Мицелий [Софья Ковыль] (fb2) читать онлайн
Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Софья Ковыль Мицелий
ИНДУКЦИОННАЯ ФАЗА
Глава 1
Вскипела вода, и она кинула в нее полпачки пельменей, на глаз. Сопроводила лавровым листом, солью… Даша смотрела на пельмени с любовью и нежностью, мешала их лопаткой из белого силикона. Белый силикон вверху – и гладкое, полированное дерево ручки… Она провела пальцами по нему, вспомнила его диаметр и твердость: половые губы приятно зазудили. Воспоминания об этой ручке были приятны до стыда, стыдны до блаженства…Она потерла ноги друг от друга, ловя подступавшее тепло. – Варитесь-вари-итесь, детки мои, конфетки мои… А тебя, мистер пельмень, – она выловила один, поднесла к губам, – я люблю больше всех. Люблю твое тесто, то, что ты похож на кожу и то, что что ты так вкусно пахнешь… и то, что ты, наверное, такой теплый. Даша взяла его в руку – обожглась, снова кинула в кастрюлю, кастрюля ответила плевком кипятка. – Ай! – она прижала обожженную руку ко рту, провела языком, – Ну, не очень-то и хотелось, тоже мне! И вообще вы еще не сварились, вот… Тоже мне. Даша стукнула крышка о кастрюлю, обиженно села за стол, спиной к плите. – Ну и не надо, ну и… Безответная любовь была характерной и, как ей казалось, неотъемлемой частью Дашиной жизни. И не важно, о чем идет речь: ибо нас творит Судьба, а Судьбе этой все едино – что одноклассник, что учитель пения, что пельмень… Тем временем на таймере, отмерявшем готовность пельменей, оставалось еще пять минут. Она сидела и часто-часто смотрела на часы, на нарисованную стрелку, пикселями пробегавшую по нарисованному экрану. Точнее, конечно, стрелка никуда не бежала: Даша знала это. Да и стрелки, собственно говоря, никакой и не было – одна цифровая иллюзия… Даша лишний раз вспомнила, сколь обманчиво восприятие и относительно бытие. От этого становилось душно и тоскливо, так что рука сама легла на маленький генератор счастья, конвертированного в эндорфины: продавила ткань шорт внутрь, между половых губ. Потянула вдоль – ткань смялась и промокла до пальцев. Потянула еще и еще раз, растирая возбуждение по клитору… Отняла руку. Экран – смахнуть вверх – таймер: оставалось полторы минуты до готовности. Тоска. Даша стала тереть быстрее, стараясь успеть кончить раньше таймера, раньше первых нот «Cosmo Jazz» или как там называлась та дурацкая мелодия… Возбуждение спало, оставив мокрый холод. Даша не вставая открыла холодильник: легко жить в кухне два на два. Как назло, из пива было только экспериментальное, рукотворное: претензия на грант авторства завлаба. Дарования, нашего Солнца! «Брожение смешанных культур», чтоб его. – За ваше здоровье, Сергей Гавриилыч! – Даша подняла бутылку без этикетки, смотря в полупустой, не радующийся здоровью Сергея Гавриилыча холодильник, и опрокинула ее к горлу. Таймер затиликал. Даша вдохнула с шумом и удовольствием, медленно выдохнула – дно бутылки стукнулось об стол. – Ну, хороша, чертовка, не спорю-не спорю… Конечно, «Солнце» же наше, Со-о-олнце… – не без зависти протянула Даша. Кто знал, что стажировка в лаборатории «биотехнологий смешанных культур» так сильно, так неотвратимо бьет по самооценке? Кто знал?.. Даша встала, с болью оторвав голые бедра от стула, выловила дырявой ложкой скромную свою порцию пельменей: сорок два белых тельца. Ровно. Верно, чтобы придать ее жизни осмысленность и цель. Она бросила в тарелку и лавровый лист, поставила на стол кружку с безразличной надписью «Выпускнику!», налила туда инновационно-революционного пива – и, наконец, села есть. Глоток – пельмень, глоток – пельмень… Глоток – положила на ложку горячий, в пару пельмень… И вдруг Даша поняла, как красив и ярок, безумен мир, и еще кое-что: – Знаешь, а теперь-то ты никуда не уйдешь, никуда-никуда. Даша улыбнулась ложке, коснулась губами мягко-горячего теста… И пельмень ответил на ее поцелуй: дрогнув плотью о плоть, растворился в мироздании и Дашиной тоскующей, одинокой, ни-для-кого любви, собрался обратно, по атомам. И жидкое тепло собралось у ног Даши. – Ты ж мой пельмешек… Она взяла его в руку: он почти не жег. Собрала губы в трубочку, подула на него, прижала язык: тепло, только лишь тепло. И тогда Даша дрожащими от восторга и страха руками стянула трусы и шорты, кинула их под стол – они совсем не нужны, совсем-совсем… И среди столов и стульев деревянных, в белой краске, среди «под кирпич» обоев с тонко-зелеными листьями на них, среди мягких лучей заката – Даша приложила маленький, теплый-теплый пельмень к бедру. Опустила ниже – к лобку, вдоль губ… – Ай-й, с-с-сш-ш… Даша поморщилась от жара, выгнула спину, и пельмень в ее руках, ее пальцы в масле и сметане вошли глубже, раздвигая алые малые губы. Она сжала мышцы бедер, задрала голову: ее пальцы двигались поступательно. И Даша положила голову на плечо, дыша глубоко и часто, со стоном, и отрешенно и безразлично стала наблюдать, как пельмени на ее тарелке размножаются почкованием. Растягивалось тесто, едва вмещая удвоившийся комок мяса – рвалось по шву – тесто достраивалось до целого… – Ох уж эти пельмени, – заметила Даша. Пельменная биомасса вывалилась из тарелки, скрыла ее под собой, заполнила стол, скатилась на пол и стала принимать форму человека. Пельмени выравнивались, оставаясь обособленными: руки, большие и сильные, ноги, титанически широкая грудь, нос – наконец, Пельменный Человек вдохнул полной грудью. Дашина рука остановилась, пельмень в ее и его собственном соке остался в руке. – Ты кажешься мне знакомым. Пельменный Человек хитро улыбнулся: в нем явно было второе дно. – Нужно доверять вышестоящим, Дарья Андреевна… На секунду Дашу смутило это обращение по имени-отчеству, но она, конечно, поняла, что так и должно быть. Пельменный Человек взглядом указал вниз, на свой пах: и Даша видела, как пельмени один за одним выстраиваются в башенку, сливаются – края верхнего разбухают, загибаются вверх… Даша положила руку на его теплую и сильную ногу, аккуратно, стараясь не порвать нежное тесто, отодвинула нижнюю плоть, лизнула, боясь сорваться и откусить, пельмене-головку. На вкус она была чересчур перченой. Человек сохранял невозмутимость, но, в целом, выглядел добродушным. С хитринкой. Он кивнул ей, Даша поняла без слов: встала, легла локтями на стол, выгнула спину – в ее узкое, влажно-девственное влагалище с легким жжением вошел его член… «До чего он похож на Сергея Гавриилыча,» – радостно и как-то растерянно подумала Даша. И отдалась проступавшему из-под кожи, тянущему блаженству. Сперма Пельменного человека была похожа на вязкий, горячий бульон. Даша смыла ее в душе, едва не смыв и свое тело, и уснула. Коврик в ванной был мягок, приятен, и пах плесенью. Даше показалось, что в полудреме ее кто-то поцеловал в лоб. Кто-то, пахший вареным мясом.Глава 2
«Да уж, вот это накрыло так накрыло… А главное, с чего бы вдруг? Впрочем, надеюсь это был сон. Молю, просто сон!» – так думала Даша, помешивая ложкой растворимый кофе. Он был противный и пах гречкой, но зато он был. Молотый кончился, как всегда, не вовремя. Мало что в ее жизни происходило вовремя, надо сказать. Вот, скажем, сейчас, ранним утром, какая-то там «стажировка с прицелом на трудоустройство» ее интересовала меньше всего – но на нее надо было идти. Надо было поесть, одеться, сесть на трамвай, потом – автобус, а там уже и… Главное, не опоздать. Даша вылила остатки (три четверти) кофе в раковину, кофе закруглилось до гиперболоида и истончилось, уходя в сток. – Ту-ту-ру-ру, ту-ту-ту… Поставила кружку на полку, ударила себя по щекам: – Так, все, Дарья, больше никаких пельменей на ночь глядя! Хватит-хватит-хватит об этом думать! Это все сон, да, просто сон… И сон этот, Дарья, прошел, а нас все еще ждут великие дела!.. Мытье пробирок там, все дела, – с грустью закончила она. И боевым шагом направилась на свершения: ванная с зеркалом, отражавшем, к сожалению, только ее внешнюю красоту, – комод с еле выдвигавшимися ящиками – обувная полка… Выходя их дома, Даша была в безупречно-обычной форме, с рюкзаком под мышкой и пучком о четырех шпильках. Словно бы не было никакого «Пельменного Человека», словно бы он не был похож на Сергея Гавриилыча… Последнее вспоминать было особенно стыдно. – Это не любовь, не любовь, не любовь!.. Это переработки! – проговорила про себя Даша. Вслух это звучало почти убедительно. – И все, и больше никаких пельменей! Месяц. Нет, лучше год! И она решительно топнула ногой, до щелчка сдвинула щеколду и вышла в по-весеннему теплый, но все так же враждебный внешний мир. Под ее ногами прошлогодняя трава мешалась с грязью, после – сменилась неровным, в трещинах, асфальтом. «Может, лучше было бы все бросить, остаться дома? Но…» – Даша не хотела даже додумывать фразу, но знала ее продолжение: «но что я буду делать, оставшись совсем одна?». Это было даже смешно, так цепляться за хоть какое-то общество, даже если оно утомительно, даже если оно не по сердцу ей. Даша мотнула головой, воткнула наушники, – они по-разному лежали в ее разной формы ушах, – и заглушила тоску декадансом: «Елы-палы, киска, все такая ерунда-а… А-а-а, а-а!»Глава 3
Вход в лабу был со двора, рядом с табличкой «Круглосуточный нарколог». На табличке почему-то был некрасивый лев. Как львы связаны с наркологами, Даша не знала, но могла предположить. 1) Лев – он Царь Зверей, а нарколог – Царь Врачей! Или чертей. Или как посмотреть. 2) Лев не выходит на охоту. Никогда. Самки сами приносят ему свежую, готовую к употреблению добычу. 3) Лев – кот. Значит, ласковый, значит, душеспасительный… «Какого пельменного цвета этот лев,» – подумала Даша между предположениями. Как бы то ни было, она вынула наушники – они примагнитились, встали в пазы кейса – хлопнула крышка. Даша собралась с духом и толкнула дверь. Серые ступени одного пролета, такие же – второго, и, наконец: – Здравствуй, Даша! – Света-с-ресепшена улыбалась лучезарно, как и всегда. Ресепшен – нарост, необходимый, если лаборатория совмещена с офисом. Если компания коммерческая. Независимая. С такой же коммерческой лабораторией. Даша кивнула Свете, прошла мимо, в гардероб – там ее ждали шкаф, одни-и-только-одни свободные плечики, пуфик с облезлой кожей и, само собой, гора из обуви тех, кто уже пришел, и тех, кто не вернется сюда никогда. Конечно, речь шла о предыдущих временных сотрудниках: их босоножки, шлепки и туфли на плоской подошве неизменно и беспрестанно напоминали Даше (да и кому угодно) о том, что работать здесь – не хухры-мухры, что временно работать здесь – не хухры-мухры, что не каждый справится! И что быть стажером – это достижение и честь, недоступная для мягких мозгов и кривых рук многих и многих кандидатов в Постоянные Сотрудники… Даша, однако, долго не могла понять, почему это все не выкинут. Жалко? Экс-стажерам лень прийти? Они боятся? Их никогда и не было? Но сегодня Даша поняла и увидела: это не гора обуви. Это надгробие. Даша бросила ветровку на плечики, сунула ноги в ортопедически-серые тапки, раскрыла шкаф, вгляделась в до боли знакомую куртку цвета хаки. На взгляд обычную, на самом деле – какого-то модного французского бренда: la kurtca, так сказать. – Сергей Гавриилыч, ах, Сергей Гавриилыч, зачем же так радикально подходить к увольнению? Голова с плеч и – шлепки в угол… Даша имела дурную привычку разговаривать сама с собой. Представить это было легко. В конце концов, Сергея Гавриилыча все боялись: надо думать, не просто так. И Даша его тоже боялась. Вдвойне забавно было, что среди лаборантов его называли «Сегой». Вдвойне жутко, что его так называли, вдвойне глупо. – Ну, да на то воля твоя, Сергей Гавриилыч, – раболепно прошептала она. Очистила карму. Чистка кармы, Очистки, картофельные очистки, Мягко-грязная кожура Solanum tuberosum… И вдруг Даше пришла в голову дурацкая, безумная, ни-в-какие-ворота-не-лезшая мысль: что если la kurtca Сергея Гавриилыча пахнет пельменями? Она обернулась: здесь никого, конечно, не было. Никто не увидит, никто не узнает, не услышит, не заберет и не выкинет ее тапки, не заберет, не сожжет ее халат, не сожжет ее в халате, никто-никто-никто… Когда она сжала руками прохладную, гладко-чистую, огромных размеров куртку, она не почувствовала ничего, кроме древесных духов и сладкого аромата дрожжевого брожения. Кровь забилась в ушах, Даша прижала куртку ближе к телу, в полубезумии шагнула в шкаф. Запаха пельменей, конечно, не было. Ни капли. Щелкнул дверной замок. И вдруг – ее сжало: каменно-твердые мышцы и спокойное, хищное дыхание заместили ее воздух, свет, весь мир. Дашину шею колола борода. А рука Сергея Гавриилыча подвинулась, расплющив под свитером ее грудь, пальцы легли на горло, но не сжали. От них было тепло и приятно: его руки пахли хлебом, дрожжами. «Вот и все,» – подумала Даша. – Что это мы тут делаем, стажер? – Н-нюхаем к-кофту, Сергей Гавриилыч… – Кофту? Он говорил по-кошачьему ласково, лицо Сергея Гавриилыча озарилось улыбкой: – Ах, кофту? – Ку-уртку, конечно же! – радостно ответила Даша. – И чем же она пахнет? – Не пельменями, – разочарованно сказала она. – Что ж. Сергей Гавриилыч нервно и даже смущенно хмыкнул, отдернул руки от Даши, опустил голову и вышел, не закрыв за собой дверь: только надулись и опали полы его белого халата. «Из лабы? Не сняв халата? Как же так,» – растерянно подумала Даша. И, спохватившись, с сожалением все-таки выпустила из рук куртку. Пожалуй, Пельменный Человек пугал меньше, хотя и не так, оказывается, чудесно пах. Сердце в Дашиной груди билось часто-часто. Вероятно, от испуга. Или?..Глава 4
Она пихала ёршик глубже и глубже в горло пробирки, возила его по стенкам с подавляемой агрессией, но пластиковая щетина почти не гнулась, застревала, и коагулят из белков и жира никак не отходил. Иногда Даше казалось, что некоторые пробирки проще переплавить, чем отмыть, но и сегодня она не поддалась наваждению: вытащила ёршик и взялась за стеклянную палочку. Лучше уж так. Тише едешь, дальше… – Ты сегодня какая-то странная. Что, магнитные бури? – сказал Паша. Он тоже стажировался здесь, хотя учился на курс старше. На курс старше, но рядом с ней. Было в этом что-то странное, было в этом что-то почти милое. Даша повернула к нему голову, улыбнулась до щербинки между зубов. Паша тоже улыбнулся: собрал в кучу пятна веснушек. Рыжий, с глазами навыкате. Как та страшненькая королева Англии, кажется, Елизабетзфзтф. Значит, по-королевски рыжий, по-королевски навыкате… – Между прочим, вчера было северное сияние. Так что факт магнитных бурь я отрицать не могу, – серьезно ответила Даша и с силой толкнула палочку по стенке, соскабливая осадок. Почти, почти!.. – Ну и как это связано? – Я не распознаю шутки, которые говорят серьезным голосом. Оказал бы милость перед пропастью моего сомнения… – Не, реально, как связано-то? – Ну, как, – Даша открыла кран, набрала в пробирку воды. Выплеснула. Почти чистая: вопрос полуминуты. – Солнечный ветер огибает магнитное поле Земли… или оно отклоняет его. Все вместе. А когда не отклоняет – рассеивание в верхних слоях атмосферы, цветные полосы… Что-то такое. – Сама нифига не знаешь, выходит. Даша не стала спорить. К горлу подкатила злоба и стыд, и Даша стала медленно и с наслаждением представлять, как Пашу затягивают в высокий, противоблошиный воротник, как его ведет к гильотине, зажав рыжую башку под мышкой, сам Сергей Гавриилыч. Лица его, конечно, не видно, но все-то знают, что это он. Огромный, со спокойно-львиной грацией в широких ногах, руках, груди… Идет и скучает. Даша рассматривала его в подробностях: его бороду, его зло-усталые глаза. Понимала, что помнит его не очень-то хорошо – не разглядывала его, как-то. И тогда – попыталась восстановить в памяти тяжесть, запах сегодняшнего утра… Не смогла. Наверное, ничего не было – конечно, не могло быть – ей привиделось. Как привиделся вчера и… – Да черт! – и Даша взяла еще одну пробирку. Она отмывалась значительно легче. Потом – еще пара колб и…. – Что «черт», Даш? – Да ничего, – соврала она. Конечно, Паше лучше не рассказывать о Пельменном Человеке. И все-таки хотелось – до хулиганского зуда в груди, до иного – между бедер. Она сжала ноги и сказала: – Паш, а что тебе сегодня снилось? – А, это… Да ничего не снилось. Врет. Точно врет.А на вранье – вранье: – Понима-аю… И мне. Конечно, палач Сергей Гавриилыч не стал бы лишать Пашу его рыжей головы: избыточна кровь. Избыточно гниение, избыточна смерть. Избыточны в и без того избыточном мире две единицы заместо одной: голова и тело, голова отдельно от тела… Хотя, конечно, его мышцы и жир могли бы пойти на удобрение грибниц, но зачем? Куда лучше и приятнее сменить казнь на рабство. Рабство. Рим. Тоги и гладиаторы… Гладиаторы – рабы. В Древнем Риме патриций не мог быть палачом: лишь рабом. И Сега, конечно, не был патрицием – рожденный в рабстве, он бы ходил в грубом холсте, рвал пасти львам и насиловал жен своего хозяина… или дочерей. И ее: как жену, или наложницу, или дочь. Или в Риме не было многоженства?.. – Фу, блин… – Что такое? – Паша почти испуганно посмотрел на нее, в его руках замер ёршик. – Да ничего. – А если честно? – Да в голову мысли лезут всякие, того, странные. – Расскажешь? – он улыбнулся, положил на бок голову, подставив ухо солнцу. – Тебе не понравится, – сказала, не продолжив: «ведь ты был в них рабом где-то на границе Англии шестнадцатого века и Древнего Рима». С историей Даша, к сожалению, не дружила. Наконец, разобралась с очередной пробиркой, зажала скобу, выпустив из десятилитровой банки струйку дистиллированной воды, сполоснула, поставила на сушку. Лабпосуды оставалось не так много. Тем более, скоро время поливать грибницы. Минута. Пять. Десять. Сергей Гавриилыч зашел не здороваясь, поставил рядом с раковиной картонную коробку с грязным, разной формы стеклом – удар коробки о стол передался стеклу, то ответило коротким звоном – сказал: – Это потом помоете, идите намешайте буфера и растворы для ПЦР’ки. Концентрации как обычно, буфер ноль-два-молярный, фосфатный. И ушел, хлопнув дверью. Даша поежилась, все ждала, когда он вернется и задушит ее курткой, что она обнимала, но, кажется, все было как обычно. Даже странно. – Сега, конечно, как всегда. – А что, он должен говорить тебе «пожалуйста»? Паша сморщил нос, по непередаваемому сочетанию эмоций и морщин стал похож на рыжего гуся. – А что ты его защищаешь, он тебе че, муж, что ли? Ушел бы отсюда давно, все равно ни к чему толковому не подпускают, только «помой это», «принеси то»… – Так уходи, – Даша и сама не знала, что ее так задело. Но задело. – Я тебя останавливать не буду. – У-у-у, я-то думал, что ты хорошая, а ты вон какая… – Паша улыбнулся, растянув сухие губы по деснам. – Это шутка? – Да ну тебя, – он сполоснул дистиллятом пробирку, вытер руки о халат и пошел к столу, затянутому побелевшим от времени полиэтиленом. Взял штатив с чистыми, как слеза стажера, пробирками, полез в шкаф с сухими расходниками… – И впрямь, да ну меня, – сама себе кивнула Даша. Тоже надела очередную пробирку на жердь сушилки и пошла к нему. К коллеге. Всего-лишь-коллеге. Работа была простой. Работа была рутинной. Только уставала спина, только болели руки, только тошнило от сладкого запаха сусла и дрожжевых и бактериальных сред из соседних, пищевых лабораторий… Только Сега говорит мало и все – не ей. Ерунда. Человек ко всему привыкает. И Даша почти привыкла. Она открыла створку аналитических весов, поставила лодочку из полистирола, тарировала. Эти лодочки должны быть одинаковыми и так, и все же Сергей Гавриилыч сильно злился, когда узнавал, что тарировали не каждую, а так, по одной из партии. «Сергей Гавриилыч не терпит халтуры,» – сказала ей Света-с-ресепшена, когда Даша пришла в первый раз. Теперь Даша знала, что это было предупреждение. Хорошая девушка Света. Спасибо хорошей девушке Свете… – Тебе правда нравится здесь? У Паши сегодня было крайне разговорное настроение. – Нравится, – бросила Даша. Взвесила 523 миллиграмма дигидрофосфата калия. Нет, 523,02 миллиграмма. Вот и играйся теперь: отсыпай, досыпай… «Никогда ничего не возвращай в сток! Ни-ког-да, ни-че-го,» – это уже говорила не Света, а Лена. Тоже стажер. Бывший стажер, так и не ставший не-стажером. Даша помнила, что она куда-то ушла, может, перевелась в другую лабу. Или пропала без вести. Не одно ли и то же в этом огромном, бетонно-сером городе? Одно. Теперь – гидрофосфата калия, дистиллят… Так, гидрофосфат – дистиллят, до литра… – Уже сама с собой разговариваешь? – В смысле? – Ну, стоишь такая: «гидрофосфат, гидрофосфат»… – Я не заметила. – Странно-странно… Кстати, агарозу нам тоже готовить? – Если она есть, то должна быть где-то там, – Даша неопределенно кивнула головой куда-то к шкафам. – Ну, сам же в курсе, что у меня спрашиваешь? Давай намешаем, на всякий случай. Если что, в холодильник кинем… – А может, все-таки не надо? Травится еще всяким, бромистым итидием… Ну его, а? – Ну и не делай, что у меня-то спрашиваешь? Блин, сбилась из-за тебя! – Мне кажется, ты скорее из-за себя сбилась, чем из-за меня. Ты сегодня где-то не с нами, а? Даша-а, ау-у-у… Паша снова растянул рот в улыбке, открыл холодильник со стоковыми растворами. Бесит. Успокоиться. Выдохнуть. Работать. – Слушай, Паш, а тебе правда здесь совсем не нравится? – Ну, думаю, скорее нет, чем да… – «Нет» в смысле «нравится» или?.. – Или. Он взял дозатор на 10-100 мкл, откинул крышку на коробке с «носиками», надел один из них. «Носики». Неоправданно милое название для такой пластиковой ерунды, как наконечники, но Даше даже нравилось это «носики»… – А почему? Паша помедлил, крутя кнопку дозатора. Выставил 20 мкл. Остался доволен. – Ну, как тебе сказать… Не то чтобы работа плохая или вроде того. Но как-то, это, хочется чего-то другого. Как-то неуютно здесь. И, чего уж там, не особо престижно. Работать бы в какой-нибудь фарме или хотя бы морозоустойчивые помидоры выводить, а это… что это такое? «Брожение смешанных культур», блин… Хрень полная. – Ясно. К горлу Даши подкатила тоска. И обида. Она и сама не знала, почему. – Не-не-не, – Паша мелко замотал головой, откручивая крышку с фалькона. – Ничего еще не ясно! Я же не договорил, ну? Даша промолчала. Значит – «говори уже». – В общем, это… хрен с ней, с темой. Главное – какими именно смешанными культурами мы тут вроде как занимаемся, а? Вот ты знаешь? – Сам знаешь, что не знаю. – Вот и я не знаю. А надо бы знать! В конце концов, это же что-то невообразимое просто – не понимать, что и зачем ты делаешь. Вот замешиваем мы эти растворы, моем пробирки, выделяем какую-нибудь фигню из какого-то переданного нам «сверху» раствора… А что это такое? Чей это материал? – Наверно, дрожжей. – Наверно, – Паша сморщился, передразнивая ее, нажал кнопку дозатора до второго упора, выбросил раствор. – В том-то и проблема, что мы не знаем. И спрашивать бесполезно. Думаешь, я не пробовал? Даша не успела об этом подумать. Но не стала об этом говорить. – А я пробовал! Кстати, у Сеги лично. Он меня чуть ли не послал, в общем… А если у кого-то другого, то тебя, скорей всего, просто проигнорируют. Или скажут, что сами не знают, может, даже не соврут, может, один Сега и знает, чем на самом деле мы тут занимаемся… От его слов было тоскливо и неуютно. Холодно. Страшно. Но Даша не знала, что им противопоставить. Просто старалась не думать об этом. Не думать. – А что, если так? – нарочито громко спросила она. – Ну, давай, допустим, что досконально все знает один только Сергей Гавриилыч, что тогда? – Да ничего. Просто это все плохо пахнет: мы не знаем, что мы делаем, ради чего мы делаем… Да отсюда не вышло ни одного реально патента, насколько я знаю. Ни одной толковой статьи. И все-таки откуда-то у Сеги есть деньги на… на это все, в общем. Ты знаешь, сколько стоит амплификатор? – Не знаю. – А он дохрена стоит. Просто дохрена. А ты знаешь, что Сега заказал сюда «иллюмину»? – Это которая… – Даша ловила слова, что беспорядочно и как-то бессмысленно всплывали в памяти: «сенквенирование», «второе поколение», «амплификация»… – Которая да. – Понятно. Паша замер в растерянности: «понятно». Всего лишь «понятно». Помолчал с две минуты, наконец: – В том-то и вопрос, что ничего не понятно. Рука Даши дрогнула и она перелила воду: теперь не литр. Теперь литр сто. Черт! – Слушай, достал ты уже! Сколько можно? И это «Сега»… – Да почему что это все подозрительно, ну? А если это «что-то» не вполне законное? Что тогда? Продолжишь своего Сергея Гавриилыча, – «Сергей Гавриилыч» он произнес тонко-пискляво, издевательски, – обожать, да? Холить и хвалить, да? Будешь ему передачки в тюрьму носить, носочки-пирожочки, или, может, составишь компанию?.. Даша ударила кулаком по столу – истерично забегали цифры на табло аналитических весов: – Да я просто устала это слушать! Сколько можно-то? Вот бывает у тебя такое, ну… Ты как… я не знаю даже как кто. Ну, уходи отсюда, уволься, наконец, и найди себе что-нибудь по душе, получше, иди ты в свою дурацкую фарму. Я не пойму, что тебя здесь держит-то? Только и может, что на мозги капать своими дурацкими предположениями, догадками. И может даже и не дурацкими, все равно. Ну, давай, что ж тебя здесь держит, ну? Паша перестал улыбаться. Теперь он смотрел как-то грустно, даже побито. Отвернулся от нее. – Деньги, – просто и коротко сказал он. Может, это было правдой. Может. Когда они, наконец, закончили, Даша минут пять писала смс-ку Сергею Гавриилычу, получив в итоге: «Здравствуйте, выполнили. Можете забрать. Что теперь?». Через пять минут телефон прожужжал, на экране высветилось два слова: «Ок. Грибница».Глава 5
В теплице было влажно и душно. Душно-в-двойном-объеме: приходилось дышать через респиратор. Простой, буро-зеленый, с двумя пластмассовыми бляшками по обе стороны носа. Иначе – споры грибов, может, даже микотоксины… И было жарко-в-двойном-объеме – поверх одежды, заместо халатов, были спец-костюмы из полиэтилена и хлопка. Даша провела ладонью по плечу, стараясь вытереть пот – куда там. Только размазала тонким слоем между кожей и спецовкой. Скоро пот снова соберется в капли. И всего-то. Паша что-то сказал, но она не поняла: понять мычание было довольно трудно. Конечно, если ты не корова. Конечно, Даша надеялась, что коровой она не была… Хотя не исключено, что все коровы живут в тотальном непонимании друг друга друг другом. Даша развела руки, похлопала по уху: «не слышно». Паша кивнул, указал пальцем на стенку: «сними температуру и влажность, ок?». Даша кивнула: «ок». Показала на многоуровневые грядки грибницы, перебирая пальцами: «полей пока». Паша снова кивнул. Дашина рука чуть помедлила. Остановилась на пол пути – и все же изобразила щепоть, подвигала пальцами, указала на него и себя: «Потом будем споры собирать, ок? Вместе». Паша кивнул. И тогда Даша записала в блокнот цифру, у которой остановился окрашенный красным спирт, дальше – стрелка-давление, стрелка-влажность воздуха… Воткнула влагомер, аккуратно, стараясь не задеть белеющие в почве тонкие гифы. Даша подумала, что все же здесь было безумно красиво. И все же здесь все, в отличие от той стерильно-белой лабы, дышало жизнью. Плелся в грунте мицелий, смешивался с корнями, – корни вырастали в кусты, кусты стояли под сиреневыми лампами, – гифы и корни завязывались в узлы, и если долго смотреть на них, то, казалось, можно было видеть, как они своими белыми телами раздвигают влажно-черную, жирную землю, перегнивающие листья. А может, Даша внушала это себе: то, что она видела. И все-таки грибницы росли. Неспешно и неумолимо. Поэтому везде, где была почва, теплица кончалась листами стали: в уровень и на десять сантиметров выше. На всякий случай. Даже учитывая, что теплица, занимавшая целый этаж, была высоко над землей – так куда гифы могли бежать? Некуда!.. Но стальные листы были. И на вентиляции стояло несколько фильтров, исправно меняемых ежемесячно. Или еженедельно?.. Даша не помнила. И все равно фильтры всегда были черные от спор. А земля впитывала влагу, затягивая разрывы на своей высыхавшей, твердевшей коже: грибы пили много влаги. Даша подошла к стеллажу у противоположной стены, взяла пробирки типа Эппендорф и одноразовые, пластиковые пинцеты: Сергей Гавриилыч стерилизации многоразовых, металлических не доверял. По крайней мере здесь. Пришло время собирать споры. Даша методично шла вдоль грядки, поднимала пинцетом отдельные нити плесени, отрывала их вместе с черными точками спорангиев. И еще. И еще немного… Она любила теплицу. Ей казалось, что она здесь – ради этой теплицы. И ей радостно и приятно до вагинальной дрожи было представлять, что такие белые гифы раздвинут пучки ее мышц, ее молочные железы, ее плоть – медленно и неотвратимо прорастут в нее. Конечно, глупо. Конечно, в этом ничего приятного, на самом-то деле. И все-таки Даша любила грибы. Упругие плодовые тела – и тонкие, влажно-хрупкие нити. – Рвы-ы-ы-ыхы-хы… – засмеялась Даша через респиратор. Паша вздрогнул и испуганно посмотрел на нее: «ты ку-ку?» – Ы-ы-ы! – радостно ответила Даша. Она видела, как он закатил глаза, несмотря на то что в его защитных очках отражался свет от сиреневой лампы рядом. Даша улыбнулась и продолжила жить в рутине. Снова вспомнилось утро. Она попыталась достать из памяти запах куртки – но вновь вспомнила только то, что он ей понравился до биения крови в ушах. И тогда она стала вспоминать тяжесть, силу его рук – широких рук, теплых, черно-волосатых даже через длинные рукава лабораторного халата рук… Повторив ощущение давления-и-тяжести двадцать три раза, до безвкусия, до онемения и механического повторения в уме фразы «его руки теплые и тяжелые», Даша стала представлять, какой у него, должно быть, горячий, широкий член. Конечно, он напоминает гриб, – должен напоминать гриб! – но совсем чуть-чуть. Даже не просто гриб – плодовое тело Phallus impudicus. «Фал-лус импьюдикус-с…» – медленно, с придыханием повторила Даша, чувствуя и растирая беспокойное, внезапное возбуждение. Через респиратор слов было не слышно, они смешались с дыханием. Ей стало трудно стоять, она оперлась руками в латексные перчатках о бортик грибо-грядки, но продолжила собирать споры. Скоро – плодовые тела, затем – отдельная теплица вечнобольной пшеницы. Почему ее не вылечат? – наверное, так надо. Наверное, не могут… Было чуть больше шума, чем обычно. Даша не замечала этого. Когда замечала – игнорировала, боясь обернуться, кормя в голове, конечно, ложный, конечно, чудесный образ Сергея Гавриилыча: Она в двадцать четвертый раз воскресила ощущение тяжести и давления и, наконец, – твердую тяжесть и давление ниже, там, где соединились бы его и ее ноги… Тяжесть члена, входящего, нет, не могущего войти в нее члена… Члена, похожего на гриб. Члена с белыми гифами сосудов в его теле – в ее теле… Даша задохнулась, согнулась пополам, выронив очередной эппендорф, и через спецовку сжала ладонью полную жара крови, бьющуюся пульсом вульву. Расплющила влагу из скопившихся пота и смазки. Ее тело ответило блаженством. –Даша! – наконец, ясно и четко услышала она. Это говорил Паша. Слишком ярко и четко. – Даша, тебе плохо? – он стоял, отодвинув ото рта и носа респиратор, и испуганно смотрел на нее. Даша не хотела и все равно засмеялась. Дурак, дурак, дура-ак… Она смеялась и трясла головой, не в силах разогнуться, держалась рукой за край грядки. Не в силах перестать выплёвывать жирные, царапавшие горло куски смеха. На глаза навернулись слезы. А Паша выдохнул и медленно, до глубины потянул в легкие воздух и зависшие в нем споры. Споры, споры, несчетное множество спор… Паша не хотел и все равно с шумом упал на пол. В обморок. – Да черт!.. Это была бы смерть храбрых. Паша сгинул в неравной борьбе с пороком. Вот так вот. Бесславно. – Х-ха-ха, ха-а… Даша набрала пин-код разблокировки телефона с тринадцатой попытки: пальцы не гнулись, экран плохо чувствовал ее пальцы через перчатки и защитный чехол, мозг отказывал, руки тряслись. И все же она написала: «Сега, в теплице упал Паша!!!». Ответ высветился незамедлительно: «ок». «Немногословно,» – восхищенно и растерянно подумала Даша. Подошла к еле-дыханному телу Паши и аккуратно вернула на место респиратор. Благо, отпечатков она оставить не могла: у нее ведь перчатки.ФАЗА ЭКСПОНЕНЦИАЛЬНОГО РОСТА
Глава 1
Не успела Даша убрать от Пашиного респиратора руку, ее ладонь накрыла чужая: более тяжелая и теплая, чем она запомнила. Даже через ее и его перчатки теплая. Сергей Гавриилыч был здесь: без спецовки и респиратора, он замер, напряженный и странный. Когда он изящным и легким, напоминавшим становую тягу движением поднял тело с безвольно-рыжей головой, то не издал ни звука. «Он не дышит,» – поняла Даша. И тут же успокоила себя, – «В смысле, задержал дыхание». И через полминуты они были в маленьком, отделявшем от мира «заразную зону» помещении. Ибо сила ног соразмерна силе духа, а духа Сергею Гавриилычу было не занимать. Свистел теплый воздух обдува. Даша знала, что его прогоняют через ультрафиолет. Сега бросил Пашу на скамью (голова смешно повисла под своей тяжестью и тяжестью респиратора), повернул голову к Даше: – Снимай, – прошипел он сквозь зубы. В его глазах были видны сосуды. Даша кивнула и стала раздеваться. На стене был плакат – она повторяла за нарисованной усталой женщиной: опустила руки во внешних перчатках в дезраствор, намочила полотенце – протерла респиратор – промыла, комбинезон – промыла, обмыла ноги в бахилах – сняла бахилы, внешнюю пару перчаток… Руки и ноги не слушались – стресс, возбуждение, яростный взгляд Сергея Гавриилыча, но Даша успешно разобрала себя на Дашу, ТОБ [твердые бытовые отходы] и ПОИ [повторно обрабатываемые изделия]. Сергей Гавриилыч же стоял и не двигался. «Все еще не дышит,» – с неверием и восхищением подумала Даша. Тем временем Сергей Гавриилыч полил Пашу половиной дезраствора для бахил, перевернул легким движением руки – полил второй половиной: – А разве так можно? «Сойдет,» – махнул рукой Сергей Гавриилыч. – Выйди и включи свет, – прошипел тот. Даша поняла с полуслова: вышла. С радостью вдохнула воздух «чистой зоны». И вдруг – замешательство: какой свет? – Сергей Гавриилыч, какой свет? Свет же включен! – Дура, – пояснил свою просьбу Сергей Гавриилыч. – А-а-а, этот свет! Простите-простите-прости-ите… Даша перекрестилась и щелкнула выключателем УФ-излучения. «Отче наш» вспоминался с трудом, но никак иначе помочь своему завлабу в неравной борьбе с агрессивным коротковолновым светом Даша не могла. Время тянулось медленно, неумолимо медленно. Она решила считать трещины на потолке, но их не было. И она медленно и тревожно, с подавляемым страхом переползала взглядом с плитки на плитку, вдоль диагоналей, которыми были выложены стены и пол. Наконец, спустя промежуток времени между мгновением и вечностью: – Выключи, – уже совершенно спокойно сказал Сергей Гавриилович. И она послушно щелкнула выключателем. – Не то. Послушно щелкнула другим. Вслед за Сергеем Гавриилычем вышел Паша: здоровый, бодрый, чрезвычайно загорелый и абсолютно голый. Он смотрел по сторонам блаженным взглядом, обнял Дашу, по-французски поцеловал ее в подмышку, отчего Даша согнулась и захихикала, распахнул дверь – и вприпрыжку побежал вниз, от всей своей рыжей души обнимая перила. В воздухе повисла растерянность, неясная тревога и… да, это была тоска. Определенно тоска. – Забористо, – изрекла Даша. – Не то слово, – устало кивнул Сергей Гавриилыч. – Я пытался предотвратить переход, но излечив тело, нельзя излечить и душу. – Излечить? – Дезинфицировать, – Сергей Гавриилыч тяжело вздохнул, белки его глаз покраснели. Может, от той же тоски, а может, от лопнувших капилляров. – Грибница проросла в мозг через верхние дыхательные пути. Жаль. Еще с одним придется проститься… А ведь Сергей Гавриилыч был титаном. Ведь он держал на плечах небо, его родила мать-Земля самолично, и он смотрел на людей как дефектное подобие прекрасного, совершенного себя. А Даша не хотела быть свидетелем слез или крови титана. Они – верно, жгучие, как лава, они – верно, первое знамение и главная причина пришествия Апокалипсиса… Все в мире стало далёким, нереальным. Мысли смешались и сжались, расплющив способность думать, способность думать логически… «Сон, конечно, сон», – подумала Даша. Лау снилось, что он бабочка Или бабочке – что она Лау?.. Даша сжалась и аккуратно, тактично спросила, опасаясь подтверждения худших ее опасений: – Он никогда не верил, что СИЗ в теплице – не формальность, а, это… необходимость. Значит, голову с плеч? – Хуже, – бесстрастно ответил Сергей Гавриилыч. Он был похож на «Падшего ангела» Кабанеля. Не вполне внешне. Скорее духовно. – Линчевание? – Если бы. – Значит, увольнение?.. – Нет, не настолько жестоко, – Сергей Гавриилыч привычно-демонически усмехнулся. —Всего лишь разложение на плесень и на липовый мед. Культ этого так не оставит: снова на удобрения, снова… Впрочем, грибам это на пользу. Да и какое-то количество гиф успеет вырасти в теплой, питательной среде его тела, но столько с этим будет возни, черт… Ну елки-палки, если бы эти стажеры только были способны носить респираторы, – и он тяжело и обречённо опустился на лавку у стены. Уронил голову на замок сжатых рук. Он – тень, густая и огромная, пусть и в белом халате. Даша села рядом. Она не знала, как ободряют титанов, но сказала ласково, как только могла: – В-вы только не плачьте, Серге… – Сережа, – хрипло сказал он. – Сережа, – тихо, как мышь, повторила она. И прижалась к его руке. Выдохнула. – Все будет хорошо, да ведь? Сергей Гавриилыч оторвал голову от рук, посмотрел на нее, лицо в лицо. Так близко, так тепло, так радостно, так страшно… Даша забыла, где у нее легкие и как дышать. Не к месту вспомнила анекдот про ежика. Улыбнулась, но не засмеялась — Даша была сильна духом. – Значит, не пельменями… – едва слышно сказал Сергей Гавриилыч. Сам себе, не ей. – Что? – не поняла Даша. – Да ничего. А тебя ведь тоже на удобрения надо бы, – абсолютно спокойно сказал он. Анекдот про ежика немедленно забылся. – А может, лучше в постоянные сотрудники?.. – с надеждой предложила она. – Я согласна на рабство! Даже на сексуальное! Или на грибное?.. Грибо-сексуальное! Только не на удобрения, меня ведь совсем нельзя на удобрения… Мама очень расстроится. Сергей Гавриилыч задумчиво кивнул. Крайне задумчиво. – Что ж, Дарья. Хорошо. Пройдемте в душ. – А тот?.. – Отловят. – А зачем в?.. – Для дезинфекции ценнейшего из сотрудников. Ну, вдруг он в обморок упадет, а он один, совсем один… – Вы о вас? – Я обо мне, – безэмоционально сказал он. И устало добавил, – Халат и одежду, пожалуй, придется сжечь… но потом. Он опер руки в колени и рывком встал, снова высокий, снова широкогрудый. – А я точно не умру?.. – осторожно поинтересовалась Даша. – Обязательно умрешь. Но потом, – философски заметил Сергей Гавриилыч. И добавил, – Не пельменями, хм-м…Глава 2
Когда Сергей… нет, все-таки Сережа снял с себя лабораторный халат, треники, клетчатую рубашку и майку-алкголичку, Даша окончательно уверилась, что без грибов тут не обошлось. Или грибо-пива. Или хотя бы сна… Потому как он был прекрасен. От ног до ногтей, пусть один из них, на ноге, был разбит надвое и пожелтел, пусть его кожа была покрыта растяжками у крупных бугров мышц, пусть его ноги заросли волосами от лодыжек и, клином, до пупка – все-таки он был прекрасен. Почти совершенен. Ровно до того «почти», чтобы не стать пластмассово-неправдоподобным – а значит, более-чем-абсолютно прекрасен. Аполлон греков – вторичен. Аполлон первобытного человека – истинен: Прежде всего должен быть сильным, выносливым, Достойным женщины с широкими бедрами и жирного куска мамонта… Даша часто думала обо всяком отвлеченном, когда стоило бы приземлиться. Это ей немного мешало, но, вероятно, даже берегло. Она помотала головой, отгоняя всякие глупости, уперла взгляд в пол, стараясь не смотреть на него, совершенно нагого перед ней. Сережа же поставил ногу на лавку, медленно сворачивая оставшийся высокий носок. Его член висел совсем спокойно. Равнодушно. Она все еще не понимала, как до этого дошло, но, очевидно, как-то да дошло. – М-м-мне подождать вас здесь, да? Я могу поохранять ваше полотенце. Мало ли. И потом принести его вам, да? Эт-то… Даша не знала, что надо говорить, так что как получалось, так получалось. Она усиленно продолжала смотреть под ноги, на белый кафель. Швы между плитками были белыми-белыми, без следа черной плесени. Стерильно-белоснежная душевая комната. Точнее, пока всего лишь преддверие душевой. Словно бы она попала в рай наяву. Словно бы – в СПА. Сережа потер босой ногой ногу, почесал бороду: – Нет, ты идешь со мной. Туда. –А. – Лучше разденься. – Почему? Раздвоенный ноготь смотрелся уродливо. Но мило. Наверное, на него уронили что-то тяжелое. Если уронили – то изначально подняли, стало быть – силы Сергей Гавриилыч был недюжинной… Но странно было думать об этом здесь. «В его наготе так много доверия, значит…» – не закончила мысль Даша. И стала радостно слушать учащенное биение своего пульса. Она рывком подняла голову: взглядом – мимо живота и лобка, сразу – глаза в глаза. Сережа пожал плечами: – Влажность. – А. – Да и тебе тоже лучше помыться. Пусть на тебе и были СИЗ, но осторожность, как водится, лишней не бывает. – А. И Даша попыталась рывком же снять с себя халат, кофту, футболку и лифчик, но застряла в них. Вернула. И стала снимать по очереди, одно за другим, толкая пуговицы из тугих петель. Обнажила руки, завязала волосы повыше, начала вытягивать ремень из пряжки… – Зачем вы смотрите на меня? – Не смотреть? – Это не ответ на вопрос «зачем», – прошептала Даша. Но Сергей Гавриилыч услышал. Замолк на минуту. Продолжил: – Да. – Что да?.. – переспросила Даша, стягивая через голову футболку. Футболка зацепилась за пучок, потянула за собой волосы. Жаль. – Правда, что то не ответ, – пояснил Сергей Гавриилыч. – Ответ: мне просто нравится на тебя смотреть. – Вы любите меня? – Мне нравится смотреть на тебя, – спокойно повторил он. – А. А почему тогда не встал? – Даша покраснела, опустила голову. Стыдно-стыдно-сты-ы… – Ты ведь не моя женщина. Это был бы бесполезный и довольно болезненный расход крови, – резонно и с некоторой грустью заметил Сергей Гавриилыч. «Какой у него сильный дух, какая сила воли!» – подумала Даша. Носказала другое: – Отвернитесь, пожалуйста. И расстегнула лифчик, сняла джинсы, трусы… Носки оставила: у нее были сменные. Сергей Гавриилыч этого не видел: к сожалению, отвернулся. – Я все. – Пошли. Номер скорой помнишь? – Помню. – А Светы, ну, которая с ресепшена?.. – Записан. Он кивнул и первым пошел к душевым, перекатывая тяжи мышц под кожей. Даша подумала, что у Сергея Гавриилыча невероятно красивая, пушистая попа. И что то, что красивая, было и так понятно, даже в одежде. Но то, что пушистая – знает только она. Даша улыбнулась сама себе и пошла вслед за ним, ее полная грудь качалась от шагов. Жаль, что номер скорой она знает, но он не записан. – потому как ей хотелось все забыть. Абсолютно и тотально все. И бегать в степи, не зная языка, Не зная людей и правил. Вместе с Сережей… Душевая была на рассчитана десять людей: пять мест справа и пять – слева. Белый кафель, пластиково-белые перегородки, белое мыло в белых мыльницах, которое смыливается в белую пену. Сергей Гавриилыч мылся спокойно и размеренно, повернувшись лицом к стене. Он массирующими движениями взбивал пену, растирал ее по своей коже… «И до чего все-таки похож на Пельменного Человека!» – подумала Даша. И вдруг заметила, что его лицо, руки и шея темнее, чем все остальное. Ультрафиолет. Она пристыженно опустила голову, выдавила порцию мыла и включила душ… Вода была ледяной. А по Сергею Гавриилычу и не скажешь, вот же – Даша осталась с мыльными руками и стойким ощущением, что кто-то как-то ее нагло обманул. – Дарья. – Да? – Осмотри меня на предмет грибниц. – Гри?.. – Такое ни с чем не спутаешь. Тут нет зеркал, да и лучше наощупь. Даша кивнула, быстро включила воду, смыв с рук мыло, – зажмурилась, повторила «мне-тепло-мне-тепло» десять раз, – и осторожно подошла к нему. Провела руками по спине – она была гладкой и, что даже странно, теплой. Затем ощупала ногу, каждую, от ступней (Сергею Гавриилычу явно было щекотно, но он держался, как мог) до ягодиц, после – сами ягодицы, мягко-твердые, сильные руки… Плечи мерно опускались, поднимались, в такт дыханию. Это было невероятно спокойно. Это было невероятно хорошо… И Даша подалась вперед, прижавшись к его теплому телу, раздавив упругую грудь о спину. Кожа Сергея Гавриилыча пахла так же, как и его куртка. – Что-то не так? – Нет, все хорошо… Извините, Сергей Гавриилыч. Сейчас, я почти закончила. Она с грустью отошла от него на пол шага – и провела ладонью дальше, от лопаток к шее. Влево. И вдруг, за ухом ее пальцы встретили продолговатый бугор. Мицелий. – Се-сережа… я, то есть, мне кажется… мне кажется, я нашла грибницу. Что мне делать, что делать? – к ее голосу примешивалась паника. Эту панику надо было убрать, надо было изжить, но Даша не могла и представить – как… Он пожал плечами: – Просто вытяни ее. Даша замерла. – Э? – Не бойся, она еще совсем молодая, никаких спор… Ты не заразишься. Хотя руки, конечно, потом стоит помыть. Так, Дарья, слышишь меня? Она кивнула: «я слышу». Сергей Гавриилыч, конечно, кивка не видел, но знал, что таковой был: – Тогда положи руку на гифу, всковырни пальцами и тяни на себя. Только осторожно. Ясно? – А м-может лучше скорая, а? Или Света?.. – Я в сознании. Нет необходимости. Даша обреченно кивнула. Нашла пальцами, вжала ногти, будто выдавливая прыщ – гифа пошла наверх, разорвала кожу… Даша вытащила белую, длинную нить. Бросила на пол, раздавила, остатки утекли в сток. А оставшаяся в коже Сергея Гавриилыча пустота заполнилась кровью. – Вам больно? Он вздохнул глубоко и устало – ему предстояло объяснять очевидное: – Гриб вообще умер, так как мой легкий дискомфорт можно назвать болью? Даша немедленно приложила ладонь к виску, выпрямилась – ее груди подпрыгнули и замерли: – Нет, сэр! Так точно, сэр! Очень жаль гриб, сэр! – Ну-ну. Сергей Гавриилыч одобрительно похлопал ее по плечу и пошел к полкам с чистыми полотенцами. Растер спину, руки, потряс головой, разбрызгивая воду… – Значит, не пельменями… – едва разборчиво сказал он. Но Даша разобрала. – Что, простите?.. – Я ничего не говорил. И он взъерошил волосы полотенцем, суша их. Причесал бороду пальцами, провел мизинцем по раковине уха… «До чего же похож на Пельменного Человека,» – отвлеченно подумала Даша. – Что теперь делать, Сергей Гавриилыч? – наконец осмелившись, подала она голос. Он накинул полотенце на бедра, отогнул край, повернул голову к ней: – Как что? Работать, конечно же. Растворы сами себя не замешают. Прошла секунда. Две. Три. – А, это, а как же?.. – Да, конечно, и то верно, и как я мог забыть, – спохватившись, сказал Сергей Гавриилыч, – сейчас обеденный перерыв. Но после попрошу не отлынивать, Дарья. В тебя ведь даже грибница не проросла. Это было резонное замечание. Даша кивнула и тоже взяла полотенце. – Поняла, Сергей Гавриилыч. Он лучезарно улыбнулся ей: – Вы подающий надежды сотрудник, Дарья. И это замечание было резонным.Глава 3
Даша очень устала в тот день. И сны ей снились беспокойные. В них были трупы, обшитые целлофаном, облитые дезраствором ящики трупов, а трупы были мягкие и хрупкие, ломались в руках с грибным хрустом, из надломов вылетала пыль черных спор. Даша и Сергей Гавриилыч тащили их в лес, закапывали, сбрасывали в канализацию, сжигали… Вместе. И все было так абсурдно и важно, так жутко – и странно, что ей было так легко. Легко от того, что она никак не может из этого выбраться. Легко от того, что никак не может ни на что повлиять… Это же сон. Утром Даша выпила граненый стакан чайного гриба, включила телефон и набрала абонента «Мама». Даша давно не говорила с ней. И зря, конечно, совсем зря. Длинный гудок – первый. Второй. Третий… По правилам делового этикета, невежливо звонить дольше пяти гудков. Но именно на пятом мама взяла трубку. – Алло-о, – сонно протянула Даша. Переключила на громкую связь. Поставила чайник: щелкнула и зажглась синим плита. Достала из холодильника вареные яйца: их Даша варила впрок. Во-первых, экономия, во-вторых… – Привет, дочь, – с помехами отозвался телефон. Так привычно, так по-родному. – А то все не звонишь и не звонишь. Думали, уж и не хочешь с нами разгова-аривать… Мама журила по-доброму. Это же мама. – Ну, знаешь, то то, то се… Я ведь не отдыхаю здесь. Я здесь вроде как работаю. – Вроде как? – Эй, ну не придирайся к словам, – ответила Даша, растянула рот в виноватой улыбке. Это же мама. –Да я ведь не в укор, – и мамина улыбка считывалась Дашей даже на этом конце трубки. От этого было тепло. И совсем немного тоскливо. – Соскучилась по дому поди? – Ну, та-ак… немножко. Но я ведь совсем недавно уехала из дому, в конце концов… Еще учебный год, может, приеду только зимой, а может, только следующим летом. «…если не разлажусь на всякое живое и сладкое,» – додумала Даша. Но говорить, конечно, не стала. Продолжила другое: – А тут особо и нет времени скучать. Сегодня хоть встала пораньше, а еще немножко и пойду в лабу, покопаюсь там с… со всяким, в общем, потом… потом вечер. Фразу Даша закончила совсем тихо. Почти неслышно из-за гула вскипающего чайника. Конечно, он вскипал: мутнел блестяще-металлический корпус, у носика собирался пар… Даша хорошо знала свой чайник. Почти так, как знала свою мать. – Но тебе как, нравится там работать? Не хочешь перейти куда-нибудь в другое место? Может, даже не по специальности, а что-то… более расслабленное. Знаешь, ты же говорила, что диссертацию в твоей лаборатории, – «твоей» звучало приятно, хотя не было правдой. Даша улыбнулась. Продолжила слушать. – …ты вряд ли сможешь написать, так? Я же ничего не путаю? Она не путала. Сама знала, что не путала, Даша знала, что не путала – и они даже обе знали, что Даша тогда сказала не «вряд ли смогу», а «хрен мне дадут ее написать», но… Иногда в их общении была уместна легкая лирическая недосказанность. – …так почему бы не найти более, ну, перспективное место? – Ну мам. Чайник затих и через пару секунд тонко засвистел: Даша выключила комфорку. Кинула в кружку пакетик чая и залила его крутым кипятком. Ручка чайника была горячей, но не до ожога. Она надеялась, что не до ожога… – Но тебе разве не хочется лучшего? Да и, знаешь… это точно не что-то опасное? Ты как-то говорила про то, что работаешь в респираторе и… обмундировании, в общем. Это все не спроста, а? Может, не стоит оно того? Даша кинула в чай сахар, разбила яйцо о стол: это получилось очень громко. «В следующий раз лучше ложкой,» – подумала Даша. За окном начал капать, червями стекать по стеклу дождь. – Даша, мне что-то не спокойно. Еще и сон какой-то снился… – Какой? – Не помню уже. Беспокойный. И, кажется, про тебя. У меня такое чувство, что про тебя, понимаешь, Даш? – Понимаю. – Это ведь не что-то не?.. – Нет-нет, мам, точно. Все в рамках этого, как его… в рамках, в общем, – закончила Даша. – Сегодня же не пятница, значит, сон был все равно не вещий! И зачерпнула белую, жидкую у желтка мякоть яйца. Несоленую – это зря… – Смешная ты, Даш. – А что? – Пятница же. Ложка замерла в руке Даши, и она поняла: и впрямь пятница. С четверга на пятницу – вещие сны, Правдивые сны О трупах и грибах. – Ой, да глупости все это, – отмахнулась Даша, посыпала яйцо крупной солью, зачерпнула ложкой. Желток был совсем ледяным. – Ну, это да, конечно, – без особой уверенности протянула мама. – Ты, как деятель науки, в суеверия не веришь? – Ой, ну ма-ам, какой я «деятель науки»… бездеятель. И, пожалуй, даже верю. И все равно мне кажется, что переживать не о чем. Даша раскрыла клипсу на пакете с хлебом, взяла кусок: белого, сладкого. – Ну, не о чем так не о чем, – согласился голос в трубке. Зашуршал ветер: мама куда-то шла. – Слушай, Дашь… – Что такое? – Я знаю, что ты у меня умная девочка. И взрослая. Но все равно пообещай мне, что не будешь вмешиваться ни во что опасное, ладно? Даша отхлебнула чай: прекрасный вкус. Прекрасный сахар. Главное, что сладкий. Вдруг, спохватившись, вытащила ложечку из кружки: отсутствие женихов и, в перспективе, замужества, Даше виделось крайне нежелательным. Даша все пыталась вспомнить, когда же, так давно, она не вытащила ложечку?.. Не вспоминала. И надежда продолжала питаться слабой на события памятью. – Ну, это уже какая-то паранойя, я считаю, – заметила Даша, поставила руку под щеку. – В какое опасное? Я работаю с самыми мирными существами на планете! Вот зайдешь – слева стенды со слабыми растворчиками солей и кислот, порошки и суспензии белков… Благодать, мама. Наденешь перчатки, помешаешь всякие жижи, загрузишь в центрифугу… Знаешь, а ведь центрифуга самая опасная в моей жизни вещь. Страшно жужжит, просто ужжжас… Ветер в трубке стих: значит, мама куда-то пришла. А Даша закатила глаза и схватилась за сердце, но все же продолжила: – В общем, кошмар. Но после – грибы… Знаешь, а мне нравится работать на грибницах даже больше, чем в таких, около-химических задачах. – Потому что?.. – Ну… Мальчик, который тоже стажер, в противогазе не такой болтливый. Знаешь, мам… Даша затихла, не зная, что сказать. Она всегда говорила, что было нового, что было вчера. Но что-то не хотелось – ни верить, ни говорить о том, что было… Нет, впрочем: верить все-таки хотелось. – Что такое, дочь? – Ну, это… а нового ничего. Все как обычно, в общем. Ни-че-го… – Понятно, – сказала мама. Повисло молчание. Даша еще отпила чая, взялась за второе яйцо: в этот раз разбила чайной ложкой. Тихо-тихо. – Ну, это… мне скоро уже уйти. Пока, наверное? Я тебе завтра утром позвоню, ну или, это, напишу, ладно? – Хорошо. Приятного аппетита, Даш. – И тебе. И тыкнула на кнопку завершения вызова. До выхода оставалось около сорока минут. Даша вспомнила о пельменях – о том, что они в морозилке – о том, что один или два из них могли бы быть сварены, могли бы остыть… Затрясла головой, отгоняя всякое, потянула на себя дверцу: в холодильнике стояла пустая бутылка от пива. Того. Инновационного. – Кто же мне его дал? Кто же?.. Почему-то она никак не могла этого вспомнить. Никак. За окном серое небо все также опадало дождем. Медленно подступала осень.Глава 4
Паша очень старался. Он высунув язык крутил кнопку на дозаторе, открывал пальцем левой ноги эппендорфы, плевал в образцы, не жалея слюны, – знал, какой у него во рту чудесный ph, – обогащал слюну кровью… И все же Пашу не покидало ощущение, что он что-то делает не так. – Па-ашечка, – Даша положила ладони на его руки, не в силах на это смотреть, – Давай ты помоешь пробирки, Пашечка? Поверь, это важно, очень и крайне важно, да-да-да… Ну, пойдем, начнем вместе уже… Паша медленно покачал головой: – Нет, я и так виноват. Оставил тебя вчера… Заставлять товарища работать сверхурочно из-за собственной слабости, глупости, недостойности… это ужасно. Знаешь, вчера было какое-то, ну… странное помутнение, – он замер, обернулся на свою напарницу. Взгляд его болотно-зеленых глаз стал пронзительным. Острым. «Гриб придал глубины его примитивной натуре,» – немедленно поняла Даша. – Ну, да… Но так уж обязательно так.. Перегружаться? – Само собой! – решительно ответил он, попытался сбросить со своих рук Дашины, но это было непросто: кружок армрестлинга оставил на Даше некоторый след. – Ну-ну, успокойся… Паша, а ты… ты помнишь, что было вчера? – аккуратно, как можно более тактично поинтересовалась Даша. – Ну конечно, – невозмутимо ответил Паша. Наконец, справился с ее дружеским захватом и вернулся к порче лабораторного оборудования. – У тебя, это, заболел живот. Так? Даша кивнула. Пристыженно. Выходит, лживо. Паша снова схватился за дозатор. – Тогда я, того, позвал тебя, ты не ответила, я позвал тебя без респиратора… – Ага… – Потерял сознание и очнулся уже дома. – Разве не в?.. – Даша остановилась, не зная что сказать. В больнице? В боксе для переодевания? На лестничной площадке? На руках у Сергея Гавриилыча?.. Каждый последующий вариант был хуже предыдущего. Даше его было жаль. Бесконечно жаль, но все-таки… – Разве не где? – Паша нахмурился. В складке между бровей отчетливо выступали гифы. И, кажется, черные точки на них: начали образовываться споры. – Да нигде, Паша, – Даша улыбнулась, ласково провела по его локтю. Локоть был липким и пах медом. – А давай все-таки посуду помоем? Сергей Гавриилыч сказал, что почти кончилась посуда. Сам сказал! Сам! Паша глубокомысленно кивнул. Повесил дозатор, не сняв «носик», взял в руку пробирку с чем-то, вылил что-то, сполоснул… – Странно, что пробирок не хватает. Я ведь только что помыл как минимум двадцать, – Паша обреченно вздохнул, взял следующую. Всего грязных пробирок было пять. Даша решительно сняла с сушки чистые, поставила штатив возле раковины – Паша следил за ней. Сказала: – Эти тоже грязные. – Вся наша деятельность не более избыточна и бесполезна, чем само наше существование. Гниение. Свечение, – закончил мысль Паша и взял ёршик. Даша же стянула перчатки из черного латекса, быстро набрала сообщение, не думая о словах и том, как они звучат: «Паша не держится совсем. Помогите, ну как-нибудь! Сергей Гавриилыч, я не знаю, что мне делать.» Тут же высветился ответ: «Хорошо, Даша». «Он написал не ок?..» – растерянно подумала Даша. Странно. Но были вещи и страннее. Когда Сергей Гавриилыч загородил своим мощным торсом дверной проем, Паша в тринадцатый раз перемывал одни и те же десять пробирок, не жалея соды, воды и сил. Три из десяти были в трещинах от недюжинных толчков ёршика, но пока держались. Пока. – Здравствуйте, Сергей Гавриилыч, – прошептала Даша, задрав к нему подборок. Он пошевелил ладонью у виска: «не слышно». Ладони у него были натруженные, Мозолистые ладони. Даже странно. Даша поднялась на цыпочки, он чуть нагнулся, совмещая свое ухо с ее губами: – Сергей Гавриилыч!.. Что делать-то будем? Он совсем, ну… как гриб. Каждое слово оседало на его щеке влажным паром. Спохватившись, Даша протерла щеку Сергея Гавриилыча полой халата. Тот тяжело вздохнул: – Что ж с ним делать, говоришь? Что ж… видать, надолго его не хватило. И впрямь, совсем почти гриб уж. Сергей Гавриилыч говорил чуть понизив голос, но не шептал. – То есть?.. – Ну, – басисто протянул Сергей Гавриилыч, распрямляясь во весь своей внушительный рост. – Павел, как вы себя чувствуете? Паша замер. Пробирка со стуком выпала из его рук и все-таки разбилась. Он медленно, тягуче повернул голову – его рыжее в веснушках лицо озарила улыбка, счастье: – Прекрасно, Сергей Гавриилыч! Никогда я еще не чувствовал такой легкости во всем мне, такого подъема душевных и физических сил. Не знаю, с чем это связано, но я готов ходить по воздуху, я готов летать, ползать, пронзать собой плоть Земли! Паша раскинул руки, вскочил на раковину – раковина погнулась, металл порвался вдоль – Паша свалился. И тут же вскочил, точно повторяя заключительную партию королевы лебедей из балета Чайковского… Как мог повторял. Отдаленно – вполне похоже. Если только закрыть глаза на ряд нюансов… Даша зажала рот руками и отвернулась. Нет, повернулась снова: все же это было интересно. – Ага, – печально кивнул Сергей Гавриилыч. – Хорошо… А что ты думаешь о цели науки? – Грибы, – незамедлительно ответил Паша. – Только грибы. – Цель стажировки?.. – Грибы! – Может, зарплата? – Отнюдь, – вдруг как-то устало вздохнул Паша, пожал плечами. И проникновенно вгляделся прямо в Дашины глаза, – Я был полон иллюзий, но прозрел и… Стекло предполагает стеклянность, а пиво – пивность. А живо – живность, а лак – лаковость… Лак-лак… Паша опустился на четвереньки и начал увлеченно лакать осколки стекла с пола. Сергей Гавриилыч улыбнулся, лицо его потеплело, и он покачал головой: – Ай да стажер, ай да сукин… В общем, случай клинический. Потрясающе! – Почему же потрясающе?.. – тихим голосом поинтересовалась Даша. Пашу она начинала побаиваться. Кажется, на то было достаточно причин – она медленно отступила на пару шагов назад, встала чуть за широкой спиной Сергея Гавриилыча. Здесь было спокойно. Во всяком случае, более спокойно, чем… – Никогда не видел столь стремительного перехода от нашего с вами…. В общем, привычного нам поведения к грибидизации. – Может, гибридизации? – осторожно уточнила Даша, выглядывая из-за руки завлаба. Паша теперь лакал не просто стекло, а стекло, смешанное с кровью. Впрочем, это не было неожиданностью. – В каком-то смысле. Но, мне видится, грибидизация термин более точный. Как бы то ни было… надо предотвратить распространение спор. – Вместе с предотвращением распространения Паши? – догадалась Даша. Сергей Гавриилыч улыбнулся еще шире, обернулся и потрепал ее по голове: – Во всех смыслах. Даже удивительно, что ты так все понимаешь… стажер. Культу нравятся такие люди. И мне нравятся. Она благодарно кивнула. В груди стало тепло, радостно, будто бы… «Нет, это не любовь, совсем не любовь! Просто я очень хороший работник,» – сказала себе Даша. И повторила еще пару раз. Она сглотнула слюну, собрала мужество в кулак и вышла из-за спины Сергея Гавриилыча. Пришло время действовать!.. Вдруг Даша истово захотела вспомнить, что же было после «да будет воля твоя»: она постоянно забывала. А зря. – Может, лучше вы?.. – Испугается, – с сожалением заметил Сергей Гавриилыч. – Грибы боятся доминации. Агрессия, суета, гиперактивность…. Хотя могу и я, конечно. В конце концов, не первый раз… Сергей… нет, Сережа размял плечи, поиграл мускулами под лабораторным халатом. Даша отрицательно покачала головой. И начала: – Пашечка, – начала она, пытаясь доверительно заглянуть ему в глаза. Но Паша смотрел в пол. «Эх, Паша, Паша… надеюсь, тебя ждет лучшая жизнь. Жизнь без боли, необходимости много думать и переживать за меня… Тебе стоило прожить побольше и побеззаботнее. Кто знает, может, ты и наверстаешь упущенное уже в виде гриба,» – подумала она сочувственно. И повторила: – Паша. Он поднял взгляд. Абсолютно довольный взгляд, надо сказать. – М?.. – Сергей Гавриилыч, – Даша пальцем показала на Сергея Гавриилыча, стоявшего чуть поодаль, – сказал, что уже пора?.. – Спать, – подсказал тот. – Да, точно! Паша, пора спать вот в… э-э… Даша просяще обернулась на Сергея Гавриилыча, моля о помощи и поддержке. Он раскрыл ладонь, – «один момент», – выдвинул один из ящиков, достал оттуда плотно сложенную армейскую сумку, расправил, отошел на два шага назад, не смотря гриба-стажеру в глаза… Паша ждал. Последний раз пережевал стекло, плюнул. Вот что бывает, когда действуешь без ТЗ. Но отступать было некуда. Наверное. – Вот в этой сумке, конечно же, – радостно произнесла Даша, всплеснула руками. – Ну, давай, Паша, укладывайся поудобнее… Он кивнул, забрался, странно, не по-человечески, но и не по-звериному перебирая конечностями, и лег. Только рыжая челка беспокойно торчала из сумки, радостно блестели глаза… Сергей Гавриилыч поправил воротник халата и осторожно подошел, подняв брови, и одним движением застегнул сумку. Сергей Гавриилыч всегда поднимал брови, когда на чем-то сосредотачивался. Гриб внутри дернулся, но ничего не разорвал. Крепкая сумка. Хорошая. И друг Даша поняла, что сумка используется так не в первый и, может, не во второй раз… Даже не то что поняла. Скорее почувствовала. И вдруг на нее накатил страх. Ужас, дрожь, тотальное неверие, что Паша – такой, что Паша – теперь там, хотя она его и жалела, по нему и не тосковала… Сергей Гавриилыч подошел со спины и уверенно и крепко обнял ее. – Сережа… – выдохнула Даша, прижалась щекой к его широкой руке. Хотя бы к чему-то. Чему-то живому, чему-то теплому, чему-то человеческому. – Ну-ну, Дарья, – сказал он. «Какой у него приятный голос,» – подумала Даша. Раньше она не думала, какой у него голос. Как-то незачем было. А сейчас… – Ты хочешь уйти, Дарья? Я пойму, если так. Здесь работать… довольно опасно. Не то чтобы мы не говорили этого нашим стажерам, но… Даша потрясла головой. Снова прижала щеку: – Да нет, не хочу я никуда… Паша все равно был дурак, может, ему так даже лучше. Он ведь не умер? – Ну, в каком-то смысле… Думаю, это сложный философский вопрос. Смотря что считать этим, как его… – Пашей? – Да, им самым. Думаю, как грибы они даже… приятнее. И во всяком случае более бессмертны. – О как… Даша подумала, что Паша, оказывается, не такой уж и дурак. Пусть он не-дурак и не вполне осознанно, не по своей воле не-дурак – вот так парадокс… Сергей Гавриилыч разжал объятия. Потянулся, разминая руки, легким движением перекинул сумку с Пашей через плечо, тот в ответ недовольно замычал, но, впрочем, не слишком настойчиво. – Ну что ж, стажер, пойдем в теплицу. Надо бы вернуть гриб туда, откуда этот идиот его вчера взял… Удобрим, опять же, – договорил он и безмятежно улыбнулся. Даше начинала нравиться эта улыбка. Не такая уж и демоническая, в конце концов… – Так точно! – Даша резво отдала честь и пошла, едва успевая за размашистыми шагами Сергея Гавриилыча. Распределение длины ног явно было не в Дашину пользу.Глава 5
Никогда до этого Даша не надевала СИЗ с таким усердием, не подгоняла так плотно одно к одному и не расходовала там много одноразовых перчаток: все они сидели неровно. Все они могли сидеть лучше. А Сергей Гавриилыч рядом с ней одевался совершенно спокойно. В каждом его движении и взгляде на беспокойно копошившуюся сумку сквозила какая-то странная тотальная обыденность. – А вы с кем обычно занимаетесь тру… то есть, грибо-стажерами? – спросила Даша, поправляя бахилы. – Трупами, Дарья, трупами. Давай говорить прямо, хотя бы друг с другом, – Сергей Гавриилыч улыбнулся, кажется, вполне дружелюбно. Расплолагающе. …нет: это улыбнулся Сережа. «До чего он похож на кота, когда улыбается. Бородатого кота,» – подумала Даша и тоже улыбнулась. – И все-таки? – И все-таки обычно я ими занимаюсь один, – беззаботно ответил Сережа, не переставая улыбаться. – Обычно стажёры не становятся грибами поодиночке. Так что обычно у меня в два раза больше работы с этим связанной… – И они каждый раз так громят лабу? Да ну? – ее глаза округлились. Сережа помотал головой, смотря куда-то вниз, на руки: – Не-е… обычно они возвращаются в землю раньше. Сказал же, не ожидал, что он окажется такой… эм, благодатной средой. Он засмеялся. Смех его был громким, раскатистым, заразительным… Заразительный. Зараза. Паша?.. – А.. Аха-ха… этот, Паша еще не заразный? – проглатывая смех, спросила Даша. – Был незаразным: было вполне очевидно даже фенотипически, что споры находились в такой, терминальной стадии, а вот сейчас… Без лишних уточнений Даша молниеносно натянула противогаз. И добавила колпачок сверху. Сергей Гавриилыч – все то же самое, но более молниеносно. Он взял в одну руку сумку, кивнул Даше: «ну, с Богом», и они вышли в «заразную зону». «Как все-таки быстро сбылся сон…» – подумала Даша. Это было даже немного скучно. Когда Сергей Гавриилыч взял скальпель и начал расчленять Пашу, аккуратно срезая кожу, стараясь не повредить гифы, тот сначала немного морщился, постанывал, но скоро совсем успокоился. На его лице было безразличие. Даша указала на тело, на ближайшую грядку грибницы: «вот он и стал совсем гриб». Сережа простер руки к небу: «стал высшим существом». В одной из рук он все так же сжимал скальпель… – как ни странно, они понимали друг друга с полуслова. Или даже с полужеста. Когда одна из ног разделилась на кость, мышцы и фасции, Паша немного удивился, подвигал обрубком ноги – и всего-то. Даша поставила пальцы в перчатках к углам Пашиного рта, растянула его в улыбку, отвела руку в сторону, ладонью вверх: «почему радостен»? Сережа срезал ткань и кожу на другой ноге, провел скальпелем вдоль портняжной мышцы. Паша не дрогнул: «нет нервов, все забрал гриб». Даша кивнула, и принялась раскладывать куски Паши по пластиковым контейнерам, рассматривая, где больше гиф, где меньше… Работа шла быстро и легко. Послышался хруст: Сережа вскрыл его череп. Мозг еще оставался розовым от крови, от жизни, и все-таки он был вдоль и поперек увит серо-белым, с черными крапинками, мицелием. Когда скальпель коснулся его, вспорхнуло облачко спор. Даша отвернулась, чтобы не видеть этого, ее все-таки трясло. «Это все с непривычки,» – повторяла она себе, – «это все с непривычки». Тяжелая рука легла на ее плечо, подбадривая. Крови почти не было: ее выпил гриб. Ведь грибы очень любят влажность, Ведь грибы без влаги не могут. Сережа поднял руку, указал на Дашу, на грядки грибниц, опустил кисть, перебирая пальцами: «полей пока, ок?» Даша кивнула: «ок».К концу рабочего дня стажер Павел окончательно перестал быть стажером Павлом. В любом виде. А почва теплицы обогатилась микроэлементами, белками, жирами… гифами.
Последние комментарии
5 часов 4 минут назад
10 часов 8 минут назад
17 часов 56 минут назад
20 часов 27 минут назад
20 часов 35 минут назад
2 дней 7 часов назад