Испанская эстетика. Ренессанс. Барокко. Просвещение [Коллектив авторов -- Искусство] (pdf) читать онлайн

ИСТОРИЯ
ЭСТЕТИКИ
В ПАМЯТНИКАХ
И ДОКУМЕНТАХ

ИСПАНСКАЯ
ЭСТЕТИКА
РЕНЕССАНС
БАРОККО
ПРОСВЕЩЕНИЕ

МОСКВА
«ИСКУССТВО»
1977

7И
И 88

Редакционная
коллегия

Председатель

м.

ф.

овсяпников

А. А. АНИКСТ

I В.

Ф. АСМУС

I

к. м. долгов
Л. я. зись
М. Л. Л И Ф Ш И Ц
А. Ф. Л О СЕ В
В. П. ШЕСТАКОВ

Составление,
вступительная статья
А. Л. Ш ТЕЙНА

Комментарий
А. Л. Ш ТЕЙНА
и И. В. БРАГИНСКОЙ

Научный редактор
С. Л. В О РО Б ЬЕ В

И

10507-150
П О Е ,П 1 Ч

»77~

15-76

©

Издательство «Искусство», 1977 г.

©

Скан и обработка: glarus63

СОДЕРЖАНИЕ
А. Л. Штейн
Четыре века испанской эстетики
7
ЭНРИК Е ДЕ В И Л ЬЕ Н А
ИСКУССТВО СЛАГАТЬ СТИХИ

(Перевод М. Абезгауз)
63
П О С В Я Щ Е Н И Е И П И СЬМ О.
КОТОРЫЕ М АРКИЗ ДЕ С АН ТИ ЛЬЯН А
ПОСЛАЛ КОННЕТАБЛЮ ПОРТУГАЛИИ
ВМЕСТЕ СО СВОИ М И С О Ч И Н Е Н И Я М И

(Перевод П. Кореневского)
67
ХУАН Д ЕЛ Ь Э Н С И Н А
ИСКУССТВО КАСТИЛЬСКОЙ П О Э ЗИ И

(Перевод М. Абезгауз)
77
ХУАН ДЕ ВАЛЬДЕС
И З «ДИАЛОГА О ЯЗЫ КЕ*

(Перевод Э. Чашипой)
91
БАРТОЛОМ Е Д Е ТОРРЕС ИААРРО
ПРОН АЛ Л АД И Я

(Перевод М. Абезгауз)
101
ХУАН ХАУРЕГИ-И-АГИЛАР
Д И А Л О Г П РИ РО Д Ы , Ж И В О П И С И И СКУЛЬПТУРЫ ,
В КОЕМ ОСПАРИВАЮ ТСЯ И ОП РЕД ЕЛЯЮ Т СЯ
ДОСТОИНСТВА ДВУХ ИСКУССТВ

(Перевод П. Грушко)
104
ОСТРОУМ Н ОЕ С РА В Н Е Н И Е
Д РЕ ВН ЕГ О И С О ВР Е М Е Н Н О ГО ,
СД Е Л А Н Н О Е БАКАЛАВРОМ В И Л Ь Я Л О Н О М

(Перевод Е. Лысенко)
110
ОТВЕТ Л О П Е ДЕ ВЕГИ К АРПИО ПА П И СЬМ О,
Н АП И СА Н Н О Е ЕМУ НЕКИМ С ЕН ЬО Р О М
ПО П ОВОД У П О В О Й П О Э ЗИ И

(Перевод Е. Лысенко)
116
П ОЛ ЕМ И ЧЕСК И Е СТИХИ Л О П Е ДЕ ВЕГИ.
ГОН ГО РЫ , КЕВЕДО. СОНЕТЫ ГОН ГОРЫ
, а также то большое
значение, которое Эррера придает декоративной стороне поэзии, дей­
ствительно делает его предшественником Гонгоры.
Но при всей близости эстетики н творчества Гонгоры к позиции
поэтов Высокого Возрождения существовали и принципиальные отли­
чия. Они-το и делают Гонгору фигурой вполне оригинальной.
Глубоко уважая античность и желая получит!» авторитетную под­
держку своих «Поэм одиночества», Гонгора просил высказаться о сво­
их поэмах знатока античной ноэзин Педро де Валенсию. Письмо этого
ученого мужа весьма любопытно. Педро де Валенсия говорит: для
того, чтобы исполнить дело хорошо, надо обладать тремя качествами—
талантом, искусством, опытом. Автор письма ставит талант Гонгоры
очень высоко, выше греческих и латинских поэтов. Он признает за ним
опыт, то есть навык, сноровку, но критикует за необузданность и без­
заботность, а с другой стороны, за излишнее пристрастие к остротам
и каламбурам.
Педро де Валенсия отвергает все запутанное, перевернутое, при
чудлиио наносное. Он приводит примеры из античной поэзии и про1 Цит. по: V а 1 Ь и е n a P r a t , Angel. Historia de la literatura española, Quinta
edición, t. I, Barcelona, MCML, Editorial Gustavo GIH, p. 553.
2— 2174

33

А. Л. ШТЕИН

кламирует ясность, как важнейшее достоинство литературного твор­
чества. Как видим, почтенный ученый в вежливой форме отклонил то,
что составляло основу поэзии Гонгоры.
Просто враждебным по отношению к автору «Поэм одиночества»
было письмо, написанное анонимом, скрывшимся под личиной друга.
Интересно, что язвительный автор письма считает нужным противо­
поставить «Поэмы одиночества» той высокой репутации, которую за­
воевали прежние поэтические создания Гонгоры. Он обвиняет Гонгору
в том, что его новое произведение непонятно, советует ему не ставить
себе в заслугу того, что он затруднил испанский язык, и поскорее
исправить свои ошибки.
Автор письма исходит из эстетических критериев эпохи Возрожде­
ния, которая требовала ясности. Очень примечательно то, что и за­
щитники поэмы Гонгоры, ее комментаторы старались доказать, что он
пишет ясно, и таким образом подвести его под старые испытанные
критерии.
Иную позицию занял сам Гонгора. Его письмо в ответ на критику
анонима— документ первостепенной важности. Язвительное не менее
письма критика, проникнутое сознанием своего таланта и достоинства,
письмо это раскрывает самую суть эстетики барокко.
Прежде всего знаменательно, что Гонгора рассматривает себя как
зачинателя новой манеры: «Даже будь манера моя заблуждением, я
гордился бы тем, что положил чему-то начало; ведь начать дело более
почетно, чем завершить его».
По мнению Гонгоры, польза от его поэм в том, что «неуверенный
разум, изощряясь в размышлении, трудясь над каждым словом (ибо
с каждым занятием, требующим усилий, разум укрепляется), постигал
то, чего не смог бы понять при чтении поверхностном: итак, надо при­
знать, что польза тут — в обострении ума, и порождается она темно­
той поэта».
Есть в «Поэмах одиночества» и возвышенное. Задача, которую ста­
вит перед собой Гонгора, заключается в том, чтобы создать возвы­
шенный, героический язык. Латинский язык приспособлен к героиче­
скому слогу. Поэтому Гонгора ставит своей целью поднять испанский
язык до совершенства, то есть до высоты латинского.
Это преклонение перед латинским языком сближает Гонгору с
гуманистами Возрождения. Но создает он поэзию, очень не похожую
на поэзию Ренессанса.
Гонгора гордится тем, что невежды не поняли его поэмы. Легко
заметить, что этот выпад против невежд свидетельствует об аристо­
кратизме эстетической позиции Гонгоры. Но Гонгора имеет в виду не
просто представителей народа, хотя народ поневоле входил в число
необразованных людей.
34

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

Наконец, утверждение того, что поэмы его заключают в себе при­
ятное, снова возвращает нас к тому пункту, который Гонгора выдви­
гал, говоря о полезном. Такая манера вызывает раздумье читателя.
Тем большее удовольствие испытывает он, когда под покровом темно­
ты находит истину и убеждается в своей правоте.
Гонгора первый решается открыто защищать темноту поэзии. Он
защищает не свою эрудицию, а особую эстетическую задачу, которую
ставит перед собой, защищает «темный стиль» как источник эстетиче­
ского удовольствия.
Гонгора изложил эстетические принципы, характеризующие его
как представителя эстетики барокко. Для объяснения истоков таких
эстетических воззрений надо обратиться к творческой практике Гон­
горы, к его поэзии.
Буржуазная критика предлагает свои объяснения особенностей
стиля Гонгоры. Обычно объясняют их влиянием арабско-андалузской
поэзии, позднеримской риторики и даже латинской средневековой
поэтики X II века. Эти влияния несомненно сыграли свою роль в фор­
мировании поэтического стиля Гонгоры. Но почему он обратился к
этим источникам и почему развивал поэзию именно в этом направле­
нии, подобного рода толкования не объясняют.
Выводить эту эстетическую позицию надо из отношения Гонгоры
к современной ему действительности. Гонгора отталкивается от этой
действительности, эстетически не приемлет ее как действительность
прозаическую и безобразную. Но особенность его позиции заключает­
ся в том, что он переносит центр тяжести с содержания на форму
и стиль, стремится в формальной изощренности найти прекрасное.
Гонгора преобразовывал свой поэтический язык по образцу ла­
тинского, изменял общепринятый порядок слов, насыщал свой словарь
латинскими и итальянскими заимствованиями, употреблял испанские
слова в смысле отличном от обычного, а главное, перенасыщал свой
стиль метафорами, гиперболами и другими сложными фигурами.
Стиль Гонгоры подчинен в его поэмах определенной задаче —
превратить реальный мир в некий иллюзорный, фантастический, похо­
жий на декорацию и феерию.
«Темный стиль» Гонгоры порожден именно нарочитым стремлени­
ем сделать сложной, темной и затрудненной саму манеру выражения
своих мыслей.
Этой темноте контрастно противопоставлен человеческий разум.
Будучи увлечен и завлечен этой темнотой, разум проникает сквозь
нее и рассеивает ее, постигая истину.
Стиль Гонгоры получил название «культеранизм» от латинского
cuitem (изящно выраженный). Это стиль изощренный и изысканный
и одновременно темный.
2*

35

A . Jl. Ш ТПИН

Среди противников Гонгоры были не только анонимные критика­
ны, второстепенные литераторы или ученые педанты. Среди них были
и такие крупные и исторически прогрессивные писатели, как Лопе де
Вега и Кеведо. Полемика между ними шла несколько лет. Мы даем
в этом сборнике образцы такой полемики, в ряде случаев чрезвычай­
но остроумной. Она часто приобретала личный и скандальный харак­
тер. Но за всем этим скрывались принципиальные и весьма сущест­
венные вопросы. Отношение Лопе де Веги к Гонгоре выражено в его
ответе на письмо некого синьора но поводу новой поэзии.
Объективный и доброжелательный Лопе признает талант Гонго­
ры. Он так высоко ценит его, что ставит Гонгору выше Лукана и
Сенеки. Но Лопе де Вега категорически против темноты и двусмыс­
ленности стиля Гонгоры, против перегрузки стиха излишеством укра­
шении. Поэзия должна стоить большого труда сочинителю, но малого
читателю. Интересно, что в качестве положительного образца Лоне
противопоставляет Гонгоре Эрреру.
Кеведо выступил против Гонгоры с уничтожающей сатирой
«Культистская латиноболтовня». Он вывел в ней даму, помешанную
па культеранизме. Сатиру Кеведо можно сравнить со «Смешными
жеманницами» Мольера, в которых великий французский комедиограф
высмеял аналогичные явления французской литературы.
Но никакие нанадки больших и малых противников культераиизма не могли помешать тому, что стиль этот распространялся, как
болезнь. Удельный вес этого направления в различных европейских
литературах различен. Но существенно то, что «культераиизм», буду­
чи национальным испанским явлением, перекликается с аналогичными
явлениями в других европейских литературах. Уже в XVI веке в Анг­
лии возник так называемый эвфуизм. На рубеже XVI и XV II веков
в Италии появился маринизм (по имени поэта Марино). В XVII веке
во Франции сложилась так называемая «прециозная литература».
Для всех этих явлений характерно не только стремление проти­
вопоставить литературу простонародному читателю. Главное здесь в
том, что прекрасное отыскивается в замысловатом, запутанном, темном, противоположном простоте и естественности природы.
Направление поэзии, избранное Гонгорой, не было его личной
прихотью. Оно отвечало потребностям литературы XVII века.
Это подтверждается и другими фактами. Кеведо был неприми­
римым противником Гонгоры и в течение многих лет полемизировал
с ним. Сам Кеведо создал стиль, который получил название «кон·
септизм». При всем отличии от «темного стиля» Гонгоры консептизм
находится с ним в несомненном внутреннем родстве. Определяя отли­
чия консептизма от культеранизма, историк испанской литературы
Мериме-Морлн писал: «Консептизм, это мысль, культераиизм, это сло­
36

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

во» К Определение это, конечно, недостаточно. Но нечто существен­
ное оно выражает.
Название стиля консентизм происходит от слова concepto —
острая мысль, суждение. Менендес Пелайо отметил роль мысли, ин­
теллектуального начала в искусстве Кеведо. Задача, которую ставит
перед собой Кеведо, — выразить острую мысль, причем выразить ее
в самой емкой, лаконичной форме. Кеведо стремится подчинить фразу
выражению смысла, и при этом остроумного смысла. Но именно бла­
годаря емкости фразы, она становится трудной для понимания. Стиль
Кеведо, в отличие от «темного стиля» Гонгоры, именуется «трудным».
Трудность этого стиля связана с тем, что Кеведо как художник эпохи
барокко ищет в самой действительности контрастов и противоречий,
играет на этих контрастах. И для него важны в искусстве поиски
необыкновенного, утонченного, рискованного. По он ищет этой воз­
можности па путях сатирического изображения испанской жизни. Он
идет к этому путем гротеска и карикатуры, преувеличения и обостре­
ния пороков действительности и человеческого уродства.
Стиль Кеведо, изобилующий острыми гротескными сопоставления­
ми, нагромождением замысловатых метафор и гипербол, игрой слов
и каламбурами, — трудный стиль. Это сближает его с Гонгорой, дела­
ет типичным представителем искусства барокко.
Но в рамках этого искусства Кеведо представляет собой иное
отношение к жизни. Он ищет красоту не в уходе от нее, как Гонгора,
а в том, чтобы путем остроумной мысли обострить ее противоречия
и довести их до уровня художественной выразительности.
В своих стихах, романе «История жизни пройдохи Паблоса» и
особенно в сатирических очерках «Сновидения» Кеведо заложил осно­
вы консептизма. Систематизатором и теоретиком консептизма стал
Грасиан. Больше того, Грасиан стал теоретиком всего испанского
барокко, и теоретиком незаурядным.
В своей знаменитой работе «Остроумие, или Искусство изощрен­
ного ума» Грасиан формулирует принципы барокко так же ярко, как
Буало в своем «Поэтическом искусстве» формулирует принципы клас­
сицизма. Но французская культура была в X V II—X V III веках в цент­
ре внимания человечества, и француз Буало оказался центральной
фигурой эстетики этой эпохи. Испанец Грасиан — писатель страны,
которая превращалась в провинцию Европы. Он уходил в тень и дол­
гое время не был замечен и признан.
Теория Грасиана — плод высокой культуры. Труд его буквально
перенасыщен культурными реминисценциями. Буржуазная критика
ищет зачатки его идей в глубокой древности, стремится установить
1 М è г i ili 6 e - Μ о г 1 е у, A history of Spanish literature, New York, 1930, p. 233.

37

А. Л. ШТЕЙН

множество предшественников. Обычно указывают, что Грасиан шел
от «Риторики» Аристотеля. Это не вполне точно, но известные осно­
вания для подобного утверждения есть. Имели для Грасиана значе­
ние и другие античные теории языка и стиля.
Автор книги о средневековой латинской словесности Курциус
устанавливает связь поэтики Грасиана со средневековой латинской
литературой К
Эстетика Грасиана представляет собой новую оригинальную сту­
пень в развитии эстетической мысли. Но она многими нитями связа­
на с испанским Ренессансом.
Само название книги Грасиана «Остроумие, или Искусство изощ­
ренного ума» (Agudeza у arte de ingenio) может быть до конца понято
только в контексте литературы Ренессанса.
Исследователь поэтики Грасиана Франсиско Лакоста отметил роль
слова ingenio (изобретательность, изощренный ум, хитроумие) в ис­
панской литературе и эстетике Возрождения2. Оно появляется не­
сколько раз в ходе ее развития. В своем трактате «Искусство ка­
стильской поэзии» Энсина прославляет ingenio (изобретательность)
древних. Употребляет его и один из подготовивших Грасиана воль­
нодумцев того времени, Хуан де Вальдес. Наконец, слово это стоит
в заглавии великого романа Сервантеса об остроумно-изобретатель­
ном идальго Дон Кихоте. Изобретательность была проявлением жи­
вых творческих сил, которые ценили в людях писатели Возрождения.
Правда, у Грасиана она приобретала более односторонний характер,
становилась проявлением только изощренного ума.
Кроме Кеведо в числе непосредственных предшественников Гра­
сиана называют обычно Диего де Сааведру Фахардо (1584— 1648) —
автора книги «Политические замыслы или идеи христианского пра­
вителя». Книга написана в стиле, типичном для манеры консептизма,
то есть с изысканным остроумием и умственной игрой, облеченными
в лаконичную и выразительную словесную форму.
Сближают с Грасианом и другое произведение Сааведры Фахар­
до «Литературная республика», представляющее собой аллегорическое
видение. Сааведра Фахардо дает в этой книге критический анализ зна­
менитых творений великих художников и поэтов от Хуана де Мены до
Гонгоры и от Микеланджело до Веласкеса. Предшественников и ис­
точников у Грасиана было более чем достаточно.
Книга его имеет в конечном счете мировое значение. Но напи­
сана она могла быть только в Испании. Мы отмечали, что в Испании
‘ Ernst
Robert
Curtius,
La littérature curopéenne et le Moyen Age
latin, Paris, 195G, p. 359.
2 “ Romantic review” , Baltimore, apr. vol. 55, N 2.

38

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПАПСКОИ ЭСТЕТИКИ

культура Греции и Рима имела весьма поверхностное влияние. Испан­
ская культура сохранила свой национально самобытный характер.
Поэтика Грасиана могла появиться только в стране, где догмы клас­
сицизма были отброшены и где они никогда не пускали глубоких
корней. Сочинение Грасиана могло возникнуть только в Испании и
только в той общественной среде, в которой он жил.
Бальтасар Грасиан рано вступил в иезуитский орден и был про­
фессором иезуитской коллегии. Этот ученый иезуит выступил как ори­
гинальный мыслитель и писатель, критически и пессимистически оце­
нивающий испанское общество. Орден иезуитов запрещал ему пуб­
ликовать свои произведения. За третью часть его романа «Критикой»
он был отстранен от кафедры и выслан в отдаленный монастырь, где
жил под бдительным надзором.
Репрессии, которым подвергался Грасиан, свидетельствуют о том,
что его воззрения не укладывались в рамки церковной ортодоксии.
И тем не менее принадлежность к иезуитам определила многие черты
Грасиана — мыслителя и теоретика. Реакционная роль, сыгранная
иезуитами в истории человечества, привела к тому, что вся их дея­
тельность обычно рассматривается односторонне — отрицательно.
Л между тем сложность и противоречивость развития старого общества
привела к тому, что некоторые стороны их доктрины оборачивались
неожиданным образом. Приведем лишь один пример. Иезуитская докт­
рина утверждает, что власть папы римского зависит от бога, в то вре­
мя как власть государей и правителей от людей. Из этого утвержде­
ния возникала идея народовластия и тираномахии. Иезуиты способст­
вовали свержению правителей, которые не отвечали народным интере­
сам. Политическая доктрина иезуитов оказала большое влияние на Гра­
сиана и других писателей эпохи коитрреформации, включая Кальдерона
и Кеведо.
В известной мере иезуиты определили и манеру Грасиана мыслить.
За плечами у него несколько столетий религиозной схоластики и казу­
истики, шлифующей ум и развивающей его гибкость. Схоластическая
изощренность и начитанность были свойственны многим представителям
духовенства и монашества той эпохи.
Говоря о среде, которая питала поэтику Грасиана, надо упомянуть
не только духовных лиц. В нее входят и образованные представители
дворянского сословия, вроде друга Грасиана — Ластаиосы. Многие из
этих полководцев, правителей и просто просвещенных дворян писали
стихи, и при этом совсем не плохие, обладали глубокими познаниями
в области поэтического искусства. Эти просвещенные люди умели по­
шутить и ценили шутку. Грасиан безусловно многим обязан этой среде,
определившей своеобразную форму его трактата, этой оригинальной
поэтики барокко.
39

Л. Л. ШТЕЙН

Трактат, посвященный рассмотрению проблемы остроумия, заклю­
чает в себе богатейшую антологию испанских, португальских, римских,
греческих, итальянских поэтов, пересказов новелл, анекдотов, притч.
Такое произведение, свидетельствующее об огромной начитанности в
области поэзии, могло возникнуть только в среде любителей и знато­
ков.
Трактат дает представление о вкусах барокко. Мы узнаем, что
выбрала эта эпоха из поэзии своих современников и поэзии мировой.
Неверно утверждать, что вкусы Грасиана замкнуты в кругу писателей
барокко и тем более в кругу консептизма. Будучи теоретиком консентизма, Грасиан цитирует Гонгору чаще, чем Кеведо. Он ищет близких
себе примеров в самых разных областях мировой литературы.
Поскольку эпиграмматическое начало играет решающую роль η
его теории, он постоянно обращается к Марциалу. И даже называет
его своим старшим братом по остроумию. По Грасиан не пренебрегает
и другими явлениями античной поэзии, получившей широкую извест­
ность в Испании эпохи Возрождения. Он не отбрасывает и самой поэ­
зии эпохи Возрождения от Гарсиласо и до Лопе де Веги. Он не отвер­
гает как не соответствующие его вкусам какие-то явления старой лите­
ратуры. Он только оценивает их с позиций теоретика барокко, выбира­
ет то, что духу барокко близко.
Книга Грасиана многими нитями связана с культурой прошлого.
По у Грасиана было ясное сознание, что он обосновывает «повое ис­
кусство», прокладывает дорогу новому.
Возникновение его литературной теории непосредственно сопро­
вождает литературную практику. Пои этом любопытно, что попытки
осмыслить «новое искусство» появились в Испании и Италии почти
одновременно. Они обладают удивительным сходством.
«Остроумие, или Искусство изощренного ума» в законченном виде
вышло в свет в 1648 году. «Подзорная труба Аристотеля», принадле­
жащая перу известного итальянского теоретика Тезауро, в 1655 году.
Оба они — Грасиан и Тезауро — пытались заменить старую античную
поэтику «новой». Их мысль развивалась приблизительно в одном на­
правлении.
В начале своего трактата Грасиан указывает, что древние, уста­
новив методы силлогизма и искусство тропа, не занимались исследова­
нием остроумия. Острые мысли были у них скорее плодами творче­
ского усилия, нежели мастерства. Грасиан ставит перед собой нова­
торскую задачу — создать теорию остроумия, выработать правила для
тонкого ума. Это наука, отличная от диалектики и риторики и в из­
вестном смысле превосходящая их.
Соотношение искусства остроумия с риторикой очень ясно выра­
жено Грасианом в таком высказывании: «Тропы и риторические фигу40

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПЛНСКОП ЭСТЕТИКИ

1>ы— это как бы материал и основа, на которой возводит свои красоты
остроумие».
Таким образом, говорить о значении риторики Аристотели дли поугпки Грасиана можно только условно. С гораздо большим основани­
ем можно говорить о близости его к Платону. Для воззрении Грасиаиа характерен примат духовного над материальным и платоновское
понимание духовного как источника красоты.
Теоретик консептизма, он считает основой всего острую мысль,
которая служит главным орудием познания.
Острая мысль — «это есть акт разума, выражающий соответствие,
которое существует между объектами. Само их согласование, или ис­
кусное соотнесение, выражает их объективную тонкую связь...».
Но, познавая мир, устанавливая связи между объектами, изощ­
ренный человеческий ум не может удовлетворяться одной лишь исти­
ной. Он стремится к красоте. Остроумие и есть проявление этой красо­
ты, которая заключена в разнообразии.
Остроумие — пища для души, тонкая игра, дающая наслаждение
уму. Испанский писатель Асории назвал теорию Грасиана интеллек­
туальным эпикурейством. При всей яркости этого определения оно не
точно обозначает философскую позицию Грасиана. Его мировоззрение
восходит* к Сенеке, стоицизм которого естественно сочетался с христи­
анской религией.
Грасиан намечает четыре элемента, из которых складывается остро­
умие.
Первый элемент и элемент определяющий — изощренный ум. В по­
нятие изощренного ума входит рассудок и талант. «...Природа похи­
тила у рассудка все то, чем одарила талант, на этом и основан пара­
докс Сенеки: всякому великому таланту присуща крупица безумия...
впечатления внешние и даже материальные влияют па пего; он живет
па рубежах аффекта, на границе желания и вблизи опасного сосед­
ства страстей». Перед нами типичное для стоиков недоверие к стра­
стям и материальной природе человека.
Духовное, идеальное — вот на что направлен интерес Грасиана и
что он ставит превыше всего.
Тем не менее вторым элементом Грасиан считает объективный мир.
«В самих предметах уже бывают заключены всякие остроумные хо­
ды»,— говорит он. Талант должен уметь извлекать эти ходы. Делать
это помогает пример и образец, которому следует подражать; «однако
за образец надо брать лучшее в любой области таланта».
На основе всего этого вырастает четвертый источник остроумия—
искусство, мастерство. Именно этому искусству, мастерству остроумия,
и учит та наука, которую излагает Грасиан. Его «Остроумие, или И с­
кусство изощренного ума» представляет собой развитую и последова-

41

А. Л. ШТЕЙН

тсльно изложенную теорию остроумия. На первый взгляд кажется
странным, что поэтика барокко ставит в центр проблему остроумия. Это
мало соответствует нашему представлению об этом стиле. Говоря о ба­
рочном характере испанской комедии, мы сопоставляли ее интригу
с барочной архитектурой. Теперь снова надо обратиться к архитектуре.
В ней нет элемента изобразительности, и стиль выступает, так сказать,
в чистом виде. Грасиан несколько раз проводит аналогию между ост­
роумием и архитектурой: «...это искусное творение изощренного ума,
воздвигающего великолепное здание, но не с колоннами или архитра­
вами, а с сюжетами и острыми мыслями».
К числу основных особенностей архитектуры барокко относится
стремление сделать линии подвижными, отказ от чистых пропорций и
диссонанс в созвучии форм. Сознательный диссонанс составляет самую
суть этой архитектуры.
Грасиан ставит деятельность ума выше созданий архитектуры.
«Числом и красотою искусные создания ума превосходят материальные
создания рук человеческих...». По аналогия между архитектурой и ост­
роумием несомненна. Ведь и в основе остроумия лежит диссонанс, про­
тиворечие, контраст, нечто неожиданное, необычное, удивляющее.
«Соль острословия в необычности» — замечает Грасиан. Слово
«барокко» возводят не только к жемчужине неправильной формы, но
и к схоластическому силлогизму особого типа.
Само построение книги Грасиана вполне отвечает архитектониче­
ским принципам барокко. В архитектуре барокко существует антино­
мия частей и целого. Целое созидается в результате сочетания конт­
растных и даже противостоящих друг другу элементов.
По мнению Грасиана, в основе красоты лежит разнообразие. Его
поэтика представляет собой букет разнообразных стихотворений — со­
нетов, романсов, поэм, притч, проповедей. Это разнообразие выражает­
ся и в том, что приведены они не только на испанском, но и на италь­
янском, португальском, латинском языке *.
Между этими образцами и целым существует некое противоречие.
Но вся книга построена по единому и продуманному плану. В этом
смысле она представляет собой целое, возникшее из сочетания проти­
воречивых элементов. Продуманность и логическая последовательность
построения книги напоминают продуманность и архитектоническую за­
конченность комедий Кальдерона.
Книга Грасиана последовательно излагает разные виды и типы
остроумия, их сочетания и взаимопереходы. Как и движение интриги
1 См. Theory and practice in the ,,Agudeza у arte de Ingenio”
by Leland
11. Chambers (Litterae Hispanae et Lusitanae). Max Huber Verlag, München, 1968,
p. 109.

42

ЧЕТЫРЕ ВЕКЛ ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

испанской комедии, эти сочетания различных типов остроумия, их пере­
ходы и неожиданные контрасты иапомииают перетекание форм в ба­
рочной архитектуре. Переход от одного вида остроумия к другому
представляет собой как бы меняющийся узор.
Человеческий разум бесконечно богат и разнообразен. «Попытать­
ся перечислить все роды и виды острых мыслей и ограничить их без­
мерное разнообразие — все равно что пытаться измерить возраст реки
и сосчитать, сколько в ней капель».
Перед нами вечно подвижная и лишенная ограничивающего ее
предела стихия барокко. Эта барочная стихия постоянно выступает в
теории остроумия, которую дает Грасиан. Следуя эстетике барокко,
он показывает роль необычного, исключительного, придает большое
значение вымыслу и гиперболе. Они способствуют обнажению смысла,
переводят мысль в иной, более высокий плач. Вместе с тем в духе
эстетики барокко Грасиан хочет увлечь читателя, захватить и подчи­
нить его себе. Как и другие представители этого направления, он ви­
дит эту возможность в трудностях поисков истины, которые увлека­
ют читателя и являются своеобразной тренировкой ума. Поэтому Гра­
сиан высоко ценит аллюзии — различные формы зашифрованного ост­
роумия, загадки и стратагемы, которые увлекают читателя.
Совершенство стилю придают, по мнению Грасиана, два элемента:
начало материальное — слово, и формальное — мысль. При этом слова
то же, что листья дерева, а острые мысли — плоды. Мысль, и мысль
острая, — это жизнь стиля, дух речи. Когда возвышенность стиля и
изысканность мысли сочетаются, произведение оказывается безупреч­
ным.
Но игра остроумия не только способ наслаждения. Произведение
искусства доносит до нас некую истину, выражает поучительную мо­
раль. Назидательный момент — необходимость вывести и внушить исти­
ну— очень силен в книге. Он отражает философскую назидательную
тенденцию барокко. Подобного рода искусство может создавать и вос­
принимать только человек изощренного ума, стоящий на уровне высо­
кой культуры и просвещения. В тех условиях им мог быть только
благовоспитанный дворянин.
Грасиан, сознательно принимающий и сознательно отвергающий те
или иные приемы остроумия и их образцы, был, по мнению исследо­
вателя его творчества К. Боринского, одним из основоположников по­
нятия вкуса в мировой эстетике К При этом вкуса как способности ума
к критическому суждению.
Курциус в своей книге «Европейская литература и латинскоесред1
См.:
Halle, 1894.

К.

В о г I n S k I,

Baltasar G radan und die Hofflüeratur in Deutschland,

43

Л Л. ШТЕПП

невековье» 1 отмечает, что эту проблему уже обсуждали испанские тео­
ретики XVI пека, в частности Хуан де Вальдес в своем «Диалоге о
языке».
Речь идет о соотношении «изобретения» и «суждения». Хуан де
Вальдес полагает, что «суждение» должно выбрать лучшие из находок
«изобретения» и поместить нх в подходящее место. «Изобретение» и
«расположение» (первое соответствует изобретательному уму, а вто­
р ое — суждению) и есть два момента ораторского искусства.
Уже здесь выступает идея контроля над изобретательным умом.
В концепции Грасиана этот изобретательный ум является творцом
красоты и разнообразия. Но деятельность его находится под контролем
вкуса (gusto). Введение этой категории обогащает эстетическую мысль.
Поэтика Грасиана — типичное порождение XVII века, своеобраз­
ная квинтэссенция эстетических устремлений барокко. По Грасиан и его
поэтика представляют собой не локальное явление, а существенную
ступень в развитии мировой эстетической мысли. Поэтому очень важ­
но еще раз вернуться к вопросу о месте его в этом развитии.
Давая оценку разнообразных явлений мировой культуры, сам Гра­
сиан претендует на безоговорочность Этой оценки. Он делает ее с вы­
сот, достигнутых культурой его времени. Грасиан унаследовал от людей
XVI века высокое уважение к культуре Древней Греции и Рима, но он
гораздо теснее связан с культурой средневековья. Ведь барокко как
бы заново возрождает средневековый дуализм духа и плоти.
Однако, как справедливо отметил J1. Е. Пинский, несмотря на
кажущееся совпадение, этот дуализм порожден новыми историческими
условиями, вызван иным историческим кризисом 2.
Развитие денежных отношений, нарождение пошлой и уродливой
действительности, распад морали — вот истинные причины нового дуа­
лизма.
Барокко возрождает некоторые черты готики. Но между ними есть
существенная разница. Она заключается в том, что принцип дисгармо­
нии, антиномий и противоречий составляет основу барокко.
В своем классическом описании барочной архитектуры Вельфлин
сравнивает ее с архитектурой готической. «В готике вертикально на­
правленные силы свободно лучатся и разрешаются вверху игрой. Б а­
рокко требует их острого столкновения с тяжелым карнизом и только
тогда — это самое существенное — допускает разрешение» 3.
•Ernst
Robert Curtius,
I.a littórature europóenne et le Moyen Age
latin, p. 360.
2 См.: Л. E. П и н с к и й , Ренессанс и барокко,— Предисловие к I тому сб.
«Мастера искусства об искусстве», М., 1%Г>.
3 Г. В е л ь ф л и н , Ренессанс и барокко. Пор. с немецкого Е. Лундберга.
MCM LX1II, изд. «Грядущий день».

44

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПЛНСКОП ЭСТЕТИКИ

Нечто аналогичное наблюдается при сопоставлении эстетики Гра­
сиана с эстетикой средневековья.
Среди памятников испанской средневековой литературы наибольшее
восхищение Грасиана вызывала книга средневековых притч Хуана Ма­
нуэля, именуемая «Граф Луканор» (XIV век). При этом его особенно
привлекает рационалистический аллегоризм и средневековая казуисти­
ка, типичные для многих из этих притч.
Этот рационализм и аллегоризм по-своему возродились и в плутов­
ском романе эпохи барокко. Не говоря уже о «Критиконе» самого Гра­
сиана, достаточно вспомнить аллегорическую притчу из «Похождений
Гусмана де Альфараче» Матео Алемана, которую Грасиан охотно ци­
тирует. Басни, притчи, аллегории — вот тип искусства, который особен­
но близок Грасиану. Истина — плод запретный, поэтому, чтобы она
дошла до разума, ее надо переряжать. В форме басни, притчи, аллего­
рии она доходит до сознания людей легче и проще. Грасиан близок
здесь к тому же Хуану Мануэлю, сравнивающему свои притчи с под­
слащенным лекарством, каковым является назидание.
Главную цель искусства Грасиан видит в выражении философской
истины, морали, назидания, а саму художественную форму рассмат­
ривает лишь как способ сделать истину наглядной.
С этой позиции Грасиан и подходит к оценке различных явлений
мировой литературы, о которых имеет достаточно широкое представ­
ление.
Так, в «Одиссее», которую он называет «вечно прекрасной», Грасиаи видит прямую аллегорию человеческой жизни с ее испытаниями и
опасностями. Один из первых романов мировой литературы, «Эфиопику» Гелиодора, он в духе своих христианско-стоических представлений
рассматривает как назидательное изображение тиранической власти
земной любви и ее неистовства.
В таком назидательно-аллегорическом толковании памятников ан­
тичной культуры было, конечно, нечто искусственное. Оно применимо
к «Графу Луканору», но становится плоским, когда речь идет об
«Одиссее».
Здесь выступает односторонность и узость эстетической позиции
Грасиана.
Как ни велико значение, которое Грасиан придавал старым писа­
телям, он очень ясно понимал значение современной литературы: «на­
читанность в сочинениях современных придает обычно больше остроты,
чем знание древних, и больше привлекает слушателей, хотя и не так
авторитетна».
Грасиан сознавал, что Испания переживает высокий расцвет искус­
ства. Он писал: «В наш плодовитый век дивные таланты расцветают
по всей обширной Испанской империи».
45

А. Л. ШТЕЙН

Широта воззрений на современную литературу проявляется в его
оценке испанской драматургии X V I—XV II веков1. Грасиан одобритель­
но отзывается о Лопе де Веге, Гильене де Кастро, Кальдероне, Алар­
коне, Мендосе. При этом он и здесь исходит из своей теории остро­
умия. Фабула испанской комедии и то искусство, с которым драматург
в финале распутывает ее хитросплетения, являются для Грасиана яр­
ким проявлением остроумия, искусства изощренного ума.
Но самое замечательное то, что в своих вкусах Грасиан не замы­
кается в рамках барокко и кснсептизма. Его вкусы оказываются шире,
нежели принцип барокко.
Для того чтобы показать эту широту Грасиана и его свободу от
всяких догм, в том числе и от догмы барокко, приведем его рассуж­
дения о двух стилях. Отмечая достоинства сложного искусственного
стиля, изящество, которое дает тщательная отделка, Грасиан одновре­
менно указывает на опасности, которые таит этот стиль, на фальшь
и бесплодную аффектацию и защищает права простого и естественного
стиля, который на своем месте очень хорош и не уступает стилю труд­
ному. Следующее рассуждение звучит весьма странно в устах консептиста Грасиана: «Естественный стиль подобен хлебу. Он никогда не
надоедает; правдивый и ясный, он приятнее вычурного и не враждебен
красоте». И добавляет: «Там, где предмет прекрасен сам по себе, ис­
тинное искусство состоит в том, чтобы избегать искусства и аффек­
тации».
Таким образом, Грасиан не слепой последователь принципа консептизма, не скован этим принципом. Он возник у него под влиянием
общения с предметами особого рода, где он был необходим. Там же,
где предмет прекрасен сам по себе, Грасиан отвергает консептизм, вы­
ступает против его искусственности и аффектации.
Поэтика Грасиана была ступенью в развитии эстетической теории,
она отражала максимальные возможности эпохи и заключала в себе
серьезные признаки эстетики реализма. Конечно, это был реализм осо­
бого типа, подсказанного устремлениями эпохи. Грасиан был осново­
положником теории «искусства ума» и ярким представителем этого
искусства. Интересно, что наследниками его оказались просветители.
Роман «Критикон» — первая «робинзонада» мировой литературы.
Он прямо предвосхищает английские романы X V III века. Образ про­
стодушного сына природы Андренио в свою очередь прообраз героев
повестей Вольтера и Монтескье.
Для нас важнее другое. Самый жанр и стиль философских пове­
стей Вольтера, стоящих на грани искусства и философии, литература
1 См.:

Federico

Sanchez

Escribano.

Gracián

ante

la

Comedia

española del siglo X V II.— “ Revista de literatura*1, t. XIX, Madrid, enerjunlo, 1961.

46

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

ума, литература мыслей восходит к Грасиану, хотя, конечно, в отличие
от консептиста Грасиана, просветитель Вольтер культивирует стиль без
фигур и хитросплетений, стиль простой и ясный.
Линия литературы ума, интеллектуальной литературы продолжает­
ся в XIX веке. Достаточно напомнить прозу Гейне и Герцена. Не слу­
чайно Белинский писал о таланте Искандера: «Главная сила его не в
творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствован­
ной, вполне сознанной и развитой. Могущество этой мысли — главная
сила его таланта» 1.
Такой тип искусства занимает особое место в мировой эстетике.
Конечно, он не лишен односторонности. Искусству самого Грасиана
присущ жесткий тон и отсутствие человеческого тепла.
Но вместе с тем вера в познавательные возможности разума была
здоровой верой. Грасиан ратует за искусство, насыщенное умом,
мыслью, остроумием, идеологическим, интеллектуальным умственным
материалом.
При этом Грасиан ни в какой мере не является предшественником
так называемого «интеллектуального искусства XX века», которое хоте­
ло бы опереться на его теорию.
Сторонники этого «интеллектуального искусства» исходят из пред­
ставления о том, что современный человек не нуждается в конкретно­
чувственной образности, что он дорос до мышления в отвлеченной аб­
страктной форме, что он мыслит по принципу экономии, на языке сим­
волов и знаков. Одним из проявлений такого искусства XX века они
считают абстрактное искусство.
И здесь обнаруживается иррациональная основа этого рационализ­
ма XX века. Выясняется, что искусство обладает интуицией, которая
помогает ему обгонять науку и делает многие его создания не доступ­
ными и до конца не понятными человеческому разуму. Рационализм
оборачивается банкротством разума, торжеством иррационального.
В этом смысле «интеллектуализм XX века» оказывается чем-то
противоположным теории ученого иезуита XV II века Бальтасара Гра­
сиана, непоколебимо верившего в острый, все постигающий и раскры­
вающий противоречия жизни человеческий разум.
ЭСТЕТИКА П РОСВЕЩ ЕН И Я
В X V III веке в Испании возникает движение просветителей. П ро­
светители боролись против пережитков средневековья, в котором виде­
ли воплощение темноты и невежества, отстаивали права разума. Но
1
В. Г. Б е л и н с к и й ,
1956, стр. 318.

Полное собрание сочинений в 13-ти томах, т. 10, М.*

47

л. л. in remi

испанское Просвещение носило провинциальный и половинчатый харак­
тер. Представленное по преимуществу просвещенными дворянами, оно
было политически умеренным и непоследовательным. К тому же в ряде
случаев испанские просветители обнаруживают большую зависимость
от своих французских собратий.
Известно, какое важное место занимают в теоретическом наследии
просветителей вопросы эстетики. Эти относится не только к великому
просветительному движению в Англии, Франции и Германии, но и к
Просвещению испанскому.
Испанская просветительская эстетика сложилась после того, как
угасло великое классическое искусство и литература XVII века. Ilo
она ни в каком смысле не была обобщением этого драгоценного худо­
жественного опыта. Больше того, перед ней со всей остротой стоял
вопрос — представляет ли это наследие высокую художественную цен­
ность, или его надо отвергнуть как не соответствующее эстетическим
принципам цивилизованных нации.
Передовая эстетическая мысль Испании не сразу нашла правиль­
ное решение этого вопроса.
И начале X V III века испанская философия и эстетика являли со­
бой весьма неутешительное зрелище. Повсеместное распространение
схоластики уживалось с бескрылым и бездарным эмпиризмом.
Оживление испанской философии и эстетики, вызванное начав­
шимся просветительским движением, привело к созданию двух проти­
востоящих друг другу направлений общественной мысли.
Одно из них Менендес-и-Пелайо называет экспериментальной тен­
денцией и связывает с влиянием Бэкона, другое именует субъективным
и возводит к учению картезианцев (v. Ill, p. 101). При всей услов­
ности этих определений они в общей форме довольно верно характе­
ризуют существо дела. Первое из этих направлений представлено вы­
дающимся просветителем Фейхо-и-Монтенегро, второе — сторонниками
классицизма.
Начнем с первого. Борьба против схоластики и эмпирики началась
в Испании XV III века прежде всего в области физики и естественных
наук. Во главе этой борьбы стоял Бенито Фейхо-и-Монтенегро.
Монах-бенедиктииец, Фейхо в течение долгих лет занимал кафедру
доктора теологии. Благодари своему исключительному трудолюбию
этот человек, воспитанный па средневековой схоластике, смог поднять­
ся на уровень современной ему науки. Огромная научная и литера*
турная продуктивность Фейхо запечатлена в двух его работах — вось­
митомном «Универсальном критическом театре» (1727— 1739) итринад­
цатитомных «Письмах ученых и любознательных» (1742— 1760).
«Мое единственное намерение, — говорит он во введении к «Уни­
версальному критическому театру»,--проповедовать истину».
48

ЧЕТЫРЕ ВЕКЛ ИСПЛПСКОП ЭСТЕТИКИ

Фейхо касается самых разных областей знания. Он выступает про­
тив научной отсталости и отживших мнений, против предрассудков и
суеверий. Свои представления о жизни он стремится обосновать не от­
влеченными доктринами, а выводами чувственного опыта. Вообще
опыт, эксперимент составлял основу его метода. В этом он следовал
за Луисом Вивесом и Фрэнсисом Бэконом. В ряде решающих момен­
тов Фейхо склонялся к материализму. Но испанская отсталость нало­
жила свой отпечаток на его труды. Выводы науки должны быть, но
мнению Фейхо, согласованы с догматами церкви.
Эстетика занимает довольно большое место в кругу интересов этого
яркого мыслителя.
В своей работе «Воскрешение искусств и апология древних» Фейхо
откликается на знаменитую дискуссию о старых и новых поэтах. Фей­
хо отрицает превосходство нового искусства над искусством древних.
Он рассматривает древнее искусство как высочайшую вершину и недо­
сягаемый образец. Однако пиетет перед старыми поэтами отнюдь не
мешает Фейхо признать великие завоевания испанской литературы.
В статье «Слава Испании» Фейхо защищает испанскую националь­
ную поэзию, ее силу и оригинальность. Он прославляет не только древ­
него поэта Лукана, иберийца по происхождению, по и самобытное
национальное творчество Лопе де Веги.
Есть у Фейхо работы и но теоретическим вопросам эстетики.
В VI книге «Универсального критического театра» (1733) он опубли­
ковал две такие работы — «Основание вкуса» и «Что-то». Проблема
вкуса занимает важное место в эстетике английского Просвещения.
К ней обращались такие разные мыслители, как Юм, Хатчесон, Смит,
но англичане подходили к ней с принципиально иных позиций, нежели
Фейхо. Для них искусство было воплощением идеальной общности,
способной преодолеть разрыв между выгодой и моралью, пользой и
симпатией. Вкус рассматривался ими как формальное средство ликви­
дации общественных различий и психологических контрастов.
Живущий в отсталой провинциальной Испании, Фейхо еще не
дорос до этих проблем, порожденных противоречиями буржуазного
развития. Он идет от испанских источников. Фейхо, несомненно, была
известна работа Грасиана «Карманный оракул, или Искусство благо­
разумия», в которой Грасиан роняет несколько замечаний о проблеме
вкуса.
По мнению Грасиана, плохой вкус — результат невежества. Гра­
сиан с одобрением говорит о Сенеке, который опирался на вкус про­
свещенных людей и пренебрегал вкусами необразованной толпы. П о­
добная трактовка проблемы вкуса вытекает из общественной позиции
Грасиана, считающего просвещенного аристократа венцом цивили­
зации.
49

А. Л. ШТЕЙН

Фейхо стоит на просветительских позициях, исходит из антропо­
логического принципа, рассуждает о человеке вообще. Он выступает
против банальной точки зрения, согласно которой о вкусах не спорят
и стремится найти объективные основания вкуса.
Фейхо считает, что из трех благ, которые различают философы —
пользы, честности и наслаждения — к вкусу имеет отношение только
наслаждение. Такая точка зрения противостоит распространенному в
классицизме представлению о том, что цель поэзии польза.
Фейхо называет два основания вкуса — темперамент и настроение.
Отстаивая объективность вкуса, он утверждает, что в предмете могут
быть заключены абсолютные достоинства, не зависящие от обстоя­
тельств, но обстоятельства способны помешать человеку получить эсте­
тическое наслаждение.
О вкусе нельзя спорить, когда он зависит от темперамента. Но на­
строение можно оспорить и преодолеть, и человек может воспринять то,
к чему был раньше равнодушен. В пределах антропологического прин­
ципа, игнорирующего общественные основания вкуса, Фейхо делает
ряд метких и остроумных замечаний. А его мысль об абсолютных и
относительных качествах объекта наслаждения содержит и элементы
диалектики.
Еще более значительна и оригинальна вторая работа Фейхо «Чтото». Появление такой работы было возможно только благодаря бли­
зости Фейхо к тому великому и свободному искусству, которое под­
нялось в Испании в XVII веке.
Фейхо занимает позицию, полярную классицизму. Он стремится
раскрыть очарование индивидуального, неповторимого, оригинального,
не поддающегося на первый взгляд никаким общим и родовым зако­
нам. Но при этом Фейхо считает, что в самом неповторимом и свое­
образном явлении искусства, уклоняющемся от правил и закономер­
ностей, эти закономерности все же проявляются.
Самая прихотливая и своеобразная вещь может обладать внутрен­
ней гармонией и пропорциями, которые незаметны поверхностному
взгляду. И эти тончайшие и сложнейшие гармонии и пропорции соот­
ветствуют законам искусства, только более тонким, сложным и глу­
боким.
Несмотря на свое преклонение перед искусством древних, Фейхо
действительно антипод классицизма с его влечением к обобщенному,
родовому, закономерному. Менендес-и-Пелайо называет эстетику Фейхо
связующим звеном между эстетикой барокко и эстетикой романтизма.
Передовая испанская мысль X V III века развивалась под сильным
французским влиянием. Французский классицизм сформировал вкус
испанцев X V III века, определил их эстетику. Испанские просветители
воспринимали и классицизм XV II века — дворянский классицизм Кор­
50

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

неля и Расина и просветительский классицизм — классицизм Вольтера
и не делали между ними принципиальной разницы.
Классицизм XVII века обращался к общественно-политической сфе­
ре. Он идеализировал королей и правителей, в которых видел носите­
лей прогресса и защитников справедливости. Писатели французского
классицизма возвеличивали абсолютную монархию, которая в XVI —
первой половине XVII века действительно играла прогрессивную роль
в борьбе с феодальной раздробленностью и отсталостью.
Поскольку испанский абсолютизм играл в начале X V III века роль
в какой-то мере аналогичную французскому, обращение к классицизму
имело некоторые основания. Но, конечно, есть принципиальное отличие.
Во Франции классицизм явился органическим порождением националь­
ной литературы, в Испании он остается чужеродным явлением.
Старое искусство было столь важным и значительным фактором
национальной жизни, что вынуждало классицистов в той или иной
степени смягчать ригоризм своей позиции и делать отступления от клас­
сицизма в его пользу. Однако развитие теоретической мысли вело ко
все большему затуханию интереса к этому наследию, все большему
подчинению догмам классицизма. Процесс этот прошел несколько эта­
пов.
Основоположником классицизма в Испании X V III века был Игна­
сио де Лусан. Центральное его произведение — «Правила поэзии вооб­
ще и в главных своих разновидностях» (1737). Основная мысль этой
книги: «Подчинить испанскую поэзию правилам, которым следуют
культурные нации» 1. Действительно, правила очень важны для Лусана. При этом он следует теоретикам других литератур. Кроме Аристо­
теля и его итальянских комментаторов, кроме Горация он опирается на
итальянца Муратори 2. Лусан ставил перед собой цель преодолеть эм­
пиризм и построить эстетическую теорию на философских основаниях.
Сочинение Лусана — одна из первых в X V III веке поэтик, дающих
определение прекрасного и характера наслаждения, которое оно до­
ставляет. Следуя за Аристотелем и Горацием, Лусан, как и Муратори,
пытается соединить их учение с философией неоплатоников.
Лусан рассматривает поэзию как подражание природе. При этом
он считает, что прекрасное воздействует только на разум. Поэтому
оно должно быть дополнено «грацией, обаянием» (dulzura), облада­
ющей способностью воздействовать на человеческие страсти. Из этого
свойства прекрасного — адресоваться к разуму — Лусан делает вывод,
что цель искусства — давать людям моральные примеры. Но, разделяя
'Ignacio

de

Luzán,

Poética, vol. I, Madrid, 1937, p. 3.

2
C m . „La literatura española del siglo X V III y sus fuentes extrangeras". F a­
cultad de Filosofia y letras. Universidad de Oviedo, 1968, p. 17.

51

А. Л. ШГЕИН

общие положения классицизма, он, как, впрочем, и Муратори, в ряде
существенных моментов отходит от Буало.
Ход рассуждений Лусана таков. Красота, хотя и не совпадает с
истиной, основывается или на подлинной истине, или на возможном
и правдоподобном. Античные мифы, например, заключают в себе часть
истины, хотя эта истина может быть не абсолютной, но чем-то воз­
можным и вероятным.
Из этой предпосылки Лусан делает широкие выводы, приходящие
в противоречие с принципами классицизма. Конечно, Лусан против то­
го, чтобы фантазия вырывалась из-под власти разума и не слушалась
его советов. Это может привести только к фальши и беспорядку, но
правдоподобным может быть не только возможное, но и невозможное,
если оно не содержит внутренних противоречий. Лусан противник стро­
гих рамок педантизма и чрезмерного интеллектуализма: «Музы свобод­
ны и ненавидят узкие темницы школ. Все, что является ребячеством
схоластики, оскорбляет пламенный гений поэзии и мешает се свобод­
ным шагам» *.
Самые фантастические истории могут казаться правдоподобными
и вызывать доверие народа, а потому доставлять ему наслаждение.
Мысль о том, что в поэзии допустимо все, что с точки зрения народа
является правдоподобным, безмерно расширяет строгие рамки класси­
цизма.
В отличие от Буало Лусан признает правомерность религиозного
искусства. Он утверждает, что в искусстве можно изображать ангелов,
страсти нашей души и отвлеченные добродетели.
Это открывает путь к признанию аутос Кальдерона. И действи­
тельно Лусан хвалит Лопе де Вегу, Кальдерона, Морето и Рохаса
Соррилью за умение заинтересовать зрителя и неистощимую изобрета­
тельность.
Как видим, не только Фейхо, но и Лусан сохранил связь с тра
дициями национальной культуры. Дальнейшее развитие испанской эсте­
тики привело к разрыву этой связи, к рабскому подчинению принци­
пам французского классицизма.
Об этом свидетельствует даже такой факт. После смерти Лусана
его друзья и последователи выпустили в 1789 году второе издание его
«Поэтики». Оно не было повторением первого. Из книги было изъято
все, что было написано в защиту старинного испанского театра. И это
не было случайностью, а отражало дух времени.
«Офранцуженные» поклонники Вольтера и французского «просве­
щенного вкуса», противники «отсталого» национального искусства, не

1Ignacio

de

L u z á n, Poética, vol. I. p. 143.

52

ЧЕТЫРЕ ВЕКЛ ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

знающего правил и не соблюдающего их, открыли атаку против Каль­
дерона и Лопе, аутос сакраменталес и других форм национального
творчества.
В 1762 году литератор Хосе Клавихои-Фахардо, получивший обра­
зование во Франции, где он был знаком с Вольтером и Бюффоном,
начал издавать журнал «Мыслитель». Журнал этот был задуман по
образцу нравоописательных английских журналов, подобных «Зрите­
лю» Аддисона. В журнале Клавихо кроме вопросов морали и политики
трактовались и вопросы искусства. Клавихо нападает на классическую
испанскую драму, и прежде всего на аутос.
Очень любопытны его аргументы. Аутос не укладываются в рамки
жанров, разработанных в литературе просвещенных пародов. Они рас­
считаны на вульгарный вкус, адресованы толпе. Таким образом, одним
из пороков этого искусства Клавихо считает его народность.
Статьи Клавихо-и-Фахардо вызвали бурю возмущения защитников
национального искусства. Против него выступали Хосе Кристобаль Ромеа, опубликовавший одиннадцать «Речей писателя без таланта, пере­
веденных с испанского на кастильский» (1763), и Франсиско Мариано
Пифо, напечатавший сочинение «Испанская нация, защищенная от
оскорблений «Мыслителя» и его приверженцев» (1764).
Но Клавихо получил поддержку. Ее оказал ему Николас Фернан­
дес де Моратнн (1731— 1780), известный, в отличие от своего сына,
под именем Моратин-отец или Моратин-старший. В своей работе
«Развенчание испанского театра» (1763) он обрушился на испанский
национальный театр.
Критики испанской драмы акцентировали разные моменты. Так,
например, ее упрекали в неумении изображать характеры. Действи­
тельно, комедия классицизма в лице Мольера создавала мастерские по
отчетливости и выпуклости характеры, в то время как испанская коме­
дия сосредоточивалась на интриге.
Но по мере развития просветительских идей все большее место на­
чинает занимать критика испанской драмы как противоречащей морали
и добродетели.
Моратин заявляет, что образованный испанец не может терпеть
подобного варварства, грубости и бессмыслицы. Испанскую драму
XVII века он называет «школой зла» и «зеркалом сладострастия».
«Хотели бы Вы, чтобы Ваш сын был головорезом, хвастуном и
фанфароном, чтобы он ухаживал за дамой с ножом в руках, сделался
бы зачинщиком беспорядков, закоренелым преступником без друзей,
без веры в бога и без закона» — так представляет себе Моратин воз­
действие классического испанского театра (v. Ill, р. 200).
Итогом дискуссии был королевский вердикт от 1765 года, запре­
щающий постановку аутос сакраменталес по всей Испании. Таким об­
53

А. Л. ШТЕЙН

разом, гибель старинной национальной формы была утверждена и ос­
вящена законом.
В 1768 году был основан театр, репертуар которого составили
трагедии Вольтера, комедии Мольера, Детуша, Грессе. «Офранцужен­
ные» победили. Классицизм получил повсеместное распространение,
стал школьной доктриной. Для утверждения его используются теперь
самые разные пути.
Так, известный писатель и переводчик французских драматургов
Томас де Ириарте (1750— 1791) написал «Литературные басни» (1782).
Он применяет форму басни для наглядного выражения принципов клас­
сицизма. Мораль басен — изучай классические образцы, соблюдай пра­
вила, стремись не к временному и преходящему, а к вечному, добивай­
ся ясности языка. Правила классицизма становились житейской муд­
ростью, входили в широкий литературный обиход.
И все же даже в этот столь неблагоприятный период националь­
ная традиция до конца не заглохла. Она удивительным образом сосу­
ществовала с традицией классицизма. Сосуществовала даже у одних
и тех же писателей.
Так, Моратин-старший, этот убежденный адепт и защитник класси­
цизма, стоял во главе кружка, изучавшего национальную старину, и
писал стихи в испанском национальном духе.
То, что лирика Моратина была оригинальна и национальна, объ­
ясняется тем, что каноны классицизма в области лирики менее раз­
работаны, нежели в драме.
Сторонники испанского национального искусства никогда не исче­
зали в Испании. Но протест против засилья французских вкусов и
мод переплетался у них с протестом против французского материализ­
ма и вольнодумства.
Хуан Пабло Форнер (1756— 1797) видел во всем развитии испан­
ской литературы после «золотого века» только упадок и деградацию.
Он выступал против классицизма и просветительства с позиций защи­
ты искусства прошлого.
В работе «Похвала Испании и ее литературным заслугам» (1786)
Форнер прославляет испанскую литературу «золотого века». Но при
этом нападает на французских просветителей Гельвеция, Вольтера, Рус­
со, обвиняя их в вольнодумстве и безбожии К
Как видим, этот большой этап в развитии испанского Просвещения
очень своеобразен. Он не похож на Просвещение других западноевро­
пейских стран. В Германии Лессинг вел борьбу за освобождение не­
мецкой культуры от влияния французского классицизма. В Испании
'С т .: E m i l i o
González
Lopez,
La edad moderna, New York, 1965, p. 57.

54

Historia de la literatura española.

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПАНСКОЙ ЭСТЕТИКИ

шел обратный процесс — французский классицизм последовательно за­
воевывал позиции в испанской эстетике.
Новый этап ее развития приходится на 80—90-е годы XV III века.
Испанская эстетика приближается к тем проблемам, которые занимали
эстетическую мысль других европейских стран.
Этот новый этап открывает вышедшая в Мадриде в 1789 году ра­
бота Эстебана де Артеаги «Философские изыскания об идеальной кра­
соте как о предмете всех искусств, основанных на подражании». Иезуит
Эстебан де Артеага, изгнанный вместе со своими единомышленниками
и 1767 году и нашедший пристанище в Италии, всемирно известен как
автор трехтомной истории «Итальянской оперы». Его сочинение по
эстетике — самый выдающийся трактат, появившийся в Испании X V III
века. Он был опубликован в год, когда во Франции произошла великая
революция. В этом сказалась глубокая отсталость Испании. Франция
уже вступила в свой революционный цикл; Испания еще только овла­
девает теоретическими вопросами эстетики.
Артеага знаком с основными сочинениями просветительской эсте­
тики и находится в кругу волнующих ее проблем. Он ссылается на
Винкельмана и Дидро. Менендес-и-Пелайо, исходя из характеристики
статуи «Лаокоон», которая дана в трактате Артеаги, утверждает, что
он знаком и со знаменитым трактатом Лессинга. Однако ближе всего
Артеага к направлению, представленному Винкельмаиом.
В своем трактате Артеага рассматривает активную действенную
сторону художественного процесса. Уместно напомнить слова Маркса
о том, что материализм той эпохи был так односторонен, что дейст­
венную сторону развивал идеализм.
Однако идеализм Артеаги, как и идеализм Винкельмана, не был
последовательным и сосуществовал с элементами материализма. Вслед
за Винкельмаиом Артеага связывает красоту греческого искусства с
политической свободой, республиканским духом греческих полисов.
Артеага признает чувственный источник происхождения идей. Од­
нако он ие анализирует этот момент познания, выводит его за скобки
и рассматривает деятельность художника как чисто духовную деятель­
ность.
В основу своей работы он кладет проблему подражания. Учение
о подражании тесно связано у него с учением об идеальной красоте.
Это учение сближает его в ряде моментов с классицизмом винкельмановского типа. Работа Артеаги несет на себе явную печать диалекти­
ки — конечно, диалектики идеалистической.
Первая цель искусства — подражать природе, вторая — украшать
ее. Идеальное есть дополнение натурального. Без первого нет второго.
Таким образом Артеага рассматривает красоту как продолжение и раз­
витие действительности. Идеализм Артеаги в том, что эту необходи­
55

А. Л. ШТЕПН

мость идеализации и возможность ее он не выводит из общественной
жизни и ее особенностей.
Артеага ставит своей задачей отделить художественное подража*
ние от конин, показать его превосходство над ней. Он дает в своих
рассуждениях ряд глубоких моментов. Одно дело — красота в искус­
стве, другое — вообще красота. Красота вообще абсолютна, ио при этом
красота в природе не всегда становится красотой в искусстве. Иначе
нельзя было бы изображать безобразное. Многие неприятные и даже
безобразные предметы обретают красоту в блистательном подражании.
Мысль о том, что искусство может изображать безобразное, очень важ­
ный момент эстетики Артеаги, в известном смысле противопоставляю­
щий ее эстетике канонического классицизма.
Зритель не ищет абсолютного подражания, не нужно, чтобы статую
приняли за живого человека. Впечатление правды от искусства непол­
ное, всегда чувствуется, что это не подлинная вещь. Однако это срав­
нительно условное подражание выше, чем подражание рабское. Идеа­
лизирующее подражание доставляет больше удовольствия. При раб­
ском подражании художник выражает не только достоинства, но и
недостатки природы. При идеализирующем подражании эти недостатки
скрыты.
Человека влечет к идеальной красоте потому, что он способен мыс­
лить отвлеченно, созерцать в индивидах общее. Подражание берет инди­
видов, далеких от совершенства, и возводит их в родовое, идеальное,
норму. Этой нормой является не отдельный индивид, но природа чело­
века.
Идеализирующее подражание больше просвещает и наставляет нас,
нежели подражание натуральное. Оно показывает не только существу­
ющие свойства природы, но и возможные ее свойства. Даже доброде­
тель выступает при идеализирующем подражании в более ярком виде,
ибо художник подслащает добродетель удовольствиями.
Нетрудно понять, что в этом возвышении идеального и противо­
поставлении его реальному и заключен идеализм Артеаги. Но вместе
с тем идея облагораживающей, просвещающей и воспитывающей роли
искусства, хотя и выраженная на идеалистической основе, составляет
весьма ценную мысль его эстетики.
Как и другие представители эстетической мысли эпохи Просвеще­
ния, Артеага полагает, что прекрасное совпадает с нравственным.
Б нравственном есть идеальная красота. Любовь и добродетель, фи­
лософский стоицизм и стойкость в религиозных вопросах заключают
в себе эту красоту и потому являются предметом искусства.
Мы уже отмечали, что кругозор Артеаги в ряде моментов шире,
чем кругозор канонического классицизма. Это сказывается и на его
эстетических вкусах.
56

ЧЕТЫРЕ ВЕКА ИСПЛНСКОП ЭСТЕТИКИ

Артеага считает образцом трагика Расина, Но он признает досто­
инства Шекспира и испанских драматургов «золотого века», хотя и
обвиняет их в буквальном следовании натуре. Связь эстетики Артеаги
с эстетическими принципами Винкельмана не помешала ему сохранить
взгляд на вещи, свойственный всей испанской эстетической мысли и
выразившийся в большей свободе и широте воззрении.
Развитие просветительской эстетики и теоретической мысли η Испа­
нии X V III века завершает Гаспар Мельчор де Ховсльянос. Человек
разносторонних интересов, он был философом, экономистом, писателем,
историком искусства. Ховельянос отдал дань и эстетике.
В статье «Революционная Испания» Маркс дал яркую характеристику его политических взглядов: Ховельянос был противником фео­
дального деспотизма. Но он был далек от революционных методов
борьбы. Маркс называет его «аристократом-филантропом» и пишет о
нем: «Ховельянос — «друг народа», надеявшийся привести его к свобо­
де путем тщательно обдуманной цепи экономических законов и лите­
ратурной пропагандой возвышенных доктрин» *.
Либеральная неопределенность взглядов Ховельяноса наложила от­
печаток и на его эстетические воззрения.
Важную роль в развитии испанской эстетики сыграла его речь
«Хвала изящным искусствам», произнесенная d 1782 году в Академии
Сан-Фернандо.
Речь эта представляет собой один из первых в истории Испании
обзоров развития национальной живописи, скульптуры, архитектуры.
Для либерально просветительных взглядов Ховельяноса характерно от­
рицательное отношение к эпохе средневековья, трактуемой как эпоха
темного варварства. Красной нитью проходит через всю работу про­
славление испанских королей, покровителей искусств и художеств.
Ховельянос придерживается в основном и главном доктрины класси­
цизма, безоговорочно признает античное искусство идеалом. Этим и
объясняется довольно сдержанная оценка готической архитектуры,
представляющей собой исторический антипод античности.
Тем не менее работа Ховельяноса замечательна, как одна из пер­
вых попыток дать связную историю испанского национального искус­
ства и охарактеризовать его красоты. Но наибольшее значение имеет
работа Ховельяноса об общественных увеселениях. Проблема общест­
венных увеселений вместе с проблемой просветительской драмы и теат­
ра — одна из важнейших в просветительской эстетике, она тесно свя­
зана с демократическим характером этого общественного движения.
Речь идет о распространении просветительских идей в массах и о вое-

1 К. М а р к с

н Ф. Э н г е л ь с ,

Сочинения, т. 10, стр. 443.

57

А. Л. ШТЕЙН

питании этих масс. Ховельянос подчеркивает воспитательную роль ис­
кусства, которое развивает людей в духе общего блага.
Народ нуждается в развлечениях, но лишен их из-за деспотизма
и суровости законов.
Ховельянос выступает против притеснения народа. Но искусство
должно воспитывать народ в духе поддержки существующего прави­
тельства. Ховельянос не посягает на основы существующего строя, он
лишь хочет в рамках этого строя общественной свободы и гуманности.
Особую роль Ховельянос отводит театру, который соединяет в
себе обучение и общественное развлечение.
Ховельянос предлагает реформу театра, которая очистила бы его
от заблуждений и пороков, оскверняющих его из-за бесстыдства вла­
стей и упадка общественных нравов. Что же надо сделать, чтобы оздо­
ровить театр? Упразднить все драмы, идущие на сцене. Классическая
испанская драма при всех ее достоинствах обладает серьезными мо­
ральными и политическими изъянами. Она показывает примеры, кото­
рые могут совратить невинность. Пьесы эти надо заменить другими,
которые могли бы наставлять и услаждать, показывать примеры, кото­
рые совершенствовали бы дух и сердца зрителей. Они внушали бы
почтение к всевышнему, религии, родине, демонстрировали бы образ­
цы супружеской верности. Перед нами типичная просветительская про­
грамма создания театра, дающего положительные примеры доброде­
тели. Подобную программу выдвигали английские просветители. Осу­
ществлением этой программы было развитие французской драматургии
от «слезной комедии» до пьес Дидро.
Гораздо шире и конкретнее были взгляды на драматургию н театр
Леандро де Моратина, известного под именем Моратин-младший.
Моратнн-младшнй, так же как и его отец, был убежденным сторон­
ником французского классицизма, поклонником Мольера и пропаганди­
стом его в Испании.
По Моратин не разделял предубеждений своего отца против испан­
ского национального театра. Он выпустил книгу под названием «Исто­
ки испанского театра, в которой собрал и прокомментировал произ­
ведения предшественников Лопе, так называемых прслопистов.
Следуя примеру Мольера, который изложил свои эстетические прин­
ципы в комедии «Критика на «Школу жен», Моратин написал пьесу
под названием «Новая комедия, или кафе» (1972), в которой устами
одного из персонажей, дона Педро, изложил свою программу разви­
тия драмы и театра.
Вопросы развития литературы и театра Моратин связывает с про­
грессивным развитием нации. Дон Педро говорит: «В прогрессе лите­
ратуры... во многом заинтересована власть, с ним связана слава и
незыблемость монархии, театр непосредственно влияет на националь­
58

Ч ЕТЫ РЕ В Е К А И С П А Н С К О Й Э С Т Е Т И К И

ную жизнь». Перед нами программа, типичная для умеренного про­
светительства. Как и Ховельянос, Моратин стремится к развитию на­
циональной жизни в направлении просвещения и гуманности, но все
это осуществляется в рамках монархического государства.
Дон Педро с похвалой отзывается о старом испанском театре. Там
нет правил, есть несообразности, но эти несообразности — дети изоб­
ретательности, а не тупости. В старом театре были недостатки, но бы­
ли и достоинства, которые заставляли эти недостатки забыть. Кальде­
рон, Морето и другие выше, даже когда они безумствуют, чем нынеш­
ние драматурги, когда они говорят разумно. По мнению Моратина,
театр должен быть зеркалом добродетели и храмом хорошего вкуса.
«Храм хорошего вкуса» — формула эстетики классицизма. Формула
«зеркало добродетели» очень типична для просветительской эстетики с
ее тенденциями рисовать в назидательных целях образцы добродетели.
Обогащение испанской эстетики принципами более передовой эсте­
тической теории французов было бесспорно прогрессивным. Но оно не
могло быть плодотворным, если связано было с отказом от националь­
ной испанской традиции, заключающей в себе не только высокие худо­
жественные ценности, но и естественное выражение национальной
жизни.
Теория классицизма никогда не была в Испании последовательной.
Но тем не менее она сковывала развитие испанского искусства. Реша­
ющий удар ей нанес испанский романтизм, который окончательно из­
гнал ее из сочинений по искусству и самого искусства.
Но это уже выходит за пределы настоящего издания.
А. JÏ. Штейн

ИСПАНСКАЯ
ЭСТЕТИКА
РЕНЕССАНС
БАРОККО
ПРОСВЕЩЕНИЕ

ЭНРИКЕ ДЕ ВИЛЬЕНА
ИСКУССТВО СЛАГАТЬ СТИХИ
( в извлечениях, сделанных маэстро
Алъваром Гомесом де Кастро)

[Искусство слагать стихи в
старину называлось в Кастилии «веселой наукой», как
видно из книги дона Энрике де Вильены, который посвя­
тил ее дону Иньиго Лопесу де Мендосе, сеньору де Ита.
Далее следуют отрывки из этой книги.]
По невежеству все берутся сочинять стихи, сохраняя
лишь одинаковое число слогов в строках и созвучие по­
следних ломаных стихов каждой строфы, согласно выб­
ранному ритму, а в остальном не заботятся о правилах
науки.
А потому не установлено различие между светлыми
умами и темными.
Хотя другие трудные дела отвлекли меня от моего на­
мерения. Так что одна работа была отдыхом от другой.
[Дон Энрике переводил «Энеиду» Вергилия 1.]
И я осмелился посвятить этот трактат вам, высокочти­
мый и доблестный дон Иньиго Лопес де Мендоса, ибо
знаю, что вы находите приятными мои несовершенные со­
чинения и услаждаете себя, сочиняя стихи и песни, кото­
рые поют и читают во многих местах. Но так как вы не­
достаточно знакомы с наукой поэзии, то не можете в
точности передать вашим слушателям превосходные обра­
зы, кои природа внушает ясному вашему уму, когда же
познакомитесь с моим трактатом, то станете источником
света и науки для всех трубадуров королевства, дабы они
были достойны сего имени.
Надеюсь немного развлечь вас.
Совет «веселой науки» был создан во Франции, в го­
роде Тулузе, Рамоном Видалем де Бесальду.
При помощи этих правил сведущие отделились от не­
вежд.
63

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Но Рамон только положил начало науке, и правила
его были несовершенны. Его последователем стал Жофре
де Фокса, из черного духовенства, он расширил предмет,
назвав свое сочинение «Продолжение науки о том, как
слагать стихи».
За ним явился Беренгель де Тройя с Майорки и напи­
сал книгу о риторических фигурах и украшениях.
Потом Гильельмо Ведель с Майорки сочинил трактат
«Высшая Витула», и, дабы наука поэзии сохранялась, бы­
ла основана в Тулузе школа трубадуров, с дозволения и
по приказу короля Франции, коему подвластен сей город;
король даровал им вольности и привилегии и выделил из­
вестную сумму денег на расходы совета «веселой науки»,
приказав, чтобы в нем было семеро судей, коим надлежит
составлять законы и т. п.
Эти судьи сочинили трактат «Законы любви», где вос­
полнялись недочеты предыдущих трактатов.
Трактат сей был весьма обширен, и Гильен Молинер
сократил его, взяв самое главное; так получился «Трак­
тат о цветах».
Потом трактат об этой науке, под названием «Книга
правил», сочинил брат Рамон де Корне, но он был лицом
не слишком сведущим, и его сочинение разбранил Жон
де Кастильну в своем труде «Пороки, коих следует избе­
гать».
[После вышеупомянутых никто больше не писал трак­
татов вплоть до дона Энрике д~ Вильены.]
Польза от сей науки, прогоняющей леность и занимаю­
щей благородные умы достойными изысканиями, столь ве­
лика, что другие народы также захотели основать у себя
школу искусства поэзии, и таким образом «веселая наука»
распространилась по разным странам мира.
С каковой целью король Арагона Хуан I, сын Педро II,
отправил посольство к королю Франции, прося его распо­
рядиться, чтобы из школы трубадуров приехали в Арагон
люди и положили там начало изучению науки поэзии; так
оно и вышло: двое судей из Тулузы явились в Барселону
и основали там школу и совет «веселой науки», куда долж­
ны были входить четверо судей: знатный кабальеро, ма­
гистр богословия, магистр юриспруденции и почтенный
горожанин, а в случае смерти кого-либо из них школа тру­
бадуров избирала другого из того же сословия, и король
утверждал их выбор.
64

Э Н РИ К Е ДЕ В И Л Ь ЕН А. И СКУССТВО СЛАГАТЬ СТИХИ

Во времена короля дона Мартина, брата дона Хуана,
совет «веселой науки» получал большие средства на не­
обходимые расходы, как то: исправление книг, серебряные
жезлы альгвасилов, шествующих впереди судей, печати
совета, награды, вручаемые ежемесячно, и всеобщие празд­
нества. И в это время было написано много выдающихся
сочинении, достойных увенчания.
После смерти короля дона Мартина в королевстве Ара­
гон начались распри между претендентами на престол, и
некоторым судьям и главам совета пришлось уехать в Тортосу, после чего барселонская школа прекратила свое су­
ществование.
[Потом королем был избран дон Фернандо, и дон Эн­
рике де Вильена, поступив к нему на службу, преобразо­
вал барселонский совет и был назначен его главой].
[Сюжеты, которые предлагались в Барселоне в быт­
ность там дона Энрике]: иногда восхваление святой М а­
рии. иногда хвала оружию или любви и добрым нравам.
В назначенный день судьи и трубадуры собирались во
дворце, где я жил, и оттуда мы шествовали в стройном
порядке, с альгвасилами впереди, с книгами нашего ис­
кусства и с книгой записей, которую несли перед судьями.
Прибыв в зал собрания, уже приготовленный и украшен­
ный гобеленами, со ступенчатой трибуной, я усаживался
наверху, посредине трибуны, а по обе мои руки — судьи,
у наших ног писцы совета, а еще ниже альгвасилы. Пол
был покрыт ковром, и было устроено два круга сидений
для трубадуров, а посредине зала возвышался квадрат­
ный помост высотой с алтарь, крытый золотой парчой, и
па нем лежали книги искусства и награда. По правую
руку стояло высокое кресло для короля, который часто
присутствовал на состязаниях; приходило на них также
множество всякого народа.
Когда воцарялось молчание, вставал магистр богосло­
вия, входивший в состав жюри, и во вступлении излагал
свою тему и доводы, восхваляя науку и предмет, кои пред­
стояло воспевать на данном собрании; потом он садился,
а один из альгвасилов объявлял трубадурам, что теперь
они могут представить свои сочинения на указанную тему,
и трубадуры по очереди поднимались и внятным голосом
читали свои сочинения, написанные на цветной дамасской
бумаге золотыми и серебряными буквами, с красивыми
заставками; тут уж каждый старался перещеголять дру3—2174

65

И СИ АМ С КЛ Я Э С Т Е Т И К А . Р Е Н Е С С А Н С . Б А Р О К К О . П Р О С В Е Щ Е Н И Е

nix, а когда все сочинения были оглашены, трубадуры
передавали рукописи писцу совета.
Заседали два совета, один тайный, другой открытый.
Па тайном совете все давали клятву судить справедливо
и беспристрастно, по правилам искусства, и определить,
какое из представленных сочинений лучше; писец раздель­
но читал все сочинения, а каждый член совета указывал
недостатки, и их отмечали на полях рукописи. И перебрав
таким образом все сочинения, присуждали награду тому,
которое не содержало недостатков или содержало их мень­
ше, чем у других.
На открытый совет судьи и трубадуры собирались во
дворце, подобно тому как это заведено у капитула брать­
ев проповедников, и я отправлялся туда вместе с ними.
Когда все размещались и воцарялась тишина, я открывал
совет, восхваляя представленные сочинения и в особенно­
сти то, которое заслужило награду, а писец совета уже
нес эту награду на богато изукрашенном пергаменте, с
золотой короной сверху; я расписывался внизу грамоты,
потом расписывались судьи, а писец скреплял ее печатью
совета и передавал мне. Я вызывал сочинителя, вручал
ему грамоту и увенчанное произведение на память. Како­
вое произведение заносилось в книгу записей совета: тем
самым давалось разрешение публично петь его и декла­
мировать.
Покончив с этим делом, мы возвращались во дворец
в стройном порядке, и тот, кто завоевал награду, шагал
теперь меж двух судей, а впереди него мальчик пес гра­
моту в сопровождении труб и других духовых инструмен­
тов, и по прибытии во дворец я приказывал подать сла­
дости и вино, а потом судьи и трубадуры уходили с музы­
кантами и грамотой, провожая победителя до дверей его
дома.
Таким образом все видели превосходство светлых умов
над темными от бога и природы.
И дураки не осмеливались совать свой пос.

ПОСВЯЩЕНИЕ И ПИСЬМО,
КОТОРЫЕ МАРКИЗ ДЕ САНТИЛЬЯНА
ПОСЛАЛ КОННЕТАБЛЮ ПОРТУГАЛИИ
ВМЕСТЕ СО СВОИМИ СОЧИНЕНИЯМИ
Славному господину дону Педро,
благороднейшему коннетаблю Португалии,
маркиз граф де Сантильяна с приветствием,
пожеланием мира и подобающей просьбой

I.
В
Ллваро Гонсалес де Алькантара, родич и слуга дома сеньо­
ра инфанта доиа Педро, прославленного герцога де Коим­
бра, Вашего отца, от Вашего имени, сеньор, просил меня,
дабы я мои изречения и песни послал Вашему сиятель­
ству. По правде, сеньор, хотел я угодить Вашей светло­
сти произведениями более значительными и выполненными
с большим тщанием, ибо эти сочинения, по крайней мере
большая часть из них, не касаются такого предмета и по­
строены не так, чтобы счесть их достойными быть удер­
жанными в памяти. Ибо, сеньор, как говорит апостол,—
«Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, помладенчески мыслил...» К

Ведь такие веселые и шутливые вещи приличествуют
и бывают ио душе юному возрасту — я говорю о стремле­
нии хорошо одеваться, турнирных состязаниях, танцах и
подобных им галантных занятиях. И, таким образом, сень­
ор, многие вещи доставляют Вам ныне удовольствие, кои
не доставляют и не должны более доставлять удовольст­
вие мне. Но, добродетельный сеньор, заверяя, что у меня
не было иного намерения, кроме уже изложенного, и так
как Ваша воля была прежде выражена, я из разных мест
и из разных книг и сборников песен разыскал и записал
ио порядку все так, как сие предстает в маленьком томе,
который я Вам посылаю.
II.
Но так как мои труды, о коих Вы, сеньор, спра­
шивали, незначительны, пожалуй еще более, чем я их оце­
ниваю, то желаю уверить Вас, что мне доставит удоволь­
ствие. ежели все сочинения, отвечающие сим правилам
3*

67

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. Н РО СВ ЕЩ ЁН Й Ё

поэтического слова, будут Вам приятны; в том меня убеж­
дают Ваши изящно выраженные просьбы, а также некие
виденные мною изысканные вещи, сложенные Вашей свет­
лостью; ибо несомненно, что сие есть возвышенное рвение,
божественное пристрастие, неиссякаемая нища души, и,
подобно тому как материя ищет форму и несовершенное
стремится к совершенству, поэтическая наука или наука
об изящном трогают лишь тех, чьи умы возвышенны, а
души благородны.
III. Итак, что же такое поэзия (называемая в нашем
обиходе веселой наукой), как не вымысел о полезных ве­
щах, прикрытых прекрасным покровом, составленных, вы­
деленных и упорядоченных в определенном числе, соот­
ветствии и размере? И, несомненно, добродетельнейший
сеньор, заблуждаются те, кто пожелает думать и гово­
рить, будто подобные вещи суть вещи пустые и порочные
или близки к оным,— ведь, как плодоносные сады цветут
и дают плоды соответственно всякому времени года, так
и одаренные люди благородного происхождения, коим эти
науки внушены свыше, пользуются ими и упражняются в
них соответственно возрасту. И если мы видим, что науки
желательны, то спросим, как Туллий,— какая же из них
превосходит прочие, будучи самой благородной и достой­
ной мужа?2 Или какая .наука охватывает более других
все человеческие понятия? Что раскроет загадки жизни,
осветит ее темные места, что заставит их сделаться види­
мыми, как не приятное красноречие или прекрасное по­
вествование, будь то стих или проза?
IV. Лишь тем, кто своим неоправданным упрямством
хочет добыть себе великие почести, неясны превосходство
и преимущества рифм и размера перед обыкновенной про­
зой. И идя по пути стоиков, кои с чрезвычайным усердием
исследовали происхождение и причины вещей, я осмели­
ваюсь сказать, что стихотворный размер древнее, совер­
шеннее и влиятельнее обыкновенной прозы. Святой архи­
епископ Исидоро Картахенский доказывает и свидетельст­
вует так: он говорит, что первым, кто употребил рифмы
и размер, был Моисей, воспевавший и пророчивший в сти­
хотворном размере явление Мессии; а затем Иисус Навин
в честь победы при Габаоне; Давид воспевал стихами
победу над филистимлянами и возвращение библейского
ковчега, и он сделал так все пять книг Псалтыри. Именно
поэтому евреи любят утверждать, что мы менее их можем
68

САНТИ ЛЬЯНА. ПОСВЯЩ ЕНИЕ И ПИСЬМО

чувствовать прелесть сих стихов. Также и Соломон изло­
жил в размере свои притчи, рифмуется кое-что из напи­
санного Иовом, в особенности слова утешения, коими
друзья отвечали на его жалобы.
V. Говорят, что из греков первым был Акатесий Ми­
летский, еще прежде Ферекида Сирского и Гомера, хотя
Данте и называет последнего величайшим поэтом. Из ла­
тинян первым был Энний, несмотря на утверждения, что
Вергилий царствовал и царствует в латинском языке; так
его представляет и Данте, говоря устами Сорделло Мантуано:
О свет латинян, — молвил он, — о тот,
Кто нашу речь вознес до полной власти,
Кто город мой почтил из рода в род 3.

И, таким образом, я заключаю, что эта поэтическая
наука угодна прежде всего богу, а затем и людям разного
происхождения и обычаев. То же самое говорит и Кассиодор в своей книге «О разном», когда пишет: «Весь блеск
красноречия, всякий вид и способ поэзии или поэтических
образов и выражений берет свое начало в божественном
Писании. Без этого не обходится пение в божьем храме,—
при королевском дворе и во дворцах с благодарностью
принято искусство. Площади, лавки, празднества и роскош­
ные пиры остаются без него как бы глухими и безмолв­
ными».
VI. И я решаюсь сказать, что не много есть таких ве­
щей, где бы не было необходимым и полезным эго ис­
кусство. Эпиталамы, песни, звучащие на свадьбах в честь
жениха и невесты, составлены в размере. По другим по­
водам сочиняются песни, имеющие некотороеотношение
к пастухам и называемые буколическими. В прежние вре­
мена в элегических размерах пели во время погребения
умерших, восхваляя их достоинства, и теперь еще продол­
жают так делать в некоторых местах, сии песни называ­
ются надгробными. Иеремия таким образом пел о разру­
шении Иерусалима; императоры Гай Цезарь, Октавиан
Август, Тиберий и Тит прекрасно владели размерами, и им
доставляли удовольствие различные виды поэзии 4.
VII. Но оставим теперь старинные примеры, чтобы
приблизиться к нашим временам. Король Роберт Неапо­
литанский, светлый и преславный государь, любил сию
науку подобно увенчанному флорентийскому поэту Фран­
69

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РОСВЕЩ ЕН ИЕ

ческо Петрарке, которого он долгое время держал у себя
в Кастиль-Ново в Неаполе и с кем весьма часто бесе­
довал и разговаривал об этих искусствах5; это означает,
что многое в нем нравилось монарху, и он был его боль­
шим любимцем. И говорят, что он создал там многие из
своих творений как на латыни, так и па вульгарном на­
речии, и-среди прочих книгу : «[Вечное Слово] бла­
говолило низойти от лона Отца во чрево Матери; и та, что
обручалась плотнику, стала супругой Небесному Зодчему».

Вначале он отметил соответствие меж лоном отца и девыматери, затем — меж столь далекими званиями плотника
и зодчего мироздания. С хорошо продуманной аналогией
обратился к черствому сердцу людскому кавалер Гварини,
остроумно η правдиво воспев в своем сонете кончину
Христа:
Се день печали, ужаса и плача,
Любви Сыновней жертвоприношенье.
Через купель кровавого крещенья
Им, непорочным, древний грех оплачен.
Жестоким древом к смерти предназначен,
Он умирает — Он, не знавший тленья,

183

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

И, взор смежив, раскроет поколеньям
Чертог, который душами утрачен.
Смерть вышла к нам. Но Он, заступник новый,
Невинных укрепил орудьем веры.
Грядущей жизнью дух да оживится.
Когда гробницы и гранит суровый
Раскрылись в скорби и рыдают сферы —
Тот, кто не плачет, камнем обратится 4

Когда таковое соответствие скрыто и, дабы заметить
его, надо поразмыслить, оно тем больше выигрывает, чем
труднее улавливается, как, например, у дона Луиса де
Гонгоры:
С одной стороны, ты прелесть,
с другой — ты злее всех злюк,
достойная дочь пустыни,
плодящей в песке гадюк.

Прекрасно выражена связь между жестокой дамой и ее
родиной, порождающей хищников и змей. Это и есть на­
стоящее тонкое остроумие, и такой вид его называется
аналогией, ибо в нем выделено соответствие между двумя
различными понятиями. Подобный пример находим и в
эпиграмме Марциала, удостоившейся большего числа
похвал, чем в ней содержится слогов. Поэт сопоставляет
то, что Диавл прежде был лекарем, а ныне стал могиль­
щиком:
Врач выл недавно Диавл, а нынче могильщиком стал он.
То, что могильщик теперь делает, делал и врач...5

Вполне понятна параллель между лекарем и могильщи­
ком, продолжающим так же сводить людей в гроб. Между
элементами мысли существует симметрия, настолько же
более возвышенная, чем зримая симметрия колонн и акротеров, насколько предмет изощренного ума выше предмета,
воспринимаемого чувствами. Как остроумна параллель в
восхвалении девы-матери, которая делается рабой, когда
ее делают царицей неба и земли! Меж тем говорится, как.
она при зачатии должна была бы стать рабою греха, бла­
годать сделала ее царицей; ныне, при благовещении, когда
ей предстоит стать царицей, смирение делает ее рабою.
В таких же созвучных образах остроумно воспевает дон
184

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е . ИЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

Франсиско де ла
Порции:

Куэва в знаменитом сонете подвиг

Узнав, что кровью
вскричала Порция,
«Я жить могла бы
и, плача, прокляла

славный Брут истек,
поверив вести:
лишь с тобою вместе!»
злосчастный рок.

«Глупцы! Хоть вы и прячете клинок,
чтоб смерть мою не допустить из мести, —
любовь поможет чистоте и чести,
даст средство мне, чтоб заплатить оброк!»
И проглотила угли, хоть известно,
что и любовь испепеляет люто,
когда она я&ляет норов свой;
так угли эти, действуя совместно,
убили верную подругу Брута,
чтоб навсегда она была живой.

К соответствию материальных углей и жара любви
Порции он прибавляет еще остроумнейшее преувеличение.
Удачное соответствие нашел также дон Антонио де Мен­
доса, галантный наш лебедь, в изящных стихах «О вла­
дычице Неба»:
Удивись, восхитись, по чести
воздай чудесам Творца:
Иоанн — это глас немого,
а она — это взгляд слепца.

Изысканная гармония иногда выявляется меж причинами
существования восхваляемого. Так, славный отец церкви,
святой Иоанн Дамаскин, кому Царица Эмпиреев вернула
руку6, дабы он дивно описал ее совершенства, сопоставил
имена ее родителей, бывших причиной ее появления на
свет: отец звался Иоахим, говорит он, что означает «приуготовление»; мать — Анна, то есть «благодать». Приуготовление и благодать? Стало быть, Мария была зачата в
тех же обстоятельствах, с теми же благами, кои дарует
причастие. Сие было скорее не зачатием природы, но ее
причащением. Отличное соответствие между Иоахимом и
Анной, приуготовлением и благодатью, а затем глосса
с разгадкой тайны; столь остроумная мысль могла бы
украсить творения херувима.
В других случаях связь обнаруживается между дейст­
виями субъекта. Так, Флор провел аналогию между зло­
действами Тарквиния Гордого, совершенными ради дости­
жения трона, и его тиранией в последующем правлении:
185

И С П А Н С К А Я Э С Т Е Т И К А . Р Е Н Е С С А Н С . ЬЛ РО ККО . П Р О С В Е Щ Е Н И Е

< ...> «Он предпочел не ждать, а похитить власть, принад­
лежащую Сервию, подослав к нему убийц; властью, добы­
той преступлением, он пользовался не лучше, чем приоб­
рел»7. Следствия суетной и слепой любви связал анало­
гией бессмертный Камоэнс:
Я Амуром побежден,
оп сильней меня, не скрою,
раз меня сразить стрелою
и вслепую может он.

Следствие соответствует причине: удар вслепую —
слепой любви. Однако особенно обильную материю для
остроумной гармонии доставляют обстоятельства, ибо их
бывает много. Святой Августин но поводу того, что день
начинает увеличиваться, когда рождается солнце справед­
ливости, сказал: «Не напрасно от сего дня день возрастает,
ибо ныне свет начал расти, ведь в этот самый день явился
роду человеческому свет истинный. Когда же рождался
день вечный, должно было возрастать и дню временному,
а делам тьмы почуять умаление». Соответствием места

воспользовался дон Луис де Гонгора для великолепной
остроты:
Два предела красы
рядом подъяты ввысь,—
так Алкида столпы
в небеса вознеслись 4

Здесь отлично схвачена игра понятий: пограничный
столп красоты и non plus ultra доблести8. Эту же игру еще
более счастливо применил другой; не случайно, гово­
рит он, матерь божья жила в Галилее, название коей
означает «предел»,— ведь пресвятая дева была пределом
святости и non plus ultra совершенства. Чтобы увидеть
совпадения, требуется живость ума, они также обогащают
этот вид остроумия. Например, Марпиал изящно объяснил
совпадение, состоящее в том, что пчела оказалась похоро­
ненной в янтаре: видимо, то было заслуженной наградой
за ее нежные чувства — нектар за нектар, янтарь за се
сладкий мед:
Заключена и блестит в слезе сестер Фаэтона 9
Эта пчела и сидит в нектаре будто своем.
Ценная ей воздана награда за труд неустанный:
Верно, желанна самой смерть ей такая была 10
* Стихи обращены к двум дамам — матери и дочери.

186

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Но ежели только выразить соответствие и гармонию
меж двумя различными понятиями — дело достойное вели­
кой изощренности и творческой мысли, то сколь удиви­
тельней, когда большой талант, не довольствуясь простым
выражением взаимосвязи, идет дальше и развивает ее?
Тогда создаются чудеса остроумия. Развивать можно
разными способами; первый из них — соответствие допол­
няется вымыслом. Дон Франсиско де Кеведо, описывая
превращение Дафны, выводит Аполлона, который говорит
следующее — более остроумно по мысли, чем по форме:
Настала пора невзгод,
и плачу и от бессилья,
глядя на твои полет;
— сердце мое свои крылья
для бегства тебе отдаст.

Отлично придумано: крылья его же сердца помогают
ей убегать. Иногда не только устанавливается соответствие
меж сходными понятиями, но одно из них еще и преуве­
личивается. С примечательной фантазией Марциал пове­
ствует о том, как некий ребенок, забавляясь у металли­
ческой статуи медведицы в стоколонном храме, вложил ей
руку в пасть и его укусила прятавшаяся там гадюка,—
тут параллель не только двух злобных зверей, но, кроме
того, поэт отмечает, что поддельная медведица оказалась
более злобной, чем если б была настоящая:
Рядом с Сотней Колонн изваянье медведицы видно,
Там, где фигуры зверей между платанов стоят.
Пасти ее глубину попытался измерить прелестный
Гил и засунул, шутя, нежную руку туда.
Ио притаилась во тьме ее медного зева гадюки:
Много свирепей она хищного зверя была.
Мальчик коварства не знал, пока не укушен был насмерть:
Ложной медведицы пасть злее была, чем живой п.

< ...> Когда два сопоставляемых понятия не равнове­
лики, то весьма остроумно будет усилить одно, чтобы оно
сравнялось с другим. Андраде, славный наследник остроу­
мия его великого отца Августина, сопоставляя девственную
красу святой Инес в ее бренной плоти с дарованной муче­
нице благодатью, сказал: несомненно, что вперед выступи­
ла благодать, украсив ее славой, и, превзойдя красоту,
оставила ее в бездействии; итак, благодать усилила дейст­
вие славы, а красота смертная — бессмертную. Порой одно
из понятий отсутствует, тогда* дабы установить соответст187

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЁС СА И С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

вне, его воображают. Это мы видим в строфе дона
Франсиско де Кеведо, сочинившего, как и многие другие,
песнь на смерть дона Луиса Каррильо:
Я видел ручеек —
немолкнувший хрусталь, живую шалость,
он целовал песок,
его улыбке Небо улыбалось,
вдоль берегов он тек,
порой шептал, порой смсялся звонко,—
играющий мальчонка;
он был — как изумрудное зерцало,
казалось, все вокруг
ему благоволило и сияло;
ио приоткрыла вдруг
свою пещеру алчная скала,
и струи онемели,
и тьма сгустилась в роковом ущелье
и юное созданье погребла;
его поток иссякший возродили
глаза, чьи слезы скорбь людей струили.

Здесь удачно
исторгшимся из
всегда аналогия
отсутствии, как,

проведена аналогия между потоком слез,
глаз, и потоком, исчезнувшим с глаз. Не
наличествует, но тогда поэт говорит о ее
например, наш волшебник Лопе де Вега:

Сказали пастухи мои,
когда ты в двери постучала:
напрасно в двери ты стучишься,—
ты в душу постучись сначала.

Соответствие здесь лишь желательно, потому и сказано,
что его нет между душой и дверью хижины. Также весь­
ма изящны мысли, в которых* дабы соответствие было
оправдано, одно из двух понятий усиливается,— в нем на­
ходят какую-либо формальную черту, восполняют то, чего
ему не хватает для совершенства, обнаруживая аналогию
в имени или в обстоятельствах. Среди грандов Испании
герцог Альба был избран сопровождать светлейшую
сеньору донью Марию Австрийскую, инфанту испанскую,
августейшую императрицу германскую, достойную подругу
Фердинанда III, когда она отправлялась в путь с берегов
Эбро к Эльбе12; кто-то экспромтом сказал: «Альба* и Солн­
це— удачное сочетание». Другой его превзошел, ведь
победы одерживаются и на поприще ума. «Великолепная
расплата,— сказал он,— ибо если Германия больше обо­
* Альба ио испански — заря.

188

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

гатила Испанию драгоценной Маргаритой *, чем обе
Индии своими флотами и сокровищами, то ныне Испания
возвращает жемчужину, дочь предыдущей, и сопровождает
ее Альба». Так он связал Альбу, Солнце, Маргариту и
Индии.
Придумать в ответ на остроумное соответствие нечто
еще более изысканное — значит вдвойне изощриться. Так,
Сульпиций Карфагенянин, рассказывая о том, что Верги­
лий приказал сжечь свою «Энеиду», сострил, что для Трои,
мол, гореть было не внове — тот пожар был настоящий,
этот воображаемый:
Бросить, увы, приказал Вергилий в огонь беспощадный
Книги, в которых воспел подвиг фригийцев вождя.
Тукка и Вар воспротивились, Цезарь Великий,
Ты не позволил сгубить славу латинской земли.
Дважды едва не погиб от пожара несчастный Перга мои,
Факелом новым едва не запылал Илион 13.

Остроумную мысль его изящно развил Корнелий Галл,
утверждая, что второй пожар был бы еще более жестоким
и прискорбия достойным, чем первый, ибо первому посча­
стливилось найти утешение в столь великолепных стихах:
В этот счастливейший век, о Цезарь, печалимся горько:
Кончен Вергилия путь, осиротил нас поэт
И запретил нам читать, если ты согласишься, творенья,
В коих прославлен Эней речью божественных уст.
Рим тебя просит, и весь окоем посылает моленья,
Чтоб не погибла в огне память о стольких вождях.
Вновь тогда Троя сгорит, но ужаснее новое пламя!
Пусть италийцам хвала, пусть твоя слава живет/
Пусть воспевает вещун великого сына Анхиза,
Ибо песнь божества громче славы царей 14.

Таковы приятно остроумные аналогии, украшение слога,
блеск изощренного ума. Этим видом острой мысли завер­
шает знаменитый Луис де Камоэнс сонет, признанный
королем всех сонетов:
Душа моей души, ты на крылах
Отторглась преждевременно от тела!
Покойся тамβ куда ты отлетела,
А мой удел — грустить о небесах.
О, если память о земных делах
Живет в преддверье горнего предела,
Не забывай любви той, что горела
Чистейшим пламенем в моих глазах!
* Маргарита ионсианскн — жемчужина.

189

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН ИЕ

И пусть любимой имя будет свято —
Вернуть ее не может человек
Своей тоской (оттуда нет возврата!).
Моли того, кто жизнь твою пресек,
Дабы опять, как на земле когда-то,
Нас в небе он соединил навек! 15

РАССУЖДЕНИЕ V
Об остроумии в контрасте и несходстве

Контраст — другая категория в этом виде остроумия,
отличная от уже приведенной, но ей не уступающая, ибо
столкновением противоположностей также создается совер­
шенство. Достигается контраст приемом, противоположным
аналогии, как то мы видим в сонете Бартоломе Леонардо,
замечательном по своему предмету — о святом Лаврен­
тии — и по незаурядному остроумию;
Подобно лебедю, который сник,
еще живой, дитя судьбы немилой,
когда над горестным гнездом-могилой
еще не смолк его напевный клик,—
так мученик Лаврентий в страшный миг
под пытками перед толпой постылой,
еще не мертвый и уже остылый,
спою печаль исторг, свой скорбный крик:
«О Господи, внемли мне в вышине!
Я тот, кому ты силы дал заране,
чтоб вынести любое испытанье,
кого, в ночной являясь тишине,
испытывал огнем, чтобы в огне
душа иное обрела лыланье, —
прими мой дух в божественные длани!
Λ ты, жестокий Аспид, можешь мне
живот вспороть, нутро пожрать в бессилье!
Я буду мертвым — но в живой могиле!»

Другой поэт сказал:
Твоя утроба хладная — могила
для моего пылающего тела.
190

В Л Л Ь Т АС АР Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е , И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

Там мы искали соответствия, здесь — противоположно­
сти понятий. Великий Амвросий, чье имя оказалось проро­
ческим символом его творений *, всегда красноречивый и
остроумный, но в слове о святой Инес еще и страстный,
с великим мастерством противопоставил малость ее тела и
величие духа, хрупкость девы и жестокость тирана: «Было
ли на этом тельце место для раны? и куда было наносить
удары? Не созрев для пытки, она возмужала для победы,
было трудно бичевать ее и легко увенчивать». Блестяще

показана связь противоположностей в следующем примере
из плодовитого Веги:
Сулема, весь мир кляня,
нигде я не нижу привета:
снежная Сьерра эта
вулканом сжигает меня.
Хениль и ею волна —
не утешенье невзгодам,
моя надежда с приходом
апреля не зелена.
Что мне напев соловья,
если в рассветной рппи
горестное отпеванье
слышит душа моя? '

Аналогия — источник прекрасного; контраст, по правде
сказать, не всегда, однако, если удается изложить его и
виде острой мысли, это верх совершенства. Отлично описал
остроумный кордовец слепоту двух влюбленных в своей
«Поэме о командорах»:
Подходит Хорхе к Беатрис,
сердца их вспыхнули ог страсти.
Хоть и пошла через глаза,—
но не заметили напасти.

Контраст здесь в том, что своей беды они не видят,
хотя она приходит к ним через глаза. Этот контраст при­
меняют очень часто, ибо он легко приходит на ум. Напри­
мер, им начинает сонет Хуан де Вальдес:1
Леандр глядит на свет, слепой от света,
и пену серебристую сечет,
он молит посреди ревущих вод —
у неба милости, у волн привета.
* Игра слов: «Амвросий» — «амброзия».

191

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

А дон Антонио де Мендоса завершает октавы своей
нашумевшей комедии о «Любви»2 мастерским контрастом:
О нимфа-солице, о богиия-снег,
чья чистота всей чистоте примером,
твой властный взор из-под нежнейших век —
магнит пленительный всем светлым сферам,
которые к тебе стремят свой бег,
бросая вызов горю и химерам,
ты их влечешь, но твой победный свет —
их слепота, а жизнь — источник бед.
Как сталь, тебя хранит твоя краса,
Ты беспокоишь всех на свете белом
и возмущаешь дол и небеса,
поля тревожишь и в порыве смелом
тиранишь бурей спящие леса,
смушая их чащобу дивным телом,
все, что живет» улучиваешь ты,
прогнав зверей и пробудив цветы.

Контраст может быть установлен меж теми же поня­
тиями, что и соответствие, например между явлением и его
причинами.
Так, некто сопоставил Крестителя, глас божий, с его
немым отцом и заключил это противопоставление слова­
ми: зачав Иоанна, Захария онемел, дабы это показало,
что Иоанн не просто пророк, но и глас пророка, ибо это
голос божественного слова, эхо бесконечной мудрости.
Контраст меж следствиями земной любви изящно уловил
отец Табларес, талантливый и благочестивый иезуит:
Ты молоком поишь, но выпьешь кровь,
кровав твои лик улыбчивый, любовь,
ты предлагаешь злато,
но сталь - в любви расплата,
ты птица Феникс, что в последний час,
сгорая,
отравляет ядом нас.

Великолепно сказано, и здесь видно, как много можно
извлечь из этого вида остроумия. Всегда изобретательный
кавалер Гварини связал контрастом два свойства:
О пичужка! Как сердечно
Одарила век беспечный
Мать-природа, в дар назнача
Не рассудок, но удачу3.
192

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН. О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУССТВО И ЗОЩ РЕННОГО УМ А

В различии времени прошлого и настоящего проступает
контраст обстоятельств. Так, бакалавр Франсиско де ла
Toppe писал:
Голубка, как оплакиваешь ты
былое счастье в нынешней печали!
С тобой деревья плачут и цветы,
тебе утехой стали
твои воспоминанья,
когда вдвоем вы время коротали,
но обрати вниманье
на горестные жалобы того,
кому ответом эхо
(в столь долгом горе краткая утеха),
с кем делишь боль страданья своего, —
с тобой я слезы лью:
быть может, скрасит боль моя — твою.

Строфа начинается контрастом прошлого счастья и ны­
нешней скорби, завершает же ее поэт аналогией меж
скорбью своей и голубки. Богатую основу дают тут раз­
личия в действиях и их противоположность. Это мы нахо­
дим у дона Луиса де Гонгоры в его поэме4, дважды коро­
левской — по предмету, мученической смерти готского
короля, и по величию и стройности композиции:
Счастливый и священный день, когда
великая испанская столица
тебя не Королем — Святым почтила.

И далее:
Припц-мученик, чье скорбное чело,
еще не отягченное короной,
меч подлый арианина почтил;
ты жезл сжимал рукой окровавленной,
он навсегда в твоей руке почил.

Был сей изысканный поэт лебедем в сладкозвучности,
орлом в остроумии; во всех видах остроумия блистал он,
но высшего торжества достигал его великий талант в конт­
растах, творения поэта сплошь уснащены этим приемом:
Жилы, в коих крови мало5,
очи, в коих ночи много,
узрила в траве младая
участь племени мужского.

И далее:
В полумертвом две души,
а в одной слепой два солнца.
7— 2174

193

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. ПРО СВЕЩ ЕН И Е

Отлично сказано, но особенно хороши стихи:
Сто столетий красоты
в малолетней незнакомке.

Даже различие места может служить основанием конт­
раста; так, Флор описал упорные настояния латинян,
чтобы Тарквиний снова взял в руки скипетр < ...> : «Лати­
няне также признавали Тарквиниев из соперничества и
ненависти: чтобы народ, господствовавший над другими, по
крайней мере дома был в рабстве» б.

Искусно воспел контраст жизни и смерти пасынка фор­
туны другой, ему в этом подобный. Привожу этот изуми­
тельный сонет:
Любимец славы, кто не мог вместиться
в себе самом, как в нем судьбина, — он
при жизни был со смертью обручен
а умерев, смог с жизнью обручиться.
Коварна провидения десница,
призыв верховный, яростный закон!
Уже успех в успенье превращен,
в туман, в котором истина таится.
Верховным средством плаху он смиренно
избрал, которой Вера дарит право
на очищенье и на торжество.
Свершается причин и следствий смена:
его на муки обрекала слава,
но муки к славе привели его.

Такую же взаимосвязь противоположностей показал дон
Антонио де Мендоса в романсе, который он мне дружески
прочитал в галереях дворца:
Два солнца — красота Анарды,
источник света и тепла,
а также говорливый разум
и неразумные дела.

Изящное разноречие может быть установлено не только
меж предметом и его атрибутами, но также с любым
внешним, но связанным с ним понятием, как например, у
бесподобного Лопе де Веги:
Поверьте мне, милые очи,
правдива печаль моя:
не будь вы такими живыми,
столь мертвым не стал бы я.
194

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЁН Н О ГО У М А

Вдали от вас я спокоен,
а с вами — знобит меня:
кого еще в этом мире
знобило возле огня?1

Контрасты уместны не только в панегирике и не только
в осуждении,, но также и в трезвом, критическом рассуж­
дении. Так, Марциал отлично рассуждает о варварском
обычае убивать себя, дабы не быть убитым врагами:
Чтобы избегнуть врага, покончил Фанний с собою.
Ну, не безумно ли, дабы не умереть, умирать?7

Порой контраст строится лишь на несходстве противо­
поставляемых понятий, как, например, в словах святого
Августина о молитве святого Стефана < ...> : «Кто стоя
предал дух свой Господу, молился за них на коленях. Он
молил Господа
чил в бозе. О
какие же други
гов». Этот вид

за недругов своих как друг и после опо­
сон в мире! Что этого сна безмятежней?
ожидали его, если так возлюбил он недру­

остроумия применяет суровый и вместе с
тем тонкий поэт фрай Луис де Леон в своей «Песне разо­
чарования»:
Мой многотрудный день
в спокойный вечер медленно вплывал,
и, распростившись с этим днем гнетущим,
я облачился в лень,
когда, не зная, кто меня позвал,
я очутился на лугу цветущем,
пленительно влекущем
тем, что природа сотворила здесь,
и аромат — какой красы, бог весть! —
велел мне сесть — о горе! — в тот же миг
цветок чудесный сник,
к земле прижатый мною,
и радость стала вечною виною...
Я повидал дворец
работы дивной: этот край покинув,
и мавры так не строили когда-то,—
серебряный ларец,
просторный вход из перлов и рубинов,
слоновой кости башня, кровля — злато,
все было в нем богато,
сквозь окна чистые я видел это,
и музыка нежнейшего привета
меня влекла, надеждой одаряя
на все блаженства рая,
и я вошел — слепец! —
темницей оказался тот дворец...
7*

195

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРО СВЕЩ ЕН И Е

Среди прохладных скал
я отыскал хрустально чистый ключ
в укромном уголке благоуханном;
он робко вытекал
из-под камней, печален и певуч,
он красоту дарил лесным полянам
и делал все желанным,
и я припал к нему, чтобы напиться,—
помилуй бог1 — огнем была водица,
и к скорби вящей
хрустальный лжец мгновенно скрылся в чаще,
и остается мне
живую жажду утолять в огне...

Особенно приятен контраст и изящен в противопостав­
лении крайностей. Камоэнс, воспевая героическую смерть
Лукреции, писал:
Служа достойно верности святой,
она сама себя в тот день казнила,
чтобы беда ее не осквернила
и чистота осталась чистотой.
Так совесть заплатила красотой,
надеждой, жизнью, но не изменила,
чтобы молва ее любовь хранила
и преданность за смертною чертой.
Прокляв себя, людей, весь белый свет,
грудь нежную она пронзила смело —
и кровь ее насильника ожгла.
О подвиг! О исполненный обет!
Оцепенить мгновенной смертью тело —
чтобы в веках молва о нем жила!

Когда такой контраст устанавливается меж свойствами
и действиями субъекта, он особенно ярок и убедителен.
Святой Августин, обратив внимание на то, что небо сде­
лало прожорливого ворона верным стражем останков слав­
ного мученика Виицентия, сказал: < ...> «Но чтобы яснее
явилась милость Господа, чтобы явилась его благосклон­
ность к подвигу Винцентия, был послан ворон, птица, по­
жирающая трупы, чтобы, голодный, он охранял эту тра­
пезу останков».

Столь же сладостный, сколь остроумный Марино, зна­
менитый итальянский поэт, заключает подобной остротой
свой сонет:
И вот смеюсь над миром, что скрывает
Шипы под розами, гадюку в травах
и льстивые ловушки расставляет.
196

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО У М А

О, к Господу иди! В слезах кровавых
Смех претворил он в плач и утверждает
На смерти жизнь и на крови— державу8.

Чем сильней разноречие, тем остроумней контраст:
некто9 вложил в уста святого Франсиско де Борха, обра­
щающего к покойной императрице такие слова:
Очи ясные! И солнце
не пылало так в зените!
И однако в день затменья
вы еще сильней горите!

Есть свои красоты и в количественном неравенстве;
увеличение одного из противопоставляемых понятий про­
изводит большее впечатление, чем этот же прием при ана­
логии. Некий сановник, кордовец10, а стало быть, остряк,
нанес одному человеку семь кинжальных ран, дабы похо­
ронить с ним вместе важную тайну, но тот остался жив
и разгласил ее всему свету; тогда кордовец сказал: я хо­
тел заткнуть один рот, а открыл семь. Тут противопостав­
ление одного закрытого рта и семи открытых. Не менее
остроумный — из того же края!— дон Луис Каррильо так
писал в сонете о времени:
О суетное время, ты как птица,
как молодая лань среди полян,
ты дней моих и радостей тиран»
судьбой моей вершит твоя десница!
Поймать ли то, что так привольно мчится,
лукаво ускользает, как туман?
Приманка дивная, чья суть обман!
Мой свет, в конце которого темница!
Твой гнев изведав, я смирился разом,
сбирая крохи за косой твоею,—
о просветленье, горькое стократ!
Я был слепцом, стал Аргусом стоглазым,
я вижу, как ты мчишь, и цепенею!
Как таешь ты, утрата из утрат!

Мудрый и великодушный Август изящно удвоил проти­
вопоставление в своем знаменитом изречении: «Слушайте,
молодые, старика, ибо, когда он был молод, его слушали
старики».
Не довольствуясь контрастом, добавил к нему множест­
во прекрасных, тонких намеков первенец остроумия Мар­
циал. В одном из стихотворений он высмеял человека,
197

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

хвалившегося древностью своих ваз — одна, мол, принад­
лежала Нестору, другие Лаомедонту и царю Приаму,— но
в этих тысячелетних сосудах он подавал гостям вино
недельного возраста. Глядите, говорит поэт, в сосудах
старца Приама ты предлагаешь нам пить Астианакта, его
внука.
Нет ничего старины несносней у дряхлого Евкта:
Из сагунтинской милей глины посудина мне.
Только затянет болтун серебра своего родословье
Вздорное — киснуть вино от пустословья начнет.
«Эта посуда была на столе у Лаомедонта;
Чтоб получить ее, Феб лирою стены возвел.
Этой братиной Рет свирепый с лапифами дрался;
Вмятину видишь на ней? Это сражения след.
Этот двудонный слывет за кубок Нестора-старца;
Пальцем пилосца большим вылощен, голубь блестит.
В этой вот чаре велел растворять пощедрей и покрепче
Отпрыск Эака друзьям чистого влагу вина.
Эту Дидона дала красавица чашу, пригубив,
Битию выпить, когда задан фригийцу был пир».
Древней чеканкою гость восхищен бесконечно, а выпить
В кубках Приама ему Астианакта дадут11.

< ...> Сочетание аналогии и контраста создает прият­
ную гармонию. Так, Авсоний Галл сказал о царице Дидоне:
Горе, Дидона, тебе, ни в одном ты не счастлива браке:
Муж умер первый — бежишь, новый бежал — умерла12.

< ...> Разноречие меж противопоставляемыми понятия­
ми бывает весьма изящным, как, например, в старинном 13
и остроумном романсе:
Позвав его в сад, Саида
вышла к нему со стоном,
сердце в трауре черном,
тело в платье зеленом.

Иной раз автор начинает с контраста и заканчивает
соответствием, как в другом, не менее старинном и остро­
умном романсе:
Гонят меня из дома
мой долг и моя родня,
мне будет порукой тревога —
в тревоге ли ты за меня?

Дабы достойно завершить рассуждение об этом виде
остроумия, приведу два великих сонета: в первом Лопе де
198

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН . О СТРО УМ И Е, ИЛИ И СКУССТВО И ЗО Щ РЕН НО ГО УМ А

Вега, блещущий талантом и полный мудрого разочарова­
ния, говорит:
О жизнь, твой беглый свет обман для нас!
За воздух держимся честолюбиво,
в надежде дерзновенной это диво
подольше удержать в последний час!
Цветок, который на снегу угас,
лист, на ветру дрожащий сиротливо,
стремительного времени пожива,—
что за надежда в глуби наших глаз?
Вассал твой смертный — тяжба двух стремлений:
одно
алчба подземного предела,
другое хочет в небесах витать.
Суди сама, чей труд благословенней:
Землей Земли пребыть стремиться тело,
душа желает Небом Неба стать.

Во втором изысканный Марино пишет о Христе и о
грешнике:
И это, Боже, Сына Твоего
Небесный лик? Бесплотных утешенье,
Ланиты, чье наследуют цветенье
Сиянье лилий, розы торжество?
И это вежды? Это взор Его,
Где Солнце пламенами и свеченьем
Затмило звезды? Горе! Все мученьем
Искажено, как в зеркале кривом.
Чья злая длань творила дело злое?
Чья верная перенесла навек
Бесценный лик на полотно живое?
Гляди: вочеловечен Бог. И грех
Не смоешь ты, обличив людское
У божества отнявший человек/ 14

Таковы приятные для ума аналогии и контрасты, соот­
ветствия и несходства; в них основа и корень почти вся­
кого остроумия, к ним, можно сказать, сводится все
мастерство изощренной мысли, ибо оно либо начинается,
либо завершается гармонией взаимосвязанных понятий,
что мы и увидим во всех прочих видах остроумия; потомуто об этих видах и была речь в первую очередь.
199

РАССУЖДЕНИЕ VI
Об остроумии в утверждениях, содержащих тайну

Название сулит многое, однако в действительности все
довольно просто: говоря «тайна», мы разумеем, что словес­
ное выражение чем-то чревато, что истина в нем прикрыта
и скрыта, а когда мысль раскрыть нелегко, она больше
ценится и более заманчива.
Мастерство в этом виде остроумия состоит в установле­
нии тайной связи меж различными понятиями или призна­
ками, соотнесенными с главным, каковы, повторю, причи­
ны,, следствия, атрибуты, обстоятельства, совпадения;
установив совпадение и связь, автор приводит изящное и
уместное толкование, которым все разъясняет. Так, беспо­
добный Овидий, отметив, что солнцу приносят в жертву
резвых коней, тонко поясняет это тем, что богу быстроты
нельзя предлагать животных медлительных и ленивых:
Быстрому Богу нельзя медленный жертвовать скот 1

Острота состоит в том, что сперва говорится о прине­
сении в жертву коня, а не слона или быка, а затем дается
соответственное объяснение; таким образом, этот прием
состоит из двух членов, или двух частей; одна — утверж­
дение, другая — пояснение, и она-то и есть главная, как
мы это видим у Лопе де Веги в его превосходной «Песне о
Святом Причастии»:
Душа страшится суеты сует,
пусть Хлеб сокрыл в себе и Кровь и Плоть,
которые нам подарил Господь,
для разума в любви верховный свет;
отриньте осязанье, взгляд и нюх,
отдайте Вере слух,
чтоб к тайне вас однажды допустила;
небесный агнец, белый перст Предтечи,
святое чудо, таинство и сила,
безмолвны дел его святые речи;
содеяв сына, до его кончины
Бог чудо сотворил лишь раз единый,
вернувши Малху раненому ухо,
поскольку Вера — достояние слуха.
200

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

Иногда утверждение умышленно опускается, на него
только намекают, и, если толкование убедительно, читатель
сам угадывает остроту, как, например, в этом старинном
и изящном романсе:
Клянусь, у башни Фелисальвы2
лишь потому столь дивный рост,
что честь хозяина велит ей
оспорить первенство у звезд.

Обычно утверждение пробуждает интерес к остроумно­
му объяснению, например:
Потому сынок Венеры3
на рисунках гол и бос,
что одни лишь только дети
могут довести до слез.

Толкование скрытого смысла может предшествовать
утверждению или тонкому замечанию, это мы видим в чет­
веростишии из сонета дона Луиса де Гонгоры на рожде­
ние Христово:
Но и твое рождение — страданье,
Там, где великий преподав урок,
откуда и куда нисходит бог,—
— закут не застил кровлей мирозданьеI

Объяснение неясности должно быть остроумным, ибо в
нем — вся суть этого вида остроумия; самые изящные
объяснения — по сообразности или соответствию меж дву­
мя понятиями или крайностями утверждения, в коем
скрыта тайна; так толкует Лопе де Вега гибель Авессало­
ма в своем суровом и изящном сонете:
Среди ветвей повис Авессалом,
перемешались листья с волосами,
всегда глумится смерть над гордецами,—
и он умрет не во дворце своем.
Его глаза, пылавшие огнем,
погасли: овладела мгла глазами;
так честолюбцы, возгордившись, сами
находят смерть свою, и поделом.
А где земля — предел гордыни жгучей?
Над ней повис ты, преданный унынью,
Авессалом, пример земной тщеты.
Так укротили ветер, Небо, случай
твои надежды, волосы, гордыню,
и вот меж Небом и землею ты.
201

И СП АН СК АЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Заметим, как много тут соответствий: то, что Авесса­
лом повис в воздухе, и его суетность; еще более удачное —
между его алчностью к захвату земель и тем, что достался
ему воздух; и более скрытое соответствие между плешью
случая и волосами Авессалома, ставшими петлей, орудием
его злосчастной смерти.
Тут вовсе не требуется, чтобы меж двумя понятиями
было несходство, а тем паче разноречие или противопо­
ложность; таковые входят в другие, более сложные разно­
видности этого вида остроумия; но непременно должна
быть общая основа, которую выделяют и утверждают, как
в удивительном совпадении, описанном Климентом Алек­
сандрийским в начале его «Увещания к язычникам». Со­
стязались некогда в умении два превосходных музыкан­
та— Евном и Аристон; решали спор судьи при стечении
всех жителей Дельф; и вот, когда Евном вдохновенно
извлекал бурные аккорды, на его лире лопнула струна;
в тот же миг подлетела цикада и, усевшись на колок
лопнувшей струны, запела вместо нее. Александриец под­
мечает это редкостное совпадение и дает разгадку тайны:
музыка столь любезна небу, что оно особо о ней печется
и ей покровительствует. На этот предмет составил эмбле­
му мудрый и остроумный Альчиати, по сей день непре­
взойденный в этом виде сочинений. Он взял тему Климен­
та— «Музыку опекают боги» и добавил к рисунку такое
толкование:
Феб Дельфийский тебе посвятил, локрисц, цикаду:
Память победы своей так почитает Пеном:
Он состязался в игре, ему был соперник спартанец,
Легким ударам руки струны звучали в ответ.
Но, оборвавшись, одна скрипеньем своим нарушает
Звуки кифары его, сладкой гармонии строй.
Неутомимая вдруг на кифару уселась певунья
И заменила собой сорванной звуки струны.
Так стрекотунья, в прыжке заслышав прекрасное пенье.
Музыкой привлечена, песне на помощь пришла.
Чтоб долголетней была цикады божественной слава,
Вместо кифары сидит в меди отлитый певец 4

Приписывать скрытый смысл выражению, в котором его
нет,— это расхолаживающий промах — тогда утверждение
бьет мимо цели. Наиболее верный прием — установление
скрытой связи меж одними понятиями, когда она возможна
и меж другими. Некий современный писатель выделил
среди многих дивных обстоятельств жизни владычицы
202

ГЗЛЛЬТАСЛР ГРЛ СИ Л Н . О С Т Р О У М И Е ; И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

небес то, что она родилась и проживала в Назарете, а не
в другом городе Палестины, и пояснил это так: было-де
это несомненно потому, что слово «Назарет» означает
«Цветущий город», а где царит сия королева, она обра­
щает то место в рай, самое ледяное сердце согревает
весенним теплом, тернии греха превращает в цветы добро­
детели; словом, где рождается Мария, там все цветет.
Обычно для высказывания с потаенным смыслом слу­
жат совпадения, ибо здесь возможны разные варианты,
сочетания одних оказываются удачней, чем других, и это
привлекает сочинителя. Дон Луис де Гонгора увидел скры­
тый смысл в цвете одежды и в своей великолепной коме­
дии «Стойкость Исабели» сказал:
Я застал серафима одетым
в бирюзового цвета хитон...

и далее пояснил свое утверждение:
Потому что любым одеяньям
серафим предпочтет небосклон.

Чем необычней совпадение, тем интересней утвержде­
ние. Прекрасная мысль пришла на ум Плинию в его
«Панегирике»: увидев совпадение в том, что из Венгрии
привезли лавровый венок в то самое время, когда Нерва
в Капитолии усыновил Траяна, Плиний написал < ...> :
«Тут прибыл из Паннонии лавровый венец, не без вмеша­
тельства Богов, дабы знаком победы украсить начало пути
Непобедимого Императора»*. Совпадение может иметь
силу не только для настоящего времени, его толкование
может относиться к будущему, как в романсе:
И я сказал ей в тревоге:
да минует горе нас,
в разлуке я не заплачу,
раз ты смеешься сейчас 6.

Источник подобных утверждений с тайной — различие и
множественность обстоятельств, из коих одни больше свя­
заны меж собой, чем другие. Андраде, поясняя «Песни»,
сказал о кончине «ангелического доктора»7: есть некая
тайна в том, что его смерть была не просто смертью, но
обручением чистейшей его души с богом. Превзошел само­
го себя и в изощренности и в святости предмета рассуж­
дения дои Луис де Гонгора, описывая одеяние из солнца,
203

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

диадему из звезд и туфли из луны на Царице Эмпиреев
и толкуя сию тайну тем, что вся она — сияющая чистота:
Пусть, обмершей, безмолвствуют уста
Природы, чьи глаза твое Зачатье
увидев, ослепли в трепетном приятье
того, чья суть божественно чиста,—
об этом скажет день, чья красота
твое, о Дева, позлащает платье,
и туфелька на темном небоскате,
и диадемы звездной чистота.
Тебя пречистой Вера и святой
зовет, и легион ученых перьев
свои хвалы поет тебе одной.
Доднесь Природа, свыкшись с немотой,
зовет тебя, свой вышний свет доверив,—
о Дева, — Солнцем, Звездами, Луной.

А Марциал создает чудо остроумия даже на связи
обстоятельств места. Рассказывая о гибели трех Помпеев
в трех тогда известных частях света — отец погиб в Афри­
ке, один сын в Азии, другой в Европе,—поэт дает хитро­
умную концовку:
Юных Помпеев земля Европы и Азии скрыла,
Сам он в Ливийской земле, если он только в земле.
Не удивляйся, что прах их по целому миру рассеян:
Праха такого вместить место одно не смогло б 8 < ...> .

Превосходную мысль высказал остроумнейший святой
Кризолог по поводу того, что воплотившееся слово роди­
лось в хлеву на соломе < ...> : «Ведь потерявший драго­
ценный перл не погнушается пойти за ним по грязи и в
навозе отыскивать его не побрезгует».

Тайна может быть основана и на наличии и на отсут­
ствии соответствующих обстоятельств, тонкое замечание
тогда относится либо к обстоятельствам, имеющим место,
либо к тем, которых нет; правда, во втором случае требу­
ется убедительное объяснение, чтобы острота не получи­
лась холодной, без души. Душа, конечно, есть у нашего
испанского Гортенсио^ в его прелестном романсе о короле
доне Альфонсо, где прекрасны и стиль и изящество мысли:
Тщетно она пыталась
открыть зеленые вежды,
и бодномц не осталось
даже цвета надежды.
204

Б А Л Ь Т А С А Р Г Р А С И А !!. О С Т Р О У М И Е . И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

Бывает утверждение двойное, в нем совмещаются обе
разновидности: совпадения одного обстоятельства и отсут­
ствия противоположного ему. Так, один современный
писатель отмечает, что звезда господа появилась на Восто­
ке и что волхвы пришли тоже с Востока, а не с Запада:

сЛюбовь меня подвергла испытанью
огнем, всей мукой смертной маеты!»
€Неужто жизнь твоя твои персты
своей не удержала властной дланью?»
205

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

«Страх не помеха смерти, и к страданью
готовы те, чьи помыслы чисты!»
Уподобление порой также основывается на со­
ответствии в имени и использует сходство двух слов для
подкрепления аналогии. Так, некий остроумный оратор
искал эпитеты для солнца у разных авторов. Вергилий
называет солнце царем света: «Солнцу, царю золотому,
двенадцать подвластно созвездий»ь; Гораций — красой
и светочем неба: «Краса светочей неба»6; Овидий — зерка­
лом дня: «Лик отражает оно в поверхности зеркала гладкой»7; Лукан — источником света: «Так же и света родник
изобильный, эфирное солнце»*; Силий Италик —лампа­
дой мира: «Феба лампада ему позволяет потомков уви­
деть»9; Стаций — всеобщим отцом: «Мир пока не напол­
нит собою Отец огненосный» 10; Сенека-трагик — водителем
света: «О, света благого водитель» 11 ; христианин Беда —
алым светочем: «Алым светом заря рассеяла черные ту­
ч и »12; Платон— золотой цепью неба: «Золотая цепь не6 а » п; Плиний— душою мира: «Душа и дух мира» 14; Авсоний — владением света: «Отпрыск златой»15, Боэций —
возницею дня: «Ибо Феб на златой колеснице провозит
день»; Арнобий — князем звезд: «Солнце — князь звезд»;
Цицерон — распорядителем светил: «Светил распоряди­
тель» 16; святой Григорий Назианзин — корифеем звезд:
«Прочих звезд корифей»; святой Василий— «Сияющим
оком неба»; царственный пророк — гигантом света: «Раду­
ется, как исполин» П, наконец, возвышенный и ученый Фи­
лон назвал его «вождем небесных тел». Итак, наш ора­
тор, применяя эти сравнения к святому герцогу и блажен­
ному отцу Франсиско де Борха, сказал: «Он есть солнце
230

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . О С Т Р О УМ И Е . И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

сияющее, ибо среди многих благороднейших потомков
светит как отец звезд; среди придворных— он зерцало дня
и своего века; среди знатных и сильных — князь света:
среди грандов — гигант сияния; среди вице-королей— рас­
порядитель звезд; среди любимцев и фаворитов —лампа­
да дня; среди женатых— златая цепь неба; среди вдов­
цов— краса небосвода; среди мирян — душа мира; сре­
ди духовных особ—корифей звезд; среди настоятелей и
орденских генералов — правитель света; среди священни­
ков— источник сияния; среди ученых — сияющее око не­
ба; среди святых — ослепительно яркий светоч; и, наконец,
среди всех он —вождь звезд благородства, учтивости, му­
жества, мудрости, благоразумия, набожности, добродете­
ли, святости, благодати». Хотя применение в этом сравне­
нии весьма учено, однако удачнейшее сближение выраже­
ния «вождь звезд» с титулом «герцог» чрезвычайно укра­
сило мысль.
Имя собственное — источник многих остроумных мыс­
лей, о чем будет сказано в надлежащем месте; также и в
уподоблениях оно служит основой для параллелей и ана­
логий. Дон Луис де Гонгора в «Стойкости Исабели» пи­
сал:
О Виоланта бедная, чье имя
фиалке фиолетовой родия,
ты любишь и ревнуешь, сои гоня,
с цветами красными и голубыми
сравнимая, средь радостей и слез,—
бледнее лилий и пунцовей роз.

Имя Виоланта дает поэту опору для остроумного упо­
добления цветку, выражающему двойственность чувств.
На каламбуре, обыгрывающем имя собственное, основана
также знаменитая насмешка времен Нерона, когда мятеж
Галлии пробудил императора от сна малодушия: «Петухи
тебя разбудили своим пеньем»,— писал насмешник18.
Контраст и противоречие следствий хорошо передают­
ся двумя противоположными друг другу параллелями.
Восхитительно сказал Гварини:
Белоснежных соцветий лигустра
Амариллис белее и краше,
Но глухого аспида глуше,
И уклончивей, и свирепей19.

И в другом месте:
Я на милый лик взираю —
И любовь подобна раю.
231

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

Я в себя гляжу с опаской —
И любовь как пламень адский20.

Противопоставления весьма украшают всякую остро­
умную мысль, а также уподобление, ибо два образа, сос­
тавляя антитезу, создают приятную гармонию. У дона Лу­
иса де Гонгоры:
Была любовь — уздечки туже,
а честь — острее острых шпор.
Me выйти к милой — значит струсить,
оставить милую — позор.

Иногда уже в самом образе, приведенном как парал­
лель, содержится изящное противоречие; умело применить
его к субъекту — большое искусство. Таковым отмечен, как
и все творения этого поэта, прекрасный сонет маркиза де
Тарифы21 :
У гарамантов в солнечной пустыне
источник есть, его вода — как лед.
Зной солнечный не согревает вод,
чью тайну недра берегут поныне.
Лишь солнце скроется в морской пучине,
когда вечерний гаснет небосвод,
вода источника нещадно жжет
по никому не ведомой причине.
Так я, в источник превратясь хрустальный,
от холода и страха цепенею
под солнцами пылающих очей.
Но гаснет мой рассудок в час печальный,
в ночной разлуке с радостью моею,
и закипаю я, как тот ручей.

РАССУЖДЕНИЕ XI
Об уподоблении при утверждениях с тайным смыслом,
трудностях и неясностях

Уподобления обычно приводятся либо в первой поло­
вине, либо в разгадке утверждений с тайным смыслом,
трудностей и неясностей; ибо иногда они дают повод вы­
сказать недоумение, а иногда служат для искусного отве­
232

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

та на это недоумение, и это бывает чаще всего. Так, быст­
рый умом Руфо, повинуясь приказу сеньора дона Хуана
Австрийского (Первого)1 объяснить, как это смерть урав­
нивает королей с простолюдинами, а между тем посыла­
ет им особые предупреждения в виде комет, сочинил та­
кой экспромт:
Вы брат великих королей,
и Небо в чуде сокровенном
вас и в божественном, и в бренном
от прочих отличит людей.
Поэтому ваш смертный знак —
комета вышнего предела —
слепая молния для тела,
а для души звезда-маяк.

Отличная концовка раскрывает тайну комет, предве­
щающих смерть государей,— поэт уподобляет нашу жизнь
кратковременному существованию комет и добавляет со­
ответствие: они-де указывают духу путь, как звезды, и
угрожают телу, как молнии.
Не менее успешно служат уподобления для разреше­
ния трудностей и неясностей. Некто заметил, что в родос­
ловии господа нашего Христа, приведенном у святого
Матфея, названы четыре женщины, и все — грешницы, а
затем великая владычица, свободная от греха; эту труд­
ность автор разрешает остроумным уподоблением: также,
мол, как на небе, покрытом облаками, звезда сияет ярче,
так и Мария, звезда моря, ярче сияет средь туч столь мно­
гих грехов.
Очень часто тайна возникает из совпадения — уподоб­
ление может быть превосходной разгадкой. Дон Луис де
Гонгора так воспел рождение Солнца Эмпиреев над на­
шей убогой землей:
Рождаясь, с материнской головы
Дитя снимает темные вуали:
от века любит Солнце золотить
холмов макушки, озаряя дали.

Этим же приемом воспользовался утонченный Плиний
в своем «Панегирике», говоря, что мятежи и волнения рим­
ского народа, предшествовавшие мирному правлению Траяна, были подобны небесным бурям и морским ураганам,
после коих наступает устойчивая ясная погода 2.
Неясность может быть показана в самом уподоблении,
я разумею, в образе, служащем для него; тогда его при­
233

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН ИЕ

менение дается в яркой концовке — если с моралью, тем
лучше. У дона Луиса Каррильо есть сонет о коне, знав­
шем лучшие времена:
Тот, кто Пегасом был во время оно,—
покорно сносит гнев хозяйских рук,
дрожит, едва заслышит окрик слуг,
уже на нем дырявая попона.
Он, попиравший злато, смотрит сонно,
состарившись в ярме, на все вокруг,
униженный, — тяжелый тянет плуг,
снося удары плети удрученно.
Когда-то пролетал он ветром быстрым,
дыханьем состязаясь норовистым,
а ныне — самый дряхлый из коней.
Он гордым был в свое младое время!
Но на его хребет легло, как бремя,
седое время, — всех времен сильней.

В морали поэт указывает на превратность времен, от­
мечает горестный конец всякой радости и в заключение
высказывает глубокую мораль. Другая глубокая мораль,
заимствованная у грека Феокрита, оказалась душой эмб­
лемы Альчиати. В эмблеме изображен Амур, укушенный
пчелой; он жалуется матери, она же отвечает изящным
колким уподоблением:
Эрос однажды, воришка, сердитой был пчелкой укушен.
Соты из улья таскал, а она ему кончики пальцев
Больно ужалила вдруг. Дул себе он на ручку от боли,
Топал ногами о землю и прыгал; потом Афродите
Ранки свои показал и, жалуясь, — сВот, мол, какая
Крошка-пчела, — говорил, — нанесла мне ужасные раны!»
Мать же его засмеялась: «А разве ты сам-το не пчелка?
Тоже ведь крошка совсем, а какие ты раны наносишь!»3

Амур удивляется, что маленькая пчелка причинила ему
такую большую боль, а мать дает ему объяснение этого,
искусно повернув его слова и приведя в сравнение его же
действия < ...>
За основу может быть также взято чужое уподобле­
ние— по поводу него высказывается тонкое замечание и
делается остроумный вывод. Так, фрай Диего Лопес де
Андраде толкует, что скорбь утратившего царство небес­
ное правильно уподобляют скорби ияти дев, отвергнутых
женихом, ибо нет мучения, равного тому, которое терпит
отвергнутая женщина.
234

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН . О С Т РО УМ И Е . ИЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Чем основательней трудность и убедительней тонкое
замечание, тем ярче получается уподобление в концовке.
Остроумно подметил некто, что Владычица Вселенной от­
правилась навестить свою тетку, святую Елизавету, с не­
обычной поспешностью, и дал на это ответ смелым упо­
доблением: как небо пришло в движение лишь тогда, ког­
да на четвертый день творения ему было дано солнце, ко­
торое его осветило и побудило озарять мир, так Мария,
это небо во плоти, зачав бессмертное солнце, поспешила
осветить других и одарить божественной радостью.
Применение, и даже концовка, в которой дается ответ
на уподобление, иногда имеют вид искусной гиперболы,
чем усиливается их выразительность. Великолепно звучит
это у дона Луиса де Гонгоры в «Стойкости Исабели»:
Цветок, который на заре рожден,
на солнце старился и цвет зеленый
утратил к ночи, мраком умерщвленный
там, где недавно свет увидел он;
был жизпыо напоен
он лишь затем, чтоб вмиг
хлад смерти ревностной в него проник,
моей надежде — горестным упреком:
цветок, ты был не чудом, а уроком.

Поэт говорит о краткой жизни цветка, о зеленом его на­
ряде и применяет этот образ, используя гиперболу. Изя­
щество удваивается, когда кроме тайного смысла в заклю­
чающем уподоблении дается соответствие, или аналогия.
Весьма удачно толковал некто пытку святого Иоанна Еван­
гелиста через погружение в бочку с кипящим оливковым
маслом— не мудрено, писал толкователь, что неугасимый
светоч церкви был такой пыткой не только не погашен,
но разгорелся еще ярче.
Часто предлогом для замечания служит имя собствен­
ное, его смысл, которому дается применение по сходству
следствий. Остроумный советник4 сочинил такие стихи о
неком кабальеро по имени Бракамонте, участвовавшем в
сражении на тростниковых копьях*:
Горное мое имя —
не имя ли Этны-вулкана?
Ведь я горю постоянно.

Поэт указывает на скрытый смысл имени и в концов­
ке дает уподобление вулкану как символу страстности это­
* Монте — гора (исп.).

235

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

го кабальеро. Еще лучше истолковал тайну царственного
имени Мария Хуан Мария де Инкарнасион в главе 3-й:
отмечая его необычайно подходящий смысл — звезда
моря, — автор дает в концовке уподобление Полярной звез­
де; как звезда эта никогда не заходит, так и Мария ни­
когда не впадала в грех.
Обычно всякое уподобление, основанное на особом об­
стоятельстве или на редком случае, бывает остроумно, ибо
в нем есть душа, сообразность и возникает оно из осо­
бых свойств предмета. Всякие прочие уподобления, не имею­
щие этой черты, плоски и пресны, в них нет приправы в
виде убедительной связи меж предметами. Блестяще сказал Руфо, заслуженный мастер остроумия, о неком приице, который стрелял из пистоли, причем дуло разорвалось
и взрывом был оторван у принца большой палец; Руфо
сострил так: льву по храбрости и воинскому духу надле­
жит быть львом также и в том, что у него на один коготь
меньше,— а лев отличается этим от прочих зверей. Соль
уподобления именно здесь— у принца стало на один па­
лец меньше, как у льва на один коготь; а если бы уподоб­
ление было основано только на общей принцу и льву
храбрости, оно было бы весьма заурядным, лишенным
души остроумия.
Два редких случая отмечает Марциал в следующей
эпиграмме — один в самом предмете, другой в приведен­
ной параллели. Змея увязла и погибла в смоле, называе­
мой «электрон»; Клеопатра при бегстве из Египта велела
положить себя в драгоценный гроб и там погибла, когда
же гроб вскрыли, в нем нашли только змею; поэт толку­
ет оба эти случая и заключает язвительным уподоблени­
ем Клеопатры ядовитой змее:
К змейке, пока по ветвям Гелиад она кралась плакучих,
Капля стекла янтаря и преградила ей путь;
Все удивлялась она, что держится липкой росою,
Как замерла она вдруг, в слезке сгущенной застыв.
Царственной ты не кичись своей, Клеопатра, гробницей,
Если могила змеи так превосходит твою5.

< ...> Один церковный проповедник сказал о Крести­
теле, что недаром его рождение было возвещено ангелом,
когда отец его Захария возжег курения. Тот, кому пред­
стояло стать Фениксом среди святых, подобен Фениксу
и тем, что был зачат в дыму благовоний. Другой проповед­
ник заметил о Иоанне Евангелисте, склонившемся на
236

ВЛЛ ЬТАС Л Р Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е . И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

грудь Учителя, когда тот потчевал учеников плотью своей
и кровью, что орлу весьма свойственно припадать к жи­
вому телу и пожирать сердце. Святой Фульгенций сказал
о святом Стефане: кто был венцом мучеников, подобен
венцу и в том, что камнями осыпан. Все эти уподобления
основаны на неком редком случае или особом обстоя­
тельстве, дающем пищу уму для создания остроты.

РАССУЖДЕНИЕ XII
О высказываниях и аргументах
в виде поучительного уподобления

Изощренный ум искусно пользуется уподоблениями,
дабы извлечь из них поучительную мораль; развернув упо­
добление со всеми его обстоятельствами, автор в заклю­
чение внушает нам некую истину. Удачно осуществил по­
добный замысел Бартоломе Леонардо в следующем нази­
дательном сонете:
Хлорида 1, видишь, как, покинув сад,
куст розовый в лесной глуши осенней
роняет на виду у всех растений
покровов ослепительный наряд?
И даже здесь, — ты видишь, как он рад
тому, что всех законов сокровенней,
рождая — о мгновенье из мгновений! —
в зеленых гнездах краснокрылых чад!
Куст розовый, — живет одно лишь лето,
но празднество пунцовое продлится
не больше дня, а там и холода...
И если кратко даже чудо это,
то почему считаешь ты, юница,
что при дворе ты будешь цвесть всегда?

На примере хрупкости прекраснейшего из цветков он
показывает удел красоты человеческой. Великолепно вос­
пользовался образом Феникса поэт-теолог святой Григо237

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

рий Назианзин, краса католической церкви, в своей поэме
о девственности, дабы показать бессмертие чистоты:
Так же как Феникс, когда умирает, чтоб вновь возродиться,
Чтоб воскресать средь огня, отмеряя долгие веки,
Чтобы из ветхого тлена восстало новое тело,
Так же в мучительной смерти становятся вечноживыми
Те, чьи сердца благочестья сжигает божественный пламень,
Сила дается истерзанной плоти и праведных крепость.
С телом невинным союз не влечет тех, кто это постигнет,
Если лучший огонь запылает в душе обновленной2.

Уподобление выгодно дополняется сентенцией, и бла­
годаря ей мораль выигрывает. Дон Луис де Гонгора жи­
вописует Дворец Весны, называя и воспевая каждый цве­
ток в красочном романсе, начинающемся такими стихами:
Ждут рожденья дивной розы
на рассвете все цветы,
дети пламенной Авроры
небывалой красоты.

С обычными для него изысканностью и красотой сло­
га он описывает цветы и заключает следующей сентен­
цией, плодом всех этих цветов:
Вот Весны дворец чудесный,
но ее ажурный свод
нам на радость только месяц
зеленеет каждый год.
На людей цветы похожи,
внять примеру их пора:
разве мы не видим пустошь
там, где был цветник вчера?

Сентенцию в том же духе провозглашает Франсиско
Лопес де Сарате, поэт богатейшего воображения, в зна­
менитом своем сонете:
Она, кого уже унизил плуг,
душистый пурпур ветру подарила,
кого гнала надменно и корила,
как Солнце, освещающее луг.
Отрада глаз, — она исчезла вдруг,
услада сердца, — землю обагрила,
красу — железа ярость покорила,
а трепет— бессердечность грубых рук.
Отпущено ей было наслаждений
не больше, чем простым цветам, чьи глазки
навек смыкает меркнущий Восток.
238

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

А ты, всех роз прекрасней и надменней, —
ты знаешь, что краса — всего лишь краски,
что смерть всему случайному итог?

Иногда для параллели привлекается образ контраст­
ный; тогда отличие сравниваемого от того, с кем он срав­
нивается, выступает более ярко. Так, назидательный Го­
раций, равно философ и поэт, в славной своей первой са­
тире противопоставляет алчному человеку умеренность
муравья, который копит только летом; человека же не
останавливают ни зимние непогоды, ни морские бури:
«Так, — для примера они говорят, — муравей работящий,
Даром что мал, а что сможет, ухватит и к куче прибавит.
Думает тоже о будущем он и беды бережется.
— Да! но лишь год, наступающий вновь, Водолей опечалит,
Он из норы ни на шаг, наслаждаясь разумно запасом,
Собранным прежде; а ты? — А тебя ведь ни знойное лето,
Ни зима, ни огонь, ни моря, ни железо — не могут
От барышей оторвать, лишь бы не был другой кто богаче3.

Из одного уподобления можно извлечь две морали,
два разных наблюдения, как то мы видим в сонете Лопе
де Веги, также обращенном к розе — предмету столь ве­
ликолепному, что все ученые пчелы сосут из нее сок:
Сорочку изумрудную невинно
снимаешь ты, переменив наряд»
о роза, цвет александрийских гряд,
избранница восточного кармина!
То кровь коралла, то огонь рубина,
то искры пурпура в тебе горят!
Неравных пять лучей твой трон творят
невечный, огненная сердцевина!
Благословен творец, в тебя влюбленный,
но, глядя на пунцовые одежды,
мы думаем о беглой смене дней.
Как тратит ветер возраст твой зеленый!
Как ненадежны ветхие надежды:
взмыв из земли, они погибнут в ней!

Но когда уподобление основано на каком-либо особом
обстоятельстве, связанном с субъектом, тогда-то и полу­
чается остроумная мысль в точном смысле слова — не прос­
то риторическое уподобление, но плод изощренного ума.
239

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Утонченный Понтано Джованни в эпитафии, сочиненной на
смерть юной девушки по имени Роза, пользуется значени­
ем ее имени, чтобы привлечь для уподобления хрупкость,
ио также пышность и красоту цветка. Вот она, эта прек­
расная эпитафия:
Нет, не обычное имя отец и мать тебе дали,
Розой назвавши тебя, деву такой красоты.
Что так непрочно, как роза, и что увядает скорее?
Дева, ты так умерла скоро, как нежный цветок4.

Воспользовавшись тем обстоятельством, или случайно­
стью, что руины замка Сан-Сервандо глядятся в воды Та­
хо и видят себя в них, дон Луис де Гонгора создает упо­
добление, которым пытается вразумить красавицу:
Если в зеркало Тахо
она на себя глядится,—
руины свои покажи ей,
пусть она устыдится.
Ты ей поведай немо,
что жизнь — всего лишь мгновенье:
когда говорят руины,
слухом становится зренье.
Пусть твои годы ей скажут,
сколь не вечно обличье:
время карает и замки,
и цветенье девичье.

Если случайное обстоятельство имеет в себе нечто не­
подобающее, толкование получается более едким и острым.
Кто-то возмущался, что две женщины из числа столичных
дам легкого поведения явились в весьма почтенный дом
с визитом вежливости; быстрый Руфо тут же дал на это
ответ: женщины эти подобны мухам, что перелетают с на­
возной кучи на королевский стол. Такими остроумными
замечаниями изобилует его книга «Шестьсот изречений»;
прочти ее, книга эта отмечена хорошим вкусом.
Из контраста, уподобления и критического намека сос­
тавил мудрый Альчиати многозначительную эмблему и вы­
разил ее смысл красноречивой прозопопеей: дельфин,
выброшенный свирепой бурей из моря, своей стихии, на
песок, говорит:
На берег буря мое отшвырнула проворное тело.
Вот коварства пример, скрытого в бездне морей.
Если Нептун не щадит питомцев собственных даже,
Кто же поверит тогда, что безопасен корабль? 5
240

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . ИЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Великолепный и отлично истолкованный вымысел, в
нем скрыт намек на события великие, даже на трагедии
венценосцев. Особенно хороши уподобления, содержащие
некую тайну, да еще снабженные мудрой и поучительной
концовкой, — в них этот вид остроумия достигает своей
вершины. Прочти, оцени и воздай хвалу испанским сти­
хам об источнике, которые извлек из неиссякаемого источ­
ника своего таланта дон Мануэль де Салинас-и-Лисана,
каноник собора в Уэске, столь же изобретательный в сво­
их стихах, сколь точный в переводе чужих:
Прозрачный и улыбчивый ручей,
ты чувствам наивысшая награда,
и слуху сладкозвучная отрада,
и светоносный отдых для очей.
Твои цветы — душистый сон полей.
Как ни свирепо Солнце — недруг взгляда
и осязания, — твоя прохлада
их защищает нежностью своей.
Все дивное собрал ты па стремнине,
но славен ты не лепетом беспечным:
разумность избегает суеты. —
Ты только тем любезен мне доныне
что, будучи па этом свете вечным,
иную вечность мне напомнил ты.

Чрезвычайно изящны сочетания двух-трех уподобле­
ний для вящей убедительности поучительного вывода.
Сладостный и острумный Раймонд из ордена иезуитов при­
зывает к целомудрию и скромности, приводя три образа —
снег, зеркало и розу:
Тело невинное это в союзе с душою невинной
Снегу, зерцалу под стать, розе нежной в цвету.
Что белоснежней, чем снег? Что зеркала чище сияет?
Что красивей, скажи, красного розы цветка?
Роза вянет от рук, от дыханья тускнеет зерцало,
Снег же, подтаяв едва, тут же становится сер.
Сколь непрочны снега, сколь легки прикасанья и вздохи,
Столь же бережно ты, дева, блюдешь чистоту6.

Преувеличение придает красоту уподоблению и силу
назиданию, как, например, у Вильямедианы в этих стихах
из числа многих других, столь же глубокомысленных:
Заслуги твои не в счет,
коль ты не угоден року:

24!

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕНЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

кричи не кричи — что проку,
никто к тебе не придет.
Не пробуй перечить судьбе,
очи ее незрячи,
если ты сын неудачи —
врачи не помогут тебе.

Едкое порицание отлично может быть выражено упо­
доблением; этим приемом часто пользовались сатирики
Ювенал, Персий, а также философы-моралисты; примеры
его в изобилии найдем у Сенеки, Плутарха и других. Вся­
ческих похвал достойна мысль одного из лебедей Эбро,
арагонского Горация, нашего Хуана де Версосы, высказан­
ная в виде глубокой сентенции в «Посланиях», которые
он писал величайшим европейским государям и сановни­
кам; в одном из посланий, обращенном к секретарю Гонсало Пересу, он говорит:
Нет, никого из людей пред тобою хвалой не прославлю,
Остерегусь различать человеческий нрав и обычай:
Если он добр, то своею он доблестью это докажет,
Если он дурен, то ты глупцом называть меня станешь,
Коль я хотел потихоньку вручить тебе этого мужа.
Будут потом его все избегать, подобно тому как
Кто-нибудь просит и просит монету считать настоящей,
Как и другие, хотя она кажется всем ненадежной;
Только недолго таит и скрывает притворство подделка:
Выдаст себя своим звоном и цветом при нагреванье.
Можно проверить ее на камне и на наковальне;
Хлеба не даст за нее мукомол, а трактирщик хмельного,
Пусть, коли так, пред тобою свой нрав человек обнаружит:
Сколь велика Королю его преданность, сколь он надежен7.

С творениями этого большого таланта и многих дру­
гих старых испанских писателей, особенно наших арагон­
цев, которые взяли и числом и достоинством, я с великой
пользой ознакомился — хоть раньше о них и понятая не
имел — в богатейшем, отличного вкуса музее лучшего на­
шего друга дона Винсенсио Хуана де Ластаиосы, универ­
сально просвещенного собирателя всего редкостного, изыс­
канного, прекрасного: книг, монет, статуй, камней, древ­
ностей, картин, цветов — словом, его дом есть средоточие
любопытнейших и интереснейших диковин.
Сатира весьма украшает уподобление; некий разумный
человек сравнивал раздачу милостей королями с бросаньем камней — большие ложатся близехонько, у самых
ног, а мелкие залетают далеко. Выводом из уподоблений
этого рода всегда бывает горькая, но вразумляющая мо­
242

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

раль. Венцом же таких острот я бы назвал дивный сонет,
блещущий в каждом слоге россыпями золотого песка Гиппокрены. Это сонет дона Луиса де Гонгоры о краткости
жизни нашей:
Не столь поспешно острая стрела
стремится в цель угаданную впиться,
и в онемевшем цирке колесница
венок витков стремительных сплела,
чем быстрая и вкрадчивая мгла
наш возраст тратит. Впору усомниться,
но вереница солнц — как вереница
комет, испепеляющих тела.
Закрыть глаза — забыть о Карфагене?
Зачем таиться Лицию в тени,
в объятьях лжи бежать слепой невзгоды?
Тебя накажет каждое мгновенье:
мгновенье, что подтачивает дни,
дни, что незримо поглощают годы.

РАССУЖДЕНИЕ X III
Об острых мыслях в контрастных уподоблениях

В контрастных уподоблениях мастерство проявляется
еще ярче. Здесь мы найдем все те же ухищрения и красо­
ты, создаваемые изощренным умом, что и в уподоблениях
обычных, с той лишь разницей, что здесь дается сопос­
тавление с чем-то противоположным, то есть показывает­
ся различие, существующее меж субъектом и сопоставля­
емым с ним, ему противоположным образом, как, напри­
мер, в следующем великолепном сонете, красе испанской
поэзии. В нем принц по крови, и еще более по таланту,
противопоставил треволнения и смуты человеческого серд­
ца прозрачности ручья1:
О лира птичьих стай и смех равнин,
краса лугов и зеркало Авроры,
душа апреля, дух цветущей Флоры,
тобою грезят роза и жасмин.
243

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕНИЕ

Ты изумруд крадешь у всех долин
и осыпаешь жемчугом просторы.
Влюбляюсь я в тебя, разъявший горы
ручей, Природы нежной господин!
Ничто не лжет в прозрачных этих водах,
где я даю глазам усталым отдых,
все голыши на дне пересчитав.
Безгрешна речь прозрачности хрустальной!
О простота поры первоначальной,
утрата наша; — ты находка трав!

В изящном противопоставлении говорится о человече­
ском коварстве и чистоте ручья, о непроницаемости серд­
ца человеческого и прозрачности кристальных вод, а за­
тем делается вывод от частного к общему.
Собственно остроумие проявляется в тех контрастных
уподоблениях, которые основаны на каком-либо особом
обстоятельстве; в нем разум находит почву для развития
острой мысли, к которой сверх риторического мастерства
прибавляется изощренность. Это мы видим в рассуждении
по поводу одного редкого и странного совпадения: в день,
когда родился некий государь, ничем впоследствии не блис­
тавший, случилось затмение солнца; кто-то истолковал
это, сказав, что даже солнца был лишен тот, кому не суж­
дено было стать солнцем по блистательным делам. И, нап­
ротив, изощренный Раймонд из ордена иезуитов сопоста­
вил рождение Христа, искупителя нашего, с его смертью:
при рождении взошло три солнца, при смерти одно затми­
лось; при рождении появились новые звезды, при смерти
звезды померкли; из этих контрастных обстоятельств Рай­
монд делает вывод, что господь есть истинное солнце веч­
ности:
Ясный день воссиял, хотя ты родился средь ночи.
В полдень ты умирал, в полдень обрушилась ночь.
Ты ecu солнце меж звезд, ведь с тобой, поднимаясь с Востока,
Свет на землю пришел, вместе с тобою померк 2.

В этом четверостишии — сочетание нескольких острых
мыслей; поэт отмечает удивительные совпадения, проти­
вопоставляет их и заключает остроумной параллелью. Лю­
бое из обстоятельств или свойств субъекта может послу­
жить основой для искусного сопоставления по контрасту.
Некий почтенный историк сказал о короле доне Педро Жес­
током, что его справедливо лишил королевства и сменил на
244

БЛ Л ЬТАС Л Р ГРЛ СИ Л П . О С Т Р О У М И Е . И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

троне незаконнорожденный, иного не заслужил король,
не пожелавший быть истинным отцом своих подданных.
Как соответствие меж свойствами субъекта и какоголибо другого образа дает почву для уподобления, так
противоположность и несходство служат основой для ост­
роумного контраста; такое противопоставление встречает­
ся весьма часто, и в нем легко блеснуть мастерством.
Оно — душа замечательного сонета дона Луиса Каррильо,
в котором поэт воспевает вяз, и хотя сонет начинается с
символической аналогии, в заключении дан образ конт­
растный:
Когда-то, полноводный Эбро зля,
ты возвышался гордым исполином,
под кружевным зеленым балдахином
ты нежил Бетис и его поля.
Но время сокрушило короля,
и плачешь ты на берегу пустынном,
и горько плачет, разлученный с сыном,
широкий Бетис и его земля.
Грозила небу вздыбленная крона,
но и тебя земли сокроет лоно.
Мы так с тобой похожи, гордый вяз!
Тебя оплакивает Бетис ясный,
но кто оплачет мой удел злосчастный!
Лишь милосердье утешает нас.

Различие также бывает поводом для остроумного раз­
решения некой тайны или странности. На сорок мальчи­
шек, издевавшихся над пророком Елисеем, напали два
медведя. Ученый иезуит, отец Франсиско де Мендоса, че­
ловек остроумный и весьма основательный, рассуждал
так: почему небо послало не львов и не тигров, но мед­
ведей? Ответ дается в контрастном образе: медведица,
облизывая своего безобразного детеныша, придает ему
надлежащий вид и совершенство; на примере сих забот­
ливых зверей господь решил покарать детей и вразумить
их родителей. Святой Амвросий извлекает отсюда мораль:
«Медведица здесь в засаде, как гласит Писание ( ибо
зверь сей полон хитрости); однако говорят, что медведица
рождает совершенно бесформенных детенышей, но обли­
зывает их так, что придает им облик, сходный с ее соб­
ственным. Не удивляет ли тебя в звере столь благочести­
вое назначение его пасти? саму его природу выражает
благочестие! Итак, медведица чад своих по своему обра­
245

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

зует подобию, а ты не в силах сыновей наставить по сво­
ему?»

В поучительной мысли весьма уместны контрасты, в
коих особенно ярко выступает различие двух сопоставля­
емых понятий; этим часто пользуются в комических со­
чинениях. Превосходно писал изысканный Мендоса:
О одиночество, с тобой
ничто на свете не сравнится,
душа тобой не тяготится,
все истинное под луной
нам открывает твой покой:
смотри, как роза хороша,
как дремлет под твоей охраной,
как спит жасмин благоуханный,
но вечно бодрствует душа
в твоей обители желанной.

Различие весьма украшает и мысль критическую —
спокойное рассуждение или насмешку,— ибо с большой
выразительностью передает отрицательную суть предме­
та. Прекрасно начал таким контрастом вторую хорнаду
своей «Исабели» дон Луис де Гонгора; героиня появляет­
ся со словами:
Счастливая пастушка, возле вод
на берегу, где Тахо струи вьет,—
ты, не пескам его златым желая
понравиться, а серебру волны —
грудь снежная белее белизны,
одежда белая из горностая,—
ты ветру даришь золотые пряди,
чтоб он в парчовом щеголял наряде.
Под старою ольхой,
которая приют тенистый свой
рыдающему соловью дала,
чьи горестные стоны
зеленые посеребрили склоны,—
своих овец в загон ты собрала
и доишь их: белее молока
твоя, пастушка, белая рука,
Пастушка, как ты счастлива, любя,
коль сделал верною женой тебя
твой выбор нежный — не чужая воля!
И страус пышноперый
из Африки, в которой
он — царь среди песчаного раздолья,
не нужен горлице, чье упованье —
не перья пестрые, а воркованье.
246

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕ Н Н О ГО У М А

А я, с моею горькою судьбой
и с красотой невечной,
рожденная богатой и беспечной, —
сравнюсь ли я с тобой!..

Имя — немалое подспорье для рассуждения; оно слу­
жит хорошей основой для установления соответствия или
разности со свойствами предмета. Пользуясь этим, некий
талантливый поэт создает искусное противопоставление в
следующей отличной эпиграмме; вчитайтесь внимательно,
в ней есть живая душа. Обращена она к святой Инес; ис­
толковав ее имя — «овечка»— и ее мужество льва при
пытках, автор заключает обручением ее с божественным
женихом — Львом Иудеи и Агнцем божьим:
Агница Дева, но волк, когда ты на бой вызываешь,
Доблесть льва — не овцы — эта свирепость твоя.
Львица и Агница ты, когда, сохраняя стыдливость,
Дикою львицей грозишь, так что трепещет палач.
Агница, ждет тебя брак с невинным Агнцем Божьим.
Львица, невестою будь Победоносному Льву3.

Красоты остроумия сплетаются то и дело, подкрепляя
одна другую. Так, в прекрасном сонете дона Антонио де
Мендосы преувеличение придает жизнь различию, совер­
шенство— тонкому замечанию, а также поучительной кон­
цовке:
От бури страшной стонет океан,
завидуя всем звездам небосклона.
И ветер ночью воет исступленно,
как воющий в расщелине кабан.
Разверзлось Небо, и среди полян
трещат деревья, чья тоска бездонна.
Нет никого, кто не исторг бы стона,
тоскою или болью обуян.
Лишь я, в своей страдальческой юдоли,
взойдя на самую вершину боли,
безмолвствую в алмазной тишине.
О неизбывный труд души влюбленной,
привычка болью быть неутоленной
в горении на медленном огне!

Различие иногда получается не из-за несходства, но
из-за превосходства главного субъекта над образом, с ко­
247

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

торым он сопоставляется. Чрезвычайно изящна эпиграм­
ма, обращенная к Царице Эмпиреев:
Вы прекрасны, леса, берега прекрасны и поле,
В зелени так хороши травы прекрасной земли;
Вы, самоцветы и звезды, созвездия — все вы прекрасны,
Как вы прекрасны, цветы, день как прекрасен и чист!
Ты же прекрасней лесов, о Дева, и брега, и луга,
Зелени, камня и звезд, ясных созвездий и дня4.

Не меньше украшают различие всяческие противопос­
тавления и аналогии, которые сами по себе требуют вы­
сокого мастерства, а потому всегда привносят особую кра­
соту. Богатое их сочетание находим в стихах, посвящен­
ных святому герцогу5 фрай Педро Грасианом, моим бра­
том, монахом ордена Святейшей Троицы, скончавшимся в
расцвете блестящих надежд:
Из пепла Феникс вновь возрождена,
быть гусеницей бледной в колыбели
ей надлежит, — из благовоний к цели
крылатой подвигается она.
Ей в смерти жизнь бессмертная дана,
но прежде боги ей ползти велели,
чтоб вновь Владычицей в пернатом теле
очнуться, смертного не зная сна.
О диво Феникс, редкостная птица,
с твоим нреображеньем не сравнится
ничто под солнцем — чудо из чудес!
Луч света среди жарких благовоний
рождает новый свет на небосклоне,
чтоб жизнь из смерти взмыла до небес.

Привести различие к сообразности и сходству — труд­
нейшая задача; в этих случаях изощренный ум пользует­
ся для поддержки острой мысли каким-либо особым об­
стоятельством. Рассуждая с присущей ему тонкостью,
изысканный Андраде в панегирике святому Марку сказал:
Писание называет его львом среди евангелистов, и изоб­
ражается он со львом, дабы опровергнуть обвинение в
трусости, которую кое-кто ему приписывал, и указать на
то, что из его уст святым Петром, этим Самсоном церкви,
будет извлечен мед Евангелия. С великим мастерством
Андраде превращает противопоставление и контраст еван­
гелиста со львом в подобие. Так же изящен бывает пе­
реход от несходства к соответствию, от различия к его
248

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН. О СТРО УМ И Е . И ЛИ И СКУССТВО И ЗО Щ РЕН НО ГО УМ А

противоположности. Остроумнейший Руфо сказал одному
человеку, весьма безобразному и пышно наряжавшемуся:
Уродец хилый, золотым шитьем
отделан твой камзол, но мы-το знаем:
тому не быть на белом свете маем,
кого Всевышний создал декабрем.

Из сходства и несходства двух образов создается иног­
да весьма занятная смесь. Так составил одну из своих
эмблем мудрый Альчиати, изобразив спесивую тыкву,
тянущуюся побегами вверх по ветвям сосны; этим он по­
казал непрочность счастья первой и устойчивость второй,
а толкование дал такое:
Подле высокой сосны, говорят, как-то выросла тыква,
Пышно она разрослась, зеленью листьев горда.
Ветви сосны оплетая, достигла и самой вершины
И порешила, что всех выше деревьев она.
Тут ей сосна: «Чересчур коротка твоя слава, ведь скоро,
Скоро настанет зима — твой неизбежный конец» 6.

Другую, весьма поучительную, мораль высказал Анастасио Панталеон, сравнивая миндальное дерево, до вре­
мени лишившееся своих плодов, с тутовым, которое бла­
годаря своей медлительности дает обильный урожай. Он
говорит так:
Ты, на цветенье суетных цветов
порыв свой зрелый истощивший рано,
то, что творила юность первозданно,
раздвинув пышный зелени покров,—
ты, чья краса еще до холодов
померкла, до осеннего тумана,—
бесплодным стал стволом, чья плоть желанна
холодной своре злобных топоров.
Разумный страх — закон для всех желаний,
предвиденье в ристании жестоком
со смертью — не помеха и не грех.
Пусть тутовник твоей кончине ранней
послужит не укором, а уроком:
успение твое — его успех.

249

РАССУЖДЕНИЕ XIV
Об остроумии в изящных равенствах

Это уже четвертый вид острых мыслей, он также осно­
ван на сопоставлении предмета с каким-либо образом, но
уже не по подобию, а по равенству. От такой параллель­
ной пары нетрудно прийти к остроумным неравенствам,
которые иногда получаются столь изящными, что могут
стоять рядом с лучшими творениями изощренного ума.
В доказательство приведу великолепный, все еще недоста­
точно оцененный сонет дона Мигеля де Рибельяса, вален­
сийского кабальеро, обращенный к князю архангелов:
Могучий вони в золоченых латах,
пронзающий в неистовстве своем
врага Небес карающим копьем —
страшнейшего из демонов крылатых,—
к стопам твоим, один из виноватых,
я припаду в смирении святом,—
карай мою гордыню острием,
о первый воин в неземных палатах!
Позволь к твоим стопам припасть, Великий,
где Люцифер простерт огнеязыкий,—
пусть нас двоих казнит рука твоя!
Раз оскорбил я вышнее величье,
меж дьяволом и мной лишь то различье,
что он упорствует и каюсь я.

Поэт искусно устанавливает равенство меж грешником
и Люцифером, но затем показывает различие меж раска­
янием первого и упорством демона во грехе; итак, тут
мы видим изящное сочетание равенства и неравенства.
Однако надо помнить, что не всякое сравнение содержит
в себе остроумие, но лишь такое, где основой служит не­
кое особое обстоятельство, общее обоим параллельным по­
нятиям, как, например, редкий случай. Когда лев Цезаря
пощадил зайцев и других безобидных зверюшек, чему ди­
250

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

вились все зрители, поэт соиоставил этот редкий случай
с тем, что орел Юпитера похитил Ганимеда:
Некогда мальчик летел., уносимый орлом по эфиру,
И невредимый висел он в осторожных когтях.
Ныне ж и Цезаря львы к своей благосклонны добыче:
В пасти огромной у них зайцу не страшно играть.
Что же чудесней, скажи? У обоих верховный блюститель:
Этого Цезарь сберег целым, Юпитер — того 1.

Сопоставляя двух хищников и два их поступка, поэт
приравнивает Цезаря к Юпитеру и заключает свое заме­
чание лестью < ...> Чтобы сравнение получилось остроум­
ным, необходимо особое обстоятельство как основа сооб­
разности двух понятий, иначе это будет не острая мысль,
а голая риторическая фигура, лишенная живости,— как мы
уже замечали, говоря об уподоблении и т. п. Из одинако­
вости слов, в которых говорится о рождении Крестителя
и рождении Христа,— «Елисавете же настало время ро­
дить»2, и о Марии: «наступило время родить ей»3, изобре­
тательный Андраде установил сокровенное равенство меж
господом и его предтечей. Чем большим числом таких об­
стоятельств поддерживается равенство и чем они примеча­
тельней, тем ярче блещет мастерство; это мы видим в пре­
восходнейшем сонете, где предметом служит восьмое чудо
света и где под стать им показано чудо остроумия. Это со­
нет дона Луиса де Гонгоры об Эскориале и мудром коро­
ле Филиппе:
Священных куполов златые главы!
Вам облака дарят свой алый пыл,
унижен Феб — вы ярче всех светил,
гигантов неба вы лишили славы.
Юпитера лучи — вам для забавы.
Сей храм, что в бегство Солнце обратил,
великому страдальцу посвятил
король великий преданной державы.
Священная опора Властелина,
кто Новым Светом правит и народы
Востока грозной подчинил рукой.
Не хмурься, Время, пощади, Судьбина,
Восьмое Чудо, да продлятся годы,
в которых правит Соломон Второй.

Поэт устанавливает равенство меж двумя благочести­
выми и мудрыми королями, и в частности меж двумя див­
251

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

ными храмами. Когда сравнение основано на каком-либо
необычайном обстоятельстве, оно особенно выразительно.
Так, наш всемогущий остроумец писал о свинье, в цирке
разродившейся от смертельного удара, который, дав жизнь
поросенку, погубил мать; этот редкостный случай сравни­
вается с рождением Вакха, и к остроумному сравнению
прибавляется мораль, где Вакх назван диким зверем:
В ожесточенной игре, в честь Дианы Цезарем данной,
Бок супоросой свинье метким пронзили копьем,
И поросенок прыгнул из раны матери жалкой...
Злая Луцина, и ты родами это сочтешь?
Насмерть хотелось бы ей пронзенной быть множеством лезвий,
Лишь бы для всех поросят горестный выход открыть.
Кто отрицает, что Вакх порожден был матери смертью?
Верьте, сам бог родился так же, как этот зверек4.

Превосходная и удачно примененная мораль чрезвы­
чайно украсила остроту < ...>
Когда соответствие обстоятельств достигает полной ана­
логии, мы восхищаемся мастерством автора, ибо полная
аналогия дает особенно прочную основу для сопоставле­
ния и красоту остроте. Мы это видим в изящном, тонком
и сладостном сонете Бартоломе Леонардо, посвященном
святому Игнатию:
Оружье, как трофей в борьбе с собой,
сложил Игнатнй в храме, веря свято,
что даст ему свое Тот, кто когда-то
внушал ему идти на смертный бон.
Так иудейский пастушок пращой,
без царских лат и острого булата,
сразил чистейшим камнем супостата,
творившего звериный свой разбой.
Итак — на битву, новое оружье,
что η испытаньях старого не хуже,—
карай зверей, гигантов умали!
И мудрость принесет святую славу
тому, кто нечестивую ораву
смирил и в дальних уголках земли.

Поэт намекает на ручей Манресу, где святой добыл ка­
мень церкви и Петрову стойкость в вере, дабы противос­
тоять Лютеру и прочим еретикам своего времени, и срав­
нивает святого с победоносным Давидом в превосходной и
убедительной аналогии.
252

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е . И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Соответствие в именах, поддержанное еще чем-либо,
весьма украшает сопоставление. Так, дон Луис де Гонгора,
говоря о знаменитых сочинениях святой Терезы, сравнил
ее по сходству имен и по общей родине с Тостадо:
Так много создала стихов
и столь фантазией богата,
что ясный дух ее сравним
с пером церковного прелата.
Пускай по сану не равны,
но рядом их поставить надо
по именам: недалеко
от Аумады до Тостадо *

Сходство судьбы и мученической смерти в двух столи­
цах веры двух славных мучеников духовного сана остро­
умно и назидательно сопоставил святой Лев Великий:
«Как прославлен Иерусалим ослепительным сиянием све­
точа духовенства Стефана, так знаменит Рим благодаря
Лаврентию».

Иногда сопоставление делается больше по контрасту,
чем по сходству. Так, величайший, героический и святей­
ший папа Урбан Восьмой (в ком ученость и изощренное
остроумие были украшением строгости и величавости) про­
тивопоставил небесной радуге кольцо богоматери, релик­
вию, свято хранимую в городе Перудже:
Ярко сверкает кольцо в облаках, переполненных влагой,
Страх прогоняет оно перед разливами вод.
Так Всемогущий хотел: есть колечко куда знаменитей,
И благочинно его город Перузия чтит.
Девы Марии кольцо — ты даруешь уверенность в счастье,
Ибо Девственный брак дело спасенья творит.
И, когда Небо с Землей сочетается в чистом союзе,
С Девой Святой не страшны волны стигийские нам 5.

Если сравнение подобрано возвышенное и общая осно­
ва у него и у предмета сравнения благоприятна, тогда
мысль получается в высшей степени остроумной. Таковы
были стихи, обращенные к королю дону Хайме Завоева­
телю доктором Хуаном Франсиско Андресом, хронистом
королевства Арагонского, писавшим во славу тамошних
Кортесов и к чести его величества, знатоком древних,
утонченным гуманистом, изысканным поэтом, ученым юри­
*
Тостадо по испански — жореныЛ; аумада — копченая. Ими св. Терезы в миру
было Тереза де Сенеда-и-Аумада.

253

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

стом, справедливым историком, дабы королевство это
имело своего Херонимо Суриту, благодарная память о коем
живет в наших умах. Итак, в своем «Похвальном слове
арагонским королям» Андрес, равно искусный в стихах и
в прозе, пишет:
Как Цезарь, выпустив свой меч из длани,
писал, перенося свой ратный пыл
и подвиги великие в писанье,—
так Хаиме Воитель первым был
и в мужестве своем на иоле брани,
и в том, как хроники свои творил.
Кто в нем главенствовал — отважный Конник
или Создатель достославных хроник?

Сопоставление двух доблестных воителей основано
также на той особой и общей обоим черте, что они описы­
вали свои деяния.
Некий красноречивый проповедник, прославляя досто­
инства апостола Индий6, дал сравнение, из коего вывел
превосходство святого над теми, кто открыл Индии миру,
ибо апостол открыл их небу; как мореплаватели обогатили
Испанию своими флотами, так Франсиско обогатил небо,
которое, несомненно, до того было бедней, не владея целой
Индией душ христианских.
Можно также основывать сравнение на некой тайне,
необычайном случае, совпадении — все эго весьма украша­
ет остроумную мысль. Улисс и Аякс спорили о щите
славного Гектора, и судьи отдали щит выходцу с Итаки;
море, однако, поглотило щит во время бури, и волны
вынесли его на могилу Аякса, находившуюся на берегу.
Поэт воспел в изящной эмблеме этот случай и справедли­
вое воздаяние более храброму герою, отмщенному судьбой
и признанному временем:
Гектора щит Эакида, обрызганный кровью героя,
Греков неправедный суд дал итакийцев царю.
Но справедливей Нептун: сокрушая корабль, бросает
В море тот щит, чтобы смог он господина найти.
С плеском щит принесен к прибрежной могиле Аякса,
Голос упорной волны в недра могилы проник:
*Ты победил, Теламонид, носивший достойно оружье,
Есть, значит, право у нас верить в отмщенье и честь» 7

Совпадение истолковано с тонким искусством, и сделан
вывод о превосходстве одного героя над другим.
Еще более примечательно, когда сопоставление делает­
254

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

ся на основе трудности или неясности, остроумно разъяс­
ненной. Некий современный толкователь славной жизни
пресвятой девы Марии отметил, что божественный ее сын
всегда называет ее «жена», особенно же в смертный свой
час, когда говорит ей: «Жено, се сын твой»*. Объяснение
дается через сопоставление Марии с той первой женой,
которая погубила всех нас. Женой назвал ту земной Адам:
«жена, которую ты мне дал»9; женой же назвал Владычи­
цу Адам небесный. И если Ева, будучи женщиной, сгубила
род человеческий, то другая — и во всем другая! — женщи­
на его спасла; та стояла в раю у древа, эта на Голгофе
у креста: «стояла у креста» 10. Великолепное сопоставле­
ние!
Но если обстоятельство, на котором зиждется сравне­
ние, включает в себя противоречие, тогда мастерство
блещет ослепительно. Отдадим дань восхищения прекрас­
ному сонету Лопе де Веги, где остроумие даже превосхо­
дит красоту стихов:
В крови уста Адама, ибо ими
божественный запрет нарушил он,
покорный Авель Каином сражен,
чьи раны ртами вопиют немыми.
С Иосифа руками молодыми
блудница плащ сняла, чтоб Фараон
того, чей плащ как звездный небосклон,
гноил года за стенами глухими.
Там видит сына мертвого родитель,
здесь, в рабство проданный, дарует злак
коварным братьям тот, чье имя свято.
Мертв Авель, а Иосиф — победитель,
ведь Каин — брат, а Фараон — чужак, —
о, есть ли смерть коварней, чем от брата!

Поэт начинает с прекрасной параллели в двух первых
четверостишиях, затем дает сопоставление, показывает
различие и выводит сентенцию.
Незаурядным мастерством отмечены сравнения, к кото­
рым примешивается некая трудность,— остроумие здесь
удваивается. К блестящему замечанию добавил уподобле­
ние и сделал из него вывод великий минорит фрай Фелипе
Диес, умнейший францисканец, португалец родом. Святая
церковь сопоставляет царицу небесную в день ее возне­
сения с двумя сестрами, Марией и Марфой. Фрай Диес
255

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

замечает трудность: почему не с серафимами в сей день
величайшей ее славы? почему с обеими сестрами? И дает
блестящее объяснение через изящное и возвышенное упо­
добление: когда надобно скроить наряд для государыни
нашей, с нее не снимают мерку непосредственно, ибо это
было бы неприлично, но берут мерку с одной из придвор­
ных дам, более других схожей с ее величеством; так же
и в сей день, когда владычице небесной надобно скроить
лучший ее наряд для величайшего ее торжества, мерку ее
несравненных заслуг снимают — худо ли, хорошо ли — с
двух женщин: одна — воплощение жизни деятельной, дру­
гая— созерцательной; натура ангелическая и натура чело­
веческая; церковь воинствующая и церковь торжествую­
щая; благодать и слава. Ибо царица небес все это в себе
вмещает.
Подобные остроумные сравнения служат не только для
панегирика, но также и для морали,— плодом сопоставле­
ния является тогда мудрая сентенция. Таковую находим
мы в стихах поэта-философа Бартоломе Леонардо, нашего
арагонца, в ком изощренность соперничала с мудростью.
Сравнивая смерть двух людей, неравных по положению, он
делает глубокое замечание и дает ответ в поучительной
метафоре:
Маркиз, η Гвадалахару я попал
в тот самый час, когда металл печальный
оплакивал (и заступ погребальный)
прах герцога, творя один хорал.
А в доме рядом Крест святой позвал
сынка моих хозяев в путь прощальный
(здесь, без машин осадных, врач фатальный —
страшнее, чем Сагуиту Ганнибал!).
Мой кучер, деликатная особа,
поэт и музыкант в душе, два гроба
увидел, коим выпало одно,—
«О смерть! — воскликнул он. — О мастерица!
Зачем в одной валяльне теребится
шерсть тонкая и грубое сукно?!»

Обычно к сравнению примешивают некую антитезу,
противопоставление, что придает мысли изящество: сход­
ство и различие, переплетаясь, создают радующий остро­
умием узор. В проповеди, уснащенной острыми мыслями,
магистр августинец, фрай Габриэль Эрнандес, столь же
256

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О СТРО УМ И Е . И ЛИ

И СКУС С ТВ О ИЗОЩ РЕН НОГО УМ А

славный теолог, как и проповедник, — видимо, господь
даровал особый успех на кафедре членам сей святой
семьи11,— сравнивает двух братьев, притязавших на два
ближайших к Учителю места, одесную и ошую12, и заме­
чает, что, насколько велик был Иоанн в писаниях, на­
столько же святой Иаков — в ратном деле; Иоанн просла­
вил себя пером, святой Иаков - мечом; шли они разными
путями, но оба удостоились венца.
С великим мастерством противопоставил фрай Луис де
Леон жену, облеченную в солнце (Апок., 12: Mulier amicta
Sole), с ее божественным сыном, облачившимся на горе
Фавор в снег (Матф., 17): Одежды же его сделались белы­
ми, как снег.
Ж ар солнечным и снега чистота
в союзе дивном белизны и света
Марию облачили и Христа
в красу, которая слепит поэта;
была, как снеговой покров, чиста
Мария, и солнце ясное одета,
а Сын, явившийся светилом новым,
был белоснежным облачен покропом.
И это Солнце, согревая Снег,
его красу теплом не растопило,
так яркостью своих сыновних пег
Fiï чистоты добавило Светило,
а Мать чудесное Дитя навек
своей природой светлой одарила:
так Чистая, подобием зерцала,
сияние дарила и пбирала.

Сочетание нескольких сравнений образует приятнейшую
гармонию, показывая равенство или же превосходство.
Отличное рассуждение находим у иезуита, отца Валентина
дс Сеспедеса, прекраснейшего оратора нашего времени, в
панегирике святому Иосифу. Родословную святого пропо­
ведник изобразил в виде лестницы Иакова и показал на
каждой ступени превосходство Иосифа над славными пред­
ками. Святой Иосиф, говорит отец проповедник, был выше
всех патриархов: он превзошел Авраама, ибо, узнав, что
жена его в тягости, ждал дольше и поверил в ее невин­
ность; превзошел Исаака радостью; Иакова — служением
еще более прекрасной Рахили; Иосифа — целомудрием и
тем, что собирал небесное зерно в Вифлееме, «доме хле­
ба»; Моисея — тем, что зрел бога не п терновом кусте, но
на руках матери назареяики; превзошел и пророков, ибо
9 — 2174

257

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

те лишь возвещали господа, и если Иоанн указывал на
него пальцем, то Иосиф — повелевал ему и поддерживал
его своим трудом; превзошел апостолов, ибо Петру пору­
чено было стадо овец, а Иосифу — всего одна, зато с
агнцем, величайшее сокровище неба; превзошел херуви­
мов— они охраняют рай телесный, Иосиф же — рай духов­
ный, Марию. Так, ступень за ступенью, исходя из имени
Иосиф, означающего прибавление, проповедник ведет его
ввысь, вплоть до оспаривания у святого духа звания
супруга, коего святой Иосиф удостоился своим рвением и
нежностью.

РАССУЖДЕНИЕ XV
Об условном, вымышленном
и чем-либо подкрепленном сопоставлении

Смелость таланта доходит у некоторых до того, что они
рассуждают о несуществующем, как будет показано в
этом разделе. Часто случается, что соответствие и анало­
гия меж сравниваемым и тем, с чем сравнивается, не
полны; тогда их либо дополняют от себя, либо выражают
в виде условия. Таким образом, остроумное сравнение
может быть двух видов — абсолютное и условное. Абсо­
лютное, когда высказывается прямо и основано на полном
соответствии меж субъектом и тем, с чем он сравнивается.
Это мы видим в сонете о святом Мартине сочинения Лопе
де Веги:
По Новому и Ветхому завету
два славятся плаща, из них один,—
соблазн презревший, чести господин,—
Иосиф бросил, послужив обету.
Другой — являя милосердье свету —
Мартин порвал, одну из половин
отдав тому, чей звездный плащ един,
несущий в центре жаркую планету.
Какой из двух ценнее? Плащ Мартина!
Пускай был плащ Иосифа чудесным
и чище всех на свете покрывал,—
258

Б А Л Ь Т А С А Р Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е , И Л И И С К У С С Т В О И ЗО Щ Р Е Н Н О Г О У М А

раз Бог благоволил подарку сына,
то плащ Мартина стал плащом небесным
и илшд Иосифа в себя вобрал.

Сопоставление здесь приводит к вопросу, поэт как бы
домысливает соперничество и показывает преимущество в
гиперболе, и, хотя стиль не очень возвышен, это возме­
щается смелостью мысли, качеством более важным. При
сравнении двух понятии одно из них может превосходить
другое или не вполне, не во всем ему соответствовать; в
обоих случаях от изощренного ума требуется особое
мастерство. Славный эпиграмматист с присущей ему тон­
костью говорит о том, что Антоний, убив Цицерона, ока­
зался более жесток, чем Потин:
Равным фаросскому злу преступленьем запятнан Антоний,
Обе священных главы оба отсекли меча.
Той головою ты, Рим, в увенчанных лавром триумфах
Славен был; этою ты горд был, когда говорил.
Дело Лнтоиия все ж тяжелей преступленья Потина:
Г1о приказанью — Потин, этот же действовал сам 1

Установив сперва равенство, поэт затем делает поправ­
ку, чтобы показать более жестокий нрав Антония; благо­
даря таким поправкам рассуждение искусно развивается
и выразительность его удваивается, как будет сказано в
своем месте. Дон Луис де Гонгора в одном— и не худ­
шем— из своих романсов писал:
Вот три грации Венеры,
что ты там ни говори,—
грациозность этих граций
только в том, что граций три.

Затем он в том же романсе переходит ко второму роду
сравнений — к восполнению аналогии или соответствия
условным высказыванием:
Хоть не жемчуг имя девы,
блещет жемчугом она
(к слову, раковина блещет,
как Венерина луна).

Поэт намекает на раковины в гербе дамы, имя которой
было Пиментель, и, не найдя соответствия в имени для
игры «Маргарита-жемчужина», находит его в раковине,
скрывающей, как жемчужину, красоту дамы. Этот спо­
соб— дополнить соответствие вымыслом, дабы основа для
сравнения была более прочной,— один из самых блестящих
приемов остроумия. Так, великий наш остроумец, увидев

9

*

259

ИСЛАМСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П Р О С В Е Щ Е Н И Е

мать и сына, которые оба были кривы, но отличались
храсотой* сказал:
Мальчик кривой, ты один матери глаз бы свой отдал,
Будешь Амуром слепым, будет Венерой она 2.

Постарайтесь оценить эту остроту, до наших дней мало
было создано более замечательных. < ...>
Остроумие здесь в том, что поэт дополняет соответ­
ствие,— будь мальчик слеп, а мать с обоими глазами, они
бы походили на Венеру и Амура; и заметьте, что если бы
на самом деле было так, будь мальчик слепой, а мать с
отличным зрением, сравнение с Венерой и Купидоном было
бы остроумно, но не в такой степени, ибо здесь поэт пока­
зал свое искусство, придумав соответствие.
Иногда, чтобы провести сравнение, придумывается
невозможное условие — тогда прием приближается к пре­
увеличению, другому важному виду остроумия. Так, зна­
менитый певец героических дел Валерий Максим, расска­
зывая о славе Сципиона Африканского, на которого даже
недруги-варвары приходили поглядеть как на некое чудо
и на коленях воздавали ему почести, будто божеству,
писал: «Множество главарей разбойничьих стекалось к
Сципиону Африканскому, чтобы посмотреть на него; от­
бросив оружие, они приходили к дверям и громко объяв­
ляли Сципиону, что пришли не враги его жизни, а почи­
татели его добродетели; они ожидали лицезреть его и
говорить с таким мужем, как небесного благодеяния; они
почитали дом его как некий священный алтарь или святой
храм и, жадно ловя Сципионову десницу, долго покрыва­
ли ее поцелуями, а затем, оставив в сенях дары, какие
обычно посвящают бессмертным богам, довольные тем, что
им довелось увидеть Сципиона, возвращались домой».

От изящного повествования автор переходит к остро­
умному возвеличению: « Что выше такого плода величия?
Что прекрасней? Приведя врагов в восхищение, он укротил
их злобу; своим видом он смирил наглый взор разбойни­
ков. Звезды, сошедшие с небес к людям, не могли бы вы­
звать большего благоговения» 3.

То есть он говорит, что, если бы звезды небесные поки­
нули горнюю свою обитель и спустились на землю, чтобы
жить меж людьми, им бы не снискать большего преклоне­
ния,— пример остроумия в условном сравнении.
Условие также высказывают как причину или оправда­
ние того, что сопоставление не получается; если б, мол,
260

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

причины этой не было, тогда можно было бы сравнить.
Некий старинный поэт4 говорит о двух королях-братьях,
доне Педро и доне Энрике:
Однажды поссорились братья,
и был жестоким их бой.
Один из них был бы Каин,
если б остался живой.

Условие не всегда бывает выражено, оно может под­
разумеваться, и дальнейшее рассуждение идет своим чере­
дом. Неистощимый наш Вега, вдохновляемый источником
Аонид, воспевал одного Карла — хотя мог бы и двух — и
добавил к сравнению свой вывод:
Его путь, по воле Небес,
короток был и бесславен,
чтоб не было Карла, который
Карлу Пятому равен.

Как толкование тайны поэт приводит краткость жиз­
ни— тогда как ее длительность могла бы стать условием
и основой сходства двух Карлов. Порой, хотя для сравне­
ния берется нечто великое, его изображают как недоста­
точно великое, лишь отчасти достойное этого предмета,—
это будет остроумное преувеличение, вроде следующего:
Кто вас увидел хоть ра з,—
увидев другую Венеру,
видит лишь то, что в меру
напоминает вас.
Природа сумела высечь
ваш лик на все времена,
и черточка ваша одна —
источник красы для тысяч.

Как уподобление может служить ответом на некий воп­
рос, так и сравнение — изящным решением трудности.
Кто-то обратил внимание на таинственные слова «Песни
Песней» примененные церковью к Владычице Эмпиреев
в час ее славного вознесения: «Кто эта блистающая как
заря, прекрасная как луна, светлая как солнце, грозная
как полки со знаменами?»ъ Автор задается вопросом: по­

чему ее называют и зарей, и луной, и солнцем, и звездами?
И отвечает: потому что Мария одна равна всем светочам
небес, всем хорам святых, всем чинам духов крылатых;
она могла бы восполнить все те звезды, которые смел с
неба при своем падении сатана: если он своим хвостом
сшибает звезды, царица небесная венчает ими свое чело.
261

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РОСВЕЩ ЕН ИЕ

Сравнивать можно и с самим же предметом, с иным его
состоянием, иными чувствами человека в иные времена,—
то есть сравниваются его следствия, либо по сходству,
либо по несходству, либо показывается преимущество. Так,
дон Луис де Гонгора сравнивает Христа рождающегося
с Христом умирающим и противопоставляет хлев кресту:
Повиснуть на кресте, раскинув длани,—
в груди копье и в терниях висок
по славу нашу выплатить оброк
страданьями -геройское деянье!
По и твое рождение — страданье,
там, где великий преподав урок,
откуда и куда нисходит бог,
закут не застил крышей мирозданье!
Ужель сен подвиг не велик, господь?
Отнюдь не тем, что холод побороть
смогло дитя, приняв небес опеку,—
кровь проливать трудней! Не в этом суть:
стократ от человека к смерти путь
короче, чем от бога к человеку!

Можно также сопоставит!» предмет!»! неодушевленные
и сравнивать их либо по сходству, либо по преимуществу
одного над другим -чтобы мысль получилась остроумной,
меж ними тоже следует искать общую основу. Некто обра­
тил внимание на эпитет, данный святым Фомой в тексте,
на который поется в церкви сладкозвучный антифон:

Когда различие сдобрено толикой критики и насмешки,
рассуждение звучит особенно пряно. Ведь горечь — необхо­
димая в соусе приправа для изысканного вкуса. Отличный
мастер таких лакомых блюд, сочетавший рассудительность
и остроумие, Траяно Боккалини, изображает спор двух
славнейших королевств Италии — Рима и Неаполя; появ­
ляется Аполлон и выносит такое решение: по величине
Неаполь всегда уступал Риму, зато Рим уступает Неаполю
в красоте местоположения; Рим должен признать, что в
Неаполе людей больше, зато Неаполь должен помнить,
что в Риме больше личностей; неаполитанские таланты и
вина должны сперва побывать в Риме, чтобы обрести там
совершенство и стать более приятными вкусу людей разум­
ных и просвещенных; потому в Риме лишь все римское
считается самым лучшим; человек, живя там и никогда не
покидая пределов города, может сказать, что объездил
весь спет. И если Неаполь стоит впереди всех городов
мира по искусству объезжать лошадей, то Рим славен
уменьем шлифовать и улучшать вкус людей. В Неаполе
больше дворян, в Риме больше энкомьенд9 Среди римлян
достойны звания дворян лишь те, у кого есть крест на
плаще; зато все, без исключения, господа из Неаполитан­
ского Совета по праву считаются дворянами, каковую
привилегию им дает обычный нательный крест.
Назидание и критику соединил в своем сонете Вильямедиана, единственный в наши времена по тонкости в на­
смешке:
Коль есть святой среди тщеты оплот,
пусть будет им души покой смиренный
269

ИСЛАМСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П Р О С В Е Щ Е Н И Е

в уединении, где дух согбенный —
добыча мудрости, а не забот.
Пускай в ладони алчные течет
металла золотого ливень бренный,
пусть лестью тешится глупец надменный
среди дворцовых суетных щедрот.
Тщета сиреной манит лицедея,—
ключами от его души владея,
она замкнет все чувства на замок.
А я у тихих волн, под птичьи трели,
свободные от льстивой канители,
остыну от печали и тревог.

Иногда для установления различия нет надобности
привлекать другой образ, а можно просто сопоставить
субъект с ним же самим в иное время и в иных обстоя­
тельствах. Заключим беседу об этом виде остроумия тем,
чем завершается все, и приведем сонет Лопе де Веги,
обращенный к черепу:
Сей череп, бывший прежде головой,
как храм, царил среди иных созданий,
чья плоть была приманкой для желаний,
а шевелюра — девичьей молвой.
Здесь рот пунцовел розою живой,
распавшейся от ледяных лобзаний,
и очи стольким душам в час свиданий
дарили изумрудный пламень свой.
Разумный свет сиял под этой сенью,
толчок поступку, мысли и движенью,
всем силам основанье и указ.
О красота, померкшая кометой!
Там, где жила гордыня, — в сфере этой
гнушаются и черви жить сейчас.

РАССУЖДЕНИЕ XVII
Об остроумных переосмыслениях

Этот вид острых мыслей — один из самых привлека­
тельных. Мастерство тут состоит в том, чтобы переосмыс­
лить предмет и обратить его в нечто противоположное
270

Б А Л Ь ТА С А Р Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е , И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

тому, чем он кажется: для этого нужна незаурядная изоб­
ретательность и живость ума. Великий Капитан, чей ум
был равен храбрости, когда в начале знаменитой битвы
при Чериньоле у испанцев загорелся порох* ободрил своих
солдат словами: «Ба, не беда, это нам заранее устраивают
иллюминацию в честь нашей верной победы»1. Быстрота
изобретательного ума сказалась тут в истолковании бед­
ствия как счастливого обстоятельства, благоприятного для
испанцев.
Хотя в этом роде острот более важно остроумие, чем
истинность, все же и тут для соответствия требуется некая
общая основа или хотя бы видимость сходства с тем, чем
желают представить переосмысляемый предмет. Это мы
находим у Марино, в стихах о ране в груди Христа:
О рана сладкая любвиI
Не рана — сердце раскрывает
Уста пречистые свои
И к духу моему взывает.
И капля каждая, что ты
Роняешь, истекая кровью, —
Еще один язык благой, исполненный любовью2.

Перетолкование более обоснованно, когда исходное поня­
тие каламбурно связано с тем, в которое его переосмыс­
ляют,— открываются как бы две стороны его, две грани.
Так, когда Цезарь, приплыв в Африку, соскочил с корабля
на берег, он упал* но тут же поправил дурную примету,
сказав: «Teneo te, Africa», то есть не «Я упал», но
«Я захватил тебя»3. Падение он умышленно смешал с за­
хватом земли — в этом соль остроты.
Если поводом для перетолкования служит особое обсто­
ятельство, острая мысль получается более убедительной и
яркой: соответствие субъекта с тем понятием, в которое его
превращают, придает мысли основательность. Когда кто-то
осуждал имя некой дамы, весьма скромной и миловидной,
называя его жестким и неподходящим к ее красоте, ибо ее
звали Д. II. де Эспинар *, кордовец Руфо с присущей ему
живостью ума сказал:
Воистину прекрасно имя ваше:
ведь роза, чем колючее, тем краше.

Остроумный поворот мысли он основал на сходстве
имени Эспинар с названием шипов прекрасного цветка и
• Эспинар — заросли колючего кустарника ( исп.).

271

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ К А. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

тем расцветил свое изречение. Сходство звучания и совпа­
дение слов достаточны для изящного переосмысления: о
легкой смерти, которой завершилась весьма тяжкая жизнь
некого человека, кто-то сказал, что тут следовало бы
говорить не «уход из жизни»,, а «выход».
Весьма помогает переосмыслению подобие — но там,
где другой прибег бы к простому уподоблению, человек
остроумный усиливает мысль изящным сдвигом смысла.
Мудрый Альчиати говорит, что дворец, вопреки своей види­
мости, это на самом деле тюрьма; золотые цепи на при­
дворных— не украшения, но оковы; богатство — решетка.
Назидательную эту эмблему он изображает, рисуя при­
дворного в оковах, и дает такое объяснение:
Суетен этот дворец, палатинских клиентов плодящий.
Даже оковы у них в золоте, как говорят4.

Подобие может придать перетолкованию убедительность
и остроумной мысли яркость. Превосходно сделала это
донья Мария Ньето де Арагон, увековечив блаженную
память о государыне нашей донье Исабели Бурбонской и
заодно стяжав славу вечную благородному своему та­
ланту:
Уходит в смертный сон та, что была
в земном обличье красотой явленной,
столь вознесенной над тщетою бренной,
что странницею в двух мирах жила.
Луч жизни Парка тьмою пресекла,
но высь зажгла маяк для несравненной,
восход закату — неизменной сменой,
как ни стремится свет похитить мгла.
Еще светлее царство света в смерти,
еще бессмертпей в звездной круговерти,
где распылился свет, но не исчез.
И Солнце, уходя с приходом ночи,
не застилает темнотою очи,
впечатывая свет в глаза Небес5

Замечательно украсил уподоблением переосмысления
такого рода красноречивый и возвышенный проповедник,
францисканец Каррильо; он сказал, что, когда в диспутах
и спорах выражают сомнение в непорочном зачатии Пре­
святой девы, то этим не только не наносят ей ущерба, но,
напротив, еще больше се прославляют — такие мнения как
272

Б АЛЬТАСАР ГРАС И АН . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

удары портняжного ножа, коим ловкий мастер делает в
нарядном костюме прорези, чтобы видна была золотая
ткань подкладки, прежде сокрытая: «Стала царица одес­
ную Тебя; одежда ее шита золотом. В испещренной
одежде ведется она к Царю ; за нею ведутся к Тебе девы,
подруги ея» (Псалом 44) 6.

Иногда переосмысляется не само событие, но обстоя­
тельства, служащие ему причиной, и вместо них подстав­
ляются другие, не те, что мы думали прежде. Этим прие­
мом воспользовался Бартоломе Леонардо, воспевая дивный
кровавый пот Христа, господа нашего, в саду Гефсиманском и объясняя его причину так:
Мой воин, внятен вам
Какое Таинство, какая
все тело ваше кровью
при мысли, что грядет

какой приказ?
сила
оросила
исхода час?

Когда б душа иной росою вас
вооружила или усыпила,—
ио ждете вы не новых сил, а пыла,
чтобы в страданьях дух ваш не угас!
Не страх открыл горячих вен затворы
и точит бисерную кровь сквозь поры,—
ее бы он, скорее, охладил,
но просто, увидав η своей печали
мою пину, вы гневом воспылали:
мой грех усугубил ваш скорбный пыл.

Весьма смелое преобразование — событию придается
причина, для нас неожиданная. Как-то перед сражением
на храброго графа де Кабра надевали доспехи, и он вдруг
начал дрожать всем телом, так что даже зубы стучали;
рыцари его были весьма удивлены,, но граф им сказал:
«Не удивляйтесь, дрожь сия не от страха, но от силы —
это плоть моя страшится тех опасностей, в которые ее
ввергнет мой дух».
Порой в обратном смысле истолковывают чувства и
придают им совсем иную окраску. Марциал писал о не­
праведном намерении Антония убить Цицерона: «Какой
смысл пытаться сковать молчанием этот красноречивый
язык, если отныне на языках у всех римлян будет хвала
ему и хула тебе?»
Выгодно ль столько платить за молчание уст благодатных ?
За Цицерона теперь каждый начнет говорить 7.
273

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

Когда папа Адриан VI сказал, что велит бросить в Тибр
язвительного Пасквино8, чтобы положить конец его зло­
речию, остроумный герцог де Ceca, посол Испании, заме­
тил: «Не стоит этого делать, святейший отец, ибо он пре­
вратится в лягушку и, если сейчас квакает только днем,
тогда будет квакать и днем и ночью»9.
В этом виде остроумия также могут быть всяческие
оттенки, позволяющие приятно его разнообразить. Весьма
изящно получается, когда предмет превращают в его про­
тивоположность, как то мы видим у старинного, но полного
души поэта:
Ты дал мне бусы из перлов,
но перлы, что льются из глаз,
смягчат, если я не скончаюсь,
и самый твердый алмаз.
Ранят меня оковы
браслетов твоих и колец,
и я уже не надеюсь,
что их расточит Творец.

К перетолкованию здесь примешано противопоставле­
ние, которое изрядно его украшает. Остроумно представил
радость как горе столь же тонкий в мыслях, как и в чув­
ствах, Хорхе де Монтемайор. Португалец10, а значит,
влюбленный, он сказал:
Любовь, ты мне подарила
сладость свиданья для муки,
чтобы горечь разлуки
меня еще больше язвила.

Прибегнув к каламбуру, объяснил некто свой деланный
плач, изобразив его как смех: «Смеюсь над этой рекой
слез». Двояким образом истолковав слово «río» *, он дал
понять, что слезы так обильны, что текут рекой, и в то же
время, что горе его так ничтожно, что вызывает у него
смех.
Не довольствуясь простым переосмыслением, можно
превратить предмет в нечто большее — прием этот весьма
изящен и придает предмету возвышенность. Дон Луис де
Гонгора сказал:
Сей край навеки стал твоим,
ты вечно властвовать им вправе,
♦ Rio по-испански — смеюсь и река.

274

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

хвалу твоей крылатой славе *
поет крылатый серафим.

Не менее остроумно писал кавалер Гварини о мотыль­
ке, ибо все великие поэты сообщают остроумием особую
прелесть даже самым ничтожным темам:
Жадной бабочкой ночною
Стало сердце — так со мною
Обошлась любовь. И снова
Возле пламени двойного
Глаз прекрасных за игрою
Вьется, кружит, замирает —
И, увы, в огне любимом
Примет смерть и станет дымом,
Но пока тепло впивает,
Предвкушая в нетерпенье
Смерть — и Феникса рожденье 11.

Смелым преувеличением украсил Флор, неизменно
блистающий умом, описание гибели Брута сразу после
того, как он нанес кинжалом смертельный удар сыну
Тарквиния Арунту: то была не смерть, говорит Флор, но
преследование прелюбодея даже в иной жизни: «...до тех
пор, пока Брут собственной рукою не убил Лрунта, сына
царя, и от полученной раны не испустил дух на трупе
врага, как бы не желая дать прелюбодею скрыться и в
преисподней» 12.

Дон Луис де Гонгора добавил к преувеличению тайный
смысл и в концовке дал тонкое переосмысление:
Однажды споткнулась Дантея
(рядом с которой фея —
словно селянка простая,
а скромность — пустая затея),—
споткнулась нимфа морская
и так легко на колени
упала, на удивленье
той, что ее презирала,
что даже в своем паденье
ее превзошла немало.

Некто завершил свое сочинение изящным перетолкова­
нием, которым оправдался в непостоянстве:
Других красавиц славил я,
творя стихи, один другого краше:
черновиком служили сестры ваши
чтоб я достойно мог прославить вас.
* Ave по-испански — птица и хвала.

275

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Критика всегда придает острым мыслям особую пре­
лесть, ибо к остроумию мастерского приема здесь добав­
ляется остроумие самого предмета; так что переосмысле­
ние, содержащее критику, звучит превосходно. Некому
солдату, который нагло требовал царских милостей, похва­
ляясь раной на лице, царь македонский Филипп сказал:
«Солдат, в другой раз, когда будешь бежать, не оборачи­
вай лицо назад, чтобы смотреть, не гонится ли за тобой
враг». Так царь остроумно представил трусостью отвагу,
которой хвалился солдат.
Подобных критических отповедей собрал множество
Траяно Боккалини, у него найдем сотни остроумнейших
истолкований разных предметов, представленных чем-то
совершенно противоположным тому, чем они казались
прежде. Прочти у него речь католического короля дона
Фердинанда, пожелавшего быть причисленным к знамени­
тым героям и встретившего противодействие своих же
арагонцев. Великолепно передано и рассуждение Великого
Капитана13, но еще лучше — защита Гарпократом своего
молчания. Однажды, рассказывает Боккалини, Аполлон
неожиданно велел призвать к себе Гарпократа, этого вели­
кого наставника в молчании, и сказал, что до сих пор
восхищался его молчанием, но теперь вдруг ему, Аполлону,
захотелось услышать, как он говорит; на это Гарпократ
пожал плечами в знак того, что говорить не может; Апол­
лон попросил его на сей раз нарушить молчание и побесе­
довать на какую-либо возвышенную тему. Гарпократ
продолжал молчать, только приложил палец к устам; раз­
гневанный Аполлон приказал ему, хочет иль не хочет,
сейчас же заговорить. Тогда Гарпократ склонился к его
уху и шепотом сказал: мир так, мол, испорчен, что лишь
тех можно считать разумными, у кого есть глаза, чтобы
видеть, ум, чтобы понимать, но нет языка, чтобы говорить.
Такой ответ весьма раздосадовал Аполлона, и, обратив­
шись к присутствующим, он сказал, что теперь-то оконча­
тельно убедился в том, что Гарпократ — один из тех
невежд, кто под видимостью мудрого и весьма достойного
молчания прячет и таит самое грубое невежество.
Перетолковать можно не только событие свершившееся,
но также и ожидающееся в будущем — это будет переос­
мысление грядущего. Марциал сказал о сыне Цезаря, что
прясть нить жизни ему должны не Парки, но прекрасная
Юлия, и добавил, что, по его мнению, она может уже
276

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . О С Т РО УМ И Е . И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО У М А

начать прясть, но так как новорожденный будет наслед­
ником Империи, то вместо нити жизни у нее будет пряжей
золотое руно Колхиды.
О, народись! Ты судьбой обещан дарданцу Пулу,
Истинный отпрыск богов, мальчик великий, родись!
Чтобы маститый отец бразды тебе вечные вверил
Для управленья вдвоем миром до старости лет.
Пусть белоснежным перстом тебе Юлия нить золотую
Тянет и выпрядет все Фриксова овна руно 14.

Эта эпиграмма — одна из самых замечательных по
мысли и по изобретательности < ...>
Переосмысление будущего события находим и у дона
Луиса де Гонгоры:
Коль ты говоришь, что похищен
любовью, — ступай домой:
меня посчитают воришкой,
а не твоей судьбой.

Перетолкование этого рода — отличный выход из слож­
ного положения. Так, Август превратил свое честолюбие
в умеренность, а оскорбление, им нанесенное, изобразил
оскорблением, нанесенным ему; он низверг трибунов, по­
каравших того, кто возложил венец на его статую, и, к
великому возмущению своих придворных, заявил, что сде­
лал это не за то, что они покарали льстеца, а за то, что
лишили его такой прекрасной возможности самому выка­
зать свое презрение к подобным почестям.
Искусной оговоркой дон Луис Каррильо представил
облегчение своего страдания как еще большее горе:
Рыдайте, очи, чтобы слез ручей
хоть каплю горя от разлуки с нею
унес из горестной груди моей.
Но разве я пожар унять сумею:
чем больше слез я, к счастью, отдал ей,
тем больше я, к несчастью, пламенею.

РАССУЖДЕНИЕ XVIII
О быстрых отповедях
*■^· ■
■
■~-

Превосходство ума сказывается в том, что человек не
дает себя поставить в тупик едкой остротой, но старается
победить насмешника отповедью равной по остроумию, а
277

И С П А Н С К А Я Э С Т Е Т И К А . Р Е Н Е С С А Н С . Ь Л РО К К О . П Р О С В Е Щ Е Н И Е

то и превосходящей. Таких людей уважают и побаивают­
ся, при состязаниях в остроумии они блещут сообразитель­
ностью и быстротой ответов.
Этот вид остроумия, хотя весьма схож с предыдущим,
но имеет свою особенность: он состоит в том, что отповедь
словом или делом дается как переиначиваиис того же
замечания, которое было высказано в насмешку или в
похвалу, и делается это по-разному. Иногда можно отве­
тить теми же словами, применив их к собеседнику, если
имеется тождество или соответствие особого обстоятель­
ства, которое позволяет возразить теми же словами или
еще более язвительными. Помпей спросил у Цицерона,
только прибывшего к нему в лагерь, где он оставил своего
зятя Пизопа, мужа Туллии; на что Цицерон мгновенно
ответил: «Он остался в лагере твоего тестя, Цезаря». Ци­
церон тут нашел аналогию упреку, который был высказан
ему, и ответил таким же.
Как и слова, можно также перетолковать поступок,
намекнув на сходное обстоятельство и показав, что он так
же оправдан для субъекта, против которого направлен.
Дон Франсиско де Кеведо изображает Аполлона, пресле­
дующего Дафну и говорящего ей так:
Дафна, подобно кометам,
несешься ты, в бегстве этом
сердце мое губя!
Если пресытилась светом, —
беги от самой себя.
Звезды любимых глаз,
в этот печальный час
зачем вы гневом горите?
Лучше па Солнце смотрите —
ведь смотрит Оно на вас!

Но не всегда отповедь содержит лишь то, что было
высказано в замечании; можно ответить и намеком на
нечто другое, равноценное, как в этой эпиграмме:
Сказал горбатому кривой,
поднявший штору на окне:
— Такая рань, дружочек мой,
а ты уж с грузом на спине.
— С утра трудиться не грешно,
а то, что рано, — нету спору,
раз в вашем доме в эту пору
открыто лишь одно окно.
278

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

В обоих этих ответах есть соответствие и аналогия —
на насмешку кривого над телесным изъяном горбун отве­
чает тем же. Если соответствие может быть выражено
словами тождественными, но с иным смыслом, острота еще
более удачна. Так сострил великий папа Лев X, славный
возвышенным вкусом к жизни, истинный ценитель изящ­
ной словесности, покровитель ученых мужей, в чьи времена
Пасквино 1 не язвил, но льстил такими вот стихами:
Разные знала земля времена: было время Киприды,
Марсово время, теперь время Паллиды пришло2.

Папа обычно находился в окружении талантливых поэ­
тов, к числу коих принадлежал Архипиита. Однажды этот
последний, хвалясь своей быстротой в сочинении стихов,
сказал:
Архипиита стихи сочиняет за тыщу поэтовs.

Папа тут же ему возразил:
И за тыщу других Архипиита наш пьет4.

Изящным каламбуром, основанным на сходном звуча­
нии слов с различным смыслом, ответил горько оплаки­
ваемый всеми король дон Себастьян5 тем, кто хотел его
запугать и отговорить от злосчастного намерения, ссылаясь
на появление кометы, всегда предвещающей беду; с при­
сущей ему редкостной быстротой ума король ответил: «Ба,
вы просто не понимаете этого знака! «Комета» мне гово­
рит, чтобы я шел в атаку, ибо уже близко мета»*
Весьма украшает подобного рода отповеди каламбур —
в нем подхватывается двусмысленное слово, которое мож­
но повернуть и так и эдак, и истолковывается в значении
критическом или благоприятном, но, во всяком случае,
отличном от того, которое ему сперва было придано.
О Хлое, которая схоронила семерых мужей и гордо
написала об этом на могиле последнего мужа, Марциал
сочинил эпиграмму, перетолковывающую эту надпись:
Хлоя-злодейка семь раз на гробницах мужей написала:
«Сделала Хлоя». Скажи, можно ли искренней быть?6.

< ...> Когда задире отвечают возражением, противо­
положным по смыслу его словам и примененным к нему
♦В

оригинале глагол acometa

(от acometer, по-испанскн — нападать).

279

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРО СВЕЩ ЕН И Е

самому, это звучит особенно остро. Так, Фокион на слова
Демосфена: «Берегись, афиняне тебя убьют, когда выйдут
из себя», ответил: «А тебя — когда придут в себя», и это
еще язвительней7.
Превосходно получается, когда переиначивают слова
противника и возражают ими же, но с иным смыслом.
Такой вид остроумия мы находим в эпиграмме Марциала,
обращенной к Цинне, столь часто повторяемой и даже
нашедшейподражателей:
Все, чего просишь, — «ничто», по-твоему, Цинна-бесстыдник:
Если Найти противоречие в том, что недруг говорит,
с тем, что он делает или к чему имеет привычку,— весьма
ловкий ход, и им часто пользуются с намерением уязвить.
Однажды Лаберий, опоздав в сенат, не мог найти свобод­
ного места; тогда Цицерон сказал: «Я бы подвинулся, не
будь нас так много»,— кольнув этими словами новоиспе­
ченного сенатора, а заодно и Цезаря, который намного
увеличил число сенаторов. Лаберий тут же нашелся: «Не
понимаю, почему тебе здесь тесно,— сказал он,— ведь ты,
как всегда, сидишь на двух стульях», намекнув на то, что
Цицерон из тех, кто угождает и нашим и вашим9
Переворачиванием, переиначиванием смысла пользуют­
ся часто, и если, изображая предмет чем-то противополож­
ным тому, чем он кажется, примешивают язвительную
критику, острота от этого выигрывает. Так, Альчиати, один
из перворазрядных остроумцев, владеющий всеми видами
остроумия, изображает, как жадный орел-стервятник, ко­
торого от пресыщения стало рвать, жалуется матери, что
у него, мол, изо рта извергаются его внутренности. Но
мать, искусно переиначив смысл его слов, отвечает: «Сын
мой, ты изрыгаешь только чужое, ибо всегда крадешь».
Алчный стервятник, объевшись, терзался ужасною рвотой.
Переиначивание помогает ответить более остро,
особенно когда удается разгадать тайный смысл слов, на
которые возражают. Так, некто увидел загадочность в сло­
вах господа, восхвалявших святого Иоанна: «Из рожден ных женами не восставал больший Иоанна Крестителя» 12,
и ответил на них так: поскольку пренепорочная дева М а­
рия не впала во грех, а значит, и не поднималась из него,
слава владычицы сияет ярче, когда ее исключают из числа
прочих женщин, чем когда причисляют к ним.
В этом виде остроумия стремятся не только возразить,
но и победить противника. Некто осуждал самого Марциа­
ла (а что уж сказать о тех, кто не Марциал?!), что он
пишет длинно и многословно, на что поэт ответил сокру­
шительным противопоставлением:
Ты мне пеняешь, Велокс, что длинны мои эпиграммы.
Сам ты не пишешь совсем: право, короче нельзя! 13

РАССУЖДЕНИЕ XIX
Об остроумии в гиперболах

Рассуждать о возможном — этого ныне уже мало, коль
не дерзаешь охватить умом невозможное. Прочие виды
остроумия объемлют то, что есть сейчас, этот же — то, что
могло бы быть; но, не довольствуясь и этим, он устрем­
ляется в области немыслимого. Так, глубокий и поучитель­
ный Гораций, любимый поэт людей разумных, восхваляя
надежность добродетели и отвагу чистой совести, писал:
Кто прав и к цели твердо идет, того
Ни гнев народа, правду забывшего,
Ни взор грозящего тирана
Ввек не откинут с пути, ни ветер,
283

И СП АН СК АЯ ЭСТЕТИ К А. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Властитель грозный бурного Адрия,
Ни Громовержец дланью мощной — нет,
Пускай весь мир, расковавшись, рухнет,
Чуждого страха сразят обломки 1.

Мастерский прием состоит тут в яркой гиперболе, впол­
не уместной, ибо в необычных случаях и мысли и дела
должны быть необычными. Подобным же образом знаме­
нитый Ликург на вопрос, почему он в свои суровые законы
не включил тяжкой кары для отцеубийц, ответил, что ему
в голову не приходило и он никогда бы не поверил, что
человек способен совершить столь страшное злодейство2
Отличная гипербола!
В этом виде остроумия не слишком-то заботятся об
истине, дают себя увлечь ходом рассуждения и думают
лишь о том, чтобы получше выразить величие предмета —
в панегирике либо в сатире. Смелую гиперболу находим у
Лопе де Веги, который в комическом, несомненно, превзо­
шел всех испанцев; и если не в отделке, тонкости и изощ­
ренности, то в богатстве мыслей и своеобразии никто с
ним не сравнится.
«Здесь нет, — сказал я ему,—
порта, как в Барселоне,
нет церквей, как в Толедо,
бульваров, как в Лиссабоне,
флота нет, как в Севилье,
площадей, как в Вальядолиде,
нет садов, как в Валенсии,
и дворцов, как в Мадриде,
храмов, как в Сарагосе,
как в Саламанке, ученых,
как в Кордове, нет коней
и, как в Авиле, конных».
Но если он красотою
и женскою прелестью бредит,
то пусть он со мной вместе
к вам за этим приедет.

Да и в самой истине возможна гипербола — мы поды­
маем предмет с одной ступени совершенства на другую,
искусной градацией придаем ему величие. Магистр фрай
Габриэль Эрнандес, даже в тонкости ума достойный сын
великого Августина, говорит, что при зачатии богоматери
она не удовольствовалась победой над природой и грехом,
284

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н , О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

но победила самое себя, дивными делами превзойдя все
мыслимое даже для царицы небес.
Гипербола, как правило, строится на восхвалении нео­
бычайных качеств самого предмета или какого-либо из
связанных с ним обстоятельств. Дон Луис де Гонгора в
стихах — правда, не включенных в его сочинения, как
и многие другие,— пишет:
Па берегу потока
рыдала Галатея,
из глаз катились звезды,
янтарно золотея...

Иногда прибегают к приему умаления того, с чем
сравнивают предмет, дабы больше его возвеличить. Тот
же поэт в своей безупречной поэме «Полифем» воспевает
прелестную Тринакрию в таких выражениях:
Сицилия — рог Вакха, сад Помоны во всем, что расточает и таит;
та на плоды щедра, а этот склоны
лозою виноградною дарит;
возами, чьих копен пышны короны,
ее поля Церера тяжелит;
к ее колосьям проложили тропы,
как муравьи, провинции Европы.

Отлично звучит накопление гипербол, в которых образы
связаны меж собой, сообщая величие предмету и яркость
мысли. Остроумнейший Фальком, этот валенсийский
Марциал, чей талант был, вероятно, озарен молнией, ибо
во всех искусствах и науках (а был он человеком универ­
сальным) он дерзал свершить труднейшее, писал на смерть
Карла V, властителя вселенной:
Холм твой могильный — весь мир, пелена погребальная — небо,
Факелам звезды взамен, плещется слез океан3.

< ...> Из длинного ряда гипербол некто построил убе­
дительное доказательство непостоянства дамы:
Фортуна, — сколь изменчива она!
Ты видишь легкий лист, подъятый шквалом?
И гибнущий тростник на стебле вялом,
который клонит злобная волна?
Ты видишь, как, борьбой утомлена,
галера гибнет под девятым валом?
Как в небесах светящая опалом
идет на убыль грустная луна?
285

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕНИЕ

Так знай — все ложь: Фортуна постоянна,
и крепок лист, и не согбен тростник,
галера, не сраженная судьбою,
не клонит мачт во время урагана,
и не идет на убыль лунный лик, —
когда, Лльсида, их сравнить с тобою.

По такому же пути пошел дон Луис де Гонгора, описы­
вая обстоятельства своего путешествия и заключив сонет
яркой гиперболой:
Моя Селальба, мне примнился ад:
вскипали тучи, ветры бушевали,
свои основы башни целовали,
и недра алый извергали чад.
Мосты ломались, как тростинки в град,
ручьи рычали, реки восставали,
их воды мыслям брода не давали,
дыбясь во тьме страшнее горных гряд.
Дни Н оя ,— люди, исторгая стоны,
карабкались на стройных сосен кроны
и кряжистый обременяли бук.
Лачуги, пастухи, стада, собаки,
смешавшись, плыли мертвенно во мраке,—
но это ли страшней любовных мук!

Особенно хороши гиперболы, образованные из двух
крайностей; описывая трудность каждого из двух положе­
ний, мы усиливаем напряженность и сомнения читателя —
какое из двух мы выберем — и в конце предлагаем совсем
иной выход, показав, сколь неприемлем каждый из тех
двух. Да будет образцом для лучших поэтов и утехой для
благодарной памяти дивный сонет, так же затмевающий
все прочие, как солнце затмевает звезды, даже ярчайшие;
автором его был сиятельнейший герой, славнейший инфант
Испании, сеньор дон Карлос,— столь же горько оплакива­
емый после смерти, сколь был восхваляем при жизни,—
ведь многие принцы и короли испанские способствовали
развитию искусства и науки, украшая их своим именем и
усердно ими занимаясь; итак, читай и восхищайся:
Пусть одолеет боль молчанья своды,
и вырвется из сердца скорбный стон:
молчать, когда любовью напоен,—
на белом свете большей нет невзгоды!
286

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . О С Т РО УМ И Е . И Л И И СКУССТВО И ЗО Щ РЕН НО ГО УМ А

Покорным быть, Анарда, из угоды
подобострастной, — я ли не смешон:
ты внять не хочешь взятому в полон,
но и не хочешь дать ему свободы.
Так долго боль пылала, душу раня,
что обратились в пепел все желанья,
рыданьями полна душа моя,
то, что казалось раем, стало адом:
кричу — меня казнишь ты строгим взглядом,
молчу — двукратно умираю я.

Заметь глубину, тонкость и по этому могучему когтю
угадай всю полноту просветленного величия этого благо­
роднейшего льва. Этот сонет наряду с другими, не менее
изысканными стихами сеньора инфанта собрал и сохранил
для нас ученый и изобретательный кабальеро, слава Ара­
гона, где жили его предки, и краса Кастилии, где сам он
родился и трудится, дон Хосеф Пельисер, известный во
всей Европе своими замечательными и многочисленными
произведениями.
Кроме приемов, ей свойственных, гипербола часто поль­
зуется другими видами остроумия, которые весьма ее
красят. Приемом противопоставления между красноречием
и отвагой, между мудростью и властью прекрасно показал
превосходство ума над грубой силой философ в поэзии
Андреа Альчиати: в остроумной эмблеме он изобразил
Геркулеса; герой цепочками, исходящими от его языка,
приковывает людей, которых не мог покорить окованной
железом дубинкой; надпись гласит:
Левою держит он лук, огромную палицу правой,
Тело покрыто его шкурой Немейского Льва.
Стало быть, это Геракл, но зачем ему старческий облик,
И почему на висках блещет его седина?
Что за цепочки, в его языке закрепленные, тянут
За уши толпы людей и за ним следом ведут?
Галлы его почитают не как силача — за речистость,
Коей народам внушил знанье законов и прав.
Тоге пускай уступает оружье, жестокое сердце
Силой своею слова к целям достойным влекут4

Прекрасной аналогией усилил выражение скорби ста­
ринный поэт, удвоив остроумие гиперболы:
Рыдая, глядит Филено
на Турин хладный поток,
который принес ему горе
и счастье его увлек.
287

И СПАНСКАЯ

ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Следит за быстрым теченьем
и слезы горькие льет,
настолько они обильны,
что в море прибыло вод.

Другой, напротив, с не меньшим изяществом выразил
чувство радости двойным контрастом:
В конце долголетнего часа,
страдая, что милой нет,
ее на балконе он видит —
и убыло столько же лет.
Он шпорит коня, увидев,
милого Солнца восход,
и перед новым светилом
конь на колени встает.

Возражение и противоречие придают гииерболе яркость.
Цезарь хотел отложить свое вступление в Рим, пока не
рассветет, дабы празднество было торжественней. Марциал
ему возразил: «Государь, не обращайте внимания на тем­
ноту, ибо сияние ваших подвигов превратит ночь в день».
Ради остроумия простим поэту лесть.
День, Светоносец, верни! Не задерживай наши восторги:
Цезарь сегодня придет! День, Светоносец, верни!
Рим — умоляет. Иль ты на ленивой повозке Боота
Тихого едешь, коль ось движется вяло твоя?
Мог ведь у J1единых звезд себе ты Киллара взять бы,
Кастор на нынешний день сам одолжил бы коня.
Страстного держишь зачем Титана? И Ксанф уж и Этон
Рвут и грызут удила, бодрствует Мемнона мать.
Но не хотят отступать перед светом сияющим звезды,
И авзонийского зреть жаждет владыку луна.
Цезарь, хоть ночью приди: пусть созвездия будут недвижны,
При появленье твоем день озарит весь народ5.

Изысканно, с большим вкусом поэт противопоставляет
желание дня и желание ночи — каждый хочет насладиться
присутствием императора — и заключает гиперболической
антитезой ночного мрака и Цезарева сияния < ...>
РАССУЖДЕНИЕ XX
Об истинно остроумных преувеличениях

Тропы и риторические фигуры — это как бы материал
и основа, на которой возводит свои красоты остроумие;
что риторика считает только формой, в том наше искусст288

Б АЛЬТАСАР ГРАС И АН . О С Т Р О УМ И Е , П Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

во видит самое материю и придает ей блеск. Некоторые не
признают остроумным преувеличение как таковое; они го­
ворят, что это не больше чем риторическая гипербола* в
которой нет соли, нет настоящего живого остроумия, тако­
го, какое мы находим у короля эпиграмм, у нашего Мар­
циала. Когда в цирке тигрица напала на льва и растерза­
ла его, Марциал об этом написал так: то, на что тигрица
не решалась в лесах, она отважилась сделать, пожив среди
людей, от которых научилась свирепости:
Ты, что привыкла лизать укротителя смелую руку
И средь гирканских тигриц редкостным зверем была,
Дикого льва, разъярясь, растерзала бешеной пастью:
Случай, какого никто в прежнее время не знал.
В дебрях лесов у нес не бывало подобной отваги:
Лишь очутившись средь лас, так озверела она 1

Весьма убедительное преувеличение, притом основанное
на редком случае < ...>
Итак, тут требуется, чтобы преувеличение имело пред­
логом и основой некое особое обстоятельство,— тогда оно
будет не пустой фразой,, но убедительной мыслью, а его
основа — душою этого творения острого ума. Так, неисто­
щимый Руфо, изображая побоище, которое устроил в своем
доме оскорбленный член аюнтамьенто2 дон Фернандо де
Кордова, писал:
И одном из углов покоя
вдруг послышался звук,
это бедный Галиндо
спрятался за сундук,—
он даже не ведал испуга,
таким был его испуг.

Лучше не скажешь! Поэт основал свое преувеличение
на том, что Галиндо производил шум, когда жизнь его
зависела от того, чтобы он сидел тихо. Чем необычней и
диковинней обстоятельство, тем удачней получается пре­
увеличение. Великолепную мысль высказал отец Фелипе
Грасиан из ордена миноритов, не только мой брат, но
гордость моя и краса, выдающийся богослов, изучавший
богословие на лучших кафедрах своего ордена, прекрасный
проповедник, знающий толк в остроумном и тонком рас­
суждении. Однажды, приводя слова святого Луки о посе­
щении богоматерью Елисаветы в главе 1: «Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во
чреве ея, и Елисавета исполнилась святого духа», этот
10—2174

289

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

набожный почитатель царицы небесной сказал, что не
только в ней самой не могло быть греха, но даже в ее
присутствии грех был невозможен, ибо грех образует с
ней столь несовместимое противоречие, что не только
невозможен в ней, но и при ней невозможен в других. Так
рассуждает этот святой отец, по праву и заслугам занима­
ющий одно из высших мест в своем ордене,— он ассистент
по Испании при достопочтенном и благочестивейшем гене­
рале ордена в Риме.
Порой можно поддержать важное для нас обстоятель­
ство, придумав другое, его подкрепляющее,— тогда они
оба составят основу для преувеличения. Дивный поэт,
первый среди многих, тот самый, что родом из нашей
Бильбилы,— короче, Марциал, удивляясь внезапной смерти
Андрагора, сказал, что, наверно, он умер от того, что уви­
дел во сне лекаря Гермократа, ибо тот убивает даже в
сновидении:
В баню он с нами ходил, пообедал веселый, и все же
Рано поутру найден мертвым был вдруг Андрагор.
Просишь, Фавстин, объяснить неожиданной смерти причину?
Да Гермократа-врача видел он ночью во сне3.

Хотя внезапная смерть тоже могла бы послужить осно­
вой, однако преувеличение было бы тогда не столь остро­
умным; поэтому сатирик воспользовался вымышленным
обстоятельством — сновидением < ...>
На каламбуре и других обстоятельствах построил Лопе
де Вега смелое преувеличение в прославленном сонете о
Леандре, одном из лучших у него:
Чтоб на любимую свою взглянуть,
Леандр доверил пламень свой пучине,—
ему стократ тесней в морской теснине
от пламени, стесняющего грудь.
В горах соленых долог дерзкий путь,
но пламень покоряется судьбине
и затухает во всесильной сини,
где суждено безумцу утонуть.
Разумно средство, но безумно пламя,
которое холодными валами
он хочет погасить в морской глуши.
Испил бы море, но и моря мало
для жажды, что жестоко обметала
горячие уста его души.
290

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Всякое редкое совпадение — повод для гиперболы, име­
ющей его в основе либо сближающей два случая. Тако­
вую мы находим у старинного и безвестного, но хорошего
поэта:
Я на восходе стоял и приветствовал света рожденье,
Росций, внезапно явясь, слева предстал предо мной.
Боги небесные, можно ль сказать мне и вас не обидеть:
Смертный прекраснее был бога прекрасной зари 4.

Душой его острой мысли стало совпадение — когда поэт
ждал зари или восхода солнца, появился прекрасный
собой юноша. Примерно о том же писал дон Луис де
Гонгора:
Ее приветствуют птицы,
считая в столь ранний час,
что Солнце, взойдя на Востоке,
взошло еще один раз.

Без таких опор преувеличение кажется слишком сме­
лым или по меньшей мере произвольным и необоснован­
ным. Особое обстоятельство, из которого исходят в рас­
суждении, подсказывает и даже как бы понуждает к пре­
увеличению. Некто, исходя из того, что податель жизни
склонил в смертный свой миг голову, словно бы глядя на
свое тело и любвеобильную грудь, сказал, что господь,
отдав ради людей бесценную свою кровь, склонил голову,
дабы посмотреть, осталась ли еще хоть капля, и этим
кивком сделал знак, чтобы вытащили копье из его груди,
ибо пошла уже не кровь, а вода: «И тотчас истекла кровь
и вода» 5, то было свидетельство, что крови больше не
осталось.
Совпадение, которое подмечается и объясняется через
преувеличение, должно быть необычным — столь же не­
обычной может быть вся мысль. Таким редким случаем
было то, что пчелы превратили шлем в улей и вместо кро­
ви наполнили его сладким своим нектаром. Мудрый Альчиати увидел в этом повод воспеть изобилие и радости
мирной жизни; в поучительной эмблеме он изобразил
шлем, окруженный пчелами, и написал:
Вот этот шлем, что носил бестрепетный воин когда-то,
Часто его орошал вражеской крови поток.
Мир наступил, и отдали шлем для маленьких пчелок,
Соты лежат в нем и воск, чистый и сладостный мед.
Прочь же оружье. Пускай лишь тогда войну начинают,
Если никак сохранить соты иначе нельзя 6
291

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

Преувеличение много выигрывает, когда высказано
экспромтом, к случаю. Так, кордовский советник7 предло­
жил участнику состязания на тростниковых копьях, задер­
жавшегося на неделю из-за проливных дождей, взять
девизом такой стишок:
Поскольку Солнцу обидно,
что Солнце другое есть, —
его в эти дни не видно.

Флор остроумным преувеличением представил в ином
свете страшное бедствие, испытанное Римом, когда его
осаждали галлы: < ...> «Бедствие это, действительно, было
столь ужасно, что, я думаю, боги послали его для испы­
тания; боги бессмертные пожелали узнать, достойна ли
римская доблесть власти над миром» 8.

Утверждения со скрытым смыслом могут быть остроум­
но объяснены обоснованной гиперболой. Так истолковал
дон Луис де Гонгора случай, когда упал с коня красивый
и изящный паж, любимец всего двора:
Конь, ты сбросил под ноги
ирскраснолицее диво:
лучами Солнца ретиво
ты пыль метешь на дороге.
Пусть оперят тебя боги!
Если бы ты явиться
мог державною птицен, —
ты бы нести его мог:
но ведь орлом пренебрег
и Ганимед яснолицый.

Хитроумный Плиний усмотрел тайну в том, что Нерва,
усыновив доблестного Траяна, вскоре скончался; объясне­
ние же Плиний дал такое — то была месть богов, позави­
довавших столь прекрасному поступку: «Боги потребовали
его на небо, чтобы после этого божественного и бессмерт­
ного деяния он уже не совершил ничего достойного смерт­
ных, ибо это великое дело прилично почесть таким образом,
чтобы оно стало последним, а его свершитель тотчас был
причислен к богам, так что некогда потомкам придется
гадать: не совершил ли он это уже будучи богом»9.

Когда замечена какая-либо трудность, а тем паче про­
тиворечие, концовка с преувеличением получается ярче.
Великолепную мысль высказал Марциал в стихах, кото­
рыми воспел пожар в окрестностях Везувия, этого феник­
292

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О СТ РО УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО У М А

са дивной природы; само пышное его торжество стало
причиной разрушения, молния зажгла селения на его
склонах, а когда огонь их уничтожил, небо разрыдалось,
проливая дождь; поэт противопоставил то, что небо сперва
зажгло селения, а затем оплакало их, и дал гиперболи­
ческое объяснение:
Здесь в зеленой тени винограда недавно был Весбий,
Сок благородной лозы полнил здесь пьяную кадь:
Эти нагория Вакх любил больше Нисы холмистой,
Здесь на горе хоровод резво сатиры вели.
Лакедемона милей места эти были Венере,
И Геркулесовым здесь славен был именем дол.
Все уничтожил огонь и засыпал пепел унылый.
Даже и боги такой мощи не рады своей 10

< ...> Трудность, содержащаяся в утверждении, прида­
ет остроту гиперболе,, которая служит концовкой. Отлично
показал рассудительный Боккалини преимущества знания
и ценность изящной словесности в одном из своих глубо­
ких «Известий с Парнаса», где он выводит Аполлона,
увидевшего бродячего фокусника с собачкой. «Мне и моим
ученым,— сказал Аполлон,— будет весьма занятно погля­
деть, как прыгает твой песик». Фокусник, повинуясь, при­
казал своей крошечной собачонке, которая была у него
отлично
выдрессирована,
проделывать всевозможные
прыжки и фокусы; собачка все выполняла гак изящно и
толково, что казалось, она наделена разумом — так мгно­
венно повиновалась она приказам хозяина. Сановные
члены сената, однако, весьма удивлялись тому, что Апол­
лон тратит время, предназначенное для важных дел, на
такую немудрящую забаву, и особенно поражало их, что
его величество, глядя на прыжки собачки, выказывает
необычайное удовольствие. Изумление ученых мужей столь
странным развлечением превратилось в восхищение вели­
кой мудростью Аполлона, когда он сказал: «О, слава нау­
кам! О, высшее блаженство светлых сих добродетелей!
Они — единственное и бесценное достояние рода человече­
ского! О дорогие мои и любимые советники! Веселитесь со
мной вместе и откройте сердца ваши для ликования, ибо
сейчас вы видите воочию великое могущество науки,
несравненную силу знания. Нескольких ловких приемов,
коим человек сумел обучить собачку, достаточно не только
для того, чтобы досыта прокормить и ее и хозяина, но они
также дают ему возможность наслаждаться величайшим
293

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЁН ЁССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

для благородной души удовольствием — странствовать по
земле и с великой для себя пользой видеть весь свет; а
между тем находятся среди людей такие, что не ценят
знаний, презирают их и даже как нечто вредоносное под­
вергают проклятиям и гонениям».
Когда представляется редкое совпадение, по его поводу
легче сделать тонкое замечание и дать в концовке изящ­
ную гиперболу. Так начинает одно из своих посланий пло­
довитый и даровитый Лопе:
IÍ3 Мидии дождался я привета,
и вижу, Амариллис, что я мертв
раз пишете вы мне с другого света.

Преувеличение выходит естественным, когда надо
объяснить несомненно существующую трудность. Лопес де
Андраде сказал: само небо допустило, чтобы в писаниях
святого Фомы были кое-какие противоречия, иначе их,
пожалуй, приняли бы за канонические. Прекрасное заме­
чание сделал также отец фрай Раймундо Грасиан из орде­
на босых кармелитов11, а значит, человек благочестивей­
ший и ученейший, чьим братом мне быть весьма лестно.
Рассуждая о словах святого Евангелия от Луки в главе II:
«Одна женщина, возвысив голос...», он говорит: когда
Господь исцелил немого и даровал ему речь, святой исто­
рик не сообщает, что именно сказал немой, но приводит
слова женщины из толпы, которая по поводу чуда сказа­
ла:

РАССУЖДЕНИЕ XXI
О преувеличениях условных, вымышленных
и чем-либо подкрепленных

Если в одних случаях преувеличение дерзко, то в дру­
гих оно сдерживается и умеряется; ведь сам по себе этот
прием необычен, потому и уместно здесь иногда придер­
жать себя, сказав хоть и многое, однако ж не все, что
можно было бы. Так, дон Луис де Гонгора писал:
Язвы травами врачует,
пусть пока и без успеха,
но и в этих дивных дланях —
ранам лестная утеха.

А иной раз автор, высказывая условие, как будто гово­
рит гораздо больше того* что есть на самом деле; так
Марциал посмеялся над гигантским ростом Клавдии:
Клавдия, ростом могла б с палатинского быть ты колосса,
Если бы на полтора фута пониже была 1.

< ...> Прекрасно показал Бартоломе Леонардо значе­
ние гибели ценнейших произведений его великого брата
Луперсио— ведь оба они, несомненно, были геркулесовыми
столпами Парнаса:
Сжег вдохновенные свои творенья
Луперсио, умнейших из людей
лишив божественного наслажденья.
Так поступился лирою Орфей,
а Сенека Софокловым котурном,
а воин Мантуи трубой своей.
295

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

Основание, которое приводится, иногда служит оправда­
нием и одновременно поддержкой гиперболе, как, напри­
мер, здесь:
Весь мир я взвалю на плечи
к восторгу людской молвы.
Смогу удержать и небо:
ведь небом станете вы.

Прием условного преувеличения весьма употребителен
в этом виде остроумия. Так, божественный Дионисий2
выразил дивную красу и сверхчеловеческую прелесть
солнца серафимов, Марии,— если в таком предмете воз­
можно преувеличение; он сказал: если бы вера не помо­
гала ему, ведя к познанию истинного бога, он мог бы
заблудиться и принять за высшее божество пресвятую
богоматерь; тут условие служит обстоятельством, помогаю­
щим преувеличению.
Так же у Марциала: «Налей воды, — говорит он, — и
ты увидишь, что эти рыбы поплывут», столь живо были
они вычеканены:
Рыб ты Фидиевой чеканки видишь,
Влей воды: они тотчас станут плавать3.

Л дальше он сказал о змейке, изображенной на сереб­
ряной чаше:
На чаше этой Менторов чекан — змейка,
Живет она, и серебро всем нам страшно4.

Можно также высказать в виде условия совпадение,
служащее основой для гиперболы. С тонкой изобретатель­
ностью, присущей ему как остроумцу, Апулей помещает в
центре превосходно изображенного им атриума богиню
охоты, а когда описывает ее борзых, то говорит, что, слу­
чись поблизости залаять настоящей борзой, даже самый
рассудительный человек подумал бы, что лай исходит из
глотки мраморных псов.
«В прекраснейшем атриуме, в каждом из четырех его
углов поднималось по колонне, украшенной изображением
богини с пальмовой ветвью. Распустив крылья, богини
оставались неподвижны; чудилось, что, едва касаясь неж­
ной стопой шаткой опоры — катящегося шара, они лишь
на мгновение застыли на нем и готовы уже вновь поднять­
ся в воздух. Самую середину комнаты занимала Диана из
паросского камня, превосходной работы, с развевающими­
296

ПЛЛЬТЛСЛР Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е . И Л И И С К У С С Т В О И З О Щ Р Е Н Н О Г О У М А

ся одеждами, в стремительном движении навстречу входя­
щим, внушая почтение своим божественным величием.
С обеих сторон сопровождают ее собаки, тоже из камня.
Глаза грозят, уши насторожены, раздуты ноздри, зубы
оскалены. Если где-нибудь поблизости раздастся лай, по­
думаешь, он из каменных глоток исходит. Мастерство
превосходного скульптора выразилось больше всего в том,
что передние лапы у собак взметнулись в воздух вместе
с высоко поднятой грудью и как будто бегут, меж тем как
задние опираются на землю. З а спиной богини высилась
скала в виде грота, украшенная мхом, травой, листьями,
ветками, тут — виноградом, там — растущим по камням
кустарником. Тень, которую бросает статуя внутрь грота,
рассеивается от блеска мрамора. По краю скалы яблоки
и виноград висели, превосходно сделанные, в правдивом
изображении которых искусство соперничало с природой.
Подумаешь, их можно будет сорвать для пищи, когда зре­
лым цветом ожелтит их осень в пору сбора винограда.
Если наклонишься к ручейку, который, выбегая из-под ног
богини, журчал звонкой струей, поверишь, что этим гроздь­
ям кроме прочей правдоподобности придана и трепещущая
живость движения, как будто они свисают с настоящей
лозы» 5.

Преувеличение иногда бывает выражено в виде условия,
но в других случаях может быть передано отрицательным
высказыванием. Так, Юлий Цезарь Скалигер, один из
остроумнейших поэтов, чьи творения достойны войти в са­
мую отборную библиотеку, изображает великий город
Мемфис, говорящий такие слова:
Третью мира зачем же Африку все называют?
Мог бы я и один третьей частию быть 0.

< ...> Преувеличение дерзает высказать невозможное,
то есть представить в виде условия нечто невероятное.
Некий современный писатель видит прославление богома­
тери в словах высшей мудрости: «Я из уст Всевышнего
произошла», столь подходящих к величию владычицы и
применяемых обычно к церкви; оп говорит, что великая
царица сия гордится тем, что вышла из уст всевышнего,
ибо, если бы уста господа могли жаждать, она была бы
желанной для уст самого господа; столь чужда она греха,
тяготеющего над людьми из-за чревоугодия наших праро­
дителей.
297

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС

БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

Столь же невероятным предположением заключает
стихи о величии короля Испании Фалькон, поэт еще более
остроумный, чем утонченный; он просит море и сушу рас­
ширить свои пределы, дабы они могли вместить испанскую
монархию:
Персов смирил Александр, Юпитера сын многомощный,
Но повернул он войска, Инда узрев берега.
Бриттов, молва говорит, покорила мира столица —
Рим — но не смог простереть далее Цезарей длань.
Дальше, чем тот и другой, ты, Филипп, знамена проносишь.
Нет на свете славней дома Австрийских владык.
Солнца восход и заход твоя заключает держава,
Зимняя стужа и зной летний соседствуют в ней.
Чтобы найти на земле тебе место для прочной границы,
Суша пускай и моря свой размыкают предел7.

Иногда само условие является преувеличением, и
соль остроты заключена в нем; так, в сонете о святом
Иосифе Лопе де Вега совместил его с изящным восхвале­
нием:
Иосиф, разве время — властелин
над тем, кто и отец, и свет? Застыло
на ваших дланях спящее светило,
чей путь отныне вечен и един.
Зари Чистейшей нежный господин
спит на руках у вас. Пусть и немило
его тревожить, время наступило,
чтоб вами был разбужен ясный сын.
Смотрите: даже ангелы в тревоге,
что солнце чистое на небоскате
спит, нарожденное не для услад.
Иосиф, пусть он по своей дороге
пойдет, ведь путь от ясель на распятье —
дорога от Восхода на Закат.

Как правило, восхвалениям приходят на помощь раз­
ного рода искусные вымыслы. Иногда для усиления выду­
мывается обстоятельство или совпадение. Так, Альчиати,
который не упустил ни одного из видов остроумия, приду­
мывает, дабы восславить великую силу любви, такую
историю: молния, устремившись на землю, хотела поразить
красавицу, но Амур, натянув свой лук и пронзив молнию
любовной стрелой, покорил ее — уже не злобная, ио любя­
щая, она, не причиняя вреда, стала лобзать стопы прелест­
ной дамы и расточать не угрозы, но нежности; Амур же
298

Б А Л Ь Т А С А Р Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е . И Л И И С К У С С Т В О И ЗО Щ Р Е Н Н О Г О У М А

весьма возгордился и стал хвалиться, что его пламень по­
беждает даже молнию:
Бог Крылатый, спалив крылатую молнию жаром,
сВидишь, насколько, — сказал, — пламень любовный
сильней> 8

Порою придумывается само преувеличение и в виде
искусной прозопопеи применяется к кому-то другому, слу­
жа основой остроты. Так, Марциал выводит Аррию, кото­
рая, уже пронзив себе грудь, вручает кинжал мужу со
словами: «Я страдаю не от тех ран, что нанесла себе, но
от тех, которые нанесешь себе ты»:
Передавая кинжал, непорочная Аррия Пету,
Вынув клинок из своей насмерть пронзенной груди,
«Я не страдаю, поверь. — сказала, — от собственной раны,
11ет, я страдаю от той, что нанесешь себе ты» 9.

Иногда сочетают событие и обстоятельства, дабы луч­
ше возвеличить предмет. Дон Луис де Гонгора пишет в
своей «Исабели»:
Она погладила гвоздику,
и робко задрожал цветок,
он на ее хрустальной длани
свой свет рубиновый зажег.
11еторопливо раскрывался
стыдом охваченный бутон —
ее пунцовых губ гвоздику
обидеть не хотел бы он.

А в других случаях придумываются даже чувства, не­
возможная ложь и доверчивость — все для более яркого
преувеличения.
Авсоний, восхваляя Августа, писал:
Октавиан за отца отомстил и наследный стал Цезарь,
Слава его разрослась, Августа имя приняв.
Трон властелина стоял долговечно и прочно, как кремень,
Веря, что Бог средь людей тот, кто на троне сидит 10

Из обстоятельства — основы для тонкого замечания — и
концовки с преувеличением дон Луис де Гонгора искусно
составил вымышленную картину и дал ей объяснение
гиперболой. Это сонет о стремительном ручье:
О чистая душа текучей глади,
серебряного ручейка покой,
простертого ленивою лукой,
поющего в медлительной усладе!
299

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

Ты отраженье дал моей наяде;
меня тревожа негой и тоской,
она лицо — свои снег и пурпур свой —
в твоей обрящст блещущей прохладе.
Теки, как тек: уверенной рукой
хрустальные держи потуже вожжи,
смирив теченья норовистый ход:
негоже, чтоб ее красу кривой
узрел, простертый на глубинном ложе,
с трезубцем стылым Повелитель Вод.

Дон Луис Каррильо наделил себя самого вымышлен­
но преувеличенным страхом, дабы ярче показать чувство
любви:
У сердца выставил я стражу,—
огонь любви страшит меня:
мне страшно, что моя галера
сгорит от этого огня.

РАССУЖДЕНИЕ XXII
О трезвых, критических и назидательных утверждениях
с гиперболой

Как изощренный ум, трактуя о предметах высоких, не
удовлетворяется простым утверждением, но прибегает к
ярким преувеличениям, так и в страсти сила чувства не
позволяет удовлетвориться меньшим, чем гиперболическое
утверждение. Особенно отличался в них бессмертный Ка­
моэнс. Вот сонет, ставший мишенью для всеобщих пох­
вал,— это сонет о Иакове, который тем сильнее любит, чем
дольше его обманывают:
Семь лет служил Иаков у Лавана,
отца младой Рахили, пастухом.
Служа отцу, он ей служил тайком,
о ней одной мечтая непрестанно.
Близ милой, что душе его желанна,
он наслаждался каждым божьим днем.
Но в жены не Рахиль ему потом,
а Лию дал седой слуга обмана.
300

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . И ЛИ И С К УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

Свою судьбу злосчастную коря,
отнявшую по злости беспричинной
ту, что была душе его близка,
еще семь лет служил он, говоря:

Этот вид остроумия чрезвычайно усиливается критиче­
ским суждением. Так, талантливый и ученый иезуит отец
Хуан Баутиста де Авила, обучающий языкам еврейскому,
халдейскому и сирийскому в Королевском институте Мад­
рида, в благочестивой и изысканной поэме о слабости
грешника писал:
Создатель мой, скажи мне — кто я?
Какой я есть? Понять пытаюсь:
когда грешу, а после каюсь,
во мне — один я или двое?
То доброе в душе, то злое,
то благочестье, то терзанья,
то беспокойство, то покой!
И вот я думаю порой:
в одной душе — мои желанья,
а исполненье их — в другой.

Этот вид острых мыслей примыкает к предыдущему,
ибо здесь в утверждении или в объяснении заключены па­
радоксы; он один из самых примечательных и радующих
смелостью изощренного ума. Подтвердим его достоинства
и превосходство великолепным сонетом Столичного Лебе­
дя9 в его комедии «Любовь ради одной любви»:
Мужчиной быть — не значит быть любимым,
любой из них несчастье для невест,
319

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

упорством нелюбимый надоест,
любимый — хпастовством неукротимым.
Пресыщенный красавец — нестерпимым
желаньем победить в один присест.
Мужчина — это ль не тяжелый крест,
когда он мнит себя неотразимым?
Красавицы, не лейте слез, коль скоро
судьба у вас отнимет ухажера.
Вам служит ваша красота судьбой.
А слепота — опасней нет напасти!
Когда мужчина обещает счастье —
несчастье нависает над тобой.

РАССУЖДЕНИЕ XXV
Об острых мыслях, где вначале приводится
некое озадачивающее изречение или поступок,
а затем дается надлежащее и тонкое объяснение

Остроумие, в коем сказывается умение рассуждать, при­
обретает особую изысканность, ибо тогда в нем выражает­
ся наиблагороднейшая способность нашего духа. В этом
виде остроумия мастерство состоит в сочетании озадачи­
вающего, а порой несовместного с истиной утверждения —
и объяснения, которое своей меткостью как бы разрешает
недоумение.
Примером может послужить двустишие Марциала, где
поэт говорит человеку, погрязшему в долгах:
Секст, ты совсем не должник, не должник ты, Секст, будь уверен.
Может ли быть должником тот, с кого нечего взять? 1

< ...> Утверждение тут непременно должно быть не­
сколько резким и вызывающим удивление, затем следует
ожидаемое нами объяснение, концовка, устраняющая труд­
ность. Однажды, когда все вокруг говорили, что манхар
бланко2 приготовлено невкусно, некто стал его непомерно
восхвалять, приговаривая: «Знатно приготовлено, знатно!»
Когда же у него сиросили, что он находит тут знатного,
он ответил: «Что в нем и не пахнет деревенской курицей».
320

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е . ИЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

Не менее остроумно сказал другой испанец, известный
своими быстрыми и меткими словечками3. Застав целую­
щимися весьма уродливых мужа и жену, он быстро ска­
зал: «Я ухожу», а когда они, заметив его, перестали цело­
ваться и спросили, почему он уходит, он ответил: «Чтобы
и мне не перепало задаром».
Этот вид остроумия отличается от предыдущего тем, что
мысль тут не обязательно парадоксальна, достаточно если
она содержит некую трудность и несоответствие, как, на­
пример, у Тапии, одного из старинных испанских поэтов:
Думают повсеместно,
что любовный недуг исцеляется.
Известно, что он меняется,
но снадобье —неизвестно.

В утверждении всегда должна содержаться какая-либо
необычность, чтобы оно казалось странным, — тогда объ­
яснение получается острей и ярче. Это видим у Лопе де
Веги в его мудром сонете:
Смерть не страшна тому, кто умудрен
житейскою страдой, где все чревато
кончиною: во всем сквозит расплата
в движенье неуклонном под уклон.
Нас к смерти приучает краткий сон,
так, Солнце — жертва каждого заката.
Мы чаши: нас заденут — и куда-то
летим, и раздается смертный звон.
Жизнь справедливо сделала опасным
наш путь, чтобы испугом ежечасным
нас приучить к превратностям стези.
Затем Всевышний смерть облек туманом,
чтоб то, что мнится издали обманом,
не показалось истинным вблизи.

Чем противоречивей утверждение, которому найдено
надлежащее объяснение, тем изящней вся мысль, как, на­
пример, эта:
Бегу я радостей рая,
но, встретив их, понимаю,
сколько я в жизни теряю,
радости эти теряя!

Когда в утверждении содержится опровержение про­
шлого и противоречие обстоятельствам, для его толкования
требуется более резкая концовка. Такой бесспорно можно
1 J— 2174

321

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

считать концовку сонета Гарсиласо, чье имя само говорит
о достоинствах его стихов:
Тому, кто все утратил,— что терять!
Любовь, умерь свой пыл, насытясь мною.
Избави бог, столь страшною ценою
от этой бури сердце защищать.
Я стены храма твоего опять
одеждами промокшими покрою,
как выброшенный на песок волною
пловец, судьбу решивший испытать.
Я клятву дал — отныне и вовеки
всем разумом, живущим в человеке,
противиться призыву жарких глаз.
Но что мы знаем о любви заране?
Что могут клятвы, если испытанье
всегда иное и сильиее нас.

В объяснении должна проявиться тонкость мысли —
обычно здесь прибегают к гиперболе; так как надо дать
разрешение утверждению необычному, порой противоре­
чивому и контрастному, то и концовка должна быть впе­
чатляющей. Цезарь, когда его спрашивали, почему он раз­
велся с женой, которую ни в чем не мог упрекнуть, но,
напротив, был ею вполне доволен, ответил: «О жене Це­
заря не должно быть слухов»4. Иного рода преувеличение
находим в остроумнейшем объяснении дона Луиса де Гон­
горы, когда он сказал:
Вышел пахарь Серафим
на поля в разгаре лета,
солнцу жаркому вовек
не осилить солнце это.

Когда приведенное объяснение противоположно тому,
которого мы ожидали, оно радует внезапностью и ярко­
стью. Марциал, проиграв в суде тяжбу и не получив от
своего клиента условленной платы по той причине, что он,
мол, проиграл дело, возражает так: «За это, напротив, ты
должен мне уплатить вдвое: за труд и за стыд»:
Секст, твое дело я вел за две тысячи по уговору,
Что ж посылаешь ты мне тысячу только одну?

322

Б АЛЬТАСАР ГРАС И АН . О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

Эзоп был выставлен на продажу вместе с другим ра­
бом, и, когда кто-то, намереваясь их купить, спросил у
раба, что он умеет делать, тот ответил: «Все». Затем по­
купатель спросил то же у Эзопа, и тот сказал: «Ничего».
Покупатель удивился, но Эзоп пояснил ему: «Если этот раб
умеет все, значит, для меня уже не остается ничего, пото­
му я и ответил, что ничего не умею»6. Изящное преувели­
чение находим у ученого и остроумного Саласа Барбадильо в его стихах о Дафне:
Осторожный Аполлон,
мудрый бог прекраснолицый,
не терпя иных возниц,
служит сам себе возницей.

Хотя тонкое объяснение само по себе остроумно и ин­
тересно, но если оно сочетается с каким-либо другим прие­
мом, остроумие удваивается; например, его очень украшает
соответствие. Так заключил свою басню граф деВильямедиана, тоже о Дафне:
Ты будешь неуязвима
и для Юиитера стрел:
огонь не страшен тому,
кто пламя мое одолел.

Не меньшее изящество придает каламбур. У одного ка­
бальеро родилась четвертая дочь, и кто-то стал настаи­
вать, чтобы ее назвали Аной. Когда его спросили, почему
так, он ответил: «Чтобы она была для своих родителей
квартаной»* Кордовский советник7 слыхал, как осуж­
дают одну женщину, на которую муж выплеснул горшок
кипятка, после чего она ушла к своим родителям и жало­
валась всем и каждому. «Ничуть не удивлюсь, — сказал
Руфо, — столь горьким ее жалобам, ведь муж обрушил на
нее все четыре стихии». «Что землю, — возразили ему, —
это ясно, что воду и огонь, тоже, потому что вода кипела,
но воздух где?» «А воздух, — отвечал Руфо, — у нее в го­
лове, он-то был всему причиной». Очень хороша игра слов
у остроумного Нуньеса:
Я расстался бы с жизнью моею,
если б это мне помогло
зло пережить, но зло
уйдет не одно, а с нею.
*
Квартана — четырехдневная лихорадка. Игра слов, ибо „четвертая Ана’’
испански звучит так же.

11*

323

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРО СВЕЩ ЕН И Е

Иногда объяснение предшествует главному высказыва­
нию, однако на остроумии это не отражается. Так, коман­
дор Эскриба писал:
О незнакомка, столь прекрасно
очарованье ваших глаз,
что жизнь, прошедшую без вас,
считаю прожитой напрасно!

Также и граф де Вильямедиана поставил объяснение
прежде главного высказывания:
Тот, кто за вас на смерть идти решился,
иных не видит, вами ослепленный.
Никто бы не сказал: «умалишенный!»,
когда бы я и впрямь ума лишился.

В таких случаях та часть, где имеется главное выска­
зывание, предстает следствием из предшествующего ейобъ­
яснения.
Блистательно было остроумие графа де Уреньи. Дабы
вы видели, сколь великие герои и ученые мужи были не­
когда в Испании, прочтите это:
Ты объявила мне войну,
уже ты навсегда чужая,
и я оплачу, уезжая,
своей тоской твою вину.

Не меньшую остроту мысли и образованность показал
дон Диего Лопес де Аро, рассуждавший так:
Жизнь иедолгая во всем
с нашим голосом сравнима:
он и громок и весом,
а на деле — легче дыма.
Знаю — до скончанья света
не увидеть мне добра,
то, что я увижу,— это
то, что видел я вчера.

Объяснение к необычному и трудному главному выска­
зыванию можно дать в форме условной, как у дона Диего
де Веласко, также одного из старинных любителей знания:
Вы столько зла в презрении своем
мне причинили, не предполагая,
что даже зло мне кажется добром —
ведь зло творите вы, а не другая.

Хоть и выраженное в виде условия — это самое настоя­
щее объяснение необычного высказывания, только то, что
должно бы быть концовкой, тут стоит в начале — такими
324

Б А Л Ь Т А С А Р Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е , И Л И И С К У С С Т В О И ЗО Щ Р Е Н Н О Г О У М А

изящными приемами этот вид остроумия весьма украшает­
ся. Так же рассуждал дон Алонсо де Кордова8:
Если страданье ведет
к блаженству и вящей славе,
тот, кто ропщет, не вправе
ждать от неба щедрот.

Но обычно первым идет утверждение, поражающее сво­
ей необычностью, а за ним, разрешая наше недоумение,
следует остроумное объяснение. Например, у Хорхе Манрике:
Мне иной судьбы и не надо,
справедлива эта юдоль.
Зачем мне другая награда,
если душа моя рада
от вас принять эту боль.

Хотя ио порядку первым идет утверждение, по остро­
умию первое место принадлежит объяснению — оно как бы
причина и источник, из коего рождается высказанная
мысль; именно поэтому его ставят то впереди, то после;
главное, чтобы оно было остроумным, как вот это у зна­
менитого Картахены9:
Раз у вас вызывает смех
то, как мучаюсь я и рыдаю,
значит, вам по душе больше всех
то, что я больше всех страдаю.

Между сочинениями старых поэтов и современных та
разница, что первые стремились к остроте мысли и их тво­
рения полны души и живой изобретательности; вторые же
тратят все силы на словесную листву, на запутанность фра­
зы, на напыщенность стиля, и остроумие не приносит у них
столь богатых плодов. Можно ли сказать лучше и тоньше,
чем в рсдондилье Диего де Сан Педро?
Любить напрасно
злой недуг,
но я убит не этим,
а тем, что разум
этих мук
единственный свидетель.

Если что-либо ее превосходит, то, наверно, вот эта ве­
ликолепная мысль герцога де Медины Сидонии:
Любовь — немилость и тогда,
когда добьешься снисхожденья —
когда наградой за мученья
мучений новых череда.

Этот вид остроумия превосходен и для критики, достав­
ляя людям разумным большое удовольствие необычностью
325

ИСП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕ Н ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

суждений. Лиценциат Антонио Грасиан, мой дядя, у кото­
рого я воспитывался в Толедо, говаривал, что упрямство
арагонцев в отстаивании своего мнения — это не порок, про­
сто они неизменно привержены разуму, и он придает им
великую стойкость.

РАССУЖДЕНИЕ XXVI
Об остроумии критическом и злом

Хоть ты и пишешь одни только сладкие все эпиграммы,
Чистя их так, что они кожи беленой белей,
И ни крупинки в них нет соленой, ни капельки горькой
Желчи, ты хочешь, глупец, чтобы читали их все ж!
Пища и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким;
Что нам в улыбке, коль с ней ямочки нет на щеке?
Яблок медовых и смокв безвкусных давай-ка ты детям,
Мне же по вкусу лишь та фига, которая жжет К

В этой отличного вкуса эпиграмме, принадлежащей то­
му, кто иногда бывал аиоллоническим, но здесь вполне
марциален, дано определение критического остроумия < ...>
Порукой в важности этого жанра для изощренного ума
да послужит то, что два величайших цензора нравов, Та­
цит в прозе и Марциал в стихах, отдавали этому виду
остроумия предпочтение перед всеми прочими и в нем осо­
бенно блистали. Короче, остроумие критическое, злое, мет­
кое всякому возвышенному уму приятно, ибо занятно.
Мастерство здесь состоит в том, чтобы в объяснении
перетолковать, раскрыть ио-иному, перевернуть, а где и
выдумать намерение, цель, мотив действий того, кого мы
критикуем иногда добродушно, но чаще со злостью. Корне­
лий Тацит, великий наставник политиков, кумир государ­
ственных мужей, не довольствуясь простым повествовани­
ем, начинял историю своими комментариями, критикой и
восхвалениями; он не останавливался на поверхности со­
бытий, но проникал в самые потаенные уголки, в скрытые
тайники замыслов, и не пощадил даже Августа, о котором
сказал, что тот, избрав своим преемником на троне Тибе­
рия, поставив пасынка выше, чем своих племянников Агриипу и Германика, сделал это не ради общего блага и не
326

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН . О С Т РО УМ И Е , ИЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

ио особой привязанности, но потому, что по жестокости
Тиберия и высокомерию видел, что того будут ненавидеть,
и надеялся, что благодаря этому его, Августа, будут поми­
нать добром 2.
Только ум изощренный может действовать искусно и
обдуманно, но, чтобы разгадать это искусство и заметить
его, надобна еще большая изощренность. Марциал был
компасом, указывавшим этот коварный и труднейший путь;
у него есть великолепные эпиграммы с неимоверно колки­
ми остротами. О Фабулле, которая всегда появлялась в ок­
ружении женщин старых и уродливых, он сказал:
Все подружки твои — или старухи,
Или гнусны и всех старух противней.
Их с собою ты водишь, их таскаешь
По пирушкам, по портикам, в театры.
Да! Средь них ты, Фабулла, впрямь прелестна3.

Соль эпиграммы в том, что поэт разоблачает тайное
намерение и цель Фабуллы: она окружала себя уродинами,
чтобы казаться красивой, и старухами — чтобы казаться
молодой < ...>
Таким образом, суть мастерства в этом виде остроумия
состоит в разоблачении чьего-то хитрого замысла и в уме­
нии ярко это выразить. Так, у дона Луиса де Гонгоры:
Что у всенощной вдовица
тихо стонет и томится,—
что ж,
но что стонет без расчета,
чтоб ее утешил кто-то,—
ложь.

Тут необходимо, чтобы у того, кого критикуют, была
в поведении какая-то хитрость и плутовство — подлинные
или нами вымышленные; критическое остроумие подме­
чает эту хитрость и тайные виды. Так, Луперсио Леонардо
раскрывает суть поведения и намерений Клорис в таком
сонете:
В прозрачный Клорис смотрится ручей,
в котором, радуясь, вострила ране
свое оружье, чье очарованье
терзало душу мне, стрелы острей.
Избороздили годы кожу ей.
И стал алтарь, чье вешнее сиянье
неисчислимой требовало дани,
желтее воска и золы бледней.
327

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

И, страшной удрученная картиной,
она слезами горькими и тиной
мутит ручей, клянет весь белый свет.
Несчастная! Ей не поможет ярость:
вода яснеет, но нее так же старость
рыдает над утратой вешних лет.

Иногда интересней приписать поступку выдуманную
хитрость, чем просто выразить его истинную цель, — не­
ожиданность мнимого умысла или тонкость ума, приду­
мавшего его, пленяет нас. Марциал сказал о Геллии, кото­
рый вечно что-нибудь строил и если не находил себе иного
занятия, то менял в доме окна, будто Геллий делает это
ради того, чтобы иметь повод и удобный предлог отказать
в займе: «Извините, но я сейчас строюсь»:
Строится Геллий всегда: то двери он новые ставит,
То подгоняет ключи и покупает замки,
То поправляет он окна свои или их заменяет:
Только бы строить! На все он что угодно готов,
Чтоб, если кто из друзей попросит дать ему денег,
Мог бы ответить ему Геллий: «Да строюсь я, друг»4.

< ...> Ложно истолковывая замысел, можно раскры­
вать хитрость в двух направлениях — тогда остроумие объ­
яснения удваивается, ибо придумываются не один, а два
мотива, один остроумней другого. Красавице, которая мо­
лилась, Камоэнс сказал:
Скажите, в молитвах своих
вы за кого просили —
за тех, кого вы убили,
за вас, убившую их?
Если за вас,— мольбами
какими на белом свете
искупите вы все эти
жизни, сраженные вами?
А если за них,— опять
я вас не пойму, убийца:
молясь,— зачем убивать?
Убивая,— зачем молиться?

Такие мысли всегда высказываются «к случаю», толкуя
какое-либо обстоятельство события, и это придает им осо­
бую приятность. Когда хитрый умысел усматривается в
каком-либо необычном обстоятельстве, рассуждение выгля­
дит более обоснованным. Так, у Лоне де Веги:
Меня землей в лицо, как мертвеца,
вы встретили, а я
само бессилье,
328

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

должно быть, вы и впрямь меня убили,
я был рабом без чувств и без лица.
Живой, я клялся именем Творца,
что вас любить я буду и в могиле,
пусть вы меня навеки схоронили,—
любовь не знает смертного конца.
Скажите, руки, что это — услуга:
убитого красою вашей друга
покрыть землею — или ханжество?
Так вор, безвинного смертельно раня,
от ужаса, а не от состраданья
хоронит в доме собственном его.

Но и там, где никакой хитрости нет, ее можно талант­
ливо придумать. Красивая дама кормила ребенка сластя­
ми и, вкладывая ему в рот конфетку, говорила, чтобы он
закрывал глаза; малыш не слушался — она снова говорит,
чтобы закрыл глаза, а он все глядит на нее. Тогда галант­
ный и сметливый Руфо заметил: «Сеньора, он не хочет ради
лакомства лишиться рая».
Когда острая мысль такого рода высказывается ио по­
воду меткого наблюдения, она достигает вершин остро­
умия; сперва в предмете отмечается контраст, затем язви­
тельной критикой дается ему объяснение. Марциал заме­
тил, что бравый юноша Гемелл горячо хлопочет о том,
чтобы жениться на безобразной и старой Маронилле; объ­
яснение— Гемелл надеется вскоре стать ее наследником:
Гемелл наш Марониллу хочет взять в жены:
Влюблен, настойчив, умоляет он, дарит.
Неужто так красива? Нет: совсем рож а!
Что ж в ней нашел он, что влечет его? Кашель5

< ...> Не довольствуясь разоблачением действительного
умысла, идут на то, чтобы его выдумать; так, об Александ­
ре говорили, что он не позаботился укрепить свою импе­
рию, чтобы никто из его преемников не мог с ним срав­
ниться, либо же потому, что не мог себе представить чело­
века, способного его сменить. Остроречивый Боккалини по­
местил немало таких колких острот в своих «Известиях»6,
богатом мыслями труде, предназначенном для людей про­
свещенных и разумных. Прочти рассуждение об Оттоман­
ском государстве и его правительстве, но в особенности,
следующее. При дворе Аполлона, говорит автор, появились
однажды некие люди, сказавшиеся садовниками вселен­
ной, и попросили у его величества какой-либо музыкаль­
329

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РОСВЕЩ ЕН ИЕ

ный инструмент, чтобы с его помощью они могли выпо­
лоть сорные травы в монарших садах. Аполлон удивился
такой глупой просьбе, тогда садовники с обидой сказали,
что обратились к нему, зная о привилегии, дарованной го­
сударям,— дабы очищать сады государства от вредных
трав, которые на горе людям добродетельным столь обиль­
но произрастают в любой республике, государям дарова­
ны волшебные инструменты — флейта и барабан, при зву­
ках коих мальва, цикута, крапива и прочее вредное зелье,
сиречь люди для государства бесполезные, уступают место
ремесленникам и трудолюбивым гражданам, которые вро­
де салата, укропа, дынь, гороха; а те добровольно с пре­
великим шумом и радостью покидают свою землю, отправ­
ляясь сохнуть и погибать вне родных пределов, для кото­
рых они были в высшей степени вредны, и т. д.
Изощренный ум подмечает для такой язвительной кри­
тики соответствие меж понятиями, ищет изящную анало­
гию, дабы острая мысль имела основу; это мы находим
в едкой критике, которой придана форма эпитафии7:
Здесь спит Диего — нехристь — вечным сном,
ты со святым Антонием сравни
того, кто, уклоняясь от свиньи,
настигнут был Антоновым огнем.

Здесь мы видим параллель и аналогию между «огнем»
и «свиньей» — обстоятельствами жизни субъекта, о кото­
ром создана острота. Гиперболическую мысль прибавил к
соответствию дон Луис де Гонгора:
Роскошный выстроил дворец
судья, чтоб мир развел руками,
увидев, как тупой резец
себя увековечил в камне.

Эта острота имеет целью не только язвительную на­
смешку, но также похвалу и лесть, что является другой
стороной ее двойного смысла. В этом четверостишии мы
видим гот же способ, что и в предыдущем, с той лишь раз­
ницей, что там пояснение содержало колкость, здесь же
в нем есть и похвала. Заметим мастерство автора — он то
выражает хитрость, заключенную непосредственно в дей­
ствиях, то эту хитрость примысливает. Превосходную
мысль высказал отец Франсуа Раймонд, иезуит, по пово­
ду воплощения божественного слова:
Дивным искусством едва человек по образу Бога
Был сотворен, как любовь дарит ему Божество.
330

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . О СТРО УМ И Е , ИЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО УМ А

Видя же, что человек убегает любви, словно быстрый
С кручи гремящий поток мчит водяные валы,
Молвит: «Что сделаю я? Сколько я ни пытаюсь приблизить
К Небу его, всякий раз с глаз исчезает моих.
Так погубить ли его? но люблю человека безмерно.
Следовать стану за ним? — только быстрее бежит.
Не погублю, не пойду за ним следом, и чтобы от Бога
Он не отпал, скоро сам Бога родит человек»8

Автор с дивной меткостью восхваляет божественную
мудрость. Изысканный Андраде, августинец, удвоил остро­
умие, введя двух персонажей и объясняя мотивы поведе­
ния обоих; когда тиран был побежден, говорит он, оста­
лось два соперника
бог и Себастьян; бог даровал свя­
тому мученический венец до того, как он умер, а Себа­
стьян, получив венец, все же умер. Ведь умер он не от
первой пытки, но от второй; церковь изображает его уми­
рающим не от палочных ударов, а от стрел; тиран мог об­
мануться, считая, что он уже умер, но мученик оживает
и требует новой пытки. Теперь начинается спор меж Себа­
стьяном и богом; бог венчает его еще до кончины, он же,
заслужив венец, умирает; в этом видно великодушие люб­
ви божественной и благородство любви Себастьяна; бог
показывает, что ему не важно увидеть мученика мертвым,
а важно его увенчать, ибо дарует венец за пытку, которая
не принесла смерти, а святой, умирая, после того как, осы­
панный стрелами, получил венец, показывает, что не ради
него страдал, но принимает смерть ради господа. Заметь
живость слога этого большого таланта, которому подра­
жают все, кто стремится в своих речах к тщательности
и глубине.
Когда основой мысли служит особое обстоятельство, она
выигрывает в остроумии и убедительности, а также пото­
му, что замечание высказывается о чем-то необычном. Так
рассуждает Лопе в сонете о святом воре9:
Как может славным называться вор,
когда зовется славным вором тот,
кто лучше всех крадется и крадет,
и может одолеть любой запор.
А Днмас, выставленный на позор,
другого на кресте исхода ждет,
войти желая через главный вход,
заказанный ему до этих пор.
Но сам Господ!» сказал, что тот не тать,
кто в двери входит: это имя дать
нельзя тому, кто просит дать приют,
331

ИСЛАМСКАЯ

ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

За прошлые дела он вором зван,
но Небо не поместится в карман,
и разве кража то, что нам дают?

Тайный смысл и тонкое замечание о нем весьма изящ­
но поясняются критическим суждением — остроумие на
этом выигрывает. Метко объяснил фрай Педро Грасиан,
мой брат, монах ордена Святейшей Троицы, почему теща
святого Петра, после того как господь ее исцелил, стала
покорно прислуживать; смысл в том, говорит он, чтобы
увеличить славу этого чуда, либо чтобы подать пример
всем женщинам в ее положении, — ведь все свары с неве­
стками происходят оттого, что свекрови желают верхово­
дить, потому-то и берется прислуживать теща святого Пет­
ра, чтобы показать, что господь исцелил ее и от недуга
и от свекровьего нрава.
Немалое искусство — превратить выдуманную хитрость
в ее противоположность. Сенека сказал о милосердии Ав­
густа, что это было не милосердие, но пресыщение жесто­
костью 10 < ...> А Цицерон, когда Юлий Цезарь приказал
снова водрузить сброшенные статуи Помпея, заметил, что
тайная цель этого приказа — поставить свои статуи. < ...>
Не менее остроумно отметить деятельную хитрость од­
ного и бездеятельную простоту другого. Забавно настав­
ляет Марциал Гавра, которого кто-то осыпал подарками:
«Ты богат и стар, потому они мне подозрительны; боюсь,
смысл этих даров в том, чтобы получить наследство».
Тот, кто тебя, богача престарелого, Гавр, одаряет,
Вот что тебе (ты пойми!) он говорит: «Умирай!» 11

< ...> Когда противопоставляются два умысла, к тон­
кой критике прибавляется изящная антитеза. Флор сказал
и о Помпее и о Цезаре: «Один не терпел равного, другой
превосходящего» |2.
Суть этого вида остроумия в том, что мнимую хитрость
не только подмечают, но еще и осуждают как бессмыс­
ленную— то есть тут смешаны оба вида критики, язвитель­
ная и насмешливая. Так, Марциал пишет о Цинне, кото­
рый, будучи бедным, всем говорил о своей бедности, чтобы
его считали богатым:
Не прибедняйся, Цинна, ты и так беден 13.

< ...> Как невинную хитрость злоба превращает в по­
рок, так, напротив, лесть обращает предосудительное в по­
332

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е . ИЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

хвальное. Плиний в своем изысканном и глубоком «Пане­
гирике», этом великолепном собрании примеров для всей
теории остроумия, объясняя чрезмерную щедрость Траяна
по отношению к народу, говорит: «Не искупал ты вину
подачками и жестокость щедростью, к благодеянию не по­
буждала тебя надобность в безнаказанном злодеянии. Тра­
тами этими ты хотел снискать любовь, а не вымолить про­
щение» м.

Особенно хорошо получается, когда хитрость и ковар­
ство приписывают предметам неодушевленным, наделяя их
чувствами. Изящно сказал Луис Велес 15 в своем романсе
о зиме:
Не желают быть ручьи
для деревьев зеркалами,
видя, как теперь бедны
те» что были королями.

Дон Луис де Гонгора прибавил к мнимой критике тон­
кое противопоставление — не то лесть, не то насмешка:
Прекрасные очи, не верьте
воде, застывшей в покое:
сперва она льстит, а после
шепчет совсем другое.

Поэт тут воспользовался двумя особыми и взаимосвя­
занными обстоятельствами — воды ручья, когда спокойны,
отражают как зеркало, но, быстро струясь, искажают об­
лик. Столь же остроумно сказал Лопе де Вега:
Филис, тебе лишь вода
на жалобы отвечала
не тем, что слушала их,
а тем, что грустно журчала.

Неодушевленным предметам искусно приписываются и
все прочие свойства. Так, сладчайший Мантуанец16 наде­
лил розу горделивостью и приветливостью в следующем
изящном описании:
Заросли роз лишь овеет весенним теплом, начинает
Зелень расти: поначалу круглится упругая почка,
После щетину шипов из себя выпускает кустарник,
Вслед же за тем начинает зеленые полнить покровы;
Узкие щели бутон раздвигает, на кончике самом
Роскошью алой, устами пурпурными хвалится гордо;
И, наконец, небосвод когда светлая красит Аврора,
Капли прохладной росы собирает трава молодая,—
Вся развернется краса: из раскрывшихся створок явившись,
Ярко сияет цветок, улыбаясь приветно прохожим.
333

РАССУЖДЕНИЕ XXVII
О критике насмешливой

Этот вид остроумия и нетруден и приятен — подметив
чужую глупость, все начинают наперебой рассуждать о ней,
чаще порицая, чем оправдывая; но человек но натуре ост­
роумный удвоит насмешку. Соль этих острот в том, чтобы
подметить простоватость другого; таким образом, этот вид
критики отличается от предыдущего, ибо там в поведении
другого осуждалась хитрость, здесь же отсутствие оной,
там мы подмечали коварство, здесь — простодушие или
глупость. Великолепен в этом смысле сонет Бартоломе
Леонардо:
Металл священный в храме загудел:
сам по себе, без посторонней длани
пророчествует колокол заране,
сколь горестен грядущий наш удел.
И лик спокойный Солнца потемнел,
уже затмила мгла его сиянье,
от грома содрогнулось мирозданье,
пронзенное дождем небесных стрел.
Но в час, когда, не зная, что случится,
душа любая будущим томится,
покой любви ты, Крсмес, предпочел.
Оставив все загадки вышней силе,
цветочками ты льстишь своей Панфиле,
бездушный молодящийся осел.

Соперничать с ним может только сонет равного ему, а
именно Луперсио, его брата во всем — были они оба сыновьями-близнецами прекраснейшей из девяти сестер *:
Отнес октябрь в давильни виноград,
и ливни пали с высоты, жестоки,
и топит Ибер берега в потоке,
мосты, поля окрестные и сад.
Опять Менкайо привлекает взгляд
челом высоким в снежной поволоке,
и Солнце еле видно на востоке,
когда сошли на землю мгла и хлад.
334

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО УМ А

Вновь Аквилон терзает лес и море,
везде — в полях и в гаванях — народ
от ветра держит двери на запоре.
И Фабьо на пороге Тайс льет
ручьи стыдливых слез, пеняя в горе,
что столь бесплоден долгих дней черед.

Поэт красноречиво заключает превосходным контра­
стом, благодаря которому мысль становится более колкой.
Я привожу так много примеров из этих великих поэтов,
потому что они вкладывают в свои творения душу остро­
умия; если же кого-то я не предлагаю как образец для
подражания, то не потому, что не читал — читал я почти
всех, — ио потому, что нахожу его остроты бездушными;
пусть им написано множество книг, но это только тела,
лишенные души остроумия.
Материю для этого вида остроумия обычно предостав­
ляет нелепость чьего-то поведения, и сатирик ехидно ее
объясняет. Марциал тут был бесподобен. Бассу, владельцу
золотого ночного горшка, пившему из стеклянного сосуда,
поэт написал:
В золото бедное ты облегчаешь желудок, бесстыдник
Басс, а пьешь из стекла. Что же дороже тебе?2

< ...> Обычно осуждению подвергается различие или
несообразность в атрибутах предмета, их несоответствие,
на котором и основан контраст. Так, Гораций насмехается
над капризами певцов, которые, когда их просят, ни за что
не начнут петь, а потом никак не закончат:
Общий порок у певцов, что в приятельской доброй беседе,
Сколько ни просят их петь, ни за что не поют; а не просят —
Пению нет и конца!— Таков был сардинец Тигеллий.
Цезарь, который бы мог и принудить, если бы даже
Стал и просить, заклиная и дружбой отца и своею,
Все ни во что бы! — А сам распоется — с яиц и до яблок
Только и слышишь: Можно также строить критику на переходе от
более существенной черты к менее существенной, контраст
между которыми и составляет причину промаха. Так, им­
ператор Август, узнав, что Ирод при избиении младенцев
не пощадил даже собственного сына, сказал: в доме Ирода
лучше быть свиньей, чем сыном, ибо свинью он, еврей, не
убьет.
Непоследовательность в поступках особенно благопри­
ятна для остроумной насмешки. Шут Франциска I Фран­
цузского, столь же остроумный, сколь меткий, сказал од­
нажды королю: «Сир, ваши советники, по-моему, просто
дураки — они все толкуют о том, какими путями вы вой­
дете в Италию, но ни слова не говорят вам о том, как вы
оттуда выйдете».
Хитрость одного и доверчивость другого образуют соче­
тание весьма выигрышное для острой мысли; его мы нахо­
дим в великолепном сонете Алонсо де Саласа, посвящен­
ном святому Иоанну:
Горы священной светлая вершина,
ведущая к сиянию высот,
непогрешимой святости оплот,—
вы миру Божьего явили Сына.
Не вами ли была первопричина
открыта в книге, что к добру ведет?
Вы мрак рассеяли, чтобы народ
сокрытого увидел Господина.
Зачем Царя вы показали черни,
унизившей его венцом из тернии
в своем слепом желанье истязать?
О, опустите перст! Толпа жестока,
заблудшим душам показать пророка —
равно волкам Ягненка показать.

Когда одним замечанием удается задеть двоих, полу­
чается двойная острота. Туллия, дочь Цицерона, ходила
очень быстро, даже до неприличия быстро; зять же его
Пизон, напротив, шагал очень медленно; однажды Цице­
рон в присутствии дочери сказал зятю: «Пизон, ходи как
мужчина». Одним словечком он дал понять обоим их недо­
статки. Знаменитый проповедник, августинец Кастро Верде, честь и слава Испании, иронически пристыдил много­

340

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . ИЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО У М А

численных своих слушателей, которые шумели; пусть ведут
себя тише, сказал он, и не будят своих соседей, которые
снят; этими словами он угомонил всех.
Противопоставляя перепутавшиеся обстоятельства, по­
забавился кордовский советник в такой редондилье:
Клянусь чистотою небесной царицы,—
наш дом посещая, я думал не раз:
какая бы женщина нишла из вас,
какой бы мужчина — из вашей сестрицы!

Приписать глупость не самому глупцу, а другому, изме­
нив обстоятельства или мастерски воспользовавшись услов­
ным оборотом, в высшей степени остроумно. У архиеписко­
па толедского дона Алонсо Каррильо был слуга, чьей обя­
занностью было заносить в особую книгу все глупости, ко­
торые совершались в доме архиепископа; однажды он за­
писал туда самого своего господина за то, что тот дал
большую сумму денег алхимику на покупку материалов
для изготовления золота. Архиепископ, по обыкновению
читая эту книгу в конце месяца, заметил: «А если у него
получится?» «Тогда, — сказал слуга, — мы зачеркнем имя
вашего преосвященства и впишем алхимика».
Преувеличение придает глупости особенную яркость. Об
одном сеньоре, истратившем уйму денег на сущую без­
делицу, некто сказал, что он-де развел костер из корич­
ного дерева, чтобы испечь репу. Очень уместно в крити­
ческом выпаде уподобление. Клясться истиной, говорил
мудрый и изобретательный Руфо,— это все равно что за­
жигать факелы в полдень.
Придумать мнимую глупость — еще более трудная за­
дача для изощренного ума, чем просто предполагать глу­
пость в ком-то или подмечать. Подобных острот и шуток
полны развлекательные книги, там найдешь забавные на­
смешки над разными нациями, городами, даже над про­
фессиями и занятиями. Множество чрезвычайно остроум­
ных побасенок сообщает нам сиятельный принц дон Хуан
Мануэль в своей бесценной книге «Граф Лукаиор», где
моральная философия изложена в виде занятнейших
притч; достаточной похвалой этой книге служит уже то,
что ее, украсив своими примечаниями и толкованиями, не­
давно издал Гонсало Арготе де Молина, человек тонкого
вкуса и глубоких суждений, а также обширных познании
в литературе и истории 10. Среди многих весьма поучитель­
341

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

ных историй есть в этой книге одна, имеющая целью по­
казать, как упорно иногда держится всеобщее заблуждение
и как люди, поддаваясь чужим мнениям, отказываются
верить своему уму, хвалят то, что прославляют все, хоть
сами ничего в этом не смыслят, — только бы не выказать
меньшую остроту ума или худший вкус, но в конце концов
ложь разоблачают и всесильная истина одерживает по­
беду.
«Явились однажды, — рассказывает дон Мануэль,—
к некому королю три обманщика и сказали: они-де могут
соткать полотно с дивными узорами и с таким необычай­
ным свойством, что люди сомнительного происхождения,
незаконнорожденные, обесчещенные своей женой и т. д.
не смогут этих узоров увидеть. Услыхав это, король весь­
ма обрадовался и повелел отвести им особый дворец, где
бы они занялись своим делом. Набрали обманщики много
золота, серебра и шелка, поставили свои станки и приня­
лись делать вид, будто день-деньской заняты работой, а но
прошествии нескольких дней один из них пошел доложить
королю, что, мол, кусок полотна уже соткан, краше в мире
не найдешь, и ежели его величеству угодно будет на него
взглянуть, то пусть соизволит прийти один. Король, желая
убедиться в их искусстве, послал сперва своего камергера,
не предупредив его о чудесных свойствах полотна. Пошел
камергер взглянуть на него, и тут мастера сообщили ему
то же, что говорили королю. Камергер не посмел сказать,
что ничего не видит, и доложил королю, что, мол, видел
он полотно, видел и узоры на нем и что красота их неопи­
суема. Послал король другого придворного, тот, возвра­
тившись, повторил то же, что говорил камергер, и, после
того как все, кого король ни посылал, сказали ему, что ви­
дели полотно, отправился он сам на него посмотреть; во­
шел в отведенный ткачам дворец и увидел — стоят все трое
и делают вид, будто ткут, а они стали ему говорить: «Вот
здесь такой-то узор, а здесь выткана такая-то история, а
здесь такая-то фигура, а это вот такой цвет, и все очень
красиво и изящно». Слышит король такие их слова, а самто ничего не видит, хотя все другие, как они ему говори­
ли, это полотно видели. Король прямо-таки обмер от ужа­
са, ибо подумал, что, видно, он не сын своего отца.
Принялся и он расхваливать полотно, а возвратясь к
себе, наговорил всем бог весть что о его красоте и чудес­
ных узорах. Через три дня послал король своего главного
342

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И ЛИ И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

министра посмотреть на полотно, и тот, чтобы не лишиться
чести, стал его расхваливать не меньше, а еще больше, чем
хвалил король, отчего король весьма опечалился; назавтра
послал он своего временщика, и с тем произошло то же
самое. Так король и все жители его страны были обману­
ты, ибо никто не решался сказать, что не видит полотна;
дело так шло и дальше, пока не наступил какой-то боль­
шой праздник; все стали уговаривать короля, чтобы он
облачился в платье из нового полотна; ткачи явились, де­
лая вид, будто несут ткань, завернутую в простыни, затем
они будто бы ее развернули, сняли с короля мерку и при­
нялись делать такие движения, будто режут полотно. В
день праздника они снова явились, говоря, что принесли
уже сшитое платье, и стали делать вид, будто надевают
его на короля; когда же король, по их словам, был одет,
он сел на коня и вместе со своими грандами поехал ио
столице. Смотрят люди, что он едет в таком виде, но так
как все уже знали, что тот, кто не видит той ткани, тот
либо незаконный сын, либо еврей, либо рогоносец, то все
кричали, что видят платье короля, и громко его расхвали­
вали, пока не подошел к королю негр, королевский конюх,
и не сказал: «Государь, вы же в одной рубашке, вы разде­
тый едете». Кто-то услыхал эти слова и закричал то же
самое, за ним другой, и так один вслед за другим все ста­
ли признаваться, что не видят ткани, даже гранды и сам
король наконец осмелели и тоже признались, что были об­
мануты. Бросились искать обманщиков, а их и след про­
стыл, и унесли они с собой все золото, серебро, шелк и
деньги, что им надавал король. Так вот и держатся среди
людей многие заблуждения — все боятся потерять доброе
имя, высказав свое особое мнение».
К этому же виду острых мыслей принадлежит, хотя
имеет смысл противоположный, порицание, в котором гово­
рится, будто ни промаха, ни глупости не было в поступке
на первый взгляд чрезвычайно глупом.
Так, о человеке, который, когда у него попросил взай­
мы некто прослывший плохим плательщиком долгов,
дал тому половину просимого, Марциал пишет, что тот
поступил не глупо, а, напротив, весьма хитро — чтобы не
потерять всю сумму:
Тот, кто Лину отдать не все, а лишь половину
Предпочел,— предпочел лишь половину сгубить п.
343

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ К А. РЕ Н ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

< ...> На контрасте двух крайностей основана глупость,
которую едко осуждает Руфо, изображая двух скряг:
О скряги, ваш завтрак--из крошек,
какая нелепая цель;
чтоб стал пожирнее кошель,
вы морите голодом кошек!

Контраст двух противоположностей поддерживается
иногда антитезой, всегда украшающей рассуждение. Неиз­
менно остроумный дон Луис де Гонгора пишет:
Пе в лесу весь день он ищет,
пеняя меж густых дерев,
что стыд се его лишает
того, что щедро дарит гнев.

Кордовский советник снабжает критику мудрой сентен­
цией в поучительном письме своему сыну, где он изложил
основу благоразумия:
Подумай хорошенько и поймешь,
как много в жизни шуток и капризов:
изобличение во лжи — есть вызов,
но терпят вызывающую ложь.

РАССУЖДЕНИЕ XXVIII
О критике рассудительной

Рассудительные остроты равно содержат и благоразу­
мие и тонкость ума. Мастерство тут состоит в том, чтобы
суждение было глубоким, порицание скрытым и отнюдь
не пошлым, — речь может идти и об ошибках и об удачах.
Некий солдат Ганнибала после победы при Каннах ска­
зал, что их полководец умеет побеждать, но не умеет вос­
пользоваться победой; умеет победу одержать, но не удер­
жать1. Маркиз де Саборньяно, когда в его присутствии
говорили об одном государе, приказавшем своему главно­
командующему оборонять страну, не вступая в бой и не
делая переходов, сказал, что такой приказ дает полномо­
чия на то, чтобы быть побежденным, но не на то, чтобы по­
бедить. Это и другие весьма глубокие и рассудительные из­
речения приводит аббат монастыря Сан-Микеле Джованни
344

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . ИЛИ И С К УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

Ботеро в своей книге «Достопамятные изречения» самых
прославленных людей своего времени. Прочти ее, ибо это
книга хорошего вкуса и весьма любопытная, она достойна
войти в самую отборную библиотеку, как и все произведе­
ния Ботеро; его «Государственное благо» было особо от­
мечено похвалой Мудрого Филиппа, который эту книгу
усердно читал и повелел перевести с итальянского на ис­
панский; но особенно примечательны у него «Сообщения
о разных странах мира и их государях», где он описывает
основы государственного строя разных монархий, источни­
ки доходов и могущества, их законодательство, устройство
армии и отношения с соседями, хотя порой, возможно, и
ошибается, что не удивительно в таком всеобъемлющем
труде, который стоило бы поместить в дельфийскую библи­
отеку; кто эту книгу не читал, не вправе считать себя чело­
веком просвещенным.
Иногда острота имеет общий характер, отмечая глу·
ность, присущую людям вообще. Так, красноречивый мол­
чальник, который даже тем, что умолчал о своем имени,
следовал правилу своего святого ордена, но еще более —
великому смирению своему, славный отец дон Мигель де
Дикастильо в своей глубокой, остроумной и изысканной
поэме «Дом господень, Королевский картезианский мона­
стырь в Сарагосе» рассматривает и обсуждает свойствен­
ные людям ложные убеждения:
Болтун слывет у нас красноречивым,
жестокого считают справедливым,
а труса храбрецом,
развратника — моральным образцом,
нахала — не нахалом,
а расторопным малым.
Поклеп и ложь считаются талантом,
а заушатель -- остроумным франтом,
болтающим невинно,
но скромность — низостью простолюдина,
защитой чести — месть,
а восхваленьем — лесть,
коварством — разум, ловкость хитреца —
деяиьем мудреца.
Слывет отныне лицемерьем вера,
молчание — невежеством осла,
геройские дела — примером зла,
но мот — не мот, а щедрый кабальеро,
ехидного зовут весельчаком,
порок — достойнейшее из отличий

345

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

(считать наоборот — не знать приличий,
считаться дикарем).
Столь ложные суждеиья
порок возводят в меру повеленья,
забыты стыд и честь,
распутство стало модой благочинной,
и грешников под ангельской личиной
уже не перечесть...

Как разумно он осуждает человеческую глупость вооб­
ще и как удачно подмечает частные ее случаи! Такие рас­
суждения говорят о глубоком знании жизни, их источник—
великолепная зрелость ума. Не раз слыхал я подобные
суждения из уст равно мудрого и доблестного португаль­
ского дворянина Пабло де Парада, Сида нашего времени
(кому обязаны мы всеми великими победами в этой войне,
ибо если высшие военачальники намечали сражения, то
выигрывал их он; он оборонял Таррагону, когда ее осаж­
дал самый деятельный из французских полководцев, уча­
ствовавших в каталонской войне, маршал де Ла Мот; на
полях Лериды в той памятной битве, где главнокомандую­
щим был дон Фелипе де Сильва, он, Парада, был первым
в атаках и победоносных схватках, командуя славным от­
рядом сеньора принца; он с гвардейским полком пошел на
штурм неприступных укреплений графа де Аркура, про­
званного Непобедимым, первым захватил крепость и удер­
жал вопреки всем предсказаниям, а когда получил приказ
оставить ее, то сумел добиться его отмены, говоря, что, по­
ка его храбрые кабальеро, честные солдаты и он сам будут
живы, они этой крепости не сдадут; продолжая побеждать,
он обратил в бегство знаменитого графа де Аркура и ос­
вободил Лериду от осады; все это, о чем я сообщаю, я
видел своими глазами, сопровождая героя вплоть до вра­
жеских укреплений). Итак, я слышал, как этот португаль­
ский Марс, воскрешающий в памяти подвиги первых испан­
ских завоевателей в Италии и Фландрии, герой, достойный
жить в век воинственного Карла, говорил и повторял:
«Глупцы все, кто глупцами кажутся, и половина тех, кто
таковыми не кажется».
Осуждение чаще всего бывает направлено против люд­
ских слабостей — то ли в общем, то ли в частностях. Ис­
кусной антитезой описывает Лопе де Вега женщину:
О женщина, услада из услад
и злейшее из порождений ада,
346

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

мужчине ты и радость и награда,
ты боль его и смертоносный яд.
Ты добродетели цветущий сад
и аспид, выползающий из сада,
за доброту тебя прославить надо,
за дьявольскую ложь — отправить в ад.
Ты кровью нас и молоком взрастила,
но есть ли в мире своенравней сила?
Ты шелест крыл и злобных гарпий прыть.
Тобою нежим мы сердца и раним,
тебя бы я сравнил с кровопусканьем,
оно целит, но может и убить.

В частностях подобные сужденья могут относиться к
отдельным людям, чьи особенности известны. Так, Август,
посылая Гая в Армению, упрекал его за приверженность
к Помпею, за Александрову дерзость и за его, Гая, счаст­
ливую судьбу. К этому же виду остроумия относится оп­
ределение достоинств разных провинций; забавно высказа­
ны они в следующей эпиграмме:
Бетика шлет лошадей, а тавров свирепых Харама,
Царит Кастилия вождей и Арагон — королей 2.

< ...> С большой меткостью описывает и критикует
разные возрасты человека мудрый Гораций в своей «Науке
поэзии».
Мальчик, который едва говорить и ходить научился,
Любит он больше всего возиться среди однолетков,
То он смеется, то в плач, что ни час, то с новою блажыо.
Юноша с первым пушком на щеках, избавясь от дядьки,
Рад и псам, и коням, и зелени Марсова поля,
К злому податлив, как воск, а добрых советов не слышит;
Думать не хочет о пользе своей, тратит деньги без счету,
Самоуверен, страстями горит, что разлюбит, то бросит.
Зрелый муж на иное свои направляет заботы —
Ищет богатств, полезных друзей, блистательной службы,
Остерегается ложных шагов и лишних усилий.
Старца со всех сторон обступают одни беспокойства —
Все-то он ищет, а то, что найдет, для него бесполезно,
Все свои дела он ведет боязливо и вяло,
Медлит решенье принять, мечтает пожить да подумать,
Вечно ворчит и брюзжит, выхваляет минувшие годы,
Ранние годы свои, а юных бранит и порочит3.

Четыре эти возраста некий весьма рассудительный че­
ловек сравнивал с характерами обитателей четырех испан­
ских провинций. Не только люди, сословия, нации и про­
347

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

винции, но даже сами добродетели и пороки могут быть
предметом порицания или похвалы, выраженных в остро­
умно критической форме. Это мы находим в знаменитой
полной учености книге, приписывавшейся величайшим та­
лантам Испании благодаря своей остроумной и глубокой
назидательности; в занятной и искусной аллегории автор
рассказывает историю Кривды и Правды:
«Ничто на свете не вправе роптать, что не изведало
расцвета: всему был свой срок и черед. Но со временем
все изменяется: одно приходит вупадок, другое уже забы­
то. Та же участь постигла и Правду. Была и ее пора, в
древности, когда ее почитали больше, чем теперь. Но вся­
кое благо надоедает, и только зло неистребимо, а потому
столь досточестный обычай не мог удержаться среди нас,
грешных. Пришла страшная чума, и те, кто, переболев,
остались в живых, получили увечья, а новое поколение,
здоровое, стало насмехаться над калеками, над их телес­
ными изъянами и пороками, что тем весьма было досадно.
И тогда у людей мало-помалу пропала охота слушать
Правду, а раз никто не хотел ее слушать, то и говорить
ее никто не хотел; так с одной ступеньки поднимаются на
вторую, со второй на третью — до самого верха, а от искры
сгорает целый город. Под конец люди и вовсе обнаглели
и, отменив давний обычай, осудили Правду на вечное из­
гнание, а на се трон посадили Кривду. Пришлось Правде
подчиниться приговору. Побрела горемычная одна-одинешенька, как все опальные, — ведь почет воздается по до­
стоянию и могуществу, а нагрянет беда, и друзья станут
недругами. Дорогой взошла Правда на косогор и увидела,
что с вершины соседнего холма спускается великое мно­
жество народу. Во главе несметного войска выступали ок­
руженные свитою короли, правители, князья и жрецы того
языческого племени, вельможи и разные чиновники. Сооб­
разно сану и званию они располагались вокруг колесницы,
сооруженной с дивным искусством и великолепием, кото­
рая торжественно двигалась в середине ироцессии. На ко­
леснице возвышался трон из слоновой кости и эбенового
дерева, блиставший золотом и самоцветами, а на троне
восседала красавица в королевском венце, но стоило к ней
приблизиться, и красота ее исчезала, прекрасное лицо ста­
новилось безобразным. Сидя, она казалась стройной и стат­
ной, но когда вставала или ступала, видны были многие
телесные изъяны. Одеждой ей служили цветы подсолнуха,
348

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И ЛИ И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

пышные и яркие, но такие нестойкие, что даже легкий вете­
рок обрывал их лепестки. Пораженная этой роскошью,
Правда загляделась на шествие, а когда колесница при­
близилась, Кривда узнала изгнанницу и приказала своей
свите остановиться. Подозвала она Правду и спросила, от­
куда, куда и зачем та идет. Правда все рассказала начи­
стоту. Тогда Кривда подумала, что не худо бы ради пуще­
го величия держать в своей свите Правду, ибо о могуще­
стве судят по числу побежденных противников — чем их
больше, тем громче слава. Она велела Правде повернуть
за ними. Волей-неволей пришлось изгнаннице последовать
за Кривдой, да только поплелась Правда в самом хвосте—
там, как известно, всегда ее место. Хочешь найти Правду,
не ищи ни йодле Кривды, ни среди ее приспешников; Прав­
да всегда к концу приходит и объявляется. Первая оста­
новка была в неком городе, где навстречу шествию вышел
Случай, весьма могущественный владыка. Он пригласил
Кривду расположиться в его дворце. Та поблагодарила за
любезность, но отправилась в богатую гостиницу Таланта,
где она и ее свита пообедали и отдохнули. Когда же собра­
лись идти дальше, дворецкий Кривды по имени Чванство—
мужчина осанистый, с длинной бородой, суровым лицом,
важной походкой и неспешной речью — спросил у хозяина,
сколько с них причитается. Хозяин представил счет, и дво­
рецкий, не глядя, кивнул, что все верно. Тогда Кривда рас­
порядилась: «Уплати этому человеку теми деньгами, что
дал ему на хранение, когда мы прибыли сюда». Хозяин
опешил, он не мог взять в толк, о каких деньгах идет речь.
Сперва он счел это шуткой, но гости стояли на своем, все
важные господа в свите поддержали Кривду, и хозяин стал
возмущаться и уверять, что никаких денег ему не давали.
Тогда Кривда выставила свидетелей; то были ее казначей
Праздность, виночерпий Лесть, спальник Порок, камерфрейлина Подглядка и другие придворные. А чтобы Талант
окончательно убедился, она велела призвать его сына Зла­
толюбие и его жену Алчность, каковые подтвердили слова
Кривды. Видя, что дело плохо, Талант завопил во весь
голос, призывая небеса в свидетели своей правоты, — ведь
ему не только отказались заплатить, но еще требовали
то, чего он не должен. Увидела Правда, как худо прихо­
дится Таланту, — а она всегда желала ему добра, — и го­
ворит: «Друг мой, ты прав, но это тебе не поможет: от
долга отпирается сама Кривда, и, кроме меня, здесь неко­
349

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

му за тебя заступиться, да и я всего только могу заявить
свое мнение, что и делаю». Эта дерзость так рассердила
Кривду, что та приказала своим слугам расплатиться с
Талантом за счет Правды. Так и поступили, а затем дви­
нулись дальше по дорогам, творя в трактирах и на постоя­
лых дворах обычные для таких господ бесчинства и грабя
всех хозяев подряд. Известно, злодея злодей карает; вся­
кому вору, святотатцу, подлецу и извергу приходит конец
от руки ему подобного негодяя; рыба рыбешку целиком
глотает.
Пришли они в поместье Клеветы, закадычной Кривдиной подруги. Хозяйка вышла навстречу в сопровождении
всей местной знати и своих приближенных, в числе коих
шествовали Спесь, Измена, Обман, Чревоугодие, Неблаго­
дарность, Коварство, Упрямство, Злоба, Лень, Месть, За­
висть, Обида, Скудоумие, Тщеславие, Легкомыслие, При­
страстие и многие другие домочадцы. Клевета позвала пут­
ников в свой дом, и Кривда приняла приглашение, но с
условием, чтобы им предоставили только кров, а оплату
угощения она-де возьмет на себя. Клевете хотелось похва­
литься своим богатством и самой попотчевать гостей, но
из учтивости она не стала спорить и, поблагодарив Кривду
за оказанную честь, повела всех к себе во дворец. Закуп­
щик Угодливость и эконом Непостоянство занялись при­
готовлениями к пиру. Прослышав о том, окрестные жители
нанесли уйму припасов. Гости брали все, ие глядя на цену.
А когда пир кончился и Кривда со свитой собрались в
путь, с них стали требовать за покупки. Но казначей ска­
зал, что ничего никому не должен, а эконом — что всем
уплатил. Поднялся тут шум превеликий. Вышла Кривда и
сказала: «Друзья мои, чего вам надо? Рехнулись вы, что
ли? Ведь за все, что вы приносили, вам платили, я сама
это видела; деньги вам вручали в присутствии Правды.
Пусть она подтвердит, ежели вам довольно такого свиде­
теля». Пошли к Правде спросить, как было дело. Она при­
творилась, будто спит, но ее разбудили криками. Помня
о прошлом случае, когда ей довелось пострадать за свои
речи, Правда заколебалась — как быть? И вот решила она
притвориться немой, дабы не расплачиваться за других,
а тем паче за своих врагов. Так и осталась у нее эта при­
вычка. С той поры Правда нема — больно дорого стоили
ей речи; кто правду правит, тот и платит»4.
Обратите внимание на красоту слога — ни вычурности,
350

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

ни резкости, — рассказ течет естественно, гладко, ясно, про­
сто, ровно; поистине это речь разумного человека.
Очень изящно и приятно сочетание критики рассуди­
тельной с насмешливой — одна судит, другая язвит, как,
например, в поучительном сонете Лунерсио Леонардо, это­
го философа среди поэтов.
Встречал ли ты чету, где нет обмана,
когда приданым служит красота?
Уже ты видишь, что душа пуста,
очнувшись от любовного дурмана.
То бедный ты, то старый, и нежданно
ту, что была верна и так чиста,
капризы донимают и тщета,
коль не найдешь и худшего изъяна.
Друг Фабьо, благодарен будь измене,
ты поклонись изменнице в колени
и постарайся Хулию забыть.
Уже другой твою изведал долю,
не плакать должен ты — смеяться вволю,
коли осмеянным не хочешь быть.

Иногда автор высказывает истины глубокие и в то же
время изысканные — они равно отмечены остроумием и
мудростью. Такова эпиграмма Марциала, обращенная к
Эмилиану:
Эмилиан, ты всегда останешься бедным, коль беден:
Деньги даются теперь только одним богачам 5.

В этой прекрасной эпиграмме нет яркой остроты, лишь
глубокая, очень верная истина < ...>
Если критика обобщенная отмечает всем известное горе,
или счастье, или явную глупость, то заметить и высказать
суждение о глупости более важной, но скрытой — одна из
важнейших задач критики рассудительной. Так, великий
герцог Альба осуждал Помпея не столько за то, что тот
был побежден врагами, сколько за то, что дал себя убе­
дить своим приспешникам, согласился с ними и вступил
в битву вопреки своему собственному мнению.
Превосходны также в этом виде критики парадоксаль­
ные, но глубокомысленные суждения. Таким был знамени­
тый приговор Мома, когда три бога заспорили о том, чье
творение более совершенно. Вулкан представил человека,
которого он смастерил с величайшим искусством; взглянув
351

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

на человека, Мом нашел в нем тот недостаток, что, по­
скольку в его душе часто рождается обман, следовало бы
ему иметь в груди окошечко, чтобы можно было видеть,
что у него там, внутри, и насколько слова его согласуются
с его чувствами. Минерва похвалилась зданием велико­
лепной архитектуры, но также услыхала упрек за то, что
не построила это здание вращающимся на оси, — тогда,
если у соседа случится беда, можно было бы здание по­
вернуть, чтобы входная дверь глядела на другую улицу.
Нептун привел красавца быка, но и у этого был найден
изъян — почему ему не сделаны глаза на рогах, чтобы он
не наносил удары вслепую, но видел, что делает6.
Критика, осуждая, успешно пользуется вымыслом, ибо
само по себе осуждение ненавистно и здесь нужен посред­
ник— аллегория или басня. Такова басня о лисе, которая,
войдя в мастерскую ваятеля, увидела голову юноши, пре­
красно отделанную и красоты необычайной, но, заметив,
что внутри эта голова пуста, лиса воскликнула: «О, какой
красавец! Только мозгов у него нет». Это приговор всякой
красоте, которая обычно — престол глупости.
Вошла как-то лиса к торговцу масками,
Увидела там голову прекрасную,
И так искусно было то изделие —
Казалось, лишь недостает дыхания.
Но, в лапы взяв, она такое молвила:
«О, что за голова! Да только мозгу ист!»7

Часто такие остроты содержат большую долю сатиры
и некую сентенциозность, но все же преобладает в них
меткое наблюдение и проницательное определение. Все эти
качества находим мы в сонете старинного поэта Сильвест­
ре, остроумного португальца, переселившегося в Гранаду:
Как трудно думать, если ты дурак,
как просто забияке распалиться,
как глупо сыплет шутками тупица,
и как легко тушуется простак.
То не поймут самих себя никак,
то не желают с правдой согласиться,
поэтому тупица, как ни тщится,—
а в голове его все тот же мрак.
Уж лучше обходите дуралея,
он, дурь свою ослиную лелея,
ведет себя отвратнее свиней.
352

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

И если даже самый умный олух
все тот же олух,— в городах и селах
оставить их как есть всего умней.

Итак, главная задача в этом виде остроумия — дать
критику необычную, плод ума незаурядного. Бесподобен
был в этом Боккалини; особенно хороша у него притча о
преобразовании мира, которое было поручено семи грече­
ским мудрецам и некоторым римским философам. Фалес
Милетский сказал, что причина всех неурядиц в господстве
обмана и лучшее средство против этого — проделать око­
шечко в груди человека; людям была дана неделя срока
на то, чтобы прочистить свои внутренности; по прошест­
вии срока оказалось, что мера эта пошла на пользу лишь
нескольким глупцам, ибо все прочие люди, стоит им деньдругой провести с сахмым искусным притворщиком, рас­
познают его до самых печенок; так что мнение Фалеса бы­
ло отвергнуто. Солон приписывал все беды неравенству во
владении земными благами — из-за этого богатые притес­
няют бедных, а бедные ненавидят богатых; он-де полагает,
что надо наново распределить все блага мирские. Сенека
возразил: от этого, сказал он, произойдет еще больший бес­
порядок, ибо людям низким и подлым достанется большая
часть, а благородным и доблестным — совсем ничтожная.
Хилон усмотрел корень зла в жадности к золоту и серебру
и предложил собрать в одну кучу и утопить в море эти
гнусные металлы, но ему возразили, что тогда люди нач­
нут гоняться за другими вещами и средство не достигнет
цели. Клеобул, сильно рассердившись, отверг это предло­
жение; золото и серебро, сказал он, — это мера и эквива­
лент всех вещей, для того они и созданы верховным твор­
цом, но вот железо, предназначенное природой для лопат,
борон и прочих орудий, помогающих обрабатывать землю,
коварство и жестокость человека сделали материалом для
изготовления мечей, копий и кинжалов — орудий смерти.
Питтак с досадой сказал, что горе в том, что государи не
дают должностей и наград достойным людям; за госуда­
рей заступился Периандр, обвиняя людей высокого даро­
вания в недостатке преданности, в неблагодарности и са­
момнении; поэтому, мол, владыки мира сего предпочитают
награждать людей смиренных и благодарных. Биант объ­
яснил все беды тем, что народы смешались один с другим,
а поэтому-де надо поднять еще выше Пиренейские горы
между испанцами и французами, снежные Альпы между
1 2 — 2174

353

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРО СВЕЩ ЕН И Е

итальянцами и немцами, сделать несудоходным пролив
между французами и англичанами и Средиземное море,
разделяющее Африку и Европу, а заодно все большие ре­
ки— Евфрат, Инд, Ганг, Тибр, Нил, Рейн и прочие,—
чтобы за пределы своей страны никто не выезжал. Мнение
это не было одобрено, ибо оно направлено против общения
между обитателями земли, — к тому же очевидно, что нет
такого уголка, где бы имелись все блага земные. Суровый
Катон обвинил во всех бедах женский пол; лучшее, мол,
средство — молить творца о том, чтобы мужчинам была
дарована такая же милость, как пчелам, которые имеют
привилегию плодиться без помощи самок8. Сенека пред­
лагал созвать опытных и добросовестных наставников в
искусствах и ремеслах, дабы каждый из них навел поря­
док в своем деле. Однако секретарь совета Манцони посо­
ветовал призвать самого пациента — пусть, мол, предстанет
перед мудрецами Нынешний Век и скажет сам, в чем его
недуг. Так и сделали; больного внесли в креслах четыре
поры года; был то старец почтенного возраста, но на вид
довольно крепкий; можно было предсказать, что проживет
он еще много лет, однако все заметили, что дышит он с
трудом и тихонько охает да стонет. Мудрецы, удивившись,
спросили, что у него болит. На это Век ответил: «Я, гос­
пода, вскоре после рождения уже стал хворать теми неду­
гами, что так меня теперь мучают; лицо, правда, у меня
румяное, но это потому, что нынешние люди приукрасили
меня всякими хитрыми снадобьями; недуг же мой подобен
приливам и отливам моря, в котором, несмотря на эти при­
ливы и отливы, всегда одно и то же количество той же
самой воды; разница лишь в том, что у меня, когда хорош
наружный вид, тогда болезнь загнана внутрь, и наоборот.
Если желаете увидеть, какие болезни меня снедают, сни­
мите с меня этот богатый плащ, которым добрые люди
прикрыли страшное, полумертвое тело». Мудрецы с ужа­
сом отшатнулись, увидав этот живой труп, особенно же
когда убедились, что коросту, его покрывавшую, удалить
невозможно, ибо она въелась до самых костей и во всем
теле кусочка здорового нет. Тотчас приказали поскорей
снова одеть больного и выпроводили его прочь, признав
неизлечимым; все убедились, что в этом мире проживешь
лучше, терпя небольшое зло, чем добиваясь безупречного
блага, и что высшее благоразумие — это принять трудное
решение оставить сей мир в таком виде, в каком мы его
354

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

застали. Но, чтобы народ, с нетерпением ожидавший по­
становлений столь почтенного синклита, не был разочаро­
ван, совет установил более низкие цены на тыквы, салат
и капусту. Затем распахнули ворота дворца и огласили
собравшейся у них несметной толпе сию вселенскую ре­
форму, вызвавшую громкие крики радости, ибо подлый
люд доволен любой подачкой, а люди здравомыслящие
хорошо помнят слова Тацита: «пока будут на земле люди,
будут и пороки».
Когда критика высказана «к случаю», она особенно хо­
роша и в зависимости от обстоятельств может звучать не­
обычайно остро. Таковым было рассуждение Марциала,
убеждавшего лучше заплатить долги, чем судиться:
«И судье надо дать, и адвокату...»
Секст, да ты уплати заимодавцу! 9

Остроумие здесь в том, что высказана верная мысль,
примененная к особому случаю < ...>
В подобной критике также есть свои разновидности и
особые приемы; если она сочетается с тонким замечанием,
остроумие выигрывает, так как содержит тогда кроме рас­
судительности еще и изобретательность. Дон Висенсио Салинас-и-Аспилькуэта, нынешний судья города Уэски, чело­
век огромного ума, трудолюбия, честности и обширнейших
знаний, заметил, что в Арагоне судей называют не просто
судьями, как в других королевствах, но «правосудными»,
как бы указывая на то, что они должны быть воплощени­
ем правосудия и честности. Остроумное сомнение придает
критике душу. Валерий Максим, поддаваясь свойственной
черни враждебности к чужеземцам, писал о доблестном
Ганнибале, что все же неясно, следует ли его называть
Великим или же Ничтожным: «Оставляя потомкам память
о своем величии, он оставил им и сомнение: было ли это
великое добро или великое зло» 10.

Некий придворный, применив антитезу, язвительно ска­
зал о хитром Тиберии, когда тот — из кокетства или же
чтобы испытать народ — отказался от власти: «Все прочие
медлят исполнять, что обещают, ты же медлишь обещать,
что уже делаешь» 11 < ...>
Хороша критика с резким контрастом. Изящно сказал
Патеркул о Mápnn: «Болезнь погубила мужа на войне
грозного для врагов, в дни мира — для друзей». Такого
рода определения весьма остроумны и служат немалым
12*

355

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

украшением в изложении истории. Помпей говорил о себе
самом, что все должности он получал раньше, чем начинал
их ожидать, и отказывался от них раньше, чем ожидали
другие.
Изощренный ум искусно пользуется для критики услов­
ными оборотами. Так, ученый и благочестивый отец Диего
Пинто из ордена Иисусова, тот самый, что так дивно напи­
сал о боге вочеловечившемся и распятом — в четырех то­
мах, по числу концов креста, дабы произведение его было
завершенным и совершенным, — говорил о том, что было
бы, если бы закон господа повелевал то же, что обычаи и
пороки мира сего; то есть чтобы скупой не пользовался
своим достоянием; чтобы человек мстительный всегда тер­
зался подозрениями и острил оружие; чтобы ослепленный
любовью не спал спокойно в своей постели, но всю ночь
проводил на холоде, под открытым небом; чтобы игрок
был прикован к столу, теряя время, силы и деньги; чтобы
честолюбец, вечно в хлопотах, был всеобщим рабом, и так
все прочие. Тогда, говорит ученый-иезуит, все посчитали
бы этот закон неприемлемым и бога — безжалостным; меж­
ду тем люди добровольно и неуклонно исполняют эти за­
коны мирской жизни, и ждут их в возмездие вечные муки
адовы.

РАССУЖДЕНИЕ XXIX
Об остроумии сентенциозном

Это — вершина деяний разума, ибо тут сочетаются жи­
вость мысли и верность суждения. Сентенции и критиче­
ские замечания украшают изложение истории, которое без
двух этих приправ кажется пресным, особенно для людей
тонкого вкуса и глубоких познаний. И хотя всякая сентен­
ция— это острая мысль, ибо истина высокая, потаенная и
поучительная открывается лишь изощренному уму, но к
этому виду остроумия мы отнесем лишь такие истины, ко­
торые подсказаны случаем, основаны на особом обстоя­
тельстве; таким образом, это сентенция не общего харак­
тера, но связанная с особым случаем и его комментирую­
щая. Римлянин Фабий, как известно, скончался от того,
356

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . ОСТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУССТВО И ЗО Щ РЕННО ГО У М А

что, когда пил молоко, в горло ему попал оказавшийся в
молоке волосок; итак, хоть был он претором и пользовался
многими другими почестями в сенате, одного волоска ко­
ровьего было достаточно, чтобы прервать течение его сча­
стливой жизни. На этот редкий случай сложил глубокий
и поучительный сонет остроумный и ученый отец Пабло де
Рахас, валенсиец из ордена Иисусова; великий Бартоломе
Леонардо, услышав этот сонет, сказал, что он похож на
его собственные. Сонет служил пояснением к изображав­
шей эту историю эмблеме, изготовленной для погребаль­
ной церемонии, которой Сарагоса отмечала кончину наше­
го государя дона Филиппа Благочестивого:
Как непорочно и легко струится
нектар, чья сладость белая добра:
сияющая струйка серебра
не устает в уста младенца литься.
Но пусть ее сиянья убоится
и самая цветущая пора:
не дремлет жизни черная сестра,
которая и в белизне таится.
Сколь узок вход для нашего дыханья,
им живы все удачи и желанья,
его и атом затворит легко.
О жизнь, твой беглый свет для человека —
терзание: ведь ты висишь от века
на волоске, упавшем в молоко.

Весьма изящный прием — завершить мысль глубокой
сентенцией, служащей пояснением и концовкой для глав­
ного замечания, полного таинственного смысла. Так, не­
одолимое могущество смерти, которое другие выражают в
сентенциях общего характера, остроумный Марциал пока­
зал применительно к необычному случаю. Из желоба кры­
ши упал кусок льда и, перерезав шею проходившему вни­
зу ребенку, убил его. «Где ж уберечься от смерти,— спра­
шивает поэт, — если она кует смертоносный кинжал даже
из воды?»
Где, от Випсаньевых близко колонн, сочатся ворота,
Где, отсырев от дождя, скользки каменья всегда,
Мальчику в горло, когда подходил он под влажную кровлю,
Острой сосулькой впилась, оледеневши, вода.
После ж, свершив приговор жестокой судьбы над несчастным,
В ране горячей его хрупкий растаял кинжал,
Где же положен предел своеволию лютой Фортуны?
Где же от смерти спастись, раз убивает вода? 1
357

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

< ...> Хотя обычно сентенциям свойствен общий харак­
тер, можно при некотором умении приспособить их к слу­
чаю — тогда это будет сентенция конкретная, придающая
мысли яркость. Так, дон Луис де Гонгора, изобличая сует­
ную красавицу, пишет:
Покуда злату горше всех обид
твоих волос злаченые каскады,
и лилия, как ей глаза ни рады,
твой белоснежный лоб не умалит,
покуда рот, чей дразнит жаркий вид,
отвел от мака страждущие взгляды,
и горло в пору утренней прохлады
своим сияньем и хрусталь затмит, —
лоб, горло, рот и волосы, цветите,
доколе — вами бывшие в зените —
хрусталь и злато, лилия и мак
не только потускнеют и увянут,
но вместе с госпожой своею канут
в скудель, туман, земную персть и мрак.

Риторическая градация весьма украшает сентенциозное
высказывание. Необычное совпадение — самый подходящий
предмет для таких высказываний, и чем удивительней об­
стоятельства, тем более озадачивает тонкое замечание, ко­
торое затем поясняется сентенцией. Три молодые девицы,
бросая кости, гадали однажды о своей жизни, чтобы уз­
нать, кто из них умрет раньше; та, которой выпал несча­
стливый жребий, стала насмехаться над этой затеей и
обзывать фортуну слепой. В этот миг от потолка отломил­
ся кусок и, обрушившись ей на голову, убил девушку. Альчиати воспользовался этим случаем для великолепной эмб­
лемы и дал ей такую надпись: «Надо всегда быть готовым
к несчастью». Пояснение же звучит так:
Вздумали как-то гадать три сверстницы девы, которой
Жребий выпал скорей Стикса поток пересечь.
Бросили кости, одной выпадает жребий несчастный,
Слепо смеется тогда дева над мрачной судьбой.
Вдруг черепица, упав, убивает девушку эту,
Дерзкой забавы, увы, так предсказанье сбылось.
Жребий бросайте, когда обступают страданье и горе:
Остерегайтесь судьбу в радостный час искушать 2.

Прекрасной концовкой служит также сентенция, умело
приспособленная к случаю и подсказанная его же обстоя­
358

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . И ЛИ И С К УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

тельствами. Некий сметливый придворный сумел вывер­
нуться с помощью морализирующего сравнения, связанно­
го с самим случаем. Было это во время ужина принца до·
на Карлоса, который, как всегда, был в дурном настрое­
нии; и вот один из придворных, сильно заскучав — то ли
от болтливости принца, то ли от его неуместных шуток,—
стал потихоньку пятиться к стенке, но так как за зана­
весью, которая ее прикрывала, была каминная ниша, он,
попытавшись прислониться, упал; тут все присутствующие
тоже чуть не попадали со смеху, а Карлос в сильном гневе
сказал: «Невеже поделом и кара». Придворный, сумев
столь же быстро ответить, как и подняться, сказал: «Черт
побери, ваше высочество, таковы все опоры во дворце».
На сравнении с розой построил назидательную мораль и
превосходную сентенцию Томас Гудиель3:
Дочь Солнца и его садов Царица,
тебя, как утро, пробудил Восток,
то, как заря, алеет твои цветок,
то перламутром чистым серебрится.
Но Время на твою красу гневится,
и Смерть, едва прошел цветенья срок,
велит лучам, чей жаркий свет жесток,
тебя испепелить, моя юница.
Красавица, так на примере розы
мы постигаем Времени угрозы,
не вечно будет цвесть весенний сад.
Луна, чей блещет бледный свет в зерцале,
ты видишь, как цветы твои увяли,
хотя ханжи тебе доныне льстят?

Плодом этого «цветущего» примера является горестная
истина.
Порой сентенция звучит парадоксально, но это при­
дает ей еще больше остроты и приятности. Так, моя сестра,
настоятельница монастыря босых кармелиток Сан-Альбер­
то, мать Мадалена де ла Пресентасьон говаривала, что
святой не может быть простаком, ибо святости присущи
мудрость, тонкость, глубина и во всем она достигает выс­
шей степени, как сам господь.
Чем более замысловат и неожидан парадокс, тем он
интересней. Такой находим мы у Марциала, который по
случаю ранней смерти юноши Главкия, любимца и утехи
359

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

всего Рима, сочинил эпиграмму, скорее даже гиперболиче­
скую, чем сентенциозную:
Не рядовой из домашних рабов, не с невольничьих рынков —
Мальчик, достойный вполне чистой господской любви,
Хоть не способный еще оценить хозяйского дара,
Главкий отпущен уже был Мелиором своим.
Милость такая за нрав и за прелесть? Но кто был милее?
Кто был настолько красив, точно сам бог Аполлон?
Жизнь несравненных кратка, и редко дается им старость,
Пусть же не будет таким милым, что мило тебе*.

Мысль свою он украсил двумя сентенциями, одна луч­
ше другой < ...>
Глубокий парадокс изрек Биант, сказавший, что кра­
сота— это чужое добро; дополнив парадокс противопо­
ставлением, создал свой мудрый девиз Август: «Спеши мед­
ленно». Если сентенция полезна для всех, она остается в
людской памяти навечно. Столь же остроумный, сколь до­
блестный сарагосец адмирал дон Педро Портер-и-Касанате5 частенько говорит, что для успеха нужны и способно­
сти и средства. Двумя противоположными градациями ук­
расил свою мысль дон Антонио де Мендоса в прекрасной
и много раз с успехом игравшейся комедии «Муж создает
жену», написанной в подражание «Сенатору» Теренция:
Различием нравов и душ
любая семья сильна:
умница — значит, жена,
но мудрый — еще не муж.
В уме — всех благ средоточие,
терпеть должны неустанно
он — все, помимо обмана,
она — и обман, и прочее.

Сентенция широко пользуется всеми прочими видами
остроумия — взаимно обогащаясь, они придают мысли со­
вершенство. Так, Фалькон, бывший соколом6 в острословии
и лебедем в сладкозвучности, сравнивая песочные часы с
человеком, чья жизнь прах и отмеряется кем-то над ним
стоящим, поучительно пишет:
Час этот быстрый бежит, пока сыплются в склянке песчинки.
«Помни,— часы говорят,— близок последний твой день».
Жизни короткой итог — быстротечных мгновений сложенье,
Прах — это сам человек, праху подобно уйдет7.

Прекрасное сопоставление хрупкости стекла и челове­
ка, быстро сыплющегося песка и быстротекущей жизни на­
360

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН. О С Т РО УМ И Е , И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕННО ГО У М А

шей, движущейся от праха к праху; а также того, кто от­
меряет и кого отмеряют. Главная мысль полна скрытого
смысла, а в сентенции дается объяснение в виде яркой
аналогии.
Поучительность, украшенную остроумием, находим у
нашего славного бильбилитанца Педро де Линьяна, глубо­
комысленного во всех своих произведениях, как подобает
арагонскому поэту; среди более чем сотни изысканных и
тонких стихотворений есть у него такой сонет о горькой
истине жизни:
Коль смерть берет того, чья жизнь несчастна,
счастливому на смерть пенять не след.
Освобождает время нас от бед,
не сетуй, не гневи судьбу напрасно.
Все недовольны: этот ежечасно
дрожит над нажитым, его сосед
судьбу клянет за то, что счастья нет,—
сколь своенравна жизнь и сколь ужасна!
Одним судьба дает, других карает,
тот получает все, а тот теряет,
за горем радость в беглой смене дней.
Так смерть приносит в черном одеянье —
несчастным то, что им всего желанней,
счастливым то, что им всего страшней.

Подобные сентенциозные мысли — не только прекрас­
ное заключение эпиграммы или сонета, но также и в сере­
дине повествования или рассуждения они сверкают, как
жемчужные капли росы на душистых цветах. Так, неисто­
щимый Овидий в поучительном и аллегорическом рассуж­
дении, где Аполлон советует дерзкому своему сыну пра­
вить светозарной колесницей с умеренностью и осторож­
ностью, то и дело роняет сентенции в высшей степени по­
учительные:
Солнца высокий дворец подымался на стройных колоннах,
Золотом ясным сверкал и огню подражавшим пиропом.
Верх покрывался его глянцевитой слоновою костью,
Створки двойные дверей серебряным светом сияли.
Вот приведенного в страх новизною предметов, с престола
Юношу Феб увидал все зрящими в мире очами.
сВ путь для чего ты пошел? Что в этом дворце тебе надо?
Чадо мое, Фаэтон? Тебя не отвергну я! » — молвит.
Только он кончил, а тот уж просит отцовского права
День лишь один управлять крылоногими в небе конями.
361

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕНЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

«Много спросил Фаэтон! Такие дары не подходят,
Сын мой, ни силам твоим, ни вовсе младенческим годам.
Смертного рок у тебя, а желанье твое не для смертных».
«Ежели можешь ты внять хоть этим отцовым советам,
Сын, берегись погонять и крепче натягивай вожжи.
Ежели выше помчишь,— сожжешь небесные домы,
Ниже — земли сожжешь. Невредим серединой проедешь.
Не уклонился бы ты направо, к кольчатому Змию,
Не увлекло б колесо и налево, где жертвенник снизу.
Путь между ними держи. В остальном доверяю Фортуне»8.

Сентенции обобщающего смысла становятся знамениты,
и слава эта прекрасно сочетается с возвышенностью, как,
например, в Платоновом: «Прекрасное — трудно»9. Их кра­
сота в том, что они открывают нам скрытое и редкое, а
необычность мысли придает сентенции вес, например, у
Фукидида: «Благоразумие обычно дает счастье». Чем мень­
ше слов, тем глубже смысл; так, Эпиктет свел всю фило­
софию благоразумия к двум словам: «Крепись и воздер­
живайся». Иногда сентенции имеют вид поговорок, как из­
речение Бальтасара Андреса, искусного во всех видах
изящной словесности, но особенно знаменитого в матема­
тике: «Каков король, таков народ». В моральной филосо­
фии сентенции многих мудрецов сходятся, как реки в океа­
не, отличается среди философов богатством мыслей Сене­
ка, который придал стоицизму изысканность и философии
изящество. В числе многих достойных внимания сентенций,
расцвечивающих драгоценное письмо Руфо к сыну, он вы­
сказал такую:
День за днем, из года в год
в гости к смерти мы бредем:
когда бодрствуем — в обход,
когда дремлем — прямиком.

РАССУЖДЕНИЕ XXX
Об изречениях героев

Подобно тому как многие сентенции выражают глубину
ума и зрелость суждений, есть также изречения возвышен­
ные, в коих прежде всего отражается величие духа, отвага
362

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН. О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУССТВО И ЗО Щ РЕННО ГО УМ А

сердца и благородство чувств. В первых проявляются вели­
кие познания, во вторых — великий дух, это изречения ге­
роев.
Одни из них универсальны, другие имеют смысл кон­
кретный и высказаны к случаю; например, Людовик XII,
став королем и желая успокоить тех, кто враждовал с ним,
когда он был герцогом, сказал: «Королю Франции незачем
мстить за обиды, причиненные герцогу Орлеанскому».
Красота этих изречений в том, что они показывают не­
кую возвышенную черту человека, и, чем она значитель­
ней, тем больше заслуживают его слова бессмертной славы.
Благородным стремлением к славе и хвале стали знаме­
ниты слова Александра, приводимые Плутархом в его
«Параллельных жизнеописаниях»: «Друзья, отец успеет
захватить все, так что мне вместе с вами не удастся со­
вершить ничего великого и блестящего» К Будет ли мне что

делать после отца? — спрашивает герой. По поводу мило­
сердия весьма необычным было высказывание Нерона, ко­
торый вообще бросался из одной крайности в другую; о
нем пишет Сенека в своих книгах «О милосердии», и, как
ни странно, Нерон послужил предлогом для этого знаме­
нитого, полного учености произведения; вторая его книга
начинается так: «Более всего побудило меня писать о ми­
лосердии одно твое, Нерон Цезарь, высказывание, которое,
как я помню, тогда восхитило меня, а после я передавал
его другим. Эти благородные слова свидетельствуют о тво­
ем великодушии и мягкости, ибо они не были обдуманы,
не были предназначены для чьих-то ушей, но вырвались
невольно, их родила тяжба твоей доброты и твоего поло­
жения. Твой префект Бурр, достойнейший и преданный сво­
ему господину человек, собираясь наказать двух разбойни­
ков, требовал, чтобы ты написал, кого и за что ты счита­
ешь нужным наказать; ты все откладывал, а он настаивал.
Наконец, вопреки твоему желанию он принес указ, и, ког­
да передавал его тебе на подпись, ты воскликнул: «О, ес­
ли бы я не умел писать!» О, слова, достойные стать из­
вестными всем народам...» и т. д. Справедливостью и пря­

модушием отмечено прекрасное изречение Энрике Кастиль­
ского2: он, мол, больше страшится злословия недовольных
подданных, чем вражеских копий. Благородством дышат
слова Якуба Альмансора3: «Я рожден делать всем доб­
ро». Одного такого изречения достаточно, чтобы признать
героя.
363

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

Хотя суть подобных сентенций — это прежде всего вы­
ражение величия духа и благородства сердца, в них часто
пользуются приемами остроумия, что изрядно их украшает.
Применив преувеличение, Педро III Арагонский отлично
показал неприступность души короля; на вопрос папского
посла, против кого он собирается выступить, король отве­
тил, что, если б его рубашка узнала малейший из его сек­
ретов, он вмиг скинул бы ее с себя и сжег.
Яркое противопоставление находим в словах короле­
вы Гранады, когда мавры, уходя из города, заплакали:
«Да, пусть плачут, как женщины, те, кто не желал сра­
жаться, как мужчины»4. Таким же остроумным контрас­
том ответила королева Наварры своему мужу дону Жуану
де Лабриту: «Мы бы никогда не потеряли Наварру, будь
вы королевой, а я королем». Изящным каламбуром возра­
зил знаменитый вице-король Сицилии Хуан де Вега5 не­
кой даме, предлагавшей сто тысяч дукатов за то, чтобы
ее мужа, графа, обезглавили не на площади Палермо, а
в тюрьме. «Сеньора,— сказал вице-король,— если правосу­
дие вершится не в должном месте, оно не имеет места».
В схожем случае Альфонсо де Альбуркерке в Малаге ска­
зал, что правосудию нет цены и потому оно не продается.
Прибавить свою мысль к знаменитому изречению дру­
гого— свидетельство ума незаурядного. Великодушнейше­
му среди королей Альфонсу прочитали о достославном из­
речении императора Тита, по праву прозванного «Утехой
рода человеческого» 6, который, подводя как-то вечером
итог своим делам и увидав, что в тот день не сделал ни
одного доброго дела, сказал: «Я потерял день»7, Альфонс
на это заметил: «Не знаю, найдется ли день, о котором я
мог бы сказать такое».
Не меньше величия и в том, чтобы изменить знамени­
тое изречение. Так, наш католический Цезарь8 после свое­
го славного похода в Германию видоизменил слова языч­
ника Цезаря, который писал: «Пришел, увидел, победил».
Карл же сказал: «Пришел, увидел, победил бог».
В изречениях королей, хотя по сути это тоже сентенции,
главное — героический дух, а потому их лучше рассматри­
вать отдельно — их надо знать, но они остроумию не учат.
В одних выражено чувство долга, например в словах Веспасиана, сказавшего, что император должен умереть стоя,
занимаясь делами9; в других — склонность делать добро,
как сказал Тит, его сын: никто не должен уходить печаль­
364

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

ным после разговора с императором 10; в иных говорится о
верности, как в изречении Франциска I Французского: ес­
ли верность исчезнет с лица земли, пусть ищут ее в гру­
ди у короля. Альфонс Арагонский11 говорил, что слово ко­
роля стоит столько же, сколько клятва обычного человека;
Магомет II, турецкий султан, мудро заметил, что все ис­
кусство управления сводится к двум вещам — одарять и
карать. Лев X сказал, что три вещи приносят государям
славу и благополучие: надо советоваться с разумными
друзьями, не забывать об отсутствующих врагах и не от­
носиться легкомысленно к подозрениям касательно своей
жизни или блага государства. Матьяш Корвин, король
Венгрии, говаривал: величие короля состоит в том, чтобы
побеждать врагов, свершать дела, достойные войти в ис­
торию, и быть щедрым с теми, кто этого заслуживает.
Юлий II: просвещение для плебеев—серебро, для дворян—
золото, для государей — драгоценный брильянт. Альфонс
V, король Португалии: королевский титул либо застает
человека разумным, либо делает его разумным. Эмману­
эль Филиберто, герцог Савойский: сражение — это игра в
кости, никто не знает, что выпадет.
Глубина и величие этих изречений — свидетельство тех
же качеств души. Когда Александр, отдав все, распреде­
лил то, чем он владел, меж друзьями, кто-то его спросил,
что же у него остается, на что Александр ответил: надеж­
да 12. Великолепно сказал Артаксеркс: царю больше подоба­
ет даровать титулы, чем лишать их. Но еще лучше у Агесилая: чтобы быть владыкой над другими людьми, надо
быть им над самим собой. Юлий Цезарь: великие дела на­
до совершать не раздумывая, чтобы мысль об опасности
не ослабила отвагу и быстроту. Антигон: нет более проч­
ных и надежных крепостей, чем любовь подданных.
Когда изречение возвышенно и произнесено к случаю,
оно вызывает восхищение и обретает бессмертную славу.
Герцогу Савойскому Карлу Эммануэлю сообщили, что вра­
ги захватили Брикерас; на это он сказал: «Если только
они его не унесли с собой, беда невелика». Когда у им­
ператора Карла V просили дозволения устроить празднест­
во по случаю победы при Павии и пленения короля фран­
цузского Франциска 13, он отказал, заметив: иллюминацию
можно было бы устраивать тогда, когда победа была бы
одержана над неверными и был взят в плен какой-либо
из их государей.
365

И СПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕС САНС . БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕНИЕ

Иногда изречение героя сопровождается действием,
имеющим тайный смысл,— сентенциозность слов служит
пояснением поступка. Так, Александр, слушая обвинение
против кого-то, заткнул себе одно ухо и, когда его сиросили, зачем он это делает, ответил: «Поберегу это ухо для
обвиняемого». Он же заплакал, услыхав от Анаксагора,
что есть множество других миров, и объяснил это по-цар­
ски: плачет-де он потому, что, хотя есть столько миров,
он не завоевал еще ни одного. Также заплакал Цезарь,
читая о деяниях Македонца, и сказал: «В таком возрасте
он уже завоевал весь Восток, а я еще ничего» 14. Прозорли­
во объяснил Ксеркс свои слезы, когда созерцал с холма
несметное свое войско.
Но когда к изречениям такого рода, к этим максимам
разума, присоединяется остроумие, они вызывают двойное
восхищение. Так, сиятельный сеньор дон Эстебан де Эсмир,
епископ Уэски, высокий пример всем прелатам, ученым и
святым мужам, воплощение зерцала, красующегося в гер­
бе его благородной и знаменитой фамилии, однажды ска­
зал: «Не требуется большого ума, чтобы править безум­
ными, и больших знаний, чтобы править невеждами».

РАССУЖДЕНИЕ XXXI
Об остроумии в толковании имен

Этот вид остроумия часто бывает обильным источником
прочих видов, ибо, если хорошенько вглядеться, то почти
все они строятся на игре слов и их значения. Имя может
быть основой аналогии. Так, фрай Раймундо Грасиан, мой
двоюродный брат, утверждал, что небеса, давшие великому
его отцу, святому Доминику, имя Господин,— ибо таково
значение имени Доминик, — даровали также ему самому
и святому его ордену присущие господину привилегии:
члены этого ордена — благодаря своей учености— господа
на кафедрах в университетах; благодаря апостолическому
учению они — господа и на церковных кафедрах; господа
среди исповедников, ибо исповедуют величайших госуда­
рей; господа в судах и трибуналах веры; господа в капи­
366

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

тулах храмов; господа высших церковных должностей и
чинов; господа по добродетели своей, поведению, обхожде­
нию; господа на земле и господа на небе. В этом прево­
сходнейшем рассуждении фрай Раймундо Грасиан прово­
дит аналогию между значением имени и свойствами свя­
того своего ордена и его великого отца.
Имя может стать поводом для неожиданныхзамеча­
ний и утверждений со скрытым смыслом. Оракул остроу­
мия, святой Петр Кризолог, каждое слово которого заклю­
чает в себе изящество мысли, выделил из Евангелия от
Матфея следующее место в главе 28: «Пришла Мария
Магдалина и другая Мария», и дает к нему толкование,
блещущее остроумием: «Сие есть имя матери Христа; сле­
довательно, пришла Матерь по имени, пришла женщина,
чтобы той, что была Матерью умирающих, стать Матерью
живущих. Не сказано «пришли», но «пришла»: под одним
именем пришли две, это не случайная обмолвка, но тайна.
Пришла Мария и другая Мария. Пришла она сама , но дру­
гая; другая, но она сама; дабы изменилась жизнь этой жен­
щины, а не имя, нрав, пол, дабы вестницей воскресения
стала та, что была посредницей падения и погибели».

Подобные рассуждения подобны гидре многоголовой,
ибо имеют не только свой собственный и прямой смысл;
если их урезать или чуть изменить, из каждого их слога
вновь рождается остроумная находка, из каждой запя­
той — новый поворот мысли. Это мы видим в имени Ана—
несмотря на свою краткость, оно послужило основой для
.множества остроумных толкований. Некто1 прибегнул к
каламбуру *
Для ДИВ столь милых, АНА,
нет на земле ДИВАНА,
Тебе помочь бы мог
один лишь только бог.

Другой, исходя из того, что имя это слева направо и
наоборот читается одинаково, заключил, что оно — сама
прелесть и красота: откуда ни посмотри, оно красиво и
прелестно. Еще один построил на этом имени девиз или
эмблему: нарисовал якорь, а в объяснении написал:
Здесь Ляафема в центре таится,
а на каждом конце а«гелица.
*
Ана — старинная испанская мера длины (чуть меньше локтя), которой из*
меряли ковры.

367

ИСПАНСКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРО СВЕЩ ЕН И Е

Ибо середина слова «анкора» — это «кор», что означа­
ет сердце, а первые и последняя буквы в слове «ан-кор-а»
составляют «ана» — и это было имя дамы, причинявшей
ему страданья. Другой, желая выразить свое желание, на­
рисовал утенка *. Изобретательный советник начал сонет
словами:
О бога рады, Ана, ты — Диана?.. **

Отец Фелипе Грасиан из ордена миноритов2 заметил,
что именем Анна называлась та, что была матерью мате­
ри господа. Но если Анна — Благодать, то что остается
Марин? Что? Слава. М ария— это Слава, ибо рождена
Благодатью, взращена и вскормлена Благодатью и Бла­
годати наследует. Мария — это Слава, ибо она есть сре­
доточие, обиталище бога во плоти. Мария — это Слава,
ибо приобщает своих почитателей к славе райской и бла­
женству. В общем, Мария — это Слава всех людей и во
всем.
В имени мы находим связь и соответствие с самим
предметом, к которому оно относится, а также с атрибу­
тами предмета, его причинами, следствиями и свойствами,
как то было пояснено в Рассуждении IV об остроумии в
соответствиях и аналогиях. Поэт сказал:
С сутью согласны вещей часто вещей имена3.

И если умение найти тут связь — признак тонкости и
гибкости ума, то разве умение ее выразить не свидетель­
ствует о том же? Пусть поддержит эту прекрасную разно­
видность остроумия божественный оракул, изрекший та­
кую святую остроту: «Ты Петр, и на сем камне я создам
церковь мою » 4.
Имя сопоставляется не только с самим предметом, но
со всеми его обстоятельствами, всеми его атрибутами, по­
ка не обнаруживается скрытая связь, изящное соответст­
вие. Например, в дециме, посвященной нашей государыне
донье Исабели де Бурбон, отец фрай Педро Грасиан пи­
шет:
О Белнса, дивный цвет!
Слогом elis» созвездья лилий ***
*
Утенок — по-испански — анадино; разбив это слово на слоги, получим «Ана
ди но» — «Анна, скажи нет»; к такому символу прибег некий кабальеро, узнав,
что к его даме сватается другой.
** ..Скажи’* по’испански звучит «ди» (dl).
*·* Лис (lis) по-французски — лилия.

368

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

сад Испанский ослепили,
коим равных в мире нет.
Доблесть, красоту и свет
ты вместила, амазонка,
в дивном имени твоем.
«Bel» в тебе ликует звонко.
Белла — мы тебя зовем,
нет,— Беллона со щитом!

Рассуждение строится на тонких сопоставлениях то с
одним, то с другим обстоятельством, пока не отыскивает­
ся удачная аналогия. Великолепное имя Стефан, означаю­
щее венец, Августин изукрасил драгоценными алмазами
камней, коими забросали мученика, и рубинами крови,
брызнувшей из его тела: «Иудеи побили его камнями, и так
он заслужил венец, который как бы предлагало ему его
имя. Стефан — по-гречески значит «венец». Он уже носил
имя венца и потому своим именем предвещал пальму му­
ченичества своего».

Если обстоятельства меняются, можно искусно менять
и соответствие с именем, поворачивая его то так, то этак.
Изобретательный Авсоний, подражая греческому поэту,
так объяснил имя Стелла — звезда — при жизни и после
смерти:
Некогда, Стелла, богам ты светил предрассветной звездою,
Мертвый усопшим теперь светишь закатной звездой5.

< ...> Иногда имя охватывает два или три соответствия да
еще антитезу меж ними, служащие к восхвалению его
обладателя. Диего Лопес де Андраде, чье имя стало нари­
цательным для остроумного проповедника, отметил, что
прозвище святого Петра — Бар Иона, означающее сын го­
лубки, выражает одновременно то, что он был сыном свя­
того духа по сану своему и сыном Ионы, своего отца при­
родного. Дабы в высшем величии, на которое он был воз­
веден, он не забывал о низком и смиренном звании, из
которого поднялся, само имя, льстя ему признанием того,
кто он есть ныне, напоминает и о том, кем он был. После
столь выдающегося остроумца уместно будет привести сло­
ва его искусного подражателя, также августинца, отца
Габриэля Эрнандеса. С не меньшей тонкостью он заметил,
что имя великого их отца Августин было оракулом, проро­
чеством величия этого недосягаемого солнца разума. Да,
говорит Габриэль Эрнандес, он был августейшим в изощ­
ренности ума, стремясь вместить безбрежный океан таинст­
369

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕ Н ЕС СА Н С . БАРОККО. П РО СВ ЕЩ ЕН И Е

ва Троицы, и, хотя для смертного исполнить этот замысел
невозможно, небеса, возымев опасения, посылают ангелов,
дабы они уговорили его и сдержали столь отважный ум.
Он был августейшим по сердцу своему, чудом божествен­
ной любви, стремясь к любви неизреченной, ибо, не до­
вольствуясь превращением в того, кого он любит, полно­
стью изменил свое существо и отдал его богу... Августей­
шим он был во всем, безгранично, осиян бесконечностью.
К соответствию с именем добавил изящное уподобле­
ние, намек с тайным смыслом и ученое применение изы­
сканный Марино, тем более изобретательный, чем свя­
щенней его предмет. На имени Мария, означающем —
звезда моря, он строит уподобление со сбившимся с пути
Леандром и заключает этот сонет, обращенный к влады­
чице всего сотворенного, к звезде серафимов Марии, див­
ным противопоставлением:
Звезда Господня, в полночи глухой
Затепленная, как светильник малый,
Луна, чей отсвет Солнце восприяло,
И вечен свет, обильный и благой;
Ты— Солнце, заслонившее собой
Другое Солнце, что Тебя объяло.
Все, что в творенье свято,— просияло,
Пречистая, Твоею чистотой.
Из глубины эгейской, погибая,
Словно Леандр, застигнутый судьбой,
Я вижу лик пресветльш и взываю:
Смири валы! Да будет луч святой
Спасением моим! К Тебе взываю,
О Радуга, сулящая покой! За

Перевернув имя и читая его наоборот, сделал остроум­
ное возражение тонкий и глубокоученый Маттео Барберино, впоследствии святейший папа Урбан VIII, некому злослову, который утверждал, что слово «Рим», перевернутое
наоборот, будет «мир», так как Рим — это-де средоточие
всего мирского. Папа, увенчавший эту главу мира не толь­
ко трехкоронной тиарой, но и лавровым венком, ответил:
да, Рим — это мир, ибо благочестивая любовь его заклю­
чает в свои объятья все народы и племена:
«Рим» если перевернешь, то слово «мир» обнаружишь.
Истинно так: ведь любовь Рима объемлет весь мир 6.
370

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН . О СТРО УМ И Е, И ЛИ И СКУССТВО ИЗОЩ РЕННО ГО У М А

< ...> Обычно стремятся найти гармонию меж именем,
таящим некий смысл, и предметом или его атрибутами—
причинами, следствиями, свойствами, совпадениями и
т. д.— и, найдя изящную аналогию, выражают ее с тонко­
стью и блеском. Так, доктор Хуан Франсиско Андрес7,
равно изобретательный в поэзии и мудрый в истории, вос­
пел святого Раймонда де Пеньяфорта * :
Фамилией — он крепкая скала,
а именем своим — король вселенной,
та — сила святости его нетленной,
а эта — смерть всего на свете зла.
Свирепая стихия замерла,
коснувшись чистой мантии священной,
и вынесла его на брег смиренный,
а ветер вмиг сложил свои крыла.
Ведомый небом пастырь преподобный
и море одолел, и ветер злобный,—
весь мир покорно стал его рабом.
Вместившие две грозные стихии,
гремят, как гром, его слова святые
и оглушают внемлющих, как гром.

Не меньше изощренности требуется, однако, и для то­
го, чтобы найти остроумный контраст и разность меж име­
нем и свойствами субъекта или связанными с ним совпа­
дениями; тогда еще ярче получается остроумное замеча­
ние и еще больше искусства требуется для сопоставления
противоречивых крайностей, коим дается разрешение в
острой концовке. Оцени блестящий сонет каноника Мануэ­
ля Салинаса, посвященный его земляку святому Лаврентию:
Загадка римлян, арагонец славный,
моей Уэски верный паладин,
смиренный, даже в смерти, дворянин,
величью Первомученика равный.
Вас увенчал достойно лавр державный,
Лаврентий, светоносной Церкви сын,
и ваших не темнит златых седин
костром чадящим супостат злонравный.
Неужто лавр сгорел в огне жестоком?
неужто Бог в своем дворце высоком
не пожелал, чтобы костер погас?
* Раймонд — царь мира; Пеньяфорт — крепкая скала.

371

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РОСВЕЩ ЕНИЕ

Но нет! Вы Феникс! До черты конечной
любили вы Того, кто сделал вечной
любовь, из пепла возрождая вас!

Аналогию и контраст соединил в двойной остроте бес­
подобный Марциал; он истолковал соответствие и несоот­
ветствие имени Хиона, что означает по-гречески снег; спер­
ва высказал свое замечание, затем заключил едкой крити­
кой: «имя «Снег» и не подходит к тебе и подходит, пото­
му что ты и черна и холодна».
Чем твое имя тебе идет и нейдет, объясню я:
Ты холодна и черна, ты и Хиона и нет8.

< ...> Этот вид остроумия включает в себя и многие дру­
гие, заимствуя их красоты. В имени можно найти основу
для уместного и точного уподобления, как, например, у
Тассо, сравнивающего великого Козимо Флорентийского
со вселенной, так как это и есть значение имени «Козимо»:
Это Козимо судьба и столько же мира: Козимо
Мир собою являл9.

< ...> Само имя может быть основой для намека на его
тайный смысл, и весьма искусного. Так, Гварини в своей
совершенной поэме «Верный пастух», столько раз печа­
тавшейся и переведенной почти на все языки, в том числе
на испанский, с особой точностью и изяществом писал:
Жестокая Амариллис, ты даже именем *
Своим о горечи любви вещаешь.

Когда замечанием уловлена некая трудность и противо­
речие между именем и каким-либо обстоятельством или
следствием субъекта, остроумие выигрывает в яркости. Так,
имя Андрес, означающее мужчина — муж в высшем смыс­
ле,— сопоставила со смертью на кресте, похожем на мото­
вило, благородная и знатная сеньора Анна де Болеа, мо­
нахиня бернардинка Королевского монастыря Касбас в
Арагоне, тетка маркиза де Торреса, блиставшая доброде­
телью, знатностью и редким талантом, унаследованным ею
от славного и высокоученого ее отца дона Мартина де Бо­
леа,— ее стихи всегда вызывали множество похвал и во­
* Amarus по-латыни — горький, amare — любить.

372

Б А Л Ь Т А С А Р Г Р А С И А Н . О С Т Р О У М И Е , И Л И И С К У С С Т В О И ЗО Щ Р Е Н Н О Г О У М А

сторгов. В одном — и еще не самом остроумном — из ее
многочисленных и изящных стихотворений она пишет:
Не прявши, на мотовиле
повис он, раскинув длани,
готовя своею жертвой
пряжу для вышней ткани.

Овидий тонко польстил Максиму, сказав, что его ве­
личие вполне соответствует имени:
Максим, впору тебе огромного имени мера 10.

Не только в имени субъекта, но также в названии ме­
ста его рождения или смерти, можно найти тонкое соот­
ветствие или контраст. У дона Луиса де Гонгоры читаем:
Я лилия с небес Мединасели *
(ведь Город Неба — родина моя),
лоб герцога цветком венчала и,
увенчанный лучами с колыбели.
О путник, в пышной урне онемели
не вечные останки бытия,
но аромат меж звезд летит в края
зазвездные к благословенной цели.
Но меркнут звезды греческой гирлянды,
мой блеск не умалят их бриллианты —
корона Солнца на моем челе.
А нежность, что от мрамора струится,—
в нем запах мертвой Лилии таится,
который Небо отдает Земле.

РАССУЖДЕНИЕ XXXII
Об остроумии в сходных словах, каламбурах и игре слов

Этот вид — самый распространенный, из него черпают
все, привлеченные скорей его легкостью, чем изысканно­
стью; он доступен даже самым заурядным умам. Многие
неправильно считали столь обычное дело кладезем остро­
умия, не умея создать острую, подлинно искусную мысль;
* Caelum — небо (латин.).

373

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

закончу это порицание началом сонета Бартоломе Леонар­
до:
Коль жаждешь славы, жалобный поэт,—
смотри, как мудро древние творили:
перед тобой Гораций и Вергилий!
Учти, в игре словами проку нет.

Мастерство в таких остротах состоит в том, что меняют
в слове или имени букву или слог, чтобы придать другой
смысл — либо в похвалу, либо в насмешку. Это мы видим
в величественной эпиграмме, обращенной к королеве Ис­
пании и всех королев мира:
В спор Паллада, Юнона с Венерою вместе вступили:
Кто, мол, из них красотой двух остальных превзошел.
Если бы ты оказалась четвертой на склонах Идейских,
То, как богиня богинь, ты победила бы всех.
Юности нет у Юноны, давно полиняла Паллада,
Веры Венере не дам: ты лишь богиня была б! 1

< ...> Изменив одну букву, меняем значение, и, если оно
удачно согласуется и подходит к предмету, острая мысль
получается отличной. Так, дон Луис де Гонгора писал:
Дивная белая длань —
ты дивный белый острог
моей свободы и денег,
снег, сбивающий с ног *.

Когда каламбур намекает на нрав человека, его можно
приравнять к аналогии, одному из ярчайших приемов ост­
роумия. Римляне попрекали императора Тиберия за пьян­
ство и переиначили его имена Нерон, Клавдий, Тиберий в
Мерон, Кальдий, Биберий2 Очень остра эпиграмма Андрелино о влюбленных:
В милой своей он не чает души, так не одушевленным
Звать его надо, зови лучше душевнобольным 3.

Острота была бы еще более достойна похвал, когда бы ав­
тор не заимствовал ее у неподражаемого Теренция, кото­
рый первым сказал:
Затея вся
Под стать для исступленных, не влюбленных, нет!4

Бывают также соответствие и аналогия между рядом
слов, как, например, в панегирике великого поэта велико*
кречет.

По-испански

здесь

два

сходно

звучащих

374

слова:

nieve — снег

и ne b e l—

БАЛЬТАСАР ГРАСИ АН. О СТРО УМ И Е , И ЛИ И СКУССТВО И ЗОЩ РЕННОГО УМ А

му историку, сиречь дона Луиса де Гонгоры — Луису де
Бавии:
Сложил поэму Бавия ученый,
она, пусть и не стих ее основа,
есть чудо согласованного слова,
есть чадо мудрой мысли просвещенной,
чей слог седой, не рифмой умащенный,
но знанием уложенный сурово,
трех славных кормчих корабля святого
хвалою обессмертил изреченной.
Итак, перо, вознесшее по праву
на бронзу ключарей небесных славу,
есть ключ времен, не ведающих тленья.
Оно врата в бессмертье им открыло,
насытив ветром славы их ветрило,
замкнув пучину пенную забвенья.

Здесь два соответствия: первое между словами «чудо»
и «чадо»; второе — между «ключари» и «ключ». Таким же
приемом, но обыграв три слова, весьма искусно воспользо­
вался Авсоний Галл, описывая богиню, которая покоряет
своей власти все сферы:
Вышла из моря, и мир меня принял, рожденную мраком,
Матерь Энеева я, здесь мой блаженный приют *.

Заметим, что внимание наше автор останавливает не
на внешней игре слов, но действительно выражает ими
вселенскую власть Венеры.
Разнообразие здесь чрезвычайно велико — ведь мы мо­
жем бесконечно тасовать слоги, менять существительное
на глагол и наоборот. Не упускает этой возможности и
дон Луис де Гонгора:
В повязке твои глаза,
о переросток крылатый,
слеп твой лик, но не лук,
дерзкий божок-соглядатай.

Этим приемом остроумия придал душу символической
фигуре в состязании, состоявшемся в великом граде уче­
ности6 и посвященному святому патриарху Игнатию, некий
весьма талантливый человек, увековечив славу Тормеса:
он устроил фейерверк, изобразивший патриарха, этого ис­
тинного Феникса,— символизируя пламя его любви и свет
его деяний. Итак, был изображен Феникс, а надпись гласи­
ла: «Умер и родился».
375

И СП АН С КАЯ ЭСТЕТИ К А. РЕН ЕС САН С . БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

Иногда слово рассекают пополам так, чтобы каждая
часть имела свой смысл. Некий строгий и суровый муж,
осуждая комедии, которые у нас, испанцев, пожирают
столько времени, назвал их коме диас*. Когда знамени­
тый итальянский комик Ганаса возвратился на родину бо­
гатым и разодетым и его спросили, как это он сумел в Ис­
пании нажить столько денег, он ответил: «Загоняя скотов
в корраль»7. Ставя рядом два слова от одного корня, мож­
но заострить мысль. Остроумный Фриас писал в своей
изящной поэме «Адонис»:
Танцует она меж деревьев,
и ветви танцуют, легки,
и в чаще все чаще и чаще
танцующих веток хлопки.

Порой к слову прибавляется слог либо целое слово. У
того же Фриаса:
Лицо его ото сна
весна пробудила робко,
шафранные колоски
пестуя у подбородка.

Иногда не надо даже менять слога, достаточно поста­
вить над i вместо точки «тильде»**, чтобы отлично со­
стрить, как это сделал кордовский советник:
В твоих глазах всегда презренье.
Руи Гонсалес, осади!
Чтоб точка скромная над «i»
не превратилась в ударенье!

Антитеза в каламбурах звучит не менее ярко, чем в
других видах остроумия. Это мы видим у Гварини в его
превосходной поэме8:
О смирение, ты — умирание.

Подобной же остротой ответил аббат де Бенния Людо­
вику XI Французскому, когда король потребовал, чтобы
он отказался от аббатства. «Сир, — сказал аббат, — сорок
лет я потратил на то, чтобы изучить первые две буквы
Христовы, сиречь А и В; прошу ваше величество дать мне
еще сорок на то, чтобы изучить две последующие—С и Д».
Заметьте противопоставление действий — стать аббатом
* Коме диас по-испански — ешь дни.
** Значок, ставящийся теперь над буквой «п» для ее смягчения, но прежде
имевший и фонетическое значение: имя Руи с «тильде» над «i» должно было
звучать «Руин*, что по-испански означает — подлый.

376

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И СК УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

(по-французски — аббе) и отказаться («седе») от аббат­
ства,— выраженное остроумнейшей игрой слов. Некий ка­
бальеро, уезжая из Кордовы якобы награжденным, а на
самом деле получив как ссылку должность на испанских
галерах, сочинил такой стишок:
Сославшись на любовь, кликуши
меня сослали. О господь,
ведь море иссушает плоть
страдальца, чья душа на суше!

Мастерство сочинения «испанских лабиринтов»9 состо­
ит также в переиначивании или переворачивании слова.
Читая имя наоборот, можно иногда получить особо ост­
рый смысл, как, например, сделал один замечательный ка­
стильский поэт в Болонском университете, желая восхва­
лить некого кабальеро баска по имени дон Алонсо де Се­
ване, которому присудили степень доктора. Поэт нарисовал
красивого юношу, который превращается в орла, символ
остроты ума, а затем в подписи сыграл на имени Севане,
которое можно прочесть и с конца, тогда получится Enave
sevane * и эта надпись получит героический смысл, как го­
ворит автор «Поэтического искусства», член ордена иезуи­
тов, издавший свой труд под именем своего брата Хуана
Диаса Ренхифо. По образцу приведенного перевертня не
менее остроумен другой, посвященный Солнцу Веры на
Востоке, святому Франсиско Хавьеру: Rey va javier**.
В этот вид остроумия входят также анаграммы: в сло­
вах меняют местами слоги и буквы, дабы получить новый,
полный особого значения смысл — в похвалу или в осуж­
дение. Затем анаграмму разнообразно толкуют. Так, кор­
довский советник толковал имя Гарсиа де Лоайяса (Loayasa), архиепископа толедского:
Гарсиа! В имени этом
грация ожила.
«Loa», что значит «хвала»,
немеркнущим льется светом.
В «Y» — мудрость Афин,
«Sa» — это сад науки.
Какие дивные звуки
объединил ты один!

Когда анаграмма нетрудна и смысл ее подходит к пред­
мету, она чрезвычайно приятна. Некто сказал, что слово
* В птицу Севане (подразумевается: «превратился»).
· · Король идет Хавьер.

377

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН И Е

«таур», ежели повторять его подряд, само объясняет свой
смысл, ибо получится «урта, урта»*. Много таких острот,
связанных с именами, уместил мой брат, фрай Педро Гра­
сиан, в своем стихотворении, посвященном святому, вели­
кому гранду и герцогу де Гандии10 и его обращению:
На эту гордую Цаплю,
чья снежная белизна
была посрамленьем Солнцу,
восставшему ото сна,
напал кровожадный Сокол,
он голову ей клюет,
которую пощадило
и Время и Небосвод.

Далее он выводит святого, который говорит телу покой­
ницы:
Он молвил: «Краса Белиса,
чей воздушный плюмаж
носил на своей короне
Карлос, властитель наш,
о птица, ставшая целью,
целившая сердце мое,
зачем в твое тело бесцельно
вонзилось это копье!
Крылья из белого воска,
парившие в вышине,
вы таете, с вами тают
крылья сердца во мне.
Стала вашей могилой
Гранада, а я скорблю:
разве Гранада — награда
императору, королю?!»

Величием и славой венчает этот прекрасный вид ост­
роумия священное и благодатное имя господа. Диос —
бог — ведь если разделить его, получится «ди—ос», «дал
вам»: Дал вам жизнь, Дал вам имущество, Дал вам де­
тей, Дал вам здоровье, Дал вам землю, Дал вам небо,
Дал вам бытие, Дал вам свою благодать, Дал вам себя
самого, Дал вам все; потому-то и принял господь у нас в
испанском языке имя Ди-ос, ибо он дает, он делает для
нас всевозможное добро.
* Tahúr — карточный шулер, hurta — крадет.

378

РАССУЖДЕНИЕ XXXIII
Об остроумных каламбурах

В изящном каламбуре слово как бы становится обою­
доострым, значение — двусмысленным. Мастерство здесь
состоит в том, что подбирают слово, имеющее два значе­
ния, дабы осталось неясным, что именно хотели сказать.
Императору Августу подали докладную записку, в кото­
рой было написано: «Государь, префект Сицилии — вор.
На что это похоже?» Добросердечный император, прочи­
тав, начертал: «На меня похоже»*. Этим же каламбуром
воспользовался поэт Сильвестр; когда некий виршеплет
прочел ему как свое стихотворение, у него украденное, и
спросил, как, мол, оно ему нравится, Сильвестр ответил:
«Как мое собственное».
Иногда делают каламбурным целое высказывание, да­
бы выразить глубину скрытого смысла; так, дон Луис де
Гонгора писал в великолепном сонете о Монте-Санто в
Гранаде:
Кресты святые — сей горы оправа,
ни краше, ни счастливей нет высот,
огонь сокрыв, она сиянье льет,
в ней Этны блеск и А\онгибеля слава.
Она — трофей, подъятый величаво,
и лишь одна печаль ее гнетет —
что против Неба заговор плетет
кощунственный подземная орава.
Ее нутро Гиганты населили,
над Небом сотворившие насилье
угодной Небу силою святош
Исхоженной землей гора сокрыла
угасший пепел огненного пыла,—
почти их прах учтивою стопой.

Когда каламбур выражает соответствие с каким-либо
из обстоятельств или атрибутов субъекта, это говорит о не­
*
В оригинале «Que me parece» — «Что мне это нравится» и «Что это похоже
на меня».

379

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАНС. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

малом искусстве; изобретательный Руфо сумел в одном ка­
ламбуре рассказать о двух своих недугах:
Я бедняк и грешник старый,
но богатство — пущий грех,
я с любой согласен карой,
лишь бы стать богаче всех.

Поэт здесь пользуется двумя значениями слова, оба
весьма уместны, и остроумие как бы удваивается.
В иных случаях слово, на котором построен каламбур,
повторяется дважды — один раз с одним значением, дру­
гой — с другим. Некто сказал столь же кратко, сколь ост­
роумно:
Маркиза, судя по всему,
довольна муженьком премного:
она пошла проведать бога,
а бог наведался к нему.

Подобным же образом кто-то1 сказал о сражении на
тростниковых копьях, устроенном в честь рождения испан­
ского принца: «Эти сеньоры сделали то, что велел долг, и
теперь влезли в долг из-за того, что сделали».
Часто каламбур применяется с коварством, чтобы сбить
с толку. Имя Франции (а происходит оно от слова
«франк» — «свободный», «не платящий налогов») стало од­
но время для нее неподходящим из-за великого множест­
ва тягчайших налогов. Дворянство роптало, народ прокли­
нал, люди разумные считали виновником герцога Эпернона, тогдашнего фаворита. Некий знаменитый проповедник
в присутствии короля коснулся этого предмета и сказал
так: «Благочестивые парижане! Не вините в бедах ваших
Его Христианнейшее Величество, ибо он ваш законный и
истинный отец; а тот, кто в них виноват, хорошо изве­
стен,— «пер нон э пер нон!»* Прихожане много смеялись
удачному и злому словцу проповедника.
Но каламбур может также служить для восхваления.
Произведения божественного Ледесмы — это сплошной ка­
ламбур; он в этой области был неистощим, предпочитая
быть в ней первым, чем в других вторым. Превосходны у
него стихи:
На святом упокоен ложе
Христос, осмеявший святош.
♦
Приблизительное звучание божбы: «Именем бога и еще раз именем бога
клянусь: «Per nom et per nom». Так как «et» звучит как «э», на слух эти слова
воспринимаются как «клянусь,— Эпернон».

380

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т РО УМ И Е , И Л И И С К УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Да святится славное ложе
Христа, низложившего ложь.

Но среди всех — стихи о Лавре нашей победительной
Уэски, благословенной его родины, достойны снискать лав­
ровый венок его музе:
Раскаленным железом не раз
кожу нежную опалило,
но не пыткой, а патокой было
испытанье это для вас.
У творца на столе никогда
не бывало яства вкуснее.
Оттого, что вам было больнее,
много слаще стала еда.

И наш всевластный остроумец не упустил из виду это­
го приема, пользуясь им с большим изяществом в своих
эпиграммах; одному человеку, который всегда имел хло­
потливый и озабоченный вид, Марциал сказал:
Вечно ты тяжбы ведешь и дела ведешь, Аттал, ты вечно:
Есть что вести или нет, Аттал, ты вечно ведешь.
Нет ни тяжеб, ни дел — ты, Аттал, ведешь себе мула.
Нечего, Аттал, вести? Душу свою изведи 2.

Остроты в каламбурах имеют тот недостаток, что не
могут быть переведены на другой язык; ведь все искусст­
во заключено здесь в слове с двумя значениями, а в дру­
гом языке значения будут другие, и передать каламбур не­
возможно < ...>
Остроумие удваивается, когда словом играют дважды
и применяют его к двум предметам, это мы видим в над­
писи на триумфальной арке у ворот славного древнего го­
рода Тарасоны в королевстве Арагонском — арка была со­
оружена к прибытию великого короля Филиппа II и прин­
ца Филиппа III, и надпись на ней гласила:
Двух Филиппов я жду на рассвете.
Вся земля ожидает со мной.
Самый первый из них — Второй!
Нет второго такого, как Третий!

Весьма изящными бывают замечания, сделанные по по­
воду слова с каламбурным смыслом: в концовке дается объ­
яснение этого слова и его многозначности. Так, великий
Августин отметил слова евангелиста Иоанна3: «Lancea, la­
tus eju aperit» * Он показывает всю глубину слова «аре*
«Копьем открыл ему ребра»
Евангелия от Иоанна — «пронзил».

(латин.).

381

В

русском

синодальном

переводе

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИ КА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. П РО СВЕЩ ЕН ИЕ

rit»,— «отворил», спрашивая, почему не сказано «ранил»,
«проткнул», но именно «отворил», и давая прекрасное объ­
яснение: «Слово это употреблено евангелистом не случай­
но: он не сказал «проткнул ему ребра», или «поранил», или
еще как-нибудь, но «отворил»; ибо словно устье жизни от­
крылось там, откуда истекли святые дары Церкви».

Другой отец сказал, что любовь уже проделала рану
в теле Иисуса и указала туда вход; копье же лишь, по­
добно ключу, отворило этот вход в сердце; потому и ска­
зал святой Иоанн, кому так ведома была любовь господ­
ня 4, aperit, а не как-нибудь иначе.
Порой в каламбуре заключена глубокая сентенция, он
не обязательно служит для шутки и насмешки. Так, всегда
жаждущий истины Бартоломе Леонардо писал в своем
сонете:
Мон Фабьо, мнить, что Бог откроет нам
в извилинах ладони, в складках кожи
все таинства Фортуны, и, ннчтоже
сумняся, верить этим письменам —
изъян, присущий темным пастухам,
нам следовать их косности негоже,—
то, что случится раньше или позже,
Господь препоручил самим рукам.
Так, зависть к судьбам королей отринув,
ты станешь сам одним из властелинов
своей судьбы счастливой, а потом —
пусть на тебя восстанут все законы:
ниспосланные Господом препоны
ты посчитаешь будничным трудом.

Часто каламбур раскрывается не сразу, а лишь при по­
вторении слова в его другом значении. Так, некто, говоря
о богаче, осужденном на муки адские, сказал: «Он даже
в ад попадет с трудом (apenas), ибо туда всегда попа­
дают на труд (a péna)».
В иных случаях многозначность выражения не поясня­
ется, оно так и остается двусмысленным:
Не растопили льда
слезы, пролитые в горе,
что ж, возвращу их в море:
они — морская вода *.
*
Игра слов: de Ia шаг («из м о р я * ) — выражение, которое можно прочитать
del amar («от любви»).

382

Б АЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е , И Л И И С К УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО У М А

Когда мысль зла и сатирична, ее особенно часто остав­
ляют без пояснения; сказав человеку, что он очень «до­
тошный», мы намекаем и на его назойливость. Так же по­
ступают, когда каламбур дерзок и опасен: некий дворянин
появился на фьесте в костюме, расшитом восьмерными
реалами, и с девизом «Такова моя любовь» *. Иногда, если
к тому обязывает почтение и остроту понять нетрудно, сло­
вечко с двойным смыслом даже не произносится, на него
только намекают. Однажды католическая чета прогулива­
лась по дороге, обсаженной мальвами; король дон Ферди­
нанд излагал своей мудрой Исабели некое весьма важ­
ное дело, и, когда он сказал, как намерен поступить, коро­
лева ему ответила: «Государь, если бы дорога, по кото­
рой мы идем, могла говорить, что она бы вам возразила?»
Разумный монарх понял намек и восхитился умом своей
великой супруги **.
Каламбур можно объяснить словом противоположного
значения, тогда мысль бывает основана не на соответствии
двух значений, а на их противопоставлении. Так, наш ост­
роумный арагонец Диего де Фуэнтес писал:
Мой пастушок, не жаждай
пастушки молодой:
любовь чиста, но дважды
разбавлена водой.

Искусство каламбура сказывается и в том, что берут
чьи-то слова и дают им совсем другой смысл. Когда Силий
добился должности претора, он стал угрожать Цезарю, что
воспользуется своей властью. Находчивый Юлий быстро
ответил: «И правильно, что ты ее называешь своей,— ведь
ты ее купил».
Так же можно перевернуть смысл слов и с намерением
восхвалить. Отец Грасиан заметил, что можно подумать,
будто святейший автор5 пожелал скаламбурить, назвав
книгу о родословной господа нашего Иисуса «Книга родо­
словия Иисуса Христа» и употребив слово «Liber», озна­
чающее «свободный» и «книга» — ведь точно так же, как
Мария была книгой, в коей запечатлено слово бога, из­
вечное слово должно было быть свободным от греха: М а­
рия— белая книга, чьи страницы — ее непорочное, девст­
венное лоно.
*
Real — королевский (исп.). Этот дворянин был влюблен в королеву Исабель,
жену Филиппа IV.
** Malvas — мальвы; mal vas — неправильно идешь (исп.).

383

И СП АН СКАЯ ЭСТЕТИКА. РЕН ЕССАН С. БАРОККО. ПРОСВЕЩ ЕН И Е

Весьма занятно бывает, когда смысл слова изменяют
так, чтобы съязвить. О Фабулле, которая клялась, что во­
лосы у нее на голове ее собственные, Марциал писал—
она, мол, говорит правду: так как волосы эти ею купле­
ны, они действительно ее, она за них заплатила.
Что покупные косы ей принадлежат,
Твердит Фабулла. Разве, Павел, врет он а?6

< ...> Меткие каламбуры сочетаются и переплетаются
не только с критикой, но и со всеми прочими родами ост­
роумия. Прекрасно служат они и для сравнений. Так, не­
кий монах говорит: священное и благозвучное имя Мария
связано таинственным родством со словом «море». Скоп­
ление вод называют «maria», ибо все достоинства и пре­
имущества прочих святых и даже ангелов подобны рекам,
что впадают и вливаются в великое море Марии и, не­
смотря на это, «море не переполняется».
Изящная аналогия и сходство двух понятий, сопряжен­
ных в каламбуре, звучит весьма приятно. Дон Луис де
Гонгора писал:
Нет подвесков у Мингильи,
доняла ее печаль,
и глаза ее добыли
ослепительный хрусталь.

Не менее выигрышно противопоставление в каламбуре
двух крайностей. Марциал писал Невии, которая, пригла­
сив его на обед, все, что ни подадут на стол, находила не­
доваренным и отсылала обратно на кухню:
Ты не желаешь ни рыб, ни цыплят ты не хочешь отведать.
И кабана ты щадишь, Невия, больше отца,
Повара бьешь и бранишь, что все недоварено. Этак
Мне несвареньем никак не заболеть у тебя7.

< ...> Любуясь и восхищаясь прекрасным домом, что
построил себе некий министр, кто-то сказал: «Видно, это
не от предков». На что другой остроумно возразил: «Зна­
чит, от подарков»*. Для искусного описания воспользо­
вался каламбуром дон Луис де Гонгора:
Я придворный, а точнее —
нехристь-дво/?«шс у ворот,
что слепую деревяшку
божеством своим зовет.

Целой цепью каламбуров дон Франсиско де Кеведо,
первый мастер в этом роде, наполняет речи человека, опи* Игра на словах pasados (прошлые, предки) и presentes (нынешние, подарки).

384

БАЛЬТАСАР ГРАС И АН . О С Т Р О УМ И Е . И ЛИ И С К УС С ТВ О И ЗО Щ РЕН Н О ГО УМ А

сывающего свою несчастную жизнь; ироническим зачином
служит четверостишие:
Как водо/шд, ¿//шли
слезы его из глаз.
Если б он плакал росою,
не уморил бы нас.

Завершается же все нагромождением великолепных ка­
ламбуров, блистательных по остроте:
Десять лет своей жизни
я прожил наоборот;
пик вокруг было больше,
чем в миллионе колод.
Больше колодок было,
чем в сапожном ряду,
а цепей было больше,
чем на подъемном мосту.
Судов — побольше, чем в море.
Перьев — как у гусей.
Стряпчих — точно на кухне
у богатых князей.
Плетей — как у винограда.
Палок — словно в бору.
Лещей мне давали отведать
и вечером и поутру.
Петь на свете получше
сваты и кумовья,
но из всех посаженых
самый надежный — я.

Острые мысли, выраженные каламбуром, звучат не
очень возвышенно и потому больше годятся для сатиры и
забавных предметов, чем для серьезных и глубоких рассуждений. Восхитительно придумывал их Бальтасар де
Алькасар 8; одной длинноносой женщине он написал:
У Клары длинный нос,
такого не бывало:
па лбу его начало,
а где конец — вопрос.
Загадка нас изводит,
но ясно нам, сестра:
такое до добра
обычно не доводит.
13— 2174

385

РАССУЖДЕНИЕ XXXIV
Об остроумии в применении древних стихов,
прозы или изречений

Этот вид остроумия требует двух качеств: учености и
изобретательности; первая предоставляет запас любопыт­
ных цитат и изречений, вторая помогает приспособить их
к случаю. Мастерство состоит здесь в том, чтобы быстро
найти связь между изречением знаменитого автора и пред­
метом, о коем идет речь, а затем применить цитату с изя­
ществом и остроумием. Знаменитый проповедник-иезуит
читал в Лиссабоне проповедь о страстях господних; в это
время в храм вошла королева и послала ему записку с
приказанием начать проповедь сначала. Священник пови­
новался и начал так:
Б оль несказанную вновь испытать велишь мне, царица

1.

А это — знаменитый стих Вергилия, которым Эней на­
чинает перед царицей Карфагена свой горестный рассказ
о гибели Трои. Когда в цитате знаменитого автора удает­
ся найти соответствие и сходство с обстоятельствами на­
стоящего времени — это верх остроумия. Так, католиче­
ский монарх дон Фердинанд, видя, что ни хитростью, ни
обманом ему не расстроить лиги государей, его соперни­
ков, решил сопротивляться оружием и объявить войну,
следуя словам Александра о гордиевом узле: «Разрезать
не трудней, чем развязать». Эти слова перенес затем в
остроумный девиз славный Антонио де Лебриха, кому
столь многим обязана наука о словесности в Испании.
Чем больше найдено в тексте соответствий, подходящих
к обстоятельствам предмета, о котором речь, тем богаче и
основательней острота. Так, ученый отец Хуан Асаола,
бильбилитанец, применил к святому Пабло Михи, славно­
му японскому мученику—иезуиту, который погиб распятый
у себя же на родине, следующее место из святого Павла:
«А я не желаю хвалиться, разве только крестом господа
нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят и
я для мира»2. Великолепная изощренность ума, ибо заклю­

чает в себе три превосходных соответствия: первое, меж­
386

БАЛЬТАСАР ГРА С И А Н . О С Т Р О УМ И Е . И Л И И СКУС С ТВ О И ЗО Щ РЕН НО ГО У М А

ду главными предметами рассуждения — двумя Павлами,
второе, в каламбуре, ибо Михи— это имя святого, но и
«мне» по-латыни; третье, в словах «крестом господа наше­
го Иисуса Христа, ибо так погиб и мученик-иезуит3.
Когда удается цитату применить к случаю всю цели­
ком — это истинное совершенство. Один столь же изобре­
тательный, сколь ученый соискатель степени в Саламанке
имел четырех соперников: доктора Acne, магистра Баси*
лио, фрай Луиса де Леона и доктора Мондрагона; высту­
пая, он сказал, что надеется с божьей помощью победить
и тогда сможет запеть: «Аспида и Василиска ты попирал,
Льва и Дракона топтал». Острота у него получилась, та­
ким образом, учетверенная.
Цитаты такие обычно применяются с иным смыслом,
что весьма украшает острую мысль. Святой Франсиско де
Борха, будучи еще герцогом Гандии, пообещал доктору
Вильялобосу, знаменитому врачу императора Карла V,
за его познания и острые словечки серебряное блюдо, ес­
ли на следующий день у него, как уверял врач, не будет
жара. Вильялобос пришел и, пощупав пульс больного, на­
шел, что у него жар небольшой, но все же есть. «Ну
как? — сказал герцог. — Что скажешь, Вильялобос?—«Ска­
жу, сеньор, что