские люди помнят плакат, который должен был пропагандировать предложения Хрущева по взаимному разоружению СССР и стран НАТО. Демобилизованный солдат, изображенный на плакате, обращался к американским солдатам со словами: «Я отслужил, а вы?» Но призыв советского воина с плаката остался неуслышанным. Да и могло ли возникнуть взаимное доверие в военной области, когда Хрущев публично и с удовольствием заявлял: «Мы (то есть СССР) вас (то есть Соединенные Штаты) закопаем!»

С 1961 г. усилилась конфронтация Советского Союза с США и странами НАТО. 17 апреля 1961 г. состоялось вторжение противников режима Кастро на Кубу, закончившееся их полным разгромом; в августе 1961 г. в Берлине после консультаций с государствами — участниками Варшавского пакта была сооружена Берлинская стена. Мир начал балансировать на грани войны.

Кубинский ракетный кризис 1962 г*

Кубинский ракетный кризис 1962 г. стал новым звеном этой конфронтации, а кубинское направление — новым во внешней политике СССР. Борьба за власть на Кубе между Ф. Батистой и его противником Ф. Кастро, развязавшим партизанскую войну, рассматривалась в Москве как сугубо внутреннее дело: Кастро конца 50-х гг. не был замечен в симпатиях к коммунистическим идеям. Его приход в Гавану 1 января 1959 г. также, казалось, не предвещал распространения в этой стране идей марксизма-ленинизма. Куба занимала одно из первых мест в Латинской Америке по объему капиталовложений США³³ На заключительном этапе борьбы с диктатурой Батисты США заняли нейтральную позицию³⁴ Старые кубинские коммунисты с недоверием относились к Ф. Кастро, обвиняя его в проамериканских взглядах³⁵ Однако в Москву поступили сведения и о том, что отношения между Кастро и правительством США складывались сложнее и противоречивее, чем это предполагалось раньше.

В феврале 1960 г. состоялся визит А. И. Микояна на Кубу. Поводом послужило открытие там советской выставки. Эта поездка — первая возможность для члена Президиума ЦК КПСС, ветерана политического руководства СССР непосредственно познакомиться с лидерами кубинской революции — привела к резкому изменению политики Советского Союза по отношению к новым кубинским лидерам. Выяснилось, что степень их противоречий с США настолько велика, что американское правительство уже фактически начало экономическую блокаду Кубы, прекратив закупки сахара и поставку на остров нефтепродуктов^ Понятно, что это создало возможность для политического и экономического сотрудничества между Кубой и СССР. По соглашению, заключенному в ходе этого визита, СССР взял на себя обязательство закупать по 5 млн. т сахара ежегодно в течение 5 лет, обеспечивать Кубу бензином и нефтью и предоставить ей кредит на сумму 100 млн. долл.

В свою очередь, 17 марта президент Эйзенхауэр подписал секретную директиву о подготовке отрядов кубинских эмигрантов для вторжения на Кубу³⁷ Месяцем позже, в апреле, в кубинском порту был взорван французский теплоход с грузом бельгийского оружия, закупленного кубинским правительством для своей армии. Этот террористический акт подтолкнул Ф. Кастро обратиться к Хрущеву с просьбой о поставке оружия. Советское правительство с готовностью откликнулось. В июне 1960 г., дважды — 9-го и 16-го, СССР предупреждал администрацию США о готовности оказать Кубе необходимую помощь, в том числе и военную.

Куба стремительно превращалась в яблоко раздора между советским и американским правительствами. Для США Куба была традиционной сферой их влияния, объектом их экономических, политических и военных интересов; для советского руководства — это «остров Свободы», бросивший вызов американскому империализму, зримое свидетельство торжества коммунистических идей, распространяющихся по всему миру, а поддержка кубинской революции — это реализация на практике принципа социалистического интернационализма. Несомненно и то, что появление в Гаване режима, союзного СССР, становилось фактором оказания давления на администрацию США.

Во второй половине 1960 г. продолжились интенсивные контакты между советским и кубинским руководством. В сентябре 1960 г. состоялась первая личная встреча между Ф. Кастро и Н. С. Хрущевым. Она произошла в Нью-Йорке, куда оба прибыли для участия в заседании XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Хрущев сам приехал в Гарлем, в маленькую гостиницу «Тереза», где остановился лидер кубинской революции. В ходе этой поездки, прославленной тем, что Хрущев ботинком стучал в ООН, возник своего рода «психологический союз» между двумя лидерами, вызвавшими очевидную неприязнь американских политических кругов. В ноябре 1960 г. Москву посетил Э. Че Гевара. В результате достигнутых договоренностей на Кубу была направлена группа советских военных специалистов во главе с генералом А. А. Дементьевым для организации освоения советского оружия. На Кубу поступили современное артиллерийское и минометное вооружение и бронетехника, началась подготовка военных специалистов для кубинской армии³⁸.

В свою очередь, и американское правительство не собиралось отказываться от утраты своего влияния на Кубе. А так как единственным способом восстановления этого влияния могло стать свержение правительства Ф. Кастро, то стали разрабатываться планы военного вторжения на остров. Особая роль здесь отводилась кубинским эмигрантам. В ноябре 1960 г. было начато формирование так называемой десантно-штурмовой бригады № 2506, предназначавшейся для десантирования в качестве ударной группировки на Кубу. Она комплектовалась из числа кубинцев-эмигрантов и должна была действовать в контакте с американскими войсками.

Курс на свержение правительства Ф. Кастро был унаследован новой американской администрацией. 4 апреля 1961 г. Совет национальной безопасности под председательством президента Дж. Кеннеди принял решение о подготовке операции «Плуто» по вторжению на Кубу не позднее весны 1961 г. Директор ЦРУ А. Даллес и его заместитель генерал Р. Биссел обосновали необходимость операции по захвату части территории Кубы, созданию плацдарма и овладению частью острова. Группа вторжения должна была продержаться 72 часа, после чего должны были высадиться на Кубе главные силы — американские войска. Корабли Атлантического флота США с авиацией и морской пехотой заранее были сосредоточены у острова³⁹

Именно в соответствии с этим планом 17 апреля 1961 г. кубинские эмигранты начали вторжение на Кубу в районе Плайя-Хирон⁴⁰ Однако выполнить поставленную задачу — создать плацдарм, закрепиться, вызвать антикастровское восстание — они не смогли. Уже 19 апреля 1961 г. группировка вторжения была в основном разгромлена и уничтожена.

Летом 1961 г. произошел новый виток роста напряженности, усиления военного противостояния между США и СССР. Вновь в центре конфликта оказалась берлинская проблема. 1 августа 1961 г. были приведены в состояние боевой готовности 65 частей и подразделений американских ВВС⁴¹ 13 августа разразился новый Берлинский кризис. Город был перегорожен стеной, резко усилилось военное противостояние. Советские и американские танки стояли в нескольких метрах друг от друга. Шло испытание нервов. Уровень военной конфронтации повышался.

В этой обстановке военное сотрудничество между Кубой и Советским Союзом приобретало новый оттенок. Противостояние американскому вторжению на Кубу становилось важной политической задачей для советского руководства.

4 августа между СССР и Кубой был заключен договор о поставке военного снаряжения на 48 500 тыс. долл., из которых Куба должна была вернуть только 6 ООО тыс. долл.⁴² 30 сентября того же года был подписан второй договор о поставках вооружений СССР на Кубу. На этот раз поставки должны были возрасти и составить суммарную стоимость 149 550 тыс. долл., из которых Куба должна была выплатить только 67 550 тыс. По обоим договорам давался кредит на 10 лет из расчета 2% годовых.

СССР обязывался поставлять стрелковое оружие, легкие пехотные орудия, артиллерийские системы, танки и бронетранспортеры, средства связи, радиолокационные станции, многоцелевые истребители МиГ-15 и бомбардировщики Ил-28, транспортные самолеты, вертолеты, аэродромное оборудование. Военно- морские силы Кубы получали торпедные катера и противолодочные суда. Договоры предусматривали обучение кубинских специалистов⁴³.

Правительство США, в свою очередь, не собиралось отказываться от свержения Кастро, в том числе и военными методами. В Вашингтоне начал разрабатываться план «Мангуста», который представлял собой правительственный проект, включавший экономическую блокаду, политическую изоляцию, организацию внутренней подрывной деятельности, террористические планы устранения политических лидеров, прежде всего Ф. Кастро, военное вторжение. Начальная фаза разработки этого проекта датируется 30 ноября 1961 — 18 января 1962 г.⁴⁴ При Национальном совете безопасности была создана Особая расширенная группа (SAG), которую возглавили генерал Тейлор и генеральный прокурор Р. Кеннеди.

Этот план продолжал уточняться и разрабатываться в течение большей части 1962 г. Приказ об осуществлении плана «Мангуста» был подписан Дж. Кеннеди. Для его реализации появился календарный план. Операция должна была быть завершена в октябре 1962 г. свержением кубинского режима. «В своем стремлении к свержению указанного правительства Соединенные Штаты применят,— отмечалось в правительственном документе США,— максимум местных, внутренних и внешних ресурсов, хотя они признают, что для окончательного успеха потребуется решительное военное вмешательство Соединенных Штатов»⁴⁵

В американской прессе была развернута антикубинская кампания. Под давлением США в январе 1962 г. Куба была исключена из Организации американских государств вопреки попыткам помешать этому со стороны Мексики, Чили, Уругвая иБоливии. В феврале 1962 г. президент Кеннеди подписал закон о торговой блокаде Кубы.

Усиливалось военное вмешательство в кубинские дела. Расширялась заброска диверсионных отрядов на Кубу. Настойчиво разрабатывались все новые и новые планы вторжения на остров. Для руководства планами свержения режима Ф. Кастро была создана рабочая группа во главе с бригадным генералом Б. Харрисом, в нее вошли представители видов вооруженных сил США, аппарата Комитета начальников штабов и Разведывательного управления Министерства обороны США.

Все планы предполагали морскую и воздушную блокаду Кубы. На острове должна была быть установлена американская военная администрация. Отменить проведение операции «Мангуста» могла только угроза мировой войны⁴⁶. К концу июля 1962 г. основные приготовления для реализации плана «Мангуста» были завершены. Остается неизвестным, знало ли советское руководство об этом плане. Однако если и не было точных разведывательных данных о подготовке вторжения на Кубу, то политические планы американской администрации секрета не составляли. Недавнее неудачное вторжение кубинских эмигрантов, за которыми стояли США, свидетельствовало о возможности повторения таких попыток. Непрерывная кампания в прессе против Кастро, фактическое начало экономической блокады — все это ясно свидетельствовало о стремлении американской администрации устранить правительство Ф. Кастро. Но локальный конфликт в условиях продолжавшейся «холодной войны» развивался по своей логике, превращаясь в один из этапов конфронтации и военно-политического соперничества между СССР и США. На новом уровне военной техники, переоснащения армий ракетно-ядерным оружием появление на Кубе правительства, стремившегося к укреплению военных связей с Советским Союзом, открывало для советского политического руководства возможности уравновесить угрозу, которая исходила от бомбардировочной авиации НАТО, от ракет США, находившихся на базах в Турции и Италии.

18 мая 1962 г. на Совете обороны прошло предварительное обсуждение возможности размещения на Кубе советских войск, имевших на вооружении ракетно-ядерную технику. Спустя неделю — 24 мая — Генштаб подготовил записку о создании на Кубе группы войск⁴⁷ В конце мая состоялось обсуждение вопроса о размещении ракет на Кубе ^на расширенном заседании Политбюро. Вспоминая об этом совещании, советский посол на Кубе А. А. Алексеев, назначенный на эту должность 7 мая 1962 г., говорил, что тогда он впервые услышал о планах размещения ракет на Кубе. Хрущев спросил Алексеева, как Кастро может отнестись к размещению ракет на Кубе. «Я ответил, что Фидель вряд ли согласится, поскольку он строит свою стратегию защиты революции на укреплении солидарности мирового, и особенно латиноамериканского, общественного мнения, а установка ракет неминуемо лишит Кубу этой поддержки и приведет ее к политическому проигрышу на мировой арене. Против моего заявления довольно резко выступил маршал Р. Я. Малиновский, явно показав, что установка ракет на Кубе служит не только защите Кубы, но, прежде всего, интересам обороноспособности СССР»⁴⁸.

Выступая на этом заседании, Хрущев заявил, что для предотвращения американского вторжения на Кубу надо найти такое средство устрашения, которое бы удержало США от осуществления их планов и поставило Кубу в фокус мировой политики. Американцы должны поверить, что, нападая на Кубу, они будут иметь дело не только с одной непокорной страной, но и с мощью Советского Союза. Логически таким средством устрашения могло быть только ядерное оружие. Он подчеркнул, что такая операция не преследует цель развязывания ядерной войны, а является лишь средством сдерживания агрессора. По мнению Хрущева, это не создаст непосредственной угрозы военного конфликта, так как прагматичные американцы не отважатся на безрассудный риск, точно так же, как мы сейчас ничего не можем предпринять против американских ракет, нацеленных на СССР из Турции, Италии и ФРГ Установка ракет на Кубе восстановит паритет между США и СССР, и мы сможем разговаривать с американцами как равноправные партнеры. Успех такой операции будет зависеть от сохранения секрета по размещению ракет до приведения их в полную боевую готовность, говорил Хрущев.

Никто из советских руководителей ни в этой беседе, ни на других встречах (в том числе и А. И. Микоян), отмечает А. А. Алексеев, не возражал против планов Хрущева, так как все считали, что для СССР, окруженного военными базами, появление советских ракет на Кубе практически уравновешивало угрозу ядерного риска для обеих стран. (Сомнения высказывал только Громыко — относительно того, что невозможно обеспечить скрытность переброски ракет и войск через океан.) Комментируя выводы этого заседания, посол Алексеев отмечает: «Мы не предусмотрели никаких альтернативных вариантов в случае обнаружения американцами ракет до того, как они будут приведены в боевую готовность»⁴⁹

Для проведения консультаций с кубинским руководством и, в случае положительного ответа, подготовки условий для осуществления плана размещения советских войск на Кубу была послана делегация. В нее вошли: кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов, командующий ракетными войсками маршал С. С. Бирюзов и посол А. А. Алексеев. Поездка была «прикрыта» вопросами сотрудничества между Кубой и СССР в области сельского хозяйства. Именно из- за этого во главе делегации был поставлен первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Ш. Р. Рашидов. Маршала Бирюзова именовали «инженером Петровым», специалистом по сельскому хозяйству. Вспоминая о переговорах, которые начались в Гаване после прибытия туда 29 мая 1962 г. советской делегации, А. А. Алексеев пишете «Все мы были уверены в том, что Фидель не даст согласия»⁵⁰ Однако согласие было дано, и была проявлена заинтересованность в размещении ракет.

После получения согласия кубинской стороны события стали развиваться в ускоренном темпе. 10 июня на заседании Президиума ЦК состоялось обсуждение отчета Ш. Рашидова. Именно тогда были приняты конкретные решения о проведении операции по переброске советских войск на Кубу.

Замысел операции «Анадырь»

Замысел операции «Анадырь» — под видом стратегического учения перебросить морским транспортом войска из портов Северного, Баренцева, Балтийского и Черного морей. Планировалось создать группировку войск численностью 51 тыс. человек⁵¹ Название операции было составной частью дезинформации. Анадырь — это река, впадающая в Баренцево море, и одноименный порт, центр Чукотского округа.

Для операции «Анадырь» была характерна строжайшая секретность. Военнослужащим выдали теплую зимнюю одежду и обувь, снабдили лыжами, что должно было свидетельствовать о том, что им предстоит служба на Севере. Капитаны судов получили карты всего Мирового океана; командный состав был обеспечен справочными материалами обо всех «горячих точках», существовавших тогда в мире,— Египте, Кубе, Индонезии, Пакистане, Индии.

Только когда корабли выйдут в открытое море, командиры должны были вскрыть секретные пакеты, где была обозначена точка назначения — Куба.

Рекогносцировочные (передовые) группы отправили под видом специалистов по сельскому хозяйству самолетами. Их встречали представители Министерства сельского хозяйства Кубы.

Разгрузка судов с личным составом и техникой на Кубе проводилась только ночью⁵².

Особые меры предосторожности были разработаны для перевозки ракет и ядерных боеголовок. Предполагалось, что при невозможности защитить морские транспорты корабли должны быть взорваны и затоплены.

Со 2 по 16 июля в Москве находился «второй человек» на Кубе — Рауль Кастро. Он встретился с Н. С. Хрущевым и министром обороны СССР Р. Я. Малиновским. Во время переговоров была продолжена доработка договора о сотрудничестве между Кубой и СССР. Стороны парафировали проект этого договора. Новый договор отменял долги кубинской стороны и гарантировал бесплатную поставку на Кубу вооружений и боеприпасов в течение двух лет⁵³. Кубинская сторона возложила ответственность за подготовку договора на министра обороны Кубы Рауля Кастро. По поручению Хрущева советские предложения к договору должен был подготовить секретарь Совета обороны генерал С. П. Иванов. В начале августа проект договора был вручен Ф. Кастро, который сделал ряд дополнений международно-правового характера. В сентябре отредактированный Ф. Кастро текст был привезен Э. Че Геварой в Москву Хрущеву, который принял все замечания кубинского лидера. Речь уже шла не только о «защите национальной территории Кубы», но и об «установлении военного сотрудничества и взаимной обороне», что предполагало возможность размещения на «острове Свободы» советских ракет.

Этот проект договора учитывал возможность пребывания советских войск на кубинской территории. Воинские подразделения каждой из стран должны были находиться в полном подчинении своих правительств, однако юридически советские военнослужащие подчинялись кубинским законам. Соглашение планировалось на 5 лет с правом его денонсации⁵⁴. Хрущев не считал возможным опубликовать этот протокол: лучше, чтобы у американцев были слухи о ракетах, чем прямые доказательства. По мнению Хрущева, обнародование этого документа повредило бы Кеннеди, так как в стране шла подготовка к предварительным выборам⁵⁵.

Почему СССР выбрал форму тайной установки ракет? Это стало, несомненно, политическим просчетом Хрущева. Подготовленные и парафированные тексты договора о военном сотрудничестве и взаимных обязательствах между Кубой и СССР были аналогичны тем соглашениям, которые были подписаны между США и Турцией о размещении там американского ракетно-ядерного оружия. Международно-правовой прецедент уже существовал, и будущее советско- кубинское соглашение вполне ему соответствовало. Более того, открытое заключение такого соглашения, предшествовавшего установке советского ракетного вооружения на Кубе, открывало возможности дипломатического давления на администрацию США в вопросах обеспечения безопасности Кубы, гарантий для Турции со стороны СССР, взаимного ослабления военного присутствия у границ СССР и США. Однако Хрущев, любитель шумных политических демонстраций, хотел подписать договор с Кубой в ноябре 1962 г., во время своего визита на Кубу, продемонстрировав возраставшую мощь СССР фактом наличия его ракет на Кубе.

В июле на Кубу, в Гавану, прибыл генерал армии Плиев, назначенный командующим группировкой советских войск на Кубе. И. А. Плиев командовал в годы Великой Отечественной войны кавалерийскими и конно-механизированными группировками, с 1958 г.— командующий войсками Северо-Кавказского военного округа. Именно ему пришлось организовывать подавление войсками тех волнений, которые вспыхнули в Новочеркасске в первые дни июня 1962 г. Выбор его в качестве командующего был обусловлен скорее всего тем, что Плиев имел опыт управления войсками в условиях горного и субтропического климата.

Американская администрация, в свою очередь, продолжала подготовку планов вторжения на Кубу. 10 августа 1962 г. в Вашингтоне на заседании SAG принято решение об осуществлении расширенного «варианта В» — организации подпольной деятельности на Кубе с целью спровоцировать там восстание как повод для вторжения⁵⁶. В январе -— августе 1962 г. на Кубе было проведено 5 780 подрывных акций, в том числе на крупных промышленных предприятиях — 716⁵⁷

В течение августа — сентября советский флот перевозит на Кубу военную технику, личный состав. На Кубе создается мощная советская военная группировка, включающая сухопутные, авиационные и морские соединения. 16 сентября дизель-электроход «Индигирка» вышел из Североморска с ядерными боеприпасами на борту⁵⁸. Следом за ним вышел сухогруз «Александровск» с аналогичным грузом.

В составе группировки советских войск на Кубе предполагалось иметь значительные силы Военно-Морского Флота: эскадру подводных лодок, эскадру надводных кораблей, бригаду ракетных катеров, ракетный полк «Сопка», морской торпедный авиационный полк и отряд судов обеспечения. Всего на Кубе планировалось развернуть: 11 подводных лодок (в том числе 7 ракетных), 2 крейсера, 4 эскадренных миноносца (из них 2 ракетных), 12 ракетных катеров «Комар», 6 пусковых установок «Сопка», 33 бомбардировщика Ил-28 и 5 вспомогательных судов.

Реально на Кубу были доставлены: полк бомбардировщиков Ил-28, бригада ракетных катеров типа «Комар» из 3 дивизионов по 4 катера в каждом. В состав ВМФ на Кубе был включен также полк ракет «земля — море» типа «Сопка» (4 дивизиона по 2 пусковых установки в каждом). Всего на остров было доставлено 34 этих крылатых ракеты. Переброска же эскадры надводных кораблей, предусмотренная планом «Анадырь», была отменена решением Совета обороны СССР в конце сентября. Эскадра подводных лодок тоже не была развернута. 7 дизельных ударных подлодок обеспечивали морские перевозки войск и грузов на Кубу⁵⁹ Имелись проблемы с использованием легких бомбардировщиков Ил-28. По штату в полку должно было быть 42 самолета. Эти машины были отправлены в контейнерах. К началу кризиса было собрано только 6 машин.

Однако особое значение в этой группировке приобретало наличие в ее составе ракетно-ядерного оружия. Ракетные войска стратегического назначения на Кубе состояли из 43-й ракетной дивизии (командир — генерал-майор И. Д. Стаценко) в составе 5 ракетных полков, в том числе три полка ракет Р-12 (радиус действия —- до 2 3Q0 км) и два — Р-14 (радиус действия — до 5 ООО км). Три ракетных полка Р-12 имели 42 ракеты (из них 6 учебно-боевых); 36 ракет — это 1,5 боезапаса. К каждому полку придано по одной ремонтно(ракетно)-технической базе с боевыми ядерными зарядами.

В конце сентября 1962 г. на Кубу через порты Баиа-Онда, Мариэль и Касиль- да прибыли ракеты Р-12⁶⁰ 4 октября «Индигирка» с грузом ядерных боеприпасов для этих ракет прибыла в порт Мариэль⁶' К 20 октября ядерные боеприпасы, доставленные «Индигиркой», прошли проверку и были доставлены в ремонтно(ра- кетно)-технические базы воинских частей⁶²

К началу кризиса (22 октября) было завезено боеприпасов:

к ракетам Р-14 — 60 ядерных боеприпасов (до 1 мегатонны);

к крылатым ракетам — 80 ядерных боеголовок;

к самолетам Ил-28 — отдельная эскадрилья (6 бомб по 5-6 килотонн);

к 6 пусковым установкам «Луна» — тактические ракеты по 2 килотонны;

— к 6 морским пусковым установкам.

Всего на Кубе находилось 164 ядерных боеголовки⁶' Ракеты Р-14 не были доставлены из-за начала блокады, и транспорты с ними развернуты в СССР, однако 24 ядерных боеприпаса для ракет Р-14 находились на Кубе.

И сегодня между советскими ветеранами — участниками кубинского кризиса ведутся жаркие споры о границах самостоятельности в возможности применения ядерного оружия. По мнению генерал-лейтенанта Н. К. Белобородова⁶⁴ и другого генерала — J1. Гарбуза, советские войска на Кубе были лишены права самостоятельного применения ядерного оружия. Иную точку зрения отстаивает генерал армии А. И. Грибков, тогда представитель Генерального штаба в группировке советских войск на Кубе. По его сведениям, существовало устное указание Хрущева командующему группировкой генералу армии Плиеву применять ядерное оружие самостоятельно, если это диктовалось создавшейся ситуацией или в случае утраты связи с Центром. Это указание было оформлено Генштабом как приказ министра обороны маршала Малиновского командующему советской группировкой на Кубе Плиеву. Однако Малиновский отказался подписать завизированный приказ. Устно же, при отправке, Плиев вновь получил от Хрущева указание самостоятельно применять ядерное оружие в зависимости от ситуации⁶⁵.

Всего на Кубе к началу кризиса — 22 октября — находилось около 43 тыс. советских военнослужащих. Группировка Вооруженных Сил СССР на Кубе была ориентирована на противостояние вооруженным силам США. В ее состав вошли Ракетные войска стратегического назначения, Противовоздушные войска, Сухопутные войска, Военно-Морской Флот, Военно-Воздушные Силы, тыловые части обеспечения. Проводилась работа по подготовке основных и запасных стартовых площадок, казарм, хранилищ, дорог.

Американская разведка оказалась не в состоянии верно оценить масштабы советского военного присутствия на этом острове. По американским разведданным, численность советских войск на Кубе в сентябре — октябре (когда была уже достигнута практически полная численность) оценивалась в 4—4,5 тыс. человек; в ноябре, после уточнения данных,— в 12-16 тыс., в начале 1963 г.— в 22 тыс. человек. Сведениями о наличии ядерных боеприпасов на Кубе (тактических ядерных боеприпасов к ракетным установкам «Луна», тактических ядерных боеприпасов для фронтовых крылатых ракет, авиационных бомб) американская сторона не располагала, не было данных и о том, что на Кубу доставлены ядерные боеголовки для ракет Р-12 и Р-14. Американская разведка считала, что боеголовки находились на теплоходе «Полтава», который не дошел до Кубы из-за блокады⁶⁶.

Мир на грани войны

Резкая активизация перевозок на Кубу не могла не привлечь внимание. Поэтому 11 сентября было опубликовано Заявление ТАСС, в котором сообщалось, что СССР оказывает поддержку Кубе в военной области, но «Советскому Союзу не нужно перевозить ни в какую страну, например на Кубу, имеющиеся в его распоряжении средства для отражения агрессии и нанесения контрудара. Наши ядерные средства столь могущественны по своей поражающей силе и... имеются столь мощные ракеты для переноса ядерных боеголовок, что нет необходимости искать место для их развертывания в любом пункте за пределами Советского Союза».

В изучении истории Кубинского кризиса есть еще один вопрос, представляющийся исключительно важным: знала ли высшая администрация США о доставке и начале развертывания ракет на Кубе ранее знаменитого полета самолета У-2 14 октября 1962 г., когда самолет-разведчик смог сфотографировать ракеты. Позволим себе высказать утверждение, что эта информация у президента Кеннеди имелась. Прежде всего, летом 1962 г. значительно активизировались средства американской электронной разведки. Во-вторых, и советская, и кубинская сторона были убеждены, что скрыть факт размещения ракет на Кубе невозможно. Кубинские эмигранты, направлявшиеся в США, не могли не видеть громадные работы по перемещению ракет, строительству стартовых площадок, меры особой секретности и т. д. На американцев работал полковник О. В. Пеньковский, непосредственно связанный с ракетным оружием. Обратим внимание на знаменательное совпадение: он был арестован 22 октября — в тот день, когда президент Кеннеди объявил по телевидению о советских ракетах на Кубе⁶⁷ Да и сам Хрущев несколько раз проговаривался о возможности ответных мер — установки ракет на Кубе в отместку за американские ракеты в Турции. Однако складывается впечатление, что администрация США сознательно сдерживала распространение сведений о возможности установки советских ракет на Кубе⁶⁸

4 сентября 1962 г. президент США сделал заявление, из которого следовало, что американская администрация считает оружие, поставляемое СССР на Кубу, оборонительным. Позиция президента вызвала сомнения у американских законодателей. 17 сентября в сенатских комитетах иностранных дел и вооруженных сил обсуждался вопрос о положении на Кубе и военных приготовлениях к вторжению на остров. Администрация, в свою очередь, ответила 19 сентября специальным разведывательным докладом «Наращивание советского военного присутствия на Кубе», представленным президенту США, в котором содержалось утверждение, что СССР не может развертывать на Кубе ракеты средней и промежуточной дальности, так как это не соответствует существующей советской практике и политике⁶⁹

Полагаем, что ожидаемая реакция американского общества на известия о размещении советских ракет на Кубе становилась фактором внутриполитической борьбы в США накануне промежуточных выборов. Президент Кеннеди и его ближайшие сотрудники сознательно придерживали эту информацию, точно рассчитывая момент ее обнародования в расчете на максимальный политико-психологический эффект, полностью менявший роль США в кубинском конфликте (из потенциального агрессора в жертву советского вероломства).

Продолжавшееся советско-кубинское замалчивание вопроса о дислокации ракет на «острове Свободы» создавало исключительно благоприятные условия для американской администрации. Вовремя опубликованная информация о советском вероломстве должна была стать более эффективным средством воздействия на американцев и мировое общественное мнение, чем прямое военное вмешательство в кубинские дела, не исключая последнее.

В октябре 1962 г. обстановка в советско-американских отношениях вокруг Кубы стала быстро ухудшаться. Информация о советских ракетах, несмотря на примиряющие заявления советской и американской администраций, стала распространяться все шире. 10 октября сенатор Китинг публично обвинил правительство США в бездеятельности в то самое время, когда СССР сооружает на Кубе военные базы, оснащенные ракетами средней дальности⁷⁰. Наблюдение американского сенатора было точным: завершалась установка ракет Р-12, на подходе к Кубе были более мощные ракеты Р-14 и ядерные боеголовки к ним. В Кремле выжидали время_< визита Хрущева на Кубу — середину ноября, когда Первый секретарь ЦК КПСС должен был сообщить миру, что в сотне миль от границ США установлены советские ракеты...

Однако следующий удар нанес Вашингтон. И нанес вовремя и точно. Поводом стали результаты разведывательного фотографирования территории Кубы американским самолетом У-2 14 октября 1962 г. На следующий день расшифрованные фотографии были представлены президенту и руководству ЦРУ Доказательства размещения ракет были бесспорными. Однако и в этих условиях Кеннеди предпочитал выбрать максимально эффективные способы употребления этой информации.

18 сентября 1962 г. состоялась беседа А. А. Громыко с президентом Дж. Ф. Кеннеди. Беседа продолжалась долго — 2 часа 20 минут. В центре обсуждения оказался вопрос о Кубе. Обе стороны не слишком затрудняли себя обязанностями говорить о своих истинных намерениях. «Кто серьезно может поверить, что Куба представляет угрозу для США? — заявлял своему американскому собеседнику министр иностранных дел СССР.— Что касается помощи Советского Союза Кубе, то, как Советское правительство заявляло, и мне поручено подтвердить это вновь, наша помощь преследует исключительно цели содействия обороноспособности Кубы и развитию ее мирной экономики. Ни промышленность, ни сельское хозяйство Кубы... ни обучение советскими специалистами кубинского персонала обращению с некоторыми оборонительными видами оружия не могут представлять угрозу ни для кого». Громыко говорил эти слова в те дни, когда на Кубе полным ходом завершалось строительство пусковых установок для советских ракет.

С той же степенью искренности ему отвечал Кеннеди: «...правительство США не имело никаких намерений предпринять агрессию против Кубы. ...Но вдруг господин Хрущев, не поставив меня в известность об этом, начал бурными темпами увеличивать поставки оружия Кубе, хотя с нашей стороны не существовало никакой угрозы, которая вызывала бы в этом необходимость. ...Советскому Союзу,— заявил Кеннеди далее,— известно наше мнение о нынешнем режиме на Кубе. Мы считаем, что было бы лучше, если бы там существовало другое правительство. Но мы не имеем никаких намерений нападать на Кубу...»⁷¹ И это говорилось в те дни, когда завершалась подготовка ко вторжению на остров, а октябрь 1962 г. должен был стать временем воплощения в жизнь плана «Мангуста» — свержения правительства Фиделя Кастро на Кубе.

Убаюкивающе для советской стороны прозвучали слова Дж. Кеннеди о том, что «правительство США верит заявлениям Советского правительства об оборонительном характере поставляемого на Кубу вооружения»⁷².

Обратим внимание на важное обстоятельство: Громыко в беседе с Кеннеди не отвечал на его вопрос о советских ракетах, так как этого вопроса с американской стороны просто не было. Американская сторона и не хотела услышать от советской стороны ответы на этот вопрос, потому что важнее было сохранить элемент внезапности дипломатического наступления.

Это наступление началось 22 октября. Его открыло заявление, сделанное Кеннеди в 7 часов вечера по всем радио- и телевизионным станциям Соединенных Штатов. Президент заявил о вероломстве Советов, установивших ракеты на Кубе, об опасности, нависшей над США, и о необходимости дать отпор. В своем выступлении Кеннеди объявил об установлении «строжайшего карантина с целью помешать доставке на Кубу всякого рода наступательного оружия». Досмотру подлежали все корабли, шедшие на Кубу. Президент сообщил, что им были даны указания привести вооруженные силы США в состояние повышенной боеготовности, провести эвакуацию семей военнослужащих с американской военной базы Гуантанамо, расположенной на Кубе. Он заявил, что США требуют созыва Совета Безопасности Организации Объединенных Наций. Вечером того же дня пришло сообщение, что американские ракеты на базах в Турции подготовлены к запуску. Утром того же дня президент издал директиву № 196 о создании под его председательством Исполнительного комитета Совета национальной безопасности по оперативному руководству страной в кризисной ситуации⁷³

За час до запланированного выступления президента, в 18 часов по вашингтонскому времени, в Посольство СССР в США был передан текст Послания Дж. Кеннеди Председателю Совета Министров СССР Н. С. Хрущеву. Это было резкое заявление, указывавшее на готовность США использовать все средства для того, чтобы ликвидировать советское военное присутствие в западном полушарии.

В послании сообщалось: «...во время наших обсуждений и обмена мнениями по Берлину и другим международным вопросам больше всего меня беспокоил один момент, а именно: возможность того, что Ваше правительство не поймет волю и решительность Соединенных Штатов в какой-нибудь конкретной ситуации, поскольку я не допускаю, что Вы или любой другой здравомыслящий человек преднамеренно толкнет в наш ядерный век мир в войну, которую, как это абсолютно ясно, ни одна страна не может выиграть и которая может привести лишь к катастрофическим последствиям для всего мира, включая и агрессора. ...Именно для того, чтобы избежать какой-либо неправильной оценки со стороны Вашего правительства того, что касается Кубы, я публично заявил, что, если на Кубе произойдут определенные события, Соединенные Штаты предпримут все, что надлежит предпринять для защиты своей собственной безопасности и безопасности их союзников.

Более того, конгресс принял резолюцию, выражающую его поддержку этой провозглашенной политики. Несмотря на это, на Кубе продолжалось быстрое развитие баз ракет дальнего действия и других систем наступательного оружия. Должен сказать Вам, что Соединенные Штаты полны решимости, чтобы эта угроза безопасности данного полушария была устранена...»⁷⁴

К заявлению Кеннеди советское руководство отнеслось со всей серьезностью. Уже на следующий день, а если учитывать разницу в поясном времени, то в тот же день, когда в Москву поступила информация из Вашингтона,— 23 октября — в четыре часа дня по радио зачитывалось Заявление Советского правительства, в котором сообщалось, что в ответ на действия правительства США, которые квалифицировались здесь как «провокационные и агрессивные», приказано:

«1. Задержать увольнение в запас из Советской Армии военнослужащих старших возрастов в Ракетных войсках стратегического назначения, в войсках противовоздушной обороны и на подводном флоте.

Прекратить отпуска всему личному составу.

Повысить боеготовность и бдительность во всех войсках».

Было сообщено, что приняты меры повышения боеготовности войск Варшавского пакта⁷⁵

Это заявление зачитывалось Ю. Левитаном, знаменитым диктором, голосом которого Советское правительство говорило со страной со времен Великой Отечественной войны. Его появление в эфире после позывных «Широка страна моя родная...» почти всегда означало, что в стране случилось что-то исключительно важное. Думаем, не было в стране людей, которые, слушая Левитана, не решили бы, что СССР на грани войны с Америкой и грань эта очень тонкая...

После выступления Дж. Кеннеди на Кубу пришла телеграмма министра обороны СССР Р. Я. Малиновского, в которой советским войскам на Кубе приказывалось в связи с ожидающейся агрессией США принять все меры к повышению боевой готовности и к отражению противника совместно с силами кубинской армии и всеми силами советских войск, за исключением средств генерала Ста- ценко (ракеты) и всех грузов генерала Белобородова (ядерные боеголовки)⁷⁶ Вместе с тем осуществить отражение возможной интервенции без применения ядерных средств было бы весьма проблематично: ядерные боеприпасы находились в распоряжении всех родов войск, дислоцированных на Кубе, они и завозились на Кубу для того, чтобы стать основой военной мощи этой группировки, и в условиях практически неизбежной утраты связи с войсками в обстановке широкомасштабных боевых действий ядерное оружие могло оказаться в распоряжении и моряков, и летчиков, и, конечно, ракетчиков.

Так же за час до заявления, сделанного по советскому радио, послу США в Москве было вручено Послание Председателя Совмина СССР Н. С. Хрущева президенту США Дж. Кеннеди. В коротком (и поэтому несвойственном Хрущеву) документе сообщалось: «Только что получил Ваше письмо, а также ознакомился с текстом Вашего выступления 22 октября в связи с Кубой. Должен откровенно сказать». что намеченные в Вашем заявлении меры представляют собой серьезную угрозу миру и безопасности народов. ...Заявление Правительства Соединенных Штатов Америки нельзя оценить иначе, как неприкрытое вмешательство во внутренние дела Кубинской Республики, Советского Союза и других государств. Устав Организации Объединенных Наций и международные нормы не дают ни одному государству права устанавливать в международных водах проверку судов, направляющихся к берегам Кубинской Республики. (Заметим, что в непосредственной близости от берегов Кубы находился сухогруз «Александ- ровск», на борту которого были ядерные боеголовки к ракетам Р-14. Введение карантина, осуществляемого ВМС США, создавало реальную и ближайшую угрозу вооруженного конфликта.— Авт.) Мы, разумеется, не можем признать за

Соединенными Штатами и право установления контроля за оружием, необходимым Республике Куба для укрепления своей обороноспособности. Мы подтверждаем, что оружие, находящееся на Кубе, независимо от того, к какому классу оно относится, предназначено исключительно для оборонительных целей, чтобы обезопасить Кубинскую Республику от нападения агрессора»⁷⁷

Послание Хрущева содержало в себе полупризнание факта размещения ракет на Кубе, хотя сами ракеты в этом советском документе не упоминались. Общая тональность этого документа была конфронтационной. Обвинение в адрес правительства США в том, что введение карантина противоречит международному праву, не было лишено оснований. «Принцип свободы открытого моря» был зафиксирован Женевской конвенцией об открытом море 1958 г., вступившей в силу буквально накануне Карибского кризиса — 30 сентября 1962 г. В статье 2 конвенции устанавливалось: «Открытое море открыто для всех наций, и никакое государство не вправе претендовать на подчинение какой-либо части его своему суверенитету»⁷⁸. Но для американского общественного мнения этот тезис не был приемлем, когда речь шла о территории, непосредственно примыкавшей к берегам США. Здесь начинала действовать другая норма — норма доктрины Монро, которая, несмотря на свою древность (была принята еще в 1823 г.), не только сохранялась в политическом сознании, но и приобретала в этих условиях новую жизнь, новую актуальность.

23 октября прокламацией № 3504 президент США ввел режим карантина вокруг Кубы. Вооруженным силам США был отдан приказ не допускать поставок наступательного оружия и относящихся к нему материалов на Кубу. Суда, следовавшие на Кубу, должны были подвергаться досмотру, а в случае неподчинения — задерживаться и направляться в один из портов США до получения соответствующих указаний⁷⁹

Усиление противостояния, нарастание конфликта между СССР и США парадоксальным образом потребовали укрепления связей между политическим руководством двух стран. В это время существовало по крайней мере 17 каналов свя-

ЙО

зи между американским и советским руководством

Прямые контакты существовали между Хрущевым и Дж. Кеннеди, послом А. Ф. Добрыниным и Госдепартаментом, министром юстиции Р. Кеннеди, специальным помощником президента Т. Соренсеном, обозревателем У. Липпманом, А. А. Громыко и госсекретарем Д. Раском, заместителем Председателя Совмина СССР А. И. Микояном и и. о. генерального секретаря ООН У Таном, между американскими представителями на советско-американских переговорах Д. Маккло- ем, Э. Стивенсоном и заместителем министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецовым, советским представителем в ООН В. Зориным и У Таном, представителями Кубы в ООН Инчаустеги и К. Лечугой, советским журналистом и представителем разведки В. Большаковым и Р. Кеннеди и др.

В послании президента Дж. Кеннеди от 23 октября ответственность за возникновение конфликта полностью возлагалась на советскую сторону. Полупризнание Хрущева превращалось в послании Кеннеди в доказанность советской вины. «Я думаю,— писал он Хрущеву,— Вы признаете, что первым шагом, послужившим началом нынешней цепи событий, было действие Вашего правительства, выразившееся в тайной поставке на Кубу наступательного оружия». В конфликте между СССР и США из-за влияния на Кубу американская сторона захватывала инициативу в свои руки, не без успеха используя поддержку международного общественного мнения. «Мы будем обсуждать этот вопрос в Совете Безопасности»,— заявил Кеннеди. Конфронтация переходила на новый виток. В послании Кеннеди Хрущеву звучали ультимативные тона: «Я надеюсь, что Вы немедленно дадите инструкции Вашим судам соблюдать условия карантина, основа которого была создана голосованием Организации американских государств сегодня после полудня и который вступит в силу в 14 часов по гринвичскому времени 24 октября».

В то же время Кеннеди призывал Хрущева, «чтобы мы оба проявили благоразумие и не сделали ничего такого, что позволило бы событиям еще более затруднить, по сравнению с тем, что уже имеет место, удерживание положения под контролем». Впрочем, в обстановке нарастания конфликта эти слова не могли восприниматься иначе как чистая политическая риторика.

По существу, так это послание Кеннеди и было воспринято Хрущевым. Он разразился исключительно резким ответом, временами переходившим в брань. 24 октября в 23 часа 30 мин. по московскому времени Посольству США в Москве было передано послание Н. С. Хрущева Дж. Кеннеди. Хрущев писал: «Получил Ваше письмо от 23 октября, ознакомился с ним и отвечаю Вам. ...Поставив нам эти условия, Вы, господин Президент, бросили нам вызов. Кто Вас просил делать это? По какому праву Вы это сделали?.. Вы, господин Президент, объявляете не карантин, а выдвигаете ультиматум и угрожаете, что если мы не будем подчиняться Вашим требованиям, то Вы примените силу. Вдумайтесь в то, что Вы говорите! ...Нет, господин Президент, я не могу с этим согласиться и думаю, что внутренне Вы признаете свою (так в тексте.— Авт.) правоту. Убежден, что на моем месте Вы поступили бы так же. Ссылка на решение Организации американских государств ни в какой мере не может подкрепить требований, выдвигаемых сейчас Соединенными Штатами. Эта Организация не имеет абсолютно никаких полномочий или оснований принимать решения, подобные тому, о котором Вы говорите в своем письме. ...Вы хотите вынудить нас отказаться от прав, которыми пользуется всякое суверенное государство, пытаетесь законодательствовать в вопросах международного права».

Далее следовали угрозы Хрущева: «...действия США в отношении Кубы — это прямой разбой, это, если хотите, безумие вырождающегося империализма. К сожалению, от такого безумия могут тяжело пострадать народы всех стран и не в меньшей мере сам американский народ, так как США с появлением современных видов оружия полностью утратили былую недосягаемость... Это акт агрессии, толкающей человечество к пучине мировой ракетно-ядерной войны. ...Конечно, мы не будем просто наблюдателями пиратских действий в открытом море. Мы будем тогда вынуждены со своей стороны предпринять меры, которые сочтем нужными и достаточными для того, чтобы оградить свои права»⁸¹.

После обмена посланиями-ультиматумами оставалось только два выхода — либо переходить от слов к делам, то есть начинать боевые действия, которые немедленно превратились бы в третью мировую войну, либо идти на попятную. Словесные угрозы после того, что уже было сказано, не создавали нового политического качества.

Первый путь, казалось, становился неотвратимым. Его горячим приверженцем стал Ф. Кастро. Утром 24 октября в Гаване на командном пункте Революционных вооруженных сил Кубы было проведено совещание с участием Главнокомандующего Ф. Кастро и начальника Генштаба Кубы Серхио дель Валье Химе- неса по выполнению мер по общей мобилизации страны и стратегическому развертыванию войск. Основная тема совещания — защита от воздушных атак США. Однако кроме возможной угрозы атак были и постоянно присутствовавшие в воздушном пространстве Кубы американские самолеты-разведчики. «...У нас нет никакой политической или какой-либо иной причины,— сказал Фидель,— которая бы не позволила нам сбить самолет, пролетающий над нами на высоте 300 футов».

Вечером 24 октября Ф. Кастро посетил советскую ракетную группу «земля — воздух» и приказал кубинским батареям ПВО ее прикрыть⁸² Присутствие кубинских зенитчиков на боевых позициях советских ракетных батарей «земля — воздух» создавало возможность втянуть советский военный персонал в прямые боевые действия против американской авиации, открывало путь для военной эскалации.

На следующий день, 25 октября, сухогруз «Александровск», прорвав блокаду, доставил ядерные боеприпасы для ракет Р-14 в порт Ла-Изабелла⁸³ Сами же ракеты находились на борту судов, следовавших к острову. Американцы осуществляли морскую блокаду Кубы. На пути к острову были суда, на которых везли советское оружие, относящееся к категории особо секретного. Эти суда в море охранялись подводными лодками. Любой конфликт, попытка остановить суда могли привести к войне, которая была обречена стать ядерной, так как на Кубе уже были размещены ракеты с ядерными боеголовками, обладавшие радиусом действия в сотни миль. Мир оказался на пороге войны.

Это прекрасно понимали и главные действующие лица — Хрущев и Кеннеди. Ночью 25 октября в советское посольство в Вашингтоне нарочным было доставлено очередное послание в Москву. Оно поступило в Москву около 2 часов дня. Тон этого послания Кеннеди, казалось, повторял его письмо, направленное 23 октября. В нем вновь указывалось, что «последовательность событий ясна. В августе были сообщения о важных перевозках военного снаряжения и специалистов из Советского Союза на Кубу. В начале сентября я весьма ясно указал, что Соединенные Штаты будут рассматривать любые поставки наступательного оружия как представляющие собой серьезные проблемы».

Однако появлялись и новые оттенки. Создается впечатление, что Кеннеди стремился восстановить доверие между ним и Хрущевым. Президент подчеркивал, что он верил всем заявлениям советской стороны об отсутствии на Кубе наступательного оружия. Он писал: «Наше правительство получило совершенно ясные заверения от Вашего правительства и его представителей, как публичные, так и по неофициальным каналам, что никакого наступательного оружия на Кубу не посылалось. Если Вы еще раз посмотрите заявление, опубликованное ТАСС в сентябре, Вы увидите, сколь ясно дано это заверение. ...Полагаясь на эти торжественные заверения, я призывал к сдержанности тех в нашей стране, которые в то время призывали к действиям... И затем я узнал, без сомнения, то, чего Вы не отрицали, а именно что все эти публичные заверения были ложными и что Ваши военные приступили недавно к созданию комплекса ракетных баз на Кубе.

Я вновь выражаю свое сожаление, что эти события вызвали ухудшение в наших отношениях. Я надеюсь, что Ваше правительство предпримет необходимые действия, позволяющие восстановить существовавшее ранее положение»⁸⁴

Это послание Кеннеди по-своему замечательно. Сказав немного, он сообщил многое. Хрущеву было объяснено, почему американская администрация была вынуждена принимать именно такие решения, ему указали, что и сама администрация, оказывается, не до конца свободна от давления «тех... которые... призывали к действиям», и содержался намек на противопоставление самого Хрущева «Вашим военным», строившим ракетные базы. В этом коротком послании содержалось и предложение о выходе из конфликта — восстановление status quo. Это, в свою очередь, предполагало не только вывод советских ракет с Кубы, но и известные обещания не менять политическую ситуацию там.

Послание Кеннеди стало сигналом для тех, кто хотел его услышать. И этот сигнал в Москве был принят. Уже через два с половиной часа (!) Министерство иностранных дел СССР передало послу США в Москве ответ Н. С. Хрущева. В этом огромном послании, датированном 26 октября и передававшемся в Госдепартамент четырьмя частями. Хрущев сообщал: «ИзВашего письма я почувствовал, что у Вас есть некоторое понимание сложившейся ситуации и осознание ответственности. Это я ценю». Хрущев подхватил эстафетную палочку от Кеннеди и не без ловкости попытался перевести словесную (пока!) войну в терминологический спор, хотя и жаркий, но не переходящий в драку: «Я заверяю Вас от имени Советского правительства, советского народа, что Ваши доводы относительно наступательного оружия на Кубе не имеют под собой никакой почвы. Из того, что Вы мне писали, видно, что у нас разное понимание на этот счет, вернее, мы по-разному оцениваем те или другие военные средства». Хрущев заверял Кеннеди в отсутствии у советской стороны планов использования территории Кубы как плацдарма военных действий против США.

а...Мы не должны поддаваться угару и мелким страстям, независимо от того, предстоят ли в той или иной стране выборы или не предстоят. Это все вещи преходящие, а если уж война разразится, то не в нашей власти будет ее задержать, остановить, ибо такова логика войны...» Так в ходе конфликта и попыток его преодоления росло понимание — не война, а баланс возможности ее возникновения будет определять взаимоотношения между СССР и США.

«...Наши суда,— продолжал Хрущев,— видимо, скоро придут в зону, где патрулирует Ваш военный флот. Заверяю Вас, что эти суда, идущие сейчас на Кубу, везут самые невинные мирные грузы. Неужели Вы думаете, что мы только тем и занимаемся, что возим так называемое наступательное оружие, атомные и водородные бомбы? ...Поэтому, господин Президент, давайте проявим благоразумие. Я Вас заверяю, что на тех кораблях, которые идут на Кубу, нет вообще никакого оружия (!). То оружие, которое нужно было для обороны Кубы, уже находится там. ...Если бы были даны заверения Президента и Правительства Соединенных Штатов, что США не будут сами участвовать в нападении на Кубу и будут удерживать от подобных действий других, если Вы отзовете свой флот,— это сразу все изменит». Хрущев потребовал от американского президента отказаться от планов вторжения на Кубу, от реализации того, что, по терминологии американских военных, называлось планом «Мангуста». «Тогда,— заверял Первый секретарь ЦК КПСС американского президента,— будет стоять иначе и вопрос об уничтожении не только оружия, которое Вы называете наступательным, но и всякого другого оружия».

Знакомство с этим посланием Хрущева развеивает миф об особой роли контактов американского журналиста Д. Скали и советского журналиста и разведчика А. Фомина (Феклисова) в преодолении Кубинского кризиса. Настойчивость Скали в получении ответа из Москвы, которую разделял и Фомин (Феклисов), вступала в противоречие с интересами советской дипломатии. В Москве ждали официального ответа президента на официально сформулированные предложения Хрущева о компромиссе как способе выхода из конфликта. Отсюда и незаинтересованность советского посла в Вашингтоне в спешной передаче неофициальной информации Скали в Москву. Там ждали ответа по полной форме⁸⁵

Утром 26 октября Ф. Кастро приказал начиная с 27 октября сбивать американские самолеты. «Куба не признает... пиратского права каких бы то ни было военных самолетов нарушать ее воздушное пространство... Наше законное право на защиту неопровержимо, и посему всякий боевой самолет, вторгшийся в кубинское воздушное пространство, рискует навлечь на себя наш оборонный огонь»⁸⁶ Вечером того же дня по гаванскому времени советское военное командование на Кубе проинформировало Москву о планируемой в ближайшее время атаке американцев. В ночь с 26 на 27 октября Ф. Кастро посетил советское посольство в Гаване и сообщил о своем приказе сбивать самолеты и о том, что готовится нападение американцев в ближайшие 24-72 часа. Ф. Кастро продиктовал письмо Хрущеву, предупредив его о вероломстве американцев. Сокращенный вариант этого письма А. А. Алексеев послал телеграммой в Москву, полный текст был отослан позже и был доложен Хрущеву только 28 октября⁸⁷

Возникла реальная угроза, что конфликт приобретет плохо контролируемые формы. В него все активнее вмешивалась «третья сила» — Ф. Кастро. Роль статиста в столкновении двух великих держав его не устраивала, и он активно вел стороны к обострению столкновения.

27 октября кубинская зенитная артиллерия открыла огонь по американским самолетам. Самолетов не сбила. Успешнее действовали советские зенитчики: ракетой «земля — воздух» был сбит американский разведывательный самолет У-2.

На путях выхода из кризиса

В тех условиях, когда мир оказался на грани войны, советское руководство предприняло немыслимый для нормальной дипломатической практики шаг. Для того чтобы немедленно довести советскую точку зрения до США, 27 октября по Московскому радио, по обычной радиовещательной сети, в 17 часов было передано Послание Председателя Совмина СССР Н. С. Хрущева Президенту США Дж. Кеннеди. Копия этого послания была направлена генеральному секретарю ООН У Тану.

«Я с большим удовлетворением ознакомился с Вашим ответом г-ну У Тану о том, чтобы принять меры, с тем чтобы исключить соприкосновение наших судов и тем самым избежать непоправимых роковых последствий,— писал Хрущев.— ...Вы хотите обезопасить свою страну, и это понятно. Но этого же хочет и Куба; все страны хотят себя обезопасить. Но как же нам, Советскому Союзу, нашему правительству, оценивать Ваши действия, которые выражаются в том, что Вы окружили военными базами Советский Союз, окружили военными базами наших союзников... расположили там свое ракетное вооружение. ...Ваши ракеты расположены в Англии, расположены в Италии и нацелены против нас. Ваши ракеты расположены в Турции.

Вас беспокоит Куба. Вы говорите, что беспокоит она потому, что находится от берегов Соединенных Штатов Америки на расстоянии 90 миль по морю. Но ведь Турция рядом с нами, наши часовые прохаживаются и поглядывают один на другого. ...Вы ведь расположили ракетное разрушительное оружие, которое Вы называете наступательным, в Турции, буквально под боком у нас. ...Поэтому я вношу предложение: мы согласны вывезти те средства с Кубы, которые Вы считаете наступательными средствами. Согласны это осуществить и заявить в ООН об этом обязательстве. Ваши представители сделают заявление о том, что США, со своей стороны, учитывая беспокойство и озабоченность Советского государства, вывезут свои аналогичные средства из Турции. Давайте договоримся, какой нужен срок для вас и для нас, чтобы это осуществить. И после этого доверенные лица Совета Безопасности ООН могли бы проконтролировать на месте выполнение взятых обязательств».

Из послания Хрущева следовало, что каждая сторона — и СССР, и США — должна дать гарантии уважения неприкосновенности границ и суверенитета Турции и Кубы и удерживать от попыток интервенции третьи страны.

Вечером того же 27 октября из Вашингтона было отослано Послание Президента США Дж. Кеннеди Председателю Совета Министров Н. С. Хрущеву. Американская сторона также пошла на нарушение обычной практики. Текст послания в тот же вечер был передан прессе. Причина была та же, что и в радиообращении Хрущева,— ускорить время передачи, сократив долгий процесс зашифровки и расшифровки дипломатических телеграмм. Кеннеди писал:

«Я прочел Ваше письмо от 26 октября (хотя, по сути, это был ответ на два послания — от 26 и 27 октября. Но такая форма позволяла уйти от прямого разговора о ракетах в Турции, от обвинений в уступчивости США, сделанных под давлением СССР.— Авт.) с большим вниманием и приветствую заявление о Вашем стремлении искать быстрого решения проблемы. Однако первое, что необходимо сделать,— это прекращение работ на базах наступательных ракет на Кубе и вывод из строя всех видов оружия, находящегося на Кубе и имеющего наступательный характер, под эффективным наблюдением Организации Объединенных Наций....

Когда я читал Ваше письмо, то пришел к выводу, что ключевые элементы Ваших предложений, которые, по-видимому, в целом приемлемы, насколько я их понял, заключаются в следующем:

Вы согласны устранить эти виды оружия с Кубы под надлежащим наблюдением и надзором Организации Объединенных Наций и принять обязательство, при надлежащих гарантиях, прекратить доставку этих видов оружия на Кубу.

Мы, с нашей стороны, согласимся — при достижении через Организацию Объединенных Наций соответствующей договоренности для гарантии выполнения и сохранения в силе этих обязательств — а) быстро отменить меры карантина, применяющиеся в настоящий момент, и б) дать заверение в отказе от вторжения на Кубу. Я уверен, что другие страны западного полушария будут готовы поступить подобным же образом». (На то, что Кеннеди знал текст послания Хрущева от 27 октября, есть прямая ссылка в его же послании от 27 октября: «Воздействие подобного урегулирования на ослабление международной напряженности позволит нам работать в направлении более общей договоренности, касающейся "других видов оружия", как это предложено в Вашем втором письме, которое Вы опубликовали»⁸⁸.)

После этих двух посланий конфликт начал ослабевать. 28 октября Н. С. Хрущев заявил президенту США Дж. Кеннеди, что для того, «чтобы скорее завершить ликвидацию опасного конфликта для дела мира, чтобы дать уверенность всем народам, жаждущим мира, чтобы успокоить народ Америки, который, как я уверен, так же хочет мира, как этого хотят народы Советского Союза, Советское правительство, в дополнение к уже данным ранее указаниям о прекращении дальнейших работ на строительных площадках для размещения оружия, отдало новое распоряжение о демонтаже вооружения, которое Вы называете наступательным, упаковке его и возвращении его в Советский Союз. ...Я с уважением и доверием отношусь к Вашему заявлению, изложенному в Вашем послании 27 октября 1962 г., что на Кубу не будет совершено нападения, не будет вторжения, причем не только со стороны Соединенных Штатов, но и со стороны других стран западного полушария, как сказано в Вашем послании. Тогда и мотивы, побудившие нас к оказанию помощи такого характера Кубе, отпадают...».

В течение последних дней октября весь ядерный боекомплект, находившийся на Кубе, был загружен в советский сухогруз, и 1 декабря, в 13 часов, корабль ушел в Североморск⁸⁹

Подводя итоги этому беспрецедентно острому противостоянию двух ядерных держав после Второй мировой войны, едва не приведшему мир к угрозе ракетно- ядерной войны, сделаем следующие выводы:

Конфликт развивался по логике «холодной войны», предполагавшей конфронтацию между СССР и США в любой точке мира. Кубинский кризис дополнял перманентно продолжавшийся Берлинский кризис. Особенность Кубинского кризиса состоит в значительной мере в том, что на вооружение американской и советской армий стали поступать новые виды вооружений, которые прежде существовали только в опытных образцах,— ракеты с ядерными боеголовками всего набора радиусов действия — стратегические, средней дальности и тактические... Новые виды вооружения сами стали создавать качественно новые политические ситуации, потребовали отказа от лобового противостояния двух сверхдержав.

США и СССР считали себя двумя сторонами конфликта. Выяснилось же, что Куба — это не только место конфликта, но и неожиданный — и для СССР, и для США — его участник. Куба вопреки опасениям советского руководства охотно приняла идею размещения ракет; Кастро провоцировал обострение конфликта между СССР и США, одновременно дав 26 октября указание своим ПВО сбивать американские ракеты и предупредив СССР о неизбежности нападения американцев на ракетные базы в течение ближайших суток (если бы кубинские зенитчики действовали успешнее, то их действия, конечно, вынудили бы американцев начать боевые действия). Кастро считал, что Хрущев предал его своими уступками американцам и разменом американских ракет в Турции на советские на Кубе. Такая позиция предопределила поведение Кастро в дальнейшем — отказ от допуска международных наблюдателей ООН на остров, протест против выдворения бомбардировщиков Ил-28 25-30 ноября.

Американское вторжение на остров было организовано, подготовлено и предопределено к октябрю 1962 г. Подготовка к нему велась по нарастающей до сентября — октября 1962 г. Полагаем, что эта акция рассматривалась в контексте внутриполитической борьбы в США накануне промежуточных выборов.

В военном отношении операция «Анадырь» была проведена безукоризненно. Были доставлены ракеты Р-12 среднего радиуса действия, ядерные боеголовки к ним и другому вооружению. Было размещено 43 тыс. военнослужащих. Американская блокада Кубы оказалась неэффективной. Через нее прошли дизель-электроходы «Индигирка» и «Александровск» с грузом ядерных боеголовок для Р-12 и Р-14. (Последний — «Александровск» — доставил ядерные боеприпасы 25 октября 1962 г., в разгар блокады!) Американская разведка недооценила масштабы нашего военного присутствия (максимальная оценка ЦРУ численности советских войск к началу кризиса — 22 октября — в 8-10 тыс.). Ядерные боеголовки (каждая мощностью в 1 мегатонну) к 36 ракетам Р-12 с радиусом действия до 2 500 км находились вблизи стартовых позиций ракет и были готовы к боевому применению. О наличии ядерных боеголовок на Кубе стало известно американской стороне, по ее заявлениям, только в 1989 г. из советских источников.

Мог ли СССР применить ядерное оружие? Основная цель операции «Анадырь» была военно-демонстрационной. Однако и советские, и кубинские специалисты считали, что эту операцию невозможно сохранить в тайне, что было чревато возможностью возникновения конфликта. По мнению генерала Н. К. Бе- лобородова, командовавшего транспортировкой и хранением ядерных боеприпасов, и полковника А. М. Бурлова, тогда главного инженера полка ракет средней дальности, одного из трех размещенных на Кубе, ракетно-ядерное оружие могло быть применен© только по приказу из Москвы По мнению же генерала армии А. И. Грибкова, представителя Генерального штаба Министерства обороны СССР на Кубе, командующий советской группой войск на Кубе генерал армии И. Д. Плиез получил устный приказ Хрущева применять ядерное оружие в случае утраты связи с Москвой либо в обстоятельствах, требовавших самостоятельных решений на месте. Министр обороны маршал Р Я. Малиновский отказался подписать приказ, предоставлявший Плиеву от имени Минобороны полномочия на самостоятельное применение ядерного оружия. Однако при проводах Плиева на Кубу Хрущев вторично повторил свой приказ.

6.0 так называемых секретных переговорах, которые вели журналист Д. Скали и резидент КГБ в Вашингтоне А. Фомин (Феклисов). Это один из многих каналов связи между советским и американским руководством (в том числе контакты Р. Кеннеди с разведчиком и журналистом В. Большаковым, послом А. Ф. Добрыниным, дипломатические каналы и пр.).

Советское руководство недооценило жесткую реакцию США на размещение ракет. Существовала военная возможность уничтожения ракет Р-12 на стартовых позициях в момент подготовки к пуску: 20-метровые ракеты жидкостного типа могли быть заправлены только один раз, непосредственно перед пуском; технологический цикл подготовки к пуску составлял 2,5 часа, и при расстоянии от американской территории в 90 миль при подлетном времени, исчислявшемся в десятках минут, вертикально стоявшие ракеты могли быть расстреляны на пусковых позициях (оценка генерал-лейтенанта Н. К. Белобородова). Поэтому, получив информацию от своих военных и от Кастро о готовящемся 27 октября налете авиации США, о запланированном выступлении Кеннеди по телевидению в 5 часов 27 октября, в котором, как предполагалось, президент объявит о начале этой акции, советское руководство пошло на беспрецедентный шаг передачи послания Дж. Кеннеди по открытому радио накануне этого выступления.

Сложен и неоднозначен вопрос о том, кто больше выиграл в этом противостоянии.

Военно-стратегически в это время скорее выигрыш СССР, так как были устранены уже существовавшие ракетные базы в Турции и Италии, гарантирована неприкосновенность территории Кубы. Советская цена — вывоз ракет оттуда, где их и не было раньше. В дальнейшем развитие стратегических ракет дальнего действия и подлодок с ядерными ракетами до определенной степени ослабило значение районов передового базирования ракетно-ядерного оружия;

политико-пропагандистски это скорее выигрыш США, которые стали выглядеть жертвой советского экспансионизма, эффективными защитниками западного полушария, была дана вторая жизнь «доктрине Монро». Американская администрация смогла добиться согласия советского руководства на конфиденциальность договоренностей о вывозе американских ракет из Турции и Италии в обмен на свое невмешательство в дела Кубы. Последнее положение осталось неоформленным в международно-правовом смысле. Вывод советских войск с Кубы под давлением США стал использоваться пекинской пропагандой в странах «третьего мира» как признак слабости СССР. Ухудшились отношения с кубинским руководством;

геополитически это был первый и последний ракетно-ядерный кризис, который доказал, что ракетно-ядерное оружие не может быть оружием в собственном смысле, то есть инструментом реализации политических целей военными методами. Ядерное оружие оказалось политическим фактором до его применения. Появилось понимание бессмысленности использования ядерного оружия. В дальнейшем СССР и США стремились избегать возможности непосредственного соприкосновения в многочисленных конфликтах, предпочитая пользоваться услугами своих вассалов.

Армия стала выступать как фактор внешней политики. Ее значение в жизни страны стало усиливаться. Но Хрущев, используя вес армии в сфере внешней политики, не мог рассчитывать на ее поддержку в самой стране. Офицеры — участники Кубинского кризиса чувствовали себя оскорбленными процедурами досмотра оружия, вывозимого с Кубы на советских кораблях, в открытом море (процедурами, небезопасными чисто технически). Армии Хрущев не доверял. Поэтому и продумвтал способы укрепить контроль над нею. И когда эти предложения поступили, Хрущев воспользовался ими. Но об этом — ниже..

Реформы государственного и партийного аппарата

Все время деятельности Хрущева на посту Первого секретаря ЦК КПСС стало периодом постоянных реформ в управлении страной. Сверхцентрализованная, милитаризированная экономика страны сталинского времени породила соответствующую управленческую систему, которая включала в себя, в частности, весьма разветвленные отраслевые министерства, ключевое звено командно- административной системы страны. Министерства непосредственно или через подчиненные им главные управления управляли своими промышленными предприятиями, доводили до них цифры государственного плана, устанавливали для них многочисленные показатели — количество работающих, нормы повышения производительности труда и многие другие. Министерства определяли, кто должен быть поставщиком сырья для предприятий и куда должна поступать их продукция⁹⁰. Дробная структура органов исполнительной власти — министерств — в принципе предполагала, что каждая отрасль хозяйства, промышленности, управления имеет свой «штаб отрасли», как нередко именовали министерства. В послевоенное время в стране функционировало около 50 министерств (см. табл.)⁹¹

Таблица

Министерства

Министерства

Год

обще

союзно-

Год

обще

союзно-

союзные

республиканские

союзные

республиканские

1946

49

30

19

1952

51

30

21

1947

58

36

22

1953 (март)

25

12

13

1948

59

36

23

1954

46

24

22

1949

48

28

20

1955

51

25

26

1950

51

30

21

1956

55

27

28

1951

53

32

21

1957 (апрель)

52

23

29

Первый удар был нанесен этой системе после смерти Сталина. Уже 15 марта 1953 г. произошло резкое сокращение числа министерств. Оно затронуло главным образом связанные между собой отрасли оборонной промышленности и машиностроения. В Министерство машиностроения СССР вошли министерства автомобильной и тракторной промышленности, машиностроения и приборостроения, станкостроения, сельскохозяйственного машиностроения. В другое сохранившееся министерство — транспортного и тяжелого машиностроения — вошли министерства тяжелого машиностроения, транспортного машиностроения, строительного и дорожного машиностроения, судостроительной промышленности. Новое Министерство оборонной промышленности включило в себя два из нескольких оборонных министерств — вооружения и авиационной промышленности⁹².

Позже, во время июльского (1953 г.) Пленума ЦК, ответственность за резкое сокращение числа министерств возлагалась на Берию. В этом видели проявление его преступных замыслов. Нетрудно понять, что резкое сокращение числа министерств вызвало недовольство столичной бюрократии. В 1954 г. прежняя, сталинских времен, система министерств была почти полностью восстановлена.

В конце 1956 г. на декабрьском Пленуме ЦК КПСС обсуждалась проблема укрепления централизованного планирования промышленности и центрапизо- ванного контроля над ней. Этот курс в руководстве КПСС связывается с деятельностью члена Президиума ЦК КПСС, первого заместителя Председателя Совмина СССР М. Г Первухина. Однако к декабрю 1956 г. стало ясно, что составленный под его руководством амбициозный пятилетний план, принятый XX съездом КПСС, оказался нереалистичным⁹³

В начале следующего, 1957 г. Н. С. Хрущев направил в Президиум ЦК КПСС записку «Об улучшении руководства промышленностью и строительством». Была создана комиссия, куда вошли члены Президиума, секретари ЦК, секретари обкомов партии, министры. Предложения Хрущева были вынесены на февральский (1957 г.) Пленум ЦК. Предложения были в высшей степени радикальными. Они меняли весь прежний порядок управления промышленностью.

«В соответствии с задачами дальнейшего развития народного хозяйства...— сообщалось в тезисах доклада Хрущева на пленуме,— необходимо перенести центр тяжести оперативного руководства промышленностью и строительством на места, ближе к предприятиям и стройкам. В этих целях... следует перейти от прежних... форм управления через отраслевые министерства и ведомства к новым формам управления по территориальному принципу. Формой такого управления могут быть, например, советы народного хозяйства (совнархозы)»⁹⁴

За обычной для Хрущева любовью к политической археологии, где точкой отсчета были первые годы Советской власти (совнархозы создавались в конце 1917

начале 1918 г. и существовали в 20-х гг.), скрывался переход от вертикального планирования — директивных указаний партии, постановлений Совмина СССР, приказов министерств промышленным предприятиям — к устранению промышленных министерств.

Предложения пленума, как водится, были утверждены в форме Закона «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством» от 10 мая 1957 г. Верховным Советом СССР⁹⁵.

Ключевым звеном становились советы народного хозяйства экономических административных районов. Совнархоз — это, прежде всего, территория, объединенная единством управления экономикой. Границы этих территорий в Российской Федерации совпадали с границами автономных республик, краев и областей. В РСФСР было создано 70 совнархозов, на Украине — 11, в Казахстане

9, в Узбекистане — 4, по одному — во всех других союзных республиках. Во- вторых, совнархоз — это коллегиальный орган управления, руководивший комплексным развитием промышленности, которому подчинялись промышленные и строительные предприятия, хозяйственные учреждения, расположенные на этой территории. В структуре этого учреждения кроме самого совета народного хозяйства — руководящего органа — были еще производственно-отраслевые управления, создаваемые по отдельным отраслям промышленности, и функциональные органы — транспорта, финансовый и некоторые другие⁹⁶.

Централизованное управление было сохранено только для наиболее наукоемких и важных отраслей военной промышленности.

Экономические последствия создания совнархозов уже в первые годы были положительными.

Уменьшились затраты на транспортировку сырья и продукции, усилились кооперационные связи предприятий, расположенных на одной территории.

Сложнее и противоречивее оказались социальные последствия организации совнархозов. Конечно, эти реформы вызвали негодование столичной бюрократии: рушилась складывавшаяся десятилетиями управленческая вертикаль наркоматов- министерств, а вместе с ней — и рабочие места министерской номенклатуры. Перспектива покинуть Москву, чтобы работать в совнархозах, была и нежелательной, и не слишком реальной — там были свои кандидаты в руководящие органы.

С другой стороны, местные партийные, хозяйственные элиты видели в ликвидации министерств расширение своих собственных возможностей. В выигрыше оказывались производственники. Непосредственно в руководство совета народного хозяйства входили председатель совнархоза, его заместители и начальники управлений и отделов совнархоза. В апреле 1960 г. Совмин СССР принял постановление, по которому в состав руководства совнархозов входили также директора крупнейших предприятий и строек. Заметим — здесь не было предоставлено место начальству обкомов партии. Конечно, связи между совнархозами и обкомами существовали, но нормативно они не предусматривались.

Возникала ситуация, когда хозяйственники оказывались относительно самостоятельными по отношению к обкомам.

Лично для Хрущева, казалось, это не имело принципиального значения. В борьбе со своими старыми оппонентами — сначала с Маленковым (до начала 1955 г.), а затем с Булганиным, занимавшими поочередно пост Председателя Совета Министров, Хрущев решил сам занять эту должность. В феврале 1958 г. Булганин был снят, а Хрущев соединил высшую власть в партии с властью государственной — сам стал Председателем Совета Министров СССР. Это создавало дополнительные возможности непосредственного управления государственным аппаратом, но, с другой стороны, рождало законные опасения партийного аппарата в ненадежности Хрущева как своего представителя и защитника, лишало его ореола борца за интересы высшей партноменклатуры, который он получил в ходе работы июньского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС.

Подножкой для партноменклатуры стал новый Устав КПСС, принятый в октябре 1961 г. на XXII съезде партии. Он предусматривал необходимость систематического обновления партийных органов — от Президиума ЦК КПСС до первичной организации. Низшее звено выборных органов партии — до райкома включительно — на каждых выборах должно было обновляться наполовину, на республиканском и областном уровне — на одну треть, состав ЦК КПСС и Президиума ЦК — на одну четверть. Ограничивались и возможности для конкретного человека несколько раз быть избранным в один и тот же партийный орган. Эти решения сами по себе создавали угрозу стабильности партаппарата.

В ноябре 1962 г. состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором были приняты два важнейших решения. Одно из них — «О создании системы партийно-государственного контроля» — будет рассмотрено ниже. Другое же — «О развитии экономики СССР и перестройке партийного руководства народным хозяйством» — означало разделение партийных организаций по производственному принципу. Партийные организации — от областных и ниже — делились на промышленные и сельские. Таким образом, на территории одной области или края оказывалось два обкома. А так как партийная система управления была своего рода образцом для Советской власти, то и вместо единых Советов и их исполкомов создавались сельские и промышленные Советы и исполкомы. Удар был нанесен и по самой массовой группе партработников — секретарям сельских райкомов КПСС. Согласно этим решениям, были ликвидированы сельские райкомы партии, а управление сельским хозяйством передавалось территориальным производственным управлениям, охватывавшим несколько районов.

Изменения коснулись и других общественных и государственных организаций — комсомола, профсоюзов, милиции. Как вспоминал В. Е. Семичастный, руководивший в это время госбезопасностью, Хрущев хотел разделить на промышленные и сельские даже управления КГБ. «А как мне делить шпионов на сельских и городских?» — отбивался Семичастный. Изменить мнение Хрущева он смог, по его словам, лишь доказав, что раздел КГБ «по производственному принципу» приведет к резкому увеличению офицерского и генеральского состава в КГБ. «Хрущев,— вспоминал Семичастный,— очень плохо относился к воинским званиям в КГБ, часто любил повторять: "Надо вас распогонить, разлампа- сить"»⁹⁷

Изменения коснулись и совнархозов. Несколько изменены были их функции. Так, вне их ведения оказалась строительная отрасль, их управленческие права распространялись по преимуществу на промышленную сферу. Количество совнархозов было резко сокращено и доведено до 47. На этот раз их границы охватывали несколько областей. Нетрудно понять, что это дополнительно ослабляло позиции тех промышленных обкомов, которые создавались по решению ноябрьского (1962 г.) Пленума ЦК. Промышленные обкомы оказались в подчинении не только ЦК, но и местных совнархозов.

Это решение внесло полную сумятицу в деятельность мег го аппарата вла-

ч ^ до

сти, стало кошмаром для партиино-советских чиновников следом за партийными и советскими органами стали делиться на сельские и промышленные организации профсоюзов, комсомола. Управленческий аппарат резко увеличился. Так, в районном городке Гусь-Хрустальном Владимирской области одновременно действовали горком партии, партком производственного колхозно-совхозного управления, промышленно-производственный партком, горисполком, сельский райисполком.

Все эти меры вызывали раздражение, воспринимались как очевидная административная блажь. Однако в этих решениях был свой смысл. Выделение сельских и промышленных ветвей в партийном руководстве на местах было по-своему логичным продолжением сращивания партийного и государственного аппарата.

То, что появлялись именно сельские партийные органы, создавало привычную иллюзию возможности решить проблемы сельского хозяйства (к этому времени особенно остро осознаваемые) путем резкого усиления партийного руководства.

Считаем необходимым отметить, что такое ослабление местного партийно- советского руководства объективно усиливало позиции хозяйственников, так как совнархозы оставались единственными региональными органами управления. Однако влияние собственно хозяйственников было несопоставимо с партийным аппаратом. Номенклатурная система поставила их в полную зависимость от партийных органов. Привычная угроза партийных секретарей всех уровней «Не я тебя на эту работу назначал, но снять всегда смогу» была вполне реальной, тем более что и назначали-то на сколько-нибудь ответственные хозяйственные должности только с согласия партийных органов. Поэтому решения ноябрьского (1962 г.) Пленума ЦК не создали Хрущеву новых союзников, а добавили много новых противников среди влиятельных секретарей обкомов — самой многочисленной части Пленумов ЦК.

МВД и КГБ

Беспрецедентность отставки Хрущева (а если называть вещи своими именами — успеха заговора по смещению Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева) порождает закономерный вопрос: как это стало возможным? В поисках ответа нельзя пройти мимо отношений Хрущева с Министерством внутренних дел и КГБ.

После ареста Берии его первый заместитель С. Н. Круглов получил пост министра. Выше мы уже приводили свидетельства гого, что многие из сотрудников МВД восприняли устранение Берии как сигнал к восстановлению порядков сталинского времени. Однако положение было вовсе не таким однозначным, как сгоряча показалось участникам собраний по осуждению Берии. С одной стороны, в МВД был возвращен ряд предприятий — Главспецстрой и Главпромстрой (впрочем, ненадолго), с другой — продолжалась чистка его сотрудников, обвиненных в тесных связях с Берией. Уже в конце августа 1953 г. руководство МВД докладывало в Президиум ЦК о работе по чистке аппарата министерства и руководителей областных управлений МВД. Ряд прежних руководителей были отданы под суд, приговорены к смертной казни или к длительньгм срокам заключения.

Несомненно и то, что влияние именно этого министерства, которое было обвинено в репрессиях 30-х — начала 50-х гг., неуклонно падало. 12 марта 1954 г. был образован Комитет государственной безопасности при Совмине СССР. Его председателем назначили И. А. Серова, многолетнего заместителя министра МВД, в последние годы (с начала 1953 г.) заместителя Берии, а затем и С. Н. Круглова. Ряд функций прежнего МВД уходит в КГБ. В 1955 г. Указом Верховного Совета СССР было создано Министерство внутренних дел РСФСР. Напомним, что Российская Федерация в течение второй четверти века не имела своего Министерства внутренних дел (НКВД РСФСР был упразднен в декабре 1930 г.).

В начале 1956 г., накануне XX съезда, С. Н. Круглов был отправлен в отставку. Новым министром назначили бывшего заведующего Отделом строительства

ЦК КПСС Н. П. Дудорова. В течение 1956-1957 гг. шла чистка аппарата министерства. Заместители министра — многолетние работники НКВД — МВД были заменены на партийных работников. В сентябре 1957 г. из состава МВД были выведены и переданы в КГБ пограничные войска.

Логическим результатом снижения роли МВД стата ликвидация этого министерства. 13 января 1960 г. МВД СССР было упразднено, а его функции были переданы республиканским министерствам. В России это было переименованное в 1962 г. на новый лад Министерство охраны общественного порядка.

Другая ситуация складывалась для Комитета госбезопасности. И. А. Серов был связан с Н. С. Хрущевым совместными трудами на Украине. При первом секретаре ЦК КП Украины Хрущеве наркомом НКВД в период со 2 сентября 1939 по 25 июля 1941 г. был именно И. А. Серов. Его считали «человеком Хрущева». Серов сыграл одну из ключевых ролен при подготовке «секретного доклада» Хрущева на XX съезде. Снятия председателя КГБ как сторонника Хрущева добивались члены Президиума ЦК КПСС на том самом заседании 18-21 июня 1957 г., на котором едва не освободили от должности Первого секретаря ЦК КПСС самого Хрущева⁹^

Нам неизвестны точные причины, вынудившие перевести И. А. Серова с должности председателя КГБ СССР на хотя и престижную, но не имевшую политического значения, а главное — политически бесполезную для Хрущева должность начальника Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР. Существует традиция связывать отставку Серова с усилившимся после XX съезда расследованием обстоятельств политических репрессий сталинского времени, с важной ролью Серова в депортации народов Северного Кавказа. Возможно, так оно и было. А. Н. Шелепин вспоминал, что он неоднократно говорил Хрущеву о необходимости исключить Серова из партии и лишить боевых наград за участие в репрессиях прошлого. Во всяком случае, уход Серова был личной потерей для Хрущева.

На место Серова был назначен зазедующийг отделом ЦК КПСС, бывший первый секретарь ЦК ВЛКСМ А. Н. Шелепин. КГБ с первых дней своего существования выполнял ряд функций политической полиции¹⁰⁰. С приходом А. Н. Шеле- пина эти функции были закреплены в Положении о КГБ при Совете Министров СССР, утвержденном постановлением Президиума ЦК КПСС 9 января 1959 г. В этом документе, определявшем деятельность КГБ, провозглашалось: «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СС^Г < его органы на местах Являются политическими органами, осуществляющими мероприятия Центрального Комитета и Правительства по защите социалистического государства от посягательств со стороны внешних и внутренних врагов»¹⁰¹

С появлением Шелепина во главе КГБ была продолжена чистка рядов его сотрудников. В отчете, направленном в Президиум ЦК в январе 1963 г. преемником Шелепина, также бывшим первым секретарем ЦК ВЛКСМ Семичастным в первые дни его работы в качестве председателя КГБ, сообщалось, что «за период с 1954 г. из органов госбезопасности (без войск)... уволено более 46 тысяч офицеров, в том числе почти половина — с 1959 г.». Чистка коснулась не только аппарата КГБ, но и разведки и контрразведки. «Свыше 90% генералов и офицеров военной контрразведки... назначено на руководящие должности в последние четыре года»,— сообщалось в этом документе.

Набор новых сотрудников КГБ шел в основном за счет лиц, имевших рекомендации от комсомольских и партийных органов, а также из числа партийно- комсомольских работников.

В свою очередь, ряд руководителей КГБ перешли в 1960-1962 гг. на партийно-советскую работу и в Прокуратуру.

КГБ, его аппарат сращивался с партийными органами. Прежние сотрудники МВД и МГБ были исполнителями, в том числе и преступных приказов. Новый КГБ возглавляли политические деятели, а его сотрудники яснее, чем их предшественники, осознавали себя «вооруженным отрядом партии», были инициативнее и самостоятельнее своих предшественников. Это далеко не тождественно персональной поддержке лично Н. С. Хрущева.

И в КГБ не могли не вызывать раздражение сокращение численности штатного состава на 110 тыс. человек, снижение оплаты, ликвидация ряда привилегий (бесплатный отпуск медикаментов, льготы при выслуге лет и ряд других).

Руководство КГБ не могло не тревожить и очевидное усиление оппозиционных настроений в стране. В первой половине 1962 г. произошел своего рода взрыв массового недовольства той политикой, которая отождествлялась с Хрущевым. В отчете, направленном в ЦК КПСС в июне 1962 г., Шелепин сообщал о чрезвычайно тревожном факте — за половину 1962 г. появилось в 2 раза больше листовок и анонимных писем антисоветского содержания, чем за тот же период 1961 г. В этом докладе КГБ сообщалось, что в первом полугодии 1962 г. было 60 локальных антисоветских групп, а за весь 1961 г.— всего 47 групп. За эту половину года было зафиксировано 7 705 листовок и анонимных писем, изготовленных 2 522 авторами.

Новым было и то, что после длительного перерыва стали рассылаться письма, восхваляющие антипартийную группу. Это было уже личным политическим поражением Хрущева. Стараниями чекистов было установлено 1 039 авторов 6 726 антисоветских документов. Писали их представители практически всех слоев общества — 364 рабочих, 192 служащих, 210 студентов и учащихся школ, 108 лиц без определенных занятий, 105 пенсионеров и 60 колхозников. Более 40% имели среднее и высшее образование, 47% — моложе 30 лет. Были среди авторов этих документов и военнослужащие, и старые коммунисты.

Функция политической полиции в КГБ резко усилилась после событий в Новочеркасске, отозвавшихся практически по всей стране. И партийные власти, и органы КГБ оказались, по существу, захваченными врасплох. Сразу же после подавления волнений Президиум ЦК КПСС принимает большое число решений, направленных на усиление политического сыска и борьбы с инакомыслием в стране. 19 июля 1962 г. на заседании Президиума ЦК КПСС было принято пространное постановление, в котором указывалось:

«1. Согласиться с представленными Комиссией проектами постановления СМ СССР и Генерального Прокурора СССР по вопросам усиления борьбы с враждебными проявлениями антисоветских элементов...

2. Разрешить КГБ СССР увеличить штатную численность контрразведывательных подразделений территориальных органов КГБ на 400 военнослужащих».

КГБ был подвергнут критике за слабую агентурную работу, прежде всего во многих высших и средних специальных учебных заведениях, учреждениях науки, культуры, искусства. Его критиковали за то, что он слабо контактирует с МВД в борьбе с антиобщественными элементами.

К постановлению был приложен проект приказа председателя КГБ, в котором отмечалось: «В последнее время в некоторых городах произошли массовые беспорядки, сопровождавшиеся погромами административных зданий...» Ответственность за них возлагалась на уголовные элементы, бывших немецких карателей, «церковников й сектантов», которые стремились придать стихийно возникшим событиям контрреволюционный характер. (Отметим, что подобная оценка совершенно не соответствовалаконкретным обстоятельствам волнений в Новочеркасске.)

Проект приказа заканчивался по форме стандартно, по существу — новыми формулировками: «...устранить серьезные недостатки в расстановке агентуры и ее использовании». Особую бдительность полагалось проявлять по отношению к реэмигрантам, «реакционно настроенным церковным и сектантским авторитетам», «...более активно использовать возможности оперативно-технических служб, наружного наблюдения... сигнализировать о лицах... стоящих на антисоветских позициях и пытающихся подорвать доверие народа к политике и мероприятиям, проводимым партией и Советским правительством... пресекать любые открытые враждебные проявления антисоветских элементов... авторов антисоветских листовок и анонимных документов... ко всякого рода подстрекателям к массовым беспорядкам по согласованию с партийными органами принимать меры к их изоляции...».

Эти мероприятия потребовали дополнительных организационных решений. Если учесть, что центрами волнений стали промышленные предприятия, становится понятным появление раздела в этом приказе: «Создать во Втором главном управлении... Управление, на которое возложить функции по организации аген- турно-оперативной работы на крупных и особо важных промышленных предприятиях...»

Обращает на себя внимание злобно-антицерковная ориентация КГБ. В этом документе, в сущности, подтверждается прежний чекистский курс на искоренение религии путем уничтожения Церкви. Сотрудникам КГБ приказывают: «Решительно повысить урс -ень агентурно-оперативной работы по пресечению враждебных проявлений со стороны церковников и сектантов, тив особое внимание на быстрейшую парализацию деятельности нелегальныл х рупп и общин. В отношении руководителей и организаторов церковных и сектантских формиро- * ваний осуществлять активные чекистские мероприятия, которые позволили бы в ближайшее время полностью разоблачить проводимую ими антисоветскую работу, а злостных из них в соответствии с законом привлечь к уголовной ответственности».

Не был забыт и старый хрущевский план борьбы с «тунеядцами». Но если в конце 40-х гг. он распространялся на колхозную деревню, то в начале 60-х — на всю страну. Поэтому предписывалось органам КГБ «оказывать больше помощи партийным органам в неуклонном выполнении советских законов по борьбе тунеядцами».

Приказ председателя КГБ А. Н. Шелепина заканчивался указанием, определяющим взаимоотношения между партией и КГБ: «Руководителям КГБ-УКГБ, уполномоченным КГБ в городах и районах обеспечить четкую информацию ЦК компартий... крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС».

Руководство КГБ, непосредственно входившее в состав партийно-политической верхушки страны, не могло не быть обеспокоенным ростом недовольства в стране. Ситуация предлагала два выхода. Первый — усиление репрессий (напомним, что именно в июле 1962 г. была принята печально знаменитая статья 70 Уголовного кодекса РСФСР, восстановившая и узаконившая политические репрессии). Второй выход — изменения в самом политическом руководстве, устранение из него того человека, имя которого отождествлялось с неудачами в развитии страны,— Н. С. Хрущева.

Складывавшаяся в стране обстановка не могла не тревожить и самого Хрущева. Ему пришлось столкнуться с невероятными размерами очковтирательства, самого грубого обмана. Причем обманщиками были секретари обкомов, крупные хозяйственные руководители¹⁰² Понятно, что партия могла создавать «маяков». Для них разрешались (точнее — негласно допускались) приписки, но в тех случаях, когда это должно было отвечать определенной политической цели — стимулировать остальных. Да и право быть «маяком» предполагало определенную партийную поддержку, чуть ли не легитимацию. Именно так, например, обстояло дело с первым секретарем Рязанского обкома КПСС А. Н. Ларионовым. Но даже им запрещалась простая уголовщина, до которой дошел поддержанный лично Хрущевым рязанский партийный вождь. Но жульничали, в особенности в сельском хозяйстве, практически все сколько-нибудь крупные партийно-советские и хозяйственные чиновники. (Другой вопрос — почему они это делали.)

Хрущев пытался бороться с этим. Он лично ездил по стране, распекал тех, кто попадался ему под руку, организовывал проверки, но ситуация не менялась. Сверхцентрализованная власть не смогла обеспечить контроль за выполнением собственных решений. Так как такая власть, как она хорошо знает, в принципе не может принимать неправильных решений, то виноваты те, кто не исполняет ее мудрых указаний..А чтобы они выполнялись, необходимо наладить проверку исполнения, для чего надо создать еще одно учреждение, еще одно ведомство, которое и должно обеспечить «учет и контроль», как говорил великий Ленин.

XXII съезд КПСС

Добившись своего, став, как и Сталин, главой партии и государства, Хрущев на несколько лет забыл о Сталине. О Пантеоне речь и не шла, а экскурсии в Мавзолей Ленина — Сталина по расписанию заполняли Красную площадь. Тема Сталина отсутствовала на XXI съезде КПСС (27 января — 5 февраля 1959 г.).

И вдруг она снова зазвучала на XXII съезде. И как! Сначала — в выступлении председателя КГБ А. Н. Шелепина, нового фаворита Хрущева, а затем — и в заключительном докладе, прочитанном Хрущевым 27 октября 1961 г. Антисталинская часть точно дозирована. Здесь не было свойственного Хрущеву «потока сознания». Он говорил главным образом о 30-х годах и о том, как «антипартийная группа» мешала разоблачению культа личности. Создается впечатление, что

Хрущев следовал за старыми предложениями к докладу на XX съезде — говорить только о прошлом. Хрущев обвинил Сталина в убийстве Кирова, в разгроме армии в 1937 г.

Антисталинская тема к этому времени стала своего рода политической меткой Хрущева. Полагаю, что он обратился к ней тогда, когда в стране уже явственно обозначились провалы в области экономики, и в особенности в сельском хозяйстве. Поэтому Хрущев, провозгласив, с одной стороны, новую Программу КПСС и пообещав построить в 20 лет коммунизм, демонстрировал, с другой стороны, и стремление к «демократии в партии» и способность разобраться с очередными противниками как «сталинистами».

На следующем заседании (оно началось утром 30 октября)¹⁰³, председательствующий Шверник предоставил слово первому секретарю Ленинградского обкома КПСС Спиридонову.

Тот напомнил, что Ленинград сильно пострадал от репрессий в 1934-1938 и в 1949-1950 гг., совершенных по прямому указанию Сталина или с его ведома и одобрения.

«В ходе обсуждения итогов XX съезда КПСС,— говорил Спиридонов,— на многих партийных собраниях и собраниях трудящихся Ленинграда уже тогда принимались решения о том, что пребывание тела тов. Сталина в Мавзолее Владимира Ильича Ленина, рядом с телом великого вождя и учителя мирового рабочего класса... несовместимо с содеянными Сталиным беззакониями.

Сейчас вопрос о переносе тела Сталина из Мавзолея В. И. Ленина коммунисты и беспартийные выдвигают все настойчивее и настойчивее». Спиридонов предложил переместить прах Сталина из Мавзолея В. И. Ленина в другое место и сделать это в кратчайшие сроки^]04

Следом за ленинградским секретарем обкома выступил Демичев — первый секретарь Московского горкома партии. Текст его выступления был невелик и лишен чрезмерных эмоций. Он также потребовал вынести тело Сталина из мавзолея. Отметим, однако, одну важную подробность. В собственном тексте выступления Демичева записано: «Когда слушали заключительную речь тов. Н. С. Хрущева, сердца заполнялись болью за то тяжелое, что пришлось пережить партии в период культа личности»¹⁰⁵ Последние слова при редактировании стенограммы Демичев аккуратнейшим образом вычеркнул плотной штриховкой, через которую едва-едва пролечивается первоначальный текст. Вычеркнул в тот же день, когда выступил на съезде... Вряд ли это случайность. мичев, будущий участник свержения Хрущева, входивший в группу А. Н. Шелепина, опровергая пословицу, что «слово не воробей...», уже тогда, в конце 1961 г., стремился не допустить, чтобы в его выступлении было напечатано: «период культа личности». Позже, с 1965-1966 гг., официальная пропаганда запретит употребление понятия «период культа личности».

За Демичевым выступал представитель компартии Грузии Джавахишвили. (Первый секретарь ЦК Грузии Мжаванадзе не решился выступать, очевидно, памятуя о беспорядках в Грузии 5-10 марта 1956 г.) Выступление Джавахишвили свелось, главным образом, к перечислению фамилий грузинских партийных деятелей, пострадавших от Сталина.

Далее слово предоставили Д. А. Лазуркиной — коммунистке с дореволюционным стажем. В архиве сохранился проект ее выступления — аккуратная критика Сталина и противопоставление Сталина Ленину, густо пересыпанные благодарностями в адрес Н. С. Хрущева. Но вышло не так. Она, сидя в зале съезда, лихорадочно писала на оборотных листах своего выступления. Выступала она импульсивно, эмоционально и очень лично. Цитирую по тексту неправленой стенограммы: «Помнится мне, как я уезжала из Женевы от Ильича полной одухотворения, моральной чистоты при виде образа Владимира Ильича Ленина, который так любил партию...» И вот, товарищи, в 1937 году и меня постигла участь многих. Я была на руководящей работе в Ленинградском обкоме партии и, конечно, была арестована.

...Ни одной минуты — и когда я сидела два с половиной года в тюрьме, и когда меня выслали в лагерь, а после этого в ссылку — я ни разу не обвиняла тогда Сталина. Я все время дралась за Сталина со всеми заключенными, высланными и лагерниками. Я говорила: "Не может быть, чтобы Сталин, наш Сталин-ленинец, допустил то, что творится в партии. Не может этого быть" ...И вот я приехала в 1954 году полностью реабилитированная. Здесь впервые я поняла, как раз в тот момент, когда XX съезд проходил, когда я впервые узнала о том, что раскрыл XX съезд.

...А какой режим был создан при Сталине? (При редактировании текста позже исправлено: «А какая обстановка создалась в 1937 г.?»)

Каждый клеветал друг на друга, каждый врал и клеветал на себя. Создавали списки. Эти списки ужасны! (Отредактировано: «Господствовал не свойственный нам, ленинцам, страх».)

И я считаю, нашему хорошему, прекрасному Владимиру Ильичу, самому человечному человеку, нельзя быть рядом с человеком, со Сталиным, который хотя и имел заслуги в прошлом, до 1934 года, но рядом с Лениным быть не может.

Хрущев. Правильно! (Бурные, продолжительные аплодисменты)»¹⁰⁶.

После этого выступления, ставшего эмоциональной вершиной заседания, слово получил первый секретарь ЦК Компартии Украины Н. В. Подгорный. Он внес проект Постановления XXII съезда КПСС о Мавзолее Владимира Ильича Ленина. Там говорилось:

«XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза постановляет:

Мавзолей на Красной площади у Кремлевской стены, созданный для увековечения памяти Владимира Ильича ЛЕНИНА — бессмертного основателя Коммунистической партии и Советского государства, вождя и учителя трудящихся всего мира, именовать впредь: Мавзолей Владимира Ильича Ленина.

Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в мавзолее саркофага с гробом И. В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В. И. Ленина»¹⁰⁷

Голосование было единогласным.

Ночью 31 октября гроб с телом Сталина был вынесен из мавзолея и похоронен у Кремлевской стены...

Через месяц, 28 ноября 1961 г., Ф. Р. Козлов, считавшийся тогда «вторым секретарем» ЦК КПСС, выступал перед слушателями Высшей партийной школы при ЦК КПСС.

Это выступление стало попыткой дать новые ориентиры для слушателей — работников партийного аппарата. Прежде всего, Козлов заявил, что «никакого "идеологического обновления" коммунистического движения не требуется. ...Тот, кто выдвигает подобные требования, льет воду на мельницу наших классовых врагов, стремится внести замешательство в ряды международного комму-

I Лй

нистического движения»

Рассказ Козлова об итогах XXII съезда, об осуждении «культа личности» и «антипартийной группы», о новом Уставе КПСС, ограничившем срок пребывания на партийной работе, встретил плохо скрываемый протест слушателей.

На вопрос, что будет с теми партийными работниками, которые уже отработали на выборной работе по 10-15 лет, Козлов ответил: «...согласно новому Уставу, его (партийного работника.— Авт.) надо заменить. ...Это хорошо должно быть ясно. Такой работник сам должен хорошо понимать, что вовремя уйти тоже уметь надо»¹⁰⁹

Слушатели ответили потоком вопросов — а почему сам Хрущев не уходит в отставку? Звучали и голоса: «Надо принять постановление — ограничить время работы Хрущева»¹¹⁰.

В вопросах ясно было ощутимо недовольство партаппаратом, и продолжавшейся критикой Сталина, и деятельностью Хрущева, подрывавшей едва-едва наметившиеся признаки стабилизации элиты.

Партаппаратчики беспокоились о будущем. Они требовали, чтобы ВП111 давала им не только партийный, но и «гражданский» диплом, второе высшее образование.

XXII съезд стал, по сути, политической неудачей Хрущева, ослабившей его позиции в партийном и государственном аппарате.

Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР

Среди многочисленных административных преобразований Хрущева это едва ли не самое неизученно^ хотя и сыгравшее заметную роль в событиях середины 60-х гг.

Контрольные учреждения многократно реформировались Прежнее Министерство госконтроля, во главе которого стояли такие политические деятели, как Л. 3. Мехлис (1946-1950) и В. Н. Меркулов (1950-1953), было упразднено в 1957 г. вместе с рядом других министерств. Вместо него появилась Комиссия советского контроля Совета Министров СССР. Однако эффективность этого учреждения, по мнению Хрущева, оказалась недостаточной.

К мысли о необходимости создания специального контрольного учреждения, которое могло бы проверять и партийные, и государственные органы, Хрущев пришел в конце 1961 г., когда уже явно наметились проблемы выполнения недавно принятого на XXII съезде КПСС плана строительства коммунизма в СССР.

Хрущев, всяческ« демонстрировавший приверженность воскрешению ленинских традиций, и здесь попытался дать свою интерпретацию ленинских указаний о контроле. Любопытно, что в процессе подготовки решения Хрущеву были предоставлены подлинные документы 1923-1928 гг.¹¹¹ о деятельности комиссии А. Д. Цюрупы, заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров, заместителя председателя Совета труда и обороны и одновременно с этим наркома Рабоче-крестьянской инспекции (обратим внимание на это обстоятельство!). В них рассказывалось о деятельности комиссии по улучшению работы государственного аппарата и борьбе со злоупотреблениями. Комиссия была создана по инициативе Ф. Э. Дзержинского, ею руководил Цюрупа, в ее состав входили наркомы и представители судебных органов.

Реформа контрольного аппарата в СССР в начале 60-х гг. шла непривычно долго (непривычно для хрущевских скоропостижных реформ). Решительными противниками создания Комитета партийно-государственного контроля, судя по воспоминаниям А. Н. Шелепина, были А. Н. Косыгин и А. И. Микоян¹¹² 8 января 1962 г. был подготовлен проект Постановления Президиума ЦК КПСС «Вопросы госконтроля и партконтроля»¹¹³ Решение по этому проекту принято не было. 19 февраля 1962 г. в Президиум ЦК КПСС была направлена записка Н. С. Хрущева «Об улучшении контроля за выполнением директив партии и правительства», в которой он обосновывал необходимость укрепления партийно-государственного контроля, а по сути — проведения реформы контрольных, партийных и государственных органов страны.

Записка многостраничная, изобилующая цитатами из Ленина, совсем не хрущевская по стилю. Как правило, подобные документы редко лично пишутся человеком, который их подписывает. Но идеи, основные положения, содержащиеся в таких бумагах, всегда уточняются и согласовываются с ним предварительно. В записке Хрущева в Президиум ЦК КПСС сообщалось: «В связи с тем, что XXII съезд КПСС поручил ЦК разработать меры по улучшению и совершенствованию партийно-государственного и общественного контроля, нам в ЦК необходимо незамедлительно продумать практические вопросы, связанные с выполнением этого поручения. Я хотел бы высказать некоторые соображения о тех мерах, которые следовало бы осуществить в этих целях... В период культа личности Сталина замечательная ленинская система партийного и государственного контроля была фактически опрокинута и заменена по существу бюрократическим контрольным аппаратом, оторванным от масс»¹¹⁴

Хрущев информировал членов Президиума, что коррупция в стране затронула высшие звенья государственного управления, что взяточничество проникло в Госплан, другие министерства и ведомства. Факты взяточничества, сообщал Хрущев, выявлены также в некоторых других областях РСФСР, в Киргизской, Таджикской, Туркменской, Азербайджанской, Грузинской, Украинской, Литовской и Казахской республиках.

Особенно подробно в записке Хрущева рассказывалось о том, что эти явления — взяточничество, коррупция — проникли в суд, прокуратуру, адвокатуру: «За два последних года привлечены за взятки только в Москве и Московской области ряд прокуроров, следователей и членов Московского городского и областного судов, народных судей и адвокатов». Эти примеры должны были доказать необходимость внесудебного преследования. Это внесудебное или досудебное разбирательство и должно было стать предметом деятельности новых контрольных органов.

Каким должен был стать этот контрольный орган? Сначала партийная риторика: «Главным и решающим условием коренного улучшения контроля должно быть привлечение широких масс трудящихся... Поэтому нам необходимо наряду со специальными органами партийного контроля иметь систему общественных инспекций, которые бы работали под руководством контрольных органов партии и охватывали каждое предприятие, стройку, совхоз, колхоз, учреждение... орудие совершенствования государственного аппарата, искоренения бюрократизма, своевременного претворения в жизнь решений партии».

Далее — первый хрущевский план реформы: «Исходя из этого, считал бы целесообразным образовать единый контрольный центр — Комитет партийного контроля ЦК КПСС (КПК) с соответствующими органами на местах, возложив на него обязанности осуществлять контроль за всеми линиями. Это и будет претворением в жизнь ленинских указаний»¹¹⁵.

Хрущев определил задачи будущего Комитета партийного контроля: «Следить за строжайшим соблюдением партийной и государственной дисциплины, борьба с любыми проявлениями ведомственных и местнических тенденций, с очковтирательством, приписками, с бесхозяйственностью и расточительством... строжайший режим экономии, правильное и наиболее целесообразное расходование денежных средств и материальных ценностей. Особое внимание КПК и его местных органов должно быть направлено на решительную борьбу с бюрократизмом и волокитой, наносящими величайший вред нашему делу»¹¹⁶

«Комитет партийного контроля ЦК КПСС должен быть широкопредставительным органом,— писал Хрущев.— Его можно было бы сформировать в составе 80-100 человек, включив туда представителей ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, Центросоюза, печати, рабочих, колхозников, интеллигенции, председателей комитетов партийного контроля союзных республик и наиболее крупных краев и областей. Было бы правильным состав комитета утверждать на Пленуме ЦК сроком на 4 года, а коллегию КПК можно было бы утверждать на Президиуме ЦК. ...Структуру аппарата комитета надо продумать таким образом, чтобы она строилась по принципу, предусматривающему обеспечение действенного контроля как за отраслями народного хозяйства, как и по административно-территориальному признаку. КПК должен иметь внештатных инспекторов, в ча- >сти можно было бы привлекать коммунистов и беспартийных, которые ушли на пенсию, но способны выполнять общественные обязанности»¹¹⁷

Хрущев предвидел и опасность такого учреждения: «Предусматривая широкие права Комитета партийного контроля, хочу подчеркнуть, что необходимо исключить всякую возможность какого-либо противостояния его ЦК КПСС. В связи с этим надо твердо установить, что вся работа комитета должна проводиться под руководством ЦК КПСС и его Президиума. Комитет обязан постоянно отчитываться перед Президиумом ЦК КПСС о своей деятельности, представлять на рассмотрение ЦК планы своей работы; все ответственные работники аппарата комитета должны утверждаться ЦК КПСС»¹¹⁸.

Отметим, что первоначально Хрущев видел этот контрольный орган как Комитет партийного контроля. Этот комитет должен был быть подконтрольньш ЦК. Численность его, по мнению Хрущева, должна быть невелика.

По записке Хрущева было принято специальное постановление Президиума ЦК. В нем сообщалось:

«1. Одобрить предложения тов. Хрущева Н. С... изложенные им в записке от 19 февраля 1962 г., и разослать ее членам ЦК КПСС, кандидатам в члены ЦК КПСС и членам Центральной ревизионной комиссии.

2. Поручить секретарям ЦК КПСС подготовить проект Постановления ЦК КПСС "Об улучшении контроля за выполнением директив партии и правительства"»¹¹⁹

Однако прошло более половины года до принятия решения о создании комитета. В Президиум ЦК шли одно за другим проекты положений о нем, но они не получали поддержки. Ситуация круто изменилась на ноябрьском (1962 г.) Пленуме ЦК КПСС. Причиной затяжки стало, по мнению А. Н. Шелепина, сопротивление, оказанное этой идее со стороны А. Н. Косыгина и А. И. Микояна¹²⁰.

На этом пленуме Хрущев объективно ослабил партийный аппарат, проведя предложения о его разделе на сельский и промышленный, об укрупнении совнархозов. И одновременно с этим принимается Постановление «Об образовании Комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР».

Выступая на пленуме, Хрущев предложил назначить председателем нового комитета секретаря ЦК КПСС, руководителя КГБ А. Н. Шелепина. Хрущев внес предложение об утверждении Шелепина дополнительно еще и заместителем Председателя Совета Министров СССР. «Ему надо будет иметь дело с министрами, с государственными органами,— говорил Хрущев,— и надо, чтобы он имел необходимые полномочия»¹²¹.

Не требуется особых доказательств для утверждения, что проект этого решения Президиума ЦК создавался в окружении Шелепина, тогдашнего шефа КГБ, метившего и попавшего на пост руководителя этого контрольного органа. Шеле- пин в глазах Хрущева полностью соответствовал необходимым требованиям. Он сделал карьеру при Хрущеве и в этом смысле должен был быть ему лично обязан; как председатель КГБ уже имел немалый опыт контроля над всеми сторонами жизни страны; наконец, за ним стоял опыт работы в партаппарате — он был избран секретарем ЦК КПСС на XXII съезде.

Создание Комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР должно было компенсировать рост децентрализации, объективно наметившийся в партийно-советских органах. В решении ноябрьского пленума было записано: «Образовать единый орган партийно-государственного контроля — Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР и соответствующие органы на местах. Считать важнейшей задачей органов партийно-государственного контроля оказание помощи партии и государству в выполнении Программы КПСС, в организации систематической проверки выполнения директив партии и правительства, в дальнейшем совершенствовании руководства коммунистическим строительством, соблюдении

„ _u w vy 12?

партийной и государственной дисциплины, социалистической законности» .

Президиум ЦК КПСС тщательно рассматривал Положение о новом комитете. Этому было посвящено его заседание 18 декабря 1962 г. В решении Президиума ЦК КПСС было записано: «Поручить комиссии в составе: тт. Козлова (созыв), Брежнева, Микояна, Косыгина, Воронова, Суслова, Шелепина рассмотреть в соответствии с состоявшимся обменом мнениями на заседании Президиума ЦК проекты представленных в ЦК документов о структуре и штатах Комитета пар- тийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР, а также проект Положения о Комитете партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совмина СССР и соответствующих органах на местах и внести свои предложения в ЦК»'²³.

Такое внимание высшего партийного руководства к судьбе нового комитета не случайно. Возникал бюрократический монстр, фактически дублировавший и отраслевые отделы ЦК КПСС, и аппарат Совета Министров СССР, к тому же наделенный большими контрольными полномочиями. Сотрудники комитета получили право проводить специальные расследования в контакте с административными органами¹²⁴ В центральном аппарате была создана система отделов и секторов, воспроизводившая структуру народного хозяйства, социальной сферы, административных и военных органов СССР. Там были, в частности: отделы партийно-государственного контроля; отдел металлургической промышленности и геологии, тяжелой промышленности; сектор топливной промышленности; сектор общего машиностроения; сектор тяжелого, транспортного машиностроения; отдел партийно-государственного контроля по транспорту и связи; сектор по энергетике и электрификации тяжелой промышленности; сектор общего машиностроения; сектор по строительной индустрии; сектор городского и сельского строительства, архитектуры и проектных организаций; сектор пищевой и рыбной промышленности и так далее и тому подобное...

Под стать этому была и штатная численность. Вместо 80-100 человек, которые, как предполагал Хрущев, будут работать в новом контрольном органе, уже к моменту своего возникновения комитет имел в штате 383 «ответственных сотрудника» и 90 технических работников. И это только центральный аппарат и только в первые дни!

Создание комитета стало существенной частью всей реформы партийно- советских органов. На заседании Президиума ЦК КПСС 20 декабря 1962 г. рассматривался вопрос «О реорганизации руководящих партийных органов в областях, краях, автономных и союзных республиках». В решена о этому вопросу было записано: «В соответствии с постановлением ноябрьскою (1962 г.) Пленума ЦК КПСС о построении партийных организаций снизу доверху по производственному принципу ЦК КПСС постановляет: ...во вновь образуемых промышленных и сельских крайкомах и обкомах партии должно быть, как правило, четыре секретаря крайкома (обкома), один из которых является заведующим идеологическим отделом, а другой — председателем комитета партийно- государственного контроля, а также соответствующего отдела...»

Эта же система дублировалась и на уровне местных Советов — председатель областного комитета партийно-государственного контроля являлся и одним из заместителей председателя облисполкома. Складывалась поистине уникальная ситуация! Комитет партийно-государственного контроля на всех его уровнях — от центрального до районного — фактически дублировал и партийную, и советскую систему, располагая к тому же правом производить расследования, налагать на виновных взыскания и штрафы, передавать дела в прокуратуру и суд. В марте — апреле 1963 г. Комитет партийно-государственного контроля СССР получил право контролировать Вооруженные Силы, Комитет государственной безопасности и Министерство охраны общественного порядка¹²⁵

Власть потихоньку перетекала от Никиты Сергеевича Хрущева к его ставленнику — Александру Николаевичу Шелепину.

К апрелю 1963 г. в стране было создано 3 270 комитетов партийно- государственного контроля, в том числе 15 республиканских, 216 краевых и областных, 1 057 городских и районных в городах, 348 — по зонам, предприятиям и стройкам, колхозам и совхозам, 170 тыс. постов народного контроля, куда было избрано более 2 400 тыс. человек.

При этом громадная машина крутилась без особого результата. Ожидаемого хозяйственного эффекта от деятельности армии контролеров не было. Выявленные КПК недостатки в производстве шин на Ярославском заводе, приписки на Минском радиозаводе, факты местничества со стороны работников СНХ РСФСР, злоупотребления при продаже легковых автомобилей в Москве явно не соответствовали объемам и полномочиям КПК.

Дело, как нам представляется, было в другом. Хрущева обыграли. Он хотел усилить контроль, но оказался сам блокированным той системой, которую он же и предлагал. КПК идеально соответствовал созданию предпосылок к организационному устранению Хрущева. Власть Шелепина оказывалась реальнее, лучше организованной, а поэтому более опасной для любого чиновника, чем власть самого Первого секретаря ЦК и Председателя Совета Министров СССР Хрущева.

Отметим и другой парадокс: сама по себе система КПК становилась дополнительным раздражающим фактором, действующим против Хрущева. Не случайно поэтому Брежнев вскоре после снятия Хрущева постарался избавиться от КПК.

Октябрьский переворот

Обстоятельства непосредственной подготовки к снятию Хрущева никогда не будут выяснены до конца. При минимуме письменных свидетельств (к тому же отредактированных с участием заинтересованных лиц — участников этих событий) и наличии воспоминаний этих же людей многие «технические» подробности остаются неясными. Но основные события вполне могут быть реконструированы. Ясно, что уже в 1962 г. стал очевиден провал основных целей только что принятой новой Программы КПСС — программы «развернутого строительства коммунизма». Провал в области сельского хозяйства неизбежно ассоциировался с личным поражением Хрущева. В 1962-1963 гг. в большинстве городов и рабочих поселков страны были введены продовольственные карточки. Не хватало важнейших продуктов питания. Продовольствие пришлось срочно закупать за границей. Нужны были средства. Из Госфонда СССР в 1963 г. было продано на экспорт рекордное за весь послевоенный период количество золота — 520,3 т, из которых 372,2 т ушли непосредственно на закупку продовольствия.

Попытки создать паритет с Соединенными Штатами уже не в соревновании в сельском хозяйстве, а в военно-политической области путем размещения советских ракет на Кубе не удались, в том числе из-за свойственного Хрущеву стремления «персонифицировать» будущий успех, связать подписание советско- кубинского договора с предстоявшим в ноябре 1962 г. его визитом на Кубу. Итог известен — мир на грани войны, вынужденная публичная эвакуация советского наступательного вооружения с Кубы и секретные договоренности о выводе американских ракет из Турции и Италии.

В условиях нарастания политических проблем Хрущев заметался. Его действия непоследовательны и противоречивы. Создается ощущение, что он, перебирая варианты организации управления, пытался найти для себя те из них, которые могли бы стабилизировать положение. Отсюда его предложение о разделении партийных организаций по производственному принципу, стремление усилить контрольный механизм путем создания Комитета партийно-государственного контроля. Столь же непоследователен Хрущев и в отношении к интеллигенции. С одной стороны, демонстративная поддержка антисталинских произведений А. Т. Твардовского, А. И. Солженицына, Е. А. Евтушенко, с другой — преследования «формалистов», стремление всемерно укрепить партийное руководство культурой.

На июньском (1963 г.) Пленуме ЦК КПСС официальный докладчик секретарь ЦК Л. Ф. Ильичев заявил: «Враги социализма рассчитывали, что, может быть, вместе с ликвидацией последствий культа личности будет перечеркнуто все сделанное партией и народом, поставлена под сомнение правильность избранного народом исторического пути. Действительно, отдельные политически незрелые или озлобленные люди клюнули на удочку буржуазной пропаганды... Отдельные представители интеллигенции, в том числе и недостаточно идейно стойкие молодые люди, подхватили выдумку о конфликте поколений...»¹²⁶ Свои наблюдения Ильичев завершал выводом: «Надо усилить революционную бдительность советских людей»¹²⁷ Примеры революционной бдительности на этом пленуме успешно демонстрировал сам Хрущев, напавший на писателя В. П. Некрасова и потребовавший его исключения из партии¹²⁸ Тогда же Хрущев обрушился с оскорблениями на ученых, настаивал на прекращении платы за ученые степени. Создается впечатление, что у Хрущева было личное разочарование в науке и научных рекомендациях, которые ему нередко давали и которые он нередко пытался претворить в партийно-государственной политике.

Хрущев становился лишним и обременительным. Изоляции вокруг него возрастала. Сохранилась любопытная фотография — награждение Первого секретаря ЦК 17 апреля 1964 г. в связи с его юбилеем очередной Золотой Звездой¹²⁹ Фотограф М. Куликов снимал, казалось, протокольно-торжественную церемонию — Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев награждает Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева. Однако объектив фотокамеры запечатлел нечто сильно отличавшееся от этой протокольной сцены. Прежде всего, только два человека, как видно на фотографии, всерьез заняты этой процедурой — Брежнев, зачитывающий Указ, торжественный и преисполненный осознанием важности момента¹³⁰, и слушающий его Хрущев, кажущийся смущенным, полуулыбающийся то ли растерянно, то ли скорбно. Зато иначе выглядят члены и кандидаты в члены Президиума, секретари ЦК. Ни одной улыбки, никакого, даже самого условного, выражения радости по этому случаю. Судя по фотографии, других участников процедуры без труда можно разделить на две группы. Первая — меньшая — это люди, демонстрирующие свое равнодушие, самоустранение от происходящего: закрыл глаза и откинул назад голову Шверник, потупил глаза Суслов, разглядывает люстры в зале Ильичев. Большая же часть высших партийно-государственных вождей рассматривала Хрущева и Брежнева, рассматривала внимательно и пристально, недоброжелательно-изучающе, оценивающе.

Вспоминая эти дни, тогдашние руководители КГБ Шелепин и сменивший его Семичастный рассказывали¹³¹: «Еще весной, накануне его 70-летия (в апреле), окружение было возмущено его (Хрущева.— Авт.) нетерпимостью»¹³². Хрущев надоел. Кроме этого, он становился все более неудобным и даже опасным. Неудобным своими постоянными и хаотичными реформами, не дававшими ощущения стабильности партгосаппарату, и опасным, так как против него (или, как писалось в сводках КГБ, «против одного руководителя партии и правительства») было направлено недовольство населения, вынужденного получать продукты по карточкам. Избавиться от «одного из руководителей» означало снизить уровень недовольства в стране.

Летом 1964 г. Хрущев затеял новую реорганизацию системы управления в стране. Как всегда, ближайшим полигоном для ее отработки должно было стать сельское хозяйство. 11 июля 1964 г. на Пленуме ЦК должен был стоять один вопрос — о назначении А. И. Микояна на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР и связанном с этим освобождении с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнева. Ему отводилась должность «второго секретаря» партии. Однако вопреки повестке Хрущев выступил на пленуме с большим докладом, в котором попытался обосновать необходимость создания так называемых специализированных производственных управлений, которые должны были вытеснить партийные органы из управления сельскохозяйственным производством. Напомним, что двумя годами раньше Хрущев фактически ликвидировал самые массовые партийные органы — сельские райкомы партии, заменив их парткомами производственных управлений. Теперь очередь дошла и до них. Кроме этого, Хрущев подверг резкой критике систему Академии наук СССР и Сельскохозяйственную академию за их неэффективность, угрожал закрытием этих академий, настаивал на переводе сельскохозяйственных научных учреждений из Москвы и Ленинграда в провинцию.

Неделей позже — 18 июля — Хрущев направил в Президиум ЦК обстоятельную записку «О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации»¹³³. В ней содержалась подробная аргументация тех положений, которые были высказаны им на недавнем пленуме. Записка эта существуете двух редакциях. Первая — более радикальная, содержащая предложения по созданию системы союзно-республиканских управлений по производству сельскот хозяйственных продуктов — зерна, сахарной са£кцщ, хлопка, растительного мае¹ ла, картофеля, овощей, винограда и фруктов, мяса, и молока, свинины, птицы, баранины и шерсти, комбикормов, а также по развитию пушного звероводства й пчеловодства.

Первый секретарь ЦК был верен беспроигрышно-бюрократической логике: хочешь решить проблему — создай специальное учреждение¹³⁴. Отсюда прямое следствие — создать дюжину главков и тем самым решить проблему сельского хозяйства. Хрущев подверг резкой, почти оскорбительной критике тогдашнюю сельскохозяйственную науку, но вместе с тем призывал к повышению роли отраслевой науки, ориентированной на практические нужды, в организуемых им специализированных управлениях, сокращению роли партаппарата.

Во второй редакции этой записки критика приглушена, хотя все основные положения были сохранены. Внимательное ее изучение позволяет утверждать, что Хрущевым готовилась новая реформа управления, затрагивавшая не только сельское хозяйство, но и другие отрасли. 20 июля 1964 г. на Президиуме ЦК было решено разослать записку Хрущева на места, с тем чтобы получить оттуда замечания¹³⁵.

Президиум ЦК принял решение о проведении в ноябре 1964 г. обсуждения этой записки. Назревала очередная кадровая перетряска. По заданию Президиума ЦК Д. С. Полянский и В. И. Поляков подготовили в августе 1964 г. проект Постановления ЦК КПСС и Совмина СССР «О руководстве сельским хозяйством в связи с интенсификацией и специализацией производства»¹³⁶.

Кроме этого, совершенно неожиданно для большинства членов высшего партийного руководства Хрущев, выступая перед первыми секретарями обкомов партии, объявил о целесообразности введения восьмилетних народнохозяйственных планов. В высшем эшелоне власти была практически общепризнана неудача с введением семилетних планов, и все плановые органы полным ходом вели подготовку к тому, чтобы начиная с 1966 г. вернуться к пятилеткам.

Заявление Хрущева означало, во-первых, его плохо скрытую попытку уйти от ответственности, «смазать» экономические итоги семилетки, которая была провалена по большинству показателей, и, с учетом его почтенного возраста (Хрущеву было уже 70 лет), вообще отделаться от необходимости отвечать за результаты своей деятельности; и, во-вторых, переход к восьмилетке стал бы кошмаром для всей советской бюрократии. Снова требовалось собрать сведения — от района до Союза ССР, пересчитать их по десяткам тысяч характеристик, предусмотреть распределение фондов на 8 лет вперед и прочее, что выводило административно- управленческую вертикаль и плановую организацию экономики из сколько- нибудь нормального состояния.

Добавим к этому беспрецедентное хамство, грубость, самый вульгарный мат в обращении Хрущева с ближайшим окружением. По части мастерства хулиганского, разнузданного унижения и оскорбления Хрущеву не было равных в советской истории.

Но на этот раз планам очередных реформ «по Хрущеву» не суждено было осуществиться. Началась охота за главным реформатором.

Информация о начальном этапе охоты на Хрущева основывается на воспоминаниях ее участников — А. Н. Шелепина, В. Е. Семичастного, Н. Г. Егорычева. Они сообщили очень важные сведения, но трудно и невозможно узнать от них главное: кто, когда и почему решил перейти к «активным действиям» против Хрущева? Они дружно называют главным организатором «второго секретаря» — Л. И. Брежнева, а его главным сподвижником — Н. В. Подгорного. В воспоминаниях Семичастного многократно сообщалось, что Брежнев предлагал ему — председателю КГБ — устранить Хрущева, использовав для этого яд, автомобильную или авиационную катастрофу, арестовать его. Но Семичастный, по его словам, отверг все эти варианты. Эта версия опубликована и в книге сына Н. С. Хрущева — С. Н. Хрущева¹³⁷

Долгое время историкам оставались только домыслы и, позже, воспоминания слишком заинтересованных участников событий, которых больше беспокоила не точность передачи фактов, а стремление оставить о себе хорошую память. Хотя очевидны и противоречия в воспоминаниях участников, доживших до тех пор, когда стало возможным говорить об октябрьском (1964 г.) Пленуме ЦК. Два человека, влияние которых в стране было огромно,— председатель Комитета партийно-государственного контроля Шелепин и председатель КГБ Семичастный — склонны преуменьшать свою роль в его подготовке. Оба утверждали, что в июле в аппарате ЦК уже в открытую говорили против Хрущева.

На роль одного из главных участников заговора в их воспоминаниях выдвигается заведующий Отделом административных органов ЦК КПСС Н. Р. Миронов, непосредственно связанный с Шелепиным и Семичастным, так как по статусу он курировал армию, органы госбезопасности, прокуратуру, судебные органы и МВД. В прошлом он был секретарем райкома партии в Днепропетровске, когда секретарем обкома там был Брежнев. Перед назначением на работу в ЦК он возглавлял КГБ в Ленинграде. Егорычев, в ту пору секретарьМосковского горкома партии, вспоминает, что именно Миронов привлек его к участию в заговоре¹³⁸

По словам Шелепина, пленум готовили Брежнев и Подгорный: «Брежнев и Подгорный беседовали с каждым членом Президиума ЦК, с каждым секретарем ЦК. Они же вели беседы с секретарями ЦК союзных республик и других крупнейших организаций, вплоть до горкомов. Был разговор с Малиновским, Косыгиным. Говорили и со мной. Я дал согласие. Последним толчком, "звонком" к созыву послужила новая записка Хрущева, которую он передал перед отлетом в Пицунду на отдых, об очередной реорганизации — разделении управления всей

» 139

отрасли сельскохозяйственного производства»

Связь между подготовкой к свержению Хрущева и подготовкой к пленуму, который готовил Хрущев, достаточно очевидна. Сложнее с ролью Брежнева. Те же Шелепин, Семичастный, Егорычев всячески подчеркивают нерешительность Брежнева, его стремление самоустраниться в самые критические минуты. Шелепина не смущало противоречие между отведенной им Брежневу ролью главного заговорщика и. его очевидной нерешительностью: «Брежнев проявил трусость — уехал в ГДР. В его отсутствие уже говорили с Семичастным». Семичастный тотчас стал существенно уточнять своего коллегу: «Уже накануне празднования 70-летия Хрущева шли разговоры, что терпеть такое нельзя, то есть это было еще весной 1964 г. И я был в числе первых, с кем вели разговор...»¹⁴⁰

За пределами представленной информации остается вопрос: кто вел разговоры с Шелепиным и Семичастным с предложениями участвовать в заговоре против Хрущева? Напомним, что весной 1964 г. Брежнев не был «вторым секретарем», а занимал полудекоративный пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Предположение, что в тени Брежнева скрывался какой-то другой человек, влиятельный и решительный, подтверждается воспоминаниями Егоры- чева: «Когда Брежнев был в ГДР — это уже накануне пленума,— кончился официальный визит, а он все не возвращается. Не едет, и все тут. Отправился на охоту. Семичастному было поручено (кем? — Авт.) позвонить ему туда и сказать: "Если Вы не приедете, то пленум состоится без Вас. Отсюда делайте вывод". И он срочно тогда прилетел»¹⁴¹.

О том, что роль Брежнева и Подгорного в событиях, связанных со снятием Хрущева, на наш взгляд, явно преувеличена, свидетельствуют простые хронологические выкладки: Брежнев прилетел из Берлина 11 октября, непосредственно перед заседанием Президиума в Москву из Кишинева прилетел Подгорный¹⁴² Уже потому, что ни Брежнева, ни Подгорного не было в Москве непосредственно перед заседанием Президиума ЦК и перед пленумом, где свергали Хрущева, готовить заседание Президиума ЦК они не могли. Но кто готовил? Кто мог приказать председателю КГБ звонить в Берлин Брежневу и, по сути, угрожать ему?

Таким человеком был А. Н. Шелепин, не исполнитель, а организатор акции по снятию Хрущева. Недавний руководитель КГБ, он только укрепил свои позиции в руководстве, став председателем Комитета партийно-государственного контроля и подчинив фактически себе и КГБ, и армию, и партийно-государственный аппарат. Подобная деятельность, как правило, всегда вознаграждается. Получил по заслугам и Шелепин, сравнительно скоро снятый со своего поста'⁴³, а Комитет его был реорганизован и ослаблен. Но в 1964 г. именно Шелепин имел возможность стать истинным координатором заговора и, по нашему убеждению, стал его центральной фигурой. А рассказы об особой злодейской роли Брежнева — скорее всего, способ отвести от себя возможные обвинения в будущем.

Члены Президиума заранее согласовали дату своего заседания, которое должно было стать основным звеном процедуры отрешения Хрущева от власти. Сроки поджимали: заседание должно было состояться раньше ноябрьского пленума, на котором могли не только быть приняты крайне непопулярные решения по изменению системы управления сельским хозяйством и порядка планирования (переход на восьмилетку), но и произойти изменения в персональном составе Президиума и Секретариата ЦК КПСС.

«Я не знаю, существует ли стенограмма заседания Президиума ЦК в ночь с 13 на 14 октября 1964 г., но сомневаюсь, что она есть»,— написал в своих мемуарах А. М. Александров-Агентов, многолетний помощник Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. Он говорил о единственном в истории Советского Союза случае относительно легитимного снятия с государственных и партийных постов главы государства — Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева¹⁴⁴

Александров-Агентов ошибался. Заведующий Общим отделом ЦК КПСС Bi Н. Малин, присутствовавший на этом заседании, вел краткий конспект выступлений. На одиннадцати стандартных карточках из тонкого картона, предназначенных для того, чтобы фиксировать на них основные вопросы, обсуждавшиеся членами Президиума, он кратко, но достаточно точно записал все выступления. Записи Малина позже оказались в архиве Политбюро, были недавно там обнаружены и расшифрованы.

Итак, мы знаем, кто и что говорил тогда, когда решалась политическая судьба Хрущева, и это не воспоминания участников, рассказанные через тридцать лет после этого события, а точное документальное свидетельство, что и как происходило на заключительном этапе свержения Хрущева.

Там же, в фондах архива Политбюро, был найден и другой важнейший документ — проект доклада, который должен был быть произнесен от имени Президиума ЦК КПСС на предстоявшем Пленуме ЦК, где Хрущев должен был быть отрешен от должностей. Это большой доклад объемом 70 машинописных страниц. Документально засвидетельствовано участие в подготовке этого текста тогдашнего члена Президиума ЦК КПСС, заместителя Председателя Совмина СССР Д. С. Полянского (будем именовать его далее «докладом Полянского»). «Доклад Полянского» готовился как официальный доклад на пленуме от имени Президиума ЦК. Об этом говорят первые строки: «Товарищи! Президиум ЦК КПСС считает нужным доложить членам ЦК КПСС, кандидатам в члены ЦК КПСС, членам Центральной ревизионной комиссии о положении, создавшемся в Президиуме ЦК в результате неправильных действий т. Хрущева».

Доклад представляет собой обстоятельнейший разбор деятельности Хрущева и, отметим, положения в стране, сложившегося, по мнению авторов доклада, по вине Хрущева. Хрущев обвинялся в том, что он полностью отказался от «ленинских принципов и норм руководства партией», пренебрегал мнением членов Президиума и Секретариата ЦК, оскорблял их. В вину Хрущеву было поставлено то, что он пытался насаждать культ собственной личности. «Он перестал считаться даже с элементарными приличиями и нормами поведения и так старательно сквернословит, что, как говорится, не только уши вянут — чугунные тумбы краснеют. "Дурак, бездельник, лентяй, вонь, грязная муха, мокрая курица, дерьмо, говно, жопа" — это только "печатные" из употребляемых им оскорблений. А наиболее "ходкие", к которым он прибегает гораздо чаще, никакая бумага не выдержит и язык не поворачивается произнести»,— утверждали авторы доклада.

В докладе обстоятельно проанализирована внутренняя политика Хрущева. По мнению авторов доклада, это сплошная цепь ошибок. В критике Хрущева они замахивались на Программу КПСС, принятую на XXII съезде. «Даже беглого взгляда на итоги трех лет достаточно, чтобы убедиться в нереальности многих сроков по многим показателям, записанным в Программе. Одна из причин этого заключается в том, что готовили ее без глубоких экономических обоснований и расчетов, силами людей, знающих экономику в теоретическом плане, но очень далеких от жизни». Статистика, приведенная в докладе, свидетельствовала о провале всех планов ускоренного строительства коммунистического строя. Годы «расцвета» деятельности Хрущева характеризовались как время резкого падения темпов роста экономики. Если в 1950-1956 гг. среднегодовые темпы прироста колебались от 10,6 до 11,1%, то с 1959 по 1963 г. они упали с 6,9 до 5,0%.

Провалились декларации о приоритете развития промышленности группы «Б». По-прежнему тяжелая промышленность развивалась в 2 раза быстрее, чем легкая, не приходилось и надеяться на успех соревнования с США. Неуклонно падали темпы роста производительности труда. Реорганизации промышленности привели к тому, что, по утверждению авторов, затормозилось внедрение достижений технического прогресса в производство.

Досталось и хрущевским планам жилищного строительства. Панельные пятиэтажки («хрущевки», как их именовали по всей стране) были плохи потому, что затраты на коммуникации делали себестоимость каждого метра площади выше, чем при строительстве 9-12-этажных домов.

Как однозначно негативные оценивались действия Хрущева в сельском хозяйстве. Они привели к тому, что через двадцать лет после войны в стране стали вводить карточную систему. 860 т золота было направлено для того, чтобы закупить хлеб в капиталистических странах. Хрущеву припомнили и авантюру с «рязанским опытом», и скот, пущенный под нож, чтобы отчитаться по авантюристическим планам. Провалились, по мнению авторов доклада, все планы подъема уровня жизни жителей деревни. Трудодень колхозника с 1958 по 1963 г. вырос всего на 36 копеек — с 1,56 до 1,89 руб. Ежемесячная зарплата колхозника составляла всего 37-40 руб. Авторы доклада допустили опасное сравнение — положение колхозников по отношению к 1940 г. не только не улучшилось, но и ухудшилось. В 1940 г. на один колхозный двор выдавали 8,2 ц зерна, а в 1963 г.— только 3,7 ц. В проекте доклада не забыли и про кукурузу, и про внедрение совхозов вместо колхозов, и про то, как Хрущев учил сельскохозяйственным технологиям главу Египта Г.-А. Насера.

Отдельная тема этого документа — критика бесчисленных хрущевских реорганизаций. «Положение в народном хозяйстве после перестройки управления... ухудшилось, и это — беспощадный приговор новой системе. Она породила невиданный параллелизм в руководстве, неразбериху, бюрократизм и просто бестолковщину». Особую критику вызывало деление всех — партийных, государственных, советских — организаций по «производственному принципу». «Среди партийных, государственных, хозяйственных работников, да и среди широких масс трудящихся идет ропот. Люди открыто говорят: "Осточертели перестройки. Работать некогда из-за них. Не хватает хлеба и овощей, молока и мяса, зато изобилие перестроек". И они правы»,— констатируют авторы проекта доклада.

Резкой критике была подвергнута внешняя политика Хрущева. Его обвиняли в авантюризме, в том, что он несколько раз ставил страну на грань войны. Сначала это Суэцкий кризис, «когда мы находились на волосок от большой войны», затем — «берлинский вопрос». Хрущев, по словам авторов доклада, предъявил президенту США Кеннеди заведомо невыполнимый ультиматум: либо Берлин — вольный город, либо — война. Но «нет у нас таких дураков, которые бы считали, что надо воевать за вольный город Берлин». Третьим случаем, едва не приведшим к войне, стал Кубинский кризис. Хрущев «настоял на том, чтобы на Кубу были направлены наши ракеты. Это вызвало глубочайший кризис, привело мир на грань ядерной войны; это страшно перепугано и самого организатора столь опасной затеи. Не имея другого выхода, мы вынуждены были принять все требования и условия, продиктованные США, вплоть до позорного осмотра американцами наших кораблей».

Не лучше, по оценке авторов доклада, складывались отношения и с социалистическими странами. Хрущев оскорблял Мао Цзэдуна — именовал его «старой калошей»; лидера Румынии Г. Георгиу-Дежа он учил сельскому хозяйству; в беседе с алжирским лидером Ахмедом Бен Беллой назвал его друга Фиделя Кастро быком, который бросается на любую красную тряпку. Авторы доклада в целом негативно оценивали политику по отношению к Китаю. Главным, по их мнению, было то, что Китай — социалистическая страна и необходимо «восстановить единство стран социализма».

Политика оказания помощи странам «третьего мира» оценивалась в докладе как неэффективная, убыточная и в экономическом, и в политическом смысле. Это сплошная цепь провалов: из Гвинеи, несмотря на большие советские инвестиции, бывший союзник Ахмед Секу Туре «вышиб нас»; в Ираке, где с помощью СССР было построено более двухсот объектов, к власти пришли враги СССР и местной компартии; то же случилось в Сирии, Индонезии. Огромные средства, оружие ушли в Индию, Эфиопию, другие страны в порядке безвозмездной помощи.

Вызывали недовольство и методы, которыми Хрущев осуществлял внешнюю политику,— многодневные, длившиеся до месяца, его поездки за границу с большой свитой и со всеми родственниками. Авторы доклада подсчитали: в 1963 г. он был за границей 170 дней, к октябрю 1964 г.— 150 дней. Хрущеву не простили его экстравагантные высказывания — угрозы «забить на три метра в землю», стук ботинком в ООН, угрозы немецкому послу: «Мы вас, всех немцев, перебьем, сотрем с лица земли». Вызывало раздражение, что фактически роль министерства иностранных дел выполнял зять Хрущева — главный редактор «Известий» А. И. Аджубей.

В проекте доклада содержались будущие оргвыводы: освободить Хрущева от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совмина СССР; категорически запретить впредь совмещение должностей Первого секретаря ЦК и Предсовмина; повысить роль Пленумов ЦК КПСС, ежегодно обсуждать на Пленуме ЦК итоги деятельности Президиума ЦК; устранить разделение партии «по производственному признаку».

Хрущеву было подготовлено серьезное обвинительное заключение. Оно включало в себя оценку личных качеств Первого секретаря ЦК КПСС, которого обвинили в зазнайстве, хамстве, некомпетентности, авантюризме во внутренней и внешней политике. В «докладе Полянского» содержались свидетельства провала всех планов экономического развития страны, нараставших проблем в сельском хозяйстве и необходимости расплачиваться за купленный за границей хлеб сотнями тонн золота, падения более чем в 2 раза темпов экономического роста страны. Составители доклада утверждали, что авантюристичной оказалась сама Программа КПСС, принятая на XXII съезде партии и утверждавшая, что страна скоро войдет в коммунистическое общество.

Заседание Президиума ЦК началось 12 октября. На нем присутствовали: члены Президиума Г. И. Воронов, А. П. Кириленко, А. Н. Косыгин, Н. В. Подгорный, Д. С. Полянский, М. А. Суслов, Н. М. Шверник, кандидаты в члены Президиума В. В. Гришин, Jl. Н. Ефремов, секретари ЦК Ю. В. Андропов, П. Н. Деми- чев, J1. Ф. Ильичев, В. И. Поляков, Б. Н. Пономарев, А. П. Рудаков, В. Н. Титов, А. Н. Шелепин. Председательствовал на заседании J1. И. Брежнев.

По всей вероятности, на этом заседании обсуждалась тактика отставки Хрущева. В результате было принято следующее Постановление Президиума ЦК, датированное 12 октября 1964 г.,— «О возникших вопросах по поводу предстоящего Пленума ЦК КПСС и разработок перспективного народнохозяйственного плана на новый период».

В постановлении сообщалось:

«1. В связи с поступающими в ЦК КПСС запросами о возникших неясностях принципиального характера по вопросам, намеченным к обсуждению на Пленуме ЦК КПСС в ноябре с. г., и в разработках нового пятилетнего плана признать неотложным и необходимым обсудить их на ближайшем заседании Президиума ЦК КПСС с участием т. Хрущева.

Поручить тт. Брежневу, Косыгину, Суслову и Подгорному связаться с т. Хрущевым по телефону и передать ему настоящее решение с тем, чтобы заседание Президиума ЦК провести 13 октября 1964 г.

Ввиду многих неясностей, возникающих на местах, по записке т. Хрущева от 18 июля 1964 г. (№ П1130) "О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации", разосланной в партийные организации, и содержащихся в ней путаных установок отозвать указанную записку из парторганизаций.

Учитывая важное значение характера возникших вопросов и предстоящего их обсуждения, считать целесообразным вызвать в Москву членов ЦК КПСС, кандидатов в члены ЦК КПСС и членов Центральной Ревизионной Комиссии КПСС для доклада пленуму итогов обсуждения вопросов на Президиуме ЦК КПСС.

Вопрос о времени проведения Пленума ЦК КПСС решить в присутствии т. Хрущева»¹⁴⁵

На следующий день в Москву прибыл Хрущев, вызванный из Пицунды. Одновременно на заседание Президиума ЦК приехали А. И. Микоян, отдыхавший вместе с Хрущевым, кандидаты в члены Президиума ЦК — первый секретарь ЦК Компартии Грузии В. П. Мжаванадзе, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии К. Т. Мазуров, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Ш. Р. Рашидов, первый секретарь ЦК Компартии Украины П. Е. Шелест.

Как уже отмечалось выше, исторической сенсацией стало обнаружение кратких рабочих записей выступлений на этом Президиуме, сделанных заведующим Общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малиным 13-го и в первой половине дня 14 октября 1964 г. Эти записи позволяют не только восстановить основные события этого единственного в истории партии заседания Президиума, на котором был решен вопрос об отставке Первого секретаря ЦК КПСС, но и глубже понять «кухню заговора» против Хрущева.

Остановимся сначала на фактической стороне событий. Краткость и фрагментарность записей позволяют, тем не менее, воссоздать атмосферу заседания и реконструировать аргументы, которые использовали его участники.

Начал заседание Брежнев. В своем выступлении он объяснил факт созыва Президиума и Пленума ЦК тем, что секретари обкомов ставят вопрос, что означает восьмилетка, выражают недовольство разделением обкомов по производственному принципу, частыми структурными изменениями. Брежнев критиковал Хрущева за то, что он заявил о восьмилетке, не посоветовавшись. Он заявил, что Хрущев общался с членами руководства с помощью записок. Закончил он свое выступление предложением высказаться о положении, сложившемся в Президиуме ЦК из-за непартийного обращения Хрущева с его членами.

Следом за Брежневым говорил Хрущев. Его выступление, судя по краткой записи Малина, было скорее уклончиво-осторожным. Он признал аргументы Брежнева вескими, заявил о своей любви к партии и о желании быть полезным ей. Он выразил сожаление, что не замечал и не ожидал такой негативной реакции на свои записки, которые «посылал членам Президиума по всем вопросам». Хрущев защищал разделение обкомов: по его мнению, это не противоречит единому руководству. Он признал, что «допускал раздражительность» по отношению к другим людям, но тут же заявил, что считает участников заседания своими «друзьями-единомышленниками» и готов работать, «насколько хватит моих сил».

В отставку Хрущев явно не собирался. Но именно этого от него и добивались.

Следом за Хрущевым выступил Шелест. Выступление первого секретаря ЦК Компартии Украины имело особое значение. Украина традиционно была вотчиной Хрущева. Шелест, сказав стандартные слова об огромных успехах, достигнутых партией и страной, заявил, что на этом фоне «резко видны недочеты и промахи». По его словам, существует переоценка успехов и новых идей. И дальше он подверг Хрущева сокрушительной критике: волевые решения, срывы, возникает много вопросов, нужно давать ответы. Пленумы партии, по его мнению, превращались в партактивы. Шелест заявил, что он не согласен с запиской Хрущева о реорганизации управления сельским хозяйством, приложенной к документам по подготовке ноябрьского Пленума ЦК КПСС, так как в этих предложениях принижается роль парторганов.

По словам Шелеста, из-за бесконечных реорганизаций невозможно набрать людей для работы в партийных органах, провалились объявленные Хрущевым в 1957 г. планы «догнать и перегнать Америку», не выполнены планы по строительству жилья, обещали повысить зарплату — тоже не выполнили. «О разделении обкомов — не на правильном пути стоим,— записывал Малин слова Шелеста,— нельзя молчать. О планировании — коллективно надо решать, а не единолично решать. Последнее заседание о плане — мы ничего не поняли — ответственность и права республик, ответственность есть, а прав нет».

Воронов заявил: «В результате неправильного и непартийного отношения т. Хрущева создалась нетерпимая обстановка. Возник новый культ личности Хрущева. ...По существу, коллективного руководства нет. Не терпит никаких замечаний. ...Окрики, оскорбления».

Ф. Р. Козлов, к этому времени уже тяжелобольной человек¹⁴⁶, в недавнем прошлом «второй секретарь ЦК КПСС», с горечью и личной обидой говорил, что Хрущев — «гибрид инженера с агрономом», запрещал вмешиваться в дела управления: «В такие-то вопросы не лезь, их т. Хрущев ведет». «Запрещаете ездить по областям,— говорил Козлов, обращаясь к Хрущеву.— Вы заявляете мне — на экскурсию захотел. Мне говорил — вы самый опасный человек, говорил — запрещаю заниматься сельским хозяйством. Оборонной техникой не занимаюсь». «Разве можно принижать райкомы? — комментировал Козлов планы Хрущева по реорганизации сельского хозяйства.— В записке много чепухи. В ваших рекомендациях не знаешь, что правильно. Реорганизации — только и сидим на этом». Козлов осудил раздел обкомов по производственному принципу и заявил о необходимости «прекратить практику сосредоточения власти в одних руках». Именно Козлов первым предложил «отпустить на пенсию» Хрущева.

Выступление Шелепина отличалось тщательной подготовкой. Запись Малина свидетельствует о том, что в основе речи Шелепина лежал доклад, подготовленный Полянским. Совпадает структура этих двух текстов, отличия касаются главным образом обстоятельств их «озвучивания». Шелепин, опытный оратор, учитывал реакцию своих слушателей. Поэтому он начал с обращения к Хрущеву: «Говорю искренне, зачем вам было выступать со вступительным словом?»

Дальше следовало осуждение единоличной власти Хрущева, того, что пленумы при нем превратились в митинги, что он, сосредоточив в своих руках власть, стал ею злоупотреблять, в результате сложилась нетерпимая обстановка и культ личности, что Хрущев нарушает ленинские принципы руководства. «Характеристика, данная Лениным Сталину, полностью относится к вам,— заявил Шелепин.— Зачем вы натравливаете друг на друга? Роль членов Президиума ЦК принижена. Среди членов Президиума ЦК нет друзей, окружили себя сомнительными людьми. Т. Поляков¹⁴⁷ гнусную роль играет. Потеряли скромность».

Близость к «докладу Полянского» особенно видна в экономическом разделе выступления Шелепина. «Откуда вы взяли — дела у нас идут хорошо? Темп за 10 лет — упал, национальный доход с 11 до 4% упал. Волевые указания наносят вред. О строительстве — строим 4-5-этажные дома. В сельском хозяйстве — карусель. 130 тыс. "елочек"¹⁴⁸ лежит, на 36 коп. за 5 лет увеличилась материальная заинтересованность»,— конспектировал Малин следом за Шелепиным, не подозревая, что тот слово в слово воспроизводил «доклад Полянского».

Шелепин обвинял Хрущева в попытках разогнать Академию наук, в том, что перестройки в промышленности оторвали науку от производства.

Объектом резкой критики Шелепина стала внешняя политика Хрущева. Председателю КПК не нравился курс на мирное сосуществование:

«С империалистами мы должны быть на страже. Отступаете от главной линии» — авантюры Хрущева в Суэце, Берлине, на Кубе. «Кубинский кризис — авантюра, жонглирование судьбами народов»,— заявлял Шелепин.

Не забыл он и о «рязанском деле», о том, с каким удовольствием Хрущев принимает всевозможные премии, и даже об утверждении Хрущева, что «Октябрьскую революцию совершили бабы».

Отметим еще раз: для выступления Шелепина характерна не только последовательность в критике всей деятельности Хрущева, но и то, что это выступление основывалось на «докладе Полянского».

С осуждением Хрущева выступили Кириленко, Мазуров, Ефремов, Мжаванадзе. Они критиковали Хрущева за эксперименты в сельском хозяйстве, в партийном строительстве, за авантюризм планов «догнать — перегнать», за грубость и хамство, зато, что «национализм процветает».

Влиятельнейший член Президиума ЦК Суслов, выступая, заявил, что «нет здоровой обстановки, в Президиуме ненормальная обстановка с точки зрения деловой. Генеральная линия правильная. Нарушение ленинских принципов руководства, и далеко пошли в нарушении, практически невозможно высказать иное мнение, оскорбительно относитесь к работникам, все положительное приписывается Хрущеву, недостатки — обкомам. Поощряете подхалимов,— записывал

Малин за Сусловым,— сигналам придаете большое [значение] — от семьи. Семейные выезды. Поездки Аджубея неполезны. Талантливый — торопливость есть, шумиха в печати, самореклама, во внешней политике — апломб. В беседе с японскими социалистами наговорили много лишнего».

Выступавшие следом за Сусловым Гришин, тогда профсоюзный функционер, председатель ВЦСПС, и Рашидов, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, повторили основные положения предшествовавших выступлений, расцветив их подробностями из своих сфер деятельности. Гришин сетовал на непонимание Хрущевым роли профсоюзов, а Рашидов критиковал эксперименты с планированием.

После этого в заседании Президиума был сделан перерыв, скорее всего на ночь. Записи Малина свидетельствуют, что на следующий день — утром 14 октября — именно Полянскому было предоставлено первое слово¹⁴⁹. Ему предстояло «добивать» Хрущева.

Полянский заявил, что «линия съездов правильная, другое дело — осуществление ее». Он определил заседание, которое шло утром 14 октября, как «историческое». «Другой Хрущев стал,— утверждал он.— В первую пятилетку вел хорошо себя. В последнее время захотел возвыситься над партией — стал груб... Сталина поносите до неприличия, неудовлетворительные дела в деревне. 300 тыс. деревень — Пошехонье. Седеет деревня. Вы отстранили всех от сельского хозяйства.

О 8-летнем (плане.— Авт.). О группировке пятилеток (в ЦСУ), о ценах (глупость высказывали), руководство через записки. Лысенко — Аракчеев в науке. Вы 10 академиков Тимирязевки не принимаете два года, а капиталистов с ходу принимаете. Тяжелый вы человек, теперь вы другой. Заболели манией величия».

Судя по записям Малина, именно Полянский довел до логического конца поток обвинений против Хрущева. «Вывод: уйти вам со всех постов в отставку». И в этот момент за Хрущева попытался заступиться Микоян. Эта попытка сразу же была пресечена Шелепиным: «Т. Микоян ведет себя неправильно, послушайте его». Микояну пришлось противостоять всему составу участников заседания. Выступая, он попытался «расшатать» это единство. «Суслов прав — прямо говорит, решение съездов правильно,— записывал Малин слова Микояна.— Стабильный состав Президиума — может управлять страной. Во внешней политике

вначале Хрущев мало владел внешней политикой, быстро овладел. Суэц — не были в состоянии войны, риск был. Берлинский вопрос — я выступал против, в общем — правильно. Кубинский кризис — спорил. Подводный флот послать — сама идея на грани авантюры. О Синьцзяне — опасные высказывания. Блестящие беседы (Хрущева.— Авт.) с иностранцами. Вспыльчивость, раздражительность

правильно. Игнатов подзуживает. Нет — мстительности».

По мнению Микояна, в ошибках Хрущева виновато его окружение — заведующий Общим отделом Малин и помощник Хрущева Шуйский. Отсюда другой вывод — вопреки предложению Полянского «неправильное отсечь, т. Хрущева разгрузить, должен оставаться у руководства партии».

Но Микоян не нашел поддержки Президиума: Хрущева уже добивали. Косыгин, выступая, заявил, что он «удовлетворен ходом обсуждения, линия правильная... Президиум характеризует единство, ЦК весь поддержит. Полумерами не удастся решить. Стиль т. Хрущева не ленинский».

Косыгин критиковал Хрущева зло и аргументированно. Он напомнил, что Хрущев все брал на себя, на XXII съезде выступал с двумя докладами. Противопоставил себя Президиуму и ЦК, интригует, замазывает трудности, возникшие по его вине. Понятно, что он, как первый заместитель Председателя Совмина СССР, не забыл о хрущевских записках, о попытках ввести восьмилетку, о том, что Хрущев монополизировал военные вопросы. Он процитировал высказывание Хрущева о социалистических странах: «Был бы хлеб — мешки найдутся». Выводы Косыгина были жесткими — созвать пленум и освободить Хрущева от всех его постов, разделить посты Председателя Совмина и Первого секретаря ЦК КПСС, ввести должность Второго секретаря ЦК КПСС.

Выступавший следом за ним Подгорный заявил, что согласен со всеми выступлениями, кроме выступления Микояна, и полностью присоединился к предложениям Косыгина об отставке Хрущева. «Как отразится на международном и внутреннем отношении? — задавал он вопрос сам себе и участникам совещания и тут же отвечал: — Ничего не случится. Лучше, если бы сам попросил освободить».

Тут пришла очередь выступать Брежневу, который вел заседание Президиума и должен был унаследовать пост Первого секретаря ЦК КПСС от Хрущева. В отличие от всех процитированных выше сохранился конспект этого выступления, написанный самим Брежневым красным фломастером и переданный после окончания заседания Президиума и Пленума ЦК его помощнику Александрову- Агентову со словами: «Пусть будет у тебя, никуда не сдавай и никому не отдавай». В 1994 г. Александров-Агентов опубликовал этот текст в своих мемуарах. При сличении его с записями Малина можно уверенно утверждать, что Брежнев выступал по этому, им самим написанному тексту. Заметим, кстати: в нем нет следов влияния «доклада Полянского».

«Вы, Никита Сергеевич, знаете мое отношение к вам на протяжении 25 лет. Вы знаете мое отношение в трудную для вас минуту — я тогда честно, смело и уверенно боролся за вас, за ленинскую линию,— говорил Брежнев, обращаясь к Хрущеву.— Я тогда заболел: у меня [был] инфаркт миокарда, но, и будучи тяжело больным, я нашел силы для борьбы.

Сегодня я не могу вступать в сделку со своей совестью и хочу по-партийному высказать свои замечания.

Почему мы сегодня вынуждены говорить о крупных ошибках и промахах в работе — почему мы все отмечаем тяжелую обстановку в работе През. ЦК?

Над этим вопросом я думал много и серьезно и твердо убежден, что, если бы вы, Н. С., не страдали такими пороками, как властолюбие, самообольщение своей личностью, верой в свою непогрешимость, если бы вы обладали хотя бы небольшой скромностью, вы бы тогда не допустили создания культа своей личности, а вы, наоборот, все делали для того, чтобы укрепить этот культ.

Вы не только не принимали мер к тому, чтобы остановиться на каком-то рубеже, но, наоборот, поставили радио, кино, телевидение на службу своей личности...

Вам это понравилось. Вы по-своему увидели в этом свою силу и решили, что теперь вы можете управлять самостоят., единолично.

Вам понравилось давать указания всем и по всем вопросам, а известно, что ни один человек не может справиться с такой задачей — в этом лежит основа всех ошибок.

К сожалению, мы, члены Президиума ЦК, секретари ЦК, видели это, говорили, пытались поправлять, но это встречалось с вашей стороны как сопротивление якобы новой линии...

Мне кажется, нам надо .серьезно поправить наши радио, печать, телевидение — в частности, я согласен с критикой т. Аджубея, считал бы правильным освободить.

Я хочу остановиться на некоторых вопросах, показывающих, какое значение и влияние имеет культ личности. Вспомним, товарищи, так называемое рязанское дело. Вы инициатор этого дела. Вы ездили туда, сделано кино. Вы подняли на щит двух секретарей — Ларионова¹⁵⁰ и Хворостухина. ...А какой итог всего этого дела? Освободили Аристова и Кальченко, пошло исключение кадров из партии.

Промышленность. Мы обюрократили руководство. Нам предстоит серьезно заняться экономической структурой нашей промышленности. Нельзя формировать структуру промышленности за обедом.

Как вы отзываетесь о товарищах, о Секретариате? Вы ведь не знаете работу Секретариата. Он ведет большую работу. А вы говорите, что мы, как кобели, сцим на тумбу. ...А кто из нас ходит без ярлыков?»¹⁵¹

Выводы Брежнева содержатся уже в записи Малина: «Освободить т. Хрущева от занимаемых постов, разделить посты».

Секретарям ЦК оставалось только подтвердить мнение будущего Первого секретаря: «Т. Андропов — правильно делает Президиум, предложения поддерживаю; т. Пономарев — поддерживаю предложения; т. Ильичев — согласен; т. Титов — согласен с выводами; т. Поляков — согласен с выводами... т. Шверник — Никита Сергеевич неправильно повел себя. Лишить, удовлетворить просьбу».

Сдался Микоян: «Говорил, что думал, согласен с предложениями».

Под потоком обвинений сдался и Хрущев. Процитируем его выступление по записи Малина: «С вами бороться не могу, потому что с вами боролся с антипартийной группой. Вашу честность ценю, по-разному относился, прошу извинения за грубость у т. Полянского и Воронова. Главная ошибка — слабость проявил, а потом не оказал сопротивления. О совмещении постов. Совмещать пост Первого секретаря ЦК и пост председателя Бюро ЦК по РСФСР — подумать. Грубость по адресу Сахарова¹⁵² признаю, Келдыша — тоже.

Зерно и кукуруза — придется вам заниматься.

По международ, вопросам. По Кубе — риск неизбежен был, надо разумно. О Берлине — хорошо провели политику. О производ. управлении. Разделение областей.

Укрепление соц. лагеря. Все надо делать, чтобы трещины не было.

Не прошу милости — вопрос решен. Я сказал т. Микояну — бороться не буду, основа одна. Зачем буду искать краски и мазать вас? И радуюсь — наконец партия выросла и может контролировать любого человека. Собрались — и мажете говном, а я не могу возразить. Чувствовал, что я не справляюсь, а жизнь цепкая, зазнайство порождала.

Выражаю просьбу об освобождении. Если надо — как надо поступить, я так и поступлю. Где жить?

Спасибо за работу, за критику».

Хрущев сдался и отказался от дальнейшей борьбы, подписал заранее подготовленное заявление о собственной отставке.

Итогом заседания Президиума 13-14 октября 1964 г. стало принятие постановления'", в котором сообщалось, что «в результате ошибок и неправильных действий т. Хрущева, нарушающих ленинские принципы коллективного руководства» сложилась ненормальная обстановка в самом Президиуме; что Хрущев, объединив посты Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР, стал выходить из-под контроля ЦК КПСС¹⁵⁴. В решении Президиума заявлялось, что «при сложившихся отрицательных личных качествах как работника, преклонном возрасте и ухудшении состояния здоровья т. Хрущев не способен исправить допущенные ошибки и непартийные методы в работе». Отсюда вывод: принять заявление Хрущева об освобождении от всех партийных и государственных постов «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья», признать нецелесообразным в будущем объединять посты Первого секретаря ЦК и Председателя Совмина СССР.

В постановлении указывалось, что должен быть немедленно созван Пленум ЦК. Понятно, что провести в два дня заседание Президиума и собрать членов ЦК КПСС из всех республик, краев и областей Советского Союза можно только тогда, когда заранее проведена громадная подготовительная работа.

Ирония судьбы Хрущева состояла в том, что пленум уже был созван и ждал только одного — когда объявят решение Президиума ЦК, впрочем, уже заранее известное участникам пленума.

14 октября пленум начал работу¹⁵⁵ Он был хорошо отрепетирован. По сути, была использована та же модель решения организационных вопросов, которая была применена самим Хрущевым против маршала Жукова в 1957 г. Короткое вступительное слово Брежнева, подробный доклад «штатного докладчика» на подобных пленумах — Суслова¹⁵⁶; сам Хрущев не выступал, доклад не обсуждался. Партийная массовка — «голоса из зала» — сказала то, что должна была сказать: «Все ясно. Предлагаем прения не открывать». Брежнева избрали Первым секретарем ЦК, Косыгина — Председателем Совета Министров СССР, и с возгласами из зала: «Да здравствует наша могучая ленинская партия и ее Центральный Комитет!» — пленум закончил работу¹⁵⁷

Об итогах пленума в «Правде» 16 октября была опубликована краткая информация. Более подробные сведения направили в крайкомы и обкомы партии. Но дискуссий не предполагалось. На этот раз не было послано никаких «закрытых писем» для рядовых коммунистов. Опыт середины 50-х гг. был учтен.

Но этим не ограничивается значение публикуемых здесь документов для понимания обстоятельств, которые предшествовали крушению Хрущева. Известно, что Шелепин был одним из главных организаторов антихрущевского заговора. Сейчас мы вправе добавить к числу главных заговорщиков Полянского. Однако уже 14 октября «молодые» в составе Президиума ЦК КПСС потерпели первое и, как оказалось, стратегическое поражение. «Доклад Полянского» готовился именно как доклад Президиума ЦК КПСС. Об этом свидетельствуют первые строки: «Товарищи, Президиум ЦК КПСС считает нужным доложить членам ЦК КПСС...»

Однако получилось не так. С основным докладом выступал М. А. Суслов¹⁵⁸ — «штатный обвинитель» на пленумах. Он читал иной текст доклада. Там были сформулированы обвинения лично против Хрущева, однако к минимуму сведены данные о кризисных явлениях в стране в конце 50-х — начале 60-х гг. Из доклада «пропала» критика внешней политики Хрущева, его авантюр в Берлинском и Карибском кризисах. Не осталось там и осуждения политики Хрущева по отношению к маоистскому Китаю. Похоже, Брежнева и его будущих соратников по партийному руководству — Суслова, Косыгина, Подгорного — встревожила радикальность «доклада Полянского» и той группы, которая стояла за ним, в осуждении курса, которым страна шла под руководством Хрущева.

Слишком ретивые «молодые» в Президиуме ЦК рождали подозрения у нового лидера партии — Брежнева. Уже на октябрьском Пленуме ЦК он впервые продемонстрировал свои качества, которые станут позднее его «визитной карточкой» в политике,— стремление к максимально возможной преемственности и к уходу от «крайностей».

Деятельность и реформы Хрущева не раскололи советскую олигархию. Скорее, они сплотили верхушку власти в противодействии Хрущеву, сделав их «подельниками по заговору».

Хрущев уходил проигравшим, но непобежденным. Заговор, обставленный как регулярное заседание Президиума, вполне партийно-легитимный, но безнравственный по сути, превращал Хрущева в жертву. А жертва в России часто становится политической легендой, симпатичной и мало похожей на свой реальный прототип.

Месяц спустя состоялся новый Пленум ЦК, на котором были отменены наиболее одиозные решения Хрущева. Было ликвидировано разделение партийных организаций на промышленные и сельские, восстановлены прежние территориальные обкомы.

Отставка Хрущева продемонстрировала победу того курса, который утверждался самим Хрущевым,— курса на самовластие партаппарата. Слова, сказанные Хрущевым летом 1957 г., что члены Президиума лишь слуги пленума, в очередной раз подтвердились. Пленум — звено партаппарата КПСС — отправил на покой Первого секретаря ЦК КПСС, своими действиями мешавшего партаппарату и осложнявшего его жизнь. Преемник Хрущева должен был служить этому аппарату, гарантировать ему стабильность, преемственность, саму безнаказанность. Этим человеком стал Леонид Ильич Брежнев. Энергичные молодые лидеры — тот же Шелепин — должны были остаться невостребованными. Так и произошло.

Отставка Хрущева не вызвала сколько-нибудь заметного протеста в широких массах населения. Банкротство его экономического курса было очевидно. Более того, по наблюдениям КГБ, в следующем, 1965 г. в среднем в 2 раза сократилось число «антисоветских выступлений» — листовок, оскорбительных надписей в адрес политического руководства. Единственная тема, вызывавшая живой интерес,— сохранится ли взятый Хрущевым курс на осуждение Сталина, на критику деяний «периода культа личности»?

Примечания

Краткая история СССР. М„ 1987. Ч. 2. С. 453.

ЦХСД, ф. 4, р. 618, оп. 9, д. 1502, л. 137.

Там же, л. 136.

*

История советского крестьянства. Т. 4. Крестьянство в годы упрочения и развития социалистического общества. 1945 — конец 1950-х гг. М., 1988. С. 285.

^s Краткая история СССР. Ч. 2. С. 455.

Народное хозяйство СССР в 1958 г.: Статистический ежегодник. М., 1959. С. 350.

Хрущев Н. С. Строительство коммунизма в СССР и развитие сельского хозяйства. М., 1962.

Т. 2. С. 446.

g

В «Перечне текстов шапок, заголовков плакатов», рекомендованном Отделом пропаганды ЦК редакторам районных газет в 1954 г., был такой:

Во всех областях и краях Союза Эту культуру повсюду внедряй:

Может давать урожай кукуруза. В каждую область и в каждый край.

См.: Лейбович О. Реформа и модернизация в 1953-1964 гг. Пермь, 1993. С. 145; Постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Б-10/1 с. 6.08.1956.

Хрущев Н. С. Строительство коммунизма в СССР и развитие сельского хозяйства. Т. 3. С. 498.

И rj.

Там же.

12

См.: Беседа с А. Н. Шелепиным и В. Е. Семичастным // Неизвестная Россия. XX в. Вып. 1. М., 1992. С.275-276.

См. там же. С. 276.

История советского рабочего класса. В 6 т. Т. 4. М., 1965. С. 251-252.

См., например, Постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР и Совмина РСФСР от 28.02.1961 г. № 152 «Об увеличении дотации мясопродуктов Свердловской области на 1961 г.».

Здесь и дальше цит. по: Новочеркасская трагедия / Подг. к печати Р. Г. Пихоя, Н. А. Кривова, С. В. Попов, Н. Я. Емельяненко // Исторический архив. 1993. № 1. С. 110-136; № 4. С. 143-177. См. также: ГА РФ, ф. 8131, оп. 31, д. 93661, л. 269-290.

class="book">Военные архивы России. М., 1993. Вып. 1. С. 283.

Там же. С. 293.

Там же. С. 301-302.

Там же. С. 226.

2)

См., например, статью о Жукове в Советской исторической энциклопедии, в которой было написано: «При участии Жукова насаждался культ его личности, крайне преувеличивалась его роль в Великой Отечественной войне» (СИЭ. М., 1964. Т. 5. Стб. 565-566).

²² АП РФ, Письмо КГБ СССР в ЦК КПСС Н. С. Хрущеву № 1651 -С от 17 июня 1963 г.

Из-за этого Жуков был вызван в ЦК к Брежневу, который обвинил маршала в «непартийных разговорах» (АП РФ, Письмо КГБ СССР в ЦК КПСС Н. С. Хрущеву № 1651-С от 17 июня 1963 г.).

Военные архивы России. Вып. 1. С. 227-228.

См. там же. С. 226.

„

См. там же.

См.: История внешней политики СССР. 1917-1985. М., 1986. Т. 2. 1945-1985. С. 328-331.

Там же. С. 332.

Хотя жители миллионного Свердловска и его пригородов собственными глазами видели во время первомайской демонстрации, как в небо ушло несколько ракет. Автор книги был в числе тех, кто видел это. Почти сразу же распространились сведения, позже подтвержденные, что одной из первых ракет был сбит советский самолет, шедший на перехват У-2.

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. Взгляд изнутри. В 2 т. М., 1994. Т. 2. С.153.

См.: Путилин Б. Г., Шепова Н. А. На краю пропасти: (Карибский кризис 1962 года). М., 1994. С. 13.

См. там же. С. 14—15.

См. там же. С. 19.

См. там же. С. 22. •

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев... Т. 2. С. 59-60.

См.: Алексеев А. И. Карибский кризис: как это было // Международная научная конференция «Карибский кризис 1962 г. в архивных документах России, США и Кубы: анализ, итоги, уроки»: Доклады и тезисы докладов (далее — Тезисы докладов). М., 1994. С. 294—295.

См.: Путилин Б. Г., Шепова Н. А. На краю пропасти. С. 23.

См. там же. С. 24.

См. там же. С. 24—25.

См.: Грибков А. И. Разработка и осуществление плана операции «Анадырь» // Тезисы докладов. С. 24-25.

См. там же. С. 28.

Мелиан П. Г. Меры кубинского правительства по обеспечению государственной безопасности в ответ на подготовку прямого вооруженного вторжения США: Соглашения и военные договоры между Кубой и СССР в 1961 и 1962 гг. II Тезисы докладов. С. 169.

См.: Тезисы докладов. С. 169-170.

См. там же. С. 28-29.

История Октябрьского кризиса 1962 г.: Операция «Мангуста» // Тезисы докладов. С. 157. См.: Путилин Б. Г., Шепова Н. А. На краю пропасти. С. 30.

См.: Грибков А. И. Разработка и осуществление плана операции «Анадырь». С. 350-353.

Алексеев А. И. Карибский кризис: как это было. С. 296-297.

Там же.

Там же. С. 297.

К 22 октября 1962 г. на Кубе находилось 43 тыс. советских военнослужащих.

См.: Грибков А. И. Разработка и осуществление плана операции «Анадырь». С. 350-353.

См.: Мелиан П. Г. Меры кубинского правительства... С. 170.

См.: Алексеев А. И. Карибский кризис: как это было. С. 298.

См.: Акоста Т. Д. Роль Кубы в развертывании группировки советских войск в стране. Позиция Кубы в отношении возможности секретного развертывания этих сил // Тезисы докладов. С. 192. См.: История Октябрьского кризиса 1962 г.: Операция «Мангуста». С. 157.

См. там же. С. 158.

Белобородое H. К. Выступление на конференции в Москве в 1994 г.

См.: Акоста Т. Д. Роль Кубы в развертывании группировки советских войск в стране. С. 188.

Белобородое Н. К. Выступление на конференции в Москве в 1994 г.

TI

Там же.

rj.

Там же.

Грибков А. И. Выступление на конференции в Москве в 1994 г.

Н. К. Белобородое в период кубинского кризиса был полковником, руководившим группой специалистов по ядерному оружию на Кубе.

⁶⁵ Из дискуссии на конференции в Москве в 1994 г. См.: Амосов И. А. Некоторые аспекты деятельности разведывательных органов США в период Карибского кризиса // Тезисы докладов. С. 361-362. ⁶⁷ См.: Хрущев С. H. Никита Хрущев... Т. 2. С. 192-196.

Существует и иная точка зрения, суть которой в том, что американская разведка проиграла в соперничестве с советской военной машиной, не предоставив администрации США необходимой информации, совершила ряд грубых ошибок при анализе информации в период с июля по октябрь 1962 г. См., в частности: Амосов И. А. Некоторые аспекты деятельности разведывательных органов США в период Карибского кризиса. С. 357-367.

См. там же. С. 365.

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев... Т. 2. С. 247.

Три беседы с Дж. Ф. Кеннеди: Памяти выдающегося американца Н Международная жизнь. 1993. №3. С. 113-116.'

Там же. С. 115.

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев... Т. 2. С. 265, 269-270.

30 лет Карибского ракетного кризиса 1962 г. (1962-1992): Российско-американская публикация // Международная жизнь. 1992. Специальный выпуск. С. 8-10.

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев... Г. 2. С. 274.

См.: Алексеев А. И. Карибский кризис: как это было. С. 300.

30 лет Карибского ракетного кризиса 1962 г. С. 12.

Колодкин А. Л. Международно-правовой аспект морской блокады Кубы в 1962 г. // Тезисы докладов. С. 111.

См.: 30 лет Карибского ракетного кризиса 1962 г. С. 14.

Лебедев И. В. Из выступления на конференции в Москве в 1994 г.

81

30 лет Карибского ракетного кризиса 1962 г. С. 16-18.

См: Лечуга К. В центре бури: Ф. Кастро, Н. С. Хрущев, Дж. Ф. Кеннеди и ракетный кризис. М., 1995. С. 97-99.

Белобородое Н. К. Выступление на конференции в Москве в 1994 г.

3 0 лет Карибского ракетного кризиса 1962 г. С. 20.

Подробнее см.: Феклисов А. С. За океаном и на острове: Записки разведчика. М., 1994. С. 219-227; Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно: Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986). М„ 1996. С. 65-79.

Акоста Т. Д. Кубинская позиция в отношении разведывательных полетов над территорией Кубы до и после кризиса// Тезисы докладов. С. 213.

См.: Алексеев А. И. Карибский кризис: как это было. С. 299.

30 лет Карибского ракетного кризиса 1962 г. С. 38-40.

Белобородое Н. К. Выступление на конференции в Москве в 1994 г.

См: Попов Г. X. С точки зрения экономиста: О романе А. Бека «Новое назначение» // Наука и жизнь. 1987. №4.

См.: Цикулин В. А. История государственных учреждений в СССР. 1936-1965 гг. М., 1966.

С. 52.

См. там же. С. 80.

См.: Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. Лондс ^ч90. С. 771.

О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством: Постановление Пленума ЦК КПСС по докладу тов. Н. С. Хрущева, принятое 14 февраля 1957 г. М., 1957. С. 4.

Закон «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством». М., 1957.

См.: Цикулин В. А. История государственных учреждений в СССР. С. 53-55.

Хрущевские времена / Запись Н. А. Барсукова // Неизвестная Россия. XX в. Вып. 1. С. 273.

См.: Коммунист. 1964. № 16. Передовая; Правда. 1964. 17 ноября.

Последняя «антипартийная» группа: Стенографический отчет июньского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС // Исторический архив. 1993. № 3. С. 32, 39, 57-58.

См., например, сведения о слежке за физиком Л. Д. Ландау: По данным агентуры и оперативной техники: Справка КГБ СССР об академике Л. Д. Ландау // Исторический архив. 1993. № 3. С. 151-162.

Окотим Н. Г_м Петров Н. В., Рогинский А. Б., Мироненко С. В. Экспертное заключение к заседанию Конституционного суда РФ 26 мая 1992 г. М., 1992. С. 31.

См.: Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по предотвращению фактов обмана государства и по усилению контроля за достоверностью отчетов о выполнении планов и обязательств» от 19 мая 1961 г.

ЦХСД, ф. I, оп. 4, д. 134.

Там же, оп. 4, д. 134, л. 3-5.

Там же, л. 15.

Там же, л. 27-33.

Там же, л. 39-41.

Там же, ф. 5, оп. 30, д. 459, л. 201.

Там же, л. 206.

Там же, л. 208.

АП РФ, ф. 3, оп. 55, д. 26.

См.: Хрущевские времена. С. 286.

АП РФ, ф. 3, оп. 55, д. 23, л. 1.

Там же, л. 3-5.

Там же, л. 10-13.

Там же, л. 14.

Там же, л. 16. ^1,8 Там же, л. 17.

119 -

Там же, л. 2.

j 20

См.: Хрущевские времена. С. 286.

АП РФ, ф, 3, оп. 55, д. 24, л. 1.

Там же, л. 48.

Там же, л. 50.

Там же, л. 106.

Там же, л. 151-160, 191-192.

Пленум ЦК КПСС (июнь 1963 года): Стенографический отчет. М.. 1963. С. 5.

Там же. С. 9.

См. там же. С. 37.

РГАКФД,№ 0-315442.

Вспоминая Л. И. Брежнева, его соратник А. Н. Шелепин говорил: «И не забывайте: он был прекрасным артистом, хоть звание народного ему присваивай» (см.: Хрущевские времена. С. 286). Там же. С. 270-290.

Там же. С. 278.

АП РФ, ф. 3, оп. 30, д. 260, л. 22-170.

«...Из-за бескормицы,— писал Хрущев.— с января 1964 г. пало (овец. —Авт.): Казахская ССР — 2 107 тыс. Узбекская ССР — 622 тыс. Таджикская ССР — 357 тыс. Азербайджанская ССР — 354 тыс. Туркменская ССР — 450 тыс.

Таковы результаты неорганизованности и, я бы сказал, отсутствия ответственности за овцеводство» (АП РФ, ф. 3, оп. 30, д. 260, л. 43).

¹³⁵ Как снимали Н. С. Хрущева: Материалы Пленума ЦК КПСС (октябрь 1964 г.) / Публ. С. А. Мельчина, Ю. В. Сигачева, А. С. Степанова // Исторический архив. 1993. № 1. С. 18.

АП РФ, ф. 3, оп. 30, д. 260, л. 159-170.

См.: Хрущев С. Н. Никита Хрущев... Т. 2. С. 471-472.

См.: «Собирая грибы», решали судьбу Хрущева: Интервью с Н. Месяцевым // Аргументы и факты. 1995. №43.

Хрущевские времена. С. 278-279.

Там же. С. 279.

Там же. С. 290-303.

Там же. С. 280.

Напрашивается*аналогия с судьбой маршала Жукова, выброшенного из политики вскоре после того, как он сыграл ключевую роль в борьбе за власть в середине 1957 г.

См.: Александров-Агентов А. М. ОтКоллонтай до Горбачева. М., 1994. С. 127.

Как снимали Н. С. Хрущева.

Ф. Р Козлов, член Президиума ЦК КПСС в 1957-1964 гг., согласно решению Президиума ЦК КПСС от 9.01.1963 г. получил право вести заседания Президиума в случае отсутствия Н. С. Хрущева. Это делало Козлова «вторым секретарем» ЦК. Но выполнял он эти обязанности недолго. Уже в апреле 1963 г. он тяжело заболел. В сентябре 1964 г. ему перестали посылать текущие материалы ЦК, что означало фактическое прекращение его деятельности в партийном руководстве. После участия в заседании Президиума ЦК 12-14 октября 1964 г. и в октябрьском (1964 г.) Пленуме ЦК Козлов восстановил свой статус члена Политбюро. С 22 октября 1964 г. ему вновь стали присылать все материалы ЦК. Однако 16 ноября 1964 г. он был освобожден по болезни от должности члена Президиума ЦК КПСС. Умер в январе 1965 г.

В. И. Поляков в 1962 г. был назначен заведующим Отделом сельского хозяйства ЦК КПСС и секретарем ЦК, отвечающим за сельское хозяйство. До этого работал в «Правде», а с 1960 г. был главным редактором газеты «Сельская жизнь».

Доильные аппараты, рекламировавшиеся Хрущевым.

О том, что Полянский выступал именно утром 14 октября, свидетельствуют особенности документа. Именно с этой карточки Малин изменил датировку записей. Все пять предшествовавших ей карточек датируются 13 октября, начиная с выступления Полянского — на шестой карточке и далее до 11-й — стоит другая дата — 13-14 октября. Другим внешним признаком, свидетельствующим о том, что Малин должен был прервать конспектирование и начать заново, служит тот факт, что выступление Рашидова было закончено на лицевой стороне листа 7; л. 7 об. не был использован для записей. Малин всегда конспектировал записи в течение дня на обеих сторонах листа. Записи за новый день начинались с нового листа. Конспект выступления Полянского и начинается с нового листа, которому предшествует пустой оборотный лист. Отметим, что Малиным или сотрудниками архива перепутана нумерация листов и следом за л. 7 идет л. 6, а за ним — л. 8.

У Брежнева ошибочно — Иларионова.

Александров-Агентов А. М. От Коллонтай до Горбачева. С. 127-130.

А. Д. Сахаров, академик

См.: Как снимали Н. С. Хрущева. С. 4-5.

Нельзя не вспомнить, что именно этот аргумент сам Хрущев нспо.' л летом 1957 г., на июньском Пленуме ЦК, против своих политических противников — Молотова, Маленкова и Булганина.

Стенограмма октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК опубликована (см.: Как снимали Н. С. Хрущева. С. 5-19).

Суслов выступал основным докладчиком на июньском и октябрьском (оба — 1957 г.) Пленумах ЦК против «антипартийной группы» и против маршала Жукова.

См.: Как снимали Н. С. Хрущева. С. 16-17.

См. там же. С. 3-19.

ГЛАВА 4

ОТ СТАБИЛЬНОСТИ — К ЗАСТОЮ (ноябрь 1964 — 1968 г.)

Хотели, как лучше, а получилось, как всегда.

В. С. Черномырдин

Первые шаги «коллективного руководства»

Снятие Хрущева произошло неожиданно, но никаких протестов не вызвало, ибо социальная база его власти была чрезвычайно суженной. Его снял партаппарат, так как с его точки зрения деятельность Хрущева оказалась неэффективной: он не гарантировал стабильности этому социальному слою. Тронуть партаппарат — это затронуть только верхушку айсберга, так как номенклатурный принцип назначения спаял партийных, хозяйственных и военных руководителей. Постоянные реорганизации Хрущева затрагивали жизненные интересы этого слоя. Поэтому основными лозунгами Брежнева стали коллективное руководство, стабильность, устойчивость. Большинству же населения Хрущев попросту надоел.

Произошла десакрализация власти. Хрущев лишил ее эффекта недоступности и той предполагаемой высшей мудрости, которую прежде за этой властью признавало большинство граждан страны. Внешне простоватый Хрущев, щеголявший своей близостью к народу, выступавший с многочасовыми речами по любому важному и неважному поводу, разрушил те психологические барьеры, которые отделяли и защищали власть от критики и насмешек. Любимый герой бесчисленных анекдотов, Хрущев не воспринимался ни как мудрый, ни как страшный. Скорее, он раздражал своей назойливой дидактикой, стремлением найти совсем простые решения сложных вопросов. Ему перестали верить и не хотели его поддерживать.

Призыв нового руководства КПСС к борьбе с «волюнтаризмом» Хрущева означал, прежде всего, ликвидацию хрущевских реформ в области партийно- государственного управления. Спустя месяц после отставки" Хрущева, в ноябре 1964 г., состоялся Пленум ЦК КПСС. С докладом «Об объединении промышленных и сельских областных, краевых партийных организаций и советских органов» выступил Н. В. Подгорный. Он признал необходимым вернуться к построению партийных организаций по территориально-производственному принципу. «Успешное организационное руководство партии,— заявил Подгорный,— несовместимо с субъективизмом, прожектерством и необоснованными импровизациями»¹.

На пленуме было покончено со всеми хрущевскими реформами партаппарата. Прежде всего, был восстановлен так называемый территориально-производственный принцип построения партийных организаций и их руководящих органов. Выстраивалась вертикаль: ЦК — обком — райком. Каждый из этих уровней обладал всей полнотой партийной власти (с немалыми и государственными полномочиями) на своей территории — в республике, крае или области, в районе. Было воссоздано нижнее — пожалуй, самое массовое — звено партаппарата. Партийные комитеты производственных колхозно-совхозных управлений были преобразованы в сельские райкомы партии. Следом за перестройкой партийных органов была проведена реорганизация, а если быть более точным — восстановление прежних советских, комсомольских и профсоюзных учреждений.

Укажем и другие следствия контрреформы: одновременно с усилением роли «партийной вертикали» (ЦК — обкомы — райкомы), ликвидацией двусмысленного разделения обкомов и райкомов на сельские и промышленные восстанавливался контроль партии над экономикой. Становилось ясно, что время совнархозов с их широкими полномочиями стремительно уходит. В сентябре 1965 г. на Пленуме ЦК было объявлено о прекращении существования совнархозов и восстановлении отраслевых министерств. Это означало, кроме прочего, восстановление роли столичной бюрократии в системе государственного управления. Партийный аппарат по всей стране и столичная бюрократия стали теми социальными группами, которые непосредственно выигрывали от устранения Хрущева и контрреформ «коллективного руководства» во главе с Брежневым.

В процессе восстановления прошлых институтов власти и ликвидации хрущевских нововведений с неизбежностью возникал вопрос об отношении к Комитету партийно-государственного контроля. Опыт свержения Хрущева, успешно осуществленный при участии КПК, мог оказаться слишком соблазнительным для будущих борцов за руководящие посты в партии, а деятельность этого партийно- государственного монстра представляла опасность для партийного аппарата всех уровней. Не случайно поэтому Брежнев вскоре после снятия Хрущева постарался избавиться от КПК. Это было проделано с немалой ловкостью, даже коварством.

В повестку уже подготовленного Пленума ЦК КПСС за четыре дня до его открытия была включена -ще одна тема: «Дополнительно рассмотреть на очередном Пленуме ЦК вопрос о преобразовании органов партий сударственного контроля в органы народного контроля. Поручить выступить на пленуме по этому вопросу тов. Брежневу Л. И.».

6 декабря 1965 г. Пленум ЦК открылся. Л. И. Брежнев сообщил его участникам, что Президиум ЦК внес предложение: «Включить дополнительно в повестку пленума, кроме доклада тов. Байбакова Н. К. и Гарбузова В. Ф., вопрос о преобразовании органов партийно-государственного контроля и организационные вопросы. Будут ли учтены пленумом замечания и другие предложения к повестке

ДНЯ?

Голоса. Нет.

Председательствующий тов. Брежнев Л. И. Разрешите считать повестку согласованной»².

Остальное было делом партийной техники. Процитируем ход обсуждения вопроса по ликвидации, пожалуй, самой мощной партийно-государственной структуры:

«Председательствующий тов. Брежнев Л. И. Позвольте перейти ко второму вопросу повестки дня. Мы включили в повестку дня вопрос о партийно- государственном контроле. В связи с этим позвольте изложить точку зрения Президиума ЦК КПСС по вопросу о дальнейшем совершенствовании существующей системы контроля, которая имеет самую тесную непосредственную связь с нашим хозяйственным строительством. ...Опыт трехлетней работы органов партийно-государственного контроля показал, что они провели большую работу и оказали помощь партии и правительству в совершенствовании деятельности нашей экономики, государственного и хозяйственного аппарата, вовлечении масс в управление всеми делами общества, привлечении к делу контроля широких масс коммунистов и беспартийных... Наша советская система контроля — самая демократичная, подлинно народная система.

В связи с этим и возникает вопрос о названии органов контроля. Сейчас органы контроля называются органами партийно-государственного контроля. Это не совсем точное название. Это недостаточно полно отражает тот факт, что контроль в нашей стране является народным. Поэтому будет правильным преобразовать эти органы и назвать их органами народного контроля. ...В целях широкого вовлечения трудящихся в дело проверки и контроля, повышения их роли в работе контрольных органов Пленум ЦК КПСС постановляет: преобразовать органы партийно-государственного контроля в органы народного контроля, которые должны являться одним из действенных средств партии и правительства по еще более широкому вовлечению народных масс в управление делами государства, обеспечению систематической проверки директив партии и правительства советскими, хозяйственными и иными организациями, упрочению государственной дисциплины и социалистической законности. Совету Министров СССР в соответствии с настоящим постановлением утвердить Положение об органах народного контроля.

Какие будут по этому вопросу предложения?

Голоса. Принять.

Председательствующий тов. Брежнев Л. И. Не вызывает ли это сомнений у членов ЦК?

Голоса. Все ясно.

Председательствующий тов. Брежнев Л. И. Кто желает выступить по этому вопросу?

Голоса. Нет. Все ясно.

Председательствующий тов. Брежнев Л. И. Позвольте голосовать, товарищи? Кто за принятие внесенного Президиумом ЦК постановления пленума, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто воздержался? Нет. Против? Нет. Принимается единогласно. Товарищи, мы считаем, что председатель Комитета народного контроля не должен быть по положению секретарем ЦК и заместителем Председателя Совета Министров. Он будет только председатель комитета. Мы считаем, что это правильное предложение.

Голоса. Правильно.

Председательствующий тов. Брежнев Л. И. В связи с этим не имеется в виду оставлять тов. Шелепина председателем Комитета народного контроля. Товарищ Шелепин будет работать секретарем ЦК КПСС. Если у членов пленума не будет других мнений, это решение пленума по этому вопросу принимать не нужно, так как товарищ Шелепин является секретарем ЦК КПСС. Вопрос об освобождении его от обязанностей заместителя Председателя Совета Министров СССР будет решать сессия Верховного Совета СССР, которая завтра начнет свою работу. Так, это правильно, товарищи?

Голоса. Правильно.

Председательствующий тов. Брежнев Л. И. Вопрос о кандидатуре председателя Комитета народного контроля мы сейчас не вносим на обсуждение. Это будет несколько позднее.

Голоса. Правильно»³

«Античному хору» Пленума ЦК действительно все было ясно. КПК не только переименовали, назвав народным контролем. Его лишили властных полномочий. А создатель КПК Шелепин, организатор и главный исполнитель свержения Хрущева, был понижен в своем статусе. Становилось ясно, что Брежнев убирает на вторые роли человека, который мог претендовать на высший пост в партии.

Сельское хозяйство

Первые шаги нового руководства КПСС подтверждали общую политико- экономическую закономерность отечественной истории — каждая новая смена советских руководителей начинала с критики нетерпимого положения, сложившегося в сельском хозяйстве, обещала скорое решение «продовольственной проблемы» (сам термин более позднего времени, в отличие от проблемы), а заканчивала предложениями о нормировании продовольствия и призывами к экономии хлеба. Так было с продналогом и нэпом при Ленине, всеобщей коллективизацией при Сталине, сентябрьским Пленумом ЦК 1953 г. и подъемом целины при Хрущеве. Не был исключением и Брежнев. Впрочем, необходимость стать «главным аграрником» страны носила не только экономический, но и политический смысл. Сельское хозяйство было вотчиной Хрущева, частью его личной политики. Тем важнее представлялся ее пересмотр. Параллельно с реорганизацией партийного аппарата новое, брежневское руководство попыталось провести ряд реформ в области сельского хозяйства.

На мартовском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС с большим , ладом выступил Брежнев. Тема доклада — «О неотложных мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства в СССР». Брежнев дал весьма нелестную оценку состояния сельского хозяйства страны. По существу, он констатировал провал сельскохозяйственной политики.

По контрольным цифрам валовая продукция сельского хозяйства должна была в течение 7 лет (1959-1965) вырасти на 70%, фактически же за 6 лет она увеличилась только на 10%⁴ С 1959 г. сельскохозяйственное производство топталось на месте. Статистика свидетельствовала о глубоком кризисе сельскохозяйственного производства. При средней урожайности зерновых в 1958-1964 гг. 10- 11 ц с гектара в 1963 году -— неурожайном — собрали по 8,3 ц. Снизилось и производство зерна на душу населения. В 1913 г. было произведено в пересчете на 1 человека 540 кг, в 1958 г.— 651 кг, а в 1963 г.— 573 кг зерна⁵.

Брежнев, выступивший на мартовском пленуме с основным докладом «О неотложных мерах по развитию сельского хозяйства в СССР», назвал три основных обстоятельства, которые, по его мнению, предопределили отставание этого сектора экономики:

волюнтаристские методы управления селом, игнорирование экономического стимулирования;

неподкрепленность экономическими мерами, и в частности ценовой политикой, огромных задач, которые ставились перед сельским хозяйством;

низкий уровень культуры земледелия, отсутствие государственной политики повышения плодородия почв.

Из этого анализа следовали и решения пленума: снизить план закупки зерна в 1965 г. с прежде намеченных 4 млрд. до 3 млрд. 400 млн. пудов и определить этот план как неизменный до 1970 г. Стабильный план должен был облегчить условия хозяйствования, избавить сельское хозяйство от постоянных в недавнем хрущевском прошлом шараханий. Одновременно предполагалось поднять закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию — пшеницу, рожь, гречиху, на скот. Закупочные цены выросли значительно: на скот — от 10 до 100%. Вводилось и экономическое стимулирование роста сельскохозяйственного производства: за поставленный сверх плана хлеб устанавливались надбавки до 50%.

Предполагался и рост инвестиций в сельское хозяйство. В 8-й пятилетке (1965-1970) в сельское хозяйство и связанные с ним отрасли был запланирован 71 млрд. руб. капиталовложений, в том числе на производственные объекты, сельхозтехнику, развитие энергетической системы для села, мелиорацию⁶ Был взят курс на создание крупных специализированных хозяйств — молочнотоварных, евино- и птицеводческих, зерновых.

Брежнев не скупился на критику «волюнтаристских методов» Хрущева, однако необходимо отметить, что понимание необходимости изменений в экономике страны стало вызревать уже в последние годы правления Хрущева. Брежневское руководство сохранило преемственность в признании необходимости инвестиций в сельское хозяйство. Эта отрасль все более превращалась в дотационную, то есть существующую за счет других источников доходов государственного бюджета. «Затратный» характер сельского хозяйства был дополнительно усилен вследствие принятия широкой программы мелиорации. Программа мелиорации, утвержденная на майском (1966 г.) Пленуме ЦК КПСС, предполагала огромные вложения — до 10 млрд. руб.— прежде всего в экономику республик Средней Азии, областей и краев юга России, на строительство ирригационных сооружений, создание новых орошаемых сельскохозяйственных угодий, на осушение заболоченных территорий, на амбициозные проекты «переброски» вод северных рек на юг, в степи и пустыни Казахстана и Средней Азии. Эти мероприятия, возможно не лишенные целесообразности, проводились, как правило, государственными учреждениями — специально созданными органами управления и подчиненными им мелиоративными, строительными предприятиями, не заинтересованными непосредственно в конечном результате своей деятельности, но зато нуждавшимися в постоянных заказах и государственном финансировании. Деньги, первоначально предназначавшиеся для села, уходили мимо цели.

Сам Хрущев, выступая на февральском (1964 г.) Пленуме ЦК, заявлял о необходимости совершенствования оплаты труда, с тем чтобы стимулировать рост производства. Особое внимание он уделил роли материальной заинтересованности в повышении объемов производства. «Центром приложения» материального стимулирования должны были стать, по его словам, небольшие коллективы — звенья и бригады⁷.

Меры, направленные на подъем сельского хозяйства, привели и к неожиданным социальным последствиям. Крупным достижением брежневских мероприятий по поддержанию сельского хозяйства стало введение гарантированной зарплаты для колхозников. Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О повышении материальной заинтересованности колхозников в развитии общественного производства» рекомендовало с 1 июля 1966 г. ввести гарантированную оплату труда колхозников, исходя из тарифных ставок рабочих совхозов. Однако сама гарантированность оплаты разрушила связь между трудовыми усилиями и экономической эффективностью, с одной стороны, и оплатой работы — с другой. Укажем в этой связи, что в 1962 г. плата за продукцию рабочих совхозов составляла только 4-6% их общего заработка⁸. Заработная плата колхозников меняла свою суть, превращаясь скорее в форму социального вспомоществования. Колхозник, таким образом, отчуждался от результатов своей деятельности.

Разница же в подходе к этому вопросу времени Хрущева и начинавшейся экономической реформы состояла в том, что была предпринята попытка сделать объектом приложения экономических методов сельское хозяйство страны в целом. Этому должны были служить активная ценовая политика стимулирования производства, установление постоянных многолетних производственных планов, изменение налоговой политики. Прежде налогом облагался весь денежный доход колхозов, куда входила и сумма издержек производства, теперь предполагалось собирать налог с чистого дохода плюс 15% с рентабельности.

Были сняты наиболее одиозные ограничения на развитие личных подсобных хозяйств колхозников, рабочих и служащих. Более того, в официальной пропаганде в середине 60-х гг. появились публикации, защищавшие экономическую целесообразность подсобных хозяйств⁹ Однако воспользоваться продукцией, производимой в личных подсобных хозяйствах, для решения общегосударственных задач, как это удалось Маленкову в середине 50-х гг., че 10 лет оказалось нереальным. Благим пожеланиям властей уже не верили. Желающих воспользоваться льготами, предоставленными личным хозяйствам, оказалось очень мало.

Попытка проведения экономической реформы

Отметим здесь, что в годы 8-й пятилетки (1965-1970) предпринимались попытки экономического реформирования. Это время острых дискуссий в экономической науке. Главной их темой было стремление повысить эффективность социалистического производства, использовать в этих целях механизм личной материальной заинтересованности работника. Констатируем тот факт, что понятие «застой», используемое с легкой руки партийной публицистики эпохи горба- невской перестройки для характеристики того периода, который наступил после октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС, мало подходит к первым годам правления брежневского Политбюро. С начала 60-х гг. в экономической литературе появились публикации о неэффективности функционирования промышленности. Так, отмечалось, что к началу 1963 г. в СССР было 2,5 млн. металлорежущих станков — больше, чем в США. Но в СССР значительная часть этой техники находилась во вспомогательных — ремонтных, инструментальных и других — службах, отличительными чертами производства были высокая трудоемкость, низкая производительность, невысокий уровень квалификации рабочих¹⁰ СССР располагал мощными предприятиями по производству металла, но металлоемкость изделий значительно превосходила западные образцы, и энергия, труд рабочих, тот же металл использовались неэффективно.

Накануне принятия нового пятилетнего плана на 1965-1970 гг. в прессе развернулась оживленная дискуссия о путях развития советской экономики. Споры шли вокруг статьи В. С. Немчинова «Социалистическое хозяйствование и планирование производства»¹¹. В ней содержались весьма радикальные для советской системы предложения. Прежде всего, предлагалось изменить порядок планирования — составлять план не сверху, а снизу, от предприятия, которое должно дать свои предложения к плану. План должен был стать не столько заданием, сколько заказом. «Основное и главное,— писал В. С. Немчинов,— состоит з том, чтобы механизм планирования сомкнуть с системой хозяйственного расчета и с общественными фондами предприятия... Согласие предприятия принять соответствующее плановое задание, будучи подкреплено письменными документами, превращает плановое задание в плановый заказ. Такой порядок более сложен для плановых органов, но он необходим как фильтр против проявления голого волюнтаризма и вполне реален. Такая система может быть названа хозрасчетной системой планирования, так как в ней органически сочетаются плановые и хозрасчетные начала — те начала, которые должны регулировать любую хозяйственную деятельность в условиях социализма»¹² Вся система экономических рычагов должна быть отрегулирована через нормативы длительного действия и цены таким образом, чтобы было выгодно выполнять директивы и цифры контрольного плана¹³.

Необходимость реформирования экономики осознавалась и высшим руководством СССР. На сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС с докладом «Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленных предприятий» выступил Председатель Совета Министров СССР, член Политбюро ЦК А. Н. Косыгин. В докладе содержались призывы к пересмотру системы управления, отказу от совнархозов и восстановлению отраслевого принципа управления. Косыгин уточнял: не восстановление досовнархозовской системы министерств, а сочетание централизации руководства с расширением оперативно-хозяйственной самостоятельности предприятий. Главным показателем для промышленных предприятий должен был стать объем выпускаемой продукции. В докладе употреблялись такие понятия, как рынок, прибыль, эффективность капитальных вложений. Советская экономическая реформа хотя и предусматривала значительное расширение сферы «низового» планирования (на уровне предприятий и хозяйственных объединений), но ни в коей мере не означала отказа от централизованного планирования, задачей которого оставалось установление основных направлений, пропорций и темпов экономического развития¹"¹

2-3 октября 1965 г. приняты законы об изменении органов управления и созданы 29 общесоюзных и союзно-республиканских министерств. В 1965 г. был осуществлен переход от территориального к отраслевому принципу управления. Было создано 11 общесоюзных и 17 союзно-республиканских министерств⁰ К концу 1975 г. стало 35 промышленных министерств¹⁶ 10 июля 1967 г. Совмин СССР утвердил постановление «Общие положения о министерствах СССР».

Сентябрьский пленум стал началом экономической реформы. С I квартала 1966 г. на новую систему было переведено 43 предприятия; со второго — еще 200, в том числе 180 — союзного и союзно-республиканского подчинения и 20 — республиканского. Переводили прежде всего те предприятия, где был более высок уровень рентабельности, поэтому реформа начиналась в легкой и пищевой промышленности¹⁷

Однако проведение реформы вскоре столкнулось с противоречиями между экономическими закономерностями и политическими установками. Уже с первых ее шагов стали очевидны несообразности с ценообразованием. «Действующая ныне система цен пришла в явное противоречие с современной степенью развития советской экономики»,— писал экономист А. В. Бачурин в журнале «Коммунист». Он указывал, что существуют неоправданно низкие цены на уголь, железную и марганцевую руды, производство серной кислоты, отсюда — заниженные цены на металл. Отсутствуют экономически определенные уровни рентабельности отдельных отраслей промышленности, предприятий и изделий. В условиях действовавшего ценообразования угольная промышленность убыточна. В 1964 г. убытки угольной отрасли составили 16%. В то же время в ряде отраслей (связанных по преимуществу с военно-промышленным комплексом.— Авт.) уровень рентабельности неоправданно высокий — приборостроение, в частности, давало прибыль 50%. В пищевой промышленности все производство и переработка мяса для государства были убыточны. На грани убыточности — молочная и рыбная промышленность. В группе тяжелой и добывающей промышленности прибыльными были нефтяная, газовая, ряд отраслей машиностроения. Автор другой статьи в «Коммунисте», В. Ситнин, предлагал ввести новые цены, которые должны сделать рентабельными отрасли промышленности. Так, он считал необходимым повысить цены в угольной промышленности - 7,5%; в черной металлургии — с 8 до 15%, а в машиностроении — понизить с ±0 до 15%. Новая система цен должна была вступить в действие с 1 июля 1967 г.¹⁸ Однако эти предложения натыкались на партийную установку неизменности цен, за которой скрывалось партийное понимание важности отраслей, их влияния на решение важнейших задач Советского Союза. Поэтому отрасли, связанные с ВПК, будут пользоваться приоритетом, а легкая промышленность останется на периферии экономической политики КПСС.

Вместе с тем представляется вполне обоснованной оценка реформ бывшим Председателем Совета Министров СССР Н. И. Рыжковым:

«Косыгинская экономическая реформа 1965 г. дала заметный толчок буксовавшему народному хозяйству. Только за восьмое пятилетие объем промышленного производства вырос в полтора раза, производительность труда — на одну треть. Темпы роста товаров народного потребления наконец-то сравнялись с темпами роста средств производства, которым всегда отдавалось предпочте-

19

ние»

XXIII съезд КПСС

Важнейшую роль в закреплении позиций должен был сыграть первый «по- слехрущевский» съезд КПСС. С будущим съездом были связаны разнообразные, часто противоречивые ожидания. В Отчетном докладе, прочитанном Л. И. Брежневым, содержалась критика деятельности Хрущева, в частности — обвинение в недооценке хозрасчетных методов хозяйствования, неполном использовании материальных и моральных стимулов²⁰. Брежнев повторил аргументы против совнархозов, заявив, что «территориальная система управления промышленностью привела к тому, что руководство отраслями промышленности оказалось раздробленным по многочисленным экономическим районам; нарушилось единство на- учно-технической политики...»²¹.

С особым вниманием делегаты съезда, в большинстве своем крупные партийные функционеры, слушали Брежнева, осуждавшего «частые перестройки и реорганизации партийных, советских и хозяйственных органов», осуществлявшиеся его предшественником. Эти перестройки, по мнению Брежнева, «как правило, сопровождались неоправданной перестановкой и сменяемостью кадров, что порождало у работников неуверенность, мешало им проявлять в полной мере свои способности, создавало почву для безответственности»²². Брежнев подверг критике и те положения Устава КПСС, принятые на XXII съезде КПСС, которые предполагали необходимость обязательной сменяемости части партаппарата. Слова Брежнева о необходимости изъятия из Устава норм, регулирующих сменяемость аппарата, были встречены аплодисментами²³

На съезде ожидалась возможность политической реабилитации Сталина. Однако эта тема была фактически обойдена Брежневым, а Н. Г. Егорычев, первый секретарь Московского горкома партии, выступая на съезде, по существу, продолжил критику Сталина.

Противоречивый характер политического развития проявился в том, что в КПСС были восстановлены прежние, воспринимавшиеся как сталинские, названия партийных органов. Президиум ЦК был переименован в Политбюро, а Первого секретаря ЦК КПСС стали называть Генеральным секретарем. Темой обсуждения на съезде стали и недавние события, связанные с осуждением писателей Ю. Даниэля и А. Синявского. Выступавший на съезде М. Шолохов не только полностью поддержал репрессии в отношении этих писателей, но и посоветовал властям расправляться с ними еще решительнее, с тоской вспоминал о временах «революционного правосознания» и гражданской войны²⁴

Поиски идеологических ориентиров. Наследство И. В. Сталина

Хрущевская утопия, столь же нереалистическая, сколь и искренняя, поддержанная, по крайней мере на некоторое время, частью общества, себя изжила полностью. Что взамен? Официальная пропаганда была вынуждена дистанцироваться от хрущевских эскапад в адрес тех деятелей искусства, творчество которых по разным причинам не было ему понятно, а поэтому и признавалось классово чуждым и политически враждебным. В журнале «Коммунист» — теоретическом органе ЦК КПСС — появились уважительно-одобрительные оценки творчества прозаика В. Аксенова и поэта А. Вознесенского, кинорежиссера С. Параджанова и его фильма «Тени забытых предков», художников Г. Мосина и М. Брусилов- ского, авторов картины «Тысяча девятьсот восемнадцатый год», прежде вызвавшей гнев чиновников Срюза художников РСФСР²⁵. Произошел пересмотр некоторых идеологических установок, наметилось некоторое смягчение воинствующего атеизма. Был издан секретный Указ Президиума ВС СССР «О снятии ограничений по спецпоселению с участников сект "свидетели Иеговы", "истинно-православные христиане", "иннокентьевцы", "адвентисты-реформисты" и членов их семей».

Однако признаки некоторого послабления в культуре скоро стали сменяться усилением идеологического контроля. Первым ясным признаком новых, но не лучших времен стало дело писателей А. Синявского иЮ. Даниэля, которое велось Комитетом государственной безопасности в 1965-1966 гг. Андрей Донатович Синявский и Юлий Маркович Даниэль родились в 1925 г. Успели участвовать в войне. Ю. Даниэль был тяжело ранен, инвалид. Против них было выдвинуто обвинение по ст. 70 УК РСФСР, часть первая: «Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти». В вину им вменялось то, что в период 1956-1963 гг. они передавали за границу для издания свои сочинения, которые КГБ квалифицировал как «порочащие советский государственный и общественный строй». Государственный обвинитель на процессе заявлял, что подсудимые «написали и добились издания под видом литературных произведений грязных пасквилей, призывающих к свержению строя, распространяли клевету, облекая все это в литературную форму»²⁶. Дело А. Синявского и Ю. Даниэля ознаменовало переход к открытым формам политического преследования. Дело не в принципиальной новизне политического процесса — они были нередки и при Хрущеве. Новым становилось то, что процесс проводился публично, политическая расправа сопровождалась мощной пропагандистской кампанией в прессе. Процесс над Ю. Даниэлем и А. Синявским готовился КГБ в тесном сотрудничестве с Отделом культуры ЦК КПСС и руководством Союза писателей. Были организованы проработки писателей в Инс уте мировой литературы, в Отделении литературы и языка АН СССР, в писа польских организациях Москвы и Ленинграда. Л. Соболев, С. Антонов, А. Барто, К. Федин, Н. Тихонов, К. Симонов, А. Сурков, Воронков, В. Смирнов, С. Михалков подписали разгромную статью в «Литературной газете». В поддержку приговора опубликовали статьи в «Литературной газете» 3. Кедрин и в «Известиях» Д. Еремин.

В свою очередь, в президиум XXIII съезда КПСС, в Президиум Верховного Совета СССР были направлены письма, подписанные виднейшими деятелями отечественной культуры — К. Чуковским, И. Эренбургом, В. Шкловским, Е. До- рошем, Р. Пляттом, А. Арбузовым, Ю. Казаковым и другими, в защиту Ю. Даниэля и А. Синявского.

Заметим, что с середины 60-х до начала 80-х гг. коллективные письма советскому руководству, подписанные видными учеными, деятелями литературы и искусства, стали характерным проявлением политического протеста в СССР. Они распространялись в рукописном виде, попадали в «самиздат», передавались западными радиостанциями на Советский Союз. Как правило, за этими письмами следовали репрессии против «подписантов».

Этот процесс вынудил расширить законодательную базу для уголовного преследования по политическим обвинениям. На заседании Политбюро ЦК КПСС 15 сентября 1966 г. было принято решение одобрить Указ Президиума Верховного Совета РСФСР о внесении дополнений в Уголовный кодекс РСФСР. Он дополнялся статьей 190(1) — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». В этой статье говорилось: «Систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно изготовление и распространение в письменной форме произведений такого же содержания наказываются лишением свободы на срок до трех лет, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до ста рублей». Появились статья 190(2) — о наказании за надругательство над Государственным гербом или флагом, а также ст. 190(3) — о наказании за организацию или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный строй.

Другим явлением в оппозиционном движении стали акты открытого протеста. 5 декабря 1965 г. в центре Москвы, на Пушкинской площади, состоялась демонстрация, участники которой — А. Д. Сахаров, Ю. Галансков, А. Гинзбург, В. Буковский, А. Амальрик, Л. Богораз, Н. Горбаневская, А. Вольпин — настаивали на том, чтобы советские власти выполняли собственные же законы. В стране зарождалось правозащитное движение.

Отношение к Сталину, к решениям XX-XXII съездов разделило общественное мнение на две противостоящие друг другу группы. Позицию «сталинистов» выражал журнал «Октябрь» во главе с его главным редактором В. Кожевниковым. Большой общественный резонанс вызвало письмо в «Правду» скульптора Е. Вучетича, в котором он протестовал против употребления понятия «период культа личности Сталина». Он утверждал, что не было такого периода в истории страны, а были отдельные ошибки крупнейшего государственного деятеля. В стране нарастало ожидание и опасение, что новая группа руководителей реабилитирует Сталина.

В 1965 г. было восстановлено официальное празднование Дня Победы — 9 мая. Тогда же была учреждена юбилейная медаль «Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». На торжественном заседании, посвященном юбилею Победы, в докладе Брежнева впервые после XX съезда было сказано о заслугах Сталина — Верховного Главнокомандующего в годы войны. Эти слова Брежнева потонули в аплодисментах участников заседания. В то же время реакцией на слова Брежнева стало протестующее письмо 25 выдающихся деятелей культуры (Л. А. Арцимович, П. Л. Капица, А. Д. Сахаров, И. Е. Тамм и др.), направленное в адрес руководства страны.

Лидером и символом антисталинизма в обществе стал писатель А. И. Солженицын, прославившийся своим «Одним днем Ивана Денисовича», первым произведением, открывшим стране «архипелаг ГУЛАГ» и имевшим ни с чем не сравнимый общественный резонанс. Выход в свет этого произведения, впервые опубликованного в «Новом мире», вызвал реакцию в обществе, бесконечно далеко превосходящую чисто литературные оценки. Книгу читали все — от студентов до рабочих-строителей, о ней спорили на страницах газет и в рабочих бытовках. Была безусловная закономерность в том, что уже первые полуофициальные тенденции частичной реабилитации Сталина превращали Солженицына в противника режима. Добавим к этому, что писатель находился в пике своей творческой формы, активно работал над новыми произведениями, в которых доказывалось, что сталинские преступления были закономерным результатом деятельности той политической системы, основы которой заложил Ленин. Эти взгляды писателя шли вразрез с идеализацией Ленина и ранних этапов истории революции, характерной для многих писателей и поэтов, становление которых пришлось на период хрущевской «оттепели».

Уже в 1965 г. КГБ начал систематическую слежку за Солженицыным, охоту за его рукописями, регулярно информировал ЦК КПСС о взглядах писателя. Сообщая о содержании неопубликованного романа Солженицына «В круге первом», «литературоведы из органов» приходили к выводу, что целью писателя было «показать наличие "рабского труда" в Советском Союзе, а возможно, и доказать, что строительство социализма — это прежде всего необузданная эксплуатация людей, система лагерей, бесправный труд заключенных. Причем это не произвол, а продуманная и организованная система использования рабочей силы государством. ...На протяжении всей книги автор пытается проводить нить, что вся история Советского государства — это неоправданные и ненужные жертвы (гражданская война, коллективизация, первые пятилетки, Отечественная война). ...Мысль о том, что Октябрь себя не оправдал...»²⁷

В соответствии с указаниями КГБ и ЦК КПСС к преследованию Солженицына подключилось руководство Союза писателей СССР, которому в начале 1966 г. было предписано дать заключение о реквизированных у писателя рукописях. 10 марта 1967 г. на заседании Секретариата ЦК КПСС специально обсуждался вопрос о Солженицыне. Участники заседания оценили его как человека, «который ведет антисоветскую paf ^ту» (Ю. В. Андропов); это «свихнувшийся писатель... с ним надо повести решительную борьбу» (П. Н. Демичев); левещет на все русское, на все наши кадры» (В. В. Гришин). Председатель Ki и В. Е. Семичаст- ный внес предложение — первой мерой наказания Солженицына должно стать его исключение из Союза писателей²⁸

Однако в лице Солженицына власти столкнулись с человеком, который не собирался играть по правилам, предписанным Системой. Вместо того чтобы обороняться, оправдываться, затаиться, он сам перешел в атаку, обратившись с открытым письмом в адрес президиума IV Всесоюзного съезда писателей. Он потребовал в нем отмены цензуры, протестовал против «нетерпимого дольше угнетения (здесь и дальше выделено А. И. Солженицыным), которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь»²⁹. Позицию Солженицына поддержали 84 писателя, подписавшиеся под коллективным письмом съезду, и полтора десятка — в личных письмах и телеграммах³⁰. Письмо было опубликовано на Западе. Благодаря Солженицыну проблемы, казавшиеся внутренним делом СССР, а точнее — его властей, решавшиеся привычными методами — от партийного увещевания до судебного преследования и лагерей, оказались вдруг включенными в контекст мировой общественной мысли, стали частью политического климата в мире.

Власти заметались. Расправиться с Солженицыным «по правилам» они уже не могли. Посадить в тюрьму человека, сидевшего при Сталине, наказать писателя за то, что он разоблачал произвол, осужденный партией, та же Система не могла, так как ее действия в этих условиях становились публичными, а этого-то и не хотелось. Провалилась и другая идея, за которой стоял П. Н. Демичев, «курировавший» культуру в ЦК,— разослать для партийных организаций страны закрытое письмо — информационную записку «О поведении и взглядах Солженицына». Рассматривая этот вопрос на заседании Секретариата ЦК 18 июля 1967 г., Д. Ф. Устинов, Ф. Д. Кулаков, И. В. Капитонов, М. А. Суслов отвергли предложение Демичева. «Не будет ли выглядеть посылка такой информационной записки,— говорил на заседании Кулаков,— что мы как бы оправдываемся перед партией за такое поведение Солженицына?» Ему вторил Капитонов: «Если мы направим такую записку относительно Солженицына, то она может иметь неприятный отклик. Известно, когда были осуждены Синявский и Даниэль, то это вызвало очень неприятную реакцию». На Секретариате договорились: грязную работу должен выполнить Союз писателей. Суслов, подводя итоги обсуждения, предложил: «Поручить Союзу писателей ускорить рассмотрение в Союзе всех вопросов, связанных с поведением Солженицына, и дать принципиальную оценку. После этого мы еще раз вернемся к этому вопросу...»³¹

Секретариат Союза писателей 22 сентября 1967 г. в присутствии Солженицына «решительно и бескомпромиссно» осудил его «недостойное поведение, которое дает пищу для разжигания за рубежом антисоветской истерии в канун 50- летия Великой Октябрьской революции». От Солженицына потребовали опровергнуть его же собственные заявления, покаяться. Но каяться Солженицын не стал, а если точнее, то пообещал это сделать, если Союз писателей выполнит хотя бы половину его требований, выдвинутых в письме к IV съезду писателей. Более того, Солженицын вновь продолжал настаивать перед секретариатом Союза писателей, чтобы он защитил его от «непрерывной клеветы», отменил «незаконный запрет» на его опубликованные произведения и разрешил издание на родине, в России, его еще не изданных сочинений³².

Коса нашла на камень.

Одновременно с острыми спорами о судьбе недавнего прошлого разворачивался с виду неспешный, но очень важный в историко-культурном смысле процесс. В русской литературе происходило развитие так называемой деревенской прозы, которая все больше становилась несомненным не только художественным, но и общественным явлением. Появление «Плотницких рассказов» В. Белова, повестей Б. Можаева о невозможности нормальному работящему человеку прожить в колхозной деревне, романов Ф. Абрамова — художественного исследования истории северной русской деревни — было возвращением к национальной идее, к истокам отечественной культуры. Именно в это время становятся популярными «Письма из Русского музея» и «Черные доски» В. Солоухина. В круг чтения входят памятники древнерусской литературы, издаваемые Пушкинским домом в Ленинграде. Конец 60-х — 70-е гг. стали временем открытия в России — открытия для общества, а не только для специалистов — живых следов древнерусской культуры. Прежде малоизвестные «экспедиции за книгами», традиционно организуемые Библиотекой Академии наук и Пушкинским домом, стали частью жизни ряда университетов, студенчества в Москве, Новосибирске, Свердловске,» Ярославле, Горьком. На этом этапе интерес к древнерусской культуре не имел никакого политического смысла, по крайней мере не осознавался самими участниками процесса изучения прошлого как политический поступок. Но по сути своей это была попытка отыскать некие отличные от предлагаемых официальной идеологией нравственные ценности, иные жизненные основания. Национальная идея шла рука об руку с признанием ошибочности изменения уклада деревенской жизни. Солоухин заставлял задуматься: а соответствует ли тот курс в области культуры, которым следовала страна, ее собственным многовековым традициям? Оппозиционные настроения облекались в историко-культурные одежды.

Сохранялось и увеличивалось число переводов европейских и американских авторов, а также изданий произведений русских писателей, неизвестных поколению 60-х гг. Отнюдь не только литературным событием стали публикации сочинений Ф. Кафки, воплотивших ощущение бессилия маленького человека перед страшной и одновременно нелепой государственной машиной. Целый мир открылся перед российскими читателями, узнавшими в эти годы М. А. Булгакова. Его «Мастер и Маргарита», «Белая гвардия», «Театральный роман» и другие произведения создавали иную систему художественных и нравственных ценностей, разительно отличавшуюся от «социалистического реализма».

Но не собиралась сдаваться и официальная идеология. В грандиозную идеологическую кампанию вылилось празднование 50-летия Октябрьской революции. Юбилейная трескотня служила своего рода дымовой завесой для реанимации положений сталинского «Краткого курса ВКП(б)». В новых переизданиях учебника по истории КПСС, обязательного для любого высшего учебного заведения — от университета до консерватории, разделы, посвященные критике «культа личности», стали сокращаться. Тоска по догматизму, жесткой идеологической предопределенности, «идеологической дисциплине», поколебленным духом XX-XXII съездов, казалось, получала удовлетворение. Преподавателям напоминали, что в 1956 г. студентам было официально рекомендовано изучать 226 работ Маркса, Энгельса и Ленина, а «в настоящее время» (в начале 1965 г.) только (!) 138"

Возрождается старая ленинская форма наказания за инакомыслие — лишение гражданства СССР и выдворение за границу. 15 апреля 1968 г. на Политбюро было утверждено предложение Прокуратуры СССР и Комитета госбезопасности о лишении гражданства СССР И. Я. Габая и А. Т. Марченко. Как было записано в Указе Президиума Верховного Совета СССР, основанием для этого было то, что они «совершают действия, несовместимые с принадлежностью к гражданству

СССР, наносят своим антиобщественным поведением ущерб престижу Союза ССР».

Любопытно такое наблюдение, которое вытекает из анализа документов КГБ: особую ярость вызывали попытки сформулировать альтернативу власти руководства КПСС в рамках социалистического выбора, критика партийного руководства справа или слева. Сказывался, очевидно, опыт ВКП(б) — КПСС, объявлявшей, что главной опасностью для партии была то правая, то левая оппозиция, действовавшая (или пытавшаяся действовать) внутри партии, и вызов власти СССР в Восточной Европе со бторой половины 40-60-х гг. (Югославия, Польша, Венгрия, Чехословакия). Против этих «идеологических противников» ополчались и КГБ, и идеологические отделы партийных организаций, и многочисленные высшие партийные школы, академии, кафедры общественных наук, дома политического просвещения, парткабинеты, «и имя им легион».

По тем же идеологическим соображениям явно недооценивалась другая опасность для советского строя, все более явственно проявлявшаяся в жизни страны,— национализм, национальный экстремизм, помноженные и удесятеренные особенностями «ленинской национальной политики».

Официально в СССР национальные проблемы отсутствовали. Партийная пропаганда непрерывно твердила о решении этих проблем. Рецептом для их решения стал официально насаждаемый «социалистический интернационализм». Он провозглашался как «новый тип национальных отношений»³⁴ Л. И. Брежнев, доказывая «торжество национальной политики КПСС», утверждал, что результатом деятельности партии стало «образование исторически новой социальной и интернациональной общности — советского народа». Социалистическому интернационализму отводилась роль заместителя национального чувства, национальной культуры. Следует отметить, что действительно было достигнуто некое единство культурных ценностей в среде интеллигенции, учащейся и студенческой молодежи. Молодежь из республик СССР имела постоянные и жестко выдерживаемые, контролируемые министерствами высшего'и специального среднего образования СССР и РСФСР, а через них и ЦК КПСС квоты для поступления во все высшие учебные заведения страны, и прежде всего России, где качество высшего образования традиционно признавалось самым высоким в СССР. Люди читали во многом одни и те же книги, смотрели кинофильмы, обсуждали новости, сообщавшиеся Центральным телевидением из Москвы. В СССР с середины 50-х гг. отсутствовала официальная политика ограничения прав граждан по национальному признаку, существовали реальные возможности для получения образования, реализации служебной карьеры вне зависимости от национального происхождения.

Однако одновременно существовали реальные различия в уровне жизни, особенностях образования, менталитете жителей различных республик СССР. Эти отличия официально игнорировались. Рассуждения о том, что социалистический интернационализм служит условием для расцвета национальных культур, вызывали раздражение у национальной интеллигенции. Во всех союзных республиках СССР социалистический интернационализм воспринимался в русском обличье. В школьных учебниках по истории Советского Союза (начинавшейся, кстати, никак не позднее Рождества Христова) история Армении, Грузии, Узбекистана, стран Прибалтики включалась в контекст российского прошлого; при обязательном обучении иностранным языкам в средней школе в России в учебных планах не было языков других союзных республик, кроме русского как государственного языка СССР. В армии, служба в которой была обязательной частью биографии мужского населения СССР, говорили по-русски. В свою очередь, это приводило к тому, что многие родители в республиках СССР, стремясь дать детям хорошее образование, отправляли своих детей в русские школы³⁵

Промышленное строительство, создание новых предприятий, как правило, осуществлялись в большинстве своем русским инженерно-техническим составом, да и квалифицированную работу на авиационных заводах Узбекистана, приборостроительных предприятиях Молдавии и Литвы, и не только там, выполняли русские рабочие. Рассуждения о «социальной однотипности всех наций и народов СССР», мягко говоря, не соответствовали действительности. По словам Брежнева, «общенациональная гордость советского народа... глубже и шире естественных национальных чувств каждого в отдельности из народов, составляющих нашу страну»³⁶. Этот тезис был отнюдь не безобиден для национальных культур. Они, таким образом, оказывались неважными, неактуальными, а то и прямо вредными.

Понятно, что ничего, кроме раздражения и озлобленности, подобная трактовка соотношений советской и национальной культур вызывать не могла.

Эта сложная, хотя никогда официально не признаваемая межнациональная ситуация накладывалась на матрицу «ленинской национальной политики», предусматривавшей разные права наций в процессе создания собственной государственности. 14 так называемых титульных наций — азербайджанская, армянская, белорусская, грузинская, казахская, киргизская, латышская, литовская, молдавская, таджикская, туркменская, узбекская, украинская и эстонская — имели право на создание союзных республик. В одних случаях это объяснялось участием этих народов в создании СССР в 1922 г., в других — для народов Прибалтики и Молдавии — ссылками на якобы добровольное вхождение в СССР. Сложнее была ситуация в России: она существовала как федерация, куда входили многочисленные автономные республики — Башкирская, Бурятская, Дагестанская, Кабардино-Балкарская, Калмыцкая, Карельская, Коми, Марийская, Мордовская, Северо- Осетинская, Татарская, Тувинская, Удмуртская, Чечено-Ингушская, Чувашская, Якутская. Причем в некоторых случаях в автономной республике объединяли по две «титульных» нации — кабардинцев и балкарцев, чеченцев и ингушей. «Титульная» нация имела право на создание институтов государственности — своих Советов Министров, Верховных Советов, республиканских партийных организаций, национальных университетов и научно-исследовательских центров (в союзных республиках — академий наук), ей были гарантированы ключевые должности в системе управления, выделяемые для представителей «коренной» национальности.

Собственно русские оказались везде — и нигде в формальной структуре СССР. Партийно-государственная политика в значительной степени отождествляла Россию и СССР, не оставляя собственно России многих атрибутов государственности, присущих всем союзным республикам. Вместе с тем отождествление Союза ССР и России провоцировало антирусские настроения. Национально- государственное устройство СССР ставило русских в национальных республиках в двусмысленное положение. С одной стороны, они отождествлялись с «правящей нацией», с другой — не будучи представителями «титульной», «коренной» национальности, они не могли занимать целый ряд управленческих должностей в республиках, по крайней мере в тех случаях, когда там существовал «свой» претендент. Добавим к этому точное замечание И. Шафаревича, во время описываемых событий члена-корреспондента АН СССР, диссидента, близкого к А. И. Солженицыну и А. Д. Сахарову. Он писал, что «есть и типично русский порок в нашем отношении к другим народам. Это — неумение видеть границу, отделяющую нас от других наций, отсутствие внутреннего убеждения в их праве существовать именно в их самобытности. Как часто приходилось мне слышать, что русские с каким-то наивным недоумением пытались понять, почему украинцы, белорусы или литовцы не хотят хорошенько выучить русский язык и превратиться в настоящих русских. ...Может быть, это происходит от вывернутого, ложно понимаемого чувства равенства — ведь мы считаем всех этих людей равными себе, сразу (хотя и без их спроса) записываем их в русские. Но легко понять, какой ужас и негодование это вызывает у других, особенно маленьких, народов, видящих надвигающуюся на них необозримую массу, готовую растворить их в себе без остатка. ...Мы можем рассчитывать на симпатию или хотя бы невраждебное отношение наших соседей, только если будем видеть, например, в эстонцах не просто людей во всех отношениях нам равных, но почувствуем, насколько богаче наша жизнь оттого, что рядом с нами живет этот маленький мужественный народ, готовый нести любые жертвы, но не отказаться от своей национальной индивидуальности. Возможна ли та картина, которую я пытался здесь изобразить? Я очень хочу надеяться, что возможна, но честно должен сказать — в том, что она осуществится, я не уверен. Слишком многое здесь наболело, и слишком мало времени, может быть, осталось...»³⁷

Возникал парадокс: официально декларируя национальное равноправие как важную составляющую социалистического интернационализма, та же политическая система разделяла народы на титульные и нетитульные, закладывала и провоцировала противоречия, и без того существовавшие в течение десятилетий, если не веков. Тщательно замалчиваемые факты депортаций, преследования национальной интеллигенции, истории государственности вне СССР, многих страниц сравнительно недавнего прошлого — от «голодомора» на Украине и не менее страшных событий в ходе коллективизации в Средней Азии, преследования православного духовенства в Советской России, обстоятельств заключения пакта Риббентропа — Молотова до участия многочисленных представителей народов Северного Кавказа и крымских татар на стороне Германии в годы войны, отсутствие анализа реального бюджета каждой из республик служили превосходным питательным бульоном для национализма и национального экстремизма.

За непрерывным барабанным боем партийной пропаганды, прославлявшей «величайшее завоевание социализма — разрешение национального вопроса», трудно было расслышать практически непрерывные сообщения КГБ СССР о конфликтах на национальной почве.

Вот некоторые выдержки из сводок КГБ: в ночь с 6 на 7 ноября 1965 г. (накануне главного государственного праздника СССР!) были разбиты вывески с русским текстом на зданиях Алма-Атинского обкома КП Казахстана, горисполкома, приемной Президиума Верховного Совета Казахской ССР, Комиссии партийно- государственного контроля ЦК КП Казахстана и Совета Министров Казахской ССР и некоторых учреждений и вузов Алма-Аты. Там же сообщалось: «Около общежития Казахского педагогического института был порезан лозунг, исполненный на русском языке. За последнее время на территории Казахской ССР отмечены случаи распространения рукописей и анонимных писем националистического характера. В частности, автор двух анонимных писем Аменов Тукен, 1939 года рождения, электрик управления Павлодарстройпуть, в мае 1965 года, излагая свои взгляды, писал о необходимости образования самостоятельного казахского государства в связи с тем, что якобы Прусские презирают казахов" ...Недавно заместитель начальника Главного управления по делам колхозов Министерства сельского хозяйства Казахской ССР Бектасов А. Ж., 1910 года рождения, казах, член КПСС с 1935 года, направил письмо в ЦК Компартии Казахстана и правительство республики с изложением своих взглядов о положении в сельском хозяйстве и по другим вопросам, а также о будто бы существующем в Казахстане скрытом великодержавном шовинизме и оборонительном характере местного национализма. ...Выражают недовольство представители интеллигенции, студенчества, что делопроизводство и обучение в высших учебных заведениях идет на русском языке, что многие руководящие партийно-государственные посты занимают русские».

В той же справке приводились факты противоположного характера: «В Алма- Ате разыскан и профилактирован автор многочисленных анонимных писем Ско- бельский И. М., 1937 года рождения, украинец, шофер автобазы Академии наук Казахской ССР, который, обращаясь в различные редакции газет, допускал шовинистические суждения в адрес казахского народа»³⁸

В листовках, распространенных на Западной Украине, в городе Луцке, содержался призыв: «Люди, возьмите в руки оружие и начинайте сокрушать голову красного дракона, который вот уже полвека душит чуть не всю Европу».

В распространенных в июле 1965 г. в Ташкенте листовках на узбекском языке указывалось: «Народная партия Средней Азии обращается с боевым призывом к своему народу на борьбу против русских захватчиков и за освобождение своей родины от столетнего ига, воодушевившись в этой борьбе примером народов Алжира, Кубы, Мали... Мы являемся рабами России... Не жалейте жизни для спасения своей нации, гибнущей от русских. Боритесь за освобождение своего народа. Гоните со своей земли русских захватчиков».

Управлением КГБ Ивано-Франковской области был разыскан Угринов, 1924 года рождения, украинец, беспартийный, рабочий, «который изготовил и распространил в селах Спас и Погорелец Рожнятовского района листовки, в которых от имени якобы существующего "Украинского национально-демократического объединения — УНДО" призывал местное население к борьбе против Советской власти путем совершения диверсий на предприятиях, в колхозах, а также террористических актов в отношении партийно-советских работников. Один из братьев Угриновых был судим за участие в ОУН, а сам он ранее принадлежал к молодежной националистической организации».

Новый председатель КГБ Ю. В. Андропов сообщал в ЦК, что «противник в своих расчетах расшатать социализм изнутри делает большую ставку на пропаганду национализма. Органы КГБ провели ряд мероприятий по пресечению попыток проводить организованную националистическую деятельность в ряде районов страны (Украина, Прибалтика, Азербайджан, Молдавия, Армения, Кабардино-Балкарская, Чечено-Ингушская, Татарская и Абхазская АССР)».

После «семидневной войны» с июня 1967 г. был резко ограничен, а точнее — практически прекращен выезд из страны евреев. Спустя год, в июне 1968 г., выезд был разрешен, однако право уехать получали не более 1 500 человек в год, да к тому же «разрешался выезд лицам преклонного возраста, не имеющим высшего и специального образования»³⁹ Эти ограничения породили движение протеста, сразу же расширившееся численно и получившее широкую международную поддержку.

Вместе с тем подчеркнем: национальной проблемы в СССР официально не было. Это была последовательная, четкая идеологическая установка КПСС, объявлявшей несуществующей ту проблему, ключи к решению которой у нее отсутствовали, и косвенно подготавливавшей распад СССР, хотя сама возможность этого в ту пору казалась невероятной.

Вьетнамская война и СССР. 1965-1968

Отставка Хрущева создала возможность для изменений во внешней политике СССР. Прежде всего это касалось отношений между двумя крупнейшими социалистическими странами — Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Антисталинская риторика Хрущева превращала его в личного противника Председателя КПК Мао Цзэдуна, объявившего себя единственным наследником дела Ленина —- Сталина. Свержение Хрущева облегчало возможность возобновления контактов между политическим руководством двух стран.

Этому способствовало неблагоприятное развитие событий вокруг Северного Вьетнама. В ответ на усиливавшееся вторжение Северного Вьетнама на юг Соединенные Штаты, выступавшие как стратегический союзник Южного Вьетнама, приняли в конгрессе в августе 1964 г. «Тонкинскую резолюцию», санкционировавшую прямые военные действия США во Вьетнаме.

Традиционное соперничество сверхдержав получало новый полигон. Укрепление позиций США в Индокитае означало и ухудшение позиций Китая. Поэтому руководство СССР было уверено, что в Китае оно сможет найти себе союзника в деле оказания помощи Демократической Республике Вьетнам.

Если в недавнем прошлом — еще в июне 1964 г.— советское руководство сдержанно отнеслось к просьбам делегации Национального фронта освобождения Южного Вьетнама во главе с членом ЦК фронта Ле Ван Тхинем о расширении помощи фронту оружием, зенитной артиллерией, противотанковыми средствами, боеприпасами, медикаментами, деньгами в американских долларах⁴⁰, то в новых условиях оказание военной помощи стало рассматриваться как условие укрепления позиций СССР в этом регионе.

5 февраля 1965 г. правительство СССР опубликовало заявление, в котором обязалось принять, вместе со своими союзниками, все необходимые меры по ограждению безопасности и укреплению боеспособности ДРВ: «Советский народ выполнит свой интернациональный долг в отношении братской социалистической страны». В эти же дни Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин совершил поездку в Ханой, Пекин и Пхеньян. Заявление правительства СССР выражало официальную поддержку действиям премьер-министра. Переговоры в Ханое с президентом Хо Ши Мином подтвердили заинтересованность Северного Вьетнама в получении советской военной помощи.

На обратном пути из Ханоя своего рода дипломатической сенсацией стала встреча ! 1 февраля Г965 г. Косыгина с Мао Цзэдуном. На встрече присутствовали и другие китайские лидеры — Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Дэн Сяопин, Пэн Чжэнь, Хэ Лун, Ло Жуйцин, Лю Сяо, Ян Ченьу.

Встреча началась взаимной пикировкой:

«Мао. Я рад видеть вас на Востоке.

Косыгин. Это правильно, но вам тоже следует бывать на Западе.

Мао. Меня туда никто не приглашает.

Косыгин. Мы вас приглашаем.

Мао. Тогда приедем. Я стар, не всегда принимаю участие в заседаниях Политбюро и, видимо, скоро умру... Мы сдерживаем самый сильный 7-й американский флот. Когда в 1958 г. мы начали обстрел занятых американцами островов, то они послали туда несколько авианосцев, а затем и часть своего 6-го флота.

Косыгин. СССР сдерживает силы США в Германии.

Мао. Так вот вы и занимайтесь на Западе главным образом тем фронтом, а мы будем бороться здесь, в Азии. Американцы вынуждают нас координировать действия».

Мао Цзэдун высказался против советского предложения о созыве Международного совещания коммунистических и рабочих партий, так как он «догматик» и его сторонники немногочисленны. Чень И, Чжоу Эньлай, говорил он, за вас; я, Лю Шаоци, Дэн Сяопин, Кан Шен — мы твердолобые догматики, и мы за то, чтобы вы проводили совещание. Мао высказался за продолжение той полемики между КПСС и КПК, которая приобрела особенно острые формы к февралю 1964 г.

Косыгин возражал Председателю КПК. «Совещание,— говорил он,— собираем не мы, а коммунисты всего мира. ...Вы должны учитывать новые условия и обстановку в Москве после октябрьского пленума, вы же не хотите этого делать».

«Мао. Мы кое-что видим.

Косыгин. Мы делаем сейчас шаги вам навстречу, по-товарищески, с уважением...»

Однако уступки Косыгина были небеспредельны. Он твердо отказался принять предложение Мао аннулировать письмо ЦК КПСС от 14 июля 1964 г. с острой критикой руководства КПК и решения февральского (1964 г.) Пленума ЦК.

Косыгин настаивал на совместных действиях по поддержке Северного Вьетнама, на возможности использовать советскую авиацию для транспортировки вооружений. Он напоминал Мао, что «в Конго использовались наши самолеты, которые пилотировались нашими советскими летчиками. На них перевозят в Конго оружие из Алжира и ОАР».

Возвратившись из Пекина, Косыгин полагал, что Китай разрешит использовать свое воздушное пространство для перевозки советской военной техники и военнослужащих. 23 февраля 1965 г. было принято Постановление Совета Министров СССР об усилении противовоздушной обороны Демократической Республики Вьетнам. Для этой цели предполагалось использовать одну зенитно- ракетную бригаду системы «Волхов» и до 4 тыс. человек. В конце февраля 1965 г. планировалось перебросить военную технику 45 самолетами АН-12 через территорию Китая.

Однако осуществление ззгого плана с самого начала встретилось с серьезными трудностями. В усилении позиций СССР в Индокитае не были заинтересованы ни Китай, отказавшийся разрешить использовать свое воздушное пространство, ни, как ни удивительно, Северный Вьетнам.

23 марта 1965 г. Брежнев на митинге на Красной площади в честь космонавтов заявил: «В наши центральные органы поступает немало заявлений от советских граждан, выражающих готовность принять участие в борьбе вьетнамского народа за свободу и независимость. Нам хорошо понятны чувства братской солидарности, социалистического интернационализма, которые находят свое выражение в этих обращениях советских людей». Позднее та же тема была отражена в коммюнике от 17 апреля 1965 г. по итогам переговоров в Москве Л. И. Брежнева с северовьетнамской делегацией во главе с Ле Зуаном. Там было зафиксировано, что, «если агрессия США против Демократической Республики Вьетнам будет усиливаться, Советское правительство в необходимом случае, при обращении Правительства ДРВ, даст согласие на выезд во Вьетнам советских граждан, которые... выразили желание сражаться за справедливое дело вьетнамского народа...»⁴¹

Но это были заявления-декларации, заявления «на вынос», не отражавшие реально складывавшихся отношений между Северным Вьетнамом и СССР. Уже в марте 1965 г. министр обороны ДРВ Во Нгуен Зиап дал ясно понять, что Вьетнам нуждается только в военной технике и не заинтересован в советских военных специалистах. Он выразил заинтересованность в подготовке вьетнамских военно- технических специалистов. И позже в закрытом порядке тема посылки добровольцев обсуждалась неоднократно. Точка зрения вьетнамского руководства: прежде всего нужна помощь военной техникой и военно-техническим имуществом, а людских ресурсов во Вьетнаме достаточно⁴²

За позицией северовьетнамской стороны просматривался явный прагматический расчет: руководствуясь соображениями «социалистического интернационализма», своими политическими обязательствами, СССР будет вынужден оказывать помощь практически на любых условиях. Так, по подсчетам советской стороны, к апрелю 1965 г., накануне нового этапа массовых поставок вооружений во Вьетнам, СССР уже поставил туда вооружений — безвозмездно — на 191,5 млн. руб., по клирингу — на 2,3 млн. руб., в кредит — на 6,95 млн. руб.

Политическое доктринерство СССР оказывалось дипломатической ловушкой, где интересы собственно СССР его партнерами могли не приниматься во внимание.

В апреле по итогам поездки Косыгина и постановлений ЦК КПСС и СМ СССР принято решение поставить во Вьетнам вооружений на сумму 140 млн.

Возвратившись из Пекина, Косыгин полагал, что Китай разрешит использовать свое воздушное пространство для перевозки советской военной техники и военнослужащих. 23 февраля 1965 г. было принято Постановление Совета Министров СССР об усилении противовоздушной обороны Демократической Республики Вьетнам. Для этой цели предполагалось использовать одну зенитно- ракетную бригаду системы «Волхов» и до 4 тыс. человек. В конце февраля 1965 г. планировалось перебросить военную технику 45 самолетами АН-12 через территорию Китая.

Однако осуществление этого плана с самого начала встретилось с серьезными трудностями. В усилении позиций СССР в Индокитае не были заинтересованы ни Китай, отказавшийся разрешить использовать свое воздушное пространство, ни, как ни удивительно, Северный Вьетнам.

23 марта 1965 г. Брежнев на митинге на Красной площади в честь космонавтов заявил: «В наши центральные органы поступает немало заявлений от советских граждан, выражающих готовность принять участие в борьбе вьетнамского народа за свободу и независимость. Нам хорошо понятны чувства братской солидарности, социалистического интернационализма, которые находят свое выражение в этих обращениях советских людей». Позднее та же тема была отражена в коммюнике от 17 апреля 1965 г. по итогам переговоров в Москве Л. И. Брежнева с северовьетнамской делегацией во главе с Ле Зуаном. Там было зафиксировано, что, «если агрессия США против Демократической Республики Вьетнам будет усиливаться, Советское правительство в необходимом случае, при обращении Правительства ДРВ, даст согласие на выезд во Вьетнам советских граждан, которые... выразили желание сражаться за справедливое дело вьетнамского народа...»⁴¹

Но это были заявления-декларации, заявления «на вынос», не отражавшие реально складывавшихся отношений между Северным Вьетнамом и СССР. Уже в марте 1965 г. министр обороны ДРВ Во Нгуен Зиап дал ясно понять, что Вьетнам нуждается только в военной технике и не заинтересован в советских военных специалистах. Он выразил заинтересованность в подготовке вьетнамских военно- технических специалистов. И позже в закрытом порядке тема посылки добровольцев обсуждалась неоднократно. Точка зрения вьетнамского руководства: прежде всего нужна помощь военной техникой и военно-техническим имуществом, а людских ресурсов во Вьетнаме достаточно⁴²

За позицией северовьетнамской стороны просматривался явный прагматический расчет: руководствуясь соображениями «социалистического интернационализма», своими политическими обязательствами, СССР будет вынужден оказывать помощь практически на любых условиях. Так, по подсчетам советской стороны, к апрелю 1965 г., накануне нового этапа массовых поставок вооружений во Вьетнам, СССР уже поставил туда вооружений — безвозмездно — на 191,5 млн. руб., по клирингу — на 2,3 млн. руб., в кредит — на 6,95 млн. руб.

Политическое доктринерство СССР оказывалось дипломатической ловушкой, где интересы собственно СССР его партнерами могли не приниматься во внимание.

В апреле по итогам поездки Косыгина и постановлений ЦК КПСС и СМ СССР принято решение поставить во Вьетнам вооружений на сумму 140 млн.

руб. Во второй половине 1965 г. и первой половине 1966 г. планировалось поставить береговой ракетный дивизион «Сопка». 2 июля 1965 г. во Вьетнаме было 332 специалиста из СССР. (Заметим, что численность военных советников СССР в течение всего периода военного конфликта не превышала 500 человек, то есть почти в 10 раз меньше первоначально намеченной.) К июлю 1965 г. советские специалисты фактически обслуживали пусковые установки зенитных ракет. Усиление американских бомбардировок Северного Вьетнама вынудило его руководство запросить у СССР военных летчиков, но, по мнению советской стороны, это представлялось нецелесообразным: «С первых минут боя станет ясно, что их [самолеты] пилотируют русские».

Драматическая ситуация складывалась вокруг советских ракет ПВО, размещенных в Северном Вьетнаме. О ней сообщил в своей телеграмме от 31 июля 1965 г. в ЦК КПСС посол СССР во Вьетнаме А. С. Щербаков⁴³ Он писал, что первые боевые действия ракетного полка пришлись на 24 и 26 июля. Вьетнамская сторона не слишком верила в эффективность этой техники. «Накануне боя,— по словам Щербакова,— китайские специалисты внушали, что техника старая и ненадежная». Ракеты эти действительно были произведены в 1956— 1958 гг. «Поставив боевую задачу,— продолжал посол,— вьетнамцы по существу уклонились от боя. Бой вели советские специалисты при наличии 25% комплекта личногосостава дивизиона». Идея «смешанных расчетов», состоявших из советских и вьетнамских специалистов, была преднамеренно не осуществлена. В случае неудачи вьетнамцы «умыли бы руки».

Однако первый опыт применения советских ракет ПВО спутал многие расчеты. Семью советскими ракетами было сбито 5 американских самолетов. Итоги первого боя обсуждались в высшем вьетнамском руководстве на уровне Фам Ван Донга и Во Нгуен Зиапа. «Хо Ши Мин обещал прислать поздравление,— писал посол,— но до 31 июля не прислал».

Во втором бою 26 июля уже участвовали смешанные расчеты (командир стрелкового дивизиона — майор Ильиных). Посол жаловался на скверное отношение со стороны вьетнамцев к советским специалистам. 26 июля их даже не накормили. Вьетнамские офицеры и солдаты «на ходу спят». Зато советскую технику в полной мере оценило американское командование: американцы немедленно покинули воздушное пространство и в этот день больше не появлялись.

К 1 октября 1965 г. в ДРВ было 413 ракетчиков и 44 авиационных специалиста, 18 специалистов по другим видам техники. Всего во Вьетнаме находилось 475 человек из СССР.

Наряду с военной помощью СССР оказывал дипломатическую и общественную помощь Северному Вьетнаму. 6 апреля 1966 г. было принято Постановление Секретариата ЦК КПСС «О всемирной кампании за полное и окончательное прекращение бомбардировок ДРВ» с указаниями советским представителям в международных организациях⁴⁴.

В свою очередь руководство Северного Вьетнама всячески стремилось обострить советско-американские отношения. 18 июля 1966 г. в письме Министерства морского флота СССР в ЦК КПСС сообщалось о сложностях, связанных с доставкой грузов во Вьетнам, и непростых отношениях, которые складывались между советской и вьетнамской сторонами.

В письме сообщалось, что советские суда постоянно подвергаются облетам американскими самолетами, при входе в Тонкинский залив преодолевают зону, где непрерывно дежурят 2-3 авианосца, вокруг которых постоянно курсируют крейсер и 6-8 эсминцев у каждого авианосца. Советские суда вынуждены проходить фактически через блокируемую авианосцами, эсминцами и самолетами с воздуха морскую зону под непрерывными облетами и конвоированием.

Однако советскую сторону тревожило другое: «Анализируя условия работы советских судов в районе Хайфона за последнее время, министерство считает необходимым доложить о следующем:

1. Вьетнамские морские власти искусственно задерживают разгрузку советских судов, считая, что чем больше советских судов находится в порту и в районе порта Хайфон, тем безопаснее положение в порту».

Министерство приводило многочисленные примеры, подтверждавшие этот вывод, когда суда неделями и месяцами стояли в ожидании разгрузки, даже когда на их борту находились опасные грузы, например бензин.

«2. Советские суда,— писало министерство,— ставились у наиболее опасных мест, например у зенитных береговых батарей, по-видимому имея в виду, что американцы воздержатся от бомбежки таких батарей ввиду наличия около них советских судов, а может быть, для создания вынужденного положения по желанию некоторых лиц, чтобы советское судно было разбомблено.

Во время налетов к борту советских судов подходят военные катера и открывают стрельбу из-под бортов советских судов, вызывая тем самым огонь с американских самолетов на советские суда; были случаи, когда китайские суда, находившиеся рядом, открывали огонь из автоматов.

Во время одного из налетов на район Хайфона с американских самолетов были сброшены неизвестные предметы... Можно было предполагать, что это были донные мины. Мы,— ссылаясь на моряков, писало Министерство морского флота,— обратились с просьбой к вьетнамским друзьям проверить. Вьетнамские друзья очень хладнокровно отнеслись к нашей просьбе и фактически как следует не проверили. Между тем 10 июля китайское судно вьетнамские лоцманы направили в обход опасной зоны, а 11 июля советский пароход "Челябинск" сознательно направили прямо через опасный район, по-видимому желая этим проверить, действительно ли есть донные мины или нет? Этим явно ставился под угрозу советский корабль. Вьетнамские лоцманы не сообщили советскому капитану о возможной опасности».

Вывод Министерства морского флота был незамысловат и соответствовал его компетенции — сообщить вьетнамским друзьям о том, что советская сторона не прекратит направления судов с грузами во вьетнамские порты, и одновременно обратить внимание вьетнамской стороны на необходимость не допускать со стороны морских и портовых властей задержки судов и создания для них угрозы и принять необходимые меры по максимальному ускорению разгрузки и погрузки советских судов⁴⁵.

Сложно складывались отношения между советскими и вьетнамскими военными. Военный атташе в Ханое жаловался на то, что «вьетнамская сторона в более или менее резкой форме продолжала проводить курс на отгораживание советских представителей в ДРВ от всякой возможности оказывать влияние на развитие событий в стране. Удалены многочисленные военные советники по родам войск, а сохранились только военные и гражданские советники, имеющие узкие задачи технической консультации. Это результат взятого руководством ДРВ

„ ~ 46

прокитаиского курса в проведении своей политики»

Советская сторона, естественно, стремилась ознакомиться с образцами американской военной техники. Как и в других войнах, должны были тщательно изучаться обломки сбитых самолетов, трофейные образцы. СССР, поставляя вооружение во Вьетнам, явно продемонстрировал свою заинтересованность в сотрудничестве с северовьетнамцами в этой области. Однако, судя по Справке о работе спецгруппы советских специалистов по изучению американской военной техники, датированной 14 марта 1967 г., на пути выполнения имевшихся договоренностей пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Процитируем справку:

«Приходится работать в ДРВ в трудной обстановке, которая нередко искусственно осложняется вьетнамскими товарищами. Известно, что основным методом отбора образцов советскими специалистами, по установленному вьетнамской стороной порядку, являются их поездки к местам падения сбитых американских самолетов. Однако вьетнамские товарищи, используя различные предлоги, скрывают от нас места падения самолетов и оттягивают поездки к ним даже при положительном решении вопроса о поездке. ...Имеется немало примеров, когда до прибытия наших специалистов сбитые самолеты осматриваются квалифицированными специалистами, как теперь выяснилось, китайскими. Так, в январе с. г. был сбит ракетой разведывательный самолет усовершенствованного образца. Наших специалистов пригласили осмотреть этот самолет, но когда они явились на место, то там оказались китайцы, которые уже сняли все ценное оборудование и подготовили остатки самолета к взрыву.

Нередки случаи, когда советским специалистам отказывали в осмотре сбитых самолетов и в передаче уже отобранных образцов под различными необоснованными предлогами...

...Аналогичным образом обстоит дело и с обменом военной информацией. Как правило, наших военных информируют в самом общем виде, упрощенно, а иногда и просто скрывают истинное положение, что по существу ведет к дезинформации. Фактически слабо выполняется достигнутая договоренность о том, что наших специалистов будут ежемесячно информировать об обстановке и действиях противника, о воздушных боях, регулярно будут передаваться допросы пленных американских летчиков, читаться обобщенные доклады о применении помех, по использованию американских ракет и тактике авиации ВВС и ВМС США»⁴⁷

Кстати, в этой справке в косвенном виде сформулирован ответ на вопрос, имели ли советские военные доступ к американским летчикам, сбитым над Вьетнамом. Советских специалистов не только не допускали до пленных, но зачастую и не знакомили с материалами допросов, в которых особую важность для советской стороны представляли сведения об эффективности применения советской военной техники.

Заслуживает также быть отмеченным, что с 5 августа 1964 до 1 ноября 1968 г., по предварительным, ориентировочным данным, силами ПВО Вьетнама было сбито 3 243 самолета ВВС и ВМС США.

Подводя итоги развитию СССР с октября 1964 по 1968 г., следует отметить, что это был внутренне противоречивый процесс, в котором попытки экономической модернизации сочетались со стремлением укрепить консервативные тенденции в политической жизни. Это было время, когда была предпринята, пожалуй, первая попытка сформулировать альтернативу власти КПСС, когда оформилось диссидентское движение.-Наконец, это время, когда СССР не без успеха противостоял США по всему миру.

Особое значение в этой связи представляли события в Чехословакии, которые поставили перед руководством СССР много сложных задач.

Чехословакия-1968. Взгляд из Москвы

То, что происходило вокруг событий в Чехословакии, стало поворотом во всех сторонах развития Советского Союза — от расстановки сил в Политбюро ЦК КПСС и изменения внешней политики страны до развития экономики, культуры, общественного движения. Послехрущевское время вновь поставило перед высшим политическим руководством вопрос: насколько далеко могут зайти эти реформы? Где та грань, после которой реформы могут затронуть и поколебать основы социализма? Сама постановка этого вопроса для коммунистического руководства была вполне закономерна: убеждение в существовании враждебного империалистического окружения, постоянные военные конфликты (война во Вьетнаме, «семидневная война» и разгром союзников СССР на Ближнем Востоке), интеллектуальное давление вроде пропаганды теории конвергенции У. Ростоу — неизбежного сближения и взаимопроникновения социализма и капитализма — создавали ощущение постоянной внешней угрозы, ощущение, понятное для того поколения политиков, которому пришлось принять непосредственное участие во Второй мировой войне.

Не было и полной уверенности в прочности лагеря социализма, социалистической системы. Не были забыты ни берлинское восстание 1953 г., ни венгерские события 1956 г., ни волнения в Польше, ни попытки более или менее далеко уйти от союза с КПСС в Югославии, Китае, Албании, Румынии.

Значение событий «пражской весны» для СССР нельзя понять вне их социально-политического контекста. То, что происходило в Чехословакии, встречало отклики в различных кругах советского общества.

Политбюро и Секретариат ЦК КПСС были в курсе многого происходившего тогда в Чехословакии. Было налажено систематическое информирование Кремля и Старой площади — и по каналам посольства и очень активно работавшего Генерального консульства в Братиславе, и напрямую от чехословацких деятелей, учившихся в Москве в различных партийно-учебных заведениях, приезжавших по делам службы, и от представителей компартий других социалистических стран. Информация поступала практически из всех слоев чехословацкого общества и отражала взгляды всех течений в рамках КПЧ. Создается впечатление, что этот мощный поток сведений стал следствием стремления различных групп политической элиты Чехословакии доказать правильность именно своей точки зрения и заручиться поддержкой Москвы в своих действиях. Эта информация анализировалась. Но было бы упрощением считать, что результаты этого анализа имели только внешнеполитические следствия. «Братский лагерь социалистических стран» с неизбежностью проецировал происходящее в Чехословакии на свои внутренние дела. Шел опасный эксперимент возможности реформирования «реального социализма». Поэтому его итоги должны были иметь, и имели, не только чехословацкие следствия.

Уже в 1967 г. в информации из советского посольства в Праге отмечались неблагоприятные тенденции в развитии идеологии в Чехословакии. Не прошли незамеченными выступления пражских студентов в ноябре 1967 г. Отмечалась критика политического курса страны, раздававшаяся на собрании чехословацких писателей. К событиям в соседней стране с тревогой присматривалось партийное руководство Польши. Так, 19 декабря 1967 г. из Польши поступила подробная информация, содержавшая сведения об угрозе идеологического перерождения Чехословакии⁴⁸

Смена руководства в ЧССР

В самой Чехословакии вспыхнула борьба за власть внутри высшего партийного руководства страны. С различных сторон велась резкая критика деятельности А. Новотного, являвшегося одновременно Первым секретарем ЦК КПЧ и президентом Чехословакии. Отнюдь не случайным стал в этих условиях визит в декабре 1967 г. в Прагу Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. Формальным поводом для визита стало приглашение А. Новотного отдохнуть и поохотиться в Чехословакии. Однако Брежнев потратил время не на охотничьи развлечения, а на многочисленные консультации с чехословацкими лидерами. В результате Брежнев дал фактическое согласие на замену Новотного. «Это ваше дело»⁴⁹ — такие слова Генерального секретаря ЦК КПСС отдавали судьбу А. Новотного в руки его соперников в Президиуме ЦК КПЧ. Полагаем, что для Кремля А. Новотный слишком ассоциировался со своим недавним покровителем Н. С. Хрущевым. Того также критиковали за совмещение партийных и государственных должностей, за волюнтаризм, отсутствие «коллективного руководства». Не была, конечно, забыта и попытка А. Новотного иметь собственное, отличавшееся от московского, мнение об отставке Хрущева.

На декабрьско-январском Пленуме ЦК КПЧ разгорелась политическая схватка, в которой переплелись и взаимодействовали три группировки (впрочем, и здесь, и ниже следует иметь в виду, что сколько-нибудь четко организованных групп в руководстве КПЧ не сложилось, по крайней мере, до августа 1968 г., поэтому все попытки как-то структурировать высшее политическое руководство Чехословакии будут более или менее условными). Первая — «коммунистические фундаменталисты» — оказалась на пленуме в абсолютном меньшинстве. Наиболее ясно их позицию выразил Председатель Словацкого национального совета М. Худик. Он, по словам В. Биляка, относившегося к своему словацкому коллеге с явной иронией, «спасал третьего рабочего президента. Он буквально кричал, что есть люди, которые хотят видеть партию иной, чем она есть сейчас, не заботятся о ее единстве, что они хотят принести т. Новотного в жертву студентам и распоясавшимся профессорам»⁵⁰. Любопытен вывод Биляка: Худик противопоставил себя руководству Президиума ЦК КПЧ.

Вторую группировку можно условно назвать «реформаторским крылом в партии». По оценке Худика, поступившей по каналам консульства в Братиславе в Москву, лидером этого направления был экономист О. Шик. Предложенный им на декабрьском пленуме план демократизации КПЧ оценивался Худиком как курс на раскол партии. «Шиковцы», по его мнению,— это О. Черник, Д. Кольдер и Гендрих⁵¹ •

И наконец, в полной мере проявилась словацкая группировка в КПЧ. Словаки были раздражены сокращением местных полномочий, проведенным А. Новотным в начале 60-х гг. Словацкие учреждения оказались в прямой зависимости от центральных пражских министерств и ведомств⁵² Позиция словацких делегатов определялась не в последнюю очередь и воздействием местной интеллигенции. Словацкие писатели жаловались, что ни одного словака не было в составе Верховного суда; из 318 врачей, командированных за границу, было только 14 словаков. Мелкой, но больно задевавшей деталью было то, что фирма «Артия», специализировавшаяся на торговле изделиями искусства и художественных промыслов, возглавляемая сыном Новотного, по словам братиславских писателей, на 99% закупает изделия чехов-художников и только на 1% — словаков⁵³ По мнению самого А. Новотного, лидером словацкой группировки, словацким националистом был А. Дубчек.

Позиции А. Новотного в Президиуме ЦК были относительно прочными, но недостаточными, чтобы обеспечить ему сохранение поста Первого секретаря ЦК КПЧ. Президиум раскололся, по словам Кольдера, пополам: пять на пять. На пленуме же большинство принадлежало противникам А. Новотного: за его отставку выступали Кольдер, Гендрих, Черник, Доланский и Коуцкий. Эта позиция активно была поддержана В. Биляком. Они настаивали на разделении постов Первого секретаря ЦК и президента ЧССР.

В защиту Новотного выступали только два члена Президиума ЦК — Шиму- нек и Худик. Была у Новотного и поддержка за стенами зала, где шел пленум. В его защиту решительно высказался партком Министерства национальной обороны. В резолюции своего расширенного заседания, направленной на пленум, партком выразил «глубокое беспокойство в связи с проникновением в парторганизацию министерства часто противоречивых взглядов на реализацию тезисов, принятых на Пленуме ЦК КПЧ в октябре 1967 г. Эти взгляды ведут к изменениям в руководстве КПЧ, и в частности к разделению функций Первого секретаря и президента республики. Они ведут к подрыву идейного и организационного единства не только нашего министерства, но и всей партии». В резолюции содержалось требование, чтобы пленум учел это мнение⁵⁴

Но для большинства участников пленума ответ на вопрос о разделении высших государственных и партийных должностей был уже предопределен. В кулуарах пленума обсуждался вопрос о том, кому стать Первым секретарем ЦК КПЧ. Дубчек, Барбирек, Яник, Садовский считали, что самая реальная кандидатура на этот, пост — О. Черник, который являлся кандидатурой № 1. Они допускали возможность выдвижения «чешскими товарищами» А. Дубчека, но полагали, что это нежелательно, так как он словак. Это мнение разделяли Дворский и Бодя. Кроме Черника и Дубчека как возможные претенденты на высший партийный пост рассматривались Председатель Национального собрания И. Смрков- ский и секретарь ЦК КПЧ А. Индра, «несколько догматики», однако «весьма фундаментальные и положительные деятели, преданные делу партии и СССР».

В результате споров на пленуме было принято решение о разделении постов. 5 января 1968 г. Первым секретарем ЦК КПЧ был провозглашен А. Дубчек. А. Новотный остался (впрочем, ненадолго) президентом ЧССР.

Нового Первого секретаря поздравил по телефону Брежнев и пригласил совершить официальный визит в Москву. А. Дубчек, приняв это предложение, попросил о возможности своей личной поездки, предварявшей официальный приезд, чтобы «посоветоваться по некоторым вопросам». Этот визит вскоре состоялся. С этого времени контакты Брежнева с Дубчеком стали постоянными. Полагаем, что Брежнев осознавал свою персональную ответственность за избрание Дубчека, что придавало их отношениям личный характер и до известной степени влияло на развитие событий в течение всего 1968 г.

В первый раз Политбюро ЦК КПСС рассматривало вопросы, связанные с Чехословакией, 18 января 1968 г. Эта тема была вскользь затронута Брежневым в его информации о беседах с руководителями СЕПГ и ПОРП. Он отметил, что «тов. Гомулка... в связи с пленумом в Чехословакии... выражал некоторое опасение в том смысле, как бы не произошло какого-то иного поворота, чтобы сейчас помочь тов. Дубчеку проводить твердую линию, которую занимала до сих пор Чехословацкая коммунистическая партия как во внутренних вопросах, так и в международном коммунистическом движении»⁵⁵. Там же Брежнев сообщил о своем телефонном разговоре с Дубчеком⁵⁶

Но все это лишь предшествовало обстоятельному обсуждению вопроса о положении в Чехословакии. Докладчиком был посол СССР в Чехословакии С. В. Червоненко. Примечательно начало его сообщения:

«Мы подробно информировали обо всей ситуации, которая сложилась в Чехословакии. До последних пленумов мы это делали в записках, а затем в телеграммах. Эта обстановка назревала давно, как видно из нашей информации. А информация наша была основана с начала и до конца на вполне проверенных и надежных источниках»⁵⁷

Оценивая обстановку в ЧССР, посол заявил, что, «во-первых, процесс идет. И этот процесс остается сложным». Положительным результатом Пленума КПЧ Червоненко считал единство при избрании Первого секретаря. Посол указал, что на пленуме речь шла о слабости централизованного руководства, об обстановке на идеологическом фронте, о том, что в Чехословакии обострились национальные проблемы. Червоненко отметил, что, «правильно критикуя Новотного за негибкость в решении многих вопросов, обвиняя его в догматизме, кое-кто попытался расшатать основы партии, ревизовать основные позиции партии, основные направления в политике и практике партийной линии в Чехословакии. ...Кадровые вопросы. ...Конечно, сейчас Запад работает над тем, чтобы Ленарта (Председателя Совмина Чехословакии.— Авт.) освободить. Кто может прийти вместо Ленарта? Очевидно, Черник».

Основным же положительным итогом пленума он считал то, что «пленум предупредил раскол, который мог быть в партии. Это заслуга... своевременного вмешательства в эти вопросы КПСС, ЦК нашей партии и, в частности, приезда т. Брежнева перед пленумом»⁵⁸. Посол отметил, что «Дубчек чувствует себя сейчас пока неуверенно... Т. Дубчек — безусловно, честный, преданный человек, очень преданный друг Советского Союза»⁵⁹

Червоненко внес ряд предложений, направленных на укрепление связей с новым партийным руководством КПЧ. С этой целью он считал целесообразным пригласить Дубчека посетить Москву с неофициальным визитом, направить в Чехословакию делегацию «высокого уровня» в феврале на празднование 20-летия прихода коммунистов к власти, рассмотреть ряд вопросов экономического сотрудничества.

На этом заседании Политбюро поднималась еще одна тема — о подготовке проекта советско-румынского Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Румынское правительство настояло на изменении в проекте статьи 7 договора, включив положение, согласно которому совместные военные действия возможны лишь при «нападении империалистических государств или группы империалистических стран». Это исключало возможность использования румынской армии против одной из социалистических стран. Брежнев прокомментировал: «Суть этого замечания, очевидно, состоит в том, что они подразумевают Китай и возможность возникновения конфликта с Китаем». Докладывавший этот вопрос заместитель министра иностранных дел Л. Ф. Ильичев подтвердил, что румыны именно этого и опасались. Однако эта статья, как скоро выяснилось, исключила применение румынских военных в акции Варшавского Договора против ЧССР.

В Чехословакии же происходившие перемены в партии, отставка Новотного в известной мере ассоциировались с отстранением от власти в СССР Хрущева. В феврале в ЦК КПСС поступило любопытное письмо от делегатов городской конференции КПЧ в Бошковице. В нем содержалась «благодарность за вашу принципиальную позицию на Пленуме ЦК КПСС в октябре 1964 г. Эта позиция вдохновила нас на решительные действия, направленные на преодоление субъективизма в собственных рядах и методах партийной работы»⁶⁰

Намеченные на заседании Политбюро ЦК действия были осуществлены — продолжались личные контакты Брежнева и Дубчека, в том числе и по телефону, советская партийно-правительственная делегация на высшем уровне была в Праге в феврале. В Софии на совещании Подготовительного консультативного комитета по подготовке Международного совещания коммунистических и рабочих партий в начале марта 1968 г. состоялись многочисленные встречи Дубчека с Брежневым и Председателем Совета Министров СССР Косыгиным.

«Методы, которыми сейчас ведется работа в Чехословакии, очень напоминают венгерские»

Политическая ситуация и в «социалистическом лагере», и в СССР, и в Чехословакии на протяжении февраля — начала марта стала осложняться. Первым чрезвычайно тревожным сигналом стали волнения польских студентов. Существенной деталью этих волнений были лозунги, выражавшие поддержку событиям, происходившим в Чехословакии. Снятие А. Новотного ассоциировалось там с победой над остатками сталинизма. Чрезвычайно важным явлением и во внутренней жизни Чехословакии, и в отношениях между КПЧ и другими компартиями стала фактическая отмена цензуры в чехословацкой прессе.

В это же время продолжали осложняться отношения с Румынией. Реальной стала угроза выхода Румынии из Варшавского пакта. Министр обороны СССР маршал А. А. Гречко на Политбюро ЦК 3 марта 1968 г. сообщил: «Теперь ясно, что они (румыны.— Авт.) за пересмотр всего Варшавского Договора в целом. ...Мы создадим штаб (объединенного командования Варшавского пакта.— Авт.) вполне боеспособный, и Варшавский Договор не пострадает, если уйдут румыны»⁶¹.

Критика, раздававшаяся в чехословацкой прессе в адрес Варшавского Договора, свидетельствовала об угрозе, что следом за Румынией может пойти Чехословакия. А это привело бы к фактической ликвидации или, по крайней мере, значительному ослаблению западных границ Варшавского Договора.

Осложнилась и идеологическая ситуация в самом СССР. Классическое коммунистическое единомыслие стало расшатываться, причем с разных сторон. Старый смутьян, великий военачальник Второй мировой войны маршал Жуков пришелся не ко двору не только Сталину и Хрущеву, но и Брежневу. Брежнев с негодованием говорил своим соратникам по Политбюро 3 марта 1968 г.: «У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы... Освещают, например, Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы... Где эти люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?

Гречко. ...С архивами мы разберемся и наведем порядок. О мемуарах Жукова мы сейчас пишем свое заключение. Там много ненужного и вредного».

Доставлял проблемы и другой сановный мемуарист — Никита Сергеевич Хрущев. О его мемуарах докладывал Андропов, говорили Косыгин и Брежнев. Было принято решение: «Андропову усилить наблюдение за этой работой и принять меры к изъятию материалов. А через некоторое время, может быть, следует вызвать т. Хрущева в ЦК КПСС и предложить ему прекратить эту работу»⁶²

Усиливалось и диссидентское движение. «Разного рода писатели,— говорил на том же заседании 3 март . Брежнев,— например Якир, Есенин и другие, пишут письма, передергивают факты, письма идут за границу и пере, ся по Би-би- си...» Ему вторил Подгорный: «Надо посмотреть Союз писателен. Что это за организация, в которую вступают совершенно непонятные люди, написавшие две заметки в газету». Андропов сообщал о готовившейся демонстрации, «связанной с Литвиновым». В отличие от Подгорного, предлагавшего «продумать серию мер, в том числе выселения из Москвы этих типов, послать туда, откуда они приехали»⁶³, Брежнев, активно участвовавший в этой дискуссии, сформулировал широкий спектр мер воздействия на творческую интеллигенцию — от рекомендации «подумать над тем, чтобы в зародыше убить те бациллы, которые могут нанести нам серьезный вред» до глубокомысленного признания, что «вопросы работы с интеллигенцией — это серьезный вопрос, и просто так административными мерами эти вопросы не решишь. Всегда, на всех этапах жизни и борьбы, до

Советской власти и в первые годы Советской власти, этим вопросам придавалось особое значение, и определенную категорию интеллигенции, в частности писателей, всегда поощряли. Может быть, нам подумать и над этими мерами, в частности, может быть, создать академию литературы и искусства, сделать хороший отбор в эту академию, создать им условия для работы».

До создания академии дело не дошло, но комиссию Политбюро по первоочередным вопросам идеологической работы в составе Кириленко, Шелепина, Пельше, Демичева и Андропова образовали...⁶⁴

В феврале — начале марта значительно осложнилась политическая ситуация в Чехословакии. В стране практически перестала действовать цензура. 3. Млынарж отмечает, что «началась открытая критика... методов работы КПЧ, профсоюзов, органов госбезопасности и юстиции и, как следствие, сняли с постов ряд секретарей ЦК, руководителей Центрального совета профсоюзов, министра внутренних дел и Генерального прокурора»⁶⁵ Ситуация дополнительно осложнялась противоречиями в руководстве КПЧ. Многочисленные противники Новотного уже добивались его отставки с поста президента ЧССР. В этом случае против Новотного объединялись разнородные политические силы. Его отставки уже требовали на массовых митингах.

Обострение обстановки в Чехословакии стало причиной обсуждения этого вопроса на Политбюро ЦК КПСС 15 марта 1968 г. Из хода обсуждения очевидно, что в Москве не одобряли готовящуюся отставку А. Новотного. Шли интенсивные консультации руководства КПСС с В. Гомулкой и Я. Кадаром. Ситуация в Чехословакии рассматривалась рядом с волнениями польских студентов. Судя по «Рабочим записям заседаний Политбюро», именно 15 марта 1968 г. в позиции Политбюро произошел перелом в отношении к процессам, происходившим в Чехословакии. Настороженное отношение к пражским реформам сменилось на плохо скрываемую враждебность тогда, когда в Чехословакии была отменена цензура, начались вынужденные отставки просоветски настроенной части чехословацкого руководства. Политбюро считало целесообразным обратиться с письмом в адрес Президиума ЦК КПЧ, в котором следовало бы, по предложению Б. Н. Пономарева, «сказать, что у них начался разгул в печати, по радио и телевидению, сказать, что все это направлено на отрыв Чехословакии от социалистического лагеря, от СССР, сказать яснее и подробнее об этом. ...Сказать в письме и о том, что они находятся рядом с ФРГ...». «Положение действительно очень серьезное. Методы и формы, которыми ведется сейчас работа в Чехословакии, очень напоминают .венгерские. В этом внешнем хаосе... есть свой порядок. В Венгрии тоже с этого начиналось, а потом пришел первый, второй эшелон и, наконец, социал-демократы» — это было заявление Ю. В. Андропова, непосредственного участника подавления венгерского восстания 1956 г. и председателя КГБ. Сам Брежнев считал, что «надежды на Дубчека не оправдываются, он может вылететь, так как события, которые происходят, им мало управляются... Ведь может случиться так, что они снимут Новотного. Они сняли прокурора, начальника КГБ, на очереди Ломский (министр национальной обороны ЧССР.— Авт.), а потом и за Дубчеком дело».

Во время этого заседания Брежнев позвонил в Прагу Дубчеку и, вернувшись, сообщил его участникам о только что состоявшемся разговоре. Дубчек уверял, что «у нас ни в Праге, ни в стране не будет никаких событий, что вот плоховато в Польше, им бы нужно помочь. ...Мы справимся с событиями, которые у нас происходят».

Брежнев проинформировал Дубчека о готовившемся письме; они договорились о встрече между Кадаром и Дубчеком (Кадару в течение всего 1968 г. отводилась роль постоянного связного между ЦК КПСС и ЦК КПЧ, не отраженная, кажется, в литературе). Была также достигнута договоренность о встрече между лидерами КПСС и КПЧ.

Однако ситуация продолжала быстро ухудшаться. Вскоре после массового митинга, участники которого требовали ухода Новотного с поста президента, он подал заявление об отставке. Новотный хотел выступить по телевидению. Его выступление было уже подготовлено. В нем Новотный отказывался от активной политической деятельности. Однако он высказал беспокойство интенсификацией крайних политических взглядов. В тексте Новотного содержалась полемика со Смрковским. Он резко отметал обвинения Смрковского в том, что в декабре или январе на защиту Новотного должны были выступить органы безопасности⁶⁶ Однако выступление Новотного не выпустили в эфир.

20 марта в Москву передали разговор с Биляком. Он утверждал, что «центральное руководство положением в партии и стране не владеет... группа Новотного тянет влево, группа Смрковского — вправо, и тов. Дубчеку приходится буквально "драться" за каждый пункт того или иного решения. Словацкие коммунисты, как и все трудящиеся, требуют создания федеративной ЧССР». Биляк информировал, что на пост президента выдвигались Л. Свобода, И. Смрковский и «окруженный ореолом героя и мученика» Г. Гусак⁶⁷

В Москве уход А. Новотного с поста президента, отставки людей, которые считались сторонниками просоветской ориентации, вызвали раздражение и новые опасения. Выступления участников заседания Политбюро ЦК 21 марта 1968 г. отличались прежде не свойственной им резкостью. На этом заседании началась выработка конкретных мер по противодействию чехословацким реформам. Брежнев, открывший заседание, подробно рассказал об отношениях между Политбюро ЦК КПСС и ЦК КПЧ зимой и весной 1968 г. Этот своеобразный экскурс в историю должен был свидетельствовать о быстром ухудшении положения в Чехословакии, утрате ЦК КПЧ контроля за положением в стране. Брежнев привел многочисленные факты контактов с Дубчеком, его постоянные заверения, что «у них все спокойно, что события не выйдут на улицу», од i, по мнению Брежнева, «митинги, собрания, активы и т. д.— многие из них нисят направленность антисоветскую. Все больше проглядывается, что направляет эти события не ЦК КПЧ, а Смрковские, Шики и другие обиженные люди. Видно, они твердо решили или, во всяком случае, предрешили окончательно об освобождении тт. Новотного, Ленарта, Ломского и некоторых хороших и искренних друзей Советского Союза». Брежнев проинформировал, что Дубчек просил его лично и через посла Червоненко, чтобы письмо, подготовленное в Политбюро ЦК КПСС на предыдущем заседании, не направлялось в ЦК КПЧ, так как оно могло ухудшить личное положение Дубчека. Брежнев согласился с этим и задержал отправку письма.

Этот своего рода отчет Брежнева о его действиях по отношению к Чехословакии похож на попытку оправдаться перед Политбюро за такое развитие событий.

По словам Брежнева, ситуация в Чехословакии сильно тревожила лидеров ряда социалистических стран. «В Софии и уже после к нам обращались тт. Живков. Гомулка, Кадар с просьбой о том, чтобы КПСС приняла какие-то меры к урегулированию положения в Чехословакии, но они не высказали, какие именно меры. За последние дни мы вели ежедневные переговоры». В результате договорились встретиться в Дрездене с чешским руководством. На этой встрече кроме делегаций от ЦК КПСС и КПЧ должны были быть представители ГДР, Польши и Венгрии. По настоянию Живкова и советского руководства в Дрезден должна была прибыть и болгарская делегация.

По мнению Брежнева, положение в Чехословакии было настолько сложным, что его необходимо было обсудить на специальном Пленуме ЦК. Для этого он предложил отказаться от проведения очередного пленума по сельскому хозяйству, провести его позднее, а в апреле подробно проанализировать ситуацию в Чехословакии и те ее уроки, которые касались КПСС и Советского Союза. «После октябрьского Пленума ЦК КПСС мы провели большую работу как в области политики, так и в области экономики. Но есть у нас, как во всех больших делах, факты и явления, которые нас не могут не беспокоить и не могут не настораживать. Есть у нас еще разного рода брюзжащие люди, особенно среди интеллигенции, студенчества, причем это, как правило, относится не ко всему студенчеству, не ко всей интеллигенции, а к небольшой группе людей и к некоторым районам. Таких явлений нет, скажем, в Сибири, на Урале, в Донбассе, но они есть во Львове, есть в Москве и Ленинграде». Брежнев потребовал улучшить идеологическую работу, организовать пропагандистскую кампанию о событиях в Чехословакии и Польше.

При обсуждении участники заседания не скрывали своего раздражения.

Косыгин заявил: «...Он [Дубчек] очень разбросан, неуравновешен, на некоторые вещи он смотрит просто наивно. Например, ему задается вопрос, как у вас дела в армии? "В армии у нас все в порядке... так как большинство командиров дивизии — мои личные знакомые"

О КГБ вопрос — также полный порядок, отвечает он, а через несколько дней снимают председателя КГБ.

Задаешь ему вопрос: а на кого вы опираетесь в Президиуме сейчас? Отвечает: "Откровенно говоря, не знаю, на кого можно опереться" Отношение к т. Новотному, по-моему,'просто озлобленное. Для нас понятно сейчас, что нет, конечно, силы спасти Новотного... На мой взгляд, в Чехословакии готовится венгерский вариант, но они пока еще боятся осуществлять этот вариант». Косыгин был убежден, что «события в Польше выросли из чехословацких событий».

Двусмысленно прозвучала косыгинская оценка деятельности Брежнева: «Я считаю большой заслугой нашего Политбюро и лично т. Брежнева, что мы спокойно и вместе с тем уверенно, по-товарищески принципиально вели линию на то, чтобы отрегулировать в положительном плане все вопросы Чехословакии. Но, как видите, это не удалось сделать до конца».

Первый секретарь Компартии Украины П. Е. Шелест посетовал на отрицательное воздействие чехословацких событий на положение на Украине: «Несмотря на плохую информацию в нашей печати... все-таки разными путями расползаются среди народа, партии факты о событиях в Чехословакии...» Он приводил примеры конкретного и вредного, по его мнению, влияния КПЧ на партийные организации Украины. Вывод Шелеста: «Речь идет о судьбе социализма в одной из социалистических стран, о судьбе социалистического лагеря. Необходимо более активно использовать и изыскивать здоровые силы в Чехословакии. При этом должны побеспокоиться наши органы, и надо эту работу вести активнее. И по линии военной тоже надо принять меры».

Полянский прямо» поддержал деятельность Брежнева: «Мне кажется, все, что сделано до сих пор, сделано правильно. ...При встрече надо иметь в виду, что есть вопросы прямые и ясные, есть вопросы деликатные. Например, вопрос кадровый... В Польше тоже у нас неспокойные дела. Мы неправильно поступаем, что не информируем народ и партию об этих событиях. Надо идти на прямой разговор и давать больше информации».

Шелепин в ходе обсуждения высказался за применение разнообразных методов давления на чехословацкую сторону. По его мнению, для этого могла бы быть использована информация Я. Кадара, адресованная чехам, о венгерских событиях 1956 г. «Надо исходить из того, что Чехословакию мы никому не отдадим,— говорил Шелепин.— Дубчек, очевидно, временная фигура. Правильно, что нужно проявить твердость, но нужно подумать: что будет дальше?» Шелепин предлагал активнее применять прямые контакты между советскими и чешскими партнерами — заводами, партийными организациями, городами — для оказания влияния на широкие слои чехословацкого общества. «Надо быть готовым и к крайним мерам,— продолжал Шелепин.— Верно, что Новотного не спасешь, но надо, пока есть Новотный, Ленарт, Ломский, чтобы до пленума обратились к нам за помощью, чтобы у нас эта просьба была. А что им помочь надо — это ясно. Эта помощь отрезвит всех, прежде всего наших врагов».

Шелепин, следом за Брежневым и Шелестом, указал на идеологические следствия чехословацких событий для СССР, призвав обратить особое внимание на студенчество: «Слушают "Голос Америки", пьют, наблюдается пренебрежение к общественным наукам...» Он внес предложение поскорее принять решение по вопросам идеологии.

Попытку проанализировать расстановку сил в составе чехословацкого руководства предпринял Демичев. Он выделил три линии в руководстве: Дубчек, Черник, Кольдер — это, по его словам, любители модных слов, модных реформ; Ленарт, Давид, Новотный по существу разбиты; Смрковский, Шик и другие — это реставраторы, самые отъявленные враги. «Нам не надо бояться, что нас обвинят во вмешательстве. Это время уже прошло. События в Польше развертываются по чехословацкому сценарию»,— заключил он.

Секретарь ЦК М. С. Соломенцев говорил только о внутренних, советских событиях, развивавшихся по чехословацкому варианту: неблагополучно среди интеллигенции, в оппозиционных настроениях часть технической интеллигенции объединяется с писателями, сетовал на недостаточное освещение прессой «судов над Гинзбургом и другими. Надо в зародыше ликвидировать гнойники». Он поддержал Шелепина в необходимости принятия специального постановления по идеологии.

По мнению Андропова, «по линии военной нам нужно также принять конкретные меры, во всяком случае разрабатывать их хотя бы».

Ход дискуссии на заседании Политбюро 21 марта свидетельствует об усилении сомнений партийного руководства в Москве в способности Дубчека сдержать рост антипартийных и антисоветских настроений в Чехословакии, об осознании неразрывной связи между чехословацкими событиями и положением в других странах «лагеря социализма», и прежде всего в Польше и самом Советском Союзе. Этот подход и определил позицию делегации КПСС на встрече в Дрездене. По итогам этого заседания была подготовлена информация ЦК КПСС для партийного актива страны, в которой содержался анализ ситуации в Чехословакии, указывалось, что «в КПЧ в настоящее время происходят сложные, порой противоречивые процессы»⁶⁸

23 марта состоялось совещание в Дрездене. На этой встрече руководству КПЧ было высказано, что КПСС непонятна концепция его деятельности. Острой критике было подвергнуто то, что «печать, радио и телевидение... вышли из подчинения», в результате нападок средств массовой информации «хорошо проверенные, закаленные в борьбе кадры партии и государства» снимаются с занимаемых постов, 80% уволенных — это люди, которые обучались в Москве, начались массовые отставки секретарей райкомов и обкомов. Было указано на начавшееся разложение армии, втянутой в митинги вместо службы, на то, что подорваны основы внешней политики, проводимой прежде ЧССР.

По сути с тех же позиций выступили и представители других компартий. Встреча в Дрездене стала первым совместным выступлением большинства европейских участников Варшавского Договора против тех политических процессов, которые происходили в Чехословакии.

class="book">В свою очередь, позиция Политбюро была утверждена и подкреплена спешно подготовленным и проведенным 9-10 апреля Пленумом ЦК КПСС. Основным его рефреном было: «Социалистическую Чехословакию мы не отдадим».

Определение позиций

Апрель стал своего рода временем определения позиций сторон. 4 апреля КПЧ утверждает «Программу действий»; наивно считать, что это была только программа так называемых реформаторских сил. Она отвечала интересам гораздо более широких слоев чехословацкой партийно-государственной элиты. Не случайно же словацкий Первый секретарь В. Биляк, не стеснявшийся в оценках, говорил своему советскому собеседнику: «Кто за программу действий — тот с нами, а кто не согласен с ней — тот против нас»⁶⁹.

Первоначально отношение к «Программе действий» в соцлагере было противоречивым. Ее проект критиковал на дрезденской встрече польский лидер В. Гомулка, но «Правда» 12 апреля публикует на своих страницах выдержки из нее. 18 апреля венгерский лидер Я. Кадар публично высказывает свое одобрение ряду действий ЦК КПЧ.

Избрание на пост президента генерала Людвига Свободы казалось также обнадеживающим сигналом. Для Москвы это был, безусловно, более приемлемый кандидат, чем Смрковский, также имевший шансы стать президентом. После

Дрезденской встречи, которая должна была по замыслу ее организаторов повлиять на ситуацию в Чехословакии, ТАСС 3 апреля перепечатывает (без комментариев!) фрагменты выступления А. Дубчека на заседании ЦК КПЧ. Трудно не сделать вывода, что стороны искали возможности сблизить позиции. Однако это были попытки, шедшие «сверху». Общественно-политическая ситуация развивалась в другом направлении.

В апреле пресса Чехословакии продолжает наносить мощные удары по компартии. Продолжалось противостояние «реформаторского крыла» КПЧ «консервативному». Наряду с этим растет антикоммунистическое движение, открыто действуют антикоммунистические организации. Во второй половине апреля в прессе появляется требование провести чистку КПЧ от тех, кто был причастен к репрессиям прошлого. Такой тезис, конечно, не мог не встретить поддержку части общественности, и прежде всего молодежи. Однако его реализация в жизнь в условиях государства с тоталитарным прошлым грозила непредсказуемыми последствиями. Сотрудничество с советским подпольем в годы войны, участие в «победе социализма» в ЧССР, политические последствия февраля 1948 г., запутанные дела с политическими репрессиями конца 40-х — начала 50-х гг., более чем неоднозначная роль Р. Сланского и его сподвижников, политический экстремизм, рожденный убеждением участвовать в классовой борьбе,— все это могло стать обвинением в участии в репрессиях прошлого. Наивная (и удобная) схема о «советских приспешниках Берии», руками которых проводились репрессии, конечно, не выдерживала серьезной критики. Об этом хорошо знали и осведомленные люди в Чехословакии. Реализация этих призывов рисковала взорвать всю политическую систему Чехословакии, непосредственно угрожала практически всем представителям партийно-государственной элиты страны.

Показательным в этом смысле стало выступление 26 апреля 1968 г. в Праге, в Доме Чехословацкой армии, писателей Э. Гольдштюккера и Я. Прохазки. Это был митинг, на котором речь шла вовсе не о литературных делах. Выступавшие попытались дать свое обоснование происходивших в стране изменений. Они подвергли резкой критике весь путь развития ЧССР после февраля 1948 г., указав, что в результате изменений, происходящих весной 1968 г., в стране появляется совершенно новая социальная система — демократический социализм. Советский Союз оценивался Гольдштюккером как «классическая страна диктатуры»; волнения в Польше и события в Чехословакии, по его словам, объединяло одно — требование свободы.

Его дополнил Я. Прохазка. Он заявил, что кандидатура генерала И. Павела как министра внутренних дел неудачная, так как «он связан с минувшими неблаговидными делами». Комментируя самоубийство генерала Янко, одного из ответственных за политические процессы начала 50-х гг., писатель заявил, что тот «поступил как честный человек», и тут же неудачно пошутил: «Но я не рекомендую, чтобы перестрелялся весь Генеральный штаб»⁷⁰.

Майские маневры

4 мая в Москву прибыли Дубчек, Черник, Смрковский и Биляк. С советской стороны во встрече участвовали Брежнев, Косыгин, Подгорный, Катушев и Русаков. На этой встрече будущие политические противники говорили Брежневу, что «внутриполитическое развитие Чехословакии выходит за пределы наших чисто внутренних дел и затрагивает братские страны, например СССР»⁷¹ Беседа продолжалась долго — более девяти часов. Вместе с тем эта встреча вызвала в Москве нескрываемое раздражение.

Информируя Политбюро, Брежнев на заседании 6 мая говорил: «Когда вспоминаешь все этапы наших отношений после первой беседы с т. Дубчеком, в частности моей беседы в Праге, и последующие беседы, то создается такое впечатление, что он намеренно говорит одно, а делает абсолютно другое, хотя и говорит он вихляя, неконкретно». Брежнев приводил в качестве примера заверения Дубчека сохранить кадры. Однако, по мнению Генерального секретаря ЦК КПСС, Первый секретарь ЦК КПЧ сменил все кадры снизу доверху. Дубчек «обезглавил партию». Брежнев исключительно резко высказался и в адрес «Программы действий». Период колебаний в оценке этого документа быстро завершился: «Мне кажется, мы едины в том, что это плохая программа, открывающая возможности для реставрации капитализма в Чехословакии, правда завуалированная разной фразеологией... Это выражение мелкобуржуазной стихии».

По словам Брежнева, Смрковский на этой встрече говорил немного. Основным в его выступлении было осуждение прежних репрессий. При тех спорах, которые возникли между чешской и советской сторонами, Смрковский произвел на Брежнева, видевшего его впервые, впечатление сильного, основательного человека. Однако никакой заботы и тревоги, по словам Брежнева, никаких позитивных предложений в выступлении Смрковского он не разглядел. Генсек ЦК КПСС дал невысокую оценку выступлению Черника, по его мнению — путаному, содержащему неподкрепленные обещания.

Выше всего Брежнев оценил позицию Биляка, у которого «чувствовалась действительно тревога за состояние дел, за развитие событий. Он, например, говорил, что события развиваются в гаком направлении, что это угрожает Коммунистической партии Чехословакии и социалистическим завоеваниям, что подняли голову все некоммунистические партии...».

Любопытен вывод Брежнева: «Сегодня на Военном совете мы рассмотрели вопросы, у нас обсуждались уже конкретные планы о наших практических мерах в связи со сложившейся обстановкой. Первым нашим шагом было: мы сообщили им предложение послать 20-25 наших маршалов и генералов во главе с маршалами Коневым и Москаленко на празднование Дня Победы... Мы также обсудили целый ряд других мер, о которых я скажу несколько позже».

Косыгин добавил к выступлению Брежнева новые жесткие детали. Он считал, что руководители КПЧ, готовя реабилитацию (это слово в протоколе заседания Политбюро поставлено в кавычки), «думают обыграть это, считая, что руки у Готвальда и Запотоцкого в крови и что они действовали вместе с Советским Союзом. На этом фоне они и думают организовать новую партию, собственно буржуазную партию, и буржуазные порядки».

По мнению Косыгина, просьбы чехословацкой стороны о займе 500 млн. руб. золотом носят но сути провокационный характер: «Они знают, что мы откажем в этом, что мы на таких условиях, как они предлагают, не дадим этого займа.— и они на этом тоже хотят сыграть».

Другой участник переговоров с советской стороны — Подгорный — сообщил о своих разговорах со Смрковским. Подгорный, в частности, спросил его: «Как же вы можете терпеть, ведь вы же знали, что возникают партии, эти "клубы"?» Смрковский ответил: «О "клубах" узнал неделю назад, а об оживлении партий узнал месяц назад». Подгорный также сказал о заверениях Смрковского в том, что будет наведен порядок, что Президиум возьмет в руки прессу. Вместе с тем Смрковский постоянно подчеркивал, что в Чехословакии имеется большая специфика, там существует много особенностей.

После этого обсуждения Брежнев внес свои предложения о необходимости провести на территории Чехословакии военные учения как способ оказать давление на чехословацкое руководство. Он отдавал себе отчет в том, что введение войск в ходе маневров вызовет протесты в буржуазной и чехословацкой прессе. «Ну что ж, не впервой,— говорил Брежнев.— Зато мы сохраним социалистическую Чехословакию, зато каждый подумает после этого, что шутить с нами нельзя».

Брежнев, указывая на так называемые здоровые силы, распределил их следующим образом: «Первый — Индра, второй — Кольдер, третий — Биляк, четвертый — Садовский, пятый — Черник».

Предложение Брежнева на Политбюро нашло полную поддержку. Министр иностранных дел А. А. Громыко, комментируя решение о сборе руководителей компартий в Москве, заявил, что «разгулялась контрреволюция, что в лучшем случае это вторая Румыния. А это уже полный развал Варшавского пакта». В ходе дальнейшего обсуждения уточнялись детали. Было решено командировать Шелеста на связь с Биляком; Мазуров призывал действовать без оглядки; Полянский предупреждал, что в случае отстранения Дубчека на Пленуме ЦК КПЧ положение только ухудшится. Он считал, что необходимо также вводить войска других стран Варшавского Договора. Шелепин соглашался, что необходимо вводить войска Варшавского Договора; в связи с этим необходимо вызвать в Москву первых секретарей и глав правительств соцстран; учения, по его мнению, необходимо начинать как можно быстрее⁷²

8 мая в Москве прошла встреча руководящих работников БКП, ВСРП, КПСС, ПОРП, СЕПГ. 13 мая в ЦК была подана записка министра обороны маршала А. А. Гречко и командующего Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора И. И. Ркуб некого о подготовке к пребыванию военной делегации в ЧССР. Мероприятия, намеченные на заседании Политбю\ ачинали реа- лизовываться.

16 мая на Политбюро вновь возник вопрос о Чехословакии — на этот раз в связи с предстоявшим визитом в Прагу А. Н. Косыгина. В центре внимания оказался на первый взгляд протокольный вопрос — должен ли Косыгин встречаться с Дубчеком? Но это только на первый взгляд был вопрос протокола. По сути, спор шел о том, стоит ли вообще встречаться с Первым секретарем ЦК КПЧ, можно ли ему оказывать впредь политическое доверие.

Вместе с тем обсуждался вопрос: а кто же входит в так называемое здоровое ядро в КПЧ и существует ли оно вообще? По мнению Брежнева, это Биляк, Кольдер, Индра, Ленарт и в «какой-то степени» Смрковский. Подгорный же высказал сомнения: «Мы здесь говорим о здоровых силах, здоровом ядре, предполагая тт. Биляка, Индру, Кольдера. Но посмотрите на них, как они оценивают выступление Дубчека на последнем совещании. Они говорят, что выступление хорошее. Я не берусь сказать, что они не правы. Может быть, в их обстановке это и нужно делать».

Ему вторили Демичев и Косыгин. Демичеву не нравилось, что представители «здорового ядра» «вдолбили себе в голову, что они за свою "модель социализма" Вот почему, мне кажется, все они ведут против нас линию, и добиться решения вопроса в этих условиях можно только силой». Косыгин, подводя своего рода итог дискуссии, согласился с негативной оценкой Дубчека, но одновременно высказался: «Есть ли у них единство между Биляком, Кольдером, Индрой и другими, есть ли у них какие-то конкретные планы действий? Наверное, это можно выяснить только в беседах». Касаясь ввода войск в предстоящих маневрах, Косыгин задавал вопрос: «Вот введем мы войска, а дальше что делать? Нам тоже не все ясно. И решать этот вопрос здесь не так просто, его надо решать, скорее всего, там, вместе с ними, этими здоровыми силами. Надо использовать все, чтобы припугнуть Дубчека... Главное — надо предвидеть, чем закончить. Если действительно эти здоровые силы скажут, что у них есть силы... тогда можно с ними вести работу и, может быть, вести дело к тому, чтобы во время пленума или перед пленумом вывести рабочие вооруженные отряды, которые у них есть, на улицы Праги. Вот это будет сила. А если они еще будут чувствовать нашу поддержку, это может произвести внушительное впечатление».

Однако на Политбюро прозвучали и иные оценки. Андропов настаивал, что следует «работать со здоровым ядром, это не исключает, на мой взгляд, а предполагает ввод войск». Ему вторил Устинов: «Время работает не на нашу пользу. Дубчек нас обманывает. Если мы дождемся пленума, тогда будет поздно... Готовить дополнительно — военные силы».

Брежнев закончил обсуждение словами, что встречаться с Дубчеком (а планы встречи были), по всей вероятности, не следует. Надо добиваться согласия чехословацкой стороны на ввод войск для учений, но если согласия не будет дано, то «нам нужно принимать другое решение о вводе войск».

Разрешение на проведение маневров было получено. Делегация высшего генералитета прибыла в Чехословакию. У советских маршалов были многочисленные встречи с высшим политическим руководством ЧССР. Посол СССР в Чехословакии С. В. Червоненко направил в ЦК КПСС информацию об итогах деятельности этой делегации. Его вывод: «Визит нашей военной делегации способствовал убеждению чехословацких друзей в искренних намерениях СССР оказать необходимую помощь... не вмешиваясь во внутренние де^ страны».

Однако и в чехословацком, и в советском руководстве были сторонники именно вмешательства во внутренние дела. Так, например, Кольдер на приеме в честь советской военной делегации в частных беседах уговаривал: «Не медлите, вводите скорее свои войска». Все эти высказывания передавались в Москву и учитывались как проявление определенной политической тенденции.

23 мая А. А. Гречко отчитывался на Политбюро об итогах визита делегации Вооруженных Сил СССР в Чехословакию. По его мнению, в чехословацкой армии развал: приказы не выполняются, армия митингует, пресса Чехословацкой народной армии объявила себя независимой от собственного начальства, дивизии, стоящие на границе с ФРГ, укомплектованы всего на 40-50%. В ходе обсуждения было принято решение о создании специальной комиссии — оперативной группы по ситуации в Чехословакии. В нее вошли Подгорный, Суслов, Пельше, Шелепин, Мазуров, Русаков, Андропов, Громыко и Епишев^

мая Брежнев направил Дубчеку письмо о встрече руководителей КПСС, БКП, СЕПГ и ПОРП в Москве.

мая в Политбюро Косыгин отчитывался об итогах своей поездки в Чехословакию. Выводы, к которым он пришел, изучая ситуацию на месте, оказались существенно иными, чем виделись ему совсем недавно из Москвы и отстаивались им в Политбюро ЦК КПСС. Важнейший вывод Косыгина: «Сейчас в стране нет другой силы, которая могла бы взять в свои руки все события, кроме существующего Президиума ЦК». Иначе ему стала представляться и расстановка сил в Президиуме КПЧ, в руководстве ЧССР. Он выделил три группы в Президиуме: первая — Дубчек, Черник, Смрковский, Свобода; вторая — Кольдер, Биляк, Штроугал; третья — Кригель, Цисарж, Славик и некоторые другие. По мнению Косыгина, «большой разницы между первой и второй группами нет. Они одинаково понимают обстановку, одинаково ставят вопросы. Но вторая группа в несколько иной форме понимает их решения, выступает за более решительные действия. Но суть у них одинаковая. По всем принципиальным вопросам они едины». Косыгин открыл для себя еще одну политическую реальность и познакомил с этим открытием членов Политбюро: «Анализ всех бесед, встреч и материалов... говорит о том, что сейчас в данной обстановке более авторитетных людей в партии, в стране, чем Дубчек, Черник и Свобода, нет. И поэтому, очевидно, мы тоже должны строить свою работу соответствующим образом».

Нетрудно заметить, что косыгинская информация подрывала все прежние рассуждения о «здоровом ядре». Обращает на себя внимание и объективное сближение оценок Косыгина и Брежнева по чехословацкому вопросу.

Косыгин также сообщил о всеобщей ненависти в стране и партии к Новотному, повсеместно обвиняемому в интриганстве и высокомерии.

Косыгин, а вместе с ним и Брежнев явно надеялись на возможность повторения в Чехословакии своего рода февраля 1948 г., когда силами самих чехословацких коммунистов, при поддержке СССР, были разгромлены буржуазные партии.

Давая характеристики отдельным чешским лидерам, Косыгин высоко оценил Смрковского, который после московской поездки стоит «очень фдо на принципиальных позициях». Председатель Совмина СССР убедился ь отсутствии каких-либо противоречий между Дубчеком и Черником, слухи о которых ходили в Москве. Беседуя с Дубчеком, он услышал от Первого секретаря ЦК КПЧ надежду на решения очередного пленума, которые, в случае успеха, развяжут ему руки. Однако «если остро развернутся события, а этого нельзя исключить, то они (чехословацкие руководители.— Авт.) видят выход в рабочей милиции, в обращении к рабочему классу». Отметил Косыгин и надежду на помощь «наших войск».

Отмечая острую классовую борьбу в стране, Косы/ин считал, что с чехословацким руководством «говорить значительно легче, даже в этой обстановке, чем с Чаушеску, чем с Тито, чем с Фиделем Кастро».

Но на этом заседании Политбюро была своя интрига. Когда закончился отчет Косыгина, когда ему до известной степени удалось показать, что в сложной социально-политической ситуации в стране виноват не десяток руководителей Чехословакии, а сама обстановка классового противостояния, что ни Дубчек, ни Смрковский не являются противниками СССР, что слухи о «здоровых силах» слишком преувеличены, что и теперешнее руководство ЧССР готово пойти на те шаги, которых ожидали от этих «здоровых сил»,— словом, когда могло сложиться понимание проблем чехословацкого руководства, Брежнева пригласили к телефону.

Звонил Шелест. Он сообщал о своих разговорах в Словакии с Биляком. То, что Биляк передавал в Москву, могло вызвать только одно чувство — панику. По его мнению, «если в течение месяца не будет наведен порядок в стране, то мы все полетим. Полетит и наш "апостол" (Дубчек.— Авт.)... нам вместе, словакам и русским, очевидно, придется еще раз освобождать Чехословакию». Он просил, в случае если будет сложная обстановка, а он этого не исключал, чтобы можно было их семьям переехать в Ужгород. «...Нужно бороться за социалистическую Чехословакию», советское руководство не должно упускать это, «а мы, словаки, всеми силами поддержим это». Биляк говорил о «втором центре» в руководстве КПЧ.

Брежневу оставалось только сказать, что Биляк, наверное, более реалистично смотрит на вещи. На этом, по существу, и закончилось обсуждение доклада Косыгина, в котором содержалась попытка найти какие-то иные, отличавшиеся от уже ранее применявшихся подходы к анализу событий в Чехословакии.

На перепутье между политическими и военными методами

4 июня по дипломатическим каналам состоялась еще одна беседа с Биляком. На этот раз он подробно охарактеризовал положение в руководстве КПЧ, уделив особое внимание так называемому пражскому центру, куда входят, по его словам, Шик, Шпачек, Цисарж, Кригель, Павел. К ним присоединились зав. организационно-политическим отделом ЦК Коларж и зав. отделом административно- государственных органов Прхлик. Эти люди проводят заседания в здании ЦК КПЧ, в кабинете Цисаржа. Они пытаются действовать в пражских районах, дискредитируя Дубчека.

Биляк предложил обсудить ситуацию сначала вдвоем или втроем — А. Дубчек, В. Биляк, может быть, О. Черник, «которому... оба полностью доверяют», а затем в более широком составе — с Ф. Барбиреком, Ш. Садовским, И. Ленартом, А. Индрой и некоторыми другими. Министр обороны Дзур и милиция, по его словам, «при определенных обстоятельствах в предсъездовский период, во время съезда или после него... могут быть приведены в действие в интересах сохранения партии и страны от раскола». Он также отметил, что наряду с этим у тов. Дубчека в качестве оперативной силы имеется до 10 тыс. наиболее преданных солдат и офицеров, которые «при нажатии им кнопки» будут немедленно приведены в готовность⁷⁴

Между тем во внутриполитической ситуации в самой Чехословакии усиливалась еще одна сильно тревожившая советские власти тенденция. В руководстве

Чехословацкой армии все громче раздавались голоса за пересмотр места страны в Варшавском Договоре и военно-политической концепции. Инициаторами этого стали Военный институт социальных исследований, Военно-политическая академия имени К. Готвальда и отдел военно-административных органов ЦК КПЧ во главе с генералом Прхликом.

В конце мая высшему политическому руководству Чехословакии были представлены два меморандума, разработанные в этих учреждениях. Первый предлагал «сформулировать и зафиксировать государственные интересы в военной области»⁷⁵, второй — обсудить «Программу действий Чехословацкой народной армии»⁷⁶. Эти документы объединяла критика состояния обороноспособности страны, ее следования в фарватере советской политики, неоправданных, с точки зрения авторов, затрат на поддержание армии как составной части сил Варшавского Договора, противостоявших НАТО, неравноправности отношений в Варшавском Договоре. «Сами извращения в военном строительстве,— сообщалось в "Программе действий Чехословацкой народной армии",— можно коротко охарактеризовать следующим образом: полностью принята советская модель, что вытекало из общего курса на создание социалистического общества по единому образцу»⁷⁷

Определяя альтернативные концепции защиты Чехословакии, авторы этого документа предлагали следующие варианты:

оборона государства в рамках Варшавского Договора с близкой перспективой его обоюдного или одностороннего роспуска;

обеспечение безопасности государства в условиях нейтрализации территории;

участие страны в европейских региональных органах коллективной безопасности;

самооборона государства⁷⁸

Нетрудно увидеть, что все варианты будущей военной политики были ориентированы на радикальный пересмотр прежних связей ЧССР с Варшавским Договором и в конечном счете с СССР. Прогнозы Громыко об угрозе развала Варшавского Договора начали сбываться.

В течение всего июня продолжались интенсивные контакты с чехословацким руководством. 6 июня состоялась встреча посла Червоненко с Дубчеком, 8-го — беседа Брежнева с министром культуры, кандидатом в члены ЦК КПЧ Б. Хноупеком, 11 июня на Политбюро было утверждено устнос ;лание Брежнева Дубчеку о проведении конфиденциальной встречи, 13-го ьрежнев информировал Политбюро о своей беседе с Я. Кадаром о положении в Чехословакии.

Обострялась обстановка в Праге. 20 июня было принято письмо общего собрания актива народной милиции. Сведения о нем уже на следующий день появились в «Правде»⁷⁹, а 22 июня это письмо было полностью опубликовано. Этому документу в Москве было придано особое значение. Можно утверждать, что с ним были связаны надежды противопоставить «правым» вооруженных рабочих, повторить в 1968 г. февраль 1948-го. В Прагу полетели телеграммы поддержки от парторганизаций страны на имя Первого секретаря ЦК КПЧ, командующего народной милицией ЧССР А. Дубчека⁸⁰. Понятно, что эта кампания направлялась из ЦК КПСС и была по сути способом давления на Дубчека.

Однако надеждам на повторение февраля 1948 г. в 1968 г. не суждено было осуществиться.

В ЦК КПСС была подготовлена информация «О положении в Чехословакии и некоторых внешнеполитических шагах румынского руководства», направленная во все парторганизации страны. С особым тщанием этот документ обсуждался на Украине и в Москве, так как считалось, что там влияние чехословацких идей сильнее всего. По всей стране было организовано обсуждение этого письма в производственных коллективах. Как обычно, в ЦК КПСС направлялась информация об итогах подобных, собраний. В. В. Гришин, первый секретарь МГК КПСС, сообщал о тех вопросах, которые чаще всего задавали на обсуждении информации ЦК: каковы причины студенческих волнений в Югославии, каково экономическое и политическое положение в Польше и Югославии⁸¹.

В июле развернулись споры о целесообразности непосредственного военного вмешательства в чехословацкие дела, спровоцированные публикацией «Две тысячи слов»⁸². На заседание Политбюро 2 июля 1968 г. был вызван посол в ЧССР С. В. Червоненко. Оценивая этот документ, он заявил, что это «новый, открытый этап борьбы за ликвидацию КПЧ, это моральный "расстрел" всех основополагающих идей, за которые боролась КПЧ до сих пор, это разложение руководящих работников снизу доверху. Неблаговидную роль центристов играют Дубчек и Черник. Они своим поведением, своими действиями создают благоприятные условия для борьбы правых с КПЧ... Дубчек и Черник не имеют никаких планов борьбы с правыми и не противопоставляют этому ничего. Теперь уже ни для кого не секрет, что существует второй центр. В него, бесспорно, входят такие, как Кригель, Цисарж, Славик и другие. К ним примыкает Павел — министр КГБ (так в тексте.— Авт.)... Решение Президиума ЦК КПЧ об отделении КГБ он по существу блокировал, и Президиум отступил от своего решения». Вместе с тем Червоненко предлагал политические методы выхода из конфликта. Настаивая на выводе войск, расквартированных в Чехословакии под предлогом учения стран Варшавского Договора (срок «учений» уже заканчивался), он говорил, обращаясь к членам Политбюро: «...войска нужно сейчас выводить, так как в этой ситуации присутствие наших войск народ не поддержит. Сейчас отношение к нашей армии очень хорошее. Но если мы оставим сейчас войска, все обернется против нас».

Выводы Червоненко поддержал главный редактор «Правды» М. В. Зимянин, которого Политбюро специально направляло в Прагу для дополнительного изучения ситуации. Он говорил о том, что Дубчек растерян, деморализован, не способен принимать решения. По мнению Зимянина, КПЧ расколота, идет погром руководящих кадров, более двухсот секретарей обкомов и горкомов оказались безработными, решения Президиума не выполняются даже его членами. Прямо в тот день, когда Президиум принял документ, осуждавший «Две тысячи слов», Кригель выступил по телевидению с критикой этого решения. Сам Дубчек, добавил Брежнев, отказался подписать это решение, «подставив» других членов Президиума. Зимянин согласился с необходимостью быстро, но осмотрительно искать политический выход из конфликта. Его поддержали Суслов и, с оговорками, Шелепин.

Но большинство участников заседания с выводами Червоненко не согласились. Подгорный, Пельше, Шелест, Мжаванадзе, Андропов настаивали на сохранении войск. Сторонником жестких и скорых действий был Громыко, доказывавший, что время работает против советских интересов: «Здесь т. Гречко говорит, что 80% армии за нас. А завтра неизвестно, сколько будет за нас». Громыко заявил: «Теперь уже ясно, очевидно, что нам не обойтись без вооруженного вмешательства». Мнение министра иностранных дел разделял Косыгин.

Сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев постарался занять осторожную позицию: «Важно нам уяснить четко сейчас, не ошибаемся ли мы в оценке событий в Чехословакии. От этого будут зависеть все наши меры». По сути он поддержал политические методы давления на Чехословакию.

На следующий день, 3 июля, Политбюро продолжило свое заседание, что случалось только в кризисной ситуации. Брежнев начал заседание с информации о его консультациях с венгерским лидером Я. Кадаром. Судя по «рабочей записи» этого заседания, Кадар выступил как ярый сторонник военно-политического вмешательства в чехословацкие события. Будучи проинформирован Брежневым о том, что Политбюро ЦК КПСС готовит письмо Президиуму ЦК КПЧ, он заявил, что «Две тысячи слов» — «это контрреволюционная программа, направленная на свержение Советской власти в стране, на разложение партии, на передачу руководящей роли социал-демократии». Согласившись с предложением Брежнева направить в Прагу совместное письмо, он утверждал, что обстановка складывается таким образом, что придется, очевидно, оккупировать Чехословакию. Если потребуется, мы пойдем на это без сомнения». Он сказал далее, что эти вопросы они обсудят на Политбюро, но он уже заранее знает, что Политбюро поддержит точку зрения, которую он высказал. «На встрече,— продолжал Брежнев,— присутствовали с венгерской стороны Фок, Ацель, Эдери. Фок что-то пытался сказать, но инициативу взял Кадар, и он сидел бледный, ничего не говоря»⁸³.

В перерыве этого заседания Брежнев позвонил в Варшаву В. Гомулке. Как потом он сообщил другим членам Политбюро, «т. Гомулка согласен с мерами, которые мы предпринимаем, в частности с письмом, и сообщил, что они обсудят это на Политбюро и подготовят соответствующее письмо от себя чехам». Гомулка согласился провести планируемое совещание руководства компартий в Польше, в Варшаве.

Резко враждебное отношение Кадара к чехословацким событиям, очевидно, было вызвано публикациями в чешской прессе о венгерских событиях 1956 г., о судьбе Имре Надя. Это представляло личную политическую угр цля Кадара. 5 июля Кадар направил Брежневу письмо, посвященное «опасному положению, сложившемуся в Чехословакии», пытаясь использовать советское влияние для оказания давления на чехословацкую прессу. В эти дни Кадар писал и Дубчеку.

Письмо Политбюро ЦК КПСС было получено в Праге, сразу же стало достоянием прессы, и, по словам Дубчека, «о письме ЦК КПСС идет сейчас большой шум». В телефонном разговоре между Брежневым и Дубчеком выяснилось, что чехи отказываются от совместной встречи, они считают более целесообразными двухсторонние контакты и на очереди у них прежде всего встречи с румынами и югославами.

Брежнев обрушился на Дубчека с обвинениями, заявил, что отказ от встречи означает новый этап в отношениях между КПСС и КПЧ. Дубчек оправдывался, говорил, что действительно допущены ошибки в прессе, в частности изданием статьи об Имре Наде, что допускались отдельные антисоветские выпады, «но сейчас этого нет... все в порядке»⁸⁴

Такие обещания Брежнева не устроили. Он связался с Гомулкой, передав ему свой разговор с Дубчеком. Гомулка, по словам Брежнева, заявил, что от Дубчека лучшего ожидать и не следовало и что встречу необходимо проводить, даже если там не будет чехов. Я. Кадар также согласился на встречу без чехов, но рекомендовал Брежневу провести с ними двухстороннюю встречу.

На заседании Политбюро ЦК КПСС 9 июля уже было известно, что Президиум ЦК КПЧ отказался от участия во встрече в Варшаве. Косыгин обратил внимание на то, что чехословацкое руководство стремится заручиться поддержкой: «Они сразу переориентировались, как мы видим, на Румынию и Югославию — "теперь мы не одни, нас трое"». Основное место на заседании занял вопрос о способах оказания поддержки Биляку, Индре, Кольдеру, Швестке. Биляк предлагал целую программу действий, которую Андропов прокомментировал так: «Дело-то уж очень серьезное. Нам надо хорошо обсудить его».

«Письмо пяти», как его называли в Праге,— приглашение чехословацких лидеров в Варшаву — было расценено в Чехословакии, и не без оснований, как вмешательство во внутренние дела. Конфликт обострился. Президиум ЦК КПЧ не участвовал в этой встрече. За день до ее начала, 13 июля 1968 г., в Москву поступил ответ из ЦК КПЧ. «Президиум ЦК КПЧ,— сообщалось в нем,— принял единогласное решение попросить вас (то есть руководство КПСС.— Авт.) о встрече на уровне Президиумов ЦК обеих наших партий в возможно ближайшее время в Праге»⁸⁵ Эта инициатива тогда имела целью отказаться от переговоров с компартиями Варшавского пакта и найти согласованное решение именно с советским руководством.

14—15 июля состоялась Варшавская встреча руководителей социалистических стран. Чехов и словаков там не было.

Параллельно с этим в июле шли интенсивные консультации и по межпартийной, и по военной линии. Интенсивнее стали контакты с представителями так называемого здорового ядра в руководстве ЧССР. 10 июля Червоненко сообщал о встрече с Ленартом. 11 июля в Москву поступила очередная информация о расстановке сил в Праге. В ней говорилось, что за поездку в Варшаву были Биляк, Риго, Кольдер, против — Кригель, Цисарж, Шпачек, Млынарж. Смрковский чуть-чуть поддерживает группу Кригеля. Дубчек занимал в этом споре привычную для него центристскую позицию. Здесь же отмечалось, что в Словакии быстро растет авторитет Г. Гусака, в особенности среди интеллигенции и студенчества, а также то, что Гусак практически не имеет никаких контактов ни с советским посольством, ни с консульством в Братиславе, игнорирует все встречи⁸⁶ 16 июля поступила записка Пономарева о беседе с Биляком.

Из Праги же в Москву поступали плохие новости. Член ЦК КПЧ, заведующий отделом ЦК сообщал, что установлена слежка за советским посольством, за виллами, где живут советские дипломаты, контролируются все их встречи, вплоть до протокольных церемоний в аэропорту. Он же предупреждал, что правое крыло ЦК КПЧ готовится накануне XIV съезда партии уволить с партийной работы большую группу партийных работников.

Активизировалась деятельность КГБ на территории СССР. Периодически подготавливалась информация госбезопасности о реагировании населения страны на события в Чехословакии. Кроме чисто информационной функции эти справки, предназначавшиеся самому высшему слою политического руководства Советского Союза, содержали рекомендации КГБ на будущее развитие событий, влияли на принятие решений в Кремле и на Старой площади. 16 июля КГБ СССР сообщал, что среди населения распространено убеждение в необходимости ввода советских войск «для наведения там порядка»⁸⁷ С сочувствием к событиям в ЧССР относятся в Закарпатье, их поддерживают студенты МГУ, которые требуют свободы слова.

июля состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором рассматривался вопрос о Чехословакии. Основной его итог сводился к утверждению: «Социалистическую Чехословакию не отдадим!» Не внося ничего принципиально нового в оценку событий в Чехословакии, пленум давал своего рода «политическую легитимацию» будущим действиям руководства КПСС и СССР.

июля, по информации КГБ, во «Франс-суар» были опубликованы сведения о концентрации советских войск на чехословацкой границе.

июля на заседании Политбюро обсуждался вопрос о целесообразности двухсторонней встречи с лидерами Чехословакии. Брежнев заявил, что в отношениях с этой страной наступил новый этап и время, по его словам, «работает не в нашу пользу, а против нас. Сейчас в Праге ждут приезда Чаушеску и Тито, идет разговор о каком-то дунайском сговоре, дунайской встрече». Отметив поддержку, которую Чехословацкая компартия получила в европейском коммунистическом движении, обращения Итальянской и Французской компартий о созыве европейского совещания, где действия ЦК КПЧ могут получить одобрение, Брежнев сделал ряд важных замечаний. Прежде всего, он высказал предположение, что «здоровые силы сейчас не обратятся к нам за помощью». Отсюда следовал другой вывод: «Возник не только новый момент, но и новые требования к нашим действиям... Возникает один вопрос: все ли мы исчерпали из арсенала политического воздействия, все ли мы сделали до того, как принять крайние меры? Мы и на пленуме заявили о том, что примем все зависящие от нас меры политического воздействия. Если это не даст соответствующего эффекта, только тогда предпримем крайние меры».

Брежнев ясно показал, что он — сторонник политического давления на ЦК КПЧ, что он с большой настороженностью относится к перспективе применения «крайних мер». С ним согласился Косыгин, который считал, что двухсторонняя встреча может стать такой формой оказания политического давления.

Однако позицию Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР не разделяли ряд участников заседания Политбюро. Они полагали, что пора переходить к крайним мерам. Развязалась прямая полемика между участниками совещания. Так как напрямую критиковать Генерального секретаря не полагалось, то объектом критики стал Косыгин. Председатель КГБ СССР Андропов: «Я считаю, что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру, и борются с остервенением... Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они, и готовятся очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас»⁸⁸

«Я хотел бы также ответить т. Андропову,— возражал Косыгин,— я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы⁸⁹. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот суть их борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные для них цели, за то, чтобы превратить на первых порах Чехословакию в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию».

Андропова поддержали "Устинов, Мазуров, Капитонов.

Большинство же считало, что встречу следует провести как последнюю меру оказания давления на руководство КПЧ. Заслуживает особого интереса позиция министра иностранных дел Громыко: «Апрельский и июльский Пленумы ЦК подтвердили, что мы не отдадим Чехословакию... Двухсторонняя встреча, я считаю, в данной обстановке необходима. На этой встрече нам нужно выложить им все. Очевидно, они не пойдут на наши предложения. Но тогда уже мы осознанно будем подходить к решению вопроса о применении крайних мер. Они сейчас очень много болтают о дружбе с СССР. ...Мы знаем цену этих разговоров. О такой дружбе, как они сейчас говорят, говорит и Джонсон, и все другие кандидаты на пост президента Соединенных Штатов, которые рвутся к нам на прием. ...Надо подумать о том, что же вызовут крайние меры? Я думаю, что сейчас международная обстановка такова, что крайние меры не могут вызвать обострения, большой войны не будет... Но если мы действительно упустим Чехословакию, то соблазн великий для других. Если сохраним Чехословакию — это укрепит нас»⁹⁰.

24 июля Андропов вновь сообщает в Политбюро ЦК КПСС о реакции населения на решения июльского пленума по поводу событий в ЧССР. По его (точнее — КГБ) информации, большинство населения поддерживало эти решения. Он не преминул высказать свои взгляды на развитие событий. Существующее положение в Чехословакии, сообщал он, требует немедленного вовлечения рабочего класса и народной милиции в борьбу с антисоциалистическими силами, а при необходимости — и создания рабочих революционных отрядов. КГБ зафиксировал и другую точку зрения. Она принадлежала ветерану советской дипломатии, академику И. М. Майскому. Он критиковал письмо «братских партий», так как считал, что оно способно вызвать конфликт с Англией и США⁹¹.

Однако вскоре выяснилось: прав был Громыко, а не Майский. Встреча с госсекретарем Д. Раском, состоявшаяся 22 июля 1968 г., показала: американцы не хотят вмешиваться в конфликт. Он заявил: «Правительство США стремится быть весьма сдержанным в своих комментариях в связи с событиями в Чехословакии. Мы определенно не хотим быть как-то замешаны или вовлечены в эти события. Поэтому мы особенно удивлены тем обстоятельством, что Советский Союз пытается втянуть нас в эти события... США с самого начала не были намерены вмешиваться в дела Чехословакии. Это дело прежде всего самих чехов. Кроме того, это дело чехов и других стран Варшавского Договора». В свою очередь американцы добивались встречи на высшем уровне по проблемам разоружения⁹².

Политическому руководству СССР стало ясно: реализация «крайних мер» не приведет к активному противодействию со стороны США.

Согласно решениям Политбюро от 19 и 22 июля, началась спешная проработка этих «крайних мер». В стадии практической разработки оказались два направления. Первое предполагало необходимость ввода войск Варшавского Договора в Чехословакию и смену политического руководства. 20 июля была подготовлена первая, а 26 июля — вторая редакция Декларации Политбюро ЦК КПЧ и Революционного правительства ЧССР о внутренней и внешней политике, Обращения к гражданам Чехословакии, к Чехословацкой армии⁹³

Эти документы находились в прямой связи с проектом другого — заявления ЦК КПСС «К советскому народу». В нем утверждалось, что социалистическая Чехословакия оказалась на пороге смертельной опасности и, «сознавая всю глубину опасности, нависшей над страной, лучшие представители чехословацких коммунистов, члены Президиума ЦК партии, представители партийных организаций на местах образовали Президиум ЦК Коммунистической партии Чехословакии и Революционного правительства ЧССР, принявшего на себя всю полноту ответственности за руководство делами Чехословацкого государства. ...В этих условиях Советское правительство приняло единственно необходимое решение и дало приказ частям Советской Армии оказать помощь Революционному правительству Чехословакии. ...Такие же решения приняли правительства Польской Народной Республики, Венгерской Народной Республики, Народной Республики Болгарии, которые вместе с нами выполняют свой интернациональный долг»⁹⁴

26-27 июля на заседании Политбюро ЦК КПСС были полностью подготовлены документы для вторжения — заявление «К советскому народу», Декларации Политбюро КПЧ и Революционного правительства ЧССР и Обращения к гражданам ЧССР и Чехословацкой армии.

Однако сохранялся и второй путь — продолжение переговоров с руководством ЧССР, путь политических решений. Шла интенсивная подготовка к встрече с Президиумом ЦК КПЧ.

22 июля 1968 г. решением Политбюро оба этихнаправления закреплялись формально. Советскому послу в Праге было дано указание передать согласие с чехословацким предложением о встрече Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ и предложено провести эту встречу в Чиерне-над-Тисой. Одновременно другим пунктом — «К положению в Чехословакии» — было записано: «Утвердить предложения, изложенные... А. А. Гречко. Разрешить т. Гречко принимать меры, вытекающие из предложений по срокам, в соответствии с обменом мнениями на заседании Политбюро».

Окончательно позиция советского руководства, предусматривавшая возможность развития ситуации по двум вариантам — по пути политических решений и по пути применения «крайних мер», была утверждена Политбюро ЦК КПСС 26- 27 июля 1968 г.

При обсуждении позиции ЦК КПСС на будущей встрече в Чиерне-над-Тисой разгорелась примечательная дискуссия. Тон ее был задан П. Е. Шелестом. «Мне кажется,— говорил первый секретарь ЦК Компартии Украины,— что некоторые вопросы не надо поднимать: субъективизм, культ личности и т. д. Зачем их вытаскивать, зачем им давать возможность уцепиться?..» Ему вторил Н. В. Подгорный: «Я думаю, что в таком плане, в таком виде, как представлен материал, он не подходит. Этот материал для другого мероприятия... Надо сказать о главных вопросах: над чем работает партия в области промышленности, сельского хозяйства, культуры и т. д. ...Надо обязательно сказать, над чем работает наша партия после XXIII съезда КПСС, какие мы имеем успехи, что мы не такие слабаки, не такая уж деревня, не консерваторы»⁹⁵ Критиковался не только подготовленный проект — критиковались люди, его создавшие, в данном случае секретарь ЦК КПСС К. Ф. Катушев и заведующий отделом ЦК К. В. Русаков, отвечавшие за работу с социалистическими странами. Вырабатывалась позиция Политбюро в области идеологии, исключавшая возможность исследовать недостатки в истории советского общества. •

В борьбе с инакомыслием в Чехословакии укреплялось официальное единомыслие в СССР.

Встрече в Чиерне-над-Тисой придавалось особое значение. Был подготовлен многостраничный доклад-обвинение Брежнева, другие участники переговоров получили памятку для конфиденциальных бесед. В ней были сжато сформулированы основные требования: запрещение деятельности всех политических организаций, партий и клубов, выступающих против социализма; обеспечение контроля партии за средствами массовой информации; восстановление руководящей роли компартии в чехословацком обществе; отставка Кригеля, Шпачека, Цисаржа, Славика, Шика, Павела, Прхлика⁹⁶. В Памятке для делегации КПСС на совещании братских партий содержалось требование к чехословацкой стороне: «Только проведение этих мероприятий не на словах, а на деле позволит нам — социалистическим странам — не прибегать к крайним мерам. В противоположном случае, и мы говорим вам со всей прямотой, у нас не остается другого выхода, как прибегнуть к крайним мерам». Эти требования носили откровенно ультимативный характер.

Первоначально рассчитывали, что переговоры в Чиерне-над-Тисой будут короткими — всего один день 29 июля. Уже на 30-31 июля была запланирована встреча в Москве руководителей КПСС, БКП, В СРП, СЕПГ и ПОРП. Планируемый провал переговоров открывал путь к «крайним мерам». Однако переговоры пошли не так, как ожидалось. 30 июля Политбюро дало указание послам посетить Ульбрихта, Гомулку, Кадара и Живкова и сообщить, что «во время переговоров между Политбюро ЦК КПСС и Президиумом КПЧ по нашему предложению достигнута договоренность обеих делегаций». Переговоры продолжились. Курс сторонников политических решений на этом этапе явно брал верх. Встреча лидеров компартий из Москвы была перенесена на 3 августа, и не в Москву, а в Братиславу.

В ходе переговоров возник компромисс. Угроза военного вмешательства отодвинулась. КПСС прекращала полемику с КПЧ. Это почти автоматически значило и ослабление конфликта с руководством других компартий, прежде всего с Венгерской, Польской и СЕПГ. Однако и чехословацкое руководство должно было заплатить за этот компромисс свою цену. Прежде всего, это гарантия управляемости партии, а следовательно, и страны с позиций «пролетарского интернационализма», сохранения места Чехословакии в Варшавском Договоре. Для этого следовало восстановить контроль над средствами массовой информации, и прежде всего над телевидением. Были даны обещания вывести из секретарей ЦК КПЧ Цисаржа, считавшегося руководителем так называемого пражского центра в партии⁹⁷, исключить возможность того, что процесс подготовки XIV съезда окажется в руках «правых», вывести из-под контроля министра внутренних дел ЧССР Павела часть милиции путем разделения МВД на министерства охраны общественного порядка и госбезопасности.

Результатом этих переговоров стали краткое коммюнике и взаимные обязательства, принятые руководством двух компартий, носившие устный, недоговорный характер. На совещании в Братиславе Брежнев и Черник проинформировали руководителей компартий об итогах договоренностей, продемонстрировав до известной степени единство подходов. На время публичная полемика утихла, появились надежды на сохранение компромиссов. Однако для каждой из партий, для их партийного руководства оставались болезненные вопросы — не слишком ли далеко зашли они на этом пути. Для одних это была опасность ограничения национального суверенитета и достоинства, окончательного превращения правящей партии в марионетку другого государства; для других — угроза уступок ревизионизму, пересмотр послевоенного соотношения сил в Европе, соблазнительность чехословацкого своевольства для Восточной Европы и для населения самого СССР.

Компромисс, рожденный в Чиерне-над-Тисой, был хрупок. Договаривающиеся стороны не слишком доверяли друг другу. Примечательно, что во время Бра- тиславской встречи руководству КПСС было передано так называемое пригласительное письмо, призывавшее войска Советского Союза и подписанное Биляком, Индрой и др.⁹⁸

Диалог JI. И. Брежнев — А. Дубчек 13 августа

События, происходившие на неделе, последовавшей за совещанием в Чиерне- над-Тисой, до сих пор малоизвестны. Причина тому рутинная — начинался сезон отпусков руководства КПСС. В Москве почти не осталось членов Политбюро. Заседания Политбюро в отсутствие большинства его членов вел А. П. Кириленко. Штаб партийного руководства на время переместился на южные дачи членов Политбюро. Понятно, что тамошние разговоры, обсуждения, дискуссии документировались хуже, чем в Москве.

8 августа на заседании Политбюро ЦК КПСС была утверждена Информация ЦК КПСС для партийного актива о переговорах между членами Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ в Чиерне-над-Тисой и результатах совещания руководителей партий социалистических стран в Братиславе. Информация была подготовлена секретарями ЦК КПСС К. Ф. Катушевым, Б. Н. Пономаревым, М. А. Сусловым и заведующим отделом ЦК К. В. Русаковым. В ней сообщалось о наличии серьезных противоречий между КПСС и руководством КПЧ и о внутренних конфликтах в самой КПЧ. В этом документе содержалось краткое изложение советской позиции, заявленной в Чиерне-над-Тисой. «Политбюро ЦК КПСС считало,— сообщалось партактиву,— что в сложившейся обстановке целесообразно ставить вопрос в наиболее резкой, откровенной форме». Выступления Дубчека, Черника, Смрковского на прошедшей встрече определялись как «некритические, недооценивавшие опасность контрреволюции». Вывод не вызывал особого оптимизма: «Как позиция ЦК КПЧ, так и наблюдение за развитием событий после встреч в Чиерне-над-Тисой и в Братиславе не дают пока достаточной уверенности в том, что положения, зафиксированные в совместном Заявлении шести братских партий, заверения, сделанные Президиумом ЦК КПЧ на

... _ 99

двухсторонней встрече, будут выполнены на деле»

Брежнев в телефонном разговоре с Дубчеком 9 августа уже высказывал свои претензии по поводу публичных выступлений секретаря ЦК КПЧ Цисаржа, в которых тот критиковал недавнее соглашение. Советский лидер требовал провести кадровые перестановки в руководстве КПЧ. Дубчек, соглашаясь, говорил, что произвести их стане^ возможным на ближайшем Пленуме ЦК КПЧ. «Соберем пленум дней через десять»,— заверял он Брежнева. Брежнев напомнил, что в Чиерне сам Дубчек вместе со Смрковским и Черником обещали в несколько дней провести реорганизацию и разделение МВД. Черник и Ленарт, заверил Дубчек, разрабатывают меры по запрету стихийных митингов. «Эти митинги... не такие уж стихийные,— возразил Брежнев.— Они созываются Цисаржем и другими антипартийными элементами»¹⁰⁰.

Политбюро ЦК КПСС сообщило В. Ульбрихту об итогах беседы 9 августа с Дубчеком, указав, что главной темой стала реализация договоренностей в Чиер- не-над Тисой, в частности:

о мерах по овладению средствами массовой информации;

о мерах по прекращению деятельности социал-демократической партии и клубов. «Тов. Брежнев надеется,— сообщалось в послании Политбюро,— что и Вы, товарищ Ульбрихт, во время двухсторонней встречи с чехословацкими товарищами также обратите главное внимание на необходимость точного выполнения Заявления братских партий, на выполнение договоренности, которая была достигнута на встрече в Чиерне-над-Тисой, о которой тов. Брежнев информировал братские партии в Братиславе в присутствии тов. Дубчека и тов. Черника»¹⁰¹.

13 августа не случайно было выбрано для нового телефонного разговора. Это был вторник — день заседания Президиума ЦК КПЧ. Брежнев, звоня Дубчеку, несомненно, рассчитывал на его немедленные действия или, как минимум, на возможность предупредить о советской позиции высшее партийное руководство в Праге.

Брежнев начал свой разговор с того, что обвинил чехословацкие средства массовой информации в критике недавних соглашений, в антисоветской, антисоциалистической пропаганде. Отсюда следовал вывод: «Мы обменялись у себя на Политбюро мнениями¹⁰² и единодушно пришли к выводу о том, что есть все основания расценивать складывающееся положение как нарушение договоренностей, достигнутых в Чиерне-над-Тисой. Я имею в виду ту договоренность, которая была с тобой при разговорах один на один, я имею в виду ту договоренность, которую мы имели при встречах наших четверок, я имею в виду ту договоренность, которая имела место между Политбюро нашей партии и Президиумом Центрального Комитета вашей партии»¹⁰³

Попытка Дубчека сообщить, что, насколько ему известно, «за последнее время не было никаких выпадов против КПСС, Советского Союза, против социали-

₁

стических стран», вызвала убедительные возражения из Москвы. Там было известно лучше, с указанием статей и печатных изданий. «За последние два-три дня... газеты упорно продолжают заниматься публикацией клеветнических измышлений в адрес Советского Союза и других братских стран. Мои товарищи по Политбюро,— продолжал Брежнев,— настаивают на том, чтобы мы сделали вам срочное представление по этому вопросу, дали соответствующую ноту, и я не могу удержать своих товарищей от этой ноты...» На слова Дубчека: «У нас было совещание работников печати. Оно осудило, как неправильные, действия репортеров этих газет...» — последовало брежневское: «Саша, не в этом дело... Мы договаривались не о совещании... Тут нужны конкретные меры. Ведь мы конкретно договорились в отношении роли Пеликана в этом деле и о том, что Пеликана необходимо убрать. Это — первый шаг для наведения порядка в органах массовой информации».

Две другие темы — обещанные изменения в МВД и в партийном руководстве — снова и снова поднимались Брежневым во время его телефонных переговоров. Ситуация в МВД не могла не настораживать советское руководство. Уже в июне 1968 г. сотрудники Посольства СССР получили данные о начале слежки за собой; были приняты меры, затруднившие контакты между ними и чехословацкими функционерами¹⁰⁴. Позже в своей записке, направленной 29 сентября 1970 г. в Президиум ЦК КПЧ, бывший Председатель Правительства Чехословакии О. Черник сообщал о том, что руководству КПЧ было известно о плане чрезвычайных мер, разработанных министром внутренних дел И. Павелом, входившим в «пражский центр». В той же записке указывалось, что А. Дубчек и О. Черник считали необходимым подготовиться к открытому выступлению правых¹⁰⁵ Подтверждением возможности подобного обострения событий служат и слова В. Биляка, сказанные в начале июня 1968 г., о возможности использования милиции «в предсъездовский период, во время съезда или после него... в интересах сохранения партии и страны от раскола», как и его заявление, что у «тов. Дубчека в качестве оперативной силы имеется до десяти тысяч наиболее преданных солдат и офицеров, которые "при нажатии кнопки" будут немедленно приведены в готовность»¹⁰⁶.

Дубчек сообщил Брежневу, что 13 августа в повестку заседания Президиума КПЧ включен вопрос о разделении МВД «так, как условились в Чиерне-над- Тисой.

Брежнев. А как этот вопрос будет решен? ...Я хочу тебе напомнить; ты помнишь, когда тебе этот вопрос был задан, ты обратился к Чернику. Черник тебе сказал, что уже этот вопрос решен, что уже подготовлена кандидатура на второй пост и что в течение пяти дней они передадут это дело Смрковскому. Тогда ты обратился к Смрковскому, а он сказал: как только пришлет Черник этот документ, наш Совет решит его в течение пяти дней,

Дубчек. Да, тогда в Чиерне так говорили, но сейчас сильно изменилась ситуация. У нас сейчас происходит процесс федерирования. Будет федерация Словакии, федерация Чехии... Поэтому мы сегодня на Президиуме можем решить этот вопрос только как поручение правительству и министру подготовить соответствующие соображения... несколько позже.

Брежнев. Когда?

Дуб чек. В октябре месяце, в конце октября.

Б р е ж н е в. Но что тебе сказать на это, Саша, разве это не проявление нового обмана?..»

Провалились и все обещания кадровых перемен. Брежнев напоминал, что в Чиерне «сложность решения этих вопросов и тогда была ясна и вам, и Чернику, и Смрковскому, и Свободе, когда мы встречались четверками. Но вы тогда очень легко и очень самостоятельно, без нашего принуждения какого-то, сами выдвинули эти вопросы и сами обещали их решить в ближайшее время». Он настаивал на отстранении от руководства Цисаржа, Кригеля и Пеликана. Дубчек же повторял, что все кадровые вопросы можно будет решить только на пленуме, что обстановка изменилась. Брежнев вновь напоминал об обещаниях Дубчека, данных 9 августа, что пленум буд£т собран в ближайшие десять дней. В ответ его чехословацкий собеседник обещал провести пленум в конце августа, а скорее всего — в начале сентября...

В этой вязкой беседе, с частыми повторами, взаимными упреками и обидами, были тем не менее сформулированы позиции сторон. Для Брежнева — это обвинения Дубчека в обмане, в отказе от принятых обязательств. Он постоянно подчеркивал: «Мне Политбюро поручило переговорить...», «Мои товарищи интересуются, и я просил бы тебя сообщить для того, чтобы я передал членам нашего Политбюро». Анализ текста позволяет утверждать, что сам Брежнев пытался несколько дистанцироваться от мнения «коллективного руководства», стремился выступить в роли сторонника компромиссов, «уговаривающего».

Стоит отметить, что не было заседания Политбюро как формальной процедуры, на котором бы Брежневу было поручено провести этот разговор. Суть дела, на наш взгляд, проясняют брежневские слова «мои товарищи интересуются...». В это время вне Москвы, на южных дачах, находились сам Брежнев, Воронов, Косыгин, Пельше, Подгорный, Суслов, Шелепин, Шелест — члены Политбюро, а также кандидаты в члены Политбюро — Гришин, Кунаев, Мазуров, Машеров, Рашидов. Вместе с членами Политбюро отдыхал и венгерский партийный лидер Кадар. Так что было кому интересоваться ходом выполнения недавно подписанных договоренностей.

Дубчек постоянно ссылался на изменившиеся обстоятельства, на невозможность решать поставленные вопросы на Президиуме:

«Мы твердо стоим на том, что это мероприятие (раздел МВД.— Авт.) нужно провести. Изменилась только ситуация. И этот вопрос нужно уже рассматривать по-другому. И это его решение от нас уже не зависит.

Брежнев. Саша, разреши задать тебе вопрос, что же тогда зависит от вашего Президиума?..

Я только констаГирую,— продолжал Брежнев,— что у вас Президиум ЦК ничем не руководит и что нам очень жаль, что мы этого не знали на совещании в Чиерне-над-Тисой...»

Брежнев уговаривал Дубчека принять решения по кадровым вопросам немедленно, на заседании Президиума 13 августа: «Если ты эти вопросы поставишь на Президиуме, возможно, это последний шанс спасти дело без больших издержек, без больших потерь. Хуже будет, когда потери могут быть крупными».

Дубчек снова настаивал на том, что эти вопросы будут решаться пленумом.

«Но ты пойми,— обращался Брежнев к Дубчеку,— что... такое отношение к выполнению обязательств, принятых в Чиерне-над-Тисой, создает совершенно новую ситуацию... очевидно, она вынуждает нас по-новому оценивать обстановку и принимать новые самостоятельные меры.

Дубчек. Тов. Брежнев, принимайте все меры, которые ваше Политбюро ЦК считает правильными.

Брежнев. Но если ты мне так отвечаешь, то я должен тебе сказать, Саша, что это заявление несерьезное...»

Для Брежнева было очевидно, что такими мерами станет вторжение войск Варшавского Договора в Чехословакию. Но ведь это прекрасно знал и Дубчек, по крайней мере обязан был знать и понять это в ходе переговоров в Чиерне-над- Тисой!

Дубчек же, пытаясь доказать, что делается все возможное для выполнения договоренностей и больше сделать за 10 дней попросту невозможно, говорил Брежневу: «Если вы считаете нас обманщиками, то принимайте меры, которые ваше Политбюро считает нужными».

Попытки Дубчека добиться отсрочки выполнения обязательств без каких- либо гарантий с его стороны (а если точнее — при невозможности дать такие гарантии) встретили твердые возражения Брежнева: «Я не могу за спиной членов моего Политбюро решать новые вопросы. Я не могу согласиться ни с какими твоими доводами... Получается, что у тебя появились новые условия, а когда теперь ты выполнишь нашу договоренность о разделе МВД, неясно и непонятно. Ты пойми, что мы договаривались на самом высоком уровне... А теперь оказывается, что эти люди ничего не могут решить. И теперь ты мне говоришь, принимайте такие меры, которые считает нужными Политбюро ЦК КПСС. Конечно, придется, очевидно, с тобой согласиться принимать такие меры, которые мы сочтем необходимыми...

К середине разговора Дубчек, измученный собственными же невразумительными ответами, взрывается: «На очередном пленуме будет избран другой Первый секретарь». «Саша, не впадай в крайность, это совсем ненужный разговор»,— возражает ему Брежнев. Однако Дубчек снова и снова возвращается к этой теме: «Я пошел бы куда угодно работать. Я этой должностью не дорожу. Пускай кто угодно этим занимается, пускай кто угодно будет Первым секретарем ЦК КПЧ, я не могу работать больше без отсутствия поддержки, в обстановке постоянных нападок. Иссякли силы,— продолжал Дубчек,— я не случайно вам сказал, что новый пленум изберет нового секретаря. Я думаю уходить с этой работы. Дорогой Леонид Ильич, я прошу меня извинить за то, что, может быть, сегодня я несколько раздраженно говорил».

Брежнев пытался успокоить Дубчека, но вновь и вновь задавал одни и те же вопросы: намерен ли Президиум ЦК КПЧ выполнять решения, принятые в Чиерне-над-Тисой? Ответы Дубчека свидетельствовали, что Президиум ЦК не способен их выполнить, хотя сам Дубчек не переставал подтверждать верность прежним договоренностям.

Оба собеседника умалчивали, хитрили, недоговаривали. Брежнев надеялся, что в момент разговора рядом с Дубчеком будет В. Биляк. Эта просьба была заранее передана в Прагу. Но рядом с Дубчеком был Смрковский. Брежнев рассчитывал, что содержание разговора сразу же будет сообщено членам Президиума и секретарям ЦК КПЧ. Но и это не случилось. Для Москвы становилось ясно, что новую ситуацию... очевидно, она вынуждает нас по-новому оценивать обстановку и принимать новые самостоятельные меры.

Дубчек. Тов. Брежнев, принимайте все меры, которые ваше Политбюро ЦК считает правильными.

Брежнев. Но если ты мне так отвечаешь, то я должен тебе сказать, Саша, что это заявление несерьезное...»

Для Брежнева было очевидно, что такими мерами станет вторжение войск Варшавского Договора в Чехословакию. Но ведь это прекрасно знал и Дубчек, по крайней мере обязан был знать и понять это в ходе переговоров в Чиерне-над- Тисой!

Дубчек же, пытаясь доказать, что делается все возможное для выполнения договоренностей и больше сделать за 10 дней попросту невозможно, говорил Брежневу: «Если вы считаете нас обманщиками, то принимайте меры, которые ваше Политбюро считает нужными».

Попытки Дубчека добиться отсрочки выполнения обязательств без каких- либо гарантий с его стороны (а если точнее — при невозможности дать такие гарантии) встретили твердые возражения Брежнева: «Я не могу за спиной членов моего Политбюро решать новые вопросы. Я не могу согласиться ни с какими твоими доводами... Получается, что у тебя появились новые условия, а когда теперь ты выполнишь нашу договоренность о разделе МВД, неясно и непонятно. Ты пойми, что мы договаривались на самом высоком уровне... А теперь оказывается, что эти люди ничего не могут решить. И теперь ты мне говоришь, принимайте такие меры, которые считает нужными Политбюро ЦК КПСС. Конечно, придется, очевидно, с тобой согласиться принимать такие меры, которые мы сочтем необходимыми..

К середине разговора Дубчек, измученный собственными же невразумительными ответами, взрывается: «На очередном пленуме будет избран другой Первый секретарь». «Саша, не впадай в крайность, это совсем ненужный разговор»,— возражает ему Брежнев. Однако Дубчек снова и снова возвращается к этой теме: «Я пошел бы куда угодно работать. Я этой должностью не дорожу. Пускай кто угодно этим занимается, пускай кто угодно будет Первым секретарем ЦК КПЧ, я не могу работать больше без отсутствия поддержки, в обстановке постоянных нападок. Иссякли силы,— продолжал Дубчек,— я не случайно вам сказал, что новый пленум изберет нового секретаря. Я думаю уходить с этой работы. Дорогой Леонид Ильич, я прошу меня извинить за то, что, может быть, сегодня я несколько раздраженно говорил».

Брежнев пытался успокоить Дубчека, но вновь и вновь задавал одни и те же вопросы: намерен ли Президиум ЦК КПЧ выполнять решения, принятые в Чиерне-над-Тисой? Ответы Дубчека свидетельствовали, что Президиум ЦК не способен их выполнить, хотя сам Дубчек не переставал подтверждать верность прежним договоренностям.

Оба собеседника умалчивали, хитрили, недоговаривали. Брежнев надеялся, что в момент разговора рядом с Дубчеком будет В. Биляк. Эта просьба была заранее передана в Прагу. Но рядом с Дубчеком был Смрковский. Брежнев рассчитывал, что содержание разговора сразу же будет сообщено членам Президиума и секретарям ЦК КПЧ. Но и это не случилось. Для Москвы становилось ясно, что

Дубчек не контролирует деятельность Президиума ЦК КПЧ, Президиум ЦК — ситуацию в стране. Дубчек сообщил, что он устранился от подготовки XIV съезда КПЧ, что он вынужден в ближайшее время уйти из партийного руководства.

Однако текст телефонной записи ставит перед исследователями ряд вопросов, ответы на которые не содержатся в московских архивах. Что значит десятки раз повторенная фраза А. Дубчека об изменившихся обстоятельствах? Конечно, это не только и не столько процесс федерализации Чехословакии. Контекст свидетельствует: изменилась расстановка сил в руководстве партии. Трудно не задать вопрос: что привело к ослаблению позиций той группировки в партии, которая летом 1968 г. пользовалась абсолютной поддержкой населения?¹⁰⁷ Какие решения принимались в высшем руководстве Чехословакии между окончанием переговоров в Чиерне и 21 августа 1968 г.? Что изменилось в ситуации вокруг МВД?

Важнейшее значение для понимания событий 1968 г. имеет получение дополнительной информации о том, что представляли собой и как планировались чрезвычайные меры генерала Й. Павела, какова судьба планов подавления возможного переворота правых, которые разрабатывались при участии Дубчека и Черника.

Крайние меры

Выводы, сделанные в Москве из этой информации, имели исключительно важный характер. 16 августа под председательством А. П. Кириленко состоялось заседание Политбюро. В его работе приняли участие Мазуров, Полянский, Андропов, Демичев, Капитонов, Катушев, Кулаков и Соломенцев. Кириленко сообщил последнюю информацию, подготовленную комиссией Политбюро, о ситуации в Чехословакии. По его словам, «в ней дан анализ событий в Чехословакии по ситуации на 13 августа. На основе этого анализа были внесены предложения Политбюро ЦК КПСС Президиуму ЦК КПЧ с учетом замечаний, сделанных по первому варианту Леонидом Ильичом. Он мне передал их по телефону. Новый вариант мы сегодня ночью передали на Юг. Как мне известно, товарищи сейчас над ним работают».

Кириленко сообщил также, что в процессе выработки решений учитывалась позиция Кадара, «который высказал свое мнение т. Брежневу на Юге», что состоялись консультации с Живковым, Ульбрихтом и Гомулкой.

16 августа Политбюро ЦК КПСС утвердило текст послания Брежнева Дубче- ку, которое должен был передать чехословацкому лидеру посол Червоненко. В нем на двух страницах машинописного текста содержался перечень обязательств, не выполненных чехословацким руководством. Поводом для послания стал все тот же разговор, состоявшийся 13 августа. «В целом,— заявлялось от имени Брежнева,— у меня сложилось такое впечатление, что Президиум ЦК КПЧ не проявляет должной инициативы и решимости в выполнении договоренностей между нами, тогда как все это является весьма важным для отпора правым антисоциалистическим и контрреволюционным элементам, для защиты КПЧ и завоеваний социализма в Чехословакии. Возможно, Вы были возбуждены какими-то обстоятельствами, что бывает в нашей жизни. В конце беседы Вы извинились. Тем не менее интересующие вопросы не были выяснены до конца. Я не хочу давать преждевременно оценку тому, на что это промедление рассчитано, и поэтому решил просить Вас ответить мне через т. Червоненко»¹⁰⁸

Послу были даны инструкции: «При первой возможности ознакомьте с содержанием письма тт. Биляка, Кольдера, Индру, Риго, Барбирека, Пиллера, Ка- пека, Швестку. Сделайте так, чтобы во время Вашего визита к т. Дубчеку Вы, как бы случайно, встретились в здании ЦК с тт. Кольдером и Индрой или с кем- нибудь другим из этой группы, и скажите им, что прибыли для вручения т. Дубчеку письма от т. Брежнева. Объясните товарищам, что это дает основание попросить т. Дубчека огласить содержание письма т. Брежнева на Президиуме ЦК КПЧ»¹⁰⁹.

На следующий день, 17 августа, в Москву прибыли все члены Политбюро. Заседание вел сам Брежнев. Оно началось рассказом о его консультациях с Кадаром. Венгерский лидер выразил полную готовность участвовать во всех акциях «помощи чехословацкому народу». Кадар сообщил, что «единодушно» принято соответствующее решение Политбюро и Пленума ЦК ВСРП, объявлена мобилизационная готовность в армии. Вместе с тем он пытался отыскать последние шансы политического выхода из конфликта. «Может быть,— обращался он к членам Политбюро,— следовало предпринять еще один шаг для того, чтобы положительно повлиять на Дубчека, оторвать его от правых сил». Брежнев просил Кадара встретиться с Дубчеком. Встреча была запланирована на 17 августа — день заседания Политбюро ЦК КПСС. Было подготовлено очередное письмо Политбюро ЦК КПСС в Президиум ЦК КПЧ.

Телефонный разговор от 13 августа также был подробно пересказан Брежневым своим соратникам по Политбюро. Вывод Брежнева: «Дубчек запутался политически, а обстановка все время усложняется».

Серьезные опасения, по мнению Брежнева, таил в себе приближавшийся XIV съезд КПЧ, который должен был привести к победе правого крыла в партии.

С этого времени началась непосредственная подготовка к вторжению. В решении Политбюро «К вопросу о положении в Чехословакии» сообщалось: «Всесторонне проанализировав обстановку и события последних дней в Чехословакии, а также обсудив просьбу членов Президиума ЦК КПЧ и Правительства ЧССР к СССР, ПНР, НРБ, ВНР и ГДР об оказании им военной помощи в борьбе против контрреволюционных сил, Политбюро ЦК КПСС единодушно считает, что развитие событий в Чехословакии за последние дни приобрело самый опасный характер. Правые элементы, опираясь на явную и тайную поддержку империалистической реакции, осуществили подготовку контрреволюционного переворота. ...Учитывая, что со стороны КПСС и других братских партий уже исчерпаны все политические средства воздействия на руководство КПЧ, чтобы побудить его к отпору правым, антисоциалистическим силам, Политбюро ЦК КПСС считает, что наступил момент для применения активных мер по защите социализма в ЧССР, и единодушно решает оказать Коммунистической партии и народу Чехословакии помощь и поддержку вооруженными силами. Считать целесообразным обратиться к братским партиям социалистических стран — НРБ, ВНР, ГДР, ПНР с предложением созвать в Москве 18 августа 1968 г. совещание партийных и государственных руководителей, на котором обсудить данный вопрос»¹¹⁰.

При принятии решения в Москве учитывалось и мнение «здорового ядра в КПЧ». «Здоровые силы,— сообщил Брежнев,— высказали целый ряд соображений о синхронности действий и своем плане. Я думаю, что в целом этот план приемлемый. Приемлемы и сроки, какие указывают они для действий, то есть 20-21 августа. Поэтому нам надо сегодня обсудить и определиться по этому вопросу. Вопрос очень серьезный и очень ответственный»¹¹¹

В ходе этого заседания дискуссий, споров вокруг решения о вводе войск Варшавского Договора в Чехословакию не было. Было принято постановление Политбюро «К вопросу о положении в Чехословакии», содержавшее перечень тех «крайних мер», которые готовились уже три месяца, текст письма Политбюро в Президиум ЦК КПЧ, были утверждены Обращение к гражданам Чехословацкой Социалистической Республики, к Чехословацкой армии, предусмотрены мероприятия по работе с так называемой «пятеркой» — чехословацкими деятелями, настаивавшими на вводе войск.

Был подготовлен проект Декларации Президиума ЦК КПЧ и Правительства Чехословацкой Социалистической Республики, с которой должны были обратиться «здоровые силы» в руководстве страны. В ней, в частности, было записано, что «пробравшиеся в руководство партии и государства правые, ревизионистские элементы, которые надавали народу различные обещания, на деле показали себя политическими банкротами... Президиум ЦК КПЧ и правительство страны берут на себя инициативу сплочения всех патриотических сил во имя социалистического будущего нашей Родины. Угроза братоубийственной войны, которую готовила реакция, поставила нас перед неизбежностью обращения за помощью к Советскому Союзу и другим братским социалистическим странам. Наши союзники откликнулись на эту просьбу. Они направили к нам свои войска для оказания нашей стране помощи в этот трудный час испытаний. Президиум ЦК КПЧ и Революционное правительство призывают всех граждан оказывать содействие воинским частям наших союзников». В этом документе последовательно осуждалась внутренняя политика, проводимая руководством ЧССР, содержались перечисления льгот, которые должно предоставить гражданам страны новое Революционное правительство. Во внешнеполитическом разделе проекта декларации содержалось подтверждение верности курсу на дружбу с Советским Союзом, другими социалистическими странами.

Послу Червоненко было поручено передать Биляку и Индре написанный в Москве текст Декларации Президиума ЦК КПЧ и Правительства Чехословацкой Социалистической Рее публики, указав, что «этот документ является материалом, который может послужить друзьям как помощь при разработке ими Обращения к народу».

На следующий день, 18 августа, в Москву прилетели руководители стран Варшавского Договора, чьи войска должны были входить в Чехословакию. С докладом перед участниками совещания выступил Брежнев. После него положение в Чехословакии охарактеризовали Ульбрихт, Живков, Гомулка и Кадар. Они «выразили полное и единодушное согласие с оценкой и выводами Политбюро ЦК КПСС».

19 августа на Старой площади в ЦК КПСС собрались члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари республиканских компартий, крайкомов и обкомов

КПСС, которых проинформировали, со ссылкой на необходимость выполнения решений апрельского и июльского пленумов, о готовящейся военной акции в Чехословакии. В тот же день были направлены инструкции советскому послу в Прагу о совместной акции пяти стран, советскому представителю в ООН в связи с предстоявшими событиями. Был утвержден текст Заявления ТАСС о том, что по просьбе Президиума ЦК КПЧ и чехословацкого правительства Советский Союз вместе с другими социалистическими странами оказал неотложную помощь Чехословакии в связи с угрозой социалистическому строю.

На следующий день; 20 августа, были даны указания послам в других социалистических странах, полетели новые инструкции для посла Червоненко. В ночь с 20 на 21 августа, в 23 часа 20 минут, за час до начала операции, он должен был посетить президента Чехословакии Л. Свободу и сообщить ему, что ЦК КПСС и другие «братские партии» получили просьбу большинства членов Президиума ЦК КПЧ и многих членов Правительства ЧССР об оказании военной помощи против угрозы контрреволюции в стране. «Если президент положительно отнесется к просьбе братских стран,— сообщалось в инструкции для посла,— то Вы, с соблюдением необходимого такта, можете передать ему в качестве проекта прилагаемый текст его обращения к армии и народу». Предполагалось, что Свобода немедленно сообщит об этом Дубчеку или кому-то другому из руководства ЧССР.

21-го в Чехословакию были введены войска.

Но хорошо организованная военная акция стремительно становилась политическим поражением. Против войск выступило гражданское население страны. Трудно было даже вообразить более мощный фактор антисоветской, антикоммунистической агитации, чем то, что было так тщательно спланировано Политбюро ЦК КПСС и «братскими социалистическими странами». Здесь мы не останавливаемся на этом очевидном факте. Литература, посвященная политическому протесту народов Чехословакии против ввода войск, обширна.

Вторым признаком поражения стал провал всех планов опереться на «здоровые силы». Все надежды сформировать Революционное правительство провалились уже в день вторжения. Еще 19 августа в руководстве КПСС существовала уверенность, что планируемая акция встретит поддержку большинства членов Президиума ЦК КПЧ. Однако эта иллюзия была безнадежно утрачена уже в первые часы вторжения. Арестованные 21 августа советскими войсками Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель, Шпачек, Шимон спустя два дня — 23 августа — были отосланы в Москву на переговоры с теми, кто несколькими днями раньше отказывал им в политическом доверии и кто намеревался полностью отстранить их от власти.

Жизнь доказала справедливость косыгинского мнения об отсутствии сколько- нибудь влиятельного, «здорового» по советским меркам ядра в руководстве КПЧ.

23 августа шли переговоры Брежнева, Косыгина и Подгорного с Л. Свободой, в тот же день Брежнев, Косыгин, Подгорный и Воронов провели долгие переговоры с Дубчеком и Черником. 26 августа был подписан протокол об итогах переговоров между Политбюро ЦК КПСС и Президиумом ЦК КПЧ¹¹².

25 августа, в те часы, когда еще полным ходом продолжались переговоры, состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС. По сути, на нем признавался провал «крайних мер». Центральное место на этом заседании заняло выступление Косыгина; именно он, а не Кириленко («второй секретарь» ЦК КПСС, ведший Политбюро в отсутствие Генерального) руководил работой этого заседания Политбюро. Косыгин начал с оценки ввода войск в Чехословакию устами руководителей «братских партий». Он разделил высказанные ими мнения на три группы. Первая — это мнение Кадара, совпадавшее с советским. Суть его — дальнейшее участие в руководстве КПЧ и Чехословакии А. Дубчека. Вторая позиция была выражена Живковым. «Он,— по словам Косыгина,— несколько вспыльчиво высказался так, что война неизбежна, что нужно все душить, нужно сажать контрреволюцию и так далее в этом духе». Живков высказывался за создание Революционного правительства.

Третья точка зрения — Ульбрихта и Гомулки — была близка к той, которую защищал Живков; разница была лишь в том, что те же мысли выражались аккуратнее. Они заявляли, что КПЧ полностью разложена, что в Чехословакии нет компартии, поэтому необходимо Революционное правительство. Попытки найти компромисс с прежним руководством КПЧ, предпринимавшиеся Брежневым на переговорах в Москве, вызывали у них протест: «Ульбрихт заявил, что, если Дубчек и Черник будут у руководства, тогда зачем же вводили войска?» Ему вторил Гомулка: «Никто не поймет, зачем мы ввели войска...»

На обсуждение Политбюро было предложено три варианта развития событий в Чехословакии. Первый вариант — это создание Революционного правительства во главе с президентом. Его заместителем мог бы быть, по словам Косыгина, Черник. «Между прочим,— заметил Косыгин,— очень хорошо и спокойно ведет себя Гусак».

Второй вариант — правительство во главе с Черником или Черник — Первый секретарь ЦК, а Гусак — Председатель Совета Министров, то есть устранение Дубчека с авансцены политики.

И третий вариант, который уже был предложен в проекте протокола переговоров между Политбюро ЦК КПСС и Президиумом ЦК КПЧ,— сохранение прежнего политического руководства, возвращение, по сути, к тем обязательствам, которые Президиум ЦК КПЧ принимал в Чиерне-над-Тисой, предполагавшим устранение Кригеля, Цисаржа и Шика. Вместе с ними должен был уйти и Биляк, влияние которого почти полностью было утрачено провалом всех его планов «крайних мер».

Обсуждение этих трех вариантов на Политбюро вызвало размежевание. Ясно, что сторонниками третьего плана были Брежнев и Косыгин. Ориентация Брежнева на поиск политических решений, его опасения «крайних мер» оказались оправданными. Косыгин, не любивший Дубчека и не доверявший ему, аттестовавший его как «подлеца номер 1», считал вместе с тем, что нет людей, которые могли бы возглавить Революционное правительство. С мнением Косыгина согласился Шелепин. Эту линию решительно поддержал Демичев: «Я считаю что единственно подходящий вариант — это последний вариант, третий. Это документы, которые подготовлены группой т. Косыгина. Если не этот вариант, то значит, война, никакого иного выхода не будет, тогда надо воевать. Надо ли это? Надо подумать».

Ему резко возразил Андропов: «Мне кажется, что не надо шарахаться из стороны в сторону, а то получается непонятно: кто же ввел войска — мы к ним или они к нам. Я считаю правильным то, что надо использовать все три варианта». В дальнейшем из объяснений председателя КГБ следовало, что ближе ему первый вариант — «надо предусмотреть сумму мер, которые бы разрешили ужесточить порядок в стране, в которую введены войска союзников...». Он предложил разогнать министров Чехословакии, укрывшихся в резиденции президента Свободы, арестовать там министра внутренних дел Павела. На создании Революционного правительства настаивал Устинов, как и на том, что «надо дать большую свободу нашим войскам».

Второй, промежуточный вариант защищал Подгорный. Его более всего устраивало устранение Дубчека из руководства. Полянский предложил организовать устранение Дубчека руками чехов: «Разрешить им провести пленум, как мы предполагаем, и пусть они сами на пленуме Дубчека разделают». «Этого не будет,— возразил Косыгин,— никто его разделывать не будет, этого не получится». Подгорному были близки предложения Андропова по «изоляции явной контрреволюции», но, наученный своим личным провалом с Биляком, он возражал сторонникам Революционного правительства: «Нет же у нас кандидатуры»¹¹³.

На практике победила линия Брежнева на компромисс. Процесс «нормализации» затянулся на годы. Экстремистский курс Андропова, Устинова, Подгорного, Шелеста оказался неосуществимым. Провалились все надежды и планы поддержки войск союзников «здоровыми силами». Как выяснилось, все их предложения применить методы «февраля 1948 г.» не имели под собой никакой реальной почвы.

Своего рода символом краха этих проектов стала многотысячная толпа разгневанных словаков, окружившая 21 августа советское консульство в Братиславе, то самое консульство, куда еще недавно приходили запросто, где работали люди, считавшиеся друзьями. Теперь советские танки пушечными выстрелами вверх разгоняли людей. Рушилась идея социализма, возможности его реформирования. Рушилась традиционная дружба между русским народом и народами Чехословакии. Советский Союз приобрел репутацию агрессора, укрепил эту репутацию.

Для советского руководства, в спорах вырабатывавшего свое отношение к Чехословакии и никогда не отделявшего чешские события от того, что происходило в собственной стране, в «братских социалистических странах», стало ясно — не на словах, а на деле, что реальный социализм принципиально нереформируем, что реформы и социализм — понятия, которые не могут сочетаться, и надо выбирать либо реформы, либо социализм.

Разгром реформ в Чехословакии стал началом конца реформ в СССР. Режимстановился более репрессивным по отношению к любому инакомыслию. Для советского общественного мнения вторжение в Чехословакию означало конец иллюзиям революционного гуманизма, коммунистической идеи. Режим стал циничнее, проще, понятнее.

И вывод, к которому приходится прийти: драматические события августа 1968 г. вызревали не как межгосударственный, а как межпартийный конфликт, заложниками которого оказались народы наших стран. Правительства стран Восточной Европы обязаны были своим существованием прежде всего поддержке КПСС и СССР. Они развивали свои отношения с СССР, как и СССР с этими странами, не на основе нормальной дипломатической практики, а путем выяснения межпартийных отношений, аргументами в котором могли быть и статьи в газетах, и перевыборы на пленумах, и танки на улицах.

Межпартийные конфликты становились межгосударственными.

* * *

Короткий период с осени 1964 по осень 1968 г. любопытен тем, что СССР столкнулся в это время с рядом альтернатив. Прежде всего, определялся внутриполитический курс руководства страны. Те принципы, которые наметились в управлении страной во второй половине 50-х гг., были подтверждены в условиях отрешения Хрущева от власти. «Принцип стабильности» предопределил в конце концов не только отставку Хрущева, но и политическое крушение его главного врага — Шелепина. Партийно-государственному руководству, номенклатуре не нужно было суперминистерство, пытавшееся все контролировать и вмешиваться в работу партийных и государственных органов. Поэтому вскоре был ликвидирован Комитет партийно-государственного контроля. Тем самым еще раз был подтвержден принцип «партийного руководства».

Была предпринята, и не без успеха, попытка решить экономические проблемы, наметившиеся к концу 50-х — началу 60-х гг. Ликвидация совнархозов и восстановление министерств, централизованного управления временно дали положительный эффект в развитии промышленности. Некоторое время действовали региональные связи, доставшиеся в наследство от совнархозов, но они были обеспечены централизованными инвестициями, отраслевой наукой и технической политикой. Восьмая пятилетка (1965-1970) стала одной из самых успешных в экономике страны. Важным фактором, все более значительно влиявшим на экономическое положение страны, стало стремительное расширение добычи нефти и газа в Западной Сибири.

Следует указать на начавшуюся экономическую реформу, предполагавшую расширение материальных стимулов производства, повышение заинтересованности самих работников в количественных и качественных результатах труда.

Отметим и то, что удалось на некоторое время ослабить зависимость страны от закупок продовольствия за границей. После тяжелых 1963-1965 гг. СССР резко сократил закупки хлеба за рубежом. Практически не производились закупки хлеба в 1966 г., во много раз ниже средних были закупки хлеба в 1967 г.

Однако одновременно действовали и другие факторы. «Полевение» общественно-политической ситуации в Европе и мире во второй половине 60-х гг. породило критику советского социализма «слева». Идеи реформирования социализма, «социализма с человеческим лицом», «новых левых» получили практическое воплощение в политическом брожении в Польше, в реформах, начавшихся в Чехословакии.

«Социалистический лагерь» и его местные коммунистические элиты были вынуждены определиться в своем отношении к реформам, справедливо увидев за ними угрозу утраты власти. Вторжение войск Варшавского Договора во главе с Советской Армией в Чехословакию стало рубежом политической истории не только для народов Центральной Европы, но и для СССР. Экономическая реформа в самом СССР была свернута. Отныне и до конца 80-х гг. утверждается убеждение в практической нереформируемости советского социализма. Последующие события лишь подтвердили справедливость этого вывода.

Примечания

Коммунист. 1964. № 16. С. 4.

Стенограмма декабрьского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС. М., 1965. С. 208.

Там же. С. 209-213.

См.: К итогам мартовского Пленума ЦК КПСС // Коммунист. 1965. № 6. С. 4.

Панников В. Сельское хозяйство перед большим делом // Коммунист. 1965. № 6. С. 30.

Коммунист. 1965. № 5. С. 3-7.

См.: Коммунист. 1964. № 3. С. 7. g

Панников В. Сельское хозяйство перед большим делом. С. 39.

См.: Назаров Р. Подсобное хозяйство: его роль и место в сельскохозяйственном производстве //Коммунист. 1966. № 16. С. 68-74.

См.: Хейман С. Интенсификация промышленного производства // Коммунист. 1964. № 11. С. 80-88.

Немчинов В. С. Социалистическое хозяйствование и планирование производства // Коммунист. 1964. №5. С. 74-87.

Там же. С. 77-78.

См. там же. С. 85.

См.: Лекции по истории КПСС. Вып. 3. Минск, 1974. С. 327.

Коржихина Т. П. Советское государство и его учреждения. Ноябрь 1917 г.— декабрь 1991 г. М„ 1994. С. 201.

Там же. С. 235.

См.: Бачурин А. Актуальные проблемы хозяйственной реформы // Коммунист. 1966. № 11. С.40-53.

Ситиин В. Хозяйственная реформа и пересмотр оптовых цен на промышленную продукцию // Коммунист. 1966. № 14. С. 36-46.

] 9

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. М., 1995. С. 44.

См.: Брежнев Л. И. Отчетный доклад ЦК КПСС XXIII съезду КПСС. М., 1966. С. 51. 21 ~ Там же.

Там же. С. 99.

См. там же. С. 111.

См.: XXIII съезд КПСС: Стенографический отчет. М., 1966. Т. 1. С. 358.

См.: Михайлов А. Условность в реалистическом искусстве // Коммунист. 1965. № 15. С. 74-

85.

Миф о застое. М., 1991. С. 70-71.

Кремлевский самосуд: (Сборник документов) / Сост. А. В. Короткое и др. М., 1994. С. 17.

См. там же. С. 40-41.

Там же. С. 43.

См.: Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Париж, 1975. С. 181. Кремлевский самосуд. С. 54—55.

Там же. С. 70.

См.: Коммунист. 1965. № 2.

См.: Развитой социализм: Проблемы теории. М., 1979. С. 206.

При этом необходимо отметить несомненную роль русского языка как посредника между мировой культурой и национальными культурами народов СССР, как условия ознакомления с достижениями национальных культур и русской, а через нее и мировой культуры.

Брежнев Л. И. Ленинским курсом. Т. 4. М., 1974. С. 100.

Шафаревич И. Путь из-под глыб. М., 1991. С. 90-91.

Письмо КГБ СССР в ЦК КПСС от 24 февраля 1966 г.

Письмо Ю. Андропова и А. Громыко в ЦК КПСС от 10 июля 1968 г.

ЦХСД, ф. 5, оп. 50, д. 631, л. 163-164.

Там же, оп. 58, д. 262, л. 83.

Там же, л. 85.

АП РФ, ф. 3, оп. 64, д. 541, л. 18-21.

ЦХСД, ф. 4, оп. 20, д. 349, л. 104-108.

Там же, ф. 5, оп. 58, д. 263, л. 38-41.

Письмо в Минобороны военного, военно-воздушного и военно-морского атташе при Посольстве СССР в ДРВ от 11 ноября 1966 г.

АП РФ, р-9636, ф. 5, оп. 59, д. 320, л. 43-46.

ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 299, л. 1-5.

МлынаржЗ. Мороз ударил из Кремля. М., 1992. С. 77.

ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 299, л. 11-15.

Там же, л. 7-8.

Там же, д. 323, л. 1-5.

Там же, л. 8.

Там же, д. 309, л. 1-2.

АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 19. Там же, л. 29.

Там же, л. 37.

Там же, л. 37-38.

Там же, л. 39.

ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 308.

АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 92.

Там же, л. 93-95.

С этим заявлением Подгорного связаны, на наш взгляд, записка, направленная в ЦК КПСС 3 апреля 1968 г. МПС КПСС, КГБ СССР, Министерством охраны общественного порядка СССР и Прокуратурой СССР, и внесенный ими проект Постановления Совмина СССР «Об укреплении паспортного режима в городе Москве и Московской области», по которому предполагалось предоставить исполкомам Московского городского и Московского областного Советов «право без предварительного наложения административного взыскания аннулировать прописку лиц, занимающихся антиобщественной деятельностью, допускающих клеветнические измышления, подстрекающих антиобщественные элементы к политически вредной деятельности, провокационно ведущих себя по отношению к органам власти...».

⁶⁴ АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 93-95. Млынарж 3. Мороз ударил из Кремля. С. 126-127.

См. там же. С. 114-131.

ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 323, л. 108-111.

«...От раскрытия архивов по "пражской весне" никуда не уйти...» // Отечественные архивы. 1993. № 3. С. 86-89.

⁶⁹ ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 323, л. 181.

Там же, д. 309, л. 4-7.

АП РФ, ф. 3, оп. 91, д. 100, л. 11.

Там же, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 200-220.

Там же, л. 262.

ЦХСД ф. 5, оп. 60, д. 323, л. 38^11.

Там же, д. 309, л. 58-72.

Там же, л. 73-78.

Там же, л. 75.

Там же, л. 78. •

См.: Журавский В. Наша дружба и братство нерушимы: Письмо участников общегосударственного актива народной милиции ЧССР // Правда. 1968. 21 июня.

См., например: ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 308, л. 46-50.

Там же, л. 40—42.

АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 357-398.

Там же, л. 399-400.

Там же, л. 402-403.

⁸³ ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 308, л. 63-64.

Там же, д. 324, л. 143.

Там же, д. 308, л. 59-62.

АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 419.

В этом тексте ощущается конфликт между председателем КГБ Андроповым и Председателем Совмина СССР, членом Политбюро Косыгиным. Некоторые сведения об истоках этого конфликта сообщил в своих мемуарах В. А. Крючков, тогда помощник Андропова. По данным Крючкова, Косыгин был инициатором освобождения Андропова в 1967 г. от должности секретаря ЦК КПСС и перевода его на должность председателя КГБ, которая считалась тогда менее значимой.—- См.: Крючков В. А. Личное дело. М., 1996. Ч. 1. С. 79-80.

АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 425.

ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 308, л. 165-169.

АП РФ, ф. 3, оп. 91, д. 98, л. 25-26.

Там же, л. 58-89.

Там же, л. 55-57.

*

Там же, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 438—439.

Там же, ф. 3, оп. 91, д. 99, л. 12-13.

В состав «пражского центра» КПЧ, по советским данным, входили Шик, Шпачек, Цисарж, Кригель, Павел. К ним присоединились Коларж, зав. организационно-политическим отделом ЦК, и Прхлик, зав. отделом административно-государственных органов (ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 323, л. 39- 41).

Письмо «пяти» — А. Индры, Д. Кольдера, А. Капека, О. Швестки. В. Биляка — см.: Известия. 1992. 17 июня; 1993. 21 августа.

«...Отраскр- тия архивов по "пражской весне" никуда не уйти...» С. 92-95.

АП РФ, ф. 3, оп. 91, д. 120, л. 1-18.

Там же, № 94/82 от 10.08.1968 г.

В протоколах Политбюро ЦК КПСС не сохранилось сведений об обсуждении хода выполнения соглашения в Чиерне-над-Тисой. Отсюда можно сделать, по крайней мере, три предположительных вывода: во-первых, протокол заседания не велся по техническим причинам (такая практика встречается); во-вторых, было не формальное заседание, а непосредственный обмен мнениями между членами Политбюро и, в-третьих, Брежнев просто использовал ссылки на мнение Политбюро, чтобы придать дополнительный вес своим обвинениям.

АП РФ, ф. 3, оп. 91, д. 120, л. 2.

ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 300, л. 1-4.

Там же, оп. 63, д. 368, л. 24.

Там же, оп. 60, д. 323, л. 41.

По данным социологических опросов, проведенных в Словакии Кабинетом опроса общественного мнения в Братиславе, доверяли (в %): Дубчеку — 90,3; Свободе — 75,8; Гусаку — 64,0; Смрковскому — 42,2; Чернику — 25,8; Биляку — 25,2; Цисаржу — 15,1; Ленарту— 14,4; Новомес- ском^— 10,3; Дзуру — 10,1 (ЦХСД, ф. 5, оп. 60, д. 324, л. 226).

АП РФ, Выписка из протокола № 94 заседания Политбюро от 16 августа 1968 г., л. 1-2.

„ ,

Там же, л. 3.

Там же, Выписка из протокола № 95 Политбюро ЦК от 17 августа 1968 г.

Там же, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 477.

Подробнее о них см.: Млынарж 3. Мороз ударил из Кремля. С. 161-274. ^1,3 АП РФ, Рабочая запись заседаний Политбюро ЦК КПСС, 1968 г., л. 484—491.

ГЛАВА 5

ОТ ЗАСТОЯ — К КРИЗИСУ (1969 — начало 80-х гг.)

Реформа заключает в себе два действия: 1) отмену старого и 2) поставление на место оного чего-либо нового. Какое из сих действий вредно? И то, и другое одинаково...

А. Н. Островский.

На всякого мудреца довольно простоты

«Идеологическая дисциплина» в науке

Идеологическая погода менялась быстро. Ледяной ветерок, потянувший в 1968-1969 гг., к началу 70-х гг. перерастал в метель. Во весь рост встала угроза переоценки того, что в 60-х гг. ассоциировалось с достижениями в науке, литературе, искусстве. Это было наступление на позиции той части интеллигенции, которая считала идеи социализма исторически прогрессивными, но была убеждена в том, что в условиях СССР «в период культа личности» эти идеи были деформированы и изуродованность эта сохранилась и позже; тех людей, которые искренне были заинтересованы в исправлении социализма путем обращения к отечественному прошлому и культуре, к национальным традициям, к достижениям мировой цивилизации. Идеологический пресс на время объединил, сплотил вечных для отечественной общественной мысли соперников — «западников» и «славянофилов». Своего рода застрельщиком контрреформ стал заведующий Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС, фронтовой друг Л. И. Брежнева С. П. Трапезников. Его нетерпимость, догматизм стали притчей во языцех. Трапезников олицетворял и в самом ЦК те силы, которые укрепились вместе с Брежневым и боролись против идеологических вольностей предшествующего периода. В результате этого курса в опале оказались ряд деятелей Академии наук СССР, пришедших в науку из аппарата ЦК.

Нельзя сказать, что этот курс — курс Трапезникова — не встречал сопротивления. Академик А. М. Румянцев¹ в июле 1970 г. направил в ЦК письмо, ставшее своего рода мартирологом общественным наукам «эпохи оттепели». Академик сообщал, что обычными в руководстве наукой стали «грубые, неквалифицированные разносы... факты прямого произвола, особенно в организации научных дискуссий и определении судьбы ряда научных направлений».

Примеров тому было множество, и А. М. Румянцев приводит их. Это разносная критика в «Социндустрии» книги сотрудника Института экономики АН СССР Б. В. Ракитского «Формы хозяйственного руководства предприятиями», работ покойного академика Е. С. Варги. По словам А. М. Румянцева, эта критика велась с непосредственными ссылками на указания, полученные из Отдела науки ЦК, и при участии сотрудников этого отдела. Румянцев упоминает, что резкой и, по его мнению, безосновательной критике были подвергнуты философские работы А. П. Бутенко.

Особое место в его письме занял анализ положения в исторической науке. По мнению Румянцева, многочисленные реорганизации, происходившие в 1968- 1970 гг. (разделение Института истории на два — истории СССР и всеобщей истории, упразднение сектора методологии исторической науки), только ослабили теоретический уровень исторической науки. В этом же ряду, по его мнению, находятся безапелляционная критика в прессе заведующего сектором М. Я. Гефте- ра², увольнение ряда сотрудников, ликвидация группы по подготовке к конгрессу историков.

«..Хотят или не хотят люди, зараженные этим негативизмом,— делал вывод академик Румянцев,— их позиция и действия наносят прямой практический и политический ущерб. Страх — плохой советчик. Научные работники, которые боятся того, что их неправильно поймут, и потому стараются подогнать свои взгляды и предложения под привычные формулировки, не смогут оказать своевременную помощь партии в решении новых и сложных проблем общественного развития. Развитие социальных наук, как подчеркивали Маркс и Ленин, должно носить опережающий характер по отношению к текущим событиям, иначе наука и не нужна. А это опережение, в свою очередь, возможно лишь при условии свободного обмена мнениями в научной среде. Разнообразие точек зрения среди ученых, стоящих на почве единого мировоззрения, естественно и даже необходимо. Вредна лишь претензия какой-либо группы ученых на обладание истиной. Когда же монополистами пытаются стать люди, которым партия доверила руководство научной жизнью, и когда эти люди применяют для этого командные приемы, возникает угроза разрыва между наукой и политикой, блокирования выходов из науки в политику...»

У партии, привычно отождествляемой с ЦК КПСС, было иное мнение по поводу связи науки с политикой. Эту точку зрения и изложил заведующий Отделом науки ЦК КПСС С. П. Трапезников в своей записке, датированной 24 июля 1970 г. и обсужденной позже на Секретариате ЦК.

Он заявлял: «К большому огорчению, среди изданных работ имеются отдельные слабые и даже незрелые работы, в которых допущены крупные идейно- теоретические ошибки». Отсюда вполне логичный, для автора, вывод: усилить партийное руководство! Трапезников и сообщает: «В связи с этим Отдел науки и учебных заведений ЦК КПСС рекомендовал отделениям АН СССР и институтам силами ученых разобраться и помочь ошибающимся товарищам в исправлении их ошибок. Именно таким образом было организовано обсуждение ряда работ. Так, в отделении философии и права АН СССР под председательством академика Константинова Ф. В. проходило обсуждение книги "Ленинизм и диалектика общественного развития", в котором приняло участие около 30 человек и выступило 28 научных работников. Книга содержит ряд ценных разделов, но вместе с тем в ней имеются крупные ошибки принципиального характера, о чем нами уже докладывалось ЦК КПСС.

По отзыву большинства ученых,— заявлял зав. Отделом науки,— это обсуждение прошло на высоком уровне, в деловой, принципиальной обстановке и помогло определить правильные позиции в ряде крупных теоретических вопросов философской науки. Аналогичное обсуждение проходило под председательством академика Жукова Е: М. на бюро отделения исторических наук АН СССР книги "Историческая наука и некоторые проблемы современности" Книга имеет ряд полезных научных статей. Но в ней оказались и такие статьи, которые являются в корне ошибочными. Неудивительно поэтому, что подобного рода статьи вызвали не только негодование, но и озабоченность ученых. В этой книге содержится призыв к "новому прочтению" трудов Маркса, Энгельса, Ленина. Что же это за "новое прочтение"? ...Оказывается, под этим "новым прочтением" имеется в виду пересмотреть ленинское учение о партии, о социалистической революции, о государстве, об общественно-экономических формациях. Выступавшие крупные ученые — академики Минц И. И., Поспелов П. Н., Жуков Е. М., Рыбаков Б. А., Гафуров Б. Г., Ким М. И. и другие ученые в своих выступлениях дали принципиальную, глубоко научную, аргументированную критику серьезным ошибкам и извращениям, имеющимся в названной книге».

А далее, «доказав» ссылками на ученые авторитеты несостоятельность научной аргументации академика Румянцева, Трапезников обрушивается на своего оппонента уже с персональными обвинениями, постепенно перерастающими в политический донос, в известный жанр «письма в инстанцию»: «И, право говоря, мы никак не думали и совершенно не предполагали,— пишет Трапезников,— чтобы т. Румянцев взял под защиту эти явно ошибочные труды, подверг сомнению вполне демократический характер обсуждения. Более того, он устранился от участия в действительно научном и объективном обсуждении этих работ».

«Автор записки требует открытых "свободных" дискуссий,— продолжал Трапезников.— Позволительно спросить его, о какой это "свободе" идет речь? Все дело, видимо, в том, что т. Румянцев, будучи вице-президентом АН СССР, отвечающим за общественные науки, ослабил связь с отделениями, институтами Академии наук и оказался плохо информированным о подлинном состоянии дел вверенного ему участка работы».

Наконец, последовали и конкретные обвинения Румянцева в отсутствии необходимой политической бдительности, в ошибочной кадровой политике и прямом пособничестве «политически незрелым» людям. Трапезников перечислял: академик Румянцев принял к себе в институт некоего Левита, уволенного с работы Калужским обкомом партии; когда в Калуге стало об этом известно и обком начал преследовать Левита на новом месте службы, Румянцев перевел его в Институт информации по общественным наукам; так же он помог устроиться на работу Е. Амбарцумову, уволенному с должности заместителя директора Института истории международного движения, и даже экономисту Г. Лисичкину, прославившемуся своей открытой полемикой с первым секретарем Ставропольского обкома партии Л. Ефремовым³, за что был подвергнут критике прямо на Пленуме ЦК КПСС. Более того, Румянцев демонстративно отказывался не только согласовывать свои выступления с Отделом науки, но и представлять их в отдел (чем отличался, например, от президента Академии наук).

Естественным выводом из всего изложенного была плохо скрытая рекомендация Трапезникова освободить Румянцева от поста вице-президента академии, отвечающего за развитие гуманитарных и общественных наук.

Как уже отмечалось выше, письмо Трапезникова обсуждалось на Секретариате ЦК, где оно получило поддержку. На первой линии критики партии оказались процессы, происходившие в экономической и исторической науках. Фактический отказ от проведения экономических реформ повлек за собой критику тех экономистов, которые продолжали обосновывать необходимость применения рыночных механизмов в условиях советской экономики. Показательна в этом смысле судьба упоминавшейся в письме академика Румянцева книги Б. В. Ракитского «Формы хозяйственного руководства предприятиями». Книга получила многочисленные положительные отзывы — Л. Пекарского и Л. Бондаренко, Э. Дунаева, Ю. Субоцкого, Е. Ясина.

Но самые главные рецензенты, заказанные Отделом науки ЦК, придерживались иного мнения. Нельзя не отдать им должное: они последовательно выявили в книге все, что служило обоснованием необходимости отказа от социалистической уравниловки, любые попытки доказать необходимость рыночных методов управления экономикой. Не осталось без внимания положение о том, что «общественный материальный интерес» не служит стимулом для деятельности конкретного человека (то есть, попросту говоря, рассуждения о всенародном благе останутся пустым звуком, пока не превратятся в личную материальную заинтересованность); Ракитский позволял себе крамольные рассуждения о том, что «нецелесообразно, чтобы партийные и государственные вышестоящие органы вмешивались в определение экономического содержания договора». Рецензенты Отдела науки справедливо замечали: «Такая постановка вопроса ошибочна, т. к. она умаляет роль руководства (партийного! — Авт.) хозяйственно-производственной деятельностью государственных предприятий».

Рецензентов раздражали понятие «децентрализация управления», попытки Ракитского обосновать необходимость ответственности руководителя производства перед коллективом, признание необходимости конкуренции внутри отраслей. Однако наибольшее недовольство вызывали п|редложения Ракитского о «свободном» выборе партнера при заключении хозяйственного договора в условиях «гибкости цен». Выводы рецензентов строго укладывались в рамки защиты директивной экономики: необходимо строго соблюдать принципы планового ценообразования, контроля за денежным оборотом.

Разгром «нового направления»

В мае 1969 г. в Уральском университете состоялась научная конференция. Обычное для университета событие, скажете вы. Да, верно, но на этот раз конференция проводилась с необычной для подобных событий рекламой. Кроме университета ее устроителем был Институт истории АН СССР и Научный совет по проблеме «История Великой Октябрьской революции». Конференция объединила виднейших историков, исследовавших отечественную историю XIX — начала

XX в., а также специалистов по истории Западной Европы, Латинской Америки, востоковедов, юристов.

Уральский университет не случайно стал местом встречи историков. На его кафедре российской истории уже много лет существовала группа историков, лидером которой был В. В. Адамов, доказывавшая, что крупнейший промышленный регион дореволюционной России — Урал накануне революции 1917 г. в экономическом отношении не был однородным, наряду с капиталистическими отношениями в крае сохранялись и докапиталистические. Ссылки на ранние работы Ленина не меняли сути — промышленный, капиталистический Урал, традиционно оценивавшийся как форпост будущей пролетарской революции, оказывался в интерпретации В. В. Адамова и его учеников оплотом феодальных пережитков, а рабочие Урала — особой группой, сохранявшей многие докапиталистические черты.

Эти исследования, на первый взгляд частные, затрагивали несравненно более важную и общую проблему, которая вызывала бесчисленные споры в среде историков,— типичен или нетипичен путь России в истории, закономерна ли сама Октябрьская революция — является ли она результатом «пролетарской революции», а не совместного выступления против власти рабочих и всех крестьян — от бедняков и батраков до середняков и кулаков, или революция специфична, так как ее появление на исторической арене XX в. стало результатом стечения многих факторов, отнюдь не укладывавшихся в прокрустово ложе «империализма как высшей и последней стадии капитализма» и «Октябрьской революции как первой пролетарской революции эпохи империализма».

Спор об уровне развития России к началу XX в. стал, пожалуй, самым заметным и политически заостренным среди многих дискуссий, которые велись в советской историографии с конца 50-х гг. и получили название нового направления⁴. «Новое направление» — это своего рода движение в исторической науке, объединившее историков разных специализаций, часто значительно отличающихся друг от друга своими взглядами, но с общим стремлением пересмотреть накопившиеся историографические штампы 30—40-х гг., сложившиеся в условиях жесточайшего идеологического давления. Пожалуй, наиболее точно это определил известный историк И. Ф. Гиндин, резко выступивший против официальной концепции на советско-итальянской конференции историков в 1968 г.⁵ Вторая половина 50-х — 60-е гг. с или временем острых дискуссий по проблемам абсолютизма в истории России, уровня развития капиталистичесь отношений в XIX — начале XX в., многоукладное™ в экономике страны, предпосылок и движущих сил Октябрьской революции. Лидерами «нового направления» были П. В. Волобуев — директор Института истории Академии наук СССР, К. Н. Тарнов- ский, И. Ф. Гиндин, М. Я. Гефтер.

Однако свердловская конференция проходила в ту пору, когда идеологическая погода стала определенно портиться — в 1969 г. рассуждения о «специфическом пути России» не могли восприниматься вне контекста оценки последствий «пражской весны». Смеем предположить, что Свердловск был выбран местом конференции и из-за того, что в Москве подобную встречу организовать было уже сложно.

С начала 70-х гг. критику «нового направления» пытались, хотя бы внешне, сдерживать в рамках научной дискуссии. Но собственно научной дискуссии и не получилось. Автору этих строк пришлось быть свидетелем того, как в начале 1972 г. на длившемся несколько дней заседании ученого совета Института истории СССР, где сторонники «нового направления» пользовались очевидной поддержкой, обсуждение было пресечено самым бесцеремонным образом: на трибуну поднялся мало кому ведомый человек средних лет, представился сотрудником Отдела науки ЦК КПСС и в лучших большевистских традициях, коротко и ясно объявил, что «новое нанравление» и его сторонники, включая директора института члена-корреспондента АН СССР П. В. Волобуева, не правы, после чего приказал прекратить обсуждение.

Идеологическое вольничанье не прошло даром и в Свердловске. В газете «Уральский рабочий» появилось письмо профессора Высшей партийной школы В. Я. Кривоногова, обвинявшего своих коллег в измене марксизму-ленинизму, в отступлении от ленинского учения об Октябрьской революции, в извращении истории Урала. Преподавателей университета и других высших учебных заведений Свердловска собрали в роскошном зале Дома политического просвещения Свердловского обкома КПСС⁶ Там перед ними выступил заведующий отделом науки обкома и зачитал стенограмму совещания в ЦК КПСС историков, философов, экономистов и специалистов по научному коммунизму, организованного Отделом науки ЦК КПСС.

Тон обсуждению в ЦК задал старый партийный идеолог П. Н. Поспелов, кстати, тоже академик, награжденный Академией наук СССР незадолго до описываемых событий золотой медалью Карла Маркса за вклад в изучение общественных наук. Из стенограммы следовало, что академик Поспелов отметил важный вклад Генерального секретаря JI. И. Брежнева в теорию социализма, а затем указал, что буржуазная историография пытается доказать, что Россия до Великой Октябрьской революции была отсталой страной, а отдельные историки говорят о союзе рабочего класса и крестьянства в революции — это вопиющее, удивительное отсутствие идеологической дисциплины (тезис о союзе рабочих и всего крестьянства в Октябрьской революции был одним из главных в исследованиях П. В. Волобуева — автора обстоятельных монографий по истории революции). Директора Института истории СССР критиковали много и зло, не останавливаясь перед умозаключениями: не слишком ли часто новации историков похожи на буржуазное воздействие? Нашлось немало желающих заявить (вроде профессора Косульникова), что Волобуев объективно помогает буржуазной идеологии.

Досталось полной мерой и Свердловской конференции, ее организаторам и сборнику научных статей, вышедшему на основе этой конференции, так как «сборник Уральского университета содержал все идеи "нового направления"». Попытки П. В. Волобуева защитить сборник, сказать, что это была попытка разобраться в сложной проблеме многоукладное™, похоже, только разъярили его оппонентов.

Закончив читать стенограмму совещания в ЦК, заведующий отделом науки Свердловского обкома заявил: «Как такое могло случиться в Свердловске?» После дежурных обвинений в адрес парткома университета, райкома и горкома партии он потребовал «предотвратить в нашем рабочем крае возможности идеологических рецидивов».

Придя в Уральский университет, я увидел, как уничтожается тираж еще не распроданного сборника материалов конференции, дальше были заседания парткома, снятие с поста заведующего кафедрой В. В. Адамова, ликвидация подготовки специалистов по истории социально-экономической истории России XIX

начала XX в., запрещение в течение 10 лет даже ссылаться на статьи «идеологически вредного» издания, сломанные судьбы людей, десятилетиями работавших над этими проблемами.

Разгром «нового направления» произошел и в Москве. Сменилось руководство Института истории СССР, на годы перестали печататься авторы, связанные с «новым направлением», произошло очевидное историографическое отставание на десятилетия в изучении проблематики конца XIX — начала XX в.

Практически каждое политически окрашенное дело историков, экономистов, философов или социологов рассыпалось, как ртуть, по всей стране, через партийные комитеты внедрялось в научно-исследовательские учреждения, университеты, на кафедры общественных наук институтов, порождая сотни мелких, часто незаметных, но от этого не менее страшных процессов для тех, кто попадал под идеологический пресс⁷. Слова «идеологическая дисциплина» стали ключевыми для определения состояния общественных наук. ЦК КПСС дал ясно понять

разномыслие не допускается, роль общественных наук благополучно возвращается к комментированию «исторических решений партии и правительства».

Ситуация вокруг «Нового мира» и А. Т. Твардовского

Если споры вокруг экономистов, историков, социологов и философов носили по преимуществу «цеховой» характер и были сравнительно неизвестны широким слоям населения, то ситуация вокруг журнала «Новый мир» затрагивала практически каждую интеллигентную семью. Журнал имед устойчивую репутацию лидера «левой» интеллигенции в том смысле, как это понимали в 60-80-х гг. Его отличали не только хорошие литературные произведения, но и острая критика, отстаивавшая либеральные ценности. Этот журнал вошел в историю общественной мысли страны публикацией «Одного дня Ивана Денисовича» А. Солженицына, ставшей по значению своего рода «секретным докладом на XX съезде» отечественной литературы, мемуаров И. Эренбурга, содержавши' ^_1овое понимание истории страны. Идеологический поворот с неизбежностью .ватил и журнал, и его авторов. Резкой критике были подвергнуты Л. Чуковская, Л. Копелев, Б. Окуджава. Поводом для разгрома редакции «Нового мира» послужила публикация за рубежом поэмы А. Т. Твардовского «По праву памяти». 3 февраля 1970 г. на заседании секретариата Союза писателей было принято решение, что из состава редколлегии выводятся сторонники Твардовского — В. Я. Лакшин, А. И. Кондратович, Виноградов, на место первого заместителя редактора назначался человек, неизвестный Т' рдовскому.

Твардовский, по его сл , «опротестовал перед ЦК КПСС и секретариатом Союза писателей... это р 1ие (принятое не только без согласования со мной, но и в мое отсутствие) на том основании, что в глаза тов. Большова не видел, совершенно с ним незнаком и считаю назначение его без моего ведома и согласия беспрецедентным ущемлением прав главного редактора, носящим по отношению ко мне оскорбительный характер».

Твардовский пытался бороться. 7 февраля 1970 г. он обратился с письмом к Брежневу, в котором попытался объяснить, что его поэма была уже' набрана и подготовлена к изданию летом 1969 г., но неожиданно остановлена Главлитом (цензурой). Просьбы Твардовского, адресованные первому секретарю Союза писателей К. А. Федину, обсудить поэму в Союзе писателей и снять цензурные ограничения успеха не имели. Время шло, и, по словам Твардовского, без его согласия поэма была опубликована на Западе. После этого функционеры Союза писателей потребовали, чтобы автор осудил эту публикацию. «Я был готов это сделать со всей решимостью, во всю меру моего негодования и протеста против опубликования в зарубежной печати выкраденного и изуродованного моего произведения,— писал Твардовский Брежневу,— но считал и считаю, что наиболее действенной формой отповеди было бы опубликование (после соответствующего обсуждения) самой моей поэмы в подлинном ее виде, что свело бы на нет эффект провокационных попыток опорочить это мое произведение».

Следом за Твардовским 9 февраля 1970 г. обратились с письмом к Брежневу А. Бек, В. Каверин, Б. Можаев, А. Рыбаков, Ю. Трифонов, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, М. Алигер, Е. Воробьев, В. Тендряков, Ю. Нагибин, М. Исаковский... Они писали:

«Дорогой, глубокоуважаемый Леонид Ильич!

Встревоженные положением, создавшимся в нашей литературе, мы считаем своим долгом обратиться к Вам. Против А. Т. Твардовского и руководимого им журнала "Новый мир" в последнее время ведется кампания, преследующая цель отстранить Твардовского от руководства журналом. Уже приняты решения об изменении редколлегии "Нового мира", по существу направленные к уходу Твардовского из журнала.

А. Т. Твардовского можно смело назвать национальным поэтом России и народным поэтом Советского Союза. Значение его творчества для нашей литературы неоценимо. У нас нет поэта, равного ему по таланту и значению. Руководимый им журнал является эталоном высокой художественности, чрезвычайно важной для коммунистического воспитания народа. Журнал проводит линию XX-XXIII съездов партии и с научной глубиной анализирует сложные проблемы современного общественного развития. Журнал собрал на своих страницах множество талантливейших современных советских писателей.

Не считаться с этим фактом было бы ошибкой с далеко идущими отрицательными последствиями. Мы совершенно убеждены, что для блага всей советской культуры необходимо, чтобы "Новый мир" продолжал свою работу под руководством А. Т. Твардовского и в том составе редколлегии, который он считает полезным для журнала».

Однако и обращение самого Твардовского, и письмо его коллег остались без результата. 11 февраля 1970 г. Твардовский написал заявление об уходе по собственному желанию. «Новый мир» 50-60-х гг. прекратил свое существование...

Для Твардовского это стало трагедией. КГБ продолжал за ним следить и подслушивать. Он мучился из-за издевательств в литературно-чиновничьей среде.

КГБ, явно опираясь на сведения «литераторов в штатском», передавал в ЦК подслушанные слова поэта:

«Я прекрасно знаю, что на мой счет идут насмешливые пересуды: Твардов- ский-де сообразил, что ныне Сталин не в моде, а в свое время чуть не пятьсот строк ему персонально посвятил... Не надо стыдиться, что мы написали во время финской войны поздравления Сталину в стихах. Мы верили, что делаем высокое дело. Стыдно должно быть тем, кто сегодня пытается обелить Сталина, ибо в душе они знают, что творят. Да, ведают, что творят, но оправдывают себя высокими политическими соображениями: этого требует политическая обстановка, государственные соображения!.. Вот увидите, в конце года в "Литературной газете" появится обзор о "Новом мире": какой содержательный и интересный теперь журнал!..»

Но говорить так не стали. «Новый мир» как явление литературной и общественной жизни перестал существовать на много лет. Но погиб и Твардовский.

«Есть много способов убить поэта.

Твардовского убили тем, что отняли "Новый мир"»,— писал А. Солженицын.

А. И. Солженицын и власть

Жесткое противостояние писателя и власти, в котором он отказался играть по правилам бесчисленных идеологических отделов, в том числе и главных — в ЦК КПСС и КГБ, нарастало. Серии демаршей А. Солженицына с его требованиями отмены цензуры, извинений за оскорбления, нанесенные ему партийными пропагандистами, обращением к западной общественности вызывали прежде всего замешательство «наверху». Но после событий в Чехословакии в 1968 г. оглядываться на реакцию советского и западного общественного мнения власти уже не хотели. 22 января 1969 г. заведующий Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро информировал Политбюро, что «высказывается мнение, что назрело время рассмотреть вопрос о пребывании А. Солженицына в рядах Союза (писателей.— Авт.). При этом отмечается, что исключение его из Союза писателей следовало бы провести в Рязанском отделении Союза писателей РСФСР, где этот литератор состоит на учете, с последующим утверждением принятого решения секретариатом Союза писателей РСФСР»⁸

4 ноября 1969 г. А. Солженицын был исключен Рязанской областной писательской организацией из Союза писателей «за антиобществе' '^е поведение, противоречащее целям и задачам Союза писателей СССР»⁹

Власти, однако, ждало другое испытание: исключение Солженицына спровоцировало мошную кампанию в западной прессе, где было опубликовано «Открытое письмо» А. Солженицына секретариату Союза писателей РСФСР; отнюдь не единодушны были и писатели в оценке действий своего начальства. Против исключения Солженицына, с требованием рассмотреть этот вопрос на пленуме Союза писателей высказались С. Антонов, Г. Бакланов, Б. Окуджава, В. Тендряков, Б. Можаев, А. Арбузов, Е. Евтушенко, А. Штейн, Л. Копелев, Л. Чуковская¹⁰.

А. Солженицын был выдвинут на Нобелевскую премию в области литературы и, несмотря на усилия советской пропаганды (а, может быть, в известной степени и благодаря им), 8 октября 1970 г. был провозглашен Нобелевским лауреатом. Этот акт зафиксировал очевидное, хотя и старательно замалчиваемое пропагандой обстоятельство: можно было исключить Солженицына из Союза писателей, но исключить его из литературы, российской и мировой,— невозможно. И вновь Солженицын требует от власти — на этот раз от ее «серого кардинала» М. А. Суслова — издания «Ракового корпуса», да к тому же и только оконченного романа «Август четырнадцатого»¹¹.

«Проблема Солженицына» требовала от властей решения. 29 октября 1970 г. председатель КГБ Ю. В. Андропов предложил следующий вариант: «В случае официального обращения Солженицына с ходатайством о выезде в Швецию для получения Нобелевской премии можно было бы пойти на удовлетворение этой просьбы. Что касается вопроса об обратном въезде в Советский Союз, то его следовало бы решать в зависимости от поведения Солженицына за границей. Если Солженицын решит остаться за рубежом, то, по нашему мнению, предпринимать какие-либо меры к его возвращению в Советский Союз вряд ли целесообразно»¹² Власть надеялась, что «само собой рассосется»: писатель уедет за премией, там сделает несколько заявлений, которые легко назвать антисоветскими,— и не пустить его домой, в Россию. А еще лучше, если он сам, добровольно, останется в Швеции, и тогда власть может обвинять его в измене Родине, в отсутствии патриотизма...

Но Солженицын расставленную ловушку видел и от поездки в Швецию отказался. Тогда Андропов вместе с Генеральным прокурором СССР Руденко спустя месяц — 20 ноября 1970 г.— внесли предложение «издать Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицынагражданства СССР и принудительном выдворении его за пределы Союза ССР»¹³

В этой ситуации неожиданную позицию занял министр внутренних дел Н. А. Щелоков. Он обратился напрямую к Брежневу и получил в его лице заинтересованного читателя, испещрившего текст многочисленными подчеркиваниями. Эта позиция в корне отличалась от мнения Андропова. Щелоков констатировал, что Солженицын стал крупной фигурой в идеологической борьбе, что «объективно Солженицын талантлив. Это — явление в литературе». «При решении вопроса о Солженицыне,— писал Щелоков,— необходимо проанализировать те ошибки в отношении творческих работников, которые были допущены в прошлом». Щелоков напоминал, что сравнительно недавно, при Хрущеве, за одну книгу — «Один день Ивана Денисовича» — Солженицын был принят в Союз писателей, получил громкую славу, а за другую книгу, написанную с тех же позиций,— «Раковый корпус» — его изгнали из Союза писателей. «Проблему Солженицына создали неумные администраторы в литературе»,— утверждал министр МВД. Он припоминал многие ошибки прошлого в отношениях власти с писателями — от Бунина, Андреева, Куприна до Пастернака. В своем вольномыслии генерал Щелоков доходил до утверждения, в других устах звучавшего бы как антисоветское высказывание: «История показывает, что наше отношение к этим писателям было неправильным. Более того, в истории с Солженицыным мы повторяем те же самые грубейшие ошибки, которые мы допустили с Борисом Пастернаком». По мнению Щелокова, серьезнейший просчет, допущенный запрещением писателю

Солженицын вовсе не страдал наивностью, адресуя свой трактат «вождям Советского Союза». Он понимал, что их «заветное желание, чтобы наш государственный строй и идеологическая система не менялись и стояли вот так веками. Но так в истории не бывает». Пожалуй, мы не ошибемся, если заявим, что и сейчас многие положения этого трактата писателя сохраняют свою актуальность.

После издания «Архипелага ГУЛАГ», ставшего документированным, страшным по своей убедительности обвинением коммунистического режима в преступлениях на протяжении всей советской истории, начинается новая волна преследований Солженицына. Вновь инспирировались многочисленные пасквильные публикации, вопрос о Солженицыне вновь замелькал в протоколах Политбюро ЦК КПСС. На заседании 7 января 1974 г. было принято решение о привлечении писателя к уголовной ответственности «за злостную антисоветскую деятельность, выразившуюся в передаче в зарубежные издательства и информационные агентства рукописей книг, писем, интервью, содержащих клевету на советский строй, Советский Союз, Коммунистическую партию Советского Союза и их внешнюю и внутреннюю политику, оскверняющих светлую память В. И. Ленина и других деятелей КПСС и Советского государства, жертв Великой Отечественной войны и немецко-фашистской оккупации...»¹⁷

КГБ вновь и вновь предлагал выслать Солженицына, лишив его гражданства. 11 февраля 1974 г. это предложение было одобрено Политбюро ЦК. 12 февраля вышел «не подлежащий опубликованию» Указ Президиума Верховного Совета СССР «О лишении гражданства СССР и выдворении за пределы СССР Солженицына А. И.».

КГБ по-своему постарался отомстить писателю — перед высылкой он был арестован и помещен в Лефортовскую тюрьму. Ему было предъявлено официальное обвинение в государственной измене. Только потом ему был объявлен Указ Верховного Совета СССР о высылке за границу¹⁸

Неосталинизм и борьба за «идеологическую чистоту»

Сталина зарыли. Его могила у Кремлевской стены долгое время была единственной в ряду могил партийных вождей, не снабженной памятником-бюстом. 30 лет назад, 17 декабря 1969 г., в перерыве во время сессии Верховного Совета СССР среди членов Политбюро неожиданно возник разговор о приближавшемся 90-летии со дня рождения И. В. Сталина.

Поводом для него стал вопрос: публиковать ли в «Правде» статью о Сталине? Вскоре этот разговор перерос в спор, причем спор принципиальный. Поэтому он и был записан и оформлен в виде «рабочей записи» Политбюро¹⁹

Брежнев задал вопрос: надо ли вообще публиковать статью?

Главный идеолог страны М. А. Суслов настаивал на публикации. «Я считаю,— говорил Суслов,— что такую статью ждут в стране вообще, не говоря о том, что в Грузии особенно ждуг. ...Я думаю, что нас правильно поймут все, в том числе и интеллигенция, о которой здесь некоторые товарищи упоминали. Неправильно могут понять Солженицын и ему подобные, а здоровая часть интеллигенции (а ее большинство) поймет правильно».

Против выступил Н. В. Подгорный. Напомню, что именно он внес на XXII съезде проект постановления о выносе тела Сталина из мавзолея. Он и напомнил членам Политбюро, что и каждый из них, в том числе и Суслов, когда-то выступали против культа личности. «Я не думаю, что надо как-то отмечать 90-летие со дня рождения Сталина. Если выступать со статьей в газете, то надо писать, кто погиб и сколько погибло от его рук. На мой взгляд, этого делать не нужно, а не делать — это будет неправильно. ...Никто нас не тянет, чтобы мы выступали со статьей, никто не просит. Нас значительная часть интеллигенции не поймет. И, мне кажется, кроме вреда, ничего эта статья не принесет».

Против издания статьи был А. Я. Пельше. «Нанес он вреда очень много, и боль эта чувствуется до сих пор. Это поколение ведь еще живо у нас. 90 лет — это ничего особенного, ничего нового не произошло. Может быть, и не надо широкой статьи. Может быть, какую-то заметку дать». О возможном вреде статьи о Сталине в «Правде» заявил Б. Н. Пономарев.

Однако на Подгорного напал его преемник на посту первого секретаря ЦК компартии Украины — П. Е. Шелест. «Я, может быть, выскажу свою точку зрения, несколько противоположную Николаю Викторовичу, причем выскажу ее однозначно. Мне кажется, статья нужна... Мне кажется, статью небольшую, правильную, с положительным и отрицательным нужно дать. И большинство наших людей, в том числе и интеллигенция, поймут нас правильно: тем более надо учитывать, что за последние годы в мемуарах наших маршалов, генералов много понаписано о Сталине...»

Подгорный: «Тогда надо писать, если говоришь об истории, сколько им уничтожено было людей».

Шелест: «Дело не в том, чтобы называть цифры, но надо сказать, что у него были ошибки в том духе, как сказано в решениях ЦК. А война? Строительство социализма под руководством Сталина? Это же всему миру известно. Я думаю, что надо дать статью. Другое дело, что, может быть, над этим текстом надо еще поработать».

Шелеста поддержал К. Т. Мазуров. «Мне кажется, что опубликование статьи больше пользы принесет, чем умалчивание этого факта. Статья должна быть небольшой, но правильной. ...Как же бороться за чистоту марксизма-ленинизма, если нам не писать о том, что было в истории?

Мне кажется, более того, надо подумать о том, чтобы поставить бюст на могиле Сталина. Я вам скажу, как реагировал т. Гусак (Густав Гусак — первый секретарь ЦК Компартии Чехословакии, сменивший, с помощью Советского Союза, коммуниста-реформатора А. Дубчека.— Авт.) на этот факт, когда мы подошли с ним во время посещения Мавзолея к могиле Сталина. Он спросил, а почему нет бюста? Я ему сказал, что вначале мы не поставили, а потом как-то к этому вопросу не возвращались. Он говорит: по-моему, это неправильно. Надо было поставить бюст. Вот вам точка зрения т. Гусака, который был в свое время, безусловно, обижен Сталиным. Да, по-моему, и любой здравый человек рассудил бы так».

Более осторожную позицию занял А. П. Кириленко. Он высказался за публикацию статьи, но отметил, что «настроения есть разные, и трудно сейчас сказать, кто сейчас и сколько "за" и сколько "против"». Он же предупредил, что «нет такой партии в Европе, которая будет аплодировать подобного рода статье. Надо будет нам подумать».

Однако большинство членов Политбюро было за публикацию — В. В. Гришин, А. Н. Шелепин, Д. Т. Устинов, А. Н. Косыгин, Г И. Воронов, М. С. Соло- менцев, И. В. Капитонов, Д. А. Кунаев, Ш. Р. Рашидов, В. В. Щербицкий.

Шелепин напомнил: «Как, например, было встречено упоминание т. Брежневым в докладе о Сталине в связи с 20-летием победы над гитлеровской Германией? Поэтому, я думаю, в народе это будет встречено хорошо».

«Безусловно, такую статью нужно дать,— заявил Ю. В. Андропов.— Если мы опубликуем ее, мы не причиним никакого вреда. Конечно, не будет ничего, если мы и не опубликуем. Но вопрос этот, товарищи, внутренний, наш, и мы должны решать, не оглядываясь на заграницу. ...А насчет заграницы я вам скажу. Кадар, например, в беседе со мной говорил: почему вы не переименуете Волгоград в Сталинград? Все-таки это историческое название. Вот вам и Кадар. Я и считаю, что такую статью дать надо».

Ему вторил белорусский лидер П. М. Машеров. «Я совершенно однозначно и без колебаний считаю, что статью, безусловно, нужно дать в том духе, как здесь говорили товарищи. Народ примет хорошо. Отсутствие статьи вызовет много всяких недоуменных вопросов».

Брежнев, подводя итоги, отметил: «Я чувствую, что в основе своей все товарищи едины. ...То, что касается публикации статьи, то я скажу вам откровенно, что я вначале занимал отрицательную позицию. Я считал, что не следует нам публиковать статью. Причем исходил при этом из того, что у нас сейчас все спокойно, все успокоились... Стоит ли нам вновь этот вопрос поднимать? Но вот, побеседовав со многими секретарями обкомов партии, продумав дополнительно и послушав ваши выступления, я думаю, что все-таки действительно больше пользы в том будет, если мы опубликуем статью. ...И, конечно, речь не идет о том, чтобы перечислять какие-то цифры погибших людей и т. д. Не в этом дело. А в спокойном тоне дать статью, на уровне понимания этого вопроса ЦК КПСС и в духе принятых решений съездом и соответствующего решения ЦК».

Статью опубликовали. В 1970 году на могиле Сталина появился его бюст, изваянный скульптором Н. В. Томским.

В стране, пережившей поход против Чехословакии в 1968 г., спешно сворачивалась экономическая реформа — «реформа Косыгина». Устанавливался неосталинизм — верность старым идеологическим ценностям, «идеологической дисциплине», помноженной на неведомую при Сталине «стабильность в руководстве».

Политический барометр явно клонился в сторону сторонников «очищения» Сталина, поэтому критика прошлого становилась для КГБ свидетельством недовольства существующим строем с вытекающими отсюда последствиями.

...Несомненным лидером группы литераторов, противостоявших «Новому миру», был журнал «Октябрь» и его главный редактор В. С. Кочетов. В 1969 г. им был опубликован роман «Чего же ты хочешь?», ставший скорее не явлением литературы, а политическим скандалом. Роман полон желчи в отношении либеральной интеллигенции, неприятия разоблачений прошлого, сделанных на XX съезде партии, глубокого убеждения во вредоносности западного влияния на страну, описываемого и оцениваемого в границах между фашистским вторжением в СССР и действиями американских разведчиков, диверсантов, шпионов и растлителей традиционной морали. Политическая злость явно вредила литературному мастерству, и роман немедленно стал объектом пародирования и насмешек.

В апреле 1970 г. КГБ докладывал в ЦК о том, что в Москве распространяется машинописный текст пародии на роман В. Кочетова «Чего же ты хочешь?». Автором пародии, по мнению «литературоведов в штатском», был сатирик 3. Па- перный. Он использовал сюжетные ходы романа: там и русская жена итальянца, в Москве коммуниста, а в Италии — успешного предпринимателя, расставшегося со своим коммунистическим прошлым, и американская певица, приехавшая в Москву по заданию спецслужб для растления советских людей, и рабочая династия Самариных. Последуем за текстом пародии:

«...У рабочего человека Феликса Самарина не было конфликта отцов и детей с отцом.

Давай, отец, потолкуем,— сказал сын.

Изволь,— согласился отец,— но только о заветном. Размениваться на пустячки не намерен. Что тебя заботит, сынок?

Две заботы сердце гложут,— чистосердечно признался Феликс,— германский реваншизм и американский империализм. Тут, отец, что-то делать надо. И еще одна закавыка. Давно хотел спросить. Скажи, пожалуйста, был тридцать седьмой год или же после тридцать шестого сразу начался тридцать восьмой?

Тридцать седьмой! Это надо же! — уклончиво воскликнул отец. Его взгляд стал холодней, а глаза потеплели.— Уравнение с тремя неизвестными,— сказал он молча,— икс, игрек, зет...

<...>

Прости, отец, опять к тебе,— сказал Феликс, входя.— Так как же все-таки — был тридцать седьмой год или нет? Не знаю, кому и верить.

Не был,— ответил отец отечески ласково,— не был, сынок, но будет».

Был ли тридцать седьмой год — год-символ советской истории? Все чаще

официальная пропаганда старалась руководствоваться рецептом сатирика — «после тридцать шестого сразу начался тридцать восьмой». Антисталинские рассуждения историка А. М. Некрича, возложившего на будущего генералиссимуса ответственность за ошибки во внешней политике, облегчившие фашистской Германии подготовку к нападению на СССР, его указания на личные просчеты Сталина, в значительной степени предопределившие трагическое начало войны, сделали историка объектом политического преследования, закончившегося его вынужденной эмиграцией.

Отношение к Сталину, к политическим репрессиям прошлого получило политически актуальный смысл. Критика прошлого становилась все в большей степени частью политического сознания интеллигенции, и это прошлое воспринималось в непосредственной связи с современной жизнью.

В поле зрения КГБ попал целый ряд организаций, по преимуществу молодежных и студенческих. Среди них были и относительно невинные. Так, в Туапсе существовал нелегальный «Клуб борьбы за демократию» из учащихся 8-9 классов средней школы № 3. Интересовались историей, под впечатлением «тенденциозных» выступлений родителей оценивали последствия культа личности Сталина, слушали Би-би-си и «Свободу», изготовили свою программу и устав, написали до сорока листовок.

Более серьезной была студенческая организация в Саратове. По данным КГБ, она существовала с начала 1967 до августа 1969 г. В нее входили студенты очных и заочных отделений высших учебных заведений, главным образом из Саратова. Ее участники, будучи несогласны с политикой Коммунистической партии и Советского правительства по вопросам государственного управления, экономического развития, социалистической демократии, ставили перед собой задачу борьбы с существующим строем. Они считали необходимым организовывать нелегальные кружки и группы с последующим их объединением в партию «нового, истинно марксистского типа», готовить пропагандистов для работы в массах, путем пропаганды создавать условия для совершения «новой революции» и свержения Советской власти. Группа имела устав, определявший ее структуру, порядок приема и обязанности членов, денежные средства, складывающиеся из уплаты ежемесячных членских взносов, изготавливала и различными способами размножала «антисоветские и политически вредные» документы.

В группу входили студенты Саратовского юридического института Сенин Олег Михайлович, Кириков Валентин Иванович, Бобров Виктор Александрович; студенты и выпускники Саратовского университета Романов Александр Иванович, Куликов Дмитрий Георгиевич, Фокеев Михаил Георгиевич.

Участники этой организации были хорошими студентами, активно участвовали в общественной жизни. Студенты старших курсов (среди них были уже и семейные люди) прирабатывали, устроившись на заочном и вечернем отделениях. Они происходили из типичных для студентов семей — их родители были учителями, рабочими, офицерами в отставке. Тем более примечательно, что вместо обычных для университетских общежитий и аудиторий разговоров они перешли к созданию организации. Эта организация воспринималась ими как социалистическая. Но это не был казенный социализм «курса научного коммунизма», незадолго перед этим введенный в учебную программу всех высших учебных заведений Советского Союза. Более того, их стремление самим разобраться в истории страны, самим понять противоречия, возникавшие при сопоставлении марксистской литературы и окружавшей их жизни, красноречивое молчание преподавателей, которым показывали эти очевидные противоречия, толкали их в научные библиотеки, заставляли самих браться за перо и пытаться изучить и понять тот строй, которым жила страна.

Последуем за текстом письма, направленного КГБ СССР в ЦК:

«При аресте у членов группы... изъято большое количество антисоветской литературы: 20 экземпляров рукописей на 167 листах; 72 экземпляра машинописного текста на 566 листах; 15 экземпляров фотокопий на 89 листах и 100 фотопленок с отснятым на них текстом антисоветских материалов и документов. Изъяты и средства размножения этих материалов — 4 пишущие машинки, 4 фотоаппарата и фильмоскоп для чтения текстов на фотопленках.

В изъятых материалах ("Закат капитала", "Трубы свободы", "Механизм лжи", "К вопросу о сталинизме", "Марксизм и колдуны", "Внешняя политика советского империализма" и др.) отрицается социалистический характер Октябрьской революции и извращаются основные этапы развития Советского государства;

утверждается наличие в СССР госкапитализма; излагаются программные установки по созданию в стране нелегальных кружков и групп, проведению враждебной пропаганды, организации забастовок, демонстраций и восстаний. Возводится клевета на общественные отношения, систему образования, деятельность государственных и партийных органов; грубо извращается национальная политика, содержатся призывы к свержению Советской власти».

Важную роль в формировании политических убеждений этих молодых людей сыграли литературные произведения и тогдашняя публицистика. В письме КГБ приводится своего рода библиографический перечень такой литературы, использованной в сочинениях участников саратовской организации. Это «Один день Ивана Денисовича)) А. Солженицына, «Не хлебом единым» А. Дудинцева, «Воспоминания террориста» Б.Савинкова (издательство «Прибой». Харьков, 1926), «Из жизни Федора Кузькина» Б. Можаева (Новый мир. 1966. № 7), «Моя биография» Е. Евтушенко (рукопись), «Ленин о Троцком и троцкизме» и «Новый курс» Л. Троцкого (Университет. 1925. № 1, 2), «Племена — партии — бюрократия» М.Френкеля (Мировая политика и международные отношения. 1968. №11), «Либерализм и демократия», «Дубинка для слишком умных» Л. Горбановского (Наука и жизнь. 1968. № 1), «Почему я не ношу жилет» Л. Плешакова (Комсомольская правда. 1967. 28 июня), «Мертвым не больно» В. Быкова (Новый мир. 1966. № 1), «Януш Корчак и наши дети» А. Шарова (Новый мир. 1966. № 10), «Кончина» В. Тендрякова (Москва. 1968. № 3), «Германский фашизм» А. Галкина (издательство «Наука», 1967). Очень популярна была автобиография Е. Евтушенко, которого они характеризовали как «революционного поэта, борца за социальную справедливость».

В ходу была и другая самиздатовская литература (читали выступления Ю. Даниэля и А. Синявского, письмо А. И. Солженицына съезду писателей).

Перед ними была карьера способных выпускников. Одного из студентов (Ки- рикова) приглашали в аспирантуру по кафедре истории КПСС, с неприличным, оскорбившим его цинизмом обещали блага «защищенного» историка партии; другие, вероятно, стали бы хорошими юристами, педагогами, учеными. Но вслух высказанные догадки, что СССР — страна государственного капитализма, что господствующим классом является бюрократия, в руках которой находится вся политическая и экономическая власть, а рабочий класс в СССР эксплуатируется бюрократией, стоили Сенину 7 лет лишения свободы и 2 лет ссылки, Кирикову — 6 лет лагерей и 2 лет ссылки, Романову — 6 лет лагерей, Куликову — 5 лет, Боброву — 4 лет, Фокееву — 3 лет лагерей.

Это было в точном смысле слова преследование за убеждения.

Молодежная группа, именовавшая себя «Партией свободной России» или «Революционной рабочей партией», была обнаружена в Свердловске. Туда входили главным образом молодые рабочие и студенты — два брата Пестовы, Шабуров, Узлов, Берсенев, Куликова, Ухабова. Впрочем, обнаружить эту группу было несложно. Она сама себя обнаружила и сделала это на глазах, без преувеличения, всего города. 7 ноября ее участники разбрасывали листовки в праздничных колоннах политехнического и юридического институтов. Листовки, отпечатанные на машинке, назывались «Нота Советскому правительству от трудящейся молодежи СССР» и «Минус будущее, плюс прошлое — современный социализм».

Вместе с тем в движении протеста наметились определенные изменения.

Позволим себе сформулировать их следующим образом: наивная вера в социализм, характерная для 50-х — начала 70-х гг., надежда на «социализм с человеческим лицом», на изменения в политической системе путем ее «десталинизации» постепенно уходит. Едва ли не центральной темой политического протеста становится борьба за права человека, за демократию не социалистического, а западного типа. На место веры в социализм приходит требование строгого соблюдения законов, изменения отечественного законодательства путем его приближения к международным юридическим стандартам.

Применение других методов протеста, апелляция к мировому общественному мнению создали, собственно, то, что и стало называться «диссидентским движением». Движения протеста становятся «более профессиональными», связанными с деятельностью международных правозащитных организаций. В 1970 г. В. Н. Чалидзе создал Комитет защиты прав человека, куда вошли академик А. Д. Сахаров и член-корреспондент И. Р. Шафаревич, в 1973 г. возникла русская секция «Международной амнистии» во главе с В. Ф. Турчиным и А. Н. Твердохлебовым.

Важнейшим событием для диссидентского движения стало подписание 1 августа 1975 г. Советским Союзом Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В ответ на признание неприменимости силы или угрозы силой, признание нерушимости послевоенных границ и территориальной целостности государств политическое руководство СССР было вынуждено признать соблюдение прав человека, определенных политических свобод, как и тот факт, что контроль за соблюдением этих прав «интернационализировался», перестал быть вопросом только внутренней политики.

В результате в СССР появились правозащитные организации, деятельность которых оказывалась под определенным покровительством международного права. С этой ситуацией руководство СССР соглашаться не хотело. В свою очередь, оно расширило применение практики лишения гражданства и высылки за границу диссидентов, особенно тех, которые были известны на Западе и против которых не решались уже применять традиционные меры наказания. Перестраивалась и деятельность КГБ. Там была разработана особая форма досудебного или, точнее, внесудебного преследования, резко расширившая возможности КГБ²⁰

В письме, направленном в октябре 1975 г. в ЦК, сообщались на первый взгляд утешительные факты, свидетельствовавшие об уменьшении политических преследований: «Сопоставление двух периодов: 1959-1966 гг. и 1967-1974 гг.— показывает, что число привлеченных к уголовной ответственности в последний период сократилось почти в 2 раза (с 8 664 до 4 879 человек). По некоторым видам особо опасных государственных преступлений это сокращение еще более значительно: за измену Родине — с 1 467 до 773 человек (в 2 раза); за антисоветскую агитацию и пропаганду — с 2 103 до 739 человек».

Однако именно в середине 70-х гг. резко возросла так называемая предупредительно-профилактическая деятельность КГБ. Как писали сами чекисты, «соотношение числа лиц, подвергнутых уголовной репрессии и профилактированных органами КГБ в период 1967-1974 гг., составляет 1:25, а по такому виду особо опасных государственных преступлений, как антисоветская агитация и пропаганда,— 1:96». Так называемое профилактирование становилось способом прямого, санкционированного властью вмешательства в жизнь людей, мысли и действия которых не подпадали под осуждение советским законодательством, но потенциально считались опасными для власти. Из рядов профилактированных, запуганных людей КГБ вело вербовку своей агентуры.

В справке КГБ приводится важная статистика (см. табл. 1). Обратим внимание, что число «профилактированных» многократно превосходило (примерно в 20 раз) количество привлеченных к уголовной ответственности. Таблица убедительнейшим образом свидетельствует, что основной целью деятельности КГБ была именно борьба с политическими противниками — на десяток пойманных шпионов приходилось три-четыре сотни обвиненных в антисоветской деятельности и около 60 тыс. «профилактированных».

Таблица 1

Сведения о числе лиц, привлеченных к уголовной ответственности и подвергнутых профилактике органами КГБ в 1959-1974 гг.

1959-1962

1963-1966

1967-1970

1971-1974

Всего привлечено к уголовной ответст

5 413*

3 251*

2 456*

2 423*

венности

за измену Родине

I 010

457

423

350

за шпионаж

28

8

0

9

за антисоветскую агитацию и пропаган

1 601

502

381

348

ду

за контрабанду

47

103

183

474

за нарушение правил о валютных опе

587

474

382

401

рациях

за незаконный переход границы СССР

926

613

704

553

за разглашение гостайны

22

31

19

18

за другие преступления

1 003

1 011

328

258

Профилактировано всего

Учета не

Учета не

58 298

63 108

велось

велось

В том числе:

лица, имевшие подозрительные связи

с иностранцами и вынашивавшие

5 039

6 310

изменнические намерения

лица, допускавшие политически

35 316

34 700

вредные проявления

Профилактировано с участием общест

венности (на собраниях, товарищеских судах, в форме бесед с участием предста

23 611

27 079

вителей общественности)

Объявлено официальное предупреждение

981

(в 1973-1974 гг.)

1959-1962

1963-1966

19<-_1970

1971-1974

Привлечено к ответственности из числа

100

50

ранее профилактированных

Так в источнике

Борьба за «идеологическую чистоту» занимала едва ли не одно из главных мест в деятельности КГБ. Руководство КГБ сообщало, что в результате его «активных действий... сорваны попытки организационно сплотить антисоветские элементы, инспирировать" серьезные враждебные проявления внутри страны под флагом защиты "прав человека" в СССР, скомпрометированы акции противника, пытавшегося спекулировать во враждебных целях общими принципами Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Хельсинки.

Среди иностранцев, приезжавших в нашу страну по линии культурного, научного обмена и в качестве туристов, выявлено значительное количество эмиссаров зарубежных сионистских и других антисоветских организаций. За попытки проведения идеологической диверсии выдворено из СССР 114 иностранцев. 679 установленным эмиссарам и функционерам зарубежных антисоветских центров и другим иностранцам закрыт въезд в СССР.

Конфисковано свыше 290 тысяч идеологически вредных материалов, засылавшихся в страну зарубежными подрывными центрами... В 1975 году профи- лактировано около 20 тысяч человек, совершивших политически вредные поступки, не содержащие преступного умысла. Свыше 25 активных участников сионистских проявлений и других инспираторов антисоветских акций выдворены из страны по каналу эмиграции. ...В значительной степени снижена враждебная деятельность еврейских националистов. Предотвращены антиобщественные провокационные акции с их стороны, сорваны замыслы распространить свое влияние путем инспирации националистических настроений под лозунгом создания в СССР так называемой "еврейской культурной автономии", снижены эмиграционные настроения, внесен раскол в ряды активных националистов. Локализован ряд групповых антиобщественных проявлений со стороны некоторых граждан немецкой национальности и крымско-татарских "автономистов".

Локализована враждебная деятельность ряда главарей так называемого Совета церквей, реакционно настроенных ксендзов, епископов и других подобных лиц. Сорваны планы противника по созданию новых легальных и нелегальных церковно-сектантских формирований.

...В результате принятых мер предотвращено группирование на нелегальной ревизионистской основе отдельных научных работников институтов истории, философии, социологии и экономики АН СССР, а также некоторых литераторов, художников, музыкантов, кинематографистов, выступавших против партийности и идейности в литературе и искусстве.

Сорваны намерения Сахарова и его единомышленников взять на себя роль связующего звена различных групп враждебных элементов внутри страны, а также между ними и подрывными центрами за рубежом».

Эта обширная цитата из отчета КГБ за 1975 г. типична для других отчетов КГБ, составленных в 70-х — начале 80-х гг. и отражающих деятельность этой организации²¹.

Реформы политические

Вторая половина 70-х гг. стала временем принятия новой Конституции СССР. Эта Конституция должна была прийти на смену не только старой, сталинской, принятой еще в 1936 г., которую пытались заменить в последние годы правления Хрущева, но и в известной степени проваленной окончательно Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии, обещавшем построить коммунизм через 20 лет, то есть к началу 80-х гг.

Конституция СССР 1977 г. провозглашала построение в СССР «развитого социализма». «Начался всемирно-исторический поворот человечества от капитализма к социализму,— заявлялось в Конституции.— Одержав победу в гражданской войне, отразив империалистическую интервенцию, Советская власть осуществила глубочайшие социально-экономические преобразования, навсегда покончила с эксплуатацией человека человеком, с классовыми антагонизмами и национальной враждой... Утвердились общественная собственность на средства производства, подлинная демократия для трудящихся масс. Впервые в истории человечества было создано социалистическое общество».

Конституция характеризовала СССР как «социалистическое общенародное государство, выражающее волю и интересы рабочих, крестьян и интеллигенции, трудящихся всех наций и народностей страны». «Основу экономической системы СССР,— по Конституции,— составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно- кооперативной собственности. ...Никто не вправе использовать социалистическую собственность в целях личной наживы и в других корыстных целях». Государственная собственность объявлялась общим достоянием всего советского народа, основной формой социалистической собственности. Кроме того, в СССР признавалась колхозно-кооперативная собственность (заметим: во многом декоративная, практически малоотличимая от государственной).

Впервые в Конституцию была включена специальная статья, провозглашавшая КПСС «ядром политической системы». Нетайная всегда роль партии как важнейшей государственной структуры СССР стала абсолютно явной. Это положение было подкреплено изменениями в Уставе КПСС, ставившими деятельность любых учреждений и предприятий под контроль их партийных организаций. В результате в стране как на дрожжах стали расти партийные учреждения — здания обкомов, райкомов, домов политического просвещения, высших партийных школ, партийных архивов и спецполиклиник.

КПСС пыталась контролировать все стороны жизни страны и руководить ими. Принять любое сколько-нибудь важное решение без одобрения местной парторганизации было невозможно. Как следствие этого, быстро увеличивалась численность членов КПСС. Это была обратная сторона существования государственной партии. Так как членство в партии становилось необходимым условием, в ней на различных уровнях оказывались прагматики, равнодушные к коммунистической риторике. Так было и раньше, но численность такого слоя в партии возрастала. Членство в партии становилось необходимой деталью любой карьеры. Стремясь руководить, партия должна была принимать в свои ряды, прямо рекомендовать стать коммунистами не только по идеологическим, но и по самым обычным, технологическим соображениям, для того чтобы не упустить контроля над любыми управленцами. Вместе с тем ясным становился отрыв большинства рядовых коммунистов от партаппарата.

Катившееся по рельсам заседаний Политбюро ЦК КПСС обсуждение новой Конституции и принятие на ее основе новых конституций союзных республик неожиданно натолкнулось на серьезные проблемы. Во вновь принятой Конституции СССР отсутствовала запись о государственном языке. Это соответствовало теоретической посылке о сближении наций и народностей СССР, о «создании новой общности — советского народа».

Однако в Конституциях Азербайджанской, Армянской, Грузинской ССР, а также Нахичеванской АССР уже имелись статьи о государственных языках. Угроза исключения записи о грузинском языке как государственном привела к открытым проявлениям протеста, прежде всего в среде грузинской интеллигенции и студенчества.

«Нельзя исключать, что изъятие из конституций Закавказских республик, особенно Грузинской и Армянской ССР, статей о государственном языке, которые были в них с первых дней установления Советской власти, может вызвать негативное реагирование со стороны определенной части населения, а также и на международной арене. Настороженность в этом вопросе высказывали в беседах в ЦК КПСС и руководители данных республик»,— писали 23 декабря 1977 г. в ЦК КПСС идеологи партии Б. Н. Пономарев, К. У. Черненко, И. В. Капитонов, М. В. Зимянин.

Конституцию приняли. В стране объявили о создании «развитого социалистического общества». По кухням злословили: «Ждали к 1980 г. коммунизма, а дождались Олимпиады».

Конец экономической реформы

Н. И. Рыжков, предпоследний премьер-министр СССР, работавший в 60- 70-х гг. инженером на Уральском заводе тяжелого машиностроения в Свердловске, вспоминал: «Реформу начали откровенно и резко скручивать в конце 60-х. Опять-таки внизу, на производстве, это чувствовалось особенно отчетливо и больно: только вздохнули, как кислород вновь перекрывают... Те, кто сразу усмотрел в экономических преобразованиях угрозу политической стабильности, только повода дожидались, чтобы эту реформу придушить. И повод подоспел. Весна 68-го, пражская весна, не на шутку перепугала столпов и охранителей догматической идеологии»²².

Отказ от проведения экономических реформ был зафиксирован в решениях декабрьского (1969 г.) Пленума ЦК КПСС. Там содержались привычные требования — об улучшении использования резервов производства и усилении режима экономии в народном хозяйстве. На место экономических рычагов управления вновь выходят командные методы, призывы к борьбе с нарушителями государственной и трудовой дисциплины, против бесхозяйственности, к усилению контроля за соблюдением дисциплины.

Страна получила мощный и, по сути, неожиданный источник валютных поступлений. После открытия в 1960 г. на севере Западной Сибири громадных запасов нефти и газа появились дополнительные средства, избавлявшие от необходимости лечить экономические болезни. Нефть стала наркотиком советской экономики. Страна все более оказывалась в зависимости от экспорта нефти и газа. В период с 1970 по 1980 г. добыча нефти в Западной Сибири выросла с 31 млн. до 312 млн. т; добыча газа за этот срок — с 9,5 млрд. до 156 млрд. куб. м²³ Громадные нефте- и газопроводы гнали топливо на Запад за валюту, на которую закупались продукты питания для страны, высокотехнологическое оборудование.

Кризисные явления в сельском хозяйстве СССР, опередившие общий экономический кризис в стране, вынудили политическое руководство закупать продовольствие за рубежом. Для этой цели расходовались запасы золота и валютные ресурсы страны (см. табл. 2).

Таблица 2

Сведения об использовании золотого запаса страны на закупку продовольствия (в т)"

Год

Общее количество

Экспорт

В том числе на закупку продовольствия

1963

1 082.3

520.3

372.2

1964

749,1

483,7

1965

577,1

335,6

335,3

1966

739,2

5,2

1967

864,4

50,2

50,2

1972**

1 243,7

458,6

458,2

1973

1 032,0

382,5

382,5

1975***

1 221,0

141,0

1976

1 001,4

362,8

362,8

1977

774,4

390,0

390,0

1978

498,0

412,0

1979

510,0

168,0

158,0

1980

502,0

156,0

156,0

1981

452,0

286,0

1982

576,0

30,0

30,0

Подсчеты произведены по данным Архива Политбюро ЦК КПСС А. В. Коротковым и А. С. Степановым.

Сведения за 1968-1971 гг. отсутствуют. •••

Сведения за 1974 г. отсутствуют.

Зависимость страны от закупок продовольствия за рубежом становилась все более очевидной и опасной. Наблюдался практически постоянный рост экспорта хлебофуражных продуктов: в 1973 г. было закуплено 13,2% зерна от его производства в СССР, в 1975 г.—23,9, в 1981 г.—41,4%²⁴.

Скрытно нарастало экономическое неравенство республик. Даже по официальной статистике, Российская Федерация могла оставить себе в 1975 г. 42,3% собранного на ее территории налога с оборота, Украина — 43,3, Латвия — 45,6, Молдавия — 50, Эстония — 59,7, Белоруссия — 68,2, Азербайджан — 69,1, Грузия — 88,5, Армения — 89,9, Таджикистан — 99,1, Киргизия — 93,2, Литва — 99,7, Узбекистан — 99,8, Казахстан — 100, Туркмения — 100%. Кроме того, в госбюджет Узбекистана, Казахстана, Литвы, Киргизии, Таджикистана поступало 100% подоходного налога с населения. Эта же тенденция прослеживается в Законе СССР о Госбюджете СССР на 1976-й и другие годы. Темпы капитальных вложений в экономику союзных республик в 2—4 раза превышали аналогичные показатели для России²⁵.

Вместе с тем в союзных республиках крепло убеждение, что именно Россия виновата в экономических проблемах каждой из них.

К концу 70-х гг. многочисленные проблемы в экономике становились очевидными. Громадные инвестиции в строительство промышленных предприятий, в амбициозные проекты вроде поворота стока северных рек на юг, в Среднюю Азию, не давали отдачи, нарастал «долгострой», в промышленности широко использовался ручной и неквалифицированный труд, что приводило к нехватке трудовых ресурсов, особенно в строительстве и в ряде отраслей промышленности. Менее заметными, но не менее опасными стали негативные тенденции в экономике страны, вызванные гонкой вооружений. СССР пытался по существу в одиночку выдержать соревнование в военной области с США и НАТО, Китаем. Огромные ресурсы направлялись в «черную дыру» военно-промышленного комплекса.

В конце 70-х гг. вновь была предпринята попытка начать проведение реформ в промышленности. Она была связана с именами Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина и его заместителей — В. Н. Новикова и В. А. Кириллина. Однако дальше намерений они пойти не смогли. В 1979 г. был подготовлен аналитический доклад о состоянии и перспективах советской экономики, заказанный Советом Министров СССР. Руководителем группы, работавшей над докладом, был заместитель Председателя Совета Министров СССР академик В. А. Кириллин. В докладе содержалась реалистическая картина экономического положения страны, указывалось, что неизбежно будут нарастать финансово- экономические .проблемы, что промышленность нуждается в радикальном, структурном реформировании, что страна начинает безнадежно отставать в использовании передовых технологий. Доклад вызвал раздражение, недовольство. Кириллина сняли с его поста, а сам доклад на 10 с лишним лет оказался засекреченным.

Кроме так называемых макроэкономических характеристик в экономике есть простые и понятные каждому человеку критерии, эквивалентные содержанию его кошелька и его холодильника. Со второй половины 70-х гг. заметно ухудшилось продовольственное снабжение населения. Росло недовольство промышленных рабочих размерами оплаты труда. Следствием этого недовольства стали поистине чрезвычайные для тогдашнего СССР события — забастовки. Это вынудило Секретариат ЦК КПСС принять в октябре 1980 г. специальное постановление «О некоторых негативных проявлениях, связанных снедостатками в организации и оплате труда рабочих и служащих», в котором сообщалось, что прошли забастовки рабочих в Свердловске, Литве, Эстонии, Челябинской области, на Украине, в Севастополе, Красноярском крае²⁶

В конце 70-х гг. произошло некоторое изменение в составе политического руководства страны. На пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству рассматривались две кандидатуры — первого секретаря Ставропольского крайкома партии М. С. Горбачева и первого секретаря Полтавского обкома партии Ф. Т. Моргуна. Горбачев был хорошо известен в ЦК благодаря тому, что отдых и курортное лечение высших партийных функционеров нередко проходили на Кавказских Минеральных Водах. Горбачев по протоколу обязан был встречаться с ними. Кроме того, со Ставропольем были связаны своими биографиями два влиятельнейших человека в Политбюро — М. Д. Суслов и Ю. В. Андропов. Собственно аграрная деятельность Горбачева ограничивалась тем, что Ставрополье было традиционно крупным центром сельскохозяйственного производства, и тем, что Горбачев заочно окончил в Ставрополе сельскохозяйственный институт, добавив его диплом к диплому Московского университета.

Ф. Т. Моргун отработал в Казахстане, на целине, самые трудные годы — с конца 1954 до середины 60-х; начал директором совхоза, дослужился до начальника Целиноградского краевого управления сельским хозяйством. Уже там, в Казахстане, он был связан с сельскохозяйственной наукой, начал последовательно внедрять природоохранные технологии обработки почвы, став на многие десятилетия противником применения глубокой вспашки, плугов. Потом были четыре года работы в Сельскохозяйственном отделе ЦК КПСС, три года (1969- 1972) — в Киргизии, первым заместителем Председателя Совета Министров, а с конца 1972 г. он стал первым секретарем Полтавского обкома партии²⁷

Профессиональный уровень Моргуна как кандидата на пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству был, безусловно, выше, чем у его коллеги из Ставрополья. К тому же по работе в Казахстане его знал лично Брежнев. Однако предпочтение было оказано Горбачеву.

Впрочем, сам Горбачев едва не сорвал собственное назначение в ЦК. В конце ноября 1978 г. он был вызван в Москву. Причины этого вызова ему не были известны. Помощник К. У. Черненко В. Прибытков рассказывает в своих мемуарах, что ему было приказано срочно отыскать Горбачева. Должна была состояться встреча ставропольского секретаря с Черненко в связи с тем, что его кандидатура рассматривалась на пост секретаря ЦК по сельскому хозяйству. Однако Горбачев, не ожидавший этого, отправился на пирушку к своим друзьям, где и был с большими трудностями отыскан. Оттуда был препровожден сначала к Черненко, а затем и к Брежневу²⁸ Окажись помощник менее расторопным, в политической истории СССР могли оказаться другие лица.

27 ноября 1978 г. на заседании Политбюро ЦК были предрешены вопросы о включении кандидатом в члены Политбюро Н. А. Тихонова, другим кандидатом в члены Политбюро — Э. А. Шеварднадзе. «У нас из кавказских республик кандидатом в члены Политбюро ЦК является т. Алиев — первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана,— говорил Брежнев перед членами Политбюро.—

Грузия, как вы знаете, является очень важной республикой, а грузинская партийная организация — одной из ведущих организаций нашей партии. Вы помните, что первый секретарь ЦК Компартии Грузии ранее входил в состав Политбюро, поэтому есть предложение внести на рассмотрение пленума вопрос об избрании т. Шеварднадзе Э. А. кандидатом в члены Политбюро. Тов. Шеварднадзе является энергичным руководителем, правильно решает вопросы».

Возражений не было.

Затем Брежнев представил Горбачева: «У нас сейчас нет секретаря ЦК КПСС, который бы занимался вопросами сельского хозяйства. Отрасль эта, как вы знаете, очень важная. Такой участок работы нельзя оставлять, чтобы им не занимался один из секретарей ЦК. Здесь нужен человек, который имел бы прежде всего сельскохозяйственное образование, опыт работы в важном сельскохозяйственном районе. Можно было бы, по моему мнению, рекомендовать для избрания секретарем ЦК т. Горбачева Михаила Сергеевича — первого секретаря Ставропольского крайкома партии. Все мы знаем т. Горбачева как молодого, энергичного, хорошо знающего сельскохозяйственное производство товарища. В этом году они очень хорошо поработали, сдали большое количество сельскохозяйственной продукции»²⁹

И на этот раз возражений не было.

Пролетарский интернационализм и внешняя политика СССР. Вьетнам

В 70-х гг. в советской внешней политике был продолжен курс на активную поддержку стран социализма и стран и политических движений «социалистической ориентации» по всему миру. Декларируя принцип «мирного сосуществования как специфической формы классовой борьбы», советское руководство последовательно поддерживало курс на сохранение и расширение рамок социалистической системы³⁰ По сути своей эта политика стала продолжением «холодной войны», однако зоны соперничества СССР с Соединенными Штатами по всему миру окрашивались цветом настоящих войн и военных конфликтов.

Самым очевидным проявлением конфликта внешнеполитических интересов СССР и США было продолжение войны в Индокитае. Вместе с тем во всех конфликтах основные противники нуждались друг в друге, стремились удерживать эти столкновения в том состоянии, которое не привело бы их на грань мировой войны. Парадоксальная подробность состояла в том, что обе стороны конфликта оказывались зависимыми как друг от друга, так и от своих «клиентов». Верность идеологизированным принципам внешней политики нередко превращала СССР в заложника своих партнеров — лидеров национально-освободительных и революционных движений. Логика статуса великих держав обрекала не только СССР, но и его могущественного противника — Соединенные Штаты Америки на сложные отношения — род зависимости от тех политических сил, которые они поддерживали. За право быть империей следовало платить, и иногда эта плата оказывалась высокой.

США, ДРВ и СССР постоянно поддерживали контакты в ходе вьетнамской войны. Госсекретарь США Д. Раек отмечал на пресс-конференции 19 июля 1967 г., что проблема заключалась не в отсутствии дипломатических каналов, а в глубокой, принципиальной противоположности взглядов США и ДРВ на возможные пути урегулирования конфликта. Стремясь найти выход из вьетнамской войны на приемлемых для себя условиях, правительство Р. Никсона вскоре после прихода к власти стало предпринимать попытки к тому, чтобы конфиденциально обсудить с представителями ДРВ принципиальные вопросы вьетнамского урегулирования непосредственно по линии Белого дома.

В период с начала вьетнамского конфликта и до объявления правительством Джонсона о прекращении бомбардировок территории ДРВ к северу от 20-й параллели (31 марта 1968 г.) практически все контакты между США и ДРВ осуществлялись через представителей третьих стран. При этом ряд наиболее важных обращений США к правительству ДРВ, которые имели непосредственное отношение к прекращению бомбардировок ДРВ и завязыванию переговоров по вьетнамскому вопросу в Париже, был сделан правительством Л. Джонсона через Советское правительство. Предварительные американо-вьетнамские встречи начались в Париже 13 мая 1968 г., превратившись позже (с 18 января 1969 г.) в официальные заседания четырехстороннего Парижского совещания по Вьетнаму.

В первой половине января 1969 г. помощник президента США по делам национальной безопасности Г. Киссинджер пытался договориться с северовьет- намцами о личной негласной встрече в Париже или ином месте для обсуждения сложившегося положения и поисков возможных решений, однако он получил резко отрицательный ответ. В этой же связи американцы делали ряд предложений СССР, но им ответили, что никаких переговоров за ДРВ и НФО Советское правительство вести не будет.

В марте — июне 1969 г. США пытались организовать негласные закрытые встречи в Париже, с одной стороны, между главами делегаций США и ДРВ для рассмотрения военных вопросов, а с другой — между представителями НФО и сайгонского режима для рассмотрения вопросов политического урегулирования в Южном Вьетнаме. Однако после нескольких встреч северовьетнамская сторона отказалась от них, усмотрев в них попытку США решить интересующие их военные вопросы, но уйти от рассмотрения политических проблем.

14 апреля 1969 г. Г. Киссинджер по поручению президента Р. Никсона передал через советского посла в Вашингтоне меморандум Советскому правительству с соображениями по вьетнамскому вопросу, которые американская сторона просила довести до сведения Ханоя. Заявляя о желании достичь взаимоприемлемого урегулирования во Вьетнаме, Никсон выражал готовность пойти на конфиденциальные переговоры с ДРВ в Москве или в Вашингтоне с целью выработки основных положений политического и военного урегулирования: взаимного вывода всех войск из Южного Вьетнама и прекращения огня при обеспечении НФО гарантированного права участия в политической жизни Южного Вьетнама, включая участие в выборах, срок которых подлежал установлению. Но на создание коалиционного правительства в Южном Вьетнаме до выборов он не соглашался. В американских соображениях предусматривалось также, чтобы Южный Вьетнам в течение определенного времени (например, 5 лет) оставался «отдельным и независимым», после чего у США не было бы возражений против объединения Вьетнама.

4 августа 1969 г. состоялась первая негласная встреча Киссинджера с главой делегации ДРВ в Париже Суан Тхюи. Киссинджер на этой встрече развивал положения, изложенные в американском меморандуме от 14 апреля 1969 г., а также в выступлении Никсона 14 мая 1969 г. Примерно в это же время, в середине июля, Никсон по неофициальным каналам направил личное письмо на имя Хо Ши Мина, в котором в общей форме призывал к совместным усилиям в урегулировании конфликта. Ответ ДРВ был дан 30 августа (за три дня до смерти Хо Ши Мина). Северовьетнамская сторона, по существу, подтвердила свою официальную позицию.

В течение 1970 г. между Киссинджером и руководителями делегации ДРВ на парижских переговорах состоялось пять конфиденциальных встреч (21 февраля, 16 марта, 4 апреля, в начале и в конце сентября). В первых трех из этих встреч со стороны ДРВ, наряду с главой делегации Суан Тхюи, принимал участие и специальный советник делегации, член Политбюро ПТВ Ле Дык Тхо.

Северовьетнамская сторона постоянно настаивала на безусловном и полном выводе американских войск из Южного Вьетнама в конкретно установленные сроки, на отказе США от поддержки режима Тхиеу и на сформировании временного коалиционного правительства в Южном Вьетнаме, которому были бы поручены подготовка и проведение выборов в Южном Вьетнаме.

Выдвигая различные варианты поэтапного вывода войск США из Южного Вьетнама (в течение 16, а затем 12 месяцев), американская сторона всякий раз обуславливала эти предложения требованием взаимного прекращения огня и вывода войск ДРВ из Южного Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, выражая готовность при этом согласиться на так называемый негласный фактический вывод северовьетнамских войск.

США категорически отказывались от принудительного устранения сайгон- ского правительства; они согласились пойти лишь на создание трехсторонней смешанной комиссии по проведению выборов в Южном Вьетнаме после взаимного вывода войск, в которую вошли бы представители сайгонского режима, ВРП и других общественно-политических групп Южного Вьетнама.

Таким образом, в ходе конфиденциальных американо-вьетнамских встреч стороны занимали, по существу, те позиции, которые они излагали и в своих официальных заявлениях и предложениях.

Начиная с января 1971 г. американская администрация вновь стала зондировать, в том числе и через Советское правительство, возможность возобновления негласных встреч с представителями ДРВ.

При этом Киссинджер стремился выяснить, не дадут ли северовьетнамцы со своей стороны обязательство о прекращении огня на период вывода американских войск из Южного Вьетнама и на какое-то время после их вывода, если бы США со своей стороны взяли обязательство вывести свои войска к определенной дате. Для того чтобы договориться о возобновлении встреч, в мае 1971 г. Киссинджер выезжал в Париж, где он, по некоторым данным, имел беседу с Суан Тхюи. За этим зондажем последовали три встречи Киссинджера с Ле Дык Тхо и Суан Тхюи (26 июня, 12 и 26 июля) и встреча с Тхюи 16 августа 1971 г.

Предложенная Киссинджером схема урегулирования во Вьетнаме предусматривала три фазы:

Выработку в конфиденциальном порядке и принятие взаимной Декларации о принципах урегулирования.

Разработку на Парижском совещании по Вьетнаму и заключение окончательного соглашения на основе Декларации о принципах урегулирования.

Созыв новой международной конференции по Индокитаю с участием, наряду с непосредственно вовлеченными в конфликт странами, СССР, КНР и некоторых других государств для выработки международных гарантий в подкрепление достигнутого соглашения.

Декларация о принципах, по мысли американцев, должна была бы содержать:

окончательную дату вывода американских войск из Южного Вьетнама;

обязательство США не поддерживать какое-либо одно правительство Сайгона;

обязательство уважать нейтральный статус Южного Вьетнама;

ограничение военной и экономической помощи Южному Вьетнаму пределами, согласованными с ДРВ;

взаимное прекращение огня по всему Индокитаю;

освобождение и возвращение военнопленных³¹

Переговоры шли трудно. Северный Вьетнам отверг попытки представителей США сделать правительство Южного Вьетнама партнером в этих переговорах, настаивал на выводе из Вьетнама войск США и его союзников. США, соглашаясь в принципе вывести свои войска из страны, требовали и от Северного Вьетнама отозвать свои войска с юга страны. Им возражали, что вопрос о вьетнамских войсках должны решать сами вьетнамцы.

Позиция ДРВ была поддержана участниками Международного совещания коммунистических и рабочих партий, состоявшегося 5-17 июня 1969 г. «Право вьетнамского народа вести борьбу в защиту своего отечества,— говорилось в специальном заявлении совещания,— это священное и неприкосновенное право всех народов на самооборону». Заявление призывало развернуть «многообразные, еще более мощные и координированные действия антиимпериалистических и миролюбивых сил в поддержку вьетнамского народа, борющегося против агрессии США»³².

Советские союзники с началом интенсивных вьетнамо-американских переговоров оказались в сложном положении. Посольство СССР в ДРВ в июле 1970 г. сообщало, что «советско-вьетнамские политические консультации, предпринимавшиеся на партийном и государственном уровне в основном во время визитов партийно-государственных делегаций, а также по дипломатическим каналам в Москве, Ханое и Париже, сыграли важную роль в деле обмена мнениями и взаимного выяснения точек зрения, прежде всего по вьетнамской проблеме... Тем не менее,— констатировало посольство,— внешнеполитическое сотрудничество между нашими странами, в особенности на рабочем уровне, нельзя признать в должной мере удовлетворительным и полноценным. Пожалуй, из всех форм и видов советско-вьетнамского сотрудничества именно внешнеполитическому сотрудничеству присущи наиболее существенные недостатки. И не вина в этом советской стороны. Мы всегда активно действовали в деле налаживания более широкого внешнеполитического сотрудничества, но вьетнамские товарищи проявляют в этом отношении сдержанность.

Вьетнамские товарищи не отвечали взаимностью на широкий поток передаваемой им нашей внешнеполитической информации, своевременно не ставили нас в известность о своих мероприятиях, в частности по решению вьетнамской проблемы, как это было, например, с созданием Временного революционного правительства Республики Южный Вьетнам, с перепиской между Хо Ши Мином и Никсоном и т. д....

Вьетнамцы уклонялись от тесного взаимодействия с нами в рамках мирового коммунистического движения, социалистического лагеря, различных международных организаций; вплоть до последнего времени фактически не идут на прямые доверительные контакты по линии министерств иностранных дел. Вместо того, чтобы пойти, к примеру, на прямые контакты с Организацией Варшавского Договора, обсудить и скоординировать коллективные акции в поддержку народов Индокитая, вьетнамцы тайком обращаются с просьбой поддержать их. Конечно, в этом тоже есть свой резон: и поддержка обеспечена, и никаких обязательств с вьетнамской стороны, за исключением благодарности, выраженной тоже тайным порядком»,— сетовало посольство.

Советской дипломатии зачастую отводилась незавидная роль исполнителя просьб своих северовьетнамских коллег. В МИД ДРВ даже выработалась определенная формула обращения: «Просим координировать ваши действия с нашими».

Советские дипломаты отмечали, что северовьетнамское руководство стремилось поддерживать постоянные контакты с Китаем. Консультации с КНР, констатировало посольство, осуществляются регулярно и на высоком уровне, причем принимают нередко трудный для ДРВ и затяжной характер. Вьетнамцы в последнее время не могли во всех случаях рассчитывать на понимание китайского руководства. ДРВ заинтересована в сохранении материальной поддержки от Китая, в частности, в последнее время из-за обострения обстановки в Камбодже и Индокитае вьетнамско-китайские консультации расширились. В Политическом отчете Посольства СССР в ДРВ за 1970 г. отмечался такой факт, что к 53-й годовщине Октябрьской революции в Северном Вьетнаме был переиздан «Краткий курс истории ВКП(б)» — подготовленное под руководством Сталина апологетическое издание истории СССР. Китай продолжает оказывать мощное влияние на ДРВ, констатировали советские дипломаты. В ПТВ хорошо понимают, что Китай рядом, а Советский Союз далеко³³

Контактам с другими социалистическими странами, писали советские дипломаты, значения не придается, за исключением КНДР. «Замыкая свою международную деятельность в сфере удовлетворения национальных интересов Вьетнама, товарищи нередко ставят эти интересы выше коренных внешнеполитических интересов соцлагеря,— констатировало Посольство СССР в Ханое.— Они, например, хотели бы, чтобы Советский Союз обострял отношения с США в интересах Вьетнама, чтобы в мире возникали новые "вьетнамы и кубы" (выражение Фам Ван Донга). ...К сожалению, все более заметно, что вьетнамские товарищи исходят во многом из преувеличенного представления о роли Вьетнама в антиимпериалистической борьбе, из эгоистического часто толкования своего интернационального долга перед социалистическими странами, отождествляемого только с борьбой за решение национальных задач Вьетнама»³⁴.

У представителей советских военных, находившихся в Северном Вьетнаме, были свои проблемы. Они жаловались в Москву, что «в ходе официальных бесед с советскими представителями вьетнамские товарищи ведут себя неискренне, скрытно, стремясь всеми средствами сократить объем передаваемой информации, а иногда сознательно искажая ее». В ДРВ в 1970 г. находилось постоянно 250-300 военных специалистов, по преимуществу в войсках ПВО. Советские военные представители сообщали, что Вьетнамская народная армия, на словах высоко оценивая Деятельность наших специалистов, всячески стремилась ограничить сферу их деятельности только рамками технической помощи, «тем самым ревностно оберегала решение вопросов боевого использования военной техники и тактики боевых действий от влияния наших специалистов... Следует отметить, что, несмотря на некоторое расширение контакта в работе, достичь большего совершенствования форм военного сотрудничества, доверительности и откровенности со стороны друзей нам пока не удается. Их военная информация для нас носит, как правило, общий характер. По-прежнему уровень сотрудничества в области изучения трофейной техники и тактики противника оставляет желать лучшего. Советских специалистов стремились не допускать до современных образцов трофейной американской техники. Вьетнамская сторона продолжала проводить прежнюю линию — практически полного лишения нас возможности спокойно работать. ...Обращения к вьетнамской стороне на высоком уровне в прошлом также не дали никаких результатов»³⁵.

Однако подобные признания делались только для политического руководства СССР. На поверхности же политической жизни демонстрировалась «нерушимая дружба братских советского и вьетнамского народов». СССР поставлял во Вьетнам кроме вооружений муку, нефтепродукты, минеральные удобрения, снабжал большими кредитами³⁶ Во Вьетнам поставлялись целые комплекты промышленных предприятий. Экономическая помощь СССР Вьетнаму в 1970 г. составила примерно 316 млн. руб., т. е. 45% общей помощи социалистическим странам. В том числе по линии военного ведомства было предоставлено 120 млн. руб., Министерством внешней торговли — 152 млн., Государственным комитетом по экономическим связям — свыше 34 млн. руб. Примерно 60% всего объема оказанной-помощи направлялось в гражданские секторы экономики, остальное — в военные. До 40% помощи передавалось на безвозмездной основе.

28 августа 1970 г. при обсуждении плана оказания советской помощи Вьетнаму посол СССР напомнил премьер-министру ДРВ Фам Вам Донгу, что в стране скопилось оборудование для 90 промышленных предприятий, присланное из СССР, что оно лежит уже не один год. Фам Ван Донг в ответ на это попросил помощь советских специалистов³⁷ Заметим, что в ДРВ работало до 600 гражданских специалистов, это почти вдвое превосходило число военных специалистов. Северному Вьетнаму оказывали помощь и другие социалистические страны (см. табл. 3).

Таблица 3

Объем помощи Северному Вьетнаму из социалистических стран (без СССР) в 1970-1971 гг. (в млн. руб.)³⁸

Страна

1970 г.

1971 г.

Страна

1970 г.

1971 г.

КНР

235

360

Болгаоия

18

18.5

Польша

20

28

Румыния

8

8

ГДР

. 42

35

Северная Корея

10

10

Чехословакия

5

20

Монголия

2,5

1,5

Венгрия

30

30

Куба

1

1

Непростые отношения с Советским Союзом объяснялись, среди других причин, и противоречиями внутри высшего вьетнамского руководства. Некоторое представление о спорах в Партии трудящихся Вьетнама дает доклад секретаря ЦК ПТВ Хоанг Аня на XX Пленуме ЦК ПТВ, состоявшемся в конце декабря 1970 г.— начале января 1971 г.

В этом докладе содержалось откровенное признание: «За сорокалетнюю историю в нашей партии не было столь сильных разногласий». Предметов для острых споров у вьетнамских коммунистов было немало. Прежде всего причиной их было отношение к коллективизации, о чем шли дискуссии на XVI1-XIX пленумах Партии трудящихся Вьетнама.

Имелись и серьезные расхождения в определении стратегии продолжения войны. «Мы сурово осуждаем тех, кто намерен решать вьетнамскую проблему только военным путем,— заявлял Хоанг Ань,— кто хочет ввести в Южный Вьетнам двухмиллионную армию и воевать там непрерывно. ...Мы должны сочетать три вида борьбы: военную, политическую и дипломатическую. ...А чего хотят оппортунисты? Они хотят ввести иностранные войска (китайские.— Авт.) на нашу территорию и вместе с ними идти занимать Лаос и освобождать Южный Вьетнам».

В докладе содержалось признание тяжести войны для Северного Вьетнама. Новогоднее наступление и наступление в январе — феврале 1968 г. обошлись в 100 тыс. человек. По вьетнамским оценкам, за 10 лет вооруженной войны в Южном Вьетнаме вьетнамцы потеряли 410 тыс. человек, в том числе 230 тыс. убитыми и пропавшими без вести. В 1970 г.— 100 тыс. В 1970 г. в Южный Вьетнам, Лаос и Камбоджу переброшено 273 тыс. т оружия, боеприпасов и продовольствия. В Южном Вьетнаме в 1970 г. действовали 8 дивизий регулярных войск Северного Вьетнама (около 110 тыс. человек).

Секретарь ЦК ПТВ Хоанг Ань сформулировал отношение к двум важнейшим союзникам Вьетнама — СССР и Китаю. «Многие товарищи не понимают нашего курса и критикуют за нашу позицию во взаимоотношениях с Китаем, Советским Союзом и по другим вопросам,— обращался он к делегатам пленума.— В частности, мы не считаем, что нынешние руководители Советского Союза являются ревизионистами и угрожают единству международного коммунистического движения. Что касается Китая, то мы согласны с необходимостью проведения "великой пролетарской культурной революции", но не согласны с методами ее проведения. За это несогласие и критикуют нас некоторые товарищи».

Сторонники прокитайской ориентации (по тогдашней терминологии ЦК ПТВ — «оппортунисты») имели сильные позиции в Вооруженных силах Северного Вьетнама. «Я могу привести много примеров, показывающих, какой вред приносят нам оппортунисты,— говорил Хоанг Ань.— Так, многие из высших военных руководителей, входящих в оппортунистическую группировку, не выполняют указаний руководства, что отрицательно сказывается на ведении боевых действий. Например, после того как американо-сайгонские войска вторглись в Камбоджу, Политбюро приняло решение нанести удар в районе Тай Ниня с целью защитить войска, действующие в Камбодже. Однако военные руководители в этом районе придерживались иного мнения, и их действия, идущие вразрез с решениями Политбюро, создали для нас значительные трудности и снизили эффективность боевых действий наших войск. ...В настоящее время в оппортунистической группировке насчитывается 16 членов ЦК ПТВ. Они постоянно подвергают критике курс нашей партии, некоторые распространяют печатные издания... На XIX пленуме фракционная деятельность в партии достигла своей высшей точки».

Осложнения в ходе войны, расширение боевых действий США, Южного Вьетнама и Таиланда на Камбоджу и Лаос привели к тому, что интенсивным бомбардировкам стали подвергаться воинские подразделения Северного Вьетнама. В Камбодже в начале 1971 г. США применили бомбардировки силами Б-52, средствами флота и наземными войсками. В налетах на Лаос одновременно принимали участие в некоторые дни до 400 самолетов и сбрасывали до 100 т бомб. В страну были введены таиландские войска.

В этих условиях к началу 1971 г. северовьетнамское руководство все активнее начинает разыгрывать «карту военнопленных» как способ повлиять на общественное мнение, а через него — на администрацию США. С этого времени стала применяться сознательная «двойная бухгалтерия» — публично объявлялись одни сведения о попавших в плен американцах, а на деле, для себя, существовали другие подсчеты.

Так, в уже цитированном выше докладе Хоанг Аня на XX Пленуме ЦК ПТВ сообщалось, что в распоряжении Северного Вьетнама находилось 735 американских военнопленных, опубликовали же имена только 368 летчиков.

Летом 1971 г. на переговорах в Париже Ле Дык Тхо и Суан Тхюи с Киссинджером вьетнамская сторона потребовала:

Установления американской стороной срока вывода своих войск в 1971 г.

Прекращения поддержки Нгуена Ван Тхиеу.

Вывода войск США и освобождения военнопленных в один день и завершения этих процессов одновременно.

Запрещения дискриминации лиц, сотрудничавших с любой из сторон.

Уважения международных гарантий.

Несложно увидеть, что вьетнамская сторона превращала гарантию возвращения пленных американцев в основное средство давления на администрацию США.

Посол СССР во Вьетнаме А. С. Щербаков, узнавший об этом плане от вьетнамской стороны, высказал серьезные сомнения в его реалистичности: тактически понятно стремление увязать вопрос о сроках вывода войск с возвращением военнопленных, но американцы, полагал он, вряд ли согласятся на установление такого срока только в обмен на освобождение военнопленных.

Отсутствие у американской администрации достоверной информации о военнослужащих, попавших в плен, предопределило необходимость поиска этих сведений. Полагаем, что именно с этими целями советской стороне летом 1971 г. было сделано предложение через посредническую туристическую фирму ФРГ «Осттурист», от некоего Кноблоха. о перевозке группы пассажиров (до 5 тыс. человек) из Ханоя через Москву в Париж и в США. В Москве первоначально к этому предложению отнеслись как к чисто коммерческому, получили согласие Генерального штаба и Аэрофлота на перевозку пассажиров из Ханоя в Париж и Штаты, пока этим предложением не заинтересовались «компетентные органы». Они совершенно справедливо подсчитали, что в Ханое не могло быть 5 тыс. человек, которых следовало бы срочно перебросить на другой конец Земли, если это не пленные, которых собираются вернуть домой. И если Советы согласятся с заявленным числом или назовут другую цифру, то это скорее всего и будет число пленных американцев. Но СССР не располагал собственными сведениями на этот счет, вьетнамская же сторона последовательно отводила СССР от любых непосредственных контактов с пленными.

По сути, под прикрытием господина Кноблоха была предпринята попытка втянуть Москву в вопрос о возвращении американских военнопленных. Разобравшись в ситуации, советские власти благоразумно отклонили это предложение, тем паче что и выполнить-то его они не могли.

27-28 мая 1972 г. состоялись советско-американские консультации по Вьетнаму. Их провели министр иностранных дел СССР А. А. Громыко и государственный секретарь США Г. Киссинджер.

Информируя об итогах этих консультаций, Громыко сообщил политическому руководству страны, что высказывания Киссинджера о позиции США по Вьетнаму, а также его ответы на наши уточняющие вопросы в этой связи можно суммировать следующим образом:

Если подходить к делу с чисто практической точки зрения, то договориться сразу по комплексу всех проблем (военного и политического характера) вьетнамского урегулирования было бы весьма сложно. Поэтому надо вести рассмотрение и решение таких проблем как бы в двух плоскостях: те проблемы, по которым можно и нужно договориться в ближайшее время, и те, которые будет легко согласовать после реализации первых, когда создастся — особенно после полного вывода войск США — новая политическая обстановка или новая политическая реальность, в которой можно решить и наиболее трудные вопросы окончательного урегулирования во Вьетнаме.

США не считают себя привязанными к какому-то конкретному правительству в Южном Вьетнаме. В результате развития событий и определенной эволюции в этой стране к власти могут прийти новые политические силы. Может быть создано и коммунистическое правительство. США не будут тогда препятствовать этому. Но США не могут сейчас это делать своими руками.

Больше того, США, в случае договоренности по некоторым мерам военного порядка (о которых речь идет ниже), готовы выступить с заявлением или Декларацией об основных принципах, в которых они взяли бы на себя и в одностороннем порядке согласие с тем:

а) что Южный Вьетнам должен быть нейтральным;

б) США не будут вмешиваться в политические процессы, которые могут в будущем развиваться в этой стране;

в) США будут готовы ограничить свою экономическую и военную помощь Южному Вьетнаму, конкретно сообщив о ее размерах другой стороне. Разумеется, речь идет лишь о периоде, предшествующем тому, когда в результате эволюции в Южном Вьетнаме к власти придут силы, которые не пожелают вообще получения такой помощи.

США были бы также готовы заявить и совместно, в том числе по соглашению с другой стороной, о том, что Южный Вьетнам должен проводить политику нейтралитета; что объединение Вьетнама должно проходить на условиях, согласованных между собой самими вьетнамцами, то есть Севером и Югом, без иностранного вмешательства извне (это фактически один из известных «7 пунктов» вьетнамцев, добавил при этом Киссинджер).

Однако такому развитию событий, которое, как это видно, предусматривает согласие США и на политическое решение вьетнамской проблемы, должно предшествовать решение некоторых вопросов военного порядка, что создало бы благоприятную почву для последующего общего продвижения вперед.

Такими первоочередными военными вопросами, учитывающими взаимный интерес обеих сторон, являются:

а) прекращение огня;

б) освобождение американских военнопленных;

в) вывод американских войск из Южного Вьетнама.

Соглашение о прекращении огня не обязательно должно иметь формальный характер в виде какого-то подписанного документа. Оно может быть и де-факто, если США к тому же получат необходимые заверения от Советского Союза.

Предусматривается также, что освобождение американских военнопленных и полный вывод войск США пойдут более или менее параллельно, с тем чтобы оба эти процесса были закончены одновременно...

Громыко сообщал, что американцы гарантировали: «За месяц до выборов нынешние сайгонские президент и вице-президент уходят в отставку». Кроме этого была тщательно расписана процедура проведения предполагаемых выборов в Южном Вьетнаме.

По словам Громыко, Киссинджер утверждал, что Белый дом пришел к твердому убеждению в том, что правительство ДРВ умышленно не хочет какой-либо договоренности с США, с тем чтобы нарочно создать в американском общественном мнении впечатление полного тупика на переговорах в Париже и попытаться через общественное мнение США надавить на президента Никсона, заставить его уступить требованиям Ханоя, особенно в период выборов.

Этим объясняется, говорил Киссинджер, чисто пропагандистский подход, который имеют сейчас северовьетнамцы как на пленарных заседаниях в Париже, так и на конфиденциальных встречах. Северовьетнамцы, по словам Киссинджера, категорически отказываются обсуждать любые предложения американцев, даже компромиссного порядка, и настаивают на обсуждении только их «Семи пунктов». Этим же объясняется, по мнению Белого дома, и то, что Ханой, согласившись после бесед Киссинджера в Москве в апреле на возобновление публичных и негласных встреч с американцами в Париже, одновременно начал новое военное наступление в Южном Вьетнаме, что совместно с чисто пропагандистской линией, которую продолжали занимать северовьетнамцы, привело к очередному провалу этих встреч³⁹

Позволим себе высказать утверждение, что американские предложения, имевшие, несомненно, компромиссный характер, в определенной мере были поддержаны советской стороной. Свидетельством тому стал сенсационный визит президента Никсона в Москву в мае 1972 г., в разгар боевых действий в Индокитае.

Однако в позиции Северного Вьетнама наметились изменения, свидетельствовавшие, что руководство страны взяло курс на военную победу в войне.

Генерал-лейтенант Чан Ван Куанг, заместитель начальника Генштаба ВНА, на заседании Политбюро ЦК ПТВ 15 сентября 1972 г. доложил⁴⁰, что, согласно решениям Политбюро и Госсовета, прошли консультации с видными деятелями южновьетнамского режима. Среди них были генерал-лейтенант Нго Динь Дзу, командующий вторым корпусным районом Южного Вьетнама; Нгуен Кхань, ранее в течение трех лет занимавший пост премьер-министра после свержения Нго Динь Дьема; Зыонг Ван Минь; бывший император Бао Дай; генерал Нгуен Ван Ви, ранее занимавший пост министра обороны Южного Вьетнама.

Это были разные люди, среди них были антикоммунисты, однако всех их объединяли антиамериканские, националистические настроения. Политическое руководство ДРВ обещало части этих деятелей посты в коалиционном правительстве.

Шли также активные поиски потенциальных союзников на уровне властей провинций Южного Вьетнама, в армии Южного Вьетнама. Определяя политические взгляды офицерского корпуса — от капитана и выше — как реакционные, сформировавшиеся еще в то время, когда эти офицеры служили во французской армии, Чан Ван Куанг считал полезными контакты с рядом офицеров и генералов южновьетнамской армии.

Наряду с попытками расколоть правящий слой южновьетнамского общества руководство Северного Вьетнама продолжало реализацию плана «Ба Бе» — диверсионных акций с целью устранения активных деятелей южновьетнамского режима — от провинциального уровня и выше. С этой целью в Южном Вьетнаме действовало более 400 диверсантов. Генерал Куанг высоко оценивал их деятельность, утверждая, что план «Ба Бе» стал «поворотным пунктом в деле урегулирования положения на фронте».

Особое место в докладе генерала Куанга занял вопрос об американских военнопленных. «До настоящего времени количество американских военнопленных не публиковалось, мы сохраняли эту цифру в тайне. На сегодняшнем заседании Политбюро я доложу вам, товарищи, точное число американских военнопленных»,— заявил он. Общая численность американских военнопленных, захваченных во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже, была определена им в 1 205 человек. Вьетнамский генерал дал подробную характеристику пленных.

Процитируем подробнее:

«671 человек был захвачен в Северном Вьетнаме и 143 — в Южном Вьетнаме. Это были летчики, советники на диверсионных судах, водолазы — всего во Вьетнаме — Северном и Южном — в плен попало 814 человек.

В Индокитае захватили 391 человека, в том числе в Южном Вьетнаме — 283, в Камбодже — 65, в Лаосе — 43 человека».

По данным генерала Куанга, были пленены в Северном Вьетнаме 624 летчика. Среди них было полковников — 7, подполковников — 85, майоров — 183. В плен попали три летчика, прошедшие подготовку к космическим полетам, 15 летчиков, имевших более'4 тыс. часов налета.

В числе других 47 пленных, захваченных в Северном Вьетнаме, было 36 советников диверсионных отрядов, отдельные диверсанты и разведчики, забрасываемые вертолетами для наблюдения за транспортными магистралями, моряки с поврежденных судов.

В Южном Вьетнаме из летного состава США захвачено 153 человека, большей частью вертолетчики, частично пилоты реактивной авиации.

«У нас сейчас насчитывается 11 тюрем, где содержатся американские военнопленные,— продолжал генерал Куанг.— Раньше было 4 крупных тюрьмы, но после попытки американцев освободить своих в Ха-Тэй мы увеличили число тюрем до 11. В каждой содержится примерно по 100 американских военнопленных. Полковники (16 человек — 7 ВВС, других — 9) содержатся в одной тюрьме, 104 подполковника также в одном лагере, 235 майоров — в двух лагерях».

Здесь же генерал Куанг отметил, что официально опубликованы сведения только о 368 военнопленных. Американцы-военнопленные по-прежнему рассматривались как средство оказания давления на США.

Подводя итоги, генерал сообщил Политбюро ПТВ, что в 1973 г. необходимо мобилизовать четверть миллиона человек, для того чтобы направить их на три фронта — 200 тыс. в Южный Вьетнам, 50 тыс.— в Лаос и Камбоджу.

По всей вероятности, сделки между Северным Вьетнамом и частью южновьетнамской политической и военной элиты способствовали тому, что эффективность боевых действий войск Северного Вьетнама повышалась. Примечательно, что 9 июня 1972 г. в районе Центрального плато был сбит вертолет, на борту которого находился руководитель американских советников во втором корпусном районе генерал Джон Вэнн. Напомним, что командовал войсками Южного Вьетнама во втором корпусном районе генерал-лейтенант Нго Динь Дзу, тот самый, с которым вели переговоры и консультации северовьетнамские власти. При аналогичных обстоятельствах погиб американский генерал Р. Толмэн (9 июля 1972 г.), а через неделю — командир 4-й авиационной дивизии Южного Вьетнама бригадный генерал Нгуен Хюи Ань⁴¹

27 января 1973 г. после длительных переговоров в Париже было подписано Соглашение о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме. В соответствии с его положениями с 26 февраля по 2 марта 1973 г. в Париже состоялась Международная конференция по Вьетнаму. В нем приняли участие делегации ДРВ, США, Республики Южный Вьетнам (Пье кенг), правительства Южного Вьетнама, а также СССР, Франции, КНР, Великобритании и четырех государств, представленных в Международной комиссии по контролю и наблюдению во Вьетнаме,— Венгрии, Польши, Канады и Индонезии⁴².

Однако следует заметить, что с начала 70-х гг. интерес и прямая вовлеченность СССР во вьетнамский конфликт ощутимо снизились. При сохранении антиамериканской риторики руководство СССР проявило явную заинтересованность в некотором снижении уровня военного противостояния. В 1973 г. начало свою работу, а в 1975 г. завершило Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, 10 апреля была заключена международная Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления бактериологического оружия. СССР и США заключили Договор об ограничении систем противоракетной обороны, Соглашение о предотвращении ядерной войны, Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений, а также Договор об ограничении подземных испытаний ядерного оружия⁴³

30 апреля 1975 г. северовьетнамские войска заняли Сайгон. Северный и Южный Вьетнам объединились под властью коммунистов.

Поражение Соединенных Штатов в Индокитае имело ряд политических следствий. В соседних с Вьетнамом странах — Лаосе и Камбодже —значительно возросло влияние Вьетнама.

«Социалистическое содружество» расширилось. Позиции США в Юго-Восточной Азии существенно ослабли. Военно-Морской Флот СССР получил право использовать вьетнамские порты и базы флота в Камрани и Дананге. После ухудшения отношений двух «заклятых друзей» — Вьетнама и Китая, нападения Китая на северные провинции Вьетнама и успешного отражения этого нападения возросла роль Вьетнама как стратегического союзника СССР против Китая. Конечно, дружбу с Вьетнамом следовало оплачивать. СССР и социалистические страны поставляли во Вьетнам более 80% нефтепродуктов, металла, удобрений, нарастали и финансовые вливания СССР в экономику Вьетнама⁴⁴

Получалось, что Советский Союз, вмешавшись в конфликт и поддержав ту сторону, которая заявляла о своей приверженности социализму, затратив определенные ресурсы, но ограничив свое военное присутствие действительно «ограниченным контингентом», по преимуществу военно-техническими специалистами численностью от 300 до 500 человек, смог добиться серьезных политико- идеологических и военно-стратегических выгод.

Возникал соблазн повторения.

Другой урок Вьетнама — невозможность посредством современной техники победить воюющий народ — в расчет не шел.

В 70-х гг. Советский Союз активизировал деятельность по расширению границ своего влияния. Партийно-идеологическая политика в этот период все более отождествлялась с внешней политикой вообще, и деятельность Международного отдела ЦК КПСС и КГБ все чаще подменяла и дублировала работу Министерства иностранных дел. Бесчисленное количество документов свидетельствует о том, что государственные средства СССР шли на оплату деятельности коммунистических партий по всему миру — от компартий США и Франции до «партий социалистической ориентации Черной Африки». Учрежденным коммунистическими партиями фирмам по дешевке продавали нефть, лес, другие товары, пользовавшиеся спросом в мире и перепродававшиеся дальше уже по мировым ценам, чтобы косвенно финансировать все те же компартии. На полиграфических предприятиях, контролировавшихся коммунистами и «друзьями Советского

Союза» в США, Англии, Ираке, Испании, Бангладеш, Парагвае, Ирландии, на Кипре, распределялись крайне выгодные заказы по изданию трудов руководителей КПСС и Советского правительства. СССР закупал коммунистическую прессу всего мира, чтобы поддерживать издателей.

Наряду с этими сравнительно безобидными видами деятельности ЦК КПСС организовывал «спецподготовку» шифровальщиков и радистов для компартий, готовил сотрудников служб безопасности для компартий Аргентины, Египта, Ирака, Ливана, Парагвая, Судана, Турции, Чили, Эквадора, Ирландии, Кипра, вел военную подготовку коммунистов из ряда стран мира.

Союз ЦК КПСС и КГБ подталкивал политическое руководство к прямому сотрудничеству с террористическими организациями, которые заверяли в своей просоветской и марксистской ориентации.

«Комитет государственной безопасности,— писал председатель КГБ Андропов Брежневу,— поддерживает деловой конспиративный контакт с членом Политбюро Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), руководителем отдела внешних операций НФОП Вадиа Хаддадом.

...Вадиа Хаддад в доверительной беседе изложил перспективную программу диверсионно-террористической деятельности НФОП, которая в основном сводится к следующему.

Основной целью специальных акций НФОП является повышение эффективности борьбы Палестинского движения сопротивления против Израиля, сионизма и американского империализма. Исходя из этого, главными направлениями диверсионно-террористической деятельности организации являются:

продолжение особыми средствами «нефтяной войны» арабских стран против империалистических сил, поддерживающих Израиль;

осуществление акций против американского и израильского персонала в третьих странах с целью получения достоверной информации о планах и намерениях США и Израиля;

проведение диверсионно-террористической деятельности на территории Израиля;

организация диверсионных акций против Алмазного треста, основные капиталы которого принадлежат израильским, английским, бельгийским и западногерманским компаниям.

В соответствии с этим в настоящее время НФОП ведет подготовку ряда специальных операций, в том числе нанесения ударов по крупным нефтехранилищам в различных районах мира (Саудовская Аравия, Персидский залив, Гонконг и др.), уничтожения танкеров и супертанкеров, акций против американских и израильских представителей в Иране, Греции, Эфиопии, Кении, напета на здание Алмазного центра в Тель-Авиве и др.

В. Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации в получении некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения отдельных диверсионных операций.

Сотрудничая с нами и обращаясь за помощью, В. Хаддад четко представляет себе наше отрицательное отношение в принципе к террору и не ставит перед нами вопросов, связанных с этим направлением деятельности НФОП.

Характер отношений с В. Хаддадом позволяет нам в определенной степени контролировать деятельность отдела внешних операций НФОП, оказывать на нее выгодное Советскому Союзу влияние, а также осуществлять в наших интересах силами его организации активные мероприятия при соблюдении необходимой конспирации.

С учетом изложенного полагали бы целесообразным на очередной встрече в целом положительно отнестись к просьбе Вадиа Хаддада об оказании Народному фронту освобождения Палестины помощи в специальных средствах. Что касается конкретных вопросов предоставления помощи, то имеется в виду, что они будут решаться в каждом случае отдельно с учетом интересов Советского Союза и предупреждения возможности нанесения ущерба безопасности нашей страны.

Просим согласия. Андропов»

На документе имеется пометка от руки: «О согласии сообщено КГБ СССР. 26 апреля 1974 г.».

При реализации задачи расширения советского влияния в мире советские лидеры не отличались брезгливостью.

Афганистан

Самым трагическим решением правления Брежнева стало втягивание СССР в афганский конфликт, превратившийся в полномасштабную, хотя и необъявленную войну СССР в Афганистане. Обстоятельства начала этой войны тщательно скрывались в период «перестройки и гласности». Была война, гибли люди, но кто принял решение о вводе войск, ставшее первым шагом этой войны? Победные реляции об «оказании интернациональной помощи братскому народу Афганистана», о действиях «ограниченного контингента советских войск по отражению бандитских формирований» сменились стыдливым неведением высших руководителей СССР и ссылками на то, что решения принимали уже тогда покойные Брежнев, Громыко, Устинов, а их наследники в Политбюро ничего не знали и не ведали. Попытки Съезда народных депутатов СССР получить от Горбачева и от министра иностранных дел Шеварднадзе внятный ответ об обстоятельствах начала войны вновь сводились к обвинению ими отдельных лиц, а не порядков. Закрадывалась мысль о том, что документы, которыми начиналась война, просто уничтожены... Обстоятельства укрывания правды об афганской войне были поразительно похожи на то, как скрывалась правда о Катыни.

...В 1992 г., когда появилась возможность начать анализ архивов бывшего Политбюро ЦК КПСС, Д. А. Волкогонову и Р. Г Пихое пришлось заняться разысканием документов об обстоятельствах ввода советских войск в Афганистан. Розыск оказался сложным. «Первой ласточкой» на этом пути стала находка «Рабочей записи заседания Политбюро» от 10 марта 1983 г., где обсуждался вопрос «О положении в Афганистане и дополнительных мерах по его улучшению». На этом заседании Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов говорил, обращаясь к членам Политбюро: «Вы помните, как трудно и осмотрительно решали мы вопрос о вводе войск в Афганистан. JI. И. Брежнев настоял на поименном голосовании членов Политбюро. Вопрос был рассмотрен на Пленуме ЦК»⁴⁵.

Эта информация задала направление поиска. Однако просмотр «Рабочих записей заседаний Политбюро» за 1979 г., давший большое число сведений о советско-афганских отношениях, не позволил ответить на вопрос: когда было принято решение о начале вторжения? И только в одном из запечатанных конвертов, хранившихся в том же архиве Политбюро, были обнаружены несколько документов, написанных от руки. На этих бумагах стояли делопроизводственные номера, свидетельствовавшие о том, что этим листкам был присвоен статус решений Политбюро. Первый, текст написанный разборчивым почерком старого человека, назывался «К положению в А» и датировался 12 декабря 1979 г. На рукописи стоит делопроизводственный номер, свидетельствующий, что текст «К положению в А» оформлен как решение Политбюро № П 176/125.

В документе сообщалось:

«1. Одобрить соображения и мероприятия, изложенные тт.Андроповым Ю. В., Устиновым Д. Ф., Громыко А. А.

Разрешить им в ходе осуществления этих мероприятий вносить коррективы непринципиального характера.

Вопросы, требующие решения ЦК, своевременно вносить в Политбюро.

Осуществление всех этих мероприятий возложить на тт. Андропова Ю. В., Устинова Д. Ф., Громыко А. А.

2. Поручить тт. Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф., Громыко А. А. инборми- ровать Политбюро ЦК о ходе выполнения намеченных мероприятий.

Секретарь ЦК Л. И. Брежнев»⁴⁶

В том же конверте находилась справка, написанная К. У. Черненко. В ней сообщалось:

«К № П 176/125-оп от 12/XII-79 г.

декабря 1979 г. (на даче присутствовали тт. Брежнев Л. И., Устинов Д. Ф., Громыко А. А., Черненко К. У.) о ходе выполнения постановления ЦК КПСС № П 176/125 от 12/XII—79 г. доложили тт.Устинов, Громыко, Андропов (заметим: не указанный среди присутствовавших.— Авт.).

Тов. Брежнев Л. И. высказал ряд пожеланий, одобрив при этом план действий, намеченных товарищами на ближайшее время.

Признано целесообразным, что в таком же составе и направлении доложенного плана действовать Комиссии Политбюро ЦК, тщательно продумывая каждый шаг своих действий...

№ 13-оп К. Черненко. 27/XII-79»⁴⁷

Именно это-постановление №П 176/125 от 12 декабря о начале непосредственного вмешательства в афганский конфликт, стыдливо замаскированное названием «К положению в А», стало спусковым механизмом «советского Вьетнама».

декабря 1979 г. советские спецподразделения захватили дворец Амина в Кабуле и поставили во главе Афганистана Б. Кармаля, 25-28 декабря советские войска вошли в Афганистан. Началась война.

Андропов был прав и в другом. Решение Политбюро (естественно, известное и согласованное с членами Политбюро) о начале вторжения было подкреплено постановлением Пленума ЦК КПСС, состоявшегося 23 июня 1980 г.

Позволим себе процитировать стенограмму пленума, касающуюся советского вмешательства в Афганистан⁴⁸:

«Брежнев. ...Пример тому — Афганистан. Правящие круги США, а также Китай не останавливались ни перед чем, в том числе и перед вооруженной агрессией, чтобы помешать афганцам строить новую жизнь в соответствии с идеалами освободительной революции апреля 1978 г. А когда мы помогли нашему соседу Афганистану, по просьбе его правительства, дать отпор агрессии... то Вашингтон и Пекин подняли неслыханный шум. ...А все дело в том, что рухнули планы втянуть Афганистан в орбиту империалистической политики и создать угрозу нашей стране с юга...

Громыко. ...Есть ли возможность найти политическое решение проблем, возникших вокруг Афганистана? Да, есть. ...Прежде всего необходимо прекратить внешние вооруженные вторжения против Афганистана... Ключевое значение здесь должны иметь соглашения с Афганистаном и Ираном. ...Товарищи, за наши действия в Афганистане, за то, что мы выполнили свой долг интернациональной солидарности в отношении революционного Афганистана, за то, что агрессор уже получил основательно по рукам, Советский Союз никому не собирается приносить извинения...

Шеварднадзе. ...В сегодняшнем мире нет более авторитетного, более последовательного государственного деятеля, чем Леонид Ильич Брежнев, которого глубоко уважают, которому верят. ...Будучи очевидцем титанической деятельности Леонида Ильича Брежнева, читая записи его бесед, фундаментальные труды, выступления по внешним и внутренним проблемам, испытываешь искреннюю радость и гордость от сознания того, что во главе партии и государства стоит человек, в котором органично сочетаются широчайшая эрудиция, ленинская принципиальность, пролетарская стойкость, революционная смелость, высокий гуманизм, редкая дипломатическая гибкость...

...И смелый, единственно верный, единственно мудрый шаг, предпринятый в отношении Афганистана, с удовлетворением был воспринят каждым советским человеком».

В постановлении пленума «О международном положении и внешней политике Советского Союза» было записано: «...Пленум ЦК полностью одобряет принятые меры по оказанию всесторонней помощи Афганистану в деле отражения вооруженных нападений и вмешательства извне, цель которых — задушить афганскую революцию и создать проимпериалистический плацдарм военной агрессии на южных границах СССР».

Так что прав был Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов, когда говорил, что планы вторжения СССР в Афганистан обсуждались на Политбюро, как и в том, что это вторжение было поддержано Пленумом ЦК КПСС.

А теперь о тех обстоятельствах, которые предшествовали принятию этих решений. Афганистан был традиционно дружественным СССР государством. Советская Россия стала первой страной, которая в 1919 г. признала независимость Афганистана и установила с ним дипломатические отношения. Несчастья в Афганистане начались с 1973 г., когда в результате переворота в стране была свергнута монархия, а двоюродный брат короля Мухаммед Дауд стал премьер- министром Афганистана. В конфликты оказалась вовлеченной афганская армия, среди офицеров которой были сторонники Народно-демократической партии Афганистана (далее ■— НДПА). Партия, объявлявшая о своей марксистской ориентации, организовала переворот и 27 апреля 1978 г. захватила власть в Кабуле. Правительство Афганистана возглавил Н.-М. Тараки, он же Генеральный секретарь ЦК НДПА. Его заместителем в правительстве стал Б. Кармаль.

Приход к власти в Афганистане политической силы, заявлявшей о своей приверженности марксизму и социализму, был воспринят в Москве как возможность «дальнейшего укрепления и расширения социалистического содружества». Г. М. Корниенко, опытнейший советский дипломат, в ту пору первый заместитель министра иностранных дел СССР, пишет в своих мемуарах: «...наши партийные идеологи и международники в лице прежде всего М. А. Суслова и Б. Н. Пономарева сразу же стали рассматривать Афганистан как социалистическую — в близкой перспективе — страну. ...Подобным людям Афганистан виделся "второй Монголией", перепрыгивающей из феодализма в социализм»⁴⁹

За год правления правительства Тараки внутренняя обстановка в стране дестабилизировалась. Правящая группировка проводила террор, борясь не только с «контрреволюционерами», причем это понятие трактовалось весьма широко, но и с коммунистами-«диссидентами» — партийной группировкой «Парчам». Все это вносило дополнительные факторы в дестабилизацию обстановки в стране. Сложный этнический состав населения, противоречия между пуштунами, таджиками, узбеками, туркменами, хазарейцами переплетались с борьбой за власть и влияние, с неуклюжими попытками проведения реформ, с соперничеством в самой НДПА между ее двумя фракциями — «Хальк» и «Парчам». Происходило стремительное сужение той социальной базы, на которую опирался режим Тараки.

Первым грозным признаком междоусобицы в Афганистане стало начавшееся 15 марта 1979 г. восстание 17-й дивизии в провинции Герат.

17 марта 1979 г. в Москву министру иностранных дел А. А. Громыко звонил министр иностранных дел Афганистана X. Амин. Он заверял, что положение в стране остается стабильным⁵⁰ Но уже на следующий день, 18 марта 1979 г., положение резко ухудшилось. В этот день в Москву Председателю Совета Министров СССР и члену Политбюро ЦК КПСС А. Н. Косыгину позвонил Н.-М. Тараки. Начав с жалоб на обстановку в стране, он сообщил, что «в течение последних месяцев с иранской стороны было заброшено около четырех тысяч военнослужащих в гражданской одежде, которые проникли в город Герат и в воинские части. Сейчас вся 17-я пехотная дивизия находится в их руках, включая артиллерийский полк и зенитный дивизион, который ведет огонь по нашим самолетам». По его данным, на сторону мятежников перешло до 5 тыс. человек, верными правительству Тараки осталось около 500 человек во главе с командиром дивизии.

Попытки Косыгина выяснить, можно ли в Герате опереться на помощь местного населения, вызвали неутешительные комментарии Тараки. Он утверждал, что «активной поддержки со стороны населения нет. Оно почти целиком находится под влиянием шиитских лозунгов». Рассчитывать на поддержку рабочих тоже не приходилось: из 200-250 тыс. жителей Герата рабочих было 1-2 тыс. Тараки утверждал, что Герат в течение ближайших дней должен пасть и восставшие двинутся на Кабул — столицу Афганистана. Тараки просил срочно выслать советские войска для подавления восстания, настаивал на применении Сухопутных и Военно-Воздушных Сил СССР против афганских мятежников.

Требования афганского руководства о вмешательстве СССР во внутриафган- ский конфликт пошли сплошным потоком. Афганские власти настаивали на посылке боевых вертолетов с советскими экипажами, предлагали переодеть в афганскую форму советских танкистов — узбеков и таджиков — для участия в боевых действиях на стороне правительства, ввести в Афганистан советские десантные дивизии. Эти просьбы-требования поступали по несколько раз в месяц.

Первоначальная реакция советского руководства была более чем сдержанной. 12 апреля 1979 г. на заседании Политбюро отмечалось, что «наше решение отказаться от удовлетворения просьбы руководства ДРА о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в Афганистане, исключать возможность которых не приходится»⁵¹ 21 апреля 1979 г. Политбюро приняло решение «О нецелесообразности участия советских экипажей боевых вертолетов в подавлении контрреволюционных выступлений в Демократической Республике Афганистан». Просьба Амина направить 15-20 боевых вертолетов с советскими экипажами была расценена как нецелесообразная, «так как подобные акции будут использованы врагами афганской революции и внешними враждебными силами для фальсификации». Подобные отказы следовали с той же регулярностью, с какой поступали просьбы. Еще 27 октября 1979 г. на встрече с X. Амином советская сторона отказалась послать непосредственно в Афганистан армейский госпиталь, предлагая лечить в необходимых случаях афганских военнослужащих непосредственно в СССР⁵².

Вместе с тем СССР оказывал режиму Тараки, а позже — Амину, свергнувшему Тараки, материальную и военную помощь. 24 мая Афганистану было предоставлено 1 500 автомобилей, большое число военной техники. Принято решение предоставить Афганистану в 1979-1981 гг. безвозмездно специмущество на 53 млн. руб., в том числе 140 орудий и минометов, 90 бронетранспортеров, большое число единиц стрелкового оружия, около 1 000 гранатометов, другое вооружение, но не посылать боевые экипажи.

Положение изменилось осенью 1979 г. Вопрос о причинах, вынудивших СССР непосредственно ввязаться в вооруженный конфликт, до сих пор остается до конца не ясным. По всей вероятности, одновременно действовало несколько факторов. То, что СССР стоит за так называемой апрельской революцией и новой афганской властью, секретом не было. Поэтому поражение политических союзников СССР в Афганистане ставило под сомнение способность СССР проводить свою политику в регионе. СССР пытался дистанцироваться от правительства Тараки, уходил от непосредственного военного участия в конфликте, но политическая ответственность Советского Союза за судьбу «его» афганского правительства, естественно, сохранялась. Соблазнительно было уступить некоторым просьбам правительства Афганистана и ввести действительно «ограниченный контингент», который был бы способен влиять на ход политической борьбы в стране. При этом все явственнее проявлялось соперничество СССР и США. Соединенные Штаты вступили в конфликт с Ираном — осенью 1979 г. они ввели свои корабли в Персидский залив. «Если США позволяют себе такое за десятки тысяч километров от своей территории... то почему мы должны бояться защитить свои позиции в соседнем нам Афганистане? — так примерно рассуждал Устинов»,— пишет Г. М. Корниенко, участвовавший в обсуждении афганской проблемы в составе политического руководства страны⁵³

Переворот, совершенный X. Амином в середине сентября 1979 г., через несколько дней после возвращения из Москвы Н. Тараки, полагаем, заставил Москву задуматься о целесообразности иметь в Кабуле специальное подразделение, которое бы смогло непосредственно вмешиваться в кабульские интриги. Тараки был убит в результате внутренней кровавой борьбы в руководстве НДПА между двумя ее крыльями — «Хальк» и «Парчам». В СССР существовало подозрение, что Амин, всячески демонстрировавший свою верность Советскому Союзу, забрасывавший Москву просьбами о военной помощи, намерен восстановить связи с США и несколько ослабить зависимость Афганистана от СССР⁵⁴ О повышении интереса США к положению в Афганистане после свержения Тараки свидетельствовали многочисленные встречи посла США в Кабуле с X. Амином⁵⁵ Амину в Москве не доверяли, кроме того, считали, что репрессии, обрушенные Амином против ряда партийных деятелей НДПА, мусульманского духовенства, провоцируют рост недовольства в стране, разжигают внутриафганский конфликт и, следовательно, ухудшают позиции Советского Союза там.

Казалось бы, на руках у Москвы были все карты для успешного вмешательства в афганские дела — традиционно добрососедские отношения с этой страной, насчитывавшие много десятилетий, всячески демонстрировавшаяся приверженность кабульских властей союзу с СССР, наличие в стране многочисленных советских советников, общая граница, которая позволяла организовать эффективную поддержку политическим союзникам Москвы. Казалось, не хватало малого — мудрого наставничества из Москвы там, на месте, да ограниченного контингента (на этот раз — без кавычек) советских войск, способного помочь правительству,— и на карте мира появится новое социалистическое государство. Уже цитировавшийся выше Г. М. Корниенко приводит в своих мемуарах любопытный обмен мнениями, состоявшийся в ЦК КПСС. На его предложение о развитии Афганистана как нейтрального государства последовали резкие возражения со стороны заведующего Международным отделом ЦК КПСС Б. Н. Пономарева и его заместителя Р. А. Ульяновского, которые видели будущий Афганистан как «вторую Монголию» — социалистическое государство. На вопрос Корниенко: «Неужели можно всерьез считать Афганистан созревшим дня социализма?» — Ульяновский ответил: «Сейчас в мире нет такой страны, которая не созрела бы для социализма»⁵⁶. (Заметим, кстати, что именно Ульяновский стал тем чиновником в ЦК КПСС, который осуществлял непосредственный, повседневный контроль за политическим положением в Афганистане.)

Для изменения ситуации в Афганистане в выгодную, как надеялись в Москве, сторону существовал «запасной руководитель» — находившийся по существу в ссылке в Чехословакии Б. Кармаль. Еще год назад, в 1978 г., из Чехословакии поступали жалобы на Б. Кармаля, что он уж слишком политически активен — группирует вокруг себя противников Тараки и Амина. Сейчас, в новых условиях, Б. Кармаль должен был заменить X. Амина.

Переворот в Кабуле и свержение Амина произошли силами советского спецподразделения, вызванного в Кабул по просьбам самого Амина для охраны его дворца. Амин настойчиво просил направить мотострелковый батальон для охраны его резиденции. Было принято решение Политбюро о командировании в Афганистан специального отряда ГРУ Генштаба численностью 500 человек. Посылка спецотряда в Афганистан была согласована КГБ и Минобороны с Политбюро ЦК 6 декабря 1979 г.

Спецотряды «Гром» и «Зенит» штурмом взяли дворец Амина. Амин был убит.

Сразу же после того,.как во главе правительства стал Б. Кармаль, ЦК КПСС попытался повлиять на ситуацию в НДПА, сделать ее политику более приемлемой для населения Афганистана. В специальной записке «О некоторых сторонах дальнейшей работы в НДПА после событий 27 декабря 1979 г.»⁵⁷ ЦК КПСС призывал к прекращению внутрипартийной борьбы между «халькистами» и «парча- мистами», отказу от продолжения репрессий, характерных для деятельности Та- раки и Амина и направленных против духовенства, офицеров, к использованию политических методов для подавления волнений и восстаний. ЦК КПСС рекомендовал привлечь на сторону Б. Кармаля духовенство, мелкую и среднюю буржуазию.

Новое правительство провело всеобщую амнистию политических заключенных, заявило о намерении уважать ислам.

Все эти предложения были достаточно разумными, но разумность эта была умозрительной, теоретически оправданной, но практически малоприменимой.

Бесспорен был другой факт: ненавидимого широкими слоями населения Амина свергли его советские хозяева, заменив на другого слугу — Б. Кармаля.

Советский Союз своим непосредственным вмешательством принял на себя всю полноту ответственности за обстановку в Афганистане. А обстановка эта была сложнейшей. Проведение земельной реформы в стране, начатое после «апрельской революции», натолкнулось на трудные проблемы. С одной стороны, только 5% сельского населения владели половиной всех обрабатываемых земель⁵⁸, но попытки отнять излишки земли без компенсаций вызвали понятное противодействие. К тому же среди тех, у кого попытались отнять землю, оказались офицеры и мусульманское духовенство, мечети, медресе. Земельная проблема была связана с другой, еще более сложной проблемой Афганистана — с запутанными межэтническими отношениями, с претензиями одних народностей на земли других, со спорами между пуштунами и хазарейцами, чараймаками, нуристанцами. -Прежнее руководство Афганистана обвинялось в «мелкобуржуазно-левацкой поспешности», в «перескакивании через этапы», но ясности в проведении в будущем земельной реформы не добавлялось.

В апреле 1980 г. советское посольство в Кабуле информировало Москву, что «проводившаяся афганским руководством ошибочная, а часто и провокационная практика з отношении духовенства и верующих, племен и национальной буржуазии облегчала контрреволюции широкую вербовку недовольных... в вооруженные бандформирования. Под контролем последних оказалось около 40% территории страны, важные транспортные артерии, связывающие провинции с Кабулом. ...В армии и в милиции, которые в результате репрессий лишились значительной части зрелых офицерских кадров... резко упали морально-политический дух и боеспособность. Большой размах приобрело дезертирство, на сторону мятежников переходили целые подразделения вплоть до батальонов и полков».

Посольство отмечало стремление нового руководства преодолеть наиболее одиозные недостатки прежней политики, попытки улучшить отношения с пуштунскими племенами, находившимися в состоянии войны с правительствами Тараки и Амина. Новое правительство Кармаля заключило ряд соглашений с этими племенами, обязалось выплачивать денежное содержание шейхам, муллам и воинам, а племена, в свою очередь, обязывались охранять переходы между Афганистаном и Пакистаном⁵⁹, хотя, как отмечалось в документе, эти племена, сохраняя лояльность к правительству, не торопились нести охрану границы.

Вместе с тем продолжалась, принимая зачастую острые формы, борьба внутри НДПА между ее фракциями «Хальк» и «Парчам». Фракция «Хальк», связанная прежде с X. Амином, имела своих приверженцев в армии (85-90% офицеров армии входили в «Хальк»), в милиции, в органах госбезопасности. «Парчам», за которой стоял Б. Кармаль, имела большинство в партийном и государственном аппарате⁶⁰.

Боевые действия велись с переменным успехом. Правительственным войскам удалось нанести ряд поражений моджахедам в провинциях Кунар, Лагман, Нан- гархар, однако активность вооруженной оппозиции не ослабевала.

В экономике Афганистана нарастали трудности. Сокращение объемов производства шло прежде всего за счет частного сектора, который уменьшился более чем на четверть — на 26%, росли цены⁶¹. Советский Союз оказывался основным донором экономики Афганистана.

Довольно скоро стало ясно, что события в Афганистане развиваются по своей логике, не только не подвластной советским советникам и афганскому правительству, но и зачастую даже не понятной людям другой культуры и традиций. События в Афганистане и роль там СССР все больше напоминали Южный Вьетнам и положение там американцев.

Реформы и инвестиции не создавали политических союзников, боевые действия не меняли положения, так как сразу после ухода правительственных войск и их иностранных союзников все возвращалось на прежние позиции, если не учитывать того, что каждая военная операция умножала количество новых врагов власти из числа пострадавших мирных жителей.

Осенью 1981 г. политический обозреватель «Правды» И. Щедров, прославившийся тем, что был свидетелем и участником практически всех «малых войн», в которых участвовал Советский Союз, а в Афганистане ставший советником газеты «Хакикате инкелабе саур» («Правда апрельской революции»), направил в ЦК КПСС обстоятельную записку о положении в Афганистане⁶². Записка эта, при традиционном оптимизме, содержала ряд тревожных сообщений. Щедров сообщал, что, по данным советских партийных советников, афганское правительство контролирует менее 15% кишлаков, правительственная армия, в 3 раза превышая по численности своих противников, не смогла очистить полностью ни одну провинцию, «парчамисты» и «халькисты» продолжают борьбу между собой, причем представители «Парчам» заняли 27 из 29 губернаторских постов в стране. По мнению Щедрова, правительство ничего не делает для разрешения межэтнических противоречий. Пуштуны, по его сведениям составлявшие около 45% населения, претендуют на руководство в стране, но игнорируются интересы других этнических групп — многочисленных таджиков, составлявших до 35%, узбеков, хазарейцев, киргизов, нуристанцев, белуджей. Из-за этого в провинциях с преобладающим непуштунским населением возникли провозгласившие независимость от центра «хазарейская республика», таджикские и узбекские полугосударственные образования.

«Тактика "погони за бандами" и "разгрома бандитских гнезд" на их же территории,— писал Щедров,»— встречает нарастающую критику и со стороны местного населения: в ходе этих операций нередко разрушаются жилища, посевы, гибнет гражданское население, а в результате все остается по-прежнему: бандиты возвращаются и вновь контролируют эти районы»⁶³

Советским войскам пришлось столкнуться в Афганистане с большими трудностями. Боевые действия велись в горной местности, что влияло на все: на тактику войск, особенности вооружения, радиосвязь, питание. Армии пришлось воевать с вооруженным населением, применявшим тактику партизанской борьбы. Солдаты и офицеры болели — гепатит (болезнь Боткина) стал обычным. Среди солдат распространились наркотики. Призывники из республик Средней Азии — таджики, узбеки, туркмены, киргизы, по словам командующего 40-й армией, действовавшей в Афганистане, генерала Б. В. Громова, отказывались выполнять приказы⁶⁴ Их заменяли на призывников из России. Традиционная подготовка войск, готовившихся в течение многих лет к войне против войск НАТО, была неприменима к боевым действиям в Афганистане. Неясна была и цель пребывания советских войск. Основные боевые действия должна была вести афганская армия, советские войска использовались для охраны крупных центров, транспортных магистралей. Но на практике этим войскам приходилось вести непосредственные боевые действия.

Кошмар отправки в Афганистан после призыва в армию сыновей навис над многими семьями. Воевать отправляли мальчишек, детей родителей из послевоенного поколения, знавших войну только по рассказам, книгам и кинофильмам. Министерство обороны добилось призыва в армию студентов, прежде имевших право на отсрочку от воинской службы. В страну пошли «похоронки», на улицах появились молодые инвалиды. Уже в 1982 г. советское руководство стало предпринимать энергичные действия по прекращению войны. 18-19 июля состоялись переговоры министра иностранных дел СССР А. А. Громыко с государственным секретарем США А. Хейгом по Афганистану. Громыко изложил позицию, согласно которой Афганистан должен быть независимым, неприсоединившимся государством. СССР гарантировал вывод оттуда своих войск, если будут международные гарантии невмешательства в афганские дела Пакистана и Ирана.

Хейг заявил, что американская сторона — за нормализацию положения вокруг Афганистана. По его словам, США хотели бы, «чтобы в Кабуле было независимое и неприсоединившееся правительство». Советская и американская стороны договорились о проведении консультаций по Афганистану и о создании постоянной группы экспертов⁶⁵

Ситуация опять напоминала недавние события во Вьетнаме. СССР и США были готовы проводить согласованную политику. Но логика гражданской воины мешала договориться вьетнамцам с вьетнамцами, афганцам с афганцами. К этому добавлялось осознание политических последствий для патрона в случае поражения его клиента. Целями советской политики были: вывод своих войск, сохранение режима, пришедшего к власти при помощи СССР, создание известной политической стабильности в стране. Но эти три задачи одновременно решить не удавалось.

Война продолжалась. Советская дипломатия пыталась непосредственно участвовать во внутриафганском урегулировании: дипломаты посещали многие провинции страны, встречались с представителями племен, пытаясь способствовать урегулированию. Это была тяжелая и опасная работа, стоившая жизни Станиславу Петровичу Гаврилову, ведшему консультации о прекращении войны. Он погиб при не выясненных до сих пор обстоятельствах в 1983 г.

Безнадежная, тяжкая, бессмысленная, последовательно замалчиваемая в официальных советских средствах массовой информации война в Афганистане тянулась для СССР до февраля 1989 г. Она унесла жизни 14 453 человек, более 100 тыс. вернулись из Афганистана больными гепатитом, через Афганистан прошло 620 тыс. военнослужащих. Советские войска вышли из Афганистана организованно. Поддерживаемый ими режим просуществовал еще три года, чтобы, рухнув, открыть новый, еще более страшный этап гражданской войны в Афганистане. На этот раз война подступает к границам государств Средней Азии, образовавшихся на постсоветском пространстве.

Две солидарности: социалистическая и польская

С 70-х гг. в Польше начались массовые выступления жителей страны против существовавшего политического режима. Польша стала первой страной «социалистического содружества», в которой реально возникла альтернатива политической власти. Влияние движения «Солидарность» стремительно распространялось среди населения страны. В этой книге мы затронем только один аспект отношений Польши и СССР — отношение руководства КПСС к событиям, происходившим в Польше.

Советское руководство было очень встревожено событиями в Польше. Особенности этой ситуации заключались в том, что, во-первых, в польском варианте оппозиция укрепилась среди рабочих, той силы, которая по идеологическим представлениям должна была быть опорой режима, и, во-вторых, в ЦК КПСС существовало традиционно осторожное, если не настороженное, отношение к польским коллегам. Кроме того, Польша была крупнейшим западным соседом СССР, отделявшим Советский Союз от «потенциального противника» — стран НАТО.

С лета 1980 г. начались интенсивные контакты советского и польского политического руководства. В июле этого года в Крыму Первый секретарь ЦК ПОРП Э. Терек и Л. И. Брежнев много беседовали о ситуации в Польше. Брежнев убеждал Терека «решительно пресекать все попытки использовать национализм для насаждения антисоциалистических, антисоветских настроений, исказить историю советско-польских отношений... развернуть непримиримую контрпропаганду против стремлений смазать классовое содержание социалистического патриотизма под лозунгом "все поляки — братья"... в политической борьбе с антисоциалистическими элементами не уходить в оборону, а вести против них последовательное наступление».

Спустя короткое время, 21 августа, Брежнев направил Тереку письмо, а уже 25 августа было принято специальное постановление Политбюро ЦК КПСС «К вопросу о положении в Польской Народной Республике»⁶⁶. В связи с осложнявшимся положением в Польше было решено создать специальную Комиссию Политбюро.

В постановлении было записано:

«1. Одобрить информацию т. Брежнева JI. И. об обстановке, складывающейся в Польской Народной Республике.

2. Образовать Комиссию Политбюро ЦК в составе: тт. Суслов М. А. (созыв), Громыко А. А, Андропов Ю. В., Устинов Д. Ф., Черненко К. У., Зимянин М. В., Архипов И. В., Замятин JI. М., Рахманин О. Б.

Поручить Комиссии внимательно следить за складывающейся в ПНР обстановкой и систематически информировать Политбюро о положении дел в ПНР и о возможных мерах с нашей стороны. Предложения по мере необходимости вносить в Политбюро ЦК КПСС».

«Комиссия Суслова» подготовила предложения для переговоров с польским руководством, которые были утверждены Политбюро 3 сентября 1980 г.

В них содержались следующие положения:

«1. Дать точную оценку ситуации и занять ясную позицию по отношению к соглашению с т. н. "объединенными забастовочными комитетами" (ОЗК) в Гданьске и Щецине. ...Соглашение по существу означает легализацию антисоциалистической оппозиции <...>

...Задача состоит в том, чтобы готовить контрнаступление и вернуть утраченные позиции в рабочем классе, в народе <...>

...Необходимо первостепенное значение придать укреплению руководящей роли партии в обществе <...>

...В срочном порядке осуществить меры по повышению боевитости всех партийных организаций с учетом политического кризиса. Решительно избавляться от явно чуждых партии людей, сообразуясь со специфическими условиями, существующими сейчас в стране <...>

Для восстановления нарушенной связи партии с рабочим классом осуществить коренное обновление профсоюзов. Сделать все, чтобы не допустить роспуска или самороспуска существующих профсоюзов (ЦСПС) и их организаций. ...Направить усилия на ограничение деятельности и влияния т. н. "самоуправляемых" профсоюзов в массах, осуществляя эту задачу преимущественно путем соответствующей мобилизации общественного мнения. Активно внедрять в т. н. "самоуправляемые" профсоюзы преданных партии людей <...>

С учетом опасностей, создаваемых деятельностью антисоциалистических сил, осуществлять по государственной линии необходимые меры по укреплению социалистического правопорядка.

— Усилить внимание к армии, уделив особое внимание военно-политической подготовке личного состава. Использовать возможность привлечения командных армейских кадров к партийно-хозяйственной работе.

— Принять необходимые меры по разоблачению политического лица и замыслов главарей оппозиции.

6. В области средств массовой информации и пропаганды сосредоточить усилия на дальнейшем укреплении партийного руководства и контроля за их деятельностью. ...Средствам массовой информации показывать, что события в Польше вызваны не недостатками социалистической системы, а ошибками и просчетами, а также некоторыми объективными причинами (стихийные бедствия и т. д.)... Освещать экономическую выгодность сотрудничества с СССР и другими братскими странами...»⁶⁷

Кремлевское руководство было явно недовольно тем, как развивались события в Польше, раздражено отсутствием решительных действий ЦК ПОРП против оппозиции. Это недовольство открыто прорвалось на заседании Политбюро ЦК КПСС 29 октября 1980 г., когда обсуждалась подготовка предстоявшего визита польской партийно-правительственной делегации, куда должны были войти Первый секретарь ЦК ПОРП С. Каня и Председатель Совета Министров ПНР Пинь- ковский⁶⁸.

Члены Политбюро демонстрировали полное единомыслие:

«Андропов. Действительно, прямой постановки вопроса о том, что в Польше налицо контрреволюция, ни в печати, ни по радио, ни по телевидению нет, не говорят об этом и польские руководители.

Брежнев. У них уже сейм начинают отбирать, а они говорят о том, что якобы армия стоит на их стороне. ...Может быть, действительно потребуется ввести военное положение...

Устинов. Если не ввести военного положения, то дело будет очень осложнено и будет еще сложнее. В армии имеются шатания. Но Северная группа войск у нас подготовлена и находится в полной боевой готовности...

Громыко. Надо польским друзьям сказать твердо и резко. ...Что касается т. Ярузельского, то, конечно, он человек надежный, но все-таки сейчас начинает как-то говорить без особого пыла. Он даже так высказывается, что войска не пойдут против рабочих. В общем, я думаю, чтополякам надо сказать обо всем и очень резко. ...Что касается введения чрезвычайного положения в Польше, то это нужно иметь в виду как меру для спасения революционных завоеваний... Нам нельзя терять Польшу. Советский Союз в борьбе с гитлеровцами, освобождая Польшу, положил 600 тысяч своих солдат и офицеров, и мы не можем допустить контрреволюцию...»

Прибывающим на следующий день польским вождям в Кремле не доверяли. Андропов предложил не давать делегации подготовительных материалов:

«Если мы их передадим, то не исключено, что они могут попасть к американцам.

Брежнев. Это действительно может быть.

Горбачев. Я считаю, что очень правильно поступило Политбюро, что пригласило польских руководителей для беседы в Москву. Польским друзьям следует сказать прямо и решительно. Они пока не принимают должных мер, занимают какую-то оборонительную позицию, а при такой позиции долго не продержаться, их самих могут сбросить. Беседу нужно начинать, Леонид Ильич, вам. Текст, по- моему, очень хороший, никаких замечаний нет. В нем есть все идеи, которые нужно высказать польским друзьям. Затем после вашей беседы можно будет и их выслушать...»

Членам политического руководства было ясно, что без крупной экономической подпитки режим в Польше не уцелеет. Поэтому требовалось оказывать дальнейшую экономическую помощь. Однако ресурсы самого СССР сокращались. Председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков рассуждал на заседании: «Что мы можем дать? Мы можем, конечно, пообещать им продлить кредит в сумме 280 млн. рублей, затем дать кредит в сумме 150 млн. рублей. Это краткосрочный кредит, который нужен им сейчас для уплаты процентов по займам. Далее, сказать, что мы можем несколько увеличить поставки топлива в 1981 г., например на 500 млн. рублей. Может быть, можно согласиться с сокращением импорта товаров из Польши примерно на 250 млн. рублей, а в общем получится, что мы окажем им таким образом помощь в сумме около 1 млрд. рублей. Я думаю, что, может быть, следует нам все-таки подготовить письма братским партиям. ...Придется снять поставки нефти со всех стран, кроме Кубы, Монголии, Вьетнама». Можно было срочно предоставить Польше зерна — 500 тыс. т, несколько больше хлопка, увеличить поставки дизельного топлива — 200 тыс. т.

31 октября 1980 г., подводя итоги уже прошедшего визита, Брежнев рассказывал: «...мы прямо спросили Каню, есть ли у партии план на чрезвычайный случай, когда возникнет открытая угроза народной власти. Он сказал, что план на этот случай есть, что они знают, кого нужно будет арестовать, как использовать армию. Но, судя по всему, к такому шагу они пока не готовы, отодвигают его на неопределенное время. ...Каня, как я уже сказал, проявил определенную сдержанность лишь в вопросе введения чрезвычайного положения. Что касается других предложенных нами мер, то он заявил, что согласен с ними. У нас было полное взаимопонимание и в оценке причин кризиса и размеров контрреволюционной угрозы...»⁶⁹

5 декабря 1980 г. в Москве состоялась встреча руководящих деятелей государств — участников Варшавского Договора. Общая позиция лидеров социалистических стран мало отличалась от советской. Бессменный идеолог КПСС М. А. Суслов, информируя членов Политбюро, сообщал: «В выступлениях всех остальных товарищей содержались советы польским друзьям, как поступать, насколько решительно надо наступать на антисоциалистические элементы. Тов. Гусак, например, привел немало примеров из практики 1968 г., когда ЦК КПЧ пришлось вести упорную борьбу с правыми элементами. Тов. Кадар также говорил о выступлениях контрреволюционных элементов в 1956 г. в Венгрии, когда ему пришлось применить резкие административные меры для того, чтобы сокрушить контрреволюцию. Тов. Чаушеску, верный своей традиции, говорил больше о самодеятельности, суверенитете, о невмешательстве во внутренние дела и т. д...»

Опасаясь влияния идей «Солидарности» на советское общественное мнение, ЦК КПСС приказал ограничить распространение в СССР польских газет и журналов⁷⁰, был сокращен туризм между двумя странами⁷¹.

Давление советской стороны на польское руководство продолжалось непрерывно. 22 января 1981 г. на заседании Политбюро министр обороны СССР Д. Ф. Устинов сообщал об итогах визита в Польшу первого заместителя министра обороны СССР, главнокомандующего войсками Варшавского Договора В. Г Куликова. «Впечатление т. Куликова таково, что в Польше серьезного перелома нет. Нам нужно постоянно нажимать на польское руководство, постоянно его подпитывать. Мы намечаем в марте провести маневры в Польше. Мне кажется, что следует эти маневры несколько приподнять, то есть, иначе говоря, дать понять, что у нас силы наготове»⁷². О том, что «социалистическую Польшу в обиду не дадим», заявлял на XXVI съезде КПСС 23 февраля 1981 г. Л. И. Брежнев.

30 марта, разговаривая с Каней, Брежнев обвинял его и руководство ЦК ПОРП в том, что, стремясь предотвратить всеобщую забастовку в стране, они пошли на серьезные уступки «Солидарности», Брежнев даже называл их капитуляцией⁷³. По словам Громыко, произошла легитимация «Солидарности».

На заседании 2 апреля 1981 г. была достигнута договоренность о секретной встрече Андропова и Устинова в Бресте с Каней и Ярузельским. Громыко, обсуждая предстоящую встречу, рекомендовал: «Если они пойдут, как говорится, на частичное введение чрезвычайных мер, то нужно спросить их, будут ли они уверены в том, что армия, МВД и органы госбезопасности будут на их стороне. Я думаю, что было бы правильно сделать глубокий анализ... является ли армия основной силой и можно ли опираться на нее... При любом положении нам нужно идти на то, чтобы высказать польским товарищам необходимость принятия более жестких, я бы сказал, чрезвычайных мер для наведения порядка и что дальнейшее отступление для них совершенно неприемлемо, дальше отступать уже совершенно нельзя»⁷⁴.

Ему вторил Андропов: «Нам нужно действительно... сказать о принятии строгих мер, не бояться того, что это вызовет, может быть, и кровопролитие. Они ведь вместо строгих мер суют нам так называемое "политическое урегулирование". Мы говорим им о принятии военных мер, административных, судебных, но они постоянно ограничиваются политическими мерами. Вместе с тем нам нужно серьезно поставить вопрос перед польскими друзьями о том, чтобы они заставили "Солидарность" отвечать за дела в Польше. А то ведь сейчас как складываются дела? Экономический хаос, неразбериха и все недостатки в снабжении продовольствием и другими делами вызваны по вине "Солидарности", а отвечает за них правительство...»⁷⁵

Брежнев советовал: «Надо будет им сказать, что значит введение военного положения, и разъяснить все толком».

«Правильно,— продолжал Андропов,— надо именно рассказать, что введение военного положения — это означает установление комендантского часа, ограниченное движение по улицам городов, усиление охраны государственных, партийных учреждений, предприятий и так далее». Андропов заметил и то, что польские события начинают оказывать влияние на СССР — на Белоруссию и Грузию в особенности.

9 апреля 1981 г. Андропов и Устинов докладывали об итогах встречи в Бресте. «Мы с Устиновым Д. Ф. в соответствии с договоренностью с польскими товарищами выехали в Брест,— рассказывал он,— и там, вблизи Бреста, в вагоне состоялась наша встреча. Встреча началась в 9 часов вечера и закончилась в 3 часа ночи с таким расчетом, чтобы польские товарищи не обнаружили себя, что они куда-то выезжали».

«Каня был вынужден сказать,— отметил Андропов,— что контрреволюция сильнее власти. Что касается ввода войск (советских.— Авт.), они прямо сказали, что это совершенно невозможно, точно так же нельзя вводить военное положение. Говорят, что их не поймут и они будут бессильны что-либо сделать. Товарищи подчеркнули в беседе, что они наведут порядок своими силами»⁷⁶

На секретной встрече обсуждался даже текст документа о введении военного положения. Проект его был привезен из Москвы, но Каня и Ярузельский, по существу, отказались утвердить этот план, оговорив возможность подписания его позднее⁷⁷. _в

23 апреля на заседание Политбюро была представлена очередная записка «комиссии Суслова» — «О развитии обстановки в Польше и некоторых шагах с нашей стороны»⁷⁸.

Записка открывалась констатацией: «Внутриполитический кризис в Польше принял затяжной хронический характер. ПОРП в значительной мере утратила контроль над процессами, происходящими в обществе. В то же время "Солидарность" превратилась в организованную политическую силу, которая способна парализовать деятельность партийных и государственных органов и фактически взять в свои руки власть. Если оппозиция пока не идет на это, то прежде всего из опасения ввода советских войск и надежды добиться своих целей без кровопролития, путем ползучей контрреволюции». «Комиссия Суслова» выделяла три группировки в руководстве ПОРП. К правому флангу были отнесены Фишбах, Верблян, Раковский, Яблоньский. Их определяли как «ревизионистов», имеющих поддержку в партийных организациях, попавших под влияние «Солидарности».

На левый фланг комиссия зачислила Грабского, Жабиньского, Ольшовского, Кочелека. Их оценили как «наиболее близких к нашим позициям».

Центристами были объявлены Каня и Ярузельский. Отмечалось, что они стоят на позициях дружбы с СССР, за сохранение обязательств по Варшавскому Договору. «Оба они, особенно Ярузельский, пользуются авторитетом в стране. В настоящий момент фактически нет других деятелей, которые могли бы осуществлять партийно-государственное руководство».

Рекомендации записки были направлены на укрепление единства ПОРП, сохранение позиций «левого крыла» в руководстве, усиление влияния партии в армии, МВД.

Казалось, все развивалось по уже знакомому чехословацкому сценарию 1968 г.: кризис в стране, противоречия в высшем политическом руководстве, недовольство Москвы действиями своих клиентов, «международная солидарность социалистического содружества в противодействии проискам реакции» — все было так, как и раньше. Однако при внимательном рассмотрении можно обнаружить разницу. Прежде всего обращает на себя внимание то, что польское руководство было несравненно более сплоченным, чем чехословацкие партийные лидеры. По крайней мере, из Варшавы не шли «пригласительные письма» во всех их разновидностях, провоцировавшие советское руководство на активные действия «в защиту социализма». Однако важнее было другое. Ни в одном протоколе Политбюро нет прямых сведений о подготовке возможного вторжения советских войск в Польшу. Об оказании давления на польское руководство, о настойчивых требованиях ввести военное положение — много, но о подготовке вторжения нет ни одного документа.

СССР неумолимо увязал в Афганистане. «Афганский вопрос известным образом влияет и на обстановку в ПНР»,— неожиданно заявил Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов при обсуждении на Политбюро дежурного вопроса «О беседе с товарищем Бабраком Кармалем»⁷⁹ Тихонов имел в виду экономический аспект проблемы. Расходы на войну в Афганистане росли, а к этому добавлялись проблемы польской экономики. Надо было выделять кредиты, чтобы оплачивать польские долги, поставлять туда нефть и нефтепродукты, а поставки польского угля в этих условиях составляли только 57% от запланированных. Но намного серьезнее были военно-политические аспекты афганской проблемы. Уже полтора года советские войска непосредственно участвовали в боевых действиях, и конца этим боям не бьшо видно. Под контролем властей просоветского правительства Бабрака Кармаля было только 5 тыс. из 35 тыс. афганских кишлаков, не было ни одной провинции, которая бы полностью управлялась властями Демократической Республики Афганистан, нарастали проблемы внутри группировки, господствовавшей в Афганистане⁸⁰. Советские войска несли тяжелые потери. Нарастало понимание опасности происходившего, как и невозможности Советскому Союзу выйти из необъявленной войны.

В этих условиях вести активные действия на западной границе — а они были бы практически неизбежны, если бы советские войска были введены в Польшу,— становилось просто невозможным.

Исходя из этого, оставалась возможность оказывать давление на польское руководство. Нарастало раздражение Л. И. Брежнева действиями Первого секретаря ЦК ПОРП С. Кани, который становился в его глазах символом уступок и капитуляции перед политическими противниками в «Солидарности». Брежнев даже не пытался скрыть это отношение к польскому лидеру и в своем телефонном разговоре с Каней 16 июня, и при встречах с ним в Крыму, и на заседании Политбюро 10 сентября 1981 г.

31 августа 1981 г. была подготовлена записка Минобороны, МИД, КГБ, Отдела ЦК КПСС «Тенденции развития обстановки в Польше и направления наших возможных действий», содержащая рекомендации польскому руководству поддерживать постоянную готовность к установлению особого режима для отдельных предприятий, отраслей, например транспорта, или районов вплоть до введения военного положения.

Отставку Кани и избрание Первым секретарем ЦК ПОРП генерала В. Ярузельского в Москве встретили с облегчением и надеждой. Ему сразу же позвонил Брежнев, и 19 октября между польским и советским лидерами состоялся обстоятельный телефонный разговор.

Кроме официального поздравления Ярузельского, Брежнев призвал: «Не теряя времени, переходить к намеченным вами решительным действиям против контрреволюции. Мы надеемся, что теперь все — ив Польше, и за рубежом — почувствуют, что дела в стране пойдут по-иному».

Ярузельский демонстрировал согласие с Брежневым: «В соответствующей обстановке надо применять решительные действия, чтобы давать бой там, где будет уверенность в успехе. Я сейчас еду на заседание Военного совета Вооруженных Сил в Министерство обороны. Я поставлю и там соответствующие задачи. Мы будем широко включать армию во все области жизни страны.

Вчера, после пленума, я имел встречу с первыми секретарями областных комитетов и сказал, чтобы они не обижались на то, что мы будем [привлекать] людей из Вооруженных Сил в осуществление некоторых процессов, будем расширять встречи офицерского состава с рабочим классом, чтобы непосредственно влиять на рабочих, чтобы изолировать их от влияния "Солидарности" Конечно, мы не меняем нашего генерального направления в том смысле, что, борясь за здоровые силы народа, которые заблуждаются и вошли в "Солидарность", привлекая их на нашу сторону, одновременно мы будем бить противника, и, конечно, так бить, чтобы это приносило результаты».

Очевидно, после прихода к власти Ярузельского советские власти окончательно решают для себя вопрос о невозможности применения советских войск в Польше. 29 октября 1981 г. Андропов заявил на заседании Политбюро: «Польские руководители поговаривают о военной помощи со стороны братских стран. Однако нам нужно твердо придерживаться своей линии — наши войска в Польшу не вводить».

Следом за Андроповым, руководившим КГБ, выступил министр обороны СССР маршал Устинов: «Вообще надо сказать, что наши войска вводить в Польшу нельзя. Они, поляки, не готовы принять наши войска»⁸¹.

Напомним, что Устинов и Андропов были не только влиятельнейшими членами Политбюро, но и людьми, в огромной степени ответственными за вторжение в Афганистан. Их позиция была, безусловно, решающей для всего состава Политбюро.

Не собираясь вторгаться в Польшу, политическое руководство СССР приняло на себя обязательства расширить экономическую помощь Польше, как и было обещано Ярузельскому. Следовало направить туда 30 тыс. т мяса, расширить поставки газа и нефти. Ресурсы собирали с трудом, то же мясо изымали из государственных резервов, требовали расширить поставки мяса из союзных республик. Так как продовольствия в стране не хватало, эти поставки шли с трудом. Сам Брежнев скептически смотрел на помощь продовольствием: «Я все думаю о том, хотя мы Польше и дали 30 тысяч тонн мяса, но едва ли поможет полякам наше мясо. Во всяком случае у нас нет ясности, что же будет дальше с Польшей. Никакой инициативы товарищ Ярузельский не проявляет»⁸².

С приходом Ярузельского произошло своего рода дистанцирование польского политического руководства от СССР. Это не означало ослабления связей между Москвой и Варшавой. Происходило нечто иное — инициативу из рук Кремля перехватил генерал Ярузельский. Он не скрывал своего намерения осуществить «операцию X», однако обусловливал ее рядом требований к СССР. «Ярузельский,— заявлял Андропов на заседании Политбюро 10 декабря 1981 г.,— довольно настойчиво выдвигает перед нами экономические требования и обусловливает проведение "операции X" нашей экономической помощью, и, я сказал бы, даже более того: он ставит вопрос, хотя и непрямо, о военной помощи. ...В связи с этим я хотел бы высказать, что наша позиция, как она была сформулирована раньше, на прошлом заседании Политбюро, и ранее ее неоднократно высказывал Леонид Ильич, является совершенно правильной и отступать от нее мы не должны. Иначе говоря, мы занимаем позицию интернациональной помощи, мы озабочены сложившейся в Польше обстановкой, но что касается проведения "операции X", то это целиком и полностью должно быть решением польских товарищей, как они решат, так тому и быть. Мы не будем настаивать на этом и отговаривать не будем»⁸³.

Трудно не увидеть в этих словах Андропова нерешительность и даже растерянность, несвойственную председателю КГБ, имевшему репутацию интервенциониста (напомним о его исключительно жесткой реакции в отношении Чехословакии в 1968 г., «засЛуге» в организации вторжения в Афганистан).

Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, причин было несколько. Первая из них была связана с практическим устранением СССР от подготовки «операции X», более того — советская сторона оказалась лишена информации о готовящемся введении военного положения в стране. Это представлялось тем более удивительным, что, казалось, информация в СССР должна была поступать из разных источников — партийных, военных, дипломатических, по каналам КГБ, но ее, этой информации, как раз и не было. 10 декабря, менее чем за три дня до введения военного положения в Польше, в Политбюро ЦК КПСС не было точных данных не только о сроках осуществления «операции X», но и о том, будет ли вообще введено военное положение!

Секретарь ЦК К. В. Русаков, «курировавший» соцстраны, сообщил то, что и так было известно: на последнем заседании все члены Политбюро ПОРП единогласно высказались за введение военного положения. А дальше начинались загадки. Русаков, только что вернувшийся из Польши, ссылался на сведения, полученные послом СССР в Польше, что Ярузельский, выступая перед секретарями воеводских комитетов ПОРП, «не дал ясной, четкой линии. Никто не знает, что все-таки будет в ближайшие дни. Шел разговор об "операции X". Сначала речь шла, что она будет в ночь с 11-го на 12-е, затем с 12-го на 13-е. А теперь уже поговаривают, что это будет около 20-го». Андропов 9 декабря звонил своему польскому коллеге Милевскому «и спросил его, какие и когда намечаются меры. Он ответил... что об "операции X" и о конкретном сроке ее проведения не знает. Таким образом, получается, что или Ярузельский скрывает от своих товарищей план конкретных действий, или он просто уходит от проведения этого мероприятия».

Не лучше обстояло дело и по линии военных. Маршал Устинов подтвердил, что он ничего не знает о планах Ярузельского: «У меня был разговор с Сивиц- ким. Он прямо сказал, что мы даже не знаем, что думает генерал. Таким образом, человек, выполняющий сейчас по существу обязанности министра обороны ПНР, не знает, что будет дальше, какие действия предпримет Председатель Совмина и министр».

Другая причина, опасность которой, как нам представляется, была ясно осознана в Кремле,— это международные, военно-политические и стратегические последствия непосредственного вмешательства СССР в польские дела. Следует отметить, что сам Ярузельский всячески подчеркивал зависимость своих будущих действий от Советского Союза. Тот же Русаков говорил: «Ярузельский имеет в виду связаться по этому вопросу с союзниками. Он говорит, что если польские силы не справятся с сопротивлением "Солидарности", то польские товарищи надеются на помощь других стран, вплоть до введения вооруженных сил на территорию Польши. При этом Ярузельский ссылается на выступление товарища Куликова, который будто бы сказал, что помощь СССР и союзных государств военными силами Польше будет оказана. Однако,— заметил Русаков,— товарищ Куликов сказал не прямо, он просто повторил слова, которые в свое время были высказаны J1. И. Брежневым, о том, что мы Польскую Народную Республику в беде не оставим»⁸⁴.

Ссылки Ярузельского на слова Куликова, а точнее — на возможность интерпретировать их как гарантию военного вмешательства СССР в польские дела вызвали в Политбюро ЦК КПСС явный отпор. Ярузельский таким образом привязывал СССР к колеснице польской партийной политики. Это создавало многие опасности для СССР, увязшего в Афганистане, осложнившего свои отношения с Западом.

Поэтому Андропов резко среагировал на информацию Русакова: «Если товарищ Куликов действительно сказал о вводе войск, то, я считаю, он сделал это неправильно. Мы не можем рисковать. Мы не намерены вводить войска в Польшу. ...Я не знаю, как будет дело обстоять с Польшей, но если даже Польша будет под властью "Солидарности", то это будет одно. А если на Советский Союз обрушатся капиталистические страны, а у них уже есть соответствующая договоренность с различного рода экономическими и политическими санкциями, то для нас это будет очень тяжело. Мы должны проявлять заботу о нашей стране, об укреплении Советского Союза. Это наша главная линия»⁸⁵

Маршал Устинов начал защищать своего заместителя Куликова: «Что касается того, что якобы товарищ Куликов сказал относительно введения войск в Польшу, то могу со всей ответственностью сказать, что этого Куликов не говорил. Он просто повторил то, что было сказано нами и Леонидом Ильичом о том, что Польшу в беде мы не оставим. И он прекрасно знает, что поляки сами просили не вводить войска... Что касается наших гарнизонов в Польше, то мы их укрепляем...»⁸⁶

Итог обсуждения подводил многоопытный Суслов: «...пусть сами польские товарищи определяют, какие действия им предпринимать. Толкать их на какие- то решительные действия нам не следует. ...Поляки заявляют прямо, что они против ввода войск. Если войска будут введены, это будет означать катастрофу. Я думаю, у нас у всех здесь единодушное мнение, что ни о каком вводе войск речи быть не может. Что касается оказания помощи Польше, то мы ее оказали больше чем на миллиард рублей. Мы недавно приняли решение поставить 30 тысяч тонн мяса, 16 тысяч уже поставлено...» Суслов высказался против роспуска ПОРП и создания новой партии⁸⁷

13 декабря — в день введения военного положения в Польше — состоялся телефонный разговор между Брежневым и Ярузельским. «Вы приняли хотя и трудное, но, безусловно, правильное решение...— заявил Брежнев.— У нас высоко оценено ваше, Войцех, обращение к народу... Хочу еще раз подчеркнуть: вы можете рассчитывать на нашу твердую политическую и моральную поддержку. Окажем вам и посильную экономическую помощь».

Через день, 15 декабря, состоялся новый разговор по телефону между Ярузельским и Брежневым. Брежнев проинформировал об экономической помощи

Польше; Ярузельский — о том, что польское руководство полностью владеет ситуацией, действует решительно, забастовочные очаги сокращаются, установлен комендантский час, милиция и армия наводят порядок...

* * *

Время, привычно называемое «периодом застоя» (конец 60-х — начало 80-х гг.), стало и высшей точкой развития социализма в СССР. Огромное государство постепенно и непрерывно увеличивало объем промышленного производства. Природные ресурсы — нефть, золото — шли на оплату закупок сельскохозяйственной продукции. Создавалась иллюзия способности преодоления уже намечавшегося экономического кризиса за счет экстенсивных факторов развития. Лидеры государства сознательно отказывались от проведения реформ, усмотрев в событиях в Чехословакии опасность для «реального социализма».

В политической жизни страны утвердился «неосталинизм», то есть строжайший идеологический контроль и диктат, преследование любого инакомыслия, радикальное повышение роли Комитета государственной безопасности в обществе, сопоставимое только с ролью ЦК КПСС, а в ряде случаев даже превосходившее своим влиянием ЦК КПСС. Это сочеталось с так называемой «заботой о кадрах» — устойчивостью господствующего партийно-государственного номенклатурного слоя.

Влияние Советского Союза распространялось не только на «страны социалистического лагеря» (за исключением, пожалуй, лишь Китая и Албании), но и на страны Африки (Ангола, Эфиопия, Судан, Сомали, Ливия, Конго, Капо-Верде, Гвинея и Гвинея-Бисау, Мали), на ряд государств Восточной Азии (Вьетнам, Камбоджа), Латинской Америки (Куба, Никарагуа, Чили). «Третий мир» становился полем «холодной войны», оборачивавшейся для граждан этих стран самыми настоящими войнами.

Однако в 70-х — начале 80-х гг. проявились признаки начинавшегося кризиса. Если Афганистан стал логическим продолжением политики расширения советского влияния, то отказ от активных действий в Польше стал свидетельством понимания нараставших трудностей для самого СССР, тех самых трудностей, которые впредь игнорировать уже не представлялось возможным.

Примечания

Краткую характеристику А. М. Румянцеву дал в своем дневнике В. Я. Лакшин, писи гель и критик, член редколлегии «Нового мира» в 60-х гг.: «9 ноября 1964 г. Некоторые либеральные веяния. Пришел в "Правду" главным редактором взамен Сатюкова. Карякин, работавший с ним в Праге, отзывается о нем хорошо. "Октябристы (сторонники фундаменталистско-коммунистического литературного журнала. —Авт.) вряд ли за шампанским посылают",— прокомментировал Твардовский это назначение» (Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущева: Дневник и попутное. М., 1991. С. 255).

Советская Россия. 1970. 28 февраля.

Об этой полемике см.: Черииченко Ю. Две тайны // Если по совести: Сб. ст. М., 1988. С. 326- 327; см. также: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М., 1995. Кн. 1. С. 117-118.

См., например: Российский пролетариат: облик, борьба, гегемония М., 1970; Тарновский К. Н. Проблемы аграрной истории России периода империализма в совс с кой историографии (дискуссия начала 60-х гг.) // Проблемы социально-экономической истории России. М., 1971; Волобуев П. В. Об общеисторическом и национально особенном в опыте Октябрьской революции // Международная научная конференция «Пятидесятилетие Октября и международный рабочий класс»: Доклады и сообщения. М., 1967; Вопросы истории капиталистической России: Проблема многоукладное™. Свердловск, 1972.

Гинднн И. Ф. [Выступление по докладу Л. В. Черепнина «К вопросу о складывании абсолютной монархии в России (XVI-XVII1 вв.)] // Документы советско-итальянской конференции историков 8-10 апреля 1968 г. М„ 1970. С. 224-236.

Запись совещания в Доме политического просвещения Свердловского обкома КПСС была сделана мною. — Личный архив Р. Г. Пихои.

Примером такой обкомовской разборки стало дело заведующего кафедрой Ставропольского сельскохозяйственного института Ф. Б. Садыкова (см.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 119-120).

См.: Кремлевский самосуд: (Сборник документов) / Сост. А. В. Короткое и др. М., 1994. С. 79.

Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Париж, 1975. С. 538.

См.: Кремлевский самосуд. С. 81-83, 86.

См. там же. С. 92-93.

Там же. С. 103-104.

Там же. С. 132-134.

См. там же. С. 169-172.

См. там же. С. 203-217.

См. там же. С. 256-288.

См. там же. С. 352.

См.: Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 436-470.

Здесь и дальше цит. по: «В спокойном тоне дать статью». Лидеры партии об оценке Сталина // Источник. 1994. № 4. С. 145-151.

См.: Письмо КГБ при СМ СССР в ЦК КПСС от 31 октября 1975 г. «О некоторых итогах предупредительно-профилактической деятельности органов КГБ».

Подробно о диссидентском движении в СССР в этот период см.: Власть и оппозиция. М.,

1995. С. 235-272.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. М., 1995. С. 45.

Краткая история СССР. М., 1983. Ч. 2. С. 582.

Подсчитано по фондам Архива Политбюро ЦК КПСС А. В. Коротковым и А. С. Степановым.

Коржихина Т. П. Советское государство и его учреждения. Ноябрь 1917 г.— декабрь 1991 г. М., 1994. С. 201-202.

Постановление Секретариата ЦК КПСС. № ст-233/8с от 24 октября 1980 г. «О некоторых негативных проявлениях, связанных с недостатками в организации и оплате труда рабочих и служащих)).

См.: Моргун Ф. Конец света? Или... М., 1994. С. 4-5, 221.

См.: Прибытков В. Аппарат. СПб., 1995. С. 73-76.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро 27 ноября 1978 г., л. 2-3.

См.: Нежинский JI. М_м Челышев И. А. Проблемы внешней политики // СССР и «холодная война». М., 1995. С. 65-67.

ЦХСД, ф. 5, оп. 63, д. 513, л. 69-73.

Там же, л. 365.

Там же, оп. 62, д. 495.

Там же, д. 492, л. 136-149.

Там же, д. 495, л. 92-214

Там же, д. 489, л. 146-147.

Там же, л. 150-152.

Там же, д. 495, л. 92-214.

Там же, оп. 64, д. 41, л. 115-119.

Там же, Доклад заместителя начальника Генштаба В НА генерал-лейтенанта Чан Ван Куанга на заседании Политбюро ЦК ГГГВ 15 сентября 1972 г.

См.: Агрессия США в Юго-Восточной Азии. Ч. 7. М.: Генштаб Вооруженных Сил СССР, 1977.

См.: История внешней политики СССР. 1917-1985. М., 1986. Т. 2. 1945-1985. С. 401.

См. там же. С. 595.

"

См.: Хазанов А. М. Политика СССР в странах «третьего мира» // Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945-1985): Новое прочтение. М., 1995. С. 435-436.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 10 марта 1983 г., л. 13.

ЦХСД, ф. 89, оп. 14, д. 31, л. 1.

Там же, д. 32, л. 1.

Стенограмма июньского (1980 г.) Пленума ЦК КПСС. М., 1980.

Корниенко Г. М. Холодная война: Свидетельство ее участника. М., 1995. С. 190.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 17 марта 1979 г. См. также: Громов Б. В. Ограниченный контингент. М., 1994. С. 23.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 12 апреля 1979 г.

ЦХСД, ф. 5, оп. 76, д. 1045, л. 112-113.

Корниенко Г. М. Холодная война. С. 193.

См.: Марчук Н. И. Война в Афганистане: «интернационализм» в действии или вооруженная агрессия? // Советская внешняя политика в годы «холодной войны»... С. 457—459.

См. там же. С. 459.

См.: Корниенко Г. М. Холодная война. С. 190.

ЦХСД ф. 5, оп. 77, д. 800, л. 1-14.

Там же, д. 803, л. 2.

Там же, д. 801, л. 1-3.

Там же, л. 14.

Там же, л. 16.

Там же, оп. 84, д. 855, л. 42-54.

Там же, л. 51.

См.: Громов Б. В. Ограниченный контингент. С. 284.

ЦХСД ф. 5, оп. 88, д. 974, л. 108-109. АП РФ, № П210/П, от 25 ав1уста 1980 г.

Там же, П213/38 03.09.80. Постановление Политбюро ЦК «О тезисах для беседы с представителями польского руководства».

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 29 октября 1981 г.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 31 октября 1981 г.

Были приняты два постановления Секретариата ЦК КПСС — 4 октября и 22 декабря 1980 г. «О некоторых дополнительных мерах по контролю за распространением польской печати в СССР».

Постановление Секретариата ЦК от 28 ноября 1980 г. «О временном сокращении туристского обмена между СССР и ПНР».

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 22 января 1981 г.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 2 апреля J 981 г., л. 6.

Там же, л. 8.

Там же, л. 10.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 9 апреля 1981 г., л. 2-3.

Там же, л. 3—4.

Там же, № П7М1.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 4 июня 1981 г., л. 11.

ЦХСД, ф. 5, оп. 84, д. 855, л. 43-44.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 29 октября 1981 г., л. 5.

Там же, л. 7.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 10 декабря 1981 г., л. 532.

Там же, л. 530-531.

Там же, л. 532.

Там же, л. 535.

Там же, л. 527-536.

ГЛАВА 6

ГОНКИ НА КАТАФАЛКАХ (1982-1985 гг.)

Только-только пришел к власти Андропов, казалось, коммунизм ой как надолго!

Ю. Кублановский¹

Смерть JI. И. Брежнева

Начало 80-х гг. стало временем кризиса. Это не было ученым рассуждением экономистов: очевидные следы кризиса были заметны любому гражданину страны. СССР вляпался в афганскую войну, по городам и селам рассказывали страшные истории об афганских басмачах, которые убивают наших солдатиков. Телевидение рассказывало об «интернациональной помощи», а в страну пошли похоронки. В магазинах пропадали товары. Их не покупали, а «доставали». Товары стали «дефицитом». Доставали обувь и торты, рубашки и книги, автомобили и стиральный порошок, телевизоры и лекарства. Мечтали достать импортные магнитофоны и презервативы. Одни доставали на «барахолках», расплодившихся по всем городам страны вещевых рынках, переплачивая за дефицит вдвое против установленной государством цены, другие — через «знакомых» в магазинах. Во многих городах были введены талоны на покупку мяса, масла. Лучше было гем, кто имел право заказывать товары в магазинах. Учреждения и организации — от заводских профкомов до учреждений науки и культуры — направляли письма- заявки в «торги» — государственные предприятия, распределявшие товары по магазинам. В письмах просили «в порядке шефской помощи разрешить приобрести товары повышенного спроса для ветеранов войны и труда, работающих на нашем предприятии». А лучше всего было тем, кто имел право «отовариваться» в закрытых распределителях, в специальной секции ГУМа. К этой категории относились партийные и государственные чиновники высокого ранга.

Тогда, когда торговля была заменена распределением, неизбежно возникали нарушения. Возникала проблема разных денег. Точнее, деньги-то были одинаковыми, но рядовой гражданин мог купить на них много меньше, чем чиновник, рядовой чиновник — много меньше своего партийного коллеги, и все дружно завидовали тем, кому товары доставляют на служебных черных «Волгах», и тихо ненавидели их. Часть «товаров для ветеранов» из магазинов уходила на «черный рынок», вдвое, втридорога перепродавалась на барахолках. «Теневая экономика» стала реальностью, к которой были причастны широкие слои населения.

В Москве эти неприятные явления были тем более заметны, что в 1980 г., на время Олимпиады, столица стала сверкающей «витриной социализма». В этой витрине пару месяцев было, казалось, все, о чем мечтали советские люди,— любые продукты, напитки, товары; не было очередей. В стране посмеивались: вместо коммунизма, обещанного Программой КПСС, в 1980 г. организовали Олимпиаду. Но Олимпиада закончилась, а вместе с нею улетучилось и короткое изобилие, сменившееся длинными очередями.

Менее заметными, но не менее опасными стали кризисные тенденции в экономике страны. Промышленность продолжала производить вооружение. СССР пытался по существу в одиночку выдержать гонку вооружений с США, НАТО и Китаем. Огромные ресурсы направлялись в «черную дыр^» военно-промышленного комплекса.

Нарастали другие диспропорции в развитии экономики. Страна оказывалась во все большей зависимости от экспорта нефти и газа. В период 1971-1980 гг. более чем в 4 раза увеличилась добыча топлива, в том числе газа — более чем в 8, нефти — почти в 7 раз. Громадные нефте- и газопроводы гнали топливо на Запад за валюту, на которую закупались продукты питания для страны, высокотехнологичное оборудование. Экономика окостеневала. Росли объемы незавершенного строительства. Инвестиции в промышленность вязли в неэффективном хозяйственном механизме. Памятниками бестолочи стали строившийся Чебоксарский завод тяжелых тракторов, проекты «поворота северных рек на юг», приведшие к многомиллиардным расходам.

В. И. Воротников, энергичный партийный чиновник, сделавший карьеру при Андропове и Горбачеве, писал в своих мемуарах, что «многих, в том числе и нас, членов ЦК, руководителей ряда областей и министерств, поражали равнодушие и бездеятельность высших партийных и государственных структур, молчаливо взиравших, как страна теряет темпы развития. Хотя чему было удивляться?! Л. И. Брежнев был неработоспособен уже много лет. Долго и самоотверженно тащивший экономический воз А. Н. Косыгин надорвался, тяжело заболел, в 1980 г. ушел в отставку, и вскоре, в декабре того же года, его не стало».

Политическое руководство страны старело. А. П. Кириленко, много лет связанный с Брежневым, превратился в маразматика, у него началась атрофия головного мозга. Брежнева окружали его соратники, которые по возрасту не уступали ему,— Соломенцев, Тихонов, Громыко, Черненко, Кузнецов. Казалось, что в стране остановилось политическое время. Символом победы над временем стали появлявшиеся едва ли не ежевечерне на экранах телевизоров пошатывающиеся фигуры старцев, увешанных золотыми звездочками, поздравлявших друг друга с очередными юбилеями, награждавших и принимавших награждения, шамкающе зачитывавших с листков тексты своих коротеньких выступлений.

Феноменом начала 80-х стали слухи и сплетни о членах высшего политического руководства, их родных и близких. Больше всего доставалось Брежневу. Рассказывали о его фактической недееспособности, по стране гуляли многочисленные анекдоты. Один из таких анекдотов претендовал на своеобразное освещение всей советской истории. Рассказывали, что Ленин, узнав о строительстве железной дороги, подхватил на плечо шпалу и вместе с соратниками потащил ее на стройку. Сталин ничего не тащил — он ехал по новой железной дороге. Он ехал, а все вокруг тряслись. Хрущев, узнав, что рельсы кончились, приказал сзади дорогу разбирать и впереди прокладывать. Брежнев же в вагоне закрылся, приказал шторы опустить, а охране — вагон раскачивать, чтобы казалось, что едет.

Слухи о недееспособности Брежнева получили подтверждение — телевидение часто показывало престарелого генсека, не слишком утруждая себя задачей «подредактировать» его образ, и он представал перед страной таким, каким был,— старым, дряхлым, неадекватно реагирующим на окружающих стариком, окруженным свитой таких же развалин.

Еще более целенаправленный характер получили слухи о коррупции в ближайшем окружении Генсека. По всей стране рассказывали об аресте зимой 1982 г., в конце января, артиста Бориса Буряце, цыгана, певца Большого театра, по слухам — любовника дочери Брежнева Галины. При обыске в его доме были найдены бриллианты, принадлежавшие якобы Галине Брежневой. С нею связывали арест директора Госцирка А. Колеватова, у которого были обнаружены большие суммы денег в долларах и бриллианты. Это приводило не только к Г. Брежневой, но и к ее мужу — генерал-полковнику Ю. М. Чурбанову и к самому министру внутренних дел СССР Н. А. Щелокову². В конце концов ответственным за все объявлялся сам Л. И. Брежнев.

Ползли слухи о первом секретаре Ленинградского обкома Г. В. Романове. Романов стал членом Политбюро в 1976 году, 53 лет от роду. В конце 70-х гг. Брежнев прочил его своим преемником на посту Генсека. Однако в начале 80-х гг. по стране шли рассказы о пышной свадьбе, которую ленинградский секретарь устроил дочери в залах Эрмитажа, где гости ели и пили на царских сервизах из фондов музея.

Не было ни пышной свадьбы в Эрмитаже, ни разбитых сервизов. Не было³ Но слухи свое дело сделали. Романов был скомпрометирован и устранен из гонки за пост Генсека.

В это же время пополз слух о бегстве сына А. П. Кириленко за границу. Достоянием слухов и сплетен стало известие о самоубийстве первого заместителя председателя КГБ СССР С. К. Цвигуна. Согласно слухам, его самоубийство было вынужденным и произошло из-за того, что он якобы настаивал на уголовном преследовании Г. Брежневой.

Зная о закрытости личной жизни высших руководителей страны, трудно не прийти к выводу, что утечка негативной информации была спланирована КГБ.

В мае 1982 г. Андропов оставил пост председателя КГБ СССР, сохранив фактический контроль за этой организацией, и стал «вторым секретарем» ЦК КПСС, официальным наследником Брежнева.

7 ноября, в день очередной годовщины Октябрьской революции, Леонид Ильич Брежнев с трибуны Мавзолея приветствовал демонстрантов. После демонстрации он уехал в загородную резиденцию, в охотничье угодье Завидово. Пробыв там два дня, он вернулся в Москву, точнее, на свою дачу в окрестностях столицы. Утром 10 ноября охрана обнаружила Брежнева умирающим. Полчаса офицеры охраны предпринимали попытки восстановить его дыхание. Первым прибыл Андропов, выслушал доклад охраны и ушел к вдове Брежнева. Следом за ним прибыл Е. И. Чазов, главный врач страны и лейб-медик главы государства, выслушал охранников и спросил: «Где Андропов?»⁴

Целая полоса отечественной истории закончилась со смертью Брежнева.

Сведения о его смерти только вечером этого дня стали известны партийным функционерам в краях и областях СССР. «10 ноября в 21.20 мне наквартиру позвонил начальник краевого управления КГБ Г. И. Василенко,— вспоминает В. И. Воротников.— Срочное сообщение, просил принять на квартире. Приехал. Сказал, что получил телеграмму — скончался Л. И. Брежнев. Мы сразу — в крайком. Пытаюсь связаться с ЦК по ВЧ (линии секретной правительственной связи.— Авт.) — никого нет. Или не соединяют. Дозвонился до М. В. Соколовой (сотрудница Общего отдела ЦК КПСС). Она говорит: ждите. И лишь в 22.30 мы получили официальную телеграмму в крайкоме: сообщение Политбюро о том, что 10 ноября рано утром скоропостижно скончался Л. И. Брежнев».

Продолжим цитировать В. И. Воротникова: «12 ноября 1982 г. Пленум ЦК в Свердловском зале. 10.00. Тихо. Все сидят. Вошли члены Политбюро: Ю. В. Андропов, Н. А. Тихонов, К. У Черненко, В. В. Щербицкий, А. А. Громыко, Д. Ф. Устинов, Г В. Романов, Д. А. Кунаев, В. В. Гришин, М. С. Горбачев.

Открыл Пленум ЦК Ю. В. Андропов коротким (15 минут) выступлением: "Партия и страна понесли тяжелую утрату. Ушел из жизни крупнейший политический деятель, наш товарищ и друг, человек большой души, преданный делу... Прошу почтить память Л. И. Брежнева минутой молчания". Далее говорит о роли Л. И. Брежнева, значении его для партии. О необходимости сейчас крепить единство. "Пленуму предстоит решить вопрос об избрании Генерального секретаря ЦК КПСС. Прошу товарищей высказываться"».

Член Политбюро К. У. Черненко, бессменный (с 1960 г.!) начальник личной канцелярии Брежнева, заведующий Общим отделом ЦК КПСС, объявил, что Политбюро поручило ему внести предложение избрать Генеральным секретарем ЦК КПСС Ю. В. Андропова, так как Андропов обладает марксистско-ленинской убежденностью, широким кругозором, выдающимися деловыми и человеческими качествами, хорошо воспринял брежневский стиль руководства.

Черненко, по замечанию Воротникова, всячески подчеркивал пристрастие Андропова к коллективной, коллегиальной работе. В ответном слове Андропова кроме ритуальных благодарностей за «избрание на такой высокий пост» содержалось весьма двусмысленное обязательство решать вопросы «по возможности коллегиально. Но не всегда к всеобщему удовлетворению...»⁵

Ю. В. Андропов: попытка возрождения коммунистического фундаментализма

Юрий Владимирович Андропов стал Генеральным секретарем ЦК КПСС в возрасте 68 лет⁶. Он родился в 1914 г. в Ставропольском крае. Закончив семилетку, работал киномехаником, активно участвовал в комсомольской работе. Учился в Рыбинском техникуме водного хозяйства; был матросом, помощником капитана на речных судах. С 1936 г. он стал профессиональным комсомольским, а позже — партийным работником, прошел путь от комсорга ЦК ВЛКСМ, первого секретаря Ярославского обкома до первого секретаря ЦК комсомола Карело- Финской республики и инструктора ЦК КПСС (с 1950 г.). Вскоре после смерти Сталина Андропов покинул ЦК. В 1954 г. он был направлен послом в Венгрию, где ему пришлось стать одной из ключевых фигур в подавлении восстания 1956 г.⁷ Несомненно, этот эпизод превратил Андропова, одного из многих послов, в человека, лично известного высшему политическому руководству страны.

Андропов стал членом ЦК в 1961 г., в ноябре 1962 г. его избрали секретарем ЦК КПСС, отвечавшим за связи с социалистическими странами. В июне 1967 г. Андропов сменил В..Е. Семичастного на посту председателя КГБ. Это означало, что Брежнев полностью подчинил себе политическую полицию, устранив из политической жизни одного из активных участников антихрущевского переворота. О повышении политической роли Андропова свидетельствовало то, что он был практически в то же время избран кандидатом в члены Политбюро.

При Андропове КГБ усилил свое влияние в обществе. Изобретением Андропова стало то, что вместо непосредственных репрессий и судебного преследования КГБ стал практиковать так называемое профилактирование — внесудебное вмешательство в жизнь людей, потенциально считавшихся опасными для строя. Количество «профилактированных» в десятки раз превышало число осужденных. Если в 1963-1966 гг. КГБ осудил 3 251 человека, то в 1967-1970 гг. при 2 456 официально осужденных 58 298 человек были «профилактированы». Андропов, как уже отмечалось выше, был одним из самых ярых сторонников вторжения в Чехословакию. Он последовательно отстаивал требование о высылке Солженицына за границу. В апреле 1973 г. Андропов стал членом Политбюро. Впервые со времен Берии руководитель политической полиции оказался в составе высшего звена партийного руководства. В последние годы жизни Брежнева именно Андропов вместе с Устиновым и Громыко во многом определял политику страны. В мае 1982 г. он ушел с поста председателя КГБ, став «вторым секретарем» ЦК.

Вместе с тем как шеф КГБ, как человек, который был информирован много лучше, чем другие люди в высшем партийном руководстве, Андропов начал свою деятельность с попытки наведения порядка в стране. У него в руках оказалась такая власть, какой не было ни у одного руководителя СССР после смерти Сталина. Именно ему удалось сделать то, в чем обвиняли Берию: объединить в своем лице государственный и партийный аппарат, связать их всепроникающим страхом перед всесильным и всезнающим КГБ. Наведение порядка — это прежде всего попытка заставить работать государственный и партийный аппарат по тем требованиям, которые ставил он, Андропов, и согласно желаниям самого партийного руководства.

В западной прессе с начала 1982 г. начали распространяться слухи об Андропове, просвещенном диктаторе, не чуждом западных ценностей. Несомненно, за этим стояла агентура КГБ, работавшая на создание нового имиджа.

18 ноября 1982 г. на заседании Политбюро произошло распределение обязанностей в высшем руководстве. Андропов оставил за собой оборону, основные вопросы внутренней и внешней политики, организационную работу Политбюро, внешнюю торговлю. Огромные полномочия получил К. У. Черненко. Он получил право вести заседания Секретариата ЦК, отвечал в Политбюро за КГБ, МВД, Административный отдел ЦК, руководивший деятельностью судов и прокуратуры, правоохранительных органов. Кроме этого Черненко руководил отделами идеологии, культуры, науки, партийных органов, писем. За ним остался Общий отдел, которым Черненко управлял без малого 20 лет⁸. Этим распределением обязанностей, а также тем, что Черненко получил право вести заседания Секретариата ЦК, а в отсутствие Андропова — и заседания Политбюро, было показано, что Черненко получил права наследника генсека.

В понедельник, 22 ноября, состоялся Пленум ЦК⁹ Открыл его Ю. В. Андропов. На этом пленуме Г. А. Алиева перевели из кандидатов в члены Политбюро, уже совершенно больного А. П. Кириленко освободили от обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК. Тогда же образовали Экономический отдел ЦК, утвердили заведующим отделом и избрали секретарем ЦК Н. И. Рыжкова.

Новый Генеральный секретарь, в отличие от своего предшественника, гораздо лучше понимал значение информации как способа управления. Именно с ним были связаны важные шаги по расширению доступа к информации, естественно — доступа контролируемого, управляемого из ЦК и КГБ, но тем не менее менявшего информационную ситуацию в стране. С 11 декабря 1982 г. стали публиковаться регулярные, еженедельные сообщения «В Политбюро ЦК КПСС». В четверг проходили заседания Политбюро, а в пятницу утром по радио и телевидению передавалось сообщение, в котором перечислялись вопросы, которые рассматривались на заседании Политбюро. Ни в коем случае нельзя преуменьшать значение этого шага: именно при Андропове появились сведения о деятельности высшего политического органа страны, те сведения, которые со времен Сталина относились к категории высших государственных секретов.

Андропов санкционировал и публикацию материалов негативного характера о хозяйственных преступлениях. 23 ноября 1983 г. было принято специальное постановление Секретариата ЦК «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников из числа работников торга "Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома»¹⁰. Ниже мы остановимся на этом важном документе более подробно. Однако в данном случае важен не только повод для издания этого документа (хотя в конкретном случае он полностью соответствовал политике Андропова по «наведению порядка»). Важно другое: при Андропове был приоткрыт информационный «ящик Пандоры». Информация обладает своей логикой, своими законами. При понятном желании контролировать ее и при огромных возможностях делать это само распространение сведений о прежде полностью закрытых сферах деятельности власти создавало прецедент и стремление расширить объем этих сведений.

Сразу же после вступления Андропова в должность он «начал наводить порядок». Под этим выражением в России скрывается многое. «Наводить порядок» — это демонстрировать решимость государственной власти на строгое соблюдение ее требований.

Андропов попытался реанимировать, восстановить командно-административный способ управления страной, восстановив прямые приказные рычаги, которые существовали в прошлом, во времена Сталина, но в значительной степени ослабли при Хрущеве и тем более при Брежневе.

ры, правоохранительных органов. Кроме этого Черненко руководил отделами идеологии, культуры, науки, партийных органов, писем. За ним остался Общий отдел, которым Черненко управлял без малого 20 лет⁸. Этим распределением обязанностей, а также тем, что Черненко получил право вести заседания Секретариата ЦК, а в отсутствие Андропова — и заседания Политбюро, было показано, что Черненко получил права наследника генсека.

В понедельник, 22 ноября, состоялся Пленум ЦК⁹ Открыл его Ю. В. Андропов. На этом пленуме Г. А. Алиева перевели из кандидатов в члены Политбюро, уже совершенно больного А- П. Кириленко освободили от обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК. Тогда же образовали Экономический отдел ЦК, утвердили заведующим отделом и избрали секретарем ЦК Н. И. Рыжкова.

Новый Генеральный секретарь, в отличие от своего предшественника, гораздо лучше понимал значение информации как способа управления. Именно с ним были связаны важные шаги по расширению доступа к информации, естественно — доступа контролируемого, управляемого из ЦК и КГБ, но тем не менее менявшего информационную ситуацию в стране. С 11 декабря 1982 г. стали публиковаться регулярные, еженедельные сообщения «В Политбюро ЦК КПСС». В четверг проходили заседания Политбюро, а в пятницу утром по радио и телевидению передавалось сообщение, в котором перечислялись вопросы, которые рассматривались на заседании Политбюро. Ни в коем случае нельзя преуменьшать значение этого шага: именно при Андропове появились сведения о деятельности высшего политического органа страны, те сведения, которые со времен Сталина относились к категории высших государственных секретов.

Андропов санкционировал и публикацию материалов негативного характера о хозяйственных преступлениях. 23 ноября 1983 г. было принято специальное постановление Секретариата ЦК «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников из числа работников торга "Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома»¹⁰. Ниже мы остановимся на этом важном документе более подробно. Однако в данном случае важен не только повод для издания этого документа (хотя в конкретном случае он полностью соответствовал политике Андропова по «наведению порядка»). Важно другое: при Андропове был приоткрыт информационный «ящик Пандоры». Информация обладает своей логикой, своими законами. При понятном желании контролировать ее и при огромных возможностях делать это само распространение сведений о прежде полностью закрытых сферах деятельности власти создавало прецедент и стремление расширить объем этих сведений.

Сразу же после вступления Андропова в должность он «начал наводить порядок». Под этим выражением в России скрывается многое. «Наводить порядок» — это демонстрировать решимость государственной власти на строгое соблюдение ее требований.

Андропов попытался реанимировать, восстановить командно-административный способ управления страной, восстановив прямые приказные рычаги, которые существовали в прошлом, во времена Сталина, но в значительной степени ослабли при Хрущеве и тем более при Брежневе.

В передовой «Правды» 2 января 1983 г. сообщалось, что стратегия страны направлена на ускорение интенсификации общественного производства, повышение его эффективности, широкое внедрение науки. Условием осуществления этой стратегии ускорения было «чувство высокой ответственности за порученное дело». Фраза, кажущаяся шаблонной, в конкретном случае наполнялась особым смыслом: в условиях практической несменяемости руководства при Брежневе понятие «ответственность» к руководству практически не применялось. В той же передовой содержалось требование «крепить дисциплину труда и ответственность на производстве»..

О том, что этот последний призыв не был пустыми словами, свидетельствовало совещание в ЦК КПСС 7 января 1983 г., на котором обсуждались «вопросы укрепления трудовой и производственной дисциплины в свете указаний ноябрьского (1982 г.) Пленума ЦК, указаний и выводов Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Ю. В. Андропова»¹¹ О том, как будут выполняться «указания и выводы Генерального секретаря», сообщала статья в «Правде» Генерального прокурора А. М. Рекункова под названием «Без снисхождения. Гражданин, общество, закон»¹².

Для того чтобы выявить нарушителей дисциплины, сотрудники КГБ организовывали рейды по магазинам, кинотеатрам, баням, просто по улицам города, «вылавливая» тех людей, которым полагалось в это время быть на работе. К нарушителям применялись серьезные санкции. Хуже всего было тем, кто находился в служебной командировке в чужом городе и днем был задержан в магазине. В его командировочное удостоверение ставили штамп, указывающий, что этому человеку не будут оплачены командировочные расходы и расходы на дорогу. Началась кампания за сохранение рабочего времени.

Однако выявились и многочисленные «нарушители поневоле». Притчей во языцех были всегда существовавшие проблемы — в многочисленных конторах трудно было получить любую справку; магазины, почты, прачечные, жилищные конторы, милиция работали так, как было удобно их сотрудникам, а не так, как было удобно их многочисленным клиентам. Время их работы точно совпадало с часами работы основных промышленных предприятий и учреждений. Поэтому люди были вынуждены тратить рабочее время, простаивая в очередях в конторах и магазинах. Для изменения сложившегося положения Совет Министров СССР принял специальное постановление «по вопросам, связанным с упорядочением режима работы предприятий, организаций и учреждений, занятых обслуживанием населения»¹³-.

В кампанию по укреплению дисциплины лично вмешался Андропов. В конце января он посетил Московский станкостроительный завод имени С. Орджоникидзе, встречался с рабочими, выступил на собрании. Его вопросы были незамысловаты и скорее носили протокольный, вынужденный характер. Он спрашивал у рабочих: сколько лет они уже на этом заводе, сколько они получают за труд, достаточно ли им? Но главное было на собрании в подготовленных выступлениях. Участники собрания один за другим требовали укрепления трудовой и производственной дисциплины. Выступая на этом собрании, Андропов заявил: «Где же, говоря ленинскими словами, то самое звено, за которое надо ухватиться, чтобы вытянуть всю цепь? Цепь-то большая, тяжелая. И хотя нельзя все сводить к дисциплине, начинать надо, товарищи, именно с нее... Хотел бы, чтобы товарищи правильно поняли, что вопрос об укреплении дисциплины относится не только к рабочим, инженерно-техническим работникам. Это относится ко всем, начиная с министров».

Наведение порядка предполагало укрепление всей вертикали управления. За этим простым и понятным решением стояло стремление сохранить систему, укрепить командные методы управления экономикой.

При Андропове КГБ начинает вести серию хозяйственных процессов. Самый шумный из них — процесс директоров московских магазинов, который закончился расстрелом нескольких человек.

Все больший масштаб приобретали борьба со злоупотреблениями и коррупцией, репрессии в сфере обслуживания и торговли. Как уже отмечалось, состояние торговли было самым заметным и доступным для понимания проявлением кризиса. А так как система не могла быть виноватой¹⁴, то надо было найти виноватых в торговле.

Для этой цели 150 опытных сотрудников КГБ были направлены на работу в МВД СССР. Были выявлены крупнейшие злоупотребления в сфере торговли. Тогдашний начальник Управления в московской милиции по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией, бывший офицер контрразведки КГБ А. Стерлигов вспоминает: «Беззаконие исходило из партийных структур. ...Отправляли людей в лагеря за обвес стоимостью в сорок копеек... крупные дельцы, незаконно наживавшие сотни тысяч и даже миллионы рублей, оставались на свободе»¹⁵.

Стерлигов свидетельствует: деятельность по расследованию злоупотреблений в торговле вызывала недовольство партийной элиты. Расследования были «контролируемыми».

Был арестован, отдан под суд и расстрелян Н. П. Трегубов, начальник Главного управления торговли Мосгорисполкома, занявший этот пост еще в 1970 г. и считавшийся человеком, близким к члену Политбюро В. В. Гришину. Трегубов был арестован в июне, а следом за ним органы КГБ заключили под стражу еще 25 ответственных работников московского Главторга и директоров крупнейших универмагов и гастрономов, включая Б. С. Тверитинова, директора гастронома при ГУМе, директора «Елисеевского» гастронома Соколова, участника Отечественной войны, директоров фирмы «Океан», автомобильного магазина «Южный порт» и многих других. В ходе расследования было установлено, что каждый магазин выплачивал дань в районное управление торговли, районные управления платили дань в Главное управление торговли Мосгорисполкома. Оттуда деньги шли на подкуп чиновников министерств и ведомств, вплоть до МВД¹⁶.

Были произведены аресты многих директоров магазинов. Их судили, некоторых расстреляли. Директор гастронома № 2, расположенного на Смоленской площади, напротив МИДа, С. Г. Нониев покончил жизнь самоубийством. Министру торговли СССР А. И. Струеву повезло больше — его просто отправили на пенсию¹⁷. Процессуальные проблемы не слишком тревожили судебные власти.

Вместе с тем этот процесс спровоцировал начало газетной кампании о коррупции в государственном и партийном аппарате. Все начиналось, казалось, под строжайшим контролем. В упоминавшемся выше постановлении ЦК от 23 ноября 1983 г. «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников...» сообщалось, что следует «согласиться с предложениями Комитета государственной безопасности СССР...». Трем газетам — «Известиям», «Московской правде» и «Вечерней Москве» — поручалось «опубликовать по согласованию с КГБ СССР материалы суда над крупными взяточниками из числа работников торга "Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома».

То, что было опубликовано, стало поводом для появления большого числа детективных повестей, сценариев кинофильмов, новых, уже на «местном», региональном уровне, разоблачительных публикаций. Словечко «мафия», появившись в прессе, стало одним из определений современной политической системы. Конечно, на такой результат вовсе не рассчитывали инициаторы этих расследований.

Добрались и до С. Ф. Медунова, первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС, уже и прежде обвинявшегося в коррупции, и Н. А. Щелокова, министра МВД. Еще в марте 1982 г. Комитет партийного контроля при ЦК КПСС подал в Секретариат ЦК записку «О многочисленных фактах взяточничества среди руководящих работников Краснодарского края». Эту записку направили на перепроверку, заставив провести дополнительное расследование силами не только Комитета партийного контроля, но и отделов организационно-партийной работы и административных органов ЦК КПСС¹⁸

31 мая 1982 г. уже с участием отделов ЦК была подготовлена новая справка, подтвердившая первоначальные данные КПК.

Брежнев знал о злоупотреблениях в Краснодарском крае, но категорически был против предложения Андропова арестовать и отдать под суд первого секретаря Краснодарского крайкома Медунова. «Этого делать нельзя,— убеждал Брежнев Андропова.— Он руководитель такой большой партийной организации, люди ему верили, шли за ним, а теперь его под суд? У них и дела в крае пошли успешно. Мы одним недобросовестным человекам опоганим хороший край... Переведи его куда-нибудь,— просил Брежнев Андропова,— а там посмотрим, что будем делать».

Андропов, фактически ставший во главе государства и партии еще при жизни Брежнева, начал аресты в Краснодаре. 20 июля состоялось заседание Секретариата ЦК, которое вел Андропов. В Москву был вызван посол СССР на Кубе В. И. Воротников. Андропов сообщил, что в крае выявлены многочисленные нарушения законности, в том числе среди партийного актива, уже арестовано 152 человека, 99 находятся под следствием. Медунов отзывается в распоряжение ЦК¹⁹ На его место в Краснодарский край был направлен В. И. Воротников. 21 июля это решение было оформлено постановлением Политбюро²⁰ 23 июля на пленуме Краснодарского крайкома КПСС Воротников был избран первым секретарем крайкома. Политическая же судьба Медунова была решена позже — на Пленуме ЦК, который состоялся почти год спустя, 14 июня 1983 г.

Параллельно и одновременно с делом Медунова шло расследование деятельности министра внутренних дел СССР Щелокова. Он был известен как человек, близкий к Брежневу. Пользуясь его покровительством, он позволял себе вмешиваться в вопросы, которые целиком находились в компетенции КГБ. Об этом можно судить по письму Щелокова, адресованному Брежневу (см. предыдущую главу), где министр внутренних дел обосновывал ненужность высылки Солженицына из России, настаивал на изменении отношения к писателю, на необходимости постараться «подкупить» его. Напомним, что Андропов был последовательным сторонником высылки Солженицына. О Щелокове распространялись слухи, что он путал собственный карман с казенным.

Он был снят со своей должности уже через месяц после смерти Брежнева. На его место был назначен В. В. Федорчук, проработавший до этого полгода председателем КГБ СССР. Бывшего министра внутренних дел перевели в так называемую райскую группу — группу инспекторов Министерства обороны, куда отправляли престарелых генералов армии и маршалов. Но злоключения Щелокова только начинались. Следствие по делу недавнего министра внутренних дел СССР вела Военная прокуратура СССР. Ей удалось собрать огромный материал о злоупотреблениях Щелокова, в том числе о воровстве служебных «мерседесов», конфискованных вещей, в особенности антиквариата.

На Пленуме ЦК КПСС 14 июня 1983 г. с резким осуждением Щелокова и Ме- дунова выступил Черненко. Он сообщил, что Политбюро предложило вывести Щелокова и Медунова из состава ЦК. Щелокова обвинили в том, что он «встал на путь злоупотреблений в личном плане». Ему инкриминировали то, что он построил дачи для себя и своих родственников, присвоил себе три иностранных автомобиля, полученных для МВД, «вел себя неискренне, несамокритично», разрешил снять за казенный счет кинофильм стоимостью 50 тыс. руб. о самом себе к своему семидесятилетию. Медунов был обвинен в том, что «грубо нарушал партийную дисциплину», что в крае распространилось взяточничество, что он сам защищал высокопоставленных взяточников.

Щелоков был лишен всех наград, кроме тех, которые он получил в годы войны. Он ожидал ареста. Пытаясь найти защиту, обратился к своему старому знакомому в течение почти 30 лет — «второму секретарю» ЦК Черненко. Но тот помочь уже не мог и не хотел. В ожидании очередного обыска и ставшего неизбежным ареста Щелоков застрелился²¹. Доктор юридических наук, генерал А. И. Гуров, вспоминая об этом периоде истории МВД, сообщил, что под руководством Федорчука из органов внутренних дел было уволено около 100 тыс. человек, над милицией был установлен постоянный контроль специального 3-го Управления КГБ²².

Скандальный характер получило расследование дела зятя Брежнева — заместителя министра внутренних дел СССР генерал-полковника Ю. М. Чурбанова. Оно стало следствием так называемого «узбекского дела». В 1983 г. КГБ Узбекистана возбудил уголовное дело на начальника ОБХСС Бухарского облисполкома Музафарова, задержанного с поличным при получении взятки. Для дальнейшего расследования в сентябре 1983 г. дело было передано в Прокуратуру СССР, где была образована следственная группа во главе с Т. X. Гдляном. В разное время в группе работало 200 и более человек. Гдлян и сотрудники его группы добивались от арестованных сведений об их московских покровителях и помощниках. При этом следователи действовали вполне «по-советски», подчиняя процессуальные нормы политической целесообразности.

Надзирательные и контрольные, пожалуй даже карательные, функции навязывались парткомиссиям, существовавшим во всех райкомах партии. Обычно парткомиссии занимались рассмотрением заявлений людей, которые вступали в партию, «персональных дел» наказанных коммунистов, а также принимали решение, кому разрешить поехать за границу в качестве туриста, на отдых или на работу. Теперь им вменялась практически не ограниченная контрольная функция²³

Жизнь страны «подмораживалась». Партийными органами активно внедрялось понятие «идеологическая дисциплина», то есть необходимость самоцензуры всех пишущих и издающих. Пресса раскручивала кампанию по наведению дисциплины, которая совпала с обличением алкоголизма. Эти публикации по своей тональности вполне соответствовали тем, что появятся двумя годами позже, когда, уже при Горбачеве, будет сделана попытка фактически ввести запрещение продажи алкоголя в стране²⁴. Из прессы полностью ушла тема осуждения репрессий прошлого, оценки Сталина. Такой темы просто не стало. Показательна в этом отношении публикация в «Правде» большой статьи, посвященной маршалу М. Н. Тухачевскому, одному из создателей Красной Армии и активному участнику гражданской войны, казненному в период сталинских репрессий. В этой статье подробно пересказывалась биография Тухачевского, говорилось о его роли в разработке советской военной доктрины. Об обстоятельствах же смерти сообщалось буквально следующее: «Его жизнь трагически оборвалась»^2, — так говорится о гибели в результате автомобильной аварии, а не о смерти человека, несправедливо осужденного и расстрелянного вместе с десятками тысяч командиров Красной Армии, маршала, превратившегося после XX съезда партии в символ сталинских репрессий.

Исподволь шли изменения «наверху». К Н. И. Рыжкову, ставшему секретарем ЦК. отвечающим за экономику, добавился Е. К. Лигачев, уже имевший опыт работы в ЦК в должности заведующего Организационно-партийным отделом. При Брежневе его послали в Сибирь, в Томск, где он стал первым секретарем обкома. Лигачев относился к тому небольшому числу секретарей обкомов, которых в стране знали. Он был известен как человек требовательный, фанатичный борец за здоровый образ жизни, требовавший от аппарата своего обкома занятий спортом, лыжами, резко ограничивший продажу в области спиртного, покровитель местного театра. Сейчас его вызвали в Москву, чтобы назначить заведующим одним из ключевых отделов ЦК — Отделом организационно-партийной работы. Именно он фактически руководил деятельностью местных партийных орг анизаций, олицетворяя ту власть, которая могла «поднять» партийного чиновника по лестнице власти или выбросить его из номенклатуры. Его руками осуществлялась замена старых, «брежневских» кадров на новых людей²⁶. Из Ленинграда в Москву был переведен Г В. Романов, ставший секретарем ЦК КПСС, отвечающим за деятельность оборонных отраслей. Был отправлен на пенсию С. П. Трапезников, одиозный заведующий Отделом науки и высших учебных заведений ЦК. Его сменил В. А. Медведев, работавший прежде ректором Академии общественных наук. На важную должность управляющего делами ЦК КПСС был назначен Н. Е. Кручина. После успешной поездки М. С. Горбачева в мае 1983 г. в Канаду, организованной тогдашним послом в Канаде А. Н. Яковлевым, было принято решение перевести Яковлева в Москву, где он получил престижный пост директора Института мировой экономики и международных отношений, который, как и Институт Соединенных Штатов Америки и Канады, поддерживал постоянные связи с ЦК КПСС.

Изменения произошли и в ряде крупных республиканских и областных парторганизаций. 31 октября 1983 г. покончил жизнь самоубийством первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, член Политбюро ЦК КПСС Ш. Р. Рашидов. Это самоубийство было спровоцировано расследованием многочисленных злоупотреблений в производстве и продаже государству хлопка. Следственные группы из Москвы подбирались к высшему руководству республики. На место Рашидова был избран И. Б. Усманходжаев, которого также не миновали обвинения во взяточничестве и злоупотреблениях. В Белоруссии умер тамошний первый секретарь ЦК Г. Я. Киселев. Его сменил недавний работник Госплана СССР Н. Н. Слюньков. Произошли изменения в руководстве ряда областей — Одесской, Иркутской, Ленинградской, Краснодарского края, Дагестана.

Все эти перемены в партийно-государственном руководстве были значительными, но не решающими. Однако они вызывали немалое беспокойство в сложившихся еще во времена Брежнева мощных региональных и отраслевых группах руководителей, и прежде всего в клане самого Брежнева, во главе которого после его смерти оказался Черненко.

Политическая нестабильность ощущалась и в высшем руководстве страны: старики — Устинов, Тихонов, Черненко, Громыко, Щербицкий, Кунаев — противостояли «молодым» — Романову, Горбачеву. Однако подобное противопоставление является слишком прямолинейным. В условиях борьбы за власть возникали неизбежные компромиссы. Сам Андропов стремился удерживать кандидатов на пост Генсека на равном расстоянии от власти. Черненко, наделенный огромными полномочиями, оставался для всей страны человеком малоизвестным. За все пятнадцать месяцев правления Андропова Черненко появлялся на глазах прессы всего лишь несколько раз — встречал делегацию из Мозамбика, читал доклад на июньском Пленуме ЦК, сидел на заседании, посвященном 165-летию Маркса...²⁷ Горбачев? Он был более других на виду — ему поручено было вести встречу с ветеранами партии, на которой выступал Андропов. Горбачеву Андропов доверил прочитать свой доклад, как выяснилось — последний в своей жизни, на декабрьском (1983 г.) Пленуме ЦК. Имя Горбачева часто появлялось на страницах прессы. Но ему противостояли влиятельные члены Политбюро, и прежде всего-Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов. Романов? У него, человека в Москве нового, не было прочной поддержки в аппарате ЦК, что было очень важно в борьбе за власть, но вместе с тем его позиция куратора оборонной промышленности предопределяла его союз и с военными, и с Советом Министров.

Дополнительным фактором нестабильности становилось стремительно ухудшавшееся здоровье Андропова. В аппарате ЦК стали говорить: «Не жилец»²⁸. Атмосфера болезней, частых смертей не выходила из дома на Старой площади. Неудивительно, что только в 1983 г. на заседаниях Политбюро трижды рассматривался вопрос «О режиме работы членов Политбюро, кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК» — 24 марта, 31 мая и 24 ноября.

24 марта разговор свелся к тому, чтобы изменить порядок работы Политбюро, исключить заседания в субботу, и к просьбе Пельше, «чтобы ты сам, Юрий Владимирович, точно этот режим соблюдал, берег себя и следил за собой»²⁹

На заседании Политбюро 31 мая 1983 г. Черненко напомнил: «В свое время, товарищи, было принято два решения о режиме работы членов Политбюро, кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК. Им было предусмотрено значительно снизить нагрузку, которая падает на каждого из членов Политбюро, ограничить время работы с 9 до 17 часов, а товарищам, имеющим возраст старше 65 лет, предоставлять более продолжительный отпуск и один день в неделю для работы в домашних условиях. Надо сказать, что оба принятых нами решения сейчас не выполняются. В связи с этим вносится предложение — уточнить и объединить эти решения и относиться к их выполнению гораздо более серьезно».

Заявление Черненко поддержал Андропов. Он напомнил, что «оба решения Политбюро принимались по инициативе Л. И. Брежнева, который проявлял исключительное внимание к здоровью руководящих кадров партии. Мы должны продолжить эту линию. Ведь можно по-всякому смотреть на возрастной состав Политбюро. Здесь концентрация политического опыта нашей партии, и поэтому спешная, непродуманная замена людей далеко не всегда может быть на пользу дела. Нужен осторожный, внимательный и взвешенный подход к этому вопросу».

Сделав реверанс в сторону стариков в Политбюро, Андропов круто изменил тему: «Сейчас я хочу сказать, товарищи, самое главное, о чем мне хотелось бы вам доложить. Речь идет об улучшении нашей работы на всех участках и о повышении ответственности лично нас, руководителей, за порученное дело.

Это касается не только меня — Андропова, но и Громыко, Устинова, все мы лично ответственны за положение дел на тех участках, которыми руководим.

Товарищу Тихонову нужно держать крепко в своих руках вопрос с продовольствием. Это очень важный вопрос.

Товарищу Горбачеву меньше ссылаться на погоду, а организовать борьбу за урожай, мобилизовать людей на то, чтобы они не говорили о засухе и не ссылались на плохую погоду, а больше работали для того, чтобы использовать каждый погожий день, каждую минуту для получения большего количества продуктов, использовать все, что мы можем сделать для увеличения сбора зерна, да и других продуктов растениеводства и животноводства.

У товарища Алиева важное дело — это улучшение работы транспорта. Товарищу Капитонову надо налечь на производство товаров народного потребления, делать в этом отношении нужно больше.

Товарищу Демичеву нужно строже относиться к репертуарам театров, уж очень много у нас недостатков в этом деле, да и другие вопросы развития культуры тоже требуют большого внимания. С вас, Петр Нилович, в этом отношении большой спрос.

Я не буду говорить о других товарищах, все они знают свои участки, свои задачи. Мне думается, что нужно будет собрать всех своих подопечных и рассказать им о тех задачах...»"⁰

В этой большой цитате хотелось бы обратить внимание на следующее: Андропов распределял приоритеты в Политбюро. Андропов, Устинов и Громыко упоминались здесь, что называется, всуе, для того чтобы продемонстрировать атмосферу всеобщей требовательности. Интересны другие замечания Андропова. Тихонову, Председателю Совета Министров СССР, адресуется требование «держать крепко вопрос с продовольствием». Но продовольствие — это прежде всего сфера секретаря по сельскому хозяйству Горбачева. Замечания в его адрес носят саркастический характер: «Меньше ссылаться на погоду, а организовать борьбу за урожай, мобилизовать людей на то, чтобы они не говорили о засухе и не ссылались на плохую погоду, а больше работали...» Количество замечаний, которое получил Горбачев, было сопоставимо только с критикой в адрес Демичева, «курировавшего» в ЦК культуру. «Либерал» Андропов, как его изображали да и теперь нередко пытаются изображать, требовал от Демичева «строже относиться к репертуарам театров», напоминал, что «уж очень много у нас недостатков в этом деле».

На том же заседании Андропов поставил и другой вопрос: «О строительстве дач для руководящих работников».

Дачное строительство было притчей во языцех. Власти добивались абсолютной унификации домов, которые строились на садовых участках. С усердием, достойным лучшего применения, пресса, комитеты народного контроля, парткомы, все, кому не лень, добивались, чтобы тщательно выдерживались нормы строительства этих домиков: площадь такого дома могла быть не более 25 кв. м, веранда вокруг него — не более 10 кв. м, высота потолка — не более 2,5 м. Нельзя было поставить в саду баньку, но можно — крольчатник³¹ За стремлением к унификации просматривалось желание не допустить проявлений частной собственности, отступлений от навязанного государством «всеобщего равенства». Но дело шло плохо. Человеческая природа плохо подходила под стандарт. Доходило до курьезов: Московскому городскому комитету народного контроля выстроили в Истринском районе, у деревни Холщевики, домики в коллективном саду. Строили, понятно, в строгом соответствии с нормами. Но нашелся же человек и в этой организации, который умудрился выкопать под домом двухметровый подвал! Пришлось ему давать объяснения и закопать-таки это нестандартное сооружение.

В то же время партийная и государственная элита имела вполне приличные казенные дачи, расположенные в самых живописных местах Подмосковья. Другое дело, что была должность — была и дача. Сняли с должности — освободи и дачу. Это была общая практика. Практика, кстати, не лишенная политического смысла: каждый чиновник должен быть привязан к службе. Без нее он никто³².

Закономерно, что Андропов не мог обойти вопрос о нарушителях этого общего принципа. «Мне хотелось бы спросить у вас, товарищи, будем ли обрастать дачами?— обратился Андропов к своим коллегам по Политбюро.— У меня есть данные, что, например, Б... построил себе дачу (120 кв. м) и продал ее теперь Т... за 32 тыс. рублей. Одновременно сын и дочь Б... получили участки и, видимо, тоже собираются с помощью папы строить себе дачи. Это, товарищи, непорядок и, с моей точки зрения, злоупотребление служебным положением».

В ходе обсуждения наметились два подхода. «Молодые» члены Политбюро настаивали на том, чтобы «не обрастать». Алиев говорил, что «надо вообще запретить строительство дач руководящим работникам». Воротников сетовал, что порядок строительства дач для академиков, установленный Советом Министров СССР, «систематически нарушается. Не соблюдаются размеры в строительстве дач, нет принципиального и жесткого подхода к этому делу. На Николиной горе под Москвой некоторые ученые и деятели искусства построили целые дворцы, и все это за счет фондируемых материалов, за счет растаскивания государственных средств».

«Старики» были осторожнее. Они напоминали, что вообще-то есть нормы, разрешающие строить с согласия Совета Министров. «У нас дачи под Москвой строятся с согласия £овета Министров СССР и разрешения Моссовета» (Тихонов). «В целом есть разрешение строить кооперативные дачи» (Гришин). Им подыграл Романов, в недавнем прошлом первый секретарь Ленинградского обкома: «Мы под Ленинградом разрешили строительство дач академикам и другим крупным ученым, а остальные руководящие работники получают дачи в аренду на пять лет с продлением этого срока в случае необходимости Ленинградским горисполкомом. Кроме того, дачи на кооперативных началах строят некоторые заводы и другие хозяйственные организации».

Андропов нажимал: «Нет, товарищи, я считаю, что надо начинать с себя... Вопрос ставится в принципе, надо ли нам обрастать дачами?»

В этот момент, когда мнение Генсека, казалось, определилось, «в бой» пошел Горбачев: «Я так понимаю, что речь идет о руководящих работниках ЦК партии, правительства и т. д. Строительство дач сейчас приняло ажиотажный характер по всей стране. Здесь наблюдается масса безобразий. На мой взгляд, следовало бы поручить КПК (Комитету партийного контроля.— Авт.) при ЦК КПСС изучить этот вопрос заново».

Но Горбачев ошибся. «Нет,— возразил ему Юрий Владимирович Андропов,— ситуацию, сложившуюся в прошлом, теперь ковырять не надо, и КПК давать поручение не следует. Я веду речь о членах Политбюро, секретарях ЦК, членах правительства, министрах».

Тогда всем стало ясно. Долгих: «В этом вопросе надо разобраться в целом»; Зимянин: «Нужно поручить правительству, так сказать, кодифицировать все установленные правила и навести здесь порядок».

«С этим, пожалуй, можно согласиться,— подвел итоги своей провокации Андропов.— Давайте запишем так. Во-первых, отметить, что в строительстве дач руководящими работниками допускаются серьезные нарушения порядка, установленного законодательством. Во-вторых, поручить Совету Министров СССР... принять меры к наведению строгого порядка»³³

Пригрозил, показал, что все про всех знает, но не будет без надобности поднимать шум. Члены Политбюро, секретари ЦК, министры — для них свой закон. И партийные нормы писаны не для них. Их милует и казнит Генеральный секретарь.

Однако не было секретом и другое — тяжелая болезнь Генерального секретаря. Следствием этого стало усиление соперничества «наверху». Именно так оценивает Горбачев итоги июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС, на котором выступил Черненко с докладом «Актуальные вопросы идеологической, массово- политической работы партии». Доклад, по мнению Горбачева, был последовательно выдержан в брежневском духе. Андропову это не понравилось, и он поручил Горбачеву вести вторую часть заседания пленума. «Надо было знать,— пишет Горбачев,— что это означало в те времена, чтобы понять, сколь тяжелым был удар для Черненко»³⁴.

На пленуме произошли кадровые перемены. Членом Политбюро стал Г. В. Романов, кандидатом в члены Политбюро — В. И. Воротников. Из ЦК были выведены Н. А. Щелоков и С. Ф.Медунов.

Борьба за власть приобретала затяжной характер. Продолжалось складывание двух группировок — «стариков» и «молодых». Но, как уже отмечалось выше, противопоставление это, излюбленное политологами и историками, отнюдь не было абсолютным. В каждой из этих групп существовали свои противоречия. В Политбюро понимали, что придется в конце концов передать власть представителю «молодых», и «молодые» — Горбачев, Романов — понимали, что без опоры на часть «стариков» достигнуть власти невозможно. В тени остается еще один фактор, не исследованный до сих пор. В нашей книге мы его только назовем: соперничество тех группировок, которые существовали в аппарате ЦК и распространяли свое влияние на часть государственного аппарата. Борьба за власть принимала затяжной характер, и компромиссы, соглашения, взаимные уступки становились частью этой борьбы.

М. С. Горбачев пишет в своих мемуарах, что у него сложились хорошие отношения с Д. Ф. Устиновым, что он надеялся на союз с руководителем советского военно-промышленного комплекса³⁵. Близость позиций Горбачева и Устинова проявилась и в отношении к истории СССР. Обсуждение этого вопроса вспыхнуло на заседании Политбюро 12 июля 1983 г. Обсуждение это представляется очень важным, так как оно свидетельствует о той идейной обстановке, которая предшествовала «перестройке» и «гласности». Поэтому подробно процитируем его запись.

Поводом для оценок исторического прошлого стал рассказ Черненко о встрече с Молотовым, который решением Политбюро был восстановлен в КПСС:

«Я принимал В. М. Молотова, беседовал с ним. Он воспринял наше решение с большой радостью и чуть не прослезился. Молотов сказал, что это решение означает его второе рождение. Молотову сейчас 93 года, но выглядит он достаточно бодрым и говорит твердо. Он заявил, что Политбюро ЦК сохраняет и продолжает ту работу, которую настойчиво вела партия. Только, мол, плохо, что работаете вы, как и мы раньше, допоздна. Молотов рассказал о том, что он интересуется прессой, читает периодические журналы. Он заявил: ведете вы дело правильно, за это и получаете под держку народа...

Устинов. Это важная оценка с его стороны.

Тихонов. В целом мы правильно сделали, что восстановили его в партии...

Черненко. Но вслед за этим в ЦК КПСС поступили письма от Маленкова и Кагановича, а также письмо от Шелепина, в котором он заявляет о том, что он-де был последовательным борцом против Хрущева, и излагает ряд своих просьб.

Разрешите мне зачитать письмо Кагановича. (Читает письмо). Письмо аналогичного содержания, с признанием своих ошибок, прислал и Маленков...

Устинов. А на мой взгляд, Маленкова и Кагановича надо было бы восстановить в партии. Это все же были деятели, руководители. Скажу прямо, что если бы не Хрущев, то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще не было бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину. Сталин, Сталин, что бы там ни говорилось,— это наша история. Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также и в отношении Сталина.

Громыко. На мой взгляд, надо восстановить в партии эту двойку. Они входили в состав руководства партии и государства, долгие годы руководили определенными участками работы. Сомневаюсь, что это были люди недостойные. Для Хрущева главная задача заключалась в том, чтобы решить кадровые вопросы, а не выявить ошибки, допущенные отдельными людьми...

Чебриков. Я хотел бы сообщить, что западные радиостанции передают уже длительное время сообщение о восстановлении Молотова в партии. Причем они ссылаются на то, что до сих пор трудящиеся нашей страны и партия об этом ничего не знают. Может быть, нам следует поместить сообщение в Информационном бюллетене ЦК КПСС о восстановлении Молотова в партии?

Что касается вопроса о восстановлении в партии Маленкова и Кагановича, то я бы попросил дать нам некоторое время, чтобы подготовить справку о тех резолюциях, которые писали эти деятели на списках репрессированных. Ведь в случае восстановления их в партии можно ожидать немалый поток писем от реабилитированных в 50-х годах, которые, конечно, будут против восстановления их в партии, особенно Кагановича. Но надо быть к этому готовыми. Я думаю, что такая справка должна быть в поле зрения Политбюро ЦК при принятии окончательного решения.

Тихонов. Да, если бы не Хрущев, они не были бы исключены из партии. Он нас, нашу политику запачкал и очернил в глазах всего мира.

Чебриков. Кроме того, при Хрущеве ряд лиц был вообще незаконно реабилитирован. Дело в том, что они были наказаны вполне правильно. Возьмите, например, Солженицына.

Горбачев. Я думаю, что можно было бы обойтись без публикации в Информационном бюллетене ЦК КПСС сообщения о восстановлении Молотова в партии. Отдел организационно-партийной работы мог бы в оперативном порядке сообщить об этом в крайкомы и обкомы партии. Что касается Маленкова и Кагановича, то я тоже выступил бы за их восстановление в партии. Причем время восстановления не нужно, видимо, связывать с предстоящим съездом партии.

Романов. Да, люди эти уже пожилые, могут и умереть.

Устинов. В оценке деятельности Хрущева я, как говорится, стою насмерть. Он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным. По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес непоправимый удар. Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы.

Громыко. Фактически благодаря этому и родился так называемый еврокоммунизм.

Тихонов. А что он сделал с нашей экономикой! Мне самому довелось работать в совнархозе.

Горбачев. А с партией, разделив ее на промышленные и сельские партийные организации!..

Черненко. Что касается письма Шелепина, то он, в конце концов, просит для себя обеспечения на уровне бывших членов Политбюро.

Устинов. На мой взгляд, с него вполне достаточно того, что получил при уходе на пенсию. Зря он ставит такой вопрос.

Черненко. Я думаю, что по всем этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями. Но как вы сами понимаете, к ним еще придется вернуться»³⁶

Обсуждение в полном смысле продемонстрировало пресловутое единство членов Политбюро. Однако и здесь выделялись лидеры. Таким лидером стал Устинов, как он сам говорил, «насмерть» отстаивавший свое резко негативное отношение к Хрущеву, ответственному за «вопиющие безобразия» по отношению к Сталину.

Нет, для членов Политбюро не Сталин был отрицательным героем советской истории. «Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства»,— утверждал Устинов, и с ним были согласны и Громыко, и Горбачев.

Заметно и то, как Горбачев подыгрывал Устинову, как и другим престарелым членам Политбюро. Так и читалось за этим: «Я свой, я думаю так же, как и вы».

Важное значение для укрепления перемен, начавшихся с приходом Андропова, имело проведение кампании отчетов при выборах во всех партийных организациях страны. Центральный Комитет по предложению Ю. В. Андропова в августе 1983 г. принял решение о проведении осенью и зимой отчетов и выборов в первичных, районных, городских, окружных, областных и краевых парторганизациях. Там содержалось важное требование: «Не могут быть терпимы факты, когда собрания проходят по подготовленному сценарию, без заинтересованного, откровенного обсуждения, когда выступления участников заранее редактируются, а инициатива и критика приглушаются»³⁷. Это решение было принято практически одновременно с утверждением совместного постановления Совета Министров СССР и ВЦСПС «О дополнительных мерах по укреплению трудовой дисциплины»³⁸

В этом документе были подвергнуты резкой критике министерства и их аппарат. Постановление обвиняло их в том, что они не создают необходимых организационных и экономических условий «для нормальной высокопроизводительной работы», что и сам аппарат министерств «не показывает примеры организованности», что и администрация, и партийные и профсоюзные органы смирились с низкой дисциплиной, скрывают факты бесхозяйственности.

Постановление требовало усилить контроль за рабочим временем, предусматривало многочисленные способы наказаний за прогулы. Так, опоздавшему на работу на три часа и больше записывался прогул; прогульщиков и пьяниц разрешалось переводить на нижеоплачиваемую работу сроком до трех месяцев; их отпуск сокращался на число дней прогула. Содержалась и многозначительная запись — привлекать прогульщиков к ответственности «в соответствии с законодательством». Но доставалось не только прогульщикам. Запрещалось допускать «необоснованные завышения материального поощрения с целью переманивания работников с других предприятий».

Не забыли и начальников: если в подведомственных им коллективах была отмечена низкая дисциплина, то их полагалось освобождать от занимаемой должности.

Сочетание официального повышения требовательности к руководителям и проведения отчетно-выборной кампании создавало качественно новую ситуацию для руководителей всех рангов. Заметим важное, хотя и недооцениваемое обстоятельство: абсолютное большинство руководителей всех рангов по положению входили в состав выборных партийных органов — от партбюро и парткомов до обкомов и ЦК. И призывы к повышению требовательности создавали совершенно иную, в корне отличавшуюся от брежневской, атмосферу назначения на партийные должности и связанные с ними посты в государственном и хозяйственном аппарате. Знаменитая «стабильность кадров» стала уходить в прошлое, как и уверенность в безнаказанности, сформировавшаяся во времена Л. И. Брежнева.

Экономическое положение в стране продолжало вызывать тревогу. Проводимая под руководством Андропова борьба за повышение исполнительской дисциплины способствовала заметному увеличению объема и эффективности производства³⁹ Однако угроза кризиса сохранялась. 15 августа 1983 г. на встрече с ветеранами партии Андропов, указав на проблемы в экономике, призвал: «Теперь надо наверстывать упущенное. Это, помимо всего прочего, потребует изменений в планировании, в хозяйственном механизме»⁴⁰

Признание необходимости пересмотра прежнего хозяйственного механизма выразилось в примечательной передовой статье, опубликованной в «Правде» 10 июля 1983 г., в поддержку личного подсобного хозяйства. Статья была явно неслучайной. Личное подсобное хозяйство со времен Хрущева в разной степени подвергалось критике. В нем видели пережиток прошлого, воплощение частнособственнических настроений. В этой статье все было не так. В ней отмечалась важная роль подсобных хозяйств не только в экономике семей, но и в воспитании детей, в формировании трудовых навыков. Передовая статья в «Правде» по этой теме, несомненно, учитывала позицию секретаря ЦК по сельскому хозяйству М. С. Горбачева.

28 августа было опубликовано постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве»⁴¹. Любопытно, что в этом документе наряду с требованиями внедрения в промышленность более совершенных технологий содержались чисто административные способы решений. Так, предполагалось начиная с 1984 г. аттестовы- вать все товары по двум категориям — высшей и первой. Те товары, которые не будут аттестованы, должны быть в двухлетний срок сняты с производства. На новые товары высокого качества разрешалось делать надбавку в 30%; выпускавшиеся устаревшие товары низкого качества должны были продаваться на 30% дешевле. Важно отметить, что функции контроля (что — первой категории, что — высшей и что — низшей) возлаг ались на государственный орган, а не на реальный спрос.

Трагедия южнокорейского «Боинга»

1 сентября 1983 г. шло очередное заседание Политбюро. На нем планировалось обсудить рутинные вопросы — о созыве в ноябре 1983 г. очередного пленума, о производстве самоходных колесных шасси и цветных телевизоров, о торговле с Египтом и помощи Афганистану...⁴² Единственное, что, возможно, могло сделать это заседание историческим, было состояние здоровья Андропова. Болезнь сделала это заседание Политбюро последним, на котором он присутствовал⁴³ Однако случилось неожиданное.

Главной новостью для' Политбюро стало то, что сбитый ночью американский самолет-разведчик оказался на самом деле пассажирским южнокорейским самолетом. Информация об этом пришла в Москву утром 1 сентября 1983 г., когда поступил запрос заместителя государственного секретаря США Р. Бэрта о пропаже в районе Сахалина южнокорейского самолета с 269 пассажирами на борту, следовавшего из Нью-Йорка в Сеул с посадкой на Аляске. В то же время в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР были уверены, что ранним утром 1 сентября над Сахалином был сбит американский самолет-разведчик Р-135, и известие о гибели пассажирского лайнера было полной неожиданностью.

На совещании в Генеральном штабе заявили, что войска ПВО были убеждены, что сбит американский разведывательный самолет Р-135. Самолеты этого типа фиксировали испытательные пуски ракет из западных областей СССР на Камчатку. Этот самолет вторгся в советское воздушное пространство в 2 часа 45 минут местного (камчатского) времени. В 4 часа 51 минуту к нему приблизился следовавший со стороны Аляски самолет, который советские средства ПВО определили как аналогичный Р-135.

Это и был несчастный «Боинг-747». Невозможно было предположить, что пассажирский самолет, располагавший прекрасными радионавигационными средствами, поддерживавший постоянный радиообмен, смог удалиться на 500- 600 км от установленной трассы, и непонятно, как это изменение маршрута (смертельно опасное изменение!) осталось не замеченным американскими и японскими службами радиоконтроля и почему американские и японские службы не поставили в известность советскую сторону по тем каналам, которые существовали между советскими службами и их японскими и американскими коллегами. Печать «холодной войны» легла на весь этот трагический инцидент⁴⁴.

Машина, квалифицированная советскими службами ПВО как самолет- разведчик, в отличие от обычной практики не свернула вдоль побережья, а направилась к Камчатке, к зоне, где находилась база стратегических ядерных сил СССР. Командование ПВО подняло истребители-перехватчики и попыталось посадить самолет-нарушитель. Попытки оказались неудачными — самолет ушел на восток и в 6 часов 05 минут утра покинул советское воздушное пространство. Средствами электронного контроля было зафиксировано, что самолет вел радиообмен с землей, сообщив в 6 часов 10 минут утра, что «мы благополучно прошли юг Камчатки».

В 6 часов 13 минут самолет вновь вошел в советское воздушное пространство — на этот раз в районе острова Сахалин. Командование ПВО было убеждено, что имеет дело с самолетом-разведчиком. В воздух был поднят самолет-перехватчик

Су-15. Ему были даны приказы: «Дайте мигание огнями», «Принудите к посадке на наш аэродром», в 6 часов 20 минут — «Дайте предупредительную очередь из пушек». Самолет-нарушитель не подчинился приказам, начал стремительно набирать высоту. Тогда в 6 часов 24 минуты утра был дан приказ «уничтожить цель». Были выпущены две ракеты, попавшие в самолет. Позже летчик Осипович, пилотировавший самолет Су-15, тот самый самолет, с которого были выпущены две ракеты по самолету-нарушителю, рассказывал: «Ни на минуту я не думал, что могу сбить пассажирский самолет. Все, что угодно, но только не это!»⁴⁵ Советское командование 1 сентября было убеждено, что произошло нередкое в условиях «холодной войны» событие.

В условиях резко ухудшихся отношений между СССР и США 1 сентября в Вашингтоне государственный секретарь Д. Шульц провел пресс-конференцию, в которой обвинил СССР в том, что «нет никаких свидетельств того, чтобы Советский Союз пытался предупредить самолет путем пуска трассирующих снарядов». Это заявление Шульца возлагало на СССР ответственность за сознательное, умышленное уничтожение пассажирского самолета. Однако Шульц сознательно, умышленно исказил сведения радиоперехвата советского самолета, в которых пилот сообщал о том, что на его самолете включены предупредительные огни, что была дана очередь из пушек⁴⁶.

Участник совещания в Генеральном штабе, заместитель министра иностранных дел Г. М. Корниенко, информируя о случившемся Андропова, настаивал, чтобы в заявлении наряду с констатацией вторжения южнокорейского самолета в воздушное пространство СССР, отказа самолета-нарушителя подчиниться требованиям самолетов противовоздушной обороны СССР было сообщено и о том, что южнокорейский самолет был сбит. Андропов колебался. С одной стороны, он был убежден, что история с самолетом — это «козни Рейгана», с другой — считал, что надо сообщить о том, что произошло. Он посетовал Корниенко, что «против признания нашей причастности к гибели самолета категорически возражает Дмитрий (то есть Устинов)». Андропов тут же позвонил маршалу Устинову, который посоветовал Андропову не беспокоиться, сказав: «Все будет в порядке, никто никогда ничего не докажет»⁴⁷

В результате обсуждения 1 сентября Политбюро приняло решение опубликовать на редкость бестолковое Официальное заявление ТАСС.

Оно было опубликовано 2 сентября и гласило, что «в ночь с 31 августа на 1 сентября сего года самолет неустановленной принадлежности вошел в воздушное пространство СССР над полуостровом Камчатка, а затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиотехнической службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря»⁴⁸.

1 же сентября Ю. В. Андропов поручил Политбюро собраться во второй раз на следующий день и специально проанализировать сложившуюся ситуацию. На заседание были вызваны председатель КГБ В. М. Чебриков, начальник Генерального штаба Министерства обороны Н. В. Огарков, заместитель министра иностранных дел Г. М. Корниенко.

2 сентября 1983 г. заседание Политбюро открыл К. У. Черненко, председательствовавший на нем в отсутствие Андропова. Он напомнил, что инцидент с южнокорейским самолетом «вчера в оперативном порядке уже обсуждался членами Политбюро. Сообщение по этому вопросу, как вы знаете, опубликовано. Более подробный материал вы получили, и Юрий Владимирович высказал пожелание посоветоваться по этому сложному вопросу на заседании Политбюро».

Непосредственным поводом для этого совещания стало, по словам Черненко, то, что «американская и в целом империалистическая пресса развернула широкую антисоветскую кампанию в связи с этим инцидентом. Нам надо обстоятельно обменяться мнениями».

Но была в ходе обсуждения и другая тема — как превратился самолет- разведчик в пассажирский самолет? Почему был сбит пассажирский самолет?

Право сбивать самолеты-разведчики, вторгшиеся в воздушное пространство, не обсуждалось. Это было многолетней практикой, сложившейся в годы «холодной войны»⁴⁹ Но это был не военный, а пассажирский самолет. Почему это случилось?

При чтении записи заседания Политбюро от 2 сентября 1983 г.⁵⁰ становится совершенно очевидным, что высшее политическое руководство само оказалось захваченным врасплох, ни о каком предварительном планировании этого инцидента не могло быть и речи. Но несомненным было и другое: трагедия южнокорейского лайнера была предопределена многими годами балансирования на грани войны.

Послушаем голоса «главных действующих лиц» СССР, вынужденных импровизировать:

«Министр обороны маршал Устинов. ...Могу заверить Политбюро, что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями военного долга и все, что изложено в представленной записке,— истинная правда. Наши действия были абсолютно правильными, поскольку южнокорейский самолет американского производства углубился на нашу территорию до 500 километров. Отличить этот самолет по контурам от разведывательного самолета чрезвычайно трудно. У советских военных летчиков есть запрет стрелять по пассажирским самолетам. Но в данной ситуации их действия были вполне оправданны, потому что самолету в соответствии с международными правилами неоднократно давались указания пойти на посадку на наш аэродром.

Горбачев. Самолет долго находился над нашей территорией. Если он сбился с курса, американцы могли поставить нас в известность, но они этого не сделали.

Устинов. Наши летчики давали им многочисленные предупреждения и над Камчаткой, и над Сахалином. Самолет шел без предупредительных огней. В окнах самолета света не было. Были произведены предупредительные выстрелы трассирующими снарядами, что предусмотрено международными правилами. Затем летчик сообщил на землю, что самолет боевой и его надо поразить. Мое мнение состоит в том, что нам надо в этой ситуации (иметь.— Авт.) необходимые сообщения в нашей печати. Но дрогнуть нам нельзя.

...Я хочу сообщить, что в районе наших тихоокеанских границ за последнее время было 12 такого рода нарушений. Как известно, в 1978 году нам пришлось в районе Мурманска пойти на то, чтобы заставить южнокорейский самолет приземлиться на советской территории.

Я предлагаю поручить Министерству обороны, МИД СССР и КГБ образовать рабочую группу, возложив на нее обязанность подготавливать необходимые мероприятия и вносить предложения в связи со сложившейся ситуацией. В эту рабочую группу могли бы войти тт. Огарков Н. В. (начальник Генерального штаба.— Авт.), Корниенко Г. М. (заместитель министра иностранных дел.— Авт.) и Крючков В. А. (тогда заместитель председателя КГБ СССР, начальник Первого главного управления (разведки).— Авт.).

Тихонов. Мне непонятно, на что рассчитывал сеульский летчик. Он же понимал, что идет на верную смерть. Он ведь видел и сигналы наших самолетов, и их требования приземлиться. На мой взгляд, это продуманная, сознательная провокация, рассчитанная на осложнение и обострение международной обстановки.

Устинов. О том, что думали южнокорейцы, трудно сказать. Но то, что это осознанная провокация, вполне возможно. Вопрос состоит в том, как лучше сообщить о наших выстрелах.

Громыко. Отрицать то, что наш самолет стрелял, нельзя.

Демичев. Они, конечно, знают, что это был боевой выстрел.

Г р и ш и н. А что говорил южнокорейский летчик?

Устинов. Мы ничего не слышали.

Воротников. Не была ли нарушена связь у южнокорейского самолета?

Устинов. Об этом никто не может сказать.

Огарков (начальник Генерального штаба СССР). У нас есть сведения, что южнокорейский самолет разговаривал с землей.

Чебриков (председатель КГБ). Мне хотелось бы несколько дополнить то, что здесь сказано. Во-первых, обращает на себя внимание, что американская сторона была очень точно информирована о полете южнокорейского самолета и вела за ним наблюдение. Во-вторых, уже первые данные, опубликованные японцами, опираются на один источник — на сведения, поступившие от ЦРУ и Агентства национальной безопасности США. Поэтому возникает вопрос: почему американцы уделяли такое внимание южнокорейскому самолету? В-третьих, по нашим сведениям, пропавший самолет не имел связи с самолетами США и вообще летел как бы немой. Наконец, в-четвертых, американцы сами признают, что самолет глубоко проник на советскую территорию и пролетел над самыми засекреченными объектами Советского Союза на Камчатке и Сахалине...

Горбачев. Зафиксировали ли они боевой выстрел?

Чебриков. Нет, не зафиксировали. Но я еще раз хочу подчеркнуть, что наши действия были совершенно законными, прямо предусмотренными уставами Советской Армии.

Отдельно хочу сказать о том, что сейчас необходимо дать указание нашему Гражданскому воздушному флоту о строжайшем соблюдении международных коридоров и трасс полета. Может быть, даже следовало бы пойти на сокращение некоторых полетов на Восток и в Соединенные Штаты. Несомненно, что империалистические силы спровоцируют демонстрации у наших посольств и другие враждебные акции. В связи с этим необходимо дать соответствующее указание организациям Комитета государственной безопасности и Министерства иностранных дел.

Романов. Я поддерживаю все, что здесь было сказано. В нашем сообщении прежде всего надо, во-первых, указать, что трудно было различить, гражданский или военный характер имеет южнокорейский самолет. Во-вторых, следует подчеркнуть нарушение важнейших международных конвенций. В-третьих, нужно сказать о том, что самолет не отвечал ни на какие запросы и сигналы. Ведь по существующим законам мы.имеем право заставить сесть иностранный самолет, несанкционированно пролетающий над нашей территорией. Конечно, надо определить этапы и порядок наших выступлений в печати и на международной арене...»⁵'

3 сентября, когда на Западе уже всеми средствами информации было сообщено, что СССР сбил южнокорейский «Боинг» с 269 пассажирами на борту, ТАСС опубликовал еще более бестолковое заявление, отражавшее вместе с тем ту точку зрения, которую выработали члены Политбюро 1-2 сентября. Об инциденте с южнокорейским пассажирским «Боингом» сообщалось, что самолет-нарушитель был зафиксирован советскими средствами противовоздушной обороны, были подняты самолеты, которые стреляли трассирующими снарядами по курсу движения самолета, и после этого еще примерно десять минут «Боинг» «находился в зоне радиолокационных средств, после чего наблюдение за ним было потеряно»⁵². В переводе с языка Политбюро на русский это значило: самолет видели, по самолету стреляли, но не попали. Самолет улетел, и что случилось с ним дальше — не знаем.

Начавшееся вранье немедленно обесценило информацию о событиях, предшествовавших трагедии над Сахалином,— данные о том, что южнокорейский самолет летел вместе с американским самолетом-разведчиком, что эти самолеты глубоко вторглись на территорию СССР и, если быть точным, находились над той частью территории Дальнего Востока, которая была официально объявлена запретной зоной, что и было загодя заявлено всем авиакомпаниям; о том, что «сбившийся с маршрута» самолет постоянно находился в зоне действия американских электронных средств контроля, которые были обязаны предупредить экипаж «Боинга» и, следовательно, были ответственны за вторжение пассажирского самолета в запретную зону (если принять утверждение, что самолет сбился с курса).

Откровенное вранье советских официальных органов стало находкой для администрации США, позволило развернуть мощную пропагандистскую кампанию, в которой справедливое возмущение варварским уничтожением пассажирского самолета сочеталось со стремлением уйти от неприятных вопросов, от ответственности за происшедшее.

Советская пропагандистская машина раскручивалась медленно. 4 сентября советская пресса фактически продолжала замалчивание этой трагедии. 5 сентября под давлением многочисленных гневных выступлений на Западе в «Правде» выступил командующий войсками ПВО генерал-полковник С. Романов, признавший, что летчик не мог ночью, в облаках отличить самолет-разведчик от пассажирской машины.

Только 7 сентября в официальном заявлении Советского правительства со ссылкой на дополнительные сведения было объявлено о том, что знали и раньше,— об обстоятельствах полета несчастного «Боинга», о действиях советских ПВО — и признавалась ответственность за происшедшее, выражалось сожаление «по поводу гибели ни в чем не повинных людей»⁵³ Однако эти признания были поздними и, очевидно, вымученными.

После скандальной встречи государственного секретаря США Д. Шульца и министра иностранных дел СССР А. А. Громыко 8 сентября в Мадриде, характеризовавшейся потоком'взаимных обвинений, советское руководство пошло на беспрецедентный шаг — организацию пресс-конференции, на которой выступил начальник Генерального штаба Н. В. Огарков и привел доказательства взаимосвязи нарушения южнокорейским авиалайнером границы СССР с деятельностью американских самолетов-разведчиков и взаимной скоординированности этих действий с полетом спутника-шпиона «Феррет-2». Позже маршал авиации П. Кирсанов опубликовал сведения о 40-минутной задержке южнокорейского «Боинга» в аэропорту Анкориджа, что, по мнению советских военных, должно было уравнять во времени появление над Камчаткой и Сахалином спутника- шпиона, пассажирского «Боинга» и американских самолетов-разведчиков, о том, что пассажирский самолет непрерывно находился в зоне контроля американской радионавигационной системы «Лоран-С», о необычном увеличении экипажа «Боинга» с 18 до 29 человек, о том, что самолетом управляли полковник резерва ВВС Южной Кореи Чан Бен Ир и подполковник резерва Сон Дон Вин, что должно было доказать, что этому самолету отводилась важная роль в проведении разведывательных мероприятий США.

Эти данные, важные сами по себе, не могли перечеркнуть бесспорный факт уничтожения пассажирского самолета и то, что советское руководство пыталось скрыть от всего мира и своей страны трагедию, разыгравшуюся ранним утром в небе над Сахалином.

К. У. Черненко у власти

Андропов болел. Он лежал в Кунцевской больнице, буквально привязанный к койке многочисленными шлангами аппарата «искусственная почка». О его болезни не сообщалось, но отсутствие Генерального секретаря на трибуне Мавзолея 7 ноября 1983 г. не могло не остаться незамеченным. Обряд «присутствия на трибуне» всегда соблюдался тщательно. Брежнев приветствовал демонстрантов 7 ноября, за два дня до смерти. И то, что Андропова через год не было на трибуне, было знаком неизбежной и скорой смены лидера. Его формальным преемником был К. У. Черненко. Но здоровье этого многолетнего соратника и сотрудника Брежнева оставляло желать лучшего. У него была астма, больные легкие. К тому же летом 1983 г. он сильно отравился, отобедав на юге у нового министра внутренних дел СССР В. В. Федорчука свежекопченой скумбрией⁵⁴.

26 декабря 1983 г. состоялся Пленум ЦК КПСС. Он должен был состояться раньше — в ноябре, надеялись, что Андропов сможет участвовать в нем, но стало очевидным, что проводить придется без него. Участникам пленума был роздан текст доклада Андропова. В нем содержались призывы совершенствовать механизм управления, повысить действенность экономических рычагов, эффективность и интенсивность экономики⁵⁵. Доклад перед участниками пленума зачитал Горбачев, выполнив поручение Андропова. Членами Политбюро были избраны М. С. Соломенцев и В. И. Воротников, кандидатом в члены Политбюро — председатель КГБ В. М. Чебриков, секретарем ЦК — Е. К. Лигачев.

Новый, 1984-й, год встречали с ожиданием неизбежных перемен. «Правда» 2 января 1984 г. писала: «Ушедший в историю 1983 год оставил о себе добрую память. Все это — результат напряженного труда советских людей по осуществлению курса партии на более'эффективное использование возможностей и преимуществ развитого социализма, на укрепление дисциплины и организованности во всех сферах жизни общества».

4 января опубликован проект ЦК КПСС «Основные направления реформы общеобразовательной и профессиональной школы». В этом факте все было «не как всегда». Во-первых, ЦК КПСС опубликовал проект, а обсуждать проекты ЦК было делом редким, да и попросту невозможным. Правда, при Леониде Ильиче публиковали проект Конституции, но собственно обсуждения-то никакого не было, да и быть не могло. Что было обсуждать? То, что КПСС — ядро политической системы? Или то, что именно в СССР достигнут наивысший уровень подлинной демократии? Это и так все знали, а кто сомневался, того лечили в сумасшедших домах. Здесь же предлагали обсуждать педагогическую тему, в которой, по советскому анекдоту, все были специалистами, как и в медицине — каждый когда-то лечился и болел. И обсуждения, разрешенные сверху, непривычно острые споры на сравнительно безопасной площадке педагогики стали реальным проявлением каких-то еще непонятных изменений, происходивших со страной. Изменений на первый взгляд незначительных, но совпадавших с тем, что чиновным ворам стали говорить, что они — воры, да и наказывать за воровство, и с бездельников на разных должностях стали спрашивать работу, и с тем, что само Политбюро считало нужным хотя и кратко, сквозь зубы, но информировать страну о том, что оно решало.

Но в полной мере сохранялось и прошлое политическое наследие. «Социалистическая демократия — в действии» — так называлась передовая в «Правде» от 13 января 1984 г. В ней сообщалось, что в стране начались предвыборные собрания по выборам депутатов в Верховный Совет СССР и трудящиеся города Москвы на собрании в Государственном концертном зале единодушно выдвинули своим кандидатом Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного. Совета СССР Ю. В. Андропова. Пожалуй, трудно было бы придумать более антисоветское по своей сути название для этой публикации. Номенклатурные трудящиеся выдвигали своим депутатом человека, уже несколько недель находившегося между жизнью и смертью, умиравшего в больнице, человека недееспособного, но отождествлявшегося с государственной и партийной властью в огромной стране.

9 февраля 1984 г. Ю. В. Андропов умер.

На следующий день состоялось заседание Политбюро. Выступая первым, Председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов предложил избрать на пост Генерального секретаря К. У. Черненко. Его поддержали Громыко, Устинов, Гришин, первый секретарь Московского горкома КПСС, Горбачев. Черненко был «единодушно», вполне в духе Политбюро, рекомендован к избранию Генеральным секретарем на ближайшем Пленуме ЦК.

Новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко родился в сентябре 1911 г. в Красноярском крае, в Сибири. Образование — сначала три класса, затем Высшая школа партийных организаторов в Москве. Позже, уже когда работал в ЦК Компартии Молдавии, заочно закончил Кишиневский педагогический институт. Партийную карьеру, как и большинство его коллег, начинал «на комсомоле» заведующим отделом пропаганды и агитации Новоселовского райкома комсомола, два года служил в пограничных войсках, в войну учился в Москве, в Высшей партийной школе, был секретарем по идеологии в обкоме партии в Пензе, с 1948 по 1956 г. работал в Молдавии, где познакомился с Брежневым. Там он попал в его обойму, и на много лет их биографии оказались связанными.

В 1956 г. следом за Брежневым в ЦК пришел и Черненко. За Брежневым Черненко ушел в Президиум Верховного Совета СССР, с 1965 г. Черненко в ЦК, заведует Общим отделом, который давал возможность заведующему ежедневно докладывать почту Генеральному секретарю, отвечать за выпуск всех решений Секретариата и Политбюро ЦК КПСС. Черненко стал не просто хорошим заведующим — он стал совершенно необходимым человеком для Брежнева, не только подчиненным, но и другом. В конце 70-х гг. начинается политический взлет партийного канцеляриста. В 1976 г. заведующий Общим отделом становится кандидатом в члены Политбюро, в 1978 г.— членом Политбюро ЦК КПСС.

«Что ты наделал, Костя? Зачем согласился? — спрашивала у нового 73-летнего генсека его жена Анна Дмитриевна.

— Так надо! — отвечал он.— Нет другого выхода...»⁵⁶ «Так надо...» В Политбюро сложилось временное равновесие. «Старики» — Устинов, Тихонов, Громыко, Щербицкий, Кунаев, Гришин, а также стоявшая за ними часть партийного аппарата и в ЦК, и на местах — стремились по возможности долго сохранять свои позиции. Горбачев и немалая часть партийного аппарата в это время не имели реальной возможности вытеснить «брежневскую генерацию». Но и те, и другие все яснее понимали, что время «стариков» уходит, что назначение Черненко — это лишь попытка на некоторое время продлить теронтократию, чтс необходимо загодя подготовить себе смену. Понимая, что престарелому Генеральному секретарю, страдавшему к тому же серьезной болезнью, с работой вс всем ее объеме не справиться, Черненко предложил, чтобы Горбачев вел заседания Секретариата ЦК КПСС.

Это предложение вызвало возражение Тихонова. Он ворчал, что ГорбачеЕ превратит заседания Секретариата в коллегию Министерства сельского хозяйства. Однако кандидатуру Горбачева решительно поддержали Устинов и сам Черненко. Сложнее решался другой вопрос, по традиции оформлявшийся, впрочем, специальным решением Политбюро: тот член Политбюро, который вел заседания Секретариата, имел право также руководить заседаниями Политбюро в тех случаях, когда сам Генеральный секретарь отсутствовал. Тихонов вновь начат возражать. Выход из этого конфликта нашел многоопытный дипломат Громыко он предложил временно отложить вопрос⁵⁷ Горбачев мог председательствовать на заседаниях Политбюро, но в каждом случае требовалось согласие Черненко.

Горбачев так и не получил решения Политбюро. «Он,— писал Н. И. Рыжков,— безраздельно властвовал на проходивших по вторникам заседаниях Секретариата, никто и не посягнул на его право вести их. Каждый же четверг поутру он сидел сироткой в своем кабинете... и нервно ждал телефонного звонка больного Черненко: приедет ли тот на Политбюро сам или попросит Горбачева заменить его и на этот раз»⁵⁸.

13 месяцев правления Черненко были странным временем. Прагматизм Политбюро, выбравшего «не достойнейшего, а удобнейшего», граничил с цинизмом. (Да что граничил! Далеко переступил границу, отделяющую расчет от политического цинизма!)

Андроповская риторика «дисциплины и организованности» превращалась в пародию. Приход Черненко к власти означал отказ от андроповских репрессий по отношению к чиновничеству. Казалось, все возвращалось «на круги своя». Буквально в день смерти Андропова у начальника следственной части Генеральной прокуратуры СССР В. И. Олейника, ведшего расследование преступлений в московской торговле, были затребованы материалы по делу директоров московских магазинов для доклада члену Политбюро, первому секретарю Московского горкома партии В. В. Гришину. Вскоре Генеральный прокурор СССР А. М. Ре- кунков потребовал завершить расследование и срочно передать дело в суд. Обвиняемых скоро осудили, одних приговорили к расстрелу, других — к длительным срокам заключения. Нити, связывавшие их с частью партийной и государственной элиты, были оборваны⁵⁹

На время самыми важными вдруг стали разработка новой Программы КПСС и споры, какой социализм в СССР: развитой или развивающийся, построили социализм или вступили в стадию развитого социализма⁶⁰ Этот схоластический бред обсуждался всерьез, основательно. Полуживой Генеральный секретарь заявлял, что начата напряженная работа, чтобы «придать мощное ускорение развитию народного хозяйства»⁶¹, что необходимо «лучше использовать те резервы активизации масс, которые заложены в дальнейшем совершенствовании социалистической демократии, всей политической системы общества»⁶².

В то же время все понимали, что идет борьба за власть под звуки траурной музыки, все чаще звучавшей по радио и телевидению. В 1980 г. скончался А. Н. Косыгин, в январе 1982 г.— М. А. Суслов, в ноябре 1982 г.— Л. И. Брежнев, в мае 1983 г.— А. Я. Пельше, в феврале 1984 г.— Ю. В. Андропов, в декабре 1984 г.— Д. Ф. Устинов. По стране гулял злой анекдот: в СССР придумали новый вид спорта — гонки на катафалках.

10 марта 1985 г. умер К. У. Черненко.

«Послебрежневский период» стал временем, изрядно поубавившим надежды на возможность «реформирования социализма». Андроповский коммунистический фундаментализм оказался непрочным, держался на страхе репрессий. Но советское общество 80-х отличалось от предвоенного и послевоенного СССР. Мир изменился. И это ясно проявилось в трагедии с южнокорейским «Боингом». Правление же Черненко превратилось в пародию, в карикатуру и на Брежнева, и на Андропова. Власть деградировала.

Примечания

Из интервью Ю. Кублановского // Новое время. 1996. № 28. Июль. С. 43.

См.: Соловьев В., Клепикова Е. Юрий Андропов: Тайный ход в Кремль. СПб., 1995. С. 248- 250.

См.: Григорий Романов. Наследник партийного престола// Профиль. 1997. № 41. С. 58-62.

См.: Медведев В. Человек за спиной. М., 1994. С. 178-179.

Воротников В. И. А было это так: Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС.ТМ., 1995. С. 15.

См.: Соловьев В., Клепикова Е. Юрий Андропов.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей: Галерея лидеров СССР. М., 1995. Кн. 2. С. 121-123.

См. там же. С. 138.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 15.

ЦХСД, № Ст-133 11 гс. Выписка из протокола № 133 заседания Секретариата ЦК КПСС от 23 ноября 1983 г. «О публикации в советской печати сообщения о результатах рассмотрения Верховным судом РСФСР уголовного дела на крупных взяточников из числа работников торга ''Гастроном" Главного управления торговли Мосгорисполкома».

Правда. 1983. 8 января.

См. там же. 9 января.

См. там же. 18 января.

В это время существовал замечательный анекдот. Сантехник осматривает проржавевшие трубы в квартире и говорит: «Дело плохо. Надо менять систему». «Нет,— отвечает перепуганный хозяин.— Систему менять не будем».

Стерлигов А. Опальный генерал свидетельствует: Канцелярияпредательства. М., 1992. С. 5.

См.: Гуров А. Красная мафия. М., 1995. С. 60.

См.: Медведев Р. Генсек с Лубянки. М., 1993. С. 131-132.

ЦХСД № Ст-52/89гс. Выписка из протокола № 52 заседания Секретариата ЦК КПСС от 16 марта 1982 г.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 14. Медунов был назначен заместителем министра плодоовощной промышленности.

АП РФ, № Г169/43.

См.: Прибытков В. Аппарат. СПб., 1995. С. 199-200.

См.: Гуров А. Красная мафия. С. 143.

См.: Правда. 1983. 9 января.

См., например, статью В. Холина «Градус падения», опубликованную в «Правде» 18 февраля 1983 г.

См.: Правда. 1983. 16 февраля.

См.: Рыжков Н. И, Десять лет великих потрясений. М., 1995. С. 72-73.

См.: Прибытков В. Аппарат. С. 156.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М., 1995. Кн. 1. С. 241.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 24 марта 1983 г., л. 20-21.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 31 мая 1983 г., л. 13-14.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 92.

Сотрудникам аппарата ЦК, например, «не рекомендовалось» иметь личные автомобили. Эта рекомендация была по сути приказом.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 7 июля 1983 г., л. 21-22.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 242-243.

См. там же. С. 248-251.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 12 июля 1983 г., л. 22-25. Правда. 1983. 14 августа.

³⁸ Там же. 7 августа.

^w Ханин Г. И. Экономический рост в СССР в 80-е годы // ЭКО. 1991. № 5. С. 30-31.

Правда. 1983. 16 августа.

Там же. 28 августа.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 164-165.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 31.

См.: Корниенко Г. М. Холодная война: Свидетельство ее участника. М., 1995. С. 214-217.

Известия. 1991. 25 января.

См.: Корниенко Г. М. Холодная война. С. 222.

См. там же. С. 219-220.

Правда. 1983. 2 сентября.

См.: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 166.

Эта стенограмма частично опубликована в кн.: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 167— 172.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 2 сентября 1983 г., л. 1-9.

Правда. 1983. 3 сентября.

Там же. 7 сентября.

Подробно об этом см. в мемуарах помощника К. У. Черненко В. Прибыткова (Прибытков В. Аппарат. С. 13-17).

См.: Прибытков В. Аппарат. С. 33.

Там ж©. С. 64-65.

См. там же. С. 167-169.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 57.

См.: Гуров А. Красная мафия. С. 172-174.

См.: Печенев В. Взлет и падение Горбачева: Глазами очевидца. М., 1992. С. 109.

Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 263.

Там же. С. 262.

ГЛАВА 7

ПЕРЕСТРОЙКА, ГЛАСНОСТЬ, УСКОРЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО КРИЗИСА (1985-1989 гг.)

Наиболее опасный момент для плохого режима есть именно тот, когда он делает

попытки стать лучше.

\

Е. Тарле. Крымская война

Избрание М. С. Горбачева

10 марта 1985 г. в 19 часов 20 минут умер Генеральный секретарь ЦК КПСС К. У. Черненко. Смерть его не была неожиданной. Уже вечером того же дня, почти ночью, собрались члены Политбюро. Это не было официальным заседанием. Официальное было назначено на 2 часа следующего дня. Поздним вечером 10 марта происходило более важное и поэтому более тайное: решали, кому стать Генеральным секретарем, на партийном жаргоне — «подрабатывали кандидатуру». Некоторые важные подробности вечернего заседания сообщил в своих мемуарах М. С. Горбачев. Еще до начала заседания состоялась его встреча «с глазу на глаз» с А. А. Громыко. По словам Горбачева, договорились, «что мы с вами сейчас должны взаимодействовать»¹

Эта договоренность дорогого стоила: именно Громыко был лидером поредевшего строя «стариков» в Политбюро. Переход Громыко в число сторонников Горбачева не был случайным. Прежде он весьма осторожно, если не настороженно, относился к секретарю ЦК из Ставрополья. Однако в 1984 — начале 1985 г. были предприняты усилия по установлению связей между двумя лидерами. Контакты устанавливались по линии Министерства иностранных дел и людей, близких и Горбачеву, и Громыко. «Мосты» между ними наводили сын Громыко, Анатолий, директор Института Африки АН СССР, тогдашний директор Института востоковедения АН СССР Е. М. Примаков, недавний посол в Канаде, ставший директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, А. Н. Яковлев и заместитель председателя КГБ В. А. Крючков. Пожалуй, это был единственный случай в истории советской Академии наук, когда трем директорам институтов пришлось непосредственно повлиять на политическое развитие страны. В дальнейшем контакты осуществлялись через

А. Н. Яковлева и Анатолия Громыко. Именно в ходе этих предварительных консультаций сложились взаимные обязательства: Громыко поддерживает Горбачева в качестве кандидата в генеральные секретари; Горбачев после победы предложит Громыко пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР — формально высший государственный пост в стране, пост руководителя законодательной власти в СССР. Эту должность, как правило, занимали генеральные секретари².

На вечернем совещании Политбюро семидесятилетний В. В. Гришин, первый секретарь Московского горкома, которого московская молва прочила в генеральные секретари, неожиданно для окружающих предложил назначить Горбачева председателем комиссии по организации похорон Черненко. По советской политической традиции это означало, что именно Горбачев будет назван следующим Генерал>ным секретарем³ Этот шаг Гришина навстречу Горбачеву означал, что борьбы вокруг выборов Генерального секретаря не будет.

Распространявшиеся и тиражировавшиеся позже в исторических исследованиях многочисленные слухи о якобы острой борьбе в Политбюро, о голосовании, разделившем его членов едва ли не на два противостоявших лагеря,— это дань публицистике и беллетристике, не соответствовавшей реально сложившейся обстановке в стране и в высшем политическом руководстве⁴. Впрочем, повод для таких предположений дал Е. К. Лигачев, который утверждал, выступая на XIX партийной конференции летом 1988 г., что «надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность». Реальная опасность в трактовке Лигачева — это сохранение геронтократии в Политбюро, угроза избрания Генеральным секретарем руководителя Московской партийной организации В. В. Гришина. С ним полемизирует Н. И. Рыжков: «А я и сейчас абсолютно убежден: никаких других решений и быть не могло, никакой реальной опасности не существовало! ...Победа Горбачева не была спонтанной. Нет, это была четко подготовленная акция, которая имела две мощные опоры. Во-первых, уже весьма значительное влияние новых партийных кадров в краях и областях. Достаточно сказать, что начиная с 83-го года в течение нескольких лет было заменено около 90% секретарей обкомов и ЦК компартий союзных республик. И это была здравомыслящая часть брежневской "гвардии". Во-вторых, вера в ожидаемые экономические реформы, понимание необходимости перехода к современному хозяйственному мышлению...»⁵

Н. И. Рыжков отмечает, что значительный объем подготовительной работы, начавшейся за несколько лет до официального назначения Горбачева на пост первого человека в партии, проделал именно Лигачев в качестве руководителя Отдела оргпартработы ЦК. Там, «наверху», могли быть и были недовольные избранием Горбачева, но не было людей, которые бы обладали такими необходимыми качествами, как сравнительно долгое пребывание в составе высшего партийного руководства, нахождение на 2-3-м месте в партийном руководстве в течение 1983-1984 гг., возникшая в связи с этим реальная возможность влиять на расстановку кадров, создание своей «команды» в руководстве страны, и, наконец, все это сочеталось с его возрастом — 54 года для советского руководителя было просто юношеским возрастом!

И это обстоятельство имело громадное политическое значение для людей, стыдившихся своих переживших время вождей, для граждан, оскорбленных тем, что власть в стране передавалась по очередности, как дефицитные холодильники по записи профкома.

Эти настроения был вынужден учитывать и партийный аппарат. Вспоминая об обстоятельствах избрания М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря, В. И. Болдин, тогда помощник Горбачева, пишет: «А в это время в зале пленумов собираются члены ЦК... Настроение у большинства членов ЦК однозначное — невозможно больше избирать престарелых лидеров. В партийных организациях это не поймут, а придет время — и спросят. Нельзя избирать генсеков-однодне- вок, которые не в силах работать,— нужны твердые, решительные руководители»⁶.

Накануне пленума состоялось заседание Политбюро. Сохранилась так называемая «Рабочая запись» заседания Политбюро ЦК КПСС от 11 марта 1985 г., зафиксировавшая подробности официального выдвижения М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря ЦК партии.

Вот как выглядело назначение Горбачева по «Рабочей записи».

Заседание началось с информации министра здравоохранения Е. И. Чазова о медицинском заключении о смерти Черненко. Следом за ним выступил Горбачев, который вел это заседание Политбюро: «Болезнь у него (Черненко.— Авт.) действительно была тяжелая. Мы сами это видели. Врачи, конечно, старались помочь больному, но болезнь была настолько тяжелой, что терапевтические меры, предпринимавшиеся врачами, не привели к положительному результату. Очень тяжело сознавать, что среди нас нет Константина Устиновича. Но жизнь идет, ничего не поделаешь. Мы собрались сегодня для того, чтобы решить вопросы, связанные с похоронами Константина Устиновича, с кадровыми делами и созывом внеочередного Пленума ЦК КПСС...

С учетом того, что на заседании присутствуют все члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС, все секретари ЦК КПСС, за исключением т. Щер- бицкого, который сейчас находится з пути, нам необходимо прежде всего решить вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Прошу товарищей высказаться по этому вопросу»⁷

Сразу же за Горбачевым начал говорить Громыко. Его выступление было неожиданным для Лигачева, в чем он и сам признавался в своих мемуарах. Вместе с тем это выступление стало ключевым для всего хода обсуждения. Продолжим цитирование «Рабочей записи»: _#

«Громыко. Конечно, все мы очень удручены уходом из жизни Константина Устиновича Черненко. Но какие бы чувства нас ни охватывали, мы должны смотреть в будущее, и ни на йоту нас не должен покидать исторический оптимизм, вера в правоту нашей теории и практики.

Скажу прямо. Когда думаешь о кандидатуре на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, то, конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Это был бы, на мой взгляд, абсолютно правильный выбор. Все мы Михаила Сергеевича хорошо знаем. Семь лет мы работаем с ним вместе. Я помню, как Л. И. Брежнев интересовался моим мнением и мнением других товарищей, когда речь шла о переводе М. С. Горбачева на работу в Москву. Я не сомневаюсь, что все мы тогда правильно поддержали это предложение.

Какие черты прежде всего бросаются в глаза, когда оцениваешь кандидатуру Михаила Сергеевича?

Первое — это его неукротимая творческая энергия, стремление сделать больше и сделать лучше.

Второе. Это отношение к людям. Ведь чем выше стоит человек, тем большую роль играет его умение налаживать отношения с людьми, отношения принципиальные и требовательные. Я никогда не слышал о том, что у Михаила Сергеевича превалируют взгляды личного свойства. Нет, у него всегда на первом плане интересы партии, интересы общества, интересы народа.

Третье. М. С. Горбачев обладает большим опытом партийной работы. Это опыт работы в крае, а также в центре. Он работал секретарем ЦК, был кандидатом в члены Политбюро и, наконец, членом Политбюро. Он вел заседания Секретариата, а затем Политбюро в отсутствие Константина Устиновича. Для такой работы надо иметь не только знания, но и выдержку, партийность. Это очень ценное качество. Еще одно соображение. Когда заглядываем в будущее, а я не скрою, что многим из нас уже трудно туда заглядывать, мы должны ясно ощущать перспективу. А она состоит в том, что мы не имеем права допустить никакого нарушения нашего единства. Мы не имеем права дать миру заметить хоть какую-либо щель в наших отношениях. А всякого рода спекуляций по этому вопросу за рубежом предостаточно. А это значит, что все мы должны действовать сплоченно, едино, со знанием полной ответственности за наше великое дело.

Я не претендую на то, что я упомянул о всех качествах Михаила Сергеевича. Но думаю, что мы, не колеблясь, можем сказать, что не ошибемся, если изберем его Генеральным секретарем ЦК КПСС. Хочу еще раз подчеркнуть, что он обладает большими знаниями, значительным опытом, но этот опыт должен быть помножен на наш опыт. И мы обещаем оказывать новому Генеральному секретарю ЦК КПСС всевозможное содействие и помощь. На это содействие и помощь вы, Михаил Сергеевич, можете полностью рассчитывать».

Выступление Громыко однозначно определило ход обсуждения. Громыко — ветеран в партийном руководстве, к мнению которого был вынужден прислушиваться в недавнем прошлом сам Брежнев, он был несомненным лидером и среди «стариков» в Политбюро. Его поддержка означала, что «старики» поддерживали выдвижение Горбачева на высший пост в партии, что между ними и Горбачевым предварительно был достигнут компромисс.

Подтверждением может служить последовавшая за этим выступлением речь В. В. Гришина, считавшегося основным соперником Горбачева. Гришин поддержал предложение Громыко и тем самым «подвел черту» под спором за власть, признав безоговорочную победу Горбачева.

Дальше началось соревнование в комплиментах. Г. А. Алиев напоминал об «огромном опыте», накопленном Горбачевым в Ставрополье и Москве, о том, что он «вырос в большого политического деятеля, деятеля крупного масштаба. Он хорошо знает экономику и внутреннюю политику, проявляет осведомленность во многих областях хозяйственной и социальной жизни... Михаил Сергеевич прост, скромен, доступен».

Г. В. Романов указывал, что Горбачев «очень быстро разобрался во многих сложнейших вопросах научно-технического прогресса. Причем не только разобрался, но и начал нащупывать пути решения многих проблем, связанных с внедрением научно-технических достижений в производство. Николай Александрович Тихонов говорил здесь о работе Михаила Сергеевича Горбачева в Комиссии по совершенствованию хозяйственного механизма. Тон в этой комиссии задает т. Тихонов, а Михаил Сергеевич, опираясь на отделы ЦК, тактично вносит свои предложения, которые в большинстве своем поддерживаются комиссией».

В. И. Воротников задавал вопрос: «Почему в приемной М. С. Горбачева всегда полно людей? Да потому, что он умеет их выслушать и хочет им помочь. В то же время это не добренький руководитель. Он умеет и спросить с человека, умеет потребовать. А это, как вы сами понимаете, для нашей огромной страны весьма важное качество».

Ветеран идеологической войны Б. Н. Пономарев отмечал высокую теоретическую подготовку Горбачева, его идейную выдержанность: «Я лично убедился, что он глубоко владеет марксистско-ленинской теорией, умеет разбираться в самых сложных программных вопросах... За последние три года мы потеряли трех генеральных секретарей: Леонида Ильича Брежнева, Юрия Владимировича Андропова и Константина Устиновича Черненко. Но сила нашей партии в том, что мы идем вперед, что мы сплочены, что никакие потери не могут поколебать единства коммунистов нашей страны».

Председатель КГБ СССР В. М. Чебриков многозначительно заметил, что он посоветовался с товарищами по работе и чекисты полностью поддерживают выдвижение М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря.

Э. А. Шеварднадзе привычно произнес панегирик в адрес нового Генерального секретаря, расхвалив его не меньше, чем хвалил в недавнем прошлом Л. И. Брежнева.

П. Н. Демичев обратил внимание на то, что «Михаила Сергеевича Горбачева хорошо знают в нашей стране. Его неплохо знают и за границей. О том, что он умеет работать за рубежом, убедительно показали его поездки в Англию, Канаду, в Народную Республику Болгарию. ...Это обаятельный человек. Ведь не секрет, что после смерти Ю. В. Андропова он занимался всеми вопросами Центрального Комитета, но особенно много сделал в области развития нашего агропромышленного комплекса. Без преувеличения можно сказать, что к нему потянулись наши ученые, творческая интеллигенция, писатели...»

Поддержку Горбачеву оказали и «новые люди» в политическом руководстве. Е. К. Лигачев обратил внимание на то, что «Михаил Сергеевич Горбачев, несомненно, обладает всеми чертами крупного политического деятеля. Причем у него в запасе еще очень много интеллектуальных и физических сил»; Н. И. Рыжков обещал: «Мы, Михаил Сергеевич, будем всегда вашими верными помощниками».

В своем заключительном слове Горбачев благодарил за единство в Политбюро, указывал, что «мы переживаем очень сложное переломное время. Нашей экономике нужен больший динамизм. Этот динамизм нужен нашей демократии, развитию нашей внешней политики». Вместе с тем он заявил, что «нам не нужно менять политику. Она верная, правильная, подлинно ленинская. Нам надо набирать темпы, двигаться вперед, выявлять недостатки и преодолевать их, видеть наше светлое будущее»*.

Ход обсуждения свидетельствовал, что компромисс был достигнут. Пленуму ЦК КПСС оставалось только поддержать решение Политбюро, что и случилось.

Трудно было найти лучший фон для Горбачева, чем его предшественники. После того как в течение 20 лет видели на экранах телевизоров 70-80-летних стариков, он казался относительно молодым, представляющим иное поколение — то, к которому относилась большая часть страны. Это человек, который умел говорить без бумажки! Это было чудом, так как партийные лидеры его уровня, казалось, начисто утратили способность сказать несколько предложений «на людях», не заглядывая в бумагу. Уже то, что в нем видели нормального, живого, непосредственного человека, рождало огромные симпатии к Горбачеву.

Первым крупным политическим актом Горбачева, высоко оцененным в стране, стала его поездка в Ленинград. В Советском Союзе знали: генеральные секретари в Ленинград старались не ездить — этот город традиционно считался неудобным, в нем, при высоком образовательном уровне его граждан, всегда существовала своя, особая точка зрения на московские дела. Поездка Горбачева в Ленинград 15-17 мая 1985 г. стала политической сенсацией для страны. Впервые со времен Хрущева руководитель КПСС стремился встретиться с людьми на улице; причиняя много хлопот охране, останавливал кортеж правительственных машин, выходил к людям, отвечал на их вопросы, пытался объяснить, что и зачем делается в стране. Это уже потом, через пару лет, увидят, что он не отвечал, а поучал, что говорил он «мимо вопросов». Но он вышел к людям! Удивляло и радовало и то, что он говорил. После недавней кампании в прессе, осуждавшей «частнособственнические инстинкты», он заявлял, что вот сейчас возникает вопрос, имеют ли право люди иметь какое-то подсобное хозяйство, и находятся теоретики, которые заявляют: подсобное хозяйство — это капитализм. Да какой же это капитализм, говорил он с горечью, это нормальное желание человека заниматься своим делом.

Такие слова переворачивали прежние представления о генеральных секретарях. Перед людьми был нормальный, адекватно оценивающий ситуацию человек, говоривший дельные вещи, к тому же «своими словами».

Выступая перед партийным активом Ленинграда 17 мая 1985 г., он призывал своих слушателей перестраиваться: «...самый трудный этап — психологической перестройки... предстоит большая перестройка умов... кто не настроен перестраиваться... должен уйти с дороги, не мешать...»

Люди обратили внимание на то, что эта речь транслировалась по телевидению, но не была опубликована в газетах, что в решении бюро Ленинградского обкома КПСС, принятом по итогам визита Горбачева, слово «перестройка» упоминалось только один раз, в связи с производством товаров широкого потребления⁹.

И это тоже было симптоматично — свидетельствовало, что партийный аппарат не поддерживает идей своего лидера, а это — дополнительный важный фактор доверия лично Горбачеву. Общество давало новому Генеральному секретарю такой кредит доверия, которого, пожалуй, не было ни у кого из его предшественников.

Наследство Ю. В. Андропова. «Ускорение» как первый этап «перестройки» (1985-1986)

Из альтернативы, которая была понятна и доступна гражданам страны,— либо разваливающиеся, маразмирующие старики в роли генеральных секретарей и связанная с ними всеобщая безответственность, либо требовательный, энергичный борец за дисциплину, «твердая рука» — большинство выбирало второе. Одним нравились дисциплина и порядок, который наводили молодцы из КГБ, другим — еженедельные сообщения «В Политбюро ЦК КПСС», третьим — дешевая водка, появившаяся при Ю. В. Андропове и названная ее благодарными почитателями «андроповкой». _в

Кратковременность андроповского правления превратила эти 15 месяцев в объект идеализации. Черненковские месяцы управления страной стали дополнительным основанием для того, чтобы с грустью вспоминать об энергичных действиях Андропова. От Горбачева ждали продолжения его курса. Он знал это и постарался продолжить. Если для Андропова КГБ был средством осуществления многих его замыслов, то и Горбачев постарался на первом этапе своей деятельности сохранить преемственность.

На апрельском Пленуме ЦК КПСС, первом крупном партийном мероприятии, подготовленном «командой Горбачева», он подтверждал свою приверженность делу Ленина, верность социалистическим идеалам, отмечал успехи в развитии страны, наметившиеся с 1983 г.— со времени Андропова¹⁰

«Ускорение» стало своеобразной «визитной карточкой» первых двух лет деятельности нового Генерального секретаря, на смену которой позже придут «перестройка» и «гласность». Как отмечает Н. И. Рыжков, разработка экономической программы «ускорения» была начата уже в 1983 г., как и сам термин «ускорение» родился в связи с рассмотрением в ЦК предложений Госплана СССР о перспективах развития экономики СССР до 2000 г.¹¹ На двенадцатую пятилетку планировалось увеличить темпы роста национального дохода до 20-22%, промышленной продукции — до 21-24%, сельского хозяйства— вдвое. Всерьез ставилась задача догнать в 2000 г. Соединенные Штаты по уровню промышленного производства¹².

-^ ГЛАВА 7

408

IflVt iJ^rtZ-N^Jr^l T f'^ i хг», _k

Экономическая концепция Горбачева на начальном этапе его деятельности была сформулирована им в докладе, произнесенном на Всесоюзном совещании по проблемам научно-технического прогресса, состоявшемся 11-12 июня 1985 г. Генеральный секретарь провозгласил концепцию хозяйственного механизма, включавшую форсирование научно-технического прогресса, реконструкцию отечественного машиностроения, производство новых машин и оборудования, применение высоких технологий. Наряду с этим выдвигалась идея децентрализации управления экономикой, расширения прав предприятий, внедрения хозяйственного расчета, повышения ответственности и заинтересованности трудовых коллективов¹³. «Задачи подъема советского машиностроения — это магистральное направление нашего развития, и его надо твердо выдерживать сейчас и в будущем»,— заявил М. С. Горбачев на этом совещании¹⁴ Предстояло вдвое увеличить капиталовложения в машиностроение.

Эта идея не нова: она была сформулирована еще в 1979 г. в известном «докладе Кириллина», о котором мы писали выше. Ускоренное развитие машиностроения объявлялось в нем основой структурной политики в развитии материального производства. Тогда, при Брежневе, этот доклад был проигнорирован. Сейчас, при Горбачеве, отдельные положения этого доклада были использованы при разработке экономической политики. Заметим, что машиностроение было той частью промышленности, которая в большой степени была связана с нуждами обороны.

Концепция «ускорения»'приобретала в ряде случаев малообоснованный, пожалуй, даже авантюристический характер. Так, выступая в апреле 1986 г. в Тольятти, на крупнейшем советском заводе легковых автомобилей, Горбачев требовал достигнуть и превзойти уровень мирового автомобилестроения, что невольно заставляло вспомнить хрущевские планы «догнать и перегнать Америку».

Преемственность экономической политики Андропова и Горбачева на начальном этапе его деятельности — до 1987 г.— была весьма ощутима и в методах ее осуществления. Андропов рассматривал административные меры как способ ускорения развития экономики. Эту тенденцию «подхватила» и команда Горбачева. Своеобразие ее состояло в том, чтобы применить в гражданских секторах экономики методы управления, которые использовались в военно-про- мышленном комплексе СССР.

Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков вспоминает, что за образец органа управления в правительстве была взята Государственная комиссия по военно-промышленному комплексу, в которой были объединены все министерства и ведомства этого профиля. По образу и подобию Военно-промышленной комиссии появились специальные органы в структуре Совета Министров — Бюро Совета Министров по машиностроению, затем по топливно-энергетическому комплексу, химическому, социальному развитию, агропромышленному комплексу¹⁵

Ярким примером попыток применения военно-административных методов в управлении экономикой стало введение системы государственной приемки продукции на промышленных предприятиях. Государственная приемка продукции в Советском Союзе всегда существовала применительно к военной промышленности. Военную продукцию принимали офицеры, контролировавшие ее качество. Офицеры получали свое жалованье от Министерства обороны, они были независимы от администрации промышленных предприятий, поэтому могли строго следить за качеством военного снаряжения, оружия или оборудования.

Теперь же эту систему, оправданную для военных как заказчиков, распространили на всю промышленность. Для этого потребовалось создать по всей стране огромную систему государственной приемки. Мера эта носила чисто административный характер. Вместо потребителя качество продукции должен был контролировать чиновник. Но страх перед госприемкой вскоре был успешно преодолен: в ход пошли, по деликатному выражению экономиста-теоретика из окружения Горбачева, «неделовые отношения», а попросту взяточничество¹⁶.

Борьба с пьянством и бюджетом

Первоначально как вполне традиционная воспринималась и другая тема — борьбы с пьянством и алкоголизмом. Боролись при Брежневе — наказывали за пьянство, ограничивали время продажи спиртного. Борьба с пьянством, суровые наказания за употребление спиртного на работе стали частью кампании Андропова по наведению порядка и усилению дисциплины. Напомним, что именно при Андропове в центральной прессе прошла серия статей, призывавших принять самые решительные меры против пьянства. Поэтому неудивительно, что «новая метла» — Горбачев взялся решать вечный русский вопрос борьбы с пьянством. Заметим, что в это время в стране существовало довольно заметное общественное движение, осуждавшее пьянство. Наследники Андропова пошли дальше его. Уже в первые дни своей деятельности в качестве Генсека Горбачев отметил в рабочем дневнике: «27 марта 1985 г. 1. Качество. 2. Бой пьянству. 3. Малообеспеченная часть населения...»¹⁷

4-6 апреля 1985 г. состоялось заседание Политбюро, где обсуждался вопрос «О борьбе с пьянством и алкоголизмом». Горбачев настаивал на усилении борьбы с пьянством, указывал на социальные, биологические, генетические последствия пьянства. Зам. председателя Госплана, приглашенный на совещание, пытался доказать, что ограничение продажи спиртного нанесет удар по бюджету, что негде взять 5 млрд. «водочных» рублей, и тем вызвал гневное возражение Горбачева: «В коммунизм на водке хочешь въехать!»¹⁸

По поручению Генсека работала комиссия Е. К. Лигачева и председателя КПК М. С. Соломенцева. Оба они были известны своим личным неприятием пьянства. Про Лигачева, первого секретаря Томского обкома, еще в начале 80-х гг. рассказывали, что в своей «борьое за здоровый образ жизни» он не без успеха пытался превратить Томск в «зону трезвости».

В начале мая 1985 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, фактически провозгласившее курс на введение «сухого закона» в стране. Хотя в документе и было написано, что следует увеличить производство виноградных сухих вин, пива, но на практике многократно (на порядки) сокращалось число магазинов, торговавших спиртным¹⁹, закрывались пивные, ликвидировалось производство стеклянной посуды для алкогольных напитков, дело дошло до истребления виноградников в тех немногих районах в СССР, где выращивали виноград. Против принятия этого решения возражали Н. А. Тихонов, Н. И. Рыжков, понимавшие, какую пробоину в бюджете принесет этот запрет на торговлю спиртным, Г. А. Алиев, сам в качестве первого секретаря ЦК КП Азербайджана много сделавший для расширения виноградарства и виноделия в республике. Однако курс на принятие простых и убедительных решений был столь соблазнителен, а цель казалась столь благородной, что все эти «меркантильные» рассуждения были полностью отметены. Начиналась Кампания! В ажиотаже ее осуществления едва не запретили и кефир, подозревая и его в том, что это алкогольный напиток!

Все это было бы смешно, если бы не было вредно и опасно. Последствия были подсчитаны позже. Площадь виноградников в 1985- 1988 гг. сократились на 30%. Был нанесен катастрофический удар по бюджету. С

рынка был устранен товар, который в стране, страдавшей постоянным дефицитом, все-таки производился. Понятно, что резко возрос дефицит бюджета. Казна подсчитывала недополученные средства: по плану 1985 г. должны были получить 60 млрд. руб. прибыли; в 1986 г.— 38 млрд.; в 1987 г.— 35 млрд.; в 1988 г.— 40 млрд.²⁰ Удар, нанесенный по бюджету, был столь значителен, что его последствия так и не были преодолены до последних дней существования СССР. Эксперименты в борьбе с «водочными деньгами» способствовали формированию долговременных негативных экономических факторов — раскручиванию инфляции в стране, нарастанию товарного дефицита. Можно утверждать, что только реформы Е. Гайдара в начале 1992 г. приостановили действие этого фактора.

Сокращение продажи государственного алкоголя (а можно говорить и о прекращении продажи) привело к резкому расширению самогоноварения. Пропал в магазинах сахар, хотя продажа его выросла с 1985 к 1988 г. на 18%, составив 9 280 тыс. т. Из магазинов вымело кондитерские изделия, дешевые конфеты, томатную пасту. Часть этих продуктов «народные умельцы» успешно преобразовывали в самогон. По данным Госкомстата СССР, в 1987 г. на самогоноварение расходовалось 1,4 млн. т сахара.

Хуже, что пропадали спиртсодержащие жидкости технического назначения, расширялось потребление наркотиков, а это приводило к многочисленным случаям отравлений, в том числе и смертельным.

Не меньшими по негативному воздействию стали социально-психологические следствия этой кампании. Невольно вспоминается русская пословица «заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет». Пьянство достоинством никогда не было и в России, как, полагаем, и во всем мире, не одобрялось. Нормальная трудовая мораль осуждала пьянство на работе. Но употребление спиртного стало частью обыденной жизни, бытовой культуры, непременным атрибутом свадьбы, похорон, больших праздников. Невозможность купить за свои деньги незапре- щенную (!) водку, ситуация, когда все взрослое население страны оказывалось в положении обвиненных в пьянстве, у людей, ограниченных в своей дееспособности, ничего, кроме озлобления, не вызывали²¹ Перед двумя-тремя магазинами на целый город или большой городской район выстраивались громадные очереди, и тысячи людей сочным, «теплым словом» поминали творца трезвенной кампании М. С. Горбачева и его сподвижников. Зато появилось раздолье для спекулянтов спиртным. В любое время дня и ночи можно было купить, переплатив вдвое, алкоголь у таксистов.

Идиотизм официальной борьбы с пьянством состоял и в том, что она прикончила реальное трезвенническое движение в стране.

Кампания настолько себя скомпрометировала, что в 1988 г. она незаметно скончалась.

Продолжение репрессий

Горбачев унаследовал и другую черту политики Андропова — репрессии против части государственного аппарата как свидетельство готовности бороться с коррупцией, неисполнительностью, как способ утверждения личной власти.

На этот раз репрессии из сферы внутренней торговли переместились в торговлю внешнюю, обрушились на внешнеэкономические ведомства. Были произведены аресты в МИДе, Государственном комитете по экономическим связям, Министерстве внешней торговли. Арестовывали чиновников, как правило, на уровне зам. министра. Мы не намерены рассматривать правомерность этих арестов и последовавших за ними суровых приговоров. Отметим только, что в истории СССР обвинения в уголовных преступлениях нередко скрывали истинные политические причины происходившего.

Один из осужденных, 65-летний В. Сушков, работавший к моменту ареста заместителем министра вц^шней торговли, оставил мемуары, рассказывающие об этих процессах. Без малого 40 лет он проработал в системе внешней торговли, осуществлял закупки техники для крупнейших автомобильных заводов: в Италии

оборудования для завода легковых автомобилей ВАЗ, в США — для завода тяжелых грузовиков КамАЗ, работал непосредственно с Брежневым, Косыгиным, Горбачевым. Его арестовали и заключили в Лефортовскую тюрьму КГБ. Там его обвинили в получении взяток от партнеров по переговорам, требовали сведений о преступной деятельности министра внешней торговли Н. С. Патоличева, человека, близкого к Брежневу, пытались обвинить в связях с японской разведкой. В. Сушков был осужден на закрытом заседании суда на 13 лет, в том числе «за благоприятное отношение к фирмам капиталистических стран»²². Вместе с Суш- ковым арестовали и его жену. Осудили на 11 лет. Причина — нарушение секретной инструкции о правилах обращения с подарками, получаемыми от зарубежных партнеров. Арест был санкционирован лично Горбачевым²³

Большую прессу вызвал арест Г. Д. Бровина, секретаря в приемной Брежнева. Его арест имел несомненное политическое значение и укладывался в ряд мер по дискредитации Брежнева. Многочисленные публикации сообщали, что Бровин

воплощение коррупции в ближайшем окружении Брежнева. Он был осужден и получил длительный срок тюремного заключения. Сам Бровин рассказывал автору этой книги, что его арестовали прямо в здании ЦК, первый допрос состоялся там же; затем он был доставлен в тюрьму КГБ, где от него потребовали самооговора, угрожая расстрелять без суда.

Пожалуй, самым полным воплощением преемственности репрессивной политики двух генеральных секретарей стала деятельность следственной группы Т. X. Гдляна и Н. И. Иванова. Следователи по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР Гдлян и Иванов и их многочисленные сотрудники были направлены в Узбекистан для расследования фактов коррупции. Механизм совершения преступлений прямо вытекал из организации планового хозяйства СССР, хотя и не был лишен национальной специфики. Основу экономики Узбекистана составляло хлопководство. Хлопок стал монокультурой этой среднеазиатской республики. Ежегодно планы производства хлопка возрастали. Республиканское руководство соглашалось увеличить планы, и на хлопкоперерабатывающие фабрики, в том числе и в Россию, шли железнодорожные составы, в которых были вагоны не только с хлопком-сырцом, но и с мусором от переработки хлопка, а то и просто порожняки. Но в документах там значился хлопок, десятки и сотни тысяч тонн хлопка, за которые выплачивались реальные деньги, предусмотренные в государственном бюджете!

Подобные же преступления были выявлены и в других хлопкосеющих республиках — Азербайджане и Казахстане²⁴, Понятно, что совершение столь масштабных преступлений предполагало прочные преступные связи на всех этажах государственного управления — от директоров совхозов до республиканского и союзного уровня.

Расследование было санкционировано Андроповым. При Черненко оно было приторможено. Приход к власти Горбачева стал сигналом к ускорению расследования. Уже 20 марта 1985 г. был арестован бывший заместитель министра внутренних дел Узбекистана А. Кахраманов. Он него потребовали показаний о связях с высшими чиновниками в Москве — в МВД СССР и ЦК КПСС. Следствие стремительно стало набирать темпы.

Были произведены аресты, затронувшие, по существу, всю партийно-государственную элиту республики. Обвинения были предъявлены первому секретарю ЦК Компартии Узбекистана И. Б. Усманходжаеву, первому секретарю Бухарского обкома партии И. А. Каримову, управляющему делами ЦК Компартии Т. Умарову, министру внутренних дел Узбекистана X. X. Яхьяеву, Председателю Президиума Верховного Совета Узбекистана А. Салимову и большому числу партийных и государственных чиновников. Поражали воображение результаты обысков в домах подозреваемых: только у первого секретаря Бухарского обкома КПСС было обнаружено ценностей на сумму до 6 млн. руб., в том числе 130 кг золотых изделий²⁵

Однако следователи не ограничились Узбекистаном. Они настойчиво пытались выяснить связи «хлопкового», или «узбекского», дела, как его стали называть, с Москвой. Были предъявлены обвинения ряду крупных чиновников аппарата ЦК КПСС. Под подозрение попали второй секретарь ЦК Компартии Молдавии В. И. Смирнов, прежде заведовавший сектором Отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС, заместитель заведующего этим отделом К. Н. Могильни- ченко, заведующие секторами, инструкторы ЦК.

Уже к концу 1985 г. руководство Генеральной прокуратуры под явным воздействием аппарата ЦК попыталось свернуть расследование, обвинив следователей в грубых нарушениях ведения следствия (заметим, что основания для таких обвинений в адрес Гдляна и Иванова имелись, причем веские). Но «узбекское дело» возникало как дело политическое. Оно развивалось в полном соответствии с традициями советского права — права, насквозь пронизанного духом политической, партийной целесообразности. Оно вполне допускало убежденность следователей, что «в настоящее время вопрос заключается не в том, доказана или нет вина во взяточничестве Усманходжаева, Осетрова (второго секретаря ЦК Компартии Узбекистана.— Авт.), Чурбанова, Смирнова и других руководителей, а в том, что лица, от которых зависит решение о привлечении их к уголовной ответственности, не желают разрешить явно назревшую проблему. Юридическая оценка их преступной деятельности однозначна: их вина установлена в полном объеме»²⁶.

В своем роде это шедевр советского права — арест санкционирует не прокуратура, а «лица, от которых зависит» привлечение к уголовной ответственности, вину определяет не суд, а «однозначное» мнение следователя... Отметим очень важные обстоятельства для понимания духа следствия: «однозначно» обвиненный Гдляном и Ивановым Ю. Чурбанов в это время находился на свободе. Он был арестован только в январе 1987 г., а осужден в 1988 г.²⁷

И Гдлян с Ивановым, превратившиеся за два года расследования в фигуры политические, не преминули воспользоваться именно политическими средствами, которые стали им доступны: в марте 1986 г. они обратились с письмом к Горбачеву, настаивая на продолжении следствия и в Узбекистане, и в Москве. Итог письма оказался положительным: следователи даже заслужили устную благодарность «за принципиальную постановку вопроса». В дальнейшем они еще не раз будут обращаться к Горбачеву с просьбами о продолжении расследования. Юрист по образованию, Горбачев не видел нелепости в ситуации, когда уголовное по характеру обвинений расследование всецело оказалось зависящим от политических решений. Горбачев проявлял явную заинтересованность в получении

сведений негативного характера о своих сподвижниках по высшему партийному

28

руководству и использовал эти данные при кадровых перестановках

Но все явственнее становилось, что разоблачение коррупции в советском обществе, встретившее поддержку широких слоев в России, превращается в политический фактор. Джинн вырвался из приоткрытой Андроповым бутылки. Уже сам Горбачев, как он позже написал в своих мемуарах, опасался, что в ходе расследований мог быть «раскопан» компрометирующий материал о его деятельности в Ставрополье²⁹, что вынудило его освободить Федорчука от должности министра внутренних дел³⁰. Эта опасность была реальна и безлична: советская система хозяйствования была криминальна «по определению». Криминальность отнюдь не была характерной чертой хозяйственников. Это была неотъемлемая черта способа хозяйствования вусловиях тотального «распределения фондов» как способа обеспечения деятельности, когда не экономические возможности, не успешность хозяйствования, а мнение чиновника в министерстве или в партийном органе — от райкома до ЦК — определяло, поступят ли на предприятия станки, металл, комплектующие, будут ли выделены деньги на расширение производства, возможно ли нанять дополнительных рабочих, можно ли построить завод или стадион и многое другое.

Практически о каждом хозяйственнике, крупном администраторе, партийном деятеле можно было найти сведения, достаточные для возбуждения уголовного дела. Это в СССР знали все. Но едва ли не впервые с начала 60-х гг. эта угроза стала реальной для той части номенклатуры, которая использовала противоречия в экономической системе как способ личного обогащения. Информация, имевшая огромный общественный интерес, вырвалась из-под контроля. На XIX партийной конференции главный редактор «Огонька», тогда самого популярного советского журнала, публично обвинил ряд высших партийных чиновников в коррупции. С этих пор и до последних дней СССР Гдлян и Иванов были «незаконнорожденными» шумными детьми «гласности» по-андроповски.

Был у «узбекского дела» и другой аспект, полностью проигнорированный в 1983-1987 гг., но ставший политической реальностью в 1988-1991 гг. Он свидетельствовал: московские власти многие десятилетия мирились с тем, что часть средств союзного бюджета распределялась среди местных национальных элит. Москва платила; местные элиты рассчитывались преданностью и послушанием. Со времен Андропова Москва нарушила эту практику. Негласное соглашение было разорвано. Более того, участники сделки из союзных республик были подвергнуты свирепым наказаниям и унижениям. Ответ местных элит не замедлил себя ждать: уже в конце 1986 г. впервые пришлось столкнуться с беспрецедентными по силе национальными волнениями, не прекращавшимися до последних дней существования СССР и по политической инерции пережившими СССР.

Разрыв традиций

Обращая внимание на несомненную преемственность андроповского правления и первых лет правления Горбачева, необходимо указать и на те отличия, которые явственно отделяли время после апреля 1985 г. от предшествующего периода. Прежде всего, изменились общественные настроения в стране. «Мы ждем перемен» — так называлась известная песня самого знаменитого тогда в СССР рок-певца Виктора Цоя. Страна ждала перемен. Ожидание перемен создавало общий оптимистический фон. Молодой лидер вызывал доверие. Даже очевидно непопулярные меры вроде антиалкогольной кампании или хвастливые задания достигнуть и превзойти мировой уровень автостроения вызывали в эти годы скорее понимание ситуации, скрашенное иронией, чем злость и раздражение. Продемонстрированная готовность сражаться с коррупцией делала большинство населения союзниками Горбачева.

Огромный общественный резонанс получила небольшая статья журналистки Т. Самолис, опубликованная в «Правде» в 1986 г., в которой она, цитируя многочисленные письма читателей, указала на «вязкий партийно-административный слой», слой средних чиновников, как главное препятствие для проведения преобразований в стране³¹ То, что эта статья появилась в «Правде», всегда считавшейся рупором Генерального секретаря, рождало утверждение, что таково и мнение Горбачева.

В недрах высшего партийного руководства проявилось осознанное стремление «менять систему». Неформальным лидером этого направления стал А. Н. Яковлев, назначенный в июле 1985 г. заведующим Отделом пропаганды ЦК. Уже в конце 1985 г., по его словам, он направил на имя Горбачева обширную записку, поражающую масштабами намечавшихся перемен. Среди них — предложения о создании на базе КПСС двухпартийной системы, введении поста президента СССР, широких выборов, осуществлении демократических преобразований в стране, экономической реформы³². Это ни в коем случае не было мнением Политбюро. Эти вопросы никогда во всем объеме и не выносились, и не обсуждались на его заседаниях, как и в других коллегиальных органах партии. Да и сам Горбачев, как показали последовавшие события, отнюдь не разделял всю концепцию Яковлева (страдавшую, заметим, утопичностью, некоей «лабораторно- стью», оторванностью от конкретно-исторических, экономических и национальных особенностей страны). Вместе с тем Горбачев принял и разделил отдельные положения концепции Яковлева, среди них — мысль о необходимости и плодотворности наличия оппозиции в стране.

В 1986 г., встречаясь с представителями прессы, Горбачев изложил свое понимание взаимоотношений с оппозицией: «...многие из наших консервативных проявлений, ошибок и просчетов, вызывающих застой мысли и действия и в партии, и в государстве, связаны с отсутствием оппозиции, альтернативы мнений, оценок. И здесь, на нынешнем этапе развития общества, такой своеобразной оппозицией могла бы стать наша пресса»³³

И здесь мы подходим к главному, что отличало Горбачева от Андропова,— Горбачев принимал идею оппозиции, считал ее неизбежной и, будучи уверен в своих силах, не боялся ее. Так была прервана тоталитарная традиция.

Команда М. С. Горбачева. Появление Б. Н. Ельцина

Изменения в составе руководства начались практически сразу после утверждения Горбачева на посту Генсека. Уже на апрельском (1985 г.) Пленуме ЦК КПСС по предложению Горбачева в состав Политбюро вошел Е. К. Лигачев. Сразу же после избрания Горбачев предложил ему вести пленум. Это означало, что Лигачев становится вторым человеком в партии³⁴. Членами Политбюро стали заведующий Экономическим отделом ЦК Н. И. Рыжков и председатель КГБ В. М. Чебриков, секретарем ЦК, отвечающим за сельское хозяйство,— В. П. Никонов. Кандидатами в члены Политбюро были избраны министр обороны СССР маршал С. Л. Соколов, секретарь ЦК по сельскому хозяйству В. П. Никонов. Было достигнуто численное превосходство над «стариками» — Тихоновым, Кунаевым, Щербицким и Гришиным³⁵. Обратим внимание также на сохранение позиций «силовых ведомств» в составе Политбюро. Там оказались руководители КГБ и Министерства обороны.

Произошли большие изменения и в составе аппарата ЦК. Заведующим Общим отделом ЦК стал А. И. Лукьянов, заведующим Отделом организационно- партийной работы — земляк Горбачева Г. П. Разумовский, Оборонным отделом — бывший секретарь Лени^ градского обкома Л. Н. Зайков.

В 1985 г. сформировался интеллектуальный «штаб» Горбачева. В него вошли заведующий Отделом пропаганды ЦК, в недавнем прошлом посол в Канаде, а затем директор академического института А. Н. Яковлев, руководитель секретариата Горбачева и опытный журналист В. И. Болдин, философ и журналист Н. Б. Биккенин, заведующий Отделом науки ЦК экономист В. А. Медведев; часто в его работе принимали участие заведующий Общим отделом ЦК юрист А. И. Лукьянов, помощники Горбачева — философ И. Т. Фролов, давно работавший в ЦК юрист и политолог Г. X. Шахназаров, специалист по международным отношениям А. С. Черняев. Практически постоянно в обсуждениях участвовала жена Горбачева — Раиса Максимовна, защитившая в свое время кандидатскую диссертацию по проблеме сближения образа жизни сельских и городских жителей.

Эта группа подготавливала тексты выступлений Горбачева, участвовала в разработке важнейших документов, концепции «перестройки». К работе часто привлекались известные экономисты Л. И. Абалкин, А. Г Аганбегян, С. С. Шаталин, Н. Я. Петраков, другие сотрудники академических и ведомственных научных учреждений, специалисты из Министерства иностранных дел, Совета Министров СССР, КГБ, военные³⁶. Работали обычно на загородных дачах-резиденциях в Волынском, Ново-Огареве, Завидове.

В начале апреля 1985 г. в ЦК оказался первый секретарь Свердловского обкома КПСС Б. Н. Ельцин. 3 апреля 1985 г. ему позвонил секретарь ЦК, кандидат в члены Политбюро В. И, Долгих и предложил перейти на работу в ЦК на должность заведующего Отделом строительства. Ельцин отказался. Фактический руководитель одной из самых мощных в промышленном отношении областей СССР, превосходящей по своему потенциалу целые республики Союза, он не счел это предложение заслуживающим внимания^ Сыграло свою роль и то, что двое его предшественников на посту секретаря Свердловского обкома — А. П. Кириленко и Я. П. Рябов — «уходили» в Москву на более высокие должности: один в 1962 г. первым заместителем председателя Бюро ЦК по РСФСР, второй — в 1976 г. секретарем ЦК-КПСС. Однако разговор не закончился. На следующий день в Свердловск позвонил Е. К. Лигачев и потребовал, чтобы Ельцин подчинился партийной дисциплине и переехал в Москву на работу в ЦК³⁸ Ельцин подчинился.

Биография будущего первого Президента России не укладывалась в традиционные партийные каноны. Она отличалась от биографий большинства партийных деятелей тем, что в ней отсутствовал практически неизбежный для партийного аппаратчика период работы в молодости «на комсомоле», который, как правило, становился стартовой площадкой для партийной карьеры. Так было в биографии Андропова, Лигачева, Горбачева.

Б. Н. Ельцин родился 1 февраля 1931 г. в зажиточной крестьянской семье на Урале. 1931 год стал временем «сплошной коллективизации» и «раскулачивания». Родители и родственники, опасаясь репрессий, были вынуждены бежать и попытались скрыться в тысяче километров от своей родины — на «стройке социализма» в Казани, на строительстве авиационного завода. Такие уходы от раскулачивания и насильственной высылки были обычными для уральского крестьянства в начале 30-х гг.

Отец Ельцина — Николай Игнатьевич — на этой стройке стал бригадиром, в его бригаде работал брат — Андриан. Мужики-плотники (в бригаде было 6 человек), большей частью тоже беглые, держались дружно, работали хорошо, но в своем кругу не скрывали недовольства. Они жаловались, что кормили на стройке плохо и дорого, заставляли подписываться на заем, что с них собирали деньги «на помощь австрийским рабочим», часто вспоминали старую хорошую жизнь. В конце концов об этих разговорах стало известно сотрудникам ОГПУ, которые арестовали их и возбудили дело под характерным названием «Односельчане».

На допросах Николай Ельцин себя виновным не признал и отказался подтвердить, что в бригаде были антисоветские разговоры. Это не помешало передать дела на Н. Ельцина, А. Ельцина, И. Соколова, В. Вахрушева, П. Гаврилова и И. Гаврилова, обвиненных по самой страшной статье — 58 (10) УК РСФСР, на рассмотрение Особой тройки для разбирательства во внесудебном порядке. Ничтожность обвинения (пожалуй, самым опасным в нем было их «кулацкое происхождение») и то, что процесс был в 1934 г., когда еще практиковалось осуждение на сравнительно небольшие сроки, привели к тому, что всем обвиняемым повезло — их осудили на три года исправительно-трудового лагеря; пять лет получил один И. Соколов, которому припомнили, что в 1930 г. он выступал против хлебозаготовок и на одном из собраний «пытался организовать нападение на актив села». Н. И. Ельцин получил три года. Его сыну Борису было тогда 3 года.

Так Ельцины оказались на другой «стройке социализма» — громадном Березни- ковском калийном комбинате на Северном Урале.

Полагаем, что эти биографические подробности повлияли на судьбу Бориса Ельцина. Для него, человека из семьи раскулаченных и осужденных, в конце 40-х гг. был закрыт путь на престижные специальности, в частности в судостроительный институт, куда он мечтал поступить³⁹ Впрочем, вряд ли это когда-либо обсуждалось вслух. Хорошо учившийся в школе, Ельцин пошел по стопам отца- строителя, избрав строительный факультет Уральского политехнического института в Свердловске. Там не требовалось тщательной проверки его «анкетных данных», выяснения сведений о всех близких и дальних родственниках. В институте он много и успешно занимался спортом. Однако он не стал, как нередко бывало, комсомольским функционером, хотя уже в институте ярко проявились его качества лидера.

После окончания политехнического института в 1955 г. он начал свою карьеру строителя. Он последовательно прошел все ступеньки профессиональной карьеры — мастер, прораб, старший прораб, главный инженер, начальник строительного управления, затем главный инженер и начальник Свердловского домостроительного комбината, одного из лучших в стране. Этот путь он прошел сравнительно быстро — за 13 лет.

В партию Ельцин вступал после XX съезда, когда сведения о репрессированном отце уже не представлялись важными, тем более что и вступал он туда отчасти «по должности», как крупный хозяйственник, и его профессиональный опыт строителя был несравненно важнее подробностей биографии родителей. В партию Ельцин вступил тридцатилетним, когда его дальнейшая профессиональная карьера была уже невозможна без партийного билета. В 37 лет в биографии строителя Ельцина произошел крутой поворот — он был назначен заведующим отделом строительства Свердловского обкома партии. Ельцин стал секретарем, а с 1976 г.— первым секретарем Свердловского обкома партии.

Конец 70-х гг. был тяжелым временем в провинциальной России. Резко ухудшилось снабжение населения самыми необходимыми продуктами питания. Положение Свердловской области усугублялось тем, что она, занимая третье место в стране по объему промышленного производства, уступая по этому показателю только Москве и Ленинградской области, практически не имела своего сельского хозяйства. 87% населения области жило в городах. Непосредственно в сельском хозяйстве было занято около 3% населения. Первому секретарю пришлось решать свою «продовольственную программу». Основным методом стало создание подсобных хозяйств при промышленных предприятиях (благо существовали кое- какие традиции, восходившие еще ко временам войны). Директивными, командными методами обком партии требовал создавать теплицы, свинофермы, птицефабрики. В области строились огромные животноводческие комплексы. И последствия проявились. К началу 80-х гг. продовольственное снабжение в Свердловске стало заметно лучше, чем в других регионах страны. Это было замечено и оценено жителями области.

Небывалыми для своего времени стали постоянные встречи первого секретаря Свердловской области с различными группами населения. Напомним: это был конец 70-х — начало 80-х гг., времена косноязычного Л. И. Брежнева, когда никакой «гласности» в стране не существовало. А в это время Ельцин встречался с рабочими заводов, с творческой интеллигенцией, студентами города. Не осталось незамеченным и то, что он «не бил поклонов», не расточал комплиментов Брежневу на XXVI съезде КПСС.

Следствием его деятельности в области стала искренняя поддержка секретаря обкома со стороны многих жителей города и области. Сведения, что его «забирают в Москву», радости не вызывали. Свердловск был прочным тылом Ельцина. В Москве этой поддержки и тыла не было.

Ключевым звеном в кадровых изменениях политики Горбачева стало заседание Политбюро ЦК КПСС 29 июня 1985 г. Там произошло распределение обязанностей и перестановка сил в высшем эшелоне партии и государства.

Прежде всего была определена судьба официально второго поста в государстве — поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР, остававшегося вакантным после смерти Черненко. Прежняя договоренность реализовывалась. Горбачев предложил назначить на эту почетную должность А. А. Громыко.

«В этих условиях,— говорил Горбачев,— видимо, целесообразно, чтобы Генеральный секретарь ЦК КПСС сосредоточился на вопросах партийного руководства обществом... уделяя больше внимания тем участкам нашего развития, где сегодня решается судьба страны... В связи с этим вношу предложение рекомендовать для избрания Председателем Президиума Верховного Совета СССР товарища Громыко. Андрей Андреевич — один из старейших членов партии, имеет большой политический опыт, известен как в нашей стране, так и в мире. ...Все это отвечает нынешней ситуации, интересам наиболее рациональной расстановки сил с учетом нынешних задач. Как вы на это смотрите, товарищи?»

Товарищи в Политбюро смотрели на это положительно. Ветеран партийного руководства, Громыко сохранял свой статус члена Политбюро, но в связи с новым назначением освобождал пост министра иностранных дел, который он занимал с 1957 г.

Встал вопрос: кто станет министром иностранных дел?

У Горбачева это предложение уже было подготовлено. Процитируем текст «Рабочей записи» заседания Политбюро: «Нам не найти второго А. А. Громыко с его опытом, знаниями проблем внешней политики,— говорил Горбачев.— Но ведь и сам Андрей Андреевич когда-то начинал свой путь в дипломатии не с таким опытом и знаниями, какие имеет сейчас. На Тегеранской конференции он, конечно, был не таким, как сейчас. Я беседовал с Андреем Андреевичем о том, кого выдвинуть на пост министра иностранных дел. Квалифицированных дипломатов у нас много. Опытный работник Корниенко. ...Как на партийной, так и на дипломатической работе был Червоненко. В поле зрения — Добрынин. И все- таки мысли у нас пошли в другом направлении. На пост министра нужна крупная фигура, человек из нашего с вами состава, которого мы хорошо знаем и в котором мы уверены».

В разговор вмешался Громыко: «Воспитана целая когорта дипломатов».

Горбачев перебил робкую попытку ветерана дипломатии повлиять на выбор своего преемника: «В результате мы остановились на том, чтобы рекомендовать Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе. Я говорил с ним. Он ответил мне, что всего мог ожидать, только не этого. Это сформировавшийся деятель, принципиальный, понимающий интересы партии. Эдуард Амвросиевич показал себя человеком закаленным, выдержанным, умеющим найти подходы к решению проблем. Нужно иметь в виду и такой важный момент: страна у нас многонациональная, и необходимо, чтобы это находило отражение и в составе центральных органов партии. Убежден, товарищи, что это правильное решение. Как вы к этому относитесь?»

Фигура и впрямь неожиданная. Э. А. Шеварднадзе не имел не только ученых званий и степеней, которыми был отягощен Громыко, но и сколько-нибудь систематического образования вообще. В его официальной биографии сообщалось, что Э. А. Шеварднадзе родился в 1928 г. в селе Мамати Ланчхутского района Грузинской ССР. С 18 лет он был на комсомольской работе, дослужился до поста первого секретаря ЦК комсомола Грузии. В партию вступил двадцати лет, закончил партшколу при ЦК Компартии Грузии и, уже будучи секретарем ЦК комсомола Грузии, закончил Кутаисский педагогический институт. После непродолжительного периода работы в партийных органах Шеварднадзе работал в Министерстве внутренних дел (тогда оно называлось Министерством охраны общественного порядка) Грузии, стремительно шагнув сразу на высшую ступеньку министерства-— год пробыв первым заместителем министра, он с 1965 по 1972 г. был министром этого ведомства. В 1972 г. он пересел в кресло первого секретаря Тбилисского горкома партии, в том же году стал первым секретарем ЦК Компартии Грузии⁴⁰, сменив на этом посту В. Мжаванадзе, обвиненного в коррупции. Не без основания высказывалось утверждение, что Шеварднадзе был человеком, близким к Андропову⁴¹

Отметим, что уже в 1978 г. Шеварднадзе стал кандидатом в члены Политбюро; кстати, это произошло одновременно с назначением секретарем ЦК Горбачева. Никакого опыта ведения международных дел, никакой подготовки в этом отношении партийный чиновник и недавний руководитель Министерства внутренних дел не имел. Зато была известна его способность говорить начальству то, что оно хотело слышать, сделавшая Шеварднадзе одиозным даже в брежневские времена.

Для искушенных членов Политбюро стало ясно — Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев намерен лично руководить внешней политикой страны. Ему не нужны были на этом посту упрямый Громыко и карьерные дипломаты, связанные традициями и условностями МИДа. Дипломаты должны выполнять указания Генерального секретаря. Горбачев располагал к этому времени небольшим, но удачным опытом внешнеполитической деятельности, и Шеварднадзе отводилась роль послушного, безотказного исполнителя его воли. Это меняло ситуацию. Еще недавно пытавшийся напомнить, что в МИДе немало опытных дипломатов, Громыко круто сменил свою позицию.

Процитируем «Рабочую запись» дальше:

«Громыко. Предлагаю поддержать. Тов. Шеварднадзе — член руководящего центра. Это важно для министра иностранных дел.

Горбачев. С МИДом нужно обращаться так, как он того заслуживает. (?! — Авт.)

Громыко. Лен ' ■ ''л, что МИД — это отдел ЦК.

Пономар~г родная обстановка требует сильного руководителя.

Горбачев. Убежден, что, выдвинув на пост министра иностранных дел т. Шеварднадзе, поступим правильно.

Лигачев. Поддерживаем.

Горбачев. И в силу его личных качеств, и ввиду его рекомендации министром иностранных дел целесообразно перевести т. Шеварднадзе из кандидатов в члены Политбюро.

<...>

Шеварднадзе. Благодарю товарищей за доверие. То, что вопросами МИД занимается Политбюро, главное для министра».

Тогда же было принято решение об освобождении от должности члена Политбюро и секретаря ЦК Г. В. Романова. Его рассматривали как потенциального соперника Горбачева. Однако все эти вопросы остались за пределами «Рабочей записи». Формально Романова отправили на пенсию по его заявлению — «по состоянию здоровья». На место Романова, курировавшего в качестве секретаря ЦК КПСС оборонные отрасли промышленности, был рекомендован Д. Н. Зайков.

Следующее назначение неожиданно вызвало дискуссию. Горбачев представил Ельцина на пост секретаря ЦК по строительству. Аргументируя это предложение, Горбачев указывал на огромные объемы незавершенного строительства, на то, что «замораживаются капиталовложения. За решение этой проблемы мы взялись, принят рад известных вам крупных постановлений. Укрепили этот участок, взяв сюда, в Москву, заведующим Отделом строительства т. Ельцина, работавшего первым секретарем Свердловского обкома партии и имеющего хороший опыт в области строительства. Может быть, посмотреть его секретарем ЦК КПСС, который, оставаясь заведующим отделом, на уровне секретаря ЦК КПСС занимался бы вопросами строительства?» Атмосферу согласия вдруг нарушил Н. А. Тихонов:

«Т и х о н о в. А как он себя покажет в новой роли?

Горбачев. Вопрос понятный. Но у товарища Ельцина есть хороший опыт: он работал прорабом, главным инженером, начальником строительного треста, был главным инженером, а затем начальником Свердловского домостроительного комбината. Затем работал в Свердловском обкоме партии. Так что он знает эту отрасль и имеет опыт партийной работы.

Тихонов. Но я как-то его не чувствую.

Лигачев. Тов. ЕДьцин активно взялся за дело, был в ряде министерств, к нему потянулись люди.

Долгих. Тов. Ельцин правильно строит отношения с министрами. У него хорошая связь с обкомами партии. Поближе познакомившись с ним, я не обнаружил у него слабых мест.

Горбачев. В области строительства очень многое нужно сделать. Требуется энергичный человек.

Тихонов. Строительство — наше самое слабое место.

Соломенцев. Нужно рекомендовать т. Ельцина секретарем ЦК. Он будет расти. Данные для этого у него есть; образование, инженерная практика в области строительства. В общем это человек с перспективой.

Горбачев. Я специально поднял этот вопрос для того, чтобы обменяться мнениями. Хотел проверить себя и узнать мнение товарищей. Тогда как будем поступать? Будем рекомендовать т. Ельцина на пленуме избрать секретарем ЦК?

Члены Политбюро. Да, нужно оформить это решением Политбюро»⁴²

Критика Тихоновым Ельцина на этом заседании скорее всего стала фактором «за» Ельцина. Сложные, конфликтные отношения Тихонова с Горбачевым были хорошо известны членам Политбюро. Он был наиболее последовательным противником усиления позиций Горбачева. То, что он критиковал Ельцина, свидетельствовало, что Тихонов расценивал бывшего секретаря Свердловского обкома как сторонника Горбачева.

Следом за назначением Ельцина решался вопрос о выборах секретарем ЦК и заведующим Отделом оборонной промышленности первого секретаря Ленинградского обкома партии Л. Н. Зайкова. На его место должен был быть назначен Ю. Ф. Соловьев, бывший в это время министром промышленного строительства СССР. Тихонов раскритиковал и это назначение, что опять-таки не помешало Зайкову.

Политическое время Тихонова кончалось. 26 сентября 1985 г. на Политбюро было принято решение о его отставке «по состоянию здоровья». Его пост — Председателя Совета Министров СССР — занял Рыжков.

В конце декабря к отставным Романову и Тихонову присоединился член Политбюро, первый секретарь Московского горкома партии Гришин. Молва упорно приписывала ему связь с «торговой мафией» Москвы⁴³, попытку самому стать Генеральным секретарем. Несомненно другое: он стал олицетворением преемственности между старым, брежневским, и новым, горбачевским, руководством. Той самой преемственности, от которой Горбачев тщательно отмежевывался.

Горбачев загодя готовил отставку Гришина. Как вспоминает Воротников, 13 декаоря Горбачев ему жаловался, что в ЦК поступает много писем с жалобами на Гришина, на партийных собраниях, в коллективах идут разговоры, осуждающие Гришина за барство, показуху, за его увлечение лозунгами вместо дела. Горбачев сообщил, что он уже говорил с другими членами Политбюро о необходимости заменить Гришина⁴⁴.

23 декабря в кабинете Горбачева состоялось заседание Политбюро ЦК, на котором присутствовали только члены Политбюро, секретарь ЦК Разумовский, отвечавший за партийные кадры, и Ельцин. Горбачев сообщил, что у него состоялся тяжелый разговор с Гришиным и тот был вынужден написать письмо, в котором он просит о переводе на пенсию и назначении в группу советников при Президиуме Верховного Совета СССР.

Горбачев продолжил: «Если у товарищей нет возражений, то в работе пленума Московского горкома КПСС (формально освободить от должности первого секретаря Московского горкома мог только пленум этого горкома.— Авт.) можно было бы принять участие мне. Теперь о кандидатуре на пост первого секретаря Московского горкома КПСС. Речь идет о столичной партийной организации. Поэтому целесообразно рекомендовать на этот пост человека из ЦК КПСС, с опытом работы в крупной партийной организации, знающего вопросы экономики, науки и культуры. Есть предложение рекомендовать т. Ельцина Б. Н. ...Я беседовал с т. Ельциным. Он понимает место и значение Московской партийной организации, трудность и сложность работы на посту первого секретаря... Столица есть столица. Это и административный, и экономический, и научный, и культурный центр».

Будущий помощник Горбачева А. С. Черняев записал в своем дневнике 23 января: «Сегодня день ликования всей Москвы: сняли наконец Гришина, заменили Ельциным»⁴⁵.

Трудности перемен

«Люди говорили о том, что линия партии на перестройку поддерживается, решения принимаются правильные, но до низу не всегда они доходят»⁴⁶,— говорил в сентябре 1986 г. на Политбюро Горбачев, рассказывая своим соратникам об итогах поездки в Краснодарский и Ставропольский края. Главным официальным событием 1986 г. для страны должен был стать XXVII съезд КПСС. Но жизнь шла не по партийным прописям. Для всего мира и для страны 1986 год стал годом Чернобыля. Страна была потрясена также трагической и нелепой гибелью сотен людей на комфортабельном теплоходе «Нахимов» в шести милях от новороссийского берега. Но еще это был год «встречи в верхах» в Рейкьявике президента США Р. Рейгана и Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева.

Политический год в 1986 г. начался 24 января Московской городской партийной конференцией и выступлением Ельцина. Вновь обратимся к дневнику Черняева: «Доклад по симптоматичности, по отражению глубины и масштабов перемен можно поставить вровень с XX съездом КПСС. То есть это уже по духу, по слову, по подходам действительно новые нормы жизни и деятельности. У киосков, где продавалась «Московская правда» (газета с текстом доклада Ельцина.— Авт.). выстраивались огромные очереди»⁴⁷

Ельцин в качестве первого секретаря горкома партии Москвы столкнулся с бесчисленным количеством проблем этого гигантского города. Многие из них были для него неожиданными. За 18 лет управления городом Гришин добился того, что в московские дела никто не вмешивался. Официально у Москвы не было проблем. Лозунгом Гришина было: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город». И это было правдой, если говорить о жизни нескольких процентов москвичей, относившихся к «номенклатуре» — не только к официально узаконенному списку партийных и государственных чиновников, чье назначение на должность в обязательном порядке согласовывалось в партийных органах, но и к связанной с ними не слишком заметными, но прочными связями небольшой части работников искусства и науки, милиции и торговли. У них были хорошие, по советским меркагл, квартиры, медицинское обслуживание, торговый «дефицит».

Но была и многомиллионная Москва, отделенная от той, другой Москвы постами милиции и консьержками в подъездах, «персональными» служебными ав- ^мобилями и «залами официальных делегаций», как именовали советскую разновидность залов VIP на вокзалах и в аэропортах. Была та Москва, в которой каждый четвертый житель официально стоял в очереди на получение жилья, сотни тысяч рабочих-' лимитчиков», нанятых на самую непрестижную работу в столицу, по десять-пятнадцать лет дожидались самого права считаться москвичами, получить пресловутую «прописку». Для этой, другой Москвы были плохие поликлиники и больницы, очереди в магазинах, нечищеные улицы, коммуналки и «хрущевские» квартиры («хрущобы», как их прозвали).

Гришин был главой первой Москвы, про которую говорили, что у них коммунизм не за горами, а за стенами, имея в виду стены Московского Кремля. Ельцин стал секретарем горкома партии другой Москвы, города рабочих и служащих — не членов ЦК, ученых и преподавателей — не академиков, офицеров, не дослужившихся до генеральских погон. Он стал лидером большинства москвичей. Вряд ли за этим стоял сознательный политический расчет. Ельцин начал делать в Москве то, что он делал и раньше в Свердловске. Но Москва не Свердловск. Нигде в стране не существовало столь ярко выраженных противоречий между двумя слоями общества — «номенклатурой» и всеми остальными жителями. Действия Ельцина — демонстративные посещения магазинов, поездки городским транспортом, суровые наказания за несделанную или плохо сделанную работу, признание серьезных проблем, стоявших перед Москвой, откровенные ответы на прямые вопросы и впервые публично сделанные им признания, что ему угрожают люди из московской мафии⁴⁸,— превращали его в этакого Робина Гуда. Но одновременно с этим он воспринимался как человек «команды Горбачева». То, что Ельцину удалось сместить за несколько месяцев «гришинскую команду», считалось опять-таки продолжением кадровой политики Горбачева.

25 февраля 1986 г. состоялся XXVII съезд КПСС. Он открывался в тот же день, когда в 1956 г. Хрушев выступал перед делегатами XX съезда со своим знаменитым докладом. Съезда ждали, ждали программы Горбачева. Доклад, с которым он выступил н& съезде, в целом оправдывал эти ожидания, Он открывался непривычным для таких документов признанием проблем и недостатков в деятельности партии: «В течение ряда лет, и не только в силу объективных факторов, ко и по причине прежде всего субъективного порядка, практические действия партийных и государственных органов отставали от требований времени, самой жизни. Проблемы в развитии страны нарастали быстрее, чем решались. Инертность, застылость форм и методов управления, снижение динамизма в работе, нарастание бюрократизма — Есе это наносило немалый ущерб делу. В жизни общества стали проступать застойные явления. Ситуация требовала перемен, но в центральных органах (! —Авт.), да и на местах стала брать верх своеобразная психология: как бы улучшить дела, ничего не меняя. Но так не бывает, товарищи... Нельзя уклоняться от решения назревших проблем. Подобная позиция слишком дорого обходится стране, государству, партии. И давайте скажем об

^ ■ 49

этом в полный голос!»

Доклад был посвящен вопросам совершенствования социализма ь СССР Текст этого документа не был лишен внутренних противоречий, создавая временами впечатление «лоскутного одеяла», в котором старые, традиционно комму- нистическо-фундаменталистские оценки сочетались с попытками осмыслить мир по-новому. Это особенно заметно при сопоставлении разделов «Современный мир: основные тенденции и противоречия» и «Основные цели и направления внешнеполитической стратегии партии».

Часть доклада «Современный мир — основные тенденции и противоречия» была пронизана традиционными подходами и утверждениями вроде того, что «мировой социализм — мощное международное образование, он опирается на высокоразвитую экономику, солидную научную базу, надежный военно-политический потенциал»⁵⁰ Оценка же капитализма граничила с пропагандистской примитивностью: «Капитализм 80-х годов, капитализм века электроники и информатики, компьютеров и роботов выбрасывает на улицы новые миллионы людей, в том числе молодых и образованных. Богатство и власть все более концентрируются в руках немногих...»⁵¹ Перечисляя противоречия в недрах капитализма, авторы доклада сквозь зубы признавали, что «нынешний этап общего кризиса не несет с собой абсолютного застоя капитализма, не исключает возможности роста его экономики»⁵².

В разделе доклада «Основные цели и направления внешнеполитической стратегии партии» настойчиво проводилась мысль об отказе от военной конфронтации, о единстве мира, глобальной ответственности. «Выиграть гонку вооружений, как и саму ядерную войну, уже нельзя»,— утверждалось там. Мысль, не лишенная красивости, вполне пригодная для философов, рассуждающих на международных посиделках, но, к сожалению, абсолютно утопичная. Она прикрывала (или скрывала — последнее едва ли не вернее) тот факт, что Советский Союз проигрывал гонку вооружений, которую выигрывали США и их союзники.

Но вместо признания этого факта, имевшего свою цену и в экономике, и в политике, вместо учета этого неприятного, но реального обстоятельства появилось желание повлиять на мир путем обращения «не только по традиционным дипломатическим каналам, но и непосредственно к мировому общественному мнению, к народам»⁵³ По сути, это было сохранением и продолжением все той же прови- денциалистской коммунистической пропаганды как способа управлять миром; другое дело, что эти идеи были облечены в форму социалистической по смыслу концепции «нового мышления» и «общечеловеческих ценностей».

Отметим и другое — в докладе отсутствовали сколько-нибудь ясно сформулированные представления о собственных национальных, государственных интересах СССР во внешней политике (единственное исключение, кстати очень неудачное,— это утверждение об интересах СССР в Афганистане, оправдывавшее советское военное присутствие там)⁵⁴

В области внутренней политики провозглашалось, что «ускорение социально- экономического развития страны — стратегический курс»⁵⁵

Новым стал провозглашенный Горбачевым курс на союз с прессой. «Принципиальным для нас,— заявил он на съезде,— является вопрос о расширении гласности. ...Без гласности нет и не может быть демократизма, политического творчества масс, их участия в управлении. ...Иной раз, когда речь идет о гласности, приходится слышать призывы поосторожнее говорить о наших недостатках и упущениях, о трудностях, неизбежных в любой живой работе. Ответ тут может быть только один, ленинский: коммунистам всегда и при всех обстоятельствах нужна правда. ...Поэтому нам надо сделать гласность безотказно действующей системой»⁵⁶

Сразу же после съезда кандидатами в члены Политбюро стали Б. Н. Ельцин, секретарь Ленинградского обкома партии Ю. Ф. Соловьев и первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Н. Н. Слюньков. Секретарями ЦК КПСС стали А. П. Бирюкова, многие годы работавшая в руководстве советских профсоюзов, А. Ф.

Добрынин, многолетний посол СССР в Вашингтоне, В. А. Медведев, назначенный еще и заведующим Отделом ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, Г. П. Разумовский, сохранивший пост заведующего Отделом организационно-партийной работы, А. Н. Яковлев, ставший секретарем ЦК КПСС по вопросам идеологии.

13 марта 1986 г. на заседании Политбюро было закреплено новое распределение обязанностей в высшем партийном руководстве. Горбачев подчинил себе организацию работы Политбюро, основные вопросы внутренней и внешней политики, расстановку кадров, общие вопросы экономики, оборону и госбезопасность, внешнюю торговлю, а также ряд отделов ЦК — Организационно-партийный, Общий, Экономический, Административных органов, Международный, отделы по связям с компартиями социалистических стран, по работе с заграничными кадрами, Управление делами. Горбачев шел гораздо дальше Андропова — тот оставлял за собой только организацию работы Политбюро, «основные вопросы внешней и внутренней политики», оборону и внешнюю торговлю, перепоручив многие вопросы своему «второму секретарю» Черненко.

«Второму секретарю» Лигачеву, в отличие от Черненко, досталось меньше — право организации работы Секретариата ЦК КПСС, идеологической работы партии, вопросы науки и культуры, руководство агропромышленным комплексом. Он должен был осуществлять контроль за отделами пропаганды, науки и учебных заведений, культуры, сельского хозяйства. Лигачев, человек крутой и самолюбивый, привыкший командовать, сразу же оказывался в двусмысленном положении: идеологией одновременно занимались два секретаря ЦК — Зимянин и Яковлев, причем последний входил в ближайшее окружение Горбачева, и мнение Лигачева для него не было важным. То же самое происходило со сферой науки и культуры, прежде возглавлявшейся Медведевым, тоже человеком из ближайшего окружения Горбачева. А сфера агропромышленного производства и вовсе относилась к прежним многолетним занятиям бывшего секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Горбачева.

Подобное распределение обязанностей означало только одно — Горбачев не хотел иметь около себя сильного «второго секретаря» и потенциального соперника.

Решением Политбюро вопросы развития машиностроения, оборонной и химической промышленности, строительства были закреплены за секретарем ЦК Зайковым; тяжелая промышленность, энергетика, транспорт и связь — за Долгих; легкая промышленность и торговля — за секретарем ЦК Бирюковой; Добрынин руководил работой Международного отдела ЦК; Зимянин отвечал за вопросы науки, образования и здравоохранения; Медведев — за связи с социалистическими странами; секретарь ЦК Никонов — за сельское хозяйство; Разумовский — за работу с партийными кадрами; Яковлев — за идеологическую работу в партии, внешнеполитическую пропаганду, развитие культуры и искусства⁵⁷

В распределении обязанностей обращает на себя внимание очевидное дублирование функций. Это не ошибка, а, скорее, принцип кадровой политики Горбачева, предпочитавшего создавать конкурирующие между собой структуры в управлении. Этот принцип, однако, предполагал наличие сильного лидера во главе всей вертикали управления...

Тогда же, на этом заседании Политбюро, Горбачев затронул два других важных вопроса. Во-первых, он отстаивал право на существование негосударственного сектора экономики. «У нас по-прежнему сохраняется боязнь перед индивидуальной трудовой деятельностью, страхи по поводу личного хозяйства,— заявлял Горбачев.— Не подорвем мы этим колхозы! Видите ли, социализм под угрозой окажется!.. Надо включить нестандартные подходы. Где-то прорвется частник. Ну и что? Что, у нас уже ничего не осталось от ленинской мудрости, чтобы с этим справиться?»

Второе соображение, сильно беспокоившее Горбачева,— это вынужденное признание в распределении ответственности между центром и регионами: «На местах у всех пусть голова болит. И чтоб не валили все на Советскую власть. И чтоб не было так, что Москва виновата, если в магазинах такого-то города ничего нет...»⁵⁸ Заметим здесь, что в стороне от рассмотрения остался вопрос о предоставлении регионам прав.

Помощник Горбачева по международным вопросам А. С. Черняев заметил: сразу же после XXVII съезда «Горбачев ни одного крупного внутреннего дела не оставлял без увязки с внешней политикой», сделав ставку на прямой диалог с лидерами США как способ кардинально изменить международную обстановку⁵⁹ Первая такая встреча состоялась в Женеве 21-22 ноября 1985 г. и прошла очень успешно, ознаменовавшись установлением атмосферы взаимной приязни между Р. Рейганом и М. С. Горбачевым. Однако подготовка следующей встречи «на высшем уровне» шла с трудом, широковещательные заявления советского руководства о «новом мышлении» в сфере международных отношений остались, по мнению Москвы, практически не замеченными западной прессой. Происходил «откат» США от тех позиций, которые, по мнению Горбачева, были достигнуты в Женеве⁶⁰ Откровенно оскорбительный для СССР характер имело появление эскадры американских военных кораблей у берегов Крыма. Для оказания давления на руководство США предполагалось вести пропагандистское наступление, обращаясь к общественному мнению Западной Европы и США. 3 апреля 1986 г. на Политбюро был специально рассмотрен вопрос «О политико-пропагандист- скихмероприятиях по противодействию антисоветской линии США».

В этих условиях Горбачев предложил членам Политбюро высказаться о перспективах советско-американских отношений. Начал обсуждение ветеран советской дипломатии Громыко. Он констатировал:

«США заняли линию на обострение. Как вести дело? ...Что касается нас, то нам никогда не изменяли терпение и такт. Сколько было заявлений Генерального секретаря, в которых выражено стремление к урегулированию советско-американских отношений! Но ответ был негативным. Но мы оставляем мосты, продолжая сохранять в силе договоренности о визите на высшем уровне... Надо главные идеи Женевы и дальше использовать.

Горбачев. Но американцы не выдерживают не только разрядки, но и оттепели.

Гром ыко. Не надо мельчить, но нужно и отпор давать. Такт тактом, а отпор нужно давать, но умело, не открывать огонь из всех батарей. По-моему, линия предлагается правильная...

Добрынин. ...Вопросы встречи на высшем уровне все время про себя надо иметь в виду. Не надо переходить к потасовке. Следовало бы расширить контакты с теми силами в США, которые находятся в оппозиции к администрации. Следует ли записывать пункт о советско-кубинских маневрах в Мексиканском заливе?

Лигачев. ...Встречу на высшем уровне не зачеркнешь и со счетов не сбросишь. Перед встречей в Женеве тоже были сложности. Но мы на нее пошли и выиграли, прорвались к международной общественности. Почему американцы так действуют? Видимо, потому, что хотят сорвать встречу. ...Думаю, что на встречу надо идти.

Соколов (министр обороны СССР.— Авт.). Я понимаю дело так, что не стоит вопрос о целесообразности встречи. Она должна состояться. Но американцы действуют нагло, поставив вопрос о сокращении численности нашего персонала в ООН и осуществив вторжение в наши территориальные воды в Черном море. Нам нужно действовать так, чтобы они почувствовали, что имеют дело с Советским Союзом. Мы не должны молчать...

Горбачев. ...Мы сегодня обсуждаем самый серьезный вопрос внешней политики. На съезде мы прямо сказали, что и мы зависим от них, и они зависимы от нас, что нужно равенство. Мы имеем сильную концепцию. С этой концепции внешней политики нам не нужно сбиваться. Выступив с ней, мы здорово выиграли в мировом общественном мнении и даже в американском обществе. Американскую администрацию беспокоит, что мы набираем очки, имеем выигрыш. Ей труднее проводить свои военные программы. И правое крыло взяло Рейгана за горло. Цель Вашингтона состоит в том, чтобы спровоцировать нас. Об этом свидетельствуют и их действия в отношении Ливии, в Черном море, в ООН...

Что касается наших пропагандистских мероприятий, то они должны быть нацелены на то, чтобы раскрыть нашу линию после Женевы. Нужно показать, что политика США строится на заблуждениях об экономической слабости Советского Союза, на стремлении внести разобщение в советское руководство. В нашей пропаганде следует использовать их болевые точки, разоблачать военно-промышленный комплекс, показывать, как они грабят мир, как обращаются со слаборазвитыми странами, используя их задолженность. ...У нас имеется хорошая почва для действенной пропаганды. Пусть они нервничают, совершают ошибки. Л мы должны действовать спокойно... Поэтому следовало бы из документа убрать предложение о том, чтобы практиковать "демонстративные действия с обозначением ударов по морским целям США силами ракетоносных средств, дальней авиации ВМФ СССР". Они этого только и ждут. Не надо маневров предпринимать в Мексиканском заливе. Это тоже было бы подарком для них. ...Что же касается встречи на высшем уровне, то сейчас этот вопрос мы не решаем. Не надо суетиться ни в политике, ни в прессе».

Горбачев настойчиво добивался встречи с Рейганом. Для укрепления связей с ним было решено обратиться за помощью к премьер-министру Великобритании Маргарет Тэтчер. 28 апреля в Лондон вылетел новый посол СССР в Англии Л. М. Замятин, опытный дипломат и недавний заведующий Отделом внешнеполитической мации, которому поручалось передать письменное послание и устное сообщение от Горбачева премьер-министру Великобритании⁶¹.

Чернобыльская трагедия

В эти дни, однако, случилось событие, надолг о затмившее все новости. В 1 час 23 минуты 50 секунд ночи 26 апреля 1986 г., в субботу, в 100 километрах от столицы Украины произошел взрыв на четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции (Чернобыльская атомная электростанция мощностью 4 ООО МВт состояла из четырех энергоблоков, первый из которых был введен в эксплуатацию в 1978 г., последний — четвертый — в 1984 г.).

Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков вспоминает:

«Уже собирался уезжать рано утром на работу, когда притормозил меня резкий звонок ''вертушки"⁶² Звонит министр энергетики Анатолий Иванович Майо- рец». Он сообщил, что на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, но подробностей не знал.

Через полчаса, уже в Кремле, Рыжкову доложили, что «на четвертом блоке Чернобыльской атомной электростанции произошел мощный взрыв, после чего начался пожар.

Я,— вспоминает Рыжков,— уточнил, еще надеясь на лучшее:

Где взрыв? В машинном отделении?

Нет,— ответил Майорец,— в реакторе.

Взрыв в реакторе — это было страшно. Пожар в реакторе — еще страшнее. Ночной кодовый сигнал со станции гласил: "Один, два, три, четыре" Эти цифры означали все виды опасности: ядерную, радиационную, пожарную, взрывную. Последствия — ближайшие и отдаленные — предсказать было невозможно»⁶"

Рыжков приказал министру энергетики Майорцу немедленно вылететь на Украину и разобраться в сложившейся ситуации. Срочно была собрана комиссия Совета Министров СССР во главе с председателем Бюро по топливно-энергети- ческому комплексу Б. Е. Щербиной. Около восьми часов вечера того жа дня эта комиссия была в Чернобыле. Она сообщила предварительные сведения: на четвертом блоке было два взрыва, реактор и реакторный зал разрушены полностью, куски графитовых блоков разбросаны взрывом на сотни метров, над реактором на сотни метров поднимается столб белого дыма — горит графит, внутри реактора видно малиновое свечение, несколько сот человек получили лучевое поражение, двое уже погибли, радиационная обстановка очень сложная, необходима срочная помощь Министерства обороны, нужны химические войска⁶"⁴, тяжелые вертолеты...

В ночь на 27 апреля было принято решение эвакуировать население города Припяти, построенного рядом со станцией. В воскресенье, в 14 часов, началась эвакуация, через три часа из Припяти были вывезены все 40 тыс. жителей⁶⁵

Все это время советская пресса, радио, телевидение (и центральное, и местное) хранили полное молчание. На Украине, в Белоруссии, областях России не было ничего известно.

28 апреля 1986 г., в понедельник, состоялось внеочередное заседание Политбюро⁶⁶ Учитывая историческую важность обсуждавшейся на нем информации, а также то, что этот документ прежде не публиковался, приведем текст «Рабочей записи» полностью:

«1. Информация об аварии на четвертом блоке Чернобыльской АЭС.

Горбачев М. С. Послушаем информацию тов. Долгих В. И.

Долгих В. И. 26 апреля в 1 час 30 минут на Чернобыльской АЭС произошел взрыв при выключении четвертого блока для ремонта. Все работы велись по регламенту. Версия специалистов: произошел взрыв водорода в нижнем баке, в результате чего урановые стержни были выдавлены наверх со срывом крышки. Работало 17 человек. Один погиб, одного не нашли. Уровень радиации по состоянию на 9 часов утра 28 апреля составлял в районе реактора 1 ООО рентген, а в городе — 230 миллирентген. Население эвакуировано. В городе из 45 тысяч человек осталось 5 тысяч, занятых на обслуживании станции, столовых и т. д. Эвакуированные устроены. На расстоянии 60 км распространилось радиоактивное облако.

Рыжков Н. И. Вчера оно дошло в верхних слоях атмосферы до Вильнюса.

Долгих В. И. Что делается? Принимаются меры к предотвращению выбросов путем засыпки с вертолетов основного кратера реактора песком, красной глиной и свинцом.

Горбачев М. С. А штатных мер разве не предусмотрено?

Долгих В. И. Требуются глубокий анализ причин аварии и выработка соответствующих мер по ликвидации последствий аварии. Сейчас пока высказываются лишь версии. 130 человек получили облучение. Они доставлены в Москву. Но это число может увеличиться. Сейчас главное — заглушить реактор. Сам четвертый блок потерян. Его нужно засыпать. Второе — предохранение остальных трех блоков. На Украине в парторганизациях проводится разъяснительная работа. Люди на станции вели себя твердо. Сейчас нужно трудоустроить эвакуированных, а также найти компенсацию потерь электроэнергии.

Горбачев М. С. Мешки с песком и бором забрасываются с воздуха?

Долгих В. И. С вертолетов. Заброшено 60 мешков. Нужно 1 800. Но полеты вертолетов тоже не безопасны.

Соломенцев М. С. Накопление водорода должно было контролироваться¹;

Долгих В. И. Да. Но, повторяю, это лишь версия.

Громыко А. А. Это явление непредсказуемо?

Горбачев М. С. Это пока гадание. Нужен самый тщательный разбор все> обстоятельств дела. Результаты мы рассмотрим на заседании Политбюро. Отказываться от АЭС нельзя, а принять все необходимые меры по усилению безопасности нужно обязательно.

Ахромеев С. Ф. (заместитель министра обороны, маршал.— Авт.). Дс вчерашнего вечера уровень радиации нарастал. Площадь ее распространена 600 кв. км, но облако движется на юг и запад. Проводятся мероприятия по дезактивации. Завтра прибудет специальный отряд для этой цели. Мы предоставилv местным органам палатки на 15 тысяч человек. Заражения Днепра не обнаружено.

Горбачев М. С. Что, по вашему мнению, нужно делать?

Ахромеев С. Ф. Реально только забрасывание реактора мешками с necKOiv и бором.

Горбачев М. С. А научные силы задействованы?

Долгих В. И. Александров А. П. (президент АН СССР, один из создателе? советской ядерной энергетики.— Авт.) и другие ученые этим занимаются.

Горбачев М. С. Может быть, создать группы ученых по отдельным направлениям?

Долгих В. И. Они созданы.

Чебриков В. М. (председатель КГБ СССР.— Авт.). По нашей линии пока ничего тревожного нет. Население спокойно. Но нужно учитывать, что об аварии пока знает узкий круг людей.

Рыжков Н. И. Тов. Долгих В. И. подробно рассказывал об обстановке на Чернобыльской АЭС. В субботу информация была более или менее спокойная. Однако после отлета на место тт. Щербины Б. Е. и Майорца А. И. выяснилось, что положение на самом деле сложнее. Температура в реакторе около 900 градусов. Надо очаг гасить. Что делать? Остановились на песке с бором. Второй способ гашения — это свинец с чугунной дробью. Подвезено 150 тонн свинца. Всего требуется полторы тысячи. Они найдены. Обнаружено около 20 человек еще в Черниговской области, подвергшихся радиации. Наверное, это рыбаки. Найдены люди, которые видели взрыв. С фактом аварии надо подробно разобраться и сделать необходимые выводы.

Лигачев Е. К. Я беседовал с первым секретарем Киевского горкома партии т. Ревенко Г И. Разговаривал также с т. Щербицким В. В. Ведется активная работа по разъяснению населению случившегося.

Горбачев М. С. Как поступим с информацией?

Долгих В. И. Надо закончить локализацию очага радиации.

Горбачев М. С. Надо быстрее дать сообщение, тянуть нельзя. Следует сказать о том, что был взрыв, принимаются необходимые меры по локализации его последствий. Это во-первых.

Воротников В. И. Да.

Горбачев М. С. Во-вторых, нужно продолжить работу по дезактивации. Нужно также принять все необходимые меры по охране имущества граждан от мародеров. Для эвакуированных нужно создать необходимые материально-бытовые условия, позаботиться о питании, трудоустройстве, учебе детей и т. д.

Лигачев Е. К. Люди размещены хорошо. Информационное сообщение о случившемся не нужно откладывать.

Яковлев А. Н. Чем скорее мы сообщим об этом, тем будет лучше.

А л и е в Г А. Информацию нужно дать.

Чебриков В. М. Правильно.

Добрынин А. Ф. Американцы все равно засекут факт взрыва и распространения радиоактивного облака.

Чебриков В. М. Пострадавшим оказывается необходимая помощь.

Громыко А. А. Сообщение нужно составить так, чтобы не вызвать излишней тревоги и паники.

Горбачев М. С. У нас имеется 18 атомных электростанций. С причинами аварии на Чернобыльской АЭС нужно досконально разобраться. Следует посмотреть, что делает наш Атомный надзор. Все ли было сделано на Чернобыльской АЭС для обеспечения безопасности? Ведь Атомный надзор мы специально создавали для этой цели. Авария произошла в то время, когда четвертый реактор должен был переводиться на ремонт. Значит, там должны быть представители

Атомного надзора. Нужно все это тщательно выяснить. Требуется самый серьезный, самый беспристрастный разбор этого дела.

Ч е б р и к о в В. М. По факту аварии возбуждено уголовное дело.

Громыко А. А. Может быть, следует специально проинформировать о случившемся друзей? Они же у нас покупают оборудование для АЭС.

Горбачев М. С. Сначала нам нужно проинформировать свою общественность. При окончательной оценке случившегося следует обратить внимание на вопрос о дислокации АЭС, еще раз посмотреть, в каких местах их необходимо размещать.

Ельцин Б. Н. Может быть, закрыть для въезда людей зону, над которой распространяется радиоактивное облако?

Добрынин А. Ф. Надо принять во внимание опыт ликвидации последствий аварий, которые были при взрывах на атомных электростанциях в США.

Горбачев М. С. Тогда давайте примем такое решение:

Принять к сведению информацию тов. Долгих В. И. по этому вопросу;

продолжить осуществление мероприятий по ликвидации последствий аварии;

Совету Министров СССР принять меры по материально-бытовому обеспечению и трудоустройству эвакуированных граждан из района аварии;

подготовить и опубликовать сообщение для печати об аварии;

об окончательных итогах расследования аварии доложить Политбюро ЦК.

Члены Политбюро. Согласны.

Постановление принимается»⁶⁷

Вечером того лее дня, в понедельник, появилось первое официальное сообщение об аварии на Чернобыльской АЭС. коротко сообщавшее об аварии и не дающее никакого представления о том, что там в действительности произошло.

На следующий день, 29 апреля, Политбюро собралось снова. Секретарь ЦК Долгих сообщил, что положение на Чернобыльской АЭС ухудшилось. Температура в реакторе возросла. Происходит выброс графита. Уровень радиации тоже вырос. Получили облучение и госпитализированы свыше ста человек. Ученые и специалисты предложили продолжить заброс (бомбардировку) реактора песком, бором и свинцом. Президент Академии наук СССР, один из создателей этого типа ядерных реакторов А. П. Александров предупредил о серьезной опасности, которая связана с возможностью соприкосновения ядерной массы с водой. Выяснилось, что комиссия Совета Министров СССР во главе со Щербиной не может находиться в Чернобыле, так как ее участники уже получили большую дозу облучения. Много претензий на заседании было высказано в адрес Министерства здравоохранения, системы гражданской обороны. Решением Политбюро была создана Оперативная группа Политбюро по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС. В ее состав вошли: Рыжков (председатель), Лигачев, Чсбриков, Соколов, Долгих, министр внутренних дел СССР Власов и Яковлев⁶⁸ Комиссия сначала почти ежедневно, а затем по мере надобности рассматривала и решала вопросы, вызванные чернобыльской катастрофой⁶⁹

На этом заседании было одобрено сообщение «В Совете Министров СССР» величиной в 19 строк. В нем сообщалось, что «авария произошла в одном из помещений 4-го энергоблока и привела к разрушению части строительных конст-

/ рукций здания реактора, его повреждению и некоторой утечке радиоактивных веществ. Три остальных энергоблока остановлены, исправны и находятся в эксплуатационном резерве. При аварии погибли два человека. Приняты первоочередные меры по ликвидации аварии. В настоящее время радиационная обстановка на электростанции и прилегающей местности стабилизирована, пострадавшим оказывается необходимая медицинская помощь...». Этим, собственно, и заканчивалась информация для советского народа. Гражданам других стран мира Политбюро разрешило сказать больше: «Уровень загрязненности несколько превышает допустимые нормы, однако не в такой степени, чтобы требовалось принятие специальных мер для защиты населения»⁷⁰

Это сообщение появилось тогда, когда ждали худшего, когда уже были выселены 40 тыс. жителей Припяти, когда было принято решение ввести 10-километровую зону выселения вокруг Чернобыля. Опять-таки вполне по-советски действовал информационный принцип «Березки»⁷¹ — иностранной общественности сообщили, что уровень радиационной загрязненности «несколько превышает допустимые нормы», жителям же Украины, Белоруссии и России знать этого не полагалось.

Зато хорошо отметили пролетарский праздник 1 Мая. В Киеве, Чернигове, Минске, Гомеле, Смоленске и Курске, в городах и районах состоялись многочасовые и многотысячные демонстрации, народные гуляния под лучами жаркого весеннего солнца. Отметим: руководство республик, областей имело вполне достаточную информацию для того, чтобы реально представить себе последствия радиационного поражения. Председатель Государственного комитета СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды Ю. А. Израэль сообщил позже Верховному Совету СССР, что с первого дня аварии реальная радиационная обстановка ежедневно передавалась в Политбюро, в ЦК КПСС, в Советы Министров республик, в областные исполнительные комитеты. Информация была, но она оставалась секретной и недоступной для людей, ставших жертвами трагедии.

2-3 мая в Чернобыле были Рыжков и Лигачев. Ознакомившись с положением на месте, Рыжков принял решение эвакуировать людей из 30-километровой зоны вокруг станции. Подлежали выселению жители 1 86 населенных пунктов⁷²

Горбачев выступил с сообщением о Чернобыле по телевидению только 14 мая 1986 г.

Кстати, практически полное отсутствие информации о деятельности комиссии Рыжкова, проделавшей гигантскую работу по ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, было, во-первых, большой ошибкой, позволим себе сказать — ошибкой политической, так как подрывалось доверие к власти, и, во- вторых, было просто несправедливо по отношению к людям, несшим на себе громадную ответственность, не боявшимся появиться в Чернобыле, там, где была реальная угроза радиационного поражения⁷³

Чернобыль породил бесчисленное количество проблем. Радиационное загрязнение, по сведениям Госагропрома на 8 мая 1986 г., распространилось на 10,9 млн. га сельхозугодий, в том числе 7,5 млн. га пашни. Были выведены из строя часть земель в Киевской, Черниговской, Гомельской, Могилевской, Винницкой, Житомирской, Брянской и Орловской областях. Пятна радиационного загрязнения были обнаружены в Тульской, Калужской областях. Радиационный шлейф достиг Прибалтики, Урала и Зауралья. Повышение уровня загрязнения (выше фоновых показателей в 10-50 раз) наблюдалось практически по всей юго- западной части территории СССР. Оно распространилось на территорию Румынии, Польши, Болгарии, Югославии, Скандинавских стран. Возникла серьезная угроза загрязнения питьевой воды.

Самыми страшными проблемами становились медицинские, в том числе связанные с длительными последствиями радиационного поражения. «За истекшие сутки дополнительно госпитализировано 2 703 человека... На стационарном обследовании и лечении находятся 10 198 человек, из которых 345 имеют признаки лучевого заболевания. Среди них в том числе 35 детей. С момента аварии погибло два и умерло 6 человек. В тяжелом состоянии находятся 35 человек»,— гласил один из многих протоколов Оперативной группы Политбюро⁷"⁴ Свыше 110 тыс. человек были переселены на новые земли. Кроме того, что люди оставляли все нажитое десятилетиями имущество на старых местах, нередко выяснялось, что их отселяли в не менее загрязненные районы, тем более что пресловутые радиационные пятна оказывались подвижными.

Для сотен тысяч людей, живших в благодатнейших районах Украины, Белоруссии и России, вдруг возникла проблема «чистого» питания. Местный скот, молоко, овощи и фрукты, грибы и ягоды оказались опасными для здоровья.

Болели дети. Росло социальное напряжение, недоверие к власти.

3 июня 1986 г. состоялось очередное заседание Политбюро, на котором рассматривались вопросы ликвидации последствий чернобыльской аварии.

Был заслушан доклад Комиссии правительства по расследованию причин аварии на Чернобыльской АЭС. Это была первая обстоятельная попытка найти ответ, почему произошел взрыв на атомной электростанции, считавшейся прежде абсолютно безопасной. Доклад представил заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербина⁷⁵

«Позвольте доложить о главном,— заявил он.— Как известно, 26 апреля на энергоблоке № 4 Чернобыльской станции произошел паровой взрыв реактора. Разрушено здание установки. Из реактора была выброшена часть топлива в виде радиоактивных осколков и аэрозолей. Взрыву предшествовал неконтролируемый "разгон" реактора. Авария произошла в результате грубейших нарушений эксплуатационным персоналом технологического регламента и в связи с серьезными недостатками в конструкции реактора.

Но эти причины не равнозначны. Исходным событием аварии Комиссия считает ошибки эксплуатационного персонала. Авария стала возможной, прежде всего, из-за серьезных недостатков в работе эксплуатационного персонала станции, создавшейся здесь обстановки беспечности. Все внимание сосредоточивалось на выработке электроэнергии. ...Здесь, как нигде, ошибочная уверенность в полной безопасности АЭС, их "эталонности" для всей индустрии, как утверждают многие специалисты атомной энергетики, переросла в опасное убеждение...

Аварии предшествовало проведение испытаний электрообеспечения собственных нужд блока в условиях максимальной проектной аварии. ...Программа проведения этих испытаний составлена небрежно, не была согласована, как это полагается, с генеральным проектировщиком, главным конструктором, научным руководителем и Госатомэнергонадзором...

Директор станции и заместитель главного инженера по науке в разработке программы и проведении указанных испытаний участия не принимали.

В системе аварийной защиты предусмотрено автоматическое отключение реактора при закрытии стопорных клапанов турбины. Эта защита... которая должна останавливать реактор немедленно, оказалась отключенной. ...Стопорные клапаны были закрыты в 1 час 23 мин. 04 сек. Из записей следует, что команда на остановку реактора последовала через 36 сек. Несколькими секундами позже (рас- четно в I час 23 мин. 46 сек.) произошел взрыв.

Этим событиям предшествовали и другие нарушения технологического регламента, которые по существу подвели реактор к аварийной ситуации. 25 апреля была отключена система аварийного охлаждения, что категорически запрещено дела ь при работающем реакторе...

На ошибки эксплуатационного персонала наложились недостатки конструкции реактора. Они явились причиной развития процесса в максимальную гипотетическую аварию, самую крупную в истории атомной энергетики».

Итак, Щербина назвал две причины, которые, по мнению комиссии, привели к аварии. Первая — грубейшие ошибки персонала и отсутствие технологической дисциплины. Вторая — недостатки самого реактора типа РБМК, разработанного еще в середине 50-х гг. Создание этой техники было исключительной прерогативой военно-промышленного комплекса.

Горбачев обвинил производственников и ученых-ядерщиков в том, что они передали в народное хозяйство недоработанный реактор. «Не получается ли так,— утверждал он,— что волюнтаризм отдельных лиц вовлекает страну в авантюру?»

«Монополизм действительно очень велик»,— подтвердил Щербина.

Горбачев допытывался: «Кто вносил предложение о дислокации АЭС около городов? Чьи это были рекомендации?»

Щербина оправдывался: «Кто конкретно принимал решение о строительстве в Чернобыле, я сейчас точно сказать не могу, но, согласно установленному порядку, выбор площадки рассматривается в Госплане и Госстрое, которые вносят предложение о строительстве АЭС».

Горбачев нажимал: «Вы должны это точно знать».

Читая этот диалог, трудно отделаться от ощущения неприличия происходившего. И Горбачев, и Щербина, и другие члены Политбюро прекрасно знали, кто принимал решения. Эти решения всегда принимались Политбюро ЦК КПСС, принимались по представлению центральных министерств, с согласия и одобрения партийных органов. Программу развития ядерной энергетики на Украине лоббировал первый секретарь ЦК Компартии Украины, член Политбюро ЦК КПСС Щербицкий, участвовавший в этом заседании.

Правила партийного этикета, требовавшего признавать свою вину в силу партийной целесообразности, нарушил старейший участник заседания, легендарный Ефим Павлович Славский, трижды Герой Социалистического Труда, человек, с первых дней участвовавший в советской ядерной программе, получивший свою первую Звезду Героя в 1949 г. за первую советскую атомную бомбу, почти тридцать лет руководивший Министерством среднего машиностроения (под этим названием скрывалось министерство, отвечавшее за разработку и создание ядерного оружия, ядерных реакторов и технологий). Он не собирался подыгрывать Горбачеву.

«Михаил Сергеевич, я потрясен вашими оценками нас, коммунистов, работающих в Средмаше, будто мы не подконтрольны партии,— заявил Славский.— Что касается Чернобыля, то я утверждаю, что мы сделали рукотворный взрыв. Шашарин (Г А. Шашарин, заместитель министра энергетики и электрификации СССР.— Авт.) здесь пел, как артист Большого театра. Но он не сказал, почему проводили на АЭС совершенно бессмысленный эксперимент. Кому он был нужен? Плюс к этому заблокировали систему аварийной защиты. Ядерный процесс идет в реакторе так же, как и в бомбе, но в реакторе он управляемый. В данном случае взрыв был паровым, но фактически он вызван ядерным процессом. Чудовищно, мы выбросили в атмосферу огромное количество осколков. Пожарники погибли по неграмотности. Уже после того, как пожар в четвертом блоке был потушен, их заставили стоять на всякий случай.

Сейчас получается, будто Средмаш волюнтаристски решал вопрос о том, как реактор строить. Но мы решали этот вопрос не сами. История вопроса такова: первым нашим реактором был реактор типа РБМК. Их у нас десятки. Работают они хорошо. Их автор Доллежаль (академик Н. А. Доллежаль, главный конструктор первой в мире атомной электростанции.— Авт.) — испытанный человек. Наш первый реактор работает 30 лет, и никаких событий не происходило. Такие же реакторы у нас стоят на подводных лодках. РБМК — долговечный, хороший реактор. Но что же они сделали в Чернобыле? Спрашивается, кто управлял экспериментом? Районный инженер? Главный инженер, директор станции, представители Кулова (председателя Государственного комитета по надзору за безопасным ведением работ в атомной энергетике.—Леш.) — все спали. Экспериментом руководил районный инженер, который не имел на это никакого права. К тому же испытывалась никому не нужная программа...

Давайте соберем главных инженеров всех станций и спросим у них, в чем причины. К чудовищной катастрофе привела инициатива районного инженера — стержней должно быть 15, а было 5. Что касается системы защиты, то эти вопросы обсуждались на высоком научно-техническом уровне под руководством Александрова (А. П. Александров — президент Академии наук СССР, ученый- атомщик.— Авт.). Если управлять реактором по закону, то все будет в порядке. ...Сейчас развелось много умников, которые в такой ситуации представляют, что они все знают, и обо всем судят».

Горбачеву оставалось только перевести разговор с технических материй на близкие ему политические: «Но мы же живем в демократическом обществе, и люди могут высказывать свое мнение».

Славский с горечью продолжил: «Я, Михаил Сергеевич, ваши речи читаю, согласен с ними. Нужно учитывать различные мнения, но ведь у нас есть настоящие ученые, компетентные в этих вопросах...»

Академик В. А. Легасов, один из тех ученых, которые с первых дней чернобыльской катастрофы были там и много сделали для того, чтобы найти способы уменьшить ее радиационные последствия, признал, что «реактор РБМК по некоторым позициям не отвечает международным и отечественным требованиям. Нет системы защиты, системы дозиметрии, отсутствует внешний колпак». «Мы, конечно, виноваты, что не следили за этим реактором,— сказал Легасов.— ...В этом есть и моя персональная вина. Во-вторых, хотя РБМК и не соответствует некоторым формальным требованиям, но нельзя сказать, что это плохой аппарат. Его концепция была создана четверть века тому назад. Естественно, тогда требования были иные. ...В марте этого года я был в Финляндии. Там собрались ученые из многих стран, которые дали оценку имеющимся в мире реакторам по факту их работы. Было признано, что лучшей является АЭС Ловица в Финляндии, на которой установлено наше оборудование, но вся автоматика на нем была заменена на западную. Второе место ученые присудили одной из электростанций в США и третье — Ленинградской АЭС. Слабое место РБМК известно 15 лет. Подобного рода авария произошла еще в 1962 году в США. Но там был менее мощный реактор. Причина — ошибка оператора...»

Окончание заседания Политбюро ознаменовалось массовым увольнением ряда министров и заместителей министров, связанных с обеспечением ядерной безопасности.

На следующий день — 4 июня — состоялось 21-е заседание Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Деятельность министерств, связанных с разработкой и эксплуатацией ядерных реакторов, оценивалась там как неудовлетворительная. Указывалось на серьезные недостатки в обучении специалистов, обслуживающих эту технику. Принимались меры по предотвращению радиационного загрязнения грунтовых вод. И тут же были утверждены «Директивы для освещения на пресс-конференции основных вопросов, связанных с причинами и ходом ликвидации последствий аварии на четвертом блоке Чернобыльской АЭС».

В этих «Директивах...» предписывалось:

«1.В основном выступлении и в ответах на вопросы руководствоваться положениями и выводами, изложенными в выступлении Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Горбачева М. С. по Советскому телевидению 14 мая 1986 г.

При освещении хода ликвидации последствий аварии...

дать широкую информацию о ликвидации аварии на станции и характеристику радиационной обстановки в этом районе;

показать успешное выполнение широкомасштабных технических и организационных мероприятий...

отметить массовый трудовой героизм...

Осветить широкомасштабные меры, принимаемые по обеспечению безопасности населения...

Указать на несостоятельность претензий и оценок как отдельных официальных лиц, так и прессы ряда западных стран, заявляющих о якобы существенном экологическом и материальном ущербе, нанесенном им за счет распространения небольших количеств радиоактивных веществ... из зоны Чернобыльской АЭС.

Обратить внимание участников пресс-конференции на тесную связь проблем мирного и военного атома в современном мире. Максимально использовать важнейший тезис из выступления товарища Горбачева М. С.: "Авария на Чернобыле еще раз высветила, какая бездна разверзнется, если на человечество обрушится ядерная война. Ведь накопленные ядерные арсеналы таят в себе тысячи и тысячи катастроф куда страшнее чернобыльской"»⁷⁶.

«Небольшое количество радиоактивных веществ» было равно по содержанию цезия-137 тремстам атомным бомбам, каждая из которых была эквивалентна той, которую взорвали над Хиросимой. Материальный ущерб, нанесенный чернобыльской катастрофой, вообще не поддается подсчету, по «чернобыльским счетам» придется платить еще не одному поколению...

После Чернобыля

Чернобыль имел и другую цену — политическую. «Управляемая гласность», примененная Политбюро при освещении этой трагедии, не просто скомпрометировала себя. Она, эта полуправда, становилась в точном юридическом смысле преступлением, так как замалчивание или несвоевременное информирование создавало опасность для здоровья и жизни сотен тысяч людей,— преступлением, ответственность за которое несет политическое руководство СССР.

События в Чернобыле стали мощным стимулом для экологических движений по всей стране, принимавших явственно выраженную политическую окраску. На Украине и в Белоруссии, особенно пострадавших от катастрофы, появились общественные движения, обвинявшие центральные власти в «геноциде» населения этих республик.

Весна и лето 1986 г. были беспокойными, тревожными: взорвался реактор, в шести милях от берега в Новороссийской бухте в борт роскошного теплохода «Нахимов» врезался грузовой корабль, утопивший пассажирское судно. Уже первые итоги расследования свидетельствовали, что команды обоих судов нарушили все правила и наставленья по судовождению. Произошло то же, что и в Чернобыле: отсутствие дисциплины, мало-мальской ответственности...

В действиях Горбачева стала проявляться суетливость. С одной стороны, он выступал как общественный лидер, пользующийся поддержкой активной части общества. В апреле 1986 г. в Тольятти Горбачев провозглашает «перестройку всех сфер общественной жизни, перестройку в мыслях, делах, работе». Поддержка Горбачева явственно проявилась во время Всесоюзного съезда кинематографистов, состоявшегося в мае 1986 г.

С другой — он пытался по-андроповски выступать в роли борца с коррупцией в высших эшелонах власти и в республиках, и в Москве. 15 мая на заседании Политбюро он сообщил о потоке жалоб из Казахстана на тамошнего первого секретаря ЦК Д. А. Кунаева, который обвинялся в выдвижении на государственные посты своих родственников, в коррупции⁷⁷ Спустя неделю Горбачев требовал усилить борьбу с коррупцией в Узбекистане, посмертно осудить действия Ш. Р. Рашидова.

До середины 1986 г. сохранялась идея «ускорения социально-экономического развития страны»⁷⁸ Однако эта кампания начинает затухать. Исподволь, не очень явно, нарастали экономические проблемы. Бюджетный дефицит а СССР составлял в 1985 г. 17 млрд. руб., а в 1986 г. он вырос в 3 раза⁷⁰ Осложнялись финансовые проблемы страны. Эксперименты с бюджетом, начатые вместе с антиалкогольной кампанией, привели к тому, что скрытым источником инвестиций в i:a- родное хозяйство становились повышение цен и рост эмиссии. 25% промышленных предприятий не выполняли планы, 13% были убыточны, зато на предприятиях накапливались так называемые сверхнормативные ценности — материалы, сырье, оборудование «про запас»; стоимость этих припасенных материалов составляла около 80 млрд. руб. по ценам 1986 г.⁸⁰

В августе 1986 г. состоялась поездка Горбачева на Дальний Восток — во Владивосток, Хабаровск, Находку, Комсомольск-на-Амуре. Там ему пришлось столкнуться с тем, что «перестройка» до Дальнего Востока не дошла. «Чиновная знать,— утверждал Г орбачев,— инстинктивно или сознательно игнорирует перестройку»⁸¹. Именно там, на Дальнем Востоке, Горбачев начал публично обвинять «среднее звено» управленческой системы страны в недостатках, в саботаже. Выступая перед членами Политбюро после своего возвращения с Дальнего Востока, Горбачев жаловался, что печать замалчивает недостатки, народ с тоской вспоминает об Андропове, что кадры партии должны перестраиваться. Люди готовы участвовать в перестройке, говорил он, но уже говорят, «не пойдет ли на спад». Стиль местных организаций не меняется, остается консервативным⁸²

Горбачев подверг резкой критике союзные министерства, экономические службы правительства, партийный аппарат. По его мнению, в стране нет политической оппозиции со стороны противников «перестройки», но есть консерватизм, косность. Вспоминая о заседании Политбюро 25 сентября 1986 г., Воротников отметил для себя, что именно тогда Горбачев провозгласил лозунг «бить по штабам»⁸³.

Нарастали противоречия и в составе Политбюро. Они были всегда — спорили о том, как и что нужно делать, было соперничество за влияние и власть, споры между теми членами Политбюро, которые возглавляли Совет Министров СССР или РСФСР, и их «партийными кураторами», бывали, наконец, сложные межличностные отношения. Однако политические споры были великой редкостью.

На заседании Политбюро 27 октября 1986 г. при обсуждении вопроса о письмах, которые получал ЦК КПСС, вспыхнула настоящая политическая дискуссия⁸⁴.

Горбачев проинформировал членов Политбюро о том, что в письмах содержится резкая критика нехватки продовольствия, люди возмущаются появлением коммерческих магазинов, где те же самые государственные товары продаются по повышенным ценам. Он сообщил, что на местах его обвиняют в создании собственного «культа личности». Раздражение у людей вызывало повышение цен на спиртные напитки и мясные продукты. «За 9 месяцев этого года в Центральный Комитет поступило 8 тысяч писем по вопросам торговли промышленными и продовольственными товарами,— сообщил Горбачев,— и 471 письмо по вопросам ценообразования, что больше, чем за весь прошлый год. Немало сердитых писем, обращенных ко мне лично,— продолжал Генеральный секретарь.— Вот, например, письмо из Ленинграда: "Мне, и не только мне, не нравится то, как Вы ведете внутреннюю политику. Слишком много слов! В каждом городе, куда Вы приезжаете, Вы говорите хорошие, правильные слова. Приятно слушать, но на деле-то ничего нет! Мы, что, стали жить лучше, стали работать лучше?.. То же и с Указом о борьбе с нетрудовыми доходами. Сначала схватились хорошо. А сейчас? С кем боремся? С теми, кто своим трудом выращивает овощи и фрукты. Зачем? А до тех, с кем действительно нужно бороться, руки не доходят..."

Или вот письмо без подписи из Москвы: "Ваши утопические проекты по спасению России доведут нас до полного разочарования в политике партии. Посмотрите трезво, до чего дошла страна. Кругом процветают коррупция и спекуляция. Это приведет нашу Родину к полной отсталости и преклонению перед капиталистическим образом жизни. И говорите "ускорение", "интенсификация", но это лишь голые, ничем не обоснованные слова. Великая держава все больше становится похожей на Русь, разоренную Батыем"...»

Выслушав это, слово взял Громыко. Его выступление по концептуальной вы- строенности, детальной проработке заставляет предположить, что оно не было экспромтом.

«Прежде всего коснусь идеологической работы, которая должна в полной мере соответствовать нашим политическим и экономическим задачам,— говорил Громыко.— Здесь нельзя ни в коем случае даже на отдельных участках пускать дело на самотек. Ведь надо помнить, что в идеологических вопросах нет более высокого судьи, чем партия, Центральный Комитет, его Политбюро. Ясно, что милицейские методы здесь не годятся, нужно действовать прежде всего силой убеждения и разъяснения. Но все же нельзя проходить мимо того, что у нас не перевелись люди, которые хотят, чтобы мы вернулись к переоценке прошлого, снова поставили бы под вопрос Сталина, индустриализацию, коллективизацию. Это просто недопустимо...

Я согласен, что, видимо, жестковато поступили в свое время с Ахматовой, Цветаевой, Мандельштамом. Но нельзя же, как это делается теперь, превращать их в иконы. Ленин вообше умел работать с интеллигенцией, и нам надо у него учиться. Можно напомнить, как, например, мудро Ленин учил Горького, доказывая ему, что мы не можем быть добренькими. И мы, конечно, не можем быть добренькими. Тут сомневаться нечего...

Видимо, члены Политбюро недавно читали разосланный нам документ, в котором т. Никонов (А. А. Никонов — президент ВАСХНИЛ, ученый-аграрник.— Авт.) предлагает реабилитировать русских буржуазных экономистов А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, А. Н. Челинцева и Н. П. Макарова. Разве можно это делать? Это были махровые защитники кулачества, против которых выступал Ленин, хотя они утверждали, что их идеи использовались при разработке нашего кооперативного плана. Мне самому, когда я преподавал политэкономию, приходилось разоблачать этих горе-теоретиков, выступавших главным образом под флагом защиты кулачества и свободного хуторского хозяйства. А теперь нам предлагают, видите ли, реабилитировать этих буржуазных лжеученых. Естественно, на это идти нельзя. И вообще в решении таких вопросов мы должны быть предельно осторожны и сдержанны. Надо уметь правильно оценивать прошлое».

Громыко открыто пошел против «нового мышления», проявившегося, в частности, в поддержке первых попыток прессы представить образ социализма, очищенного от сталинских репрессий и «искажений ленинизма». Очевидно и другое — в Политбюро подготавливалось решение о создании комиссии по продолжению реабилитации жертв политических репрессий, и Громыко был проинформирован об этом⁸⁵. Его выступлениесвидетельствовало, что он был против.

Горбачев оказался в сложном положении. Авторитет Громыко был велик, но уступить ему Генеральный секретарь не мог. «Вы сами видите,— говорил Горбачев, подводя итог обсуждению,— во что вылился этот наш очень доверительный и откровенный раз^говор. Речь пошла в целом о деятельности ЦК КПСС, Политбюро, о нашем курсе, о позициях по многим и многим актуальным вопросам. Главное состоит в том, чтобы у нас не было расхождений в оценке значения основной стратегии, которую мы предложили нашему народу, еше глубже стали понимать, что это не импровизация и не озарение. Это обдуманная, научно обоснованная позиция партии, ее стратегическая линия. Никакой убедительной альтернативы этому курсу мы не видели и не видим... Курс на перестройку затрагивает сами основы жизни общества, наиболее злободневные проблемы сегодняшнего и завтрашнего дня, глобальные вопросы внутренней и внешней политики».

Горбачев вновь и вновь возвращался к вопросу о необходимости «добиваться правильного, заботливого решения каждого вопроса, который связан с обслуживанием советского человека. ...Ведь в своей массе наш народ живет далеко не избалованно, весьма скромно. Да, мы решили главные вопросы социального положения человека. Дали ему право на труд, на образование, на жилище, на охрану здорозья (хотя здесь предстоит еще очень многое сделать), на обеспечение самого существенного — возможности жить в мире. Это то главное, что мы дали нашим людям. Но все же качество жизни населения нашей страны серьезно отстает. Новые задачи, задачи ускорения и перестройки, еще больше обострили все эти вопросы, создали немало сложных проблем, требующих усиления идеологической работы».

Но соглашаться с Громыко Горбачев не был намерен. Процитируем дальше: «Правда, попадаются у нас в этом деле закомплексованные личности, загнали экономику, капитальные вложения — об этом можно говорить. Провалили снабжение людей необходимыми товарами... а вст в идеологии такие деятели не допускают даже намека на новое слово, на какой-то сдвиг. Думаю, что с такими горе-теоретиками от марксизма нам еще придется столкнуться, и не раз. И тут- главная забота — усиление влияния партии на всю сферу идеологии...» Горбачев бил Громыко за все: за то, что старый состав Политбюро, по его мнению, «загнал экономику», «провалил снабжение», да еще и пытается быть «горе-теоретиками» (явный намек на слова Громыко, что он преподавал политэкономию в молодости). Союз Горбачева и Громыко, приведший Горбачева к власти, развалился.' Противоречия нарастали, и уже нельзя было их разрешить очередной отставкой и направлением на пенсию.

Не встречала поддержки навязываемая Горбачевым идея государственной приемки продукции. В конце ноября на Политбюро Воротников и Рыжков подвергли госприемку критике, оценив ее как бюрократическую, надуманную. В свою очередь, Горбачев решительно настаивал на введении государственной приемки.

Споры в Политбюро продолжались. 4 декабря на заседании столкнулись позиции Совета Министров, настаивавшего на повышении цен в стране (эту идею поддержали Горбачев, Рыжков, Соломенцев, Никонов, Мураховский, Бирюкова), и яростно выступивших против Лигачева, Воротникова и Шева^г чадзе. Они утверждали, что поднимать цены в условиях, когда 25 млн. жител. ,. тираны живут на месячные доходы ниже 50 руб. на человека, а 50 млн.— ниже 80 руб., нельзя. Споры приобрели столь резкий характер, что Горбачев был вынужден констатировать: имеются «серьезные политические разногласия в Политбюро». Чтобы преодолеть углубление противоречий, он предложил снять вопрос Совета Министров с обсуждения, «и так оказались на грани раскола»⁸⁶

Тактически это было безукоризненно. На Политбюро вопрос был закрыт. Правда, осталась нерешенной экономическая проблема: а надо ли было повышать цены?

Экономическая тема еще несколько раз рассматривалась на заседании Политбюро. 11 декабря Рыжков сообщил о подготовленном проекте закона о социалистическом предприятии. По этому закону на предприятиях вводилась выборность руководителя, декларировалось сочетание единоначалия и демократического управления, создавались советы трудовых коллективов. На Политбюро возникли споры по вопросам: что такое выборность в условиях производственного предприятия? Какая роль отводится министерствам — утверждать решение коллектива или это решение является окончательным и министерства не могут его отменить? Как соотносятся функции совета трудового коллектива и профсоюза? Возможны ли самоокупаемость и полный хозяйственный расчет на предприятиях, когда в стране действуют заниженные цены, когда все сырьевые отрасли находятся на дотации государства?

Многие из этих опасений позже оправдались. После принятия этого закона многодневные процедуры выборов руководителей промышленных предприятий, запланированное законом противостояние администрации с советами трудовых коллективов стали одним из факторов дестабилизации ситуации в промышленности, способствующих углублению кризисных явлений.

25 декабря на Политбюро было принято другое важное решение — о порядке создания совместных предприятий с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления. Горбачев, выступая на Политбюро, отмечал, что решение о совместных предприятиях необходимо. Но условия должны предусматривать как наш интерес, так и интерес партнера. Продукция должна иметь экспортную направленность. Необходимо внимательно рассмотреть социальный аспект и подготовить общественное мнение.

Однако первце полтора года, прошедшие после вступления Горбачева на высший пост в СССР, заставляли задумываться: почему не воплощаются в жизнь хорошие лозунги? В истории КПСС был готовый ответ на этот вопрос: дело в кадрах! «Осуществление нового политического курса во многом упиралось в необходимость кадровых перемен в центре и на местах,— объяснял сложившуюся ситуацию соратник Горбачева, один из идеологов его реформ В. А. Медведев.— Нужны были новые люди, не отягощенные старыми представлениями, формами и методами работы...»⁸⁷

Осенью 1986 г. был запланирован специальный Пленум ЦК КПСС о кадровой политике партии. Пленум готовился долго и тщательно. Его подготовкой руководил сам Горбачев, в рабочую группу вошли Яковлев, Медведев, Разумовский, Лукьянов, Болдин, Разумов, Биккенин. Важнейшими вопросами, которые предстояло решить на стадии подготовки пленума, стали два: первый — о принципах проведения кадровой политики, второй — о методах ее осуществления. Сухцест- венные изменения в курсе партийного руководства за прошедшие полтора года требовали подтверждения верности представителей партийного аппарата (отметим — пока только отдельных представителей!) этому курсу, получившему название «перестройка». Поэтому не случайно название пленума гласило: «О перестройке и кадровой политике партии».

Партия не в первый раз меняла свой курс, борясь то с «последствиями культа личности» Сталина, то с «волюнтаризмом и субъективизмом» Хрущева, то с «застоем» Брежнева. Основным принципом кадровой политики всегда была верность новому лидеру. Методом же ее осуществления была всегдашняя возможность отставить неугодного партийного лидера, если его действия не отвечают установкам «сверху». Вертикальная система управления — сверху вниз — долгие годы действовала безотказно. В принципе она сохранялась и сейчас. Но впервые радикально изменились методы осуществления этой политики. Глубокая убежденность в том, что Горбачев олицетворяет процессы демократизации, что дальнейшее углубление этих процессов укрепит позиции Горбачева и его сторонников в руководстве КПСС, породила качественно новые методы кадрового обновления.

Главных новостей было две. Первая состояла в том, что пленум должен был утвердить возможность прямых и альтернативных выборов коммунистами «первого» руководителя — от секретаря первичной организации до секретарей обкомов и республиканских организаций. Теоретически выборы эти существовали всегда. На практике же руководителя любой организации, начиная с первичной, выбирали не прямым голосованием, а — в зависимости от масштаба партийной организации — на заседании партбюро, парткома, бюро обкома или на Политбюро, «согласовывая», а по существу предрешая это избрание-назначение утверждением в вышестоящем партийном органе. Второе новшество состояло в том, что процесс выборов попадал в зону общественного контроля. «Гласность» получала политический смысл. Допущение открытой критики стало способом проверки соответствия кандидатов на партийные должности идеям «перестройки».

Каждая из этих новостей была без преувеличения революционной. Впервые за свою историю руководство КПСС попыталось отказаться от номенклатурного принципа назначения на партийно-государственные должности, то есть от важнейшего способа воздействия на все стороны жизни государства. А то, что руководство КПСС надеялось опереться на общественное мнение, воплощенное в прессе, на голоса рядовых коммунистов как на средство проведения кадровой «чистки» и осуществлять ее посредством альтернативных выборов,— это вообще не имело прецедентов в истории партии,

В окружении Горбачева решили применить очень сильные средства.

Возникла и другая тема — в чем причины кризисных явлений в стране и партии, кто должен нести ответственность за них? Вопросы эти были отнюдь не риторическими, и перевести их в философскую плоскость рассуждений не удавалось. Дискуссия на эту тему неожиданно возникла на заседании Политбюро 19 января 1987 г., когда обсуждался проект доклада на пленуме по кадровой политике. Спор возник по поводу формулировки доклада, что «ЦК КПСС, руководство страны прежде всего в силу субъективных причин не смогли своевременно и в полном объеме осознать необходимость перемен, опасность нарастания кризисных явлений в обществе...»⁸⁸.

Ельцин предложил конкретизировать это положение, заявив, что в застое и торможении развития страны виноваты тогдашние члены Политбюро, и предложил дать каждому из них персональную оценку⁸⁴ (Напомним, что из того «застойного» Политбюро в новом составе были и сам Горбачев, и Громыхо, и Щер- бицкий, и Алиев, и Соломенцев, и Воротников, кандидатами з члены Политбюро тогда были Шеварднадзе, Долгих, Демичев, Чебриков.) Такое углубление и уточнение общего тезиса, перевод принципа «коллективной безответственности» к ответственности персональной, понятно, одобрения не вызвали. По мнению Ельцина, в докладе завышена оценка перестройки, негативные явления еще сильны в жизни страны, да и последние, «послеапрельские» годы следовало бы оценить более критично. По его мнению, в ряде регионов страны мало что изменилось, да и в аппарате ЦК сохраняется прежний «нажимной» стиль работы.

В начавшемся обсуждении последовали советы «не ворошить прошлое». Шеварднадзе не без ловкости попытался уйти от ответственности и защитить своих коллег, заявив, что «в Политбюро в те годы не было коллегиальности, решения принимались узкой группой, минуя Политбюро»¹'⁰. Горбачев «высказался против того, чтобы в оценке прошлого сводить дело к оценке членов руководства и членов ЦК прежних составов. Для нас важны политические выводы и извлечение уроков на будущее»,— заявил он. По мнению Горбачева, причина того, что перестройка идет медленно,— в ошибках кадровой политики, управленческих структур⁹¹.

Спор в Политбюро приобрел принципиальный характер. Если до последнего времени наибольшими радикалами там были сам Горбачев и его «интеллектуальный штаб» во главе с л ков левым, то теперь в составе Политбюро оказался человек, который позволил себе критиковать их подход, настаивая на еще большей радикальности. Слова Горбачева, адресованные Ельцину, что в стране нужна перестройка, а не перетряска кадров, становились оценкой Горбачевым работы, которую Ельцин проводил в Москве. Тандем Горбачев — Ельцин начал разваливаться. Это было сильным ударом для Ельцина: уходила та опора, которая была необходима первому секретарю Московского горкома партии.

Горбачев не простил Ельцину его выступления. На следующий день он звонил Воротникову и говорил ему, что методы Ельцина — заигрывание с кадрами, обещания, перетряска кадров, что положение с Москве не меняется к лучшему...⁵² Телефонные звонки, судя по наблюдениям, предсказывали одно — желание Горбачева избавиться от неудобного ему человека. Так было с Тихоновым, Гришиным, Кунаевым... Теперь подходила и очередь Ельцина.

27-28 января 1987 г. состоялся Пленум ЦК «О перестройке и кадровой политике». Позже он был оценен как одно из крупнейших политических событий времен перестройки. Он указал на стремление Горбачева и политического руководства страны продолжать реформы. В докладе Горбачева констатировалась «опасность нарастания кризисных явлений в обществе»⁹³, ясно было обозначено стремление показать причины этих кризисных явлений. Это вынудило Горбачева дать исторический экскурс, что, в свою очередь, вызвало резкую критику в адрес ученых-обществоведов — историков, философов, экономистов, оставшихся, по его словам, на позициях 30-40-х гг. Определяя природу перестройки, Генеральный секретарь видел в ней прежде всего новый этап совершенствования социализма, которое должно было происходить с опорой на массы, развитие демократии, интенсификацию экономики, решительный поворот к науке.

У этой позиции нашлись и оппоненты. В выступлениях на пленуме И. К. По- лозкова, тогда первого секретаря Краснодарского обкома КПСС, В. Н. Голубе- вой, директора ткацкой фабрики, ряда других депутатов содержалась критика прессы, переступавшей, ijo их мнению, в своем критическом настрое грань объективности, «очернявшей» историческое прошлое страны.

В собственно кадровой политике на пленуме был одобрен ключевой вопрос — об альтернативных тайных выборах в партии. Было принято принципиальное решение о проведении первой после войны партийной конференции. Произошли и кадровые изменения: из состава Политбюро был выведен Д. А. Кунаев (подробнее см. ниже); из секретарей ЦК — М. В. Зимянин. Кандидатом в члены Политбюро стал А. Н. Яковлев, секретарями ЦК КПСС — А. И. Лукьянов и Н. Н. Слюньков.

Страна непредсказуемого прошлого, или Какой социализм у нас был

Весь пафос «перестройки» — это стремление к новому этапу в развитии социализма, но социализма «истинного», «не подверженного деформациям "культа личности" и "застоя"». Законный вопрос — а каким же был этот «истинный социализм»? Резкая критика в адрес ученых-обществоведов, раздавшаяся на январском (1987 г.) Пленуме ЦК, стала стимулом и для поиска самого «истинного» социализма, и для установления его деформаций. Партийная наука, выпестованная на специализированных кафедрах марксизма-ленинизма в его историческом, философском или экономическом обличье в высших партийных школах и Академии общественных наук, в идеологически дисциплинированных институтах Академии наук СССР, оказалась мало приспособленной для подобных изысканий.

Другое дело — литература. Ослабление идеологического контроля, политическая реабилитация поэта Н. Гумилева, разрешение издавать произведения писателей-эмигрантов привели к тому, что в страну вернулась литература 20-30-х гг. Не издававшиеся в нашей стране произведения М. Булгакова, А. Платонова, Б. Пильняка, Н. Берберовой, В. Ходасевича, Е. Замятина, А. Ахматовой, Б. Пастернака показывали прошлое страны не так, как об этом писали историки. Одновременно с этим появилось большое число художественных произведений, по- своему раскрывающих историю страны. Это книги А. Рыбакова о Москве 30-х гг., где главными действующими лицами были не только «дети Арбата», но и Сталин, Киров, Ежов, другие политические деятели, имена которых советский читатель едва ли не впервые увидел именно на страницах этой беллетризирован- ной истории; роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», который не только создал широкую, поистине эпическую картину войны, но и заставлял сравнивать и находить политическое родство в функционировании государственных механизмов Советского Союза и нацистской Германии. Повесть А. Бека «Новое назначение» художественными методами исследовала советскую экономику, и этот анализ позволил экономисту Г. Попову определить принципы ее организации как «командно-административную систему», ничего общего не имеющую с рыночными отношениями. Книги А. Приставкина рассказали читателям о депортациях народов Северного Кавказа, в повести Д. Гранина «Зубр» речь шла не только о судьбе репрессированного ученого-генетика Н. В. Тимофеева-Ресовского, но и об отечественной интеллигенции 30-70-х гг., о ее отношениях с властями...

На этом этапе повести и романы, статьи и мемуары заменили профессиональную историографию советского общества, так как в них сообщались факты, неизвестные большинству читателей. Одновременно с этим на общество хлынула лавина фактов о сталинских репрессиях, о преследованиях за инакомыслие.

Обращали на себя внимание попытки найти некий положительный идеал в прошлом. Только-только много и хорошо было сказано о Ленине, о его терпимости к инакомыслию, о его способности спорить и убеждать своих политических противников (в качестве такого примера приводились его поступки в момент подготовки и заключения Брестского мира), как появилась публикация В. Солоухина, где он, ссылаясь на документы, представил Ленина человеком беспричинно жестоким, в сибирской ссылке развлекавшимся тем, что прикладом убивал зайцев, загнанных разливом реки на маленький остров; появились сведения о роли Ленина в высылке в 1922 г. из страны оппозиционно настроенной интеллигенции. Более основательный характер приобрела идеализация Н. И. Бухарина, чему в значительной степени способствовали исследования американского историка Стивена Коэна, однако образ мягкого, кроткого защитника «кооперативного социализма» не совпадал с его ролью как члена коллегии ВЧК и заявлениями, что «принуждение, начиная с расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из материала капиталистической эпохи»⁹⁴ Еще хуже с Троцким, который, конечно, был противником Сталина, но была очевидна его роль в организации «красного террора», истреблении «классовых врагов», в «расказачивании» Дона.

С идеалом в прошлом получалось плохо. Разрешенная свыше гласность стремительно перелетела через разрешенный барьер, подведя читателя к крамольной мысли: а нужен ли социализм вообще? На этот результат творцы гласности не рассчитывали. На одном из совещаний у Генерального секретаря весной 1987 г. Чебриков жаловался, что «поднимаются проблемы коллективизации, раскулачивания. Все это подается как негатив, как преступление против народа. Даже победа в войне преподносится искаженно. Богоискательство. Необходим достоверный анализ исторических фактов компетентными органами»⁹⁵

Однако «компетентным органам» и их ученым партнерам не удалось завоевать внимание общественности. Газетные публикации о так называемых «белых пятнах» истории в «Московских новостях», «Аргументах и фактах», «Литературной газете», «Известиях», журналах «Огонек», «Новый мир», «Наш современник» опережали академические монографии и статьи в научных журналах. Книги о недавнем прошлом страны писали литераторы, а не профессиональные историки. В Московском историко-архивном институте, ректором которого стал недавний заведующий отделом журнала «Коммунист» Ю. Н. Афанасьев, выступивший ярым сторонником реформ в исторической науке, с шумным успехом шли публичные лекции о «белых пятнах» отечественной истории, начало которым положило выступление профессора Ю. С. Борисова «Сталин — личность и символ». Партийные идеологи отступали, огрызаясь и обвиняя своих оппонентов — литераторов и публицистов — в забвении социалистических ценностей, незнании истории и в стремлении использовать «жареные факты». Размежевание стало очень заметным. Для того чтобы попытаться его преодолеть, Академия наук и Союз писателей весной 1988 г. организовали конференцию «Историки и писатели о литературе и истории»⁹⁶.

В выступлениях на ней нетрудно было выделить несколько тем, задававших тон всей встрече. Прежде всего, это личные наблюдения и размышления писателей, не оставлявшие камня на камне от официальной исторической науки. Писатель-фронтовик В. Астафьев оценил 12-томную «Историю Второй мировой войны» таким образом, что он, фронтовик, «был на совершенно другой войне», и обвинил историков в том, что «более фальсифицированного, состряпанного сочинения наша история... не знала». Литературный критик А. П. Ланщиков, упреждая будущее решение Комиссии Политбюро по реабилитации жертв политических репрессий, заявил, что никакого «правого уклона» в партии не было, его придумал Сталин.

Историки разделились: часть из них указывала на наличие серьезных недостатков, «идеологических мин», поставленных в прошлом, которые помешали нормальному развитию исторической науки. Так, историк гражданской войны В. Д. Поликарпов напомнил, что в 1965 г. заведующий Отделом науки ЦК С. П. Трапезников (дослужившийся на этом поприще до звания члена-корреспондента по отделению истории АН СССР.— Авт.) предписывал отказаться от понятия «культ личности», а возможностей для этого у него было предостаточно. Понятно, что это не могло не сказаться на изучении советской истории. Исследователь- американист А. А. Фурсенко обратил внимание на то, что некоторые положения старого, еще 1949 г. доклада партийного идеолога П. Н. Поспелова до сих пор бытуют в историографии советско-американских отношений.

Но из лагеря историков звучали и другие ноты — обвинения своих оппонентов в некомпетентности, в охаивании прошлого, в забвении социалистических ценностей... X

Мощный напор прессы, огромное общественное внимание к событиям недавнего прошлого подтолкнули Политбюро на создание Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. Это была уже третья комиссия, созданная с этой целью Политбюро (прежде — Президиумом) ЦК КПСС. В 1956 г. эту работу проводила комиссия под руководством В. М. Молотова, ее сменила комиссия Н. М. Шверника, проработавшая до 1963 г., теперь — 28 сентября 1987 г.— возникла третья, под руководством М. С. Соломенцева. В нее вошли Яковлев (позже возглавивший комиссию), Чебриков, Лукьянов, Разумовский, Болдин и директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г. Л. Смирнов. Деятельность комиссии имела и политическое, и нравственное значение. Политически это означало разрыв с худшими традициями, с репрессивным режимом прошлого; нравственный смысл состоял в восстановлении справедливости, прав невинно осужденных людей, указывал на преемственность в деятельности нынешнего состава Политбюро с идеями XX съезда.

Большая историческая часть содержалась в докладе Горбачева «Октябрь и перестройка: революция продолжается», прочитанном 2 ноября 1987 г. на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октябрьской революции. Сам Горбачев позже оценивал его сдержанно: «...и на нем лежала печать ограниченности. Мы сознательно решили умолчать о чем-то... Доклад, достаточно взвешенный, а местами, я бы сказал, и очень осторожный, не удовлетворил "крайних" с обеих сторон. Одни восприняли критический анализ прошлого как "очернительство" ...Другие твердили, что ждали большего, Горбачев топчется на месте, необходим полный разрыв с прошлым»⁹⁷ Отметим, что Горбачев, указав на вину Сталина «и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония», тут же подчеркнул, что «руководящее ядро партии, которое возглавлял Сталин... отстояло ленинизм в идейной борьбе, сформулировало стратегию и тактику на начальном этапе социалистического строительства»⁹⁸ Эта позиция «с одной стороны... с другой стороны...» не сильно отличалась от традиционного партийного подхода, сложившегося еще в 1956 г.

Спорам об историческом прошлом было придано новое измерение после публикации 13 марта 1988 г. в «Советской России», одной из самых популярных газет середины 80-х гг.⁹⁹, статьи преподавательницы одного из институтов Ленинграда Н. Андреевой под названием «Не могу поступиться принципами». Статья, появившаяся в канун XIX Всесоюзной партийной конференции, недаром была названа «манифестом антиперестроечных сил», став важным политическим явлением. Однако на этих аспектах статьи мы остановимся ниже. Здесь же речь идет о другом — об отношении к недавней истории страны. Отметим, что появлению статьи доцента-химика Н. Андреевой предшествовала публикация в той же газете статьи профессиональных историков, работавших в Институте марксизма-ленинизма, В. В. Г орбунова и В. В. Журавлева «Что мы хотим увидеть в зеркале революции? Размышления о пьесе М. Шатрова "Дальше... дальше... дальше..."»¹⁰⁰ В статье утверждалось, что «у партии не было... другой альтернативы, кроме как в самые сжатые сроки буквально пробежать расстояние от отсталости к развитой индустрии и кооперированию сельского хозяйства». В этих утверждениях трудно было не увидеть скрытой формы объяснения и оправдания политики и методов, примененных Сталиным и руководимой им партией¹⁰¹ Статья Н. Андреевой продолжала эту линию, добавив к стремлению «отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма» уже не завуалированный, а прямой, открытый призыв к реабилитации Сталина, к тому же с налетом антисемитизма¹⁰².

В своем усердии «отстоять идеалы социализма» автор статьи и его издатели посягнули на исключительные права идеологов перестройки, а споры о прошлом совпали с усиливавшимся соперничеством в Политбюро между Яковлевым и Лигачевым, которого справедливо считали инициатором статьи Н. Андреевой. Поэтому Политбюро было вынуждено дать свою, уже отредактированную оценку прошлого, которая содержалась в редакционной статье «Правды» «Принципы перестройки: революционное мышление в действии»¹⁰³. Авторы статьи решительно отказывались оправдать прошлое ссылками на вынужденность, на экстремальные условия, «оправдать политические деформации и преступления перед социализмом. Защищая Сталина,— было написано в статье,— отстаивают тем самым и сохранение в нашей жизни, практике порожденных им методов... созданных им общественных и государственных структур... А самое главное — защищают право на произвол».

Безапелляционность публичных оценок, подтвержденная авторитетом высших партийных органов (в частности, XIX Всесоюзной партийной конференции), оборвала на некоторое время попытки оправдать прошлое, вполне директивно закрыла дискуссии на эту тему, лишив на некоторое время открытых сторонников Н. Андреевой возможности продолжать спор.

Однако произошло нечто большее, чем просто вмешательство Политбюро в исторические дискуссии, имевшие политические следствия. Прецедентов этому в прошлом было немало. Случилось другое: осуждение публикации Н. Андреевой стало в глазах широких слоев интеллигенции, пожалуй, последним шагом на пути к осуждению всей истории партии и советского социализма как системы. Конечно, это не было сознательным шагом лидеров «перестройки». Просто все эти исторические споры шли в обстановке нараставшего политического, экономического, межнационального кризиса, и публицистика на исторические темы, начав с поиска «идеалов социализма», привела к отрицанию социализма как позитивной идеи в условиях нашей страны.

Это открывало шлюзы для проникновения открытых антикоммунистических идей. Попытки ограничить этот процесс оказывались неэффективными, сводились к раздраженному ворчанию, впрочем — уже не пугавшему. Позволим себе в качестве примера процитировать «Рабочую запись» заседания Политбюро 29 июня 1989 г., когда возник вопрос: можно ли разрешить издать в СССР «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына?

«Горбачев. Теперь вопрос о публикации произведений Солженицына.

Медведев. "Архипелаг ГУЛАГ" — это 13 печатных листов... Читать его трудно и нудно...

Рыжков. ...Начиная со времен Ленина. Это будет бомба...

Горбачев. ...Прохлопали, когда во времена его работы над "Иваном Денисовичем" допустили его до архивов...

Чебриков. Нет, в архивы его не пускали.

Медведев. Он получил около трехсот воспоминаний различных лиц...

Горбачев. Дело не в Сталине, а в утверждении, что он верный ученик Ленина. Продолжил его дело. Причем это он делает со ссылками на телефонограммы, письма Ленина.

Лигачев. Как же мы можем разрешить такое писать о Ленине?

Горбачев. Итак, перед нами "Архипелаг ГУЛАГ". Думаю, нашим безоговорочным другом и перестройщиком он вряд ли когда-нибудь будет.

Шахназаров. Надо пойти на публикацию.

Горбачев. Владимир Александрович (Крючков), дай почитать его тем товарищам, кто не читал...

Шеварднадзе.Язато, чтобы публиковать.

Горбачев. Получается, что у Ленина чем хуже, тем лучше. Пусть страдают народы, гибнут в окопах... для человека только стремление к власти. ...Презрение к русскому народу...

Яковлев. Надо публиковать. Все за опубликование: Союз писателей, журналы...

Горбачев. Тогда, что же, только мы с вами остаемся?,.»¹⁰⁴

Все. Партийные идеологи не могли контролировать прошлое. Это лишало социалистический идеал утопической легкости, мешало выдвинуть очередную идею «демократического социализма» или чего-то похожего. Строительный материал для подобных утопий оказывался слишком запачканным грязью и кровью деятельности «борцов за светлое будущее». Это разглядело слишком много людей...

«Бунт» Ельцина

Мощное политическое начало 1987 г., выраженное в решениях январского Пленума ЦК КПСС, провозгласившего курс на демократизацию жизни в стране, не было подкреплено положительными изменениями в экономике страны. Горбачев по-прежнему видел главную проблему в том, что никто не заработал по- новому — ни в министерствах, ни на предприятиях, ни в партийном аппарате. На совещании у Горбачева 24 марта 1987 г. были подведены итоги поездок представителей высшего партийного руководства по стране. Итоги их личных наблюдений оказывались неутешительными: условия жизни людей не улучшились, нарастали трудности в промышленности, срывались поставки...

Летом 1987 г. в стране проходили выборы в местные Советы народных депутатов — местные органы власти. Было принято решение организовать эксперимент — разрешить провести в ряде избирательных округов голосование «в соответствии с установками январского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС», то есть разрешить выдвинуть по несколько кандидатов на одно место. Первые итоги эксперимента были подведены в записке секретаря ЦК Г Г1. Разумовского 29 июня 1987 г.¹⁰⁵: избиратели в 9 раз чаще, чем на предыдущих выборах, проголосовали «против» депутатов в областные и краевые Советы; власти впервые столкнулись с массовой неявкой избирателей на избирательные участки, в том числе и «без объяснения причин». Опять-таки впервые не состоялись выборы в 9 округах. Это еще не было политической грозой. Но вдали уже слышались первые ее раскаты.

Это впечатление дополнялось надписями на бюллетенях, которые были зафиксированы местными избирательными комиссиями. По советской политической традиции кое-кто из избирателей использовал бюллетени как «письма к власти», дописывая на них то, что считал необходимым сказать этой власти. Опять-таки все по той же традиции такие бюллетени объявлялись недействительными, но зато надписи копировались и передавались в «компетентные органы» — от КГБ до партийных властей. Обычно позже составлялись сводки наиболее типичных подобных надписей, которые доводились до сведения высшего партийного руководства. Так случилось и летом 1987 г.

Процитируем некоторые из надписей:

«Голосую за сухой закон, за заботу об одиноких людях, за борьбу с токсикоманией и курением»;

«Желаю, чтобы было как в 60-е годы: нормально с продуктами и не толкаться за спиртным»;

«Просим расширить ассортимент товаров кооперативной торговли»;

«Желательно, чтобы лучше была торговля овощами»;

«Упорядочить торговлю сахарным песком»;

«Нужно быстрее наверстывать отставание по выпуску дешевых и качественных товаров»;

«Выпускайте больше обуви, валенок»;

«На прилавках мало детских товаров»;

«В торговле много безобразий, продавцы обвешивают. Когда будет наведен порядок?»;

«Открыть дополнительные сберкассы, наладить бесперебойный прием стеклопосуды»;

«Когда прекратится повышение цен на предметы первой необходимости?»;

«Почему нет мясных продуктов по государственной цене, а только комиссионные? А где же государственная продукция?»;

«Требуем справедливого распределения мясных продуктов — по талонам»;

«Поставьте сферу быта и другие организации, обслуживающие население, в зависимость от потребителя, а не наоборот».

Надписи на бюллетенях в Москве были более политизированы:

«Когда кончится словоблудие? Когда начнутся дела согласно постановлениям ЦК КПСС?»;

«Наказ один — на руководящие посты назначать беспартийных, а коммунисты показали себя, от мала до велика, жуликами»;

«До тех пор, пока будет одна партия, ничего хорошего ждать нельзя»;

«Просим выступить в защиту патриотического движения общества "Память"»;

«Власть должна принадлежать Советам, а не партии. Вывести войска из Афганистана».

Настораживали надписи на бюллетенях в союзных республиках. На Украине писали:

«У нас однопартийная система, а должна быть многопартийная, чтобы ни одна партия не могла давить на Советы народных депутатов»;

«Выборы — чистая формальность, наши депутаты — пустое место в Советах. Фактически вся власть находится в партийных органах и исполкомах, которые решают все и за всех»;

«Закрыть Чернобыльскую АЭС, перепрофилировать ее с атомного горючего на природный газ или нефть. Прекратить продажу нефти и газа за границу и использовать их для электростанций в СССР».

В Эстонии:

«Советские войска — вон из Афганистана. Прекратить русский неоколониализм в союзных республиках»;

«Русские — домой!»;

«Не верю в советское правосудие».

Оставим эти надписи без комментариев. Они достаточно характеризовали состояние советского общества, рост его политизации, обострение социального противостояния.

28 мая 1987 г. в Москве случилось происшествие, напоминающее плохой анекдот. Немецкий летчик-любитель Матиас Руст вторгся в воздушное пространство СССР, долго летел вдоль Октябрьской железной дороги Ленинград — Москва и благополучно приземлился в Москве, напротив Кремля, на Васильевском спуске у Красной площади, заявив милиционерам, что он прилетел для встречи с Горбачевым.

Система ПВО, охрана Москвы, армия оскандалились. По словам председателя КГБ Чебрикова, «наши зенитчики 10 раз брали Руста на "мушку" и делали фотовыстрел — 100%-ное попадание». Но команды на настоящий выстрел они не имели, потому что главнокомандующий — сам Горбачев — находился в это время в Берлине. Ответственность на себя никто брать не стал. Память о недавней трагедии с южнокорейским лайнером сковала инициативу офицеров ПВО. Было принято решение отдать Руста под суд (ЧебрикоЕ полагал, что лучше отправить его в ФРГ, чтобы летчика судили в Гамбурге; Горбачев настаивал, чтобы его судили в СССР). За ненадлежащее исполнение служебных обязанностей был снят со своей должности и несколько позже выведен из числа кандидатов в члены Политбюро министр обороны С. Л. Соколов (на его место был назначен Д. Ф. Язов), около 150 генералов и офицеров пошли под суд или были сняты со своих должностей'⁰⁶.

Раздражение Горбачева на военных, своим бездействием нанесших ему, главе великой военной державы, оскорбление фактом прилета в Москву мальчишки Руста, сочеталось, как полагают военные, с желанием избавиться от министра обороны маршала С. Л. Соколова и командующего войсками ПВО генерала А. И. Колдунова, занимавших жесткую позицию на переговорах с США, возражавших, в частности, против ликвидации строившейся Красноярской радиолокационной станции.

23 апреля 1987 г. на заседании Политбюро обсуждался вопрос о финансовом положении СССР. Докладывал Н. И. Рыжков. Он отметил снижение темпов роста экономики, дефицит финансов, настаивал на повышении значения экономических рычагов в управлении экономикой, в том числе на переводе всех отраслей материального производства на полный хозрасчет, сокращении государственных p<iCX( цов на жилье, дифференцировании платы за жилье, внесении изменений в ценовую политику, изменении функций Минфина, Госбанка, Госкомцен. С ним дискутировал председатель Государственного комитета СССР по ценам В. С. ■ 1авлов, указывавший, что в стране занижены цены на ресурсы и рабочую силу, убыточна добыча нефти, газа и угля. Поэтому перевод этих отраслей на хозрасчет, по мнению Павлова, невозможен'⁰⁷

Экономические проблемы, явственно определившиеся еще в начале 60-х гг., в частности огромная зависимость СССР от закупок хлеба за рубежом, сохранились и углубились в годы «перестройки» (см. табл. 1).

Таблица I

Год

Хлебофуражные ресурсы СССР

Импорт

% к общим ресурсам

Экспорт

% к общим ресурсам

1983

122,9

29,6

24,1

3,3

2,7

1984

125,5

52,8

42,1

3,0

2,4

1985

124,9

36,4

29,1

3,0

2,4

1986

123,6

29,1

23,5

3,2

2,6

1987

123,8

33,8

27,3

3,0

2,4

1988

104,4

23,0

26,8

3,2

3,1

Однако еще более сложным становилось финансовое положение страны. Приходится констатировать, что в эти годы произошло его стремительное ухудшение (см. табл. 2).

Импорт и экспорт зерна в СССР в 1983-1988 гг. (в млн. т)

Таблица 2

Задолженность и платежи СССР за погашение кредитов в свободно конвергируемой валюте (млрд. долл. США)

Платежный баланс в свободно конвертируемой валюте (млрд. долл. США)

1986

1987

1988

1989

1990

Поступ

Пла

Поступ

Пла

Поступ

Пла

Поступ

Пла

Поступ

Пла

ления

тежи

ления

теж;;

ления

тежи

ления

тежи

ления

тежи

Всего

30,0

44,3

26,4

40,2

26,8

45,4

31,2

56,3

30,3

43,2

Сальдо

-14,3

-13,8

-18,6

-25,1

-12,9

Осложнение экономического положения СССР толкало правительство к внешним займам И нефтяной наркотик экономики сменился на другой, несравненно более опасный,- - зависимость от внешних долгов. Внешний долг страны начал стремительно расти (см. табл. 3).

Таблица 3

Год

Задолженность

Платежи в погашение кредитов

всего

в том числе по долгосрочным кредитам

1981

24,7

6,3

0,7

1985

27,2

7,5

0,8

1986

39,4

15,9

0.9

1987

38,8

19,2

0,9

1988

40,3

20,0

0,8

1989

46,3

21,5

0,8

1990

57,6

11,8

0,7

1991

52,2

14,8

1,0

Платежи в погашение кредитов стремительно загоняли страну в долговую яму. Отметим, что реальное финансовое положение страны оставалось строжайшим государственным секретом. Поэтому влияние этого фактора маскировалось сменой экономических приоритетов и лозунгов. С 1988 г. лозунг «ускорение» был сменен на другой — «сильная социальная политика». Инвестиционные проекты сокращались, их приоритеты были обозначены в потребительском секторе; централизованные капиталовложения сократились в 1,3 раза, в металлургии и топливно-энергетическом комплексе — в 1,4 раза.

В июне 1987 г. состоялся Пленум ЦК КПСС, специально посвященный экономической концепции перестройки. Готовились к нему основательно. В загородной резиденции в Волынском работала группа ученых и работников аппарата ЦК, куда вошли известные экономисты А. Г Аганбегян, Л. И. Абалкин, С. А. Ситарян, Н. Я. Петраков, Г X. Попов. Суть экономических преобразований, как это было определено в докладе, состояла в повышении экономической самостоятельности предприятий, что становилось возможным, по мнению авторов, после принятия Закона о предприятии¹⁰⁸, что, в свою очередь, должно было привести к существенным изменениям в управлении экономикой. Выступая на пленуме, Горбачев по-прежнему призывал к повышению ответственности со стороны министерств и ведомств, Совета Министров и ЦК КПСС. В стране начиналисьэкономические реформы. Предпринимались шаги по отказу от централизованного государственного снабжения. Начиналась конверсия оборонных предприятий, в результате которой им пришлось заняться изготовлением оборудования для легкой и пищевой промышленности. Расширялись полномочия промышленных предприятий, возникали кооперативные предприятия. Происходила реорганизация банковской системы.

На пленуме звучало неприкрытое беспокойство по поводу перестройки. Выделялось выступление Б. Н. Ельцина, который заявил, что «прошло два года, а перестройка вглубь не пошла», подверг критике работу Секретариата ЦК, в деятельности которого, по его словам, ничего не изменилось -- все те же бумаги и все то же администрирование. Учитывая, что руководил работой Секретариата Лигачев, трудно было не понять слова Ельцина как прямую критику в его адрес.

Секретарь Ленинградского горкома партии Ю. Ф. Соловьев сетовал на неформальные объединения, появившиеся в городе¹⁰⁹

Именно в эти месяцы по всей стране стремительно стали появляться общественные объединения, ставившие своей задачей защиту исторических памятников, безжалостно уничтожавшихся в ходе всевозможных реконструкций. В Ленинграде это было массовое движение в защиту гостиницы «Астория» в центре города, той самой гостиницы, где закончил свою жизнь Сергей Есенин; в Москве нарастало недовольство уничтожением Поклонной горы, на месте которой планировалось водрузить очередной помпезный памятник в честь Победы ь Великой Отечественной войне, в Свердловске вызвали г-.озмущение планы выстроить на центральной площади города громадную гостнницу. Возникнув как протест против разрушения исторического прошлого, эти движения стремительно политизировались, вобрав в себя широчайший спектр мнений — от поддержки «перестройки» и осуждения местной администрации, «тормозящей» эти процессы, до националистических воззрений. Именно с такими движениями и пришлось столкнуться в Ленинграде и в Москве.

На июньском пленуме было принято другое важное решение — о проведении XIX Всесоюзной партийной конференции. Она должна была быть подготовлена в соответствии с решениями январского пленума, то есть с применением демократических процедур — выдвижением альтернативных кандидатур, тайным голосованием.

На пленуме произошли и изменения в составе Политбюро и Секретариата ЦК. Членами Политбюро стали Яковлев, Слюньков и Никонов. Бывший министр обороны маршал Соколов был освобожден от обязанностей кандидата в члены Политбюро, и на его место пришел новый министр обороны Д. Т. Язов.

Вечером 6 мая 1987 года в Москве на Манежной площади собралась многочисленная по тогдашним временам демонстрация. От 300 до 500 человек развернули лозунги с надписями: «Долой саботажников перестройки!», «Статус исто- рико-патриотическому объединению "Память"!», «Требуем встречи с М. С. Горбачевым и Б. Н. Ельциным!», «Требуем восстановить Поклонную гору!» Это была одна из первых действительно массовых демонстраций в Москве, организованная мало кому тогда известным обществом «Память».

Ельцин, узнав об этой демонстрации, отказался применить против демонстрантов традиционные для советского режима средства — милицию, дубинки, аресты. Он предложил лидерам демонстрации встретиться с ним и высказать свои требования. Встреча продолжалась около двух часов¹¹⁰ Ельцину жаловались на уничтожение исторических памятников в Москве, на американизацию культуры, на то, что архитекторы в своем стремлении водрузить новый памятник фактически уничтожили Поклонную гору, служившую одним из исторических символов столицы. Любопытно, что лидеры «Памяти» обвиняли во всем этом «противников перестройки».

В свою очередь, Ельцин соглашался с ними, признавая, что по Генеральному плану развития Москвы в 1935 г. было уничтожено свыше 2 тыс. исторических памятников, спорил, доказывал, что сейчас в Москве охраняется около 9,5 тыс. памятников, что объемы реставрационных работ выросли в 2 раза, размышлял и сомневался, что делать с Поклонной горой и с памятником Победы, который там намерились выстроить, признавал, что Моссовету следует определить порядок проведения митингов...¹¹¹

Встреча Ельцина с демонстрантами ломала все каноны, делала его положение очень уязвимым. Прежде всего, он позволил себе лично встретиться с протестовавшими людьми¹¹², создав тем самым опасный прецедент. Во-вторых, с его подачи один из официальных залов столицы оказался местом проведения незапланированной дискуссии, причем с людьми, не скрывавшими своих оппозиционных настроений. В-третьих, репутация «Памяти» в кругах московской интеллигенции как организации националистической и антисемитской (репутация, заметим, вполне оправданная!) бросала тень и на Ельцина — зачем он встречался с ними?

Несколькими годами позже Ельцин ответит своим противникам: «Если бы демонстранты получили дубинками по голове, это бы устроило моих оппонентов»"³.

о августа на заседании Политбюро Ельцин сообщил, что число заявок на проведение митингов и демонстраций возрастает; поэтому необходимо определить порядок их проведения, предусмотреть регулирование численности участников, места проведения, время этих митингов и демонстраций, нужно решение Моссовета по этому поводу. Так как в стране последние 70 лег все демонстрации и митинги ограничивались официальными праздниками 1 Мая и 7 Ноября, то предложения Ельцина опять выбивались из общего ряда.

Горбачев «в принципе» согласился, предложив подготовить предложения¹¹⁴

Споры о демонстрациях » Москве стали дополнительным поводом для ухудшения отношений Ельцина и Лигачева. «Второму секретарю» ЦК вообще было свойственно постоянно вмешиваться в вопросы, которые напрямую не относились к его компетенции, как это случалось в его отношениях с Председателем Совета Министров СССР Рыжковым, с возглавлявшим Совет Министров России Воротниковым. Доставалось и Ельцину. Тот. в свою очередь, пытался противостоять Лигачеву. Критические замечания Ельцина в адрес секретаря ЦК и методов его деятельности на июньском (1987 г.) Пленуме ЦК мстили в Лигачева. Открытый конфликт между ними вспыхнул на заседании Политбюро 10 сентября 1987 г., вскоре после отъезда Горбачева в отпуск. На это время Лигачев остался, как говорилось на партийном жаргоне, «на хозяйстве» и вел заседания Политбюро.

На заседании 10 сентября Лигачев возмущенно стал обвинять Ельцина в том, что Моссовет сам, без согласования с бюро Московского горкома партии, бзз консультаций с Политбюро разработал, принял, да к тому же и опубликовал в газете «Вечерняя Москва» правила проведения митингов и демонстраций. «Кто обсуждал их и с кем? Ведь еще 6 августа, когда ты, Борис Николаевич, поднимал на Политбюро этот вопрос, то Горбачев просил тебя проработать и внести предложения о порядке проведения всяких демонстраций, митингов и шествий. Ты согласился. А сделали по-другому. Ведь принятый Моссоветом порядок беспределен.,.);

Ельцин возражал: «Это дело Советов. Я же докладывал на Политбюро, было "дано добро^;'».

Лигачев снова атаковал Ельцина: «Неверно. Было дано принципиальное согласие разработать правила проведения митингов, шествий. Горбачев сказал: вносите предложения, а вы пустили на самотек. Надо же иметь единый порядок не только по Москве, но и по стране»¹¹⁵

Вина Ельцина, с точки зрения членов Политбюро, поддержавших Лигачева, была очевидной: он посягнул в обход Политбюро на создание нормы для всего СССР, так как Москва, конечно, создавала такой прецедент. К тому же он оказывался «прогрессивнее всех». А такое не прощают.

Решение Политбюро гласило: Воротникову. Ельцину, Лукьянову и Разумовскому совместно с юристами и МВД «проработать вопрос и внести на обсуждение в Политбюро».

Потом создавали «рабочую группу».

Потом обсуждали ее результаты и готовили записку в Политбюро.

Потом Политбюро обращалось в Верховный Совет СССР с предложением издать соответствующий указ о порядке проведения митингов и демонстраций...

12 сентября Ельцин направил письмо Горбачеву, отдыхавшему на юге. В нем он жаловался, что утратилась поддержка его деятельности как первого секретаря Московского горкома партии. Ельцин писал:

«Я всегда старался высказывать свою точку зрения, если даже она не совпадала с мнением других. В результате возникало все больше нежелательных ситуаций. А если сказать точнее — я оказался неподготовленным со всем своим стилем, прямотой, своей биографией работать в составе Политбюро.

Не могу не сказать о некоторых достаточно принципиальных вопросах...

О стиле работы т. Лигачева Е. К. Мое мнение (да и других): он (стиль), особенно сейчас, негоден... А стиль его работы переходит в стиль Секретариата ЦК. Не разобравшись, его копируют и некоторые секретари "периферийных" комитетов. Но главное — проигрывает партия в целом...

Партийные организации оказались в хвосте всех грандиозных событий. Здесь перестройки... практически нет...

Задумано и сформулировано по-революционному. А реализация, именно в партии,— тот же, прежний конъюнктурно-местнический, мелкий, бюрократический, внешне громкий подход. Вот где начало разрыва между словом революционным и делом в партии, далеким от политического подхода...

...У Егора Кузьмича (Лигачева.— Авт.), по-моему, нет системы и культуры в работе. Постоянные его ссылки на "томский опыт" уже неудобно слушать.

В отношении меня после июньского Пленума ЦК и с учетом Политбюро 10 сентября нападки с его стороны я не могу назвать иначе, как скоординированная травля. Решение исполкома по демонстрациям — это городской вопрос, и решался он правильно. Мне непонятна роль созданной комиссии. (Позже Ельцин пояснил — речь шла о созданной Лигачевым комиссии Секретариата ЦК по проверке дел в Москве.— Авт.)

...Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и "перестроились" Но неужели им можно до конца верить? Они удобны и, прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобными и Вам...

...Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто и решить со мной вопрос. ...Дальше, при сегодняшней кадровой ситуации число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы.

...Вот некоторые причины и мотивы, побудившие меня обратиться к Вам с просьбой. Это не слабость и не трусость.

Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГККПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением.

Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС.

12 сентября 1987 г. С уважением, Б. Ельцин»"⁶

Письмо Ельцина — один из самых удивительных документов в истории партии. Беспрецедентно было то, что он требовал добровольной отставки с высших партийных постов. Еще важнее, что письмо Ельцина было документом политическим. Он мотивировал свою отставку несогласием с политикой партии, на словах громко ратовавшей за перестройку, а на деле, по его мнению, остававшейся неизменной, и Лигачев выступал прежде всего как символ этой неменяемости партийного аппарата. Это документ разочарования, неоправдавшихся надежд на реформирование страны, расплаты за веру в Горбачева. Это был документ громадного личного мужества, мужества безоглядного, граничившего с отчаянностью. Достигнуть высших партийных должностей было невероятно трудно. Но потерять их, оказаться выброшенным из тесного круга «соратников по партии» означало превратиться в изгоя, в политического преступника, на избиении которого долго будут практиковаться правоверные карьеристы. Отметим, что, сжигая за собой мосты, Ельцин использовал ряд аргументов, которые должны были задевать лично самого Горбачева. Двусмысленно звучало утверждение Ельцина, что он со «своей прямотой, своей биографией» не хочет работать в составе Политбюро. Брезгует, лучше других?

Это был скандал. Горбачев пытался превратить его в скандал «семейный». Ему было не до этого. Он писал в Ливадии книгу «Перестройка для всего мира и новое мышление. Для нашей страны и для всего мира». Обязательства перед издательствами «Харпер и Роу» и «Саймон и Шустер» держали его в Крыму, где он в очередной раз редактировал книгу, подготовленную его помощниками¹¹⁷ Ельцин звонил в Крым, спрашивал Горбачева о судьбе своего заявления, тот уходил от ответа, предлагал вернуться к нему после Октябрьских праздников¹¹⁸ В кругу своих помощников Горбачев возмущался: «Недоволен ходом перестройки, работой Секретариата и многим другим. Ставит вопрос об его освобождении от работы в Политбюро. Наворочал дров в Москве, а теперь ищет, на кого свалить».

Опытный, хорошо знавший своего «шефа» В. И. Болдин заметил: «Зная характер Горбачева, я считал, что дело не в предстоящем празднике Октября, а в том, что Генсек хочет помариновать Ельцина в связи с такого рода письмом, сбить эмоции и принять секретаря горкома не тогда, когда он попросит, а когда захочет сам»¹¹⁹

Ответа от Горбачева не было. Развязка откладывалась. Все шло по-прежнему. Ельцин работал, спорил на Политбюро, в частности, по содержанию доклада, с которым Горбачев должен был выступить на октябрьском пленуме¹²⁰.

Октябрьский Пленум ЦК КПСС 1987 г.

21 октября открылся Пленум ЦК КПСС, в повестке которого значилось: «Вопросы, связанные с 70-летием Октября, и некоторые текущие задачи»¹²¹ Горбачев выступил с докладом, который был, пожалуй, одним из лучших в его политической карьере. Мощное историческое начало, построенное в значительной степени не только на новых документах из Архива Политбюро, но и на попытках нового понимания исторического развития страны, было продолжено вполне уместными для такого жанра выступлений критическими нотами «скромных пока успехов перестройки», конкретными замечаниями в адрес руководителей министерств и ведомств, секретарей обкомов и аппарата ЦК.

По окончании доклада Лигачев, ведший заседание, задал ритуальный вопрос: «...возможно, у кого-нибудь будут вопросы? Нет вопросов? Пожалуйста. Нет вопросов? Если вопросов кет. то нам надо посоветоваться.

Горбачев. У тс¹ Ельцина есть вопрос.

Председательствующий товарищ Лигачев. Тогда посоветуемся. Есть ли нам необходимость открывать прения?

Голоса. Нет.

Председательствующий товарищ Лигачев. Нет.

Горбачев. У товарища Ельцина есть какое-то заявление.

Председательствующий товарищ Лигачев. Слово предоставляется товарищу Ельцину Борису Николаевичу, кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС, первому секретарю Московского горкома КПСС. Пожалуйста, Борис Николаевич»¹²²

Очевидно, что на выступлении Ельцина настаивал Горбачев. Хотел ли Ельцин выступать на пленуме? «Не знаю,— вспоминал В. И. Болдин, тогда заведующий Общим отделом ЦК КПСС,— действительно ли хотел что-то (Ельцин.— Авт.) добавить или нет. Видно было только членам президиума. Б. Н. Ельцин сидел в первом ряду, и многие, глядя в зал, могли не заметить его поднятую руку»¹²³ Сидевший в президиуме Воротников пишет следующее: «В первом ряду, где сидели кандидаты в члены Политбюро, как-то неуверенно поднял руку Б. Н. Ельцин, потом опустил»¹²⁴.

Кому выступать на пленуме, испокон веков решал президиум. Горбачев вытащил Ельцина выступать.

Сам Ельцин так писал об этом: «Напомню, в письме я попросил освободить меня от должности кандидата в члены Политбюро и первого секретаря МГК и выразил надежду, что для решения этого вопроса мне не придется обращаться к Пленуму ЦК. О том, что мы встретимся (с Горбачевым.— Авт.) после пленума, разговора не было. "Позже" — и все... Горбачев молчит. ...Я понял, что он решил вынести вопрос на заседание Пленума ЦК, чтобы уже не один на один, а именно там устроить публичный разговор со мной»¹²⁵

При анализе сведений об октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС создается впечатление, что Ельцин не хотел выступать на нем, не готовился к этому. «На пленум я пошел без подготовленного выступления, лишь набросал на бумаге семь тезисов...» Его вынудили — он и выступил.

Его выступление позже многие участники пленума объявляли сумбурным. Оно и не могло быть другим. Экспромты в кремлевском зале для пленумов получаются плохо.

Ельцин повторял многое из того, что он сообщил Горбачеву в своем письме от 12 сентября. Кстати, если бы он готовился к выступлению, то, конечно, захватил бы копию своего письма. Ельцин критиковал Лигачева, обвинял его в «накачках», говорил о том, что преждевременные обязательства, раздаваемые на прошедшем съезде партии,— решить все проблемы за два-три года — не реализованы, поэтому надо осторожно раздавать новые, заметил, что перестройка идет волнообразно — то подъемы, как перед январским пленумом, то спады, вера у людей в перестройку падает, что один из уроков, которые следует извлечь из истории, состоит в том, что власть в партии оказывалась в руках одного человека, освобожденного от критики. Ельцин говорил, что и сейчас в Политбюро много славословия в адрес Генерального секретаря. Он закончил просьбой об отставке из Политбюро, напомнив, что соответствующее заявление он уже подал¹²⁶.

То, что говорил Ельцин на октябрьском пленуме, по радикальности уступало тому, что было написано в его сентябрьском заявлении. Но Ельцин позволил себе давать оценку хода перестройки, более того — он был последователен в утверждении, что перестройка не приносит ожидаемых результатов. Напомним: он говорил об этом на заседании Политбюро 19 января, на июньском пленуме, в своем письме Горбачеву. Он должен был повторить и повторил это и на октябрьском пленуме. В контексте ожидаемого праздника — 70-летия Октябрьской революции и после пафосного доклада Горбачева это выглядело просто как контрреволюция. Полагаем, что на этот результат и рассчитывал Горбачев, которому были необходимы убедительные причины для того, чтобы не дать Ельцину уйти в отставку по собственпому желанию, не отпустить его «с миром» из Политбюро, а выгнать, обвинив и унизив.

Все выступление Ельцина занимает менее двух страниц опубликованной стенограммы. Обсуждение его — 48 страниц. Это 48 страниц соревнования в обвинениях и оскорблениях Ельцина. Первым начал Лигачев, утверждая, что все, что говорил Ельцин, не соответствует действительности, а его заявление о падении у советских людей веры в перестройку — грубая политическая ошибка. Председатель Комитета народного контроля С. И. Манякин, объясняя выступление Ельцина его политической незрелостью, напомнил, что и в партию-то он вступил поздно, сказал, что случившееся не следует драматизировать — «это естественный процесс и закономерный финал» Ельцина¹²⁷, что надо «закручивать гайки». Астраханский первый секретарь Л. А. Бородин, с удовольствием напомнив, что свою партийную карьеру начинал еще при Сталине, объявил Ельпчьа дезертиром. Секретарь Московского обкома В. К. Месяц грехом Ельцина считал его «оригинальничанье»: и пленумы он в горкоме вел не так, как было принято, и с иностранными журналистами и дипломатами встречался.

Не пожалели обвинений в адрес Ельцина и его земляки, вместе с ним работавшие в Свердловске,— Я. П. Рябов, Н. И. Рыжков (его выступление в полтора раза больше выступления самого Ельцина), Г. В. Колбин.

По Ельцину прошлись «катком» выступлений все члены Политбюро. Тот же Рыжков сказал, что «такими заявлениями вбивается клин в Политбюро», что у Ельцина начал развиваться «политический нигилизм», он заигрывает с заграницей¹²⁸. Воротников был первым, употребившим в адрес Ельцина определение «политически амбициозен», что было равносильно обвинению. Чебриков выступал основательно, продуманно, бил умело. Его выступление производит впечатление подготовленного заранее. Там было и сакраментальное — Ельцин думает больше о себе, чем о партии, о стране, о Москве. «Не полюбил ты, Борис Николаевич, москвичей. Если бы полюбил Москву, то ты бы никогда не позволил себе сегодня произнести такую речь с этой трибуны». Чебриков обвинял Ельцина в том, что он не разобрался в московских проблемах, и вообще его выступление льет воду на мельницу сотен и тысяч аналитиков на Западе¹²⁹. Яковлев дал всему происходившему четкую квалификацию: ельцинское «выступление ошибочно политически и несостоятельно нравственно. Политически неверно потому, что исходит из неверной оценки обстановки в стране, из неверной оценки... позиций, которые занимают Политбюро, Секретариат ЦК КПСС. ...А безнравственно... потому, что поставил свои личные амбиции, личные интересы выше общепартийных...» Ельцин, по его мнению, увлечен левореволюционной фразой, собственной личностью¹³⁰.

Шеварднадзе, найдя выразительные и красивые слова, чтобы похвалить доклад Горбачева, нашел и определения для выступления Ельцина: «Как его охарактеризовать? Здесь употреблялись разные термины, например консерватизм. Я бы добавил — примитивизм. Но скорей всего — и это, пожалуй, наиболее концентрированная оценка — безответственность. Безответственность перед партией, перед народом, перед друзьями и коллегами, товарищами по Политбюро». «Но вам,— обращаясь к Ельцину, говорил Шеварднадзе,— не удастся столкнуть Центральный Комитет с Московской городской партийной организацией. Нет, не удастся!» — и сорвал на этом аплодисменты участников пленума¹³¹

Соломенцев, скучно и много говоривший о единстве в партии, неожиданно закончил «московскими сюжетами»: «Доходят ведь до каждого из нас разговоры, определенные оценки — не одобряют москвичи такое поведение. ...И почему вы набрались смелости оговаривать деятельность отдельных работников и деятельность Политбюро?»¹³²

Предварительный итог подводил номенклатурный рабочий (бригадир-строитель), многолетний член ЦК КПСС В. А. Затворницкий. Он заявил, что пленум слишком долго возится с Ельциным. «Мы с Хрущевым, например, в полтора раза быстрее справились»¹³³

Окончательные итоги подводил Горбачев. Он предоставил было слово Ельцину, но не утерпел, начал его перебивать и в конце концов начал выступать сам. В своем выступлении он сообщил, что Ельцин прислал ему письмо об отставке на юг, но они условились вернуться к этому вопросу после Октябрьских праздников. «...Не время обсуждать вопрос, а надо действовать. И в самом деле, товарищи, минуты свободной нет». Горбачев уверял, что Ельцин нарушил договоренность, выступив на пленуме. Дальше следовал многословный поток обвинений в адрес Ельцина¹³⁴.

В результате специальным постановлением этого пленума выступление Ельцина было признано «политически ошибочным». Политбюро ЦК КПСС, Московскому горкому партии поручалось «рассмотреть вопрос о заявлении товарища Ельцина Б. Н. об освобождении его от обязанностей первого секретаря МГК КПСС с учетом мнения, состоявшегося на Пленуме ЦК»¹³⁵

Решение-то приняли, но объявить не спешили, опасались. При всей пропагандированной гласности тексты выступлений на пленуме замалчивались. По стране поползли слухи. Выступление Ельцина стало стремительно обрастать легендами, самыми неправдоподобными и живописными подробностями. Появились апокрифические тексты его выступления. По всем законам социальной психологии в уста Ельцина вкладывались фразы, которые хотели от него услышать. Среди них — обличение привилегий номенклатуры, критика в адрес жены Горбачева — Раисы Максимовны, не только везде и всюду сопровождавшей мужа, вплоть до посещения боевых кораблей, на которые по русским военным традициям вход женщинам был запрещен, но и вмешивавшейся в дела государственного управления. Ельцину приписывали слова, будто он, обратившись на пленуме лично к Горбачеву, просил избавить от вмешательства в его работу, от ежедневных указующих звонков Раисы Максимовны.

Между тем партийное руководство ш>мно праздновало 70-ю годовщину Октябрьской революции. 2 ноября в Кремлевском Дворце съездов прошло очередное торжественное заседание, на котором Горбачев выступил с докладом «Октябрь и перестройка: революция продолжается». Заседали два дня. А тут подошла кульминация праздника — 7 ноября состоялся большой военный парад, демонстрация москвичей, вечером прием в Кремле...

Череду праздников прервало чрезвычайное происшествие. Утром 9 ноября стало известно о попытке самоубийства Ельцина¹³⁶ В своем кабинете, точнее — в комнате отдыха рядом с кабинетом, он нанес себе удар в грудь ножницами. Ножницы для разрезания конвертов с длинными острыми лезвиями попали в ребро и скользнули по груди. Горбачев в своих мемуарах утверждает: Ельцин «симулировал покушение на самоубийство»¹³⁷ Утверждение неосновательное и неубедительное, превращающееся для Горбачева в самооправдание.

Горбачев использовал это событие по-своему. «А тогда, 9 ноября,— пишет он,— снова пришлось срочно собирать членов Политбюро. Врачи еще раз подтвердили, что никакой опасности для жизни и здоровья рана не представляет. ...Обсудив всю эту информацию, решили, что вопрос о работе Ельцина надо ставить немедленно. Разговор с ним по телефону я провел сам. Чтобы снять малоприятную для него тему о том, что произошло, сразу же сказал, что обо всем знаю, догадываюсь и о его состоянии. Поэтому нужно наметить день и провести пленум МГК.

Мне показалось, он несколько растерялся:

Зачем такая спешка? Мне тут целую кучу лекарств прописали...

Лекарства дают, чтобы успокоить и поддержать тебя. А тянуть с пленумом ни к чему. Москва и так полна слухами и о твоем выступлении на Пленуме ЦК, и о твоем здоровье. Так что соберешься с духом, приедешь в горком и сам все расскажешь. Это в твоих интересах».

Именно тогда, в разговоре с Ельциным, Горбачев заявил ему, что в политику его, Ельцина, уже не пустят.

Разговор Горбачева с человеком, находящимся в тяжком душевном состоянии, человеком больным по любым медицинским стандартам, требование Горбачева, чтобы уже 11 ноября, через два дня после попытки самоубийства, Ельцин стоял перед пленумом Московского горкома партии, трудно не расценить как жестокий способ наказания, расправы над партийным бунтовщиком.

Попытки Ельцина апеллировать к врачебной этике, к клятве Гиппократа, которую давали врачи, были бесцеремонно оборваны медиками 4-го Главного управления Министерства здравоохранения, которые лечили партийно-государственную элиту: «У нас свой Гиппократ!»¹³⁸

ноября на Политбюро был решен вопрос о преемнике Ельцина на посту первого секретаря Московского горкома. Им стал Л. Н. Зайков.

ноября состоялся пленум Московского горкома партии. Тон на нем задал сам Горбачев. Пленум был злой, участники его соревновались в оскорблениях в адрес Ельцина, которого привезли на заседание, «накачав» лекарствами¹³⁹

Утром 12 ноября, в четверг, состоялось очередное заседание Политбюро. Обсуждали, как всегда, много вопросов. Среди них согласовывали вопрос, публиковать ли текст выступления Горбачева на пленуме Московского горкома. Договорились этот текст в полном виде не публиковать, а дать его в изложении. Процитируем Горбачева по «Рабочей записи» заседания Политбюро:

«...Во-первых, надо сказать, что Ельцин предпринял, по сути дела, атаку на перестройку, проявил непонимание ее темпов, характера. Более того, с демагогических позиций поднял вопрос о деятельности Политбюро и Секретариата. И в связи с этим сказать, что пленум единодушно это все осудил. Наверное, это все будет изложено полней, чем я говорю. В общем, отделить то, что подлежало политическому осуждению, а потом перейти ко второй части, к тому, что касается его, так сказать, подачи в отставку. Отметить, что его не поддерживают, хотя вначале поддержка была, на начальном этапе, когда провозглашались лозунги. А когда дело дошло до исполнения, не хватило пороху. Вот две такие уравновешивающие позиции.

И вот еще один вопрос для совета. Мы оценили выступление Ельцина как атаку на Политбюро и попытку внести сумятицу в работу пленума, дезориентировать его относительного того, как действует Политбюро. Как вы думаете, надо ли об этом говорить в изложении?

Демичев. Не надо.

Горбачев. А я думаю, это как раз покажет его авантюризм. Но тогда возникает вопрос: почему мы так остро провели Пленум ЦК? Все же понимают, что он мог вопросы, какие у него есть, поставить на Политбюро. А он вышел на пленум с такими намеками. Это у членов ЦК вызвало возмущение, и они ему дали бой. Поэтому обходить в информации этот вопрос не стоит, чтобы не показалось, что есть какая-то могучая оппозиционная сила. В общем, это просто авантюрист. Значит, все это даем в изложении?

Члены Пол итб юр о. Согласны»¹⁴⁰

Исключение Ельцина из высшего партийного руководства произвело, однако, совершенно не тот политический эффект, на который рассчитывали организаторы этой кампании. Еще недавно подобная расправа действительно устраняла человека из политики. Сейчас же произошло иное. Отставленный, уволенный Ельцин стремительно превращался в политическую фигуру, действующую вне правил политической жизни, существовавших в стране в течение 70 лет ее истории. Он превращался в лидера всех недовольных в стране, политического противника той партии, в руководстве которой он совсем недавно состоял. В стране, где не существовали оппозиционные партии, Ельцин становился лидером будущего движения. Лидер оппозиции появился. Были недовольные, готовые уйти в оппозицию. Так закладывались важные предпосылки острой политической борьбы и политической конфронтации ближайших лет, тех политических процессов, о которых и не догадывались организаторы «дела Ельцина».

Национальные дела

Национальный вопрос в СССР решен. Это утверждалось всей официальной пропагандой страны в течение десятилетий. Национальные проблемы, казалось, были вытеснены на периферию общественной жизни, проявлялись только в форме так называемых национальных пережитков. Не было недостатка в статьях, кинофильмах, книгах, прославлявших достижения «ленинской национальной политики».

Однако со второй половины 80-х гг. национальный фактор в политике обозначился с неожиданной силой. Едва ли не первым это обстоятельство зафиксировал Комитет государственной безопасности СССР. 1 декабря 1986 г. на совещании у Горбачева по подготовке пленума по кадровым вопросам председатель КГБ Чебриков настаивал на необходимости вынести на обсуждение будущего пленума национальные вопросы. Он сетовал на неблагополучную ситуацию с национальной интеллигенцией, жаловался, что много «копания, возни, сопоставления». Его рекомендации, впрочем, не отличались оригинальностью — «осмыслить кадровую политику», «практиковать обмен национальными кадрами»¹⁴¹.

Первые признаки нараставшего напряжения в межнациональных отношениях казались случайными, спорадическими. В мае 1986 г. Секретариат ЦК КПСС заслушал вопрос о столкновениях на межнациональной почве в Якутии. Поводом для них стала ссора на катке в Якутске, переросшая в трехдневную драку между русскими подростками и студентами-якутами Якутского университета. Студенты потребовали от заместителя министра внутренних дел В. Дедикова наказать виновных. Отсутствие необходимых, по мнению студентов, мер привело к тому, что перед зданием обкома начались молодежные демонстрации, в которых принимало участие до 600 человек. Демонстранты выдвигали лозунги «Якутия — для якутов», «Долой русских», призывали разгромить здание МВД, избили милиционера-русского. В актовом зале университета собрались студенты, молодежь. Выступавшие обвиняли русских в шовинизме, заявляли, что русские завоевали Якутию.

В постановлении Секретариата ЦК, специально рассматривавшем вопрос об этих волнениях, содержались стандартные формулировки: «Эти негативные проявления стали возможны вследствие серьезного ослабления идейно-воспитательной работы среди молодежи в духе советского патриотизма и социалистического интернационализма, игнорирования некоторых отрицательных наслоений в межнациональных отношениях. За пределами партийного внимания оказались вопросы культуры межнационального общения. Фактам неуважительного отношения к лицам другой национальности своевременной принципиальной оценки зачастую не давалось. Обком партии не занял принципиальной позиции по поводу нездоровой обстановки среди части обществоведов-ученых и преподавателей, а также писателей. Бытующие среди них взаимные упреки в отступлении от научных оценок событий и личностей из истории Якутии, обвинения в национализме, доходящие до оскорблений,— все это негативно сказывается на настроениях студенчества и молодежи...»

При справедливости ряда конкретных замечаний в документе Секретариата ЦК отсутствовала попытка выяснить глубинные причины, толкавшие молодежь, в том числе студенческую, в националистические движения.

События в Якутске стали «первым звонком». Однако его не услышали.

11 декабря 1986 г. на заседании Политбюро Горбачев проинформировал о том, что имеется заявление первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Д. А. Кунаева об отставке по возрасту и состоянию здоровья. Это заявление едва ли не было инспирировано самим Горбачевым, неоднократно жаловавшимся на то, что из Казахстана поступают многочисленные жалобы на Кунаева. По словам Горбачева, он беседовал с Кунаевым о его возможном преемнике. Тот, опять-таки по

ПЕРЕСТРОЙКА. ГЛАСНОСТЬ, УСКОРЕНИЕ КРИЗИСА (i 985-1989 гг.)

словам Горбачева, негативно охарактеризовал Председателя Совета Министров Казахстана Н. Назарбаева и заявил, что «сейчас некого ставить (на пост первого секретаря республики.— Авт.), тем более из местных казахов. Б этой сложной ситуации на посту первого секретаря должен быть русский»¹⁴². Политбюро ЦК КПСС решило рекомендовать (а по существу назначить) на этот пост Г. В. Колбина, прежде работавшего в Свердловской области, потом вторым секретарем ЦК Компартии Грузии, а позже — первым секретарем Ульяновского обкома партии. Дальнейшее, казалось, было делом техники. Колбина утвердили на бюро ЦК Компартии Казахстана, затем.пленуме ЦК этой компартии.

Однако старая схема на этот раз не сработала. Вечером 16 декабря, после того как объявили об отставке Кунаева и назначении Колбина, в Алма-Ате, столице Казахстана, начались волнения. Первоначально они вспыхнули среди студентов в общежитии Алма-Атинского государственного театрально-художественного института. Студенты протестовали против назначения русского первым секретарем Компартии Казахстана. Студентов театрально-художественного института поддержал институт иностранных языков.

Утром следующего дня, 17 декабря 1986 г., из ЦК Компартии Казахстана дежурному КГБ республики сообщили, что на площади имени Брежнева собираются группы молодежи. Туда выехала оперативная группа КГБ. На площади находилась толпа — более 200 человек — с плакатами и лозунгами. Волнения происходили под националистическими лозунгами. Толпа быстро росла, достигнув вскоре нескольких тысяч человек, большей частью молодежи. Милиция и КГБ попытались разогнать митинг. В ответ в ход пошли палки, камни, железные прутья.

Для подавления беспорядков, быстро распространявшихся по городу, были применены внутренние войска, курсанты училища МВД. Во время беспорядков 17-19 декабря 1986 г. погибли два сотрудника Министерства внутренних дел и один демонстрант, более 1 200 человек обратились за медицинской помощью, в том числе 774 сотрудника милиции и войск МВД, были повреждены и уничтожены многие десятки служебных машин.

В ночь с 18 на 19 декабря в Алма-Ате срочно собрали партийно-хозяйственный актив (700 человек), стшш проводить собрания на промышленных предприятиях. Политическое руководство в Москве требовало найти виновных. 18 декабря этот вопрос рассматривался на Политбюро. Предполагалось, что за волнениями стоит какая-то политическая фигура. В этом обвиняли Назарбаева, Кунаева. Опять-таки анализ ситуации не отдалялся от стандартных решений — (юшибки в кадровой политике». В политике более высокого уровня — национальной — сомнений не возникало.

465

Между тем в Казахстане противоречия нарастали долгие годы. На поверхности находились серьезные экологические проблемы, связанные с тем, что в Казахстане десятилетиями проводились испытания ядерного оружия; в республике ясно ощущались последствия экологической катастрофы — гибели Аральского моря; на севере Казахстана действовали многочисленные мощные металлургические комбинаты. На промышленном севере республики преобладали русские, составлявшие 37,8% всего населения; на юге преобладало казахское население. В сельском хозяйстве сосуществовали два основных типа его ведения — мощноезерновое производство, сложившееся в период «освоения целины» (в зерновых совхозах наряду с казахами жили русские, немцы, потомки спецпоселенцев военного времени, украинцы), и традиционное для казахов кочевое скотоводство. Кроме этого на юге республики развивалось хлопководство, производство бахчевых. Экономика Казахстана в значительной степени зависела от инвестиций в такие убыточные отрасли, как добыча угля; требовались значительные средства для поддержания орошаемого земледелия на юге республики. В течение десятилетий в Казахстане сложилось своеобразное распределение власти между местными элитами, в известной степени учитывавшее традиционное деление на «жу- зы» — родо-племенные организации, сохранившиеся в XX в.

Официальная пропаганда неустанно твердила о Казахстане как о примере успешного решения национальных проблем. Однако уже с конца 70-х гг. неуклонно нарастала миграция русского населения из республики. В 1979-1988 гг. из Казахстана выехало в Россию около 400 тыс. русских (6,6% общей численности русских в Казахстане)¹^ Расследования злоупотреблений местного руководства в 80-х гг., аналогичные тем, которые осуществлялись под руководством Гдляна в Узбекистане, вызвали дополнительное недовольство местных элит. Все это делало ситуацию в Казахстане, как и в других республиках Средней Азии, далекой от идиллической.

Летом 1987 г. с новой силой начались акции протеста крымских татар, настаивавших на возвращении на свою историческую родину — в Крым, требовавших восстановления крымско-татарской автономии в Крыму. Этот конфликт при кажущейся простоте — восстановлении той автономии, которую крымские татары получили еще декретом Ленина,-— свидетельствовал о чрезвычайной сложности восстановления «исторической справедливости». Такое решение «в лоб» неизбежно затрагивало большое число других вопросов и проблем. Прежде всего, возникала проблема изменения статуса Крыма, отмены решения Хрущева от 1954 г., которым Крым был передан Украине. В свою очередь, такие действия спровоцировали бы конфликт между Россией и Украиной. За сорок с лишним лет после депортации крымских татар изменился состав населения Крыма, и любые способы создания крымско-татарской автономии затрагивали интересы тамошнего населения. Практически такое же положение складывалось вокруг требований немцев Поволжья¹⁴⁴

Узлы, завязанные в прошлом, не развязывались.

Однако крупнейший этнический конфликт, без сомнения — повлиявший на судьбу СССР, развернулся в Закавказье. Причиной его стал спор о статусе Нагорного Карабаха — армянского анклава, обладавшего статусом автономной области на территории Азербайджана. Волнения в Карабахе и Армении с требованием воссоединения начались уже в 1987 г., приобретя особый размах к февралю 1988 г. Карабахская проблема заслуживает, безусловно, самостоятельного изучения. В нашей книге мы остановимся лишь на том, как события в Нагорном Карабахе оказали воздействие на развитие политической ситуации в СССР.

В Армении существовало убеждение, что Нагорный Карабах был насильственно отторгнут от Армении в 1923 г. под давлением турецкой дипломатии. Этот конфликт тлел все годы существования СССР. Армяне никогда не забывали о кровавых событиях 1915 г., о гибели полутора миллионов соотечественников от рук мусульман-турок. В период «гласности» эта тема вырвалась на первые страницы армянских газет. Старые конфликты приобрели способность дать новые, страшные всходы. Требование воссоединения армян стало политическим требованием армян Нагорного Карабаха, поддержанным фактически, а позже и юридически высшими органами власти Армении. В январе в Москву прибыла делегация армян Нагорного Карабаха, которая передала в ЦК КПСС и Верховный Совет СССР обращение о присоединении автономной области к Армении. Документы были приняты, и было дано обещание их «рассмотреть». Обычная бюрократическая формула была расценена как знак надежды, даже убеждение в том, что требования армян Нагорного Карабаха будут учтены¹⁴⁵ Это немедленно спровоцировало межгосударственный конфликт в рамках СССР, первый за всю его историю, приобретавший к тому же формы межэтнического конфликта. Начался массовый отток азербайджанцев из Армении, прежде всего из Кафанского и Мегринского районов.

С начала февраля в Армении и Нагорном Карабахе начались массовые манифестации, демонстрации, собрания на предприятиях и учреждениях под лозунгами защиты «перестройки» и воссоединения Карабаха с Арменией. 20 февраля внеочередная сессия областного Совета Нагорного Карабаха приняла решение просить Верховные Советы Азербайджана и Армении о передаче автономной области из состава Азербайджана в Армению. Это, в свою очередь, вызвало протест в Азербайджане. В столице республики Баку и его промышленном пригороде Сумгаите прошли демонстрации под лозунгами«Нагорно-Карабахская область — неотъемлемая часть Азербайджана».

21 февраля, в воскресенье, Политбюро собралось на свое внеочередное заседание. Причиной послужила стремительно осложнявшаяся ситуация в Закавказье. Карабахский конфликт был опасен тем, что среди политических противников центра оказались не диссиденты-националисты, а республики, раздраженные неспособностью союзных властей решить вопрос в их интересах. На уровне высшего партийного руководства Армении и Азербайджана было продемонстрировано категорическое нежелание учитывать позиции другой стороны. Лидер Азербайджана Багиров отказывался даже обсуждать этот вопрос. Учитывая, что интересы республиканского руководства были взаимоисключающими, союзное политическое руководство сочло за благо сохранить status quo. Но это не устраивало ни одну, ни другую сторону. Так впервые ясно выразились противоречия между местными республиканскими властными элитами и союзными властями. Впервые партийное руководство республик оказалось политическим противником союзных властей.

Отметим другое важное обстоятельство: карабахский конфликт уже с февраля 1988 г. стал непременной темой телевизионных передач, появившихся вскоре документальных фильмов, многочисленных журнальных и газетных публикаций. Это был первый межнациональный конфликт, ставший объектом пристального изучения. За развитием ситуации следила вся страна, и несомненно, что он стал своего рода «лабораторией» будущих конфликтов как на межнациональном уровне, так и — чем дальше, тем больше — между центром и национальными движениями в союзных республиках.

26 февраля было опубликовано обращение Горбачева к жителям Азербайджана и Армении. Он констатировал, что вопросу о Нагорном Карабахе «придана острота и драматичность, которые привели к напряженности и даже к действиям, выходящим за рамки закона», призывал «сосредоточиться на преодолении сложившейся ситуации, на решении конкретных экономических, социальных, экологических и других проблем, накопившихся в Азербайджане и Армении, в духе политики перестройки и обновления, осуществляемой во всей нашей стране»¹⁴⁶

В тот же день, 26 февраля, состоялась встреча Горбачева с представителями армянской творческой интеллигенции — писателем 3. Балаяном и поэтессой С. Капутикян. Горбачев высказал свою обеспокоенность развитием ситуации. Он говорил: «То, что происходит вокруг Карабаха,— это удар нам в спину. С трудом приходится сдерживать азербайджанцев, а главное — создается опасный прецедент. В стране несколько десятков потенциально опасных очагов противостояния на этнической почве, пример Карабаха может толкнуть на безрассудство тех, кто не рискует прибегать к насильственным действиям». В свою очередь С. Капутикян, жалуясь на вытеснение армян из другого анклава — из Нахичевани, напоминая о трагических событиях прошлого, жестко сформулировала свой вопрос Горбачеву: «Можем ли мы, вернувшись в Армению, говорить, что Генеральный секретарь твердо обещал гарантировать права армян Карабаха?»

«Повторяю, будет сделано все необходимое,— ответил Горбачев.— Не под-

„ 147

нимаите только территориального вопроса»

Сейчас можно с уверенностью утверждать: идея встречи Горбачева с представителями только армянской общественности, на которой обсуждалось будущее Карабаха, была плохой идеей, вне зависимости от тех правильных слов, которые на ней говорил Генеральный секретарь. В обстановке нараставшего недоверия между сторонами конфликта вольно или невольно было продемонстрировано, что Москва занимает в нем позицию одной из сторон. Это было бы допустимо, если бы политическое руководство действительно поддерживало одну сторону. Но этого не было! В результате появился новый мощный источник дестабилизации, к сожалению, уже на следующий день, 27 февраля.

В этот день в пригороде Баку, Сумгаите, начался кровавый погром армянского населения, продолжавшийся до 29 февраля. Министр обороны маршал Д. Т. Язов на заседании Политбюро 29 февраля 1988 г., подводя страшный итог случившегося, сообщил о диких подробностях этого погрома. По официальным данным, погибло 32 человека, более 100 были ранены, поджигали дома, автомобили, были разграблены многие армянские квартиры, людей избивали, насиловали. Группы от 10 до 100 человек бродили по городу, выбирая себе жертвы. Местная милиция не вмешивалась, фактически покровительствовала погромщикам. Из 20 задержанных преступников 16 были выпущены на свободу.

Министр обороны Язов, по приказу которог о в Сумгаит были введены курсанты военного училища для пресечения беспорядков, сообщал ужасные подробности: «Двум женщинам груди вырезали, одной голову отрезали, а с девочки кожу сняли. Вот такая дикость. Некоторые курсанты в обморок падали после того, как увидели это»¹⁴⁸.

На Политбюро возник спор: вводить ли в Сумгаите комендантский час и фактически объявлять город на чрезвычайном положении? На этом настаивал Г. П.

Разумовский. Язов колебался: если вводить комендантский час, значит, войска получают право открывать огонь. В то же время он склонялся к тому, что комендантский час нужен.

Горбачев, как всегда, пытался найти некий компромисс. Его предложение выглядело следующим образом:

«Оружие наготове иметь, но не стрелять. А то начнут подстреливать этих блуждающих.

Язов. Дадим оружие без патронов, потом будет идти бронетранспортер с патронами изолированно. Это сдблаем, организуем.

Горбачев. Патроны отдельно.

Язов. Если разрешите, то я даю такое указание.

Члены По л итбюро. Согласны...»

В этой ситуации Горбачев вспомнил о разрешении недавнего конфликта в Алма-Ате. Ему возражал М. С. Соломенцев: «Реакция другая, когда. Михаил Сергеевич, стоит ряд военных, а гут ряд-два рабочего класса, знаете, совсем другая обстановка. В Алма-Ате экстремистов и хулиганов сдержали рабочие отряды. В ночь, когда по Вашему поручению прилетел в Алма-Ату, мы собрали в три часа ночи республиканский актив, а к пяти часам утра сформировали рабочие отряды, и они сдержали этих националистов». Его поддержал заместитель заведующего Отделом организационно-партийной работы ЦК Е. 3. Разумов: «В Алма-Ате все решил рабочий класс. Там была другая обстановка, толпу сдержали отряды рабочих, в основном русских».

М. С. Горбачев, выслушав доклад маршала Язова. с горечью заключил:

«Необходима информация, а ее не добьешься, скрывают и те, и другие. Все повязаны. Бездействуют. Замешаны в этом товарищи из ЦК КП Азербайджана и КП Армении — и тот, и другой товарищ. Все они знают.

Громыко. В общем, работают не на полную мощность.

Горбачев. Нет Работают на полную мощность, только в другую сторону. Заигрывают с этими настроениями, оказались у них в плену, им уже отступить трудно...»¹⁴⁹

Нельзя считать, что политическое руководство СССР недооценивало опасность. Предусматривались меры, которые должны были включать:

ввод войск, исключить возможность захвата оружия;

установку контроля за радио и телевидением;

блокирование международных телефонных и телеграфных каналов;

исключение возможности прибытия в Армению иностранных журналистов.

Однако Горбачев не решался применять экстренные меры: «Мы делаем ставку на политическое решение вопросов... Мы в Афганистане ничего не можем решить, а тут, что же, гражданскую войну развязывать?»¹⁵⁰ У него сохранялась надежда на то, что и после Сумгаита остается возможность договоренностей между азербайджанским и армянским руководством.

21 марта на заседании Политбюро обсуждался вопрос «О некоторых неотложных мерах по нормализации обстановки в Азербайджане и Армении в связи с событиями вокруг Нагорного Карабаха». Информируя о нарастании конфликта, Горбачев сообщил о деятельности комитета «Карабах», превратившегося в неформальный центр власти в Армении. «Если мы подойдем к этим событиям с позиции интересов социализма, с позиции нашего многонационального государства,— заявил он,— то и для нас этот вопрос приобретет важнейшее политическое, государственное значение. Я бы сказал, что это выходит далеко за рамки Армении. Решается кардинальный вопрос. Речь идет о судьбе нашего многонационального государства, о судьбе нашей национальной политики, заложенной Лениным... На протяжении многих десятилетий мы все ограничивались полумерами, лишь бы, как говорят, утрясти. И сейчас мы, наверное, не предполагали, что дело может принять такой размах. Прямо надо сказать, товарищи, недооценили опасность. Ведь мы столкнулись с аналогичными проявлениями в среде крымских татар и прибалтов...»¹⁵¹

В данном случае с Горбачевым трудно не согласиться. Не была и данью привычной партийной риторике его ссылка на ленинскую национальную политику. Кризис переживала именно ленинская национальная политика, в основу которой были положены принципы национально-государственного деления, право наций на самоопределение вплоть до отделения, ленинская модель Советского Союза с ранжированием наций: 15 наций имели право создать союзные республики (азербайджанцы, армяне, белорусы, грузины, казахи, киргизы, латыши, литовцы, молдаване, русские, таджики, туркмены, узбеки, украинцы и эстонцы), ряд наций имели право на создание автономных республик в составе союзных (башкиры, буряты, дагестанцы, татары, калмыки, карелы, коми, марийцы, мордва, осетины, удмурты, чуваши, абхазы, тувинцы, каракалпаки, аджарцы, якуты), а также право «на пару» (!) создать автономные республики (чеченцы и ингуши, кабардинцы и балкарцы).

Кроме того, существовали нации, которые могли создавать только национальные округа,— коми, ханты и манси, ненцы, чукчи. С точки зрения историка или этнографа, трудно и едва ли возможно объяснить, чем вызвано было именно такое решение национальных проблем. Совершенно игнорировались такие факты, как наличие, а в ряде случаев — преобладание по численности русского населения в автономных и в союзных республиках, практическое исключение из этой этнографической «табели о рангах» многих народов, по численности в ряде случаев существенно превосходивших те, которым было даровано право создавать элементы собственной государственности.

Способ решения национальных проблем был своего рода «оценкой за поведение», которую проставляли народам, сначала создав, а потом уничтожив автономные республики немцев Поволжья и крымских татар, депортировав с Северного Кавказа чеченцев, ингушей, заселив их земли соседними народами, а потом милостиво даровав им возможность вернуться на Кавказ, «по определению» провоцируя будущие конфликты.

И рекомендация Е. К. Лигачева, прозвучавшая на том же заседании,— «целесообразно было бы в самые ближайшие дни укрепить руководство той или другой республики», так как «сами руководители, не побоюсь сказать, в значительной степени подвержены националистическим настроениям» — была рекомендацией из прошлого. Местная партийно-советская и хозяйственная номенклатура уже не считала выгодным для себя сохранять прежнюю полную зависимость от Москвы. Да она и не могла ее сохранить, так как массовые национальные движения, проникая в партийные организации республик, оказывали политическое давление на руководство республиканских ЦК. Ирония судьбы для ленинской национальной политики состояла в том, что местные элиты, состоявшие в своей основе из функционеров КПСС, на практике пытались реализовать (и, как известно, не без успеха) ленинский принцип «права наций на самоопределение вплоть до отделения».

Горбачев указывал: события в Карабахе начинают влиять на ситуацию в Прибалтике, на требования крымских татар. Он с горечью заметил: местное партийное руководство то заигрывает с националистами, то настаивает на помощи из Москвы. «Демирчян тянет время, заигрывает...— говорил он.— Еще вчера был героем, а сегодня звонит: спасайте».

«Лигачев. Мол, власть берут другие, вводите войска, вводите военное положение!»

По предложению Лигачева были сменены руководители республиканских партийных организаций: в Армении Демирчян был заменен на Арутюняна, в Азербайджане Багиров — на Везирова.

Партийный аппарат этих республик не только не препятствовал разжиганию межнациональной розни, но более того — сам активно участвовал в националистических движениях. Вопрос о национальной политике КПСС был вынесен на обсуждение ноябрьского (1988 г.) Пленума ЦК КПСС, однако становилось все более ясным, что националистические движения в союзных республиках все более находят поддержку в партийных структурах. Перед тем как развалился СССР, задолго до Беловежского соглашения, начался развал партии по национальному принципу. «Ядро советского строя», как Конституция 1977 г. определила КПСС, к концу 80-х гг. треснуло.

В то же время конфликт продолжал нарастать, превращался в «ненормальную нормальность». 14 июня Верховный Совет Армении дал согласие на включение Нагорно-Карабахской автономной области в состав Армении. 17 июня Верховный Совет Азербайджана подтвердил, что Нагорно-Карабахская автономная область остается в составе Азербайджана¹⁵².

На фоне карабахских событий начинапись сепаратистские движения и в других республиках. В Латвии, Литве, Эстонии начались выступления с требованием опубликовать «секретные протоколы» пакта Риббентропа — Молотова, сообщить сведения об обстоятельствах присоединения Прибалтийских республик к СССР в 1939-1940 гг. В начале июня 1988 г. в Литве был создан «Саюдис» — политическое движение, ставившее своей целью выход Литвы из СССР. Летом — осенью 1988 г. в Прибалтийских республиках возникли Народные фронты. Верховные Советы этих республик приняли решения о провозглашении национальных языков государственными, лишив русский язык этой роли. Учитывая многочисленность русского и русскоговорящего населения в этих республиках, эта мера воспринималась как дискриминационная по отношению к «оккупантам», как стали называть русских. Формально выход из СССР не провозглашался. Так, в резолюции съезда «Саюдиса» в октябре 1988 г. было зафиксировано, что «суверенитет Литовской ССР должен охватывать управление всеми сферами хозяйства, экономику, политику, формирование бюджета, финансовую, кредитную, торговую, налоговую и таможенную политику»¹⁵³, но за требованием экономической самостоятельности все более явственно зазвучали лозунги о политическом отделении.

Национальные проблемы обозначились и в, казалось бы, исторически и культурно близких России Украине и Белоруссии. Из Белоруссии в ЦК шли письма представителей национальной интеллигенции, протестовавших против сокращения сферы применения белорусского языка. «Великая Октябрьская социалистическая революция,— писали они Горбачеву в декабре 1986 г.,— открыла широкие возможности для развития белорусского языка и культуры. Значительные успехи в этом деле были достигнуты в первое десятилетие Советской власти. Компартия и правительство Белоруссии, руководствуясь ленинскими принципами и коренными интересами народа, провели в 20-е годы белорусизацию всех сфер жизни общества — государственного и партийного аппарата, школ, университета, других учебных заведений и научных учреждений, что решительным образом способствовало расцвету белорусской советской культуры и росту сознания широких народных масс». Деятели белорусской культуры настаивали на проведении нового этапа «белорусизации».

Предполагалось «осуществить в первую очередь следующие мероприятия:

а) приступить к введению белорусского языка в качестве рабочего в партийные, государственные (прежде всего это касается министерств просвещения, культуры, высшего и среднего специального образования, связи, государственных комитетов по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, по кинематографии, по телевидению и радиовещанию, Академии наук) и советские органы и учреждения республики;

б) ввести обязательный выпускной экзамен по белорусскому языку и литературе (сочинение) в средней школе и ло белорусскому языку (диктант) в восьмилетней (неполной средней; школе, независимо от того, на каком языке ведется обучение в этих школах;

в) ввести обязательный для всех абитуриентов (кроме прибывших из-за пределов БССР и СССР) вступительный экзамен по белорусскому языку и литературе...».

Деятели культуры, предложившие «план мероприятий белорусизации» в лучших (или худших?) советских традициях, не искали ответа на вопросы: почему среди населения республики русские школы пользовались предпочтением, насколько целесообразно обучение по техническим наукам на белорусском языке, какова экономическая, политическая, человеческая цена сепаратизации? Национальный фактор превращался в фетиш, в самостоятельную ценность, в фактор, обеспечивавший быструю и шумную карьеру представителям местных элит.

Руководство КПСС оказалось неспособным ответить на те вызовы, которые предъявили национальные проблемы. В сущности, в национальной политике КПСС существовали два теоретических принципа — принцип пролетарского, позже — социалистического интернационализма, который обеспечивал унитарность СССР и входивших в него частей, и принцип «права наций на самоопределение», воплотившийся в национально-государственном делении СССР.

Нетрудно разглядеть противоречия между двумя основополагающими подходами. Противоречия эти успешно преодолевались на уровне практической политики. Это было успешное сочетание методов кнута и пряника. Такими мерами были решительные расправы с «националистами» — от обвинения партийных руководителей в том, что они слишком далеко заходили по пути подчеркивания самостоятельности республик (расправа над деятелями, обвиненными по «ленинградскому делу», отставка лидеров Украины и Белоруссии Шелеста и Машеро- ва), до судебного преследования, ссылок и заключения в тюрьмы представителей местной интеллигенции, политических сторонников национальной независимости.

Однако не меньшее, если не .большее, значение имели другие методы. Прежде всего это постоянные субвенции в экономику союзных республик, как направлявшиеся непосредственно, так и поступавшие опосредованно, через финансирование союзных предприятий, расположенных на территории этих республик. Население союзных республик обладало значительными льготами в получении об-

И4

разования , существовали национальные квоты при поступлении в высшие учебные заведения, при назначении на ряд управленческих должностей и в «титульных); республиках, и в союзных органах власти. Брежневская «стабильность» означала, среди прочего, возрастание значения местных республиканских элит, Ценой лояльности центру стало практическое невмешательство Москвы в дела республик. Местные элиты были заинтересованы б сохранении связей с Москвой — источником средстр, путем к властным полномочиям в рамках Союза.

80-е годы изменили и ухудшили ситуацию. Прежде всего, начинавшийся экономический кризис ограничивал возможность субвенций, вливаний из союзног о бюджета в экономику республик. Этот фактор, безусловно, становился долговременным и важнейшим. Более того, неуклюжие попытки полицейскими методами разобраться в условиях поставок хлопка для текстильной промышленности Союза, осуществленные следственными группами Гдляна и Иванова и их коллег, породили массовое возмущение местных элит. Кстати, именно 1988 год стал временем особенно массированной пропагандистской кампании разоблачений обвиняемых по «узбекскому делу»¹³⁵ Власть в Москве оказалась неспособной поддерживать советскую империю силой. Более того, сила не бьгла применена тогда, когда в этом действительно была необходимость,— на начальных этапах конфликта в Карабахе.

Власть столкнулась с многообразием проявления национальных конфликтов. Это были протесты государств Прибалтики, включенных в состав СССР во время Второй мировой войны. Отчасти это положение касалось и Молдавии. Другой характер имели противоречия в Закавказье, где накопился исторический потенциал противоречий как между государствами, так и внутри этих государств (грузины — абхазы, грузины — осетины). Здесь центр выступал как г арант сохранения прежних автономий, что вызывало протест у националистов.

В Средней Азии существовали как опасность проникновения исламского фундаментализма, что грозило гибелью местным властным элитам, так и неуверенность в способности СССР защитить эти местные элитьг перед лицом усиливавшихся выступлений национальной интеллигенции. Кроме этого в Средней Азии существовали свои давние очаги межэтнических конфликтов вокруг традиционных ценностей — воды и сельскохозяйственных угодий, были недовольные произвольным присоединением народов к тому или иному государству (например, проблема таджиков в Узбекистане).

Для многочисленных автономий России представлялась актуальной задача выравнивания прав автономных и союзных республик, тем более что многие автономии, такие, как Якутия, Татарстан, Башкирия, обладали промышленно- экономическим потенциалом, превышавшим потенциал многих союзных республик. Особое место занимали сложнейшие проблемы восстановления прав репрессированных народов — чеченцев, ингушей, крымских татар, поволжских немцев.

И везде упорно разыгрывалась антирусская карта, всячески пропагандировалась мысль о том, что,республики «кормят» Россию и центр. В условиях экономического кризиса возникла соблазнительная мысль — уйти из СССР и добиваться экономического процветания в одиночку.

Многообразие и сложность национальных проблем требовали новых ответов на старые и новые вопросы, последовательности в осуществлении этой политики. Союзные же власти, казалось, были захвачены врасплох, занимались уговорами и увещеваниями. Партийно-советские способы «решения национального вопроса» оказались неприменимыми. Поражает, как быстро были утеряны рычаги влияния на положение в республиках. Национальные проблемы становились самостоятельным политическим фактором, определявшим судьбы СССР.

Накануне XIX Всесоюзной партийной конференции

Политбюро ЦК КПСС было тем политическим органом, который хотел и мог осуществлять политику «перестройки», используя рычаги партийного и государственного аппарата. Вместе с тем особая роль Политбюро как центра, нервного узла всей государственной системы управления СССР приводила к тому, что каждый член Политбюро был больше чем просто государственным чиновником высшего ранга. Он являл.ч и непосредственным начальником для многочисленных подведомственных ему партийно-государственных структур. Поэтому со времен Брежнева не существовало всевластия Генерального секретаря — он всегда был только «первым среди равных». Расстановка сил в Политбюро определяла вектор государственной политики СССР.

Специфика последней советской попытки реформировать общество состояла в том, что реформы эти осуществлялись долгое время «сверху», так как население страны, по крайней мере до первых относительно демократических выборов 1989 г., было лишено способов влияния на политическую жизнь. В стране по- прежнему не существовало сколько-нибудь массовых партий, кроме КПСС, а политические движения формировались на окраинах СССР, в союзных республиках. В этих условиях субъективный фактор — отношения в Политбюро, распределение симпатий и антипатий — немедленно становился политическим событием.

Скандал, вызванный отставкой Ельцина, при полном и единодушном осуждении бывшего секретаря Московского горкома партии всеми членами Политбюро объективно способствовал укреплению того крыла в Политбюро, которое считало необходимым сохранять верность социалистическим ценностям, было противником «очернения нашего исторического прошлого», с недоверием и подозрением относилось к Западу. Однако эта позиция, пользовавшаяся поддержкой Лигачева, Соломенцева, Воротникова, Зайкова, Громыко, Чебрикова, требовала формального закрепления — ее было необходимо зафиксировать специальным партийным решением. Известна также была иная позиция в Политбюро, которую занимали Яковлев, Шеварднадзе, Рыжков и Медведев, разделявшие мнение о необходимости осуществления экономических и политических реформ в стране, серьезных изменений в ее внешнеполитическом курсе. Решающей в определении дальнейшего курса «перестройки» оказывалась позиция Горбачева, вынужденного выбирать между этими двумя направлениями, складывавшимися в Политбюро.

О существующих противоречиях в Политбюро знала вся страна. Было известно и то, что два члена Политбюро, одновременно отвечающие за идеологию, имеют возможность непосредственно влиять на редакционную политику двух популярных изданий: Лигачев — на «Советскую Россию», Яковлев — на «Московские новости».

13 марта в газете «Советская. Россия» появилась статья тогда никому не известной преподавательницы одного из ленинградских высших учебных заведений Н. Андреевой «Не могу поступиться принципами». Статья была «заказной». Небольшое письмо Н. Андреевой, пришедшее «самотеком» в ЦК и попавшее в обзор писем, понравилось Лигачеву. Редактору «Советской России» В. В. Чики- ну «рекомендовали» подготовить статью с этим автором. В Ленинград был командирован опытный журналист, сотрудник газеты В. Денисов.

В результате совместной работы с Андреевой была подготовлена большая, в полной мере программная статья, опять-таки «согласованная» с заказчиком. Названием статьи стала цитата из одного из выступлений Горбачеву. Поводом для нее послужила критика драматургических произведений М. Шатрова, «очернявших», по мнению автора, облик Ленина. Однако литературно-критический аспект был именно поводом. Основным содержанием публикации стала попытка сформулировать идеологическую платформу «перестройки». Не отказываясь от необходимости реформирования советского общества, авторы статьи предлагали сверить курс с ценностями социализма. К числу этих ценностей относились исторический курс страны, достижения 30-40-х гг. Закономерно, что, утверждая это, Н. Андреева давала высокую оценку Сталину, критиковала троцкизм, старых и новых противников большевизма. Отметим, что статья, шедшая «вразрез» с обличительными публикациями «Московских новостей». «Огонька», «Литературной газеты», демонстрировала успешное владение приемами «перестроечной» критики — там были и ссылки на западные публикации, практически неизвестные в стране, и знание публикаций из спецхранов.

Н. Андреева обрушилась с критикой на сторонников «леволиберального социализма», обвинив их в фальсифицировании истории, в том, что они «внушают нам, что в прошлом страны реальны лишь ошибки и преступления, замалчивая при этом величайшие достижения прошлого и настоящего». Другой особенностью «леволибералов» была названа «явнзя или замаскированная космополитическая тенденция, некий безначальный ''интернационализм"».

«Авторы конъюнктурных поделок под эгидой нравственного и духовного "очищения",— писала «Советская Россия»,— размывают грани и i-.ритерии научной идеологии; манипулируя гласностью, насаждают внесоциалис \ический плю-

1S6

рализм...»

Дежурные цитаты из Горбачева не меняли главного — авторы статьи целились в «прорабов перестройки», в людей, которых ассоциировали с понятием «гласность», «новое мышление», то есть в конце концов в того же Горбачева и его ближайших сподвижников — Яковлева, Медведева, Шеварднадзе...

Принципиальный характер этой публикации, утверждавшей необходимость возвращения к традиционным советским ценностям, был несомненен, как и подчеркнутая ее полемичность, противостояние обличительным тенденциям, набиравшим силу в прессе.

Появление статьи Н. Андреевой в газете ЦК КПСС, да еще в той, за которой стоял формально «второй человек в партии» — Лигачев, было воспринято как «указание сверху». Истосковавшийся по идеологической ясности, по привычным оценкам партийный аппарат воспринял это как программу действий. Более того, такая оценка была поддержана и в ЦК. Планировались крупные идеологические кампании — в Ленинграде и Москве должны были состояться «читательские конференции» с обсуждением и поддержкой статьи. В ряде областей статья Н. Андреевой была перепечатана в местных партийных изданиях. Такая практика — перепечатка статей из центральной прессы — распространялась только на важнейшие партийные документы. Сам факт перепечатки свидетельствовал, что эту статью приравнивают к таким документам.

Пресса притихла. Казалось, что произошло восстановление оценок двадцатилетней давности. Удивительно и пугающе было то, что «гласность», только что торжествовавшая в средствах массовой информации, как-то испарилась, не оставив никаких попыток раскритиковать публикацию преподавательницы химии.

Помощник Горбачева, ставший заведующим Общим отделом ЦК, В. Болдин вспоминает, что первоначально статья П. Андреевой не вызвала возражений со стороны Генерального секретаря, «а возможно, даже имела поддержку в домашнем кругу, где делался самый пристрастный анализ всего, что публиковалось»¹⁵⁷

Однако спустя десять дней после выхода статьи положение резко изменилось. Полагаем, что вызвала тревогу та последовательность, с которой Лигачев насаждал свой курс, используя статью Н. Андреевой не только как идеологический императив, но и как платформу для пересмотра ориентиров, которые были сформулированы в юбилейном докладе Горбачева на октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК. В конце концов получалось так, что Лигачев стал действовать лично против Горбачева, а статья Н. Андреевой стала свидетельством противоречий и расхождений в Политбюро.

И Горбачев дал бой своим противникам. Впервые спор о статье Н. Андреевой возник 23 марта, во время перерыва в заседании Всесоюзного съезда колхозников. Но обсуждение не ограничилось обычным обменом мнениями. Два дня — 24 и 25 марта — Политбюро посвятило разбору истории с публикацией пресловутой статьи. «Горбачев,— вспоминает активный участник этого заседания В. И. Воротников,— повел речь о том, что эта статья не простая. Она носит деструктивный характер, направлена против перестройки. Не ясно, как она появилась в газете. Кто смотрел или нет ее в ЦК? Насколько меня информировали, смотрели,— подчеркнул Горбачев,-- даже, мол, после опубликования рекомендовали обсудить статью в партийных организациях. Что же это такое?!»'¹³

Горбачев оценил эту статью как «антиперестроечную платформу», которая тем более опасна, что впереди XIX Всесоюзная партийная конференция.

Лигачев оправдывался: статья подготовлена «не вчера», редактор «Советской России» советовался в ЦК, ему ответили — решай сам. Редакция сама решила напечатать этот материал, а ЦК не давал указаний обсуждать его в парткомах, Лигачев не только оправдывался — он всячески отмежевывался от этой публикации. Складывается впечатление, что он не ожидал столь резкой реакции Генерального секретаря.

Воротников попытался «списать» статью на издержки «гласности»: «Мы уже давно решили дать свободу публикации редакциям».

Это вызвало новый поток критики Горбачева: статья подстрекательская, направлена против «перестройки».

На следующий день, 25 марта, на заседании Политбюро с анализом статьи выступил А. Н. Яковлев. Разделяя оценки Горбачева, он обосновал «антиперестроечный» характер статьи, попытки оправдать и обелить в ней преступления прошлого. Он настаивал на необходимости публичной реакции на выступление Н. Андреевой. Обсуждение принимало все более определенный характер. Резко против статьи выступили Н. И. Рыжков, В. А. Медведев, Э. А. Шеварднадзе. Прежние осторожные защитники публикации сейчас начали отмежевываться от нее. Роль виноватого отводилась редакции газеты. Звучали призывы «сохранить единство в Политбюро».

5 апреля 1988 г. в «Правде» была опубликована статья, подготовленная Яковлевым, Медведевым, Болдиным с участием сотрудников газеты. Выступление «Советской России» оценивалось как «манифест антиперестроечных сил», как попытка переоценить все сделанное в период «перестройки». Нина Андреева превращалась в своего рода символ консервативных, необольшевистских сил.

История с публикацией статьи Н. Андреевой имела ряд продолжений. Лигачев остался в Политбюро, но его влияние заметно ослабло. Он постепенно утратил право проводить заседания Секретариата ЦК КПСС. Значительно возросла роль Яковлева. Он стал идеологом перестроечного процесса. Полемика «Правды» с «Советской Россией» — впрочем, здесь лучше говорить не о полемике, а о выговоре, который «Советская Россия» получила от главной партийной газеты страны,— еще раз продемонстрировала наличие в составе Политбюро разных подходов к осуществлению внутренней политики. Было также ясно, что на этом этапе Горбачев оказался в рядах радикального крыла Политбюро.

Полемика вокруг статьи Н. Андреевой стала, пожалуй, основным событием, подготовившим общественно-политическую обстановку, в которой проходила XIX Всесоюзная партийная конференция. «Сама того не желая,— писал Горбачев,— объективно нам помогла Нина Андреева. В этом смысле ей надо было бы какой-то приз учредить... "За вклад в прояснение позиций"»¹⁵⁹ Шутка Горбачева имела под собой серьезные основания: позиции консервативных сил в партийном руководстве оказались ослабленными. Это создало возможность принять на XIX Всесоюзной партийной конференции КПСС важнейшие решения по реформированию политической системы в стране.

Анализируя ход работы и решения, принятые на этой партконференции, необходимо отметить и то, что делегатов на нее выбирали. Выбирали из альтернативных кандидатов на партийных собраниях по всей стране. На конференцию попали и те люди, которые не смоли бы стать делегатами из-за противоречий с официальным партийным аппаратом.

XIX Всесоюзная партийная конференция

28 июня 1988 г. начала работу XIX Всесоюзная конференция КПСС. Главной ее темой стало обсуждение путей реформирования советской политической системы. Из всех политических мероприятий, осуществленных Горбачевым как Генеральным секретарем ЦК КПСС, это было едва ли не самым радикальным и реформистским.

Выступая на конференции, Горбачев призывал осуществить реформу нашей политической системы, дальнейшую демократизацию общества, экономические преобразования, расширить поле гласности, сетовал, что американцы смогли втянуть СССР в гонку вооружений, что не могло не сказаться на экономическом положении страны, настаивал на разделении партийно-политических и хозяйственно-управленческих функций.

Особое место в его выступлении заняло обоснование необходимости реформировать Советы, «восстановить полновластие Советов». Предполагалось разделить на местах представительную власть (Советы) и исполнительную (исполкомы). Реформа Советов должна была непосредственно затронуть местный партийный аппарат. Предполагалось рекомендовать на пост председателей Советов первых секретарей местных организаций КПСС. Таким образом, должно было произойти сближение, если не срастание Советов и КПСС, превращение КПСС в партию, получившую на выборах контроль над органами представительной власти.

Была предложена реформа центральных органов власти. Решено было вернуться к старому принципу «партийной археологии» — восстановлению политических институтов ленинских времен. Было предложено воссоздать в качестве высшего органа представительной власти Съезд народных депутатов. Предполагалось, что часть депутатов — 1 500 человек — избирается на основе прямых альтернативных выборов, а 750 выдвигаются официально зарегистрированными общественными организациями — КПСС, комсомолом, профсоюзами, научными обществами, многочисленными творческими союзами и любительскими объединениями — от Союза писателей СССР до Общества филателистов. Незамысловатый расчет состоял в том, что эти общественные организации, контролируемые КПСС, должны создать гарантированную политическую поддержку партии.

Съезд должен был собираться несколько раз в год, а его депутаты должны были заниматься в свободное от работы съезда время своими прежними делами. Из числа делегатов должен был быть избран съездом Верховный Совет численностью около 400 человек, члены которого должны были заниматься законодательной деятельностью на постоянной основе. Предполагалось также, что все 2 250 депутатов постепенно смогут поработать в составе Верховного Совета.

В связи с предстоящей реформой резко возрастало политическое значение будущего Председателя Верховного Совета СССР. На это место целился сам Горбачев. Поэтому А. Громыко предстояло вскоре уйти на пенсию, оставив свой пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, о чем и было объявлено вскоре на очередном Пленуме ЦК КПСС.

Горбачев потребовал реформы партийного аппарата, сокращения его функций и численности в связи с тем, что часть обязанностей аппарата ЦК КПСС будет передана государственным органам.

В многочисленных выступлениях на конференции довольно ясно определились два крыла в партии. Одно из них — назовем его реформаторским — отождествлялось тогда с Горбачевым и Яковлевым, кстати, председательствовавшим на ряде заседаний конференции. Они отстаивали концепцию «совершенствования социализма», тот курс, который был выражен в формуле, произнесенной Горбачевым: «Больше демократии, больше социализма».

Эту точку зрения разделяли В. В. Бакатин, а также экономист, заместитель Председателя Совета Министров СССР Л. И. Абалкин, актер М. А. Ульянов и ряд других выступающих.

Но на конференции определилось и другое крыло, выступившее с плохо скрытой критикой этой концепции. Писатель Ю. В. Бондарев сравнил «перестройку» с самолетом, который поднялся в воздух, не зная, где ему суждено будет приземлиться. «Перестройку» обвиняли в том, что она лишена четких целей и ориентиров, что, разрушая старое, не создает нового. Остро критиковали гласность. «И человека, и муху можно газетой прихлопнуть»,— говорил Бондарев, встречая всеобщее одобрение зала. Ему вторил Г В. Колбин, жаловавшийся на «откровенные нападки на партийные кадры», на попытки подавлять инакомыслие в партии. В этом ясно проглядывалось недовольство тем, как закончилось обсуждение статьи Н. Андреевой. Ему вторил и ректор Московского университета А. А. Логунов, протестовавший против появления термина и политической характеристики «антиперестройщик», украинский писатель Б. Олейник, недовольный тем, что, «побивая культ, мы в своем не всегда благородном гневе бросаем камни и в народ».

Особое место на конференции заняло выступление Б. Н. Ельцина и полемика, развернувшаяся вокруг него. Делегатом Всесоюзной конференции Ельцин стал вопреки воле ЦК. Мощная поддержка его в партийных организациях Урала, во многих других регионах страны, доходившая до угроз начать забастовки, если Ельцин не станет делегатом, вынудила допустить его на конференцию.

Ельцин потребовал слова, в прямом смысле прорвался к трибуне. Его выступление можно условно разделить на две части. Прежде всего, это его оценка «перестройки». Она во многом перекликалась с выступлением Ельцина на октябрьском Пленуме ЦК КПСС. «Перестройка», по его словам, практически не затронула партию; лидеры партии, доведшие страну до кризиса, должны понести ответственность за результаты своей деятельности. Он остро критиковал привилегии «голодающей номенклатуры» — ее «спецполиклиники», «спецмагазины», «спецсанатории». В партии не должно быть «спецкоммунистов», заявлял Ельцин. Вторая тема касалась его самого. Ельцин попросил делегатов конференции «реабилитировать» его, отменить обвинения в его адрес, принятые на недавнем октябрьском Пленуме ЦК.

Однако попытка Ельцина сохранить и отчасти восстановить свое положение в партии вызвала резкий, даже грубый отпор со стороны «главных действующих лиц» недавнего пленума — Лигачева и Горбачева. Вновь посыпался поток обвинений в адрес Ельцина, вновь на трибуне появились «номенклатурные рабочие», обвинявшие Ельцина во всех грехах.

Злоба на Ельцина застлала глаза организаторам этой кампании. Они добились полностью противоположного результата. Конференция — не пленум партии. Ее подчеркнутые открытость и гласность сделали спор Ельцина с Горбачевым и Лигачевым известным всей стране. И слова Ельцина — его требование проводить прямые альтернативные выборы в партии, его критика привилегий номенклатуры, да и простое человеческое желание быть реабилитированным не после смерти (как это почти всегда происходило в советской истории), а при жизни — все это встретило поддержку людей. И чем больше, чем яростнее критиковали Ельцина его бывшие товарищи по партийному руководству, тем выше становился личный рейтинг Ельцина в обществе. «Товарищи по партийному руководству» добились и другого — они выталкивали Ельцина из партии.

Пройдет немного времени, и им придется сильно пожалеть об этом...

Важнейшим результатом XIX Всесоюзной партийной конференции стало то, что она дала старт политической реформе, открыла дорогу к выборам в стране как способу формирования представительной власти. Это был реальный шаг по пути реформирования советско-социалистического строя. Другое дело, что вскоре обнаружится неспособность этого строя к реформированию.

В ходе работы XIX Всесоюзной партийной конференции острой критике был подвергнут аппарат ЦК КПСС и управленческий аппарат вообще. Это положение стало отправным пунктом для начала реорганизации аппарата. Горбачев мало сомневался в том, что аппарат, бюрократия виноваты в многочисленныхпроблемах страны. Показательна его реакция на письмо депутата Кубинского поселкового Совета. Тот жаловался Генеральному секретарю ЦК, что «в поселке все, что можно, разрушено — магазин закрыли, автодорога не обслуживается... В Управлении железной дороги показали заместителю начальника по гражданским сооружениям газету с сообщением "В Политбюро ЦК КПСС", где говорится о необходимости газифицировать поселки. И что услышали в ответ? Пусть Политбюро и газифицирует. Слушайте, а мы такого бюрократа держим! ...Такие кадры нам не нужны. Разрушить эту номенклатуру. Развели бездельников, которые угождают только вышестоящим и совершенно глухи к людям»¹⁶⁰

Горбачеву было невдомек, что решением Политбюро, напечатанным в газете, газ не проводят, что требуются средства на большую и дорогостоящую работу, что эти деньги должны были быть заложены в бюджет, что, наконец, он, Генеральный секретарь, как член Президиума Верховного Совета СССР, несет ответственность за тот самый государственный бюджет, который обрек железнодорожный транспорт на такое положение, когда пристанционные поселки оказались в отчаянном положении, как и за то, кого и за что включали в номенклатуру.

8 сентября 1988 г. на заседании Политбюро рассматривалась записка Горбачева «К вопросу о реорганизации партийного аппарата». Обсуждение показало, что предстоящая реорганизация породит большие и сложные проблемы. По подсчетам Лигачева, «мы должны сократить где-то 700-800 тысяч человек. Только по областному, республиканскому, районному и городскому — 550 тысяч человек». Это приводило к неуверенности в аппарате, падению дисциплины чиновников, к местническим настроениям. Лигачеву вторил Рыжков, справедливо отмечавший, что «система складывалась 50 лет, от тридцатых годов. Теоретически все ясно, но практически будет сложно». Воротников опасался, что государственные органы не смогут выполнять ряд функций, которые прежде выполнялись партийным аппаратом.

Им возражали Яковлев, говоривший о том, что речь шла о революционном изменении функций власти, о необходимости учесть опыт мирового социализма, переосмыслить роль партии в обществе, повысить роль самоуправления, Шеварднадзе, сетовавший, что партия перестала заниматься политикой, внутренней и в значительной степени внешней. «Я, например, считаю,— заявил Шеварднадзе,— если бы действовали все демократические институты, то не было бы афганской трагедии, которая, как вы знаете, нам дорого обошлась». (О своей оценке на июньском (1980 г.) Пленуме ЦК КПСС вторжения в Афганистан как «смелого, единственно верного, единственно мудрого шага» он предпочел не вспоминать.)

Горбачев поддержал Шеварднадзе: «Неприятно слушать, когда ты говоришь, что партия не занималась политикой. Вроде это сразу в принципе надо отвергнуть: а кто же тогда занимался? А если вдуматься... Мой опыт работы в Политбюро (у одних он больше, у других — меньше), в Секретариате показывает, что действительно в значительной мере Политбюро штамповало предложения ведомств по разным направлениям внутренней и внешней политики. А продумывания политики... то есть того, чем должна заниматься партия, того действительно недоставало. Ведь оседлали Политбюро и ЦК ведомства, и мы штамповали то, что они вносят. А то, что Совмин вносил в Политбюро, то дело дошло до того, что товарищ Тихонов не допускал, чтобы запятая в этих предложениях была изменена. Тот, кто вносил добавления в его предложения, оказывался в лагере постоянных и вечных его врагов, будто бы не понимающих роль Совета Министров».

Кроме давней личной обиды Горбачева на Председателя Совета Министров СССР Тихонова, от которого ему, как секретарю ЦК, отвечавшему за сельское хозяйство, приходилось выслушивать обидные замечания, в этом рассуждении Генерального секретаря прозрачно просматривался иной, более глубокий смысл: виновата не партия и не ее руководство, виноваты ведомства, «оседлавшие», по словам Горбачева, и Секретариат, и Политбюро. А следовательно, и ответственность должна быть на них, а не на партийном руководстве.

Тут же возник ряд других тем, связанных с реорганизацией аппарата. Секретарь ЦК по оборонным отраслям промышленности О. Бакланов предложил: провести сокращение аппарата, а высвободившиеся средства перераспределить между оставшимися сотрудниками. Таким образом Бакланов стремился оставить на работе в аппарате ЦК людей высокой квалификации. Реакция Горбачева была негативной: «Слишком жирно будет. Что-то должны выиграть и партия, и народ». Нечаянно возник вопрос о размерах оплаты труда. По словам Горбачева, самая низкая зарплата у юристов. Его поправил Лигачев — работники культуры зарабатывают меньше. «Ну,— возразил Горбачев,— если им сейчас дать высокую зарплату, то они ее не зарабатывают».

«...Теперь относительно подбора кадров для будущего аппарата ЦК,— продолжал Горбачев.— Я прямо должен сказать, все-таки в значительной мере состав нынешнего аппарата не потянет»¹⁶¹

Реакция партийного аппарата на новации Горбачева была вполне адекватной. Его начали тихо ненавидеть, усматривая в деятельности Генсека источник нестабильности, разрушающий ту уверенность в завтрашнем дне, которая была основным завоеванием аппарата с хрущевско-брежневских времен. Секретарь парторганизации ЦК КПСС К. Н. Могильниченко писал Горбачеву 29 сентября 1988 г.: «...прежде всего докладываем, что в аппарате ЦК в целом сохраняется здоровая политическая обстановка и деловая атмосфера. ...С пониманием в основном восприняты намеченные меры по реорганизации аппарата и его сокращению. Работники спокойно отнеслись к отмене лечебного питания, другим мерам по устранению излишеств в работе столовой и бытовом обслуживании.

Вместе с тем, хотя явно негативных настроений и недовольства не наблюдается, у части ответственных работников все же нарастает беспокойство за свою личную судьбу в связи с реорганизацией аппарата... Учитывая, что предусматривается аппарат ЦК КПСС сократить наполовину, то в этом случае подлежит трудоустройству около 700 ответственных работников, не считая 255 человек пенсионного возраста... У некоторых товарищей не решены проблемы жилья, других волнует то, что они могут лишиться права пользования 1-й поликлиникой Четвертого Главного управления Минздрава СССР...»

Горбачев не просто сокращал аппарат управления. Он разрушал стабильность этого строя, того правящего (или управляющего) класса, который сложился за годы Советской власти. Это не был класс в марксистском его понимании. Аппарат возник как инструмент управления громадной государственной собственностью после 1917 г., когда стала претворяться идея «землю — крестьянам, заводы

рабочим». В советской практике это значило, что земля и заводы, торговые предприятия и банки, газеты и университеты, железные дороги и леса стали «общенародной собственностью», то есть собственностью государственной, управляемой партийно-государственными чиновниками, объединенными в «номенклатуру» — слой, касту, класс, наделенный четко выраженными признаками.

Уникальность и своеобразие этого слоя состояли в том, что включение в него носило персональный характер. Персональный — в том смысле, что принимали каждого человека отдельно. «Соискатель» номенклатуры¹⁶² мог достичь порога должности, за которым открывалась номенклатура вообще или одна из ее многочисленных ступеней. Но перешагнуть этот порог можно было, лишь доказав личную преданность «делу партии» и тому должностному лицу, которое в конце концов определяло степень этой преданности и партии, и лично тому человеку, который управлял своим сектором номенклатуры. Это мог быть секретарь райкома или обкома партии, секретарь ЦК, член Политбюро или сам Генеральный

все зависело от того, на какую ступень номенклатуры шло назначение. Генеральный секретарь замыкал вертикаль и в конечном счете руководил всей номенклатурой в СССР. Так возникла уникальная вертикальная структура слоя, который был объединен феодальной системой личных связей и зависимости.

Из номенклатуры можно было «выпасть», что было очень часто при Сталине (и означаю э^те, правило, смерть) и очень редко потом, при его преемниках.

Наследники Сталина предпочитали, наказав, оставить, понизив на несколько ступеней по номенклатурной лестнице. Отметим, что принадлежность к номенклатуре, по крайней мере с 40-х гг. и позже, означала наличие у чиновника необходимого уровня образования, профессиональных достоинств, компетентности, опыта, которые позволяли управлять вверенным ему участком «общенародной собственности».

Поражает горбаческое недоверие к аппарату, к номенклатуре. Сам плоть от плоти номенклатуры, проведя всю свою жизнь в ее составе, последовательно пройдя по всем ее ступеням — от заместителя заведующего отделом в крайкоме комсомола до Генерального секретаря ЦК КПСС, он, похоже, так и не понял ее функции. Оказавшись наверху этой лестницы, он разрушил номенклатуру. Следствия этого оказались неизмеримо более существенными, чем он мог предполагать. Приходит на ум сравнение с мальчишками, пытающимися спичками осветить темный сеновал. Только минимальным и ближайшим следствием экспериментов с номенклатурой станет отторжение от Горбачева того социального слоя, который, казалось, был обречен поддерживать его. «Номенклатурная приватизация», стремление ухватить в личную собственность то, что прежде находилось в управлении, как и ослабление советской (то есть номенклатурной) управленческой вертикали,— лишь некоторые результаты этой деятельности.

Ослабление социальной поддержки Горбачева происходило в то самое время, когда он начал встречаться с открытой критикой своей деятельности со стороны широких слоев населения. В сентябре 1988 г. Горбачев столкнулся с открытым проявлением недовольства людей во время своей поездки в Сибирь, в Красноярский край.

Рост цен, ухудшение снабжения населения, нараставшие признаки экономического кризиса, экологические проблемы, раздражение против привилегий номенклатуры — все это вызывало протест. «Притчей во языцех», зримым свидетельством раздражения стало отношение к Раисе Максимовне Горбачевой, сопровождавшей мужа во всех его поездках. Народная молва обвиняла ее в том, что она «подбивала» своего мужа на самые непопулярные меры. Много и зло говорили о ее стремлении хорошо и дорого одеваться, демонстрировать драгоценности, посещать дорогие магазины за границей.

Один из сотрудников Агентства печати «Новости» — информационной службы, обеспечивавшей пропаганду и поддержку внешней политики СССР,— решился даже обратиться к политическому руководству страны по этому поводу. Он подозревал, что американские журналисты сняли документальный фильм о посещении Горбачевой дорогих магазинов в Лондоне. «Очень может быть, что этого фильма нет,— писал он.— Тем не менее эти слухи не только продолжают действовать, но в последнее время даже усилили свое действие. Это стало особенно заметным в эти дни, когда часть (московского, но, наверное, не только) общественного мнения стала очень восприимчива к всяческим слухам, сплетням и т. п. Сейчас очень легко воспринимается демагогия такого рода: "А какое ей там дело? Какой обыкновенный советский служащий имеет право взять с собой в командировку свою жену за счет предприятия?" Такая демагогия не только энергично и последовательно пускается в ход, но она, повторяю, сейчас и очень сильно действует».

В преддверии предстоявшего визита Горбачева в США этот чиновник позволил себе дать ряд предложений по «дамской программе». Он писал: «Надо категорически соблюдать следующее:

Никаких показов мод!!! (И носить исключительно одежду и украшения, советское происхождение которых очевидно. ...Это не смешно... в данной и без того очень критической ситуации просто нельзя недооценивать именно этот момент народной психологии.)

Соблюдать дистанцию ко всему, что пахнет люксом и т. п. Заранее отказываться от всех подарков такого порядка. Если подарки (стихийные или «стихийные») неизбежны, тогда подчеркнуть, что они предназначены для каких-то общественных, социальных и так далее учреждений в СССР...»¹⁶³

По мере осложнения внутриполитического положения Горбачев и его окружение — Яковлев, Шеварднадзе, Медведев — стали искать поддержки у своего недавнего «классового противника» — на Западе. Активная внешняя политика, достижение договоренностей по разоружению и, главное, признание достижений «перестройки» Западом должны были стать фактором воздействия на общественное мнение внутри страны.

В начале декабря 1988 г. состоялся визит Горбачева в Соединенные Штаты, где он выступил в Организации Объединенных Наций с рядом политических инициатив. Он призывал отказаться от применения силы или угрозы применения силы как инструмента внешней политики, говорил о готовности СССР сделать свою военную доктрину чисто оборонительной, о большом сокращении советских вооружений в Восточной Европе. Тогда же прошли встречи Горбачева с только что избранным президентом Д. Бушем и его предшественником Р. Рейганом. Трагические события в Армении — землетрясение 7 декабря 1988 г. — вынудили его сократить визит.

Выступление Горбачева на Генеральной Ассамблее ООН, его призыв распространить «новое мышление», влияние новых внешнеполитических инициатив СССР на сферу внутренней политики — эти и ряд других вопросов были обсуждены на заседании Политбюро ЦК КПСС, длившемся два дня — 27-28 декабря 1988 г. Это было не просто последнее заседание Политбюро в 1988 г. Так уж случилось, что оно стало своеобразным подведением итогов первых трех лег пятилетки.

Поэтому процитируем подробные выдержки из «Рабочей записи» этого заседания, дадим возможность «главным действующим лицам» советской истории конца 80-х гг. высказаться:

«Горбачев. Я сразу хочу сказать, что, развивая нашу линию, наши инициативы, мы вышли на очень важный этап в реализации концепции нового мышления. И мне думается, мы действуем в правильном направлении, товарищи. ...То, что мы вышли с такими предложениями,— на них этот мощный фактор действует сильно. Он застал многих врасплох. Мне кажется, что мы очень правильно поступили, что не только продумали содержательную часть, но и тактику реализации задуманного. Мы не стали ждать переговоров, а инициативно пошли¹⁶⁴ Если бы мы начали излагать это в других условиях, в рамках переговоров, то это, вообще говоря, приняло бы форму обычности...

Столь впечатляющие позитивные сдвиги вызвали среди консервативной части политической элиты США, да и не только США, обеспокоенность, озабоченность и даже страх. Есть это и у Тэтчер. Отсюда рассуждения другого плана, смысл которых — снизить ожидания, посеять сомнения, даже подозрения. За всем этим скрывается замысел остановить процесс размывания, разрушения фундамента "холодной войны" Мы же хотим и предлагаем построить новый мир, новые отношения. Но их строить на другом фундаменте. Для этого надо разрушить старый фундамент. Тех, кто противится этому, меньше, но это очень влиятельные круги.

По закрытой информации, которая к нам приходит, они прямо говорят: мы не можем позволить, чтобы Советский Союз перехватил инициативу и вел за собой весь мир...

Какую политику США будут по отношению к нам проводить? Тут столько версий очень интересных и серьезных... Вот одна из версий: изменение политики СССР имеет своей причиной глубокий кризис коммунизма и социализма, и то, что сейчас происходит в социалистическом мире и в Советском Союзе, якобы представляет собой отход от этих идей. То есть мы демонтируем через свою перестройку социализм и отказываемся от коммунистических целей. Эта версия используется для того, чтобы обесценить наши мирные инициативы. Мол, это вынужденные шаги, им деваться некуда. Что же, тут, вообще говоря, есть некоторая доля реализма, но все-таки не в той мере. Не то мы имели в виду, когда вырабатывали свою политику. Мы учитывали, конечно, и внутренние потребности.

На базе этой версии делается вывод, что Соединенным Штатам не надо ничего предпринимать со своей стороны для закрепления сдвигов в международных отношениях. Советскому Союзу, мол, все равно деваться некуда, как и другим соцстранам. Он будет шаг за шагом сдавать свои позиции...

А вот точка зрения либеральных кругов: СССР не отказывается от социализма, а спасает его, как в свое время с помощью "нового курса" президент Рузвельт спасал американский капитализм...

И еще интересный аргумент либералов: Советский Союз в эпоху перестройки демонстрирует образец строгого анализа, самокритики, на которую никак не решится капитализм, и прежде всего американский. Вы, наверное, обратили внимание, что "Вашингтон пост" в декабре напечатала на эту тему статью под заголовком "Сверхдержава и самокритика", где подбрасывает тему о том, что пора бы и американцам заняться самокритикой, что у них своих проблем не меньше, чем у нас...

Теперь нам надо работать над нашей аргументацией дальше. И не только над аргументацией. Надо выработать долговременный план практических действий по реализации выдвинутой концепции. На этот счет на Политбюро представлены соображения отделов ЦК, МИДа, Министерства обороны, Комитета госбезопасности. Они дают программу действий на ближайшее и отдаленное будущее...

Из всего, что обсуждалось в дни пребывания в Нью-Йорке, главным был вопрос о будущем перестройки... Не произойдет ли поворота назад? Кстати сказать, это предмет особо активных спекуляций крайне правых...

Советским людям вдалбливается, что перестройка сдает, буксует, что она ничего не дала людям, что в руководстве, в партии разлад, в стране дело идет к хаосу. За что бы ни взялось сейчас руководство, оно так или иначе попадет в ловушку. Да и судьба нынешнего руководства на волоске. Если уж прямо говорить, толкуют, что Горбачев доживает свои дни. По самым оптимистическим прогнозам, мне дают год-полтора. Так, Владимир Александрович?

Крючков (председатель КГБ СССР). Говорят по-разному.

Горбачев. Тебе не хочется высказываться. Это все так. Я не скажу, что это нас, товарищи, сильно удивляет. Не хочу впадать в излишнее бодрячество, но раз они недовольны, раз они пытаются такие прогнозы делать — значит, они боятся нашей перестройки. Но из этого не вытекает, что у нас проблем нет и все хорошо. Я думаю, что мы своей головой должны все понять, как оно есть. Все-таки главное — это наша перестройка. Вот, товарищи, ключ ко всему. Это решающий фактор мирового процесса на нынешнем этапе...

Все, что пришло к нам по разным каналам, говорит о том, что с их стороны будут добавлены усилия в целях развития наших отношений. Мы должны знать, что Буш очень осторожный политик. Как говорят, "прирожденная осторожность" Буша — его отличительный признак. Все это в нем заложено. Это мы должны видеть. Что может заставить Буша действовать? Только потеря авторитета администрации. Значит, нам нужны обстоятельства, которые мы сейчас создали своими инициативами, чтобы укреплять и двигать этот процесс...

В общем, нам надо иметь хорошо продуманную, динамическую практическую политику. Не позволить будущей администрации взять такой затяжной тайм-аут и сбить темп нашего политического наступления. Это мы должны иметь в виду. До нас довели, что они заинтересованы, чтобы Бейкер побыстрее встретился с Шеварднадзе. Это нужно приветствовать, но не забывать двигать и другие направления. Тогда они увидят, что отстают.

Вот прочитал бумаги Эдуарда Амвросиевича (Шеварднадзе.— Авт.) по Японии. Япония увидела, что процесс у нас пошел и с Китаем, и с Америкой, и с Западной Европой. Она — экономический гигант, но остается в стороне от большой политики. Это ее задевает. И США будет задевать, если они почувствуют, что без них что-то делается. У нас есть сильные ходы. Мы должны усилить нашу наступательность на других направлениях, о которых я говорил.

Мне думается, что общий итог такой: мы сделали крупный, мощный шаг, он вызвал в мире новую волну, которая наносит удары по бастионам "холодной войны", открывает широко дорогу для наращивания нашей внешней политики в духе нового мышления. В то же время это требует переосмысления деятельности всех наших внешнеполитических институтов, прямо скажем, и Политбюро, и правительства. Это большая работа...

Рыжков. Я думаю, что сделан крупнейший политический шаг. Его трудно даже переоценить. Если рассматривать нашу внешнюю политику на протяжении двух-трех лет, то это как раз является логическим продолжением предыдущих шагов, которые начались в январе 1986 года...

Поэтому, Михаил Сергеевич, мы целиком поддерживаем то, что сделано... Это глубоко взвешенные, реалистичные предложения. Они, как мы разобрались, не влияют на нашу обороноспособность. Наоборот, в какой-то степени это заставит нас по-другому подойти к структуре Вооруженных Сил, к системе подготовки военных кадров. Это очень сильный, мощный шаг, который поставил нашу страну в совершенно другое состояние в мировом сообществе...

Нам нельзя было проводить дальше политику, которую мы проводили. Нельзя было десятилетиями гнать вооружение за счет уровня жизни нашего народа. Это недопустимо дальше. Продолжение старой политики не сулило никаких перспектив в улучшении жизни населения. Поэтому шаг этот, на мой взгляд,— исторический. Он войдет в историю...

Горбачев. Правые американцы говорят, что Горбачев внес эти предложения прямо с трибуны ООН. Советское руководство не сочло нужным предварительно поставить нас в известность. Это свидетельствует о коварстве советского руководства.

Рыжков. Я думаю, это говорит о мудрости и ответственности советского руководства. Они не ожидали такого. Что им оставалось делать? ...Задачи, которые сейчас стоят перед нами, заключаются в том, чтобы теоретически осмыслить все, что вытекает из выступления на Генеральной Ассамблее. Это не так просто. Вопросы нового политического мышления, вопросы приоритета общечеловеческого, соотношения национального и общечеловеческого и т. д. Все это в принципиальном плане решено, но требует очень серьезного, углубленного изучения именно на современном уровне.

Горбачев. Кое-где воспринимается так, что вроде мы сдаем позиции.

Рыжков. ...Михаил Сергеевич, еще один вопрос. ...Здесь есть очень категорические записи, что надо в Международный валютный фонд вступать. У нас недавно принята концепция, где мягче все записано. Постепенность какая-то должна быть. ...Вступить-то можно, но тогда нужно и себя вывернуть наизнанку... Они нам будут диктовать: как обеспечивать жизненный уровень населения, какие цены поднимать, какие уменьшать...

Горбачев. То, что произошло в Нью-Йорке, я вам скажу, это нечто поразительное, небывалое. Как реагировали ньюйоркцы, я об этом хочу рассказать. Ньюйоркцы — народ, избалованный всякими королями, визитами. Их ничем не удивишь. На десятки километров люди шпалерами. ...Удивительно, товарищи, какая реакция была в народе...

Шеварднадзе. Вот вы вспомнили о Нью-Йорке. Я почему сказал, Михаил Сергеевич, что люди созрели сегодня для большой политики? Я тоже ничего подобного не видел. Даже у наших друзей ничего подобного не видел. ...А когда состоялось выступление — это было стихийное стечение народа 10-миллионного города, если взять только центр. Ничего подобного не видели...

Михаил Сергеевич, я с вами согласен, нынешняя администрация будет более осторожной, более предусмотрительной, может, более трусливой. Но мне кажется, что все, что сделано за последние годы в области нормализации советско-американских отношений,— это уже стало достоянием американцев. Самые последние результаты опроса общественного мнения: свыше 80 процентов критикуют рей- гановскую политику с точки зрения нормализации советско-американских отношений. Поэтому и нынешняя администрация будет вынуждена проводить курс дальнейшего углубления и расширения сотрудничества с нами.

Может быть, требуется какое-то время, чтобы осмыслить все еще раз. ...Главное, как вы правильно сказали, Михаил Сергеевич, нам надо иметь задел, обеспечить активную работу по всем направлениям — по химическому оружию, стратегическим наступательным вооружениям, по гуманитарным проблемам. У нас никогда не было такой обстановки, такой ситуации. Действительно, мы по гуманитарным вопросам вышли на самые передовые позиции. Трудно приходится, я это понимаю, но мы очень много выиграли с точки зрения формирования облика нашей страны.

Тут представлен проект постановления. Конечно, я не считаю, что это окончательный вариант. Неверно, что записку не согласовывали с Министерством обороны. ...Товарищей не было на месте, на месте был товарищ Лобов (заместитель начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР В. Н. Лобов.— Авт.), и с ним вопросы, все пункты согласованы. К нему ходили, визировали и так далее. Но дело не в этом. Это не самое главное. Вот чего я боюсь... Вызывает очень серьезные возражения предложение о том, чтобы в Верховный Совет представлялась информация лишь об основных направлениях военного строительства, а не о планах такого строительства...

Непонятно возражение против тех положений проекта постановления, в которых речь идет о представлении плана-графика вывода наших войск с территории союзников, и их обсуждения с друзьями...

Насколько известно, на заседании Комитета министров обороны конкретные сроки вывода не обсуждались. Мы должны иметь такие планы, согласовать с союзниками и объявить открыто, чтобы все знали о нашем твердом намерении последовательно, целенаправленно и упорядоченно осуществлять сказанное в Организации Объединенных Наций. Иначе, если все будет решаться так, как об этом товарищи пишут,— в рабочем порядке, мы подставимся под обвинение в том, чтобы спустить на тормозах вывод и переформирование, сделать все не так, как об этом говорилось с трибуны Генеральной Ассамблеи.

Следующий момент прямо противоречит сказанному с трибуны сессии... Я имею в виду формулировку Министерства обороны о том, чтобы остающимся после сокращения на территории соцстран силам придавалась большая, я подчеркиваю, большая оборонительная направленность. Это слова, но они имеют принципиальное значение. Тов. Горбачев говорил о придании этим силам иной, однозначно оборонительной структуры. Разница большая, важная. ...За границей в словах неизбежно будут стоять различные методы реализации выступления Генерального секретаря.

Нельзя согласиться и с тем, как трактуются в записке Министерства обороны вопросы гласности и открытости, которые имеют сегодня принципиально важное, важнейшее значение. При осуществлении наших односторонних шагов гласность и открытость должны быть, на мой взгляд, максимальными. Иначе не только не будет должного эффекта, но, мне кажется, политика окажется в пропагандистском проигрыше. Наши оппоненты не замедлят этим воспользоваться, чтобы посеять сомнения в том, что заявленные наши шаги осуществляются не полностью.

Предлагается не максимальная, а допустимая открытость. Что это такое — допустимая открытость, непонятно. Еще более важно, что даже допустимая гласность и открытость предлагается лишь применительно к выводу наших войск с территории союзников.

Яковлев. То, что произошло в Нью-Йорке в этом месяце,— это, конечно, огромное событие в мировой политике. Я считаю, что Советским Союзом сделан еще один шаг в утверждении гуманистического мышления, истории... Отказ от самоизоляции... позволяет социализму начать свой великий поход, демонстрируя социализм как социальный пример...

Что нам еще надо учесть с точки зрения нажима на американцев? Это то, что американцы очень боятся нашей европейской и тихоокеанской политики. Им бы не хотелось прыгать на ходу в поезд, да еще в убегающий поезд. Они привыкли быть машинистами.

Самое главное, Михаил Сергеевич... это исчезновение образа врага. Если и дальше будем двигаться в этом направлении... это окончательно выдернет коврик из-под ног военно-промышленного комплекса...

Язов. Во исполнение решений Совета Обороны от 9 ноября в Министерстве обороны уже разработаны планы вывода войск из ГДР, ЧССР, ВНР и ПНР...

Лигачев. ...Идет перестройка международных отношений. ...Причем она не теряет своего классового характера, о чем было подчеркнуто Михаилом Сергеевичем в докладе на XIX Всесоюзной партийной конференции. ...Мы взвалили на себя такую ношу, связанную с военным бюджетом, что в области экономики нам трудно будет что-либо кардинально решить, причем иногда взваливали без достаточных оснований. ...Но это отнюдь не значит, что мы должны ослабить обороноспособность страны. Об этом надо прямо сказать партии, партийному активу.

И, наконец... по некоторым вопросам мы просто проигрываем, потому что уклоняемся от их решения. ...Буквально везде заваливают вопросами, связанными с кооперативным движением... Причем люди очень здраво рассуждают: мы за кооперацию, за кооперативные формы в различных сферах экономической деятельности. Но ведь некоторые кооператоры не знают удержу, занимаются спекуляцией...

По поводу внешнеэкономических связей. На внешний рынок рвутся сейчас буквально все, особенно в агропромышленном комплексе...

Воротников. ...Вы, Михаил Сергеевич, в своем выступлении подчеркнули неоднозначный подход к перестройке и реакцию в капиталистических кругах, в том числе и в Соединенных Штатах. Но у нас и в социалистических странах есть очень серьезные проблемы.

Не стоит ли нам... все-таки сформулировать направление нашей политики относительно социалистических стран?..

Горбачев. Виталий Иванович (Воротников) сказал, что в стране и даже дома задают вопрос: как это, вообще говоря, мы "раздеваемся" самостоятельно? А вот Егор Кузьмич (Лигачев) подошел к этой теме с другой стороны — партия должна знать. Мы пока это скрываем, откровенно говоря... Сейчас даже партии нельзя об этом сказать, надо сначала привести в порядок. Если мы скажем сегодня, сколько мы берем на оборону из национального дохода, это может свести на нет выступление в Организации Объединенных Наций. Потому что нигде такого положения больше нет, ни в одной стране. Есть только у нищенских стран, у которых половина бюджета идет на военные дела.

Шеварднадзе. Ангола, например.

Горбачев. ...Теперь о том, подрываем мы обороноспособность или не подрываем? Не подрываем. Больше того, чем быстрее мы в нашей армии сосредоточим усилия на главных направлениях, на качестве, на компетентности, тем быстрее мы укрепим обороноспособность страны. А сейчас для многих армия — кормушка...

И дальше. Не забыть, чтобы к тем людям, которые уйдут из армии, проявлено было внимание.

Язов. 100 тысяч офицерского состава.

Горбачев. Большинство из них выслужило?

Я зо в. На сегодня у нас 58 тысяч выслужило. Эти уходят.

Горбачев. Потом другие подойдут...»¹⁶⁵

Мы позволили себе столь подробно процитировать обсуждение на Политбюро именно из-за того, что там подводились итоги перестройки.

Эйфория гласности кружила головы не только публицистам и средствам массовой информации. Среди «прорабов перестройки», как с 1985 г. с легкой руки журналиста «Советской России» стали называть горячих сторонников Горбачева, росла уверенность и убежденность в том, что 1985 год — это рубеж не только (и не столько) в личной биографии Горбачева и его сподвижников, занявших высшие строчки в советской номенклатуре, но и во всей мировой политике. На какой-то момент появился мираж, явственно ощутимый в цитированном выше документе, что экономически больной, политически ослабевший СССР способен стать решающим фактором мирового исторического развития; что призывами к «общечеловеческим ценностям», «отказом от применения силы» и встречами с жителями Нью-Йорка можно будет заговорить и Соединенные Штаты, и весь мир; что призыв к «полной открытости и гласности в области вооружений», наглядно воплощенный в СССР, станет нормой для других стран...

Похмельем после этой эйфории было ухудшение экономического положения страны, быстрый рост дефицита бюджета. Страна не могла тащить бремя военного бюджета. Милитаризованная экономика не могла обеспечить нормальное функционирование страны. Однако впереди не было простых решений. Сокращение армии,, вывод ее из Восточной и Центральной Европы ставили бесчисленное количество вопросов: чем заняться уволенным из армии офицерам, где должны жить семьи военных, чем будут заниматься миллионы рабочих, многие десятилетия производивших на заводах по всей стране танки, пушки, самолеты, боеприпасы...

Кризис экономический с неизбежностью провоцировал другие кризисы, социальные, межнациональные конфликты.

Самые плохие времена для правительства начинаются тогда, когда оно пытается стать лучше. Эту старую истину пришлось усвоить в СССР уже на последнем этапе его истории, когда страна с началом следующего, 1989 года вступила в полосу политических реформ.

Примечания

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М., 1995. Кн. 1. С. 264.

Краткие упоминания об этих консультациях, впрочем без указаний на существо переговоров, содержатся в мемуарах Горбачева (см.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 266-267). Более подробные сведения нам сообщил А. Н. Яковлев, которому выражаем благодарность за помощь в понимании этого эпизода отечественной истории. Важные детали этих событий описаны в кн.: Громыко А. А. Андрей Громыко: В лабиринтах Кремля: Воспоминания и размышления сына. М., 1997. С. 82-96.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 265.

В качестве примера см.: Геллер М. История России. Седьмой секретарь. М., 1996. Кн. 3. С. 11-

18.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. М., 1995. С. 75.

Болдин В. И. Крушение пьедестала: Штрихи к портрету М. С. Горбачева. М., 1995. С. 88.

На заседании не было и другого члена Политбюро — первого секретаре ЦК Компартии Казахстана Кунаева, прибывшего в Москву позже, уже на Пленум ЦК (см.: Ьшшин В. И. Крушение пьедестала. С. 74-75).

«Нам не нужно менять политику...» — заявил М. С. Горбачев при выдвижении его на пост Генерального секретаря ЦК КПСС / Публ. А. Чернева // Источник. 1993. № 0. С. 34-75.

См.: Оников JI. КПСС: анатомия распада. Взгляд изнутри аппарата ЦК. М., 1996. С. 93-94.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 280.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 67

См.: Воротников В. И. А было это так: Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1995. С. 66-67.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. I. С. 280.

Там же. С. 6.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 115-116.

^,б См.: Медведев В. А. В команде Горбачева: Взгляд изнутри. М., 1994. С. 39.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 276.

Там же. С. 39.

Количество магазинов, торговавших спиртным, в Астраханской области сократилось со 118 до 5, в Белгородской — со 160 до 15, в Ульяновской — со 176 до 26, в Ставропольском крае — с 521 до 49.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 96-101.

Это было и смешно, и унизительно, и оскорбительно. Так как водку продавали «не более двух бутылок в одни руки», то на случай поминок по покойному нужно было взять справку, подтверждающую этот печальный факт (справки выдавали в загсах, в милиции), и получить право купить 12 бутылок. За границей, в ряде посольств и консульств, обязательные встречи советских граждан по поводу Нового года проводили с газированной водой. Человека, замеченного в употреблении алкоголя в любом количестве на работе, дома (если это привлекло чье-то внимание), в купе поезда, могли немедленно снять с работы, исключить из партии, что отнимало возможность заниматься многими видами деятельности. Количество глупостей такого рода бесконечно...

Сушков В. Заключенный по кличке «министр». М., 1995. С. 4—5, 20.

См. там же. С. 14.

См.: Гуров А. Красная мафия. М., 1995. С. 60—61.

ЦХСД, ф. 89, оп. 24, д. 18.

Информационная записка следователей по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Т. X. Гдляна и Н. И. Иванова в ЦК КПСС от 11 ноября 1986 г. (ЦХСД, ф. 89, оп. 24, д. 18).

См.: Чурбанов Ю. Расскажу все, как было... М., 1983.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 316.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 251; Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 330.

Воротников сообщает в своих мемуарах о заседании Политбюро 23 января 1986 г., на котором было принято решение об увольнении Федорчука. Горбачев сам рассказывал Воротникову, что Фе- дорчук занимался сбором материалов, компрометирующих Генерального секретаря (см.: Воротников В. И. А было это так. С. 85).

См.: Самолис Т. Очищение // Правда. 1986. 13 февраля.

См.: Яковлев А. Н. Горькая чаша. Ярославль, 1994. С. 205-212.

Власть и оппозиция. М., 1995. С. 284.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. J. С. 279.

См. там же. С. 42.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 101.

См.: Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. Ростов-на-Дону, 1991. С. 57.

См. там же. С. 57-58.

См. там же. С. 22.

Известия ЦК КПСС. 1990. № 7. С. 132.

См.: Соловьев В., Клепикова Е. Юрий Андропов: Тайный ход в Кремль. СПб., 1995. С. 116- 122.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 29 июня 1985 г., л. 1-9.

Эти обвинения остались недоказанными (см.: Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. С. 71).

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 80.

Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым: По дневниковым записям. М., 1993. С. 63.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 25 сентября 1986 г.

Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 63-64.

Подробнее см.: Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. С. 70-83.

Материалы XXVII съезда КПСС. М„ 1986. С. 4.

Там же. С. 7.

Материалы XXVII съезда КПСС. С. 9.

Там же. С. 13.

Там же. С. 63.

См. там же. С. 69.

Там же. С. 21.

Там же. С. 60.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 13 марта 1986 г.

Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 72.

См. там же. С. 72-73, 78.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 22-24.

См.: Замятин JI. М. Горби и Мэгги: Записки посла о двух известных политиках — Михаиле Горбачеве и Маргарет Тэтчер. М., 1995. С. 25-27.

Телефон правительственной связи.

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 163-164.

Химические войска — специальные войска в составе Советской Армии, обеспечивающие действия Вооруженных Сил в условиях радиационного, химического или биологического поражения (Большой энциклопедический словарь. М., 1991. Т. 2. С. 595).

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 165-167.

Председательствовал на заседании М. С. Горбачев. Присутствовали члены Политбюро Г. А. Алиев, В. И. Воротников, А. А. Громыко, Е. К. Лигачев, Н. И. Рыжков, М. С. Соломенцев, В. М. Чебриков, Э. А. Шеварднадзе, П. Н. Демичев, В. И. Долгих, Б. Н. Ельцин, С. Л. Соколов, Н. В. Талызин, А. П. Бирюкова, А. Ф. Добрынин, М. В. Зимянин, В. А. Медведев, В. П. Никонов, Г П. Разумовский, А. Н. Яковлев, И. В. Капитонов.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 28 апреля 1986 г.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 96-97.

Протоколы заседаний Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС, опубликованы в кн.: Ярошинская А. Чернобыль. Совершенно секретно. М., 1992. С. 250-575.

Волкогонов Д. А, Семь вождей: Галерея лидеров СССР. М., 1995. Кн. 2. С. 354-355.

Так называлась система магазинов для иностранцев, в которых в советские годы продавали за валюту дефицитные товары.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 172.

Комиссией на месте, в Чернобыле, по очереди руководили Б. Е. Щербина, И. С. Силаев, Л. А. Воронин, Ю. Д. Маслюков, К. В. Гусев, Ведерников, Б. Л. Толстых, В. А. Масол, П. И. Мостовой (см.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 173).

Протокол от 12 мая 1986 г. (см.: Ярошинская А. Чернобыль. С. 294).

Здесь и дальше цит. по: АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 3 июня 1986 г.

Ярошинская А. Чернобыль. С. 347.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 101.

См. там же. С. 82.

Согрин В. Политическая история современной России. М., 1994. С. 21.

Там же. С. 122.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. I. С. 305.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 108-109.

Там же. С. 109.

Здесь и дальше цит. по: АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 27 октября 1986 г.

См.: Болдии В. И. Крушение пьедестала. С. 320—321.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 122-123.

Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 42.

Там же. С. 45.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 309; Воротников В. И. А было это так. С. 122; Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 45.

См.: Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 45.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 309.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 46.

Правда. 1987. 28 января.

Цит. по: Лацис О. Перелом // Суровая драма народа: Ученые и публицисты о природе сталинизма. М., 1989. С. 114.

class="book"> См.: Воротников В. И. А было это так. С. 135.

См.: Поляков Ю. А. Наше непредсказуемое прошлое. М., 1995. С. 65-72.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 368-369.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 212.

Газета с конца 70-х гг. периодически публиковала острые статьи по вопросам экономики, одной из первых подняла проблему привилегий номенклатуры, именно на ее страницах впервые появился термин, превратившийся в название рубрики «Прорабы перестройки» и в расхожее понятие, символизировавшее активных сторонников «перестройки».

См.: Советская Россия. 1988. 28 января.

См. например: Бурганов А. «История — мамаша суровая...» // Суровая драма народа. С. 31-33. См.: Советская Россия. 1988. 13 марта.

1Ы? ЫТЯ ЧКНЯЧОХ.'.У гГГЮН iAlil к ГЛАВА 7

Правда. 1988. 5 апреля. Статья была подготовлена под руководством А. Н. Яковлева и В. А. Медведева.

Пит. по: Волкогонов Д. А. Семь вождей. Кн. 2. С. 412-413.

ЦХСД, ф. 78, оп. 12, д. 5.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 160.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 139.

См.: Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 51-53.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 355-356.

См.: Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. С. 77.

См.: Соловьев В., Клепикова £. Борис Ельцин: Политические метаморфозы. М., 1992. С. 59-62.

Пожалуй, последний случай общения партийного лидера с протестовавшими людьми — поездка А. Микояна в Новочеркасск в 1962 г. Это общение закончилось в конце концов безжалостным применением оружия против демонстрантов, гибелью многих людей, судом и казнями.

Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. С. 77.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 152.

Цит. по: Воротников В. И. А было это так. С. 153-154.

Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. С. 7-9.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 166.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 326-327; Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С.174-175.

Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 327.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 368.

121

Стенограмма пленума опубликована (см.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 209-287). ¹²² Там же. С. 239.

рз

Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 327.

Воротников В. И. А было это так. С. 169.

Ельцин Б. Н. Исповедь на заданную тему. С. 12.

Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 239-241.

Там же. С. 243.

См. там же. С. 255-257.

См. там же. С. 261-262.

См. там же. С. 262-263.

См. там же. С. 265-267.

См. там же. С. 276.

См. там же. С. 279.

См. там же. С. 280-286.

Там же. С. 287.

Впервые публично об этой попытке заявил Горбачев (см.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1.С. 374).

~

Там же.

Из стенограммы встречи Б. Н. Ельцина со слушателями Высшей комсомольской школы 12 ноября 1988 г.

В информации ТАСС о собрании партийного актива столицы, состоявшемся 12 ноября, и о пленуме МГК от 11 ноября 1987 г. фамилия Ельцина не упоминалась ни разу. См.: Правда. 1987. 13 марта.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 12 ноября 1987 г.

494

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 114.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 497-498.

См.: Комарова О. Миграция русских: новые тенденции // Этнополитический вестник. 1995. №5. С. 125.

См.: Союз можно было сохранить: Белая книга: Документы и факты о политике М. С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. М., 1995. С. 13—16.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 193-195.

Союз можно было сохранить. С. 17-18.

Там же. С. 18-20. См. также: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 503-504.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 29 февраля 1988 г.

_т

Там же.

~

Там же.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 21 марта 1988 г.

См.: Союз можно было сохранить. С. 26.

Там же. С. 39.

Любопытно отметить, что по числу людей, имевших высшее и среднее (полное и неполное) образование (в пересчете на 1 ООО человек, занятых в народном хозяйстве), в 1979 г. Россия уступала Грузии, Армении, Азербайджану, Узбекистану, Украине, Казахстану, Туркмении (см.: Советская социология: Социологическая теория и социальная практика. М., 1982. Т. 1. С. 103).

См.: Сельская молодежь. 1988. № 10; Литературная газета. 1988. 9 марта; Смена. 1988. № 15; Комсомольская правда. 1988. 27 июля и др.

Советская Россия. 1988. 13 марта.

Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 218.

Воротников В. И. А было это так. С. 198-203. О ходе обсуждения статьи Н. Андреевой см. также: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 381-386.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 387.

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 31 марта 1988 г., л. 370-371.

Там же, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 8 сентября 1988 г., л. 158-211.

Таким «соискателем» мог стать преподаватель университета, которому собирались поручить

заведовать одной из так называемых кафедр общественных наук, директор магазина или редактор газеты, офицер, рекомендованный на генеральскую должность, директор завода, секретарь обкома, министр, посол, секретарь Союза художников или будущий академик. Принцип был общий. Менялось только место, где его будут утверждать: райком, обком, Секретариат ЦК или Политбюро ЦК КПСС.

¹⁶³ Родина. 1992. № 1.С. 10.

Приход нового президента — Д. Буша привел к некоторой паузе в советско-американских отношениях. Слова Горбачева свидетельствуют, что своим выступлением в ООН он стремился оказать давление на новую американскую администрацию.

¹⁶⁵ АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 27-28 декабря 1988 г., л. 322-354.

ГЛАВА 8

ИЗ СССР В РОССИЮ (1989-1991 гг.)

Вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь.

В. Даль.

Пословицы русского народа

Подготовка к выборам

Вспоминая события недавнего прошлого, член Политбюро ЦК КПСС В. И. Воротников писал в своих мемуарах: «Если в 1988 году притормозили перестроечные процессы в экономике, а политические реформы стали выходить на передний план, то в наступившем (1989-м.— Авт.) году политические, государственные преобразования катились "девятым валом"...»¹ 1989 год стал высшей точкой «перестройки», определив в то же время историческую ограниченность и бесперспективность ее как способа решения проблем социализма социалистическими методами.

10 января 1989 г. состоялся Пленум ЦК КПСС. Он был посвящен вопросам выполнения решений XIX партийной конференции — о выборах депутатов в воссоздаваемый высший законодательный орган страны — Съезд народных депутатов СССР. К этому времени в большей части общества отчетливо сформировалась уверенность в необходимости состязательности при выборах. Старая модель, по которой страна жила многими десятилетиями,— единственный кандидат на одно место — устарела психологически, казалась просто невозможной. При всех недостатках той избирательной схемы, когда наряду с прямыми выборами депутатов предполагалось избрание депутатов от общественных объединений — от КПСС, профсоюзов и комсомола до Союза писателей, Союза дизайнеров и Общества филателистов, эта схема предполагала возможность альтернативного избрания. Поэтому повестка пленума — выборы ста депутатов от КПСС — вызывала большой интерес.

Однако пленум прошел по старой жесткой схеме: делегатам пленума был предложен список из ста человек и им было велено проголосовать за всех без обсуждения. Кто составлял этот список, почему в него были включены именно те, а не иные кандидаты — все это осталось за пределами обсуждения и вызвало раздражение даже у участников пленума². Эта сотня кандидатов была заранее отобрана близким к Горбачеву секретарем ЦК Г. П. Разумовским и тщательно «просеяна» самим Горбачевым, опасавшимся лично участвовать в избирательной борьбе в обычном избирательном округе'. В радикально-демократических кругах такая трактовка избирательного права вызвала насмешки; депутаты от КПСС сразу же были окрещены «красной сотней». Сам Горбачев в своих мемуарах комментирует эти события иначе: «И тогда, и сейчас я убежден в правильности того, что на 100 мест от КПСС были выдвинуты ровно 100 кандидатов. Нельзя было допустить, чтобы оказались забаллотированными некоторые члены тогдашнего партийного руководства. Это сразу бы перевело их в стан скрытых или открытых противников преобразований... Наша оценка показала, что, если бы в кандидатский список былф внесено, скажем, 103-105 фамилий, наибольшее число "черных шаров" получили бы Лигачев, Ульянов и Яковлев. Будь список увеличен на 10 кандидатов, не прошло бы большинство членов Политбюро...»⁴ Бывшему Генеральному секретарю невдомек, что к прокламируемой демократии этот подход никакого отношения не имеет...

С точки зрения партийно-государственного аппарата, центр тяжести ощутимо качнулся в сторону только создаваемого нового органа власти. Уже в январе — феврале 1989 г. начался массовый переход работников аппарата ЦК КПСС в аппарат ВС СССР. Так как А. И. Лукьянову заранее отводилась в будущем органе власти ключевая роль, именно он чаще всего был инициатором перевода больших групп сотрудников аппарата ЦК в формирующийся аппарат будущего Верховного Совета⁵. Новый Верховный Совет должен был стать гораздо более влиятельным и важным органом власти, чем прежний союзный Верховный Совет. Поэтому подбор на все ключевые посты будущей власти шел по всем правилам номенклатурного назначения. Заведующий отделом ЦК получал должность заведующего секретариатом Центризбиркома, замзавотделом ЦК — заведующего отделом по социально-экономическим вопросам Верховного Совета, инструктор отдела пропаганды — завотделом организационно-массовой работы Советов. Будущие депутаты вели жестокие избирательные бои, обращались к своим избирателям с предвыборными программами и обещаниями, а аппарат, который исподволь, постоянно должен был направлять деятельность этих депутатов, был уже сформирован в ЦК КПСС.

Выборы народных депутатов СССР

Мощным фактором политизации населения страны стали выборы народных депутатов СССР. Впервые за многие десятилетия появилась легальная возможность излагать взгляды, отличавшиеся от официально утвержденных партийным аппаратом. Избирательная кампания разделила кандидатов в депутаты на две большие группы. Одну из них представляли те кандидаты, за которыми стоял партийный аппарат, в другой были люди, боровшиеся за право быть избранными вопреки позиции партаппарата. Это были разные люди с различными политическими взглядами — сторонники социал-демократии и экономисты-рыночники, христианские демократы и популярные журналисты. Противостояние партаппа-, рату часто оборачивалось мощной поддержкой избирателей.

Следствием первых открытых выборов стало то, что на поверхность выплеснулись национальные противоречия. Избирательная кампания 1989 г. стала благоприятной средой для формирования народных фронтов, национальных и националистических движений по всему СССР. В это время стремительно распространялось влияние народных фронтов в республиках Прибалтики. Открытую избирательную кампанию вели в России и сторонники «Памяти». Уже в марте 1989 г. состоялась встреча Председателя Совета Национальностей А. Э. Восса с немцами — гражданами СССР⁶ Они настаивали на воссоздании немецкой автономии, указывали, что отсутствие ее стимулирует развитие эмиграционных настроений — в 1988 г. в ФРГ выехало в 3,3 раза больше, чем в 1987 г. В ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР обращались представители ингушской общественности, настаивавшие на восстановлении ингушской автономии с административным центром в г. Орджоникидзе⁷

Избирательная кампания подхлестнула тлевшие многие десятилетия межнациональные конфликты: в Грузии — между Грузией и ее автономными республиками Южной Осетией и Абхазией, в Молдавии — между русскоязычным Приднестровьем, тюркоязычной Гагаузией и собственно Молдавией. Требования ликвидации автономий в составе Грузии, и в особенности особого статуса Абхазии⁸, выхода Грузии из состава СССР, выдвигавшиеся националистическими движениями во главе с 3. Гамсахурдия, И, Церетели, Г Чантурия, стали причиной массовых беспорядков в Тбилиси. Партийное руководство Грузии во главе с первым секретарем Д. Патиашвили по согласованию с Москвой (с остававшимся «на хозяйстве» Е. К. Лигачевым, так как Горбачев был за границей — на Кубе и в Англии) приняло решение применить войска для разгона демонстрантов. В ночь на 8 апреля в столкновении с войсками пострадало много народа. Погибло 19 человек, сотни людей были ранены, получили отравление в результате применения полицейских газов⁹

Итоги первых, хотя бы отчасти демократических, выборов народных депутатов СССР оказались совсем не такими, как надеялось партийное руководство, принимавшее год назад, на XIX партийной конференции, решение о проведении этих выборов. КПСС не смогла вести эффективную избирательную кампанию. Это было тем более удивительно, что в ее распоряжении находился многочисленный профессиональный аппарат, доходивший до любого населенного пункта, каждого промышленного, учебного, административного учреждения, была партийная пресса, ресурсы... Не было идеи. Недавний энтузиазм вокруг «обновленного социализма», «ускорения», «перестройки всех сторон общественной жизни» выдохся, оставив после себя разочарование, талоны на большинство продуктов питания, огромные очереди за водкой, бесконечные разговоры о коррумпированности партийного аппарата и его безграничных, истинных и мнимых, привилегиях. Нескончаемый конфликт в Нагорном Карабахе заставлял сомневаться в эффективности самой государственной власти. Публикации в «Огоньке», «Московских новостях», журналах вроде «Искусства кино» исторических исследований о так называемых белых пятнах, точнее, о тщательно замалчиваемых официальной пропагандой событиях давнего или недавнего советского прошлого, выход в свет ставшей бестселлером книги А. Рыбакова «Дети Арбата» сужали, если не прямо ликвидировали «историческое поле» КПСС, представляли ее историю как череду насилий, преступлений, обмана. Единственным анекдотически-рациональным аргументом за сохранение однопартийной системы в стране служила шутка, что «больше одной партии страна прокормить не сможет».

Выборы оказались тяжким испытанием для партии, провозгласившей себя «ядром политической системы СССР».

Партийный диссидент Б. П. Ельцин пошел на открытое противостояние ЦК. Он провел мощную избирательную кампанию, выступал в Свердловской, Пермской областях, где его поддерживало большинство населения. Каждое его выступление собирало тысячи людей, его встреча в Свердловске транслировалась прямо на площадь для собравшихся перед огромным заводским Дворцом культуры людей. Но главный бой Ельцин дал в Москве. Из двухсот официальных предложений выставить свою кандидатуру на выборах народных депутатов СССР, поступавших из многих городов страны, он выбрал Москву, самый большой по количеству избирателей и важный по месту в стране Московский национально- территориальный округ. Быть избранным в Москве, там, где сильнее всего должно было чувствоваться влияние ЦК и КГБ СССР, значило бросить открытый вызов системе. Ельцина пытались остановить ситом избирательных комиссий, ему угрожали на Пленуме ЦК КПСС 10 марта 1989 г. Однако другое мнение было у москвичей. Ельцин воспринимался прежде всего как противник существовавших порядков, как человек, умевший слушать и слышать, в отличие от своего главного оппонента — Горбачева, изрекавшего и поучавшего. У него было особое право критиковать систему: дойдя до ее вершины, он впервые в истории СССР добровольно отказался от нее, за что она, система, мстила.

На предвыборных встречах Ельцин призывал превратить Верховный Совет и депутатов из статистов, которыми они являются, в орган, который должен решать свои вопросы от имени народа, а не от имени партийно-бюрократического аппарата. Он критиковал Закон о выборах, называл его недемократичным, особенно те его статьи, которые предполагали выборы от общественных организаций. Ельцин указывал на необходимость социального равенства, равных возможностей для всех граждан в приобретении товаров, получении услуг в здравоохранении, обслуживании.

Итоги выборов по Московскому национально-территориальному округу были сокрушительны в своей однозначности: 89% москвичей проголосовали за Ельцина.

В депутаты прошли люди неведомые прежде, выбранные именно потому, что они противостояли партийному аппарату. Так, депутатами стали Г. Э. Бурбулис, А. А. Собчак, Ю. Н. Болдырев, А. И. Казанник, А. Н. Крайко, С. Б. Станкевич и др. Стали народными депутатами и люди очень известные, получившие свои мандаты через ряд общественных и творческих организаций,— академики А. Д. Сахаров и Д. С. Лихачев, поэт Е. А. Евтушенко, экономист Г. X. Попов.

В то же время не были избраны около 30 секретарей обкомов и горкомов КПСС. Люди, критиковавшие руководство КПСС, получили большинство голосов в Ленинграде, Москве, Свердловске.

26 марта 1989 г. в стране прошли выборы. 28 марта состоялось заседание Политбюро, на котором давалась оценка их итогов. «Настроение у большинства было угнетенное, в воздухе висело — провал»,— вспоминал об этом заседании М. С. Горбачев¹⁰. Он попытался доказать, что КПСС не проиграла, так как 85% депутатов — коммунисты, что партия победила там, где люди увидели реальные изменения в результате перестройки. Но Горбачеву возражали, напоминали, что «дисциплина в партии сейчас хуже, чем в беспартийной среде». Кандидат в члены Политбюро, первый секретарь Ленинградского обкома Ю. Ф. Соловьев заявил, что в городе голосовали не против кандидатов-коммунистов, а против перестройки. Традиционно много критиковали прессу, обвиняя ее в том, что она вся, в том числе и партийная, во главе с «Правдой» «формирует отрицательное отношение к партийным кадрам».

В защиту итогов выборов высказалось меньшинство членов Политбюро — А.Н. Яковлев, утверждавший, что выборы стали референдумом в защиту перестройки, что абсолютное большинство депутатов — коммунисты; В. А. Медведев, возражавший Е. К. Лигачеву и В. И. Воротникову, что пресса всего лишь отражает реальные процессы, происходящие в обществе, что многие партийные комитеты пустили выборы на самотек.

По важнейшему вопросу — отношения и к выборам, и к их итогам — Горбачев оказался в меньшинстве. В этой ситуации он постарался принять меры к изменению состава ЦК КПСС, так как в случае его конфликта с Политбюро решающую роль приобретала позиция Пленума ЦК КПСС. Именно Пленум ЦК традиционно выступал в роли того органа, решением которого оформлялись отставки, отстранение от должностей высших руководителей партии и крупных ее деятелей — от Хрущева до Берии, Маленкова и Жукова. Для того чтобы предупредить опасность возможного переворота, требовалось изменить состав ЦК. Бюрократически задача была очень сложной: только съезд обладал полномочиями по выборам новых членов и соответственно неизбранию старых. Однако Горбачев придумал нетрадиционный способ, творчески усовершенствовав метод, впервые примененный Л. j!. Брежневым. В свое время именно он настоял на «добровольной» отставке некоторых влиятельных деятелей партии, что избавляло его от партийных процедур. Так, он заставил написать заявление об отставке «по собственному желанию» Н. В. Подгорного, А. Н. Шелепина. Брежнев использовал этот способ редко и очень избирательно.

Горбачев же решил применить метод «коллективной отставки» многочисленных пенсионеров в составе ЦК. Эти пенсионеры в недавнем прошлом были крупнейшими партийно-государственными чиновниками. Горбачев не без основания полагал, что эти люди враждебно относились к перестройке и ее «прорабам». Операцию по их устранению Горбачев провел блестяще. В результате переговоров с наиболее влиятельными пенсионерами он смог заручиться их поддержкой. И вновь ему помог А. А. Громыко. На очередном Пленуме ЦК 25 апреля 1989 г. было оглашено письмо 110 пенсионеров с предложением о добровольной отставке. Горбачев хотел применить и другой метод: возродить кооптацию, то есть введение в состав ЦК без избрания на съезде (это было практически забытым способом комплектования партийных органов, использовавшимся в начале XX в.), и пополнить ЦК своими сторонниками. Но это ему не удалось. Против этого резко выступил Лигачев, указав на явную недемократичность подобной процедуры".

Пленум, открывшийся 25 апреля 1989 г., после выборов народных депутатов СССР и накануне созыва Съезда народных депутатов СССР, подтвердил справедливость подозрений Горбачева. Более того — накануне пленума распространились слухи о готовившемся заговоре с целью отставки Горбачева¹²

На пленуме действия Горбачева и его курс были подвергнуты резкой критике. Его обвиняли в неудачах экономической реформы, в том, что партийные органы подвергаются постоянным обвинениям в прессе, в злоупотреблениях демократией, в развале армии, потакании национализму, отступлении от ленинских принципов деятельности партии. Впервые деятельность Горбачева стала предметом открытого осуждения. Причем критиковали его в большинстве своем именно те члены ЦК, которые оставались в его составе.

Сам Горбачев нашел эффектный ход отражения критики. Он предложил опубликовать в прессе стенограмму заседания. Оппонентам Горбачева ничего не оставалось, как согласиться с этим. Беспрецедентность публикации стенограммы — полных текстов выступлений — состояла в том, что партийный «сор» был «вынесен из избы». Горбачев сразу же оказался жертвой «партийных консерваторов» в ЦК и тем самым получил определенную поддержку общественности.

Полным ходом шла подготовка к приближающемуся Съезду народных депутатов. Готовился Горбачев, готовились и оппоненты КПСС. Горбачев заранее начал подготовку к своему избранию на должность Председателя Верховного Совета СССР. Этот статус придал бы ему необходимый вес на международной арене, кроме того, в условиях перемещения власти в сторону Съезда народных депутатов должность Председателя Верховного Совета, к тому же принадлежащая Генеральному секретарю ЦК КПСС, становилась ключевой в системе власти в стране.

В результате переговоров с первыми секретарями обкомов Горбачев получил заверения в поддержке его выдвижения на этот пост¹³ На Пленуме ЦК КПСС 22 мая 1989 г. Горбачев в духе давней традиции предложил кандидатов на важнейшие государственные должности, которые должны были утверждаться съездом: Председателем Верховного Совета — самого себя, совместив ее с должностью Генерального секретаря, заместителем Председателя — А. И. Лукьянова, Председателем Совета Министров — Н. И. Рыжкова, председателем Комитета конституционного надзора — В. П. Ломакина, Генеральным прокурором — А. Я. Сухарева, Председателем Верховного Суда •—• В. М. Лебедева, Главным государственным арбитром — Ю. Г. Манякина, председателем Комитета народного контроля — С. И. Манякина. Единственным возражавшим против того, чтобы пленум партии предопределял назначение на государственные должности, был Б. Н. Ельцин¹⁴ *

Готовились и оппоненты. Накануне в Доме политического просвещения, где собиралась московская Дискуссионная трибуна, был предложен альтернативный вариант регламента съезда, его программа. Она стала достоянием всей страны после того, как сведения о ней были опубликованы в «Огоньке»¹⁵ ч

а

Первый Съезд народных депутатов СССР ^#

а

25 мая 1989 г. в Москве открылся 1 Съезд народных депутатов СССР. В XX в. это был один из редчайших случаев, когда история начала делаться на глазах у всей страны. Съезд сразу же пошел не так, как предполагали его организаторы.

Не успел председатель Центральной избирательной комиссии В. П. Орлов закончить свое выступление, как, не спросясь ни у кого, на глазах изумленного зала и потрясенной страны на трибуну вылетел никому до этого не ведомый рижский врач В. Ф. Толпежников и предложил делегатам почтить память погибших при разгоне демонстрации в Тбилиси. Только огласили заготовленные заранее списки участников президиума съезда и объявили предложения по повестке съезда, как на трибуне оказался человек, имя которого знала вся страна,— академик А. Д. Сахаров. Его знали в течение десятилетий как диссидента, сосланного в Горький, как создателя водородной бомбы, лишенного трех Звезд Героя Социалистического Труда за свою правозащитную деятельность. Знать-то знали, но абсолютное большинство видело и слышало его впервые. Тем более важным представлялось то, что он говорил. А говорил он следующее: «Я предлагаю принять в качестве одного из первых пунктов повестки дня съезда декрет Съезда народных депутатов СССР. Мы переживаем революцию, перестройка — это революция, и слово "декрет" является самым подходящим в этом случае. Исключительным правом Съезда народных депутатов СССР является принятие законов СССР, назначение высших должностных лиц... В соответствии с этим должны быть внесены изменения в те статьи Конституции СССР, которые касаются прав Верховного Совета СССР... Второй принципиальный вопрос, который стоит перед нами,— это вопрос о том, можем ли мы, имеем ли мы право избрать главу государства — Председателя Верховного Совета СССР до обсуждения, до дискуссии по всему кругу вопросов, определяющих судьбу нашей страны...» Сахаров заявил, что он поддерживает кандидатуру Горбачева на этот пост, но поддержка эта носит, по его словам, «условный характер». Он настаивал на альтернативности при избрании Председателя Верховного Совета, на обязательном обсуждении политической программы кандидатов¹⁶.

Его выступление не было речью опытного оратора. Он не обладал «командирским» голосом, у него не было эффектно выстроенных фраз. Было другое — поразительная смелость и ответственность, была мудрость, превышающая политические расчеты. Он обращался не только к съезду, но и к стране. Она узнала его и запомнила.

Страна услышала и голоса депутатов от Прибалтийских республик. Их выступления касались на первый взгляд вопросов техники парламентских процедур. Среди них — о праве депутатов от республик добиваться обсуждения вопроса на заседании съезда, если это предложение поддерживает до двух третей республиканских депутатов, о незамедлительном принятии регламента съезда и лишь после этого обсуждении других вопросов. Их поддержали и некоторые российские депутаты. И когда председательствовавший на съезде Горбачев зачитывал записку, что «попытки некоторых депутатов увести съезд на обсуждение процедурных вопросов — очень вредное дело», то тем, кто следил за ходом заседания, становилось понятно: процедурные вопросы — это дело важное, это то, что отличает заседания парламента (хотя само слово «парламент» сначала боялись употреблять) от партийного съезда.

Уже в первый день работы съезда обозначились острейшие национальные проблемы. Депутаты от Грузии настаивали на расследовании событий в Тбилиси, депутаты от Армении и Азербайджана обращались со взаимными обвинениями в связи с событиями в Сумгаите и Карабахе, подполковник В. И. Алкснис обвинял руководство Латвийской ССР в дискриминации русскоязычного населения в республике, депутат П. П. Фальк говорил о восстановлении немецкой автономии.

Одновременно с этим шло обсуждение вопроса о том, кому быть Председателем Верховного Совета СССР. Явным и бесспорным фаворитом стал М. С. Горбачев. Замечания в его адрес касались целесообразности совмещения постов Генерального секретаря и Председателя Верховного Совета СССР, просили дать объяснение о строительстве его дачи в Крыму. Дважды выдвигалась кандидатура Б. Н. Ельцина на этот пост — в первый раз ее предложил В. А. Бирюков, во второй — Г. Э. Бурбулис, оба из Свердловской области. Ельцин отказался выдвигать свою кандидатуру. Некоторую интригу в ход съезда внесло самовыдвижение А. М. Оболенского, инженера из г. Апатиты, на пост Председателя Верховного Совета. Впрочем, он даже не был включен в список для голосования.

По итогам голосования Горбачев получил абсолютное большинство. За — 2 123 человека, против — 87.

Уже первые часы и дни работы съезда пропахали глубокую борозду в истории страны. Кажется, в мае и июне были включены все телевизоры и радиоприемники; трансляцию съезда слушали и смотрели все. В течение нескольких часов мало кому известные прежде люди, избранные депутатами, становились знаменитыми на всю страну, их узнавали не только «в лицо», но и по голосу. Телевидение убило «священную тайну» партийной власти. Возникла возможность сравнивать, оценивать, соглашаться или возражать. Трансляция заседаний съезда стала мощнейшим, не имевшим прежде аналогов катализатором политизации общества. Люди изменились быстрее, чем можно было представить.

Съезд народных депутатов впервые дал всесоюзную трибуну для выражения республиканских, национальных взглядов и убеждений. Республики на глазах, за дни работы съезда, становились тем, чем прежде они были только формально,— субъектами СССР. Были открыто названы те проблемы, которые волновали население каждой из них. Делегации республик Прибалтики настаивали на введении республиканского хозрасчета, разрабатывали проект Закона об экономической самостоятельности республик, настаивали на расследовании обстоятельств заключения и оценке последствий пакта Риббентропа — Молотова; украинская и белорусская делегации имели свое особое мнение при разработке бюджета СССР в связи с необходимостью учета последствий чернобыльской катастрофы; узбекские делегаты протестовали против деятельности следственной группы Гдляна.

При выборах депутатов в состав Верховного Совета СССР — постоянно действующего органа съезда — произошел неизбежный раскол. В тщательно аппа- ратно подготовленный состав кандидатов в Верховный Совет не были включены люди, которые стали лидерами оппозиции. Туда не были включены ни Б. Н. Ельцин¹⁷, ни Г. X. Попов, ни М. Н. Полторанин, ни Ю. Д. Черниченко, ни И. И. Заславский, ни их сторонники. Это дало основание Ю. Н. Афанасьеву обвинить и депутатов съезда, и председательствующего М. С. Горбачева в том, что Верховный Совет формируется как «сталинско-брежневский», и назвать большинство съезда «агрессивно-послушным большинством»¹⁸.

Выступавший следом за Афанасьевым Г X. Попов объявил о создании «межрегиональной депутатской группы», по сути политической оппозиции в составе Съезда народных депутатов.

Появление официальной политической оппозиции в СССР стало другим результатом деятельности I Съезда народных депутатов СССР.

Межрегиональная депутатская группа (МДГ) окончательно оформилась уже после окончания съезда, 29-30 июля 1989 г., когда в Москве, в Доме кино, состоялось ее первое собрание. Сопредседателями ее стали Ю. Н. Афанасьев, Б. Н. Ельцин, В. А. Пальм, Г. X. Попов, А. Д. Сахаров.

Принципиальные положения программы МДГ следующие:

признание частной собственности, в том числе на землю;

децентрализация власти;

экономическая самостоятельность республик, повышение их суверенитета¹⁹

Съезд привел к радикализации и противников демократических процессов, происходивших в стране. Показательно в этом отношении письмо В. И. Коното- па, бывшего секретаря Московского обкома КПСС, от 15 июня 1989 г. Обращаясь к Горбачеву и к членам Политбюро, он писал:

«Согласен, что процессы в нашем обществе идут необратимые и сейчас уже поздно об этом говорить, но тем не менее обращаюсь к вам с вопросом: неужели вам недостаточно "опыта", например, Польши, чтобы увидеть, куда движется наша страна? Демократизация и гласность в современном виде, к нашему несчастью, воскресила и активизировала сионистов, националистов, бухаринцев и троцкистов, хапуг всех мастей, неофашистов и прочую нечисть. Космополиты, используя почти все средства информации, особенно печать и телевидение, многие учреждения культуры, опутали трудящиеся массы плотной паутиной упадничества, недоверия к партии, полностью предали забвению воспитание у советских людей исконного чувства патриотизма, а Захаров и Карякин, мне стыдно об этом писать, народные депутаты СССР, со своими иезуитскими замыслами, уже замахнулись даже на святая святых — Владимира Ильича Ленина...

Как вам известно, получили широкое распространение открытые и злые нападки на армию, административные органы, включая и КГБ... Такой гигантской и предательской демагогии мир еще не знал. Нестерпимо видеть и слышать, когда Генерального секретаря ЦК КПСС ставят рядом с Сахаровым, который ни одного доброго слова не сказал в адрес КПСС и социализма, а скорее наоборот. Западные воротилы с радостью похлопывают нас по плечу и хвалят на все лады нашу перестройку, довольно потирая руки и, по моему мнению, преждевременно предвкушая уже сейчас, как они за компанию с Польшей проглотят и нас...

Сейчас бушуют межнациональные страсти, а впереди могут быть еще трагичней социальные бури, вызванные усиливающимся расслоением общества и стремительным ростом несправедливости в материальном и моральном положении советских людей. В настоящее время Федоровы и им подобные деятели, нажившие свое благополучие при нашей "негодной системе", много раз повторяют об "умных и деловых" людях, но мне кажется, что самые мудрые люди сейчас живут и работают в ГДР, твердо заявив о невозможности "соединения огня с водой". У нас же процветает наукообразная, путаная абалкинщина, поддерживае-» мая конъюнктурщиками от идеологии и философии.

Мне представляется, что мы непростительно рано хороним плановую систему, не совершенствуя ее, а полагаясь на '^некапиталистическую саморегулирующуюся экономику", преждевременно хороним и руководящую роль партии, в первую очередь ее кадровую политику, полагаясь на мифическое добровольное народовластие без должной дисциплины и строгого порядка. Подстраивать наш "парламент" под буржуазный — гиблое дело...»²⁰

То, что мог себе позволить сказать вслух первый секретарь Московского обкома партии, отправленный на пенсию еще в 1985 г., разделяли многие его действовавшие коллеги в партийном и государственном аппарате.

Роль I Съезда народных депутатов СССР еще нуждается в специальном исследовании. Наряду с отмеченными выше его последствиями необходимо указать, что за занавесом политического противостояния, противоречий между коммунистическим фундаментализмом и реформистским крылом, рожденными в КПСС, приковывавшими особое внимание в обществе, существовали долговременные планы представителей народных фронтов, избранных в число депутатов СССР. Трудно найти в стенограмме съезда резкие заявления, под которыми бы стояли фамилии В. Ландсбергиса, будущего лидера Литвы, или А. В. Горбунова, ставшего одним из вождей латышского сепаратизма. Эстонская делегация на съезде воспринималась как сторонник экономического суверенитета в рамках СССР. Однако подспудно, в кулуарах съезда, вызревало то, что привело к взрыву национальных движений в СССР и подготовило почву к его ликвидации. Воссоздание Съезда народных депутатов СССР создавало легальный способ противостояния союзному центру с далеко идущими политическими последствиями. И эта возможность была использована сполна.

Но и в составе российской делегации дело обстояло не просто. В числе самых ярых противников системы оказалось много людей, причастных к ней. Это были люди, в разной степени входившие в номенклатурную систему. Среди них — и Ю. Н. Афанасьев, значительную часть своей жизни проведший под крылом номенклатуры ЦК КПСС, и Г. X. Попов и А. М. Емельянов, обреченные в качестве заведующих кафедрами общественных наук на утверждение в Московском горкоме КПСС, и генерал-майор КГБ СССР О. Д. Калугин, руководивший контрразведкой в системе разведки КГБ, а позже руководитель КГБ в Ленинграде. Что же говорить о директорах институтов Академии наук СССР, вдруг оказавшихся в качестве депутатов оппонентами системы, которой они были многим обязаны?..

Съезд стал равнодействующей разнообразных политических сил. Однако главной проблемой стало соотношение единого союзного центра и республик, входивших в его состав. Все шилья «ленинской национальной политики» стали выходить из мешка.

СССР был странной империей — «империей наоборот». Если классическим признаком империи всегда было стремление метрополии жить за счет окраин, колоний, то с Советским Союзом происходило полностью противоположное. Не только военная сила скрепляла СССР. Фактором, вызывавшим заинтересованность относительно широких слоев населения республик в сохранении в составе

СССР, были дотации, которые центр посылал в республики. Об этом говорилось и тем более писалось очень мало. Между тем они были весьма значительны.

Теперь же, в условиях усиливавшегося экономического кризиса, центр оказывался неспособен дать средства республикам, откупиться на время от их проблем. Отсюда возникали две модели поведения: для центра — это применение политических факторов, а при необходимости — и военной силы, а для республик — надежда избавиться от одряхлевшего, но остававшегося опасным центра и начать решать собственные экономические проблемы самостоятельно.

Обострение экономического кризиса в стране

В 1989 г. на прилавках книжных магазинов появилась книга, авторами статей в которой были самые известные советские экономисты, которые по популярности тогда вполне могли соперничать с эстрадными «звездами». Л. Абалкин, Г. Попов, О. Лацис, А. Аганбегян и их коллеги были частыми и желанными гостями на телевидении, редкую неделю большие интервью с ними или их статьи не появлялись на страницах газет. Интерес к экономистам в самых широких слоях населения страны объяснялся верой в то, что этим хорошо говорящим людям свойственно то тайное знание, использование которого позволит преодолеть кризис. Следует только дать им возможность практически осуществить задуманное. Упомянутая книга была своего рода манифестом экономистов-реформаторов. Она называлась «Этот трудный, трудный путь. Экономическая реформа»²¹. Книга стала итогом анализа социалистической экономики и излагала те рецепты, которыми ее пытались вылечить.

Заметим сразу: выход из кризиса предполагался по рельсам социализма. Другое дело, что авторы был)- убеждены в необходимости его реформирования. Редактор книги Л. И. Абалкин писал, что «нужно во многом по-новому осмыслить природу социализма, многообразие его моделей, его гуманистический облик и движущие силы». Эту новую модель и следовало выбрать. Но «...прежде чем начать переход к новой модели, нужно остановить сползание экономики в пропасть, переломить негативные тенденции. Пока это не удастся сделать, ни о каком переходе не может быть и речи»²². Он был убежден в необходимости чрезвычайных мер в экономике, в повышении роли центрального звена управления, в стабилизации финансов и оздоровлении потребительского рынка²³

Для достижения этой цели, как сообщал Л. И. Абалкин, ставший к этому времени вице-премьером Совета Министров СССР, на 1990 г. было намечено вдвое сократить размер дефицита государственного бюджета. В 1989 г. дефицит бюджета составлял 120 млрд. руб., на 1990 г. было намечено сократить его до 60 млрд.

Планировалось также сократить эмиссию, обеспечить опережающий рост производства товаров народного потребления²⁴

Л. И. Абалкин сообщал, что в стране был громадный неудовлетворенный спрос — на руках у граждан страны находилось 100 млрд. руб., на которые нечего было купить! Магазины стояли пустыми, товары, поступавшие в них, мгновенно пропадали, перепродавались не по официальным, относительно низким ценам, а по рыночным, значительно их превосходящим.

СССР, были дотации, которые центр посылал в республики. Об этом говорилось и тем более писалось очень мало. Между тем они были весьма значительны.

Теперь же, в условиях усиливавшегося экономического кризиса, центр оказывался неспособен дать средства республикам, откупиться на время от их проблем. Отсюда возникали две модели поведения: для центра — это применение политических факторов, а при необходимости — и военной силы, а для республик — надежда избавиться от одряхлевшего, но остававшегося опасным центра и начать решать собственные экономические проблемы самостоятельно.

Обострение экономического кризиса в стране

В 1989 г. на прилавках книжных магазинов появилась книга, авторами статей в которой были самые известные советские экономисты, которые по популярности тогда вполне могли соперничать с эстрадными «звездами». Л. Абалкин, Г. Попов, О. Лацис, А. Аганбегян и их коллеги были частыми и желанными гостями на телевидении, редкую неделю большие интервью с ними или их статьи не появлялись на страницах газет. Интерес к экономистам в самых широких слоях населения страны объяснялся верой в то, чтоэтим хорошо говорящим людям свойственно то тайное знание, использование которого позволит преодолеть кризис. Следует только дать им возможность практически осуществить задуманное. Упомянутая книга была своего рода манифестом экономистов-реформаторов. Она называлась «Этот трудный, трудный путь. Экономическая реформа»²¹. Книга стала итогом анализа социалистической экономики и излагала те рецепты, которыми ее пытались вылечить.

Заметим сразу: выход из кризиса предполагался по рельсам социализма. Другое дело, что авторы был г убеждены в необходимости его реформирования. Редактор книги Л. И. Абалкин писал, что «нужно во многом по-новому осмыслить природу социализма, многообразие его моделей, его гуманистический облик и движущие силы». Эту новую модель и следовало выбрать. Но «...прежде чем начать переход к новой модели, нужно остановить сползание экономики в пропасть, переломить негативные тенденции. Пока это не удастся сделать, ни о каком переходе не может быть и речи»²². Он был убежден в необходимости чрезвычайных мер в экономике, в повышении роли центрального звена управления, в стабилизации финансов и оздоровлении потребительского рынка²³

Для достижения этой цели, как сообщал Л. И. Абалкин, ставший к этому времени вице-премьером Совета Министров СССР, на 1990 г. было намечено вдвое сократить размер дефицита государственного бюджета. В 1989 г. дефицит бюджета составлял 120 млрд. руб., на 1990 г. было намечено сократить его до 60 млрд.

Планировалось также сократить эмиссию, обеспечить опережающий рост производства товаров народного потребления²⁴

Л. И. Абалкин сообщал, что в стране был громадный неудовлетворенный спрос — на руках у граждан страны находилось 100 млрд. руб., на которые нечего было купить! Магазины стояли пустыми, товары, поступавшие в них, мгновенно пропадали, перепродавались не по официальным, относительно низким ценам, а по рыночным, значительно их превосходящим.

Концепция переходного периода, сформулированная академиком Абалкиным, включала сочетание элементов сохраняющейся административной системы управления с постепенно нарождающимися и утверждающимися элементами новой модели социалистического хозяйствования. Для реализации этих непростых, а если точнее, взаимоисключающих подходов — административной системы управления экономикой и рынка — была создана Государственная комиссия по экономической реформе при Совмине СССР²⁵

Коллега Абалкина П. Г. Бунич уверял, что беда советской системы в том и состояла, что она не была социалистической.

Экономист О. Р. Лацис указывал на странные процессы, происходившие в экономике СССР:

в 1970 г. национальный доход СССР составлял 65% от аналогичного показателя США;

к 1987 г. это соотношение практически не изменилось, составив 64%. Но при этом СССР в ряде случаев производил намного больше продукции.

% к производству в США 1970 г. 1987 г.

Производство электроэнергии

Чугун

Сталь

Железная руда

110 261 197 527 484 181

61 103 95 216 145 141

Тракторы (по суммарной мощности двигателей) Цемент

В СССР производилось в 10 раз больше комбайнов, чем в США²⁶, но это не приводило к изменению качества жизни. Экономика все более становилась затратной, убыточной, «производство для производства» все больше разоряло страну. Возникал опасный парадокс: в СССР неуклонно росла добыча нефти (со 148 млн. т в 1964 г. до 353 млн. т в 1970 г. и 624 млн. т в 1987 г.), но не хватало нефти на экспорт. В США же, наоборот, падало производство нефти за счет развития энергосберегающих технологий²⁷

Серьезную тревогу рождали статьи специалистов по финансовой системе страны — тогдашнего министра финансов В. С. Павлова (будущего Председателя Кабинета Министров СССР) и И. Лукинова. Павлов указывал на нарастающее противоречие между ростом расходов госбюджета (с 1985 до 1988 г. на 73 млрд. руб.— на 18%) и реальным сокращением произведенного национального дохода (за этот период он вырос только на 46,5 млрд. руб.— на 11,1%)²⁸. Министр финансов указывал на негативные процессы в финансах страны — дефицит госбюджета достиг 11 % валового национального продукта, или 15% национального дохода, а государственный долг — ²/₃ национального дохода. Инфляция приобрела явно бюджетный характер, сообщал Павлов. Доходы населения за счет выплат из бюджета реально не обеспечивались его доходами от производства и поставки товаров, от оказания услуг²⁹.

Его коллега И. Лукинов писал, что в марте 1989 г. Минфин был вынужден впервые объявить, что темпы инфляции составляют 2-4% в год, а размер эмиссии в 1988 г. в 4 раза превысил среднегодовой уровень 11-й пятилетки. За период 1971-1985 гг. количество денег в обращении выросло в 3,1 раза, а производство товаров народного потребления и розничный товарооборот — только в 2 раза.

И. Лукинов статистически доказывал, что в стране регулярно и неуклонно сокращается производство продукции «для людей». Доля предметов потребления в объеме промышленной продукции, по его подсчетам, составляла (в %):

1928Г г. 1940 г. 1960 г. 1980 г. 1987 г.

60,5 39 27,5 26,2 24,9³⁰

Экономика неэффективная, не ориентированная на улучшение жизни людей, с нарастающим финансовым кризисом — экономисты убедительно ставили этот диагноз. Сложнее было с лечением. Рецепты «переходного периода» были благодушно-неопределенными, болезнь предлагалось лечить, «заговорив» ее сочетанием социалистического планирования и социально ориентированного рынка³¹ Но экономический кризис «заговорить» не удавалось. В том же 1989 г. прирост денежных доходов населения составил 13,1% при росте производительности труда всего на 2,3%. Нарастали инфляционные тенденции³² В 1990 г. валовой национальный продукт сократился на 2%, национальный доход — на 4%, денежные доходы выросли на 16,9% (по сравнению с 1989 г.).

С 1988 г. лозунг «ускорение» был сменен на другой — «сильная социальная политика». Инвестиционные приоритеты были обозначены в потребительском секторе. Централизованные капиталовложения сократились в 1,3 раза, в металлургии и топливно-энергетическом комплексе — в 1,4 раза³³

На XIX партконференции принята резолюция: «Заслуживает внимания идея перехода республик и регионов на принципы хозрасчета с четким определением их вклада в решение общесоюзных программ». Хозрасчет в этом случае — это переход на республиканский бюджет, который бы учитывал все реальные доходы и расходы республик. Кажущаяся очевидной идея на самом деле была не такой простой: самые крупные, самые важные предприятия в каждой из республик в абсолютном своем большинстве принадлежали не республикам, а СССР, были «предприятиями союзного подчинения»'⁴. Смета их доходов и расходов утверждалась не в столице республики, а в столице СССР — Москве. Из союзного бюджета осуществлялось и прямое финансирование. Чтобы читатели поняли эту экономическую несуразицу, укажем, что если сложить 15 бюджетов союзных республик СССР — от РСФСР до Эстонии, то мы не получим сумму бюджета СССР. Союзный центр с его министерствами и ведомствами имел свои расходы и доходы, как правило, являлся своего рода «шестнадцатым субъектом СССР». И если республики хотели добиться «хозрасчета», то это означало их отказ союзному центру управлять его предприятиями. Так закладывалась экономическая мина под СССР.

Вместе с тем в обстановке все усиливавшегося экономического кризиса появились ростки новых экономических отношений. В мае 1988 г. был принят Закон «О кооперации». Эта сфера деятельности стала стремительно развиваться. К 1990 г. в ней было занято около миллиона человек³⁵ Исподволь началось создание иной финансовой системы. Накануне перестройки в СССР было три банка — Госбанк, Стройбанк и Внешторгбанк. Затем банковская система была реформирована. Появилось 6 банков — Госбанк СССР, Внешэкономбанк, Агропромбанк, Промстройбанк, Жилсоцбанк, Сбербанк. Прежние банки не вели, по крайней мере в самой стране, экономической деятельности, при которой деньги выступапи бы как товар. Банки распределяли средства в соответствии с указанием государственных органов.

Положение стало меняться к началу 1990 г. Показательна в этом смысле цена кредитов, предоставляемых государственными банками. В 1990 г. кредиты выдавались под 1%, в 1991 г.— до 15%. Агропромбанк довел ставку по кредитам до 20-24%, в том числе и по ранее взятым кредитам³⁶. И уже полностью беспрецедентными для СССР стали коммерческие банки.

Благодаря Закону «О кооперации» появилась сама возможность объединения финансовых средств кооперативов с целью создания кооперативных банков. 24 августа 1988 г. был зарегистрирован первый коммерческий банк. Юридически статья о частных банках в законе «О кооперации» была сформулирована неточно: банк можно было создавать фактически без денег, а к главе создаваемого банка не предъявлялось требований по образованию и стажу работы по специальности. Первым был банк «Союз» из казахстанского Чимкента, вторым 26 августа появился ленинградский банк «Патент», третьим — Московский кооперативный банк, четвертым — «Кредит-Москва». Под номером 12 — Инкомбанк, 13 — АвтоВАЗбанк, 16 — Автобанк, 20 — банк «Аэрофлот», 25 — Менатеп³⁷. Их число стремительно росло. Если на 1 января 1989 г. их было 41; на 1 июля 1989 г.— 143, в том числе 54 кооперативных, то к середине 1991 г. их стало более 1,5 тыс.

Показательна в этом отношении история возникновения одного из крупнейших российских банков — Менатеп, исследованная корреспондентом «Известий» М. Бергером. Будущий президент банка М. Ходорковский работал по хоздоговорам в Московском химико-технологическом институте. Институты могли заключать соглашения на выполнение научных исследований для промышленных предприятий. Деньги у промышленных предприятий для этого были. Но существовала другая сложность: каждому учреждению в СССР устанавливался лимит на фонд заработной платы. Деньги можно было заработать, но их нельзя было выдать как заработную плату.

Тогда часть денег за хоздоговоры стали пропускать через молодежный клуб. В 1986 г. власти разрешили молодежным клубам иметь свои расчетные счета. Эти клубы в большинстве своем создавались при комитетах комсомола и профкомах высших учебных заведений, при районных комитетах комсомола. Заработав, Ходорковский и его товарищи образовали при райкоме комсомола Центр научно-технического творчества молодежи — НТТМ. Дальше — новая сложность. Заводы, получив выполненную работу, стали задерживать оплату. Кризис в промышленности уже начинал сказываться. «Команде Ходорковского» было необходимо заплатить деньги своим сотрудникам, работавшим в Центре научно- технического творчества молодежи. Для этой цели решили взять кредит в банке, надеялись отдать его позже из задержанных заводами сумм. Но не тут-то было.

В Жилсоцбанке, куда обратились Ходорковский и его коллеги, сообщили, что кредиты выдают только банкам (!). Тогда находчивые комсомольцы решили создать свой банк, назвав его Менатеп, по существу с единственной целью — получить кредит. Первоначально Менатеп был просто вспомогательной структурой при НТТМ. Позже он превратился в мощную финансовую структуру.

Существовало и другое обстоятельство, способствовавшее накоплению в первых коммерческих банках значительных средств. Причина, способствовавшая этому обогащению, была чисто советская: в СССР существовало много разных типов денег, прежде всего наличные и безналичные. Объем наличных денег строго контролировался, прежде всего через ограничение фонда заработной платы. Безналичные деньги имели огромное количество разновидностей — они заранее расписывались по статьям расходов (на одни деньги можно было купить мебель, но нельзя было купить бумагу или канцелярские принадлежности, на другие — «с лимитом подряда» — проводить строительные работы, были деньги «с валютным покрытием» и т. д. и т. п.). Кроме того, деньги предполагалось тратить в установленные сроки, и все это строго контролировалось. Накопить средства было невозможно.

Когда появились Менатеп и подобные ему финансовые структуры, то предприятия, финансировавшиеся из государственного бюджета, переводили часть средств в новые, коммерческие банки. Оттуда они приходили уже «отмытыми» от финансовой классификации. Предприятия, занимаясь самым настоящим кредитованием коммерческих банков, в ту пору меньше всего заботились о получении с этих банков процентов по вкладам. Для них важно было сохранить средства и использовать их по своему усмотрению. Зато коммерческие банки, кредитуя нарождавшиеся кооперативные коммерческие структуры, уже требовали от заемщиков проценты по займам.

Позже таким источником доходов стали операции по покупке и продаже валюты. Похожая судьба была у Инкомбанка, который вошел сейчас в тысячу крупнейших банков мира. Он вырос на основе молодежного жилищного кооператива, был основан практически без денег. В его становлении самое непосредственное участие приняло руководство Института народного хозяйства им. Плеханова, видевшее в этом эксперименте по преимуществу учебную задачу — показать, как действует коммерческий банк.

Создание коммерческих банков стало качественно новым явлением, отрицавшим старую, планово-распределительную финансовую систему. Одновременно с этим шло разрушение другой составляющей советской финансовой системы — ее централизма. Возникли республиканские банки в союзных республиках, позже — в автономиях, которые не без успеха пытались проводить политику, независимую от Центробанка СССР.

В январе 1991 г. Верховный Совет РСФСР принял и ввел в действие Закон «О собственности в РСФСР». Этим законом в РСФСР возрождалась частная собственность. Сфера ее действия не ограничивалась ни размерами, ни отраслями. Признавалось право частной собственности на землю, капитал и средства производства, разрешалось создавав ч?ст»-ые предприятия любых размеров и с широким диапазоном деятельности. Предприниматель получил право привлекать любое количество наемных работников. Это был полный разрыв с советско-коммунистической экономикой.

Критики из ЦК КПСС писали: «Разгосударствление, приватизация и формирование новых предприятий законодательно втискиваются в русло капиталистической собственности и буржуазного бизнеса. Никакого равноправия форм собственности не соблюдается». Одновременно с этим Совет Министров РСФСР и Верховный Совет РСФСР вели последовательную работу по переводу союзных предприятий, находившихся на территории РСФСР, под юрисдикцию России. Такое положение вызывало растерянность и возмущение союзных ведомств.

В справке, подготовленной в ЦК, сообщалось: «По имеющейся информации, более или менее определенно заявили о своем желании перейти в ведение РСФСР Новгородское производственное объединение "Азот" Государственной ассоциации "Агрохим", Ленинградское производственное объединение подъемно-транспортного оборудования Минтяжмаша СССР, 15 предприятий и 3 научно-исследовательских института Минхимнефтепрома СССР, занимающиеся производством химических волокон на территории РСФСР и высказывающие намерение создать ассоциацию, Тульское ПО "Октава", НИИ материаловедения с заводом ЭЛИА (г. Зеленоград) с объемом производства 330 млн. рублей, Верхне- салдинское металлургическое производственное объединение им. В. И. Ленина (монополист по титановому прокату, 19,5 тысячи работающих, объем товарной продукции 858 млн. рублей), Калининградский судостроительный завод "Янтарь" (Минсудпрома СССР). Принято решение Совета Министров РСФСР о переводе из союзного подчинения в республиканскую юрисдикцию предприятий лесной и целлюлозно-бумажной промышленности. В результате воздействия правительства РСФСР 26 января 1991 года руководители 40 предприятий цементной промышленности подписали протокол об организации Российского государственно-акционерного концерна "Цемент" и выходе из Государственной ассоциации "Союзстройматериалы" Целенаправленная работа ведется специальными группами Совмина РСФСР в коллективах объединений "АвтоЗИЛ", "АвтоВАЗ", АЗЛК, Норильского и Череповецкого металлургических комбинатов, Уралмаша, крупных объединений нефтяной и газовой промышленности».

Перед союзным руководством возникла перспектива утраты права собственности на крупнейшие промышленные предприятия, определявшие экономический, финансовый и оборонный потенциал СССР.

Эта деятельность российского руководства имела и политическое измерение. «Во многих трудовых коллективах,— продолжим цитирование этого документа,— развернута активная пропагандистская работа против подчинения центру. Намечена, по существу, целая кампания по отчуждению собственности у общественных организаций, прежде всего, конечно, КПСС».

У ЦК уже не было эффективных способов противодействия процессам экономической дезинтеграции. У чиновников этого ведомства фантазия не шла дальше того, чтобы «обратиться к Центральным Комитетам коммунистических партий Украины, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Таджикистана и Туркменистана с предложением рассмотреть вопросы, связанные с действием союзных законов о собственности и предприятиях на территории этих республик, с тем чтобы не допустить изъятия всего производственного потенциала из ведения Союза ССР» и «считать необходимым в установленном порядке внести предложения о дополнении проекта "Основ законодательства Союза ССР и республик о разгосударствлении собственности и приватизации предприятий" более четкими положениями (статьи 6, 14, 20) о трудовом коллективе как едином собственнике предприятия, о предоставлении дополнительных льгот коллективам союзных предприятий при разгосударствлении и приватизации, а также о гарантиях, компенсациях и льготах трудовым коллективам тех предприятий, которые остаются в собственности и управлении Союза ССР и не попадают под процесс разгосударствления»³⁸

Экономический кризис в стране нарастал. Кроме чисто статистических значений он приобретал все более выраженные бытовые формы. Магазины стояли пустыми. Пропала одежда, обувь. Невозможно было купить любую мебель. В огромных пустых торговых залах магазина бродили продавцы, витрины были застелены полиэтиленовыми пакетами, заставлены штабелями банок со старыми маринованными огурцами. Появились не только талоны на мясо, масло, сахар и другие продукты, но и «карточки покупателей» — удостоверения с фотографиями, свидетельствовавшие о принадлежности покупателя к этому городу. «Чужим» — приезжим — могли и не продать. Озлобленный народ стоял в громадных очередях за табаком, вдруг исчезнувшим из магазинов, за водкой, так и не появившейся после негласного прекращения антиалкогольной кампании. В магазинах пропали табак, соль, спички!³⁹ Время от времени в городах вспыхивали «табачные», «водочные» беспорядки. Существует предание о том, будто сам Горбачев рассказывал в США анекдот о себе. Стояла огромная очередь в магазин за водкой. Один из мужиков, уставший от долгого ожидания, заявил, что пойдет и убьет сейчас Горбачева, устроившего такие порядки. Но вскоре он вернулся. Когда соседи по очереди спросили, удалось ли ему осуществить свой замысел, мужик вздохнул: «Да там очередь желающих убить Горбачева еще больше, чем за водкой!» Шутка шуткой, но раздражение населения абсолютной неэффективностью экономической системы «развитого социализма эпохи перестройки», как и самими «перестройщиками от КПСС», становилось фактором политики.

Нарастало озлобление к власти. Свидетельством тому стали массовые митинги в поддержку следователей, ставших народными депутатами СССР, Гдляна и Иванова, впрямую обвинивших ряд членов Политбюро в получении взяток. За весну и лето 1989 г. состоялось 51 массовое выступление в их поддержку, в которых приняли участие 350 тыс. человек. Почти 90% митингов прошли в Москве и Московской области. Кроме того, митинги состоялись в Ленинграде, Вологде, Перми, Челябинске, Свердловске и Ярославле. В стране усиленно обсуждалась тема привилегий партийного аппарата. Несмотря на огромное количество препятствий, в разных городах страны вышли мемуары Б. Н. Ельцина «Исповедь на заданную тему», где немало страниц было посвящено теме несправедливых привилегий высшего партийного аппарата, живущего совсем не той жизнью, какой живут граждане страны.

Выборы Президента СССР

Между тем маховик политической реформы, запущенный на XIX партийной конференции, продолжал раскручиваться. На этот раз на очереди стояли выборы на съезды народных депутатов в союзных республиках. Особую тревогу в руководстве СССР вызывала ситуация в России. В условиях усиления политического противостояния было очевидным, что выборы в России и работа Съезда народных депутатов РСФСР окажут решающее влияние на положение в СССР. К выборам стали готовиться загодя. В декабре 1989 г. на Пленуме ЦК КПСС было приня1го решение создать бюро ЦК по РСФСР и российские структуры в аппарате ЦК. Для укрепления позиций КПСС в РСФСР руководство партии пошло на тот шаг, который не решались сделать Сталин и Хрущев,— на создание Коммунистической партии РСФСР.

15 января 1990 г. состоялось первое заседание Бюро ЦК КПСС по РСФСР, Председателем которого стал сам Горбачев. В него вошли также В. И. Воротников, член Политбюро, Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР, А. В. Власов, Председатель Совета Министров РСФСР, О. С. Шенин, секретарь ЦК КПСС, секретари Московского горкома и Ленинградского обкома КПСС Ю. А. Прокофьев и Б. В. Гидаспов, В. А. Коптюг, вице-президент Академии наук СССР, Королев, рабочий, член ЦК КПСС, В. А. Купцов и Ю. А. Манаенков — сотрудники аппарата ЦК КПСС, В. В. Чикин, главный редактор «Советской России», ряд других партийных функционеров.

Вопросы, обсуждавшиеся на этом заседании, были очень важными. Впервые именно там, на этом заседании, был поставлен вопрос о концепции экономического суверенитета России. Несомненно, что обсуждение и изучение этой проблемы носили упреждающий характер, загодя шла проработка вопросов будущего Съезда народных депутатов России, но необходимо указать, что уже в начале 1990 г. в недрах ЦК КПСС разрабатывался вопрос о суверенитете России — вопрос, который позже будет объявлен тем же ЦК КПСС еретическим и вина за «суверенизацию» будет возложена на политических противников ЦК КПСС.

На заседании Бюро отмечалось, что в России разворачивается активная избирательная кампания. За несколько месяцев до выборов уже претендовали на мандат народного депутата РСФСР в среднем 8 человек, на выборах на съезды в автономных республиках — 3 человека, в местные Советы — в среднем 1,5 человека.

Выборы на Съезд народных депутатов РСФСР стали явным свидетельством ослабления влияния КПСС в обществе. По всей стране проходили многотысячные демонстрации сторонников Ельцина, превратившегося в символ противодействия существовавшему строю.

4 февраля в Москве состоялся грандиозный митинг, на котором, по разным данным, присутствовало от 200 до 500 тыс. человек. Его организаторы — Ю. Афанасьев, И. Заславский, В. Тихонов, Л. Шемаев, С. Красавченко, А. Музыкантский — призывали москвичей поддержать на выборах сторонников демократического пути развития страны. На митинге звучало требование созвать «круглый стол», предоставить оппозиции возможность влиять на политику страны, раздавалась резкая критика в адрес Горбачева, Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Верховного Совета СССР.

25 февраля состоялась новая мощная манифестация в Москве. Снова сотни тысяч человек требовали устранения КПСС от власти, критиковали Горбачева. Подобные демонстрации прошли в Ленинграде, Волгограде, Казани, Иркутске, Хабаровске, Свердловске, многих других городах. Попытки партийных органов противопоставить этим демонстрациям свои особого успеха не имели⁴⁰.

В стране появлялось новое, прежде неизвестное явление — не партия, а массовое движение, именовавшее себя «Демократическая Россия» (политическое оформление его произойдет несколько позже — в октябре 1990 г., но практическая деятельность его началась уже весной того же года). Организации «Демократической России» были во всех сколько-нибудь крупных городах России, они оказывали прямое воздействие на избирательную кампанию, поддерживали кандидатов, которые оформлялись как сторонники «Демократической России». В стране появилась организованная политическая сила, оппозиционная власти.

4 марта 1990 г. состоялись выборы народных депутатов РСФСР. Б. Н. Ельцин, баллотировавшийся на этот раз в Свердловске, одержал полную победу. Одним из его предвыборных обязательств было обещание провести изменение Конституции РСФСР, добиться введения поста президента и участвовать в качестве кандидата на всенародных выборах Президента России.

В ходе избирательной кампании он призывал отменить 6-ю статью Конституции, провозглашавшую КПСС ядром политической системы в СССР, настаивал на принятии законов о собственности, о земле. Ельцин заявлял, что Россия должна будет стать президентской республикой, а будущий президент должен приостановить свое членство в той партии, в которой он состоит.

Он вносил еще одно предложение, от которого, впрочем, вскоре отказался: образовать на территории РСФСР 7 русских республик⁴¹

Эти новые политические реалии вынуждали Горбачева к политическим маневрам. Реальность политической жизни страны свидетельствовала, что пост Генерального секретаря ЦК КПСС уже не может служить гарантией для сохранения его политического статуса. Да и положение Председателя Верховного Совета, вынуждавшее Горбачева постоянно вести борьбу с усиливавшимися оппозиционными настроениями, также не было устойчивым. Введение поста Президента СССР «уравнивало» Горбачева с его западными партнерами, укрепляло его положение в системе власти. Была также возможность провести выборы Президента не путем голосования граждан СССР, а «коротким путем» — на Съезде народных депутатов СССР. Правда, многие депутаты могли связывать изменение Конституции — введение поста Президента — с другой конституционной поправкой — отменой пресловутой 6-й статьи Конституции, узаконившей однопар- тийность в СССР и провозгласившей КПСС «ядром политической системы» СССР. На пути к президентству необходимо было заручиться поддержкой Политбюро и очередного Пленума ЦК КПСС.

7 марта 1990 г. состоялось очередное заседание Политбюро ЦК КПСС. В повестке дня значились следующие вопросы:

— о порядке проведения мартовского (1990 г.) Пленума ЦК КПСС;

о постановлении Пленума ЦК КПСС «О проекте Закона об изменении и дополнении Конституции (Основного Закона) СССР по вопросам политической системы (статьи 6 и 7 Конституции СССР)»;

о внеочередном Съезде народных депутатов СССР;

о подготовке к XXVIII съезду КПСС.

По первому вопросу — о подготовке пленума — докладывал кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК Г. П. Разумовский. Горбачев перебил докладчика: «Ты еще один вопрос не называешь. Если съезд принимает решение об установлении президентской власти, то нам еще придется собраться и посоветоваться о кандидатуре на пост Президента от партии».

Информация А. И. Лукьянова, члена Политбюро и заместителя Председателя Верховного Совета СССР, вызвала целый поток недовольных замечаний Горбачева. Лукьянов хорошо знал положение в депутатском корпусе. Он сообщил, что при включении в повестку дня съезда вопроса об изменении Конституции (напомним — для введения поста Президента и отмены 6-й статьи) многие депутаты могут поставить вопрос об отчете кандидата в президенты. Это Горбачеву не понравилось. Дальше — больше. Процитируем «Рабочую запись заседания Политбюро»:

«Горбачев. Да подожди, не пугай.

Лукьянов. Я не пугаю, просто говорю, как есть... Некоторыми уже сейчас ставятся вопросы. Первый — не избирать президента до изменения Конституции СССР. Будет новая Конституция — тогда избирать. Второй — избрать президента только на основе всеобщих выборов и не проводить эти выборы сейчас. Принять изменение Конституции, и тогда провести избрание на основе всеобщих выборов. ...Теперь по тезисам, которые будут ими защищаться. Первое — президент какого государства? Не существует якобы государства, президента которого избирают,— раз. Потому что это конфедерация, а не федерация.

Горбачев. Для них не существует, а для нас существует.

...Это настолько важные вопросы, что мы должны прореагировать во всю мощь, чтобы они почувствовали... Они подраспоясались.

Лукьянов. Второе — почему такая спешка? Почему это надо делать теперь, а нельзя отложить?

Горбачев. Чтобы их наместо поставить... Между прочим, когда я с Гавелом беседовал, то он относительно президентства говорил: "Я это приветствую, приветствую"».

Читая эту «Рабочую запись», обращаешь внимание не только на колоссальную заинтересованность Горбачева в посте президента, не только на то, что он каждую секунду подозревал своих сподвижников в нелояльности, но и неадекватное восприятие им реальности. Чего стоит одно только обращение Горбачева за поддержкой к Гавелу. Кто такой Гавел для членов Политбюро? Писатель- диссидент, еще вчера ссыльный, лидер антикоммунистического движения, враг. Таких драматургов и писателей от политики в СССР были десятки. Ими были забиты мордовские лагеря, психушки. Их высылали самолетами из страны те люди, которые собрались в зале заседаний Политбюро. Они охотно упрятали бы куда-нибудь подальше и Гавела. А Горбачев заставляет их слушать «Я это приветствую» диссидента Гавела и хочет, чтобы его поддержали политические наследники тех, кто угробил «пражскую весну».

Лукьянов продолжал цитировать оппонентов из Верховного Совета СССР: «И наконец, почему не народ — непосредственные избиратели? Это недоверие к народу. Все это будет муссироваться». Он же сообщил обнадеживающий факт — межрегиональная группа не станет выдвигать альтернативного Горбачеву кандидата, «но его почему-то стала выдвигать группа аграрников, хотят своего президента иметь, там Айдак⁴² очень мотается, как в проруби»⁴'

В этом обсуждении вдруг промелькнула действительно тревожная мысль: а что произойдет, если делегации от некоторых союзных республик (Прибалтики, Армении, Азербайджана) откажутся участвовать в выборах Президента СССР? Не будет ли это означать, что республики таким образом получат возможность заявить, что они не только отказываются от выборов Президента СССР, но и не признают законности своего пребывания в СССР? Не станет ли избрание президента шагом к ликвидации СССР?

Горбачев сразу же свел этот вопрос к привычной схеме — лучше работать с депутатами.

Гораздо более i тав в своих тревогах оказался Н. И. Рыжков, Председатель Совета Министров ^ССР: «Нет, здесь дело не в депутатах, дело в республиках».

Однако эти мелочи мало волновали Михаила Сергеевича. Его больше волновала процедура своего избрания президентом. Кто будет докладывать съезду об изменениях Конституции? Есть два ученых-юриста — профессор Ю. X. Калмыков и академик В. Н. Кудрявцев, но для этой цели они не подходили (по мнению Горбачева, «это несерьезно»). Другое дело, если будет докладывать А. И. Лукьянов, умеющий управлять съездом и Верховным Советом.

«Анатолий Иванович Лукьянов уклонялся от того, чтобы выбрать его докладчиком, но это обычные препирательства между Председателем и его первым заместителем. Можно об этом даже и не говорить. Я считаю, другого не должно быть...» — так М. С. Горбачев подвел итоги дискуссии.

15 мая 1990 г. на Внеочередном Съезде народных депутатов М. С. Горбачев был избран Президентом СССР, сохранив пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Одновременно была отменена 6-я статья Конституции. Первым в прениях по введению поста президента выступил Н. А. Назарбаев. Он горячо поддержал введение этого поста, заметив, чго пришла пора учреждать также и посты президентов в союзных республиках. Как уверяет в своих мемуарах М. С. Горбачев, такого хода от лидеров союзных республик он не ожидал⁴⁴

Появление поста Президента Союза стало прецедентом для республик. Политической суверенизации был дан мощный толчок. Процессам дезинтеграции Союза придавались формальные правовые рамки.

Соратник Горбачева В. А. Медведев, член Политбюро ЦК КПСС, писал позже: «За безотлагательное избрание президента на съезде мы выступали скорее по прагматическим, чем по принципиальным мотивам, да и конституционная норма предусматривала всенародные выборы»⁴⁵ Такая политическая наивность советников Горбачева удивляет — искони в СССР формы политической организации в центре копировались на уровне республик и даже областей. Так было всегда. Так случилось и на этот раз. Скопировали не только посты президентов, но и в большинстве союзных республик — даже механику их появления — через послушные съезды народных депутатов. Процессу дезинтеграции СССР было придано новое ускорение.

Первый Съезд народных депутатов России и Декларация о государственном суверенитете РСФСР

На очередном заседании Политбюро подводили итоги выборов в РСФСР. Это были первые прямые выборы. Власти не решались применить тот метод, который был использован годом раньше,— выделение квот для депутатов от общественных организаций. На Съезд народных депутатов избрали меньше женщин, рабочих и крестьян. Больше избрали руководителей предприятий и ведомств — до 22%; большая группа депутатов была избрана от правоохранительных органов и КГБ, здравоохранения, науки, журналистов. Примерно 11% депутатов были представителями партийного аппарата. По формальной принадлежности 86% — коммунисты. Однако к 1990 г. эта статистика не давала повода для иллюзий. Партийное единство осталось в прошлом. Избиратели умели отличать рядовых коммунистов от партийных функционеров. Не были избраны 6 первых секретарей обкомов партии — в Иванове, Карелии, Магадане, Новгороде, Оренбурге и Перми.

Впрочем, В. И. Воротников, докладывавший об итогах выборов, был настроен скорее оптимистически. По его подсчетам, из 1 029 депутатов примерно 220-250 стойко поддерживали «Демократическую платформу в КПСС»⁴⁶. Оппозиционеры, по его мнению, будут составлять от 20 до 30% общего числа депутатов.

Тот же Воротников отметил, что были проиграны выборы в Москве и Ленинграде. Здесь точку зрения «Демократической России» разделяли от 60 до 90% избранных.

Не успел Воротников закончить свой отчет, как его сразу же атаковали вопросами. Первым начал их задавать И. Т. Фролов, академик и помощник Генерального секретаря ЦК: «У меня такой вопрос, можно теперь считать, что Советская власть в России — рабоче-крестьянская власть?» Воротников снова повторил, уточняя: «6% рабочих и крестьян, 6,7% без председателей колхозов».

На этот провокационный вопрос ответ дал Горбачев: «Ну а рабоче-крестьянское правительство во главе с Лениным — его можно считать таковым или нет?»

Официальный идеолог партии В. А. Медведев попытался увести разговор от этой опасной темы: «Это другое дело».

Горбачев не преминул резко раскритиковать партийное руководство за то, что в число депутатов России было избрано немногим более 10% рабочих. Секретарь Московского горкома партии Ю. А. Прокофьев оправдывался — рабочие снимали свои кандидатуры в ходе избирательной кампании. «Михаил Сергеевич,— говорил он,— мы столкнулись с серьезными сложностями. Ни рабочие, ни представители научно-технической интеллигенции, которые стоят на позициях партии, в предвыборную кампанию ввязываться не собирались... Они не выдерживают никакого состязания, поскольку "Демократическая Россия" выходит с лозунгами: сократить очередь на предоставление жилья с 10 до 3 лет. Не совсем реально? Но люди слушают. Предоставить каждому москвичу приусадебный участок. Но у нас сейчас требуется полмиллиона участков...»

Рассказывая о происходивших в то же время выборах на Украине, первый секретарь ЦК Компартии Украины В. А. Ивашко отметил, что антикоммунистическая группа среди депутатов Украины составляет примерно 25%. Впервые избрали много директоров. Вместе с этим он указал, что в республике распространяются слухи, что Украина из каждой тысячи килограммов зерна продает Москве 860. «Люди считают,— продолжал Ивашко,— на Украине остается только 5% промышленной продукции, которую она выпускает... Мы к этому готовы, потому что там будут подниматься вопросы немедленного выхода из СССР. Мы уже знаем, чем они занимаются... Я думаю, что в ближайшее время на Украине будет целая куча партий или так называемых партий. ...Мы не собираемся бороться против создания партий. Мы убедились в том, что это ни к чему, кроме укрепления их авторитета, сейчас не ведет. Мы за то, чтобы их у нас было как можно больше». Лидер украинской компартии, сетуя, что часть коммунистов республики поддержала националистическое, антикоммунистическое движение «Рух», рассказал анекдот, ставший популярным в то время на Украине, об одесском большевике, отметившем 70 лет своего пребывания в КПСС. На вопрос об обстоятельствах вступления в партию он вспомнил, что в 1920 году он записался сразу в 48 партий в надежде, что одна из них победит.

Юмористическое настроение лидера украинских коммунистов вовсе не разделял И. Т. Фролов. Его выступление на Политбюро граничило с истерикой. Он резко протестовал против недооценки опасности ситуации: «Надо здесь признать наше поражение, реально и недвусмысленно. ...Мне кажется, это очень сомнительный сейчас показатель: сколько мы голосов получили за членов партии и так далее, потому что знаем — есть раскол. И Попов в партии, и Юрий Афанасьев в партии... Но дело не в этом. Я думаю, что самое большое наше упущение заключалось в том, что не велась работа в производственных коллективах. Мы бросили рабочих и крестьян — вот что я вам скажу прямо и откровенно! Мы просто бросили их! И неудивительно, что сейчас в Ленинграде начинают развиваться самостоятельные движения... Афанасьев и другие не хотят выходить из партии, чтобы взорвать ее на съезде (приближавшемся XXVIII съезде КПСС.— Авт.). Нам нужно более энергично убирать старые кадры. Из-за них теряем партию. Наше положение мало отличается от положения в других странах Восточной Европы. ...И, наконец, последнее. Конечно, свои мощнейшие бомбы, я не знаю, какая, термоядерная или еще что-то, заложены в виде российских структур — ив виде партийных структур, и в виде вот этих Советов и т. д. Они вообще загубят всю нашу Федерацию в целом. Поэтому на их деятельность не случайно переключились вот эти поповы и другие — Афанасьев и Ельцин... Нужны какие-то именно партийные решения... Надо определяться. Надо принимать решения. Надо переходить в контратаку... Иначе съезд принесет такое — мы даже сами не заметим, как мы окажемся в другой, чужой нам стране и в другой, чужой нам партии...»

Ему вторили руководитель КГБ В. А. Крючков: «Наверное, мы оказались если не на последнем, то на предпоследнем рубеже — это наверняка»; Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков, утверждавший, что оппозиция «весь упор... сделала на Россию. ...Если они возьмут Россию, то тогда не надо им много тратить усилий для того, чтобы разрушить и Союз и сбросить центральное руководство: и партийное, и советское, и правительство».

Рыжков обвинил прессу, в том числе партийную, в том, что она «бьет по своим». Его поддержал Лигачев: «Но мы не предприняли никакого практического действия ни к какому печатному органу». Это вызвало своеобразную реакцию Горбачева: «Егор Кузьмич Лигачев, я тебя понимаю так, что когда ты говоришь "практические действия", то понимаешь — "снять", "уволить", "исключить"».

Горбачев попытался успокоить своих коллег: «Я не согласен, Иван Тимофеевич (Фролов.— Авт.), что»это — поражение. ..Анализ показывает, что партия уже избавилась от шока. Многие организации в общем-то активно выступали. ...Посмотрите, сколько секретарей завоевало позиции, сколько председателей исполкомов и секретарей райкомов на местах прошло. ...В этом смысле, я думаю, партия начинает осваивать методы политической борьбы с оппозиционными противостоящими силами... Это важно видеть. И это надо поддерживать. ...Партия именно так и должна действовать сейчас. Она органично должна интегрироваться в новую политическую систему, в том числе укреплять свою роль и свои позиции в Советах. ...Что касается съезда и Верховного Совета Российской Федерации, то есть, товарищи, все возможности выиграть дело. Но нужно основательно вести работу с депутатами»⁴⁷

Успокоительные интонации Горбачева мало соответствовали реальности⁴⁸ Наряду со ставшей почти привычной угрозой, исходившей от межрегиональной депутатской группы, от массового движения «Демократическая Россия», руководству КПСС пришлось столкнуться с усиливавшейся оппозицией внутри самой партии. Росла критика в адрес реформистского крыла КПСС, с которым отождествлялись Горбачев, Яковлев, Медведев, Шеварднадзе. Парадокс исторической ситуации состоял в том, что обе враждебные Горбачеву силы — силы, противостоявшие друг другу,— стремились использовать новые российские политические структуры для борьбы и друг против друга, и против Горбачева и его окружения. Для «Демократической России» этими структурами становились Съезд народных депутатов РСФСР и создаваемый на его основе Верховный Совет РСФСР; для консервативного крыла в КПСС — учреждаемая Компартия РСФСР.

Горбачев оказывался между двух огней, и его дальнейшая деятельность сводилась к маневрированию между этими двумя силами.

Руководимому Горбачевым Бюро ЦК КПСС по РСФСР, подготавливавшему образование Компартии РСФСР, противостояло коммунистическо-фундамента- листское направление в КПСС,центром которого на некоторое время стал Ленинград. При явной поддержке местного обкома КПСС появился Ленинградский инициативный комитет по подготовке Учредительного съезда Российской коммунистической партии в составе КПСС. С первых дней апреля 1990 г. он начал рассылать письма во все партийные организации России. Вся информация пересылалась специальной телексной связью Ленинградского обкома КПСС с согласия руководства обкома. Телеграммы шли на имя первых секретарей крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС. «Инициативники» намеревались собрать съезд 21-22 апреля, примерно на месяц раньше, чем готовилось Бюро ЦК по РСФСР. «Инициативники» использовали прессу, формально контролируемую КПСС,— газеты «Литературная Россия», «Ветеран», «Ленинградская правда».

тратить усилий для того, чтобы разрушить и Союз и сбросить центральное руководство: и партийное, и советское, и правительство».

Рыжков обвинил прессу, в том числе партийную, в гом, что она «бьет по своим». Его поддержал Лигачев: «Но мы не предприняли никакого практического действия ни к какому печатному органу». Это вызвало своеобразную реакцию Горбачева: «Егор Кузьмич Лигачев, я тебя понимаю так, что когда ты говоришь "практические действия", то понимаешь — "снять", "уволить", "исключить"».

Горбачев попытался успокоить своих коллег: «Я не согласен, Иван Тимофеевич (Фролов.— Авт.), что»это — поражение. ..Анализ показывает, что партия уже избавилась от шока. Многие организации в общем-то активно выступали. ...Посмотрите, сколько секретарей завоевало позиции, сколько председателей исполкомов и секретарей райкомов на местах прошло. ...В этом смысле, я думаю, партия начинает осваивать методы политической борьбы с оппозиционными противостоящими силами... Это важно видеть. И это надо поддерживать. ...Партия именно так и должна действовать сейчас. Она органично должна интегрироваться в новую политическую систему, в том числе укреплять свою роль и свои позиции в Советах. ...Что касается съезда и Верховного Совета Российской Федерации, то есть, товарищи, все возможности выиграть дело. Но нужно основательно вести работу с депутатами»⁴⁷

Успокоительные интонации Горбачева мало соответствовали реальности⁴⁸ Наряду со ставшей почти привычной угрозой, исходившей от межрегиональной депутатской группы, от массового движения «Демократическая Россия», руководству КПСС пришлось столкнуться с усиливавшейся оппозицией внутри самой партии. Росла критика в адрес реформистского крыла КПСС, с которым отождествлялись Горбачев, Яковлев, Медведев, Шеварднадзе. Парадокс исторической ситуации состоял в том, что обе враждебные Горбачеву силы — силы, противостоявшие друг другу,— стремились использовать новые российские политические структуры для борьбы и друг против друга, и против Горбачева и его окружения. Для «Демократической России» этими структурами становились Съезд народных депутатов РСФСР и создаваемый на его основе Верховный Совет РСФСР; для консервативного крыла в КПСС — учреждаемая Компартия РСФСР.

Горбачев оказывался между двух огней, и его дальнейшая деятельность сводилась к маневрированию между этими двумя силами.

Руководимому Горбачевым Бюро ЦК КПСС по РСФСР, подготавливавшему образование Компартии РСФСР, противостояло коммунистическо-фундамента- листское направление в КПСС, центром которого на некоторое время стал Ленинград. При явной поддержке местного обкома КПСС появился Ленинградский инициативный комитет по подготовке Учредительного съезда Российской коммунистической партии в составе КПСС. С первых дней апреля 1990 г. он начал рассылать письма во все партийные организации России. Вся информация пересылалась специальной телексной связью Ленинградского обкома КПСС с согласия руководства обкома. Телеграммы шли на имя первых секретарей крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС. «Инициативники» намеревались собрать съезд 21-22 апреля, примерно на месяц раньше, чем готовилось Бюро ЦК по РСФСР. «Инициативники» использовали прессу, формально контролируемую КПСС,— газеты «Литературная Россия», «Ветеран», «Ленинградская правда».

Однако атака на реформистское крыло КПСС не ограничивалась только группой «инициативников». Ситуация заставляла вспомнить о времени снятия с поста Хрущева. Таким признаком сходства стало то, что по официальным каналам информации в ЦК КПСС стали поступать данные, по существу дискредитирующие деятельность «руководителя партии и государства», если воспользоваться терминологией Шелепина и Семичастного тридцатилетней давности. Преемником Шелепина все более явно становился А. И. Лукьянов, ставший после избрания Горбачева президентом вторым человеком в СССР — Председателем Верховного Совета СССР. Из Верховного Совета руководству КПСС 19 апреля 1990 г. был направлен «Обзор писем, поступивших в ВС СССР»⁴⁹

В этой сводке сообщалось: «В Верховный Совет СССР поступают обращения граждан, трудовых коллективов, в которых поднимаются вопросы идейно-нравственного воспитания и роли в этом печати, других средств массовой информации... Авторы писем — коммунисты и беспартийные, представители интеллигенции, рабочие, жители села, ветераны войны и труда резко осуждают попытки использовать плюрализм мнений для дискредитации КПСС, ленинских принципов социализма, идеалов Великого Октября. В некоторых письмах утверждается, что "забыта основа основ — воспитание патриотизма", что в освещении истории нашей страны и КПСС, практики перестройки допускаются необоснованные искажения правды и однобокость, а порой и откровенное очернительство пройденного пути, не дается ясных и точных оценок как достигнутого, так и причин негативных явлений, ставятся под сомнение наши нравственные и духовные ориентиры, социалистический выбор советского народа...

Почему сейчас не дается должного отпора атакам на социализм? Почему помалкивает партия, пристыженная и униженная позорным временем тиранства и беззакония? Между тем антинародные течения, прикрываясь лозунгами справедливости, работают во всю мощь. Сознание народных масс еще не так высоко, чтобы каждый самостоятельно мог разобраться в том, что хорошо, а что — плохо...

Не хватит ли увлекаться критикой и очернением всего, что было раньше — в первые годы Советской власти, при Сталине и других руководителях государства?..

Настроение народа сейчас не только пессимистическое и угнетенное, но и взрывоопасное. Со времени войны не было столь тяжело и безнадежно людям, так как раскритиковали все и вся: и КПСС, и правительство, и армию, и милицию, и самих себя. О советском патриотизме нет и речи, хотят нас убедить, что уже советского ничего нет, даже, мол, в отсталых странах и то лучше...»

В советской политической традиции подобного рода обзоры (мы цитируем один из многих документов!) служили не только средством информации, но и способом оказания давления на власть. Сам Горбачев прекрасно понимал это и с раздражением говорил в своем кругу в адрес Лукьянова: «Что он меня пугает общественным мнением, почтой? Меня поддерживает народ...»⁵⁰

Беспрецедентными для советской политической традиции стали публикации в официальной прессе, открыто критикующие «руководителя партии и государства». Примером такой публикации стало изданное 5 мая 1990 г. «Обращение военнослужащих к Президенту СССР», содержащее резкую критику политики Горбачева по разрешению конфликта в Нагорном Карабахе.

Однако свидетельством коренных изменений в общественном мнении стали события 1 мая в Москве, на Красной площади, во время первомайской демонстрации. Первомайские демонстрации с первых лет Советской власти были одним из символов коммунистической власти. Но на этой первомайской демонстрации тысячи людей шли с плакатами: «Политбюро в отставку», «Долой КПСС», «Долой марксизм-ленинизм», скандируя требование: «Горбачева — в отставку», вместо красных флагов нвд колоннами развевались запрещенные после революции 1917 г, исторические трехцветные флаги России. Оскорбления в адрес КПСС, Политбюро, лично Горбачева вынудили его уйти с трибуны Мавзолея.

На лето 1990 г. пришлось сразу несколько крупнейших политических событий — Первый Съезд народных депутатов РСФСР, очередной XXV1I1 (и, как позже оказалось, последний) съезд КПСС, Учредительный съезд Российской компартии. Российская тема становилась доминирующей, центр тяжести перемещался в Россию.

Положение Горбачева вынуждало его балансировать между двух огней, между двух угроз — консервативным крылом КПСС, искавшим в качестве своего убежища структуры будущей Компартии РСФСР» и радикально-демократическим крылом, возглавляемым Ельциным, надеявшимся на получение ключевых позиций в Верховном Совете РСФСР.

Учитывая опасность резкой критики руководства КПСС со стороны делегатов Учредительного съезда Компартии России, Бюро ЦК по РСФСР под председательством Горбачева в начале мая 1990 г. тщательно обсудило вопросы подготовки предстоявшего съезда. Горбачев, обращаясь к участникам этого совещания, высказывал свои тревоги: «...у них (рабочих и крестьян.— Авт.) мнение, что мы не защитили партию, не продвинули их в народные депутаты СССР, не получилось этого и в РСФСР... Что происходит? Сейчас 44% делегатов — партийные работники... Рабочие среди делегатов составляют 9%, колхозники — немного более 3%. Избрано всего 136 женщин. Это все очень тревожно. Когда соберутся такой съезд и Российская конференция, то в обществе скажут: аппаратчики собрались. Мы говорили, что это партия аппаратчиков, вот они и держатся, защищают свои посты, свои кормушки. Я почти цитирую дословно то, что идет. ...Как же так получается? Этот-то процесс вроде бы в наших руках. Сейчас в Политбюро есть такая мысль -— пригласить в качестве гостей на Российскую конференцию 200, а на съезд — 350 рабочих и крестьян... Пригласить как гостей и внести предложение, чтобы съезд принял решение — выдать им мандаты... Это, по- моему, последняя попытка, все, что мы можем сделать...»

Понятно, что такой кульбит противоречил провозглашенным демократическим процедурам выдвижения делегатов на съезд. Получалось, что уравнивались в правах люди, избранные в партийных организациях страны, и те, кого Политбюро сочло возможным пригласить на съезд в качестве гостей. Политическая целесообразность в очередной раз взяла верх. Надежда, что приглашенные будут более управляемыми, чем выбранные, толкала на пересмотр принципов комплектования делегатов съезда.

Среди участников этого совещания осознавалась и необходимость срочного создания Компартии РСФСР («Промедление подобно смерти нашей. Мы уже с вами умираем, нас уже разносят... Нас ведь окружили со всех сторон. И стоит только где-то задержаться, опять навешивание ярлыков... Тем более, вы же знаете, что мы упустили все: и экономику, и политику»,— говорил один из участников этого совещания), и опасность наличия на будущем съезде нескольких программ — от фундаменталистских марксистско-ленинских до социал-демократических и реформистских. В качестве потенциальных кандидатов на пост Первого секретаря Компартии РСФСР называли Н. И. Рыжкова, Председателя Совета Министров СССР, секретарей ЦК КПСС Ю. А. Манаенкова, отвечавшего за деятельность российских парторганизаций, и О. Д. Бакланова, отвечавшего за оборонные отрасли промышленности, секретарей обкомов КПСС И. К. Полозкова, Н. И. Малькова, Л. В. Шарина⁵¹.

16 мая 1990 г. начал работать I Съезд народных депутатов России. И с первых часов его работы развернулась напряженная борьба за ключевой пост — Председателя Верховного Совета РСФСР. Претендентом на него выступил Б. Н. Ельцин. В стане его противников положение было сложным. Первоначально на этот пост предполагался А. В. Власов, тогда Председатель Совета Министров РСФСР, в прошлом партийный работник в Сибири (в Иркутске и Якутии), первый секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС, министр внутренних дел СССР. Но его выступление на съезде оказалось неудачным. Не мог добиться победы и Ельцин. Победитель должен был получить 50% голосов участников съезда плюс 1 голос. Они набрали примерно одинаковое количество голосов. Маневрируя, руководство КПСС предложило другого кандидата — первого секретаря Краснодарского крайкома И. К. Полозкова.

Выступая на I Съезде народных депутатов РСФСР, Ельцин заявлял: «Многолетняя имперская политика центра привела к неопределенности нынешнего положения союзных республик, к неясности их прав, обязанностей и ответственности. Прежде всего это относится к России, которая понесла наибольший ущерб от изжившей себя, но все еще цепляющейся за жизнь административно-командной системы. Нельзя мириться с положением, когда по производительности труда республика находится на первом месте в стране, а по удельному весу расходов на социальные нужды — на последнем, пятнадцатом⁵². ...Проблемы республики нельзя решить, не обладая полнокровным политическим суверенитетом. Только он позволит гармонизировать отношения России и Союза, между автономными территориями внутри России... Не пора ли поставить вопрос и о том, какой центр нужен России и другим республикам Союза»⁵³. Он призвал принять обращение парламента России к парламентам и народам других союзных республик с предложением о безотлагательном начале переговоров по выработке новых взаимоприемлемых форм сотрудничества.

В Москве шли нескончаемые митинги, в адрес съезда приходили десятки тысяч писем и телеграмм с выражением поддержки Ельцину. Не прекращалось мощное давление на депутатов съезда.

В избирательную кампанию вмешался и лично Горбачев⁵⁴. Он приехал к делегатам съезда, собрал группу коммунистов и потребовал, чтобы Ельцин ни в коем случае не был избран. Его выступление, свидетельствовавшее о личной и нескрываемой вражде к своему политическому противнику, мало повлияло на участников съезда. Полозков также не смог набрать нужное количество голосов. Его выступления на съезде даже несколько ухудшили положение противников избрания Ельцина. И вновь коммунистическое руководство вернулось к кандидатуре Власова, полагая, что он более популярен среди депутатов, чем Полозков. Власов действительно собрал несколько больше голосов в свою поддержку. Но, по рассказам участников I Съезда народных депутатов РСФСР, за Ельцина были отданы голоса депутатов-ингушей, прежде голосовавших за Полозкова. Это обстоятельство или что-то иное помогло Ельцину получить на 4 голоса больше, чем требовалось для избрания. Из 1 060 народных депутатов РСФСР за него проголосовали 535 человек. Его основной соперник — А. В. Власов — получил 462 голоса.

Избрание Ельцина, несомненно, изменило политическую ситуацию в стране. В России начало формироваться правительство, во главе которого стал Иван Степанович Силаев, опытный промышленник, авиационный инженер, обладавший большим опытом государственной деятельности. Силаев стал не только сторонником Ельцина, но и человеком, превосходно понимавшим необходимость осуществления экономических и политических реформ в стране и в России и стремившимся к их осуществлению в рамках СССР. Курс нового правительства стал явно реформистским, в особенности на фоне деятельности союзного правительства, возглавляемого тогда Н. И. Рыжковым. Свидетельством тому стало назначение заместителем председателя российского правительства — председателем Государственной комиссии по экономической реформе Г. А. Явлинского, прежде сотрудника аппарата Совета Министров СССР, одного из авторов программы перехода экономики СССР к рыночным отношениям — знаменитой программы «500 дней»; назначение на пост министра финансов молодого честолюбивого Б. Г. Федорова, за спиной которого был опыт работы не только в союзных органах власти, но и в международных финансовых организациях. В правительстве существовало несомненное понимание необходимости проведения аграрных реформ. Первое правительство Силаева, незаслуженно забытое из-за тех грандиозных изменений, которые произошли в экономике страны в начале 1992 г., сыграло очень важную роль в подготовке реформ, во внедрении в общественное сознание мысли о необходимости и, главное, реальности проведения глубоких изменений в хозяйственной жизни страны.

Внешним проявлением начавшихся изменений стало принятие съездом 12 июня 1990 г. Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Декларация была принята практически единогласно. Позже она стала оцениваться левыми силами страны как начало развала СССР⁵⁵ Однако напомним: пытаясь «обыграть» своих оппонентов, ЦК КПСС сам участвовал в разработке концепции экономического суверенитета России, подыгрывал националистическим тенденциям, если они, эти тенденции, позволяли бороться с Ельциным и его сторонниками.

19 июня 1990 г. начал работу Учредительный съезд Компартии РСФСР. В его работе принимали участие делегаты из партийных организаций России, избранные на XXVIII съезд, а также гости съезда, ставшие его полномочными участниками. Начало съезда Российской компартии стало началом атаки на позиции реформистского крыла КПСС. Выступающие систематически обвиняли Политбюро

ЦК КПСС, и в особенности Горбачева и Яковлева, в предательстве интересов партии, в том, что при их попустительстве «партию обвиняют во всех грехах, валят на нынешних коммунистов ответственность за все черные и белые пятна истории, безликую мафию, коррупцию. При целенаправленном содействии ближайшего окружения Генерального секретаря мы постепенно вползаем в новый, пусть в непривычной, демократической форме, культ отдельной личности (Горбачева.— Авт )»⁵⁶

Дискуссия разгорелась и вокруг кандидатуры первого секретаря Компартии РСФСР, В результате дискуссии на съезде первым секретарем был избран И. К. Полозков. Этот человек был известен своим неприятием реформ, любых либеральных тенденций в развитии страны"

В России произошел раскол. Во главе законодательной власти республики стал Б. Н. Ельцин, с которым были связаны надежды на реформы. Во главе Компартии России оказался И. К. Полозков, враждебный к реформам, коммунист- фундаменталист.

Так страна приближалась к XXVIII съезду КПСС. По его поводу в свое время было сказано много слов: о приверженности многих его участников к демократии, о противостоянии на нем консервативных и реформистских сил, о столкновении консерваторов и реформистов. Но на любого непредвзятого наблюдателя съезд производил впечатление «борьбы теней». Уже не были интересны консерваторы и реформисты, сторонники и противники реформ. Партия стремительно устранялась из центра политической жизни страны. Она изживала самое себя. Кульминацией съезда стало заявление о выходе из КПСС Ельцина. Будучи делегатом съезда, он заявил, что в связи с его избранием Председателем Верховного Совета РСФСР, «с учетом перехода общества к многопартийности», он не может выполнять решения только КПСС'⁸, и демонстративно покинул зал заседаний. Круг замкнулся. Ельцин ушел оттуда, откуда его изгонял Горбачев в октябре 1987 г., оттуда, где он пытался найти защиту у делегатов XIX Всесоюзной партийной конференции. Сейчас уже он отринул КПСС.

Судьба программы «500 дней»

Летом 1990 г. началась интенсивная работа по подготовке к проведению экономической реформы. Ее необходимость осознавалась и союзным руководством, и республиками. Союзное руководство начало готовиться к проведению экономической реформы в 1989 г. Оценивая эту работу, тогдашний глава правительства СССР Н. И. Рыжков писал, что целью реформы было построение «демократического социализма, достойного современной цивилизации». Это, мягко говоря, не очень конкретное и уж вовсе не научное определение целей реформ сочеталось с подобными же методами достижения цели. Продолжим цитировать Рыжкова: «Правительство в 1989 году выбрало вариант, сочетающий энергичные меры по углублению реформы со взвешенностью действий на всех уровнях управления. Мы шли к рынку, желая прежде всего стабилизировать ситуацию, а затем двигаться дальше, к более развитой системе товарно-денежных отношений»⁵⁹

Обратим внимание на два ключевых принципа «экономической реформы по Рыжкову». Прежде всего, ег i клятвы верности социатизму имели свою экономическую цену: сохранение роли государства в управлении экономикой, признание роли социального патронажа государства, невозможность принятия безработицы как неизбежного следствия структурных изменений в промышленности. Было и другое: сначала стабилизация уже существующей экономики и только потом реформы. Но эта-то задача и оказалась недостижимой. Конкретно экономическое положение страны свидетельствовало, что у правительства не было средств для того, чтобы обеспечить стабилизацию⁶⁰ Началось снижение объемов производства, нарастали инфляционные тенденции, возрастал дефицит государственного бюджета, стремительно сокращались золотовалютные ресурсы страны. Если в 1990 г. в Госфонде СССР хранилось 484,6 т золота, то к 1 сентября 1991 г.— только 264 т. При поступлении в 1991 г. в Госфонд СССР 250 т золота правительство отправило на экспорт 269,1 т.

Для серьезных экономистов было ясно, что требуются срочные меры по изменению экономической политики, что необходимы реформа цен, сокращение государственных дотаций в неэффективные сферы производства. Однако в этой среде существовали принципиальные различия в оценке роли союзных республик в проведении реформ, темпов реформ, роли государственного регулирования. Примечательно, что именно в аппарате заместителя Председателя Совета Министров СССР академика J1. И. Абалкина были подготовлены два принципиально разных документа, претендовавшие на то, чтобы стать программой экономических реформ. Первым стала Концепция экономической реформы (программа Рыжкова — Абалкина, как ее стали называть позже), представленная в апреле 1990 г. на обсуждение Президентского совета и Совета Федерации, а 24 мая 1990 г.— на сессии Верховного Совета СССР. Она исходила из тех целей, которые были сформулированы Н. И. Рыжковым.

Другая же концепция, возникшая там же, в группе Абалкина, была подготовлена молодыми экономистами Задорновым, Михайловым и Явлинским⁶¹ Она получила название программы «400 дней» (позже — программа Шаталина — Явлинского, или программа «500 дней») и предполагала радикальное реформирование экономики, включая отказ государства от его регулирующей роли, широкую приватизацию, отказ от государственной ценовой политики и признание регулирующей роли рынка. «Я всерьез этого не воспринял,— писал Рыжков,— и посоветовал не отвлекаться на второстепенные дела»⁶²

Всерьез к этой концепции отнеслись другие — политические оппоненты Рыжкова. Во время I Съезда народных депутатов РСФСР, когда решался вопрос о том, кто станет Председателем Совета Министров России, об этой программе сообщил депутатам кандидат на пост премьера М. А. Бочаров. Следует отметить: выступление Бочарова произвело сильное впечатление на делегатов съезда, на миллионы людей, видевших по телевидению и слушавших по радио трансляцию его выступления. Бочаров не получил пост премьера. Председателем правительства стал И. С. Силаев, но общественный интерес к программе «400 дней» (переименованной в ходе этих событий в программу «500 дней», ставшую знаменитой именно под этим названием) привел к тому, что Силаев пригласил Явлинского в свое правительство в качестве вице-премьера.

Программа «500 дней» получила поддержку политического руководства России — и Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина, и Председателя

Совмина РСФСР И. С. Силаева. Эта радикальная программа встретила широкую поддержку у прессы. В конце июля 1990 г. состоялась встреча Горбачева и Рыжкова. Горбачев заявил, что он беседовал с Ельциным и тот высказал свое убеждение, что правительственная программа работать не будет. «Он за свои "500 дней" ратует. Может, не стоит вступать в конфронтацию?» По словам Рыжкова, тот согласился поддержать возможность сотрудничества с руководством России. Эта договоренность была закреплена совместным соглашением между Ельциным и Силаевым, с одной стороны, и Горбачевым и Рыжковым — с другой, 27 июля 1990 г.⁶³ Была создана совместная российско-союзная группа экономистов во главе с академиком С. С. Шаталиным, которой было поручено доработать совместную программу реформ.

Это означало формальный отказ от уже предъявленной Верховному Совету СССР концепции экономической реформы Рыжкова — Абалкина.

Сразу же возникает вопрос: почему Горбачев пошел на пересмотр уже обсужденного и одобренного плана реформы, или, что едва ли не важнее, на казавшийся противоестественным союз со своим противником Ельциным? Причин было по крайней мере несколько. Прежде всего, нарастало давление на Горбачева со стороны «товарищей по партии», подвергших его резкой критике накануне XXVIII съезда и в ходе его работы, все более реальными становились угрозы его отставки с поста Генерального секретаря. Осложнялось положение Горбачева и в Верховном Совете СССР, где все более влиятельной становилась группа депутатов, настаивавшая на неизменности принципов организации Советского Союза и обвинявшая Горбачева в отступлении от этих принципов. (Позже эта депутатская группа получила формальный статус и название «Союз». Открытым покровителем этих депутатов стал А. И. Лукьянов, сменивший Горбачева на посту Председателя Верховного Совета СССР.)

Осложнялось и внутриполитическое положение СССР. В союзных республиках принимались декларации о суверенитете. 9 марта 1990 г. этот акт был принят в Грузии, 11 марта — в Литве, 30 марта — в Эстонии, 4 мая — в Латвии, 12 июня — в России, 20 июня — в Узбекистане, 23 июня — в Молдавии, 16 июля — на Украине, 27 июля — в Белоруссии. Конфликты между союзным центром и союзными республиками «интернационализировались»; рост числа конфликтов - в Казахстане, Грузии, Азербайджане, Армении, Таджикистане, Киргизии, Молдг - вии, Литве — приводил к тому, что на роль арбитров в них начали претендовать другие государства. В ответ на усиливавшуюся конфронтацию между Литвой и Союзом ССР Ф. Миттеран и Г. Коль, выступив в роли посредников, в мае и июне обратились с письмами к руководству в Москве и Вильнюсе. Под давлением Ф. Миттерана и Г. Коля был принят временный мораторий на Декларацию Верховного Совета Литвы «О восстановлении независимости Литвы», и стороны обязывались начать переговоры⁶⁴.

Это вынудило Горбачева заявить о необходимости преобразования Советского Союза. «Необходим настоящий Союз Суверенных Государств»,— заявил он в докладе на XXVIII съезде партии. Предложения о преобразовании СССР в Союз Суверенных Государств не могли найти поддержки среди большинства членов Политбюро и у руководства Верховного Совета СССР. В этих условиях прежний противник Горбачева — Ельцин, ставший Председателем Верховного Совета

России, превращался во временного союзника, а совместное осуществление программы «500 дней» в случае одобрения ее соответствующими органами Союза и России служило бы важной гарантией сохранения единого экономического пространства на большей части СССР.

В загородной правительственной резиденции «Сосны» продолжалась интенсивная работа по доработке и согласованию программы «500 дней» специалистами и правительственными чиновниками Союза ССР и России. Существовала политическая заинтересованность Ельцина и Горбачева в принятии этой программы. Оба лидера объявили, что будут осуществлять личный контроль над доработкой этого плана⁶⁵. Для обоих лидеров эта программа становилась существенной частью нового Союзного договора и системы договоров, которые должны были скрепить на новой основе Союз.

Июль — август 1990 г. стали временем сближения позиций лидеров Союза и России. Казалось, что конфронтация между ними уходит в прошлое. Они часто звонили друг другу, информировали о результатах договоренностей свое окружение. Л. А. Пономарев, один из руководителей московской организации «Демократическая Россия», человек, в ту пору близкий к Ельцину, рассказывал автору этой книги, что Борис Николаевич с явным удовлетворением говорил об улучшении отношений с Горбачевым, об их совместной заинтересованности в успешной доработке программы «500 дней». И Горбачев, по воспоминаниям его помощника А. Черняева, с энтузиазмом рассказывал: «Начинается самое главное. Это уже окончательный прорыв к новому этапу перестройки. ...Подводим под нее адекватный базис...» «На эту тему,— писал в своих мемуарах А. Черняев,— он (М. С. Горбачев.— Авт.) соскальзывал, о чем бы ни шла речь»⁶⁶. Идея перехода к экономическим реформам в рамках всех союзных республик, высказывавших намерение остаться в СССР, получила поддержку руководителей этих республик. Совет Федерации и Президентский совет на своем заседании 30-31 августа 1990 г. поддержали программу Шаталина — Явлинского — программу «500 дней». Об успешности сотрудничества с Ельциным и больших надеждах, связанных с принятием программы «500 дней», о намерениях начать реальную экономическую реформу уже в ближайшие месяцы Горбачев говорил своим западным партнерам — М. Койвисто, Дж. Андреотти, Дж. Бушу, Дж. Бейкеру, Д. Херду⁶⁷

Однако это соглашение вызвало резкое противодействие в Совете Министров СССР. Прежде всего программа «500 дней» означала передачу широкого круга функций от центра республикам. Это делало ненужными, лишними целые звенья союзного аппарата управления. Поэтому программу обвиняли в том, что она ставила своей задачей «развал СССР». Обвинение это абсолютно несправедливое. Это не значило, что у программы не было недостатков. Их было много. Опыт проведения реформы Е. Гайдара, в значительной степени ориентировавшегося на принципы, сформулированные в «500 днях», обнаружил очень серьезные изъяны в концепции программы, что само по себе не удивительно, учитывая масштабы преобразований. Принципиально важно иное: программа «500 дней» рождалась в недрах Совмина СССР, ее разработчики были убежденными сторонниками сохранения СССР, так как единое экономическое пространство СССР воспринималось ими как необходимое условие осуществления этой программы. Программа концептуально была рассчитана на переход экономики всего СССР к рынку.

Однако продолжим: принятие программы «500 дней» делало неизбежной реформу правительства СССР и практически предопределяло отставку его председателя — Н. И. Рыжкова. Принципиальным противником программы стал заместитель Рыжкова академик Л. И. Абалкин, убежденный сторонник «стабилизации перед реформой». Ослабление руководящей роли центра, передача важнейших экономических функций республикам создавали и иную политическую основу для союзного государства. Следствием ее должны были стать договорные отношения между союзным центром и республиками, двухсторонние договоры между республиками. А это, в свою очередь, должно было повлечь за собой пересмотр места и роли политических институтов СССР — и ЦК КПСС, и Верховного Совета СССР, и Съезда народных депутатов СССР. Поэтому практически одновременно с достижением договоренности между Горбачевым и Ельциным началась атака на позиции Ельцина, посыпались обвинения в его адрес и адрес его сторонников. Атакуя Ельцина, его противники одновременно ослабляли позиции Горбачева.

Уже 28 июля 1990 г., в первые недели сближения Горбачева и Ельцина, в Секретариате ЦК КПСС обсуждалась и была одобрена записка В. А. Купцова, секретаря новоучрежденной Российской коммунистической партии. Записка называлась «Об отношении к инициативам и акциям, осуществляемым различными общественно-политическими организациями и движениями». Суть записки — утверждение, что оппозиционные силы готовят в ближайшие месяцы захват власти в стране. Эти силы, по его утверждению, организуют забастовки в угледобывающих районах, добиваются устранения КПСС из политической жизни. «Эти шаги оппозиции внутри страны,— писал В. А. Купцов,— смыкаются с деятельностью антисоциалистических сил на мировой арене. Все чаще высказывается идея о "невозможности" союза с КПСС, проявляется намерение определенной части оппозиции реставрировать капитализм». Доказательством тому служат, по мнению автора записки, намерения лидеров оппозиции провести осенью 1990 г. Учредительный конгресс демократических сил, а затем добиться досрочного роспуска Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР, пересмотра Конституции СССР. «В ближайшее время эту стратегию планируют апробировать в масштабах РСФСР»,— утверждал Купцов. Способами достижения власти должны были стать «круглый стол» по примеру Комитета гражданского действия или Гражданского форума в странах Восточной Европы, вынужденная отставка Президента СССР под давлением непрекращающихся забастовок.

В этом едва ли не первом официальном документе ЦК, направленном на развал только возникавшего союза между Горбачевым и Ельциным, содержится осуждение шагов лидеров демократического блока», «которые противоречат экономической и политической стабильности».

Программа «500 дней» пока еще прямо не называется. Осуждаются «меры, направленные против экономической и политической стабильности», или, в переводе с партийного языка на нормальный, осуждаются реформы, посягающие на прежнюю экономику и прежнее политическое устройство страны, то есть как раз на то, против чего и была направлена программа «500 дней».

Дальше — б. * <«_-.': 2 августа издается распоряжение Президента СССР «О ^подготовке ко'-ц .л союзной программы перехода на рыночную экономику как основы Союзного договора». В этом распоряжении со ссылкой на совместную договоренность Президента СССР и Председателя ВС РСФСР, Совминов СССР и РСФСР предписывалось образовать рабочую группу для подготовки концепции перехода к рыночным отношениям в составе С. С. Шаталина, Н. Я. Петракова, J1. И. Абалкина, Г. А. Явлинского. Этой комиссии было приказано представить концепцию уже к 1 сентября.

Прошла неделя, и 10 августа 1990 г. В. И. Болдин, руководитель аппарата Президента СССР, ближайший к Горбачеву человек, направил своему шефу «обзор писем трудящихся,» поступивших за последнее время». Большинство документов этой подборки требовали от Президента СССР, Генерального секретаря ЦК КПСС наведения порядка, восстановления прежних, «доперестроечных» ценностей. «За что печать морально расстреливает честных партийцев?», «партии не в чем каяться за свое прошлое»,— цитировалось в этом обзоре. Больше всего и охотнее всего цитировались письма, осуждавшие возможность экономической реформы в стране. «Разумеется, рынок нам нужен...— цитировал Болдин письмо из Минска,— но рынок социалистический, в интересах всех слоев общества, предполагающий любые формы собственности, исключающие прямую или косвенную эксплуатацию чужого труда». В письмах прямо критиковалось намерение провести экономическую реформу. «Экономическую реформу надо переводить на рыночные отношения не сразу, а постепенно, в течение нескольких лет, обеспечив в этот период возможность населению приобретать необходимый минимум продуктов питания по твердым государственным ценам,— содержалось в обзоре писем.— ...Судя по письмам, озабоченность населения республики (Белоруссии.— Авт.) по поводу негативных последствий радикальной экономической реформы усиливается нынешним состоянием потребительского рынка. Когда смотришь на пустые прилавки,— пишет житель г. Барановичи Брестской области,— создается впечатление, будто наша промышленность перестала выпускать продукцию. Но ведь предприятия работают, минские заводы продолжают выпускать холодильники и телевизоры. В Барановичах производятся стиральный порошок и обувь. В то же время все продается по талонам или записи⁶⁸ Разве это не саботаж?»

Выше мы уже писали, что искусство составлять обзоры было способом воздействия на партийную верхушку, а с другой стороны, свидетельствовало о том, что хотели видеть в таких обзорах вожди государства. Констатируем: концепция обзора была направлена против возможности экономических реформ, против сближения Горбачева и Ельцина.

Внутри организованной по распоряжению Горбачева группы специалистов не получалось сотрудничества. Абалкин и стоявший за ним Рыжков категорически отказывались принять за основу концепции программу Шаталина — Явлинского, отрицали по существу достигнутую прежде договоренность Горбачева и Ельцина, что именно эта программа должна стать фундаментом общесоюзной программы перехода к рынку.

В Политбюро и Секретариате ЦК рождались новые документы, нагнетавшие чувство тревоги, распространялись сведения о том, что «демократы» подготовили захват власти, намерены едва ли не в ближайшее время организовать восстание. Для доказательства этого утверждения власти стремились использовать любые проявления экстремизма в демократической среде, а когда этого не хватало, то не останавливались перед провокациями КГБ. Примечательно, что с августа 1990 г. возникает сотрудничество между местными секретарями обкомов и аппаратом ЦК, направленное на критику действий Генерального секретаря ЦК и Президента СССР. 31 июля была распространена информация подотдела партийной пропаганды Идеологического отдела ЦК КПСС о взглядах и целях «Демократической платформы», высказанных ее представителями — народными депутатами В. Н. Лысенко и В. И. Беловым в Благовещенске и Иркутске⁶⁹ 15 августа в Политбюро было распространено письмо секретаря Воронежского обкома КПСС В. Сметанина, в котором он сообщал о митингах, организованных в Воронеже В. И. Новодворской, лидером малочисленной, хотя и очень шумной группировки под названием «Демократический союз». Ее митинги, на которые собиралось несколько десятков человек, шли под лозунгами свержения советского строя, КПСС, с оскорблениями в адрес Горбачева и Ельцина, с плакатами «Горбачев — Чаушеску, а Ельцин — Илиеску», «Долой КПСС, долой КГБ», «Горбачев — палач и убийца. Баку, Тбилиси, Сумгаит».

В конце августа появились записки о политической ситуации на Западной Украине и в Литве, содержавшие едва ли не панические сведения о перспективах распада СССР⁷⁰.

В нагнетании обстановки беспокойства, тревоги, неизбежности экстремистских действий со стороны представителей политической оппозиции шли в ход и провокации КГБ. Такой крупнейшей провокацией можно считать так называемую Программу действий-90, опубликованную от лица никому не известного раньше «Российского демократического форума». В этом документе можно было найти все, что требовалось лидерам ЦК КПСС для доказательства намерений демократов захватить власть в стране. Это были и призывы к созданию комитетов гражданского действия, своего рода структур новой власти, и призывы к неповиновению, захвату собственности партии, колхозов и совхозов, созданию боевых групп. Руководство «Демократической России», действительно массовой оппозиционной силы в стране, объединявшей в то время Демократическую партию России, Конституционно-демократическую партию, Российское христианское движение, Крестьянскую партию России, Социал-демократическую партию, «Демократическую платформу в КПСС»⁷¹, категорически отмежевалось от этой программы, заявив, что один из авторов этого документа — В. Скурлатов — подозревается в связях с КГБ.

Войска для уборки картофеля под Москвой

Атмосфера противостояния сгущалась. В конце августа, досрочно закончив свой отпуск, Горбачев вернулся в Москву и сразу же попал в круговорот острых споров о будущей реформе. Рыжков открыто возражал против выполнения указаний Горбачева, угрожал своей отставкой и отставкой правительства, утверждал, что страна стоит перед тяжелейшим экономическим и политическим кризисом⁷². Против Рыжкова выступили участники Президентского совета и Совет Федерации, по существу одобрившие программу Шаталина — Явлинского. На Совете Федерации был поставлен вопрос так: если Рыжков не согласен выполнять эту программу, то он может уходить в отставку. Эту точку зрения сформулировал Ельцин, встретив поддержку своих коллег из других союзных республик.

Председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов, все более выходивший из политической тени своего предшественника — Горбачева и начинавший играть самостоятельную роль, заявлял Горбачеву и его окружению: «Если будете так вести дело, в сентябре Верховный Совет скинет правительство, в ноябре будут распущены Съезд народных депутатов и сам Верховный Совет. Назначат новые выборы, и не позднее декабря скинут и президента, и вас!»⁷³

В начале сентября 1990 г. «Известия» опубликовали программу Шаталина — Явлинского — программу «500 дней». Верховный Совет РСФСР начал ее обсуждение. В те же дни Российская компартия на своем съезде объявила ее антисоветской и капитуляцией перед капитализмом. На стол Горбачеву ежедневно ложились десятки и сотни телеграмм, сообщавших о нарастании преступности в стране, о «хлебных», «табачных» бунтах⁷⁴.

В сентябрьских событиях 1990 г. есть ряд не выясненных до конца обстоятельств. Можно утверждать, что многие документы о них были уничтожены уже в сентябре. Речь идет о приказе, отданном командующим Воздушно-десантными войсками генерал-полковником В. А. Ачаловым 8 сентября 1990 г. командирам ряда воздушно-десантных дивизий (Тульской, Псковской, Белградской, Каунасской и Кировабадской) выдвинуться в Москву «в состоянии повышенной боевой готовности по южному варианту»⁷⁵. А. И. Лебедь аккуратно подчеркивает: приказы отдавались в устной форме, хотя были и письменные приказы. Генерал Е. Н. Подколзин, тогда начальник штаба Воздушно-десантных войск, позже в интервью, данном газете «Аргументы и факты», вспоминал, что ему лично пришлось уничтожать документы о передвижении войск в Москву. В архиве Секретариата и Политбюро ЦК КПСС также не обнаружено документов о событиях, которые лавиной покатились в сентябре, разрушив и без того хрупкий союз между Горбачевым и Ельциным. До сих пор нет сведений о тех задачах,которые должны были решать снаряженные «по южному варианту» десантники в Москве. Москва не Карабах и не Баку. В Москве не стреляли. Зачем и против кого предназначались 12 «уралов»⁷⁶ боеприпасов, о которых пишет А. И. Лебедь? В своих мемуарах он, следуя традиции тогдашнего министра обороны Д. Т. Язова, предпочитает отшучиваться. Между тем шутили-то не они. Послать десантников в Москву мог только Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев, заявлявший в те дни публично о своей заинтересованности в укреплении позитивных отношений с российским руководством и всячески подчеркивавший свое желание реформировать экономику СССР на основе программы «500 дней». Констатируем: пока не выявлены важнейшие документы, непосредственно свидетельствующие об обстоятельствах принятия решения применить войска в политической жизни СССР, нет сведений о конкретных целях и задачах, которые ставились перед военными, о политическом обосновании этой меры. И это мешает понять многие бурные процессы 1991 г., подготовившие в конце концов путч августа 1991 г. и развал СССР. Остались главным образом косвенные свидетельства.

Проанализируем их.

6 сентября 1990 г. на бюро Рязанского обкома партии обсуждался вопрос, что по информации КГБ якобы подготовлен план захвата демократическими властями России телевидения, радио, вокзалов, аэропортов и т. д. В ночь с 9 на 10 сентября Рязанская воздушно-десантная дивизия с вооружением, в полной боевой экипировке была направлена в Москву. 10 сентября началось передвижение Псковской парашютно-десантной дивизии. Эти части были возвращены из Киргизии, из Оша, где участвовали в подавлении жестоких, кровавых столкновений между киргизами и таджиками из-за спорных земель и воды. В эти же дни Витебская воздушно-десантная дивизия была переподчинена КГБ.

Отметим и личное наблюдение. Автору в эти дни пришлось бывать в гостинице «Россия», где жили некоторые иногородние депутаты РСФСР и сотрудники аппарата Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина. В течение дня вдруг пропали женщины-горничные, коридорные, и вместо них появились и выдавали ключи крепкие парни-прапорщики в форме, с пистолетами на поясах^7;

В те же дни, 10-11 сентября, программа Шаталина — Явлинского обсуждалась в Верховном Совете РСФСР и была принята большинством голосов.

Но в то же время, 11 сентября, на заседании Верховного Совета РСФСР Ельцин выступил с заявлением, что к Москве движутся десантные армейские части. «Нам пытаются доказать,— говорил он,— что это мирное мероприятие, связанное с подготовкой к параду, однако есть сильное сомнение в этом».

В ответ с яростным опровержением в «Известиях» выступил командующий Воздушно-десантными войсками генерал-полковник В. А. Ачалов, заявивший, что войска прибыли в Москву для подготовки к параду, а другие воинские части — десантники — направлены для уборки картошки.

Странные и страшноватые военные маневры шли на фоне разворачивавшейся и ставшей публичной борьбы вокруг будущего экономических и политических реформ в СССР и воспринимались, конечно, в этом контексте. 11 сентября на своей 4-й сессии Верховный Совет СССР начал обсуждение доклада Н. И. Рыжкова, защищавшего программу правительства, и его оппонентов, отстаивавших программу Шаталина — Явлинского. Обсуждение затягивалось.

На заседании Политбюро ЦК КПСС 13 сентября политический контекст событий постоянно пробивался сквозь повестку встречи. Собрались обсуждать новую структуру аппарата ЦК КПСС, а закончили спорами о роли государства в управлении экономикой и судьбой СССР. Спокойный ход обсуждения взорвал первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана А. Муталибов. Он начал с банального, с точки зрения партаппаратчиков, заявления: «Уйди я сейчас от этих вопросов (прямого вмешательства партийного аппарата в экономику.— Авт.) — ни хлопка не будет, ни винограда не будет, ничего не будет»⁷⁸

М. С. Горбачев попытался доказать, что партия должна научиться действовать при наличии оппозиции. Но А. Муталибов не только не согласился с Генеральным секретарем, но и начал возражать, утверждая, что оппозиция сейчас сильнее партии, называющей себя правящей. Его поддержан П. Лучинский, сославшийся на то, что за оппозицией — поддержка «теневого» капитала. Тогда взорвался Горбачев: «Если мы хотим быть активной политической силой в новых условиях, то имейте в виду: на старом кнуте ничего не завоюем, а дискредитируем себя полностью. ..Я неоднократно это повторял, но уроки у всех нас усваиваются медленно. У всех ностальгия, наверное... Экономику надо менять. И политический процесс менять, освобождаться от излишней милитаризации экономики, проводить колоссальную структурную политику. Если этого еще не поняли, тогда вообще ничего не поняли. И только исходим из своих удобств, из своих интересов»⁷⁹

Но оппоненты Горбачева били другими аргументами. Все тот же Муталибов доказывал: разваливается Советский Союз, и политические задачи по наведению жесткого порядка в стране перед лицом приближающейся катастрофы Союза важнее экономических реформ. Муталибову вторил первый секретарь Московского горкома КПСС Ю. А. Прокофьев. «У нас противодействия антизаконным действиям нет,— утверждал он.— Вот, к сожалению, товарищ Гуренко тут сегодня прочитал "Программу действий-90". Я ее изучил с карандашом. Это прямой призыв к свержению существующей власти, к действиям антизаконным, анти-

Of)

ко нститу цио н н ы м »

Горбачева загоняли в угол политических решений. Его соратники по Политбюро смогли запугать Президента СССР угрозой свержения власти «демократами», тем, что Ельцин под шумок переговоров о единстве действий готовит его, Горбачева, свержение. И сам Горбачев, не склонный доверять своему партнеру, жаловавшийся на него министру иностранных дел Франции Р. Дюма, что Ельцин якобы натравливает на него толпу⁸¹, пошел, по существу, на разрыв прежних договоренностей о совместном осуществлении программы Шаталина— Явлинского. Верховный Совет СССР принял внешне нейтральное, а по сути концептуальное решение: поручить Рыжкову объединить свою программу и программу Шаталина — Явлинского. Так элегантно убиралась возможность обсуждать впредь на уровне союзного руководства «неразбавленную» программу «500 дней». Человеку, принципиально отвергавшему эту программу, предлагалось ее «доработать».

21 сентября, в 8 часов 25 минут утра, в Москве, на пересечении улицы Горького и переулка Александра Невского, водитель «Жигулей» ВАЗ-2102 врезаася в автомобиль «Волга» ГАЗ-ЗЮ2, в котором следовал Б. Н. Ельцин. Удар пришелся на переднюю правую дверь, за которой был Ельцин. Обе двери автомобиля заклинило, Ельцин получил сотрясение мозга. Удар пришелся в височную часть головы и в бедро. Был травмирован позвоночник. В этой истории много непонятного: американский публицист И. Вапента уверяет, что столкновение произошло на следующий день после встречи Ельцина с делегацией, в которую входил С. Фойо, человек, близкий к президенту США Дж. Бушу, член штаба его избирательной кампании. На этой встрече, 20 сентября, Ельцин попросил С. Фойо организовать встречу с президентом США. На следующий день Ельцин попал в автомобильную катастрофу, ответственность за которую И. Валента возлагал на КГБ⁸². Сам Б. Н. Ельцин считал произошедшее обычной автомобильной аварией, дорожно-транспортным происшествием⁸³. Но для политической психологии того времени сомнений не было — Ельцина хотели убить.

Прежний союз Горбачева и Ельцина начал расползаться по швам.

9 октября 1990 г. состоялся Пленум ЦК КПСС с повесткой дня «О положении в стране и задачах КПСС в связи с переходом экономики на рыночные отношения». Постановление пленума поражает своим агрессивным неприятием идеи реформирования экономики. Пожалуй, все «рыночные отношения» в этом документе начинаются и заканчиваются названием повестки дня. Зато сообщается, что «идет цепная реакция распада хозяйственных связей, сокращается объем производства, национального дохода. ..Множатся акты вандализма, на волне антисоветизма и вандализма рушатся памятники Ленину. ..Нарастают шельмование и травля коммунистов. Пленум настаивает на решительном пресечении подобных действий и принятии соответствующих государственных актов». В таком духе был выдержан и весь документ⁸⁴. Позиция ЦК КПСС недвусмысленна: нужны не экономические реформы, а политические решения с целью «усиления борьбы с антикоммунизмом, деструктивными действиями экстремистских сил».

В те же дни, когда шел Пленум ЦК, на сессии Верховного Совета СССР обсуждалось послание М. С. Горбачева «Основные направления по стабилизации народного хозяйства и переходу к рыночной экономике»⁸⁵. Послание стало ясным свидетельством победы премьер-министра СССР Н. И. Рыжкова и его заместителя академика Л. И. Абалкина над программой «500 дней». Горбачев занял четкую позицию. Это был отказ от концепции перехода к рынку в условиях согласованных действий российского и союзного руководства.

И. С. Силаев, возглавлявший правительство России, сделал отчаянное заявление, что Россия и в этих условиях не откажется от осуществления программы «500 дней». Но основной ответ на изменившуюся и ухудшившуюся ситуацию дал Председатель Верховного Совета России Б. Н. Ельцин. 16 октября 1990 г. он выступил в Верховном Совете России с программным выступлением, в значительной степени определившим тенденции развития России до конца существования СССР, может быть — ставшим политическим пророчеством.

«В эти дни,— говорил Б. Н. Ельцин,— решается главный вопрос: сумеем ли мы осуществить то, ради чего мы стали депутатами,— продолжить созидательную работу по возрождению России — или смиримся с трудностями, с жестоким противодействием со стороны центра, оправдывая свою нерешительность неблагоприятной политической обстановкой». Ельцин отметил, что самым крупным результатом работы стало создание в кратчайшие сроки программы радикальной экономической реформы. Он подробно остановился на обстоятельствах ее создания, показал, что союзное правительство Н. И. Рыжкова сделало все, чтобы сорвать достигнутые договоренности. Президент СССР «поддержал предложение организовать группу под руководством академика Шаталина по разработке реальной четкой союзной программы на базе российской. М. С. Горбачев контролировал работу группы, когда программа была подготовлена, высказался за нее. Верховный Совет РСФСР ее одобрил как союзную. Во время нашей беседы президент сказал, что будет поддерживать только эту программу. Реально было начать отсчет с 1 октября. Мы к этому были готовы. Но тонущее союзное правительство нажало на президента, и он в очередной раз меняет свое решение. ...Делается очередная попытка сохранить ставшую ненавистной народу систему».

Ельцин заявил: «Руководство республики может выбирать в этих условиях один из трех вариантов своих действий. ..Первый вариант. Россия объявляет о неучастии в выполнении программы президента. Делит бюджет, собственность и все структуры. Осуществляет свою программу "500 дней" независимо. В этом реформирования экономики. Пожалуй, все «рыночные отношения» в этом документе начинаются и заканчиваются названием повестки дня. Зато сообщается, что «идет цепная реакция распада хозяйственных связей, сокращается объем производства, национального дохода. ..Множатся акты вандализма, на волне антисоветизма и вандализма рушатся памятники Ленину. ..Нарастают шельмование и травля коммунистов. Пленум настаивает на решительном пресечении подобных действий и принятии соответствующих государственных актов». В таком духе был выдержан и весь документ⁸⁴. Позиция ЦК КПСС недвусмысленна: нужны не экономические реформы, а политические решения с целью «усиления борьбы с антикоммунизмом, деструктивными действиями экстремистских сил».

В те же дни, когда шел Пленум ЦК, на сессии Верховного Совета СССР обсуждалось послание М. С. Горбачева «Основные направления по стабилизации народного хозяйства и переходу к рыночной экономике»⁸⁵. Послание стало ясным свидетельством победы премьер-министра СССР Н. И. Рыжкова и его заместителя академика Л. И. Абалкина над программой «500 дней». Горбачев занял четкую позицию. Это был отказ от концепции перехода к рынку в условиях согласованных действий российского и союзного руководства.

И. С. Силаев, возглавлявший правительство России, сделал отчаянное заявление, что Россия и в этих условиях не откажется от осуществления программы «500 дней». Но основной ответ на изменившуюся и ухудшившуюся ситуацию дал Председатель Верховного Совета России Б. Н. Ельцин. 16 октября 1990 г. он выступил в Верховном Совете России с программным выступлением, в значительной степени определившим тенденции развития России до конца существования СССР, может быть — ставшим политическим пророчеством.

«В эти дни,— говорил Б. Н. Ельцин,— решается главный вопрос: сумеем ли мы осуществить то, ради чего мы стали депутатами,— продолжить созидательную работу по возрождению России — или смиримся с трудностями, с жестоким противодействием со стороны центра, оправдывая свою нерешительность неблагоприятной политической обстановкой». Ельцин отметил, что самым крупным результатом работы стало создание в кратчайшие сроки программы радикальной экономической реформы. Он подробно остановился на обстоятельствах ее создания, показал, что союзное правительство Н. И. Рыжкова сделало все, чтобы сорвать достигнутые договоренности. Президент СССР «поддержал предложение организовать группу под руководством академика Шаталина по разработке реальной четкой союзной программы на базе российской. М. С. Горбачев контролировал работу группы, когда программа была подготовлена, высказался за нее. Верховный Совет РСФСР ее одобрил как союзную. Во время нашей беседы президент сказал, что будет поддерживать только эту программу. Реально было начать отсчет с 1 октября. Мы к этому были готовы. Но тонущее союзное правительство нажало на президента, и он в очередной раз меняет свое решение. ...Делается очередная попытка сохранить ставшую ненавистной народу систему».

Ельцин заявил: «Руководство республики может выбирать в этих условиях один из трех вариантов своих действий. ..Первый вариант. Россия объявляет о неучастии в выполнении программы президента. Делит бюджет, собственность и все структуры. Осуществляет свою программу "500 дней" независимо. В этом случае придется вводить свою валюту, устанавливать таможни на всех границах республики, организовывать независимую банковскую систему и внешнеэкономическую деятельность. Делить армию и вооружения. ...Конечно, это дорогой и сложный вариант...

...Второй вариант. В его основе — реальная коалиция. Новый кабинет министров (исполнительные союзные структуры) должен формироваться на паритетных началах. Часть кандидатур предлагает президент, часть — мы, сторонники радикальных реформ.

...И, наконец, третий вариант. Если союзным парламентом принимается сегодняшняя бесперспективная программа, то потребуется не более полугода для того, чтобы убедиться в очередной ошибке избранного пути. ...Когда будет абсолютно ясно, что провалится очередная предполагаемая программа, Российская Федерация должна быть готова к реализации своей программы стабилизации экономики и переходу к рынку, может быть, уже не "500 дней", а столько, сколь-

R6

ко нам даст наш народ» .

Основной вывод, следовавший из речи Ельцина,— отказ руководства СССР от единой программы реформирования экономики, помноженный на стремление союзного центра ограничить права республики, будет вынуждать Россию проводить самостоятельную экономическую политику.

Так, кстати, и оказалось в дальнейшем, когда в СССР вплоть до его конца системное экономическое реформирование так и не началось.

Одновременно правительству России пришлось столкнуться с неприятными обстоятельствами — после фактического отказа Горбачева поддержать программу «500 дней» из правительства России демонстративно вышел Явлинский, заявивший о невозможности выполнения этой программы, если власти СССР будут осуществлять программу Рыжкова. Вскоре за ним последовал министр финансов России Б. Федоров. Правительство, Верховный Совет РСФСР оказались в сложнейшем положении — программа «500 дней» была Россией уже принята, а ее главные идеологи, имена которых ассоциировались с ней, сбежали.

На следующий день, 17 октября, был собран Президентский совет. Те люди, которые, по существу, провалили программу «500 дней», сейчас требовали расправы с Ельциным. Крючков, Лукьянов настаивали на «жестких мерах» против Ельцина. Ревенко утверждал, что следом за Россией выступит Украина, «тоже отвалится». Рыжков бился в истерике: «Сколько можно терпеть! Правительство — мальчики для битья. Никто не слушает! Вызываешь к себе — никто не является! Страна потеряла всякое управление! Развал идет полным ходом!»⁸⁷

По словам советника Горбачева А. Черняева, Михаил Сергеевич стремился выступить по телевидению с резко конфронтационной речью против Ельцина, и немалых трудов стоило отговорить его от этого шага, означавшего новый виток в противостоянии союзного и российского руководства. Конфликт между ними выходил на новый, более высокий уровень.

В эти же дни, 20-21 октября 1990 г., в Москве, в крупнейшем кинотеатре «Россия», состоялся Учредительный съезд движения «Демократическая Россия», который завершил его организационное оформление и стал, пожалуй, высшей точкой в его развитии. Движение объединило Демократическую партию России, Социал-демократическую партию Российской Федерации, сторонников Демократической платформы в КПСС, Конституционно-демократическую партию, Крестьянскую партию России, Партию свободного труда, Российское христиан- ско-демократическое движение, общественно-литературную организацию «Апрель», Конфедерацию труда, «Мемориал» (организацию, занимавшуюся реабилитацией жертв политических репрессий, увековечением их имен, исследованием преступлений недавнего прошлого в сфере прав человека), Объединение арендаторов, профсоюз военнослужащих «Щит». Союз «Молодая Россия» и ряд других.

На съезде звучала резкая критика в адрес М. С. Горбачева, А. И. Лукьянова, председателя КГБ В. А. Крючкова, министра обороны Д. Ф. Язова⁸⁸

Участники съезда решительно отмежевались от «Программы действий-90», определив этот документ как провокацию.

В стране начался стихийный процесс самороспуска организаций КПСС, затронувший вначале высшие учебные заведения⁸"'

Осень — зима 1990 г. стали временем стремительного политического размежевания. Следом за съездом движения «Демократическая Россия» состоялись учредительные съезды Республиканской партии России (17-18 ноября), Демократической партии России (1-2 декабря)⁹"

Укреплялся и левый политический фланг. Это нашло выражение в многочисленных телеграммах местных партийных организаций, райкомов и обкомов с резкой критикой в адрес не только Ельцина и его сторонников, но и Горбачева. Политическим центром левого крыла стала депутатская фракция «Союз», осуществлявшая, фактически, контроль над деятельностью Верховного Совета СССР. Открытым покровителем фракции стал Председатель Верховного Совета СССР А, И. Лукьянов.

Новые изменения в команде Горбачева. Курс — на укрепление позиций Президента СССР

Политическим итогом разрыва союза Горбачева и Ельцина стала невозможность совместных действий республик и союзного центра. Экономическая цепь уже не могла связать разваливавшийся Советский Союз. На первый план все явственнее стали выходить политические факторы сохранения СССР. Место экономики как объедийительного фактора постепенно занимает надежда на силу. Горбачев не скрывал своего нового понимания исторического развития СССР от западных партнеров. 9 ноября в Бонне он говорил канцлеру Германии Г Колю: «Сейчас мы уже получаем ясные сигналы, что советские люди хотят стабилизации и консолидации. Они за демократию, но одновременно за порядок и дисциплину и категорически против сепаратизма и национализма... В обществе крепнет настрой на быстрое заключение нового Союзного договора... Националисты чувствуют, что их время уходит... Все главы правительств всех трех республик Прибалтики сидят или в Совете Министров СССР у Рыжкова, или в Госплане у Маслюкова и работают над получением для своих республик всего, что необходимо для реального ведения хозяйства в 1992 г. ...Можно кричать об отделении, но куда денешься, если отделишься?»

19 ноября в Париже, во время Общеевропейского совещания, Горбачев заявил президенту США Дж. Бушу: «Люди хотят более решительных, даже жестких мер, не дожидаясь нового Союзного договора и других решений... Мы будем двигаться в том же направлении, что и прежде, но осуществим серьезные организационные изменения. По существу, речь идет о президентском правлении, президентской системе, при которой исполнительная власть будет непосредственно подчиняться президенту»⁹¹

Между этими двумя заявлениями, которые разделяет всего-то десять дней, произошли очень важные политические изменения.

Первые полгода президентского правления Горбачева убедили его в неэффективности ряда институтов власти. Став президентом, будучи Генеральным секретарем ЦК КПСС, он некоторое время пользовался аппаратом ЦК КПСС как инструментом политической власти. Однако стали уже хрестоматийной истиной нелюбовь, недоверие и неуважение Горбачева к аппарату ЦК КПСС, сотрудников которого он неоднократно сокращал, а сам аппарат переформировывал. Не лучше ситуация складывалась и с местным партаппаратом, который традиционно воспринимался как опора Генерального секретаря. Одним из первых президентских институтов стал Президентский совет. В его состав вошли некоторые министры — Н. И. Рыжков (Председатель Совета Министров СССР), В. В. Бакатин (министр внутренних дел СССР), В. А. Крючков (председатель КГБ СССР), Ю. Д. Маслюков (председатель Госплана СССР), Э. А. Шеварднадзе (министр иностранных дел СССР), Д. Т. Язов (министр обороны СССР), Н. Н. Губенко (министр культуры СССР), ряд деятелей, прежде входивших в высшее руководство КПСС,— А. Н. Яковлев, Г. И. Ревенко, В. И. Болдин, В. А. Медведев, ученые — академики С. С. Шаталин, Е. М. Примаков и Ю. А. Осипьян, писатели Ч. Айтматов и В. Распутин, депутаты В. Ярин и Коулс⁹².

Несмотря на большое число представителей так называемых силовых ведомств, в Президентском совете была заметна группа сторонников реформ. Среди них, конечно, следует отметить С. С. Шаталина, боровшегося за осуществление реформы «500 дней»; были и люди, заинтересованные в поиске компромиссов с новым российским руководством (Е. М. Примаков, А. Н. Яковлев, В. А. Медведев). Политическая неоднородность состава Президентского совета решительно отличала его от прежнего Политбюро ЦК КПСС, с которым было принято отождествлять этот орган, кстати совсем неосновательно, так как в Политбюро единогласие было традиционным, заведомо предопределенным, в отличие от Президентского совета, раздираемого противоречиями.

Не мог устраивать Горбачева и Совет Министров СССР во главе с Рыжковым. Чем дальше, тем больше Николай Иванович Рыжков вел свою самостоятельную политическую игру, прямо перечил указаниям Горбачева. Но было и другое — правительство Рыжкова теряло авторитет в стране, даже в близком к его взглядам Верховном Совете СССР. Правительство обвиняли в неэффективности. Самоубийственно звучали причитания Рыжкова, что он никого не может вызвать, что никто не торопится выполнять его указания. Правительство Рыжкова становилось недееспособным, а следовательно, и ненужным. «Завал» Рыжковым программы «500 дней» стал его пирровой победой.

Требовались другие механизмы президентской власти. 14 ноября 1990 г. в Кремле открылась очередная сессия Верховного Совета СССР. Тон на ней задавала депутатская группа «Союз». Депутаты потребовали отчета Председателя Совета Министров и Президента СССР. Деятельность и президента, и правительства была подвергнута резкой критике. Раздавались требования отправить правительство Рыжкова в отставку. 16 ноября перед депутатами выступил Горбачев. Выступление оказалось откровенно неудачным. Атака депутатской группы «Союз» была поддержана крайне правыми, и стремительно нарастал кризис власти. В этот же день в Кремлё собралось Политбюро⁹³

Правильнее, впрочем, было бы назвать это совещание совместным заседанием Политбюро и Президентского совета. Участники совещания в полной мере отдавали себе отчет в опасности создавшейся ситуации. В. М. Фалин, заведующий Международным отделом ЦК, говорил, обращаясь к участникам заседания, что у всех выступавших на сессии Верховного Совета звучало требование: «Следует укрепить президентскую структуру, чтобы была очевидна эффективность этой формы правления»⁹⁴. Фалин прямо рекомендовал Горбачеву использовать автономии против позиций союзных республик: «Ваш резерв, Михаил Сергеевич,— автономии»⁹⁵. П. К. Лучинский, секретарь ЦК КПСС, настаивал на срочном заключении Экономического соглашения между республиками. По его мнению, Союзный договор в создавшейся ситуации нереален, достаточно было бы подписать следом за Экономическим соглашением политическую декларацию. Он же высказался за проведение референдума о сохранении СССР. П. К. Лучинский, С. И. Гуренко, Н. А. Назарбаев, И. К. Полозков критиковали Президентский совет, нападали на А. Н. Яковлева, утверждали, что существование Президентского совета ослабляет позиции Политбюро. Д. С. Дзасохов, председатель Комитета по международным делам Верховного Совета СССР, говорил о том, что президент должен лично возглавить будущий Кабинет Министров. Он же вносил предложение о том, чтобы Совет Федерации — одна из двух палат Верховного Совета, в которой были представлены республики СССР,— стал постоянным партнером Президента СССР, разделял с ним ответственность за политические решения. Он же полагал, что необходимо добиться постановления Верховного Совета СССР о приостановлении на полгода митингов, демонстраций и, как он выразился, «конфронтации»⁹⁶. А..Дзасохов и секретарь ЦК О. С. Шенин настаивали на том, чтобы с декабря в стране было введено президентское правление⁹⁷. На ужесточении внутренней политики настаивал секретарь ЦК КПСС О. Д. Бакланов.

Секретарь Московского горкома КПСС Ю. А. Прокофьев, по существу, потребовал от Горбачева ликвидировать Президентский совет и создать вместо Совета Министров СССР Кабинет Министров. Он же заявил о необходимости принятия чрезвычайных мер полицейского характера для улучшения снабжения населения продовольствием, так как, по его словам, продукты уходят на «черный рынок».

Горбачев согласился со всеми предложениями московского секретаря. Он заявил, что намерен ликвидировать Президентский совет: «Президентский совет уже не вписывается». Горбачев был согласен и с тем, что «для стабильного продовольственного снабжения требуются чрезвычайные усилия»⁹⁸.

Первый секретарь Ленинградского обкома партии Б. В. Гидаспов подверг резкой критике правоохранительные органы — МВД, КГБ, Прокуратуру. Он напрямую критиковал и Бакатина, министра внутренних дел, и Крючкова, председателя КГБ. Однако постоянная угроза, по его мнению, исходит от отвратительного продовольственного снабжения. «Я утром еду на работу,— говорил вождь ленинградских коммунистов,— смотрю на хвосты (очереди за продуктами.— Авт.) в сто, тысячу человек. И думаю: вот трахнет кто-нибудь по витрине — ив Ле-

II 99

нинграде начнется контрреволюция. И мы не спасем страну»

Президент Казахстана П. А. Назарбаев предложил, чтобы М. С. Горбачев уже на следующий день, 17 ноября, объявил программу реорганизации системы власти, укрепления президентских структур, с обещанием отправить в отставку Н. И. Рыжкова.

С крайне левых позиций выступил руководитель Компартии РСФСР И. К. Полозков. Потребовав навести порядок военными методами, он заявил: «Кооперацию запретить надо. Опасность гражданской войны в новоявленных буржуа. ...Давайте пойдем к депутатам-коммунистам, и они отчистят нас. Они проведут любую линию, которую мы подкинем».

— Да что ты! — не выдержал Горбачев¹⁰⁰.

В итоге была выработана позиция: укрепить президентскую вертикаль, реорганизовать правительство, отправить в отставку Президентский совет, не форсировать подготовку Союзного договора, быть готовыми к чрезвычайным мерам в стране.

17 ноября Горбачев вышел на трибуну Верховного Совета СССР и объявил свою программу реорганизации власти — свои «8 пунктов», как их назвала пресса.

Президент заявил, что Совет Министров преобразовывается в Кабинет Министров, которым будет управлять он сам. Понятно, что это предполагало неизбежную отставку Рыжкова на ближайшем Съезде народных депутатов СССР¹⁰¹. Вскоре был ликвидирован Президентский совет. Вместо него был создан Совет безопасности. Планируемое укрепление президентской власти и возможность сохранения СССР силовыми методами обеспечили Горбачеву поддержку со стороны группы «Союз», днем раньше нападавшей на него.

17 декабря 1990 г. открылся очередной, VI Съезд народных депутатов СССР. Начало его работы ознаменовалось резким выступлением С. Умалатовой (из Чечено-Ингушетии), которая была включена в «партийную сотню» депутатов от КПСС. Она обвинила Горбачева в развале СССР и настояла, чтобы первым вопросом повестки дня был поставлен «вотум недоверия» Горбачеву. Около 400 депутатов проголосовало за отставку. Однако большинство — и среди него Ельцин, Попов и ряд их сторонников — проголосовало против отставки Президента СССР.

Главной сенсацией съезда стало неожиданное выступление министра иностранных дел Э. А. Шеварднадзе, который в эмоциональной, часто сумбурной форме потребовал своей отставки, предупреждая страну и мир, что в СССР грядет диктатура. О причинах демарша Шеварднадзе писалось много. По нашему мнению, с некоторых пор отношения между Горбачевым и им омрачались нараставшим недоверием Горбачева, которому не нравилось, что «его» министр иностранных дел превращался в фигуру международного уровня, приобретал собственный, незаемный авторитет во внешней политике. К этому, несомненно, примешивались изменения во внутренней политике страны, когда за «усилением президентской вертикали» многие — кто с радостью, а кто со страхом — ожидали установления диктатуры.

Долго и трудно решался вопрос о вице-президенте СССР. Среди возможных кандидатур называли Э. А. Шеварднадзе, Е. М. Примакова, но Горбачев настоял на кандидатуре Г. И. Янаева. Янаев, прежде комсомольский и профсоюзный деятель, «никакая» политическая величина, плоско и пошло шутивший во время обсуждения его кандидатуры, смог быть избранным только в результате постоянного давления Горбачева, который надеялся получить в его лице безропотного исполнителя. Будущее показало, что он просчитался.

В связи с ликвидацией Президентского совета был создан новый, уже конституционный орган — Совет безопасности. В него вошли В. В. Бакатин, новый министр иностранных дел А. А. Бессмертных, В. А. Крючков, В. С. Павлов, ставший с 11 января премьер-министром, Б. К. Пуго, вскоре назначенный министром внутренних дел, академик Е. М. Примаков, Д. Т. Язов, Г. И. Янаев.

Прежние либеральные соратники Горбачева — А. Н. Яковлев, В. А. Медведев, С. С. Шаталин — оказались «за бортом» этого органа.

Референдум о сохранении СССР

Обострялись отношения союзного центра с Прибалтикой, с рядом других республик СССР — Грузией, Молдавией, Арменией и, что вызывало особое беспокойство, с Россией. После того как президент Горбачев принял на себя дополнительные полномочия, стали прорабатываться планы силового решения этой проблемы. Начались консультации с тем крылом местных компартий, которое придерживалось промосковской политики. Сохранились записи бесед ряда местных лидеров с секретарем ЦК КПСС А. Н. Гиренко. В центре этих обсуждений были вопросы противодействия дальнейшему отделению республик Прибалтики от СССР. А. П. Рубикс, судя по записям Гиренко, оценивал ситуацию как «стадию начала переворота с элементами неофашизма». Буржуазно-националистическим организациям должны были противостоять, по мнению лидеров Латвии и Литвы, «комитеты общественного спасения», имеющие, в частности, свои боевые организации — рабочие дружины. Лидеры прибалтийских компартий резко критиковали на этих встречах Горбачева и министра внутренних дел Бакатина за мягкотелость, отсутствие авторитета. Вывод — военное решение неизбежно, оно может быть или управляемым, или стихийным. Председатель КГБ СССР В. А. Крючков пишет в своих мемуарах: «В конце декабря 1990 г. на совещании у Горбачева было принято решение применить силу против действий экстремистов в Латвии и Литве... Горбачев вел себя решительно, но это не прибавило уверенности в нем»¹⁰²

Ситуация резко обострилась к началу января 1991 г. Была попытка введения прямого президентского правления в Литве. В соответствии с давним советским стереотипом — неизбежным «приглашением здоровых сил по многочисленным пожеланиям трудящихся» — ЦК Компартии Литвы (на платформе КПСС) 7 января 1991 г. обратился к Горбачеву с требованием о введении в республике прямого президентского правления. К этому прибавлялись телеграммы «с мест» с просьбами «навести порядок»¹⁰³ 10 января Горбачев направил Верховному Совету Литвы ультиматум с требованием восстановить на территории Литвы в полной мере действие Конституции СССР. Одновременно с этим в тот же день Горбачев дал указания министру обороны Язову, председателю КГБ Крючкову, министру внутренних дел Пуго применить в Вильнюсе силу. В столицу Литвы была направлена группа спецподразделения «Альфа», которая должна была действовать вместе с подразделениями министерств обороны и внутренних дел СССР. 11 января «рабочие дружины» Комитета национального спасения вместе с этими подразделениями заняли здание Дома печати — литовского издательства ЦК КПСС. В ночь с 12 на 13 января подразделения Советской Армии и КГБ захватили Телецентр в Вильнюсе. Армии отводилась роль поддержки «рабочих дружин» и Комитета национального спасения Литвы, организованного сторонниками фундаменталистского крыла Компартии Литвы во главе с членом Политбюро ЦК КПСС М. М. Бурокявичюсом и заведующим Идеологическим отделом ЦК Компартии Литвы Ю. Ермолавичюсом. Произошли стычки с населением. 14 человек было убито. В Вильнюсе начали строить баррикады, чтобы защитить Верховный Совет республики.

Действия военных в Прибалтике вызвали волну возмущения по всей стране. В ЦК КПСС шли сотни и тысячи телеграмм протеста от интеллигенции, от трудовых коллективов республик Советского Союза. Шахтеры донецкой шахты им. Скочинского писали: «...сложившаяся в стране обстановка хаоса способствует приходу к власти военной диктатуры и краху демократических преобразований. Верховный Совет СССР во главе с президентом М. С. Горбачевым не способен стабилизировать обстановку в стране, проводить истинные демократические и экономические преобразования, стремясь сохранить империю, не учитывает интересы отдельных народов и республик. Поэтому мы требуем отставки Верховного Совета СССР во главе с президентом страны М. С. Горбачевым и предания суду виновных в трагических событиях в Литве и нарушении деклараций о государственных суверенитетах республик».

Раздавались требования вывести войска; Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина призывали отозвать свою подпись под Экономическим соглашением Союза и России; от Горбачева требовали отправить в отставку министра обороны Язова, министра внутренних дел Пуго, председателя КГБ Крючкова, руководителя Гостелерадио СССР Кравченко. Президент СССР М. С. Горбачев, он же Генеральный секретарь ЦК КПСС, как всегда, заявлял, что он ничего не знал, никаких решений о применении войск не принимал; так он, по

W V» w 1 fid

крайней мере, заявлял и продолжает заявлять по сеи день

События в Вильнюсе с особой ясностью показали, каким путем руководство КПСС намерено сохранять целостность страны. Эти же события свидетельствовали, что испытанный способ силовых решений оказался неэффективным.

События в Вильнюсе имели очень серьезные и долгосрочные последствия. Они доказали, что союзное руководство способно применить силу для того, чтобы сохранить старый политический режим. Вильнюсские события стали серьезным и страшным уроком, который был полностью усвоен Ельциным и «его окружением», как стали говорить и писать позже. Это непризнание силовых, антиконституционных по своей сути мер; обращение за поддержкой к гражданскому населению, призывы к гражданскому неповиновению против произвола властей, апелляция к мировому общественному мнению. К сожалению, немногим более полугода спустя все это стало актуальным и в Москве, вплоть до строительства баррикад и противотанковых заграждений.

События в Вильнюсе стали тревожным символом, «маяком» для нового российского руководства, они заставили думать о том, что власти СССР могут пойти на силовое решение политических конфликтов. Это заставляло готовиться к такой возможности, продумывать способы противодействия. Именно вильнюсские события подтолкнули Ельцина и контролируемую им часть Верховного Совета к заявлениям о необходимости создания своей, Российской Армии, что вызвало взрыв возмущения в стане сторонников «союзного центра».

Следует отметить также, что вильнюсские события имели и другой результат: они стимулировали Ельцина и руководителей ряда других республик к заключению двухсторонних соглашений между ними — соглашений, учитывающих интересы каждого из партнеров и предполагающих максимальную полноту суверенитета каждой из республик на своей территории. Это направление явственно обозначилось еще в конце 1990 г., когда начались переговоры России с Казахстаном, Украиной, Белоруссией. Но события в Вильнюсе стали дополнительным стимулом на этом пути. 14 января, сразу же после возвращения Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцина из Таллина, он сделал публичное заявление о желании руководителей четырех республик — России, Украины, Казахстана и Белоруссии — заключить четырехстороннее соглашение, не дожидаясь Союзного договора.

В условиях кризиса советской государственности союзное руководство пыталось скрепить разваливающийся СССР новым Союзным договором.

Старый договор возник осенью 1922 г. как «вопрос об объединении независимых национальных республик». Еще на стадии подготовки этого договора Сталин в интервью газете «Правда» 18 ноября 1922 г. констатировал, что «инициатива движения принадлежит самим республикам», отметив стремление Украины, Белоруссии, республик Закавказья — Азербайджана, Грузии и Армении — к объединению. Однако известно, что Союз ССР, возникавший как договорное государство, скоро превратился в унитарное, жестко (если не жестоко) централизованное. I Съезд народных депутатов СССР в 1989 г. поставил вопрос о необходимости обновления Союзного договора. Напомним практически забытое: республики Прибалтики предлагали «договор о союзе, соответствующем обеспечению других необходимых договоров — экономических, межреспубликанских, хозяйственных»¹⁰⁵ Депутаты от республик Прибалтики настаивали на принятии Закона СССР об экономической самостоятельности союзных республик. Заметим, что республики Прибалтики и Молдавия, включенные в СССР в 1940 г., даже формально не были участниками Союзного договора, не подписывали его.

Признавая на словах необходимость разработки нового Союзного договора, постоянно повторяя слова о необходимости этого соглашения, советское руководство во главе с Горбачевым фактически тормозило этот процесс. Еще бы, ведь экономическая самостоятельность республик, неизбежная в случае заключения Союзного договора, существенно сокращала границы власти союзного партийно- государственного центра. С опаской к этой идее относились так называемые «дотационные» союзные республики, существенная часть бюджета которых обеспечивалась путем субвенций.

Время уходило. Ситуация в республиках обострялась, радикализировалась. Вера в возможность равноправного соглашения ослабевала, если не уходила вовсе. Союзный центр все более ассоциировался с источником очередных неприятностей — от обмена 50 и 100-рублевых купюр образца 1961 г. и ограничения выдачи наличных денег в Сбербанке предельной суммой в 500 руб. до введения Воздушно-десантных войск для участия в парламентских прениях.

Противовесом этому должен был стать референдум о сохранении СССР, назначенный на 17 марта 1991 г. Заметим: подготовка к его проведению началась следом за провалом военно-полицейской акции в Вильнюсе.

Верховным Советом СССР была утверждена следующая формулировка референдума: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантированы права и свободы человека любой национальности?» В свое время было написано немало статей о лукавстве этого многословного текста. В него закладывалась необходимость положительного или отрицательного ответа на вопрос (а если точнее, то вопросы), содержательная сторона которого не была определена. Сохранение «обновленной федерации» — каким путем? Чем должно было обеспечиваться «равноправие суверенных республик»? Какой механизм предполагался для того, чтобы «в полной мере (?) гарантировать права и свободы человека любой национальности»? По степени конкретности, юридической проработанности и прогностической точности эта формулировка могла соперничать со знаменитыми словами Н. С.Хрущева: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

Однако главное здесь не в стилистике вопроса, который, по словам М. С. Горбачева, «мы долго обсуждшги... с помощниками, рассматривали на Совете Федерации и, конечно, на заседаниях Верховного Совета»¹⁰⁶. Бог с ней, со стилистикой! Проблема была в другом: референдум заранее противопоставлялся будущему Союзному договору. Вместо конкретной работы с субъектами союзной федерации, вместо тщательно проработанных договорных отношений опять знакомое по партийным собраниям голосование с мнением «большинства», обязательным для всех остальных. Большинство по сути было гарантированным: если в РСФСР жило 148 млн. человек, на Украине —- 51 700 тыс., то в Латвии — 2 680 тыс., в Эстонии — 1 570 тыс. человек. Голосование в рамках СССР сразу же порождало проблему интерпретации его результатов, заставляя вспомнить «о средней температуре по больнице», да и межнациональные отношения никак не выстраивались в привычные нормы «демократического централизма».

Констатируем: референдум становился попыткой найти третий путь сохранения СССР. Смысл сохранения — в суверенизации самого СССР, по сути — партийно-государственных управленческих союзных структур, по отношению ко всем другим республикам, возможность проводить прежнюю политику, используя новый аргумент — «волю народов СССР».

Понятно поэтому, что обеспечение победы на референдуме становилось на этом этапе важнейшей задачей ЦК КПСС. Как водится в этих случаях, в ход пошли социологические опросы руководителей политических партий и движений. 23-24 января 1991 г. был проведен телефонный опрос руководителей (представителей) 35 общественно-политических организаций по вопросу о поддержке 17 марта 1991 г. Всесоюзного референдума о судьбе Союза ССР.

В записке, направленной в ЦК, отмечалось, что, «как и следовало ожидать, мнения опрошенных разделились, однако было бы существенным упрощением считать, что респонденты распределились по двум группам — "за" и "против". В большинстве ответов преобладала неопределенность...».

Категорично «за» проведение такого референдума высказались представители следующих организаций: Союз демократических сил им. Сахарова (В. Воронин), «Мемориал» (Леонов), Лига независимых ученых (Потемкин), Русский центр (Ковалева), «Комитет спасения Волги» (Шатохин), Партия человека (Куклин), ассоциация «Гражданин» (Гершфельд), «Церковь и перестройка» (Сергеев), Ли- берально-демократическая партия (Жириновский), Партия мира (Никологор- ский), Демократическая партия СССР (Семенов).

Твердо «против» проведения референдума выступили представители Христи- анско-демократического союза России (Огородников), Координационного совета движения «Демократическая Россия» (А. Мурашов), Христианско-демократиче- ской партии (Ф. Чуев), Российского Христианско-демократического движения (В. Аксючиц).

Сомневались в целесообразности референдума представители Демократической партии России (Н. И. Травкин), Республиканской партии России (В. Н. Лысенко), Правоконсервативного движения (Ланин), Партии социалистов-народников (Романов), Партии «зеленых» (Дамье), Конституционных демократов — партии Народной Свободы (Дерягин), Партии свободного труда (Коровиков), Московского объединения избирателей (Новиков), Соцпрофа (Малыгин)...

Подводя итоги, авторы опроса констатировали: «Из приведенных ответов складывается довольно-таки пестрая картина. Практически все опрошенные выступают за сохранение Союза, но в вопросе о том, на каких принципах этот Союз должен существовать, мнения самые различные...»

В целом их вывод звучал оптимистично: «Оппозиционные КПСС силы сегодня не могут выступить против сохранения Союза, т. к. это встретит непонимание населения (избирателей) страны». Мнение ученых-психологов, привлеченных для подготовки к проведению референдума 17 марта 1991 г. о сохранении СССР, было более осторожным. В записке, адресованной в ЦК, они писали, что референдум объявлен без хорошо просчитанных последствий его результатов:

«В теперешней социальной ситуации большинство населения Прибалтики, хотя она достаточно экономически прочно привязана к СССР, может проголосовать за выход из Союза суверенных республик. Так же может поступить большая часть населения Молдовы и Грузии, а это означало бы развал нашей страны. Между тем известно, что большинство не всегда право.

До недавних пор,— писали ученые-психологи,— руководство КПСС исходило при реализации своей политики из убеждения, что любые мероприятия можно провести с опорой на идеологическую мобилизацию если не энтузиазма, то сознательной или хотя бы пассивной поддержки масс. В той или иной степени этот подход срабатывал. Сегодня ситуация изменилась, и нужно исходить из новой реальности.

...Для проведения референдума требуется прежде всего обстановка стабильности в обществе. А поскольку достигнуть ее в столь короткое время невозможно, то предлагается рассмотреть возможность его переноса на неопределенный срок, сосредоточив все силы (в том числе и аппарат пропаганды) на выработке и подписании Союзного договора, который, устраивая своим содержанием и центр, и республики, работал бы на сохранение нашего государства в его теперешних границах».

Ученые указывали также на комплекс необходимых, по их мнению, мер, которые должны были обеспечить успех референдума, если он все-таки будет проводиться 17 марта. Это был большой перечень мер — от дифференцированного воздействия на различные группы населения, проведения теледебатов Горбачева с его политическими оппонентами, поездки в Прибалтику до поиска аргументов, «обесценивающих выступления лиц, призывающих к выходу из состава СССР, особенно в тех кругах, в которых они пользуются популярностью», пропаганды преимуществ, «которые получают республики, подписывающие договор». Через средства массовой информации эти сведения «должны быть незамедлительно доведены до сознания каждого гражданина нашей страны и обязательно подкреплены последовательно осуществляемыми действиями, которые дали бы реально почувствовать выигрыш от того, что страна сохранена».

«Необходима также достаточно четкая, ясная и конкретная концепция руководства КПСС и правительства, показывающая реальные и надежные пути выхода из кризиса. Все, что предлагалось до сих пор, построено в старых традициях, отмечается неопределенностью, расплывчатостью, непоследовательностью, а иногда противоречивостью и демагогичностью. Сегодня люди этого не могут принять,— писали ученые.— Кроме того, нужна ясность реакции Президента СССР и руководства КПСС по отношению к ситуации, в которой некоторые республики вообще не намерены проводить референдум, а другие вырабатывают к нему свой подход. Видимо, срочно необходима согласованная с республиками и обновленная концепция Союзного договора, иначе вся идея референдума вообще теряет смысл».

Однако референдум для того и задумывался, чтобы заменить и подменить Союзный договор. Он должен был продемонстрировать мощь и всенародную поддержку союзного центра.

К работе по успешному проведению референдума были подключены важнейшие отделы ЦК КПСС. В записке «Некоторые соображения об организации проведения референдума 17 марта 1991 г.», направленной секретарю ЦК КПСС А. Н. Гиренко в январе 1991 г., указывалось на необходимость подключения к подготовке к референдуму Гуманитарного и Идеологического отделов, Орготдела, Отдела ЦК КПСС по законодательным инициативам, Отдела по связям с об- | щественно-политическими организациями, Отдела национальных отношений, Международного отдела. Там же предусматривалась необходимость мобилиза- ции средств для проведения агитационной кампании как из государственного | бюджета, так и за счет денег благотворительных фондов.

Серьезность и важность предстоящей кампании была подчеркнута в представленном в Политбюро тексте выступления секретаря ЦК КПСС О. С. Шенина на совещании первых секретарей ЦК компартий союзных республик, республиканских, краевых, областных комитетов партии.

В докладе указывалось на «попытки надломить, а то и разрушить социалистический строй», на кризисные явления в экономике, на потребительском рынке, в жилищном строительстве, с тревогой сообщалось, что руководители парламентов Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии заявили о нежелании подписывать Союзный договор.

Шенин настаивал на повышении активности партии. Он писал: «Партия сыграет стабилизирующую и консолидирующую роль в обществе при том условии, что из состояния растерянности выйдет каждое звено партийной структуры и коммунисты будут работать, я бы сказал, в мобилизационном режиме» (выделено О. С. Шениным.— Авт.). У Шенина была своя оценка событий в Прибалтике: «В эти дни в ЦК КПСС поступает большое количество писем, телеграмм и решений собраний, в которых выражается поддержка позиции ЦК КПСС в связи с событиями в Прибалтике... "Вера в перестройку постепенно перерастает в открытую неприязнь к ней,— цитировал Шенин одно из писем.— Недоумение многих вызывает бездеятельность ЦК КПСС, равнодушие Генерального секретаря к судьбе партии, безразличие ЦК, Политбюро по отношению к Компартии России"».-

Шенин приводил безжалостную для благодушных настроений в ЦК статистику — рос отток коммунистов из партии. Данные свидетельствовали: на 1 января 1990 г. было 19,2 млн. коммунистов, на 1 января 1991 г.— 16,5 млн. Прием в партию сократился с 313 тыс. до 108 тыс. Выбыло из КПСС 1 800 тыс. человек. В 4 раза увеличилось число исключенных. За 9 месяцев исключено из партии 380 тыс. человек, но за преступления — только 5 тыс. В партии много наблюдателей, которые не платят взносы, но не сдают партбилеты, констатировал секретарь ЦК.

На заседании Политбюро ЦК КПСС 30 января 1991 г., проходившем накануне объединенного Пленума ЦК КПСС и ЦКК, среди многих вопросов звучали две взаимосвязанные темы — о судьбе партии и о будущем Советского Союза.

Руководитель Компартии Украины С. И. Гуренко сетовал на то, что трудности в стране нарастают, что люди не хотят с этим мириться. «И вместо того, чтобы подумать, как смягчить это плохо, хотят все время схватиться за штурвал, за которым ничего нет — системы управления нет, двигатель не работает, производство не идет. А им кажется, что вот если мы сегодня схватимся за штурвал, если мы по-старому возьмемся, да ноги расставим пошире, то все будет хорошо, будет проще тому, кто возьмется за руль (если он еще его удержит)... Мы все это прошли: надо собрать планерку, кому-то "врезать", кого-то из партии выгнать. Да разве это те задачи, ради которых мы собираемся?»¹⁰⁷

Узбекский лидер И. Каримов, много и активно выступавший на этом заседании, сетовал: «Я спиной чувствую, что завтра, через два-три месяца, если рост цен будет происходить стихийно и мы не найдем этому какой-то альтернативы или не определим в этом вопросе четкую позицию КПСС и компартий союзных республик, то все равно мы будем виноваты. Противники, оппозиция, господа все сделают, чтобы обвинить нас: вы начали, вы и отвечаете.

Я считаю, что в завтрашнем докладе Владимир Антонович Ивашко просто не может не сказать об этом. Смотрите, что получается: это самый тяжелейший вопрос, а в докладе ему отведено на 12-й странице маленькое место. Здесь говорится так: "Снижается уровень жизни большинства населения. Только в декабре розничные цены выросли на 14 процентов". А что дальше произойдет? Что будет в феврале, что будет в марте? Что нас ожидает? ...Поэтому, Михаил Сергеевич, я очень прошу учесть мою точку зреНия... Когда люди выйдут на улицу, вернуть их назад будет невозможно».

Любопытный поворот возник при обсуждении вопроса о регистрации в Министерстве юстиции Устава КПСС. Партия должна была юридически засвидетельствовать, что она является общественной организацией. Это мало беспокоило участников заседания. Их занимало совсем другое — сами члены партии должны были формальным путем подтвердить, что они продолжают оставаться в рядах КПСС. Так неожиданно возникла угроза своего рода партийного референдума. Но не тут-то было.

Высказывания республиканских партийных вождей были на редкость единодушны.

А. Малофеев (Белоруссия): «..лбмен партийных документов можно провести и позднее. ...Организационные и политические основы настолько размываются, что уже лица члена партии не видно в отдельных депутатских группах, в парламентах. Значительная часть, до 40 процентов, вообще не определили своего отношения ни к той, ни к этой партии. Каждый человек выступает по себе».

А. Мутал ибо в (Азербайджан): «Если мы сейчас объявим перерегистрацию, то, во-первых, эта акция станет достоянием оппозиции. Они будут "крутить" это дело, говорить: все, ей конец, давайте, ребята, бегите куда глаза глядят. И мы потеряем тех, которые сегодня, может быть, еще в замешательстве, колеблются и т. д. Идея заманчивая — оставить бойцов, борцов и т. д. Таких мало сегодня. По- I этому я бы не торопился».

I П. К. Лучинский (секретарь ЦК КПСС, в недавнем прошлом один из ру- I ководителей Молдавской компартии): «Не надо забывать, что мы живем в реальном мире и есть реальные люди. В результате такого жесткого подхода — давайте перерегистрироваться, как это 10 лет тому назад делали,— мы потеряем очень много людей, которые сегодня еще не определились, но завтра определятся. По- моему, еще не наступил момент, по крайней мере вот у нас в республике, чтобы это провести, тем более одновременно с заменой партийных билетов. Это была бы слишком строгая акция. От нее мы больше потеряем».

А. П. Рубикс (Латвия): «Я, Михаил Сергеевич, вынужден сказать, что для нас это вообще неприемлемо, потому что мы тогда недосчитаемся очень многих членов партии. У нас многие члены партии условно состоят на учете, взносы перечисляют по почте. И перерегистрация их, как говорится, "высветит" Поэтому мы потеряем много коммунистов. Этот вопрос мы обсуждали перед заключительным заседанием своего съезда, и все члены ЦК были единодушны в том, что сейчас этого делать нельзя».

М. М. Бурокявичюс (Литва): «И в КПСС в целом это не следует делать. Нужно учесть, в каких условиях отдельные компартии работают. Компартия Литвы с 1 января запрещена. И здесь более слабые люди будут думать: а что мне дальше в партии оставаться?

Горбачев. Подождите. Почему она запрещена, если есть Указ, отменивший антиконституционные акты в Литве?

Бурокявичюс. Михаил Сергеевич, Указ не работает.

Горбачев. Это неправомерный закон, и он не действует».

Святая вера Горбачева, что его Указ выполняется только потому, что он — Президент СССР, его коллегами по Политбюро вовсе не разделялась.

Вместе с тем Горбачев должен был согласиться с возражениями. Его собственная аргументация весьма любопытна: «У меня такое впечатление, что даже для выдвижения этой идеи сейчас неподходящее время. Когда мы к стабилизированной ситуации придем — тогда да. Когда мы с Союзом вопрос решим. Когда пойдут позитивные процессы и будет другое настроение».

Поражает политическая наивность М. С. Горбачева. Для него «с Союзом вопрос решить», устроить новые политические, экономические, психологические отношения в крупнейшей многонациональной стране мира казалось проще, чем навести порядок в политической организации, скрепленной партийной дисциплиной, единым партийным бюджетом. В партии «вопрос решить» испугались. Другое дело — с Советским Союзом.

Следующий вопрос, обсуждавшийся на Политбюро, так и назывался: «О работе партийных организаций в связи с подготовкой и проведением референдума СССР по вопросу о сохранении Союза Советских Социалистических Республик».

Сам Михаил Сергеевич смотрел вперед вполне оптимистично. «Если есть замечания, то сдайте их,— обратился он к коллегам по Политбюро.— А если нет — будем действовать». Однако у них нашлись и замечания, и вопросы, и возражения. Прежде всего, сразу же было сообщено, что в республиках Прибалтики в ответ на союзный референдум и накануне этого референдума решили провести собственные.

Формулировки, подобные той, которую использовал Верховный Совет Литвы,— «За демократическую, независимую Литву» — практически гарантировали не только положительный ответ, но и правовые основания для выхода из СССР. Союзный референдум еще не состоялся. Но он уже начал действовать, спровоцировав новый уровень суверенизации республик. Хочется отметить, мягко говоря, сдержанное отношение руководителей республиканских партийных организаций к будущему референдуму.

Это заставило высказаться Горбачева: «Вопрос о референдуме принципиальный, и нам не надо его упрощать. Кое-кто пытается нас припугнуть: а мы вот так хотим вопрос поставить, еще такой-то вопрос добавить. Нам всем это надо иметь в виду, что это верхушечное настроение в обществе. Надо показать характер всем — и республиканским, и местным властям, и всему миру. Это база для того, чтобы действовать. Это первое. Большинство республик уже приняло решение, насколько мне известно, по референдуму. Правда, некоторые еще до этого говорили, что вопрос ясен. Но это все же не референдум. Народ должен по этим жизненно важным, судьбоносным решениям высказаться. Если какая-то республика примет другое решение, то Верховный Совет должен в гаком случае вместе с Центральной избирательной комиссией действовать по закону, через области проводить референдум. Тут мы не можем поступать иначе. Ведь есть решение Съезда. Может возникнуть и такая ситуация: скажут, что народ, мол, не придет на референдум. Так может произойти, например, в Молдавии, которая, правда, молчит пока. Если там будет "крутить " Верховный Совет, то повторится ситуация, которая там уже была и от которой мы двинулись, так сказать, к нормальной обстановке. Тогда Левобережье Днестра и Юг окончательно плюнут и пойдут голосовать. Вот такая будет ситуация. Надо всем это понимать. Я уверен, что и половина Эстонии так поступит, если там начнут маневрировать. Люди пойдут и будут голосовать».

Это уже означало, что референдум превращается в орудие политической борьбы внутри союзных республик, будет использован для противопоставления одной части населения другой. Такую позицию трудно было не охарактеризовать как попытку плеснуть керосина на костер возникавших межнациональных конфликтов.

В дискуссию сразу же вмешался Э.-А. С ил л ар и (Эстония): «Семнадцатого числа будет противостояние по национальному признаку. Мы прогнозируем, что участие эстонцев составит 10 процентов, то есть произойдет столкновение по национальному признаку. В обстановке обострения это серьезно.

Горбачев. А я вам скажу, что, когда нет остроты, тогда и референдумы не проводятся... Это конституционный путь.

Силлари. Референдум будет законным, если в нем примет участие 50 процентов голосующих. Но поднимается вопрос не о законности референдума, а об обострении межнациональных отношений».

Даже сторонник сохранения Союза и проведения референдума И. Каримов предупреждал, что «в процессе подготовки референдума страсти разгорятся. Будет вестись обработка населения. Среди него есть какая-то часть, которая сегодня сидит спокойно, но говоря о которой нужно помнить узбекскую пословицу: "Не наступай на хвост спящему льву". Если сядем им на хвост, то они начнут будоражить. Какой-то процент населения, возможно, так себя проявит. Почему? ..Я убежден, что в Узбекистане обстановка ухудшится. И лучше провести его сегодня, чем завтра. Потому что завтра появятся силы, которые будут говорить о пантюркизме. ...Прибалтика — это одно дело, а Средняя Азия — другое. У нас если этот взрыв произойдет, то его трудно будет остановить. Большой кровью он обойдется...»

М. С. Горбачев предпочел не продолжать дискуссию. В Кремле и на Старой площади мнение о проведении референдума было неколебимо.

Своего рода комментарием к позиции Горбачева стало заявление, сделанное его российским коллегой И. Полозковым на Пленуме ЦК РКП 31 января 1991 г., что Российская компартия переходит в наступление¹⁰⁸.

В воздухе явственно повеяло угрозой распространения вильнюсских методов на Москву. 1 февраля 1991 г. Верховный Совет РСФСР принял важное постановление «О политическом положении в РСФСР». В нем, в частности, было написано: «Осудить случаи противоправного вовлечения воинских подразделений и военизированных формирований в политические конфликты... Установить, что введение на территории РСФСР мер, предусмотренных режимом чрезвычайного положения, без согласия Верховного Совета РСФСР, а в период между сессиями без согласия Президиума Верховного Совета РСФСР недопустимо».

Это, в свою очередь, породило постановление Секретариата ЦК КПСС от 5 февраля того же года «К партийным организациям, всем коммунистам Вооруженных Сил СССР, войск Комитета государственной безопасности СССР, внутренних войск Министерства внутренних дел СССР и железнодорожных войск».

В постановлении сообщалось, что «так называемые "независимые" средства массовой информации ведут систематическую кампанию клеветы на партию, Вооруженные Силы, органы и войска КГБ и МВД СССР, очернение отечественной истории. Отчетливо видно стремление псевдодемократов под прикрытием плюрализма мнений посеять недоверие народа к своей армии, вбить клин между командирами и подчиненными, младшими и старшими офицерами, унизить защитника Родины. Под сомнение берутся высокие понятия — воинский долг, честь, верность присяге. Предпринимаются попытки растащить армию по национальным квартирам, мешать призыву на воинскую службу». Смысл этого документа — исключить возможность воздействия руководства России на Вооруженные Силы СССР.

февраля разыгрался новый скандал в отношениях между союзным и российским руководством. В здании Верховного Совета РСФСР была обнаружена комната, снабженная подслушивающими устройствами и связанная с микрофонами в кабинете Ельцина. «Хозяевами» этой комнаты были сотрудники КГБ СССР.

февраля 1991 г. произошли два события, существенно повлиявшие на дальнейшую историю референдума и политическую борьбу в стране. В этот день было принято постановление Верховного Совета РСФСР «О мерах по обеспечению проведения референдума СССР и референдума РСФСР 17 марта 1991 года». В нем было написано: «Разрешить Центральной комиссии РСФСР по проведению референдумов включить в один бюллетень для голосования два вопроса, вынесенные на Всероссийский референдум». Второй вопрос уже был известен депутатам РСФСР: «Считаете ли Вы необходимым введение поста Президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием?» В Верховном Совете России уже шел сбор подписей депутатов с целью включения этого вопроса в бюллетень референдума.

В тот же день председатель КГБ В. А. Крючков направил Президенту М. С. Горбачеву пространное письмо «О политической обстановке в стране».

Письмо председателя КГБ СССР претендовало на то, чтобы стать «программой действий» союзного руководства на 1991 г. Крючков сообщал, что из-за острого политического кризиса возникла угроза развала Союза, демонтажа общественно-политической и экономической системы, что «глава российского парламента вкупе с определенными силами... явственно заявили свои претензии на создание "второго центра" в противовес государственному политическому руководству СССР». Крючков настаивал, что «политика умиротворения агрессивного крыла "демократических движений"... позволяет псевдодемократам беспрепятственно реализовать свои замыслы по захвату власти и изменению природы общественного строя».

Руководитель КГБ настаивал на неприемлемости распространения рыночных отношений в стране, на необходимости усиления борьбы с «теневиками», подчеркивая, «что сама она не увеличит производство продукции, но может способствовать более справедливому распределению товаров». «Процесс обогащения,— писал Крючков,— по своей внутренней логике вовлекает "теневой бизнес" в борьбу за политическое влияние с тем, чтобы в рамках приватизации еще более расширить масштабы приращения собственности. Это с неизбежностью ведет к созданию категории "новых буржуа" со всеми вытекающими последствиями».

Главным политическим противником в стране Крючков объявил «Демократическую Россию» и руководство Верховного Совета РСФСР. Он предупреждал, что «наиболее наглядно дисбаланс в противоборстве в пропагандистской сфере проявляется в вопросе о подготовке всесоюзного референдума о сохранении Союза ССР. В то время как "демократическая пресса" принялась шельмовать референдум уже с момента его объявления, со стороны центральных и партийных средств массовой информации серьезные выступления в его пользу практически отсутствуют». Вывод Крючкова сводился к необходимости усилить контроль над средствами массовой информации.

Крючков предлагал и рецепты выхода из кризиса. Кроме упомянутых выше преследований «теневиков» и контроля над прессой ими должны были стать и конституционные меры. «Пространство для маневра невелико, но оно есть,— утверждал председатель КГБ.— Существенную роль в поисках выхода из сложившегося кризиса могут и должны сыграть Верховный Совет и Съезд народных депутатов СССР как наиболее конструктивные политические структуры... требуется оберегать от нападок, активизировать деятельность, усиливать созидательный потенциал этих органов народовластия».

Были и другие средства: «Учитывая глубину кризиса и вероятность осложнения обстановки, нельзя исключать возможность образования в соответствующий момент временных структур в рамках осуществления чрезвычайных мер, предоставленных Президенту Верховным Советом СССР Такой шаг потребовал бы мощной пропагандистской поддержки, прямого обращения к народу с призывом объединиться для сохранения Союза ССР, защиты общественного строя». Так в первый раз была сформулирована идея, через полгода воплощенная в ГКЧП.

Мнение Крючкова было сообщено всем членам и кандидатам Политбюро, секретарям ЦК КПСС, стало, по сути, прописями для последующих действий.

В кампании подготовки референдума на первый план стала выходить задача выхолостить суть российского вопроса в бюллетене референдума. Эта задача должна была быть решена путем исключения Б. Н. Ельцина, Председателя Верховного Совета РСФСР, из участия в будущих президентских выборах в России. Задача эта представлялась аналитикам из ЦК вполне достижимой.

15 февраля 1991 г. 270 депутатов РСФСР, сторонников Компартии, настаивали на срочном созыве IV Съезда народных депутатов РСФСР и отчете на нем Ельцина. Предполагалось, что удастся собрать съезд до 17 марта и демонстративная отставка Б. Н. Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР сама по себе станет доказательством могущества союзных структур в противостоянии их с главным российским оппонентом.

Ответ Ельцина не заставил себя долго ждать. 19 февраля он выступил по телевидению, обрушив на Горбачева резкую критику и в свою очередь заявив о том, что Горбачев должен уйти в отставку и передать свои полномочия по управлению СССР Совету Федерации.

Председатель Верховного Совета РСФСР заявил, что ответственность за трагедию в Вильнюсе лежит на Президенте СССР, и потребовал его отставки.

Однако в российском Верховном Совете продолжала раскручиваться операция по отставке самого Ельцина. 21 февраля на заседании Верховного Совета РСФСР его отставки на внеочередном Съезде народных депутатов РСФСР потребовали С. Горячева, Б. Исаев, Р. Абдулатипов, В. Исаков, А. Вешняков и В. Сы- роватко. Это были люди, входившие в руководство Верховного Совета РСФСР. Кроме срочного созыва съезда и отставки Председателя Верховного Совета они настаивали на недопущении проведения российского референдума, на котором будет учрежден пост Президента России.

Заявление зачитала С. Горячева. На сессии уже 272 депутата потребовали созыва внеочередного съезда. Коммунисты настаивали на его проведении уже 5 марта, их оппоненты считали, что собрать внеочередной съезд можно только в конце марта — в апреле 1991 г.

Параллельно с этим в ЦК КПСС и в РКП шли интенсивные переговоры с руководителями российских автономий с целью добиться неучастия этих республик в российском референдуме. То, что за этим воочию просматривалась угроза раскола России, мало беспокоило функционеров ЦК КПСС и ЦК РКП — местная политическая злоба дня в очередной раз застлала глаза.

Конфронтация нарастала. 23 февраля была предпринята попытка организовать митинг коммунистических сторонников и военнослужащих на Манежной площади. Митинг состоялся, но удачей для ЦК КПСС он не стал. Атмосфера «отбывания повинности» военнослужащих витала над участниками митинга. На следующий день, 24-го, на Манежной состоялся контрмитинг сторонников Ельцина.

Рекомендации генерала армии Крючкова продолжали действовать. В соответствии с ними «мощной пропагандистской поддержкой» стало объединение 27 февраля 1991 г. коммунистических и националистических сил. В Москве состоялась Конференция общественно-политических и национально-патриотических объединений. В ней приняли участие представители 26 партий и движений — от коммунистов до потомков дворян, а также монархистов, православного и мусульманского духовенства. На ней выступали писатель Ю. Бондарев, генерал армии В. Варенников, первый секретарь ЦК КП РСФСР И. Полозков, певица Л. Зыкина и др.

В последний день февраля, 28-го, в ЦК КПСС состоялось совместное собрание депутатских групп коммунистов Верховных Советов СССР и РСФСР. Вели его секретари ЦК КПСС А. Н. Гиренко и В. М. Фалин, секретарь ЦК КП РСФСР А. С. Соколов. Среди многих вопросов, задававшихся на этой встрече, были и такие: «Когда же наконец ЦК КПСС разберется со средствами массовой информации?», «Ельцин сумел объединить вокруг себя различных умных людей. Но почему этого нет в ЦК КПСС, кто-то же должен оперативно отслеживать и реагировать на действия "демократов"?» — и требование защитить «отдельных народных депутатов РСФСР», заставляющее вспомнить о соответствующем пассаже в письме Крючкова.

1 марта началась забастовка шахтеров Кузбасса, в ходе которой выдвигались политические требования — департизации, устранения КПСС, отставки Горбачева. 1 марта 1991 г. руководству ЦК КПСС была направлена записка зам. зав. Отделом ЦК КПСС по связям с общественно-политическими организациями В. Мироненко «О некоторых аспектах развития современной политической ситуации в стране».

Записка в своем роде замечательная. За ней стоял не только обстоятельный анализ политической обстановки в стране накануне референдума. Явственно ощущалось и другое: Мироненко щеголял своей осведомленностью тем, что происходило в лагере политических противников КПСС — в окружении Б. Н. Ельцина. Выводы Мироненко вызывали тревогу и предполагали немедленные действия руководства ЦК КПСС. Он, что называется, «брал быка за рога» и провозглашал, что «появился реальный шанс в текущем году поставить на повестку дня и решить в свою пользу вопрос "кто кого?"». Минувший год он оценивал как политически неудачный, прошедший «по сценарию» оппозиции. «За это же время,— писал Мироненко,— сформирован и организационно оформлен блок политических партий "Демократическая Россия", окончательно определен единоличный политический лидер — Б. Н. Ельцин».

Мироненко не скупился на обличение «примитивно-популистских методов, рассчитанных на низкий уровень политического сознания и культуры населения страны», примененных, по его словам, «командой» Б. Н. Ельцина, признавая, впрочем, их эффективность. «Так, проведению митинга на Манежной площади

февраля 1991 года оппозицией было уделено больше внимания, чем его организаторами. Предупредительная и ответная их акции, проведенные там же 22 и

февраля, свели к минимуму его положительное значение».

Он констатировал, что поддержку позиции ЦК КПСС по референдуму «можно ждать лишь от некоторых патриотических организаций (народно-патриотический фронт "Отечество", "Память" (Сычев) и др.), а также от Демократической партии СССР, Православного монархического ордена-союза, Комитета спасения Волги, Товарищества социалистов-народников и др. Резко против выступает движение "Демократическая Россия", в котором наибольшую активность проявляют Демократическая, Республиканская, Социал-демократическая партии Российской Федерации, о чем было четко заявлено на их трехсторонней встрече в Москве 26 февраля 1991 г.».

Оценивая Б. Н. Ельцина, Мироненко обращал внимание на то, что он успешно действует в условиях конфликтов, является тараном для взламывания союзных структур. «Характерно,— писал он,— что после известного телеинтервью, которое является по существу началом его предвыборной кампании в борьбе за пост Президента РСФСР... рейтинг (Ельцина.— Авт.) опять стал повышаться». Отсюда его рекомендация — направить критику не против лично Ельцина, которому она не только не страшна, но и в известном смысле способствует подъему его авторитета, а против членов его «команды».

«Исходя из вышеизложенного,— писал недавний главный комсомолец страны,— среди первоочередных задач партии — максимально успешное проведение референдума 17 марта. В оставшееся время нужно попытаться создать соответствующий эмоциональный фон его проведения, развеять усиленно пропагандируемую оппозицией мысль о том, что в случае успеха руководства страны — даже только в России — начнется переход к диктатуре "именем народа"». Он же выдал и серию стандартных рецептов по успешному проведению агитационной кампании в пользу союзного референдума (среди них выделялся своей оригинальностью совет пошире организовывать в это время международные командировки для представителей оппозиционных сил).

Ознакомившись с этим посланием, Горбачев снабдил его следующей резолюцией:

«Тов. Ивашко В. А., членам Политбюро, секретарям ЦК КПСС,

Записка Отдела по связям с общественно-политическими организациями содержит дельные предложения. Надо буквально мобилизовать всю партию, чтобы реализовать их на практике. Остаются считанные дни, а тут нужна огромная по масштабам организаторская работа, да и расходы немалые (печатание листовок, их распространение и т. д.). Но это — политическое сражение, может быть решающее. Если партия его выдержит, оно поможет ей стать на ноги, придаст уверенность в свои силы. Прошу основательно обсудить и, если хотите, перевести все партийное руководство на "чрезвычайный" режим.

М. Горбачев».

Михаил Сергеевич уже сам пошел в бой, не доверяя своим партийным сподвижникам. 5 марта в ЦК состоялось совещание с первыми секретарями ЦК компартий, обкомов, крайкомов и рескомов. Выступление М. С. Горбачева известно по записи, сделанной А. Н. Гиренко: уже мало чрезвычайных мер, в России ситуация требует развязки, идея подмены центра вызрела в США¹⁰⁹. Выступая на совещании, И. Полозков, первый секретарь ЦК Компартии России, отвесил Горбачеву сомнительный комплимент:

«Михаил Сергеевич, ваши последние выступления вселили уверенность в партийных коллективах... Теперь, Михаил Сергеевич, вы прочно срослись с консерваторами». Руководитель Российской компартии обратился с призывом к введению президентского правления в стране.

Соратник Горбачева А. С. Черняев позже записал в своих мемуарах: «Сам Михаил Сергеевич говорил нам с Игнатенко: "Песеька Бориса Николаевича спета, он заметался, боится спроса за то, что сделал или не сделал для России"»¹¹⁰.

Для того чтобы исключить для оппозиции возможность использования электронных средств массовой информации, укрепить партийный контроль над радио и телевидением, 14 марта Секретариат ЦК КПСС принял специальное постановление о преобразовании партийной организации Гостелерадио СССР в Московскую партийную организацию Всесоюзной государственной телерадиовещательной компании на правах райкома КПСС.

Стремление полностью контролировать прессу гармонически подводило к тому, что пришла пора заняться и иностранными радиостанциями, вещавшими на русском языке на СССР. Этому было посвящено письмо зав. Идеологическим отделом ЦК КПСС А. Дегтярева и зам. зав. Международным отделом ЦК КПСС В. Рыкина с неоригинальным названием «О некоторых мерах противодействия подстрекательской деятельности западных радиостанций», датированное 15 марта 1991 г.¹¹¹

Между 10 и 17 марта в ЦК КПСС состоялось новое совещание. Выступление на нем Горбачева было исключительно резким, если не прямо циничным. Сведения об этом совещании еще не становились достоянием прессы. Оно также стало известным из «рабочих записей», сделанных А. Н. Гиренко. Вот суть этого выступления: дело идет к развязке, мы должны выиграть российский съезд. Необходимо жестко контролировать телевидение (опускаем оценки телевидения, сделанные Горбачевым и записанные Гиренко,— они мало годятся для публикации). «Наполнить эфир нашими точками зрения»,— требовал «творец гласности». «Выиграть референдум и съезд. Приняли решение по Москве. Надо в Москве готовить митинг на 23 марта»,— фиксировал в своем рабочем блокноте Гиренко¹¹².

Заместитель М. С. Горбачева В. А. Ивашко добавил: к российскому съезду нужно готовиться как к административным мерам. Надо оградить депутатов от терроризма.

О необходимости оградить депутатов от насилия вновь говорилось 5 марта на пресс-конференции депутатов ВС РСФСР — ярых противников Ельцина — С. П. Горячевой, Б. М. Исаева, В. Б. Исакова, Р. Г. Абдулатипова, В. С. Сыроватко, А. А. Вешнякова. В коммунистической прессе с натугой раскручивалось «дело о 150 миллиардах» как повод для отставки правительства И. С. Силаева. Напомним, что суть его — попытка продать 140 млрд. руб. за 7,5 млрд. долл.— без малого 20 руб. за доллар. (Время жестоко подшутило над авторами этой публикации — к началу ноября того же года доллар стоил уже 100 руб. и стремительно рвался вверх.)

Начавшееся наступление на позиции Ельцина спровоцировало серию его резких выступлений. Новым шагом стала его речь 9 марта 1991 г. в Доме кино, там, где ему приходилось выступать еще во времена своих избирательных кампаний. Его 25-минутное выступление 20 раз прерывалось овациями. Ельцин призывал своих сторонников в ответ на усиление коммунистического реванша «переходить в наступление... Пришло время создавать на базе "Дем. России" мощную политическую партию. Мы видим, как на глазах организовывается КПСС, мы должны понять: они идут организованным фронтом. ..А март и вообще этот год будет решающим,— обращался он к аудитории,— или демократию задушат, или мы — демократы — не только выживем, но и обязательно победим в этом году. Нас обвиняют в развале Союза. Кто развалил Союз, кто оттолкнул семь республик? Демократы? Российский парламент? Его руководство? Российское правительство? Семь республик из Союза вытолкнул президент со своей политикой. Нам не нужен Союз в таком виде, в котором существует сейчас. Нам не нужен такой центр — огромный, бюрократический. Нам не нужны министерства, нам не нужна вся эта бюрократическая крупная машина, которая жестко все диктует сверху вниз уже 70 с лишним лет. Мы должны от этого избавиться. ...Сегодня напечатан проект Союзного договора. В очередной раз выступая на сессии Верховного Совета Союза, Президент обманул, когда сказал, что на девять десятых это все согласовано. Со стороны России руководитель рабочей группы Хасбулатов не подписал.

...Вы понимаете, что мы по своей искренности, может, это громко сказано, считали, что политика нравственная. Ничего там нравственного нет. У них политика безнравственная, она грязная — эта политика! И, может быть, кое в чем нам тоже пора, как шахтерам, засучить рукава и уже кулаки поднимать.

..Л за то, чтобы Президента избирали всенародно. Это я говорил и перед выборами. Но я за то, чтобы тогда вся структура власти была таким же образом подкреплена народом. То есть тогда бы все председатели Советов избирались всенародно. Во-первых, тогда туда предателей не пропустят, народ их видит насквозь. Во-вторых, это.будет сильная исполнительная и законодательная власть на местах. Мы будем знать, через кого действовать»¹¹³

Вечером того же дня в программе «Время» на Центральном телевидении выступил А. И. Лукьянов и оценил речь Ельцина как стремление накалить обстановку в обществе, вызвать конфронтацию, возбудить народ против законно избранных органов власти.

Референдум неудержимо приближался. 15 марта М. С. Горбачев обратился по телевидению с призывом голосовать на референдуме за сохранение СССР. На следующий день было опубликовано Обращение ЦК и ЦКК Компартии РСФСР к народам Российской Федерации с призывом сохранить СССР и отвергнуть вопрос о российском референдуме.

17 марта референдум состоялся. Как и ожидалось, его итоги можно было толковать на любой лад. Можно было утверждать, что 76% населения страны высказались за сохранение Союза ССР. Можно было утверждать и обратное — в голосовании о судьбе Союза не участвовало большинство жителей Грузии, Молдавии, Латвии, Литвы, Эстонии. Можно было утверждать, что 71,34% населения РСФСР — за Союз. Но против сохранения Союза высказались жители Свердловской области, практически половина населения Москвы и Ленинграда. При кажущейся поддержке позиции ЦК КПСС и ЦК РКП — свыше 70% избирателей, пришедших к урнам для голосования, были за СССР — явно антикоммунистический вопрос (в конкретных условиях марта 1991 г.), вводить ли пост Президента России, поддержало 70,88% избирателей.

Желаемая ясность не наступила. Пожалуй, единственным немедленным результатом проведения референдума стало то, что 19 марта было принято постановление Кабинета Министров СССР «О реформе розничных цен и социальной защите населения», постановление очевиднонепопулярное, так как оно провозглашало курс на «реформу розничных цен, включающую поэтапную их либерализацию»¹¹⁴. Понятно, что перед референдумом это постановление не решались опубликовать. В остальном оставалось по-прежнему. Только вместо победы на референдуме требовалась победа над Ельциным на Внеочередном Съезде народных депутатов РСФСР.

Процесс суверенизации в СССР начинался как выделение и открытое противопоставление партийно-государственного аппарата союзных структур республикам, их политическим организациям, местным элитам. На этом пути заметными вехами стали избрание в марте 1990 г. Верховным Советом СССР М. С. Горбачева Президентом СССР, создавшее мощный прецедент для других республик, открывшее тот самый «парад суверенитетов», который позже столь охотно критиковался Михаилом Сергеевичем, и референдум, неподготовленный, преждевременный, обративший сложнейшую проблему — будущее СССР — в объект политических конфликтов, источник противостояния.

Третий, Внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР и новоогаревский процесс — от конфронтации к сотрудничеству

Газетный магнат Рупперт Мердок, посетивший Москву в 20-х числах марта 1991 г., сообщил читателям английской «Санди тайме» о своей встрече с Президентом СССР М. С. Горбачевым. Впрочем, его статья началась с цитирования высказывания супруги президента. «Сейчас пик напряжения достиг кульминационной точки,— заявила Раиса Максимовна.— Буря грядет, и Михаил Сергеевич пристально наблюдает за этим»¹¹⁵.

И Михаил Сергеевич, и руководимый им ЦК КПСС не только пристально наблюдали, но и готовились к грядущей буре. Первым этапом подготовки к ней был, конечно, референдум. Поддержка большинством населения страны идеи сохранения СССР должна была, по мнению инициаторов референдума, ослабить позиции республиканских лидеров, создать качественно новую основу для борьбы с национальным сепаратизмом. Вторым же этапом должен был стать разгром того политического направления, которое ассоциировалось с именем и действиями Ельцина, Председателя Верховного Совета РСФСР. Устранение его из политической жизни, недопущение его к выборам на пост Президента России должны были решить многие задачи: сломив его, союзный центр демонстрировал свою способность управиться с оппозицией в других союзных республиках. Кроме этого исключалась возможность распространения практики заключения двухсторонних договоров между республиками, которые предлагало и осуществляло российское руководство,— тех договоров, которые ослабляли роль союзных органов. Устранялась альтернативность политического развития СССР, которая во многом определялась противостоянием и личностей, и программ Горбачева и Ельцина.

III, Внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР должен был стать полем решительного сражения за власть.

В начале марта 1991 г. в аппарате ЦК КПСС создается замечательный в своем роде документ — «План действий-28» (это экзотическое название свидетельствовало не только о хорошем знании детективной литературы, но и о том, что III, Внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР был назначен в конце концов на 28 марта 1991 г.). «План действий-28» представлял собой тщательный сценарий будущего съезда. В нем были предусмотрены и возможные ходы Ельцина и его сторонников, и меры, которые коммунисты должны были принять, чтобы добиться отставки Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР.

Так, считалось, что во вступительном слове Ельцина должны быть: оценки политической ситуации, референдума союзного и российского, экономических проблем, осуждение «навязывания» съезда коммунистической фракцией, критика коммунистов, констатация «вины центра».

Поэтому участникам коммунистической фракции предписывалось: дать отпор от микрофонов через процедуру, порядок ведения и т. д. (отдельный план — 10- 15 человек). Были определены ответственные — те из депутатов, которые должны были лично выступать на съезде или руководить группой своих коммунистических соратников.

Процитируем еще несколько фрагментов этого документа: «Внести предложение о поочередном ведении съезда председателем и заместителями. Вести строго по регламенту, прекратить комментирование выступлений депутатов (Хасбулатов) вплоть до лишения возможности вести съезд Хасбулатова (готовить 12-15 человек по отдельному плану).

Отв. Калашников В. В.

<...>

настаивать на отчете, а не докладе Председателя;

стоять на том, что 300 депутатов требовали созвать Внеочередной чрезвычайный Съезд только по одному вопросу — отчет Председателя. Другие вопросы не рассматривать, отнести их на очередной съезд. Аргументированно отвести вопросы о Союзном договоре и Федерации;

твердо отстаивать недопущение включения других вопросов.

Отв. Захаров М. М....

VI. Доклад Председателя

подготовить вопросы и настоять на ответах после доклада:

от микрофонов — 45 мин.;

в письменном виде на все полученные вопросы (готовить отдельную группу — 40 чел.).

Отв. Рыбкин И. П., Саенко Г. В., Братищев И. М., Тлрасов Б. В.

<...>

Прения по докладу...

сориентировать выступающих, чтобы каждый второй, третий выходили на аргументированный отзыв Председателя (как вариант — и его заместителей);

в случае, если в ходе прений ставится вопрос об отставке Правительства — поддержать. Жестко критиковать Правительство, но самим вопрос не инициировать, в выступлениях не поднимать. Строго держать курс на отставку Председателя ВС.

Отв. руководители территориальных депутатских групп.

К вопросу об отзыве Председателя

на основании предложений выступающих по окончании прений до принятия постановления добиться включения в повестку дня съезда вопроса об отзыве Председателя (по отдельному плану, группа 15-20 человек).

Отв. Саенко Г. В., Калашников В. В.

обеспечить принятие нормы отзыва Председателя простым большинством голосов. Иметь подготовленный проект постановления съезда по этому вопросу (по отдельному плану, группа 15-20 человек).

Отв. Саенко Г. В., Калашников В. В.».

План этот детальнейшим образом предусматривал систему мер, результатом которых должна была стать, как уже отмечалось, непременная отставка Б. Н. Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР, отставка правительства И. С. Силаева (это в лучшем случае, в худшем — судебное преследование). Для этого предусматривалась тщательно расписанная «партитура» действий каждого из депутатов-коммунистов — доверенных лиц. Они были разбиты по группам, перед каждой из которых ставились конкретные задачи.

Инициатором этого плана переворота (а только так и можно было бы квалифицировать подобный документ) был все тот же ЦК КПСС, предпочитавший в этом случае скрываться за спиной своих российских партийных коллег. Сохранились любопытные рукописные наброски секретаря ЦК КПСС А. Н. Гиренко, датированные 1 марта 1991 г. Несмотря на весьма неразборчивый почерк, они позволяют представить очередность действий будущих участников съезда — представителей РКП. Это все те же требования подготовить содоклад к докладу Б. Н. Ельцина, заранее подготовить резолюции съезда по вопросам Союзного договора и национально-государственного устройства РСФСР, о подписании Союзного договора, а также о тактике проведения съезда — о его регламенте, повестке дня, отзыве... Российским коммунистам оставалось только внедрять эту «программу от КПСС» в жизнь.

20 марта в ЦК КПСС состоялось совещание, которое проводил будущий активный участник августовского путча, секретарь ЦК КПСС О. С. Шенин. Он утверждал, что с 23 марта ситуация в России будет обостряться. Снова ставились задачи на III Съезд народных депутатов РСФСР — потребовать отчет Председателя ВС РСФСР Ельцина, организовать запросы Генерального прокурора СССР по поводу действий российского правительства, оградить депутатов-коммунистов от возможных противоправных действий сторонников «Демократической России». Ситуация продолжала нагнетаться. В этой атмосфере стали закладываться правовые основы для введения чрезвычайного положения в Москве, которое при необходимости могло быть распространено и на всю страну.

Тщательно проработанный план стал претворяться в жизнь. 25 марта было принято постановление Кабинета Министров СССР «О временном приостановлении в г. Москве проведения митингов, уличных шествий и демонстраций». За этим последовала просьба 29 народных депутатов РСФСР — коммунистов, потребовавших от премьер-министра СССР В. С. Павлова защиты от сторонников «Демократической России»¹¹⁶. Это была заранее заготовленная акция, о которой уже неоднократно говорили на заседаниях ЦК КПСС. В соответствии с этими заготовками премьер-министр обратился по телевидению к населению страны с плохо скрытой угрозой в адрес своих политических противников. Он объявил, что в Москве с 26 марта по 15 апреля 1991 г. запрещено проводить митинги, пикеты, уличные шествия и демонстрации. В. С. Павлов обещал гарантии народным депутатам-коммунистам, обязывался «оградить их от диких выходок и откровенного глумления».

26 марта был принят «на упреждение» Указ Президента СССР «О создании Главного управления Министерства внутренних дел СССР по городу Москве и Московской области». Московская милиция была выведена из подчинения города и России и непосредственно подчинена министру внутренних дел СССР. Мера эта должна была исключить возможность противодействия в тех случаях, когда московскую милицию будут использовать против властей России.

Непосредственно перед съездом, 27 марта, состоялось заседание Совета безопасности СССР^Ш. Нам неизвестно содержание тех вопросов, которые обсуждались там. Однако известно, что утром следующего дня центр города оказался заполнен войсками. Сотни военных грузовиков стояли вдоль центральных московских улиц. Так начинался III, Внеочередной Съезд народных депутатоз РСФСР.

Гудел зал съезда — длинный, узкий зал заседаний Кремлевского дворца, перестроенный в 1934 г. из двух роскошных орденских залов XIX в.— Александровского и Андреевского¹¹⁸. Депутаты, приехавшие на съезд и жившие в большинстве своем в гостинице «Россия», неподалеку от Кремля, шли на заседание «сквозь строй» сторонников «Демократической России» и их противников из Компартии, усиленных милицией. Войска дополняли картину чрезвычайных мер. Буквально с первых минут депутаты-коммунисты попытались следовать сценарию «Плана-28». Звучали требования «заменить счетную комиссию», «потребовать отчета Председателя Верховного Совета». Но осуществление этого плана начало захлебываться. В зале бушевало возмущение тем, что съезд проводится фактически в условиях чрезвычайного положения. Значительная часть депутатов категорически потребовала от Президента СССР вывести войска из Москвы. По этому поводу было зачитано обращение 220 депутатов к Президенту СССР.

Для переговоров с Горбачевым был направлен заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР Р. И. Хасбулатов. Съезд пошел совсем не так, как планировали сценаристы из ЦК КПСС.

Возвратившись, Хасбулатов сообщил, что Президент «выражает уважение к съезду, но не отменяет свое решение». Такие слова Горбачева вызвали новый взрыв возмущения среди значительной части депутатов. Депутаты требовали прекратить съезд, всерьез рассматривался вариант перенесения его работы в Ленинград. В конце концов победила точка зрения — прервать съезд, настаивать на выводе войск, собраться на следующий день, 29 марта.

Вечером того же дня, 28 марта, в Москве вопреки запрещению союзного правительства прошла мощная демонстрация, в которой приняли участие многие десятки тысяч людей. Демонстрация обошлась без провокаций, хотя каждый из ее участников отдавал себе отчет, что власти в любой момент могли применить силу. Но этого не случилось.

Первый день съезда стал ясным свидетельством неудачи союзного руководства. Во-первых, не удалось тщательно подготовленное устранение Ельцина с поста Председателя Верховного Совета РСФСР руками коммунистической фракции съезда; во-вторых, фактически провалилась попытка ввести чрезвычайное положение в Москве. Войска ввели, правовую основу для их действий подготовили, но применить их перед лицом мощной оппозиции не решились. В-третьих, «московские маневры» Горбачева вызвали нежелательный для него резонанс. В «самый напряженный момент, когда открылось заседание парламента России и парламент потребовал убрать войска из города,— пишет в своих мемуарах Л. М. Замятин, тогда посол в Лондоне,— со стороны Соединенных Штатов публично прозвучало недвусмысленное заявление в адрес Горбачева. Пресс-секретарь Государственного департамента Маргарет Тутвилер зачитала заявление, в котором Госдепартамент США призывал Советский Союз "не препятствовать свободе слова и волеизъявлению народа". Администрация США, говорилось в заявлении, озабочена появлением в столице танков и механизированных воинских частей и внимательно следит за развитием ситуации в Москве. "Я думаю, что в Советском

Союзе ясно отдают себе отчет относительно наших убеждений по поводу применения силы"»¹¹⁹

Вечером того же дня состоялось совещание у Горбачева, в котором приняли участие будущие деятели ГКЧП — вице-президент Г. И. Янаев, председатель КГБ В. А. Крючков, министр МВД Б. К. Пуго. На следующий день войска были выведены из Москвы. Сценарий «чрезвычайных мер» отменен. Позволим себе высказать утверждение, что именно вследствие этих событий произошло окончательное размежевание Горбачева со своим ближайшим окружением, пришедшим к высотам политической власти в ^онце 1990 — начале 1991 г., тогда, когда Президент СССР определил свой курс на сохранение СССР политическими средствами. Горбачев остановился перед чертой применения силовых методов, не взял на себя лично ответственность за их возможное применение. Недавние соратники Горбачева оказались в этой ситуации лишними. Они поняли это.

29 марта съезд продолжил свою работу. Его демократической частью уже была одержана первая важная победа — инициатива оказалась в ее руках. Попытки следовать «Плану-28» уже были лишены наступательности. Откровенно неудачными оказались два ключевых доклада от коммунистической фракции: по политическим и правовым вопросам — В. Исакова и по экономической политике — Ю. Воронина. Подлинной сенсацией стало выступление на съезде участника афганской войны, Героя Советского Союза, члена ЦК РКП полковника А. В. Руцкого. В яркой, темпераментной речи он заявил, что Российская компартия не понимает, что происходит в стране, что цели РКП разошлись с целями народа. Он заявил о выходе из фракции «Коммунисты России» и о создании своей парламентской группы — «Коммунисты за демократию», куда вошли 95 делегатов съезда, в том числе часть участников фракции «Коммунисты России»¹²⁰ По существу, это означало раскол Компартии России.

Ельцин не только сохранил на съезде свой пост Председателя Верховного Совета РСФСР, но и добился дополнительных полномочий съезда для осуществления реформ. Ельцин сформулировал свою политическую программу в условиях тех изменений, которые происходили в Советском Союзе. Говоря о необходимости подготовки нового Союзного договора, он отметил:

«На союзном и республиканском уровнях необходимо выполнение следующих политических условий.

Первое. Немедленное начало диалога всех политических сил и профессиональных объединений всех республик на принципах "круглого стола"

Второе. Формирование широкой демократической коалиции партий, рабочих движений и различных объединений, включая прогрессивно мыслящих членов КПСС.

Третье. Официальный отказ от применения силы, в том числе военной, как средства политической борьбы.

Четвертое. Развитие системы прямого народовластия, реализация решений союзного и республиканского референдумов.

Пятое. Реальная департизация органов прокуратуры, юстиции, КГБ, армии, государственного аппарата; запрет на совмещение партийных должностей с руководящими должностями в органах власти и управления, в том числе и для Президента страны.

Шестое. Введение системы разделения властей как начала строительства правового государства. Немедленный мораторий на несогласованное законотворчество разных уровней законодательной власти.

Седьмое. Отмена всех неконституционных решений союзных и республиканских органов, ущемляющих политические, экономические, социальные и личные права и свободы граждан, создание эффективной системы гарантий их обеспечения.

Восьмое. Реальное обеспечение политического плюрализма, гарантия многопартийности.

Девятое. Создание условий для реализации конституционного права граждан на достоверную информацию, обеспечение независимости средств массовой информации».

Ельцин настаивал на немедленном создании коалиционного правительства народного доверия и национального согласия, на скорейшем подписании открытого для присоединения Договора о Союзе Суверенных Государств как федеративном добровольном и равноправном объединении и на незамедлительном формировании новых органов Союза. Он говорил о необходимости «быстро, решительно... осуществлять перевод экономики на рыночные отношения, иначе будут развиваться процессы не просто распада, процессы дивергенции. И не от хорошей жизни пытаются республики и области замыкаться в себе, а от экономической нестабильности, от разрухи, от социальной апатии, связанных как раз с нерешенностью социальных проблем. Поэтому очень быстрое и уверенное движение к рыночным отношениям способно — единственно способно! — экономически связать наши области, наши республики, все наши регионы в единое целое — то, что мы с вами называем РСФСР»¹²¹.

Политические следствия событий конца марта 1991 г. известны. Для М. С. Горбачева стало ясно, что испытанными партийно-аппаратными методами не обойтись. Возникла необходимость компромисса. Началось удивившее многих сближение двух, казалось, непримиримых противников — Президента СССР и Председателя Верховного Совета РСФСР. Начинался новоогаревский процесс — реальные попытки обновить СССР. Но началось и другое — утрата доверия к Горбачеву со стороны той части «советского руководства», которая готовила «окончательную победу» в конце марта 1991 г.

Горбачев начал стремительно утрачивать поддержку центрального и местного аппарата КПСС. В ЦК пошли многие десятки писем от первичных партийных организаций, райкомов, горкомов с требованиями наведения порядка в стране, с резкой, грубой, часто оскорбительной критикой в адрес Горбачева и его сторонников А. Н. Яковлева, В. А. Медведева, которых обвиняли в реформизме. Это была именно кампания, за которой явно проглядывалась организаторская роль аппарата ЦК КПСС, вступившего на «тропу войны» против своего Генерального секретаря. 16 апреля 1991 г. в Смоленске состоялась встреча партийных работников из городов-героев. Поводом послужила подготовка к 50-летию со дня начала Великой Отечественной войны. Однако по существу эта встреча стала выработкой программы консервативного, фундаменталистского крыла КПСС накануне Пленума ЦК КПСС. На ней была осуждена деятельность Горбачева, идеи «перестройки», звучали призывы к принятию чрезвычайных мер для «спасения

Родины»¹²². Подготовка очередного Пленума ЦК КПСС, назначенного на 24-25 апреля 1991 г., шла под лозунгами осуждения курса Горбачева. Накануне апрельского пленума его деятельность подверглась резкой критике на заседаниях Московского горкома и Ленинградского обкома КПСС.

Обстановка вокруг Горбачева накалялась. 18 апреля 1991 г. А. Н. Яковлев направил ему письмо, в котором предупреждал: «Насколько я осведомлен, да и анализ диктует такой прогноз, готовится государственный переворот справа'²³ Наступит нечто подобное неофашистскому режиму. Идеи 1985 г. будут растоптаны. Вы, да и Ваши соратники, будете преданы анафеме. Последствия трагедии не поддаются даже воображению». Яковлев призывал Горбачева выступить в качестве инициатора создания партии или движения демократических реформ на основе идей перестройки 1985 г., гражданского согласия, отстаивания единого Союза на добровольной основе¹²⁴. Судя по воспоминаниям В. Медведева, сам Горбачев склонялся к необходимости поддержки идей центризма, пытался вести политический зондаж оппозиционных движений¹²⁵, искал там поддержки.

В этих условиях Горбачев сделал резкий маневр: пошел на сотрудничество с теми республиканскими лидерами, которые были заинтересованы в подписании нового Союзного договора, но настаивали на повышении уровня суверенитета республик, намеренных войти в этот Союз. Для этого необходимы были договоренности Горбачева и Ельцина. 16 апреля 1991 г. Б. Н. Ельцин выступал на заседании Европейского парламента. Говоря о судьбе СССР, он заявлял: «Хочу сказать прямо и откровенно: обновленная Россия ни в коей мере не выступает за прекращение существования Советского Союза. Наоборот — мы видим будущее всей страны именно как свободного добровольного союза — Союза Суверенных Государств, которые находятся в четкой системе договорных связей между собой. Они сами определяют совместно те функции, которые должны осуществляться от их имени на центральном уровне. ...Новый Союз должен быть построен снизу, усилиями самих республик».

Ясно высказанное желание к заключению нового Союзного договора становилось платформой для сотрудничества, для будущих договоренностей. Они были достигнуты, и 23 апреля в загородной правительственной резиденции Ново- Огарево, в старинной усадьбе, расположенной в 35 километрах от Москвы, где прежде была дача Ворошилова, потом Хрущева, Черненко, при Горбачеве служившая для его личных встреч с Р. Рейганом и другими лидерами западных стран¹²⁶, состоялась встреча Президента СССР с руководителями РСФСР, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Казахстана, Азербайджана, Киргизии, Таджикистана, Туркмении. Встреча, как и ряд других в том же составе, получила название «9+1» — девять союзных республик СССР и Президент СССР, олицетворявший союзный центр.

В итоге долгих и сложных переговоров, длившихся 9 часов, было подписано «Совместное заявление о безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолению кризиса». В этом документе было заявлено о необходимости «заключения нового договора суверенных государств с учетом итогов проведенного всесоюзного референдума», принятия новой Конституции Союза, проведения после этого перевыборов органов власти Союза. Кроме того, в заявлении содержался призыв к совместному принятию антикризисных мер, к соблюдению, до принятия новой, норм старой Конституции, осуществлению ряда социальных мер, отказу от забастовок¹²⁷

Это «Совместное заявление» стало очень сильным политическим шагом Горбачева, так как буквально за день до апрельского пленума он заручился поддержкой лидеров союзных республик и его — Горбачева — деятельность на посту Президента СССР становилась условием возможности подписания нового Союзного договора. Но была у «Совместного заявления» и другая грань, свидетельствовавшая о больших, принципиальных уступках, на которые должен был пойти Президент СССР. Прежде всего, союзные республики в ближайшем будущем должны были стать «суверенными государствами». Нигде в тексте этого документа не применялось понятие «СССР» к будущему Союзу. Его политическая организация оставалась намеренно неясной. Нигде не было заявлено, что новый Союз будет социалистическим. Из этого нетрудно было заключить, что участники новоогаревской встречи пересмотрели ряд положений референдума 17 марта 1991 г. и в них отразилась позиция российского руководства. Несомненную угрозу для союзных органов власти представляло положение, что после принятия новой Конституции должны произойти перевыборы высших органов власти СССР.

Пленум 24-25 апреля 1991 г. ознаменовался резкой критикой Горбачева со стороны партийных функционеров. Его обвиняли в том, что «со страной сделали то, что не смогли сделать враги», от него требовали законодательно закрепить за КПСС статус правящей партии, контроль над средствами массовой информации, настаивали на введении чрезвычайного положения. В разгар оскорблений в свой адрес Горбачев сделал заявление, что он намерен сложить с себя обязанности Генерального секретаря. Этот шаг, отчасти импульсивный, отчасти уже подготовленный и обдуманный Горбачевым и близкими ему людьми, вызвал замешательство участников пленума¹²⁸. Был объявлен перерыв, экстренно собралось заседание Политбюро. Горбачева попросили забрать свое заявление назад. Он отказался. Тогда Политбюро приняло следующее решение: «Исходя из высших интересов страны, народа, партии, снять с рассмотрения выдвинутое М. С. Горбачевым предложение о его отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС». Это предложение было вынесено на утверждение Пленума ЦК. Абсолютное большинство его участников не рискнуло проголосовать за отставку Горбачева и поддержало предложение Политбюро оставить его Генеральным секретарем¹²⁹

Горбачев одержал несомненную победу. Прежде всего, наконец-то за ним оказалась поддержка руководителей большинства республик, появлялась известная самостоятельность от Верховного Совета СССР и ЦК КПСС. Во-вторых, его заявление об отставке и поддержка его в ходе голосования на пленуме на время ослабили критику в адрес Горбачева в рядах его партии — КПСС. Следует отметить и то, что в обстановке острой предвыборной борьбы, развернувшейся в России, Горбачев впервые попытался стать несколько в стороне, не высказывал ясно своего отношения к кандидатам на пост Президента России.

Выборы Президента России

III, Внеочередной Съезд народных депутатов дал сигнал к избранию Президента России на основе прямых, всеобщих выборов. Очередной, IV Съезд определил их дату — 12 июня 1991 г. Политические силы готовились к проведению кампании. Был ясен один кандидат — Б. Н. Ельцин, пользовавшийся поддержкой движения «Демократическая Россия» и новых партий, возникших в 1990 г. Ельцину противостояли мощные партийные организации — КПСС и Российская компартия — и ряд союзных государственных структур — КГБ, Министерство обороны. Правда, прежнее ёдиномыслие в них уже ушло в прошлое, позиции их руководителей значительно отличались от мнения многих сотрудников этих учреждений.

Накануне IV Съезда сектор политического анализа и прогноза Гуманитарного отдела ЦК КПСС подготовил обстоятельную аналитическую записку «Президентские выборы в РСФСР (цели и тактика КПСС)»¹³⁰

Прогноз аналитиков ЦК КПСС не отличался особым оптимизмом. «Можно предположить,— писали авторы записки,— следующие варианты основных целей:

предотвратить избрание на пост Президента РСФСР Б. Ельцина и добиться избрания кандидата от Коммунистической партии;

предотвратить избрание Б. Ельцина, не задаваясь целью обязательно провести своего кандидата на пост Президента;

признав невозможность воспрепятствовать избранию на пост Президента России Б. Ельцина, постараться максимально использовать избирательную кампанию для того, чтобы ослабить позиции Б. Ельцина как Президента и укрепить позиции Коммунистической партии».

Первый, наиболее желательный для КПСС вариант развития оценивался авторами как нереалистический. Причин было несколько: в обществе сформировалось «мнение об исторической вине КПСС за все происходящее и неспособности ее предотвратить сползание страны в пропасть». В КПСС не существовало в это время лидера, который бы смог противостоять своим авторитетом Ельцину, хотя в качестве вероятных оппонентов ему от Коммунистической партии были возможны, по мнению авторов, первый секретарь Московского горкома Ю. А. Прокофьев, Председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов, член Совета безопасности при Президенте СССР В. В. Бакатин, народный депутат РСФСР, один из руководителей Верховного Совета РСФСР С. П. Горячева, возглавившая зимой — весной 1991 г. восстание против Председателя Верховного Совета России Б. Н. Ельцина. Кроме того, КПСС оказалась не в состоянии осуществить активное противостояние Ельцину и его сторонникам. «Сегодня партия деморализована,— писали аналитики ЦК КПСС.— Растерянность, пассивность и апатия, непонимание того, что делают центральные органы и делают ли они вообще что- либо,— вот характерные признаки состояния первичных организаций».

Второй вариант предполагал возможность избрать на пост Президента России человека, формально независимого от КПСС, но пользующегося поддержкой партии. Такими внешне независимыми кандидатами могли быть Н. И. Рыжков, бывший Председатель Совета Министров СССР, человек, который считался «жертвой» Горбачева (он должен был уйти в отставку, но еще раньше оказался с инфарктом на больничной койке), и В. В. Бакатин, имевший репутацию либерала и снятый с поста министра внутренних дел (хотя и получивший пост в Совете безопасности при Президенте СССР). На пост вице-президента в этом случае рекомендовались лидеры антиельцинской оппозиции в Верховном Совете РСФСР (С. П. Горячева, С. Н. Бабурин, В. Б. Исаков). Этот вариант рассматривался как более реалистичный. «Он,— по словам авторов записки,— позволяет избежать полностью или в значительной степени розыгрыш оппозиционными силами антикоммунистической карты. При этом не исключается возможность проведения на пост Президента коммуниста, но не как прямого кандидата от Коммунистической партии. Более того, возможно и в этом случае выдвинуть своего кандидата, но основные усилия сосредоточить на реализации второго варианта, продумав вопрос о тех организациях, которые могли бы выдвинуть кандидата как "независимого"».

Однако практически неизбежным аналитикам представлялся третий вариант — избрания Ельцина. «В данном случае,— рекомендовали они,— следует предпринять серию эффективных и серьезных шагов в духе политического сотрудничества, общественного консенсуса именно с руководством Верховного Совета РСФСР и лично Б. Ельциным. ..."Согласившись" на избрание Б. Ельцина на условиях взаимовыгодного компромисса, Коммунистическая партия переносит основной акцент на второе направление — на борьбу за выборы руководителей местных органов власти. Именно здесь у Компартии больше возможностей и больше шансов на успех. Сторонники Б. Ельцина в настоящее время все свои не столь многочисленные, как у КПСС, силы бросают на победу в президентских выборах. Компартия в это время должна сделать максимально для своей победы на местных выборах».

Кандидатам от КПСС или поддерживаемым КПСС рекомендовалось строить пропагандистскую кампанию вокруг следующих вопросов:

«1. Критика деятельности союзного центра, ошибок Кабинета Министров и Т. д.

Критика бездеятельности и непоследовательности Президента СССР.

Разоблачение практических действий "демократов" на примере городских Советов Москвы и Ленинграда, аферы "140 миллиардов" и т. д.».

Одновременно с этим предполагалось продолжить дискредитацию лично Ельцина как кандидата в президенты России.

По крайней мере два из четырех направлений свидетельствовали о глубоком кризисе КПСС, ее расколе, так как Гуманитарный отдел ЦК КПСС, еще недавно именовавшийся Идеологическим, рекомендовал публично критиковать союзный центр (куда, заметим, входил и ЦК КПСС) и Президента СССР, являвшегося Генеральным секретарем ЦК КПСС.

18 мая 1991 г. руководство Компартии РСФСР официально поддержало кандидатуру Н. И. Рыжкова на пост Президента России и указало парторганизациям на необходимость поддержать его на выборах.

20 мая 1991 г. Центральная избирательная комиссия зарегистрировала кандидатов в президенты — Бориса Николаевича Ельцина, Председателя Верховного Совета РСФСР, Вадима Викторовича Бакатина, члена Совета безопасности

СССР, Николая Ивановича Рыжкова, народного депутата СССР, Амангельды Молдагазыевича Тулеева, народного депутата РСФСР, Альберта Михайловича Макашова, командующего Приволжско-Уральским военным округом. Позже к ним присоединился Владимир Вольфович Жириновский, председатель незадолго до этого образовавшейся Либерально-демократической партии.

В острой предвыборной борьбе особую роль приобретали кандидаты на пост вице-президента. Их популярность должна была помочь претендентам на пост президента набрать максимум голосов.

Генерал Макашов, провозглашавший Россию республикой рабочих и крестьян, яростно выступавший против частной собственности, за сохранение России в границах 1945 г.¹¹¹, пригласил в качестве кандидата на пост вице-президента члена ЦК Компартии РСФСР профессора А. Сергеева. В. В. Бакатин пригласил к себе Р. Г. Абдулатипова, одного из руководителей Верховного Совета РСФСР, философа, прежде работавшего в Отделе межнациональных отношений ЦК КПСС, человека, критиковавшего Ельцина, но сохранившего репутацию «центриста», к тому же пользовавшегося, как считали, поддержкой в национальных регионах России. Н. И. Рыжков выступал в паре с генералом Б. В. Громовым, одним из самых известных военных в СССР уже потому, что он командовал 40-й армией в Афганистане и вывел ее оттуда. В. В. Жириновский выступал в паре с А. Завидия, предпринимателем, связанным в своей коммерческой деятельности с Управлением делами ЦК КПСС. В данном случае проявилась черта, ставшая характерной для Жириновского как политика: он вел выборы как свою персональную кампанию, а А. Завидия был нужен ему прежде всего как спонсор.

Сложнее была ситуация у Б. Н. Ельцина. По существу, все кандидаты в президенты вели свою избирательную кампанию против него. Ясно было и то, что побеждать на выборах следовало убедительно, так как в противоположном случае результаты их могли быть оспорены. Победа была желательна в первом туре, так как в обществе витало ощущение беспокойства. Законодательство о выборах президента, принятое IV Съездом народных депутатов РСФСР, было несовершенным. Предполагалось, в частности, что президент должен быть избран большинством зарегистрированных в списках избирателей. Это было много сложнее, чем получить большинство избирателей, участвовавших в выборахПоэтому задача максимально мобилизовать сторонников на выборах принимала первостепенное значение. Этой цели должна была служить и кандидатура вице-президента, который должен был добавить голосов кандидату в президенты.

Возможным кандидатом на пост вице-президента рассматривался Г. Э. Бурбулис, народный депутат СССР, философ, сформировавшийся как политик в родном Ельцину Свердловске. В нем замечательным образом сочетались системное мышление, талант аналитика, способность стратегического планирования (он руководил избирательными кампаниями Ельцина в 1990 и 1991 гг.) и тактическая организационная неумелость, возможность и способность влиять на политическое развитие страны и «антихаризма» в общении с людьми. Слишком ученый, излишне рациональный Бурбулис при всех его достоинствах добавить голосов Ельцину в качестве вице-президента не смог бы.

Другим кандидатом на этот пост считался Р. И. Хасбулатов, экономист, заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР, проявивший себя в бурных событиях конца 1990 — первой половины 1991 г. как верный сторонник Ельцина. Он был одним из немногих представителей руководства Верховного Совета, которые не приняли участия в нападках на Ельцина накануне III Съезда. Однако Ельцин колебался. Он пишет в своих мемуарах, что его смущало отсутствие и у Бурбулиса, и у Хасбулатова способности нравиться людям, их неспособность снизойти до рядового избирателя.

Политической сенсацией стало то, что Ельцин определил в качестве кандидата в вице-президенты Героя Советского Союза полковника А. В. Руцкого, народного депутата РСФСР и.лидера группы «Коммунисты за демократию», не входившего прежде в круг людей, ему близких. По словам Ельцина, предложение о выдвижении на пост вице-президента А. Руцкого ему поступило от его спичрайтеров Л. Г. Пихои и Г. Н. Харина¹³³ Кандидатура Руцкого была неожиданной, однако очень полезной для избирательной кампании. А. Руцкой имел репутацию храброго солдата, в полной мере глотнувшего тягот войны (он был ранен, его самолет был сбит, и он находился в плену у моджахедов), поэтому он пользовался популярностью и в армии, и в обществе. В свое время, участвуя в выборах народных депутатов СССР, он позволял себе резкую критику в адрес «Демократической России», ее лидеров — академика А. Д. Сахарова и Б. Н. Ельцина. Депутатом СССР он не стал и вновь участвовал, на этот раз удачно, в выборах народных депутатов РСФСР. Его позиция изменилась. Оставаясь членом ЦК Компартии РСФСР, он выступил на III Съезде против партийного руководства и повел за собой часть коммунистов, а это означало, что за связку Ельцин — Руцкой будет голосовать часть коммунистического электората; наконец, существовали надежды на офицерскую честь Руцкого и нравственную недопустимость интриговать против будущего президента.

Начало избирательной кампании свидетельствовало об удачности этого хода Ельцина. Привлечение Ельциным Руцкого вызвало замешательство в лагере коммунистических функционеров. Газета «Советская Россия», рупор антиельцинских сил, писала, что за этим выбором просматривается далеко идущая политическая интрига. Возможно, Руцкой нужен Ельцину как надежный партнер в жесткой, бескомпромиссной игре, как тогда, когда Руцкой расколол на съезде парламентскую фракцию коммунистов и спас Ельцина от возможной отставки. А может, как троянский конь в рядах полевевшей партии,— чтобы ее расколоть и уничтожить. А на ее обломках Ельцин воссоздаст свою собственную партию, так как пока нет серьезной политической силы, способной на равных с коммунистами претендовать на власть. Другие газеты («Независимая газета», «Российская газета») писали, что кандидатура Руцкого выбрана политически безошибочно — как ответный шаг на выдвижение Рыжковым генерала Громова, как стремление использовать «афганский эффект», как расчет на привлечение в ряды сторонников Ельцина армии, МВД, КГБ. Руцкой, по мнению многих средств массовой информации, мог привлечь голоса множества коммунистов и военных, ветеранов Великой Отечественной войны и войны в Афганистане. Он сможет стать своеобразным «детонатором» раскола КПСС (газета «Россия»). Кроме того, приглашение прогрессивно настроенного коммуниста — это демонстрация Ельциным своих примирительных конструктивных намерений («Рабочая трибуна»).

Вторым по влиянию после Ельцина и Руцкого был тандем Рыжков — Громов. «Независимая газета» давала очень лестные характеристики этому союзу: Громов дополнит Рыжкова твердостью и решительностью, расширит круг избирателей Рыжкова. Этим Рыжков отводил мифы о своей «нерешительности», поддерживал одну из главных программных линий — борьбу за стабильность, законность и порядок в республике. Оппоненты Рыжкова выдвигали тезис о том, что это союз военных и консервативно настроенных политиков («Российская газета», «Рабочая трибуна»).

Бакатин оценивался по преимуществу как продолжатель либеральных тенденций Горбачева. Отмечалось, что он исповедует «философию здравого смысла», сознает свою ответственность, честен, ему не свойственны сенсационность, популизм, пустое прожектерство, раздача несбыточных обещаний («Известия»).

Меньше всего писали о кандидатах, которых считали явными аутсайдерами,— о генерале А. Макашове, А. Тулееве и первое время о В. Жириновском. К последнему пресса относилась иронически, определяла его как анекдотический персонаж, обвиняла в хлестаковщине, отказывала ему в будущей поддержке избирателей.

Исключением из общих оценок были даваемые «Рабочей трибуной», которая отмечала ораторское искусство Жириновского, завидную таранную силу, сверхэнергичность. «Возникает предчувствие, что вокруг этой фигуры, отнюдь не случайной в политике, могут завертеться события. Если дать Жириновскому эфирное время, он может лишить Ельцина нескольких очень важных процентов. Успех Жириновского в том, что он предложил сменить вехи, выдвинуть новые приоритеты. Сказал много полезного и верного, в частности, о величии державы и возвращении себе чувства гордости»¹"⁴.

Новые обзоры прессы подтверждали успешность избирательной кампании Ельцина. «Правда» констатировала, что Ельцин, предложив Руцкого, увел добрую часть российских коммунистов. «Московские новости» по этому поводу давали следующий прогноз: выбор Ельциным своего «вице» многое предопределил в раскладе сил. Ельцин обречен на сотрудничество с реформистским крылом Коммунистической партии. Кандидатура Руцкого весьма удачна, и этому тандему обеспечена победа. Мотивами выбора эксперты «Московских новостей» считали:

демонстрацию политики гражданского согласия;

гарантию дополнительных голосов на выборах;

возможно, честное выполнение условий соглашения «9+1».

Ельцин показал, считали эксперты «Московских новостей», что он не антикоммунист и бороться с коммунистами не станет, и этим отнял важный козырь у своих главных оппонентов. Как тактический ход это весьма остроумный шаг. Правда, предупреждали эксперты, по поводу роли Руцкого после победы есть некоторые сомнения. Станет ли Руцкой коллегой Ельцина по реформам? Будет ли он в роли дипломатического посредника между двумя политическими лагерями? Или окажется «троянским конем» переменчивых партийно-союзных структур? Вряд ли «вице» будет настоящим вторым лицом в России. Полностью ли уверен Ельцин в его демократической благонадежности ипредсказуемости поведения? В противном случае могут возникнуть большие проблемы'³⁵.

12 июня 1991 г. состоялись первые в истории России выборы ее президента. Их итоги были следующими: Б. Н. Ельцин получил 57,3% голосов; на втором месте с огромным отрывом шел Н. И. Рыжков — 16,85%, на третьем (и это стало тоже полной неожиданностью) — В. В. Жириновский — 7,81%. Пресса пророчила ему около одного процента голосов, а он смог обойти людей, считавшихся опытными политиками,— A.M. Тулеева (6,81%), A.M. Макашова (3,75%) и В. В. Бакатина (3,42%). Особенно заметно было поражение Бакатина, которого расценивали как выразителя .курса Горбачева.

10 июля 1991 г. в древнем Московском Кремле, в Кремлевском Дворце съездов, специально построенном при Хрущеве для проведения съездов КПСС, впервые в истории России состоялась процедура вступления в должность Президента России. Масштаб события прекрасно осознавался всеми участниками этой процедуры, как и миллионами людей, наблюдавших за ней по телевидению. Центральной темой происходившего стала историческая преемственность в развитии России. В фойе Дворца съездов, под гербами советских республик, были развернуты выставки государственных наград России и СССР с XVI по XX в., священных реликвий — книг всех религий и конфессий страны — православия, мусульманства, буддизма, иудаизма, католицизма и протестантизма. Впервые звучал незадолго перед этим утвержденный Верховным Советом России новый гимн страны, основанный на мелодии «Патриотической песни» современника А. С. Пушкина, одного из родоначальников русской классической музыки — М. И. Глинки.

Президент Б. Н. Ельцин принес присягу, в которой обязывался соблюдать Конституцию, защищать суверенитет России, уважать и охранять права и свободы человека и гражданина. Впервые за 74 года глава государства получил благословение Патриарха всея Руси. Президента России Ельцина поздравил Президент СССР Горбачев.

Все эти красивые и торжественные процедуры свидетельствовали об одном: на глазах людей восстанавливалась Россия, осознающая себя как преемница и наследница своей многовековой истории.

Обострение кризиса в союзном руководстве. Борьба вокруг проекта Союзного договора

Начало новоогаревского процесса, как окрестили журналисты и политологи комплекс мер, направленных на подготовку нового Союзного договора, личное примирение Горбачева и Ельцина, их совместная деятельность по выработке этого договора не снизили уровня политического противостояния прокоммунистического и некоммунистического спектров политической жизни СССР. Коммунистическая партия последовательно вытеснялась с руководящих позиций. 17 апреля 1991 г. был принят Закон РСФСР «О милиции», в ст. 20 которого было записано: «В милиции не допускается создание и деятельность политических партий и их организаций». Вскоре было принято постановление Верховного Совета РСФСР о департизации учебных заведений России.

В ЦК КПСС серьезную тревогу вызывали действия активистов движения «Демократическая Россия» и других оппозиционных КПСС партий с требованием референдума о национализации имущества КПСС. 12 мая 1991 г. в ЦК была направлена записка, подписанная управляющим делами ЦК Н. Е. Кручиной, заведующим Отделом ЦК по законодательным инициативам и правовым вопросам В. С. Бабичевым и заместителем заведующего Организационным отделом ЦК Ю. А. Рыжковым, в которой содержалось предупреждение: в Москве, Свердловске, Нижнем Тагиле, в Кузбассе, Сумской области и в ряде других областей уже началась кампания по сбору подписей с целью проведения референдума о партийном имуществе.

ЦК КПСС и его коллегу из ЦК РКП протестовали, но остановить эти тенденции прежними методами было уже невозможно. Тогда в ход пошли другие. Основной линией противостояния между союзным руководством (Горбачев, ЦК КПСС, Верховный Совет СССР) и руководством России (Ельцин и Верховный Совет РСФСР) стал спор о судьбе Союзного договора.

Каждый шаг по подготовке нового договора был труден. Он требовал согласования между республиками, острых дискуссий с союзной властью. Но стоило появиться каким-то результатам на пути к взаимным договоренностям, как сразу же возникало противодействие в лице Верховного Совета СССР и скрывавшегося в его тени ЦК КПСС.

июня в Ново-Огареве прошло второе заседание подготовительного комитета по завершению работы над новым Союзным договором¹³⁶.

июня — на следующий день — Председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов проинформировал сессию Верховного Совета о работе над Союзным договором. Депутаты поддержали его предложение воздержаться от обсуждения впредь до получения полного текста. Негативное отношение к этому договору демонстрировала крупнейшая фракция Верховного Совета СССР — «Союз», фактическим лидером которой был Лукьянов. 8 июня руководство этой фракции и основанное ею Всесоюзное народное движение «Союз» приняли заявление «О заключении Союзного договора». В этом документе содержалось осуждение проекта договора, так как, по словам авторов заявления, «вновь подготовленный договор предусматривает ликвидацию СССР как единого федеративного государства. Возникла угроза, что договор будет подписан без рассмотрения Верховным Советом СССР и Съездом народных депутатов СССР... и будет означать государственный переворот». Фракция «Союз» настаивала на обсуждении договора на Верховном Совете СССР.

10 июня 1991 г. на заседании Президиума Верховного Совета СССР под председательством А. И. Лукьянова было принято решение, на первый взгляд рутинное,— заслушать на одном из ближайших заседаний информацию Кабинета Министров СССР о социально-экономической ситуации в стране. На самом деле готовилась политическая сенсация, которая могла иметь долговременные результаты. К этим событиям мы вернемся ниже. Напомним: это решение принималось за два дня до выборов Президента России.

Ответной реакцией на провал коммунистических кандидатов на выборах стало совещание первых секретарей республиканских, краевых и областных комитетов Компартии России, состоявшееся в ЦК КПСС 15 июня 1991 г. Руководил этим совещанием секретарь ЦК КПСС О. Шенин. Участники совещания не слишком затруднялись в выборе слов для обвинения, по их мнению, главного виновника поражения — Горбачева. Ненависть к нему на этом этапе перехлестнула ненависть к Ельцину. Коммунистические функционеры были убеждены, что произошел фактический переход всей полноты власти в республике в руки представителя блока партий и общественно-политических движений «Демократическая Россия», открыто провозгласившего курс на смену существующего политического строя.

В пространном письме-отчете об итогах этого совещания Шенин специально подчеркнул: «В выступлениях прозвучала большая озабоченность тем, как ведется работа по подготовке к заключению нового Союзного договора. По мнению участников совещания, недопустимо игнорировать результаты Всенародного референдума о Союзе ССР и решения IV Съезда народных депутатов СССР, совершенно определенно зафиксировавшие название нового союзного государства — Союз Советских Социалистических Республик и основные принципы его формирования. Подчеркивалось, что окончательное решение по этому вопросу правомерен принять только Съезд народных депутатов СССР».

Отметим: это требование шло вразрез с согласованным в Ново-Огареве названием — Союз Советских Суверенных (а не Социалистических!) Республик.

Шенин передавал «особое беспокойство» участников совещания «в связи с действиями республиканского руководства по проведению департизации правоохранительных органов, высших и средних учебных заведений, игнорирующими Конституцию СССР и Закон СССР об общественно-политических объединениях». Он писал в ЦК: «Многие первые секретари партийных комитетов отмечали усилившиеся в первичных парторганизациях мнения о том, что руководство партии, Генеральный секретарь ЦК и его окружение отступают от решений XXVIII съезда КПСС, осуществляют их ревизию. На местах вновь поднимается вопрос о замене руководства ЦК КПСС».

К своему письму-отчету Шенин приложил заявление, подписанное секретарями крайкомов и обкомов Компартии РСФСР. Это заявление по существу звучало как ультиматум. Процитируем его полностью:

«К членам ЦК КП РСФСР.

В последнее время действия политического и государственного руководства страны носят все более антинародный характер. Наметился отход от решений XXVIII съезда КПСС. Партия фактически отстранена от участия в выработке государственной политики. Руководство партией и государством осуществляется узкой группой лиц, игнорирующей Конституцию и законы СССР. Многое из происходящего сегодня не имеет ничего общего с перестройкой, которая была поддержана партией и народом в 1985 году.

В этих условиях считаем необходимым немедленное проведение Пленума ЦК Компартии РСФСР по вопросам:

О политическом положении и тактике партии.

О созыве внеочередного съезда Компартии РСФСР, на котором должны быть приняты Программа и Устав Компартии РСФСР».

17 июня в Ново-Огареве завершил работу Подготовительный комитет по подготовке проекта Союзного договора. Этот проект в тот же день был разослан для обсуждения в республики Союза.

В тот же день и разразилась запланированная А. И. Лукьяновым сенсация. 17 июня прошло закрытое заседание Верховного Совета СССР. На нем выступили премьер-министр В. С. Павлов, министр обороны СССР маршал Д. Т. Язов, министр внутренних дел СССР Б. К. Пуго, председатель КГБ СССР В. А. Крючков.

Руководители «силовых структур» обвинили Президента СССР в действиях, противоречащих интересам СССР. В воздухе парламента витало обвинение Горбачева в измене. Д. Т. Язов сообщил, что в результате политики, проводившейся Горбачевым и Шеварднадзе, советские войска из Германии, Венгрии, Польши выводятся «в чистое поле», что кредиты, обещанные германской стороной на строительство жилья для военнослужащих, не могут быть использованы на практике, так как германская сторона настаивает на том, чтобы самой определять перечень фирм, которые будут строить в России, что из-за обещаний Горбачева сократить армию на 500 тыс. человек из Вооруженных Сил уволено 100 тыс. офицеров, многие из которых не выслужили пенсию, в том числе не дослужили до пенсии 2-3 месяца. Язов сообщил, что сорван призыв на действительную военную службу, в частности, потому, что этому противились республиканские власти. Он утверждал: если дело так пойдет дальше, то «Вооруженных Сил у нас скоро не будет».

Министр внутренних дел Б. К. Пуго сообщил депутатам о стремительном росте преступности, усилении межнациональных конфликтов, о том, что только за год — с 1 августа 1990 г.— МВД изъяло у населения свыше 50 тыс. единиц огнестрельного оружия, тонны взрывчатки, что в межнациональных конфликтах на Кавказе в ход идет уже тяжелое вооружение — бронемашины, пулеметы. Ответственность за эту ситуацию Пуго возлагал на политическое руководство страны.

В. А. Крючков подвел итог. Он зачитал депутатам письмо Ю. В. Андропова, направленное в Политбюро ЦК КПСС еще 24 января 1977 г., которое называлось «О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан». Из письма следовало, что «американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза. ...Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим личным и деловым качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи»¹³⁷ У этого выступления был свой подтекст: он должен был объяснить, почему политика Горбачева получала одобрение на Западе. Ответ был прост и отвечал политическим традициям СССР: потому и поддерживают, что он «агент влияния». Так же обстояло дело и с идеологом перестройки: А. Н. Яковлев в 1960 г. стажировался в Колумбийском университете США и идеально подходил на роль, написанную для него в КГБ.

Премьер-министр В. С. Павлов льстил Верховному Совету СССР, обвиняя Президента СССР и Кабинет Министров СССР в том, что они «недостаточно организовали исполнение принятых Верховным Советом СССР законов СССР, не использовали все имеющиеся конституционные права и предоставленные президенту дополнительные полномочия для стабилизации экономической и общественно-политической жизни страны». Он обратился к Верховному Совету с требованием предоставить ему дополнительные полномочия, фактически приравненные к полномочиям президента.

Павлова решительно поддержала депутатская фракция «Союз». Депутат из Харькова таксист Л. И. Сухов митинговал: «Долой Горбачева и мафиозную группу, которая его окружает». В эту группу, по его мнению, входили А. Н. Яковлев, Э. А. Шеварднадзе, А. Г Аганбегян. Другой активный деятель фракции «Союз» — полковник В. И. Алкснис предупреждал: в стране нет власти. С. Умалатова требовала лишить президента дополнительных полномочий и передать их Кабинету Министров. У вице-президента Г И. Янаева спрашивали: в курсе ли обсуждения Горбачев? Янаев уверял, что Горбачев «в курсе вопроса и не видит здесь никакого политического подтекста». Он выразил беспокойство, что в отдельных выступлениях предложения Кабинета Министров оценивались чуть ли не как попытка совершить государственный переворот. Но дело шло именно к конституционному перевороту, так как президент избирался Съездом народных депутатов и Верховный Совет мог начать процесс отстранения его от власти.

На следующий день встревоженный Горбачев пришел на заседание Верховного Совета, смог дезавуировать выступление Павлова и добился соответствующего голосования. Однако становилось ясно: он утрачивал контроль над Верховным Советом.

Депутаты Верховного Совета СССР не могли не быть противниками нового Союзного договора. Они откровенно боялись того, что при реформировании Союза Верховный Совет будет распущен. Понимая это, не осмеливаясь протестовать против нового Союзного договора как такового, они надеялись на затягивание процесса его подписания, пытались предусмотреть льготы для себя в будущем. 5 июля они даже и^лняли специальное решение о том, что съезд и Верховный Совет СССР должны доработать при любых условиях до окончания своих полномочий — до 1994 г.

12 июля 1991 г. Верховный Совет СССР принял весьма двусмысленное постановление «О проекте нового Договора о Союзе Суверенных Государств». Поддержав проект «в основном», Верховный Совет предложил такую сложную процедуру его согласования и утверждения, которая делала малореальным окончательное его подписание.

23 июля состоялась очередная встреча руководителей республик в Ново- Огареве. Сюда явилось и все руководство Верховного Совета СССР — А. И. Лукьянов, И. Д. Лаптев, Р. Н. Нишанов. На встречу прибыли премьер-министр В. С. Павлов, министр обороны Д. Т. Язов, министр иностранных дел А. А. Бессмертных, вице-премьер В. И. Щербаков. М. С. Горбачев обратился к собравшимся: «Я чувствую опасные тенденции. Нужно быстрее завершать договор». После долгой и трудной дискуссии о порядке отношений бывших автономных республик и республик, куда эти автономии входили, о порядке сбора налогов договорились — окончательное подписание нового Союзного договора состоится 20 августа 1991 г. Обсудили и процедуру его подписания. Новый Союзный договор должен был быть подписан в Георгиевском зале Кремля в присутствии большого числа приглашенных, в том числе дипломатического корпуса. Продумали, казалось, все, вплоть до типа бумаги, на которой должен быть исполнен этот документ, и специального шнура, который будет скреплять листы договора¹³⁸ Процедурные вопросы могут развлекать и забавлять лишь людей неискушенных. В данном случае эта процедура исключала любую роль Верховного Совета СССР и Съезда народных депутатов СССР в подписании нового Союзного договора. Для искушенных становилось ясно: этим органам нет места в будущем Союзе.

Новоогаревский процесс двигался, казалось, к успешному завершению. Сложнейшие вопросы отношений между республиками, провозгласившими свое желание остаться в новом Союзе,— Россией, Украиной, Белоруссией, Казахстаном, Азербайджаном, Узбекистаном, Туркменией и Таджикистаном, многочисленными бывшими автономными республиками и союзным центром были согласованы. Однако это обстоятельство — реальность реформирования Союза — стало стимулом, толкавшим фундаменталистское крыло союзного руководства к решительным действиям. В тот же день в «Советской России» было опубликовано «Слово к народу» — политический манифест, под которым стояли подписи будущих деятелей ГКЧП — В. Варенникова, В. Стародубцева, А. Тизякова, лидера- идеолога российских коммунистов Г. Зюганова, руководителя депутатской фракции «Союз» Ю. Блохина, деятелей культуры, близких к коммунистическо- националистическому крылу,— Ю. Бондарева, А. Володина, Б. Громова, JI. Зыкиной, В. Клыкова, А. Проханова, В. Распутина. «Очнемся, опомнимся, встанем и стар, и млад за нашу страну,— писали они.— Скажем "Нет" губителям и захватчикам. Положим предел нашему отступлению на последнем рубеже сопротивления. ...Сплотимся же... чтобы содействовать укреплению Советской власти... Советский Союз — наш дом и оплот, построенный великими усилиями всех народов и наций, спасший нас от позора и рабства в годины нашествий!..»¹³⁹

Уже на следующий день — 24 июля — обострился конфликт между президентом Горбачевым, Верховным Советом СССР и Кабинетом Министров СССР из-за новоогаревского процесса по подготовке Федеративного договора. В Верховном Совете СССР Горбачева резко критиковала депутатская группа «Союз». Позицию Горбачева поддержали там сторонники Ельцина.

25-26 июля 1991 г. в Москве состоялся Пленум ЦК КПСС. Участники его не знали, что это был последний пленум партии в ее истории. Однако уже было ясно, что Горбачев фактически не управлял партией. С первых минут пленума в беломраморном зале, располагавшем к тишине и комфорту, стоял шум. Горбачева перебивали, из зала спорили с Генеральным секретарем. В повестке дня пленума было обсуждение проекта новой Программы КПСС и определение срока проведения Внеочередного XXIX съезда КПСС. Но участников пленума едва ли не больше волновало, как относится Горбачев к Указу Президента РСФСР «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР», принятому накануне пленума — 20 июля. Гладкие, скользкие слова Горбачева вызывали у многих партийных функционеров настоящую злость.

Авторов проекта Программы КПСС обвиняли в отступлении от идей коммунизма, в переходе на позиции социал-демократии, в том, что они боятся даже употребить слова «колхозно-совхозный строй», «кооперация», в том, что потерялось ключевое понятие «коммунизм», а если о нем и говорилось, то, по словам Б. Гидаспова, первого секретаря Ленинградского обкома КПСС, «в жанре надгробной эпитафии». Возмущение многих выступавших вызывали отступления в проекте Программы КПСС от позиции воинствующего атеизма, которая всегда отличала идеологию коммунизма. Участники пленума доказывали и показывали, что КПСС стремительно вытесняется из политической жизни. «Компартия...— по словам А. Малофеева, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии,— если называть вещи своими именами, отстранена от выработки государственной политики... В самой КПСС! критической отметки достигли разлад, брожение, несогласованность, угроза явного раскола».

Первый секретарь Московского горкома КПСС Ю. А. Прокофьев заявлял: «Предложенный проект Программы не стал ни документом, дающим новое видение теоретического базиса партии, ни программой ее действий. ...Я вынужден констатировать раздвоение политического сознания, потерю чувства реальности у авторов предложенного нам документа». Он резко критиковал идеологов «перестройки», «либералов-шестидесятников», приведших страну к глубокому кризису. Ему вторил Б. Гидаспов: на Внеочередном съезде необходимо рассмотреть организационные вопросы, в том числе произвести изменения в составе ЦК, Секретариата и Политбюро, пополнить их молодыми членами партии, заново распределить функции между ЦК КПСС, Секретариатом и Политбюро, обсудить вопрос о целесообразности сочетания постов президента и Генерального секретаря.

Пленум принял решение провести Внеочередной XXIX съезд КПСС в ноябре — декабре 1991 г., принять на нем новую Программу КПСС.

А в стране разворачивалась мощная кампания партийных организаций по резкому осуждению деятельности Горбачева. В областных организациях шли пленумы, совещания, требовавшие дать объяснения, почему партия начисто проиграла выборы Президента России, настаивавшие на скорейшем созыве съезда партии. Из Самары, Новосибирска, Тюменской, Псковской, Иркутской и Челябинской областей, из Пензы и Горно-Алтайской АССР, из партийных организаций Ленинградской области, из воинских организаций шли сотни и тысячи писем, требовавших наказать отступников от идей коммунизма, принять меры против Указа Б. Н. Ельцина о департизации государственных учреждений; осуждавших ЦК КПСС за то, что он «запаздывает с принятием новой Программы КПСС, что обезоруживает коммунистов перед оппозицией так называемых демократических сил», выражавших политическое недоверие Генеральному секретарю М. С. Горбачеву «за допущенные ошибки в осуществлении руководства партией и страной»¹⁴⁰.

Однако эти конфликты в КПСС воспринимались уже как «буря в стакане воды», как внутрипартийное дело той политической силы, которая стремительно уходила в небытие. Впрочем, эти утверждения, как вскоре показали события, были несколько преждевременными.

Главным ожидаемым политическим событием было подписание нового Союзного договора. «Мы с Горбачевым вдруг ясно почувствовали,— писал в своих мемуарах Ельцин,— что наши интересы наконец-то совпали. Что эти роли нас вполне устраивают. Горбачев сохранял свое старшинство, я — свою независимость. Это было идеальное решение для обоих»¹⁴¹ Дело шло к обсуждению уже того периода в развитии нового Союза, который должен был начаться после подписания Союзного договора. Обсуждению этих вопросов была посвящена встреча Горбачева с Ельциным и Назарбаевым 29 июля все в том же Ново-Огареве. Встреча носила конфиденциальный характер. На ней были достигнуты важнейшие договоренности: из руководства нового Союза будут убраны вице-президент Янаев, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго, министр обороны Язов, руководитель Гостелерадио Кравченко. По предложению Ельцина договорились о том, что нбвым премьер-министром Союза будет Н. А. Назарбаев. Было также решено выдвинуть на пост Президента Союза Суверенных Государств М. С. Горбачева.

В разгар разговора Ельцин забеспокоился: «Нас подслушивают». Его опасение оправдалось. «Записали и этот разговор. Может быть, эта запись и стала спусковым крючком августа 91-го года»,— писал он в своих мемуарах¹⁴².

Августовский путч

2 августа Президент СССР выступил по телевидению и сообщил, что проект нового Союзного договора готов и 20 августа начнется его подписание. 4 августа он отправился на отдых в Крым. Его ждала дача в Форосе. Под именем правительственной дачи в Форосе (объект «Заря», по терминологии КГБ) скрывалась дворец-резиденция, выстроенная военными строителями на скалистом берегу Форосской бухты в 1986-1988 гг. 4 тысячи военных строителей за два года выстроили трехэтажную резиденцию и 200-местный корпус для охраны и обслуживающего персонала, провели реконструкцию аэродрома в Бельбеке, неподалеку от Фороса, привезли землю и посадили на территории дачи сотни деревьев. В системе обеспечения резиденции находились вертолетная площадка и комплекс спутниковой связи. Дача изнутри охранялась тремя кольцами обороны. Первую линию составляли телохранители Горбачева и его семьи под командой генерала В. Медведева. Второй рубеж обороны — так называемая выездная охрана, круглосуточно дежурившая на шести постах внутри дачного комплекса. Третья — по внутреннему периметру дачи, где находилось пять постов 9-го Управления КГБ, осуществлявшего охрану высших должностных лиц СССР. За стенами, ограждавшими территорию дачи, были расположены 34 наряда пограничников. Со стороны моря объект «Заря» защищали три эшелона морской охраны — от аквалангистов до пограничных кораблей¹⁴³. Здесь, в Форосе, начинались и заканчивались часы путча. В истории путча и сейчас остаются загадочные места, которые пока не прояснились даже в огромном потоке мемуарных и документальных публикаций. Горбачев дорого бы дал, чтобы забылась его оговорка в первые часы после возвращения из «форосского плена»: «Всей правды вы никогда не узнаете!» Попытаемся реконструировать эти события, учитывая, естественно, противоречивость информации, сохраненной «действующими лицами».

Сама возможность введения чрезвычайного положения была законодательно предусмотрена, как и механизм его объявления. Они были изложены в Законе «О правовом режиме чрезвычайного положения», принятом Верховным Советом СССР в 1990 г. Согласно этому закону, режим чрезвычайного положения в стране мог быть введен Верховным Советом СССР или президентом, но обязательно по просьбе или при согласии Президиума Верховного Совета или высшего органа власти соответствующей республики.

Подготовка к возможности введения чрезвычайного положения осуществлялась в марте 1991 г., накануне III Съезда народных депутатов СССР. После провала этой попытки в апреле Совет безопасности вновь вернулся к разработке документов о чрезвычайном положении. Работа велась, что называется, «впрок». Горбачев сам нередко говорил о необходимости «чрезвычайных мер». Эта риторика вообще была характерна для Президента СССР. Так, 3 августа 1991 г., за день до своего отъезда в Форос, он говорил на заседании Кабинета Министров СССР, что в стране существует «чрезвычайная ситуация» и необходимы «чрезвычайные меры». Причем сам Горбачев заявлял: «Народ поймет это!»¹⁴⁴ Энергичная риторика Горбачева (заметим, вообще характерная для него) могла превратиться в действия. «Не буди лиха, пока оно тихо»,— гласит русская пословица.

А пока исподволь, незаметно шла подготовительная работа. Уже в апреле 1991 г. параллельно с подготовкой к возможному введению чрезвычайного положения, которая велась с санкции Президента СССР, разрабатывались документы будущего ГКЧП. Накануне апрельского пленума (того самого, на котором Горбачев едва не ушел в отставку с поста Генерального секретаря) будущий участник Государственного комитета по чрезвычайному положению А. И. Тизяков, директор Свердловского завода имени Калинина — мощного военно-промышленного предприятия, занимавшегося производством современнейших средств вооружения, председатель Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства и связи СССР, человек, с которым отождествлялись интересы военно-промышленного комплекса СССР, подготовил первый проект Указа о введении чрезвычайного положения и создании Временного комитета управления СССР — прообраза Государственного комитета по чрезвычайному положению СССР. В его состав должны были войти О. С. Шенин, секретарь ЦК КПСС, фактически второй секретарь, имевший право вести заседания Секретариата; О. Д. Бакланов, секретарь ЦК, «оборонщик», один из разработчиков ракетной техники, заместитель председателя. Другим заместителем председателя назывался В. И. Болдин, правая рука Горбачева, его довереннейшее лицо, руководитель «го секретариата. В состав этого чрезвычайного органа должны были войти министр обороны Д. Т. Язов, министр внутренних дел Б. К. Пуго, председатель КГБ В. А. Крючков, первый секретарь Московского горкома Ю. А. Прокофьев, председатель колхоза в Тульской области и председатель Крестьянского союза СССР В. А. Стародубцев¹⁴⁵

Подготовка к введению чрезвычайного положения велась исподволь. Прежде всего следовало заручиться поддержкой армии, МВД и КГБ. Союз трех «силовых структур» всегда считался необходимым условием успешного осуществления переворота. Так было, например, накануне устранения с политической сцены Хрущева. На уровне руководства этих ведомств договоренности имелись. Кабинет Министров СССР летом 1991 г. демонстрирует заботу и увеличивает нормы продовольственного снабжения офицерам армии, МВД, КГБ СССР, Железнодорожных войск. Считывая, что в магазинах летом 1991 г. купить что-то было трудно, пайки о<; .юрам были реальной прибавкой к их жалованью.

20 июля 1991 г. состоялась расширенная коллегия КГБ с участием руководителей УКГБ республик, краев и областей по вопросам борьбы с организованной преступностью. В заседании коллегии принимали участие Генеральный прокурор Н. С. Трубин, министр внутренних дел Б. К. Пуго. На заседании коллегии отмечалось, что экономический кризис, политическая нестабильность, паралич структур исполнительной власти, пренебрежительное отношение к действующему законодательству создают условия для стремительного роста организованной преступности. Прорабатывались варианты совместной деятельности КГБ и МВД в условиях «паралича исполнительных структур».

Другим необходимым условием успешности переворота должна была стать его массовая поддержка снизу, на уровне местных партийных организаций. Шквал писем летом 1991 г. с резкими оценками Горбачева и требованиями «навести порядок» создавал иллюзию, что эта массовая поддержка будет обеспечена.

Наконец, реальности политической жизни СССР 1991 г. требовали, чтобы на стороне заговорщиков были законодательные органы. То, что российский Верховный Совет не будет в этом деле помощником, со всей очевидностью продемонстрировали события марта 1991 г. Но зато был Верховный Совет СССР, недовольный процедурой подготовки Союзного договора.

Важно и то, что на стороне заговорщиков оказался Г. И. Янаев, воплощенная посредственность, назначенная по настоянию и на горе Горбачева на пост вице- президента СССР. Вице-президент мог заменить президента в случае его недееспособности, истинной или мнимой. Привлечение Янаева к заговору значительно усиливало позиции заговорщиков.

Казалось бы, все необходимые условия у заговорщиков были. Добавим к тому, что в стране был тяжелый экономический кризис, из магазинов вымело товары, не хватало самого необходимого — продуктов питания, табака, хлеба. Этот кризис, в свою очередь, позволял возложить ответственность за него на Горбачева.

Глухие сведения о подготовке заговора уже бродили. 20 июня государственный секретарь США Дж. Бейкер в Берлине сообщил министру иностранных дел СССР А. А. Бессмертных о том, что американской разведке стало известно о подготовке смещения Горбачева, в которой принимают участие Павлов, Язов и Крючков. Эти же сведения были переданы в Москву через тогдашнего посла США Дж. Метлока¹⁴⁶

или 6 августа Крючков встретился с Язовым, и они договорились «изучить обстановку». По словам Крючкова, это делалось едва ли не по прямому поручению Горбачева¹⁴⁷

августа Крючков дал указание двум своим сотрудникам — заместителю начальника 1-го Главного управления КГБ (разведка) В. Жижину и помощнику первого заместителя председателя КГБ А. Егорову — составить стратегический прогноз введения в стране чрезвычайного положения. К подготовке этого прогноза был подключен командующий Воздушно-десантными войсками П. Грачев¹⁴⁸ Прогноз оказался неутешительным. Через два дня аналитики сообщили, что введение чрезвычайного положения нецелесообразно. Но Крючков возразил: после подписания Союзного договора объявить чрезвычайное положение будет уже невозможно.

августа состоялся долгий разговор Лукьянова и Горбачева по телефону. Лукьянов сообщал о позиции Ельцина по Совету Федерации и о ситуации в стране. На следующий день уже сам Горбачев звонил Ельцину и получил информацию, что против договора выступают не только «союзники» в Верховном Совете СССР, но и радикалы из «Демократической России» — Ю. Афанасьев, Е. Боннэр, Г. Старовойтова. Горбачеву показалось, что Ельцин колеблется, что у него появились сомнения. «В общем, мы попрощались на хорошей ноте. Хотя у меня остался осадок, не ушло ощущение, что Ельцин что-то недоговаривает»¹⁴⁹ Можно констатировать —» информация Лукьянова дошла. Опытнейший аппаратный деятель, прекрасно знавший характер Горбачева, он смог сыграть на подозрительности союзного президента, с новой силой спровоцировав его недоверие к Ельцину.

августа Крючков объявил Егорову, что у Горбачева психическое расстройство и он не может работать. Поэтому необходимо готовить документы для введения чрезвычайного положения. На следующий день, 15-го, уже были готовы основные документы о введении чрезвычайного положения. Тогда же, 15-го, состоялась новая встреча Крючкова с Грачевым, Жижиным и Егоровым. Потом к ним присоединился О. Бакланов¹⁵⁰ «Подготовленные ими предложения содержали перечень мероприятий в политической, экономической, военной областях, а также по линии государственной безопасности и общественного порядка,— пишет в своих мемуарах Крючков.— Цель — прекращение дестабилизации обстановки в стране, оживление экономической деятельности путем восстановления вертикальных и горизонтальных связей, принятие срочных мер по уборке урожая, налаживание снабжения населения продовольственными и промышленными товарами, усиление борьбы с преступностью... Какие-либо крайние меры исключались. Приостановление деятельности отдельных политических партий и организаций диктовалось исключительно интересами стабилизации положения в стране. Было решено доложить эти предложения Горбачеву для реализации их в интересах спасения Отечества»¹⁵¹ 15 или 16 августа Крючков дал указание прослушивать все разговоры Б. Н. Ельцина, И. С. Силаева — Председателя Совета Министров России, Г. Э. Бурбулиса— государственного секретаря России.

Горбачеву ежедневно высылали негативную информацию, которая должна была убедить его в том, что положение в стране резко ухудшается. В Форос шли сообщения, что страна становится неуправляемой. Ему намекали, что Ельцин неспроста уехал на встречу с Назарбаевым в Алма-Ату. Горбачев, по словам руководителя его аппарата Болдина, был очень раздражен, когда узнал о совещании в Алма-Ате руководителей ряда союзных республик.

Шла и идеологическая подготовка к неизбежности «наведения порядка». 16 августа в печати появилось заявление «От "Слова" — к делу», продолжавшее недавнее выступление-манифест «Слово к народу». На этот раз заявление было подписано некоей «инициативной группой по созыву учредительного съезда национально-патриотического движения». К движению присоединились ЦК Либерально-демократической партии (Жириновского), Интердвижение СССР.

На следующий день, 17 августа, в секретном особняке КГБ, расположенном на окраине Мосчзы. ттретились председатель КГБ Крючков, премьер-министр Павлов, министр обороны Язов, руководитель аппарата Президента СССР Бол- дин, секретари ЦК КПСС Шенин и Бакланов, заместители министра обороны генералы Варенников и Ачалов, заместитель председателя КГБ генерал В. Ф. Грушко. По словам Крючкова, все они были едины в своем несогласии с тем внутри- и внешнеэкономическим курсом, который проводился под руководством Горбачева в последние годы.

Констатируем следующие обстоятельства.

Сложилась устойчивая группа высших партийных и государственных чиновников, занимавших ключевые позиции в системе управления СССР, заинтересованных в решительном изменении политики, проводимой Горбачевым. Эта группа включала в себя представителей военно-промышленного комплекса — секретаря ЦК Бакланова, президента Ассоциации государственных предприятий Тизякова, министра обороны Язова.

Вторая часть этой группы — представители партийного аппарата, олицетворявшие тот новый слой партийного руководства, который пришел к реальной власти в партии в последние годы. Это О. Шенин, избранный в ЦК КПСС только в 1990 г. и за год прошедший путь от секретаря ЦК до фактически «второго человека в партии», оттеснившего с ключевых позиций в управлении КПСС заместителя Генерального секретаря ЦК В. Ивашко; это В. Болдин, превратившийся из мало кому известного помощника секретаря ЦК в руководителя Администрации президента.

«Силовые министры» в этой группе были представлены Язовым, Пуго и Крючковым. Каждый из них играл свою роль. Безусловно, главным среди «силовиков» был председатель КГБ Крючков, мотор и идеолог недовольства, организовавший всю подготовительную работу. Язов воплощал роль защитника традиций и интересов Советской Армии, ради чего ему и подчиненным ему войскам будет отводиться «черновая» работа во время путча. Менее всего понятна роль министра внутренних дел Пуго, которого не приглашали для разработки документов, «забыли» позвать на ключевую встречу 17 августа. Создается впечатление, что он был подключен к заговору, скорее всего, по должности.

Наконец, в составе этой группы оказались высшие руководители СССР, которые наверняка теряли свои посты после подписания нового Союзного договора. К ней относились Председатель Верховного Совета СССР Лукьянов, вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов. Именно поэтому они оказались в одной компании с заговорщиками. Однако их роль была, пожалуй, скорее протокольно- демонстративной, чем организационно-распорядительной. Им отводилась роль ширмы, обеспечивающей видимость законности происходящего, однако сами они старались уклониться от активного участия в событиях, развернувшихся после введения чрезвычайного положения.

Ближайшей целью этой группы было стремление добиться сохранения СССР в его прежнем виде, для чего следовало сорвать процедуру подписания Союзного договора 20 августа 1991 г.

Отметим, что группа инициаторов будущего Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР уже изначально не была единой, противоречия, существовавшие внутри ее, станут заметны после первых неудач.

А пока вырабатывалась тактика объявления чрезвычайного положения в стране. Ключевой фигурой становился Президент СССР М. С. Горбачев, пребывавший в это время в Форосе.

Был намечен состав группы для поездки в Форос, куда вошли В. Болдин, О. Бакланов, О. Шенин, генерал Ю. С. Плеханов, начальник Службы охраны КГБ СССР, генерал В. Варенников, командующий Сухопутными войсками. В Москве остались Крючков, Язов, Пуго, Павлов, Янаев, те люди, которые держали в своих руках реальную власть. Участники совещания «решили все-таки еще раз обратиться к Горбачеву с призывом верно оценить ситуацию и принять меры к спасению Отечества. ...Какое решение примет Горбачев? Никто из собравшихся не имел на этот вопрос однозначного ответа. Но было большое желание предпринять еще один шаг, еще раз обратиться к Горбачеву и попытаться убедить его,— пишет Крючков.— Условились еще раз собраться и обсудить принятое президентом решение».

Можно утверждать, что заговорщики предвидели три варианта развития событий.

Первый, оптимальный, состоял в том, что Президент СССР Горбачев, встретившись с объединенным противодействием со стороны руководства КПСС, государственного аппарата, КГБ, армии и МВД, будет вынужден санкционировать введение чрезвычайного положения в стране. Эта акция приобретала видимость законности, а после утверждения режима чрезвычайного положения Верховным Советом СССР и вовсе становилась законной. Судьба Горбачева в этом случае оказывалась в руках заговорщиков, которые могли, использовав его, заменить на нового Президента СССР.

Второй, более реалистичный, вариант (к нему и готовились, судя по тому, что вместе с заговорщиками летели в Форос связисты, готовые отключить президентскую связь) состоял в том. что Горбачев займет типичную для него позицию умолчания, которую он успешно разыгрывал после событий весной 1989 г. в Тбилиси, что с меньшим успехом осуществлялось"им в январе 1991 г. в Вильнюсе: не знал, не был информирован. Поэтому у заговорщиков был заготовлен вариант — объявить Горбачева больным. Это давало возможность Горбачеву уйти от ответственности, выждать, что получится из затеи заговорщиков, а заговорщикам — ввести в действие Янаева, заменить им Горбачева. В дальнейшем судьба Горбачева зависела от результатов чрезвычайного положения. Он мог попытаться договориться с руководителями ГКЧП и сохранить свой пост, мог его утратить в случае усиления позиций руководителей ГКЧП, мог, наконец, объявить, что он с самого начала был противником ГКЧП.

Был и третий: Горбачев решительно протестует, применяет имеющиеся у него силы (личную охрану); обращается за помощью в СССР и за границей. На этот случай в Москве оставалась группа руководителей «силовых ведомств», которая должна была сломить его сопротивление. Вариант крайне неприятный, но, очевидно, предусмотренный, судя по тому, что упорно распространялись слухи с тяжелой болезни Горбачева. По имеющимся у автора сведениям, группе московских психиатров было предложено подготовить заключение о психическом заболевании Президента СССР. Горбачев мог быть объявлен недееспособным, а тяжелобольные люди иногда умирают...

18 августа, в солнечный воскресный день, в Кремле и в Форосе уже стали воплощаться планы заговорщиков. В 8 часов утра Язов провел совещание в Министерстве обороны. Командующему Московским военным округом генералу Н. Калинину было приказано подготовить ввод в Москву 2-й гвардейской мотострелковой дивизии и 4-й гвардейской танковой дивизии; командующему Воздушно- десантными войсками генералу П. Грачеву — 106-й Тульскойвоздушно-десант- ной дивизии.

В 11 часов председатель КГБ Крючков приказал вице-адмиралу Жардецкому, начальнику 3-го Главного управления (особые отделы в Зооруженных Силах СССР), и генералу В. Воротникову, начальнику Управления защиты конституционного строя, сформировать и отправить в Литву, Латвию и Эстонию группы сотрудников КГБ. Он же поручил своему заместителю Лебедеву организовать слежку и при необходимости арест ряда лиц. Список насчитывал 70 фамилий — от российского руководства до давних сторонников Горбачева, находившихся уже в отставке,— Яковлева, Шеварднадзе¹⁵². Было приказано обследовать обстановку вокруг дачи Ельцина¹⁵³ в доме отдыха «Архангельское», в трех десятках километров от Москвы.

18 августа, около 17 часов, в резиденцию Горбачева прибыли Шенин, Бакланов, Болдин, Варенников. Их сопровождали генералы КГБ Плеханов и Генералов. В Форосе их не ждали. Горбачев долго их не принимал¹⁵⁴ Практически одновременно с прибытием этой группы в Форосе были отключены телефоны. Наконец Горбачев принял их в своем кабинете. На слова Шенина, заявившего Горбачеву, что они приехали обсудить ряд вопросов о положении в стране, президент сразу же задал вопрос: «Кого вы представляете, от чьего имени говорите?»

По мнению Болдина, делегация рассчитывала «на взаимозаинтересованное обсуждение вопроса в духе аналогичных встреч в прошлом и поручений, которые давал Горбачев о готовности введения чрезвычайного положения в стране. И вот теперь с самого начала разговор не складывался»¹⁵⁵

Участники встречи — Бакланов, Варенников, Болдин — стали говорить о необходимости принятия вариантов, «которые готовились по его (Горбачева.— Авт.) поручению на случай критического состояния дел». Ему сообщали о необходимости чрезвычайных мер в экономике, в армии, говорили о том, что правительство и Верховный Совет СССР выступают против принятия нового Союзного договора, так как этот договор не был согласован с ними. «Президент думал о чем-то другом и неожиданно спросил, распространяются ли меры чрезвычайного положения на действия российского руководства? Услышав утвердительный ответ, он успокоился окончательно:

Все, что вы предлагаете, лучше осуществить максимально демократическим путем...

Пожимая на прощанье руки, добавляет:

Черт с вами, действуйте»¹⁵⁶

Начальник личной охраны Горбачева Медведев сразу же обнаружил, что на даче отключена связь, и заподозрил, что начался «хрущевский вариант»¹⁵⁷ Он же сообщил то, о чем промолчал Болдин, а именно что заговорщики привозили на подпись Горбачеву документы, которые тот отказался подписать. На вопрос

Плеханова, адресованный Болдину, вернувшемуся от Горбачева: «Ну, что там?» — Болдин... ответил: «Да ничего... Нет, не подписал».

«Ответил,— пишет Медведев,— разочарованно, но спокойно, как будто и предполагал, что так и будет»¹⁵⁸.

Существенно иначе эту ситуацию описывает сам М. С. Горбачев. По его словам, ему сообщили о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР (далее — ГКЧП) и предложили подписать Указ о введении чрезвычайного положения. Бакланов перечислил состав ГКЧП, упомянув в его составе Лукьянова, сообщил, что Ельцин будет арестован после того, как вернется из Алма-Аты, что Горбачеву следовало бы передать свои полномочия Янаеву, если Президент СССР не станет подписывать Указ о чрезвычайном положении. «Отдохните,— цитирует Горбачев Бакланова,— мы сделаем "грязную работу", а потом вы сможете вернуться»¹⁵⁹

Горбачев отказался подписать этот Указ, заявив: «Я не хуже вас знаю обстановку в стране, и она тревожит меня не меньше, чем вас. Считаете, что нужны адекватные меры? Я такого же мнения. Главная из них уже подготовлена — это подписание нового Союзного договора».

Далее Горбачев объясняет, почему он, располагая многочисленной охраной, не арестовал заговорщиков. «Прежде всего я рассчитывал, что мой отказ принять ультимативные требования отрезвит зачинщиков заговора. ...Оставалась надежда, что и на сей раз моя твердая позиция окажет свое воздействие»¹⁶⁰ Кроме того, попытка ареста этих людей, по его мнению, ничего не решала. Центр заговора был в Москве, и сам Горбачев фактически уже был арестован.

Начальник его личной охраны увидел ситуацию по-иному. «Для меня, как начальника охраны,— пишет Медведев,— главный вопрос: угрожало ли что- нибудь в тот момент жизни президента, его личной безопасности? Смешно, хотя и грустно: ни об угрозе жизни, ни об аресте не могло быть и речи. Прощаясь, обменялись рукопожатиями. Делегация вышла от Горбачева хоть и расстроенная, но довольно спокойная: не получилось, ну и ладно, они этот исход предполагали».

Медведев утверждает: если бы был приказ Горбачева арестовать заговорщиков, то они были бы арестованы. «Ребята были у меня под рукой. В моем подчинении был резервный самолет Ту-134 и вертолет. Технически пара пустяков: взять их и в наручниках привезти в Москву. В столице бы заявились, и там еще можно было накрыть кого угодно»¹⁶¹.

Подведем некоторые итоги поездки заговорщиков в Форос. Сначала выделим то, в чем совпадают сведения, сообщаемые людьми, ставшими позже врагами.

Поездка готовилась. Ей предшествовал большой объем информации, направлявшейся из Москвы в Форос. Эта информация, по мнению участников заговора, должна была склонить Горбачева на их сторону. Горбачев же признавал, что он встревожен этой информацией, но не согласился с методами, предложенными заговорщиками.

Заговорщики предлагали Горбачеву быть вместе с ними, но не очень в это верили; сообщили ему о подготовленном Указе, но не показали проект этого документа.

Заговорщики предлагали Горбачеву «отсидеться», пока они «наведут порядок».

И Горбачев, и другие свидетели подчеркивают: Президент СССР был лишен средств связи и оказался изолированным от страны. Обратим внимание: это было установлено самим Горбачевым еще во время нахождения в Форосе группы заговорщиков. Однако ни заговорщики, ни начальник охраны, ни сам Горбачев не сообщают о требованиях восстановления связи, адресованных к заговорщикам.

Отказ Горбачева от сотрудничества с заговорщиками не носил окончательного характера, не привел к разрыву между ним и делегацией будущего ГКЧП. По словам Горбачева, он надеялся на их благоразумие; по мнению же заговорщиков, невозможно чтобы «политик такого масштаба сказал прилюдно "да"». Прощание прошло вполне мирно, Горбачев и члены делегации обменялись рукопожатиями¹⁶²; охрана Горбачева не имела никаких оснований вмешаться в эту ситуацию.

И Горбачев, и его враги сообщают: в распоряжении Президента СССР осталась его личная хорошо вооруженная охрана, сохранившая ему верность.

Укажем на отличия в изложении позиций: заговорщики утверждают, что они стремились реализовать те меры, которые были намечены раньше, по крайней мере с апреля 1991 г. Горбачев же уходит от этой темы, подчеркивая, что он был категорически против срыва подписания Союзного договора. Горбачев утверждает: «Это был арест президента и узурпация его власти».

Сторонники ГКЧП настаивают на том, что поведение Горбачева позволяло считать, что он одобрил их планы фактически, не захотев формально их подтвердить. Болдин записал в своих мемуарах дискуссию, развернувшуюся в Москве сразу же по возвращении из Фороса посланцев ГКЧП. В Кремле находились Павлов, Язов, Пуго, Янаев, секретарь Московского горкома Прокофьев, Лукьянов, Шенин, Бакланов, Болдин. «Среди собравшихся,— пишет Болдин,— разгорается дискуссия, как быть, если Горбачев вдруг откажется от введения чрезвычайного положения. Мнения разделились. Слышны голоса:

Раз президент не говорит ни да, ни нет, то пусть остается все, как было.

А вы хотите, чтобы он на весь мир протрубил о введении военного положения? Наивно этого ожидать. Такие вещи так не делают.

Но ведь и дальше нельзя терпеть развал страны. Отступать некуда. Может, даже лучше не подставлять Горбачева, чтобы не навредить его международному авторитету. Ответственность надо брать на себя»¹⁶³

У Горбачева оценка иная — он заявляет о том, что был категорически против введения чрезвычайного положения.

Попытаемся подвести итоги. Анализ имеющихся сведений позволяет утверждать, что заговор готовился вопреки Горбачеву, хотя его постоянные высказывания о возможности введения чрезвычайного положения стали своего рода «питательным бульоном» для вызревания идеи ГКЧП. Горбачев отказался от сотрудничества с членами ГКЧП, но не пошел на прямой разрыв с ними. Им не были приняты решительные меры для подавления заговора в его первые часы. Еще раз напомним существенную подробность, охрана Горбачева осталась верна ему, и 21 августа именно его охрана, угрожая применить оружие, задержала членов ГКЧП, прилетевших в Форос, и заставила их включить связь¹⁶⁴ Непоследовательность Горбачева, его стремление уходить от ответственности, перекладывать ее на непосредственных исполнителей стали характерным фактором августовского путча.

Однако вернемся в вечер 18 августа, в Кремль, где участники поездки в Крым сообщали своим коллегам о ее итогах. Было очевидно, что членам ГКЧП остается второй вариант действий — без Горбачева. Дело осложнялось. Лукьянов заявил, что он не может войти в состав ГКЧП, так как возглавляет Верховный Совет СССР. Позиция Лукьянова была и точной, и удобной. Точной — потому что именно Верховному Совету следовало одобрить действия ГКЧП и придать им видимость законности, & это было сделать проще, если Лукьянов формально не будет входить в руководство чрезвычайного органа власти. Удобной — так как Лукьянов надеялся остаться «над схваткой», сохранить видимость невмешательства в происходящие события, тем более что дело было скользким: справки о болезни Горбачева не было.

Отказался участвовать в ГКЧП и министр иностранных дел СССР А. Бессмертных, приглашенный в Кремль. Он заявил, что участие в ГКЧП будет осложнять его служебные обязанности.

Едва не возникли трудности с Янаевым. Он долго колебался, подписать ли Указ. Но его уговорили, пообещали, что Горбачев, когда выздоровеет (!), вернется к исполнению своих обязанностей¹⁶⁵

Янаев подписал.

«Указ вице-президента СССР,— мерно читали дикторы радио и телевидения.— В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании статьи 127 (7) Конституции СССР вступил в исполнение обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года. Москва, 18 августа 1991 г. Вице-президент СССР Г. И. Янаев».

«Инкубационный период» заговора закончился. Начался путч. Следующим было подписано «Заявление Советского руководства», сообщавшее, что «в связи с невозможностью по состоянию здоровья» выполнения президентом Горбачевым своих служебных обязанностей президентские полномочия перешли к вице- президенту Г. И. Янаеву; что в «отдельных местностях СССР» вводится режим чрезвычайного положения сроком на 6 месяцев, начиная с 4 часов 19 августа 1991 г.; что закоцы СССР имеют безусловное главенство на всей территории СССР; что «для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения» создается Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР). В ГКЧП вошли О. Бакланов, первый заместитель Председателя Совета обороны СССР, В. Крючков, председатель КГБ СССР, В. Павлов, премьер-министр СССР, В. Пуго, министр внутренних дел СССР, В. Стародубцев, председатель Колхозного союза СССР, А. Тизяков, председатель Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Д. Язов, министр обороны СССР, Г Янаев, и. о. Президента СССР.

«Понедельник — день тяжелый»,— гласит русская пословица. Понедельник 19 августа 1991 г. стал тяжелым днем для всей страны. Из радио- и телевизионных приемников ошарашенных советских граждан информировали: Председатель Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов считает, что подготовленный к подписанию проект нового Союзного договора не соответствует Конституции СССР, чаяниям миллионов советских граждан, высказанным на референдуме 17 марта 1991 г. Развивая эту тему, дикторы радио и телевидения сообщапи о тяжелой болезни Горбачева, сообщали, что появился новый президент — Янаев, что создан Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР, который намерен навести в стране порядок, обеспечить уборку урожая, восстановить связи между промышленными предприятиями и выдать каждому из граждан СССР по 15 соток земли. Информация перемежалась классической музыкой, а советские люди знали: классическая музыка с утра — государственные похороны вскоре.

Всем было ясно: в стране переворот, Горбачева сняли, как это проделали много лет назад с Хрущевым, а ГКЧП создан, чтобы расправиться с российским президентом Ельциным и его сторонниками.

Центром политической жизни становился Белый дом, как в Москве прозвали здание Верховного Совета и Правительства Российской Федерации, расположенное на Пресне, недалеко от Москвы-реки.

ГКЧП начал реализацию конкретных действий. На первом этапе главная роль отводилась устрашению. По приказу Язова в Москву были выдвинуты Таманская мотострелковая дивизия в составе трех мотострелковых полков, одного танкового полка и разведывательного батальона, Кантемировская танковая дивизия в составе трех танковых полков, одного мотострелкового и разведбатальона. Только в составе этих двух дивизий в Москву было введено 362 танка, 140 боевых машин пехоты, 148 бронетранспортеров, 430 тяжелых армейских грузовиков, 3 809 человек личного состава¹⁶⁶ Однако силы ГКЧП в Москве этим не ограничивались: в Москву была введена Тульская воздушно-десантная дивизия. В распоряжении ГКЧП было элитное подразделение «Альфа», то самое, про которое говорили, что оно силами одного взвода смогло захватить дворец Амина в Кабуле, и группа «Б», именовавшаяся Отдельным учебным центром КГБ, на самом деле воинское подразделение диверсантов. Министерство внутренних дел располагало отрядами милиции особого назначения (ОМОН) и Отдельной мотострелковой дивизией особого назначения имени Дзержинского (ОМСДОН).

Все эти громадные силы должны были продемонстрировать решимость ГКЧП сломить волю политических противников, заставить их подчиниться. Угроза применения силы сама по себе становилась силой. Достаточно было генералу Варенникову, вылетевшему из Фороса в Киев, пригрозить чрезвычайным положением, как политическое руководство Украины по существу согласилось выполнять требования ГКЧП. Ниже мы приведем сведения о том, что многие союзные республики признали законность ГКЧП. Инициаторы введения чрезвычайного положения, казалось, добились своих целей.

Но не в России. Сцепление странных обстоятельств, на первый взгляд малозначительных, начало работать против затеи ГКЧП. В жаркое воскресенье 18 августа многие высшие руководители России находились в загородном дачном поселке Совета Министров России Архангельское. Туда же приехал, вернувшись из Алма-Аты, президент Б. Н. Ельцин. Благодаря этому уже ранним утром в доме Ельцина собрались премьер-министр И. Силаев, исполняющий обязанности Председателя Верховного Совета России Р. Хасбулатов, государственный секретарь

Г. Бурбулис, народный депутат России юрист С. Шахрай, сюда же прибыли вице-мэр Москвы Ю. Лужков и мэр Петербурга А. Собчак. Утром было написано обращение «К гражданам России».

«В ночь с 18 на 19 августа 1991 г. отстранен от власти законно избранный президент страны. Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом»,— сообщалось в этом обращении. Указывалось, что создалась угроза срыва подписания Союзного договора. Обращение определяло введение чрезвычайного положения как государственный переворот, имевший своей целью реставрацию коммунистических порядков. Оно было подписано Ельциным, Силаевым и Хасбулатовым. Уже оттуда, с дачи, текст обращения начал рассылаться по факсу, не выключенному на даче Ельцина. Он шел в редакции газет, в информационные агентства, его копировали, рассылали по всей стране и миру. Если у членов ГКЧП и была надежда договориться с российским руководством, то после опубликования этого обращения это стало невозможным.

Уже в первые часы действия ГКЧП произошло событие, как нам кажется, существенно повлиявшее на исход переворота. Летом 1991 г. Ельцин был в Туле, где его познакомили с Тульской воздушно-десантной дивизией. Дивизией командовал генерал А. Лебедь. А представлял дивизию Ельцину командующий Воздушно-десантными войсками Герой Советского Союза генерал П. Грачев, тот самый Грачев, которому позже Крючков и Язов поручили вместе с двумя руководителями КГБ готовить планы ГКЧП. Оказавшись в отчаянном положении, Ельцин утром позвонил прямо Грачеву. Он напомнил ему о том, что тот обещал оказывать помощь законным властям России. Грачев, по словам Ельцина, «взял долгую паузу». Грачев выбирал¹⁶⁷. Выбирать было из чего. В одном случае он оставался в своей прежней роли, добавив к репутации боевого генерала сомнительную славу участника путча, причем не обязательно успешного. В другом — открывалась карьера в России, та карьера, которую стремительно сделат Герой Советского Союза, тоже афганец, полковник Руцкой, ставший вице-президентом России. Грачев попытался в этой ситуации занять нейтральную позицию. Он пообещал Ельцину выслать для охраны в Архангельское разведроту (что, кстати, не понадобилось).

Грачев взялся «охранять» и Белый дом. На допросе в прокуратуре, уже после провала путча, он рассказывал об этом утре следующее: «19.08.91 мне позвонил Ельцин и спросил меня, что происходит. Я ему объяснил, что введено чрезвычайное положение и что войска идут в Москву. Я его спросил, что мне делать. Он ответил, чтобы я выделил личный состав воздушно-десантных войск для охраны Белого дома. Я пообещал. В 8 часов ко мне приехал советник президента Портнов, и мы договорились о взаимодействии. Я поставил задачу Лебедю выделить батальон для охраны Белого дома, лично его вывести и доложить Президенту России. Лебедь привел один батальон к Белому дому, где поставил танки кормой вплотную к зданию, обеспечив тем самым его охрану»¹⁶⁸

В изображении Лебедя все это выглядело несколько иначе: для начала его просто не пропустили в здание, которое на его глазах стремительно и серьезно защищалось баррикадами вовсе не игрушечного свойства. Затем выяснилось, что он потерял этот злополучный батальон в обстановке всеобщего хаоса, характер- него для ввода войск в Москву и всеобщего противодействия этому процессу¹⁶⁹ В конце концов ему удалось связаться с государственным советником Президента России Ю. В. Скоковым. Позже Лебедя привели к президенту, на прямой вопрос которого, от кого охранять и оборонять Белый дом был намерен исполнявший приказ Грачева Лебедь, генерал ответил: «От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового»¹⁷⁰ Искусный гибрид устава караульной службы с дипломатическим протоколом означал в сущности одно: Лебедь собирается защищать самого себя. Так и было понято. Генерал сохранял возможность присоединиться и к тем, и к другим. Позже генерал Лебедь много раз говорил и писал, что если бы он получил приказ на захват Белого дома, то, безусловно, выполнил бы его. Но одно становилось ясным: Грачев устранялся от активных действий. Приказ Лебедю должен был отдать именно он. Курс Грачева на устранение от активных действий скоро перестал быть тайной, в том числе и для Лебедя. Главнокомандующий Военно-воздушными силами генерал Е. Шапошников узнал, что Грачев затягивает отправку десантников, и понял, что он «медлит»¹⁷¹

Командир группы «Альфа» генерал В. Ф. Карпухин, получивший ранним утром 19 августа приказ следить за дачей Ельцина, а позже — распоряжение по радиотелефону арестовать Ельцина и интернировать его в Завидово, одну из дальних правительственных резиденций, приказ не выполнил. Сам он объяснял свои действия тем, что не захотел выполнить этот приказ. Думаем, однако, что причины были иные: не случайно Карпухин обратил внимание на то, что приказ он получил а устной форме¹⁷⁷ Это значило, что в случае неудачи он, Карпухин, будет отвечать за все. Брать на себя ответственность он не хотел. Возможно и другое: спецгруппа просто прозевала кортеж правительственных автомобилей, на предельной скорости вырвавшихся из Архангельского и стремительно ушедших в Москву. Колонна из четырех машин шла на такой скорости, что у машин сопровождения были разбиты фары мелкими камешками, вырывавшимися из- под колес летевших впереди автомобилей.

В Белом доме в половине девятого было тихо. Все как всегда: работают буфеты, киоскеры продают свежие газеты. Единственная новость — у милиции, охранявшей здание, появились автоматы. В зале заседаний Верховного Совета потихоньку собирались номенклатурные сотрудники аппарата, по большей части старые, много лет отработавшие. Они тихо обменивались новостями, и заметно было, что перспектива «наведения порядка в стране» их вполне устраивала.

В 10 часов утра были прекращены телевизионные передачи на всех каналах телевидения в Москве, кроме первого канала.

Картина, открывавшаяся из окон Белого дома, была устрашающей. По Кутузовскому проспекту, по широкому Калининскому мосту двигалась, ревела танковыми двигателями, чадила колонна бронетехники, конца которой не было видно. Передние машины направлялись к Белому дому и начали кружить вокруг здания.

Однако Ельцин с первых шагов начал перехватывать инициативу. В Белый дом были приглашены представители дипломатического корпуса, иностранные и российские журналисты. В 10.30 к ним вышел премьер-министр И. Силаев и зачитал обращение «К гражданам России». Во время его выступления на трибуну в зале быстро взошел Ельцин. Он говорил немного, попросил дипломатов и журналистов довести до мирового сообщества и граждан нашей страны мнение российского руководства, так как других способов сделать это, к сожалению, не остается. Закончил он тем, что посоветовал дипломатам уйти из Белого дома, так как здание уже начали окружать танки. То, как говорил Ельцин, та уверенность и невероятная в его положении способность шутить заставляли поверить: у ГКЧП будут большие проблемы.

У российского руководства в этот момент не было ничего, кроме права. И этим оно смогло воспользоваться в полной мере. В «ближайшем окружении» Ельцина¹⁷³ рождается текст Указа № 59, который президент подписал в 12 часов 10 минут, за несколько минут до его знаменитого выступления с танка у Белого дома. Указ содержал юридическую квалификацию происходящего и определял ее в нормах Уголовного кодекса. В Указе сообщалось:

«В связи с действиями группы лиц, объявивших себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению, постановляю:

Считать объявление Комитета антиконституционным и квалифицировать действия его организаторов как государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением.

Все решения, принимаемые от имени так называемого Комитета по чрезвычайному положению, считать незаконными и не имеющими силы на территории РСФСР. На территории Российской Федерации действует законно избранная власть в лице президента, Верховного Совета и Председателя Совета Министров, всех государственных и местных органов власти и управления РСФСР.

Действия должностных лиц, исполняющих решения указанного Комитета, подпадают под действия Уголовного кодекса РСФСР и подлежат преследованию по закону.

Настоящий Указ вводится с момента его подписания.

Президент РСФСР Б. Ельцин».

Сразу же после завершения пресс-конференции, практически одновременно, собирается Президиум Верховного Совета РСФСР и Совет Министров РСФСР. Президиум Верховного Совета в абсолютном большинстве поддержал обращение Ельцина, Хасбулатова и Силаева «К гражданам России» и квалифицировал создание ГКЧП как государственный переворот. Было принято важнейшее решение — уже 21 августа собрать внеочередную сессию высшего законодательного органа республики — Верховного Совета. Против проголосовали только два человека — Исаков и Исаев.

На заседании Совета Министров РСФСР было удивительное единодушие. На нем присутствовал руководитель крупнейшего профсоюзного объединения России — И. Е. Клочков. Образование ГКЧП сразу же было квалифицировано как государственный переворот. Совет Министров также поддержал обращение «К гражданам России» и Указ № 59, призвал ответить на действия ГКЧП забастовками. В те минуты, когда шло заседание Совета Министров, танки кружили под окнами Белого дома. Во время заседания И. Силаев сообщил, что он вместе с Б. Н. Ельциным пойдет на встречу с солдатами. Танковая колонна встала непосредственно у парадного входа в здание. Ельцин вместе с Силаевым в окружении нескольких телохранителей вышел к танкистам, поднялся на броню и прочитал солдатам и людям, постепенно собиравшимся у здания Белого дома, свое обращение и указ. В тот момент в его действиях не было ничего нарочито театрального: просто с танка обращаться к солдатам-танкистам было проще. Этот поступок стал знаменитым, кажется, благодаря телеоператорам CNN, а в СССР — вечерней телевизионной программе «Время», куда был включен этот кадр из западной хроники.

Силаев вернулся на заседание Совета Министров, которое завершилось единогласным принятием постановления правительства. В нем не только поддерживались Указ президента и требование ко всем государственным органам России неукоснительно его соблюдать, то и содержалось обращение к правительствам других союзных республик «с призывом объединить усилия по защите конституционного порядка на всей территории СССР».

Вскоре заседание закончилось. Последним на нем выступил генерал-полков- ник К. Кобец, руководивший Государственным комитетом по оборонным вопросам. Он предложил членам правительства, если они хотят принять участие в обороне Белого дома, получить оружие в комнате охраны. Оружия было мало. Несколько десятков автоматов и пистолетов были розданы. Вряд ли от этого повысилась обороноспособность Белого дома.

Другое дело — то, что происходило вокруг Белого дома. Указы, заявление российского руководства стали стремительно распространяться по Москве: помогали телефаксы, ксероксы, телефон. В фойе метро появились копии указов, приклеенные к стенам. К Белому дому шли люди. Опыт Вильнюса был в памяти. Вокруг Белого дома стали возводиться заграждения, баррикады. В городе начались митинги. Толпы людей блокировали продвижение бронетехники. Разговаривали с солдатами и офицерами, объясняли им, что армию снова втягивают в грязное дело. Появились карикатуры на Язова, Крючкова, Янаева, Пуго. Стремительно нарастало гражданское неповиновение. В эти часы на сторону Ельцина перешло и осталось с ним до конца подразделение Советской Армии — танковая рота майора С. Евдокимова. Шесть его танков, лишенные боеприпасов, были единственной воинской частью Советской Армии, перешедшей на сторону Президента России.

В лагере ГКЧП в первые часы утра 19 августа, казалось, все было хорошо. Все шло по плану. Правда, не было на первом заседании ГКЧП премьер-министра Павлова — заболел, свалился с гипертоническим кризом. Янаев информировал участников ГКЧП, зачитывая разделы из подготовленной для него справки с увлекательным названием «О некоторых аксиомах чрезвычайного положения». Эти аксиомы гласили: «Нельзя терять инициативу... нельзя допускать самые первые проявления нелояльности... не стесняться идти на ярко выраженный популизм... нельзя растягивать во времени информирование населения о всех деталях пре-

" 174

ступлении политического противника...»

ЦК КПСС деятельно поддержал действия ГКЧП. В 10 часов 50 минут из ЦК была отправлена шифротелеграмма первым секретарям ЦК компартий союзных республик, рескомов, крайкомов, обкомов партии, в которой сообщалось: «В связи с введением чрезвычайного положения примите меры по участию коммунистов в содействии Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР. В практической деятельности руководствоваться Конституцией Союза ССР. О Пленуме ЦК и других мероприятиях сообщим дополнительно». Под телеграммой стояла многозначительная подпись: «Секретариат ЦК КПСС». Подпись соответствовала действительности. Появлению этой телеграммы предшествовало заседание Секретариата, в котором приняли участие Дзасохов, Строев, Шенин, Гиренко, Калашников, Купцов, Манаенков, Мельников, Фалин, Прокофьев, Полозков, Сурков.

19-го утром прибыли делегации для подписания Союзного договора, которое должно было состояться 20 августа. Руководители «ряда республик» обратились к руководству СССР с просьбой дать разъяснения по поводу ГКЧП. Янаев и Лукьянов сообщили им, «что демократические процессы будут продолжаться, было заявлено, что ГКЧП будет действовать в рамках Конституции СССР. Руководителями республик была выражена надежда, что бывшие автономные республики перестанут быть разменной монетой в политической борьбе центра и республик. В этот же день Лукьянов как Председатель Верховного Совета СССР объявил, что внеочередная сессия Верховного Совета соберется через неделю — 26 августа. У ГКЧП появлялось время «навести порядок» в стране и поставить Верховный Совет уже перед свершившимся фактом.

Союзные республики молчали, явно надеясь, что действия ГКЧП ограничатся Россией. Да и в России, казалось, вполне годился чехословацкий вариант: ввели танки, арестовали зачинщиков беспорядков, переждали митинги, назначили новое руководство. А мировой общественности оставили право констатировать то, что происходило по кремлевским прописям. К тому же в первой половине — середине дня 19-го в ГКЧП не поступило сведений о массовых выступлениях противников ГКЧП. В Кремлевской больнице готовили (и подготовили!) заключение о тяжелой болезни Горбачева.

Но российское руководство вело себя не по правилам. Вместо того чтобы подчиниться всей мощи армии. КГБ, МВД, КПСС, оно само атаковало «группу лиц, назвавшую себя советским руководством», само угрожало арестовать сторонников ГКЧП как преступников, грозило им судом. Постепенно росла толпа людей, настроенных защищать Белый дом. В рядах ГКЧП зарождалась растерянность. Дерзость, нахальство, с которыми российское руководство использовало посланные против него танки как трибуну для агитации против «союзного руководства», сбивачи с толку. «Аксиомы» Янаева явно не реализовывались.

Вечером 19 августа произошли два события, которые радикапьно изменили масштаб происходившего — московские дела превратились в событие для всего СССР и мира. Вечером по Центральному телевидению, которое транслировало свои передачи- на всю территорию СССР, была передана пресс-конференция руководителей ГКЧП. На экране телевизоров предстала группа людей, которых «не знали в лицо» граждане, страны, которой они собирались руководить. Исполняющий обязанности президента Г. Янаев говорил журналистам какие-то неубедительные слова, волновался, руки его ходили ходуном. Он, занявший пост Горбачева, заявлял, что очень озабочен здоровьем Президента СССР: «Я надеюсь, что мой друг президент Горбачев будет в строю и мы будем еще вместе работать». Прямые вопросы журналистов о здоровье Горбачева, о том, есть ли его согласие на создание ГКЧП, вызывали потоки слов, столь же неконкретных, сколь и жалких. Слова деятелей ГКЧП вызывапи издевательский смех у журналистов. Если бы надо было организовать акцию по компрометации руководства леграммой стояла многозначительная подпись: «Секретариат ЦК КПСС». Подпись соответствовала действительности. Появлению этой телеграммы предшествовало заседание Секретариата, в котором приняли участие Дзасохов, Строев, Шенин, Гиренко, Калашников, Купцов, Манаенков, Мельников, Фалин, Прокофьев, Полозков, Сурков.

19-го утром прибыли делегации для подписания Союзного договора, которое должно было состояться 20 августа. Руководители «ряда республик» обратились к руководству СССР с просьбой дать разъяснения по поводу ГКЧП. Янаев и Лукьянов сообщили им,«что демократические процессы будут продолжаться, было заявлено, что ГКЧП будет действовать в рамках Конституции СССР. Руководителями республик была выражена надежда, что бывшие автономные республики перестанут быть разменной монетой в политической борьбе центра и республик. В этот же день Лукьянов как Председатель Верховного Совета СССР объявил, что внеочередная сессия Верховного Совета соберется через неделю — 26 августа. У ГКЧП появлялось время «навести порядок» в стране и поставить Верховный Совет уже перед свершившимся фактом.

Союзные республики молчали, явно надеясь, что действия ГКЧП ограничатся Россией. Да и в России, казалось, вполне годился чехословацкий вариант: ввели танки, арестовали зачинщиков беспорядков, переждали митинги, назначили новое руководство. А мировой общественности оставили право констатировать то, что происходило по кремлевским прописям. К тому же в первой половине — середине дня 19-го в ГКЧП lie поступило сведений о массовых выступлениях противников ГКЧП. В Кремлевской больнице готовили (и подготовили!) заключение о тяжелой болезни Горбачева.

Но российское руководство вело себя не по правилам. Вместо того чтобы подчиниться всей мощи армии. КГБ, МВД, КПСС, оно само атаковало «группу лиц, назвавшую себя советским руководством», само угрожало арестовать сторонников ГКЧП как преступников, грозило им судом. Постепенно росла толпа людей, настроенных защищать Белый дом. В рядах ГКЧП зарождалась растерянность. Дерзость, нахальство, с которыми российское руководство использовало посланные против него танки как трибуну для агитации против «союзного руководства», сбивали с толку. «Аксиомы» Янаева явно не реализовывались.

Вечером 19 августа произошли два события, которые радикально изменили масштаб происходившего — московские дела превратились в событие для всего СССР и мира. Вечером по Центральному телевидению, которое транслировало свои передачи- на всю территорию СССР, была передана пресс-конференция руководителей ГКЧП. На экране телевизоров предстала группа людей, которых «не знали в лицо» граждане страны, которой они собирались руководить. Исполняющий обязанности президента Г. Янаев говорил журналистам какие-то неубедительные слова, волновался, руки его ходили ходуном. Он, занявший пост Горбачева, заявлял, что очень озабочен здоровьем Президенте СССР: «Я надеюсь, что мой друг президент Горбачев будет в строю и мы будем еще вместе работать». Прямые вопросы журналистов о здоровье Горбачева, о том, есть ли его согласие на создание ГКЧП, вызывали потоки слов, столь же неконкретных, сколь и жалких. Слова деятелей ГКЧП вызывали издевательский смех у журналистов. Если бы надо было организовать акцию по компрометации руководства

ГКЧП, то это невозможно было бы сделать лучше, чем это проделали сами руководители Г КЧП на своей пресс-конференции.

Но с этого неприятности для ГКЧП только начинались. Вечером в главной программе новостей Центрального телевидения — «Время» следом за новостями о ГКЧП был запущен сюжет, смонтированный журналистом С. Медведевым непосредственно перед передачей из съемок западных телекомпаний и собственных материалов. На экране предстал Ельцин на танке перед Белым домом, зачи тывающий документы, осуждавшие ГКЧП. Граждане страны увидели собственными г лазами, что власть России не согласна с ГКЧП, Президент России считает ГКЧП незаконным и требует не подчиняться его распоряжениям. Вечером того же дня с резким осуждением ГКЧП выступил по Петербургскому телевидению мэр города А. Собчак⁵⁷⁵

Движение протеста распространялось на всю Россию. В Петербурге прошли многотысячные митинги на Исаакиевской площади; мэр А. Собчак заявил, что распоряжения ГКЧП в городе и области выполняться не будут, что он, как член Верховного Совета СССР, будет требовать отдачи под суд лидеров ГКЧП, что в городе будут выходить все газеты. Вице-мэр В. Н. Щербаков заявил, что командующий Ленинградским военным округом генерал В. Н. Самсонов дал гарантии, что войска в этот город не будут введены.

Митинги и демонстрации прошли в Нижнем Новгороде, Свердловске, Новосибирске, Тюмени, Архангельске, Рязани, Воронеже, Владивостоке, Петрозаводске.

Первый день введения чрезвычайного положения заканчивался. Вокруг Белого дома стояли не очень густые толпы людей, горели костры, строились баррикады и заграждения. Источником материалов для них послужила строившаяся многие месяцы теплотрасса рядом с Белым домом. Бетонные плиты, короба для теплотрасс, армагура — все шло в дело. У Белого дома расположились шесть танков майора С. Евдокимова, проведенных депутатами России через оцепление добровольных защитников, вдали стояли около трех десятков боевых машин десанта, которые то ли защищали Белый дом, то ли служили его армейским оцеплением. Люки боевых машин были открыты, солдаты разговаривапи с людьми, защищавшими Белый дом, пили чай из термосов, которые протягивали им женщины, слушали разговоры о ГКЧПисгах. В здании Белого дома собирались народные депутаты, сотрудники Администрации президента, разделявшие его взгляды, по коридорам бродили журналисты, представлявшие крупнейшие информационные агентства, газеты и телевизионные компании мира. Хуже было с внутренней охраной. В здании появились сотрудники охранного агентства «Алекс», несколько омоновцев, ветераны Афганистана. Зато заработало внутреннее радио, трансляция велась на площадь перед Белым домом и передавалась по радиостанции. Передачи вели два известных журналиста, имевшие мандат народных депутатов РСФСР,— Б. Куркова и А. Любимов¹⁷⁶

Первая ночь в Белом доме — с 19-го на 20-е — прошла сравнительно спокойно.

Но нарастало беспокойство в стане Государственного комитета по чрезвычайному положению. Уже вечером 19 августа в ГКЧП стало ясно, что первый день он проиграл. Надежда запугать своих политических противников и сохранить видимость легитимности перехода власти от Горбачева к «советскому руководству» не оправдалась. Стремительно нарастала волна поддержки российского президента и неприятия ГКЧП. В этих условиях в нем наметились противоречия. Из ГКЧП тихо побежали его наиболее сообразительные члены. Утром 19-го в больницу ушел руководитель аппарата Президента СССР В. Болдин. Днем 19-го — В. Павлов. Больше их в ГКЧП уже не видели. Попытался дистанцироваться от ГКЧП А. Лукьянов. Подозревая своих партнеров в том, что они могут перебежать к противнику, В. Крючков приказал подслушивать А. Лукьянова и Г. Яна- ева. Вечером этого дня О. Бакланов собрался выйти из ГКЧП. В своем неотправленном заявлении в адрес Янаева Бакланов писал: «В связи с неспособностью ГКЧП стабилизировать ситуацию в стране считаю дальнейшее участие в его работе невозможным...»¹⁷⁷

Возмущенное письмо в ГКЧП направил главнокомандующий Сухопутными войсками В. Варенников. Он писал из Киева: «Оценивая первые сутки, пришел к выводу, что большинство исполнительных структур действуют крайне нерешительно и неорганизованно. Правоохранительные органы фактически вообще не выполнили никаких задач. Это чревато тяжелыми итогами. ...Взоры всего народа, всех воинов обращены сейчас к Москве. Мы все убедительно просим принять меры по ликвидации группы авантюриста Ельцина Б. Н. Здание правительства РСФСР необходимо немедленно блокировать, лишить его водоисточников, электроэнергии, телефонной и радиосвязи и т. д. Сегодня судьба государства именно в разрешении этой проблемы, поэтому никто и ничто не должно остановить нас при достижении намеченной цели. Нерешительность и полумеры только подтолкнут экстремистов и псевдодемократов к еще более жестким и решительным действиям»¹⁷⁸

Утром 20 августа всем стало ясно: решительная схватка приближается, становится почти неизбежной. Уже в 8 часов утра генерал А. Лебедь по приказу П. Грачева начал заниматься отводом от стен Белого дома «распропагандированного» его защитниками десантного батальона. В 11 часов машины десантников, украшенные российскими флагами, ушли от здания. Самого Лебедя вызывали в Генеральный штаб.

Утром того же дня ГКЧП принял решение о прекращении выпуска всех газет, кроме «Труда», «Рабочей трибуны», «Известий», «Правды», «Красной звезды», «Советской России», «Московской правды», «Ленинского знамени», «Сельской жизни». Убедившись в негативном воздействии радио и телевидения (особенно досаждала ГКЧП новая независимая радиостанция «Эхо Москвы», ставшая рупором сторонников Ельцина), ГКЧП принял Постановление № 3 о введении цензуры на телевидении и радио, ограничении теле- и радиопередач только официальными государственными общесоюзными каналами.

В ЦК тоже вовсю шла работа по обеспечению политической поддержки ГКЧП. Была сделана попытка собрать 20 августа внеочередной Пленум ЦК КПСС, на котором планировалось поддержать ГКЧП. Однако это не удалось.

В 15 часов 30 минут со Старой площади была разослана шифротелеграмма Заявления Политбюро ЦК КПСС. Собственно, это был проект заявления, который должны были рассмотреть первые секретари республиканских компартий, по должности входившие в состав Политбюро и являвшиеся к этому времени, как правило, и президентами республик. В проекте заявления сообщалось, что развитие страны в последние годы привело «к глубокому кризису общества и государства, усиленному активными действиями деструктивных сил. ...Тысячичеловеческих жертв, миллиардные убытки являлись платой за паралич власти, несоблюдение законов СССР...». Отсюда следовал вывод, оправдывавший режим чрезвычайного положения: «...Политбюро ЦК КПСС констатирует, что введение чрезвычайного положения в ряде районов СССР явилось крайне нежелательным, но вынужденным шагом государственных руководителей в ответ на кризисную ситуацию, сложившуюся в экономической, социальной и политической сферах... Политбюро принимает к сведению заявление ГКЧП о том, что М. С. Горбачев находится в условиях полной безопасности».

В Политбюро пошли ответы. С. И. Гуренко, Генеральный секретарь Компартии Украины, одобрил заявление, сделав незначительные поправки. Так же поступил Президент Азербайджана А. Муталибов. Президент Узбекистана И. Каримов полностью согласился с заявлением. Первый секретарь Компартии Туркменистана предложил снять текст: «Политбюро... констатирует, что введение чрезвычайного положения... явилось крайне нежелательным, но вынужденным шагом». М. М. Бурокявичюс, руководитель промосковской Компартии Литвы, поддержал заявление, потребовав, чтобы этот документ был еще более ясным и четким. Ясно против проекта заявления высказался только Н. А. Назарбаев, заявивший, что «он не отражает существующую обстановку, отсутствует ссылка на суверенитет республик, продолжение экономической реформы и переход на рыночную экономику. Должно быть сказано о недопущении кровопролития и использования войск, чем бы это ни оправдывалось».

Анализ ответов свидетельствовал: большинство их выражало поддержку проекта заявления, а следовательно, с некоторыми натяжками можно было утверждать, что руководство большинства республик СССР (кроме Прибалтики, Молдавии и Казахстана) либо одобрило деятельность ГКЧП, либо предпочло занять позицию нейтралитета.

Главные события у сторонников ГКЧП разворачивались в здании Генерального штаба. В совещании у заместителя министра В. А. Ачалова участвовали начальник Генерального штаба М. А. Моисеев, личный советник Президента СССР по военным вопросам маршал С. Ф. Ахромеев, главнокомандующий Сухопутными войсками В. И, Варенников, вернувшийся из Киева в Москву, командующий Воздушно-десантными войсками П. С. Грачев, начальник группы «Альфа» В. Ф. Карпухин, начальник группы «Б» Б. Бесков, заместитель министра внутренних дел Б. В. Громов, первый заместитель председателя КГБ Г. Агеев — всего человек 20-25. Туда же прибыл и А. И. Лебедь.

Им предстояло добиться того, чего ГКЧП не смог достичь путем военно- политической демонстрации,— сломить сопротивление российского руководства. На этот раз цель пытались поразить военно-полицейскими методами. Обсуждался план штурма Белого дома. По терминологии Крючкова, речь шла о разработке «мер по локализации возникшей напряженности в районе Белого дома»¹⁷⁹. Эта операция предполагала совместные действия воинских подразделений министерств обороны, внутренних дел и КГБ. Армейским подразделениям десантников под командованием А. Лебедя совместно с дивизией им. Дзержинского, подчиненной МВД, поручалось блокировать Белый дом, вытеснить людей, окружавших здание, в сторону Краснопресненской набережной; отряду милиции особого назначения (ОМОН) при помощи танков поручалось прорвать баррикады, построенные вокруг здания; следом в прорыв должны были войти группы «Альфа» и «Б». «Альфа» должна была пробиться а здание, арестовать Президента России. Группа «Б» должна была уничтожить очаги сопротивления в здании, применив специальные средства. Атаку сверху должны были поддерживать вертолеты прикрытия. Общая координация операции «Гром», как назвали план штурма Белого дома, была возложена на командира группы «Альфа» генерала Карпухина. Начало штурма было назначено на 3 часа ночи 21 августа.

Однако на пути реализации этого плана возникли серьезные препятствия.

На 12 часов дня был назначен митинг в поддержку российского руководства. Москва, пережившая волну мощных митингов в 1989—1991 гг., таких многолюдных митингов, пожалуй, не знала. Все пространство вокруг Белого дома было заполнено десятками тысяч людей. Над толпой, насчитывавшей до 200 тыс. человек, реяли российские национальные флаги, флаги Украины, Литвы, Грузии. Выступления Б, И. Ельцина, его многочисленных сторонников восторженно воспринимались демонстрантами. Митинг длился около 5 (!) часов. В воздухе витала решимость неприятия ГКЧП. Рядом с Ельциным с; балкона Белого дома выступали Председатель Совета Министров России И. Силаев, исполняющий обязанности Председателя Верховного Совета России Р. Хасбулатов, вице-президент А. Руцкой, мэр Москвы Г. Попов, «отец перестройки» А. Яковлев, бывший министр иностранных дел Э. Шеварднадзе и многие другие.

Десятки и сотни тысяч людей стали, по сути, живым щитом Белого дома. Видимо, поэтому операцию по захвату Белого дома военные планировали именно на 3 часа ночи, на то время, когда вокруг здания останется мало его защитников.

Но 20 августа изменилась ситуация и с обороной здания правительства и Верховного Совета России. Усилиями генерал-полковника К. Кобеца, вице-президента А. Руцкого, начальника созданного штаба обороны Белого дома полковника А. Стерлигова разрозненные толпы людей, собравшихся защищать законную власть, превращаются в подобие воинских соединений. Среди них много военных, участников войны в Афганистане, студентов и инженеров, которым пришлось проходить подготовку офицеров запаса. В их распоряжении оказались «коктейли Молотова» — бутылки с бензином, прутья арматуры, которыми надеялись путем повреждения остановить гусеничную технику. Возникли импровизированные лазареты, дежурили врачи-добровольцы.

Изменилась — и радикально — ситуация внутри Белого дома. По-прежнему там были многочисленные журналисты. Но мало что напоминало обстановку 19 августа с его эмоциональным шоком, ощущением бессилия, неразберихи. Эти настроения стремительно уходили. В охране здания участвовали профессиональные военные, отставные офицеры спецслужб. Появилось оружие, практически отсутствовавшее в первый день. Внутренняя оборона здания обеспечивалась Службой безопасности президента под руководством А. Коржакова. На крыше здания построили защитные заграждения из бетонных плит, за которыми скрывались снайперы, готовые открыть огонь в случае появления вертолетов. Во всех многочисленных коридорах стояли наряды хорошо вооруженных людей. Были приняты меры, которые должны были затруднить действия атакующих. Громадное здание Белого дома при его внешней простоте для незнакомого с ним человека превращалось в лабиринт, чему способствовали отключенные лифты, заграждения. Деловитые, сохранявшие внешнее спокойствие сотрудники службы охраны президента попытались ограничить доступ в здание по его подземным коммуникациям, непосредственно примыкавшим к линиям метро. На этих подступах были установлены мины. Активно велась разведка. Сложилось удивительное положение: практически все переговоры по радио в частях, подчиненных ГКЧП, принимались в Белом доме. Сослуживцы, однополчане, разделенные событиями последних двух дней„ поддерживали между собой отношения, и сведения о действиях противостоявших сторон сразу же становились известными. Шла постоянная информация из войск, блокировавших Белый дом, из КГБ и его подразделений. Несомненно, были и информаторы ГКЧП среди людей, защищавших Белый дом. Информационная «прозрачность» составляла своеобразие этих событий.

Никто из людей, остававшихся в здании, не питал иллюзий по поводу итогов штурма. Было ясно, что если бы штурм состоялся, то мало кому из обитателей Белого дома удалось бы остаться в живых; впрочем, попасть в руки КГБ было еще страшнее, чем погибнуть. Слишком хорошо помнился опыт отечественной истории 1937-1938 гг. и многих других годов отечественной карательной истории. Среди переживаний защитников Белого дома господствовала в этот день спокойная ярость, злость, оскорбленное достоинство. Этот коктейль становился фактором обороны, гарантировавшим, что той же мерой будет отмерено тем, кто попытается ворваться в здание.

Вместе с тем политическое руководство России продолжало принимать меры, исключавшие возможность кровопролития для восстановления конституционного строя. В 10 часов утра российская делегация, куда вошли А. Руцкой, И. Силаев и Р. Хасбулатов, передала А. Лукьянову требования в течение 24 часов организовать встречу с Президентом СССР М. С. Горбачевым; провести независимое обследование состояния его здоровья с участием специалистов Всемирной организации здравоохранения; отменить действие чрезвычайного положения; отвести войска на место их прежней дислокации; объявить о роспуске незаконно созданного Государственного комитета по чрезвычайному положению. Лукьянов попытался отмежеваться от ГКЧП, говорил о необходимости дополнительно изучить ситуацию, настаивал, чтобы Ельцин отказался от призыва к всеобщей забастовке. По существу предложений Лукьянов ответа не дал.

По мере появления сведений о готовящемся штурме президент Ельцин издал Указ об управлении Вооруженными Силами СССР на территории России. Ельцин объявил, что впредь до восстановления в полном объеме деятельности конституционных органов и институтов государственной власти и управления Союза ССР он принимает на себя командование Вооруженными Силами на территории РСФСР начиная с 17 часов 20 августа 1991 г. Ельцин отменил все приказы Язова и Крючкова, принятые ими начиная с 18 августа, и приказал командующему Московским военным округом вернуть войска в места их прежней дислокации.

В то же время российским руководством принимались меры к созданию запасного пункта управления Россией. Давний соратник Ельцина вице-премьер правительства России О. И. Лобов с рядом сотрудников тайно выехал в район Свердловска, где находился командный пункт, приспособленный для условий военного времени. Министр иностранных дел А. В. Козырев вылетел в Западную Европу, получив полномочия представлять за границей Президента России. Министр внутренних дел РСФСР В. П. Баранников потребовал от начальников высших и средних учебных заведений МВД выслать курсантов для обороны законной власти республики.

Конфронтация нарастала. Становилось ясно, что штурм Белого дома при любом его исходе станет пролетом к гражданской войне в стране.

Планы ГКЧП начинали разваливаться. Не хотели выполнять его приказ даже те генералы, которые его сочиняли. Не хотели, потому что понимали: его реализация приведет к огромному числу жертв, а отсюда — неизбежная, неотвратимая ответственность. Первым ударом по планам ГКЧП стал категорический отказ офицеров «Альфы» (в этой части служили только офицеры) от участия в штурме. Перед ними была поставлена задача: ворваться в здание, «зачистить» его, забросав гранатами каждую комнату и обстреляв ее. Профессионалы «Альфы» потребовали от своего командира В. Карпухина письменного приказа на штурм. Он отвечал, что приказ есть, но устный. Сотрудникам «Альфы» стало ясно, что планировалась опасная авантюра. Прежде всего, им предстояло действовать против значительного числа вооруженных людей. По данным КГБ, на наш взгляд сильно преувеличенным, их было до 5 тыс. человек¹⁸⁰; по наблюдениям О. Попцова, руководителя Российской телерадиокомпании, проведшего эти дни в Белом доме, их было около пятисот¹⁸¹ (полагаем, что оценка О. Попцова была более реалистичной). Среди них были, по его выражению, и «безнадежно штатские лица». Но были там и профессионалы, по уровню своей подготовки мало уступавшие тем, кому предстояло атаковать здание,— офицеры спецслужб, добровольно перешедшие на сторону Ельцина, «афганцы», десантники, бойцы ОМОНа, да и настроения оборонявшихся гарантировали в условиях боя в незнакомом здании больше потерь среди наступавших¹⁸².

Была и другая проблема: ответственность за гибель людей, находившихся в этом доме,— а там были политические деятели, деятели культуры, которых знал весь мир (назовем только одно имя — М. Ростропович), многочисленные иностранные журналисты — могла быть свалена, даже в случае относительно благополучного для ГКЧП исхода, на офицеров «Альфы». А у них уже был опыт Тбилиси и Вильнюса, когда именно военных обвинили, с подачи самого Горбачева, в «самовольных», «несанкционированных» действиях.

Вопреки давлению своего командира генерала Карпухина офицеры группы «Альфа» категорически отказались выполнять приказ о штурме. Отказались участвовать в штурме и сотрудники группы «Б».

Возникли противоречия и в высшем руководстве ГКЧП. Г. Янаев откровенно опасался последствий штурма здания, вокруг которого стояли тысячи человек. На заседании ГКЧП в 20 часов 20 августа он заявил, что слухи о планируемом штурме Белого дома не имеют под собой основания. Он же предложил дать информацию о том, что штурм не планируется, для средств массовой информации. Его соратники по ГКЧП стали спорить с ним и добились того, чтобы никаких публичных заверений по этому поводу не делалось¹⁸³ Причины понятны: те, кто готовил штурм, не хотели связывать себя подобными заверениями.

Между тем план, намеченный утром, со скрипом начал реализовываться. Военным комендантом Москвы г енералом Н. Калининым был введен комендантский час в городе начиная с 23 часов. Это должно было лишить Белый дом кольца его защитников, воспрепятствовать подходу к зданию. Среди защитников здания распространялись слухи о неизбежном штурме. В 20 часов началась стрельба в районе Белорусского вокзала, очереди трассирующих пуль прошили небо над j гостиницей «Украина», стоявшей напротив Белого дома, на другом берегу реки i Москвы. Нарастало беспокойство. Из разных источников в Белый дом поступали сведения о том, что штурм начнется в 2-3 часа ночи. Возникла прямая угроза для президента Б. Н. Ельцина. Ему было предложено укрыться в здании американ- ■ ского посольства, расположенном в нескольких сотнях метров от Белого дома. , Но Ельцин отказался выходить из здания.

I Около 12 часов ночи он вместе с мэром Москвы Г. Поповым, вице-мэром IЮ. Лужковым, несколькими сотрудниками своей администрации и личной охраной спустился в бункер в здании Белого дома. Это помещение было предназначено для нужд «гражданской обороны»¹⁸⁴ Сейчас он должен был стать послед- , ним рубежом защиты президента. Бункер этот представлял собой несколько помещений: относительно небольших — для высшего руководства, большого помещения, снабженного деревянными нарами, большого зала, непосредственно примыкавшего к лестнице. Там расположилась охрана; в соседней комнате Ю. Лужков обзванивал по телефону директоров заводов стройматериалов, автокомбинатов, требовал от них выслать к Белому дому стеновые панели, строительные конструкции, установить на потенциально опасных направлениях тяжелогруженые грузовики, которые должны были воспрепятствовать танкам и бронетранспортерам приблизиться к зданию. Делал он это темпераментно, уверенно, как начальник, не сомневающийся в своем праве отдавать приказы своим исполнительным, но не слишком оперативным подчиненным.

В кабинете Ельцина были другие звонки: он разговаривал с главами государств мира.

Главные же события разворачивались в паре километров от Белого дома. После введения комендантского часа напряженность противостояния достигла высшего уровня. Белый дом по существу оставался блокированным. Любое продвижение техники могло означать начало штурма. После того как отборные части КГБ фактически отказались участвовать в штурме, главной движущей силой подавления очага сопротивления становилась армия и ее самые боеспособные части — воздушно-десантные войска. Командующий этими войсками П. Грачев заявил в прокуратуре: «Все ждали, когда выдвинусь с войсками я. ...Если бы я пошел, то все бы пошли вслед за мной. Никуда бы не делись...»¹⁸⁵ Это верно. Верно и другое: обстановка накалялась, и намеченный на 3 часа штурм могли начать и десантники, и какая-нибудь воинская часть, переброшенная самолетами в Москву из другого конца страны, или подразделение КГБ.

Однако случилось иное. Взвод боевых машин пехоты, осуществлявший патрулирование, приблизился к пересечению Калининского проспекта и Садового кольца. На пути БМП оказались баррикады. Тогда эти машины повернули в тоннель под Садовым кольцом. На выходе из тоннеля БМП вновь столкнулись с баррикадой. БМП попытались прорваться, но навстречу бронированным машинам бросились люди, пытавшиеся остановить их, проникнуть внутрь. В машины полетели камни, куски арматуры. Из машины началась стрельба. Погибли три человека — Д. Комарь, В. Усов и И. Кричевский. В штабе обороны Белого дома эти события оценили как начало подготовки штурма. Пролилась первая кровь в Москве времени ГКЧП. Это событие не имело, строго говоря, военного значения. Однако оно имело несомненный политический, психологический, нравственный смысл. Ответственность за смерть этих людей легла на ГКЧП, который ввел войска в город. Непосредственная ответственность за это событие легла на плечи маршала Д. Язова. И он отдал команду «Стой», отменив запланированную операцию. Штурм не начался. К утру 21 августа стало ясно, что начался отвод воинских частей от Белого дома.

В 6 часов утра 21 августа состоялось заседание коллегии Министерства обороны, на котором большинство генералов высказались за необходимость вывода войск из Москвы, перевода Вооруженных Сил из повышенной боеготовности в постоянную, рекомендовали министру обороны Д. Т. Язову выйти из состава ГКЧП. Язов согласился со всеми предложениями, кроме одного: выйти из ГКЧП. «Это — мой крест,— заявил он.— Буду нести его до конца»¹⁸⁶

Военная активность ГКЧП захлебнулась. Армия фактически отказалась повиноваться «советскому руководству». Кроме этого стал перемещаться вектор сил. С утра 21 августа в город начали входить милицейские части, сформированные на базе училищ МВД Российской Федерации, верных российскому руководству. Но главным событием, несомненно, стало не это. Главное событие развернулось опять-таки в стенах Белого дома, где собрался Верховный Совет Российской Федерации.

В 10 часов утра открылось внеочередное заседание Верховного Совета Российской Федерации. Депутаты, собравшиеся со всей страны, пробирались в здание, преодолевая завалы и баррикады, проходя через непрекращавшийся митинг в поддержку Ельцина. Российских депутатов толпа встречала восторженно. Авторитет депутатов Верховного Совета сильно поднялся за те два дня, что войска окружали Белый дом; многие из парламентариев были рядом с людьми, защищавшими парламент и президента. На повестку дня был поставлен вопрос: «О политической ситуации в РСФСР, сложившейся в результате государственного переворота».

Заседание Верховного Совета стало важнейшим политическим средством противников ГКЧП. Российский парламент смог сделать невероятно много. Верховный Совет поддержал все указы, принятые президентом Ельциным, и придал силу закона тем из них, которые требовали одобрения законодательной власти. При воспоминании об этом событии в голову приходит мысль о том, что заседание Верховного Совета РСФСР 21 августа было торжеством парламентаризма в России, может быть — самым важным заседанием за всю историю четырех Государственных дум дореволюционной России и полутора лет деятельности Верховного Совета. Парламент, защищая Закон, оказался решающим фактором политики. Освещая сложную политическую ситуацию в стране светом права, парламент ясно показал и доказал незаконность ГКЧП и его решений. Это нисколько не принижало роль главы государства и руководства исполнительной власти, это просто свидетельствовало о том, что у парламента есть своя собственная роль, практически неизвестная в России.

А начало телевизионной трансляции заседания российского Верховного Совета означало полный провал ГКЧП. Лидеры ГКЧП побежали. Побежали в прямом смысле этого слова, направившись в правительственный аэропорт Внуково, а оттуда — в Форос, к Горбачеву. Казавшихся еще несколько часов назад всесильными руководителей ГКЧП — Крючкова, Язова, Бакланова, Тизякова и примкнувших к ним Председателя Верховного Совета СССР А. Лукьянова и заместителя Генерального секретаря В. Ивашко стали ловить — сначала по дороге в аэропорт, потом попытались посадить их самолет. Смущала подробность, казавшаяся защитникам Белого дома почти неприличной,— почему путчисты полетели в Форос? Что, какую защиту и почему они искали там у человека, которого они же объявили тяжелобольным и отстранили от власти? Возникал момент неопределенности, тлело и раньше обсуждавшееся в Белом доме предположение: а не скрывается ли за путчем инсценировка временного самоотречения Горбачева? И какой сюрприз можно ждать из Фороса?

По решению Верховного Совета России в Форос была направлена российская делегация, куда вошли вице-президент А. Руцкой, премьер-министр И. Силаев, министр юстиции Н. Федоров. К ним присоединились Е. Примаков и В. Бакатин, члены Совета безопасности Президента СССР. Вместе с ними вылетели полковник А. Стерлигов, помощник А. Руцкого, и 36 офицеров МВД и Службы безопасности Президента России, так как всерьез опасались, что российская делегация в Форосе могла быть арестована частями КГБ, охранявшими Горбачева и подчиненными ГКЧП.

Параллельно началось другое: срочно стали объявляться соратники Михаила Сергеевича Горбачева, которые, оказывается, всегда сохраняли верность Президенту СССР, но только сейчас, к середине дня 21 августа, смогли заявить о своем возмущении незаконными действиями ГКЧП. Эта номенклатурная братия срочно и не без успеха стремилась приспособиться к новым политическим реалиям, осмелев, когда ей разрешили.

Осмелели и республиканские лидеры, многие из которых не решались выступить с осуждением ГКЧП. В 15 часов 25 минут 21 августа ТАСС передал заявление Президиума Верховного Совета Украинской ССР, в котором сообщалось, что «полный анализ и оценка ситуации, сложившейся после образования Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР, будут сделаны Верховным Советом Украинской ССР после решений внеочередной сессии Верховного Совета СССР. До решения сессии Верховного Совета Украинской ССР по этому вопросу положения постановлений Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР не имеют юридической силы на территории Украины». Прямо скажем: смелость была небольшой (чего стоит только трижды обусловленная оценка деятельности ГКЧП — сначала ее должны дать в Москве, в Верховном Совете СССР, потом на Украине, Верховным Советом Украины, и только потом — собственно Президиумом!), но там заявлялось, что постановления ГКЧП не имеют силы на территории Украины.

Но уже два дня спустя — 23 августа, когда путч был полностью подавлен, а его руководители оказались под арестом, украинское руководство объявило о независимости республики. Также было объявлено, что на 1 декабря назначен референдум о независимости.

Осмелел и лидер Грузии 3. Гамсахурдия. Признавший прежде режим ГКЧП, сейчас он требовал, чтобы мировое сообщество признало фактически и юридически независимость Грузии.

Вскоре на имя Президента Рс5ссии пришла телеграмма А. Муталибова, лидера Азербайджана, в которой он самым высоким стилем прославлял смелость Ельцина, спасшего страну. Стилистические изыски А. Муталибова, несомненно, стимулировались тем, что тремя днями раньше он говорил журналистам, что отстранение Горбачева от президентства является «естественным следствием политики, которая привела к хаосу в Советском Союзе»¹⁸⁷

Были и другие оценки ситуации. Верховные Советы Латвии и Эстонии 21-22 августа объявили о восстановлении своих старых конституций, действовавших до 1940 г., и государственной независимости.

Президент Казахстана Н. Назарбаев направил в Политбюро ЦК КПСС резкое письмо, продолжавшее ту линию, которую он наметил уже в своем ответе Политбюро 20 августа 1991 г. В этом послании содержалось осуждение деятельности Политбюро и Секретариата, поддержавших позорные, по словам Назарбаева, действия ГКЧП. Он напоминал: Секретариат ЦК намеревался собрать 20 августа внеочередной Пленум ЦК, на котором было запланировано поддержать деятельность ГКЧП, и Назарбаев решительно высказался против такого пленума. Назарбаев заявил о своем выходе из Политбюро, из ЦК КПСС, а как руководитель республиканской компартии — о ее выходе из КПСС и приписал собственной рукой: «и создании самостоятельной партии».

С осуждением ГКЧП выступили выжидавшие Президиумы Верховных Советов Бурятии, Чувашии, Чечено-Ингушетии.

В эти же часы 21 августа было опубликовано заявление Политбюро Компартии России. Лидеры этой партии немало потрудились для того, чтобы всячески дискредитировать Горбачева; ненавидя Ельцина, они подталкивали к введению чрезвычайного положения. Сейчас же они понимали, что приближается спрос за эту позицию. Заявление Политбюро Компартии России поражало своей трусливостью и двуличием. Руководство Компартии, оказывается, было введено в заблуждение сообщениями Г. Янаева о том, что Президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС болен. Более того, они едва не боролись с путчистами. В Доме правительства, писало Политбюро, постоянно находился председатель ЦКК РКП Н. С. Столяров (Столяров входил в группу Руцкого «Коммунисты за демократию», которую лидеры ортодоксальной Компартии намеревались полностью исключить из партии). Сейчас же Столярова пытались превратить чуть ли не в палочку-выручалочку для лидеров РКП. «Нельзя искусственно возбуждать страсти, усиливать конфронтацию, нагнетать антикоммунизм»,— призывало Политбюро РКП.

Не отставали от своих российских коллег и их товарищи по ЦК КПСС, собравшие в 14 часов 39 минут пресс-конференцию, на которой пытались доказать, что они никакого отношения к путчу не имели, что руководящие органы партии.

оказывается, выступают против чрезвычайных мер при решении политических проблем.

Однако вернемся в Форос. Около 16 часов туда прилетели лидеры ГКЧП. Личная охрана Горбачева немедленно арестовала их (!) вопреки призывам генерала Генералова, оставленного Крючковым осуществлять «изоляцию» Горбачева. Сейчас же были восстановлены средства связи¹⁸⁸. Горбачев отказался разговаривать с путчистами и встретился с Лукьяновым и Ивашко уже «при свидетелях»¹⁸⁹ Около 20 часов в Форос прибыли и представители российских властей. Освобождать, как выяснилось, б мл о некого: Горбачев уже действительно «контролировал ситуацию», как он часто любил говорить. В данном случае это было чистой правдой: уже почти четыре часа он звонил по телефону, переподчинил себе Кремлевский полк, разбирался с вице-премьером Щербаковым, управлявшим союзным правительством во время болезни Павлова, разговаривал и принимал поздравления от президента США Дж. Буша, связался с рядом республиканских лидеров — Назарбаевым, потом с Ельциным, Дементеем, другими президентами. Появление российской делегации вызвало в первый момент тревогу. «Увидев вооруженного Руцкого с автоматчиками, Раиса Максимовна испуганно спросила: "Вы что, нас арестовывать прилетели?" "Почему?— удивился Руцкой.— Освобождать!" Она разрыдалась»¹⁹⁰

Это недоразумение было скоро улажено. Горбачев, как гостеприимный хозяин, предложил российской делегации переночевать на даче, в Форосе, а уж утром всем лететь в Москву¹⁹¹. Но Руцкой торопился выполнить поручение — срочно эвакуировать Президента СССР и его семью, арестовать лидеров ГКЧП, которые находились там же, на даче, под охраной личной службы безопасности Горбачева и тех самых многочисленных войск, которые формально подчинялись все тому же Крючкову. Ровно в полночь самолет с семьей Горбачева и российскими посланцами вылетел в Москву. В той же машине находился председатель КГБ Крючков, что, по мнению Руцкого, должно было служить гарантией, что КГБ не уничтожит самолет в воздухе. Во втором самолете летели другие участники ГКЧП под охраной российского конвоя.

В 2 часа ночи Горбачев прилетел в Москву. Тут же, в аэропорту, Российская прокуратура арестовала Крючкова, Тизякова и Язова. Бакланова, который был депутатом СССР, арестовали позже, когда было получено согласие Президиума Верховного Совета СССР, вместе с другими членами ГКЧП.

22 августа, в полдень, Горбачев приехал в Кремль и пригласил в Ореховую комнату — знаменитую комнату, где традиционно собирались только члены Политбюро,— ближайших соратников: Яковлева, Бакатина, Примакова, Шахназарова, Медведева, Абалкина, Кудрявцева, Черняева. Вместе с ними были начальник Генштаба Моисеев, председатель Комитета конституционного надзора Алексеев, Генеральный прокурор Трубин, министр иностранных дел Бессмертных, Председатель Верховного Суда СССР Смоленцев¹⁹² Были отменены указы ГКЧП и сделаны новые назначения на ключевые посты — министром обороны был назначен М. А. Моисеев, председателем КГБ — заместитель Крючкова, руководивший внешней разведкой КГБ, Л. В. Шебаршин. Назначения по сути скандальные: Моисеев — один из активных сторонников ГКЧП, ведь планы путча создавались Крючковым в тесном взаимодействии с сотрудниками 1 -го Главного управления КГБ — разведки. Министр иностранных дел А. А. Бессмертных был одним из кандидатов в ГКЧП и не стал им потому, что это помешало бы осуществлению им внешнеполитических функций. В тот же день состоялась пресс- конференция Горбачева перед российскими и иностранными журналистами — пресс-конференция неудачная¹⁹³: он не мог ответить на многочисленные вопросы журналистов и, сорвавшись, сказал то, что прессе говорить не следовало: «Всей правды вы никогда не узнаете!» В тот же день ТАСС распространил интервью с А. Н. Яковлевым, где он заявил: «Горбачев виноват в том, что сформировал команду предателей. ...Урок, который необходимо извлечь из неудавшегося переворота,— осознание того, что путь демократизации является единственным путем для нашей страны».

В Москве бушевали митинги. Десятки и сотни тысяч людей были на улицах, ставших практически непроезжими. Толпы стояли у зданий КГБ, Министерства внутренних дел СССР, на Арбате у Министерства обороны, на Старой площади вокруг здания ЦК. В руках людей были лозунги с требованиями отдать лидеров ГКЧП под суд, запретить КПСС. Многотысячная процессия провожала в последний путь трех молодых парней, погибших в ночь на 21 августа,— Дмитрия Ко- маря, Владимира Усова и Илью Кричевского.

23 августа под давлением Ельцина Горбачев отменил свои назначения, объяснив их тем, что не успел разобраться в ситуации. Министром обороны СССР был назначен Е. Шапошников, председателем КГБ — В. Бакатин, министром иностранных дел — Б. Панкин, посол в Чехословакии, отказавшийся признать ГКЧП. В тот же день Горбачев прибыл на заседание Верховного Совета Российской Федерации. Здесь ему пришлось убедиться в справедливости собственных слов, сказанным утром того же дня: «Я приехал из Фороса в другую страну и сам уже не тот, кем был, другой человек»¹⁹⁴.

Заседание было очень важным. Ельцин и Верховный Совет России были триумфаторами. Горбачев фактически оказался в положении ответчика. Президент России зачитал Президенту СССР выписку из стенограммы союзного Кабинета Министров, большинство членов которого поддержали ГКЧПистов и изменили союзному президенту. Из зала звучали требования запретить КПСС, ставшую, по существу, идеологом переворота. Ельцин потребовал у Горбачева осудить КПСС, но, встретившись с его сопротивлением, «для разрядки» подписал Указ о приостановлении деятельности Российской коммунистической партии.

Путч изменил соотношение сил. Союзные структуры смертельно надорвались в своей попытке из последних сил сохранить Советский Союз в его неизменном виде. Лопнули «становые жилы» политического организма — КПСС, КГБ, страх перед репрессиями. А без них этот строй был нежизнеспособен.

В те часы, когда Горбачев выступал в Верховном Совете, здание ЦК было блокировано тысячами демонстрантов. В ЦК срочно уничтожали документы текущего делопроизводства, пытались вынести их. Из здания эвакуировали сотрудников. Абсолютное большинство выходило через подъезды на улицу, и это было по-настоящему страшно, так велика была злоба жителей Москвы против Старой площади и ее обитателей. (К счастью, обошлось без эксцессов.) Высшие чиновники ЦК и администрации Горбачева эвакуировались с большим комфортом — через специальную линию метро, соединявшую Старую площадь с Кремлем¹⁹⁵

Комитету по делам архивов при Правительстве России было приказано обеспечить сохранность документов ЦК. Комплекс зданий ЦК охранялся московской милицией под руководством вице-мэра Москвы А. Музыкантского. С их помощью удалось отыскать одного из опытных чиновников ЦК и, пробираясь по длинным коридорам, заваленным слоем разодранных документов, опечатать архивы ЦК, к счастью не пострадавшие¹⁹⁶. В эти же часы в здании работали сотрудники Прокуратуры СССР, проводившие обыск в кабинете секретаря ЦК О. Шенина и обрадовавшиеся, что акт изъятия вещественных доказательств участия Шенина в путче может подписать в качестве понятого и представитель правительственного аппарата России. Среди изъятых документов обращал на себя внимание план Белого дома, баррикад вокруг него и воинских частей, блокировавших здание. План был вычерчен (скорее — нарисован) от руки и рождал странное чувство: фактический руководитель ЦК КПСС Шенин не имел нормального топографического плана территорий, окружавших Дом Правительства России.

Неудача переворота, провал ГКЧП рождают много вопросов: почему рассыпалась казавшаяся такой грозной машина «советского руководства», наводившая страх на весь мир? Попробуем ответить. Прежде всего, неудача ГКЧП стала итогом постоянно нараставшего кризиса государственности СССР. СССР стал практически неуправляемым. Не был пресечен ни один из национальных конфликтов, вспыхнувших на территории страны. Армия моталась по всему СССР, как пожарная команда, тушившая один очаг за другим. Политическое руководство страны слишком успешно реализовало на практике основной принцип партийного руководства — решает руководство партии, отвечают все остальные. С переходом Горбачева в кабинет Президента СССР этот принцип остался не менее актуальным. Однако частое его применение неизбежно приводит к тому, что число желающих отвечать за чужие глупости резко сокращается.

Изменились люди. И изменились не за три дня путча, а гораздо раньше, только разглядели это лидеры СССР в конце августа последнего года СССР Ушла вера в социализм и коммунизм. Она была хороша за «железным занавесом», когда можно было рассуждать об «искривлениях марксизма», «деформирующем воздействии культа личности», противопоставлять «раннего Маркса» позднему, Ленина времени военного коммунизма Ленину эпохи нэпа и верить в «гуманный, демократический социализм, социализм с человеческим лицом». Верить в него можно было до середины 80-х гг. Сквозняк гласности вынес эти иллюзии и заставил разглядеть окружающий мир, разглядеть — и ужаснуться.

Изменился мир. «Холодная война» Советским Союзом была проиграна. Экономика страны была истощена в ходе этого соревнования. «Силовое поле» СССР начало сокращаться, сначала за счет уменьшения поддержки «братских партий и народно-освободительных движений», потом ослабло влияние СССР в Центральной Европе, и по ней прокатилась волна «бархатных революций», выбросивших СССР оттуда, далее очередь дошла и до союзных республик, обеспечив «парад суверенитетов», а в конце концов и их выход из СССР. Последний рубеж «силового поля» СССР совпал с кольцом блокады Белого дома. Тут-то и открылось, что это не силовое поле, а поле бессилия, тлена, предательства как системы.

Мы не пишем о «мудрых армейских командирах», осуществлявших путч, но, как выяснилось, только и делавших, что боролись... боролись с кем? За что? Трудно не вспомнить слова А. Лебедя, сказанные Президенту России, что его десантники у Белого дома охраняют сами себя. Много написано о политической импотенции путчистов. В конце концов не в этом дело. Ведь были там не только Янаев и Крючков, но и Тизяков, великолепный организатор, и, безусловно, смелый Шенин, и по-своему порядочный Язов, и Лукьянов, уж никак не менее политически опытный человек, чем его оппоненты, ставшие врагами. Сгнили механизмы власти СССР. Самое страшное, что натворили путчисты,— это то, что, приведя эту машину в действие, они не предвидели, что она уже не выдержит такой нагрузки и развалится. Это они обязаны были предвидеть. Союзный договор был поистине спасительным лекарством, дававшим надежду на выживание. Но его-то и переехала машина ГКЧП.

По-настоящему СССР «умер» в первые дни после подавления путча, хотя его формальное существование продолжалось до конца декабря 1991 г. Диагноз смертельной болезни пришел с Украины: республика объявила себя независимой и заявила, что 1 декабря состоятся референдум, оставаться ли ей в СССР, и выборы президента Украины. Путч напугал лидеров республик СССР. Страх был нешуточный. Большинство из них обреченно приняли заявления ГКЧП, а оказалось, что в Москве все не так: высших руководителей страны отдали под суд, Москва требует расследовать и наказать тех, кто поддержал ГКЧП. В этих условиях мысль о суверенитете и независимости становилась более чем актуальной.

Официально независимость Украины была объявлена 24 августа, Белоруссии и Молдавии — 27 августа, Азербайджана — 30 августа, Узбекистана — 31 августа, Киргизии — 31 августа, Таджикистана — 9 сентября, Армении — 23 сентября, Туркмении — 27 октября.

Был и российский масштаб происходившего: зачем Россия должна финансировать союзные структуры, от которых можно ожидать очередных проблем?

Путчисты мимоходом, как это и бывает в истории, уничтожили КПСС — не политическую партию, а основной институт государственности СССР. Она мгновенно была устранена из системы управления. 24 августа с заявлением о сложении с себя функций Генерального секретаря ЦК КПСС выступил М. С. Горбачев.

Ликвидация КПСС в системе управления определила необходимость создания по существу нового аппарата управления. Это станет темой нашего специального исследования. Но как же с идеями социализма? Конечно, Горбачев бросил партию. Не только КПСС, но и, в сущности, те идеи социализма и тот спектр политической жизни в стране, который разделял эти взгляды. Впрочем, это было позицией не только Горбачева, но и его «социал-демократического окружения». «В дальнейшем к Горбачеву не раз, и через меня,— пишет соратник Горбачева и идеолог КПСС В. Медведев,— пытались обращаться некоторые члены ЦК, ставя вопрос о созыве пленума. Я считал, что это дело самих членов ЦК, а Горбачева, сложившего обязанности Генсека, не следует втягивать в этот процесс. Рекомендация Горбачева, адресованная ЦК КПСС, так и осталась нереализованной»¹⁹⁷. У него осталось одно — борьба за личное политическое будущее в «обновленном Союзе».

6 ноября 1991 г., накануне прежнего главного государственного праздника — годовщины Октябрьской революции, Ельцин «прибрал» политический труп КПСС, издав указ, в котором заявлялось, что «КПСС никогда не была партией. Это был особый механизм формирования и реализации политической власти путем сращивания с государственными структурами или их прямого подчинения КПСС». Указ предписывал:

«— прекратить на территории РСФСР деятельность КПСС, КП РСФСР, а их организационные структуры распустить; <...>

— имущество КПСС и КП РСФСР на территории РСФСР передать в собст-

loq

венность государства» .

Круги путча шли по стране, порождая новые проблемы и обостряя, драматизируя старые. Стремительное отрезвление после августовской эйфории пришло из Чечни. Лидер Общенационального конгресса чеченского народа генерал Дудаев был одним из немногих активных противников ГКЧП в российских автономиях. Однако вскоре события стали развиваться совсем не по схеме противостояния «демократов» и «партократов».

Чечня: пролог трагедии

События в Чечне невозможно понять, не обратившись к истории этого народа и его отношений с Россией. На Северном Кавказе, по преимуществу в Чечне и Ингушетии, проживает около 800 тыс. чеченцев. Кавказский перешеек, северные склоны Кавказского хребта уже с XV1-XVI1 вв. превратились в поле соперничества между тремя крупнейшими государствами региона — Ираном, Турцией и Россией. 3 результате военных и дипломатических усилий России здесь появились русские крепости и казачьи станицы. В течение XVIII в. Россия усилила свое продвижение на Кавказе, в конце этого века по левому берегу реки Терек прошла так называемая Кавказская военная линия, укрепленная городами Моздок и Владикавказ. С начала XIX в. Россия втянулась в долгую и кровопролитную военную кампанию по завоеванию и подчинению Северного Кавказа. Кульминацией этой политики стала война с теократическим государством — имаматом Шамиля, сложившимся на землях Чечни и Дагестана, завершившаяся покорением Чечни только в 1859 г.¹⁹⁹

Вместе с тем эти территории никогда не были «мирными» в полном смысле слова. Большое число документов в архивах центральных учреждений Российской империи свидетельствует о том, что в Чечне сохранялось внутреннее устройство, вызывавшее недовольство даже со стороны царской администрации, допускавшей значительные различия в местном самоуправлении на Кавказе. В ходе гражданской войны большевистское правительство широко использовало противоречия между терским и кубанским казачеством, поддерживавшим антибольшевистские силы, и чеченцами, добивавшимися возвращения земель, отнятых у них после 1859 г. Большевики поощряли нападения чеченцев на казачьи станицы, снабжали их оружием. В 1922 г. была создана Чеченская автономная область в составе РСФСР. Однако повстанческое движение, приобретшее уже антибольшевистский характер, продолжалось, потребовав привлечениякрупных военных сил для его подавления. В 1934 г. Чеченская и Ингушская автономные области были объединены в Чечено-Ингушскую автономную область, в 1936 г. преобразованную в Чечено-Ингушскую автономную республику в составе РСФСР.

В годы Великой Отечественной войны немецко-фашистское командование не без успеха проводило на Северном Кавказе особую политику, направленную на то, чтобы склонить к сотрудничеству с оккупационными войсками мусульманское население Северного Кавказа и казачество. В Чечне в октябре 1942 г. удалось организовать восстания в тылу советских войск, в частности в Шатойском, Итум-Калинском, Веденском и ряде других районов. Восстания вспыхнули в то время, когда шли ожесточенные бои под Сталинградом и немецкие войска вели наступление на Северном Кавказе, вышли к Тереку и Большому Кавказскому хребту. На территории Чечено-Ингушетии в 1943 г., когда немецкие войска были далеко оттеснены с Северного Кавказа, органами Наркомата государственной безопасности было зафиксировано три десятка бандитских групп и около 4 тыс. участников восстаний 1941-1942 гг.²⁰⁰ В связи с этим советские власти приняли решение о депортации чеченцев и ингушей с их исконных территорий в Казахстан. В феврале 1944 г. советские войска выселили около 500 тыс. чеченцев и ингушей. Массовая депортация была, безусловно, преступлением, которое не может быть оправдано фактами сотрудничества части населения с немцами. Тогда же была упразднена Чечено-Ингушская АССР. На земли выселенных чеченцев и ингушей пришли другие люди — русские, осетины.

После XX съезда КПСС массовые депортации были осуждены, Указом Президиума Верховного Совета СССР была восстановлена Чечено-Ингушская АССР. Однако узел, туго завязанный сталинской депортацией, развязать было трудно. Возвращение людей из ссылки сопровождалось обострением отношений с тем населением, которое поселилось на землях чеченцев и ингушей. Постоянным источником противоречий и конфликтов между Северной Осетией и Ингушетией стали земли Пригородного района г. Орджоникидзе (Владикавказа), где находились родовые ингушские кладбища. Сохраняются споры между Чечней и Ингушетией о землях Сунженского и части Малгобекского районов, с русским населением Ставропольского края — из-за Науровского и Шелковского районов, которые казачество считает своими.

Столица Чечено-Ингушетии, г. Грозный, стала одним из крупнейших центров переработки нефти в СССР. (Богатые месторождения нефти были обнаружены на территории Чечни уже в конце XIX в. Тогда же там возникла и крупная нефтеперерабатывающая промышленность.) В конце 80-х гг. нефтеперерабатывающий комплекс в Грозном был полностью модернизирован, что обошлось казне в 1,5 млрд. долл.²⁰¹ В регионе существовала проблема привлечения коренных жителей на промышленные предприятия, хотя там было многочисленное население, не имевшее постоянной работы.

В Чечне сохранялось разделение коренного населения на родовые тейпы, религиозные братства — «вирды», мюридские общины. Это в значительной степени определяло и определяет традиционную структуру общества, успешно пережившую все политические и идеологические кампании советского периода.

Для Чечни с ее по преимуществу сельским населением было характерно традиционное малоземелье, вынуждавшее значительную часть мужчин отправляться летом на сезонные работы по всему СССР. Вместе с этим необходимо отметить относительно высокий образовательный уровень населения. К концу 80-х гг. доля трудоспособного населения, не занятого в общественном производстве, составляла в Северной Осетии почти 13%, а в Чечено-Ингушетии — 25%. Обстановка в этом регионе Северного Кавказа оставалась неспокойной. В 1973 г. было принято специальное постановление ЦК КПСС «Об антиобщественных националистических проявлениях в г. Грозном», в котором отмечался рост националистических настроений в Чечено-Ингушетии. Спустя несколько лет было принято новое постановление, датированное 14 января 1982 г. В нем отмечались факты массовых выступлений в Северной Осетии с требованиями выселить ингушей, даже массовых беспорядков, когда «24-26 октября 1981 года группа экстремистски настроенных лиц спровоцировала часть осетинского населения города Орджоникидзе на антиобщественные действия... Подстрекаемые националистическими призывами, бесчинствующие элементы, среди которых было немало тунеядцев, пьяниц, наркоманов и лиц, ранее судимых, нападали на общественные и государственные учреждения, пытались дезорганизовать работу городского транспорта, допускали оскорбительные выпады и угрозы в отношении жителей ингушской национальности. В течение нескольких дней нормальная жизнь города и работа на отдельных предприятиях была нарушена».

Отмечалось также широкое распространение среди населения оружия. Поэтому министру внутренних дел СССР Н. А. Щелокову специально указывалось на необходимость принять «дополнительные меры к изъятию огнестрельного и холодного оружия, незаконно хранящегося у населения Северо-Осетинской и Чечено-Ингушской АССР».

Однако положение там не улучшалось. Скорее можно было говорить о его ухудшении, пришедшем одновременно с началом «перестройки». В ЦК КПСС в 1987 г. вновь обсуждался вопрос о ситуации в Чечено-Ингушетии и Северной Осетии. В документе, принятом тогда, констатировалось, что в быту населения, в том числе и коммунистов, сохраняются мусульманские обычаи, исполняются религиозные обряды. Более того: «До сих пор местные органы в решении вопросов прибегают к помощи религиозных авторитетов (разрешение споров между семьями, привлечение людей на сельхозработы, субботники)».

Статистика, приведенная в справке, свидетельствовала об ухудшении межэтнических отношений. «В 1984-1986 годах,— сообщалось в документе,— зарегистрировано свыше ста националистических проявлений. Среди них избиения и убийства на почве неприязненных отношений между ингушами и осетинами, осквернение русских кладбищ, хулиганские действия по отношению к сельской интеллигенции некоренных национальностей». В эти же годы наметился процесс миграции из этих республик русского населения.

Сообщалось также, что «в состоянии кровной вражды находится свыше 60 тейповых групп. ...Опасная конфликтная ситуация сложилась между враждующими тейпами Яндиевых и Хадзиевых-Албаковых, проживающих на границе автономных республик». В регионе отмечался высокий уровень наркомании, который превышал общесоюзный в Северной Осетии в 5 раз, в Чечено-Ингушетии — в 3 раза. «Вместе с тем органами внутренних дел республик,— отмечали авторы справки,— не выявлено ни одного нарушителя, занимающегося сбытом наркотического сырья».

В справке сообщалось и о том, что в горных районах Чечни сохранялось самое настоящее рабство и в роли рабов оказывались русские, разными путями попавшие в эти места. Процитируем документ: «Только в Ачхой-Мартановском, Сунженском и Шалинском районах выявлено 65 так называемых батраков. Среди них — алкоголики, ранее судимые, без определенного места жительства. Все они, как правило, завозятся нанимателями из других регионов страны. У Экту- маемых, например, для ухода за личным подворьем, насчитывающим до 300 овец, 27 голов крупного рогатого скота, 29 лошадей, использовались Абрамов, Александров и Соболев. В личном хозяйстве Хашиевых — Павлов из Краснодарского края и Котов из Горького, у Хариковых — неоднократно судимые Кос- тенков и Бондарюк. Такие лица содержались даже в хозяйствах секретаря партийной организации, депутата Ореховского сельсовета т. Хачукаевой, завхоза школы т. Мурадова».

В конце 80-х гг. на арену политической жизни в Чечено-Ингушской АССР вышел вопрос о создании отдельных — Ингушской и Чеченской — республик. Стали возникать общественные объединения — Вайнахская демократическая партия во главе с 3. Яндарбиевым, партия «Исламский путь» Б. Гантемирова и крупнейшее объединение, существовавшее с ноября 1990 г.,— Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН), который предложили возглавить генерал-майору Джохару Дудаеву, командиру дивизии стратегических бомбардировщиков, дислоцированной в Эстонии, в Тарту. Генерал Дудаев, детство которого прошло в ссылке в Казахстане, сделал блестящую карьеру в Советской Армии, был награжден двенадцатью правительственными наградами, поддерживал дружеские отношения с эстонской интеллигенцией, был хорошо информирован о движении за независимость Эстонии.

На I съезде ОКЧН 23-25 ноября 1990 г. была принята декларация «О государственном суверенитете Чеченской республики». Напомним: в это время Чечня входила в состав единой Чечено-Ингушской АССР и вообще не имела формальных государственных признаков. Однако постоянный митинг, организованный ОКЧН, постепенно захватывал властные полномочия. Под давлением многотысячного митинга 27 ноября 1990 г. Верховный Совет Чечено-Ингушетии принял Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской республики.

ОКЧН находился в оппозиции к официальным властям Чечено-Ингушетии — обкому партии и Верховному Совету Чечено-Ингушской АССР, которые возглавлял Доку Завгаев, по-своему примечательная личность — первый чеченец, оказавшийся во главе местного обкома²⁰². Д. Завгаев последовательно проводил курс руководства КПСС в республике: добивался неучастия населения республики в референдуме о введении поста Президента России; в ходе избирательной кампании организовал агитацию за Н. И. Рыжкова. Делегации от ингушского и чеченского населения постоянно требовали восстановления своей государственности в 1990 г.

Летом 1991 г. состоялся второй этап съезда ОКЧН. На нем было принято решение — учредить Чеченскую республику. Уже тогда звучали требования отделения от России, неучастия в выборах Президента России.

Августовский путч ускорил развитие политических процессов в Чечне. Возглавляемые Д. Завгаевым Верховный Совет и обком партии заняли осторожно- выжидательную позицию по отношению к ГКЧП. Их оппоненты — генерал Дудаев и Общенациональный конгресс чеченского народа — решительно осудили путч, объявили о своей готовности с оружием в руках противостоять чрезвычайному положению. После подавления путча Д. Завгаев оказался среди тех местных руководителей, над которыми висело обвинение в пособничестве ГКЧП. Реальная власть в Грозном переходила в руки ОКЧН и к организованному им митингу. I съезд Общенационального конгресса чеченского народа объявил, что Верховный Совет Чечено-Ингушетии низложен, власть переходит к съезду ОКЧН и Чечня берет курс на независимость.

В этом решении было по крайней мере два аспекта, позволявшие Москве дать различные интерпретации происходившего. Для властей России на первый план выходила борьба против «партократа» Завгаева, а заявление Дудаева о независимости воспринималось как политическая риторика, не имевшая реального значения. С другой стороны, курс на отделение одной из автономий России мог создать крайне опасный прецедент, спровоцировать аналогичные процессы в других республиках²⁰³

К этим непростым размышлениям (политические процессы в Чечне, да и в самой России, только начали определяться в новой политической ситуации, сложившейся после подавления путча) прибавлялись многочисленные обстоятельства, на первый взгляд незначительные, которые оказали долговременное воздействие на то, что происходило внутри и вокруг Чечни. Чечня была и оставалась гораздо более традиционным обществом, чем это виделось московским политикам, В события в Чечне активно стали вмешиваться спикер российского парламента Р. Хасбулатов, чеченец, и его соотечественник генерал А. Аслаханов, председатель Комитета Верховного Совета РСФСР по вопросам законности, правопорядка и борьбы с преступностью. Высокие политические цели переплетались с соперничеством традиционных кланов, осложняя достижение ясных политических результатов. Отнюдь не комичным стало личное соперничество двух летчиков — командира полка штурмовиков полковника А. Руцкого, ставшего вице-президентом при президенте Ельцине и генерал-майором за участие в подавлении путча, и командира дивизии стратегических бомбардировщиков, элиты ВВС, генерал-майора Д. Дудаева.

В Чечню зачастили высокопоставленные визитеры. 10 сентября туда прибыли госсекретарь Г Бурбулис и министр информации и печати М.Полторанин. 15 сентября в Чечне был исполнявший обязанности Председателя Верховного Совета РСФСР Р. Хасбулатов, потребовавший от Верховного Совета Чечено-Ингуше- тии самораспуститься. Требование Хасбулатова было удовлетворено, и власть формально была передана Временному Высшему Совету, своего рода совету старейшин, нелегитимному органу. Политические противники Хасбулатова обвиняли его в том, что его вмешательство в конфликт имело во многом личные причины и в созданном при его участии Временном Высшем Совете были широко представлены родственники и сторонники российского спикера²⁰⁴. Во всяком случае, затея с созданием этого органа оказалась неудачной, и реальная власть по-прежнему оставалась у съезда Общенационального конгресса чеченского народа во главе с генералом Дудаевым. Начался отчасти стихийный, отчасти спланированный захват правительственных учреждений в Грозном.

Имеются сведения, что генералу Дудаеву были официально предложены очередное генеральское звание и высокая должность в командовании ВВС (по другим сведениям — в МВД). Но для Дудаева более важным представлялся пост президента — первого президента независимой Чечни.

Ситуация вокруг Чечни резко осложнилась в октябре 1991 г. В ночь с 5 на 6 октября в Грозный прилетел А. Руцкой, которого сопровождали генералы А. Аслаханов и министр внутренних дел России А. Дунаев. Поездке предшествовали сведения, что «национальные гвардейцы» Дудаева захватили здание местного КГБ, ранив одного из сотрудников, блокируют здание МВД и телецентр. Для Руцкого поиск выхода из чеченского кризиса стал первым крупным самостоятельным поручением, которое он получил от президента. По сути, это была аттестация на право стать самостоятельной политической фигурой в высшем руководстве России.

В ходе переговоров между Дудаевым и Руцким, казалось, было достигнуто взаимопонимание. И тот, и другой настаивали на соблюдении законов, проведении выборов²⁰⁵ Но каждый понимал законность по-своему: Руцкой находился в эйфории правотворчества недавних дней августа, когда политическая воля облекалась в форму указов и, одобренная послушным Верховным Советом, становилась законом; для Дудаева законность выступала в форме эстонского Народного фронта, добивавшегося и добившегося того, что российские законы не имели отношения к независимому государству. К тому же Дудаеву воля народа, массовая поддержка казались важным условием легитимации его действий. Руцкой встретился также с лидерами ингушских организаций, которые настаивали на образовании Ингушетии, но в составе Российской Федерации. Понятно, что эта встреча имела непосредственный политический результат, конфронтационный для нового чеченского руководства.

Вернувшись из Чечни, Руцкой выступил с резкими, оскорбительными нападками в адрес Дудаева и Общенационального конгресса чеченского народа. Уже 8 октября 1991 г. на сессии Верховного Совета РСФСР он охарактеризовал Дудаева как бандита, события в Чечне — как незаконные. Верховный Совет в результате его выступления принял специальное постановление, провозглашавшее, что Временный Высший Совет является единственной законной властью в Чечне, и требовавшее, чтобы вооруженные формирования Общенационального конгресса чеченского народа сдали оружие до 10 октября 1991 г.²⁰⁶

По сути, это был ультиматум. В ответ на него уже на следующий день силами ОКЧН в Чечне была объявлена мобилизация, начались нападения на воинские части. Митинг требовал отставки Временного Высшего Совета. На заводах Чечни организовали выпуск оружия — пистолетов-пулеметов. Москва пыталась перехватить инициативу в республике, были произведены новые назначения людей, которые, как предполагалось, имели поддержку в Чечне (были назначены представитель Президента РС<ГСР е Чечено-Ингушетии А. Арсанов, новый министр МВД Чечено-Ингушетии генерал В. Ибрагимов). Однако результаты этой деятельности оказались незначительными и вылились в несколько митингов, осуждавших деятельность ОКЧН.

Д. Дудаев предложил провести 27 октября 1991 г. выборы в парламент Чеченской республики и выборы президента Чечни, итоги которых должны были придать законность выходу Чечни из России. В известной степени Дудаев реализовал ту угрозу, которую сформулировал в конце 1990 — начале 1991 г. в процессе подготовки к общесоюзному референдуму М. С. Горбачев. Для него процесс суверенизации автономий и их стремление встать вровень с союзными республиками были всего лишь угрозой, политическим шантажом в адрес России, впрочем выразившимся в «заигрывании» с автономиями. И знаменитые ельцинские слова «берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить» стали альтернативой процессу расчленения России. Берите, сколько хотите, но — в России. Дудаев же действовал в полном соответствии с уже сложившимся алгоритмом: выборы, проведение референдума, провозглашение независимости. Если по этому пути смогли пройти Эстония, Грузия, Армения, то почему этого не может сделать Чечня?

Разница была лишь в том, что Чечня была в составе России, она не имела формальной государственности. Чечня создавала опасный прецедент. Эти аргументы, неважные для Грозного, были важны для Москвы.

24 октября Верховный Совет РСФСР принял постановление, которым объявлял выборы в Чечне незаконными и заранее отказывался признавать их итоги.

Стороны конфликта отчетливо демонстрировали нежелание найти компромиссы.

27 октября выборы состоялись. Президентом Чечни был избран Д. Дудаев. Был сформирован парламент Чечни (впрочем, проработавший недолго).

6 ноября в Кремль пришла паническая телеграмма от представителя Президента РСФСР в Чечено-Ингушетии А. Арсанова, в которой сообщалось, что военные формирования Конгресса чеченского народа захватывают жизненно важные объекты в республике. Он требовал срочно принять меры. В тот же день Президент Ельцин подписал подготовленный А. Руцким Указ о введении чрезвычайного положения в Чечне. Руцкому поручалось осуществление этого указа.

Однако реализовать его не удалось. Руцкой потерпел полное поражение — и политическое, и собственно военное. Операция по переброске спецподразделений МВД и КГБ в Чечрю была плохо спланирована и еще хуже выполнена. Войска перебрасывались авиацией, но оказалось, что техника приземлилась в аэропорту Моздока, люди — в Беслане (оба города — в Северной Осетии), аэропорт Ханкала в окрестностях Грозного был блокирован несколькими тысячами хорошо вооруженных людей, на взлетных полосах стояли тяжелогруженые автомобили. Спецназовцы, прибывшие в Грозный несколько раньше, оказались блокированными в здании МВД Чечено-Ингушетии. Заблокированными оказались и дороги из Северной Осетии, по которым войска должны были двигаться в Чечню. Одновременно с этим Дудаев пригрозил осуществить террористические акты в России, и 9 ноября был захвачен самолет, вылетевший из Минеральных Вод в Свердловск²⁰⁷ Руцкой требовал найти и наказать виновных в неправильном исполнении его плана; в Верховном Совете началось обсуждение ситуации в Чечне, действия Руцкого подверглись резкому осуждению, звучали требования о его отставке; Ельцин отменил свой Указ о чрезвычайном положении. Удалось не довести дело до кровопролития. Российские войска, заблокированные в Грозном, удалось вывести. Однако шанс договориться, найти взаимопонимание был утрачен, и, как оказалось, надолго.

Был и важный политический контекст происходившего. Конфликт в Чечне становился опасным знаком для соседей России, подогревая их опасения в «российском империализме», вызывал неприкрытую тревогу у российских автономий. В этом нужно искать один из ответов на вопрос, который позже стал задаваться: почему еще в начале чеченского конфликта российская власть не применила силу? Не применила, и слава Богу. Цена силового решения была бы слишком высокой. Это решение могло уничтожить любые основания для интеграционных процессов в стремительно разваливавшемся Советском Союзе.

Воссоздание государственности России

Поражение августовского путча стало «плохой новостью» для союзных управленческих структур. Однако было и иное — чем больше прав получало российское руководство, тем выше поднималась планка ответственности. Россия оказалась в отчаянно тяжелом экономическом положении. Товаров не было и раньше, сейчас дефицитом стал хлеб. На заседаниях правительства едва ли не еженедельно заслушивались отчеты о завозе хлеба, преимущественно полученного по импорту. Задачи стратегического развития России перемежались с острейшими оперативными проблемами.

На первый план выходил вопрос: что должно остаться в ведении Союза, а что — республик? 1 сентября состоялась встреча М. С. Горбачева с руководителями республик. На ней была достигнута договоренность о сохранении единых Вооруженных Сил и едином военно-стратегическом пространстве, о радикальных реформах в армии, КГБ, МВД и прокуратуре. Говорилось о намерении подготовить и подписать договор о создании Союза Суверенных Государств.

2 сентября собрался последний Съезд народных депутатов СССР, последний съезд в истории СССР. Он начался заявлением Н. Назарбаева от лица Президента СССР и руководителей республик о том, что в дальнейшем Съезд народных депутатов не нужен. Немедленно после этого заявления был объявлен перерыв. После перерыва начали голосовать. Предложение о роспуске съезда не набирало необходимых в таком случае двух третей голосов. Столкнувшись с недовольством многих депутатов, Горбачев пригрозил изменить Конституцию, дать возможность распустить съезд простым большинством депутатов. Предлагался им и более простой вариант — распустить съезд, так как он не способен принять конструктивное решение. Депутаты сдались²⁰⁸ Съезд народных депутатов СССР, во многом изменивший политический облик страны, был распущен.

Вместо съезда остался Верховный Совет СССР, у которого реально урезали полномочия, упразднив, в частности, должность Председателя Верховного Совета СССР. Но реально Верховный Совет умирал, так как в нем уже не участвовали депутаты не только из республик Прибалтики, объявивших о своей независимости, но и Украины. От ряда республик там были не депутаты, а наблюдатели.

Были образованы новые союзные органы — Государственный совет, куда вошли руководители союзных республик, Межреспубликанский экономический комитет во главе с И. Силаевым.

Сложно и противоречиво развивалась ситуация в руководстве России. Первый месяц после путча, следует признать, был потерян. По-человечески причины этому можно найти, но политика живет по другим законам. Отметим важное обстоятельство — на этом этапе, в условиях глубочайшего экономического кризиса, чреватого социальными потрясениями, резко сократилось число желающих принять на себя ответственность, работая в правительстве. «Златоусты от экономики», апостолы рыночных реформ в СССР, громогласно объявлявшие, что они знают путь в светлое рыночное будущее, с несвойственной им прежде скромностью отошли в сторону. Пропали и представители славного директорского корпуса, претендовавшие на министерские портфели. Тем ответственнее было решение президента Ельцина лично возглавить правительство в период реформ. 28 октября президент Ельцин выступил в Верховном Совете России и объявил, что в России начнется программа глубоких экономических преобразований, предполагающая отпуск цен на большинство видов продукции, приватизацию, ослабление государственного контроля над экономикой. Это была программа «шоковой терапии», та программа, которая, как известно, не приносит лавров ее проводникам. «Популист» Ельцин опять сделал то, чего от него не ожидали. Он принял на себя всю полноту ответственности.

В октябре начала формироваться новая управленческая структура России, оформленная позже Указом Президента России от 6 ноября 1991 г. Складывались два аппарата управления. Прежде всего, Правительство. Как уже отмечалось, главой Правительства стал президент Ельцин. Первым заместителем главы Правительства был назначен государственный секретарь Российской Федерации Г. Э. Бурбулис (разработчик большинства программ реформирования государственного аппарата), заместителями Председателя Правительства — Е. Т. Гайдар, отвечавший за экономическую политику, и А. Н. Шохин — за социальную политику. Необходимо отметить: впервые в Правительство пришла «команда» молодых, прекрасно образованных, честолюбивых специалистов, «академическая» подготовка которых была заметно лучше их практического управленческого опыта. Бурбулис обосновался на 5-м этаже здания ЦК КПСС на Старой площади, в комнатах бывшего кабинета Суслова. В приемной толклось много народа — приезжие из разных городов страны, народные депутаты СССР и РСФСР, ученые, артисты, чиновники, офицеры. В самом кабинете одновременно шло не меньше трех совещаний. Люди устраивались за длинным столом для заседаний, собирались в разных углах кабинета. Между этими группами ходил Бурбулис, дирижировавший ходом обсуждения. На этих совещаниях планировались крупные политические акции, обсуждались принципы преобразований в различных сферах жизни страны, подготавливались кадровые назначения. С точки зрения старых аппаратчиков, это было нарушением всех канонов, сумасшествием. Но в таком поведении была своя система: туго закручивалась пружина предстоящих реформ, которая начнет раскручиваться с первых дней января 1992 г.

Сам Б. Н. Ельцин нашел в этой ситуации, пожалуй, единственно верное решение. В середине декабря 1991 г., встречаясь с координаторами парламентской фракции «Смена», он так объяснил свои действия, отвечая на вопрос одного из депутатов: «В отношении Правительства. Конечно, выбор был такой — или ориентироваться опять на перетасовку все тех же старых кадров, которые из одной обоймы переходят в другую обойму. Этот опыт Политбюро настолько богатый, что нам ясно было. Потом опыт предательства Горбачева всеми практически руководителями тоже подсказывал, что должна быть одна команда, которая бы работала над путями реализации реформ... и чтобы она взялась как одна команда. Я же,— заявил президент,— персонально не то чтобы не участвовал, конечно, участвовал. Но я им д^вал больше права самим определять, кого вы считаете нужным, кто подходит по подготовке и по линии, которую надо по реформе проводить, и так далее. Поэтому тут надо было чем-то жертвовать — или молодостью, или опытом. Такого идеального сочетания, конечно, не получается».

Число министерств было радикально сокращено, появились объединенные министерства— промышленности, экономики и финансов, транспорта, торговли и материальных ресурсов. Старые отраслевые схемы управления были сознательно проигнорированы. Система управления специально подготавливалась для осуществления рыночных реформ. Поэтому возникли принципиально новые органы управления -— Государственный комитет РСФСР по антимонопольной политике и поддержке новых экономических структур, Государственный комитет РСФСР по управлению государственным имуществом. Отмечая изменения в системе управления, необходимо отметить, что Россия в ноябре 1991 г. прекратила финансирование большинства союзных ведомств. В соответствии с Указом Президента России от 28 ноября 1991 г. большинство союзных министерств и ведомств было упразднено, а их функции, штат и имущество переданы однопрофильным российским ведомствам²⁰⁹

Возникали и специфические структуры управления в аппарате Президента России. Появился институт государственных советников РСФСР. Формально они не имели права вмешиваться в деятельность органов исполнительной власти, издавать решения и приказы, обязательные для выполнения органами власти. Однако они имели право участвовать в заседаниях Правительства, обращаться с предложениями к президенту²¹⁰ В числе советников оказались К. Кобец, Н. Малышев, Ю. Скоков, С. Станкевич, А. Гранберг, С. Шахрай, А. Яблоков. Государственные советники в своей повседневной деятельности были связаны с государственным секретарем РСФСР, первым заместителем Председателя Правительства Г Бурбулисом, хотя, заметим, это положение не было закреплено нормативными актами.

Таким образом, Г Бурбулис стал политической фигурой, объединявшей ряд функций и в Правительстве, и в Администрации президента.

Возникает вопрос: а какие же обязанности были у человека, формально считавшегося «вторым лицом» в государстве,— у вице-президента А. Руцкого? Очевидно, что с подачи его соперника Г. Бурбулиса они были невелики. В Указе «Об организации работы Правительства в условиях экономической реформы», изданном 6 ноября 1991 г., вице-президенту посвящено несколько строк — он имел право участвовать в работе коллегии Правительства, а также «вице-президент РСФСР осуществляет взаимодействие Правительства РСФСР со структурами управления при Президенте РСФСР, выполняет по поручению Президента

РСФСР иные организационные и контрольные функции в рамках представленных Президентом РСФСР полномочий»²¹¹

Права первого заместителя Председателя Правительства, госсекретаря РСФСР были просто несопоставимы с правами вице-президента. Г Бурбулис получил право назначать заместителей министров, организовывать работу заместителей Председателя Правительства, издавать обязательные для исполнения распоряжения и т. д.

Неудачный чеченский дебют А. Руцкого привел к тому, что его и так не слишком широкие обязанности были дополнительно ограничены. Распоряжением президента от 19 ноября 1991 г. вице-президенту подчинили комитеты: по санитарно-эпидемиологическому надзору, надзору за безопасным ведением работ в промышленности, по защите экономических интересов Российской Федерации, Государственный комитет по стандартизации, метрологии и сертификации и ряд подобных ведомств²¹²

Понятно, что такое положение не устраивало Руцкого. В конце ноября — начале декабря 1991 г. он совершил поездку в Западную Сибирь. В Новосибирске и Барнауле он обрушился с резкой критикой на концепции предстоявших экономических реформ и своих соперников в российском руководстве. В выражениях не стеснялся. Он упрекал президента, что в правительстве «избыток ученых, недостаток специалистов-практиков», говорил, что он не доверяет «мальчикам в розовых штанишках», «не хочет быть китайским болванчиком президента». Руцкой не учел, что все его забористые выражения попадут в прессу. Разразился скандал. Бурбулис заявил, что выступления Руцкого вызывают у него «чисто человеческую грусть» и руководство страны уточнит «место Руцкого в реформах»²¹³

Третий центр политических интересов складывался в Верховном Совете. Р. И. Хасбулатов относительно поздно вступил на путь самостоятельной деятельности. Он с большим трудом шел к близкому, казалось, посту Председателя Верховного Совета. Процесс выборов заместителя Председателя Верховного Совета на председательский пост растянулся с июля до конца октября 1991 г. Только 28 октября при поддержке фракций «Коммунисты за демократию», «Демократическая Россия», «Рабочий союз» и «Беспартийные» он был избран на этот пост. Некоторое время он находился в тени своего предшественника— Б. Н. Ельцина. Верховный Совет дружно поддерживал все радикальные предложения, наделил президента дополнительными полномочиями для проведения экономических реформ, законодательно утвердил восстановление исторического трехцветного флага в качестве Государственного флага. Трудно было вообразить, что Верховный Совет может стать оппонентом президентской власти. Но это будет позже, в 1992— 1993 гг.

Шел трудный, кропотливый, со многими ошибками, но и находками «инкубационный» период радикальных экономических реформ, которые начались с первых дней нового, 1992 года. И необходимо заявить: за каких-то три месяца были созданы основы российской системы управления, которая пришла на смену и отраслевым отделам ЦК КПСС, и союзным ведомствам, хотя слова «пришла на смену» здесь не очень подходят, потому что новому российскому аппарату предстояло решать задачи, прежде неведомые.

От новоогаревского процесса до Беловежской пущи

Практически сразу после подавления путча раздались призывы восстановить новоогаревский процесс. Это стремление было естественным, как попытка вернуться в недавнее, казалось уже, и не такое плохое прошлое, прошлое до путча. Но у времени нет обратного хода.

Сразу же после подавления путча стали появляться проблемы, которых не ожидали. Совместная борьба депутатов «демократической ориентации» всех республик СССР против засилья ЦК КПСС и союзных ведомств, казалось, должна была обеспечить взаимопонимание и сотрудничество между Россией и воссозданными государствами Прибалтики, во главе которых стояли те же народные депутаты, которые, казалось, придерживались тех же политических принципов, какие исповедовали их российские коллеги. Но этого не произошло. Проблемы стали быстро нарастать. Вдруг возникли осложнения вокруг границ, разделявших союзные республики. Возникали споры о праве на союзную собственность, культурное достояние.

Стремительно возникала проблема русских за границами России, которые в одночасье стали «некоренным населением», «носителями имперского сознания», «оккупантами», людьми, которым следовало доказывать свое право жить там, где они уже прожили не один десяток лет.

Сложность этой проблемы состояла в том, что за пределами России проживало, по данным переписи 1989 г.²¹⁴:

Республика СССР

Численность русского населения (тыс.)

% к обшей численности населения

Украина

И 355,6

22

Казахстан

6 227,5

37,8

Белоруссия

1 342

13,2

Узбекистан

1 653,5

8

Киргизия

916,6

21,5

Латвия

905,5

37,6

Молдавия

562

13

Эстония

474,8

30

Азербайджан

392,3

5,5

Таджикистан

388,5

7,6

Грузия

341,2

6,3

Литва

344,5

9,3

Туркмения

333,9

9,4

Армения

51,5

1,5

26 августа 1991 г. было опубликовано заявление пресс-секретаря Б. Н. Ельцина П. Вощанова о том, что Россия, не ставя под сомнение право на самоопределение, признает и «проблему границ, неурегулированность которой возможна и допустима только при наличии закрепленных соответствующим договором союзнических отношений». В выступлении пресс-секретаря П. Вощанова говорилось о том, что Россия не может признать справедливость такого подхода уже потому, что эти границы устанавливались часто произвольно, под воздействием сиюминутных факторов вроде «юбилейной», под очередную дату «воссоединения Украины с Россией», передачи заселенного русскими Крыма в юрисдикцию Украины; Казахстану в период хрущевского «освоения целины» были прирезаны территории Омской, Оренбургской областей.

Это заявление вызвало возмущение на Украине и в Казахстане, категорический отказ обсуждать эти вопросы, поток обвинений в адрес «российского империализма». Тем важнее становилась проблема создания нормальных отношений между республиками Союза.

Важнейшим средством достижения этой цели стала деятельность Государственного совета СССР, работавшего под председательством Президента СССР, при участии руководителей союзных республик. Первое заседание этого органа состоялось 11 октября 1991 г.

Выступая на этом заседании, М. С. Горбачев настаивал на возобновлении подготовки Договора о Союзе Суверенных Государств, заключении Экономического соглашения, сохранении единых Вооруженных Сил. Подготовка Экономического соглашения была возложена на Г. Явлинского, оказавшегося на этот раз «в команде Горбачева». Предложения Горбачева вызвали у участников встречи неоднозначную реакцию. Ельцин, согласившись с предложениями Явлинского, заявил, что Россия отказывается финансировать те союзные органы, которые не будут предусмотрены Договором²'⁵

Сложнее была позиция JI. М. Кравчука. Объявленный референдум на Украине и избирательная кампания за пост первого президента Украины вынуждали Кравчука дистанцироваться от союзного руководства. Поэтому он предупредил, что не сможет принимать участие в подготовке Союзного договора впредь до проведения референдума. Важным итогом первого заседания Государственного совета СССР была договоренность о подписании в Москве 18 октября Экономического соглашения. По точному замечанию пресс-секретаря Президента СССР А. Грачева, это соглашение стало последним успехом политического курса, который проводился в СССР с 1985 г.²¹⁶

4 ноября состоялось второе заседание Государственного совета. Ельцин опаздывал. Горбачев начал заседание с критики выступления российского президента 28 октября. Напомним: именно тогда было заявлено, что Россия начнет осуществление экономических реформ самостоятельно. Сразу же после этого вышла серия указов Президента России, направленных на непосредственную подготовку к проведению реформы. Горбачев говорил, что «мы не можем допустить, чтобы разрушался рынок... несогласованно вводились цены и так далее. Я должен прямо сказать: окукливание никого не спасет»²¹⁷ Но слова Горбачева заставляли вспомнить и о провале программы «500 дней», и о том, что он несколько лет грозился осуществить реформы экономики, да так и не смог решиться на эту заведомо непопулярную меру.

Появившись на заседании, Ельцин отказался вынести российскую программу на обсуждение республиканских лидеров. Он критиковал союзный центр за то, что он пытался не замечать тех изменений, которые происходят в республиках в последние месяцы, и предупредил, что Россия пойдет на резкое сокращение финансирования союзных ведомств (так, объемы финансирования союзного Министерства иностранных дел будут уменьшены в 10 раз). Вместе с тем Ельцин настаивал, что сохранилось единое управление Вооруженными Силами разваливавшегося СССР. Он заявил, что Россия не станет ни первой, ни второй, ни третьей, ни четвертой среди республик СССР, вступившей на путь создания собственной армии.

Россия все явственнее претендовала на роль правопреемника СССР. Еще 2 октября государственный секретарь РСФСР Г. Бурбулис на встрече с российскими парламентариями" заявил, что Россия — единственная республика, которая могла бы и должна стать правопреемником Союза и всех его структур²¹⁸ Это положение было сформулировано позже в так называемом Меморандуме Г Бурбулиса. То, как шло наступление на союзную собственность, находившуюся на территории РСФСР, ничем не отличалось от того, что происходило на Украине и в других союзных республиках. Другое дело, что «союзный центр» был в России и борьба за «союзную собственность» отнюдь не сводилась к декларациям Горбачева: если Россия — правопреемник СССР, «что же тогда другие члены Союза, чьи они дети? Сироты?»²¹⁹ Дело было в другом: Россия лишала союзные органы объектов управления, а следовательно, и смысла их существования.

14 ноября на заседании Государственного совета состоялось бурное обсуждение проекта Союзного договора. Развернулся спор вокруг вопроса: союзное конфедеративное государство или конфедерация союзных государств? М. С. Горбачев настаивал на союзном государстве, а когда не встретил поддержки, то пригрозил уходом. Его оппоненты — Б. Н. Ельцин, С. И. Шушкевич — предлагали другой вариант: конфедерацию государств, которая могла бы иметь единые Вооруженные Силы. Ельцин дополнял Шушкевича: не только единые Вооруженные Силы, но и общий транспорт, исследования космоса, единую политику в области экологии²²⁰ Ельцин выразил обеспокоенность: «Надо сделать так, чтобы

Украина не ушла». Шушкевич выразил надежду, что «в конфедерацию они пой-

221

дут» .

Конфедерация воспринималась как последний шанс сохранить единое политическое пространство на месте стремительно разваливавшегося Советского Союза. Но Горбачева беспокоило другое — мысль о необходимости единого государства, единой, союзной системы управления. Он не осознавал реальности — позволял себе говорить в адрес Ельцина: «Удивлен я, Борис Николаевич, как ты меня подвел»²²², обращаться к нему, как к школьнику, и тут же уговаривать его продолжить финансирование нескольких союзных министерств, в том числе Министерства финансов и Министерства экономики, продлить им жизнь.

Неспособность Горбачева увидеть перспективу, «работать на опережение» в конце концов становилась политическим фактором, ускорявшим процессы дезинтеграции. Министр обороны СССР времен Горбачева маршал Е. И. Шапошников вспоминает: «Мне казалось, что события августа помогут Горбачеву определиться... занять по многим вопросам более четкую позицию. Но после августа его "колебательное" поведение не закончилось... Где-то в середине ноября 1991 года, поздно вечером, меня пригласил Михаил Сергеевич в Кремль.

...Его речь сводилась к поиску вариантов выхода из кризиса. При этом наиболее приемлемым, по его словам, был следующий:

Вы, военные, берете власть в свои руки, "сажаете" удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и потом уходите в сторону.

И потом прямо в "Матросскуютишину", можно с песней,— вставил я,— ведь в августе нечто подобное уже было!

Что ты, Женя,— сказал Горбачев,— я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты, рассуждаю вслух»²²³

Горбачев недооценил и не понял и роль Украины в судьбе Союза. Хорошо знавший Горбачева А. С. Черняев отмечал слишком личное отношение Президента СССР к этой республике, стремление ухватиться за любую убаюкивающую информацию²²⁴ Он до конца не осознавал грядущих последствий референдума 1 декабря 1991 г. Между тем стремление Горбачева до конца драться за союзное государство, неприятие идеи конфедерации государств лишало его союзников в Государственном совете СССР.

Многозначительно и, как оказалось вскоре, совершенно точно обозначил будущее СССР J1. М. Кравчук в своем интервью, данном газете «Труд» 19 ноября 1991 г.: «...и я думаю, что было бы неплохо именно сейчас, когда накопилась масса труднорешаемых проблем... нескольким республикам, скажем Украине, Беларуси и России, выступить инициаторами создания такого сообщества, в котором все входящие в него государства были бы равноправными... И решать их сообща, дружно, оставаясь государством без какого-либо политического центра»²²⁵

25 ноября состоялось очередное заседание Госсовета. Горбачев предложил парафировать проект Союзного договора. Это предложение было отклонено Ельциным, заявившим, что в российской позиции появились «новые моменты», которые не позволяют ему парафировать договор в прежнем виде²²⁶, так как речь идет о парафировании договора о союзном государстве, а не конфедерации государств²²⁷ Парафировать документ накануне референдума на Украине можно было лишь в том случае, если заранее распрощаться с участием Украины в будущем сообществе. Но без Украины это сообщество во многом теряло смысл. 1 декабря референдум на Украине состоялся. За независимость Украины проголосовали 90,32% населения. Эту идею поддержало все население Украины, в том числе и жители Крыма, востока и юга Украины, где многочисленное русское население.

Президентом Украины был избран JI. М. Кравчук. Выборы президента состоялись в тот же день и в Казахстане. Н. Назарбаев получил 98,8% голосов и стал избранным Президентом Казахстана. В «клубе президентов» в СССР только один не прошел процедуры всенародных выборов. Им был основатель «клуба» М. С. Горбачев. Право быть президентом он получил от Съезда народных депутатов СССР, того политического института, который перестал существовать при его же участии.

2 декабря Россия признала итоги украинского референдума.

5 декабря президент Кравчук объявил, что Украина выходит из Союзного договора 1922 г., того самого, которым был образован Союз Советских Социалистических Республик. Украина была тогда, в 1922 году, одним из создателей СССР. Сейчас Украина денонсировала этот договор. Юридически она уже не имела отношения к тому новоогаревскому процессу, который «пошел».

В новых и существенно более сложных условиях политическое руководство России, Белоруссии и Украины сделало решительный шаг навстречу друг другу. Было решено вернуться к неиспользованным политическим заготовкам годичной давности. Формой новых отношений мог стать трех- или четырехсторонний (с участием Казахстана) договор, аналогичный тому, который разрабатывался еще в конце 1990 — начале 1991 г., когда эти республики искали новые формы отношений, заключали двухсторонние и готовили многосторонние соглашения. Тогда это соглашение вызвало недовольство Горбачева, и практически ютовое к подписанию соглашение четырех республик было отложено.

Президенты России, Украины и Председатель Верховного Совета Белоруссии С. И. Шушкевич собрались в Белоруссии, в старинном заповеднике и охотничьем хозяйстве в Беловежской пуще, знаменитой тем, что там сохранялась единственная в Европе популяция зубров. Три «беловежских зубра», как их немедленно окрестила пресса, 7 и 8 декабря подготовили соглашение, которым создавалось Содружество Независимых Государств и заявлялось о прекращении существования СССР.

Позиция Горбачева, категорически не принимавшего идею конфедерации, была учтена. Его просто исключили из процесса подготовки нового соглашения.

Встреча российской, украинской и белорусской делегаций состоялась в Минске. «У нас, россиян,— говорил Ельцин позже, на встрече с депутатской группой «Смена — новая политика» 14 декабря 1991 г., по горячим следам заключенного Беловежского соглашения,— была, как говорят оборонщики, официальная легенда: обмен ратификационными грамотами с Беларусью... Это у нас был первый, так сказать, официальный повод. На самом деле мы это провели. И второе официальное — это экономическое соглашение на 1992 год. И мы тоже подписали эти документы в Минске. То есть мы туда ехали совершенно официально по этому вопросу. Одновременно, конечно, мы договорились выяснить с Украиной, если Украина еще не успела уйти настолько далеко, чтобы ее в последний момент как-то все-таки удержать хоть в каком-то сообществе, содружестве»²²⁸ Ельцин сообщил парламентариям, что у него были предварительные консультации и с Назарбаевым: «С Назарбаевым я говорил до поездки в Минск. Он воспринял это нормально, но, учитывая, что они в этом году заключили Дог овор "пяти", то есть Казахстан и четыре среднеазиатские республики, он говорит, что мне надо посоветоваться с ними и после этого примем решение, как быть. Я еще второй раз позвонил ему в воскресенье, уже из Минска, и ему прочитал весь текст этого Соглашения, то есть после его соглашения. ...Нашел его, когда он прилетел в Москву, в Домодедово... Он сказал, что принципиально я согласен»²²⁹

Назарбаев не прибыл в Минск, возможно, потому, что приглашение на встречу поступило поздно, уже на его пути в Алма-Ату. Не исключено, что это было сделано организаторами встречи сознательно. Принципиальное согласие Президента Казахстана на его участие в готовящемся соглашении у них было, а непосредственная встреча могла сорваться, если бы в ситуацию вмешался Горбачев, поддерживавший тесные связи с Назарбаевым. Сути дела это, конечно, не изменило бы, но дополнительные сложности вмешательство Горбачева могло принести.

И все-таки позиция Горбачева была рассмотрена на этой встрече. Ельцин использовал последний шанс сохранить Союз. Президент Украины Кравчук 11 декабря 1991 г. рассказывал журналистам: «Ельцин привез с собой горбачевский текст о создании Союза. Горбачев делал нам следующее предложение: Украина вправе внести любое изменение, пересмотреть целые параграфы, даже составить новую редакцию при единственном условии — она должна обязательно подписать договор. Ельцин положил текст на стол и передал вопрос Горбачева: "Подпишете ли вы этот документ, будь то с изменениями или без них?" Сам он сказал, что подпишет только после меня. Таким образом, судьба договора целиком зависела от Украины. Я ответил: "Нет" Сразу встал вопрос о подготовке нового документа. Специалисты работали всю ночь». Кравчук добавил: «Оказывается, все можно решать оперативно, если на дороге нет "бревна", которое называется центром»"³⁰.

8 декабря президенты России и Украины и Председатель Верховного Совета Белоруссии приняли заявление. Процитируем этот важнейший для истории СССР документ:

«Заявление глав государств Республики Беларусь, РСФСР, Украины.

Мы, руководители Республики Беларусь, РСФСР, Украины,

отмечая, что переговоры о подготовке нового Союзного договора зашли в тупик, объективный процесс выхода республик из состава СССР и образования независимых государств стал реальным фактом;

констатируя, что недальновидная политика центра привела к глубокому экономическому и политическому кризису, к развалу производства, катастрофическому понижению жизненного уровня практически всех слоев общества;

принимая во внимание возрастание социальной напряженности во многих регионах бывшего Союза ССР, что привело к межнациональным конфликтам с многочисленными человеческими жертвами;

осознавая ответственность перед своими народами и мировым сообществом и назревшую потребность в практическом осуществлении политических и экономических реформ, заявляем об образовании Содружества Независимых Государств, о чем сторонами 8 декабря 1991 г. подписано Соглашение.

Содружество Независимых Государств в составе Республики Беларусь, РСФСР, Украины является открытым для присоединения всех государств — членов Союза ССР, а также для иных государств, разделяющих цели и принципы настоящего Соглашения...

8 декабря 1991 года, г. Минск»²³¹.

Б. Н. Ельцин, Л. М. Кравчук и С. И. Шушкевич объявили: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование».

В тот же день М. С. Горбачеву сообщили о решениях, принятых в Белоруссии.

Уже 10 декабря Беловежское соглашение было ратифицировано парламентами Украины и Белоруссии.

12 декабря Верховный Совет России абсолютным большинством (за — 188, против — 6, воздержались — 7), под аплодисменты ратифицировал это Соглашение.

Попытка собрать Верховный Совет СССР, предпринятая в тот же день, закончилась неудачей. Депутатам СССР от России и Белоруссии не было рекомендована участвовать в его работе. Украинцы там уже не работали.

Идея Содружества Независимых Государств стремительно получала поддержку в других республиках. 11 декабря Киргизия и Армения присоединились к СНГ 13 декабря состоялась встреча государств Средней Азии и Казахстана в Ашхабаде. Ее участники выразили согласие присоединиться к СНГ, но при условии равенства с первыми подписавшими этот договор. Подобные гарантии были даны немедленно.

14 декабря 1991 г. состоялась встреча Б. Н. Ельцина с координаторами парламентской фракции «Смена — новая политика». Он сообщил им, что 21 декабря в Алма-Ате должно состояться подписание Соглашения о присоединении к СНГ Он подчеркнул: «Мы в этом отношении очень аккуратно соблюдаем вопросы в отношении равенства. То есть нет старших братьев, младших братьев, чтобы ни в коем случае Россия не претендовала на какое-то лидерство, мы все равны».

Он проинформировал депутатов, что подписать это соглашение намерены 10 государств, образовавшихся на территории бывшего Союза, и что к СНГ присоединяются Армения и Молдавия, отказавшиеся от сотрудничества в рамках Государственного совета СССР.

Ельцин сообщил, что Россия настаивает на сохранении единого Министерства обороны до тех пор, пока «мы не подпишем Договор об Оборонном союзе, Совете обороны и Главном командовании стратегическими войсками». И в дальнейшем Россия была намерена сохранять единое управление стратегическими силами. «Мы договорились так: стратегические вооруженные силы — это единое командование. Это авиация, морской флот, ракетное, ядерное оружие и тактическое ядерное оружие, разведка. Вот эти пять элементов, которые входят в стратегические вооруженные силы как единый организм. Вот это будет единое и с единого центра будет управляться».

Но выяснились и разногласия: Украина решила подчинить себе сухопутные силы и претендовала на часть Черноморского флота. «Наша с вами точка зрения,— сказал президент, обращаясь к депутатам,— пока армию не брать, но одновременно быть начеку в любой момент».

Президенту возразили, сославшись на то, что армия оказывается бесхозной. Он пытался обосновать, что для России важнее наличие единого управления стратегическими силами. Он был убежденным сторонником заключения специальных соглашений, которые бы, с одной стороны, гарантировали безопасность России, а с другой — позволили избежать излишних трат на сохранение всего громадного военного комплекса СССР. «Что касается Прибалтики,— сообщил он,— то с ними, с каждым договоренность у нас сейчас есть, ПВО остается, потому что слишком дорогое удовольствие их сейчас перебазировать с севера Прибалтийских государств... а там все наши очень тяжелые, самые современные стоят... установки ПВО, и их перебазировать на границу с Россией — это многие миллиарды рублей, да и, в общем-то, много лет».

Идея нового, равноправного объединения государств, без «старшего брата», без «союзного центра», стремительно завоевывала сторонников в государствах бывшего СССР.

21 декабря во встрече в Алма-Ате участвовали главы всех республик, входивших в СССР, за исключением трех государств Прибалтики и Грузии (Грузия присоединилась позднее). В подписании Декларации приняли участие главы 11 государств, поставившие свою подпись в поддержку Беловежского соглашения. «С образованием Содружества Независимых Государств,— заявили они,— Союз Советских Социалистических Республик прекращает свое существование».

25 декабря 1991 г. М. С. Горбачев подписал Указ о сложении с себя полномочий Президента СССР и сделал об этом телевизионное заявление.

25 декабря 1991 г. в 19 часов 38 минут над Кремлем был спущен красный флаг СССР и поднят трехцветный флаг России.

Примечания

Воротников В. И. А было это так. Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М., 1995 С. 241.

Там же. С. 245-246.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала: Штрихи к портрету М. С. Горбачева. М., 1995. С.338-339.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. М., 1995. Кн. 1. С. 424.

ЦХСД, ф. 98, оп. 30, д. 18.

Там же, ф. 89, оп. 30, д. 8.

Там же.

" См.: Воротников В. И. А было это так. С. 256.

g

См.: Тбилиси, апрель 1989-го / Публ. С. В. Попова, Ю. В. Васильева, А. Д. Чернева II Исторический архив. 1993.№ 3. С. 95-122.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 427.

См. там же. С. 431-432.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым: По дневниковым записям. М., 1993. С. 261-262.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 342-344.

См.: Воротников В. И. А было это так. С. 269-271.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 293.

См.: Первый Съезд народных депутатов СССР. 25 мая — 9 июня 1989 г.: Стенографический отчет. М., 1989. Т. 1.С. 9-11.

Неизбрание Ельцина в Верховный Совет СССР стало столь явным скандалом, что руководство съезда ухватилось за предложение депутата А. И. Казанника, уступившего Б. Н. Ельцину свое место в Верховном Совете.

Первый Съезд народных депутатов СССР. С. 223-224.

ЦХСД, ф. 89, оп, 9, д. 12. См. также: Власть и оппозиция: Российский политический процесс

XX столетия. М., 1995. С. 309.

См.: «Демократизация и гласность воскресили нечисть...» // Источник. 1993. № 3. С. 157-158.

Абалкин J1. И. и др. Этот трудный, трудный путь: Экономическая реформа. М., 1989.

Абалкин J1. И. Проблемы и противоречия советской экономики в переходный период // Абалкин JI. И. и др. Этот трудный, трудный путь. С. 8.

См. там же. С. 9.

См. там же. С. 10.

См. там же. С. 13.

См.: Лацис О. Вес ускорения // Абалкин J1. И. и др. Этот трудный, трудный путь. С. 40.

Там же. С. 43-16.

Павлов В. Стратегия финансовых преобразований в контексте перестройки // Абалкин Л. И. и др. Этот трудный, трудный путь. С. 94.

См. там же. С. 95-96.

Лукинов И. Состояние валютно-финансовой системы и меры по преодолению инфляции // Абалкин Л. И. н др. Этот трудный, трудный путь. С. 105-111.

В «Основных направлениях экономического и социального развития СССР на 1986-1990 гг. и на период до 2000 г.», утвержденных ЦК КПСС, рост национального дохода планировался почти вдвое, производительности общественного труда — в 2,3-2,5 раза. Темпы прироста национального дохода предполагалось повысить с 3,1% в среднем за год 11-й пятилетки до 5% в 14-й пятилетке. Все было бы хорошо, если бы не одно обстоятельство — а как этого можно добиться?

См.: Медведев В. А. В команде Горбачева: Взгляд изнутри. М., 1994. С. 103.

См. там же. С. 6-7.

Отметим к тому же, что значительная часть этих предприятий была связана с военно- промышленным комплексом.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. М., 1995. С. 225.

См. там же. С. 14.

См.: Бергер М. Первые банки, или Происхождение денег // Известия. 1995. 11 апреля.

Записка была приложена к постановлению Секретариата ЦК КПСС, датированному 27 марта — 10 мая 1991 г., и подписана О. Баклановым. Г1. Лучинским и Ю. Власовым.

См., например: Московская правда. 1990. 31 октября.

См.: Власть и оппозиция. С. 316.

Автоматика (многотиражная газета НПО Автоматика, г. Свердловск). 1990. 6 февраля.

А. П. Айдак — председатель колхоза, народный депутат СССР, лидер аграрной группы в Верховном Совете СССР

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 7 марта 1990 г.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 485.

Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 110.

Эта группировка в КПСС разделяла взгляды «Демократической России».

АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 22 марта 1990 г.

ЦХСД. ф. 89, оп. 9, д. 110.

1 ам же, оп. 8, д. 39, л. 1-7.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 376.

ЦХСД, ф. 89, оп. 42, д. 28.

В СССР, как известно, было пя гнаддать союзных республик.

Известия. 1990. 25 мая.

ЦХСД, ф. 89, оп. 9, д. 123.

См., например: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 524. ⁵⁶ См. там же. С. 536.

С этого момента начался массовый выход из КПСС. Российские члены КПСС автоматически «приписывались» к новой Российской компартии. Но быть в подчинении у Полозкова многие члены партии брезговали. Кто-то официально выходил из партии (как автор этой книги), кто-то заявлял, что он вступал в КПСС, а не в РКП и поэтому не является членом Российской компартии. Известия. 1990. 13 июля.

59

Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 414.

См. табл. 2 в гл. 7 настоящего издания.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 430. 62 ~ Там же.

⁶³ См. там же. С. 431-433; Горбачев М. С'. Жизнь и реформы. Кн. I. С. 572. См.: Союз можно было сохранить: Белая книга: Документы и факты о политике М. С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. М., 1995. С. 106-107. См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 436. Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 365.

См. там же. С. 366-367.

Запись — способ нормированного распределения товаров, когда возможность их приобретения обусловлена предварительным заказом, сделанным, как правило, заранее, за несколько месяцев.

ЦХСД, ф. 89. оп. 8, д. 31.

Там же, оп. 5, д. 2, 52.

См.: Власть и оппозиция. С. 313.

См.: Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. С. 441—444.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 369-370.

См. там же. С. 371.

Лебедь А. За державу обидно... М.. 1995. С. 343-350.

¹⁶ «Урапы» — здесь: тяжелые трехосные грузовики высокой проходимости, используемые Советской Армией.

Сведения о депутатах, в панике покидавших здание гостиницы, относятся скорее к «охотничьим рассказам» — жанру, не обойденному и А. И. Лебедем в его мемуарах (см.: Лебедь А. За державу обидно... С. 345, 384).

ЦХСД, ф. 89, оп. 42, д. 29, л. 65-66.

Там же, л. 66.

Там же, л. 69.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 371.

См.: Валента И. Мои встречи с Ельциным в США и в России Н АиФ. 1996. № 25 (818).

См.: Ельцин Б. Н. Записки президента. М., 1994. С. 45—46.

Правда. 1990. 13 октября.

Там же. 18 октября.

Вечерняя Москва. 1990. 17 октября.

Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 381.

ЦХСД, ф. 89, оп. 12, д. 29.

Там же, оп. 8, д. 65.

Там же, on. 11, д. 182.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 386.

См.: Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 373; Медведев В. А. В команде Горбачева. С.165-166.

ЦХСД,ф. 17, оп. 42, д. 30.

Там же, л. 1.

Там же, л. 6.

Там же, л. 5.

Там же, л. 11.

Там же, л. 15-16.

Там же, л. 20.

Там же, л. 26-27.

Н. И. Рыжков не дождался формальной отставки — приступ инфаркта отправил его на больничную койку, а оттуда — на пенсию. Председателем Кабинета Министров был назначен В. С. Павлов.

Крючков В. А. Личное дело. М., 1996. Ч. 2. С. 30.

ЦХСД, ф. 89, оп. 8, д. 5; on. 11, д. 70.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 507.

См.: Выступление А. М. Бразаускаса на I Съезде народных депутатов СССР //1 Съезд народных депутатов СССР. Т. 2. С. 73-75.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 517.

Здесь и дальше цит. по: АП РФ, Рабочая запись заседания Политбюро ЦК КПСС 30 января 1991 г.

ЦХСД, ф. 89, on. 11, д. 183; оп. 42, д. 31.

¹⁰⁴ Цит. по записи совещания, сделанной секретарем ЦК КПСС А. Н. Гиренко.

Черняез А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 432.

ЦХСД, ф. 89, оп. 2, д. 15.

_т.

Там же.

Ельцин — Хасбулатов: Единство, компромисс, борьба. М., 1994. С. 67-69.

Это решение вызвало волну протестов в Верховном Совете РСФСР.

Цит. по: Замятин Л. М. Горби и Мэгги: Записки посла о двух известных политиках — Михаиле Горбачеве и Маргарет Тэтчер. М., 1995. С. 140-142.

Отметим важное обстоятельство: в грандиозных демонстрациях, организуемых сторонниками «Демократической России» в 1989-1991 гг., не было ни одного случая физического столкновения с политическими противниками, никаких случаев насилия, спровоцированных демонстрантами.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 591.

Президент Ельцин в середине 90-х гг. велел разрушить этот зал и восстановить по старинным чертежам Александровский и Андреевский залы. Несомненно, что это решение наполнено символическим смыслом.

Замятин Л. М. Горби и Мэгги. С. 140-142.

См.: Неизвестный Руцкой: политический портрет. М., 1994. С. 25.

121

Ельцин— Хасбулатов. С. 70-73.

122

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 535.

А. Н. Яковлев использовал политическую терминологию конца 80-х гг., когда «правыми» в СССР называли коммунистов-фундаменталистов.

Цит. по: Яковлев А. Н. Горькая чаша: Большевизм и реформация России. Ярославль, 1994.

С. 263.

^Ш См.: Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 181.

См.: Болдин В. И. Круцк ie пьедестала. С. 395-396.

См.: Союз можно было сохранить. С. 153-157.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 538-539.

13 голосов — против, 14 — зоздержалось (ЦХСД, ф. 89, оп. 12, д. 26).

Записка подготовлена до 17 мая 1991 г., до начала работы IV Съезда народных депутатов РСФСР. Датируется по содержанию.

Это означало, в частности, претензии России на Крым, переданный Хрущевым Украине, а также на ряд территорий Казахстана, присоединенных к этой республике во время освоения целины.

О. М. Попцов не прав, сообщая, что Б. Н. Ельцин оговорился в ходе избирательной кампании, будто президент будет считаться избранным, если за него проголосуют более половины избирателей, внесенных в списки для голосования. Председатель Верховного Совета Б. Н. Ельцин абсолютно точно цитировал соответствующие законодательные акты. Другое дело, что эта норма чрезвычайно осложняла процедуру выборов (см.: Попцов О. Хроника времен «царя Бориса». Россия, Кремль. 1991-1995. М., 1996. С. 59).

См.: Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 46—48.

Обзор материалов десяти центральных газет за 20-25 мая 1991 г. относительно претендентов на пост Президента РСФСР.

Обзор материалов десяти центральных газет за 27 мая — 1 июня 1991 г. относительно претендентов на пост Президента РСФСР.

См.: Союз можно было сохранить. С. 160-162.

См.: Политика. 1991. № 7. Июнь; см. также: Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 387-392.

См.: Союз можно было сохранить. С. 167-172.

Советская Россия. 1991. 23 июля.

ЦХСД, ф. 17, оп. 8, д. 3;оп. 11, д. 181; оп. 11, д. 180; оп. 22, д. 64; on. И, д. 179.

Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 54.

Там же. С. 56.

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор: Версия следствия. М., 1992. С. 10.

См.: Лукьянов А. И. Переворот мнимый и настоящий. Воронеж, 1993. С. 10.

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 46. В списке А. Тизякова упоминается еще Г. В. Костин, сведениями о котором мы не располагаем.

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 77-79.

См.: Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 147.

См. там же. С. 148.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 553.

См.: Степанков В., Лнсов Е. Кремлевский заговор. С. 84-85.

Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 148-149.

См.: Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 90.

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 20-21.

См.: Медведев В. Человек за спиной. М., 1994. С. 276-277.

Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 15.

Там же. С. 17.

Медведев В. Человек за спиной. С. 278.

...

Там же.

Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 558-559.

т.

Там же.

Медведев В. Человек за спиной. С. 278-279.

Этот факт подтвердил сам М. С. Горбачев в Прокуратуре России при расследовании дела ГКЧП (см.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 17).

Болдин В. И. Крушение пьедестала. С. 18.

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 569-570. Узнав о приезде в Форос 21 августа Язова, Крючкова, Бакланова, Ивашко и Лукьянова, Горбачев приказал: «Взять под стражу. Передать требование — принимать никого не буду до тех пор, пока не будет включена правительственная связь».

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 89-90.

См. там же. С. 108-109.

См.: Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 83-84. См. также: Филатов С. На пути к демократии. М., 1995. С. 25.

^,б8 Гульбииский Н., Шакина М. Афганистан... Кремль... «Лефортово»...? Эпизоды политической биографии Александра,Руцкого. М., 1994. С. 112.

См.: Лебедь А. За державу обидно... С. 384—389.

Там же. С. 390.

См.: Шапошников Е. Выбор. М., 1995. С. 27-28. История эта имела своеобразное продолжение: сразу же после окончания путча П. Грачеву был предложен пост министра обороны России. Он отказался, сославшись на то, что не готов. И правильно сделал. Должность министра обороны получил генерал К. Кобец, но в ноябре того же года ему пришлось распрощаться с этим постом, так как выяснилось, что эта должность не предусмотрена Конституцией РСФСР Пост министра обороны СССР, а после его развала — главнокомандующего Объединенными Вооруженными Силами Содружества Независимых Государств получил Е. Шапошников. И только после неудачных попыток сохранить Объединенные Вооруженные Силы СНГ министром обороны стап П. Грачев, и надолго — до середины 1996 г.

См.: Карпухин В. Ф. Группа «А»: от Кабула до Белого дома // Общая газета. 1999. 5 августа.

Текст Указа подготовили П. Вощанов, пресс-секретарь президента, Л. Пихоя, спичрайтер президента, Г Бурбулис, государственный секретарь, С. Шахрай, советник президента по правовым вопросам.

Степанков В., Лнсов Е. Кремлевский заговор. С. 122-123.

См.: В августе 91-го: Россия глазами очевидцев. М.; СПб., 1993. С. 17-20.

См.: Попцов О. Хроника времен «царя Бориса». С. 168.

Черновик этого заявления был обнаружен при обыске кабинета О. Бакланова (см.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 149).

Там же. С. 149-150.

Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 191.

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 172-173.

См.: Попцов О. Хроника времен «царя Бориса». С. 168. По оценке генерала К. Кобеца, в Белом доме было 500-600 стволов оружия. По его сведениям, было оружие и у людей, охранявших здание извне. Численность его К. Кобец оценивает примерно в 4 тыс. стволов (см.: В августе 91-го. С. 195).

Позже не было недостатка в бахвальстве бывших сотрудников спецслужб, что они за минуты смогли бы «раскидать» защитников Белого дома. Слава Богу, дело не дошло до открытого столкновения. Но полагаем, одной из причин, почему это не случилось, была та, что подобные оценки не пользовались поддержкой тех, кому пришлось бы «подставлять лоб» во славу ГКЧП.

См.: Крючков В. А. Личное дело. Ч. 2. С. 105.

Автор этих строк, человек сугубо гражданский, работавший руководителем Архивной службы России, в эти дни оказался в охране президента и находился в этом бункере.

См.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 176.

См.: Шапошников Е. Выбор. С. 41—46.

ТАСС. 20 августа 1991 г., сводка № 1.

Вопрос о том, были ли эти средства связи полностью выключены, до сих пор остается неясным. Есть свидетельства, что телефонная связь у Горбачева была и ею пользовались сотрудники охраны Горбачева с его ведома, как и специальное средство связи Президента СССР, которое КГБ не мог отключить (см.: Гульбннский Н., Шакина М. Афганистан... С. 130-132; Лукьянов А. И. Переворот мнимый и настоящим. С. 15).

1 но

См.: Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. С. 571-572.

Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 127.

Показания И. С. Силаева (см.: Степанков В., Лисов Е. Кремлевский заговор. С. 208-209).

См.: Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 199.

Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 489. См., в частности, информацию ТАСС от 22 августа 1991 г. о статье, опубликованной в «Файнэншл тайме». «Не исключено,— писали журналисты,— что весь этот странный переворот был частью какой-то тщательно продуманной пьесы в политическом театре. ...Автором инсценировки мог быть сам Горбачев».

Горбачев М, С. Жйзнь и реформы. Кн. 2. С. 575.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 491-492.

Пихоя Р. Г. Архивные страсти // Исторические записки. 1995. № 1 (119). С. 241-243.

Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 212.

Сборник указов и распоряжений Президента Российской Федерации. Октябрь — декабрь 1991 г. М., 1992. С. 16-18.

См.: Народы России: Энциклопедия. М., 1994. С. 399.

См.: Комсомольская правда. 1996. 23 июля.

См.: Сосламбеков Ю. Чечня (Нохчичоь) — взгляд изнутри. М., 1995. С. 36.

См. там же. С. 10.

См.: Гульбннский Н., Шакина М. Афганистан... С. 142-144.

См.: Сосламбеков Ю. Чечня... С. 11.

См.: Гульбннский Н., Шакина М. Афганистан... С. 146-147.

См. там же. С. 147.

См. там же. С. 152-162.

См.: Медведев В. А. В команде Горбачева. С. 204-206.

См.: Сборник указов и распоряжений Президента Российской Федерации. Октябрь — декабрь 1991 г. С. 63-67.

См. там же. С. 2.44.

Там же. С. 24, 26. "¹² См. там же. С. 241.

Неизвестный Руцкой: политический портрет. С. 29-30.

Народы России. С. 271.

См.: Грачев А. Дальше без меня... Уход президента. М., 1994. С. 48-51.

См. там же. С. 64.

См. там же. С. 120.

См.: Ельции Б. Н. Записки президента. С. 135.

Грачев А. Дальше без меня... С. 105.

См. там же. С. 145.

Союз можно было сохранить. С. 246.

См.: Грачев А. Дальше без меня... С. 147.

Шапошников Е. И. Выбор. М., 1995. С. 137-138.

См.: Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. С. 494.

Союз можно было сохранить. С. 256.

См.: Грачев А. Дальше без меня... С. 160.

См.: Союз можно было сохранить. С. 258.

Мы и дальше будем обращаться к стенограмме встречи Президента России Б. Н. Ельцина с депутатской фракцией «Смена» российского парламента, состоявшейся 14 декабря 1991 г.,— чрезвычайно информативному документу, возникшему в то время, когда только складывалось Содружество Независимых Государств.

См. также: Ельцин Б. Н. Записки президента. С. 153-154.

Рабочая газета (Киев). 1991. 11 декабря (цит. по: Союз можно было сохранить. С. 307).

2з I

Союз можно было сохранить. С. 301-302.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заканчивается XX век, самый бурный и трагический за всю историю России. За это время в стране было четыре формы государственного устройства: монархию на короткое время сменила буржуазно-демократическая республика; после Октября 1917 г. утвердился советский строй, а на смену ему пришла парламентская республика с сильной президентской властью. За эти сто лет несколько раз менялись социально-экономические основы жизни в стране. Россия пережила несколько волн эмиграции ее граждан, волны террора, две мировые войны.

Дважды в течение столетия уходили в небытие, в область исторических исследований и легенд политические системы, казавшиеся незыблемыми,— Российская империя и царское самодержавие, за три года до своей гибели торжественно отпраздновавшее трехсотлетие правящей династии, и Советский Союз, на государственном гербе которого был изображен земной шар — символ уверенности в победе идей социализма во всем мире. Как известно, «советское лицо» социализма сослужило плохую службу социалистической идее, значительно дискредитировав ее. Исследуемый период в истории страны (1945-1991 гг.) стал временем возникновения, укрепления, кризиса и гибели сверхдержавы. Изучение истории власти в стране в эти десятилетия с неизбежностью высвечивает ряд проблем, в частности заостряет внимание на вопросе: в чем заключалось своеобразие Советского Союза как политической системы?

Советская система предполагала принципиальную неразделенность исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти. По существу, все они были ширмой, скрывавшей единство властной элиты. Высшие звенья власти обладали полномочиями издавать законы, руководить органами исполнительной власти и контролировать исполнение законов. Это положение было зафиксировано уже в Конституции 1918 г. и фактически сохранилось в Конституциях 1936 и 1977 гт. Функции ВЦИК (позже — Верховного Совета и его Президиума) и Совета Народных Комиссаров (позже — Совета Министров СССР) в ряде случаев совпадали. И тот, и другой орган располагали и законодательными, и исполнительными правами. Исполнительная власть вмешивалась в компетенцию судебных органов, подменяла их (сошлемся хотя бы на двадцатилетнюю историю Особых совещаний, действовавших при органах НКВД — МВД, или на то, что приговоры по важнейшим политическим процессам предварительно утверждались руководством страны, как это было при И. В. Сталине, при Н. С. Хрущеве и при Л. И. Брежневе).

В Советском Союзе существовала только одна форма собственности, официально именуемая общенародной, которая по сути своей была государственной. В этом смысле отсутствовало органическое разделение классов и сословий по формам собственности. Все сословные и профессиональные группы населения в конце концов оказывались зависимыми от государства. Такое положение, в свою очередь, возлагало ответственность за успехи и неудачи в экономической и социальной жизни страны именно на высшее политическое руководство.

Огосударствление экономики имеет одну неприятную для власти сторону: ответственность за неудачи в экономическом положении отдельного человека или промышленного предприятия, в развитии региона или всей страны возлагается именно на власть, которая всегда и во всем виновата. Власть узнаваема и конкретна: достаточно включить телевизор или посмотреть на портреты, выставленные вдоль улиц на очередной майской или ноябрьской демонстрации.

Проблемы в экономике СССР нарастали исподволь. Есть историческая справедливость в том, что возмездие режиму пришло со стороны российской деревни, раскулаченной в 30-х гг., потерявшей мужиков в годы войны, разоренной налогами послевоенного периода, издерганной хрущевскими агрономическими новшествами, а затем при Л. И. Брежневе посаженной на гарантированную, но не связанную с конкретными результатами работы зарплату. Сельское хозяйство стало ахиллесовой пятой советской экономики, превратившись с начала 60-х гг. в воронку, куда летели ресурсы страны, оказавшейся неспособной прокормить своих граждан. В разные годы на закупку продовольствия тратились огромные средства: 372,2 т золота в 1963 г., 458,2 т в 1972 г. С учетом разницы в урожаях приобретали зерна от 6,8% в 1974 г. до 41,4% в 1981 г. по отношению к общему количеству хлеба, производимого в стране. В 1971-1975 гг. на закупки зерна и продовольствия было затрачено 1 251,8 т золота.

Как в дыру уходили «нефтяные» деньги, полученные от освоения богатейших месторождений Западной Сибири. Для советской экономики «нефтяные» деньги превращались в наркотик. Они позволяли откладывать экономические реформы, отказываться от них, развивать военно-промышленный комплекс в ущерб развитию мирных отраслей.

Попытки реформировать экономику страны во время «перестройки» предпринимались неоднократно. В этих целях сначала были использованы военно- административные методы управления экономикой, введена система государственной приемки продукции, созданной на промышленных предприятиях. Нараставшие в экономике кризисные явления подталкивали к применению элементов рыночных отношений, но рынок с присущими ему атрибутами — частной собственностью на средства производства, отказом от государственного регулирования большинства цен — противоречил основополагающим принципам социалистического хозяйствования и идеологическим установкам, господствовавшим в стране в течение всех лет Советской власти.

Непродуманная акция введения «сухого закона» в 1985 г. добила государственный бюджет, лишив его десятков миллиардов рублей. Страна увязла в трясине экономических проблем. Если в 1981-1983 гг. отрицательное сальдо бюджета страны в свободно конвертируемой валюте составляло в среднем около 1,3 млрд. долл., то в период с 1985 по 1989 г. отрицательный баланс выражался в сумме от 7,8 до 25,1 млрд. долл. Увеличивался внешний долг страны. Если в 1981 г. он составлял 24,7 млрд. долл., то в 1988 г.— 40,8 млрд., а в 1991 г.— уже 52,2 млрд. долл. В 1991 г. в Госфонд СССР поступило 250 т золота. В том же году правительство отправило на экспорт 269,1 т золота.

Нараставший экономический кризис сочетался со все усиливавшимся политическим кризисом. Важная особенность советского строя состояла в том, что государственная система была политически организована. Ядром этой системы, как и было написано в Конституции СССР 1977 г., была Коммунистическая партия. Многопартийность как фактор политической организации общества была полностью исключена, как и разномыслие или фракционность внутри самой Коммунистической партии. Организации КПСС служили средством доведения решений власти до широчайших слоев населения, инструментами идеологического надзора и контроля. Система действовала «сверху вниз». Численность членов КПСС непрерывно возрастала.

Количество членов и кандидатов в члены КПСС

Дата

Члены КПСС

Кандидаты в члены КПСС

Всего

На 15 января 1981 г.

16 763 009

717 759

17 480 768

На 1 января 1986 г.

18 288 786

715 592

19 004 378

На 1 января 1990 г.

18 856 113

372 104

19228 217

В партию стремились прежде всего люди с высшим образованием, так как членство в партии открывало возможности для профессиональной карьеры и было желательным условием для занятия руководящих должностей. Целый ряд сфер деятельности был доступен только членам партии. Среди них —- юстиция, дипломатия, служба в КГБ, офицерские должности в армии, высшие должности в управлении, в промышленности, в местных органах власти и т. п. Несмотря на ограничения в приеме в партию «интеллигентов», их удельный вес неуклонно увеличивался. Для их профессионального роста партийность была необходима, но в то же время вызывала внутренний протест, особенно в условиях нараставшего кризиса.

Неограниченная власть громадной государственной политической организации, к\ кой была КПСС, привела к политическому структурированию общества. По состоянию на 1 января 1990 г. в стране насчитывалось 433 192 первичные партийные организации. Большинство из них были невелики:39,8% первичных организаций насчитывали менее 15 человек, 40,1% — от 15 до 45 человек'

«Производственный принцип», лежавший в основе построения партийных организаций, исподволь подготавливал то, что профессиональные, производственные, цеховые интересы неизбежно должны были столкнуться с «общепартийными» интересами.

Вся эта разветвленная система работала более или менее успешно. Необходимость проводить собрания, выполнять требование «активно участвовать в работе партийной организации» вынуждала членов КПСС «проявлять» политическую активность, учиться формам и методам политической деятельности. Не случайно именно в партийных организациях сразу же после XX съезда КПСС начались выступления с критикой власти за недостаточную последовательность в осуждении как культа личности Сталина, так и причин, его породивших.

М. С. Горбачеву и его сторонникам, прежде всего А. И. Лукьянову и А. Н. Яковлеву, принадлежала идея создания своего рода «новой легитимности» власти КПСС. Эту цель предполагалось достигнуть за счет некоторого расширения избирательных прав граждан. Предусматривалось, что секретари обкомов и крайкомов будут избраны руководителями местных Советов, а высшее звено руководства страны будет избрано в новый (хотя и именовавшийся возрожденным) высший орган управления страной — Съезд народных депутатов СССР. По замыслу сторонников М. С. Горбачева, кандидатов на высшие государственные должности, начиная с поста президента страны, должен был выдвигать и утверждать съезд КПСС. Именно Коммунистическая партия должна была играть решающую роль в этом процессе* Инициаторы политической реформы предполагали, что дисциплинированная, управляемая сверху, располагавшая всеми средствами массовой информации в стране, а кроме того, возможностью осуществления широкомасштабных репрессий против своих строптивых членов партия была призвана гарантировать успех на выборах.

Тем не менее, когда «пирамида» перевернулась, выяснилось, что у 19 млн. коммунистов в первичных партийных организациях есть свои профессиональные, сословные, национальные, политические и иные интересы, отличающиеся от «кремлевских». За период с 1987 по 1991 г. КПСС превратилась в сословно- представительную организацию, расколовшись на множество отдельных политических фракций, отражавших конкретные интересы профессиональных и сословных групп. Провал планов реформирования политической системы стал очевиден уже на XIX Всесоюзной партийной конференции, когда впервые со времен X съезда партии в ней возникла реальная фракционность. Отныне и до XXVI11 съезда КПСС внутри партии существовали по сути независимые политические группировки, изнутри уничтожившие роль КПСС как приводного ремня политической системы СССР. В этом смысле КПСС умерла значительно раньше ее запрещения в августе 1991 г. К тому времени эта акция стала уже «санитарной», практически не вызвавшей бурного протеста со стороны рядовых членов КПСС.

Экономический и политический кризис «эпохи ускорения и перестройки» расколол властную элиту. Были сломаны многие основания ее существования.

Провозглашение на I Съезде народных депутатов СССР курса на отделение союзных республик от СССР, заявления делегаций Литвы, Латвии, Эстонии, Молдавии, Грузии, Азербайджана, Армении, Украины, республик Средней Азии о претензиях к союзному центру оказались возможными в результате раскола во властной элите страны. В атмосфере сгустились тучи сепаратизма. В ряде случаев сепаратистские тенденции были инициированы местным партийным руководством. СССР оказался неспособным разрешить кровавый конфликт в Карабахе, что стало зримым свидетельством его слабости; он, по мнению местных властей, не мог обеспечить субвенции для своих окраин. В условиях экономического кризиса центр, как считала местная элита, оказывался неспособен дать средства республикам, откупиться на время от их проблем. Отсюда возникали две модели поведения: для центра — это применение политических факторов, а при необходимости и военной силы, а для республик — надежда избавиться от одряхлевшего, но остававшегося опасным центра и начать решать свои экономические проблемы самостоятельно.

Сходные и сложные процессы шли в России. Радикально ослабла зависимость местных властей от центра. Отныне он стал не столько источником благодеяний, сколько причиной неприятностей и осложнений. Начавшаяся перетряска партийного аппарата заставляла вспомнить о «волюнтаристских годах» Н. С. Хрущева. В 1986-1989 гг. сменились 82,2% секретарей райкомов и горкомов партии, 90,8% секретарей обкомов, крайкомов и республиканских партийных организаций²

К тому времени отставленные чиновники уже не воспринимали это как трагедию. На глазах формировалась новая, независимая от центра власть — денежная, где этим людям уже было уготовано свое место. В мае 1988 г. был принят Закон «О кооперации». Его результатом стало возникновение системы коммерческих банков. 1 января 1989 г. их было 41, 1 июля 1989 г.— 143, к середине 1991 г. их стало более 1,5 тыс. Многие банки возникали при крупных промышленных предприятиях, в ряде случаев инициаторами их создания были непосредственно партийные органы.

Начался процесс акционирования государственной и партийной собственности. ЦК КПСС и его Управление делами были завалены просьбами обкомов акционировать типографии и помещения Высших партийных школ, издательства и автохозяйства. По всей стране шел массовый сброс партийных средств в коммерческие банки. «Новые русские» в большой мере формировались за счет старой номенклатуры. Но они уже знали, что впредь не будут зависеть от решений Секретариата ЦК КПСС.

В высших звеньях власти шел раскол.

Спровоцированный М. С. Горбачевым выход Б. Н. Ельцина из власти создал этой власти иную альтернативу и породил новую надежду в широких слоях населения, на этот раз в лице Ельцина — борца с несостоятельной системой. Б. Н. Ельцин широко использовал изрядно заржавевшее оружие партии — социальный популизм, призывы к социальному равенству. В конкретных условиях действия Ельцина приобретали антиноменклатурный характер, превращали его в популярную политическую фигуру в стране.

Знаменитый конфликт Е. К. Лигачева и А. Н. Яковлева, внешним выражением которого стали статья Н. Андреевой в «Советской России» и редакционная в «Правде»,— это не просто ссора двух членов Политбюро. Это еще один раскол внутри 600 абонентов АТС-1. Позже количество таких конфликтов стало множиться, разделяя верхушку власти на соперничавшие группировки, неспособные проводить сколько-нибудь согласованную и последовательную политику.

Национально-оппозиционные движения в стране, в полной мере обозначившиеся на Съезде народных депутатов СССР и в ходе работы Верховного Совета СССР, проявились и в Российской Федерации. В 1990 г. началась работа по созданию Компартии РСФСР, весной 1990 г. впервые прошли выборы на Съезд народных депутатов РСФСР. Председателем Верховного Совета РСФСР стал Б. Н. Ельцин. На I Съезде народных депутатов РСФСР огромным большинством была принята Декларация о суверенитете РСФСР. Через месяц после ее принятия, на XXVIII съезде КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Б. Н. Ельцин заявил о своем выходе из КПСС. Так определился вектор последующего политического развития — независимая Россия без власти коммунистов.

Не последнюю роль здесь сыграло разочарование населения, своеобразный социально-психологический кризис советского общества. Разрушалась надежда на «светлое будущее», которая многие годы была важной частью политической доктрины советской системы. Навязчивая пропаганда «преимуществ социализма» провоцировала сравнения и сопоставления. Если прежде «отдельные недостатки» успешно объяснялись последствиями войны и «империалистическим окружением», то для послевоенного поколения старые аргументы утрачивали силу, рождали все новые вопросы и сопоставления.

Отчуждение властной верхушки от абсолютного большинства населения страны нарастало. Однородность советского общества, не только декларируемая, но и вследствие ряда означенных выше причин в значительной степени реально достигнутая, обладала опасны^ политическим потенциалом. В кризисных условиях это означало «все против власти». В этом — разгадка феноменального голосования за избрание Б. Н. Ельцина на Съезд народных депутатов СССР, когда его поддержали 89% жителей Москвы. Да и сама власть утратила за 80-е гг. свою монолитность.

Благодаря сочетанию двух этих факторов — массового недовольства населения властью и неспособности власти к сопротивлению — многоактная драма крушения СССР прошла без тяжких потрясений³ Ее открыли декларации о суверенитете в союзных республиках, принятые: 9 марта 1990 г.— в Грузии, 11 марта

в Литве, 30 марта — в Эстонии, 4 мая — в Латвии, 12 июня — в России, 20 июня — в Узбекистане, 23 июня — в Молдавии, 16 июля — на Украине, 27 июля

в Белоруссии.

Следующим действием стал сокрушительный провал «августовского путча», полная дискредитация союзного центра и отказ от прежних договоренностей о подписании Союзного договора.

И наконец, заключительной стадией кризиса стали референдум на Украине о выходе из СССР и Беловежское соглашение. Беловежское соглашение отнюдь не было причиной прекращения существования такой формы государственности России, как Советский Союз. Крушение государства, большую часть своей истории просуществовавшего в формах унитарной, жестко централизованной державы, стало следствием лавинообразного нарастания экономических, политических и социально-психологических причин кризиса власти.

XX век начинался для страны гибелью империи; конец века ознаменовался исчезновением с географической карты мира Советского Союза.

СССР был образован 30 декабря 1922 г. и прекратил свое существование 25 декабря 1991 г. Россия осталась. В очередной раз в своей многовековой истории изменив форму политической организации, она осталась сама собой, но одновременно и изменилась, получив опыт 69 лет существования в Союзе Советских Социалистических Республик и 74 лет жизни под властью партии большевиков.

В истории России начался новый период.

Примечания

См.: Материалы делегату XXVHI съезда КПСС. М., 1990. С. 16.

См. там же. С. 18, 20.

Противодействие союзного центра обозначилось только в событиях в Прибалтике в январе 1991 г. и в Москве в августе 1991 г. Другое дело, что крушение СССР усилило сепаратистские тенденции и национальные конфликты, которые десятилетиями тлели на Кавказе, в Молдавии, в Средней Азии.

POST SCRIPTUM ко второму изданию

•

Книгу я начал писать в марте 1992 года. Она была закончена в 1996 году. Это исследование возникло из естественного стремления историка понять, что случилось со страной в конце XX в., почему перестал существовать Советский Союз, растаял в течение нескольких месяцев. С момента распада СССР изменился мировой порядок, окончательно перестала существовать та политическая конструкция, которая сложилась после Второй мировой войны. Завершился этап мировой истории. Нам довелось быть свидетелями этого события. Без сомнения, крушение СССР и советской власти на десятилетия и века станут одной из центральных тем для отечественной и мировой исторической науки.

В работе над книгой был и другой, личный интерес. Она была написана в основном тогда, когда я возглавлял архивную службу России. За пять лет работы (с 1990 до начала 1996 г.) руководителем Государственной архивной службы — Главным государственным архивистом России — мне пришлось вблизи наблюдать деятельность власти на критических, кризисных этапах истории страны (а кризисов на эти пять лет пришлось немало!). В прямом и точном смысле этого слова удалось видеть гибель СССР, КПСС и их важнейших институтов. На моих глазах, а отчасти — и ,;ри личном участии возникали институты новой и возрождались традиции старой, дооктябрьской государственности¹

Трудно было не задуматься — почему, как и кем делается история, как сегодняшние альтернативы развития укладываются на следующий день в прокрустово ложе безальтернативного прошлого.

Возникала пугающая историка мысль о том, что богатство конкретного исторического процесса не исчерпывается тем, что мы называем историческими источниками, не может быть упаковано в архивные папки или учтено в каталогах библиотеки. Поведение и отдельного человека во власти, и общественных групп самым существенным образом зависит от настроений и размышлений, индивидуального миропонимания и особенностей воспитания и образования, общественных ожиданий и личных амбиций — словом, от того, что, как правило, не формулируется в виде неких документов. Никакие группы аналитиков, никакой аппарат или «окружение», никакие формальные институты власти не могут заменить этот «принцип дополнительности»² в определении действий «человека во власти» (замечу — как и любого другого человека).

Это неуловимое самоосознание, наряду с профессиональными приемами и методами исторической науки, служит средством познания прошлого и настоящего, понимания «духа истории», ее смысла. Историк-современник, историк внутри изучаемого им исторического процесса (в любой ипостаси этого процесса) всегда обречен на обвинение в предвзятости — и справедливо³, потому что он вынужден нарушать заповедь античных историков — взирать на прошлое без гнева и пристрастия. Однако у него есть и другая, счастливая, возможность — отразить свою правду\ оставаясь при этом на прочной основе свойственных его времени методов и методик исторической науки, дополнять (или корректировать) понимание, которое есть «на кончиках пальцев» современника — участника событий, со знанием историка-профессионала.

Эта книга стала попыткой сочетать использование собственно исторических методов исследования и конкретных наблюдений и знаний «человека из власти». Отмечу, что «открытие архивов)» и вовлечение в научный оборот большого числа важных документов позволяло сравнить, что задумывалось и что из этого вышло, сопоставлять благие намерения и их осуществление.

Книга была издана в Российской академии государственной службы в 1998 г. Она вызвала определенный интерес, о чем свидетельствуют рецензии в научной печати и в средствах массовой информации⁵, споры в профессиональной среде. Замечания касались по преимуществу двух вопросов.

Первый из них — это оценка историографии.

Второй — это оценка источниковой базы для изучения проблемы, заявленной в книге.

Поэтому в послесловии остановлюсь именно на этих вопросах.

Замечу, в качестве предварительного условия, что существует очевидная зависимость и взаимообусловленность между состоянием историографии и доступностью и изученностью источников.

Хочу отметить, что для исторического сознания характерна не только преемственность, не только осознание непрерывности истории. Изучение России вынуждает сделать вывод о том, что историческому сознанию свойственны своего рода разрывы, прерывность. Эти разрывы связаны с революционными событиями или с политическими тенденциями, порождавшими стремление представить «с чистого листа» очередной этап истории[1]. Понять состояние историографии проблемы власти в послевоенном СССР невозможно без понимания этого разрыва и предпринимаемых в разное время попыток его преодоления. Отсюда и некоторый исторический экскурс в историографию, отнюдь не претендующий на полноту.

Будучи последовательными в своем стремлении «переходить с точки зрения культуры на точку зрения цивилизации», творцы культурной революции в СССР замыслили даже программу отказа от кириллической письменности в стране и замены ее на латиницу. Наркомпрос РСФСР с конца 20-х гг. полным ходом вел дело к введению латинских шрифтов⁸ Запоздалым эхом идеи «мировой революции» звучали в 1930 г. слова А. В. Луначарского: «Отныне наш русский алфавит отдалил нас не только от Запада, но и от Востока...» Подкомиссия по латинизации русской письменности, созданная в Главнауке при Наркомпросе, объявила русский алфавит «пережитком классовой графики XVIII-XIXbb., русских феодалов-помещиков и буржуазии»⁹

Бухарину и Луначарскому вторил практик организации образования — М. Н. Покровский: «Мы поняли,— чуть-чуть поздно,— что термин "русская история" есть контрреволюционный лозунг, термин, одного издания с трехцветным флагом и "единой, неделимой"»¹⁰.

Он же писал: «Та теория, которая сводила весь смысл русской истории к образованию огромного... государственного тела, именуемого Российской империей, и которая нашла свое выражение в "Истории" Карамзина, эта теория устарела уже, можно сказать, в день своего появления»¹¹.

Следовало, однако, истреблять не только память о прошлом России, но и методы исторического исследования. Сам секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин занимался проблемами источниковедения. В письме в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма» он дал отповедь некоему Слуцкому, который «утверждает, что не найдено еще достаточного количества официальных документов, свидетельствующих о решительной и непримиримой борьбе Ленина (большевиков) против центризма». По мнению Сталина, «этим бюрократическим тезисом оперирует он (Слуцкий.— Авт.), как неотразимым аргументом...». Секретарь ЦК был возмущен, что находятся люди в редакции журнала, которые берутся «дискуссировать против этой галиматьи, против этого жульнического крючкотворства. Но что тут собственно дискуссионного? Разве не ясно и так, что разговорами о документах Слуцкий старается прикрыть убожество и фальшь своей так называемой установки? ...Какие ему нужны еще документы? ...Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям?»¹²

Позже отношение вождей партии к отечественной культуре и к исторической науке претерпело некоторые изменения. Уже в начале 1930 г., в разгар коллективизации и в условиях массового недовольства крестьянства, Политбюро ЦК ВКП(б) было вынуждено отказаться от планов перевода письменности на латинский шрифт. В 1934 г., после прихода Гитлера к власти в Германии и осложнения внешнеполитического положения страны, стремясь расширить социальную базу Советской власти, Сталин, Киров и Жданов подготовили «Замечания по поводу конспекта учебника по "истории СССР"». Их критические замечания сводились к тому, что авторы учебника обязаны обосновать преемственность между сегодняшним СССР и историей всех народов и государств, существовавших на его территории в прошлом, закономерность революции в стране. «Нам нужен такой учебник истории СССР,— писали вожди партии,— где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР...»¹³

Отечественная история превращалась в ресурс патриотического воспитания, и поэтому прежнее уничижительное отношение к истории России, свойственное Бухарину и Покровскому, подверглось партийному осуждению¹⁴

Другое дело — собственно новейшая история СССР, история современности. Здесь лозунгом «назад, к Ключевскому» отделаться было нельзя. Нельзя уже из- за того, что за старой историографией стоял научный метод, противоречивший партийной «установке» как средству познания. Квинтэссенцией одобренных высшим партийным руководство^ «установок» объяснения и понимания недавнего прошлого стал вышедший в 1938 г. «Краткий курс истории ВКП(б)», официальным автором которого считался Сталин¹⁵ В Постановлении ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г. «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском "Краткого курса истории ВКП(б)"» указывалось, что, «создавая "Краткий курс истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)", ЦК ВКП(б) исходил из следующих задач... Необходимо было дать партии единое руководство по истории партии, руководство, представляющее официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование основных вопросов истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований. Изданием "Курса истории ВКП(б) ", одобренного ЦК ВКП(б), кладется конец произволу и неразберихе в изложении истории партии, обилию различных точек зрения и произвольных толкований важнейших вопросов партийной теории и истории партии, которые имели место в ряде ранее изданных учебников по истории партии»¹⁶

ЦК КПСС и в дальнейшем закрепил за собой право «официального толкователя», не допускавшего иных, не получивших одобрения в Кремле и на Старой площади, «важнейших вопросов» истории партии и, следовательно, истории страны, где эта партия была правящей.

Установки, действовавшие в довоенном СССР, благополучно пережили и войну, и XX съезд, все реформы и перестройки. На место «Краткому курсу истории ВКП(б)» пришла «История КПСС», написанная под руководством заведующего международным отделом ЦК Б. Н. Пономарева¹⁷, ставшего вскоре секретарем ЦК КПСС, официально одобренная и рекомендованная к применению Центральным Комитетом КПСС; издание партийных документов разрешалось только с санкции высших партийных инстанций — вплоть до публикации их в горбачевских «Известиях ЦК КПСС», где каждый документ предварительно согласовывался с заведующим Общим отделом ЦК В. И. Болдиным и членом Политбюро А. Н. Яковлевым.

Историки, изучавшие послевоенный период истории страны, были лишены доступа к важнейшим документам¹⁸ Уточним: не просто лишены, но им было предписано и они были вынуждены пользоваться заведомо недостоверными источниками, к которым, без сомнения, относятся «исторические экскурсы» в текстах докладов вождей КПСС.

Приведу несколько примеров, для того чтобы представить своего рода историографическую ситуацию. Так, в заключительной речи на XXII съезде КПСС в октябре 1961 г. Хрущев подробно рассказал и напомнил делегатам съезда об июньском (1957 г.) Пленуме ЦК и борьбе с так называемой «антипартийной группой». Хрущев продолжил: «Несколько позже, в октябре 1957 г., Пленум ЦК КПСС дал решительный отпор попыткам бывшего министра обороны Жукова стать на путь авантюризма. ...Отбросив прочь обанкротившихся фракционеров, интриганов-карьеристов, партия еще теснее сплотила свои ряды...»¹⁹ Из речи следует, что Жуков — в одном политическом ряду с Молотовым, Маленковым, Кагановичем и другими противниками Хрущева.

На самом деле именно активная поддержка Жукова, угроза применить силу армии спасла Хрущева летом 1957 г., а выступление Жукова на пленуме стало самым аргументированным и резким выступлением в защиту Хрущева, против Маленкова, Молотова, Булганина и Кагановича.

Величайшей фальсификацией стала история «доклада Хрущева на XX съезде». Тот антисталинский доклад на самом деле был информацией, которую Хрущев зачитал делегатам после завершения съезда²⁰ Количество примеров можно множить и множить.

Конечно, в распоряжении историков оставалась пресса, центральная и местная, отражавшая день за днем будни страны, были доступны архивы местных органов власти, промышленных предприятий, существовала разнообразная экономическая статистика, была возможность привлечь методы социологических исследований, устной истории — но все это требовало иной профессиональной подготовки историков, отличавшейся от той, которая считалась обязательной для исследователей истории КПСС и советского общества²¹

История советского периода считалась не просто гуманитарной, а, используя тогдашний жаргон, общественной наукой, что превращало занятия историей КПСС и советского периода в особый вид идеологической деятельности партии. Конечно, традиционные методы исторической науки не могли применяться здесь во всем их объеме.

В публикации, которой отводилась роль «перста указующего» для историков СССР,— «Очерках истории исторической науки в СССР» — содержалось такое определение: «Историография — наука, изучающая историю накопления знаний о развитии человеческого общества, историю усовершенствования методов исторического исследования, историю борьбы различных течений в области истолкования общественных явлений, отражающей борьбу классов, историю раскрытия законов исторического развития, историю победы марксистско-ленинской исторической науки над буржуазной псевдонаукой»²².

JI. А. Сидорова, исследовавшая историографическую ситуацию в стране, констатировала: «Руководящим принципом исторического исследования был назван "принцип коммунистической партийности" (Выделено JI, А. Сидоровой.— Лет.)». «Он,— продолжает исследовательница, цитируя "Очерки...",— противопоставлялся лицемерным утверждениям буржуазных ученых о "беспристрастии" и "объективности" науки». Марксистско-ленинская историография видела в истории исторической науки одно из отражений классовой борьбы в области общественных наук. «Советская историография подходит к своему предмету не объективистски, не с точки зрения констатации тех или иных историографических явлений, а с точки зрения воинствующей и единственно объективной коммунистической партийности»²³.

Следовать указаниям партийных органов в изложении новейшей истории СССР, руководствоваться «идеологической дисциплиной» было удобно и академически выгодно. Не намерен перечислять огромное число авторов индивидуальных и коллективных работ, после прочтения которых только и оставалось задуматься: все интересно, наукообразно, есть ссылки на литературу и источники, есть таблицы. Но о какой стране написано? Я в этой стране не жил.

Такое положение «околознания» не могло не вызывать недовольство у профессиональных историков. В 50-х — начале 60-х гг. существовала надежда, что добрую волю проявит ЦК КПСС, и историки, обращаясь туда, надеялись, что «в духе XX съезда» будут открыты архивы²⁴. Итог известен. 13 ноября 1962 г. Секретариат ЦК КПСС закрыл публикаторский журнал «Исторический архив» (закрывали с 1961 г.)²⁵.

После отставки Хрущева была предпринята отчаянная попытка — апеллировать к общественности. Историки С. И. Якубовская и В. П. Данилов направили в редакцию либерального «Нового мира» статью под характерным названием: «О фигуре умолчания в исторической науке». А. Т. Твардовский считал, что это «очень важное и нужное высказывание. Я за напечатание...»²⁶ Статью не напечатали. Ее остановила цензура.

Председатель комитета по делам печати Н. Михайлов писал в ЦК: «Ознакомление с содержанием этой статьи показывает, что ее авторы правильно отмечают некоторые недостатки в освещении истории советского общества и КПСС в годы культа личности. Вместе с тем они утверждают, что как в прошлом, так и в настоящем существуют "внешние причины, тормозящие изучение исторической действительности. Одна из самых серьезных среди них — это пресловутая фигура умолчания"... В качестве примера, когда замалчиваются имена некоторых видных революционеров, в статье названы Троцкий и Зиновьев... Все это, по утверждению авторов статей, обедняет историю гражданской войны, имеет "разрушительные последствия для изучения работы партийных съездов и съездов Советов", приводит к "сухому изложению резолюций", к схематическому показу борьбы мнений».

Подробно анализируя, едва ли не пересказывая рукопись статьи, Н. Михайлов отмечает, что «В. П. Данилов и С. И. Якубовская пытаются подвести своеобразную политическую базу под "теорию фигуры умолчания" в науке, литературе и искусстве. Они считают, что в идеологической работе партии будто бы длительное время господствует концепция "двух правд", которая и лежит в основе "теории умолчания"... Делая различные оговорки о том, что "фигура умолчания" была свойственна недавнему прошлому, В. Данилов и С. Якубовская тут же утверждают, что такое положение во многом сохраняется и сейчас.

В заключительной части статьи авторы пытаются доказать, что состояние советской исторической науки не отвечает требованиям времени, мешает воспитанию "молодых поколений, всего населения" в духе правдивости, доверия и уважения к истории партии и советского общества»²⁷

«Фигура умолчания» В. П. Данилова и С. И. Якубовской,— пожалуй, самое точное, содержательное определение советской историографии истории СССР, сохранявшее свои признаки до последних дней существования КПСС. Например, директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г. Смирнов, сообщая своему партийному начальству о том, что в подведомственном ему учреждении имеется большое число неопубликованных работ Ленина, в декабре 1990 г. напоминал:

«Что касается документов, относящихся к конкретной политической деятельности В. И. Ленина как руководителя государства, то среди них имеются такие, публикация которых вызвала бы весьма неоднозначную реакцию в современной общественно-политической ситуации. ...Так, имеются документы, содержание которых может быть истолковано как поощрение насильственных действий против суверенных государств — Индии, Кореи, Афганистана, Англии, Персии, Турции, Греции и др. ...

Ленинские пометки имеются на поступавших в его адрес материалах, представлявших Красную Армию в неблаговидном свете (например, участие подразделений Первой конной армии в еврейских погромах и т. п.). В ряде документов речь идет об использовании государственными органами межнациональных противоречий (в Закавказье; о попытках "советизации" Литвы, Венгрии, Чехии, Румынии; о борьбе с сепаратизмом путем расстрелов в Карелии и т. п.)».

После чего, в полном соответствии с упомянутой «фигурой умолчания», заключил: «Документы подобного рода публиковать в настоящее время представляется нецелесообразным».

Таким образом, «фигура умолчания» пережила гласность.

Выход из этого историографического тупика был возможен не путем замазывания каких-то «белых пятен»²⁸, не очередным «историческим докладом» на октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС или тезисами ЦК КПСС к XIX Всесоюзной конференции КПСС²⁹, не призывами вернуться к «непреходящим требованиям историзма, сформулированным Лениным»³⁰, не историко-публицистическими статьями и сборниками³¹, не новыми историческими мифами'², а путем основательного, фундаментального изучения документов.

К концу века стал очевидным провал попыток «обуздать» исторический процесс и направить его по неисторическим, заранее написанным планам «мировой революции», «строительства коммунизма в отдельно взятой стране», как и рассуждений о возвращении к «истокам ленинизма», «очищении от деформаций», «новом мышлении» и т. д.

90-е годы, в особенности их вторая половина, стали временем на удивление эффективного и быстрого преодоления глубокого историографического кризиса. Происходит освобождение исторической науки от несвойственной ей функции «идеологического оправдания и объяснения», а также от неисторической по сути «фигуры умолчания» в историографии. Появился целый ряд важных монографических публикаций документов и исторических исследований³³, лишенных идеологических пут и основанных на качественно новой источниковой основе.

Полагаю возможным утверждать, что «разрыв в историографии» новейшей истории нашей страны, сложившийся в первые десятилетия XX в., к концу века начал преодолеваться.

Об источниках

Архивам в послевоенном СССР отводилась роль «ящика Пандоры», необходимого, но опасного института государства. Начальник Главного архивного управления МВД СССР³⁴ генерал-майор В. Стыров в секретном циркуляре «О порядке опубликования в открытой печати сведений о структуре, деятельности, составе и содержании государственных архивов» 21 июня 1952 г. осудил факты появления в печати сведений «...о численности документальных материалов архивов, о структуре государственных архивов. ...Имеются случаи, когда архивные органы поручают написание статей о государственных архивах лицам, не являющимся работниками архивных органов, вследствие чего эти лица вводятся в курс внутренних служебных вопросов архивных органов, знакомятся с составом и содержанием архивных фондов, что совершенно неправильной

Архивные документы, ненужные, неважные или опасные с точки зрения власти, уничтожались. В архивном ведомстве в конце 40-50-х гг. возобновились «макулатурные кампании», повторяя печально знаменитые кампании 20-30-х гг. В 1945 году было выделено к уничтожению 8,7 млн. дел, в 1950 году — 30,7 млн. дел, в 1955 году — 68,1 млн. дел, в 1957 году — 87,1 млн. дел, а в 1959 году — 87,8 млн. дел³⁶. Для того чтобы представить масштабы уничтожения документов, сообщу, что к концу 80-х гг. во всех архивах, подведомственных Главархиву РСФСР, насчитывалось немногим более 90 млн. архивных дел.

Еще большим был контроль над документацией КПСС. В «Положении об Архивном фонде КПСС», утвержденном постановлением Секретариата ЦК КПСС 28 декабря 1966 г., устанавливалось, что:

«—Документальные материалы Архивного фонда КПСС, находящиеся в партийных архивах, с разрешения соответствующего партийного органа предоставляются исследователям, как правило, членам КПСС; <...>

Неопубликованные документы К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, ЦК КПСС и примыкающих к нему международных организаций в Центральном партийном архиве являются документами особой важности. Вопрос о возможности ознакомления с этими документами решается руководством Центрального партийного архива по согласованию с дирекцией Института марксизма-ленинизма, а в необходимых случаях и с ЦК КПСС».

В «Основных правилах работы партийных архивов обкомов, крайкомов партии и филиалов ИМЛ при ЦК КПСС», утвержденных ИМЛ при ЦК КПСС в

1970 г., устанавливалось, что: ^

«—К исследовательской работе в партийных архивах допускаются члены и кандидаты в члены КПСС, члены ВЛКСМ и, в отдельных случаях, беспартийные граждане, имеющие направления соответствующих организаций и учреждений. ...Члены ВЛКСМ и беспартийные исследователи (ученые, писатели, архивные работники), как правило, допускаются к работе только над документами непартийных фондов; <...>

Исследователям не выдаются неопубликованные документы В. И. Ленина, решения центральных (союзных) партийных и советских органов; документы особых папок, протоколы комиссий по чистке партии; дела по приему в партию и учету кадров, персональные дела коммунистов, материалы, связанные с обороной страны, документы, раскрывающие методы и конспирацию подпольной работы партийных и комсомольских организаций в годы Великой Отечественной войны, а также другие документы, сохраняющие секретный характер, разглашение сведений из которых может нанести ущерб интересам партии и государства».

В инструкциях: по работе с документами в аппарате ЦК КПСС (утверждена постановлением Секретариата ЦК КПСС 12 сентября 1989 г.), по работе с документами в ЦК компартий союзных республик, крайкомах и обкомах партии (утверждена постановлением Секретариата ЦК КПСС 19 июня 1989 г.) и по работе с документами в окружкомах, горкомах и райкомах партии (утверждена постановлением Секретариата ЦК КПСС 19 июля 1989 г.) (все инструкции — секретные) уравнивались понятия государственной и партийной тайны. Поэтому «на документах ЦК КПСС, содержащих партийную и государственную тайну, в зависимости от секретности сведений ставятся грифы: "секретно", "совершенно секретно", "особой важности". На документах, требующих особого режима обращения или ограничения круга знакомящихся с ними лиц, ставятся соответствующие пометки "особая папка" или "лично"».

Рассекречивание постановлений ЦК КПСС могло осуществляться только Общим отделом с согласования секретарей ЦК. Работники ЦК КПСС могли знакомиться с документами, имеющими гриф «особой важности» или пометку «особая папка», только по указанию или с разрешения секретарей и заведующих отделами ЦК.

Очень важным пунктом инструкции по работе над документами в аппарате ЦК КПСС было положение, по которому «дела постоянного хранения остаются в текущих архивах отделов не более 5 лет, после чего передаются в архив Общего отдела ЦК».

Текущее партийное делопроизводство Секретариата ЦК КПСС оказывалось в так называемом VII секторе Общего отдела ЦК КПСС — архиве Секретариата; документы делопроизводства Политбюро — в VI секторе Общего отдела (или архиве Политбюро). Оба этих архива были не просто секретными. Не будет преувеличением считать их тайными архивами, о существовании которых знал только узкий круг посвященных.

А что же Центральный партийный архив, беломраморное здание на Пушкинской улице, с фасада которого взирали три потемневших барельефа Маркса, Энгельса и Ленина? Авторы первого в его истории опубликованного путеводителя осторожно написали: «По характеру деятельности и находившихся на хранении документов ЦПА являлся научно-историческим архивом КПСС, в отличие от текущего, оперативного архива ЦК партии, непосредственно входившего в структуру его аппарата»³⁷. В ЦПА сохранялись важные в научном отношении фонды Коминтерна, документы по истории социалистической мысли в Европе, личные фонды партийных деятелей.

Текущая документация аппарата ЦК КПСС, отражавшая повседневную жизнь этого фактически главного органа управления страны, в Центральный партархив, как правило, не направлялась³⁸.

Требования секретности, «конспиративности работы, в самом хорошем понимании этого слова»³⁹ оставались обязательными для аппарата ЦК не только ленинских и сталинских, но также брежневских и горбачевских времен. «Конспиративность работы» — это цитата из инструктажа, проведенного К. У Черненко, много лет возглавлявшим Общий отдел, дослужившимся до должностей секретаря ЦК и члена Политбюро и закончившим свою карьеру Генеральным секретарем. Черненко с исчерпывающей полнотой охарактеризовал деятельность VI сектора— архива Политбюро: «Шестой сектор получает все, что необходимо полу-

* 40

чить, и ничего никому без соответствующего указания руководства не выдает» . Замечу: руководство — здесь — Генеральный секретарь ЦК КПСС, передававший свою волю через заведующего Общим отделом ЦК. Об этом свидетельствуют многочисленные надписи на так называемых «запечатанных пакетах», сохранявшихся в VI секторе.

В местных партийных организациях устанавливалось, что «документы с грифом "особой важности", пометкой "особая папка" хранятся в течение определяемого партийными комитетами срока, после чего по его усмотрению сдаются в партийный архив или уничтожаются по определенному акту». Секретные документы, их рукописи, материалы с пометкой "особая папка" помещаются в опломбированные (запечатанные) баки для последующего сожжения; другие документы должны уничтожаться в бумагорезательной машине».

В местные партийные архивы в обязательном порядке направлялись, судя по инструкции, только несекретные документы.

В партийных архивах, как и в архивах государственных, основательно «чистили фонды». В 60-70-х годах там было уничтожено свыше 25 млн. дел, среди них: оперативная информация, поступавшая в партийные комитеты, дела по приему кандидатами в члены КПСС, персональные дела коммунистов⁴¹. (Для справки: к 1991 г. Архивный фонд КПСС насчитывал менее 80 млн. дел.)

По моим наблюдениям, кроме этих, массовых «чисток фондов», имели место и локальные, выборочные уничтожения важных документов. Этим занимался сам Сталин (обращают на себя внимание его знаменитые резолюции на документах — «В мой архив»). Этот архив явно не предназначался для того, чтобы его документами мог воспользоваться другой человек. Не случайно, что сразу же после смерти Сталина, 5 марта, Бюро Президиума ЦК «поручило тт. Маленкову, Берия и Хрущеву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина, как действующие, так и архивные, были приведены в должный порядок»⁴².

«Приводил в должный порядок» документы и бумаги И. В. Сталина Н. С. Хрущев, отодвинув от этой процедуры своих соратников по Президиуму. Лакуны, пропуски в документации явственно ощущаются при работе над документами, лично касающимися Хрущева, а также посвященными событиям начала 1950-х годов. Согласно дошедшему до нас преданию, многие документы, хранившиеся в архиве VI сектора, размещенном после смерти Сталина в его бывшем кабинете в Кремле, были сожжены в камине на хрущевской даче.

Отметим и то, что было специальное решение Президиума ЦК об уничтожении документов о слежке над высшими политическими и военными руководителями СССР. Позже, на Пленуме ЦК в 1957 г., Маленкова обвиняли в том, что в сейфе его помощника Суханова продолжал храниться компромат на высший генералитет⁴³.

Попытки почистить фонды предпринимались и позже. 23 марта 1991 г. было принято Постановление Секретариата ЦК КПСС «О некоторых вопросах обеспечения сохранности документов Архивного фонда КПСС». Впрочем, речь в этом документе шла о другом — о необходимости уничтожения части документов.

Процитирую постановление: «В последнее время усиливается опасность захвата партийных архивов антикоммунистическими и антисоветскими силами и использования документов КПСС в деструктивных целях. В этой связи уже сейчас приняты меры по усилению охраны партийных архивов в ЦК компартий Латвии и Литвы, в обкомах партии областей Западной Украины. Однако возникает необходимость более масштабных действий, позволяющих обезопасить архивы КПСС».

В соответствии с Положением об Архивном фонде КПСС, «..для улучшения условий хранения, обеспечения сохранности, учета и использования документов предлагается провести экспертизу научной и практической ценности документов Архивного фонда КПССпериода 1946-1985 годов, выделив из него документы... не подлежащие постоянному хранению. К их числу могут быть отнесены дела по приему в члены КПСС, по учету руководящих кадров, персональные дела коммунистов, по которым объявлялись партийные взыскания, а также присланные в партийные комитеты в порядке информации документы государственных, хозяйственных органов и организаций.

Эту работу могут провести экспертно-проверочные комиссии партархивов, оформив ее актами...

Было бы желательно просить ЦК компартий союзных республик, рескомы, крайкомы и обкомы партии оказать партийным архивам необходимую помощь в организации работы экспертно-проверочных комиссий, отправке документов в архивохранилище ЦК КПСС, организации рационального уничтожения не подлежащих хранению документов и т. п.

Представляется необходимым разрешить местным партийным комитетам в исключительных случаях — возникновение реальной угрозы сохранности архивных документов — принимать решения о закрытии архивов и проведении других соответствующих условиям обстановки мер».

Работа началась. Выступления в прессе против уничтожения документов⁴⁴ в расчет не принимались. Экспертизу успели осуществить в 64 республиках, краях, областях страны. Было выделено к уничтожению 6 569 062 архивных дела. Фактически успели уничтожить 2 324 213 дел.

Уничтожение документов было остановлено Указом Президента России от 24 августа 1991г. «О партийных архивах», содержавшим требование о передаче партархивов в ведение Архивной службы России.

Итак, констатируем: сначала — создание «одномерной», партийной истории страны, затем — последовательное закрытие сколько-нибудь важных для новейшей истории страны государственных архивов⁴⁵, следствием чего стала невозможность доступа примерно к 20% документов государственных и свыше 90% — партийных архивов. При этом документы о деятельности высших партийных органов были всегда закрыты.

* * *

События августа 1991 г. создали качественно новую ситуацию для изучения страны.

Во-первых, они означали уход КПСС из сферы государственного управления, а с нею — и средств идеологического контроля и управления исторической наукой.

Во-вторых, они привели к передаче документов КПСС в ведение государства, и огромное большинство архивов партии (за теми исключениями, о которых скажу ниже) оказались пбдведомственны Государственной архивной службе.

В-третьих, впервые в истории России возникла законодательная база архивного дела в стране.

Наконец, в обстановке демократических перемен впервые в истории России рассекречивание документов стало одной из важнейших задач архивистов. Впервые требования общественности были поддержаны политической властью.

Уже 23 августа 1991 г. в зданиях ЦК на Старой площади были выявлены, опечатаны и взяты под охрану все находившиеся там архивохранилища. 24 августа Указом Президента архивы КПСС были переданы в ведение Архивной службы России. В здании ЦК были выявлены 47 хранилищ документов, каждое из которых насчитывало от нескольких сотен до десятков тысяч дел; по листочку было собрано 18 тысяч связок документов текущего делопроизводства. Крупнейшим архивохранилищем в комплексе зданий на Старой площади был архив секретариата ЦК —так называемый VII сектор Общего отдела ЦК КПСС.

На основе всех этих архивохранилищ был создан Центр хранения современной документации, где хранится свыше 400 тыс. архивных дел (ныне — Российский государственный архив новейшей истории).

В этом архиве хранятся:

справочные материалы текущего делопроизводства аппарата ЦК КПСС, его отделов, Управления делами, Комитета партийного контроля и VII сектора Общего отдела ЦК КПСС (архив Секретариата и его отделов);

документы Секретариата ЦК КПСС (ф. 4) начиная с 1952 г., времени, следовавшего за XIX съездом КПСС;

Международного отдела ЦК;

сектора учета и анализа руководящих кадров;

фонда Комитета партийного контроля;

Комиссии ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных связей;

—Бюро ЦК КПСС по РСФСР;

по выезду за границу делегаций и отдельных лиц;

уникальные по полноте и информативности картотеки: персональная, за 1919-1991 гг.; контрольная — постановлений Секретариата ЦК КПСС за 1976- 1990 гг. и ряд других.

Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС был преобразован в Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (ныне — Российский государственный архив социально- политической истории)⁴⁶.

Сложнее складывалась судьба так называемого архива VI сектора, бывшего архива Политбюро⁴⁷ С 1990 г. он стал архивом Президента СССР и, по понятным причинам, оставался вне поля действия Указа Президента России от 24 августа 1991 г.

С начала 1992 г. этот архив был подчинен Президенту России. Тогда же Рос- архив обратился к Президенту с предложением о передаче документов из этого архива, являющегося в точном смысле ведомственным, в государственные архивы.

Принципиальное одобрение Президента было получено. В течение 1990-х годов продолжался процесс постепенной передачи исторической части этого архива в учреждения Государственной архивной службы.

Предстояло передать, в частности:

В РЦХИДНИ:

документы съездов и Пленумов ЦК РКП(б) и ВКП(б);

документы постоянных комиссий ЦК ВКП(б) (РКП(б)) по отдельным вопросам, материалы совещаний при ЦК ВКП(б) (с 1921 г. по октябрь 1952 г.);

подлинные документы Государственного Комитета Обороны СССР (1941— 1945 гг.);

—личные фонды, в частности: Аллилуева С. Я., Андреева А. А., Орджоникидзе Г. К., Рудзутака Я. Э., Сванидзе А. С., Сталина И. В., Сурица Я. 3., Ульяновой М. И., Чичерина Г. В., Элиавы Ш. 3., Ярославского Е. М., Ежова Н. И., Бухарина Н. И., Зиновьева Г. Е., Каменева J1. Б., Сокольникова Г. Я., Рыкова А. И., Троцкого J1. Д., Малиновского Р. В.

В ЦХСД:

фонды съездов КПСС и Пленумов ЦК КПСС (с XIX съезда КПСС);

протоколы Международных совещаний и переговоров с коммунистическими и рабочими партиями (с 1956 г.);

протоколы заседаний Политбюро с материалами к ним;

личные фонды Ворошилова К. Е., Микояна А. И., Хрущева Н. С., Вышинского А. Я., Кагановича JI. М., Маленкова Г. М., Молотова В. М., Жукова Г. К., Гречко А. А., Шверника Н. М,, Брежнева J1. И., Суслова М. А., Андропова Ю. В., Горбачева М. С., Пельше А. Я.

В результате беспрецедентной в истории XX века работы по приему на государственное хранение документов КПСС, КГБ, Верховных Советов СССР и Российской Федерации, многочисленных министерств и промышленных предприятий произошло увеличение Архивного фонда практически в три раза. В 1992- 1993 гг. в государственные архивы поступило 74 млн. дел архивов КПСС, более 600 тыс. дел архивов КГБ, около 400 тыс. дел ликвидированных министерств и ведомств, большой объем документов бывшего Верховного Совета России. Если к середине 1991 г. в составе Архивного фонда насчитывалось 93 млн. архивных дел, то к началу 1992 г. было уже 204 млн. дел. В настоящее время в учреждениях Государственной архивной службы насчитывается около 250 млн. дел.

Процесс рассекречивания документов в «послеавгустовской» России прошел через ряд этапов. В конце 1991-1992 гг. пришлось испытать своего рода «штурм архивов» со стороны общественности, прессы, историков, юристов. Использование этих архивов получило и громадный международный резонанс. Огромные сроки ожидания запрошенных данных из ранее закрытых архивов вызвали поток публикаций в прессе, архивную службу нередко критиковали за то, что она по- прежнему не допускает людей к прежде секретным архивам.

Значительные сложности возникли с проведением работы по снятию необоснованных ограничений допуска к документам. Архивисты на некоторое время оказались в двусмысленном положении — они были в равной степени уязвимы для критики и в том случае, когда выдавали считавшиеся прежде секретными материалы, и в том, когда пытались руководствоваться старыми инструкциями и ограничениями⁴⁸.

Вместе с тем рассекречивание архивов, проводимое на основе действовавшего тогда законодательства, уже в 1992 г. стало встречать политическое противодействие. Причем критика — резкая, политически ангажированная — шла с двух сторон. С одной стороны, в ходе прений в Конституционном суде по «Делу КПСС»⁴⁹ раздавались обвинения в неправомерности рассекречивания. Эта тема получила широкую поддержку в левой прессе. С другой стороны, с требованием немедленно и все рассекретить, не считаясь с законодательством, выступали правые радикалы—В. Буковский⁵⁰, Ю. А. Афанасьев, часть прессы.

И все-таки благодаря расширению доступа к документам была создана качественно новая источниковая база. Появилась возможность организовать систематическую публикацию исторических источников. С 1992 г. началось издание журналов «Исторический архив», «Источник». Резко возросла издательская деятельность архивов, в том числе по совместным проектам с академическими институтами России и иностранными научными организациями⁵¹ Важным результатом изменений в архивном деле стало появление описаний фондов архивов⁵².

К сожалению, нельзя не заметить, что темпы рассекречивания документов в последние годы замедлились. Это тем более огорчительно, что наметилась тенденция к невыполнению «Основ законодательства Российской Федерации об Архивном фонде Российской Федерации и архивах» и Закона «О государственной тайне», установивших, в качестве базового, 30-летний срок для сохранения секретности. И уж вовсе неприемлемым представляется возрождение порядков с установлением «ограниченного доступа» к документам. Если в первом случае — с рассекречиванием документов — можно сетовать на недостатки, так сказать, государственного уровня (что, по моему мнению, неубедительно), то во втором — это просто нежелание брать на себя ответственность, попустительство негативным тенденциям в архивном деле.

Раньше, чем йышли первые обстоятельные сборники документов, на читателя обрушилось огромное количество мемуарной литературы. Появились прекрасные по информативности мемуары А. И. Микояна⁵³, неизвестные прежде важные фрагменты воспоминаний Г. К. Жукова о событиях 50-х гг.⁵⁴ Однако абсолютными лидерами «по воспоминаниям» стали политики 80-90-х гг. Перечень мемуаристов практически полностью совпадает с телефонными справочниками высшего политического руководства СССР. Редкий член Политбюро, руководитель КГБ, помощник Генерального секретаря, министр иностранных дел и охранник не создал своего труда. М. С. Горбачев и Б. Н. Ельцин, В. И. Воротников и А. Н. Яковлев, А. И. Лукьянов и О. Шенин, В. В. Крючков и В. И. Болдин, В. В. Фалин и А. И. Добрынин, О. А. Гриневский и А. М. Александров-Агентов, А. С.

Черняев и В. Прибытков — вот далекий от полноты перечень сановных мемуаристов. Каждый из них стремился не просто изложить собственную точку зрения на свою роль в истории, но доказать ее, нередко публикуя на страницах воспоминаний и документы из личных архивов.

С появлением доступа к архивным материалам возникла возможность проверять и корректировать мемуарные свидетельства, дополнять историческую картину теми субъективными деталями, которые и делают исторический процесс «очеловеченным».

И уж вовсе беспрецедентной стала так называемая «детская литература», как удачно определила ее Е. Ю. Зубкова: воспоминания детей вождей — Сталина, Хрущева, Берии и Маленкова⁵⁵

Приступив в 1992 г. к работе над этой книгой, мне еще раз пришлось убедиться, что не было у нас ни сколько-нибудь достаточной, ни доброкачественной, то есть основанной на документальной основе, историографии. Еще хуже обстояло дело с источниками. Отмечу, что основные монографические публикации документов появились и появляются уже позже, главным образом после 1995 г.⁵⁶

Источниковой базой для этой книги стали прежде всего неопубликованные документы Секретариата и Политбюро ЦК КПСС. Среди важнейших источников — рабочие записи Политбюро ЦК КПСС, которые регулярно велись с 1966 г., вскоре после прихода на должность заведующего Общим отделом ЦК К. У Черненко. Записывалось каждое официальное заседание Политбюро. Сначала записи велись заведующими Общим отделом — К. У. Черненко и К. М. Боголюбовым, позже -— производились профессиональными стенографистами.

«Рабочие записи», снабженные надписью на титульном листе: «экземпляр единственный», печатались на машинке и переплетались зеленым коленкором в книги формата А4, листов по 200—250, поквартально или помесячно (это зависело от числа заседаний и их длительности). При новом заведующем Общим отделом — В. И. Болдине —тексты размножались на копировальной технике и переплетались в аккуратные книги небольшого формата, с бордовыми переплетами. И хотя их по-прежнему украшала старая надпись — «экземпляр единственный», можно утверждать, что Общий отдел издавал небольшой тираж этих записей, по всей вероятности, для высшего руководства КПСС.

Достоинство рабочих записей в том, что в них конспективно записывались выступления участников заседания Политбюро. Именно рабочие записи позволяют судить о порядке принятия ряда решений в Политбюро. Но не следует обольщаться: самые важные, самые ответственные решения вырабатывались не на заседании Политбюро, а перед заседанием, в так называемой Ореховой комнате, примыкавшей к залу заседания Политбюро в Кремле. Там бывали только члены Политбюро, а заведующий Общим отделом лишь отмечал в рабочих записях: «Вопрос обсуждался в Ореховой комнате и не записывался».

Не велись конспекты и тогда, когда собирался узкий состав руководства вне Кремля — на крымских или подмосковных дачах. Именно в Крыму было решено начать вторжение в Чехословакию в 1968 году; на даче Брежнева в декабре 1979 г. принималось решение о вводе войск в Афганистан.

Своего рода предтечей рабочих записей Политбюро стали краткие конспективные записи заведующего Общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малина, занимавшего эту должность с 1954 по 1965 г. Записи производились на стандартных карточках, на которых учитывались решения Президиума ЦК, поверх стандартного типографского текста. Велись они нерегулярно, как правило, по самым важным случаям. Однако именно благодаря им можно реконструировать споры в Президиуме ЦК во время польского и венгерского кризисов 1956 г., обстоятельства снятия Хрущева на заседании Президиума ЦК в октябре 1964 г.

Важнейшим источником, использованным мной, каюсь, явно недостаточно, стала пресса, в особенности пресса партийная. Такие печатные органы ЦК КПСС, как журналы «Коммунист», «Вопросы экономики», газеты «Правда», «Советская Россия» и ряд других, содержали не только текущую информацию, «злобу дня», которая спустя несколько месяцев могла оказаться крамолой с точки зрения «текущего момента». В них скрытно, завуалированно отражались различные мнения, разные подходы, бродившие в высшем руководстве. Причем во многих случаях в прессе можно обнаружить гораздо более аргументированные, обстоятельные обоснования возможных реформ, чем в последовавших за ними партийных решениях.

Упомяну в этой связи статьи Е. Г Либермана, изданные в 1962 г. сначала в журнале «Вопросы экономики», а затем в «Правде», в которых была изложена концепция будущих реформ А. Н. Косыгина; статью историков Е. М. Жукова, В. Г Трухановского и В. И. Шункова, появившуюся в «Правде» в январе 1966 г., где они утверждали, что никакого «периода культа личности» в стране не было. Термин этот действительно на два десятилетия перестали употреблять в советской прессе, но власть не решилась пойти на пересмотр того, что было принято называть «решениями XX съезда».

А без знаменитого противостояния в 1988-1991 гг., с одной стороны, «Московских новостей», «Советской культуры» и, с другой — «Советской России» вряд ли вообще можно было понять политические тенденции в горбачевском Политбюро. Только в «Советской России» можно обнаружить ряд сведений, характеризующих позицию «фундаменталистского» крыла в руководстве КПСС и узнать о тех практических действиях, которые предпринимались группой «Союз» и руководством РКП в 1990-1991 гг. в Верховных Советах СССР и РСФСР.

Можно с уверенностью утверждать, что в ближайшие годы круг источников для исследования истории власти в послевоенном СССР будет существенно расширен. Прежде всего, это произойдет в результате:

введения в научный оборот огромных объемов документов Совета Министров СССР и его структурных подразделений, сохраняющихся в Государственном архиве Российской Федерации, документов ряда министерств и ведомств⁵⁷;

изучения важнейшей экономической информации, содержащейся в фондах Российского государственного архива экономики;

рассекречивания тех массивов документов, которые поступили из Архива Президента в Российский государственный архив социально-политической истории и в Российский государственный архив новейшей истории;

анализа уже рассекреченных материалов Пленумов ЦК КПСС и съездов КПСС;

изучения важнейших для понимания политического процесса в стране документов Общего отдела ЦК КПСС;

— системного анализа постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР.

Есть основания надеяться на появление новых документов, раскрывающих внутреннюю мотивацию принятия решений на высшем государственном уровне — вроде записей В. Н. Малина, мемуаров, основанных на документальных материалах.

Очевидно, что для дальнейшего изучения проблемы власти необходим именно комплексный анализ источников.

Следствием этой новой ситуации в науке становится значительное повышение внимания к исхочниковедческим методам⁵⁸, появление огромного числа публикаций документов, описаний архивных фондов и собраний отдельных архивов, издание монографических исследований по отдельным вопросам новейшей истории Отечества, подготовленных на основе классических методов исторической науки.

Можно констатировать появление в 90-е гг. и укрепление позиций историографического неоконсерватизма, суть которого — в применении методов традиционного исторического исследования, классических приемов источниковедения применительно к исследованиям, документам и процессам новейшего времени⁵⁹

Полагаю, что свидетельством успешного преодоления историографического кризиса стало появление целого ряда учебников по истории России XX века, как уже опубликованных, так и находящихся в печати⁶⁰ Как правило, они основываются на новой источниковой базе, учитывают то новое, что появилось в исторической науке в последнее десятилетие.

К сожалению, большая часть исследований и публикаций вышла в свет уже тогда, когда книга была завершена. При подготовке второго издания я не счел возможным использовать эти работы в своей книге, так как это вынудило бы меня существенно изменить ее структуру.

Примечания

' Среди различных дел, которыми пришлось заниматься, отмечу, в частности, мое участие в подготовке процедуры инаугурации Президента России в 1991 году, организацию приема документации ЦК КПСС в августе 1991 г., руководство правительственной комиссией по созданию Государственного Герба России, поездку в качестве специального Посланника Президента России к Президенту Польши Л. Валенсе с документами о Катыни, подготовку документов для Конституционного суда по «делу КПСС», работу по созданию первого за всю историю России закона об архивах.

См.: Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М., 1961.

Мой университетский учитель, профессор М. Я. Сюзюмов, говаривал в 60-е гг., что все, что написано о России после восстания декабристов,— это не история, а журналистика... Утверждение, на мой взгляд, не только политическое, но и гносеологическое.

Напрашивается аналогия со спором двух ученых людей, причастных к власти, спором, из которого вышли все исследования по истории России второй половины XVI в.,— с перепиской Ивана Грозного с Андреем Курбским.

⁵ Данилова Е. Рец.: Рудольф Пихоя. СССР. История власти. 1945-1991. М., 1998 // Профиль. 1998. № 43. 23 ноября. С. 73; Блажнова Е. История и власть. Рец. на кн.: Пихоя Р СССР: История власти. 1945-1991. М., 1998 // Книжное обозрение. 1998. 1 декабря; Разуваев В. Рец.: Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М., 1998. 736 с. // Независимая газета. 1998. № 51. 30 декабря; Ильин О. «Зри в корень». О недавнем прошлом без гнева и пристрастья. [Рец.] Пихоя Р. Г Советский Союз: История власти. 1945-1991. М.: Изд-во РАГС, 1998. 736 с. // Независимая газета.

1999. 15 января; Авдеенко С. В истории нет мелочей. Старая партократия глазами нынешней партии власти // Итоги. 1999. 16 февраля. С. 25; Александрова Т. «Правда о прошлом все равно вылезет». Интервью с историком, профессором Р Пихоя // Век. 1999. № 8. 26 февраля — 4 марта; Согрин В. В. Осмысливая советский опыт. О новейших трудах по истории XX века // Общественные науки и современность. 1999. № 3. С. 114-121; Попов В. П. Власть в потоке времени // Дружба народов. 1999. № 6. С. 126-133; Гусев К. В. Р. Г. Пихоя. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М., 1998 // Отечественная история. 2000. № 1. С. 190-194. Отмечу также обсуждение книги на «круглом столе» в Российской академии государственной службы 16 ноября 1999 г.

См.: Пихоя Р. Г. О месте исторического знания в подготовке государственных служащих // Ежегодник 98: Государственная служба России. М., 1999. С. 6-12.

Бухарин Н. И. Борьба за кадры. М.; JL, 1926. С. 60-67.

Сведения об этой кампании хранятся в фонде «Всесоюзный ЦК нового алфавита при Президиуме ЦИК СССР. 1926-1937». ГАРФ, ф. Р-7544; а также в фонде Государственного ученого совета Наркомпроса РСФСР. 1919-1933. См.: ГАРФ, ф. А-298. Возможные последствия латинизации вполне предсказуемы — вся письменность, большая часть материальных носителей культуры и истории России оказались бы чуждыми для жителей страны в течение одного поколения.

Проблемы «латинизации русского алфавита» / Публ. В. Н. Денисова // Источник. 1994. № 5. С.107-112.

Покровский М. Н. Предисловие к трудам Всесоюзной конференции историков-марксистов. М., 1930. Здесь, как кажется, и ключ к пониманию происхождения «дела академиков» ■— попытки (небезуспешной!) физически уничтожить в СССР профессиональных историков. Подробнее см.: Академическое дело 1929-1931 гг. Вып. 1. Дело по обвинению академика С. Ф. Платонова. СПб., 1993. С. XTV-XVI.

Покровский М. Н. Историческая наука и борьба классов. М.; JL, 1933. Вып. 1. С. 29.

Сталин И. В. О некоторых вопросах истории большевизма. Письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция» // Пропаганда и агитация в решениях и документах ВКП(б). М., 1947. С. 281-291.

Сталин И., Жданов А., Киров С. Замечания по поводу конспекта учебника по «истории СССР» // Пропаганда и агитация в решениях и документах ВКП(б). С. 321-323.

См., в частности, информационное сообщение «В Совнаркоме Союза ССР и ЦК ВКП(б)» от 27 января 1936 г. В ряды противников Покровского перебежал и Бухарин. См.: Чернобаев А. А. «Профессор с пикой», или Три жизни историка М. Н. Покровского. М., 1992. С. 202.

См.: Маслов Н. Н. «Краткий курс истории ВКП(б)» — энциклопедия культа личности Сталина// Вопросы истории КПСС. 1988. № 11. С. 51-67.

^,6 О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)» // Пропаганда и агитация в решениях и документах ВКП(б). С. 365-381.

История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1960 (первое издание). Последние главы этого труда, многократно переизданного в течение четверти века, регулярно переписывались после каждого съезда КПСС.

Исследователи довоенной истории оказались в несколько лучшем положении. Существовала обильная, в особенности для 20-х — начала 30-х гг., пресса, были исследования, созданные в 20-е гг., существовали статистические данные — опять-таки более или менее достоверные до начала 30-х гг. Добавим, что на Западе разрабатывались фонды так называемого Смоленского архива; значительное число документов о гражданской войне, личных фондов деятелей дооктябрьской России и некоммунистических политических партий оказались в фондах американских и европейских научных учреждений. См.: Гримстед Кеннеди П. Зарубежная архивная Россика и Советика // Отечественные архивы. 1993. № 1. С. 20-53.

Материалы XXII съезда КПСС. М., 1961. С. 95.

Разница между информацией и докладом в том, что первая — заслушивается, а второй — непременно обсуждается. Так называемый «доклад на XX съезде» было запрещено обсуждать и в день его прочтения, и позже, когда его зачитывали в партийных организациях страны.

Специальность или специализация по истории КПСС, существовавшая на исторических факультетах ряда университетов, имела особый учебный план, еще более «идеологически заостренный», отличавший ее от традиционного исторического образования за счет уменьшения времени на классические дисциплины, считавшиеся обязательными для подготовки историка.

Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1995. Т. 1. С. 5.

Сидорова Л. А. Оттепель в исторической науке. Советская историография первого послеста- линского десятилетия. М., 1997. С. 176.

См. там же. С. 109-161.

См. там же. С. 328-330.

Неопубликованная статья «О фигуре умолчания в исторической науке» В. П. Данилова и С. И. Якубовской (1965) / Публ. А. А. Курносова // Археографический ежегодник за 1992 г. М., 1994. С. 324-333.

История советской политической цензуры. Документы и комментарии. М., 1997. С. 159-163.

Историки отвечают на вопросы / Под ред. Н. Н. Маслова. М., 1989. Вып. 1; Историки отвечают на вопросы / Под ред. В. В. Поликарпова. М., 1990. Вып. 2; История без «белых пятен». Дайджест прессы. 1987-1988. Л., 1990: Страницы истории: Дайджест прессы. 1988. Л., 1989.

Тезисы Центрального Комитета КПСС к XIX Всесоюзной партийной конференции. Одобрены Пленумом ЦК КПСС 23 мая 1988 г. М., 1988; Смирнов Г. Л. Исторический опыт Октября и перестройка // Вопросы истории КПСС. 1988. № 2.

Наумов В., Рябов В., Филиппов Ю. Об историческом пути КПСС в свете нового мышления // Страницы истории КПСС. Факты. Проблемы. Уроки / Под ред. В. И. Купцова. М., 1989. С. 41.

См., в частности: Афанасьев Ю. Н. Ответы историка // Правда. 1988. 26 июля; Иного не дано / Под ред. Ю. Н. Афанасьева. М., 1988; Смирнов Г. Л. Исторический опыт Октября и перестройка // Вопросы истории КПСС. 1988. № 2; Наумов В. П., Рябов В. В., Филиппов Ю. И. Об историческом пути КПСС: поиски новых подходов. М., 1990; Страницы истории КПСС. М., 1988. Вып. 1; Страницы истории КПСС. Факты, проблемы, уроки / Под ред. В. И. Купцова. М., 1989. Вып. 2.

Околоисторические труды Ю. Н. Афанасьева, Р. А. Медведева, В. Суворова и ряда других публицистов от истории заслуживают отдельного анализа.

Так как предметом нашего обзора является послевоенная история СССР, отмечу, в частности: Последняя «антипартийная» группа: Стенографический отчет июньского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС // Исторический архив. 1993. № 3-6; 1994, № 1-4; переиздан позже как: Молотов, Маленков, Каганович. 1957: Стенограмма июньского Пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1998; Баби- ченко Д. Л. Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М., 1994; Ватлин А. Ю. Коминтерн; первые десять лет. М., 1993; Попов В. П. Российская деревня после войны (июнь 1945 — март 1953 г.): Сборник документов. М., 1993; Он же. Паспортная система в СССР. (1932-1976 гг.)//Социологические исследования. 1995. № 8. С. 3-14; №9. С. 3-13; Зубкова Е. Ю. Общество и реформы. 1945-1964 гг. М., 1993; Адибеков Г. М. Коминформ и послевоенная Европа. М., 1994; Власть и оппозиция: Российский политический процесс XX столетия / Под ред. В. В. Журавлева. М., 1995; Данилов А. А. История инакомыслия в России: Советский период. 1917-1993 гг. Уфа, 1995; Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920- 1950-е гг.: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996; Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина: Журналы (тетради) записи лиц, принятых первым генсеком. 1924-1953 гг. // Исторический архив. 1994. № 6; 1995. № 2-6; 1996. № 2-6; 1997. № 1; 1998. № 4; СССР — Польша. Механизмы подчинения. 1944-1949 гг.: Сборник документов / Под ред. Г Бордюгова, Г. Матвеева, А. Косеского, А. Пачковского. М., 1995; Пихоя Р. Г. О внутриполитической борьбе в советском руководстве. 1945-1959 // Новая и новейшая история. 1995. № 6. С. 3-14; Холодная война. Новые подходы, новые документы / Под ред. М. М. Наринского. М., 1995; Аксютии Ю. В., Пыжиков А. В. Постсталинское общество: проблема лидерства и трансформации власти. М., 1999; Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 — начало 80-х гг.). Новосибирск, 1999; Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922-1925. Новосибирск, 1999. Кн. 1.

В послевоенном СССР архивы до 1961 г. находились в ведении Министерства внутренних

дел.

История советской политической цензуры. Документы и комментарии / Сост. Т. М. Горяинова и др. М., 1997. С. 533-534.

См.: Хорхордина Т. История Отечества и архивы. 1917-1980-е гг. М., 1994. С. 296-297.

Краткий путеводитель. Фонды и коллекции, собранные Центральным партийным архивом / Под ред. Ю. М. Амиантова. М., 1993. С. V.

Особенности комплектования этого архива заставляют вспомнить диалог в «Острове пингвинов» А. Франса: «

«— Скажите, Пантер, среди этих документов есть и поддельные?

Пантер улыбнулся:

Есть обработанные.

Ну, это я и имел в виду. Так, значит, есть обработанные,— тем лучше! Они-то и хороши. В качестве доказательств поддельные документы вообще ценней подлинных прежде всего потому, что они специально изготовлены для нужд данного дела... кроме того, они предпочтительней еще и из-за своей способности переносить мысли в мир идеальный, отрывая их от нашего реального мира... (Франс А. Остров пингвинов / Пер. В. Дынник. М., 1974. С. 162-163.)

Из текста записи беседы секретаря ЦК КПСС К. У Черненко с заведующими секторами Общего отдела ЦК КПСС 28 июня 1976 года. Цит. по: «Кто же мы есть?» Инструктаж К. У Черненко в Общем отделе ЦК КПСС / Публ. В. Зубока // Источник. 1999. № 5. С. 91.

Там же. С. 94.

См. Постановление Секретариата ЦК КПСС № Ст-21/6г от 29 марта 1991 г.

Последняя отставка Сталина // Источник. 1994. № 1. С. 110.

См.: Молотов, Маленков, Каганович. С. 42-43.

Чел и ков В. Если архивы уничтожают, значит, это кому-нибудь нужно? // Комсомольская правда. 1991. 26 июля.

См.: Пихоя Р. Г. Размышления об архивной реформе // Археографический ежегодник за 1994 год. М., 1996. С. 3-17.

О составе фондов см.: Краткий путеводитель. Фонды и коллекции, собранные Центральным партийным архивом.

О происхождении архива Политбюро см.: Сталинское Политбюро в 30-е годы: Сб. документов /Сост. О. В. Хлевнюк и др. М., 1995. С. 14.

Пихоя Р. Г. Размышления об архивной реформе. С. 317.

См.: Рудинский Ф. М. «Дело КПСС» в Конституционном суде. Записки участника процесса. М., 1999. С. 136-137.

См.: Буковский В. Московский процесс. Париж; М., 1996. С. 57-63.

Сводку публикаций документов за 1985-1995 гг. см.: Открытый архив. Справочник опубликованных документов по истории России XX века из государственных и семейных архивов (по отечественной периодике 1985-1995) / Сост. И. А. Кондакова. М.. 1997.

52

Архивы России. Москва и Санкт-Петербург: Справочник-обозрение и библиографический указатель / Сост. В. П. Козлов и П. Гримстед Кеннеди. М., 1997.

Микоян А. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999.

54

«Я пишу, как было, я никого не пощажу». Неизвестная глава из воспоминаний маршала Г К. Жукова / Публ. Ю. А. Абрамовой // Исторический архив. 1999. № 3. С. 38-74.

Зубкова Е. Ю. О «детской литературе» и других проблемах нашей исторической памяти // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996.

Отмечу лишь некоторые из этих изданий, посвященных послевоенному времени: Невежин В. А_м Пруцкова О. А. Издание исторической литературы: кризис или стабилизация? // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет / Под ред. Г. А. Бордюгова. М., 1996. С. 22- 36; Архивы Кремля и Старой площади. Аннотированный справочник документов, представленных в Конституционный суд Российской Федерации по «Делу КПСС» / Сост. И. И. Кудрявцев. Новосибирск, 1995; Культура и власть от Сталина до Горбачева: Документы / Сост. Е. С. Афанасьева, В. Ю. Афиани, J1. А. Величанская, 3. К. Водопьянова, Е. В. Кочубей. М., 1998; Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958-1964: Документы / Сост. Е. С. Афанасьева и др. М., 1998; СССР и германский вопрос. 1941-1949. Документы из архива внешней политики Российской Федерации / Сост. Г П. Кы- нин и др. М., 1996; Восточная Европа в документах российских архивов. 1944-1953. Т. 1. 1944-1948 / Под ред. Г. П. Мурашко. М.; Новосибирск, 1997; Советский Союз и венгерский кризис 1956 года: Документы / Сост. В. Ю. Афиани и др. М., 1998; Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949: Документы и материалы / Сост. Г М. Адибеков и др. М., 1998; Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958-1964: Документы / Сост. Е. С. Афанасьева и др. М., 1998; Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского Пленума ЦК КПСС и другие документы / Сост. Н. Ковалева и др. М., 1998.

См., в частности: «Особая папка Сталина». Из материалов Секретариата НКВД — МВД СССР. 1944-1953 гг.: Каталог документов / Под ред. В. А. Козлова и С. В. Мироненко // Архив новейшей истории России. М., 1994.

О процессе выработки археографии современных документов см.: Покровский Н. Н. Источниковедение советского периода: документы Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) первой половины 1920-х гг. // Археографический ежегодник за 1994 год. М., 1996. С. 18-46.

См., в частности, ряд публикаций документов, подготовленных историками, специализировавшимися прежде по истории России феодального периода: В. Ю. Афиани, А. В. Коротковым, Н. А. Кривовой, Р. Г Пихоей, Н. Н. Покровским.

Среди уже изданных отмечу: Данилов А. А., Косули на JL Г. История России. XX век. М., 1995; Данилов А. А. История России. XX век. Справочные материалы. М., 1996; История СССР. XX век / Под ред. В. П. Дмитренко. М., 1997; Новейшая история Отечества. XX век. В 2 т. / Под ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина. М., 1998; Соколов А. К., Тяжельникова В. С. Курс советской истории. 1941-1991. М„ 1999.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ'

А

Абакумов В. С. 17, 34, 36, 39, 41- 43, 47, 48, 50, 58, 59, 61-73, 77, 78, 81, 88, 91-93, 95, 99, 107-109, 114, 121, 125, 136, 150, 158, 164

Абалкин Л. И. 416, 454, 479, 506, 507, 525, 526, 528, 529, 534, 603, 625, 626

Абдулатипов Р. Г 552, 555, 567 Абель Р. И. (Фишер В. Г.) 108 Абрамов 610 Абрамов Ф. А. 257 Абрамова Ю. А. 657 Абуладзе Т. Е. 96 АваловР. Г. 132 Авдеенко С. 655

Аганбегян А. Г. 416, 454, 506, 574 Агеев Г. 595 Адамов В. В. 314, 316 Аджубей А. И. 231, 235, 237 Адибеков Г М. 656, 658 Айдак А. П. 516, 626 Айтматов Ч. 537 Акоста Т. Д. 241, 242 Аксенов В. П. 254 Аксенов Ю. С. 60, 82, 83 Аксютин Ю. В. 656 Аксючиц В. В. 544 Александров 610

Александров А. П. 117,430,432,436 Александрова Т. 655 Александров-Агентов А. М. 228, 236, 244,651

Алексеев А. А. 189, 190, 202 Алексеев А. И. 241, 242 Алексеев И. А. 129

Алексеев С. С. 603 Алигер М. И. 317

Алиев Г А. 334, 377, 384, 385, 405, 410, 431,444, 492 Аллилуев С. Я. 650 Алкснис В. И. 503, 574 Амальрик А. А. 255 Амбарцумов Е. А. 312 Аменов Т. 262 Амиантов Ю. М. 657 Амин X. 350, 352-356, 587 Амосов И. А. 241, 242 Андреев 148

Андреев А. А. 13, 46, 74-76, 103, 105, 106, 650 Андреев Л. 319

Андреева Н. А. 448, 449, 475-477, 479, 495, 636

Андреотти Дж. 527 Андрианов В. М. 76 Андропов Ю. В. 6, 7, 137, 138, 231, 237, 256, 263, 274, 275, 279, 283, 284, 287, 289-291, 299, 304, 307, 308, 319, 320, 323, 334, 348-351, 359, 360, 362, 363, 365-367, 373-381, 383-386, 389- 393, 396, 397, 399, 400, 406, 408^111, 413, 414, 416, 417, 420, 426, 439, 492, 573,650

Инициалы указываются в тех случаях, когда удалось найти биографические сведения о людях, упоминаемых в книге. При цитировании газетных и журнальных публикаций указываются данные об авторе, сообщенные в периодическом издании.— Авт.

Антонове. 254, 318 Анциелович Е. 71 Апро А. 140 Арбузов А. Н. 254,318 Аристов А. Б. 76, 122, 124, 125, 127, 144, 152, 158, 159, 164, 167,237 Арсанов А. 612, 613 Артемьев П. А. 89

Арупонян С. Г. 471 Архипов И. В.359 Арцимович Л. А. 255 Аслаханов А. А. 611, 612 Астафьев В. П. 447 Афанасьев Е. С. 658 Афанасьев Ю. А. 651 Афанасьев Ю. Н. 446, 503-505, 513, 518, 580, 656

Афиани В. Ю. 658 Ахматова А. А. 47, 48, 440, 445 Ахромеев С. Ф. 430, 595 Ацель Д. 288

АчаловВ. А. 531, 532, 581, 595 Ачесон Дж. 25, 26

Б

Бабичев В. С. 571 Бабиченко Д. Л. 656 Бабурин С. Н. 566 Багиров К. М. 467, 471 БагировМ. Д. 87, 88, 104 Байбаков Н. К. 246, 361 Бакатин В. В. 479, 537, 539, 540, 565-567, 569, 570, 601, 603, 604 Бакланов Г. Я. 318 Бакланов О. Д. 481, 522, 538, 578, 580-586, 594, 601, 603, 626, 629, 630 Балаян 3. 468 Бао Дай 345 Барамия М. 58 Баранников В. П. 598 Барбирек Ф. 271,285,300 Барсуков Н. А. 242 Барто А. П. 254 Барух 24, 25 Басов А. В. 179 Батиста Ф. 185 Бачурин А. В. 252, 306 Безнин М. А. 79 Безответных А. Н. 107 Бейкер Дж. 486, 527, 579 Бек А. А. 242,317, 445 Бектасов А. Ж. 262 Белиловская 178 Белкин М. И. 71,72

Белобородое Н. К. 193, 197,205,206, 241,242

Белов А. Л. 50

Белов В. И. 257, 530

Беляев Н. И. 144, 150, 152, 158, 159,

167

Бен Белла А. 230 Бендерский 95, 107 Берберова Н. Н. 445 Берггольц О. 146 Бергер М. 509, 626 Березин Е. И. 176

Берия Л. П. 16, 17, 35, 38, 44-46, 48, 50, 52-58, 60-62, 64, 66, 67, 76-78, 81, 83, 85-105, 107-115, 120-122, 125-127, 129-131, 135, 136, 150, 151, 153, 155, 159-161, 163-165, 208, 211, 280, 376, 500, 647, 652 Берсенев 326 Берут Б. 136, 137 Бесков Б. 595

Бессмертных А. А. 540, 574, 579, 586, 603, 604

БиккенинН. Б. 416, 442 Биляк В. 270, 271, 276, 279-285, 289, 294, 296, 298, 300, 301, 303, 304, 308, 309

Бирнс Дж. 22, 23

Бирюзов С. С. 190

Бирюков В. А. 503

Бирюкова А. П. 425,426, 441, 493

Биссел Р. 187

Блажнова Е. 654

Блохин Ю. 575

Бобров В. А. 325, 326

Бовкун-Луганец И. Т. 82

Богданов С. И. 34

Боголюбов К. М. 652

Богораз Л. И. 255

Бодя 272

Болдин В. И. 404, 416, 442, 447, 458, 459, 476, 477, 491-495, 529, 537, 578, 580-585, 594, 625-629, 641, 651, 652 Болдырев Ю. Н. 499 Большаков В. 198, 206 Большое 316

Бондарев Ю. В. 479, 552, 575 Бондаренко Л. 313

Бондарюк 610 Боннэр Е. Г 580 Бор Н. 654

Бордюгов Г. А. 656, 657 Борисов Ю. С. 447 Бородин JL А. 460 Ботвинник М. М. 117-120, 164 Бочаров М. А. 525 Бразаускас А. М. 627 Братищев И. М. 558 Брежнев Л. И. 6, 7, 76, 97, 134, 143, 144, 150, 152, 156, 158-160, 168, 170, 222-228, 231-233, 236-240, 243-249, 253, 255, 259, 260, 265, 270, 272-278, 280-290, 293-304, 306-308, 310, 315, 317, 319-321, 323, 334, 335, 348-351, 358-362, 364, 365, 367, 372-378, 380- 384, 390, 396-399, 404-406, 409, 410, 412, 418, 419, 443, 474, 500, 632, 633, 650, 652,656

Брежнева Г. Л. 374 Брейтштраус О. Я. 146 Бринд 107 Бро 146

Броверман Я. М. 39, 68, 108 БровинГ. Д. 412 Брусиловский М. 254 Буденный С. М. 33, 184 Будников А. В. 36, 93 Бузаев 179 Буковский В. К. 255 Буковский В. С. 651, 657 Булгаков М. А. 258, 445 Булганин Н. А. 34, 35, 37, 52, 54, 62, 67, 76, 86, 87, 89, 91, 96, 98, 99, 101, 105, 106, 109, 122, 134, 139, 141, 149, 150, 151-153, 156, 157, 159, 161, 165,209, 244, 642 Бунин И. А. 319 Бунич П. Г 507

Бурбулис Г Э. 499, 503, 567, 568, 580, 588, 611,615-617, 620,630 Бурганов А. 493 Бурлов А. М. 205 Бурокявичюс М. М. 541, 548, 595 Бурыличев П. Г. 55 Буряце Б. 374 Бусалов 70

Бутенко А. П. 311

Бухарин Н.И. 4, 96, 129, 148, 446, 639-641, 650, 655

Буш Дж. 484, 486, 495, 527, 533, 537,

603

Быков В. 326 Бэрт Р. 391

В

ВаленсаЛ. 654 Валента И. 533, 627 Валье Хименес С., дель 200 Вандерберг Г 25, 28 Ванников Б. Л. 57, 67, 108 Варга Е. С. 26, 311 Варенников В. И. 552, 575, 581-583, 587, 594, 595

Василевский А. М. 31, 36, 37, 89

Василенко В. X. 69-71

Василенко Г И. 375

Васильев Ю. В. 625

Ватлин А. Ю. 656

Ваупшасов С. А. 108

Вахрушев В. 417

Ваш 3. 140

Ведерников 493

Везиров 471

Вейцман М. 91

Вейцман X. 91

Величанская Л. А. 658

Верблян 363

Верт Н. 79

Вершинин К. А. 35

Вешняков А. А. 552, 555

Виноградов 316

Виноградов В. М. 49, 50, 67, 69-71 Вирта Н. Е. 60

Власик Н. С. 50, 66, 70, 71, 76, 114 Власов А. В. 432, 513, 522, 523 Власов Ю. 626 Влодзимирский Л. Е. 107 Вовси М. С. 69,92, 113 Водопьянов 3. К. 658 Вознесенская М. А. 53 Вознесенский А. 254, 317 Вознесенский А. А. 52, 53

Вознесенский Н. А. 46-^48, 50-53, 57, 68, 72,81, 121

Волкогонов Д. А. 80, 163, 349, 400, 401,493,494

Волкотрубенко И. 41 Волобуев П. В. 314, 315, 369 Володин А. 575 Волокитина Т. В. 80 Вольпин (Есенин) А. С.«255, 274 Во Нгуен Зиап 265, 266 Воробьев Е. 317 Воробьев П. Г 112 Воронин В. 544 Воронин Л. А. 493 Воронин Ю. 561 Воронков 254

Воронов Г. И. 222, 231, 233, 237, 297, 302, 323

Воронов Н. Н. 33, 68 Воротников В. 583 Воротников В. И. 373, 375, 380, 385, 387, 394, 397, 400, 401, 406, 422, 431, 439, 441, 444, 456, 459, 460, 474, 476, 477, 481, 489, 491^96, 500, 513, 517, 625,651

Ворошилов К. Е. 6, 33, 54, 60, 74- 76, 78, 85, 87-89, 96, 100, 103, 105, 114, 121, 123, 124, 137, 138, 141, 150-152, 155, 156, 159, 563,650 Восс А. Э. 498 Вощанов П. И. 618, 630 Вучетич Е. В. 255 Вышинский А. Я. 18, 76, 650 Вэнн Дж. 346

Г

Габай И. Я. 258 Габор П. 73 Гавел В. 515, 516 Гаврилов И. 417 Гаврилов П.417 Гаврилов С. П. 358 Гайдар Е. Т. 411, 527, 615 Гала И. 129 Галансков Ю. 255 Галкин 52 Галкин А. 326

Гамсахурдия 3. 498, 602 Гантемиров Б. 610 ГарбузЛ. 193 Гарбузов В. Ф. 246 Гарриман А. 72 Гафуров Б. Г. 312

Гдлян Т. X. 381, 412—414, 466, 473, 491, 503, 512

Гегечкори Н. Т. 56 Гейштор А. 9 Геллер М. 81,491 Гендрих 271

Генералов В. В. 583, 603 Георгиу-Деж Г. 230 Герасимов 45 Герё Э. 136, 138-140, 165 Герек Э. 358, 359 Гершфельд 544 Гефтер М. Я. 311,314 Гидаспов Б. В. 513, 539, 576 Гиндин И. Ф. 314, 369 Гинзбург А. И. 255,278 Гиренко А. Н. 540, 545, 552, 554, 555, 559, 592, 628 Гитлер А. 97, 640 Глинка М. И. 570 Гоглидзе С. А. 64, 92, 104, 107 Гоголь Н. В. 176 Голиков Ф. И. 33, 182 Голованов 146 Голубева В. Н. 445 Голубов (Потапов) В. И. 59 Гольдштейн И. И. 59 Гольдштюккер Э. 280 Гомулка В. 136-139, 142, 148, 272, 275, 277, 279, 288, 289, 293, 299, 301, 303

Гонор Л. Р. 91 Горбаневская Н. Е. 255 Горбановский Л. 326 Горбатов А. В. 34

Горбачев М. С. 7, 161, 168, 244, 334, 335, 349, 360, 368, 369, 373, 375, 382- 390, 393, 394, 397—417, 419^28, 430- 433, 435—439, 441^44, 448^50, 452, 454—465, 468-472, 475-504, 512-517, 519-522, 524, 526-543, 545, 547-550, 552-557, 560-564, 566, 569-587, 592,

595, 597, 598, 601-606, 613, 614, 616, 619-623,625-631, 634-636, 650, 651, 658

Горбачева P. М. 416, 461, 483, 557,

603

Горбунов А. В.505

Горбунов В. В. 448

Гордов В. Н. 38-41, 81

Горлинский Н. Д. 113

Горький М. 64, 69,440

Горяинова Т. М. 657

Горячева С. П. 552, 555, 565, 566

Готвальд К. 281

Грабский С. 363

ГранбергА. 616

Гранин Д. А. 446

Грачев А. 619, 631

Грачев П. С. 579, 580, 583, 588, 589,

595, 599, 629

Гречко А. А. 274, 282, 283, 288, 292, 650

Грибков А. И. 193,205,241 Григорьян В. Г 89 Григорьян Г М. 36, 93 Гримстед Кеннеди П. 655, 657 Гринберг 3. Г. 59 Гриневский О. А. 651 Гринштейн А. М. 92 Гришин В. В. 231, 235, 256, 287, 297, 320, 323, 375, 379, 386, 394, 397-399, 403, 405, 416, 422—424, 444

Громов Б. В. 357, 370, 567—569, 575, 595

Громыко А. А. 6, 25, 189, 195, 196, 198, 282, 284, 286, 288, 291, 307, 343, 344, 349-352, 357, 359, 360, 362, 373, 375, 376, 383, 384, 388, 389, 394, 396- 398, 402-405, 419, 420, 427, 430-432, 440, 441, 444, 469, 474, 478, 491, 492, 500

Громыко Анатолий А. 402,403, 491

Гроссман В. С. 445

Грушко В. Ф. 581

Губенко Н. Н. 537

Гульбинский Н. 629, 630

Гумилев Н. С. 445

Гуренко С. И. 533, 538, 546, 595

Гуров А. И. 381, 400, 401, 491

Гусак Г. 276, 289, 303, 309, 322, 361 Гусев К. В. 493, 655

Д

Давид 278

Давиденко В. А. 116 Давыдов В. Б. 81 Даллес А. 25, 118, 187 Даль В. 496 Дамье 544

Данилов А. А. 656, 658 ДаниловВ. П. 643,656 Данилова Е. 654

Даниэль Ю. М. 253, 254, 257, 326 Дворский 272 Дегтярев А. 554 Дедиков В. 464 Деканозов В. Г 107 Дементей Н. И. 603 Дементьев А. А. 186 Дементьев П. В. 35 Демирчян К. С. 471 Демичев П. Н. 216, 231, 256, 257, 275, 278, 283, 299, 303, 384, 385, 394, 406, 444, 463, 492 Денисов В. 475 Денисов В. Н. 655 Денякин 148 Дерягин А. В. 544 Джавахишвили 216 Джонсон JT. 291, 336 Дзасохов А. С. 538, 592 Дзержинский Ф. Э. 219 Дзур 285, 309 Димитров Г. 70, 108 Дмитренко В. П. 658 ДобиИ. 165 Доброхотов 123 Добрынин А. И. 651 Добрынин А. Ф. 198, 206, 242, 419, 426, 428, 431,432, 493 Дож 129 Доланский 271

Долгих В. И. 386, 417, 421, 426, 430- 432, 444, 492

Доллежаль Н. А. 436 Донат Ф. 140

Дорон А. П. 72 Дорош Е. Я. 254 Дорошенко 174

Дубчек А. 271-273, 275-290, 294- 300, 302-304, 309, 322 Дудаев Д. 607,610-613 Дудинцев В. 146, 326 Дудоров Н. П. 156,212 Дунаев А. Ф. 612 Дунаев Э. 313 Дынник В. 657 Дэн Сяопин 264 Дюма Р. 533

£

Евдокимов С. 591, 593 Евтушенко Е. А. 224, 317, 318, 326, 499

Егоров А. К. 579, 580 Егоров П. И. 49, 50, 69-71 Егорычев Н. Г. 226, 227, 253 Ежов Н. И. 4, 44, 45, 56, 57, 60, 96, 111, 114, 121,445,650 Елисеев 112 Ельцин А. И. 417

Ельцин Б. Н. 416-419, 421^25,432, 444, 450, 454—463, 474, 479, 480, 492, 494, 499, 501, 503, 504, 512-514, 518, 521-536, 539, 541, 542, 550-563, 565- 572, 575-577, 580, 583, 584, 587-591, 593, 594, 596-600, 602, 604, 607, 611, 613-615, 617-625, 627-631, 636, 637, 651

Ельцин Н. И. 417 Елютин В. П. 144 Емельяненко Н. Я. 240 Емельянов А. М. 505 Епишев А. А. 284 Еремин Д. 254 Ермолавичюс Ю. 541 Есенин С. А. 454

Есенин (Вольпин) А. С. (см. Воль- пин (Есенин) А.)

Ефремов Л. Н. 74, 75, 84, 231, 234, 312

Ж

Жабиньский 363 Жардецкий 583

Жданов А. А. 17, 28, 33, 35, 42, 45- 50, 58, 69-71, 78, 82, 124, 640, 655 Жданов Ю. А. 49 Жебрак А. Р. 82 Желицки Б. 166 Жемчужина П. С. 60, 75, 84, 92 Живков Т. 277, 293, 299, 301, 303 Жижин В. 579, 580 Жириновский В. В. 544, 567, 569, 570, 580

Жолнин С. А. 55 Жордания Н. 56

Жуков Г. К. 4, 33-35, 37^3, 61, 62, 77, 80, 83, 88, 89, 104, 133, 134, 139, 141-144, 150-156, 159-161, 165, 182- 184, 238, 240, 244, 274, 500, 642, 650, 651,657

Жуков Е. М. 312, 653 Журавлев В. В. 448, 656 Журавский В. 308

3

ЗабабинЕ. И. 116 Завгаев Д. Г. 610, 611 Завенягин А. П. 57, 62, 67, 108 Завидия А. Ф. 567 Задорнов М. М. 525 Зайков Л. Н. 416, 421, 422, 426, 462, 474

Зайцев 181

Заметин 179

Замятин Е. И. 445

Замятин Л. М. 359,428,492, 560, 628

Запотоцкий А. 281

Запрягаева Л. П. 9

Заславский 178

Заславский И. И. 503, 513

Затворницкий В. А. 461

Захаренков Е. А. 116

Захаров М. А. 504

Захаров М.М. 558

Захаров П. А. 113

Збарский Б. И. 66

Зверев Н. Г. 76

Зельдович Я. Б. 166 Зимянин М. В. 287, 331, 359, 386, 426, 445, 493

Зиновьев Г. Е. 51, 126, 129, 148, 643, 650

Зорин В. 198 Зощенко М. М. 47, 48 Зубкова Е. Ю. 78, 652, 656, 657 Зубок В. 657 Зускин В. Л. 59 Зыкина JT. Г. 552, 575 Зыонг Ван Минь 345 ЗысинЮ. А. 116 Зюганов Г. А. 575

И

Ибаррури Д. 108 Ибрагимов В. 613 Иван Грозный 56, 76, 654 Иванов 179

Иванов Н. И. 412-414, 473, 491, 512 Иванов С. П. 191

Ивашко В. А. 518, 547, 554, 555, 581,601,603,629 Ивашутин П. И. 179 Игнатенко В. И. 554 Игнатов И. Г 76, 153, 159, 174, 235 Игнатьев С. Д. 61, 64-66, 68-73, 76, 77, 85, 87-89, 91, 92, 99, 104, 111, 114, 127, 158 Идеи А. 22 Израэль Ю. А. 433 Илиеску 530 Ильин О. 654 Ильиных 266

Ильичев Л. Ф. 224, 225, 231, 237,

273

Ильф И. 60 Ильюшин С. В. 35 ИндраА. 272, 282, 283, 285, 289, 294, 300, 301,308 Инчаустеги 198 Иорыш А. И. 164 Исаев Б. М. 552, 555, 590 Исаков В. Б. 552, 555, 561, 566, 590 Исаковский М. В. 317 Иткин 72

К

Кабанов И. Г. 76 Каверин В. А. 317 Каганович Л. М. 6, 55-57, 60, 72, 75, 76, 78, 83, 85-87, 89, 94, 96, 103- 106, 121, 123, 124, 138, 139, 141, 150- 153, 155-159, 167, 387, 388, 642, 650, 656-658

Кадар Я. 136-138, 140, 141, 143, 275-279, 286, 288, 289, 293, 297, 299- 301, 303, 323, 361 Казаков Ю. 254 Казанник А. И. 499, 625 Калашников В. В. 558, 592 Калинин М. И. 6, 69, 103 Калинин Н. 583, 599 Калл истов 123 Калмыков Ю. X. 516 Калугин О. Д. 505 Кальченко 237

Каменев Л. Б. 96, 126, 129, 650 Кан Шен 264 Каня С. 360-364 Капек А. 300, 308

Капитонов И. В. 257, 291, 299, 323, 331, 384,493

Капица П. Л. 57, 117,255 Капустин Я. Ф. 51-53, 72 Капутикян С. 468 Карамзин Н. М. 640 Карасев Н. А. 107 Карелин 146

Каримов И. А. 413, 546, 549, 595 Кармаль Б. 350, 352, 354-356, 364 Карпай С. Е. 69, 70 Карпухин В. Ф. 589, 595, 596, 598,

629

Карякин 368 Карякин Ю. Ф. 368, 504 Кастро Р. 190, 191 Кастро Ф. 185-191, 195, 200, 202, 205, 206, 230, 242, 284

Катушев К. Ф. 280, 293, 294, 299 Кафка Ф. 10,258 Кахраманов А. 413 Каюков М. М. 39 Квитко Л. М. 59

Кедрин 3. 254 Келдыш М. В. 237 Кеннан Д. 23, 24

Кеннеди Дж. Ф. 184, 187, 188, 191, 194-204, 206, 230, 242 Кеннеди Р. 188, 198, 206 Киевская Л. 165 Кикоин И. К. 108 Ким Ир Сен 30, 31 Ким М. И. 312 Кириков В. И. 325, 326 Кириленко А. П. 231, 234, 275, 294, 299, 303, 322, 373, 374, 377, 417 Кириллин В. А. 333, 409 Кириченко А. И. 104, 105, 150, 152, 167

Киров С. М. 46, 124, 129, 216, 445, 640, 655

Кирсанов П. 396

Киселев 148

Киселев А. Ф. 658

Киселев Б. 165

Киселев Т. Я. 383

Киссинджер Г 336, 337, 342-345

Китинг 195

Клейменов И. Т. 63, 64 Клепикова Е. 400, 492, 494 Клочков И. Е. 590 Клыков В. 575 Клюева Н. Г. 48, 82 Ключевский В. О. 641 Кноблох 343

Кобец К. И. 591, 596, 616, 629, 630

Кобулов А. 3. 54, 61, 107

Кобулов Б. 3. 92, 104, 107

Кобулов В. В. 72

Ковалева 544

Ковалева Н. В. 167, 658

КовачИ. 138, 140

Коган Б. Б. 92, 113

Кожевников В. М. 255

Козлов 113

Козлов В. А. 656, 658

Козлов В. П. 657

Козлов Ф. Р. 53, 146, 152, 159, 167, 180, 181,218, 222, 233,234,244 Козлова О. В. 55 Козырев А. В. 598

Койвисто М. 527 Кокурин А. И. 83, 163 Коларж 285, 308 Колбин Г В. 460, 465, 479 Колдунов А. И. 452 Колеватов А. 374 Коллонтай 244 Колодкин А. Л. 242 Коль Г 526,536

Кольдер Д. 271, 278, 282-284, 289, 300, 308

Комаров В. И. 64, 68, 73, 108 Комаров П. К. 122, 158, 164 Комарова О. 495 Комарь Д. 600, 604 Кондакова И. А. 657 Кондратович А. И. 316 Кондратьев Н. Д. 440 Конев И. С. 38, 143, 153, 160, 181, 183,281

Конотоп В. И. 504 Константинов Ф. В. 311 Копелев Л. 3. 316, 318 Коптюг В. А. 513 Коржаков А. В. 596 Коржихина Т. П. 306, 369 Корзенко И. В. 111 Коркач 181

Корниенко Г. М. 79, 352, 354, 370, 392-394, 401,419 Коровиков 544 Королев 513

Короткое А. В. 9, 80, 81, 167, 306, 332, 369, 658

Коротченко Д. С. 76 Коряков С. Д. 14 Косеский А. 656 Костенков 610 Костерин С. И. 112 Костин Г В. 629 Костов 129 Костырченко Г 84 КосулинаЛ. Г 658 Косульников 315

Косыгин А. Н. 57, 76, 219, 221, 222, 227, 231, 232, 235, 236, 238, 239, 251, 264, 265, 273, 274, 277, 280-285, 288-

291, 297, 302-304, 308, 323, 333, 352, 373,399,412,653 Котов 610 Коулс 537 Коуцкий 271 Кочарянц С. Г 116 Кочелек 363 Кочетов В. С. 323, 324 Кочубей Е. В. 658 Коэн С. 446

Кравченко Л. П. 541, 577 Кравчук Л. М. 619, 621-623 Крайко А. Н. 499 Красавченко Н. П. 55 Красавченко С. Н. 513 Красильников 146 Кривова Н. А. 9, 240, 658 Кривоногое В. Я. 315 Кригель Ф. 284, 285, 287, 289, 293, 297, 302, 303, 308

Кричевский И. 600, 604 Круглов С. Н. 17, 58, 61, 63, 92, 111, 113, 115,211

Крупская Н. К. 639 Кручина Н. Е. 382, 571 Крюков В. В. 34, 42, 184 Крючков В. А. 308, 394, 402, 449, 486, 518, 535-537, 539-541, 550-553, 561, 573, 577-583, 586, 588, 591, 594, 595, 597, 601, 603, 606, 627-630, 651 Кублановский Ю. М. 372, 400 Кудрявцеве. Н. 516, 603 Кудрявцев И. И. 657 Кузнецов 181

Кузнецов А. А. 4, 34, 35, 42, 46, 47, 50-53,70, 72, 73, 78,96, 99, 121 Кузнецов В. В. 76, 198, 373 Кузнецов В. И. 34 Кузнецов Н. И. 108 Кузьмичев С. Ф. 76, 95, 107 Куйбышев В. В. 64, 69 Куклин 544 Кулаков Ф. Д. 257, 299 Кулик Г. И. 38—41, 81 Кулик-Симонич 38 Куликов В. Г. 362, 367 Куликов Д. Г. 325, 326 Куликов М. 224

Куликова 326 Кулов 436

Кунаев Д. А. 297, 320, 323, 375, 383, 398, 416, 438, 444, 445, 464, 465, 491 Куперин И. И. 85, 86 Куприн А. И. 319 Купцов В. А. 513, 528, 592 Купцов В. И. 656 Курбский А. 654 Куркова Б. 593 Курносое А. А. 656 Курочкин 179 Курчатов И. В. 57, 108, 117 Куусинен О. В. 76, 159 Кынин Г П. 658

Л

Лавочкин С. А. 35, 111 Лазарев 179 Лазуркина Д. А. 217 Лазутин П. Г 52, 53 Лакшин В. Я. 316, 368 Ланг 70

Ландау Л. Д. 243 Ландсбергис В. 505 Ланин 544 Ланщиков А. П. 447 Лапин 178 Лаптев И. Д. 574 Ларионов А. Н. 174,215, 237 Лацис О. Р. 493, 506, 507, 625 Лебедев 583 Лебедев В. А. 80, 165 Лебедев В. М. 501 Лебедев И. В. 242 Лебедь А. И. 531, 588, 589, 594, 595, 606, 627, 629

Ле Ван Тхинь 263 Левин Б. С. 64, 69 Левит 312 Левитан Ю. Б. 197 Легасов В. А. 436, 437 Ле Дык Тхо 337, 342 Ле Зуан 265 Лейбович О. 78, 240 Лембергский И. Г. 69

Ленин В. И. 4, 66, 90, 97, 100, 103, 106, 117, 123, 125, 126, 128, 129, 148, 150, 159, 180, 215-217, 219, 234, 248, 256, 258, 263, 311, 312, 314, 321, 373, 408, 420, 440, 446, 449, 470, 475, 504, 517, 534, 605,640, 644-646

Ленарт Й. 272, 276, 278, 282, 285, 289, 295, 309

Леонов 544 ,

Леонов А. Г 64, 68, 71, 73, 108 Лечу га К. 198,242 Либерман Е. Г. 653 Ливанов 113

Лигачев Е. К. 382, 397, 403, 404, 406, 410, 416, 417, 421, 426, 428, 431- 433, 441, 448, 449, 454, 456-460, 470, 471, 474-477, 480, 481, 489, 492, 497, 498, 500,519, 636 Липпман У. 198 Лисичкин Г 312 Лисов Е. 629, 630 Ли Сын Ман 30 Литвинов 274 Литкенс 95, 107, 114 Лихачев 42, 45 Лихачев Д. С. 499 Лихачев М. Т. 64, 68, 103 Лобов В. Н. 488 Лобов О. И. 598 Логунов А. А. 479 Ло Жуйцин 264 Лозовский С. А. 59, 60 Ломакин В. П. 501 Ломский В. П. 275, 276, 278 Лужков Ю. М. 588, 599 Лукинов И. 507, 508, 626 Лукьянов А. И. 416, 442, 445, 447, 456, 497, 501, 515, 516, 520, 526, 531, 535, 536, 556, 565, 571, 573, 574, 580, 581, 584-586, 592, 594, 597, 601, 603, 606, 629, 630, 634, 651 Луначарский А. В. 640 Лучинский П. К. 532, 538, 547, 626 Лысенко В. Н. 530, 544 Лысенко Т. Д. 49, 82, 235 Любимов А. 593 Лю Шаони 141, 264 Лю Сяо 264

М

Мазур 178

Мазуров К. Т. 232, 234, 282, 284, 291,297, 299, 322

Майорец А. И. 429, 431 Майоров 49, 70, 71 Майрановский Г 71 Майский И. М. 21, 291 Макаров Н. П. 440 Макашов А. М. 567, 569, 570 Маккеллар 25 Макклой Д. 198 Максимова Э. 81

Маленков Г. М. 4, 17, 21, 35, 37, 43—46, 48, 50-59, 61-66, 68, 72-74, 76, 78, 81, 83, 85-93, 95-109, 1 11, 115- 118, 121-124, 127, 130, 135, 136, 141, 144, 148-153, 155-159, 161, 162, 164- 167, 169, 209, 244, 250, 387, 388, 500, 642, 647, 648, 650, 652, 656-658

Малин В. Н. 138, 164, 228, 232-237, 244, 652, 654

Малиновский Р. В. 650 Малиновский Р. Я. 160, 182, 189, 190, 193, 197,205,227 Малофеев А. 547, 576 Малыгин 544

Малышев В. А. 49, 65, 76, 82 Малышев Н. Т. 616 Мальков Н. И. 522 Мамулов С. С. 62, 72 Манаенков Ю. А. 513, 522, 592 Мандельштам О. 440 Манякин С. И. 460, 501 Манякин Ю. Г 501 Мао Цзэдун 10, 230, 263, 264 Маркиш С. П. 59

Маркс К. 90, 103, 128, 258, 311, 312, 383, 605, 645, 646 Марченко А. Т. 258 Марчук Н. И. 370 Маршалл Дж. 25-28, 80 Маслов Н. Н. 655, 656 Маслюков Ю. Д. 493, 536, 537 Масол В. А. 493 Матвеев Г 656 Махнеев В. 57

Машеров П. М. 297, 323, 473 Маяков 179

Медведев В., генерал 400, 577, 583, 584, 629

Медведев В. А. 382, 416, 426, 442, 449, 475—477, 484, 491, 493, 494, 500, 516, 517, 519, 537, 540, 562, 563, 603, 606, 626-628, 630 Медведев Д. Н. 108 Медведев Ж. 82 Медведев Р. А. 400, 656 Медведев С. 593

Медунов С. Ф. 380, 381, 387, 400 Мелиан П. Г. 241 Мельников 592 Мельников JI. Р. 76, 87 Мельчин С. А. 9, 165-167, 243 Менон 85 Мердок Р. 557

Меркулов В. Н. 38, 58, 72, 107, 109,

218

Месяц В. К. 460 Месяцев Н. 244 Метлок Дж. 579 Мехлис Л. 3. 218 МешикП. Я. 107

Мжаванадзе В. П. 216, 232, 234, 287, 420

Микоян А. И. 6, 13, 35, 57, 62, 74- 76, 78, 83, 85, 87-89, 101. 105, 114, 123, 128, 129, 138-143, 150-152, 159, 180, 185, 189, 198, 219, 221, 222, 225, 232, 235-237, 320, 494, 650, 651, 657 Милевский 366 Минц И. И. 312 Мирзаханов И. 41 Мироненко В. 553 Мироненко С. В. 163, 243, 658 Миронов 107 Миронов Н. Р. 227 Миттеран Ф. 526 Михайлов 525 Михайлов А. 306 Михайлов В. Н. 116 Михайлов Н. 643 Михайлов Н. А. 76, 100 Михалков С. В. 254 Михоэлс С. М. 47, 59, 68, 92

Мичурин 49

Млынарж Э. 275, 289, 307, 309 Могильниченко К. Н. 413, 482 Можаев Б. А. 257, 317, 318, 326 Моисеев М. А. 595, 603 МокроусовБ. Н. 180, 181 Молотов В. М. 6, 10, 22, 23, 25, 27, 29, 35, 54, 60, 74-76, 78-81, 84-90, 92, 94, 96, 97, 101-103, 105, 106, 109, 114, 121, 123, 124, 133, 135, 137-139, 141, 150-159, 165, 167, 244, 261, 387, 388, 447, 471, 503, 642, 650, 656-658 Моргун Ф. Т. 334, 369 Морозов 106 Мосин Г. С. 254 Москаленко К. С. 99, 153, 281 Мостовой П. И. 493 Музафаров 381 Музыкантский А. И. 513, 605 Мурадов 610 Мураховский В. С. 441 Мурашко Г П. 80, 658 Мурашов А. 544 МуринЮ. 165 Мусатов В. Л. 165, 166 Муталибов А. 532, 533, 547, 595,602 Мухаммед Дауд 351 Мухитдинов Н. А. 150, 152, 167 Мюнних Ф. 140, 143

Н

Набатов И. С. 112 Нагибин Ю. М. 317 Надь И. 136, 139-141, 143, 165, 166, 288,289

Назарбаев Н. А. 465, 516, 538, 539, 577, 580, 595, 602, 603, 614, 621, 622 Назаров Р. 306 Наринский М. М. 80, 656 Насер Г.-А. 230 Наумов В. П. 164, 656 Нго Ван Ви 345 Нго Динь Дзу 345, 346 Нго Динь Дьем 345 Нгуен Ван Тхиеу 337, 342 Нгуен Зиап 265 Нгуен Кхань 345

Нгуен Хюи Ань 346

Невежин В. А. 657

Нежинский Л. М. 79, 80, 369

Некрасов В. П. 224

Некрич А. М. 81, 324

Немелков 145

Немчинов В. С. 251, 306

Нестеров 146

Нестеров В. Е. 132

Никологорский 544

Никонов А. А. 440

Никонов В. П. 416, 426, 441, 455,

J

Никсон Р. 336, 337, 339, 344, 345 Нишанов Р. Н. 574 Новиков 544

Новиков А. А. 35-37, 39, 46, 93 Новиков В. Н. 333 Новодворская В. И. 530 Новомесский 309 Новотный А. 270-278, 284 Нониев С. Г. 379 Носкова А.Ф. 80 Носов 113

О

Обичкин 106

Оболенский А. М. 503

Обручников Б. П. 61, 63

Огарков Н. В. 393, 394, 396

Огольцов С. И. 59, 64, 67* 68, 72, 92

Огородников 544

Одляцкий 113

Окуджава Б. Ш. 316, 318

Окулицкий Л. 22

Олейник Б. 479

Олейник В. И. 399

Ольшовский 363

Оников Л. 491

Орджоникидзе Г. К. 650

Орехов А. М. 166

Орехова Е. А. 166

Орлов В. П. 502

Орлов Ю. Ф. 132, 165

Орловский К. П. 108

Осетров 413

Осипович 392

Осипьян Ю. А. 537 Островский А. Н. 310 Островский В. Б. 78 Охаб Э. 137 ОхотинН. Г 163,243

П

Павел Й. 280, 285, 287, 293, 294, 296, 299, 304, 308 Павлов 610

Павлов В. С. 452, 507, 540, 559, 573, 574, 579, 581, 582, 585, 586, 591, 594, 603, 625, 627

Павловский А. И. 116 Палкин А. М. 68, 72 Пальм В. А. 504 Панкин Б. Д. 604 Панников В. 306 Паперный 3. 324 Параджанов С. И. 254 Парамонов 107 Парфенов И. А. 55 ПастернакБ. Л. 319, 445 Патиашвили Д. 498 Патоличев Н. С. 45, 76, 151, 412 Паустовский К. 146 Пачковский А. 656 Пашкевичус 111 Певзнер М. И. 69 Пегов Н. М. 76, 89 Пекарский Л. 313 Пеликан И. 296, 297 Пельше А. Я. 275, 284, 287, 297, 322, 384, 399, 650

Пеньковский О. В. 194 Первухин М. Г 57, 76, 85, 87, 105, 139, 144, 150-153, 156, 157, 159,208 Пермитин Е. 111 Пестовы 326

Петраков Н. Я. 416, 454, 529 Петров Е. 60 Петров Н. В. 83, 163, 243 Петровский Г И. 147 Петрыгин М. 147 Печенев В. 401 Пешков М. 69 Пиллер Й. 300

Пильняк Б. А. 445 Пиньковский 360 Питовранов Е. П. 64, 68 Пихоя Л. Г. 568, 630 Пихоя Р. Г. 9, 83, 240, 349, 369, 630, 654-658

Платонов А. 445 Платонов С. Ф. 655 Плетнев Д. Д. 64, 69, 123 Плеханов Ю. С. 582-584 Плешаков Л. 326 ПлиевИ. А. 180, 191, 193,205 Плятт Р. Я. 254

Подгорный Н. В. 217, 226-228, 231, 232, 236, 239, 245, 274, 280, 282, 284, 287, 292, 297, 302, 304, 307, 320, 322, 500

Подколзин Е. Н. 531 Пожаров А. И. 163 Покровский М. Н. 640, 641, 655 Покровский Н. Н. 658 Поликарпов В. В. 656 Поликарпов В. Д. 447 Полозков И. К. 445, 522-524, 538, 539, 549, 552, 554, 592, 626 Полторанин М. Н. 503, 611 Полукаров 113

Поляков В. И. 226, 231, 234, 237, 244

Поляков Ю. А. 493 Полянский Д. С. 226, 229, 231, 234- 239, 244, 278, 282, 299, 304

Пономарев Б. Н. 231, 237, 275, 289, 294, 322, 331, 352, 354, 406, 420, 641 Пономарев J1. А. 527 Пономаренко П. К. 76, 87, 88, 97, 105, 170

Попков П. С. 51-53, 72 Попов В. П. 78, 79, 655, 656 Попов Г М. 35, 55 Попов Г X. 242, 446, 454, 499, 503- 506,518, 539, 596, 599 Попов С. В. 240, 625 Попцов О. 598, 628, 630 Портнов 588

Поскребышев А. Н. 36, 67, 76, 114 Поспелов П.Н. 87-90, 105, 106, 117, 119, 120, 122, 123, 125-127, 144, 150,

152, 153, 158, 159, 164, 167, 312, 315, 447

Потемкин 544

Прибытков В. В. 334, 369, 400, 401,

652

Примаков Е. М. 402, 537, 540, 601,

603

Приставкин А. 446 Прокофьев Ю. А. 513, 517, 533, 538, 565, 576, 578, 585, 592 Прохазка Я. 280 Проханов А. 575 Пруцкова О. А. 657 Прхлик В. 285, 286, 293, 308 Пуго Б. К. 540, 541, 561, 573, 577- 579, 581, 582, 585, 586, 591 Пуговкин 63 Пузанов А. М. 76 Путилин Б. Г 241 Путинцев 52, 53, 64 Пушкин А. С. 570 Пыжиков А. В. 656 Пэн Чжэнь 264

Р

Радек К. Б. 4 Разуваев В. 654 Разумов Е. 3. 442, 469 Разумовский Г. П. 416, 422, 426, 442, 447, 450, 456, 469, 493, 496, 515 РайкЛ. 129

Райхман Л. Ф. 72, 73, 95, 107 Ракитский Б. В. 311, 313 Раковский 363 Раковский X. Г 129 РакошиМ. 27,31,80, 136-138, 165 Раек Д. 198,291,335 Распутин В. 537, 575 Рахманин О. Б. 359 Рашидов Ш. Р. 190, 232, 235, 244, 297, 323, 383, 438 РеваиЙ. 136, 137 Ревенко Г И. 431, 535, 537 Рейган Р. 392,423, 427,428, 484, 563 Рекунков А. М. 378, 399 Репин А. К. 35, 36, 93 Риббентроп И. 10, 137,261,471,503

Риго 289, 300 Рогинский А. Б. 163, 243 Родионов М. И. 51-53, 114, 121 Родос Б. 123

Рокоссовский К. К. 31, 32, 38, 138,

183

Романов 544 Романов А. И. 325, 326 Романов Г В. 374, 375, 382, 383, 386-388, 395, 400, 406, 421, 422 Романов С. 395 Романов Ю. А. 116 Ромашко 113 Ромашов Б. 60 Роскин Г. И. 48, 82 Ростоу У. 269 Ростропович М. Л. 598 Рубикс А. П. 540, 547 Рублев 113 Рудаков 146 Рудаков А. П. 231 РуденкоР. А. 108, 144, 158,319 Рудзутак Н. Э. 650 Рудинский Ф. М. 657 Рузвельт Ф. Д. 79, 485 Румянцев А. М. 310-313, 368 Русаков К. В. 280, 284, "93, 294, 366, 367

Русланова Л. А. 34, 42, 184 Руст М. 452

Рухадзе Н. М. 67, 77, 91 Руцкой А. В. 561, 568, 569, 588, 596, 597, 601-603, 611-614, 616, 617, 628, 629, 631

Рыбаков А. Н. 317, 445, 498 Рыбаков Б. А. 312 Рыбальченко Ф. Т. 38-41, 81 Рыбкин И. П. 558 Рыжиков 70

Рыжков Н. И. 252, 306, 331, 369, 377, 382, 399, 401, 403, 406, 408-410, 416, 422, 429, 430-433, 441, 442, 449, 452, 456, 460, 475, 477, 481, 486^189, 491-493, 501, 516, 518, 519, 522-526, 528-530, 532-539, 565-567, 569, 570, 610, 626, 627

Рыжков Ю. А. 571 РьгкинВ. 554

Рыков А. И. 4, 148, 650

Рюмин М. Д. 64, 65, 67, 69, 91, 99,

108

Рябов В. В. 656 Рябов Я. П. 417,460 Рясной 89

С

Сабуров М. 3. 76, 85, 87, 105, 123, 141-143, 150-153, 156, 157, 160, 167 Савинков Б. 326 Садовский Ш. 271, 282, 285 Садыков Ф. Б. 369 Саенко Г. В. 558 Сазыкин Н. С. 61, 107, 114 Сайкин В. Т. 179 Салаи Б. 165 Салиманов 65 Салимов А. 413

Салтыков-Щедрин М. Е. 85, 172 Самарин 42 Самолис Т. 415, 492 Самсонов В. Н. 593 Санто Э. 140 Сатюков П. А. 368 Сафронов В. П. 79 Сахаров А. Д. 57, 116, 237, 244, 255, 261, 327, 329, 499, 502, 504, 568 Сванидзе А. С. 650 Свердлов А. Я. 71, 95, 107, 114 Свердлов Я. М. 71 Свифт Д. 168

Свобода Л. 276, 279, 284, 297, 302, 304, 309

Севостьянов Г Н. 9 Седова-Троцкая Н. И. 129 Секачев А. Я. 55 Секу Туре А. 231 Селезнев Н. П. 36, 93 Семенов, референт Шкирятова 125 Семенов, представитель ДПР 544 Семичастный В. Е. 174, 210, 212, 225-228, 240, 256, 376, 520 СенинО. М. 325, 326 Сергеев 544 Сергеев А. 567 Середа В. Т. 166

Серов И. А. 4, 34, 37, 42, 43, 61, 62, 115, 123, 143, 144, 151, 157, 158, 160, 211, 212

Сивицкий 366 Сигачев Ю. 167, 243 Сиднев А. М. 41 Сидорова JI. А. 642, 656 Силаев И. С. 493, 523, 525, 526, 534, 555, 558, 580, 587-591, 596, 597, 601, 615, 630

Силлари Э.-А. А. 549

Симонов К. М. 74, 254

Симонов Н. С. 78, 656

Синявский А. Д. 253, 254, 257, 326

Ситарян С. А. 454

Ситнин В. 252, 306

Скапи Д. 202, 205

Скобельский И.М. 262

Скоков Ю. В. 589,616

Скурлатов В. И. 530

Славик 284, 287, 293

Славский Е. П. 435, 436

Сланский Р. 129,280

Слуцкий А. И. 640

Слюньков Н. Н. 383, 425, 445, 455

Сметанин В. 530

Смирнов В. 254

Смирнов В. И. 413

Смирнов Г. JI. 447, 643, 656

Смирнов-Сокольский Н. П. 112

Смит 18

Смоленцев Е. А. 603 Смолянкин 132

Смрковский Й. 272, 276, 278-282, 284, 285, 289, 294-298, 302, 309 Соболев 610 Соболев Л. 254 Собчак А. А. 499, 588, 593 Согрин В. В. 493, 655 Соколов (зам. нач. Следст. части) 68 Соколов 379 Соколов А. К. 658 Соколов А. С. 552 Соколов И. 417

Соколов С. Л. 416, 428, 432, 452, 455,492

Соколова М. В. 375 Соколовский В. Д. 26, 34, 160

Сокольников Г. Я. 650 Солженицын А. И. 224, 256, 257, 261, 306, 316, 318-321, 326, 369, 376, 381,388, 449

Соловьев В. 400, 492, 494 Соловьевы. В. 51, 52 Соловьев Ю. Ф. 422, 425, 454, 500 Соломенцев М. С. 278, 299, 320, 323, 373, 397, 410, 421, 430, 441, 444, 447, 461,469, 474, 492

Солоухин В. А. 258, 446 Сон Дон Вин 396 Сосламбеков Ю. 630 Сотников 181 СоренсенТ. 198 Софронов А. 60 Спиридонов 216 Спиридонов Н. К. 89 Сталин И. В. 4, 6, 9-11, 16, 17, 22, 23, 29-51, 53-56, 58-92, 95-98, 100- 112, 1 14-116, 122-135, 137, 139, 145, 147-150, 153, 155-163, 165, 169, 182, 183, 207, 215-219, 234, 240, 248, 253, 255-257, 263, 274, 318, 321-324, 339, 369, 374, 376, 377, 382, 388, 389, 440, 443, 445^149, 460, 475, 482, 483, 513, 520, 632, 634, 640, 641, 647, 650, 652, 655-658

Стаменов 109 Станкевич С. Б. 499, 616 Старков Б. 163 Старовойтова Г В. 580 Стародубцев В. А. 575, 578, 586 Старостин М. 85 Стаханов Н. П. 64 Стаценко И. Д. 192, 197 Степанков В. 629, 630 Степанов 146

Степанов А. С. 9, 81, 167, 243, 332,

369

Стерлигов А. Н. 379, 400, 596, 601

Стеттиус Э.-Р. 22

Стивенсон Э. 198

Стильве 146

Столяров Н. С. 602

Строев Е. С. 592

Струев А. И. 379

Стыкалин А. С. 166

Стыров В. Д. 98, 645 Суан Тхюи 337, 342 Субоцкий Ю. 313 Суворов В. 656

Судоплатов П. А. 61, 71, 107-109,

164

Сурков А. 254 Сурков А. П. 592 СурицЯ. 3.650

Суслов М. А. 17, 55, 56, 76, 89, 139- 143, 150-152, 155, 157, 159, 160, 167, 222, 225, 231, 232, 234, 235, 238, 239, 257, 284, 287, 294, 297, 319-322, 334, 352, 359, 361, 363, 367, 399, 615, 650 Суханов Д. Н. 648 Сухарев А. Я. 501 Сухов Л. И. 574 Сушков В. 412, 491 Сыроватко В. С. 552, 555 Сычев 553 Сюзюмов М. Я. 654

Т

Тагер И. Л. 111 Талызин Н. В. 492 Тамм И. Е. 255 Тангиев 64

Тараки Н.-М. 352-356 Тарасов Б. В. 558 Тарле Е. 402

Тарновский К. Н. 314, 368 Тафт 25

Твардовский А. Т. 224, 316-318, 368, 643

Твердохлебов А. Н. 327 Тверитинов Б. С. 379 Тевосян И. Ф.-76, 106 Тейлор 188

Телегин К. Ф. 34, 41, 42 Тендряков В. 317, 318, 326 Терехов 123

Тизяков А. И. 575, 578, 581, 586, 601, 603, 606, 629

Тимашук Л. Ф. 49, 50, 69-71, 82, 92 Тимофеев-Ресовский Н. В. 446 Тимошенко С. Т. 33, 183 Тимошенко Ю. Т. 176

Тито И. 111, 143, 148,284,290 Титов В. Н. 231,237 Тихонов В. 513

Тихонов Н. А. 334, 364, 373, 375, 383-388, 394, 397, 398, 406, 410, 416, 421,422, 444, 481 Тихонов Н. С. 254 Токуда К. 70 Толкачев А. С. 85, 86 Толмэн Р. 346 Толпежников В. Ф. 502 Толстых Б. Л. 493 Томилина Н. Г 9 Томский Н. В. 323 Торез М. 70 Травкин Н. И. 544 Трапезников С. П. 310-313, 382,447 Трегубое Н. П. 379 Третьяков А.Ф. 86, 89 Трифонов Ю. 317 Трофимов Ю. А. 113 Троцкий Л. Д. 4, 71, 113, 126, 129, 326, 446, 643, 650

Трубин Н. С.579,603 Трумэн Г 22, 28, 38 Трутнев Ю. А. 116 Трухановский В. Г 653 Тулеев А. М. 567, 569, 570 Туполев А. Н. 35 Турко И. М. 52 Турчин В. Ф. 327 Тутвилер М. 560 Тухачевский М. Н. 4, 40, 382 Тэтчер М. 428, 485, 492, 628 Тяжельникова В. С. 658

У

Уборевич И. П. 40 Угринов 262 Узлов 326

Ульбрихт В. 293, 295, 299, 301, 303 Ульянов М. А. 479, 497 Ульянова М. И. 650 Ульяновский Р. А.354 Умалатова С. 3. 539, 574 Умаров Т. 413

Усманходжаев И. Б. 383, 413

Усов В. 600, 604 Устинов В. И. 107 Устинов Д. Ф. 6, 257, 283, 291, 304, 323, 349, 350, 354, 359-362, 365-367, 375, 376, 383, 384, 387-389, 392-394, 397-399

У Тан 198, 202, 203 УтехинГ В. 68, 95, 114 Ухабова 326

Ф

Фадеев А. А. 60

Файмонвилл 72

Фалин В. В. 651

Фалин В. М. 538, 552, 592

Фальк П. П. 503

Фам Ван Донг 266, 339, 340

Фаркаш К. 136

Федин К. А. 254, 317

Федоров 70

Федоров Б. Г 523, 535

Федоров Н. Т. 601

Федорчук В. В. 381, 396, 414, 492

Федосеев И. И. 63, 64

Федюнинский И. И. 34

Феклисов А. С. 242

ФельдвариР 165

Феоктистов Л. П. 116

ФеферИ. С. 59, 61, 63, 64

Филатов С. 629

Филиппов Ю. 656

Филитов А. М. 79

Фитин 72

Фишбах 363

Фойо С. 533

Фок 288

Фокеев М. Г 325, 326 Фомин (Феклисов) А. 202, 205 Франс А. 657 Френкель М. 326 Фролов И. Т. 416, 517-519 Фурсенко А. А. 447 ФурцеваЕ. А. 144, 150, 152, 159

X

Хаддад В. 348, 349 Хадзиевы-Албаковы 609

Хазанов А. М. 370 ХанинГ И. 401 Хариковы 610 Харин Г Н. 568 Харитон Ю. Б. 57, 116 Харрис Б. 188

Хасбулатов Р. И. 555, 558, 560, 567, 568, 587, 588, 590, 596, 597, 611, 617, 628

Хачукаева 610 Хашиевы 610 Хворостухин 237 Хегедюш А. 137-140, 165, 166 Хейг А. 357 Хейман С. 306 Херд Д. 527 Хидаш И. 165 Хлевнюк О. В. 9, 657 Хноупек Б. 286 Хо Ши Мин 264, 266, 337, 339 Хоанг Ань 341, 342 Ходорковский М. Б. 509, 510 Ходасевич В. Ф. 445 Холин В. 400 Хорхордина Т И. 657 Хруничев М. В. 35 Хрущев Н. С. 4, 6, 7, 15, 16, 19, 44, 49, 54-56, 58, 62, 72, 74, 76, 78, 81-83, 85-91,93,94, 96-102, 104-111, 113, 115, 117, 121-144, 147-160, 162-165, 168- 175, 177, 178, 181-186, 189-191, 193- 213, 215-246, 248-250, 253, 254, 263, 270, 273, 274, 305, 319, 320, 330, 368, 374, 377, 387-390, 407, 424, 443, 461, 466, 500, 513, 520, 543, 563, 570, 578, 587, 628, 632, 636, 641-643, 647, 650, 652, 656

Хрущев С. Н. 227, 241, 242, 244 ХудикМ. 270, 271 Худяков С. А. 35 Хэ Лун 264

ц

Цанава Л. Ф. 59, 92 Цветаева М. И. 440 Цвигун С. К. 374 Церетели И. 498

Цикулин В. А. 242 Цирков Г А. 116

Цисарж Ч. 284, 285, 287, 289, 293, 295, 297, 303, 308, 309 ЦойВ.415 Цюрупа А. Д. 219

Ч

Чазов Е. И. 375, 404 Чалидзе В. Н. 327 Чан Бен Ир 396 Чан Ван Куанг 345, 346, 370 Чантурия Г 498 Чаушеску Н. 284, 290, 361, 530 Чаянов А. В. 440 ЧеГевара Э. 186, 191 Чебриков В. М. 388, 392, 394, 397, 406, 416, 431, 432, 444, 446, 447, 449, 452, 460, 464, 474, 492 Челиков В. 657 Челиндев А. Н. 440 Челышев И. А. 79, 80, 369 Чень И 264

Червоненко С. В. 272, 276, 283, 286, 287, 289, 299-302 Черепанов 181 ЧерепнинЛ. В.369 Чернев А. Д. 9, 80-82, 163, 165, 491,

625

Черненко К. У. 6, 331, 334, 350, 359, 373, 375-377, 381, 383, 384, 386-389, 393, 396-399, 401-406, 413, 419, 426, 563, 647, 652, 657

ЧерникО. 271, 272, 278, 280-282, 284, 285, 287, 294, 295-297, 299, 302, 303,309

Черничецко Ю. Д. 368, 503 Чернобаев А. А. 9, 80, 655 Чернов 108

Черномырдин В. С. 245 Чернышев В. В. 61 Черняев А. С. 416, 423, 427, 492- 494, 527, 535, 554, 603, 621, 625-628, 630, 631,652

Черняк М. И. 146 Черчилль У 10,22,79 Чесноков Д. И. 96

Чжоу Эньлай 264 Чикин В. В. 475, 513 Чичерин Г В. 650 Чуев Ф. 81, 544 Чуйков В. И. 34 Чуковская Л. К. 316, 318 Чуковский К. 254

Чурбанов Ю. М. 374, 381, 413, 414,

491

Ш

Шабуров 326 Шакина М. 629, 630 Шамиль 607 Шапиро Л. 242 Шапошников Б. М. 40 Шапошников Е. И. 589, 604, 620, 629-631

Шарин Л. В. 522 Шаров А. 326 Шаталин Н. Н. 87, 88, 1 13 Шаталин С. С. 416, 525-527, 529- 534, 537, 540 Шатохин 544 Шатров М. Ф. 448, 475 Шатуновская 62 ШауроВ. Ф. 318 Шафаревич И. Р. 261, 307, 327 Шахназаров Г. X. 416, 449, 603 Шахрай С. М. 588,616, 630 Шахурин А. И. 35, 36, 46, 93 Шашарин Г. А. 436 Шварцман Л. Л. 64, 72, 73, 88, 91, 93, 114

Шверник Н. М. 62, 76, 85, 87, 88, 105, 122, 150, 152, 158, 159, 164, 167, 216, 225,231,237,447, 650 Швестка О. 289, 300, 308 Шебаршин Л. В. 603 Шеварднадзе Э. А. 334, 335, 349, 351, 406, 419-421, 441, 444, 449, 461, 475-477, 481, 484, 486, 487, 490, 492, 519, 537, 539, 540, 573, 574, 583, 596 Шейнин Л. Н. 71

Шелепин А. Н. 4, 115, 212, 213, 215, 216, 219, 221-223, 226-228, 231, 234, 235, 238-240, 243, 248, 275, 278, 282,

287, 297, 303, 305, 323, 387, 389, 500, 520

Шелест П. Е. 232, 233, 277, 278, 282,

287, 292, 297, 304, 322, 473 Шемаев Л. С. 513

Шенин О. С. 513, 538, 546, 559, 571, 572, 578, 581-583, 585, 592, 605, 606, 651

Шепилов Д. Т. 4, 74, 89, 124, 127, 134, 141, 142, 144, 150, 152, 153, 157- 159, 165

Шепова Н. А. 241 Шерешевский Н. А. 69 Шестаков 63

Шик О. 271, 278, 285, 293, 303, 308 Шиманов Н. С. 35, 36, 93 Шимелиович Б. А. 59 Шимон Б. 302 Шимунек 271

Шкирятов М. Ф. 34. 52, 59, 62, 64, 66, 76, 82, 85, 125

Шкловский В. Б. 254 Шлюгер 107 Шноре 111 Шолохов М. А. 253 ШохинА. Н. 615

Шпачек Й. 285, 289, 293, 302, 308

Штейн А. 318

Штеменко С. М. 31,32

Штерн Л. 59

Штроугал Л. 284

Штыков Т. Ф. 30

Шубняков Ф. Г 59, 64

Шуваев 181

Шуйский Г Т. 235

Шульц Д. 392, 396

Шунков В. И. 653

Шушкевич С. И. 620, 622, 623

щ

Щагин Э. М. 658 Щедрин Г. И. 132 Щедров И. 356,357 Щелкин К. И. 116 Щелоков Н. А. 319, 320, 374, 380, 381,287, 609

Щербаков А. С. 64, 67, 69, 70

Щербаков А. С., посол 266, 342 Щербаков В. И. 574, 603 Щербаков В. Н. 593 Щербина Б. Е. 429, 431, 432, 434, 435,493

Щербицкий В. В. 323, 375, 383, 398, 404,416, 431,435, 444

Э

Эдери 288

Эйзенхауэр Д. 116, 160, 186 Эйтингон Н. И. 61, 71, 72, 107, 108,

109

Эйхе Р. И. 124 Эктумаевы 610 Элиава Ш. 3. 650

Энгельс Ф. 90, 103, 128, 258, 312, 645, 646

Эренбург И. Г. 49, 82, 254, 316 ЭтингерЯ. Г 64-67, 70, 71

Ю

Юдин П. Ф. 68, 76 Я

Яблоков А. В. 616 Яблоньский 363

Явлинский Г А. 523, 525, 527, 529- 533, 535, 619

Ягода Г. Г 96, 111, 114 Язов Д. Т. 452, 455, 468, 469, 489, 490, 531, 536, 537, 540, 541, 573, 574, 577-583, 585-588, 591, 597, 600, 601, 603, 606, 629 Якир И. Э. 155 Якир, сын 274, 320 Яковлев Н. 41

Яковлев А. Н. 9, 382, 383, 402, 403, 415, 416, 426, 431, 432, 442, 444, 445, 447, 448, 450, 455, 460, 475-477, 479, 481, 484, 489, 491-494, 497, 500, 519, 524, 537, 538, 540, 562, 563, 573, 574, 583, 596, 603, 604, 628, 634, 636, 641, 651

Яковлев А. С. 35, 165 Якубовская С. И. 643, 656

Якубовский И. И. 282 Ян Ченьу 264

Янаев Г. И. 540, 561, 574, 577, 579, 581, 582, 584-587, 591, 592, 594, 598, 602, 606

Яндарбиев 3. 610 Яндиевы 609 Яник 271

Янко, генерал 280 Ярин В. 537 Ярославский Е. М. 650 Ярошинская А. 493 Ярузельский В. 360, 362-368 ЯсинЕ. 313 Яхъяев X. X. 413

Daniels I. 79

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ 4

ГЛАВА I. СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ СССР (1945-1953 гг.) 10 После войны. Голод. Колхозная деревня и неизвестная инициатива Н. С. Хрущева. Денежная реформа и отмена продовольственных карточек. «Холодная война». Страх перед победителями. «Дело авиаторов». Охота на маршала Г. К. Жукова. Генеральские разговоры. Дело маршала Г. К. Жукова. Опала Г. М. Маленкова. Дела и смерть А. А. Жданова. Ленинградская «антипартийная группа». Н. С. Хрущев. Л. П. Берия. Государственный антисемитизм. Разгром Министерства государственной безопасности. Дело врачей и МГБ.

ГЛАВА 2. МЕДЛЕННО ТАЮЩИЙ ЛЕД (март 1953 — конец 1957 г.) 85

Смерть И. В. Сталина. Реформы Л. П. Берии и пересмотр послевоенных политических процессов. Крушение Л. П. Берии. Реакция в стране на устранение Л. П. Берии. Министерство внутренних дел: взгляд изнутри. Изменения в политическом сознании. Матч Ботвинник — Поспелов. Накануне XX съезда КПСС. «Секретный доклад». Доклад и советское общество. Роль ЦК КПСС в возникновении оппозиционных настроений в стране. XX съезд и социалистический лагерь. Политические итоги 1956 года. Последняя антипартийная группа.

ГЛАВА 3. ПРИЧИНЫ ОТСТАВКИ Н. С. ХРУЩЕВА 168

Ослабление налогового пресса над крестьянами. «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения». «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках». Новочеркасская трагедия. Н. С. Хрущев и армия. Кубинский ракетный кризис 1962 г. Замысел операции «Анадырь». Мир на 1рани войны. На путях выхода из кризиса. Реформы государственного и партийного аппарата. МВД и КГБ. XXII съезд КПСС. Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Октябрьский переворот.

ГЛАВА 4. ОТ СТАБИЛЬНОСТИ — К ЗАСТОЮ (ноябрь 1964 — 1968 г.) 245

Первые шаги «коллективного руководства». Сельское хозяйство. Попытка проведения экономической реформы. XXIII съезд КПСС. Поиски идеологических ориентиров. Наследство И. В. Сталина. Вьетнамская война и СССР. 1965-1968. Чехословакия-1968. Взгляд из Москвы. Смена руководства в ЧССР. «Методы, которыми сейчас ведется работа в Чехословакии, очень напоминают венгерские». Определение позиций. Майские маневры. На перепутье между политическими и военными методами. Диалог Л. И. Брежнев — А. Дубчек 13 августа. Крайние меры.

ГЛАВА 5. ОТ ЗАСТОЯ — К КРИЗИСУ (1969 — начало 80-х гг.) 310

«Идеологическая дисциплина» в науке. Разгром «нового направления». Ситуация вокруг «Нового мира» и А. Т. Твардовского. А. И. Солженицын и власть. Неосталинизм и борьба за «идеологическую чистоту». Реформы политические. Конец экономической реформы. Пролетарский интернационализм и внешняя политика СССР. Вьетнам. Афганистан. Две солидарности: социалистическая и польская.

ГЛАВА 6. ГОНКИ НА КАТАФАЛКАХ (1982-1985 гг.) 372

Смерть Л. И. Брежнева. Ю. В. Андропов: попытка возрождения коммунистического фундаментализма. Трагедия южно корейского «Боинга». К. У. Черненко у власти.

ГЛАВА 7. ПЕРЕСТРОЙКА, ГЛАСНОСТЬ, УСКОРЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-

ПОЛИТИЧЕСКОГО КРИЗИСА (1985-1989 гг.) 402

Избрание М. С. Горбачева. Наследство Ю. В. Андропова. «Ускорение» как первый этап «перестройки» (1985-1986). Борьба с пьянством и бюджетом. Продолжение репрессий. Разрыв традиций. Команда М. С. Горбачева. Появление Б. Н. Ельцина. Трудности перемен. Чернобыльская трагедия. После Чернобыля. Страна непредсказуемого прошлого, или Какой социализм у нас был. «Бунт» Ельцина. Октябрьский Пленум ЦК КПСС 1987 г. Национальные дела. Накануне XIX Всесоюзной партийной конференции. XIX Всесоюзная партийная конференция.

ГЛАВА 8. ИЗ СССР В РОССИЮ (1989-1991 гг.) 496

632 638 659

Подготовка к выборам. Выборы народных депутатов СССР. Первый Съезд народных депутатов СССР. Обострение экономического кризиса в стране. Выборы Президента СССР. Первый Съезд народных депутатов России и Декларация о государственном суверенитете РСФСР. Судьба программы «500 дней». Войска для уборки картофеля под Москвой. Новые изменения в команде Горбачева. Курс — на укрепление позиций Президента СССР. Референдум о сохранении СССР. Третий, Внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР и новоогарев- ский процесс — от конфронтации к сотрудничеству. Выборы Президента России. Обострение кризиса в союзном руководстве. Борьба вокруг проекта Союзного договора. Августовский путч. Чечня: пролог трагедии. Воссоздание государственности России. От новоогаревского процесса до Беловежской пущи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

POST SCRIPTUM ко второму изданию ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Научное издание

Рудольф Германович Пихоя

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ: ИСТОРИЯ ВЛАСТИ. 1945-1991

Редакторы А. В. Бибина, А. Д. Журавлева Корректоры А. В. Бибина, А. Д. Журавлева Технический редактор Т. Е. Прохоров Художник И. В. Сокол

Лицензия на издательскую деятельность № 070028 от 30.12.1996

Подписано в печать 30.08.2000. Формат 70х 100 V16. Гарнитура Тайме. Усл. печ. л. 55,6. Уч.-изд. л. 50,5. Тираж 3000 экз. Заказ № 11.

Научно-издательский центр «Сибирский хронограф» ООО 630128, Новосибирск, а/я 129

Типография НИЦ «Сибирский хронограф» 630060, Новосибирск, Зелёная горка, 1

Строители «нового мира» более или менее последовательно исключали отечественную историю из числа «полезных» наук. Н. И. Бухарин, бывший, наряду с Н. К. Крупской, теоретиком образовательного процесса, писал в своей статье «Элементарные задачи в области производства коммунистов», что для них достаточно знать историю РКП и исторический материализм. «Нельзя,— писал он,— ставить вопрос таким образом, что существуют какие-то вечные культурные ценности, через которые нельзя перепрыгнуть. ...Конечно, многие будут говорить, что это переход с точки зрения культуры на точку зрения цивилизации... Но мне кажется, чтобы обеспечить коммунизм, мы можем переходить с точки зрения культуры на точку зрения цивилизации»⁷.

[1] историографии