Краткая история Финляндии [Михаил Михайлович Бородкин] (fb2) читать онлайн

ПРЕДИСЛОВИЕ

Наши доблестные предки, создавая в течении многих столетий Россию, мерзли и голодали, обливались потом в лесах и полях, истекали кровью в бесчисленных сражениях. Труды увенчаны успехом: могучее царство было создано. Раскинувшись «от финских хладных скал до пламенной Колхиды» и от Балтики до Тихого океана, оно охватило разные климатические пояса и щедро одарено природными богатствами. «Красны степей его уборы и горы в небо уперлись, и как моря его озеры»...

Не менее богато и разнообразно прошлое этого великого северного царства. Только сильный народ мог создать образы Ильи Муромца, Васьки Буслаевича, Микулы Селяниновича. Ни свирепые волны азиатских народов, ни дикие татарские полчища, ни армия «двунадесяти-языков» не в состоянии были сломить его. Сколько по лицу русской земли рассеяно было иноков-подвижников и просветителей, воинов-героев, людей твердой воли и великой мысли. Один Петр Великий, — как выразился Пушкин,— целая всемирная история. А Александр в Париже? А Чесма, Синоп, Екатерина? А Гермоген, Минин? и т. д. и т. д. Вот почему великий поэт сказал своему приятелю, оторвавшемуся от родной почвы: «клянусь вам честью, что ни за что в свете не хотел бы переменить отечества, не иметь другой истории, какисторию наших предков, такую, как нам Бог ее послал».

Но, чтобы говорить так, надо знать «земли своей минувшую судьбу». Не зная своей истории, нельзя любить своих предков, нельзя гордиться ими. Мы же глубоко погрязли в тине позорной беспечности к Их трудам и славе. Если мы еще кое-что запомнили из краткого учебника по истории коренной России, то проявляем изумительное равнодушие к истории наших многочисленных окраин.

Что мы обычно знаем о Кавказе, Польше, Прибалтийском крае, Финляндии и других?

А, между тем, богатое прошлое каждой из них поучительно и привлекательно. Один Кавказ—сплошная увлекательная героическая поэма. Каждая тропа в этом царстве храбрецов орошена русской кровью, каждая гора прославлена подвигами наших чудо-богатырей. А Финляндия? Она также заслуживает живейшего внимания. её природа и быт, её прошлое и культура—все своеобразно.

От нашего незнания страдает прежде всего отечество. Окраины «колеблются в руках», на завоевания предков делаются покушения, исконные права нашей государственности умаляются. Сравните, например, то, что было в Финляндии, с тем, что ныне наблюдается там. Она признавала себя русской областью, пела наш гимн, имела с нами общую монету, украшала свои здания русским флагом, изучала наш государственный язык; финляндцы считали за честь служить в рядах наших войск, признавали справедливым умирать за общее отечество...

А теперь?.. Все изменилось, все обернулось в противоположную сторону. Одна из причин такой коренной перемены — наше незнание своих прав по отношению к этой окраине и своих обязанностей перед родиной. В течение ста лет Финляндия принадлежит нам, но мы не изучали её прошлого, до сих пор не вводим ее в учебники русской истории, не нашли ей места в программах своих занятий, точно она иностранное государство, а не составная и нераздельная часть Российской Империи.

Вспомните, что давно уже сказал Юр. Фед. Самарин: «Если бы когда-нибудь русское общество повернулось спиной к Прибалтийскому краю, махнуло рукой на Польшу, забыло про Кавказ и Финляндию, отучилось вообще интересоваться своими окраинами, это значило бы, что оно разлюбило Россию, как целое. Тот день был бы началом её разложения». Чтобы этого не случилось, нужно внимательное отношение к окраинам. Будем изучать их, чтобы нам не могли бросить укора в нелюбви к родине, не могли сказать, что мы недостойные сыны России.

Чтобы любить отечество, надо знать его. Без любви к нему мы не в состоянии пожертвовать за него жизнью. Без любви нельзя создавать великих и славных дел. Любовь же горами двигает. Любовь к родине завоевала передовым странам то положение, которое они занимают. В прикосновении к родной земле все истинные сыны их черпали силы для своих подвигов и трудов.

Русские люди! От нас самих зависит судьба нашей родины. Где однажды поднят русский стяг— он не должен спускаться; таков завет нашего Императора-Рыцаря на троне. Наше право на окраины— крепкое право, оно куплено кровью...

Если, при прохождении курса русской истории, настоящая книжка,—составленная по заслуживающим доверия источникам,—облегчит восполнение существующего пробела по прошлой судьбе Финляндии, а вне стен учебных заведений поможет самообразованию и наведению первоначальных нужных справок,—цель её достигнута.

I. ФИНЛЯНДИЯ—СТРАНА И НАРОД.

Финляндия занимает крайний северо-западный угол Российской Империи, являясь таким образом одной из многочисленных её окраин.

За много тысячелетий, когда образовался материк северной Европы, поднялась со дна Балтийского моря Финляндия и до сих пор продолжает подниматься. Когда-то Финляндия была покрыта толстым ледяным слоем и вода, накопившаяся в течение тысячелетий, от таяния этого льда, наполнила все её впадины и углубления, образовав тысячи озер. Выдвинувшие ее глубоко лежащие вулканические силы не перестали работать, но толща земли столь уже велика, что подземный огонь давно сделался безвредным. В ней нет вулканов, подобных Этне и Везувию, нет горячих источников, подобных гейзерам; лишь изредка она ощущает подземные толчки и испытывает колебания почвы. Крайне медленное, но непрекращающееся возвышение Финляндии установлено на-

блюдениями над зарубками и бороздами, которые делались на прибрежных скалах. На севере суша поднимается, примерно, на 4 фута в течение одного столетия. Где прежде свободно ходили корабли, теперь едва проплывает лодка, где прежде закидывались сети, теперь пасутся стада. Гавани мелеют, берега расширяются, и плуг, и коса проходят теперь по бывшему морскому дну.

Озера Финляндии занимают огромное пространство (41.659 квадр. километров). Их так много, что в тех случаях, когда в других странах

говорят о системе рек, здесь приходится говорить о системе озер, переливающихся одно в другое, или истекающих в море. Бассейн наибольшего озера Саймы лежит выше уровня моря на 76 метров и в этом кроется объяснение подвижности финляндских вод. Озера сообщаются между собою то шумными и быстрыми реками, то тихими протоками. Реки часто порожистые. На них много водопадов. Гигантом среди них является водопад Иматра на реке Вуоксе, берущей свое начало в системе Сайменских озер и впадающей в Ладогу. Высота водопада не велика, всего 19 метров, но вода его сдавлена между отвесными скалами и загромождена порогами; этим объясняется бурливый, шумный и яростный характер Иматры. Много в Европе водопадов, превосходящих Иматру по высоте, но по количеству прорывающейся по ней воды, она занимает первое место. Гул от её ленящихся и бурлящих волн слышен за 6 верст, они клубятся и ниспадают по стремнинам с такою изумительной силою и быстротой, что все кажется иногда сплошной пеной, или столбами белых брызгав.

Царство ископаемых и минеральные богатства Финляндии пока недостаточно исследованы. На севере, в лапландских реках, добывается золотой песок. Кое-где разрабатывается медная и оловянная руда. Гранит встречается повсюду. Отыскивали порфир. Что касается мрамора, то, начиная с 1765 г., известны Рускеальские мраморные ломки (к северу от Сердоболя). Отсюда доставлялся мрамор на сооружение Исаакиевского собора, Мраморного дворца и Казанского собора в Петербурге. Каменного угля в стране не найдено.

Царство растительное более богато. Леса доходят до 69° северной широты. Состоят они почти исключительно из сосны, ели, березы и отчасти ольхи. Менее распространены липа, рябина, черемуха, верба, ива и можжевельник. В садах юго-запада созревают яблоки, груши, сливы и вишни. Лен возделывается повсеместно. Рожь, овес и ячмень распространяются до 65° с. ш. Пшеница хотя и возделывается, но большей частью привозится из России. Картофель занял едва ли не первое место, вытеснив репу.

Первоначальным, естественным и без особого труда добываемым богатством Финляндии—был лес; Более 65% всей поверхности Финляндии покрыто было лесами. Лес — основа благосостояния края.—Лес легко сплавлять из внутренних частей Финляндии к морю и далее направлять его на судах к рынкам западной Европы. Олонецкая и Вологодская губернии также обилуют лесами, но там сплав их крайне затруднителен, так как все приходится направлять к неприветливому Ледовитому океану, отдаленному от населенных и культурных стран.

Царство животных разнообразно. Охота и рыбная ловля—древнейшие промыслы Финляндии. Хищные животные старательно истреблялись и теперь уже в некоторых частях края более не попадаются. Волки дают знать о себе лишь периодически. Лисиц много, грызунов—изобилие. Лапландия богата оленями. Птиц насчитывают до 268 различных видов, а рыб до 110 видов.

Финляндская почва вообще скудна, но одно обстоятельство заметно благоприятствует краю. Средина его, — расположенная довольно близко к суровому северу,—представляет впадину и она дает возможность преуспевать земледелию под большими широтами, чем, например, в Скандинавии. В Финляндии плодородная почва чередуется с бесплодными каменистыми возвышенностями, но в совокупности они представляют условия весьма сносные для человеческого жилья и существования.

В природе Финляндия много напоминает Олонецкую и Архангельскую губернии, так как Финляндия в сущности составляет лишь естественное их продолжение. Финляндия полна незначительных воз-

вышенностей и плоских скал. Нет в ней ни высоких гор, ни обширных равнин.

Скалы, воды и леса — вот Финляндия. И все это покоится на твердом граните. На граните шумит сосновый лес; с гранитных утесов бурно льются водопады. Вокруг,[куда ни оглянетесь, видна зеркальная гладь бесчисленных озер, что дало основание поэту назвать ее «страною тысячи озер». В Финляндии перед глазами происходит постоянная смена возвышенностей, озер, лесов, холмов, болот, ручейков, её природа располагает к меланхолии и к вдумчивости.

Климат Финляндии приходится, признать холодным, а местами даже суровым. Но тем не менее Финляндия находится в более благоприятных условиях, чем места, лежащие с нею под одной широтой. Средняя температура года в Финляндии +2,5° по Цельсию, в прочих русских губерниях на той же широте только +1°. Насколько относительно благоприятны для Финляндии её климатические условия видно из того, что одинаковая средняя зимняя температура наблюдается в Улеоборге и Саратове, или— в Або, Гельсингфорсе и Астрахани; одинаковой средней летней температурой пользуются Ваза, Куопио и местности, лежащие к югу от Урала.

Теплота лета скоро сменяется более суровым временем. Зима и лето наступают иногда весьма внезапно. Но, с другой стороны, целых три месяца в северной Финляндии нет ночи и вечер непосредственно сменяется утром.

Счастье Финляндии заключается в том еще, что она, близкая к «Гиперборейскому морю», поката не к Ледовитому океану, а к Балтийским берегам, т. е. к стороне не мрака и холода, а солнца и культурного «северного Средиземного моря», за обладание которым в свое время состязались шведы, русские, датчане и поляки. Правда, морская вода Балтийского моря, сильно разбавленная примесью вод многочисленных впадающих в него рек, весьма подвижна и легко замерзает; но это не воспрепятствовало возникновению на его берегах жизни, богатой воспоминаниями и подвигами, а на его водах — обширного судоходства. На берегах Балтийского моря стоят столицы России, Швеции и Дании и расположено более 40 торговых городов. До 30 тысяч судов разной величины поддерживают на нем нужные сношения. Примыкать, как Финляндия, к такому морю—большое счастье, находиться, как она, между двумя столицами—Петербургом и Стокгольмом—редкая удача. Иностранные товары могут удобно и дешево на судах подвозиться к самым воротам финляндских фабрик и заводов, а их произведения легко развозиться по всему свету. Балтийское море сделалось приемной матерью Финляндии, её кормилицей. Правда, это море бичует прибрежных жителей и пловцов снежными метелями и холодными бурями, но оно же, в дни тепла и света, поет им свою ласкающую песню и обогащает их рыбой.

Берега Финляндии усеяны мелкими островами, которые называются шхерами. Часть их представляет почти голые скалы, высунувшиеся на поверхность моря, но ближе к берегу шхеры покрыты лесом. бесчисленные шхеры дают Финляндии множество удобных природных гаваней, где находят себе приют мелкие каботажные суда.

Площадь земной поверхности, занимаемая Финляндией, равняется 6.784 квад. географич. милям или 373.604 кв. километрам. Иначе говоря, по пространству Финляндия несколько менее Вологодской губернии (7.291,9 кв. м.) и равняется приблизительно Англии, Шотландии и Ирландии, сложенной с Бельгией и Голландией.

По-фински Финляндия называется Суоми (Suomi) или Suomenmaa — земля Суоми. Финны называют себя суомалайсами — (Suomalaiset). Западные народы прозвали их фин или фен (fin, fen), что по-кельтскиозначает воин. Для финнов у древней Руси существовало общее название, в летописи они отмечены под именем чуди («чудь белоглазая»).

Ученые с точностью еще не определили, кто первый населял Финляндию. В могилах и курганах её найдено не мало вещей скандинавского происхождения, и отсюда делают вывод, что в Финляндии в древнейшие времена жили не предки нынешних финнов, а скорее скандинавы.

Колыбелью нынешних финнов считают склоны Алтайских гор, иначе говоря, финны—азиатского происхождения и принадлежат к группе урало-алтайских или финно-угорских племен. Из Азии они двинулись к Уралу, к Волге и далее на запад. Родственными им племенами были зыряне, вотяки, мордва и черемисы, а на западе России—эсты и ливы. К их общей родне в западной Европе относятся мадьяры. Устанавливается, что финны ранее русских явились на восточно-европейской равнине, откуда были оттеснены новыми пришельцами к северу.

Таким образом, история с незапамятных времен связала восточных славян с финнами. Русские, придя на север, не истребляли, не завоевывали их, и даже не обращали их в рабов; Они мирно уживались рядом. Известно, что племена ижора и карела участвовали в походах новгородцев. Финн любил однообразный покой, русский— деятельность и предприимчивость. Финны питали отвращение к совместному житью большими группами и селениями. Русские любили сообщество. Эти качества обусловили их будущее взаимное отношение, и когда Рюрик «срубил город Ладогу» и укрепил свое положение на севере, то тем самым положил начало своему более прочному господству также над финнами.

К Балтийскому морю финское племя тавасты прибыли только в VIII веке после Р. Хр. Другое коренное финское племя, карелы, осели у берегов больших озер Ладожского и Онежского.

Финны, населявшие нынешнюю Финляндию, по языку делились на две ветви: карелов (karjalaiset) и емь (hämälaiset), которых шведы стали называть тавастами. Тавасты заняли среднюю Финляндию.

Долго два главных полудиких племени Финляндии— тавасты и карелы—враждовали между собою. Только тогда, когда эти племена признали себя братьями, получился финский народ. Это произошло в начале XIV века.

По описанию Римского историка Тацита, у первобытных финнов наблюдалась изумительная дикость и крайняя скудость; не было у них ни оружия, ни лошадей, ни домашних богов; их пища—трава, одежда—звериные шкуры, ложе—земля. Вся их надежда возлагалась на стрелы, которые, за неимением железа, они заостряли камнями. Охота кормила и мужчин, и женщин. Для детей не было другого убежища от зверей и дождя, как прикрытия, сделанные из ветвей. Туда же приходят юноши, там же обретают пристанище старики. Беззаботные в отношении людей, беззаботные в отношении богов, они достигли самого трудного—у них не было даже желаний.

В эпоху прихода западных финнов к Балтийскому прибрежью главные особенности их быта выражались в следующем: они жили в конусообразных грязных шалашах (kota), которые строились из жердей и древесных стволов. Зимой они обтягивались шкурами зверей, летом прикрывались ветвями. Другие довольствовались простыми землянками: среди них клались камни, на которых разводился огонь. С рубленными жилищами финны познакомились по приходе к Балтийскому морю и после соприкосновения с более культурными народами. Земледелие не шло далее распахивания нови, на которой сеяли ячмень да репу. Главными источниками пропитания оставались охота и рыболовство. Главным домашним животным была собака, хотя держали уже лошадей и коров и умели изготовлять масло и сыр. Дорог не было, езды на колесах не знали, а пользовались для передвижения санями, лодками и лыжами. Финны знали кузнечное дело; знали медь и серебро. Главным инструментом был нож. Умели делать шерстяные ткани; им известно было дубление шкур. Вели меновую торговлю, причем деньги заменялись беличьими мехами. Семейный быт уважался и женщина пользовалась почетом. Ни писанных законов, ни судей не было.

О вере языческих финнов свидетельствует жемчужина их народной поэзии—Калевала. Они обоготворяли природу, поклонялись солнцу и огню. Самый могущественный из богов был властитель неба, Юмала или Укко, престарелый владыка грома, ветра и погоды. Он носил сверкающую огнем рубашку, синие чулки и пестрые башмаки. Радуга была его боевым луком, молния—мечом, а в раскатах грома слышен был его голос. Он ниспосылал урожай и довольствие скоту. Властителем воды был Ахти, старец с бородой из травы и плащом из пены. От него зависел успех в рыболовстве. Талио господствовал в лесах, это старик с тёмно-коричневой бородой, на голове он носил высокую хвойную шляпу, а на плечах шубу из древесного мха.

Финны приносили своим богам жертвы. У них в большом почете были колдуны, властвовавшие над силами природы и заменявшие жреческое сословие. Древние финны верили, что божественные силы можно покорять своей власти произнесением волшебных слов.

На ряду с божествами стояли их мифологические герои, из которых главными считались вещий певец Вейнемейнен, искусный кузнец Ильмаринен, выковавший небесный свод, певец Леминкейнен и др. Сильнейшему и мудрейшему герою Вейнемейнену приписывается устройство национального инструмента кантеле, на котором он играл столь чудесно, что (подобно Орфею) вызывал слезы у всех живых существ.

Долгая северная зима и темные ночи, вероятно, наложили свой отпечаток на всю мифологию финнов. В их представлениях и рассказах преобладали грозные и недобрые существа. Финские герои совершали свои подвиги преимущественно при помощи чародейства колдунов. Вообще же их религия отличалась кротким характером. Кровавых жертв почти не приносили. Храмов у них не было, идолов они не ставили. Покойников почитали. На их могилы приносилась пища. В Карелии существовал обычай истапливать баню для душ покойных хозяев.

В конце XI и в начале XII века Швеция приняла католичество и тогда же оно было распространено в Финляндии. Путем насилия и суровых мер поддерживалось оно среди финнов. Купцам-католикам воспрещалась торговля с варварами; на новгородцев, которых шведы считали тогда мятежниками и врагами христианства, не раз подымались крестовые походы.

Крестовые походы имели целью закрепление Финляндии за Швецией. Первый поход совершен был королем Эриком. Второй—относится к 1249 г.

Шведы, прибывавшие во время походов в Финляндию, селились преимущественно на её прибрежной полосе и Аландских островах.

С мечом в одной руке и крестом в другой дружины скандинавских крестоносцев чаще всего раскидывали свой лагерь в долине реки Ауры. Здесь же построили они первый укрепленный замок (в 1157 г.), около которого исподволь возник первый город—Або, где сосредоточилось управление краем, и где в 1300 г. заложен был старейший храм края. Биргер-ярл, основав замок Тавастгус, и Торкель Кнутсон—замок Выборг, закрепили за шведами плоды их дальнейших побед и завоеваний внутри края.

Финны и шведы в Финляндии—это две текущие рядом реки, они никогда не сливались вместе и не особенно расходились между собой, но против внешнего врага финны всегда дружно обнажали меч вместе со шведами.

Провидение хранило финнов и благоприятствовало им. Оно посылало им милостивых владык и покровителей, сперва в лице шведов, а потом—русских. Финнам всегда оставлялась их свобода, они всегда оберегались их победителями.

Охранению известной независимости населения содействовало само природное устройство Финляндии. Многочисленные озера, леса и болота избавили финнов от окончательного их поглощения соседними народами. Духовного же и материального воздействия им вполне избежать, конечно, не удалось. На западной Финляндии более сказалось шведское влияние, на юго-восточной—русское.

Это подразделение влияний продолжается до наших дней, когда наблюдается преобладание лютеранства на западе и православия среди приладожских карел. Истинный карел до сих пор называет финляндца не иначе, как шведом. С другой стороны и финляндцы называют карел—русскими (venäläinen). Карелы, хотя и финского происхождения, но весьма заметно рознятся от финнов по внешнему виду, языку, обычаям, характеру, по постройке изб, сараев и пр.

Юго-восточную Финляндию,—т. е. прибрежье Ладожского озера и Неву,—или иначе говоря Карельскую землю, — с незапамятных времен считали исконно-русским достоянием. Здесь господствовали отважные и предприимчивые новгородцы. Их привлекли сюда прежде всего торговые интересы, а вскоре и

желание распространения и поддержания православия. Влияние новгородцев на карел наблюдалось на каждом шагу. Карельский язык переполнился русскими словами. Для обозначения частей дома, одежды, посуды, кушаний и пр. делались заимствования у новгородцев. В шведских податных списках даже С.-Михельской губернии встречается много прозвищ и фамилий русского происхождения. Земли Карелии делились по старинной новгородской системе на сохи и обжи. И неудивительно. Ведь Карелия входила в состав Вотской пятины Новгородских земель и при русском владычестве часть Карелии была роздана в вотчину дворянам. Вот почему много позднее (а именно в XVI ст.) среди вотчинников встречаются князья Мещерские, Пушкины, кн. Путятины, Нелединские и др.

Имеется основание утверждать, что первые лучи христианского просвещения проникли в Финляндию вместе с новгородцами в конце X века. Еще в 990 г. митрополит Михаил крестил ближайшие к Новгороду места. С достоверностью же можно сказать, что уже в конце XII в. карелы, жившие к

западу от Ладожского озера, были знакомы с православием, на это указывают некоторые слова в их языке (библию они называли raamattu—от грамоты, крестъ—risti, священника—рарри, поп и т. п.). Первое же известие летописи о посылке в Карелию священников относится к 1227 году. «Того же лета князь Ярослав Всеволодович послав, крести множество карел мало не вся люди».

К концу X века предание относит основание преподобными Сергием и Германом Валаамского монастыря на острове Ладожского озера. Но вернее отнести основание этого «Северного Афона» к более позднему времени, так как в летописи под 1329 г. сказано: «нача жити на Валаамском острове озера Ладожского старец Сергий» ^[1].

II. ПЕРИОД ШВЕДСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА.

Порубежные населения не могли жить долго в мире. Поводов к столкновениям и браням искать не приходилось: границы земель не были точно обозначены, подати не были строго определены. Все это рождало ссоры, вело к набегам и вызывало походы. Многократно русские с оружием врывались в Финляндию и случалось проходили по ней до дальних северных пределов. В 1042 и 1124 гг. русские воевали в Тавастландии, желая привести жителей к повиновению. В 1240 г. состоялся поход Св. Благоверного Великого Князя Александра Невского, разбившего шведов у устьев Ижоры, т. е. около нынешнего Петербурга. В 1256 г. тот же Александр Невский со своей ратью проник через Лапландию до Норвежской границы. Не раз новгородская вольница осаждала Выборг и доходила до Або, который сожгла в 1198 (и 1318 г. ^[2]). В 1278 г.

русский князь, по словам летописца, «казнил карел и взял земли их на щит». В 1337 г. карелы восстали. Новгородцы опять вторглись в пределы Выборгской губернии и вернулись домой «все здоровые с полоном». Вновь являются шведы, берут десятину и требуют принятия их веры, в противном случае грозят кровавой войной. В Новгородской летописи имеются указания, что в XIV веке Выборг в течение нескольких лет находился во власти русских. Описанная история повторялась в течение столетий..

За отсутствием путей сообщений походы продолжались долго. «Был зол путь», как выражались тогда. Двигаться приходилось медленно, ибо нужда побуждала тащить за собой все необходимое в больших и тяжелых обозах.

Шведы наступали обыкновенно по северному берегу Финского залива, стараясь отодвинуть новгородцев за р. Неву.

Непрекращавшиеся в течение 200 лет враждебные отношения побудили, наконец, обе стороны обеспечить свои интересы перемириями, договорами и постройками новых укреплений. В 1323 г. между Швецией и Россией заключен был первый письменный договор—Ореховецкий, по которому Нева была закреплена за русскими, а граница установлена по реке Сестре. Этим договором вся нынешняя Финляндия перерезывалась на две части границей, шедшей примерно от Ладожского озера к Ботническому заливу, где она выходила на берег несколько южнее Улеоборга (у Пюхикоски), это показывает, что уже тогда половина Финляндии принадлежала России.

Мирные договоры были не прочны и нужно было искать защиты за крепкими стенами городов. Таким образом возникли Выборг (в 1293 г.), Ландскрона (Венец земли), Кексгольм (или Карела), Олофсборг или Нейшлот (в 1475 г.) и другие пограничные крепости. Русские для ограждения своей земли воздвигли Орешек, Ивангород и Копорье.

Карелия к западу от Ладожского озера (в XIII и XIV вв.) сделалась ареной особенно жаркой борьбы между новгородцами и шведами. Здесь протекала торговая артерия—Нева, а далее расстилался Финский залив. Иначе говоря, здесь находилась часть известного первоначальной летописи пути «из варяг в греки». Новгородцы желали обеспечить за собой свободный выход в море и тем устранить важное препятствие к развитию своей торговли.

Вся начальная история Новгорода полна борьбы с обитателями финского побережья, принадлежавшими к финскому племени, которых летописец называет «ямью» или «чудью». «Приидоша Емь и воеваша область новгородскую», как говорится у летописца. После Рюрика Нева находилась уже в составе земель Новгородского Княжества. Вот, следовательно, каким образом начальные события русской истории столь тесно переплелись и объединились с историей Невы.

Торговый путь и выход к морю—-нужны были разраставшейся Руси и предприимчивому молодому народу. Такова намеченная историей цель, к которой последовательно и упорно шел русский народ. С одной стороны он искал естественных границ для своего расселения, а с другой—ему нужно было удобное море, для общения с другими народами.

В 1495 г. при Великом Князе Иоанне III начальник Выборгского замка Кнут Поссе предпринял экспедицию в русские пределы, но князь Даниил Щеня отбросил его и даже принудил запереться в замке. Русские, пользуясь осадными машинами,своим небольшим флотом и длинными пушками, осадили Выборг. Две башни замка были уже разрушены. Третья дала такую трещину, в которую можно было просунуть мешок с хмелью. Но в рядах русских неожиданно произошло замешательство. Вызвано оно было горящими бочками со смолой и дегтем, которые сбросили со стен осажденные. Наконец, сильный взрыв пороха в башне произвел панику и окончательно побудил русских снять осаду. Об этом «Выборгском взрыве» и избавлении города от опасности сложились разные легенды. Начальнику города Поссе, получившему образование в Париже, приписали силу волшебника и сношения с духом ада.

В следующем году русские разорили южную Тавастландию и доходили до реки Торнео. Шведы отплатили им разорением Ивангорода.

Заселение Финляндии шведами шло естественным путем вдоль берега моря, по рекам и озерам. По приблизительному определению, все население Финляндии около 1500 года достигало 200.000 душ. Бедность и частые опустошительные набеги мешали росту населения. Финляндия разделялась на семь ленов (областей), по числу главнейших её замков и племенных особенностей. Землевладение носило явные следы шведского влияния и общинных начал, особенно среди сельского населения.

Значительная средневековая торговля Финляндии происходила по рекам, из коих первое место занимали Аура и Кюми (Кумо, Кути). Главными посредниками в торговле были города: Або, Ульфсбю,^[3] Выборг, Борго, Раумо и Нодендаль.

Среди купцов первенствовали Ганзейские немцы. Из Финляндии вывозилась преимущественно рыба и деревянные изделия. Торговля с Россией сосредоточи-

валась в Эстерботнии, Саволаксе и Карелии. Сообщение происходило на длинных лодках, санях и лыжах. Торговый путь русских карел шел от Кексгольма по Карельским озерам к реке Умео. Они обыкновенно переправлялись на лодках, которые переносили на плечах от озера к озеру, от реки к реке. Ганзейцы приплывали в Або и Выборг на своих судах. В путь отправлялось обычно несколько судов одновременно, чтобы легче бороться с пиратами. У хозяев судна рядом с кошельком на поясе неизбежно висел меч. Очень важным предметом в торговле считалась соль. В Выборг ее доставляли до 4 тыс. бочек, почему самый город носил название соляного. Рядом с солью в торговых оборотах

стояли ткани, вино, мед, пряности и пр. Торговля велась почти исключительно меновая. Товары. ценились поэтому преимущественно на меха белки, куницы и других зверей. Если в обращении пускались деньги, то .их не считали, а взвешивали. Северяне в деньгах особой цены не видели, а смотрели на них исключительно, как на металл, на серебро. Заграничные монеты финны любили носить, как украшение. Древнейшие из известных денег Швеции относятся к XI веку. Монеты чеканились исключительно из серебра. Золотой монеты не употребляли. На ряду с местными деньгами обращались ревельские и прусские шиллинги.

Древнейшими замками края были: Абоский, Тавастгусский и Выборгский. Основание их относится к XIII столетию. Позже их были сооружены Расеборгский и Кастельгольмский замки.^[4]

Ленные владельцы вассалы короля обязаны были содержать на свой счет замок в боевой готовности и заботиться об обороне границ области. В XV столетии замки стали вооружаться пушками, метавшими первоначально каменные ядра. Утверждают, что кузнецы Финляндии умели лить орудия. Особенно славились финские мечи. Скандинавские саги приписывали им волшебную силу. Пороха в продаже не было и его приходилось изготовлять самим, для чего в замках имелись особые пороховые мельницы.

Рассказывают, что финны на войне употребляли панцири из тюленьей или лосиной шкуры. В мирное время финнам воспрещалось держать при себе пики, стрелы и мечи. На войне они пользовались, между прочим, сетками, которыми стаскивали всадников с лошади, и собаками, которых приучали пугать и кусать лошадей. Для королевского флота население обязывалось выставлять снаряженные военные суда, а для замков края—гарнизоны.

Каждый, кто нес службу на коне, освобождался от налогов в пользу короля. Из этих людей постепенно стало образовываться дворянское сословие. В Финляндии существовал обычай «осмотра оружия» после Петрова дня, когда всадники собирались в полном вооружении верхом на конях. Крестьянин, обзаведясь оружием и лошадью, делался дворянином. Впоследствии исключительно дворяне получили право занимать государственные должности. Финляндское дворянство было немногочисленно, всего около 200 человек и ничем не напоминало европейской феодальной аристократии. Оно вело простой и суровый образ жизни. Ни турниров, ни рыцарских развлечений оно не знало. Образование его было самое скудное.

Средневековый суд разделялся на три инстанции: волостной, областной и королевский. Родовой мести финны не знали, но казнь не была редкостью и суровые наказания являлись обычными.

Центром общественной жизни являлась, конечно, церковь. Во главе финляндской церкви стоял «милостию Божиею и римского престола» епископ абовский. Он жил, как феодал, окруженный многочисленной прислугой и охраняемый вооруженной конной стражей. Он подчинялся архиепископу упсальскому и обязан был участвовать в съездах духовенства, происходивших в Швеции.

Управление епископством сосредоточивалось в соборном капитуле, а делами приходов ведали местные патеры.

Католическая церковь освобождена была от податей. Существовала она за счет разнообразных, значительных, специальных доходов и на средства благотворительности. Немалую статью дохода составляло её право отпущения грехов.

Школьное обучение сосредоточивалось в руках духовенства. Древнейшею школою в Финляндии была кафедральная школа в Або, основанная, кажется, в XIII столетии. Городские школы имелись в Выборге, Раумо и Борго. При монастырях существовали школы, но они особого значения не имели. Школьники часто жили милостыней, которую, с разрешения ректора школы, выпрашивали на погостах. Многие финляндские епископы воспитывались в иностранных университетах.

В католическое время Финляндия обиловала монастырями. Древнейший из них был Абоский доминиканский, основанный в 1249 году; в Раумо находился францисканский монастырь, в Выборге доминиканский, а в городе Нодендале богатый и уважаемый женский монастырь бригиттинского ордена.

Заметного нравственного влияния духовенство оказывать не могло, вследствие низкого уровня его образованности, особенно среди приходских патеров, и вследствие несоблюдения ими предписанного полного безбрачия (целибата). Истины христианского учения постоянно мешались с остатками язычества, в обрядах, песнях и празднествах.

Некоторые современники пытались изобразить финна щедрым, скромным, гостеприимным, но мстительным. В действительности он был беден, груб и невежественен; поддавался влиянию гнева и вина.

Книга являлась большой редкостью. Рядом с ней существовали письменные памятники. Вся образованность и литература носила исключительно церковный характер.

Языком церкви была латынь. Официальным языком был шведский, языком торговли—немецкий. Проповедь произносилась на языке народа. Финский язык оставался совершенно не обработанным; на нем изъяснялась преимущественно безыскусственная народная поэзия, так как финской литературы вовсе не существовало.

Но вот в Швеции наступил новый период. Учение Мартина Лютера, начавшего в Германии борьбу за реформацию, достигло Скандинавии.

Царствовавший в Швеции король Густав Ваза едва ли вполне понимал нравственное значение реформации, но он ясно видел ту пользу, которую она могла принести его государству. Прежде всего он получал возможность сломить гордое и властолюбивое католическое духовенство и отобрать в казну его церковные

имения. Епископы стали избираться теперь без утверждения папы и вскоре епископские замки и монастырские земли достались королю. Густав Ваза разрешил свободную проповедь слова Божия, поставил духовенство в зависимость от королевской власти и все доходы, шедшие прежде епископам, стали поступать в королевскую казну. Подобными мерами постепенно ниспровергалась прежняя власть католической церкви, усиливалось могущество короля и в то же время без заметных потрясений происходила перемена религии во всем Шведском королевстве.

Первым проповедником реформации в Финляндии явился Педер Серкилакс. Он был горячим последователем Лютера, но деятельность его продолжалась недолго. Истинным насадителем нового учения в Финляндии сделался его ученик Михаил Агрикола (род. 1510 г.), которому недавно воздвигнут памятник

в Выборге. Король убеждал финляндское духовенство приняться за проповедь нового учения. Реформа в религии началась, как всегда, с внешней обрядовой её стороны: уменьшено было число праздников, отменены церковные процессии и разные мессы, таинства миропомазания и елеосвящения и т. п. Первое шведское богослужение по новому ритуалу отслужено было в Финляндии в 1531 году. Монастыри стали упраздняться, другие пришли в упадок, а монастырь в Або сгорел. Долее других просуществовал монастырь в Нодендале. Участи монастырей подверглись и католические школы. Авторитет католицизма падал и светская власть церкви была окончательно подорвана.

Михаил Агрикола был сыном рыбака; окончил абоскую школу и затем четыре года учился в виттенбергском университете. По возвращении на родину он занимал последовательно разные должности и, наконец, был назначен епископом западной части Финляндии. Главным его делом явилось издание целого ряда духовных книг на финском языке, как-то: катехизиса Лютера, молитвенника, Нового Завета, служебника и др. Ему же принадлежит честь составления первой финской азбуки. Его книги имели не только религиозное, но и литературное значение.

Тяжелое время переживал финский народ (в XVI в.). Наместник Финляндии и начальники в разных ленах мало считались с законом и требованиями справедливости. Особенно дурную славу заслужил начальник Расеборгского лена, Эрик Флемминг (около 1520). Он стращал крестьян, притеснял их, заковывал в цепи и настолько жестоко мучил их, что многие от его преследований целую зиму спасались в лесах. Король неоднократно писал и усовещивал Флемминга; но слова не помогали. «Мы опять узнали,—читаем в письме короля,—что крестьяне в Финляндии совсем бедные, обнищалииз-за вас и других дворян; они не только не имеют никакой защиты, но, напротив, все их так обирают, что уже трое не могут кормить одного». Оказывается, что Флемминг не редко выгонял крестьян из их усадеб и брал себе их землю; тоже делали и другие шведы. Особенно тяжелым бременем для населения являлись ямская и военно-конская повинности.

Крестьяне жаловались королю. Король усовещивал и грозил местным властям, но насилия и несправедливости не прекращались.

Судьями назначались обыкновенно шведы, незнавшие финского языка и незнакомые с краем.

В деревнях воспрещалась всякая торговля, чтобы не причинять ущерба городам. Над торговлей тяготела, кроме того, тяжелая опека правительства.

Время шведского короля Густава Вазы отмечено в Финляндии основанием в 1550 г. города Гельсингфорса. Первоначально для него избран был остров Сандгам, но он оказался песчаным и население перебралось на материк, к устью реки Ванды. Жители города Раумо, Ульфсбю, Экенеса и Борго получили строгий приказ переселиться в новый город. Приказ не подействовал. Тогда наместнику Финляндии велено было поговорить с жителями и склонить их к переселению. Назначили даже лиц, которые должны были наблюдать за «укладкой» граждан. Бедным обывателям названных городов пришлось покориться, покинуть свои насиженные гнезда и переехать в Гельсингфорс, который тем не менее в торговом отношении не подвинулся вперед. Король заметил ошибку и разрешил переселенцам вернуться на свои прежние места.

Нечто подобное шведское правительство хотело проделать с Выборгом, но план этот не был осуществлен. В Эстерботнии городов не имелось. При Густаве Вазе было установлено, что пустынныеместности считаются собственностью «Бога, короля и шведской короны».

Между тем пограничные распри не прекращались.

Русские предъявили свои права на земли по р. Сестре. В то же время финны заняли земли северного Саволакса, которые по прежним трактатам считались русскими. Опять вспыхнуло пламя губительных раздоров и начались взаимные истребления. «Начали шведы села жечь», как значилось в летописи. Русские, перейдя (в 1554 г.) толпами границу, стали опустошать Финляндию;—финны, под предводительством начальника крепости Кивинебб, вторглись в русские пределы.

На следующий год—новый поход. Русские дошли до Выборга. Попытка взять крепость не удалась. Они собрались на льду для совещания. Лед подломился и отряд погиб.

Через два месяца русские оказались в состоянии выставить новый отряд, но он потерпел жестокое поражение у Кивинебба. Не смотря на это, мы видим вновь русских в Эстерботнии. Шведы, желая отплатить им, делают набеги к Копорью. Борьба ведется с переменным успехом.

Густав Ваза во время этих столкновений выразил открытое недоверие к финнам. «Здешние крестьяне, особенно живущие на границе,—писал он,— выказывают явное неповиновение приказаниям наших чиновников, почему мы не знаем, насколько мы можем им доверять. Вообще здесь решительно ни на кого нельзя положиться и если русские возьмут верх над шведскими войсками, то можно сказать, что вся Финляндия для нас потеряна». В другом письме короля читаем: «Говорили много о храбрости крестьян Саволакса, выказанной ими будто бы в борьбе против русских; на самом деле они выказали гораздо более неверности по отношению ккоролю и отечеству, нежели стойкости и находчивости... Одним словом, мы можем сказать одно, что это—глупый и спившийся народ, у которого нет ни рассудка, ни совести».

Финляндия находилась далеко от столицы Швеции и потому управление краем затруднялось. Финляндцы часто терпели насилия и несправедливости от своего начальства и король не в состоянии был восстановлять порядки и справедливости. Все это заставило короля Густава Вазу отдать (1556) большую часть Финляндии в лен младшему своему сыну, герцогу Иоанну, и его наследникам. Все это делалось лишь для удобства управления, но отнюдь не с желанием выделения Финляндии из состава Шведского королевства. Финляндия оставалась навсегда соединенной со Швецией и герцог Иоанн и его наследники обязывались, в случае вступления на Шведский престол нового короля, приносить ему присягу верности и устранять всякую опасность, грозящую государству. Иоанн поселился в Або, окружил себя королевской роскошью и ввел невиданные до того времени в Финляндии увеселения. Он сделался начальником Финляндии и от имени короля получил право решать её дела, командовать финскими войсками и пр. Указанным образом ненадолго создалось Финляндское герцогство.

Едва умер (в 1560 г.) король Густав Ваза, его старший сын Эрик XIV сейчас же принял меры к закреплению за собой составных частей Швеции. Состоялся новый закон, по которому население герцогства Финляндского, как и других герцогствШведского королевства, клятвою обязывалось хранить верность шведской короне. Герцогу вменялось в обязанность употреблять местные войска Финляндии на надобности и защиту Шведского государства. Герцог не должен был, без разрешения короля, вступать в сношения с иностранными монархами. Население Финляндии обязывалось платить налоги и нести повинности наравне с жителями Швеции. Всеповеления короля делались обязательными для герцога Финляндского.

Густав Ваза, давая сыну Иоанну в управление Финляндию, надеялся упрочить свою династию, укрепить королевскую власть и прочнее привязать Финляндию к королевству. Но расчет его оказался ошибочным. Честолюбивый Иоанн стал стремиться к самостоятельности и, во время возникшей борьбы Швеции с Польшей, поставил Финляндию в положение нейтрального государства, что составляло уже явное нарушение присяги. Король повелел Иоанну явиться в Стокгольм для суда. Герцог не поехал и решился с оружием в руках отстаивать свое дело. Его осудили: ему дали возможность примириться с королем, но требовали, чтобы он отказался от участия в государственных делах, от права чеканить свою монету и не выезжать за пределы герцогства. Иоанн не согласился и королю Швеции пришлось двинуть войско в собственную провинцию. Герцог заперся в г. Або. Город осадили. Кончилось тем, что солдаты, признавая герцога Иоанна таким же подданным, как они сами, стали перебегать в шведский лагерь и грозили выдачею герцога. Город капитулировал. Пленного герцога увезли в Швецию. Его приверженцев предали суду и казнили.

Таким образом, прекратило свое существование герцогство Финляндское, продержавшееся с 1556 г. до 1563 г.

После 1570 г. опять по Финляндии стали ходить отряды русских войск, среди которых находилась татарская конница и казаки. Татарский отряд доходил до Гельсингфорса, выжег церкви в Борго и Веккелаксе, разорил Выборгскую губ. В 1577 г. татарская конница вновь явилась в Финляндию, перейдя туда по льду Финского залива. Опять заключаются перемирия. На театре военных действий показывается талантливый шведский полководец, француз по происхождению, Понтус Делагарди. Он беретКексгольм и восхищается этим красивым и выгодным для шведской короны местом. Он захватывает Карелию и превращает ее снова в Шведскую провинцию.

На шведские походы и набеги русские отвечают новыми набегами и походами. Попытка вернуть Карельскую область не удалась, хотя походы их простирались на севере до Улео и до долины рек Кеми и Торнео.

В это время (1581) король Иоанн, гордясь своими завоеваниями, дает Финляндии титул великого княжества и именует себя «Божиею милостью Королем Швеции, Гэтии и Вендии, Великим Князем Финляндии, Карелии, Ингрии и Шелонской пятины».

Главная тяжесть войн по-прежнему падает на плечи сынов Финляндии. Ей высылают подкрепления из Швеции, но обстоятельства побуждают нередко Финляндию организовать свою оборону, что требовало огромных жертв людьми и деньгами. Во время Густава Вазы солдаты размещались по домам священников, дворян, должностных и других состоятельных лиц. Среди присылавшихся из Швеции отрядов находились иногда наемные иностранные дружины, отличавшиеся большим своеволием. Не легкое время приходилось переживать финскому населению. Не прекращавшиеся походы грозили превратить страну в развалины. Набеги, грабежи и убийства обратили уже (в XVI в.) Карелию почти в пустыню.

В церкви господствовала неурядица. Причина её крылась в том, что финляндское духовенство не успело еще достаточно утвердиться в протестантских убеждениях, а народившийся орден иезуитов, действуя энергично, производил немалую смуту в умах и совести людей, колебавшихся в своих религиозных убеждениях.

Дворянство Финляндии успело (в XVI в.), благодаря войнам, значительно укрепить свое привилегированное положение. Одни за свои военные заслуги

получили значительные земли; другие обогатили себя грабежами, третьи ссужали деньги казне и получали в залог имения, с правом взимать с них все государственные подати и налоги.

Низшая администрация также не упускала случая устроить свое благополучие за счет народа. Фогты утаивали доходы и налоги и торговали казенным хлебом, который собирался с населения. Народ обманывался фальшивыми мерами и весами. Начальники замков отягощали крестьян произвольными поборами... «Какой-нибудь фогт или уездный писарь,— говорилось тогда,—прослужив один год, уже желал иметь большой двор, лошадей, корабль, серебряную посуду, и все это он выжимал из крестьян».

После смерти короля Иоанна III (1592) на Финляндию обрушивается новое бедствие; В Швеции образовались две враждующие партии: одна—герцога Карла, другая—племянника его, короля Сигизмунда, избранного тогда на престол Польши (1587). Наместник Финляндии Клас Флемминг был сторонником Сигизмунда. Герцог Карл одолел партию Сигизмунда, но Клас Флеминг не желал покориться. Карл дал совет финнам «самим завоевать себе свободу» и прогнать притеснителя Класа Флемминга, «если не чем иным, то кольями и дубинами». Началась так называемая дубинная война. Но толпы крестьян, вооруженные дедовскими ружьями, луками и дубинами, скоро были рассеяны регулярными войсками Класа Флемминга. Тогда герцог двинул свое войско в Финляндию: сторонники Сигизмунда были разбиты и многие дворяне казнены. Эта война, происходившая между родственниками, страшно опустошила страну.

За бедствиями войны последовала чума, значительно сократившая население.

К этому периоду относится учреждение (при Царе Феодоре Иоанновиче) отдаленной православной карельской епархии. Жители каждого погоста составлялиособую церковную общину и имели свою церковь. В - городе Кареле (Кексгольме) были три православных церкви и четыре монастыря. Несмотря на обилие церквей и монастырей, языческие суеверия господствовали в массе народа и многие карелы лишь по имени числились христианами. Тем не менее, рвение к православию не ослабевало в отдельных чадах церкви Христовой. Православие, хотя тихо, но распространялось и достигло северных пределов Финляндии.

Насадителями православия среди лопарей севера явились св. Феодорит (в средине XVI в.) и св. Трифон (t 1582 г.). Последний соорудил церковь на реке Печенге и церковь св. Бориса и Глеба на р. Пазе (Патсиоки).

В России наступило «смутное время». её потрясениями и неудачами воспользовалась Швеция и отобрала у неё земли смежные с Финским заливом. То, что Русь отвоевала в течение 4 столетий, было потеряно в какие-нибудь 15 лет.

Чтобы водворить порядок у себя дома, России пришлось прибегнуть к помощи векового врага. По договору в Выборге в 1609 г., Швеция дала Василию Шуйскому пять тысяч регулярного войска, и 10 тыс. вооруженного сброда, но за эту помощь потребовала уступку Ливонии. Кроме того Шведскому королю «за его любовь и дружбу» предоставлен был город Карела (Кексгольм) с уездом. Наемные шведские войска, действуя за одно с войсками кн. Скопина- Шуйского, оказали сначала не малую услугу русскому правительству. Но затем союзники объявили себя врагами Московского государства и принялись завоевывать русские города — Ладогу и Орешек. Делагарди овладел даже Новгородом. Наконец шведы осадили Тихвин и Густав Адольф появился под Гдовом.

Последовал мир в Столбове (1617 г.), по которому русских отодвинули от Финского залива и Невы, они потеряли половину Ладожского озера и Карелию. Густав II Адольф надеялся, что Россия вновь не скоро «перешагнет через этот ручеек».

Лютеранское правительство Швеции обходилось мягче и осторожнее с финнами, чем прежнее католическое; но разными мерами и ухищрениями пыталось оно совратить в лютеранство и православных карел. Возникла продолжительная и упорная борьба между лютеранством и православием, между Швецией и Россией, которая велась для нас с различным успехом: то русские одолевали, то они оказывались побежденными.

Карелы проявили значительную стойкость и преданность

православию. Когда шведы хотели ввести богослужение на финском языке, карелы ответили «и птица в лесу поет на своем языке, так и они хотят держаться в своей вере».

В виду отдаленности Финляндии от Новгородского епископа, Валаамский монастырь явился опорой православия и распространителем его среди карел по берегам Ладожского озера.

Шведское правительство, хотя установило на бумаге равноправие православия с другими вероисповеданиями в королевстве, тем не менее фактически стремилось к его искоренению. Для достижения этой цели, правительство приказало напечатать лютеранские церковные книги на финском языке русскими буквами, для чего в Стокгольме держалась особая славянская типография.

Король Густав Адольф (в 1630 г.) требовал, чтобы православные посещали финские кирки и слушали финскую проповедь. Места православных священников при случае отдавались лютеранским пасторам. Переходивших в лютеранство освобождали от государственных повинностей. Изучившим катехизис Лютера давались награды.

В царствование Шведской королевы Христины генерал-губернатором Финляндии был назначен образованный и неподкупный Пер Браге (Pehr Brahe). Он совершил (в 1637 г.) обширный объезд края и при этом установил, что Финляндия по обилию рыб занимает первое место среди известных ему стран, что край особенно богат лесами и дичью, но население проявляет

изумительную косность, непредприимчивость и склонность к пьянству. Пер Браге усмотрел, что только школы и академия в состоянии будут породить разумную жизнь и дать способных и образованных чиновников. Грамота королевы Христины, повелевавшая открыть «Akademiam или университет», также указывала, что из школ и книжных искусств «добрые нравы и добродетели свое первое происхождение и начало извлекают».

Учредить университет признавалось за благо, «честь и украшение Великого Княжества Финляндского». Университет, повторялось в грамоте, «мастерская добродетели». В 1640 г. был основан Абоский университет, о котором епископ края тогда заявил, что «от сотворения мира финскому народу не выпадало на долю такого счастья». Открытие совершено было с большой торжественностью. Всему краю приказано было праздновать день открытия богослужением. «И Бог, и природа»,—писал историк,— способствовали торжеству. На суше и на море гремели барабаны. И там, где прежде трудно было найти годного учителя начальной школы, стали раздаваться голоса ученых». В 1642 г. в Або открыта была первая Финляндская типография. Або сделался важнейшим городом Финляндии. Пер Браге расширил и украсил его. Население его доходило до 5 тыс. человек. Торговый оборот (по вывозу преимущественно леса, смолы, мехов, сала, масла, кож и хлеба) достигал до 155 тыс. далеров.

Основанием новых городов было своего рода страстью Пера Браге. Ему обязаны своим происхождением города Тавастгус, Нейшлот, Вильманстранд, Фридрихсгам, Сердоболь, Каяна, Брагестад, Христинестад и Якобстад.

Соперником Або, по количеству населения и торговли, был Выборг. Гельсингфорс, несмотря на данные ему привилегии, продолжал оставаться незначительным городом.

Среди торгового сословия Финляндии, как и среди местных войск, замечался значительный наплыв чужеземцев. Дело дошло до того, что устав о мореплавании вынужден был воспретить иностранцам «плыть с каким бы то ни было грузом в какой либо город, порт или местечко севернее Або и Стокгольма». При наличных дурных дорогах, желание поддержать торговлю побудило правительство развить систему ярмарок.

Время Пера Браге оставило о себе хорошее воспоминание, и на него долго продолжали указывать, как на образцового начальника края.

В царствование воинственного Карла X (1654— 1660) пределы Швеции были расширены, но финансы расстроились. Карлу XI нужно было одновременно и сломить гордость аристократии, и наполнить казну. То и другое ему вполне удалось. При нем было восстановлено полное самодержавие и финансы приведены в блестящее состояние.

Царствование Карла XI (1660—1697) отмечено в истории Швеции двумя крупными реформами: редукцией и установлением новой организации военного дела. По редукции в казну было возвращено огромное количество розданных государственных (военных) и дворянских имений. Прежние имения, жалованные разным лицам, были объявлены «заповедными казенными местами».

Армия была устроена по так называемой «поселенной системе» (indelning). Это значило, что владельцы известных имений или участков земли обязаны были сообразно своему состоянию—снаряжать и содержать пешего или конного солдата.

Время Густава—Адольфа, Христины, Карлов X и XI отмечается Финляндскими историками, как эпоха величия. Говоря, так, они очевидно имеют в виду

положение Швеции среди других держав Европы, ибо внутри Финляндии в это время особенно чувствовалась тягость рекрутчины, неурожаев, высоких налогов и разорения крестьян. В современных нам изданиях («Oma maa») те же историки указывают, что 48% всех податей и налогов Швеции собирались с населения Финляндии и направлялись в Стокгольм на удовлетворение общегосударственных нужд королевства. В то время, когда Финляндия выставляла для пополнения армии по 6 человек с каждой сотни своего населения, Швеция из той же сотни своих жителей брала в солдаты лишь по 3 человека. Все лучшие должности в Финляндии замещались сплошь шведскими чиновниками, приезжавшими часто в эту провинцию лишь «покормиться» и поправить свое экономическое положение.

III. ВРЕМЯ ПЕТРА ВЕЛИКОГО.

Восемнадцатый век в истории России представляется особенно интересным, и своеобразным. Его краски ярки, его тени мрачны. Его главные деятели, Петр Великий и Екатерина II, напоминают полубогов или эпических героев. В России происходила большая перестройка, приведшая в действие почти титанические силы. Золото и кровь текли обильно по лицу её земли. XVIII век—это шехерезада русской истории, как писал П. Н. Полевой (в 1896 г.). Слабый отблеск всего этого наблюдается в Финляндии. Туда не раз заглядывает Петр Великий для того, чтобы ободрить свою молодую воюющую рать, помочь ей в покорении городов и устранить с пути её шествия всякие препятствия. Затем по Финляндии проходят красивые и стройные войска Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. На суше и воде русские и шведы борются за обладание краем. Финляндию многократно посещает изящный шведский король Густав III. Со шпагой в руке он отважно отстаивает владения своей короны. Северная Семирамида, как звали иногда Екатерину II, в течение своего царствования лично посетила лишь Иматру, Выборг и Фридрихсгам, но во время войны с Густавом III её дух точно витал над событиями 1788—1790 гг., её влияние чувствовалось во многих распоряжениях того времени.

Финляндия взята нами после честного многовекового и упорного боя и введена в состав Российской Империи. Много крови стоила нам Финляндия, много трудов затратили русские, создавая оплот для северной столицы. А потому история Финляндии—один из памятников нашего родного прошлого. История изваяла Россию и Финляндию из одного общего целого, отлила их в одну форму, почему ничто не должно расчленять их, ни ослаблять политической и нравственной связи Финляндии с центром России. Говоря о Финляндии, нам есть что вспомнить. Много славных и великих подвигов совершено там нашими предками. Много нашими великодушными Монархами даровано льгот и милостей Финляндии, легших в основу её современного благосостояния. Все это полно живого интереса и заслуживает нашего внимания и изучения.

С 1689 по 1725 г. Московский престол украшал царь Петр Алексеевич. «Небо создало этого великого. человека для того,—как писал один из его современников, — чтобы посредством его деятельности и высокого бдения водворить порядок, ввести промышленности и науки в государстве, почти неизвестном соседям». Пытливым взором окинул он доставшееся ему царство. Он понял, что его отечеству не доставало морских границ, и что его предки в течение долгих и трудных столетий не напрасно искали выхода к Балтийскому морю. Неприветливый и суровый Ледовитый океан на севере не

предки владели на севере около Финского залива, р. Невы и Ладожского озера ценными для торговли землями и городами. Достояние предков мы не вправе растрачивать.

Петр решил вернуть земли «отчичь и дедичь». Государство, имея моря, может уподобиться человеку с свободными и здоровыми легкими. Только придвинувшись к Балтийским берегам, Россия могла вздохнуть свободно, только увидя из своего «окна» ширь моря, она могла с радостными надеждами взирать на будущее. Граница России у реки Сестры,

взятие Выборга (1710 г.), присоединение территории до р. Кюмени (1743 г.) — все это лишь этапы нашего исторического движения к морю, к свободным выходам в Европу.

Осмотрев во время своего путешествия (1697— 1698 гг.) пестрый мир западно-европейской культуры, изучив там много полезного, Петр Великий вернулся с твердой решимостью отобрать утраченные земли, приобрести пригодное море и сблизиться при посредстве его с Западом. Заключив союзы с Данией и Польшей, энергичный Петр в тот же день (19—30 августа 1700 г.), когда окончена была война с Турцией, объявил войну Швеции. Поводами разрыва выставлены были: во 1-х, многие свейские (шведские) неправды, которые чинились русским подданным; во 2-х, захват Швецией Карелии и Ижорской земли, кои издревле принадлежали России, чего де «не могут и сами шведы отрещи»; в 3-х, враждебность шведской короны к России и пр. Действительные же причины войны скрывались глубоко в прошлой нашей истории и стали проникать даже в сознание народа, который в своей песне уже говорил, что царь Петр заприметил «море без конца», и что жить у воды «способнее».

Швеция была тогда сильна и велика. Она находилась на вершине своего могущества. её земли опоясывали большую часть Балтийского моря, она обладала богатой казной и прекрасной армией. На престол королевства вступил юный и воинственный Карл XII. Едва он узнал, что Швеции объявлена война, как сам встал во главе своих дисциплинированных и мужественных войск и необыкновенно стремительно бросился на ближайшего врага—Данию и одним ударом сокрушил ее. Покончив с Данией, Карл переправился в Лифляндию. Освободив г. Ригу от осаждавших ее саксонцев, он двинулся к Ингерманландии. Здесь, под г. Нарвой, царь Петр сосредоточил огромную армию, почти в 34 тысячи чело

век, и тем не менее был на голову разбит (19 ноября 1700 года) войсками Карла, едва (вместе с гарнизоном осажденной крепости) достигавшими

10 тысяч.—Русским пришлось отступить в великой «конфузии».

Но Петр не из тех слабых натур, которые надламываются первою неудачею. Напротив. Неудача возбудила в нем энергию, вызвала пылкое соревнование. Всюду закипела работа: набирались и обучались войска, укреплялись пограничные города, лились пушки из колоколов, строился первый русский флот на р. Сяси, обдумывались планы новых походов.

Уже с января 1701 г. у Петра зрел превосходный план взятия Нотебурга^[5], державшийся в строгом секрете. Государственную и военную тайну наши предки умели сохранять, понимая их великое значение. Чтобы отвлечь внимание шведов, Петр работал и вооружался у Архангельска, как будто оттуда грозила опасность его подданным.

Когда около Нотебурга, на берегах Невы, все было подготовлено, т. е. сосредоточена армия в 10 тысяч человек и доставлены нужные средства, Петр осадил крепость и стал осыпать ее ядрами. Шведы храбро защищались. В стенах пробиты были бреши. Вызвали храбрецов для штурма. Произведен был «жестокий» приступ, но шведы его отбили потому, что наши штурмовые лестницы оказались короткими. Русские тем не менее повторили свой отчаянный приступ под раскаленным градом пуль и снарядов. рассказывают, что Царь, видя гибель молодых и доблестных своих ратей, приказал отступать: «Скажи Государю,—ответил князь Михаил Михайлович Голицын посланному,—что теперь я принадлежу не Петру, а Богу». Чтобы лишить свою команду возможности даже помыслить об отступлении, князь М. Голицын приказал оттолкнуть лодки от берега острова. Храбрецы, действующие подобным образом, не знают, конечно, поражения. После тринадцати часов кровопролитного боя крепость сдалась. Это было 11-го октября 1702 года.

Древний Орешек—шведский Нотебург—вновь достался русским. «Правда»,—писал Царь «из завоеванной нашей последней крепости Орешка»,—«хотя и зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, разгрызли, но не без тягости, ибо многие наши медные зубы, т. е. пушки, от того испортились». А «место тут зело нужно,—сказал еще ранее Петр,намечая свой поход,—проток из Ладожского озера в море, и зело нужно ради задержания выручки». В этих словах Царя заключается оценка важного значения совершенного завоевания.

Покончив с Нотебургом и усмотрев, что ключ от Ингерманландии достался русским, Петр переименовал взятую крепость в Шлиссельбург, двинулся вниз по Неве, где у устья реки Охты стоял город Ниеншанц (или Канцы). 1-го мая 1703 года новая победа: Ниеншанц сдался. Новое важное приобретение. Теперь и ключ и замок Невы находились в русских руках. «Врата» в Европу были отверсты. Русские обладали «артерией, чрез которую, по выражению Петра, может здоровее и прибыльнее государственное сердце биться».

События чередуются в это время с сказочной быстротой. 7-го мая 1703 года Петр, посадив на лодки своих гвардейцев, захватывает в устьях Невы два небольших шведских судна.

16-го мая 1703 года он заложил Петропавловскую крепость, которая вчерне была построена в течение четырех месяцев. Около неё вскоре из «тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно горделиво»—Петербург. Летом того же года происходят стычки со шведами у Лахты и реки Сестры. В течение 1704 года схватки не прекращаются. они, вероятно, помогли гению Петра оценить значение острова Котлина, где на отмели он возвел укрепление, в виде земляной и бревенчатой трехъярусной башни-батареи. Постепенно вокруг этой батареи создается оплот Петербурга—крепость Кроншлот, переименованный в 1723 году в Кронштадт.

В течение 1705 года борьба со шведами в окрестностях Невы продолжается с переменным счастьем на суше и на воде. Под натиском шведов Ингрия еще «колебалась в руках» Петра, но Царь не унывал и бодро продолжал начатое дело.

При обсуждении, вместе со своими главными сотрудниками, общего положения на севере, Петру настойчиво было указано, что набеги шведов не прекратятся и Петербург останется под их ударами до тех пор, пока они будут иметь в Выборге прочный опорный военный пункт и удобную стоянку для своего флота. Поэтому Царю советовали взять Выборг и разорить восточную Финляндию. Петр разделил такое мнение и решил овладеть Выборгом.

За далью веков трудно рассмотреть, кто положил первый камень в основание Выборга. Известно лишь, что в 1293 году генерал - фельдмаршал

бург мог быть выстроен только на воздухе и затем сразу опущен на землю, иначе он по частям потонул бы в приневских трясинах. Еще красивее в воображении финнов рисовалась развязка вековой борьбы русских («венелейсен») со шведами («руотси»). Русские узнали о сокровище Сампо (Финляндии) и стремились овладеть им. Долго и упорно велась эта борьба. Счастье склонилось наконец на сторону русского Царя. Он уже построил свой город около Суоми и завел флот. «Море приняло на свои влажные плечи» русские суда. Старый финский кудесник провидел затем, как от суомийских берегов отделились огромные скалы и подплыли под ноги Русского Царя. Опираясь на эти скалы, Царь стал подыматься все выше и выше. Царь в золотом венце. Его носят облака небесные. С его венца падают яркие искры на Суоми и и светят, как тысячи солнц. Чудно, чудно! Так опоэтизировано в финских сказаниях могущество Петра.

Приготовив армию в 20 тысяч человек, Царь, в октябре 1706 года, выступил к Выборгу. «С голыми шпагами» его отряд рассеял шведов, пытавшихся закрыть ему путь. Наши войска осадили Выборг, где командовал генерал Майдель. Осада кончилась полной неудачей русских. И неудивительно. В поход выступили без достаточной артиллерии; до такой степени небрежно отнеслись к предприятию, что не имели с собой верного плана крепости и даже не знали, что она находилась на «морском протоке», почему явились к её стенам без всяких судов. Бомбардировка города продолжалась недолго и уже 27-го октября русские вынуждены были снять осаду и поспешно отступить.

Вся эта неудача скрашена «неслыханной акцией», иначе говоря,—прекрасным геройским подвигом горсти храбрецов. Сержанту Михаилу Щепотеву, бомбардиру Автоному Дубасову, унтер-офицерам

Скворцову и Синявину с маленькой командой, всего в 48 человек, приказано было на лодках захватывать в Выборгской бухте купеческие суда. В темноте неустрашимые гренадеры наткнулись на вооруженное адмиральское судно шведов. Храбрецы не смутились. Они не умели сдаваться. Они смело бросились на абордаж и одолели неприятеля. Перестрелка подняла тревогу и шведы получили подкрепление. Шведским порохом и шведскими снарядами, найденными на адмиральском судне, наши герои мужественно отстреливались от преследования. Во время жаркой схватки пали Щепотев и Дубасов. Из русского отряда уцелело только 18 человек. И тем не менее, эти удальцы привели шведское судно к берегу. На его палубе оказалось 78 трупов, а в его трюме—23 вооруженных неприятеля, взятых в плен живыми.

Но где же находился с (1700 по 1708 г.) противник Петра, отчаянно-храбрый Карл? Он «увяз» в Польше. Там он торжествовал ряд побед над войсками короля Августа II, а затем двинулся на Украину, где под Полтавой его встретил Петр и «грянул бой, Полтавский бой». Карл был разбит (27-го июня 1709 г.) и едва спасся бегством в Турцию. Карл, этот легендарный герой, считавшийся непобедимым, разбит юными войсками Петра.

Карл XII (1697—1718)—достойный противник Петра I-го, образец неустрашимого воина: высокого роста, крепкого сложения. Его кафтан без галуна

был вечно застегнут, на бедре длинная боевая сабля. Прибор его стола состоял из жести и цинка; пища подавалась самая простая. Спал он на соломе и даже ельнике. У изголовья неизменно красовалась дорогая Библия. Чувство страха было совершенно неизвестно этому редкому герою, который все время жаждал опасных подвигов. Но как полководец, он имел большие недостатки: прежде всего он действовал без определенного плана.

Петр I был воином иного типа. Он основывал свои планы на глубоко продуманных расчетах и соображениях. Он не только старался добыть победу оружием, но и обеспечить за собой дальнейший успех. Он умел сочетать решительность и осторожность.

Успехи достались Петру после упорного, продолжительного и последовательного труда. После Нарвы он понял, что надо пересоздать армию по лучшим европейским образцам и в течение долгих лет переформировывает ее, переучивает новому строю и исподволь подготовляет к победам. Война со шведами потребовала флота, и он строит его на своих верфях и покупает суда у иностранцев. Нет достаточно опытных моряков и он нанимает их заграницей. Армию надо было обуть и одеть, и Петр создает нужные фабрики и заводы и т. д. и т. д. Что нужно, то и устраивалось, чего недоставало, то и заводилось. Ряд долгих трудов Царя-Преобразователя завершился первым крупным успехом под Полтавой.

27 июня 1709 года Царь писал адмиралу гр. Ф. М. Апраксину: «Ныне уже совершенный камень в основание Санкт-Петербургу положен с помощию Божиею». Таково, по мнению Петра I, значение Полтавской баталии для новой столицы. Но этого мало. Победа над Карлом оживила давнишние надежды на приобретение Варяжского моря. Под Полтавой, наконец, была решена и участь Финляндии.

Едва успели обрисоваться ближайшие последствия Полтавы, как Петр предписал гр. Апраксину готовиться к новому походу на Выборг.

Войска сосредоточивались на острове Котлине и оттуда, в суровый зимний день, 12 марта 1710 г., они с обозами и орудиями двинулись по льду Финского залива, мимо Березовых островов, к Выборгу. Смелый и трудный поход. Дивный подвиг русского войска! «Всякая другая европейская армия наверное погибла бы при подобном переходе»,—писал современник события, датский посланник при русском дворе. Но русские все одолели. Стояла трескучая зима. Бивуак молчал. Ночь проведена была под открытым небом, в мертвой ледяной пустыне; глубокий снег и секущий ветер — все вынесла молодая и доблестная рать Петра. Под Выборгом ее ожидали новые трудности, горшее испытание: пришлось жить в землянках, страдая от холода и голода. Каменистая почва и гололедица крайне затрудняли осадные работы. Прошло полтора месяца и запасы фуража и провианта стали истощаться. «Провианту, Государь, — писал гр. Ф. М. Апраксин, — у нас остается почитай за нет». Солдаты питались уже мертвой кониной и армии грозили смерть, стыд, отступление.

В это время Царь напрягал в Петербурге все свои усилия, чтобы доставить к Выборгу нужное для армии продовольствие. Суда были нагружены войсками, боевыми припасами и кулями с провиантом. Флот пытался выйти в море, но был встречен почти сплошными льдами. Пробовали лавировать среди толстых льдин, но некоторые суда дали течь, а другим грозила опасность быть раздавленными льдинами. На третий день плавания суда были затерты льдами и их едва не отнесло к вражескому берегу. Но присутствие духа у Царя и случайность спасли флотилию, находившуюся «в конечном отчаянии». Наконец, 8-го мая суда, к великой радости осадного корпуса, показались под Выборгом. Царю салютовали. Царя восторженно приветствовали. Благодаря его энергии, армия избегла позора и голодной смерти. Иностранцу наш поход сквозь льды казался верхом безумия. Но мужество преодолело все трудности и дело увенчалось блестящим успехом.

Ободренные и подкрепленные войска стали брандерами жечь крепость, ядрами пробивать брешь в ее стене и «машиною инферналис» подрывать укрепления. Начальником наших войск состоял адмирал гр. Ф. М. Апраксин, но руководил осадой сам Царь, то указаниями из Петербурга, то инструкциями, данными во время своих приездов в Выборг. Шведы храбро защищались

Гр. Ф. М. Апраксин.

под начальством коменданта полковника Шернстроле. Но естественно, что запасы их истощались, а между тем башни и стены уже тряслись и разрушались под нашими ядрами. Комендант заговорил о сдаче. Приехал Царь и предписал условия капитуляции. Крепость сдалась и 14-го июня 1710 г. Петр, во главе своих Преображенцев, вошел в шведскую твердыню. Царь ликовал. Он радовался, что его парадиз— Санкт-Петербург—«конечное безопасие» получил и Выборг сделался «подушкою» его любимой столицы.

Шведские гербы на воротах и зданиях были сняты и заменены русскими.

Выборг был главнейшею крепостью и важнейшим стратегическим пунктом всей тогдашней Финляндии. В его гавани укрывался военный флот; в его бухте имели убежище торговые суда. Отсюда велись бесчисленные походы на Русь. О стены Выборгских укреплений в течение четырех столетий разбивались русские силы и не без основания старый шведский поэт назвал город «могилою московитов» («Moscorum busta Wiborgum»). Теперь этот оплот Швеции пал и ворота в шхеры перешли в русские руки. С падением Выборга, открыт был путь для дальнейшего завоевания Финляндии, а наш флот мог безопасно плавать в восточной части Финского залива.

Вслед за Выборгом сдался Кексгольм.

Понимая важное значение Выборга, Петр сейчас же велел привести жителей к присяге, а крепостные верки исправить. Все было сделано как нельзя более своевременно. Промедли Царь со своими распоряжениями и город мог быть нами потерян, так как уже в октябре 1711 г. начальник Финляндии, генерал Нирод, осадил Выборг. Простояв месяца два под возобновленными стенами крепости, Нирод вынужден был уйти за реку Кюмень, не достигнув никакого успеха.

Русские обладали Невой, островом Котлином, взяли Выборг, однако, шведы все еще не были лишены всех средств для продолжения борьбы и они боролись. Чтобы сломить стойкого неприятеля, нужно было не только завоевать Финляндию, но и перенести войну за Балтийское море. Эти цели и стал теперь преследовать неутомимый Петр.

В Петербурге вновь все пришло в движение. Суда снаряжались и выводились из гавани. Их грузили провизией и боевыми снарядами. Войска обучались и пополнялись их поредевшие ряды. В апреле 1713 г. из Петербурга вышел галерный флот, в числе 203 судов, на которых находилось 17 тыс. войска. Авангардом начальствовал Шаутбенахт (контр-адмирал) Петр Михайлов (т. е. сам Царь), а всеми войсками граф Ф. М. Апраксин.

В начале мая русский гребной флот приблизился к Гельсингфорсу. После недельной бомбардировки город загорелся и шведы покинули его.

В конце августа того же 1713 г. русские овладели также и городом Або. Жители покинули город и нашим войскам досталась значительная добыча. Но едва ли не важнее всего было то, что население юго-западной части Финляндии стало признавать Царя своим монархом и сообщение края со Швецией было прервано. Из Або русским сделалось очень удобно досаждать неприятелю. Шведы теперь легко стали покидать Финляндию и отступать перед нашими войсками. «Мы зело искали видеть оного (неприятеля) в лицо», писал Царь Датскому королю после взятия Або,—«но оный никогда показать себя не хотел».

После небольшего роздыха в Або, русские войска вернулись в Гельсингфорс. Отсюда наша армия отправилась по направлению к Тавастгусу. Шведская армия к этому времени заметно расстроилась: побеги из неё участились, новые наборы давали плохие результаты, казна опустела, дисциплина падала. Начальника шведской армии, генерала Любекера, вытребовали в Стокгольм, где его осудили к смертной казни. Хотя король помиловал генерала, но он униженный вскоре умер.

Во главе шведских войск встал Карл Армфельт—человек очень энергичный, мужественный и с хорошей боевой подготовкой. Он собрал разрозненные части, пытаясь воодушевить их вновь к борьбе за отечество. У реки Пелькине он занял превосходную позицию. Чтобы справиться со шведами, русским пришлось предпринять очень трудное обходное движение. На озере Маллас-веси они настроили плотов и, под предводительством храброго и умного кн. М. М. Голицына, 5 октября 1713 г., в жестокую ночную стужу, пользуясь непроницаемой туманной пеленой, без шума стали переправляться через озеро, коченея от холода. От шведов не укрылось однако движение русских и при высадке на берег они встретили их усиленным огнем. Но в то же время другой наш отряд надвинулся на шведов с фронта, несмотря на то, что мосты на реке были снесены и броды заграждены рогатками и окопами. Русские едва выбрались на берег со своих плотов. Три часа продолжался жаркий бой. Шведы, наконец, не выдержали и обратились в бегство. В этом первом большом сражении регулярной нашей армии в глубине Финляндии все было русское, начиная с генералов и кончая тактикой.

Не успела еще закончиться эта кампания, как неутомимый Царь воодушевился новыми широкими планами. Поход 1714 г. открылся удачными действиями кн. М. М. Голицына, несмотря на то, что нашему войску приходилось одолевать огромные затруднения: оно совершало свои переходы по глубоким снегам, по замерзшим болотам, через леса и пустыри, имея в лучшем случае в запасе лишь черствый сухарь; часто же наш храбрый солдат нуждался даже в куске хлеба. Тем не менее, зайдя «в глубьземли», военачальники на совете единогласно постановили: не отступать, а, найдя неприятеля, атаковать его. Такой случай вскоре представился в Эстерботнии, при деревне Наппо, где шведы вновь были разбиты (14 февраля 1714 г.), несмотря на редкую стойкость «бравых шведских солдат» и необычайную их храбрость.

После нескольких новых незначительных стычек и последовавшей сдачи Нейшлота, можно считать сухопутную кампанию в Финляндии блистательно законченной.

Силою обстоятельств военные действия переносились на море, в виду того, что у шведов в распоряжении оставался большой и хорошо снаряженный флот. Петр принял бой и на воде.

Шведский флот в 28 больших судов, при орудиях, сосредоточился у Гангеудда или Гангута. Русская галерная эскадра остановилась невдалеке от него у Тверминде. Таким образом, неприятели стояли друг против друга. Вскоре к нашей галерной эскадре присоединился и корабельный флот. Сюда же прибыл и Петр, едва не погибнув в пути от ужасной бури.

Что предстояло делать? Шведский флот заградил путь русскому. От финского крестьянина русские узнали о существовании вблизи небольшого перешейка. У энергичного Петра сейчас же родилась мысль прорубить просеку в лесу, сделать дощатые мостки и по ним перетащить свои суда на другую сторону Гангеуддского перешейка. Приступили к работам; но шведы, узнав о них, перевели часть своей гребной флотилии в Рилакский-фьорд навстречу русским и таким образом воспрепятствовали осуществлению грандиозного плана Царя.

В это же время часть шведского корабельного флота получила предписание обойти нашу морскуюпозицию. Едва эти суда отплыли на парусах некоторое расстояние от берега, как ветер стих и настал мертвый штиль. Шведам пришлось остановиться и бросить якорь. Между берегом и шведскими судами успел образоваться таким образом свободный проход. Решительный Петр сейчас же велел части наших гребных судов проследовать по этому проходу. Суда на веслах дружной греблей исполнили царское требование, лихо скользя по глад кой поверхности моря.

Шведы заметили свою оплошность, подняли тревогу, начали стрельбу, но было поздно: наш галерный флот благополучно миновал опасность и, обогнув мыс, запер в Рилакс-фьорде шведские галеры. Здесь, 27-го июля 1714 г., произошло первое морское сражение вновь созданного русского шхерного флота со шведским. Бой был необыкновенно упорный с обеих сторон. Шведы занимали превосходную позицию, имея много орудий; русские преобладали своей численностью, но артиллерия их была слаба. Шведский корабельный флот за безветрием обречен был на полное бездействие. Много трудностей пришлось перенести в Финляндии молодой Петровской пехоте. Она боролась здесь с суровым климатом, глубокими снегами, мерзла на неприветливом севере, коченела на плотах при Пелькине. Она умирала от голода, но не сдавалась. Теперь от неё требовалась новая большая жертва на алтарь отечества и она, не колеблясь, принесла ее. Пришлось с фронта напасть на шведов. Приходилось с малых низких своих галер взбираться вверх на более высокие шведские суда. И она взбиралась и наступала.

Каждый опрометчивый шаг влек за собою неизбежную смерть от пули, штыка или воды. Шведы, как и русские, отличные воины; они отчаянно защищались, геройски руководимые прекрасным адмиралом Эрншельдом. Русских ободряло присутствие Царя. Неприятельские суда плотно примыкали друг к другу. Два раза русские были отброшены. Шведы стреляли в упор. Русские иногда бывали разорваны не ядрами, а пушечными пороховыми газами. Они храбро лезли на абордаж, подпираемые сзади своими смелыми товарищами. С той и с другой стороны проявлены были чудеса храбрости. «Здесь, в узком проходе Рилакс-фьорда, пробивалась брешь в старой морской славе шведов и потомки славных ви-

кингов не хотели уступить сынам ратей Олега». Но сила шведов иссякала и они спустили флаги. Бой кончился. Русские торжествовали. Петр ликовал от радости, что его детище—родной флот— одержал первую победу.

Торжественно отпраздновал Царь свой морской успех и в память Гангеудда воздвиг в Петербурге храм Св. Пантелеймона.

Вообще нашими успехами в Финляндии мы много обязаны созданному Петром шхерному флоту. Благодаря ему взяты были и Выборг, и Гельсингфорс. При обширных пространствах Финляндии и дурных дорогах, на судах перевозились войска, доставлялся провиант, эвакуировались больные, обходились сильные неприятельские позиции. Шведы давно владели Финляндией, но особой заботы о гребном флоте не проявили, вследствие чего потеряли кампанию.

Русские овладели Финляндией. Шведское чиновничество и духовенство удалилось в Стокгольм. Но упрямый Карл не соглашался на заключение мира. Эти обстоятельства побудили нас, сохраняя за собой Финляндию, организовать временное управление во вновь завоеванном крае. Финляндия с 1714 по 1721 г. находилась под русским владычеством и управлялась нашими властями. Во главе края поставлен был гр. Ф. М. Апраксин; но в виду того, что он постоянно жил в Петербурге, действительным правителем оставался князь Михаил Михаилович Голицын—один из лучших и образованнейших людей своего времени.

Нелегкая задача выпала на долю кн. Голицына. В стране господствовало общее своеволие и безначалие. По краю бродили партизаны (кивикесы), тревожившие и своих, и чужих набегами и грабежами.

Бедность и нищета господствовали повсеместно. В некоторых приходах крестьяне питались древесною корой. Разорение театра войны входило тогда в систему ведения борьбы. Разоряли Финляндию, как

русские, так и шведы. Бедность страны ставилась той и другой стороной препятствием к наступательному движению неприятеля. Но как только русские увидели, что им придется остаться в Финляндии, они немедленно прекратили всякое разорение и, напротив, принялись за водворение во всем порядка. Петровские войска были хорошо дисциплинированы и тогда уже их уставы воспрещали чинить всякое насилие и оскорбление. Воинам внушалось иметь любовь к людям, какой бы они ни были веры. Универсалами (указами) главнокомандующего всем покорным местным жителям обещались покровительство и защита. Наши начальники—гр. Апраксин и кн. Голицын—прежде всего позаботились о восстановлении правосудия. Одинаково строго карались как русские, так и местные жители. Бывали случаи, когда русских крайне строго наказывали за малейшую покражу у финна. Не говорим уже о серьезных преступлениях: за ограбление кирки, своевольный сбор контрибуции и т. п. беспощадно следовала смертная казнь.

Ландсгевдингом (губернатором) Финляндии был назначен граф Густав Дуглас. Потомок шотландских Дугласов, он состоял сперва лейб-драбантом Карла XII, участвовал в Полтавской битве, а в 1717 г. добровольно поступил на русскую службу, понравился Петру и управлял сперва Эстляндскойгубернией, откуда переведен был в Финляндию. Но так как и он позволял себе отступления от закона, то подвергался арестам иштрафам.

«Разоренная в конец» Академия и школы были восстановлены. Церковное управление получило правильное устройство. Была учреждена почта и исправлен почтовый тракт. Земледелие заметно оживилось. Торговля стала производиться при посредстве прежних ярмарок и незначительных сношений с Швецией и Россией. Особенную заботу проявили русские по восстановлению лоцманской части, без чего могло прекратиться трудное плавание по шхерному лабиринту. В Финляндии в это время одинаково ходили как русские, так и шведские монеты.

Наибольшей тяжестью на население ложилась, конечно, контрибуция, которую взимали в виде хлебной и денежной повинности, необходимых для содержания нашего войска. Но далеко не все содержание войска взималось с Финляндии, а лишь известная небольшая его доля, так как наше правительство устроило в главных городах края огромные склады и продовольственные магазины, которые пополнялись привозом на судах из Петербурга колоссальных запасов провианта и фуража. То, что требовалось русскими властями с местного населения, было строго соображено с тем, что в свое время получало с финского народа шведское правительство. Иначе говоря, то, что платило и взносило население при шведском владычестве, подлежало и теперь взносу и уплате. Ничего лишнего русские власти не брали и не требовали. Напротив, по просьбам и ходатайствам, они делали всевозможные облегчения, давали льготы, назначали отсрочки и даже вовсе освобождали бедных и разоренных от разных повинностей.

Русские владели Финляндией, но Карл XII мира не заключал и война по необходимости продолжалась. Чтобы побудить Швецию к заключению мира, Петру пришлось перенести войну на берега Скандинавии.

В конце 1718 г. Карл XII был сражен пулею при осаде одной крепости на норвежской границе. Об условиях мира заговорили теперь сильнее, чем прежде, но Швеция все-таки упорствовала, не желая делать больших земельных уступок России. Русские суда подошли поэтому к берегам Швеции. Зажглись здесь и там сигнальные огни и запылали шведские города, заводы и деревни. Разорение береговой полосы было очень значительное. Добыча русских ценилась в миллион, убытки же шведов достигали десятка миллионов. Но шведы не клали оружия. 27 июля 1720 г. русские выиграли значительное морское сражение при Гренгаме (около Аланда).

Швеция окончательно обессилела и запросила, наконец, мира. Уполномоченные воюющих сторон^[6] съехались в маленьком финляндском городе Ништаде и подписали мирный трактат, по которому России были уступлены Швецией земли Выборгской губернии (часть древних Новгородских владений), провинции Эстляндская и Лифляндская.

Так закончилась Великая Северная война, продолжавшаяся 21 год. Россия вошла в состав великих европейских держав; она ногою твердой стала при море, прорубив «окно» в Европу, и тем умножила свои пути усвоения европейского образования. Вся русская история едва ли представляет другой вопрос более важный, чем борьба за обладание Балтийским побережьем.

IV. ВРЕМЯ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ.

После смерти бездетного Карла XII корона Швеции была предложена его сестре Ульрике Элеоноре (1718—1720). Через год она отказалась от власти в пользу своего супруга, который стал царствовать под именем короля Фридриха I (1720—1751). С него начался в Швеции «период свободы». При Фридрихе I, — особенно со времени подписания им в 1723 г. новой Формы Правления,—королевская власть потеряла почти всякое значение. Король лишился права назначать на военные и гражданские должности, расквартировывать по своему усмотрению войска, управлять финансами и т. п. Его обязали во всем следовать мнению большинства Государственного Совета. Короче — король сделался лишь носителем почетного титула. Действительная власть перешла к рикс дагу. ^[7] Он все решал и все контролировал. Среди сословий риксдага первенствовали дворяне. Значение представителей Финляндии на риксдагах сводилось к нулю потому, что один Стокгольм высылал в него столько же депутатов, сколько вся Финляндия в совокупности. Кроме того, Финляндия небогата была дворянами.

Финляндия не раз жаловалась на свое положение. Она просила, чтобы ей назначали судей и чиновников, знающих финский язык, чтобы законы и постановления, оглашавшиеся в кирках, переводились на язык народа. Правительство обещало, но не исполняло своего слова. В то же время шведы крепко стояли за свои права и за свой язык. Если не допускать шведов к должностям Финляндии,—говорили они,—то это поведет к недоразумениям между двумя нациями, а эти недоразумения в свою очередь могут причинить большой вред государству. Шведы не скрывали, что всегда имели в виду слить финнов с собой путем колонизации, общих законов, одинаковых учреждений и т. п. Шведы находили, что требования финнов поведут к созданию отдельных республик, а это, по их мнению, совершенно недопустимо.

В течение первых двух десятилетий после заключения Ништадского мира отношения Швеции к России были ровные и спокойные. Мудрой и осмотрительной политикой устранялись всякие осложнения. Но Швеция не могла, конечно, забыть прежнего своего первенствующего положения на севере. Она не могла простить России своих поражений. Вскоре в Швеции образовались две крупные политические партии; одна воинствующая и сторонница Франции. Эту партию называли шляпами. Другая партия, миролюбивая и расположенная к России, известна была под именем шапок (или колпаков). Население Швеции заметно

сочувствовало шляпам потому, что они более радели о былой славе родины, сильнее стремились приобрести утраченное господство на Балтийском море. По мере того, как росло и крепло значение шляп, отношения Швеции к России охлаждались и становились враждебнее. Франция усердно подстрекала стокгольмское правительство к войне с Россией, обещая ежегодные субсидии. Завязывались такие узлы, которые могли быть рассечены лишь мечем. Представители Финляндии на риксдаге стали на сторону шляп: они точно забыли, что бедствия новой войны падут всей своей тяжестью прежде всего на их многострадальную родину, которая к тому же оказалась плохо подготовленной к обороне, так как её крепости лежали почти в развалинах. Чувства вражды и мести, очевидно, затмевали разум шведов. Другие жили надеждой и мечтали одним ударом восстановить прежнее величие их отечества.

У шведов мелькал уже план будущей кампании. Предполагалось, с помощью французской эскадры, перевезти войска в Финляндию и, обойдя укрепления Выборга, явиться под стенами Петербурга, захватить Неву, поднять восстание в Прибалтийском крае и, заключая мир, потребовать возврата всех завоеваний Петра Великого. Шведы настолько уверены были в своих победах и успехах, что гордо говорили: «лишь бы Господь Бог остался нейтральным, то можно расправиться с русскими. Война теперь или никогда!—кричали все в Стокгольме,—не исключая даже женщин». Propatria et libertate»! гордо заявляли члены риксдага. Все были охвачены воинственным порывом. И война была объявлена России при громе труб и литавр 21 июля 1741 года.

Немедленно по объявлении королевского указа о разрыве с Россией, в Стокгольме образована была особая комиссия, с целью выработки условий будущего славного мира. Решено было требовать от России больших земельных уступок. Границу Швецииимелось в виду провести восточнее Ладожского и Онежского озера, т. е. захватить столько, сколько никогда Швеции не принадлежало, иначе говоря, шведы не убив медведя, делили уже его шкуру.

Война была объявлена, но шведские войска оказались еще не собранными и не приведенными в боевой порядок. Вследствие этого Стокгольмское правительство приняло меры к тому, чтобы королевский указ о разрыве возможно позже дошел до Петербурга.

Русские власти в Петербурге, узнав от своего посланника в Стокгольме о готовящейся войне, сейчас же послали полки в Финляндию. Наши войска сосредоточивались около Выборга.

Они находились под командой гр. П. П. Ласси, главным помощником которого состоял генерал Яков Кейт. Гр. Ласси был ирландец по происхождению. При Петре I он вступил в русскую службу и участвовал в Великой Северной войне. Достаточно сказать, что он участвовал в 31 кампании и в 18 осадах крепостей. Все это красноречиво говорило о его обширной боевой опытности.

Шведские войска, расположенные в Финляндии, состояли временно под начальством генерала Будденброка и приближались к Вильманстранду. Узнав об этом, гр. Ласси немедленно двинул свой корпус на встречу шведам. Сражение произошло под Вильманстрандом 23 августа 1741 года. Численный перевес был на стороне русских, но зато шведы занимали возвышенность, которая значительно обеспечивала их положение. Шведы превосходно защищались и своими орудиями причинили большой урон русским. Под сильным огнем наши гренадеры дрогнули и стали уже отступать в губительном беспорядке. Шведы, увлеченные своим успехом, сошли с возвышенности, желая преследовать отступавших. Этот шаг погубил их. Русские скоро оправились и дружным натиском овладели высотами. Кроме того, русского огня не вынесли финские полки, нахо-лившиеся в составе шведской армии. Финны, объятые паникой, произвели большую суматоху, перестали слушаться офицеров, в бегстве сбивали с ног своих начальников и искали спасения в лесу и на ближайшем острове.

После этого взята была русскими и сама Вильман- страндская крепость. В ней укрывался незначительный гарнизон. Комендант крепости поднял белый флаг. Это означало, что он сдается. Но, несмотря на то,

стрельба с крепостных валов продолжалась. Подобного вероломства не стерпели русские солдаты и в страшном озлоблении предали все огню и мечу.

Шведы отступили по направлению к г. Фридрихсгаму. Русские, не имея с собой достаточного количества фуража и провианта, вернулись в Выборг. Победу торжественно отпраздновали в Петербурге. Михаил Ломоносов написал большую напыщенную оду, восхваляя первые трофеи царствовавшего младенца Иоанна Антоновича.

Вскоре после Вильманстрандского поражения к шведским войскам прибыл их главнокомандующий Карл Левенгаупт. Несмотря на то, что русских сил перед ним не было, он ничего не предпринял для обеспечения за собой удачи дальнейших действий. Он занялся распространением среди русских воззваний, которые никакого успеха не имели.

25 ноября 1741 г. на Всероссийский престол взошла дочь Петра Великого—Елизавета Петровна. Шведы рассчитывали, что она исполнит их желания, возвратит завоевания отца, и тем положит конец войне. Но они ошиблись в своих ожиданиях. Елизавета не пожелала омрачить начала своего царствования уступкой русских земель. Война продолжалась.

Вновь во главе наших войск стал гр. Ласси и они двинулись к Фридрихсгаму.

Лагерь шведов под Фридрихсгамом представлял удручающую картину. Прежде всего крепость не была приведена в полное оборонительное состояние. Воздух болотистой местности около города, где расквартировались шведские войска, был отравлен, вследствие того, что тут до такой степени небрежно зарывали покойников, что в одном месте валялась нога, в другом—торчали руки и т. д. В лагере распространилась горячка и люди ежедневно умирали сотнями. Землянки, в которых укрывались шведы, были так сыры, что платье плесневело на теле. Эти же землянки заменяли им могилы. Их напол-

няли трупами, сбрасывали крышу и затем засыпали землей. Трупы зарывались без всяких почестей. Солдаты роптали. 2 марта 1742 г. в Фридрихсгаме распространился слух о наступлении русских. Поднялась невообразимая суматоха; все точно потеряли головы и делали одни несообразности. Никто не хотел понять, что снег лежал выше человеческого роста, а при таком условии армия неожиданно под стенами крепости появиться не может.

Только в июне русские войска в состоянии были двинуться из Выборга по направлению к Фридрихсгаму.

Вся побережная полоса Финляндии представляла для шведов ряд превосходных дефиле^[8] и удобных для защиты позиций. При речке Мендолакс шведы избрали одну из подобных почти недоступных позиций и великолепно укрепили ее. Но дух пал среди шведских воинов и в таком случае никакие укрепления не в состоянии помочь. Воинский дух—душа каждой армии. Где нет этого духа, где отсутствует сознание воинского долга и дисциплины, там войска, как крепкого оплота государства, не существует. Война 1742 г. особенно наглядно показала это. Первоклассная позиция у Мендолакса была ими брошена без единого выстрела. А чтобы иметь понятие об этом редком укреплении, достаточно сказать, что когда к нему подошли русские, то из любопытства приказали нескольким гренадерам взобраться с фронта на крутой ретраншемент. Гренадеры с большими усилиями взбирались более часа. Легко себе представить, что случилось бы, если сверху свистели пули и катились ядра.

26 июня 1742 г. шведы без боя покинули Фридрихсгам, служивший им отличным складочным местом. Шведы могли затем последовательно пре-

градить путь наступления русским при р. Кюмени, у г. Борго, в окрестностях Гельсингфорса. Но они этого не сделали. В среде их войска наблюдалась полная деморализация: финские солдаты бросали ружья и убегали в свои деревни, шведские офицеры толпами уезжали в Стокгольм, чтобы принять участие в риксдаге, а главнокомандующий потерял власть и обаяние над подчиненными.

Рассказывают, что к гр. Ласси пришел финский крестьянин и сообщил о намерении шведской армии выступить из Гельсингфорса по направлению к Або. Тот же крестьянин указал на заросшую кустарником дорогу, проложенную по лесу Петром В. Воспользовавшись этой дорогой, гр. Ласси отрезал шведам дальнейший путь отступления и они должны были остаться в Гельсингфорсе.

В Гельсингфорсе шведская армия, наконец, остановилась и окопалась. С одной стороны она была защищена заливом, с другой — возвышенностями, на которых выставила свои орудия. Местность и здесь благоприятствовала шведам. Силы воевавших оказались почти равными. При таких условиях шведы могли и должны были принять бой. Но гр. Ласси искусно вступил с ними в переговоры и они поддались его заверениям. Среди этих переговоров, в Стокгольм были отозваны главнокомандующий К. Левенгаупт и генерал Будденброк. Начальствование над шведскими войсками перешло к храброму генералу Буске. Но было уже поздно. Деморализация проникла так глубоко, что офицеры не стыдились посылать к Буске депутации с заявлениями о необходимости сдачи. Прошло еще несколько дней и вся шведская армия 24 августа 1742 г. капитулировала при Гельсингфорсе, сдав все свое оружие и получив право на судах отправиться в Швецию. Финские полки пришли в русский лагерь и присягнули её Величеству Императрице Елизавете Петровне. Генералов Левенгаупта и Будденброкакрайне сурово судили в Стокгольме и обезглавили на площади.

Наши войска заняли Финляндию. В то время, когда началась кампания 1742 г., Императрица Елизавета Петровна обратилась (18 марта) к жителям Финляндии с особым манифестом, в котором обещала им свое покровительство, если они не станут воевать против русских. Если бы финляндцы пожелали совершенно отделиться от Швеции, то Императрица готова была посодействовать утверждению их самостоятельности. Но финляндцы лишь в незначительном числе обратились к русскому главнокомандующему, прося о покровительстве. В большинстве же они не прекратили своих враждебных действий. Таким образом, манифест не произвел желательного действия и, весьма обычный для военного времени, план не удался.

Война продолжалась. Повторилось то, что произошло при Петре Великом: вся Финляндия находилась в руках русских, но мир не удавалось заключить. Поэтому русским пришлось вести военные действия и устраивать одновременно управление в крае.

Начальником Финляндии назначен был И. Б. Кампенгаузен. Он ранее состоял на шведской

службе и потому знал местные порядки. На низшие должности определяли преимущественно лиц финляндского происхождения. От населения требовали присяги на русское верноподданство. Всюду старательно водворялся порядок и вводились улучшения. Разрушенные церкви и общественные здания восстанавливались; дороги и мосты исправлялись. Населению разрешили праздновать, запрещенные шведами, апостольские дни. По повелению Императрицы, Кампенгаузен организовал церковные дела. К чести русских надо сказать, что они проявили особую осмотрительность и деликатность в вопросах религии.

Абоский гофгерихт (или надворный суд) вновь стал действовать и получил наименование «Императорского». Труднее было наладить дела университета, вследствие того, что почти весь его учительский персонал покинул Финляндию.

Первыми по времени разорителями Финляндии явились сами шведы и отчасти финские войска. Шведы не щадили финляндцев и во время похода там, где не оказывалось лошадей, впрягали местных крестьян. Одни из них жаловались, другие убегали в леса. От крестьян требовалась, например, поставка сена; но небрежность и взяточничество шведских приемщиков лишали их возможности своевременно сдавать свои возы по назначению. Еще тяжелее ложилась на население постойная и подводная повинность.

Когда явились русские, то им, естественно, также потребовались и подводы, и помещения, но наше начальство строго воспретило прибегать при этом к насилию и своеволию. Шведские и финские историки одинаково отметили, что русские обращались с населением с необычайной снисходительностью и человечностью. Особенно добрую память по себе оставили наши генералы Яков Кейт и Киндерман. Они в Финляндии обращались с войсками гораздо строже, чем у себя дома, в России.

Население было обложено контрибуцией в пользу русских отрядов, оставленных в крае, но эта контрибуция взималась в размерах шведского времени и при том со всевозможной снисходительностью. Мало того, Кампенгаузену приказано было нашим Сенатом установить способы содержания русских войск «по совещанию с местными земскими управителями». Это делалось, очевидно, с тем, чтобы местные представители могли высказаться по делу и отстаивать свои интересы и нужды. Не забудем, что такую изысканную деликатность проявлял победитель во враждебной ему стране. Где бедность мешала уплате контрибуции, там неизбежно делались послабления в её требованиях, или еще чаще она вовсе не собиралась. Кто удостоверял свою несостоятельность, с того Кампенгаузен всегда слагал недоимки. Контрибуцию он воспретил собирать насильственными способами или несправедливыми приемами. Вследствие столь милостивого и заботливого отношения русских властей к местному населению, нашему правительству пришлось в большинстве случаев содержать свои войска на собственные средства, которые доставлялись из России.

Наши власти требовали в прибрежных местностях постройки галер, но материалы для них и труд рабочих оплачивались по существовавшим ценам.

С пленными обходились достаточно снисходительно. Забота русских простиралась так далеко, что прежние финские воины, обнажавшие против нас свой меч, получали пенсии.

В манифесте Императрицы предписывалось особо гуманное обхождение с финнами, дабы с нашей стороны не подано было ни малейшего повода к неудовольствиям и бунтам.

Несмотря на описанное совершенно исключительное обхождение с населением края, среди него зрел план заговора против русских войск. Если онне был осуществлен, то, кажется, главным образом потому, что русские войска в это время покинули Финляндию.

Переговоры о мире велись давно, но ни к каким результатам не приводили. В январе 1743 г. уполномоченные обоих государств съехались в Або. Дело их медленно подвигалось вперед вследствие того, что с вопросом о мире связан был вопрос о наследнике шведского престола. Король Фридрих I остался бездетным. Императрица Елизавета Петровна желала, чтобы Швеция выбрала его заместителем принца Адольфа-Фридриха Голштинского.

По вопросу об условиях мира наши государственные сановники держались различных воззрений. Одни требовали присоединения всей Финляндии; другие довольствовались частью её, третьи предлагали образовать из Финляндии барьер между Швецией и Россией, т. е. создать самостоятельное государство под властью нейтрального правителя.

В августе 1743 г. подписан был, наконец, мир в Або, по которому Россия получила земли Финляндии от границ Выборгской губ. до р. Кюмени т. е. незначительный территориальный прирезок в 226 квадр. геогр. миль. Тем не менее мир был отпразднован в Петербурге и других городах России шумно и торжественно.

Не успели еще уполномоченные разъехаться из Або, как шведские представители попросили помощи у России. Дело в том, что Швеции грозила войной Дания, а внутри королевства ожидались большие беспорядки и осложнения. Генералу Кейту приказано было немедленно отправиться в Швецию с 10-тысячным корпусом войск на галерах и кончебасах. Наступала уже холодная осень. Переезд через Балтийское море делался крайне затруднительным. Но Кейт не остановился ни перед наступавшими бурями и холодами, ни перед недовольством флотских офицеров. Они подавали Кейту жалобы и заявления, а он, не распечатывая их, совал в карман и отдал сигнал к отплытию.

Переход к Стокгольму был особенно труден. 30 ноября 1743 г. Ростовский и Казанский полки торжественно, с музыкой и распущенными знаменами, вошли в столицу Швеции. Король был очень доволен оказанной ему поддержкой. Войска и галеры расположены были на зимние квартиры к югу от Стокгольма. Во время пребывания в Стокгольме, генерал Кейт исполнял обязанности нашего посланника при шведском дворе. В июле 1744 г. Кейт получил приказание вернуться в Россию со своим отрядом, так как Швеция далее в его помощи не нуждалась.

Швеция, видимо, примирилась с утратой части своих земель за Балтийским морем. Но, не желая лишиться остальных, она решилась воздвигнуть большое укрепление впереди Гельсингфорса, чтобы иметь опорный пункт для своих войск и флота, высылаемых за море. С этою целью она начала в 1747 г. сооружение Свеаборга. Строителем «Северного Гибралтара» назначили Августина Эренсверда. Шесть островов перед Гельсингфорсом были укреплены этим выдающимся человеком своего времени. Возникла гранитная крепость, вызывающая до сих пор удивление её посетителей. Среди создания Эренсверда покоится его прах, под прекрасным гранитным памятником, сооруженным, по повелению короля Густава III, для одушевления соотечественников.

V. ВРЕМЯ ЕКАТЕРИНЫ II.

В 1762 г. на Всероссийский престол взошла женщина с выдающимся талантом. Это была Екатерина II, по рождению принцесса Ангальт-Цербтская. Тяжелое наследие досталось ей от супруга Императора Петра III Федоровича: армия давно не получала жалования; в казне не хватало 17 мил. руб.; сенатские указы плохо исполнялись; народ бедствовал...

Понимая, что законы являются лучшими средствами к достижению государственных целей, Екатерина, задумав собрать в Москве комиссию для сочинения проекта нового Уложения, стала работать над составлением Наказа, желая дать в нем общее руководство для этой комиссии. С целью рассмотрения нового Уложения, в Москву созвано было со всей России 545 депутатов. Представителем от Выборгской губ. явился камергер гр. Ив. Гр. Чернышев. «В инструкции» этому депутату дворяне Выборгской губ. писали, что считают себя счастливыми под скипетром её Величества и просят впредь новых шведских законов на губернию не распространять.

Правда, они просили даровать им привилегии и преимущества, коими пользовалось шведское дворянство, но лишь при одном непременном условии, «по колику оные привилегии и с самодержавными монаршескими правами её Императорского

Величества согласны быть могут». Так говорят истинные верноподданные: ничего могущего вредить государству и власти они себе не желают и не просят.

В Москве, во время заседаний комиссии по составлению Уложения, не раз затрагивался окраинный вопрос. При этом представители из коренной России крепко стояли на том, чтобы «сочинялись законы,одинаковые для всех её Величества подданных народов»; «равенство граждан в том состоит, чтобы все были подчинены одним законам».

Екатерина II во многом старалась следовать по стопам Петра Великого. Успех часто сопровождал её начинания. Блеск её многочисленных и славных Побед был столь велик, что позолотил своими яркими лучами все её царствование.

Екатерина всем была обязана России. Она искренно отреклась от лютеранства, сердечно полюбила свою вторую родину Россию и с великими надеждами взирала на её будущее. Она умела постоять за её честь и доброе имя. Как внешняя, так и внутренняя её политика велась в русском духе и национальном направлении. Интересы России для неё стояли на первом плане, все остальное—на втором. Это, конечно, правильно. Иначе к родине относиться нельзя.

В течение первых 19 лет её царствования учреждено и обстроено было 144 города, заключено 30 договоров и конвенций, одержано 78 побед, издано 88 законов и т. д. При ней присоединен был Крым и население России увеличено на 7 мил. душ. Потемкин, Суворов, Орлов, Румянцев и многие другие прославили её царствование.

Наследник шведского престола беззаботно развлекался в Париже в то время, когда ему (в 1771 г.) сообщили о переходе в его руки королевства. Во Франции же он подписал присягу на верность конституции. Он стал царствовать под именем Густава III. По приезде в Стокгольм, ему пришлось крепко призадуматься над унижением, которому подверглась королевская власть при его предместниках, в период так-называемой свободы (frihetstid). Короля до такой степени отстраняли от управления и законодательства, что, вместо его подписи, без его согласия, прикладывали штемпель с его именем. Видя такое удручающее положение своего отца Адольфа-Фридриха, Густав III с грустью сказал:

«Король стал куклою в государстве, на которую только в торжественные дни надевают регалии». Тем не менее, в первое время Густав казался равнодушным к власти, захваченной аристократией, и старался лишь о приобретении расположения народа.

Густав III, едва ли не более его предшественников, заботился о Финляндии. Он чаще других посещал ее и интересовалсяблагосостоянием населения. Во время первой поездки (1775 г.) он посетил Або, Гельсингфорс, Свеаборг, Ловизу и Тавастгус, и всюду, по старому шведскому обычаю, принимал каждого, являвшегося к нему с жалобой или прошением.

Хотя Густав III приходился двоюродным братом Екатерине II, она не мало была обеспокоена его воцарением, зная его беспокойный характер, громадное честолюбие и бурные военные порывы.

В первые пятнадцать лет его царствования взаимные отношения между ним и Екатериной II были хорошие. Густав III даже писал об Императрице: «Она не только самая великая, но и самая любезная женщина нашего века». В 1777 г. Густав посетил ее в Петербурге, а в 1783 г. они свиделись в Фридрихсгаме. Их дружбе, казалось, не предвиделось конца. Но со второго же года его царствования, делаГустава III запутывались и осложнялись, и ему вскоре пришлось выйти на путь рискованных политических предприятий, приведших его к столкновению с Екатериной.

Прежде всего, свое царствование Густав III ознаменовал государственным переворотом 1772 г., имевшим целью увеличение его власти. Королевская власть была настолько умалена в период свободы, что с нею едва считались. Густав III с молоком матери всосал нерасположение к такому порядку и решил изменить его. Главным помощником короля в совершении переворота был финляндец Яков Спренгтпортен. С горстью драгун он захватил Свеаборг, подготовил Финляндию к переходу к новому порядку и затем с отрядом войска приплыл к Стокгольму, чтобы поддержать короля в исполнении его плана. Но Густав успел уже ранее осуществить свой замысел, прибегнув к содействию офицеров, давших клятву спасти отечество от произвола политических партий, которые в течение полустолетия деспотически распоряжались судьбой Швеции. Имея на своей стороне войско и народ, король арестовал членов Государственного Совета (riketsrâd) и главнейших деятелей риксдага из партий шапок. Два дня спустя, Густав в полном королевском облачении явился в зал государственных чинов и, после сильной речи, провозгласил восстановление той Формы Правления, которая действовала при Густаве II Адольфе. Возражений не последовало. Королевская власть обрела прежнее свое значение и она стала направлять даже действия риксдага, согласно своим видам и интересам. «Кстати, что вы скажете о революции в Швеции?—спрашивала в письме Екатерина II Вольтера. В четверть часа или еще менее народ лишился там своей конституции и своей свободы. В продолжении двадцати минут представители сословий, окруженные войсками, обсудили 57 пунктов, изъявили свое согласие и подписали их».

Народ Швеции встретил известие о стокгольмской бескровной революции шумным ликованием. Насильственным переворотом Густав III добился расширения королевской власти, но число его политических врагов умножилось.

Еще больше возросло нерасположение к Густаву III в Швеции после того, как он в 1786 г. закрыл риксдаг, не пожелавший повиноваться его требованиям. После указанных двух событий (1772 и 1786 гг.), король, бывший ранее кумиром своего народа, сделался крайне непопулярным. Это сильно задевало его самолюбие и он обдумывал, каким бы образом вновь одним ударом добиться славы и вернуть к себе общее расположение.

Той и другой цели он решился достичь войной с Россией. Он рассчитывал удачной кампанией вернуть завоевания Петра Великого, сокрушить своих внутренних врагов и возвысить свое значение среди других держав. Начиная с 1786 г., до Петербурга непрерывно доходили слухи о готовящихся снаряжениях Швеции. И, когда Турция, в сентябре 1787 г., объявила войну России, Густав решил: теперь или никогда! Войска России отвлечены на юг, север её обнажен; надо воспользоваться благоприятными обстоятельствами,—рассуждал король Швеции. Русский представитель при Стокгольмском дворе—умный и ловкий дипломат гр. А. К. Разумовский—отгадал намерения Густава и предупреждал Екатерину, но Императрица долго не хотела верить своему посланнику. Разумовский настаивал на правоте своих сообщений и продолжал представлять доказательства усиленного вооружения Швеции.

План Густава основывался на неожиданном нападении, дабы не дать России подготовиться к отпору. Но вот задержка... По существовавшим тогда основным законам Швеции, король собственной властью не имел права начать наступательной войны, а Россия никакого повода к ней, со своей стороны недавала. Россия не обнаруживала ни малейшего намерения напасть на Швецию, и у Густава III не имелось таким образом основания начать военные действия. Как быть? Нужно было ввести в заблуждение шведов и показать им, что Россия готовится к войне. Но и для этого у Густава III не хватало данных, так как его посланник (Нолькен) из Петербурга доносил, весьма добросовестно и правильно об отсутствии у России каких-либо враждебных замыслов против своей северной соседки. Тогда Густав III послал в Петербург доверенного человека (Мориана) с инструкцией, дабы он внушил посланнику, какого рода донесений от него ожидает король. Посланный отчасти добился своей цели. Донесения Нолькена сделались более воинственными и угрожающими. В них теперь сообщалось, что Россия собрала значительный флот, что она сосредоточила много войск в лагере, около Петербурга, что Императрица недружелюбно настроена к Швеции и, конечно, начала бы с нею войну, если бы не находилась в затруднительном положении. Король, получив такое донесение, приказал переписать его, для того чтобы исключить все мягкие выражения. Естественно, что после переписки получилось более грозное донесение и король показал его государственным чинам в доказательство воинственных замыслов России, самодовольно сказав после этого: «сегодня я перешел Рубикон». Кроме того, Густав принял меры к широкому распространению слухов о том, что Россия угрожает нападением на королевство. В действительности Екатерина II была настолько искусным дипломатом, что не давала в руки Швеции подобных козырей.

Весть о мобилизации сильно поразила шведский народ, ничего не знавший о воинственных замыслах своего короля. Густав же дошел уже до самообожания; воображение рисовало ему ряд великих подвигов. рассчитывая на беззаботность русских,он лелеял себя надеждами на будущие успехи и обещал «из памятников русской гордыни пощадить только памятник Петру Великому, чтобы на нем увековечить свое имя».

Густав готовился к войне с лихорадочным жаром.

Флот Швеции снаряжался к кампании. Давая инструкции начальнику флота, своему брату, герцогу Карлу Зюдерманландскому, Густав III просил его создать ему надлежащий повод к войне. Иначе действовала Екатерина; она сказала: «Мы шведа не задерем», т. е. повода ему для войны не дадим, но и уступать ему она ни малейшего желания не имела. Узнав о вооружении Швеции, Екатерина заявила: «Императрица Анна Иоанновна в подобном случае велела сказать, что в самом Стокгольме камня на камне не оставит». Шведский флот вскоре встретился с несколькими русскими судами, шедшими в Средиземное море, и Карл Зюдерманландский сделал все, чтобы поссориться с нашим адмиралом, но последний своим осторожным поведением устранил причину недоразумений.

Ища повода к разрыву, Густав III по-видимому обрел ее: он остался крайне недоволен одним выражением в ноте русского посланника гр. А. К. Разумовского и предложил ему покинуть Стокгольм; но последний не торопился отъездом.

В июне 1788 г. Густав выехал в Финляндию, чтобы находиться при армии, предназначенной для войны с Россией. Из Финляндии король прислал к Екатерине II вызывающую ноту, полную жалоб, и свои беспримерные условия восстановления доброго согласия. Густав требовал ни более, ни менее, как возвращения всей Финляндии и Карелии и гордо ожидал от русского правительства лишь короткого ответа: да или нет. Густав вел переговоры в таком тоне, точно он одержал уже ряд блестящих побед и мог предъявлять свои требования.

На все он получил достойный ответ от Императрицы.

«Хотя бы стог сена сожгли в шведской Финляндии, и того достаточно», писал Густав, все еще встревоженный отсутствием надлежащего повода к войне. Но и сена чужого наши солдаты не тронули. Не находя достойного повода для открытия военных действий против России, шведы вынуждены были начать их маскарадной стычкой у местечка Пумала. Шведы переодели часть своих солдат в русские мундиры и произвели театральное столкновение между двумя незначительными отрядами. Воспользовавшись этой комедией, Густав заявил, что русские произвели первое нападение и первые выстрелы, следовательно, он имел теперь право защищаться и продолжать войну без запроса о том членов риксдага. Вообще не подлежит никакому сомнению, что военные действия 1788 г. начала Швеция. Мир был нарушен. Война началась.

В июне 1788 г. шведские войска перешли границу. Всего на суше и на море в распоряжении Густава находилось до 42 тысяч человек. Эту армию он предполагал сосредоточить где-либо вблизи Петербурга, например в Ораниенбауме. Главную надежду король возлагал на свой флот, который действительно находился в хорошем состоянии.

Вскоре этот флот при Гогланде встретился с русским, состоявшим под начальством адмирала Грейга.

Произошло (6—17 июля) упорное побоище, продолжавшееся пять часов. Хотя наша эскадра была слабее шведской, но мы одержали победу. «Я никогда еще не видал сражения более жаркого и хорошо поддержанного с обеих сторонъ», писал адмирал Грейг, которого после этого сражения считали «спасителем столицы».

Желая ободрить и успокоить население севера Екатерина II переехала из Царского.Села в Петербург, обещая, в случае надобности, сама встать во главе армии, которой командовал гр. В. Мусин-Пушкин.

Предводительствовать шведскими войсками взялся сам Густав. Не имея талантов полководца, он лишь изнурил их бесцельными передвижениями и противоречивыми приказаниями. Временами недостаток продовольствия сказывался настолько резко, что шведские солдаты питались одним черствым хлебом.

В рядах войск слышался ропот. Дисциплина среди сухопутных войск Швеции была ослаблена и Густав III не сумел поднять ее. Теперь этот недостаток сказался особенно заметно. В войсках знали и чувствовали неискренность всех поводов к войне и потому, уже во время выступления к Фридрихсгаму (в июле 1788 г.) многие офицеры, забыв свой долг, демонстративно подали в отставку и уехали домой. Особенно велико было неудовольствие среди финских полков; их семьи, жилища и родина подвергались первой и наибольшей опасности. Но едва-ли не главной причиной неурядиц в армии оказалась слабость главнокомандующего генерала К. Армфельта, не сумевшего повлиять на подчиненных.

Когда король Густав прибыл в лагерь при Хуусула, его встретили общим неодобрением и критикой его неудачных распоряжений. Старшие офицеры, во главе с полковником Хестеску, заявили королю, что признают невозможным осаду крепости Фридрихсгама и требуют отступления; они ссылались при этом на недовольство солдат, которые готовы были оказать неповиновение. Король решил сам допросить войска. Он выехал в лагерь верхом и солдаты ответили обещанием следовать за ним против неприятеля.

Но наступление к крепости Фридрихсгаму произведено было неудачно и это дало новый повод к более сильному неудовольствию. Король согласился на отступление (24 июля 1788 г.).

В это время у финских офицеров созрел план обращения к Русской Императрице с предложением мира. Таким образом офицеры самовольно взяли на себя решение политических вопросов.

Им удалось убедить своего главнокомандующего, старого Карла Армфельта, что в их плане кроется спасение Швеции, и что он согласуется с сокровенным желанием короля. Офицеры собрались к К. Армфельту и у него составили записку (ноту), в которой от имени финской армии объявили, что не одобряют настоящей войны, что будут защищать Финляндию только от нападений, что просят Императрицу о возвращении части Финляндии, уступленной России в 1743 г. (по миру в Або), и, наконец, что желают, дабы для мирных переговоров были созваны представители (финской) «нации».

Скоро король узнал о том, что делалось за его спиной. Он потребовал от войск, расположенных около Анъяла, изъявления верноподданнических чувств. Подписавшие у К. Армфельта записку (ноту); поняли, что им нужна опора в большинстве товарищей. С этою целью они составили декларацию (или «акт соединения»), подписанную 113 офицерами анъяльского союза. Свое название союз получил от местечка Анъяла. В декларации офицеры-союзники поясняли незаконность войны и её плохое ведение, а также пытались доказать, что в их поведении крылось лишь желание исполнить свой долг и отвратить бедствие, грозившее отечеству, и если они обратились к русской Императрице, то единственно с целью посодействовать открытию мирных переговоров. Буде же Императрица откажет в мире, то они усмотрят в её действии нападение на Финляндию и в таком случае не положат оружия, пока королевство не будет находиться вне опасности.

Король увидел, что начавшееся движение из окрестностей Анъяла легко может распространиться среди других отрядов его армии, разбросанных на

Финляндском театре военных действий. Считая военное движение лично для себя опасным, король не остался в главной квартире, а удалился на свою яхту «Amphion». Крутые и решительные меры не были в его характере, почему Густав обещал прощение всем тем провинившимся анъяльским конфедератам, кто письменно признает свой проступок и изъявит покорность. Застигнутые врасплох, анъяльцы поспешили написать королю, что, отнюдь не оскорбляя его величества, они имели в виду исключительно мирные переговоры, и что намерены отстаивать отечество до последней капли крови. Об отделении же Финляндии от Швеции,—говорили они,—никто из них не думал.

Во второй половине августа (1788 г.) из Петербурга в шведский лагерь вернулся Иегергорн, доставивший Императрице ноту анъяльских конфедератов.

Иегергорн не только передал Государыне записку офицеров, но кроме сего устно добивался восстановления того государственного строя Швеции (1720 г.), который был уничтожен Густавом в начале его царствования (в 1772 г.), а также хлопотал об отделении Финляндии от Швеции и создании из этой провинции независимого государства. Русское правительство, конечно, заметило большую разницу между запиской (нотой) финских офицеров и личными заявлениями Иегергорна. Императрица вручила Иегергорну не подписанный ею ответ на все домогательства. Она советовала офицерам уговорить финские войска отступить от русских пределов и затем держать себя спокойно во время её борьбы с королем. Такой ответ Императрицы возбудил досаду и изумление среди анъяльских заговорщиков.

В это время полковник Гастфер снял осаду Нейшлота. Адмирал Грейг держал в блокаде шведский флот в Свеаборге. Дания собиралась объявить войну Густаву. В Стокгольме замечалось угрожающее движение. Иначе говоря, король находился

в весьма затруднительном положении. К довершению всего, офицеры отправили к Густаву новое письмо, требуя созыва риксдага и обязательного перемирия с Россией. Письмо было возвращено нераспечатанным. Король, зная о намерении Дании напасть на Швецию, воспользовался удобным случаем, чтобы временно покинуть Финляндию. Начальствование над войсками он передал своему брату, герцогу Карлу Зюдерманландскому. Отъезд короля разрушил планы заговорщиков: они лишились возможности влиять на него угрозами и другими средствами.

Анъяльские заговорщики составили еще одну объяснительную записку (которую называли авертисмент), стараясь оправдать свои поступки и настоять на созыве в Стокгольме риксдага. Риксдага желали все офицеры шведской армии.

Под разными воздействиями, шведская армия отступила, очистив Гегфорс. Из Петербурга—чрез шведского изменника Георга Магнуса Спренгтпортена— дано было знать генералу К. Армфельту, чтобы он добивался созыва финского сейма, и чтобы на нем депутаты решили вопрос об отделении Финляндии от Швеции, предоставив русским изгнание шведов из края. Спренгтпортен подсказывал, чтобы финский сейм собрался в Тавастгусе. Главным носителем идеи самостоятельности Финляндии являлся тогда названный Георгий (Геран) Спренгтпортен. Он давно уже не расставался с этим планом. Северо-Американская освободительная война, в которой он принял участие, видимо, вскружила ему голову. Он носился с короной Финляндии, точно онапринадлежала ему, и безуспешно предлагал ее нескольким лицам. Руководимые им анъяльские конфедераты замышляли создание своего государства не только из земель шведской Финляндии, но имели в виду присоединить к ней и завоевания Петра Великого, надеясь, что Екатерина II великодушно вручит им эти провинции, добытые русскою кровью.

К. Армфельт сообщил письмо Спренгтпортена герцогу Карлу, а сам, недовольный выпавшей на его долю ролью главы заговорщиков, покинул армию. Герцог Карл, в свою очередь, увидел, что совершенно бесцельно оттянул войска назад, очистив Гегфорс, и понял, что был введен в заблуждение офицерами, так как вовсе не имел намерения содействовать отделению Финляндии от Шведского королевства.

Раскаяние охватило одних, безумие овладело другими. Полковник Гастфер, стоявший со своим отрядом в Саволаксе, вступил в тайные сношения с изменником Спренгтпортеном, от которого получал и деньги, и блестящие обещания, лишь бы содействовать плану отторжения Финляндии от Швеции.

Настал новый 1789 г. Зима прекратила военные действия в Финляндии. В борьбе с датчанами успех склонился на сторону Густава. Его возвращение в Стокгольм было триумфом. С этого времени аняльских конфедератов открыто стали клеймить изменниками. Короче,—Густав успел настолько оправиться, что приказал арестовать анъяльских заговорщиков и доставить их в Стокгольм. Арестовали и Гастфера. Часть заговорщиков спаслась бегством в Россию. В числе их находились Иегергорн, Клик, Ладо, Глансеншерна и др. Одним решительным мероприятием правительства—арестами—офицерское восстание было подавлено и рассеяно.

Не опасался король более и риксдага. Созыв его мог состояться, так как Густав увидел возможность справиться со строптивым дворянством, составлявшим ему постоянную оппозицию. Представители сословий действительно были собраны в Стокгольме. Сопротивление планам короля оказывали одни только дворяне. Король решил сломить их упорство. В феврале 1789 г. Густав сказал им громовую и укоризненную речь, слагая на них всю вину проволочек и неудач в государственныхделах. Некоторые дворяне желали возразить ему, но король, ударив серебряным скипетром по столу, приказал им разойтись. Дворяне удалились. Заседание риксдага продолжалось без представителей дворянства. Депутатам остальных сословий король предложил свой проект нового основного закона «Акта Соединения и Безопасности», который являлся дополнением к основному^[9] закону 1772 г., известному под именем «Формы Правления».

Почувствовав опору в трех не дворянских сословиях (крестьян, горожан и духовенства), король приказал арестовать дворянских депутатов риксдага. Городские ворота были закрыты и герцог Карл принял начальствование над столицей. 21 февраля все сословия вновь были позваны в залы риксдага. Им прочли проект «Акта Соединения и Безопасности». Герцог Карл объявил о полном своем единомыслии с королем. Три сословия дружно приняли и признали новый закон. Дворяне отказались его одобрить. Напрасно в течение нескольких недель старались повлиять на них. Они остались непреклонны. При новом рассмотрении проекта, они еще раз отклонили его. Король стал настаивать на том, что если закон принят тремя сословиями, то этого достаточно и «Акт Соединения и Безопасности» был утвержден и подписан им 3 апреля 1789 г. Все значение этого закона сводилось к новому расширению верховной власти. Король сделался в Швеции вновь почти неограниченным.

На том же риксдаге королю не мало пришлось бороться с дворянами и по вопросу о податях.

В течение перерыва военных действий, Пруссия сделала попытку примирить Россию со Швецией, но неудачно. Зима шла к концу и приходилось готовиться к продолжению кампании.

Русские начали поход нападением на Саволакс. Но в июне они потерпели поражение при проходе Поросалми (близ С-т Михеля), где Спренгтпортен был ранен, сражаясь против своих соотечественников.

Главный отряд шведов, под предводительством генерала Мейерфельта, сосредоточился у Гегфорса. При местечке Уттис, или Уттисмальм, король одержал незначительную победу над русскими. После этого шведы произвели несколько бесцельных передвижений и, потратив напрасно дорогое и удобное время, ушли за реку Кюмень.

Флоты обеих воевавших сторон действовали сначала вяло. Только в августе 1789 г. у них произошло серьезное столкновение недалеко от Фридрихсгама, около Свенскзунда (при Роченсальме), где победителем, после нескольких часов боя, оказался наш шхерный флот, сражавшийся под начальством принца Нассау-Зигена. Часть шведских судов отступила, другая—сдалась, спустив свои флаги. Более 1.300 чел. попали в плен. Велики были и потери русских.

Этим и кончилась кампания второго года. Результаты её оказались ничтожными. Силы сторон истощались, но к миру они не приблизились.

Шведам стало ясно, что на успех они могут рассчитывать только на море, почему они обратили особое внимание на свой флот.

Лед еще не разошелся у берегов, когда шведская шхерная флотилия прибыла к Свеаборгу. У Фридрихсгама король побудил наши суда искать защиты под прикрытием крепостных орудий. Вскоре из Швеции прибыли новые морские силы и король оказался во главе 175 боевых судов с 13 тыс. войска. Такой морской силы Швеция ранее никогда не выставляла.

И тем не менее король едва не погубил эту силу (22 июня). Русские суда заперли шведов в Выборгском заливе. Они решились сделать отчаянную попытку прорваться. Этот план составлен былдевятнадцатилетним лейтенантом Клинтом. Попытка удалась, хотя и с большим уроном. Король едва спасся в небольшой шлюпке, на которой был убит гребец. Шведский флот потерял 7 линейных кораблей и 4 тыс. чел., остальные ушли в Свеаборг. Шведский флот обессилел, дух шведской армии ослаб, но русские не сумели воспользоваться благоприятными условиями, вследствие вялости и неспособности своих начальников.

Под начальством прошлогоднего победителя, принца Нассау-Зигена, собралось 150 боевых русских судов при 18.500 чел. Самоуверенный принц рассчитывал легко одолеть шведов и захватить короля, для которого приготовил даже каюту. Но принц не приготовил к бою своего отряда, и тем не менее, желая произвести особый эффект, назначил сражение на день годовщины коронования Императрицы и... позорно проиграл битву на том самом месте (Свенскзунде или Роченсальме), где год назад торжествовал свою победу. Тысячи людей искали здесь славы и обрели могилу. Потери наши были громадны: 3 тыс. раненых и убитых; 35 больших и малых судов сделались добычей шведов, которые, кроме того, взяли в плен 6.500 чел. Этой победой (28 июня) Густав спас не только свой флот, свою корону, но и все свое предприятие, которое висело на волоске и казалось окончательно загубленным. Густав нашел здесь и победу, и жизнь. Эта удача подняла настроение его армии и увеличила надежды на почетный мир.

Екатерине II пришлось думать об окончании войны и начатии переговоров.

В местечке Вереля ^[10]) тайные переговоры велись между уполномоченным Швеции—Густавом Армфельтом—и русским генералом Игельстромом. В начале августа 1790 г. мир был подписан.

Верельский мир сохранил старые границы и восстановил прежние отношения между Россией и Швецией.

Шведское общество не переставало интересоваться участью анъяльских заговорщиков. Суд над ними окончился уже в апреле 1790 г.; их приговорили к смертной казни. Король даровал всем помилование; только голова одного заговорщика—Хестеску— скатилась на плаху.

После заключения мира, Густав поспешил письмом выразить Императрице свою дружбу и преданность. Екатерина II ответила заверением личного расположения и воспретила своим представителям в Стокгольме вмешиваться во внутренние дела Швеции. В 1791 г. между Россией и Швецией заключен был дружественный союз.

Несмотря на мир, положение Густава оставалось крайне затруднительным. Финансы были истощены продолжительной войной; личные долги короля также сильно возросли. Королевству грозила внутренняя смута. В союзной шведам Франции бушевала революционная буря, опрокинувшая трон Людовиков.

Эта революция, не желавшая оставить камня на камне из прошлой жизни, на деле была иной, чем она рисовалась в воображении людей, идеализировавших ее или находившихся под её гипнозом. Она была почти сплошной ошибкой как по средствам, коими она осуществлялась, так и по целям, к которым она стремилась. Революционные страсти и огромное большинство революционных идей были зловредны и ложны. Все повторяли положения, означенные в «Декларации прав». Все домогались свободы, равенства и братства. Но рядом с Декларацией прав, выставлена была «Декларация обязанностей». Ее точно не замечали современники; о ней точно забыли потомки. А в ней вся сущность. Только соблюдая ее, можно было устроить хорошо иудобно свою жизнь. Сущность своих истин «Декларация обязанностей» заимствовала из Евангелия. И это особенно важно. Пока человечество не положит в основу своей жизни нравственных начал Евангелия, ему не видать счастья на земле. «Мир вращается у подножия креста единого безгрешного Богочеловека, нравственному учению Которого суждено быть единственным неугасаемым маяком на извилистом пути нашего прогресса». Революция же хотела вместо Бога поставить человеческое я и наш слабый ограниченный разум.

Ужас охватил поэтому здравомыслящих и неудивительно, если Екатерина и Густав обдумывали план совместного действия против зверств и неистовств революции. Густав мечтал стать во главе европейской коалиции, с целью отстоять права и жизнь несчастного короля Франции. Но было поздно. Он сделал попытку вовлечь в союз Россию и Австрию, но неудачно.

В Швеции недовольство Густавом росло. Он многим был обязан интриганам и авантюристам, и потому нередко выбирал высших сановников из лиц сомнительной нравственности. Его окружали молодые придворные с блестящими манерами, но вызывающего и дерзкого поведения. Запретив крестьянам выкуривать водку, Густав возбудил против себя население. восстановив еще в 1766 г. стеснительную цензуру, он вызвал едкую критику всех своих мероприятий. Учредив тайную полицию, раздражил общество, лишившееся безопасности даже у собственного семейного очага. Придя в столкновение с Екатериной, он обнаружил весьма слабые военные и дипломатические способности.

Но, что особенно восстановляло против него общество—это безумная роскошь двора. Игры, балы, спектакли, карусели безостановочно сменяли друг друга. Для всего этого требовались великолепные залы, дорогие костюмы, большие затраты.

Кончилось все это очень печально. Над головой короля собралась темная грозовая туча дворянского заговора.

В марте 1792 года Густав был смертельно ранен на маскараде. Он пал жертвой непримиримой ненависти дворянства, не оправдав тех широких надежд, которые на него возлагались. Его правление,— писал историк Финляндии,—началось прекрасной зарею, продолжалось знойным днем и окончилось мрачными кровавыми сумерками.

Через четыре года после смерти Густава ИИ, прекратились царствование и жизнь Екатерины II, сделавшей очень много для славы и развития России.

Из короткого царствования Императора Павла I отметим лишь следующее: в Финляндии проявилось небольшое недовольство, выразившееся в том, что финляндцы отказались явиться на риксдаг в город Гефле, не пожелав признать Акта Соединения и Безопасности 1789 года. Павел I усмотрел в этом наличность революционного духа и решил немедленно принять меры к прекращению опасности. С этою целью он предложил королю Густаву IV 9 тысяч войска, под командою Великого Князя Константина Павловича. Но в Финляндии никакого опасного настроения умов не было и Швеция от военной помощи отказалась.

VI. ВРЕМЯ АЛЕКСАНДРА I.

В молодости Император Александр I, под влиянием своего воспитателя швейцарца Лагарпа, не раз высказывал расположение к конституционному образу правления и вообще к отвлеченному теоретическому либерализму.

«Я люблю конституционные учреждения»,—говорил Государь,—и «когда придет мой черед (т. е. когда он будет царствовать), тогда нужно будет стараться,—само собою разумеется, постепенно,—образовать народное представительство». Иначе говоря, в ранней молодости Александр Павлович думал об ограничении своей самодержавной власти. Но вскоре выяснилось, что все это были мечты и порывы юноши, а не твердое решение зрелого мужа. Жизнь его научила другому. Опыт управления показал

необходимость сохранения в России самодержавия. Прежде всего, тот же Лагарп, который внушал молодому Александру конституционные мысли,

побывав в Швейцарии и приняв там участие в делах республики, отказался от многих своих теоретических учений и, вторично приехав (в 1801 году) в Россию, усмотрел величайшее благо в разумном самодержавии и стал уговаривать своего венчанного ученика сохранить твердую и непоколебимую власть.

Кроме того, Александр I имел перед глазами наглядный пример. Он знал, что делалось в республиканской Франции и видел, что порядок вновь водворился в ней лишь с того времени, когда вся полнота власти была объединена в одних руках Наполеона I. Пора мечтаний скоро миновала у Александра Павловича. Из-за Рейна показалась маленькая фигура великого корсиканца. По мере того, как она приближалась к России, значение её росло; перед корсиканцем падали царства и преклонялись короли. Победы Наполеона при Иене, Ауерштедте и Фридланде заставили русских крепко подумать об участи, грозившей их родине. Александру оставалось протянуть победителю руку и заключить с ним союз. Два властителя мира встретились в Тильзите. Здесь они очень сблизились и уладили между собой целый ряд спорных вопросов. «Раз Франция и Россия в согласии, они могут управлять миром»,— сказал Наполеон. По Тильзитскому договору (1807 г.) Россия обязалась присоединиться к континентальной системе^[11], имевшей целью повредить торговым интересам Англии. Кроме того, Александр I обязался склонить к континентальной системе Швецию и в награду за это ему предоставлялось беспрепятственно присоединить к России всю Финляндию. Таким образом, участь Финляндии была предрешена в Тильзите на свидании Императоров. Наполеон при этом правильно указал, что Швеция, примыкая столь близко к столице России, является её «географическим врагом». Но и помимо Наполеона, Александр Павлович не раз думал о Финляндии, понимая, что граница Империи, шедшая по реке Кюмени, должна быть отодвинута далее к северу. Давно ли жители Петербурга в последний раз из своих домов слышали гул шведских пушек? - Екатерина II тогда, в 1790 году, не без основания

заявила: «правду сказать, Петр I близко (к границе) построил столицу».

Ко всему этому присоединилось еще вызывающее поведение шведского короля Густава IV. Он приказал выкрасить весь пограничный мост на реке Кюмени в шведские цвета, тогда как всегда принято было считать лишь половину этого моста шведским и половину русским. Еще ранее (в 1803 г.) король готовился к разрыву с Россией и отозвал своего посланника из Петербурга. После Тильзита Император России усердно убеждал его примкнуть к континентальной системе, но Густав упрямо отказывался от всяких соглашений с Наполеоном. Грозовые тучи обложили весь политический горизонт и ежедневно надо было ожидать воспламеняющей искры. Однажды, в январскую ночь, главнокомандующий финских войск, находившийся тогда в Свеаборге, внезапно был разбужен. Ему подали письмо шведского посланника в Петербурге, с уведомлением, что война неизбежна и необходимо принять меры. Курьеры генерала Клеркера поскакали в разные стороны с спешными приказаниями.

В февральскую стужу (1808 г.) нашим войскам предписано было перейти границу Финляндии и начать, наступление.

Во главе нашей армии поставлен был гр. Федор Федорович Буксгевден, воевавший под начальством знаменитого А. В. Суворова.

Поход с первых же шагов представлял большие трудности. Приходилось передвигаться по глубоким снегам, при суровых морозах. Особенно затруднительна была доставка фуража и провианта.

Шведским главнокомандующим избран был Клингспор, не отличавшийся талантами полководца. В возке, наполненном подушками, поехал этот воин к своей армии.

Шведские войска укомплектовывались в то время по оригинальной так называемой поселенной системе, введенной в 1682 г. Эта система имела в виду наилучшим

способом пополнять ряды армии, приняв во внимание и малолюдство королевства, и интересы земледелия. Все земли, исключая дворянских, обязаны были, по контрактам с казной, участвовать в поставке солдат. Для чего эти земли, в зависимости от их величины, делились на руты, поставлявшие каждая по пехотинцу, и на рустгальты—выставлявшиепо всаднику. От руты солдат получал одежду, жалованье и особый дворик (торп) с землицей, которую он обязан был возделывать.

Офицерам отводились более удобные имения; они назывались бостелями (boställe). Таким образом, офицеры и солдаты в мирное время были более земледельцами, чем военными. Полюбив свои дома и усадьбы, они, конечно, неохотно брались за ружье и подымались в поход.

Русские наступали тремя колоннами. Шведы сосредоточили значительные силы у Тавастгуса и в состоянии были дать неприятелю серьезный отпор но предпочли отступать по глубоким сугробам. Такая тактика всегда дурно влияет на дух армии. Послышался ропот, начались самовольные отлучки из рядов армии, показались зловещие признаки деморализации.

Война 1808 г. вообще была встречена шведским обществом с нескрываемым недовольством и нерасположением. Король не был популярен и проявлял признаки психического расстройства. Отзывы его о Финляндии и финляндцах были крайне резки. Среди образованных классов его подданных, начиная с Ништадского и Абоского мира, укреплялось сознание в неизбежности потери Финляндии и потому многие предрекали неудачный исход кампании. Были и такие финляндцы, которые заблаговременно подготовили себе убежище в Швеции. Если нам предстоит война с русскими,—говорили некоторые,—то она будет непродолжительной, так как горсть людей без хлеба и одежды едва ли в состоянии сопротивляться хорошо вооруженной армии. Исходя из подобных соображений, иные помещики не позволяли своим сыновьям встать в ряды сражающейся армии. Верным правительству без всяких колебаний оставалось крестьянство, которое надеялось, что у короля хватит и денег, и сил изгнать русских из края.

При таком настроении общества трудно ожидать успеха своему оружию. Армия — плоть от плоти общества и воззрения, господствующие в последнем, не могут не отражаться на боевых успехах людей, вставших под знамена. Побеждает дух, а не оружие армии. Где нет уверенности в своей силе и в своей правоте, та сторона до боя обрекла себя на поражение. Таково общее правило, установившееся с того дня, когда человечество начало воевать.

Естественно, что . зная о воззрениях, проявившихся в разных слоях финляндского и шведского общества, наше правительство, рядом с боевыми

действиями, предприняло некоторые меры, направленные к тому, чтобы воздействовать на общество, с целью скорейшего его склонения в пользу России. Для этого русское правительство прежде всего издало прокламацию к финскому населению, в которой говорилось, что Император с крайним прискорбием повелел своим войскам вступить в пределы Финляндии, вследствие того, что король Швеции не только не пожелал примкнуть к союзу двух сильнейших Императоров (России и Франции), но, напротив, встал на сторону их врага (т. е. Англии). Всем спокойным жителям края прокламацией обещалось покровительство и полное сохранение порядка, согласно существующим законам и обычаям. Прокламация (18 февр. 1808 г.) говорила еще о высылке от каждой провинции депутатов на обычные сеймы (riksmöte), кои могут происходить в Або. В заключении указывалось, что Великое Княжество Финляндское будет с сего времени считаться завоеванным, подобно прочим провинциям Империи, и пользоваться своими привилегиями, свободным отправлением веры, правом и другими преимуществами, каковыми оно издревле пользовалось. За первой прокламацией последовали другие с разнообразными обещаниями. Кроме того, наши власти старались воздействовать на местное лютеранское духовенство, зная его большое влияние на население. Наконец, при штабе нашего . главнокомандующего находилось несколько человек умных и знающих шведов, которые должны были помогать гр. Буксгевдену своими советами и вести нужные переговоры с местным населением.

С первого дня кампании наши войска добросовестно исполняли свое дело. Они наступали столь успешно, что в начале марта 1808 г. Александр Павлович имел возможность написать Наполеону: «Государь, мой брат... Мои войска занимают уже важнейшие пункты и идут на Або». 10 марта гр. Буксгевден вошел в Або; население спокойно взирало на приход и расквартирование русских войск. С этого времени наш главнокомандующий считал Финляндию покоренной. 16 марта 1808 т. всем державам было объявлено особой декларацией, что Финляндия признается Российскою областью, покоренною нашим оружием, и навсегда присоединяется к Империи.

Население России было уведомлено особым манифестом от 20 марта того же года, в котором значилось: «Страну сию, оружием Нашим покоренную, Мы присоединяем отныне навсегда к Российской Империи, и, вследствие того повелели Мы принять от обывателей её присягу на верное Престолу Нашему подданство».

Особым собственноручным письмом Александр I сообщил Наполеону, что он «объявил шведскую Финляндию русской провинцией». Наполеон ответил: «Я чрезвычайно обрадовался, узнав, что Вы покорили Финляндию и присоединили эту провинцию к Вашим обширным владениям».

Главный интерес борьбы сосредоточился теперь около Гельсингфорса и Свеаборга. Уже 18 февраля 1808 г. русский отряд подошел к Гельсингфорсу и с такой стремительностью атаковал его укрепления, что орудия на валах были захвачены заряженными. Комендант города в санях помчался в Свеаборг, куда последовал и гарнизон, охранявший город.

Русские прекрасно расположились в Гельсингфорсе и стали приготовляться к осаде Свеаборга. Работа кипела. Заготовлялись штурмовые лестницы и фашины; подвозились орудия. Осадой крепости руководил умный и изобретательный генерал П. К. Сухтелен. Когда русские батареи были готовы, из

них открыли стрельбу по Свеаборгу. В ответ из крепости посыпались тяжелые ядра на Гельсингфорс. Русские, желая спасти город, предложили коменданту Свеаборга не стрелять по городу, обещая с своей стороны не строить в нем батарей. Комендант из жалости к жителям и городу согласился. Русские благодаря этому остались укрытыми в отличных

зимних квартирах и могли безопасно сосредоточивать в городе свои парки, госпитали, магазины и пр. Русские день и ночь тревожили Свеаборг частыми выстрелами и движениями по льду залива. Гарнизон крепости лишен был спокойствия и сна: его люди должны были караулить на валах, стоять наготове у орудий и распиливать лед вокруг островов, дабы русские не могли приблизиться к стенам. Дух шведского гарнизона был слаб. На его беду, в крепости оказались запертыми многочисленные семейства. Жены и дети истребляли нужные для войска запасы и своими мольбами и слезами дурно влияли на бойцов. Помимо того, русские охотно и предусмотрительно пропускали людей в крепость, но воспрещали им возвращаться в Гельсингфорс. Искусно также русские распространяли среди Свеаборгского гарнизона разные слухи, которые не остались без влияния на шведских воинов; распускали, например, сведения о русских победах и шведских поражениях, о беспорядках в Стокгольме и т. п.

Наибольшая же неудача шведов заключалась в том, что комендантом Свеаборга состоял адмирал Кронстедт. Он был искусный моряк, и честный человек, но совершенно не подходил, по своему слабому и мягкому характеру, к должности коменданта. Он подпал под влияние недостойных офицеров и крайне опрометчиво вступил в переговоры с умным и находчивым генералом Сухтеленом, подметившим его слабости. Переговоры привели к тому, что между Кронстедтом и Сухтеленом заключена была конвенция, в силу которой шведы обязывались сдать крепость без кровопролития, если они к 22 апреля не получат помощи из Стокгольма. В залог исполнения такого договора, шведы условно передали русским несколько маленьких островов. К назначенному сроку Швеция помощи выслать не успела и не смогла, вследствие того, чтозалив не очистился ото льда, а потому Кронстедт по конвенции сдал Свеаборг русским.

Потомство заклеймило Кронстедта именем изменника. Напрасно. Русское золото его не коснулось. Он просто допустил ряд ошибок, свидетельствующих о его растерянности и неопытности. Кроме того, крепость в свое время не была достроена шведским правительством и она оказалась доступной со стороны суши, особенно в зимнее время, чем умело воспользовались русские военачальники. Запасы в крепости истощались, а гарнизон его не - был подготовлен к отчаянному сопротивлению, не был воодушевлен до решимости пожертвовать последним человеком, лишь бы не допустить спуска своего государственного штандарта.

Свеаборг пал. Взятием северного Гибралтара, считавшегося неприступным, русскими была исполнена очень существенная задача кампании 1808 г. Мужество и надежды наших воинов поднялись; на шведов же падение их твердыни произвело подавляющее впечатление. Король плакал... Не овладей русские Свеаборгом, они, при остальных своих победах, не могли бы считать себя господами Финляндии. Гр. Ф. Буксгевден был прав, когда после взятия Свеаборга доносил, что «такого приобретения Россия давно не делала». Трофеи русских были очень значительны; они получили 7,5 тыс. пленных, 2 тыс. орудий, 9 тыс. ружей, 340 тыс. снарядов, 110 военных судов и пр. Россия имела основание радоваться. В Петербурге состоялось большое церковное и военное торжество у памятника Петра Великого. Шло завоевание Финляндии, т. е. осуществлялась идея, намеченная Петром Великим, а потому его сделали причастным к этому торжеству.

Однако, радость русских оказалась преждевременной.

Шведы, отступившие до далекого севера Финляндии, оправились и нанесли русским отрядам рядсущественных поражений. Нашим войскам пришлось теперь в свою очередь отступать. Первая значительная победа шведов произошла при Сикайоки. Естественно, что настроение

финнов поднялось, энергия их удвоилась и явилось желание померяться силами с неприятелем. Все пришло в движение. При Револаксе они торжествовали вторую свою победу. Следующий удар русским был нанесен при Алаво. Имена их счастливых генералов Адлеркрейца, Сандельса и др. быстро облетели страну, ободряя население к новым подвигам. Шведское правительство и главнокомандующий Клингспор воспользовались подходящим моментом и призвали крестьян воззваниями содействовать армии. Крестьянам обещали оружие и амуницию. Те граждане, которые незадолго перед тем присягали России, отреклись от присяги и брались за оружие. Исподволь маленькие ручейки восстания из разных крестьянских захолустий и одиноких торп^[12] сливаются в один общий сильный поток народной войны.

Крестьяне вооружались чем могли: охотничьими ружьями, дубинами, топорами, вилами и даже ножами, насаженными на колья. Из еловой коры они делалисебе портупеи, а войлочные шляпы украшали перьями или палочками, которые издали напоминали султаны регулярных войск. В Эстерботнии они устраивали подобие батарей, выставив в их амбразуры срубленные и вычерненные бревна, казавшиеся на расстоянии пушками. Колокольни превращались кое-где в наблюдательные вышки. Случалось, что отрядами крестьян руководили унтер-офицеры или даже офицеры, но обыкновенно лица, избранные из крестьянской же среды. В некоторых партизанских лагерях временно удалось водворить заметный порядок: утром и вечером читалась общая молитва, иногда даже пасторами.

Восставшие крестьяне нередко наносили весьма существенный вред нашим отрядам, особенно в окрестностях Таммерфорса и Куопио, а также в Карелии и на Аланде. Они отрезывали наши транспорты с провиантом и фуражом. Каждая мера ржи, каждая охапка сена доставались с трудом. Пересеченная местность способствовала их действиям. От преследования наших войск финны, бывало, укрывались на острова многочисленных озер, захватывая с собою лодки, и тем без труда прекращали всякое сообщение с своими удобными убежищами.

Выступление на театр военных действий партизанских отрядов из крестьян сразу изменило характер кампании. Когда мирные жители принимают участие в войне, то это неизбежно вызывает жестокость и месть. Таковы последствия каждой народной войны. Тоже случилось и в Финляндии. Русские отряды, по оплошности попадавшиеся в их руки, мученически и безжалостно умерщвлялись. Наши казаки стали платить им тем же. Примером взаимной ожесточенной вражды явилась схватка среди улиц гор. Вазы, восставшие жители стреляли в русских из окон домов. Русские, потеряв самообладание, предали город разграблению. Среди восставшего населения, русским серьезно пришлось подумать о самозащите, и потому они объявили, что каждый житель, взятый с оружием в руках, будет повешен, как изменник, а каждый крестьянин, уличенный в бунте,—подвергнут расстрелу.

Под напором совместно действовавших шведских войск и восставших крестьянских банд, русским пришлось отступать. Но вскоре наши отряды получили подкрепление и вновь в состоянии были перейти в наступление. Главное подкрепление русская армия приобрела в лице энергичного, молодого и талантливого гр. H. М. Каменского. Он заставил шведов отступить сперва от Карстула, а затем (2 сентября 1808 г.) и от Оравайса.

Сражение при Оравайсе было очень упорным. Трудно приходилось русским. Солдаты падали от изнеможения. Их патроны истощались. Шведы оглашали уже воздух радостными кликами своего торжества. Казалось, все погибло. Но в этот момент подоспели наши запоздавшие части. «Покажите шведам,—крикнул им гр. H. М. Каменский,—каковы русские». Бой возобновился. Шведы не выдержали свежего напора и побежали. Сражение продолжалось с 7 час. утра до 12 ночи. Оно было самым кровопролитным за всю кампанию. Вскоре по болезни талантливому полководцу пришлось уехать. «Сохраните Финляндию,—сказал он прощаясь,—мы завоевали ее».

Шведы были утомлены телесно и нравственно. Им оставалось отступать к снежным полям Торнео. Они предчувствовали, что их меч не спасет уже отечества. Из рядов их армии начались побеги. Зловещее предзнаменование. Армия стала голодать; у неё не было одежды. Число больных быстро возрастало.

В это время в Петербурге разбирались и критиковались действия нашего главнокомандующего гр. Ф. Буксгевдена. В столице у него оказалось много врагов и их интрига кончилась тем, что вынудила его просить увольнения из действующей армии. Его заменил в конце 1808 г. генерал барон фон- Кнорринг.

В Петербурге главным врагом гр. Ф. Буксгевдена был шведский изменник Спренгтпортен. Он же играл там роль первого эксперта по финляндским делам. Он интриговал и хлопотал теперь о созыве сейма с тем, чтобы все возникшие по Финляндии вопросы могли решать сами представители края. Но этой мысли решительно не сочувствовали главные русские деятели того времени—Аракчеев, гр. Н. П. Румянцев, Буксгевден и др.; не разделяли ее и многие финляндцы, как, например, епископ Яков Тенгстрём, Троиль, Клик и др. Решено было пригласить в Петербург из Финляндии особую депутацию, составленную из представителей от всех сословий. Нового в этом ничего не было. Покоренные области, народы и орды, начиная с Петра Великого, посылали депутации к трону, с выражением верноподданнических чувств и разными просьбами. Таким образом через царские палаты в Петербурге проследовали лифляндские, эстонские, польские, грузинские, татарские и многие другие депутации.

Очередь дошла до Финляндской депутации. Во главе её стоял граф К. Маннергейм. В ноябре

1808 г. Государь милостиво принял депутацию в Зимнем дворце. Депутаты благодарили Государя за многие его милости, проявленные к Финляндии. Затем они подали Императору особый мемориал, в котором говорилось о желательности законного созыва представителей от четырех сословий, если в Петербурге понадобится иметь мнение населения о нуждах края. Тем не менее, депутации предложены были некоторые вопросы, о которых Александр 1 . желал иметь её мнение. Все они

сводились в сущности к одному общему вопросу: в каких улучшениях нуждалась в данное время Финляндия? Депутация высказалась, не преминув присоединить ряд своих самых разнообразных просьб. Депутаты были приняты всем Петербургом изысканно радушно и, щедро одаренные Государем, они вернулись домой.

Финляндские дела велись в это время очень странно и своеобразно. На севере продолжалась война: там раздавался звон мечей и лилась кровь, а на берегах Невы шли мирные совещания о необходимых для края улучшениях. В Эстерботнии и у Торнео бросался жребий войны, а в Петербурге состоялось назначение первого Финляндского генерал-губернатора.

Этой чести неожиданно удостоился Георг Магнус Спренгтпортен—личность даровитая, но по нравственным своим качествам очень темная и низкая. О нем говорили, - что в Риме он мог сделаться Суллой, в Северной Америке—Вашингтоном. Гордый, трудолюбивый, он скоро выдвинулся на своей родине и сделал ей немало добра. Честолюбие побудило его бросить родину и сражаться против своих саволакских стрелков. Честолюбие привело его к мечтам об отторжении Финляндии от Швеции. Из Финляндии он желал создать не русскую провинцию, а особую республику. Частично его желание исполнилось: он поставлен был во главе края, в качестве его высшего правителя. Но он не спешил к исполнению своих трудных и ответственных генерал-губернаторских обязанностей, а предпочитал интриговать и жуировать в русской столице.

Кнорринг, сменивший Буксгевдена, получил план зимних действий, но не обладая ни качествами полководца, ни самостоятельным характером, он ничего не предпринимал.

Застой в наших делах, и прежде всего приостановка наступления грозили дурными последствиями. Чтобы наверстать упущенное, в Финляндию отправили энергичного военного министра—Аракчеева. Нашим войскам надлежало тремя колоннами вторгнуться в Швецию. За исполнение этой задачи и взялся теперь Аракчеев.

Северная колонна, под начальством гр. П. А. Шувалова, должна была следовать через Торнео. Стужа и болезни косили ряды наших храбрецов, но они исполняли свой долг и шли к указанной цели. Мороз мешал им двигаться на лыжах, мороз отнимал у них возможность владеть ружьем, но ничто не могло остановить их. Они достигли Торнео. Имя города показывало, что был пройден славный путь и между ним и родиной лежала завоеванная Финляндия.

Второму отряду, под начальством Барклая-де-Толли, предписано было перейти по льду через пролив Кваркен из г. Вазы в Умео. Чего только не испытал этот мужественный отряд! Трое суток ему пришлось идти местами по глубоким снегам, местами по высоким льдам. Спать могли только под открытым небом. Проводников не было. Огня нельзя было разводить, чтобы не обнаружить шведам своего наступления. Приходилось не только взбираться на ледяные утесы и переходить широкие расселины, но нужно было еще тащить на себе по этому тяжелому пути орудия и обозы. Кваркен замерзает исключительно в суровую зиму. Но стоило только порыву южного ветра взволновать на этом пространстве лед и весь отряд обрел бы себе ужасную могилу в морской пучине. Барклай де-Толли признал переход «наизатруднительнейшим» и прибавил, что его мог преодолеть только русский солдат. «Не нужно веховать Кваркена, я развеховал его трупами»—сказал тот же Барклай де-Толли и эти слова полководца ярко дорисовывают картину перенесенных трудов. Шведы настолько были уверены в невозможности совершения подобного перехода, что не приняли никаких мер предосторожности. Каково же было их изумление, когда в город Умео вошел Барклай де-Толли во главе 3 тыс. человек.

Несколько менее трудным, но столь же блестящим, был переход третьего отряда, под начальством Багратиона, из Або через Аланд—к шведскому берегу. Здесь погода в известной мере благоприятствовала русским. Холод не сопровождался ветром, дни стояли ясные. Лед едва был покрыт снегом. Лучи солнца ярко отражались как ото льда, так и от штыков. Впереди корпуса шел летучий отряд генерала Кульнева. Позади корпуса носились стаи птиц. В конце февраля 1809 г. русские достигли шведского берега и в городе Грислегамне воспели: «Тебе Бога хвалим».

После описанных подвигов, участники их могли знать, что имена их перейдут в историю.

Едва цель была достигнута, как главнокомандующий ген. Кнорринг приказал всем отрядам вернуться обратно. Шведы в Умео не хотели верить столь «неблагоприятному» действию Кнорринга, но

факт, к сожалению, был налицо. Наши чудо-богатыри вынуждены были по тем же ужасным путям совершить новый переход.

Войну можно считать оконченной и потому дозволительна оценка поведения воевавших.

«Воины, товарищи и братья»,—говорил один из героев кампании 1808—1809 г., генерал Дебельн, расставаясь с финскими солдатами. «В истекшую войну вы противились усердно и мужественно многочисленному неприятелю, победили его при Сикайоки, Револаксе, Лаппо, Алаво, Иденсальми. Ваши подвиги велики, и им соразмерна благодарность короля и Швеции».

Что же касается наших родных героев, то они перенесли беспримерные трудности, совершив два продолжительных зимних похода; они прошли по Финляндии из конца в конец, дважды переходили Ботнический залив. Все время им приходилось действовать среди теснин, лесов, болот, рек и озер. На долю каждого участника похода выпало много невзгод и лишений. Зимой их донимали 20 и 30-градусные морозы, а ветер жег как пламя, покрывая щеки струпьями. Нередко ночи проводились под открытым небом, причем от холодных ветров приходилось ограждаться лишь валами из снега, да несколькими срубленными деревьями, которыми обставляли суровое ложе. Лето причиняло новые страдания и лишения. Часто и зимой и летом за золото нельзя было приобрести куска черствого хлеба. Кости храбрых рассеяны по всему краю и нет над их забытыми могилами даже простых деревянных крестов. Честно эти безымянные герои послужили родине и наш общий долг передать славу их деяний грядущим поколениям. Чтите труды и заслуги предков, если хотите, чтобы потомки почтили ваши деяния. Историческая память о государственных и общественных деятелях не должна иссякать, если хотим, чтобы слава нашей дорогой родины стояла прочно. Отрадно и почетно умереть за отечество именно потому, что грядущие поколения воздают должное героям, оценивают их труды и свято чтут каждую каплю пролитой крови.

«Надобно откровенно сознаться, — сказал в. 1808 г. ректор Абоского университета Калониус,— что настоящая война ведена с такой умеренностью, какая не. только прилична нашему просвещенному веку, но заслуживает, чтобы ее ставили в примердругим, даже просвещенным нациям, и дай Бог, чтобы они ему последовали». Вот истинная и высокая похвала честному поведению русских воинов, похвала, раздавшаяся из уст тогдашнего врага.

«Из людей отвагой славных» выделились гр. H. М. Каменский, Барклай де-Толли, Багратион, кн. Долгорукий, Тучков, генерал Яков Петрович Кульнев и многие другие. Из них Кульнев был рожден воином и патриотом. Высокий рост, сильный голос, смуглое лицо делали его и по внешнему виду вои- ном-рыцарем. Его строгость и великодушие приобрели ему

общее уважение даже среди неприятелей. Из почтения к нему все поднялись, когда он, во время бала в Або, вошел в зал тан- цевавших; все общество подошло к нему с изъявлением благодарности. Такой чести удостоились, конечно, немногие. В другой раз ему лично выразил Свое благоволение Император. «Благодарю тебя, Кульнев,—сказал Государь Александр Павлович,—благодарю не только за службу, но и за поведение твое с жителями. Я знаю все, что ты для них сделал». Закаленный в боях герой прослезился.

В период войны наше правительство крайне заботливо относилось к финляндскому мирному населению. Голод посетил Финляндию и наши власти

немедленно сняли таможенные заставы, препятствовавшие закупке хлеба в Выборгской губ. Мука высылалась из Петербурга, для продажи по дешевой цене. На покрытие убытков крестьян из окрестностей Нерписа Государь даровал 80 тыс. руб. Крестьянам беспрепятственно дозволялось перевозить свои товары в Швецию. Брошенные помещиками имения сдавались в управление, а доходы до наступления мира сохранялись в казенных учреждениях. При главной квартире учреждена была особая комиссия для принятия жалоб и т. д.

Война не была еще окончена, территория северной Финляндии не была еще очищена от шведов, но исход кампании обозначился ясно. Финляндия находилась во власти Александра I. От него зависела её будущность.

Он же не искал её гибели, а, напротив, желал облегчить её положение. Великодушие свойственно великой России и её Венценосцам. «Врагов мы в прахе не топтали». Финляндцы могут поэтому спокойно взирать на свои боевые неудачи: они вели их к благу, к счастливому будущему. Со времени Александра I финляндцы не видели более своих городов в пламени, своих селений превращенных в костер, их снега не были окрашены кровью. Над Финляндией взошло солнце мирного развития и благотворного труда.

Александр, веря в будущую признательность финнов, решил созвать представителей всех сословий. 20 января 1809 г. состоялось особое объявление, призывавшее Население выслать своих депутатов на сейм в г. Борго.

Когда депутаты были в сборе, Государь отправился в Борго, чтобы лично открыть сейм. Стояла стужа, ярко светило солнце, звонили колокола, гремели пушки, когда Император 15 марта 1809 г. торжественно въехал в город. 16 марта состоялась церемония открытия сейма. Все отправились сначала в церковь, где около алтаря поставлен был трон, привезенный из Москвы. Из собора процессия перешла в дом гимназии, гдеприспособлено было помещение для заседаний. Заняв место на троне, Император обратился к присутствующим с речью на французском языке. Ему ответил епископ Тенгстрем и представитель крестьян. Затем оглашены были те четыре предложения, для обсуждения которых, собственно, и был созван сейм (о военном устройстве, о взимании податей, о монетной системе и об учреждении совета). Далее следовала присяга сословий, на которую Государь ответил краткой речью. Вечером состоялся бал; Государь принял живое участие в танцах.

Сейм приступил к своим занятиям. Генерал-губернатор Спренгтпортен, напыщенный своим положением, вздумал руководить земскими чинами и давать им разные указания. Заступником депутатов явился М. Сперанский, который написал Спренгтпортену, что намерение Его Величества было предоставить полную свободу земским чинам в рассмотрении предложенных им вопросов. Сперанский

вообще принял большое участие в делах сейма: он вырабатывал его церемониал, составил проект вступительной речи Государя и, наконец, написал грамоту 15-го марта 1809 года, которая стоит в центре всех льгот и привилегий, дарованных Финляндии.

Приводим этот исторический акт полностью: «Произволением Всевышнего вступив в обладание Великого Княжества Финляндии, признали Мы за благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, корен-

ные законы, права и преимущества, коими каждое состояние сего Княжества в особенности, и все подданные оное населяющие от мала до велика по конституциям их доселе пользовались, обещая хранить оные в ненарушимой их силе и действии; в удостоверение чего сию грамоту собственноручным подписанием Нашим утвердить благоволили».

Особенно близко принимал к сердцу Сперанский все, что касалось вопроса о правительственном совете; но в тоже время он строго наблюдал за тем, чтобы депутаты сейма не превысили данных им Императором прав и полномочий. Один из политических деятелей того времени, Андерс Иегергорн, составил проект конституции для Финляндии. Сперанский принял все меры к тому, чтобы сейм не рассматривал этого вопроса, как не переданного на его обсуждение Государем. Ландмаршал (т. е. председатель дворянского сословия) Де-Геер и другие члены сейма задумали план учреждения «тайного комитета», очевидно, желая, при его посредстве, влиять на решение политических сторон финляндского вопроса. Но и здесь Сперанский воспротивился их явно несообразным домогательствам и разъяснил сейму, что кроме четырех, переданных депутатам вопросов, ничто постороннее не будет предоставлено их рассмотрению.

Когда окончились занятия сейма, Государь, 6-го июля 1809 года, вновь прибыл в Борго и сам закрыл его заседания, сказав в торжественной речи, что примет в соображение их заключения при решении тех вопросов, которые они обсуждали. Государь предложил депутатам внушить своим соотечественникам уверенность в сохранении их законов, личной безопасности и собственности. Финский народ,—сказал далее Император,—«занимая ныне место в среде народов под властью своих законов, вспомнит о прежнем господстве лишь для того, чтобы развивать отношения дружбы».

Депутаты разъехались. Значение сейма в Борго в глазах его современников было крайне незначительным. Единственная газета того времени ни одним словом не обмолвилась о нем. Призыв депутатов в Борго не поднял общего настроения в крае и члены сейма отбыли свою повинность, как обязательную барщину. «Полного сеймового решения, требуемого конституционными формами, не было подписано»,—как в том сознался один из главных депутатов сейма, барон К. Маннергейм. Первый историк сейма, Кастрен, очень основательно указал на то, что надлежащих предложений земским чинам не было сделано и некоторые вопросы были впоследствии решены Императором совершенно не согласно с мнением, выраженным сословиями. Иначе говоря, от сейма не получилось конституционных решений, а лишь заключения (мнения) сведущих людей.

Один из современных историков Швеции (проф. Иерне) взглянул на поведение сеймовых депутатов 1809 года с иной стороны и прямо заявил, что они совершили нарушение присяги. Дело в том, что война еще не была окончена, мир не был заключен, король Швеции не уступил еще своих суверенных прав новому повелителю и не разрешил финнов от их верноподданнической присяги. При таких условиях служба новому Монарху преждевременна и уже ранее профессора Иерне клеймилась редактором Абоского университета, Калониусом, как измена. Будучи строго последователен, Калониус и впоследствии заявил, что все действия, произведенные до официального заключения мира, с юридической точки зрения, недействительны и их правильнее было бы или оставить без последствий, или вовсе отменить. И действительно, как бы ни взглянуть на события в Борго, особого значения они приобрести не могут. «Финляндия не отпала от Швеции, не провозглашала своей независимости, не организовалась, как особое государство.не восстала против своего правительства. Вести каких-либо переговоров с Россией она, поэтому, не могла». Сейм в Борго никакого особого значения поэтому иметь не мог, ибо что-нибудь одно,—«или Александр I, русский Император, имел право учреждать Финляндский сейм, но тогда он уже ранее стал Государем Финляндии и ему уже незачем было договариваться с сеймом об её присоединении; или он не был еще Государем Финляндии, но тогда он не имел права учреждать сейма и все постановления сейма не имеют никакого юридического значения». Прибавим еще, что в Борго Император Всероссийский не был также провозглашен Великим Князем Финляндии. Этот титул он присоединил к Императорскому уже 25-го декабря 1808 года.

Из других событий средины 1809 года видное место заняла смена генерал-губернатора. Спренгтпортен вел себя настолько бестактно и настолько всем прискучил своими притязаниями, что Император признал необходимым уволить его от службы. Он как был, так и остался темной и двойственной личностью. Установлено, между прочим, что в то время, когда он льстил русскому Монарху и пользовался его щедрыми милостями и высоким доверием, он послал шведскому королю прошение, в котором, указывая на свое «неугасимое рвение и горячую любовь к возлюбленной родине», молил о позволении вернуться в Швецию.

Спренгтпортена заменил человек во всех отношениях достойный и выдающийся—генерал Михаил Богданович Барклай де-Толли. Он был неустрашимым воином, прекрасным полководцем и большим государственным деятелем. Переходом через Кваркен он вызвал всеобщее удивление; в 1812 году он начал умно задуманное отступление внутрь России; в сражениях при Бауцене, Кульме и Лейпциге он упорно и успешно бился противНаполеона. Высокий лик Барклая привел великого русского поэта Пушкина «в восторг и умиление». Финляндией Барклай де-Толли управлял недолго, но умно, успев приобрести и здесь общую любовь и уважение.

Двухлетняя война всех утомила. Обе стороны нуждались в мире. 1-го марта 1809 года в Стокгольме прекратилось царствование Густава IV Адольфа: его свергла бескровная революция. Начались переговоры, но они тянулись вследствие того, что Швеция все еще надеялась склонить на свою сторону Наполеона. Уполномоченные Швеции—Стединг и Шёльдебранд—и России—граф Н. П. Румянцев и Алопеус— съехались в маленьком городке Фридрихсгаме. Долго и искусно шли пререкания между стойкими, умными и находчивыми дипломатами. Наконец они договорились и 5-го сентября 1809 года мирный трактат был подписан. Вся Финляндия до реки Торнеоперешла в «собственность и Державное обладание» Российской Империи.

Так окончилась славная война 1808—1809 гг.— Судьба поместила ее среди других великих войн, покрывших неувядаемой славой Наполеона и Александра I. Ей предшествовали войны 1805 и 1807 гг., за ней последовала Отечественная война и преследование Наполеона, кончившееся его низложением и взятием Парижа. Эти крупные события затмили собой Финляндскую войну 1808—1809 гг. и сделали то, что она почти погибла в «неизвестности». Но тем не менее она заслуживает особого внимания по своей трудности и по храбрости, проявленной соперничавшими сторонами. Эта война не отмечена крупными кровопролитными сражениями, но зато она потребовала от каждого участника много стойкости, умения и выносливости. Финляндская война была в одно и то же время народною, наступательною, оборонительною и чрезвычайно упорною с обеих сторон. Финляндская война послужила прекрасной школой для будущих наших героев 12 года. Имена Барклая де-Толли, Багратиона, Кульнева, Давыдова, Тучкова и др., прежде чем прославиться в гигантской борьбе с нашествием «двунадесяти языков», увенчаны были лаврами за свои подвиги в суровой Финляндии. По своим результатам война 1808— 1809 гг. оказалась очень богатой. Она закрепила владычество России над Балтийским морем и обеспечила северную нашу столицу. Без Финляндии Россия оставалась неполной, как бы недостроенной. Финляндия явилась как бы рукой, прибавленной к туловищу России.

После военных действий создалась возможность приступить к гражданскому устройству края, к организации управления. Различные ведомства и управления Финляндии требовали прежде всего общего сосредоточения. С этою целью был утвержден в 1809 году Государем Императором Правительственный Совет.

В период рассмотрения его проекта, финляндский генерал - губернатор князь Барклай де-Толли высказал несколько соображений, которые до сих пор не утратили своего значения. Между прочим, он признавал полезным, чтобы высшее судилище Финляндии находилось в столице Империи, а не где-либо в крае. Полицию, по его мнению, надлежало

подчинить исключительно генерал-губернатору. Надзор за таможней следовало организовать на тех же началах, на которых он существовал в Империи. Вообще Барклай де-Толли находил, что лучше было бы совсем не создавать генерал-губернатора, нежели иметь его необлеченным полновластием и авторитетом. Только при полновластии начальник края мог прекращать возникавшие злоупотребления. Время вполне оправдало мнение Барклая де-Толли.

20 сентября 1809 г. состоялось торжественное открытие Правительственного Совета в г. Або. Не прошло и года, как власть Совета была расширена, а в 1816 г. его переименовали в Императорский Финляндский Сенат. С того времени и до наших дней устройство его остается в главных чертах неизменным.

В 1809 г. началась разработка инструкции для генерал-губернатора. Вскоре в это дело вмешалась очень влиятельная личность, игравшая затем значительную роль в создании нового управления Финляндии, после её присоединения к России. Это был Густав Мауриц Армфельт. Его карьера началась при дворе

шведского короля Густава III. В Швеции он быстро возвысился. Но со смертью Густава III для Армфельта наступили черные дни. Обвиненный в государственной измене, он бежал из отечества и нашел приют в России. В Финляндии, присоединенной к Империи, находилось его родовое имение и соотечественники не напрасно возлагали на него большие надежды. Он был милостиво принят при Петербургском Дворе и вошел в непосредственное сношение с Монархом могущественной Империи.

Армфельт настолько живо освоился с новым своим положением, что стал покровительствовать Финляндскому генерал-губернатору, слабохарактерному и малоспособному администратору Ф. Ф. Штейнгелю, занявшему место кн. Барклая де-Толли. Видяполную несамостоятельность Штейнгеля и его склонность следовать чужим внушениям, Армфельт назвал его «бесценным» для Финляндии и без труда направлял его по своему усмотрению.

Со времени войны 1808 г. дела Финляндии докладывались Государю известным государственным деятелем М. М. Сперанским. Дела края быстро накапливались и разрастались; в то же время Сперанский был обременен другими важными и многочисленными поручениями. Все это заставило его подумать об организации какого-нибудь постоянного учреждения, которое ведало бы делами Финляндии в Петербурге и подготовляло их для доклада Монарху. В 1811 г. для этой цели была создана комиссия Финляндских дел, в которой Г. М. Армфельт занял место председателя. Он устроил так, что в комиссию стали назначаться исключительно финляндские чиновники и первоначально русская казна оплачивала даже наем того дома, в котором помещалась комиссия. В Петербурге около членов комиссии вскоре образовалась очень влиятельная шведская (или вернее финляндская) колония. При слабом генерал-губернаторе, Армфельт стал вмешиваться во все дела и стягивать их в комиссию. Добродушный Штейнгель сердился и иногда пререкался с комиссией, но бесполезно. Он сознался, наконец, что с тех пор, как учреждена комиссия, в Финляндии не было спокойной минуты, и что всевозможные несчастия явились последствием этого адского (infernale) учреждения.

Установление финляндской комиссии не означало еще полного обособления края, так как оставались отрасли управления, связанные с центральными органами Империи. Православная церковь и наши монастыри (указом 11 дек. 1811 г.), по-прежнему, оставлены были под главным управлением Святейшего Синода. Также поступлено было (в 1812 г.) с римско-католической церковью в Выборге, которая управлялась

на прежних русских основаниях. В силу закона 20 ноября 1809 г., вся Финляндия (вплоть до 1836 г.) составляла VIII округ имперских водяных и сухопутных сообщений, а по Высочайшему повелению (19 июня 1816 г.) все лоцманское ведомство Финляндии было подчинено Имперской Адмиралтейств-Коллегии.

Настал достопамятный 12-й год. Штейнгелю во главе корпуса пришлось отправиться в Россию. В Финляндии его временно заместил Армфельт. В феврале 1812 года Армфельт написал своему приятелю Шернвалю следующие замечательные строки: «Меня пугает мысль, что война, которая угрожает нам, помешает мне исполнить обширный проект о самостоятельности Финляндии, ибо когда Император отправится в армию, тогда придется нам проститься с правильным ходом дел». Так и случилось: обширный проект о самостоятельности Финляндии остался невыполненным.

Стоя во главе Финляндии, в качестве её генерал-губернатора, Армфельт простер так далеко свое неуважение к русскому правительству, что стал направлять прямо в Стокгольм деловые бумаги, касавшиеся Швеции. Министр иностранных дел Швеции вынужден был дать Армфельту урок дипломатической вежливости и уважения к тому правительству, представителем которого он являлся в Финляндии. Армфельту предложено было вести сношения с чужими державами чрез министерство иностранных дел. Цель Армфельта была ясна: стремясь к установлению самостоятельности Финляндии, он старался сделать её управление возможно независимым от русских властей. Так платил этот авантюрист, получавший 12 тысяч рублей пенсии и украшенный лентой св. Андрея Первозванного, за оказанное ему доверие и гостеприимство.

В истории Финляндии за первую половину XIX ст. имеется очень печальная страница. На ней описано отторжение Выборгской губернии.

Мысль о воссоединении Выборгской губернии с остальной Финляндией принадлежит анъяльским изменникам. Они обратились к Екатерине II, прося ее возвратить Финляндии крепости Фридрихсгам, Нейшлот и Вильманстранд, дабы страна была введена, — как они поясняли, — «в свои естественные границы». Рассмотрев этот вопрос, Императрица ответила отказом, находя, что анъяльцы могут рассчитывать на её помощь во всем, что соответствует «пользе России», их же домогательство этому коренному условию не удовлетворяло.

Прошло 20 лет. На престоле России находился ученик мечтательного Лагарпа. В деле воспитания Лагарп как бы забыл, что «важнейшая наука для царей знать свойства своего народа и выгоды земли своей». Он склонял внимание наследника престола к голосу философов. А философы того времени распространяли учение о пользе создания мелких государств для всех многочисленных народностей, населявших Россию.

Затем при русском дворе появились разные Спренгтпортены, Аминовы, Алопеусы и Армфельты, осужденные за измену на родине, но не оставлявшие мысли о создании из Финляндии чего-то самостоятельного и возможно независимого. В 1808 г. Спренгтпортен подал записку о соединении старой Финляндии с остальной, которую тогда только что завоевали наши войска. В 1810 г. в Петербург попадает, в качестве депутата, генерал-майор Аминов; он описал Государю Финляндию, как страну, принадлежащую «к самым просвещенным странам Европы», а рядом представил жалкое положение Выборгской губернии. Является, наконец, Армфельт и в целом ряде записок вымаливает внимание и сожаление к участи своих соотечественников, присоединенных к России в 1721 и 1743 годах, а в значительной части принадлежавших Швеции только с 1617 по 1710 г. В ход пускались им и лесть, иигра на гуманном чувстве и пр. Общие старания названных финляндских деятелей не пропали даром. В 1811 г. Армфельт работал уже над проектами объединения обеих Финляндии, считая, что при посредстве их совершит «великое дело» для человечества. К сожалению, в Сперанском он нашел для себя ценного союзника и в декабре 1811 г. последовал манифест об именовании старой и новой Финляндии совокупно Финляндией. Воссоединение Старой и Новой Финляндии состоялось.

Армфельт не дремал. Он сейчас же делает второй шаг и напрягает все свои усилия к возможно быстрому удалению из Выборгской губернии русских чиновников и всего, что там напоминало о России. Для этого он подыскивает энергичного губернатора Шернваля—и часть прежней Карелии и завоевание Петра Великого вновь превращаются в Финляндию. За 90 лет нахождения Выборгской губ. под русским владычеством она значительно обрусела: жители её потеряли всякое сочувствие к остальной Финляндии, и многие из них «никакого, кроме русского языка» не знали. Армфельт упорно шел к намеченной цели и твердил: «должно стараться отделаться от варваров (русских) и на их место посадить людей с либеральными принципами».

Великая Россия, при отсутствии в ней в то время всякой политической жизни и всякого движения общественной мысли, едва заметила происшедшую на севере перемену. Кроме того, все. взоры тогда устремлены были на запад и на юг. Но лица, осмысленно относившиеся к окружающему, горько посетовали на судьбу и корили виновников воссоединения. Один из русских патриотов, Ф. Ф. Вигель, сожалел, что бывшее достояние России отдали «горсти её иноземных врагов»; другой,—генерал Л. И. Голенищев-Кутузов,—недоумевал, как можно было проявить доверие к таковому авантюристу, как Армфельт, который продолжал служить королю Швеции и оберегать стокгольмские интересы. Я вижу в Армфельте, писал Голенищев-Кутузов,—«змию, которую Россия приютила у себя в утробе, чтобы быть ею разорванной на части». Немало укоров делает он также в своем дневнике по адресу Сперанского. Великий князь Константин Павлович тоже нашел ошибочным возвращение Выборгской губ. Финляндии.

«Сохрани Бог,—писал он,—под каким бы то ни было предлогом производить раздробление России. К несчастию, в Финляндии мы уже совершили нечто подобное... Какая слава для нас, что то, чего не мог сделать неприятель, мы сделали сами. Наконец, и Император Николай I не мог одобрить действия своего брата. «Пример того, писал однажды Император, что было испробовано с Выборгской губернией, влечет уже за собою до того важные неудобства, что возможно возвращение её к Империи в собственном смысле слова».

В 1814 году умер Армфельт. Главным финляндским деятелем сделался Р. Г. Ребиндер, избранный еще Сперанским себе в помощники по финляндским делам. И Армфельт в последние годы своей жизни, и Ребиндер много хлопотали о новом созыве сейма. Но все напрасно. Государь последовательно отклонял их домогательства и это тем более, что и другие финляндцы, как, например, Аминов, находили созыв земских чинов совершенно излишним. В 1818 г., после открытия сейма в Варшаве, финляндцы вернулись к прежним своим планам, и опять неудачно. На этот раз Ребиндер желал получить для Финляндии полную писанную конституцию. Соотечественники дружно поддержали его в этом стремлении. В комиссии финляндских дел начались уже предварительные работы по преобразованию учреждений края с тем, чтобы увенчать все надлежащей конституцией. Составлен был обширный проект реформ. Для выработки же новых основных законов имелось в виду учредить особую комиссию. Председателем её Государь назначил Аминова.

Однако, этой комиссии никогда не суждено было собраться и проект конституции при Александре I дальнейшего движения не получил. Аминов составил специальную записку, в которой излагал что конституция, находящаяся В основных законах Швеции, т. е. в Форме Правления 1772 г. и в Акте Соединения и Безопасности 1789 года, не во всех своих частях применима к новому положению Финляндии,—хотя принципы этой конституции основаны на монархическом начале,—а потому желательно,—писал он,—получить для края новую конституцию. Но время было упущено. Александр I стал уже подозревать враждебные течения в Финляндии и Ребиндер поспешил представить Государю обширную записку, стараясь оправдать своих соотечественников. Кроме того, в России создалась влиятельная оппозиция, противодействовавшая выделению окраин в полу-самостоятельные государства и предоставлению разным присоединенным областям всевозможных льгот и преимуществ, коих не имела центральная Россия. Во главе этой оппозиции стоял историограф H. М. Карамзин. Да и сам Император к концу своего царствования определеннее относился к полноте своей власти и самую конституцию понимал как «законно-монархическую форму правления» и допускал конституцию лишь кажущуюся, а не действительную. Короче, он охладел к мечтам своей юности.

В 1823 г. Штейнгеля на посту генерал-губернатора сменил 39-летний Арсений Андреевич Закревский. Как участник войны 1808—1809 г.г., он несколько знал Финляндию. Закревский был человек необыкновенно подвижный, справедливый и деятельный. Он начал свое управление с объезда края, для всестороннего его изучения, и удручен был отчужденностью населения и образованных классов от всего русского. «Государь никак не полагает, чтобы финны ненавидели русских, тогда как это заметно почти на каждом шагу»,—писал Закревский своему знакомому. Судопроизводство края, по справедливому мнению нового его начальника, основано на ложных началах и часто противно здравому смыслу. Приступив к управлению, он заявил, что никогда не подпишет ни одной бумаги на шведском языке. Прошли Штейнгельские времена; генерал-губернатор начал работать самостоятельно, не пожелав слепо следовать указаниям сената и беспрекословно исполнять желания председателя Финляндской комиссии. Закревский воспротивился тому, чтобы помимо него какие-либо дела восходили на благовоззрение Государя, что в широкой мере практиковалось финляндской комиссией и особенно самовольным Г. М. Армфельтом. Закревский любил Финляндию и всегда с похвалой отзывался о трудолюбии её народа. Но в

то же время Закревский любил Россию и ревниво оберегал её права, сознавал всю государственную важность и необходимость сближения окраины с её центром. В честности Закревского никто не мог усомниться.

Финляндские власти не любили Закревского и вскоре они находились в открытой вражде между собою. Сенат написал обширную жалобу на его действия; Закревский ответил решительным опровержением его заявлений. Это столкновение властей не было решено верховной властью, вследствие того, что 19 ноября 1825 г. в Таганроге скончался Император Александр I.

VII. ВРЕМЯ НИКОЛАЯ I.

Вступление на престол Императора Николая I явилось совершенно неожиданным. Бездетному Александру I должен был наследовать Константин Павлович, но он отказался от короны. Она досталась поэтому Николаю Павловичу. Николай I не задавался широкими планами коренных преобразований, но строго исполнял свои обязанности, ища всюду правды и горячо водворяя справедливость. Это был рыцарь на троне. «Это идеал монарха, каких в настоящее время более не существует,—писал тогда один высокопоставленный иностранец,—это тип всего справедливого, рыцарского, благородного и энергичного».

Порядок, законность, справедливость он ценил выше всего. Этим же объясняется его любовь квоенной службе. «В военной службе,—сказал Николай Павлович, — господствует порядок, строгая, безусловная законность... Здесь нет фраз, а следовательно, нет и лжи... Здесь нельзя притворяться

и обманывать, так как каждый должен показать, наконец, перед лицом опасности, что он такое. Вот почему привольно жить среди этих людей и я всегда буду держать в почете военное звание».

Ни опасность, ни личные интересы, ни семейные заботы не могли отвлечь царя от высоко-добросовестного несения службы. Вспыхнул мятеж военных

поселений и царь явился один среди разнузданной толпы; распространилась холера в Москве и Государь немедленно отправляется туда. «Он нес на мощных раменах крест честной службы государской».

По глубокому убеждению он был горячим сторонником строго

монархического принципа.—«Я понимаю республику,—говорил Государь,—я понимаю абсолютную монархию... но я не понимаю представительной монархии»... «Я был конституционным монархом (Польши) и больше конституционным королем не буду». Николай Павлович строго охранял прерогативы (преимущество) самодержавия, обладая в то же время врожденным инстинктом власти. «В нем виден каждый

миг державный повелитель».

В Финляндии генерал-губернатором оставался А. А. Закревский. В Петербурге должность докладчика Финляндских дел сохранял Роберт Ребиндер.

А. А. Закревский, узнав о кончине Императора Александра I, созвал сенат для принесения присяги Константину Павловичу, по форме клятвенного обещания, изданного Правительствующим Сенатом, а затем донес об этом в Петербург. Когда сделалось известным, что заместителем

Константина явился Николай Павлович, статс-секретарь Ребиндер поднес Его Величеству копию грамоты 15 марта 1809 г. и, 12 декабря 1825 г., она была подписана новым повелителем Империи. Финляндию привели к новой присяге Императору Николаю Павловичу.

За время Николая I Финляндия не богата выдаю- щимися событиями. На однообразном фоне её жизни можно отметить лишь следующее.

В 1826 г. состоялось упразднение комиссии финляндских дел. Вместо неё учрежден был статс-секретариат Великого Княжества Финляндии. Во главе его был поставлен министр статс-секретарь. Эту должность занял барон Р. Ребиндер. На его обязанности лежали доклады Монарху дел общего гражданского управления Финляндией и сообщение Высочайших повелений Финляндскому генерал-губернатору. Закревский пожелал, чтобы статс-секретарь не запрашивал помимо него сведений из Финляндии, как это делалось ранее. Оберегая свою власть, А. Закревский стоял также на страже интересов православия и его исповедников. Еще в 1824 г. состоялось определение Синода о построении в Гельсингфорсе каменной церкви во имя Св. Троицы на доброхотные жертвы живших там русских.

Выборгская губерния, столь неестественно присоединенная к остальной Финляндии в 1811 г., причиняла много забот как русской, так и финляндской администрации. Министр статс-секретарь Р. Ребиндер опасался, что из Выборгской губернии создастся «утес», о который разобьется самостоятельность Финляндии. Ребиндер видел, что соединение Старой и Новой Финляндии вызвало большое недовольство в России и образовало «влиятельную партию» против финляндцев, почему в письме к другу он сказал: «Я знаю все трудности, с которыми приходится вам бороться в этой проклятой губернии, дарованной нам небом в своем гневе». Чтобы оградить свою родину от всяких неприятностей, Ребиндер в 1826 г. представил Государю доклад о возвращении России наиболее обрусевших частей этой губернии. Он обильно мотивировал свой доклад и особенно указывал на Карелию, расположенную вблизи столицы и более связанную с русскими губерниями, чем с Финляндией. Он не обошел и затруднительного положения тех (донационных) земель, которые были пожалованы Русскими Монархами нашим сановникам. Ребиндер находил особенно желательным отделить от Финляндии три Кексгольмских уезда и приходы Кивинебб, Мола и Валкъяри. Проект Ребиндера поступил на рассмотрение финляндского сената, который высказался против отделения названных земель. Проект был отклонен.

В 1827 г. пожаром был уничтожен почти до основания г. Або. Пострадали университет, его библиотека, кафедральный собор, общественные учреждения. Пламя сначала бушевало по одну сторону р. Ауры, но перебросилось затем и на другую, причиняя огромные убытки. На следующий год университет был перенесен в Гельсингфорс, где и остается до наших дней.

В течение всего своего царствования Николай Павлович ни разу не созвал Финляндского сейма, а управлял «сообразно с обязанностями Державного Своего сана». В 1827 г. Государь «с прискорбием» обратил внимание на то, что лица той же веры, которую исповедовал сам Монарх, не имели права вступать на службу края. Это право было им даровано.

Летом 1830 г. Государь посетил Финляндию, осмотрев более подробно Выборг и Гельсингфорс. Вернулся он в Петербург очень довольный своим путешествием.

В 1831 г., по уходе Закревского,—с 1828 г. совмещавшего с должностью генерал-губернатора должность Министра Внутренних Дел,—Государь назначил начальником края князя А. С. Меншикова. Он управлял в то же время морским министерством и потому все время жил в Петербурге, изредка наезжая в Финляндию, где находился его помощник.

Вопрос о соединении Сайменского озера с Финским заливом посредством канала возник в XVII ст. — В царствование Императора Николая I вопрос подымался дважды (1826 и 1834 гг.), но за отсутствием денежных средств, план не осуществлялся. Прошло еще десять лет, прежде чем приступили к работам по столь известному теперь Сайменскому каналу. Канал сооружался в течение одиннадцати лет на средства Финляндии, без обременения её казны новыми долгами.

В 1835 г. последовал Высочайший указ о том, чтобы все законы и повеления, действующие в Финляндии, были собраны и сведены в особый Свод, причем надлежало руководствоваться системой, принятой для русского Свода.

Исполнение этой Высочайшей воли возложено было на особую комиссию в Гельсингфорсе, под председательством прокурора Сената Валлена и под надзором II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Комиссия составила Свод Законов Финляндии, но, к сожалению, он не был утвержден по домогательствам финляндцев.

В 1845 г. в Гельсингфорсе состоялось открытие военной школы, в которой имелось в виду доставить местным уроженцам также возможность изучения русского языка.

В 1848 г. Европа охвачена была революционным движением. Естественно, что наше правительства пожелало узнать, насколько оно отразилось на умах в Финляндии. Помощник Финляндского генерал- губернатора П. И. Рокасовский уведомил князя А. С. Меншикова, что в Финляндии «все спокойно» и все преданы Государю Императору. Некоторое сочувствие европейскому движению замечалось лишь среди студентов.

Главнейшим событием царствования Николая I явилась восточная война 1854—1855 гг., отразившаяся также на берегах Финляндии. Причины этой войны очень сложны и накапливались исподволь в течение столетий. они связаны с тем, что принято называть «восточным вопросом». Ближайшим же поводом войны выставлен был спор о том, в чьих руках должны находиться ключи от Вифлеемского храма. Но это лишь официальный и внешний повод разрыва. Более существенными пружинами, приведшими в движение армии Запада, были: недоверие, которое англичане выказали к русской политике, а также шаткое положение Наполеона III на троне Франции и желание укрепить его успехами на поле брани. Европа боялась усилившегося влияния и мощи«северного колосса» и ей надо было унизить Россию. С этой целью против неё объединились Англия, Франция, Сардиния и Турция. Христианские державы выступили против христианской России за магометанскую Турцию. Набожная Англия желала торжества ислама над христианством.

Без предварительного объявления войны, неприятельские флоты вошли в Черное море. Главная драма 1854 —1855 гг. разыгралась на Крымском полуострове, под стенами многострадального Севастополя. Но желание неприятеля разъединить наши боевые силы, побудило его послать часть своего флота в Балтийские воды. Английскими судами, на которых находилось 22 тыс. человек и 2.344 орудия, командовал адмирал Непир. Войдя в Балтийское море, англичане повели себя не как воины, а скорее как морские разбойники, захватывая торговые суда мирных граждан, мародерствуя на берегу, сжигая неукрепленные города и т. п.

Для обороны побережья наш флот оказался слабым и недостаточно подготовленным. Англия и Франция построили уже в значительном количестве пароходы, а мы продолжали, за весьма ничтожным исключением, довольствоваться парусными судами. Минное наше дело находилось в зачаточном виде.

Не лучше поставлена была и сухопутная оборона. В главной крепости Свеаборге не оказалось достаточного числа людей, орудий и пороха. Стены крепости требовали исправлений и улучшений. По берегу Финского залива поспешили провести электрический телеграф, являвшийся тогда новинкой. Здесь и там, кроме того, разбросаны были сигнальные станции и поставлены наблюдательные посты и вышки.

Для защиты Финляндии были присланы войска из разных частей остальной России. Охрана Финских берегов представляла немалые трудности, вследствие их извилистости и большего протяжения (на 1.500 в.). Местные финские войска, пополнявшиеся преимущественно путем вербовки, были усилены так называемыми поселенными войсками.

Финляндским генерал-губернатором продолжал состоять князь А. С. Меншиков, но он, по обязанностям морского министра, постоянно жил в Петербурге, и кроме того, до войны был командирован в Константинополь, в качестве чрезвычайного посла, а затем, когда началась кампания, назначен главнокомандующим войск, сосредоточенных в Крыму. Его временно заместил П. И. Рокасовский.

В начале прекрасного мая 1854 г. на Финском берегу была пролита первая капля крови. Незначительная стычка произошла у гор. Экенеса. Английские пароходы, пытавшиеся подойти к городу, были отражены нашими выстрелами. Несколько большее значение имела перестрелка при Гангеудских укреплениях; но и здесь неприятель не довел дела до жаркого боя. В мае же англичане на трех фрегатах подходили к Брагестаду, где сожгли, без всякой надобности и без малейшего повода, десятки судов, склады корабельного леса, несколько домов, множество бочек с дегтем, длинные поленицы дров и пр. Подобным же образом англичане прославили себя в Улеоборге и Гамле-Карлебю.

Главные силы (до 30 тыс. человек) союзники сосредоточили на острове Аланде, вокруг стен недостроенной крепости (форта) Бомарзунд. Для встечи неприятеля у коменданта имелось 112 орудий и только 1.600 строевых нижних чинов. Обстреливаемый с суши и с моря, форт без особого труда был взят неприятелями, а гарнизон его увезен в плен. Таковы главные трофеи союзников. Эхо их ликований пронеслось по Англии и Франции.

Швеция обещала соблюсти нейтралитет, но, в надежде получить обратно Финляндию, не соблюла своего слова и заключила тайный союз с врагами России. Настала зима и обе стороны спешили приготовиться к продолжению кампании. Суда исправлялись, войска пополнялись присылкой новобранцев, строились канонерские лодки, производились крепостные работы.

Главнокомандующим войсками, расположенными в Финляндии, назначили гр. Ф. Ф. Берга—человека энергичного и требовательного.

Кампания открылась с приходом западных эскадр в Балтийское море. По-прежнему начались бесцельные и бесчеловечные разорения мирных жителей и мелкие высадки (десанты) в разных частях побережья. Произошли незначительные столкновения у Гангэ, Нюстада, Раумо, Фридрихсгама, Котки и Ловизы. Производилась довольно жаркая перестрелка под Выборгом (в Тронгзунде). Но главный акт кампании 1855 г. разыгрался под гранитными стенами Свеаборга. Крепость успела к этому времени несколько исправить свои недочеты и мужественно встретила англо-французскую армаду. Комендантом крепости состоял неустрашимый инженер-генерал А. О. Сорокин. Перед Свеаборгом союзники сосредоточили 77 судов разных конструкций. Начальствовал над ними по прежнему адмирал Непир.

28 июля с неприятельских судов донеслись сперва звуки гимна, а затем с адмиральского корабля сверкнул сигнальный выстрел. Началась осада Свеаборга. Грозная картина боя постепенно развертывалась и становилась все мрачней и ужасней. На крепость сыпался чугунный дождь. Сто орудийных жерл ежеминутно выбрасывали смертоносные снаряды. Свист ядер и пуль, треск лопавшихся бомб и грохот орудий продолжался затем непрерывно 45 часов. Свеаборг окутался дымом, из которого сверкал огонь орудий и показывались длинные языки пожаров. Наступила ночь. Выстрелы стали реже, но общая картина боя ужаснее. Неприятель бросал в крепость конгревовые ракеты^[13], которые, свистя ишипя, рассекали воздух, оставляя за собой огненный след. Положение защитников Свеаборга было тяжелое. Им приходилось вести неравный бой. Союзники, стоя вне наших выстрелов, стреляли спокойно, как на мирном учении; нашим приходилось выносить огонь неприятеля, не имея возможности ответить ему, так как наши снаряды не долетали до его эскадры.

Стоя среди дыма и огня, наши храбрецы, тем не менее, отстреливались и тушили пожары, и все это производили с таким упорством и мужеством, что неприятель не осмелился приблизиться к крепости, и подумать об её штурме. Отвага гарнизона явилась главной защитой крепости. Грозная линия неприятельских пушек никого не испугала. Наши исполняли свой долг и могли гордиться тем, что возвысили и облагородили то дело, которое им было поручено.

Особенно тяжелая участь выпала на долю тех, которые находились на корабле «Россия», поставленном для защиты узкого пролива Густавсверд. Ядра неприятеля, перелетавшие крепость, разили корабль «Россию», пробивая его палубу, впиваясь в его борта, ломая его снасти. Вода кипела вокруг корабля. Трудно себе представить, что происходило внутри его, где ядра производили пожар, и разили живых.

В тесной каюте приходилось бороться с огнем, производить операции, читать отходную. Но все превозмогли наши герои и корабль отстояли.

Как под Бородиным «рука бойцов колоть устала», так и здесь она устала, наконец, стрелять, и неприятель прекратил бомбардировку. 30 июля из Гельсингфорса, с горы Обсерватории, наблюдалась следующая картина: в Свеаборге раздался благовест соборного колокола, призывавшего обремененных облегчить свою грудь у алтаря Всевышнего. Во флоте слышались шум и ликование. Врагов разделяла тихая поверхность моря, и «равнодушная природа» сияла обычной летнею красой. 1 августа союзники снялись с якоря и ушли.

Вся наша убыль ограничилась 73 убитыми и 287 ранеными. На стрельбу мы израсходовали 12.000 пудов пороха. Крепость осталась почти неповрежденной. Между тем, в западно-европейской печати оповестили, что Свеаборг более не существует (Sveaborg n’existe plus), что урон русских равняется 2 тысячам и т. п. Короче, Европу наполнили баснями. Правда же заключалась в частном письме Наполеона, в котором он объяснял английской королеве Виктории, что собственными средствами Англии и Франции побороть России нельзя. А потому союзникам, естественно, приходилось думать о мире.

Финляндия являлась одним из слабых пунктов нашей границы, почему, при приближении войны, все заинтересовались отношениями финляндцев к России. Отчасти с этою именно целью Император Николай I посетил Гельсингфорс в марте 1854 г. Прием, оказанный Ему, удостоверил преданность финляндцев Венценосцу и их готовность на жертвы, при желании отстоять свою родину.

Частные пожертвования их были довольно обильны. Сенат пожелал на средства края построить 40 канонерских лодок. При университете были открыты военные курсы для спешной подготовки офицеров.

Проводы и встречи, которые устраивались русским войскам, отличались радушием и вниманием. Вообще взаимные отношения между финляндцами и русскими были хороши и естественны. Но, как известно, большая семья не без урода. Так случилось и в Финляндии.

Хуже других вела себя кучка так-называемых «бескровных» и фрондировавших, образовавшаяся в среде университетской молодежи. Они преследовали лиц, симпатизировавших русским, они позволили себе высказать сочувствие союзникам, желая им «победы и одоления». Но с это кучкой скоро справился энергичный гр. Ф. Берг.

Некоторые финляндцы, удалившиеся из своей родины и поселившиеся в Швеции, пытались оттуда воздействовать на умы соотечественников брошюрами и газетными статьями. Они высказались сторонниками образования из Швеции, Норвегии, Дании и Финляндии особых северных штатов. Но их воззвания прошли почти бесследно.

Среди военных действий неожиданно скончался ' Император Николай Павлович. Последние дни этот честный воин провел в маленькой, дурно освещенной комнате, которая ранее служила ему спальнею. Здесь, простив всех своих врагов и горячо увещая Наследника любить Россию, 18 февраля 1855 г. перешел в лучший мир Монарх, послуживший родине «верой и правдой». «Император Николай скончался!», пронеслось по всей Европе. Никто не желал верить подобным словам и все точно цепенели при этом известии: так велико было всюду обаяние редкой личности Императора, являвшегося мечем, обнаженным против европейских революций и анархий.

VIII. ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II.

Редко Монарху приходилось принимать корону при более тяжелых условиях, чем Александру II. Неприятель окружал его Империю со всех сторон; дипломаты Европы продолжали свои интриги против России. Друзей у неё не было. Казна истощалась. Севастополь обливался кровью. Штурмы союзников еще отбивались, но силы защитников заметно таяли. Все желали мира и он был, наконец, заключен в Париже 18 марта 1856 г.

Война окончилась. По России «пробежала дрожь пробуждения». Всюду принялись за работу. Закипела она и в Финляндии. Великие реформы составили вечную славу Царя-Освободителя. Россия вместе с Финляндией жила радостными ожиданиями, верила светлым надеждам. История Финляндии за времяцарствования Императора Александра II—прежде всего история особого нравственного и материального подъема этой страны, лучшая страница её культурного развития. Финляндцы усердно стали трудиться над увеличением материального благосостояния своего народа и над расширением его духовных сил. В этом стремлении они обрели практическую задачу для своей жизни.

Счастливы те лица и народы, которые находят цель своей жизни и работают для её достижения. Работают... Другого пути к счастью на земле нет. Труд, один только труд дает его. От безделья вянут мысли и мечты, гаснет пламя искусства, отлетает охота жить. Весь свет—огромная мастерская, где все в движении, в деятельности, в труде. Цивилизация и культура—колоссальный труд. Историей, народов интересуются, главным образом, поскольку в них проявляется энергия, работа, труд, изобретательность. Любящий свое отечество, должен трудиться для него. Без труда ничего нельзя улучшить, ничего нельзя создать. В труде кроется секрет успеха всех культурных народов.

При вступлении на престол, Александру II поднесли к подписи обычную грамоту о финляндских привилегиях. Император обратил внимание на выражение: «...по конституциям их доселе пользовались»... Sir,—ответил министр статс-секретарь,— si Vous ne voulez pas être un monarque constitutionelle, ne signez pas» (Государь, если Вы не желаете быть конституционным Монархом, то не утверждайте). Император приказал зачеркнуть слово по «конституциям» и заменить его выражением «по постановлениям».

В марте 1856 г. Государь осчастливил Гельсингфорс своим посещением. 12 числа состоялось достопамятное заседание сената. Председательствовал сам Монарх, В речи своей. он поблагодарил финляндцев за принесенные ими во время восточной войны жертвы, а затем передал сенату записку с перечнем намеченных реформ. В записке обращалось внимание на торговлю и мореплавание, на устройство школ для народного образования, на проведение новых путей сообщения и пр.

Такова та первоначальная программа, которая положена была в основу коренного преобразования и обновления края. Все финляндские учреждения приняли горячее участие в общей работе.

На счастие Финляндии, ей был назначен новый энергичный генерал-губернатор, в лице гр. Ф. Ф. Берга. Его карьера началась бойко и порывисто. Бойко и порывисто прошла вся его долголетняя служба.

Везде он оставил заметный след своей кипучей деятельности. Достигнув впоследствии преклонного возраста, он говорил: «нет стариков, а есть только ленивые люди». Вступив в отправление должности Финляндского генерал- губернатора, граф Берг заявил: «все необходимо изменить и переделать». И он начал свою обширную преобразовательную деятельность, он объехал край, чтобы лично ознакомиться с желаниями и нуждами народа. Проекты и требования посыпались у гр. Берга, как из рога изобилия, и медлительные финляндцы едва поспевали с их разработкой и исполнением.

В это же время финляндцы заговорили о желании, чрез своих представителей от четырех сословий, обсуждать вместе с Монархом важнейшие дела края. Иначе говоря, они стали выражать желание получить сейм. Это домогательство заявлено было сначала очень робко, но, раз произнесенное, оно более не оставлялось и повторялось на разные лады в обществе и печати. Государь не отверг основной мысли о созыве сейма, но оставил за Собою право избрания удобного для того времени.

Вскоре стремительно последовал ряд событий, имевших огромное влияние на культурное преуспеяние края. Мы подразумеваем здесь: открытие Сайменского канала, открытие первой железной дороги и организацию народной школы, произведенную Уно Сигнеусом.

Работы по прорытию Сайменского канала начались в 1845 г. и были окончены в 1856 г. Длина его достигала почти 55 верст. На этом пространстве пришлось соорудить 28 гранитных шлюзов. Вся эта грандиозная национальная работа, исполненная частью арестантами, обошлась в 12 милл. марок. Вся внутренняя Финляндия, благодаря огромному бассейну озера Саймы и прорытому каналу, была соединена с Финским

заливом. Быстрое материальное развитие земель, прилегавших к новому каналу, сказалось непосредственно по окончании его сооружения.

Столь же благоприятным оказалось и влияние железной дороги, проложенной от Гельсингфорса до Тавастгуса. Железнодорожный путь связал здесь бассейн озера Пейяне с Финским заливом и главным городом края. Открытие движения состоялось в марте 1862 г.

Еще более пользы принесла Финляндии работа Уно Сигнеуса. Он преобразовал народную школу. Новая система школьного образования вырабатывалась долго и упорно в разнообразных учреждениях. На помощь столь важному делу призвано было само общество. Оно оповещалось о ходе работ путем печати. Результатом пересмотра всего школьного дела явился новый устав, над созданием и применением которого на практике более других потрудился Уно Сигнеус.

Одновременно с этими работами не прекращались хлопоты о сейме. Много препятствий встретилось на этом пути. Прежде всего: вновь забунтовала Польша. Польские волнения не прошли совершенно бесследно в Финляндии. Русские люди сплотились в Империи вокруг своего Государя и сказали ему: «Наше право на Царство Польское есть крепкое право: оно куплено русской кровью». С разных концов России стали поступать адресы к Императору. Они показали, что общественное мнение в польском вопросе было на стороне русского правительства, а не мятежных поляков. Финляндцы отказались от выражения своих чувств во всеподданнейшем адресе. Кое-где в печати, хотя и в малых размерах, но высказано было сочувствие к восставшей Польше.

Все ожидали, что восстание в Польше может повести к войне с некоторыми европейскими государствами. Финляндцы, опасаясь, что во время этой войны может пострадать их торговый флот, плавающий под русским флагом, стали хлопотать о предоставлении их судам особого торгового флага, дабы тем ясно отделить их от русских судов.

Тогда же финляндцы хлопотали о предоставлении им возможности иметь своих консулов в некоторых иностранных торговых городах.

Одновременно финляндцы стали обсуждать в своей печати вопрос о нейтралитете их края во время предстоящей войны. Финляндцы находили, что их родину следовало поставить в такое же особое положение, в каком находятся Бельгия и Швейцария. Все это делалось финляндцами из желания не пострадать

во время войны России с иностранными державами; финны крайне своеобразно находили несправедливым обрушивать на них какую бы то ни было долю общих военных бедствий, несмотря на то, что они составляли нераздельную часть Российской Империи.

В конце 1863 г. графа Берга на посту генерал-губернатора сменил П. И. Рокасовский, очень образованный человек, но мягкого характера.

В июле 1863 г. Государь вновь посетил Гельсингфорс. Солнце щедро разливало блеск и теплоту. Гавань и город красиво принарядились к приему Высокого Гостя. Искренние приветствия вырывались из тысячи уст. Мир и любовь теснее сближали Монарха с его подданными. Три дня пребывания в Гельсингфорсе и Тавастгусе представляли непрерывную цепь торжеств. Государь уехал из края с наилучшими впечатлениями.

В России одна великая реформа следовала за другой: состоялось освобождение от крепостной зависимости крестьян, положено было начало публичному и гласному суду с провозглашением «правда и милость да царствуют в судах»; введены земские учреждения, самоуправление городов и пр. Крупными и вечными алмазами засияли эти дела в венце Императора Александра II. В программе преобразований не обойдена была и Финляндия. 6 июня 1863 г. состоялось Высочайшее повеление о созыве сейма. И здесь, как и в других многочисленных вопросах того времени, единственным решающим обстоятельством явилось «великодушие гуманного Государя».

2 сентября 1863 г. Государь на пароходе опять прибыл в Гельсингфорс, в сопровождении великих князей и некоторых министров. Посетив университет, Император выразил профессорам надежду, что «они образуют молодых людей, трудолюбивых, верных и преданных, которые, служа своему краю, будут помнить, что они принадлежат к великой семье русских Императоров».

Настал, наконец, день открытия сейма (6 сентября), день, «солнцем которого был Александр II», как выразился местный поэт. Сейм был открыт обширной речью Государя, в которой говорилось о законах, финансах и налогах Финляндии. Император пожелал, чтобы согласие между народом и Монархом послужило залогом будущих благоприятных отношений. Гельсингфорс и, вместе с ним, весь край ликовали. Речь Государя все местные современные писатели признали счастливейшим моментом новой истории Финляндии. Радовались и рус ские писатели. Русские газеты также приветствовали сейм, как радостное для России событие. Сейм признавали знаменательным потому, что он наглядно показывал, чем могли пользоваться народы под русским скипетром, когда они ведут себя смирно и развиваются не в духе вражды и ненависти к России. И. С. Аксаков восклицал: «Наконец, в Финляндии сейм». Россия искренно сочувствовала успеху Финляндии.

Аксаков надеялся, что финляндский сейм обратит, наконец, внимание на положение русских в Финляндии и даст им возможность пользоваться правами, предоставленными коренным финляндцам. Надежда нашего патриота не осуществилась и русские до сих пор остаются бесправными в Финляндии.

Последствия открытия в Финляндии сейма оказались двоякими. С одной стороны, участие народных представителей в рассмотрении важных дел весьма благотворно повлияло на материальное и духовное развитие Финляндии. Но, к сожалению, с другой стороны тот же сейм сильнее всяких иных мер повел Финляндию к обособлению от остальной России. По существовавшим тогда правилам, каждый дворянский род имел право присылать своего представителя на сейм. Из Петербурга таких представителей явилось трое. Дворяне сейма хотели отказать им вправе заседать вместе с ними в одной палате только потому, что они состояли на русской службе. По этому поводу начались долгие и бурные прения. Голоса разделились. Все трое происходили от финских родителей, но жили вне пределов Финляндии. Отсюда некоторые горячие ораторы делали тот вывод, что они поселились в чужой земле. Другие, напротив, выражали, что Россия и Финляндия составляют одну державу под скипетром одного Монарха, почему нельзя называть дворян, прибывших из Петербурга, иностранцами и чужеземцами.

Сеймовый спор заинтересовал некоторые русские газеты и они приняли участие в разрешении общего вопроса. Особенно заметным сделалось вмешательство московского публициста, известного своим сильным пером—М. Н. Каткова. Он стал крепко отстаивать единство русской земли, находя вредным всякое дробление Империи по национальностям. Он указал также, что нельзя уменьшать политических прав некоторых финляндцев только потому, что они носят русский мундир. Спор ширился и разрастался. Финляндцы ответили Каткову, что их родина составляет особое государство. На это Катков возразил: пусть не увлекаются туманными теориями о том, что Россия и Финляндия составляют одну державу, но два государства. Если Финляндия особое государство,—писал Катков,—то чего ей не достает, чтобы она, при столкновении России с другими державами, объявила нам войну или стала сохранять грозный вооруженный нейтралитет.

В этом споре Катков был прав. Финляндия пользуется административной автономией, но не государственными правами, т. е. Финляндия получила от русских Государей право внутреннего управления, или, как говорят, право провинциального или областного самоуправления. В силу этого права она может устраивать сама свои внутренние домашние дела. Но прав отдельного государства не получила и не имеет.

Государь не одобрил высказанных в этом споре воззрений депутатов сейма и в речи, которою от имени Монарха закрывался первый сейм, было сказано: «Не могу не сожалеть о том, что некоторые прения сейма подали повод к недоразумениям касательно отношений Великого Княжества к Российской Империи. В неразрывном своем соединении с Россией, Финляндия ненарушимо сохранила предоставленные ей права и под сенью своих за конов продолжает пользоваться всеми нравственными и вещественными выгодами, предоставляемыми ей могуществом Империи. Россия открывает жителям Финляндии обширное и беспрепятственное поприще торговли и промышленности, а благодушный русский народ не раз, когда тяжелые испытания посещали ваш край, доказывал свое братское участие и действительную помощь. Следовательно, ясное понимание истинных польз Финляндии должно склонить вас к упрочению, а не к ослаблению той тесной связи с Россией, которая служит неизменным ручательством благосостоянию вашей родины».

В 1809 году русская серебряная монета объявлена была коренною монетою Финляндии. Никаких неудобств это не вызывало и финансовое положение Финляндии всегда было весьма удовлетворительным. Война 1854—1855 гг., конечно, ухудшила кредит России; но главным источником доходов Финляндии по-прежнему оставались таможенные поступления и лесные богатства. Тем не менее финляндский сенат и статс-секретариат воспользовались затруднительными финансовыми обстоятельствами России и, под тем предлогом, чтобы финское население не пострадало от введенного в России принудительного курса на кредитные билеты, стали хлопотать о предоставлении Финляндии своей особой монеты. Долго и упорно финляндские власти шли к намеченной цели и, наконец, в I860 году они получили свою отдельную монетную единицу, в виде финской марки, которая, однако, первоначально считалась подразделением русского рубля, составляя его четвертую часть. В 1877 году Финляндия перешла к золотой валюте.

В это же время последовало разрешение читать в унивеситете публичные лекции на финском языке. В этом языке финское национальное чувство обрело сильную связь и крепкую опору. Великое дело язык. Он есть первое основание народного единства. Племя, имеющее хорошую письменность, вырастает в народ. Русское правительство, дав права финскому языку, оказало тем огромную историческую услугу финскому народу.

Пока Финляндия принадлежала Швеции, на финский язык никакого внимания не обращалось. В администрации, школе, суде и в обществе господствовал один шведский язык. Политические права получали только те граждане, которые знали шведский государственный язык. Финский народ, получив свой язык, был, следовательно, немало облагодетельствован Великодушным Монархом.

У нашего правительства были еще большие обязательства по отношению к своему русскому языку на Финляндской окраине. В каждом государстве должен существовать один государственный язык, на котором говорит и пишет правительство на всем пространстве своих владений. Без этого условия немыслимо никакое царство. Государственный язык— духовное знамя государства. Язык—первейшее средство скрепления государственного единства. Таково общее правило. «Великий, могучий, правдивый и свободный» русский язык—духовное знамя России; русский язык—проводник нашей государственности. Вот почему нашему правительству естественно было стремиться водворить свой государственный язык в служебном делопроизводстве высших учреждений Финляндии. Это понимали и многие финляндцы, занимавшие высокие посты в крае. Русское правительство всегда было очень умеренно в своих требованиях относительно государственного языка. Знание русского государственного языка являлось выгодным и полезным прежде всего для самих финляндцев в экономическом, политическом и культурном отношениях. Знание русского языка открывало им всю великую Россию, как поле для разнообразной деятельности. В одном Петербурге насчитывается до 40 тысяч финляндцев, нашедших себе источники пропитания, в применении своих знаний по самым многообразным специальностям как в администрации, промышленности, так и других областях деятельности.

В начале 1866 года состоялось увольнение П. И. Рокасовского. На его место назначен был граф H. В. Адлерберг. При нем Финляндия получила Сеймовый устав 1869 года, а также новый устав о печати и Граф Адлерберг много содействовал финляндцам в проведении Петербургской железной дороги, выкупу так называемых донационных земель в Выборгской губернии, устройству первой общей финляндской выставки и т. п. Из этих мероприятий выкуп донационных земель шел в прямой ущерб русскому частному землевладению и русскому влиянию в крае.

Сеймовый устав 1869 года явился главной основой внутреннего самоуправления Финляндии. На сейм собирались представители четырех сословий—дворянства, духовенства, горожан и крестьян. По этому закону из 21/з мил. населения политическими правами пользовалось едва 30%, а остальные 70% оставались бесправными. Дворянство, без выборов, высылало на сейм старшего представителя каждого рода, остальные сословия избирали своих депутатов. Вследствие разделения сейма на сословия, или курии, его делопроизводство отличалось крайней тяжеловесностью и медленностью.

На проведение Петербургской железной дороги наше Государственное Казначейство дало Финляндии в 1867 году субсидию в 2,5 мил. рублей. Финляндцы хотели проложить узкую колею, но Государь лично настоял на том, чтобы дорога была построена по образцу русских дорог. «Если финляндская железная дорога будет узкоколейной и русский подвижной состав не будет в состоянии передвигаться по ней непосредственно, то в России,—сказал Государь,— подымится такая буря против Финляндии, что не в Моих силах будет защитить финляндцев; поэтому для них лучше, если дорога будет построена по образцу русских».

В 1876 году Финляндия устроила свою первую общую мануфактурную и художественную выставку. Государь удостоил ее своим посещением и остался чрезвычайно доволен достигнутыми успехами в разных отраслях производства.

В 1877—1878 гг. в Гельсингфорсе был созван очередной сейм. Ему пришлось рассмотреть очень большой и важный закон о распространении на Финляндию всеобщей воинской повинности. Этому закону предшествовала записка военного министра, графа Д. А. Милютина, в которой он высказал свое мнение о нежелательности установления особых финских войск; на случай, если они тем не менее будут учреждены, он заявил, что как сами финские войска, так и склады их оружия, должны состоять в заведывании военного министерства Империи, что в ряды финских войск справедливость требует допустить одинаково и русских офицеров. Но депутаты сейма взглянули на дело иначе. Они пожелали создать из финских войск самостоятельную военную силу, предназначенную исключительно для Финляндии, и потому высказались за то, чтобы финскими войсками командовали только уроженцы края. «Престол может находиться в опасности,—говорили члены сейма,—как в горах Кавказа, так и на равнинах Польши, и у берегов Финляндии, но выводить армию из Финляндии ни под каким условием нельзя».

Рассмотрение этого вопроса кончилось тем, что Финляндия получила свое особое войско, предназначенное для защиты края, чем оно в тоже время могло содействовать обороне Империи.

Имея свои батальоны, финляндцы вскоре пожелали получить свой флот и свою артиллерию, но в этом им было отказано и по причинам, весьма основательным.

После периодических созывов сеймов, скоро образовались те две главные политические партии, которые до сих пор своей борьбой за господство финского или шведского языка и финской или шведской национальности наполняют однообразную общественную жизнь края. Главным поводом к созданию двух партий явился вопрос о предоставлении финскому языку места в общественной жизни. Партия шведов или шведоманов (свекоманов) держалась скандинавской культуры и шведского языка. Финноманы, не отрекаясь от скандинавской культуры, желали широкого распространения по Финляндии языка народа. Шведоманам были ближе интересы образованного и господствующего класса, финноманы ратовали за нужды народа. Исходное или основное положение последних гласило: «если финны желают когда-либо выступить, как самостоятельная нация, они должны отделиться от Швеции, чтобы получить возможность думать на свой собственный лад». Движение в пользу финноманов было особенно сильно в сороковых годах XIX в. Шведы, заняв все места в администрации края, сильно противодействовали развитию финского элемента своим господствующим положением. Местный сенат не стеснялся открыто ставить препятствия самым естественным просьбам и стремлениям финнов. Так, например, он разрешил печатать на финском языке только религиозные и земледельческие книги. Если, тем не менее, финны вырвались из под суровой шведской опеки, то только благодаря помощи русской власти, которая периодически протягивала им свою сильную руку. Помимо указанного, партия шведов выставила на своем знамени борьбу за расширение политических прав Финляндии, каковое расширение производилось в прямое нарушение политического единства России. Шведоманы желали добиться периодически созываемых сеймов, свободе печати, преобразования некоторых своих местных учреждений и т. п.

По поводу подобных стремлений, финляндцы Снельман и Беккер с большим предвидением заявили, что многое в политическом устройстве Финляндии должно измениться в будущем. Когда в России перейдут к народному представительству, тогда,—говорили они,—финских депутатов начнут посылать в общий русский парламент. Чтобы этого не случилось, финляндцы предпочитали сохранение в России неограниченной монархии.

Русские, поселившиеся в Финляндии, вели в ней весьма скромную и едва заметную жизнь. По своей малочисленности, они тонули в общей массе, а по своей бедности не могли предпринять чего-либо самостоятельного. К тому же финляндцы получили все права в России, тогда как русские оказались совершенно бесправными в Финляндии. Даже приобретение недвижимого имущества было обставлено для них стеснительными ограничениями. Русские, подобно иностранцам, лишены прав политических, так как не могут ни избирать депутатов сейма, ни сами участвовать в нем. Русским закрыт доступ на военную, гражданскую и духовную финляндскую службу. Русские, живущие в крае, облагаются налогом в пользу общины, но тем не менее лишены права голоса в городских и сельских общинных собраниях. Русским воспрещено строить железные дороги в Финляндии; хотя финляндские суда плавают под нашим государственным флагом, русские не могут быть шкиперами и машинистами на финляндских пароходах и судах; православный не может преподавать истории; практика русского врача ограничена и т. д. и т. д.

Вплоть до шестидесятых годов прошлого столетия, русские не имели в крае даже особых учебных заведений и вынуждены были посылать своих детейв шведские, школы, которые по своему характеру и направлению, естественно, являлись антирусскими. В них дети русских родителей ошведивались и, кроме того, на них дети шведов неизбежно смотрели с известным высокомерием, совершенно неосновательно усматривая в православии религию низшего разряда. Русский юноша в большинстве случаев покупал свои познания непомерно высокой ценой, а именно, ценою как национального, так и религиозного обезличения. Много в Финляндии можно встретить наших Сергеевых, Сидоровых и Ивановых, совершенно не говорящих по-русски. Наконец, в царствование Царя-Освободителя русские получили в Гельсингфорсе народную школу и мужскую гимназию, а в Свеаборге—низшую школу. Открытие русской гимназии в Гельсингфорсе состоялось в 1870 г. Таким образом, началось пробуждение русского самосознания. В Гельсингфорсе основан был затем русский театр, а во всей Финляндии—отделы русского благотворительного общества. В 1873 г. в Гельсингфорсе открылся первый русский детский сад, где занятия велись по системе Фребеля, а в 1875 г. город получил первую русскую женскую гимназию.

В шестидесятых же годах было обращено внимание на положение православия в Финляндии, которое влачило там печальное существование, утратив значительную долю той нравственной силы, которая прежде служила залогом его устойчивости. Карельское православное население забыло предания своих отцов, храмы были убоги и запущены, нигде не замечалось религиозного воодушевления. Православные, случалось, учились по-фински и читали финские книги с лютеранским направлением. Часто наши священники не знали ни жизни, ни языка духовных чад своей паствы. Православное духовенство находилось под некоторым влиянием чуждой ему по духу местной администрации. Финляндское правительство не признавало православного духовенства своим земским сословием, а считало его за корпорацию чиновников русского правительства. Представителей интересов православия на сейме никогда не имелось.

IX. ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III.

Великий Князь Александр Александрович, как второй сын Императора, не предназначался к занятию престола; но в 1865 г. скончался его старший брат Николай Александрович и таким образом ему суждено было сделаться наследником Всероссийского монарха. Первого марта 1881 г. над Россией разразилось ужасное событие: среди белого дня в своей столице пал от руки гнусного злодея Царь- Освободитель. Великому Князю Александру Александровичу пришлось принять Венец Империи. Смиряясь перед таинственным велением Божественного Промысла, твердо стал Он у государственного руля.

2—14 марта Государь подписал обычную грамоту финляндских привилегий, которая неправильно была

названа в переводе «удостоверением» (Försäkran.). В тот же день появился Всемилостивейший рескрипт на имя генерал-губернатора, в котором говорилось, что Государь памятует «многочисленные доказательства неизменной преданности и

признательности жителей» Финляндии к своим Государям.

Спустя два месяца по вступлении на престол, Император Александр III высказал всенародно программу своего будущего царствования. Государь заявил, что приступил к правлению, в уповании на Божественный Промысл и с верою в силу и истинусамодержавия». Монарх призывал всех верноподданных к искоренению губительной крамолы, к утверждению веры и нравственности, к бодрому воспитанию детей, к истреблению неправды и хищений, к водворению порядка...

В 1881 г. был уволен генерал - губернатор гр. H. В. Адлерберг и состоялось назначение на его место гр. Ф. Л. Гейдена. Из своей летней поездки по Финляндии (в 1881 г.) гр. Гейден вынес самое отрадное впечатление. «Законы и правительственные распоряжения исполнялись». Личный состав служащих оказался удовлетворительным, пути сообщения — прекрасными. Водяные сообщения содержались в отличном порядке. Внешний порядок в

городах, чистота улиц и зданий были безусловные. Присутственные места, санитарные учреждения, тюрьмы, земледельческие заведения и пр. найдены в надлежащем, даже образцовом порядке. Бедными, вследствие крайней немногочисленности прихожан, оказались православные церкви. Поразило графа еще печальное положение неоседлого населения, увеличение численности которого могло грозить стране разными бедами и осложнениями.

Мирное управление Финляндии гр. Гейдена продолжалось, однако, не долго. Какой бы вопрос ни был, ему обыкновенно отвечали: «это противоречит нашим основным законам», «это не согласуется с нашей конституцией». Тогда гр. Гейден попросил показать ему, наконец, эти «основные законы». Ему принесли старые шведские законы «Форму Правления 1772 г.» и «Акт Соединения и Безопасности 1789 г.», которых он, за незнанием шведского языка, не мог даже прочесть.

Когда гр. Гейдену объяснили их содержание, то он увидел, что финляндцы присваивают себе законы, которые во многих существенных частях совершенно не могут быть применимы ни к Финляндии, ни вообще на территории Российской Империи. Законы Швеции 1772 и 1789 гг. требуют, например, чтобы глава государства отвергал «ненавистное единодержавие», чтобы он обязательно исповедовал лютеранскую веру, чтобы в делах престолонаследия руководился шведским законом 1743 г., чтобы он не выезжал за пределы Финляндии без согласия своих советников из шведских людей; по этим же законам, он не имел права назначить в Финляндию генерал-губернатора и т. п. Чтобы разобраться в вопросе о применимости в Финляндии шведских основных законов 1772 и 1789 гг., Высочайше предписано было (1882) учредит комиссию для кодификации местных законов.

Работа эта до сих пор не закончена. По вопросу об основных законах края возник обширный спор, занявший видное место в истории последующих десятилетий Финляндии. Много учреждалось комиссий и совещаний, которые не привели к каким- либо определенным выводам, исключая особого совещания H. X. Бунге, которое признало вопрос об основных законах делом русской законодательной власти.

Кроме вопроса о кодификации, графу Гейдену в первые же годы своего управления пришлось заняться другим большим очередным делом края. Армейские финские стрелковые батальоны формировались в это время на основах всеобщей воинской повинности; к осени 1883 г. они вошли в свой нормальный состав. Офицеры комплектовались исключительно из уроженцев края. Получив батальоны, финляндцы стали хлопотать о развитии своей воинской организации. Но ответ Государя гласил: «Я не допускаю и вопроса об организации артиллерии финских войск». «Я нахожу вообще название: финские войска неправильным. Гораздо проще было бы назвать их финские стрелковые батальоны или финская стрелковая бригада». Через год домогательства об артиллерии возобновились; на этот раз и гр. Гейден признал её формирование «несвоевременным». Тем не менее, финляндцы не остановились в стремлениях обособить свои войска и ставили вопрос (в газете Helsingfors Dagblad): «Наша военная сила—финские или русские войска»?

В 1887 г. военный министр, генерал-адъютант Ванновский, поднял вопрос о финской кавалерии для местной разведочной службы, и в 1889 году Финляндия получила свой финский драгунский полк.

Летом 1885 г. Государь Император, в сопровождении Августейшей своей супруги, Наследника Цесаревича и некоторых других членов своей семьи, совершил поездку в Финляндию. Их Величества посетили Гельсингфорс, Выборг и Вильманстранд, где впервые были собраны все финские воинские части и русские войска финляндского военного округа. Везде встреча отличалась торжественностью и теплотой, почему Государь, покидая Гельсингфорс, высказал свое сердечное спасибо за все и всем.

Особенно заметным делом времени Императора Александра III в Финляндии явилось расширение прав сейма. Вопрос о праве моций^[14] возник в 1880 г.

Запросили тогда русских законоведов; они не опасались предоставления этого права сейму, но гр. Адлерберг указал, что подобные законодательные преимущества, предоставленные Финляндии, могут вызвать в России нарекания. «Отложить до более удобного времени», надписал Государь, и вопрос сняли с очереди. Решен он был в 1886 г., когда земским чинам дали права вносить на сейм предложения об установлении, изменении и отмене таких общих законов, которые зависят от совокупного решения Государя и земских чинов, исключая, однако, законов об организации сухопутных и морских сил и законов о печати.

В царствование Императора Александра III состоялось расширение права финского языка и было издано много законоположений. Из них можно отметить постановления об устройстве и содержании дорог и казенных гейматов (1883 г.), об элементарных учебных заведениях, Уголовное Уложение для финских войск, о свободе заводской промышленности (1885 г), о банковых операциях, мерах и весах, об окладных оброках, об отмене вакантной подати, о содержании евангелическо-лютеранского духовенства, лесной устав (1886 г.) и мн. др.

Все до сих пор перечисленное финляндцы считали условиями, благоприятствовавшими развитию края. Все последующие мероприятия царствования Александра III они отнесли к нежелательным и «реакционным», почему искусственно подняли против них волну протестов и жалоб.

Государь со своей Августейшей семьей любил посещать тихие шхеры, ища в них отдохновения от государственных трудов. Царская эскадра в этих случаях всегда бывала окружена многочисленными лодками и шлюпками прибрежных жителей. Простая жизнь и редкая доброта всех членов Императорской семьи привлекали к ним сердца едва ли не более, чем блеск великой короны и величие власти.

Царь и Царица необъятной державы входили в самые малые и бедные хижины и принимали самые скромные подарки. рассказы об этих посещениях с любовью передавались из уст в уста. Яхта «Царевна» несла царскую семью по шхерному лабиринту мимо тех исторических мест, где схватывались со шведами «новгородские люди», где Петр Великий на своих галерах положил начало славе русского флота, где русские герои грудью загородили доступ королю Густаву III к Кронштадту и Петербургу, где прогремели Выборгская победа и Роченсальмский бой. Проходили гранитный и величественный Свеаборг, обогнули место Гангеуддских укреплений, осмотрели последние остатки несчастного Бомарзунда. Где теперь около Аланда скользила по морской глади царская яхта, там во дни былые неустрашимый Кульнев гарцевал на льду со своими гусарами и казаками, устремляясь к шведскому берегу. Сколько воспоминаний! Сколько русской славы рассеяно по царскому пути! Давно уже затих гул грозных орудий, давно смолкла боевая труба. Мирное население этих мест благоденствовало, забыв невзгоды прежних войн. Гельсингфорские студенты, по старому хорошему скандинавскому обычаю, услаждали Высоких Гостей своими мелодичными национальными песнями. Так было еще в 1889 г.

Примерно с этого года начался последний период истории Финляндии, тот период, который продолжается и в наши дни, когда политика в крае стала приобретать все более и более русский национальный оттенок. Отношение финляндцев к России стали заметно меняться по разным причинам, но, главным образом, вследствие ряда непомерных финляндских требований, расходившихся с самыми законными и естественными стремлениями русского правительства к объединению и укреплению всего государства.

Прежде всего, неприятно повлияло на русских желание финляндцев отметить те места, где им, во время войны 1808—1809 г.г., довелось иметь некоторый успех над нашими войсками.

Финляндцы пожелали сперва в 1882 г. увековечить сражение при Ютасе, а затем в 1884 г. у них возникла мысль поставить памятник и на месте сражения при Вирте (Куопиоской губ.). В августе 1885 г. Виртоский памятник был готов и открыт при участии Куопиоского батальона. Русское национальное чувство, естественно, было задето. Наша печать отметила это событие, как нежелательное в пределах Империи, ибо ставились, в сущности, памятники поражениям русских войск. Замысел финляндцев представлялся тем более странным, что русские победы 1808—1809 гг. открыли Финляндии новую более светлую эру. Вопрос о постановке памятников привлек всеобщее внимание и дело кончилось узаконением, воспретившим впредь ставить их без Высочайшего соизволения.

В 1885 г. возникла борьба финляндских властей с русским правительством по вопросу о лагерных сборах. Государь повелел, чтобы по два финских батальона ежегодно командировались в Красное Село (вблизи Петербурга), для совместного обучения с остальными войсками русской армии. Сенат представил по этому поводу свои объяснения, а когда они не были уважены, то прокурор сената в виде протеста подал в отставку.

Еще более озабочены были финляндцы предложением нашего правительства объединить почту, монету и таможню. Денежная и монетная система, почта, телеграф и таможня имеют важное значение в государстве, являясь условиями правильного и успешного развития экономической жизни народа. Всюду пришли к тому заключению, что в едином государстве желательно и полезно иметь одну общую денежную систему, общую почту и таможенную черту, расположенную лишь на государственной границе. Внутренние таможни давно уничтожены всеми государствами. Наше правительство также приступило к мерам по упразднению особой финляндской монеты, почты и таможни.

Вот почему резолюция Императора Александра III по этим вопросам гласила «Таможенное объединение необходимо; эта вещь не легкая и работа большая, но исполнить можно; что же касается почты, монетной и денежной части, то это непростительно, что это разделение еще существует и соединение с общеимперской системой необходимо».

Об объединительных реформах финляндцы усиленно заговорили в 1890 г., усмотрев в них «грозные предзнаменования». Они стали доказывать необходимость передачи их на сейм. Между тем все названные вопросы даже в шведские времена находились исключительно в руках Монарха, а потому содействия земских чинов при их решении не требовалось. В мае 1890 г. состоялся Высочайший манифест, повелевавший сосредоточить заведывание почтовою частью Финляндии в Министерстве Внутренних Дел. Что же касается монетной и таможенной реформы, то они остаются не осуществленными до наших дней.

В 1890 г. русская печать обратила серьезное внимание на .финляндский устав о воинской повинности. Она указала, что по тексту устава финские войска обязаны присягать не только Монарху, но и народным представителям Финляндии, что эти войска предназначаются исключительно для целей Финляндии, что они подчинены гражданской власти генерал-губернатора и т. п. Явилась необходимость коренного пересмотра этого важного законодательства. В финляндских кругах обнаружилось новое движение и новое беспокойство.

Обстоятельства складывались так, что каждый новый очередной вопрос создавал осложнения, каждый новый шаг нашего правительства вызывал неудовольствие финляндских политиков. Так случилось и с проектом Уголовного уложения. Он рассматривался земскими чинами давно, но его обнародовали лишь в 1889 г. Оценка его с русской государственной точки зрения дала неудовлетворительные выводы. В Уложении Россия рассматривалась, как иностранное государство. Для себя финляндцы создали совершенно небывалую экстерриториальность, которою пользуются лишь иностранные посланники. За снятие плана укреплений уложение определяло только незначительный штраф в 200 мар. (около 70 р. на наши деньги). За оскорбление чести Его Величества—можно было отделаться шестимесячным тюремным заключением. А все это вместе взятое вело к обособлению Финляндии от России, как в области политической, так и уголовного законодательства.

Гофмейстеру К. Ф. Ордину удалось через министра Императорского Двора подать Государю записку о вреде и несостоятельности подобного Уложения. Ученый юрист H. С. Таганцев также обратил внимание на Уложение и указал на его крупные недочеты. Вследствие этого 1-го декабря 1890 г. последовал Высочайший Манифест о приостановке действия уже утвержденного и опубликованного Уложения. Затем особая комиссия официально установив несоответствие этого закона с политическим положением Финляндии, исправила его недостатки и установила, между прочим, текстами статей, что финляндец является таким же российским подданным, как и остальные русские. Утверждение этого Уложения состоялось в 1894 году.

Объединительные мероприятия русского правительства не понравились финляндским политическим дельцам и они принялись протестовать, и подняли шум в своей печати. Голоса сейма о тревожном настроении в крае чрез особую депутацию достигли ступеней трона и Монарх ответил знаменательным рескриптом от 28 февраля 1891 г. «Только неверное истолкование тех начал, на коих зиждется отношение Великого Княжества к Империи и к Верховной Власти», — читаем в этом акте,— могло породить такое прискорбное явление. Финляндский край, состоя в собственности и Державном обладании Империи Российской, получил по воле Императора Александра I особый порядок внутреннего управления. И он не только сохраняется Русскими Монархами, но во многом расширен. Прошлое Финляндии показало, что соединение с Россией не препятствовало свободному развитию местных её учреждений, а достигнутое Финляндией благосостояние свидетельствует о соответствии такого единения собственным её выгодам. Несогласованность же некоторых постановлений Финляндии с общими государственными узаконениями побудило правительство стремиться к достижению этой согласованности, при соблюдении взаимных интересов обеих сторон. В заключении рескрипта говорилось, что в намерения Государя не входит изменение начал действующего в крае порядка внутреннего управления. Эти милостивые слова Великодушного Монарха, к сожалению, не успокоили финляндских деятелей, явно стремившихся ослабить всякие политические и государственные узы, связывавшие Финляндию с Россией.

20 октября 1894 г. Император Александр III скончался в Ливадии (в Крыму). Вечная разлука с Монархом была особенно тяжела. Он весь был проникнут любовью и смирением. В то же время Он являлся воплощением величия, добра и правды. Он возвеличил Русь, стяжав похвалу и удивление всего мира. Европа обязана была Императору Александру III тем миром, которым она тогда наслаждалась.

Во внешней и внутренней Его политике почувствовалось определенное возвращение к самобытным русским началам. Он старался воскресить то, что «в России искони бе». Он помышлял и печалился прежде всего о России, почему национальное самосознание стало заметно пробуждаться. По отношению к Финляндии это сказалось появлением целого ряда исследований и статей, в основе которых лежал горячий патриотизм.

Первым борцом за русскую честь и родные интересы на финляндской окраине выступил К. Ф. Ордин. Имя его связано с капитальным историческим трудом «Покорение Финляндии» (1889 г.) и большим количеством блестящих статей, в которых он ярко осветил разные стороны финляндского вопроса с русской государственной точки зрения. Одновременно на том же поприще приобрели известность своими работами К. И. Якубов, Ф. П. Еленев, H. М. Коркунов, H. С. Таганцев и другие. В области науки и публицистики завязалась сильная и упорная борьба с финляндскими писателями, отстаивавшими главным образом тезис: Финляндия государство, состоящее лишь в унии с Россией. «Россия едина и нераздельна»,—отвечали названные русские ученые и писатели; — Финляндия «состоит в собственности и державном обладании Российской Империи» ипользуется лишь широкой внутренней областной автономией. Желать сплоченности и единства России, — прибавляли они,— отнюдь не значит посягать на этнографические, культурные и бытовые особенности финнов и других инородцев, входящих в состав Империи. Развитие этих особенностей признается совершенно естественным. Не допустимы только стремления инородцев к государственной обособленности, так как нежелательно, чтобы Россия по своему политическому устройству напоминала Австро-Венгрию. Только сплоченные государства сильны. Государства же состоящие в унии, подобно Австро-Венгрии (или прежним Швеции и Норвегии) никогда не представлялись прочными. Для крепости России надо, чтобы окраины составляли с нею одно государственное целое, чтобы экономическая и духовная связь их с центром была прочна, а инородцы,—являющиеся нашими политическими братьями и русскими согражданами,—признавали русское верховенство (суверенитет), почитали Россию своим отечеством, добросовестно исполняли обязанности верноподданных членов Империи, и, наконец, были охвачены чувством одного общего патриотизма, т. е. чтобы слово Россия являлось для них, как для всех её сынов, волшебным словом, сверкающим лучами радости и надежды.

X. ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II.

В октябре 1894 г. Россия переживала тяжелые дни. В далекой Ливадии происходила смена царствований. Финляндия напряженно ждала.—Наконец, в Гельсингфорсе получен был манифест нового Повелителя России—Государя Императора Николая Александровича. Надлежало всем принести верноподдан-. ническую присягу. Присягали русские войска, русские учреждения, присягнули чины сената и некоторых местных учреждений; но население Гельсингфорса и других городов выжидало, хотя прошло уже более недели. Оказалось, что финляндские власти без всякой надобности ожидали подписания Монархом грамоты финляндских привилегий, совершенно неосновательно ставя в связь эти два обстоятельства: присягу надлежало принести и в том случае, если бы грамота («удостоверение») не была вовсе подписана,

так как утверждение грамоты необязательно для Монарха и она отнюдь не должна предшествовать присяге финляндцев.

Граф Гейден старел и слабел. В ожидании своего увольнения от должности генерал-губернатора, он переехал в Петербург, а краем временно правил его помощник—генерал С. О. Гончаров. Так продолжалось до 1898 г., когда в Гельсингфорс прибыл новый начальник края Н.И. Бобриков.

Он явился на свой пост с обдуманной программой. Он видел, что Финляндия досталась нам по праву завоевания, по жребию битв. Она нужна России, как северный её оплот. Между тем эта цель оставалась недостигнутой и около столицы имелась совершенно чуждая нам окраина.

Надлежало достичь большего её сближения с центром, без посягательства на финскую народность и культуру. В этих видах решено было объединить финские войска с остальной армией, ввести русский государственный язык в высшие административные учреждения края, дать русским людям, остававшимся на положении приниженных париев, права службы в Финляндии и пр. Н. И. Бобриков думал о совместной работе с финляндцами на пользу «общего отечества», он мечтал о добрых и сердечных отношениях финнов к России. Он видел, что сила тяготения Финляндии к России почти отсутствует, он заметил, что у неё нет также надлежащего доверия к центральным имперским учреждениям.

Все помыслы Н. И. Бобрикова были поэтому направлены к достижению теснейшего единения Финляндии с Россией.

Осуществляя свою программу единения, Н. И. Бобриков водворил русский язык в сенате, увеличил число уроков русского языка в лицеях (гимназиях), учредил первую русскую газету в Финляндии, проектировал железнодорожное соединение постройкой моста через Неву, начал громадную работу по наделению безземельного населения землею и т. п. Он шел к намеченной цели постепенно и последовательно. Главную опору он имел в B. К. Плеве, который в 1899 г. был при зван на пост финляндского министра статс-секретаря. Это назначение обратило на себя всеобщее внимание, так как со времени знаменитого М. М. Сперанского никто из русских не состоял докладчиком финляндских дел. Плеве с честью занимал этот ответственный пост, умно и последовательно отстаивая государственные интересы России.

Финляндские политические деятели остались крайне недовольны работой Бобрикова и принялись противо действовать ему.

Они апеллировали к Европе, к той Европе, которая усилиями Наполеона I водворила французский язык в самых отдаленных уголках Бретани, Эльзаса и Прованса, которая в Англии требовала знания английского языка от каждого носящего мундир правительства или крупной компании... Новая русская газета бойкотировалась финляндцами и замалчивалась, чем они показывали, что не хотели даже духовного сближения с великой русской народностью. Мало-по-малу финляндские политические деятели остановились на идее пассивного сопротивления всем русским требованиям и желаниям. Когда проведен был новый устав о воинской повинности, коноводы пассивного сопротивления стали подговаривать новобранцев не являться к призыву. Политика занесена была даже в стены храма. Для агитации, с целью вызвать сочувствие Запада к Финляндии, было организовано особое бюро печати. Появились подпольные издания. Короче—все средства для борьбы с представителем русского правительства Н. И. Бобриковым признавались желательными.

Усилившаяся враждебная по отношению к России пропаганда побудила Н. И. Бобрикова озаботиться упразднением финских армейских стрелковых баталионов. Получив после 1901 г. на это Высочайшее разрешение, он быстро расформировал их.

Особенное недовольство высказали финляндские политики при появлении положения 3 февраля 1899 г., которым устанавливался новый порядок издания законов, касавшихся как Финляндии, так и России. Такой порядок ранее не был указан и естественно, что его должна была установить Верховная Власть при посредстве центрального учреждения Империи, Точно также вполне нормальным представлялось новое требование, чтобы по законам, затрагивающим интересы всей Империи, провинциальный сейм Финляндии имел лишь совещательный голос.

Тем не менее местные руководители оппозиции

усмотрели в законе 3 февраля посягательство на весь общественный и политический строй Финляндии, нарушение их местных основных законов, даже попирание высшей справедливости. Сколько ни пыталось наше правительство образумить финляндскую оппозицию и разъяснить истинный смысл и значение закона 3 февраля, изданного в полном соответствии с началами государственного права,—ничто не помогло. Агитация и недовольство в крае росли. Закон самовольно объявили недействительным в Финляндии. Правительству пришлось прибегнуть к мерам строгости и даже временно выслать заграницу некоторых особенно беспокойных лиц.

В это время неожиданно вспыхнула японская война (1904 г.). Недовольные элементы на окраине ожили и удвоили свою антиправительственную работу. Н. И. Бобриков стоял непоколебимо среди разбушевавшихся мутных волн. Его настойчивость и последовательность были изумительны. Послышались угрозы по его адресу. Анонимные письма предупреждали его об опасности. 3 июня 1904 г. его подстерег в стенах сената убийца и гнусно покончил с ним из-за угла. Н. И. Бобриков обладал большим умом и редким сердцем. Крамольники опасались поэтому, что он увлечет за собой финский народ и порешили прибегнуть к револьверной расправе. Вскоре вслед за Бобриковым от руки убийцы пал и В. К. Плеве.

Бобриков убит, но план необходимости «объединения» остался и должен быть завершен великой Державой. В политике, как в океане, приливы чередуются с отливами. Идея теснейшего единения в состоянии временно потускнеть, но совершенно померкнуть она не может.

В период всероссийской смуты некогда было служить этой идее. Ближайшие преемники Н. И. Бобрикова на посту финляндского генерал-губернатора не обладали теми твердыми характерами, которые нужны для долгой и упорной идейной борьбы.

Российская смута все росла и ширилась. В нужде наилучшим образом познаются истинные друзья. Финляндия не оказалась тем гранитным утесом, о который могли разбиться волны революции. Финляндия сама воспользовалась смутой, желая извлечь из неё выгоды для закрепления своего политического положения и осуществления своих государственных домогательств. В её пределах также были пущены в ход кинжал и бомбы. От руки убийцы в ней пали прокурор сената Ионсон, подполковник Крамаренко и несколько меньших чинов администрации; были изранены помощник генерал-губернатора В. Ф. Дейтрих и губернатор Н. А. Мясоедов. Финляндия стала запасаться оружием. И в октябре 1905 г. она объявила «великую забастовку», оказавшуюся в сущности революционным выступлением. Вскоре после того часть финляндцев приняла открытое участие в Свеаборгском бунте.

Наши революционеры воспользовались Финляндией, как удобным убежищем и базой для своих злодейских выступлений, найдя в ней приют и покровительство. В Выборг переехала распущенная первая Г. Дума, чтобы там завершить свою революционную деятельность.

В 1906 г. Финляндия получила новый Сеймовый Устав, который ввел, вместо четырех курий, одну палату, установил весьма прогрессивные всеобщие выборы, допустив к участию на сейме даже женщин. Результаты реформы не замедлили сказаться. Из 200 депутатов 85 принадлежат к социалистам. Работоспособность сейма сразу понизилась.

Но пробил час. Волна смуты отлила и в России явилась возможность вновь обратить внимание на Финляндию. 5 мая 1908 г. в Государственной Думе рассматривался запрос по поводу мер к ограждению России от подготовлявшихся в Финляндии посягательств на государственный порядок, по вопросу о мерах к пресечению деятельности в крае преступ- ного общества «Воймы» (Сила), и, наконец, о неправильных действиях министра статс-секретаря.

Этот финляндский эпизод в Г. Думе представляет собою момент высокой важности в развитии внутренней русской политики. В этом заседании Г. Думы председатель Совета Министров, П. А. Столыпин, произнес блестящую речь. Его устами наше правительство осветило многие стороны запутанного финляндского вопроса.

Прежде всего, председатель Совета Министров указал, что Финляндия составная часть русской Империи, а Империя управляется объединенным правительством. Затем П. А. Столыпин признал наличность в Финляндии нелегальной Красной Гвардии, как естественной помощницы русской революции и участницы Свеаборгского бунта. Та же Гвардия портила

полотно железной дороги, вступала в бой с полицией, обстреливала поезд, взорвала мост. После объявления об упразднении Красной Гвардии, стало действовать более сильно организованное общество «Войма», которой финляндцы имели в виду несколько восполнить пробел, образовавшийся со времени расформирования финских войск.

В крае обнаружились склады оружия, привезенного на иностранных пароходах.

Председатель Совета Министров перед Г. Думой удостоверил, что огромное количество террористических выступлений и адских планов, приведенных в исполнение преимущественно в С.-Петербурге, было обдумано и подготовлено в пределах Финляндии. После того, правительственный оратор указал на неисполнение финляндцами закона 1 августа 1891 г., в силу которого министр статс-секретарь обязан по всем вопросам, затрагивающим интересы Империи, запрашивать мнение русских министров. Между тем целый ряд законоположений был проведен финляндцами без ведома русской власти. Далее представитель нашего правительства обрисовал ненормальность положения, происходящего от отсутствия твердо установленного порядка общеимперского законодательства. Этот ясный вопрос затемнен измышленными теориями о своеобразном финляндском государстве, имеющем якобы свои задачи, различные от задач России. Настала пора рассеять этот туман. Финляндия имеет внутреннюю автономию, состоя в «собственности и державном обладании» Российской Империи. Финляндцы принадлежат к великой семье, во главе которой стоит Русский Император. А раз Финляндия и Россия составляют одно общее политическое тело, то и государственные задачи у них должны быть единые. Россия не может желать нарушения законных автономных прав Финляндии, но в делах общего законодательства, совместного с Финляндией, должны преобладать, конечно, державные права России. — Власть Государя Императора по общеимперским делам должна чрез общеимперские учреждения распространяться на протяжении и пространстве всей Империи.

Плоды этой исторической по своему значению речи скоро сказались. — 20 мая 1908 г. были Высочайше утверждены правила, по которым все финляндские дела, до доклада их Государю Императору, подлежат рассмотрению в Совете Министров, которому поручено решать, какие из них затрагивают интересы Империи. Правила эти оказались чрезвычайно полезными для охраны этих интересов и прерогатив Верховной Власти.

Весной 1910 г. чрез Г. Думу и Г. Совет был проведен проект об издании законов общегосударственного характера. Этот закон установил, что известные дела, затрагивающие интересы России и Финляндии, впредь подчиняются законодательным учреждениям Империи. К этим делам отнесены: воинская повинность, участие Финляндии в общегосударственных расходах, вопросы о подданстве и иностранцах, о надзоре за школою, железные дороги, таможня, телеграф, почтовое дело, мореплавание и пр.

Закон 17 июня 1910 г. начинает собою новую эру в истории русско-финляндских отношений. Этим замечательным законом заявлено, что наши законодательные учреждения прежде всего станут руководствоваться государственною пользою России. Финляндия поставлена на свое место: она входит в состав Империи и в общегосударственном законодательстве решающего голоса поэтому иметь не может. Внутреннее же её самоуправление сохраняется. Законом 17 июня имперская власть показала, что она сама имеет право расширять свою компетенцию. Хозяином в России остается русский народ. Финляндия должна приобщиться к общегосударственной жизни Империи и в политических вопросах следовать её курсу.

XI. ОЧЕРК ФИНЛЯНДСКОЙ КУЛЬТУРЫ.

Наиболее полным и характерным выражением финляндской культуры является литература. Вся финляндская культура не старше одного столетия. «Ленрот и Рунеберг», «Калевала и Фенрик Столь» — вот весь финский народ.—Названные имена и произведения не могут быть обойдены при изучении быта и характера финна.

Трудно назвать другого столь симпатичного финна, каким был Элиас Ленрот. Это тип «праведника», посвятившего себя избранному делу. Скромность была его отличительной чертой. Он никогда не вмешивался в политику и не проявлял ни малейшего чувства вражды или нерасположения к русской народности. Он родился Из 1802 г. в крестьянской избе. Его отец—деревенский портной. Ленрот пошел в учение и окончил курс Абоского университета, получив диплом доктора. Этому медику суждено было сделаться Колумбом финской народной героической поэзии. Его имя неразрывно связано с финским эпосом— Калевалой.

Произведения финского народного творчества он собрал преимущественно в русской Карелии и издал их особым сборником.

На песни Калевалы смотрят, как на наследие языческих времен финнов, в них видят отражение религиозного и идеального мировоззрения финнов, внутренних и внешних сторон их жизни; а главное, в Калевале усмотрели продукт народного творчества, нечто единое, органически живое целое, а потому ее наименовали национальным эпосом и приравнивали к Одиссее, Илиаде, песне о Нибелунгах. По исследованиям Фаминцына, музыкальный инструмент «кантеле»,—знаменитое «кантеле» Вейнемейнена, от струн которого оживала природа,—не финского, а русского происхождения.

Главным представителем финляндской поэзии признается даровитый поэт—Рунеберг. Он в легких и звучных, сочных и бодрых стихах воспел жизнь финна, природу его страны, подвиги его предков. Его характеристики удачны и метки. Он

Эта книга стала настольной в каждой семье. её герои взяты из финляндской войны 1808—1809 гг. В стихотворениях воспеты преимущественно победы финнов над русскими, а потому они легли в основу той отчуждености, которая замечается по отношению к русским.

В литературной летописи края финляндскому поэту То- пелиусу давно отведено почетное место рядом с Рунебергом.

Топелиус, несомненно, обладал ярким и своеобразным поэтическим дарованием. С богатым Запасом красок и музыкальности, он свободно передавал красоты природы,

обладает мощным и благозвучным стихом, он владел искусством попадать в тон народных песен; он всегда верен природе. Но содержание его произведений ограничено тесным кругом интересов его родины. Пульс всемирной жизни, широкие общечеловеческие чувства и мысли, глубокий психологический анализ реже трогали его струны, реже извлекали звуки из его лиры. Его перу принадлежат «Охотники за лосями», «Король Фьялар», «Цари на Саламине», и национальная песня «Родина» (Vârtland).

В Финляндии I. Л. Рунеберг превозносится особенно за сборник стихотворений, известных под именем «Рассказов прапорщика Столя» («Fänrik Ståls sägner»).

Топелиус, несомненно, обладал ярким и своеобразным поэтическим дарованием. С богатым Запасом красок и музыкальности, он свободно передавал красоты природы,

тихие радости, религиозное настроение, чувства матери, надежды девушки, веселье ребенка и т. п. Робкий от природы, он был чужд всего бурного и воинственного; изображение сильных страстей было ему не по плечу. Его направление и

настроение определяются до некоторой степени заглавиями сборников его стихотворений: «Цветы вереска», «Новые листья», и «Вереск». Его отрадой было воспевать «Голоса жаворонка», «Мечты юноши», «Сентябрьские ночи» и т. п. Топелиус—певец все умиротворяющий. Для выражения негодования он не находил достаточно сильных звуков на своей лире. Будучи горячим патриотом, Топелиус всегда обращал первый привет и первое ласковое слово к своей родине, финскому народу, его горам и озерам, его героям и благодетелям.

Как у всех молодых народов, первые таланты вынуждены бывают работать на разных поприщах, так и Топелиусу в Финляндии пришлось быть историком, публицистом, драматургом, составителем популярных очерков и сборников, организатором союзов и обществ и т. п. Как у историка, у него достало смелости сказать, что до 1809 г. Финляндия не имела своей истории; как публицист, он много содействовал подъему национального чувства своими призывами к «свободе и самобытному развитию»; как драматург, он имел свой влиятельный день в деле развития местного театра; как составитель сказок, он занял видное место в шведской литературе.

Финляндская литература (как финская, так и шведская) — дитя угрюмого, сумрачного, холодного края. Она отражает в себе многовековую борьбу населения с суровой и скудной мачехой-природой. Финские писатели уделяют много места воспроизведению быта простого деревенского люда—и это наиболее интересный отдел финской литературы. В произведениях местных писателей видную роль играет национальный и патриотический элемент. Любовь к родине и. ко всему, что с ней связано (родная земля, родной небосклон), также составляет яркую черту всех финляндских произведений. Эта любовь к родине принимает у некоторых писателей одностороннюю окраску и переходит в национальное самообожание,—явление наблюдаемое, впрочем, у всех малых и слабых народов.

Несомненно, что финляндское искусство наиболее отождествляется с именем А. Эдельфельта (род. 1854 г.), ставшего во главе местной живописи. Он воспитанник французской натуралистической школы и с одинаковой легкостью и утонченностью передавал как красоты природы, так и исторические сюжеты и современные портреты. Его кисти принадлежат «Герцог Карл у тела своего врага Класа Флеминга», «Женщины у церкви», «Горе», портрет Императора Николая II и др.

Финляндия, несомненно, производит впечатление страны благоустроенной и пользующейся материальным благосостоянием. Лаптей давно не видать даже у поденщиков. Лошадь финляндского крестьянина сытая, крепкая, сбруя исправная, тележка нередко на рессорах. Финны любят все свое, свою землю, обычаи предков, налаженный порядок. Патриотизм особенно выгодно выделяет финнов среди других народностей, входящих в состав нашей Империи.Любя родину, они умеют отдавать ей свой труд, радеть о ней, они научились уважать своих деятелей. Все это, вместе с природным трудолюбием, содействовало культурному развитию Финляндии. Финляндия, имея три миллиона жителей, почти вся грамотна. Она имеет много хороших шоссейных и железных дорог, много водяных сообщений, значительный торговый флот. Железные дороги имеют более 6 тыс. километров длины. Каналов насчитывается 19, а всех учебных заведений более 3-х тыс.

В деле развития Финляндия многим, конечно, обязана трудолюбию и бережливости своего населения, своим практическим законам, лютеранскому духовенству, насадившему грамотность, и своему самоуправлению. Все это так. Но в то же время за свои успехи она очень многим обязана щедрости Русских Монархов, которые облагодетельствовали ее.

Прежде всего Финляндия в течение целого столетия несла крайне облегченную воинскую повинность. С 1809 по 1812 г. она совершенно была освобождена от обязанности держать у себя войска. А воинская повинность, как известно, является наиболее обременительной для всех стран. С 1830 по 1846 г. Финляндия содержала только 2 тыс. чел., а с 1868 г. по 1881 г.—всего лишь один гвардейский батальон. С 1881 г., когда была введена всеобщая воинская повинность, Финляндия выставляла с тысячи только 9 чел., тогда как остальная Россия выставляла 36 ч. Россия расходовала из своего бюджета от 24 до 28 процентов на военное дело, а Финляндия едва 6 проц. С 1894 г. в России на душу падало 2 руб. 83 коп. военного налога, а в Финляндии только 1 р. 35 к. Таким образом, десятки тысяч рук не были оторваны в Финляндии от земли и они могли продолжать свою культурную работу, и десятки миллионов рублей сбережено было в её казне, которые могли идти на её школы, пути сообщения и пр. Облегчением воинской повинности Финляндии оказана была колоссальная помощь.

Постой наших войск в Финляндии приносил ей ежегодно до 3 мил. руб., которые расходовались в пределах края. Финляндия, кроме того, немало нажила на курсе своих денег и на скупке русского серебра, которое перечеканивала в свою монету. Но и этого мало. Ей давали беспроцентные займы (1 миллион рублей на банк в 1810 г.), давали субсидии (напр., на устройство пароходного сообщения), оплачивали одно время даже содержание дома статс-секретариата в Петербурге, ей предоставляют специальные вакансии в лучших русских учебных заведениях и т. п. Милость к Финляндии заходила так далеко, что в 1867 г., когда у неё не оказалось денег для постройки железной дороги, ей разрешили упразднить девять поселенных батальонов и сбережения от них израсходовать на железную дорогу.—В то время, когда Россия затрачивала сотни миллионов на постройку своего боевого флота, Финляндия в ней участия не принимала.

Это совершенно исключительная материнская заботливость России о своей окраине много помогла, конечно, Финляндии материально окрепнуть и духовно развиться.

ОГЛАВЛЕНИЕ.

I. Финляндия. Страна и народ 1—13

II. Период Шведского владычества 14— 35

Время Петра Великого 36— 58

ВремяЕлизаветы Петровны .... ..... 59— 71

ВремяЕкатерины II . 72— 91

ВремяАлександра I 92—131

ВремяНиколая I 132—144

ВремяИмператора АлександраII 145—163

ВремяИмператора АлександраIII 164—176

Время Императора Николая II 177—186

Очерки культуры Финляндии 187—193

1

По финской народной легенде, Валаамский монастырь основали два святых мужа, которые приплыли к острову на камне, поднявшемся из воды. На острове они выпросили себе столько земли, сколько могла покрыть лошадиная шкура, которую они, получив разрешение, разрезали на узкие полоски, чтобы ею более охватить хороших полей. Это сказание напоминает греческую легенду.

(обратно)

2

Известно, например, что в 1142, 1149, 1164, 1228 и 1292 гг. финны и шведы совершили набеги на карел и новгородцев, а в 1178, 1191, 1198, 1227 и 1292 гг. карелы и новгородцы платили шведам и финнам подобными же набегами. При этом сжигались деревни, опустошались поля, осквернялись святыни, похищались в рабство дети и кровь обильно лилась обеими сторонами.

(обратно)

3

Река Кюми впадает в Ботнический залив. Ульфсбю находится недалеко от гор. Бьернеборга.

(обратно)

4

Последний на Аланде.

(обратно)

5

Нотебург находился на острове, лежавшем при выходе р. Невы из Ладожского озера.

(обратно)

6

Представителями России были: молодой Андрей Ив. Остерман и Яков Вилимович Брюс.

(обратно)

7

Риксдаг—парламент Швеции, состоял из четырех палат, по числу сословий в королевстве. Его сессии делились на обыкновенные и чрезвычайные или экстренные.

(обратно)

8

Узкие проходы (теснины), по которым войска могут проходить лишь малыми (не широкими) частями.

(обратно)

9

Основными законами Швеции называются такие, которые не могут изменяться и дополняться иначе, как с единогласного одобрения всех четырех сословий и короля.

(обратно)

10

Деревня Вереля находится на р. Кюмени, недалеко от того места, где ныне железная дорога пересекает эту реку.

(обратно)

11

Континентальные державы не должны были иметь торговых сношений с Англией и не допускать английские корабли в свои гавани. Система цели не достигла.

(обратно)

12

Торп (torp)—жилое место с землею, которое предоставляется крестьянину и он за это отправляет помещику определенную барщину.

(обратно)

13

Ракеты, изобретенные в конце XVIII в. английским генералом Конгрев.

(обратно)

14

Право моций, иначе говоря, право законодательной инициативы или почина. Законопроекты по моциям подлежат утверждению или отклонению, но не изменению.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

I. ФИНЛЯНДИЯ—СТРАНА И НАРОД.

II. ПЕРИОД ШВЕДСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА.

III. ВРЕМЯ ПЕТРА ВЕЛИКОГО.

IV. ВРЕМЯ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ.

V. ВРЕМЯ ЕКАТЕРИНЫ II.

VI. ВРЕМЯ АЛЕКСАНДРА I.

VII. ВРЕМЯ НИКОЛАЯ I.

VIII. ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II.

IX. ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III.

X. ВРЕМЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II.

XI. ОЧЕРК ФИНЛЯНДСКОЙ КУЛЬТУРЫ.

ОГЛАВЛЕНИЕ.

*** Примечания ***