Бегущая могила (ЛП) [Джоан Кэтлин Роулинг] (fb2) читать онлайн

О переводе

Перевод любительский, но буду рада, если решите поддержать меня рублём, долларом, а то и фунтом стерлингов :)

По ссылке можно найти мои криптокошельки и номер карты для донатов, а также Telegram-канал, где я выкладываю переводы.

qwki.ru/donate-to-translate

БЕГУЩАЯ МОГИЛА

РОБЕРТ ГЭЛБРЭЙТ

Роман о Корморане Страйке

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

ЭПИЛОГ

За моих богинь,

Линн Корбетт, Айне Кили и Джилл Преветт,

Юнона, Церера и Астарта

Когда, как бегущая могила, время выслеживает тебя…

Дилан Томас

Когда, как бегущая могила

Потребовалось много времени, чтобы все зашло так далеко. Это произошло потому, что то, что должно было быть остановлено, не было остановлено достаточно быстро.

И-Цзин или Книга Перемен

ПРОЛОГ

Не все люди в равной степени способны советоваться с оракулом.

Это требует ясного и спокойного ума, восприимчивого к космическим влияниям, скрытым в скромных пророческих стеблях.

Ричард Вильгельм

Введение в И-Цзин или Книгу Перемен

Письма между сэром Колином и леди Эденсор и их сыном Уильямом

3 марта 2012 г.

Уилл,

Мы были потрясены, узнав вчера от твоего личного наставника, что ты бросил университет и присоединился к какому-то религиозному движению. Мы еще более поражены тем, что ты не обсудил это с нами и не удосужился сообщить нам, куда ты направляешься.

Если нас не обманула женщина, отвечающая на телефонные звонки в штаб-квартире Всеобщей Гуманитарной Церкви, рукописные письма — единственный способ связаться с прихожанами. Она дала мне слово, что это письмо будет передано тебе.

Твоя мать и я не понимаем, почему ты это сделал, почему ты не поговорил с нами сначала, или что могло бы убедить тебя отказаться от своего курса и своих друзей. Мы очень беспокоимся о тебе.

Пожалуйста, свяжись с нами НЕМЕДЛЕННО, как только получишь это.

16 апреля 2012 г.

Дорогой Уилл,

Дама из штаб-квартиры церкви говорит, что ты получил папино письмо, но мы до сих пор ничего от тебя не слышали, так что мы все еще очень обеспокоены.

Мы думаем, что ты можешь быть на ферме Чепмена в Норфолке. Папа и я будем в Нью Инн, Ронгтон, в эту субботу в 13:00. Пожалуйста, приди и встреться с нами, чтобы мы могли все обсудить. Папа немного изучил Всеобщую Гуманитарную Церквь, и это звучит как очень интересная организация с достойными целями. Мы, конечно, понимаем, почему это тебе понравилось.

Мы не пытаемся управлять твоей жизнью, Уилл, мы просто хотим увидеть тебя и знать, что с тобой все в порядке.

С любовью,

Мама ххх

29 апреля 2012 г.

Дорогой Уилл,

Вчера я посетил Центральный храм ВГЦ в Лондоне и поговорил с женщиной, которая настаивала на том, что наши предыдущие письма были переданы тебе. Однако, поскольку ты не встретился с нами в субботу и не сообщил нам ни слова, у нас нет возможности узнать, говорит ли она правду.

Поэтому я считаю необходимым заявить, что для твоей пользы или для пользы любого, кто может незаконно открыть твою почту, что я точно знаю, что ты находишься на ферме Чепмен, что ты никогда не покидаешь ее без сопровождения и что ты сильно похудел. Я также знаю, что никто, кроме членов церкви, не может посещать ферму.

Ты очень умный человек, Уилл, но остается факт, что ты аутист, и это не первый раз, когда тобой манипулируют. Если я не получу ответа от тебя по телефону или в письме, написанном твоим почерком, до 5 числа, я обращусь в полицию.

Я связался с бывшим членом Всеобщей Гуманитарной Церкви, с которым хочу тебя познакомить. Если церкви нечего скрывать, и ты остаешься на ферме Чепмен по собственной воле, они не могут возражать против того, чтобы ты встретился с нами или поговорил с этим человеком.

Уилл, повторяю, если я не получу от тебя известия до 5 мая, я обращусь в полицию.

Папа

1 мая 2012 г.

Дорогие Колин и Салли,

Спасибо за ваши письма. Все хорошо. Я очень счастлив в ВГЦ, и теперь я понимаю многие вещи, которые никогда раньше не понимал. На самом деле, я не нахожусь “в спектре”. Это ярлык, который вы прикрепили ко мне, чтобы оправдать тот уровень контроля, который вы применяли надо мной всю мою жизнь. Я не объект вашей плоти, и, в отличие от вас, мной не движут ни деньги, ни материалистические соображения.

Я понял из вашего последнего письма, что вы следили за Фермой Чепмена. Я взрослый, и тот факт, что вы продолжаете обращаться со мной как с младенцем, за которым следует шпионить, лишь доказывает, как мало я могу вам доверять.

Я также точно знаю, с каким “бывшим членом” ВГЦ вы хотите меня познакомить. Он очень опасный, злой человек, причинивший вред многим невинным людям. Я советую вам больше не иметь с ним никаких контактов.

Утонувший пророк благословит всех, кто поклоняется ей.

Уилл

2 мая 2012 г.

Дорогой Уилл,

Мы были так счастливы получить от тебя письмо, но мы немного обеспокоены им, потому что это совсем не похоже на тебя, дорогой.

Уилл, пожалуйста, давай встретимся. Если мы сможем встретиться с тобой лицом к лицу, мы будем уверены, что ты счастлив и знаешь, что делаешь. Это все, что мы просим, встреча лицом к лицу.

Дорогой, я хочу быть с тобой абсолютно честной. У папы был кто-то, кто следил за Фермой Чепмена, потому что он так беспокоился о тебе, но я обещаю, что с этим покончено. Папа отменил договоренность. Никто за тобой не шпионит, и мы не хотим тебя контролировать, Уилл. Мы только хотим тебя увидеть и услышать из твоих уст, что ты счастлив и что действуешь по своей воле.

Мы любим тебя, и я обещаю, что мы хотим для тебя только лучшего.

Мама ххх

12 мая 2012 г.

Дорогие Колин и Салли,

Я встречу вас в Центральном храме в Руперт-Корт, Лондон, 23 мая в полдень. Не берите с собой никого, особенно бывших членов церкви, потому что их не примут.

Утонувший пророк благословит всех, кто ей поклоняется.

Уилл

24 мая 2012 г.

Дорогие Колин и Салли,

Я согласился встретиться с вами вчера, чтобы доказать, что я полностью счастлив и полностью контролирую свой собственный выбор. Вы оба продемонстрировали высокий уровень эгоцентризма, проявляли неуважение ко мне и оскорбляли людей, которых я уважаю и люблю.

Если вы обратитесь в полицию или снова начнете за мной следить, я предъявлю вам обвинения в суде. Церковь устроила мне осмотр у врача, который подтвердит, что я полностью дееспособен и что именно вы пытаетесь оказать на меня неправомерное влияние. Я также консультировался с юристами ВГЦ. Мой трастовый фонд принадлежит мне, и поскольку дедушка оставил эти деньги мне, а не вам, вы не имеете права мешать мне использовать свое наследство во благо.

Утонувший пророк благословит всех, кто ей поклоняется.

Уилл

16 марта 2013 г.

Дорогой Уилл,

Я знаю, что говорю это в каждом письме, но, пожалуйста, свяжись с нами. Мы понимаем и уважаем тот факт, что ты хочешь остаться в ВГЦ. Все, что мы хотим, это знать, что ты счастлив и здоров. Больше всего мы хотели бы увидеть тебя лично. Прошло уже больше года, Уилл. Мы по тебе очень скучаем.

Я отправила твой подарок на день рождения на ферму Чепмен. Надеюсь, у тебя все в порядке.

Пожалуйста, Уилл, свяжись с нами. Никто не будет пытаться убедить тебя покинуть ВГЦ. Все, что мы хотим, это твое счастье. Папа глубоко сожалеет о некоторых вещах, о которых он сказал, когда мы в последний раз встречались. Мы не злимся, Уилл, мы просто отчаянно скучаем по тебе.

Папа добавит свое примечание, но я просто хочу сказать, что люблю тебя всем сердцем и просто хочу знать, что с тобой все в порядке.

Мама хххххх

Уилл,

Я искренне извиняюсь за то, что сказал о церкви в прошлом году. Надеюсь, ты простишь меня и свяжешься с нами.

Мама очень скучает по тебе, как и я.

С любовью,

Папа х

Выдержки из письма юридической фирмы “Кулидж и Фэрфакс” г-ну Кевину Пирбрайту, бывшему члену Всеобщей Гуманитарной Церкви

18 марта 2013 г.

ЧАСТНАЯ И КОНФИДЕНЦИАЛЬНАЯ ЮРИДИЧЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА

НЕ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ, ПЕРЕДАЧИ ИЛИ РАСПРОСТРАНЕНИЯ

Уважаемый господин…

Это письмо написано при том понимании, что вы несете ответственность за блог “Разоблачение универсального культа”, который вы ведете под именем “Бывший член ВГЦ”.

Сообщение в блоге от апреля 2012 г.: “Связь с Эйлмертоном”

2 апреля 2012 г. вы опубликовали сообщение в блоге под названием “Связь с Эйлмертоном”. Пост содержит несколько ложных и крайне клеветнических утверждений о ВГЦ. Начальные абзацы гласят:

— Без ведома подавляющего большинства ее быстрорастущего сообщества, которые были привлечены к церкви ее посланием о равенстве, разнообразии и благотворительном служении, Всеобщая Гуманитарная Церковь родилась из общины Эйлмертон, печально известной норфолкской коммуны, которая в 1986 году оказалась прикрытием педофильской деятельности семьи Кроутер.

Большинство членов общины Эйлмертон были арестованы вместе с семьей Кроутер, но те, кому посчастливилось избежать судебного преследования, остались на земле общины, которую они переименовали в “Ферму Чепмена”. Эта несгибаемая группа станет членами-основателями ВГЦ.

Любой разумный читатель поймет из этого, что ВГЦ, по сути, является продолжением сообщества Эйлмертона под другим названием и что деятельность ВГЦ напоминает деятельность сообщества Эйлмертона, особенно в отношении педофилической деятельности. Оба утверждения являются ложными и крайне клеветническими в отношении наших клиентов.

Кроме того, фразы “посчастливилось избежать судебного преследования” и “несгибаемая группа” подсказали бы здравомыслящему читателю, что те, кто остался на земле общины, совершили незаконные действия, подобные тем, за которые семья Кроутер и другие были заключены в тюрьму. В этом утверждении, которое является ложным и крайне клеветническим по отношению к членам ВГЦ и Совету директоров, нет никакой правды.

Истинное положение

Фактически, только один член ВГЦ когда-либо был частью сообщества Эйлмертона: миссис Мазу Уэйс, жена основателя и лидера ВГЦ Джонатана Уэйса.

Мазу Уэйс было пятнадцать лет, когда сообщество Эйлмертона было распущено, и она дала показания против братьев Кроутер на их суде. Это общеизвестный факт, и его легко обнаружить в судебных документах и сообщениях прессы о деле.

Миссис Уэйс открыто говорила о своем травмирующем опыте в общине Эйлмертон, в том числе в церковных группах, которые вы лично посещали. Миссис Уэйс вовсе не “повезло избежать судебного преследования”, а она сама стала жертвой Кроутеров. Обвинение в том, что она была соучастницей или иным образом одобряла гнусное, незаконное поведение Кроутеров, является в высшей степени клеветническим и причинило миссис Уэйс значительные страдания. Это также нанесло и, вероятно, продолжит наносить серьезный ущерб репутации миссис Уэйс и ВГЦ. Это подвергает вас значительной ответственности.

Сообщение в блоге от 28 января 2013 г.: “Великая благотворительная афера” 28 января 2013 г. Вы опубликовали сообщение под названием “Великая благотворительная афера”, в котором вы заявляете:

— На самом деле, единственной целью ВГЦ является получение денег, и в этом она замечательно преуспевает. В то время как наиболее известным членам группы разрешается просто проповедовать в интервью для прессы, ожидается, что рядовые члены будут каждый день выходить на улицы со своими жестянками для сбора и оставаться на улице независимо от погоды или состояния их собственного здоровья столько, сколько потребуется им, чтобы сделать свое “пожертвование”. Это минимум сто фунтов в день, с которым каждый пехотинец должен вернуться, если только он или она не хочет столкнуться с гневом нестабильного церковного силовика Тайо Уэйса, старшего из двух сыновей Джонатана и Мазу Уэйс.

Описание г-на Тайо Уэйса как “нестабильного силовика” будет понято разумным читателем как означающее, что г-н Тайо Уэйс является агрессивным, непредсказуемым и хулиганом. Эта категоризация крайне дискредитирует г-на Тайо Уэйса и, вероятно, нанесет значительный ущерб его репутации как Главе Церкви, а также самому ВГЦ.

Вы дальше пишете:

— Куда идут все деньги? Хороший вопрос. Посетители церковного “ретрита” на ферме Чепмена заметят, что в то время как обычные члены церкви “наслаждаются” опытом домеханизированного земледелия, спят в неотапливаемых сараях и меняют свои жестянки для пожертвований на мотыги и конные плуги, жилье, предлагаемое директорам и членам-знаменитостям, скорее более комфортно.

Главный фермерский дом был расширен и отремонтирован в соответствии со стандартами 21 века, в нем есть бассейн, джакузи, тренажерный зал, сауна и частный кинотеатр. Большинство руководителей ездят на новеньких автомобилях высшего класса, а глава церкви Джонатан Уэйс (известный членам церкви как “Папа Джей”), как известно, владеет недвижимостью на Антигуа. Посетители Центрального храма в Руперт-Корт также могут увидеть все более роскошные приспособления, не говоря уже о расшитых золотом мантиях, которые носят директора. “Простота, смирение и милосердие”? Попробуйте “Продажность, двуличие и тщеславие”.

Опять же, любой разумный читатель этого поста поймет, что это означает, что Совет директоров незаконно присваивает средства, пожертвованные на благотворительность, и перенаправляет их либо в свои карманы, либо на роскошное жилье или одежду для себя. Это совершенно ложно и крайне дискредитирует Совет директоров.

Истинное положение

Общеизвестно, что г-жа Маргарет Кэткарт-Брайс, богатая и давняя прихожанка, при жизни пожертвовала церкви значительные средства на ремонт фермы Чепмен, и что, когда она умерла в 2004 году, Совет директоров был единственным бенефициаром ее завещания, что позволяет церкви приобретать подходящую недвижимость в центре Лондона, Бирмингеме и Глазго для встреч прихожан.

Ваше сообщение в блоге содержит несколько откровенно ложных сведений. На ферме Чепмен нет ни джакузи, ни бассейна, а г-н Джонатан Уэйс не владеет и никогда не владел недвижимостью на Антигуа. Все автомобили, принадлежавшие церковным руководителям, были куплены на их собственную зарплату. Ваше утверждение о том, что члены церкви должны собирать по сто фунтов в день, иначе они столкнутся с “гневом” мистера Тайо Уэйса, также полностью ложно.

Церковь открыта и прозрачна во всех своих финансовых делах. Никакие деньги, собранные на благотворительные цели, никогда не использовались для содержания или ремонта фермы Чепмен, для покупки или модернизации штаб-квартиры ВГЦ в Лондоне или для какой-либо личной выгоды директоров. Опять же, предложение о том, что ВГЦ или его Совет директоров “продажный”, “двуличный” и “тщеславный” является крайне дискредитирующим как Церковь, так и ее Совет, и может нанести серьезный ущерб репутации. Это увеличивает вашу ответственность.

Сообщение в блоге от 23 февраля 2013 г.: “Утонувший пророк”

23 февраля 2013 г. вы опубликовали сообщение под названием “Утонувший пророк”, в котором вы сделали ряд клеветнических и глубоко оскорбительных утверждений о смерти в результате утопления в 1995 году первенца мистера и миссис Уэйс, Дайю, которая считается пророком в ВГЦ:

— Члены ВГЦ хорошо знают, что, хотя теоретически все пророки равны, один из них намного равнее других. Утонувший пророк стал центральным элементом культа ВГЦ со своими собственными обрядами и отдельными ритуалами. Несомненно, Мазу Уэйс изначально хотела сохранить свою мертвую дочь [Дайю Уэйс] “живой” в каком-то смысле, но она доит и использует свою связь с Утонувшим Пророком при каждой возможности. Очень немногие из тех, кому промыли мозги, достаточно храбры, чтобы спросить даже шепотом, почему утонувший 7-летний ребенок заслуживает статуса пророка. Еще меньше осмеливаются отметить странное совпадение: первая жена Джонатана Уэйса (всегда вычеркнутая из истории ВГЦ) тоже утонула на пляже Кромер.

Утверждения и инсинуации, содержащиеся в этом абзаце, вряд ли могут быть более оскорбительными, обидными или клеветническими в отношении мистера и миссис Уэйс или ВГЦ в целом.

Предположение, что миссис Уэйс “доит” или “эксплуатирует” трагическую смерть своей маленькой дочери, является гнусным оскорблением и клеветой на миссис Уэйс, как на мать, так и на директора церкви.

Более того, разумный читатель, скорее всего, сделает вывод из того, что вы используете фразу “странное совпадение”, говоря о случайном утоплении миссис Дженнифер Уэйс, что есть что-то подозрительное либо в смерти миссис Дженнифер Уэйс, либо в том факте, что Дайю Уэйс встретила свой конец трагически похожим образом.

Истинное положение

29 июля 1995 года 7-летняя Дайю Уэйс утонула в море недалеко от пляжа Кромер. Как известно, и это легко обнаружить в судебных протоколах и в освещении в прессе расследования ее смерти, Дайю рано утром отвезли на пляж церкви, не спрашивая разрешения у родителей Дайю. Мистер и миссис Уэйс были опустошены, узнав, что их дочь утонула, плавая без присмотра.

Частью системы верований ВГЦ является то, что некоторые умершие члены церкви после смерти становятся “пророками”. Религиозные убеждения защищены английским законодательством.

Правдивый отчет о трагической смерти миссис Дженнифер Уэйс также доступен в судебных протоколах и сообщениях прессы о следствии. Миссис Дженнифер Уэйс умерла во второй половине выходного дня в мае 1988 года. У нее был эпилептический припадок в воде, и, несмотря на все попытки местных пловцов спасти ее, она утонула. Многочисленные свидетели на дознании дали показания о том, что г-на Джонатана Уэйса не было в море в то время, когда г-жа Уэйс утонула, и что он бросился в воду, когда понял, что происходит, но было слишком поздно, чтобы спасти свою жену. Г-н Уэйс обезумел из-за безвременной кончины своей первой жены и вовсе не хотел “вычеркнуть” ее из своей личной истории, Он публично отметил тот факт, что трагедия углубила его растущую религиозную веру, к которой он обратился за утешением. Любое предположение об обратном является ложным, злонамеренным и крайне дискредитирующим г-на Джонатана Уэйса.

Более того, описывать церковь как “культ” или предполагать, что ее членам “промыли мозги”, крайне клеветнически. Все члены ВГЦ посещают церковь по собственному желанию и могут уйти в любой момент.

В заключение …

Переписка между бывшим членом ВГЦ г-ном Кевином Пирбрайтом и сэром Колином Эденсором

Кевин Пирбрайт

20 марта 2013 г.

Письмо юриста от ВГЦ

Кому: сэру Колину Эденсору

Дорогой Колин,

Этим утром я получил письмо от юриста из ВГЦ, в котором он приказал мне закрыть свой блог, иначе они заставят меня заплатить, подадут в суд и т. д. и т. д., как обычно они делают со всеми бывшими членами. Отлично! Я хочу, чтобы это дошло до суда. Но у меня нет денег на адвоката, поэтому я подумал, не могли бы вы мне помочь, поскольку я не думаю, что смогу получить юридическую помощь в случае обвинения в клевете. Я делаю это для всех промытых мозгов, включая Уилла. Нужно пролить свет на то, что делают эти ублюдки.

Книга идет очень хорошо. Кроме того, все, что они сейчас делают против меня, — это просто добавление новых глав!

С наилучшими результатами,

Кевин

Сэр Колин Эденсор

20 марта 2013 г.

Re: Письмо юриста из ВГЦ

Кому: Кевин Пирбрайт

Дорогой Кевин,

Буду рад помочь с оплатой услуг адвокатов. Я рекомендую своего собственного адвоката, Рентона, который уже знает о гнусных действиях ВГЦ в отношении нашего сына. Держите меня в курсе событий, и это прекрасная новость, что книга продвигается хорошо. Я думаю, это будет иметь большое значение.

Искренне Ваш,

Колин

Отрывок из интервью с актрисой Ноли Сеймур журналу “Дух времени”, январь 2014 г.

Я спрашиваю о двух маленьких китайских иероглифах, вытатуированных прямо под левым ухом Сеймур: новые дополнения к ее и без того обширной коллекции боди-арта.

— О, я сделала их в прошлом месяце. Они означают “Джинзи”; “золото” на английском языке. Это ссылка на Золотого Пророка Всеобщей Гуманитарной Церкви.

Мне сказали, что Сеймур не будет отвечать на вопросы о ее членстве в скандальном ВГЦ, но, поскольку она подняла этот вопрос, я спрашиваю, что она думает о постоянных негативных слухах о церкви.

— Ноли не хочет это обсуждать, — говорит пиарщик Сеймур, но его клиентка игнорирует его.

— О, пожалуйста, — говорит она, закатывая ослепительные голубые глаза, — Есть что-то НАСТОЛЬКО зловещее в желании помочь бездомным и подарить детям, за которыми ухаживают, праздник, верно? Серьезно: неужели у людей нет занятий поважнее, чем ругать место, которое приносит только пользу?

— На самом деле, — говорит она, впервые наклоняясь ко мне и выглядя серьезно, — Всеобщая Гуманитарная Церковь, типа, самая прогрессивная религия всех времен. В ней все интегрировано. Она ищет универсальность, потому что это и есть жизнь, человечество: поиск единства и целостности. Это одна из тех вещей, которые меня в ней привлекают. Как будто во всех религиях есть фрагменты истины, но пока мы не получим синтез, мы не увидим его. Таким образом, вы получаете огромное разнообразие там. Мы изучаем каждую Священную Книгу. Вы должны прийти на встречу. Множество людей приходят из любопытства и никогда не уходят.

Не совсем к моему удивлению, в этот момент вмешивается пиарщик Сеймур, напоминая Ноли, что мы здесь, чтобы обсудить ее последний фильм.

Переписка между сэром Колином Эденсором и его адвокатом Дэвидом Рентоном

Сэр Колин Эденсор

27 мая 2014 г.

Будет трастовый фонд Эденсор

Кому: Дэвид Рентон

Уважаемый Дэвид,

Я прошу прощения за то, что разозлился на наш утренний звонок. Насколько я знаю, вы понимаете, что вся эта ситуация берет свое, особенно в свете недавнего диагноза Салли.

Я полностью осознаю, что Уилл уже достиг совершеннолетия и что он отказывается пройти дальнейшее психиатрическое освидетельствование, но меня расстраивает ситуация с курицей и яйцом, в которой мы оказались. Вы говорите, что нет оснований для того, чтобы судья признал Уилла психически нездоровым. Он присоединился к опасному культу и оборвал все контакты с семьей и бывшими друзьями. Наверняка это само по себе является доказательством его нестабильности и дает основания для дальнейшей оценки.

Сам факт того, что д-р Энди Чжоу является директором ВГЦ, должен лишить его права лечить или оценивать членов церкви. Я понимаю, что Чжоу остается практикующим психологом, но можно подумать, что членство Чжоу в ВГЦ представляет собой в лучшем случае вопиющий конфликт интересов, когда дело доходит до оценки психического здоровья уязвимых членов церкви, владеющих крупными целевыми фондами.

Как вы знаете, мое решение было отклонено на собрании попечителей Уилла в четверг, где большинство считало, что нет законных оснований удерживать от него средства. Таким образом, общая сумма денег, которую Уилл вывел из своего траста с момента присоединения к ВГЦ, составляет 95 тысяч фунтов стерлингов. Я не верю, что Уилл когда-либо собирался вносить залог за дом или покупать машину, потому что он все еще живет на ферме Чепмен, и нет никаких доказательств того, что он брал уроки вождения.

Как я сказал вам по телефону, Кевин Пирбрайт готов засвидетельствовать в суде, что богатым людям, таким как Уилл, выдаются шаблонные письма, которые они должны копировать от руки при подаче заявления на финансирование. Никто из тех, кто знает Уилла, не мог поверить, что последние два письма, отправленные в Попечительский совет, он написал сам. Я также отмечаю, что он не упоминает Утонувшего Пророка, когда речь идет о наличных деньгах.

Я был бы признателен за любые советы о том, как выйти из тупика, в котором мы оказались. Я считаю, что болезнь Салли была вызвана стрессом последних двух лет, и мы оба по-прежнему отчаянно беспокоимся о нашем сыне.

Искренне Ваш,

Колин

Дэвид Рентон

27 мая 2014 г.

Re: Будет ли трастовый фонд Эденсор

Кому: сэру Колину Эденсору

Дорогой Колин,

Спасибо вам за это. Я полностью понимаю, что это чрезвычайно напряженная ситуация для вас и Салли, и я искренне сочувствую вам, особенно в свете недавнего инцидента с диагнозом Салли.

Хотя у нас с вами могут быть сомнения и вопросы относительно Всеобщей Гуманитарной Церкви, она является юридически зарегистрированной организацией и никогда не подвергалась успешному судебному преследованию.

К сожалению, у меня есть опасения по поводу надежности Кевина Пирбрайта, если мы предстанем перед судьей. Он уже был вынужден отказаться от неточностей в своих сообщениях в блоге о ВГЦ, и некоторые из его утверждений о церкви вызывают недоверие, особенно его рассказы о Явлении Пророков, которые он продолжает приписывать сверхъестественным причинам.

Если вы знаете о каких-либо других бывших членах ВГЦ, в которых можно было бы убедить дать показания относительно применения принудительного контроля, шаблонных писем и т. д., я думаю, у нас может быть дело, но боюсь, я считаю, что ваши шансы очень малы, если вы продолжите с Кевином в качестве вашего единственного свидетеля.

Простите за такой мрачный прогноз, Колин. Если вы сможете разыскать других бывших членов церкви, я буду рад передумать.

С наилучшими пожеланиями, Дэвид

Отрывок из интервью с писателем Джайлсом Хармоном, журнал КликЛит, февраль 2015 г.

КЛ: Некоторые читатели заметили действительно глубокий сдвиг в вашем отношении к религии в этом последнем романе.

ДХ: На самом деле это вовсе не сдвиг. Это развитие, эволюция. Я всего лишь прошел на несколько шагов дальше по пути, чем раньше. Все, что произошло, — это то, что я наткнулся на уникальный способ удовлетворения того, что я считаю универсальной потребностью в божественном, которая не влечет за собой никакого сопутствующего зла традиционных религий.

КЛ: Вы пожертвуете все гонорары Всеобщей Гуманитарной Церкви?

ДХ: Да. Меня глубоко впечатлили изменения, внесенные ВГЦ в жизнь многих, многих уязвимых людей.

КЛ.: На ваших первых чтениях произошел инцидент, когда экс-члена ВГЦ вывели из зала. Вы можете это прокомментировать?

ДХ: В полиции мне сказали, что бедняга серьезно болен психически, но больше я ничего не знаю.

КЛ: Вам известны публичные комментарии сэра Колина Эденсора по поводу ВГЦ? Точнее, что это секта?

ДХ: Это полная ерунда. Я едва ли могу представить себе какую-либо группу, менее похожую на культ. Это место забито интеллигентными профессионалами — врачами, писателями, учителями — и весь дух заключается в том, чтобы свободно исследовать любые философии и системы верований, включая атеизм. Я бы посоветовал любому непредубежденному, интеллигентному человеку, разочаровавшемуся в традиционной религии, заглянуть на встречу ВГЦ, потому что я думаю, что они могут быть очень удивлены тем, что там найдут.

Переписка между сэром Колином Эденсором и Кевином Пирбрайтом

Сэр Колин Эденсор

2 марта 2015 г.

Чтение Джайлса Хармона

Кому: Кевин Пирбрайт

Дорогой Кевин,

Я был крайне огорчен, прочитав о вашем поведении на чтении книги Джайлса Хармона. Я озадачен по поводу того, что вы думаете, что это поможет любому из нас, если вы встанете и начнете публично оскорблять уважаемого автора. Учитывая, что они также издают Хармона, я не удивлюсь, если Роупер Чард расторгнет ваш контракт.

Колин

Кевин Пирбрайт

20 марта 2015 г.

Re: Чтение Джайлса Хармона

Кому: сэру Колину Эденсору

Если бы вы были там, вы бы точно поняли, почему я встал и сказал Харману, что я о нем думаю. Эти гребаные богатые придурки вроде него и Ноли Сеймур никогда не увидят, что происходит на ферме Чепмен. Их используют как инструменты для вербовки, и они слишком тупые и высокомерные, чтобы понять это.

Книга застопорилась, так что Роупер Чард меня все равно бросит. Я имею дело со многими вещами, которые, как мне кажется, я подавлял. Был вечер, когда всем детям давали напитки, в которых, как я теперь думаю, должны были быть подмешаны наркотики. Мне снятся кошмары о наказаниях. Есть также большие отрезки времени, когда я ничего не могу вспомнить.

Я чувствую присутствие Утонувшего Пророка вокруг себя. Если со мной что-нибудь случится, это сделает она.

Кевин

Письма сэра Колина и леди Эденсор их сыну Уильяму

14 декабря 2015 г.

Дорогой Уилл,

Теперь врачи дали маме 3 месяца жизни. Я умоляю тебя связаться с нами. Маму мучает мысль, что она может больше никогда тебя не увидеть.

Папа

14 декабря 2015 г.

Дорогой Уилл

Я умираю. Пожалуйста, Уилл, позволь мне увидеть тебя. Это мое предсмертное желание. Пожалуйста, Уилл. Я не могу покинуть этот мир, не увидев тебя снова. Уилл, я так сильно тебя люблю и всегда буду любить. Если бы я могла обнять тебя еще раз, я бы умерла счастливой.

Мама ххххххххххххххх

2 января 2016 г.

Дорогой Уилл

Мама умерла вчера. Врачи думали, что она продержится дольше. Если ты хочешь посетить ее похороны, дай мне знать.

Папа

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Цзин / Колодец

КОЛОДЦА. Город может быть изменен,

Но колодец нельзя изменить.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 1

… высший человек осторожен в своих словах

И умерен в еде и питье.

И-Цзин или Книга Перемен

Февраль 2016 г.

Частный детектив Корморан Страйк стоял в углу маленького, душного, переполненного шатра с плачущим младенцем на руках. Сверху на брезент лил проливной дождь, его неровный барабанный бой был слышен даже сквозь болтовню гостей и крики его новоиспеченного крестника. Обогреватель за спиной Страйка излучал слишком много тепла, но он не мог пошевелиться, потому что три блондинки, которым было около сорока и которые держали пластиковые стаканы с шампанским, зажали его в ловушке, по очереди выкрикивая вопросы о его самых громких делах. Страйк согласился подержать ребенка “на секунду”, пока мать ребенка пойдет в ванную, но ее не было, по ощущениям, уже целый час.

— Когда, — громко спросила самая высокая из блондинок, — вы поняли, что это не самоубийство?

— Потребовалось время, — крикнул в ответ Страйк, полный обиды на то, что ни одна из этих женщин не предложила подержать ребенка. Наверняка они знали какой-нибудь тайный женский трюк, который успокоил бы его? Он попытался осторожно покачать ребенка вверх-вниз на руках. Он закричал еще более горько.

Позади блондинок стояла брюнетка в шокирующе розовом платье, которую Страйк заметил еще в церкви. Перед началом службы она громко разговаривала и хихикала со своей скамьи. И привлекла к себе много внимания, громко говоря “аууу”, когда святую воду лили на голову спящего ребенка, так что половина прихожан была в восторге, глядя на нее, а не в сторону купели. Теперь их взгляды встретились. Ее глаза были ярко-голубого цвета и искусно накрашены, так что они выделялись, как аквамарины, на фоне ее оливковой кожи и длинных темно-каштановых волос. Страйк первым разорвал зрительный контакт. Как съехавшая набок шляпrа и замедленная реакция гордой бабушки сказала Страйку, что та уже слишком много выпила, так и этот взгляд сказал ему, что женщина в розовом — это беда.

— А Шеклуэллский Потрошитель, — сказала блондинка в очках, — вы действительно поймали его физически?

Нет, я сделал все это телепатически.

— Извините, — сказал Страйк, потому что только что увидел Илсу, мать своего крестника, через стеклянные двери, ведущие на кухню. — Нужно вернуть его маме.

Он протиснулся мимо разочарованных блондинок и женщины в розовом и направился к выходу из шатра, гости расступались перед ним, словно плач ребенка был сиреной.

— О Боже, прости, Корм, — сказала светловолосая Илса Герберт в очках. Она прислонилась к стене и разговаривала с напарницей Страйка, детективом Робин Эллакотт, и бойфрендом Робин, офицером уголовного розыска Райаном Мерфи. — Давай его сюда, ему нужно поесть. Пойдем со мной, — добавила она Робин, — мы сможем поболтать. Не могла бы ты захватить мне стакан воды, пожалуйста?

Чертовски здорово, подумал Страйк, глядя, как Робин уходит, чтобы наполнить стакан у раковины, оставив его наедине с Райаном Мерфи, который, как и Страйк, был намного выше шести футов ростом. На этом сходство закончилось. В отличие от частного сыщика, похожего на Бетховена с разбитым носом, с темными, туго вьющимися волосами и от природы угрюмым выражением лица, Мерфи был классически хорош собой, с высокими скулами и волнистыми светло-каштановыми волосами.

Прежде чем оба мужчины смогли найти тему для разговора, к ним присоединился старый друг Страйка Ник Герберт, гастроэнтеролог и отец ребенка, который только что терзал своим криком барабанные перепонки Страйка. Ник, чьи песочные волосы начали редеть, когда ему было за двадцать, теперь был наполовину лысым.

— Итак, каково это — отречься от Сатаны? — спросил Ник у Страйка.

— Очевидно, что это немного затруднительно, — сказал детектив, — но мы хорошо поработали.

Мерфи рассмеялся, и кто-то еще, стоявший сразу за Страйком. Он обернулся: женщина в розовом последовала за ним из шатра. Ныне покойная тетя Страйка Джоан сочла бы розовое платье неуместным для крещения: обтягивающее платье с запахом, глубоким V-образным вырезом и подолом, открывающим большую часть загорелых ног.

— Я собиралась предложить подержать ребенка, — сказала она громким, слегка хриплым голосом, улыбаясь Страйку, который заметил, как взгляд Мерфи скользнул вниз к декольте женщины и вернулся к ее глазам. — Я люблю младенцев. Но потом ты ушел.

— Интересно, что нужно делать с тортом на крестинах? — спросил Ник, созерцая большой неразрезанный замороженный фруктовый торт, который возвышался на островке посреди кухни, увенчанный голубым плюшевым мишкой.

— Есть? — предложил голодный Страйк. Он съел всего пару бутербродов, прежде чем Илса вручила ему ребенка, и, насколько он мог видеть, гости уничтожили большую часть доступной еды, пока он был в ловушке в шатре. И снова женщина в розовом рассмеялась.

— Да, но сначала нужно сделать снимки, или как? — спросил Ник.

— Снимки, — сказала женщина в розовом, — определенно.

— Тогда нам придется подождать, — сказал Ник. Оглядев Страйка сверху вниз сквозь очки в проволочной оправе, он спросил: — Сколько ты уже потерял?

— Три стоуна*, — сказал Страйк. (*стоун — бр. ед. измерения массы, равная 6,35 кг — прим.пер)

— Молодец, — сказал Мерфи, стройный и подтянутый в своем однобортном костюме.

Отъебись, самодовольный ублюдок.

Глава 2

Шесть на пятом месте означает…

Компаньон прокусывает себе путь через обертки.

Если к нему идти,

Как это может быть ошибкой?

И-Цзин или Книга Перемен

Робин сидела на краю двуспальной кровати супружеской спальни. Комната, оформленная в голубых тонах, была опрятной, за исключением двух открытых ящиков у основания платяного шкафа. Робин была знакома с Гербертами достаточно долго, чтобы знать, что это Ник оставил их в таком состоянии: его жена постоянно жаловалась на то, что он не задвигает ящики и не закрывает дверцы шкафов.

Адвокат Илса сейчас устроилась в кресле-качалке в углу, малыш уже жадно сосал ее грудь. Поскольку Робин была из фермерской семьи, ее не смущали чавкающие звуки, которые издавал ребенок. Страйк счел бы их несколько неприличными.

— От этого чертовски хочется пить, — сказала Илса, которая только что выпила большую часть своего стакана воды. Вручив Робин пустой стакан, она добавила: — Мне кажется, моя мама пьяна.

— Я знаю. Я никогда не встречала более счастливой бабушки, — сказала Робин.

— Верно, — вздохнула Илса. — Чертова Бижу, однако.

— Чертова что?

— Громкая женщина в розовом! Ты, должно быть, заметила ее, ее сиськи практически свисают из платья. Я ее ненавижу, — яростно сказала Илса, — она должна быть в центре внимания все чертово время. Она была в комнате, когда я пригласила двух других людей, и она просто решила, что я также имела в виду ее, и я не могла придумать, как сказать ей “нет”.

— Ее зовут Бижу? — недоверчиво спросила Робин. — Как резиденцию?

— Как голодную до мужчин занозу в заднице. Ее настоящее имя Белинда, — сказала Илса, которая затем изобразила гулкий, знойный голос, — но все зовут меня Бижу.

— Почему?

— Потому что она им велит, — сердито сказала Илса, и Робин рассмеялась. — У нее роман с женатым королевским адвокатом, и я надеюсь, что в ближайшее время не встречусь с ним в суде, потому что она слишком много рассказала нам о том, чем они занимаются в постели. Она совершенно открыто говорит о попытках забеременеть от него, заставить его уйти от жены… но, может быть, я злюка… ну, ок, я злюка. Сейчас мне не нужны женщины восьмого размера рядом со мной. Это шестнадцатый размер, — сказала она, глядя на свое темно-синее платье. — Я никогда в жизни не была такой большой.

— Ты только что родила и выглядишь совершенно прекрасно, — твердо сказала Робин. — Все так говорят.

— Вот почему ты мне нравишься, Робин, — сказала Илса, слегка поморщившись от восторженного сосания своего сына. — Как дела с Райаном?

— Хорошо, — сказала Робин.

— Сколько уже? 7 месяцев?

— Восемь, — сказала Робин.

— Хм, — сказала Илса, теперь улыбаясь своему ребенку.

— Что это значит?

— Корм это ненавидит. Я видела его лицо, когда вы с Райаном держались за руки возле церкви. И я заметила, что Корм похудел на тонну.

— Он должен был, — сказала Робин, — потому что в прошлом году у него сильно заболела нога.

— Если ты так говоришь… Райан совсем не пьет?

— Нет, я же говорила: он алкоголик. Трезвый два года.

— А… ну, он кажется милым. Он хочет детей, — добавила Илса, бросив взгляд на подругу. — Он говорил мне об этом раньше.

— Мы вряд ли собираемся пытаться завести ребенка, ведь мы знакомы всего восемь месяцев, Илса.

— Корм никогда не хотел детей.

Робин проигнорировал этот комментарий. Она прекрасно знала, что Илса и Ник уже несколько лет надеялись, что они со Страйком станут друг для друга больше, чем партнеры-детективы и лучшие друзья.

— Ты видела Шарлотту в “Мэйл”? — спросила Илса, когда стало ясно, что Робин не собирается обсуждать отцовские побуждения Страйка или их отсутствие. — С этим Дормером?

— Мм, — сказала Робин.

— Я сказала “бедный парень”, но он выглядит достаточно крутым, чтобы справиться с ней… Хотя, Корм тоже, и это не помешало ей испортить его жизнь так сильно, как она только могла.

Шарлотта Кэмпбелл была бывшей невестой Страйка, с которой он то и дело встречался на протяжении шестнадцати лет. Недавно разлученная со своим мужем, Шарлотта теперь активно фигурировала в колонках светской хроники вместе со своим новым бойфрендом Лэндоном Дормером, трижды женатым американским отельером-миллиардером с узкой челюстью. Единственной мыслью Робин, увидев последние фотографии пары, сделанные папарацци, было то, что Шарлотта, хотя и такая же красивая, как всегда, в своем красном платье-комбинации, выглядела странно пустой и с остекленевшими глазами.

В дверь спальни постучали, и вошел муж Илсы.

— Консенсус, — сказал Ник своей жене, — заключается в том, что мы фотографируем перед тем, как разрезать крестильный торт.

— Ну, ты должен дать мне немного больше времени, — сказала взволнованная Илса, — потому что у него была только одна сторона.

— И в других новостях: твоя подруга Бижу пытается заговорить с Кормом, — добавил Ник, ухмыляясь.

— Она мне не подруга, — возразила Илса, — и ты лучше предупреди его, что она полностью чокнутая. Ой, — сердито добавила она, глядя на сына.

В переполненной кухне Страйк все еще стоял возле неразрезанного крестильного торта, а Бижу Уоткинс, чье имя Страйк попросил ее повторить, потому что он не поверил ему в первый раз, подвергала его стремительному потоку ругательств, сплетен о ее работе, перемежающиеся смехом над ее собственными шутками. Она говорила очень громко: Страйк сомневался, что на кухне есть кто-нибудь, кто ее не слышит.

— … с Харкнессом — ты знаешь Джорджа Харкнесса? Королевского адвоката?

— Ага, — солгал Страйк. Либо Бижу воображала, что частные детективы регулярно посещают судебные дела, либо она была из тех людей, которые воображают, что все так же интересуются мелочами и личностями в своей профессии, как и они сами.

— …Так я участвовала в деле Уинтерсона — Дэниел Уинтерсон? Инсайдерская торговля?

— Ага, — сказал Страйк, оглядывая кухню. Райан Мерфи исчез. Страйк надеялся, что он ушел.

— …и мы, очевидно, не могли позволить себе еще одно неправильное судебное разбирательство, поэтому Джерри сказал мне: “Бижу, ты мне нужна в лифчике пуш-ап, у нас есть судья Роулинз….

Она снова захихикала, когда несколько гостей мужского пола посмотрели на Бижу, некоторые ухмыльнулись. Страйк, не ожидавший такого поворота разговора, поймал себя на взгляде на ее декольте. У нее была бесспорно сказочная фигура, тонкая талия, длинные ноги и большая грудь.

— … Ты знаешь, кто такой судья Роулинз, верно? Пирс Роулинз?

— Ага, — снова солгал Страйк.

— Ну, значит, он охочий до дам, так что я иду в суд в таком виде…

Она сжала груди руками и снова издала гортанный смех. Ник, только что появившийся на кухне, поймал взгляд Страйка и усмехнулся.

— …и так, да, мы делали все возможное, и когда пришел вердикт, Джерри сказал мне: “Хорошо, в следующий раз придется идти без трусиков, и ты просто будешь продолжать наклоняться, чтобы поднять свою ручку”.

Она расхохоталась в третий раз. Страйк, который мог только представить, как отреагировали бы две его коллеги-женщины, Робин и бывшая женщина-полицейский Мидж Гринстрит, если бы он начал предлагать эти стратегии получения информации от свидетелей или подозреваемых, ограничился небрежной улыбкой.

В этот момент Робин снова появилась на кухне, одна. Страйк проследил за ней взглядом, пока она пробиралась сквозь толпу к Нику, чтобы что-то ему сказать. Он редко видел, чтобы Робин зачесывала свои светло-рыжие волосы наверх, и это ей шло. Ее светло-голубое платье было гораздо скромнее, чем у Бижу, и выглядело новым: куплено в честь мастера Бенджамина Герберта, подумал Страйк, или специально для Райана Мерфи? Пока он наблюдал, Робин обернулась, увидела его и улыбнулась поверх моря голов.

— Прошу прощения, — сказал он, оборвая Бижу на полуслове, — мне нужно кое с кем поговорить.

Он взял два заранее налитых бокала шампанского, стоявших рядом с крестильным тортом, и проложил себе путь сквозь толпу смеющихся, пьющих друзей и родственников туда, где стояла Робин.

— Привет, — сказал он. В церкви поговорить не удалось,хотя они стояли рядышком у купели, совместно отрекаясь от сатаны. — Хочешь выпить?

— Спасибо, — сказала Робин, беря стакан. — Думала, ты не любишь шампанское?

— Не удалось найти лагер. Ты получила мое письмо?

— О сэре Колине Эденсоре? — спросила Робин, понизив голос. В молчаливом согласии пара отошла от толпы в угол. — Да. Как ни странно, на днях я читала статью о Всеобщей Гуманитарной Церкви. Ты понимаешь, что их штаб-квартира находится примерно в десяти минутах от нашего офиса?

— Руперт-Корт, да, — сказал Страйк. — В прошлый раз, когда я был там, на Уордор-стрит были девушки, которые собирали пожертвования. Тебя привлекает идея встретиться со мной с Эденсором во вторник?

— Определенно, — сказала Робин, которая надеялась, что Страйк предложит это. — Где он хочет встретиться?

— Клуб реформ, он член. Мерфи пришлось уйти? — небрежно спросил Страйк.

— Нет, — сказала Робин, оглядываясь вокруг, — но ему нужно было позвонить по работе. Может быть, он снаружи.

Робин возмутило чувство неловкости, когда она сказала это. Она должна быть в состоянии говорить о своем бойфренде с лучшим другом, но, учитывая отсутствие у Страйка тепла в тех редких случаях, когда Мерфи заходил за ней в офис, ей было трудно.

— Как вчера себя чувствовал Литтлджон? — спросил Страйк.

— Хорошо, — сказала Робин, — но я не думаю, что когда-либо встречала кого-то столь тихого.

— Хорошая перемена после Морриса и Натли, не так ли?

— Ну да, — неуверенно сказала Робин, — но сидеть рядом с кем-то в машине три часа в полной тишине немного нервирует. И если ты ему что-нибудь скажешь, то получишь в ответ ворчание или односложное слово.

Месяц назад Страйку удалось найти нового субподрядчика для детективного агентства. Клайв Литтлджон, немного старше Страйка, тоже служил в отделе специальных расследований и только недавно уволился из армии. Он был крупным и коренастым, с глазами с тяжелыми веками, которые производили впечатление вечной усталости, и с волосами с проседью, которые он продолжал стричь по-военному коротко. На собеседовании он объяснил, что они с женой хотели более стабильной жизни для своих детей-подростков после постоянных потрясений и отсутствия армейской жизни. Судя по свидетельствам последних четырех недель, он был добросовестным и надежным, но Страйк вынужден был признать, что его молчаливость дошла до необычайной крайности, и он до сих пор не мог припомнить, чтобы Литтлджон улыбался.

— Пат его не любит, — сказала Робин.

Пат была офис-менеджером агентства, неправдоподобно черноволосой, постоянно курящей женщиной пятидесяти восьми лет, которая выглядела как минимум на десять лет старше.

— Я не обращаюсь к Пат за оценкой характера, — сказал Страйк.

Он замечал теплоту, с которой офис-менеджер относится к Райану Мерфи всякий раз, когда сотрудник уголовного розыска появлялся, чтобы забрать Робин из офиса, и не оценил этого. Иррационально он чувствовал, что все в агентстве должны относиться к Мерфи так же враждебно, как и он.

— Похоже, что Паттерсон действительно запутался в деле Эденсора, — сказала Робин.

— Ага, — сказал Страйк с нескрываемым удовлетворением, вызванным тем, что он и глава конкурирующего детективного агентства Митч Паттерсон терпеть друг друга не могли. — Они были чертовски неосторожны. Я читал об этой церкви с тех пор, как получил электронное письмо от Эденсора, и я бы сказал, что было бы большой ошибкой недооценивать их. Если мы возьмемся за эту работу, это может означать, что один из нас скроется под глубоким прикрытием. Я не могу, нога слишком заметная. Наверное, это Мидж. Она не замужем.

— Я тоже, — быстро сказала Робин.

— Однако это не будет похоже на то, как если бы ты притворялась Венецией Холл или Джессикой Робинс, — сказал Страйк, имея в виду тайных персонажей, которыми Робин притворялась во время предыдущих дел. — Это не будет с девяти до пяти. Может случиться, что ты не сможешь контактировать с внешним миром в течение какого-то времени.

— И что? — спросила Робин. — Я была бы готова к этому.

У нее было сильное ощущение, что ее проверяют.

— Что ж, — сказал Страйк, который действительно узнал то, что хотел, — у нас еще нет работы. Если мы за это возьмемся, нам придется решить, кто лучше всего подходит для этой работы.

В этот момент на кухне снова появился Райан Мерфи. Робин машинально отошла от Страйка, к которому стояла вплотную, чтобы сохранить их разговор в тайне.

— Что вы двое замышляете? — спросил Мерфи, улыбаясь, хотя глаза его были насторожены.

— Ничего важного, — сказала Робин. — Просто работа.

Илса снова появилась на кухне, держа на руках своего наконец сытого, спящего сына.

— Торт! — закричал Ник. — Крестные родители, бабушки и дедушки сюда для фотографий, пожалуйста.

Робин оказалась в центре вечеринки, когда люди из шатра хлынули на кухню. На мгновение или два она вспомнила о напряженных отношениях в ее прежнем браке: ей не понравился вопрос Мерфи, и она не оценила настойчивость Страйка, пытавшегося выяснить, предана ли она работе так же сильно, как одинокая Мидж.

— Ты держишь Бенджи, — сказала Илса, когда Робин подошла к ней. — Тогда я могу встать позади тебя. Я буду выглядеть худее.

— Ты ведешь себя глупо, ты прекрасно выглядишь, — пробормотала Робин, но приняла спящего крестника и повернулась лицом к камере, которую держал покрасневший дядя Илсы. За островком, на котором стоял крестильный торт, было много толкотни и перестановок, телефоны с камерами были подняты высоко. Подвыпившая мать Илсы больно наступила Робин на ногу и вместо нее извинилась перед Страйком. Спящий ребенок оказался на удивление тяжелым.

— Сыр! — проревел дядя Илсы.

— Тебе идет! — окликнул ее Мерфи, поднимая тост за Робин.

Краем глаза Робин увидела вспышку шокирующего розового цвета: Бижу Уоткинс нашла путь к Страйку с другой стороны. Несколько раз срабатывала вспышка, младенец на руках Робин пошевелился, но продолжил спать, и момент был запечатлен для потомков: затуманенная улыбка гордой бабушки, встревоженное выражение лица Илсы, свет, отражающийся в очках Ника, отчего он выглядел немного зловещим, и слегка натянутые улыбки на лицах обоих крестных родителей, которые были прижаты друг к другу за голубым плюшевым мишкой из глазури, Страйк размышлял о том, что только что сказал Мерфи, а Робин заметила, как Бижу прильнула к ее напарнику-детективу, стремясь попасть в кадр.

Глава 3

Быть осмотрительным и не забывать о доспехах — вот

правильный путь к безопасности.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк вернулся в свою мансардную квартиру на Денмарк-стрит в восемь вечера, с ощущением газов, которое всегда вызывало у него шампанское, и чувствуя себя смутно подавленным. Раньше он обычно брал еду на вынос по дороге домой, но, выписавшись из больницы после трехнедельного пребывания в прошлом году, он получил строгие инструкции по снижению веса, физиотерапии и отказу от курения. Впервые с тех пор, как ему оторвало ногу в Афганистане, он сделал так, как приказали врачи.

Теперь без особого энтузиазма он выложил овощи в недавно купленную пароварку, достал из холодильника филе лосося и отмерил немного цельнозернового риса, все время стараясь не думать о Робин Эллакотт и преуспевал лишь постольку, поскольку осознавал, как трудно не думать о Робин Эллакотт. Возможно, он покинул больницу со многими хорошими решениями, но он также был обременен неразрешимой проблемой, которую нельзя было решить изменением образа жизни: проблемой, которая, по правде говоря, мучила его гораздо дольше, чем он хотел признать, но с которой он в конце концов столкнулся только тогда, когда лежал на больничной койке, наблюдая, как Робин уходит на свое первое свидание с Мерфи.

Уже несколько лет он твердил себе, что роман с напарницей-детективом не стоит того, чтобы рисковать ради него самой важной дружбой или ставить под угрозу бизнес, который они построили вместе. Если и были трудности и лишения, связанные с жизнью в полном одиночестве в маленькой мансарде над своим офисом, Страйк считал их достойной платой за независимость и покой после бесконечных бурь и душевной боли его долгих отношений с Шарлоттой. Тем не менее шок от известия о том, что Робин направляется на свидание с Райаном Мерфи, заставил Страйка признать, что влечение, которое он испытывал к Робин с того момента, как она впервые сняла пальто в его офисе, медленно мутировало против его воли во что-то другое, чему он в конце концов был вынужден дать название. Любовь пришла в форме, которую он не распознал, и, несомненно, именно поэтому он слишком поздно осознал опасность, чтобы предотвратить ее.

Впервые с тех пор, как он встретил Робин, Страйк не испытывал никакого интереса к случайным сексуальным отношениям, которые могли бы отвлечь его от неудобных чувств к партнерше и сублимировать их. Последний раз, когда он искал утешения с другой женщиной, пусть и красивой, закончился проколом ноги шпилькой и ощущением мрачной бесполезности. Он до сих пор не знал, будет ли в случае прекращения отношений Робин с Мерфи, на что он очень надеялся, затевать разговор, которому он раньше всячески сопротивлялся, с целью выяснения истинных чувств Робин. Возражения против романа с ней остались. С другой стороны (“Тебе идет!” — сказал этот урод Мерфи, увидев Робин с ребенком на руках), он опасался, что деловое партнерство может распасться в любом случае, потому что Робин решит, что брак и дети привлекательнее карьеры детектива. И вот Корморан Страйк, похудевший, подтянутый, с более чистыми легкими, стоял один на чердаке, сердито тыкал деревянной ложкой в брокколи и думал о том, как бы не думать о Робин Эллакотт.

Звонок его мобильного стал долгожданным отвлечением. — Сняв с огня лосося, рис и овощи, он ответил.

— Все норм, Бунзен? — спросил знакомый голос.

— Штырь, — сказал Страйк. — Как дела?

Звонивший по телефону был его старым другом, хотя Страйку было трудно вспомнить его настоящее имя. Мать Страйка, Леда, соскребла с улицы безродного и неисправимо преступного шестнадцатилетнего Штыря после того, как его порезали, и привела домой, в их сквот. Впоследствии Штырь стал чем-то вроде сводного брата Страйка и, вероятно, был единственным человеком, который никогда не видел никаких недостатков в неизлечимо взбалмошной, гоняющейся за новизной Леде.

— Нужна помощь, — сказал Штырь.

— Говори, — сказал Страйк.

— Нужно найти чувака.

— Зачем? — спросил Страйк.

— Нет, это не то, что ты думаешь, — сказал Штырь. — Я не собираюсь связываться с ним.

— Хорошо, — сказал Страйк, затягиваясь вейпом, который продолжал снабжать его никотином. — Кто он такой?

— Отец Энджел.

— Чей отец?

— Энджел, — сказал Штырь, — моя падчерица.

— О, — удивился Страйк. — Ты женился?

— Нет, — нетерпеливо сказал Штырь, — но я живу с ее мамой, врубился?

— Что это, алименты?

— Нет, — сказал Штырь. — Мы только что узнали, что у Энджел лейкемия.

— Дерьмо, — сказал пораженный Страйк. — Мне жаль.

— И она хочет увидеть своего настоящего отца, а мы понятия не имеем, где он. Он — дрянь, — сказал Штырь, — только не моего сорта.

Страйк это понимал, поскольку связи Штыря в криминальном мире Лондона были обширны, и он мог бы с легкостью найти профессионального афериста.

— Хорошо, назови мне имя и дату рождения, — сказал Страйк, потянувшись за ручкой и блокнотом. Штырь так и сделал, затем спросил:

— Сколько?

— Будешь должен, — сказал Страйк.

— Серьезно? — удивился Штырь. — Тогда хорошо. Давай, Бунзен.

Всегда не терпящий ненужных телефонных разговоров, Штырь повесил трубку, и Страйк вернулся к своим брокколи и лососю, сожалея о больном ребенке, которая хотела увидеть своего отца, но, тем не менее, размышляя о том, что было бы полезно иметь в должниках Штыря. Небольшие наводки и обрывки информации, которые Страйк получал от своего старого друга и которые иногда бывали полезны, когда Страйку нужна была приманка для связи с полицией, резко возросли в цене по мере того, как агентство Страйка становилось все более успешным.

Приготовив еду, Страйк отнес свою тарелку к маленькому кухонному столику, но прежде чем он успел сесть, его мобильный зазвонил во второй раз. Звонок был переадресован со стационарного телефона офиса. Он помедлил, прежде чем поднять трубку, потому что ему казалось, что он знает, кого он сейчас услышит.

— Страйк.

— Привет, Блюи, — произнес слегка невнятный голос. Было много фонового шума, включая голос и музыку.

Это был второй раз, когда Шарлотта звонила ему за неделю. Поскольку у нее больше не было номера его мобильного телефона, телефон в офисе был единственным способом связаться с ним.

— Я занят, Шарлотта, — сказал он холодным голосом.

— Я знала, что ты скажешь… Я в ужасном клубе. Ты бы его возненавидел…

— Я занят, — повторил он и повесил трубку. Он ожидал, что она позвонит снова, и она позвонила. Он перевел звонок на голосовую почту и снял пиджак. При этом он услышал шорох в кармане и вытащил лист бумаги, которого там быть не должно. Развернув его, он увидел номер мобильного телефона и имя “Бижу Уоткинс”. Должно быть, она очень ловкая, подумал он, раз сунула это ему в карман так, что он даже не почувствовал. Он разорвал лист бумаги пополам, выбросил его в корзину и сел есть.

Глава 4

Девять на третьем месте означает:

Когда в семье разгораются страсти,

Слишком большая строгость вызывает угрызения совести.

И-Цзин или Книга Перемен

В одиннадцать часов в последний вторник февраля Страйк и Робин вместе отправились на такси из своего офиса в “Реформ-клуб” — большое серое здание девятнадцатого века, стоявшее на Пэлл-Мэлл.

— Сэр Колин в кофейне, — сказал служащий во фраке, который назвал их имена у дверей и повел через огромный атриум. Робин, которая думала, что она выглядит достаточно элегантно в черных брюках и свитере, который позже также подойдет ей для работы по наблюдению, теперь чувствовала себя слегка неодетой. Белые мраморные бюсты стояли на страже на квадратных постаментах, а большие написанные маслом портреты выдающихся Вигов* благосклонно взирали с золотых рам, в то время как колонны из рифленого камня поднимались от выложенного плиткой пола к балкону первого этажа, а затем к сводчатому стеклянному потолку. (*Виги — представители либеральной буржуазии XVIII-XIX вв. — прим.пер)

Кофейня, которая представляла собой маленькое и уютное помещение, превратилась в не менее величественную столовую с зелеными, красными и золотыми стенами, длинными окнами и позолоченными люстрами с матовыми стеклянными шарами. Был занят только один столик, и Робин сразу узнала их потенциального клиента, потому что искала его накануне вечером.

Сэр Колин Эденсор, родившийся в семье рабочего в Манчестере, сделал блестящую карьеру на государственной службе, кульминацией которой стал рыцарский титул. В настоящее время он являлся покровителем нескольких благотворительных организаций, занимающихся вопросами образования и защиты детей, и имел спокойную репутацию интеллигентного и честного человека. За последние двенадцать месяцев его имя, которое до сих пор фигурировало только в газетах, попало в таблоиды, потому что язвительные замечания Эденсора о Всеобщей Гуманитарной Церкви вызвали критику со стороны широкого круга людей, включая известную актрису, уважаемого писателя и различных журналистов поп-культуры, все из которых изображали Эденсора как богача, разъяренного тем, что его сын растрачивает свой трастовый фонд на помощь бедным.

Богатство сэра Колина пришло к нему благодаря женитьбе на дочери человека, который заработал много миллионов на сети магазинов одежды. Пара, похоже, была счастлива вместе, учитывая, что брак продлился сорок лет. Салли умерла всего два месяца назад, оставив после себя троих сыновей, из которых Уильям был младше остальных на десять лет. Робин предположила, что двое мужчин, сидевших рядом со сэром Колином, были его старшими сыновьями.

— Ваши гости, сэр Колин, — сказал служащий, фактически не кланяясь, хотя тон его был тихим и почтительным.

— Доброе утро, — сказал сэр Колин, улыбаясь, поднимаясь на ноги и пожимая руки детективам.

У их потенциального клиента была густая копна седых волос и лицо такого типа, которое вызывает симпатию и доверие. На его лице были морщинки от смеха, уголки рта были естественно приподняты, а карие глаза за бифокальными очками в золотой оправе были теплыми. В его говоре все еще чувствовался манкунианский акцент

— Это братья Уилла, Джеймс и Эдвард.

Джеймс Эденсор, который был похож на своего отца, за исключением того, что у него были темно-каштановые волосы и он выглядел несколько менее добродушным, встал, чтобы пожать руку, в то время как Эдвард, у которого были светлые волосы и большие голубые глаза, остался сидеть. Робин заметила шрам на виске Эдварда. К его стулу была прислонена трость.

— Очень хорошо, что вы с нами встретились, — сказал сэр Колин, когда все расселись. — Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Когда Страйк и Робин отказались, сэр Колин слегка откашлялся и сказал:

— Ну… Наверное, мне следует начать с того, что я не уверен, что вы сможете нам помочь. Как я уже сказал вам по телефону, мы уже пробовали использовать частных детективов, но ничего не вышло. Возможно, это даже ухудшило ситуацию. Тем не менее, вас очень рекомендовала мне семья Чизвелл, которую я знаю давно. Иззи заверила меня, что если бы вы не думали, что сможете помочь, вы бы сразу сказали мне об этом, что я счел хорошим комплиментом.

— Мы определенно не беремся за дело, которое считаем безнадежным, — сказал Страйк.

— В таком случае, — сказал сэр Колин, складывая пальцы, — я обрисую ситуацию, а вы сможете высказать свое экспертное мнение. Да, пожалуйста, — добавил он, отвечая на незаданный вопрос Страйка, когда детектив потянулся к своему блокноту.

Даже если бы он не знал прежней профессии сэра Колина, Страйк понял бы, что он хорошо умеет излагать информацию в организованной и убедительной форме, поэтому просто подготовил ручку.

— Думаю, лучше начать с Уилла, — сказал государственный служащий. — Он наш младший ребенок, и он… Не люблю говорить, что это была случайность, но Салли был сорок четыре года, когда она забеременела им, и довольно долго не осознавала этого. Но мы были в восторге, как только оправились от шока.

— Мы с Джеймсом не были, — вмешался Эдвард. — Никому не нравится думать, что их сорокалетние родители творят такое, когда их не видят.

Сэр Колин улыбнулся.

— Ну ладно, скажем так, это был шок со всех сторон, — продолжал он. — Но мы все души не чаяли в Уилле, как только он появился. Он был милым маленьким мальчиком. Уилл всегда был очень умным, но когда ему исполнилось шесть или семь лет, мы забеспокоились, что с ним что-то не так. У него был страстный энтузиазм — можно даже сказать, навязчивая идея — он не любил нарушать свой распорядок дня. То, что другие дети воспринимали спокойно, беспокоило его. Он не любил большие компании. На детских праздниках его можно было найти наверху тихо читающим или играющим в одиночестве. Мы немного волновались за него, поэтому отвели его к психологу, и ему поставили диагноз “легкая степень аутизма”, край аутистического спектра. Нам сказали, что ничего драматического, ничего серьезного. Психолог также сказал нам, что у него очень высокий IQ. На самом деле это не было неожиданностью: его способность обрабатывать информацию и его память были экстраординарными, а его возраст чтения был по крайней мере на пять лет старше его фактического возраста.

— Я рассказываю вам все это, — продолжал сэр Колин, — потому что я считаю, что особое сочетание способностей и причуд Уилла объясняет, по крайней мере частично, как ВГЦ удалось завербовать его. Был предыдущий инцидент, который нас сильно обеспокоил и который должен был стать предупреждением.

Когда Уиллу было четырнадцать, он познакомился с парой мальчиков в школе, которые сказали ему, что они радикальные социалисты, ведущие своего рода общую войну с властью. Уилл был довольно уязвим перед людьми, которым он, казалось, нравился, потому что на тот момент у него никогда не было много близких друзей. Он увлекся их философией всеобщего разрушения и начал читать всевозможные социалистические теории. Только когда они убедили его поджечь часовню, мы поняли, что происходит. Он был на волоске от исключения, и только признание одноклассницы на поздней стадии спасло его. Она знала, что эти мальчишки постоянно дразнят Уилла, чтобы посмотреть, как далеко они смогут убедить его зайти.

— После этого мы с Салли усадили его, — сказал сэр Колин, — и очень долго с ним разговаривали. Нам стало ясно, что Уиллу было трудно понять, когда люди могут быть двуличными. Он воспринимает все в черно-белых тонах и ожидает, что другие люди будут такими же прямолинейными, как и он, что было непреодолимым искушением для мальчиков, подстрекавших его к поджогу.

Однако, помимо этого инцидента, Уилл никогда не попадал в неприятности, и чем старше он становился, тем легче ему было заводить друзей. Характерно, что он пошел и купил книги для исследования аутизма, и он мог быть очень забавным по этому поводу. К тому времени, как он перешел в последний класс школы, мы с Салли были уверены, что в университете у него все будет хорошо. Он уже доказал, что может заводить хороших друзей, и его оценки были выдающимися.

Сэр Колин сделал глоток кофе. Страйк, которому понравилось то, как государственный служащий излагал информацию, не стал задавать вопросов и ждал, пока он продолжит.

— Затем, — сказал сэр Колин, ставя свою чашку, — за три месяца до отъезда Уилла в Дарем Эд попал в очень серьезную автомобильную аварию.

— У грузовика отказали тормоза, — объяснил Эд. — Он влетел прямо в светофор и врезался в мою машину.

— Боже, — сказала Робин. — Вы…?

— Он был в коме пять дней, — сказал сэр Колин, — и ему пришлось заново учиться ходить. Как вы понимаете, все внимание Салли и мое было приковано к Эду. Салли практически жила в больнице.

— Я виню себя в том, что произошло дальше, — сказал сэр Колин. Оба его сына хотели протестовать, но сэр Колин сказал: — Нет, позвольте мне сказать это. Уилл ушел в университет, и я не встречался с ним так часто, как хотел бы. Я должен был задать больше вопросов, не должен был принимать вещи за чистую монету. Он упомянул людей, с которыми выпивал, сказал мне, что вступил в пару обществ, его курсовая работа не казалась проблемой — но затем он исчез. Просто собрался и ушел.

— Его наставник предупредил нас, и мы очень волновались. Я сам пошел в университет и поговорил с некоторыми из его друзей, которые объяснили, что он был на выступлении ВГЦ, проводившемся в университете, где он поговорил с некоторыми членами, которые дали ему почитать литературу и попросили его посетить службу, что он и сделал. Следующее, что произошло, это то, что он снова появился в своем колледже, сдал свою комнату и ушел. С тех пор его никто не видел.

— Мы выследили его через храм в Руперт-Корте и узнали, что он находится на ферме Чепмен в Норфолке. Именно там зародился ВГЦ, и он до сих пор остается их крупнейшим центром идеологической обработки. Мобильные телефоны участникам запрещены, поэтому единственный способ связаться с Уиллом — написать ему, что мы и сделали. В конце концов, под угрозой полиции нам удалось вынудить церковь позволить нам встретиться с Уиллом в их центральном храме в Руперт-Корт.

— Эта встреча прошла очень плохо. Это было похоже на разговор с незнакомцем. Уилл был совершенно не похож на себя. Он встречал все, что мы говорили, с тем, что, как я теперь знаю, является стандартными тезисами и жаргоном ВГЦ, и он наотрез отказался покинуть церковь или возобновить учебу. Я вышел из себя, что был большой ошибкой, потому что это сыграло на руку церкви и позволило им изобразить меня его врагом. Я должен был сделать то, что делала Салли: просто излить любовь и показать, что мы не пытаемся контролировать или вводить его в заблуждение, что, конечно же, говорили о нас руководители церкви.

— Если бы я позволил Салли разобраться с делами, у нас был бы шанс вытащить его, но я был зол — зол на то, что он отказывается от своей университетской карьеры, и зол на то, что вызвал столько суеты и беспокойства, когда мы еще не знали, будет ли Эд до конца жизни прикован к инвалидной коляске.

— Какой это был год? — спросил Страйк.

— 2012 год, — сказал сэр Колин.

— Значит, он провел там почти четыре года?

— Правильно.

— И вы видели его только один раз с тех пор, как он присоединился к ним?

— Один раз лицом к лицу, а в остальном — только на фотографиях, сделанных “Паттерсон Инкорпорейтед”. Однако Эд его видел.

— Мы не разговаривали, — сказал Эд. — Я пытался подойти к нему в прошлом году на Уордор-стрит, но он просто повернулся и побежал обратно в храм Руперт-Корт. С тех пор я несколько раз прогуливался по этому району и заметил его издалека с его жестянкой для сбора. Он выглядит больным. Истощенным. Он самый высокий из нас и, должно быть, весит на несколько стоунов меньше его нормального веса.

— Очевидно, на ферме Чепмен хронически не доедают, — сказал сэр Колин. — Они много постятся. Я многое узнал о внутренней работе церкви через молодого бывшего члена по имени Кевин Пирбрайт. Кевин вырос в церкви. Он был там с трех лет.

— Ага, — сказал Джеймс, который в последние несколько минут производил впечатление человека, изо всех сил пытающегося держать язык за зубами. — У него было оправдание.

Наступил момент напряженной тишины.

— Извините, — сказал Джеймс, хотя и не посмотрел на них, но затем, очевидно, не в силах сдержаться, сказал с силой:

— Послушайте, Уилл, возможно, был слишком большим идиотом, чтобы не понимать, что поджог школьной часовни не решит проблему бедности в мире, но ладно. Ну бросьте же. Из всех возможностей вступления в секту он выбирает именно тот момент, когда мы ждем, чтобы узнать, будет ли Эд до конца жизни парализованным?

— Уилл думает не так, — сказал Эд.

— Нет, потому что он эгоцентричный, страдающий манией величия маленький засранец, — горячо возразил Джеймс. — Он прекрасно знает, что делает, и у него было много возможностей прекратить это делать. Не думайте, что он какой-то невинный полоумный, — бросил он Страйку и Робин. — Уилл может быть чертовски снисходителен к любому, кто не так умен, как он, и вы бы слышали его в споре.

— Джеймс, — тихо сказал Эд, но его брат проигнорировал его.

— Моя мама умерла в Новый год. Одним из ее последних сознательных действий было написать письмо Уиллу, умоляя его позволить ей увидеть его еще раз. Ничего. Ничего в ответ. Он позволил ей умереть, беспокоясь о нем, отчаянно желая его увидеть, и на похороны он тоже не пришел. Это был его выбор, и я никогда ему этого не прощу. Никогда. Так. Я сказал это, — сказал Джеймс, хлопнув себя ладонями по бедрам, прежде чем подняться на ноги. — Извините, я не могу этого сделать, — добавил он и, прежде чем кто-либо успел заговорить, вышел из комнаты.

— Я думал, что так и будет, — пробормотал Эд.

— Мне очень жаль, — сказал сэр Колин Страйку и Робин. Его глаза увлажнились.

— Не беспокойтесь о нас, — сказал Страйк. — Мы видели гораздо худшее.

Сэр Колин снова откашлялся и сказал с легкой дрожью в голосе:

— Самым последним сознательным действием Салли было умолять меня вытащить Уилла. Извините меня, — добавил он, когда из-под бифокальных очков начали течь слезы, и он нащупал носовой платок.

Эд с трудом поднялся, чтобы сесть рядом с отцом. Когда тот передвигался вокруг стола, Страйк заметил, что он все еще сильно хромает.

— Брось, папа, — сказал он, кладя руку на плечо сэра Колина. — Все в порядке.

— Обычно мы не ведем себя так на публике, — сказал сэр Колин Страйку и Робин, стараясь улыбнуться и вытирая глаза. — Просто Салли… это все еще очень… совсем недавно…

По мнению Робин, это было неудачное время, когда к их столику подошел служащий, чтобы предложить обед.

— Да, очень хорошая идея, — хрипло сказал сэр Колин. — Давайте поедим.

К тому времени, когда меню было предоставлено, а еда заказана, сэр Колин обрел самообладание. Как только официант оказался вне пределов слышимости, он сказал:

— Конечно, Джеймс прав до определенного момента. У Уилла потрясающий интеллект, и он беспощаден в дебатах. Я просто пытаюсь объяснить, что у него всегда была… Тревожная наивность, связанная с очень мощным мозгом Уилла. У него очень хорошие намерения, он действительно хочет сделать мир лучше, но ему также нравится определенность и правила, которым нужно следовать. До того, как он нашел пророков ВГЦ, был социализм, а до этого он был очень надоедливым скаутом — утомительным для лидеров Скаутов, потому что не любил шумных игр, но был столь же утомительным для нас, с его бесконечными добрыми стремлениями, и желанием обсудить, был ли это хороший ход, если его попросили сделать это, или ему приходилось придумывать свои собственные благотворительные действия, чтобы они соответствовали требованиям.

— Но настоящая проблема Уилла, — сказал сэр Колин, — в том, что он не видит зла. Для него это теоретически безликая мировая сила, которую нужно уничтожить. Он совершенно слеп к этому, когда оно находится близко.

— И вы считаете, что ВГЦ — это зло?

— О да, мистер Страйк, — тихо сказал сэр Колин. — Да, боюсь, что это так.

— Вы пробовали навести его? Устроить еще одну встречу?

— Да, но он отказался. На ферму Чепмен допускаются только члены церкви, и когда мы с Эдом попытались посетить службу в храме Руперт-Корт, чтобы поговорить с Уиллом, нам отказали во входе. Это зарегистрированное религиозное здание, поэтому у них есть законное право не пускать посетителей. Из того факта, что нам не разрешили войти, мы сделали вывод, что в церкви есть фотографии членов семьи Уилла, и они приказали церковным служащим не пускать нас внутрь.

— Как я уже говорил вам по телефону, именно так “Паттерсон Инк” все испортили. Они отправили в храм того же человека, который наблюдал за фермой Чепмен. По всему периметру фермы Чепмен установлены камеры, так что церковные власти уже знали, как выглядел этот человек, и когда он прибыл в Руперт-Корт, они сказали ему, что знают, кто он такой и на кого работает, и что Уилл в курсе, что я поручил частным детективам следить за ним. В этот момент я разорвал свой контракт с “Паттерсон Инк”. Они не только не смогли найти никакой информации, которая помогла бы мне вытащить Уилла, но и укрепили версию церкви, направленную против нашей семьи.

— Значит, Уилл все еще на ферме Чепмен?

— Насколько нам известно, да. Иногда он выезжает собирать деньги в Норвиче и Лондоне. Иногда он остается на ночь в храме на Руперт-Корт, но в остальное время он на ферме. Кевин сказал мне, что новобранцы, которые не доходят до семинаров и молитвенных собраний, обычно остаются в центрах идеологической обработки — или духовных ретритах, как их называет церковь. Судя по всему, на ферме Чепмен много тяжелого труда.

— Как вы познакомились с этим… — Страйк сверился со своими записями, — Пирбрайтом?

— Я связался с ним через его блог о ВГЦ, — сказал сэр Колин.

— Он согласится поговорить с нами?

— Я уверен, что так и было бы, — тихо сказал сэр Колин, — но он мертв. Его застрелили в августе прошлого года.

— Застрелили? — одновременно повторили Страйк и Робин.

— Да. Одна пуля в голову у него дома, в его квартире в Каннинг-Тауне. Это было не самоубийство, — сказал сэр Колин, предвосхищая вопрос Страйка. — Оружие на месте происшествия обнаружено не было. Паттерсон поговорил с полицейским: они считают, что это убийство было связано с наркотиками. Очевидно, Кевин имел дело с ними.

— Вы знали об этом?

— Нет, но я бы не стал… Думаю, бедняга хотел произвести на меня впечатление, — грустно сказал сэр Колин. — Хотел казаться более уравновешенным, чем он был на самом деле. У него больше никого не было, потому что остальные члены его семьи до сих пор находятся в ВГЦ. Я никогда не был в его квартире, и только ближе к концу он признался, как это тяжело для него, описывать все, что с ним происходило, пытаясь собрать воедино свои воспоминания для своей книги о ВГЦ. Я должен был понять это, я должен был дать ему какой-то совет. Надо было помнить, что он был ущербным человеком, вместо того, чтобы относиться к нему как к оружию, которое можно использовать против церкви.

— Я вообще ничего о нем не слышал за месяц до того, как его застрелили. Болезнь Салли была признана неизлечимой, а Кевина я отчитал за то, что он вел себя неадекватно и не помогал: я имею в виду поведение, которое вредило ему самому, не считая моего желания вывести Уилла из ВГЦ. Он устроил сцену на автограф-сессии Джайлса Хармона, ругаясь и крича. Я постоянно пытался внушить ему, что такая тактика может иметь только неприятные последствия, но он был очень зол, очень ожесточен.

— Как вы думаете, это было нападение, связанное с наркотиками?

Эд покосился на отца, который помедлил, прежде чем сказать:

— Я был в довольно возбужденном состоянии, когда услышал, что его застрелили, и… Если честно, мои мысли сразу же обратились к ВГЦ,

— Но вы передумали?

— Да. Им не нужно оружие; у них есть дорогие адвокаты. Они умеют пресекать критику: статьи сочувствующих журналистов, знаменитости, занимающиеся пиаром… Кевин на самом деле был очень мелкой сошкой, даже если бы ему удалось закончить свою книгу. Они уже заставили его снять все серьезные обвинения, которые он сделал в своем блоге, а также выдвинули против него обвинения в жестоком обращении.

— Что за обвинение?

— Сексуального характера, — сказал сэр Колин. — Они утверждали, что он надругался над своими сестрами. Согласно письму, полученному Кевином от Совета директоров, обе девушки выдвинули против него довольно подробные обвинения. Теперь я знаю не хуже других, что сексуальное насилие распространено повсеместно. Одна из благотворительных организаций, с которой я работаю, помогает выжившим, так что я слишком хорошо знаком со статистикой и не заблуждаюсь: множество внешне очаровательных людей совершают ужасные вещи за закрытыми дверями. Разумеется, я не могу сбрасывать со счетов возможность того, что Кевин действительно совершил насилие над этими девочками, но, если бы церковь действительно считала его виновным, она бы сообщила об этом в полицию, а не писала Кевину письмо с угрозами. В целом, я думаю, что это была еще одна попытка запугать его, а учитывая то, что Кевин рассказал мне о внутренней работе церкви, я думаю, что, скорее всего, его сестер запугали, заставив подписать эти заявления… Я хотел присутствовать на похоронах Кевина, — с грустью сказал сэр Колин, — но это оказалось невозможным. Я навел справки: его мать, которая все еще находится в церкви, предпочла похоронить его на ферме Чепмен. Должен признаться, меня это очень расстроило… Кевин так боролся за то, чтобы вырваться…

Их еда прибыла. Страйк, который заказал морского окуня, а не бифштекс, который ему очень хотелось, спросил:

— Можно ли что-нибудь сделать на законных основаниях в отношении Уилла?

— Поверьте мне, я пытался, — сказал сэр Колин, беря нож и вилку. — У Уилла есть трастовый фонд, который ему оставил отец Салли. Теперь он забрал половину денег оттуда и отдал их в ВГЦ. Я хотел, чтобы его осмотрел психиатр, но когда в церкви пронюхали об этом, они устроили ему встречу с одним из своих, который выдал Уиллу полную справку о здоровье. Он достиг совершеннолетия и признан психически дееспособным. Это полный тупик.

— Я пытался заинтересовать свои политические контакты церковью и тем, как она работает, но все, кажется, боятся браться за это, учитывая знаменитых последователей и ее хваленую благотворительную деятельность. Есть один депутат, которого я сильно подозреваю в членстве. Он агитирует за них в парламенте и становится очень агрессивным по отношению ко всем, кто их критикует. Я пытался заинтересовать некоторых из моих контактов в прессе подробным разоблачением, но они тоже опасаются того, что на них подадут в суд. Никто не хочет иметь с этим дело.

— Кевин очень хотел подать в суд на ВГЦ на основании жестокого обращения с ним и его семьей. Салли и я были более чем счастливы финансировать дело, но мои адвокаты считали, что шансы Кевина на успех очень малы. Дело было не только в том, что он уже был вынужден признать ошибки в своем блоге; у него были очень странные убеждения.

— Какие, например?

— Он был убежден, что духовный мир реален. На самом деле он думал, что ВГЦ может вызывать мертвых. Паттерсон пытался найти других людей, которые могли бы дать показания, но ничего не нашел.

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы вернуть Уилла силой? Схватить его на Уордор-стрит?

— Мы с Салли обсуждали это в крайнем случае, — признался сэр Колин, — но мы испугались этой мысли, когда узнали, что случилось с молодым человеком, чья семья поступила именно так в 1993 году. Его звали Александр Грейвс (Graves — могилы, прим.пер). Он тоже из богатой семьи. Его отец буквально похитил его на улице, когда он собирал деньги. Грейвс был в очень плохом психическом состоянии, когда его вытащили, и через пару дней повесился в семейном доме.

— За последние несколько лет я много читал о контроле над разумом, — продолжал сэр Колин, его еда становилась все холоднее по мере того, как он говорил. — Я знаю гораздо больше, чем в начале, о методах, которые использует ВГЦ, и о том, насколько они эффективны. Кевин рассказал мне многое из того, что там происходит, и это классическая культовая манипуляция: ограничение информации, контроль над мыслями и эмоциями и так далее. Теперь я понимаю, почему Уилл так быстро изменился. Он буквально не в своем уме.

— Может быть, — согласился Эд. — Не приходить, когда мама умирала, не присутствовать на ее похоронах. В прошлом году у Джеймса и его жены родились мальчики-близнецы, а он их даже не видел.

— Так чего именно вы хотите добиться, наняв нас? — спросил Страйк.

Сэр Колин положил нож и вилку, чтобы достать из-под стула старый черный портфель, из которого он извлек тонкую папку.

— До того, как юристы ВГЦ заставили Кевина закрыть свой блог, я распечатал копии. Здесь также есть два длинных электронных письма от Кевина, которые объясняют участие его семьи в церкви и некоторые инциденты, свидетелем которых он был или в которых участвовал. Он упоминает людей и места и выдвигает как минимум одно уголовное обвинение в отношении Джонатана Уэйса, основателя ВГЦ. Если кого-то из других людей, которых Кевин упоминает в этих документах, можно убедить говорить или даже давать показания, особенно про принуждение или контроль над разумом, я мог бы что-то сделать на законных основаниях. Как минимум, я хотел бы убедить ВГЦ позволить мне снова увидеть Уилла.

— Но в идеале вы хотели бы вытащить его?

— Конечно, — сказал сэр Колин, — но я допускаю, что это может быть нереалистично. Отчет “Паттерсон Инкорпорейтед” тоже здесь, чего бы он ни стоил. В основном они сосредоточились на наблюдении за передвижениями Уилла, его приездами и уходами в Руперт-Корт и на Ферму Чепмена. Их идея заключалась в том, чтобы получить на камеру оскорбительное или запугивающее поведение или указание на то, что Уилл недоволен или его принуждают. Пара их людей подошла к нему на улице, под прикрытием, и попыталась завести с ним разговор, но он уверял, что совершенно счастлив, и пытался завербовать их или уговорить отдать наличные… Так что: что вы думаете? — сказал сэр Колин, переводя взгляд со Страйка на Робин и обратно. — Наше дело безнадежно?

Прежде чем Страйк успел ответить, Робин протянула руку за документами, которые принес с собой сэр Колин.

— Нет, — сказала она. — Мы будем очень рады помочь.

Глава 5

Шесть на пятом месте означает:

Придание продолжительности своему характеру через настойчивость.

Это счастье для женщины…

И-Цзин или Книга Перемен

— Все в порядке, — сказал Страйк через час в ответ на извинения Робин за то, что она взяла дело, не посоветовавшись с ним. — Я бы и сам сказал то же самое, но у меня был полный рот картошки.

Два партнера удалились в ближайший паб после того, как покинули Эдерсонов. “Золотой лев” был маленьким, богато украшенным в викторианском стиле, и они сидели на высоких кожаных барных стульях за круглым столом.

— Прошлой ночью я просматривала веб-сайт ВГЦ, — сказала Робин, которая пила апельсиновый сок, потому что ей нужно было в ближайшее время уйти на работу по наблюдению. — Они владеют огромным количеством элитной недвижимости. Это место в Руперт-Корт, должно быть, обошлось им в целое состояние в самом центре Вест-Энда, и это еще не считая храмов и центров в Бирмингеме и Глазго. Могут ли они зарабатывать все эти деньги легально?

— Ну, они устраивают курсы по самореализации по всей стране за пятьсот фунтов в день и молитвенные ретриты в огромном количестве. У них десять с лишним тысяч членов, собирающих для них деньги, жертвующих пятую часть своей зарплаты и передающих наследство в их пользу. Все это может сойтись. Можно было бы подумать, что налоговая инспекция будет следить за ними со всех сторон, так что либо они чисты, либо у них есть крутой бухгалтер, который знает, как скрывать сомнительные делишки. Но брать деньги у идиотов, к сожалению, не преступление.

— Ты согласен с Джеймсом, не так ли? Уилл идиот?

Прежде чем ответить, Страйк сделал глоток пива.

— Я бы сказал, что людям, которые присоединяются к культам, обычно чего-то не хватает.

— А что насчет Джайлса Хармона? Богатый, успешный писатель, очень умный, как…

— Я за Оруэлла, — сказал Страйк. — Некоторые идеи настолько глупы, что в них верят только интеллектуалы. Знаешь, я не вижу другого способа сделать это должным образом, кроме того, как заслать кого-нибудь на ферму Чепмен под прикрытием.

Робин провела последние пару дней, готовясь именно к этому разговору.

— Это означает, что сначала нужно посетить храм на Руперт-Корт. Я разобралась: ты не можешь просто так появиться на ферме Чепмен, тебя должны туда пригласить, а значит завербовать в одном из храмов. Кто бы ни появился в Руперт-Корт, ему понадобится полностью проработанная личность с предысторией, которую он использует с момента своего первого контакта с членами церкви, и я думаю, что он должен выглядеть так, как будто у него много денег, чтобы сделать его действительно привлекательной перспективой для вербовки.

Страйк, который прекрасно знал, что слушает презентацию, сказал: — И я полагаю, ты не думаешь, что Барклай, Шах или Литтлджон будут убедительны в роли богатых богомольцев.

— Ну, — сказала Робин, — я сомневаюсь, что Барклай протянет даже час, прежде чем его начнет выводить из себя все это. Литтлджон был бы идеален, если бы церковь была молчаливым орденом…

Страйк рассмеялся.

— …а у Дэва маленькие дети, так что он не захочет отсутствовать несколько недель. Возможно, Мидж, но она никогда раньше неработала под прикрытием. Я знаю, что я тоже нет, не в таком виде, — быстро сказала Робин, прежде чем Страйк успел высказать эту мысль, — Но у меня никогда не срывалось прикрытие, даже когда я каждый день была Венецией Холл в Палате общин.

— А что, если работа продлится несколько недель? — спросил Страйк.

— Тогда это продлится несколько недель, — сказала Робин, слегка пожав плечами.

Так случилось, что Страйк уже решил, что Робин лучше всего подходит для этой работы, но у него был второстепенный мотив для принятия ее предложения. Вынужденная разлука на несколько недель, пока она находилась на ферме Чепмен, могла лишь немного осложнить ее отношения с Райаном Мерфи, но большего Страйк и не хотел. Однако, поскольку он не хотел слишком быстро соглашаться, чтобы его не заподозрили в скрытых мотивах, он просто кивнул и сказал:

— Хорошо, что ж, это может сработать. Однако это нужно обдумать.

— Я знаю. Я не могу носить парик на ферме Чепмен, поэтому подумываю о радикальной стрижке.

— В самом деле? — не подумав, спросил Страйк. Ему нравились ее волосы.

— Придется, я уже несколько лет хожу по окрестностям Руперт-Корта. Последнее, что нам нужно, это чтобы кто-нибудь узнал меня, особенно если они видели, как я вхожу и выхожу из офиса.

— Ладно, справедливо, — сказал Страйк, — но не надо брить голову.

— Я не пытаюсь попасть в общество кришнаитов, — сказала Робин. — Я думала, может быть, короткие и красивого смелого цвета. Девушка с частным образованием, которая хочет выглядеть немного альтернативно, но не настолько радикально, чтобы ее родители напугались и перестали оплачивать ее счета. Может быть, у нее недавно был тяжелый разрыв, и знаешь, теперь ей нужно чувство цели и что-то, что заполнит пространство, где, как она думала, должна была состояться свадьба.

— Ты много думала об этом, — сказал Страйк, усмехнувшись.

— Конечно. Я хочу эту работу.

— Почему? — спросил Страйк. — Почему ты этого так хочешь?

— Меня всегда интересовал контроль разума. Мы коснулись этого на моем курсе в университете.

Робин изучала психологию до того, как бросила университет. Их незавершенные степени были одной из общих черт, которые были у нее и Страйка.

— Окей, это все звучит хорошо. Разработай полное прикрытие, и мы сможем скорректировать график, чтобы ты уделяла приоритетное внимание субботним утрам в храме.

— Единственная проблема — это одежда, — сказала Робин. — Я не выгляжу так, будто у меня куча денег в плане одежды.

— Ты всегда прекрасно выглядишь, — сказал Страйк.

— Спасибо, — сказала Робин, слегка покраснев, — но если я собираюсь убедить ВГЦ, что у меня много денег, вот такие вещи, — она подняла свою сумку через плечо, которой было шесть лет, — не будут этого показывать. Думаю, я могла бы арендовать пару дизайнерских нарядов и сумочек. Я никогда этого не делала, но я знаю, что ты можешь,

— Я мог бы помочь, — неожиданно сказал Страйк. — Ты можешь одолжить что-нибудь у Пру.

— У кого?

— У моей сестры, — сказал Страйк. — Пруденс. Терапевт.

— О, — заинтригованно сказала Робин.

Она встречалась только с двумя из восьми сводных братьев и сестер Страйка, да и то ненадолго. Семья у него была, мягко говоря, непростая. Страйк был внебрачным сыном рок-звезды, с которым встречался всего дважды, и покойной матери, которая пресса обычно описывала как суперпоклонницу. Хотя Робин знала, что Страйк, наконец, согласился впервые встретиться со своей сводной сестрой Пруденс несколько месяцев назад, она понятия не имела, что теперь они в таких отношениях, что она может одолжить дорогую одежду его напарнику-детективу.

— Я думаю, у вас примерно такой же… — Страйк сделал неопределенный жест, вместо того чтобы сказать ‘размер’. — Я попрошу ее. Возможно, тебе придется пойти к ней домой, чтобы примерить это.

— Нет проблем, — сказала Робин, слегка опешив. — Было бы здорово, если бы Пруденс не возражала одолжить вещи совершенно незнакомому человеку.

— Ты не совсем незнакомка, я ей все о тебе рассказал, — сказал Страйк.

— Так… значит, все идет хорошо? — спросила Робин. — Ты и Пруденс?

— Ага, — сказал Страйк. Он сделал еще глоток пива. — Она мне нравится намного больше, чем любой из других детей моего отца — низкая планка, надо признать.

— Тебе нравится Эл, — сказала Робин.

— Расплывчато. Он до сих пор злится на меня, потому что я не пошел на эту чертову вечеринку Рокби. Куда ты направляешься после этого?

— Сменить Дэва в Бекслихите, — сказала Робин, проверяя время на своем телефоне. — Вообще-то мне пора идти. А ты?

— Выходной день. Я отсканирую этот материал в офисе и отправлю тебе по электронной почте, — сказал Страйк, указывая на картонную папку с документами, которую Колин Эденсор передал Робин.

— Отлично, — сказала Робин. — Тогда до завтра.

Глава 6

Шесть на четвертом месте означает:

Завязанный мешок.

Ни порицания, ни похвалы.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин провела шестиминутную прогулку от станции “Золотой лев” до станции “Грин-парк”, занимаясь тем, что она решительно приучила себя не делать последние восемь месяцев: размышлениями о Корморане Страйке в любом контексте, кроме работы и дружбы.

Долгожданное осознание того, что она влюблена в своего партнера по работе, пришло к Робин Эллакотт в прошлом году, когда она узнала, что у него был роман, который он тщательно скрывал от нее. В этот момент Робин решила, что единственное, что можно сделать, это разлюбить, и именно в духе этого несколько недель спустя она согласилась на первое свидание с Райаном Мерфи.

С тех пор она делала все возможное, чтобы держать внутреннюю дверь наглухо закрытой для всех чувств, которые она могла испытывать к Страйку, надеясь, что любовь увянет и умрет от недостатка внимания. На практике это означало, что, оставаясь наедине с собой, она решительно отгоняла от себя мысли о нем и отказывалась от сравнений между ним и Мерфи, как это пыталась сделать Илса в день крестин. Когда, несмотря на все усилия, в голову лезли непрошеные воспоминания — то, как Страйк обнимал ее в день свадьбы, или опасный пьяный момент у бара “Ритц” на ее тридцатилетие, когда он дернулся, чтобы поцеловать ее, — она напоминала себе, что ее партнер-детектив — человек, вполне счастливый в одинокой жизни, перемежающейся романами с (обычно роскошными) женщинами. Ему был сорок один год, он никогда не был женат, добровольно жил один в спартанской мансарде над офисом и имел глубоко укоренившуюся склонность возводить барьеры на пути к близости. Хотя в отношении Робин эта сдержанность несколько ослабла, она не забыла, как быстро она вернулась после той ночи в “Ритце”. Короче говоря, Робин теперь пришла к выводу, что чего бы она ни хотела когда-то, Страйк никогда не хотел этого.

Поэтому ей было приятно и легко находиться рядом с Мерфи, который так явно хотел быть с ней. Помимо того, что сотрудник уголовного розыска был красив и умен, их объединяла работа следователя, что составляло весьма приятный контраст с высокооплачиваемым бухгалтером, с которым она развелась и который никогда не понимал предпочтений Робин в отношении эксцентричной и при том небезопасной карьеры, как считал Мэтью. Робин также наслаждалась тем, что у нее снова есть сексуальная жизнь: более того, эта сексуальная жизнь была гораздо более удовлетворяющей, чем та, что была у нее с бывшим мужем.

И все же между ней и Райаном оставалось что-то такое, что ей было трудно определить. Осторожность — пожалуй, лучшее слово для выражения этого чувства, и, как она была уверена, оно проистекает из того факта, что у них обоих за плечами был развалившийся брак. Оба знали, как сильно могут ранить друг друга люди, находящиеся в самых интимных отношениях, и поэтому относились друг к другу с осторожностью. Будучи более мудрой, чем в годы отношений с Мэтью, Робин старалась не говорить о Страйке при Райане, не упоминать о его военном прошлом и не рассказывать историй, выставляющих его в слишком забавном или привлекательном свете. Теперь они с Мерфи поделились множеством подробностей своей истории, но Робин понимала, что она, как и Райан, предлагает отредактированную версию. Возможно, это неизбежно, когда тебе исполнилось тридцать лет. Открыть свое сердце Мэтью, с которым она познакомилась в школе, было очень легко: хотя в то время она считала, что рассказывает все свои секреты, оглядываясь назад, она понимала, как мало на тот момент ей нужно было рассказать. Робин потребовалось полгода, чтобы поговорить с Райаном о жестоком изнасиловании, положившем конец ее университетской карьере, и она умолчала о том, что одним из главных факторов краха ее брака была постоянная ревность и подозрительность Мэтью по отношению к Страйку. Райан, в свою очередь, никогда не рассказывал о том, как он пил, и, как она подозревала, не слишком подробно описал то, как он расстался со своей бывшей женой. Она предполагала, что эти вопросы рано или поздно будут обсуждаться, если отношения продолжатся. А пока личная жизнь без ревнивых ссор и колючих обид была очень приятным изменением.

При всем этом размышления об эмоциональном подтексте разговора со Страйком не могли принести никому пользы и заставляли Робин чувствовать себя нелояльной по отношению к Мерфи. Страйк, вероятно, чувствовал себя в безопасности, говоря такие вещи, как “ты всегда отлично выглядишь” и “я рассказал о тебе своей сестре”, потому что теперь у нее были постоянные отношения с другим мужчиной. Спустившись на станцию, она твердо сказала себе, что Страйк — ее лучший друг, не более того, и вернулась мыслями к работе в Бекслихите.

Глава 7

Эта гексаграмма указывает на ситуацию, в которой принцип тьмы, будучи устраненным, скрытно и неожиданно вновь проникает изнутри и снизу.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк намеревался вернуться в офис, как только допьет свою пинту пива, но в “Золотом льве” было так приятно, что ему пришло в голову, что он с таким же успехом может читать документы, предоставленные Колином Эденсором, там, где также есть пиво. Поэтому он купил себе вторую пинту пива и при первой же возможности пересел с барного стула на освободившуюся кожаную скамью за столиком пониже, где и раскрыл папку. На самом деле верху стопки бумаг лежало длинное письмо сэру Колину от покойного Кевина Пирбрайта.

Уважаемый Колин,

Заранее прошу прощения, если получилось длинно, но вы спрашивали о том, как моя семья связана с Всеобщей Гуманитарной Церковью, как я ее покинул и т.д., так что вот.

Моя мама пришла в ВГЦ, когда мне было 3 года, а моим сестрам — 6 и 8 лет. Важно сказать, что моя мама — меня учили называть ее Луизой, потому что в ВГЦ запрещено называть кровное родство — не глупа. Она выросла в бедности, у нее не было возможности поступить в университет или что-то в этом роде, но она умная. Она вышла замуж за моего отца очень рано, но он ушел из семьи, когда мне был год. Я помню, что Луиза была очень красивой, когда была моложе.

Я не знаю, когда она впервые услышала выступление Джонатана Уэйса, но знаю, что она влюбилась в него. Многие женщины в ВГЦ без ума от него. В общем, она собрала вещи в нашем доме и отвезла нас на ферму Чепмена. (Мне пришлось собрать все это воедино из того, что мне потом рассказали мои сестры, потому что я ничего не помню о нашей жизни до ВГЦ).

После этого нам некуда было идти, кроме как в ВГЦ. Это очень частое явление. Люди вкладывают в церковь все, чтобы доказать свою приверженность новой жизни. Некоторые члены церкви даже продают свои дома и отдают все деньги церкви.

Ферма Чепмен — это место, где была основана ВГЦ. Там похоронены пять пророков, и поскольку это место находится в глубине сельской местности, а не в городе, туда обычно направляют членов церкви для повторной индоктринации* (*передача фундаментальных положений доктрины или религиозного учения, обучение кого-либо доктрине, без включения критического восприятия — прим.пер) , если они в ней нуждаются. Существуют и другие центры, и моя старшая сестра Бекка провела три года в центре в Бирмингеме (сейчас она занимает довольно высокий пост в церкви), а Эмили было разрешено выходить на улицу для сбора денег, но мы с Луизой никогда не покидали ферму.

ВГЦ учит, что нормальные семейные связи или моногамные сексуальные отношения — это форма материалистического обладания. Если ты хороший человек, ты связан духом со всеми, кто находится внутри церкви, и любишь их всех одинаково. Луиза пыталась придерживаться этого, когда мы были внутри, но мы трое всегда знали, что она — наша настоящая мать. В основном обучение детей сводилось к чтению трактатов ВГЦ и заучиванию их наизусть, но Луиза учила меня, Бекку и Эмили таким вещам, как таблица времен, тайком, пока мы убирали за курами.

Когда я был совсем маленьким, я буквально считал Джонатана Уэйса своим отцом. Мы все называли его “папа Джей”, и я знал о родственных связях, поскольку они фигурировали в Библии и других священных книгах, которые мы изучали. Только постепенно я понял, что на самом деле не являюсь родственником папы Джея. Это было очень непонятно для маленького ребенка, но ты просто смирялся с этим, потому что так делали все остальные.

Мазу Уэйс, жена папы Джея, выросла на ферме Чепмена. Она была там во времена общины Эйлмертон…

Страйк перестал читать, уставившись на последние четыре слова.

Времена общины Эйлмертон.

Община Эйлмертон.

Обветшалые амбары, буйствующие дети, братья Кроутер, шагающие по двору, странная круглая башня, одиноко стоящая на горизонте, словно гигантская шахматная фигура: он снова видел все это. Его обкуренная мать, пытающаяся сделать гирлянды из маргариток для маленьких девочек; ночи в ветхих общежитиях без замков на дверях; постоянное ощущение, что все вышло из-под контроля, и детский инстинкт, что что-то не так, и что неопределимая опасность таится где-то рядом, просто вне поля зрения.

До этого момента Страйк и не подозревал, что ферма Чепмена — это то же самое место: когда он жил там, она называлась “Ферма Форгеман”, где в скоплении обветшалых зданий проживала пестрая компания семейств, обрабатывавших землю, а их деятельностью руководили братья Кроутер. Несмотря на то, что в коммуне Эйлмертон не было и намека на религию, презрение Страйка к культам возникло непосредственно после шести месяцев жизни на ферме Форгеман, которые стали самым несчастливым периодом его нестабильного и раздробленного детства. В коммуне доминировал могущественный старший брат Кроутер, худощавый, сутулый мужчина с сальными волосами, длинными черными бакенбардами и торчащими усами. Страйк все еще мог представить восторженное лицо своей матери, когда Малкольм Кроутер читал группе лекцию при свете костра, излагая свои радикальные убеждения и личную философию. Он также помнил свою неистребимую неприязнь к этому человеку, которая переросла в интуитивное отвращение.

К тому времени, когда полиция провела обыск на ферме, Леда уже перевезла свою семью. Шесть месяцев — самый долгий срок, который Леда могла выдержать, оставаясь на одном месте. Читая в газетах о действиях полиции, она, вернувшись в Лондон, отказывалась верить, что община не подвергается преследованию за свой пацифизм, легкие наркотики и философию “назад к земле”. Долгое время она настаивала на том, что Кроутеры не могли совершить того, в чем их в итоге обвинили, не в последнюю очередь потому, что ее собственные дети сказали ей, что им удалось уйти невредимыми. Только после прочтения материалов судебного процесса Леда с неохотой согласилась с тем, что это было скорее везением, чем правилом; что ее пасторальная фантазия действительно была очагом педофилии. Как обычно, она отмахнулась от этого эпизода, сочтя его аномалией, и продолжила беспокойное существование, в результате которого ее сын и дочь, когда их не бросали на произвол судьбы на тетю и дядю в Корнуолле, постоянно перемещались между различными видами небезопасного жилья и нестабильными ситуациями по ее выбору.

Страйк выпил треть своей свежей пинты, после чего вновь сосредоточил свое внимание на лежащей перед ним странице.

Мазу Уэйс, жена папы Джея, выросла на ферме Чепмена. Она была там во времена общины Эйлмертона, и это похоже на ее личное королевство. Я не думаю, что она когда-либо посещала центры в Бирмингеме или Глазго, а в лондонский храм она приезжает лишь изредка. Я всегда ужасно боялся Маму Мазу, как ее называют члены церкви. Она похожа на ведьму: очень белое лицо, черные волосы, длинный острый нос и странные глаза. Она всегда ходила в балахоне, а не в спортивных костюмах, как все остальные. Когда я был маленьким, мне снились кошмары про Мазу, где она подглядывала за мной через замочные скважины или наблюдала за мной из мансардных окон.

Фишкой Мазу был контроль. Это трудно объяснить тому, кто с ней не знаком. Она могла заставить людей делать все, что угодно, даже причинить себе боль, и я ни разу не видел, чтобы кто-то отказался. Одно из моих самых ранних воспоминаний о ферме Чепмена — это подросток по имени Джордан, бьющий себя по лицу кожаной плетью. Я запомнил его имя, потому что Джонатан Уэйс пел духовную песню “Roll, Jordan, Roll” всякий раз, когда видел его. Джордан был намного крупнее Мазу, он стоял на коленях, его лицо было покрыто рубцами, и он продолжал хлестать себя, пока она не сказала, что пора остановиться.

Несмотря на то, что все говорили мне, какая Мазу хорошая и святая, я всегда считал ее ужасным человеком. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что ненависть к Мазу стала началом моего сомнения во всей церкви, хотя в то время я думал, что Мазу просто злая, а не что вся церковная культура прогнила.

Мазу никогда не любила Луизу и всегда следила за тем, чтобы ей поручали самую тяжелую работу на ферме, на улице в любую погоду. Став старше, я понял, что это происходило потому, что Джонатан и моя мать спали вместе. Мазу никогда не нравились женщины, с которыми спал Джонатан.

Объяснить, как я проснулся, сложно.

Через несколько лет после нашего вступления в ВГЦ на ферме Чепмен поселилась новая семья — Доэрти: мать, отец и трое детей. Пока они жили на ферме, Дейрдра Доэрти снова забеременела и родила четвертого ребенка — дочь, которую Мазу назвала Лин. (Мазу получила права на наречение всех детей, родившихся на ферме Чепмен. Она часто спрашивает у И-Цзин, как назвать ребенка. Лин — это название одной из гексаграмм).

Мне было 12 лет, когда отец, Ральф, уехал посреди ночи, забрав с собой троих старших детей. На следующее утро нас всех собрали в храме, и Джонатан Уэйс объявил, что Ральф Доэрти — материалист и эгоист, а его жена, оставшаяся с Лин, — яркий пример чистоты духа. Я помню, как мы все ей аплодировали.

Я был очень озадачен и шокирован уходом Ральфа и детей, потому что никогда не знал, чтобы кто-то делал это раньше. Нас всех учили, что уход из церкви разрушит твою жизнь, что материалистическое существование буквально убьет тебя после того, как ты был чистым духом, что ты сойдешь с ума и, возможно, покончишь жизнь самоубийством.

Затем, через несколько месяцев после ухода Ральфа, Дейрдре была исключена. Это потрясло меня даже больше, чем уход Ральфа. Я не мог представить, какой грех могла совершить Дейрдре, чтобы ВГЦ заставила ее уйти. Обычно, если кто-то делал что-то не так, его наказывали. Если человек сильно заболевал, ему могли разрешить уйти, чтобы получить медицинскую помощь, но ВГЦ обычно не отпускал людей, если только они не были настолько сломлены, что не могли работать.

Дейдре оставила Лин, когда уходила. Я должен был радоваться, потому что Лин все равно сможет вырасти чистой душой, а не губить свою жизнь в материалистическом мире. Так считало большинство членов клуба, но я так не считал. Хотя у меня не было нормальных детско-родительских отношений с Луизой, я знал, что она моя мать, а это что-то значит. Втайне я считал, что Дейдре должна была забрать Лин с собой, и это была первая серьезная трещина в моих религиозных убеждениях.

Я узнал, почему Дейдре была исключена, совершенно случайно. Я был на “наказании” за то, что пнул или толкнул другого ребенка. Я не помню подробностей. Меня привязали к дереву и оставили там на всю ночь. Мимо проходили двое взрослых. Электрические фонарики на Ферме запрещены, поэтому я не знаю, кто это был, но они шептались о том, почему Дейрдре исключили. Один рассказывал другому, что Дейдре написала в своем дневнике, что Джонатан Уэйс изнасиловал ее (все члены церкви старше девяти лет должны вести дневники как часть религиозной практики. Высшие руководители читают их раз в неделю).

Я знал, что такое изнасилование, потому что нас учили, что это одна из ужасных вещей, которые происходят в материалистическом мире. В церкви люди занимаются сексом со всеми, кто этого хочет, как способ укрепления духовных связей. Нас учили, что изнасилование — это другое, это жестокая форма материалистического обладания.

Я не могу передать словами, что я почувствовал, услышав, что Дейдре обвинила папу Джея в изнасиловании. Вот насколько я был индоктринирован: помню, я подумал, что лучше бы меня привязали к дереву на целую неделю, чем услышать то, что я только что услышал. Меня воспитывали в духе того, что Джонатан Уэйс — самый близкий к Богу человек на земле. Церковь учит, что если допускать плохие мысли о нашем лидере или о самой церкви, то это значит, что в тебе работает противник, чтобы воскресить ложное “я”, поэтому я попытался напевать в темноте — это один из приемов, которому учат, чтобы останавливать негативные мысли, — но я не мог забыть то, что только что услышал о папе Джее.

С тех пор я все больше и больше запутывался. Я никому не мог рассказать о том, что подслушал: во-первых, если бы Мазу услышала, как я рассказываю подобную историю, одному богу известно, что бы она заставила меня сделать с собой. Я пытался подавить все свои плохие мысли и сомнения, но трещина в моей вере становилась все шире и шире. Я начал замечать лицемерие, контроль, непоследовательность в преподавании. Они проповедовали любовь и доброту, но были безжалостны к людям за то, чему не могли помочь. Например, Лин, дочь Дейрдре, начала заикаться, когда была совсем маленькой. Мазу постоянно насмехалась над ней за это. Она сказала, что Лин может остановиться, если захочет, и ей нужно усерднее молиться.

Моя старшая сестра Бекка к тому времени была на совершенно ином курсе, чем все мы, путешествовала по стране вместе с Уэйсом, помогала проводить семинары и курсы самореализации. Моя вторая сестра Эмили очень завидовала Бекке. Иногда ей удавалось участвовать в миссионерских выездах, но не так часто, как Бекке.

Они оба смотрели на нас с Луизой свысока, как на бездарей, которые были безнадежны и годились только для того, чтобы оставаться на ферме

В подростковом возрасте у меня появились сильные прыщи. Когда члены ВГЦ выходят на публику, они должны выглядеть ухоженными и привлекательными, но Лин, Луизу и меня не выпускали даже для сбора денег на улице, потому что мы не вписывались в церковный образ — я со своими прыщами и Лин с ее заиканием. Луиза рано поседела и выглядит намного старше своих лет, наверное, из-за того, что постоянно работает на улице.

Следующую часть трудно писать. Теперь я знаю, что планировать уход из церкви я начал почти в 23 года, но так как там не праздновали дни рождения, то только после того, как я вышел из церкви и нашел свои записи о рождении, я узнал, в какой день я родился.

Прошло больше года, прежде чем я решился уйти оттуда, отчасти потому, что мне нужно было набраться смелости. Я не могу подчеркнуть, насколько сильно церковь внушает тебе, что ты не сможешь выжить вне церкви, что ты обязательно сойдешь с ума и покончишь с собой, потому что материалистический мир так развращен и жесток. Но главное, что меня сдерживало, — я хотел, чтобы Луиза поехала со мной. У нее было что-то не в порядке с суставами. До ухода из церкви я не слышал об артрите, но, наверное, это именно он. Они были опухшими, и я знаю, что она часто испытывала боль. Конечно, ей сказали, что это признак духовной нечистоты.

Однажды, когда мы с ней вместе дежурили по скотоводству, я начал рассказывать ей о своих сомнениях. Она начала буквально трястись, потом сказала, что я должен пойти в храм и молиться о прощении. Затем она начала читать нараспев, чтобы отгородиться от моих слов. Ничто из сказанного не проникало в ее сознание. В конце концов она просто убежала от меня.

Я боялся, что она расскажет директорам о моих сомнениях, и знал, что мне нужно немедленно уходить, поэтому рано утром следующего дня, украв немного денег из одного из благотворительных ящиков, я вылез через забор. Я искренне боялся, что упаду замертво, оказавшись на темной дороге в одиночестве, что за мной из деревьев придет Утонувший Пророк.

Я надеялся, что Луиза уйдет за мной, что мой уход разбудит ее, но прошло уже почти четыре года, а она все еще внутри.

Извините, получилось очень длинно, но вот и вся история — Кевин

На этом первое письмо закончилось. Страйк взял второе и, подкрепившись еще пивом, продолжил чтение.

Уважаемый Колин,

Большое спасибо за Ваше письмо. Я не чувствую себя храбрым, но я очень ценю то, что вы сказали. Но, возможно, вы больше не будете так думать, когда прочтете это.

Вы спрашивали о пророках и проявлениях. Мне очень трудно об этом писать, но я расскажу как можно больше.

Мне было всего 6 лет, когда Дайю Уэйс утонула, поэтому у меня не очень четкие воспоминания о ней. Я знаю, что она мне не нравилась. Она была принцессой Мазу и всегда получала особое отношение и гораздо больше свободы действий, чем остальные маленькие дети.

Однажды рано утром одна из девочек-подростков, живущих на ферме, взяла Дайю на овощной базар (церковь продавала продукцию фермы в местные магазины), а на обратном пути они заехали на пляж Кромер. Они оба пошли купаться, но у Дайю возникли трудности, и она утонула.

Очевидно, что это огромная трагедия, и неудивительно, что Мазу была опустошена, но после этого она стала довольно странной и мрачной, и, оглядываясь назад, я думаю, что именно отсюда проистекает большая часть ее жестокости по отношению к моей матери и детям в целом. Особенно она не любила девочек. У Джонатана была дочь от предыдущего брака, Эбигейл. После смерти Дайю Мазу добилась того, чтобы ее перевезли с фермы Чепмена в один из других центров ВГЦ.

Я не могу точно сказать, когда возникла идея считать Дайю божеством, но со временем Джонатан и Мазу превратили ее в таковую. Они называли ее пророком и утверждали, что она говорила все эти духовно-разумные вещи, которые потом стали частью церковной доктрины. Даже смерть Дайю была каким-то священным событием, как будто она была настолько чистой духом, что растворилась в материальном мире. Моя сестра Бекка утверждала, что Дайю обладала силой становиться невидимой. Не знаю, верила ли Бекка в это на самом деле, или просто хотела задобрить Джонатана и Мазу, но идея о том, что Дайю могла дематериализоваться еще до того, как утонула, тоже вошла в миф.

Когда Дайю умерла, на ферме Чепмена уже были похоронены два человека. Первого я никогда не знал. Это был американец по имени Расти Андерсен, который жил на клочке земли на краю общины Эйлмертон. Он был ветераном армии и, судя по всему, в наши дни назывался специалистом по выживанию. Мазу и Джонатан утверждали, что Андерсен присоединился к церкви перед смертью, но я не знаю, правда ли это. Однажды ночью он был сбит пьяным водителем на дороге возле фермы, и они похоронили его на ферме.

Другого человека, похороненного на этой земле, звали Александр Грейвс, он умер в возрасте двадцати лет. Он определенно был частью церкви. Я смутно помню, что он был странным и все время что-то напевал. Семья Грейвса похитила его, когда он на улице собирал деньги для ВГЦ, но вскоре после того, как его привезли в дом, он покончил с собой. Он оставил завещание, в котором указал, что хочет быть похороненным на ферме, что и было сделано.

Мы все знали истории Андерсена и Грейвса, потому что Джонатан и Мазу использовали их в качестве наглядных уроков, иллюстрирующих опасность ухода с фермы / церкви.

Со временем Андерсен и Грейвс тоже стали пророками — как будто Дайю нужна была компания. Андерсен стал Раненым Пророком, а Грейвс — Украденным Пророком, и их якобы святые изречения тоже стали частью церковной доктрины.

Четвертым пророком был Гарольд Коутс. Это был уволенный врач, который жил на этой земле еще со времен общины Эйлмертон. Несмотря на то, что церковь запрещает все лекарства (а также кофеин, сахар и алкоголь), Коутсу разрешили выращивать травы и лечить мелкие травмы, потому что он был одним из нас. Они сделали Коутса Пророком-целителем почти сразу после его погребения.

Последним пророком стала Маргарет Кэткарт-Брайс, богатая вдова какого-то бизнесмена. Когда она приехала на ферму, ей было уже за 70, и она была полностью влюблена в Джонатана Уэйса. Ее лицо столько раз подтягивали, что оно стало тугим и блестящим, и она носила этот большой серебристый парик. Маргарет дала Уэйсу достаточно денег, чтобы начать масштабную реконструкцию фермы Чепмена, которая сильно обветшала. Маргарет прожила на ферме, наверное, 7 или 8 лет, после чего умерла и оставила все что у нее было Совету директоров. После этого она стала Золотым Пророком.

Получив все деньги Маргарет, они построили в новом дворе бассейн со статуей Дайю в центре. Затем они выкопали четыре тела, которые уже были там похоронены, и перезахоронили их в могилах вокруг бассейна. На новых могилах не было их настоящих имен, только имена пророков. Для Дайю могилы не нашлось, потому что ее тело так и не было найдено. В ходе расследования выяснилось, что она попала в прилив недалеко от берега, и ее просто унесло прямо в море. Поэтому статуя в бассейне — это ее памятник.

Все пять пророков были включены в религию, но Дайю/Утонувший пророк всегда была самой важной. Именно она могла благословить вас или проклясть, если вы оступитесь.

Следующий фрагмент трудно понять тем, кто не видел доказательств.

Духи реальны. Потусторонний мир существует. Я знаю это точно. ВГЦ — злая и коррумпированная организация, но это не значит, что кое-что из того, во что они верят, неправда. Я видел сверхъестественные явления, которые не имеют рационального объяснения. Джонатан и Мазу — плохие люди, и я до сих пор сомневаюсь, были ли те, кого они вызывали, духами или демонами, но я видел, как они это делали. Разбивались стаканы, к которым никто не прикасался. Предметы левитировали. Я видел, как Джонатан читал заклинание, а затем поднял грузовик без посторонней помощи прямо с земли. Они предупредили нас, что если мы совершим проступок, то Противник пошлет на ферму демонов, и, кажется, я видел их однажды: человеческие фигуры с головами свиней.

День смерти каждого пророка отмечается его Манифестацией. На Манифестацию можно попасть только после 13 лет, и говорить о ней с посторонними категорически запрещено. Мне неудобно описывать подробности Манифестаций. Могу только сказать, что я видел абсолютное доказательство того, что умершие могут вернуться. Это не значит, что я считаю самих пророков действительно святыми. Я знаю только, что они возвращаются в годовщины своих смертей. Манифестация украденного пророка всегда очень страшна, но манифестация утонувшего пророка — самая страшная. Даже знание о его приближении меняет атмосферу на ферме Чепменов.

Я не знаю, может ли Утонувший Пророк материализоваться где-либо, кроме фермы, но я знаю, что она и остальные все еще существуют в потустороннем мире, и я боюсь вызвать ее, нарушив доверие к Проявлениям.

Может быть, вы считаете меня сумасшедшим, но я говорю правду. ВГЦ — зло и опасно, но есть другой мир, и они нашли в нем дорогу.

Кевин

Глава 8

Девять на пятом месте означает…

Это способствует тому, что человек совершает подношения и возлияния.

И-Цзин или Книга Перемен

Спустя два дня после того, как они взялись за дело Эденсора, и уже основательно поразмыслив над тем, как лучше действовать, Страйк позвонил Робин из офиса. Робин, у которой был выходной, только что приехала в парикмахерскую. Извинившись перед стилистом, который только-только взяла в руки ножницы, Робин ответила.

— Привет. Как дела?

— Ты просмотрела все документы Эденсора, которые я тебе прислал?

— Да, — сказала Робин.

— Я думал об этом, и первым шагом будет получение данных переписи населения, чтобы выяснить, кто жил на ферме Чепмена за последние двадцать лет. Если мы сможем найти бывших членов ВГЦ, то, возможно, сможем подтвердить некоторые утверждения Пирбрайта о том, что там происходит.

— Ты сможешь получить доступ к записям переписи населения только до 1921 года, — сказала Робин.

— Я знаю, — сказал Страйк, который просматривал Национальные архивы в Интернете, — именно поэтому я угощаю Уордла карри сегодня вечером. Хочешь пойти со мной? Я рассказал ему об этом придурке, который платит за все фальшивыми десятками, и он согласился в обмен на это попытаться получить полный полицейский отчет о расстреле Пирбрайта. Я угощаю его карри, чтобы расположить его к себе, потому что хочу убедить его достать для нас еще и записи переписи населения.

— Извини, я не могу прийти, — сказала Робин, — у Райана билеты в театр.

— А, — сказал Страйк, доставая свой вейп. — Ладно, просто решил спросить.

— Извини, — сказала Робин.

— Нет проблем, у тебя сегодня выходной, — сказал Страйк.

— Я как раз собираюсь постричься, — сказала Робин, желая показать, что она продолжает работать над делом, даже если ей не удастся встретиться с полицейским и Страйком в этот вечер.

— Да? Какой цвет ты выбрала?

— Не знаю, — сказала Робин. — Я только села.

— Хорошо, но я также хотел спросить, не могла бы ты зайти к Пруденс завтра вечером. Она с удовольствием одолжит тебе одежду.

Если, конечно, у Мерфи нет билетов в гребаную оперу.

— Это было бы здорово, — сказала Робин. — Где она живет?

— Строберри Хилл. Я пришлю тебе адрес. Нам придется встретиться там, я до пяти часов слежу за Бигфутом.

Согласившись с этим планом, Страйк повесил трубку и сидел, нахмурившись, глубоко затягиваясь вейпом. Мысль о том, что Мерфи покупает билеты в театр, раздражала его: она предполагала опасную степень усилий. За восемь месяцев отношений полицейский уже должен был перестать притворяться, что ему больше нравится смотреть спектакль, чем нормально ужинать, а потом заниматься сексом. Оттолкнувшись от стола партнеров, Страйк прошел в дальнюю комнату, где офис-менеджер Пат печатала за своим столом. Очевидно, она слышала часть его разговора с Робин через открытую дверь, потому что спросила, зажав, как обычно, электронную сигарету между зубами,

— Почему вы назвали его Бигфутом?

— Потому что он похож на Бигфута, — сказал Страйк, наполняя чайник.

Речь шла о богатом владельце компании по производству программного обеспечения, жена которого считала, что он посещает секс-работниц. Страйк, которому пришлось ехать с ним в переполненном лифте во время последней слежки, мог подтвердить, что объект был не только очень высоким, волосатым и неухоженным, но и пах так, словно последний раз принимал душ в далеком прошлом.

— Забавно, как бороды приходят и уходят, — сказала Пат, продолжая печатать.

— Это называется бритье, — сказал Страйк, потянувшись за кружками.

— Ха-ха-ха, — сказала Пат. — Я имею ввиду моду. Боковые бакенбарды и все такое.

В голове Страйка всплыло нежелательное воспоминание о Малькольме Кроутере, сидящем у костра на ферме Форгеман: У Кроутера на коленях была маленькая девочка, и он уговаривал ее погладить его усы.

— Хочешь чашку чая? — Страйк сказал, отбросив мысленный образ.

— Давай уже, — ответила Пат глубоким, скрипучим голосом, из-за которого звонившие часто принимали ее за Страйка. — Кстати, эта женщина из Харгривз до сих пор не оплатила свой счет.

— Позвони ей, — сказал Страйк, — и скажи, что нам нужно, чтобы она уложилась до конца месяца.

— Это понедельник.

— А у нее миллионы.

— Чем богаче, тем медленнее платят.

— В этом есть доля правды, — признал Страйк, ставя кружку Пат на стол, возвращаясь во внутренний кабинет и закрывая дверь.

Следующие три часа он потратил на то, чтобы разыскать отсутствующего отца гражданской падчерицы Штыря. За последние пять лет у этого человека было несколько адресов, но в результате проведенных Страйком исследований он пришел к выводу, что в настоящее время этот человек носит свое второе имя, вероятно, чтобы избежать розыска по алиментам, и живет в Хакни. Если это действительно тот самый человек, то он работает водителем-дальнобойщиком, что, несомненно, подходит человеку, стремящемуся уклониться от выполнения родительских обязанностей.

Отправив субподрядчику Дэву Шаху электронное письмо с просьбой установить наблюдение за адресом в Хакни и фотографировать всех, кто входит или выходит из него, Страйк отправился на ужин с Эриком Уордлом.

Страйк решил, что стандартного дешевого карри-хауса будет недостаточно, чтобы расположить к себе своего друга-полицейского, у которого он намеревался попросить об услуге, связанной с переписью населения. Поэтому он заказал столик в клубе “Корица”, который находился в нескольких минутах езды на такси.

Ресторан когда-то был Вестминстерской библиотекой, поэтому множество столов с белыми скатертями стояли в большом просторном зале с обшитыми книгами стенами. Страйк, пришедший первым, снял пиджак, ослабил галстук, заказал пинту пива и сел читать новости дня с телефона. Он понял, что пришел Уордл, только когда тень полицейского упала на стол.

— Тут получше, чем в Бомбей Балти, — прокомментировал полицейский, усаживаясь напротив Страйка.

— Да, дела в последнее время идут неплохо, — ответил тот, убирая телефон обратно в карман. — Как дела?

— Не могу пожаловаться, — сказал Уордл.

Когда они только познакомились, друг Страйка Эрик Уордл был по-мальчишески красив. Несмотря на то, что он по-прежнему хорошо выглядел, его некогда полная волос голова поредела, и он выглядел так, как будто постарел больше, чем на шесть лет, которые прошли на самом деле. Страйк знал, что не только тяжелая работа вытравила эти борозды вокруг рта и глаз Уордла; он потерял брата, а жена, Эйприл, ушла от него полгода назад, забрав с собой их трехмесячного ребенка.

Пока они изучали меню, разговор шел в обычном русле, и только когда официант принес Уордлу пинту пива и принял их заказ, полицейский передал через стол папку.

— Это все, что я смог узнать о стрельбе в Кевина Пирбрайта.

— Отлично, — сказал Страйк. — Как поживает наш друг-фальшивомонетчик?

— Арестован, — сказал Уордл, поднимая свою пинту в тосте, — и я думаю, что его удастся убедить, чтобы он сдал и высшее начальство. Ты, возможно, обеспечил мне долгожданное повышение, так что ужин за мой счет.

— Я бы предпочел, чтобы ты заплатил мне информацией, — ответил Страйк.

— Я знал, что ты не забронировал это место по прихоти, — вздохнул Уордл.

— Давай закажем, и я все объясню.

После того, как они приступили к еде, Страйк попросил об одолжении, за которым он пришел: помощь Уордла в получении доступа к записям переписи населения, которые обычные люди получить не могут.

— Откуда такой интерес к этой ферме Чепмен?

— Это штаб-квартира Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— Ох — сказал Уордл. — Это место. Эйприл ходила на одну из их встреч несколько лет назад. Ее подруга с занятий йогой заинтересовалась этим и взяла ее с собой. В итоге подруга присоединилась. Правда, Эйприл была там всего один раз.

Уордл прожевал и проглотил, прежде чем добавить,

— Она потом немного странно себя вела. Я пошутил, и ей это не понравилось, но я сказал это только потому, что никогда особо не общался с той женщиной, которая ее туда отвела. Она увлекалась кристаллами, медитацией и прочей ерундой. Ты знаешь, что это за тип.

Страйк, хорошо помнивший периодические фазы песнопений Леды, скрестившей ноги перед нефритовым Буддой, сказал, что да, и спросил:

— Эйприл подумала, что в этом что-то есть, не так ли?

— Думаю, она защищалась, потому что знала, как сильно ее друзья-йоги меня бесят… Наверное, не стоило быть сволочью в этом вопросе, — признался Уордл, угрюмо жуя. — Итак, какие записи переписи тебе нужны?

— Все, начиная с 91-го года.

— Черт возьми, Страйк.

— Я пытаюсь отследить бывших членов клуба.

Уордл поднял брови.

— То есть ты хочешь все время оглядываться.

— В смысле?

— У них репутация организации, которая жестко преследует тех, кто пытается их дискредитировать.

— Я слышал.

— Какую надуманную причину я могу назвать переписчикам? Они так просто информацию не выдают.

— На данный момент у меня есть данные о принудительном контроле, физических нападениях, одно обвинение в изнасиловании и несколько случаев жестокого обращения с детьми.

— Боже правый. Почему бы не добавить убийство и не получить полный комплект?

— Дай мне время, я занимаюсь этим делом всего два дня. Кстати говоря, этот выстрел в Пирбрайта…

— Тот же пистолет использовался в двух предыдущих перестрелках, связанных с наркотиками. Я не занимался этим делом, никогда не слышал об этом парне, пока ты мне не позвонил, но я просмотрел все материалы, — сказал Уордл, кивнув на папку. — Выглядит довольно однозначно. Он должен был быть не в себе, судя по состоянию его комнаты. Взгляни на фотографию вверху.

Страйк отодвинул пустую тарелку, открыл папку и достал фотографию.

— Черт.

— Да, там, наверное, что-то есть, под остальным дерьмом.

На фотографиях была запечатлена маленькая и убогая комната, повсюду валялась одежда и мусор. Тело Пирбрайта лежало посреди пола, накрытое полиэтиленовой пленкой. Кто–то – Страйк предположил, что Пирбрайт — нацарапал слова по всем стенам.

— Отличный образец наркоманского декора, — сказал Уордл, когда официант вернулся, чтобы убрать их тарелки.

— Что-нибудь украли? Он должен был писать книгу по ВГЦ.

— Похоже, он писал ее на стенах, — сказал Уордл. — Комната в точности такая, какой ее нашел хозяин. В нижней части шкафа они нашли пакет с гашишем и рулон двадцаток.

— Они думают, что его убили из-за пакетика гашиша?

— Возможно, это все, что они оставили. Вероятно, он стащил что-то у кого-то, у кого не должен был, или разозлил не того человека.

— Где это место?

— Каннинг Таун.

— Отпечатки?

— Только Пирбрайта.

— Как убийца вошел и вышел, есть идеи?

— Мы думаем, что они использовали отмычку, чтобы попасть в парадную дверь.

— Организованно, — сказал Страйк, доставая блокнот и начиная писать.

— Да, все было довольно хитро. Парень с того же этажа утверждал, что слышал, как Пирбрайт с кем-то разговаривал, прежде чем впустить его. Наверное, думал, что он собирается совершить продажу. Сосед услышал глухой удар, и музыка Пирбрайта перестала играть. Убийца, видимо, использовал глушитель, потому что иначе выстрел услышала бы половина улицы, но можно предположить, что его услышал сосед, ведьперегородки в здании фанерные. Конец музыки тоже подходит, потому что пуля прошла прямо через Пирбрайта и попала в старый радиоприемник, куски которого ты можешь видеть.

Страйк еще раз внимательно изучил фотографию комнаты Пирбрайта. Разбитый радиоприемник лежал в виде осколков на маленьком столе в углу. Два провода были подключены к розетке рядом с ним.

— Там было что-то еще.

— Да, похоже на провод от ноутбука. Ноутбук, вероятно, был единственной вещью в комнате, которую стоило украсть. Не знаю, зачем ему понадобилось радио, если у него был ноутбук.

— Он был небогат и, возможно, не знал, что такое скачивание музыки, — проговорил Страйк. — Из того, что я узнал о ферме Чепмена, он с таким же успехом мог бы вырасти в конце восемнадцатого века, если посмотреть на весь его опыт в области технологий.

Теперь им принесли карри. Страйк отложил в сторону полицейскую папку, но держал рядом с собой раскрытый блокнот.

— Итак, сосед слышит выстрел и прекращение музыки. Что дальше?

— Сосед пошел и постучал в дверь, — невнятно сказал Уордл с полным ртом пашанды из баранины, — но ответа не получил. Мы думаем, что стук спугнул убийцу, и он ушел через окно, которое было обнаружено открытым со следами рук в перчатках на наружном подоконнике.

— Как высоко было окно?

— Первый этаж, но прямо под ним можно было легко приземлиться на большой общий мусорный бак.

— Никто не видел, как он вылезал из окна? — спросил Страйк, который все еще делал записи.

— Все жильцы, чьи окна выходили на задний двор, были на улице или заняты внутри.

— Видеонаблюдение помогло?

— Они получили небольшую запись, на которой видно, как коренастый мужчина в черном уходит из района, возможно, он нес ноутбук в многоразовой сумке для покупок, но лица не было видно. И это буквально все, что я знаю, — сказал Уордл.

Страйк убрал фотографию в полицейское досье, как просил Уордл,

— Робин все еще встречается с Райаном Мерфи?

— Да, — сказал Страйк.

— Ты знаешь, что он алкоголик?

— Правда? — сказал Страйк, скрывая свое выражение лица за тем, что выпил еще пива. Робин так мало рассказывала ему о своих отношениях, что раньше он этого не знал. Возможно, подумал он (с проблеском чего-то сильно напоминающего надежду), Робин тоже не знала.

— Да. Но сейчас он в порядке. Но он был жутким пьяницей. Настоящим засранцем.

— В каком смысле?

— Агрессивным. Набрасывался на всех, кто в юбке. Однажды ночью он подкатил к Эйприл. Я чуть не врезал ему.

— Серьезно?

— О да, — повторил Уордл. — Неудивительно, что его жена ушла.

Но выражение его лица опечалилось после того, как он это сказал, вспомнив, видимо, что Мерфи был не единственным человеком, от которого ушла жена.

— Он сейчас в завязке, не так ли? — спросил Страйк.

— Да, — сказал Уордл. — Где здесь сортир?

После того как Уордл покинул стол, Страйк отложил нож и снова открыл полицейское досье, все еще отправляя в рот говядину по-мадрасски. Он извлек результаты вскрытия трупа Кевина Пирбрайта, пропустив смертельную травму головы, и сосредоточился на строках, касающихся токсикологии. Патологоанатом обнаружил в организме низкое содержание алкоголя, но никаких следов запрещенных препаратов.

Глава 9

Но при отмене злоупотреблений нельзя спешить. Это может обернуться плачевно, ведь злоупотребления существуют так давно.

И-Цзин или Книга Перемен

Когда вечером следующего дня она ехала в дом Пруденс на Строберри Хилл, шея Робин чувствовала себя обнаженно и зябко. Она искренне надеялась, что бухгалтер позволит ей отнести хотя бы половину стоимости новой стрижки к деловым расходам, потому что это была самая дорогая стрижка в ее жизни. Длина до подбородка, длинная градуированная челка, концы обесцвечены, а затем выкрашены в бледно-голубой цвет. После первого потрясенного взгляда Мерфи просиял и сказал ей, что ему понравилось, что, правда, это или нет, заставило ее почувствовать себя немного менее стесненно, когда они вошли в театр “Герцог Йоркский”, чтобы посмотреть “Отца”.

— Голубой, да? — Были первые слова Страйка, когда Робин села в БМВ у станции Строберри Хилл. — Выглядит неплохо.

— Спасибо. Я надеюсь, что там также написано: “Привет, у меня больше денег, чем здравого смысла”.

— Может быть, когда ты наденешь шикарную одежду, — сказал Страйк, выезжая с парковки.

— Как там Бигфут? — спросила Робин, когда они проезжали мимо длинного ряда солидных эдвардианских вилл.

— Разочаровывающее целомудрие, — сказал Страйк. — Но для человека, который стоит пару миллионов, можно подумать, что он может позволить себе расческу.

— Ты действительно не любишь неряшливость, не так ли? — сказала Робин, забавляясь.

— Не у тех, у кого есть выбор. Неужели так трудно помыться, черт возьми?

Страйк повернул направо, прежде чем сказать,

— Кстати, Дэв нашел парня, которого разыскивает Штырь.

— Хорошо, — сказала Робин. Хотя она не питала иллюзий по поводу глубоко преступной натуры Штыря, он однажды помог ей избежать нападения крупного подозреваемого в убийстве, за что она была ему благодарна. — Как поживает девочка?

— Он не сказал, но, надеюсь, встреча с отцом поднимет ей настроение… вот мы и здесь…

Раньше, чем ожидала Робин, они свернули к подъезду особенно большого эдвардианского дома, который не только заставил Робин почувствовать себя немного напуганной, но и заставил ее с сожалением вспомнить о своей собственной хлипкой квартирке, в которой ей приходилось терпеть почти постоянный шум музыки от человека, живущего наверху.

Не успели они войти в дом, как входная дверь распахнулась, и перед ними предстала сводная сестра Страйка, дочь известной актрисы и рок-звезды, от которой также родился Страйк. Пруденс была одета в простое черное платье, которое показалось Страйку обычным, но которое, по мнению Робин, должно было стоить эквивалентно ее собственной ежемесячной выплате по ипотеке.

Как и у сэра Колина Эденсора, у Пруденс было такое лицо, которое трудно не любить, или так думала Робин. Хотя она была не так красива, как ее мать-актриса, но очень привлекательна, с веснушчатой кожей и длинными волнистыми черными волосами. Чуть поднятые уголки глаз и маленький улыбающийся рот придавали ей слегка озорной вид. Хотя она ни в коем случае не страдала избыточным весом, у нее были пышные формы, что Робин, боявшаяся, что она будет худой и плоскогрудой, заметила с облегчением.

— Входите, входите! Очень приятно познакомиться, — сказала Пруденс, пожимая Робин руку.

— Мне тоже. Обычно мои волосы не такие, — сказала Робин и тут же пожалела об этом. Она только что увидела свое отражение в зеркале в прихожей Пруденс. — Это все часть моего прикрытия.

— Ну что ж, выглядит замечательно, — сказала Пруденс, а затем повернулась к Страйку и обняла его.

— Черт возьми, братан, молодец. С каждым разом тебя все меньше и меньше.

— Если бы я знал, что это сделает всех такими счастливыми, я бы ампутировал вторую ногу.

— Очень смешно. Проходите в гостиную. Я только что открыла вино.

Она провела сыщиков в большую изысканно оформленную комнату. Красиво отделанная, с большими черно-белыми фотографиями на стенах, книжными шкафами и низким темным кожаным диваном на трубчатом металлическом каркасе — все это было одновременно стильно и уютно.

— Итак, — сказала Пруденс, жестом указывая Страйку и Робин на диван, а сама усаживаясь в большое кремовое кресло, прежде чем налить еще два бокала вина, — одежда. Могу ли я спросить, для чего она нужна?

— Робин должна быть похожа на богатую девушку, у которой достаточно проблем, чтобы присоединиться к секте.

— К секте?

— Ну, некоторые люди говорят, что это так, — помедлила Робин. — У них есть что-то вроде лагеря в сельской местности, и я надеюсь, что меня завербуют, и я смогу туда попасть.

К удивлению обоих детективов, улыбка Пруденс исчезла и сменилась озабоченным взглядом.

— Это же не ВГЦ, не так ли?

Робин с удивлением посмотрела на Страйка.

— Это очень быстрый вывод, — сказал он. Почему ты решила, что это они?

— Потому что все началось в Норфолке.

— У тебя есть клиент, который был там, — сказал Страйк, внезапно догадавшись.

— Я не разглашаю идентификационные данные клиентов, Корморан, — сказала Пруденс с насмешливой строгостью в голосе, подталкивая к нему стакан через журнальный столик.

— Жаль, — легкомысленно сказал Страйк. — Нам нужно найти бывших членов.

Пруденс пристально смотрела на него минуту-другую, затем сказала:

— Ну, поскольку я обязана соблюдать конфиденциальность, я не могу…

— Я просто болтал, — успокоил ее Страйк. — Мне не нужны имя и адрес.

Пруденс сделала глоток вина, выражение ее лица было серьезным. Наконец она сказала:

— Я не думаю, что вам будет очень легко разговорить бывших участников группы. К тому, что тебя таким образом принудили, приложено много стыда, и часто это серьезная травма.

Увидев их лицом к лицу, Робин впервые заметила сходство своего партнера с Джонни Рокби. У него и его сводной сестры была такая же четко очерченная челюсть, такое же расстояние между глазами. Она задумалась — у нее было три брата одного происхождения, — каково это, в сорок лет впервые познакомиться с кровным родственником. Но между братом и сестрой было нечто большее, чем просто слабое физическое сходство: похоже, между ними уже установилось негласное взаимопонимание.

— Хорошо, — сказала Пруденс в ответ на полушутливый вопрос Страйка, — я действительно лечу бывшего члена ВГЦ. На самом деле, когда он впервые рассказал о том, что с ним произошло, я не думала, что являюсь подходящим человеком, чтобы помочь ему. Это особая работа — депрограммирование людей. Некоторые злоупотребляют вещами, которых были лишены внутри – например, едой и алкоголем. Некоторые предаются рискованному поведению в качестве реакции на такой контроль и наблюдение. Приспособиться к свободной жизни нелегко, а просьба раскопать то, от чего они страдали или к чему их принуждали, может причинить огромные страдания.

К счастью, я знала американского психотерапевта, который работал со многими людьми, пережившими культ, и связалась с ним. Он провел с клиентом несколько виртуальных сессий, которые очень помогли, и теперь я взялась за работу с клиентом при постоянной помощи американца. Так я узнала о ВГЦ.

— Как клиент вышел? — спросил Страйк.

— А что? Это то, для чего вас наняли — вытащить кого-то?

Страйк кивнул.

— Тогда вам нужно быть очень осторожными, — серьезно сказала Пруденс. — Если он похож на моего клиента, то он будут очень хрупким, и вы принесете больше вреда, чем пользы, если будете действовать слишком жестко. Вы должны понять: люди, попавшие в секту, были перепрограммированы. Нельзя ожидать, что они просто вернутся к нормальной жизни.

— Как твой клиент справился с этим?

— Он… уехал не по своей воле, — нерешительно сказала Пруденс.

— Ты имеешь в виду, что его исключили?

— Вопрос не в том, что… у него были проблемы со здоровьем, — сказала Пруденс, — но большего я сказать не могу. — Достаточно сказать, что ВГЦ не выпускает членов через парадную дверь, если они не перестали быть полезными. Тебе нужно быть очень осторожной, Робин. Читала ли ты когда-нибудь Роберта Джея Лифтона? “Реформа мышления и психология тотализма”? Или “Борьба с культовым контролем сознания” Стивена Хассана?

Робин покачала головой.

— Я одолжу тебе свои копии. Я отдам их тебе перед уходом. Умение распознавать их приемы поможет тебе противостоять им.

— Робин умна, — сказал Страйк. — Она не купится на их рассуждения.

— Быть умным — это не защита сама по себе, — сказала Пруденс, — Ограничение в еде, принудительные песнопения, жесткий контроль над физическим окружением, копание в психике в поисках места, на которых они могут оказать наибольшее давление, в одну минуту бомбардируют тебя любовью, а в следующую сбивают с ног… никто не застрахован от этого, умный он или нет…

— В любом случае, — сказала Пруденс, вставая, — давай примерим какую-нибудь одежду.

— Это очень мило с твоей стороны, Пруденс, — сказала Робин, когда терапевт вела ее наверх.

— Ерунда, — сказала Пруденс, теперь уже снова улыбаясь. — Я очень хотела с тобой познакомиться, учитывая, что ты, несомненно, самый важный человек в жизни Корма.

Эти слова вызвали у Робин ощущение, похожее на удар током в животе.

— Он… он очень важен для меня.

Они прошли мимо открытой двери очень захламленной спальни, которая принадлежала подростку, как поняла Робин еще до того, как из нее выскочила черноволосая девушка в мини-юбке, сжимая в одной руке кожаную куртку, а в другой — портфель.

— Оо, — сказала она, моргая, глядя на Робин. — Классные волосы!

Не дожидаясь ответа, она поспешила мимо них и побежала вниз по лестнице. Пруденс окликнула ее:

— Напиши мне, когда за тобой нужно будет заехать!

— Хорошо, — крикнула девочка, и они услышали, как она прокричала: “До встречи, новый дядя”, прежде чем хлопнула входная дверь.

— Это была Сильви, — сказала Пруденс, ведя Робин в большую спальню, отличающуюся роскошной простотой, а затем в зеркальную гардеробную, уставленную вешалками с одеждой. — Корм сказал, что тебе понадобится два или три наряда?

— В идеале, — сказала Робин. — Я обещаю, что буду очень осторожна с ними.

— О, не беспокойся об этом, у меня слишком много одежды… Это моя слабость, — призналась Пруденс с виноватой улыбкой. — Сильви уже достаточно взрослая, чтобы одалживать вещи, которые я больше не могу носить, так что я не решаюсь отдать все на благотворительность. Какой размер обуви ты носишь?

— Шестой, — сказала Робин, — но…

— Отлично. Такой же, как у меня.

— Ты действительно не должна…

— Если ты пытаешься выглядеть богато, аксессуары имеют значение, — сказала Пруденс. — Очень интересно помогать кому-то работать под прикрытием. Корм очень осторожен в том, чем вы двое занимаетесь — в профессиональном плане, я имею в виду, — добавила она.

Она стала доставать дневные платья и различные топы и передавать их Робин, которая увидела марки, которые никогда не смогла бы себе позволить: Valentino, Chanel, Yves Saint Laurent.

— … и это тебе очень идет, — сказала Пруденс пять минут спустя, добавляя платье Chloé к тяжелой ноше, которую уже держала Робин. — Хорошо, примерь все и посмотри, что подойдет. Здесь ты будешь совершенно одна, Деклана не будет дома еще час.

Когда за Пруденс закрылась дверь спальни, Робин положила на двуспальную кровать груду одежды, затем сняла свитер и джинсы, оглядывая комнату. От дубовых половиц и широкой кровати красного дерева до изящной современной люстры, длинных газовых штор и телевизора с плоским экраном на стене — все говорило о хорошем вкусе и достатке. Страйк мог бы жить так же, подумала Робин, если бы поборол свою гордость и гнев и принял бы щедрость своего отца — хотя, конечно, она не могла быть уверена, что именно Джонни Рокби купил этот дом.

Внизу Пруденс вернулась к Страйку в гостиную, держа в руках две книги.

— Для Робин, — сказала она, положив их на журнальный столик между ними.

— Твое здоровье, — сказал он, когда она наполнила его бокал вином. — Слушай, я могу тебя кое о чем спросить?

— Спрашивай, — сказала Пруденс, садясь напротив него.

— Был ли этот твой клиент свидетелем сверхъестественных событий на ферме Чепмена?

— Корм, я не могу говорить об этом.

— Я не собираюсь искать твоего клиента, — заверил он ее. — Я просто интересуюсь.

— Я, наверное, уже слишком много сказала, — сказала Пруденс.

— Я понял, — сказал Страйк. — Больше никаких вопросов.

Наклонившись вперед, он взял в руки книгу “Борьба с культовым контролем сознания”, перевернул ее и прочитал аннотацию на обороте.

— Сейчас я больше беспокоюсь о том, что Робин туда попадет, чем полчаса назад, — признался он.

— Хорошо, — сказала Пруденс. — Извини, я не имею в виду “хорошо, что ты беспокоишься”, я просто думаю, что лучше, чтобы она понимала, во что ввязывается.

— Почему, черт возьми, люди вступают в культы? — размышлял Страйк. — Зачем кому-то отдавать такой контроль над своей жизнью?

— Потому что они не понимают, что полный контроль — это то, чем все закончится, — сказала Пруденс. — Это происходит постепенно, шаг за шагом, после того как им предлагают одобрение, подтверждение и ощущение цели… Ты, конечно, понимаешь, как привлекательно открыть для себя глубокую истину? Ключ к Вселенной?

Страйк пожал плечами.

— Хорошо, а как насчет веры в то, что ты можешь реально изменить мир к лучшему: облегчить страдания, вылечить социальные недуги, защитить слабых?

— Почему для этого нужно быть в секте?

— Тебе — нет, — сказала Пруденс, улыбаясь, — но они очень хорошо умеют убеждать людей, что членство — это лучшее из возможных способов достижения рая на земле, не говоря уже о рае после этого.

Единственный тип людей, с которыми ВГЦ, вероятно, не сможет работать, да и то не факт, что они вообще захотят их набирать, — это апатичные домоседы. ВГЦ ищет идеалистов, которых они могут превратить в евангелистов, хотя я и полагаю, что на ферме Чепмена есть и более низкие категории рекрутов, просто для того, чтобы заниматься реальным сельским хозяйством… Мой бедный клиент слишком хорошо знает, что другие люди считают его глупым и слабовольным, раз он на все это купился, что отчасти и является причиной того, что он испытывает такой стыд. Но на самом деле идеализм и интеллектуальная пытливость делают тебя гораздо более уязвимым для идеологий, подобных ВГЦ… Вы останетесь на ужин? Это паста, ничего особенного.

— Тебе не нужно нас кормить, — сказал Страйк.

— Я хочу. Пожалуйста, останьтесь, Деклан скоро вернется. Кстати, Робин кажется милой.

— Да, она такая, — сказал Страйк, глядя в потолок.

Наверху Робин определилась с тремя нарядами, хотя ей все еще было неловко брать с собой такую дорогую одежду. Она только успела переодеться в свои джинсы и топ, как в дверь постучала Пруденс.

— Входите, — позвал Робин.

— Выбрала?

— Да. Если можно, я бы хотела взять это на время.

— Отлично, — сказала Пруденс, забирая остатки одежды и направляясь к вешалкам, чтобы повесить ее обратно. — Знаешь что? — сказала она через плечо, — Ты должна просто оставить ее себе. Так будет проще.

— Пруденс, я не могу, — слабо сказала Робин. Она прекрасно понимала, что выбранная ею одежда стоит не менее двух тысяч фунтов, даже подержанная.

— Почему бы и нет? Если бы ты хотела это, — сказала Пруденс, протягивая платье Chloé, — я бы попросила вернуть его, Потому что я очень нравлюсь Деклану в нем, но, честно говоря, я легко могу обойтись без того, что ты выбрала. У меня и так слишком много вещей, ты же видишь. Пожалуйста, — сказала она, когда Робин снова открыла рот для протеста, — это будет первый раз, когда кому-то из нас разрешат подарить Корму что-нибудь, даже по доверенности. А теперь давай найдем обувь.

— Я действительно не знаю, что сказать, — сказала Робин в замешательстве. Она боялась, что Страйк будет недоволен тем, что она приняла подарок. Словно прочитав мысли Робин, Пруденс сказала:

— Я знаю, что Корм чертовски обижается, когда берет что-то у отца, но все это не было куплено Джонни Рокби, обещаю. Я зарабатываю очень хорошие деньги, а Деклан — кучу денег. Иди сюда и выбери туфли, — добавила она, приглашая Робин вернуться в примерочную. — Они прекрасно смотрятся с этим платьем. Попробуй.

Засунув ногу в туфли Jimmy Choo, Робин спросила,

— Вы близки с отцом?

— Гм… — сказала Пруденс, стоя на коленях и роясь в обуви, — …Я полагаю, настолько близки, насколько вообще можно быть с кем-то вроде него. Он немного ребенок. Говорят, что человек навсегда остается в том возрасте, в котором он стал знаменитым, не так ли? Это значит, что папа так и не вышел из подросткового возраста. Весь его образ мышления заключается в мгновенном удовлетворении своих желаний и предоставлении другим людям возможности собирать осколки. Я люблю его, но он не родитель в обычном смысле этого слова, потому что ему никогда не нужно было заботиться о себе, не говоря уже о ком-то другом. Хотя я прекрасно понимаю, почему Корм на него злится. Вряд ли можно представить себе двух более разных людей. Попробуй-ка вот это, — добавила она, протягивая Робин пару сапог. Когда Робин надела их, Пруденс добавила,

— Отца действительно мучает совесть за Корма. Он знает, что вел себя очень плохо. Он пытался достучаться до него пару лет назад. Я не знаю, что именно было сказано…

— Рокби предложил ему деньги за встречу, — бесстрастно ответил Робин.

Пруденс поморщилась.

— О Боже, я не знала… Папа мог бы подумать, что это щедрость или что-то в этом роде… чертов идиот… Он так привык бросать деньги на решение проблем… Эти выглядят слишком узкими.

— Да, немного, — признала Робин, снова расстегивая сапоги. — Знаешь, — импульсивно добавила она, — я очень рада, что вы с Кормораном общаетесь. Я думаю, что ты можешь быть… не знаю… тем, что ему не хватает.

— Правда? — сказала Пруденс, выглядя довольной. — Потому что я давно хотела с ним познакомиться. Годы. Это нелегко — быть незаконнорожденной из двух рас среди остальных. Мы все прекрасно ладим, не пойми меня неправильно, но я всегда была как бы только наполовину в клане Рокби, наполовину вне его, и знать, что Корм где-то там, наплевав на все, прокладывает свой собственный путь… Конечно, он постоянно боится, что я начну заниматься его психоанализом, — добавила Пруденс, протягивая Робин пару Manolo Blahniks. — Я много раз объясняла ему, что не смогу, даже если захочу. Отношения слишком… слишком сложные… Он был для меня своего рода талисманом в течение долгого времени. Просто мысль о нем. С таким человеком невозможно быть объективной, никогда… Ты ведь останешься на ужин? Я только что попросила Корма.

— Я… Ты уверена? — сказала Робин, чувствуя себя немного ошеломленной.

— Боже, да, это будет весело. Деклану очень нравится Корм, и он будет в восторге от встречи с тобой. Так, значит, ты возьмешь эти три, верно? — сказала Пруденс, откладывая обувь еще на несколько сотен фунтов. — Теперь давай найдем сумочку…

Внизу, в тихой гостиной, Страйк снова разглядывал фотографию комнаты Кевина Пирбрайта, которую ему дал Уордл и которую он взял с собой, чтобы показать Робин. Несколько минут он всматривался в фотографию, пытаясь разобрать несколько моментов, которые его озадачивали. Наконец он огляделся и заметил именно то, что ему было нужно: старинное увеличительное стекло, декоративно лежащее на стопке книг по искусству.

Через десять минут Робин снова появилась в гостиной и издала удивленный смешок.

— Что? — сказал Страйк, поднимая глаза.

— Шерлок Холмс, я полагаю?

— Не насмехайся, пока не попробуешь, — сказал Страйк, протягивая фотографию и увеличительное стекло. — Это комната Кевина Пирбрайта, как ее нашла полиция. Уордл достал ее для меня.

— О, — сказала Робин. Она снова села на диван рядом со Страйком и забрала у него фотографию и лупу.

— Взгляни на то, что он написал на стенах, — сказал Страйк. — Посмотри, сможешь ли ты что-нибудь прочитать. К сожалению, эта фотография — все, что у нас есть, я позвонил хозяину дома сегодня днем. Как только полиция закончила, он перекрасил комнату.

Робин двигала лупу туда-сюда, пытаясь разобрать нацарапанные слова. Она так сосредоточилась, что звук открывающейся входной двери заставил ее подпрыгнуть.

— Привет, новый дядя, — сказал смуглый подросток, просовывая голову в комнату. Казалось, он был обескуражен тем, что Робин тоже там.

— Привет, Джерри, — сказал Страйк. — Это мой партнер по детективной деятельности, Робин.

— О, — сказал мальчик, выглядя смущенным. — Круто. Привет.

Он снова исчез.

Робин продолжила внимательно изучать фотографию. После минутного сосредоточения она начала читать вслух.

— “Пять пророков”… что это над зеркалом? Это “возмездие”?

— Думаю, да, — сказал Страйк, придвигаясь ближе к ней на диване, так что их бедра почти соприкасались.

Многие надписи на стенах Пирбрайта были неразборчивы или слишком малы, чтобы прочитать их с фотографии, но то тут, то там выделялось одно слово.

— Бекка, — прочитала Робин. — ‘Грех”… — ‘солом’… что-то… солома? По-моему, это “заговор”, не так ли?

— Да, — сказал Страйк.

— “Накануне”… Накануне… Я не могу прочитать остальное…

— Я тоже не могу. Что ты думаешь об этом?

Страйк указывал на что-то на стене над незаправленной кроватью. Когда оба наклонились, чтобы посмотреть поближе, волосы Страйка задели волосы Робин, и она почувствовала еще один небольшой электрический разряд в глубине живота.

— Похоже, — сказала она, — что кто-то пытался что-то оттереть… или… откололи штукатурку?

— Я так и подумал, — сказал Страйк. — По-моему, кто-то буквально содрал часть надписи со стены, но не все. Уордл сказал мне, что сосед Пирбрайта постучал в дверь, услышав, что музыка остановилась. Возможно, это и убедило убийцу уйти через окно до того, как он успел стереть всю надпись.

— И он оставил это, — сказала Робин, глядя на последние остатки того, что, по-видимому, было предложением или фразой.

Написанное заглавными буквами и многократно обведенное кружком одно слово было легко читаемым: СВИНЬИ.

Глава 10

Шесть на втором месте означает:

Созерцание через щель двери.

Далее за настойчивость женщины.

И-Цзин или Книга Перемен

Во многом благодаря предостережениям Пруденс Страйк провел следующие два вечера за чтением книги “Борьба с культовым контролем сознания” в своей квартире на чердаке. В результате он настоял на том, чтобы Робин потратила больше времени, чем обычно, на создание своего образа под прикрытием, прежде чем впервые появиться в храме при Руперт-Корт. Хотя он был полностью уверен в способности Робин мыслить самостоятельно, кое-что из прочитанного, особенно предупреждение Пруденс о том, что церковь ищет слабые места в психике членов секты, чтобы затем манипулировать ими, вызвало у него чувство тревоги.

— Не должно быть никаких сходств между твоей собственной жизнью и жизнью Ровены, — сказал он ей, — Ровена Эллис — это псевдоним, который выбрала Робин (всегда легче, особенно когда ты измучена или застигнута врасплох, имееть псевдоним, который смутно знаком). —Не стоит опираться на свое реальное прошлое. Придерживайся чистого вымысла.

— Я знаю, — терпеливо сказала Робин, — не волнуйся, я уже подумала об этом.

— И не надо сильно менять акцент. Это то, что может ускользнуть, когда ты устала.

— Страйк, я знаю, — сказала она наполовину раздраженно, наполовину весело. — Но если я не приду туда в ближайшее время, эта стрижка отрастет, и мне придется ее переделывать.

В пятницу, накануне ее запланированного появления в образе в лондонском храме ВГЦ, Страйк настоял на проверке Робин в офисе, задавая вопросы о школьном образовании Ровены, о ее карьере в университете, семье, друзьях, хобби, домашних животных, бывшем женихе и подробностях ее якобы отмененной свадьбы, на которые Робин отвечала без пауз и колебаний. Наконец, Страйк поинтересовался, зачем Ровена приехала в храм Руперт-Корт.

— Моя подруга показала мне интервью с Ноли Сеймур, — ответила Робин, — в котором говорилось об универсальности и многообразии, и я согласилась прийти. Это показалось мне интересным. Конечно, я ни к чему себя не обязываю! — добавила она, убедительно демонстрируя нервозность. — Я здесь только для того, чтобы посмотреть!

— Чертовски хорошо, — признал Страйк, откинувшись в кресле за столом партнеров и потянувшись за кружкой чая. — Хорошо: все системы готовы.

Поэтому на следующее утро Робин встала рано утром в своей квартире в Уолтемстоу, позавтракала, оделась в брюки Valentino, рубашку Armani и пиджак Stella McCartney, перекинула через плечо сумку Gucci и отправилась в центр Лондона, испытывая одновременно нервозность и волнение.

Руперт-Корт, как уже знала Робин, много лет проработавшая в этом районе, представлял собой узкий переулок, увешанный стеклянными фонарями, который соединял Руперт-стрит и Уордур-стрит в месте слияния Чайнатауна и Сохо. С одной стороны прохода располагались различные мелкие фирмы, в том числе китайский рефлексотерапевт. Большую часть другой стороны занимал храм. Вероятно, когда-то это было неприметное коммерческое здание, в котором располагались рестораны или магазины, но нижние окна и двери были заколочены, и остался только один массивный вход. Насколько Робин могла видеть над головами множества людей, терпеливо стоявших в очереди, тяжелые двойные двери были богато украшены резьбой и золотой рамой — цвета перекликались с китайскими фонарями, развешанными по улице Уордур-стрит позади нее.

Протискиваясь вместе с остальными к двери, она исподтишка рассматривала своих товарищей по храму. Хотя среди прихожан были и люди постарше, средний возраст составлял от двадцати до тридцати лет. Если некоторые выглядели несколько эксцентрично — один молодой человек был с синими дредами, — то большинство отличались обыденностью: ни фанатичных взглядов, ни пустых глаз, ни необычных одежд, ни странного бормотания.

Оказавшись достаточно близко, чтобы хорошо видеть вход, Робин увидела, что красная и золотая резьба вокруг двери изображает животных: лошадь, корову, петуха, свинью, фазана, собаку и овцу. Робин только успела подумать, не является ли это косвенной ссылкой на сельскохозяйственные истоки ВГЦ, как заметила дракона с ярко-золотыми глазами.

— Добро пожаловать… добро пожаловать… добро пожаловать… — говорили две улыбающиеся молодые женщины, когда прихожане переступали порог. Обе были одеты в оранжевые толстовки с логотипом церкви, состоящим из букв “ВГЦ”, изображенных на двух черных ладонях в форме сердца. Робин заметила, как обе женщины внимательно рассматривают приближающиеся лица, и подумала, не пытаются ли они сопоставить мысленные образы с теми, кого они считают нежелательными, например, с семьей Уилла Эденсора.

— Добро пожаловать! — пропела светловолосая девушка справа, когда Робин проходила мимо нее.

— Спасибо, — сказала Робин, улыбаясь.

Интерьер храма, фотографии которого Робин уже видела в Интернете, в реальности оказался еще более впечатляющим. Проход между рядами мягких скамей был устлан алым ковром и вел к возвышенной сцене, за которой располагался большой экран размером почти как в кинотеатре. В данный момент на нем демонстрировалось статичное изображение десятков тысяч людей в одежде разных цветов, преимущественно красной и оранжевой, стоящих перед зданием, похожим на священный храм или дворец в Индии.

Было ли золотистое сияние, исходящее от стен и карнизов, вызвано настоящим сусальным золотом, Робин не знала, но оно отражало свет от низко висящих стеклянных шаров с множеством лампочек, похожих на гроздья светящегося винограда. По всей верхней части стены вручную были нарисованы наивные фигурки, держащиеся за руки, как бумажные куклы, которые мама Робин когда-то в детстве учила ее вырезать. Здесь были представлены все национальности, и Робин вспомнился парижский Диснейленд, который она посетила в 2003 году со своим тогдашним парнем, а впоследствии мужем Мэтью, и аттракцион “Мир тесен”, на котором баржи механически катились по каналам, а куклы со всего мира пели посетителям механическую музыку.

Скамьи быстро заполнялись, и Робин села на свободное место рядом с молодой чернокожей парой. Мужчина выглядел напряженным, а его спутница что-то шептала ему. Хотя Робин не могла расслышать всего, что говорила девушка, ей показалось, что она уловила слова: “Держи ум открытым”.

На неглубокой полке, прикрепленной к скамье напротив Робин, лежало несколько одинаковых брошюр, одну из которых она взяла в руки.

Добро пожаловать во Вселенскую Гуманитарную Церковь!

Наша миссия, наши ценности, наше видение

Робин сунула брошюру в сумку, чтобы прочитать позже, и огляделась по сторонам, пытаясь найти Уилла Эденсора. В симпатичных молодых служителях в оранжевых толстовках не было недостатка, они суетились по храму, провожая людей на места, болтая и шутя с посетителями, но его не было видно.

Заметив, что несколько прихожан смотрят вверх, Робин обратила внимание на потолок. Там была нарисована фреска, которая по стилю сильно отличалась от кукольных человечков, нарисованных на стенах. Это выглядело как диснеевская интерпретация Микеланджело. Пять гигантских фигур в клубящихся одеждах летели через разноцветный рассвет, и Робин сделала вывод, что это те самые пять пророков, о которых писал Кевин Пирбрайт в своем длинном письме сэру Колину Эденсору.

Фигура прямо над Робин была темноволосой, бородатой и одета в оранжевое. Из пореза на лбу у него текла кровь, а на одежде виднелись пятна крови. Это, несомненно, был Раненый Пророк. Затем шел благообразный старец с белой бородой и в голубых одеждах, державший в руках жезл Асклепия — посох, обвитый змеей: Пророк-целитель. Золотой пророк изображался в виде среброволосой женщины, за спиной которой развевались желтые одежды; она имела блаженное выражение лица и рассыпала по земле драгоценные камни.

Четвертая фигура представляла собой худого, неулыбчивого юношу с затуманенными глазами. На нем были малиновые одежды, а на шее, к некоторому замешательству Робин, висела петля, веревка летела за ним. Робин предположила, что это похищенный пророк Александр Грейвс, который повесился через неделю после того, как его насильно похитили обратно в семью. Ей показалось странным и зловещим, что церковь решила изобразить его с осунувшимся лицом и со средством его уничтожения на шее.

Однако наибольшее внимание Робин привлекла центральная фигура. Маленькая и стройная, меньше остальных, она имела длинные черные волосы, была одета в белые одежды и, хотя была изображена в воздухе, за ней тянулись волны. Овальное лицо Утонувшего Пророка отличалось суровой красотой, но узкие глаза, то ли из-за обмана света, то ли нет, не имели радужной оболочки, а казались совершенно черными.

— Вы здесь одна? — раздался голос рядом с Робин. Молодая светловолосая женщина, встретившая ее у дверей, улыбалась ей.

— Да, — сказала Робин, — моя подруга должна была пойти со мной, но у нее похмелье!

— О, Боже, — сказала девушка, все еще улыбаясь.

— Я знаю, я немного раздражена, — сказала Робин, смеясь. — Это она хотела приехать!

Разумеется, она все предусмотрела: лучше не выглядеть слишком заинтересованной, слишком отчаянной, задавая вопросы; лучше, конечно, позволить своей одежде и сумочке стоимостью в несколько сотен фунтов произвести свое соблазнительное впечатление.

— Случайностей не бывает, — сказала блондинка, глядя на Робин. — Я выучила это. Случайностей не бывает. Вы выбрали очень удачный день для визита, если это ваш первый визит. Вы поймете, когда начнется служба.

Блондинка ушла, продолжая улыбаться, когда сзади храма раздался громкий удар, означавший закрытие дверей. Где-то зазвонил колокол, издав один-единственный глубокий звонок, и прихожане затихли. Служители в оранжевых рубашках отступили на стоячие места вдоль стен.

И тут, к удивлению Робин, из скрытых динамиков зазвучали первые ноты известной поп-песни: “Герои” Дэвида Боуи.

Статичное изображение на экране кинотеатра разморозилось, и служители храма, облаченные в оранжевые одежды, начали хлопать в такт песне и подпевать ей, как и некоторые прихожане.

На экране камера перемещалась по смеющимся людям, бросающим друг друга в друга цветные порошки, и Робин, прожившая в мультикультурном Лондоне достаточно долго, подумала, что узнала фестиваль Холи. Свет в храме медленно гас, и уже через минуту свет исходил только от киноэкрана, где радостные индусы обоих полов продолжали смеяться и гоняться друг за другом, в воздухе летали радужные цвета, и казалось, что они танцуют под песню Боуи и олицетворяют ее слова, каждый из них — король или королева, которая в этой славной массе может “победить их”, кем бы они ни были…

Фильм отбрасывал на лицо прихожан мерцающие разноцветные огни. Когда песня стихла, фильм тоже сменился статичным изображением индуистского бога Шивы, сидящего со скрещенными ногами, со змеей, обвившейся вокруг его шеи, с гирляндой оранжевых цветов, свисающей на обнаженную грудь. Теперь на сцене появился яркий белый прожектор, в который шагнул человек, и, поскольку из-за яркости окружающая темнота казалась такой глубокой, он словно возник из воздуха. Некоторые из зрителей зааплодировали, в том числе и все сияющие сопровождающие, которые также издали несколько восторженных возгласов.

Робин сразу узнала человека, стоящего в центре внимания: Это был Джонатан Уэйс, известный своим приверженцам как “Папа Джей”, основатель Всеобщей Гуманитарной Церкви, совершающий необычное личное посещение одного из своих храмов. Красивый, высокий и подтянутый мужчина лет шестидесяти, он мог бы сойти в этом свете за человека на пару десятков лет моложе: густые темные волосы длиной до плеч, пронизанные серебром, большие темно-синие глаза, квадратная челюсть с ямочкой на подбородке. Его улыбка была очень располагающей. В том, как он приветствовал аплодисменты, не было и намека на напыщенность или театральность, напротив, улыбка была теплой и скромной, а сам он сделал извиняющийся жест, как бы желая унять волнение. Он был одет в оранжевую мантию, расшитую золотыми нитями, и носил микрофонную гарнитуру, так что его голос легко разносился над толпой из пары сотен людей, стоявших перед ним.

— Доброе утро, — сказал он, сложив руки в молитвенном поклоне.

— Доброе утро, — прозвучали в ответ голоса не менее половины прихожан.

— Добро пожаловать на сегодняшнее богослужение, которое, как некоторые из вас знают, является особенно важным для членов Всеобщей Гуманитарной Церкви. Сегодня, девятнадцатого марта, начинается наш год. Сегодня день раненого пророка.

— Это, — сказал Уэйс, указывая на изображение на экране, — тот образ, который у большинства из нас ассоциируется с божеством. Здесь мы видим Шиву, благосклонного и благодетельного индуистского бога, который содержит в себе множество противоречий и двусмысленностей. Он аскет и в то же время бог плодородия. Его третий глаз дает ему прозрение, но может и разрушать.

Изображение Шивы исчезло с экрана кинотеатра, сменившись размытой черно-белой фотографией молодого американского солдата.

— Это, — сказал Уэйс, улыбаясь, — не то, о чем большинство из нас думает, представляя себе святого человека. Это Расти Андерсен, который в начале семидесятых годов в молодости был отправлен на войну во Вьетнам.

Изображение Расти Андерсена исчезло и сменилось зернистыми кадрами взрывов и бегущих людей с винтовками. Из динамиков храма доносилась низкая зловещая музыка.

— Раст, как называли его друзья, был свидетелем зверств и пережил их. Его заставляли совершать невозможные поступки. Но когда война закончилась… — Музыка стала более светлой, обнадеживающей. — Он вернулся домой в последний раз, собрал гитару и вещи и отправился странствовать по Европе.

На экране появлялась череда старых фотографий, на каждой из которых волосы Андерсена становились все длиннее. Он выступал на улицах Рима; показывал знак мира перед Эйфелевой башней; шел с гитарой на спине под лондонским дождем мимо парада Конной гвардии.

— В конце концов, — рассказывал Уэйс, — он прибыл в маленькую норфолкскую деревушку Эйлмертон. Там он узнал о существовании общины, живущей за счет земли, и решил присоединиться к ней.

Экран потускнел, музыка стихла.

— К сожалению, община, в которую вступил Раст, оказалась не такой, как он надеялся, — говорил Уэйс, — но простая жизнь, жизнь вблизи природы, оставалась его идеалом. Когда первая община распалась, Раст продолжал жить в хижине, которую он построил сам, самостоятельный, самодостаточный, все еще справляясь с травмой, полученной на войне, в которой ему пришлось участвовать.

Именно тогда я впервые встретил его, — сказал Уэйс, когда храм заполнила новая музыка, теперь уже радостная и бодрая, а на экране появилось изображение Расти Андерсена и тридцати с небольшим лет Джонатана Уэйса. Хотя Робин догадывалась, что разница в возрасте между ними невелика, побитый погодой Андерсен выглядел гораздо старше.

— У него была замечательная улыбка, у Раста, — сказал Уэйс с заминкой в голосе. — Он упорно держался за свое уединенное существование, хотя иногда я пересекал поля, чтобы уговорить его пойти поесть с нами. На земле начала формироваться новая община, в центре которой была не только природная, но и духовная жизнь. Но духовность не привлекала Раста. Он слишком много видел, говорил он мне, чтобы верить в бессмертную душу человека или доброту Бога.

Однажды вечером, — рассказывал Уэйс, когда фотография медленно увеличивалась, так что лицо Раста Андерсена заполнило весь экран, — Мы с этим разбитым воином шли вместе после ужина на ферме через поля к его хижине. Мы, как всегда, спорили о религии и о том, что человеку необходимо Благословенное Божество, и наконец я сказал Расту: “Ты можешь знать наверняка, что за пределами этой жизни ничего нет? Можешь ли ты быть уверен, что человек возвращается во тьму, что никакая божественная сила не действует ни вокруг нас, ни внутри нас? Неужели ты даже не допускаешь возможности такого?”

Раст посмотрел на меня, — сказал Уэйс, — и после долгой паузы ответил: “Я допускаю такую возможность”.

Я допускаю такую возможность, — повторил Уэйс. — Сила этих слов, сказанных человеком, который решительно отвернулся от Бога, от божественного, от возможности искупления и спасения! И когда он произносил эти удивительные слова, я увидел на его лице то, чего никогда не видел раньше. В нем что-то проснулось, и в тот момент я понял, что его сердце наконец-то открылось для Бога, и я, которому Бог так много помог, могу показать ему то, что я узнал, то, что я увидел, что заставило меня узнать — не думать, не верить, не надеяться, а узнать — что Бог существует и что помощь всегда рядом, хотя мы можем не понимать, как ее достичь или даже попросить о ней.

Мало что я тогда понимал, — сказал Уэйс, когда музыка снова смолкла, а улыбающееся лицо Андерсена стало исчезать с экрана, — Что у нас с Растом никогда не будет этого разговора, что у меня не будет возможности показать ему дорогу… Потому что через двадцать четыре часа он умер.

Музыка прекратилась. Тишина в храме стала абсолютной.

— Машина сбила его на дороге возле нашей фермы. Пьяный водитель убил Раста ранним утром следующего дня, когда Раст совершал раннюю прогулку, что он часто делал, поскольку страдал бессонницей и был человеком, который лучше всего думал в одиночестве. Раст был убит мгновенно.

На экране появилось еще одно изображение: группа людей стоит, склонив головы, над только что вырытым и засыпанным курганом земли у домика Раста Андерсена.

— Мы похоронили его на ферме, где он находил утешение в природе и одиночестве. Я был в смятении. Это было раннее испытание моей веры, и, признаюсь честно, я не мог понять, почемуПресвятое Божество допустило это, причем так скоро после возможности его откровения для такой смятенной души, как Раст. В таком состоянии отчаяния я принялся за работу по очистке хижины Раста… и на его кровати нашел письмо. Письмо, адресованное мне, написанное почерком Раста. Спустя столько лет я все еще знаю его наизусть. Вот что писал Раст за несколько часов до своей смерти:

Уважаемый Джонатан,

Сегодня вечером я молился, впервые с тех пор, как был маленьким мальчиком. Мне пришло в голову, что если есть вероятность того, что Бог существует и что я могу быть прощен, то я был бы глупцом, если бы не говорил с Ним. Ты сказал мне, что Он пошлет мне знак, если Он есть. Этот знак пришел. Я не скажу тебе, что это было, потому что ты можешь счесть это глупостью, но я узнал это, когда это произошло, и я не верю, что это было совпадением.

Сейчас я испытываю то, что не чувствовал уже много лет: покой. Возможно, это продлится долго, возможно, нет, но даже то, что я испытываю это чувство еще раз перед смертью, было похоже на проблеск рая.

Я не умею говорить о своих чувствах, как ты знаешь, и я даже не знаю, отдам ли я тебе это письмо, но записать все это мне кажется правильным. Сейчас, после ночи без сна, я собираюсь прогуляться, но на этот раз из лучших побуждений.

Искренне твой,

Раст.

Рядом с Робин молодая чернокожая женщина вытирала слезы.

— А через несколько часов после этого, пока я спал, Раста забрали домой, — сказал Джонатан Уэйс. — Он умер через несколько часов после поданного ему знака, который принес ему ночь радости и покоя, которых он так долго был лишен…

Только позже, когда я все еще оплакивал его, пытаясь осмыслить события той ночи, я понял, что Раст Андерсен умер во время Холи, важного индуистского праздника.

Теперь на экране кинотеатра за спиной Уэйса снова демонстрировался фильм о радостных людях в разноцветных одеждах, бросающих друг в друга порошок, смеющихся и танцующих, тесно прижавшихся друг к другу на улице.

— Раст не любил толпы, — говорит Уэйс. — Он скитался из города в город после Вьетнама, ища покоя. Наконец он поселился на клочке необитаемой земли и стал избегать человеческого общества. Радость общения с другими людьми он получал редко и, как правило, неохотно, только из-за нужды в деньгах или еде. И когда я думал о Холи, думал о Расте, я думал, как нелепо, что он должен был вернуться к Богу в такое время… но потом я увидел, как я ошибался. Я понял.

Раст найдет Холи в потусторонней жизни. Все, чего ему так не хватало: связь, смех, радость, — будет с ним на небесах. Благословенное Божество послало Расту знак, и, забрав Раста в тот день, Божество обратилось через него ко всем, кто его знал. Расту больше не к чему стремиться. Он достиг того, для чего был создан на земле: обрел знание обо мне, которое, в свою очередь, научит вас. Прославляйте божественное в уверенности, что однажды и вы обретете счастье, к которому он стремился.

Буйство красок вновь исчезло с экрана кинотеатра, и на его месте появилось изображение множества божественных фигур: Шивы, Гуру Нанака, Иисуса и Будды.

— Но что такое Благословенное Божество? О ком я говорю, когда говорю о Боге? Кому из них, или из бесчисленного множества других, следует молиться? И я отвечу: всем или никому. Божественное существует, и люди с незапамятных времен пытались нарисовать его по своему образу и подобию, используя свое воображение. Неважно, какое имя вы дадите ему. Неважно, в какой словесной форме вы выражаете свое поклонение. Когда мы смотрим за пределы разделяющих нас границ, границ культуры и религии, созданных человеком, наше зрение проясняется, и мы наконец-то можем увидеть запредельное.

Некоторые из присутствующих здесь сегодня — неверующие, — сказал Уэйс, снова улыбаясь. — Некоторые из вас пришли из любопытства. Некоторые сомневаются, многие не верят. Некоторые из вас, возможно, даже пришли посмеяться над нами. А почему бы не посмеяться? Смех — это радость, а радость исходит от Бога.

Если я сегодня скажу вам, что знаю — знаю без сомнения, — что есть жизнь после смерти и божественная сила, которая стремится направлять и помогать любому человеку, который ищет ее, вы потребуете доказательств. Что ж, скажу я, вы правы, требуя доказательств. Я лучше встречусь с честным скептиком, чем с сотней тех, кто считает, что знает Бога, но на самом деле находится в плену собственной набожности, настаивая на том, что только они и их религия нашли правильный путь.

И некоторые из вас будут обескуражены, если я скажу вам, что ничто на этом земном плане не приходит без терпения и борьбы. Вы же не ожидаете, что сможете в одно мгновение узнать или понять законы физики. Насколько же сложнее создатель этих физических законов? Насколько более загадочен?

И все же вы можете сделать первый шаг. Первый шаг к доказательству, к абсолютной уверенности, которой я обладаю.

Все, что нужно, — это произнести слова, которые четверть века назад произнес Раненый Пророк и которые дали ему нужный знак, привели к его ликованию и вознесению на небо. Скажете ли вы только следующее: “Я допускаю такую возможность”?

Уэйс сделал паузу, улыбаясь. Никто не говорил.

— Если вы хотите получить знак, произнесите эти слова сейчас: “Я допускаю такую возможность”.

Несколько разрозненных голосов повторили эти слова, и последовал нервный смех.

— Тогда вместе! — сказал Уэйс, сияя. — Вместе! Я допускаю такую возможность!

— Я допускаю такую возможность, — повторили прихожане, включая Робин.

Служители начали аплодировать, и остальные прихожане последовали их примеру, увлекшись моментом, некоторые из них все еще смеялись.

— Отлично! — сказал Джонатан, лучезарно улыбаясь всем. — А теперь, рискуя показаться самым низкопробным фокусником, — снова раздался смех, — я хочу, чтобы вы все подумали о чем-нибудь. Не произносите это вслух, не говорите никому, просто подумайте: подумайте о числе или слове. Число или слово, — повторил он. Любое число. Любое слово. Но решите это сейчас, в храме.

Сорок восемь, — наугад подумала Робин.

— Скоро, — сказал Уэйс, — вы покинете этот храм и займетесь своей жизнью. Если случится так, что это слово или это число попадется вам на глаза сегодня до полуночи — что ж, это может быть совпадением, не так ли? Это может быть случайность. Но вы только допустили возможность того, что это нечто иное. Вы допустили возможность того, что Благословенное Божество пытается поговорить с вами, Заявить вам о своем присутствии сквозь хаос и отвлекающий шум этого мира, поговорить с вами единственным средством, каким оно располагает на данный момент, прежде чем вы начнете изучать его язык, прежде чем вы сможете отбросить мусор этого земного плана и увидеть Высшее так же ясно, как я и многие другие…

Если ничего другого не остается, — сказал Уэйс, когда изображения божеств на киноэкране за его спиной померкли и вновь появилось улыбающееся лицо Раста Андерсена, — Я надеюсь, что история Раненого Пророка напомнит вам о том, что даже самые страдающие могут обрести мир и радость. Что даже те, кто совершил ужасные поступки, могут быть прощены. Что есть дом, куда можно позвать всех, если только верить, что это возможно.

После этого Джонатан Уэйс слегка склонил голову, прожектор погас, и, когда прихожане начали аплодировать, вновь зажглись храмовые лампы. Но Уэйс уже ушел, и Робин вынуждена была восхититься скоростью, с которой он исчез со сцены, что, действительно, придавало ему вид фокусника.

— Спасибо, папа Джей! — сказала светловолосая девушка, которая ранее разговаривала с Робин, поднявшись на сцену и продолжая аплодировать. — А теперь, — сказала она, — я хотела бы сказать пару слов о миссии ВГЦ на земле. Мы стремимся к созданию более справедливого, более равного общества и работаем над тем, чтобы расширить возможности наиболее уязвимых слоев населения. На этой неделе, — сказала она, отходя в сторону, чтобы на экране кинотеатра появился новый фильм, — мы собираем средства для проекта ВГЦ “Молодые сиделки”, который обеспечивает отдых молодым людям, ухаживающим за хронически больными и нетрудоспособными членами семьи.

Во время ее выступления начался показ нескольких фильмов, в которых группа подростков сначала бежит по пляжу, потом поет у костра, потом прыгает с парашютом и катается на каноэ.

— В ВГЦ мы верим не только в индивидуальное духовное просвещение, но и в работу по улучшению условий жизни маргинализированных людей, как внутри церкви, так и за ее пределами. Если у вас есть такая возможность, пожалуйста, по дороге сделайте пожертвование на проект “Молодые сиделки”, а если вы хотите узнать больше о церкви и нашей миссии, не стесняйтесь обратиться к одному из служителей, который будет рад помочь. А сейчас я оставлю вас с прекрасными фотографиями наших последних гуманитарных проектов.

Она ушла со сцены. Поскольку двери не открылись, большинство прихожан остались сидеть, глядя на экран. В храме горел приглушенный свет, и Дэвид Боуи снова начал петь, а неподвижные прихожане смотрели дальнейшие ролики: бездомные ели суп, восторженные дети поднимали руки в классе в Африке, взрослые люди разных рас проходили какую-то групповую терапию.

Мы можем стать героями, пел Дэвид Боуи, всего на один день.

Глава 11

Шесть на пятом месте…

Шок переходит то в одну, то в другую сторону…

Однако при этом ничего не теряется.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк, которому не терпелось узнать, как прошла первая поездка Робин в храм, не видел ее первые несколько попыток связаться с ним, поскольку сидел в метро с сумкой из Хэмлис на коленях. С пятой попытки Робин удалось дозвониться до него, когда он вышел из поезда на станции Бромли Саут и уже собирался нажать ее номер.

— Извини, — было его первое слово. — Не было связи. Я уже еду к Люси.

Люси была сводной сестрой, с которой вырос Страйк, поскольку она была ребенком его матери, а не отца. Хотя он любил Люси, у них было очень мало общего, и посторонние люди, как правило, не верили, что они вообще родственники, учитывая, что Люси была маленькой и светловолосой. Сегодняшний визит Страйк совершал из чувства долга, а не из удовольствия, и ожидал, что ему придется нелегко в течение нескольких часов.

— Как все прошло? — спросил он, направляясь по дороге под грозящим дождем небом.

— Не то, что я ожидала, — призналась Робин, которая прошла несколько кварталов от храма, прежде чем нашла кафе с местами на улице, где из-за прохладного дня не было подслушивающих. — Я думала, что здесь будет больше огня и серы, но нет, здесь сплошная социальная справедливость и свобода сомневаться. Правда, все очень хитро — фильмы показывают на экране кинотеатра, а за кадром играет Дэвид Боуи…

— Боуи?

— Да, “Герои”, но главная новость в том, что папа Джей был там лично.

— Он был там?

— Он очень харизматичен.

— Он должен быть, — хмыкнул Страйк. — Кто-нибудь пытался завербовать тебя?

— Не совсем, но на выходе меня перехватила блондинка, которая, как я думаю, знает, сколько стоила одежда Пруденс. Сказала, что надеется, что мне понравилось, и спросила, есть ли у меня вопросы. Я сказала, что все это было очень интересно, но я не проявила особого интереса. Она сказала, что надеется увидеть меня там снова.

— Прикидываешься недотрогой, — сказал Страйк, который только что почувствовал на лице первые капли ледяного дождя. — Хороший заход.

— На выходе мне пришлось бросить в ведро для сбора денег двадцатифунтовую купюру, — сказала Робин, — учитывая, что у меня с собой сумочка за пятьсот фунтов. Но я убедилась, что мальчик на входе видел, сколько я даю.

— Возьми из наших мелких денег, — сказал Страйк.

— И я… Вау, — сказала Робин, наполовину смеясь, наполовину пораженная.

— В чем дело?

— Я… ничего.

Два молодых американца — высокие, упитанные, бородатые и в бейсбольных кепках — только что заняли место через два столика от Робин. На одном из них была рубашка-поло, на другом — футболка NASCAR с именем Джимми Джонса и большой 48-й номер.

— Ничего важного, я расскажу тебе позже, — сказала Робин. — Просто хотела поговорить по сути. Я отпущу тебя, если ты едешь к Люси. Увидимся в понедельник.

Страйк, которому не особенно хотелось терять возможность отвлечься разговором с Робин, направляясь по направлению к встрече, которой он так боялся, попрощался и продолжил путь, чувствуя, как дурное предчувствие становится все сильнее. Люси, судя по голосу, была в восторге от того, что он приедет, и это делало перспективу сообщить ей новость еще менее приятной.

На большом дереве магнолии в палисаднике Люси и Грега в этот прохладный мартовский день, естественно, не было цветов. Страйк постучал в дверь, которую почти сразу же открыл его любимый племянник Джек.

— Черт возьми, — сказал Страйк. — Ты вырос примерно на восемь дюймов с тех пор, как я видел тебя в последний раз.

— Было бы странно, если бы я уменьшился, — сказал Джек, ухмыляясь. — Ты похудел.

— Да, но мне нужно было скинуть вес, — сказал Страйк, вытирая ноги о половик. — Ты поймешь, когда достигнешь моего возраста… Я принес это для тебя, Люка и Адама, — добавил он, протягивая Джеку сумку.

Теперь в зале появилась Люси и, услышав эти слова, обрадовалась Страйку. Ранее она выражала недовольство тем, что он так явно благоволит к ее среднему сыну.

— Это прекрасный сюрприз, — сказала она, обнимая брата. — Люк сейчас на футболе с Грегом, Адам наверху. Проходи, я только что достала из духовки банановый хлеб.

— Пахнет замечательно, — сказал Страйк, проходя за ней на кухню, стеклянные двери которой выходили на лужайку. — Дай мне немного. Я все еще не дотягиваю до своего веса.

— Я так рада, что ты позвонил, потому что я немного волнуюсь за Теда, — сказала Люси, доставая из шкафа пару маленьких тарелок. Тед был их овдовевшим дядей, который жил в Корнуолле. — Я позвонила ему сегодня утром, и он рассказал мне ту же историю, что и в прошлый раз, когда я звонила, слово в слово.

— Думаю, ему одиноко, — сказал Страйк, садясь за кухонный стол.

— Возможно, — с сомнением сказала Люси, — но я подумала, что могла бы поехать увидеться с ним. Может, ты тоже поедешь?

— Да, только предупреди немного заранее, — сказал Страйк, испытывая знакомое чувство скованности, которое часто вызывала у него Люси, когда от него требовали немедленного принятия обязательств по будущим делам, и часто приходилось сталкиваться с ее раздражительностью, когда он не мог мгновенно вписаться в ее планы. Однако сегодня Люси просто положила перед ним кусок бананового хлеба, а вскоре после этого поставила кружку чая.

— Итак, почему ты пришел? Не то чтобы я не была рада тебя видеть.

Не успел Страйк ответить, как появились Джек и Адам, каждый из которых держал в руках по луку Air Storm Firetek Bow, купленному Страйком с явной целью вывести сыновей Люси в сад, пока он будет с ней разговаривать.

— Это потрясающе, — сказал Адам Страйку.

— Рад, что тебе нравится, — сказал Страйк.

— Корм, ты не должен был этого делать! — сказала Люси, явно обрадованная тем, что он это сделал. Учитывая, сколько раз он забывал о днях рождения своих племянников, Страйк прекрасно понимал, что эти подарки можно назвать просроченными. — Жаль, что идет дождь, — сказала Люси, выглядывая из окна в сад.

— Не сильный, — сказал Страйк.

— Я хочу попробовать, — сказал Джек, подтверждая свое положение любимчика дяди. — Я надену ботинки, — бросил он матери, поспешно выходя из кухни. К облегчению Страйка, Адам последовал за своим старшим братом.

— Итак, почему ты здесь? — снова спросила Люси.

— Я бы предпочел поговорить, когда мальчики нас не слышат, — сказал Страйк.

— О Боже — ты заболел? — в панике спросила Люси.

— Нет, конечно, нет, — сказал Страйк. — Я просто…

Джек и Адам спешно вернулись на кухню, оба несли сапоги-веллингтоны.

— И плащи, мальчики, — сказала Люси, разрываясь между опасениями по поводу того, что Страйк собирался ей сказать, и потребностями своих сыновей.

Наконец, когда оба мальчика, накинув плащи, скрылись под дождем, Страйк прочистил горло.

— Хорошо, я хотел бы поговорить с тобой о деле, за которое я только что взялся.

— Ох, — сказала Люси, выглядевшая несколько успокоенной. — Зачем?

— Потому что, если мы добьемся успеха, на что сейчас мало шансов, но если мы добьемся, есть шанс, что об этом напишут в прессе. И если это случится, то есть небольшой шанс, что там будет что-то о нас — о тебе и обо мне. И это что-то может быть раскопано.

— Что, например? — спросила Люси слегка надтреснутым голосом. — Они уже все это знают, не так ли? Сын супергруппи. Печально известная тусовщица Леда Страйк.

— Это касается не только мамы, — сказал Страйк.

Он заметил, как Люси слегка напряглась. Она не называла Леду “мамой” с четырнадцати лет и в эти дни откровенно говорила о том, что считала своей настоящей матерью их покойную тетю, Джоан.

— Чего, тогда? — сказала Люси.

— Ну, — сказал Страйк, — меня наняли для расследования деятельности Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— Ну и что?

— А то, что их штаб-квартира находится там, где раньше располагалась община Эйлмертон.

Люси откинулась на спинку стула, как будто слова произвели на нее физический удар, и выражение ее лица стало безучастным. Наконец, она сглотнула и сказала:

— Ох.

— Я был в адском шоке, когда понял, что именно с этого они начинали, — сказал Страйк. — Я узнал об этом только после того, как мы взялись за это дело и…

К его ужасу, Люси начала бесшумно плакать.

— Люс, — сказал он, протягивая руку, но она убрала свою со стола и обхватила себя руками. Это была гораздо худшая реакция, чем Страйк мог себе представить; он ожидал гнева и негодования из-за того, что снова подвергает ее сплетням у школьных ворот о ее неординарном прошлом.

— Господи, — сказал Страйк, — я не…

— Что не? — сказала Люси со злостью, по ее лицу текли слезы.

— Прости, — сказал Страйк. — У меня у самого был шок, когда я увидел…

Люси поднялась на ноги и, спотыкаясь, направилась в сторону, где на металлической подставке стоял кухонный рулон. Оторвав несколько салфеток, она вытерла лицо, глубоко вздохнула и сказала, явно пытаясь восстановить контроль над собой,

— Мне очень жаль. Я просто… я не ожидала…

Она окончательно сломалась. Страйк поднялся из-за стола и подошел к ней. Он ожидал, что она оттолкнет его, но она позволила ему обнять ее и притянуть к себе, так что она зарыдала у брата на груди. Они простояли так не более минуты, когда открылась входная дверь.

Люси сразу же оттолкнула Страйка, поспешно вытирая лицо. С фальшивым весельем она воскликнула,

— Как все прошло, Люк, ты выиграл?

— Да, — отозвался Люк из коридора, и Страйк заметил, что его голос сломался с тех пор, как он видел мальчика в последний раз. — Три-один. Они были жалкими.

— Фантастика! Если ты грязный, сразу иди в душ, — крикнула Люси и добавила. — Дядя Корм здесь.

Люк ничего не ответил на это, а сразу побежал наверх.

Теперь на кухню вошел зять Страйка, его спортивные штаны были влажными. Страйк предполагал, что он должен тренировать или руководить командой своего сына. Грег был сметчиком, к которому Страйк питал чувства, которые никогда не достигали уровня симпатии.

— Все в порядке? — спросил он, переходя от Страйка к Люси.

— Я только что говорила о Теде, — сказала Люси, чтобы объяснить свои покрасневшие глаза и румянец.

— Я говорил ей, что это вполне естественно, что он немного забывается, — пренебрежительно сказал Грег Страйку. — Сколько ему сейчас, восемьдесят с лишним лет?

— Семьдесят девять, — сказала Люси.

— Ну, это почти восемьдесят с лишним лет, не так ли? — сказал Грег, направляясь к буханке бананового хлеба.

— Проходи в гостиную, — сказала Люси Страйку, наливая чай. — Там мы все обсудим.

Грег, которому, очевидно, не хотелось говорить о самочувствии их дяди, не стал возражать против того, что его исключили из разговора.

Гостиная с ее бежевым гарнитуром из трех предметов не изменилась с тех пор, как Страйк был там в последний раз, за исключением того, что школьные фотографии его племянников были обновлены. Большая фотография дяди Теда и тети Джоан, датированная восьмидесятыми годами, стояла на почетном месте на полке. Страйк хорошо помнил, как выглядела эта пара: волосы Джоан на морском бризе были такими пышными, какими только мог их сделать лак для волос, и Тед, самый крупный и сильный член местной спасательной команды. Усевшись на диван, Страйк почувствовал, что ему следует повернуть картину лицом к стене, прежде чем вызывать воспоминания об общине Эйлмертон, ведь его тетя и дядя посвятили столько сил тому, чтобы попытаться защитить племянников, которых Леда бросила на них, а затем забирала так же непредсказуемо, как и все, что она делала.

Осторожно прикрыв дверь за остальными членами семьи, Люси села в кресло и поставила кружку с чаем на приставной столик.

— Мне очень жаль, — повторила она.

— Не извиняйся, — сказал Страйк. — Поверь мне, я знаю.

— Правда? — сказала она со странной ноткой в голосе.

— Это было чертовски ужасное место, — сказал Страйк. — Не думай, что я забыл.

— Кто-нибудь из тех, кто был в сообществе Эйлмертон, еще там?

— Только одна, насколько я знаю, — сказал Страйк. — Она утверждает, что была жертвой Кроутеров. Она замужем за главой церкви.

— Как ее зовут?

— Мазу, — сказал Страйк.

— О Боже, — сказала Люси и снова закрыла лицо руками.

Ужасные подозрения теперь терзали Страйка. Он считал, что ничего более серьезного, чем чувство страха и иногда голода, не произошло ни с одним из них в общине Эйлмертон; что они едва избежали того, о чем потом писали в прессе. В его памяти он всегда был с Люси, держался рядом и старался, чтобы ее никуда не приглашал ни один из братьев Кроутер. С соседних матрасов на полу брат и сестра шептались по ночам о том, как они ненавидят это место, как хотят, чтобы Леда забрала их отсюда. Это было все, что произошло, не так ли? В это он верил долгие годы.

— Люс? — сказал он.

— Разве ты не помнишь ее? — свирепо спросила Люси, опуская руки. — Разве ты не помнишь эту девушку?

— Нет, — честно ответил Страйк.

Обычно у него была отличная память, но Эйлмертон был для него размытым пятном, скорее ощущением, чем фактом, зловещей черной дырой в памяти. Возможно, он намеренно старался забыть отдельных людей: лучше, конечно, отправить всех в безликую трясину, через которую никогда не надо будет пробираться, теперь, когда все кончено.

— Да. Очень бледная. Заостренный нос. Черные волосы. Всегда в какой-то неаккуратной одежде.

Что-то сдвинулось в памяти Страйка. Он увидел пару очень коротких шортиков, тонкую кофточку с вырезом и растрепанные, темные, слегка сальные волосы. Ему было двенадцать лет: гормоны еще не достигли того подросткового пика, когда малейший признак неподдерживаемой груди вызывает неконтролируемое, иногда до ужаса заметное возбуждение.

— Да, это что-то напоминает, — сказал он.

— Так она все еще там? — спросила Люси, теперь уже учащенно дыша. — На ферме?

— Да. Как я уже сказал, она вышла замуж…

— Если она была жертвой, — процедила Люси сквозь стиснутые зубы, — то уж точно распространила это повсюду.

— Почему ты говоришь это? — сказал Страйк.

— Потому что что она… Потому что что она…

Люси задрожала. Несколько секунд она ничего не говорила, а затем из нее вырвался поток слов.

— Знаешь, как я радовалась, зная, что у меня будет мальчик, каждый раз, когда меня сканировали? Каждый раз. Я не хотела девочку. Я знала, что была бы плохой матерью для девочки.

— Ты бы стала…

— Нет, я бы не стала, — яростно сказала Люси. — Я бы не спускала с нее глаз! Я знаю, что это случается и с мальчиками, я знаю, что это случается, но шансы… шансы… это были только девочки в Эйлмертоне. Только девочки.

Люси продолжала тяжело дышать, периодически промакивая глаза кухонным полотенцем. Страйк знал, что это трусость, потому что он понимал, что Люси нужно ему рассказать, но он не хотел задавать лишних вопросов, потому что не хотел слышать ответы.

— Она отвела меня к нему, — наконец сказала Люси.

— К кому?

— К доктору Коутсу, — сказала Люси. — Я упала. Ей было лет пятнадцать-шестнадцать. Она держала меня за руку. Я не хотела идти. “Тебе надо к доктору”. Она наполовину тащила меня.

В комнате воцарилось еще одно короткое молчание, но Страйк чувствовал, как ярость Люси борется с ее привычной сдержанностью и стремлением сделать вид, что жизнь, которой подвергла их Леда, так же давно мертва, как и сама Леда.

— Он, — медленно произнес Страйк, — прикасался…

— Он засунул в меня четыре пальца, — грубо сказала Люси. — У меня два дня шла кровь.

— О черт, — сказал Страйк, — вытирая лицо рукой. — Где был я?

— Играл в футбол, — сказала Люси. — Я тоже играла. Вот так я и упала. Ты, наверное, подумал, что она мне помогает.

— Черт, Люс, — сказал Страйк. — Мне так…

— Это не твоя вина, это вина моей так называемой матери, — проворчала Люси. — Где она была? Обкурилась где-нибудь? Трахалась с каким-нибудь длинноволосым чудиком в лесу? А эта сука Мазу закрыла меня с Коутсом, и она знала. Она знала. И я видела, как она делала это с другими маленькими девочками. Водила их в комнаты Кроутеров. Вот о чем я больше всего говорю на терапии, почему я никому не рассказала, почему я не остановила других маленьких девочек, которым причинили боль…

— Ты лечишься? — воскликнул Страйк.

— Боже всемогущий, конечно же, я лечусь! — сказала Люси яростным шепотом, когда кто-то, вероятно, Грег, наевшийся бананового хлеба, прошел мимо двери гостиной и направился наверх. — После этого чертова детства ты разве нет?

— Нет, — сказал Страйк.

— Нет, — с горечью повторила Люси, — тебе это, конечно, не нужно, ты такой самодостаточный, такой незапутанный…

— Я этого не говорю, — сказал Страйк. — Я не, черт возьми…

— Не надо, — огрызнулась она, снова обхватывая руками свой торс. — Я не хочу… неважно, это не имеет значения. Но это действительно важно, — сказала она, и слезы снова потекли по ее лицу, — я не могу простить себе, что не заговорила. Там были другие маленькие девочки, которых уводила эта сука Мазу, а я ничего не сказала, потому что не хотела говорить, что со мной случилось…

Дверь гостиной открылась. Страйк был поражен резкой переменой в Люси: она мгновенно вытерла лицо и выпрямила спину, так что, когда Джек вошел, запыхавшийся и мокрый, она улыбалась.

— Они великолепны, — сказал Джек Страйку, держа в руках свой лук.

— Рад это слышать, — сказал Страйк.

— Джек, иди вытрись, а потом можешь съесть банановый хлеб, — сказала Люси, как будто была совершенно счастлива, и впервые за всю их взрослую жизнь Страйку пришло в голову, что решимость его сестры держаться за стабильность и свое представление о нормальности, ее железный отказ бесконечно задумываться над ужасными возможностями человеческого поведения — это проявление необычайного мужества.

Как только за Джеком закрылась дверь, он снова повернулся к Люси и тихо, почти искренне сказал:

— Жаль, что ты не сказала мне об этом раньше.

— Это бы тебя расстроило. В любом случае, ты всегда хотел верить, что Леда была прекрасна.

— Это не так, — сказал он, теперь уже совершенно искренне. — Она была… такая, какая была.

— Она не годилась в матери, — сердито сказала Люси.

— Нет, — тяжело сказал Страйк. — Я думаю, что ты, наверное, права в этом.

Люси несколько секунд смотрела на него с немым изумлением.

— Я ждала много лет, чтобы услышать от тебя это. Годы.

— Я знаю, — сказал Страйк. — Слушай, я знаю, ты думаешь, что я считаю ее идеальной, но, конечно же, это не так. Неужели ты думаешь, что я смотрю на то, какая ты мать, и вспоминаю, какая она была, и не вижу разницы?

— О, Стик, — со слезами на глазах сказала Люси.

— Она была такая, какая была, — повторил Страйк. — Я любил ее, я не могу сидеть здесь и говорить, что не любил. И она могла быть чертовым кошмаром во многих отношениях, но я знаю, что она любила нас.

— Правда? — сказала Люси, вытирая глаза кухонным полотенцем.

— Ты знаешь, что так и было, — сказал Страйк. — Она не обеспечивала нашу безопасность, потому что была настолько чертовски наивна, что едва ли могла самостоятельно открыть входную дверь. Она испортила нам учебу, потому что сама ненавидела школу. Она притащила в нашу жизнь чертовски ужасных мужчин, потому что всегда думала, что этот будет любовью всей ее жизни. Все это не было злонамеренно, это была просто чертова неосторожность.

— Неосторожные люди причиняют много вреда, — сказала Люси, все еще вытирая слезы.

— Да, это так, — сказал Страйк. — И она причинила. В основном себе, в конце концов.

— Я не хотела… я не хотела, чтобы она умирала, — всхлипывала Люси.

— Господи, Люс, я знаю, что ты не хотела этого!

— Я всегда думала, что когда-нибудь я все с ней выясню — а потом было уже поздно, и она ушла… А ты говоришь, что она нас любила, но…

— Ты знаешь, что это так, — сказал Страйк. — Ты знаешь, Люс. Помнишь ту историю с сериалом, которую она придумывала для нас? Как она, черт возьми, называлась?

— Лунные лучи, — сказала Люси, продолжая всхлипывать.

— Семья Лунных лучей, — сказал Страйк. — С мамой Лунным Лучом и…

— … Бомбо и Мунго…

— Она не проявляла любви, как большинство матерей, — сказал Страйк, — но она и не делала ничего, как другие люди. Это не значит, что любви не было. Но и не значит, что она не была чертовски безответственной.

На несколько минут снова наступила тишина, только сопение Люси все уменьшалось. Наконец, она вытерла лицо обеими руками и подняла глаза, покраснев.

— Если ты расследуешь деятельность этой так называемой церкви — как она называется?

— ВГЦ.

— Убедись, что ты достал эту суку Мазу, — сказала Люси низким голосом. — Мне все равно, если она сама подверглась насилию. Прости, но мне все равно. Она позволяла им делать это с другими девочками. Она была для них сутенером.

Страйк подумал, не сказать ли ей, что поимка Мазу — это не то, для чего его наняли, но вместо этого сказал:

— Если у меня будет возможность, я обязательно это сделаю.

— Спасибо, — пробормотала Люси, все еще вытирая опухшие глаза. — Тогда тебе стоит согласиться на эту работу.

— Слушай, я хотел сказать тебе кое-что еще, — сказал он, даже сам удивляясь тому, что говорит, во что, черт возьми, он играет. Импульс был вызван желанием быть честным, как была честна она, перестать прятаться от нее. — Я… э… я связался с Пруденс. Ты знаешь — вторая незаконнорожденная Рокби.

— Правда? — сказала Люси, и, к его удивлению — он скрывал от нее зарождающиеся отношения из страха, что она почувствует ревность или что ее заменяют, — она улыбнулась сквозь слезы. — Стик, это здорово!

— Неужели? — спросил он, опешив.

— Ну, конечно, да! — сказала она. — Как давно вы общаетесь?

— Не знаю. Несколько месяцев. Она навещала меня в больнице, когда я… ну, ты знаешь…

Он показал большим пальцем на легкое, пробитое загнанным в угол убийцей.

— Что она из себя представляет? — спросила Люси, которая выглядела любопытной и заинтересованной, но ничуть не обиженной.

— Милая, — сказал Страйк. — Я имею ввиду, что она не ты…

— Тебе не нужно этого говорить, — сказала Люси с дрожащим смехом. — Я знаю, что мы пережили вместе, я знаю, что никто другой никогда этого не поймет. Знаешь, Джоан всегда хотела, чтобы ты помирился с Рокби.

— Пруденс — это не Рокби, — сказал Страйк.

— Я знаю, — сказала Люси, — но все равно хорошо, что ты с ней встречаешься. Джоан была бы счастлива.

— Я не думал, что ты так воспримешь это.

— Почему бы и нет? Я вижусь с другими детьми моего отца.

— Да?..

— Конечно! Я не хотела об этом говорить, потому что…

— Ты думала, что мне будет больно?

— Наверное, потому, что я чувствовала себя виноватой, что у меня есть отношения с отцом и сводными братьями и сестрами, а у тебя их нет, — сказала Люси.

После небольшой паузы она сказала:

— Я видела Шарлотту в газете, с ее новым парнем.

— Да, — сказал Страйк, — ну, ей нравится определенный образ жизни. Это всегда было проблемой — я был на мели.

— Ты же не хочешь..?

— Господи, нет, — сказал Страйк. — Это мертво и похоронено.

— Я рада, — сказала Люси. — Я очень рада. Ты заслуживаешь гораздо лучшего. Ты останешься на обед, не так ли?

Учитывая утренние откровения, Страйк посчитал, что у него нет другого выхода, кроме как согласиться.

Глава 12

Низшее кажется таким безобидным и привлекательным, что человек радуется ему; оно выглядит таким маленьким и слабым, что он воображает, будто может возиться с ним и не получить вреда.

И-Цзин или Книга Перемен

Во время обеда Страйк прилагал нехарактерные для него усилия, чтобы выглядеть веселым, и терпел своего шурина и старшего племянника с таким изяществом, какое редко проявлял раньше. После обеда он не спешил уходить, а оставался до тех пор, пока дождь не утих, и тогда вся семья вышла в сад и наблюдала, как Люк, Джек и Адам играют со своими луками Firetek, и даже притворился веселым, когда Люк, вопреки ожиданиям Страйка, разрядил свой дротик в лицо дяди, чем вызвал смех Грега.

Только выйдя из дома, Страйк позволил своему лицу расслабиться, утратив решительную ухмылку, которую он носил большую часть последних двух часов. Решительно отказавшись от предложения Люси подвезти его, он шел к станции под серым небом, размышляя обо всем, что только что услышал.

Страйк был психически устойчивым человеком, пережившим множество неудач в своей жизни, в том числе и потерю части правой ноги. Одним из инструментов самодисциплины, выработанным в юности и отточенным в армии, была привычка к замкнутости, которая редко подводила его, но сейчас она не срабатывала. Эмоции, которые он не хотел испытывать, и воспоминания, которые он обычно подавлял, нахлынули на него, и он, ненавидевший все, что отдавало потаканием своим желаниям, направился обратно на Денмарк-стрит в такой глубокой задумчивости, что едва замечал проплывающие мимо станции метро и чуть не опоздал с осознанием, что уже находится на Тоттенхэм-Корт-Роуд.

К моменту возвращения в свою чердачную квартиру он чувствовал себя таким мрачным и несчастным, каким не был уже давно. Поэтому он налил себе двойную порцию виски, заправил вейп, сел за кухонный стол и уставился в пространство, попеременно пригубляя виски и выдыхая пар в сторону продуваемого сквозняками окна.

Он редко испытывал такую злость на свою мать, как сегодня. Она умерла от случайной передозировки, когда Страйку было девятнадцать лет, и Страйк до сих пор верил, что наркотик ввел ее гораздо более молодой муж. В ответ на эту новость он бросил университет и поступил на службу в военную полицию — решение, которое, как он знал, его нетрадиционная мать сочла бы одновременно необъяснимым и в чем-то комичным. Но почему? — спрашивал он себя, обращаясь к Леде. Ты же знала, что мне нужен порядок, границы и жизнь без бесконечного хаоса. Если бы ты не была такой, может быть, я не был бы таким, какой я есть. Может быть, я пожинаю то, что ты посеяла, так что не смейся, блядь, ни над армией, ни надо мной, ты, со своими дружками-педофилами, и сквоттерами, и наркоманами…

Эти мысли о Леде неизбежно приводили к мыслям о Шарлотте Кэмпбелл, поскольку он знал, что многие диванные психологи, включая близких друзей и членов семьи, считают, что воспитание Леды нанесло ему такой непоправимый ущерб, что его неизбежно потянет к такой же хаотичной и неуравновешенной женщине. Это всегда раздражало Страйка, раздражало и сейчас, когда он сидел с виски, глядя в окно мансарды, потому что так получилось, что между его бывшей невестой и его покойной матерью были глубокие различия.

Леда обладала бездонным состраданием к обездоленным и неисправимым оптимизмом в отношении человеческой природы, который никогда ее не подводил. В этом, собственно, и заключалась проблема: в ее наивной, непобедимой уверенности, что подлинное зло можно найти только в угнетающей добропорядочности маленького городка. Она могла бесконечно рисковать, но не была саморазрушительной: напротив, она вполне рассчитывала дожить до ста лет.

Шарлотта, напротив, была глубоко несчастна, и Страйк подозревал, что он единственный человек, который по-настоящему знает глубину ее страданий. Внешне жизнь Шарлотты выглядела гламурной и легкой, поскольку она была необычайно красива и происходила из богатой семьи, о которой много писали, но настоящая ее ценность для колонок сплетен заключалась в ее нестабильности. В прошлом Шарлотты было несколько попыток самоубийства, и она долгое время проходила психиатрические обследования. Он видел в прессе ее фотографии с мертвыми глазами в красном платье-футляре, и единственной мыслью было, что она, вероятно, приняла что-то, чтобы пережить еще одну ночь веселья. И это предположение подтверждалось тем, что она позвонила ему в офис в полночь той же ночи, оставив на автоответчике бессвязное сообщение, которое он удалил прежде, чем его услышали другие.

Страйк прекрасно понимал, что Люси и некоторые его друзья считали его вечно запертым в тени, отбрасываемой двумя мрачными женскими фигурами, Ледой и Шарлоттой. Они хотели, чтобы он вышел на солнечный свет, наконец-то освободился, нашел менее сложную женщину и любовь, не омраченную болью. Но что делать мужчине, если он решил, что наконец-то готов к этому, а уже слишком поздно? Единственная из женщин, вторгавшихся в его мысли, Робин, вызывала теплые чувства, хотя и с оттенком горечи, которую не легче было переносить, поскольку она была направлена на самого себя. Он должен был высказаться, должен был заставить их поговорить о своих чувствах, пока Райан Мерфи не налетел и не унес приз, который Страйк самодовольно считал своим.

К черту.

Небо за окном стремительно темнело. Он встал из-за стола, прошел в спальню, вернулся на кухню с записной книжкой и ноутбуком и открыл их. Работа всегда была для него самым большим убежищем, и появление наверху списка входящих письма от Эрика Уордла с информацией о переписи населения было для него наградой за то, что он отказался от алкоголя и вернулся к расследованию.

Уордл заставил его гордиться собой. Были приложены данные трех последних переписей населения фермы Чепмен: 1991, 2001 и 2011 годов. Страйк напечатал краткое сообщение с благодарностью Уордлу, затем открыл первое вложение и изучил список имен.

После полуторачасового поиска в Интернете и обнаружения бонуса в виде интересной статьи о церкви, датированной 2005 годом, наступили сумерки. Страйк налил себе вторую порцию виски, сел за стол и задумался над непосредственными результатами своих поисков: списком имен, только одно из которых пока имело адрес.

Он уставился на свой мобильный, вспоминая те дни, когда время от времени звонил Робин домой, пока она еще была замужем. Он знал, что эти звонки иногда приводили к неприятностям, учитывая недовольство Мэтью растущей преданностью работе своей жены. Был субботний вечер: Робин и Мерфи могли быть в ресторане или снова в этом чертовом театре. Страйк сделал еще один глоток виски и нажал на номер Робин.

— Привет, — сказала она, ответив на второй звонок. — Что случилось?

— Есть минутка поговорить? Я выуживаю информацию из переписи.

— О, отлично — Уордл прислал?

Страйк услышал грохот, как ему показалось, кастрюли.

— Ты точно не занята?

— Нет, все в порядке, я готовлю. Райан придет на ужин, но его еще нет.

— У меня есть пара зацепок. Есть женщина по имени Шейла Кеннетт, которая жила на ферме Чепмен со своим покойным мужем до девяностых годов. Она уже немного не в себе, но у меня есть ее адрес в Ковентри. Хотел спросить, не могла бы ты съездить туда и взять у нее интервью. Старушка — лучше уж ты, чем я.

— Нет проблем, — сказала Робин, — но это должно быть на следующей неделе, потому что Мидж уезжает со среды, и я ее подменяю.

— Я нашел статью, написанную журналистом Фергусом Робертсоном, который заставил бывшего члена ВГЦ анонимно поговорить с ним в 2006 году. Там много “якобы”: насилие над членами организации, хищение средств. Они защищают свои источники, журналистов, но я подумал, что, возможно, есть материал, который Робертсон не может опубликовать, опасаясь судебных разбирательств. Не хочешь пойти со мной, если он согласится поговорить?

— Смотря когда, — сказала Робин, — у меня тяжелая неделя в связи с новым делом о преследователях, но — ой…

— Ты в порядке?

— Обожглась — извини, я… подожди, это Райан.

Он услышал, как она направилась к двери. Слегка презирая себя, Страйк не вешал трубку: ему очень хотелось, чтобы Райан Мерфи приехал и застал Робин, разговаривающую с ним по телефону.

“Привет”, — услышал он ее слова, а затем раздался приглушенный голос Мерфи и безошибочно узнаваемый звук поцелуя. “Ужин почти готов”, — сказала она, Мерфи что-то сказал, Робин засмеялась и ответила: “Нет, это Страйк”, а ее партнер-детектив сидел, нахмурившись, перед ноутбуком.

— Извини, Корморан, — сказала Робин, снова прижавшись губами к трубке, — продолжай.

— Я пока не нашел контактных данных всех, кто жил на ферме Чепмен, но я продолжу поиски и отправлю тебе все, что найду, — сказал Страйк.

— Сегодня субботний вечер, — сказала Робин. — Отдохни. Нет! — добавила она, смеясь, и он решил, что это адресовано Мерфи, чей смех тоже был слышен. — Извини, — повторила она.

— Нет проблем, я тебя отпущу, — сказал он, как и она ранее, и, прежде чем она успела ответить, повесил трубку.

Донельзя разозлившись на себя, Страйк захлопнул ноутбук и встал, чтобы изучить содержимое своего забитого полезными для здоровья продуктами холодильника. Когда он достал упаковку того, что уже начал называть “еще одной гребаной рыбой”, чтобы проверить срок годности, зазвонил его мобильный. Он вернулся к столу, чтобы проверить, прежде чем ответить, потому что, если это был еще один звонок, переадресованный с рабочего телефона, он не собирался отвечать: последнее, что ему сейчас было нужно, — это Шарлотта. Вместо этого он увидел незнакомый номер мобильного телефона

— Страйк.

— Привет, — сказал смелый, хриплый голос. — Сюрприз.

— Кто это?

— Бижу. Бижу Уоткинс. Мы познакомились на крестинах.

— О — сказал Страйк, воспоминание о декольте и ногах вытеснило мрачные мысли, и это, по крайней мере, было приятно. — Привет.

— Наверное, у тебя есть планы, — сказала она, — но я уже одета, а мой друг, с которым я должна была встретиться сегодня, болен.

— Откуда у тебя мой номер?

— Илса, — сказала Бижу с тем же смехом, который он помнил по кухне Гербертов. — Я сказала ей, что мне нужен детектив для дела, над которым я работаю… Думаю, она мне не поверила, — добавила она с очередным смешком.

— Нет, ну, она хорошо соображает, — сказал Страйк, держа мобильник чуть дальше от уха, отчего смех стал чуть менее резким. Он сомневался, что сможет долго это выдержать.

— Итак… хочешь выпить? Или поужинать? Или еще чего-нибудь?

Он посмотрел на целлофанированного тунца в своей руке. Он вспомнил про декольте. Он отказался от курения и еды на вынос. Робин готовила ужин для Райана Мерфи.

— Да,он сказал. — Почему нет?

Глава 13

Девять в начале означает:

Следы идут крест-накрест.

И-Цзин или Книга Перемен

Крайняя неразговорчивость Клайва Литтлджона, нового субподрядчика агентства, начинала раздражать и других людей, кроме Робин.

— С ним что-то не так, — сказал Робин в среду утром коллега Литтлджона по субподряду Барклай, когда они сидели и наблюдали из машины Барклая за входом в многоэтажку в Бекслихите.

— Лучше он, чем Моррис или Натли, — сказала Робин, лояльно повторяя слова Страйка.

— Это низкая планка, блин, — сказал Барклай.

— Он хорошо справляется с работой, — сказала Робин.

— Он просто блядь, смотрит, — сказал Барклай. — Не моргает. Как чертова ящерица.

— Я уверена, что ящерицы моргают, — сказала Робин. — Подожди — это один из них?

— Нет, — сказал Барклай, наклоняясь вперед, чтобы прищуриться через лобовое стекло на человека, который только что вышел из здания. — Он толще нашего.

В многоквартирном доме, за которым они наблюдали, жили два брата лет сорока, которые, к несчастью для нового расследования агентства, были очень похожи друг на друга. Один из них — за несколько дней наблюдения так и не удалось установить, кто именно, — преследовал актрису по имени Таша Майо. Полиция не воспринимала это дело достаточно серьезно для клиентки, которая начинала, по ее собственным словам, “сходить с ума”. Череда пустяковых происшествий, сначала просто досадных, в последнее время приобрела зловещий характер: в почтовый ящик женщины была засунута мертвая птица, а затем заклеена замочная скважина на входной двери.

— Я понимаю, что полиция перегружена, — сказала Таша Робин, — пока та записыва детали дела в офисе. — Я понимаю это, и я знаю, что прямой угрозы не было, но я рассказала им, кто, по моему мнению, это делает, Я дала им физическое описание, где он живет и все остальное, потому что он рассказал мне почти всю историю своей жизни по частям. Он постоянно крутится у дверей сцены, и я подписала около пятнадцати плакатов и бумажек. Когда я сказала ему, что у меня нет времени на очередное селфи, все пошло наперекосяк. И он продолжает появляться везде, где я бываю. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Прошлой ночью кто-то открыл мою машину. С меня хватит. Мне нужно, чтобы вы поймали его на месте преступления.

Это было не первое дело о преследовании, которым занималось агентство, но ни одно из них еще не было связано с мертвыми птицами, и Робин, сочувствуя клиентке, надеялась, что преступника удастся поймать как можно скорее.

— Мидж ее любит, — сказал Барклай, наблюдая за окном подозреваемого.

— Кого, Ташу Майо?

— Да. Ты видела фильм, в котором она снималась, о двух викторианских лесбиянках?

— Нет. Хороший?

— Чертовски ужасный, — сказал Барклай. — Полтора часа поэзии и садоводства. Жене понравилось. А мне нет, потому что я, видимо, бесчувственный мудак.

Робин рассмеялась.

— Мидж может быть в выигрыше, — продолжил Барклай. — Таша Майо — бисексуалка.

— Да?

— По словам жены. Это любимая тема жены на шоу “Мастермайнд” — сексуальная жизнь звезд. Она по этому вопросу ходячая энциклопедия.

Несколько минут они сидели молча, прежде чем Барклай, все еще глядя на четвертый этаж, спросил,

— Почему они не работают?

— Понятия не имею, — сказала Робин.

— Было бы здорово, если бы мы смогли поймать их на мошенничестве с пособиями. Неплохая обшественная работа. Тогда у него не будет времени на ее поиски.

— Общественные работы в конце концов закончатся, — сказала Робин, потягивая кофе. — Проблема в том, что я не знаю, как остановить одержимость.

— Врежем им? — предложил Барклай и после минутного раздумья добавил: — Как ты думаешь, Литтлджон скажет что-нибудь, если я его ударю?

— Может быть, сначала попытаться найти тему, представляющую взаимный интерес, — сказала Робин.

— Это чертовски странно, — сказал Барклай, — что он никогда не разговаривает. Просто сидит.

— Это один из них, — сказала Робин, заменяя кофе в подстаканнике.

Мужчина только что вышел из здания, держа руки в карманах. Как и у его брата, у него был необычайно высокий лоб, из-за чего Барклай прозвал их братьями Франкенштейнами, которые быстро сократились до Фрэнка-1 и Фрэнка-2. Потрепанный, одетый в старую ветровку, джинсы и кроссовки, он направлялся, как догадалась Робин, в сторону вокзала.

— Хорошо, я возьму его, — сказала она, поднимая рюкзак, который обычно брала с собой на наблюдение, — а ты можешь остаться здесь и присмотреть за другим.

— Да, хорошо, — сказал Барклай. — Удачи.

Робин, надевшая шапку-бини, чтобы скрыть свою характерную новую стрижку, пешком проследовала за Фрэнком 1 до станции Бекслихит и, Подождав немного, села в купе того же поезда, где она держала его под скрытым наблюдением, сидя через несколько сидений.

Через пару минут зазвонил мобильный Робин, и она увидела номер Страйка.

— Доброе утро. Где ты?

— С одним из Фрэнков, — тихо сказала она. — Мы направляемся в Лондон.

— А. Я просто хотел сказать тебе, что убедил журналиста, о котором я говорил, поговорить со мной. Фергус Робертсон, встречаемся с ним позже в Вестминстер Армс. Ты уже прочитала его статью?

— Да, — сказала Робин, — и я также читала продолжение, о том, как церковь поступила с ним после публикации первой книги. Они не любят критику, не так ли?

— Я бы сказал, что это преуменьшение, — сказал Страйк. — Из других новостей: я только что заметил Уилла Эденсора. Он сегодня опять собирает деньги в Сохо.

— О, ничего себе, правда?

— Да. Я не стал к нему подходить, чтобы подстраховаться, но выглядит он чертовски ужасно. Его рост больше шести футов, а весит он, наверное, меньше, чем ты.

— Он выглядел счастливым? Все служители храма светились без остановки.

— Нет, определенно несчастен. Я также попросил Пат взглянуть на расписание. Ты можешь поехать в Ковентри во второй половине следующей недели, если тебя это устроит. У меня есть номер Шейлы Кеннетт — старушки, которая много лет жила на ферме Чепмен. Если я тебе его напишу, не могла бы ты ей позвонить? Может быть, она согласится на интервью?

— Да, конечно, — сказала Робин.

Она не успела вернуть телефон в карман, как он снова зазвонил: Илса.

— Привет, — сказала Робин, — как дела?

— Какого черта он творит? — горячо сказала Илса.

— Кто что творит?

— Корм!

— Я не…

— Он переспал с чертовой Бижу Уоткинс! Ну, я просто говорю “спал”, очевидно, это было стоя, у стены ее спальни.

Робин осознала, что разинула рот, и закрыла его.

— Он не говорил мне об этом.

— Нет, я уверена, что нет, — сердито сказала Илса. — Она придумала какую-то ерунду, чтобы выудить у меня его номер, и я не могла придумать, как ей его не дать, но я думала, что у него хватит ума, встретившись с ней и увидев, что она из себя представляет, не приближаться к ней ближе, чем на сто миль. Ты должна предупредить его: она безумна. Она не может держать свой чертов рот на замке, половина Чамберса уже слышала все подробности…

— Илса, я не могу указывать ему, с кем спать. Или трахаться, стоя у стены спальни, — добавила Робин.

— Но она же полностью ненормальная! Все, что она хочет, — это богатого мужа и ребенка, она совершенно открыто говорит об этом!

— Страйк не богат, — сказала Робин.

— Она может этого не понимать, после всех этих громких дел, которые он продолжает раскрывать. Ты должна предупредить его…

— Илса, я не могу. Предупреди его, если хочешь. Его сексуальная жизнь меня не касается.

Илса застонала.

— Но почему она, если он хочет замещающего секса?

— Я не знаю, — совершенно искренне ответила Робин, — а потом, понизив голос, спросила, — а что ты имеешь в виду под “замещающим сексом”?

— Да ладно, — раздраженно сказала Илса. — Ты прекрасно знаешь, что… черт, это мой адвокат, мне надо идти. Пока.

В результате этого разговора Робин осталась наблюдать за отражением Фрэнка-1 в грязном окне поезда, охваченная множеством противоречивых эмоций, в которых она не была уверена, что хочет разобраться. Пока Илса говорила, перед ее мысленным взором возникла очень яркая картина: Бижу в шокирующем розовом платье, длинные загорелые ноги, обхватившие Страйка, и стереть этот образ сразу не получалось, тем более что воображение нарисовало Страйку довольно волосатую задницу.

Наконец поезд остановился на станции Восточный Ватерлоо. Робин последовала за своей целью пешком, а затем в поезд метро, где сошла на станции Пикадилли.

Они были уже так близко к Театрленд, что у Робин зародилась надежда, что она выбрала правильного брата для слежки. Однако вместо того, чтобы направиться к Шафтсбери-авеню и театру, где шла пьеса Таши Майо, Фрэнк-1 зашел в Сохо, а через десять минут — в магазин комиксов.

Поскольку все, кого она видела в окне, были мужчинами, Робин решила, что, следуя за ним, она будет заметной, поэтому отступила на несколько метров и достала телефон, чтобы позвонить по номеру, который ей прислал Страйк.

Ответил запыхавшийся голос, слегка надтреснутый то ли от возраста, то ли от курения, то ли от того и другого.

— Алло?

— Здравствуйте, это миссис Кеннет? — сказала Робин.

— Да. Кто это?

— Меня зовут Робин Эллакотт. Я частный детектив.

— Вы кто? — спросила пожилая женщина.

— Частный детектив, — сказала Робин.

Понятно, что возникла небольшая пауза.

— Что вам нужно? — подозрительно произнес голос на том конце провода.

— Меня нанял человек, который очень обеспокоен судьбой своего родственника, являющегося членом Всеобщей Гуманитарной Церкви. Я надеялась, что вы сможете поговорить со мной об ВГЦ. Просто для справки, вы ведь раньше жили на ферме Чепмен, не так ли?

— Откуда вы это знаете? — резко спросила Шейла Кеннетт; казалось, что ее разум прояснился.

— Только из записей, — сказала Робин, намеренно расплывчато: ей не хотелось распространяться о том, что Страйк получил отчеты о переписи населения.

— Это было очень давно, — сказала Шейла Кеннетт.

— Мы действительно просто интересуемся историей, — сказала Робин. — Думаю, вы были там в одно время с семьей Пирбрайт?

— Да, была, — сказала Шейла, все еще звуча подозрительно.

— Ну, мы изучаем некоторые заявления Кевина Пирбрайта о церкви, и нам стало интересно…

— Он ведь умер, не так ли?

— Я… да, это так, — сказала Робин.

— Да, я видела это в газете. Подумала, не наш ли это Кевин, — сказала Шейла. — Они уже нашли того, кто это сделал?

— Насколько я знаю, нет, — сказала Робин.

Наступила еще одна короткая пауза.

— Ну хорошо, — сказала Шейла. — Я не против поговорить. Мне больше нечего терять.

— Это замечательно, — сказала Робин, затем подумала, как бесчувственно это прозвучало, и добавила: — Я имею в виду, спасибо. Вы ведь в Ковентри, не так ли?

— Да.

— Как вам подойдет следующий четверг? На этой неделе?

— Да, хорошо, — сказала Шейла. — Ты сказала, что тебя зовут Робин?

— Правильно. Робин Эллакотт.

— Мужское имя, — сказала Шейла. — Почему родители дали тебе мужское имя?

— Я никогда не спрашивала, — со смехом ответила Робин.

— Хм. Хорошо. Во сколько?

— Полдень подойдет? — спросила Робин, быстро прикидывая расстояние до Ковентри.

— Да. Хорошо. Я поставлю чайник.

— Большое спасибо. Увидимся! — сказала Робин.

Робин написала Страйку сообщение о том, что договорилась об интервью с Шейлой Кеннетт, а затем перешла дорогу, чтобы лучше видеть витрину с комиксами.

День был прохладный и пасмурный, и Робин была рада, что надела шапку-бини. Она только успела заметить, что находится недалеко от храма Руперт-Корт, когда заметила четырех молодых людей с жестяными банками, направлявшихся на Бервик-стрит.

Робин сразу узнал Уилла Эденсора. Он выглядел больным и сломленным, не говоря уже о том, что был очень худым. Тени под глазами, которые Робин могла заметить даже с другой стороны улицы, придавали ему неприятное сходство с изображением Украденного Пророка, которого она видела на потолке храма. Как и его спутники, он был одет в оранжевую накидку с эмблемой церкви, которая повторялась на жестянках для сбора денег.

Второй мужчина в группе, похоже, давал указания. В отличие от остальных троих, он был полноват и носил растрепанные волосы. Он указал на улицу, и две девушки послушно направились в указанном направлении, а Уилл остался на месте. Его поведение напомнило Робин осла, привыкшего к издевательствам и уже не способного протестовать.

Второй мужчина снова повернулся к Уиллу и стал читать лекцию, на которую Уилл механически кивал, не поднимая глаз. Робин жаждала подойти поближе, чтобы услышать, что происходит, но не решалась показаться на глаза кому-либо из них. Не успела лекция закончиться, как из магазина комиксов вышел Фрэнк-1, и Робин ничего не оставалось, как последовать за ним.

Глава 14

Девять на втором месте означает:

Проникновение под кровать.

Жрецы и маги используются в большом количестве.

И-Цзин или Книга Перемен

Паб Вестминстер Армс, где Страйк договорился встретиться с журналистом Фергюсом Робертсоном, находился недалеко от Вестминстерского аббатства и здания парламента. Когда Страйк шел к пабу, он почувствовал небольшие приступы боли, исходящие из задней части культи. Хотя подколенное сухожилие уже было порвано, в последние несколько месяцев оно не доставляло никаких хлопот, в основном потому, что ему приходилось выдерживать гораздо меньший вес. Он точно знал, чем вызван этот легкий рецидив симптомов: необходимостью удерживать Бижу Уоткинс, которая громко и пьяно заявила о своем желании быть прибитой к стене спальни, как только они вошли в ее квартиру в субботу вечером.

Боль в ноге вернула его мысли к тому вечеру. Он полагал, что два с половиной часа бессмысленной беседы были вполне оправданы в свете последовавшего за ними десятиминутного секса без излишеств. Она была лучше на вид, чем на ощупь, — ее внушительная грудь, как он обнаружил в спальне, была ненастоящей, — но плюсом того, что он находил ее несносной, было полное отсутствие чувства вины за то, что он не ответил на три сообщения, которые она прислала ему после этого, и все они были усыпаны смайликами. Его старейший друг, Дэйв Полворт, назвал бы это расставанием, и Страйк был склонен с ним согласиться.

Войдя в Вестминстер Армс, Страйк заметил Фергюса Робертсона, которого он ранее загуглил, сидящего в углу за столиком на двоих и печатающего на ноутбуке. Невысокий, полный и почти полностью лысый мужчина, чья блестящая макушка отражала свет лампы, висевшей над столом, Робертсон в данный момент был без пиджака и энергично жевал жвачку, пока работал. Страйк взял себе напиток, отметив, что в баре сидит младший министр, и направился к Робертсону, который продолжал печатать, пока Страйк не подошел к столу.

— Ах, — сказал журналист, поднимая глаза. — Знаменитый детектив.

— И бесстрашный репортер, — сказал Страйк, садясь.

Они пожали другу руки за столом, любопытные голубые глаза Робертсона изучали Страйка. От него исходил дух грубоватого добродушия. Рядом с ноутбуком лежала пачка жевательной резинки “Никоретте”.

— Ты, я слышал, знаком с Домиником Калпепером, — сказал Робертсон, имея в виду журналиста, которого Страйк недолюбливал.

— Да. Он кретин.

Робертсон рассмеялся.

— Я слышал, что ты трахнул его кузину.

— Не помню такого, — соврал Страйк.

— Есть мнение по поводу Брексит?

— Вообще нет, — сказал Страйк.

— Жаль, — сказал Робертсон. — Мне нужно еще триста слов.

Он пролистал вниз экран своего ноутбука.

— Итак… ты собираешься заняться ВГЦ, не так ли? — Робертсон откинулся в кресле, продолжая жевать, сцепив короткие пальцы на большом пивном животе. — Если ты найдешь тело под полом храма, я получу эксклюзивные права на эту историю?

— Не могу гарантировать этого, — сказал Страйк.

— Тогда что мне за это будет?

— Удовлетворение от хорошо выполненной работы, — сказал Страйк.

— Я похож на бойскаута?

— Если я узнаю что-нибудь интересное, не компрометирующее моего клиента, — сказал Страйк, предвидевший этот разговор, — ты можешь это взять.

— Я тебя в этом уверяю, — сказал Робертсон, разжал пальцы, чтобы вытащить из пачки еще одну никотиновую жвачку, засунул ее в рот и запил пивом.

— Значит, ты не испугаешься писать о них? — спросил Страйк.

— Нет, если ты сможешь предоставить мне какую-нибудь достоверную информацию. Они — кучка пиздюков. Я был бы чертовски рад помочь их уничтожить.

— Как я понимаю, они тебя сильно достали?

— Из-за этой статьи я чуть не потерял работу, — сказал Робертсон. — Адвокаты в заднице, газета обосралась, моя бывшая жена получала анонимный звонки на домашний телефон…

— Правда?

— О, да. И видел бы ты, что эти ублюдки сделали с моей страницей в Википедии.

— У тебя есть страница в Википедии? — удивился Страйк.

— До того, как я с ними связался, у меня ее не было, но после выхода моей статьи ВГЦ сделали для меня. Опальный журналист Фергюс Робертсон. Пресловутый алкоголик Фергюс Робертсон. Бытовой насильник Ф… — Я и пальцем не тронул свою бывшую, — добавил Робертсон, немного защищаясь. — Так что, да: если у тебя будет что-нибудь доказательное, я, блядь, это напечатаю, и они пожалеют о том гребаном дне, когда напали на меня.

Страйк достал блокнот и ручку.

— Что заставило тебя в первую очередь обратить на них внимание?

— Я начал копать под толстосумов и знаменитостей, которые присоединились к ним.

— А что им с этого?

— Что касается толстосумов, то они могут общаться со знаменитостями. Для последних ВГЦ организует фотосессии: не нужно работать, достаточно прийти и сфотографироваться с молодыми опекунами или бездомными. Такие люди, как Ноли Сеймур, любят выглядеть одухотворенными. А еще есть доктор Чжоу.

— Я не слышал о нем, пока не прочитал твою статью.

— Я так понимаю, ты не смотришь телевизор за завтраком?

Страйк покачал головой.

— У него есть постоянное место в одном из шоу. Похож на Брюса Ли, попавшего в автомобильную аварию. У него есть клиника в Белгравии, где он принимает людей, у которых денег больше, чем ума. Всякое дерьмо. Купирование. Гипноз. Регрессия прошлой жизни.

— Ты сказал в материале, что он набирает сотрудников для ВГЦ из своей клиники.

— Я думаю, что он — одна из основных точек входа для крупных доноров. Это была одна из тех вещей, от которых юристы ВГЦ заставили меня отказаться.

— Бывший член, с которым ты беседовал для статьи…

— Бедная маленькая корова, — беззлобно вздохнул Робертсон. — Она была единственной, кого я смог разговорить.

— Как долго она там находилась?

— Пять с половиной лет. Пришла на встречу со школьным другом. Друг ушел после первой недели, а она осталась. Она лесбиянка, — сказал Робертсон, — и папе не нравилось, что ей нравятся женщины. — ВГЦ рекламировала себя как инклюзивную организацию, так что можно понять, как она на это купилась. Она из очень богатой семьи. Церковь выдоила из нее большую часть наследства, а потом снова выплюнула.

— И она рассказала, что ее избивали?

— Избивали, морили голодом, заставляли ходить с мужчинами, да… но я не смог получить ни одного подтверждения, поэтому все остальные слова — “якобы”. — Робертсон сделал еще один глоток пива, затем сказал: — Я не мог использовать многое из того, что она мне рассказала, потому что знал, что газета получит огромный судебный иск. Конечно, это все равно чуть не случилось. Надо было включить все в это дело, и результат был бы тот же самый.

— Она утверждала, что средства были присвоены?

— Да, в основном наличными. Она сказала мне, что если они собирают деньги на улице, то должны внести определенную сумму, прежде чем им разрешат остановиться. Имей в виду, что люди занимаются этим в Лондоне, Бирмингеме, Глазго, Мюнхене, Сан-Франциско — знаешь ли ты, что они есть и в Германии, и в Штатах?

— Да, я видел это на их сайте.

— Да, так вот, она сказала, что члены церкви, собирающие деньги, должны получить сто фунтов, прежде чем им разрешат сесть за стол или поесть. Она сказала мне, что никто не знает, куда все это девается, но старый папаша Джей очень хорошо себя чувствует. По слухам, у него есть поместье на Антигуа, куда директора отправляются на духовные ретриты. Никакой чертовой фермы Чепменов для них.

— Значит, ты придержал некоторые материалы, потому что было слишком жарко для печати, не так ли?

— Пришлось. Я хотел защитить источник. Я знал, что люди сочтут ее сумасшедшей, если я использую все, что она рассказала.

— Было что-то сверхъестественное?

— Ты уже знаешь об этом, не так ли? — сказал Робертсон, челюсти которого все еще усиленно работали над своей никотиновой жвачкой. — Да, именно так. Утонувший пророк.

— Бывшие члены, похоже, очень боятся Утонувшего Пророка.

— Ну, она придет за ними, если они уйдут.

— Придет за ними, — повторил Страйк.

— Да. Членов клуба учат, что если они раскроют Божественные тайны, то она придет и заберет их.

— Что такое Божественные тайны?

— Она мне не сказала.

Робертсон допил остатки пива.

— Через два дня после разговора со мной она увидела ранним утром в окне своей спальни утонувшего пророка. Она позвонила мне в истерике, что сказала слишком много, и утонувший пророк пришел за ней, но я все равно должен напечатать эту историю. Я пытался ее успокоить. Говорил, что ей нужен психотерапевт, но она не поддавалась. Она повторяла: “Есть кое-что, чего вы не знаете, есть кое-что, чего вы не знаете”. Она положила трубку, заперлась в ванной комнате родителей и перерезала себе вены в ванной. Она выжила — еле-еле.

— Черт, — сказал Страйк.

— Да. Ее отец обвинил меня, чертова сволочь — он все еще вел себя с ней как дерьмо за то, что она вступила в секту и отдала им все свои деньги, так что, с одной стороны, семья источника утверждает, что я склонил ее к самоубийству, с другой стороны, ВГЦ угрожает обанкротить газету за то, что, по их словам, является фальшивыми заявлениями, а я застрял посередине, и моя работа висит на волоске.

— Где сейчас девушка?

— В Новой Зеландии, насколько я знаю. Попытка самоубийства вызвала панику в ее семье, отец наконец перестал издеваться над ней и обратился за помощью. Отправил ее к родственникам. Новое начало.

— Ты сказал ей, что все сверхъестественное, что она видела в церкви, было подделкой?

— Да, но она не согласилась. — Теперь Робертсон извлек изо рта большой шарик жевательной резинки, засунул его в одну из пустых щелей в пачке, достал свежий кусочек и снова принялся жевать. — Она клялась, что видела призраков и магию — но они не называли это магией, конечно. Чистые духом, вот такая была терминология. Чистые духом могли делать сверхъестественные вещи.

— Так что же было слишком горячим для печати?

— Я бы не отказался от еще одной пинты, — сказал Робертсон, подталкивая свой пустой стакан к детективу.

Страйк вздохнул, но поднялся на ноги, его подколенное сухожилие болело.

Когда он вернулся к столу и поставил перед Робертсоном свежую пинту, журналист сказал:

— Ты знаешь, кем была Маргарет Кэткарт-Брайс?

— Богатая старушка, оставившая в 2004 году все свое состояние ВГЦ, похоронена на ферме Чепмен, известна теперь как “Золотой пророк”.

— Она самая, — сказал Робертсон. — Ну… это не была хорошая смерть.

— В смысле?

— Они не верят в медицину в ВГЦ. Мой источник сообщил мне, что Кэткарт-Брайс умерла в страшных муках, умоляя позвать врача. Она сказала, что Уэйсы боялись, что если бы они пустили к ней врача, то ее бы забрали в больницу, а это означало бы, что ближайшие родственники были бы оповещены. Они не хотели, чтобы появился какой-то дальний родственник и уговорил ее изменить завещание. Если бы я мог это доказать… Но подтверждений нет. Нельзя протолкнуть что-то подобное, не проверив. Я пытался связаться с родственниками Кэткарт-Брайс, но ближе всех к ней был двоюродный племянник в Уэльсе. Он уже смирился с тем, что не получит ни копейки ее денег, и ему было наплевать, что с ней случилось.

Страйк записал все это, прежде чем задать вопрос,

— Что-нибудь еще?

— Да, — сказал Робертсон. Он огляделся по сторонам и понизил голос. — Секс.

— Продолжай, — сказал Страйк.

— Они называют это “духовная связь”, что, по сути, означает трахнуть того, кого тебе скажут трахнуть. Девушки доказывают, что они выше материальных соображений, выкладываясь перед любым, перед кем им скажут.

— Серьезно? — сказал Страйк.

— Это начинает происходить только после того, как вы начнете работать. Не хотят отпугивать их раньше времени. Но мой источник сказал мне, что, когда они станут полноправными членами, они не должны отказывать никому, кто этого хочет. В статье я как можно ближе подошел к разговору об этом — много “по слухам” и “источники утверждают”, но мой редактор не хотел, чтобы кто-то из известных членов подал на нас в суд за то, что мы сказали, что они кого-то насилуют, поэтому мне пришлось все это убрать.

Страйк сделал еще одну пометку перед тем, как сказать,

— Твой источник был единственным бывшим членом, которого ты смог убедить говорить?

— Да, — сказал Робертсон. — Все остальные, с кем я пытался, посылали меня. Некоторым из них было стыдно, — сказал он, сделав еще один глоток пива, — стыдно, что они на это повелись. Они вернулись к нормальной жизни и не хотят, чтобы об их прошлом писали все газеты. Их нельзя винить. Другие все еще были в полном замешательстве. Пару человек я так и не смог отследить. Возможно, они умерли.

— Думаю, ты вел список бывших членов?

— Да, это так, — сказал Робертсон.

— У тебя он еще есть?

— Может быть, он где-то есть… но ведь услуга за услугу, верно? Я получаю сенсацию, а ты — историю?

— Абсолютно.

— Хорошо, попробую откопать…

Робертсон немного пожевал жвачку, а затем сказал:

— Так когда же сэр Колин Эденсор нанял тебя?

— Я не называю своих клиентов журналистами, — сказал Страйк с непроницаемым лицом.

— Стоило попробовать, — сказал Робертсон, сверкнув глазами. — В последние пару лет Эденсор довольно резко высказывается о церкви.

— Да?

— Я полагаю, что там могут быть и другие богатые дети, — сказал Робертсон, внимательно наблюдая за Страйком. — Кроме Уилла Эденсора.

— Может быть, и есть, — невесело ответил Страйк, просматривая свои записи. — Она сказала тебе: “Есть кое-что, чего вы не знаете”? И это было что-то другое, нежели то, что Кэткарт-Брайс отказали во врачебной помощи, не так ли?

— Да, она уже рассказала мне о старушке, — сказал Робертсон, который теперь снова открыл свой ноутбук. — Ты уверен, что у тебя нет своего мнения по поводу Брексит? Как это повлияет на рынок частного сыска, если мы выйдем из ЕС?

— Совсем нет, — сказал Страйк, поднимаясь на ноги.

— Значит, я могу записать Корморана Страйка в сторонники Брексит, не так ли?

— Можешь идти на хрен, вот что ты можешь сделать, — сказал Страйк и, посмеиваясь, ушел от журналиста.

Глава 15

В дружбе и близких отношениях человек должен делать тщательный выбор. Он окружает себя либо хорошей, либо плохой компанией, но не может иметь и то, и другое одновременно.

И-Цзин или Книга Перемен

— Боже, там ужасно, — таковы были первые слова Робин, обращенные к Страйку при их следующей встрече, которая состоялась в пасхальный понедельник.

Шторм “Кэти” бушевал в Лондоне, валя деревья и опоры, и на щеках у Робин был яркий румянец, а ее волосы растрепались на ветру. Окна офиса тихонько дребезжали, когда ветер с воем несся по Денмарк-стрит.

— Я написал тебе сообщение с предложением встретиться по телефону, — сказал Страйк, только что поставивший чайник.

— Я, наверное, уже была в метро, — сказала Робин, снимая пальто и вешая его на вешалку. — Я была не против зайти. Действительно, очень бодрит.

— Ты бы так не говорила, если бы тебя по голове ударил летяющий мусорный бак, — сказал Страйк, который только что наблюдал за тем, как пластиковые конусы кувыркаются по Чаринг-Кросс-роуд. — Кофе?

— Отлично, — сказала Робин, пытаясь распутать пальцами волосы. — У Пат выходной?

— Да. Банковский праздник. Одно хорошо в такой погоде — братья Фрэнк, скорее всего, останутся дома.

— Надеюсь, — согласилась Робин. Из других хороших новостей: кажется, я все ближе к тому, чтобы быть завербованной.

— Правда? — сказал Страйк, оглядываясь.

— Да. Та блондинка, с которой я познакомился в прошлый раз, кинулась ко мне, как только я вошла в субботу. “О, я так рада, что вы вернулись!” Я сказала ей, что прочитала их брошюру и нашла ее интересной…

— Она интересная?

— Нет. Это в основном общие слова о самореализации и изменении мира. Я все еще играю в недотрогу. Я сказала ей, что мои друзья пытались предостеречь меня от ВГЦ, говорили, что об этом месте ходят слухи, что оно не то, чем кажется.

— Что она на это ответила?

— Она была уверена, что я не настолько закрытый человек, чтобы не дать церкви шанса быть услышанными, и что она может сказать, что я свободомыслящий и очень независимый человек.

— Очень проницательно с ее стороны, — сказал Страйк с ухмылкой. — Папа Джей был там?

— Нет. Видимо, мне очень повезло, что я увидела его в прошлый раз, потому что в последнее время он нечасто появляется на людях. Вместо него нам досталась Бекка Пирбрайт — старшая сестра Кевина.

— Да? — сказал Страйк, открывая холодильник и доставая молоко. — И как она?

— Очень воспитанная и веселая. Идеальные зубы — она похожа на американку. Ты бы точно не понял, что ее брат был убит выстрелом в голову несколько месяцев назад. Если бы она не была одета в оранжевый балахон, можно было бы подумать, что она мотивационный оратор. Вышагивает взад-вперед, много жестов.

— О, и Ноли Сеймур была там. Актриса. Это вызвало некоторое волнение, когда она вошла. Много шептались и показывали пальцем.

— Особое отношение?

— Очень. Один из служителей храма подбежал к ней и попытался провести ее на место впереди. Она немного пошумела, не согласилась и опустилась на место в середине. Очень скромно. Она так суетилась, что все смотрели на нее, пока она занимала свое место.

Страйк усмехнулся.

— Я прочитала твою заметку о встрече с Фергюсом Робертсоном, — продолжила Робин.

— Хорошо, — сказал Страйк, передавая Робин кружку и направляясь во внутренний кабинет. — Я хотел поговорить с тобой об этом.

Робин казалось, что она знает, что ее ждет. Одной из причин, по которой она так упорно пробивалась через шторм Кэти, чтобы поговорить со Страйком с глазу на глаз, было подозрение, что он собирается предложить — несмотря на часы работы, которые она потратила на создание образа Ровены Эллис, и новую дорогую стрижку — одному из субподрядчиков поработать под прикрытием на ферме Чепмена вместо нее.

— Так ты читала про духовную связь? — спросил Страйк, когда оба заняли места друг напротив друга за столом партнеров.

— Мы используем эвфемизм ВГЦ, не так ли? — сказала Робин, подняв брови.

— Хорошо, если хочешь: ты читала о том, что женщин принуждают спать с теми, с кем, по мнению церкви, они должны спать?

— Да, читала, — сказала Робин.

— И?

— А я все еще хочу войти.

Страйк ничего не сказал, только погладил свой подбородок, глядя на нее.

— Они используют эмоциональное принуждение, а не физическую силу, — сказала Робин. — Я не буду подвергаться индоктринации, не так ли? Так что на меня это не подействует.

— Но если тебя там закроют, и это будет условием сохранения твоего прикрытия…

— Если дело дойдет до реальной попытки изнасилования, я уйду и сразу обращусь в полицию, — спокойно сказала Робин. — Миссия выполнена: у нас есть кое-что на церковь.

Страйку, ожидавшему такого отношения, оно все равно не понравилось.

— Каково мнение Мерфи по этому поводу?

— Какое отношение это имеет к Райану? — сказала Робин с укором в голосе.

Осознав свою стратегическую ошибку, Страйк ответил: — Никакого.

Наступило короткое молчание, в котором дождь стучал в окно, а ветер свистел в водосточных трубах.

— Хорошо, я подумал, что нам следует разделить этих бывших членов на группы, чтобы мы могли поработать с ними, посмотреть, не заговорит ли кто-нибудь из них, — сказал Страйк, прервав зрительный контакт, чтобы открыть файл на своем компьютере. — Я уже отправил тебе имена для переписи. Робертсон прислал мне свой список вчера вечером. Там было только одно имя, которого у меня еще не было: Шери Гиттинс. Ему так и не удалось ее разыскать, но я кое-что узнал о ней в Интернете. Она была девушкой, которая водила Дайю Уэйс купаться в тот день, когда она утонула, но я не могу найти никаких следов ее деятельности после 1995 года.

— Хочешь, я посмотрю? — сказала Робин, открывая свой блокнот.

— Не помешает. Если говорить о более приятных новостях, то я нашел семью Доэрти — отца, который ушел с тремя детьми, и мать, которую потом выгнали.

— Правда?

— Да, но я получил жесткое “нет” на интервью от отца и двух детей. Отец был чертовски агрессивен. Другой ребенок — я говорю “ребенок”, они все уже взрослые — пока не ответил мне. Это Нив, старшая. Я не могу найти никаких следов матери, Дейрдре, и думаю, не сменила ли она имя или не уехала ли за границу. Свидетельства о смерти я не нашел. Мне не повезло и с Джорданом — это тот парень, которого, по словам Кевина Пирбрайта, били по лицу кожаной плеткой. Его нет ни в одном из переписных листов, так что он, должно быть, появился и исчез между переписями.

Но я, возможно, нашел старшую дочь Джонатана Уэйса, Эбигейл. Если я не ошибаюсь, она взяла девичью фамилию матери, Гловер, после того, как покинула церковь, и она пожарный.

— Буквально?

— Шланг, сирена, все, что нужно, если я нашел правильную женщину. Незамужняя, без детей, насколько я знаю, и живет в Илинге. Я также думаю, что вычислил девушку-лесбиянку, которая присоединилась к группе в подростковом возрасте, ту, с которой Робертсон беседовал для своей статьи.

— Уже?

— Да. Она есть в переписи 2001 года, и ее зовут Флора Брюстер. Возраст и дата совпадают. На ее странице в Facebook полно фотографий Новой Зеландии, и она из очень богатой семьи. Ее дед основал огромную строительную компанию: Хаусон Хоумс.

— Вы будете так счастливы в доме Хаусона? — сказала Робин, когда в памяти всплыл джингл из рекламы девяностых, про память о котором она и не подозревала.

— Пока не рухнут перегородки, да. Хаусон Хоумс не славится тем, что хорошо строит.

— Ты с ней связывался?

— Нет, потому что ее аккаунт в Facebook неактивен; она ничего не писала там уже больше года, но я нашел парня по имени Генри Уортингтон-Филдс, который является ее другом в Facebook и живет в Лондоне. Я думаю, что, возможно, именно он втянул ее в это дело и пробыл там всего неделю. Он рассказывает о том, что у него есть старый друг, которого церковь чуть не уничтожила. Очень злые, очень горькие, мрачные намеки на преступность. Я послал ему сообщение, но пока ничего не получил в ответ. Если он захочет поговорить, я смогу выяснить, что скрывается за замечанием Флоры Фергюсу Робертсону: “Есть кое-что, что вы не знаете”.

— Я думала о той девушке — Флоре — после того, как прочитала твое письмо, — сказала Робин. — Получается, уже два человека, которые покончили с собой или пытались это сделать сразу после выхода из церкви. Такое впечатление, что они уходят, надев на себя невидимые жилеты смертников. Затем появляется Утонувший Пророк и заставляет их взорвать их.

— Причудливый способ выражения, — сказал Страйк, — но да, я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я говорила, что на потолке храма нарисован Александр Грейвс с петлей на шее?

— Нет, не говорила.

— Это нездорово, не так ли? Они близки к тому, чтобы прославить самоубийство, повесив это на потолок. Приравнивают его к мученичеству для церкви.

— Я полагаю, что ВГЦ вполне устраивает, когда бросающие доводят себя до конца. Проблема решается сама собой.

— Но это придает вес тому, что сказала Пруденс, не так ли? О том, что нельзя слишком быстро вытаскивать Уилла Эденсора, не ожидая, что он вот-вот сорвется обратно…

В этот момент на лестничной площадке послышалось звяканье, и дверь во внешний офис открылась. Страйк и Робин удивленно переглянулись: никого не должно было быть, учитывая, что Мидж была в отпуске, а все остальные субподрядчики на работе.

В дверном проеме стоял Клайв Литтлджон, коренастый и крепкий, в плаще, заляпанном дождем, со стрижкой, не изменившейся от сильного ветра. Его глаза с тяжелыми веками моргали, глядя на партнеров, видневшихся через открытую внутреннюю дверь. В остальном он оставался невыразительным и неподвижным.

— Доброе утро, — сказал Страйк. — Думал, ты на муже новой клиентки?

— Он болен, — сказал Литтлджон.

— Болен?

— Она написала сообщение.

— Так… тебе что-то понадобилось?.

— Квитанции, — сказал Литтлджон, засунув руку в карман пальто и вытащив небольшую пачку бумаги, которую он положил на стол Пат.

— Хорошо, — сказал Страйк.

Литтлджон постоял еще секунду-другую, затем повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой стеклянную дверь.

— Как будто его облагают налогом за каждый слог, — тихо сказала Робин.

Страйк ничего не ответил. Он по-прежнему хмуро смотрел на стеклянную дверь.

— В чем дело? — спросила Робин.

— Ни в чем.

— Нет, что-то не так. Почему ты так смотришь?

— Как он собирался попасть внутрь? Я изменил график вчера вечером, чтобы мы могли наверстать упущенное. Иначе я бы уже сидел на хвосте у Фрэнка-2, и у тебя не было бы причин быть здесь — особенно во время почти урагана, — добавил Страйк, когда дождь застучал по окну.

— О, — сказала Робин, теперь тоже безучастно глядя вслед Литтлджону. — Ты слышал ключи до того, как открылась дверь?

— У него нет ключей, — сказал Страйк. — Или не должно быть.

Не успели они еще что-то сказать, как зазвонил мобильный Робин.

— Извини, — сказала она Страйку, проверив его. — Это Райан.

Страйк встал и направился во внешний офис. Его размышления о странном поведении Литтлджона были прерваны голосом Робин и ее взрывом смеха. Очевидно, планы на вечер менялись из-за погоды. Затем зазвонил его собственный мобильный телефон.

— Страйк.

— Привет, — сказал голос Илсы. — Как ты?

— Отлично, — сказал Страйк, в то время как Робин понизила голос во внутреннем кабинете, и его раздражение усилилось. — В чем дело?

— Слушай, надеюсь, ты не подумаешь, что я лезу не в свое дело.

— Скажи мне, что ты хочешь сказать, и тогда я скажу, не вмешиваешься ли ты, — сказал Страйк, не стараясь показаться слишком дружелюбным.

— Ну, сейчас тебе позвонит Бижу.

— О чем ты знаешь, потому что…?

— Потому что она только что сказала мне. Вообще-то, она сказала мне и еще трем людям, с которыми я разговаривала.

— И?

— Она говорит, что ты не отвечаешь на ее сообщения, так что…

— Ты позвонила, чтобы отчитать меня за то, что я не отвечаю на сообщения?

— Боже, нет, наоборот!

Во внутреннем кабинете Робин опять смеялась над тем, что сказал Райан. Этот человек просто не мог быть настолько смешным.

— Ну давай, — сказал Страйк Илсе, направляясь к внутренней двери и закрывая ее сильнее, чем это было необходимо. — Скажи свое слово.

— Корм, — тихо сказала Илса, стараясь, чтобы ее не услышали коллеги, — она сумасшедшая. Она уже сказала…

— Ты позвонила, чтобы дать мне непрошеный совет по поводу моей личной жизни, не так ли?

Робин, только что закончившая разговор с Райаном, поднялась на ноги и открыла дверь как раз вовремя, чтобы услышать слова Страйка,

— Нет, мне это не нужно. Так что, да, не вмешивайся.

Он повесил трубку.

— Кто это был? — удивленно спросила Робин.

— Илса, — отрывисто сказал Страйк, проходя мимо нее и садясь обратно за стол партнеров.

Робин, подозревая, что знает, о чем только что говорила Илса, молча уселась в кресло. Заметив это необычное отсутствие любопытства, Страйк сделал правильный вывод, что Илса и Робин уже обсудили его ночь с Бижу.

— Ты знала, что Илса собиралась указывать мне, как вести личную жизнь?

— Что? — спросила Робин, пораженная и вопросом, и тоном. — Нет.

— Правда? — сказал Страйк.

— Да, правда! — сказала Робин, и это было правдой: она могла сказать Илсе, чтобы та поговорила со Страйком, но она не знала, что она собирается это сделать.

Мобильный телефон Страйка зазвонил уже второй раз. Он не удосужился сохранить номер Бижу в своих контактах, но, будучи уверенным, кого сейчас услышит, ответил.

— Привет, незнакомец, — раздался ее безошибочно узнаваемый громкий, хриплый голос.

— Привет, — сказал Страйк. — Как дела?

Робин встала и вышла в соседнюю комнату под предлогом принести еще кофе. За спиной она услышала, как Страйк сказал:

— Да, извини, был занят.

Поскольку в последние дни Робин твердо решила не думать о своем партнере ни в каких других терминах, кроме дружеских и рабочих, она предпочла считать, что смешанные чувства раздражения и обиды, овладевшие ею сейчас, были вызваны раздражительностью Страйка и чуть не хлопнувшей дверью офиса, когда она разговаривала с Райаном. Это было полностью его дело, если он хотел снова переспать с этой мерзкой женщиной, и тем более это было глупо, если он не понимает, что она преследует его ради состояния, которым он не обладает, или ребенка, которого он не хочет.

— Да, хорошо, — услышала она слова Страйка. — Увидимся там.

Сделав над собой усилие, чтобы выглядеть нейтрально, Робин вернулась к столу партнеров со свежим кофе, не обращая внимания на напускное пренебрежение своего партнера.

Глава 16

Линия в начале имеет хорошую удачу, вторая — благоприятную; это связано со временем.

Третья строка предвещает несчастье, пятая — болезнь…

И-Цзин или Книга Перемен

В течение следующих нескольких дней Страйк и Робин общались только деловыми сообщениями, без шуток и посторонних разговоров. Робин больше раздражалась на себя за то, что зациклилась на хлопанье дверью и обвинениях в том, что она сплетничала с Илсой за спиной партнера, чем на Страйка за то, что он сделал что-то из этих двух вещей.

Страйк, понимая, что повел себя неразумно, не стал извиняться. Однако к раздражению на Илсу добавилось ноющее чувство самообвинения, которое усилилось после второго свидания с Бижу.

Он понял, что совершает ошибку, уже через пять минут после новой встречи с ней. Пока она хохотала над своими историями и громко рассказывала о том, что на нее запали лучшие юрисконсульты, он сидел в полной тишине и спрашивал себя, в какую игру, черт возьми, он играет. Решив, по крайней мере, получить то, зачем он пришел, он покинул ее квартиру через несколько часов со слабым чувством отвращения к себе и твердым желанием никогда больше не попадаться ей на глаза. Единственным небольшим утешением было то, что на этот раз его подколенное сухожилие не пострадало, так как он указал на то, что предпочитает находиться в горизонтальном положении во время секса.

Хотя это был едва ли первый случай, когда Страйк переспал с женщиной, которую не любил, никогда прежде он не трахался с той, кто ему активно не нравился. Весь этот эпизод, который он теперь считал окончательно закрытым, скорее усилил, чем ослабил его плохое настроение, заставив его вновь столкнуться со своими чувствами к Робин.

Страйкне знал, что отношениям Робин и Мерфи был нанесен первый серьезный удар, о чем Робин не собиралась делиться со своим деловым партнером.

Ссора произошла в среду вечером в баре недалеко от Пикадилли-Серкус. Робин, которая должна была уехать в Ковентри в пять часов утра следующего дня, не очень-то хотела идти в кино в середине недели. Однако, поскольку Мерфи уже купил билеты, она посчитала, что не может возражать. Похоже, он не собирался переходить к схеме, при которой они встречаются в квартирах друг друга только для того, чтобы поесть и заняться сексом. Робин догадалась, что это связано с боязнью принять ее как должное или войти в привычную колею, на что, как она догадалась из косвенных комментариев, жаловалась его бывшая жена.

Поводом для ссоры послужило случайное замечание Робин о том, что она планирует остаться на ферме Чепмена. После этого стало ясно, что Мерфи заблуждается. Он думал, что она пробудет там всего семь дней, если ее удастся завербовать, и был шокирован, узнав, что на самом деле она взяла на себя обязательства по бессрочной работе под прикрытием, которая может продлиться несколько недель. Мерфи был раздосадован тем, что Робин не объяснила ему ситуацию до конца, а Робин была раздражена тем, что он не выслушал ее, как следует. Возможно, Мерфи не виноват в том, что навевает неприятные воспоминания о предполагаемом праве ее бывшего мужа диктовать границы ее профессиональных обязательств, но сравнение было неизбежным, поскольку Мерфи считал, что Страйк оказал давление на Робин, заставив ее выполнить эту обременительную работу, а она не проявила достаточной решительности, чтобы отказаться.

— Так получилось, что я хочу это сделать, — сказала Робин Мерфи сердитым шепотом, потому что в баре было много народу. Момент, когда они должны были уходить в кино, незаметно проскочил двадцать минут назад. — Я вызвалась, потому что знаю, что я лучше всех подхожу для этой работы — и, к твоему сведению, Страйк активно пытался меня от нее отговорить.

— Почему?

— Потому что это может занять много времени, — сказала Робин, солгав по недосмотру.

— И он будет скучать по тебе, ты это хочешь сказать?

— Знаешь что, Райан? Отвали.

Не обращая внимания на любопытные взгляды стоявших неподалеку девушек, которые бросали косые взгляды на красавчика Мерфи, Робин накинула пальто.

— Я еду домой. Мне все равно надо вставать на рассвете, чтобы ехать в Ковентри.

— Робин…

Но она уже направилась к двери.

Мерфи догнал ее в сотне ярдов от дороги. Его извинения были принесены прямо на глазах у увенчанного амурами мемориального фонтана Шафтсбери, где ее бывший муж сделал ей предложение, что никак не избавило Робин от чувства дежавю. Однако, поскольку Мерфи галантно взял всю вину на себя, Робин посчитала, что у нее нет другого выхода, кроме как смириться. Учитывая, что “Да здравствует Цезарь!” уже наполовину закончился, они отправились в недорогой итальянский ресторан и расстались, по крайней мере внешне, на хороших условиях.

Тем не менее настроение Робин оставалось подавленным, когда на следующее утро она отправилась на север в своем стареньком лендровере. В очередной раз ей пришлось столкнуться с проблемой совмещения нормальной личной жизни и выбранной работы. Она думала, что с Райаном, учитывая его профессию, будет проще, но вот она снова оправдывает обязательства, о которых, как она знала, он бы и не задумался, если бы сам их принимал.

Поездка по трассе М1 проходила без происшествий, поэтому отвлечься от неудовлетворительных размышлений ей не удалось. Однако на подъезде к станции техобслуживания Ньюпорт-Пагнелл, где она планировала остановиться, чтобы выпить кофе, раздался звонок Илсы. В лендровере не было блютуза, поэтому Робин подождала, пока она окажется в старбаксе, и только после этого перезвонила Илсе.

— Привет, — сказала она, стараясь казаться веселее, чем чувствовала себя, — что случилось?

— Ничего, правда, — сказала Илса. — Просто интересно, говорил ли тебе Корм что-нибудь.

— О Бижу? — спросила Робин, которой не составило труда притвориться, что она не понимает, о чем говорит Илса. — Кроме того, что он обвинил меня в том, что я разговариваю с тобой за его спиной, нет.

— О Боже, — простонала Илса. — Прости. Я только пыталась предупредить его…

— Я знаю, — вздохнула Робин, — но ты же знаешь, какой он.

— Ник говорит, что я должна извиниться, и это, надо сказать, чертовски приятно — солидарность со стороны мужа. Хотела бы я посмотреть на лицо Ника, если бы Бижу нарочно залетела. Я не думаю, что ты знаешь…

— Илса, — сказала Робин, перебивая подругу, — если ты собираешься спросить меня, расспрашивала ли я Страйка о его привычках в области контрацепции…

— Ты понимаешь, что она сказала мне — и еще пяти людям, которые, кстати, были в пределах слышимости, — что во время романа с женатым королевским адвокатом она взяла использованный презерватив из мусорного ведра и вставила его в себя?

— Господи, — сказала Робин, ошеломленная и очень жалея, что ей сообщили эту информацию, — ну, я… Я полагаю, это проблема Страйка, не так ли?

— Я пыталась быть хорошей подругой, — сказала Илса с досадой. — Каким бы придурком он ни был, я не хочу, чтобы он платил алименты чертовой Бижу Уоткинс в течение следующих восемнадцати лет. Она будет кошмарной матерью, почти такой же плохой, как Шарлотта Кэмпбелл.

К тому времени, когда Робин вернулась в лендровер, она чувствовала себя еще более несчастной, чем прежде, и ей потребовалось значительное усилие воли, чтобы переключить свое внимание на работу.

Без пяти двенадцать она подъехала к дому Шейлы Кеннетт. Заперев лендровер, Робин задумалась, как, учитывая слова Кевина Пирбрайта о том, что члены церкви вкладывают все свои деньги в ВГЦ, Шейла смогла позволить себе даже этот небольшой дом, пусть и обшарпанный на вид.

Когда она позвонила в дверь, то услышала шаги, скорость которых удивила ее, учитывая, что в Шейле Кеннетт было восемьдесят пять лет.

Дверь открыла миниатюрная пожилая женщина с редеющими седыми волосами, собранными в пучок. Ее темные глаза, на обеих радужках которых виднелась заметная сенильная дуга, были невероятно увеличены парой мощных бифокальных очков. Слегка сгорбленная, Шейла была одета в свободное красное платье, темно-синие тапочки, у нее был слуховой аппарат огромного размера, потускневшее золотое обручальное кольцо и серебряный крестик на шее.

— Привет, — сказала Робин, улыбаясь ей. — Мы говорили по телефону. Я Робин Эллакотт…

— Частный детектив, не так ли? — сказала Шейла своим слегка надтреснутым голосом.

— Да, — сказала Робин, протягивая водительское удостоверение. — Это я.

Шейла несколько секунд смотрела на права, затем сказала:

— Все в порядке, заходи, — и отошла в сторону, чтобы Робин могла пройти в холл, застеленный темно-коричневым ковром. В доме пахло затхлостью.

— Проходи туда, — сказала Шейла, указывая Робин на переднюю комнату. — Хочешь чаю?

— Спасибо, чем я могу помочь? — спросила Робин, глядя, как хрупкая Шейла удаляется в сторону кухни. Шейла ничего не ответила. Робин надеялась, что слуховой аппарат был включен.

Облупившиеся обои и скудная, обшарпанная мебель говорили о бедности. Зеленый диван стоял под прямым углом к выцветшему клетчатому креслу с такой же подставкой для ног. Телевизор был старый, под ним стоял такой же древний видеопроигрыватель, а в шатком книжном шкафу хранилось множество крупношрифтовых романов. Единственная фотография в комнате стояла на вершине книжного шкафа, на ней была изображена свадьба 1960-х годов. Шейла и ее муж Брайан, имя которого Робин знала из переписи населения, стояли у здания ЗАГСа. У Шейлы, которая в молодости была очень красивой, были темные волосы, уложенные в виде улья, а ее свадебное платье с юбкой опускалось чуть ниже колен. Трогательность фотографии придавало то, что слегка чудаковатый Брайан сиял, словно не веря своей удаче.

Что-то задело лодыжку Робин: серый кот только что вошел в комнату и теперь смотрел на нее своими ясными зелеными глазами. Когда Робин нагнулась, чтобы почесать его за ушами, раздался звонкий звук, возвестивший о появлении Шейлы, которая держала в руках старый жестяной поднос, на котором стояли две кружки, кувшин и тарелка с тем, что Робин опознала как ломтики торта мистер Киплинг-Бейквелл тарт.

— Позвольте мне, — сказала Робин, так как часть горячей жидкости уже пролилась. Шейла позволила Робин взять поднос из ее рук и поставить его на маленький кофейный столик. Шейла взяла свою кружку, поставила ее на подлокотник клетчатого кресла, села, положила свои маленькие ножки на табуретку и сказала, глядя на поднос с чаем,

— Я забыла сахар. Я пойду…

Она снова начала с трудом подниматься со стула.

— Ничего страшного, мне не нужно, — поспешно сказала Робин. — Если только вы хотите?

Шейла покачала головой и расслабленно откинулась в кресле. Когда Робин села на диван, кот запрыгнул рядом с ней и стал тереться об нее, мурлыча.

— Он не мой, — сказала Шейла, наблюдая за выходками кота. — Он соседский, но ему здесь нравится.

— Ясно, — улыбнулась Робин, проводя рукой по выгнутой спине кота. — Как его зовут?

— Смоки, — сказала Шейла, поднося кружку к рту. — Ему здесь нравится, — повторила она.

— Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила Робин.

— Записи? Пожалуйста, — сказала Шейла Кеннетт. Пока Робин доставала ручку, Шейла издала звук поцелуя в сторону кота Смоки, но он не обратил на нее внимания и продолжал тереться головой о Робин. — Неблагодарный, — сказала Шейла. — Я вчера дала ему консервированного лосося.

Робин снова улыбнулась и открыла свой блокнот.

— Итак, миссис Кеннетт…

— Можешь звать меня Шейла. Зачем ты сделала это со своими волосами?

— О — это? — смущенно сказала Робин, поднимая руку к голубым краям своей прически. — Я просто экспериментирую.

— Панк-рок, да? — сказала Шейла.

Решив не говорить Шейле, что она устарела примерно на сорок лет, Робин сказала:

— Немного.

— Ты красивая девушка. Тебе не нужны синие волосы.

— Я подумываю о том, чтобы изменить их, — сказала Робин. Итак… могу я спросить, когда вы с мужем переехали жить на ферму Чепмен?

— Тогда ферма называлась не Чепмен, — сказала старушка. — Это была ферма Форгеман. Мы с Брайаном были хиппи, — сказала Шейла, моргая на Робин сквозь толстые линзы очков. — Ты знаешь, что такое хиппи?

— Да, — сказала Робин.

— Ну, мы с Брайаном были именно такими. Хиппи, — сказала Шейла. — Жизнь в коммуне. Хиппи, — повторила она, как будто ей нравилось звучание этого слова.

— Вы можете вспомнить, когда…?

— В шестьдесят девятом мы туда поехали, — сказала Шейла. — Когда все только начиналось. Мы выращивали травку. Знаешь, что такое травка?

— Да, я знаю, — сказала Робин.

— Мы много курили, — сказала Шейла с очередным смешком.

— Кто еще был там в начале, можете вспомнить?

— Да, я все это помню, — с гордостью сказала Шейла. — Раст Андерсен. Американец был. Жил в палатке в поле. Гарольд Коутс. Я все это помню. Иногда не могу вспомнить вчерашний день, но все это помню. Коутс был неприятным человеком. Очень неприятный человек.

— Почему вы так говорите?

— Дети, — сказал Шейла. — Разве ты не знаешь обо всем этом?

— Вы говорите о том, как были арестованы братья Кроутер?

— Да. Мерзкие люди. Ужасные люди. Они и их друзья.

Мурлыканье кота наполняло комнату, когда он лежала на спине, а Робин гладила его левой рукой.

— Мы с Брайаном никогда не знали, что они замышляют, — сказала Шейла. — Мы никогда не знали, что происходит. Мы были заняты выращиванием и продажей овощей. У Брайана были свиньи.

— Неужели?

— Он любил своих свиней и кур. Дети бегали по повсюду… У меня не было своих. Выкидыши. Всего у меня их было девять.

— О, мне очень жаль, — сказала Робин.

— У нас никогда не было своих детей, — повторила Шейла. — Мы хотели детей, но не могли. На ферме было много детей, и я помню твоего друга. Большой парень. Больше, чем некоторые старшие мальчики.

— Простите? — сказала Робин растерянно.

— Твой партнер. Кондоман Страйк или что-то в этом роде, не так ли?

— Именно так, — сказала Робин, с любопытством глядя на нее и размышляя, действительно ли пожилая леди, которая могла много повторяться, но казалась в основном бодрой, впала в маразм.

— Когда я сказала соседке, что ты придешь ко мне, она зачитала мне статью о тебе и о нем. Он был там со своей сестрой и мамой. Я помню, потому что моему Брайану нравилась Леда Страйк, и я это заметила, и мы с ней из-за этого поссорились. Ревность. Я все время видела, как он за ней наблюдает. Ревновала, — повторила Шейла. — Но я не думаю, что Леда посмотрела бы на моего Брайана. Он не был рок-звездой, Брайан.

Шейла снова издала надтреснутый смешок. Изо всех сил стараясь скрыть свое потрясение, Робин сказала:

— У вас очень хорошая память, Шейла.

— О, я помню все, что происходило на ферме. Иногда не помню вчерашний день, но все это помню. Я помогала рожать маленькой Энн. Там был Гарольд Коутс. Он был врачом. Я помогала. Ей было очень тяжело. Ну… ей было всего четырнадцать лет.

— Правда?

— Да… свободная любовь, понимаете. Это было не так, как сейчас. Все было по-другому.

— А ребенок…?

— Все было в порядке. Мазу, как назвала ее Энн, но вскоре после этого Энн ушла. Оставила ее в коммуне. Не нравилось быть матерью. Слишком молодая.

— Так кто же присматривал за Мазу? — спросила Робин, — Ее отец?

— Не знаю, кто был ее отцом. Я никогда не знала, с кем ходит Энн. Люди спали с кем попало. Но только не мы с Брайаном. Мы пытались завести своих детей. Были заняты на ферме. Мы не знали всего, что происходило, — снова заговорила Шейла. — Полиция пришла на ферму без предупреждения. Кто-то вызвал их. Нас всех допрашивали. Мой Брайан просидел в участке несколько часов. Они обыскали все комнаты. Перерыли все наши личные вещи. После этого мы с Брайаном уехали.

— А вы?

— Да. Это было ужасно, — сказала Шейла, и еще раз подчеркнула: — Мы не знали. Мы никогда не знали. Они же не во дворе этим занимались. Мы были заняты хозяйством.

— Куда вы направились, когда ушли?

— Сюда, — сказала Шейла, указывая на дом своей испещренной пятнами рукой. — Здесь жили мои мама и папа. О, они злились из-за всего, что писали в газетах. А Брайан не мог найти работу. А я нашла. Офисным служащим. Мне это не нравилось. Брайан скучал по ферме.

— Как долго вы отсутствовали, Шейла, вы можете вспомнить?

Два года… три года… Потом Мазу написала нам. Она сказала, что все наладилось и у них новая хорошая община. Брайан хорошо справлялся с фермерством, вот почему она хотела его видеть… и мы вернулись.

— Можете ли вы вспомнить, кто там был, когда вы вернулись?

— А ты не хочешь торт?

— Спасибо, я бы не отказалась, — солгала Робин, протягивая руку за ломтиком Бейквелла. — Могу я..?

— Нет, я принесла его для тебя, — сказала Шейла. — О чем ты меня только что спросила?

— О том, кто был на ферме Чепмена, когда вы вернулись туда жить.

— Я не знаю всех имен. Было несколько новых семей. Коутс все еще был там. О чем ты меня спрашивала?

— Только о людях, — сказала Робин, — которые были там, когда вы вернулись.

— О… Раст Андерсен все еще был в своей хижине. И мальчик Грейвс — худой аристократик. Он был новенький. Он ходил к Расту и курил полночи. Травку. Ты знаешь, что такая травка? — снова спросила она.

— Да, знаю, — сказала Робин, улыбаясь.

— Некоторым людям это не идет на пользу, — мудро сказала Шейла. — Мальчик Грейвс не выдержал. Он стал странным. Некоторым людям не стоит это курить.

— Был ли Джонатан Уэйс на ферме, когда вы возвращались? — спросила Робин.

— Да, точно, с его маленькой дочкой Эбигейл. И у Мазу был ребенок: Дайю.

— Что вы думаете о Джонатане Уэйсе? — спросила Робин.

— Очаровательный. Так я и думала. Он принял нас всех. Очаровательный, — повторила она.

— Что заставило его приехать и жить на ферме, вы знаете?

— Нет, я не знаю, почему он пришел. Мне было жаль Эбигейл. Ее мама умерла, потом отец привез ее на ферму, а в следующую минуту у нее появилась сестра…

— А когда возникла идея создания церкви, вы можете вспомнить?

— Это было потому, что Джонатан рассказывал нам о своих убеждениях. Он заставлял нас медитировать, а потом стал заставлять нас выходить на улицу и собирать деньги. Люди приходили и слушали, что он говорит.

— На ферму стало приходить гораздо больше людей, не так ли?

— Да, и они платили. Некоторые из них были шикарными. Потом Джонатан стал ездить в командировки, выступать с докладами. Он оставил Мазу за старшую. Она отрастила волосы до пояса — длинные черные волосы — и всем говорила, что она наполовину китаянка, но она никогда не была китаянкой, — язвительно сказала Шейла. — Ее мама была такой же белой, как мы с тобой. На ферме Чепмен никогда не было ни одного китайца. Но мы никогда не говорили ей, что знаем, что она лжет. Мы просто были счастливы, что вернулись на ферму, я и Брайан. О чем ты меня спрашивала?

— Просто о церкви и о том, как она возникла.

— О… Джонатан проводил курсы, с медитацией и всеми его восточными религиями и прочим, а потом он начал проводить службы, и мы построили храм на ферме.

— И вы были счастливы? — спросила Робин.

Шейла несколько раз моргнула, прежде чем сказать,

— Иногда это было счастье. Иногда было. Но случались и плохие вещи. Однажды ночью Раста сбила машину. Джонатан сказал, что это была расплата за все жизни, которые Раст забрал на войне… А потом семья мальчика Грейвса пришла и схватила его на улице, когда он гулял в Норвиче, и мы услышали, что он повесился. Джонатан сказал нам, что так будет со всеми нами, если мы уедем. Он сказал, что Алекс получил проблеск истины, но не смог справиться с окружающим миром. Так что это было предупреждение для нас, сказал Джонатан.

— Вы ему поверили? — спросила Робин.

— Я тогда верила, — сказала Шейла. — Я тогда верила всему, что говорил Джонатан. И Брайан тоже. Джонатан умел заставить вас поверить… Заставить вас захотеть сделать все хорошо для него. Ты хотела заботиться о нем.

— Заботиться о Джонатане?

— Да… Ты бы видела, как он плакал, когда погибли Раст и Алекс. Он, похоже, чувствовал это сильнее, чем все мы.

— Вы сказали, что иногда на ферме было хорошо. А были ли другие времена, когда…?

— Начались неприятные вещи, — сказала старушка. Ее губы начали дрожать. — Это была Мазу, не Джонатан… не Джонатан. Это была она.

— Что за неприятные вещи? — спросила Робин, держа ручку над блокнотом.

— Просто… наказания, — сказала Шейла, ее губы все еще дрожали. После нескольких секунд молчания она сказала:

— Пол выпустил свиней, случайно, а Мазу заставила людей бить его.

— Можете ли вы вспомнить фамилию Пола?

— Дрейпер, — сказала Шейла после небольшой паузы. — Все называли его Допи. Он не был нормальным. Немного отсталый. Не надо было поручать ему присматривать за свиньями. Он оставил ворота открытыми. Допи Дрейпер.

— Вы знаете, где он сейчас?

Шейла покачала головой.

— Помните ли вы мальчика по имени Джордан, который бил себя плетью?

— Было много случаев, когда людей били плетью. Да, я помню Джордана. Подросток.

— Вы случайно не помните его фамилию, Шейла?

Шейла немного подумала, затем сказала:

— Рини. Джордан Рини. Он был грубым человеком. У него были неприятности с полицией.

Пока Робин записывала фамилию Джордана, кот рядом с ней, уставший от невнимания, легко спрыгнул с дивана и вышел из комнаты.

— После смерти Дайю все стало еще хуже, — сказала Шейла без всякого повода. — Ты знаешь, кем была Дайю?

— Дочь Джонатана и Мазу, — сказала Робин. — Она утонула, не так ли?

— Верно. Шери взяла ее с собой на пляж.

— Это Шери Гиттинс. — спросила Робин.

— Верно. Глупая была девчонка. Дайю командовала ею.

— Шейла, вы случайно не знаете, что случилось с Шери после смерти Дайю?

— Наказали, — сказала Шейла. Теперь она выглядела очень расстроенной. — Все, кто был замешан в этом, были наказаны.

— Что вы имеете в виду под “всеми”, Шейла?

— Шери, и те, кто не остановил это. Те, кто видел, как они уезжали на грузовике тем утром — но они не знали! Они думали, что Дайю разрешили! Мой Брайан, и Допи Дрейпер, и маленькая Эбигейл. Они все были наказаны.

— Их били? — неуверенно спросила Робин.

— Нет, — сказала Шейла, внезапно взволновавшись. — Хуже. Это было нечестиво.

— Что..?

— Не бери в голову, — сказала Шейла, ее маленькие руки сжались в дрожащие кулачки. — Но они знали, что Брайан был болен, когда делали это с ним. Он все время терял равновесие. Джонатан говорил ему, чтобы он пошел и помолился в храме, и тогда ему станет лучше. Но после того, как его наказали, ему стало намного хуже. Он плохо видел, а они все равно заставляли его вставать и идти собирать подаяния на улице… И в конце концов, — сказала Шейла, ее волнение нарастало, — Брайан кричал и стонал. Он не мог встать с кровати. Они отнесли его в храм. Он умер на полу храма. Я была с ним. Он молчал целый день, а потом умер. Весь окоченевший на полу храма. Я очнулась рядом с ним и поняла, что он умер. Его глаза были открыты…

Старушка начала плакать. Робин, которой было очень жаль ее, оглядела комнату в поисках салфетки.

— Опухоль, — всхлипнула Шейла. — Вот что у него было. Они вскрыли его, чтобы выяснить, что это было. Опухоль.

Она вытерла нос тыльной стороной ладони.

— Позвольте мне… — сказала Робин, вставая и выходя из комнаты. В маленькой ванной комнате, расположенной в коридоре, со старой розовой раковиной и ванной, она оторвала кусок туалетной бумаги и поспешила обратно в гостиную, чтобы отдать его Шейле.

— Спасибо, — сказала Шейла, вытирая глаза и сморкаясь, когда Робин снова уселась на диван.

— Это тогда вы ушли навсегда, Шейла? — спросила Робин. — После смерти Брайана?

Шейла кивнула, слезы все еще текли из-за бифокальных очков.

— И они угрожали мне, пытаясь остановить меня. Они говорили, что я плохой человек и что они всем расскажут, что я была жестока с Брайаном, и они говорили, что знают, что я брала деньги, и они видели, как я обижала животных на ферме… Я никогда не обижала животных, никогда…

— Злые, — сказала она со всхлипом. — Злые они. Я думала, он такой хороший, Джонатан. Он сказал мне: “Брайану почти стало лучше, Шейла, но он еще не был чистым духом, и поэтому он умер. Ты помешала ему стать чистым духом, кричала на него и не была хорошей женой”. — Ему не было лучше, — сказала Шейла, снова всхлипнув. — Не было. Он плохо видел и плохо ходил, и они делали с ним ужасные вещи, а потом кричали на него, потому что он не собрал достаточно денег на улице.

— Мне очень жаль, Шейла, — тихо сказала Робин. — Это правда так. Мне очень жаль.

Тишину пронзило громкое мяуканье. Появился кот Смоки.

— Он хочет есть, — со слезами на глазах сказала Шейла. — Еще не время, — сказала она коту. — У меня будут неприятности с соседями, если я начну давать тебе обед.

Шейла выглядела измученной. Робин, не желая оставлять ее в таком состоянии, мягко перевела разговор на кошек и их бродячие привычки. Примерно через десять минут Шейла достаточно пришла в себя, чтобы рассказать о своей кошке, которую сбили на улице, но Робин чувствовала, что ее горе все еще было на поверхности, и посчитала, что было бы жестоко настаивать на дальнейших воспоминаниях.

— Большое спасибо за разговор со мной, Шейла, — сказала она наконец. — Только один последний вопрос, если вы не возражаете. Вы знаете, когда Шери Гиттинс покинула ферму Чепмен? Может быть, вы знаете, где она сейчас находится?

— Она уехала вскоре после смерти Брайана. Я не знаю, куда она ушла. Это она во всем виновата! — сказала она с новой силой гнева. — Это она во всем виновата!

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас, прежде чем уйду? — спросила Робин, возвращая блокнот в сумку. — Может быть, позвонить соседу? Неплохо было бы побыть в компании.

— Ты собираешься их остановить? — со слезами на глазах спросила Шейла, проигнорировав предложение Робин.

— Мы попробуем, — сказала Робин.

— Ты должна их остановить, — яростно сказала Шейла. — Мы были хиппи, Брайан и я, вот и все. Хиппи. Мы не знали, чем все это обернется.

Глава 17

Для юношеской глупости путаться в пустых фантазиях — самое безнадежное дело.

Чем упорнее он будет цепляться за эти нереальные фантазии, тем более непременно его постигнет унижение.

И-Цзин или Книга Перемен

— Ты получила от нее чертовски много, — сказал Страйк. — Отличная работа.

Робин, сидевшая в припаркованном лендровере и поедавшая сэндвич с тунцом, купленным в ближайшем кафе, не удержалась и позвонила Страйку после расставания с Шейлой. Его голос был гораздо менее раздраженным, чем в прошлый раз.

— Ужасно, не правда ли? — сказала она. — Никто не оказал ее бедному мужу никакой медицинской помощи.

— Да, это так. Проблема в том, что он сам решил не ехать в больницу, не так ли? Поэтому будет очень трудно предъявить за это уголовное обвинение. Это не похоже на Маргарет Кэткарт-Брайс, которая активно просила врача.

— Якобы просила, — сказала Робин. — У нас нет никаких подтверждений этому.

— Да, в этом-то и проблема, — сказал Страйк, который в данный момент стоял на улице возле многоэтажки братьев Фрэнк. — Нам действительно нужно что-то криминальное, у чего было бы много свидетелей, готовых выступить в суде и рассказать, а я начинаю думать, что это будет чертовски сложная задача.

— Я знаю, — сказала Робин. — Я не могу представить, чтобы рассказам Шейлы об избиениях и порке по прошествии всего этого времени поверили без подтверждения. Тем не менее, я начну искать Пола Дрейпера и Джордана Рини.

— Отлично, — сказал Страйк. — Если повезет, они смогут подтвердить слова друг друга о нападении — о, вот он идет.

— Кто?

— Один из Фрэнков. Я не могу их различить.

— У Фрэнка-1 немного косоглазый взгляд, а Фрэнк-2 лысее.

— Значит, это второй, — сказал Страйк, наблюдая за мужчиной. — Надеюсь, он направляется в центр Лондона, иначе мне придется попросить Дэва сменить меня пораньше. В шесть я разговариваю с другом по Facebook наследницы жилищного фонда Флоры Брюстер. Он позвонил мне вчера вечером.

— О, отлично. Где вы с ним встречаетесь?

— Паб “Гренадер”, Белгравия, — сказал Страйк, отправляясь вслед за своей целью, которая направлялась к вокзалу. — Его выбор. Видимо, недалеко от его места работы. Он также утверждает, что у нас есть общий друг.

— Наверное, клиент, — сказала Робин. Число очень богатых лондонцев, обращавшихся в агентство за помощью, неуклонно росло из года в год, и недавно они выполнили работу для нескольких миллиардеров.

— Значит, это все, что сказала Шейла, да? — спросил Страйк.

— Да, думаю, да, — сказала Робин. — Я напишу свои заметки и отправлю их тебе по электронной почте.

— Отлично. Ну, я, пожалуй, пойду, мы направляемся к поезду. Счастливого пути.

— Хорошо, пока, — сказала Робин и повесила трубку.

Она немного посидела, размышляя над последним кусочком своего бутерброда, который оказался очень сухим, затем положила его обратно в бумажный пакет и потянулась за йогуртом и пластиковой ложкой. Ее легкая нерешительность перед ответом на последний вопрос Страйка была связана с тем, что она упустила упоминание о его пребывании в общине Эйлмертон в детстве. Робин предположила, что Страйк не хотел говорить об этом, так как сам он об этом не рассказывал.

Не подозревая, насколько близко он подошел к разговору, который ему совершенно не хотелось затевать, Страйк провел путешествие в Лондон, чувствуя себя немного менее недовольным миром после восстановления дружеских отношений с Робин. Его настроение еще больше поднялось, хотя и по менее сентиментальным причинам, когда Фрэнк-2 привел его в Ноттинг-Хилл, а затем направил к той самой террасе домов в пастельных тонах, где жила их клиентка, актриса Таша Майо.

— Он прятался за припаркованными машинами, заглядывал в ее окна, — рассказал Страйк Дэву Шаху через час, когда тот пришел взять на себя наблюдение. — Я сделал несколько снимков. Он еще не заклеил ни одной замочной скважины.

— Наверное, ждет ночи, — сказал Шах. — Более романтично.

— Ты говорил с Литтлджоном в последнее время? — спросил Страйк.

— Говорил, — повторил Шах, задумчиво. — Нет, я не думаю, что это можно назвать разговором. А что?

— Что ты думаешь о нем? — сказал Страйк. — Без протокола?

— Странный, — категорично ответил Шах, глядя прямо на своего начальника.

— Да, я начинаю…

— Вот она, — сказал Шах.

Дверь дома актрисы открылась, и на тротуар вышла невысокая коротко стриженная блондинка с сумкой через плечо. Она бодрым шагом направилась в сторону метро, на ходу что-то читая в телефоне. Младший Фрэнк бросился за ней в погоню, подняв мобильный телефон: похоже, он снимал ее на камеру.

— Жуткий урод, — были последние слова Шаха перед тем, как он ушел, позволяя Страйку отправиться к “Гренадеру”.

Местом встречи Генри Уортингтона-Филдса со Страйком был выбран паб, который детектив посещал много лет назад, поскольку он был любимым местом Шарлотты и ее состоятельных друзей. Нарядный фасад был выкрашен в красно-бело-голубой цвет, возле окон стояли корзины с цветами, а перед дверью — алая будка охранника.

Интерьер был точно таким, каким его помнил Страйк: военные гравюры и картины на стенах, полированные столы, красные кожаные скамейки и сотни банкнот разных валют, приколотые к потолку. Считалось, что в пабе обитает призрак солдата, который был забит до смерти после того, как его уличили в карточном шулерстве. Деньги, оставленные посетителями, должны были оплатить долг призрака, но это не помогло, и призрак солдата продолжал преследовать паб — так утверждали туристы.

Если не считать пары немцев, обсуждавших банкноты на потолке, то клиентура была английской: мужчины в основном одеты в костюмы или цветные брюки-чинос, которые предпочитают представители высшего класса, женщины — в нарядные платья или джинсы. Страйк заказал себе пинту безалкогольного пива и сел пить его, читая с телефона статью Фергюса Робертсона о предстоящем референдуме по Брексит, регулярно поднимая глаза, чтобы узнать, не пришел ли еще его собеседник.

Страйк догадался о личности Генри Уортингтон-Филдса сразу же, как только тот вошел в паб, главным образом потому, что у него был настороженный вид, свойственный тем, кто собирается пообщаться с частным детективом. Генри было тридцать четыре года, хотя выглядел он моложе. Высокий, худой, бледный, с копной волнистых рыжих волос, он носил очки в роговой оправе, хорошо сшитый однобортный костюм в полоску и яркий красный галстук с узором в виде подков. Он выглядел так, словно работал либо в художественной галерее, либо продавцом предметов роскоши, что вполне соответствовало местоположению в Белгравии.

Купив себе что-то похожее на джин с тоником, Генри секунду-другую смотрел на Страйка, а затем подошел к его столику.

— Корморан Страйк? — сказал он немного эксцентричным голосом с акцентом высшего класса.

— Это я, — сказал Страйк, протягивая руку.

Генри опустился на скамью напротив детектива.

— Я думал, вы будете прятаться за газетой. Вырезанные отверстия для глаз или что-то в этом роде.

— Я так делаю, только когда преследую кого-нибудь пешком, — сказал Страйк, и Генри рассмеялся: нервным смехом, который продолжался чуть дольше, чем требовала шутка.

— Спасибо за встречу, Генри, я ценю это.

— Все окей, — сказал Генри.

Он сделал глоток джина.

— Когда я получил ваше сообщение, я был немного напуган, типа, кто этот парень? Но я поискал вас, и Шарлотта сказала мне, что вы хороший человек, так что я…

— Шарлотта? — повторил Страйк.

— Да, — сказал Генри. — Шарлотта Росс? Я знаю ее по антикварному магазину, где я работаю — “Арлингтон и Блэк”. Она переделывает свой дом, мы нашли для нее несколько очень красивых вещей. Я знал, что вы раньше встречались, поэтому позвонил ей — она милая, она одна из моих любимых клиенток. И я сказал ей: “Эй, Чарли, может, мне поговорить с этим парнем?” — или что-то в этом роде, и она ответила: “Да, конечно”, так что — да — вот я и здесь.

— Отлично, — сказал Страйк, решительно стараясь сохранить приятный тон и выражение лица. — Как я уже сказал в своем сообщении, я заметил, что вы довольно резко высказываетесь о ВГЦ на своей странице в Facebook, поэтому я…

— Да, так, ладно, — сказал Генри, неловко двигаясь на своем сидении, — я должен сказать… Я хотел сказать, что прежде, чем мы приступим к делу — это своего рода условие, на самом деле — вы не будете преследовать Флору, не так ли? Потому что она все еще не в порядке. Я говорю с вами только для того, чтобы ей не пришлось. Шарлотта сказала, что вы не будете против.

— Ну, это не совсем дело Шарлотты, — сказал Страйк, все еще заставляя себя говорить приятным тоном, — но если у Флоры проблемы с психическим здоровьем…

— Она никогда не была в порядке с тех пор, как покинула ВГЦ. Но я действительно чувствую, что кто-то должен призвать ВГЦ к ответу, — сказал Генри. — Так что я буду рад поговорить, но только если вы не будете приближаться к Флоре.

— Она все еще в Новой Зеландии?

— Нет, там ничего не вышло, она вернулась в Лондон, но — серьезно — вы не можете с ней разговаривать. Потому что я думаю, что это может вывести ее из равновесия. Она не может больше говорить об этом. В последний раз, когда она кому-то рассказала о случившемся, она пыталась покончить с собой.

Несмотря на симпатию Генри к Шарлотте (геи, по опыту Страйка, чаще всего не видели недостатков в его красивой, веселой и безупречно одетой бывшей), Страйк должен был уважать Генри за его желание защитить своего друга.

— Хорошо, согласен. Итак: вы сами когда-нибудь имели непосредственный контакт с ВГЦ?

— Да, когда мне было восемнадцать. Я познакомился с одним парнем в баре, и он сказал, что я должен приехать на ферму Чепмена, чтобы пройти курс. Йога, медитация и все такое. Он был горяч, — добавил Генри с очередным нервным смешком. — Симпатичный взрослый парень.

— Говорил ли он вообще о религии?

— Не то чтобы… скорее духовность, понимаете? Он говорил, что это интересно и круто. Он говорил о борьбе с материализмом и капитализмом, но он также сказал, что можно научиться — я знаю, это звучит безумно, но вроде как научиться… не магии, но создавать вещи с помощью собственной силы, если достаточно учиться… Я только что закончил школу, так что… Я решил пойти и посмотреть, что это такое, и — да, я попросил Флору пойти со мной. Мы были школьными друзьями, вместе учились в Мальборо. Мы были вроде как — мы оба были геями или что-то в этом роде, и нам нравилось то, что не было ни у кого, так что я сказал Флоре: “Пойдем со мной, проведем там неделю, посмеемся”. Это было просто что-то, чем можно заняться на каникулах, понимаете?

— Вы не против, если я буду вести записи?

— Э… да, хорошо, — сказал Генри. Страйк достал блокнот и ручку.

— Итак, к вам обратились в баре — где это было, в Лондоне?

— Да. Его там больше нет, бара. Вообще-то он был недалеко отсюда.

— Как звали человека, которого вас пригласил, вы можете вспомнить?

— Джо, — сказал Генри.

— Это был гей-бар?

— Не гей-бар, — сказал Генри, — но парень, который им управлял, был геем, так что, да… Это было крутое место, и я подумал, что этот парень, Джо, должно быть, тоже крут.

— И это было в 2000 году?

— Да.

Как вы с Флорой добрались до фермы Чепмена?

— Я поехал на машине, слава Богу, — горячо добавил Генри, — потому что тогда у меня была машина, и я смог уехать. Большинство других людей приехали на микроавтобусе, и им пришлось ждать, пока микроавтобус отвезет их обратно. Я был чертовски рад, что взял машину.

— И что произошло, когда вы туда попали?

— Ээээ… Ну, надо было сдать все вещи, и тебе выдали эти спортивные костюмы, и после того, как мы переоделись, нас всех заставили сесть в этот сарай, или что-то вроде того, и мы с Флорой смотрели друг на друга, и мы, типа, смеялись. Мы думали: “Какого хрена мы сюда приперлись?”

— Что произошло потом?

— Потом мы пошли на большую общую трапезу, и перед тем, как принесли еду, заиграла песня “Герои” Дэвида Боуи. Через колонки. Да, а потом… он вошел. Папа Джей.

— Джонатан Уэйс?

— Да. И он с нами разговаривал.

Страйк подождал.

— И, я имею в виду, вы можете видеть, как люди поддаются на это, — сказал Генри с беспокойством. — Когда он говорил, что-то типа того, что люди всю жизнь гоняются за чем-то, что никогда не сделает их счастливыми. Люди умирают несчастными и разочарованными, так и не поняв, что все это было для них. Типа, истинный путь, или что-то еще. Но он сказал, что люди погрязли во всей этой материалистической ерунде… И он действительно… Он что-то понял, — сказал Генри. — Он не был каким-то крикливым парнем — он был не таким, как вы думаете. Мы с Флорой чувствовали, что он — мы потом это обсуждали — был как бы одним из нас.

— Что вы имеете ввиду под этим?

— Он понял, каково это — быть… каково это — не быть обычным… Быть другим, понимаете? А может, и нет, я не знаю, — добавил Генри, смеясь и пожимая плечами. — Но мы с Флорой больше не шутили, мы как бы… да, в общем, мы разошлись по своим общежитиям. Раздельным, естественно. Мужчин и женщин поселили в разных общежитиях. Это было похоже на возвращение в школу-интернат, — сказал Генри, снова немного посмеявшись.

— На следующий день нас разбудили в пять утра или около того, и мы должны были пойти и заняться медитацией перед завтраком. Потом, после еды, нас разделили на отдельные группы. Я не был с Флорой. Они разделили людей, которые знали друг друга.

И после этого все было очень напряженно. У тебя не было ни минуты на размышления, и ты никогда не был один. С тобой всегда были люди из ВГЦ, которые говорили с тобой. Ты был либо на лекции, либо читал песнопения в храме, либо помогал обрабатывать землю, либо кормил скот, либо делал вещи для продажи на улице, либо готовил, и люди постоянно читали тебе литературу ВГЦ… о да, и были дискуссионные группы, где вы все сидели и слушали, как кто-то из ВГЦ говорит, и задавали вопросы. У вас были занятия примерно до 11 часов вечера, и вы так уставали в конце дня, что с трудом соображали, а потом все начиналось снова в 5 утра.

И они учили тебя этим техникам, которые — типа, если у тебя были негативные мысли, например, о церкви или о чем-либо еще, — ты должны был напевать. Они называли это “убить ложное я”, потому что “ложное я” будет бороться с добром, потому что общество внушило ему, что некоторые вещи истинны, а это не так, и ты должен постоянно бороться со своим ложным “я”, чтобы сохранить свой разум достаточно открытым для принятия истины.

Это было всего несколько дней, но мне казалось, что это месяц. Я очень уставал и почти все время был голоден. Нам сказали, что это специально, что голодание обостряет восприятие.

— А как вы относились к церкви, когда все это происходило?

Генри выпил еще джина с тоником и сказал:

— Первые пару дней я думал, что не могу дождаться, когда это все закончится. Но там была пара парней, настоящих членов группы, которые были очень дружелюбны и помогали мне делать что-то, и они казались очень счастливыми — и это был как бы другой мир, ты как бы терял — терял ориентиры, я полагаю. Они постоянно говорят тебе, какой ты замечательный, и ты начинаешь хотеть их одобрения, — неловко сказал Генри. — Ты ничего не мог с этим поделать. А все эти разговоры о чистом духе — они говорили, что, став чистым духом, ты станешь супергероем или что-то в этом роде. Я знаю, что это звучит безумно, но — если бы вы были там — это не звучало бы безумно, то, как они говорили.

В третий день папа Джей произнес еще одну большую речь в храме — это был не такой храм, как сейчас, потому что это было до того, как в него начали поступать действительно большие деньги. Тогда храм на ферме был просто сараем, но они сделали его самым красивым, расписали внутри разными символами религии и положили старый ковер, на котором мы все сидели.

Папа Джей говорил о том, что произойдет, если мир не проснется, и в основном его мысль сводилась к следующему: обычные религии разделяют, а ВГЦ объединяет, и когда люди объединяются между культурами, когда они становятся высшей версией самих себя, они становятся неудержимой силой и могут изменить мир. И на ферме Чепмена было много чернокожих и коричневых людей, а также белых, так что это казалось доказательством того, что он говорил. И я… ты просто верил ему. Это звучало так — не было ничего такого, с чем можно было бы не согласиться — покончить с бедностью и все такое, Стань своим высшим “я”, и папа Джей был просто человеком, с которым хотелось общаться. Он был очень теплым и казался… Он был таким отцом, которого ты бы выбрал, если бы мог выбирать, понимаете?

— Так что же заставило вас передумать? Почему вы ушли в конце недели?

Улыбка исчезла с лица Генриха.

— Что-то произошло, и это… как бы изменило мое отношение к ним всем.

На ферме была одна очень сильно беременная женщина. Я не помню ее имени. В общем, однажды днем она была с нашей группой, когда мы пахали на ширских лошадях, и это была чертовски тяжелая работа, и я все время смотрел на нее и думал, должна ли она это делать? Но, знаете, мне было восемнадцать лет, так что я мог знать?

Мы как раз закончили последнюю часть работы, и она упала на землю. Она стояла на коленях на земле в спортивном костюме и держалась за живот. Я был в ужасе, я думал, что она сейчас родит.

Один из членов группы опустился на колени рядом с ней, но не стал ей помогать, а просто начал громко скандировать ей в лицо. Потом начали скандировать остальные. Я смотрел на это и думал: “Почему они не помогают ей подняться?” — Но я был как бы… парализован, — сказал Генри с пристыженным видом. Я думал: “Вот как они здесь все делают, и может быть… Может быть, это сработает?” Так что я не стал ничего делать — но она выглядела очень плохо, и в конце концов один из них убежал в сторону фермы, а все остальные продолжали скандировать, стоя над ней.

А парень, который пошел за помощью, вернулся с женой Уэйса.

Впервые за все время Генри колебался.

— Она… она была жуткой. В то время мне нравился Уэйс, но в ней было что-то такое… Я не мог понять, почему они вместе. В общем, когда она дошла до нас, все перестали скандировать, а Мазу встала над этой женщиной и просто… уставилась на нее. Она даже не говорила. А беременная женщина просто выглядела испуганной, и она вроде как с трудом поднялась, и все равно выглядела так, как будто ей было очень больно или она собиралась потерять сознание, но она, пошатываясь, пошла с Мазу.

И никто из остальных не смотрел мне в глаза. Они вели себя так, как будто ничего не произошло. Вечером за ужином я искал беременную женщину, но ее там не было. Больше я ее не видел до самого отъезда.

Я хотел поговорить с Флорой о том, что произошло, но не смог подойти, а ночью она, очевидно, была в другом общежитии.

В последнюю ночь папа Джей снова выступал в храме. Они выключили весь свет, и он стоял перед большим корытом с водой, которое было освещено изнутри, как бы подводными фонарями, и заставлял воду делать что-то. Например, она поднималась, когда оней приказывал, и делала спиральные фигуры, а потом расступалась и снова собиралась…

— Меня это пугало, — сказал Генри. — Я все время думал: “Это, наверное, фокус”, но не мог понять, как он это делает. Потом он заставил воду сделать лицо, человеческое лицо. Одна девочка закричала. А потом вода снова успокоилась, и они включили свет в храме, и папа Джей сказал: “В конце у нас был посетитель-дух. Они иногда приходят, особенно если собирается много Восприимчивых.” И он сказал, что, по его мнению, новое поступление должно быть особенно восприимчивым, чтобы это произошло.

А потом нас спросили, готовы ли мы к перерождению. И люди шли вперед один за другим, заходили в ванну, погружались под воду и снова выныривали, и все хлопали и аплодировали, и папа Джей обнимал их, и они стояли у стены вместе с другими участниками.

Я был в шоке, — рассказывал Генри. — Я даже не могу объяснить, что это было — давление, которое оказывалось на тебя, чтобы ты присоединился, и чтобы все эти люди одобрили тебя, было очень сильным, и все смотрели, и я не знал, что произойдет, если я скажу “нет”.

А потом они позвали Флору вперед, и она просто подошла прямо к желобу, залезла в него, пролезла под ним, ее вытащили, и она пошла стоять у стены, сияя.

И, клянусь, я не знал, хватит ли у меня сил сказать “нет”, но, слава Богу, впереди меня стояла девушка, чернокожая, с татуировкой Будды на шее, и я никогда ее не забуду, потому что если бы ее там не было… Итак, они назвали ее имя, и она сказала: “Нет, я не хочу вступать.” Очень громко и четко. И атмосфера просто превратилась в лед. Все как будто смотрели на нее. И только папа Джей все еще улыбался, и он рассказал ей всю эту историю о том, что он знает, что материальный мир имеет сильную притягательную силу, и, по сути, он намекал на то, что она хочет пойти работать на Биг Ойл — или что-то в этом роде, вместо того чтобы спасать мир. Но она не отступила, хотя и прослезилась.

И тогда они назвали мое имя, и я сказал: “Я тоже не хочу присоединяться.” И я увидел лицо Флоры. Как будто я дал ей пощечину.

Затем они позвали вперед двух последних людей, и они оба присоединились.

Потом, пока все радостно хлопали новым членам, Мазу подошла ко мне и девушке, которая отказалась, и сказала: “Вы двое пойдете со мной”, а я сказал: “Я хочу сначала поговорить с Флорой, я пришел с ней”, а Мазу сказал: “Она не хочет с тобой разговаривать.” Флору уже уводили вместе со всеми членами клуба. Она даже не оглянулась.

Мазу отвела нас в дом на ферме и сказала: “Микроавтобус уйдет только завтра, так что вам придется пока побыть здесь”, и показала нам маленькую комнату без кроватей и с решеткой на окне. Я сказал: “Я приехал на машине”, и обратился к девушке: “Хочешь, подвезу тебя обратно в Лондон?” Она согласилась, и мы уехали…

Извините, мне действительно нужно еще выпить, — слабо сказал Генри.

— Это за мой счет, — сказал Страйк, поднимаясь на ноги.

Когда он вернулся к столу со свежим джин-тоником для Генри, то увидел, что тот протирает линзы очков своим шелковым галстуком и выглядит потрясенным.

— Спасибо, — сказал он, снова надевая очки, принимая стакан и делая большой глоток. — Боже, я только говорил об этом… а я был там всего неделю.

Страйк, который делал подробные заметки обо всем, что только что сказал Генри, теперь перелистнул несколько страниц назад.

— Эта беременная женщина, которая упала в обморок, — вы ее больше не видели?

— Нет, — сказал Генри.

— Как она выглядела? — спросил Страйк, снова взяв в руки ручку.

— Эээ… блондинка, очки… точно не помню.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы на ферме Чепмен к кому-нибудь применялось насилие?

— Нет, — сказал Генри, — но Флора точно видела. Она рассказала мне, когда вышла.

— Что это было, когда?

— Пять лет спустя. Я услышал, что она дома, и позвонил ей. Мы встретились, выпили, и я был потрясен тем, как она выглядит. Она была такая худая. Она выглядела очень больной. И она была не в себе. В голове.

— В каком смысле?

— Боже, просто во всех смыслах. Она говорила вроде бы нормально, а потом начинала смеяться по пустякам. Такой искусственный смех. Потом она пыталась остановиться и говорила мне: “Это я делаю счастливое лицо”, и… я не знаю, было ли это чем-то, что их заставляли делать, например, смеяться, если им было грустно, или что-то еще, но это было чертовски странно. И она продолжала скандировать. Она как будто не контролировала себя.

Я спросил ее, почему она ушла, и она сказала, что все было плохо, но она не хотела об этом говорить, но после того, как она выпила две рюмки, она начала рассказывать все это. Она сказала, что ее пороли ремнем, рассказала о сексе, о том, что она должна была спать с тем, с кем ей скажут, и все время смеялась и пыталась остановиться — это было ужасно, видеть ее в таком состоянии. А после третьей рюмки, — сказал Генри, понизив голос, — она сказала, что видела, как Утонувший Пророк убил кого-то.

Страйк поднял глаза от своего блокнота.

— Но она не сказала, не рассказала мне подробностей, — быстро сказал Генри. — Может быть, это было что-то, что она — не придумала, но… я имею в виду, она типа ошиблась. Она была чертовски напугана после того, как сказала это. Она была пьяна, — сказал Генри, — она обалдела от трех рюмок. Она не пила алкоголь пять лет, так что, очевидно…

— Разве она не сказала вам, кто был убит?

— Нет, единственное, что она сказала, это то, что свидетелями были больше людей, чем она. Она сказала что-то вроде: “Там были все.” Потом она очень сильно запаниковала и сказала, что она не имела в виду, и я должен забыть об этом, что Утонувший Пророк придет за ней, потому что она проговорилась. Я сказал: “Ничего страшного, я знаю, что ты просто пошутила…”

— Вы поверили в это? Что это была шутка?

— Нет, — неуверенно сказал Генри, — она точно не шутила, но ведь никто не сообщал ни о чем подобном, не так ли? А если бы было много свидетелей, можно было бы подумать, что кто-то обратился бы в полицию, не так ли? Может быть, в церкви просто сделали вид, будто кого-то убили, чтобы напугать людей?

— Возможно, — сказал Страйк.

Теперь Генри проверил время на своих часах.

— Вообще-то я должен быть кое-где через двадцать минут. Это…?

— Еще пара вопросов, если вы не возражаете, — сказал Страйк. — Этот Джо, который вас завербовал. Часто ли вы виделись с ним, когда оказались на ферме?

— Он вроде как был рядом, — сказал Генри. — Но я так и не смог с ним поговорить.

— Что он делал в баре? Алкоголь запрещен церковью, не так ли?

— Да, — сказал Генри. — Не знаю… Может быть, он пил безалкогольный напиток?

— Хорошо… А много ли было детей на ферме?

— Довольно много, да. Там жили несколько семей.

— Можете ли вы вспомнить человека по имени Гарольд Коутс? Он был врачом.

— Э… может быть, — сказал Генри. — Вроде как старый парень?

— Да, он был уже довольно стар. Вы когда-нибудь видели его с детьми?

— Нет, я так не думаю.

— Ладно, думаю, это все, — сказал Страйк, доставая из бумажника визитную карточку. — Если вспомните что-нибудь еще, если захотите мне что-то рассказать, позвоните.

— Обязательно, — сказал Генри, беря карточку и допивая остатки второго джин-тоника.

— Я благодарен за встречу со мной, Генри, правда, — сказал Страйк, поднимаясь на ноги и пожимая руку.

— Нет проблем, — сказал Генри, тоже вставая. — Надеюсь, я был полезен. Я всегда чувствовал себя так погано из-за того, что вообще взял туда Флору, так что… да… вот почему я согласился поговорить с вами. Ну, тогда пока. Приятно было познакомиться.

Когда Генри направился к двери, в паб вошла темноволосая женщина, и Страйк со злостью и чувством абсолютной неизбежности узнал Шарлотту Росс.

Глава 18

Гром и ветер: образ ДУРАКА.

Таким образом, высший человек стоит твердо

И не меняет своего направления.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк подозревал, что Шарлотта уже в пути, с того самого момента, как Генри упомянул об их взаимной связи. Головы поворачивались; Страйк наблюдал за этим в течение многих лет; она обладала такой красотой, от которой по комнате пробегал ледяной ветерок. Пока они с Генри издавали возгласы удивления (со стороны Генри, вероятно, искренние) и обменивались любезностями у дверей, Страйк собирал свои вещи.

— Корм, — раздался голос позади него.

— Привет, Шарлотта, — сказал он, стоя к ней спиной. — Я как раз ухожу.

— Мне нужно поговорить с тобой. Пожалуйста. Пять минут.

— Боюсь, что мне надо кое-куда идти.

— Корм, пожалуйста. Я бы не просила, если бы это было не так… Пожалуйста, — повторила она, уже громче.

Он знал, что она способна устроить скандал, если не получит желаемого. Она была женщиной, о которой писали, и он тоже теперь представлял интерес для газет, и он боялся, что, если такая сцена произойдет, пойдут сплетни, а может быть, и утечка информации журналистам.

— Хорошо, даю тебе пять минут, — холодно сказал он, отпивая последний дюйм безалкогольного пива.

— Спасибо, — задыхаясь, сказала она и тут же отошла к бару, чтобы купить себе бокал вина.

Она вернулась через пару минут, сбросила свое черное пальто, обнажив темно-зеленое шелковое платье, перетянутое на талии тяжелым черным поясом, и села на место, которое только что освободил Генри. Она была худее, чем он когда-либо видел ее, но как всегда красива, даже в возрасте сорока одного года. Длинные темные волосы ниспадали до плеч, ее зеленые глаза в золотистую крапинку были окаймлены густыми натуральными ресницами, а если она и пользовалась косметикой, то слишком легкой, чтобы ее можно было заметить.

— Я знала, что ты здесь будешь, как ты, наверное, уже догадался, — сказала она, улыбаясь, желая, чтобы он улыбнулся в ответ, посмеялся над ее хитростью. — Я посоветовала этот паб Хену. Он милый, не так ли?

— Что тебе надо?

— Ты потерял тонну веса. Выглядишь отлично.

— Что, — повторил Страйк, — тебе надо?

— Поговорить.

— О…

— Это трудно, — сказала Шарлотта, делая глоток вина. — ХОРОШО? Мне нужна минутка.

Страйк проверил часы. Шарлотта смотрела на него поверх бокала с вином.

— Ладно, хорошо. Я только что узнала, что у меня рак.

Что бы Страйк ни ожидал, это было не то. Как бы неприятны и, возможно, необоснованны ни были эти подозрения, он подумал, не лжет ли она. Он знал, что она была не только крайне манипулятивной, но и безрассудной — иногда до саморазрушения — в погоне за желаемым.

— Мне очень жаль это слышать, — сказал он формально.

Она смотрела на него, медленно краснея.

— Ты думаешь, что я лгу, не так ли?

— Нет, — сказал Страйк. — Это было бы чертовски подло — врать.

— Да, — сказал Шарлотта, — это было бы так. Ты собираешься спросить меня, какой именно, или как…?

— Я думал, ты собираешься мне рассказать, — сказал Страйк.

— Грудь, — сказала она.

— Понятно, — сказал Страйк. — Ну… Надеюсь, ты в порядке.

Слезы наполнили ее глаза. Он сотни раз видел, как она плачет — от горя, конечно, но и от ярости, и от того, что ей мешают, — и его это не трогало.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Что еще я могу сказать? — сказал он. — Я надеюсь, что с тобой все в порядке. Не только ради детей, но и ради всего остального.

— И это… это все? — прошептала Шарлотта.

Когда-то она могла бы начать кричать, не обращая внимания на присутствие свидетелей, но теперь, когда он не был связан с ней, она понимала, что такая тактика неразумна.

— Шарлотта, — сказал он тихим голосом, наклонившись к ней, чтобы убедиться, что его не подслушивают, — я не знаю, каким образом я могу тебе это объяснить. Между нами все кончено. Я желаю тебе добра, но мы закончили. Если у тебя рак…

— Значит, ты считаешь, что я лгу?

— Позволь мне закончить. Если у тебя рак, ты должна сосредоточиться на своем здоровье и своих близких.

— Моих близких, — повторила она. — Понятно.

Она откинулась на спинку кожаной скамьи и вытерла глаза тыльной стороной ладони. За ней наблюдали несколько мужчин у бара. Возможно, Шарлотта тоже почувствовала, что у нее есть зрители, потому что теперь она закрыла лицо руками и начала всхлипывать.

Ради всего святого.

— Когда тебе поставили диагноз? — спросил он, чтобы она перестала плакать.

Она сразу же подняла голову, вытирая свои сверкающие глаза.

— На прошлой неделе. В пятницу.

— Как?

— Во вторник я пошла на плановый осмотр, и… да, в пятницу мне позвонили и сказали, что что-то нашли.

— И они уже знают, что это рак?

— Да, — сказала она слишком быстро.

— Ну, как сказать… Надеюсь, с тобой все в порядке.

Он попытался встать, но она протянула руку через стол и крепко схватила его за запястье.

— Корм, пожалуйста, выслушай меня. Серьезно. Пожалуйста. Пожалуйста. Это жизнь и смерть. Я имею в виду, что это делает человека… Помнишь, — прошептала она, глядя ему в глаза, — после того, как тебе оторвало ногу… Боже мой… Это заставляет тебя понять, что важно. После этого ты захотел меня. Разве не так? Разве я не была единственным человеком в мире, которого ты тогда хотел?

— Разве? — спросил Страйк, глядя в ее прекрасное лицо. — Или я просто взял то, что мне предложили, потому что это было проще всего?

Она отшатнулась, отпустив его запястье.

Все отношения имеют свою собственную мифологию, и в их с Шарлоттой отношениях центральное место занимала общая вера в то, что в самый плохой момент его жизни, когда он лежал на больничной койке с половиной ноги и его военной карьере пришел конец, ее возвращение спасло его, дало ему то, за что можно было держаться, ради чего можно было жить. Он знал, что только что разрушил священное табу, осквернив то, что было для нее не только предметом гордости, но и основой ее уверенности в том, что, как бы он ни отрицал это, он продолжает любить женщину, которая была достаточно великодушна, чтобы полюбить искалеченного мужчину, оставшегося без карьеры и без средств к существованию.

— Надеюсь, с тобой все будет в порядке.

Он поднялся на ноги, прежде чем она успела прийти в себя и предпринять ответные действия, и вышел, наполовину ожидая, что пивной бокал ударит его по затылку. По счастливому стечению обстоятельств, когда он вышел на тротуар, в поле его зрения попало свободное черное такси, и спустя всего две минуты после того, как он оставил ее, он уже мчался прочь, в сторону Денмарк-стрит.

Глава 19

Девять сверху означает:

Застой заканчивается.

И-Цзин или Книга Перемен

— …Заговор настолько огромен, что его буквально невозможно увидеть, потому что мы живем внутри него, потому что он формирует наше небо и нашу землю, и поэтому единственный способ — единственный способ — спастись, это шагнуть в буквальном смысле в другую реальность, истинную реальность.

Было субботнее утро. Робин сидела в храме Руперт-Корт уже три четверти часа. Сегодняшним лектором был человек, которого она видела читающим лекцию Уиллу Эденсору на Бервик-стрит. Он представился как сын папы Джея, Тайо. Это вызвало бурные аплодисменты, к которым присоединилась и Робин, вспомнив, как Кевин Пирбрайт назвал Тайо “нестабильным силовиком” ВГЦ.

У Тайо, носившего темные растрепанные волосы, были такие же большие голубые глаза, как у его отца, и, возможно, квадратная челюсть Джонатана, если бы он не имел несколько килограммов лишнего веса, из-за чего второй подбородок оказался ниже первого. Он напомнил Робин перекормленную крысу: длинный и острый нос, необычно маленький рот. Речь Тайо была убедительной и назидательной, и хотя изредка в зале раздавался ропот согласия, никто не плакал и не смеялся.

В первом ряду храма сидел известный романист Джайлс Хармон, которого Робин узнала, когда он проходил мимо нее на входе. Невысокий мужчина с длинными серебристыми волосами, Хармон обладал тонкими, почти нежными чертами лица и вел себя сдержанно, как человек, ожидающий, что за ним будут наблюдать. Его сопровождал в храм эффектный мужчина лет сорока, у которого были черные волосы, евразийские черты лица и глубокий шрам, идущий от слегка искривленного носа к челюсти. Пара медленно продвигалась по проходу, махая знакомым и служителям храма. В отличие от Ноли Сеймура, эти двое не демонстрировали смирения, а лишь одобрительно улыбались, когда прихожане уступали им дорогу, и переходили на ряд назад.

За дело, устало подумала Робин, пока Тайо продолжал говорить. Накануне вечером Райан остался у нее ночевать, и после секса было много разговоров, в основном о рисках, связанных с работой под прикрытием. Робин не была ни настолько невежественной, ни настолько самонадеянной, чтобы считать, что не нуждается в советах, но последней ее мыслью перед тем, как заснуть, было: слава богу, что я не рассказала тебе о духовной связи.

Наконец-то Тайо Уэйс закончил свое выступление. Аплодисменты, хотя и были достойными, но не такими восторженными, как в адрес его отца или Бекки Пирбрайт. Свет в храме стал ярче, и Дэвид Боуи снова начал петь. Робин нарочито медленно поднималась со своего места, копаясь в сумочке от Gucci, надеясь, что светловолосая служащая снова подойдет к ней. Джайлс Хармон прошел мимо, величественно кивая налево и направо. Его более высокая спутница осталась возле сцены, в центре скопления людей.

Робин задержалась в проходе, неопределенно улыбаясь и разглядывая нарисованных на потолке пророков, словно видела их впервые. Она была почти под Утонувшим Пророком в белой мантии, со злобными черными глазами, когда знакомый голос произнес,

— Ровена?

— Привет! — сказала Робин. Появилась блондинка, которая ранее подходила к ней, сияя, как и прежде, и держа в руках кипу брошюр, толще тех, что обычно лежали на полках в задних рядах скамей. — Как здорово, что ты снова здесь!

— Я знаю, — сказала Робин, улыбаясь в ответ, — мне кажется, что я не могу остаться в стороне, не так ли?

Когда блондинка рассмеялась, Робин заметила, что кто-то стоит прямо за ее спиной. Обернувшись, она оказалась почти лицом к лицу с Тайо Уэйсом и испытала приступ неприязни. Она не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала такую сильную, непосредственную антипатию к мужчине, и ей потребовалась вся ее самодисциплина, чтобы улыбнуться ему в ответ, широко раскрыв глаза и дружелюбно сказав:

— Это было так вдохновляюще. Ваша речь, я имею в виду. Мне очень понравилось.

— Спасибо, — сказал он, самодовольно улыбнувшись и положив руку ей на спину. — Очень рад, что тебе понравилось.

— Это Ровена, Тайо, — сказала блондинка. — Мне кажется, что она…

— Очень восприимчивая, — сказал Тайо Уэйс, его рука все еще лежала на бретельке бюстгальтера Робин. — Да, это очевидно.

Робин почувствовала сильное желание оттолкнуть его руку, но осталась на месте, улыбаясь

— Не хотела бы ты приехать на один из наших выездных семинаров? — спросил Тайо.

— Именно это я и хотела сказать! — сказала блондинка, сияя.

— Что это значит? — спросила Робин, каждый нерв которой протестовал против продолжающегося давления руки Тайо Уэйса на ее спину.

— Неделя твоего времени, — сказал он, глядя ей в глаза. — На ферме Чепменов. Чтобы изучить все более глубоко.

— О, ничего себе, — сказала Робин, — звучит интересно…

— Я думаю, что это очень вдохновит тебя, — сказал Тайо.

— Это действительно здорово, — заверила Робин юлондинка. — Просто быть с природой, исследовать идеи и медитировать…

— Ух ты, — снова сказала Робин.

— Ты можешь взять отгул на работе? — спросил Тайо, его рука по-прежнему лежала на спине Робин.

— Вообще-то в данный момент я как бы ни при делах, — сказала Робин.

— Как раз вовремя! — пропела блондинка.

— Когда это будет? — спросила Робин.

— В ближайшую пятницу в 10 часов утра от вокзала Виктория отправляется микроавтобус, — сказала блондинка. — В этот день на ферму Чепмена приедут три группы. Вот…

Она предложила Робин одну из брошюр, которые держала в руках.

— Это вся информация, которая тебе понадобится, что взять с собой…

— Большое спасибо, — улыбнулась Робин. — Да, я с удовольствием приду!

Тайо Уэйс провел рукой по спине Робин, прежде чем разорвать контакт.

— Тогда увидимся в пятницу, — сказал он и удалился.

— Это так здорово, — сказала блондинка, обнимая Робин, которая удивленно засмеялась. — Только подожди. Честно говоря, у меня просто предчувствие. Ты очень быстро станешь чистой духом.

Робин направилась к выходу. Другая служительница храма протягивала одну из брошюр худому смуглокожему молодому человеку в очках и футболке с изображением Человека-паука. Высокий красивый мужчина со шрамом на лице сейчас разговаривал с одним из сборщиков благотворительных пожертвований, стоявших на входе. Когда Робин проходила мимо него, его взгляд переместился с ее лица на брошюру в ее руке, и он улыбнулся.

— С нетерпением жду встречи с вами на ферме, — сказал он, протягивая большую сухую руку. — Доктор Чжоу, — добавил он в тоном тоне, который говорил: “Но, конечно, вы это знали”.

— О, да, я не могу дождаться, — сказала Робин, улыбаясь ему.

Она вернулась на Уордор-стрит прежде, чем позволила своему лицу избавиться от застывшей улыбки. Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что поблизости нет служителей храма, Робин достала из сумочки мобильный телефон и позвонила Страйку.

— В третий раз повезло… Я в деле.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Shêng/Выдвижение вверх

В земле растет дерево:

Образ ВЫдвижение вверх.

Таким образом, высший человек с преданным характером

Накапливает мелочь

Для того чтобы достичь чего-то высокого и великого.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 20

Над землей, озером:

Изображение СОБРАНИЕ ВМЕСТЕ.

Так высший человек обновляет свое оружие

Для того чтобы встретить непредвиденные обстоятельства.

И-Цзин или Книга Перемен

— Хорошо, — сказала Мидж, которая уже неделю как вернулась из отпуска в Калифорнии, но темный загар, подчеркивающий ее серые глаза, не проявлял никаких признаков увядания. Она разгладила карту на столе партнеров. — Вот она. Ферма Чепмен.

Было утро среды, и Страйк опустил жалюзи во внутреннем кабинете, чтобы заслониться от жидкого апрельского солнца, которое ослепляло, но не грело. Настольная лампа освещала карту, на которой красными чернилами были сделаны многочисленные пометки.

Барклай, Мидж и Дэв провели предыдущие семь дней, перемещаясь между Лондоном и Норфолком, тщательно осматривая окрестности базы ВГЦ и следя за тем, чтобы камеры не слишком часто фиксировали конкретные лица. Мидж использовала несколько разных париков. Они также установили фальшивые номерные знаки на каждую из своих машин, чтобы объехать ферму по периметру.

— Это, — сказала Мидж, указывая на ряд красных крестов, которые три субподрядчика поставили по периметру территории фермы Чепмена, — камеры. Они серьезно относятся к безопасности. Весь периметр находится под наблюдением. А вот здесь, — она указала на обведенную красным метку, которая находилась на краю лесного массива, — мертвая зона. Барклай нашел ее.

— Ты уверен? — спросил Страйк, оглядывая шотландца, который пил чай из кельтской кружки, сидя в кресле, которое обычно занимал Страйк.

— Да, — сказал Барклай, наклоняясь вперед, чтобы указать на них. — Две камеры по обе стороны закреплены на деревьях, и они находятся на небольшом расстоянии друг от друга. Они заметили, что он был не прикрыт как следует, и укрепили его. Добавили колючую проволоку. Земля внутри забора была заросшей крапивой и камышом.

— Была? — сказала Робин.

— Да. Я прорубил тропинку. Вот как я убедился, что они там ничего не видят: никто не пришел сказать мне, чтобы я убирался, а я пробыл там пару часов. Я пробрался через колючую проволоку, чуть не кастрировал себя на хрен — не за что, — и выкосил все начисто. Теперь там есть небольшая полянка, у дороги. Если бы я этого не сделал, — сказал Барклай Робин, — тебе пришлось бы объяснять, почему ты все время покрываешься ожогами и ранами.

— Чертовски хорошо сделано, — сказал Страйк.

— Спасибо, Сэм, — тепло сказала Робин.

— Последнее, что мы сделали, — проверили, что происходит, когда на камере наблюдения видно, как кто-то заходит за ограждение по периметру, — сказала Мидж, указывая на обведенный голубой крест. — Я перелезла через забор здесь. Через пять минут ко мне подбежал парень с косой. Я вела себя как идиотка. Типа я бездомная, которая подумала, что на ферме может быть хороший магазин. Он мне поверил. Ферма находится в стороне от местной тропы, Львиная пасть. Красивое место.

— Хорошо, — сказал Страйк, поднимаяс со стула на стол реалистично выглядящий пластмассовый камень, — это будет в “мертвой зоне”, прямо у ограждения по периметру.

Он открыл его, чтобы показать Робин содержимое.

— Фонарик, ручка и бумага — на случай, если внутри тебе ничего не дадут. Ты пишешь нам записку, кладешь ее обратно в камень и ставишь в таком месте, чтобы камеры тебя не видели. Мы забираем ее каждый четверг вечером в девять часов, вкладываем ответное послание, которое ты можешь прочитать на месте, а затем уничтожить.

Если ты пропускаешь письмо в четверг, один из нас остается поблизости и продолжает проверять камень. Если до вечера субботы от тебя нет вестей, мы выходим на связь.

— Слишком рано, — сказала Робин. — Пусть это будет воскресенье.

— Почему?

— Потому что если я буду беспокоиться о том, чтобы уложиться в срок в каждый четверг, я рискую все испортить. Я просто хочу иметь больший запас времени.

— Какие инструкции они тебе дали? — Мидж спросила Робин.

— Никаких телефонов и электронных устройств. Они говорят, что ты можете проверить их, когда…

— Не бери их, — одновременно сказали Мидж и Барклай.

— Нет, ты точно не хочешь, чтобы ВГЦ завладел твоим телефоном, — согласился Страйк. — Оставь его здесь, в сейфе в офисе. Ключи от дома тоже. Не бери с собой ничего, что связывало бы тебя с реальной жизнью.

— И я должна взять с собой непромокаемый плащ, — сказала Робин, — три смены белья, и все. По прибытии вам выдадут спортивные костюмы, а дневную одежду вы оставите в камере хранения. Никакого алкоголя, сахара, сигарет или наркотиков, отпускаемых по рецепту или иным способом.

— Они заставляют оставить лекарства? — спросил Барклай.

— Тело исцелится само, если дух достаточно чист, — сказала Робин с непроницаемым лицом.

— Черт возьми, — пробормотал Барклай.

— Признай, что ВГЦ не нужны люди, нуждающиеся в лекарствах, — сказал Страйк. — Ни один диабетик долго не выдержит такого режима голодания.

— И никаких туалетных принадлежностей. Все это предоставляется, — сказала Робин.

— Ты даже не можешь взять свой дезодорант? — возмущенно сказала Мидж.

— Они не хотят, чтобы ты вспоминал о своей жизни дома, — сказала Робин. — Они не хотят, чтобы ты думал о себе как о личности.

После этой реплики на несколько секунд воцарилось молчание.

— Ты будешь в порядке, не так ли? — сказал Барклай.

— Да, со мной все будет в порядке. Но если что-то пойдет не так, у меня есть вы, правда же? И мой верный камень.

— Дэв собирается подъехать туда сегодня вечером и установить камень на место, — сказал Страйк. — Возможно, придется немного пошарить вокруг, чтобы найти его. Мы хотим сделать так, чтобы казалось, что он лежит там вечно.

— Хорошо, — сказал Барклай, хлопнув себя по ляжкам, прежде чем подняться на ноги, — я отправляюсь сменить Литтлджона. Фрэнк-1 будет готов к небольшому преследованию, как только пообедает.

— Да, мне нужно пойти сменить Дэва, — сказала Мидж, сверяясь с часами. — Посмотрим, чем занимается Бигфут.

— Он еще никого не встретил? — спросила Робин, которая была так глубоко погружена в подготовку к работе на ферме Чепмена и изучение бывших членов ВГЦ, что у нее не было времени прочитать досье по Бигфуту.

— Он был в Стрингфеллоуз, — пренебрежительно сказала Мидж, — но жена не получит половину его бизнеса только потому, что у него танцевали на коленях… Не то чтобы меня очень волновало, что она получит, сопливая корова.

— Мы — команда клиента, даже если он ублюдок, — сказал Страйк.

— Я знаю, знаю, — сказала Мидж, направляясь во внешний офис, где висела ее кожаная куртка, — но надоедает помогать людям, которые ни дня в жизни не работали, черт возьми.

— Когда я найду голодающего сироту, который сможет позволить себе нанять нас, я сразу же передам его тебе, — сказал Страйк.

Мидж ответила сардоническим приветствием, затем обратилась к Робин,

— Если я не увижу тебя до того, как ты войдешь, удачи.

— Спасибо, Мидж, — сказала Робин.

— Да, желаю удачи, — сказал Барклай. — А если случится худшее, и ты окажешься на грани промывания мозгов, возьми ржавый гвоздь и вбей его в ладонь. Сработало с Гарри Палмером в “Досье Ипкресс”.

— Хороший совет, — сказала Робин. — Я попробую пронести один.

Оба субподрядчика покинули офис.

— Я хотела сказать тебе кое-что еще, — сказала Робин Страйку, который теперь сидел на своей обычной стороне стола партнеров. — Кажется, я нашла Джордана Рини. Того парня, которого заставили хлестать себя по лицу кожаной плеткой? Он использовал свое второе имя на ферме Чепмена. Его настоящее имя Курт.

Она набрала “Курт Рини” и развернула экран своего компьютера так, чтобы было видно Страйку, перед которым предстала фотография сильно татуированного мужчины. На его левой щеке был наколот туз пик, а на горле — татуировка тигра.

— Он был приговорен к десяти годам за вооруженное ограбление и нападение при отягчающих обстоятельствах. Курт Джордан Рини, — сказала Робин, прокатывая свой стул вокруг стола, чтобы рассмотреть фотографию рядом со Страйком. — Когда Шейла его знала, ему было около двадцати лет, что вполне подходит. Я просмотрела все обычные записи в Интернете и нашла столько адресов, сколько смогла. В онлайновых записях есть пробел с 93-го по 96-й год, затем он снова появляется в квартире в Каннинг-Тауне. Мы знаем, что Джордан из ВГЦ боялся полиции, потому что Кевин Пирбрайт сказал, что именно этим угрожала ему Мазу, когда заставляла его бить себя кнутом.

— Похоже на нашего парня, — сказал Страйк, — но ты не можешь просто так позвонить человеку в тюрьму.

— Может быть, письмо? — сказала Робин, хотя и без особой уверенности.

— Уважаемый мистер Рини, увидев вашу фотографию, вы показались мне человеком, который очень хотел бы помочь уголовному расследованию….

Робин рассмеялась.

— А как насчет ближайших родственников? — спросил Страйк.

— По его последнему адресу живет женщина с такой же фамилией.

— Я попытаюсь добраться до него через нее. А как насчет другого ребенка, которого избили. — сказал Страйк. — Тот, у кого низкий IQ?

— Пол Дрейпер? Пока не нашла никаких его следов. Шери Гиттинс, похоже, тоже исчезла с лица земли.

— Хорошо, я продолжу копать, пока ты будешь на ферме Чепмена. Я также оставил сообщение на пожарной станции Эбигейл Гловер.

— Дочь Уэйса?

— Точно.

Теперь Страйк подошел к двери, отделяющей внутренний кабинет от внешнего, где сидела Пат и печатала, и закрыл ее.

— Послушай, — сказал он.

Робин напряглась, стараясь не выглядеть раздраженной. Мерфи сказал “послушай” именно таким тоном в пятницу вечером, через пять минут после эякуляции и непосредственно перед тем, как начать свою подготовленную речь о рисках, связанных с глубоким прикрытием.

— Я хотел тебе кое-что сказать, прежде чем ты пойдешь туда.

Он выглядел серьезным, но нерешительным, и Робин почувствовала крошечный электрический разряд в животе, как тогда, когда Пруденс сказала, что Робин — самый важный человек в жизни Страйка.

— Есть небольшая вероятность — очень небольшая, но все же лучше, чтобы ты знала, — что кто-то там может сказать что-то обо мне. Поэтому я хотел предупредить тебя, чтобы ты не выглядела шокированной и не выдала себя.

Теперь Робин знала, что ее ждет, но ничего не сказала.

— В 1985 году я с мамой и Люси полгода жил в общине Эйлмертон. Не скажу, что люди меня помнят, я был еще ребенком, но моя мама была небольшой знаменитостью. Ну, во всяком случае, о ней писали в газетах.

Несколько секунд Робин размышляла, что лучше сказать, и остановилась на честности.

— Вообще-то Шейла Кеннетт помнила тебя и твою маму. Я не хотела ничего говорить, — добавила она, — пока ты сам мне не расскажешь.

— А, — сказал Страйк. — Хорошо.

Они посмотрели друг на друга.

— Ужасное место, — прямо сказал Страйк, — но со мной там ничего не случилось.

Он невольно сделал небольшое ударение на словах “со мной”.

— У меня есть еще одна причина, чтобы рассказать тебе об этом, — сказал Страйк. — Эта женщина Мазу. Не доверяй ей.

— Я не буду, она звучит очень…

— Нет, я имею в виду, что не надо думать, что здесь есть какое-то чувство… — Он подыскивал подходящее слово, — ну, знаешь, сестринства. Не тогда, когда речь идет о духовной связи. Если она захочет отвести тебя к какому-нибудь парню…

Раздался стук в дверь.

— Что? — воскликнул Страйк с нетерпением.

Появилось обезьянье лицо Пат, она нахмурилась и сказала Страйку своим глубоким, скрипучим голосом,

— Звонит женщина, хочет с вами поговорить. Имя Нив Доэрти.

— Соединяй, — сразу же сказал Страйк.

Он пересел на свою сторону стола, и через несколько секунд зазвонил телефон.

— Корморан Страйк.

— Здравствуйте, — произнес неуверенный женский голос. — Меня зовут Нив Доэрти. Вы оставили сообщение моему мужу, спрашивая, не отвечу ли я на несколько вопросов о Всеобщей Гуманитарной Церкви?

— Да, — сказал Страйк. — Большое спасибо, что перезвонили мне.

— Все в порядке. Могу я спросить, почему вы хотите поговорить со мной?

— Да, конечно, — сказал Страйк, не сводя глаз с Робин. — Мое агентство нанято для расследования заявлений о церквях, сделанных бывшим членом. Нам нужно подтверждение, если мы сможем его получить.

— Ох — сказал Нив. — Хорошо.

— Это будет разговор без протокола, — заверил ее Страйк. — Просто для истории. Насколько я понимаю, вы были довольно молоды, когда оказались там?

— Да, я была там с восьми до одиннадцати лет.

Возникла пауза.

— Вы не пробовали обратиться к моему отцу? — спросила Нив.

— Да, — сказал Страйк, — но он отказался говорить.

— Он бы… Я понимаю, если вы не можете сказать, но почему вы пытаетесь подтвердить эти заявления? Вы работаете в газете или…?

— Нет, не в газете. У нашего клиента есть родственник в церкви.

— О, — сказала Нив, — понятно.

Страйк подождал.

— Хорошо, — наконец сказала Нив, — я не против поговорить с вами. Вообще-то, если бы вы смогли завтра или в пятницу…

— Завтра будет без проблем, — сказал Страйк, у которого были свои причины отдать предпочтение четвергу.

— Спасибо, это было бы здорово, потому что я не работаю — мы только что переехали. И, может быть, это немного нагло, но не могли бы вы приехать ко мне? Я недалеко от Лондона. Чалфонт-Сент-Джайлс.

— Нет проблем, — сказал Страйк, доставая ручку, чтобы записать ее адрес.

Повесив трубку, Страйк повернулся к Робин.

— Хочешь завтра поехать со мной в Чалфонт-Сент-Джайлс?

— Она согласилась поговорить?

— Ага. Было бы хорошо, если бы ты послушала, что она скажет, прежде чем вступить.

— Определенно, — сказала Робин, поднимаясь на ноги. — Не возражаешь, если я пойду домой? Мне нужно уладить несколько дел, прежде чем я отправлюсь на ферму Чепмена.

— Да, без проблем.

Когда Робин ушла, Страйк сел за компьютер, настроение у него было гораздо лучше, чем после пробуждения. Он только что сорвал возможность того, что Робин проведет с Райаном Мерфи весь свой последний свободный день перед работой под прикрытием. Если его действия и напоминали, хоть и слабо, махинации Шарлотты Росс в отношении себя, то совесть его оставалась на удивление спокойной, пока он искал в гугле приятные места для обеда в Чалфонт-Сент-Джайлсе.

Глава 21

Опасность неба заключается в том, что на него нельзя подняться. Последствия времени опасности поистине велики.

И-Цзин или Книга Перемен

Утром следующего дня Страйк и Робин въехали в прелестную сонную английскую деревушку, расположенную в часе езды от Лондона. Когда они проезжали мимо фахверковых зданий, возвышающихся над деревенской площадью, Страйк, принявший предложение Робин сесть за руль его БМВ, посмотрел на каменно-серую нормандскую башню приходской церкви и заметил табличку, сообщающую, что они находятся в самой сохранившейся деревне Бакингемшира.

— Все это обойдется недешево, — прокомментировал он, когда они свернули с Хай-стрит на Боустридж-лейн.

— Мы приехали, — сказала Робин, остановившись возле квадратного, отдельно стоящего дома из темного кирпича. — Мы приехали на десять минут раньше, нам подождать или…?

— Подождать, — сказал Страйк, которому не хотелось торопиться с интервью. Чем дольше оно длилось, тем больше вероятность того, что Робин захочет перекусить перед возвращением в Лондон. — Ты все собрала и готова к завтрашнему дню?

— Я положила свою непромокаемую куртку и нижнее белье в дорожную сумку, если это можно назвать сборами, — сказала Робин.

Она не сказала Страйку, что вчера впервые осознала, что не сможет взять с собой на ферму Чепмена противозачаточные таблетки. Проверив мелкий шрифт на брошюре, которую ей дали, она обнаружила, что они входят в список запрещенных препаратов. Она также не собиралась рассказывать Страйку, что накануне вечером между ней и Мерфи произошло нечто близкое к ссоре, когда Мерфи объявил, что в качестве сюрприза взял выходной, чтобы провести его с ней, а она сказала ему, что едет в Букингемшир со Страйком.

Зазвонил мобильный телефон Страйка. Идентификатор абонента был скрыт.

— Страйк.

— Привет, — сказал женский голос. — Это Эбигейл Гловер.

Страйк сказал Робин “дочь Джонатана Уэйса” и переключил свой мобильный на громкую связь, чтобы она могла слышать, что происходит.

— О, отлично, — сказал он. — Вы получили сообщение, которое я оставил на станции?

— Да, — сказала она. — В чем дело?

— Во Всеобщей Гуманитарной Церкви, — сказал Страйк.

После этих слов наступила абсолютная тишина.

— Вы еще там? — спросил Страйк.

— Да.

— Я подумал, не захотите ли вы поговорить со мной, — сказал Страйк.

Опять тишина: Страйк и Робин смотрели друг на друга. Наконец из телефона донеслось односложное слово.

— Зачем?

— Я частный…

— Я знаю, кто вы.

В отличие от акцента ее отца, акцент Эбигейл был чисто лондонским.

— Ну, я пытаюсь расследовать некоторые заявления, сделанные о церкви.

— Чьи заявления?

— Человека по имени Кевин Пирбрайт, — сказал Страйк, — который, к сожалению, уже умер. Он когда-нибудь вступал с вами в контакт? Он писал книгу.

Наступило молчание, самое долгое.

— Вы работаете в газете? — подозрительно спросила она.

— Нет, для частного клиента. Я подумал, не будете ли вы рады поговорить со мной. Это может быть не для протокола, — добавил Страйк.

Последовало еще одно продолжительное молчание.

— Алло?

— Я не знаю, — сказала она наконец. — Мне нужно подумать. Я перезвоню вам, если… Я перезвоню вам позже.

Связь прервалась.

Робин, осознав, что задержала дыхание, выдохнула.

— Ну… не могу сказать, что я удивлена. Если бы я была дочерью Уэйса, я бы тоже не хотела, чтобы мне об этом напоминали.

— Нет, — согласился Страйк, — но она была бы очень полезна, если бы согласилась поговорить… Кстати, вчера, после твоего ухода, я оставил сообщение для жены Джордана Рини. Отследил ее до места работы. Она маникюрша в заведении под названием Kuti-cles.

Он проверил время на приборной панели.

— Нам, наверное, пора.

Когда Страйк нажал на звонок, они услышали собачий лай, а когда дверь открылась, жесткошерстный фокстерьер вылетел из дома так быстро, что пролетел прямо мимо Страйка и Робин, поскользнулся на мощеной площадке перед домом, развернулся, побежал обратно и начал подпрыгивать на задних лапах, истерично лая.

— Успокойся, Бэзил! — крикнула Нив. Робин поразилась ее молодости: ей было лет двадцать пять, и уже второй раз за последнее время Робин обнаружила, что сравнивает свою квартиру с чужим домом. Нив была невысокого роста, плотная, с черными волосами до плеч и очень яркими голубыми глазами, одетая в джинсы и толстовку с цитатой Шарлотты Бронте, напечатанной спереди: “Я бы всегда предпочла быть счастливой, чем достойной”.

— Извините, — сказала Нив Страйку и Робин, прежде чем сказать: “Бэзил, ради бога”, схватив собаку за ошейник и затащив ее обратно в дом. — Входите. Извините, — повторила она через плечо, таща перевозбужденного пса по деревянным половицам к кухне в конце коридора. — Мы переехали в прошлое воскресенье, и с тех пор он был гиперактивен… убирайся, — добавила она, с силой выталкивая пса в сад через заднюю дверь, которую плотно закрыла за ним.

Кухня была оформлена в стиле фермерского дома, с фиолетовой плитой и тарелками, выставленными на комоде. Стол из строганной древесины был окружен выкрашенными в фиолетовый цвет стульями, а дверца холодильника была покрыта детскими рисунками, в основном каплями краски и закорючками, которые держались на магнитах. Там также была – и это, подумала Робин, объясняло, как двадцатипятилетняя девушка оказалась живущей в таком дорогом доме, — фотография Нив в бикини под руку с мужчиной в плавках, который выглядел по меньшей мере на сорок. От запаха выпечки у Страйка потекли слюнки.

— Большое спасибо, что приняли нас, миссис…

— Зовите меня Нив, — сказала их хозяйка, которая теперь, когда у нее не было фокстерьера, выглядела взволнованной. — Пожалуйста, присаживайтесь, я только что испекла печенье.

— Вы только что переехали и уже печете? — улыбнулась Робин.

— О, я люблю печь, это меня успокаивает, — сказала Нив, отворачиваясь, чтобы взять перчатки для духовки. — Как бы то ни было, сейчас у нас почти все в порядке. Я взяла пару дней отпуска только потому, что мне причитался отпуск.

— Чем вы зарабатываете на жизнь? — спросил Страйк, занявший стул поближе к задней двери, у которой теперь скулил и царапался Бэзил, страстно желая попасть обратно.

— Я бухгалтер, — сказала Нив, снимая лопаточкой печенье с противня. — Чай? Кофе?

К тому времени, когда оба детектива и Нив взяли по кружке чая, а печенье лежало на тарелке посреди стола, нытье Базила стало настолько жалобным, что Нив позволила ему вернуться в комнату.

— Он успокоится, — сказала она, глядя, как собака носится вокруг стола, яростно виляя хвостом. — В конце концов.

Нив села сама, без необходимости поправляя рукава своей кофты.

— Кто автор этих работ? — спросила Робин, указывая на нарисованные на холодильнике фигуры и пытаясь успокоить Нив.

— О, мой маленький мальчик, Чарли, — сказала Нив. — Ему два года. Сегодня утром он с отцом. Найджел подумал, что мне будет легче говорить с вами, если Чарли не будет здесь.

— Я так понимаю, это Найджел? — спросила Робин, с улыбкой указывая на пляжную фотографию.

— Да, — сказала Нив. Похоже, она чувствовала, что ей нужно что-то объяснить. — Я встретила его на своей первой работе. Он был моим начальником.

— Как мило, — сказала Робин, стараясь не чувствовать осуждения. Учитывая, что у Найджела выпали волосы, пара на фотографии больше походила на отца и дочь.

— Итак, — сказал Страйк, — как яуже говорил по телефону, нам нужна информация о Всеобщей Гуманитарной Церкви. Ничего, если я буду делать заметки?

— Да, хорошо, — нервно сказала Нив.

— Начнем с того, в каком году вы и ваша семья приехали на ферму Чепмена? — спросил Страйк, щелкая ручкой.

— 1999, — сказала Нив.

— А вам было восемь, да?

— Да, моему брату Ойсину было шесть лет, а моей сестре Мейв — четыре.

— Что заставило ваших родителей присоединиться, вы знаете? — спросил Страйк.

— Это был папа, а не мама, — сказала Нив. — Он всегда был немного… Трудно описать. Когда мы были маленькими, он был политически довольно левым, но в наши дни он примерно настолько правый, насколько это возможно. На самом деле я не разговаривала с ним три года… Он становился все хуже и хуже. Странные телефонные звонки, истерики. Найджел считает, что мне лучше с ним не общаться.

— Была ли ваша семья религиозной? — спросил Страйк.

— Не до ВГЦ. Нет, я просто помню, как папа однажды вечером пришел домой, невероятно взволнованный, потому что он был на встрече и разговорился с папой Джеем, который сразу же обратил его в свою веру. Папа как будто нашел смысл жизни. Он все время говорил о социальной революции. Он принес домой экземпляр книги папы Джея “Ответ”. Мама просто… согласилась с ним, — грустно сказала Нив. — Может быть, она думала, что в церкви будет лучше, я не знаю.

— Она сказала нам, что это будет весело. Мы плакали о том, что уходим из дома и от всех наших друзей, она просила нас не делать этого при папе, потому что он расстроится. Все, что угодно, ради легкой жизни, такой была мама… однако мы возненавидели это с того самого момента, как попали туда. Никакой своей одежды. Никаких игрушек. Я помню, как Мейв рыдала из-за плюшевого кролика, которого она каждый вечер брала с собой в постель. Мы взяли его с собой на ферму, но все было заперто, как только мы приехали, включая кролика Мейв.

Нив сделала глоток чая, затем сказала:

— Я не хочу быть строгой к маме. Насколько я помню, она тяжело переносила перепады папиного настроения и его непостоянство. Она также была не очень сильной. У нее с детства было какое-то заболевание сердца. Я помню ее очень пассивной.

— Вы с ней еще общаетесь? — спросила Робин.

Нив покачала головой. Ее глаза стали влажными.

— Я не видела ее с тех пор, как мы оставили ее на ферме Чепмен в 2002 году. Она осталась с нашей младшей сестрой. Собственно, это и было причиной того, что я сказала, что увижусь с вами, — сказала Нив. — Я просто хотела бы знать… Если вы случайно узнаете, что с ней случилось… Несколько лет назад я написала в церковь, пытаясь выяснить, где она, и получила в ответ письмо, в котором говорилось, что она уехала в 2003 году. Не знаю, правда ли это. Может быть, она не могла найти нас после того, как мы уехали, потому что папа забрал нас в Уитби, где мы никогда раньше не жили, и сменил нашу фамилию. Может быть, она не хотела нас искать, я не знаю, или, возможно, папа сказал ей держаться подальше. Я думаю, что после нашего отъезда он мог получить от нее весточку или из ВГЦ, потому что он получил несколько писем, которые его очень разозлили. Может быть, их пересылали с нашего старого адреса. В любом случае, он рвал их очень мелко, чтобы мы не могли их прочитать. Нам было запрещено упоминать о маме после того, как мы уехали с фермы Чепмен.

— Что заставило вашего отца забрать вас, вы знаете? — спросил Страйк.

— Я знаю только, что он говорил, когда вытаскивал нас оттуда. Была ночь. Нам пришлось перелезать через заборы. Мы все хотели, чтобы мама пошла с нами — мы умоляли папу позволить нам привести ее, и Мейв звала ее, а папа ударил ее. Он сказал нам, что мама — шлюха, — жалобно сказала Нив, — это было просто безумием, потому что в церкви женщины должны… Я имею в виду, что они делятся между всеми мужчинами. Но папа, должно быть, думал, что мама не присоединится ко всему этому, что просто… в это невозможно поверить, это действительно так, но это так типично для него. Он думал, что может присоединиться к церкви и иметь только те части, которые ему нравятся, а остальное оставить, что было идиотизмом: церковь полностью против брака. Все должны спать рядом. Судя по тому, что он потом говорил нашему дяде, он не верил, что Лин был его… Мне очень неприятно все это говорить, потому что, насколько я помню маму, она была довольно… ну, вы понимаете… чопорной. Я не думаю, что она хотела спать с кем-то, кроме папы. Все это так… так странно, — мрачно сказала Нив. — Невозможно объяснить людям, которые ничего не понимают в ВГЦ. Я обычно говорю людям, что моя мама умерла, когда мне было одиннадцать. Так проще.

— Мне очень жаль, — сказала Робин, которая действительно не могла придумать, что еще сказать.

— О, я в порядке, — сказала Нив, которая уже не выглядела такой молодой, а казалась гораздо старше своих лет. — По сравнению с Ойсином и Майв у меня все хорошо. Они так и не смогли преодолеть ВГЦ. Мейв постоянно ходит по врачам, постоянно берет больничный на работе, принимает кучу разных лекарств. Она переедает, она стала очень большой, и у нее никогда не было стабильных отношений. А Ойсин слишком много пьет. У него уже есть дети от двух разных девушек, а ему всего двадцать три года. Он работает на очень тяжелой работе, только чтобы заработать на выпивку. Я пыталась помочь, немного присматривать за ними обоими, потому что я единственная, кто прошел через все это вроде как целой и невредимой, и я всегда чувствовала себя виноватой за это. Они оба злятся на меня. “У тебя все в порядке, ты вышла замуж за богатого старика”. Но я справлялась с этим лучше с того самого момента, как мы вышли. Я помнила нашу доцерковную жизнь, поэтому перемены не были для меня таким уж шоком. В школе я догоняла быстрее, чем другие двое, и мама была рядом дольше… Но по сей день я терпеть не могу Дэвида Боуи. В ВГЦ постоянно крутили “Героев”, чтобы завести людей. Даже не обязательно эту песню. Просто звук его голоса… Когда Боуи умер, и по радио без остановки крутили его музыку, я это ненавидела….

— Нет ли у вас случайно фотографий вашей матери? спросил Страйк.

— Да, но они очень старые.

— Неважно. Мы сейчас просто пытаемся привязать имена к лицам.

— Они наверху, — сказала Нив. — Мне…?

— Если вы не возражаете, — сказал Страйк.

Нив вышла из кухни. Страйк угостился печеньем.

— Чертовски вкусно, — сказал он с полным ртом шоколадной крошки

— Не давай ему шоколад, — сказала Робин, когда пес Бэзил положил передние лапы на ногу Страйка. — Шоколад реально вреден для собак.

— Она говорит, что тебе нельзя, — сказал Страйк фокс-терьеру, запихивая в рот остатки печенья. — Это не мое решение.

Они услышали возвращающиеся шаги Нив, и она появилась снова.

— Это мама, — сказала она, передавая Страйку выцветший полароид.

По его мнению, фотография была сделана в начале девяностых годов. На него смотрела светловолосая Дейрдре Доэрти в очках с квадратной оправой.

— Спасибо, — сказал Страйк, делая пометку. — Вы не будете против, если я сфотографирую это? Я не буду брать оригинал.

Нив кивнула, и Страйк сделал снимок на свой мобильный телефон.

— Значит, вы пробыли на ферме Чепмена три года? — спросил Страйк у Нив.

— Верно, но я этого не знала, пока мы не вышли, потому что там нет ни часов, ни календарей.

— Правда? — сказала Робин, думая о своих вечерних встречах по четвергам с пластиковым камнем.

— Да, и они никогда не праздновали дни рождения или что-то в этом роде. Я помню, как я шла по лесу и думала: “Сегодня может быть мой день рождения. А я не знаю.” Но люди, управляющие этим местом, должны были знать даты нашего рождения, потому что определенные вещи происходили, когда вы достигали разного возраста.

— Какие вещи? — спросил Страйк.

— До девяти лет вы спали в смешанном общежитии. Потом вы переходили в однополое общежитие, и вам приходилось начать вести дневник, который должны были читать церковные старейшины. Естественно, ты не говорил, что думаешь на самом деле. Вскоре я поняла, что если напишу только то, чему научилась, и то, что мне понравилось, то все будет в порядке. Сегодня я узнала больше о том, что такое ложное “я”, — сказала она ровным голосом, — и о том, как бороться со своим ложным “я”. Я поняла, что ложное “я” — это та часть меня, которая хочет плохого. Очень важно победить ложное “я”. Сегодня я с удовольствием поужинала. У нас была курица с рисом и песни.

Под столом наконец-то устроился Бэзил, его шерстяная голова покоилась на ноге Робин.

— Потом, когда тебе исполнялось тринадцать лет, ты переезжал во взрослое общежитие, — продолжала Нив, — и начинал посещать Манифестации и готовиться к переходу в чистого духом. Дети, выросшие в церкви, рассказывали мне, что чистые духом получают особые способности. Помню, как по ночам я фантазировала, что очень быстро стану чистой духом, разнесу стены общежития, схвачу маму, Ойсина и Мейв и улечу с ними… Не знаю, думала ли я, что это действительно возможно… После того как ты побыл там некоторое время, ты начинаешь верить в безумные вещи.

— Но я не могу сказать, как ты становишься чистым духом, — сказала Нив с язвительной улыбкой, — потому что мне было всего одиннадцать, когда мы уезжали.

— Так что же было в порядке вещей для младших детей? — спросил Страйк.

— Заучивание церковных догм, много раскрасок, иногда походы в храм на песнопения, — сказала Нив. — Это было невероятно скучно, и нас очень сильно контролировали. Никакого нормального обучения. Изредка нам разрешали пойти поиграть в лес.

— Я помню, как однажды, — тон Нив немного смягчился, — в лесу мы с Ойсином нашли топор. Там было большое старое дерево с дуплом. Если забраться достаточно высоко на ветви, то можно было увидеть дупло. Однажды Ойсин взял длинную ветку и стал тыкать ею в ствол, и увидел что-то внизу.

— Он был примерно такого размера, — Нив держала руки на расстоянии фута друг от друга, — а лезвие выглядело ржавым. Наверное, им рубили дрова, но Ойсин был уверен, что на нем кровь. Но мы не могли его вытащить. Мы не смогли дотянуться.

— Мы никому не рассказывали. Ты учился никогда никому ничего не рассказывать, даже если это было невинно, но мы втайне придумали всю эту историю о том, как Мазу забрала непослушного ребенка в лес и убила его там. Мы наполовину верили в это, я думаю. Мы все боялись Мазу.

— И вы? — сказала Робин.

— Боже, да, — сказала Нив. — Она была… такая, какой я никогда не встречала ни до, ни после.

— В каком смысле? — спросил Страйк.

Нив неожиданно вздрогнула, затем слегка пристыженно рассмеялась.

— Она… Я всегда думала о ней, как о большом пауке. Ты не хочешь знать, что она может с тобой сделать, ты просто знаешь, что не хочешь быть рядом с ней. Вот так я относилась к Мазу.

— Мы слышали, — сказал Страйк, — что были избиения и порка.

— Детей не подпускали ни к чему подобному, — сказала Нив, — но иногда можно было увидеть взрослых с синяками или порезами. Ты научался никогда не спрашивать об этом.

— И мы знаем, что одного мальчика привязали к дереву в темноте на ночь, — сказала Робин.

— Да, это было довольно распространенное наказание для детей, я думаю, — сказала Нив. — Дети не должны были рассказывать о том, что с ними произошло, если их забирали, чтобы наказать, но, конечно, в общежитии об этом шептались. Лично я никогда не была наказана, — добавила Нив. — Я соблюдала все правила и следила за тем, чтобы Ойсин и Мейв тоже их соблюдали. — Нет, дело было не столько в том, что с тобой происходило на самом деле, сколько в том, что ты боялся. Всегда было ощущение затаившейся опасности.

— Мазу и Папа Джей могли делать сверхъестественное — то есть, конечно, это не были сверхъестественные вещи, я знаю это сейчас, но тогда я в это верила. Я думала, что у них обоих есть способности. Они оба могли заставлять предметы двигаться, просто указывая на них. Я видела, как он левитировал. Все взрослые верили в это, или делали вид, что верят, поэтому, конечно, мы тоже верили. Но самым страшным для детей был Утонувший пророк. Вы знаете о ней?

— Мы знаем немного, — сказала Робин.

— Мазу рассказывала нам историю о ней. Предполагалось, что она была идеальной девочкой, которая никогда не делала ничего плохого и была отмечена для такой важной судьбы. Нас учили, что она утонула специально, чтобы доказать, что дух сильнее плоти, но она вернулась на ферму Чепмен в белом платье, в котором утонула, и появилась в лесу, где она обычно играла, — и мы ее видели, — тихо сказала Нив. — Пару раз ночью я видела ее, она стояла среди деревьев и смотрела в сторону нашего общежития.

Нив вздрогнула.

— Я знаю, что это, должно быть, был трюк, но мне потом несколько лет снились кошмары. Я видела ее за окном своей спальни в Уитби, мокрую, в белом платье, с длинными черными волосами, как у Мазу, смотрящую на меня, потому что мы все были плохими и уехали с фермы Чепмен. Все дети на ферме Чепмен боялись Утонувшего Пророка. “Она слушает. Она поймет, если ты лжешь. Она придет и найдет тебя в темноте”.

Этого было достаточно, чтобы напугать нас всех и заставить вести себя хорошо.

— Я уверена, что так оно и было, — сказала Робин.

Теперь Страйк полез в нагрудный карман и достал сложенный список.

— Я могу назвать несколько имен и узнать, помните ли вы кого-нибудь из этих людей? — спросил он Нив, которая кивнула. Однако первые полдюжины имен, которые зачитал Страйк, она не узнала.

— Извините, это было так давно, и если только они не были в нашем общежитии…

Первое имя, которое узнала Нив, было имя Кевина Пирбрайта, и по ее реакции Робин поняла, что она не знала о его смерти.

— Кевин Пирбрайт, да! Я помню его и его сестру, Эмили. Они были милыми. И у них была старшая сестра, Бекка, которая вернулась вскоре после нашего приезда.

— Что значит “вернулась”? — спросил Страйк, держа ручку наготове.

— Она пробыла в Бирмингемском центре три года. Папа Джей как бы ускорил ее продвижение как будущего лидера церкви. Она была очень властной. Большая любимица папы Джея и Мазу. Мне она не очень нравилась.

Страйк продолжал зачитывать имена, но Нив продолжала качать головой, пока Страйк не произнес “Флора Брюстер”.

— О, да, кажется, я ее помню. Она была подростком, верно? Я помогла ей сделать ее первую кукурузную куколку — их много делают на ферме Чепмен, чтобы продавать в Норвиче.

Страйк продолжал двигаться по списку имен.

— Пол Дрейпер? Он был старше вас. Тоже подросток.

— Нет, не могу вспомнить ни одного Пола.

— Джордан Рини? Тоже подросток.

— Нет, извините.

— Шери Гиттинс?

— Нет. То есть они могли быть там, но я не могу их вспомнить.

— Маргарет Кэткарт-Брайс?

— О, Боже, да, я помню ее, — сразу же сказала Ниам. — Она была действительно странной и выглядела искусственно, у нее было много операций на лице. Она была одной из богатых женщин, которые часто посещали ферму. Еще была одна, которая занималась уходом за лошадьми, а некоторые из них занимались ‘йогой’ с Папой Джеем, но Маргарет была самой богатой из всех.

Страйк продолжал зачитывать имена, но единственное, которое Нив узнала, было имя Гарольда Коутса.

— Он был врачом, не так ли?

— Правильно, — сказал Страйк. — Вы часто с ним встречались?

— Я нет, а вот Мейв — да. У нее постоянно были нервные высыпания. Он ее лечил.

Страйк записал это с нейтральным выражением лица.

— Вы помните дочь Джонатана Уэйса? — спросила Робин.

— Мм, нет, — сказала Нив с растерянным видом. — Она была мертва.

— Извините, не Дайю — я имею в виду его старшую дочь, Эбигейл.

— О, у него была другая дочь? — удивилась Нив. — Нет, я ее никогда не видела.

— Хорошо, — сказал Страйк, сделав последнюю пометку, — это было полезно, спасибо. Мы пытаемся восстановить хронологию событий, выяснить, кто и когда там был.

— Мне жаль, что я не помню больше, — сказала Нив.

Допив чай, все поднялись из-за стола, Робин осторожно освободила ногу из-под Бэзила.

— Если, — неуверенно сказала Нив, — вы узнаете что-нибудь о маме, вы дадите мне знать?

— Конечно, — сказал Страйк.

— Спасибо. После рождения Чарли я так часто думаю о маме… Ойсин и Мейв говорят, что им все равно, но я думаю, что для них тоже будет много значить, если мы узнаем, что с ней случилось…

Страйк, как заметила Робин, выглядел необычно серьезным, когда они втроем направились по коридору, даже учитывая естественную угрюмость его спокойного выражения лица. У входной двери Робин поблагодарила Нив за уделенное время и печенье. Бэзил стоял рядом с ними, пыхтя и виляя хвостом, явно уверенный, что ему еще удастся вырвать у незнакомцев удовольствие и угощение.

Теперь Страйк обратился к своему партнеру.

— Ты иди. Я бы хотел поговорить с Нив наедине.

Робин, хотя и удивилась, но просто ушла, не задавая вопросов. Когда звук ее шагов затих, Страйк снова повернулся к Нив.

— Извините, что спрашиваю, — тихо сказал он, глядя на нее сверху вниз, — но ваша младшая сестра когда-нибудь рассказывала вам о том, что делал Гарольд Коутс, чтобы вылечить ее сыпь?

— Я думаю, он давал ей немного крема, вот и все, — сказала Нив с озадаченным видом.

— Она никогда не рассказывала ни о чем другом, что происходило, когда он ее лечил?

— Нет, — сказала Нив, и на ее лице появился страх.

— Сколько лет вашей сестре сейчас — двадцать один?

— Да, — сказала Нив.

— Гарольд Коутс был педофилом, — сказал Страйк, и Нив, задохнувшись, прижала руки к лицу. — Я думаю, вам следует спросить ее, что произошло. Вероятно, ей нужна помощь посерьезнее, чем антидепрессанты, и, возможно, для нее было бы облегчением, если бы кто-то еще знал об этом.

— О Боже, — прошептала Нив сквозь пальцы.

— Мне жаль, — повторил Страйк. — Я знаю, это будет слабым утешением, но Мэйв была далеко не единственной.

Глава 22

Девять сверху означает:

Обратите внимание на свое поведение и взвесьте благоприятные признаки.

И-Цзин или Книга Перемен

— Не желаешь перекусить, пока мы подводим итоги? — спросил Страйк, когда вернулся в машину. — Нив посоветовала хорошее место за углом, — соврал он. На самом деле он нашел ресторан “Пещера Мерлина” в Интернете еще накануне.

Робин колебалась. Взяв отгул, Мерфи ожидал ее возвращения как можно скорее, чтобы провести последние часы вместе. Однако их немного напряженный телефонный разговор накануне вечером, в котором Мерфи едва удерживался от откровенного раздражения, вывел ее из себя. Ее бойфренд, который якобы хотел, чтобы она как можно лучше подготовилась к работе под прикрытием, был возмущен тем, что она разговаривает с последним свидетелем перед выходом на работу, и его поведение слишком напоминало ее брак.

— Да, хорошо, — сказала Робин. — Но я не могу задерживаться здесь слишком долго, я… э–э… сказала Райану, что вернусь.

— Вполне справедливо, — сказал Страйк, довольный тем, что заполучил обед. Он надеялся, что обслуживание будет медленным.

“Пещера Мерлина”, стоявшая на деревенской главной площади, представляла собой загородный паб с деревянным фасадом из красного кирпича. Страйка и Робин проводили к столику на двоих в уютном ресторане со стеклянными окнами, выходящими в сад за домом.

— Если я поведу на обратном пути, — сказал Страйк, когда они уселись, — то ты сможешь выпить. Последний шанс выпить перед фермой Чепмена.

— Мне все равно, я могу выпить позже, — сказала Робин.

— Мерфи не против, что ты пьешь в его присутствии?

Робин подняла глаза от меню, которое только что передала ей официантка. Она не помнила, чтобы когда-нибудь говорила Страйку, что Мерфи — алкоголик.

— Да, он не против. Это Илса…?

— Уордл, — сказал Страйк.

— О, — сказала Робин, снова заглядывая в меню.

Страйк не собирался передавать слова Уордла о поведении Мерфи, когда тот еще пил, в основном потому, что знал, как он выставит себя перед Робин, сказав это. Тем не менее, он сказал

— Что заставило его бросить?

— Он говорит, что просто не любил себя пьяного, — сказала Робин, предпочитая смотреть на меню, а не на Страйка. У нее возникло подозрение, что Страйк ищет способ сообщить информацию, которую она, вероятно, не хотела бы слышать. Учитывая недавнее раздражение Страйка по поводу того, что он считал вмешательством Илсы, ей показалось, что это было крайне лицемерно, — начать расспрашивать ее о прошлом Мерфи.

Почувствовав легкий холодок от сидящей напротив Робин, Страйк не стал больше ничего выяснять. Когда оба заказали еду и Страйк попросил хлеб, он сказал:

— Итак, что ты думаешь о Нив?

Робин опустила свое меню.

— Ну, кроме того, что мне ее очень жалко, мне показалось, что она дала нам несколько интересных вещей. Особенно фотография ее матери. Из описания Генри Уортингтон-Филдсом беременной женщины, которую он видел упавшей в обморок во время пахоты…

— Да, я думаю, это была Дейрдре Доэрти, — сказал Страйк, — и теперь мы знаем, что у нее было больное сердце, что, наряду с тяжелым физическим трудом и четвертой беременностью, кажется достаточным основанием для обморока, или того, что с ней случилось.

— Но мы знаем, что она пережила обморок, нормально перенесла роды и прожила, по крайней мере, еще два года, — сказала Робин.

Официантка поставила на стол воду для Робин, безалкогольное пиво для Страйка и корзинку с хлебом. Страйк взял булочку (диету можно было возобновить, как только Робин окажется на ферме Чепмена) и, дождавшись, пока официантка уйдет, сказал:

— Ты думаешь, что Дейдре мертва?

— Я не хочу так думать, — сказала Робин, — но ведь это возможно, не так ли?

— А письма, которые рвал ее муж?

— Возможно, они вообще не имеют никакого отношения к Дейдре. Я не верю, что было так трудно разыскать ее семью, если она действительно покинула ферму Чепмен в 2003 году. И тебе не кажется подозрительным, что она оставила свою младшую дочь, когда ее, так сказать, исключили?

— Если Кевин Пирбрайт был прав, и Лин была дочерью Джонатана Уэйса, то Уэйс, возможно, не был готов от нее отказаться.

— Если Кевин Пирбрайт прав, — сказала Робин, — Лин была продуктом изнасилования, и если Дейрдре была готова написать в своем дневнике, что Уэйс изнасиловал ее, то она представляла реальную опасность для него и для церкви.

— Ты думаешь, Уэйс убил ее, похоронил на ферме Чепмена, а потом сказал всем, что изгнал ее ночью, чтобы избежать теста ДНК? Потому что Уэйсу достаточно было сказать, что секс был по обоюдному согласию, заставить нескольких членов культа заявить под протокол, что Дейдре по собственной воле вошла в его спальню, и добиться обвинительного приговора было бы очень трудно. Как ты только что отметила, Дейрдре осталась на ферме Чепменов даже после того, как остальные члены ее семьи уехали. В суде это будет выглядеть не лучшим образом. Как и тот факт, что ее муж считал ее шлюхой и не хотел иметь с ней ничего общего.

Уловив выражение лица Робин, Страйк добавил:

— Я не говорю, что считаю любой из этих аргументов справедливым или обоснованным. Я просто реалистично оцениваю шансы Дейрдре убедить присяжных.

— Почему она вообще написала об изнасиловании в своем дневнике? — спросила Робин. — Она знала, что дневник прочтет кто-то из вышестоящих, а это не совсем согласуется с тем, как Нив описывала свою мать. Это не похоже на поступок пассивной женщины.

— Может быть, она была в отчаянии, — сказал Страйк. — Может быть, она надеялась, что дневник прочтет кто-то, кто, по ее мнению, поможет ей. — Он откусил кусочек хлеба, затем сказал: — Я буду пытаться разыскать Дейрдре, пока ты на ферме. Она была бы чертовски хорошим свидетелем, если бы мы смогли ее найти.

— Конечно, ее не обязательно должны были убить, — сказала Робин, продолжая следовать своей собственной мысли. — Если у нее было слабое сердце до того, как она попала на ферму Чепмена, и ее заставляли работать без достаточного питания, она могла умереть от естественных причин.

— Если это произошло, и они не зарегистрировали смерть, то мы имеем преступление. Проблема в том, что для доказательства нужен труп.

— Это фермерские угодья, — сказала Робин. — Она могла быть похоронена где угодно, на многих акрах земли.

— И мы не получим полномочий перекапывать все поля из-за бездоказательной интуиции.

— Я знаю, — сказала Робин. — А еще есть такая вещь, как отсутствие календарей и часов…

— Да, я собирался поговорить с тобой об этом, — сказал Страйк.

— Даже если нам удастся найти людей, готовых говорить, у них будут проблемы с доверием, — продолжала Робин. — “Когда это произошло?” “Понятия не имею”. В этом случае подделать алиби будет проще простого. Только люди на самом верху знают, какое сейчас время суток — буквально.

— Да, но более насущная проблема заключается в том, что тебе придется найти способ вести учет дней так, чтобы никто не знал, что ты это делаешь.

— Я что-нибудь придумаю, — сказала Робин, — но если бы ты мог указывать даты и дни недели в своих записках для меня, это помогло бы мне сориентироваться.

— Хорошая мысль, — сказал Страйк, доставая блокнот и делая соответствующую запись.

— И, — сказала Робин, чувствуя себя немного неловко, задавая этот вопрос, — если я положу в камень странную записку для Райана, вместе с моим отчетом для тебя, не мог бы ты передать ее?

— Нет проблем, — ответил Страйк, делая очередную пометку и сохраняя бесстрастное выражение лица. — Но окажи мне ответную услугу: если у тебя будет возможность достать из дупла окровавленный топор, обязательно возьми его.

— Хорошо, я попробую, — сказала Робин, улыбаясь.

— Кстати, твоя семья знает о том, что ты собираешься сделать?

— Без подробностей, — сказала Робин. — Я просто сказала, что буду некоторое время работать под прикрытием. Я не сказала им, куда я еду. Райан будет звонить им и сообщать новости… Я очень надеюсь, что Эбигейл Гловер решит поговорить с тобой, — добавила Робин, снова желая отвлечься от темы Мерфи, — потому что я бы хотела услышать еще какую-нибудь информацию о ее отце. Ты заметил, что о прошлом Уэйса мало что известно?

— Да, я видел, хотя, как я заметил, он не возражает против того, чтобы люди знали, что он учился в Хэрроу.

— Нет, но после этого все становится неясным, не так ли? Его отец был “бизнесменом”, но не уточняется, каким именно, его первая жена трагически погибает, он находит религию и основывает ВГЦ. Вот, собственно, и все.

Принесли еду. Страйк, который все еще воздерживался от чипсов, так завистливо посмотрел на Робин, что она рассмеялась.

— Возьми. Я заказала их только потому, что с завтрашнего дня буду сидеть на голодном пайке.

— Нет, — мрачно сказал Страйк, — мне нужно сбросить еще один стоун.

Он как раз нарезал куриную грудку, когда снова зазвонил мобильный телефон, на этот раз с незнакомого лондонского номера. Отложив нож и вилку, он ответил.

— Алло?

— О, ага,— прозвучал женский голос. — Вы Кэмерон Страйк?

— Это я, — сказал Страйк, который редко утруждал себя исправлением ошибок. — Кто это?

— Ава Рини. Вы оставили сообщение, чтобы я вам позвонила?

— Да, — сказал Страйк, нацарапав на своем блокноте “Рини жена” и повернув его лицом к Робин. — Это так. Я вообще-то хотел спросить, не могли бы вы передать сообщение своему мужу для меня, миссис Рини.

— Джордану? Зачем? — подозрительно произнес голос. В трубке слышался шум, в том числе и поп-музыка. Страйк предположил, что Ава Рини находится в своем маникюрном салоне.

— Я пытаюсь найти как можно больше людей, которые жили на ферме Чепмен, — сказал Страйк.

— Что — это место того культа? — спросила Ава Рини.

— Да, то самое. Кажется, ваш муж был там в девяностые годы?

— Да, — сказала она.

— Итак, не могли бы вы…?

— Нет, — сказала она. Мы расстались.

— О. Жаль слышать это, — сказал Страйк.

— Он сидит, — сказала Ава.

— Да, я знаю, — сказал Страйк, — и поэтому…

— Он сволочь. Я с ним разведусь.

— Понятно, — сказал Страйк. — Кто-нибудь еще может передать ему сообщение, чтобы узнать, готов ли он поговорить со мной о ВГЦ?

— Если хотите, я могу спросить у его сестры, — сказала Ава. — Она собирается на следующей неделе. Эй, вы тот парень, который поймал потрошителя из Шеклвелла?

— Да, это так, — сказал Страйк.

— Это он, — громко сказала Ава, обращаясь, видимо, к кому-то, стоящему рядом, а затем спросила, — Так вы ищете людей из ВГЦ?

— Джордан рассказывал вам о своем пребывании там? — спросил Страйк.

— Не так много. Хотя ему снятся кошмары, — добавила она с каким-то злобным удовлетворением.

— Правда? — сказал Страйк.

— Да. Про свиней. Он боится свиней.

Она засмеялась, как и неизвестный, стоявший рядом с ней.

— Хорошо, если вас не затруднит, попросите сестру Джордана передать ему мое сообщение — у вас ведь есть мой номер телефона, не так ли?

— Да, передам. Окей. Увидимся.

Страйк повесил трубку.

— По всей видимости, Джордану Рини снятся кошмары о свиньях еще со времен его пребывания на ферме Чепмена.

— Правда?

— Да… Ты много знаешь о них?

— Что, о свиньях? Не особо.

— Позор. Я рассчитывал на твой опыт в сельском хозяйстве.

— Кабаны могут быть очень агрессивными, — сказала Робин, — я это знаю. Наш местный ветеринар был сильно ранен одним из них, когда я учился в школе. Тот ударил его о металлические перила — у него было несколько ужасных укусов и сломанные ребра.

Мобильник Страйка зажужжал от пришедшего сообщения. Робин успела увидеть множество смайликов, прежде чем ее партнер взял телефон со стола и вернул его в карман.

Она сделала правильный вывод, что сообщение было от Бижу Уоткинс. На мгновение она подумала о том, чтобы передать предупреждение Илсы о поведении Бижу в спальне, но, учитывая реакцию Страйка в прошлый раз, когда кто-то пытался вмешаться в его новые отношения, решила не делать этого. В конце концов, это был последний раз, когда она видела своего делового партнера перед расставанием на некоторое время, и она предпочитала не расставаться с ним на плохой ноте.

Глава 23

Девять в начале означает:

Общение с мужчинами у ворот.

И-Цзин или Книга Перемен

В половине девятого утра следующего дня Робин вышла из здания вокзала Виктория в прохладное пасмурное утро. На мгновение она замерла с полупустой сумкой через плечо, оглядываясь на такси, копошащихся пассажиров и автобусы, и испытала минутную панику: микроавтобуса не было, и она полезла в карман за брошюрой ВГЦ, чтобы проверить, правильно ли она выбрала станцию и время, хотя прекрасно знала, что так и есть. Однако в тот момент, когда она нашла брошюру, она заметила женщину в оранжевой одежде, державшую в руках табличку с логотипом церкви в виде сердца и рук, и узнала Бекку Пирбрайт, старшую сестру Кевина, которая вела вторую службу в храме, на которой присутствовала Робин.

Хотя Робин ранее сравнивала Бекку с мотивационным оратором, теперь ей пришло в голову, что она больше похожа на идеализированное представление о девушке-гиде: симпатичная и опрятная, с темными глазами с густыми ресницами, блестящими каштановыми волосами и овальным лицом с кремовой кожей, на котором появлялись ямочки, когда она улыбалась. Призывая нерешительных посетителей собраться вокруг нее, она излучала жизнерадостную природную властность.

Рядом с Беккой стоял невысокий, плотного телосложения молодой человек с низким лбом, темными глазами, лохматыми темными волосами и неправильным прикусом. Присмотревшись, Робин заметила легкий тик в его правом глазу: он начал подмигивать, видимо, неконтролируемо, и он поспешно поднял руку, чтобы прикрыть его. Он тоже был одет в оранжевый жилет и держал в руках планшет. К тому моменту, когда Робин присоединилась к группе, вокруг них уже собралось семь или восемь человек с рюкзаками и сумками.

— Привет, — сказала она.

— Привет! — сказал Бекка. — Ты одна из нас?

— Я так думаю, — сказала Робин. — Ровена Эллис.

Молодой человек с планшетом отметил фамилию.

— Отлично! Я — Бекка, а это — Цзян. Он будет нашим водителем.

— Привет, — сказала Робин, улыбаясь Цзяну, который только хмыкнул.

Имя “Цзян” заставило Робин задуматься, не является ли этот молодой человек еще одним сыном Джонатана Уэйса, хотя он ничуть не походил на руководителя церкви.

Соратники Робин по посвящению были весьма эклектичны. Она узнала молодого смуглокожего мужчину в очках, который был одет в футболку с изображением Человека-паука в храме, но остальные были ей незнакомы. Среди них был розоволицый мужчина, которому на вид было под шестьдесят, с видом профессора, в твидовом пиджаке и с редкими седыми волосами; две девочки-подростка, которые, казалось, были склонны хихикать, одна из которых была пухленькой, с ярко-зелеными волосами, другая бледной блондинкой с большим количеством пирсинга. Над группой повисла атмосфера нервного напряжения, что наводило на мысль о людях, ожидающих сдачи своих работ на важном экзамене.

К без пяти десять группа увеличилась до двадцати человек, и все были записаны. Бекка провела группу через оживленную дорогу и по боковой улочке к белому микроавтобусу с логотипом ВГЦ на боку. Робин заняла место у окна прямо за двумя девочками-подростками. Молодой человек в очках сел рядом с ней.

— Привет, я Амандип, — сказал он.

— Ровена, — сказала Робин, улыбаясь.

Когда микроавтобус отъехал от тротуара, Бекка взяла микрофон и, встав на колени на переднем сидении, обратилась к вновь прибывшим.

— Итак, доброе утро! Меня зовут Бекка Пирбрайт, и я благословлена тем, что являюсь членом Всеобщей Гуманитарной Церкви с восьми лет. Сейчас я кратко расскажу вам о том, чего вы можете ожидать во время недельного ретрита, а затем с удовольствием отвечу на любые ваши вопросы! Давайте просто выедем из Лондона, чтобы меня не арестовали за непристегнутый ремень безопасности! — сказала она, и раздался легкий смех, когда она повернулась, чтобы снова занять свое место.

Пока они ехали по Лондону, в микроавтобусе вспыхивали тихие разговоры, но, похоже, существовало негласное соглашение о том, что их следует вести на почтительно-низком уровне, как будто они уже находятся в религиозном пространстве. Амандип рассказал Робин, что получает степень доктора технических наук, Робин — о своей отменной свадьбе и воображаемой карьере в PR, и большая часть автобуса услышала, как шестидесятилетний мужчина объявил, что он профессор антропологической философии по имени Уолтер Фернсби. Бекка, заметила Робин, наблюдала за пассажирами в зеркало, расположенное прямо над ветровым стеклом, которое было наклонено так, чтобы смотреть в салон, а не на дорогу. Легкое движение правого плеча Бекки свидетельствовало о том, что она делает заметки.

Когда микроавтобус выехал на трассу M11, Бекка снова включила микрофон и, обращаясь к пассажирам в угловом зеркале, сказала:

— Привет! Итак, раз мы уже в пути, я расскажу вам о том, что нас ожидает, когда мы доберемся до фермы Чепмен, которая занимает очень важное место в истории нашей церкви. Кто-нибудь из вас читал книгу папы Джея “Ответ”?

Большинство пассажиров подняли руки. Робин намеренно не читала книгу Джонатана Уэйса до вступления в церковь, потому что хотела получить и повод для вопросов, и представить себя человеком, которого еще нужно убедить в истинах церкви.

— Как известно тем, кто читал “Ответ”, мы следуем учениям пяти пророков, которые похоронены или увековечены на ферме Чепмена.

Ваше пребывание на ферме будет сосредоточено на том, что мы называем тремя основами: учеба, служение и духовная практика. Вы будете заниматься самыми разнообразными делами: одни из них будут практическими, на свежем воздухе, другие будут направлены на удовлетворение ваших духовных потребностей. Мы считаем, что во время таких ретритов люди многое узнают о себе, возможно, даже больше, чем о нас.

Для начала я раздам вам несколько анкет. Пожалуйста, заполните их как можно лучше — я также раздаю ручки. Мы приближаемся к хорошему прямому участку автострады, так что, надеюсь, никого не укачает!

Снова раздался нервный смех. Бекка передала одному из сидящих за ней людей стопку сшитых анкет и горсть ручек, которые затем были переданы пассажирам, взявшим по одной из них.

Взяв ручку, Робин заметила, что она пронумерована. Она просмотрела список вопросов на бумаге. Она наполовину ожидала увидеть медицинскую анкету, но вместо этого увидела то, что, как она быстро поняла, было своего рода тестом личности. Отвечающий должен был отметить ряд утверждений “полностью согласен”, “в некоторой степени согласен”, “в некоторой степени не согласен” или “категорически не согласен” и написать свое имя в верхней части страницы.

1 Приняв решение, я редко его меняю.

2 Я предпочитаю работать в своем собственном темпе.

3 У меня много друзей и знакомых.

4 Людям нравится приходить ко мне со своими проблемами.

5 Я получаю удовлетворение от достижения своих целей.

Анкета занимала десять листов бумаги. Многие утверждения представляли собой переформулированные варианты предыдущих. Робин приступила к работе, отвечая на вопросы в образе Ровены, которая была более общительной и более озабоченной одобрением других людей, чем сама Робин. Две девочки-подростка на сиденье впереди хихикали, сравнивая ответы.

Прошло сорок минут, прежде чем первая заполненная анкета была передана Бекке. Вскоре после этого Робин передала свою анкету, но намеренно удержала ручку, чтобы посмотреть, что получится. Когда, наконец, все анкеты были сданы, Бекка снова вышла к микрофону.

— Мне не хватает ручек 10 и 14! — весело сказала она, и Робин сделала вид, что поняла, что по рассеянности положила ручку 10 в карман. Ручка четырнадцать была обнаружена под сиденьем.

— У нас тут будет небольшой перерыв на туалет, — сказала Бекка в микрофон, когда микроавтобус свернул на станцию техобслуживания “Шелл”. — У вас есть тридцать минут. Не опаздывайте в микроавтобус, пожалуйста!

Спустившись по ступенькам микроавтобуса, Робин увидела, что Бекка пролистывает анкеты.

Побывав в туалете, Робин пошла обратно к парковке. Зная, что ее ждет впереди, она почувствовала сильное желание купить шоколад, хотя и не была голодна. Вместо этого она рассматривала первые полосы газет в магазине. На них доминировала тема постоянно приближающегося референдума по Брексит.

— Надеюсь, вы почувствовали облегчение! — Весело сказала Бекка в микрофон, после того как все вернулись в автобус, вызвав очередной смешок у пассажиров. — До прибытия на ферму Чепмен осталось чуть больше часа, поэтому я расскажу немного больше о том, что вас там ожидает, а затем дам вам возможность задать любые вопросы.

— Как вы, вероятно, знаете, одним из приоритетов ВГЦ является осуществление значимых изменений в материалистическом мире.

— Аминь! — сказал Уолтер Фернсби, профессор философии, чем снова рассмешил многих своих собеседников.

— Наши основные благотворительные проблемы, — продолжала улыбающаяся Бекка, — это бездомность, наркомания, изменение климата и социальное неблагополучие. Все эти проблемы, разумеется, взаимосвязаны и порождены капиталистическим, материалистическим обществом. На этой неделе вы присоединитесь к нашим усилиям, чтобы в буквальном смысле изменить мир. Возможно, вам покажется, что ваш вклад слишком мал, но мы учим, что каждый акт милосердия или щедрости, каждая минута времени, потраченная на улучшение мира или помощь другому человеку, обладает собственной духовной силой, которая, если ее использовать, может привести к почти чудесным преобразованиям.

— И эти изменения будут не просто внешними. Внутренние изменения происходят, когда мы посвящаем свою жизнь служению. Мы становимся такими, какими даже не мечтали быть. Я лично была свидетелем того, как люди входили в полную духовную силу, отбрасывали весь материализм, становились способными на необыкновенные поступки.

— По прибытии на ферму Чепмен вас разделяют на небольшие группы. Я могу обещать, что скучать вам не придется! Группы чередуют различные виды деятельности. Вы будете посещать храмы и лекции, а также мастерить предметы, которые мы продаем на благотворительные цели, и ухаживать за животными, которых мы содержим на ферме и которые являются частью нашего стремления к этичному земледелию и жизни в гармонии с природой. Возможно, вас даже попросят заняться приготовлением пищи и уборкой: эти простые действия доказывают приверженность нашей общине и стремление заботиться о наших братьях и сестрах в церкви.

— Итак, есть ли у кого-нибудь вопросы ко мне?

Полдюжины рук взметнулись в воздух.

— Да? — сказала Бекка, улыбаясь пухлой зеленоволосой девушке.

— Привет — эм — как быстро большинство людей становятся чистыми духом?

— Мне задают этот вопрос каждый раз! — сказала Бекка, и пассажиры рассмеялись вместе с ней. — Ладно, ответ таков: ответа нет. Я не буду вам врать: для большинства людей это занимает какое-то время, но есть люди, для которых это происходит быстро. Основатель церкви, которого мы называем Папа Джей — но он исключительный человек — проявил признаки чистого духом в возрасте тринадцати или четырнадцати лет. Хотя, если вы читали “Ответ”, то знаете, что он еще не понимал, почему может делать то, что большинство людей не могут. Да? — обратилась она к светловолосой девушке, сидевшей рядом с первой вопрошающей.

— Мы можем выбирать группы?

— Боюсь, что нет, — любезно сказала Бекка. — Мы хотим, чтобы во время ретрита у каждого из вас был наилучший индивидуальный опыт, поэтому мы стараемся распределить людей, которые знают друг друга, по разным группам.

Робин увидела, как девочки-подростки ошарашенно переглянулись между собой, а Бекка продолжила,

— Не волнуйтесь, вы все равно будете видеться! Ночью вы будете жить в одном общежитии. Но мы хотим, чтобы у вас был индивидуальный опыт, который вы сможете переработать по-своему… да? — сказала она, обращаясь к профессору Уолтеру.

— Если у нас есть особые навыки, которые могут быть полезны церкви, должны ли мы заявить об этом? Чтобы быть более полезными?

— Это замечательный вопрос, — сказала Бекка. — У нас в церкви есть очень одаренные люди — я говорю о художниках, врачах, ученых, — которые поначалу берутся за то, что в материалистическом мире считалось бы довольно рутинной работой, понимая, что это шаг к просветлению. При этом мы проводим оценку отдельных членов церкви после завершения того, что мы называем служением, с тем, чтобы поставить их на то место, где они смогут наилучшим образом послужить церкви и ее широкой миссии.

— Да, господин в очках?

— Что вы скажете тем, кто утверждает, что ВГЦ — это секта? — спросил Амандип.

Бекка рассмеялась. Робин не заметила и доли секунды замешательства.

— Я бы сказала, что церковь, безусловно, привлекает к себе негативное внимание. Вопрос, который мы должны задать, — почему? Мы ратуем за равенство рас, мы хотим перераспределения богатства. Я просто скажу: судите сами, по прошествии недели. Не позволяйте средствам массовой информации или людям, заинтересованным в сохранении статус-кво, говорить вам, что такое правда. Вы стоите на пороге того, чтобы увидеть истину, которая, честно говоря, поразит вас. Я видела это сотни раз. Скептики приходят излюбопытства. Некоторые из них активно враждебны, но они не могут поверить, когда видят, кто мы на самом деле… да?

— Будет ли папа Джей на ферме Чепмена, когда мы приедем?

Вопрошающей оказалась женщина средних лет с рыжими волосами, как будто выкрашенными в домашних условиях, и в больших круглых очках.

— Вы Марион, не так ли? — сказала Бекка, и собеседница кивнула. — Папа Джей перемещается между нашими храмами и центрами, но я думаю, что на этой неделе он заедет на ферму Чепмен, да.

— О! — вздохнула Марион, сжимая руки, словно в молитве.

Глава 24

Темная сила обладает красотой, но скрывает ее. Таким же должен быть человек, поступающий на службу к царю.

И-Цзин или Книга Перемен

Микроавтобус проехал через Норвич и прибыл в сельскую местность. Через полчаса езды по дорожкам, окаймленным живыми изгородями, Робин наконец увидела указатель на узкую, обсаженную деревьями дорогу под названием “Львиная Пасть”. Робин, запомнившая карту с пометками субподрядчиков, заметила справа на деревьях незаметно расположенные камеры.

Вскоре после въезда на Львиную Пасть они свернули на хорошо ухоженную трассу. При подъезде микроавтобуса открылись электрические ворота. Автобус проехал по короткому проезду до парковки, на которой уже стояли два одинаковых микроавтобуса. Впереди возвышалось длинное одноэтажное здание из светлого кирпича, которое, несмотря на готические окна, казалось недавно построенным, а вдали, на горизонте за фермой, Робин заметила высокую круглую башню, похожую на ладью шахматного гиганта.

Пассажиры высаживались из автобуса, неся свои рюкзаки и сумки. Бекка провела их внутрь, где они оказались в помещении, напоминающем раздевалку престижного тренажерного зала. Напротив двери находилась стена со шкафчиками. Справа находилась стойка, за которой стояла улыбающаяся чернокожая женщина с длинными косами, одетая в оранжевый спортивный костюм. С левой стороны располагался ряд кабинок для переодевания.

— Так, все! — сказала Бекка. — Постройтесь здесь, чтобы получить свои спортивные костюмы от Хэтти!

— Так, все, слушайте, пожалуйста!. — сказала дежурная, хлопая в ладоши. — Когда я выдам вам спортивный костюм, обувь, пижаму, сумку и ключ от шкафчика, вы переодеваетесь в кабинке. Положите непромокаемый плащ, белье и пижаму в сумку ВГЦ. Затем положите свою дневную одежду, украшения, телефоны, деньги, кредитные карты и т.д. в сумку, которую вы взяли с собой, и положите ее в шкафчик! Я попрошу вас расписаться на чеке, чтобы показать, какой шкафчик ваш, и вы вернете мне ключ.

Робин встала в очередь и вскоре, захватив белую хлопчатобумажную пижаму, слегка поношенные кроссовки, оранжевый спортивный костюм среднего размера и сумку из мешковины с логотипом церкви, прошла в кабинку и переоделась.

Надев спортивный костюм и кроссовки, запихнув пижаму, нижнее белье и плащ в сумку из мешковины, Робин положила в шкафчик свою сумку — кредитных карт она не взяла, так как все они были оформлены на имя Робин Эллакотт, только кошелек с наличными — отдала ключ женщине с косами и расписалась в том, что ее вещи находятся в шкафчике № 29.

Служащая проверила содержимое сумки Робин и кивком головы указала ей сесть на скамейку к тем, кто уже переоделся.

Светловолосая девочка-подросток теперь со слезами на глазах спрашивала, почему Хэтти хочет, чтобы она сняла многочисленные серьги и обручи с ее ушей и носа.

— Это было четко прописано в твоей брошюре, — спокойно сказала служащая, — никаких украшений. Там все черным по белому написано, дорогая. Просто положи их в шкафчик.

Девушка оглянулась в поисках поддержки, но ее не было. В конце концов она начала выковыривать кусочки металла, глаза ее были полны слез. Ее зеленоволосая подруга наблюдала за происходящим, и Робин показалось, что она разрывается между сочувствием и желанием слиться с молчаливыми наблюдателями на скамейке.

— Замечательно! — сказала Бекка, когда все были одеты в оранжевые спортивные костюмы, а на плечах у них висели сумки из грубой ткани. — Так, все за нами!

Группа поднялась, закинув сумки на плечи, и последовала за Беккой и Цзяном через вторую дверь, которая открылась на дорожку, ведущую между квадратными зданиями из бледного кирпича. На окнах здания слева были наклеены разноцветные картинки с отпечатками детских рук.

— Некоторые из наших классных комнат! — Бекка объявила через плечо: — И детские спальни!

В этот момент из одной из аудиторий появилась процессия маленьких детей, одетых в миниатюрные оранжевые спортивные костюмы, во главе с двумя женщинами. Новобранцы остановились, чтобы пропустить детей в противоположное здание, а дети смотрели на них круглыми глазами. Робин заметила, что все их волосы были коротко подстрижены.

— Оу, — сказала зеленоволосая девочка, когда дети исчезли. — Такая милота!

Когда группа прошла через арку в конце тропинки, Робин услышала вздох тех, кто шел прямо перед ней, и когда она тоже вышла на мощенный двор за аркой, то поняла, почему.

Они стояли перед огромным пятиугольным зданием, построенным из красноватого камня. Колонны из белого мрамора стояли по обе стороны пролета широких ступеней из белого мрамора, которые вели к паре золотых дверей, в настоящее время закрытых, но украшенных такой же витиеватой алой и золотой резьбой, как у входа в храм на Руперт-Корт, с изображением тех же животных, но гораздо большего размера.

Перед храмом, в центре внутреннего двора, находились четыре простых каменных саркофага, которые были расположены подобно лучам солнца вокруг центрального фонтана и бассейна. Посреди бассейна стояла статуя маленькой девочки, чьи длинные волосы развевались вокруг нее, словно в воде, чье лицо было запрокинуто вверх, а правая рука поднята к небу. Фонтан, бьющий позади нее, заставлял поверхность окружающего бассейна покрываться ямочками и искриться.

— Наш храм, — сказала Бекка, улыбаясь, глядя на удивленные и благоговейные лица новичков, — и наши пророки.

Теперь она повела их к бассейну, где и она, и Цзян быстро опустились на колени, окунули палец в воду и промокнули им лоб. Вместе они произнесли,

— Утонувший пророк благословит всех, кто поклоняется ей.

Робин не смотрела, как ее товарищи по посвящению отреагировали на это необычное поведение, потому что в первую очередь ее интересовало запоминание расположения зданий. Здание с левой стороны двора выглядело как оригинальный фермерский дом. Первоначально это был простой, ничем не примечательный дом со стенами, облицованными округлым кремнем, но он явно был расширен и существенно отремонтирован, с дополнительными крыльями и переделанным входом с двойными дверями, на которых была вырезана пара драконов.

С другой стороны двора, напротив фермерского дома, стояли четыре более скромных здания, которые, по мнению Робин, больше походили на общежития.

— Хорошо, — сказала Бекка, — женщины пойдут за мной, а мужчины — за Цзяном. Встретимся у бассейна.

Бекка провела женщин в общежитие, расположенное в центре справа.

Интерьер напомнил Робин большой старомодный санаторий. Ряды кроватей на металлических каркасах стояли на блестящем кафельном полу. Стены были выкрашены в строгий белый цвет. С середины потолка свисал большой медный колокол, соединенный с толстой веревкой, конец которой болтался у входа.

— Выберите любую кровать, на которой еще нет пижамы, — сказала Бекка, — и положите свои сумки в ящики под кроватями. На подушках вы найдете дневники! — Она обратилась к женщинам, которые уже отходили от нее, чтобы занять свои спальные места. — Мы просим вас ежедневно записывать свои мысли и впечатления! Это способ измерения духовного прогресса, а также способ помочь Главным руководителям лучше направлять вас в вашем путешествии с нами. Ваши дневники будут собираться и читаться каждое утро! Пожалуйста, пишите свое имя четко на лицевой стороне дневника и не вырывайте страницы.

Большинство женщин, естественно, тяготели к дальнему концу общежития, где окна выходили на лес, но Робин, которая хотела занять кровать как можно ближе к двери, заметила одну у стены и, благодаря тому, что шла быстрее других, сумела занять ее, положив пижаму на подушку. К ее чистому дневнику был привязан карандаш с помощью бечевки. Оглядевшись по сторонам, она увидела три или четыре небольших деревянных столика, на которых стояли прочные настольные вращающиеся точилки для карандашей, которым она пользовалась в начальной школе. Положив сумку в плетеный ящик под кроватью, она написала на лицевой стороне дневника имя Ровена Эллис.

— Если кому-то понадобится туалет, — сказала Бекка, указывая на дверь, ведущую в общий туалет, — то он находится вон там!

Хотя в туалете она не испытывала никакой нужды, Робин воспользовалась возможностью осмотреть общий санузел, состоящий из ряда унитазов и ряда душевых. Тампоны и гигиенические прокладки лежали в упаковках в открытых корзинах. Окна были расположены высоко над раковинами.

Когда все желающие женщины сходили в туалет, Бекка вывела группу обратно во двор, где они воссоединились с мужчинами.

— Сюда, — сказала Бекка, ведя группу за собой.

Обойдя храм, они прошли мимо нескольких прихожан, шедших в противоположном направлении, и все они приветливо поздоровались. Среди них была девушка-подросток, лет шестнадцати, с длинными тонкими волосами мышиного цвета, выгоревшими на солнце на концах, и огромными темно-синими глазами на худом, встревоженном лице. При виде новичков она машинально улыбнулась, но Робин, оглянувшись, увидела, что улыбка исчезла с лица девушки так быстро, как будто щелкнули выключателем.

За храмом располагался небольшой внутренний двор. Слева находилась небольшая библиотека, двери которой были открыты, построенная из того же красного камня, что и храм, а за столами сидели несколько человек в оранжевых спортивных костюмах и читали. Здесь же находились старые постройки, в том числе сараи и навесы, которые выглядели так, будто им уже несколько десятков лет. Впереди возвышалось новое здание, которое, хотя и не было таким грандиозным как храм, но, тем не менее, стоило огромных денег. Длинное и широкое, построенное из кирпича и дерева, оно оказалось просторной столовой с балочным потолком и множеством столов, стоящих на выложенном каменными плитами полу. В одном конце была сцена, на которой, как предположила Робин, стояло то, что можно было бы назвать “высоким столом” (High Table — стол для руководства учебного заведения и их гостей в учебных заведениях англо-саксонской культуры, прим.пер). Звуки лязга и слабый, гнетущий запах готовящихся овощей свидетельствовали о близости кухни.

Около сорока человек в оранжевых костюмах уже сидели за столами, и Робин, вспомнив, что микроавтобусы привозили новобранцев и из других городов, кроме Лондона, предположила, что перед ней новички. Конечно, Бекка велела своей группе присоединиться к уже сидящим, а затем отошла в сторону, чтобы спокойно поговорить с несколькими своими товарищами.

Теперь Робин заметила Уилла Эденсора, который был так высок и худ, что его спортивный костюм висел на нем. Между верхней частью кроссовок и подолом брюк виднелось несколько сантиметров волосатой лодыжки. Он с неподвижной улыбкой молча стоял и ждал указаний. Рядом с Уиллом стоял остроносый, с всклокоченными волосами Тайо Уэйс, который был гораздо толще всех остальных членов церкви. Бекка и Цзян возились с планшетами и записями, тихо переговариваясь между собой.

— Уолтер Фернсби, — сказал громкий голос в ухо Робин, от которого она подпрыгнула. — Мы еще не знакомы.

— Ровена Эллис, — сказала Робин, пожимая руку профессора.

— А ты? — Фернсби сказал пухлой зеленоволосой девушке.

— Пенни Браун, — сказала девушка.

— Итак, внимание! — произнес громкий голос, и наступила тишина, когда Тайо Уэйс вышел вперед. — Для тех, кто меня не знает, я — Тайо, сын Джонатана Уэйса.

— Ооо, — сказала Мэрион, рыжеволосая женщина средних лет. — Он его сын?

— Вас разделят на пять групп, — сказал Тайо, — которые могут измениться по ходу вашего пребывания, но пока это будут ваши товарищи по работе, с которыми вы начнете свою Неделю Служения.

— Первой группой будет группа “Дерево”.

Тайо начал называть имена. Когда сначала группа “Дерево”, а затем группа “Металл” были сформированы и выведены членами церкви, Робин заметила, что ответственные лица не только разделяют людей, которые, очевидно, знают друг друга, но и смешивают между собой пассажиров трех микроавтобусов. Уилл Эденсор вышел из столовой во главе группы “Вода”.

— Группа “Огонь”, — сказал Тайо. — Ровена Эллис…

Робин встала и заняла место рядом с Тайо, который улыбнулся.

— Ах, он сказал. — Ты пришла.

Робин заставила себя улыбнуться ему в ответ. Его бледный, заостренный нос и маленький рот как никогда напоминали ей крысу-альбиноса.

Тайо продолжал зачитывать имена, пока Робин не оказалась рядом с одиннадцатью другими людьми, включая рыжеволосую и растрепанную Мэрион Хаксли и Пенни Браун, подростка с короткими зелеными волосами.

— Группа Огня, — сказал Тайо, передавая свой планшет Бекке, — Вы пойдете со мной.

По мелькнувшему на лице Бекки удивлению Робин поняла, что это не входило в планы, и очень надеялась, что решение Тайо возглавить группу “Огонь” не связано с ней.

Тайо вывел свою группу из столовой и повернул направо.

— Прачечная, — сказал он, указывая на кирпичное здание за столовой.

Впереди были открытые сельскохозяйственные угодья. Оранжевые фигуры усеивали поля, простиравшиеся насколько хватало глаз, и Робин увидел вдалеке двух ширских лошадей, которые пахали землю.

— Куры, — пренебрежительно сказал Тайо, когда они свернули налево по дорожке, окаймленной коровьей петрушкой, и прошли мимо огромного курятника, в котором крутились и почесывались пятнистые и коричневые куры. — Вон там, — сказал он, ткнув большим пальцем через плечо, — у нас свиньи и ульи. А это, — добавил он, указывая на ряд небольших кирпичных зданий, — ремесленные мастерские.

— Оооо, весело, — радостно сказала зеленоволосая Пенни.

Тайо открыл дверь второго здания. Их встретил шум швейных машин.

Две молодые женщины и мужчина сидели в дальнем конце комнаты и с помощью станков делали что-то похожее на маленькие пушистые мешочки, пока Робин не поняла, что небольшая группа людей, сидящих за ближним столом, наполняет их начинкой и превращает в маленьких симпатичных черепашек. Рабочие, улыбаясь, оглядывались на открывшуюся дверь. Они сидели на расстоянии одного стула друг от друга, оставляя место для каждого из новичков между двумя членами церкви.

— Огненная группа вызывается на службу, — сказал Тайо.

Дружелюбный мужчина лет сорока поднялся на ноги, держа в руках полунабитую черепаху.

— Замечательно! — сказал он. — Присаживайтесь все!

Робин оказалась между очень симпатичной девушкой, похожей на китаянку, которая сидела чуть дальше от стола, чем остальные, из-за того, что находилась на поздних сроках беременности, и белой женщиной средних лет, голова которой была полностью выбрита, с только пробивающейся седой щетиной. У нее были сизые мешки под глазами, а суставы рук, как заметила Робин, сильно опухли.

— Увидимся за ужином, — сказал Тайо. Когда он закрывал дверь, его глаза задержались на Робин.

— Добро пожаловать! — радостно сказал руководитель занятий, оглядывая новичков. — Мы делаем их для продажи на улице. Все вырученные средства пойдут на наш проект “Дома для человечества”. Как вы, наверное, знаете…

Когда он начал рассказывать о статистике бездомных и о том, как церковь пытается решить эту проблему, Робин незаметно оглядела комнату. На стенах висели большие таблички в рамках, каждая из которых содержала короткое декларативное предложение: Я признаю возможность; Я призван к служению; Я живу, чтобы любить и отдавать; Я хозяин своей души; Я живу не только материей.

— … рад сообщить, что наши лондонские общежития уже забрали с улицы около тысячи человек.

— Ух ты! — сказала зеленоволосая Пенни.

— И вообще, здесь с нами находится та, кто выиграла от этой системы — сказал руководитель мероприятия, указывая на беременную китаянку. — Ван была в очень плохой ситуации, но она нашла наше общежитие и теперь является ценным членом Всеобщей Гуманитарной семьи.

Ван кивнула, улыбаясь.

— Итак, рядом с вами будут лежать начинка и пустые оболочки. Как только оболочка будет заполнена, отнесите ее нашим машинистам, и они запечатают для нас черепаху.

Робин потянулась к ящику, стоявшему между ней и Ван, и принялась за работу.

— Как тебя зовут? — Тихим голосом спросила бритоголовая женщина у Робин.

— Ровена, — сказала Робин.

— Я Луиза, — сказала женщина, и Робин вспомнила, что мать Кевина Пирбрайта звали Луизой.

Она задалась вопросом, почему голова Луизы была обрита. Во внешнем мире она бы предположила, что та прошла курс химиотерапии, но духовные убеждения ВГЦ делали это маловероятным. Кожа Луизы была обветренной и потрескавшейся, она выглядела так, словно большую часть жизни провела вне дома.

— Ты очень быстрая, — добавила она, глядя, как Робин начинает набивать игрушечную черепаху. — Откуда ты?

— Примроуз Хилл в Лондоне, — сказала Робин. — А ты…?

— Это хороший район. У тебя есть семья?

— Младшая сестра, — сказала Робин.

— Живы ли оба твоих родителя?

— Да, — сказала Робин.

— Чем они занимаются?

— Мой отец — управляющий хедж-фондом. У мамы свой бизнес.

— Какого типа бизнес?

— Она оказывает внешнюю HR-поддержку компаниям, — сказала Робин.

Луиза работала медленно из-за скованности ее рук. Робин заметила, что все ногти у нее были обломаны. Сидящие за столом прихожане церкви разговаривали с новоприбывшим справа от них, и, судя по тому, что Робин могла слышать из разговоров, они во многом повторяли их с Луизой: быстрые вопросы, направленные на то, чтобы получить много личной информации. Во время очень коротких пауз в расспросах Луизы она подслушала, как Мэрион Хаксли рассказывала своей соседке, что она вдова, которая вместе со своим мужем управляла похоронным бюро

— Ты не замужем? — Луиза спросила Робин.

— Нет… Я собиралась, но мы отменили свадьбу, — сказала Робин.

— О, как жаль, — сказала Луиза. — Что заставило тебя заинтересоваться ВГЦ?

— На самом деле это была моя подруга, — сказала Робин. — Она хотела пойти, но потом подвела меня, и в итоге я пошла в храм сама.

— Это не случайность, — сказала Луиза, так же, как говорила блондинка во время первого визита Робин в храм. — Большинство чистых духом были призваны именно так, по кажущейся случайности. Ты знаешь басню о слепой черепахе? О слепой черепахе, которая живет в глубинах океана и всплывает на поверхность раз в сто лет? Будда сказал: представьте, что в океане дрейфует бревно с маленьким отверстием посередине, и спросил, какова вероятность того, что старая слепая черепаха всплывет именно в тот самый момент, чтобы ее шея прошла через отверстие в этом бревне. Вот как трудно найти просветление большинству людей… А ты молодец, — снова сказала Луиза, когда Робин закончила четвертое чучело черепахи. — Я думаю, ты очень быстро станешь чистой духом.

По другую сторону от Робин Ван тоже начала рассказывать соседке притчу о слепой черепахе. Она подумала, не осмелиться ли ей спросить Луизу, почему у нее обрита голова, но решила, что это слишком личный вопрос, и вместо этого сказала:

— Как долго ты…?

Но Луиза говорила так, как будто не слышала.

— Пришлось ли тебе отрываться от работы, чтобы приехать на ферму Чепмена?

— Нет, — сказала Робин, улыбаясь. — Я вообще-то сейчас не работаю.

Глава 25

Правильное место женщины — внутри;

правильное место мужчины — снаружи.

И-Цзин или Книга Перемен

Лучи послеполуденного солнца проникали в сетчатку Страйка сквозь стекла его солнцезащитных очков, когда он шел по Слоун-авеню, готовый взять на себя наблюдение за Бигфутом. Его мысли были полностью заняты Робин, когда он задавался вопросом, что сейчас происходит на ферме Чепмен, как она осваивается в новой обстановке и сможет ли она найти пластиковый камень, спрятанный прямо за забором по периметру.

Когда Страйк приблизился к месту назначения, Шах, наблюдавший за большим отелем “Челси Клойстерс”, отошел в сторону, что было обычной процедурой при передаче здания с множеством окон, из которых люди могли наблюдать за улицей. Однако через минуту субподрядчик, которого теперь не было видно, позвонил Страйку.

— Привет, что такое?

— Он пробыл там полтора часа, — сказал Шах. — Там полно работников секс-индустрии. В основном восточноевропейские. Я хотел сказать пару слов о Литтлджоне.

— Выкладывай.

— Он говорил тебе, что работал в Паттерсон инк пару месяцев, прежде чем прийти к нам?

— Нет, — сказал Страйк, нахмурившись. — Он не говорил.

— Один мой знакомый, который сейчас возглавляет службу безопасности одного из городских банков, сказал мне вчера, что Литтлджон работал у них. Он уволился до того, как Литтлджон ушел. Он слышал, что его уволили. Подробностей нет.

— Очень интересно, — сказал Страйк.

— Да, — сказал Дэв. — Он точно бывший военный, не так ли?

— Да, бывший сотрудник ОСР, я проверил его рекомендации, — сказал Страйк. — По его словам, он не работал пару месяцев, прежде чем пришел к нам. Хорошо, спасибо. Я поговорю с ним.

Страйк уже собирался сунуть мобильник обратно в карман, когда тот завибрировал, и он увидел очередное сообщение от Бижу, усыпанное эмодзи.

“Привет, сильный и молчаливый международный мужчина-загадка. Хочешь встретиться как-нибудь на этой неделе? Только что купила новый бюстгальтер и пояс для подтяжек, а показать их некому. Могу прислать фотографии, если хочешь”

— Господи, — пробормотал Страйк, возвращая мобильник в карман и доставая вместо него вейп. Это было уже второе сообщение от Бижу, которое он проигнорировал. По мнению Страйка, два перепихона не требовали официального уведомления о расставании, хотя он подозревал, что большинство знакомых ему женщин с этим не согласились бы.

На другой стороне улицы из “Челси Клойстерс” вышла пара девочек-подростков, одетых во что-то похожее на пижаму и кроссовки. Разговаривая друг с другом, они скрылись из виду, вернувшись через полчаса с плитками шоколада и бутылками воды, и снова исчезли внутри большого здания из кирпича и камня.

Полдень плавно перешел в ранний вечер, когда из здания вышел объект, который Страйк не успел заснять. Такой же волосатый и неухоженный, как и всегда, Бигфут шел по улице, явно переписываясь с кем-то. Очевидно, одним из преимуществ владения собственной компанией по разработке программного обеспечения было наличие времени и средств для того, чтобы проводить несколько часов рабочего дня в гостинице. Когда Страйк следовал за Бигфутом по направлению к Слоун-сквер, мобильный телефон детектива снова зазвонил.

— Страйк.

— Привет, — сказал женский голос. — Это снова Эбигейл Гловер. Мы разговаривали вчера.

— Ах, да, — сказал Страйк, удивляясь, — спасибо, что перезвонили.

— Я просто хочу получить больше информации, — сказала Эбигейл. — Я пока ни на что не согласилась.

— Справедливо, — сказал Страйк.

— На кого ты работаешь?

— Боюсь, я не могу раскрыть эту информацию, — сказал Страйк. — Конфиденциальность клиента.

— Ты упомянул того парня, Пирбрайта.

— Да. Как я уже сказал, меня наняли для расследования заявлений Кевина о церкви.

Бигфут замедлил шаг и теперь скрылся в дверном проеме, читая очередное сообщение. Сделав вид, что он так же поглощен своим телефонным разговором, Страйк тоже остановился и притворно заинтересовался проезжающим транспортом.

— Пирбрайт писал книгу, не так ли? — сказала Эбигейл.

— Откуда вы это знаете?

— Он сказал мне, когда позвонил на работу.

Страйк догадывался, что знает, что именно беспокоит Эбигейл.

— Меня не нанимали, чтобы я помог закончить книгу Пирбрайта.

Когда она не ответила, он сказал:

— Наш клиент пытается вывести своего родственника из ВГЦ. Пирбрайт рассказал клиенту о некоторых инцидентах, свидетелем которых он стал, находясь в церкви, и клиент хочет выяснить, насколько правдивы или неправдивы утверждения Пирбрайта.

— Ох — сказал Эбигейл. — Понятно.

Бигфут снова отправился в путь. Страйк последовал за ним, прижимая к уху мобильный телефон.

— Я не стремлюсь идентифицировать бывших членов церкви или раскрывать их личности, — заверил он Эбигейл. — Отдельные свидетели сами решают, хотят ли они давать показания…

— Я не… — сказала Эбигейл быстро.

— Я понимаю, — сказал Страйк, — но я все равно хотел бы с вами поговорить.

Впереди Бигфут снова остановился, на этот раз для того, чтобы поговорить со стройной смуглой девушкой-подростком, которая направлялась в сторону отеля, из которого он только что вышел. Страйк поспешно переключил свой телефон на камеру и сделал несколько снимков. Когда он снова поднес телефон к уху, Эбигейл уже говорила.

— … Выходные?

— Отлично, — сказал Страйк, надеясь, что она просто согласилась встретиться с ним. — Где бы вы…?

— Не в моей квартире, мой квартирант чертовски любопытен. Встретимся в семь часов в воскресенье в “Форестере” на Сифорд-роуд.

Глава 26

Радостное — это озеро… Это колдунья; это рот и язык.

Это означает разбивать и разрывать на части…

И-Цзин или Книга Перемен

Робин не знала, сколько времени она набивала игрушечных черепах, но, по прикидкам, несколько часов. За это время ее фальшивая личность была так тщательно проверена, что она могла только радоваться, что посвятила столько часов оживлению Ровены. Когда Луиза спросила, Робин смогла назвать имена обоих воображаемых котов своих воображаемых родителей.

Она могла бы забеспокоиться, что дотошный допрос Луизы свидетельствует о подозрениях в ее добросовестности, если бы не тот факт, что все новобранцы, насколько она могла слышать, подвергались подобным допросам. Создавалось впечатление, что уже состоявшимся членам группы выдали список вопросов, которые они должны были задать, и у Робин возникло ощущение, что самые важные фрагменты того, что она рассказала Луизе, будут запомнены и со временем переданы кому-то другому.

В комнате, где группа “Огонь” делала игрушки, по мере работы становилось все более душно, а постоянные расспросы оставляли так мало времени на размышления, что Робин почувствовала облегчение, когда в дверях появилась Бекка, улыбаясь и впуская прохладный ветерок.

— Спасибо вам за службу, — сказала она, сложив руки в молитве и поклонившись. — А теперь, пожалуйста, следуйте за мной!

Все двинулись вслед за Беккой мимо курятника, внутри которого группа Воды загоняла кур обратно в сарай. Увидев низко висящее солнце, Робин поняла, что, должно быть, провела с игрушечными черепахами больше времени, чем предполагала. На полях больше не было людей в оранжевом, не было видно и двух ширских лошадей.

Бекка привела их к самой старой части фермы, как догадалась Робин. Впереди находилась старая каменная хижина, а за ней — грязный акр поля, где бродили свиньи. Робин увидела нескольких подростков в пчеловодческих шапочках и перчатках, которые ухаживали за ульями. Неподалеку у стены стояли две массивные лошади в сбруе, в прохладном воздухе от их тел шел пар.

— Как я уже объясняла некоторым из вас в микроавтобусе, — сказала Бекка, — это по-прежнему действующая ферма. Один из наших главных принципов — жить в гармонии с природой, придерживаться этих принципов производства продуктов питания и устойчивого развития. Сейчас я передам вам Цзяну, который проинструктирует вас.

Цзян, водитель микроавтобуса, теперь выдвинулся вперед.

— Так, вы — вы — вы — вы, — бормотал Цзян, указывая на четырех человек наугад, — вы находите в сарае резиновые сапоги, вы достаете ведра с пойлом, вы возвращаете свиней в хлев.

Когда он говорил, Робин заметила, что у Цзяна не хватает нескольких зубов. Как и у Луизы, его кожа была грубой и потрескавшейся, что создавало впечатление, что он находится на улице в любую погоду. Когда он начал давать указания, у него возобновился тик; когда его правый глаз снова начал неконтролируемо моргать, он хлопнул по нему рукой и сделал вид, что потирает его.

— Вы четверо, — сказал Цзян, указывая на Робин и трех других, — снимаете с лошадей упряжь, потом натираете их и расчесываете перья. Остальные будут чистить упряжь, когда она будет снята.

Цзян дал группе грумеров щетки и расчески и оставил их заниматься своими делами, а сам скрылся в хлеву, В то время как позади них те, кто пытался заманить свиней в стойло, звали и уговаривали, тряся ведрами с кормом.

— Он сказал “перья”? — озадаченно спросила зеленоволосая Пенни.

— Он имеет в виду шерсть на копытах, — пояснила Робин.

Крик со стороны поля заставил всех оглянуться: овдовевшая Марион Хаксли поскользнулась в грязи и упала. Свиньи набросились на тех, кто держал ведра: рожденная в деревне Робин, чей дядя был фермером, мог бы подсказать им, что надо было положить корм в корыто и открыть ворота между хлевом и полем, а не пытаться заманить свиней внутрь, как Крысолов.

Было приятно выполнять физическую работу, не подвергаясь при этом назойливым вопросам. Упряжь, которую они сняли с лошадей, была очень тяжелой; Робин и Пенни с трудом отнесли ее в конюшню, где сидели несколько человек из их группы и ждали, чтобы ее почистить. Ширские лошади были более восемнадцати ладоней каждая и требовали много ухода; Робин пришлось встать на ящик, чтобы достать до их широких спин и ушей. Ей все больше хотелось есть. Она ошибочно полагала, что по прибытии им дадут что-нибудь поесть.

К тому времени, когда неумелым свинопасам удалось уговорить своих временных подопечных вернуться в стойло, а лошади и их сбруя были вычищены к удовлетворению Цзяна, красное солнце медленно опускалось за поля. Вернулась Бекка. Робин надеялась, что она сейчас объявит об ужине: она чувствовала себя голодной.

— Спасибо за службу, — сказала улыбающаяся Бекка, сложив руки и поклонившись, как прежде. — Теперь следуйте за мной в храм, пожалуйста!

Бекка провела их обратно мимо столовой, прачечной и библиотеки, затем в центральный двор, где фонтан Утонувшего Пророка сверкал красными и оранжевыми бликами в лучах заката. Группа Огня последовала за Беккой вверх по мраморным ступеням и через двери, которые теперь стояли открытыми.

Внутреннее убранство храма впечатляло не меньше, чем внешнее. Внутренние стены храма были приглушенного золотого цвета, а на них расположились многочисленные алые существа — фениксы, драконы, лошади, петухи и тигры — скачущие, словно невероятные приятели по играм. Пол был выложен блестящим черным мрамором, а скамейки с красными подушками и, казалось, покрытые черным лаком, были расставлены вокруг центральной возвышающейся пятиугольной сцены.

Взгляд Робин, естественно, устремился вверх, к высокому потолку. На полпути вверх по высоким стенам пространство сужалось, так как по всему периметру храма шел балкон, за которым располагались регулярно расположенные теневые арочные ниши, напомнившие Робин ложи в театре. С потолка на верующих смотрели пять нарисованных пророков в своих оранжевых, алых, синих, желтых и белых одеждах.

На возвышении стояла женщина в длинной оранжевой мантии с янтарными бусинами и ждала их. Глаза женщины были скрыты длинными черными волосами, спадавшими до пояса, и только длинный заостренный нос был хорошо виден. Только приблизившись, Робин увидела, что один из очень темных узких глаз женщины был поставлен заметно выше другого, придавая ей странный однобокий взгляд, И по непонятной Робин причине ее пробрала дрожь, подобная той, которую она могла бы испытать, увидев нечто бледное и склизкое, наблюдающее за ней из глубины скалы.

— Привет, — сказала она глубоким голосом. — Добро пожаловать.

Она сделала молчаливый жест в сторону Бекки, и та ушла, тихо закрыв за собой двери храма.

— Садитесь, пожалуйста, — обратилась женщина к группе “Огонь”, указывая на скамейки прямо перед собой. Когда все новобранцы заняли свои места, она сказала:

— Меня зовут Мазу Уэйс, но члены церкви называют меня Мама Мазу. Мой муж — Джонатан Уэйс.

Мэрион Хаксли испустила крошечный вздох.

— Основатель Всеобщей Гуманитарной Церкви. Вы уже оказали нам услугу, за что я вас благодарю.

Мазу сжала руки в молитвенном жесте и поклонилась, как это только что сделала Бекка. Взгляд криво посаженных, затененных глаз перебегал с одного лица на другое.

Сейчас я познакомлю вас с одной из техник медитации, которую мы используем для укрепления духовного “я”, потому что мы не сможем бороться с бедами мира, пока не научимся контролировать свое ложное “я”, которое может быть столь же разрушительным, как и все, что мы можем встретить снаружи.

Мазу стала вышагивать перед ними, ее одеяния развевались за спиной, поблескивая в свете висящих фонарей. На шее, на черном шнурке, она носила плоскую перламутровую рыбку.

— Кто из присутствующих иногда становился жертвой стыда или чувства вины?

Все подняли руки.

— Кто из присутствующих иногда испытывает чувство тревоги и подавленности?

Все снова подняли руки вверх.

— Кто иногда чувствует себя безпомощным перед лицом таких мировых проблем, как изменение климата, войны и растущее неравенство?

Вся группа подняла руки в третий раз.

— Это совершенно естественно, — сказала Мазу, — но такие эмоции мешают нашему духовному росту и способности добиваться перемен.

— Сейчас я научу вас простому упражнению по медитации, — сказала Мазу. — Здесь, в церкви, мы называем его радостной медитацией. Я хочу, чтобы вы все встали…

Они так и сделали.

— Немного раздвиньтесь — вы должны быть на расстоянии не менее вытянутой руки друг от друга…

Все немного переместились.

— Начинаем с того, что руки свободно свисают по бокам… теперь медленно… медленно… поднимите руки, при этом сделайте глубокий вдох и задержите его, а руки соедините над головой.

Когда все подняли руки над головой, Мазу сказала:

— И выдохните, медленно опуская руки… а теперь улыбнитесь. Помассируйте при этом челюсть. Почувствуйте, как напрягаются мышцы. Продолжайте улыбаться!

По группе пронесся слабый порыв нервного смеха.

— Вот и хорошо, — сказала Мазу, окинув всех взглядом, и снова улыбнулась, так же невесело, как и раньше. Ее кожа была такой бледной, что зубы казались желтыми. — А теперь… я хочу, чтобы вы посмеялись.

По группе пробежала еще одна волна смеха.

— Вот так! — сказала Мазу. — Неважно, притворяетесь ли ыы вначале. Просто смейтесь. Давайте, сейчас же!

Несколько новобранцев выдали фальшивый смех, который вызвал настоящий смех у их соседей. Робин слышала свой собственный фальшивый смех поверх явно искреннего хихиканья зеленоволосой Пенни.

— Давай, — сказала Мазу, глядя на Робин сверху вниз. — Посмейся за мной.

Робин рассмеялась еще громче и, поймав взгляд юноши с мышиными волосами, который решительно, хотя и очень неискренне, хохотал, обнаружила, что ее это забавляет, и расхохоталась по-настоящему. Заразительный звук заставил соседей присоединиться к ней, и вскоре Робин сомневалась, что найдется хоть один человек, который не смеется искренне.

— Продолжайте в том же духе! — сказала Мазу, взмахнув рукой, словно дирижируя оркестром. — Продолжайте смеяться!

Сколько времени они смеялись, Робин не знала: может быть, минут пять, может быть, десять. Каждый раз, когда она обнаруживала, что ее лицо болит, и возвращалась к принудительному смеху, ее снова охватывал искренний смех.

Наконец Мазу поднесла палец к губам, и смех прекратился. Группа стояла, слегка запыхавшись, но все еще ухмыляясь.

— Вы это чувствуете? — сказала Мазу. — Вы можете контролировать свое настроение и состояние души. Поймите это, и вы ступите на путь, ведущий к чистому духом. Там вы откроете в себе силу, о которой даже не подозревали…

— А теперь мы преклоняем колени.

Эта команда застала всех врасплох, но все послушались и инстинктивно закрыли глаза.

— Благословенное божество, — произнесла Мазу, — мы благодарим тебя за тот источник радости, который ты вложил в каждого из нас и который материалистический мир так старается погасить. Исследуя свою собственную силу, мы чтим твою, которая вечно лежит за пределами нашего понимания. Каждый из нас — дух прежде плоти, содержащий в себе частицу той силы, которая оживляет Вселенную. Мы благодарим тебя за сегодняшний урок и за этот радостный момент.

— А теперь встаньте, — сказала Мазу.

Робин поднялась на ноги вместе с остальными. Мазу спустилась с помоста, шлейф ее одеяния колыхался по черным мраморным ступеням, и повела их к закрытым дверям храма. Подойдя к ним, она указала бледным пальцем на ручки. Они повернулись сами собой, и двери медленно открылись. Робин предположила, что кто-то открыл их снаружи, но там никого не было.

Глава 27

Гром раздается из-под земли:

Образ ЭНТУЗИАЗМА.

Так древние цари создавали музыку

В знак признания заслуг,

И предложил его с великолепием

К верховному божеству…

И-Цзин или Книга Перемен

— Ты это видела? — пропыхтела Пенни на ухо Робин, когда они спускались по ступеням храма. — Она открыла двери, не прикасаясь к ним!

— Я знаю, — сказала Робин, старательно удивляясь. — Что это было?

Она была уверена, что открытие дверей — это трюк, использование какого-то скрытого механизма, но выглядело все это до ужаса убедительно.

Впереди, в пустынном внутреннем дворе, стояла Бекка Пирбрайт. Оглянувшись, Робин увидела, что Мазу снова скрылась в храме.

— Как прошла Радостная медитация? — спросила Бекка.

В зале раздался нестройный хор “это было здорово” и “потрясающе”.

— Прежде чем мы пойдем ужинать, — слава Богу, подумала Робин, — я хотела бы сказать пару слов об одной из наших духовных практик в ВГЦ.

— Это, — сказала Бекка, указывая на статую в бассейне, — Утонувший пророк, при жизни которую звали Дайю Уэйс. Я действительно имела честь знать ее и была свидетелем того, как она совершала необыкновенные духовные подвиги.

Каждый из наших пророков при жизни являл собой пример одного из принципов нашей церкви. Утонувший пророк учит нас, во-первых, тому, что смерть может настигнуть каждого из нас в любой момент, поэтому мы должны всегда держать себя в духовной готовности к воссоединению с миром духов. Во-вторых, ее самопожертвование показывает нам важность послушания Пресвятой Богородице. В-третьих, она доказывает реальность жизни после смерти, так как продолжает перемещаться между земным и духовным планами.

Всякий раз, когда мы проходим мимо ее бассейна, мы становимся на колени, помазываемся ее водой и признаем ее учение, говоря: “Утонувший пророк благословит всех, кто поклоняется ей”. При этом мы не имеем в виду, что Дайю — богиня. Она просто олицетворяет чистый дух и высшую сферу. Теперь я приглашаю вас преклонить колени у бассейна и помазаться перед ужином.

Уставшие и голодные, никто не отказался.

— Утонувший пророк благословит всех, кто ей поклоняется, — пробормотала Робин.

— Хорошо, группа Огня, следуйте за мной! — сказала Бекка, улыбаясь, когда все отдали дань уважения Утонувшему пророку, и повела их обратно в обеденный зал, Робин почувствовала прохладную точку на своем лбу, когда ее коснулся ветерок.

Группа Огонь вошла в зал последней. По оценкам Робин, за столами уже сидело около сотни человек, но не было видно ни одного маленького ребенка, которых, видимо, накормили раньше. Свободные места были разбросаны повсюду, поэтому членам ее группы пришлось разделиться и искать себе места. Робин обследовала зал в поисках Уилла Эденсора и, заметив его за переполненным столом, где не было свободных мест, заняла место между двумя незнакомцами.

— Приехали на неделю службы? — сказал улыбающийся молодой человек с волнистыми светлыми волосами.

— Да, — сказала Робин.

— Я благодарю тебя за службу, — сразу же сказал он, сцепив руки и отвесив небольшой поклон.

— Я не знаю, что на это ответить, — сказала Робин и засмеялась.

— Ответ — И я за вашу, — объявил он.

— С поклоном? — спросила Робин, и он снова засмеялся.

— С поклоном.

Робин сложила руки вместе, поклонилась и сказала:

— И я за вашу.

Не успели они заговорить, как из скрытых динамиков зазвучала музыка: “Герои” Дэвида Боуи. Светловолосый мужчина вскрикнул и поднялся на ноги, как и почти все остальные. Раздались аплодисменты, и в зал вошли Джонатан и Мазу Уэйс, держась за руки. Робин заметила вдову гробовщика Мэрион Хаксли, которая прижимала руки к лицу, как будто только что увидела рок-звезду. Джонатан махал рукой взволнованным прихожанам, а Мазу благосклонно улыбалась и шлейф ее платья скользил по вымощенному полу. Когда они поднялись за верхний стол, где уже сидели Тайо Уэйс и Бекка Пирбрайт, раздались крики “Папа Джей!” Оглядевшись по сторонам, Робин увидела Цзяна, сидящего перед своей чистой оловянной тарелкой среди рядовых участников. Сходство узких темных глаз Цзяна и Мазу заставило Робин заподозрить, что он, по меньшей мере, сводный брат Тайо. Пока она смотрела, глаз Цзяна снова начал неудержимо дергаться, и он быстро спрятал его рукой.

Мазу заняла свое место за верхним столом, а Джонатан прошел перед ней, подняв руки, жестом предлагая прихожанам рассаживаться. Робин в очередной раз поразилась его поразительной внешности и тому, как мало он похож на мужчину шестидесяти лет.

— Спасибо, — сказал он с самодовольной улыбкой, надев беспроводной микрофон, который усиливал его голос через скрытые динамики. — Спасибо… Хорошо, что я дома.

Уилл Эденсор, которого легко было заметить по его росту, улыбался и радовался вместе с остальными, и на мгновение, вспомнив умирающую мать Уилла, она почувствовала, что полностью сочувствует Джеймсу Эденсору, который назвал Уилла идиотом.

— Мы пополним наши материальные тела, а потом поговорим! — сказал Джонатан.

Последовали еще более бурные аплодисменты. Джонатан занял свое место между Мазу и Беккой Пирбрайт.

Из боковой двери появились кухонные работники, везущие большие металлические чаны, из которых они разливали еду на оловянные тарелки. Четверым за верхним столом, заметила Робин, принесли фарфоровые тарелки, уже наполненные едой.

Когда подошла ее очередь, Робин получила ложку коричневой жижи, которая, по-видимому, состояла из переваренных овощей, а затем полную ложку лапши. Овощи были сдобрены слишком большим количеством куркумы, а лапша имела переваренную клейкую консистенцию. Робин ела так медленно, как только могла, пытаясь обмануть свой желудок, заставив его поверить, что он потребил больше калорий, чем на самом деле, потому что она знала, что питательная ценность того, что они ели, была очень низкой.

Два молодых соседа Робин поддерживали постоянную беседу, спрашивая, как ее зовут, откуда она родом и чтопривлекло ее в церковь. Вскоре она узнала, что молодой человек с волнистыми светлыми волосами учился в Университете Восточной Англии, где проходила одна из встреч папы Джея. Другой юноша, со стрижкой “под каре”, посещал один из церковных наркологических центров и был завербован там.

— Ты уже что-нибудь видела? — спросил он Робин.

— Ты имеешь в виду экскурсию по…?

— Нет, — сказал он, — я имею в виду… ну, ты понимаещшь. Чистый дух.

— О, — сказала Робин, сообразив. — Я видела, как Мазу заставила двери храма открыться, просто указав на них.

— Ты думала, что это трюк?

— Ну, — осторожно сказала Робин, — я не знаю. Я имею в виду, что это могло бы быть…

— Это не фокус, — сказал молодой человек. — Сначала ты думаешь, что это так, а потом понимаешь, что это реальность. Ты бы видела, на что способен папа Джей. Ты подожди. Сначала думаешь, что все это полная ерунда, а потом начинаешь понимать, что это значит — быть чистым духом. Это просто потрясает воображение. Ты читала “Ответ”?

— Нет, — сказала Робин, — я…

— Она не читала “Ответ”, — сказал мужчина со стрижкой, наклонившись вперед, чтобы обратиться к другому соседу Робин.

— О, подруга, ты должна прочитать “Ответ”, — сказал блондин, смеясь. — Ничего себе.

— Я дам тебе свой экземпляр, — сказал мужчина со стрижкой. — Только я хочу его вернуть, потому что папа Джей написал там кое-что для меня, хорошо?

— Хорошо, спасибо большое, — сказала Робин.

— Ух ты, — сказал он, качая головой и смеясь, — не могу поверить, что ты не читала “Ответ”. Он дает тебе инструменты и объясняет — я не могу сделать это так же хорошо, как папа Джей, тебе нужно прочитать его настоящие слова. Но я могу сказать тебе из первых рук: есть жизнь после смерти, и духовная война идет здесь, на земле, и если мы сможем победить…

— Да, — сказал молодой человек с волнистыми светлыми волосами, который теперь выглядел серьезным. — Если мы выиграем.

— Мы должны, — напряженно сказал другой. — Мы должны.

Сквозь щель между двумя обедающими напротив Робин заметила бритоголовую Луизу, которая ела очень медленно и постоянно поглядывала на верхний столик, не обращая внимания на болтовню сидящих по обе стороны от нее. В зале было много других женщин среднего возраста, и большинство из них выглядели так же, как Луиза, как будто давно перестали следить за своей внешностью, их лица были изборождены морщиными, а волосы коротко подстрижены, хотя ни одна из них не была полностью бритой, как Луиза. Наблюдая за ней, Робин вспомнила слова Кевина о том, что его мать была влюблена в Джонатана Уэйса. Сохранилось ли это чувство за все эти годы рабства? Стоило ли оно потери сына?

Среди тех, кто пришел убирать тарелки, была девочка-подросток, которую Робин заметила раньше, с длинными, мышиными, выбеленными солнцем волосами и большими, тревожными глазами. Когда тарелки были убраны, появились еще работники кухни со стопками металлических мисок на тележках. Они оказались полны моченых яблок, которые показались Робин очень горькими, несомненно потому, что сахар был запрещен церковью. Тем не менее, она съела все, пока соседи говорили ей о священной войне.

Робин понятия не имела, который час. Небо за окном было черным, а на то, чтобы разложить еду на сто человек, ушло много времени. Наконец миски тоже были убраны, и кто-то приглушил верхний свет, оставив, однако, верхний стол освещенным.

Сразу же все сидящие за столиками начали хлопать и аплодировать, некоторые из них даже стучали своими жестяными кружками по столу. Джонатан Уэйс встал, обошел вокруг стола, включил микрофон и снова успокоил толпу, сделав руками успокаивающее движение.

— Спасибо вам, друзья мои. Спасибо вам… Я стою перед вами сегодня с надеждой и страхом в сердце. Надеждой и страхом, — добавил он, торжественно оглядываясь по сторонам.

— Я хочу сказать вам, во-первых, что эта церковь, это сообщество душ, которое сейчас простирается на два континента…

Раздалось еще несколько возгласов и аплодисментов.

— Представляет собой крупнейший духовный вызов противнику, который когда-либо видел мир.

Зал зааплодировал.

— Я чувствую его силу, — сказал Джонатан, прижимая сжатый кулак к сердцу. — Я чувствую ее, когда разговариваю с нашими американскими братьями и сестрами, я чувствовал ее, когда выступал в начале этой недели в нашем мюнхенском храме, я чувствую ее сегодня, когда вновь вхожу в это место и когда иду в храм, чтобы очиститься. И я хочу сегодня выделить несколько человек, которые вселяют в меня надежду. Когда на нашей стороне такие люди, противник должен справедливо трепетать….

Уэйс, не имевший при себе никаких записок, теперь называл несколько имен, и по мере того, как каждого человека опознавали, они либо визжали, либо вопили, вскакивая на ноги, в то время как сидящие вокруг них подбадривали и хлопали.

— … и последний, но не менее важный, — сказал Уэйс, — Дэнни Броклз.

Молодой человек со стрижкой рядом с Робин вскочил на ноги так быстро, что сильно ударил ее по локтю.

— О Боже, — повторял он снова и снова, и Робин увидела, что он плачет. — О Боже.

— Поднимитесь все сюда, — сказал Джонатан Уэйс. — Давайте… все, покажите свою признательность этим людям…

Столовая разразилась новыми возгласами и приветствиями. Все вызванные разразились слезами и, казалось, были потрясены тем, что их узнал Уэйс.

Уэйс начал рассказывать о достижениях каждого члена группы. Одна из девушек за четыре недели собрала на улице больше денег, чем кто-либо другой. Другая девушка привлекла к участию в Неделе служения дюжину новых членов. Когда Джонатан Уэйс дошел до Дэнни Броклза, тот так сильно рыдал, что Уэйс подошел к нему и обнял его, а Броклз плакал, уткнувшись в плечо руководителя церкви. Наблюдатели, которые к этому времени уже вовсю аплодировали, поднялись на ноги, чтобы аплодировать Дэнни и Уэйсу.

— Расскажи нам, что ты сделал на этой неделе, Дэнни, — сказал Уэйс. — Расскажи всем, почему я так горжусь тобой.

— Я не могу, — всхлипывал Дэнни, совершенно подавленный.

— Тогда я расскажу им, — сказал Уэйс, повернувшись лицом к толпе. — Наш центр помощи наркозависимым в Нортгемптоне был под угрозой закрытия агентами Противника.

В зале раздались бурные крики. Похоже, новость о наркологическом центре не была известна никому, кроме сидящих за столом руководителей.

— Подождите — подождите, — сказал Джонатан, делая привычные успокаивающие жесты левой рукой, а правой держа Дэнни за руку. — Бекка взяла Дэнни с собой, чтобы объяснить, как сильно ему это помогло. Дэнни встал перед этими материалистами и говорил так красноречиво, так мощно, что обеспечил продолжение службы. Он сделал это. Дэнни сделал это.

Уэйс поднял руку Дэнни в воздух. Вслед за этим раздались бурные аплодисменты.

— Когда с нами такие люди, как Дэнни, разве может противник не бояться? — крикнул Джонатан, и крики и аплодисменты стали еще громче. Джонатан уже плакал, слезы текли по его лицу. Это проявление эмоций вызвало в зале такую истерику, что Робин начала находить ее почти нервной, и она продолжалась даже после того, как шесть выбранных человек заняли свои места, пока, наконец, вытирая глаза и делая успокаивающий жест, Джонатан не смог снова заставить себя говорить уже немного охрипшиим голосом.

— А теперь… с сожалением… я должен передать вам сводки из материалистического мира….

В зале воцарилась тишина, когда Джонатан начал говорить.

Он рассказал о продолжающейся войне в Сирии, описал зверства в этой стране, а затем заявил о масштабной коррупции среди мировой политической и финансовой элиты. Он рассказал о вспышке вируса Зика в Бразилии, из-за которого многие беременности кончаются выкидышами или рождаются дети с тяжелыми нарушениями. Он описал отдельные случаи ужасающей бедности и отчаяния, свидетелем которых он был, посещая церковные проекты как в Великобритании, так и в Америке, и когда он рассказывал об этих несправедливостях и бедствиях, он мог бы описывать события, постигшие его собственную семью, настолько глубоко они, казалось, тронули его. Робин вспомнила слова Шейлы Кеннетт: “у него был способ заставить вас захотеть, чтобы у него все было хорошо… ты хотел присмотреть за ним… казалось, он чувствовал это хуже, чем все остальные из нас”.

— Итак, это материалистический мир, — сказал наконец Джонатан. — И если наша задача кажется непосильной, то это потому, что силы Противника могущественны… отчаянно могущественны. Приближается неизбежный Конец Игры, и поэтому мы боремся за то, чтобы ускорить приход Пути Лотоса. А сейчас я прошу всех вас присоединиться ко мне в медитации. Для тех, кто еще не выучил нашу мантру, ее слова напечатаны здесь.

На сцену поднялись две девушки в оранжевых спортивных костюмах, держащих в руках большие белые доски, на которых было написано: Лока Самастах Сукхино Бхаванту.

— Глубокий вдох, поднятие рук, — сказал Джонатан, и хотя на скамьях за столами было тесновато, все руки медленно поднялись, и в зале раздался всеобщий вдох. — И выдох, — тихо сказал Джонатан, и зал снова выдохнул.

— И теперь: Лока Самастах Сукхино Бхаванту. Лока Самастах Сукхино Бхаванту. Лока Самастах Сукхино Бхаванту…

Робин подхватила произношение мантры у своих соседей. Сотня человек скандировала, скандировала, скандировала и еще скандировала, и Робин почувствовала, как на нее наваливается странное спокойствие. Ритм, казалось, вибрировал внутри нее, гипнотизируя и успокаивая, а голос Джонатана был единственным различимым среди множества голосов, И вскоре ей уже не нужно было читать слова с доски, она могла повторять их автоматически.

Наконец, первые такты песни Дэвида Боуи “Герои” слились с голосами толпы, и в этот момент скандирование перешло в приветствие, все вскочили на ноги и начали обниматься. Робин обняла ликующего Дэнни, затем своего светловолосого соседа. Оба молодых человека обнялись, и теперь уже вся толпа пела песню Боуи и хлопала в такт. Уставшая и голодная, Робин улыбалась, хлопая и подпевая вместе с остальными.

Глава 28

Эта гексаграмма состоит из триграммы Ли вверху, т.е. пламя, которое горит вверху, и Туй внизу, т.е. озеро, которое просачивается вниз…

И-Цзин или Книга Перемен

Страйку пришлось изменить расписание, чтобы учесть интервью с Эбигейл Гловер в воскресенье вечером. Только тогда он увидел, что Клайв Литтлджон не работает уже четыре дня. Поскольку Страйк хотел лично увидеть реакцию Литтлджона на вопрос о том, почему он не рассказал о своей предыдущей работе в Паттерсон Инк, он решил отложить их беседу до того момента, когда это можно будет сделать с глазу на глаз.

Страйк провел субботний день у Люси, поскольку она уговорила их дядю Теда приехать на короткий срок. Не было сомнений, что после смерти их тети Тед сильно постарел. Он как будто уменьшился в размерах и несколько раз терял нить разговора. Дважды он назвал Люси “Джоан”.

— Что ты думаешь? — Люси шепотом спросила у Страйка на кухне, куда он зашел, чтобы помочь ей с кофе.

— Ну, я не думаю, что он считает тебя Джоан, — тихо сказал Страйк. — Но да… Я думаю, нам нужно, чтобы его кто-нибудь осмотрел. Кто-нибудь, кто сможет оценить его на предмет слабоумия.

— Это мог бы быть терапевт? — сказала Люси. — Для начала?

— Возможно, — согласился Страйк.

— Я позвоню и попробую договориться о встрече для него, — сказала Люси. — Я знаю, что он никогда не покинет Корнуолл, но было бы гораздо проще ухаживать за ним здесь.

Чувство вины, которое не вполне объяснялось тем, что Люси заботилась о Теде гораздо больше, чем он, побудило Страйка сказать:

— Если ты назначишь встречу, я поеду в Корнуолл и побуду с ним. И доложу о результатах.

— Стик, ты серьезно? — сказала Люси, пораженная. — О Боже, это было бы идеально. Ты единственный человек, который может помешать ему отменить встречу.

Вечером Страйк вернулся на Денмарк-стрит с уже знакомой ему слабой депрессией. Разговоры с Робин, даже по рабочим вопросам, обычно поднимали настроение, но такой возможности у него не было и, возможно, не будет еще несколько недель. Очередное сообщение от Бижу, пришедшее в тот момент, когда он готовил себе омлет, не вызвало у него ничего, кроме раздражения.

“Так ты где-то под прикрытием, что не можешь получать сообщения, или я — призрак?”

Он ел свой омлет за кухонным столом. Покончив с этим, он взял в руки мобильный телефон, намереваясь быстро и чисто решить хотя бы одну проблему. Подумав несколько минут и отбросив всякую мысль о завершении того, что, по его мнению, так и не было начато, он набрал текст:

“Занят, в обозримом будущем времени на встречу не будет”

Если бы у нее была хоть капля гордости, подумал он, на этом бы все и закончилось.

Большую часть прохладного воскресенья он провел за наблюдением, передав его Мидж в четыре часа, а затем поехал в Илинг на встречу с Эбигейл Гловер.

“Форестер” на Сифорд-роуд был большим пабом с деревянными колоннами, корзинами на окнах, зелеными кафельными стенами и вывеской с изображением пня с торчащим из него топором. Страйк заказал себе обычное безалкогольное пиво и занял угловой столик на двоих у обшитой деревянными панелями стены.

Прошло двадцать минут, и Страйк уже начал подумывать, не передумала ли Эбигейл встречаться с ним, когда в бар вошла высокая и яркая женщина, одетая в спортивную форму с наспех наброшенным на нее пальто. Единственная фотография Эбигейл, которую он нашел в Интернете, была маленькой, и на ней она была в комбинезоне, в окружении товарищей по пожарной службе, которые все были мужчинами. На фотографии не было видно, насколько она хороша собой. Она унаследовала от отца большие темно-синие глаза и твердый подбородок с ямочкой, но рот у нее был полнее, чем у Уэйса, бледная кожа безупречна, а высокие скулы могли бы быть у модели. На вид ей было около тридцати лет, но волосы, завязанные в хвост, уже поседели. Странно, но это не только шло ей, но и делало ее моложе — кожа была тонкой и без морщин. Она кивнула в знак приветствия нескольким мужчинам у бара, потом заметила его и, длинноногая, направилась к его столику.

— Эбигейл? — сказал он, поднимаясь на ноги, чтобы пожать руку.

— Извини, я опоздала, — сказала она. — Учет времени — не моя сильная сторона. На работе меня называют “опоздавшей Эбигейл Гловер”. Я была в спортзале и потеряла счет времени. Это мое средство от стресса.

— Нет проблем, я благодарен, что ты согласилась…

— Хочешь выпить?

— Позволь мне…

— Все в порядке, я сама принесу.

Она сбросила пальто, обнажив топ из лайкры и леггинсы. Один из мужчин, с которыми она уже здоровалась в баре, по-волчьи присвистнул. Эбигейл показала ему средний палец одной рукой, что вызвало взрыв смеха, пока она рылась в своей спортивной сумке в поисках кошелька.

Страйк наблюдал, как она покупает выпивку. Вид сзади показал, что у нее много мышц, что заставило его задуматься о том, что его собственные ежедневные упражнения не давали такого впечатляющего эффекта. Спина у нее была почти такая же широкая, как у ближайшего к ней мужчины, который, очевидно, находил ее очень привлекательной, хотя она, казалось, не отвечала ему взаимностью. Он задался вопросом, была ли она лесбиянкой, затем задался вопросом, было ли это оскорбительным.

Взяв свой напиток, Эбигейл вернулась к столику Страйка, села напротив него и сделала большой глоток белого вина. Одно ее колено подпрыгивало вверх-вниз.

— Извини, что мы не смогли сделать это у меня дома. Патрик, мой жилец, он заноза в заднице из-за ВГЦ. Он бы перевозбудился, если бы узнал, что ты их расследуешь.

— Он давно у тебя живет? — спросил Страйк исключительно для того, чтобы завязать разговор.

— Последние годы. Он нормальный, вообще. Он развелся, и ему нужна была комната, а мне нужна была арендная плата. С тех пор, как я рассказала ему, где я выросла, он твердил: “Тебе следует написать книгу о своем детстве, заработать приличных денег”. Лучше бы я никогда ничего ему об этом не говорила. Просто однажды вечером я выпила слишком много вина. Я была на чертовски ужасном пожаре в доме, где погибли женщина и двое детей.

— Жаль это слышать, — сказал Страйк.

— Это моя работа, — сказала Эбигейл, слегка пожав плечами, — но иногда это тебя достает. Тот, кто совершил поджог, – отец сделал это сам, пытаясь провернуть аферу со страховкой в магазине внизу. Он благополучно выбрался, ублюдок… Я ненавижу, когда в этом замешаны дети. Мы вытащили младшего живым, но было слишком поздно. Дым в легких убил его.

— Что заставило тебя поступить в пожарную службу?

— Я адреналиновый наркоман, — сказала она с мимолетной усмешкой, ее колено все еще подпрыгивало вверх-вниз. Она сделала еще один глоток вина. — Я убралась с фермы Чепмена, и я просто хотела, блядь, пожить, хотела увидеть какое–нибудь действо и сделать что-нибудь стоящее, вместо того чтобы делать чертовы кукурузные куколки для продажи для голодающих детей в Африке — если вообще деньги туда попадали. Сомневаюсь в этом. Но у меня никогда не было особого образования. Я хотела подготовиться к выпускным экзаменам, когда выйду отсюда. Убивалась из-за них. Старше, чем все остальные дети в классе. Тем не менее, я была одной из счастливчиков. По крайней мере, я умею читать.

Когда она снова подняла бокал, мимо их столика прошел бородатый мужчина.

— Был на Тиндере, а ты, Эйб?

— Отвали, — холодно сказала Эбигейл.

Мужчина ухмыльнулся, но не отошел.

— Баз, — сказал он, протягивая руку Страйку.

— Терри, — сказал Страйк, пожимая ее.

— Следи за собой, Терри, — сказал Баз. — Она переходит на мужчин, как понос.

Он ушел, размахивая руками.

— Ублюдок, — пробормотала Эбигейл, оглядываясь через плечо. — Не пришла бы сюда, если бы знала, что он будет здесь.

— Коллега?

— Нет, это друг Патрика. Я с ним пару раз выпивала, а потом сказала, что не хочу его больше видеть, и он разозлился. Потом Патрик напился с ним и проболтался о том, что я сказала ему про ВГЦ, и теперь, когда бы этот мудак ни увидел меня, он использует это, чтобы… Это моя вина, — сказала она сердито. — Надо было держать язык за зубами. Когда мужчины слышат…

Ее голос прервался, и она сделала еще один глоток вина. Страйк, предполагавший, что Базу рассказали о церковной практике духовной связи, впервые задумался о том, как ведут себя молодые девушки, когда от них требуют участия.

— Как я уже сказал по телефону, этот разговор строго неофициальный, — сказал детектив. — Ничего не будет опубликовано.

— Если только ты не разрушишь церковь, — сказала Эбигейл.

— Возможно, ты переоцениваешь мои возможности.

Она быстро опустошала свой бокал с вином. Посмотрев на него через пару мгновений своими темно-синими глазами, она сказала немного агрессивно,

— Ты думаешь, что я трусиха, да?

— Кажется, это последнее, о чем я думал, — сказал Страйк. — Почему?

— Как ты думаешь, не стоит ли мне попытаться разоблачить их? Написать одну из этих чертовых книг о несчастьях? Ну, — сказала она, прежде чем Страйк успел ответить, — у них гораздо лучшие адвокаты, чем я могу себе позволить на зарплату пожарного, а мне и так достается за ВГЦ, даже от таких людей, как этот мудак, который все знает.

Она гневно ткнула пальцем в База, который теперь стоял один у бара.

— Я не буду ничего афишировать, — заверил ее Страйк. — Я только хочу…

— Да, ты говорил по телефону, — перебила она, — и я хочу сказать кое-что о Кевине Пирбрайте, который звонил мне. Он сказал одну вещь, которая меня чертовски расстроила.

— Что это было?

— Речь шла о моей маме, — сказала Эбигейл, — и о том, как она умерла.

— Как она умерла, если не возражаешь? — спросил Страйк, хотя уже знал.

— Она утонула на пляже Кромер. У нее была эпилепсия. У нее был приступ. Мы плыли к берегу, гоняясь друг за другом. Я оглянулась, когда было достаточно мелко, и подумала, что я победила, но… она исчезла.

— Мне жаль, — сказал Страйк, — это звучит крайне травмирующе. Сколько тебе было лет?

— Семь. Но этот чертов Кевин по телефону… Он хотел, чтобы я сказала, что мой отец утопил ее.

Эбигейл осушила свой бокал, после чего решительно сказала:

— Это неправда. Мой отец даже не был в воде, когда это случилось, он покупал мороженое. Он прибежал обратно, когда услышал мой крик. Он и еще один человек вытащили маму на песок. Папа пытался сделать ей искусственное дыхание, но было уже поздно.

— Мне жаль, — снова сказал Страйк.

— Когда Пирбрайт сказал, что папа убил ее… это было похоже на то, что он принимал что-то… Это, пожалуй, единственное хорошее, за что я когда-либо цеплялась, еще до фермы Чепмена, что они любили друг друга, и если у меня этого нет, тогда все это дерьмо, понимаешь?

— Да, — сказал Страйк, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать хорошее в своих воспоминаниях о собственной матери, — Понимаю.

— Пирбрайт продолжал говорить: “Он убил ее, не так ли? Убил, да? А я отвечала: “Нет, блядь, не убил”, и в конце концов сказала ему, чтобы он отвалил, и ушла. Это потрясло меня до глубины души: он нашел меня и позвонил мне на работу, — сказала Эбигейл, слабо удивляясь собственной реакции. — После этого у меня была пара очень плохих дней.

— Я не удивлен, — сказал Страйк.

— Он сказал, что его бросил издатель. Он думал, что если я расскажу ему достаточно жутких подробностей, то он сможет заключить новый договор. Ты ведь читал эту книгу, не так ли?

— Ее нет, — сказал Страйк.

— Что? — сказал Эбигейл, нахмурившись. — Он врал?

— Нет, но его ноутбук был украден, предположительно убийцей.

— О… да. Мне позвонили из полиции, после того как его застрелили. Они нашли номер пожарной части в его комнате. Я сначала не поняла. Я думала, что он застрелился. У него был странный голос по телефону. Нестабильный. Потом я увидела в газете, что он торгует наркотиками.

— Так считает полиция, — сказал Страйк.

— Это повсюду, — сказала Эбигейл. — Это единственная вещь, которую ВГЦ делает правильно — никаких наркотиков. Я вытащила достаточно наркоманов из дыр, которые они случайно поджигали.

Она оглянулась. Баз все еще стоял у бара.

— Я принесу, — сказал Страйк.

— О. Спасибо, — сказала она удивленно.

Когда Страйк вернулся со свежим бокалом вина, она поблагодарила его, а затем сказала:

— Так откуда же ты знаешь об этих обвинениях, которые он выдвигал против церкви, если книги не было?

— Пирбрайт переписывался с нашим клиентом. Не против, если я буду делать записи?

— Нет, — сказала она, но выглядела раздраженной, когда он достал свой блокнот.

— Я хочу прояснить одну вещь, — сказал Страйк. — Я считаю, что смерть твоей матери была несчастным случаем. Я задаю следующие вопросы только для того, чтобы убедиться, что я все выяснил. Был ли на нее оформлен полис страхования жизни?

— Нет. После ее смерти мы остались без средств к существованию. Она всегда была единственной, у кого была постоянная работа.

— Что она делала?

— Все подряд — работала в магазинах, немного убиралась. Мы много переезжали.

— Имели ли твои родители собственность?

— Нет, мы всегда арендовали.

— Разве семьи твоих родителей не могли помочь материально? — спросил Страйк, вспомнив старое хэрроувское прошлое.

— Родители моего отца эмигрировали в Южную Африку. Он с ними не ладил. Наверное, потому, что они отправили его в Хэрроу, но он оказался жуликом. Я думаю, он выуживал из них деньги, но им это надоело.

— Работал ли он когда-нибудь?

— Не особо. Было несколько сомнительных схем, как быстро разбогатеть. Все держалось на акценте и обаянии. Помню, как разорился бизнес по продаже элитных автомобилей.

— А семья твоей матери?

— Рабочий класс. Бедные. Моя мать была очень красивой, но, думаю, семья моего отца считала ее грубой — наверное, поэтому они ее и не одобрили. Когда они познакомились, она была танцовщицей.

Прекрасно понимая, что слово “танцовщица” не обязательно подразумевает Королевский балет, Страйк решил не расспрашивать дальше.

— Как скоро после смерти матери отец забрал тебя на ферму Чепмена?

— Пара месяцев, я думаю.

— Что заставило его переехать туда, ты знаешь?

— Дешевое место для жизни. — Эбигейл глотнула еще вина. — Автономное. Спрятаться от долгов. И это была группа с вакуумом власти, типа, на самом верху… Ты знаешь об этом? О людях, которые были на ферме Чепмена до того, как там появилась церковь?

— Да, — сказал Страйк, — знаю.

— Я узнала об этом только после того, как уехала. Когда мы приехали, их там было еще несколько человек. Мой отец избавился от всех, кто ему был не нужен, но оставил тех, кто мог бы быть полезен.

— Он сразу же взял командование на себя, не так ли?

— О да, — без улыбки сказала Эбигейл. — Если бы он был бизнесменом или кем-то в этом роде… но это было слишком обыденно для него. Но он знал, как сделать так, чтобы люди захотели сделать что-то, и умел разглядеть талант. Он держал жуткого старика, который говорил, что он врач, и эту пару, которая знала, как вести хозяйство, и парня по имени Алекс Грейвс, которого мой отец держал, потому что его семья была богатой. И Мазу, конечно, — сказала Эбигейл с презрением. — Он сохранил ее. Полиция не должна была позволить никому из них остаться, — яростно добавила она, после чего сделала еще один большой глоток вина. — Это как рак. Нужно вырезать все старое, иначе вернешься к тому, с чего начал. Иногда становится еще хуже.

Она уже выпила почти весь второй бокал вина.

— Мазу — дочь Малькольма Кроутера, — добавила она. — Она - его точная копия.

— Правда?

— Да. Когда я вышла, я проверила их. И я узнала, чем занимался старший брат, и подумала: “А, вот где она всему этому научилась. От своего дяди”.

— Что ты имеешь ввиду под “научилась всему”? — спросил Страйк.

— Джеральд был детским фокусником до того, как переехал жить на ферму.

В этот момент к Страйку вернулось еще одно воспоминание — о том, как более толстый из двух братьев Кроутер показывал маленьким девочкам карточные фокусы при свете камина, и в этот момент он не почувствовал ничего, кроме сочувствия к сравнению Эбигейл с раком.

— Когда ты говоришь “там она всему этому научилась”?

— Хитрости… нет, ловкости, что ли? У нее хорошо получалось, — сказала Эбигейл. — Я видела фокусников по телевизору, я знала, что она может делать, но дети считали, что она действительно может творить чудеса. Правда, они не называли это магией. Чистая духом, — сказала Эбигейл, скривив губы.

Она оглянулась через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть, как Баз выходит из паба.

— Хорошо, — сказала она и тут же встала. — Хочешь еще пива?

— Нет, все в порядке, — сказал Страйк.

Когда Эбигейл вернулась с третьей порцией вина и снова села за стол, Страйк спросил,

— Как скоро после переезда на ферму Чепмен родилась твоя сестра?

— Она никогда не рождалась.

Страйк подумал, что она, должно быть, неправильно его поняла.

— Я говорю о том, когда Дайю…

— Она не была моей сестрой, — сказала Эбигейл. — Она уже была там, когда мы приехали. Она была Мазу и Алекса Грейвса.

— Я думал…?

— Я знаю, что ты думал. После смерти Алекса Мазу притворилась, что Дайю — моего отца.

— Почему?

— Потому что семья Алекса пыталась получить опеку над ней, после того как он покончил с собой. Мазу не хотела отдавать Дайю, поэтому она и мой папаша придумали историю, что Дайю на самом деле его. Семья Алекса обратилась в суд. Помню, Мазу была в бешенстве, когда ей пришло судебное письмо, в котором говорилось, что она должна предоставить образцы ДНК Дайю.

— Это интересно, — сказал Страйк, который теперь делал быстрые записи. — Были ли взяты образцы?

— Нет, — сказала Эбигейл, — потому что она утонула.

— Верно, — сказал Страйк, поднимая голову. — Но Алекс Грейвс считал Дайю своей?

— О, да. Он составил завещание и назвал Дайю единственным бене.. бенефи.. как это?

— Бенефициаром?

— Да… я же говорила, что никогда не получала образования, — пробормотала Эбигейл. — Надо бы побольше читать, наверное. Иногда я подумываю о том, чтобы попробовать поступить на курсы или что-то в этом роде.

— Никогда не поздно, — сказал Страйк. — Значит, было завещание, и Дайю должна была получить все, что оставил Грейвс?

— Да. Я слышала, как Мазу и мой отец говорили об этом.

— Много ли он мог оставить?

— Не знаю. Выглядел он как скотина, но семья у него была богатой. Они иногда приезжали к нему на ферму. Тогда ВГЦ не так строго относилась к посетителям, люди могли просто приехать на машине. Грейвсы были шикарными. У моего отца была сестра Грейвса, которая ела у него из рук. Пухленькая девочка. Мой отец всегда пытался завязать контакт с теми, у кого были деньги.

— Значит, после смерти Дайю твоя приемная мать…

— Не называй ее так, — резко сказала Эбигейл. — Я никогда не использую слово “мать” для этой сучки, даже если перед ним стоит “приемная”.

— Прости, — сказал Страйк. — Мазу, значит, унаследовала все, что осталось от Грейвса?

— Полагаю, — сказала Эбигейл, пожав плечами. — Меня отправили в центр Бирмингема вскоре после смерти Дайю. Мазу всегда боялась меня, она не позволила бы мне остаться, если ее дочь умерла. Я убежала с улицы в Бирмингеме, когда собирала деньги для церкви. На вырученные деньги я купила билет на автобус до Лондона и моей бабушки по матери. Теперь я живу в ее квартире. Она оставила ее мне, благослови ее Бог.

— Сколько тебе было лет, когда ты ушла из церкви?

— Шестнадцать, — сказала Эбигейл.

— Ты контактировала с отцом после этого?

— Нет, — сказала Эбигейл, — и это мне как раз нравится.

— Он никогда не пытался найти тебя или связаться с тобой?

— Нет. Я была девиантом, не так ли? Так они называют людей, которые уходят. У него не могло быть дочери, которая была бы девиантом, а не главой церкви. Он, наверное, был так же рад видеть мою спину, как и я его.

Эбигейл выпила еще вина. Ее бледные щеки становились розовыми.

— Знаешь, — резко сказала она, — до церкви он мне нравился. Наверное, я его любила. Мне всегда нравилось быть типа как парень, и он возился со мной, бросал мяч и все такое. Он был не против того, что я сорванец и все такое, но после Мазу он изменился. Она чертова социопатка, — злобно сказала Эбигейл, — и она изменила его.

Страйк предпочел не отвечать на этот комментарий. Он, конечно, знал, что под сильным воздействием возможны алхимические изменения личности, особенно у тех, чей характер еще не до конца сформировался. Однако, по словам Эбигейл, Уэйс был харизматичным, аморальным плутом даже в браке с первой женой, а вторая, судя по всему, была просто идеальной сообщницей в его восхождении к статусу мессии.

— Он начал отчитывать меня за все, что Мазу во мне не нравилось, — продолжала Эбигейл. — Она сказала, что я помешана на мальчиках. Мне было восемь лет. Мне просто нравилось играть в футбол… А потом она сказала, что я больше не могу называть его “папа”, а должна говорить “папа Джей”, как все остальные.

— Это мир мужчин, — сказала Эбигейл Гловер, откинув голову назад, — а такие женщины, как Мазу, знают, где власть, и играют в игру, хотят, чтобы мужчины были довольны, и тогда мужчины позволяют им иметь немного власти. Она заставляла всех девушек делать… то, что ей не приходилось делать. Она это делала. Она была там, — Эбигейл поднял одну руку горизонтально, как можно выше, — а мы были там, внизу, — сказала она, указывая на пол. Она топтала всех нас, чтобы стать чертовой королевой.

— А к собственной дочери она относилась по-другому? — спросил Страйк.

— О, да, — сказала Эбигейл, делая еще один глоток вина. — Дайю была избалованной девчонкой, но это не значит… то, что с ней произошло… Это было чертовски ужасно. Она раздражала, но я тоже была расстроена. Мазу не думала, что я была расстроена, но мне было не все равно. Все вернулось, то, что случилось с мамой, и все остальное. Я, блядь, наелась морем, — пробормотала Эбигейл. — Даже “Пиратов Карибского моря” не могу смотреть.

— Можно ли вернуться к тому, что случилось с Дайю? — спросил Страйк. — Я пойму, если ты не захочешь.

— Мы можем, если хочешь, — сказала Эбигейл, — но я была на ферме, когда это случилось, поэтому не могу многое тебе рассказать.

Ее голос теперь был гораздо свободнее. Страйк догадался, что она ничего не ела между спортзалом и пабом: вино явно сказывалось, хотя она и была крупной.

— Ты помнишь девушку, которая взяла Дайю на пляж в то утро?

— Помню, что она была блондинкой, чуть старше меня, но сейчас я бы не смогла выделить ее из толпы. У тебя не было друзей, ты не должен был сближаться с людьми. Это называлось “материальное обладание” или как-то так. Иногда люди пытались подлизаться ко мне, потому что я была дочерью своего отца, но вскоре они понимали, что это ничего не значит. Если я за кого-нибудь замолвлю слово, Мазу, скорее всего, позаботится о том, чтобы его наказали.

— Значит, ты не знаешь, где сейчас находится Шери Гиттинс?

— Так ее звали, да? Кажется, Шерил. Нет, я не знаю, где кто из них.

— Я слышал, — сказал Страйк, — что Шери выехала на грузовике с фермы Чепмена мимо тебя и еще двух человек в то утро, когда утонула Дайю.

— Черт возьми, ты это знаешь? — сказал Эбигейл, выглядя скорее расстроенной, чем впечатленной

— Моя напарница брала интервью у Шейлы Кеннетт.

— Черт побери, неужели старая Шейла еще жива? Я думала, она уже давно умерла. Да, я, парень по имени Пол и муж Шейлы были на раннем дежурстве — надо было кормить скот, собирать яйца и готовить завтрак. Мимо нас в фургоне проехали девчонка Шери и Дайю, они ехали на овощной базар. Дайю помахала нам рукой. Мы удивились, но решили, что она получила разрешение на поездку. Она могла делать много всего, что не делали остальные дети.

— А когда ты узнала, что она утонула?

— Ближе к обеду. Мазу уже взбесилась, узнав, что Дайю уехала с Шери, а мы были в дерьме, те, кто видел, как они проехали мимо, и не остановили их.

— Твой отец был расстроен?

— О, да. Я помню, как он плакал, обнимая Мазу.

— Он плакал?

— О, да, — мрачно сказала Эбигейл. — Он может включать водопровод, как ни один мужчина, которого ты когда-либо встречал… Но я не думаю, что Дайю ему сильно нравилась, правда. Она не была его, а мужчины никогда не чувствуют того же к чужим детям, не так ли? У нас на работе есть один парень, он так говорит о своей пасынке…

— Я слышал, что вы все были наказаны — Шери и те трое, кто видел проезжавший мимо грузовик?

— Да, — сказал Эбигейл. — Мы были.

— Шейла до сих пор очень расстроена тем, что ее муж был наказан. Она считает, что все, что с ним сделали, способствовало ухудшению его здоровья.

— Это бы, черт возьми, не помогло! — сказал Эбигейл срывающимся голосом. — Шейла рассказала твоей напарнице, что с нами произошло, не так ли?

— Нет, — сказал Страйк, решив, что лучше не врать.

— Ну, если Шейла молчит, то и я не буду, — сказала Эбигейл. — Именно этого от меня и добивался тот парень Пирбрайт. Выяснить все гряз… все грязные, мать их, подробности. Я не собираюсь снова все это раскапывать, чтобы люди могли представить меня в этом гребаном… забудь об этом.

Голос Эбигейл теперь звучал очень невнятно. Страйк, который не терял надежды, что ему еще удастся узнать подробности постигшего ее наказания, перевернул свежую страницу в своем блокноте и сказал:

— Я слышал, что Шери много времени проводила с Дайю.

— Мазу часто подсаживала Дайю на девушек постарше, да.

— Ты присутствовала на дознании по делу о смерти Дайю?

— Да. Брайан к тому времени уже умер, бедный ублюдок, но я и Пол должны были дать показания, потому что видели, как они проезжали в фургоне. Я слышала, Шерил сбежала после того, как все закончилось, — не вини ее. Мазу позволила ей оставаться в живых так долго из-за дознания. Когда все закончилось, у нее было свободное время.

— Ты используешь эти слова как фигуру речи?

— Нет, я говорю серьезно. Мазу убила бы ее. Или заставила ее убить себя.

— Как бы она это сделала?

— Ты бы понял, если бы познакомился с ней, — пробормотала Эбигейл.

— Она заставляла тебя что-то делать? Я имею в виду, причинять себе боль?

— Все время, блядь.

— Разве твой отец не вмешался?

— Я перестала ходить к нему и разговаривать с ним обо всем этом. Нет смысла. Был один раз, в Откровении…

— Что это?

— Нужно было говорить то, чего стыдишься, и очищаться. Так вот, одна девочка сказала, что она мастурбирует, и я рассмеялась. Мне было лет двенадцать или около того. Мазу заставила меня биться головой о стену храма, пока я не получила контузию.

— Что было бы, если бы ты отказалась?

— Кое-что похуже, — сказал Эбигейл. — Всегда лучше принимать первое предложение.

Она смотрела на Страйка со странной смесью пренебрежения и защиты.

— Вот такую фигню Патрик хочет, чтобы я написала в своей книге. Рассказать всему миру, что со мной обращались как с дерьмом, чтобы такие люди, как долбаный Баз, могли бросить мне это в лицо.

— Я не собираюсь предавать все это огласке, — заверил ее Страйк. — Я просто ищу подтверждение — или нет — того, что Пирбрайт сказал моему клиенту.

— Ну выкладывай тогда. Что еще он сказал?

— Он утверждал, что был вечер, когда всех детей поили наркотиками. Он был моложе тебя, но мне интересно, слышала ли ты когда-нибудь о том, что кого-то накачивают наркотиками?

Эбигейл фыркнула, покрутив пустой бокал между пальцами.

— Там нельзя было ни кофе, ни сахара, ни спиртного — ничего. Даже парацетамол не давали. Он говорил мне по телефону, что люди летают. Он, наверное, предпочел бы думать, что это наркотики ему подсунули, а не то, что его обманул какой-то хреновый фокус Мазу, или что у него крыша поехала.

Страйк сделал пометку.

— Ладно, следующий вопрос странный. Кевин думал, что Дайю могла становиться невидимой — или говорил, что одна из его сестер верила, что она может.

— Что? — сказала Эбигейл, полусмеясь.

— Понимаю, — сказал Страйк, — но он, похоже, придавал этому значение. Я подумал, не пропала ли она в какой-то момент до своей смерти.

— Не помню… но я бы не стала отрицать, что она могла быть невидимой. Изображала из себя волшебницу, как ее мать.

— Хорошо, следующий вопрос тоже странный, но я хотел спросить тебя о свиньях.

— Свиньях?

— Да, — сказал Страйк. — Может быть, это ничего не значит, но они постоянно появляются.

— Что за..?

— Шейла Кеннетт утверждает, что Пола Дрейпера избили за то, что он позволил некоторым из них сбежать, а жена Джордана Рини говорит, что ему раньше снились кошмары о свиньях.

— Кто такой Джордан Рини?

— Ты не можешь его вспомнить?

— Я… ох, может быть, — она сказала медленно. — Это был тот высокий, который проспал и должен был быть в грузовике?

— Какой грузовик?

— Если это тот, о ком я думаю, то он должен был быть с Шерил — Шери на овощном рынке, в то утро, когда утонула Дайю. Если бы он поехал, для Дайю не осталось бы места. Это был маленький бортовой грузовик. Впереди было достаточно места для двоих.

— Я не знаю, должен ли он был отвозить овощи, — сказал Страйк, — но, по словам Пирбрайта, Мазу заставила Рини хлестать себя по лицу кожаной плеткой за какое-то неопределенное преступление, которое, по ее мнению, заслуживало полиции.

— Я же говорю, такое случалось постоянно. А почему жена Рини говорит за него? Он что, умер?

— Нет, в тюрьме за вооруженное ограбление.

— Пустая трата оружия, — пробормотала Эбигейл. — Он знает, где Мазу.

— Кевин Пирбрайт также написал слово “свиньи” на стене своей спальни.

— Уверен, что он не говорил о полиции?

— Возможно, так оно и было, но “свиньи” могли быть и напоминанием самому себе о чем-то, что он хотел включить в свою книгу.

Эбигейл посмотрела на свой пустой стакан.

— Еще один? — предложил Страйк.

— Пытаешься меня напоить?

— Отплатить тебе за то, что ты уделила мне время.

— Шарманщик. Ага, спасибо, — сказала она.

Когда Страйк вернулся с четвертой порцией, Эбигейл сделала глоток и почти минуту сидела молча. Страйк, который подозревал, что она хотела сказать больше, чем, возможно, сама осознавала, ждал.

— Ладно, — сказала она вдруг, — вот оно: если ты хочешь знать правду. Если людям, которые были на ферме Чепмена в девяностые годы, кошмары о свиньях снятся, то это не потому, что гребаные животные с фермы сбежали.

— Почему же?

— “Свинья действует в бездне”.

— Что, прости?

— Это из ‘И-Цзин”. Знаешь, что это такое?

— Э-э-э… книга гаданий, да?

— Мазу сказала, что это оракл.. что это за слово?

— Оракул?

— Да. Да. Но после моего ухода я обнаружила, что она не использует его правильно.

Учитывая, что он разговаривал не с Робин, которая была знакома с его взглядами на гадания, Страйк решил не обсуждать, можно ли правильно использовать оракул.

— Что ты имеешь в виду под…?

— Предполагается, что это, типа, используется человеком, который ищет – ну, ты знаешь – руководства, или мудрости, или еще чего-нибудь. Вы отсчитываете стебли тысячелистника, затем смотрите значение сделанного вами объяснения в “И-Цзин”. Мазу нравится все китайское. Она притворяется китаянкой. В задницу. В любом случае, она никому другому не позволила бы и пальцем прикоснуться к стебелькам. Она давала предсказания и все подстраивала.

— Как?

— Она использовала это, чтобы определять наказания и так далее. Она говорила, что консультируется с И-Цзин, чтобы узнать, кто говорит правду. Видишь, если ты чистый духом, божественная вибрация (голос Абигейл был полон презрения) проходит сквозь тебя, поэтому, если ты что-то делаешь, например, с И-Цзин, или картами, или кристаллами, или чем-то подобным, это работает, но не для тех, кто не так чист.

— А где же свиньи?

— Гекса..чертова..грамма двадцадь девять, — сказала Эбигейл. — Бездна. — Это одна из худших гексаграмм. — Вода — образ, ассоциирующийся с Бездной; из домашних животных свинья — та, что живет в грязи и воде. — Я до сих пор ее наизусть знаю, так часто слышала. Так что если появлялась гексаграмма двадцать девять — а она появлялась гораздо чаще, чем должна бы, потому что существует шестьдесят четыре разных гексаграммы, — ты был грязным лжецом: Ты был свиньей. И Мазу заставляла тебя ползать на четвереньках, пока не говорила, что пора вставать.

— Это случилось с тобой?

— О, да. С кровоточащими ногами и коленями. Ползание по грязи… В ночь после того, как Дайю утонула, — сказала Эбигейл, ее глаза остекленели, — Мазу заставила меня, старого Брайана Кеннета, Пола Дрейпера, того парня Джордана и Шери раздеться догола и ползать по двору в чертовых свиных масках, чтобы все смотрели. В свободные дни и свободные ночи мы должны были оставаться голыми и на четвереньках, и нам приходилось спать в свинарнике с настоящими свиньями.

— Иисусе, — сказал Страйк.

— Теперь ты все знаешь, — сказала Эбигейл, которая выглядела наполовину взбешенной, наполовину потрясенной, — и ты можешь написать об этом книгу и заработать на этом кучу денег.

— Я уже говорил тебе, — сказал Страйк, — что этого не произойдет.

Эбигейл смахнула с глаз сердитые слезы. Несколько минут они сидели молча, пока Эбигейл резко не отпила из четвертого бокала вина и не сказала:

— Пойдем со мной, я хочу покурить.

Они вышли из паба вместе, на плече у Эбигейл висели спортивнаясумка и пальто. На улице было холодно, дул сильный ветер. Эбигейл плотнее натянула на себя пальто, прислонилась к кирпичной стене, зажгла сигарету Мальборо Лайт, глубоко вдохнула и выпустила дым на звезды. Казалось, что во время курения она вновь обрела самообладание. Когда Страйк сказал:

— Я думал, что ты любитель поддержания формы,

Она мечтательно ответила, глядя в небо,

— Я работаю. Когда я работаю, я работаю. Когда я веселюсь, я веселюсь от души. А когда я работаю, я чертовски хороша в этом деле… В мире достаточно времени, — сказала она, глядя на него сбоку, — чтобы не быть на ферме Чепмена. Понимаешь, о чем я?

— Да, — сказал Страйк. — Думаю, я понимаю.

Она посмотрела на него немного затуманенным взглядом, и она была такой высокой, что их глаза были почти на одном уровне.

— Ты типа сексуальный.

— А ты определенно пьяна.

Она засмеялась и оттолкнулась от стены.

— Надо было поесть после спортзала… выпить воды. Увидимся, Крамерон.. Кормарион… как бы тебя ни звали, мать твою.

И, сделав прощальный жест, она ушла.

Глава 29

Таким образом, во всех своих сделках высший человек

Внимательно изучает начало.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк вернулся на Денмарк-стрит чуть позже десяти, по пути сделав несколько продуктовых покупок. После безрадостного ужина из курицы-гриль и овощей на пару он решил спуститься в опустевший офис, чтобы продолжить работу над мыслями, возникшими после беседы с Эбигейл Гловер. Он говорил себе, что это потому, что за компьютером работать легче, чем за ноутбуком, но смутно ощущал желание сесть за стол партнеров, где они с Робин часто сидели лицом к лицу.

Привычный шум транспорта на Чаринг-Кросс-роуд смешивался с периодическими криками и смехом прохожих, когда Страйк открыл папку на своем компьютере, в которой уже хранился рассказ об утоплении Дайю Уэйс, найденный им в архиве Британской библиотеки, что дало ему доступ к сообщениям прессы за несколько десятилетий, в том числе и в местных газетах.

Смерть ребенка заслужила лишь краткие упоминания в национальных газетах, хотя не все из них опубликовали эту историю. Однако газеты северного Норфолка Lynn Advertiser и Diss Express напечатали более полные отчеты. Сейчас Страйк перечитал их.

Дайю Уэйс утонула рано утром 29 июля 1995 г. Во время спонтанного купания с семнадцатилетней девушкой, которую она называла своей няней.

В статье Lynne Advertiser были помещены фотографии обеих девочек. Даже с учетом эффекта размытости газетной бумаги Дайю была явно похожа на кролика, с неправильным прикусом, подчеркнутым отсутствием зуба, темными узкими глазами и длинными блестящими волосами. На фотографии Шери Гиттинс была изображена девочка-подросток с завитыми светлыми локонами и, казалось, с какой-то наигранной улыбкой.

Факты, приведенные в обеих газетах, были идентичны. Шери и Дайю решили искупаться, Дайю попала в беду, Шери попыталась ее достать, но ребенка унесло сильным течением. Тогда Шери вышла из воды и попыталась поднять тревогу. Она окликнула прохожих мистера и миссис Хитон с Гарден-стрит, Кромер, и мистер Хитон поспешил предупредить береговую охрану, а миссис Хитон осталась с Шери. По словам мистера Хитона, он и его жена увидели “истеричную молодую женщину, бегущую к нам в нижнем белье”, и поняли, что происходит что-то неладное, когда заметили груду выброшенной детской одежды, лежащую на гальке на небольшом расстоянии.

Страйк, уроженец Корнуолла, у которого дядя служил в береговой охране, знал о приливах и отливах больше, чем обычный человек. Отбойное течение, в которое, как оказалось, попала Дайю, могло бы с легкостью унести семилетнего ребенка, тем более что у нее не было ни сил, ни, предположительно, знаний о том, что нужно плыть параллельно берегу, чтобы избежать опасности, а не пытаться бороться с силой, которая может бросить вызов даже сильному и опытному купальщику. В конце статьи в Diss Express приводилась цитата спасателя, который давал именно такой совет тем, кому не повезло оказаться в подобной ситуации. Страйк также знал, что газы, которые заставляют тело подниматься на поверхность, образуются в холодной воде гораздо медленнее. Даже в конце июля ранним утром в Северном море было очень прохладно, И если бы маленькое тело затащило на глубину и оно опустилось на морское дно, то вскоре его могли бы обглодать ракообразные, рыбы и морские паразиты. Страйк слышал подобные истории в детстве от своего дяди.

Тем не менее, Страйк нашел в этой истории некоторые несоответствия. Хотя ни один из местных журналистов не придал этому значения, то, что две девушки пришли на пляж до восхода солнца, выглядело, по меньшей мере, странно. Конечно, могла быть и невинная, нераскрытая причина, такая как вызов или пари. Шейла Кеннетт предположила, что Дайю была главной в отношениях со старшей девочкой. Возможно, Шери Гиттинс была слишком слабовольной, чтобы противостоять давлению дочери лидеров культа, которая была полна решимости грести независимо от времени суток и температуры. Жеманная улыбка Шери не свидетельствовала о сильной личности.

Пока небо за окном офиса темнело, Страйк снова просмотрел газетные архивы, на этот раз в поисках отчетов о расследовании дела Дайю. Он нашел в “Дейли Миррор” статью, датированную сентябрем 1995 года. Некоторые особенности этого дела явно вызвали интерес национальной газеты.

РЕБЕНОК ПРИЗНАН “ПРОПАВШИМ В МОРЕ”

Вердикт “пропавшая в море” был вынесен сегодня в офисе коронера Норвича, где проходило дознание по делу об утоплении 7-летней Дайю Уэйс фермы Чепмен, Фелбригг.

Необычно, что дознание проводилось в отсутствие тела.

Глава местной береговой охраны Грэм Берджесс сообщил суду, что, несмотря на обширные поиски, найти останки девочки не удалось.

В то утро у берега было сильное течение, которое могло унести маленького ребенка на большое расстояние, — сказал Берджесс в суде. — Большинство жертв утопления в конце концов поднимаются на поверхность или выбрасываются на берег, но, к сожалению, меньшинство так и остаются ненайденными. Я хотел бы выразить семье искренние соболезнования от имени службы.

17-летняя Шери Гиттинс (на фото), подруга семьи Дайю, взяла ученицу начальной школы искупаться рано утром 29 июля, после того как они доставили фермерские овощи в местный магазин.

Дайю постоянно упрашивала меня взять ее с собой на пляж, — рассказывала заметно расстроенная Гиттинс следователю Жаклину Портосу. — Я думала, что она просто хочет поплавать. Вода была очень холодной, но она сразу же нырнула. Она всегда была очень смелой и безрассудной. Я забеспокоилась и повторила за ней. Минуту она смеялась, а потом исчезла — ушла под воду и не всплыла.

Я не могла до нее дотянуться, я даже не видела, где она находится. Свет был плохой, потому что было очень рано. Я вернулась на пляж и стала кричать, звать на помощь. Я увидела мистера и миссис Хитон, которые выгуливали свою собаку. Мистер Хитон пошел звонить в полицию и береговую охрану.

Я никогда не желала Дайю зла. Это было самое страшное, что со мной случилось, и я никогда не смогу пережить это. Я просто хочу извиниться перед родителями Дайю. Мне очень, очень жаль. Я бы все отдала, лишь бы вернуть Дайю.

Давая показания, Мюриэл Картер, владелица прибрежного кафе, сказала, что видела, как Гиттинс незадолго до восхода солнца вывела ребенка на пляж.

У них были с собой полотенца, и я подумала, что это глупое время для купания, поэтому это и запомнилось мне.

Опрошенная после расследования мать погибшей, г-жа Мазу Уэйс (24 года), сказала:

Я никогда не думала, что кто-то может забрать моего ребенка без разрешения, не говоря уже о том, чтобы купать ее в море, в темноте. Я все еще молюсь, чтобы мы нашли ее и смогли достойно похоронить.

Г-н Джонатан Уэйс (44 года), отец погибшей девочки, сказал:

Это было ужасное время, которое, конечно, усугублялось неопределенностью, но расследование дало нам некоторое ощущение завершенности. Нас с женой поддерживает наша религиозная вера, и я хотел бы поблагодарить местных жителей за их доброту.

Страйк достал из кармана блокнот, оставшийся после беседы с Эбигейл Гловер, Перечитал статью в Миррор и записал несколько моментов, которые показались ему интересными, а также имена упомянутых свидетелей. Он также внимательно изучил новую фотографию Шери Гиттинс, сделанную, по-видимому, возле здания суда. Здесь она выглядела гораздо старше, веки стали тяжелее, прежние детские очертания лица стали более четкими.

Страйк посидел в задумчивости еще несколько минут, попыхивая сигаретой, а затем снова занялся поиском информации в газетных архивах, Теперь уже об Алексе Грейвсе, человеке, который, если верить Эбигейл, был биологическим отцом Дайю.

Прошло двадцать минут, но Страйк наконец нашел некролог Грейвса в экземпляре газеты Таймс.

Грейвс, Александр Эдвард Тоули, скончался 15 июня 1993 г. в своем доме, Гарвестон Холл, Норфолк, после продолжительной болезни. Любимый сын полковника и миссис Эдвард Грейвс, родной брат Филлипы. Частные похороны. Без цветов. Пожертвования по желанию в Фонд психического здоровья. Не говори, что борьба ничего не дает.

Как и ожидал Страйк, тщательно составленный некролог скрывал больше, чем раскрывал. Так, “продолжительная болезнь”, несомненно, означала проблемы с психическим здоровьем, учитывая предложение о пожертвованиях, а “частные похороны”, дата которых не была указана, предположительно состоялись на ферме Чепмен, где Грейвс был похоронен в соответствии с его желанием, изложенным в завещании. Тем не менее, автор некролога решил указать, что Гарвестон Холл был “домом”.

Страйк набрал в Гугле Гарвестон Холл. Несмотря на то, что это была частная резиденция, в Интернете можно было найти множество фотографий этого дома, что объяснялось его средневековым происхождением. Каменный особняк имел шестиугольные башни, прямоугольные окна со витражными стеклами и впечатляющие сады с топиариями, статуями, причудливо разбитыми клумбами и небольшим озером. Территория особняка, читал Страйк, периодически открывалась для посещения, чтобы собрать средства на благотворительность.

Выдыхая никотиновый пар в тишине офиса, Страйк снова задумался о том, сколько денег Грейвс, который, по словам Эбигейл, выглядел как бродяга, оставил девушке, которую считал своей дочерью.

Небо за окном офиса было глубоким, бархатисто-черным. Почти рассеянно Страйк набрал в Гугле “утонувший пророк ВГЦ”.

На первом месте оказался сайт ВГЦ, но там же появилось несколько идеализированных фотографий Дайю Уэйс. Страйк щелкнул на “изображения” и медленно прокрутил вниз множество одинаковых фотографий Дайю, на которых она появилась в храме на Руперт-Корт, в белых одеждах и с развевающимися черными волосами, стилизованными волнами уходящими за спину.

Однако в самом низу страницы Страйк увидел картинку, которая привлекла его внимание. На ней Дайю была изображена так, как она выглядела в жизни, но в гораздо более зловещем виде. Выполненный карандашом и углем рисунок превратил кроличье личико в скелет. Там, где должны были быть глаза, находились пустые глазницы. Картинка была взята с сайта Pinterest. Страйк щелкнул по ссылке.

Рисунок был размещен пользователем, назвавшим себя Город Мучений. У страницы было всего двенадцать подписчиков, что ничуть не удивило Страйка. Все рисунки, которые размещал Город Мучений, были такими же кошмарными, как и первый.

Маленький длинноволосый голый ребенок лежал в позе эмбриона на земле, спрятав лицо, а по обе стороны от него стояли две ноги. Изображение было окружено двумя волосатыми когтистыми руками, образующими сердце — явная пародия на символ ВГЦ.

Те же волосатые руки образовали сердце вокруг рисунка с изображением нижней части тела обнаженного мужчины, правда, вместо эрегированного пениса здесь была дубина с шипами.

Женщина с кляпом во рту была изображена с одной из когтистых рук, зажавших ее, а на обоих расширенных зрачках были нарисованы буквы ВГЦ.

Дайю появлялась неоднократно, то только лицом, то во весь рост, в белом платье, с которого капала вода на пол вокруг ее босых ног. Безглазое кроличье личико заглядывало в окна, истекающий кровью труп проплывал по потолку и выглядывал из-за темных деревьев.

Громкий удар заставил Страйка вздрогнуть. В окно офиса ударилась птица. Пару мгновений они с вороном смотрели друг на друга, а затем, взмахнув черными перьями, он исчез.

Пульс слегка участился, и Страйк вновь обратил внимание на изображение на странице Города Мучений. Он остановился на самой сложной картинке: тщательно проработанном изображении группы людей, стоящих вокруг черного пятигранного бассейна. Фигуры вокруг бассейна были закрыты капюшонами, их лица находились в тени, но лицо Джонатана Уэйса было освещено.

Над водой висела призрачная Дайю, глядя на воду внизу со зловещей улыбкой на лице. Там, где должно было быть отражение Дайю, на поверхности воды плавала другая женщина. Она была светловолосой и носила очки в квадратной оправе, но, как и у Дайю, у нее не было глаз, только пустые глазницы.

Глава 30

…Принцесса ведет своих фрейлин, как косяк рыб, к своему мужу и тем самым завоевывает его расположение.

И-Цзин или Книга Перемен

В четвертое утро Робин на ферме Чепмен женщины в общежитии были разбужены в пять утра, как обычно, звоном большого медного колокола. После скудного завтрака из водянистой каши, которую они ели каждый день, новобранцев попросили остаться в столовой, так как их группы должны были быть переформированы.

Все члены группы “Огонь”, кроме Робин, ушли в другие группы. Среди ее новых товарищей были профессор Уолтер Фернсби, Амандип Сингх, который носил футболку с изображением Человека-паука в храме, и молодая женщина с короткими торчащими черными волосами по имени Вивьен.

— Как все проходит? — спросила она, присоединившись к остальным.

Несмотря на все старания, Робин заметила, когда Вивьен обменивалась репликами с остальными, что ее акцент в действительности неоспоримо доказывал ее принадлежность к представителям верхушки среднего класса.

Робин была почти уверена, что вновь образованные группы уже не были выбраны случайно. Группа “Огонь” теперь, похоже, состояла только из людей с высшим образованием, большинство из которых явно имели деньги или происходили из обеспеченных семей. В группе “Металл”, напротив, были люди, которым было труднее всего справляться с повседневными обязанностями, в том числе и белолицая рыжеволосая вдова Мэрион Хаксли, а также несколько новобранцев, от которых Робин уже слышала жалобы на усталость и голод, например, зеленоволосая Пенни Браун.

После пересортировки групп день прошел так же, как и предыдущие. Робин и остальные члены группы “Огонь” выполняли различные задания — физические и духовные. Покормив свиней и положив свежую солому в гнезда для кур, они отправились на третью лекцию по церковной доктрине, которую проводил Тайо Уэйс, а затем провели сеанс песнопений в храме, во время которого Робин, уже уставшая, вошла в приятное трансовое состояние, оставив после себя ощущение повышенного благополучия. Теперь она могла произносить Лока Самастах Сукхино Бхаванту без необходимости проверять слова и произношение.

После храма их провели в новую ремесленную мастерскую.

— Огненная группа, вызывается на службу, — сказала Бекка Пирбрайт, когда они вошли в помещение чуть большего размера, чем то, в котором они делали игрушечных черепашек. Стены были увешаны различными видами плетеных кукурузных кукол: звездами, крестами, сердцами, спиралями и фигурками, многие из которых были отделаны лентами. В дальнем углу комнаты два члена церкви — Робин узнала женщину, которая стояла у стойки регистрации, когда они пришли, и беременную Ван — работали над большой скульптурой из соломы. На длинном центральном столе перед каждым креслом также лежали кучи соломы. Во главе стола стояла Мазу Уэйс в длинном оранжевом одеянии, с перламутровой рыбкой на шее, держа в руках книгу в кожаном переплете.

— Приветствую, — сказала она, жестом приглашая группу Огня занять свои места.

За столом сидело меньше постоянных членов церкви, чем во время изготовления черепах. Среди них была и девочка-подросток с длинными русыми волосами и большими голубыми глазами, которую Робин уже успела заметить. Робин намеренно выбрала место рядом с ней.

— Как вы знаете, — сказала Мазу, — мы продаем свои поделки, чтобы собрать средства на благотворительные проекты церкви. У нас на ферме Чепмен есть давняя традиция изготовления кукурузных кукол, и мы выращиваем собственную солому специально для этой цели. Сегодня вы будете плести простые косички “Слава”, — сказала Мазу, подходя к стене и указывая на плоскую кукурузную куколку с косичками, которые веером выходили из пшеничной головки. — Постоянные участники будут вам помогать, а когда у вас все получится, я прочитаю вам сегодняшний урок.

— Привет, — сказала Робин девочке-подростку, когда Мазу начала листать книгу, — я Ровена.

— Я Л-Л-Лин, — заикаясь, пролепетала девушка.

Робин сразу же поняла, что девочка должна быть дочерью Дейрдре Доэрти, которая (если верить Кевину Пирбрайту) стала жертвой изнасилования Джонатана Уэйса.

— Выглядит тяжело, — сказала Робин, наблюдая за тем, как тонкие пальцы Лин обрабатывают солому.

— Это не т-т-так, — сказала Лин.

Робин заметила, как Мазу раздраженно подняла глаза от своей книги при звуке голоса Лин. Хотя Лин не смотрела на Мазу, Робин была уверена, что она заметила ее реакцию, потому что она начала без слов показывать Робин, что нужно делать. Робин вспомнила, как Кевин Пирбрайт писал в своем письме сэру Колину, что Мазу с детства высмеивала Лин за ее заикание.

Когда все приступили к работе, Мазу сказала:

— Сегодня утром я расскажу вам о Золотом Пророке, жизнь которой стала прекрасным уроком. Мантра Золотого Пророка — “Я живу, чтобы любить и отдавать”. Следующие слова написал сам Папа Джей.

Она опустила взгляд на раскрытую книгу в своих руках, и теперь Робин увидела “Ответ” Джонатана Уэйса, напечатанный на корешке золотым шрифтом.

— Жила-была житейская, материалистическая женщина, которая вышла замуж с единственной целью — жить так, как в мире мыльных пузырей считается полноценной, успешной жизнью.

— Мы можем задавать вопросы? — перебил Амандип Сингх.

Робин сразу почувствовала напряжение среди постоянных членов церкви.

— Обычно я принимаю вопросы в конце чтения, — холодно сказала Мазу. — ты хотел спросить, что такое “мир мыльных пузырей”?

— Да, — сказал Амандип.

— Сейчас все объяснится, — сказала Мазу с натянутой холодной улыбкой. Опустив взгляд на книгу, она продолжила чтение.

— Мы иногда называем материалистический мир “миром мыльных пузырей”, поскольку его обитатели живут внутри пузыря, ориентированного на потребителя, одержимого статусом и эго. Владение — ключевой момент в этом мире: владение вещами и владение другими людьми, которые сводятся к плотским объектам. Тех, кто способен видеть за вульгарными, разноцветными стенами пузыря, считают странными, заблуждающимися, даже сумасшедшими. Однако стены пузыря очень хрупки. Достаточно одного взгляда на Истину, чтобы они лопнули, так случилось и с Маргарет Кэткарт-Брайс.

Она была богатой женщиной, тщеславной и эгоистичной. Врачи делали ей операции на теле, чтобы подражать молодости, столь почитаемой в мире пузырей, живущем в страхе перед смертью и разложением. Она не имела детей по своей воле, боясь испортить свою идеальную фигуру, и скопила огромное состояние, не отдав ни копейки, довольствуясь жизнью в материальной легкости, которой завидовали другие обитатели пузыря.

Робин под молчаливым руководством Лин аккуратно складывала полые соломинки. Краем глаза она заметила, как беременная Ван массирует одну сторону своего набухшего живота.

— Болезнь Маргарет была связана с ложным “я”, — читала в книге Мазу. — Это “я”, которое жаждет внешнего подтверждения. Ее духовное “я” долгое время оставалось неухоженным и заброшенным. Ее пробуждение произошло после смерти мужа в результате того, что мир называет случайностью, но Всеобщая Гуманитарная Церковь признает частью вечного замысла.

Маргарет пришла послушать одну из моих лекций. Позже она сказала мне, что пришла, потому что ей нечем было заняться. Конечно, я прекрасно понимал, что люди часто посещают мои встречи только для того, чтобы испытать что-то новое, о чем можно поговорить на модных званых обедах. Но я никогда не презирал компанию богатых людей. Это уже само по себе является формой предрассудков. Все суждения, основанные на богатстве человека, — это “пузырьковое” мышление.

— Итак, я выступал на ужине, а присутствующие кивали и улыбались. Я не сомневался, что по окончании вечера некоторые из них выпишут мне чеки на поддержку нашей благотворительной деятельности. Это обойдется им недорого и, возможно, даст им ощущение собственной доброты.

Но когда я увидел, что Маргарет смотрит на меня, я понял, что она из тех, кого я иногда называю лунатиками: из тех, кто обладает большими непробужденными духовными способностями. Я поспешил закончить свою беседу, желая поговорить с этой женщиной. В конце нашей беседы я подошел к ней и за несколько коротких фраз влюбился так сильно, как никогда в жизни.

Робин была не единственной, кто поднял взгляд на Мазу при этих словах.

— Некоторые будут шокированы, услышав, что я говорю о любви. Маргарет был семьдесят два года, но когда встречаются два симпатизирующих друг другу духа, так называемая физическая реальность теряет свою значимость. Я полюбил Маргарет сразу же, потому что ее истинное “я” взывало ко мне из-за лица, похожего на маску, умоляя об освобождении. Я уже прошел достаточную духовную подготовку, чтобы видеть с ясностью, недоступной физическим глазам. Красота плоти всегда увядает, а красота духа вечна и неизменна.

Дверь в мастерскую открылась. Мазу подняла голову. Вошел Цзян Уэйс, приземистый и угрюмый, в оранжевом спортивном костюме. При виде Мазу его правый глаз начал дергаться, и он поспешно прикрыл его.

— Доктор Чжоу хочет видеть Ровену Эллис, — пробормотал он.

— Это я, — сказала Робин, подняв руку.

— Хорошо, — сказала Мазу, — иди с Цзяном, Ровена. Я благодарю тебя за службу.

— И я за вашу, — сказала Робин, сложив руки вместе и склонив голову перед Мазу, чем вызвала еще одну холодную, натянутую улыбку.

Глава 31

Девять на пятом месте…

Не следует пробовать неизвестные препараты.

И-Цзин или Книга Перемен

— Ты быстро соображаешь, — сказал Цзян, когда они с Робин проходили мимо курятника.

— Что ты имеешь ввиду? — спросила Робин.

— Знаешь правильные ответы, — сказал Цзян, снова потирая глаза, и Робин показалось, что она уловила намек на обиду. — Уже.

Слева от них простирались открытые поля. Марион Хаксли и Пенни Браун, пошатываясь, шли по глубокой колее, ведя за собой ширских лошадей на бесконечную пахоту — бессмысленное занятие, учитывая, что поле уже было вспахано.

— Металлическая группа, — с усмешкой сказал Цзян. Убедившись в том, что утренняя перегруппировка была просто упражнением на определение рейтинга, Робин спросила,

— Почему доктор Чжоу хочет меня видеть?

— Медицина, — сказал Цзян. — Проверит, готова ли ты поститься.

Они прошли мимо прачечной и столовой, а затем мимо старых сараев, на двери одного из которых висел замок с паутиной.

— Что вы там храните? — спросила Робин.

— Хлам, — сказал Цзян. Затем, заставив Робин подпрыгнуть, он прокричал,

— Эй!

Цзян указал на Уилла Эденсора, который сидел в тени дерева в стороне от тропинки и, казалось, успокаивал плачущего ребенка лет двух. Уилл Эденсор вскочил, как будто его ошпарили. Девочка, чьи белые волосы не были сбриты, как у других детей, а торчали вокруг головы, придавая ей вид одуванчика, потянулась к нему, умоляя Уилла взять ее на руки. Позади него среди деревьев под присмотром бритоголовой Луизы Пирбрайт возилась группа детей ясельного возраста.

— Ты что, на дежурстве? — Цзян прикрикнул на Уилла.

— Нет, — сказал Уилл. — Она просто упала, и я…

— Ты занимаешься материалистическим удержанием, — кричал Цзян, и изо рта у него вылетали капли слюны. Робин была уверена, что ее присутствие делает Цзяна более агрессивным, что ему нравится показывать перед ней свой авторитет.

— Это произошло только потому, что она упала, — сказал Уилл. Я шел в прачечную и…

— Тогда иди в прачечную!

Уилл поспешил прочь на своих длинных ногах. Девочка попыталась последовать за ним, споткнулась, упала и заплакала еще сильнее. Через несколько секунд Луиза подхватила ребенка и скрылась с ним в деревьях, где бродили остальные малыши.

— Его предупреждали, — сказал Цзян и снова направился к выходу. — Я должен сообщить об этом.

Казалось, он был рад этой перспективе.

— Почему его не подпускают к детям? — спросила Робин, торопясь поспеть за Цзяном, когда они обогнули храм.

— Ничего подобного, — быстро сказал Цзян, отвечая на невысказанный вопрос. — Но мы должны быть внимательны к тому, кто работает с малышами.

— А, ну да, — сказала Робин.

— Не поэтому — это духовное, — прорычал Цзян. — Люди получают удар по самолюбию от материалистического обладания. Это мешает духовному росту.

— Понятно, — сказала Робин.

— Ты должен убить ложное “я”, — сказал Цзян. — Он еще не убил свое ложное “я”.

Теперь они пересекали внутренний двор. Когда они присели у бассейна Утонувшего Пророка между гробницами Украденного и Золотого Пророков, Робин подобрала лежащий на земле камешек и спрятала его в левой руке, а затем окунула указательный палец правой руки в воду, помазала лоб и произнесла слова: “Утонувший Пророк благословит всех, кто поклоняется ей”.

— Ты знаешь, кем она была? — спросил Цзян у Робин, вставая и указывая на статую Дайю.

— Ее звали Дайю, не так ли? — сказала Робин, все еще держа в сжатой руке маленький камешек.

— Да, но знаешь ли ты, кем она была? Для меня?

— О, — сказала Робин. Она уже узнала, что на ферме Чепменов не одобряется называть семейные отношения, поскольку это говорит о продолжающейся приверженности материалистическим ценностям. — Нет.

— Моей сестрой, — сказал Цзян низким голосом, ухмыляясь.

— Ты можешь ее вспомнить? — сказала Робин, стараясь, чтобы это прозвучало потрясенно.

— Да, — сказал Цзян. — Она играла со мной.

Они направились ко входу в фермерский дом. Когда Цзян немного опередил ее, чтобы открыть украшенные драконами двери дома, Робин спрятала крошечный камешек в лифчике, спрятав его от посторонних глаз в передней части кофты.

На каменном полу перед дверями фермерского дома был высечен девиз на латинском языке: STET FORTUNA DOMUS. Прихожая была широкой, безупречно чистой и безукоризненно украшенной, белые стены были увешаны произведениями китайского искусства: шелковыми панно в рамах и резными деревянными масками. Лестница, покрытая алым ковром, поднималась на второй этаж. Из холла выходило несколько закрытых дверей, выкрашенных в черный цвет, но Цзян провел Робин мимо них и повернул направо, в коридор, который вел в одно из новых крыльев.

В самом конце коридора он постучал в еще одну черную глянцевую дверь и открыл ее.

Робин услышала женский смех и, открыв дверь, увидела актрису Ноли Сеймур, прислонившуюся к письменному столу из черного дерева и, по-видимому, потерявшую голову от веселья по поводу того, что ей только что сказал доктор Чжоу. Это была смуглая, похожая на эльфа молодая женщина с коротко подстриженными волосами, с головы до ног одетая, как распознала Робин, в “Шанель”.

— О, привет, — сказала она сквозь смех. У Робин сложилось впечатление, что Ноли смутно узнала Цзяна, но не могла вспомнить его имени. Рука Цзяна снова подскочила к его подмигивающему глазу. — Энди просто заставляет меня реветь… Мне пришлось приехать сюда, чтобы пройти курс лечения, — слегка надулась она, — раз уж он бросил нас в Лондоне.

— Бросил тебя? Никогда, — сказал Чжоу своим глубоким голосом. — Итак, ты останешься на ночь? Папа Джей вернулся.

— Правда? — взвизгнула Ноли, в восторге прижимая ладони к лицу. — Боже мой, я не видела его уже несколько недель!

— Он сказал, что ты можешь занять свою обычную комнату, — сказал Чжоу, указывая наверх. — Члены клуба будут рады тебя видеть. А сейчас я должен оценить эту юную леди, — сказал он, указывая на Робин.

— Хорошо, дорогой, — сказала Ноли, подставляя лицо для поцелуя. Чжоу сжал ее руки, чмокнул в каждую щеку, и Ноли вышла мимо Робин в облаке туберозы, подмигнув ей и сказав:

— Ты в надежных руках.

Дверь закрылась за Ноли и Цзяном, оставив Робин и доктора Чжоу наедине.

В роскошной, тщательно убранной комнате пахло сандаловым деревом. На темных полированных досках пола лежал красно-золотой ковер в стиле арт-деко. На полках от пола до потолка из черного дерева, как и вся остальная мебель, стояли книги в кожаных переплетах, а также сотни дневников, точно таких же, по мнению Робин, как и лежавший на ее кровати, на корешках которых были указаны имена их владельцев. За письменным столом располагались полки с сотнями маленьких коричневых бутылочек, аккуратно расставленных и надписанных мелким почерком, коллекция старинных китайских табакерок и толстый золотой Будда, сидящий со скрещенными ногами на деревянном постаменте. Под одним из окон, выходящих на часть территории, отгороженную от двора деревьями и кустарником, стоял черный кожаный диван для осмотра. В окне Робин увидела три одинаковых домика, построенных из дерева, каждый из которых имел раздвижные стеклянные двери, и которые еще не были показаны никому из новобранцев.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал Чжоу, улыбаясь, и жестом пригласил Робин в кресло напротив своего стола, которое, как и стол, было сделано из черного дерева и обито красным шелком. Робин отметила, насколько оно удобно, когда опустилась в него: стулья в мастерской были из жесткого пластика и дерева, а матрас ее узкой кровати — очень твердым.

Чжоу был одет в темный костюм, галстук и безупречно белую рубашку. В петлицах манжет неброско поблескивал жемчуг. Робин предположила, что он смешанной расы, поскольку его рост был выше шести футов — китайцы, которых она привыкла видеть в Чайна-тауне рядом с офисом, обычно были гораздо ниже, — и он был бесспорно красив, с зачесанными назад черными волосами и высокими скулами. Шрам, идущий от носа к челюсти, намекал на таинственность и опасность. Она понимала, почему доктор Чжоу привлекает телезрителей, хотя лично ей его элегантность и легкая, но заметная аура самодовольства казались непривлекательными.

Чжоу открыл папку на своем столе, и Робин увидела несколько листов бумаги, на которых лежала анкета, заполненная ею в автобусе.

— Итак, — сказал Чжоу, улыбаясь, — как вам живется в церкви?

— Очень интересно, — сказала Робин, — и я нахожу технику медитации просто потрясающей.

— Вы страдаете от некоторого беспокойства, да? — сказал Чжоу, улыбаясь ей.

— Иногда, — ответил Робин, улыбаясь в ответ.

— Низкая самооценка?

— Иногда, — сказала Робин, слегка пожав плечами.

— Мне кажется, вы недавно пережили эмоциональный удар?

Робин не была уверена, притворяется ли он, что догадывается об этом, или признается, что некоторые из спрятанных листов бумаги содержат биографические данные, которые она сообщила членам церкви.

— Гм… да, — сказала она с легким смешком. — Моя свадьба была отменена.

— Это было ваше решение?

— Нет, — сказала Робин, уже не улыбаясь. — Его.

— Семья разочарована?

— Моя мама очень… да, они не были счастливы.

— Я обещаю, вы будете очень рады, что не прошли через это, — сказал Чжоу. — Многие несчастья в обществе происходят от неестественности семейного положения. Вы читали “Ответ”?

— Пока нет, — сказала Робин, — хотя один из членов церкви предложил одолжить мне свой экземпляр, а Мазу как раз…

Чжоу открыл один из ящиков стола и достал нетронутый экземпляр книги Джонатана Уэйса в мягкой обложке. На лицевой стороне книги был изображен лопнувший пузырь, вокруг которого две руки изображали сердце.

— Вот, — сказал Чжоу. — Ваш собственный экземпляр.

— Большое спасибо! — сказала Робин, притворно восхищаясь и одновременно удивляясь, как это у нее хватит времени на чтение в перерывах между лекциями, работой и храмом.

— Прочтите главу о материалистическом владении и эгомотивности, — проинструктировал ее Чжоу. — Теперь…

Он извлек из кармана вторую анкету, на эту раз пустую, и достал лакированную авторучку.

— Я собираюсь оценить вашу пригодность к посту — то, что мы называем очищением.

Он записал возраст Робин, попросил ее встать на весы, записал ее вес, затем предложил ей снова сесть, чтобы измерить артериальное давление.

— Немного низковато, — сказал Чжоу, глядя на цифры, — но сейчас почти обед… ничего страшного. Я собираюсь послушать ваше сердце и легкие.

Пока Чжоу прижимал холодную головку стетоскопа к ее спине, Робин чувствовала маленький камешек, который она засунула в лифчик.

— Очень хорошо, — сказал Чжоу, отложил стетоскоп, сел и сделал пометку в анкете, после чего продолжил задавать вопросы о предшествующих заболеваниях.

— А откуда у вас шрам на предплечье? — спросил он.

Робин сразу поняла, что о восьмидюймовом шраме, который в настоящее время был прикрыт длинными рукавами ее толстовки, должно быть, сообщила одна из женщин в общежитии, где она раздевалась по ночам.

— Я упала через стеклянную дверь, — сказала она.

— Правда? — сказал Чжоу, впервые проявив недоверие.

— Да, — сказала Робин.

— Это была не попытка самоубийства?

— Боже, нет, — сказала Робин с недоверчивым смешком. — Я споткнулась на лестнице и просунула руку прямо через стеклянную панель в двери.

— А, понятно… у вас был регулярный секс с вашим женихом?

— Я… да, — сказала Робин.

— Вы пользовались противозачаточными средствами?

— Да. Таблетками.

— Но вы с ним слезли?

— Да, в инструкции сказано…

— Хорошо, — сказал Чжоу, продолжая писать. — Синтетические гормоны исключительно вредны для здоровья. Вы не должны вводить в свое тело ничего неестественного, никогда. То же самое касается презервативов, пробок… Все это нарушает поток ци. Вы понимаете, что такое ци?

— На нашей лекции Тайо сказал, что это своего рода жизненная сила?

— Жизненная энергия, состоящая из Инь и Ян, — сказал Чжоу, кивнув. — У вас уже есть небольшой дисбаланс. Не волнуйтесь, — спокойно сказал он, продолжая писать, — мы это устраним. Вы когда-нибудь болели венерическими заболеваниями?

— Нет, — соврала Робин.

На самом деле насильник, из-за которого закончилась ее университетская карьера, заразил ее хламидиозом, от которого она получала антибиотики.

— Оргазмируете ли Вы во время секса?

— Да, — сказала Робин. Она почувствовала, как на ее лице появился румянец.

— Каждый раз?

— В основном, — сказала Робин.

— По результатам типологического теста вы относитесь к деканту “Огонь-Земля”, то есть “Дароносица-Воительница”, — продолжил Чжоу, глядя на нее сверху вниз. — Это очень благоприятный характер.

Робин не была особенно польщена такой оценкой, и не в последнюю очередь потому, что она отвечала как вымышленная Ровена, а не как она сама. Кроме того, у нее было ощущение, что “дароносица” может быть синонимом финансовой цели. Тем не менее, она с энтузиазмом сказала:

— Это так интересно.

— Я сам разработал типологический тест, — с улыбкой сказал Чжоу. — Мы считаем его очень точным.

— Какой вы тип? — спросила Робин.

— Целитель-мистик, — ответил Чжоу, явно довольный тем, что его спросили, как и предполагала Робин. — Каждый квинт соответствует одному из наших пророков и одному из пяти китайских элементов. Вы, наверное, заметили, что мы называем наши группы по стихиям. Однако, — серьезно сказал Чжоу, откинувшись в кресле, — вы не должны думать, что я придерживаюсь какой-то одной жесткой традиции. Я предпочитаю синтез лучших достижений мировой медицины. Аюрведические практики имеют много положительных сторон, но, как вы видели, я не пренебрегаю стетоскопом и аппаратом для измерения артериального давления. Однако я не имею никакого отношения к Big Pharma. Это глобальный рэкет. Ни одного лекарства от их имени.

Вместо того чтобы оспорить это заявление, Робин ограничилась легким замешательством.

— Истинное исцеление возможно только от духа, — сказал Чжоу, положив руку на грудь. — Этому есть множество доказательств, но, конечно, если бы весь мир принял философию лечения ВГЦ, эти компании потеряли бы миллиардные доходы.

— Ваши родители все еще вместе? — спросил он, быстро сменив тему.

— Да, — сказала Робин.

— У вас есть братья и сестры?

— Да, сестра.

— Они знают, что вы здесь?

— Да, — сказала Робин.

— Поддерживают ли они вас? Рады ли они тому, что вы исследуете свой духовный рост?

— Они немного… Мне кажется, — сказала Робин, снова немного посмеявшись, — они думают, что я делаю это потому, что у меня депрессия. Из-за того, что свадьба отменилась. Моя сестра считает, что это немного странно.

— А вы, вы считаете это странным?

— Вовсе нет, — вызывающе сказала Робин.

— Хорошо, — сказал Чжоу. — В настоящее время ваши родители и сестра рассматривают вас как объект своей плоти. Потребуется время, чтобы переориентироваться на более здоровую модель связи.

— Теперь, — бодро сказал он, — вы можете выдержать двадцатичетырехчасовое голодание, но нам необходимо устранить дисбаланс ци. Эти настойки, — сказал он, поднимаясь на ноги, — очень эффективны. Все натуральные. Я сам их смешиваю.

Он выбрал с полки три небольших коричневых флакона, налил Робин стакан воды, добавил в него по две капли из каждого флакона, разлил по стаканам и передал ей. Задумавшись, не опрометчиво ли пить то, состав чего ей неизвестен, но успокоившись тем, что его количество ничтожно мало, Робин допила до конца.

— Хорошо, — сказал Чжоу, улыбаясь ей. — Теперь, если у вас возникают негативные мысли, вы знаете, что делать, да? У вас есть медитация с песнопениями и медитация с радостью.

— Да, — улыбнулась Робин, — ставя пустой стакан на стол.

— Ну что ж, значит, вы годитесь для поста, — сказал он тоном, не допускающим возражений.

— Большое спасибо, — сказала Робин, вставая. — Могу я спросить, — она указала на деревянные домики, видневшиеся в окне кабинета, — что это такое? Мы не видели их во время нашей экскурсии.

— Комнаты Уединения, — сказал Чжоу. — Но ими могут пользоваться только полноправные члены церкви.

— О, понятно, — сказала Робин.

Чжоу проводил ее до двери. Робин не удивилась, когда увидела, что Цзян ждет ее в коридоре. Она уже усвоила, что единственная допустимая причина, по которой ее можно оставить без присмотра, — это посещение туалета.

— Сейчас время обеда, — сказал Цзян, когда они шли обратно через ферму.

— Хорошо, — сказала Робин. — Завтра я буду поститься, лучше набраться сил.

— Не говори так, — сурово сказал Цзян. — Не надо готовиться к посту, разве что духовно.

— Прошу прощения. — сказала Робин нарочито трусливо. — Я не хотела… Я еще учусь.

Когда они вышли во двор, то обнаружили, что он полон прихожан, направляющихся в столовую. Около бассейна Утонувшего Пророка образовалось некоторое столпотворение: люди ждали, чтобы попросить у нее благословения.

— Вообще-то, — сказала Робин, обращаясь к Цзяну, — мне нужно забежать в туалет до обеда.

Она ушла, не дождавшись его возражений, и направилась в женское общежитие, которое было безлюдным. Сходив в туалет, она поспешила к своей кровати. К ее удивлению, на подушке рядом с ночным дневником лежал второй предмет: очень старый, изъеденный экземпляр той же самой книги в мягкой обложке, которую она держала в руках. Открыв его, она увидела внутри вычурную надпись, сделанную от руки.

За Дэнни, мученика-мистика,

Моя надежда, мое вдохновение, мой сын.

С любовью, папа Джей

Робин вспомнила, что Дэнни Броклз настаивал на том, чтобы она вернула ему книгу, поэтому она положила свой экземпляр “Ответа” на кровать и взяла его, чтобы отнести на обед. Затем она опустилась на колени, достала из лифчика маленький камешек с двора и аккуратно положила его рядом с тремя другими, которые она спрятала между рамой кровати и матрасом. Она и без этого способа подсчета дней знала бы, что сегодня вторник, но она также знала, что если усталость и голод будут усиливаться, то проверка количества собранных камешков может стать единственным средством, позволяющим следить за проходящими днями.

Глава 32

Превосходный человек настороже от того, что еще не видно, и начеку от того, что еще не слышно…

И-Цзин или Книга Перемен

Клайв Литтлджон вернулся на работу в среду. Страйк написал ему в девять часов, чтобы сообщить о своем желании встретиться с глазу на глаз в офисе, после того как оба передадут свои отдельные задания по наблюдению другим субподрядчикам.

К сожалению, этот план не удался. В десять минут девятого, вскоре после того, как Страйк занял позицию возле многоэтажки братьев Фрэнк в Бекслихите, ему позвонил Барклай.

— Ты на Фрэнках?

— Да, — сказал Страйк.

— Окей, ну, я подумал, тебе следует знать: это они оба, — сказал Барклай. — Не только младший. Я просмотрел фотографии, сделанные вчера вечером возле ее дома, и оказалось, что именно старший скрывался там в полночь. Они вместе. Пара долбаных уродов.

— Дерьмо, — сказал Страйк.

Они только что взяли на себя еще одно дело о возможной супружеской неверности, поэтому новость о том, что им потребуется вдвое больше людей для работы с Фрэнками, была нежелательной.

— У тебя сегодня выходной, да? — сказал Страйк.

— Да, — сказал Барклай. — Дэв занимается новой женой-изменщицей, а Мидж пытается разговорить ту работницу секс-индустрии, которую ты сфотографировал, когда она говорила с Бигфутом.

— Хорошо, — сказал Страйк, ненадолго задумавшись, но отказавшись от идеи попросить Барклая отказаться от своего выходного дня, — спасибо, что сообщил мне об этом. Я изучу график, посмотрим, как мы сможем держать обоих под наблюдением в дальнейшем.

Сразу же после того как Барклай повесил трубку, Страйк получил сообщение от Литтлджона, в котором говорилось, что Бигфут, который редко бывал в своем офисе, решил сегодня съездить в компанию в Бишоп-Стортфорд, которая находилась в сорока милях от того места, где сейчас стоял Страйк. Как ни хотелось Страйку посмотреть в лицо Литтлджону, когда он спросит его об отсутствии в его резюме фирмы Паттерсон Инк, он решил, что быстрее и чище всего будет сделать это по телефону, и перезвонил Литтлджону.

— Привет, — ответил Литтлджон.

— Забудь о встрече в час, — сказал ему Страйк. — Мы можем поговорить сейчас. Я хотел спросить тебя, почему ты не сказал мне, что работал на Митча Паттерсона в течение трех месяцев, прежде чем пришел ко мне.

Немедленной реакцией на этислова было молчание. Страйк ждал, наблюдая за окнами Франков.

— Кто тебе это сказал? — спросил наконец Литтлджон.

— Неважно, кто мне сказал. Это правда?

Повисла еще большая пауза.

— Да, — сказал наконец Литтлджон.

— Не скажешь, почему ты не упомянул об этом?

Третья длинная пауза не укрепила самообладания Страйка.

— Слушай…

— Я понял, что к чему, — сказал Литтлджон.

— И что ты понял?

— Паттерсон меня недолюбливал.

— Почему?

— Не знаю, — сказал Литтлджон.

— Ты облажался?

— Нет… Не сошлись характерами, — сказал Литтлджон.

Но у тебя, блядь, нет никакого характера.

— Была ссора, да?

— Нет, — сказал Литтлджон. — Он просто сказал мне, что я ему больше не нужен.

Страйк был уверен, что ему что-то недоговаривают.

— Есть еще одна вещь, — сказал он. — Что ты делал в офисе в пасхальный понедельник?

— Квитанции, — сказал Литтлджон.

— Пат не работала. Был государственный праздник. Никого не должно было быть в офисе.

— Я забыл, — сказал Литтлджон.

Страйк стоял, прижав телефон к уху, и размышлял. Интуиция предупреждала, но мозг напоминал, что без Литтлджона они не смогут охватить все текущие дела.

— Мне нужна эта работа, — сказал Литтлджон, впервые выступая без приглашения. — Дети уже устроились. Мне нужно выплачивать ипотеку.

— Я не люблю нечестность, — сказал Страйк, — а это включает в себя и ложь бездействием.

— Я не хотел, чтобы ты думал, что я не справлюсь с работой.

Все еще хмурясь, Страйк сказал:

— Считай это устным предупреждением. Еще раз что-нибудь от меня скроешь, и ты вылетишь.

— Понял, — сказал Литтлджон. — Этого не будет.

Страйк повесил трубку. Как ни трудно было найти новых субподрядчиков требуемого качества, он подумал, что, возможно, придется начать поиски заново. Что бы ни скрывалось за тем, что Литтлджон не упомянул о его работе в Паттерсон Инк, опыт управления людьми в армии и за ее пределами научил Страйка тому, что там, где есть одна ложь, почти наверняка есть и другие.

Телефон в его руке зазвонил. Ответив, он услышал глубокий, сиплый голос Пат.

— Тебя вызывает к телефону полковник Эдвард Грейвс.

— Соедини, — сказал Страйк, который в понедельник утром оставил сообщение для родителей Александра Грейвса на старомодном автоответчике.

— Алло? — сказал пожилой мужской голос.

— Доброе утро, полковник Грейвс, — сказал Страйк. — Корморан Страйк. Спасибо, что перезвонили мне.

— Вы детектив, да?

Голос с акцентом, явно выдающим принадлежность к высшему классу, тоже был подозрительным.

— Верно. Я надеялся, что смогу поговорить с вами о Всеобщей Гуманитарной Церкви и вашем сыне, Александре.

— Да, так вы сказали в своем сообщении. По какой причине?

— Меня нанял человек, который пытается вывести своего родственника из церкви.

— Ну, мы не можем им советовать, — с горечью сказал полковник.

Решив не говорить Грейвсу, что он и так знает, насколько неудачным был план по извлечению Александра, Страйк сказал:

— Я также хотел узнать, готовы ли вы поговорить со мной о вашей внучке, Дайю.

На заднем плане Страйк услышал пожилой женский голос, хотя слов было не разобрать. Полковник Грейвс сказал: “Дай мне минутку, Барб”, а затем обратился к Страйку,

— Мы сами наняли детектива. Человек по фамилии О’Коннор. Вы его знаете?

— Нет, боюсь, что нет.

— Может быть, на пенсии… хорошо. Мы с вами поговорим.

Застигнутый врасплох, Страйк сказал:

— Это очень мило с вашей стороны. Как я понимаю, вы в Норфолке?

— Гарвестон Холл. Вы можете найти нас на любой карте.

— Следующая неделя вас устроит?

Полковник Грейвс согласился, и встреча была назначена на следующий вторник.

Когда Страйк убирал телефон обратно в карман, он увидел зрелище, которого никак не ожидал. Оба брата Франкенштейна только что вышли из дома, как всегда потрепанно одетые, в париках, частично скрывавших их высокие лбы, но легко узнаваемые Страйком, который уже успел познакомиться и с их ограниченным набором одежды, и с их слегка ковыляющей походкой. Заинтригованный этой жалкой попыткой маскировки, Страйк проследил за ними до автобусной остановки, где после десятиминутного ожидания братья сели в автобус № 301. Они поднялись на верхнюю палубу, а Страйк остался на нижней, написав Мидж сообщение о том, что Фрэнки в пути и что он сообщит ей, где можно встретиться с ним, чтобы взять на себя наблюдение.

Через 45 минут Фрэнки сошли на остановке Бересфорд-сквер в Вулвиче, Страйк преследовал их, не сводя глаз с плохо сидящих париков. Пройдя немного, братья остановились, чтобы надеть перчатки, а затем зашли в магазин Спорт Директ. Страйк догадался, что решение не заходить в спортивный магазин, расположенный ближе к дому, было частью той же самой попытки уловки, которая заставила их надеть парики, и, отправив Мидж сообщение о своем текущем местонахождении, последовал за ними в магазин.

Хотя он не относил ни одного из братьев к гениям, он быстро пересмотрел свою оценку их интеллекта в сторону уменьшения. Младший брат постоянно поглядывал на камеры наблюдения. В какой-то момент его парик сполз, и он поправил его. Они с показной беззаботностью бродили по магазину, подбирая случайные предметы и показывая их друг другу, а затем направились в секцию скалолазания. Теперь Страйк начал фотографировать.

После разговора шопетом Фрэнки выбрали тяжелую веревку. Затем начались неясные разногласия, видимо, по поводу достоинств двух разных молотков. В конце концов они выбрали с резиновой ручкой, направились к кассе, оплатили товар и вышли из магазина, держа под мышкой громоздкие пакеты, а Страйк устремился за ними. Вскоре после этого братья остановились в Макдоналдсе. Страйк счел нецелесообразным следовать за ними, поэтому притаился на улице, наблюдая за входом. Он только что отправил Мидж СМС-сообщение с новостями, когда его телефон снова зазвонил, на этот раз с неизвестного номера.

— Корморан Страйк.

— Да, — ответил агрессивный мужской голос. — Что ты хочешь?

— Кто это? — спросил Страйк. Он услышал фоновый звон и мужские голоса.

— Джордан Рини. Моя сестра говорит, что ты приставал к моей гребаной семье.

— Никаких приставаний не было, — сказал Страйк. — Я звонил вашей бывшей жене, чтобы узнать…

— Она не моя бывшая, она моя жена, так почему ты к ней пристаешь?

— Никакого приставания не было, — повторил Страйк. — Я пытался передать вам сообщение, потому что хотел поговорить с вами о ВГЦ.

— Нахрена?

— Потому что я провожу расследование…

— Держись подальше от моей жены и сестры, понял?

— Я не намерен приближаться ни к кому из них. Может быть, вы готовы..?

— У меня нет ничего, что можно было бы сказать о всякой херне, ясно? — сказал Рини, теперь уже почти крича.

— Нечего сказать даже про свиней? — спросил Страйк.

— Что за хрень — почему свиньи? Кто говорил о свиньях?

— Ваша жена сказала мне, что вам снятся кошмары о свиньях.

Предчувствие заставило Страйка слегка отодвинуть мобильник от уха. Конечно, Рини начал орать.

— НАХУЯ ОНА ТЕБЕ ЭТО СКАЗАЛА? Я ТЕБЕ, БЛЯДЬ, НОГИ ПЕРЕЛОМАЮ, ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ РАЗ БУДЕШЬ РАЗГОВАРИВАТЬ С МОЕЙ ЖЕНОЙ, ХУЕСОС ЕБАНЫЙ…

Затем последовала серия громких ударов. Страйк предположил, что Рини бьет трубку тюремного телефона о стену. Второй мужчина крикнул: “ЭЙ, РИНИ!” Последовали звуки шарканья. Линия оборвалась.

Страйк положил мобильник обратно в карман. Целых десять минут он стоял, покуривая и размышляя, и смотрел на дверь Макдоналдса. Наконец он снова достал телефон и позвонил своему старому другу Штырю.

— Все норм, Бунзен? — сказал знакомый голос, ответив после нескольких гудков.

— Как Энджел? — спросил Страйк.

— Лечение началось на прошлой неделе, — сказал Штырь.

— Она виделась с отцом?

— Да. Он не хотел, дрянь, но я его уговорил.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Слушай, мне нужна услуга.

— Выкладывай, — сказал Штырь.

— Это о парне по имени Курт Джордан Рини.

— И?

— Я надеялся, что мы сможем поговорить об этом с глазу на глаз, — сказал Страйк. — Ты не мог бы освободиться сегодня? Я могу приехать к тебе.

Штырь согласился, они договорились встретиться позже во второй половине дня в хорошо знакомом им кафе в Ист-Энде, и Страйк повесил трубку.

Глава 33

Небольших отступлений от хорошего не избежать…

И-Цзин или Книга Перемен

Передав наблюдение за Фрэнками Мидж, Страйк сел в метро до станции “Бетнал Грин”. Он не успел пройти и десяти ярдов по дороге, как в кармане завибрировал его вечно занятый телефон. Отойдя в сторону, чтобы пропустить других людей, он увидел еще одно сообщение от Бижу Уоткинс.

“Ты уже меньше занят? Потому что вот что ты упускаешь.”

Она приложила две фотографии себя в нижнем белье, сделанные с помощью мобильного в зеркале. Страйк бросил на них лишь беглый взгляд, после чего закрыл и удалил сообщение. Он не собирался больше встречаться с ней, но эти фотографии могли бы ослабить его решимость, поскольку в ярко-красном бюстгальтере, поясе с подтяжками и чулках она выглядела просто потрясающе.

Заведение Пелличчи, расположенное на Бетнал Грин Роуд, располагалось в Ист-Энде: небольшое, столетней давности кафе итальянской кухни, деревянные панели которого в стиле арт-деко создавали нелепое ощущение, что вы едите чипсы в купе Восточного экспресса. Страйк выбрал место в углу, спиной к стене, заказал кофе, а затем потянулся за брошенным экземпляром газеты Дейли Мейл, который предыдущий посетитель оставил на столике рядом с собой.

Пропустив привычное обсуждение референдума по Брексит, он остановился на пятой странице, где была помещена большая фотография Шарлотты с Лэндоном Дормером, оба они держали бокалы с шампанским и смеялись. Подпись сообщала, что Шарлотта и ее бойфренд присутствовали на ужине по сбору средств для благотворительного фонда Дормера. В приведенном ниже сообщении содержался намек на возможную помолвку.

Страйк рассматривал эту фотографию гораздо дольше, чем фотографию Бижу. Шарлотта была одета в длинное облегающее золотистое платье и выглядела совершенно беззаботно, одна тонкая рука лежала на плече Дормера, длинные черные волосы были уложены волнами. Соврала ли она, что больна раком, или просто храбрится? Он внимательно посмотрел на Дормера, которая выглядел невозмутимым. Страйк все еще рассматривал фотографию, когда над ним раздался голос,

— Че как, Бунзен.

— Штырь, — сказал Страйк, бросив газету на соседний стол и протянув руку, которую Штырь пожал, прежде чем сесть.

С тех пор как Страйк видел его в последний раз, Штырь отрастил бороду, которая скрывала большую часть глубокого шрама, придававшего ему постоянную усмешку. На нем были плохо сидящие джинсы и мешковатая серая толстовка. Татуировки покрывали его запястья, костяшки пальцев и шею.

— Ты болен? — спросил он у Страйка.

— Нет, а что?

— Ты похудел.

— Это намеренно.

— А, ну да, — сказал Штырь, быстро щелкая пальцами, что было свойственно ему с тех пор, как Страйк его знал.

— Хочешь чего-нибудь? — сказал Страйк.

— Да, я могу выпить кофе, — сказал Штырь. После того как кофе был заказан, Штырь спросил: — А что тебе надо от Рини?

— Ты знаешь его лично?

— Я знаю, кто это, — сказал Штырь, чьи обширные познания в области организованной преступности в Лондоне могли бы посрамить всю полицию. — Раньше он работал в фирме Винсента. Я слышал о работе, за которую его посадили. Глупые пиздюки чуть не убили того букмекера.

— Ты случайно не знаешь, где он?

— Да, тюрьма Бедфорд. У меня там сейчас пара приятелей, как водится.

— Я надеялся, что ты это скажешь. У Рини есть информация, которая может помочь одному из наших расследований, но он не идет на сотрудничество.

Штырь, казалось, не удивился тому, что разговор принял такой оборот. Официантка поставила перед Штырьом кофе. Страйк поблагодарил ее, так как Штырь, похоже, не собирался этого делать, затем подождал, пока она отойдет, и спросил:

— Сколько?

— Не, это на мне. Ты помог мне с Энджел.

— Будь здоров, Штырь. Спасибо.

— Это все?

— Да, но я хотел узнать твое мнение о другом.

— Тогда я хочу чего-нибудь поесть, — сказал Штырь, беспокойно оглядываясь по сторонам. — Подожди.

— Меню здесь, — сказал Страйк, пододвигая карточку к Штырю. Он давно знал, как его собеседник обычно добивается своего: требует, потом угрожает, независимо от того, возможно ли выполнить его просьбу. Штырь отмахнулся от меню.

— Хочу ролл с беконом.

Отдав распоряжение, Штырь снова повернулся к Страйку.

— Что еще?

— В прошлом году в Каннинг-Тауне произошла перестрелка. Парень по имени Кевин Пирбрайт был убит выстрелом в голову из пистолета той же марки, который использовался в двух предыдущих перестрелках, связанных с наркотиками. Полиция нашла в его квартире наркотики и наличные. По их версии, он связался с местным дилером, но лично я думаю, что они действуют в обратном направлении, отталкиваясь от того, какой пистолет был использован.

— Погибший парень вырос в церкви, — продолжил Страйк. — Сомневаюсь, что он знал, где достать наркотики, не говоря уже о том, чтобы начать торговать ими в таких количествах, чтобы подмять под себя местных наркобаронов. Я хотел бы узнать твое мнение — с профессиональной точки зрения.

— Что за пистолет?

— Беретта 9000.

— Популярная пушка, — сказал Штырь, пожав плечами.

— Это твои владения, Каннинг Таун. Ты слышал что-нибудь о молодом парне, которого застрелили в его квартире?

Принесли ролл Штыря. Страйк в очередной раз поблагодарил официантку, не дождавшись никакого признания от Штыря. Последний с большим аппетитом откусил от ролла с беконом и сказал:

— Неа.

Страйк прекрасно понимал, что если удар по Пирбрайту был нанесен коллегой Штыря, то тот вряд ли признается в этом. С другой стороны, он ожидал ответной агрессии, если бы тому показалось, что он лезет в дело соратников Штыря, а этого не произошло.

— Так ты думаешь…?

— Подстава, не так ли, — сказал Штырь, продолжая жевать. — Уверен, что это не какая-нибудь продажная свинья?

Страйк, привыкший к склонности Штыря приписывать половину правонарушений в Лондоне коррумпированной полиции, сказал:

— Не понимаю, зачем полиции нужна смерть именно этого парня.

— Мог он что-то иметь на свинью? Моя тетя до сих пор считает, что в Дуэйна стрелял коп.

Страйк вспомнил двоюродного брата Штыря Дуэйна, который, как и Пирбрайт, был застрелен, а его убийца так и не был пойман. Несомненно, тете Штыря было проще всего возложить ответственность за еще одну смерть на полицию, учитывая, что ее второй сын погиб во время погони с полицией. По крайней мере, половина многочисленной семьи Штыря в той или иной степени была вовлечена в преступную деятельность. Поскольку Дуэйн состоял в банде с тринадцати лет, Страйк считал, что есть много людей, которые могли бы казнить его с большей вероятностью, чем полиция, но он был достаточно тактичен, чтобы не высказывать этого мнения.

— Люди, на которых у Пирбрайта были материалы, определенно не были из полиции.

Он пытался убедить себя, что не хочет булочку с беконом. От Штыря очень вкусно пахло.

— Рини боится свиней, — сказал Страйк. — Животных, я имею ввиду.

— Да? — сказал Штырь с легким интересом. — Не думаю, что нам удастся провезти свинью в Бедфорд, Бунзен.

Пока Страйк смеялся, его мобильный снова зазвонил, и он увидел номер Люси.

— Привет, Люси, как дела?

— Стик, Тед записался на прием к терапевту на неделе в пятницу.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Я буду там.

— Правда? — сказала Люси, и он услышал ее недоумение по поводу того, что в кои-то веки он не сказал, что проверит свой ежедневник, и не стал раздражаться по поводу того, что его позвали на встречу.

— Да, я же сказал, я приду. Во сколько?

— Десять часов.

— Хорошо, я приеду туда в четверг, — сказал Страйк, — позвоню Теду и скажу, что пойду с ним.

— Это так мило с твоей стороны, Стик.

— Нет, не стоит, — сказал Страйк, которого продолжала мучить совесть после недавних откровений Люси. — Меньшее, что я могу сделать. Слушай, я сейчас занят. Я позвоню тебе позже, хорошо?

— Да, конечно.

Люси отключилась.

— Все в порядке? — спросил Штырь.

— Да, — сказал Страйк, убирая телефон обратно в карман. — Ну, у моего дяди может быть слабоумие, я не знаю. У брата моей мамы, — добавил он.

— Да? — сказал Штырь. — Жаль слышать это. Чертова штука, слабоумие. У моего старика оно было.

— Не знал этого, — сказал Страйк.

— Да, — сказал Штырь. — Раннее начало. Когда я видел его в последний раз, он и понятия не имел, кто я такой. Имей в виду, у него было так много детей, что он с трудом мог вспомнить, кто я такой, даже когда не был дряхлым, похотливым старым хрычом. Почему у тебя не было детей? — спросил Штырь, как будто эта мысль только что пришла ему в голову.

— Не хочу их, — сказал Страйк.

— Ты не хочешь детей? — сказал Штырь, его тон говорил о том, что это сродни нежеланию дышать.

— Нет, — сказал Страйк.

— Ты жалкий ублюдок, — сказал Штырь, недоверчиво глядя на Страйка. — Дети — вот из-за чего все это. Блядь, посмотри на свою маму. Ты для нее был всем.

— Да, — автоматически ответил Страйк. — Ну…

— Видел бы ты, блядь, Алиссу, когда Энджел заболела. Вот это, блядь, любовь, чувак.

— Да — ну, передай ей привет, хорошо? И Энджел.

Страйк поднялся на ноги с купюрой в руке.

— Спасибо за это, Штырь. Я, пожалуй, пойду. У меня много работы.

Расплатившись за кофе и булочку с беконом, Страйк направился обратно по Бетнал Грин Роуд, погрузившись в не совсем продуктивные размышления.

Ты был для нее всем.

Страйк никогда не думал о том, что у Леды было трое детей, но его старый друг напомнил ему о существовании человека, о котором Страйк вспоминал, наверное, не чаще одного раза в год: о младшем сводном брате, который появился на свет в результате брака его матери с ее убийцей. Мальчик, которому родители дали предсказуемо эксцентричное имя Свитч, родился незадолго до отъезда Страйка в Оксфордский университет. Последний буквально ничего не почувствовал к пищащему малышу, даже когда счастливая Леда настояла на том, чтобы ее старший сын взял на руки своего брата. Самым ярким воспоминанием Страйка о том времени было его собственное чувство ужаса от того, что он оставил Леду в сквоте с ее все более неуравновешенным и агрессивным мужем. Ребенок был лишь дополнительным осложнением, навсегда запятнанным в глазах Страйка тем, что он был сыном Уиттакера. Его сводному брату только исполнился год, когда умерла Леда, и его усыновили дедушка и бабушка по отцовской линии.

Он не испытывал ни любопытства по поводу нынешнего местонахождения Свитча, ни желания встретиться с ним или узнать его. Насколько он знал, Люси чувствовала то же самое. Но тут же Страйк поправил себя: он не знал, что чувствовала Люси. Возможно, Свитч был одним из сводных братьев и сестер, с которыми она поддерживала связь, скрывая это от старшего брата, который самонадеянно полагал, что знает о ней все.

Страйк вернулся на станцию Бетнал Грин, отягощенный чувством вины и беспокойства. Он бы позвонил Робин, если бы она была свободна, но не для того, чтобы надоедать ей своими личными проблемами, а чтобы сообщить, что Штырь готов помочь развязать язык Джордану Рини, что Штырь тоже считает, что полиция ошиблась в убийстве Пирбрайта, и что братья Фрэнк ушли переодетыми, чтобы купить веревку. И снова тот факт, что она была недоступна и, скорее всего, будет недоступна в обозримом будущем, заставил его осознать, насколько звук ее голоса вообще поднимает его настроение. Он все больше осознавал, насколько сильно он, самый самодостаточный из мужчин, полагался на то, что она всегда рядом и всегда на его стороне.

Глава 34

Речь идет об ожесточенной борьбе за то, чтобы сломить и дисциплинировать Страну Дьявола, силы декаданса.

Но борьба имеет и свою награду. Сейчас самое время заложить фундамент силы и мастерства на будущее.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин жаждала одиночества, сна и еды, но распорядок дня на ферме Чепмена был рассчитан на то, чтобы давать как можно меньше всего, и некоторые новобранцы начинали испытывать это напряжение. Робин была свидетелем того, как зеленоволосую Пенни Браун отругал Тайо Уэйс за то, что она уронила часть большой стопки чистых сложенных простыней, которую несла через двор. Бекка Пирбрайт быстро направила группу Огня в сторону загона для свиней, но не успела — Пенни разрыдалась.

В критику материализма и социального неравенства, которому подвергались новобранцы, тонко и не очень тонко стали вкрадываться апокалиптические нотки. Отсутствие контакта с внешним миром усиливало ощущение пребывания в бункере: членам церкви регулярно передавали бюллетени об ужасах сирийской войны и медленной гибели планеты. В этих сводках чувствовалась все большая срочность: только пробужденные могут предотвратить глобальную катастрофу, потому что люди-пузыри продолжают эгоистично и безразлично ускорять гибель человечества.

Папу Джея и ВГЦ теперь открыто называли лучшей надеждой мира. Хотя Уэйс не появлялся после первого ужина, Робин знала, что он по-прежнему присутствует на ферме, поскольку члены церкви часто упоминали об этом тихим, благоговейным голосом. Редкость его появлений, казалось, скорее разжигала обожание его последователей, чем гасила. Робин полагала, что он сидит в доме на ферме и питается отдельно от массы прихожан, которые, несмотря на заявленную церковью приверженность органическому и этическому питанию, едят в основном дешевую обезвоженную лапшу с небольшим количеством белка в виде переработанного мяса и сыра.

В среду утром Мазу Уэйс, которую, в отличие от ее мужа, часто можно было видеть скользящей по внутреннему двору, провела в храме совместную сессию с группами “Огонь” и “Дерево”. На центральной пятиугольной сцене был расставлен круг из лакированных стульев, и когда все заняли свои места, Мазу произнесла краткую речь о необходимости духовной смерти и возрождения, которые, по ее словам, могут произойти только после принятия исцеления или отказа от прошлой боли и заблуждений. Затем она предложила участникам группы рассказать о несправедливости и жестокости по отношению к ним со стороны членов семьи, партнеров или друзей.

После некоторой паузы люди начали рассказывать свои истории. Молодой человек из группы Дерева по имени Кайл, худой и нервный, подробно рассказал о том, как его отец пришел в ярость, узнав, что его сын — гей. Рассказывая о том, как его мать встала на сторону мужа против него, он расплакался. Остальные участники выражали поддержку и сочувствие, а Мазу сидела молча, и когда Кайл закончил свой рассказ, она подытожила его, убрав все слова, касающиеся семейных отношений, заменив их терминами “объект плоти” и “материалистическое обладание”, а затем сказала:

— Спасибо за смелость поделиться своей историей, Кайл. Чистые духом неприкосновенны для материалистического вреда. Я желаю тебе скорейшей смерти ложного “я”. Когда оно уйдет, уйдут и твои обиды и страдания.

Один за другим начинали говорить другие члены группы. Некоторые из них явно боролись с глубокой болью, вызванной внешними отношениями или их отсутствием, но Робин не могла отделаться от подозрения, что некоторые выпячивают и даже преувеличивают травму, чтобы лучше вписаться в группу. Когда Мазу предложила ей высказаться, Робин рассказала историю своей отмененной свадьбы и разочарования семьи, а также призналась, что уход жениха оставил ее безутешной, тем более что она бросила свою работу, чтобы отправиться с ним путешествовать, когда они станут мужем и женой.

Собравшиеся в кругу, многие из которых уже прослезились, рассказав свои собственные истории, предлагали сочувствие и сопереживание, Но Мазу сказала Робин, что придавать значение профессиям — значит потворствовать системам контроля, увековеченным в мире “пузырей”.

— Чувство идентичности, основанное на работе или любых атрибутах “пузырькового” мира, по своей сути материалистично, — сказала она. — Когда мы решительно отказываемся от вожделений эго и начинаем питать дух, обиды исчезают и появляется истинное “я”, которое больше не заботится о том, что плотские предметы ушли из его жизни.

Мазу повернулась напоследок к худенькой девушке с лицом в форме сердца, которая упорно молчала. Руки ее были сложены на груди, ноги скрещены, верхняя ступня закинута за нижнюю.

— Не хочешь ли ты поделиться с группой тем, как ты пострадала от материалистического одержания?

Девушка ответила слегка дрожащим голосом:

— Я ничего не пережила.

Темные, кривые глаза Мазу созерцали ее.

— Совсем ничего?

— Нет, ничего.

По мнению Робин, девушке было около двадцати лет. Лицо ее слегка покраснело под пристальным вниманием круга.

— Моя семья никогда не делала мне ничего плохого, — сказала она. — Я знаю, что с некоторыми людьми здесь случались очень ужасные вещи, но со мной — нет. Нет, — повторила она, пожав напряженными плечами.

Робин чувствовала неприязнь группы к девушке так же ясно, как если бы они открыто заявили об этом, и про себя просила ее больше не говорить, но безрезультатно.

— И я не думаю, что правильно называть, например, родителей, любящих своих детей, “материалистической одержимостью”, — выпалила она. — Извините, но я так не думаю.

Теперь сразу несколько членов группы, включая Амандипа, заговорили. Мазу вмешалась и жестом предложила Амандипу продолжить одному.

— Во всех традиционных семейных структурах существует динамика власти, — сказал он. — Нельзя отрицать, что нет принуждения и контроля, даже если это делается с благими намерениями.

— Ну, маленьким детям нужны границы, — сказала девушка.

Теперь большинство членов группы заговорили одновременно, некоторые из них были явно рассержены. Вивьен, девушка с всклокоченными черными волосами, которая обычно изо всех сил старалась казаться как можно более похожей на представительницу рабочего класса, говорила громче всех, и другие замолчали, чтобы позволить ей продолжать.

— То, что ты называешь “границами”, — это оправдание жестокого обращения, верно, в случае моей семьи это было жестокое обращение, И когда ты говоришь подобные вещи, ты не просто обесцениваешь опыт людей, которые были “вооружены”, активно “вооружены” желанием родителей контролировать их, — Кайл энергично закивал, — Ты увековечиваешь и поддерживаешь те же чертовы системы контроля, от которых некоторые из нас пытаются убежать, ясно? Если ты не пострадала, что ж, высказывайся на здоровье, но, может быть, послушаешь и поучишься у тех, кто пострадал от этого, окей?

Раздалось бурчание в знак согласия. Мазу ничего не сказала, предоставив группе самой разбираться с диссидентом. Впервые Робин показалось, что на лице женщины появилась искренняя улыбка.

В тот день девушка лицом в форме сердца подверглась открытому остракизму со стороны других членов Группы Огня. Робин, которая жалела, что не может пробормотать несколько слов доброты или поддержки, подражала большинству и игнорировала ее.

Их двадцатичетырехчасовой пост начался в среду вечером. На ужин Робин получила только чашку горячей воды с лимоном. Оглядев остальных новобранцев, она поняла, что постились только группы Огня, Дерева и Земли, а группам Металла и Воды подали обычную кашу из вареных овощей и лапши. Робин подумала, что вряд ли группы “Металл” и “Вода” могли массово провалить физическую оценку доктора Чжоу. Судя по бормочущим комментариям ее товарищей по голоданию, некоторые из которых сидели неподалеку, Робин поняла, что они считают себя достойнее тех, кого кормят, и, похоже, считают предстоящие двадцать четыре часа вынужденного голодания почетным знаком.

Робин проснулась на следующий день, который был последним в ее семидневном ретрите, после нескольких часов сна, нарушенного грызущими голодными болями в желудке. Сегодня ночью она должна была найти пластиковый камень на границе фермы, и от одной мысли об этом ей становилось одновременно радостно и страшно. Она еще не пробовала выходить из общежития ночью и опасалась не только того, что ее перехватят по дороге в лес, но и того, что она не сможет найти нужное место в темноте.

После завтрака, который для трех постящихся групп состоял из еще одной чашки горячей воды с лимоном, все новобранцы во второй раз после распределения по группам по прибытии воссоединились и были проведены членами церкви в левое крыло фермерского дома. Внутри оказалось пустое, вымощенное камнем помещение, в центре которого находилась крутая деревянная лестница, ведущая в подвал.

Внизу находилась отделанная деревянными панелями комната, которая, по мнению Робин, тянулась почти на всю длину фермерского дома. Две двери с левой стороны показывали, что подвальное помещение простирается еще дальше, чем было видно в данный момент. В противоположном от лестницы конце находилась сцена перед экраном, почти таким же большим, как в храме на Руперт-Корт. Приглушенное освещение исходило от прожекторов, а пол был застелен камышовой циновкой. Новобранцам приказали сесть на пол лицом к сцене, и Робин невольно вспомнила, как она училась в начальной школе. Некоторые из новобранцев с трудом подчинились приказу, в том числе и Уолтер Фернсби, который, опустившись на пол, чуть не опрокинулся на своего соседа.

Когда все расселись по местам, свет над головой был погашен, оставив сцену освещенной.

В свете прожекторов на сцену вышел Джонатан Уэйс, одетый в длинную оранжевую мантию, красивый, длинноволосый, с ямочками на подбородке и голубыми глазами. В зале раздались аплодисменты, причем не только со стороны служителей церкви, но и среди новобранцев. Через щель слева от себя Робин увидела взволнованное, покрасневшее лицо овдовевшей Марион Хаксли, которая была так явно влюблена в Уэйса. Амандип был одним из тех, кто аплодировал сильнее всех.

Джонатан улыбнулся своей обычной самоуничижительной улыбкой, жестом приказал толпе успокоиться, затем свел руки вместе, поклонился и сказал:

— Я благодарю вас за службу.

— И я за вашу, — хором ответили новобранцы, кланяясь в ответ.

— Это не пустые слова, — сказал Уэйс, улыбаясь всем присутствующим. — Я искренне благодарен вам за то, что вы дали нам на этой неделе. Вы пожертвовали своим временем, энергией и мускульной силой, чтобы помочь нам управлять нашей фермой. Вы помогли собрать средства на нашу благотворительную деятельность и начали исследовать свою собственную духовность. Даже если вы не пойдете с нами дальше, вы сделали реальное и долговременное добро — для нас, для себя и для жертв материалистического мира.

— А теперь, — сказал Уэйс, — его улыбка померкла, — давайте поговорим о том мире.

Из скрытых динамиков зазвучала зловещая органная музыка. Экран за спиной Уэйса ожил. По экрану стали последовательно проплывать кадры с главами государств, богатыми знаменитостями и правительственными чиновниками, а затем Уэйс начал рассказывать о недавно просочившихся конфиденциальных документах оффшорной юридической фирмы — “Панамских документах”, о которых Робин узнала из новостей еще до приезда на ферму Чепмена.

— Мошенничество… клептократия… уклонение от уплаты налогов… нарушение международных санкций… — говорил Уэйс, держа в руках микрофон. — Мировая мерзкая материалистическая элита предстает во всей своей двуличности, скрывая богатства, малая толика которых могла бы решить большинство мировых проблем…

На экране инкриминируемые короли, президенты и премьер-министры улыбались и махали руками с подиумов. Знаменитые актеры сияли с красных дорожек и сцен. Нарядно одетые бизнесмены отмахивались от вопросов журналистов.

Уэйс начал бегло и яростно говорить о лицемерии, самовлюбленности и жадности. Он противопоставлял публичные заявления и частное поведение. Глаза голодной, измученной публики следили за тем, как он ходит по сцене взад и вперед. В зале было жарко, пол, покрытый камышом, был неудобен.

Далее меланхоличное фортепиано играло над кадрами бездомных, попрошайничающих у входов в самые дорогие лондонские магазины, затем — распухших и умирающих детей в Йемене или разорванных и искалеченных сирийскими бомбами. Вид маленького мальчика, покрытого кровью и пылью, впавшего в почти каталептическое состояние, когда его поднимали в машину скорой помощи, заставил глаза Робин наполниться слезами. Уэйс тоже плакал.

Хоровое пение и литавры сопровождали катастрофические кадры изменения климата и загрязнения окружающей среды: разрушающиеся ледники, белые медведи, бьющиеся между тающими льдинами, воздушные виды уничтожения тропических лесов, а теперь эти кадры перемежались воспоминаниями о плутократах в их машинах и залах заседаний. Искалеченные дети, которых выносят из рухнувших зданий, контрастировали с кадрами многомиллионных свадеб знаменитостей; селфи из частных самолетов сменялись душераздирающими кадрами урагана “Катрина” и цунами в Индийском океане. Затененные лица вокруг Робин были ошеломлены и во многих случаях заплаканы, а Уэйс уже не был тем мягким, самокритичным человеком, с которым они познакомились в первый раз, а кричал от ярости, гневно взирая на экран и мировую продажность.

— И все это, все это можно остановить, если только пробудить достаточное количество людей от дремоты, в которой они идут к своей гибели! — кричал он. — Противник и его агенты преследуют мир, который должен пробудиться от дремоты или погибнуть! А кто их разбудит, если не мы?

Музыка медленно затихала. Изображения исчезали с экрана. Теперь Уэйс стоял, затаив дыхание, видимо, измученный своей длинной речью, лицо его было в слезах, голос охрип.

— Вы, — слабо сказал он, протягивая руки к сидящим на полу перед ним, — были призваны. Вы были избраны. И сегодня у вас есть выбор. Присоединиться к системе или отделиться. Отделиться и бороться.

— Сейчас будет небольшой перерыв, — сказал Уэйс, когда свет стал ярче. — Нет-нет, — сказал он, когда раздались аплодисменты. — В том, что я вам сейчас показал, нет ничего радостного. Ничего.

Покорившись, аплодисменты стихли. Робин отчаянно хотела глотнуть свежего воздуха, но как только Уэйс исчез, служители церкви открыли дверь слева во вторую обшитую панелями комнату без окон, в которой была разложена холодная еда.

Новое помещение оказалось сравнительно тесным. Дверь в аудиторию была закрыта, что усиливало ощущение клаустрофобии. Пришедших направили к столу, на котором стояли фляги с горячей водой и лимонные дольки. Некоторые новобранцы предпочитали сидеть, прислонившись спиной к стене, поедая бутерброды и попивая горячую воду. Очереди образовались еще у двух дверей, ведущих в туалеты. Робин была уверена, что они провели в аудитории все утро. Девушка с лицом в форме сердца, которая накануне в храме бросила вызов Мазу, сидела в углу, положив голову на руки. Робин беспокоилась за Уолтера, профессора философии, который, казалось, не мог устоять на ногах, его лицо было белым и потным.

— Ты в порядке? — тихо спросила она, когда он прислонился к стене.

— Да, все хорошо, — сказал он, улыбаясь и сжимая в руках свою кружку. — Дух остается сильным!

В конце концов, дверь в аудиторию снова открылась. Было уже темно, люди спотыкались и шептали извинения, пытаясь найти свободное место.

Когда, наконец, все расселись по местам, Джонатан Уэйс снова вышел в центр внимания. Робин была рада видеть его улыбающимся. Она действительно не хотела, чтобы ее еще больше изводили.

— Вы заслужили отсрочку, — сказал Уэйс под облегченным смехом слушателей. — Настало время медитации и песнопений. Займите удобное положение. Глубокий вдох. На вдохе поднимите руки над головой… медленно опустите их… отпустите дыхание. И: Локах Самастах Сухино Бхаванту… Локах Самастах Сухино Бхаванту….

Мыслить во время пения было невозможно, чувство страха, вины и ужаса постепенно уходило, Робин чувствовала, что растворяется в оглушительном пении, которое эхом отражалось от деревянных стен, обретая собственную силу, существующую независимо от певцов, некую развоплощенную силу, вибрирующую в стенах и в ее собственном теле.

Песнопения продолжались дольше, чем когда-либо прежде. Она чувствовала, как пересыхает во рту, и смутно осознавала, что близка к обмороку, но песнопение каким-то образом поддерживало ее, давало силы терпеть голод и боль.

Наконец Уэйс, улыбаясь, объявил окончание, и Робин, несмотря на слабость и некомфортную жару, осталась с ощущением благополучия и эйфории, которые всегда дарили ей песнопения.

— Вы, — тихо сказал Уэйс, — его голос стал еще более хриплым и надтреснутым, чем прежде, — замечательные.

И, несмотря на все, Робин почувствовала иррациональную гордость от одобрения Уэйса.

— Необыкновенные люди, — сказал Уэйс, снова прохаживаясь перед ними взад-вперед. — И вы даже не представляете себе этого, не так ли? — сказал он, улыбаясь, глядя на их вздернутые лица. — Вы не понимаете, что вы такое. Поистине замечательная группа новобранцев. Мы заметили это с момента вашего прибытия. Члены церкви говорили мне: “Они особенные. Возможно, это те, кого мы ждали”.

— Мир стоит на краю пропасти. Без десяти полночь наступает Армагеддон. Противник, возможно, и побеждает, но Благословенное Божество еще не сдалось. Доказательство? Он послал к нам вас — и с вами у нас есть шанс.

— Он уже говорили с вами, используя имеющиеся в его распоряжении средства, сквозь шум материалистического мира. Вот почему вы здесь.

— Но на этой неделе Вы дышали чистым воздухом. Грохот утих, и вы видите и слышите яснее, чем раньше. Настало время для знака от Божественного. Сейчас настал момент, когда вы можете по-настоящему увидеть. Чтобы по-настоящему понять.

Уэйс опустился на колени. Он закрыл глаза. Когда новобранцы смотрели на него, как завороженные, он произнес звонким голосом,

— Благословенное Божество, если Тебе угодно, пошли нам Своего посланника. Пусть Утонувший Пророк придет к нам, сюда, и докажет, что есть жизнь после смерти, что чистый дух живет независимо от материального тела, что награда за служение — жизнь вечная. Благословенное Божество, я верю, что эти люди достойны. Пошли Дайю к нам сейчас же.

В темной жаркой комнате стояла полная тишина. Глаза Уэйса были по-прежнему закрыты.

— Пресвятое Божество, — прошептал он, — пусть она придет.

Наблюдатели издали коллективный вздох.

На сцене из воздуха появилась прозрачная голова девочки. Она улыбалась.

Встревоженная, Робин оглянулась через плечо в поисках проектора, но луча света не было, а стена была сплошной. Она снова повернулась лицом к входу, сердце ее учащенно билось.

У улыбающейся призрачной фигуры росло тело. У нее были длинные черные волосы и длинное белое платье. Она подняла руку и по-детски помахала толпе. Несколько человек помахали ей в ответ. Большинство выглядели испуганными.

Уэйс открыл глаза.

— Ты пришла к нам, — сказал он.

Дайю медленно повернулась к нему лицом. Они могли видеть ее насквозь — Уэйс стоял на коленях позади нее и улыбался сквозь слезы.

— Спасибо, — всхлипывая, сказал Уэйс. — Я опять зову тебя не из эгоистических соображений, ты же знаешь… хотя видеть тебя…

Он сглотнул.

— Дайю, — прошептал он, — они готовы?

Дайю медленно повернулась лицом к толпе. Ее глаза пробежались по новобранцам. Она улыбнулась и кивнула.

— Я так и думал, — сказал Уэйс. — Иди, ну, малышка.

Дайю поднесла руку к рту и, казалось, поцеловала новобранцев. Постепенно она стала исчезать из виду, и на короткий миг в темноте показалось только ее лицо. Затем она исчезла.

Наблюдатели были абсолютно неподвижны. Никто не разговаривал, никто не обращался к соседу, чтобы рассказать о том, что они только что увидели. Уэйс поднялся на ноги, вытирая глаза рукавом халата.

— Она возвращается из Рая, когда понимает, что нужна нам. Она подшучивает над своим глупым папой Джеем. Она понимает, что вы слишком особенные, чтобы позволить вам ускользнуть. — А теперь, — тихо сказал Уэйс, — пожалуйста, следуйте за мной в храм.

Глава 35

Девять на вершине…

Человек достигает небесного пути.

И-Цзин или Книга Перемен

Новобранцы поднялись на ноги, когда включился свет. Уэйс спустился и прошел сквозь них, останавливаясь то тут, то там, чтобы поприветствовать некоторых людей по имени, хотя он никогда не был им представлен. Те, кто был удостоен такой чести, выглядели ошеломленными.

— Ровена, — сказал он, улыбаясь Робин. — Я слышал о тебе много хорошего.

— Спасибо, — слабо сказала Робин, позволяя ему сжать обе ее руки в своих.

Люди вокруг Робин смотрели на нее с завистью и все большим уважением, пока Уэйс шел дальше, ведя за собой по лестнице в фермерский дом.

Новобранцы последовали за ним. Поднявшись на верхнюю площадку лестницы, Робин увидела в окнах закат: весь день они провели в темном душном помещении. Ее мучил голод, тело болело от физической работы и от сидения на неудобном полу.

Затем до ее ушей донеслись звуки громкой рок-музыки, доносившиеся из динамиков во дворе. Члены церкви выстроились в две шеренги, проложив дорожку между фермерским домом и храмом, и пели и хлопали в ладоши вместе с песней. Когда Робин вышла на влажный вечерний воздух, заиграл припев.

Мне не нужно, чтобы кто-то рассказывал мне о рае.

Я смотрю на свою дочь и верю…

Робин шла вместе со своими товарищами по службе между рядами поющих прихожан. На нее обрушились струи дождя, и она услышала раскаты грома.

Иногда трудно дышать, Господи,

На дне морском, да-да…

Уэйс повел новобранцев по ступеням в храм, который теперь освещался множеством ламп и свечей.

Центральная пятиугольная сцена превратилась в пятигранный бассейн. Робин поняла, что бассейн был здесь всегда, под тяжелой черной крышкой. Вода внизу казалась угольно-черной из-за темных бортов. Мазу стояла лицом к ним, отражаясь словно в темном зеркале. Она больше не была одета в оранжевое, на ней была длинная белая мантия, такая же, как у ее дочери на потолке наверху. Теперь Уэйс поднялся по ступенькам и встал рядом с ней.

Рок-песня закончилась после того, как все — и прихожане, и новобранцы — вошли в храм. Двери с громким стуком закрылись. Те, кто привел новобранцев на ферму, шепотом приказали им стоять лицом к бассейну, а сами расселись по местам.

Опустошенная от голода, с ноющей болью в желудке, вспотевшая и эмоционально выжатая, Робин могла думать только о том, что прохладная вода выглядит заманчиво. Было бы чудесно погрузиться под воду, пережить несколько мгновений одиночества и умиротворения.

— Сегодня, — сказал Джонатан Уэйс, — у вас есть свободный выбор. Остаться с нами или присоединиться к материалистическому миру. Кто из вас сделает шаг вперед и войдет в бассейн? Переродитесь сегодня ночью. Очиститесь от ложного “я”. Выйдите из очищающей воды как ваше истинное “я”. Кто из вас готов сделать этот первый, необходимый шаг к чистому духом?

Секунду или две никто не двигался. Затем Амандип протиснулся мимоРобин.

— Я.

Прихожане церкви взорвались радостными возгласами и аплодисментами. Джонатан и Мазу протянули руки, сияя. Амандип прошел вперед, поднялся по ступенькам на бортик бассейна, и Джонатан с Мазу дали ему неслышные указания. Он снял кроссовки и носки, шагнул вперед, в бассейн, ненадолго погрузился под воду и появился снова — в очках и смеющийся. По храму разнеслись радостные возгласы и аплодисменты прихожан, когда Джонатан и Мазу помогли промокшему Амандипу выбраться на другой бортик, его спортивный костюм был тяжелым от воды. Он взял свои кроссовки и носки, и пара прихожан вывела его через дверь в задней части храма.

Следующим в бассейн вошел Кайл. Когда он вынырнул из бассейна, то получил такую же восторженную реакцию.

Робин решила, что не хочет больше ждать, и, пробравшись через других новобранцев, встала впереди группы.

— Я хочу присоединиться, — сказала она под новые аплодисменты.

Она прошла вперед, поднялась по ступенькам и сняла носки и кроссовки. По знаку Джонатана она шагнула в удивительно глубокий бассейн и позволила себе погрузиться в холодную воду. Ноги нащупали дно, она снова оттолкнулась, и восхитительная тишина была разрушена, когда она вынырнула на поверхность под громкие хлопки и крики одобрения.

Джонатан Уэйс помог ей выйти. Теперь Робин, одетая в промокший спортивный костюм, с волосами, лезущими в глаза, получила свои носки и кроссовки от улыбающегося Тайо Уэйса, который лично проводил ее в заднюю часть храма через дверь в предбанник, где Амандип и Кайл уже были одеты в чистые, сухие спортивные костюмы и вытирали полотенцем свои волосы, оба, очевидно, были в восторге. Еще больше чистых, сложенных спортивных костюмов лежало в ожидании на деревянных скамьях, стоявших вдоль стен. Напротив находилась дверь, которая, как поняла Робин, должна была вести на улицу.

— Вот, — сказал улыбающийся Тайо, протягивая Робин полотенце. — Возьми спортивный костюм и переоденься.

Амандип и Кайл вежливо отвернулись, когда Робин сняла с себя топик, прекрасно понимая, что ее нижнее белье тоже насквозь промокло, но Тайо открыто наблюдал за этим, ухмыляясь.

— Как вы думаете, сколько еще человек присоединится? — Амандип спросил Тайо.

— Посмотрим, — сказал Тайо, не сводя глаз с Робин, которая сидела, пытаясь снять мокрые штаны спортивного костюма и натянуть сухие, чтобы никто не увидел, как просвечивают ее трусы. — Нам нужны все люди, которых мы сможем найти. Это борьба добра со злом, чистая и простая… мне лучше вернуться, — добавил Тайо, когда Робин, уже одетая, начала натягивать носки.

— Я не могу в это поверить, — сказал запыхавшийся Амандип, когда за Тайо закрылась дверь. — Я пришел сюда и подумал: “Это сумасшедшее место. Это секта”. Я собирался написать статью для своей студенческой газеты. А теперь… я вступил в этот чертов культ.

Он начал безудержно смеяться, и Кайл с Робин тоже.

В течение следующего получаса в комнату входило все больше и больше людей в таком же состоянии почти истерического смеха. Вошел Уолтер Фернсби, слегка пошатываясь, за ним сразу же последовала Пенни Браун, зеленые волосы которой облепили ее лицо, как водоросли. Появилась Мэрион Хаксли, дрожащая, явно дезориентированная, но тоже склонная к хихиканью. Вскоре раздевалка была заполнена людьми, возбужденно обсуждавшими материализацию Дайю в подвале и свою собственную гордость от того, что они присоединились к церкви.

Затем прошло десять минут, в течение которых никто не появлялся. Проведя быстрый, молчаливый подсчет, Робин прикинула, что в зале осталось полдюжины человек, включая девушку с лицом в форме сердца, которая отказалась критиковать свою семью в группе Огня, и светловолосую подругу Пенни. Действительно, Пенни с тревогой оглядывалась по сторонам и уже не смеялась. Прошло еще десять минут, после чего дверь наружу открыл Уилл Эденсор.

— Сюда, — сказал он и повел новых прихожан из храма в сторону столовой.

Уже стемнело, и мурашки поползли по телу Робин и под ее все еще мокрыми волосами. Пенни Браун все еще с тревогой оглядывалась по сторонам в поисках подруги, которая приехала с ней на ферму Чепмена.

Вновь присоединившиеся члены церкви вошли в столовую под бурные овации прихожан, которые покинули храм раньше них. Очевидно, в те часы, когда новобранцы были заперты в подвале под фермерским домом, там кипела бурная деятельность, потому что со стропил свисали алые и золотые бумажные фонарики вроде тех, что раскачивались на ветру на Уордор-стрит, и воздух наполнял аппетитный запах жареного мяса. Кухонные работники уже сновали между столами, катая свои огромные металлические чаны.

Робин опустилась на ближайшее свободное сиденье и отпила немного воды из-под крана, уже налитой в стоящий перед ней пластиковый стаканчик.

— Поздравляю, — раздался тихий голос за спиной, и она увидела бритоголовую Луизу, которая несла в руках чан с пахнущим курицей карри, которое она вылила на жестяную тарелку Робин, добавив пару ложек риса.

— Спасибо, — с благодарностью сказала Робин. Луиза слабо улыбнулась и отошла в сторону.

Хотя это было не самое лучшее карри в мире, но, безусловно, самое аппетитное и сытное блюдо, которое Робин ела с момента прибытия на ферму Чепмена, и в нем было больше всего белка. Она ела быстро, так отчаянно нуждаясь в калориях, что не могла себя контролировать. После того как карри было доедено, ей дали миску йогурта с медом — это было лучшее, что она пробовала за всю неделю.

В зале царила атмосфера праздника. Смеха было гораздо больше, чем обычно, и Робин догадалась, что причиной было это пиршество, которое было не сравнить с обычной местной едой. Робин заметила, что к верхнему столу присоединилась Ноли Сеймур, одетая в оранжевую мантию, и впервые поняла, что актриса, должно быть, является настоятельницей церкви. Рядом с Ноли сидели двое мужчин средних лет, тоже в оранжевых одеждах. На вопрос Робин молодой человек, сидевший рядом с ней, ответил, что один из них — мультимиллионер, сделавший состояние на упаковке, а другой — член парламента. Робин запомнила имена обоих мужчин для своего письма Страйку.

Джонатан и Мазу Уэйс вошли в столовую под одобрительные возгласы после того, как большинство людей закончили есть. Ни девушки с лицом в форме сердца, ни других новобранцев, не попадавших в бассейн, не было видно, и Робин задалась вопросом, куда они делись, не держат ли их где-то без еды и не было ли длительное отсутствие Уэйсов последней попыткой убедить их.

Она с ужасом ожидала очередной речи Уэйса, но вместо этого из колонок снова зазвучала музыка, когда Уэйсы заняли свои места, и взмахом руки Уэйс как бы дал понять, что теперь разрешена неформальная обстановка, что вечеринка должна начаться. По залу разнеслась старая песня REM, и некоторые члены церкви, впервые за долгое время наевшиеся мяса, встали, чтобы потанцевать.

Это конец света, каким мы его знаем.

И я чувствую себя хорошо…

Глава 36

Девять на третьем месте означает:

Остановленное поступление

Это нервно и опасно.

И-Цзин или Книга Перемен

Вечеринка продолжалась уже не менее двух часов. Джонатан Уэйс спустился с верхнего стола под крики восторга и начал танцевать с несколькими девочками-подростками. Упаковочный миллионер тоже встал, чтобы потанцевать, двигаясь как человек, чьи суставы нуждаются в смазке, и влился в группу вокруг Уэйса. Робин так и осталась сидеть на своей деревянной скамейке, улыбаясь, но не желая больше ничего, кроме как вернуться в общежитие. Прием полноценной еды после голодания, громкая музыка, боль в мышцах после долгого дня сидения на жестком полу — все это усугубляло ее усталость.

Наконец она услышала первые такты песни “Герои” и поняла, что вечер скоро закончится, так же уверенно, как если бы она услышала начало песни “Auld Lang Syne”(песня, которую включают на новый год после полуночи — прим.пер). Она старалась подпевать и выглядеть счастливой, и была вознаграждена, когда, наконец, все стали расходиться по общежитиям под дождем, который начал накрапывать, пока они ели, за исключением таких работяг, как Луиза, оставшихся убирать со столов.

Несмотря на глубокую усталость, та часть сознания Робин, которая постоянно напоминала ей, зачем она здесь, говорила ей, что сегодня вечером у нее будет наилучшая возможность найти пластиковый камень. Все на ферме только что насладились необычайно сытным ужином и, скорее всего, быстро уснут. И действительно, женщины вокруг нее быстро разделись, натянули пижамы, что-то быстро написали в своих дневниках, а затем упали в постель.

Робин сделала короткую запись в своем дневнике, затем тоже надела пижаму, оставив на себе еще слегка влажное нижнее белье. Оглянувшись по сторонам, она убедилась, что никто не видит, что она легла в постель в носках и кроссовках, спрятав спортивный костюм под одеялом. Через десять минут свет, которым управлял где-то главный выключатель, наконец-то погас.

Робин лежала в темноте, слушая дождь и заставляя себя не спать, хотя веки ее все время опускались. Вскоре за стуком в окно послышался храп и медленное, тяжелое дыхание. Она не решилась ждать долго, как и пытаться достать из-под кровати свою непромокаемую куртку. Стараясь не шуршать простынями, ей удалось натянуть спортивный костюм поверх пижамы. Медленно и осторожно она сползла с кровати и поползла к двери общежития, готовая сообщить всем, кто проснется, что она идет в туалет.

Она осторожно открыла дверь. В пустынном дворе не было ни одного электрического фонаря, хотя бассейн и фонтан Дайю сверкали в лунном свете, а на верхнем этаже фермерского дома светилось единственное окно.

Робин нащупала путь в обход здания по полосе земли между женским и мужским общежитиями, ее волосы быстро намокли под дождем. К тому времени, когда она добралась до конца прохода, ее глаза уже немного привыкли к темноте. Ее целью был участок густого леса, видневшийся из окна общежития, за которым находилось небольшое поле, на которое никто из новобранцев еще не заходил.

В конце прохода между общежитиями были посажены деревья и кустарники, которые закрывали поле от посторонних глаз. Осторожно пробираясь сквозь эти заросли, стараясь не споткнуться о корни, она увидела свет и остановилась между кустами.

Она обнаружила больше Комнат Уединения, таких, как та, которую она видела из кабинета доктора Чжоу, отгороженных от общежитий аккуратной растительностью. Сквозь кусты она видела свет, пробивающийся из-за шторы, которой были задернуты раздвижные стеклянные двери одной из них. Робин опасалась, что кто-то сейчас выйдет из нее или выглянет наружу. Она подождала минуту, обдумывая варианты, и решила рискнуть. Выйдя из-под прикрытия деревьев, она поползла дальше, продвигаясь в десяти метрах от домика.

В этот момент она поняла, что никому не грозит опасность немедленно покинуть комнату уединения. Из нее доносились ритмичные удары и ворчание, а также тоненькие визги, которые могли означать как удовольствие, так и боль. Робин поспешила дальше.

Пятистворчатые ворота отделяли поле от засаженной территории, на которой располагались Комнаты Уединения. Робин решила не открывать ворота, а перелезть через них. Перебравшись на другую сторону, она пустилась бежать трусцой, под ногами хлюпала мокрая земля, ее охватила едва сдерживаемая паника. Если на ферме установлены камеры ночного видения, то ее могут обнаружить в любой момент; Агентство, возможно, тщательно обследовало периметр, но оно не могло знать, какая технология наблюдения используется внутри. Разумное я твердило ей, что она нигде не видела никаких признаков камер, но страх не отпускал ее, и она поспешила в глубь леса.

Достигнув укрытия деревьев, она почувствовала облегчение, но теперь ее охватил страх иного рода. Ей показалось, что она снова видит улыбающуюся прозрачную фигуру Дайю в том виде, в каком она появилась в подвале несколько часов назад.

Это был трюк, сказала она себе. Ты знаешь, что это был трюк.

Но она не понимала, как это было сделано, а поверить в призраков, пробираясь вслепую через заросли, крапиву и перекрученные корни, когда треск веток под ногами звучал в ночной тишине не хуже выстрелов, а дождь бил по навесу над деревьями, было слишком легко.

Робин не могла понять, в правильном ли направлении она движется, так как из-за отсутствия проезжающих машин не была уверена, где находится дорога. Она блуждала минут десять, пока справа от нее не проехала машина, и она поняла, что находится в двадцати метрах от периметра.

Прошло почти полчаса, прежде чем она нашла небольшую полянку, вырубленную Барклаем внутри периметра стены с тяжелой колючей проволокой. Приседая, она ощупывала землю, и наконец ее пальцы нащупали что-то неестественно теплое и гладкое. Она подняла пластиковый камень из зарослей сорняков, где он лежал, и дрожащими руками раздвинула две половинки.

Включив фонарик, она увидела ручку, бумагу и записку, написанную знакомым почерком Страйка, и сердце ее забилось, как будто она увидела его лично. Она только успела убрать послание, как услышала голоса в лесу позади себя.

В ужасе Робин выключила фонарик и бросилась на землю в ближайшиие заросли крапивы, закрыв лицо руками, уверенная, что стук ее сердца будет слышен тому, кто ее преследовал. Ожидая окрика или требования показаться, она не услышала ничего, кроме шагов. Потом девушка заговорила.

— Мне п-п-показалось, что я увидела свет.

Робин лежала очень тихо, закрыв глаза, как будто это могло сделать ее менее заметной.

— Лунный свет на проводах, наверное, — сказал мужской голос. — Продолжай. Что ты хотела?

— Я н-н-нуждаюсь в том, чтобы ты м-м-м-меня снова увеличил.

— Лин… Я не могу.

— Ты д-должен, — сказала девушка, в голосе которой слышались слезы. — Или мне придется опять с ним ид-д-дти. Я не могу, Уилл. Я… я… я…

Она начала плакать.

— Шшш! — судорожно произнес Уилл.

Робин услышала шорох ткани и бормотание. Она догадалась, что Уилл обнял Лин, чьи рыдания теперь звучали приглушенно.

— Почему н-н-н…

— Ты знаешь, почему, — прошептал он.

— Меня от-т-тправят в Бирмингем, если я не пойду с ним, а я не м-м-могу оставить Цин, я н-не могу…

— Кто сказал, что ты поедешь в Бирмингем? — спросил Уилл.

— М-м-м-м-мазу, если я не пойду с н-н-н-н…

— Когда она тебе это сказала?

— В-в-вчера, но если я буду расти, то, может быть, она не будет м-м-м…

— О Боже, — сказал Уилл, и Робин никогда не слышала, чтобы эти два слога были более наполнены отчаянием.

Наступила тишина и слабые звуки движения.

Пожалуйста, не занимайтесь сексом, думала Робин, плотно закрыв глаза, лежа среди крапивы. Пожалуйста, не надо.

— Или т-т-ты мог бы с-с-сделать то, что с-с-сделал Кевин, — сказала Лин, ее голос был хриплым от слез.

— Ты с ума сошла? — резко сказал Уилл. — Быть проклятым навеки, уничтожить наш дух?

— Я н-н-не оставлю Цин! — завопила Лин. Уилл снова отчаянно зашикал на нее. Наступило очередное затишье, во время которого Робин показалось, что она слышит поцелуи, скорее утешительные, чем страстные.

Она должна была предвидеть, что кто-то, кроме сотрудников детективного агентства “Страйк и Эллакотт”, может знать о слепой зоне камер и полезном прикрытии леса. Теперь ее безопасное возвращение в общежитие зависело от того, что эта парочка решит делать дальше. В ужасе от того, что кто-то из них может приблизиться к тому месту, где она лежала, потому что другая проезжающая машина, несомненно, обнаружит ее ярко-оранжевый спортивный костюм, ей ничего не оставалось, как свернуться калачиком среди крапивы. Как она объяснит, что на ее чистом костюме остались пятна грязи и травы — об этом она будет думать, когда благополучно выберется из леса.

— А ты не можешь сказать Мазу, что у тебя что-то есть — что это за штука у тебя была?

— Цистит, — всхлипывала Лин. — Она н-н-не поверит м-м-мне.

— Хорошо, — сказал Уилл, — тогда притворись, что ты больна чем-то другим. Попроси показать тебя доктору Чжоу.

— Но в конце концов мне придется поправиться — я не могу бросить Цин! — снова запричитала девушка, и Уилл, теперь уже явно напуганный до смерти, сказал:

— Ради Бога, не кричи!

— Почему бы тебе п-п-просто не увеличить меня снова?

— Я не могу, ты не понимаешь, я не могу…

— Ты б-б-боишься!

Робин услышала быстро удаляющиеся шаги и была уверена, что девушка убегает, а Уилл преследует ее, потому что его голос прозвучал еще дальше, когда он заговорил снова.

— Лин…

— Если ты не собираешься увеличивать м-меня…

Голоса стали неразличимы. Робин продолжала неподвижно лежать в своем укрытии, сердце колотилось, она напрягала слух, пытаясь услышать, что происходит. Пара все еще спорила, но она уже не могла разобрать, о чем они говорят. Сколько времени она лежала и слушала, она не знала. Мимо пронеслась еще одна машина. Наконец, голоса и шаги стихли.

Робин пролежала так еще пять минут, боясь, что пара вернется, а затем осторожно села.

Записка Страйка все еще была скомкана в ее руке. Она сделала несколько глубоких вдохов, затем снова включила фонарь, разгладила письмо и прочитала его.

Четверг, 14 апреля

Надеюсь, там все идет хорошо. Дэв собирается передать это и будет находиться поблизости до субботы, проверяя камень до тех пор, пока ты не напишешь записку. Если ничего не будет, увидимся в воскресенье.

Я встречался с Эбигейл Гловер, дочерью Джонатана Уэйса. Очень интересный материал. Она утверждает, что Дайю была дочерью не Уэйса, а Александра Грейвса. Якобы, когда она умерла, между Уэйсами и родителями Грейвса шла борьба за опеку над ней. Эбигейл была свидетелем и жертвой насилия, а после того, как Дайю утонула, ее лично закрыли в свинарнике голой на три ночи, но, к сожалению, она не хочет давать показания.

Во вторник я встречаюсь с родителями Александра Грейвса. Я дам тебе знать, как все пройдет.

Я все еще пытаюсь найти Шери Гиттинс, девушку, которая водила Дайю в бассейн. Я изучал смерть Дайю, и у меня есть вопросы. Все, что ты сможешь найти, было бы полезно.

Возможно, мне также удастся убедить Джордана Рини поговорить со мной — у Штыря есть приятели внутри.

Литтлджон меня беспокоит. Он не сказал мне, что работал в Паттерсоне 3 месяца, прежде чем перейти к нам. Пытаюсь найти ему замену.

Фрэнки остаются фриками и, возможно, планируют похищение.

Позаботься о себе. Если захочешь выйти, скажи. Если понадобится, мы выбьем дверь.

С x

Робин не знала, почему записка вызвала у нее слезы, но сейчас слеза упала на бумагу. Связь с внешней жизнью подействовала на нее как лекарство, укрепив ее, а предложение выбить дверь и единственный поцелуй рядом с инициалами Страйка были похожи на объятия.

Теперь она достала ручку, положила небольшую стопку бумаги на колено и начала неуклюже писать, держа фонарик в левой руке.

Все идет хорошо. Сегодня вечером я присоединилась к церкви. Полностью погрузилась в бассейн в храме.

Уилл Эденсор здесь, а я только что подслушала разговор между ним и Лин, дочерью Дейрдре Доэрти. Она умоляла его снова ее “увеличить”, чтобы избежать необходимости спать с “ним”. Неизвестно, кто такой “он”. Лин даже предложила уехать, но Уилл, похоже, совсем индоктринирован и говорит, что это означает проклятие. Я не могу быть уверена, но если она уже родила здесь ребенка, то это может быть ребенок Уилла. Если это так, то я уверена, что она была несовершеннолетней, когда родила, потому что сейчас она не выглядит очень взрослой.

Насилия пока не наблюдается, но недосыпание и недокорм вполне реальны.

Сегодня вечером я видела, как дух Дайю материализовался из воздуха, двигался и махал нам всей рукой. Ее вызвал Джонатан У. Не знаю, как это было сделано, но должна сказать, что это было эффектно и, думаю, убедило почти всех.

Робин сделала паузу, пытаясь вспомнить что-нибудь еще, что могло бы показаться Страйку важным. Она дрожала от холода и так устала, что едва могла соображать.

Думаю, что это все, жаль, что не больше. Надеюсь, что теперь, когда я стала настоящим членом церкви, я начну видеть все плохое.

Похоже, это хорошая идея — избавиться от Литтлджона, когда это будет возможно.

Робин x

Она свернула записку, положила ее в безопасный камень и положила камень на место. Затем, с тяжелым сердцем, она разорвала записку Страйка на мелкие кусочки и стала пробираться сквозь деревья к далекой ферме, разбрасывая по пути кусочки записки в разные заросли крапивы.

Однако она так устала, что потеряла чувство направления. Вскоре она оказалась в густой заросли деревьев, через которые, как ей показалось, она не проходила. Паника снова начала подниматься в ней. Наконец она пробралась между двух стволов, опутанных ползучим кустарником, сделала несколько шагов по небольшой полянке и с воплем, который она не смогла предотвратить, упала на что-то твердое и острое.

— Черт, — простонала Робин, ощупывая голень. Она порезалась, хотя, к счастью, разрыва на брюках не было. Ощупывая землю вокруг, она нашла то, обо что споткнулась: похоже, это был сломанный пень или столб в земле. Она встала и при свете луны увидела несколько сломанных столбов, расположенных неровным кругом. Они были явно рукотворными и выглядели на фоне окружающего дикого пейзажа неестественно ритуально. Робин вспомнила рассказ Кевина Пирбрайта о том, как в двенадцатилетнем возрасте его на ночь привязали к дереву в качестве наказания. Были ли здесь когда-то столбы, к которым можно было бы привязать целую группу детей? Если да, то, судя по всему, они уже не использовались, поскольку тихо гнили в глубине дерева.

Слегка прихрамывая, Робин снова отправилась в путь и, наконец, с помощью неверного лунного света нашла опушку леса.

Только когда она шла обратно по темному сырому полю в сторону фермы, она вспомнила, что не написала Мерфи записку. Слишком уставшая и потрясенная, чтобы возвращаться, она решила, что напишет ему извинения на следующей неделе. Через пятнадцать минут она уже взбиралась на пятистворчатые ворота. Она миновала темные и безмолвные Комнаты Уединения и с чувством глубокого облегчения незамеченной проскользнула обратно в общежитие.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Строительство

ОБСТРУКЦИЯ означает затруднение.

Опасность впереди.

Видеть опасность и уметь устоять на месте — это и есть мудрость.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 37

Благодаря решительности человек обязательно с чем-то столкнется.

Отсюда следует гексаграмма СОВМЕСТИМОСТЬ.

И-Цзин или Книга Перемен

Если получение письма Робин с фермы Чепмен не произвело на Страйка такого же эффекта, как на нее, то отсутствие записки для Райана Мерфи его чрезвычайно обрадовало, что он скрыл от Дэва Шаха, когда тот подтвердил, что в пластиковом камне, который он проверил перед рассветом, было только одно письмо.

— Что ж, приятно знать, что с ней все в порядке, — таков был единственный комментарий Страйка, прочитавшего сообщение Робин за столом партнеров. — И это чертовски важная информация, которой она уже располагает. Если Уилл Эденсор заделал там ребенка, у нас есть частичное объяснение, почему он не уходит.

— Да, — сказал Дэв. — Страх судебного преследования. Изнасилование по закону, не так ли? Собираешься рассказать сэру Колину?

Страйк колебался, нахмурившись и потирая подбородок.

— Если ребенок точно принадлежит Уиллу, он должен будет узнать об этом, но я бы предпочел сначала получить немного больше информации.

— Несовершеннолетний есть несовершеннолетний, — сказал Дэв.

Страйк еще никогда не видел у Шаха такого бескомпромиссного взгляда.

— Согласен. Но я не уверен, что ты можешь судить о том, что там происходит, по обычным стандартам.

— К черту нормальные стандарты, — сказал Дэв. — Держи свой член в штанах рядом с детьми.

Наступило короткое, напряженное молчание, после чего Дэв заявил, что ему нужно поспать, так как он всю ночь не спал в машине, и ушел.

— Что его расстроило? — поинтересовалась Пат, когда стеклянная дверь закрылась сильнее, чем требовалось, и Страйк вышел из внутреннего кабинета с пустой кружкой в руке.

— Секс с несовершеннолетними девочками, — сказал Страйк, направляясь к раковине, чтобы вымыть кружку перед тем, как отправиться на слежку за Бигфутом. — Не Дэв, — добавил он.

— Ну, я знала это, — сказала Пат.

Откуда Пат могла это знать, Страйк не спрашивал. Дэв был самым симпатичным субподрядчиком, работавшим в агентстве, а Страйк по опыту знал, что теплое отношение их офис-менеджера охотнее всего вызывают симпатичные мужчины. Ассоциация с этой идеей привела его к тому, что он сказал:

— Кстати, если позвонит Райан Мерфи, скажи ему, что на этой неделе для него не было записки от Робин.

Что-то в остром взгляде Пат заставило Страйка сказать:

— В камне его не было.

— Ладно, я не обвиняю тебя в том, что ты ее сжег, — огрызнулась Пат, возвращаясь к набору текста.

— Все в порядке? — спросил Страйк. Хотя он сомневался, что кто-то сравнивал Пат с лучиком солнечного света, но он не мог припомнить, чтобы она была такой раздражительной без провокации.

— Отлично, — сказала Пат, покачивая электронной сигаретой и хмурясь на монитор.

Страйк решил, что самое разумное — молча вымыть свою кружку.

— Ну, вот я и ушел смотреть за Бигфутом, — сказал он. Когда он повернулся, чтобы взять пальто, его взгляд упал на небольшую стопку квитанций на столе Пата.

— Эти Литтлджона?

— Да, — сказала Пат, ее пальцы быстро двигались по клавишам.

— Не возражаешь, если я быстро посмотрю?

Он перелистал их. В них не было ничего необычного или экстравагантного; более того, если и было что-то, то это были отрывочные сведения.

— Что ты думаешь о Литтлджоне? — Страйк спросил Пат, положив квитанции обратно рядом с ней.

— Что ты имеешь в виду, спрашивая, что я думаю о нем? — сказала она, глядя на него.

— Именно то, что я сказал.

— Он в полном порядке, — сказала Пат, после пары секунд. — Он в порядке.

— Робин сказала мне, что он тебе не нравится.

— Мне показалось, что он был немного тихим, когда начинал, вот и все.

— Стал болтливее, да? — сказал Страйк.

— Да, — сказала Пат. — Ну.. нет. Но он всегда вежлив.

— Ты никогда не замечала, чтобы он делал что-то странное? Вел себя странно? Лгал о чем-нибудь?

— Нет. Почему ты меня об этом спрашиваешь? — сказала Пат.

— Потому что если бы ты это заметила, ты была бы не единственной, — сказал Страйк. Теперь он был заинтригован: Пат никогда раньше не проявляла ни малейшей склонности к смягчению своего мнения, когда осуждала кого-либо: клиента, сотрудника или, более того, самого Страйка.

— Он в порядке. Делает свою работу хорошо, не так ли?

Прежде чем Страйк успел ответить, зазвонил телефон на столе Пат.

— О, привет, Райан, — сказала она, ее тон стал намного теплее.

Страйк решил, что пора уходить, и сделал это, тихо закрыв за собой стеклянную дверь.

Следующие несколько дней не принесли существенного прогресса в деле ВГЦ. От Штыря не было никаких известий о возможном интервью с Джорданом Рини. Шери Гиттинс по-прежнему не удавалось найти во всех базах данных, к которым обращался Страйк. Из свидетелей утреннего купания Шери и Дайю владелица кафе, которая видела, как Шери вела ребенка на пляж, неся полотенце, умерла пять лет назад. Он пытался связаться с мистером и миссис Хитон, которые видели, как истеричная Шери бежала по пляжу после того, как Дайю исчезла под волнами, и которые все еще жили по адресу в Кромере, но никто никогда не отвечал на звонки по их стационарному телефону, в какое бы время суток Страйк ни звонил. Он подумал, не поехать ли ему в Кромер после посещения Гарвестон-Холла, но поскольку агентство и так было загружено текущими делами, а он уже планировал съездить в Корнуолл в конце недели, то решил не жертвовать еще несколькими часами на дорогу только ради того, чтобы найти пустой дом.

Его поездка в Норфолк солнечным утром во вторник прошла без происшествий, пока на ровном и прямом участке трассы A11 Мидж не позвонила ему по поводу самого свежего дела, находящегося на балансе агентства, — дела о предполагаемой супружеской неверности, в котором муж хотел, чтобы за женой следили. Клиент был взят так недавно, что за ним и за объектом не было закреплено никакого прозвища, хотя Страйк понял, о ком говорила Мидж, когда она без предисловий сказала:

— Я поймала миссис Как-Ее-Там-Называют на месте преступления.

— Уже?

— Да. Есть фотографии, как она выходила из квартиры любовника сегодня утром. Навещала свою мать, черт побери. Может быть, мне следовало немного повременить. Мы не получим много с этого.

— Ну это все равно полезно, — сказал Страйк.

— Мне попросить Пат уведомить следующего в списке ожидания?

— Давай повременим неделю, — сказал Страйк после некоторого колебания. — Для работы с Фрэнками нужно вдвое больше людей, теперь мы знаем, что это они оба. Послушай, Мидж, пока ты здесь, есть ли что-нибудь у Пат с Литтлджоном?

— Что ты имеешь ввиду?

— Не было никаких ссор или чего-то подобного?

— Насколько я знаю, нет.

— Она была немного странной, когда я спросил ее сегодня утром, что она о нем думает

— Ну, он ей не нравится, — сказала Мидж. — Никому из нас, — добавила она со свойственной ей откровенностью.

— Я объявляю о поиске замены, — сказал Страйк, что было правдой: накануне вечером он отправил по электронной почте письмо нескольким контактам в полиции и армии, чтобы найти возможных кандидатов. — Окей, хорошая работа с миссис Как-Там. Увидимся завтра.

Он ехал по бесконечно плоскому ландшафту, который, как обычно, портил ему настроение. Община Эйлмертон навсегда запятнала Норфолк в его памяти; он не находил никакой красоты ни в кажущейся безбрежности неба, давящего на ровную землю, ни в мельницах и болотистых топях.

Спутниковая навигация вела его по узким извилистым проселочным дорожкам, пока он наконец не увидел первый указатель на Гарвестон. Через три часа после выезда из Лондона он въехал в крошечную деревушку, быстро миновал церковь с квадратной башней, школу и сельскую ратушу, и лишь через три минуты оказался на другой стороне. Через четверть мили после Гарвестона он заметил деревянный указатель, направивший его по дорожке направо к зданию. Вскоре он уже въезжал через открытые ворота на территорию, которая когда-то была домом для Украденного Пророка.

Глава 38

Шесть на вершине…

Не свет, а тьма.

Сначала он поднялся на небо,

Затем он погрузился в глубины земли.

И-Цзин или Книга Перемен

Дорога была окаймлена высокой живой изгородью, поэтому Страйк почти не видел окружающих садов, пока не добрался до гравийной площадки перед холлом, который представлял собой неровное, но впечатляющее здание из серо-голубого камня, с готическими окнами и парадной дверью из цельного дуба, к которому вели каменные ступени. Выйдя из машины, он на несколько секунд задержался, чтобы полюбоваться безупречно зелеными лужайками, подстриженными в форме львов кустами и мелькающим вдалеке водным садом. Затем скрипнула дверь, и хриплый, но властный мужской голос произнес,

— Привет там!

Из дома вышел пожилой мужчина и теперь стоял, опираясь на трость красного дерева, на вершине каменных ступеней, ведущих к входной двери. На нем была рубашка под твидовым пиджаком и сине-бордовый полковой галстук Гренадерской гвардии. Рядом с ним стоял невероятно толстый желтый лабрадор, который вилял хвостом, но, видимо, решил дождаться, пока новоприбывший поднимется по ступенькам, а не спускаться, чтобы поприветствовать его.

— Не могу больше спускаться по этим чертовым ступенькам без посторонней помощи, извините!

— Нет проблем, — сказал Страйк, и гравий захрустел под его ногами, когда он подошел к входной двери. — Полковник Грейвс, я полагаю?

— Как поживаете? — сказал Грейвс, пожимая руку. У него были густые седые усы и немного неправильный прикус, слегка напоминавший кролика или, если быть совсем уж недобрым, стандартное олицетворение придурка из высшего общества. Глаза, моргавшие за линзами его очков в стальной оправе, были молочно-белыми от катаракты, а из одного уха торчал большой слуховой аппарат телесного цвета.

— Входите, входите… сюда, Гунга Дин, — добавил он. Страйк воспринял последний призыв как приглашение не к себе, а к толстому лабрадору, который сейчас обнюхивал подолы его брюк.

Полковник Грейвс шел впереди Страйка по большому холлу, громко стуча тростью по темным полированным половицам, а пыхтящий лабрадор шел позади. Викторианские портреты маслом, на которых, Страйк не сомневался, были изображены предки, смотрели сверху вниз на двух мужчин и собаку. Это место обладало старинной, безмятежной красотой, усиливаемой светом, льющимся через большое витражное окно над лестницей.

— Красивый дом, — сказал Страйк.

— Мой дед купил. Пивократия. Пивоварни уже давно нет. Грейвс Стаут, слышали о таком?

— Боюсь, что нет.

— Прекратил свою деятельность в 1953 году. До сих пор в погребе хранится несколько бутылок. Отвратительное пойло. Отец заставлял нас пить его. Основа семейного состояния и все такое. Вот мы и пришли, — сказал полковник, пыхтя не хуже своей собаки, и толкнул дверь.

Они вошли в большую гостиную с домашним уютом высшего класса, с глубокими диванами и креслами из выцветшего ситца, с витражными окнами, выходящими на великолепные сады, и собачьей лежанкой из твида, на которую лабрадор плюхнулся с таким видом, будто он вымотался за этот день.

Три человека сидели вокруг низкого столика, уставленного чайными принадлежностями и, похоже, домашним бисквитом “Виктория”. В кресле сидела пожилая женщина с тонкими седыми волосами, одетая в темно-синее платье с жемчугом. Ее руки так сильно дрожали, что Страйк подумал, не страдает ли она болезнью Паркинсона. На диване бок о бок сидела пара лет сорока. Лысеющему мужчине тяжелые брови и выдающийся римский нос придавали вид орла. Его галстук, если только он не притворялся тем, кем не является, что Страйк считал маловероятным в данном контексте, свидетельствовал о том, что когда-то он был королевским морским пехотинцем. Его жена, пухленькая блондинка, была одета в розовый кашемировый свитер и твидовую юбку. Ее русые волосы были завязаны бархатным бантом — такой прически Страйк не видел с восьмидесятых годов, в то время как ее румяные щеки с морщинками говорили о том, что она вела в основном жизнь на свежем воздухе.

— Жена, Барбара, — сказал полковник Грейвс, — наша дочь, Филлипа, и ее муж, Николас.

— Доброе утро, — сказал Страйк.

— Здравствуйте, — сказала миссис Грейвс. Филлипа лишь кивнула Страйку, не улыбаясь. Николас не издал ни звука, не сделал ни одного жеста в знак приветствия.

— Присаживайтесь, — сказал полковник, жестом указав Страйку на кресло напротив дивана. Сам он с облегчением опустился в кресло с высокой спинкой.

— Как вы пьете чай? — спросила Миссис Грейвс.

— Крепким, пожалуйста.

— Хороший человек, — рявкнул полковник. — Не переносит слабый чай.

— Я сделаю это, мамочка, — сказала Филлипа, и действительно, руки миссис Грейвс так дрожали, что Страйк решил, что ей лучше не иметь дела с кипятком.

— Торт? — спросила неулыбчивая Филлипа, передав ему чай.

— Я бы не отказался, — сказал Страйк. — К черту диету.

Как только все были обслужены и Филиппа снова села, Страйк сказал:

— Я очень благодарен за возможность поговорить с вами. Я понимаю, что это нелегко.

— Нас заверили, что вы не завзятый искатель скандалов, — сказал Николас.

— Приятно слышать, — весело сказал Страйк.

— Не обижайтесь, — сказал Николас, хотя его манера была манерой человека, который не особенно возражает против оскорблений и даже может гордиться этим, — но мы посчитали нужным проверить вас.

— У нас есть гарантия, что нас не затаскают по таблоидам? — спросила Филиппа.

— Вы, кажется, имеете привычку появляться там, — сказал Николас.

Страйк мог бы указать на то, что он никогда не давал интервью прессе, что большая часть вызванного им журналистского интереса связана с раскрытием уголовных дел, и что от него практически не зависит, заинтересуется ли пресса его расследованиями. Вместо этого он сказал:

— В настоящее время риск интереса со стороны прессы незначителен или вовсе отсутствует.

— Но вы думаете, что все это может быть затянуто? — Филиппа надавила на него. — Ведь наши дети ничего об этом не знают. Они думают, что их дядя умер естественной смертью.

— Это было так давно, Пипс, — сказала миссис Грейвс. Страйк подумал, что она, похоже, немного нервничает из-за своей дочери и зятя. — Прошло двадцать три года. Алли сейчас было бы пятьдесят два, — добавила она тихо, ни к кому не обращаясь.

— Если мы сможем помешать другой семье пройти через то, что прошли мы, — громко сказал полковник Грейвс, — мы будем очень рады. У каждого есть обязательства, — сказал он, бросив на своего зятя взгляд, который, несмотря на его затуманенные глаза, был острым. Резко повернувшись на стуле, чтобы обратиться к Страйку, он спросил: — Что вы хотите знать?

— Что ж, — сказал Страйк, — я хотел бы начать с Александра, если вы не против.

— Мы в семье всегда называли его Алли, — сказал полковник.

— Как он заинтересовался церковью?

— Длинная история, — сказал полковник Грейвс. — Он был болен, но мы долго не понимали. Как это называется? — спросил он жену, но ответила дочь.

— Маниакальная депрессия, но в наше время для нее, наверное, придумали другое модное слово.

Тон Филиппы свидетельствовал о скептическом отношении к психиатрической профессии и всем ее приемам.

— Когда он был младше, — взволнованно сказала миссис Грейвс, — мы просто думали, что он непослушный.

— Проблемы были всю школу, — сказал полковник Грейвс, задумчиво кивая. — В конце концов, его исключили из Регби.

— Почему это случилось? — спросил Страйк.

— Наркотики, — мрачно сказал полковник Грейвс. — Я в то время служил в Германии. Мы привезли его к нам. Поместили его в международную школу для получения аттестата зрелости, но ему там не понравилось. Огромные ссоры. Скучал по друзьям. “Почему Пипс разрешили остаться в Англии?” Я ответил: “Пипс не поймали за курением марихуаны в общежитии, вот почему”. Я надеялся, — сказал полковник, — что военное окружение, знаете ли, покажет ему другой путь. Я всегда надеялся… но вот, пожалуйста.

— Его бабушка согласилась, чтобы Алли жил у нее, в Кенте, — сказала миссис Грейвс. — Она всегда любила Алли. Он должен был закончить школу в местном колледже, но, как мы узнали, он уехал. Бабушка была вне себя от беспокойства. Я прилетела в Англию, чтобы помочь в его поисках, и обнаружила, что он живет у одного из своих старых школьных друзей в Лондоне.

— Том Бантлинг, — сказал полковник Грейвс, кивнув с сожалением. — Они оба сидели в подвале и целыми днями принимали наркотики. Том в конце концов справился с собой, — добавил он со вздохом. — Теперь он имеет Орден Британской Империи… Беда в том, что к тому времени, как Барб его нашла, Алли исполнилось восемнадцать лет. Его нельзя было заставить вернуться домой или сделать что-то, чего он не хотел.

— Как он себя обеспечивал? — спросил Страйк.

— У него было немного денег, которые оставила ему другая бабушка, — сказала миссис Грейвс. — Она оставила немного денег и тебе, не так ли, дорогая? — добавила она, обращаясь к Филиппе. — Ты ведь использовала свои деньги, чтобы купить мальчика Багла, правда?

Миссис Грейвс жестом указала на шкаф с изогнутым фасадом, на котором стояло множество фотографий в серебряных рамках. После секундного замешательства Страйк понял, что его внимание приковано к одной из самых больших фотографий, на которой была изображена полная, сияющая подросток Филиппа в полном охотничьем наряде, сидящая верхом на гигантской серой лошади, предположительно, Мальчике Багле, а позади них толпились гончие. Ее волосы, которые на фотографии были темными, были завязаны сзади чем-то похожим на тот же бархатный бант, который был на ней сегодня.

— Значит, у Алли было достаточно денег, чтобы жить, не работая? — сказал Страйк.

— Да, пока он не прожег все это, — сказал полковник Грейвс, — что он и сделал примерно за двенадцать месяцев. Потом он подписал контракт на получение пособия. Я решил уйти из армии. Не хотел оставлять Барб одну, пытался с ним разобраться. Стало ясно, что что-то не так.

— У него к тому времени уже были явные признаки психического расстройства, не так ли?

— Да, — сказала миссис Грейвс, — он становился очень параноидальным и странным. У него были странные представления о правительстве. Но самое ужасное, что в то время об этом не думали как о психическом заболевании, потому что он всегда был немного…

— Говорил нам, что он получает послания от Бога, — сказал полковник Грейвс. — Мы думали, это из-за наркотиков. Мы думали, если бы он только перестал курить эту чертову марихуану… Он рассорился с Томом Бэнтлингом и после этого останавливался на чужих диванах, пока они не раздражались и не выгоняли его. Мы пытались следить за ним, но иногда не знали, где он находится.

— Потом он попал в ужасную беду, в пабе. Ник был с ним, не так ли? — сказала миссис Грейвс своему зятю. — Они вместе учились в школе, — объяснила она Страйку.

— Я пытался образумить его, — сказал Николас, — когда какой-то парень столкнулся с ним, и он отмахнулся от него пивным бокалом. Порезал парню лицо. Наложили швы. Ему предъявили обвинение.

— Совершенно верно, — рявкнул полковник. — С этим не поспоришь. Мы нашли ему адвоката, нашего личного друга, а Дэнверс подобрал психиатра.

— Алли согласился только потому, что страшно боялся тюрьмы, — сказала миссис Грейвс. — Это был его настоящий страх — оказаться за решеткой. Думаю, именно поэтому ему никогда не нравилась школа-интернат.

Филлипа слегка закатила глаза, что осталось незамеченным ее родителями, но не Страйком.

— Итак, парень-психиатр поставил диагноз “маниакальное состояние”, — сказал полковник Грейвс, — и назначил ему таблетки.

— И он сказал, что Алли больше не должен курить травку, — сказала миссис Грейвс. Мы привели Алли в порядок к суду, сделали ему стрижку и т.д., и он выглядел великолепно в своем костюме. А судья был очень мил и в основном сказал, что, по его мнению, для Алли лучше всего подойдут общественные работы. А в то время, — вздохнула миссис Грейвс, — мы думали, что его арест — это замаскированное благословение, не так ли, Арчи? Не то чтобы мы хотели, чтобы какой-нибудь бедняга пострадал, конечно.

— И он вернулся сюда жить, да? — спросил Страйк.

— Верно, — сказал полковник Грейвс.

— И его психическое состояние улучшилось?

— Да, оно было намного лучше, — сказала Миссис Грейвс. — И тебе понравилось, что он дома, правда, Пипс?

— Хм, — сказала Филиппа.

— Это было похоже на возвращение его в детство, — сказала миссис Грейвс. — Он действительно был ужасно милым и забавным…

Ее глаза наполнились слезами.

— Извините, — прошептала она, нащупывая в рукаве носовой платок.

Полковник Грейвс, столкнувшись с открытойдемонстрацией эмоций, принял бесстрастное, деревянное выражение лица среднестатистического англичанина из высшего класса. Николас нашел убежище в том, что смахнул с джинсов крошки от пирога. Филлипа просто с каменным видом смотрела на заварочный чайник.

— Какие общественные работы были назначены Алли? — спросил Страйк.

— Вот тут-то она и вцепилась в него своими когтями, понимаете ли, — тяжело вздохнул полковник Грейвс. — Общественный проект в пятидесяти минутах езды, в Эйлмертоне. Уборка мусора и так далее. Там было несколько человек с фермы Чепмена, и она была одной из них. Мазу.

Это имя изменило атмосферу в комнате. Хотя солнечный свет продолжал проникать в комнату через свинцовые окна, она, казалось, потемнела.

— Сначала он не сказал нам, что встретил ее, — сказал полковник.

— Но он проводил в Эйлмертоне больше времени, чем нужно, — сказала миссис Грейвс. — Возвращался домой очень поздно. Мы снова почувствовали запах алкоголя в его дыхании, а мы знали, что он не должен был пить, принимая лекарства.

— И тут опять начались ссоры, — продолжил полковник Грейвс, — и он проболтался, что встретил кого-то, но сказал, что знает, что она нам не понравится, и поэтому он повел ее в паб, а не пришел к нам. А я говорю: “Что ты говоришь о том, что она нам не понравится? Откуда ты знаешь? Приведи ее к нам. Приводи ее на чай!” Пытался сделать его счастливым, понимаете. Так он и сделал. Он привел ее к нам…

— Он сказал, что Мазу — дочь фермера, прежде чем привести ее к нам. В этом нет ничего плохого. Но я сразу понял, что она не крестьянская дочь, как только увидел ее.

— Мы никогда раньше не встречались с его подругами, — сказала миссис Грейвс. — Это был шок.

— Почему? — спросил Страйк.

— Ну, — сказала миссис Грейвс, — она была очень молода и…

— Грязна, — сказала Филиппа.

— Немного грязновата, — сказала миссис Грейвс. — Длинные черные волосы. Худая, в грязных джинсах и в чем-то вроде плаща.

— Не говорила, — добавил полковник Грейвс.

— Ни слова, — сказала миссис Грейвс. — Просто села рядом с Алли, где сейчас сидят Ник и Пипс, и вцепилась в его руку. Мы пытались быть милыми, не так ли? — жалобно сказала она мужу, — Но она просто смотрела на нас сквозь свои волосы. И Алли понял, что она нам не нравится.

— Никому она, черт возьми, не могла понравиться, — сказал Николас.

— Вы тоже с ней познакомились? — спросил Страйк.

— Встретил ее позже, — сказал Николас. — У меня мурашки от нее побежали по коже.

— Это была не застенчивость, — сказала миссис Грейвс. — Я могла бы понять застенчивость, но не поэтому она ничего не сказала. Было ощущение, что она действительно… плохая. И Алли стал защищаться — не так ли, Арчи? — “Ты думаешь, она мне нравится, потому что я душевнобольной”. Ну, конечно, мы так не думали, но мы могли бы сказать, что она поощряет его нестабильную часть.

— Было очевидно, что она более сильная личность, — кивнул полковник Грейвс.

— Ей было не больше шестнадцати, а Алли было двадцать три, когда он с ней познакомился, — сказала миссис Грейвс. — Это очень трудно объяснить. Со стороны это выглядело… То есть мы думали, что она слишком молода для него, но Алли был…

Ее голос прервался.

— Черт возьми, Гунга, — сердито сказал Николас.

Вонь пердежа старой собаки только то что достигла ноздрей Страйка.

— Чем вы его кормите? — Филиппа потребовала от родителей.

— Он съел немного нашего кролика вчера вечером, — извинилась миссис Грейвс.

— Ты его балуешь, мама, — огрызнулась Филлипа. — Ты слишком мягка с ним.

У Страйка возникло ощущение, что этот непропорциональный гнев был вызван вовсе не собакой.

— Когда Алли переехал на ферму? — спросил он.

— Очень скоро после того, как мы пригласили их на чай, — сказала миссис Грейвс.

— И в этот момент он все еще был на пособии?

— Да, — сказал полковник, — но есть семейный траст. С восемнадцати лет он мог обращаться за средствами в него.

Теперь Страйк достал блокнот и ручку. Глаза Филиппа и Николаса внимательно следили за этими движениями.

— Он начал просить деньги, как только переехал к Мазу, но попечители не собирались давать ему деньги просто так, на ветер, — говорил полковник. — Потом Алли как-то неожиданно заявился сюда и сказал, что Мазу беременна.

— Он сказал, что ему нужны деньги, чтобы купить детские вещи и обеспечить Мазу комфортом, — сказала миссис Грейвс.

— Дайю родилась в мае 1988 года, верно? — спросил Страйк.

— Верно, — сказала миссис Грейвс. Дрожь в ее руках делала рискованным каждый глоток чая. — Родилась на ферме. Алли позвонил нам, и мы сразу же поехали к ней, чтобы посмотреть на ребенка. Мазу лежала в грязной постели, кормила Дайю, а Алли был очень худой и нервный.

— Он был так же плох, как и до ареста, — сказал полковник Грейвс. — Бросил свои лекарства. Говорил, что ему это не нужно.

— Мы взяли подарки для Дайю, а Мазу даже не поблагодарила нас, — сказала его жена. — Но мы продолжали ходить в гости. Мы переживали за Алли, да и за ребенка тоже, потому что условия жизни там были антисанитарные. А Дайю была очень милой. Она был похожа на Алли.

— Точная копия, — сказал полковник.

— Только темненькая, Алли был светловолосый, — сказала миссис Грейвс.

— У вас случайно нет фотографии Алли? — спросил Страйк.

— Ник, ты не мог бы…? — спросила миссис Грейвс.

Николас потянулся за спину и извлек оттуда фотографию в рамке, на которой Филлипа сидела на большой серой лошади.

— Это Алли двадцать два, — сказала миссис Грейвс, когда Николас передал фотографию поверх чайных принадлежностей. — Когда он был в порядке, до того, как…

На снимке была изображена группа, в центре которой стоял молодой человек с узкой головой, светлыми волосами и явно кроличьим лицом, хотя его кривая улыбка была милой. Он был очень похож на полковника.

— Да, Дайю была очень похожа на него, — сказал Страйк.

— Откуда вы знаете? — холодно сказала Филиппа.

— Я видел ее фотографию в старом выпуске новостей, — пояснил Страйк.

— Лично я всегда считала, что она похожа на свою мать, — сказала Филлипа.

Страйк осмотрел остальных членов группы на фотографии. Там была Филлипа, темноволосая и коренастая, как на охотничьей фотографии, а рядом с ней стоял Ник с по-военному коротко подстриженными волосами и правой рукой на перевязи.

— Травма на учениях? — Страйк спросил Николаса, передавая фотографию обратно.

— Что? О, нет. Просто глупая случайность.

Николас забрал у Страйка фотографию и аккуратно переместил ее, снова спрятав за фотографией жены на ее великолепной охотничей лошади.

— Помните ли вы Джонатана Уэйса, приехавшего жить на ферму? — спросил Страйк.

— О, да, — тихо сказала миссис Грейвс. — Мы были полностью захвачены врасплох. Мы думали, что он — лучшее, что есть в этом месте, не так ли, Арчи? И тебе он понравился, правда, Пипс? — робко сказала она. — Сначала?

— Он был вежливее Мазу, вот и все, — сказала неулыбчивая Филлипа.

— Парень казался умным, — сказал полковник Грейвс. — Позже я понял, что это все притворство, но при первой встрече он был очарователен. Рассказывал об экологическом сельском хозяйстве, которое они собираются вести. Звучало это вполне достойно.

— Я проверил его, — сказал Николас. — Он не врал. Он учился в Хэрроу. В драматическом обществе, видимо, был большой шишкой.

— Он сказал нам, что присматривает за Алли, Мазу и ребенком, — сказала миссис Грейвс. — Следит, чтобы с ними все было в порядке. Мы тогда подумали, что он хороший человек.

— Потом стали появляться всякие религиозные штучки, — сказал полковник Грейвс. — Лекции по восточной философии и прочее. Сначала мы думали, что это безобидно. Нас гораздо больше беспокоило психическое состояние Алли. Письма попечителям продолжали приходить, явно продиктованные кем-то другим. Выдавал себя за партнера по фермерскому бизнесу, знаете ли. Чушь, но опровергнуть ее трудно. Так или иначе, они получили из траста изрядную сумму.

— Каждый раз, когда мы приезжали на ферму, Алли становилось хуже, — говорила миссис Грейвс, — и мы могли понять, что между Мазу и Джонатаном что-то есть.

— Она улыбалась только тогда, когда рядом был Уэйс, — сказал полковник Грейвс.

— И она стала ужасно относиться к Алли, — проговорила миссис Грейвс. — Наплевательское отношение, знаете ли. “Перестань болтать”. “Хватит выставлять себя на посмешище”. А Алли читал песнопения, постился и все остальное, что Джонатан заставлял его делать.

— Мы хотели отправить Алли к другому врачу, но он сказал, что лекарства — это яд, и он будет здоров, если сохранит чистоту духа, — рассказывал полковник Грейвс. — Однажды к ним приехала Барб — вы двое были с ней?

— Да, — жестко ответила Филиппа. — Мы только что вернулись из медового месяца. Мы взяли с собой фотографии со свадьбы. Не знаю, зачем. Не то чтобы Алли это интересовало. И там была ссора.

— Они сказали, что обиделись, что мы не попросили Дайю быть цветочницей, — сказала она с легким смешком. — Такая ерунда. Мы послали приглашения Алли и Мазу, но знали, что они не придут. Джонатан к тому времени не разрешал Алли покидать ферму, разве что собирать деньги на улице. А идея с цветочницей была просто предлогом, чтобы задобрить Алли и заставить его думать, что мы все ненавидим его и его ребенка.

— Не то чтобы мы хотели видеть ее в качестве цветочницы, — сказал Николас. — Она была…

Жена бросила на него взгляд, и он замолчал.

— В тот день Алли совсем ничего не соображал, — с отчаянием сказала миссис Грейвс. — Я сказала Мазу: “Ему нужно к кому-то обратиться. Ему нужно обратиться к врачу”.

— Уэйс сказал нам, что Алли просто нужно очистить свое эго, и все такое, — сказал Николас. — И я, черт возьми, наорал на него. Сказал ему, что если он хочет жить как свинья, то это его дело, и если он хочет нести чушь легковерным болванам, готовым платить за удовольствие, то прекрасно, но семья, черт возьми, уже сыта этим по горло. И я сказал Алли: “Если ты не можешь понять, что это полная чушь, то ты еще больший дурак, чем я думал, тебе нужно разобраться со своей головой, а теперь садись в эту чертову машину….”

— Но он не пошел, — сказала миссис Грейвс, — и тогда Мазу сказала, что собирается добиться судебного запрета против нас. Она была довольна, что произошла ссора. Этого она и хотела.

— Тогда мы решили, что надо что-то делать, — сказал полковник Грейвс. — Я нанял О’Коннора, детектива, о котором я говорил вам по телефону. Ему поручили покопаться в прошлом Мазу и Уэйса, найти что-нибудь, что мы могли бы использовать против них.

— Он что-нибудь обнаружил? — спросил Страйк, держа ручку наготове.

— Нашел немного про нее. Выяснил, что она родилась на ферме Чепменов. Он думал, что она одна из детей Кроутеров — вы знаете об этом деле? Мать умерла. Она оставила ее на ферме и уехала работать проституткой в Лондон. Передозировка наркотиков. Нищая могила.

— Уэйс был явным разгильдяем, но не имел судимостей. Родители жили в Южной Африке. Смерть его первой жены, похоже, была чистой случайностью. И мы решили: отчаянные времена требуют отчаянных мер. Мы поручили О’Коннору следить за фермой. Мы знали, что Алли иногда ездит в Норвич за деньгами.

— Мы схватили его на улице — я, мой шурин и Ник, — продолжал полковник Грейвс. — Погрузили его на заднее сиденье машины и повезли обратно. Он был в бешенстве. Мы затащили его в дом, в эту комнату, и продержали здесь весь день и почти всю ночь, пытаясь образумить его.

— Он просто продолжал скандировать и говорил нам, что должен вернуться в храм, — безнадежно сказала миссис Грейвс.

— Мы вызвали участкового терапевта, — сказал полковник. — Он пришел только на следующий день. Молодой парень, новенький. Как только он вошел, Алли взял себя в руки и сказал, что мы его похитили и заставляют остаться здесь. Он сказал, что хочет вернуться на ферму Чепмена и умолял парня вызвать полицию.

Как только доктор ушел, Алли начал кричать и швырять мебель — если бы этот чертов врач мог видеть его таким — и пока он швырял вещи, его рубашка расстегнулась, и мы увидели следы на его спине. Синяки и рубцы.

— Я спросила его: “Что они сделали с тобой, Алли?” — Со слезами на глазах рассказывала миссис Грейвс, — но он не ответил.

— Мы снова подняли его наверх, в его старую комнату, — рассказывал полковник Грейвс, — и он запер перед нами дверь. Я боялся, что он вылезет из окна, и вышел на лужайку, чтобы понаблюдать. Я боялся, что он спрыгнет, пытаясь вернуться на ферму Чепмена. Я пробыл там всю ночь.

Рано утром пришли двое полицейских. Они сообщили, что мы удерживаем человека против его воли. Мы объяснили, что происходит. Мы хотели, чтобы к нему приехали сотрудники скорой помощи. Полицейские сказали, что им нужно сначала с ним встретиться, и я поднялся за ним. Постучал. Никто не ответил. Я забеспокоился. Мы с Ником выломали дверь.

Полковник Грейвс сглотнул, затем тихо сказал:

— Он был мертв. Повесился на ремне на крючке с обратной стороны двери.

Наступило короткое молчание, нарушаемое только храпом толстого лабрадора.

— Мне жаль, — сказал Страйк. — Ужасно для всех вас.

Миссис Грейвс, которая теперь вытирала глаза кружевным платочком, прошептала:

— Извините.

Она поднялась на ноги и, шаркая, вышла из комнаты. Филлипа последовала за ней.

— Оглядываясь назад, — тихо сказал старик, когда его дочь закрыла за собой дверь, — человек думает: “А что мы могли бы сделать по-другому?” Если бы мне пришлось все повторить, думаю, я бы все равно заставил его сесть в ту машину, но отвез бы его прямо в больницу. Записал бы его на лечение. Но он страшно боялся оказаться за решеткой. Я думал, он никогда нас не простит.

— И все могло закончиться так же, — сказал Страйк.

— Да, — сказал полковник Грейвс, глядя прямо на детектива. — Я тоже так думал с тех пор. Он сошел с ума. Мы опоздали, пока до него добрались. Надо было действовать за несколько лет до этого.

— Было вскрытие, я так понимаю?

Полковник Грейвс кивнул.

— Причина смерти не удивила, но мы хотели получить профессиональную оценку следов на спине. Полиция отправилась на ферму. Уэйс и Мазу утверждали, что он сделал это сам, и другие члены церкви поддержали их.

— Они утверждали, что он сам себя выпорол?

— Сказал, что чувствует себя грешником и морит свою плоть… Не мог бы ты налить мне еще чашку чая, а, Ник?

Страйк наблюдал, как Николай возится с горячей водой и чайным ситечком, и удивлялся, почему некоторые люди отказываются от чайных пакетиков. Как только полковнику принесли наполненную чашку, Страйк спросил,

— Можете ли вы вспомнить имена этих людей, которые видели, как Алли хлестал себя?

— Больше нет. Сплошные мошенники. Заключение коронера было неубедительным. Они считали, что Алли мог сделать это сам. Трудно обойтись без свидетелей.

Страйк сделал пометку, затем сказал:

— Я слышал, что Алли составил завещание.

— Сразу после рождения Дайю, — кивнул полковник Грейвс. — Они воспользовались услугами адвоката в Норвиче, не той фирмы, которой всегда пользовалась семья.

Старик посмотрел на дверь, через которую исчезли его жена и дочь, затем сказал более тихим голосом,

— В нем Алли оговаривал, что в случае своей смерти он хочет быть похороненным на ферме Чепменов. Мне показалось, что Мазу уже рассчитывала на то, что он умрет молодым. Хотела бы контролировать его даже в смерти. У моей жены чуть не разорвалось сердце. Нас не пустили на похороны. Даже не сказали, когда они состоятся. Ни прощания, ничего.

— А как было составлено завещание Алли?

— Все ушло Дайю, — сказал полковник Грейвс.

— Оставлять, видимо, было нечего, раз он получал наследство?

— Нет, — вздохнул полковник Грейвс, — на самом деле, у него было несколько акций и долей, довольно ценных, оставленных ему моим дядей, который так и не женился. Алли был назван в его честь, так что он, — полковник Грейвс взглянул на Николаса, — да, ну, он оставил все это Алли. Мы думаем, что Алли либо забыл, что у него есть акции, либо был слишком нездоров, чтобы знать, как превратить их в деньги. Мы не спешили напоминать ему о них. Не то чтобы мы мешали Мазу и ребенку! Семейный траст всегда был готов помочь ребенку в любой ситуации. Но у Алли было много инвестиций, к которым он не притрагивался, и они неуклонно росли в цене.

— Могу я узнать, сколько они стоили?

— Четверть миллиона, — сказал полковник Грейвс. — Они перешли к Дайю после смерти Алли — а ведь она также стояла в очереди на наследство этого места, — сказал полковник Грейвс.

— Действительно?

— Да, — сказал полковник Грейвс с глухим смешком. — Никто из нас этого не ожидал. Юристы хотели все проверить после смерти Алли, и они откопали документы, подтверждающие это. Я уверен, что мой дед имел в виду, что дом должен был переходить к старшему сыну в каждом поколении. Так было принято в то время, понимаете — дом перешел от деда к отцу, а потом ко мне — никто не проверял документы десятилетиями, да и не нужно было. Но когда Алли умер, мы откопали бумаги, и меня осенило: там было написано “старший ребенок”. Конечно, на протяжении многих поколений первым ребенком всегда был сын. Может быть, мой дедушка не представлял себе, что девочка будет первой.

Дверь гостиной открылась, и в комнату вернулись миссис Грейвс и Филлипа. Филлипа помогла матери занять свое место, в то время как Страйк все еще записывал подробности о значительном наследстве Дайю.

— Насколько я понимаю, вы пытались получить опеку над Дайю после смерти Алли? — спросил он, снова подняв глаза.

— Верно, — сказал полковник Грейвс. — Мазу отказывалась пускать нас к себе. Потом она вышла замуж за Уэйса. Я был уверен, что дочь Алли вырастет там, где ее будут пороть, издеваться и все такое прочее. Поэтому мы начали процедуру опеки. Мы вернули О’Коннора к делу, и он разыскал несколько человек, которые посещали сеансы медитации на ферме, и они сказали, что дети на ферме были заброшены, имели недостаточный вес, бегали в неаккуратной одежде, не ходили в школу и так далее.

— Это тогда Мазу начала утверждать, что Уэйс — настоящий отец Дайю? — спросил Страйк.

— Уже знаете, да? — одобрительно сказал полковник. — Хм. Доверяй красным шапкам. (Красные шапки носили многие моряки прошлых веков-прим.пер) Доверяй армии! — сказал он, с ухмылкой глядя на своего зятя, который выглядел демонстративно скучающим. — Они стали утверждать, что она вовсе не была ребенком Алли. Если бы мы вернули ее, они бы потеряли контроль над этими акциями, понимаете? Тогда мы подумали: “Ладно, давайте докажем, кто отец”, и потребовали образец ДНК. Мы все еще пытались получить ДНК, когда раздался звонок. Это была Мазу. Она сказала: “Она мертва”. — Полковник Грейвс имитировал, что кладет невидимую телефонную трубку. — Щелк… Мы подумали, что она со зла. Подумали, может, она куда-то увезла Дайю и спрятала ее — просто игра, понимаете? Но на следующий день мы увидели это в газетах. Утонула. Без тела. Просто унесло в море.

— Вы присутствовали на дознании? — спросил Страйк.

— Чертовски верно, — громко сказал полковник Грейвс. — Они не могли помешать нам пойти в суд коронера.

— Вы присутствовали при этом?

— Все время, — сказал полковник Грейвс, кивнув. — Все они прибыли для наблюдения в своих мантиях и так далее. Уэйс и Мазу приехали на новеньком Мерседесе. Коронер была обеспокоена отсутствием тела. Конечно, она была бы обеспокоена. Вряд ли это обычное дело. Коронеру грозило наказание, если она ошиблась. Но береговая охрана подтвердила, что в этом районе несколько дней был сильный прилив.

Они привлекли эксперта, специалиста по поисково-спасательным работам, который сказал, что тела могут погружаться в холодную воду и долго не всплывать, или зацепиться за что-то на морском дне. Видно было, что коронер вздохнула с облегчением. Все стало просто и понятно. И свидетели видели, как девочка, Шери, спускала ее на пляж. А слабоумный мальчик…

— В наши дни это “неспособность к обучению”, Арчи, — сказал Николас, которому, похоже, нравилось поправлять своего тестя после его высказывания о превосходстве армии над флотом. — Нельзя говорить о таких вещах.

— Это то же самое, не так ли? — раздраженно сказал полковник Грейвс.

— Вам повезло, что вы больше не имеете дела с этой чертовой системой образования, — сказал Николас. — Там у вас были бы большие неприятности за то, что вы называете лопату лопатой.

— Свидетеля звали Пол Дрейпер? — спросил Страйк.

— Не могу вспомнить имя. Невысокий мальчик. Отсутствующий взгляд. Казался испуганным. Думал, что у него неприятности, потому что видел, как девочка Шери увозила Дайю с фермы.

— Люди, которые видели, как фургон выехал с фермы, действительно попали в беду, — сказал Страйк. — Они были наказаны за то, что не остановили его.

— Ну это все, наверное, было частью игры Уэйсов, не так ли? — сказал полковник, хмуро глядя на Страйка. — Вероятно, сказал девушке, чтобы она убедилась, что люди видели, как они уходят, чтобы потом они могли устроить свидетелям ад. Сделать вид, что это не их рук дело.

— Вы думаете, что Уэйсы приказали Шери утопить ее?

— О, да, — сказал старый солдат. — Да, я так думаю. Она стоила четверть миллиона, мертвая. И они не теряли надежды заполучить этот дом, пока мы не потратили еще больше денег на адвокатов, чтобы выбить их из колеи.

— Расскажите мне о Шери, — сказал Страйк.

— Легкомысленная, — сразу сказал Полковник Грейвс. — Много болтала в свидетельской будке. Совесть мучила. Ясно как день. Я не утверждаю, что девочка прямо-таки толкала Дайю под воду. Просто отнесла ее туда в темноте, где, как они знали, было сильное течение, и предоставила природе действовать по своему усмотрению. Это было бы несложно. Зачем они вообще плавали в это время?

— Вы случайно не навели О’Коннора на Шери Гиттинс?

— О, да. Он разыскал ее в доме двоюродного брата в Далвиче. — Шери Гиттинс — это не настоящее имя, она была беглянкой. Настоящее имя — Карин Мейкпис.

— Это, — сказал Страйк, делая очередную пометку, — чрезвычайно полезная информация.

— Собираетесь ее найти? — спросил полковник.

— Если смогу, — сказал Страйк.

— Хорошо, — сказал полковник Грейвс. — Она заволновалась, когда к ней пришел О’Коннор. Она исчезла на следующий день, и он не смог ее найти, но она единственная, кто действительно знает, что произошло. Она — ключ к разгадке.

— Что ж, — сказал Страйк, просматривая свои записи, — думаю, это все, о чем я хотел спросить. Я очень благодарен вам за уделенное время. Это было очень полезно.

— Я провожу вас, — сказала Филиппа, неожиданно встав на ноги.

— До свидания, — сказал полковник, протягивая руку Страйку. — Держите нас в курсе, если что-нибудь обнаружите, хорошо?

— Обязательно, — заверил его Страйк. — Большое спасибо за чай и пирог, миссис Грейвс.

— Я очень надеюсь, что вы что-нибудь найдете, — искренне сказала мама Алли.

Пожилой лабрадор проснулся от звука шагов и поплелся за Страйком и Филлипой, когда они выходили из комнаты. Последняя молчала до тех пор, пока они не спустились по ступенькам на гравийную площадку. Собака пробиралась мимо них, пока не достигла безупречного участка газона, на котором присела и принялась за изготовление удивительной по своим размерам какашки.

— Я хочу вам кое-что сказать, — сказала Филиппа.

Страйк повернулся и посмотрел на нее. Обутая в такие же туфли-лодочки на плоской подошве, которые любила покойная принцесса Диана, Филиппа была на целых восемь дюймов ниже его, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него своими холодными голубыми глазами.

— Ничего хорошего не выйдет, — сказала Филлипа Грейвс, — из того, что вы копаетесь в смерти Дайю. Ничего.

За свою карьеру детектива Страйк встречал и других людей, выражавших подобные чувства, но им никогда не удавалось вызвать у него симпатию. Правда для Страйка была неприкосновенна. Справедливость — единственная ценность, которую он считал столь же высокой.

— Что заставляет вас так говорить? — спросил он как можно вежливее.

— Очевидно, что это сделали Уэйсы, — сказала Филиппа. — Мы знаем это. Мы всегда это знали.

Он смотрел на нее сверху вниз с таким же недоумением, как и при встрече с совершенно новым видом.

— И вы не хотите видеть их в суде?

— Нет, — вызывающе сказала Филиппа. — Мне просто все равно. Все, что я хочу, — это забыть об этой чертовой истории. Все мое детство — вся моя жизнь, до того как он покончил с собой, — это Алли, Алли, Алли. Алли непослушен, Алли болен, где Алли, что нам делать с Алли, у Алли родился ребенок, что нам делать с ребенком Алли, давай швырнем в него еще денег, теперь это Алли и Дайю, ты пригласишь их на свою свадьбу, не так ли, дорогая, бедный Алли, сумасшедший Алли, мертвый Алли.

Страйк не удивился бы, узнав, что Филлипа Грейвс впервые говорит о таких вещах. Ее лицо покраснело, и она слегка дрожала, но не так, как ее мать, а потому что каждый мускул был сжат в узел от ярости.

— И не успел он уйти, как уже Дайю, Дайю, Дайю. Они почти не заметили, как родился мой первый ребенок, это все еще был Алли, только Алли — а Дайю была ужасным ребенком. Мы не должны были говорить об этом, Ник и я, о нет, я должна была стоять в стороне, снова и снова, ради ребенка этой мерзкой женщины, и делать вид, что я люблю ее и хочу, чтобы она приехала сюда, в наш семейный дом, и унаследовала его. Вы думаете, что будете делать что-то замечательное, не так ли, доказывая, что они это сделали? Что ж, я скажу вам, что из этого получится. Алли, Алли для семьи, все снова и снова, масса рекламы, моих детей будут спрашивать в школе все об их убитой кузине и их дяде-самоубийце — Украденный Пророк и Утопленный Пророк, я знаю, как они их называют — это будут книги, вероятно, если вы докажете, что они утопили ее, а не только газеты — и мои дети должны будут иметь Алли, висящего над ними навсегда, тоже. И вы думаете, если вы докажете, что они ее убили, это остановит эту проклятую церковь? Конечно, не остановит. ВГЦ никуда не денется, что бы вы ни думали. А идиоты хотят идти туда и быть выпоротыми Уэйсами — что ж, это их выбор, не так ли? Кому вы, собственно, помогаете?

Входная дверь Гарвестон-Холла снова открылась. Ник медленно спустился на гравий, слегка нахмурившись. Страйк увидел, что это крепкий мужчина, почти такой же высокий, как детектив.

— Все в порядке, Пипс?

Филиппа повернулась к мужу.

— Я просто говорю ему, — сказала она яростно, — что мы чувствуем.

— Вы согласны со своей женой, не так ли, мистер — простите, я не знаю вашей фамилии, — сказал Страйк.

— Делоне, — холодно сказал Николас, положив руку на плечо жены. — Да, я согласен. Потенциальные последствия для нашей семьи могут быть очень серьезными. И в конце концов, — сказал он, — Дайю уже не вернуть, не так ли?

— Напротив, — сказал Страйк. — По моим сведениям, церковь регулярно привозит ее обратно. Что ж, спасибо, что уделили мне время.

Он услышал, как хлопнула дубовая входная дверь, перекрывая звук заведенного двигателя. Лабрадор, забытый на лужайке, все еще неопределенно виляя хвостом наблюдал за тем, как Страйк разворачивает машину задним ходом, а затем отъезжает.

Глава 39

Шесть на четвертом месте означает:

Самая лучшая одежда превращается в лохмотья.

Будьте осторожны в течение всего дня.

И-Цзин или Книга Перемен

Первые пять дней работы Робин в качестве полноправного члена Всеобщей Гуманитарной Церкви принесли несколько проблем.

Первой была попытка замаскировать грязное состояние спортивного костюма на следующее утро после похода в лес. По счастливой случайности ее вместе с другими людьми отправили собирать яйца до восхода солнца, и она смогла инсценировать падение в курятнике, что оправдало появление пятен. За завтраком несколько зорких членов церкви спросили ее о крапивных укусах на шее и щеках, и она сказала им, что, возможно, у нее аллергия на что-то. Неотзывчивый ответ заключался в том, что болезни материального тела отражают состояние духа внутри.

Вскоре после завтрака Джонатан Уэйс покинул помещение, прихватив с собой несколько человек, в том числе Дэнни Броклза. Все директора церквей, кроме Мазу и Тайо, также покинули помещение. Оставшиеся члены церкви собрались на парковке, чтобы попрощаться с папой Джеем. Уэйс уехал на серебристом “Мерседесе”, а сопровождавшие его лица последовали за ним на машинах поменьше, толпа за ними аплодировала.

Во второй половине дня два микроавтобуса привезли членов церкви, переведенных из центров в Бирмингеме и Глазго.

Робин заинтересовалась этими новоприбывшими, поскольку, по словам Кевина Пирбрайта, членов церкви, нуждающиеся в перевоспитании, отправляли обратно на ферму Чепмена. Бунтари и недовольные наверняка будут склонны более свободно говорить о церкви, поэтому Робин намеревалась следить за ними, чтобы втянуть их в разговор.

Новичком, который заинтересовал Робин больше всего, был второй бритоголовый человек, которого она видела на ферме Чепмена: бледнокожая, практически лысая молодая женщина с очень густыми бровями. Она выглядела угрюмой и, казалось, не желала отвечать на приветствия людей на ферме Чепмена, которым она казалась знакомой. К сожалению, бритоголовой женщине и другим переехавшим членам церкви сразу же поручили малопочетную работу, Типа стирки и ухода за скотом, в то время как Робин теперь ускоренно обучались все более сложным лекциям по церковной доктрине.

Во вторник днем Робин столкнулась со вторым серьезным испытанием, которое заставило ее понять, что подготовка к работе под прикрытием была не такой уж полной, как она думала.

Всех новых членов собирали вместе и снова отвели в подвальное помещение, которое находилось под фермерским домом. Робин начала бояться этой комнаты, потому что она стала ассоциироваться у нее с часами особенно интенсивной индоктринации. Эти занятия всегда проходили поздно вечером, когда уровень энергии был минимальным, а голод — максимальным, и в комнате без окон становилось тесно и жарко. Согласие с любым предложением было самым простым способом ускорить освобождение от жесткого пола и настойчивого голоса того, кто читал лекцию.

В этот день на сцене перед большим экраном, который в данный момент был пуст, их ждала вечно веселая Бекка.

— Я благодарю вас за службу, — сказала Бекка, сложив руки вместе и поклонившись.

— И я за вашу, — хором ответили сидящие члены церкви, тоже кланяясь.

Затем молодой человек начал раздавать ручки и бумагу, что было весьма необычным явлением. Эти основные средства самовыражения на ферме Чепмена контролировались безжалостно, вплоть до карандашей, крепко привязанных к дневникам. Ручки были пронумерованы, как и в микроавтобусе.

— Сегодня днем вы сделаете важный шаг в освобождении от материалистического одержания, — сказала Бекка. — У большинства из вас есть кто-то в материалистическом мире, кто будет ожидать от вас общения в это время.

На экране, расположенном позади Бекки, загорелись печатные слова.

Основные компоненты материалистического обладания.

— Предполагаемое право собственности, основанное на биологии.

— Жестокое обращение (физическое, эмоциональное, духовное).

— Гнев на действия/убеждения, бросающие вызов материализму.

— Попытки нарушить духовное развитие.

— Принуждение, замаскированное под заботу.

— Требование эмоционального обслуживания.

— Желание направлять ход вашей жизни.

— Сейчас я хочу, чтобы каждый из вас подумал о человеке или людях, которые наиболее ярко демонстрируют по отношению к вам семь ключевых признаков материалистического одержания. Хороший способ — спросить себя, кто будет больше всего сердиться на то, что вы посвятили себя Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— Вивьен, — сказала Бекка, указывая на девушку с всклокоченными черными волосами, которая всегда решительно пыталась казаться представителем среднего класса, кем она не была на самом деле. — Кто в твоей жизни наиболее ярко демонстрирует ключевые знаки?

— Моя мама и отчим, однозначно. — сразу сказала Вивьен. — Все семь очков.

— Уолтер? — сказала Бекка, указывая на него.

— Мой сын, — быстро ответил Уолтер. — Большинство из этих пунктов применимо. Моя дочь была бы гораздо более понятливой.

— Марион? — сказала Бекка, указывая на рыжеволосую женщину средних лет, которая всегда становилась розовой и задыхалась при одном только упоминании Джонатана Уэйса, и чьи корни волос постепенно становились серебряными.

— Я полагаю… Мои дочери, — сказала Мэрион.

— Материалистические узы трудно разорвать, — сказала Бекка, расхаживая по сцене в длинном оранжевом одеянии и улыбаясь своей натянутой холодной улыбкой, — Но именно они теснее всего связывают вас с пузырьковым миром. Невозможно стать чистым духом, пока не разорвешь эти связи и не избавишься от тяги к ложному “я”.

Изображение на экране позади Бекки изменилось, показав нацарапанное письмо. Все имена были зачернены.

— Это пример случая крайнего материалистического одержания, который был прислан одному из наших членов якобы любящим членом семьи несколько лет назад.

В комнате воцарилась тишина, пока группа читала слова на экране.

— ””””””””

Мы получили твое письмо в тот же день. ██████ попала в больницу с обширным инсультом, вызванным стрессом, в котором она пребывала после смерти ██████, и совершенно излишним беспокойством о тебе. Учитывая, что ты занимаешься важной работой по спасению мира от сатаны, тебе, вероятно, нет никакого дела до того, жива или мертва ██████, но я решил просто сообщить тебе о последствиях твоих действий. Что касается выкачивания денег из ██████, то, к сожалению для тебя, у меня теперь есть доверенность, так что считай это письмо приглашением для тебя и ВГЦ идти на хрен.

— ””””””””

— Там все есть, не так ли? — сказала Бекка, глядя на экран. — Эмоциональный шантаж, материалистическая одержимость деньгами, насмешка над нашей миссией, но самое главное — двуличие. — Пожилой член семьи, о котором идет речь, вовсе не перенес инсульт, а автор письма был уличен в хищении денег с их счета.

Большинство людей, сидевших на жестком покрытом камышом полу, издали смешанный стон и вздох. Некоторые качали головами.

— Я хочу, чтобы вы сейчас подумали о человеке или людях, которые, скорее всего, попытаются применить к вам подобную тактику. Вы напишете им спокойное, сострадательное письмо, в котором четко изложите, почему вы решили присоединиться к церкви. Здесь, — сказала Бекка, когда изображение на экране снова изменилось, — приведены некоторые фразы, которые мы считаем наиболее эффективными для объяснения духовного пути, по которому вы начали идти, в доступной для материалистов форме. Однако вы можете написать письмо любым способом, который покажется вам оригинальным.

В Робин поднялась паника. Кому, черт возьми, она должна была отправлять письмо? Она боялась, что ВГЦ может проверить, чтобы убедиться в подлинности адресата и адреса. Конверты новобранцам не давали: очевидно, письма будут читать перед отправкой. Вымышленные родители Ровены были наиболее очевидными адресатами письма, но их несуществование, несомненно, было бы немедленно раскрыто, как только она укажет адрес, по которому их можно было бы отследить.

— Чем могу помочь? — сказал тихий голос рядом с Робин.

Бекка заметила, что Робин не пишет, и прошла сквозь сидящих на полу людей, чтобы поговорить с ней.

— Я бы хотела написать родителям, — сказала Робин, — но они в круизе. Я даже не могу вспомнить название их корабля.

— О, Понятно, — сказала Бекка. — Ну, у тебя же есть сестра, не так ли? Почему бы тебе не написать родителям через нее?

— О, это хорошая идея, — сказала Робин, чувствуя, как под кофтой выступает пот. — Спасибо.

Робин наклонила голову над письмом, написала “Дорогая Тереза”, затем снова посмотрела на экран, делая вид, что ищет фразы для копирования, а на самом деле пытаясь придумать решение своей дилеммы. Она бездумно дала Терезе работу в издательстве и теперь жалела, что не сделала ее студенткой, потому что в общежитии ее присутствие было бы сложнее проверить. Надеясь сделать так, чтобы ВГЦ было как можно труднее окончательно решить, что Терезы не существует, Робин написала:

Я не помню, когда ты сказала, что переезжаешь, но надеюсь…

Робин быстро задумалась. Прозвище казалось наиболее безопасным, потому что оно могло относиться к любому, кто мог бы действительно жить по случайному адресу, который она собиралась записать. Ее взгляд упал на лысеющий затылок профессора Уолтера.

— Лысый отправит это дальше, если ты уже съехала.

Робин снова посмотрела на экран. Там находилась большая часть шаблона письма, готовая к копированию.

Письмо с декларацией о членстве в ВГЦ

Уважаемый X,

[Как Вы знаете, я только то, что закончил недельный ретрит в Всеобщей Гуманитарной Церкви. Мне [очень понравилось/нашла это очень вдохновляющим/получила очень много], Поэтому я решила остаться и [продолжить свой духовный рост/исследовать дальнейшее саморазвитие/помогать в благотворительных проектах церкви].

Робин послушно переписала версию этого абзаца, затем перешла ко второму.

Ферма Чепмена — закрытое сообщество, и мы не пользуемся электронными устройствами, так как считаем, что они нарушают медитативную духовную атмосферу. Однако письма передаются членам сообщества, поэтому, если хочешь, пиши мне по адресу: Ферма Чепмена, Львиная пасть, Эйлмертон, Норфолк, НР11 8ПС

Робин переписала это, затем снова подняла глаза. Там было несколько последних советов о содержании писем и о том, как с ним покончить.

Не используйте фразы типа “не беспокойтесь обо мне”, которые могут подтолкнуть их к эмоциональному шантажу.

Подписываясь, избегайте фамильярных обращений, таких как “мама” или “бабушка”, а также выражений типа “люблю”. Используйте свое настоящее имя, без уменьшительных прозвищ, которые свидетельствуют о продолжающемся принятии материалистического обладания.

Напишите адрес, по которому следует отправить письмо, на обратной стороне листа.

Робин теперь написала:

Пожалуйста, сообщи нашим родителям, что я остаюсь, потому что я знаю, что они уже отправились в свой круиз. Здорово, что у меня снова есть цель, и я так многому учусь. Ровена.

Перевернув страницу, она записала улицу в Клэпхэме, которую знала по слежке, выбрала номер дома наугад, а затем придумала почтовый индекс, из которого точным мог быть только СВ11.

Подняв голову, она увидела, что большинство людей уже закончили писать. Подняв руку, она передала свое готовое письмо улыбающейся Бекке и стала ждать, пока все остальные выполнят задание. Наконец, когда все письма, бумага и ручки были собраны, им разрешили подняться и пройти обратно наверх.

Выйдя во двор, Робин увидела доктора Энди Чжоу, который спешил к резным двустворчатым дверям фермерского дома, неся, похоже, какой-то медицинский чемодан. В его голосе чувствовалась абстрактная озабоченность, что сильно контрастировало с его обычным спокойствием. Пока те, кто писал шаблонные письма, толпились у бассейна “Утонувшего пророка”, чтобы отдать дань уважения, Робин держалась в стороне, наблюдая за Чжоу. Двери фермерского дома открылись, и она увидела пожилую индианку. Чжоу переступил порог и исчез из виду, двери за ним закрылись. Робин, жившая в ежедневном ожидании известия о том, что у беременной Ван начались роды, подумала, что не этим ли объясняется поспешность Чжоу.

— Утонувший пророк благословит всех, кто ей поклоняется, — пробормотала она, когда подошла ее очередь, и, как обычно, обдала лоб холодной водой, после чего встала в один ряд с Кайлом, Амандипом и Вивьен. Вивьен говорила,

— … наверное, очень рассердятся, как будто мне есть до этого дело. Серьезно, их обоих можно было бы поместить в учебник по “ложному я”. Только с тех пор, как я попала туда, я начала полностью осознавать, что они со мной сделали, понимаете?

— Абсолютно, — сказал Кайл.

Авторы писем приходили в столовую одними из самых ранних, и, соответственно, у них был выбор места. Робин, рассматривавшая каждый прием пищи как возможность сбора информации, поскольку это было единственное время, когда все члены церкви общались между собой, решила сесть рядом с группой прихожан, которые разговаривали шепотом. Они были так увлечены, что не сразу заметили, когда Робин села рядом с ними.

— … говорит, что Джейкоб очень плох, но я думаю, что доктор Чжоу….

Говорящий, молодой чернокожий мужчина с короткими дредами, прервался. К разочарованию Робин, Амандип, Кайл и Вивьен последовали за ней к столу. Громкий голос последнего предупредил шепчущихся об их присутствии.

— Тогда они могут пойти в ад, честно говоря, — говорила Вивьен.

— Мы не используем это выражение, — резко сказал мужчина с дредами Вивьен, которая покраснела.

— Извините, я не хотела…

— Мы никому не желаем ада, — сказал молодой человек. — Члены ВГЦ не хотят пополнять ряды Противника.

— Нет, конечно, нет, — сказала Вивьен, побагровев. — Я очень извиняюсь. Вообще-то, мне нужно в туалет…

Не прошло и минуты, как в быстро заполняющийся зал вошла бритоголовая, ворчливая молодая женщина, недавно переведенная из другого центра ВГЦ. Оглядевшись по сторонам, она направилась к освободившемуся месту Вивьен. Робин показалось, что в голове Кайла мелькнула мысль сказать ей, что место уже занято, но, открыв рот, он снова его закрыл.

— Привет, — сказал всегда разговорчивый Амандип, протягивая руку женщине в очках. — Амандип Сингх.

— Эмили Пирбрайт, — пробормотала женщина, возвращая ему рукопожатие.

— Пирбрайт? Бекка — это твоя сестра? — сказал Амандип.

Робин поняла удивление Амандипа, ведь эти две девушки ничуть не походили друг на друга. Помимо контраста между ухоженным глянцевым каре Бекки и почти лысой головой Эмили, вечное выражение плохого настроения последней составляло еще больший контраст с неугасимой жизнерадостностью Бекки.

— Мы не используем слова типа “сестра”, — сказала Эмили. — Разве ты еще не выучил это?

— О, да, прошу прощения, — сказал Амандип.

— Мы с Беккой были друг для друга объектами плоти, если ты это имеешь в виду, — холодно сказала Эмили.

Группа авторитетных членов церкви, шептавшихся, когда Робин садилась за стол, теперь незаметно отодвинула свои тела от Эмили. Невозможно было не сделать вывод о том, что Эмили находится в некотором позоре, и интерес Робин к ней удвоился. К счастью для нее, неисправимая общительность Амандипа быстро подтвердилась.

— Так вы выросли здесь, на ферме? — спросил он Эмили.

— Да, — сказала Эмили.

— Бекка старше или…?

— Старше.

Робин подумала, что Эмили осознает свое молчаливое отторжение группой рядом с ней.

— Это еще один мой старый предмет из плоти, посмотрите, — сказала она.

Робин, Амандип и Кайл посмотрели в ту сторону, куда указывала Эмили, и увидели Луизу, которая везла на тележке обычный чан с лапшой и разливала ее по тарелкам за соседним столиком. Луиза подняла голову, встретилась взглядом с Эмили, а затем невозмутимо вернулась к своей работе.

— Что, онатвоя…?

Амандип поймал себя как раз вовремя.

Через несколько минут Луиза подошла к их столику. Эмили подождала, пока Луиза наложит в тарелку половник лапши, и громко сказала:

— А Кевин был младше нас с Беккой.

Рука Луизы дрогнула: горячая лапша соскользнула с тарелки Эмили на ее колени.

— Ой!

Луиза, не меняя выражения лица, пошла дальше.

Нахмурившись, Эмили собрала лапшу со своих колен, положила ее обратно на тарелку, затем намеренно наколола единственные кусочки свежего овоща из того, что, как была уверена Робин, было консервированным помидором, отложила его в сторону и принялась за остальную часть своего блюда.

— Ты не любишь морковь? — спросила Робин. На ферме Чепменов еда была настолько скудной, что она никогда не видела, чтобы кто-то не подчищал свою тарелку.

— Что тебе до этого? — агрессивно сказала Эмили.

Робин молча доедала остатки еды.

Глава 40

…самое святое из человеческих чувств — почитание предков.

И-Цзин или Книга Перемен

В четверг Страйк совершил долгую поездку в Сент-Моус на поезде и пароме. Дядя был так удивлен и обрадован его приездом, что Страйк понял, что Тед забыл о его приезде, несмотря на то, что утром он позвонил и сообщил дяде, во сколько приедет.

В доме, где когда-то хозяйничала привередливая Джоан, было пыльно, хотя Страйк с удовлетворением отметил, что в холодильнике было много еды. Страйк понимал, что соседи Теда сплотились вокруг него и регулярно его навещали, следя за тем, чтобы у него было достаточно еды. Это усиливало чувство вины Страйка за то, что он не сделал больше для поддержки Теда, разговор которого был бессвязным и повторяющимся.

Визит к терапевту на следующее утро нисколько не развеял опасений Страйка.

— Он спросил Теда, какая сегодня дата, но тот не знает, — сказал Страйк Люси по телефону после обеда. Страйк оставил Теда с кружкой чая в гостиной, а сам под предлогом покурить выскользнул на задний двор и теперь вышагивал по небольшому участку газона.

— Ну, это не слишком серьезно, не так ли? — сказала Люси.

— Затем он сказал Теду адрес и заставил его сказать в ответ, что Тед прекрасно сделал, и он сказал Теду, что попросит его повторить адрес через несколько минут, но Тед не смог.

— О нет, — сказала Люси.

— Он спросил, может ли Тед вспомнить недавнюю новость, и Тед ответил: “Брексит”, без проблем. Затем он попросил его заполнить цифрами картинку с изображением часов. Тед справился с этой задачей, но потом ему нужно было дорисовать стрелки, чтобы они показывали десять-одиннадцать, и Тед растерялся. Он не смог этого сделать.

— Вот черт, — прошептала Люси с досадой. — Так какой диагноз?

— Деменция, — сказал Страйк.

— Тед был расстроен?

— Трудно сказать. У меня такое впечатление, что он знает, что что-то случилось. Он сказал мне вчера, что часто что-то забывает, и это его беспокоит.

— Стик, что будем делать?

— Я не знаю, — сказал Страйк. — Я бы не дал больших шансов на то, что он не забудет выключать плиту на ночь. Он оставил кран с горячей водой включенным час назад, просто ушел и забыл об этом. Возможно, ему пора в приют.

— Он этого не захочет.

— Я знаю, — сказал Страйк, который теперь приостановился, чтобы посмотреть на полоску моря, видневшуюся из заднего сада Теда. Прах Джоан был выброшен туда со старой парусной лодки Теда, и какая-то иррациональная часть его души искала совета у далекого сверкающего океана. — Но я беспокоюсь о том, как он будет жить один, если его состояние ухудшится еще больше. Лестница крутая, а он не слишком устойчиво держится на ногах.

Они закончили разговор, так и не определившись с будущим Теда. Вернувшись в дом, Страйк обнаружил, что его дядя крепко спит в кресле, и тихонько удалился на кухню, чтобы просмотреть электронную почту на ноутбуке, который он привез с собой из Лондона.

Сообщение от Мидж находилось наверху в списке входящих. Она приложила отсканированную копию письма, которое Робин положила в пластиковый камень накануне вечером.

В первом абзаце рассказылось о возвращении на ферму недовольной Эмили Пирбрайт и о несбывшихся надеждах Робин получить от нее информацию. Во втором параграфе описывалось занятие в подвале, на котором новобранцы должны были написать своей семьей, и делался вывод:

…так что не мог бы кто-нибудь из вас написать письмо от Терезы в ответ на мое письмо о том, что я присоединилась к церкви? Сделайте вид, что она забеспокоилась, они будут этого ожидать.

Другие новости: кто-то в фермерском доме, возможно, заболел, возможно, его зовут Джейкоб. Видела, как туда спешил доктор Чжоу с обеспокоенным видом. Подробностей пока нет, постараюсь узнать больше.

Сегодня днем у нас было первое Откровение. Мы все сидели в кругу в храме. В последний раз мы делали это для того, чтобы поговорить о том, как много мы страдали во внешнем мире. Это было совсем другое. Призываемые люди должны были занять стул в центре и исповедовать то, чего они стыдятся. Когда они это делали, их оскорбляли и кричали на них. Все закончилось слезами. Меня не вызвали, так что, возможно, я получу это в следующий раз. Мазу вела сеанс Откровения — и явно получала от этого удовольствие.

Ничего нового об Уилле Эденсоре. Я иногда вижу его издалека, но разговоров нет. Лин все еще рядом. Был разговор о том, что она собирается в Бирмингем, не помню, говорила ли я об этом.

Думаю, это все. Я так устала. Надеюсь, у Вас все хорошо.

Страйк дважды перечитал письмо, обратив особое внимание на “Я так устала” в конце. Он не мог не восхищаться находчивостью Робин, придумавшей, как в кратчайшие сроки скрыть местонахождение своих родственников, но, как и она, он считал, что должен был предвидеть необходимость надежного адреса для почты. Страйк также задавался вопросом, не было ли на этой неделе письма для Мерфи, но не мог придумать, как спросить об этом, не вызвав подозрений Пат и других субподрядчиков. Вместо этого он отправил Мидж сообщение с просьбой написать письмо от Терезы, так как опасался, что его собственный почерк выглядит слишком явно мужским.

Пока храп Теда все еще доносился из гостиной, Страйк открыл следующее письмо, которое оказалось от Дэва Шаха.

Потратив накануне несколько часов на поиск в Интернете записей о Шери Гиттинс под ее родным именем Карин Мейкпис, Страйк наконец-то сумел найти ее свидетельство о рождении и свидетельство о смерти отца, умершего, когда ей было пять лет, и двоюродной сестры в Дулвиче, у которой она жила после побега с фермы Чепмен. Однако мать Шери, Морин Агнес Мейкпис, урожденная Гиттинс, была еще жива и жила в Пендже, поэтому Страйк попросил Шаха навестить ее.

Сегодня утром посетил Айвичерч Клоуз, — написал Шах. — Морин Мейкпис и ее квартира разваливаются. Она выглядит и говорит как сильно пьющая, очень агрессивная. Сосед окликнул меня, когда я подходил к входной двери. Он надеялся, что я из муниципалитета, потому что у них были ссоры из-за мусорных баков, шума и т.д. Морин говорит, что не общается с дочерью с тех пор, как та сбежала из дома в возрасте 15 лет.

Привыкший к тому, что зацепки таким образом заканчиваются, Страйк, тем не менее, был разочарован.

Он заварил себе кружку чая, не отказавшись и от шоколадного печенья и снова уселся перед ноутбуком, в то время как храп Теда продолжал доноситься через открытую дверь.

Трудности, с которыми он столкнулся при поиске Кэрин/Шери, заставили Страйка заинтересоваться ею еще больше. Он начал искать в гугле комбинации и вариации двух имен, которые, как он точно знал, использовала девушка. Только когда он вернулся в газетный архив Британской библиотеки, ему удалось найти имя “Черри Мейкпис” — в газете Manchester Evening News за 1999 год.

— Попалась, — пробормотал он, когда на экране появились два фоторобота: на одном был изображен молодой человек с длинными волосами и очень плохими зубами, на другом — подстриженная под каре блондинка, в которой под тяжелой подводкой для глаз можно было узнать Шери Гиттинс с фермы Чепмен.

В новостях рассказывалось об ограблении и поножовщине, совершенных Айзеком Миллсом — так звали молодого человека с плохими зубами. Он похитил из аптеки морфий, темузепам, диазепам и наличные деньги, а затем ударил ножом покупателя, который попытался вмешаться. Жертва выжила, но Миллс все равно был приговорен к пяти годам лишения свободы.

В отчете сделан вывод:

21-летняя Черри Мейкпис, известная также как Черри Кертис, в день ограбления подвезла Миллса к аптеке и ждала его на улице. Мейкпис утверждала, что не знала о намерении Миллса ограбить аптеку и не знала, что у него есть нож. Она была признана виновной в пособничестве преступнику и приговорена к шести месяцам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на три года.

Страйк записал имена Кэрин/Шери/Черри, а также фамилии Гиттинс/Мейкпис/Кертис. Откуда взялась последняя из них, он понятия не имел; возможно, она просто взяла ее из воздуха. Регулярная смена имен наводила на мысль, что кто-то очень хочет, чтобы его не нашли, но Страйк склонялся к тому, что оценка полковником Грейвсом Шери как “легкомысленной” и “легко поддающейся влиянию” была верной, учитывая ее ошарашенный вид на фотографии в Manchester Evening News.

Теперь он перешел на страницу Города Мучений в Pinterest с жуткими рисунками Дайю Уэйс и гротескными пародиями на логотип ВГЦ. Город Мучений не ответил на сообщение, отправленное Страйком, над которым он потрудился больше, чем можно было предположить из нескольких слов.

Удивительные картины. Вы рисуете по воображению?

Особенно громкий храп, доносившийся из гостиной, заставил Страйка выключить ноутбук, почувствовав себя виноватым. Скоро ему нужно будет возвращаться в Фалмут на ночной поезд. Пора было разбудить Теда, чтобы они могли поговорить напоследок, прежде чем снова оставить его в одиночестве.

Глава 41

Человек мужественный, желающий выполнить поставленную задачу, что бы ни случилось.

И-Цзин или Книга Перемен

Рассказ об откровении, которое Робин отправила Страйку, был краток и немногословен, отчасти потому, что у нее не было ни времени, ни сил вдаваться в подробности, когда она, измученная, в темноте пробиралась среди крапивы и регулярно останавливалась, чтобы послушать шаги, но это потрясло ее больше, чем она хотела бы признать в своем письме. Мазу призвала участников круга использовать самые грязные и оскорбительные слова, которые они могли найти, когда ругали исповедующихся, и Робин подумала, что вряд ли когда-нибудь забудет вид Кайла, скорчившегося на стуле и рыдающего, пока другие выкрикивали “извращенец” и “пидор” в ответ на его признание, что он продолжает испытывать стыд за то, что он гей.

Когда Кайл оказался в “горячем кресле”, Мазу спокойно сказала ему, что он стал более стойким, пройдя “Откровение”, что он столкнулся с “внешней реализацией своего внутреннего стыда”, и поздравила группу с тем, что она сделала то, что, как она знала, было трудно и для них. Однако выражение лиц тех, кто выкрикивал оскорбления в адрес Кайла, до сих пор запечатлелось в памяти Робин: им дали разрешение быть настолько мерзкими, насколько они хотели, независимо от их истинного отношения к Кайлу или гомосексуальности, и она была обеспокоена тем, с каким рвением они участвовали в этом, даже зная, что скоро наступит их собственная очередь в центре круга.

Робин быстро узнала, что методы, которые применяются на ферме Чепмена, во внешнем мире считались бы жестокими или принудительными, оправдывались, обосновывались и маскировались огромным количеством жаргонных словечек. Использование ругательств и оскорбительных выражений во время “Откровения” оправдывалось как часть ТПР, или терапии первичной реакции. Когда задавался вопрос о противоречиях или несоответствиях в церковной доктрине, ответ почти всегда сводился к тому, что они объясняются Истиной Высшего Уровня (ИВУ), которая откроется, когда человек продвинется дальше по пути чистого духом. Человек, ставящий свои собственные потребности выше потребностей группы, считался находящимся в тисках ЭМ (эгомотивности), тот, кто продолжал ценить мирские блага или статус, был ЧП, или человеком-пузырем, а уход из церкви означал “уход на ДВ”, то есть превращение в девианта. Такие термины, как ложное “я”, объект плоти и материалистическая одержимость, теперь употреблялись в обиходе новых членов, которые начали переосмысливать весь свой прошлый и настоящий опыт на церковном языке. Много говорилось и о Противнике, которым был не только Сатана, но и все мирские структуры власти, населенные агентами Противника.

На третьей неделе пребывания Робин на ферме интенсивность индоктринации еще более возросла. Новых членов регулярно, иногда по несколько часов подряд, подвергали бомбардировке ужасающими картинками и статистическими данными о внешнем мире. И хотя Робин понимала, что это делается для того, чтобы создать ощущение срочности войны, которую ВГЦ якобы ведет с Противником, и привязать новобранцев к церкви как к единственной надежде мира, она сомневалась, что человек с нормальной эмпатией может не испытывать чувства тревоги и беспокойства после того, как ему приходится смотреть на сотни и сотни изображений голодающих и раненых детей, изучать статистику торговли людьми и бедности в мире, слышать, что тропические леса будут полностью уничтожены в течение еще двух десятилетий. Трудно было не согласиться с тем, что планета стоит на пороге краха, что человечество совершило ужасные ошибки и что его ждет страшная расплата, если она не изменит своего пути. Тревога, вызванная постоянным обстрелом страшными новостями, была такова, что Робин с радостью принимала те моменты, когда новобранцев вели в храм для песнопений на жестком полу, где она испытывала блаженное облегчение от того, что не надо думать и можно потерять себя в коллективном голосе группы. Один или два раза она обнаружила, что бормочет “Лока Самастах Сухино Бхаванту”, даже когда никто вокруг не пел.

Единственной реальной защитой от натиска индоктринации было постоянное напоминание себе о том, для чего она приехала на ферму. К сожалению, третья неделя пребывания в церкви принесла очень мало полезной информации. Эмили Пирбрайт и Уилла Эденсора по-прежнему невозможно было разговорить из-за непризнанной системы сегрегации, существовавшей на ферме. Несмотря на богатство Уилла и почти пожизненное членство Эмили в церкви, оба они в настоящее время выполняли функции батраков и домашней прислуги, в то время как Робин продолжала проводить большую часть времени в храме или в лекционном зале. Тем не менее, она старалась негласно наблюдать за ними обоими, и ее наблюдения привели ее к нескольким выводам.

Первый заключался в том, что Уилл Эденсор пытался, насколько это было возможно, поддерживать личный контакт со светловолосой малышкой, которую Робин ранее видела, как он утешал. Теперь она была почти уверена, что Цин — это его дочь от Лин, и этот вывод подтвердился, когда она заметила Лин, обнимающую ребенка в тени кустов неподалеку от фермы. Уилл и Лин явно нарушали церковное учение о материалистическом обладании, и им грозило серьезное наказание, если об их стремлении сохранить родительские отношения с дочерью станет известно Мазу, Тайо и Бекке, которые в отсутствие Джонатана Уэйса в данный момент царили на ферме Чепменов.

Что еще более интригующе, Робин заметила явные признаки напряженности и, возможно, неприязни между сестрами Пирбрайт. Она не забыла, что Бекка и Эмили обвинили своего покойного брата в сексуальном насилии над ними, однако не заметила никаких признаков солидарности между ними. Напротив, всякий раз, когда они оказывались рядом, они не смотрели друг другу в глаза и, как правило, как можно быстрее удалялись друг от друга. Учитывая, что члены церкви обычно здоровались друг с другом, проходя мимо во дворе, и соблюдали продуманную вежливость, открывая друг другу двери или уступая свободные места в столовой, такое поведение точно нельзя было объяснить боязнью поддаться материалистическому удержанию. Робин задавалась вопросом, боится ли Бекка запятнать себя слабым ореолом позора, который витал над бритоголовой Эмили, или же причина вражды кроется в чем-то другом, более личном. Сестер объединяло только одно: презрение к женщине, которая произвела их на свет. Ни разу Робин не увидела ни от одной из ее дочерей признаков теплоты или хотя бы признания Луизы.

Робин по-прежнему вела счет дням с помощью крошечных камешков, которые она ежедневно собирала. Наступление третьего четверга на ферме принесло уже привычную смесь волнения и нервозности, ведь хотя она и жаждала общения с внешним миром, но ночное путешествие к пластиковому камню по-прежнему вызывало нервозность.

Когда свет погас, она снова легла под одеяло, подождала, пока остальные женщины умолкнут, а храпящие подтвердят, что заснули, и тихонько встала с кровати.

Ночь была холодной и ветреной, по темному полю дул сильный ветер, и Робин вошла в лес, где вокруг нее скрипели и шелестели деревья. К своему облегчению, она нашла пластиковый камень гораздо легче, чем раньше.

Открыв камень, Робин увидела письмо от Страйка, записку, написанную почерком Райана, и, к своему восторгу, маленькую плитку молочного шоколада Cadbury’s Dairy Milk. Забравшись за дерево, она сорвала обертку с шоколада и съела его в нескольких приемов, так как настолько проголодалась, что не могла замедлиться, чтобы насладиться вкусом. Затем она включила фонарик и открыла письмо Райана.

Дорогая Робин,

Рад был получить от тебя весточку, я уже начал волноваться. Ферма звучит причудливо, хотя, будучи деревенской девушкой, ты, наверное, не так сильно ее ненавишь, как мог бы я.

Не так много новостей. Работы много. Сейчас занимаюсь новым делом об убийстве, но чего-то не хватает без участия сексуальной женщины-частного детектива.

Вчера вечером у меня был долгий телефонный разговор с твоей мамой. Она беспокоится за тебя, но я ее успокоил.

Моя сестра в Сан-Себастьяне хочет, чтобы мы поехали туда в июле, потому что ей не терпится с тобой познакомиться. Можно было бы и похуже отпраздновать твое избавление от этого места.

В любом случае, я очень скучаю по тебе, так что, пожалуйста, не вступай в их ряды и не исчезай навсегда.

С любовью, Райан xxx

PS Твои растения все еще живы.

Несмотря на то, что она недавно наелась шоколада, это письмо не слишком подняло настроение Робин. Известие о том, что Райан и ее мать беспокоятся о ней, ничуть не успокоило чувство вины и страха, которое так старательно прививал ей ВГЦ. Не могла она сейчас думать и о таких вещах, как летние каникулы, когда каждый день, казалось, длится неделю.

Теперь она обратилась к записке Страйка.

Четверг, 28 апреля

Очень хорошо, что ты быстро сообразила насчет сестры. Мидж написала тебе ответное письмо с 14 Плимптон Роуд NW6 2JJ (адрес будет указан на письме). Это квартира сестры Пат (у нее другая фамилия, чем у Пат, так что легко обнаружить связь невозможно — это может быть хозяйка Терезы). Она сообщит нам, если ты напишешь ответ, мы заберем письмо, и Мидж сможет ответить еще раз.

Я познакомился с семьей Грейвс. Оказывается, у Алекса Грейвса оставалось четверть миллиона, которые Мазу унаследовала после смерти Дайю. Полковник Грейвс убежден, что Уэйсы и Шери были в сговоре по поводу утопления. Мне не удалось разыскать Шери Гиттинс, несмотря на несколько возможных зацепок. Ее жизнь после фермы явно наводит на мысль, что ей было что скрывать: несколько смен имен и столкновение с законом в виде бойфренда, промышлявшего грабежом аптек.

Других новостей немного. Фрэнки замолчали. Все еще пытаюсь найти замену Литтлджону. Уордл может знать кого-нибудь, и я пытаюсь договориться об интервью.

Не забывай: как только тебе надоест, скажи, и мы приедем и вытащим тебя.

С x

В отличие от записки Райана, записка Страйка принесла некоторое утешение, потому что Робин все время думала о том, что же ей делать, чтобы сохранить вымысел о Терезе. Она отщипнула зубами крышку от ручки и начала писать ответ Страйку, извиняясь за отсутствие конкретной информации, но говоря, что не хочет уезжать с фермы, пока у нее не будет чего-то, что сэр Колин мог бы использовать против церкви. Закончив письмо благодарностью за шоколад, она написала быстрое сообщение для Райана, вложила в пластиковый камень фонарик и ручку, затем разорвала их письма и обертку от шоколада. Вместо того чтобы разбросать осколки по лесу, она просунула руку под колючую проволоку и бросила их на дорогу, где их тут же унес ветерок. Робин смотрела, как белые пятнышки исчезают в темноте, и завидовала им, что они избежали фермы Чепменов.

Затем она проделала обратный путь через шепчущий лес, слегка дрожа, несмотря на то, что под спортивным костюмом была надета пижама, и снова отправилась через поле.

Глава 42

Девять на пятом месте означает:

Дыня, покрытая листьями ивы.

Скрытые линии…

Дыня, как и рыба, является символом принципа тьмы.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин уже почти дошла до пятистворчатых ворот, когда услышала голоса и увидела фонари, раскачивающиеся в проходе между мужским и женским общежитиями. В ужасе она пригнулась за изгородью, уверенная, что ее пустую кровать обнаружили.

— …проверьте нижнее поле и лес, — сказал голос, который показался ей голосом Тайо.

— Он не успел уйти так далеко, — сказал второй мужской голос.

— Делайте, что вам говорят, — сказал Тайо. — Вы двое займитесь комнатами уединения, всеми.

Человек перелез через пятистворчатые ворота, раскачивая фонарь, едва ли в десяти футах от того места, где присела Робин. В свете фонаря, который то приближался, то удалялся от нее, она увидела короткие дреды того самого чернокожего, который отчитал Вивьен за фразу “идите в ад”.

— Бо! — крикнул он, устремляясь к лесу. — Бо, где ты?

В панике Робин только через несколько секунд сообразила, что ищут вовсе не ее, но положение оставалось опасным. Женщины, конечно, долго не проспят, и если поисковики войдут в ее общежитие в поисках неизвестного Бо, то вскоре обнаружат, что пропал не один, а двое. Дождавшись, пока голос и огни поисковой группы стихнут, Робин быстро перелезла через пятистворчатые ворота и присела за кустами, когда из ближайшей отхожей комнаты появился Цзян, тоже с фонарем в руках. Когда он скрылся в темноте, Робин подкралась к задней стене женского общежития и поняла, что по двору спешат еще люди с фонарями, а значит, шансов проникнуть через дверь незамеченной у нее нет.

Как можно быстрее и тише пробираясь сквозь деревья и кустарники в задней части общежитий, она направилась в старую часть фермы, где было много укромных мест, и вскоре оказалась у задней части полуразрушенного сарая, который всегда был заперт. Знакомая со старыми фермерскими постройками, она нащупала путь вдоль задней стенки, пока ее пальцы не нашли именно то, на что она рассчитывала: щель, где деревянная доска сгнила, а соседнюю можно было протолкнуть внутрь, чтобы получилась достаточно большую щель, в которую она смогла протиснуться, зацепившись волосами и больно оцарапав тело.

В сарае было сыро и затхло, но света было больше, чем она ожидала, благодаря щели в крыше, через которую проникал лунный свет. Он освещал старый трактор, сломанные сельскохозяйственные инструменты, штабеля ящиков и куски изгороди. Что-то, несомненно, крыса, метнулось в сторону от незваного гостя.

Фонари, пробивающиеся сквозь щели в деревянных стенах сарая, отсвечивали золотом. Голоса, близкие и далекие, все еще кричали: “Бо? Бо!”

Робин осталась на месте, боясь пошевелиться, чтобы не сбить что-нибудь. Теперь она заметила кучу личных вещей высотой почти с нее саму, наваленную в углу и покрытую толстым слоем пыли. Здесь были одежда, сумки, кошельки, обувь, плюшевые игрушки и книги, и Робин с ужасом вспомнила виденную фотографию кучи обуви, принадлежавшей расстрелянным в Освенциме.

Искатели снаружи ушли дальше. Полная любопытства к этим старым вещам, Робин осторожно перелезла на перевернутую тачку, чтобы осмотреть их. После трех недель, в течение которых она не видела ничего, кроме оранжевых спортивных костюмов и кроссовок, не читала ничего, кроме церковной литературы, было странно видеть разные виды одежды и обуви, не говоря уже о старой детской книжке с яркими красками.

Что-то тревожное, даже жуткое было в этой куче старых вещей, выброшенных, казалось, с небрежным презрением. Робин заметила одну туфлю на каблуке, которую когда-то, возможно, очень любила и берегла девочка-подросток, и плюшевого игрушечного кролика, мордочка которого была покрыта паутиной. Где были их хозяева? Через минуту-другую ей пришло в голову возможное объяснение: тот, кто покидает ферму тайком, ночью, вынужден оставить личные вещи в шкафах.

Она потянулась к старой сумке, лежавшей на самом верху кучи. Когда она открыла ее, в воздух поднялось облако пыли. Внутри не было ничего, кроме старого белого билета на автобус. Она положила сумку на место и заметила ржавый край прямоугольной красной жестянки из-под печенья с надписью “Животные Барнума”. Она любила это печенье в детстве, но уже много лет не вспоминала о нем. Увидев упаковку в таком странном контексте, она с особой остротой вспомнила о безопасности своего семейного очага.

За сараем раздался голос “БО!”, заставивший невидимую крысу скрестись и метаться в тени. Затем где-то вдалеке раздался женский голос:

— Я ЕГО ПОЙМАЛА!

Робин услышала путаницу голосов: одни выражали облегчение, другие требовали узнать, как “выбрался” Бо, и решила, что лучший выход — выйти из сарая и претвориться, будто она все это время искала Бо.

Она сделала пару шагов назад к щели в задней стене и остановилась, оглянувшись на пыльную груду старых вещей, охваченная желанием заглянуть в жестянку из-под печенья “Животные Барнума”. Озябшая, нервная и измученная, она не сразу поняла, почему подсознание подсказывает ей, что присутствие жестянки на ферме — это странно. Потом до нее дошло: здесь был полный запрет на сахар, так зачем кому-то понадобилось везти сюда печенье? Несмотря на то, что нужно было срочно присоединиться к искателям снаружи, пока ее отсутствие не заметили, Робин быстро перелезла обратно на тачку и вытащила жестянку из кучи.

На крышке были изображены четыре цирковых зверя в клетках и воздушные шары, а внутри золотого круга было написано “85-летие”. Робин открутила крышку, ожидая, что жестянка окажется пустой, так как она была очень легкой, но все оказалось наоборот: внутри лежало несколько выцветших полароидов. Не разглядев в тусклом свете, что на них изображено, Робин вынула их и засунула в лифчик, как она делала это ежедневно со своими камешками с датами. Затем она закрыла крышку, вставила жестянку на место, поспешила к щели в задней стене сарая и протиснулась обратно на улицу.

Судя по отдаленному шуму, доносившемуся со двора, почти все на ферме уже проснулись. Робин пустилась бегом мимо столовой и храма и присоединился к толпе, состоявшей в основном из одетых в пижамы, в тот момент, когда все внимание было приковано к Мазу Уэйс, стоявшей между гробницами Украденного и Золотого пророков в длинном оранжевом одеянии. Рядом с ней стояла Луиза Пирбрайт, державшая на руках сопротивляющегося малыша в пеленках, который, как догадалась Робин, и был тем самым сбежавшим Бо. Кроме хныканья ребенка, стояла полная тишина. Мазу едва ли нужно было повышать голос, чтобы ее услышали все собравшиеся.

— Кто дежурил в детском общежитии?

После некоторого замешательства к толпе подошли две девочки-подростка: одна с короткими светлыми волосами, другая — с длинными темными локонами. Последняя плакала. Робин, наблюдавшая за происходящим сквозь гущу голов, увидела, как обе девочки, словно отрепетировав это движение, упали на колени и поползли к ногам Мазу.

— Пожалуйста, мама…

— Нам очень жаль, мама!

Когда они достигли подола одеяния Мазу, она слегка приподняла его и с безучастным выражением лица наблюдала, как две девушки плачут и целуют ее ноги.

Затем она резко сказала: — Тайо.

Ее старший сын протиснулся сквозь толпу зрителей.

— Отведи их в храм.

— Мама, пожалуйста, — причитала светловолосая девочка.

— Пойдемте, — сказал Тайо, схватил двух девушек за руки и с силой поставил их на ноги. Больше всего Робин поразило то, как девушка с уже почти вывихнутой рукой пыталась уцепиться за ногу Мазу, и абсолютно холодное выражение лица Мазу, наблюдавшей за тем, как ее сын тащит их прочь. Никто не спросил, что будет с девушками, никто не заговорил и даже не пошевелился.

Когда Мазу обернулся к наблюдающей за ней толпе, Луиза сказала:

— Мне вернуть Бо на место? — но Мазу сказала,

— Нет. Ты, — указала она на Пенни Браун, — и ты, — обратилась она к Эмили Пирбрайт, — отведите его обратно в общежитие и оставайтесь там.

Пенни попыталась взять мальчика из рук Луизы, но он вцепился в Луизу. Она отстранила его и передала. Крики мальчика стихли, когда Пенни и Эмили поспешили прочь через арку, ведущую в детское общежитие.

— Можете ложиться спать, — сказала Мазу собравшимся. Она повернулась и пошла в сторону храма.

Никто из женщин не смотрел друг на друга и не разговаривал, пока они возвращались в общежитие. Робин схватила с кровати пижаму, поспешила в ванную комнату и закрылась в кабинке, после чего вытащила из лифчика полароиды, чтобы рассмотреть их.

Все они были выцветшими, но Робин все еще могла различать изображения. На самом верхнем снимке была изображена фигура обнаженной пухленькой темноволосой молодой женщины — возможно, подростка – в маске свиньи, с широко раздвинутыми ногами. На втором была изображена другая молодая блондинка, в которую сзади проник приземистый мужчина, оба в масках свиней. На третьем был изображен жилистый мужчина с татуировкой черепа на бицепсе, насилующий мужчину поменьше ростом. Робин торопливо просмотрела фотографии. В общей сложности четыре обнаженных человека были изображены в различных сексуальных комбинациях в помещении, которое Робин не узнала, но которое выглядело как надворная постройка, возможно, даже сарай, который она только что покинула. На каждом изображении они носили маски свиней.

Робин засунула фотографии обратно в бюстгальтер и оставила его на себе, сняв спортивный костюм. Затем она вышла из кабинки, выключила свет в ванной и вернулась в свою постель. Когда она, наконец, улеглась спать, тишину пронзил далекий крик, доносившийся из храма.

— Пожалуйста, нет — пожалуйста, нет, мама — нет, пожалуйста, пожалуйста!

Если кто-либо из окружавших кровать людей также слышал это, то никто из них не издал ни звука.

Глава 43

Шесть на четвертом месте означает:

Запутанная глупость приводит к унижению.

И-Цзин или Книга Перемен

Через шесть дней после того, как Робин, без ведома Страйка, нашла старые полароиды в ржавой банке из-под печенья, он провел послеобеденное совещание команды, на котором присутствовали все сотрудники детективного агентства, кроме Литтлджона, который вел наблюдение. Страйк решил провести встречу в пустынном подвальном помещении своего любимого местного паба, который до недавнего времени назывался “Тоттенхэм”, но теперь стал “Летающей лошадью”. Как болельщик “Арсенала”, Страйк полностью одобрил ребрендинг. Ожидая, пока к нему присоединятся его субподрядчики, он проверил Pinterest, чтобы узнать, ответил ли Город Мучений на его сообщение, но на странице не было никаких изменений.

— Я не жалуюсь, но почему мы делаем это здесь? — спросил Барклай десять минут спустя. Глазговец пришел в зал с красной ковровой дорожкой последним и, поскольку у него был выходной, зашел в бар наверху, чтобы купить себе пинту пива.

— На случай, если Литтлджон решит вернуться в офис, — сказал Страйк.

— Мы будем строить планы по его уничтожению, не так ли?

— Возможно, он недолго будет работать у нас, так что ему незачем знать о наших делах, — сказал Страйк. — Завтра я собеседую приятеля Уордла, и если все пройдет хорошо, Литтлджон уйдет.

Шах, Мидж и Барклай сказали: “Хорошо”. Пат, заметил Страйк, хранила молчание.

— Где он сейчас? — спросила Мидж.

— На Фрэнках, — сказал Страйк.

— Кстати говоря, у меня есть кое-что на них, — сказал Барклай, доставая из внутреннего кармана пиджака два листа бумаги, которые, будучи развернутыми, оказались ксерокопиями новостных статей. — Я все думал, сможем ли мы привлечь их к мошенничеству с пособиями, и в итоге нашел вот это.

Он пододвинул газету к Страйку. Обе газеты были небольшими, но в одной из них была помещена фотография старшего брата. Фамилия была указана не та, под которой братья Фрэнк жили сейчас, хотя имена остались прежними.

— Младший был осужден за непристояное поведение, — сказал Барклай Шаху и Мидж, пока Страйк читал. — Приговорили к условному сроку. Старший, по-видимому, является опекуном младшего. Не знаю, что с ним может быть.

— А старшего привлекали за преследование другой актрисы, — сказал Страйк, читая уже вторую статью, — Судья отпустил его с условным сроком, потому что он ухаживает за своим братом.

— Типично, — сердито сказала Мидж, стукнув стаканом по столу к легкому замешательству Шаха, который сидел рядом с ней. — Если я видела это один раз, то видела пятьдесят раз, когда служила в полиции. Таким как они дают слишком много слабины, и все потом удивляются, когда одного из них обвиняют в изнасиловании.

— Молодец, что нашел это, Барклай, — сказал Страйк. — Я думаю…

Зазвонил мобильный телефон Страйка, и он увидел номер Литтлджона. Он ответил.

— Только что видел, как Фрэнк-1 просунул что-то в конверте через входную дверь клиента, — сказал Литтлджон. — Я послал тебе видеозапись.

— Где он сейчас?

— Ушел.

— Хорошо, я позвоню клиентке и предупрежу ее. Оставайся с ним.

— Хорошо.

Литтлджон повесил трубку.

— Фрэнк-1 только что засунул что-то в почтовый ящик клиента, — сообщил Страйк остальным членам команды.

— Опять мертвые птицы? — спросила Мидж.

— Нет, если только они не поместятся в конверт. Я думаю, нам следует сообщить в полицию, что им уже приходилось иметь дело с Фрэнками под другими именами. Визит полиции может заставить их отступить. Я об этом позабочусь, — добавил Страйк, делая пометку. — Что нового по Бигфуту?

— Вчера он снова был в Челси Клойстерс, — сказал Шах.

— Та девушка, с которой ты сфотографировал его на улице, ничего нам не даст, — сказала Мидж Страйку. — Я разговорилась с ней в бутербродной на соседней улице. Сильный восточноевропейский акцент, очень нервная. Этим девушкам говорят, что они приезжают в Лондон, чтобы получить контракт моделью, не так ли? Я надеялась, что она захочет получить хороший куш от прессы за то, что продала его, но, думаю, она слишком напугана, чтобы говорить.

— Один из нас должен проникнуть в это место, выдав себя за игрока, — сказал Барклай.

— Я думаю, что фотографий, на которых он входит и выходит оттуда, будет достаточно для его жены, — сказал Шах.

— Она думает, что он как-нибудь объяснит это, — сказал Страйк, получивший утром от клиента раздраженное электронное письмо. — Ей нужно что-то такое, от чего он не сможет отвертеться.

— Например, фотография, на которой ему на самом деле отсасывают? — спросил Барклай.

— Не помешает. Может быть, лучше войти в здание в качестве какого-нибудь торговца или инспектора по технике безопасности, а не игрока, — сказал Страйк. — Больше свободы передвижения и, возможно, удастся застать его выходящим из комнаты.

После этого началось обсуждение того, кто из детективов должен взяться за это дело, и возможных вариантов прикрытия. В итоге за дело взялся Шах, который в одном из предыдущих дел успешно выдавал себя за международного торговца произведениями искусства.

— Немного не по моему уровню — инженер по отоплению, — сказал он.

— Мы достанем тебе поддельные документы и удостоверения, — сказал Страйк.

— Итак, мы уже собираемся принять новый случай из списка ожидания? — спросила Мидж.

— Подожди еще немного, — сказал Страйк. — Давайте сначала убедимся, что у нас есть замена Литтлджону.

— Кто завтра собирается посетить пластиковый камень? — спросил Барклай.

— Я, — сказал Страйк.

— Должно быть, она уже почти готова к выходу, — сказала Мидж. — Уже месяц.

— У нее пока нет ничего, что Эденсор мог бы использовать против церкви, — сказал Страйк. — Ты же знаешь Робин: никаких полумер. Ладно, думаю, это все. Я сообщу вам о замене Литтлджона, как только это произойдет.

— Можно тебя на пару слов? — Шах спросил Страйка, когда остальные направились к дверям.

— Да, конечно, — сказал Страйк, усаживаясь обратно. К его удивлению, субподрядчик достал из заднего кармана журнал Private Eye.

— Ты это читал?

— Нет, — сказал Страйк.

Шах пролистал журнал и протянул его через стол. Страйк увидел колонку, обведенную ручкой.

Эндрю “Медоед” Хонболд, королевский адвокат Великобритании, любимый юрист по делам о клевете среди британских красоток и самопровозглашенный моральный арбитр, возможно, вскоре будет остро нуждаеться в собственных услугах. Давнее предпочтение Медоеда хорошеньким юным юниоркам, конечно, полностью отеческое. Однако “крот” в судебных палатах Лавингтона сообщает The Eye, что молодая брюнетка с пышными формами распространяла рассказы о доблести и выносливости Барсука в контексте, отличном от зала суда. Пошли даже слухи, как возлюбленная предсказывала скорый крах брака Барсука со святой леди Матильдой.

Они женаты уже 25 лет и имеют четверых детей. В недавней статье в газете Таймс подчеркивается личная честность самых известных в Великобритании борцов со слезами.

— Я на собственном опыте убедился, какое влияние оказывают клевета и инсинуации на незаслуженно обиженных людей, — гремел Медоед, — и лично я ужесточил существующие законы о диффамации, чтобы защитить невиновных.

По слухам, нескромная дама, ведущая это дело, оказывает знаки внимания Корморану Страйку, частному детективу, о котором все чаще пишут в новостях. Может быть, она получает подсказки от скрытых камер и микрофонов? Если да, то адвокату Хонболду лучше надеяться, что ему придется иметь дело только с оскорблениями и инсинуациями.

— Черт, — сказал Страйк. Он поднял глаза на Шаха и не нашел ничего лучшего, как повторить — Черт.

— Я подумал, что ты должен знать, — сказал Шах.

— Это была связь на одну ночь… нет, на две ночи. Она никогда не говорила мне ни слова об этом Хонболде.

— Верно, — сказал Шах. — Ну, ты знаешь, он не пользуется популярностью в газетах, поэтому я думаю, что они могут запустить эту историю.

— Я разберусь с этим, — сказал Страйк. — Она не втянет меня в свой бардак.

Но он прекрасно понимал, что его уже втянули в разборки с Бижу, и Шах выглядел так, словно думал точно о том же.

Они расстались возле “Летающей лошади”, Шах вернулся в офис, чтобы закончить работу над документами, а Страйк остался возле паба, охваченный гневом и самообвинением. У него было достаточно опыта в обоих видах несчастий, чтобы понять, что есть огромная разница между тем, чтобы чувствовать себя жертвой случайных ударов судьбы, и тем, чтобы признать, что к беде привела собственная глупость. Илса предупреждала его, что Бижу болтлива и несдержанна, и что же он сделал? Трахнул ее во второй раз. Годами избегая внимания общественности, давая показания в суде только с бородой, отказываясь от всех предложений дать интервью прессе и прекратив предыдущие отношения с женщиной, которая хотела, чтобы он позировал с ней на громких мероприятиях, он сознательно лег в постель с болтушкой, у которой, как выяснилось, был известный женатый любовник на втором плане.

Он позвонил на номер Бижу, но попал на голосовую почту. Оставив сообщение, чтобы она позвонила ему как можно скорее, он позвонил Илсе.

— Привет, — сказала она холодным голосом.

— Звоню, чтобы извиниться, — сказал Страйк, что было правдой лишь отчасти. — Я не должен был бросаться на тебя. Я знаю, что ты только пыталась присмотреть за мной.

— Да, это так, — сказала Илса. — Хорошо, извинения приняты.

— Ну вот, ты оказалась права, — сказал Страйк. — Я в сегодняшнем “Private Eye”, связанный с ней и с ее женатым бойфрендом.

— Вот черт, не Эндрю Хонболд? — сказала Илса.

— Ты его знаешь?

— Только немного.

— Eye намекает, что я не только трахал ее, но и помогал ей подслушивать в спальне Хонболда.

— Корм, прости, но она уже давно пытается заставить его уйти от жены. Она совершенно открыто говорит об этом.

— Я не вижу, как Хонболд решит жениться на ней, если он думает, что она приставила к нему частного детектива. Где она сейчас, ты не знаешь?

— Она будет в палате Лавингтон Корт, — сказала Илса.

— Хорошо, я пойду и подожду ее там, — сказал Страйк.

— Разве это разумно?

— Внушить ей страх Божий будет легче при личной встрече, чем по телефону, — мрачно сказал Страйк, уже направляясь к станции метро.

Глава 44

Мужчина должен расстаться с низменным и поверхностным. Главное — оставаться твердым.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк впервые порадовался тому, что Робин сейчас находится на ферме Чепмена. Он совершил чертовски глупый поступок, и хотя последствия, скорее всего, будут более серьезными для него самого, чем для агентства в целом, он предпочел бы, чтобы Робин оставалась в неведении относительно того, в какую кашу он вляпался.

Найдя нужный адрес, Страйк совершил короткую поездку по Центральной линии, вышел из метро в Холборне и направился к Линкольнс-Инн. Там он занял позицию за деревом в саду, откуда мог наблюдать за неоклассическим фасадом суда Лавингтона, и стал ждать.

Он находился там уже около часа, наблюдая за тем, как несколько человек входят в здание и еще больше выходят из него, когда зазвонил его мобильный телефон. Он ожидал увидеть номер Бижу, но увидел номер Штыря.

— Че как, Бунзен, просто звоню сказать, что порешал по поводу Рини. Двадцать восьмое мая. Не мог ничего сделать раньше.

— Шикарно, Штырь, это отличная новость, — сказал Страйк, не отрывая глаз от входа в здание Бижу.— Он знает, что я приду, верно?

— О да, он знает, — сказал Штырь. — И у вас там будет немного охраны, чтобы убедиться, что он сотрудничает.

— Еще лучше, — сказал Страйк. — Спасибо большое.

— Хорошо, счастливо оставаться, — сказал Штырь и отключился.

Страйк только успел положить мобильник обратно в карман, как дверь суда Лавингтона открылась и по ступенькам спустилась Бижу в ярко-красном пальто, направляясь в сторону станции метро. Страйк дал ей фору, а затем последовал за ней. На ходу он достал свой мобильный телефон и снова набрал ее номер. Она достала телефон из сумки, продолжая идти, посмотрела на него и, не отвечая, положила обратно в сумку.

Поскольку он хотел оставить некоторое расстояние между собой и судом Лавингтона, чтобы уменьшить вероятность быть замеченным коллегами Бижу по работе, Страйк продолжал идти в пятидесяти ярдах позади своейцели, пока она не вошла на узкую улицу Гейт-стрит. Здесь она замедлила шаг, снова достала мобильный телефон, видимо, чтобы прочитать недавно полученное сообщение, и наконец остановилась, чтобы отправить ответ. Страйк ускорился и, когда она снова убрала мобильный телефон в сумку, окликнул ее по имени.

Она оглянулась и с явным ужасом увидела, кто ее позвал.

— Я хотел бы поговорить с тобой, там, — мрачно сказал он, указывая на паб под названием “Корабль”, который находился в переулке, предназначенном только для пешеходов, и виднелся между двумя зданиями.

— Зачем?

— Ты читала сегодняшний номер “Private Eye”?

— Я… да.

— Тогда ты знаешь, почему.

— Я не…

— Не хочешь, чтобы тебя видели со мной? Тогда надо было ответить на звонок.

Она выглядела так, словно хотела отказаться идти с ним, но позволила ему увести себя в переулок. Когда он открыл дверь “Корабля”, она прошла мимо него с холодным выражением лица.

— Я бы лучше пошла наверх, — сказала она.

— Я не против, — сказал Страйк. — Что ты хочешь выпить?

— Мне все равно — красное вино.

Пять минут спустя он присоединился к ней наверху, в Дубовой комнате с низким потолком и тусклым освещением. Она уже сняла пальто, обнажив облегающее красное платье, и сидела в углу спиной к комнате. Страйк поставил ее вино на стол и сел напротив нее, держа в руках двойной виски. Он не собирался задерживаться на время, необходимое для того, чтобы выпить пинту пива.

— Ты болтаешь обо мне без умолку.

— Нет, я этого не делала.

— Крот в палатах Лавингтон-Корт.

— Я знаю, что там написано!

— Ты должна четко объяснить этому Хонболду, что я никогда не давал тебе никаких советов по поводу наблюдения.

— Я уже говорила ему об этом!

— Видел статью, да?

— Да. И “Мэйл” на него наехал. И “Сан”. Но он будет все отрицать, — добавила она, и ее нижняя губа задрожала.

— Еще бы.

Страйк без всякого сочувствия наблюдал, как Бижу роется в карманах в поисках салфетки и тщательно промакивает глаза, чтобы не нарушить макияж.

— Что ты собираешься делать, когда к тебе в квартиру заявятся журналисты? — спросил он.

— Скажу им, что я с ним не спала. Этого хочет Эндрю.

— Ты также будешь отрицать, что спала со мной.

Она ничего не ответила. Подозревая, что он знает, что скрывается за ее молчанием, он сказал:

— Я не собираюсь быть побочным ущербом во всем этом. Мы встретились на крестинах, вот и все. Если ты все еще думаешь, что Хонбольд бросит свою жену из ревности к тому, что мы трахаемся, то ты заблуждаешься. Сомневаюсь, что после этого он прикоснется к тебе.

— Ты ублюдок, — прохрипела она, продолжая вытирать глаза и нос. — Ты мне нравился.

— Ты затеяла маленькую игру, которая взорвалась у тебя под носом, но я не собираюсь попадать под перекрестный огонь, так что пойми сейчас, будут последствия, если ты попытаешься сохранить лицо, сказав, что у нас роман.

— Ты мне угрожаешь? — прошептала она через уже влажную салфетку.

— Это предупреждение, — сказал Страйк. — Удали сообщения, которые ты мне прислала, и убери мой номер из своего телефона.

— Или?

— Или будут последствия, — повторил он. — Я частный детектив. Я узнаю о людях то, что они, как им кажется, очень хорошо скрывают. Если в твоем прошлом нет ничего такого, о чем бы ты не хотела увидеть публикацию в “Сан”, я бы долго думал, прежде чем использовать меня для того, чтобы выбить из Хонболда предложение.

Она больше не плакала. Выражение ее лица стало жестче, но ему показалось, что она слегка побледнела. Наконец она достала свой мобильный телефон, удалила его контактные данные, сообщения, которыми они обменивались, и фотографии, которые она ему посылала. Затем Страйк сделал то же самое со своим телефоном, выпил виски одним залпом и снова встал.

— Правильно, — сказал он, — полное отрицание, и все это должно утихнуть.

Он покинул “Корабль”, не испытывая никаких сомнений по поводу только что примененной им тактики, но снедаемый яростью на нее и на себя. Время покажет, найдет ли он “Мэйл” у собственной двери, но, возвращаясь к станции метро “Холборн”, он поклялся себе, что это будет последний раз, когда он рискует своей личной жизнью или карьерой ради бессмысленной интрижки, затеянной для того, чтобы отвлечься от мыслей о Робин Эллакотт.

Глава 45

Но любые отношения между людьми несут в себе опасность неправильного поворота…

И-Цзин или Книга Перемен

Робин пришлось целую неделю носить с собой найденные полароиды, прежде чем в четверг вечером она положила их в пластиковый камень. Она не решалась прятать их в общежитии, но осознание того, что они находятся рядом с ее кожей, постоянно вызывало тревогу на случай, если один из них выскользнет из-под спортивного костюма. Четвертый поход в лес и обратно прошел, к счастью, без происшествий, и она благополучно вернулась в свою постель незамеченной, испытывая глубокое облегчение от того, что избавилась от фотографий.

Вечером следующего дня, после лекций и песнопений, Робин вместе с другими женщинами вернулась в общежитие и обнаружила, что на их кроватях вместо оранжевых лежат алые спортивные костюмы.

— Почему изменился цвет? — безразлично спросила овдовевшая Марион Хаксли. Марион, чьи рыжие волосы уже отросли, обнажив дюйм серебра, часто задавала довольно простые вопросы или говорила, когда другие могли бы промолчать.

— Ты еще не закончила читать “Ответ? — огрызнулась Вивьен. — Должно быть, мы вступили в сезон украденного пророка. Красный — его цвет.

— Очень хорошо, Вивьен, — улыбнулась Бекка Пирбрайт с расстояния нескольких кроватей, и Вивьен заметно подбоченилась.

Но на кровати Робин рядом со свернутым алым спортивным костюмом лежало еще кое-что: коробочка с жидкостью для снятия краски с волос, на которой лежал листок бумаги с цитатой из “Ответа”, которую она узнала.

Ложное “Я” жаждет того, что искусственно и неестественно.

Истинное “Я” жаждет того, что подлинно и естественно.

Робин окинула взглядом общежитие и увидела зеленоволосую Пенни Браун, которая тоже рассматривала коробочку со средством для удаления краски с волос. Их взгляды встретились, Робин улыбнулась и указала в сторону ванной комнаты, а Пенни, улыбнувшись в ответ, кивнула.

К удивлению Робин, Луиза стояла у раковины и тщательно брила голову перед зеркалом. Их глаза на мгновение встретились. Луиза опустила взгляд первой. Вытерев полотенцем свою теперь уже совершенно лысую голову, она молча вышла из ванной.

— Люди говорили мне, — прошептала Пенни, — что ее заставляют бриться уже где-то год.

— Ух ты, — сказала Робин. — Знаешь, почему?

Пенни покачала головой.

Уставшая и обиженная на то, что ей приходится отказываться от драгоценного времени сна ради удаления синей краски для волос, Робин, тем не менее, была рада возможности свободно поговорить с другим членом церкви, особенно с тем, чей распорядок дня так сильно отличался от ее собственного.

— Как дела? Я тебя почти не видела с тех пор, как мы вместе учились в группе Огня.

— Отлично, — сказала Пенни. — Действительно здорово.

Ее круглое лицо стало более худым, чем было по прибытии на ферму, а под глазами залегли тени. Стоя бок о бок у зеркала в ванной, Робин и Пенни открыли коробки и начали наносить средство на волосы.

— Если это начало Сезона Украденного Пророка, — сказала Пенни, — то скоро мы увидим настоящую Манифестацию.

В ее голосе звучали одновременно и волнение, и испуг.

— Это было невероятно — увидеть появление Утонувшего Пророка, не так ли? — сказала Робин.

— Да, — сказала Пенни. — Вот что действительно — я имею в виду, что, увидев это, невозможно вернуться к нормальной жизни, не так ли? Это типа доказательство.

— Абсолютно, — сказала Робин. — Я чувствовала то же самое.

Пенни с тоской посмотрела на свое отражение: ее зеленые волосы теперь были покрыты густой белой пастой.

— Все равно они отросли, — сказала она, пытаясь убедить себя в том, что она счастлива от того, что делает.

— Так чем же ты занималась? — спросила Робин.

— Много чем, — сказала Пенни. — Готовка, работа на грядке с овощами. Я также помогала Джейкобу. А сегодня утром у нас был очень хороший разговор о духовной связи.

— Правда? — сказала Робин. — У меня такого еще не было… Как поживает Джейкоб?

— Ему определенно становится лучше, — сказала Пенни, очевидно, полагая, что Робин все знает о Джейкобе.

— О, хорошо, — сказала Робин. — Я слышала, что ему нездоровится.

— Я имею в виду, что он, конечно, не был в порядке, — сказала Пенни. Ее манера поведения была где-то между беспокойством и скрытностью. — Это трудно, не так ли? Потому что такие люди не могут понять, что такое ложное “я” и чистый духом, и поэтому они не могут исцелить себя.

— Верно, — сказала Робин, кивая, — но ты думаешь, что ему становится лучше?

— О да, — сказал Пенни. — Определенно.

— Это очень мило со стороны Мазу, что он живет в доме, — сказала Робин, тонко подмечая.

— Да, — снова сказала Пенни, — но он не мог находиться в общежитии со всеми своими проблемами.

— Нет, конечно, нет, — сказала Робин, осторожно прощупывая дорогу. — Доктор Чжоу кажется таким милым.

— Да, очень повезло, что Джейкоб попал к доктору Чжоу, потому что если бы он оказался на воле, это был бы кошмар, — сказала Пенни. — Таких людей, как Джейкоб, там подвергают эвтаназии.

— Думаешь, да? — спросила Робин.

— Конечно, это так, — сказала Пенни, как будто не веря в наивность Робин. — Государство не хочет о них заботиться, поэтому их просто тихо убирает ОНН — “Отряд нацистской ненависти”, как называет его доктор Чжоу, — добавила она, после чего с тревогой посмотрела в зеркало на свои волосы и спросила: — Как ты думаешь, как долго это длится? Трудно сказать, без часов или чего-либо еще…

— Может быть, еще пять минут? — сказала Робин. Желая воспользоваться тем, что Пенни упомянула об отсутствии часов, и побудить девочку поделиться всем негативным, что она могла заметить в ВГЦ, она негромко сказала:

— Забавно, что приходится выводить нашу краску. Не могут же волосы Мазу быть такими черными от природы? Ей уже за сорок, а у нее нет ни капли седины.

Поведение Пенни мгновенно изменилось.

— Критика внешности — это чисто материалистическое суждение.

— Я не…

— Плоть не важна. Дух важен.

Ее тон был дидактичен, но глаза были полны страха.

— Я знаю, но если неважно, как мы выглядим, то почему мы должны снимать краску для волос? — резонно заметил Робин.

— Потому что… это было написано. Истинное “я” естественно.

Пенни со встревоженным видом скрылась в душевой кабине и закрыла за собой дверь.

Когда, по ее расчетам, прошло двадцать минут, Робин сняла спортивный костюм, смыла средство с волос, высушила их, проверила в зеркале, что все следы синей краски исчезли, и вернулась в темное общежитие в пижаме.

Пенни все это время оставалась спрятанной в душевой кабине.

Глава 46

Индивид попадает в злую среду, к которой он привержен внешними связями.

Но у него есть внутренние отношения с высшим человеком…

И-Цзин или Книга Перемен

С наступлением Сезона Украденного Пророка распорядок дня новобранцев высшего уровня изменился. Теперь они не проводили целые утра, просматривая в подвале фермы кадры военных зверств и голода, а больше читали лекции о девяти ступенях к чистоте духа: принятие, служение, отказ, союз, отречение, приятие, очищение, умерщвление и жертвоприношение. Им давались практические советы по выполнению шагов с первого по шестой, над которыми можно было работать параллельно, но остальные были окутаны тайной, и только те, кто успешно освоил первые полдюжины, считались достойными узнать, как достичь последних трех.

Робин также пришлось пережить второй сеанс Откровения. Во второй раз она избежала того, чтобы сесть на самое горячее место в центре круга, хотя Вивьен и пожилому Уолтеру повезло меньше. Вивьен подвергалась нападкам за ее привычку менять акцент, чтобы скрыть свое богатое происхождение, и обвинялась в высокомерии, эгоцентризме и лицемерии до тех пор, пока не разразилась рыданиями, в то время как Уолтера, который признался в давней вражде с бывшим коллегой по своему старому университету, ругали за эгоцентризм и лицемерие, материалистическое суждение. Единственный из тех, кто до сих пор подвергался терапии первичного реагирования, Уолтер не плакал. Он побледнел, но ритмично кивал, почти нетерпеливо, в то время как круг осыпал его оскорблениями и обвинениями.

— Да, — пробормотал он, яростно моргая за стеклами очков, — да… это правда… все правда… очень плохо… да, действительно… ложное “я”….

Тем временем нижняя часть спортивных костюмов среднего размера, которые Робин выдавали раз в неделю, все время сползала с талии, так как она сильно похудела. Кроме раздражения от необходимости постоянно подтягивать их, это не так сильно беспокоило ее, как осознание того, что она она начинает привыкать к образу жизни внутри.

Когда она только приехала на ферму Чепмена, она отметила, что ее усталость и голод были ненормальными, а также заметила влияние клаустрофобии и давления группы во время лекций в подвале. Постепенно она перестала замечать свое истощение и приспособилась обходиться меньшим количеством пищи. С тревогой она обнаружила, что неосознанная привычка напевать себе под нос становится все более частой, и даже поймала себя на том, что думает на церковном языке. Размышляя над вопросом, зачем неизвестного Джейкоба, который явно был слишком болен, чтобы быть полезным церкви, держать на ферме Чепмена, она решила, что его отъезд — это “возвращение в материалистический мир”.

Испугавшись того, что она, будучи достаточно объективной, признала свою частичную индоктринацию, Робин попробовала новую стратегию сохранения объективности: попыталась проанализировать методы, которые использует церковь для принуждения к принятию своего мировоззрения.

Она обратила внимание на то, как принуждение и снисхождение применялись к членам церкви. Новобранцы были настолько благодарны за любое послабление в постоянном принуждении слушать, учиться, работать или петь, что проявляли непропорциональную благодарность за самые незначительные поощрения. Когда детям постарше разрешали побегать в лесу по периметру, чтобы провести свободное время без присмотра, они уносились туда с таким ликованием, какое, по мнению Робин, могли бы проявить дети во внешнем мире, если бы им сказали, что они едут в Диснейленд. Доброе слово Мазу, Тайо или Бекки, пять минут свободного времени без присмотра, лишняя ложечка лапши на ужин — все это вызывало чувства тепла и восторга, которые показывали, насколько нормальным стали принудительное послушание и лишения. Робин осознавала, что тоже начинает жаждать одобрения церковных старейшин, и в основе этого желания лежит животное стремление к самозащите. Регулярная пересортировка групп и постоянная угроза остракизма не позволяли возникнуть чувству настоящей солидарности между участниками. Лекторы внушали всем, что чистый духом не видит в человеке ничего лучшего или более любимого, чем любой другой. Преданность должна была течь вверх, к божеству и главе церкви, но никак не в сторону.

Однако ее стратегия объективного анализа методов индоктринации церкви была лишь частично успешной. Постоянное состояние усталости требовало постоянных усилий, чтобы размышлять о том, как добивались послушания, а не просто подчиняться. Наконец, Робин придумала трюк, заключающийся в том, чтобы представить себе, как она рассказывает Страйку, что она делает. Это заставило ее отказаться от церковного жаргона, потому что он не поймет или, скорее всего, высмеет ее. Мысль о том, что Страйк будет смеяться над тем, что ей приходится делать, — хотя, надо отдать ему должное, она сомневалась, что Откровение покажется ему забавным, — была лучшим средством удержаться в реальности, которая лежала за пределами фермы Чепмен, и даже избавляла от привычки скандировать, потому что она приучила себя представлять, как Страйк ухмыляется, когда она это делает. Робин ни разу не пришло в голову, что она могла бы представить себе, что разговаривает не со Страйком, а с Мерфи или с кем-нибудь из своих подруг. Она с нетерпением ждала его следующего письма, отчасти потому, что хотела услышать его мнение о полароидах, которые она положила в пластиковый камень в прошлый четверг, а также потому, что вид его почерка доказывал, что он существует, а не просто плод ее воображения.

Путешествие через темное поле и лес в следующий четверг было для нее самым легким, потому что путь через деревья стал уже привычным. Когда она открыла пластиковый камень и включила фонарик, то увидела самое длинное письмо от Страйка и две шоколадки “Кэдбери”. Только когда она начала разворачивать одну из них и пристроилась за деревом, чтобы свет фонарика не был виден тем, кто может смотреть на лес со стороны фермы, она поняла, что записки от Райана нет. Слишком нервная и жадная, чтобы беспокоиться об этом сейчас, она принялась поглощать шоколад, читая письмо Страйка.

Привет,

Твое последнее послание действительно было очень интересным. Описанная тобой жестянка датируется 1987 годом. Если предположить, что жестянка принадлежала тому, кто снимал полароиды, и если предположить, что жестянка была доставлена на ферму новой, то она попала туда до начала работы церкви, что может свидетельствовать о том, что наш порнограф-любитель был там во времена коммуны, даже если его модели появились позже. Это могут быть Кроутеры, Коутсы, сам Уэйс, Раст Андерсен или кто-то еще, о ком мы не знаем. Я склонен исключить Кроутеров или Коутса, поскольку они специализировались на детях. Волосы светловолосой девушки похожи на волосы Шери Гиттинс, хотя, очевидно, там могла быть не одна светловолосая кудрявая девушка. Я также задавался вопросом о парне с татуировкой на руке. Штырь назначил мне свидание с Джорданом Рини, и я спрошу его, нет ли у него черепов на руке.

Другие новости: Фрэнк-1 просунул поздравительную открытку через дверь клиента. Трудно возбудить уголовное дело по этому поводу, но Барклай выяснил, что один из братьев привлекался за непристойное поведение, а другой за преследование. Я позвонил Уордлу и думаю/надеюсь, что полиция нанесет им визит.

К сожалению, мы все еще связаны с Литтлджоном. Уордл порекомендовал мне бывшего копа, и я провел с ним собеседование, но вместо этого он устроился на работу к Паттерсону. Говорит, что там лучше платят. Для меня это новость, Дэв говорит, что они платят меньше, чем мы. Может, он просто посчитал меня придурком.

Пат в плохом настроении.

Мерфи извиняется за отсутствие письма, ему пришлось уехать на север. Передает привет.

Береги себя там, и в любое время, когда ты захочешь уйти, мы будем готовы.

С x

Робин развернула вторую шоколадку, положила стопку чистых листов бумаги на колени и начала писать ответ, регулярно делая паузы, чтобы откусить еще кусочек и попытаться вспомнить все, что нужно было сказать Страйку.

Извинившись за то, что у нее нет ничего нового об Уилле Эденсоре, она продолжила:

Я говорила тебе о двух девушках, которые позволили маленькому мальчику сбежать. Обеим обрили головы. Это явно наказание, а значит, Луиза и Эмили Пирбрайт тоже были наказаны, но я пока не знаю за что. Поговорить с Эмили Пирбрайт мне так и не удалось. Две ночи назад я также видела спину чернокожей девушки, чья кровать стоит через пару от моей. На ней были странные следы, как будто ее тащили по полу. У меня не было возможности поговорить с ней. Проблема в том, что здесь все сторонятся/избегают людей, которых отчитали или наказали, так что это очень заметно, если ты делаешь им знаки внимания.

О Джейкобе я узнала от девушки, которая помогает за ним ухаживать. Она говорит, что ему становится лучше (не уверена, что это правда) и что таких людей, как он, подвергают эвтаназии в материалистическом…

Поймав себя на мысли, Робин вычеркнула это слово.

…внешнем мире. Она также сказала, что такие люди, как Джейкоб, не понимают, что такое ложное “я” и чистый дух, поэтому они не могут исцелить себя. Буду следить за дальнейшей информацией.

Сейчас у нас много лекций о том, как стать чистым духом. Там девять ступеней, и третья — это когда ты начинаешь жертвовать церкви много денег, чтобы избавиться от материализма. Я немного беспокоюсь о том, что произойдет, когда они потребуют, чтобы я начала делать банковские переводы, учитывая, что они думают, что я могу позволить себе сумочки за тысячу фунтов.

Я пока не хочу выходить…

Робин остановилась здесь, прислушиваясь к шелесту листьев: спина болела от прислонения к корявой коре дерева, зад и бедра были влажными от мокрой травы. То, что она написала, было ложью: она очень хотела уехать. Мысль о своей квартире, удобной постели и возвращении в офис была невероятно заманчивой, но она была уверена, что, оставшись здесь, сможет найти что-то уличающее церковь, что будет невозможно сделать извне.

…потому что у меня нет ничего, что мог бы использовать Колин Эденсор. Надеюсь, на этой неделе у меня что-нибудь получится. Клянусь, я стараюсь.

Мне до сих пор не пришлось проходить через Откровение. Я буду чувствовать себя лучше, когда разберусь с этим.

Р x

PS Пожалуйста, не останавливайся с шоколадом.

Глава 47

Девять в начале означает:

Когда ленточная трава выдергивается, дерн уходит вместе с ней.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк ждал, чтобы прочитать последнюю депешу Робин с фермы Чепмен, прежде чем закончить промежуточный отчет для сэра Колина Эденсора. Больше всего его мучил вопрос, стоит ли раскрывать возможность того, что Уилл стал отцом ребенка от несовершеннолетней девушки на ферме Чепменов. Подслушанный разговор, о котором упоминала Робин, по мнению Страйка, не подходил под стандарт доказательств, и он не хотел усиливать беспокойство сэра Колина, не будучи уверенным в своих фактах. Поэтому он опустил упоминание о предполагаемом отцовстве Уилла и заключил:

Предлагаемые дальнейшие шаги

Теперь у нас есть свидетельство очевидца РЭ о физическом принуждении и травмах, а также ее личный опыт недоедания, принудительного недосыпания и ““терапевтические” методы, которые, как я полагаю, могут быть признаны жестокими законными психологами. РЭ считает, что она еще может обнаружить доказательства более серьезной/криминальной деятельности на ферме Чепмена. Учитывая, что никто из опрошенных нами членов РЭ церкви не готов давать показания против церкви и не может быть надежным свидетелем, учитывая срок их пребывания на свободе, я рекомендую РЭ пока оставаться под прикрытием.

Двадцать восьмого мая я буду брать интервью у еще одного бывшего сотрудника ВГЦ и вести активный поиск. Идентификация субъектов на найденных РЭ фотографиях является приоритетной задачей, поскольку они свидетельствуют о том, что сексуальное насилие использовалось в качестве формы поддержания дисциплины.

Если у Вас возникли вопросы, пожалуйста, свяжитесь с нами.

Отправив защищенный паролем отчет по электронной почте сэру Колину, Страйк выпил последнюю кружку чая и несколько минут сидел, глядя в окно своей чердачной кухни, размышляя над несколькими текущими дилеммами.

Как он и предполагал, статья в Private Eye привела к телефонным звонкам от трех разных журналистов, все издания которых имели дело с королевским адвокатом Эндрю Хонболдом в суде и, соответственно, стремились выжать из его внебрачной связи как можно больше. По указанию Страйка Пат ответила однострочным заявлением, в котором отрицала какую-либо связь с Хонболдом или кем-либо, связанным с ним. Сам Хонболд выступил с заявлением, в котором решительно опроверг статью в Eye и пригрозил судебным иском. Имя Бижу не фигурировало в прессе, но Страйк предчувствовал, что последствия его непродуманной затеи могут иметь дальнейшие последствия, и внимательно следил за тем, чтобы в офис не заглянул какой-нибудь предприимчивый журналист.

Тем временем ему так и не удалось разыскать ни одного из бывших членов церкви, с которыми он так хотел пообщаться. Он по-прежнему был привязан к Литтлджону и беспокоился о своем дяде Теде, которому он позвонил накануне вечером и который, похоже, забыл, что недавно видел своего племянника.

Страйк вернулся к ноутбуку, лежащему на кухонном столе в раскрытом виде. Скорее в надежде, чем в ожидании, он перешел на страницу Города Мучений в Pinterest, но там не было ни одной дополнительной картинки, ни ответа на его вопрос о том, рисовал ли художник по воображению.

Он как раз поднялся на ноги, чтобы вымыть кружку, когда зазвонил его мобильный, переведя звонок из офиса. Он поднял трубку и едва успел произнести свое имя, как раздался разъяренный высокий голос,

— В мою входную дверь запустили живую змею!

— Что? — сказал Страйк, совершенно не понимая, что происходит.

— Гребаная змея! Один из этих полных ублюдков засунул в мой почтовый ящик гребаную змею!

В мгновение ока Страйк понял, что разговаривает с актрисой, которую преследуют Фрэнки, что он забыл ее имя и что его команда, должно быть, очень сильно облажалась.

— Это произошло сегодня утром? — спросил он, опустившись на кухонный стул и открыв на своем ноутбуке график работы, чтобы посмотреть, кто числится на Фрэнках.

— Я не знаю, я только знаю, что нашла ее в своей гостиной, она могла лежать здесь несколько дней!

— Вы вызвали полицию?

— Какой смысл вызывать полицию? Я плачу вам за то, чтобы вы это прекратили!

— Я это понимаю, — сказал Страйк, — но насущная проблема — змея.

— О, все в порядке, — сказала она, к счастью, уже не крича. — Я положила ее в ванну. Это всего лишь кукурузная змея. У меня когда-то была такая, я их не боюсь. — Ну, — горячо добавила она, — я их не боюсь, пока не увижу, как они выползают из-под дивана, а я и не знала, что они там есть.

— Я вас не виню, — сказал Страйк, который только что узнал, что Барклай и Мидж в настоящее время находятся в гостях у Фрэнков. — Было бы неплохо получить приблизительное представление о том, когда, по вашему мнению, она могла появиться, потому что мы постоянно следим за братьями, и они не приближались к вашей входной двери с тех пор, как старший из них подбросил вам поздравительную открытку. Я просмотрел видеозапись, и в его руке точно не было змеи.

— То есть вы хотите сказать, что за мной идет третий псих?

— Не обязательно. Вы были дома вчера вечером?

— Да, но…

Она прервалась.

— О. Вообще-то я помню, что слышала вчера вечером, как упало письмо.

— Во сколько?

— Наверное, около десяти. Я принимала ванну.

— Проверяли ли вы, не засовывали ли что-нибудь в дверь?

— Нет. Я как бы зарегистрировала, что там ничего нет, когда спустилась вниз, чтобы выпить. Я подумала, что, наверное, приняла шум снаружи за почтовый ящик.

— Вам нужна помощь, чтобы избавиться от змеи? — спросил Страйк, который считал, что это самое меньшее, что он может сделать.

— Нет, — вздохнула она, — я позвоню в RSPCA или еще куда-нибудь.

— Хорошо, я свяжусь с людьми, которые следят за братьями, выясню, где они были вчера вечером в десять часов, и свяжусь с вами. Рад слышать, что вы не слишком потрясены, Таша, — добавил он, вспомнив ее имя.

— Спасибо, — сказала она, успокоившись. — Хорошо, я буду ждать ответа.

Когда она повесила трубку, Страйк позвонил Барклаю.

— Ты ведь был на Фрэнке-1 прошлым вечером?

— Да, — сказал Барклай.

— Где он был около десяти?

— Дома.

— Ты уверен?

— Да, и его брат тоже. Фрэнк-2 вообще не появлялся в последние несколько дней. Возможно, он заболел.

— Никто из них в последнее время не приближался к дому этой, как ее там?

— Фрэнк-1 прогуливался там в понедельник. Мидж была с ним.

— Хорошо, я позвоню ей. Спасибо.

Страйк отключился и позвонил Мидж.

— Он точно ничего не просовывал через входную дверь, — сказала Мидж, когда Страйк объяснил причину своего звонка. — Просто затаился на противоположном тротуаре, наблюдая за ее окнами. Последние несколько дней он был дома, как и его брат.

— Так сказал Барклай.

— У нее не может быть другого преследователя, не так ли?

— Именно об этом она меня только что спросила, — сказал Страйк. — Полагаю, это может быть неожиданным подарком от какого-нибудь заблуждающегося фаната. Видимо, у нее раньше была кукурузная змея.

— Мне все равно, сколько у тебя было змей, ты же не хочешь, чтобы одна из них просунулась в твою чертову дверь ночью, — сказала Мидж.

— Согласен. Ты уже видела полицейских, приезжавших к Фрэнкам?

— Нет, — сказала Мидж.

— Хорошо, я свяжусь с клиентом. Это может означать, что придется оставить кого-то на время у нее дома, а также у Фрэнков.

— Черт возьми. Кто бы мог подумать, что эта парочка уродцев окажется такой трудоемкой?

— Не я, — признался Страйк.

Положив трубку, он достал свой вейп и, слегка нахмурившись, вдыхал никотин, на минуту погрузившись в раздумья. Затем он вернулся к еженедельному расписанию.

У Литтлджона и Шаха был выходной. Внебрачная жизнь Бигфута ограничивалась дневными часами, и он каждый вечер возвращался домой к своей подозрительной и раздражительной жене. Страйк все еще задавал себе вопрос о том, насколько нелепой была его идея, когда снова зазвонил его мобильный, переадресованный, как и прежде, из офиса. Ожидая увидеть свою клиентку-актрису, он с опозданием понял, что говорит с Шарлоттой Кэмпбелл.

— Это я. Не вешай трубку, — быстро сказала она. — В твоих интересах услышать, что я хочу сказать.

— Тогда скажи это, — раздраженно сказал Страйк.

— Мне позвонил журналист из Мейл. Они пытаются написать о тебе какую-то грязную статью, мол, ты спишь с клиентками. Как отец, так и сын, и все такое.

Страйк чувствовал, как напряжение охватывает каждую часть его тела.

— Я сказала ей, что не верю, что ты когда-нибудь спал с клиентом, что ты очень благородный и что у тебя строгая этика в отношении подобных вещей. И я сказала, что ты совсем не похож на своего отца.

Страйк не мог бы сказать, что он чувствовал, кроме тусклого удивления, смешанного с каким-то призрачным остатком того, что он когда-то испытывал к ней, воскрешенным горестным голосом, который он иногда слышал в конце их самых страшных ссор, когда даже неистребимая любовь Шарлотты к конфликтам оставляла ее издерганной и нетипично честной.

— Я знаю, что они были и у нескольких твоих бывших, — сказала Шарлотта.

— Кто? — спросил Страйк.

— Мэдлин, Сиара и Элин, — сказала Шарлотта. — Мэдлин и Элин заявили, что никогда не нанимали частного детектива, и отказались давать какие-либо другие комментарии. Сиара говорит, что просто рассмеялась, когда ей позвонили из “Мейл”, а потом повесила трубку.

— Как, черт возьми, они узнали, что я был с Элин? — спросил Страйк, скорее для себя, чем для Шарлотты. Эта интрижка, которая закончилась весьма плачевно, была проведена, как ему казалось, с полной осмотрительностью с обеих сторон.

— Дорогой, люди говорят, — вздохнула Шарлотта. — Ты должен это знать, ведь это твоя работа — заставлять их говорить. Но я просто хотела, чтобы ты знал: никто не сотрудничает, и я сделала все, что могла. Мы с тобой были вместе дольше всех, так что… так что это должно что-то значить.

Страйк пытался найти, что сказать, и, наконец, выдал из себя: — Ну, спасибо.

— Все в порядке, — сказала Шарлотта. — Я знаю, ты думаешь, что я хочу разрушить твою жизнь, но это не так. Не хочу.

— Я никогда не думал, что ты хочешь разрушить мою жизнь, — сказал Страйк, потирая лицо рукой. — Я просто думал, что ты не против немного попортить мне ее.

— Что ты…?

— Всякое дерьмо, — сказал Страйк. — С Мэдлин.

— Ох, — сказал Шарлотта. — Да… Я это сделала, немного.

Ответ заставил Страйка неохотно рассмеяться.

— Как ты? — сказал он. — Как твое здоровье?

— Я в порядке.

— Правда?

— Да. Я имею в виду, что они поймали его на ранней стадии.

— Хорошо, спасибо, что сделала все возможное с Мэйл. Мне остается только надеяться, что у них не хватит денег.

— Блюи, — сказала она, и его сердце сжалось.

— Что?

— Можно нам выпить? Просто выпить. Чтобы поговорить.

— Нет, — устало сказал он.

— Почему бы и нет?

— Потому что, — сказал он, — все кончено. Я уже неоднократно говорил тебе об этом. Мы закончили.

— И мы даже не можем остаться друзьями?

— Господи, Шарлотта, мы никогда не были друзьями. В этом-то и была вся беда. Мы никогда не были друзьями, черт возьми.

— Как ты можешь так говорить..?

— Потому что это правда, — решительно сказал он. — Друзья не поступают друг с другом так, как поступали мы. Друзья прикрывают друг друга. Они хотят, чтобы у друга все было хорошо. Они не рвут друг друга на части каждый раз, когда возникает проблема.

Ее дыхание было неровным в его ухе.

— Ты с Робин, не так ли?

— Моя личная жизнь тебя больше не касается, — сказал Страйк. — Я сказал это в пабе на той неделе, я желаю тебе добра, но я не…

Шарлотта повесила трубку.

Страйк положил мобильник на кухонный стол и снова потянулся за сигаретой. Прошло несколько минут, прежде чем он смог унять свои беспорядочные мысли. Наконец, он вернул свое внимание к расписанию на экране перед собой, его взгляд остановился на фамилии Литтлджон, и, поразмыслив еще немного, он снова взял свой мобильный и позвонил Штырю.

Глава 48

…Злодеяние низшего человека навлекается на него самого. Его дом распадается на части. Здесь действует закон природы.

И-Цзин или Книга Перемен

Вскоре после полудня во вторник Страйк поднимался по эскалатору на станции Слоан-сквер, готовый взять на себя наблюдение за Бигфутом, который в очередной раз предавался своему любимому занятию в большом отеле, переполненном работниками секс-индустрии. Среди небольших плакатов в рамочках на стенах эскалатора, многие из которых рекламировали шоу в Вест-Энде и средства для ухода за собой, Страйк заметил несколько, на которых красовался снимок головы “Папы Джея”, логотип ВГЦ в форме сердца и подпись “Допускаете ли вы такую возможность?”

Детектив только вышел из здания вокзала на дождливую улицу, как зазвонил его мобильный телефон, и он услышал странно охрипший голос Шаха.

— Я пойм ег.

— Ты что?

— Поймл его на кмеру, выходящим из комнаты, девчонка за ним в трусах и обнажила еще.. чрт, прости, у меня течет кровь.

— Что случилось? — спросил Страйк, хотя ему казалось, что он знает.

— Он нахрен ударил мня по лицу.

Через пять минут Страйк вошел в «Роуз энд Краун» на Лоуэр-Слоун-стрит и обнаружил, что его самый симпатичный субподрядчик сидит в углу с разбитой губой, опухшим левым глазом и распухшим носом, а на столе перед ним стоит пинта пива.

— Я норм, он не слман, — сказал Шах, указывая на свой нос и предупреждая первый вопрос Страйка.

— Лед, — так ответил Страйк и направился к бару, вернувшись с безалкогольным пивом для себя, стаканом льда и чистым пивным полотенцем, которое он выпросил у любопытной буфетчицы. Шах высыпал лед на полотенце, завернул его и прижал сверток к лицу.

— Отлчно. Держи, — сказал Шах, толкая свой мобильный через стол. Экран был разбит, но изображение Бигфута было четким и ясным за разбитым стеклом. Он был пойман в момент крика, рот широко открыт, кулак поднят, за спиной испуганно смотрит почти голая девушка.

— Вот это, — сказал Страйк, — и есть то, что я называю доказательством. Отличная работа. Значит, прикрытие инженером по отоплению сработало?

— Не было нужды. Зашел за толстым парнем внутрь, пошел за Бигфутом. Спрятлся в коридоре. Дождался, когда выйдет. Он был довольно быстрым для такого большого парня.

— Чертовски хорошо сделано, — сказал Страйк. — Ты уверен, что не хочешь обратиться к врачу?

— Ннт, я в подядке.

— Я буду рад, если это дело закончится, — сказал Страйк. — Мидж права, клиентка — та еще заноза в заднице. Полагаю, теперь она получит свое многомиллионное соглашение.

— Да, — сказал Шах. — Новый случай, да? В листе ожидания?

— Да, — сказал Страйк.

— Даже если Фдэнки сейчас — это работа для троих?

— Слышал про змею, да?

— Да, Бадклай сказал мне.

— Ну, теперь они не работают втроем. Вернемся к двум.

— Как так?

— Потому что я заплатил наличкой двум чувакам для слежки за третьей стороной, — сказал Страйк. — Они не часто играют на стороне ангелов, но у них есть опыт слежки — обычно они выслеживают места для ограбления. Это обходится мне в копеечку, но я хочу доказать, что за этим стоит Паттерсон. Этот ублюдок пожалеет о том дне, когда попытается сделать это со мной.

— А в чем у него с тобой проблема?

— Его бесит, что я лучше его, — сказал Страйк.

Дэв рассмеялся, но резко остановился, поморщившись.

— Я должен тебе новый телефон, — сказал Страйк. — Дай мне квитанцию, и я тебе все возмещу. Тебе нужно вернуться домой и отдохнуть. Пришли мне эту фотографию, и я позвоню жене Бигфута, когда вернусь в офис.

Тут Страйку пришла в голову неожиданная мысль.

— Сколько лет твоей жене?

— Что? — сказал Шах, глядя вверх.

— Я пытался разыскать тридцативосьмилетнюю женщину по делу ВГЦ, — сказал Страйк. — Она использовала по крайней мере три псевдонима, о которых я знаю. Где в Интернете общаются женщины такого возраста, ты знаешь?

— Наверное, Бабснед, — сказал Шах.

— Что?

— Баб.. нахрен.. Мамснет, — сказал Дэв, произнося с трудом. — Аиша всегда была там. Или Федбуг.

— Мамснет и Фейсбук, — сказал Страйк. — Да, хорошая мысль. Я попробую их.

Вернувшись в офис через полчаса, он застал там Пат в одиночестве, пополняющую запасы молока в холодильнике, по радио звучали хиты шестидесятых.

— Дэв только что получил по морде от Бигфута, — сказал Страйк, вешая пальто.

— Что? — проворчала Пат, глядя на Страйка так, словно тот был лично виноват.

— Он в порядке, — добавил Страйк, проходя мимо нее к чайнику. — Пошел домой, чтобы приложить лед к носу. Кто следующий в списке ожидания?

— Этот чудак с матерью.

— У них у всех есть матери, не так ли? — сказал Страйк, опуская пакетик чая в кружку.

— Этот хочет, чтобы за его матерью присмотрели, — сказала Пат. — Думает, что она тратит его наследство на молодого любовника.

— Ах, да. Если ты достанешь для меня папку, я позвоню ему. А Литтлджон сегодня здесь не появлялся?

— Нет, — сказала Пат, напрягаясь.

— Он звонил?

— Нет.

— Дай мне знать, если он объявится. Я буду здесь. Не бойся меня прерывать, я просто буду пытаться найти иголку в стоге сена на Facebook и Mumsnet.

Устроившись за рабочим столом, Страйк сделал два телефонных звонка. Жена Бигфута была в приятном восторге, увидев конкретные доказательства неверности своего богатого мужа. Мужчина, который хотел проследить за передвижениями своей матери и который обладал таким акцентом, что Страйку трудно было поверить, что он настоящий, тоже был рад услышать детектива.

— Я думал связаться с Паттерсом, если в ближайшее время не получу от вас вестей.

— Не стоит с ними связываться, они — дерьмо, — сказал Страйк и был вознагражден удивленным возгласом.

Попросив Пат отправить новому клиенту контракт по электронной почте, Страйк вернулся к своему столу, открыл блокнот, в котором записал все возможные комбинации имен и фамилий, которыми, как он знал, пользовалась в молодости Шери Гиттинс, вошел в Facebook, используя фальшивый профиль, и начал методичный поиск.

Как он и ожидал, проблема заключалась не в малом, а в большом количестве результатов. На каждое имя было получено множество результатов, причем не только в Великобритании, но и в Австралии, Новой Зеландии и Америке. Желая нанять людей для выполнения этой ослиной работы, а не платить двум криминальным товарищам Штыря за присмотр за Литтлджоном, он отследил — или, в случае личных аккаунтов, посылал запросы, — каждой женщине, чья фотография могла бы быть похожа на фотографию тридцативосьмилетней Шери Гиттинс.

Через два с половиной часа, три кружки чая и бутерброд Страйк наткнулся на аккаунт в Facebook с именем Кэрри Кертис Вудс. Он включил “Кэрри” в поиск как сокращенный вариант “Карин”. Поскольку двойная фамилия была без дефиса, он подозревал, что владелец аккаунта — американец, а не англичанин, но его внимание привлекла фотография. Улыбающаяся женщина имела такие же вьющиеся светлые волосы и безвкусную привлекательность, как и на первой найденной им фотографии Шери. На фотографии она обнимала двух молодых девушек, которые, по мнению Страйка, были ее дочерьми.

Страйк только что отправил запрос на дружбу Кертис Вудс, когда музыка во внешнем офисе резко прекратилась. Он услышал мужской голос. Через минуту-другую зазвонил телефон на столе Страйка.

— Что случилось?

— К тебе пришел Барри Саксон.

— Никогда о нем не слышал, — сказал Страйк.

— Он говорит, что встречал тебя. Говорит, что знает Эбигейл Гловер.

— О, — сказал Страйк, закрывая “Фейсбук”, когда в памяти всплыло воспоминание о бородатом хмуром мужчине: Баз из паба “Форестер”, — Хорошо. Дай мне минуту, а потом пришли его.

Глава 49

Девять на третьем месте означает…

Коза упирается в изгородь

И запутался в рогах.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк встал и подошел к доске объявлений на стене, куда он прикрепил различные предметы, относящиеся к делу ВГЦ, и сложил деревянные крылья, чтобы скрыть полароидные снимки подростков в масках свиней и фотографию спальни Кевина Пирбрайта. Он только успел сесть, как дверь открылась и вошел Барри Саксон.

По мнению Страйка, ему было около сорока лет. У него были очень маленькие, глубоко посаженные карие глаза с большими мешками под ними, а волосы и борода выглядели так, словно их владелец много времени уделял уходу за ними. Он остановился перед Страйком, засунув руки в карманы джинсов и широко расставив ноги.

— Значит, ты не Терри, — сказал он, прищурившись на детектива.

— Нет, — сказал Страйк. — Как ты это узнал?

— Аб сказала Патрику, а он сказал мне.

Сделав над собой усилие, Страйк вспомнил, что Патрик был постояльцем Эбигейл Гловер.

— Эбигейл знает, что ты здесь?

— Чертовски маловероятно, — сказал Саксон, слегка фыркнув.

— Хочешь присесть?

Саксон бросил подозрительный взгляд на кресло, где обычно сидела Робин, после чего вынул руки из карманов и сделал то, что ему было предложено.

Возможно, они с Саксоном находились в непосредственном контакте менее двух минут, но Страйку казалось, что он знает, что за человек сидит напротив него. Попытка Саксона сорвать, как он считал, свидание Эбигейл с “Терри”, в сочетании с его нынешним отношением, выражающим тлеющую обиду, напомнили Страйку об отлученном муже, который был одним из немногих клиентов, от которых он когда-либо отказывался. В том случае, если Страйк был убежден, что если он найдет бывшую жену этого человека, которая, по его словам, необоснованно сопротивлялась любым контактам, несмотря на то, что существовали неопределенные вещи, которые необходимо было “уладить”, то он будет способствовать акту мести, а возможно, и насилия. Хотя тот мужчина был одет в костюм от Savile Row, а не в обтягивающую красную клетчатую рубашку с пуговицами, которая обтягивалаего торс, Страйк подумал, что узнал в Саксоне ту же едва завуалированную жажду мести.

— Как я могу помочь? — спросил Страйк.

— Мне не нужна помощь, — сказал Саксон. — Я должен тебе кое-что рассказать. Ты расследуешь ту церковь, да? Ту, где отец Аб?

— Боюсь, что я не обсуждаю открытые расследования, — сказал Страйк.

Саксон раздраженно пошевелился в кресле.

— Она скрыла кое-что, когда говорила с тобой. Она не сказала правды. В парня по имени Кевин кто-то стрелял, да?

Поскольку эта информация была общедоступной, Страйк не видел причин ее отрицать.

— Он пытался разоблачить церковь, да?

— Он был бывшим членом, — непринужденно сказал Страйк.

— Все верно, но Аб знает, что церковь его застрелила. Она знает, что церковь его убила. И она сама кого-то убила, когда была там! Она никогда не говорила тебе об этом, не так ли? Она мне угрожала. Она сказала, что я следующий!

На Страйка эти драматические заявления произвели не такое сильное впечатление, как, очевидно, хотелось бы Саксону. Тем не менее, он придвинул к себе блокнот.

— Может быть, начнем с самого начала?

Выражение лица Сакса стало несколько менее недовольным.

— Чем ты зарабатываешь на жизнь, Барри?

— Для чего ты хочешь это знать?

— Стандартный вопрос, — сказал Страйк, — но ты не обязан отвечать, если не хочешь.

— Я водитель метро. Как и Патрик, — добавил он, как бы желая подстраховаться.

— Как давно ты знаешь Эбигейл?

— Два года, так что я много чего знаю о ней.

— Познакомился с ней через Патрика, да?

— Да, мы с ней пили. Вокруг нее всегда ходят мужики, я скоро это обнаружил.

— И вы с ней впоследствии ходили куда-то вдвоем, наедине? — спросил Страйк.

— Она сказала тебе это, не так ли? — сказал Саксон, и трудно было сказать, был ли он более огорчен или польщен.

— Да, после того как ты подошел к нашему столику в пабе, — сказал Страйк.

— Что она сказала? Потому что она наверняка соврала.

— Только то, что вы с ней вместе выпивали.

— Это была не просто выписка, а гораздо больше. Она готова на все. Потом я понял, сколько у нее еще парней. Мне повезло, что я не попался, — сказал Саксон, слегка вздернув подбородок.

Знакомый с обычным мужским презрением к женщинам, которые наслаждаются авантюрной сексуальной жизнью, которая либо исключает, либо уже не включает их, Страйк продолжал задавать вопросы, предназначенные исключительно для того, чтобы оценить, насколько следует доверять любой информации, которую может предложить Саксон. У него было предчувствие, что ответ может оказаться нулевым.

— Так вы прекратили отношения, да?

— Да, я с этим смирился, — сказал Саксон, еще раз слегка вздернув подбородок, — но потом она взбесилась из-за того, что я ходил в спортзал и в “Форестер”, а потом заходил в ее квартиру к Патрику. Обвиняет меня в том, что я ее преследую. Не льсти себе, милая. Я много чего про нее знаю, — повторил Саксон. — Так что она должна была бы, блядь, меня преследовать!

— Ты сказал, что она кого-то убила, находясь в церкви, — сказал Страйк, держа ручку наготове.

— Да… ну… это так, — сказал Саксон. Потому что, да, Патрик слышал, как ей снился кошмар, и она кричала “Режь поменьше, режь поменьше!” Он пошел и стал стучать в ее дверь — он сказал, что она издавала чертовски ужасные звуки — это после того, как она встретила тебя. Она сказала Патрику, что это подняло для нее тему, о которой вы говорили.

Страйк быстро пришел к выводу, что Эбигейл и ее воспитание вызывают у ее постояльца и его друга нездоровый интерес, почти что нездоровое увлечение. Вслух он сказал:

— Как она убила этого человека?

— Я тебе скажу. Она сказала Патрику, что на ферме был один паренек, знаешь, — Саксон постучал себя по виску, — немного глуповатый, и он сделал что-то не так, и его собирались выпороть. И вот она и эта пришлая девчонка, им стало его жалко, и они побежали за кнутом и стащили это.

И вот, когда ее мачеха не смогла его найти, она велела группе избить парня до полусмерти, и Эб присоединилась, пиная и ударяя его. После того как как мачеха решила, что с ребенка хватит, она сказала, что обыщет ферму в поисках кнута, и у того, кто его взял, будут неприятности. И вот Эб и ее подруга бегут на кухню, где они его спрятали, и пытаются разрезать его ножницами, когда приходит мачеха и находит их, а потом их самих бьют плетью.

В голосе Саксона прозвучал слабый оттенок сладострастного удовольствия.

— А простой парень умер, — заключил он.

— После избиения?

— Нет, — сказал Саксон, — несколько лет спустя, после того как она ушла с фермы. Но это была ее вина, она и остальные избивали его, потому она сказала Патрику, что он никогда не был в порядке после того, как они все выбили из него все дерьмо, что возможно, у него поврежден мозг или что-то в этом роде. Она увидела в газете, что он умер, и решила, что это из-за того, что они с ним сделали.

— Почему о его смерти написали в газете?

— Потому что он сам попал в плохую ситуацию, а он бы этого не сделал, если бы у него не было повреждений мозга, поэтому она его убила, вот так. Она сама так сказала. Била и пинала его. Она это сделала.

— Ее заставили это сделать, — поправил Саксона Страйк.

— Это все равно тяжкое преступлениеп, — сказал Саксон. — Она все равно это сделала.

— Она была ребенком или подростком в условиях жестокого обращения…

— Ах, верно, ты попался на удочку, да? — сказал Саксон с усмешкой. — Обвела тебя вокруг пальца? Ты никогда не видел, как она злится. Маленькая церковная девочка? У нее страшный, мать его, характер…

— Если бы это было преступлением, меня самого бы закрыли, — сказал Страйк. — Что она сказала о Кевине Пирбрайте?

— Ну, вот тут-то она мне и угрожала, — сказал Саксон, снова поднимаясь.

— Когда это было?

— Два дня назад, в Гросвеноре…

— Что это, бар?

— Паб. Да, так вот, она ушла от одного, потому что я был там. Это свободная страна, мать ее. Не ей решать, где я пью. Она была с каким-то козлом из спортзала. Я всего лишь предупредил его по-дружески…

— Так же, как предупреждал меня?

— Да, — сказал Саксон, еще раз слегка вздернув подбородок, — потому что мужчинам нужно знать, какая она. Я выхожу из сортира, а она меня ждет. Она выпила, пьет как чертова рыба, и говорит, чтобы я не ходил за ней по пятам, а я отвечаю: “Ты думаешь, что ты, блядь, твой отец, да? Говоришь всем, куда им можно ходить”, а она говорит: “Если ты хочешь втянуть в это дело моего отца, я могу тебя убрать, я скажу ему, что ты ходишь по церкви и обливаешь ее грязью, ты не знаешь, с кем ты связался”. Я сказал ей, что она несет чушь, и она начала колотить меня по плечу, — Саксон неосознанно поднял руку, чтобы коснуться того места, куда, предположительно, ударила его Эбигейл, — и она говорит: “У них есть оружие”…

— Она сказала, что у церкви есть оружие?.

— Да, она говорит: “Они убили парня только за то, что он говорил о них гадости, так что перестань меня доставать”, а я говорю: “А как пожарной службе понравится, когда я обращусь в полицию по поводу того, что ты мне угрожаешь?” У меня много компромата на нее, если она хочет играть в эту долбаную игру, — сказал Саксон, с трудом переводя дыхание, — а ты знаешь, что они делают в церкви, не так ли? Все постоянно трахаются друг с другом? Она так воспитана, но если ей это не нравится, почему она до сих пор каждую ночь трахается с разными парнями? То по два, то…

— Она говорила, что видела оружие на ферме Чепмена?

— Ага, значит, она видела орудие убийства и не сообщила…

— Она не могла видеть пистолет, из которого был убит Кевин Пирбрайт. Он был убит моделью, которой тогда еще не существовало.

На мгновение смешавшись, Саксон сказал:

— Она все еще мечтала, чтобы меня застрелили на хрен!

— Ну, если ты считаешь, что это была реальная угроза, то, конечно, обращайся в полицию. По-моему, это похоже на попытку женщины запугать парня, который не может принять отказ, но, может быть, они посмотрят на это по-другому.

Страйку казалось, что он знает, что происходит за маленькими ореховыми глазками Саксона. Иногда, когда люди, охваченные навязчивой обидой, выплескивали свой гнев и претензии, что-то в них, какой-то маленький след самосознания слышал себя так, как могли бы услышать другие, и с удивлением обнаруживал, что они звучат не так уж безупречно и даже не так уж рационально, как им казалось.

— Может быть, я обращусь в полицию, — сказал Саксон, поднимаясь на ноги.

— Удачи тебе, — сказал Страйк, тоже вставая. — А пока я могу позвонить Эбигейл и посоветовать ей найти жильца, который не будет рассказывать своему приятелю каждый раз, когда она кричит во сне.

Возможно, потому, что Страйк был выше его на шесть дюймов, Саксон удовлетворился лишь рычанием,

— Если ты так себя ведешь…

— Спасибо, что зашел, — сказал Страйк, открывая дверь во внешний офис.

Саксон прошел мимо Пат и захлопнул за собой стеклянную дверь.

— Я никогда не доверяю мужчинам с такими поросячьими глазками, — скривилась офис-менеджер.

— Ты была бы права, если бы не доверяла ему, — сказал Страйк, — но не из-за его маленьких поросячьих глазок.

— Что он хотел?

— Месть, — лаконично ответил Страйк.

Он вернулся во внутренний офис, сел за стол партнеров и стал читать скупые записи, сделанные им во время разговора с Саксоном.

Повреждение мозга Пола Дрейпера? Смерть в газете? Оружие на ферме Чепмена?

С неохотой, но понимая, что это единственный верный способ добиться быстрых результатов, он поднял трубку своего мобильного телефона и нажал на номер Райана Мерфи.

Глава 50

Шесть в начале означает:

Когда под ногами иней,

Твердый лед не за горами.

И-Цзин или Книга Перемен

За последнее время на ферме Чепменов произошло несколько событий, которые заставили беспокойство корчиться во внутренностях Робин, словно паразит.

Одно дело — сказать Страйку в безопасности офиса, что ее не беспокоит принуждение к незащищенному сексу с членами церкви мужского пола, совсем другое — высидеть двухчасовую лекцию о духовной связи в подвале фермы и наблюдать, как все женщины вокруг искренне кивают, когда им говорят: “Плоть не важна, дух важен”” (теперь Робин поняла, откуда Пенни Браун взяла эту фразу).

— Против чего мы выступаем, — сказал со сцены Тайо, — так это против материалистического владения. Ни один человек не владеет другим и не должен создавать какие-либо рамки, чтобы контролировать или ограничивать его. Это неизбежно в плотских отношениях — том, что мы называем ПО, — которые основаны на инстинкте обладания. ПО по своей сути материалистичны. В них преклоняются перед внешностью, они неизбежно затуманивают природу тех, кто в них находится, однако мир пузырей превозносит их, особенно когда они облекаются в материалистические атрибуты собственности, свадьбы и так называемой нуклеарной семьи.

Сексуальное желание не должно вызывать стыда. Это естественная, здоровая потребность. Мы согласны с индусами в том, что одной из целей полноценной жизни является кама, или чувственное наслаждение. Но чем чище дух, тем меньше вероятность того, что он будет стремиться к поверхностной привлекательности, а не к духовному благу и истине. Там, где два духа находятся в гармонии — когда каждый из них чувствует божественную вибрацию, действующую в нем и через него, — соединение духа происходит естественно и прекрасно. Тело, подчиненное духу, физически демонстрирует и направляет духовную связь, ощущаемую теми, кто преодолел материалистические узы.

Если раньше она не могла не согласиться с тем, что внешний мир полон жестокости и апатии, когда на нее обрушивались изображения разбомбленных и голодающих детей, то на этот раз Робин не составило труда отрешиться от окружающей обстановки и проанализировать аргументы Тайо по ходу его речи. Если отбросить весь жаргон ВГЦ, подумала она, то он утверждал, что духовная чистота означает согласие на секс с любым желающим, каким бы непривлекательным он ни казался. Если спать только с теми, кого ты действительно желаешь, то ты становишься ничтожным агентом Противника, тогда как секс с Тайо — и сама эта мысль вызвала у Робин внутреннюю дрожь — доказывает твою врожденную доброту.

Однако, похоже, она была одинока в этом мнении, потому что вокруг нее мужчины и женщины кивали в знак согласия: да, собственничество и ревность — это плохо, да, неправильно контролировать людей, да, в сексе нет ничего плохого, он чист и прекрасен, когда происходит в контексте духовных отношений, и Робин удивлялась, почему они не слышат того, что слышит она.

Робин задавалась вопросом, не кажется ли ей, что голубые глаза Тайо смотрят на нее чаще, чем на других слушателей, или что его маленький рот кривится в легкой ухмылке, когда он смотрит в ее сторону. Возможно, у нее была паранойя, но она не могла до конца убедить себя в том, что ей это показалось. Свет прожекторов не льстил Тайо: густые сальные волосы свисали на лицо, как парик, резко выделяя длинный бледный нос, похожий на крысиный, и подчеркивая второй подбородок.

Что-то в самоуверенной манере Тайо напомнило Робин ее насильника средних лет, стоящего в суде в костюме и галстуке и слегка посмеивающегося, когда он говорил присяжным, что был очень удивлен, что такая молодая студентка, как Робин, пригласила его для секса в ее общежитие. Он объяснил, что был просто обязан душить ее, потому что она сказала, что “любит грубость”. Его слова текли легко, он был разумен и рассудителен, и, как он спокойно намекнул, она сожалела о своей разнузданной плотской жизни и решила подвергнуть его ужасному испытанию судебным разбирательством, чтобы скрыть свой позор. Ему не составило труда посмотреть на нее в суде; он часто поглядывал на нее во время дачи показаний, и на его губах играла легкая улыбка.

В конце сеанса Тайо продемонстрировал им, какой силой обладает чистый дух: он повернулся к ним спиной и левитировал в сантиметрах от сцены. Робин видела это своими глазами, видела, как его ноги оторвались от пола, как руки поднялись к небу, а затем, через десять секунд, он с грохотом упал обратно на землю. Раздались аплодисменты, Тайо усмехнулся и снова перевел взгляд на Робин.

После этого она хотела как можно быстрее покинуть подвал, но когда она направилась к деревянной лестнице, Тайо окликнул ее по имени.

— Я наблюдал за тобой, — сказал он, спустившись со сцены, и снова ухмыльнулся. — Тебе не понравилось то, что я сказал.

— Нет, мне показалось, что это было очень интересно, — сказала Робин, стараясь казаться бодрой.

— Ты не согласилась, — сказал Тайо. Теперь он стоял так близко к ней, что она чувствовала резкий запах его тела. — Мне кажется, тебе трудно отказаться от материалистических представлений о сексе. Ты была помолвлена, не так ли? И твой брак был отменен?

— Да, — сказала Робин.

— Значит, до недавнего времени материалистическое обладание было для тебя очень привлекательным.

— Наверное, да, — сказала Робин, — но я согласна с тем, что ты сказал о контроле и ограничении людей…

Тайо протянул руку и погладил ее по щеке. Робин пришлось сдержать порыв отбить его руку. Улыбаясь, он сказал:

— Я понял, что ты — Воспринимающий, когда впервые увидел тебя в храме на Руперт-Корт. Воспринимающий — самый преданный из всех существ в мире. — Это из “И-Цзин”. Ты читала его?

— Нет, — сказала Робин.

— Некоторые женщины — Воспринимающие женщины, Творческие мужчины — конституционально склонны посвящать себя одному человеку. Такова их природа. Такие женщины могут быть очень ценными членами церкви, но чтобы стать чистыми духом, они должны потерять привязанность к материальному статусу или любому представлению об обладании. Нет ничего неприемлемого в том, чтобы предпочесть только одного мужчину, если они не пытаются его ограничивать или контролировать. Так что для тебя есть путь вперед, но ты должна осознавать эту тенденцию в себе.

— Я постараюсь, — сказала Робин, стараясь звучать благодарно за его участие.

По лестнице спустилась еще одна группа прихожан, готовая к лекции, и Робин разрешили уйти, но она видела, как углубляется линия между тяжелыми бровями Тайо, когда она отворачивалась, и боялась, что ее согласие было недостаточно восторженным или, что еще хуже, что она должна была физически ответить на его ласку.

Другие, как она быстро поняла, уже начали демонстрировать свою готовность подняться над материальным и приобщиться к духовному миру. Несколько раз в течение следующих нескольких дней Робин замечала, как молодые женщины, в том числе и Вивьен со своими торчащими волосами, покидали запланированные мероприятия, а затем вновь появлялись в направлении комнат для отдыха, иногда в компании мужчин. Она была уверена, что это вопрос времени, когда и на нее начнут оказывать давление, чтобы она присоединилась.

Следующее дестабилизирующее происшествие произошло по собственной вине Робин: она отправилась к пластиковому камню на ночь раньше – по крайней мере, Робин думала, что она пришла на ночь раньше, но у нее не было возможности узнать, сколько лишних камешков она собрала, забыв, что она уже сделала это ранее днем. На самом деле она могла отсутствовать целых сорок восемь часов. Ее разочарование, вызванное отсутствием письма от Страйка и шоколада, было сильным. Кто-нибудь из агентства сейчас забрал бы ее разочаровывающее письмо, в котором не было никаких новостей, но она не осмелилась совершить еще одну ночную вылазку без крайней необходимости из-за того, что произошло на следующее утро после ее преждевременной вылазки.

Она тихо радовалась, когда узнала, что ее группа впервые отправится в Норвич для сбора денег на многочисленные благотворительные акции ВГЦ. Это дало бы ей возможность проверить дату на газете и начать сбор камешков с нужного дня. Однако вскоре после завтрака Робин отозвала в сторону женщина со строгим лицом, которая никогда раньше с ней не разговаривала.

— Мазу хочет, чтобы ты сегодня осталась на ферме, — сказала она. — Ты должна пойти на грядки и помочь работникам.

— О, — сказала Робин, когда Бекка Пирбрайт вывела остальных членов группы из столовой, и некоторые из них с любопытством оглянулись на Робин. — Э… хорошо. Может, мне пойти туда сейчас?

— Да, — отрывисто сказала женщина и ушла.

Робин достаточно долго проработала на ферме Чепменов, чтобы распознать едва уловимые признаки того, что кто-то находится в немилости. За столом для завтрака с ней все еще сидело несколько человек, но когда она взглянула в их сторону, все быстро отвели взгляд. Чувствуя себя неловко, она поднялась на ноги и отнесла пустую миску из-под каши и стакан к тележке, стоявшей у стены.

Выйдя из столовой и направляясь к большой овощной грядке, на которой она никогда раньше не работала, Робин нервно размышляла о том, что же она такого сделала, что ее низвергли с разряда высокопоставленных рекрутов. Может быть, дело в том, что она недостаточно восторженно отнеслась к концепции духовной связи? Неужели Тайо не понравилась ее реакция на их разговор, и он доложил о ней своей матери? Или кто-то из жительниц общежития сообщил, что видел, как она покидала его ночью?

Она обнаружила несколько взрослых, сажавших семена моркови на овощной грядке, в том числе и сильно беременую Ван. Там же находилось несколько детей дошкольного возраста в миниатюрных алых спортивных костюмах. Среди них была белобрысая Цин, которую легко было узнать по волосам цвета одуванчика. Только когда ближайший к Цин мужчина выпрямился во весь рост, Робин узнала Уилла Эденсора.

— Мне сказали прийти и помочь, — сказала Робин.

— О — сказал Уилл. — Хорошо. Ну, здесь есть семена…

Он показал ей, что нужно делать, а затем вернулся к своей собственной посадке.

Робин подумала, не вызвано ли ее присутствием молчание остальных взрослых. Никто из них не разговаривал, кроме детей, которые скорее мешали, чем помогали, больше интересуясь тем, как собрать семена и углубить пальцы в землю, чем тем, как что-то посадить.

Над грядкой с овощами, которая находилась с подветренной стороны от свинарника, витал сильный запах. Робин работала уже несколько минут, когда к ней подбежала Цин. В руках у ребенка была грубо сделанная из дерева игрушечная лопата, которой она стучала по земле.

— Цин, иди сюда, — сказал Уилл. — Подойди и помоги мне посадить.

Ребенок с трудом передвигался по влажной земле.

Пока Робин, согнувшись вдвое и медленно двигаясь, разбрасывала семена в борозде, она краем глаза наблюдала за Уиллом Эденсором. Это был первый шанс приблизиться к нему, если не считать ночного разговора между ним и Лин, о котором он не знал, что она его подслушала. Он был молод, но его волосы уже редели, придавая ему вид хрупкости и болезни. Ускорив сев, она как будто естественным образом смогла занять место рядом с Уиллом, когда он вместе с Цин обрабатывал соседнюю борозду.

— Она твоя, не так ли? — сказала она Уиллу, улыбаясь. — Она похожа на тебя.

Он бросил на Робин раздраженный взгляд и пробормотал,

— Нет никакого “моего”. Это материалистическое владение.

— О, прости, конечно, — сказала Робин.

— Ты уже должна была понять это, — назидательно сказал Уилл. — Это же элементарно.

— Прости, — снова сказала Робин. — Я все время случайно попадаю в неприятности.

— Нет никаких “неприятностей”, — сказал Уилл в том же критическом тоне. — Усиливается духовная демаркация.

— Что это за духовная демаркация? — спросила Робин.

— Ответ, глава четырнадцатая, параграф девятый, — сказал Уилл. — Это тоже кое-что основное.

Он не старался говорить тише. Робин заметила, что другие садовники прислушиваются. Одна молодая женщина в очках, с длинными грязными волосами и заметной родинкой на подбородке, слабо улыбнулась.

— Если ты не понимаешь, почему произошло духовное разделение, — сказал Уилл, не получив ответа на свой вопрос, — тебе нужно петь или медитировать… Цин, Не делай этого, — сказал он, потому что маленькая девочка уже копала своей деревянной лопаткой там, где он только что похлопывал землю над семенами. — Пойдем, возьмем еще семян, — сказал Уилл, встал и повел Цин за руку к ящику, где лежали пакеты.

Робин продолжала работать, размышляя о разнице между Уиллом в присутствии церковных старейшин, когда он выглядел сгорбленным и побежденным, и Уиллом здесь, среди фермеров, где он казался самоуверенным и догматичным. Она также спокойно размышляла о лицемерии молодого человека. Робин видела явные признаки того, что Уилл и Лин пытаются поддерживать родительские отношения с Цин вопреки церковному учению, а разговор, который она подслушала в лесу с Лин, доказывал, что он пытается помочь ей избежать духовной связи с каким-то другим мужчиной. Робин задавалась вопросом: то ли Уилл не замечает, что нарушает предписания ВГЦ, то ли его лекторский тон был рассчитан на благо слушателей.

Словно прочитав мысли Робин, девушка в очках сказала с сильным норфолкским акцентом,

— Ты не выиграешь у Уилла в знании церковной доктрины. Он знает ее вдоль и поперек.

— Я не пыталась ничего выиграть, — мягко ответила Робин.

Вернулся Уилл с Цин на буксире. Решив поддержать разговор, Робин сказала:

— Это замечательное место, где растут дети, не так ли?

Уилл лишь хмыкнул.

— Они, в отличие от меня, с самого начала знают, как правильно поступать.

Уилл снова взглянул на Робин, затем сказал:

— Никогда не бывает слишком поздно. Золотому Пророку было семьдесят два года, когда она нашла Путь.

— Я знаю, — сказала Робин, — это меня успокаивает. Я получу его, если буду продолжать работать…

— Это не работа, это освобождение себя для открытия, — поправил ее Уилл. — Ответ, глава 3, параграф 6.

Робин начала понимать, почему брат Уилла Джеймс находил его раздражающим.

— Ну, это то, что я пытаюсь…

— Ты не должна пытаться. Это процесс позволения.

— Я знаю, я об этом и говорю, — сказала Робин, когда каждый из них разбросал семена и похлопал по земле, а Цин теперь без дела ковырялась в сорняке. — Твою маленькую… я имею в виду, ту маленькую девочку — зовут Цин?

— Да, — сказал Уилл.

— Она не будет совершать моих ошибок, потому что ее научат правильно открываться, не так ли?

Уилл поднял голову. Их глаза встретились, выражение Робин было нарочито невинным, а лицо Уилла медленно побагровело. Сделав вид, что ничего не заметила, Робин вернулась к своей работе и сказала:

— У нас была очень хорошая лекция о духовной связи с другим…

Уилл резко встал и пошел обратно к семенам. Все оставшиеся два часа, которые Робин провела на грядке, он ни разу не подошел к ней.

Эта ночь стала первой на ферме Чепмен, когда Робин с трудом заснула. Последние события поставили ее перед неопровержимым фактом: делать то, ради чего она сюда приехала, — выяснять дискредитирующие церковь факты и убеждать Уилла Эденсора пересмотреть свою верность, — значит переступать границы дозволенного. От тактики, благодаря которой она стала полноправным членом церкви, пришлось отказаться: собачье послушание и явная индоктринация не способствовали достижению ее целей.

И все же ей было страшно. Она сомневалась, что когда-нибудь сможет донести до Страйка — своего связующего звена, человека, который помогал ей оставаться в здравом уме, — насколько пугающей была атмосфера на ферме Чепмен, насколько страшно было осознавать, что тебя окружают готовые на все сообщники, и насколько ее пугала перспектива посещения комнат для уединения.

Глава 51

Девять на вершине…

Пьют вино

С искренним доверием.

Вины нет.

Но если намочить голову,

По правде говоря, он ее теряет.

И-Цзин или Книга Перемен

Несмотря на то что Страйк не хотел встречаться с Райаном Мерфи, отсутствие действий со стороны полиции по делу о преследовании Фрэнками подчеркнуло полезность личных контактов, если вы хотите быстро принять меры по делу, которое перегруженная полиция может не счесть важным. Поскольку никто из сотрудников полиции не был так как Мерфи заинтересован в установлении наличия или отсутствия оружия на ферме Чепмена, Страйк смирился со своей растущей антипатией к этому человеку. Через несколько дней после первого контакта с ним Страйк приехал в таверну “Святой Стефан” в Вестминстере, чтобы узнать, что удалось выяснить сотруднику уголовного розыска.

В последний раз Страйк заходил в этот паб вместе с Робин, и поскольку Мерфи еще не появился, он понес свою пинту к тому же угловому столику, за которым раньше сидел вместе со своим напарником-детективом, наполовину осознавая, что его терзает смутный территориальный инстинкт. Зеленые кожаные скамьи напоминали скамьи в Палате общин, расположенной неподалеку, и Страйк сел под одним из зеркал, сопротивляясь желанию прочитать меню, поскольку его целевой вес оставался недостигнутым, а еда в пабе была одной из тех вещей, от которых он с неохотой решил отказаться.

Если он и не был особенно рад видеть симпатичного Мерфи, то папку под его рукой он увидел с удовольствием, поскольку это говорило о том, что у него есть результаты исследования, которые сам Страйк не в состоянии провести.

— Добрый вечер, — сказал Мерфи, купив для себя пинту пива, которое, как с разочарованием отметил проницательный Страйк, было безалкогольным. Полицейский сел напротив Страйка, положил папку на стол между ними и сказал:

— Пришлось сделать несколько телефонных звонков, чтобы связаться с этой партией.

— Предположительно, этим занялась полиция Норфолка? — спросил Страйк, который был очень рад обойтись без личной беседы.

— Поначалу да, но, когда они поняли, с чем имеют дело, был вызван отдел нравов. На тот момент это была самая крупная педофильская группировка, раскрытая в Великобритании. Туда приезжали люди со всей страны.

Мерфи извлек несколько страниц с ксерокопированными фотографиями и передал их Страйку.

— Как видишь, там нашли много всякой гадости: скобы, кляпы, секс-игрушки, плетки, лопатки….

Страйк подумал, что все эти предметы должны были присутствовать, когда он, Люси и Леда были на ферме, и против его воли, когда он переворачивал страницы, на него нахлынула череда разрозненных воспоминаний: Леда, зачарованная светом камина, когда Малком Кроутер говорил о социальной революции; лес, где дети свободно бегали, иногда за ними гонялся дородный Джеральд, потея и смеясь, щекоча их до тех пор, пока они не начинали задыхаться, если он их ловил; и – о черт! – эта маленькая девочка свернулась калачиком и рыдала в высокой траве, в то время как другие дети постарше спрашивали ее, что случилось, а она отказывалась отвечать… она ему наскучила… он просто хотел покинуть это убогое, жуткое место…

— …хотя посмотри на пятую страницу.

Страйк сделал все, как ему было сказано, и оказался перед изображением черного пистолета.

— Выглядит так, будто выстреливает флажком с надписью “Бум”.

— Так и есть, — сказал Мерфи. — В доме одного из братьев Кроутер был волшебный реквизит.

— Это Джеральд, — сказал Страйк. — Он работал детским артистом, а затем полностью посвятил себя педофилии.

— Да. Ну, они собрали в мешок все, что было у него в доме, чтобы проверить на отпечатки пальцев детей, потому что он утверждал, что детей с ним никогда не было.

— Не думаю, что мой источник мог бы спутать реквизит с настоящей вещью, — сказал Страйк, глядя на фотографию неубедительного пластикового пистолета. — Она знала, что Джеральд Кроутер занимался фокусами. А что насчет Раста Андерсена, есть ли у тебя что-нибудь на него?

— Да, — сказал Мерфи, извлекая из папки еще один лист бумаги, — его привели и опросили в 86-м году, как и всех остальных взрослых. Его дом — я говорю “дом”, но это больше похоже на сарай — был чист. Никаких секс-кассет или игрушек.

— Я не думаю, что он когда-либо был частью общины Эйлмертон, — сказал Страйк, опустив глаза на показания свидетеля Раста Андерсена.

— Это совпадает с тем, что здесь написано, — сказал Мерфи, перелистывая папку. — Никто из детей не обвинял его в насилии, а некоторые даже не знали, кто он такой.

— Родился в Мичигане, — сказал Страйк, бегло прочитав, — призван в армию в восемнадцать лет….

— После увольнения он отправился путешествовать по Европе и больше не возвращался в Штаты. Но он не мог ввезти оружие в Великобританию, поскольку в то время действовала ИРА и в аэропортах была жесткая охрана. Конечно, ничто не говорит о том, что у кого-нибудь на ферме не было разрешения на охотничье ружье.

— Мне это тоже приходило в голову, хотя в моей информации было “оружие”, во множественном числе.

— Ну, если они там и были, то были чертовски хорошо спрятаны, потому что полиция нравов практически разнесла это место.

— Я знал, что это довольно тонкая ниточка, чтобы за нее зацепиться, — сказал Страйк, возвращая Мерфи бумаги. — Упоминание об оружии могло быть сказано для пущего эффекта.

Оба мужчины выпили по бокалу пива. За столом повисла атмосфера некоторой скованности.

— И как долго, по-твоему, она еще будет тебе там нужна? — спросил Мерфи.

— Это не зависит от меня, — сказал Страйк. — Она может выйти, когда захочет, но в данный момент она хочет остаться внутри. Говорит, что не выйдет, пока не разберется с церковью. Ты же знаешь Робин.

Хотя и не так хорошо, как я.

— Да, она предана своему делу, — сказал Мерфи.

После небольшой паузы он сказал:

— Забавно, что вы вдвоем взялись за ВГЦ. Впервые я услышал о них пять лет назад.

— Да?

— Да. Я был еще в форме. Парень съехал на своей машине с дороги прямо в окно магазина Моррисон. Он был в стельку пьян. Все время говорил: “Вы знаете, кто я?”, пока я его арестовывал. А я и не догадывался. Оказалось, что он был участником какого-то реалити-шоу, которое я никогда не смотрел. Джейкоб Мессенджер, так его звали.

— Джейкоб? — повторил Страйк, сунув руку в карман за записной книжкой.

— Да. Он был настоящим “красавчиком”, сплошные грудные мышцы и искусственный загар. Он сбил женщину с ребенком. С мальчиком все было в порядке, а вот мать была в плохом состоянии. Мессенджер получил год и вышел через шесть месяцев. В следующий раз я услышал о нем из газеты потому, что он вступил в ВГЦ. Пытался подправить свою репутацию, знаешь ли. Он прозрел и собирался отныне быть хорошим мальчиком, “а вот моя фотография с детьми-инвалидами”.

— Интересно, — сказал Страйк, который многое записал. — По-видимому, на ферме Чепмена есть Джейкоб, который очень болен. Не знаешь, чем сейчас занимается этот Мессенджер?

— Понятия не имею, — сказал Мерфи. — Так чем же она там занимается? В своих письмах она мало что мне рассказывает.

— Нет, ну, у нее нет особо времени на дублирование отчетов, да еще посреди ночи в лесу, — сказал Страйк, втайне радуясь тому, что Мерфи пришлось спрашивать. Он не стал смотреть на записки, которые Робин набросала для Райана, но с удовлетворением отметил, что они были гораздо короче его собственных. — У нее все хорошо. Похоже, она сохранила свое инкогнито без проблем. Она уже добыла нам пару крупиц приличной информации. Правда, ничего такого, чем мы могли бы убедительно угрожать церкви.

— Непростая задача — ждать, пока прямо на ее глазах произойдет что-то криминальное.

Если я знаю Робин, а я знаю ее чертовски хорошо, то она не будет просто сидеть и ждать, пока что-то случится.

Оба мужчины выпили еще пива. Страйк догадывался, что Мерфи хочет что-то сказать, и готовил различные решительные возражения: то ли на предположение, что Страйк поступил опрометчиво, отправив Робин под прикрытием, то ли на то, что он сделал это с целью испортить с их отношения.

— Не знал, что вы приятели с Уордлом, — сказал Мерфи. — Он не большой мой поклонник.

Страйк решил сделать непринужденный вид.

— Однажды вечером в пабе я вел себя как придурок. Это было до того, как я бросил пить.

Страйк издал неопределенный звук, нечто среднее между признанием и согласием.

— Мой брак в то время распадался, — говорит Мерфи.

Страйк мог сказать, что Мерфи хотел узнать, что ему сказал Уордл, и наслаждался тем, что был настолько непроницаем, насколько это было возможно.

— Что ты собираешься делать дальше? — спросил Мерфи, когда продолжающееся молчание ясно дало ему понять, что Страйк не собирается раскрывать, что ему известно для дискредититации Мерфи. — Скажешь Робин, чтобы она пошла искать оружие?

— Я скажу ей, чтобы она присматривалась, конечно, — сказал Страйк. — Спасибо за это. Очень полезно.

— Да, но я заинтересован в том, чтобы мою девушку не подстрелили, — сказал Мерфи.

Страйк, заметив раздраженный тон, улыбнулся, сверился с часами и заявил, что ему пора идти.

Может быть, он и не узнал много нового об оружии на ферме Чепмена, но, тем не менее, он считал, что эти двадцать минут были потрачены с пользой.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

K’un/Oppression (истощение)

В озере нет воды:

Образ ЭКЗАМЕНА.

Таким образом, высший человек ставит свою жизнь на карту.

О следовании его воле.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 52

Девять на втором месте означает…

Есть некоторые сплетни.

И-Цзин или Книга Перемен

Я так устала… Ты не поверишь, как я устала… Я просто хочу уйти…

Робин обращалась к своему напарнику-детективу внутри своей головы, пока выгребала навоз из конюшни ширских лошадей. Прошло пять дней с момента ее исключения из группы высшего звена, но ее низведение до низшего звена работников фермы не предвещало никаких изменений, и она не понимала, за что заслужила такое наказание. Кроме кратких песнопений в храме, все время Робин теперь было посвящено ручному труду: уходу за скотом, уборке, работе в прачечной и на кухне.

На неделю служения прибыл новый набор перспективных членов, но Робин не имела к ним никакого отношения. Она видела, как их перемещали по ферме, назначая на различные задания, но, видимо, ее не считали достаточно надежной, чтобы руководить ими, как это делали Вивьен и Амандип.

Те, кто выполнял тяжелую работу по дому и на ферме, получали не больше еды, чем те, кто сидел на лекциях и семинарах, и имели меньше времени на сон, просыпаясь рано, чтобы собрать яйца для завтрака и каждый вечер убирая посуду после ужина на сто человек. Изнеможение Робин достигло такого уровня, что ее руки тряслись всякий раз, когда освобождались от инструментов или стопок тарелок, на периферийном зрении регулярно мелькали тени, а каждая мышца тела болела, как при гриппе.

Опираясь на рукоятку вил — весенний день был не особенно теплым, но она все равно вспотела, Робин заглянула в свинарник, видневшийся через дверь хлева, где под пробивающимся солнечным светом дремала пара очень крупных свиноматок, обе они были покрыты грязью и экскрементами, а в сыром воздухе до Робин доносился сернисто-аммиачный запах. Засмотревшись на их голые морды, маленькие глазки и грубую шерсть, покрывавшую их тела, она вспомнила, что Эбигейл, Дочь Уэйса, когда-то была вынуждена спать рядом с ними голой, в этой грязи, и почувствовала отвращение.

Она слышала голоса на овощной грядке, где несколько человек что-то сажали и рыхлили. Робин точно знала, что скудное количество овощей на грядке возле свинарника выращивается лишь для того, чтобы создать видимость того, что члены церкви живут за счет земли, ведь она видела огромную кладовую, где стояли полки с обезвоженной лапшой, консервированными помидорами местного бренда и баночками порошкового супа.

Робин только что вернулась к уборке, когда до ее слуха донесся шум на овощной грядке. Отойдя от конуса в конюшню, она увидела, как Эмили Пирбрайт и Цзян Уэйс кричат друг на друга, а остальные работники в ужасе смотрят на них.

— Ты будешь делать то, что тебе говорят!

— Я не буду, — крикнула Эмили, побагровев лицом.

Цзян попытался всунуть мотыгу в руки Эмили с такой силой, что та отступила на несколько шагов, но устояла на ногах.

— Я не буду этого делать! — кричала она на Цзяна. — Я не буду, и ты не сможешь меня заставить!

Цзян поднял мотыгу над головой Эмили, наступая на нее. Несколько зрителей закричали “Нет!”, и Робин с вилами в руках выбежала из конюшни.

— Оставь ее в покое!

— А ты возвращайся к работе! — Цзян прикрикнул на Робин, но, похоже, решил не бить Эмили, а схватил ее за запястье и попытался затащить на овощную грядку.

— Отвали! — кричала она, отбиваясь от него свободной рукой. — Черт возьми, ты чертов урод!

Двое молодых людей в алых спортивных костюмах поспешили к борющейся паре и за несколько секунд сумели уговорить Цзяна отпустить Эмили, которая тут же скрылась из виду за углом конюшни.

— Теперь ты в беде! — крикнул вспотевший Цзян. — Мама Мазу тебя научит!

— Что случилось? — раздался голос за спиной Робин, которая обернулась и с замиранием сердца увидела молодую женщину в очках с большой родинкой на подбородке, которую Робин впервые встретила на огородной грядке. Девушку звали Шона, и за последние несколько дней Робин видела ее гораздо чаще, чем ей хотелось бы.

— Эмили не хотела работать на грядке, — сказала Робин, которая все еще гадала, что могло бы побудить Эмили к сопротивлению. Как бы ни была она угрюма, по наблюдениям Робин, она обычно стоически принимала свою работу.

— Она за это заплатит, — с удовлетворением сказала Шона. — Ты пойдешь со мной в классы. Мы возьмем класс-1 на час. Я могу сама выбрать себе помощника, — с гордостью добавила она.

— А как насчет уборки в конюшне? — спросила Робин.

— Один из них может это сделать, — сказала Шона, многозначительно махнув рукой в сторону работников на грядке. — Давай.

Поэтому Робин подперла вилами стену конюшни и вышла вслед за Шоной под туманный дождь, все еще размышляя о поведении Эмили, которое она только что связала с ее отказом есть овощи за ужином.

— Эмили, от нее одни неприятности, — сказала Шона Робин, когда они проходили мимо свинарника. — Держись от нее подальше.

— Почему от нее неприятности? — спросила Робин.

— Ха-ха, это мне лучше знать, — сказала Шона с невыносимым самодовольством.

Учитывая низкий статус Шоны, Робин полагала, что у восемнадцатилетней девушки было очень мало возможностей проявить снисхождение к кому-либо на ферме Чепменов, и, похоже, она хотела воспользоваться редкой возможностью. Как выяснила Робин за последние несколько дней, молчание Шоны во время лекции Уилла Эденсора о церковной доктрине далеко не отражало истинного характера девушки. На самом деле она была изнурительной и безостановочной болтушкой.

В течение последних нескольких дней Шона при любой возможности разыскивала Робин, проверяя ее понимание различных терминов ВГЦ, а затем переформулировала ответы Робин, обычно делая определение менее точными или просто неверными. В ходе их беседы выяснилось, что Шона верит в то, что солнце вращается вокруг земли, что лидера страны зовут Прай-Мистер и что папа Джей регулярно общается с инопланетянами — такого утверждения Робин не слышала ни от кого на ферме Чепменов. Робин не думала, что Шона умеет читать, потому что она сторонилась письменных материалов, даже инструкций на обратной стороне пакетиков с семенами.

Шона познакомилась с папой Джеем в рамках одного из проектов ВГЦ для детей из малоимущих семей. Ее превращение в верующего и члена церкви произошло практически мгновенно, однако ключевые моменты учения ВГЦ так и не смогли проникнуть в и без того не особо проницаемый ум Шоны. Она постоянно забывала, что никто не должен называть семейные отношения, и, несмотря на то, что в ВГЦ настаивали на том, что слава и богатство — бессмысленные атрибуты материалистического мира, проявляла недюжинный интерес к высокопоставленным гостям фермы, даже рассуждала о стоимости и марке туфель Ноли Сеймур.

— Ты слышала о Джейкобе? — спросила она Робин, когда они проходили мимо старого сарая, где та нашла жестянку из-под печенья и полароиды.

— Нет, — сказала Робин, которая все еще недоумевала, почему Эмили так не любит овощи.

— Папа Джей вчера с ним встречался.

— О, он вернулся?

— Ему не нужно приходить. Он может посещать людей духовно.

Шона посмотрела на Робин сквозь грязные линзы своих очков.

— Не веришь мне?

— Конечно, верю, — сказала Робин, стараясь говорить убежденно. — Я видела здесь удивительные вещи. Я видела, как появился Утонувший Пророк, когда папа Джей вызвал ее.

— Это не появление, — сразу же сказала Шона. — Это проявление.

— О, да, конечно, — сказала Робин.

— Папа Джей говорит, что Джейкобу пора уходить. Душа слишком больна. Теперь он не придет в себя.

— Я думала, что доктор Чжоу помогает ему? — спросила Робин.

— Он сделал гораздо больше, чем сделают на улице для такого человека, как Джейкоб, — сказала Шона, вторя Пенни Браун, — но папа Джей говорит, что больше нет смысла продолжать.

— Что именно не так с Джейкобом?

— Он отмечен.

— Он что?

— Отмечен, — прошептала Шона, — дьяволом.

— Как определить, что кто-то отмечен дьяволом? — спросила Робин.

— Папа Джей всегда может сказать. Везде есть отмеченные люди. Их души не нормальны. Некоторые из них находятся в правительствах, поэтому мы должны их отсеивать.

— Что значит “отсеивать их”?

— Избавляться от них, —сказала Шона, пожав плечами.

— Как?

— В любом случае, мы должны это сделать, потому что это один из способов, с помощью которого мы сможем получить Дальний Путь Лотоса. Ты ведь знаешь, что такое Путь Лотоса, верно?

Робин начала было говорить, что “Путь Лотоса” — это термин, обозначающий земной район, который наступит после победы ВГЦ в борьбе с материалистическим миром и плавно перейдет в загробную жизнь, но Шона перебила ее.

— Вот она. БП, смотри.

Бекка Пирбрайт пересекала двор впереди них, ее блестящие волосы сверкали на солнце. Робин уже успела подслушать разговоры о Бекке среди работников фермы и кухни. Все сходились во мнении, что Бекка слишком молода, чтобы так быстро подняться в церкви, и имеет очень завышенное мнение о себе.

— Знаешь, почему мы все называем ее “БП”?

— Потому что инициалы ее имени похожи с аббревиатурой человека-пузыря? — предположила Робин.

— Да, — сказала Шона, которая, похоже, была разочарована тем, что Робин поняла шутку. — Ходит тут, — презрительно пробормотала она, когда Бекка быстро опустилась на колени у фонтана Утонувшего Пророка. — Она всегда хвастается, что они с Дайю были друзьями, но она врет. Мне Сита рассказала. Ты знаешь Ситу?

— Да, — сказала Робин. Она познакомилась с пожилой Ситой во время своего последнего сеанса работы на кухне.

— Она говорит, что БП и Дайю никогда не любили друг друга. Сита может вспомнить все это, что произошло.

— О том, что Дайю утонула, ты имеешь в виду? — спросила Робин, глядя, как Бекка исчезает в храме.

— Да, и все те чудеса, которые, по словам БП, она видела, как та делала. Сита не считает, что БП видела все то, что, по ее словам, она делала. А Эмили — сестра БП.

— Да, я…

— Мы думаем, что именно поэтому папа Джей не будет увеличивать ее, как она хочет.

— Не хочет что? — невинно спросила Робин.

— Увеличивать ее, — сказала Шона, когда они остановились у бассейна Дайю, чтобы преклонить колени и облить лоб водой. — Утонувший пророк благословит всех, кто поклоняется ей. Ты ничего не знаешь, да? — сказала Шона, снова вставая. — Увеличение означает рождение ребенка! У меня их уже двое, — с гордостью сказала Шона.

— Двое? — сказала Робин.

— Да, один сразу после того, как я приехала сюда, и он уехал в Бирмингем, а другая — рожденная духом, так что она будет лучше, чем первый. Мы все знаем, что БП хочет расти за счет папы Джея, но он не хочет. У нее есть сестра-сорванец, и еще есть Джейкоб.

В полном замешательстве Робин сказала:

— При чем здесь Джейкоб?

— Ты ничего не знаешь, да? — снова сказал Шона, усмехаясь.

Они прошли под аркой, ведущей в помещение, где находилось детское общежитие и учебные классы, и вошли в дверь под номером один.

Класс представлял собой ветхое, обшарпанное помещение с бессистемно развешанными по стенам детскими картинками. За столами уже сидели двадцать маленьких детей в алых спортивных костюмах, их возраст, по мнению Робин, составлял от двух до пяти лет. Она удивилась, что их не больше, учитывая, что на ферме сто человек занимались незащищенным сексом, но в первую очередь ее поразила их странная пассивность. Их глаза блуждали, лица были пустыми, и лишь немногие из них ерзали, исключение составляла только малышка Цин, которая в данный момент сидела под партой и выдавливала на пол кусочки пластилина, ее копна белых волос контрастировала с остальными стрижками класса.

При появлении Робин и Шоны женщина, которая читала им, с облегчением поднялась на ноги.

— Мы на тридцать второй странице, — сказала она Шоне, передавая книгу. Шона подождала, пока женщина закроет дверь в класс, и, бросив книгу на стол учителя, сказала.

— Хорошо, поменьше их заводи.

Она взяла в руки стопку листов для раскрашивания.

— Вы можете сделать нам красивую картинку пророка, — сообщила она классу и передала половину стопки Робин для раздачи. — Вот моя, — небрежно добавила Шона, указывая на бесцветную девочку, а затем рявкнула “вернись на стул!” на Цин, которая начала выть. — Не обращай на нее внимания, — посоветовала Шона Робин. — Она должна научиться.

Поэтому Робин раздавала листы для раскрашивания, на каждом из которых был изображен пророк ВГЦ. Петля украденного пророка, которую, как ожидала Робин, можно было бы не включать в раскраски для таких маленьких детей, гордо висела у него на шее. Проходя мимо стола Цин, она незаметно нагнулась, подняла пластилин с пола и передала его обратно девочке, слезы которой немного утихли.

Перемещаясь среди детей, подбадривая их и затачивая карандаши, Робин еще больше обеспокоилась их поведением. Теперь, когда она уделяла им индивидуальное внимание, они были готовы проявлять к ней нежность, несмотря на то, что она была совершенно незнакома. Одна девочка без спроса забралась к Робин на колени, другие играли с ее волосами или обнимали ее руку. Робин было жалко и обидно, что они жаждут такой близости, которая запрещена церковью.

— Прекрати это, — сказала Шона Робин с места в карьер. — Это материальное собственничество.

Поэтому Робин осторожно отстранилась от прижавшихся к ней детей и перешла к рассмотрению прикрепленных на стене картинок. Некоторые из них явно были нарисованы старшими учениками, так как их сюжет был хорошо различим. На большинстве из них была изображена повседневная жизнь на ферме Чепменов, и она узнала башню, похожую на гигантскую шахматную фигуру, видневшуюся на горизонте.

Одна картинка привлекла внимание Робин. На ней было изображено большое дерево с нарисованным у основания ствола топором и надписью “Дерев с Тапором”. Робин все еще рассматривала рисунок, который, судя по свежести бумаги, был нарисован недавно, когда дверь в класс открылась.

Повернувшись, Робин увидела Мазу в длинной алой мантии. В классе воцарилась полная тишина. Дети застыли на месте.

— Я послала Вивьен в конюшню за Ровеной, — тихо сказала Мазу, — и мне сказали, что ты отстранила ее от выполнения задания, которое я ей поручила.

— Мне сказали, что я могу сама выбрать себе помощника, — сказала Шона, которая выглядела неожиданно испуганной.

— Из твоей собственной группы, — сказала Мазу. Ее спокойный голос противоречил выражению худого белого лица с прищуренными почти черными глазами. — Ни из какой другой группы.

— Прости, — прошептала Шона. — Я подумала…

— Ты не умеешь думать, Шона. Ты это уже не раз доказывала. Но тебя заставят думать.

Мазу окинула взглядом сидящих детей и остановилась на Цин.

— Подстриги ее, — сказала она Шоне. — Я устала видеть это безобразие. Ровена, — сказала она, впервые глядя прямо на Робин, — пойдем со мной.

Глава 53

Линия ян развивается под двумя линиями инь и с силой давит вверх. Это движение настолько сильное, что вызывает ужас…

И-Цзин или Книга Перемен

Задыхаясь от страха, Робин пересекла класс и вышла вслед за Мазу на улицу. Она хотела извиниться, сказать Мазу, что не знала о своем проступке, согласившись сопровождать Шонну в класс, но боялась невольно усугубить свое положение.

Мазу остановилась в нескольких шагах от класса и повернулась, чтобы посмотреть на Робин, которая тоже остановилась. Физически эти две женщины были ближе всего друг к другу, и теперь Робин поняла, что, как и Тайо, Мазу, похоже, не очень-то заботилась о том, чтобы помыться. Она чувствовала запах ее тела, который плохо маскировался тяжелыми благовонными духами. Мазу ничего не сказала, а просто посмотрела на Робин своими темными, криво посаженными глазами, и та почувствовала себя обязанной нарушить молчание.

— Я… я очень сожалею. Я не знала, что Шона не имеет права забирать меня из конюшни.

Мазу продолжала молча смотреть на нее, и Робин снова почувствовала странный, вязкий страх, смешанный с отвращением, которое нельзя было объяснить властью, которой эта женщина обладала в церкви. Нив Доэрти описывала Мазу как большого паука, а сама Робин представляла ее как некую злобную, склизкую тварь, притаившуюся в скале, но ни то, ни другое не передавало всей странности. Сейчас Робин чувствовала себя так, словно смотрела в зияющую бездну, глубины которой невозможно было разглядеть.

Она предполагала, что Мазу ожидает чего-то большего, чем извинения, но Робин не знала, что именно. Затем она услышала шорох ткани. Опустив взгляд, она увидела, что Мазу приподняла подол халата на несколько сантиметров, обнажив грязную ногу в сандалии. Робин снова посмотрела в эти странные, несовпадающие глаза. В ней поднялся истерический порыв рассмеяться — не могла же Мазу, в самом деле, ожидать, что Робин поцелует ее ногу, как это сделали девочки, позволившие малышу сбежать из общежития? Но этот порыв угас при виде лица Мазу.

Секунд пять Робин и Мазу смотрели друг на друга, и Робин поняла, что это проверка, и что спрашивать вслух, действительно ли Мазу хочет получить эту дань, было бы так же опасно, как и показывать свое отвращение или недоверие.

Просто сделай это.

Робин опустилась на колени, быстро наклонилась над ногой с черными ногтями, коснулась ее губами и снова встала.

Мазу не подала вида, что заметила дань, но поправила мантию и пошла дальше, как ни в чем не бывало.

Робин чувствовала себя потрясенной и униженной. Она огляделась по сторонам, пытаясь понять, не стал ли кто-нибудь свидетелем произошедшего. Она попыталась представить себе, что сказал бы Страйк, если бы увидел ее, и почувствовала, как ее захлестнула новая волна смущения. Как она сможет объяснить, почему она это сделала? Он бы подумал, что она сошла с ума.

У бассейна Дайю Робин встала на колени и пробормотала обычные слова. Рядом с ней Мазу негромко сказала:

— Благослови меня, дитя мое, и да падет твоя праведная кара на всех, кто сбился с Пути.

Мазу встала, не глядя на Робин и не разговаривая с ней, и направилась к храму. Робин с нарастающей паникой последовала за ней, предчувствуя, что сейчас произойдет. Войдя в храм, Робин увидела, что все ее бывшие высокопоставленные коллеги, включая Амандипа, Уолтера, Вивьен и Кайла, сидят в кругу на стульях, установленных на блестящей черной сцене в форме пятиугольника. Вид у всех был суровый. С нарастающим ужасным предчувствием Робин увидела, что Тайо Уэйс тоже присутствует.

— Ровена решила выполнить задание, отличное от того, которое ей было поручено, поэтому ты и не смогла ее найти, Вивьен, — сказала Мазу, поднимаясь по лестнице на сцену и усаживаясь на свободное место, расправляя при этом свои сверкающие кроваво-красные одеяния. — Она отдала дань смирения, но сейчас мы узнаем, был ли этот жест пустой. Передвинь, пожалуйста, свой стул в центр круга, Ровена. Добро пожаловать в Откровение.

Робин взяла пустой стул и поставила его в центр черной сцены, под которой находился глубокий темный бассейн для крещения. Она села и попыталась успокоить дрожащие ноги, сжимая их влажными ладонями.

Свет в храме начал гаснуть, оставляя на сцене только прожектор. Робин не помнила, чтобы свет гасили во время других сеансов Откровения.

Возьми себя в руки, сказала она себе. Она попыталась представить себе Страйка, ухмыляющегося ей, но ничего не вышло: настоящее было слишком реальным, оно надвигалось на нее, даже когда лица и фигуры окружавших ее людей становились нечеткими в темноте, а губы странно покалывало, как будто от соприкосновения с ногой Мазу остался какой-то кислотный осадок.

Мазу указала длинным бледным пальцем, и двери храма с грохотом закрылись за Робин, заставив ее подпрыгнуть.

— Напоминаю, — спокойно сказал Мазу, обращаясь к собравшимся в кругу, — Терапия первичной реакции — это форма духовного очищения. В этом безопасном, священном пространстве мы используем слова из материалистического мира, чтобы противостоять материалистическим идеям и поведению. Это будет чистка не только Ровены, но и нас самих, поскольку мы обнаружим и избавимся от терминов, которые больше не используем, но которые все еще хранятся в нашем подсознании.

Робин увидела, как темные фигуры вокруг нее кивнули. Во рту у нее было совершенно сухо.

— Итак, Ровена, — сказала Мазу, чье лицо было настолько бледным, что Робин все же смогла разобрать его, а темные, криво поставленные глаза сияли. — Сейчас настал момент, когда ты можешь признаться в том, что ты, возможно, сделала или подумала, за то, что испытываешь глубокий стыд. О чем бы ты хотела рассказать в первую очередь?

В течение, как показалось, долгого времени, хотя, несомненно, это были лишь секунды, Робин не могла придумать, что сказать.

— Ну, — наконец начала она, ее голос звучал неестественно громко в тихом храме, — я раньше работала в PR, и, полагаю, там очень много внимания уделяется внешности и тому, что говорят другие люди…

Конец ее фразы был заглушен вспышкой насмешек из зала.

— Ложная сущность! — рявкнул Уолтер.

— Отклонение, — сказал женский голос.

— Нельзя винить профессию за свое поведение, — сказал Амандип.

Мыслительные процессы Робин были вялыми после нескольких дней ручного труда. Ей нужно было что-то такое, что удовлетворило бы ее дознавателей, но ее паническое сознание было пустым.

— Нечего сказать? — сказала Мазу, и Робин смогла разглядеть во мраке ее желтоватые зубы, когда она улыбнулась. — Что ж, давайте посмотрим, сможем ли мы найти выход. С момента вступления в нашу общину ты почувствовала себя вправе критиковать цвет моих волос, не так ли?

По всему кругу раздался вздох. Робин почувствовала, как ее прошиб холодный пот. Так почему же ее понизили до работника фермы? За то, что она поинтересовалась у Пенни Браун, почему в сорок лет волосы Мазу все еще черные?

— Как, — сказала Мазу, обращаясь теперь к остальным, — вы бы назвали того, кто оценивает внешность другого человека?

— Злобный, — сказал голос из темноты.

— Мелкий, — сказал второй.

— Сука, — сказал третий.

— Прошу прощения, — хрипло сказала Робин, — я, честно говоря, не хотела…

— Нет, нет, не надо передо мной извиняться, — мягко сказала Мазу. — Я не придаю значения внешнему виду. Но ведь это показатель того, что ты считаешь важным, не так ли?

— Ты часто судишь о внешности людей, не так ли? — спросил женский голос сзади Робин.

— Я… я полагаю…

— “Я полагаю” вводит в заблуждение, — фыркнул Кайл.

— Ты либо делаешь, либо нет, — сказал Амандип.

— Тогда — да, — сказала Робин. — Когда я работала в PR, существовала тенденция…

— Не обращай внимания на тенденции, — буркнул Уолтер. — Не обращай внимания на PR! Что ты сделала? Что ты сказала?

— Я помню, как сказала клиентке, что ее платье слишком велико для нее, — придумывала Робин, — и она услышала меня, а я почувствовала себя ужасно виноватой.

Над ней разразилась буря насмешек. Тайо, сидевший рядом с матерью, был единственным, кто молчал, но он улыбался, наблюдая за Робин.

— Ты чувствовала себя ужасно, Ровена? — тихо спросил Мазу. — Или ты просто приводишь нам символические примеры, чтобы не признаваться в настоящем стыде?

— Я…

— Почему твоя свадьба была отменена, Ровена?

— Я… мы много спорили.

— Кто виноват? — спросила Вивьен.

— Я, — отчаянно сказала Робин.

— О чем вы спорили? — спросил Амандип.

По словам Страйка, между твоей собственной жизнью и жизнью Ровены не должно быть никаких точек сходства, но он не был здесь, одурманенный усталостью и страхом, вынужденный придумывать историю на ходу.

— Я… думала, что мой жених какой-то… у него не было нормальной работы, он мало зарабатывал…

Она переиначивала истину: именно Мэтью жаловался на низкую зарплату, когда она начала работать в агентстве Страйка, именно Мэтью считал карьеру частного детектива шутовской.

Остальные члены группы стали называть ее разными словами, их голоса эхом отражались от темных стен, и Робин смогла разобрать лишь несколько отдельных слов: наемница, чертова сука, золотоискательница, жадная шлюха. Улыбка Тайо становилась все шире.

— Расскажи конкретно, что ты сказала своему жениху, — потребовал Уолтер.

— Что его начальник использовал его в своих интересах…

— Точные слова.

— Она использует тебя в своих интересах, она держит тебя на работе только потому, что ты дешевка.

Пока они насмехались и оскорбляли ее, она вспоминала, что Мэтью говорил о Страйке во время их брака.

— “Ты ей нравишься”, “это вопрос времени, когда она сделает шаг”-

Теперь и окружающие стали кричать.

— Управляющая корова!

— Ревнивая, эгоцентричная…

— Заносчивая, эгоистичная сука!

— Продолжай, — сказала Мазу Робин.

— И ему нравилась эта работа, — сказала Робин, во рту у нее уже так пересохло, что губы прилипли к зубам, — и я сделала все возможное, чтобы он бросил ее…

Крики становились все громче, отражаясь от стен храма. В тусклом свете она видела пальцы, направленные на нее, вспышки зубов, но Тайо все равно улыбался. Робин знала, что должна была заплакать, что пощада наступает только тогда, когда человек в центре круга сломается, но, несмотря на то, что перед глазами уже мелькали маленькие точки света, что-то в ней упрямо сопротивлялось.

Теперь круг требовал раскопок интимных подробностей и некрасивых сцен. Робин приукрасила сцены из своего брака, поменяв местами свои и Мэтью позиции: теперь именно она считала, что ее партнер слишком рискует.

— Какие риски? — спросил Амандип. — В чем заключалась его работа?

— Он был как бы…

Но Робин никак не могла взять в толк: какая рискованная работа могла быть у ее воображаемого партнера?

— Я не имею в виду физические риски, скорее, он жертвует нашей финансовой безопасностью…

— Деньги очень важны для тебя, не так ли, Ровена?

— Полагаю, это было до моего приезда сюда…

Оскорбления становились все более унизительными: группа не верила, что она изменилась. Мазу позволила оскорблениям обрушиваться на Робин в течение целой минуты. Голоса эхом отражались от темных стен, называя ее никчемной, жалкой, жалким снобом, самовлюбленной, материалисткой, презренной…

Краем глаза она увидела, что высоко над ней на балконе, опоясывающем храм, появилось что-то белое и светящееся. Вивьен вскрикнула и поднялась со своего места, указывая на него.

— Смотри! Смотри! Там, наверху! Маленькая девочка смотрит вниз на нас! Я видела ее!

— Это Дайю, — спокойно сказала Мазу, глядя на пустой балкон, — Она иногда появляется, когда психическая энергия особенно сильна. Или она может прийти как предупреждение.

Наступила тишина. Группа была встревожена. Одни продолжали смотреть на балкон, другие оглядывались через плечо, словно опасаясь, что дух подойдет ближе. Робин показалось, что ее сердце замирает в горле.

— Что заставило твоего жениха прекратить отношения, Ровена? — спросил Мазу.

Робин открыла рот, потом закрыла его. Она не могла, не хотела использовать Мэтью в качестве модели. Она не хотела притворяться, что спала с кем-то другим.

— Давай! — рявкнул Уолтер. — Долой!

— Она пытается что-то придумать, — усмехнулась Вивьен.

— Скажи нам правду! — сказал Амандип, его глаза блестели сквозь очки, — Ничего, кроме правды!.

— Я солгала ему, — хрипло сказала Робин. — Его мать умерла, и я соврала, что не смогу вернуться вовремя, чтобы помочь с похоронами, потому что мне нужно было кое-что сделать на работе.

— Ты эгоистичная, эгоцентричная сука, — прошипел Кайл.

— Ты кусок дерьма, — сказала Вивьен.

Из глаз Робин хлынули горячие слезы. Она согнулась пополам, уже не притворяясь. Стыд был настоящим: она действительно солгала Мэтью, как она описала, и чувствовала себя виноватой в этом несколько месяцев. Какофония оскорблений и насмешек в группе продолжалась до тех пор, пока Робин с ужасом не услышала, как к ней присоединился высокий детский голос, громче всех остальных.

— Ты неприятная. — Ты неприятный человек.

Сцена накренилась. Вскрикнув, Робин боком упала со стула, когда тот опрокинулся. Остальные члены круга тоже были выбиты из равновесия: они тоже упали со своих раскачивающихся стульев, Уолтер рухнул на землю с криком боли. Ножка стула Кайла задела Робин за плечо, когда она скользнула по гладкой поверхности опрокидывающейся крышки, удержавшись от падения в полоску черной воды, открывшуюся под ней, только выбросив руку и оттолкнувшись от бортика бассейна.

— Боже мой, Боже мой, — хныкала Вивьен, пытаясь дотянуться до края сцены шириной в фут, где невозмутимо стояли Мазу и Тайо.

Все боролись за то, чтобы выбраться на скользкую, накренившуюся поверхность: похоже, все испытывали ужас перед погружением в темную воду, которая казалась им такой приветливой во время крещения. Большинство участников помогали друг другу, но Робин не подали руки, и ей пришлось в одиночку перебираться на бортик бассейна, при этом ее плечо болело от удара стулом Кайла. Когда все сошли с накренившегося помоста, Мазу взмахнула рукой. Крышка, закрывающая воду, плавно опустилась на место, и в храме зажглись огни.

— Дайю очень чувствительна к определенным видам зла, — сказала Мазу, глядя темными глазами на Робин, которая стояла вся в слезах и тяжело дышала. — У нее самой не было похорон, и поэтому она особенно чувствительна к святости ритуалов, связанных со смертью.

Хотя большинство товарищей Робин по группе выглядели просто испуганными и продолжали оглядываться по сторонам в поисках новых признаков Дайю, некоторые из них смотрели на Робин обвиняюще. Робин не могла найти в себе силы сказать, что она в реальности присутствовала на похоронах матери Мэтью. Она была уверена, что любая попытка самозащиты только усугубит ситуацию.

— Мы закончим Откровение здесь, — сказала Мазу. — Когда Дайю проявится в храме, ситуация может стать опасной. Вы можете уйти на обед.

Робин повернулась, чтобы уйти, но не успела она сделать и шага в сторону дверей храма, как рука сомкнулась на верхней части ее плеча.

Глава 54

Шесть на втором месте

Трудности нарастают…

Он хочет ухаживать, когда придет время.

Дева целомудренна,

Она не берет на себя обязательств.

И-Цзин или Книга Перемен

— Теперь с тобой все в порядке, — сказал низкий голос на ухо Робин, когда Мазу пронеслась мимо. — Все кончилось. Ты хорошо справилась.

Робин повернулась, поняла, что это Тайо Уэйс схватил ее, и вырвала руку. Выражение его лица потемнело.

— Извини, — сказала Робин, вытирая рукавом испачканное слезами лицо. — Я… спасибо…

— Так лучше.

Тайо обхватил ее руку, костяшки пальцев уперлись в ее грудь, и на этот раз Робин не сопротивлялась.

— Откровение — это всегда сложно, когда делаешь его в первый раз, — сказал Тайо.

Робин позволила ему вывести ее из храма, пытаясь свободным предплечьем остановить текущую из носа струйку. Мазу исчезла, но остальные члены группы уже направлялись к бассейну Дайю. Они бросали на Тайо и Робин осторожные взгляды, когда те, не останавливаясь, пересекали двор.

Только когда он повел ее по проходу между мужским и женским общежитиями, который был так хорошо знаком ей по ночным походам в лес, Робин поняла, куда он ее ведет. Через несколько минут они уже пробирались сквозь кусты, отгораживающие комнаты для уединения. У Робин была доля секунды, чтобы решить, что делать: она была уверена, что если сейчас откажет Тайо, то пути назад уже не будет, что ее статус упадет до такой степени, что восстановить его будет невозможно. Она также знала, что Страйк посоветует освободиться и немедленно уйти; она видела выражение лица своего партнера, слышала его злость на то, что она не вняла его предупреждениям, и помнила, как уверяла его, что в ВГЦ используется только эмоциональное принуждение, что изнасилование исключено.

Стеклянная дверь ближайшей комнаты уединения распахнулась. Автор Джайлс Хармон стоял там, одетый в бархатный пиджак, рука его все еще лежала на ширинке, которую он явно только что застегнул, его щегольские волосы серебрились в лучах полуденного солнца.

— Джайлс, — сказал Тайо, похоже, удивленный и не слишком довольный.

— А, привет, Тайо, — сказал Хармон, улыбаясь.

В комнате за спиной Хармона произошло какое-то движение, и, к ужасу Робин, оттуда вышла Лин, выглядевшая растрепанной и немного больной. Не встретив ничьего взгляда, она быстро пошла прочь.

— Я не знал, что ты здесь, — сказал Тайо, продолжая держать Робин за руку.

— Прибыл сегодня утром, — сказал Хармон, которого, казалось, не обеспокоил тон Тайо. — Я заметил прекрасную возможность. Британская ассоциация творческих работников ищет спонсорскую поддержку для своего проекта “Этика и искусство”. Если ВГЦ не против, я думаю, мы могли бы наладить очень плодотворное сотрудничество.

— Это нужно обсудить на Совете, — сказал Тайо.

— Я написал папе Джею, — сказал Хармон, — но знаю, что он занят, поэтому решил приехать сюда и обсудить с тобой и Мазу практические вопросы. Думаю остаться на несколько дней, — сказал он, театрально вдыхая деревенский воздух. — После Лондона это такая блаженная перемена.

— Хорошо, но мы можем поговорить в доме на ферме позже, — сказал Тайо.

— О, конечно, — сказал Хармон с небольшой улыбкой, и впервые его глаза ненадолго остановились на Робин. — Увидимся там.

Хармон ушел, напевая про себя.

— Пойдем, — сказал Тайо и затащил Робин в комнату, которую только что освободили Хармон и Лин.

Обшарпанный интерьер с деревянными стенами занимал площадь примерно пятнадцать квадратных футов, и в нем доминировала двуспальная кровать, покрытая сильно испачканной и смятой простыней. На полу лежали две грязные подушки, а над кроватью на гибком шнуре свисала голая лампочка. В похожем на сарай помещении запах сосны и пыли смешивался с сильным запахом немытого тела.

Когда Тайо задернул тонкую занавеску перед раздвижными стеклянными дверями, Робин выпалила,

— Я не могу.

— Не могу что? — сказал Тайо, поворачиваясь к ней лицом. Его алый спортивный костюм обтягивал большой живот, от него пахло затхлостью; волосы были сальными, а заостренный нос и маленький рот никогда еще не казались такими крысиными.

— Знаешь что, — сказала Робин. — Я просто не могу.

— Это поможет тебе почувствовать себя лучше, — сказал Тайо, наступая на нее. — Намного лучше.

Он потянулся к ней, но Робин выбросила руку, удерживая его на расстоянии вытянутой руки с такой же силой, с какой она не дала себе упасть в бассейн для крещения. Он попытался оттолкнуть ее, но, когда она продолжила сопротивляться, сделал полшага назад. Очевидно, в нем еще сохранялась некоторая настороженность по отношению к законам за пределами фермы Чепменов, и Робин, все еще полная решимости оставаться в центре, если сможет, сказала:

— Это неправильно. Я недостойна.

— Я — директор. Я решаю, кто достоин, а кто нет.

— Я не должна быть здесь! — сказала Робин, позволяя себе снова расплакаться и добавляя в голос истерические нотки. — Ты слышал меня в храме. Все это правда, все это правда. Я плохая, я гнилая, я нечистая…

— Духовная связь очищает, — сказал Тайо, снова пытаясь протиснуться сквозь ее сопротивляющиеся руки. — Ты будешь чувствовать себя намного лучше после этого. Давай…

Он попытался взять ее на руки.

— Нет, — вздохнула Робин, освобождаясь от него и становясь спиной к стеклянным дверям. — Ты не можешь хотеть быть со мной, раз уж ты узнал, какая я.

— Тебе это нужно, — настойчиво сказал Тайо. — Здесь.

Он сел на грязную кровать и похлопал по месту рядом с собой. Робин преувеличила свое бедственное положение и зарыдала еще громче, ее причитания эхом отражались от деревянных стен, она позволила своему носу свободно течь, глубоко вдыхая воздух, как будто была на грани панического приступа.

— Контролируй себя! — приказал Тайо.

— Я не знаю, что я сделала не так, меня наказывают, а я не знаю за что, я не могу ничего исправить, я должнан уйти…

— Иди сюда, — настойчиво сказал Тайо, снова похлопывая по кровати.

— Я хотела этого, я действительно верила, но я не та, кого ты ищешь, я понимаю это сейчас…

— Это говорит твое ложное “я”!

— Это не так, это мое честное “я”.

— Ты сейчас демонстрируешь высокий уровень эгоизма, — жестко сказал Тайо. — Ты думаешь, что знаешь все лучше меня. Это не так. Поэтому ты и прогнала своего жениха, потому что не смогла усмирить свое эго. Этому тебя учили на лекциях: нет никакого “я”, есть только фрагменты целого. Ты должна отдаться группе, объединению… Сядь, — решительно добавил он, но Робин осталась стоять.

— Я хочу уйти. Я хочу уйти.

Она делала ставку на то, что Тайо Уэйс не захочет нести ответственность за ее уход. Предполагалось, что она богата и определенно красноречива и образованна, а это означало, что к ней могут отнестись серьезно, если она расскажет о своем негативном опыте общения с церковью. Самое главное, она только что стала свидетельницей того, как известный писатель выходил из комнаты уединения с девушкой, которая едва ли выглядела взрослой.

Голый свет, падающий от лампы верхнего света, высветил крысиный нос и грязные волосы Тайо. После минутного молчания он холодно сказал:

— Ты прошла духовную демаркацию, потому что отстала от других новобранцев.

— Как? — сказала Робин, добавив в голос нотку отчаяния и все еще не вытирая нос, потому что ей хотелось как можно сильнее оттолкнуть Тайо. — Я пыталась…

— Ты делаешь деструктивные заявления, как, например, тот комментарий о волосах Мазу. Ты не полностью интегрировалась, ты не справилась с простыми обязанностями перед церковью…

— Какими? — с неподдельным гневом сказала Робин, у которой каждый сантиметр тела болел после долгих дней ручного труда.

— Отказ от материалистических ценностей.

— Но я…

— Третий шаг к чистоте духа: отказ от инвестиций.

— Я не…

— Все остальные, кто присоединился к нам, сделали пожертвования в пользу церкви.

— Я хотела, — соврала Робин, — но не знала, как!

— Тогда надо было спрашивать. Нематериалисты предлагают свободно, они не ждут бланков или счетов. Они предлагают. Вытри нос, ради Бога.

Робин нарочито размазала сопли по лицу рукавом и громко, влажно шмыгнула.

— Я живу, чтобы любить и отдавать, — процитировал Таио. — Ты была создана как Даритель, как Золотой Пророк, но ты копишь свои ресурсы, вместо того чтобы делиться ими.

При этих словах его взгляд скатился по ее телу к груди.

— И я знаю, что у тебя нет никаких физических недостатков в сексе, — добавил он с призрачной ухмылкой. — Судя по всему, ты каждый раз испытываешь оргазм.

— Я думаю, что мне нужно пойти в храм, — сказала Робин немного диковато. — Благословенное божество говорит мне, что нужно петь, я это чувствую.

Она знала, что обидела и оскорбила его, что он не верит в то, что с ней говорит божество, но ведь это он проводил в подвальном помещении семинары по открытию ума и сердца для божественной силы, и возражать ей — значит подрывать слова, сказанные им самим. Возможно, его желание было подавлено и тем, что она нарочно размазывала сопли по лицу, потому что через несколько секунд он медленно поднялся на ноги.

— Я думаю, тебе лучше покаяться перед общиной, — сказал он. — Принеси из кухни чистящие средства, из прачечной — свежее постельное белье и убери эти три отхожие места.

Он отдернул занавеску, отодвинул стеклянную дверь и ушел.

Слабая от мгновенного облегчения и в то же время полная ужаса перед тем, какой вред она могла причинить, отказав ему, Робин на мгновение прислонилась к стене, вытерла лицо, как могла, своей кофтой, а затем огляделась вокруг.

В углу к стене был прикреплен кран с коротким шлангом и сливным отверстием под ним. Рядом с отверстием на заплесневелом паркете стояли склизкая бутылка жидкого мыла и грязная мокрая фланель. Видимо, люди мылись перед сексом. Пытаясь отогнать от себя ужасный образ Тайо, намыливающего свою эрекцию перед тем, как лечь на кровать, Робин отправилась на поиски ведра и швабры. Однако, выйдя из кустов, отгораживающих комнаты для уединения от внутреннего двора, она споткнулась.

Эмили Пирбрайт стояла одна перед фонтаном Утонувшего пророка на деревянном ящике. Склонив голову, она держала в руках кусок картона, на котором были написаны слова.

Робин не хотела подходить к бассейну, когда там стояла Эмили, но она боялась, что ее накажут, если увидят, что она не отдала дань Дайю. Сделав вид, что не видит Эмили, она двинулась к фонтану, но почти против воли ее взгляд остановился на молчаливой фигуре.

Лицо и волосы Эмили были измазаны землей, как и ее алый спортивный костюм. Она смотрела в землю, решительно не замечая присутствия Робин.

На картонной табличке, которую Эмили держала между перепачканными грязью руками, были нацарапаны слова: Я ГРЯЗНАЯ СВИНЬЯ.

Глава 55

Небо и земля не соединяются…

Таким образом, высший человек опирается на свои внутренние достоинства

Чтобы избежать трудностей.

И-Цзин или Книга Перемен

… и Тао затащил меня в одну из комнат и хотел совершить духовную связь, но мне удалось отбиться от него. Джайлс Харман только что был там с Лин. Она едва достигла совершеннолетия, может быть, несовершеннолетняя, я не знаю.

Эмили и [неразборчиво] (не помню, рассказывала ли я о ней, она совсем юная) были наказаны за непослушание. Эмили пришлось стоять на ящике с табличкой, что она грязная свинья, а Шона просто [неразборчиво] вернулась через 48 часов и выглядела ужасно.

Я узнала, почему меня исключили из топ-группы. Это потому, что я не дала денег. Мне придется пойти к Мазу и предложить пожертвование, но как мы [неразборчиво] это сделаем, можешь ли ты что-нибудь придумать, потому что это единственный способ, которым я смогу остаться.

А еще я впервые побывала в классе для маленьких детей, и они какие-то неправильные, с промытыми мозгами, странные, это ужасно.

Шона говорит, что Бекка Пирбрайт лжет о ее [неразборчиво] отношениях с Дайю. Я попытаюсь узнать больше. Думаю, это все. Шона также сказала, что Джейкоб — причина, по которой папа Джей не хочет иметь детей от Бекки. Она также сказала, что Джейкоб [неразборчиво] от дьявола.

Р x

Я забыла, что на детском [неразборчиво] есть картинка дерева с топором в нем, выглядит недавней, я постараюсь найти его, если смогу, но трудно придумать причину, чтобы прийти в лес днем.

Страйк, сидевший за столом партнеров в офисе, дважды перечитал письмо Робин, отметив ухудшение ее почерка и опечатки. Это был первый из ее отчетов, содержащий конкретные зацепки, не говоря уже об информации, которую церковь определенно не хотела бы предавать огласке, но выражение его лица не было довольным, напротив, он нахмурился, перечитав строчку о духовной связи. Услышав шаги, он сказал, не отрывая глаз от страницы,

— Немного беспокоюсь за нее.

— Почему? — спросила Пат своим обычным баритоном, ставя кружку рядом со Страйком.

— Извини, я думал, что это Мидж, — сказал Страйк. Субподрядчица только что передала ему письмо, которое она получила ночью.

— Она должна была уехать, она на Фрэнках. Что с Робин?

— Вероятно, истощение и недокорм. Спасибо, — добавил он, поднимая свой чай.

— Только что звонил Райан, — сказала Пат.

— Кто? О, Мерфи?

— Он хотел узнать, получил ли он сообщение от Робин.

— Да, вот оно, — сказал Страйк, передавая сложенную бумагу. Он не хотел ее читать, но был рад, когда увидел на обратной стороне бумаги, что она состоит всего из двух-трех строк. — Только не говори ему, что я сказал, что беспокоюсь о Робин, — добавил Страйк.

— С чего бы это? — нахмурилась Пат. — У тебя было несколько голосовых сообщений. Одно в девять часов вечера, от человека по имени Лукас Мессенджер. Он говорит, что он брат Джейкоба.

— Черт, — сказал Страйк, который теперь игнорировал все звонки из офиса, переадресованные на его мобильный вечером, полагая, что они от Шарлотты. — Хорошо, я перезвоню ему.

— И еще три от одной и той же женщины, — сказала Пат, — выражение ее лица было строгим, — все рано утром. Она не назвала своего имени, но…

— Удали их, — сказал Страйк, доставая свой телефон.

— Я думаю, стоит их послушать.

— Зачем?

— Она угрожает.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Страйк первым нарушил зрительный контакт.

— Я позвоню Мессенджеру, потом послушаю их.

Когда Пат закрыла дверь во внешний офис, Страйк позвонил Лукасу Мессенджеру. После нескольких звонков мужской голос произнес,

— Да?

— Корморан Страйк слушает. Вы оставили для меня сообщение вчера вечером.

Небольшое искажение в трубке сообщило Страйку, что его переключили на громкую связь. — Вы детектив, да? Что сделал Джейкоб? Выбросился из окна?

Страйк услышал несколько хихикающих голосов и предположил, что Лукас делится разговором с приятелями с работы.

— Я пытаюсь выяснить, где он находится.

— Почему вы хотите знать? Что он сделал?

— Ваш брат вступил во Всеобщую Гуманитарную Церковь?

На этот раз смех на другом конце линии был громче.

— Да, это так. Придурок.

— И где он сейчас?

— Германия, я думаю. Мы не общаемся. Он мой сводный брат. Мы не ладим.

— Когда он уехал в Германию, вы знаете?

— Не знаю, в прошлом году?

— Это было по делам ВГЦ? Его отправили в центр в Мюнхене?

— Не, я думаю, он встретил девушку. Он весь в этом, я не слушаю и половины того, о чем он мне говорит.

— А ваши родители знают, где Джейкоб?

— Они с ним тоже не разговаривают. Они поссорились.

— Вы можете назвать кого-нибудь, кто может быть в контакте с Джейкобом?

— Нет, — сказал Лукас. Как я уже сказал, мы не ладим.

На этом информация Лукаса исчерпывалась, и через минуту Страйк повесил трубку, написав в блокноте только слова “Джейкоб Мессенджер Германия?” Повернувшись в своем вращающемся кресле, он посмотрел на доску на стене, на которой были прикреплены различные фотографии и заметки, касающиеся дела ВГЦ.

В колонке с левой стороны находились фотографии людей, местонахождение которых Страйк все еще пытался установить. Вверху были фотографии девушки, которая называла себя то Кэрин, то Шери, то Черри, а также распечатка профиля Кэрри Кертис Вудс на Facebook, которая, как он надеялся, могла оказаться тем самым человеком.

Под фотографиями Шери находилась фотография темноволосого и загорелого Джейкоба Мессенджера, который стоял на пляже в плавательных шортах, напрягая мышцы живота и улыбаясь в камеру. Страйк теперь знал, что пик славы Мессенджера пришелся на третье место в реалити-шоу, и это была рекламная фотография для него. Суд над Джейкобом и тюремное заключение за вождение в нетрезвом виде вернули его имя в газеты, а его последнее появление в прессе сопровождалось фотографиями в наркологической клинике ВГЦ, где он был одет в обтягивающую белую футболку с логотипом ВГЦ и рассказывал о том, как много он приобрел, присоединившись к церкви. С тех пор он исчез из поля зрения общественности.

Страйк поднялся на ноги, вырвал страницу с надписью “Джейкоб Мессенджер Германия? и прикрепил ее рядом с фотографией юноши, после чего снова взял в руки письмо Робин и перечитал строки о Джейкобе. Шона также сказала что-то о том, что Джейкоб — причина, по которой папа Джей не хочет иметь детей от Бекки. Я этого не поняла, постараюсь выяснить поподробнее. Она сказала, что Джейкоб — [неразборчиво] от дьявола. Слегка нахмурившись, Страйк перевел взгляд с письма на фотографию сияющего Джейкоба в плавках с тропическим принтом и с белоснежными зубами, размышляя, действительно ли Мессенджер — это тот самый Джейкоб, который лежит больной на ферме Чепменов, и если да, то как этот факт может быть связан с тем, что Джонатан Уэйс не хочет иметь детей от Бекки Пирбрайт.

Его взгляд переместился на следующую фотографию в левой колонке: выцветшую фотографию белокурой Дейрдре Доэрти. Несмотря на все усилия Страйка, он так и не смог найти никаких следов Дейрдре ни в Интернете, ни за его пределами.

Нижняя картинка в левой части доски представляла собой рисунок: странное изображение светловолосой женщины в очках, плавающей в темном бассейне, принадлежащая Городу Мучений. Страйк все еще пытался выяснить истинную личность Города Мучений, который наконец-то ответил на его сообщение в Интернете.

К комментарию Страйка, “Удивительные картины. Вы рисуете по воображению?” анонимный художник написал:

“Спасибо. Типа.”

Страйк ответил:

“Вы очень талантливы. Вам стоит сделать комикс. Ужастик.”

На что Город Мучений ответил,

“Никто не захочет это читать лол”

Страйк тогда сказал:

“Вам действительно не нравится ВГЦ, не так ли?”

Но Город Мучений на это ничего не ответил. Страйк боялся, что слишком быстро перешел к делу, и уже не в первый раз пожалел, что не может поручить Робин работу по выведыванию сведений о том, кто нарисовал эти картинки. Робин умела завоевывать доверие в Интернете, что она доказала, когда уговорила подростка дать ей важную информацию в одном из предыдущих дел.

Страйк закрыл Pinterest и открыл Facebook. Кэрри Кертис Вудс все еще не приняла его просьбу о подписке.

Вздохнув, он нехотя поднялся с кресла и понес кружку с чаем и вейп во внешний офис, где сидела Пат и печатала, как обычно, зажав электронную сигарету между зубами.

— Хорошо, — сказал Страйк, усаживаясь на красный диван напротив стола Пат, — давай выслушаем эти угрозы.

Пат нажала кнопку на своем настольном телефоне, и голос Шарлотты, невнятный от выпитого, как и ожидал Страйк, заполнил комнату.

— Это я, поднимай, чертов трус. Возьми трубку…

Несколько мгновений молчания, затем голос Шарлотты перешел почти в крик.

— Хорошо, тогда я оставлю сообщение для твоей драгоценной Робин, чтобы она услышала его, когда будет отвечать на твои сообщения, перед тем как сделать тебе утренний минет. Я была рядом, когда тебе оторвало ногу, хотя мы расстались, я осталась с тобой и навещала тебя каждый день. Я дала тебе жилье, когда вся твоя дерьмовая семья отказалась от тебя, и все вокруг говорили мне: “Ты же знаешь, что он на взводе”, “Что ты делаешь, он же жестокий говнюк?” А я не слушала, даже после всего, что ты мне сделал, я была рядом, а теперь, когда мне нужен друг, ты даже не можешь, блядь, встреться со мной за чашкой кофе, когда у меня, блядь, рак, ты, блядь, пиявка, ты, пользователь, и я все еще защищаю тебя перед гребаной прессой, хотя я могу рассказать им о вещах, которые, блядь, прикончат тебя, я могу прикончить тебя, если расскажу им, и почему я должна быть, блядь, лояльной с…

Громкий звуковой сигнал прервал сообщение. Выражение лица Пат было бесстрастным. Раздался щелчок, затем началось второе сообщение.

— Возьми трубку. Возьми, блядь, трубку, ты, трусливый ублюдок… После всего, что ты со мной сделал, ты ждешь, что я буду защищать тебя перед прессой. Ты ушел после того, как у меня случился выкидыш, ты швырнул меня на эту гребаную лодку, ты трахал каждую девушку, которая двигалась, когда мы были вместе, знает ли драгоценная Робин, что она себе позволяет…

На этот раз гудка не было: Пат нажала рукой на кнопку на телефоне, отключив голосовую почту. Силуэт Литтлджона появился за матовым стеклом двери на лестничную площадку. Дверь открылась.

— Доброе утро, — сказал Страйк.

— Доброе утро, — сказал Литтлджон, глядя на Страйка сквозь тяжелые веки. — Нужно составить отчет по Той Бою.

Страйк молча наблюдал за тем, как Литтлджон достал из ящика папку идобавил в нее несколько листов для заметок. Пат снова начала печатать, покачивая электронную сигарету между зубами, не обращая внимания на обоих мужчин. Когда Литтлджон положил папку в ящик, он повернулся к Страйку и впервые за время их знакомства завязал разговор.

— Думаю, тебе следует знать, что за мной могут следить.

— Следить? — повторил Страйк, подняв брови.

— Да. Я почти уверен, что видел одного и того же парня, наблюдающего за мной с разницей в три дня.

— Есть причины, по которым за тобой кто-то наблюдает?

— Нет, — ответил Литтлджон с оттенком пренебрежения.

— Ничего, что ты мне не говоришь?

— Например? — сказал Литтлджон.

— Жена не планирует разводиться? Кредиторы пытаются тебя разыскать?

— Конечно, нет, — сказал Литтлджон. — Я подумал, что это может быть как-то связано с этим местом.

— Что, с агентством? — спросил Страйк.

— Да… нажил себе несколько врагов, не так ли?

— Да, — сказал Страйк, отпив глоток чая, — но они почти все в тюрьме.

— В прошлом году вы связались с террористами, — сказал Литтлджон.

— Как выглядел человек, наблюдавший за тобой? — спросил Страйк.

— Худой черный парень.

— Тогда, наверное, неонацист, — сказал Страйк, мысленно помечая, что нужно сказать Штырю, что худощавого чернокожего парня нужно заменить.

— Возможно, это пресса, — сказал Литтлджон. — Та история о тебе в Private Eye.

— Думаешь, они приняли тебя за меня, да?

— Нет, — сказал Литтлджон.

— Ну, если ты хочешь подать заявление, потому что боишься…

— Я не боюсь, — отрывисто сказал Литтлджон. — Просто подумал, что ты должен знать.

Когда Страйк не ответил, Литтлджон сказал:

— Может быть, я совершил ошибку.

— Нет, это хорошо, что ты держишь глаза открытыми, — неискренне сказал Страйк. — Дай мне знать, если снова увидишь этого парня.

— Будет сделано.

Литтлджон, не говоря ни слова, вышел из офиса, бросив косой взгляд на Пат, когда проходил мимо нее. Офис-менеджер продолжала решительно смотреть на монитор. Как только шаги Литтлджона стихли, Страйк указал на телефон.

— А много ли их еще?

— Она снова звонила, — сказала Пат, — но опять то же самое. Угрожает, что обратится в прессу со всей своей выдуманной чепухой.

— Откуда ты знаешь, что это выдуманная чепуха? — язвительно спросил Страйк.

— Ты никогда не нападал на нее, я это знаю.

— Ты ничего не знаешь, черт возьми, — раздраженно сказал Страйк, вставая с дивана, чтобы взять на кухне банан, вместо шоколадного печенья, которого ему очень хотелось.

— Может, ты и сварливый, — сказала Пат, нахмурившись, — но я не видела, чтобы ты обхамил женщину.

— Спасибо за вотум доверия, — сказал Страйк. — Не забудь сказать об этом “Мэйл”, когда они будут звонить, и удали эти сообщения.

Прекрасно понимая, что срывает свой гнев на офис-менеджере, он заставил себя сказать,

— Ты права: я никогда не кидал ее и не делал ничего из того, о чем она кричит.

— Она не любит Робин, — сказала Пат, глядя на него, ее темные глаза проницательно блестели за линзами очков для чтения. — Зависть.

— Нет ничего…

— Я знаю это, — сказала Пат. — Она с Райаном, не так ли?

Страйк угрюмо откусил от банана.

— Так что же ты собираешься делать? — спросила Пат.

— Ничего, — сказал Страйк с набитым ртом. — Я не веду переговоров с террористами.

— Хм, — сказала Пат. Она глубоко затянулась электронной сигаретой и заговорила сквозь облако пара. — Нельзя доверять пьющим людям. Никогда не знаешь, что они могут натворить, когда у них отключаются тормоза.

— Я не собираюсь, чтобы меня держали за горло до конца жизни, — сказал Страйк. — У нее было шестнадцать чертовых лет. Хватит.

Выбросив банановую шкурку в мусорное ведро, он направился обратно во внутренний офис.

Переход Шарлотты от доброты к яростным обвинениям и угрозам не стал неожиданностью для Страйка, который годами терпел ее перепады настроения. Умная, веселая и часто очаровательная, Шарлотта была способна и на безмерную злобу, не говоря уже о саморазрушительном безрассудстве, которое заставляло ее по прихоти разрывать отношения или идти на крайний физический риск. Различные психиатры и психотерапевты на протяжении многих лет пытались вписать ее непредсказуемость и несчастье в какую-то четкую медицинскую классификацию. Ей прописывали лекарства, она металась между консультантами, ее помещали в лечебные учреждения, но Страйк знал, что что-то в самой Шарлотте упорно сопротивлялось помощи. Она всегда настаивала на том, что ни медицина, ни психиатрия никогда не помогут и не смогут помочь ей. Только Страйк мог сделать это, твердила она снова и снова: Страйк мог спасти ее от самой себя.

Сам того не осознавая, он сел в кресло Робин вместо своего, лицом к доске, на которой были прикреплены заметки и фотографии, связанные с делом ВГЦ, и задумался о Шарлотте. Он хорошо помнил ночь на барже, принадлежавшей одному из ее друзей, злобную ссору, вспыхнувшую после того, как Шарлотта выпила полторы бутылки вина, и поспешный уход остальных участников вечеринки, оставивших Страйка одного разбираться с Шарлоттой, угрожавшей зарезать себя ножом. Он обезоружил ее физически, в результате чего она поскользнулась и упала на пол. После этого, когда она выходила из себя, она утверждала, что он ее швырнул. Несомненно, если бы он прослушал третье сообщение, его обвинили бы в других нападениях, в неверности и жестокости: по словам Шарлотты, когда она была пьяна или зла, он был чудовищем с беспрецедентным садизмом.

За шесть лет, прошедших с момента окончательного разрыва отношений, Страйк пришел к выводу, что неразрешимая проблема между ними заключалась в том, что они с Шарлоттой никак не могли договориться о том, что такое реальность. Она оспаривала все: время, даты и события, кто что сказал, как начались отношения, были ли они вместе или расстались, когда у него были другие отношения. Он до сих пор не знал, был ли реальным выкидыш, который, по ее словам, случился незадолго до того, как они расстались навсегда: она никогда не показывала ему доказательств беременности, а смещение дат могло свидетельствовать либо о том, что она не была уверена в том, кто является отцом ребенка, либо в том, что все это было воображением. Сегодня, сидя здесь, он спрашивал себя, как он, вся профессиональная жизнь которого была бесконечным поиском истины, мог так долго терпеть все это.

Поморщившись, Страйк снова поднялся на ноги, взял блокнот и ручку и подошел к доске на стене, заставляя себя сосредоточиться, ведь на следующее утро ему предстояло отправиться в тюрьму “Бедфорд”, чтобы допросить Джордана Рини. Его взгляд вернулся к фотографии Шери Гиттинс, чье пребывание на ферме Чепмен совпало с пребыванием Рини в левом столбце. После нескольких минут созерцания ее фотографий он позвал Пат во внутренний кабинет.

— У тебя есть дочь, верно?

— Да, — сказала Пат, нахмурившись.

— Сколько ей лет?

— Какого черта ты меня об этом спрашиваешь? — сказала Пат, ее обезьянье лицо покраснело. Страйк, никогда раньше не видевший, чтобы она краснела, не мог понять, чем вызвана такая странная реакция. Задаваясь вопросом, могла ли она вообразить, что у него были бесчестные замыслы в отношении ее дочери, с которой он никогда не встречался, он сказал:

— Я пытаюсь получить доступ к профилю этой женщины на Facebook. Он настроен на приватность, и она не приняла мой запрос на подписку. Я подумал, что если твоя дочь уже есть в Facebook, у нее уже есть история, то у нее больше шансов. Другая мать может показаться менее…

— Моей дочери нет в Facebook.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Извини, — добавил он, хотя и не понимал, почему он извиняется.

У Страйка создалось впечатление, что Пат хотела сказать что-то еще, но через несколько секунд она вернулась в кабинет. Вскоре после этого стук компьютерных клавиш возобновился.

Все еще озадаченный ее реакцией, он вернулся к доске, обратив внимание на фотографии в правой колонке, где были изображены четыре человека, жившие на ферме Чепмена и умершие неестественной смертью.

В верхней части находилась старая вырезка из новостей о смерти Пола Дрейпера, которую Страйк нашел несколькими днями ранее. В статье, озаглавленной “Пара приговорена за убийство “современного раба””, рассказывалось о том, как Дрейпер спал на улице, когда супруги предложили ему ночлег. Оба его предполагаемых спасителя были ранее судимы за насилие, и они заставили Дрейпера выполнять для них строительные работы, вынудив его спать в их сарае. Смерть Дрейпера наступила через полгода во время избиения. Его обглоданное и частично обгоревшее тело было обнаружено на соседней стройплощадке. Детективу не удалось найти ни одного живого родственника Дрейпера, на фотографии которого был изображен робкий юноша девятнадцати лет с круглым лицом и короткими жидкими волосами.

Теперь взгляд Страйка переместился на полароиды, присланные Робин с фермы Чепмена, на которых была изображена голая четверка в свиных масках. Волосы мужчины, которого содомировал татуированный мужчина, возможно, принадлежали Дрейперу, хотя, учитывая возраст снимков, утверждать это было невозможно.

Под фотографией Дрейпера находилась единственная фотография Кевина Пирбрайта, которую Страйку удалось найти, — опять-таки из новостного сообщения о его убийстве. На ней был изображен бледный, извиняющийся молодой человек, кожа которого была испещрена шрамами от прыщей. Рядом с фотографией Кевина находилась фотография места убийства. Страйк в тысячный раз смотрел на выщербленный кусок стены и оставшееся на нем единственное слово “свиньи”.

Последние две фотографии на доске были самыми старыми: фотографии первой жены Джонатана Уэйса, Дженнифер, и фотографии Дайю.

Прическа Дженнифер Уэйс напоминала Страйку девочек, которых он знал в школьные годы в середине восьмидесятых, но она была очень привлекательной женщиной. Ничто из того, что удалось выяснить Страйку, не противоречило убеждению дочери в том, что ее утопление произошло совершенно случайно.

Наконец, он обратил внимание на фотографию Дайю. С размытого газетного листа на детектива смотрела она: умершая в возрасте семи лет на том же пляже, что и Дженнифер Уэйс.

Он отвернулся от доски и снова потянулся к телефону. Он уже неоднократно предпринимал безрезультатные попытки связаться с Хитонами, которые были свидетелями того, как Шери с криками бежала по пляжу после утопления Дайю. Тем не менее, скорее в надежде, чем в ожидании, он снова набрал их номер.

К его удивлению, после трех гудков трубку сняли.

— Алло? — сказал женский голос.

— Привет, — сказал Страйк, — это миссис Хитон?

— Нет, это я, Джиллиан, — сказала женщина с сильным норфолкским акцентом. — Кто это?

— Я пытаюсь связаться с мистером и миссис Хитон, — сказал Страйк. — Они продали свой дом?

— Нет, — сказала Джиллиан, — я просто поливаю растения. Они все еще в Испании. Кто это? — спросила она снова.

— Меня зовут Корморан Страйк. Я частный детектив, и я хотел бы узнать, могу ли я поговорить…

— Страйк? — сказала женщина на другом конце линии. — Вы не тот, кто поймал этого душителя?

— Это я. Я хотел поговорить с мистером и миссис Хитон об утоплении маленькой девочки в 1995 году. Они были свидетелями на дознании.

— Черт возьми, да, — сказала Джиллиан. — Я это помню. Мы старые друзья.

— Они скоро вернутся в страну? Я бы предпочел поговорить с ними лично, но если они не смогут…

— Ну, Леонард сломал ногу, понимаете, — сказала Джиллиан, — поэтому они остановились в Фуэнхироле надолго. У них там есть дом. Но ему уже лучше. Шелли думает, что они вернутся через пару недель.

— Не могли бы вы спросить, не захотят ли они поговорить со мной, когда вернутся домой? Я с удовольствием приеду в Кромер, — добавил Страйк, которому хотелось взглянуть на место гибели Дженнифер и Дайю.

— О, — сказала Джиллиан, в голосе которой слышалось волнение. — Точно. Я уверена, что они будут рады помочь.

Страйк дал женщине свой номер, поблагодарил ее, повесил трубку и снова повернулся лицом к доске на стене.

К нему был прикреплен еще один предмет: несколько строк стихотворения, которое было напечатано в местной норфолкской газете как часть воспоминаний убитого горем вдовца о своей умершей жене.

По волнам холодного моря в Кромере, словно бегущая могила,

Рядом с ней, когда она ударила,

На берег дикий ветер вихрями летит,

Вода черная обратно ее метила…

Образность была сильной, но она не принадлежала Уэйсу. При чтении этих строк у Страйка возникло ощущение, что он уже слышал нечто подобное, и, конечно, он отнес их к стихотворению поэта Джорджа Баркера “О спасении друга от утопления у берегов Норфолка”. Уэйс взял начальные строки стихотворения Баркера и изменил местоимения, поскольку друг Баркера был мужчиной.

Это был бесстыдный плагиат, и Страйк был удивлен, что никто в газете этого не заметил. Его интересовала не только наглость кражи, но и эгоизм вдовца, который сразу после утопления жены захотел выставить себя человеком с поэтическим даром, не говоря уже о выборе стихотворения, описывающего способ, которым Дженнифер должна была умереть, а не ее жизненные качества. Несмотря на то, что Эбигейл изображала своего отца мошенником и самовлюбленным нарциссом, она утверждала, что Уэйс был искренне расстроен смертью ее матери. Пошлый поступок, когда он украл стихотворение Баркера, чтобы напечатать его в местной газете, по мнению Страйка, вовсе не был поступком человека, искренне скорбящего.

Еще минуту он стоял, разглядывая фотографии людей, погибших неестественной смертью: двое утонули, один был избит, а один получил один выстрел в голову. Его взгляд снова переместился на полароиды четырех молодых людей в свиных масках. Затем он снова сел за стол и набросал еще несколько вопросов для Джордана Рини.

Глава 56

Шесть в начале означает…

Даже у тощей свиньи есть силы, чтобы бушевать.

И-Цзин или Книга Перемен

На следующее утро весы в ванной комнате Страйка сообщили ему, что он теперь всего на восемь фунтов больше своего целевого веса. Это подняло его боевой дух, и он смог удержаться от соблазна остановиться и съесть пончик на автозаправочной станции по пути в тюрьму Бедфорд.

Тюрьма представляла собой уродливое здание из красного и желтого кирпича. После того, как он отстоял очередь для предъявления разрешения на посещение, его и остальных членов семьи и друзей провели в зал для посетителей, который напоминал бело-зеленый спортивный зал с квадратными столами, установленными через равные промежутки. Страйк узнал Рини, который уже сидел в другом конце зала.

Заключенный, одетый в джинсы и серую толстовку, выглядел тем, кем, несомненно, и был: опасным человеком. Рост более шести футов, худощавый, но широкоплечий, голова выбрита, зубы желтовато-коричневые. Почти каждый видимый сантиметр его кожи был покрыт татуировками, включая горло, на котором красовалась тигриная морда, и часть исхудалого лица, где большую часть левой щеки украшал туз пик.

Когда Страйк сел напротив него, Рини бросил взгляд на крупного чернокожего заключенного, молча наблюдавшего за ним из-за столика, и за эти несколько секунд Страйк заметил ряд татуированных линий — три прерывистые, три сплошные — на тыльной стороне левой руки Рини, а также увидел, что татуировка в виде туза пик частично скрывает то, что выглядит как старый шрам на лице.

— Спасибо, что согласился встретиться со мной, — сказал Страйк, когда заключенный повернулся, чтобы посмотреть на него.

Рини хрюкнул. Он преувеличенно моргал, заметил Страйк, держа глаза закрытыми на долю секунды дольше, чем обычно. Получился странный эффект, как будто его длинные, густые ресницы и ярко-голубые глаза были удивлены тем, что оказались на таком лице.

— Как я уже говорил по телефону, — сказал Страйк, доставая блокнот, — мне нужна информация о Всеобщей Гуманитарной Церкви.

Рини сложил руки на груди и засунул обе ладони под мышки.

— Сколько тебе было лет, когда ты вступил? — спросил Страйк.

— Семнадцать.

— Что заставило тебя вступить?

— Нужно было где-нибудь прикорнуть.

— Немного в стороне от твоего пути, Норфолк. Ты вырос в Тауэр Хэмлетс, верно?

Рини выглядел недовольным тем, что Страйк знал об этом.

— Я был в Тауэр Амлетс с двенадцати лет.

— Где ты был до этого?

— С моей мамой, в Норфолке. — Рини сглотнул, и его выдающееся адамово яблоко вызвало пульсацию татуировки тигра на горле. — После ее смерти мне пришлось уехать в Лондон, жить со своим стариком. Потом я был под опекой, потом немного бездомным, а потом попал на ферму Чепмена.

— Значит, родился в Норфолке?

— Да.

Это объясняло, как молодой человек из среды Рини оказался в глубокой провинции. По опыту Страйка, такие люди, как Рини, редко, если вообще когда-либо, вырывались из столичного притяжения.

— У тебя там была семья?

— Не. Просто захотелось разнообразия.

— Полиция преследовала?

— Обычно так и было, — неулыбчиво ответил Рини.

— Как ты узнал о ферме Чепмен?

— Я и еще один парень ночевали в Норвиче, и мы встретили пару девушек, которые собирали деньги для ВГЦ. Они нас втянули в это дело.

— Другой парень был Пол Дрейпер?

— Да, — сказал Рини, снова недовольный тем, что Страйк так много знает.

— Как ты думаешь, почему девушки из ВГЦ так хотели набрать двух парней, спящих на улице?

— Нужны были люди для выполнения тяжелой работы на ферме.

— Вы должны были вступить в церковь, как условие проживания там?

— Да.

— Сколько ты там пробыл?

— Три года.

— Долго, в таком-то возрасте, — сказал Страйк.

— Мне понравились животные, — сказал Рини.

— Но не свиньи, как мы уже выяснили.

Рини провел языком по внутренней стороне рта, напряженно моргнул, затем сказал:

— Нет. Они воняют.

— Я думал, что они должны быть чистыми?

— Ты ошибся.

— Тебе часто снятся плохие сны, потому что они воняют?

— Я просто не люблю свиней.

— Ничего общего с тем, что свинья “ведет себя абы как”?

— Что? — сказал Рини.

— Мне говорили, что свинья имеет особое значение в И-Цзин.

— В чем?

— Книга, из которой ты вытатуировал гексаграмму на тыльной стороне левой руки. Можно взглянуть?

Рини подчинился, хотя и нехотя, вытащил руку из-под мышки и протянул ее к Страйку.

— Какая это гексаграмма? — спросил Страйк.

Рини выглядел так, словно не хотел отвечать, но в конце концов сказал:

— Пятьдесят шесть.

— Что это значит?

Рини дважды напряженно моргнул, а затем пробормотал.

— Странник.

— Почему странник?

— У него мало друзей: это странник. Я был ребенком, когда сделал это, — пробормотал он, засовывая руку обратно подмышку.

— Они сделали из тебя верующего, не так ли?

Рини ничего не ответил.

— Нет мнения о религии ВГЦ?

Рини бросил еще один взгляд на сидящего за соседним столом крупного заключенного, который не разговаривал с посетителем, а пристально смотрел на Рини. Раздраженно передернув плечами, Рини нехотя пробормотал,

— Я видел вещи.

— Например?

— Просто вещи, что они могут сделать.

— Кто такие “они”?

— Они. Этот Джонафан и… она еще жива? — спросил Рини. — Мазу?

— А почему бы и нет?

Рини не ответил.

— Какие вещи ты видел, как делали Уэйсы?

— Просто… заставляли вещи исчезать. И… духи и прочее.

— Духи?

— Я видел, как она вызывала дух.

— Как выглядел дух? — спросил Страйк.

— Как призрак, — сказал Рини, и выражение его лица показалось Страйку смешным. — В храме. Я видел его. Как будто… прозрачный.

Рини еще раз напряженно моргнул, затем сказал:

— Ты разговаривал с кем-нибудь еще, кто был там?

— Ты поверил, что призрак был настоящим? — спросил Страйк, проигнорировав вопрос Рини.

— Я не знаю — да, может быть, — сказал Рини. — Тебя там, блядь, не было, — добавил он с легкой вспышкой раздражения, но, взглянув поверх головы Страйка на нависшего над ним надзирателя, добавил с напускным спокойствием: — Но, может быть, это был трюк. Я не знаю.

— Я слышал, что Мазу заставила тебя бить себя по лицу, — сказал Страйк, внимательно наблюдая за Рини, и, конечно, по лицу заключенного прошла дрожь. — Что ты сделал?

— Ударил парня по фамилии Грейвс.

— Александр Грейвс?

Рини стало еще более неуютно от этого очередного доказательства того, что Страйк выполнил свою домашнюю работу.

— Да.

— Почему ты его ударил?

— Он был придурком.

— В каком смысле?

— Чертовски раздражал. Все время говорил какую-то тарабарщину. И он часто попадался мне на глаза. Это меня раздражало, и однажды ночью, да, я ударил его. Но мы не должны были злиться друг на друга. Настоящая любовь, — сказал Рини, — и все такое.

— Ты не кажешься мне человеком, который согласился бы выпороть себя.

Рини ничего не ответил.

— Это шрам на лице от порки?

Рини по-прежнему молчал.

— Чем она тебе угрожала, чтобы ты себя выпорол? — спросил Страйк. — Полицией? Мазу Уэйс знала, что у тебя есть судимость?

Снова эти ярко-голубые глаза с густыми ресницами моргнули, напряглись, но наконец Рини заговорил.

— Да.

— Как она узнала?

— Ты должен был признаться во всем. Перед группой.

— И ты сказал им, что скрываешься от полиции?

— Сказал, что у меня возникли проблемы. Ты… втянулся, — сказал Рини. Тигр снова вздрогнул. — Этого не понять, если только ты не был частью этого. С кем еще ты разговаривал, кто там был?

— С несколькими людьми, — сказал Страйк.

— С кем?

— А почему ты хочешь знать?

— Интересно, вот и все.

— С кем, по твоему мнению, ты был ближе всего на ферме Чепмен?

— Ни с кем.

— Потому что что “у странника мало друзей”?

Возможно, потому, что никакой другой формы ответа на этот мягкий сарказм не было, Рини освободил правую руку, чтобы поковырять в носу. Осмотрев кончик пальца и стряхнув результат этой операции на пол, он снова сунул руку подмышку и уставился на Страйку.

— Мы с Допи были приятелями.

— У него, как я слышал, был неудачный опыт с какими-то свиньями. Случайно выпустил несколько и был за это избит.

— Не помню этого.

— Правда? Его собирались выпороть, но две девушки украли кнут, и членам церкви было приказано избить его вместо этого.

— Не помню этого, — повторил Рини.

— По моим сведениям, избиение было настолько сильным, что у Дрейпера могло остаться повреждение мозга.

Рини несколько секунд жевал внутреннюю сторону щеки, затем повторил,

— Тебя там, блядь, не было.

— Я знаю, — сказал Страйк, — поэтому я и спрашиваю, что произошло.

— Допи был не в себе до того, как его избили, — сказал Рини, но тут же пожалел о сказанном и решительно добавил: — Ты не можешь свалить на меня Дрейпера. Там была куча людей, которые пинали и били его. А тебе зачем?

— Так ты не дружил ни с кем кроме Дрейпера на ферме Чепмена? — спросил Страйк, игнорируя вопрос Рини.

— Нет, — сказал Рини.

— Ты знал Шери Гиттинс?

— Знал ее немного.

Страйк уловил беспокойство в тоне Рини.

— Ты случайно не знаешь, куда она отправилась после того, как покинула ферму Чепмена?

— Без понятия.

— А как насчет Эбигейл Уэйс, ты ее знал?

— Немного, — повторил Рини, все еще выглядя встревоженным.

— А как насчет Кевина Пирбрайта?

— Нет.

— Он был бы еще ребенком, когда ты там был.

— Я не имел никакого отношения к детям.

— Кевин Пирбрайт не связывался с тобой в последнее время?

— Нет.

— Ты уверен?

— Да, я чертовски уверен. Я знаю, кто со мной связывался, а кто нет.

— Он писал книгу о ВГЦ. Я ожидал, что он попытается найти тебя. Он тебя помнил.

— И что? Он так и не нашел меня.

— Пирбрайт был застрелен в своей квартире в августе прошлого года.

— Я был здесь в августе прошлого года. Как я, блядь, должен был в него стрелять?

— Был двухмесячный период, когда Кевин был жив и писал свою книгу, а ты все еще был на свободе.

— И что? — снова сказал Рини, яростно моргая.

— Ноутбук Кевина был украден его убийцей.

— Я только что сказал тебе, что был здесь, когда в него стреляли, так что как я мог украсть этот чертов ноутбук?

— Я не предполагаю, что ты его украл. Я говорю тебе, что тот, у кого находится этот ноутбук, вероятно, знает, разговаривал ты с Пирбрайтом или нет. Выудить пароль из человека несложно, если направить на него пистолет.

— Я не знаю, о чем ты, черт возьми, говоришь, — сказал Рини. — Я с ним никогда не разговаривал.

Но на верхней губе Рини выступил пот.

— Можешь ли ты представить себе, что Уэйсы убивали, защищая церковь?

— Нет, — машинально ответил Рини, а затем: — Я не знаю. Какого хрена я должен знать?

Страйк перевернул страницу в своем блокноте.

— Ты когда-нибудь видел оружие, когда был на ферме Чепмена?

— Нет.

— Ты уверен в этом?

— Да, конечно, я чертовски уверен.

— Ты не брал там оружие?

— Нет, блядь. Кто говорит, что я это сделал?

— Убивали ли скот на ферме?

— Что?

— Члены церкви лично сворачивали шеи курам? Забивали свиней?

— Куры — да, — сказал Рини. — Не свиньи. Их отправили на скотобойню.

— Ты когда-нибудь был свидетелем того, как кто-нибудь убивал животное топором?

— Нет.

— Ты когда-нибудь прятал топор на дереве в лесу?

— Какого черта ты на меня вешаешь? — огрызнулся Рини, теперь уже откровенно агрессивно. — Что ты задумал?

— Я пытаюсь выяснить, почему на дереве был спрятан топор.

— Я, блядь, не знаю. А с чего мне знать? Вешаешь на меня всех собак что ли? Сначала оружие, а теперь ты пытаешься повесить на меня гребаный топор? Я никого не убивал на ферме Чепмена, если ты об этом…

Краем глаза Страйк заметил, как крупный чернокожий заключенный наблюдает за тем, как Рини переминается на своем месте. Рини, по-видимому, почувствовал пристальный взгляд крупного мужчины, потому что снова прервал разговор, хотя ему было трудно сдерживать свое волнение: он ерзал на своем месте, яростно моргая.

— Ты выглядишь расстроенным, — сказал Страйк, наблюдая за ним.

— Чертовски расстроенным? — огрызнулся Рини. — Ты пришел и сказал, что я, блядь, убил…

— Я не говорил об убийстве кого-либо. Я спрашивал о забое скота.

— Я никогда, блядь… ничего не делал на той ферме – тебя там не было. Ты, блядь, не знаешь, что там было.

— Смысл этого интервью в том, чтобы выяснить, что произошло.

— То, что там происходило, то, что тебя заставляли делать, действует на твой гребаный разум, поэтому мне до сих пор снятся гребаные кошмары, но я никого не убивал, понятно? И я ничего не знаю ни о каком гребаном топоре, — добавил Рини, хотя при этих словах он отвернулся от Страйка, и его глаза блуждали по комнате для посетителей, словно в поисках убежища.

— Что ты имеешшь в виду под “тем, что тебя заставляли делать”?

Рини снова пожевал внутреннюю сторону щеки. Наконец он снова посмотрел на Страйка и решительно сказал:

— Всем приходилось делать то, что мы не хотели делать.

— Например?

— Как все.

— Приведи примеры.

— Делали все это, чтобы унизить людей. Разгребать дерьмо и убирать за ними.

— Кто такие “они”?

— Они. Семья, Уэйсы.

— Какие-то конкретные вещи, которые тебе приходилось делать, постоянно всплывают в памяти?

— Все, — сказал Рини.

— Что ты имеешь в виду под “уборкой” за Уэйсами?

— Просто… ты не понимаешь гребаного английского — чистить сортиры и прочее.

— Уверен, что это все?

— Да, я, блядь, уверен.

— Ты был на ферме, когда утонула Дайю Уэйс, не так ли?

Он увидел, как напряглись мышцы челюсти Рини.

— А что?

— Ты ведь там был?

— Я проспал всю эту чертову штуку.

— Ты должен был быть в грузовике в то утро? С Шери?

— Кто тебе сказал?

— Почему это важно?

Когда Рини лишь моргнул, Страйк перешел к более конкретным действиям.

— Ты должен был ехать за овощами?

— Да, но я проспал.

— Когда ты проснулся?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Я же сказал, мне нужна информация. Когда ты проснулся?

— Не знаю. Когда все сорвались, потому что маленькая с…

Рини прервал себя.

— Маленькая…? — спросил Страйк. Когда Рини не ответил, он сказал:

— Я так понимаю, тебе не понравилась Дайю?

— Никто ее, блядь, не любил. Испортилась, блядь, вконец. Спросите любого, кто там был.

— Значит, ты проснулся, когда все уже уходили, потому что Дайю исчезла?

— Да.

— Ты слышал, как люди, дежурившие в начале дня, рассказывали Уэйсу, что видели, как она уезжала на грузовике с Шери?

— Какого хрена ты хочешь это знать?

— Ты слышал, как они сказали, что она уехала на грузовике?

— Я не собираюсь говорить за них. Спроси их, что они видели.

— Я спрашиваю, что ты слышал, когда проснулся.

Видимо, решив, что этот ответ не может его уличить, Рини наконец пробормотал,

— Да… они видели, как она ушла.

— Присутствовали ли Джонатан и Мазу на ферме, когда ты проснулся?

— Да.

— Как скоро ты узнал, что Дайю утонула?

— Не могу вспомнить.

— Попробуй.

Тигр еще раз вздрогнул. Голубые глаза моргнули, напряглись.

— Позже утром. Приехала полиция. С Шери.

— Была ли она расстроена тем, что Дайю утонула?

— Конечно, блядь, была, — сказал Рини.

— Шери уехала с фермы незадолго до тебя, верно?

— Не могу вспомнить.

— Я думаю, ты можешь.

Рини втянул свои впалые щеки. Страйк чувствовал, что это привычное выражение лица перед насилием. Он снова пристально посмотрел на Рини, который сначала напряженно моргнул.

— Да, она ушла после дознания.

— Дознания?

— Да.

— И она не сказала тебе, куда идет?

— Никому не сказала. Она ушла посреди ночи.

— А что заставило тебя уйти?

— Просто… надоело это место.

— Дрейпер ушел, когда ты ушел?

— Да.

— Вы оставались на связи?

— Нет.

— Поддерживал ли ты контакт с кем-либо из сотрудников ВГЦ?

— Нет.

— Тебе нравятся татуировки, — сказал Страйк.

— Что?

— Татуировки. У тебя их много.

— Ну и что?

— Есть что-нибудь на верхней части правой руки? — спросил Страйк.

— А что?

— Могу я взглянуть?

— Нет, блядь, не можешь, — прорычал Рини.

— Я спрошу об этом еще раз, — тихо сказал Страйк, наклонившись вперед, — на этот раз напоминая тебе, что с тобой может произойти после окончания интервью, когда я сообщу моему другу, что ты не был готов к сотрудничеству.

Рини медленно задрал рукав своей толстовки. На бицепсе был изображен не череп, а большой черный дьявол с красными глазами.

— Это что-то скрывает?

— Нет, — сказал Рини, одергивая руку.

— Ты уверен?

— Да, я уверен.

— Я спрашиваю, — сказал Страйк, потянувшись во внутренний карман пиджака и доставая пару полароидных снимков, найденных Робин в сарае на ферме Чепмена, — потому что я подумал, что у тебя когда-то мог быть череп, где находится этот дьявол.

Он положил две фотографии на стол, лицом к Рини. На одной из них высокий худой мужчина с татуировкой в виде черепа проникал в пухлую темноволосую девушку, а на другой тот же мужчина содомировал более маленького человека, чьи короткие распущенные волосы могли принадлежать Полу Дрейперу.

Лоб Рини начал блестеть в резком верхнем свете.

— Это не я.

— Ты уверен? — спросил Страйк. — Потому что я подумал, что это лучше объясняет кошмары про свиней, чем запах свиного дерьма.

Потный и бледный Рини с такой силой оттолкнул от себя фотографии, что одна из них упала на пол. Страйк поднял ее и положил обе в карман.

— Этот дух, которого ты видел, — спросил он, — как он выглядел?

Рини не ответил.

— Ты знал, что Дайю регулярно рематериализуется на ферме Чепмена? — спросил Страйк. — Они называют ее Утонувшим…

Без предупреждения Рини поднялся на ноги. Если бы его пластиковый стул и стол не были прикреплены к полу, Страйк готов был поспорить, что заключенный опрокинул бы их.

— Эй! — сказал стоявший рядом надзиратель, но Рини уже быстро шел к двери в главную тюрьму. Еще несколько надзирателей догнали его и вывели через дверь в коридор. Заключенные и посетители оборачивались, чтобы посмотреть, как Рини уходит, но быстро возвращались к своим разговорам, боясь потерять драгоценные минуты.

Страйк встретился взглядом с глазами крупного заключенного, сидящего за соседним столиком, который задавал немой вопрос. Страйк сделал небольшой отрицательный жест. Дальнейшие избиения не сделают Джордана Рини более сговорчивым, в этом Страйк был уверен. Он уже встречал напуганных людей, которые боялись чего-то худшего, чем физическая боль. Вопрос заключался в том, что именно привело Джордана Рини в такое состояние тревоги, что он был готов скорее подвергнуться самому страшному виду тюремного правосудия, чем разгласить это?

Глава 57

Девять в начале…

Когда вы видите злых людей,

Защитите себя от ошибок.

И-Цзин или Книга Перемен

К облегчению Робин, в следующем письме Страйк предложил решение проблемы передачи денег в ВГЦ.

Я разговаривал с Колином Эденсором, и он готов выделить 1000 фунтов стерлингов в качестве пожертвования. Если ты получишь реквизиты счета, мы организуем банковский перевод.

В связи с этим Робин попросила разрешения навестить Мазу в доме на ферме на следующее утро.

— Я хочу сделать пожертвование в пользу церкви, — объяснила она женщине с суровым лицом, которая курировала ее работу на кухне.

— Хорошо. Иди сейчас, до обеда, — сказала женщина, впервые улыбнувшись Робин. С радостью избавившись от запаха кипящей лапши и куркумы, Робин сняла фартук и ушла.

Июньский день был пасмурным, но когда Робин пересекала пустынный двор, солнце выскочило из-за туч и превратило бассейн Дайю, украшенный фонтанами, в бассейн с бриллиантами. К счастью, Эмили уже не стояла на своем ящике. Она простояла там целых сорок восемь часов, игнорируемая и не упоминаемая всеми прохожими, как будто всегда стояла и будет стоять. Робин стало вдвойне жаль Эмили к тому времени, когда на внутренней стороне ее спортивного костюма появились пятна мочи, а следы слез полоснули ее грязное лицо, но она, подражая всем остальным членам церкви, вела себя так, словно женщина была невидимой.

Другой причиной улучшения жизни на ферме Чепмена стало отсутствия Тайо Уэйса, уехавшего в центр в Глазго. Избавление от постоянного страха, что он снова попытается забрать ее в комнату уединения, принесло такое облегчение, что Робин даже чувствовала себя менее уставшей, чем обычно, хотя режим ручного труда продолжался.

Она преклонила колени у бассейна Дайю, совершила обычное подношение, затем подошла к резным двустворчатым дверям фермерского дома. Когда она подошла к нему, Сита, пожилая женщина с коричневой кожей и длинной копной серо-стальных волос, открыла их изнутри, неся в руках объемистый пластиковый мешок. Когда они проходили мимо друг друга, Робин почувствовала неприятный запах фекалий.

— Не подскажете, где находится офис Мазу? — спросила она Ситу.

— Прямо через дом, сзади.

Робин прошла мимо лестницы, по коридору с красными коврами, уставленному китайскими масками и расписными панно, в самое сердце фермерского дома. Проходя мимо кухни, она почувствовала запах жареной баранины, что резко контрастировало с унылым миазмом кипящих консервированных овощей, который она только что покинула.

В самом конце коридора, напротив нее, находилась закрытая дверь, покрытая черным лаком. Подойдя к ней, она услышала голос внутри.

— …этичный вопрос, конечно? — сказал человек, который, как она была почти уверена, был Джайлсом Хармоном. Хотя он сказал, что пробудет здесь всего несколько дней, но был уже неделю, и Робин заметила, как он ведет других девочек-подростков к комнатам для уединения. Хармон, который никогда не носил алый спортивный костюм, как обычные члены клуба, обычно был одет в джинсы и дорогие рубашки. Его спальня в фермерском доме выходила во двор, и его часто можно было видеть печатающим на машинке за столом перед окном.

Голос Хармона не был столь тщательно модулирован, как обычно. Более того, Робин показалось, что она услышала в нем нотки паники.

— Все, что мы здесь делаем, этично, — сказал второй мужской голос, в котором она сразу же узнала Энди Чжоу. — Это и есть этический курс. Помните, он не чувствует себя так, как мы. В нем нет души.

— Ты одобряешь? — Хармон спросил кого-то.

— Абсолютно, — сказал голос, который Робин без труда опознала как голос Бекки Пирбрайт.

— Ну, если ты так считаешь. В конце концов, он же твой…

— Нет никакой связи, Джайлс, — почти сердито сказала Бекка. — Никакой связи вообще. Я удивлена, что ты…

— Извини, извини, — успокаивающе сказал Хармон. — Материалистические ценности — я сейчас помедитирую. Я уверен, что все, что вы думаете, будет лучше. Вы, конечно, разбираетесь в ситуации гораздо дольше, чем я.

Робин показалось, что он сказал это, словно репетируя защиту. Она услышала шаги, и ей хватило нескольких секунд, чтобы броситься назад по коридору, производя как можно меньше шума на своих натренированных ногах, так что, когда Хармон открыл дверь кабинета, казалось, что она идет к нему с расстояния в десять ярдов.

— Мазу свободна? — спросила Робин. — Мне разрешили с ней встретиться.

— Она будет через несколько минут, — сказал Хармон. — Тебе лучше подождать здесь.

Он прошел мимо нее и направился наверх. Через несколько секунд дверь кабинета открылась во второй раз, и из нее вышли доктор Чжоу и Бекка.

— Что ты здесь делаешь, Ровена? — спросила Бекка, и Робин показалось, что ее яркая улыбка была чуть более принужденной, чем обычно.

— Я хочу сделать пожертвование на церковь, — сказала Робин. — Мне сказали, что я должна встретиться с Мазу по этому поводу.

— О, понятно. Да, иди, она там, — сказала Бекка, указывая в сторону офиса. Они с Чжоу ушли, их голоса звучали слишком тихо, чтобы Робин могла разобрать их слова.

Слегка напрягшись, Робин подошла к двери кабинета и постучала.

— Входите, — сказала Мазу, и Робин вошла.

Офис, пристроенный к задней части здания, был настолько захламлен, пестрел красками и так сильно пах благовониями, что Робин показалось, будто она попала через портал на базар. На полках стояло множество статуэток, божеств и идолов.

Увеличенная фотография Дайю в золотой рамке стояла на китайском шкафу, где на блюде горел джонс. Перед ней были разложены цветы и небольшие подношения. На долю секунды Робин почувствовала совершенно неожиданный приступ сострадания к Мазу, которая сидела напротив нее за столом из черного дерева, похожим на стол Чжоу, в длинном кроваво-красном платье, черные волосы до пояса спадали на белое лицо, на груди мерцала перламутровая подвеска в виде рыбки.

— Ровена, — сказала она, не улыбаясь, и момент доброты Робин исчез, как будто его и не было, так как она, казалось, снова почувствовала запах грязной ноги Мазу, раскрытой для поцелуя.

— Я хотел бы сделать пожертвование на церковь.

Мазу некоторое время неулыбчиво смотрела на нее, затем сказала:

— Садись.

Робин сделала все, как ей было сказано. При этом она заметила на полке за головой Мазу странный предмет: маленький белый пластиковый освежитель воздуха, который казался совершенно бессмысленным в этой комнате, полной благовоний.

— Так ты решила, что хочешь дать нам денег, да? — сказала Мазу, внимательно глядя на Робин своими темными, кривыми глазами.

— Да. Тайо поговорил со мной, — сказала Робин, уверенная, что Мазу это знает, — я тут немного подумала, и, похоже, он был прав, я все еще борюсь с материализмом, и пора вложить свои деньги в правильное место.

На длинном бледном лице появилась небольшая улыбка.

— И все же ты отказалась от духовной связи.

— После “Откровения” я чувствовала себя так ужасно, я считала себя недостойной, — сказала Робин. — Но я хочу искоренить ложное “я”, очень хочу. Я знаю, что мне предстоит много работы.

— Как ты собираешься делать пожертвования? Ты не взяла с собой кредитных карт.

Робин зарегистрировала это признание тем, что ее шкафчик был открыт и обыскан.

— Тереза сказала мне не делать этого. Тереза — моя сестра, она… Она вообще не хотела, чтобы я сюда приезжала. Она сказала, что ВГЦ — это секта, — извиняюще произнесла Робин.

— А ты послушала свою сестру.

— Нет, но я действительно приехала сюда, чтобы изучить обстановку. Я не знала, что останусь. Если бы я знала, как буду себя чувствовать после недели служения, я бы взяла с собой банковские карточки — но если вы позволите мне написать Терезе, я смогу организовать банковский перевод на счет церкви. Я хотела бы пожертвовать тысячу фунтов.

По тому, как слегка расширились глаза Мазу, она поняла, что не ожидала такого большого пожертвования.

— Очень хорошо, — сказала она, открыла ящик стола и достала оттуда ручку, бумагу для письма и чистый конверт. Она также положила на стол шаблон письма для копирования и распечатанную карточку с реквизитами банковского счета ВГЦ. — Теперь ты можешь это сделать. К счастью, — сказала Мазу, доставая из другого ящика кольцо с ключами, — твоя сестра написала тебе только сегодня утром. Я собиралась попросить кого-нибудь передать тебе ее письмо за обедом.

Теперь Мазу направилась к шкафу, на котором стоял портрет Дайю, и отперла его. В поле зрения Робин попали кипы конвертов, скрепленных резинками. Мазу извлекла один из них, снова заперла шкаф и сказала, все еще держа в руках письмо,

— Я сейчас вернусь.

Когда за Мазу закрылась дверь, Робин бегло оглядела кабинет, и ее взгляд упал на розетку в плинтусе, к которой ничего не было подключено. Поскольку камера, которая, по ее мнению, была спрятана в освежителе воздуха, фиксировала каждый ее шаг, она не решилась ее рассматривать, Но, раз они пользуются подобными устройствами, она подозревала, что эта невинная розетка также является скрытым записывающим устройством. Возможно, Мазу вышла из комнаты, чтобы посмотреть, что она будет делать, оставшись одна, поэтому Робин не стала подниматься с кресла, а принялась за работу по копированию письма-шаблона.

Мазу вернулась через несколько минут.

— Вот, — сказала она, протягивая письмо, адресованное Робин.

— Спасибо, — сказала Робин, открывая письмо. Она была уверена, что письмо уже было вскрыто и прочитано, судя по подозрительно сильному клею, которому оно было запечатано. — Хорошо, — сказала Робин, просматривая письмо, написанное почерком Мидж, — она дала мне свой новый адрес, а у меня его не было.

Она закончила копировать шаблон письма, адресовала конверт и запечатала его.

— Я могу отправить его, — сказала Мазу, протягивая руку.

— Спасибо, — сказала Робин, поднимаясь на ноги. — Я чувствую себя намного лучше, когда делаю это.

— Не стоит давать деньги, чтобы “почувствовать себя лучше”, — сказала Мазу.

Они были одного роста, но почему-то Робин все равно чувствовал, что Мазу выше.

— Твой личный барьер на пути к чистому духом — это эгомотивность, Ровена, — сказала Мазу. — Ты продолжаешь ставить материалистическое “я” выше коллективного.

— Да, — сказала Робин. — Я… я пытаюсь.

— Что ж, посмотрим, — сказала Мазу, слегка помахав письмом, которое только что передала ей Робин, и, по мнению последней, только после того, как деньги окажутся на банковском счете ВГЦ, можно будет считать, что она достигла духовного прогресса.

Робин вышла из фермерского дома, держа в руках письмо. Несмотря на то, что было время обеда и она была очень голодна, она зашла в женский туалет, чтобы внимательнее рассмотреть страницув своей руке.

Наклонив бумагу под верхним светом в туалетной кабинке, Робин заметила почти незаметную линию полоски: кто-то стер дату отправки. Перевернув конверт, она увидела, что время и дата на почтовом штемпеле также размыты. Обессиленная, она уже не могла с точностью определять промежутки времени и не имела возможности воспользоваться календарем, Робин не могла вспомнить, когда именно она попросила Терезу прислать фальшивое письмо, но сомневалась, что узнала бы о его существовании, если бы Мазу не хотела, чтобы у нее был адрес Терезы.

Впервые Робин пришло в голову, что одной из причин отсутствия реакции Уилла Эденсора на письма, извещавшие его о смерти матери, может быть то, что он никогда их не получал. Уилл владел большим трастовым фондом, и в интересах церкви было, конечно, чтобы он оставался на ферме, безропотно передавая деньги, а не обнаруживал, узнав о смерти матери, что не может воспринимать ее как объект плоти или относиться к ее любви как к материалистическому имуществу.

Глава 58

Две дочери живут вместе, но их мысли не направлены на решение общих проблем.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин знала, что тысяча фунтов стерлингов от Колина Эденсора должна была поступить на банковский счет ВГЦ, потому что через несколько дней после того, как она передала Мазу письмо с приказом о переводе денег, она воссоединилась со своей первоначальной группой высокопоставленных рекрутов. Никто не вспоминал о ее сеансе Откровения, никто не приветствовал ее возвращение — все вели себя так, как будто ее и не было.

Это взаимовыгодное молчание распространилось и на необъяснимое отсутствие Кайла в группе. Робин не стала спрашивать, как он провинился, но она была уверена, что он сделал что-то не так, потому что вскоре заметила его за тяжелой ручной работой, от которой ей только что разрешили отказаться. Робин также заметила, что Вивьен теперь отводила глаза, когда ее группа и группа Кайла проходили мимо друга.

Робин узнала, в чем заключалось преступление Кайла, когда сидела напротив Шоны за ужином в тот вечер.

После того, как Шона по неосторожности наняла Робин для помощи в занятиях с детьми, ее обрили налысо. Если при первом появлении в лысом виде она казалась напуганной, то теперь вновь проявилась ее изначальная болтливость и нескромность, и первыми ее гордыми словами, обращенными к Робин, были,

— Мой снова увеличивается.

Она похлопала себя по животу.

— Ох — сказала Робин. — Поздравляю.

— Ты так не говори, — с насмешкой сказала Шона. — Я не делаю это для себя. Ты должна поздравлять церковь.

— Верно, — устало сказала Робин. Она специально сидела с Шоной в надежде узнать больше новостей о Джейкобе, потому что догадывалась, что именно его судьбу она подслушала, когда Хармон, Чжоу и Бекка обсуждали что-то в кабинете Мазу, но она забыла, насколько раздражительной может быть эта девушка.

— Ты слышала о нем? — Шона спросила Робин радостным шепотом, когда Кайл проходил мимо конца стола.

— Нет, — сказала Робин.

— Хахаха, — сказала Шона.

Люди рядом с ними были заняты своим напряженным разговором. Шона оглянулась в сторону, чтобы убедиться, что ее не подслушивают, и, наклонившись, шепнула Робин:

— Он говорит, что у него нет духовной связи с, ну, знаешь… женщинами. Сказал это прямо в лицо Мазу.

— Ну, — осторожно сказала Робин, тоже шепотом, — я имею в виду… Он ведь гей, не так ли? Так что…

— Это материализм, — сказала Шона громче, чем собиралась, и один из молодых людей рядом с ними оглянулся, и Шона, вопреки желанию Робин, громко сказала им:

— Она считает, что есть такое понятие, как “гей”.

Очевидно, решив, что ничего хорошего из ответа Шоне не выйдет, молодой человек вернулся к своему разговору.

— Тела не имеют значения, — твердо сказала Шона Робин. — Важен дух.

Она снова наклонилась к ней и снова заговорила заговорщицким шепотом.

— Вивьен хотела установить с ним духовную связь, и я слышал, как она выбежала оттуда, типа, плача, хахаха. Вот это эгоистичность, думать, что люди недостаточно хороши, чтобы с ними спать.

Робин молча кивнула, что, похоже, удовлетворило Шону. Пока они ели, Робин пыталась подвести Шонну к теме Джейкоба, но кроме уверенного утверждения Шонны, что он обязательно скоро уйдет, потому что так распорядился папа Джей, больше ничего не выяснила.

Следующее письмо Робин к Страйку было лишено полезной информации. Однако через два дня после того, как она положила его в пластиковый камень, ее и остальных высокоуровневых новобранцев, за исключением Кайла, Бекка Пирбрайт привела на очередное занятие по ремеслу.

Стоял жаркий безоблачный июньский день, и Бекка вместо толстовки надела футболку с логотипом церкви, хотя рядовые прихожане продолжали ходить в своих плотных спортивных костюмах. Вдоль тропинки, ведущей к бытовкам, цвели полевые маки и маргаритки, и Робин могла бы почувствовать приподнятое настроение, если бы не тот факт, что прекрасная погода на ферме Чепменов переключила ее мысли на все те места, где она предпочла бы оказаться. Даже центр Лондона, который в жару никогда не был самым уютным местом, в эти дни казался ей каким-то ненастоящим. Она могла бы надеть летнее платье вместо этого толстого спортивного костюма, купить себе бутылку воды по желанию, гулять где угодно и свободно…

Когда группа подошла к порткабине, где обычно делали кукурузные куколки, раздался испуганный ропот. Столы перенесли на улицу, чтобы не было душно в ремесленном цехе, но удивление группы не было связано с перестановкой столов.

Несколько членов церкви сооружали рядом с бытовкой соломенного человека высотой двенадцать футов. У него был прочный проволочный каркас, и Робин теперь поняла, что большая соломенная скульптура, над которой она видела Вэн, была головой.

— Мы делаем такие каждый год, в честь Проявления Украденного Пророка, — сказала улыбающаяся Бекка, усаживаясь за столы для рукоделия и рассматривая большого соломенного человека. — Пророк сам был талантливым мастером, поэтому…

Голос Бекки прервался. Эмили только что вышла из-за соломенной скульптуры, руки ее были заняты бечевкой. Голова Эмили была свежевыбрита; как и Луизе, ей явно еще не разрешили отрастить волосы. Эмили бросила на Бекку холодный, вызывающий взгляд, после чего вернулась к своей работе.

— Поэтому мы чествуем его по тем средствам, которые он выбрал для самовыражения, — закончила Бекка.

Когда группа автоматически потянулась к стопкам полых соломинок, Робин увидела, что ее товарищи перешли к изготовлению фонарей Норфолка, более сложных, чем те, которые она делала раньше. Поскольку никто не захотел ей помочь, Робин потянулась к ламинированной инструкции на столе, чтобы посмотреть, что нужно делать, а солнце било ей в спину.

Бекка скрылась в ремесленной комнате и вернулась с переплетенным в кожу экземпляром “Ответа”, из которого Мазу читала, пока они работали. Сняв шелковую закладку с указанием места, на котором они остановились в последний раз, Бекка прочистила горло и начала читать.

— Теперь я перехожу к той части моей личной истории веры, которая столь же ужасна, сколь и чудесна, столь же душераздирающа, сколь и радостна.

Позвольте мне прежде всего заявить, что для тех, кто живет в “мире мыльных пузырей”, то, о чем я собираюсь рассказать, — или, по крайней мере, моя реакция на это и мое понимание этого — скорее всего, вызовет недоумение, даже шок. Как, спросят они, смерть ребенка может быть чудесной или радостной?

Прежде всего я должен рассказать о Дайю. Материалисты назвали бы ее моей дочерью, хотя я любил бы ее точно так же, если бы не было плотской связи.

С самого раннего детства было очевидно, что Дайю никогда не понадобится пробуждение. Она родилась бодрствующей, и ее метафизические способности были необычайно велики. Она могла одним взглядом укрощать дикий скот, безошибочно находить потерянные предметы, как бы далеко они ни находились. Она не проявляла интереса к детским играм и игрушкам, но инстинктивно обращалась к Священному Писанию, она умела читать раньше, чем ее учили, и изрекать истины, на понимание которых у многих уходит целая жизнь.

— И она могла стать невидимой, — раздался прохладный голос рядом с возвышающимся соломенным человеком.

Несколько человек из группы посмотрели на Эмили, но Бекка проигнорировала это замечание.

— По мере того, как она росла, ее способности становились все более исключительными. Мысль о том, что четырех— или пятилетний ребенок обладает такой степенью духовного призвания, показалась мне нелепой, если бы я не был свидетелем этого. С каждым днем она возрастала в мудрости и давала все новые и новые доказательства своего чистого общения с Пресвятым Божеством. Даже будучи ребенком, она намного превосходила меня в понимании. Я потратил годы на то, чтобы понять и использовать свои собственные духовные дары. Дайю же просто принимала свои способности как естественные, без внутреннего конфликта, без смущения.

Сейчас я оглядываюсь назад и удивляюсь, как я не понял ее судьбы, хотя она говорила мне о ней за несколько дней до своего земного конца.

— Папа, я скоро должна посетить Пресвятую Богородицу, но не волнуйся, я вернусь.

Я подумал, что она говорит о состоянии, которого достигают чистые духом, когда ясно видят лицо Божественного, и которого я сам достиг с помощью песнопений, поста и медитации. Я знал, что Дайю, как и я, уже видела Божество и разговаривала с ним. Слово “посещение” должно было меня насторожить, но я был слеп там, где она видела ясно.

Избранным орудием божества была молодая женщина, которая, пока я спал, унесла Дайю в темное море. Дайю радостно шла к горизонту до восхода солнца и исчезла из материального мира, ее плотское тело растворилось в океане. Она стала той, кого мир называет мертвой.

— Мое отчаяние было беспредельным. Прошло несколько недель, прежде чем я понял, что именно для этого она была послана к нам. Разве не говорила она мне много раз: “Папа, я существую за пределами материи”? Она была послана, чтобы научить всех нас, но особенно меня, что единственная истина, единственная реальность — это дух. И когда я полностью осознал это и смиренно сказал об этом Благословенному Божеству, Дайю вернулась.

— Да, она вернулась ко мне, я видел ее так же ясно…

Эмили презрительно рассмеялась. Бекка захлопнула книгу и поднялась на ноги, в то время как опасливые создатели кукурузных куколкок делали вид, что не замечают этого.

— Эмили, зайди ко мне на минутку, пожалуйста, — сказала Бекка сестре.

Эмили с вызывающим выражением лица отложила соломинку, которую она привязывала к туловищу гигантской статуи, и последовала за Беккой в хижину. Решив узнать, что происходит, Робин, знавшая, что сзади ремесленных помещений есть небольшой переносной туалет, пробормотала “туалет” и вышла из группы.

Все окна в порткабине были открыты, несомненно, для того, чтобы в нем было достаточно прохладно для работы. Робин обошла здание, пока не скрылась из виду других рабочих, затем прокралась к окну с задней стороны, через которое были слышны голоса Бекки и Эмили, хотя и негромкие.

— … не понимаю, в чем проблема, я была с тобой согласна.

— Почему ты смеялась?

— Почему, как ты думаешь? Разве ты не помнишь, когда мы узнали Лин…

— Заткнись. Заткнись сейчас же.

— Хорошо, я…

— Вернись. Вернись сейчас. Зачем ты это сказала, про невидимость?

— О, теперь мне можно говорить, да? Ну, это то, что ты сказала, произошло. Это ты мне сказала, что говорить.

— Это ложь. Если ты хочешь сейчас рассказать другую историю, то давай, никто тебя не останавливает!

Эмили издала нечто среднее между вздохом и смехом.

— Ты грязный лицемер.

— Это говорит человек, который вернулся сюда, потому что его ЭМ вышла из-под контроля!

— Мой ЭМ? Посмотри на себя! — сказала Эмили с презрением. — Здесь больше ЭМ, чем в любом другом центре.

— Ну, тебе лучше знать, тебя уже выгнали из многих. Я думала, ты поймешь, что висишь на волоске, Эмили.

— Кто сказал?

— Так сказала Мазу. Тебе повезло, что ты не Марк Три, после Бирмингема, но это все равно может случиться.

Робин услышала шаги и догадалась, что Бекка решила уйти после своей угрожающей реплики, но Эмили заговорила снова, теперь уже с отчаянием.

— Ты бы предпочла, чтобы я пошла тем же путем, что и Кевин, не так ли? Просто покончить с собой.

— Ты смеешь говорить о Кевине со мной?

— Почему я не должна говорить о нем?

— Я знаю, что ты сделала, Эмили.

— Что я сделала?

— Ты говорила с Кевином, для его книги.

— Что? — сказала Эмили, теперь уже в пустоту. — Как?

— Отвратительная комната, где он застрелился, была вся исписана, и он написал на стене мое имя и что-то про заговор.

— Ты думаешь, Кевин захотел бы общаться со мной, после того как мы…?

— Заткнись, ради Бога, заткнись! Тебе наплевать на всех, кроме себя, да? Ни о папе Джей, ни о миссии…

— Если Кевин и знал что-то о тебе и заговоре, я ему не говорила. Но он всегда соглашался со мной, что ты полна дерьма.

Робин не знала, что Бекка сделала дальше, но Эмили издала вздох, похожий на боль.

— Тебе нужно есть овощи, — сказала Бекка, ее грозный голос был неузнаваем по сравнению с тем ярким тоном, которым она обычно говорила. — Слышишь? И ты будешь работать на овощной грядке, и тебе это понравится, или я расскажу Совету, что ты сотрудничала с Кевином.

— Не расскажешь, — сказала Эмили, теперь уже всхлипывая, — не расскажешь, чертова трусиха, потому что ты знаешь, что я могу им сказать, если захочу!

— Если ты говоришь о Дайю, то продолжай. Я сообщу об этом разговоре папе Джею и Мазу, так что…

— Нет… нет, Бекка, не надо…

— Это мой долг, — сказала Бекка. — Ты можешь рассказать им, что, по твоему мнению, ты видела.

— Нет, Бекка, пожалуйста, не говори им…

— Могла ли Дайю стать невидимой, Эмили?

Наступило короткое молчание.

— Да, — сказала Эмили, ее голос дрожал, — но…

— Либо она могла, либо нет. Что?

— Она… могла бы.

— Правильно. И чтобы я больше никогда не слышала от тебя ничего другого, ты, грязная маленькая свинья.

Робин услышала шаги, и дверь хижины захлопнулась.

Глава 59

…Для вдумчивого человека такие события — серьезные предзнаменования, которыми он не пренебрегает.

И-Цзин или Книга Перемен

К покупке веревки братьями Фрэнк, переодетыми в сомнительную одежду, добавилось приобретение очень старого фургона. Учитывая продолжающееся наблюдение за домом актрисы и предыдущие судебные заседания по обвинению братьев в сексуальных преступлениях, Страйк пришел к выводу, что эти двое действительно могут планировать похищение. Он во второй раз связался с полицией, передал им последнюю информацию, включавшую фотографии обоих братьев, скрывающихся в доме клиентов, и предупредил Ташу Майо о необходимости принять все возможные меры предосторожности.

— Я бы настоятельно рекомендовал вам изменить свой распорядок дня, — сказал он ей по телефону. — Измените время посещения тренажерного зала и т.д..

— Мне нравится моя рутина, — ворчала она. — Вы уверены, что не относитесь к этому слишком серьезно?

— Шутка будет, если выяснится, что они планируют поход, но в последнее время они определенно усилили наблюдение за вами.

Возникла небольшая пауза.

— Вы меня пугаете.

— Было бы нечестно не высказать вам свое честное мнение. Есть ли кто-нибудь, кто мог бы приехать и остаться с вами на некоторое время? Друг, член семьи?

— Может быть, — мрачно сказала она. — Боже. Я думала, что они просто немного странные и раздражающие, а не опасные.

На следующий день Страйк сидел за столиком в ресторане Жан-Жорж отеля Коннахт, откуда мог наблюдать за выходками богатой матери их недавнего клиента, которой было семьдесят четыре года и которая обедала со своим сорокаоднолетним спутником. Страйк был в очках, которые ему были не нужны, но в оправе которых была спрятана миниатюрная камера. Пока что он зафиксировал хихиканье женщины, особенно после того, как ее спутника в темном костюме, который заботливо помог ей снять пальто и позаботился о том, чтобы она удобно расположилась, обедающие за соседним столиком приняли за официанта.

Понаблюдав за тем, как пара заказывает еду и вино, Страйк попросил салат с курицей и снял очки, положив их на стол так, чтобы они продолжали записывать. В этот момент он заметил очень симпатичную темноволосую женщину в черном платье, которая тоже обедала одна. Она улыбнулась.

Страйк отвернулся, не ответив на улыбку, и взял телефон, чтобы прочесть новости дня, которые неизбежно были посвящены Брексит. Референдум должен был состояться через неделю, и Страйку уже порядком надоело то, как лихорадочно его освещают.

Затем он заметил ссылку на статью, озаглавленную:

Виконтесса арестована за нападение на бойфренда-миллиардера

Он нажал на ссылку. На экране телефона появилась растрепанная Шарлотта рядом с женщиной-полицейской на темной улице.

Бывшая “девушка девяностых” — 41-летняя Шарлотта Кэмпбелл, ныне виконтесса Росс, была арестована по обвинению в нападении на 49-летнего американского отельера-миллиардера Лэндона Дормера.

Соседи Дормера по району Мэйфэр вызвали полицию рано утром 14 июня, обеспокоенные шумом, доносящимся из дома. Один из них, попросивший не называть его именем, рассказал The Times,

Мы услышали крики, вопли и звон разбитого стекла. Мы были очень обеспокоены и позвонили по телефону 999. Мы не были уверены в том, что происходит. Мы подумали, что это может быть взлом.

Росс, чей брак с виконтом Кроем закончился разводом в прошлом году, является матерью близнецов и имеет хорошо задокументированную историю злоупотребления психоактивными веществами. Ранее помещенная в Саймондс-хаус, психиатрическое учреждение, находящееся под патронажем богатых и знаменитых, модель и журналистка, работающая неполный рабочий день, была главной героиней колонок светской хроники с тех пор, как в подростковом возрасте сбежала из Челтенхемского женского колледжа. Сотрудничая с Harpers & Queen и Vogue, она часто появляется в первых рядах на неделях моды в Лондоне и Париже, а в 1995 году была признана самой привлекательной одиночкой Лондона. Ранее у нее были длительные отношения с Кормораном Страйком, частным детективом и сыном рок-звезды Джонни Рокби.

Слухи о скорой помолвке с миллиардером Дормером циркулировали в колонках сплетен уже несколько месяцев, но источник, близкий к владельцу отеля, сказал The Times: “Лэндон не собирался жениться на ней даже до того, как это произошло, но после этого, поверьте, между ними все будет кончено. Он не из тех, кто любит драмы и истерики”.

Сестра Росса, декоратор интерьеров Амелия Крихтон, 42 года, рассказала The Times,

Сейчас это юридический вопрос, поэтому, боюсь, я не могу сказать ничего другого, кроме того, что я уверена: если дело дойдет до суда, то Шарлотта будет полностью оправдана.

The Times обратилась за комментариями к Шарлотте Росс и Лэндону Дормеру.

Под статьей было несколько ссылок: Шарлотта на презентации ювелирной коллекции в предыдущем году, Шарлотта в позапрошлом году призналась в Саймондс-хаус, и приобретение Лэндоном Дормером одного из старейших пятизвездочных отелей в Лондоне. Страйк не обратил на них внимания, а прокрутил страницу назад, чтобы еще раз взглянуть на фотографию вверху. Макияж Шарлотты был размазан, волосы взъерошены, и она вызывающе смотрела в камеру, когда ее уводила женщина-полицейский.

Страйк взглянул на стол, который снимали очки. Пожилая женщина чем-то кормила своего спутника. Когда перед ним положили куриный салат, зазвонил телефон. Узнав испанский код страны, он поднял трубку.

— Корморан Страйк.

— Леонард Хитон слушает, — сказал шутливый голос с сильным норфолкским акцентом. — Я слышал, что вы ищите меня.

— Во всяком случае, для получения информации, — сказал Страйк. — Спасибо, что перезвонили, мистер Хитон.

— Я никого не душил. Я всю ночь был дома с женой.

Очевидно, мистер Хитон считал себя в некотором роде шутником. Кто-то — как предположил Страйк, его жена — хихикал на заднем плане.

— Соседка рассказала вам, в чем дело, мистер Хитон?

— А, та маленькая девочка, которая утонула, — сказал Хитон. — Что вы копаетесь в этом?

— Один мой клиент интересуется Всеобщей Гуманитарной Церковью, — сказал Страйк.

— Ах, — сказал Хитон. — Хорошо, мы в игре. Мы будем дома через неделю, вас это устроит?

Договорившись о времени и дате, Страйк повесил трубку и принялся есть салат, по-прежнему позволяя своим очкам следить за целью, а его мысли неизбежно были заняты Шарлоттой.

Страйк до сих пор носил небольшой шрам над бровью от пепельницы, которую Шарлотта бросила в него, когда он в последний раз выходил из ее квартиры. Она не раз бросалась на него во время ссор, пытаясь вцепиться когтями в лицо или ударить, но с этим было гораздо легче справиться, чем с летающими снарядами, учитывая, что он был значительно крупнее ее и, как бывший боксер, умел парировать удары.

Тем не менее, по крайней мере, четыре их разрыва произошли после того, как она попыталась причинить ему физическую боль. Он помнил последующие рыдания, отчаянные извинения, клятвы никогда больше этого не делать, которые она иногда выполняла в течение целого года.

Едва замечая, что ест, Страйк окидывал взглядом болтающих обедающих, витражные окна и стены, со вкусом обтянутые серой обивкой. После Бижу и ее любовника из королевских адвокатов, а также предполагаемого нападения Шарлотты на миллиардера его имя стало слишком часто появляться в прессе, чтобы ему это нравилось. Он поднял очки со скрытой камерой и снова надел их.

— Извините.

Он поднял глаза. Это была женщина в черном, которая остановилась у его столика по пути к выходу.

— Вы не Корм?

— Нет, извините, вы, наверное, меня с кем-то спутали, — сказал он, заглушая ее голос, который был довольно громким. Его объект и ее юный друг, казалось, были слишком погружены в свои дела, чтобы что-то заметить, но еще несколько человек повернули головы.

— Извините, мне показалось, что я узнала…

— Вы ошибаетесь.

Она закрывала ему обзор цели.

— Извините, — повторила она, улыбаясь. — Но вы выглядите ужасно…

— Вы ошибаетесь, — твердо повторил он.

Она поджала губы, но глаза ее смотрели весело, когда она выходила из ресторана.

Глава 60

Шесть на третьем месте означает:

Созерцание своей жизни

Определяет выбор

Между наступлением и отступлением.

И-Цзин или Книга Перемен

В пятницу вечером Робин дождалась, пока все женщины вокруг нее уснут, и снова выскользнула из общежития. Сегодня она нервничала и напрягалась больше, чем в первый раз, когда шла в темноте к пластиковому камню в лесу, потому что опоздала с письмом на двадцать четыре часа, и поэтому чувствовала повышенное давление, чтобы уверить агентство, что с ней все в порядке. Она, как обычно, перелезла через пятистворчатые ворота, торопливо пересекла темное поле и вошла в лес.

Внутри пластикового камня она нашла два батончика “Йорки” и письма от Страйка, Мерфи и Шаха. При свете карандашного фонарика она прочитала письма всех трех мужчин. В письме Райана была, по сути, завуалированная просьба сообщить, когда она покинет ферму Чепменов. Страйк сообщал, что скоро будет брать интервью у Хитонов, которые встретили Шери Гиттинс на пляже сразу после утопления Дайю.

Записка Шаха гласила:

Я проверил камень вчера вечером и все еще нахожусь поблизости. Страйк говорит, что если завтра к полуночи ничего не будет, то он подъедет на машине и зайдет спереди в воскресенье.

— Ради Бога, Страйк, — пробормотала Робин, зубами снимая крышку с шариковой ручки. Задержка на один день не оправдывала таких крайних мер. Как ни голодна она была, но писать ей предстояло гораздо больше, чем обычно, поэтому она отложила поедание шоколада, достала бумагу и ручку, зажала фонарик между зубами и принялась за работу.

Привет, Корморан,

Прошу прощения за задержку, это было неизбежно, ниже я объясню почему. На этой неделе произошло много событий, так что надеюсь, что ручка не закончится.

1. Ссора между сестрами Пирбрайт

Я подслушала, как Эмили обвиняла Бекку во лжи по поводу утопления Дайю. Эмили выглядит очень несчастной, и я думаю, что если мне удастся завязать с ней дружеские отношения, то она сможет разговориться. Бекка также обвинила Эмили в сотрудничестве с Кевином над его книгой из-за надписей на стенах Кевина Пирбрайта — Бекка видела фото его комнаты.

Примечание: Очевидно, Эмили никто не сказал, что Кевин был убит. Она думает, что он покончил с собой. Не уверена, что Бекка знает правду.

2. Манифестация Украденного пророка

Это произошло в среду вечером. Мазу вела службу, рассказывая нам об Александре Грейвсе и о том, как он отправился жить на ферму Чепмена из-за жестокого обращения семьи. Огромный соломенный человек, больше чем в натуральную величину, стоял в центре на возвышении в свете прожектора и

Теперь Робин перестала писать. Она еще не успела до конца осознать, что произошло в храме, и, онемев от холода, сомневалась, что сможет передать Страйку, насколько страшным была Манифестация: кромешная тьма, пронизанная двумя прожекторами, один направлен на Мазу в ее кроваво-красных одеждах, перламутровая рыба сверкала на шнуре у нее на шее, другой — на возвышающуюся соломенную фигуру. Мазу велела соломенной фигуре дать доказательство того, что Украденный Пророк продолжает жить в мире духов, и из фигуры раздался хриплый крик, эхом прокатившийся по стенам храма: “Позвольте мне остаться в храме! Не дайте им забрать меня, не дайте им снова причинить мне вред!”

Робин возобновила письмо.

Когда Мазу приказала, фигура заговорила и подняла руки. Я видела ее, когда они ее строили: это был просто проволочный каркас, обтянутый соломой, и как они заставили ее двигаться, я не знаю. Мазу сказала, что Пророк умер, чтобы показать членам Церкви, насколько уязвимы чистые духом, когда они снова сталкиваются с материалистической нечистью. Затем с потолка спустилась петля.

В процессе написания Робин снова увидела все это: толстую веревку, спускающуюся из темноты, петлю на шее фигуры, затем затягивающуюся.

Веревка подняла фигуру в воздух, и она начала метаться, кричать и скандировать, а затем обмякла.

Может быть, это звучит не так страшно, как во время просмотра, но это было ужасно…

Робин засомневалась в себе: она не хотела, чтобы Страйк подумал, что она сходит с ума. Зачеркнув слово, она написала вместо него,

очень жутко.

1. Ван

Сразу после того, как мы вернулись в женское общежитие после Манифестации, у Ван начались роды. У них, очевидно, существует установленный порядок действий при родах, потому что группа женщин, включая Луизу Пирбрайт и Ситу (о ней подробнее ниже), бросилась ей на помощь. Бекка выбежала из общежития, чтобы сообщить Мазу, и затем продолжала возвращаться каждый час или около того, чтобы посмотреть, что происходит, и доложить в фермерский дом.

В ванной комнате у них был средневековый набор: кожаный ремешок, который Ван могла укусить, и ржавые щипцы. Ван не должна была шуметь. Это была ночь, когда я должна была прийти на пластиковый камень, но я не могла выйти из общежития, потому что все женщины не спали.

Ван рожала тридцать шесть часов. Это было совершенно ужасно, и я была ближе всего к тому, чтобы открыть, кто я на самом деле, и сказать, что пойду в полицию. Я не знаю, что является нормальным для родов, но, похоже, она потеряла огромное количество крови. Я присутствовала при родах, потому что одна из сиделок уже не справлялась, и я вызвалась ее подменить. Ребенок был в ягодичном предлежании, и я была уверена, что он родится мертвым. Сначала она выглядела синей, но Сита оживила ее. После всего этого Ван не хотела смотреть на ребенка. Она только сказала: “Отдай его Мазу”. С тех пор я не видела ребенка. Ван все еще лежит в постели в женском общежитии. Сита говорит, что с ней все будет хорошо, и я надеюсь, что это правда, но выглядит она ужасно.

2. Сита

Женщинам, которые две ночи не спали из-за Ван, сегодня разрешили выспаться. Мне удалось поговорить с Ситой в общежитии, когда мы все проснулись, и я села рядом с ней за об…

— Черт, — пробормотала Робин, встряхивая шариковую ручку. Как она и опасалась, чернила, похоже, закончились.

Затем Робин замерла. В отсутствие царапанья пера по бумаге она услышала нечто другое: шаги и женский голос, тихо и неустанно напевающий.

— Лока Самастах Сухино Бхаванту… Лока Самастах Сухино Бхав….

Песнопения прекратились. Робин погасила фонарик, который держала во рту, и снова плюхнулась среди крапивы, но слишком поздно: она знала, что песнопевец увидел свет.

— Кто там? Кто там? Я т-т-тебя вижу!

Робин медленно поднялась, отбросив фонарик, перо и бумагу в сторону.

— Лин, — сказала Робин. — Привет.

На этот раз девушка была одна. Мимо пронеслась машина, и в луче ее фар Робин увидела, что ее бледное лицо залито слезами, а руки заняты растениями, которые она вырывала с корнем. В течение, как показалось, долгого времени, но на самом деле это были считанные секунды, они смотрели друг на друга.

— П-п-почему ты здесь?

— Мне нужно было подышать свежим воздухом, — сказала Робин, внутренне сокрушаясь о несостоятельности своей лжи, — а потом… Потом у меня немного закружилась голова, и я присела. Это были напряженные дни, не так ли? С Ван и… и всем остальным.

При слабом свете луны Робин увидела, как девушка посмотрела на деревья в направлении ближайшей камеры наблюдения.

— Что з-з-заставило тебя прийти сюда?

— Я немного заблудилась, — соврала Робин, — но потом увидела свет от дороги и пришла сюда, чтобы сориентироваться. Что ты задумала?

— Н-н-не говори н-н-никому, что ты меня видела, — сказала Лин. Ее большие глаза странно блестели на затененном лице. — Если ты к-к-кому-нибудь расскажешь, я скажу, что ты была н-н-не..

— Я не скажу…

— …в постели, я увидела и п-п-пошла за тобой…

— Я обещаю, — срочно сказала Робин. — Я не скажу.

Лин повернулась и поспешила прочь от деревьев, все еще сжимая в руках выкорчеванные растения. Робин прислушивалась, пока шаги Лин не стихли совсем, оставив после себя тишину, нарушаемую лишь обычными ночными лесными шорохами.

Волны паники накатывали на Робин, когда она сидела неподвижно, обдумывая возможные последствия этой неожиданной встречи. Она повернула голову и посмотрела на стену позади себя.

Шах находился неподалеку. Может быть, лучше сейчас вылезти на дорогу и подождать, пока он вернется и проверит камень? Если Лин заговорит, если Лин расскажет церковным старостам, что нашла Робин в слепой зоне периметра с фонариком, где ей точно не следовало владеть…

Несколько минут Робин сидела неподвижно, размышляя, почти не замечая холодной земли под собой и ветерка, шевелящего волосы на ее обожженной крапивой шее. Затем, приняв решение, она на ощупь нашла незаконченное письмо, ручку и фонарик, перечитала все, что успела сообщить, и продолжила писать.

На вид ей более 70 лет, и она работает здесь с первых дней существования церкви. Она приехала сюда по приглашению Уэйса, чтобы преподавать йогу, и сказала мне, что вскоре поняла, что папа Джей — “очень великий свами”, и осталась.

Я довольно легко заставила ее говорить о Бекке, потому что Сита ее не любит (почти никто не любит). Когда я упомянула, что Бекка знает Утонувшего Пророка, она сказала, что Бекка очень завидовала Дайю, когда они были детьми. Она сказала, что все маленькие девочки любили Шери, и Бекка очень завидовала Дайю, так как та получала от нее особое внимание.

Робин снова перестала писать, раздумывая, стоит ли рассказывать Страйку о своей встрече с Лин. Она представляла, что он скажет: убирайся немедленно, ты скомпрометирована, нельзя доверять подростку с промытыми мозгами. Однако, поразмыслив еще минуту, она подписала письмо, не упоминая Лин, взяла свежий лист бумаги и перешла к объяснению Мерфи, почему она все еще не готова покинуть ферму Чепмен.

Глава 61

Девять на третьем месте.

В течение всего дня человек высшего порядка творчески активен.

С наступлением темноты его ум по-прежнему занят заботами.

И-Цзин или Книга Перемен

Главной эмоцией Страйка, получившего последнюю депешу Робин с фермы Чепмена, было облегчение от того, что двадцатичетырехчасовая задержка не была вызвана травмой или болезнью, хотя он нашел в ее содержании много пищи для размышлений и несколько раз перечитал ее за своим столом, положив рядом с собой раскрытый блокнот.

Не сомневаясь в том, что Манифестация Украденного Пророка вызвала у присутствующих замешательство, Страйк все же согласился с мнением Эбигейл Гловер: Мазу Уэйс усовершенствовала простые магические трюки, которым ее обучил Джеральд Кроутер, и теперь могла создавать масштабные иллюзии, используя свет, звук и ложное направление.

А вот рассказ Робин о родах Ван вызвал у него неподдельное беспокойство. Он так сосредоточился на смертях на ферме Чепмена, уделяя особое внимание правильному ведению документации, что упустил из виду возможные нарушения при родах. Теперь ему стало интересно, что произошло бы, если бы мать или ребенок умерли, почему Мазу, женщина без медицинского образования, должна была увидеть ребенка сразу же после его рождения и почему с тех пор его никто не видел.

Отрывки, связанные с Беккой Пирбрайт, также заинтересовали Страйка, особенно ее обвинения в том, что ее сестра передала Кевину информацию для его книги. Перечитав эти абзацы, он встал из-за стола, чтобы еще раз рассмотреть фотографию комнаты Кевина Пирбрайта, прикрепленную к доске на стене. Его взгляд снова пробежал по разборчивым надписям на стенах, среди которых было имя Бекка.

Поиск в Интернете позволил ему найти фотографии взрослой Бекки, выступающей на семинарах ВГЦ. Он помнил, как Робин описывала ее как мотивационного оратора, и, безусловно, эта сияющая, блестящая женщина в толстовке с логотипом имела оттенок корпоративности. Особенно его заинтересовал тот факт, что Бекка ревновала Дайю к вниманию со стороны Шери Гиттинс. Страйк сделал для себя еще несколько пометок, касающихся вопросов, которые он собирался задать Хитонам, встретившимися с истеричной Шери на пляже Кромера после утопления Дайю.

Следующая неделя была напряженной, хотя и малопродуктивной с точки зрения продвижения дел, находящихся в производстве агентства. Помимо других общих и личных забот, Страйк постоянно вспоминал темноволосую женщину в отеле Коннахт, которая утверждала, что узнала его. Это был первый случай, когда незнакомка сделала это, и это обеспокоило его до такой степени, что он сделал то, чего никогда раньше не делал, — загуглил себя. Как он и ожидал, в Интернете оказалось очень мало его фотографий: та, которую чаще всего использовала пресса, была сделана еще в бытность его военным полицейским, гораздо более молодым и подтянутым. На остальных он был запечатлен с бородой, которая быстро отрастала, когда ему это было нужно, и которую он всегда отппускал, когда ему приходилось давать показания в суде. Ему все еще казалось странным, что женщина узнала его, чисто выбритого и в очках, и он не мог отделаться от подозрения, что она пыталась привлечь к нему внимание и тем самым сорвать слежку.

Отбросив возможность того, что она была журналисткой — прямое приближение посреди ресторана с целью подтверждения его личности было бы странным поведением, он остался с тремя возможными объяснениями.

Первое: он успел обзавестись преследователем. Он считал это маловероятным. Хотя у него было множество доказательств того, что он привлекателен для определенных типов женщин, и его карьера следователя научила его тому, что даже внешне успешные и богатые люди могут питать странные импульсы, Страйку было очень трудно представить, что женщина, которая так хорошо выглядит и хорошо одета, будет преследовать его из корыстных побуждений.

Второе: она имела какое-то отношение к Всеобщей Гуманитарной Церкви. Из разговора с Фергюсом Робертсоном стало ясно, на какие крайности готова пойти церковь, чтобы защитить свои интересы. Возможно, она была одним из самых богатых и влиятельных членов церкви? Если дело обстояло именно так, то в ВГЦ, очевидно, знали, что агентство ведет расследование в отношении них, а это имело серьезные последствия не только для дела, но и для безопасности Робин. Более того, это могло означать, что Робин была опознана на ферме Чепменов.

Последняя, наиболее вероятная, на его взгляд, возможность заключалась в том, что эта женщина была вторым оперативником Паттерсона. В этом случае ее громкое, публичное появление могло быть сделано исключительно для того, чтобы привлечь к нему внимание и сорвать его работу. Именно эта возможность заставила Страйка отправить Барклаю, Шаху и Мидж описание женщины и попросить их быть начеку.

Вечером накануне поездки в Кромер Страйк допоздна работал в пустом офисе, занимаясь нудной бумажной работой и поедая салат из киноа из пластиковой упаковки. Это был день референдума по Брексит, но у Страйка не было времени голосовать: в тот день Фрэнки решили разделиться, и он был прижат к стенке, наблюдая за младшим братом в Бекслихите.

Сочетание усталости и голода приводило его в особое раздражение, когда почти в одиннадцать вечера в офисе раздавался телефонный звонок. Убедившись, что это Шарлотта, он перевел трубку на голосовую почту. Через двадцать минут телефон зазвонил снова, а без одной минуты полночь зазвонил в третий раз.

Закрыв папки на столе, он поставил свою подпись на нескольких документах и встал, чтобы убрать все в папку.

Прежде чем уйти из офиса в свою мансардную квартиру, он снова остановился у стола Пат и нажал кнопку на ее телефоне. Он не хотел, чтобы кто-то еще слушал тирады Шарлотты: одного раза было достаточно.

— Блюи, возьми трубку. Серьезно, Блюи, пожалуйста, возьми трубку. Я в отчаянии…

Страйк нажал кнопку удаления, затем воспроизвел следующее сообщение. Теперь в ее голосе звучала не только мольба, но и злость.

— Мне нужно с тобой поговорить. Если у тебя есть хоть капля человечности в…

Он нажал кнопку удаления, затем воспроизведения.

Теперь злобный шепот заполнил комнату, и он мог представить себе выражение лица Шарлотты, потому что видел ее такой в самый разрушительный момент, когда ее стремлению ранить не было предела.

— Ты пожалеешь, что не взял трубку, знаешь ли. Обязательно. И драгоценная Робин тоже, когда узнает, какой ты на самом деле. Я знаю, где она живет, ты понимаешь это? Я сделаю ей одолжение…

Страйк хлопнул рукой по телефону, удаляя сообщение.

Он знал, почему Шарлотта зашла так далеко: она наконец-то призналась себе, что Страйк больше не вернется. Почти шесть лет она верила, что тяга, которую она не могла искоренить в себе, живет и в нем, и в том, что ее красота, ее уязвимость и их долгая общая история воссоединят их, несмотря на все, что было до этого, независимо от того, насколько решительно он настроен не возвращаться. В проницательности Шарлотты и ее необыкновенной способности вынюхивать слабые места всегда было что-то от ведьмы. Она безошибочно угадала, что он должен быть влюблен в свою партнершу по бизнесу, и эта уверенность подталкивала ее к новым вершинам мстительности.

Он хотел бы утешить себя тем, что угрозы Шарлотты были пустыми, но не мог: он слишком хорошо ее знал. В голове проносились возможные сценарии, каждый из которых был более разрушительным, чем предыдущий: Шарлотта появляется у дома Робин, Шарлотта выслеживает Мерфи, Шарлотта выполняет свою угрозу и выступает перед прессой.

В пабе с Мерфи он немного злорадно повеселился, отказавшись рассказать о том, что он мог услышать от Уордла, чтобы опорочить Мерфи. Теперь он оглядывался назад на то, что, по его мнению, могло быть опасным потаканием своим желаниям. У Райана Мерфи не было бы чувства лояльности к Страйку, если бы Шарлотта решила рассказать ему о том, каким Страйк был “на самом деле”, или передать Робин язвительность, которой Шарлотта могла бы разразиться в прессе.

Через минуту или десять Страйк осознал, что все еще стоит возле стола Пат, и все мышцы его рук и шеи напряглись. В свете верхнего света офис выглядел странным, почти чужим, а за окнами царил полумрак. Когда он направился к двери, на которой были выгравированы имена обоих партнеров, единственным холодным утешением, который он мог извлечь из сложившейся ситуации, было то, что Шарлотта не сможет устроить засаду на Робин, пока она находится на ферме Чепменов.

Глава 62

Девять на втором месте…

Доброжелательное отношение к дуракам приносит удачу.

И-Цзин или Книга Перемен

В машине по дороге к дому Хитонов в Кромере Страйк узнал, что Великобритания проголосовала за выход из ЕС. Он выключил радио после часа слушания комментаторов, рассуждающих о том, что это будет означать для страны, и вместо этого стал слушать песню Тома Уэйтса “Swordfishtrombones”.

Он мог бы забрать последнее письмо Робин на обратном пути из Кромера, но поручил эту работу Мидж. Проделав это однажды, он на собственном опыте убедился, как трудно человеку с отсутствующей половиной ноги перебраться через стену и колючую проволоку, не поранившись и не упав в заросли крапивы на другой стороне. Тем не менее он сознательно решил проехать мимо входа в Львиную Пасть и фермы Чепмена, хотя при обычных обстоятельствах это было последнее место, куда он решился бы приблизиться. Когда он проезжал мимо электрических ворот и видел на горизонте диковинную башню, похожую на гигантскую шахматную фигуру, на него неизбежно нахлынули неприятные воспоминания; он помнил, как в одиннадцать лет его убедили, что она как-то связана с братьями Кроутер, что это какая-то сторожевая башня, и хотя он никогда не знал, что именно происходит в домиках и палатках, скрытых от глаз, его внутренняя антенна зла представляла себе детей, запертых там. Тот факт, что Робин на мгновение оказалась так близко, но вне досягаемости, ничуть не улучшил его настроения, и он поехал прочь от фермы Чепменов. Настроение его было еще хуже, чем за завтраком, когда его мысли были заняты угрозами Шарлотты, прозвучавшими накануне вечером.

Он был корнуолльцем и близость к океану обычно поднимала ему настроение, но, въехав в Кромер, он увидел множество старых стен и зданий, покрытых округлым кремнем, которые неприятно напомнили ему фермерский дом, в котором Леда периодически пропадала, чтобы обсудить философию и политику, оставляя своих детей без присмотра и защиты.

Он припарковал БМВ на стоянке в центре города и вышел из машины под пасмурным небом. Хитоны жили на Гарден-стрит, которая находилась в нескольких минутах ходьбы и по мере приближения к набережной сужалась до пешеходной аллеи, а океан, обрамленный старыми домами, выглядел как маленький бирюзовый квадрат под пасмурным серым небом. Их дом находился на левой стороне улицы: солидный дом с террасами и темно-зеленой входной дверью, выходящей прямо натротуар. Страйк представлял себе, что это будет шумное место для жизни, с пешеходами, снующими взад-вперед от пляжа к магазинам и пабу “Веллингтон”.

Когда он постучал в дверь молотком в форме подковы, изнутри раздалось яростное тявканье собаки. Дверь открыла женщина лет шестидесяти, платиновые волосы которой были коротко подстрижены, а кожа была в морщинах и как будто выцветшая. Собака, маленькая, пушистая и белая, была прижата к ее огромной груди. На долю секунды Страйк подумал, что, должно быть, пришел не в тот дом, потому что из-за ее спины раздались раскаты хохота, слышимые даже сквозь повизгивающий лай собаки.

— К нам пришли друзья, — сказала она, сияя. — Они хотели познакомиться с вами. Все в восторге.

Вы, наверное, шутите.

— Я так понимаю, вы…?

— Шелли Хитон, — сказала она, протягивая руку, на которой звенел тяжелый золотой браслет. — Заходите. — Лен там, с остальными. Заткнись уже, Дилли.

Тявканье собаки стихло. Шелли провела Страйка по темному коридору и вышла в уютную, но не слишком большую гостиную, которая, казалось, была полна людей. За сетчатыми занавесками сновали туда-сюда смутные тени отдыхающих: как и ожидал Страйк, шум с улицы доносился постоянно.

— Это Лен, — сказала Шелли, указывая на крупного, румяного, лысоватого мужчину с зачесанными на лысину волосами. Правая нога Леонарда Хитона, заключенная в хирургический ботинок, покоилась на приземистом пуфе. Стол рядом с ним был завален фотографиями в рамках, на многих из которых была изображена собака на руках у Шелли.

— Вот он и здесь, — громко сказал Лен Хитон, протягивая потную руку с большим кольцом-печаткой. — Кэмерон Страйк, я полагаю?

— Это я, — сказал Страйк, пожимая руку.

— Я только заварю чай, — сказала Шелли, жадно глядя на Страйка. — Не начинай без меня!

Она посадила маленькую собачку и ушла, звеня украшениями. Собака рысью побежала за ней.

— Это наши друзья Джордж и Джиллиан Кокс, — сказал Леонард Хитон, указывая на диван, где тесно примостились три пухлых человека лет шестидесяти, — а это Сьюзи, сестра Шелли.

Жадные глаза Сюзи казались изюмом на ее пышном лице. Джордж, чье пузо почти упиралось в колени, был совершенно лысым и слегка хрипел, хотя и сидел неподвижно. Джиллиан, у которой были вьющиеся седые волосы и которая носила очки в серебристой оправе, гордо сказала:

— Я та, с кем вы говорили по телефону.

— Садитесь, — удобно расположился Хитон, указывая Страйку на кресло, стоящее спинкой к окну, напротив его собственного. — Довольны референдумом?

— О, да, — сказал Страйк, который по выражению лица Лена Хитона понял, что это был правильный ответ.

За несколько минут, пока жена Хитона входила и выходила из кухни с чаем, чашками, тарелками и лимонным пирогом, регулярно причитая: “Подождите, я хочу все услышать!”, Страйк успел понять, что три блондинки, загнавшие его в угол на крестинах крестника, были просто любительницами поразвлечься. Обитатели дивана завалили его вопросами не только о самых громких делах, но и о его родословной, о его отсутствующей половине ноги и даже — тут его решительная доброта чуть не дала сбой — о его отношениях с Шарлоттой Кэмпбелл.

— Это было очень давно, — сказал он так твердо, как только позволяла вежливость, и повернулся к Леонарду Хитону. — Так вы только что вернулись из Испании?

— Да, точно, — сказал Леонард, у которого шелушился лоб. — У нас есть небольшое местечко в Фуэнхироле, где я открыл свой бизнес. Обычно мы работаем там с ноября по апрель, но…

— Он сломал свою чертову ногу, — сказала Шелли, усаживаясь, наконец, на стул рядом с мужем, поднимая маленькую белую собачку на колени и жадно глядя на Страйка.

— Только без слова “чертову”, — сказал Леонард, ухмыляясь. У него был вид шутника, привыкшего командовать в зале, но, похоже, он не возмущался тем, что Страйк временно занял центральное место. Возможно, потому, что им с женой нравилось играть роль импресарио, привезших этот впечатляющий экспонат на потеху друзьям.

— Расскажи ему, чем ты занимался, когда ее сломал, — наставляла мужа Шелли.

— Ни туда, ни сюда, — ухмыльнулся Леонард, явно желая получить подсказку.

— Давай, Леонард, расскажи ему, — сказала Джиллиан, хихикая.

— Тогда я расскажу, — сказала Шелли. — Минигольф.

— Правда? — сказал Страйк, вежливо улыбаясь.

— Чертов минигольф! — сказала Шелли. — Я спросила его: “Как, черт возьми, ты умудрился сломать ногу, занимаясь мини-гольфом?”

— Споткнулся, — сказал Леонард.

— Разозлился, — сказала Шелли, и зрители на диване захохотали еще громче.

— Заткнись, женщина, — сказал Леонард с лукаво-невинным видом. — Споткнулся. Это могло случиться с кем угодно.

— Забавно, как это все происходит с тобой, — сказала Шелли.

— Они все время такие! — сказала Страйку хихикающая Джиллиан, приглашая его насладиться сумасбродным юмором Хитонов. — Они никогда не останавливаются!

— Мы оставались в Фуэнхироле до тех пор, пока он не смог лучше ходить, — сказала Шелли. — Ему не нравилось лететь на самолете и пытаться преодолеть ступеньки на эспланаде дома. Нам пришлось отказаться от нескольких летних туров, но такова цена, которую приходится платить за брак с человеком, который ломает ногу, пытаясь попасть мячом для гольфа в рот клоуну.

Троица на диване разразилась хохотом, бросая на Страйка нетерпеливые взгляды, чтобы убедиться, что его развлекли должным образом, а Страйк продолжал улыбаться так искренне, как только мог, доставая блокнот и ручку, и в этот момент в комнате воцарилась тишина, звенящая от волнения. Перспектива пережить случайную гибель ребенка, похоже, не только не омрачила настроения, но и подействовала на всех присутствующих стимулирующе.

— Очень хорошо, что вы согласились встретиться со мной, — сказал Страйк Хитонам. — Как я уже сказал, мне действительно нужен рассказ очевидца о том, что произошло в тот день на пляже. Это было давно, я знаю, но…

— Ну, мы уже встали, — с нетерпением сказала Шелли.

— Ах, рассвет, — сказал Леонард.

— Перед рассветом, — поправила его Шелли. — Еще было темно.

— Мы должны были ехать в Лестер…

— На похороны тети, — вставила Шелли.

— Нельзя оставлять мальтийцев, — сказал Леонард. — Они воют на весь дом, если их оставить, так что нам нужно было прогуляться, прежде чем ехать. Вы не должны брать собак на пляж в сезон отпусков…

— Но Бетти была похожа на Дилли, она была совсем крошечной, и мы всегда подбирали мусор, — спокойно сказала Шелли. После секундного замешательства Страйк понял, что она имела в виду собачье дерьмо.

— Мы пошли вдоль берега, вон туда, — сказал Леонард, указывая налево. — И тут из темноты выбегает девушка и кричит.

— Меня почти пришибло, — сказала Шелли.

— Мы думали, что у нее был сексуальный приступ или что-то в этом роде, — сказал Леонард не без некоторого удовольствия.

— Вы можете вспомнить, что она сказала?

— Помогите мне, помогите мне, она ушла под воду, — сказал Леонард.

— Я думала, что она утонула, — сказала Шелли.

— Мы подумали, что она имела в виду собаку. Кто ходит купаться в пять утра в Северном море? Она была в одних трусах. Вся мокрая, — сказал Леонард, ухмыляясь и вздергивая брови. Шелли отвесила мужу подзатыльник тыльной стороной руки.

— Веди себя прилично, — сказала Шелли, ухмыляясь Страйку, а сидящие на диване снова захрипели от смеха.

— Она не была в купальнике?

— В одних трусах, — повторил Леонард, ухмыляясь. — Было холодно.

Шелли снова ударила его, пока сидящие на диване смеялись.

— Я сначала подумала, что она разделась, чтобы зайти к собаке, — сказала Шелли. — Никогда бы не подумал, что она плавала.

— И она сказала: “Помогите мне, она ушла под воду?” — спросил Страйк.

— Ах, что-то типа того, — сказал Леонард. — Потом она говорит: “Мы были там” — и убегает…

— Нет, не так, — сказала Шелли. — Она попросила нас срочно вызвать береговую охрану.

— Нет, это не так, — сказал Леонард. — Она показала нам все сначала.

— Нет, не так, — сказала Шелли, — она сказала: “Вызовите береговую охрану, вызовите береговую охрану”.

— Как же так получилось, что я увидел эту вещь?

— Ты видел, что было там после твоего возвращения, дремучий жеребенок, — сказала Шелли, под дальнейшие смешки с дивана.

— Что там было? — спросил Страйк.

— Полотенца и одежда — платье и туфли маленькой девочки, — сказала Шелли. — Она отвела меня к ним, и когда я увидела ботинки, то поняла, что это ребенок. Ужасно, — сказала она, но ее тон был бесстрастным. Страйк мог сказать, что утопление отошло для Хитонов в далекое прошлое. Потрясение, которое оно могло вызвать у них два десятилетия назад, уже давно улеглось.

— Я бы не пошел звонить, — упрямо сказал Леонард. — Я не собирался вызывать береговую охрану из-за собаки. Я был там, я видел ботинки…

— Ладно, Леонард, ты был с нами, делай по-своему, — сказала Шелли, закатив глаза.

— И тогда я иду звонить в береговую охрану, — удовлетворенно сказал Леонард.

— И вы остались с Шери, миссис Хитон?

— И я сказала ей: “Какого черта вы делали в воде в этот час ночи?”

— И что она сказала? — спросил Страйк.

— Сказала, что девочка хотела плавать на веслах.

— Я сказал Шелли еще тогда, — вмешался Леонард, — вот для чего нужно слово “нет”. Мы видим таких детей, как эта, каждое лето, они чертовски избалованы. У нас своих не было…

— Как я должна справляться с детьми? У меня все руки заняты тобой, ломающим свои чертовы ноги, играя в минигольф, — сказала Шелли, вызвав еще большее хихиканье с дивана. — Я должна чаще говорить тебе “нет”.

— Ты говоришь мне, что у нас нет детей, — сказал Леонард, чем вызвал взрывы смеха Джорджа, Джиллиан и Сюзи и еще один подзатыльник от ухмыляющейся жены.

— Шери рассказала вам, что произошло в море? — Страйк терпеливо расспрашивал Шелли.

— Она сказала, что девочка зашла слишком глубоко и ушла под воду, что она пыталась достать ее, но не смогла, и поплыла обратно к берегу. Потом она увидела нас и прибежала.

— И как вам показалась Шери? Расстроенной?

— Скорее напуганной, чем расстроенной, я думаю, — сказала Шелли.

— Шелли не понравилась она, — сказал Леонард.

— Ему понравилась, потому что он получал удовольствие от прекрасного утреннего вида, — сказала Шелли, а хор на диване захихикал. — Она сказала мне: “Я чуть не утонула, течение очень сильное”. Искала сочувствия к себе, а этот ребенок умер.

— Ты была очень напряжена…

— Лен, это не у меня были проблемы, — сказала Шелли.

Троица на диване разразилась скандальным хохотом, а оба Хитона бросили на Страйка торжествующий взгляд, как бы говоря, что сомневаются, что его когда-нибудь так развлекали во время расследования. У детектива начала болеть челюсть от всех этих фальшивых улыбок.

— Она хихикала и все такое, — сказала Шелли Страйку под смех остальных. — Я сказала ей, надевай одежду, не стоит так стоять. “О да” сказала она и захихикала.

— Нервы, — сказал Леонард. — Шок.

— Тебя не было там, когда это случилось, — сказала Шелли. — Ты звонил.

— Вы же не думаете, что она не искренне расстроилась из-за того, что Дайю утонула, миссис Хитон? — спросил Страйк.

— Ну, она немного плакала, но если бы это была я…

— Ты заговорила против меня, — сказал Леонард Шелли.

— Она наклонилась к Бетти и стала ее гладить, — сказала Шелли. — Что она делает, играя с собакой, когда там тонет маленькая девочка?

— Шок, — твердо ответил Леонард.

— Как долго вы отсутствовали, мистер Хитон? — спросил Страйк.

— Двадцать минут? Полчаса?

— И как быстро выехала береговая охрана?

— Они появились вскоре после того, как я вернулся на пляж, — сказал Леонард. — Мы видели, как лодка уходила, видели огни, и вскоре после этого на пляже появилась полиция.

— Она была чертовски напугана, когда туда приехала полиция, — сказала Шелли.

— Естественно, — сказал Леонард.

— Она бежала вприпрыжку, — сказала Шелли.

— Она так не делала, — насмехался Леонард.

— Она сделала, — сказала Шелли. “Что это там?” Она пошла смотреть что-то на пляже. Гальку, траву или что-то еще. Солнце к тому времени только-только взошло. Это было оправдание, — сказала Шелли. — Она хотела выглядеть занятой, когда они приедут, копаясь в траве.

— Это не бегство, — сказал Леонард.

— Комок водорослей, семилетняя девочка? Она разыгрывала полицию. “Посмотрите, как я пытаюсь найти ее.” Нет, мне она не понравилась, — без всякой необходимости сказала Шелли Страйку. — Безответственная, правда? Это была ее вина.

— Что произошло, когда приехала полиция, вы можете вспомнить? — спросил Страйк.

— Они спрашивали, как они с маленькой девочкой туда попали, ведь она не местная, — сказала Шелли.

— Она отвела нас к разбитому грузовику с грязью и соломой на стоянке, — сказал Леонард. — Сказала, что они с той фермы, с той церкви, где полно чудаков, в Эйлмертоне.

— Вы уже знали о Всеобщей Гуманитарной Церкви, не так ли?

— Друзья из Фелбрига рассказывали нам об этом месте, — сказала Шелли.

— Чудаки, — повторил Леонард. — Стоим мы, значит, на парковке, а полиция требует, чтобы мы все поехали в участок, делать заявления. Я говорю: “Нам надо на похороны”. Девушка заплакала. Потом из кафе вышла старушка Мюриэл, чтобы посмотреть, что происходит.

— Это Мюриэл Картер, которая видела, как Шери взяла Дайю на пляж?

— Вы свое дело знаете, не так ли — спросила Шелли, столь же впечатленная скрупулезностью Страйка, сколь Джордан Рини был сбит с толку. — Да, это она. Раньше у нее было кафе на том берегу.

— Вы ее знали?

— До того, как все это случилось, мы не разговаривали с ней, — сказала Шелли, — но мы знали ее потом. Она рассказала полиции, что видела, как Шери вынесла девочку из грузовика и шла по пляжу. Она посчитала, что это было глупо, когда утром увидела Шери с полотенцами и прочим.

— Мюриэл была в своем кафе очень рано, — прокомментировал Страйк. — Должно быть, все это было в пять утра?

— Кофемашина не работала, — сказал Леонард. — Она и ее муж пытались починить ее до открытия.

— А, хорошо, — сказал Страйк, делая пометку.

— Мюриэл сказала, что ребенок был сонный, — сказала Шелли. — Я сказала Леонарду: “Значит, она не приставала к ней с просьбой о веслах, это просто отговорка”. Я думаю, что это Шери хотела поплавать, а не малышка.

— Единственная причина, по которой Мюриэль считала, что ребенок спит, заключалась в том, что Шери несла ее на руках. Детям нравится, когда их носят на руках, это еще ничего не значит.

— Как насчет того, что выяснилось на дознании? — Шелли резко спросила Леонарда. — О плавании? Расскажи это. — Но прежде чем Леонард успел это сделать, Шелли сказала:

— Шери была чемпионкой по плаванию. Она сказала это на дознании, на скамье подсудимых.

— Чемпионка, — сказал Леонард, закатив глаза, — она не чемпионка, она просто хорошо плавала, когда была ребенком.

— Она была в команде, — сказала Шелли, все еще разговаривая со Страйком. — Она выигрывала медали.

— И что? — сказал Леонард. — Это не преступление.

— Если бы я была чертовым чемпионом по плаванию, я бы осталась там, чтобы помочь маленькой девочке, а не ушла обратно на пляж, — решительно заявила Шелли под ропот согласия с дивана.

— Неважно, сколько у тебя медалей, но прилив есть прилив, — сказал Леонард, теперь уже с недовольным видом.

— Это интересно, — сказал Страйк, и Шелли выглядела взволнованной. — Как на дознании зашла речь о плавании Шери, вы не могли бы вспомнить?

— Я могу, — сказала Шелли, — потому что она пыталась показать, что не была безответственной, взяв маленькую девочку в море, потому что сама была сильной пловчихой. Я потом сказала Лену: “Медали помогают видеть в темноте, да? А медали позволяют взять в Северное море девочку, которая не умеет плавать?”

— Итак, в ходе дознания было установлено, что Дайю не умела плавать, не так ли?

— Ах, — сказал Леонард. — Мать сказала, что она никогда не училась.

— Мне не понравилась эта мать, — сказала Шелли. — Выглядела типа ведьмы.

— В халате, Шелл, не так ли? — проговорила Сюзи с дивана.

— В длинной черной мантии, — кивнула Шелли. — Если бы вы собирались в суд, то оделись бы как следует. Простое уважение.

— Это их религия, — сказал Леонард, забыв, что он только что назвал членов церкви чудаками. — Вы не можете остановить людей, следующих своей религии.

— Если хотите знать, это Шери хотела поплавать, — сказала Шелли Страйку, не обращая внимания на реплику мужа. — Ребенок был сонный, она не просилась. Это была идея Шери.

— Ты этого не знаешь, — сказал Леонард.

— Никто не говорит, что я это знаю, — надменно сказала Шелли. — Подозреваю.

— Можете ли вы вспомнить какие-нибудь подробности, которые Шери рассказывала о своей карьере пловчихи? — спросил Страйк. — Название клуба? Где она тренировалась? Я пытаюсь разыскать Шери, и если бы мне удалось найти старых товарищей по команде или тренера…

— Подождите, — сказал Леонард, оживившись.

— Что? — сказала Шелли.

— Я могу вам помочь.

— Как? — скептически спросила Шелли.

— Потому что после суда я разговаривал с ней. Она плакала на улице. Один из семьи маленькой девочки как раз разговаривал с ней — наверное, придирался. Он быстро ушел, когда я подошел к ней, — сказал Леонард, немного выпрямляясь. — Мне стало ее жаль, и я ей сказал: ‘Знаю, дорогая, ты сделала все, что могла’. Тебя там не было, ты была в туалете, — опередил Леонард Шелли. — Она сказала мне, плача, вроде бы, ‘Но я могла бы остановить это’, и…

— Погодите, — сказал Страйк. Она сказала: “Но я могла бы это остановить”?

— Да, — сказал Леонард.

— Именно эти слова? “Я могла бы это остановить”, а не “Я могла бы спасти ее”?

Леонард колебался, рассеянно приглаживая седеющие волосы, которые так плохо скрывали его лысину.

— Да, это было “Я могла бы это остановить”, — сказал он.

— Ты не можете помнить точные слова, не после стольких лет, — презрительно сказала Шелли.

— Ты что, женщина, — сказал Леонард, во второй раз уже не улыбаясь. — Я могу, и я скажу тебе почему, потому что я сказал ей в ответ: “Ничто на земле не остановит прилив”. Вот что я сказал. А потом она сказала: “Я, наверное, снова начну плавать” или что-то в этом роде, а я сказал: “Это просто глупо, после всех этих медалей”, и она вроде как засмеялась…

— Смеялась! — возмущенно сказал Шелли. — Смеялась, а там ребенок умер!

— Она начала рассказывать мне о своих победах, а потом ты вылезла из туалета, — сказал Леонард Шелли, — и сказала, что нам нужно вернуться к Бетти, и мы ушли. Но я знаю, что она занималась под открытым небом, потому что…

— Потому что ты снова начал представлять себе ее в трусах, наверное, — сказала Шелли, оглядывая аудиторию, но никто не захихикал: всех теперь интересовала история Леонарда.

— Потому что она сказала, что тренировалась в обшественном открытом бассейне. Я это помню. Ты, наверное, сильно нагрубила этой девушке, — сказал он, косо глядя на жену. — Она была не так плоха, как ты думаешь.

— Это была ее вина, — непримиримо сказала Шелли, и две женщины, сидевшие на диване, поддержали ее ворчанием. — Чертова глупость — взять ребенка, который не умеет плавать, на пляж в такое время. Я поговорила с тетей малышки в ванной, — добавила она, возможно, чтобы свести счеты с Леонардом, который только что вызвал такой интерес у Страйка, — и она согласилась, что вина лежит на ней, и поблагодарила меня и Леонарда за то, что мы сделали, вызвали береговую охрану и все такое, и сказала, что очень рада, что все закончилось. Красивая женщина, — рассудительно добавил Шелли, — но очень милая.

— Почти все, осталось задать еще несколько вопросов, — сказал Страйк, просматривая свои записи, чтобы убедиться, что он ничего не упустил. — Видел ли кто-нибудь из вас еще кого-нибудь на пляже до приезда полиции?

— Нет, там не было… — начала Шелли, но Леонард перебил ее.

— Там был один. Это был тот самый бегун.

— О, да, там был он, — нехотя сказала Шелли. — Но он не имел к этому никакого отношения.

— Когда вы его видели? — спросил Страйк.

— Он пробежал мимо нас, — сказал Леонард. — Вскоре после того, как мы вышли на берег.

— Бежал к тому месту, где вы встретили Шери, или от него? — спросил Страйк.

— От него, — сказал Леонард.

— Вы можете вспомнить, как он выглядел?

— Большой парень, я думаю, — сказал Леонард, — но было темно.

— И он был один? Бежал трусцой, с собой ничего?

— Нет, у него ничего не было с собой, — сказал Леонард.

— Учитывая время, он мог пройти мимо Шери и Дайю, когда они еще были на берегу, как вы думаете? Или после того, как они вошли в воду?

Хитоны посмотрели друг на друга.

— После, — сказал Леонард. — Прошло не более пяти минут после того, как мы его увидели, когда она с криком выскочила из моря.

Страйк сделал пометку, а затем спросил,

— Видели ли вы или слышали какие-либо суда в этом районе — я имею в виду до появления береговой охраны?

Оба Хитона покачали головами.

— И фургон был пуст, когда вы туда пришли?

— Да, пустой и запертый, — сказал Леонард.

— А как долго береговая охрана искала тело, вы знаете?

— Да, они выделили на это несколько дней, — сказал Леонард.

— На дознании сказали, что ее, наверное, потащило вниз и она где-то застряла, — сказала Шелли. — Очень жаль, правда, — сказала она, поглаживая ушки своей маленькой собачки. — Как подумаешь об этом… бедная маленькая девочка.

— И последнее, — сказал Страйк, — вы случайно не помните еще один случай утопления на пляже в 1988 году? У женщины случился приступ в воде, недалеко от берега.

— Подождите минуточку, — прохрипел Джордж с дивана. — Восемьдесят восьмой? Я помню это. Я был там!

Все его спутники удивленно оглянулись на него.

— Да, — взволнованно сказал Джордж, — если это та, о которой я говорю, то она тоже была с маленькой девочкой!

— Похоже на правду, — сказал Страйк. — Утопленница была там с мужем и дочерью. Вы видели, что произошло?

— Я видел, как парень с длинными волосами бежал в море, а потом он и еще один парень тащили ее по берегу. Маленькая девочка плакала и кричала. Ужасное зрелище. Первый мужчина делал ей искусственное дыхание, пока не приехала скорая помощь, но от этого не было никакого толка, она умерла. Об этом написали в газете. Эпилепсия. Ужасное дело.

— Какое отношение это имеет к нашей маленькой девочке? — спросила любопытная Шелли.

— Человек, чья жена умерла от припадка в воде, был отчимом Дайю, — сказал Страйк.

— Нет! — сказали Шелли и Сюзи вместе.

— Да, — сказал Страйк, закрывая блокнот.

— Странное совпадение, — сказала широко раскрывшая глаза Шелли.

— Это так. — сказал Страйк. — Ну. Я думаю, что это все. Вы мне очень помогли, спасибо. Не могли бы вы подсказать мне, как добраться до того места на пляже, где вы встретили Шери?

— Прямо в конце нашей улицы, поверните налево, — сказал Леонард, указывая. — Старое кафе и автостоянка все еще там.

— А где? — начал Страйк, обращаясь к Джорджу, но тот предвосхитил вопрос.

— На том же месте, — сказал он, и все три женщины вздохнули. — Точно на том же месте.

Глава 63

Сердце постоянно думает. Этого не изменить, но движение сердца, то есть мысли человека, должны ограничиваться сиюминутной ситуацией. Все мысли, выходящие за эти рамки, только усугубляют состояние сердца.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйку потребовалось еще двадцать минут, чтобы откланяться от Хитонов и их друзей, но он сделал это так тактично и приятно, как только мог, на случай, если ему снова придется с ними разговаривать. Оказавшись на улице, он с облегчением расслабил мышцы лица, дошел до конца Гарден-стрит и вышел на эспланаду.

Небо было ровного серого цвета с одним серебристым пятном, сквозь которое пыталось пробиться солнце. Прогуливаясь по высокой набережной, Страйк достал из кармана вейп. Даже после того, как он сильно похудел за последний год, конец его культи болел, а мышцы правого бедра были напряжены. Наконец он заметил короткий ряд домиков, где продавали кофе, гамбургеры и пляжные игрушки, а рядом с ними — небольшую автостоянку.

Именно здесь двадцать лет назад Шери Гиттинс припарковала старый фермерский грузовик и понесла Дайю к морю.

Соленый ветерок жалил усталые глаза Страйка, когда он, облокотившись на перила, смотрел вниз, на пляж. Несмотря на плохую погоду, по песку, усыпанному округлыми кремнями, подобными тем, что украшали старые городские стены, все еще ходили люди. Несколько чаек, устроившихся на ночлег, появились между изъеденными морем камнями, похожими на большие утесы. Страйк не видел ни водорослей, ни ракушек, не было развевающихся флагов опасности; море выглядело довольно спокойным, и его соленый запах вкупе со знакомым звуком ритмичного набега и отступления волн усиливали подспудную меланхолию, которую он изо всех сил старался подавить.

Сосредоточься.

Здесь с разницей в семь лет утонули два человека, связанные с Джонатаном Уэйсом. Что сказала рыдающая Шери Леонарду Хитону? Я могла бы это остановить. — Не “я могла остановить ее”, а “я могла остановить это”. Что это было? Заговор, как написал Кевин Пирбрайт на стене своей спальни? И если да, то чей?

От внимания Страйка не ускользнуло, что, хотя трое свидетелей видели, как Шери и Дайю отъезжали от фермы Чепмена, а еще один видел, Как Шери несла Дайю на руках до пляжа, свидетелей того, что произошло после того, как они добрались до моря, не было вообще. Ни Хитоны, ни пробегавший мимо них бегун (который не фигурировал в прессе) не могли ничего сказать по этому поводу. В тот критический отрезок времени, когда Дайю исчезла навсегда, мир располагал только неподтвержденными словами Шери Гиттинс и мифами, которые были созданы вокруг Утонувшего Пророка.

Когда они добрались до пляжа, была еще ночь, подумал Страйк, глядя вниз на изрытый кремнями берег. Может быть, Шери встречалась здесь с кем-то тайно, по договоренности? Она была очень сильной пловчихой: может быть, это было частью плана? Может быть, Шери погрузилась в черную воду с Дайю, держась за плечи, чтобы отнести Дайю к лодке, пришвартованной у берега, где ее кто-то ждал? Этот человек забрал Дайю, возможно, убил ее и похоронил в другом месте, оставив Шери плыть обратно к берегу и разыгрывать трагедию случайного утопления? А может быть, Дайю еще жива и живет под другим именем? Ведь некоторые похищенные дети не погибали, а оставались в плену или воспитывались в семьях, не связанных с ними кровными узами.

Или, возможно, Шери понесла Дайю на пляж, потому что ребенок был под кайфом во время путешествия? Она должна была быть жива и бодра, когда покидала ферму Чепмена, учитывая, что она помахала рукой людям, наблюдавшим за проезжавшим мимо фургоном. Могла ли Шери дать Дайю в пути напиток с наркотиками (“Была ночь, когда всем детям дали напитки, вкоторые, как я теперь думаю, было что-то подмешано”, — писал Кевин Пирбрайт), и Дайю утонула не потому, что по неосторожности зашла на большую глубину, а потому, что была почти без сознания, пока Шери удерживала ее под водой? В таком случае плавательные способности Шери потребовались для того, чтобы затащить тело на глубину, в надежде, что оно навсегда исчезнет, и никто не сможет провести вскрытие?

Или же истина лежала между этими двумя теориями? Тело перетащили на лодку, где его привязали к грузам, и выбросили на берег, где береговая охрана и не подумала бы его искать, потому что приливы должны были унести Дайю в совершенно другом направлении? Однако если бы лодка была пришвартована у темного берега, ей бы исключительно повезло, если бы она не попала в поле зрения береговой охраны: временные рамки были слишком малы для того, чтобы любое другое судно, кроме большого и мощного, успело вовремя покинуть этот район, и в этом случае Хитоны наверняка услышали бы звук мотора в тишине рассвета.

Конечно, существовала еще одна возможность: это случай двух подлинных несчастных случаев, произошедших в одном и том же месте с разницей в семь лет.

Подходило это холодное море к Кромеру, как бегущая могила…

Страйк уставился на безмерную массу воды, гадая, было ли то, что осталось от Дайю, где-то там, возможно, ее кости давно обглоданы дочиста, запутались в порванной рыболовной сети, ее череп мягко перекатывался по морскому дну, когда волны накатывались далеко наверху. В этом случае “я могла бы остановить это” означало “Я могла бы остановить ее требование поехать на море” или “Я могла бы перестать делать все, что она мне говорила”.

Брось это.

Ладно, спорил он сам с собой, но где доказательства, что это не совпадение?

Общий знаменатель. Джонатан Уэйс.

Это не доказательство. Это часть совпадения.

В конце концов, если Уэйс планировал убийство падчерицы, чтобы заполучить четверть миллиона фунтов, которые Дайю стоила мертвой, зачем было поручать Шери отвезти ее именно на то место, где погибла его первая жена?

Потому что что убийцы — существа привычные? Потому что, успешно убив однажды, они и впредь придерживаются того же способа действий? Может быть, Уэйс планировал наглый двойной блеф перед полицией? Если бы я собирался утопить ее, зачем бы я это делал здесь? Мог ли Уэйс быть настолько высокомерен, чтобы подумать, что он может очаровать всех и заставить поверить, что все это было ужасным поворотом судьбы?

Вот только с этой теорией тоже была проблема: смерть первой миссис Уэйс действительно была несчастным случаем. Свидетельство Джорджа подтвердило показания Эбигейл: Уэйс не был в воде, когда тонула его жена, и сделал все возможное, чтобы спасти ее. Разве что… Наблюдая за тем, как волны разбиваются о кремни внизу, Страйк задумался, можно ли вызвать у кого-нибудь эпилептический припадок. Он достал из кармана записную книжку и записал в нее напоминание о необходимости разобраться в этом вопросе. Затем он снова посмотрел на море, откладывая момент, когда ему снова придется идти, и думая о Шери Гиттинс.

Девушка, которая несколько лет спустя так глупо довела своего вороватого парня, вооруженного ножом, до аптеки при свете дня, и которая была достаточно болтлива, чтобы сказать Леонарду Хитону “Я могла бы это остановить” возле здания суда, не была вдохновительницей. Нет, если исчезновение Дайю и было спланировано, Страйк был уверен, что Шери была скорее инструментом, чем архитектором заговора.

В животе у него громко заурчало. Он устал, проголодался, и его нога все еще болела. Меньше всего ему хотелось возвращаться в Лондон этим вечером. Неохотно отвернувшись от моря, он пошел обратно по своим следам и, свернув на Гарден-стрит, заметил огромный и довольно уродливый отель из красного кирпича, выходящий фасадом на пирс. Соблазн зарегистрироваться усилился при виде паба “Кингз Хед” с мощеным пивным садом, расположенного на Хай-стрит слева от него. Задний вход в отель “Де Пари” из красного кирпича (почему Париж?) расположенный прямо напротив пивного сада, манил к себе.

К черту.

Ночевку он объяснит придирчивому бухгалтеру агентства тем, что был задержан в ходе расследования. В “Кингз Хед” он просмотрел меню на стойке бара и заказал пинту пива Doom Bar и гамбургер с картошкой, оправдывая последнее семью предыдущими днями правильного питания.

В сыром пивном саду было безлюдно, что вполне устраивало Страйка, поскольку он хотел сосредоточиться. Устроившись за столиком с электронной сигаретой, он достал мобильный телефон и принялся за работу. Поискав общественные открытые бассейны в окрестностях дома детства Шери, он нашел один в Херн-Хилле. Не забывая о том, что ее юношеская карьера в плавании проходила под именем Карин Мейкпис, Страйк продолжал гуглить, и наконец на четвертой странице результатов поиска нашел то, что искал: старую фотографию команды по плаванию, состоящей из мальчиков и девочек, размещенную на странице Facebook женщины по имени Сара-Джейн Барнетт.

В центре фотографии стояла девочка лет одиннадцати или двенадцати, в пухлом лице которой Страйк узнал хитрую улыбку подростка, впоследствии известного как Шери Гиттинс. Под фотографией Сара-Джейн написала:

Счастливые воспоминания о старом Броквелле! О, как бы снова быть в такой форме, но в 12 лет это было проще! Слева направо: Джон Кертис (который нам всем нравился!!!), Тамзин Коуч, Стюарт Уайтли, Кэрри Мейкпис, искренне ваша Келли Пауэрс и Рис Саммерс.

Теперь Страйк открыл страницу Кэрри Кертис Вудс на Facebook, которая все еще не приняла его просьбу о подписке. Однако теперь он знал, что Шери когда-то тоже звали Кэрри, и, что еще лучше, у нее была причина, по которой она могла выбрать псевдоним “Кертис”: в знак уважения к своему детскому увлечению.

Покончив с гамбургером, чипсами и пинтой пива Страйк вернулся на парковку и взял небольшой рюкзак с зубной щеткой, пастой, чистым бельем и проводом для подзарядки телефона, который он хранил в багажнике своей машины на случай непредвиденных ночевок, а затем пешком вернулся в отель Де Пари

Он мог бы предсказать интерьер по внешнему виду: в высоких арках, хрустальных люстрах и крутой лестнице вестибюля чувствовалась величественность, Но в пробковой доске объявлений, на которой была напечатана ламинированная история отеля, ощущался запах молодежного общежития. Не умея оставить вопрос без ответа, Страйк заглянул в нее и узнал, что отель был основан человеком, семья которого бежала из Франции во время революции.

Как он и надеялся, ему удалось снять одноместный номер, но, как он и предполагал, что было неизбежно в летний сезон, он не имел вида на море, а выходил на крыши Кромера. Сознательно ища хорошее, он отметил, что в комнате было чисто, а кровать казалась удобной, но теперь, когда он оказался внутри нее, окруженный той же желто-красной цветовой гаммой, что и вестибюль, он почувствовал клаустрофобию, что, как он знал, было совершенно иррационально. За время своего детства и службы в армии он спал в машинах, в палатках на твердой земле, в сквотах, в этом чертовом ужасном сарае на ферме Чепмена и на многоэтажной автостоянке в Анголе: у него не было причин жаловаться на вполне адекватный гостиничный номер.

Но когда он повесил куртку и огляделся по сторонам, чтобы определить, сколько средств балансировки имеется между кроватью и ванной комнатой, по которой ему придется передвигаться на одной ноге следующим утром, депрессия, с которой он боролся весь день, навалилась на него. Опустившись на кровать, он провел рукой по лицу, не в силах больше отвлечься от двух причин своего плохого настроения: Шарлотты и Робин.

Страйк презирал жалость к себе. Он был свидетелем серьезной бедности, травм и лишений, как в армии, так и во время своей карьеры детектива, и верил в то, что нужно ценить свои благословения. Тем не менее, полуночные угрозы Шарлотты не давали ему покоя. Если она выполнит их, то последствия будут не из приятных. Им уже достаточно интересовалась пресса, чтобы понять, насколько серьезную угрозу она представляет для его бизнеса, и он уже имел дело с попыткой саботажа со стороны Паттерсона. Он надеялся, что ему больше никогда не придется покидать свой офис и терять клиентов, которым нужен был анонимный сыщик, а не безвольная знаменитость, тем более замазанная подозрением в насилии над женщиной.

Он снова достал телефон и набрал в Гугле свое имя и имя Шарлотты.

Было несколько совпадений, в основном старые газетные статьи, в которых вскользь упоминались их отношения, включая недавнюю статью о ее нападении на Лэндона Дормера. Значит, она еще не начала говорить. Несомненно, он сразу же узнал бы, если бы она заговорила: отзывчивые друзья написали бы ему о своем возмущении, как всегда делают люди, читающие плохие новости, думая, что это поможет.

Он зевнул, подключил мобильник к зарядке и, несмотря на то, что было еще рано, отправился в душ, прежде чем лечь спать. Он надеялся, что горячая вода улучшит его настроение, но пока он намыливался, его мысли унеслись к Робин, что не принесло ему утешения. Он был с ней во время двух последних поездок в приморские города, причем в обоих случаях по другим делам: он ел с ней картошку в Скегнессе и ночевал в соседних комнатах в Уитстейбле.

Особенно ему запомнился ужин в отеле, который они разделили в тот вечер, вскоре после того, как он только что расстался со своей последней девушкой, и перед тем, как Робин отправилась на свое первое свидание с Райаном Мерфи. Робин, как он помнил, была одета в голубую рубашку. Они пили Риоху и смеялись вместе, а наверху их ждали две спальни, расположенные бок о бок на последнем этаже. Все, подумал он, было благоприятно: вино, вид на море, оба одиночки, рядом никого, кто мог бы помешать, и что же он сделал? Ничего. Даже если бы он сказал ей, что его отношения — короткие, неудовлетворительные и завязавшиеся исключительно для того, чтобы отвлечься от неловкого желания к партнеру, — закончились, это могло бы послужить поводом для разговора, в ходе которого выяснились бы собственные чувства Робин. Но вместо этого он сохранял привычную сдержанность, не только решив не портить их дружбу и деловое партнерство, но и боясь отказа. Его единственная и, по общему признанию, неудачная попытка поцеловать Робин в пьяном виде возле отеля Ритц на ее тридцатом дне рождения была встречена таким взглядом ужаса, что запечатлелась в его памяти.

Голый, он вернулся в спальню, чтобы снять протез. Нехотя расставаясь с гелевой подушечкой на конце культи, он слушал, как чайки кружат над головой в лучах заходящего солнца, и жалел, что не сказал ничего в тот вечер в Уитстейбле. Потому что если бы сказал, то, возможно, не чувствовал бы себя сейчас таким чертовски несчастным и не возлагал бы все надежды на Райана Мерфи, поддавшегося еще одной порции алкоголя.

Глава 64

Девять на третьем месте…

Потемнение света во время охоты на юге…

Не стоит ожидать настойчивости слишком рано.

И-Цзин или Книга Перемен

Проснувшись утром, Страйк не сразу понял, где он находится. Ему снилось, что он сидит рядом с Робин в ее старом лендровере и рассказывает анекдоты об утоплении, которое во сне они пережили несколько раз.

С затуманенными глазами он потянулся к своему мобильному, чтобы отключить будильник, и сразу увидел, что за последние полчаса пришло семь сообщений: от Пат, Люси, Пруденс, Штыря, Илсы, Дэйва Полворта и журналиста Фергюса Робертсона. С ужасом он открыл сообщение Пат.

Только что звонила ее сестра. Я сказала, что тебя здесь нет. Надеюсь, с тобой все в порядке.

Страйк открыл следующее от Люси.

Стик, мне очень жаль, я только что увидела. Это ужасно. Не знаю, что еще сказать. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.

Теперь, испытывая настоящее дурное предчувствие, Страйк подтянулся на кровати и открыл сообщение от Фергюса Робертсона.

У меня в редакции спрашивают, есть ли у тебя комментарий. Может быть, стоит дать им что-нибудь, чтобы все от тебя отстали. Не знаю, в курсе ли ты, но ходят слухи, что она оставила записку.

Чувствуя, как неприятно быстро бьется его сердце, Страйк открыл браузер своего телефона и ввел имя Шарлотты.

Смерть It-Girl: Шарлотта Кэмпбелл найдена мертвой

Бывшая “дикарка” Шарлотта Кэмпбелл найдена мертвой уборщицей

Шарлотта Кэмпбелл умерла в результате обвинения в нападении

Он смотрел на заголовки, не в силах воспринять увиденное. Затем он нажал на ссылку на последнюю статью.

Шарлотта Кэмпбелл, модель и светская львица, умерла в результате самоубийства в возрасте 41 года, подтвердил в пятницу вечером адвокат ее семьи. В заявлении, опубликованном в газете The Times, мать и сестра Кэмпбелл сказали,

Наша любимая Шарлотта покончила с собой в четверг вечером. Шарлотта находилась в состоянии сильного стресса после необоснованного обвинения в нападении и последующей травли со стороны прессы. Мы просим о конфиденциальности в это очень трудное время, особенно для маленьких детей Шарлотты, которых она обожала.

Мы потеряли самую веселую, умную и неординарную женщину, которую все мы знали, — говорится в отдельном заявлении сводного брата Кэмпбелл, актера Саши Легарда. — Я всего лишь один из тех, кто любил ее, и мне трудно осознать тот факт, что мы больше никогда не услышим ее смеха. Смерть настигла ее, как безвременный мороз самый сладкий цветок на поле.

Младшая дочь телеведущего сэра Энтони Кэмпбелла и модели Тары Клэрмонт, Кэмпбелл вышла замуж за Джейго Росса, виконта Кроя, в 2011 году. До развода в прошлом году у пары родились близнецы. До замужества она долгое время была подругой частного детектива Корморана Страйка, старшего сына рок-звезды Джонни Рокби. Совсем недавно Кэмпбелл встречалась с Лэндоном Дормером, американским миллиардером, наследником гостиничной империи Дормер, но эти отношения закончились десять дней назад, когда Кэмпбелл была арестована за нападение. Друзья Дормера утверждают, что после ссоры в квартире Дормера в Фицровии ему пришлось накладывать швы на лицо.

Кэмпбелл, которая впервые стала известна, сбежав из женского колледжа Челтнема в возрасте 14 лет, получила степень по классике в Оксфорде, после чего стала постоянным участником лондонской светской жизни. Охарактеризованная журналом Vogue как “меркантильная и завораживающая”, она периодически работала моделью и модным писателем, а в 90-е и 00-е годы несколько раз проходила курс реабилитации. В 2014 г. она была помещена в скандально известную частную психиатрическую и наркологическую клинику Саймондс Хаус, куда была госпитализирована после того, что позже было описано как случайная передозировка.

Предполагается, что тело Кэмпбелл было обнаружено уборщицей вчера утром в ее квартире в Мэйфэре.

Кровь стучала в ушах Страйка. Он медленно прокрутил статью назад.

К статье прилагались две фотографии: на первой Шарлотта в академической мантии вместе с родителями в день своего выпускного в Оксфорде в девяностых годах. Страйк вспомнил, что видел эту фотографию в прессе, когда служил в военной полиции в Германии. Не зная о том, что сэр Энтони и его жена Тара ненавидят Страйка, он и Шарлотта уже возобновили свой роман на расстоянии.

На втором снимке Шарлотта улыбалась в камеру, на ней был тяжелое, усыпанное изумрудами колье. Это была рекламная съемка ювелирной коллекции, и в его оцепеневшем мозгу промелькнула неуместная мысль о том, что дизайнер, с которой он недолго встречался, наверняка будет рада, что использовали это фото.

— Блядь, — пробормотал он, приподнимаясь на подушках. — Блядь.

Шок боролся с тяжелым чувством абсолютной неизбежности. Последняя раздача была сыграна, и Шарлотта проиграла, ей больше нечего было ставить и негде было получить кредит. Должно быть, она сделала это сразу после того, как позвонила ему. Было ли одно из удаленных им сообщений голосовой почты недвусмысленным заявлением о ее намерениях? После угрозы пойти к Робин и рассказать ей, кем на самом деле был Страйк, Шарлотта сломалась и умоляла его связаться с ней еще раз? Угрожала ли она (как делала много раз раньше) покончить с собой, если он не даст ей того, чего она хотела?

Страйк механически открыл остальные присланные ему сообщения. Он мог предсказать все из них, кроме сообщений Дэйва Полворта. Дэйв всегда ненавиделШарлотту и часто говорил Страйку, что он дурак, раз продолжает к ней возвращаться.

Это пиздец, Дидди.

Именно эти слова Полворт произнес, впервые посетив Страйка в военном госпитале Селли-Оук после того, как Страйк лишился половины ноги.

Страйк положил телефон, не отвечая ни на одно из сообщений, свесил свои полторы ноги с кровати и поскакал в сторону ванной комнаты, опираясь на стену и дверной косяк. Среди множества нахлынувших на него эмоций было жуткое эхо того дня, когда он узнал о смерти матери. Как бы ни был он убит горем, но груз беспокойства и страха, который он тащил на себе, как мертвый груз, на протяжении всего второго брака Леды с жестоким, непостоянным, употребляющим наркотики молодым человеком, стал ненужным: ему больше не нужно было бояться услышать страшную новость, потому что новость пришла. Среди противоречивых эмоций забрезжил такой же постыдный след облегчения: худшее уже случилось, значит, больше не надо бояться худшего.

Опорожнив мочевой пузырь и почистив зубы, он оделся и надел протез, совершенно забыв о завтраке. Он выехал из гостиницы, настолько отвлекшись, что не смог бы с уверенностью сказать, какого пола была администраторша.

Мог ли он предотвратить это? Да, вероятно, но какой ценой? Непрерывные контакты, растущие требования и мольбы о воссоединении с женщиной, которая жила в полузависимости от собственной боли. Он уже давно оставил надежду на то, что Шарлотта может измениться, поскольку она упорно сопротивлялась любым средствам помощи, кроме выпивки, наркотиков и Корморана Страйка.

Выезжая из залитого дождем Кромера, он думал о нескладной, раздробленной семье Шарлотты, в которой было много отчимов и сводных братьев и сестер, которая была раздираема враждой и зависимостью. Наша любимая Шарлотта…

Страйк проезжал мимо фермы Чепмена. Он посмотрел налево и снова заметил на горизонте ту странную башню. По капризу он свернул налево. Он собирался выяснить, что это за башня.

Почему именно сейчас? — сказал сердитый голос Шарлотты в его голове. — Какое это имеет значение?

— Для меня это важно, — тихо ответил Страйк.

С тех пор как он себя помнил, неизменным прибежищем и отвлечением в трудные времена было распутывать, пытаться навести порядок в хаотичном мире, разгадывать тайны, утолять свой постоянный зуд в поисках истины. Выяснение того, что на самом деле представляет собой эта башня, не имело никакого отношения к Шарлотте и в то же время имело к ней самое непосредственное отношение. Он уже не был маленьким мальчиком, которого смутно пугала сторожевая башня, хотя гораздо большее беспокойство вызывала его мать, скрывшаяся в лесу, и хищники вокруг. Он также не был тем девятнадцатилетним юношей, который влюбился в самую красивую студентку Оксфорда и был слишком ошеломлен и обезоружен тем, что она, казалось, любила его в ответ, чтобы ясно видеть ее. Если он не сделает сегодня ничего другого, то разберется с башней, которая таилась в его памяти как символ одного из худших времен в его жизни.

Прошло всего несколько минут, прежде чем он добрался до вершины холма, на котором стоял БМВ, и вот она: церковь, как он и предполагал: очень старая норфолкская церковь, облицованная кремневым щебнем, как и многие другие здания, мимо которых он проезжал в Кромере.

Он вышел из машины. Табличка у входа на небольшое кладбище подсказала ему, что это церковь Иоанна Крестителя. Под влиянием непонятных ему самому импульсов он прошел через ворота и попытался открыть дверь церкви. Он ожидал, что она будет заперта, но она открылась.

Внутреннее помещение было небольшим, с белыми стенами и пустым. Шаги Страйка отдавались эхом, когда он шел по проходу, не сводя глаз с простого золотого креста на алтаре. Затем он сел на одну из жестких деревянных скамей.

Он не верил в Бога, но некоторые люди, которых он любил и которыми восхищался, верили. Его тетя Джоан не отличалась показной верой, и ее вера в определенные формы и структуры составляла резкий контраст с презрением его матери к границам и любым проявлениям добропорядочности маленького городка. Джоан заставляла Страйка и Люси посещать воскресную школу во время их пребывания в Сент-Моусе, и в детстве эти занятия вызывали у него скуку и угнетение. Но сейчас, когда он сидел на жесткой скамье, воспоминания об этих уроках были странно приятными: насколько слаще было потом бежать на пляж? Насколько более приятными были игры воображения, в которые они с Люси играли, освободившись от утомительных занятий, которыми их заставляли заниматься, пока Тед и Джоан принимали причастие? Возможно, подумал он, немного скуки для детей — не самое плохое занятие.

Шаги за спиной Страйка заставили его обернуться.

— Доброе утро, — сказал новоприбывший мужчина средних лет с длинным бледным лицом и кроткими, как у овцы, глазами. Его брюки были застегнуты велосипедными зажимами, которых Страйк не видел уже много лет.

— Доброе утро, — сказал детектив.

— Все в порядке?

Страйк подумал, не был ли этот человек настоятелем. На нем не было собачьего ошейника, но, конечно, сегодня было не воскресенье. Как ты можешь думать об этом сейчас, почему тебя волнует его собачий ошейник, откуда эта мания выяснять отношения?

— Кое-кто из моих знакомых только что умер.

— Мне очень жаль это слышать, — сказал мужчина с такой очевидной искренностью, что Страйк, словно желая утешить незнакомца, сказал:

— Она долгое время была нездорова.

— Ах, — сказал мужчина. — Тем не менее.

— Да, — сказал Страйк.

— Я оставлю вас, — сказал мужчина, его голос стал тише, и он проследовал по проходу и скрылся из виду, направляясь, как предположил Страйк, в ризницу, вероятно, удаляясь, чтобы Страйк мог спокойно помолиться. Он действительно закрыл глаза, хотя и не для того, чтобы поговорить с Богом. Он знал, что сказала бы ему сейчас Шарлотта, если бы была здесь.

Теперь я от тебя отстала, Блюи. Ты должен быть рад.

Я не хотел твоей смерти, — ответил он внутри себя.

Но ты знал, что только ты можешь спасти меня. Я предупреждала тебя, Блюи.

Нельзя удерживать человека, угрожая ему, что он уйдет. Это неправильно. У тебя были дети. Ты должна была остаться в живых ради них.

А, хорошо. Он представил себе ее холодную улыбку. Ну, если ты так хочешь это представить. Я мертва. Я не могу спорить.

Не играй со мной в эту игру. Его гнев нарастал, как будто она действительно была здесь, в этой безмолвной церкви. Я отдал тебе все, что мог отдать. Я терпел дерьмо, которое никогда больше не буду терпеть.

Робин — святая, да? Как скучно, — сказала Шарлотта, теперь ухмыляясь. Раньше тебе нравились вызовы.

Она не святая, как и я, но она хороший человек.

И теперь, к своему гневу, он почувствовал, что у него наворачиваются слезы.

Мне нужен хороший человек для разнообразия, Шарлотта. Мне надоели грязь, беспорядок и сцены. Я хочу чего-то другого.

Робин покончила бы с собой из-за тебя?

Конечно, нет. У нее, черт возьми, больше здравого смысла.

Все, что у нас было, все, что мы делили, и ты хочешь кого-то разумного? Тот Корморан, которого я знала, посмеялся бы над идеей о том, что ему нужен кто-то разумный. Разве ты не помнишь? Солнце всходит и заходит, но для нас есть один короткий день и одна вечная ночь. Так что поцелуй меня тысячу раз…

Я был непутевым пацаном, когда цитировал тебе это. Теперь я не такой. Но я все равно предпочел бы, чтобы ты жила и была счастлив.

Я никогда не была счастлива, сказала Шарлотта, которая иногда была жестоко честна, когда ничего не помогало, и очередная жестокая сцена оставляла их обоих без сил. Иногда забавлялась. Счастлива — никогда.

Да, я знаю.

И он повторил слова доброго человека в велосипедных зажимах.

Тем не менее.

Он снова открыл свои влажные глаза, чтобы посмотреть на крест на алтаре. Он мог не верить, но крест, тем не менее, что-то значил для него. Он символизировал Теда и Джоан, порядок и стабильность, но также и непознаваемое и неразрешимое, человеческую тягу к смыслу в хаосе и надежду на что-то за пределами мира боли и бесконечных стремлений. Некоторые тайны вечны и неразрешимы для человека, и в принятии, признании этого факта было облегчение. Смерть, любовь, бесконечная сложность человеческих существ: только глупец может претендовать на полное понимание любого из них.

И сидя в этой скромной старой церкви с круглой башней, которая при ближайшем рассмотрении теряла свой зловещий вид, он оглядывался на подростка, который оставил Леду и ее опасную наивность только для того, чтобы влюбиться в Шарлотту и ее не менее опасную утонченность, и впервые окончательно понял, что больше не является тем человеком, который жаждал их обеих. Он простил подростка, который преследовал разрушительную силу, потому что думал, что сможет приручить ее и тем самым исправить вселенную, сделать все понятным и безопасным. В конце концов, он не так уж сильно отличался от Люси. Они оба стремились переделать свои миры, только делали это совершенно по-разному. Если повезет, у него было еще полжизни, и пора было отказаться от вещей куда более вредных, чем курение и чипсы, пора было признаться себе, что надо искать что-то новое, а не то, что вредно, но привычно.

Добродушный человек с кроткими глазами снова появился. Возвращаясь по проходу, он неуверенно остановился рядом со Страйком.

— Надеюсь, вы нашли то, что вам было нужно.

— Да, — сказал Страйк. — Спасибо.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

К’уэй/Оппозиция

Вверху — огонь, внизу — озеро:

Образ ПРОТИВ.

Так среди всего общения

Высший человек сохраняет свою индивидуальность.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 65

Линия уступчива и находится между двумя сильными линиями; ее можно сравнить с женщиной, потерявшей чадру и, как следствие, подвергающейся нападкам.

И-Цзин или Книга Перемен

Поскольку Страйк не видел причин сообщать Робин в следующем письме ни о самоубийстве Шарлотты, ни о его поездке в Сент-Джон Баптист, она знала только, что он ездил в Кромер, чтобы взять интервью у Хитонов. Узнав, что ее партнер проезжал в миле от фермы Чепменов по пути на побережье, Робин почувствовала себя еще более одинокой. Она вспомнила два приморских городка, которые они посетили вместе в ходе предыдущих расследований, особенно ужин в Уитстейбле: белые кораллы на каминных полках на фоне грифельных стен, смеющийся Страйк напротив нее в обрамлении окна, через которое она наблюдала за тем, как море становится индиговым в угасающем свете. К счастью, усталость сдерживала склонность Робин зацикливаться на этих воспоминаниях и анализировать их.

При свете фонарика она трижды перечитала его рассказ о беседе с Хитонами, желая быть абсолютно уверенной, что запомнила все, прежде чем порвать его. Теперь, еще более преисполнившись решимости узнать как можно больше о смерти Дайю, Робин решила возобновить свои попытки подружиться с Эмили Пирбрайт, что было гораздо легче спланировать, чем выполнить. В течение следующих нескольких дней она безуспешно пыталась оказаться поблизости от Эмили, пока через неделю после получения последнего письма Страйка не представилась неожиданная возможность.

За завтраком к Робин подошел молодой человек с короткими дредами и сообщил ей, что она присоединится к группе, которая в то утро отправится в Норвич собирать деньги для церкви.

— Приведи себя в порядок, — сказал он ей. — На твоей кровати будет лежать чистый спортивный костюм. Микроавтобус отходит через полчаса.

Робин привыкла к случайным упоминаниям о сроках, которые невозможно измерить обычным членам церкви, и поняла, что безопаснее всего считать, что указание означает “сделать это как можно быстрее”. Поэтому она проглотила остатки каши, не пытаясь, как обычно, растянуть ее надолго.

Когда она вошла в общежитие, то увидела, что на кроватях лежат свежие спортивные костюмы, уже не алые, а белые. Из этого Робин сделала вывод, что церковь перешла в сезон Утонувшего пророка. Затем она заметила Эмили, которая снимала с себя красную кофту.

— О, ты тоже идешь, Эмили? — удивленно спросила Вивьен, войдя в общежитие через пару минут после Робин. Эмили бросила на Вивьен недружелюбный взгляд и отвернулась, натягивая чистую кофту.

Робин намеренно вышла из общежития вместе с молчаливой Эмили, надеясь сесть рядом с ней в микроавтобус, но они прошли всего несколько метров, когда Робин услышала мужской голос: — Ровена!

Робин повернулась, и ее настроение упало: на ферму вернулся Тайо. Он тоже был одет в чистый белый спортивный костюм и, похоже, хоть раз помыл голову.

— Привет, — сказала Робин, стараясь выглядеть счастливой, когда Эмили шла дальше, опустив голову и сложив руки.

— Я выбрал тебя для сегодняшней встречи с группой по сбору средств, — сказал Тайо, приглашая ее пройти с ним через двор, — потому что я думал о тебе, пока меня не было, и решил, что тебе следует дать еще несколько возможностей продемонстрировать изменение своего мышления. Кстати, я слышал, что ты сделала пожертвование в пользу церкви. Очень щедро.

— Нет, — сказала Робин, которая не собиралась попадать в ловушку, которую церковные старейшины регулярно расставляли для несмышленышей, — это не было щедростью. Ты был прав, мне следовало сделать это раньше.

— Умница, — сказал Тайо, протягивая руку и массируя ей затылок, отчего по спине и рукам Робин снова побежали мурашки. — Что касается другого вопроса, — сказал он более низким голосом, его рука все еще лежала на ее шее, — я буду ждать, когда ты придешь ко мне и попросишь о духовной связи. Это будет свидетельствовать о реальном изменении отношения, об отказе от эгоизма.

— Хорошо, — сказала Робин, не в силах смотреть на него. Она увидела, как Эмили оглянулась на них, ее лицо ничего не выражало.

Коробки с товарами ВГЦ и коробки с логотипом ВГЦ в виде сердца уже загружались в микроавтобус Цзяном и несколькими другими мужчинами. Когда Робин вошла в автобус, она обнаружила, что Эмили уже сидит рядом с Амандипом, и решила сесть рядом с Уолтером, а Эмили — прямо напротив прохода.

Было еще очень рано, и небо над головой отливало перламутром. Когда микроавтобус проехал по подъездной дорожке и выехал через электрические ворота, Робин почувствовала прилив восторга: она была так же взволнована возможностью снова увидеть внешний мир, как если бы садилась в самолет, летящий в сказочный отпуск. Она заметила, что правая нога Эмили нервно подпрыгивает вверх-вниз.

— Так, — сказал Тайо, выступая из передней части автобуса, за рулем которого находился его брат Цзян. — Пару слов для тех, кто еще не собирал для нас деньги. Некоторые из вас будут работать в киоске, продавая товары, а остальные будут пользоваться ящиками для сбора средств. Кто интересуется церковью, дайте им брошюру. Сегодняшний взнос будет разделен между нашим молодежным центром в Норвиче и нашей программой по информированию об изменении климата. У нас есть плакаты, но будьте готовы ответить на вопросы.

Помните, что каждый контакт с ЧП — это возможность спасти душу, поэтому я хочу видеть много позитива. Любое взаимодействие с общественностью — это возможность показать, насколько мы увлечены нашей миссией — изменить мир.

— Слышите, слышите, — громко сказал Уолтер; он был гораздо худее, чем при вступлении в церковь, и его кожа теперь имела слегка сероватый оттенок. Он выглядел не таким уверенным и разговорчивым, как в момент прибытия на ферму Чепмена, а его руки слегка подрагивали.

Почти через час после выезда с фермы микроавтобус пересек реку Венсум и въехал в город Норвич. Робин, которая видела город только во время поездки на ферму Чепмен, заметила, что на горизонте появилось больше покрытых кремнем стен и множество церковных шпилей. Разноцветные витрины магазинов, рекламные щиты и рестораны вызывали двойственное чувство знакомости и необычности. Как странно видеть людей в обычной одежде, занимающихся своими делами, у которых есть свои деньги, свои телефоны, свои ключи от дверей.

Теперь Робин впервые по-настоящему оценила храбрость Кевина Пирбрайта, жившего на ферме с трех лет, который вырвался на свободу и вышел в незнакомый, как ему казалось, мир, правил которого он не знал, почти без денег, без работы и только в спортивном костюме. Как ему удалось снять комнату, пусть и маленькую и обшарпанную? Насколько сложной была задача выяснить, как получить пособие, купить ноутбук и начать писать книгу? Взглянув на Эмили, Робин увидела, как она застыла, завороженная увиденным в окне, и задалась вопросом, когда в последний раз Эмили разрешалось выходить за пределы одного из центров ВГЦ.

После того как Цзян припарковал микроавтобус, товар был выгружен, и трое молодых мужчин взвалили на плечи тяжелые элементы киоска, которые они собирались установить. Остальные, включая Робин, несли коробки с плюшевыми черепахами, кукурузными куклами, плакатами и брошюрами. Тайо ничего не нес, а шел впереди, время от времени подбадривая остальных, и металлические шесты ларька лязгали в армейской сумке.

Добравшись до перекрестка трех пешеходных улиц, который после открытия близлежащих магазинов превратится в оживленную магистраль, опытные молодые люди на удивление быстро установили киоск. Робин помогла разложить товар и прикрепить глянцевые постеры с проектами ВГЦ на передней части киоска.

Она надеялась, что ей дадут ящик для сбора денег, так как это давало ей наибольшую свободу; она могла бы даже проскользнуть в магазин и проверить газету. Однако Тайо велел ей работать в киоске вместе с Вивьен. Затем он велел отъезжающим собирать деньги так, чтобы в среднем в день у участников было по сто фунтов. Хотя он не сказал об этом прямо, Робин поняла, что до сборщиков дошло, что без этой суммы им возвращаться нельзя, и с разочарованием наблюдала, как Эмили и Цзян, которых поставили в пару, уходят из поля зрения.

По мере открытия близлежащих магазинов, количество людей, проходящих мимо киоска, неуклонно росло. В течение первого часа Тайо наблюдал за тем, как Робин и Вивьен общаются с покупателями и критиковал их в перерывах между продажами. Больше всего покупателей привлекали плюшевые черепашки, которые нравились детям. Тайо сказал Робин и Вивьен, что если люди решат не покупать черепашку или кукурузную куколку, им все равно следует предложить ящик для сбора пожертвований на проекты церкви, и эта стратегия оказалась на удивление эффективной: большинство из тех, кого они спрашивали, жертвовали несколько монет или даже купюру, чтобы избежать неловкости от того, что ничего не купили.

Наконец, к облегчению Робин, Тайо ушел проверить, как идут дела у тех, кто собирает пожертвования. Как только он скрылся из виду, Вивьен повернулась к Робин и сказала со своим обычным акцентом представителя рабочего класса, который пропадал, когда она забывалась,

— Я не могу поверить, что он позволил Эмили приехать.

— Почему? — спросила Робин.

— Разве ты не знаешь о том, что произошло в Бирмингеме?

— Нет, что?

Вивьен огляделась вокруг, затем сказала более тихим голосом,

— Она связалась с парнем который там.

Это, как знал Робин, означало отношения, которые любой человек за пределами церкви счел бы ординарными: моногамное партнерство, начинающееся со взаимного сексуального влечения, которое в ВГЦ считали нездоровым продолжением инстинкта обладания.

— О, ничего себе, — сказала Робин. — Я не знала.

— Да, но это еще не все, — сказала Вивьен. — Она наговорила парню кучу лжи, которая заставила его усомниться в своей вере, и в итоге он поговорил об этом со старейшиной церкви, поэтому ее и переселили на ферму Чепмена.

— Ничего себе, — снова сказала Робин. — Что за ложь?

Вивьен снова огляделась, прежде чем заговорить.

— Ладно, не распространяйся об этом, но ты знаешь, что они с Беккой знали Утонувшего Пророка?

— Да, я слышала об этом, — сказала Робин.

— Ну, судя по всему, это было что-то про Дайю. Просто полное дерьмо.

— Что она ему сказала?

— Я не знаю, — сказала Вивьен, — но это было так плохо, что этот парень чуть не ушел из церкви.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила Робин, стараясь, чтобы в голосе прозвучало восхищение ее превосходными знаниями.

— Я поговорила с одной из девушек, которых переселили. Она рассказала мне, что Эмили и этот парень тайком уходили вместе и отказывались от духовной связи с кем-либо еще. Это был чистый материализм. Девушка считает, что Эмили на самом деле пыталась заставить его пойти с ней на ДВ.

— Это ужасно, — сказала Робин.

— Я знаю, — сказала Вивьен. — Видимо, им пришлось затаскивать ее в микроавтобус. Она кричала парню “Я тебя люблю”. — на лица Вивьен было отвращение. — Представляешь? Но, слава Богу, он просто ушел.

— Да, — сказала Робин. — Слава Богу.

Вивьен отвернулась, чтобы обслужить мать, чей маленький ребенок потащил ее посмотреть на плюшевых черепах. Когда они ушли, а маленький мальчик сжимал в руках свою новую черепашку, Вивьен снова повернулась к Робин.

— Ты знаешь, что папа Джей был в Лос-Анджелесе? — Ее голос смягчился при слове “папа Джей”; очевидно, спутница Робин была сейчас так же сильно влюблена в основу церкви, как и большинство женщин на ферме Чепмен, да и некоторые мужчины. — Ну, он возвращается на следующей неделе.

— Правда? — сказала Робин.

— Да. Он всегда возвращается на Манифестацию Утонувшего Пророка… У тебя есть с ним духовная связь?

— Нет, — сказала Робин. — А у тебя?

— Нет, — вздохнула Вивьен, ее тоска была совершенно очевидна.

В течение следующих двух часов Тайо несколько раз возвращался, чтобы проверить, сколько денег лежит в ящике под столом. В один из таких случаев он пришел, жуя, и смахнул со рта крошки чего-то похожего на печенье. Он не предложил двум другим что-нибудь съесть и не принес им никакой еды.

Прошло несколько часов, и Робин почувствовала легкое головокружение, когда, судя по положению солнца, была уже середина дня. Несмотря на то, что на ферме она привыкла к голоду и усталости, стоять так долго на одном месте, улыбаться, вести веселую беседу и проповедовать церковь под палящим солнцем было новым испытанием, и даже привычная еда из неряшливой лапши и пережаренных овощей не могла поддержать ее.

— Робин!

— Да?

Она машинально повернулась к тому, кто произнес ее имя, и через секунду с ледяным ужасом осознала, что натворила. Маленький мальчик держал в одной руке плюшевую красногрудую птичку и знакомил ее с черепахой, которую только что купил ему отец. Вивьен странно смотрела на Робин.

— Это мое прозвище, — сказала Робин Вивьен, заставив себя рассмеяться, когда отец и сын уходили. — Так меня иногда называла моя сестренка, то есть один из моих объектов плоти.

— Ох — сказал Вивьен. — Почему она называла тебя Робин?

— У нее была книга про Робин Гуда, — дико придумала Робин. — Она была ее любимой, еще до моего рождения. Она хотела, чтобы родители назвали меня Роб…

Она прервалась. Навстречу им по улице бежал Тайо, красный и потный, головы оборачивались, когда он в белом спортивном костюме галопом проносился мимо покупателей, на его лице были одновременно злость и паника.

— Проблема, — запыхался он, подойдя к ларьку. — Эмили ушла.

— Что? — вздохнула Вивьен.

— Чертов Цзян, — сказал Тайо. — Дай мне ящик и упакуй товар. Мы должны найти ее.

Глава 66

УВАЖЕНИЕ в сочетании с искренностью…

Это подталкивает человека к тому, чтобы взяться за что-то.

Как это должно быть реализовано?

Для жертвоприношения можно использовать две небольшие чаши.

И-Цзин или Книга Перемен

Когда Тайо убежал, прижимая к себе ящик, Робин и Вивьен разобрали кабинку, оставив только металлический каркас.

— Просто оставь все это, — в панике сказала Вивьен, пока Робин запихивала последние черепашки и кукурузные куколки обратно в коробки. — О Боже мой. Что, если она ушла на ДВ?

Коробка для сбора денег зазвенела в руках Робин, когда они с Вивьен отправились трусцой по Касл-стрит. Робин удивляло полное, беспрекословное согласие Вивьен с тем, что взрослая женщина, решившая оторваться от группы, опасна. Неужели ничто в панике Вивьен не заставило ее задаться вопросом, зачем нужен такой строгий контроль? Видимо, нет: Вивьен забегала в каждый магазин, мимо которого они проходили, с такой же тревогой, как мать, узнавшая о пропаже своего малыша. В одинаковых белых спортивных костюмах, с прижатой к груди Робин шумной коробкой для сбора денег, пара привлекала все больше изумленных взглядов прохожих.

— Это она? — вздохнула Вивьен.

Робин увидел вспышку белого цвета, которую заметила Вивьен, но это оказался бритоголовый юноша в футбольной форме сборной Англии.

— Подожди, — задыхалась Робин, останавливаясь. — Вивьен, подожди! Нам надо разделиться, так мы больше пройдем. Ты проверь вон там, — Робин указал на Дейви Плейс, — а я пойду в ту сторону. Если не найдем ее через час, встретимся у ларька, хорошо?

— Как мы узнаем…?

— Просто спроси у кого-нибудь время!

— Хорошо, — сказала Вивьен, хотя и выглядела испуганной тем, что ее оставили одну, — думаю, в этом есть смысл.

Опасаясь, что Вивьен может передумать, если у нее будет время подумать, Робин снова пустилась бегом и, оглянувшись через плечо, с облегчением увидела, что Вивьен исчезла в Дейви Плейс.

Робин сразу же свернула налево по боковой дороге, выйдя на широкую улицу, которая проходила мимо огромного травянистого кургана, на вершине которого возвышался замок Норвич — огромный и внушительный каменный куб с зубчатой крышей.

Робин прислонилась к стене магазина, чтобы перевести дух. Ощущения от того, что она имела глупость откликнуться на свое настоящее имя, все еще отдавались в ней. Было ли ее объяснение достаточно хорошим? Может быть, Вивьен забыла об этой оплошности, узнав, что Эмили исчезла? Взглянув на внушительный фасад замка, она услышала в голове голос Страйка:

Ты скомпрометирована. Ты поставила свою настоящую личность на расстоянии вытянутой руки от любого, кто заподозрит тебя. Уходи немедленно. Еще одна ошибка — и ты погибнешь.

И это, с чувством вины подумала Робин, Страйк еще не знает, что Лин застала ее с фонариком в лесу. Она могла только представить, что он скажет на это.

Если она еще не заговорила, это не значит, что не заговорит. Достаточно, чтобы несколько человек поделились своими подозрениями.

Робин представила себе, как сейчас идет к телефонной будке, как это сделал отец Нив Доэрти много лет назад, и делает звонок в офис, чтобы сказать Пат, что ей нужно выйти. Мысль о том, что она услышит хрипловатый голос Пат, что ей никогда не придется возвращаться на ферму Чепменов, что она навсегда будет в безопасности от угрозы Тайо и духовной связи, была невероятно заманчивой.

Но на фоне всего этого работа еще не была завершена. Она не обнаружила в церкви ничего такого, что могло бы заставить встретиться Уилла Эденсора с его семьей. Хотя у нее было несколько компрометирующих сведений, например, о связи Джайлса Хармона с несовершеннолетней Лин, Робин сомневалась, что ее слова устоят против адвокатов ВГЦ, тем более что Лин, родившаяся и выросшая в ВГЦ, вряд ли даст показания против представителя церкви.

Я должна остаться, — сказала она Страйку в своей голове, — и я знаю, что ты на моем месте тоже бы остался.

Робин на мгновение закрыла глаза, измученная и голодная, и среди разрозненных мыслей, пронесшихся в ее голове, была: а вот и Райан.

Райан, о котором в эти дни она думала гораздо реже, чем о Страйке… но это, конечно, было потому, что она была так сосредоточена на работе… Это было естественно, неизбежно…

Робин глубоко вздохнула и снова отправилась в путь, осматривая улицу в поисках Эмили, хотя была уверена, что та уже давно ушла. Возможно, ее подвезли на попутке или она сама сделала обратный звонок родственникам, которые могли бы приехать и забрать ее. Если повезет, агентству удастся отследить Эмили на улице…

— Что? — воскликнула Робин, резко остановившись и устремив взгляд на сложенный экземпляр газеты “Таймс”, лежащий на стеллаже у входа в газетный киоск. Очевидно, Британия проголосовала за выход из ЕС.

Она как раз достала газету со стеллажа, чтобы прочитать статью, когда увидела вдалеке фигуру в белой одежде. Цзян приближался с противоположной стороны, выражение его лица было разъяренным. Робин поспешно засунула газету в паз, развернулась и поспешила обратно: она не думала, что Цзян ее заметил, и не хотела с ним встречаться. Поспешив по узкой пешеходной улочке, она вошла в крытый пассаж, которого раньше не видела. Оглянувшись, она увидела, как Цзян прошел перед замком и исчез из виду.

Аркада, в которой стояла Робин, была старой и довольно красивой, с высоким сводчатым стеклянным потолком, изразцами в стиле модерн над витринами магазинов и подвесными светильниками, похожими на гигантские заячьи колокольчики. Отчаявшись получить новые вести из внешнего мира, Робин пошла дальше, ища газетный киоск, пока краем глаза не увидела белое пятно.

Сквозь щель между разноцветными куклами, выставленными в витрине магазина игрушек, она увидела лысую Эмили, которая, словно загипнотизированная, смотрела на полки с игрушками, прижимая к груди свою коробку для сбора пожертвований.

Удивленно оглянувшись, Робин вернулась назад и вошла в магазин. Бесшумно двигаясь в своих кроссовках, она обогнула конец ряда стеллажей.

— Эмили?

Эмили подскочила и уставилась на Робин так, словно никогда ее раньше не видела.

— Гм… люди ищут тебя. Ты… что ты делаешь?

Обида, граничащая с гневом, которую Эмили проявляла на ферме Чепмена, исчезла. Она была белой как мел и дрожала.

— Все в порядке, — сказала Робин, говоря с ней как с дезориентированным человеком, с которым только что произошел несчастный случай.

— Тайо сердится? — прошептала Эмили.

— Он волнуется, — не совсем искренне сказала Робин.

Если бы она не знала лучше, то подумала бы, что Эмили приняла какой-то стимулятор. Ее зрачки были расширены, а на щеке дрожала мышца.

— Я сделала с ним то, что сделала — ну, знаешь, в комнате уединения — то, что ты отсасываешь у них…?

— Да, — сказала Робин, прекрасно понимая, что по ту сторону полок раздаются детские голоса.

— Так что он разрешил мне приехать в Норвич.

— Верно, — сказала Робин. В ее голове проносились различные варианты действий. Она могла бы позвонить Страйку и узнать, заберет ли он Эмили, посоветовать Эмили позвонить родственникам, если они у нее есть за пределами церкви, или сказать Эмили, чтобы она сдалась полиции, но все эти варианты обязательно показали бы, что Робин не предана ВГЦ, и если бы Эмили отказалась, Робин отдала бы свою безопасность в руки женщины, которая сейчас безудержно дрожала перед полками “Сильванских семейств”.

— Почему ты так хотела приехать в Норвич? — Робин спросила тихо, будучи уверенной в ответе, но желая услышать его от Эмили.

— Я собиралась… но не могу. Я только убью себя. Вот почему они предупреждают нас. Здесь невозможно выжить, так как только ты достигнешь восьмой ступени. Наверное, я ближе к чистому духом, чем я думала, — сказала Эмили, пытаясь рассмеяться.

— Я этого не знала, — сказала Робин, придвигаясь ближе к Эмили. — О восьмом шаге.

— Я хозяин своей души, — сказала Эмили, и Робин узнал мантру Украденного Пророка. — Когда твой дух по-настоящему разовьется, ты не сможешь вернуться в материалистический мир. Это убьет тебя.

Взгляд Эмили вернулся к полкам с семействами “Сильванскими семействами”: маленькие модели животных, одетые в человечков, в виде родителей и младенцев, с домиками и мебелью, расставленными рядом с ними.

— Смотри, — сказала она Робин, указывая на животных. — Это все материалистическое обладание. Крошечные предметы из плоти и их домики… все в коробках… Теперь мне придется залезть в коробку, — сказала Эмили с очередным смехом, перешедшим в рыдания.

— Какую коробку?

— Это для тех случаев, когда тебе плохо, — прошептала Эмили. — Действительно плохо…

Мысли Робин работали быстро.

— Послушай, — сказала она. — Мы скажем им, что тебе понадобилось в туалет, но ты упала в обморок, хорошо? Ты чуть не потеряла сознание, и женщина пришла тебе на помощь и не отпускала тебя, пока тебе не стало лучше. Я тебя поддержу — скажу, что когда я вошла в туалет, женщина угрожала вызвать скорую помощь. Если мы обе расскажем одну и ту же историю, тебя не накажут, хорошо? Я тебя поддержу, — повторила она. — Все будет хорошо.

— Зачем тебе помогать мне? — недоверчиво спросила Эмили.

— Потому что я этого хочу.

Эмили патетически подняла свою коробку для сбора денег.

— Я не получила достаточно.

— Я могу помочь с этим. Я добавлю тебе немного. Подожди там.

Робин без колебаний оставила Эмили, так как видела, что та слишком парализована страхом, чтобы пошевелиться. Девушка за кассой, болтавшая с молодым человеком, почти беззаботно протянула ей ножницы. Робин присоединилась к Эмили и с помощью острия ножниц открыла коробку для сбора денег.

— Придется кое-что оставить, потому что Вивьен видела, как деньги уходят в коробку, — сказала Робин, вытряхивая большую часть наличных и засовывая их в коробку Эмили. — Вот так.

— Зачем ты это делаешь? — Эмили прошептала, глядя, как Робин просовывает в щель последнюю пятифунтовую купюру.

— Я же сказала, я хочу. Оставайся там, мне нужно отдать ножницы.

Вернувшись, она обнаружила, что Эмили стоит на том же месте, где она ее оставила.

— Хорошо, мы…?

— Мой брат покончил с собой, и это была наша вина, — отрывисто сказала Эмили. — Моя и Бекки.

— Ты не можешь быть в этом уверена.

— Я могу. Это были мы, мы сделали это с ним. Он сам себя застрелил. В материалистическом мире очень легко достать оружие, — сказала Эмили, бросив нервный взгляд на покупателей, проходящих мимо витрины с игрушками, словно опасаясь, что они могут быть вооружены.

— Это мог быть несчастный случай, — сказала Робин.

— Нет, не был, точно не был. Бекка заставила меня подписать кое-что… Она сказала, что я подавила то, что он сделал с нами. Она всегда так делала, — сказала Эмили, ее дыхание стало учащенным и поверхностным, — она говорила мне, что было, а чего не было.

Несмотря на искреннее беспокойство за Эмили и необходимость срочно вернуться к группе, Робин не могла проигнорировать такой шанс.

— Что, по словам Бекки, не произошло?

— Я не могу тебе сказать, — ответила Эмили, переведя взгляд на ряды счастливых пар животных, улыбающихся из своих аккуратных коробок в целлофановой упаковке. — Смотри, — сказала она, указывая на семью из четырех свиней. — Свиные демоны… Это знак, — сказала она, учащенно дыша.

— Знак чего? — спросила Робин.

— Что мне нужно заткнуться.

— Эмили, это просто игрушки, — сказала Робин. — В них нет ничего сверхъестественного, это не знаки. Ты можешь говорить мне все, что угодно, я тебя не выдам.

— Последний человек, который мне это сказал, был в Бирмингеме, и он не… он не имел в виду… он…

Эмили начала плакать. Она покачала головой, когда Робин положила утешающую руку на ее плечо.

— Не надо, не надо — у тебя будут неприятности, быть милой со мной… ты не должна мне помогать, Бекка проследит, чтобы тебя за это наказали…

— Я не боюсь Бекки, — сказала Робин.

— Ну, тебе следовало бы, — сказала Эмили, делая глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. — Она… сделает все, чтобы защитить миссию. Все. Я… я должна знать.

— Как ты можешь угрожать миссии? — спросила Робин.

— Это потому, — сказала Эмили, глядя на пару маленьких панд в розовых и голубых подгузниках, — что я знаю кое-что… Бекка говорит, что я была слишком маленькой, чтобы помнить…. — Затем, торопливо подбирая слова, Эмили сказала: — Но я не была совсем маленькой, мне было девять, и я знаю, потому что меня переселили из детского общежития после того, как это случилось.

— После того, что случилось? — спросила Робин.

— После того как Дайю стала “невидимой”, — сказала Эмили, взяв это слово в кавычки. — Я знала, что Бекка лжет, даже тогда, но я пошла на это, потому что, — тут же полились слезы, — я любила… любила…

— Ты любила Бекку?

— Нет… нет… это не важно, не важно… я не должна… говорить обо всем этом… забудь, пожалуйста….

— Обязательно, — соврала Робин.

— Просто Бекка, — сказала Эмили, с трудом возвращая себе контроль над собой и вытирая лицо, — все время говорит мне, что я вру… это не так… с тех пор, как она уехала… Я чувствую, что она не та, что была раньше…

— Когда она ушла? — спросила Робин.

— Много лет назад… Они отправили ее в Бирмингем… Они разделили объекты плоти… Они, должно быть, подумали, что мы слишком близки… и когда она вернулась… она не была… Она действительно была одной из них, она не слышала ни слова против любого из них, даже Мазу… Иногда, — сказала Эмили, — я хочу кричать правду, но… это эгоизм…

— Говорить правду — это не эгоизм, — сказала Робин.

— Ты не должен так говорить, — сказала Эмили, замирая. — Вот так меня перевели.

— Я пришла в церковь, чтобы найти истину, — сказала Робин. — Если это еще одно место, где ее нельзя сказать, то я не хочу здесь оставаться.

— Одно событие, тысяча разных воспоминаний. Только Пресветлое Божество знает истину, — сказала Эмили, цитируя “Ответ”.

— Но есть и правда, — твердо сказала Робин. — Это не все мнения и воспоминания. Есть правда.

Эмили смотрела на Робин, казалось, с испуганным восхищением.

— Ты веришь в нее?

— В кого? В Бекку?

— Нет. В Утонувшего пророка.

— Я… Да, наверное, да.

— Ну… не стоит, — прошептала Эмили. — Она была не такая, как о ней говорят.

— Что ты имеешь ввиду?

Эмили посмотрела на витрину магазина игрушек, затем сказала:

— Она всегда занималась секретными делами на ферме. Запрещенными вещами.

— Какими вещами?

— Вещами в сарае и в лесу. Бекка тоже это видела. Она говорит, что я все выдумала, но она знает, что произошло. Я знаю, что она помнит, — в отчаянии сказала Эмили.

— Что ты видела, как Дайю делала в сарае и в лесу?

— Я не могу тебе сказать, — сказала Эмили. — Но я знаю, что она не умерла. Я знаю это.

— Что? — спросила Робин.

— Она не умерла. Она где-то там, выросла. Она никогда не тонула…

Эмили слегка вздохнула. Робин повернулась: из-за угла стеллажа вышла женщина в белом топе и брюках, держа за руки двух буйных мальчишек, и Робин поняла, что Эмили на мгновение приняла мать за другого члена ВГЦ. Мальчишки наперебой стали требовать модельки “Томаса-танкиста”.

— Мне нужен Перси. Там Перси! Я хочу Перси!

— Ты действительно скажешь, что я упала в обморок? — Эмили шепотом спросила Робин. — В ванной, и все такое?

— Да, конечно, — ответила Робин, боясь сейчас еще больше надавить на Эмили, но надеясь, что теперь она установила отношения, которые сохранятся и на ферме. — Ты можешь идти?

Эмили кивнула, все еще шмыгая носом, и вышла вслед за Робин из магазина. Они прошли всего несколько шагов по игровому залу, когда Эмили схватила Робин за руку.

— Тайо хочет, чтобы ты связала себя с ним духовной связью, не так ли?

Робин кивнула.

— Ну, если ты не хочешь, — сказала Эмили тихим голосом, — ты должна пойти с папой Джеем, когда он вернется. Никому из мужчин не разрешается прикасаться к женам-духам папы Джея. Бекка — жена духа, поэтому она никогда не должна входить в комнаты Уединения с кем-либо еще.

— Я этого не знала, — сказала Робин.

— Просто иди с папой Джеем, — сказала Эмили, — и все будет хорошо.

— Спасибо, Эмили, — сказала Робин, которая оценила если не сам совет, то хотя бы то, что за его словами стояло полезное намерение. — Пойдем, нам лучше поторопиться.

Глава 67

Не я ищу молодого дурака;

Молодой дурак ищет меня.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк взял с собой очередное письмо Робин, чтобы перечитать его во время ночного наблюдения за Фрэнками в понедельник вечером, поскольку нашел в нем много интересного для себя.

Ван, писала Робин, была переведена с фермы Чепмена, хотя Робин не знала, куда она уехала. Своего ребенка она оставила Мазу, которая назвала девочку Исинь и теперь носила ее на руках и говорила так, как будто была ее биологической матерью. Робин также рассказала о своей поездке в Норвич, но так как она не упомянула о том, что случайно откликнулась на свое настоящее имя, Страйк, размышляя над утверждением Эмили о том, что Дайю на самом деле не утонула, не испытывал новых опасений по поводу безопасности Робин.

Даже без доказательств мнение Эмили заинтересовало детектива, поскольку вернуло его к размышлениям на эспланаде в Кромере, когда он обдумывал возможность того, что Дайю вынесли на пляж не для того, чтобы она умерла, а для того, чтобы передать кому-то другому. Сидя в темной машине и бросая регулярные взгляды на окна квартиры Фрэнков, которые, как ни странно в этот час, были освещены, он спрашивал себя, насколько вероятно, что Дайю выжила после поездки на пляж, но так и не пришел ни к какому выводу.

У Уэйсов был четкий мотив для исчезновения Дайю: не дайть семье Грейвс получить доказательства ДНК и вернуть контроль над акциями на четверть миллиона фунтов стерлингов. Для достижения этой цели смерть была не обязательна: достаточно было просто сделать Дайю недосягаемой для Грейвсов. Но если Дайю не умерла, то где она? Есть ли родственники Мазу или Джонатана, о которых он не знает, которые могли бы согласиться приютить девочку?

Дайю было бы двадцать восемь лет, если бы она была жива. Смогла бы она молчать, зная, что вокруг ее якобы утонувшего семилетнего “я” вырос целый культ?

В предпоследней строке своего письма Робин ответила на вопрос, который Страйк задал в своем последнем: есть ли у нее основания полагать, что на ферме Чепмена ее прикрытие было раскрыто, учитывая, что к Страйку обратилась неизвестная женщина, очевидно, чтобы нарушить его наблюдение?

Я не знаю, имеет ли та женщина, о которой ты упомянул, какое-то отношение к церкви, но я не думаю, что кто-то здесь знает или подозревает, кто я на самом деле.

Движение у дверей дома Фрэнков заставило Страйка поднять глаза. Братья шли, подволакивая ноги, к своему ветхому фургону, заваленному тяжелыми коробками и, похоже, пакетами с продуктами. Когда младший Фрэнк подошел к фургону, он споткнулся, и несколько больших бутылок минеральной воды вывалились из ящика и покатились в сторону. Страйк, который в это время снимал их на камеру, наблюдал за тем, как старший брат ругает младшего, ставя свою коробку, чтобы помочь догнать бутылки. Страйк увеличил изображение и увидел, что из коробки старшего брата торчит моток веревки.

Страйк дал фургону фору, а затем последовал за ними. Проехав немного, они остановились возле большого складского комплекса в Кройдоне. Здесь детектив наблюдал, как они выгружают коробки и продукты и скрываются в здании.

Конечно, купить веревку или фургон, или арендовать склад и положить туда еду и воду не было преступлением, но Страйк считал эту деятельность весьма зловещей. Как он ни старался, он не мог придумать ни одного правдоподобного объяснения этим действиям, кроме того, что братья действительно планировалипохищение и заключение в неволю актрисы, которую они, похоже, решили наказать за то, что она недостаточно уступчива в их требованиях к ее вниманию. Насколько ему было известно, полиция еще не вызывала Фрэнков, чтобы предупредить их. Он не мог не подозревать, что этому делу не уделяется должного внимания, поскольку Майо может позволить себе частное детективное агентство, следящее за ее преследователями.

Минут двадцать он сидел, наблюдая за входом в здание, но братья не появлялись. Через некоторое время, зная, что услышит, как снова заводится фургон, он сделал то, от чего до сих пор отказывался, и набрал в телефоне “похороны Шарлотты Кэмпбелл”.

После того как читающая газету публика узнала о смерти Шарлотты, в прессу просочились дополнительные подробности ее самоубийства. Так, Страйк узнал, что Шарлотта приняла коктейль из алкоголя и антидепрессантов, после чего перерезала себе вены и истекла кровью в ванной. Уборщица обнаружила дверь ванной комнаты запертой в девять часов утра и, безрезультатно колотя по ней и крича, вызвала полицию, которая ворвалась в комнату. Как бы он ни хотел, воображение Страйка настойчиво представляло ему Шарлотту, погруженную в собственную кровь, и ее черные волосы, плавающие на запекшейся поверхности.

Ему было интересно, какое место семья выберет в качестве последнего пристанища Шарлотты. Семья ее покойного отца была шотландской, в то время как ее мать, Тара, родилась и жила в Лондоне. Когда Страйк узнал из газеты “Таймс”, что Шарлотта будет похоронена на Бромптонском кладбище, одном из самых благоустроенных в столице, он понял, что Таре, должно быть, дали решающий голос. Выбор Бромптона также обеспечивал публичность, к которой Тара всегда питала слабость. Таким образом, сидя в темноте, Страйк мог просматривать фотографии скорбящих на сайте Daily Mail.

Многие из людей в черных костюмах, покидавших похороны Шарлотты в тот день, были ему знакомы: Виконт Джейго Росс, бывший муж Шарлотты, как всегда похожий на беспутного песца; ее вихрастый сводный брат Валентин Лонгкастер; Саша Легард, ее красивый сводный брат-актер; Маделин Курсон-Майлз, дизайнер ювелирных изделий, с которой Страйк встречался раньше; Иззи Чисвелл, бывшая школьная подруга Шарлотты; Сиара Портер, модель, с которой у Страйка когда-то был секс на одну ночь; и даже Генри Уортингтон-Филдс, худощавый рыжеволосый мужчина, работавший в любимом антикварном магазине Шарлотты. Неудивительно, что отсутствие Лэндона Дормера бросалось в глаза.

Страйк не получил приглашения на похороны, но это его не смутило: насколько ему было известно, он прощался в маленькой норфолкской церкви, выходящей на ферму Чепмена. В любом случае, учитывая его личные отношения с некоторыми людьми, которые были бы его товарищами по несчастью, похороны, несомненно, стали бы одним из самых неприятных событий в его жизни.

На последней фотографии в статье Mail была изображена Тара. Судя по тому, что Страйк мог разглядеть сквозь густую черную вуаль на ее шляпе, некогда прекрасные черты ее лица были сильно искажены, похоже, из-за чрезмерного использования косметических наполнителей. С одной стороны от нее стоял ее четвертый муж, а с другой — единственная полнородная сестра Шарлотты, Амелия, которая была на два года старше его бывшей невесты. Именно эта сестра позвонила в офис Страйка на следующее утро после того, как о самоубийстве Шарлотты стало известно прессе, и, узнав от Пат, что Страйк недоступен, просто повесила трубку. С тех пор Амелия не вступала в контакт со Страйком, как и он не пытался связаться с ней. Если слухи о том, что Шарлотта оставила предсмертную записку, были правдой, то он был рад остаться в неведении относительно того, что в ней написано.

Шум захлопнувшейся дверцы автомобиля заставил его поднять глаза. Братья Фрэнки вышли из здания и пытались завести свой холодный фургон. С четвертой попытки он завелся, и Страйк проследил за ними до их квартиры. Еще через двадцать минут в квартире погас свет, и Страйк вернулся к просмотру новостей на своем телефоне, чтобы скоротать время до прихода Шаха, который должен был сменить его в восемь часов.

Референдум по Брексит мог закончиться, но эта тема продолжала занимать центральное место в заголовках газет. Страйк пролистывал эти статьи, не открывая их, и курил, пока с опаской не увидел еще одно знакомое лицо — Бижу Уоткинс.

На фотографии, сделанной в тот момент, когда она выходила из своей квартиры, Бижу была одета в облегающее платье павлиньего цвета, подчеркивающее ее фигуру. Ее темные волосы были свежеуложены, она, как всегда, была тщательно накрашена и держала в руке блестящий портфель. Рядом с фотографией Бижу была помещена другая, на которой была изображена полная женщина с открытым лицом и вьющимися волосами в неприглядном вечернем платье из розового атласа, которую в подписи назвали леди Матильда Хонболд. Над двумя фотографиями был помещен заголовок: Эндрю “Медоед” Хонболд разводится.

Страйк бегло прочитал приведенную ниже статью и в четвертом абзаце нашел то, что опасался: свое собственное имя.

Будучи убежденным католиком, высокопоставленным донором Консервативной партии и покровителем Кампании за этичную журналистику и Католической помощи Африке, Хонболд впервые был уличен в своей неверности в журнале Private Eye. Журнал утверждал, что неназванная любовница Хонболда также имела связь с известным частным детективом Кормораном Страйком, что было опровергнуто Хонболдом, Уоткинсом и Страйком, а Хонболд пригрозил судебным иском против журнала.

— Черт, — пробормотал Страйк.

Он думал, что слухи о его связи с Бижу успешно пресечены. Меньше всего ему нужен был указатель в “Таймс”, где Паттерсон и Литтлджон могли бы найти компромат.

Оперативно в восемь часов прибыл Шах, чтобы взять на себя наблюдение за Фрэнками.

— Доброе утро, — сказал он, садясь на пассажирское сиденье БМВ. Прежде чем Страйк успел рассказать ему о том, что произошло за ночь, Шах протянул свой телефон и сказал:

— Это твоя женщина с “Коннаут”? У меня их несколько.

Страйк пролистал фотографии. На всех снимках в разных ракурсах была изображена одна и та же смуглая женщина в шапке-бини и мешковатых джинсах, стоявшая на углу Денмарк-Стрит, ближайшем к офису.

— Да, — сказал он, — похоже на нее. Когда ты их снял?

— Вчера вечером. Она была там, когда я выходил из офиса.

— Работала ли она в Паттерсон Инк, когда ты там был?

— Определенно нет. Она бы застряла в моей памяти.

— Хорошо, сделай одолжение, перешли это Мидж и Барклаю.

— Что, как ты думаешь, ей нужно?

— Если это другой оперативник “Паттерсона”, то она может выяснять, какие у нас есть клиенты, чтобы попытаться их отпугнуть. Или она может пытаться выявить людей, работающих на агентство, чтобы узнать, сможет ли она что-нибудь на них узнать.

— Тогда я воздержусь от начала употребления героина.

К тому времени, когда Страйк провел брифинг для Шаха, а затем поехал обратно в центр Лондона, он уже устал и был раздражен. И его настроение не улучшилось, когда, стоя на светофоре, он заметил гигантский плакат, на который в обычной ситуации не обратил бы внимания. На нем был изображен Джонатан Уэйс на темно-синем, усыпанном звездами фоне, одетый в белые одежды, с распростертыми руками, с улыбкой на красивом лице, поднятом к небу. Подпись гласила: “СУПЕРСЛУЖБА 2016! Интересуетесь Всеобщей Гуманитарной Церковью? Встречайтесь с ПАПОЙ ДЖЕЕМ в “Олимпии” в пятницу 12 августа 2016 года!”

— Сестра Шарлотты Росс опять звонила, — таковы были первые нежелательные слова Пат, когда в половине девятого появился небритый Страйк, сжимая в руках булочку с беконом, которую он купил по дороге в офис: к черту диету.

— Да? Есть сообщение? — спросил Страйк.

— Она сказала, что уезжает на месяц в деревню, но хотела бы встретиться с тобой, когда вернется.

— Она ждет ответа? — спросил Страйк.

— Нет, это все, что она сказала.

Страйк хмыкнул и направился к чайнику.

— И тебе звонил некий Джейкоб Мессенджер.

— Что? — удивленно сказал Страйк.

— Он говорит, что его сводный брат сказал ему, что ты его разыскиваешь. Говорит, что ты можешь позвонить ему в любое время сегодня утром.

— Сделай одолжение, — сказал Страйк, подмешивая подсластитель в кофе, — позвони ему и спроси, согласен ли он на FaceTime. Я хочу убедиться, что это действительно он.

Страйк направился во внутренний офис, все еще думая о красивой женщине, которая, по-видимому, вела за ним наблюдение. Если бы он только смог разобраться с Паттерсоном, его жизнь стала бы значительно менее сложной, не говоря уже о том, что она стала бы менее дорогой.

Пат сообщила:

— Он согласен FaceTime, — через пять минут Пат вошла в кабинет Страйка, неся в руках записку с номером Мессенджера. Когда она ушла, Страйк открыл FaceTime на своем компьютере и набрал номер Джейкоба Мессенджера.

На звонок почти сразу же ответил тот же загорелый молодой человек, что и на фотографии на доске Страйка. С белозубой улыбкой, всклокоченными темными волосами и насупленными бровями он выглядел взволнованным от того, что разговаривает со Страйком, в то время как главной эмоцией детектива было разочарование. Кто бы ни был тяжело болен или умирал на ферме Чепмена, это был явно не Джейкоб Мессенджер.

Через несколько минут Страйк узнал, что интерес Мессенджера к церкви вспыхнул, когда его агент получил запрос на участие Джейкоба в одном из благотворительных проектов ВГЦ, продолжился во время фотосессии, на которой Джейкоб был одет в толстовку ВГЦ, он задержался на коротком интервью для прессы, в котором он говорил о своем новом интересе к духовности и благотворительной деятельности, и угас, когда его пригласили на недельное уединение на ферме, без присутствия СМИ.

— Я не собираюсь ехать ни на какую чертову ферму, — сказал Джейкоб, смеясь и демонстрируя ослепительно белые зубы. — Зачем мне это нужно?

— Хорошо, — сказал Страйк. — Ну, это было очень…

— Слушай, — сказал Джейкоб, — а ты никогда не думал о том, чтобы сделать шоу?

— Что, простите?

— Типа, как муха на стене, следишь за тем, как ты расследуешь дело. Я навел о тебе справки. Серьезно, думаю, мой агент заинтересуется. Я подумал, если бы мы с тобой объединились, и ты бы показал мне, как это делается, и все такое, со съемочной группой…

— Я не…

— Это может быть хорошей рекламой для тебя, — сказал Мессенджер, в то время как блондинка в мини-платье проплыла по экрану позади него с неопределенным видом. — Это повысит твою репутацию. Я не хвастаюсь, но я бы точно нашел нам аудиторию…

— Нет, это не сработает, — твердо сказал Страйк. — Хорошо, пока.

Он повесил трубку, пока Мессенджер продолжал говорить.

— Тупой идиот, — пробормотал Страйк, снова поднялся на ноги, сорвал фотографию Мессенджера с доски ВГЦ, разорвал ее пополам и выбросил в мусорное ведро. Затем он нацарапал на листке бумаги “КТО ТАКОЙ ДЖЕЙКОБ?” и прикрепил его на место фотографии Мессенджера.

Сделав несколько шагов назад, Страйк еще раз обвел взглядом различные фотографии умерших, не найденных и неизвестных людей, связанных с церковью. Кроме заметки о Джейкобе, единственным недавним изменением на доске был еще один листок бумаги, который он прикрепил после поездки в Кромер. На нем было написано “БЕГУН НА ПЛЯЖЕ?”, и он тоже находился в колонке “еще предстоит найти/опознать”.

Нахмурившись, Страйк переводил взгляд с фотографии на фотографию, остановившись на Дженнифер Уэйс с ее пышными волосами и матовой помадой, навсегда застывшей в 1980-х годах. Со времени своей поездки в Кромер Страйк пытался выяснить все, что мог, о способах, с помощью которых кто-то может вызвать припадок у эпилептика, и, насколько он мог видеть, единственной правдоподобной возможностью было бы отменить лекарство или, возможно, заменить настоящее лекарство каким-нибудь неэффективным веществом. Но если предположить, что Уэйс действительно подмешал что-то в таблетки своей первой жены, как он мог знать, что припадок произойдет именно в этот момент, когда Дженнифер была в воде? Как способ убийства это было до смешного рискованно, хотя, по общему признанию, не менее рискованно, чем водить ребенка купаться в надежде, что море навсегда скроет ее тело.

Поглаживая небритый подбородок, детектив размышлял о том, не зацикливается ли он на том, что может оказаться тупиком. Может быть, он вступает в ряды конспирологов, которые видят скрытые заговоры и хитроумные схемы там, где другие, более здравомыслящие люди говорят, как Шелли Хитон, “Забавное совпадение”, и живут дальше? Было ли это самонадеянностью, спрашивал он себя, думать, что ему удастся проследить связь там, где это не удавалось никому другому? Возможно, но ведь его и раньше называли самонадеянным, чаще всего женщина, которая теперь лежала в свежей могиле на Бромптонском кладбище, и это еще никогда не мешало ему делать именно то, что он задумал.

Глава 68

Девять на втором месте означает:

Бездна опасна.

Нужно стремиться к достижению только малого.

И-Цзин или Книга Перемен

Странное настроение, казалось, охватило ферму Чепмен с тех пор, как участники сменили спортивные костюмы на белые. В воздухе витала нервозность, чувствовалось напряжение. Робин заметила, что члены церкви стали еще более аккуратны в общении друг с другом, как будто некая скрытая сущность постоянно наблюдает и оценивает.

Эта общая тревога усилила тревогу Робин. Хотя в своем последнем письме Страйку она не совсем солгала, но и не сказала всей правды.

Когда они с Эмили вернулись в заброшенную кабинку в Норвиче и рассказали свою историю о том, как Эмили упала в обморок в туалете, Тайо, похоже, принял их рассказ за чистую монету. Как бы он ни был рад возвращению Эмили, основная часть его гнева была направлена на Цзяна за то, что он потерял ее из виду и отдал на милость людей-пузырей, и большую часть пути обратно на ферму Чепменов он провел, бормоча в затылок брата оскорбления и проклятия. Цзян ничего не ответил, но продолжал сгорбившись молча сидеть за рулем.

Однако в течение последующих нескольких дней Робин заметила изменения в отношении Тайо. Несомненно, большая сумма денег, которую Эмили должна была собрать самостоятельно, а также очень маленькая сумма, оставшаяся в ящике для сбора денег в ларьке, вызвали у него подозрения. Несколько раз Робин ловила на себе недружелюбные взгляды Тайо, а также замечала косые взгляды других посетителей Норвича. Когда Робин увидела, как Амандип поспешно отгоняет Вивьен и Уолтера, приближающихся к ней во дворе, она поняла, что дело было именно в ней. Робин задалась вопросом, рассказала ли Вивьен кому-нибудь о том, что она назвалась своим настоящим именем, и если да, то как далеко распространилась эта информация.

Робин понимала, что достигла абсолютного предела допустимых ошибок, и, поскольку она не была готова заняться сексом ни с Тайо, ни с Джонатаном Уэйсом, теперь ее дни на ферме Чепменов были сочтены. Как именно она собирается уходить, она еще не знала. Потребуется определенное мужество, чтобы сказать Тайо и Мазу, что она хочет уйти, и, возможно, ночью будет легче перебраться через колючую проволоку по периметру. Однако ее насущной задачей, учитывая, что время уже явно поджимало, было определить приоритетные задачи и как можно быстрее их выполнить.

Во-первых, она хотела воспользоваться тайной договоренностью с Эмили и выудить из нее как можно больше информации. Во-вторых, она решила попытаться организовать разговор с Уиллом Эденсором один на один, чтобы иметь возможность сообщить сэру Колину свежую информацию о его сыне. И наконец, она решила попытаться найти топор, спрятанный на дереве в лесу.

Она знала, что даже такая ограниченная программа будет непростой. Умышленно или нет (Робин подозревала, что это так), но с тех пор, как они вернулись в Норвич, ей и Эмили давали задания, которые держали их как можно дальше друг от друга. Она заметила, что в столовой Эмили всегда находилась в окружении одних и тех же людей, как будто был отдан приказ постоянно держать ее под наблюдением. Дважды Эмили пыталась сесть рядом с Робин в столовой, но ей преграждал путь один из тех, кто, казалось, постоянно следил за ней. В общежитии Робин и Эмили несколько раз встречались взглядами, и в один из таких случаев Эмили мимолетно улыбнулась, а затем быстро отвернулась, когда вошла Бекка.

Поймать Уилла Эденсора в одиночку было непросто еще и потому, что общение Робин с ним всегда было незначительным, а после их совместной работы на овощной грядке она редко получала от него задание. Его статус на ферме Чепмена оставался статусом подсобного рабочего, несмотря на его явный ум и трастовый фонд, а совместная работа всегда проходила под присмотром и не давала возможности пообщаться.

Что касается топора, якобы спрятанного в лесу, то она понимала, что искать его ночью с помощью фонарика неразумно — вдруг луч заметит кто-то из окон общежития. К сожалению, искать в лесу при дневном свете было почти так же сложно. Если не считать того, что этим участком невозделанной земли иногда пользовались как детской площадкой для игр, то он практически не использовался. И, если не считать Уилла и Лин, побывавших там незаконно, и молодого человека, обыскивавшего его в ту ночь, когда пропал Бо, Робин ни разу не видела, чтобы туда заходил взрослый человек. Как ей удастся ускользнуть от выполнения задания или оправдать свое присутствие в лесу, если ее там обнаружат, она сейчас не представляла.

После поездки в Норвич Робин, похоже, получила новый гибридный статус: частично подсобный рабочий, частично высокопоставленный рекрут. Ее не приглашали обратно в город для сбора средств, хотя она продолжала изучать церковную доктрину вместе со своей группой. Робин чувствовала, что ее пожертвование в тысячу фунтов стерлингов сделало ее слишком ценной, чтобы полностью низвести ее до статуса подсобного рабочего, но при этом она находилась на негласном испытательном сроке. Вивьен, которая всегда была хорошим барометром того, кто был в фаворе, а кто нет, демонстративно игнорировала ее.

Следующее письмо Робин к Страйку было коротким и, как она прекрасно понимала, удручающе скудным на информацию, но на следующее утро после того, как она положила его в пластиковый камень, на ферме Чепменов произошло важное событие: вернулся Джонатан Уэйс.

Все собравшиеся наблюдали за тем, как серебристый “Мерседес” папы Джея подъезжает к дороге, а за ним — колонна машин поменьше. И еще до того, как процессия остановилась, все участники начали аплодировать, в том числе и Робин. Когда Уэйс вышел из машины, толпа зашлась в почти истерике.

Он выглядел загорелым, отдохнувшим и таким же красивым, как всегда. Его глаза снова стали влажными, когда он оглядел ликующую толпу, прижал руку к сердцу и сделал один из своих самоуничижительных поклонов. Подойдя к Мазу, которая держала на руках младенца Исинь, он обнял ее и с восторгом осмотрел ребенка, как будто это был его собственный ребенок, что, как вдруг поняла Робин, вполне возможно. Крики толпы стали оглушительными, и Робин с таким энтузиазмом хлопала в ладоши, что у нее заболели руки.

Из машины, стоявшей позади Уэйса, вышли пятеро молодых людей, все они были незнакомы, и Робин решила, главным образом из-за их идеальных зубов, что они американцы. Двое молодых людей и три красивые девушки, одетые в белые спортивные костюмы ВГЦ, стояли и смотрели на британских прихожан, и Робин догадалась, что их привезли на ферму Чепмена из центра в Сан-Франциско. Она наблюдала, как Джонатан по очереди представлял их Мазу, которая благосклонно принимала их.

Вечером в столовой, вновь украшенной алыми и золотыми бумажными фонариками, состоялось очередное застолье. Впервые за несколько недель им подали настоящее мясо, и Уэйс произнес длинную, полную страсти речь о войнах в Сирии и Афганистане, а также обрушился с критикой на предвыборные речи кандидата в президенты Дональда Трампа. Американские гости, заметила Робин, горячо кивали, когда Уэйс рисовал яркую картину фашистского террора, который будет развязан в случае победы Трампа на выборах.

После того как Уэйс рассказал об ужасах материалистического мира, он перешел к описанию постоянных успехов ВГЦ и объяснению того, как только церковь может противостоять силам зла, объединившимся на планете. Он похвалил американских гостей за их усилия по сбору средств и рассказал о скором создании нового центра ВГЦ в Нью-Йорке, а затем вызвал на сцену разных людей, чтобы похвалить их за индивидуальные усилия. Очевидно, Мазу держала Уэйса в курсе событий, происходящих на ферме Чепмена, потому что среди тех, кого вызвали на сцену, был и Амандип. Он всхлипывал и качал головой, подходя к Уэйсу, который обнял его и объявил, что Амандип стал рекордсменом по количеству средств, собранных за один день для церкви. Пятеро только что прибывших американцев встали и зааплодировали, подняв кулаки вверх.

Когда речь Уэйса закончилась, зазвучала музыка, как в конце предыдущего пира, и люди начали танцевать. Робин тоже встала: она решила по возможности проявлять желание и надеялась в давке найти способ поговорить с Уиллом или Эмили. Однако это оказалось невозможным. Вместо этого она оказалась в танце напротив Кайла, который когда-то был высокопоставленным рекрутом, но из-за неспособности или отказа заниматься сексом с Вивьен он был низведен до уровня самого низкого работника фермы. С пустым лицом он двигался перед Робин, не встречая ее взгляда, и она задавалась вопросом, где он себя воображает, пока не заметила, что его губы постоянно беззвучно шевелятся в напеве, не связанном с музыкой.

Глава 69

При общении с такими несговорчивыми и трудно поддающимися влиянию людьми, как свинья или рыба, необходимо прежде всего избавиться от предрассудков и, так сказать, дать возможность действовать психике другого человека…

И-Цзин или Книга Перемен

Завтрак на ферме Чепменов обычно был самым тихим приемом пищи за день, учитывая, что он происходил в половине шестого утра. Во время предыдущего пребывания Джонатана Уэйса на ферме его появление на общих трапезах ограничивалось двумя ужинами, поэтому, когда в шесть часов утра после его приезда Уэйс и Мазу вошли в зал, Робин по удивленным взглядам окружающих поняла, что это очень необычно. Раздались неуверенные аплодисменты: головы повернулись, и наступила полная тишина, когда Уэйс поднялся на сцену, уже надев микрофон. Мазу стояла позади него, не улыбаясь, ее лицо было скрыто длинными прядями черных волос.

— Друзья мои, — с грустной улыбкой сказал Уэйс, — моя любимая жена понесла утрату. Некоторые из вас, наверное, заметили, что она носит особый кулон — перламутровую рыбку. Когда-то она принадлежала Дайю, Утонувшему Пророку. Рыбка была найдена в постели Дайю в утро ее вознесения.

По залу пронесся легкий вздох.

— Моя жена два дня назад поняла, что шнур оборвался и рыба потерялась. Она искала, но так и не нашла. Вы, конечно, понимаете, что я не прошу вас искать бессмысленную, материалистическую фишку. Это артефакт церкви. Мы — Мазу и я — будем глубоко признательны тому, кто сумеет найти этот драгоценный предмет. Я прошу вас всех отложить свои обычные дела и помочь нам найти его.

Робин почуяла возможность. Только однажды, в ту ночь, когда из детского общежития пропал маленький Бо, жесткая структура группы на ферме распалась. Если все разойдутся по своим делам, рассредоточившись по территории церкви, ей, возможно, удастся чего-то добиться. Быстро осмотрев зал, она заметила, как Бекка подошла к столу, за которым сидела Эмили, и стала раздавать указания. Робин была уверена, что во время поисков группа должна держаться вместе.

Уилл Эденсор, напротив, уже выходил из зала в одиночестве. Схватив свою миску с кашей, Робин поспешила поставить ее на одну из тележек, а затем последовала за ним.

Было тепло, но моросил легкий летний дождик. Уилл направлялся во двор, склонив голову и осматривая землю. Делая вид, что ищет потерянный кулон, Робин медленно шла мимо сараев и прачечной, не сводя глаз с Уилла, который вскоре достиг двора и начал его обыскивать. Робин заглядывала в основание гробницы Пророка-целителя, дождь стекал по ее телу, когда раздался громкий голос:

— Эй, я уже посмотрела там.

— Привет, Шона, — сказала Робин с замиранием сердца.

— Уилл! — позвала Шона, беременность которой стала очевидной, — Я также посмотрела туда!

Уилл ничего не ответил, но повернулся и зашагал в сторону фермерского дома. К разочарованию Робин, к нему присоединились еще двое мужчин, и по их жестам Робин догадалась, что они предлагают систематически обследовать сад за домом.

— Я слышала, кто-то сказал, что он мог упасть в детском классе, — соврала Робин, решив сбить Шонну с толку, если удастся. — Очевидно, Мазу была там пару дней назад.

— Тогда пойдем, — сказала Шона.

— Я не могу, — с сожалением сказала Робин. — Мне сказали, что после двора я займусь кухней, но я не вижу причин, по которым она могла бы там находиться. Наверняка тот, кто найдет его, станет героем.

— Ах, — сказал Шона. — Так и будет. Я собираюсь заняться классами.

Она ушла. Как только Шона скрылась из виду, Робин направилась не к прачечной, а к проходу между мужским и женским общежитиями, не сводя глаз с земли и делая вид, что ищет упавшую рыбу. Она понимала, что рискует, пересекая поле в светлое время суток, чтобы попасть в лес, но, поскольку Эмили и Уилл сейчас были вне пределов досягаемости, она была полна решимости выполнить одну из своих задач.

Робин придерживалась края поля, а не шла по прямой, часто оглядываясь назад и жалея, что на ней нет одежды другого цвета, кроме белого, который был бы заметен на фоне живой изгороди, если бы кто-нибудь заглянул в ворота. Наконец она добралась до святилища деревьев и начала поиски любого ствола, который казался бы достаточно старым, чтобы в нем можно было найти дупло и топор, описанные Нив Доэрти.

Странно было оказаться в лесу в светлое время суток, и еще более странно, что она не идет привычным маршрутом к пластиковому камню. Лес был заросшим, неухоженным и, возможно, даже опасным для играющих там детей, учитывая количество поваленных сучьев. Пригибаясь под свисающими ветвями, высоко поднимая ноги над корнями и крапивой, ощупывая стволы на предмет дупел, Робин понимала, что ей очень повезет, если она найдет нужное дерево за то время, которое она сможет оставаться там в безопасности.

Мелкий дождь зашумел по листьям, когда Робин прошла мимо толстого дуба, ствол которого оказался разочаровывающе прочным. Вскоре она оказалась на краю небольшой поляны, на которую уже заходила ночью, где в землю был вбит круг из толстых столбов. В основном они сгнили, превратившись в пни, но на несколькольких виднелись следы от ударов топора.

Робин осторожно шагнула в кольцо, еще раз отметив его ритуальный вид. Земля под ногами была неровной и скользкой от гниющих листьев. Кто-то явно срубил столбы, и теперь Робин задалась вопросом, не для того ли в лес был взят топор, чтобы попытаться разрушить кольцо. Возможно, топор потом спрятали, потому что его трудно было пронести обратно на ферму? Лучше, конечно, допустить, чтобы подозрение в краже висело на всех, чем быть пойманным с ним?

Она наклонилась, чтобы рассмотреть что-то черное, что, по ее мнению, могло быть куском угля, но это было не так; через несколько секунд Робин решила, что это узел обугленной веревки. Вместо того чтобы поднять его, она взяла с земли маленький камешек, который будет служить сегодняшним маркером, и как раз засовывала его в лифчик, когда раздался отчетливый треск ломающейся под ногами ветки, заставивший ее обернуться. Цзян стоял между двумя деревьями на краю поляны.

— Цзян, — сказала Робин, заставляя себя рассмеяться, хотя пот выступил на ее шее и груди, — ты действительно заставил меня подпрыгнуть.

— Что ты делаешь? — подозрительно спросил он.

— Ищу кулон Мазу, — сказала Робин. По крайней мере, ее нашли согнувшейся, уставившейся в землю.

— Зачем ему здесь быть? — спросил Цзян. Его правый глаз начал дергаться. Он потер его, чтобы скрыть раздражение.

— У меня было странное предчувствие, что это может быть так, — сказала Робин, ее голос был высоким и неестественным для ее собственных ушей, — и я решила проверить.

— Ты играешь в Дайю? — с усмешкой сказал Цзян, и Робин вспомнила, что одним из предполагаемых даров Утонувшего Пророка было умение находить потерянные предметы, как бы далеко они ни находились.

— Нет, — сказала Робин. — Нет, я не знаю, почему, но меня просто потянуло в лес. Я подумала, что кто-то из детей мог поднять рыбу и принести ее сюда, а потом уронить.

История звучала крайне неубедительно, даже для Робин.

— Странное место, не правда ли? — добавила она, указывая жестом на пни столбов в их кругу. — Как ты думаешь, для чего было сделано это кольцо? Оно похоже на миниатюрный Стоунхендж.

— Похоже на что? — раздраженно спросил Цзян.

— Это доисторический памятник, — сказала Робин. — В Уилтшире.

— Я знаю, что ты задумала, — сказал Цзян, наступая на нее.

— Что? — сказала Робин.

— Ты собиралась встретиться с Эмили здесь.

— Нет. Зачем…?

— Друзья, не так ли?

— Я ее почти не знаю.

— Когда мы были на грядке, ты вмешалась…

— Я знаю. Я думала, ты ее ударишь мотыгой.

Цзян продвинулся на несколько шагов вперед, волоча ноги по заросшим сорнякам. Из-за плотного навеса над головой по его лицу перемещались тени. Глаз бешено моргал. Он поднял руку, чтобы снова спрятать его.

— Эмили тайком уходит, чтобы потрахаться, — сказал он.

Это был первый раз, когда Робин услышала, что в церкви секс описывается как нечто иное, чем связь духа.

— Я… ничего об этом не знаю.

— Была ли ты лесбиянкой, снаружи?

— Нет, — сказала Робин.

— Так откуда ты знала, где Эмили, в Норвиче?

— Я не знала, — сказала Робин. — Я просто проверила все ванные комнаты, которые смогла найти, и она была в одной из них.

— Ты занимался с ней этим в ванной?

— Нет, — сказала Робин.

— Почему она так часто смотрит на тебя после Норвича?

— Я не заметила, чтобы она на меня смотрела, — соврала Робин.

Она не могла понять, было ли это грязное обвинение Цзяна сделано для того, чтобы шокировать и обидеть, или потому, что он действительно в это верил: он никогда не производил на нее впечатления человека с большим умом, хотя, конечно, только что показал себя удивительно наблюдательным. Словно прочитав ее мысли, Цзян сказал:

— Я вижу больше, чем остальные, даже с закрытыми глазами.

— Могу я спросить тебя кое о чем? — сказала Робин. Ей нужно было успокоить его: он был потенциально жесток, а ее вмешательство в дело на овощной грядке и связь с Эмили, из-за исчезновения которой его изводил брат на обратном пути из Норвича, явно вызывали у него неприязнь к ней.

— Что?

— Ты, очевидно, занимаешь очень высокое положение в церкви.

Она знала, что это неправда: Цзян не имел реальной власти, хотя и проявлял несомненное стремление к власти в тех ограниченных рамках, которые ему были предоставлены. Теперь он опустил руку, скрывающую его немигающий взгляд, и сказал:

— Да.

— Ну, — сказала Робин, — почему ты, кажется, работаешь больше, чем кто-либо другой в…. — Она намеренно позволила словам “твоя семья” повиснуть в воздухе, прежде чем закончить: — Ты знаешь… в твоем положении?

— У меня нет никакого ложного “я”, — сказал Цзян. — Мне не нужно все это дерьмо.

Как она и ожидала, он, похоже, был слегка польщен ее вопросом, и она почувствовала, что агрессия немного ослабла.

— Я просто заметила, что ты как бы… Живешь тем, чем мы все должны заниматься. Ты не просто проповедуешь это.

Она на мгновение испугалась, что переборщила, но Цзян расправил плечи, и на его грязном лице появились зачатки ухмылки.

— Вот почему ты не хочешь трахаться с Тайо? Потому что что он не живет этим?

— Я не имела в виду, что Тайо не…

— Потому что ты права, — сказал Цзян, снова став агрессивным. — Он полон гребаного ЭМ, он и эта Бекка. Оба. Я работаю больше всех.

— Я знаю, — сказала Робин. — Я видела. Ты никогда не останавливаешься. Ты в любую погоду на улице, помогаешь вести хозяйство, и не то чтобы ты не знал доктрины. То, что ты рассказал мне о детях и материалистическом одержании — ну, знаешь, в тот день, когда Уилл суетился вокруг той маленькой светловолосой девочки? — Это действительно зацепило меня. Это действительно открыло мне глаза на то, насколько странной и жестокой является материалистическая связь между родителями и детьми.

— Это хорошо, — сказал Цзян. Он подтянул нижнюю часть своего спортивного костюма вверх. Тик утих, и он почти улыбался. — Хорошо, что ты об этом вспомнила.

— Ты умеешь излагать вещи очень четко. Не пойми меня неправильно, — добавила Робин, стараясь не выдать своего волнения, — Тайо и Бекка тоже умеют это делать, но они…

— Тайо хотел ее трахнуть, — ухмыляясь, сказал Цзян, возвращаясь к своей любимой теме. — Ты знала об этом?

— Нет, — сказала Робин.

— Но потом папа Джей ушел с ней, и Тайо больше не пускали.

— О, — сказала Робин, подняв брови, и солгала, — мне показалось, что я почувствовала что-то между Беккой и Тайо…

— У тебя тоже глаза открыты, не так ли?

Возможно, потому, что его так редко хвалили и ценили, Цзян теперь казался почти дружелюбным.

— Знаешь, что у меня всегда хорошо получалось, лучше, чем у Тайо, когда мы были детьми? — спросил он Робин.

— Нет, — сказала Робин, — что?

— Есть такая игра, с карточками, надо составлять пары и запоминать, где какие картинки, — сказал Цзян с жалкой гордостью. — Я запоминаю, — сказал он, постукивая грязным ногтем по виску. — И я вижу вещи. Больше, чем они.

— Я вижу, — сказала Робин, единственная цель которой теперь заключалась в том, чтобы выбраться из леса, пока Цзян находится в более дружелюбном состоянии духа. — Так… Как ты думаешь, мне стоит продолжать искать здесь рыбу или это бессмысленно?

Цзян выглядел довольным тем, что его спросили о его мнении.

— Здесь ее никто не найдет, — сказал он, осматривая многочисленные опавшие листья и ветки, перекрученные корни и заросли крапивы.

— Нет, ты прав, — сказала Робин. — Я впервые в лесу. Я и не знала, что они такие заросшие.

Она сделала шаг навстречу Цзяну, и, к ее огромному облегчению, он просто повернулся, чтобы идти с ней в обратном направлении.

— Вон там дерево, — сказал Цзян, указывая на старый ясень, видневшийся сквозь молодую поросль, — в нем есть дупло, и в нем спрятан топор.

— Ух ты, — сказала Робин, внимательно следя за положением дерева.

— Я нашел его здесь, когда был ребенком. Больше никто не знает, — самодовольно сказал Цзян.

— Интересно, что топор делает на дереве?

— Ха, — сказал Цзян, снова ухмыляясь, — потому что Дайю спрятала его там. Но не говори никому об этом.

— Серьезно? — сказала Робин. — Утонувший пророк спрятала его?

— Да, — сказал Цзян.

— Откуда ты знаешь?

— Я просто знаю, — сказал Цзян с тем самым самодовольством, которое Шона всегда демонстрировала, когда ей предоставлялась такая возможность. — Я все знаю. Я же говорил тебе. Я держу глаза открытыми.

Они вышли из леса и стали пересекать поле, Робин то и дело останавливалась и тыкала пальцем в клочья травы, делая вид, что все еще ищет перламутровую рыбу Мазу, но в то же время пытаясь придумать, как вернуть разговор к Дайю, не вызывая подозрений Цзяна. Дождь закончился, трава искрилась, лютики и клеверы блестели эмалью под лучами солнца.

— Хочешь узнать кое-что еще? — сказал Цзян, когда они прошли половину пути до пятистворчатых ворот.

— Да, — совершенно искренне ответила Робин.

— Здесь есть кто-то, кто был здесь давным-давно. И этот кто-то вернулся снова — и только я один это понимаю.

Он бросил на Робин лукавый взгляд своих темных, узких глаз.

— Правда? — сказала Робин. — Кто это?

— Ха. Я не рассказываю, — сказал Цзян. — Я просто присматриваю за ним.

— Ты даже не можешь сказать, мужчина это или женщина? — сказала Робин.

— Любопытная, не так ли? — сказал Цзян, его ухмылка расширилась. — Нет, это я должен знать. Забавно, что Тайо и Бекка такие умные, а они не догадываются. Я собираюсь пойти к папе Джею, когда закончу свое расследование, — добавил он с важностью.

Они перелезли через пятистворчатые ворота, и Робин теперь сгорала от любопытства.

Шторы ближайшей комнаты уединения были закрыты, значит, она использовалась. Робин ожидала, что Цзян скажет что-нибудь колкое, но, похоже, его доброе настроение несколько угасло, когда они прошли мимо домика.

— Знаешь, почему мне туда нельзя? — спросил он, показывая грязным палецем за спину.

— Нет, — сказала Робин. Это была радостная новость, что Цзяну не разрешалось вступать в духовную связь; она опасалась, что ее лесть в его адрес может быть воспринята как сексуальный выпад.

— Никто не говорил тебе? — спросил Цзян, снова испытывая подозрение. — И Тайо?

— Нет, — сказала Робин. — Никто ничего не говорил.

— Это из-за Джейкоба, — кисло сказал Цзян. — Но это была не моя вина, а Луизы, так говорит доктор Чжоу. Этого больше не повторится.

— Как там Джейкоб? — спросила Робин, надеясь раз и навсегда разрешить эту загадку.

— Не знаю, я его никогда не видел, — сказал Цзян. — Это не моя вина, черт возьми.

Во дворе по-прежнему было полно народу, все они прочесывали землю в поисках следов упавшей рыбы Мазу, и, к облегчению Робин, ее появление с Цзяном не вызвало ни взглядов, ни комментариев.

— Мне нужно в туалет, — сказала Робин Цзяну, улыбнувшись ему, чтобы показать, что она не пытается от него отвязаться, что она и не собиралась делать, потому что он оказался неожиданным источником интересных зацепок. — Тогда мы можем поискать еще.

— Да, хорошо, — сказал Цзян, довольный.

Оказавшись в безлюдном общежитии, Робин поспешила к своей кровати, чтобы положить под матрас последний камешек, ознаменовавший еще один день на ферме Чепменов. Однако, опустившись на колени, она увидела, что несколько мелких камешков, которые она уже положила туда на этой неделе, были сдвинуты с места и рассыпаны по полу.

В замешательстве она провела рукой под матрасом, но нашла только один камешек, который остался на месте. Затем ее пальцы коснулись чего-то маленького, неопределенной формы, плоского и гладкого. Она вытащила его и увидела жемчужно-яркую, искусно вырезанную рыбку.

Робин торопливо собрала все вылетевшие камешки, засунула их в лифчик, вскочила на ноги и побежала в ванную. Там она взобралась на раковину, открыла высокое окно, убедилась, что никого нет, и выбросила рыбу на улицу. Рыба упала в кучу высокой травы.

Робин спрыгнула обратно на пол, вытерла следы с раковины и включила кран — как раз вовремя: она услышала, как в общежитие вошла группа женщин.

— Привет, — сказала Робин, выходя из ванной и надеясь, что не выглядит слишком красной. Вивьен, которая была среди женщин, проигнорировала ее, обратившись к группе:

— Проверьте везде, хорошо? Даже под матрасами.

— Как кулон мог оказаться под матрасом? — Робин спросила Вивьен, ее сердце все еще бешено колотилось от шока, вызванного находкой.

— Я не знаю, это просто то, что хочет Бекка, — раздраженно сказала Вивьен.

— А, ну да, — сказала Робин.

— Разве ты не собираешься помочь? — спросила Вивьен, когда Робин собралась уходить.

— Извини, — сказала Робин, — Цзян хочет, чтобы я ему помогла.

Выйдя на улицу, чтобы присоединиться к Цзяну, она заметила Бекку, разговаривающую с доктором Чжоу по другую сторону фонтана Утонувшего пророка.

— Где нам искать? — Робин спросила Цзяна. У нее не было ни малейшего желания преследовать рыбу в зарослях: пусть ее найдет кто-нибудь другой.

— Ремесленные помещения, — предложил Цзян, которому явно нравилось, что Робин обращается к нему за советами.

— Отлично, — сказала Робин.

Когда они уходили, Робин оглянулась на Бекку и не удивилась, увидев, что она смотрит им вслед.

Глава 70

Так высший человек прощает ошибки

И прощает проступки.

И-Цзин или Книга Перемен

У Страйка был очень тяжелый день.

Вскоре после десяти, когда он следовал за Той Боем и матерью клиента в магазин Селфриджес, позвонил Штырь. Надеясь получить подтверждение того, что Литтлджон работает под прикрытием на Паттерсон Инк, Страйк быстро ответил, приложив палец к свободному уху, чтобы перекрыть звуки музыки и болтливых покупателей.

— Привет, — сказал Страйк, — что у тебя?

— Рини пытался прикончить себя. Чтобы ты знал.

— Он что?

— Да, — сказал Штырь. — Передозировка. Мой приятель из Бедфорда просто позвонил и сказал мне.

— Когда это было?

— Несколько дней назад. Глупый ублюдок. Накупил и набрал все таблетки, какие только мог, и принял их.

— Черт. Он все еще жив?

— Да, в больнице. Мой приятель сказал, что он был желтый и весь в рвоте, когда его нашли полицаи.

— Кто-нибудь знает, почему он это сделал?

— Да, неделю назад ему позвонила жена. После этого он начал скупать все, что ему давали, и все проедал.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Спасибо, что сообщил мне.

— Нет проблем. Много чего происходит, да?

— Что? О, — сказал Страйк, поняв, что Штырь говорит о Шарлотте. — Да, наверное. Слушай, ты не мог бы дать этим своим ребятам пинка под зад? Мне нужно что-нибудь на Литтлджона, и быстро.

Страйк повесил трубку и отправился в погоню за Той Боем и его спутником, думая о Рини, каким он видел его в последний раз, когда тот отпихнул от себя полароиды с голыми юношами в свиных масках, а затем встал, бледный и потный после упоминания об Утонувшем Пророке.

Следующие четыре с половиной часа он провел, слоняясь по Селфриджес в поисках своих целей.

— Пока что он выудил из нее пару костюмов и часов, — сообщил Страйк Барклаю в три часа дня, когда тот прибыл на смену.

— Начинаю думать, что я занимаюсь не тем делом, — сказал Барклай. — Мне бы не помешал Rolex.

— Если ты можешь посмотреть этой женщине прямо в глаза и сказать, что она красива, то ты этого достоен.

Страйк вышел из магазина и пошел по Оксфорд-стрит, желая отведать шашлыка. Он переходил дорогу, когда его мобильный снова зазвонил, на этот раз с незнакомого номера.

— Страйк.

— Это я, — сказал женский голос.

— Кто такая “я”? — раздраженно спросил Страйк.

— Бижу. Не сердись. Мне пришлось снова просить у Илсы твой номер. Это серьезно, пожалуйста, не вешай трубку.

— Что ты хочешь?

— Я не могу сказать это по телефону. Можно с тобой встретиться?

Когда Страйк замешкался, юноша на скейтборде мимоходом отвесил ему подзатыльник, вызвав у Страйка желание швырнуть этого бесцеремонного ублюдка в канаву.

— Я на Оксфорд-стрит. Я могу уделить тебе двадцать минут в “Летающей лошади”, если ты поторопишься.

— Хорошо, — сказала она и повесила трубку.

Страйк добрался до паба за четверть часа и обнаружил там Бижу, которая сидела за высоким столиком в задней части пабы под стеклянным куполом, закутавшись в черный плащ и попивая, похоже, воду. Страйк купил себе пинту пива, которую, по его мнению, он более чемзаслужил, и присоединился к ней за высоким столиком.

— Выкладывай, — сказал он, опустив приветствие.

Бижу огляделась по сторонам и сказала тихим голосом,

— Кто-то прослушивал офис Эндрю. Он думает, что это ты.

— О, черт побери, — сказал Страйк, который чувствовал, что достиг своей полной месячной способности к нежелательным проблемам и препятствиям. — Это какой-нибудь чертов таблоид. Или его жена.

— Я говорила ему об этом, — сказала Бижу, ее ярко-голубые глаза увлажнились, — но он мне не верит!

— Ну, и что я, по-твоему, должен с этим делать?

— Поговори с ним, — хныкала она. — Пожалуйста.

— Если он не верит тебе, какого черта он должен верить мне?

— Пожалуйста, Корморан! Я… я беременна!

На долю секунды ему показалось, что по его внутренностям проскользнул сухой лед, и, видимо, ужас отразился на его лице, потому что она быстро сказала:

— Не волнуйся, это не твой! Я только что узнала — это Энди, но…

Лицо Бижу сморщилось, и она зарылась лицом в свои прекрасно наманикюренные руки. Страйк предположил, что Эндрю Хонболд Королевский Адвокат не проявил радости по тому поводу, что эмбрион его собственного создания в настоящее время находится в косметически усовершенствованном теле любовницы, которая, как он теперь полагает, прослушивала его офис.

— Был ли в последнее время в кабинете Хонболда кто-нибудь новый? Встречался ли он с кем-нибудь, с кем не встречался раньше?

— Я не знаю, — сказала Бижу, подняв заплаканное лицо. — Я думаю, это чертова Матильда. Ты поговоришь с ним? Пожалуйста?

— Я подумаю об этом, — сказал Страйк, но не потому, что испытывал симпатию к Бижу, а потому, что ему пришла в голову идея, которая была настолько же неприятна, насколько и правдоподобна. Бижу протянула руку через стол, но Страйк отдернул ее, неприязненно вспомнив о Шарлотте.

— Я только собиралась поблагодарить тебя, — сказала она с намеком на обиду.

— Не надо. Я ничего не обещаю.

Она соскользнула с барного стула и на мгновение замерла, глядя на него, И даже сейчас он почувствовал ее желание получить хоть какой-то знак того, что он все еще желает ее, и ему снова вспомнилась Шарлотта.

— Корморан…

— Я сказал, что подумаю об этом.

Она подхватила свою сумку и ушла.

Страйк, которого в офисе ждали документы, потягивал пинту пива и пытался убедить себя в том, что ему не хочется гамбургера с картошкой. В глазах появилось жжение, вызванное усталостью. Желудок урчал. Бесчисленные проблемы дня, казалось, жужжали вокруг него, как комары. Эндрю Хонболд, Бижу, Паттерсон: неужели ему не хватает забот без всех этих посторонних трудностей?

Сдавшись, он пошел к бару, чтобы заказать еду. Вернувшись за столик под куполом, Страйк достал телефон и в мазохистском духе проверил Facebook-аккаунт Кэрри Кертис Вудс, которая, естественно, не ответила на его запрос, и страницу Города Мучений в Pinterest, на которой не появилось ни одного нового комментария после его собственного. Устав от безвыходной ситуации, он набрал еще один вопрос для Города Мучений, решив заставить того, кто ведет этот аккаунт, что-то ответить.

Знали ли Вы когда-нибудь женщину по имени Дейрдре Доэрти?

Он нажал кнопку “Отправить”. Если рисунок светловолосой женщины в очках, плавающей в темном бассейне, действительно был изображением Дейрдре, то это, несомненно, вызовет реакцию.

Затем он набрал номер телефона маникюрного салона жены Рини — Kuti-cles. Попросив позвать Эву, он подождал несколько секунд, затем услышал, как она подошла к телефону, громко разговаривая с кем-то на заднем плане.

— Держи их там и не трогай. Алло?

— Здравствуйте, миссис Рини, это снова Корморан Страйк. Частный детектив.

— Ох, — сказал Эва недовольным тоном. — Вы.

— Я только что узнал новости о Джордане.

— Да, я знаю, что у него передозировка.

— Я слышал, что вы позвонили ему за неделю до того, как он это сделал. Это было по поводу вашего развода?

— Я никогда не звонила ему. А зачем? Он уже давно знает о разводе.

— Так вы не звонили ему неделю назад?

— Я не звонила ему уже сто лет. Я сменила номер, чтобы он меня не доставал. Наверняка это была одна из его подружек, притворившаяся мной, чтобы убедиться, что он примет звонок. Он засунет свой член куда угодно, Джордан. Сначала он трахает тебя, потом шлепает. Она будет рада ему, кем бы она ни была.

— Точно, — сказал Страйк, быстро соображая. — Похоже, что это экстремальная реакция на звонок, если это была просто девушка. Он когда-нибудь раньше пытался покончить с собой?

— Нет, жаль. Послушайте, — добавила она, понизив голос, — если вы хотите знать правду, я бы предпочла, чтобы он умер. Не буду же я всю оставшуюся жизнь оглядываться через плечо. Поняли?

— Понял, — сказал Страйк. — Спасибо, что уделили время.

Он посидел еще минуту, размышляя. Конечно, телефонный звонок от неизвестной женщины, выдававшей себя за жену Рини, мог не иметь никакого отношения к попытке самоубийства Рини; связь могла быть просто предположением приятеля Штыря.

Снова зазвонил мобильный телефон: рабочий номер.

— Привет, Пат.

— Привет, — сказала она. — Ты вернешься в офис сегодня днем?

— Скоро. У меня поздний обед в “Летающей лошади”. А что?

— Я хотела поговорить с тобой.

— О чем? — спросил Страйк, хмурясь и потирая воспаленные глаза.

— Ну, — сказала Пат, — не думаю, что тебе это понравится.

— В чем дело? — спросил Страйк, находясь на грани срыва.

— Мне просто нужно тебе кое-что сказать.

— Ты можешь сказать мне, что такое? — спросил Страйк, шея которого была напряжена.

— Я лучше скажу это с глазу на глаз.

Зачем офис-менеджеру понадобилось личное общение, Страйк не мог вообразить. Однако он смутно представлял себе, что если бы он нанял специалиста по кадрам, то тот посоветовал бы ему уступить в просьбе и, возможно, не ругать Пат.

— Отлично, заходи в паб, я жду бургер, — сказал он.

— Хорошо. Буду через пять минут.

Офис-менеджер и бургер Страйка появились точно в одно и то же время. Пат заняла место, которое только что освободила Бижу, и беспокойство Страйка усилилось, потому что выражение обезьяньего лица Пат было испуганным, и она крепко сжимала на коленях свою сумочку, как бы защищаясь.

— Хочешь выпить? — спросил он.

— Нет, — сказала Пат.

Как ни хотелось ему чипсов, Страйк решил, что прежде чем есть, надо выслушать Пат.

— Давай, — сказал он. — Что случилось?

Пат сглотнула.

— Мне шестьдесят семь.

— Тебе что?

— Шестьдесят семь. Лет, — добавила она.

Страйк просто посмотрел на нее.

— Я солгала, — проворчала Пат. — В своем резюме.

— Да, — сказал Страйк. — Ты это сделала.

— Ну, мне пришлось. Никто не хочет никого в моем возрасте.

Страйк подозревал, что он может знать причину, по которой Пат внезапно призналась.

— Я уволена, не так ли? — сказала она.

— О Боже, не плачь, — сказал Страйк, видя, как дрожат ее губы: одной плаксивой женщины в день было достаточно. — Литтлджон это знает, я так понимаю?

— Откуда ты это знаешь? — вздохнула Пат.

— Он тебя шантажировал?

— Только сейчас, — сказала Пат, доставая из сумочки носовой платок и прижимая его к глазам. — Он сказал мне, что знает, сразу после того, как начал работать с нами. Я не могла сказать тебе, не признавшись, сколько мне лет, не так ли?

Но я только что была в туалете, а когда зашла в офис, он был там, и у него было досье Эденсора, и я думаю, он собирался его сфотографировать, потому что у него был телефон. Я сказал ему: “Какого черта ты делаешь?”, а он закрыл папку и сказал: “Ты этого не видела, и я забуду, что ты пенсионер, ясно?”

— Ты не думаешь, что он получил фотографии?

— Нет, я слышала, как он проходил мимо туалета. У него не было времени.

Страйк взял пару чипсов и съел их, а Пат наблюдала за ним. Когда Страйк замолчал, она повторила,

— Я уволена, не так ли?

— Ты должна была сказать мне.

— Вы бы не взяли меня на работу, если бы я сказала правду, — сказала Пат, слезы падали быстрее, чем она успевала их вытирать.

— Я не говорю о том времени, я говорю о том, что сейчас. Хватит плакать, ты не уволена. Где я возьму другого такого менеджера, как ты?

— О, — сказала Пат и, прижав платок к лицу, всерьез разрыдалась.

Страйк поднялся на ноги, подошел к бару, купил стакан портвейна, который предпочитала пить Пат, и вернулся, чтобы поставить его перед ней.

— Какого черта ты хочешь продолжать работать в шестьдесят семь лет?

— Потому что мне нравится работать, — пробурчала Пат, судорожно вытирая лицо. — Мне скучно сидеть дома.

— Мне тоже, — сказал Страйк, который делал определенные выводы, сидя в баре. — Так сколько лет твоей дочери?

— Только что исполнилось пятьдесят лет, — пробормотала Пат. — Она у меня рано появилась.

— Так вот почему ты накинулась на меня, когда я спросил?

Пат кивнула.

— Она есть на Facebook?

— Никогда из него не вылезает, — сказала Пат, протягивая нетвердую руку к своему портвейну.

— Тогда…

— Да. Я попрошу Роду. Ей понравится помогать, — сказала Пат, делая неровный глоток портвейна.

— Где сейчас Литтлджон?

— Он ушел. Я убедилась, что он действительно ушел, прежде чем позвонить тебе. Он сел в такси в конце дороги. Он был недоволен, что я его поймала. Он уехал на неделю, — сказала Пат, сморкаясь. — Они едут отдыхать в Грецию.

— Когда я с ним закончу, он пожалеет, что не остался там.

Он принялся за свой гамбургер. Когда Пат допила свой напиток, она сказала:

— Лучше вернуться, я была на полпути к расписанию на следующую неделю… Спасибо, Корморан.

— Не за что, — сказал Страйк, проглотив бургер. Пат ушла.

Страйк прекрасно понимал, что виновен в непоследовательности. Он проклял Литтлджона по принципу: где одна ложь, там и другие, но он был уверен, что ложь Пат не была порождена фундаментальным недостатком честности. Скорее наоборот: она часто была слишком честна, чтобы ему нравиться. В первые дни ее работы он бы ухватился за возможность уволить ее, но время произвело полный переворот в его чувствах: теперь ему было бы крайне неприятно ее потерять. Тем не менее, подумал он, рассеянно потянувшись за чипсами, он мог бы отложить повышение зарплаты, которое собирался ей дать. Прощение — это одно, но поощрять сотрудников за откровенность только тогда, когда их к этому вынуждают, — плохая управленческая стратегия.

В течение следующих десяти минут Страйк был предоставлен сам себе и наслаждался своим бургером. Наконец, закончив есть, он достал свой мобильный и перезвонил в Штырю.

— Я хочу отследить звонок, который получил Рини перед передозировкой. Не знаешь ли ты каких-нибудь криминальных авторитетов в Бедфорде?

— Всегда есть гнутые винты, Бунзен, — сказал Штырь, как всегда цинично.

— Пятьсот тебе и пятьсот им, если они смогут дать мне хоть какую-то достоверную информацию об этом звонке, — опрометчиво сказал Страйк, — в частности, номер, с которого он был сделан.

Глава 71

Даже среди опасностей наступают периоды покоя…

Если у нас достаточно внутренней силы, мы воспользуемся этими интервалами…

И-Цзин или Книга Перемен

Несмотря на осторожные расспросы Робин, Цзян ничего больше не рассказал ни о Дайю, ни о Джейкобе во время их поисков перламутровой рыбы Мазу, как и о том, кто якобы вновь появился на ферме Чепменов после долгого отсутствия. Все, что ей удалось выяснить, — это то, что во внутренней жизни Цзяна преобладали две заботы: чувство обиды, что его брат так далеко продвинулся в церкви, в то время как он был низведен до статуса работника фермы и шофера, и навязчивый интерес к сексуальной жизни других членов церкви, который, похоже, проистекал из разочарования, которое он испытывал из-за своего собственного исключения из Комнат Уединения. Однако их встреча в лесу определенно заставила Цзяна отнестись к Робин более благосклонно, чем раньше, и это утешало, поскольку Робин чувствовала, что ей нужны все союзники, которых она может получить.

Она не сомневалась, что Бекка спрятала рыбу Мазу под матрасом. Робин видела выражение растерянности и злости Бекки, когда рыбу нашел в длинной траве торжествующий Уолтер, и ее немедленный обвиняющий взгляд на Робин. Что именно спровоцировало Бекку на попытку уличить ее, Робин не знала, но, по ее предположению, Бекка, как и Тайо, подозревала, что между Эмили и Робин в Норвиче был заключен какой-то союз, и поэтому была полна решимости добиться того, чтобы Робин была опозорена, наказана или даже переехала с фермы Чепменов.

Бекка была грозным врагом. Робин опасалась, что если Бекка потребует от них какой-либо уличающей информации о Робин, то Лин, Цзян или Вивьен не смогут не нарушить молчание. Несанкционированные походы в лес, владение фонариком, тот факт, что она назвалась своим настоящим именем: Робин достаточно уважала интеллект Бекки, чтобы понять, что ей не понадобится много времени, чтобы догадаться, что “Ровена” — это следователь под прикрытием. В последнем письме Робин рассказал Страйку о кулоне, но при этом снова опустила упоминание о том, что Лин обнаружила ее в лесу, и о ее глупом промахе перед Вивьен.

Как будто этого было недостаточно для беспокойства, Робин также осознавала, что с каждым днем, пока она не шла к Тайо с предложением секса, ее положение на ферме Чепменов ухудшалось. Тайо издалека поглядывал на нее, когда она обходила ферму, и она уже начала опасаться открытых требований духовной связи, что, в случае отказа, непременно приведет к какому-нибудь кризису. И все же час за часом, день за днем Робин держалась, надеясь, что ей все же удастся выведать у Эмили или Цзяна больше информации или найти возможность поговорить с Уиллом Эденсором.

Тем временем на ферму съехались Ноли Сеймур, доктор Чжоу и остальные главы церквей. Из подслушанных разговоров Робин поняла, что Манифистация Утонувшего Пророка, которая быстро приближалась, обычно собирала весь Совет в родовом поместье церкви. В то время как доктор Чжоу оставался в своем роскошном кабинете, а Джайлс Хармон продолжал проводить большую часть дня, печатая на машинке в своей спальне, видимый каждому, кто пересекал двор, Ноли и несколько мужчин оделись в белые спортивные костюмы, как обычные члены Совета. Хотя они не опускались до того, чтобы спать в общежитиях, всех троих можно было видеть передвигающимися по ферме, выполняющими различные работы, причем каждый из них с видом сознательной добродетели, а зачастую и с неумелостью, которая вызвала бы яростную критику на любого другого члена церкви.

Однажды вечером, после долгого занятия по церковной доктрине, которое вела Мазу, Робин, все еще находившаяся в странном пространстве между высокопоставленным рекрутером и подсобным рабочим, была послана помочь приготовить ужин. Войдя на кухню, она увидела Уилла Эденсора, нарезающего кучу лука. Надев фартук, она, не дожидаясь приказа, направилась помогать ему.

— Спасибо, — пробормотал он, когда она присоединилась к нему.

— Нет проблем, — сказала Робин.

— Со мной всегда так бывает, — сказал Уилл, вытирая рукавом глаза с розовой поволокой.

— Если их сначала заморозить, будет проще, — сказала Робин.

— Серьезно?

— Да, но сейчас уже поздновато пытаться это сделать. Полагаю, нам придется работать быстро.

Уилл улыбнулся. На какое-то мгновение он выглядел гораздо моложе, чем обычно.

Шум на кухне стоял непрекращающийся: грохот огромных кастрюль, шипение вентилятора над промышленными духовками, бульканье и плевки обычных консервированных овощей, готовящихся на нескольких газовых плитах.

— Как давно ты в церкви, Уилл? — спросила Робин.

— Гм… четыре года или около того.

— Значит, столько времени я должна быть здесь, чтобы знать доктрину так же хорошо, как ты?

Она думала, что этот вопрос либо польстит ему, либо спровоцирует на лекцию, и в любом случае даст возможность надавить на него в вопросе о его верности ВГЦ.

— Ты просто должна учиться, — уныло сказал он.

Заинтересовавшись, не потому ли он стал менее категоричным, что его беспокоят глаза, или по какой-то более глубокой причине, она сказала:

— Значит, ты здесь уже четыре Проявления Утонувшего Пророка?

Уилл кивнул, затем сказал:

— Но я не могу говорить об этом. Чтобы по-настоящему понять, нужно это пережить.

— Мне кажется, что во время сеанса “Откровения” я получила своего рода превью, — сказала Робин. — Дайю пришла в храм. Она заставила сцену подняться.

— Да, я слышал об этом, — сказал Уилл.

— Я знаю, что заслужила это, — сказала Робин, — так что, наверное, я должна быть рада, что это случилось. Как ты сказал мне на овощной грядке, нет никаких “неприятностей”, правда? Это все укрепляет.

Минуту или две Уилл молчал. Затем он сказал:

— Ты уже была в библиотеке?

— Я просто искала там рыбу Мазу, — сказала Робин. — Я не использовала ее должным образом.

Несмотря на прекрасную обстановку, столы из красного дерева и латунные светильники для чтения, в библиотеке было немного книг, и половина из них была написана Джонатаном Уэйсом. Остальной фонд составляли священные тексты всех основных религий. Хотя Робин была рада провести тихий час в библиотеке, она сомневалась, что сможет долго сосредоточиться на “Гуру Грантх Сахиб” или Торе, не заснув.

— Ты читала Библию? — спросил Уилл.

— Эм… кусками, — осторожно сказала Робин.

— Я вчера читал. Иоанн, глава первая, стих 4:1: “Возлюбленные, не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, ибо много лжепророков вышло в мир”.

Робин взглянула на него. Она могла ошибаться, учитывая его покрасневшие, опухшие глаза, но ей показалось, что он выглядит обеспокоенным.

— Господи, мне нужна помощь, — произнес громкий женский голос. Робин и Уилл оглянулись. На кухню только что вошла Ноли Сеймур в безупречно белом спортивном костюме и с комичным выражением прижала руки к лицу. — Я ужасно готовлю! — сказала она, оглядываясь по сторонам. — Кому-то из вас, экспертов, придется мне помочь!

Если предполагала, что на ее призыв о помощи сбежится толпа, или что работники кухни будут очарованы ее признанием беспомощности, то она просчиталась. Уставшие и потные, никто из них не улыбался, хотя Сита протянула ей фартук. Робин предчувствовала, что сейчас произойдет, и, конечно, одна из пожилых женщин направила Ноли к куче лука, с которым возились Робин и Уилл, полагая, что именно здесь она может причинить наименьший вред. Ноли была достаточно искусной актрисой, чтобы изобразить энтузиазм.

— Отлично… эм… у вас есть перчатки?

— Нет, — ответила женщина, возвращаясь к большому чану с галлоном консервированных помидоров, кипящему на плите.

— Привет, я Ноли, — сказала актриса Уиллу и Робин. — У вас есть…? О, спасибо, — сказала она, когда Робин передала ей нож. Как вас зовут?

Они сказали ей.

— Ровена, это так смешно, я играла Ровену в “Айвенго” в театральной школе, — сказала Ноли, глядя, как Робин нарезает лук, и пытаясь копировать ее. — Вообще-то, это был своего рода вызов. Мне больше нравится играть персонажей с содержанием, понимаете? А Ровена, по сути, просто красивая, добрая и благородная, — закатила глаза Ноли, — и я такая: “Хм, а не проще ли использовать манекен или что-то в этом роде?” О, Боже, надеюсь, тебя не назвали в честь леди Ровены! — добавила Ноли со смехом. — Твои родители были фанатами, что ли?

Прежде чем Робин успела ответить, Уилл, чьи глаза, не отрываясь, смотрели на лук, который он нарезал, пробормотал:

— Материалистическое обладание.

— Что? — сказала Ноли.

— Родители, — сказал Уилл, по-прежнему не глядя на Ноли.

— О… Да, Хорошо, — сказала Ноли. — Но вы понимаете, о чем я.

— Нет, меня назвали не в честь леди Ровены, — сказала Робин.

— Меня просто типируют, понимаете? — говорила Ноли, изо всех сил стараясь как можно меньше касаться лука, который она нарезала, держа его кончиками пальцев. — Я постоянно говорю своему агенту: “Ну хоть раз ты можешь найти мне персонажа с характером?” Я стала чувствовать это гораздо сильнее с тех пор, как присоединилась к церкви, — добавила она со всей серьезностью.

Некоторое время троица резала молча, пока Уилл, снова вытерев раздраженные глаза рукавом толстовки, не взглянул на Ноли и не сказал:

— Вы действительно собираетесь снимать фильм об утонувшем пророке?

Актриса подняла на него испуганный взгляд.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Собираетесь? — спросил Уилл, его покрасневшие глаза снова устремились на работу.

— Ну, не только о нем… ничего определенного. Я разговаривала с папой Джеем о том, чтобы снять с него фильм. Откуда ты это знаешь? — добавила она с легким смешком.

— Это я подавал вам картошку, когда вы говорили об этом с папой Джеем, — сказал Уилл. — В сельском доме.

Теперь к разговору прислушивались работники кухни, находившиеся в непосредственной близости от них. Некоторые из них специально замедлили работу, чтобы не шуметь.

— О, конечно, да, — сказала Ноли, — но Робин могла сказать, что Ноли совсем не помнит Уилла. — Ну, я просто думаю, что это может быть очень интересно. Мы могли бы сделать так, чтобы большая часть прибыли шла в ВГЦ, разумеется. Я думаю, это был бы невероятный способ привлечь внимание широкой аудитории к церкви. Конечно, он не думает, что кто-то будет смотреть фильм о нем, — сказала она, хихикнув. — Это самое забавное в нем: он не понимает, что он из себя представляет, не так ли? Он такой скромный, и это одна из тех вещей, которыми я действительно восхищаюсь, и это очень приятно отличает его от людей, которых я встречаю в своем бизнесе.

— Вы бы стали Дайю в фильме? — спросил Уилл.

— Нет, конечно, нет, я слишком стара, — сказала Ноли. — Я бы хотела сыграть его первую жену, потому что он немного рассказывал мне о ней, и она похожа на… ну, она не была леди Ровеной, если можно так выразиться.

— Вам не кажется странным, — сказал Уилл, продолжая нарезать лук кубиками, — что папа Джей женился дважды, а в церкви никто не должен жениться?

— Что? — сказала Ноли. Ее нож соскользнул с лука, который она разделывала.

— Уилл!

Одна из пожилых женщин заговорила, и в ее тоне прозвучало явное предупреждение. Кухонные работники, собравшиеся вокруг лукорубки, казалось, ожили: раздался привычный стук и грохот, и они удалились.

— Конечно, в этом нет ничего странного, — сказала Ноли. — Его первый брак был еще до того, как он… В любом случае, это Истина Высшего Уровня, не так ли?

— Что? — спросил Уилл, все еще глядя на лук, который он нарезал.

— Папа Джей и мама Мазу, ты не можешь… это не одно и то же. Они как бы наши родители — всем нам родители.

— Материалистическая одержимость, — снова пробормотал Уилл.

— О, приехали.

— Читали ли вы Бхагавад-гиту?

— Да, конечно, — ответила Ноли, явно солгав.

— Господь Кришна говорит о людях демонической природы. Самодовольные, упрямые, одурманенные гордыней богатства, они совершают жертвоприношение только во имя, с показной наглостью.

— О Боже, так много людей ведут себя подобным образом, — сказала Ноли. — Последнее шоу, в котором я участвовала…

Но ее голос был заглушен другим. Кто-то снаружи кухни кричал.

Глава 72

Девять на третьем месте…

Женщина вынашивает ребенка, но не приносит его.

Несчастье.

И-Цзин или Книга Перемен

Дверь в кухню распахнулась, и взору предстала Пенни, чьи некогда зеленые волосы теперь были растрепанными и каштановыми, а толстовка спереди была испачкана, похоже, кровью.

— Это Лин, — причитала она. — В женском туалете. Она… о Боже…

Первыми двинулись Робин и Уилл. Робин побежала следом за молодым человеком, ее фартук немного мешал движению коленей, а позади нее слышался бег нескольких пожилых женщин. Они выбежали по дорожке во двор, но у дверей общежития Уилл остановился. Мужчины не должны были входить в женское общежитие. Робин оттолкнула его в сторону, пробежала через пустое общежитие и вошла в дверь ванной комнаты.

— О, Господи, — сказала она вслух.

Из-под одной из дверей туалетной кабинки натекла лужа крови. Она видела окровавленные ноги Лин, которые не двигались.

— Лин, — крикнула Робин, стуча в закрытую дверь, но ответа не последовало. Робин бросилась в соседнюю кабинку, вскочила на сиденье унитаза, ухватилась за верхнюю часть перегородки и перелезла через нее.

— Черт, — сказала Робин, приземляясь и поскальзываясь в крови, окружающей подростка, которая сидела, облокотившись на унитаз.

Она ожидала самоубийства, но сразу увидела, что кровь, которой, похоже, было ужасающе много, вытекает из влагалища Лин. Нижняя часть ее спортивного костюма промокла, она хрипела, а шея, лицо и руки были покрыты красной сыпью.

— Лин, — сказала Робин, — что случилось?

— Оставь м-м-меня, — прошептала Лин.

Робин услышала шаги за дверью кабинки и поспешно открыла ее, чтобы увидеть обеспокоенные лица Пенни и нескольких работниц кухни.

— Я позову доктора Чжоу, — сказала Сита и исчезла.

— Н-нет, — задыхалась Лин. — Н-не Чжоу, н-не Чжоу…

— Тебе нужен врач, Лин, — сказала Робин. — Тебе надо к врачу.

— Н-н-не он… Я н-н-не хочу его… Я в порядке… все в порядке…

Робин потянулась к горячей руке Лин и сжала ее.

— Все будет хорошо, — сказала она.

— Н-н-нет, не будет, — слабо произнесла Лин, задыхаясь. — Н-н-нет, если она получит Чжоу… п-п-пожалуйста…

Робин слышала разговоры мужчин за пределами общежития, а через несколько минут, громче всех, она услышала доктора Чжоу.

— С дороги! — крикнул он, входя в ванную, и женщины, окружавшие кабинку, разбежались. Робин осталась на месте и почувствовала, как пальцы Лин сжались на ее руке, когда в открытом дверном проеме появился Чжоу.

— Что, черт возьми, ты сама с собой сделала? — кричал он, глядя на Лин, и Робин читала панику на его лице.

— Ничего… ничего… — прохрипела Лин.

— Я думаю, — сказала Робин, чувствуя себя ужасно виноватой за предательство Лин, но боясь последствий, если она промолчит, — она могла съесть несколько растений.

— Каких растений? — крикнул Чжоу, его голос эхом отразился от кафельных стен.

— Лин, скажи ему, — попросила Робин, — пожалуйста, скажи ему. Подумай о Цин, — прошептала она.

— П-п-пивное… сусло, — сказал Лин, задыхаясь.

— Вставай, — прорычал Чжоу.

— Вы с ума сошли? — спросила Робин, глядя на него. — Она не выдержит!

— Приведите сюда двух мужчин! — Чжоу крикнул женщинам, которые отступили в общежитие.

— Что вы собираетесь делать? — потребовала Робин.

— Ты, двигайся! — Чжоу рявкнул на Робин, которая осталась на месте, продолжая сжимать руку Лин.

Теперь в дверях кабинки появились Уилл и Тайо. Тайо выглядел отвратительно, Уилл — просто в ужасе.

— Оберните ее полотенцем, — сказал Чжоу, — мы не хотим, чтобы везде был беспорядок. Потом отнесите ее в дом.

— Н-н-нет, — сказала Лин, слабо сопротивляясь, когда Тайо начал грубо обматывать ее банным полотенцем.

— Я сделаю это, — сказала Робин, отбивая руку Тайо.

Лин подняли на ноги, обмотали полотенцем и унесли Уилл и Тайо.

На прощание Чжоу сказала Робин: — Приберись здесь, — и, выходя из ванной, услышал, как он рявкнул кому-то другому: — Ты, иди, помоги ей.

Нижняя часть спортивного костюма Робин была пропитана теплой красной жидкостью. Она медленно поднялась на ноги, в ноздри ей ударил железистый запах крови Лин, когда в ванную снова вошла Пенни с расширенными глазами.

— Что с ней случилось? — прошептала она.

— Я думаю, она пыталась сделать себе выкидыш, — сказала Робин, почувствовав тошноту.

— Ох, — сказала Пенни. — Я не знала, что делать. Я просто увидела кровь под дверью…

Последствия того, что только это произошло, обрушились на Робин. Она задавалась вопросом, умрет ли Лин, компетентен ли Чжоу, чтобы справиться с чрезвычайной ситуацией. Она также понимала, что реагировала на кризис как Робин Эллакотт, а не как Ровена Эллис: кричала на Чжоу и игнорировала его приказы, оттолкнула Тайо, встала на сторону девушки, пытавшейся сделать аборт. А потом она призналась, что знала, что Лин ела растения…

— Доктор Чжоу попросил меня помочь тебе прибраться, — робко сказала Пенни.

— Все в порядке, — сказала Робин, которой очень хотелось, чтобы ее оставили в покое. — Я могу это сделать.

— Нет, — сказала Пенни, выглядевшая тошнотворно, но решительно, — он сказал мне… Ты действительно накричала на него, — добавила она нервно.

— Я была просто потрясена, — сказала Робин.

— Я знаю… но он же доктор.

Робин ничего не сказала, но пошла за одним из жестких и грубых полотенец, которыми женщины пользовались после душа, расстелила его на крови и принялась вытирать ее, все время думая, как же ей объяснить, что она знала, что у Лин были эти растения, и при этом не признаваясь, что она была ночью в лесу, где они росли.

Подражая Робин, Пенни тоже взяла полотенце, чтобы промокнуть кровь. Когда почти вся кровь была вытерта, Робин бросила испачканное полотенце в корзину для белья, сходила за свежим и подставила его под кран с холодной водой. При этом она снова посмотрела на высокие окна над раковинами. Сердце заколотилось почти болезненно, когда она представила, как немедленно уезжает. Она только что услышала первые признаки того, что Уилл Эденсор может сомневаться в церкви, но не имела ни малейшего представления о том, как выпутаться из неприятностей, в которые она теперь наверняка попала. Если бы только ей удалось избавиться от Пенни, она смогла бы вылезти из одного из окон и упасть с другой стороны здания, вне поля зрения двора; Тогда она смогла бы убежать в лес, пока высшие чины отвлеклись на Лин, поднять тревогу и вызвать скорую помощь на ферму. Это, несомненно, было правильным решением. Ее время вышло.

Она вернулась к беспорядку на полу с мокрым полотенцем и стала вытирать последние следы крови.

— Иди ужинать, — сказала она Пенни. — Я закончу здесь, уже почти все готово.

— Хорошо, — сказала Пенни, поднимаясь на ноги. — Надеюсь, у тебя не будет неприятностей.

— Спасибо, — сказала Робин.

Она подождала, пока шаги Пенни стихнут, затем встала, бросила мокрое полотенце в корзину для белья и сделала два шага к раковине, когда в дверном проеме появилась белая фигура.

— Папа Джей хочет тебя видеть, — сказала Луиза Пирбрайт.

Глава 73

Мы оказываемся рядом с командующим тьмой…

И-Цзин или Книга Перемен

— Я еще не закончила, — тупо сказала Робин, указывая на пол, который все еще оставался тускло-розовым.

— Я пришлю кого-нибудь другого, — сказала Луиза. Она держала руки перед собой, нервно переплетая распухшие пальцы. — Тебе лучше пойти.

Робин потребовалось мгновение, чтобы заставить свои дрожащие ноги слушаться. Она вышла вслед за Луизой из ванной комнаты и пошла по пустынному общежитию. На мгновение она подумала о том, чтобы сорваться с места, пробежать по проходу между общежитиями и перелезть через пятистворчатые ворота, Но у нее не было уверенности, что она доберется до леса, не будучи пойманной: во дворе было слишком много людей, некоторые из них сгруппировались вокруг бассейна Дайю, чтобы совершить обычное повиновение, другие направлялись в столовую.

Луиза и Робин тоже остановились у бассейна. Когда Робин сказал: “Утонувший пророк благословит всех, кто ей поклоняется”, она почувствовала, что язык прилип к небу. Облив лоб водой, она последовала за Луизой к вырезанным из дерева дверям фермерского дома.

Внутри они миновали лестницу с алым ковром, затем остановились перед блестящей черной дверью в левой части холла. Луиза постучала.

— Войдите, — сказал голос Джонатана Уэйса.

Луиза открыла дверь, указала Робин пройти внутрь, а затем закрыла за собой дверь.

Комната, в которую вошла Робин, была большой и очень красивой. В отличие от кабинета Мазу, здесь не было беспорядка. Стены были обиты яркой синей тканью, на фоне которой в изящных современных стеллажах, в лучах тщательно направленного света, стояли фигурки из слоновой кости и серебра, в большинстве своем китайские. В современном камине из белого мрамора горел огонь. Напротив него на черном кожаном диване в одиночестве сидел Джонатан Уэйс и ел с низкого черного лакового столика, уставленного разнообразными блюдами.

— Ага, — улыбнулся Уэйс, откладывая нож и вилку и поднимаясь на ноги. — Ровена.

Он был одет в элитный вариант белых спортивных костюмов, которые носили почти все на ферме, но, похоже, из шелка. На ногах у него были очень дорогие кожаные туфли. Робин почувствовала, как краска покидает ее лицо, когда он подошел к ней.

Уэйс притянул ее к себе и обнял. Робин все еще чувствовала, что дрожит, и знала, что он тоже это чувствует, потому что так крепко обнимает ее, что ее грудь прижимается к его груди. От него пахло сандаловым одеколоном, и он держал ее слишком долго для ее комфорта. Она пыталась расслабиться, но каждый мускул был напряжен. Наконец Уэйс ослабил хватку, но все еще держал ее в своих объятиях, так что он мог смотреть на нее сверху вниз, улыбаясь.

— Ты просто замечательная, не так ли?

Робин не знала, говорит ли он с сарказмом. Он выглядел искренним. Наконец, он отпустил ее.

— Идем, — повторил он и, вернувшись к дивану, пригласил ее в черное кожаное кресло, стоявшее под прямым углом к камину.

— Я слышал, как ты помогала принимать роды у Мазу, Ровена, — сказал Уэйс. — Искренне благодарю тебя за службу.

На мгновение растерявшись, Робин поняла, что он говорит о дочери Ван.

— О, — сказала она. Во рту у нее все еще было так сухо, что она с трудом выговаривала слова. — Да.

— А сегодня вечером ты предложила бедняжке Лин утешение, — сказал Уэйс, все еще улыбаясь, добавляя рагу в свою тарелку. — Ты прощена, — добавил он, — за то, что грубо разговаривала с доктором Чжоу.

— Я… хорошо… То есть, спасибо, — сказала Робин.

Она была уверена, что Уэйс ведет какую-то игру. От запаха сытной еды, пришедшего сразу после запаха крови, у нее скрутило желудок. Дыши, сказала она себе. Говори.

— С Лин все будет в порядке? — спросила она.

— Путь ян идет туда и обратно, вверх и вниз, — процитировал Уэйс, все еще улыбаясь. — Она была глупа, как ты, вероятно, поняла. Почему ты никому не сказала, что она употребляет полынь? — спросил он, взяв в руки нож и вилку.

— Я не знала, — сказала Робин, когда пот снова выступил на ее голове. — Я догадалась. Я видела ее недавно с какими-то растениями.

— Когда это было?

— Я не помню, просто однажды увидела, что она держит их в руках. Когда я увидела, что у нее сегодня сыпь, я подумала, что это похоже на аллергию.

— Аллергии не бывает, — спокойно сказал Уэйс. — Сыпь — это ее плоть, возмущенная тем, что ее ложное “я” заставило ее сделать.

— Сможет ли доктор Чжоу помочь ей?

— Конечно. Он понимает работу духов лучше, чем кто-либо из ныне живущих.

— Он отвез ее в больницу?

— Сейчас он ее лечит, а Тайо собирается увезти ее в лечебное учреждение, так что тебе не стоит беспокоиться о Лин, — сказал Уэйс. — Я хочу поговорить о тебе. Я слышал… противоречивые сведения.

Он улыбнулся ей, прожевав, затем, расширив глаза, сглотнул и сказал:

— Но это шокирует меня… ты пропускаешь ужин.

Он нажал на маленький колокольчик, стоявший среди разных блюд на столе. Мгновением позже появилась лысая Шона, сияющая.

— Шона, еще одну тарелку, стакан, нож и вилку для Ровены, пожалуйста, — сказал Уэйс.

— Да, папа Джей, — важно сказала Шона и поклонилась, прежде чем снова выйти из комнаты.

— Спасибо, — сказала Робин, пытаясь изобразить из себя невинную женщину и члена церкви, которая отчаянно хотела получить одобрение Джонатана Уэйса. — Извините, но… какие противоречивые сведения есть обо мне?

— Ну, — сказал Уэйс, — мне сказали, что ты очень трудолюбива. Ты никогда не жалуешься на усталость. Ты проявляешь находчивость и мужество — роды, как я слышал, были долгими, и ты не спала, чтобы помочь. Ты также нашла нашу Эмили в Норвиче, когда она заболела, не так ли? И я полагаю, что ранее ты бросилась на ее защиту, когда Цзян давал ей указания. А сегодня ты впервые пришла на помощь Лин. Думаю, мне придется называть тебя Артемидой. Ты знаешь, кто такая Артемида?

— Гм… греческая богиня охоты?

— Охоты, — повторил Джонатан. — Интересно, что ты говоришь об охоте, во-первых.

— Только потому, что я видела статуи, изображающие ее с луком и стрелами, — сказала Робин, зажав руки между коленями, чтобы они не дрожали. — Больше я о ней ничего не знаю.

Дверь открылась, и появилась Шона со всем, что просил Уэйс. Она поставила перед Робин тарелку, нож, вилку и бокал, еще раз поклонилась Уэйсу, сияя, и исчезла, закрыв за собой дверь.

— Ешь, — приказал Уэйс Робин, сам наполняя ее стакан водой. — В Артемиде, как и во многих других человеческих образах божественного, много противоречий. Она охотница, но и защитница охотников, девушек добрачного возраста, богиня деторождения и… как ни странно… целомудрия.

Он взглянул на нее и вернулся к еде. Робин сделала глоток воды, пытаясь снять сухость во рту.

— Лично я, — продолжал Уэйс, — не презираю учения тех, кого обычные религиозные люди считают язычниками. Я не считаю, что христианская концепция Бога более обоснована, чем концепция древних греков. Все субъективные попытки составить полное представление о Пресвятой Божественности неизбежно являются частичными и несовершенными.

Кроме твоего, подумала Робин. Она положила себе рагу и поленту и теперь откусила большой кусок. Это было одно из лучших блюд, которые она когда-либо ела, или, возможно, дело было просто в том, что она так долго была лишена настоящей еды.

— И ты была щедра к церкви, Артемида, — сказал Уэйс. — Тысяча фунтов! Спасибо, — сказал он, прижимая руку к сердцу и показывая привычное выражение смирения и благодарности.

— Я должна была сделать это раньше, — сказала Робин.

— Почему ты так говоришь? — спросил Уэйс, подняв брови.

— Потому что я знаю, что другие люди жертвовали до меня. Я должна была…

— Не существует понятия “должна”, — сказал Уэйс. — Важно только то, что сделано. Путь к чистому духом — это, по сути, процесс все более активный. Молитва, медитация, учеба — это действия. Сожаление бездейственно и полезно лишь в той мере, в какой оно побуждает нас двигаться дальше, к новым действиям. Итак, все это очень хорошо, но, — сказал Уэйс, его улыбка уже угасла, — твой дневник… немного разочаровывает.

Сердце Робин забилось быстрее. Когда она завела дневник, то взяла за основу слова Нив Доэрти: каждый день одно удовольствие, одно знание.

— Нет вопросов, — сказал Уэйс. — Нет сомнений. И уж точно никаких указаний на внутреннюю жизнь Ровены.

— Я старалась не проявлять эгоизма, — сказала Робин.

Уэйс издал смешок, который заставил ее подпрыгнуть.

— Это именно то, что я ожидал от тебя услышать, Артемида.

Робин не понравилось повторение нового прозвища. Она понимала, что оно призвано одновременно льстить и дестабилизировать ее.

— И я слышал, что на лекциях по доктрине ты ведешь себя так же. Ты никогда не ищешь дискуссий и разъяснений. Ты внимательна, но молчалива. Никакого любопытства.

— Я думала…

— Это было бы проявлением эгоизма? Вовсе нет. Это мой принцип: я предпочел бы встретиться лицом к лицу с честным скептиком, чем с сотней людей, которые верят, что знают Бога, но на самом деле находятся в плену собственной набожности. Но что меня интересует, это отсутствие любопытства и споров, потому что ты не пассивная, не так ли? Не совсем. Ты неоднократно это демонстрировала.

Пока Робин силилась ответить, она услышала движение за пределами комнаты, шарканье, а затем голос Лин.

— Я не хочу уходить — нет! Н-н-н-нет!

— Музыка, — сказал Уэйс, с грохотом отложил нож и вилку, поднялся на ноги и спокойно направился к неприметной панели на стене. Нажав на кнопку, он включил классическую музыку. Робин услышала, как хлопнули входные двери фермерского дома. Она успела вспомнить, что Лин почти наверняка была родной дочерью Уэйса, как он снова пересел на диван и сказал, как ни в чем не бывало,

— Так что я в недоумении от тебя, Артемида. С одной стороны, пассивность, беспрекословное послушание, неумолимая трудовая этика, журнал, который не задает вопросов, крупные пожертвования на церковь.

— Но, с другой стороны, сильная и динамичная индивидуальность. За пределами доктринальных семинаров ты бросаешь вызов авторитетам и сопротивляешься более глубокому восприятию церковных предписаний. Ты демонстрируешь сильную материалистическую приверженность к важности тела, а не к требованиям духа. К чему эти противоречия, Артемида?

Робин, который чувствовала себя немного сильнее из-за того, что приняла пищу и воду, сказала:

— Я пытаюсь учиться и меняться. До прихода в церковь я был спорной. Из-за этого мой жених со мной расстался. Наверное… Мое ложное “я” все еще там, все еще цепляется за меня.

— Очень хороший, аккуратный, четкий ответ, — сказал Уэйс, снова улыбаясь.

— Я пытаюсь быть честной, — сказала Робин. Она подумала, что не помогут ли слезы убедить Уэйса в ее искренности. После потрясений последнего часа не потребовалось бы много времени, чтобы потекли слезы.

— Я слышал, — сказал Уэйс, — что единственный раз, когда ты проявила интерес к оспариванию церковной доктрины, был разговор с юным Уиллом на овощной грядке.

— Я не бросала ему вызов, — сказала Робин, стараясь не показаться защитницей. — Я сделала ошибку, и он меня поправил. Причем несколько раз.

— А, ну… Уилл лучше запоминает доктрину, чем живет ею, — сказал Уэйс, снова улыбаясь. — Он умный молодой человек, но еще не стал чистым духом, потому что постоянно ошибается на шестой ступени. Ты знаешь, что такое шестая ступень?

— Чистый духом знает, что принятие важнее понимания, — цитирует Робин.

— Очень хорошо, — сказал Уэйс. — Материалист стремится к пониманию, а чистый духом — к истине. Там, где материалист видит противоречия, чистый духом понимает, что разрозненные понятия и идеи — это часть единого целого, постичь которое может только Божественное. Уилл не может избавиться от приверженности материалистической концепции познания. Он пытается, ему кажется, что это удается, но затем он снова возвращается назад.

Уэйс проследил за выражением лица Робин, но она ничего не сказала, будучи уверенной, что проявлять особый интерес к Уиллу опасно. Когда стало ясно, что она не собирается говорить, Уэйс продолжил,

— И ты бросила вызов Цзяну, когда он инструктировал Эмили, тоже на овощной грядке.

— Да, — сказала Робин, — я отреагировал инстинктивно, я была…

— Инстинктивно, — повторил Уэйс, — это интересный выбор слова, который очень нравится материалистам. Только когда человечество избавится от низменных эмоций, которые мы называем “инстинктом”, мы сможем победить в борьбе со злом. Но если воспользоваться твоим словом — “инстинкт”, похоже, особенно сильно задействован Деструкторами, Артемида.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Робин.

— Уилл. Эмили. Даже тихая малышка Лин имеет свои деструктивные наклонности, — сказал Уэйс.

— Я почти никого из них не знаю, — сказала Робин.

Несколько мгновений Уэйс ничего не говорил. Он очистил свою тарелку, затем промокнул рот льняной салфеткой, после чего сказал:

— Твое Откровение было трудным, как я слышал. Дайю проявилась.

— Да, — сказалаРобин.

— Она делает это, — сказал Уэйс, — когда чувствует, что церковь находится под угрозой.

Он посмотрел на Робин, больше не улыбаясь, и она заставила себя посмотреть на него в ответ, чтобы придать своим чертам выражение растерянности, а не паники. Его большие темно-синие глаза были непроницаемы.

— Вы… не можете считать, что я представляю угрозу для церкви?

Слова прозвучали шепотом, который не был притворным. У Робин сжалось горло.

— Ну что ж, посмотрим, — сказал Уэйс без улыбки. — Встань для меня.

Робин положила нож и вилку на тарелку и встала.

— Вот, — сказал Уэйс, отходя от дивана к участку чистого ковра в центре комнаты.

Теперь они стояли лицом друг к другу. Робин не знала, что будет дальше: иногда Бекка или Мазу выполняли простые движения йоги в рамках медитаций, а Уэйс стоял так, словно собирался дать физические инструкции.

После того, как он бесстрастно смотрел на нее в течение десяти секунд, он протянул руки и положил ладони ей на грудь, его глаза впились в ее. Робин стояла как вкопанная, не испытывая ничего, кроме шока. Казалось, она наблюдала за происходящим со стороны своего собственного тела, едва ощущая, как Уэйс ласкает ее.

— Дух — это все, что имеет значение, — сказал Уэйс. — Тело нематериально. Ты согласна?

Робин машинально сказала “да”, или попыталась это сделать, но из нее уст не вырвалось ни звука.

Уэйс убрал правую руку с ее груди, положил ее между ног и начал растирать.

В тот самый момент, когда Робин отпрыгнула назад, дверь за ней спиной распахнулась. Она и Уэйс повернулись, его рука упала с ее груди. В комнату вошли Бекка и Мазу, первая — в белом спортивном костюме, вторая — в длинных белых одеждах, невеста-колдунья с длинными черными волосами. При открытой двери сверху слышался плач малышки Исинь.

Трудно сказать, какая из женщин выглядела более разъяренной и возмущенной. Ни Мазу, ни Бекка, похоже, не усвоили урок материалистического обладания: обе, как видно, были в ярости, обнаружив руки Уэйса на Робин. После нескольких застывших мгновений молчания Бекка произнесла высоким, холодным голосом:

— У Джайлса есть вопрос.

— Тогда пошли его. Ты можешь идти, Артемида, — сказал Уэйс, полностью расслабившись и снова улыбаясь.

— Спасибо, — сказала Робин.

Проходя мимо двух разъяренных женщин, она почувствовала специфический запах грязи и благовоний Мазу. Робин спешила по коридору, над головой плакал ребенок, в голове гудела паника, тело горело в тех местах, где к ней прикасался Уэйс, словно он клеймил ее через одежду.

Беги, сейчас же.

Но они увидят меня на камерах.

Робин протиснулась в резные двери, украшенные драконом. Солнце кроваво опускалось на небо. По двору сновали люди, занятые своими делами после ужина. Робин машинально направилась к бассейну Дайю, его поверхность сверкала в лучах заката, как рубины, в ушах звучал непрерывный журчащий фонтан.

— Утонувший пророк благословит…

Но Робин не могла вымолвить и слова. Зная, что ее сейчас стошнит, и не заботясь о том, привлечет ли она любопытные взгляды, она бегом направилась к общежитию, где только что вымыла один из туалетов, где ее вырвало небольшим количеством рагу и поленты, которые она проглотила вместе с Джонатаном Уэйсом, а затем упала на колени и стала судорожно отплевываться, ее кожа стала липкой от отвращения.

Глава 74

Девять на вершине означает…

Настойчивость приводит женщину к опасности.

Луна почти полная.

И-Цзин или Книга Перемен

Прошло два дня, в течение которых Робин постоянно мучил страх, которого она никогда раньше не испытывала. Не было никакого убежища, никакого безопасного места: она знала, что, должно быть, был отдан приказ держать ее под пристальным и постоянным наблюдением, потому что одна или другая женщина из церкви постоянно находилась рядом с ней в течение всего времени ее бодрствования, даже когда она выходила в туалет. Единственным положительным моментом в ее окружении было то, что Тайо, который увез Лин в неизвестном направлении, до сих пор не вернулся на ферму.

В четверг вечером Робин потребовалось больше мужества, чем когда-либо прежде, чтобы встать с постели и написать Страйку. Она ждала гораздо дольше обычного, чтобы убедиться, что все уже спят, но не боялась задремать сама, поскольку уровень адреналина был очень высок. Выскользнув из общежития, она помчалась по полю в сторону леса, уверенная, что в любой момент услышит позади себя крик.

Дойдя до стены по периметру, она обнаружила в камне два письма. В письме Мерфи сообщал, что уезжает на две недели в Сан-Себастьян, и, хотя он писал ласково, она отметила в нем нотки недовольства тем, что она не поедет с ним. В записке Страйка подробно описывалась попытка самоубийства Джордана Рини.

Написав два ответа, Робин осталась сидеть на холодной земле, парализованная нерешительностью. Должна ли она уйти сейчас, пока есть такая возможность? Перелезть через колючую проволоку и ждать, пока ее заберет тот, кто собирался забрать ее письма? Вызывать скорую помощь для Лин было уже поздно, но интенсивность наблюдения за ней заставляла задуматься о том, сможет ли она добиться чего-то большего, если останется. Она уже теряла надежду на то, что ей когда-нибудь удастся снова поговорить с Эмили Пирбрайт, учитывая, что обе они постоянно находились в окружении других членов церкви.

А ведь был еще Уилл, который во время разговора с Ноли на кухне проявил явные признаки сомнения в церкви. Теперь, когда она узнала, что это не аномалия, что Уилл продолжает сомневаться на шестом шаге к чистому духом, она наконец поняла, почему умного, образованного молодого человека с большим трастовым фондом держат на ферме Чепменов, а не отправляют на семинары и в путешествие по миру вместе с Джонатаном Уэйсом. Если бы ей только удалось организовать последний разговор с Уиллом, то стоило бы остаться.

Поэтому Робин сложила свои письма и положила их в пластиковый камень, разорвала записки Страйка и Райана и выбросила их на дорогу, Еще через две минуты поглощала “Дабл Декер”, которую оставило ей агентство, а затем отправилась обратно через лес.

Она не прошла и десяти метров, как услышала позади себя звук притормозившей машины и нырнула за дерево. В свете фар автомобиля она увидела Барклая и наблюдала, как он вышел из своей мазды, осторожно перелез через ограждение из колючей проволоки и извлек из пластикового камня послание Робин. Все еще прячась, вглядываясь в ветви, Робин подумывала окликнуть его, но не могла заставить себя сделать это. Отделенная от своего коллеги всего десятью ярдами, она чувствовала себя призраком, которому не пристало общаться с живыми. Она смотрела, как Барклай перелезает через стену, садится в машину и уезжает, а затем медленно отвернулась, борясь с желанием разрыдаться.

Она пересекла прохладное поле и, наконец, незамеченной вернулась к своей кровати в общежитии. Отчасти из-за сахара в организме, а также из-за того, что паника, вызванная путешествием, так медленно проходила, Робин не спала до конца ночи и почти почувствовала облегчение, когда прозвенел звонок, разбудивший всех остальных.

Глава 75

Таким образом, высший человек контролирует свой гнев

И сдерживает свои инстинкты.

И-Цзин или Книга Перемен

— Что ты думаешь?

Страйк, только что закончивший читать последнюю депешу Робин с фермы Чепменов, посмотрел на Барклая, который двадцать минут назад привез письмо из Норфолка и теперь стоял в дверях внутреннего кабинета, держа в руках кружку с кофе, приготовленную Пат.

— Пора ей выходить, — сказал Страйк. — Возможно, у нас есть достаточно оснований для полицейского расследования, если они не забрали эту девочку Лин в больницу.

— Да, — сказал Барклай, — и это еще до того, как ты перейдешь к сексуальному насилию.

Страйк ничего не ответил, снова опустив глаза на последние строки письма Робин.

И Уэйс лапал меня. Он не успел далеко зайти, потому что вошли Мазу и Бекка.

Я знаю, ты скажешь, что я должна выйти, но я должна выяснить, можно ли убедить Уилла уйти. Я не могу выйти сейчас, я слишком близко. Еще одна неделя может помочь.

Пожалуйста, если вы можете проверить, поступила ли Лин в местную больницу, я очень за нее волнуюсь.

Робин x

— Да, ей определенно нужно выйти, — сказал Страйк. — В следующем письме я скажу ей, чтобы она ждала у камня, и мы ее заберем. Все, хватит.

Его беспокоило не только то, что Робин назвала лапаньем Уэйса — что именно это означает? Но и то, что она стала свидетелем чего-то, что в высшей степени уличало церковь. Конечно, именно для этого она и отправилась на ферму Чепменов, но Страйк не предполагал, что Робин будет после этого болтаться рядом, как опасный свидетель серьезного правонарушения. Хотя он понимал, почему она призналась, что видела Лин с теми растениями, она серьезно скомпрометировала себя этим, и ей следовало немедленно убраться восвояси. На стене за его спиной висело табло, показывающее, сколько людей погибло или исчезло в окрестностях Папы Джея.

— Что? — сказал он, думая, что Барклай только что говорил с ним.

— Я спрашиваю, что ты делаешь сегодня утром?

— Ох — сказал Страйк. — Увольнение Литтлджона.

Он вывел на экран телефона фотографию и передал ее Барклаю.

— Первое, что он сделал, вернувшись из Греции, — навестил Паттерсона. Чертовски вовремя я получил что-то за все те деньги, которые выкладывал.

— Отлично, — сказал Барклай. — Можем ли мы заменить его тем, кто сделал эту фотографию?

— Нет, если ты не хочешь, чтобы ко вторнику этот офис был очищен от всего, что можно продать.

— Где ты собираешься это делать?

— Здесь. Он уже едет.

— Могу я остаться и посмотреть? Может быть, это мой единственный шанс услышать его голос.

— Я думал, ты на Фрэнке-2?

— Да, это так, — вздохнул Барклай. — А это значит, что я буду часами наблюдать, как он наблюдает за Майо. Если они собираются что-то предпринять, я бы хотел, чтобы они, черт возьми, поторопились.

— Ты хочешь, чтобы нашего клиента похитили, не так ли?

— Ты знаешь, что я имею ввиду. Это может продолжаться месяцами.

— У меня такое чувство, что скоро будет жарко.

Барклай ушел. Страйк с удовольствием услышал, как он проходит мимо Литтлджона в дверях: он с нетерпением ждал этого момента.

— Доброе утро, — сказал Литтлджон, появляясь в дверном проеме, который только что освободил Барклай. Его короткие волосы с проседью были как всегда аккуратны, а усталые глаза были устремлены на Страйка. — Могу я выпить кофе перед…?

— Нет, — сказал Страйк. — Проходи, садись и закрой дверь.

Литтлджон моргнул, но сделал то, что ему было приказано. С настороженным видом он подошел к креслу Робин за столом партнеров и сел.

— Поясни, пожалуйста, что это такое? — спросил Страйк, положив телефон на стол лицевой стороной вверх, на котором была открыта сделанная накануне фотография Литтлджона и Паттерсона возле офиса последнего в Мэрилебоне.

Последовавшее молчание длилось почти две минуты. Страйк, который про себя размышлял, собирается ли Литтлджон сказать “я только что столкнулся с ним” или “О’кей, честный полицейский”, позволил тишине беспрепятственно распространиться по комнате. Наконец субподрядчик издал звук, нечто среднее между ворчанием и вздохом. Затем, чего Страйк никак не ожидал, он заплакал.

Если бы Страйка недавно попросили расставить всех, кого он видел плачущими в последнее время, по степени сочувствия к их беде, он, не задумываясь, отдал бы Бижу последнее место. Однако теперь он понял, что есть категория плакс, которых он презирает даже больше, чем женщин, играющих в коварную игру, которая обернулась против нее самой: человек, который сделал все возможное, чтобы разрушить чужой бизнес, уничтожить репутацию этого человека, сорвать расследование о преследовании женщины, вызвать у этой женщины дополнительный страх и тревогу, и все это он, предположительно, сделал за деньги, а теперь, похоже, ждет жалости за то, что его раскусили.

Испытывая искушение дать этому человеку то, что Страйк счел бы подходящим поводом для слез, он рассудил, что из того, что, по его мнению, было попыткой Литтлджона выразить раскаяние, можно извлечь выгоду. Поэтому Страйк никак не прокомментировал рыдания Литтлджона, но подождал, что будет дальше.

— У меня много долгов, — наконец проговорил Литтлджон. — Я втянул себя в неприятности. Онлайновые азартные игры. Блэкджек. У меня проблемы.

Я покажу тебе проблемы, мать твою. Подожди.

— Как это относится к делу?

— Я по уши в грязи, — всхлипывал Литтлджон. — Жена не знает, насколько все плохо. Митч, — сказал Литтлджон, размахивая телефоном с фотографией Паттерсона, — дал мне кредит, чтобы от меня отстали самые плохие люди. Беспроцентный.

— В обмен на это ты согласился меня уничтожить.

— Я никогда…

— Ты запустил змею в дверь Таши Майо. Ты пытался проникнуть в этот офис, когда здесь никого не должно было быть, предположительно, чтобы установить жучок. Тебя поймала Пат, когда ты пытался сфотографировать дело Эденсора…

— Она лгала тебе, эта Пат.

— Если ты собираешься сказать мне, что ей шестьдесят семь, я уже знаю. Ну и хрен с ним.

Разочарование Литтлджона по поводу бесполезности этого лакомого кусочка было ощутимым, но Страйк с удовольствием узнал, что сдавать других людей — излюбленная стратегия Литтлджона по выпутыванию из неприятностей. С таким человеком можно было многое сделать.

— Почему Паттерсон это делает? — спросил Страйк.

— Ты ему очень, блядь, нравишься, — сказал Литтлджон, пытаясь сдержать поток соплей из носа. — Он старый приятель Роя Карвера. Он винит тебя в том, что Карвера вытеснили, и его бесит, что ты получаешь всю рекламу, и клиенты хотят тебя, а не его. Он говорит, что ты забираешь весь его бизнес. Он очень расстроился из-за того, что Колин Эденсор уволил нас и пришел сюда.

Слезы все еще капали из усталых глаз Литтлджона.

— Я предпочитаю работать на тебя. Я бы предпочел остаться здесь. Я могу быть вам полезен.

С огромным трудом Страйк удержался от того, чтобы спросить, какая польза может быть от вероломного, слабовольного человека, у которого не хватило ни морали, чтобы отказаться терроризировать и без того напуганную женщину, ни мозгов, чтобы не прослыть саботажником. Страйк мог только предполагать, что именно эта смесь заблуждения и принятия желаемого за действительное привела Литтлджона к проигрышу целого состояния в блэкджек.

— Если хочешь быть полезным, — сказал Страйк, — можешь начать прямо сейчас. Дай мне мой телефон.

В памяти всплыла фотография черноволосой женщины, которая скрывалась на углу улицы Денмарк.

— Кто она?

Литтлджон посмотрел на фотографию, сглотнул, затем сказал:

— Да, она одна из людей Митча. Я сказал ему, что думаю, что ты следишь за мной. Он приставил к тебе Фару в качестве запасного варианта.

— Как ее полное имя? — спросил Страйк, открывая свой блокнот.

— Фара Наваби, — пробормотал Литтлджон.

— А что ты знаешь о жучках в офисе Эндрю Хонболда?

— Ничего, — сказал Литтлджон слишком быстро.

— Послушай, — тихо сказал Страйк, наклонившись вперед. — Хонболд никого туда не пустит. Его жена и так его знает, ей не нужно его прослушивать, чтобы вывести на чистую воду. Кто-то решил, что стоит поставить нелегальный жучок в офисе Хонболда, а мое имя и имя Хонболда в последнее время фигурируют в прессе. Поэтому, когда я приду к Хонболду и покажу ему фотографию Паттерсона, твою фотографию, фотографию Фары…

— Это была Фара, — пробормотал Литтлджон.

— Я так и думал, — сказал Страйк, откидываясь в кресле. — Ну, думаю, мы закончили. Ты поймешь, почему в сложившихся обстоятельствах я не буду просить Пат выдать тебе причитающуюся зарплату.

— Нет, послушай, — сказал Литтлджон, похоже, в панике: очевидно, он предвидел, что и его работа в Паттерсон Инк скоро закончится. — У меня для тебя есть еще кое-что.

— Например?

Литтлджон достал из кармана свой собственный телефон, что-то набрал на нем и бросил его на стол. Страйк обнаружил, что смотрит на фотографию Мидж и Таши Майо, смеющихся вместе возле дома Майо в Ноттинг-Хилле, обе держат в руках пакеты с покупками из Вейтрос.

— Листай направо, — сказал Литтлджон.

Страйк сделал это и увидел фотографию Мидж, выходящей из дома Майо к вечеру.

— Вторая была сделана вчера вечером, — сказал Литтлджон. — Я собирался отдать ее Митчу.

— Я уверен, что есть невинное объяснение, — сказал Страйк, который не был уверен ни в чем подобном. — Если это твой лучший шанс…

— Это не так — у меня есть ко-что на Паттерсона.

— Если я захочу, я сам это достану.

— Нет, послушай, — снова заговорил Литтлджон, — я могу достать тебе кое-что для этого церковного дела. У Митча есть запись. Он не отдал ее, когда Эденсор уволил его.

— Что это за запись? — спросил скептически настроенный Страйк.

— Тот Кевин, как его называли, который вышел из церкви — Кевин Пурвис?

— Пирбрайт, — сказал Страйк.

— Да, именно так. Митч получил запись под прикрытием.

— Зачем Паттерсону тайно записывать Пирбрайта, если Пирбрайт уже рассказал Колину Эденсору все, что знал?

— Они рассорились, Пирбрайт и Эденсор, — сказал Литтлджон. — Разве нет? До того, как Пирбрайта застрелили? Они не разговаривали друг с другом.

Уровень интереса Страйка несколько повысился, поскольку это была правда, что сэр Колин и Кевин Пирбрайт поссорились, а затем практически не общались в промежутке между тем, как Кевин накинулся на Джайлса Хармона во время чтения его книги, и убийством Пирбрайта.

— Было письмо, я думаю, что это было письмо, которое Пирбрайт отправил Эденсору, — продолжал Литтлджон, его выражение лица было умоляющим, — где Пирбрайт говорил, что он собирает воедино то, что подавлял, или что-то в этом роде, так? У Митча ничего не получалось, и он послал Фару поболтать с Пирбрайтом и посмотреть, что нового она сможет из него вытянуть. Пирбрайт, видите ли, был не в себе, и Митч опасался, что если они возьмут у него интервью по телефону, то Пирбрайт проболтается в своем блоге. Он становился слишком болтливым.

— Почему Паттерсон не передал эту запись Эденсору?

— Потому что качество дерьмовое. Ничего не слышно. Фара облажалась, но потом сказала Митчу, что Пирбрайт все равно ничего полезного сказать не может.

— И это то ценное доказательство, которое, по твоему мнению, убедит меня оставить тебя на работе? Запись разговора, который нельзя услышать, не содержащая ничего полезного?

— Да, но это же ты, не так ли? — сказал Литтлджон в отчаянии. — С этим можно что-то сделать.

По мнению Страйка, если что действительно усугубляло обиду, так это попытки льстить после доказанного предательства. В очередной раз ему стоило немалых усилий сдержать прямолинейное “пошел на хрен”.

— Если она бесполезна, почему Паттерсон не выбросил ее?

— Он так и сделал — ну, засунул его в сейф и забыл о ней. Я видел ее там в последний раз, когда открывал.

— Хорошо, — медленно произнес Страйк, — принеси мне эту запись, и мы сможем еще раз поговорить о перспективах твоего трудоустройства.

Очень короткий, блядь, будет разговор.

— Спасибо, — горячо поблагодарил Литтлджон. — Спасибо, Корморан, я не могу выразить тебе свою благодарность. Мне очень нужна эта работа, ты не понимаешь, каково мне было, как я напрягался, но пока у меня есть постоянная работа, я могу что-нибудь придумать, взять кредит или еще что-нибудь — ты не пожалеешь. Я верный человек, — бесстыдно сказал Литтлджон, — я не забываю о добрых делах. У тебя не будет никого более преданного этому агентству…

— Ты пока можешь запомнить все это. Ты еще не принес запись.

Как только Литтлджон благополучно покинул офис, Страйк позвонил Мидж.

— Че как, — сказала она, ответив после нескольких гудков.

— Не хочешь рассказать мне, почему ты ходишь за покупками с нашим клиентом?

— Что? — сказала Мидж, пораженная.

— Ты. Таша Майо. Вейтрос, — сказал Страйк, с трудом сдерживая себя.

— Я не ходила с ней по магазинам, — недоверчиво сказала Мидж. — Одна из них развалилась, вот и все.

— Одна из чего?

— Одна из ее сумок, как ты думаешь? Я просто помогла ей собрать все это.

— А как это — быть под прикрытием и помогать ей собирать покупки?

— Черт возьми, Страйк, — сказала Мидж, теперь уже с раздражением, — что мне оставалось делать, стоять и смотреть, как она гоняется за консервными банками по всей дороге? Я бы выглядела еще более подозрительно, если бы не помогла ей. Так поступают женщины, помогют друг другу.

— Почему ты выходила из ее дома вчера ночью?

— Это не было чертовой ночью, было только девять часов — и как ты…?

— Ответь на этот чертов вопрос.

— Она мне позвонила, — сказала Мидж, теперь уже с раздражением. — Она услышала шум за задней дверью. Ее брат уехал на север, и она нервничает, оставшись там одна, после того как ты внушил ей страх Божий по поводу Фрэнков.

— Что за шум?

— Кошка сбила крышку мусорного бака.

— Как долго ты находилась в ее доме?

— Не знаю, около часа?

— Какого хрена ты там делала целый час?

— Я же говорила, она нервная! Как ты вообще…?

— Тебя сфотографировали. Литтлджон только что показал мне фотографии.

— Вот чертова задница, — выдохнула Мидж.

— Что произошло, пока вы были в доме?

— На что, черт возьми, ты намекаешь? — горячо спросила Мидж.

— Я задаю тебе прямой вопрос.

— Мы пили кофе, окей?

— И как, черт возьми, ты не заметила, что Литтлджон следит за домом?

— Его там не было. Должно быть, это был кто-то другой.

— Я снимаю тебя с дела Майо, — сказал Страйк. — В дальнейшем ты можешь заниматься Той Боем.

— Я не сделала ничего плохого! — сказала Мидж. — Спроси Ташу!

— Так это будет выглядеть в газетах, — сказал Страйк.

— Ты думал об этом, когда трахал ту адвокатшу с фальшивыми сиськами?

— Я сделаю вид, что не слышал этого, — сказал Страйк сквозь стиснутые зубы. — Я тебе уже сказал, как все будет. Держись подальше от Майо.

Он повесил трубку, негодуя.

Глава 76

Здесь каждый шаг, вперед или назад, ведет к опасности.

О победе не может быть и речи.

И-Цзин или Книга Перемен

Манифестация Утонувшего Пророка уже приближалась, и Робин было приказано присоединиться к группе, украшающей внешнюю часть храма длинными белыми знаменами, на которых были изображены стилизованные темно-синие волны. Для этого нужно было забраться на высокую лестницу, и, пытаясь закрепить один из баннеров прямо под крышей храма, Робин подумала о том, как легко кто-то внизу может выбить лестницу у нее из-под ног: трагическая случайность, несомненно, назвали бы это. Однако покушения на ее жизнь не последовало, и она благополучно вернулась на землю, проклиная себя за паранойю.

— Выглядит круто, правда? — сказал один из симпатичных американских юношей, которых Уэйс привез из Лос-Анджелеса и которые также помогали украшать храм. Баннеры трепетали на ветру, так что казалось, что печатные волны ниспадают по их бокам.

— Да, выглядит замечательно, — сказала Робин. — Ты знаешь, когда будет Манифестация?

Она боялась появления Дайю в храме почти так же сильно, как боялась возможности быть вызванной обратно в фермерский дом к Джонатану Уэйсу.

— Через неделю, — сказал американец. — Не могу дождаться. Я так много об этом слышал. Вы, ребята, благословенны, живя здесь, где начиналась церковь.

Он посмотрел на Робин и улыбнулся.

— Эй, не хочешь духовной связи?

— Она не может.

Это была Шона. Она тоже помогала украшать храм, бодро взбираясь по лестнице, несмотря на то, что во время беременности у нее появился заметный бугорок.

— А? — сказал американец

— Духовная жена, — сказала Шона, широко улыбнувшись, и отошла, чтобы помочь Уолтеру, который пытался обрушить одну из лестниц.

— О, черт, я не знал, — сказал американец Робин с испуганным видом.

— Все в порядке, — сказала Робин, но молодой человек быстро скрылся из виду, словно испугавшись, что его увидят разговаривающим с ней.

Робин была озадачена и встревожена тем, что сказала Шона. Конечно, женщины не становятся духовными женами только потому, что Джонатан Уэйс совершил над ними сексуальное насилие? Она помогла перенести лестницу в сарай, охваченная новыми страхами.

В течение следующих нескольких дней Робин чувствовала, что вокруг нее вихрем крутятся сплетни. Это чувствовалось по косым взглядам женщин и даже некоторых мужчин, и особенно по враждебным взглядам Вивьен. С тех пор как Шона объявила об этом в храме, слух о том, что Робин — новая духовная жена папы Джея, очевидно, распространилась очень широко.

Поскольку никто, даже тот, кто следил за тем, чтобы она никуда не ходила без сопровождения, не задал прямого вопроса, Робин не могла опровергнуть сообщение. Более того, она и сама не была до конца уверена в фактах. Возможно, для создания духовной жены было достаточно простого возложения рук Уэйса? Однако, если, как подозревала Робин, Шона сделала ложный вывод, Робин боялась, что ее могут обвинить в том, что она сама запустила эту фальшивку. И вообще, у нее было неприятное чувство, что эта непрошенная дилемма может окончательно разрушить ее прикрытие. Что маленькая вспышка зависти, вызванная Шоной, заставит всех, кто подозревал ее, объединить свои знания. Робин постоянно фантазировала о том, чтобы сорваться с места и убежать в лес, хотя не сомневалась, что неудачная попытка побега только усугубит ее положение. Разумнее всего было бы уйти через “мертвую зону” по периметру в четверг вечером, когда поблизости будет кто-нибудь из сотрудников агентства, чтобы забрать ее. Если она уйдет тогда, то пропустит Манифестацию Утонувшего Пророка, которая, как она теперь знала, состоится в пятницу вечером. После того, что произошло во время сеанса “Откровения”, Робин с радостью пропустила бы это событие.

Тайо вернулся на ферму без Лин. Робин, видевшая его лишь издалека, старательно избегала встреч с ним. Все ее усилия сейчас были направлены на то, чтобы добиться разговора с Уиллом Эденсором один на один. Узнав, насколько глубоки его сомнения в отношении церкви, она оправдает все пережитое и уйдет, зная, что действительно продвинулась в этом деле.

Во вторник днем Робин отправили работать в прачечную — утилитарное кирпичное здание с бетонным полом, где стояли ряды стиральных машин промышленного размера и сушильные стеллажи на шкивах, которые можно было поднять к потолку. Женщины, проводившие Робин до двери, ушли, очевидно решив, что за ней присматривает достаточно людей, загружающих и выгружающих одежду и постельное белье.

Непрерывное гудение стиральных машин требовало повышения голоса, если работники хотели, чтобы их услышали. Получив мешок с грязной одеждой и инструкцию по правильной настройке машины, Робин завернула за угол, где находился второй ряд стиральных машин, и с восторгом увидела Уилла, который стоял на коленях перед одной из них, перетаскивая в корзину кучу мокрой одежды. Рядом с ним, вводя настройки на второй машине, стояла Марион Хаксли, которая была так явно влюблена в Джонатана Уэйса, когда приехала на ферму, и с которой Робин не общалась уже несколько недель.

Изнурительный режим работы и соответствующее снижение веса оказали на Марион крайне старящее воздействие: ее исхудавшее лицо теперь обвисло, как не было, когда она садилась в лондонский микроавтобус. Ее крашеные рыжие волосы теперь отросли, и в них виднелись два сантиметра серебристых корней.

Ни Уилл, ни Марион не услышали приближения Робин, и только когда она выбрала стиральную машину рядом с машиной Уилла, он поднял на нее глаза.

— Привет, — сказала Робин.

— Привет, — пробормотал Уилл.

Выгрузив спутанную массу мокрой одежды, он подхватил тяжелую корзину и пошел прочь.

Робин начала загружать свою стиральную машину. Шум вокруг стоял такой, что только когда голос громко сказал ей на ухо “Эй!”, она поняла, что Марион пыталась с ней поговорить.

— Привет, — сказала Робин и улыбнулась, не заметив, что Марион побледнела.

— Я не знаю, как у тебя хватает наглости ходить тут и ухмыляться!

— Извини? — сказала Робин, ошеломленная.

— Еще бы! Врать про папу Джея.

— Я ни слова не сказала о…

— Ты утверждала, что он сблизился с тобой духом.

— Нет, я…

— И мы все знаем, что ты лжешь. Ты не духовная жена!

— Я никогда не говорила…

— И знаешь что? — сказала Марион. — Утонувший пророк разберется с тобой.

— Я не знаю, что ты…

— Ее уже видели, — сказала Марион. — В лесу. Она приходит примерно во время своего Проявления. Она приходит, чтобы защитить папу Джея.

Робин знала, что перед ней подлинное лицо фанатика. Под кожей стоящего перед ней человека жило что-то жесткое и чуждое, с чем невозможно было спорить. Тем не менее, она услышала, как умоляюще произнесла “Марион”, не представляя, что собирается сказать этой женщине, но не успела она подобрать и слова, как Марион плюнула ей в лицо.

Робин почувствовала, как слюна попала ей под левый глаз, и что-то оборвалось внутри нее, последний остаток сдержанности. Они все сошли с ума. Они чертовски безумны. Робин грубо оттолкнула Марион и пошла прочь, туда, где Уилл Эденсор раскладывал мокрые спортивные костюмы и носки на вешалке для сушки.

— Уилл, — громко сказала она, перекрывая шум машин. — Ты хочешь духовной связи?

— Что?

— Хочешь ли ты духовной связи? — Робин повторила, четко выговаривая слова.

— О, — сказал Уилл. Он выглядел так, словно она только что предложила ему кофе: он не проявил ни интереса, ни смущения, ни удивления, и ей стало интересно, сколько раз он был в комнатах Уединения за последние четыре года. — Да, хорошо.

Они вместе направились к дверям, Робин была вне себя от гнева на Марион, на церковь, на лицемерие и безумие. Она больше не могла притворяться. Она покончила со всем этим.

— Куда…? — с подозрением спросила пожилая женщина, стоявшая у двери.

— Духовная связь, — твердо сказала женщине Робин.

— О, — сказала женщина. Она выглядела растерянной и запаниковавшей, вероятно, потому что не знала, что должно быть приоритетнее: слежка за Робин или акт покорности и подчинения, демонстрирующий истинную преданность ВГЦ. — Я… все в порядке…

Робин и Уилл шли вместе по тропинке к внутреннему двору в молчании, Робин пыталась сформулировать план действий. Тревога едва улавливалась в ее ярости и решимости выжать из Уилла хоть что-то полезное за последние часы пребывания на ферме.

Когда они добрались до комнаты уединения, Робин распахнула стеклянную дверь и посторонилась, чтобы дать Уиллу войти первым. Затем она задернула занавеску на стеклянных окнах, так что единственный свет исходил от голой лампочки, свисавшей с потолка.

В молчании Уилл сел на кровать, чтобы снять носки и кроссовки.

— Уилл, — сказала Робин, — в этом нет необходимости, я просто хотела поговорить с тобой.

Он поднял на нее глаза.

— Это запрещено. Мы духовно связываемся или уходим.

Он встал и стянул с себя спортивный костюм, открыв бледный безволосый торс, каждое ребро которого было видно в резком верхнем свете. Когда он повернулся, чтобы бросить одежду в угол, Робин увидела на его спине те же странные следы, которые она заметила на чернокожей девочке, позволившей Бо сбежать из детского общежития, — как будто ему натерли позвоночник.

— Что с тобой случилось? — спросила она. — Что это за следы на спине?

— Я был в коробке, — пробормотал Уилл.

— Почему?

Уилл проигнорировал вопрос, вместо этого стянув с себя выцветшие трусы и спортивные штаны. Теперь он стоял перед ней совершенно голый, с вялым членом.

— Уилл, я просто хотела…

— Раздевайся, — сказал Уилл и прошел в угол кабины, где к крану был подсоединен короткий шланг. Подобрав с пола склизкое мыло, он стал намыливать свои гениталии.

— То, что ты сказал Ноли на кухне, — сказала Робин, повышая голос над брызгами воды на деревянном полу, — это заставило меня…

— Забудь об этом! — сказал Уилл, глядя на нее через плечо. — Вот почему я должен был зайти в ящик. Я не должен был этого говорить. Если ты собираешься говорить об этом, я ухожу.

Он вытерся заплесневелым полотенцем, снова сел на грязную кровать и начал мастурбировать, пытаясь достичь эрекции.

— Уилл, остановись, — сказала Робин, отворачиваясь от него. — Пожалуйста, остановись.

Он так и сделал, но не из-за Робин. Неподалеку от хижины взревело что-то похожее на газонокосилку. Робин подошла к щели в занавесках и увидела, что Амандип косит там с выражением мрачной решимости на лице.

— Кто это? — спросил Уилл, стоявший позади нее.

— Амандип, — сказала Робин. — Косит траву.

— Это потому, что ты на третьем уровне, — сказал Уилл. — Он следит за тем, чтобы ты оставалась здесь. Раздевайся. — Он снова занялся мастурбацией. — Раздевайся, мы должны закончить через двадцать минут.

— Пожалуйста, прекрати это делать, — умоляла его Робин. — Пожалуйста. Я просто хотела поговорить с тобой.

— Раздевайся, — повторил он, — его рука продолжала яростно работать.

— Уилл, то, что ты сказал…

— Забудь, что я сказал, — сердито ответил он, все еще пытаясь достичь эрекции. — Это было ложное самовнушение, я не хотел этого!

— Зачем ты тогда вообще это сказал?

— Я… Мне не нравится Сеймур, вот и все. Она не должна быть директором. Она — ЧП. Она не понимает доктрины.

— Но то, что ты сказал, имеет смысл, — сказала Робин, — есть противоречие между…

— “Человеческое знание ограничено, — сказал Уилл, — а божественная истина бесконечна”. — Ответ, глава одиннадцатая.

— Ты веришь всему, что говорит церковь? Всему? — спросила Робин, заставляя себя повернуться лицом к нему, к его полуэрегированному члену в его руке.

— Упорный отказ от слияния себя с коллективом свидетельствует о продолжающейся эгомотивности. — Ответ, глава 5.

Мотор газонокосилки продолжал реветь прямо у стеклянных дверей.

— Ради Бога, — сказала Робин, оказавшись между Амандипом и мастурбирующим Уиллом, — ты же действительно умный, почему ты боишься думать, почему ты все время цитируешь?

— Материалистические модели мышления закладываются в раннем возрасте. Для разрушения этих шаблонов необходимо, прежде всего, сосредоточить ум на основных истинах с помощью повторения и медитации. — Ответ, глава…

— Значит, ты добровольно промыл себе мозги?

— Раздевайся!

Уилл встал, возвышаясь над ней, его рука все еще работала над поддержанием эрекции. — Грех приходить сюда для чего-то другого, кроме как для духовной связи!

— Если ты заставишь меня заняться с тобой сексом, — негромко сказала Робин, — это будет изнасилование, и как ВГЦ понравится, если на нее подадут в суд?

Газонокосилка снаружи стукнулась о дальнюю стену домика. Рука Уилла перестала двигаться. Он стоял перед ней, болезненно худой, все еще держа в руках свой пенис.

— Куда они увезли Лин? — спросила Робин, решив прорваться к нему.

— В безопасное место, — сказал он, а затем сердито добавил: — Но это не имеет к тебе никакого отношения.

— То есть я должна слиться с коллективом, не думать, заниматься сексом со всеми, кто этого хочет, но мне нельзя беспокоиться о члене церкви, ты это хочешь сказать?

— Тебе нужно заткнуться, — яростно сказал Уилл, — потому что я кое-что о тебе знаю. Ты была в лесу ночью, с фонариком.

— Нет, — автоматически ответила Робин.

— Да, так и было. Я ничего не сказал, чтобы защитить Лин, но теперь ей это не повредит.

— Почему ты хотел защитить Лину? Это материалистическая одержимость — заботиться об одном человеке больше, чем обо всех остальных. Это потому, что она мать твоего ребенка? Ведь Цин принадлежит всем в церкви, а не только…

— Заткнись, — сказал Уилл и угрожающе поднял руку. — Заткнись на хрен.

— И никаких цитат по этому поводу? — спросила Робин, все еще злясь больше, чем пугаясь. — Ты никому не сказал, что у меня был фонарик за все дни, что Лин не было. Почему ты не сообщил обо мне?

— Потому что они скажут, что я должен был сделать это раньше!

— Или тебе втайне нравилось думать, что кто-то бродит ночью с фонариком?

— С чего бы это?

— Ты мог бы отказаться идти со мной комнату у…

— Нет, я не могу, ты должен идти, когда тебя просят…

— Мне кажется, у тебя есть сомнения по поводу церкви.

Глаза Уилла сузились. Он отпустил свой член и отступил на несколько шагов.

— Это мой отец послал тебя сюда?

— Почему ты так думаешь?

— Он уже делал это раньше. Он послал человека шпионить за мной.

— Я не шпион.

Уилл поднял с пола брюки и спортивный костюм и стал их натягивать. Уверенная в том, что он собирается выйти и сразу же рассказать о разговоре, Робин, которая теперь собиралась сбежать в лес, как только выйдет из хижины, сказала:

— А что, если я скажу, что меня прислала твоя семья?

Теперь Уилл прыгал на месте, натягивая спортивные штаны.

— Я пойду к папе Джею, прямо сейчас, — сказал он яростно. Я скажу ему…

— Уилл, твоя семья любит тебя…

— Они ненавидят меня, — сказал он ей. — Особенно мой отец.

— Это неправда!

Уилл нагнулся, чтобы взять свою толстовку, его лицо сердито покраснело.

— Моя мать Салли любит меня. А он не любит. Он пишет мне ложь, пытаясь заставить меня отказаться от церкви.

— Какую ложь он тебе пишет?

— Он притворился, что Ма-Салли больна. Меня это особо не волновало, — яростно добавил Уилл, натягивая верх костюма. — Теперь она для меня не больше, чем ты. Я не объект ее плоти. В любом случае, она всегда заступается за меня и за Колина. Но Ма-Салли не была больна. Она в порядке.

— Откуда ты это знаешь? — спросила Робин.

— Я просто знаю.

— Уилл, — сказала Робин, — твоя мать умерла. Она умерла в январе.

Уилл замер. Снаружи послышался вой газонокосилки, когда Амандип отключил электричество. Очевидно, он отсчитывал их двадцать минут. После, как ему показалось, очень долгой паузы, Уилл тихо сказал:

— Ты лжешь.

— Я бы очень хотела, — прошептала Робин, — но я не…

Стремительное движение, стук босых ног по дереву: Робин слишком поздно вскинула руки, и удар Уилла пришелся ей точно в лицо, и с криком боли и шока она упала набок, ударившись о стену, а затем тяжело упала на пол.

Сквозь дымку боли она услышала, как открылась стеклянная дверь и отдернулись шторы.

— Что случилось? — спросил Амандип.

Уилл сказал что-то, что Робин не уловила из-за звона в ушах. Паника была пустяком по сравнению с резкой, пульсирующей болью в челюсти, которая была такой, что она подумала, не сломана ли она.

Руки грубо подняли ее на кровать.

— … споткнулась?

— Да, и ударилась лицом о стену. Не так ли? — Уилл рявкнул на Робин.

— Да, — сказала она, не понимая, говорит ли она слишком громко. Перед глазами замелькали черные точки.

— Ты закончил? — спросил Амандип.

— Да, конечно. Как ты думаешь, почему она одета?

— Где вы оба были до связи?

— Стирка, — сказал Уилл.

— Я пойду назад, — сказала Робин.

Она неуверенно поднялась на ноги, стараясь не смотреть на Уилла. Она убежала бы при первой же возможности: к воротам с пятью перекладинами и через поле к периметру.

— Я отведу вас обоих в прачечную, — сказал Амандип.

У Робин голова шла кругом от боли и паники. Она массировала челюсть, которая, как ей казалось, быстро опухала.

— Мы можем пойти сами, — сказала она.

— Нет, — сказал Амандип, крепко взяв Робин за запястье. — Вы оба нуждаетесь в большей духовной поддержке.

Глава 77

Шесть на вершине…

Связанные шнурами и веревками,

Запертые между колючими стенами тюрьмы…

Несчастье.

И-Цзин или Книга Перемен

После еще трех часов работы в прачечной, в течение которых никто не обращал внимания на ее все более опухающее лицо, Робин проводили в храм на сеанс медитации под руководством Бекки. Оглянувшись через плечо, она увидела, как Уилл отделился от остальной группы и направился к фермерскому дому, не забыв даже преклонить колени у фонтана Дайю. Робин, охваченная паникой, послушно опустилась на колени на твердый пол храма, губы ее складывались в слова песнопения, а мысли были направлены исключительно на побег. Возможно, подумала она, в конце сеанса ей удастся ускользнуть в какую-нибудь тенистую нишу храма, затаиться, пока остальные не уйдут, а затем скрыться в слепой зоне по периметру. Она могла бы бежать через всю страну, найти телефонную будку — все, что угодно, но только не провести еще одну ночь на ферме Чепменов.

Однако по окончании песнопений Бекка, руководившая медитацией с возвышенной пятиугольной сцены, скрывавшей бассейн для крещения, спустилась вниз раньше, чем Робин успела осуществить этот рискованный план, и подошла прямо к ней, в то время как все остальные вышли из храма в столовую.

— С тобой произошел несчастный случай, Ровена?

— Да, — сказала Робин. Говорить было больно: боль от челюсти отдавала в висок. — Я поскользнулась и упала.

— Где это произошло?

— В комнате уединения.

— С кем ты была в комнате уединения? — спросила Бекка.

— Уилл Эденсор, — сказала Робин.

— Это Уилл предложил создать духовную связь, или ты?

— Я, — сказала Робин, так как знала, что работники прачечной были свидетелями того, как она подошла к Уиллу.

— Понятно, — сказала Бекка. Прежде чем она успела спросить что-то еще, в дверях храма появилась фигура, и Робин, у которой сердцебиение участилось втрое, увидела Джонатана Уэйса в шелковой пижаме. Тонкие прожекторы на потолке храма освещали его, когда он шел к ним, улыбаясь.

— Я благодарю тебя за службу, Бекка, — сказал он, сжимая руки и кланяясь.

— А я за вашу, — сказала Бекка, теперь уже с улыбкой, и тоже поклонилась.

— Добрый вечер, целомудренная Артемида… а что здесь произошло? — спросил Уэйс, подложив палец на подбородок Робин и наклонив ее к свету. — С тобой произошел несчастный случай?

Не имея ни малейшего представления о том, играет ли он с ней в какую-то игру, Робин сказала сквозь стиснутые зубы

— Да. Я поскользнулась.

— В комнате уединения, — сказала Бекка, улыбка которой исчезла при словах “Артемида целомудренная”.

— Правда? — сказал Уэйс, слегка проведя пальцем по припухлости. — Что ж, это поворотный момент, не так ли, Артемида? И с кем же ты решила связать себя?

— Уилл Эденсор, — сказала Бекка, прежде чем Робин успела ответить.

— Хорошо, — тихо сказал Уэйс. — Это интересный выбор после того, что я рассказал тебе о нем во время нашей последней встречи.

Робин не была уверена, что смогла бы говорить, даже если бы захотела. Во рту снова стало очень сухо, а Уэйс все еще наклонял ее лицо назад, что причиняло ей боль.

— Ну что ж, беги ужинать, — сказал Уэйс, отпустив ее после еще одного испытующего взгляда. — Мне нужно кое-что обсудить с Беккой.

Робин заставила себя сказать: “Спасибо”.

— Спасибо, папа Джей, — сказала Бекка.

— Спасибо, папа Джей, — пробормотала Робин.

Она ушла так быстро, как только могла. Дойдя до ступеней храма, она увидела двух своих обычных сопровождающих, которые ждали ее, и была вынуждена идти с ними в столовую.

Сегодня, сказала она себе, ты уйдешь сегодня.

Это, конечно, при условии, что ее не собираются вызывать обратно на ферму, чтобы отчитаться. Каждую секунду, пока она ела лапшу, Робиножидала, что ее постучат по плечу, но этого не произошло. Ее распухшее и покрытое синяками лицо привлекло несколько взглядов, но никто не спрашивал, что с ней случилось, и это радовало, потому что говорить было больно, и она предпочитала, чтобы ее оставили в покое.

Когда ужин закончился, Робин вместе с остальными женщинами пошла в сторону общежития. Когда они вошли во двор, некоторые из тех, кто шел впереди, издали удивленные возгласы.

Шестнадцать девочек-подростков, одетых в длинные белые одежды и держащих в руках горящие факелы, поднимались в сумерках по ступеням храма. Когда зрители замерли, девушки попарно расположились на восьми каменных ступенях, ведущие к дверям храма, повернулись лицом к внутреннему двору и молча стояли, освещая лица огнем. Глаза каждой девушки были накрашены темными тенями, имитирующими растушеванный макияж, что придавало им жутковатый вид.

— Обратный отсчет до Манифестации, — услышала Робин слова женщины, стоявшей позади нее.

— Как долго они там стоят? — спросил голос, в котором Робин узнала голос Пенни.

— Только сегодня. Завтра будет очередь мальчиков. Потом директора.

Робин вошла в общежитие, пораженная. Если в течение трех последующих ночей члены церкви будут дежурить на ступенях храма, то у нее не будет ни малейшего шанса выскользнуть из общежития незамеченной. Схватив пижаму, Робин направилась в ванную, заперлась в той же кабинке, где нашла истекающую кровью Лин, села на крышку унитаза и поборола желание разрыдаться. Неизвестность того, что будет дальше, пугала ее.

Дверь в ванную комнату возле ее кабинки с грохотом распахнулась, и Робин услышала звуки чистящихся зубов и текущих кранов. Зная, что кабинка нужна кому-то другому, Робин встала, отперла дверь, прошла в общежитие и стала переодеваться в пижаму.

— О Боже, смотри!

Крик раздался с другой стороны общежития: группа женщин бросилась к окну. Кто-то задыхался, кто-то прижимал руки к рту.

— Что это? — воскликнула Мэрион Хаксли, бросившись посмотреть. — Это она?

— Да — да — смотри!

Робин забралась на кровать так, чтобы видеть над их головами.

Маленькая светящаяся фигурка неподвижно стояла посреди поля, которое Робин так часто пересекала ночью, одетая в мятое белое платье. Она ярко сияла еще несколько секунд, затем исчезла.

Женщины у окна отвернулись, переговариваясь испуганным, потрясенным шепотом. Одни выглядели испуганными, другие — восхищенными. Марион Хаксли, улыбаясь, направилась обратно через общежитие и, дойдя до своей кровати, бросила на Робин взгляд, полный злобного торжества.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

К’ан / Пропасть

Вперед и назад, пропасть на пропасть.

В случае подобной опасности сначала сделайте паузу и подождите,

Иначе вы упадете в яму бездны.

Не действуйте таким образом.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 78

В жизни человека… Действовать по первому капризу неправильно и, если продолжать, ведет к унижению.

И-Цзин или Книга Перемен

Если бы Страйк знал, что произошло с его напарником-детективом за предыдущие двадцать четыре часа, он бы уже мчался на полной скорости в сторону Норфолка. Однако, оставаясь в неведении относительно событий на ферме Чепмена, он поднялся в среду утром с мыслью о том, что заберет Робин вечером следующего дня, сообщив своим субподрядчикам, что хочет выполнить эту работу сам.

Весы в ванной показали нежелательный прирост в пять фунтов, что, несомненно, связано с недавним появлением в его рационе гамбургеров, чипсов и булочек с беконом. Поэтому Страйк позавтракал кашей, сваренной на воде, решив снова стать сильным. Во время еды он проверил Pinterest на своем телефоне, чтобы узнать, ответил ли Город Мучений на его вопрос о Дейдре Доэрти. К своему ужасу, он обнаружил, что вся страница удалена. Множество гротескных рисунков, включая безглазого Дайю и светловолосую женщину, плавающую в пятигранном бассейне, исчезли, оставив Страйка в неведении, кто их нарисовал, но с сильным подозрением, что именно его вопрос вызвал удаление, что позволило предположить, что блондинка в бассейне действительно изображала Дейрдре.

В тот самый момент, когда он пробормотал “Черт”, зазвонил мобильный телефон, и он с нехорошим предчувствием увидел номер Люси.

— Что случилось? — спросил он. Люси не стала бы звонить в половине седьмого утра без веской причины.

— Стик, извини, что так рано, — сказала Люси, в голосе которой слышались слезы, — но мне только что звонили соседи Теда. Они заметили, что его входная дверь открыта, они пошли туда, а он пропал, его там нет.

Казалось, на Страйк опустился ледяной туман.

— Они вызвали полицию, — сказала Люси, — и я не знаю, что делать, ехать ли туда…

— Оставайся пока на месте. Если через пару часов его не найдут, мы оба поедем.

— Ты сможешь поехать?

— Конечно, — сказал Страйк.

— Я чувствую себя такой виноватой, — сказала Люси, разрыдавшись. — Мы знали, что он в плохом состоянии…

— Когда они найдут его, — сказал Страйк, — мы обсудим, что делать дальше. Мы составим план.

Он тоже испытывал чувство вины при мысли о том, что его растерянный дядя отправился на рассвете в неизвестном направлении. Вспомнив старый парусник Теда, “Джоанет”, и море, в котором исчез прах Джоан, Страйк понадеялся на Бога, что ему померещилось, что старик отправился именно туда.

Первая встреча за день не была рассчитана на то, чтобы отвлечь его от личных проблем, и он был возмущен тем, что вообще вынужден заниматься этим делом. После нескольких дней проволочек любовник Бижу, Эндрю Хонболд КА, прислал Страйку по электронной почте отрывистое письмо, в котором приглашал его к себе на квартиру для обсуждения “вопроса, который находится на рассмотрении”. Страйк согласился на эту встречу, так как хотел навсегда замять осложнения, в которые его вовлекла непродуманная связь с Бижу, но, подойдя к дуплексу Хонболда незадолго до девяти часов вечера, он был не в самом мирном настроении и все еще думал о своем дяде в Корнуолле.

Позвонив в колокольчик предположительно недавно арендованной резиденции барристера, которая находилась всего в двух минутах ходьбы от палаты Лавингтон Корт, Страйк успел подсчитать, что это жилье, вероятно, обходится Хонболду в сумму до десяти тысяч фунтов стерлингов в месяц. У Бижу было много выгодных причин небрежно относиться к контролю над рождаемостью.

Дверь открыл высокий, надменного вида мужчина с челюстями, как у ищейки, лицом в прожилках, внушительным брюшком и белоснежными волосами, которые поредели, обнажив старческую лысину. Хонболд провел Страйка в гостиную открытой планировки, оформленную в дорогом, но безвкусном стиле, который не подходил ее обитателю, чей хогартовский облик вопиюще выделялся на фоне бархатных портьер и полированного красного дерева.

— Итак, — громко сказал Хонбольд, когда оба мужчины сели напротив друг друга, поставив между собой стеклянный журнальный столик, — у вас есть для меня информация.

— Да, есть, — сказал Страйк, вполне довольный тем, что обошлось без любезностей. Достав свой телефон, он положил его на стол, на котором красовалась фотография Фары Наваби на Денмарк-стрит. — Узнаете ее?

Хонбольд достал из кармана рубашки очки для чтения в золотой оправе, затем взял телефон и подержал его на разном расстоянии от глаз, как будто изображение могло превратиться в другую женщину, если он найдет нужное количество дюймов, с которых на него можно смотреть.

— Да, — сказал он наконец, — хотя она, конечно, не была так одета, когда я с ней познакомился. Ее зовут Айша Хан, она работает в компании Тейт и Брэнниган, занимающейся управлением репутацией. Джереми Тейт позвонил мне и спросил, не могу ли я встретиться с ней.

— Вы ему перезвонили?

— Что я сделал? — прогремел Хонболд, повысив голос, словно пытаясь докричаться до задних рядов зала суда.

— Вы перезвонили Тейту и Брэннигану, чтобы убедиться, что это действительно Джереми Тейт звонил вам?

— Нет, — сказал Хонболд, — но я ее искал. Обычно я не встречаюсь с людьми вот так просто, без клиента. Она была на их сайте. Она только что присоединилась к ним.

— Была ли ее фотография на сайте?

— Нет, — сказал Хонбольд, теперь выглядевший обеспокоенным.

— Ее настоящее имя, — сказал Страйк, — Фара Наваби. Она детектив под прикрытием, работающий на Паттерсон Инк.

Наступила секундная тишина.

— Сука! — взорвался Хонбольд. — Работает на какой-то таблоид, да? Или это моя чертова жена?

— Может быть и так, и так, — сказал Страйк, — но в течение последних нескольких месяцев Паттерсон подсаживал кого-то в мое агентство. Цель могла заключаться в том, чтобы посадить меня на скамью подсудимых за то, что я подслушивал вас. Наваби была одна в вашем офисе?

— Да, — простонал Хонбольд, проводя рукой по редеющим волосам. — Я провел ее внутрь, но мне нужно было в туалет. Она была там несколько минут, одна. Черт, — снова взорвался он. — Она была чертовски убедительна!

— Актерство — явно ее сильная сторона, потому что она не очень-то умеет вести скрытое наблюдение.

— Митчелл, мать его, Паттерсон… Как ему это удалось, после всех этих гребаных телефонных взломов, которые он совершил… Я его за это пришибу, если это будет последнее, что я…

Зазвонил мобильный телефон Страйка.

— Извините, — сказал он, взяв его со стола. — Люси?

— Они нашли его.

— Слава Богу, — сказал Страйк, чувствуя, как облегчение омывает его, словно теплая вода в ванной. — Где он был?

— На пляже. Говорят, он очень растерян. Стик, я сейчас же поеду туда и уговорю его вернуться со мной, просто навестить, чтобы мы могли поговорить с ним о том, чего он хочет. Он не может так больше жить.

— Хорошо. Ты хочешь, чтобы я…?

— Нет, я справлюсь одна, но не мог бы ты прийти к нам, когда я приведу его сюда, чтобы помочь мне поговорить с ним? Завтра вечером?

— Да, конечно, — сказал Страйк, — его настроение немного упало. Кто-то другой должен будет забрать Робин с фермы Чепмена.

Вернувшись в гостиную, он застал Хонбольда с кофейником в руках.

— Хотите? — рявкнул он на Страйку.

— Было бы здорово, — сказал Страйк, снова садясь за стол.

Когда оба мужчины снова уселись, воцарилось немного неловкое молчание. Учитывая, что оба они занимались сексом с одной и той же женщиной примерно в течение одного и того же периода времени и что Бижу была беременна, Страйк полагал, что это неизбежно, но он не собирался поднимать эту тему.

— Бижу сказала мне, что вы выпивали, — буркнул барристер. — Ничего больше.

— Верно, — соврал Страйк.

— Встретились на крестинах, как я понимаю? Ребенок Ислы Герберт.

— Илсы, — поправил его Страйк. — Да, Илса и ее муж — мои старые друзья.

— Значит, Бижу не…?

— Она никогда не упоминала о вас. Я не обсуждаю работу вне офиса, и она никогда не спрашивала об этом.

Это, по крайней мере, было правдой. Бижу говорила только о себе. Хонбольд теперь задумчиво смотрел на Страйка. Отпив кофе, он сказал:

— Вы очень хороши в своем деле, не так ли? Я слышал восторженные отзывы клиентов.

— Приятно слышать, — сказал Страйк.

— Не хотите ли вы помочь мне накопать что-нибудь на мою жену?

— Боюсь, что список наших клиентов переполнен, — сказал Страйк. Он не для того выбирался из переделки Бижу-Хонбольда, чтобы снова в нее погрузиться.

— Жаль. Матильда жаждет мести. Месть, — буркнул Хонболд, и Страйк представил себе, как он в парике барристера бросает это слово в присяжных. Хонболд начал перечислять множество возмутительных поступков своей жены, один из которых заключался в отказе предоставить ему доступ в винный погреб.

Страйк дал ему выговориться, желая лишь раз и навсегда разрядить враждебность Хонболда к себе. Хотя акцент, претензии и объекты их гнева могли быть совершенно разными, выслушивая Хонболда, он вспоминал Барри Саксона. Как и водитель метро, королевский адвокат выглядел недоумевающим и возмущенным тем, что женщина, которую он обидел, может захотеть в свою очередь сделать ему неприятно.

— Что ж, спасибо за кофе, — поднимаясь на ноги сказал Страйк, когда возникла удобная пауза. — С нетерпением буду ждать встречи с Паттерсоном в суде.

— Так тому и быть, — процитировал Хонбольд, тоже поднялся и, повысив и без того громкий голос, продекламировал: — “Где преступление, там да падет топор”.

Глава 79

Шесть на третьем месте означает:

Человек обогащается благодаря несчастью.

И-Цзин или Книга Перемен

С облегчением вычеркнув одну проблему из своего списка, Страйк вернулся в офис, поедая и презирая рожковый батончик, который он купил по дороге в знак своего нового стремления к похудению. Он наполовину надеялся, что Литтлджон не сдержит своего обещания предоставить запись Пирбрайта сегодня, тем самым дав Страйку возможность выплеснуть свое раздражение на достойную цель.

— Литтлджон подбросил это, — таковы были первые слова Пат, когда он вошел в офис.

Она указала на лежащий рядом с ней обычный коричневый конверт, внутри которого находился небольшой продолговатый предмет. Страйк хмыкнул и направился к чайнику.

— И Мидж только что приходила, — продолжила Пат. — У нее не особо хорошее настроение. Она говорит, что ты ее оскорбил.

— Если она считает, что начальник, задающий законные вопросы о ее методах работы, оскорбляет ее, то она вела очень защищенную жизнь, — раздраженно сказал Страйк, добавляя в кружку еще один пакетик чая, чувствуя, что ему необходим весь кофеин, который он может получить.

По правде говоря, за последние несколько дней его гнев на Мидж несколько поутих. Хотя ему и не хотелось бы признавать этого, он понимал, что слишком остро отреагировал на то, что ее засняли на камеру в доме Таши Майо, из-за собственных переживаний по поводу последствий развода Хонболда. Он уже подумывал о том, чтобы сказать Мидж, что она может вернуться к делу Фрэнка при условии, что не будет больше общаться с клиентом, но новость о том, что она пожаловалась Пат, только усугубила его раздражение.

— Однажды я знала другую лесбиянку, — сказала Пат.

— Да? — сказал Страйк, когда крышка чайника зазвенела. — Она тоже так себя вела за спиной своего босса?

— Нет, — сказала Пат. — Она была боссом. Милая женщина. Люди считали ее жесткой, как гвоздь, но она была мягкой. Очень доброй, когда я разводилась.

— Это тонко завуалированное предложение, чтобы я унизился за то, что задел чувства Мидж?

— Никто не говорил о том, что надо унижаться.

— Все равно, потому что этого не произойдет, — сказал Страйк.

— Не надо язвить, — сказала Пат. — В любом случае, Рода сделала то, что ты просил.

Страйку потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что это дочь Пат.

— Ты шутишь? — сказал он, обернувшись к ней.

— Нет, — сказала Пат. — Она попала на страницу Кэрри Кертис Вудс в Facebook.

— Лучшая новость за весь день, — сказал Страйк. — Хочешь чашечку чая?

После того, как оба выпили чаю, Пат вошла в Facebook, используя данные дочери, и перешла к аккаунту женщины, которая, как надеялся Страйк, двадцать один год назад была Шери Гиттинс. Повернув монитор так, чтобы Страйк мог его видеть, Пат затянулась электронной сигаретой, наблюдая за тем, как он просматривает страницу.

Страйк медленно пролистывал страницу, внимательно изучая многочисленные фотографии двух маленьких светловолосых девочек Кэрри Кертис Вудс. На фотографиях самой Кэрри была изображена более грузная женщина, чем на ее фотографии в профиле. Не было никаких указаний на то, что у нее есть работа, но было много упоминаний о том, что она работает волонтером в школе своих дочерей.

— Это она, — сказал Страйк.

На фотографии, размещенной в честь годовщины свадьбы Кэрри Кертис Вудс, был изображен день ее свадьбы, когда она была, по крайней мере, на два размера меньше. На ней безошибочно можно было узнать блондинку с улыбкой, которая когда-то была на ферме Чепмен: более взрослая, с менее яркой подводкой для глаз, в облегающем кружевном платье, с вьющимися светлыми волосами, собранными в пучок, рядом с худощавым мужчиной с тяжелыми бровями. Чуть ниже на странице был указан номер телефона: Кэрри Кертис Вудс предлагала уроки плавания для малышей.

— Пат, ты сыграла просто великолепно.

— Это была Рода, а не я, — хрипловато сказала Пат.

— Что она пьет?

— Джин.

— Я принесу ей бутылку или две.

Еще через пять минут пролистывание страницы помогло Страйку определить мужа Кэрри Кертис Вудс, Натана Вудса, который был электриком, и город ее проживания.

— Где, черт возьми, находится Торнбери? — пробормотал он, переключаясь на карту Google.

— Глостершир, — сказала Пат, которая мыла кружки в раковине. — Там живет двоюродный брат моего Денниса.

— Черт, — сказал Страйк, читая последние сообщения Кэрри Кертис Вудс. — Они уезжают в Андалусию в субботу.

Проверив еженедельное расписание, Страйк позвонил Шаху и попросил его забрать Робин с фермы Чепмена на следующий вечер.

— Думаю, — сказал Страйк, повесив трубку, — в пятницу я поеду в Торнбери. Поймаю Кэрри, пока она не ушла в отпуск. Робин будет измотана, она не будет готова к поездке в Глостершир сразу после выхода.

Втайне он думал о том, что если ему удастся уложиться в один день, то у него будет повод зайти к Робин вечером, чтобы все обсудить, и эта мысль очень радовала, учитывая, что он знал, что Мерфи все еще находится в Испании. Почувствовав себя немного счастливее, Страйк вышел из Facebook, забрал чай и направился в свой офис, неся в руках коричневый конверт, оставленный Литтлджоном.

Внутри находилась крошечная диктофонная кассета, завернутая в лист бумаги с нацарапанной на нем датой. Запись была сделана почти через месяц после того, как сэр Колин и Кевин поссорились из-за того, что последний насмехался над книгой Джайлса Хармона, и за пять дней до убийства Кевина. Страйк достал из ящика стола диктофон, вставил кассету и нажал кнопку воспроизведения.

Он сразу понял, почему Паттерсон не передал пленку сэру Колину Эденсору: трудно было представить себе более неудачную рекламу навыков наблюдения его агентства. Во-первых, для такой работы существовали гораздо лучшие устройства, чем диктофон, который приходилось прятать. Запись была крайне низкого качества: в том пабе, куда Фара привела Кевина, было многолюдно и шумно — ошибка новичка, за которую Страйк строго отчитал бы любого из своих субподрядчиков. Именно так, по его мнению, поступил бы его ныне уволенный, никем не оплакиваемый наемник Натли.

Голос Фары звучал более отчетливо, чем голос Кевина, возможно потому что диктофон лежал ближе к ней. Насколько Страйк мог разобрать, она дважды предлагала уйти в более тихое место в первые пять минут, но Кевин патетично заявил, что они должны остаться, поскольку знал, что это ее любимый бар. Судя по всему, Кевин был полностью уверен, что симпатичная Наваби заинтересована им в сексуальном плане.

Страйк увеличил громкость до максимума и внимательно слушал, пытаясь разобрать, о чем идет речь. Фара постоянно просила Кевина говорить или повторять, и Страйк был вынужден многократно перематывать и переслушивать текст с ручкой в руках, пытаясь расшифровать все, что было слышно.

Изначально, насколько смог понять Страйк, их беседа не имела никакого отношения к ВГЦ. В течение десяти минут Фара невнятно рассказывала о своей предполагаемой работе стюардессой. Наконец, была упомянута церковь.

Фара:… способы заинтересовали ВГ…

Кевин:… не делай этого… сестры… еще в б… может быть, ожет, оставить одну…

Где-то неподалеку от места, где сидели Фара и Кевин, раздалась шумная песня, которая, конечно, была громка, как колокол.

И мы пели гимны и арии,

Земля моих отцов, м.. спр..

— Черт побери, — пробормотал Страйк. Группа пожилых валлийцев, как предположил Страйк, поскольку он не был уверен, кто еще может петь песню Макса Бойса, в течение следующих десяти минут пыталась вспомнить все слова, периодически срываясь на обрывки куплетов, которые снова обрывались, делая разговор Кевина и Фары совершенно неслышным. Наконец валлийцы вернулись к простому громкому разговору, и Страйк снова смог уловить слабую нить того, о чем говорили Фара и Кевин.

Кевин: …злые люди. Злые.

Фара: Как они…?

Кевин: … имею, жестоки… лицемер… я пишу к…

Фара: Ух ты, как здорово…

Один из валлийцев снова завел песню:

Но Уилл очень счастлив, хотя все его деньги пропали:

Он обменял пять фотографий своей жены на одну фотографию Барри Джона.

Аплодисменты приветствовали эти запомнившиеся строки, и когда крики стихли, Страйк снова услышал Кевина: ‘…звини, нужен….

Судя по отсутствию разговоров с Фарой, Страйк предположил, что Кевин пошел в туалет.

Следующие пятьдесят минут записи оказались бесполезными. Мало того, что шум в пабе становился все громче, так еще и голос Кевина становился все более невнятным. Страйк мог сказать Фаре, что предлагать неограниченную выпивку молодому человеку, который с детства не притрагивался к спиртному, было ошибкой, и вскоре Кевин стал невнятно и бессвязно говорить, а Фара изо всех сил пыталась уследить за тем, о чем он говорит.

Кевин: …и она утонула… сказали, что утонула…

Фара: (громко)… Говоришь о Дай…?

Кевин: … ранная вещь случилась, которую я продолжаю… вспомин… тыре из них…

Фара: (громко) Четыре? Ты сказал “четыре”?

Кевин: … больше, чем просто Шри… милая с детьми, и она… Бек заставила Эмл… невидим… лное дерьмо…

Фара: (громко)… экка заставила Эм..и солгать, ты с…?

Кевин:… под наркотиками… ей разрешали выходить… она могла доставать вещи… проносить их… .. не заботилась о настояще… Однажды у нее была шоколадка, а я украл немного… хулиганка, однако…

Фара: (громко)… кто был… ганкой?

Кевин: ..вали льготы… собираюсь поговорить с ней… встретится со мной….

Фара: (очень громко) Кто-нибудь из церкви собирается встретиться с тобой, Кев…?

Кевин: …и ответить…

Страйк нажал на паузу, перемотал и снова прослушал.

Кевин:… обираюсь поговорить с ней… встретится со мной…

Фара: (очень громко) Кто-нибудь из церкви собирается встретиться с тобой, Кев…?

Кевин: ….и ответить за это… часть…

Фара: (настойчиво) Ты собираешься встретиться с кем-то из…?

Кевин: ..она сказала, ей было тяжело… и эти свиньи…

Фара: (раздраженно) Забудь о свиньях…

— Пусть говорит про этих чертовых свиней, — прорычал Страйк в диктофон.

Кевин:… любил свиней…известно, что тогда случилось… вот почему… и я был в лесу… и Бек…сказала мне, чтобы я перестал… ведь дочь… я не доносчик…

Фара:… Дайю в лесу?

Кевин:… не… был……думаю… там был заговор… в нем… все… если я прав… но… лес… не… шторм дул… но слишком мокро… странно… я…. должен был… для наказания… экка сказала мне… извини, должен…

Страйк услышал громкий стук, как будто упал стул. У него возникло ощущение, что Кевин неуклюже направился в туалет, возможно, чтобы его вырвало. Он продолжал прислушиваться, но в течение последующих двадцати пяти минут ничего не происходило, кроме того, что валлийцы становились все более буйными. Наконец он услышал, как Фара сказала:

— Извините… вы… в туалете? На нем синяя…

Через пять минут громкий валлийский голос произнес,

— Он в ужасном состоянии, милая. Тебе придется отвести его к себе.

— О, ради бога… спасибо, что проверили, что…

Раздался шорох, звук дыхания, и запись закончилась.

Глава 80

Внешние условия препятствуют продвижению вперед, подобно тому, как потеря спиц колеса останавливает продвижение повВГЦи.

И-Цзин или Книга Перемен

Шах отбыл в Норфолк в полдень в четверг, захватив с собой письмо от Страйка, в котором Робин предписывалось оставаться рядом с пластиковым камнем после прочтения, потому что Шах будет ждать поблизости с выключенными фарами своей машины и кусачками наготове, чтобы обеспечить безопасный проход через колючую проволоку. В тот вечер Страйк отправился ужинать к Люси, чувствуя себя на удивление бодрым, учитывая, что на следующий день ему предстояло встать в шесть утра, чтобы ехать в Глостершир, и предстоящий вечер его не радовал.

Хотя Тед был рад видеть своего племянника, Страйку сразу стало ясно, что состояние его дяди ухудшилось даже за те несколько недель, что он его не видел. Появилась какая-то неясность, чувство разобщенности, которого раньше не было. Тед улыбался и кивал, но Страйк не был уверен, что он следит за ходом разговора. Дядя с недоумением наблюдал за тремя сыновьями Люси, суетящимися на кухне и выходящими из нее, и оброщался к ним с формальной вежливостью, которая говорила о том, что он не уверен, кто они такие.

Попытки Страйка и Люси выпытать у Теда, где и как он хочет жить, ни к чему не привели, поскольку Тед был склонен соглашаться с любым предложением, даже если оно было противоречивым. То он соглашался с тем, что хочет остаться в Корнуолле, то с тем, что лучше было бы переехать в Лондон, то с тем, что ему нужно больше помощи, То, внезапно вспомнив прежнего Теда, спонтанно заявлял, что он прекрасно справляется и никто не должен о нем беспокоиться. В течение всего ужина Страйк чувствовал напряжение между сестрой и зятем, и, конечно, когда Тед устроился в гостиной перед телевизором с чашкой кофе без кофеина, состоялся неловкий разговор втроем, в ходе которого Грег высказал свое чувство обиды.

— Она хочет, чтобы он жил с нами, — сказал он Страйку, нахмурившись.

— Я сказала, что если мы продадим дом в Корнуолле, то сможем построить к дому пристройку, — сказала Люси своему брату.

— И потерять половину сада, — сказал Грег.

— Я не хочу, чтобы он попал в дом престарелых, — со слезами на глазах сказала Люси. — Джоан была бы противна сама мысль о том, что он может оказаться в доме престарелых.

— Ты что, собираешься бросить работу? — спросил Грег у своей жены. — Потому что если ему станет хуже, он будет работой на полный рабочий день.

— Я думаю, — сказал Страйк, — нам нужно провести полное медицинское обследование, прежде чем что-то решать.

— Это просто откладывание дела на потом, — сказал Грег, чье раздражение, несомненно, объяснялось тем, что Страйк вряд ли будет испытывать дискомфорт от каких-либо изменений в условиях жизни Теда.

— Есть разные места, — сказал Страйк Люси, не обращая внимания на Грега. — Если бы мы устроили его в какое-нибудь приличное место в Лондоне, мы могли бы обеспечить ему регулярные встречи. Брать его с собой на прогулки…

— Тогда Люси будет бегать за ним, как будто он живет здесь, — сказал Грег, явно намекая на то, что Страйк вообще не будет бегать. — Он хочет остаться в Корнуолле, он так и сказал.

— Он сам не знает, что хочет, — пронзительно сказала Люси. — То, что случилось во вторник, было предупреждением. Ему больше небезопасно жить одному, с ним могло случиться что угодно — что, если бы он попытался уплыть на своей лодке?

— Именно это меня и беспокоило, — признался Страйк.

— Так продайте лодку, — сердито сказал Грег.

Разговор закончился, как и предполагал Страйк, без принятия какого-либо решения, кроме того, что Теда нужно показать специалисту в Лондоне. Поскольку Тед был измотан неожиданной поездкой в Лондон, он лег в девять, а Страйк вскоре после этого уехал, надеясь максимально выспаться, прежде чем встать и поехать в Торнбери.

Он решил не предупреждать Шери, или Кэрри, как она теперь называлась, о своем приезде, поскольку у нее была хорошо отработанная схема бегства и перевоплощения: у него было ощущение, что если он позвонит ей вначале, то она убедится, что ее не будет на месте. Страйк сомневался, что женщине, выкладывающей на Facebook бесконечные фотографии семейных выездов в Лонглит и Полтонс Парк для участия в школьных распродажах выпечки и маскарадных костюмов, которые она сшила своим маленьким дочкам, понравится напоминание о ее неблаговидном прошлом.

Страйк ехал по автостраде уже два часа, когда ему позвонила Таша Майо и спросила, почему Мидж больше не присматривает за ней, и попросила переключить Мидж на ее дело. Словосочетание “присматривать” никак не рассеяло слабые подозрения Страйка, что Мидж слишком сдружилась с актрисой, и ему не очень понравилось, что их клиент диктует ему, какой персонал они хотят закрепить за собой.

— Просто для меня более естественно, когда меня видят с другой женщиной, — сказала ему Майо.

— Если бы то, что предоставляло мое агентство, было частной охраной, и мы хотели сохранить это в тайне, я бы согласился, — сказал Страйк, — но не должно быть никаких совместных прогулок, учитывая, что то, что мы предоставляем, — это наблюдение…

К своему ужасу, он понял, что Таша плачет. У него сжалось сердце: похоже, в последнее время ему приходилось иметь дело с бесконечной вереницей плачущих людей.

— Послушайте, — всхлипывала она, — я не могу позволить себе и частную охрану, а она мне нравится, с ней я чувствую себя в безопасности, и я бы предпочла, чтобы рядом был кто-то, с кем я могла бы посмеяться…

— Хорошо, хорошо, — сказал Страйк. — Я верну Мидж на работу.

Хотя Страйку и не нравилось то, что он считал миссионерской жутью, он не мог притворяться, что со стороны Майо было неразумно хотеть телохранителя.

— Берегите себя, — неубедительно закончил он, и Таша отключилась.

Связавшись с замерзшей Мидж и сообщив ей новости, Страйк продолжил движение.

Через двадцать минут позвонил Шах.

— Ты ее нашел? — спросил Страйк, улыбаясь в предвкушении услышать голос Робин.

— Нет, — сказал Шах. — Она не появилась, а камень исчез.

Второй раз за две недели Страйк почувствовал себя так, словно по его кишкам проскользнул сухой лед.

— Что?

— Пластиковый камень исчез. Никаких следов.

— Черт. Оставайся там. Я на М4. Я буду так скоро, как только смогу.

Глава 81

Верхняя триграмма К’ан обозначает Абисмальное, опасное. Ее движение направлено вниз…

И-Цзин или Книга Перемен

Уже три ночи бдения проходили на ступенях храма, из-за чего Робин не могла покинуть свою кровать. В среду на смену девочкам пришли мальчики-подростки в длинных белых одеждах, а в четверг вечером у входа в храм заняли свои позиции настоятели храма. Мерцающее пламя их факелов освещало раскрашенные лица Джонатана и Мазу Уэйс, Бекки Пирбрайт, Тайо Уэйса, Джайлса Хармона, Ноли Сеймур и других, все они были с чернотой, намазанной вокруг глаз. Дайю появлялась ночью еще дважды, ее светящуюся фигуру было видно издалека из задних окон общежитий.

Призрак, бдительные фигуры на ступенях храма, постоянный страх, невозможность убежать или позвать на помощь — все это заставляло Робин чувствовать себя как в кошмарном сне, от которого она не могла проснуться. Никто не спросил ее о том, кто она на самом деле, никто не говорил с ней о том, что произошло в комнате уединения с Уиллом, никто не стал оспаривать ее объяснения, почему ее лицо распухло и покрылось синяками, и все это казалось ей скорее зловещим, чем обнадеживающим. Она была уверена, что расплата наступит в то время, которое выберет церковь, и боялась, что именно в этот момент произойдет Манифестация. Утонувший пророк разберется с тобой.

Она видела Уилла издалека, он с пустым лицом занимался своими повседневными делами, а иногда видела, как беззвучно шевелятся его губы, и понимала, что он напевает. Однажды она заметила, как он присел на корточки, чтобы поговорить с малышкой Цин, а затем поспешил прочь, когда Мазу пронеслась по двору с малышкой Исинь на руках. Робин по-прежнему сопровождали везде, куда бы она ни пошла.

В день Манифестации все члены церкви постились, а на завтрак им снова подавали горячую воду с лимоном. Руководители церкви, которые, по всей видимости, досыпали в доме на ферме после ночного бдения, оставались вне поля зрения. Измученная, голодная и напуганная, Робин кормила кур, убиралась в домиках и несколько часов провела в комнате для рукоделия, набивая плюшевых черепах для продажи в Норвиче. Она все время вспоминала, как легкомысленно попросила у Страйка отсрочки на день, если опоздает положить письмо в пластиковый камень. Если бы она не отмахнулась от него, то на следующий день за ней приехал бы кто-нибудь из агентства, хотя теперь она знала о ферме Чепменов достаточно, чтобы быть уверенной в том, что любого, кто попытается проникнуть через парадные ворота, ждет отказ.

Если я переживу Манифестацию, — подумала она, — то выйду завтра вечером. Затем она попыталась посмеяться над собой за то, что думала, что может не пережить эту Манифестацию. Как ты думаешь, что произойдет, ритуальное жертвоприношение?

После вечерней трапезы, состоявшей из горячей воды с лимоном, всем членам церкви старше тринадцати лет было велено вернуться в общежитие и надеть одежду, разложенную на кроватях. Это оказались длинные белые халаты из поношенного и сильно выстиранного хлопка, которые когда-то могли быть старым постельным бельем. Потеряв спортивный костюм, Робин почувствовала себя еще более уязвимой. Одетые женщины переговаривались тихими голосами, ожидая, когда их позовут в храм. Робин ни с кем не разговаривала, жалея, что не может каким-то экстрасенсорным способом вызвать тех, кто ей дорог, из внешнего мира.

Когда солнце окончательно село, в женском общежитии появилась Бекка Пирбрайт, тоже в халате, но, как и у Мазу, шелковом и расшитом бисером.

— Все снимайте обувь, — проинструктировала Бекка ожидающих женщин. — Вы пойдете босиком, как Пророк входил в море, парами через двор, в тишине. В храме будет темно. Помощники проведут вас по своим местам.

Они послушно выстроились в шеренгу. Робин обнаружила, что идет рядом с Пенни Браун, чье некогда круглое лицо теперь было ввалившимся и встревоженным. Они пересекли внутренний двор под ясным звездным небом, замерзая в своих тонких хлопчатобумажных одеждах и босиком, и по двое вошли в храм, где действительно царила кромешная тьма.

Робин почувствовала, как кто-то взял ее за руку и повел, как она полагала, за пятиугольную сцену, а затем опустил на колени на пол. Она уже не знала, кто находится рядом с ней, хотя слышала шорохи и дыхание, и не понимала, как те, кто помогал людям занять свои места, могли видеть, что они делают.

Через некоторое время двери храма с грохотом закрылись. Затем из темноты донесся голос Джонатана Уэйса.

— Вместе: Лока Самастах Сукхино Бхаванту… Лока Самастах Сукхино Бхаванту…

Члены группы подхватили песнопение. Темнота, казалось, усиливала гул и ритм слов, но Робин, которая когда-то почувствовала облегчение, растворив свой голос в массе, не испытала ни эйфории, ни облегчения; страх продолжал гореть, как уголек, засевший под диафрагмой.

— … и закончили, — сказал Уэйс.

Снова наступило молчание. Затем заговорил Уэйс:

— Дайю, возлюбленный Пророк, глашатай истин, провозвестник справедливости, приди к нам сейчас в святости. Благослови нас своим присутствием. Освети нам путь, чтобы мы могли ясно видеть мир иной.

Наступила тишина, в которой никто не шевелился. Затем, отчетливо и громко, раздалось хихиканье маленькой девочки.

— Здравствуй, папа.

Робин, стоявшая на коленях с закрытыми глазами, открыла их. Вокруг было темно: Дайю не было видно.

— Ты проявишься для нас, дитя мое? — раздался голос Уэйса.

Еще одна пауза. Затем…

— Папа, я боюсь.

— Ты боишься, дитя мое? — спросил Уэйс. — Ты? Самая храбрая из нас и самая лучшая?

— Все не так, папа. Пришли плохие люди.

— Мы знаем, что в мире есть зло, малыш. Вот почему мы боремся.

— Внутри и снаружи, — сказал детский голос. — Борьба внутри и снаружи.

— Что это значит, Дайю?

— Умный папа знает.

Снова тишина.

— Дайю, ты говоришь о злонамеренном влиянии в нашей церкви?

Ответа не последовало.

— Дайю, помоги мне. Что это значит — борьба внутри и снаружи?

Детский голосок застонал от страха, его крики и рыдания эхом отразились от стен храма.

— Дайю! Дайю, Благословенная, не плачь! — сказал Уэйс со знакомой ноткой в голосе. — Малыш, я буду бороться за тебя!

Рыдания стихли. Снова наступила тишина.

— Приди к нам, Дайю, — умоляюще произнес Уэйс. — Покажи нам, что ты живешь. Помоги нам искоренить зло внутри и снаружи.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем в нескольких футах от пола перед Робин появилось очень слабое свечение, и она поняла, что стоит на коленях в первом ряду толпы, окружавшей пятиугольный бассейн для крещения, из которого исходил зеленоватый свет.

Теперь светящаяся вода поднималась вверх в гладкой форме колокола, а внутри нее медленно вращалась фигура безвольного, безглазого ребенка в белом платье.

Раздалось несколько криков: Робин услышал крик девушки: “Нет, нет, нет!”

Вода снова опустилась, а вместе с ней и страшная фигура, и через несколько секунд зеленоватая вода снова стала ровной, но светилась еще ярче, так что фигуры Джонатана и Мазу, стоявших на краю бассейна в своих длинных белых одеждах, были освещены снизу.

Теперь заговорила Мазу.

— Я, родившая Утонувшего Пророка, посвятила свою жизнь тому, чтобы почтить ее жертву. Покидая этот мир, чтобы соединиться с Пресветлым Божеством, она наделила дарами тех из нас, кому суждено продолжить борьбу со злом на земле. По милости моей дочери я наделена даром божественного зрения, и ее проявление подтверждает мой долг. Среди нас есть те, кого Дайю будет испытывать сегодня ночью. Им нечего бояться, если их сердца, как и ее, чисты…

— Я вызываю в бассейн Ровену Эллис.

Из толпы, стоящей на коленях, доносились вздохи и шепот. Робин знала, что это произойдет, но, несмотря на это, ее ноги едва держали вес, когда она поднялась на ноги и пошла вперед.

— Ты уже однажды входила в бассейн, Ровена, — сказала Мазу, глядя на нее сверху вниз. — Сегодня ты присоединишься к Дайю в этих священных водах. Пусть она даст тебе свое благословение.

Робин поднялась по ступенькам и встала на край освещенного бассейна. Посмотрев вниз, она не увидела в нем ничего, кроме темного дна. Зная, что сопротивление или отказ будут восприняты как безошибочные признаки вины, она перешагнула через бортик и позволила себе опуститься под поверхность холодной воды.

Свет в воде померк. Робин ожидала, что ее ноги коснутся дна, но они не встретили никакого сопротивления: дно бассейна исчезло. Робин попыталась выплыть на поверхность, но тут, к своему ужасу, почувствовала, как что-то похожее на гладкий шнур обвилось вокруг ее лодыжек. В панике она боролась, пытаясь освободиться, но то, что держало ее, тянуло вниз. В темноте она билась и брыкалась, пытаясь подняться, но то, что ее удерживало, было сильнее, и она увидела осколки воспоминаний — родители, дом детства, Страйк в лендровере… холодная вода, казалось, сдавливала ее, давила на самый мозг, дышать было невозможно, она открыла рот в беззвучном крике и заглотила воду…

Глава 82

Триграммы Li, ясность, и Chên, шок, ужас, дают предпосылки для очищения атмосферы грозе уголовного процесса.

И-Цзин или Книга Перемен

Руки сильно давили на ее грудную клетку. Робин вырвало.

Она лежала в кромешной тьме на холодном полу храма. Над ней нависло кошмарное лицо в чем-то похожем на горнолыжные очки. Задыхаясь, Робин попыталась приподняться, но ее снова повалил на пол тот, кто только что давил ей на грудь. В темноте послышались испуганные голоса, в зеленоватом свете бассейна показались теневые фигуры.

— Тайо, удали Ровену из храма, — спокойно сказала Мазу.

Дрожащую, промокшую до нитки Робин подняли на ноги. Ее снова затошнило, потом вырвало водой, и она снова упала на колени. Тайо, на котором, как она теперь поняла, были очки ночного видения, грубо поднял ее на ноги и повел по темному храму, ноги Робин едва не подкашивались при каждом шаге. Двери автоматически открылись, и она увидела освещенный звездами двор и почувствовала, как холодный ночной воздух обжигает ее кожу. Тайо грубо провел ее мимо резных дверей фермерского дома, затем к боковому входу, откуда открывалась лестница в подвал.

Они молча прошли через пустынный подземный лекторий. Тайо отпер вторую дверь, ведущую из комнаты с экраном, через которую Робин никогда раньше не проходила. В комнате было пусто, кроме небольшого стола, за которым стояли два пластиковых стула на металлических ножках.

— Садись туда, — сказал Тайо, указывая на один из стульев, — и жди.

Робин села. Тайо вышел, закрыв за собой дверь.

Охваченная ужасом, Робин боролась с собой, чтобы не заплакать, но проиграла. Облокотившись на стол, она закрыла руками свое покрытое синяками лицо и зарыдала. Почему она не уехала с Барклаем неделю назад? Почему она осталась?

Она не знала, сколько времени проплакала, прежде чем взяла себя в руки и попыталась медленно и глубоко дышать. Ужас от того, что она чуть не утонула, теперь затмился ужасом перед тем, что будет дальше. Она встала и попробовала открыть дверь, хотя знала, что она заперта, затем повернулась, чтобы оглядеть комнату, и увидела только пустые стены: ни вентиляционного отверстия, ни окна, ни люка, только одна очень маленькая круглая черная камера в углу потолка.

Робин знала, что должна думать, готовиться к тому, что будет дальше, но она чувствовала себя такой слабой после двадцатичетырехчасового голодания, что не могла заставить свой мозг работать. Минуты тянулись, Робин дрожала в мокром халате и думала, почему так долго. Возможно, другие люди были на грани того, чтобы утонуть в бассейне? Несомненно, на ферме Чепмен были совершены и другие правонарушения людьми, с которыми она никогда не разговаривала.

Наконец ключ повернулся в замке, и в комнату вошли четыре человека в халатах: Джонатан, Мазу, Тайо и Бекка. Уэйс занял кресло напротив Робин. Остальные трое выстроились у стены и наблюдали за происходящим.

— Почему, по-твоему, Дайю так сердится на тебя, Ровена? — спросил Уэйс спокойно и рассудительно, как разочарованный директор школы.

— Я не знаю, — прошептала Робин.

Она отдала бы все, чтобы заглянуть в сознание Уэйса и увидеть то, что он уже знал.

— Я думаю, что знаешь, — мягко сказал Уэйс.

Наступила минутная тишина. Наконец Робин сказала:

— Я думала… об отъезде.

— Но это не рассердит Дайю, — с легким смешком сказал Уэйс. — Члены церкви могут свободно уходить. Мы никого не принуждаем. Ты, конечно, знаешь об этом?

Робин подумала, что он играет перед камерой в углу, которая, предположительно, также улавливает звук.

— Да, — сказала она, — наверное, да.

— Мы просим только чтобы члены церкви не пытались манипулировать другими людьми и не поступали с ними жестоко, — говорит Уэйс.

— Я не думаю, что я это сделала, — сказала Робин.

— Нет, — сказал Уэйс. — А как же Уилл Эденсор?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — солгала Робин.

— После того, как он побывал с тобой в комнате уединения, — сказал Уэйс, — он попросил письменные принадлежности, чтобы связаться с человеком, которого он называл своей матерью.

Робин потребовалось все силы, чтобы изобразить недоумение.

— Зачем? — спросила она.

— Мы хотим, чтобы ты… — резко начал Тайо, но отец поднял руку, чтобы заставить его замолчать.

— Тайо… пусть она ответит.

— О, — медленно произнесла Робин, как будто только что что-то вспомнила. — Ясказала ему… о Боже, — сказала она, играя со временем. — Я сказала ему, что думаю… Вы будете сердиться, — сказала она, позволяя себе снова заплакать.

— Меня возмущает только несправедливость, Ровена, — тихо сказал Уэйс. — Если ты была несправедлива — к нам или к Уиллу, — то наказание будет, но оно будет соответствовать проступку. Как говорит нам И-Цзин, наказания не должны быть несправедливыми. Они должны быть ограничены целью, защищающей от неоправданных излишеств.

— Я сказала Уиллу, — сказала Робин, — что мне интересно, все ли наши письма передаются.

Мазу издала тихое шипение. Бекка покачала головой.

— Знаешь ли ты, что Уилл подписал заявление о прекращении контактов со своей семьей?

— Нет, — сказала Робин.

— Некоторые члены церкви, как Уилл, добровольно подписывают заявление о том, что они больше не желают получать письма от бывших объектов плоти. Шаг пятый: отречение. В таких случаях церковь бережно хранит переписку, которая может быть просмотрена в любое время, если член церкви захочет с ней ознакомиться. Уилл никогда не обращался с такой просьбой, поэтому его письма хранятся в надежном месте.

— Я этого не знала, — сказала Робин.

— Почему же он вдруг захотел написать матери после почти четырех лет отсутствия связи?

— Я не знаю, — сказала Робин.

Она дрожала, прекрасно осознавая прозрачность мокрого халата. Возможно ли, что Уилл держал в тайне большую часть их разговора? Конечно, у него были причины умолчать о том, что Робин владеет фонариком, поскольку он мог понести наказание за то, что не рассказал об этом раньше. Возможно, он также упустил упоминание о том, что она проверяла его веру?

— Ты уверена, что не сказала Уиллу в комнате уединения ничего такого, что заставило бы его тревожиться о женщине, которую он называл матерью?

— Зачем мне говорить о его матери? — в отчаянии спросила Робин. — Я сказала ему, что не думаю, что письмо от сестры было передано сразу же, как только пришло. Мне очень жаль, — сказала Робин, позволяя себе снова расплакаться, — я не знала о заявлениях о прекращении контактов. Это объясняет, почему в шкафу Мазу было так много писем. Мне очень жаль, правда.

— Эта травма на твоем лице, — сказал Уэйс. — Как все было на самом деле?

— Уилл толкнул меня, — сказала Робин. — И я упала.

— Это звучит так, как будто Уилл был зол. Почему он должен был сердиться на тебя?

— Ему не понравилось, что я говорила о письмах, — сказала Робин. — Казалось, он принял это очень близко к сердцу.

Наступило короткое молчание, во время которого глаза Джонатана встретились с глазами Мазу. Робин не решалась взглянуть на него. Ей показалось, что она прочла свою дальнейшую судьбу в укоризненных глазах Мазу.

Джонатан снова повернулся к Робин.

— Упоминала ли ты когда-либо о смерти членов семьи?

— Не о смерти, — солгала Робин. — Я могла бы сказать: “А что, если с кем-то из них что-то случится?”

— Значит, ты продолжаешь рассматривать отношения в материалистических терминах? — спросил Уэйс.

— Я стараюсь не делать этого, — сказала Робин, — но это трудно.

— Действительно ли Эмили заработала все деньги, которые были в ее коробке для сбора денег в конце вашей поездки в Норвич? — спросил Уэйс.

— Нет, — сказала Робин после паузы в несколько секунд. — Я дала ей немного из ларька.

— Почему?

— Мне было жаль ее, потому что она мало чего добилась сама. Она была не очень здорова, — с отчаянием сказала Робин.

— Значит, ты солгала Тайо? Ты исказила то, что произошло на самом деле?

— Я не… Наверное, да, — безнадежно сказала Робин.

— Как мы можем верить всему, что ты говоришь, если теперь мы знаем, что ты готова лгать директорам церкви?

— Мне очень жаль, — сказала Робин, снова позволяя себе заплакать. — Я не видела в этом ничего плохого, я помогала ей… Мне жаль…

— Маленькие злодеяния накапливаются, Ровена, — сказал Уэйс. — Ты можешь сказать себе: “Какая разница, маленькая ложь здесь, маленькая ложь там?” Но чистый духом знает, что не может быть никакой лжи, ни большой, ни маленькой. Распространять ложь — значит потворствовать злу.

— Мне очень жаль, — снова сказала Робин.

Уэйс на мгновение задумался, затем сказал:

— Бекка, заполни форму ПА и принеси ее мне обратно, с бланком.

— Да, папа Джей, — сказала Бекка и вышла из комнаты. Когда дверь закрылась, Джонатан наклонился вперед и тихо сказал:

— Ты хочешь покинуть нас, Ровена? Если да, то ты совершенно свободна.

Робин смотрела в эти непрозрачные темно-синие глаза и вспоминала историю Кевина Пирбрайта и Нив Доэрти, Шейлы Кеннетт и Флоры Брюстер. Все они учили ее, что если бы существовал безопасный и легкий путь с фермы Чепменов, то для их освобождения не понадобились бы тяжелая утрата, психический коллапс или ночные побеги через колючую проволоку. Она больше не верила, что Уэйсы не остановятся перед убийством, чтобы защитить себя или свою доходную вотчину. Предложение Уэйса было сделано на камеру, чтобы доказать, что Робин предоставили свободный выбор, который на самом деле вовсе не был выбором.

— Нет, — сказала Робин. — Я хочу остаться. Я хочу учиться, я хочу быть лучше.

— Это означает покаяние, — сказал Уэйс. — Ты это понимаешь?

— Да, — сказала Робин, — я понимаю.

— И согласна ли ты с тем, что любое наказание должно быть соразмерно твоему собственному поведению?

Она кивнула.

— Скажи, — сказал Уэйс.

— Да, — сказала Робин. — Я согласна.

Дверь позади Уэйса открылась. Бекка вернулась, держа в руках два листа бумаги и ручку. В руках у нее также были бритва и баллончик с пеной для бритья.

— Я хочу, чтобы ты прочитала то, что написала для тебя Бекка, — сказал Уэйс, когда Бекка положила перед Робин на стол два бланка и ручку, — и, если ты согласна, перепиши слова на чистый бланк, а затем подпиши его.

Робин прочитала написанное аккуратным округлым почерком Бекки.

Я была двуличной.

Я говорила неправду.

Я манипулировала своим товарищем по церкви и подорвала его доверие к церкви.

Я манипулировала и побуждала ко лжи своего товарища по церкви.

Я действовала и говорила в прямом противоречии с церковным учением о доброте и общении.

Своими мыслями, словами и делами я разрушила узы доверия между собой и церковью.

Я принимаю соразмерное наказание в качестве искупления за свое поведение.

Робин взяла ручку, и четверо ее обвинителей наблюдали, как она переписывает слова, а затем подписывается как Ровена Эллис.

— Бекка собирается побрить тебя налысо, — сказал Уэйс, — в качестве знака…

Тайо сделал легкое движение. Отец на мгновение поднял на него глаза, затем улыбнулся.

Хорошо, мы откажемся от бритья. Тайо, сходи с Беккой и принеси коробку.

Пара вышла из комнаты, оставив Уэйса и Мазу молча наблюдать за Робин. Робин услышала шаркающие шаги, затем дверь снова открылась, и Тайо с Беккой внесли тяжелый деревянный ящик размером с большой дорожный чемодан, с прямоугольным отверстием размером с конверт на одном конце и откидывающейся крышкой, запирающейся на ключ.

— Я ухожу от тебя, Артемида, — сказал Уэйс, поднимаясь на ноги, и глаза его снова стали влажными. — Даже если грех был велик, я ненавижу необходимость наказания. Я бы хотел, — он прижал руку к сердцу, — чтобы в этом не было необходимости. Будь здорова, Ровена, я увижу тебя по ту сторону, очищенную, я надеюсь, страданиями. Не думай, что я не признаю твой ум и щедрость. Я очень рад, — сказал он, отвесив ей легкий поклон, — несмотря ни на что, что ты решила остаться с нами. Восемь часов, — добавил он, обращаясь к Тайо.

Он вышел из комнаты.

Теперь Тайо откинул крышку коробки.

— Встань лицом сюда, — сказал он Робин, указывая на прямоугольное отверстие. — Становишься на колени и наклоняешься в покаянии. Потом мы закроем крышку.

Неудержимо трясясь, Робин встала. Она забралась в ящик, повернувшись лицом к прямоугольному отверстию, затем встала на колени и свернулась калачиком. Пол ящика не был отшлифован: сквозь тонкий мокрый халат она почувствовала, как отколовшаяся поверхность впивается ей в колени. Затем крышка с грохотом ударила ее по позвоночнику.

Через прямоугольное отверстие она наблюдала, как Мазу, Тайо и Бекка выходят из комнаты, видны были только подолы их халатов и ноги. Мазу, уходившая последней, погасила свет, закрыла дверь в комнату и заперла ее на ключ.

Глава 83

Девять на пятом месте…

Среди величайших препятствий,

Приходят друзья.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк, прибывший на Львиную пасть еше в час дня, теперь сидел в темноте в своем БМВ в мертвой зоне периметра фермы Чепмена с выключенными фарами. Шах дал Страйку бинокль ночного видения и кусачки для проволоки, и он использовал первый, чтобы вглядываться в лес в поисках каких-либо признаков человеческой фигуры. Он отправил Шаха обратно в Лондон: им двоим не было смысла часами сидеть здесь в темноте.

Была уже почти полночь, шел проливной дождь, когда зазвонил мобильный телефон Страйка.

— Есть какие-нибудь признаки ее присутствия? — с тревогой спросила Мидж.

— Нет, — сказал Страйк.

— Однажды она уже пропустила четверг, — сказала Мидж.

— Я знаю, — сказал Страйк, глядя сквозь затянутое дождем окно на темные деревья, — но почему, черт возьми, камень исчез?

— Могла ли она сама его передвинуть?

— Возможно, — сказал Страйк, — но я не вижу причин.

— Ты уверен, что не хочешь компании?

— Нет, мне и одному хорошо, — сказал Страйк.

— А если она не придет сегодня?

— Мы договорились, что я ничего не буду делать до воскресенья, — сказал Страйк, — так что у нее есть еще одна ночь, если, конечно, она не появится в ближайшие несколько часов.

— Боже, надеюсь, с ней все в порядке.

— Я тоже, — сказал Страйк. — С целью поддержания дружеских отношений с Мидж, даже несмотря на свои более серьезные заботы, он спросил,

— Таша в порядке?

— Да, я думаю, что да, — сказала Мидж. — Барклай возле ее дома.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Я, возможно, слишком остро отреагировал на фотографии. Не хотел давать Паттерсону еще одну палку для битья.

— Я знаю, — сказала Мидж. — И я сожалею о том, что сказала об этой с фальшивыми сиськами.

— Извинения приняты.

Когда Мидж повесила трубку, Страйк продолжал смотреть в бинокль ночного видения на лес.

Через шесть часов Робин все еще не появилась.

Глава 84

Шесть на пятом месте…

Постоянно болеет и не умирает.

И-Цзин или Книга Перемен

Каждая попытка ослабить давление или онемение в любой из ноющих ног Робин приводила к усилению боли. Грубая крышка коробки царапнула ее по спине, когда она попыталась немного изменить свое положение. Свернувшись калачиком в кромешной темноте, слишком напуганная и испытывающая слишком сильную боль, чтобы убежать от настоящего сном, она представила, как умирает, запертая в коробке в запертой комнате. Она знала, что никто не услышит, даже если она закричит, но плакала периодически. По прошествии, как ей показалось, двух или трех часов, ей пришлось помочиться внутри ящика. Ее ноги горели от веса, который они держали. Ей не за что было уцепиться, кроме того, что Уэйс сказал ‘восемь часов’. Освобождение будет. Оно придет. Она должна была держаться за это.

И вот, наконец, оно наступило. Она услышала, как ключ повернулся в замке двери. Включился свет. Пара обутых в кроссовки ног подошла к коробке, и крышка открылась.

— Вон, — сказал женский голос.

Сначала Робин обнаружила, что разогнуться почти невозможно, но, оттолкнувшись руками, она заставила себя принять стоячее положение, ее ноги онемели и ослабли. Теперь уже высохший халат прилипал к ее коленям, которые за ночь покрылись кровью.

Хэтти, чернокожая женщина с длинными косами, которая проверила ее вещи, когда она приехала, молча указала ей на место за столом, а затем вышла из комнаты за подносом, который поставила перед Робин. На подносе стояла порция каши и стакан воды.

— Когда ты пообедаешь, я провожу тебя в общежитие. Тебе разрешается принять душ, прежде чем приступить к выполнению своих повседневных обязанностей.

— Спасибо, — слабо сказала Робин. Ее благодарность за то, что ее отпустили, была безгранична; она хотела понравиться этой женщине с каменным лицом, чтобы она увидела, что она изменилась.

Никто не смотрел на Робин, пока она и ее спутница пересекали двор, остановившись, как обычно, у фонтана Дайю. Робин заметила, что теперь все были одеты в синие спортивные костюмы. Очевидно, сезон Утонувшего Пророка закончился: начался сезон Пророка-целителя.

Ее сопровождающая осталась возле душевой кабины, пока Робин мылась жидким мылом. Ее колени были ободраны, как и часть позвоночника. Завернувшись в полотенце, Робин последовала за своей спутницей в пустое общежитие, где на кровати лежал свежий синий спортивный костюм и нижнее белье. Когда она переоделась под наблюдением другой женщины, последняя сказала:

— Сегодня ты будешь присматривать за Джейкобом.

— Хорошо, — сказала Робин.

Ей очень хотелось лечь на кровать и уснуть, потому что она почти бредила от усталости, но она покорно вышла вслед за Хэтти из общежития. Теперь для нее ничего не имело значения, кроме одобрения церковных директоров. Ужас перед коробкой останется с ней навсегда; все, чего она хотела, — это чтобы ее не наказывали. Теперь она боялась, что кто-нибудь из агентства придет и вытащит ее, потому что в этом случае Робин снова закроют в коробке и спрячут. Она хотела, чтобы ее оставили на месте; она боялась, что агентство еще больше поставит под угрозу ее безопасность. Возможно, когда-нибудь в будущем, когда у нее восстановятся нервы и за ней снимут круглосуточное наблюдение, она найдет способ вырваться на свободу, но сегодня она не могла думать так далеко вперед. Она должна подчиниться. Соблюдение правил было единственным спасением.

Хэтти провела Робин обратно в фермерский дом, через резные двери с драконом и по лестнице с алым ковром. Они прошли по коридору с черными блестящими дверями, затем поднялись по второй лестнице, узкой и без коврового покрытия, которая вела в коридор с покатой крышей. В конце коридора находилась простая деревянная дверь, которую открыла ее спутница.

Когда Робин вошла в маленькую чердачную комнату, на нее обрушился неприятный запах человеческой мочи и фекалий. Луиза сидела рядом с детской кроваткой. На полу, застеленном листами старой газеты, стояли различные картонные коробки, а также частично заполненный черный мусорный контейнер.

— Скажи Ровене, что делать, Луиза, — сказала женщина, сопровождавшая Робин, — а потом можешь идти спать.

Она ушла.

Робин в ужасе уставилась на обитателя кроватки. Джейкоб был примерно трех футов в длину, но, несмотря на то, что на нем не было ничего, кроме подгузника, он не был похож на малыша. Его лицо осунулось, тонкая кожа обтягивала кости и торс; его руки и ноги были атрофированы, и Робин могла видеть синяки и то, что она приняла за пролежни, на его очень белой коже. Казалось, он спит, его дыхание было гортанным. Робин не знала, болезнь ли, инвалидность или постоянное пренебрежение привели Джейкоба в такое плачевное состояние.

— Что с ним? — прошептала она.

К ужасу Робин, единственным ответом Луизы был странный квакающий звук.

— Луиза? — спросила Робин, встревоженная этим звуком.

Луиза сложилась вдвое, ее лысая голова оказалась в руках, а шум превратился в звериный визг.

— Луиза, не надо! — яростно сказала Робин. — Пожалуйста, не надо!

Она схватила Луизу за плечи.

— Нас обеих снова накажут, — с яростью сказала Робин, уверенная, что крики с чердака будут расследованы теми, кто находится внизу, что единственной безопасностью для них является молчание и послушание. — Прекрати! Хватит!

Шум утих. Луиза лишь раскачивалась на стуле взад-вперед, ее лицо было по-прежнему скрыто.

— Они будут ждать, что ты уйдешь. Просто скажите мне, что с ним делают, — сказала Робин, ее руки все еще лежали на плечах пожилой женщины. — Скажи мне.

Луиза подняла голову, глаза ее налились кровью, она выглядела развалившейся, лысина была порезана в нескольких местах, где, несомненно, она брила ее в изнеможении своими артритными руками. Если бы она сломалась в другое время, Робин испытала бы скорее сострадание, чем нетерпение, но в данный момент ее заботило только одно — избежать лишнего внимания или наказания. И меньше всего она хотела, чтобы ее снова обвинили в том, что она причинила страдания другому члену церкви.

— Скажи мне, что делать, — яростно повторила она.

— Там есть подгузники, — прошептала Луиза, из глаз которой все еще текли слезы, когда она указала на одну из картонных коробок, — а вон там — салфетки. Еда ему не понадобится… дай ему воды в чашечке. — Она указала на одну из них на подоконнике. — Оставь газету… его иногда рвет. У него… у него тоже иногда бывают приступы. Постарайся, чтобы он не бился о прутья. А напротив есть ванная, если тебе понадобится.

Луиза поднялась на ноги и на мгновение замерла, глядя на умирающего ребенка. К удивлению Робин, она поднесла пальцы к рту, поцеловала их, а затем осторожно положила на лоб Джейкоба. Затем она молча вышла из комнаты.

Робин медленно подошла к жесткому деревянному стулу, который освободила Луиза, посмотрела на Джейкоба и села.

Мальчик был явно на грани смерти. Это было самое чудовищное, что ей доводилось видеть на ферме Чепменов, и она не понимала, почему именно сегодня, а не когда-нибудь, ее послали ухаживать за ним. Зачем приказывать делать это кому-то, кто лгал и нарушал церковные правила, кто признался, что сомневается в своей преданности церкви?

Какой бы измученной она ни была, Робин думала, что знает ответ. Ее делали соучастницей судьбы Джейкоба. Возможно, в какой-то давно подавляемой части себя Уэйсы знали, что прятать этого ребенка, морить его голодом и не давать ему доступа к медицинской помощи, кроме “духовной работы”, предоставляемой Чжоу, будет считаться преступлением во внешнем мире. Те, кого послали следить за его неуклонным ухудшением состояния и кто не обратился за помощью, несомненно, были бы признаны виновными властями за пределами фермы Чепмен, если бы они когда-нибудь узнали, что произошло. Робин все больше замыкалась в себе, проклиная себя за то, что находилась в этой комнате и не обращалась за помощью для ребенка. Он мог умереть, пока она присматривала за ним, и в этом случае Уэйсы имели бы над ней власть навсегда. Они сказали бы, что это была ее вина, независимо от правды

Тихо и совершенно бессознательно Робин начал шептать.

— Лока Самастах Сукхино Бхаванту… Лока Самастах Сукхино Бхаванту….

Сделав над собой усилие, она остановила себя.

— Я не должна сойти с ума. Я не должна сойти с ума.

Глава 85

Терпение в высшем смысле означает торможение сил.

И-Цзин или Книга Перемен

Зная, что он не может оставаться в окрестностях фермы Чепмен при дневном свете, не попав на камеру, и будучи уверен, что Робин не сможет добраться до периметра до наступления ночи, Страйк зарегистрировался в одном из гостевых домиков близлежащего Фелбриг Лодж, единственного отеля на много миль вокруг. Он намеревался поспать несколько часов, но, хотя обычно мог уснуть на любой поверхности, включая пол, обнаружил, что слишком взвинчен, чтобы расслабиться, даже лежа на кровати с балдахином. Казалось слишком неуместным лежать в уютной, изысканной комнате с кремовыми обоями с рисунком листьев, клетчатыми занавесками, множеством подушек и керамической головой оленя над каминной полкой, когда его разум был полон тревожных мыслей.

Он легкомысленно говорил о том, что если Робин так долго не выйдет на связь, то “зайдет спереди”, но отсутствие пластикового камня заставило его опасаться, что ее опознали как частного детектива и теперь взяли в заложники. Достав телефон, он просмотрел спутниковые снимки фермы Чепмен. Там было много зданий, и Страйк подумал, что вполне вероятно, что в некоторых из них есть подвалы или потайные комнаты.

Конечно, он мог бы обратиться в полицию, но Робин добровольно пришла в церковь, и ему пришлось бы пройти через множество процедурных препятствий, чтобы убедить их в необходимости получения ордера. Страйк не забывал, что в Бирмингеме и Глазго также существуют центры ВГЦ, куда могла быть переведена его партнерша. Что, если она станет новой Дейрдре Доэрти, следов которой не удастся найти, хотя церковь утверждает, что она ушла тринадцать лет назад?

Зазвонил мобильный телефон Страйка: Барклай.

— Что происходит?

— Вчера вечером она тоже не пришла.

— Черт, — сказал Барклай. — Какой план?

— Я буду там ночью, но если она не придет, я вызову полицию.

— Да, — сказал Барклай, — лучше бы ты.

Когда Барклай повесил трубку, Страйк еще некоторое время лежал, уговаривая себя поспать, пока есть возможность, но через двадцать минут сдался. Заварив себе чай в чайнике, он несколько минут стоял, глядя в одно из окон, через которое была видна деревянная джакузи, принадлежащая его комнате.

Его мобильный снова зазвонил: Штырь.

— Что такое?

— Ты должен мне.

— У тебя есть сведения о телефонном звонке Рини?

— Да. Звонок был сделан с номера с кодом 01263. Женщина связалась с тюрьмой, сказала, что она “жена и это срочно”…

— Это точно была женщина? — спросил Страйк, записывая номер.

— Вертухай говорит, что это звучало именно так. Они договорились о времени, когда она ему позвонит. Она сказала, что ее нет дома и она не хочет, чтобы он знал номер ее подруги. — Это все, что я смог достать.

— Хорошо, бабло твое. Давай.

Штырь отключился. Обрадованный тем, что ему есть чем заняться в течение нескольких минут, кроме того, как размышлять о том, что случилось с Робин, Страйк проверил код района, о котором шла речь. Он охватывал большую территорию, включая Кромер, Львиную Пасть, Эйлмертон и даже домик, в котором он сейчас сидел.

Убрав несколько подушек, Страйк уселся на диван, закурил, выпил чаю и пожелал, чтобы часы прошли быстрее, и он смог вернуться на ферму Чепмена.

Глава 86

Шесть на четвертом месте означает:

Ожидание в крови.

Выбраться из ямы.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин просидела с Джейкобом весь день. У него действительно был приступ: она пыталась остановить его, чтобы он не ударился о прутья кроватки, и в конце концов он обмяк, и она осторожно уложила его обратно. Она трижды меняла ему подгузники, убирая испачканные в стоявший там для этой цели черный мусорный пакет, и пыталась дать ему воды, но он, похоже, не мог глотать.

В полдень ей принесла еду одна из девочек-подростков, которые четыре ночи назад дежурили у храма. Девочка ничего не сказала ей и старалась не смотреть на Джейкоба. Если не считать этого случая, то Робин осталась в полном одиночестве. Она слышала, как внизу, в фермерском доме, переговариваются люди, и понимала, что это одиночество ей позволили только потому, что спуститься обратно по лестнице, не будучи задержанной, было бы невозможно. Усталость грозила навалиться на нее, несколько раз она задремывала на жестком деревянном стуле и просыпалась, сползая набок.

С течением времени, пытаясь не заснуть, она начала читать страницы газеты, расстеленной на полу. Так она узнала, что премьер-министр Дэвид Кэмерон подал в отставку после того, как страна проголосовала за выход из ЕС, что его место заняла Тереза Мэй и что расследование Чилкота показало, что Великобритания вступила в войну в Ираке до того, как были исчерпаны мирные варианты разоружения.

Информация, от которой Робин так долго отказывалась, информация, не отфильтрованная интерпретацией Джонатана Уэйса, оказывала на нее своеобразное воздействие. Она словно пришла из другой галактики, заставляя ее еще острее ощущать свою изолированность, и в то же время мысленно тянула ее назад, во внешний мир, туда, где никто не знал, что такое “объекты из плоти”, не диктовал, что носить и есть, не пытался регулировать язык, на котором ты думаешь и говоришь.

Теперь в ней боролись два противоречивых импульса. Первый был связан с ее усталостью; он призывал к осторожности и соблюдению правил и побуждал ее напевать, чтобы вытеснить все остальное из головы. Он вспоминал страшные часы в коробке и шептал, что Уэйсы способны на худшее, если она еще хоть раз нарушит правила. Но второй спрашивал, как она может вернуться к своим повседневным делам, зная, что за стенами фермы медленно умирает от голода маленький мальчик. Это напомнило ей, что она уже не раз умудрялась ускользнуть из общежития ночью и остаться незамеченной. Это побуждало ее рискнуть еще раз и сбежать.

Во время ужина ей принесли вторую миску лапши и стакан воды, на этот раз мальчик, который с заметным отвращением на лице из-за запаха в комнате, к которому Робин уже успела привыкнуть, тоже старательно отводил взгляд от Джейкоба.

Наступили сумерки, и Робин уже прочитала почти все газеты, лежавшие на полу. Не желая включать электрический свет, чтобы не потревожить ребенка в кроватке, она встала и переместилась к маленькому мансардному окну, чтобы продолжить чтение статьи о лидере лейбористов Джереми Корбине. Дочитав до конца, она перевернула страницу и увидела заголовок СВЕТСКАЯ ЛЬВИЦА УМЕРЛА В ВАННЕ, КАК СООБЩИЛО СЛЕДСТВИЕ, а затем поняла, что на фотографии внизу изображена Шарлотта Росс.

Вздох Робин был настолько громким, что Джейкоб зашевелился во сне. Прикрыв рот рукой, Робин читала статью, держа газету на расстоянии дюйма от глаз в свете угасающего дня. Она только успела прочитать, сколько алкоголя и снотворного приняла Шарлотта, прежде чем перерезать себе вены в ванной, как раздался тихий стук в дверь мансарды.

Робин бросила на пол статью о Шарлотте и поспешила вернуться в кресло, когда дверь распахнулась и появилась Эмили, голова которой, как и у ее матери, была свежевыбрита.

Эмили тихо закрыла дверь. Судя по тому, что Робин могла разглядеть в быстро темнеющей комнате, она выглядела встревоженной, почти заплаканной.

— Ровена — мне очень жаль, мне очень жаль.

— По поводу чего?

— Я сказала им, что ты дала мне деньги в Норвиче. Я не хотела, но они угрожали мне коробкой.

— А, это… ничего страшного, я тоже это признала. Глупо было ожидать, что они не заметят.

— Ты можешь идти. Цзян ждет внизу, чтобы проводить тебя в общежитие.

Робин встала и сделала пару шагов к двери, когда произошло нечто странное.

Она вдруг поняла — не догадалась, не понадеялась, а именно поняла, что Страйк только что оказался рядом со слепым пятном у ограждения по периметру. Убеждение было настолько сильным, что заставило ее замереть на месте. Затем она медленно повернулась лицом к Эмили.

— Кто родители Джейкоба?

— Я не… мы не… ты не должна спрашивать о таких вещах.

— Расскажи, — сказала Робин.

В тусклом свете из окна Робин смогла разглядеть белки глаз Эмили. Через несколько секунд Эмили прошептала,

— Луиза и Цзян.

— Лу… серьезно?

— Да… Цзяну не разрешается ходить с молодыми женщинами. Он — НУМ.

— Что это значит?

— Не-Увеличивающиеся Мужчины. Некоторым мужчинам не разрешают ходить с плодовитыми женщинами. Не думаю, что кто-то думал, что Луиза еще может забеременеть, но… потом появился Джейкоб.

— Что ты имела в виду, когда сказала, что Дайю делала запрещенные вещи на ферме?

— Ничего, — прошептала Эмили, в голосе которой теперь звучала паника. — Забудь, что я…

— Слушай, — сказала Робин (она знала, что Страйк там, она была уверена в этом), — ты мне должна.

После нескольких секунд молчания Эмили прошептала,

— Дайю часто проказничала, вместо того чтобы делать уроки, вот и все.

— Что она делала, когда убегала?

— Она ходила в лес и в сараи. Я спросила ее, и она сказала, что занимается магией с другими людьми, которые являются чистыми духом. Иногда у нее были сладости и маленькие игрушки. Она не говорила нам, где она их взяла, но показывала. Она была не такая, как о ней говорят. Она была избалованной. Злой. Бекка тоже все это видела. Она притворялась, что не видела…

— Почему ты сказала, что Дайю не утонула?

— Я не могу…

— Расскажи мне.

— Ты должна идти, — судорожно прошептала Эмили. — Цзян ждет тебя.

— Тогда говори быстрее, — сказала Робин. — Почему ты сказала, что Дайю не утонула?

— Потому что… просто… Дайю сказала мне, что собирается уехать с этой старшей девочкой и жить с ней. — Голос Эмили был полон странной тоски.

— Ты имеешь в виду Шери Гиттинс?

— Как..?

— Это была Шери?

— Да… Я так ревновала. Мы все очень любили Шери, она была как… как настоящая… как то, что они называют матерью.

— Причем тут невидимость?

— Как ты…?

— Расскажи мне.

— Это было вечером перед тем, как они отправились на пляж. Шери дала нам всем специальные напитки, но мне не понравился их вкус. Я вылила свой в раковину. Когда все уже спали, я увидела, как Шери помогает Дайю выбраться из окна общежития. Я знала, что она не хочет, чтобы кто-то видел, что она сделала, поэтому я притворилась спящей, а она легла обратно в постель.

— Она вытолкнула Дайю из окна, а потом сама вернулась в постель?

— Да, но она просто помогала Дайю делать то, что та хотела. Дайю могла вовлечь людей неприятности с папой Джеем и Мазу, если они не делали того, что она хотела.

Снизу раздался крик:

— Ровена?

— Я в ванной, — крикнула Робин. Обернувшись к Эмили, которую она уже не могла разглядеть в темноте, она сказала:

— Быстро — ты когда-нибудь рассказывала Кевину о том, что видела? Скажи мне, пожалуйста.

— Да, — сказала Эмили. — Позже. Много позже. Когда я сказала Бекке, что видела, как Шери помогала Дайю выбраться из окна, она ответила: “Ты не видела этого, ты не могла этого видеть. Если ты не видела Дайю в ее кровати, то это потому, что она умеет становиться невидимой”. Бекка тоже любила Шери. Бекка была готова на все ради нее. Когда Шери ушла, я плакала несколько дней. Это было похоже на потерю… о Боже, — сказала Эмили в панике.

По коридору раздались шаги. Дверь открылась, и зажегся свет. В дверном проеме показался Цзян в синем спортивном костюме. Джейкоб открыл глаза и начал хныкать. Нахмурившись, Цзян отвел взгляд от сына.

— Прошу прощения, — сказала Робин Цзяну. — Мне нужно было в туалет, а потом я должна была сказать Эмили, когда я в последний раз давала ему попить и меняла…

— Мне не нужны подробности, — огрызнулся Цзян. — Пойдем.

Глава 87

Девять на четвертом месте означает:

Затем приходит собеседник,

И ему можно доверять.

И-Цзин или Книга Перемен

Когда Цзян и Робин вместе спускались по лестнице, он сказал:

— Воняет, эта комната.

Его глаз мигал сильнее, чем когда-либо.

Робин ничего не сказала. Возможно, дело было в сильном истощении, но она, казалось, превратилась в массу нервов и сверхчувствительности: так же точно, как она знала, что Страйк прибыл за периметр, она чувствовала, что чем дольше она остается в фермерском доме, тем хуже для нее.

Когда они спускались по последней лестнице, покрытой алым ковром, в холл, Робин услышала смех, и из боковой комнаты появился Уэйс с бокалом, наполненным чем-то похожим на вино. На нем был шелковый вариант синего спортивного костюма, который носят рядовые члены клуба, на ногах — дорогие кожаные туфли.

— Артемида! — сказал он, улыбаясь так, словно предыдущей ночи не было, словно он не знал, что приказал запереть ее в ящик, и что она уже тридцать шестой час не спит. — Мы снова друзья?

— Да, папа Джей, — ответила Робин, как она надеялась, с должным смирением.

— Хорошая девочка, — сказал Уэйс. — Один момент. Подождите там.

О Боже, нет.

Робин и Цзян ждали, пока Уэйс войдет в кабинет с яркими голубыми стенами. Робин услышала громкий смех.

— А вот и мы, — сказал улыбающийся Уэйс, вновь появляясь вместе с Тайо. — Прежде чем ты отдохнешь, Артемида, было бы очень красивым актом раскаяния подтвердить свою приверженность нашей церкви, соединившись духом с тем, кто может многому тебя научить.

Сердце Робин забилось так быстро, что она подумала, что может потерять сознание. Казалось, что в зале не хватает воздуха, чтобы легкие могли раздуться.

— Да, — услышала она свои слова. — Хорошо.

— Папа Джей! — раздался веселый голос, и из гостиной выскочила Ноли Сеймур, раскрасневшаяся, уже не в спортивном костюме, а в кожаных брюках и обтягивающей белой футболке. — О Господи, простите, — хихикнула она, увидев группу.

— Не за что извиняться, — сказал Уэйс, протягивая руку и притягивая Ноли к себе. — Мы просто организуем прекрасную духовную связь.

— Ооо, повезло тебе, ты получила Тайо, Ровена? — сказала Ноли Робин. — Если бы я не была замужем…

Ноли и Уэйс рассмеялись. Тайо позволил своим губам изогнуться в ухмылке. Цзян лишь надулся.

— Ну что, пойдем? — сказал Тайо Робин, крепко взяв ее за руку. Его рука была горячей и влажной.

— Цзян, — сказал Уэйс, — иди с ними, подожди снаружи, а потом проводи Артемиду в ее общежитие.

Когда Робин и два брата Уэйс шли к входной двери, Робин услышала, как Ноли сказала:

— Почему ты назвал ее Артемидой?

Она не успела услышать ответ Уэйса, как из гостиной раздался новый взрыв смеха.

Ночь была прохладной и безоблачной, над головой было много звезд и тонкая, как ноготь, луна. Тайо подвел Робин к бассейну Утонувшего Пророка, и она опустилась на колени между двумя братьями Дайю.

— Утонувший пророк благословит всех, кто поклоняется ей.

— Мне нужна ванная, — сказала Робин, снова вставая.

— Нет, не нужна, — сказал Тайо, потянув ее на себя.

— Мне надо, — сказала Робин. — Я просто хочу в туалет.

Она испугалась, что Цзян скажет: “Ты только была в туалете”. Вместо этого он сказал, хмуро глядя на брата,

— Дай ей, черт возьми, пописать.

— Хорошо, — сказал Тайо. — Быстрее.

Робин поспешила в общежитие. Большинство женщин уже готовились к сну.

Робин протиснулась в ванную комнату. Марион Хаксли склонилась над раковиной, чистя зубы.

Одним плавным движением Робин вскочила на раковину рядом с Марион и, прежде чем Марион успела вскрикнуть от удивления, распахнула окно, забралась на высокий подоконник, перекинула одну ногу через него, а затем, когда Марион закричала: ‘Что ты делаешь?’ позволила себе упасть, ударившись о землю с другой стороны с такой силой, что перевернулась.

Но она мгновенно поднялась и побежала — единственным ее преимуществом перед братьями Уэйс, учитывая голод и истощение, было то, что она хорошо знала дорогу к слепому пятну в темноте. Сквозь шум в ушах она услышала далекие крики. Она перемахнула через пятистворчатые ворота и теперь бежала по мокрому полю, дыша учащенно и неровно — на ней была синяя одежда, которую гораздо труднее разглядеть в темноте, чем белую — в груди закололо, как от удара мечом, но она ускорила шаг — теперь она слышала позади себя Тайо и Цзяна.

— Взять ее — ВЗЯТЬ ЕЕ!

Она ввалилась в лес по знакомой тропинке, перепрыгивая через крапиву и корни, проходя мимо знакомых деревьев.

И в БМВ Страйк увидел, что она приближается. Отбросив очки ночного видения и подхватив кусачки длиной в фут, он бегом покинул машину. Он успел перерезать три витка колючей проволоки, когда Робин закричала,

— Они идут, они идут, помоги мне…

Он перегнулся через стену и потащил ее за собой; ее спортивный костюм порвался о оставшуюся проволоку, но она выбралась на дорогу.

Страйк слышал звуки бегущих людей.

— Сколько?

— Двое — пойдем, пожалуйста…

— Садись, — сказал он, подталкивая ее, — просто садись в машину — ЗАВОДИ! — крикнул он, когда Тайо Уэйс выскочил из зарослей деревьев и побежал к силуэту фигуры впереди.

Когда Тайо бросился на детектива, Страйк замахнулся тяжелыми металлическими кусачками для проволоки и ударил ими Тайо сбоку по голове. Тайо рухнул, и фигура позади него резко остановилась. Прежде чем кто-либо из мужчин успел нанести ответный удар, Страйк направился к машине. Робин уже завела двигатель; она увидела, как Тайо снова поднялся, но Страйк был внутри машины; он нажал ногой на акселератор, и на головокружительной скорости они рванули с места. Страйк нашел отличный выход для накопившихся переживаний, Робин дрожала и всхлипывала от облегчения.

Глава 88

ОСТАВАТЬСЯ НЕПОДВИЖНЫМ означает остановку.

Когда наступает время остановиться, остановитесь.

И-Цзин или Книга Перемен

— Веди, веди, веди, — судорожно повторяла Робин. — Они увидят номерные знаки на камерах…

— Неважно, если так, они фальшивые, — сказал Страйк.

Он взглянул на нее и даже в тусклом свете был потрясен увиденным. Она выглядела на пару стоунов легче, а ее опухшее лицо было покрыто то ли грязью, то ли синяками.

— Мы должны позвонить в полицию, — сказала Робин, — там умирает ребенок — Джейкоб, вот кто такой Джейкоб, и его перестали кормить. Я была с ним весь день. Мы должны вызвать полицию.

— Мы позвоним им, когда остановимся. Мы будем там через пять минут.

— Где? — спросила Робин, встревоженная.

Она представляла себе, что едет прямо в Лондон; она хотела, чтобы между ней и фермой Чепмена было как можно больше миль, хотела вернуться в Лондон, к здравому смыслу и безопасности.

— У меня есть комната в гостинице вверх по дороге, — сказал Страйк. — Нам понадобятся местные силы, если нужна полиция.

— А если они придут за нами? — сказала Робин, оглядываясь через плечо. — А если они придут искать?

— Пусть приходят, — прорычал Страйк. — Ничто не доставит мне большего удовольствия, чем выпороть еще несколько из них.

Но когда он снова взглянул на нее, то увидел голый страх.

— Они не придут, — сказал он своим обычным голосом. — У них нет полномочий за пределами фермы. Они не могут забрать тебя обратно.

— Нет, — сказала она, скорее себе, чем ему. — Нет, я… я полагаю, что нет…

Ее внезапное возвращение к свободе было слишком масштабным, чтобы Робин смогла осознать его за несколько секунд. Волны паники не прекращались: она представляла себе, что происходит на ферме Чепмена, гадала, как скоро Джонатан Уэйс узнает о ее исчезновении. Ей было почти невозможно понять, что его юрисдикция не распространяется ни на эту темную узкую дорогу, окаймленную деревьями, ни даже на салон машины. Страйк был рядом с ней, большой, твердый и реальный, и только сейчас ей пришло в голову, что было бы с ней, если бы его не было рядом, несмотря на ее абсолютную уверенность в том, что он ждет.

— Вот и все, — сказал Страйк через пять минут, заезжая на темную стоянку.

Когда Страйк выключил двигатель, Робин отстегнула ремень безопасности, наполовину поднялась со своего места, обняла его, зарылась лицом в его плечо и разрыдалась.

— Спасибо.

— Все в порядке, — сказал Страйк, обнимая ее и шепча что-то ей в волосы. — Моя работа, не так ли… ты выбралась, — тихо добавил он, — теперь с тобой все в порядке…

— Я знаю, — всхлипнула Робин. — Прости… Прости…

Оба находились в очень неудобном положении для объятий, тем более что Страйк все еще был пристегнут ремнем безопасности, но ни один из них не отпускал друг друга в течение нескольких долгих минут. Страйк нежно гладил спину Робин, а она крепко прижималась к нему, время от времени извиняясь, когда воротник его рубашки намокал. Вместо того чтобы отпрянуть, когда он прижался губами к ее макушке, она крепче прижалась к нему.

— Все в порядке, — повторял он. — Все в порядке.

— Ты не знаешь, — рыдала Робин, — ты не знаешь…

— Ты мне потом расскажешь, — сказал Страйк. — Времени много.

Ему не хотелось отпускать ее, но он достаточно имел дело с травмированными людьми в армии, и сам был одним из таких людей после взрыва машины, в которой он ехал, и потери половины ноги. Он знал, что в таких случаях, когда на самом деле нужны физическое утешение и доброта, просить переживать катастрофу в ее непосредственном послевкусии означает, что дебрифинг стоит отложить.

Когда они вместе направились через лужайку к низкому гостевому домику, одному из трех в ряду, Страйк обнял Робин за плечи. Когда он отпер дверь и отступил, чтобы впустить ее, она переступила порог в состоянии недоверия, ее взгляд блуждал от кровати с балдахином до множества подушек, которые Страйк счел чрезмерными, от чайника, стоящего на комоде, до телевизора в углу. Комната казалась невообразимо роскошной: иметь возможность приготовить себе горячий напиток, иметь доступ к новостям, управлять собственным выключателем света…

Она повернулась, чтобы посмотреть на своего партнера, когда он закрывал дверь.

— Страйк, — сказала она с дрожащим смешком, — ты такой худой.

— Я, блядь, худой?

— Как ты думаешь, я могла бы что-нибудь съесть? — робко, словно прося о чем-то неразумном, спросила она.

— Да, конечно, — сказал Страйк и подошел к телефону. — Что ты хочешь?

— Все, что угодно, — сказала Робин. — Сэндвич… что угодно…

Пока он набирал номер главного отеля, она беспокойно перемещалась по комнате, пытаясь убедить себя в том, что она действительно здесь, прикасаясь к поверхностям, разглядывая обои с листьями и керамическую голову оленя. Затем из одного из окон она увидела джакузи, вода в которой казалась черной в ночи и отражала деревья за ней, и ей показалось, что она видит безглазого ребенка, вновь поднимающегося из глубин крестильного бассейна. Страйк, наблюдавший за ней, увидел, как она вздрогнула и отвернулась.

— Еда уже в пути, — сказал он ей, положив трубку. — Печенье возле чайника.

Он закрыл шторы, когда она взяла два печенья в пластиковой упаковке и разорвала ее. Проглотив их в несколько приемов, она сказала:

— Я должна позвонить в полицию.

Звонок, как и мог предположить Страйк, не был простым. Пока Робин, сидя на краю кровати, объясняла оператору, зачем она звонит, и описывала состояние и местонахождение мальчика по имени Джейкоб, Страйк нацарапал на клочке бумаги: “Мы здесь: Фелбриг Лодж, гостевой дом “Брэмбл” — на листке бумаги и передал его ей. Робин назвала этот адрес, когда ее спросили, где она находится. Пока она говорила, Страйк отправил смс Мидж, Барклаю, Шаху и Пат.

— Забрал ее. Она в порядке.

Он не был уверен, что второе предложение соответствует действительности, разве что в самом широком смысле — отсутствие непоправимых физических повреждений.

— Они собираются послать кого-нибудь поговорить со мной, — наконец сказала Робин Страйку, повесив трубку. — Они сказали, что это может занять час.

— Даст тебе время поесть, — сказал Страйк. — Я только что сказал остальным, что ты выбралась. А то они уже с ума сходят.

Робин снова начала плакать.

— Прости, — вздохнула она, как ей показалось, в сотый раз.

— Кто тебя ударил? — спросил он, глядя на желтовато-фиолетовые следы на левой стороне ее лица.

— Что? — сказала она, пытаясь сдержать поток слез. — О… Уилл Эденсор…

— Что?

— Я сказала ему, что его мать умерла, — жалобно произнесла Робин. — Это была ошибка… или… я не знаю, была ли это ошибка… Я пыталась достучаться до него… Это было несколько дней назад… это или секс с ним… прости, — снова заговорила она, — столько всего произошло за последние несколько дней… Это было…

Она прерывисто вздохнула.

— Страйк, мне очень жаль Шарлотту.

— Как, черт возьми, ты об этом узнала? —спросил он с удивлением.

— Я видела это в старой газете сегодня днем… это ужасно…

— Все так, как есть, — сказал он, в данный момент Шарлотта интересовала его гораздо меньше, чем Робин. Его мобильный зажужжал.

— Это Барклай, — сказал он, прочитав текст. — Он говорит “спасибо, блядь”.

— О, Сэм, — всхлипывала Робин, — я видела его неделю назад… Разве это было неделю назад? Я наблюдала за ним, в лесу… Я должна была уйти тогда, но я не думала, что у меня есть достаточно для ухода… прости, я не знаю, почему я все время п-плачу…

Страйк сел рядом с ней на кровать и снова обнял ее.

— Прости, — всхлипывая, сказала она, прижимаясь к нему, — мне очень жаль…

— Хватит извиняться.

— Просто… облегчение… Они заперли меня в ко-коробке… и Джейкоб… и Манифестация была…. — Робин снова задыхалась: — Лин, что с Лин, ты нашел ее?

— Ее нет ни в одной из больниц, которые обзванивала Пат, — сказал Страйк, — если только она не поступила под другим именем, но…

Его мобильный снова зажужжал.

— Это Мидж, — сказал он и прочитал текст вслух. — “Спасибо, блядь, за это”.

Телефон зажужжал в третий раз.

— Шах. “Спасибо, блядь.” Как насчет того, чтобы подарить им всем словари на Рождество?

Робин начала смеяться и обнаружила, что не может остановиться, хотя слезы все еще капали из ее глаз.

— Подожди, — сказал Страйк, когда его телефон снова зажужжал. — У нас что-то новенькое. Пат спрашивает: “Она действительно в порядке?”

— О… Я люблю Пат, — сказала Робин, и ее смех тут же перешел в рыдания.

— Ей шестьдесят семь, — сказал Страйк.

— Что шестьдесят семь?

— Именно это я и сказал, когда она мне рассказала. Шестьдесят семь лет.

— Серьезно? — сказала Робин.

— Да. Но я ее не уволил. Думал, ты на меня разозлишься.

В дверь постучали, и Робин подскочила так резко, как будто услышала выстрелы.

— Это всего лишь твой бренди, — сказал Страйк, поднимаясь на ноги.

Когда он взял стакан у услужливой женщины из отеля, передал его своей напарнице и снова сел на кровать рядом с ней, он сказал:

— Другие новости: Литтлджон был подсадной уткой. Из Паттерсон Инк..

— Боже мой! — сказала Робин, которая только что выпила немного бренди.

— Да. Но хорошая новость в том, что он предпочел бы работать на нас, и он уверяет меня, что он очень надежный и лояльный.

Робин рассмеялась еще громче, хотя, казалось, не могла сдержать слез. Страйк, который намеренно рассказывал о жизни за пределами фермы Чепмен вместо того, чтобы расспрашивать ее о том, что произошло внутри, тоже рассмеялся, но он молча фиксировал все, что Робин до сих пор рассказывала ему о своих последних нескольких днях: они заперли меня в коробке. Или это, или секс с ним. А Манифестация была…

— А Мидж на меня обиделась, потому что я подумал, что они с Ташей Майо могут слишком сблизиться.

— Страйк!

— Не беспокойся, Пат меня уже отчитала. Она когда-то была знакома с другой лесбиянкой, так что это вполне в ее компетенции.

В смехе Робин, возможно, слышалась истерика, но Страйк, который знал цену юмору на волне ужаса и необходимости подчеркнуть, что Робин вернулась во внешний мир, продолжал рассказывать ей о том, что происходило в агентстве, пока ее не было, пока женщина из отеля снова не постучала в дверь, на этот раз неся суп и бутерброды.

Робин съела несколько глотков супа, как будто несколько дней не видела еды, но через пару минут отложила ложку и поставила миску на прикроватную тумбочку.

— Ничего, если я просто…?

Закинув ноги на кровать, она упала боком на подушку и мгновенно уснула.

Страйк осторожно встал с кровати, чтобы не разбудить ее, и пересел в кресло, больше не улыбаясь. Он был обеспокоен: Робин казалась гораздо более хрупкой, чем можно было предположить по ее письмам, и сквозь разорванную часть ее спортивных брюк он мог видеть ободранную кожу на ее правом колене, которое выглядело так, словно она на нем ходила. Он полагал, что должен был предвидеть резкую потерю веса и глубокое истощение, но истерия, безудержный страх, странная реакция на вид горячей ванны, зловещие обрывки информации — все это в совокупности привело к чему-то более серьезному, чем он ожидал. Что, черт возьми, это была за “коробка”, в которой ее заперли? И почему она сказала, что единственной альтернативой получению пощечины был принудительный секс с сыном их клиента? Он знал, что его напарница была физически храброй; более того, не раз бывало, что он называл ее безрассудной. Если бы он не был уверен в ней, то никогда бы не позволил ей работать под прикрытием на ферме Чепмена, но теперь он чувствовал, что должен был послать туда одного из мужчин, должен был отклонить просьбу Робин выполнить эту работу.

Звук автомобиля заставил Страйка подняться на ноги и заглянуть за шторы.

— Робин, — тихо сказал он, отходя к кровати, — полиция уже здесь.

Она продолжала спать, и он осторожно потряс ее за плечо, от чего она проснулась и дико посмотрела на него, как на чужого человека.

— Полиция, — сказал он.

— О, — сказала она, — точно… Хорошо…

Она с трудом вернулась в сидячее положение. Страйк пошел открывать дверь.

Глава 89

Шесть на четвертом месте означает:

Благодать или простота?

Приходит белый конь, словно на крыльях.

Он не является грабителем,

Он будет свататься в нужное время.

И-Цзин или Книга Перемен

Оба офицера из Норфолка были мужчинами: один — пожилой, лысеющий и суровый, другой — молодой, худощавый и бдительный, и они потратили целых восемьдесят минут на то, чтобы взять у Робин показания. Страйк не мог винить их за то, что они хотели получить как можно более полный отчет о том, что утверждала Робин, учитывая, что продолжение расследования означало бы получение ордера на проникновение в комплекс, принадлежащий богатой организации с высокой судебной практикой. Тем не менее, несмотря на то, что в сложившихся обстоятельствах он и сам поступил бы аналогичным образом, его раздражали медленные, методичные расспросы и дотошное выяснение каждой мелочи.

— Да, на верхнем этаже, — сказала Робин в третий раз. — Конец коридора.

— А как фамилия Джейкоба?

— Должно быть либо Уэйс, либо Бирпрайт… Пирбрайт, простите, — сказала Робин, с трудом удерживая внимание. — Я не знаю, какая именно, но это фамилия его родителей.

Страйк видел, как взгляды мужчин перебегали с ее порванного спортивного костюма с логотипом ВГЦ на синяки на ее лице. Несомненно, ее рассказ показался им очень странным: она признала, что получила удар в челюсть, но заявила, что не хочет выдвигать обвинений, отмахнулась от расспросов о травме колена, продолжая настаивать на том, что просто хотела, чтобы они спасли ребенка, который умирал в комнате наверху, за двойными дверями с вырезанными драконами. Они бросали подозрительные взгляды в сторону Страйка: не виноват ли в синяке крупный мужчина, молча наблюдавший за интервью? К объяснению Робин, что она частный детектив из лондонского агентства “Страйк и Эллакотт”, отнеслись если не с явным подозрением, то с некоторой опаской: создавалось впечатление, что все это нужно проверить, и то, что в столице может быть принято без вопросов, в Норфолке ни в коем случае не будет принято за чистую монету.

Наконец, офицеры, видимо, сочли, что больше ничего выяснить не удастся, и удалились. Проводив их на стоянку, Страйк вернулся в комнату и застал Робин за бутербродом, от которого она на время отказалась.

— Слушай, — сказал Страйк, — это была единственная свободная комната. Ты можешь взять кровать, а я поставлю два стула или еще что-нибудь.

— Не будь дураком, — сказала Робин. — Я с Райаном, а ты с… как там ее?… Бужи…

— Правда, — ответил Страйк после некоторого колебания.

— Значит, мы можем спать в одной постели, — сказала Робин.

— Мерфи в Испании, — сказал Страйк, слегка обидевшись на то, что ему пришлось упомянуть этого человека.

— Я знаю, — сказала Робин. Он сказал в своем последнем п… — она зевнула, — … письме.

Доев свой бутерброд, она сказала:

— У тебя нет ничего, в чем я могла бы спать?

— У меня есть футболка, — сказал Страйк, доставая ее из своей сумки.

— Спасибо… Я реально хочу в душ.

Робин поднялась на ноги и направилась в ванную, прихватив с собой футболку Страйка.

Он снова сел в кресло, в котором слушал полицейский допрос Робин, испытывая противоречивые эмоции. Робин выглядела менее дезориентированной после того, как поела, вздремнула и поговорила с полицией, что было облегчением, хотя он не мог не задаваться вопросом, не сочтет ли беспристрастный наблюдатель, что он все еще использует ситуацию в своих интересах, если он действительно разделит с Робин постель. Он не мог себе представить, что Мерфи будет этому рад — впрочем, его не волновало, чтобы Мерфи был счастлив.

Звук душа в ванной комнате натолкнул его на мысли, которые, как он знал, ему не следовало думать. Поднявшись на ноги, он убрал использованную Робин посуду и столовые приборы, с шумом положив их на поднос, который поставил за дверью, чтобы его забрали. Затем он сделал совершенно ненужную перестановку личных вещей, поставил телефон на зарядку и повесил пиджак, стараясь не задеть вешалки: никто не мог обвинить его в том, что он сидит в кресле, слушает душ и представляет себе своего делового партнера голым.

Робин тем временем намыливала поцарапанные колени, вдыхала запах незнакомого геля для душа и начинала понимать, что она действительно больше не на ферме Чепменов. Как ни обременителен был допрос полиции, он как-то приземлил ее. Стоя под струями горячей воды, благодарная за уединение, закрывающуюся дверь и за Страйка снаружи, она размышляла о том, что есть вещи и похуже того, что ей пришлось пережить: это быть ребенком, у которого не хватало сил бежать, у которого не было друзей, которые могли бы его спасти, и поэтому он был полностью во власти режима на ферме Чепмена. Несмотря на телесную усталость, она снова почувствовала себя нервно бодрой.

Насухо вытершись полотенцем, она выдавила зубную пасту Страйка, почистила зубы, как могла, уголком полотенца и надела футболку Страйка, которая была для нее как мини-платье. Затем, желая немедленно сжечь их, она отнесла сложенный спортивный костюм ВГЦ и кроссовки в спальню, положила их на кресло и, не замечая, что Страйк избегает смотреть на нее, забралась в постель. Заказанный им бокал с коньяком все еще стоял на прикроватной тумбочке. Она потянулась за ним и сделала еще один большой глоток: он неприятно контрастировал со вкусом зубной пасты, но ей нравилось, как он обжигал горло.

— Все в порядке? — сказал Страйк.

— Да, — сказала Робин, откидываясь на подушки. — Боже, как… как хорошо быть на свободе.

— Рад это слышать, — искренне сказал Страйк, по-прежнему избегая смотреть на нее.

— Они — зло, — сказала Робин, сделав еще один глоток бренди, — зло. Я думала, что знаю, что это такое… Мы с тобой всякое видели… но ВГЦ — это что-то другое.

Страйк чувствовал, что ей нужно выговориться, но боялся вернуть ее в то состояние, в котором она находилась до разговора с полицией.

— Ты не обязана говорить мне сейчас, — сказал он, — но я так понимаю, что последняя неделя была плохая?

— Плохая, — сказала Робин, к которой после нескольких глотков бренди вернулся цвет лица, — это мягко сказано.

Страйк снова уселся в кресло, и Робин начала рассказывать о событиях последних десяти дней. Она не стала зацикливаться на том, насколько ей было страшно, и опустила некоторые детали – Страйку не нужно было знать, что она описалась в коробке, не нужно было слышать, что всего несколько часов назад она была убеждена, что ей грозит изнасилование второй раз в жизни, не нужно было точно знать, куда Джонатан Уэйс положил свои руки в ту ночь, когда они были наедине в окрашенном в яркие цвета кабинете, но голых фактов было достаточно, чтобы подтвердить некоторые из худших опасений ее партнера.

— Блядь, — был его первым словом, когда она закончила говорить. — Робин, если бы я…

— Это должна была быть я, — сказала она, правильно предвидя, что он собирается сказать. — Если бы ты поставил туда Барклая или Шаха, они бы никогда не получили столько. Надо быть женщиной, чтобы видеть все, что я видела.

— Этот ящик — это, блядь, техника пыток.

— Хорошая шутка, — сказала Робин с легким смешком, раскрасневшаяся от коньяка.

— Если…

— Я сама выбрала пойти. Это не на твоей совести. Я сама этого хотела.

— Но…

— По крайней мере, мы теперь знаем.

— Знаем что?

— На что они готовы пойти. Я представляю, как Уэйс плачет, нажимая на спусковой крючок пистолета. “Я бы хотел, чтобы мне не пришлось этого делать.”

— Ты думаешь, они убили Кевина Пирбрайта?

— Я так думаю, да.

Страйк решил не обсуждать эту тему, как бы заманчиво это ни было. Дать Робин выговориться — это одно, а строить догадки об убийстве — это уже слишком, да еще почти в полночь, когда у нее розовые от алкоголя щеки и впалые от усталости глаза.

— Ты уверена, что хочешь поделиться…?

— Да, без проблем, — сказала Робин, теперь уже слегка невнятно.

Поэтому Страйк сам отправился в ванную и через десять минут вышел оттуда в трусах и футболке, в которой ходил весь день. Робин, похоже, заснула там, где сидела.

Страйк выключил свет и лег в постель, стараясь не разбудить ее, но когда он уже полностью опустился на матрас, Робин зашевелилась и нащупала в темноте его руку. Найдя, она сжала ее.

— Я знала, что ты там, — пробормотала она сонно. — Я знала, что ты там.

Страйк ничего не сказал, но продолжал держать ее за руку, пока через пять минут она не издала протяжный вздох, отпустила его и перевернулась на бок.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Fu/Возврат (Поворотный момент)

Выходит и входит без ошибок.

Друзья приходят без вины виноватые.

То в одну, то в другую сторону.

На седьмой день наступает возвращение.

Это способствует тому, что человеку есть куда идти.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 90

Сейчас наступило время борьбы.

Переход должен быть завершен.

И-Цзин или Книга Перемен

Через пять дней после того как Робин покинула ферму Чепмен, Страйк в полдень отправился из офиса на встречу с сэром Колином Эденсором для полного отчета о полученной информации по делу ВГЦ. Несмотря на протесты Робин, Страйк настоял на том, чтобы она взяла полный отпуск на неделю, поскольку по-прежнему беспокоился о ее психическом и физическом здоровье, и был рад услышать, что ее родители приехали из Йоркшира, чтобы остаться с ней.

Сэр Колин, только что вернувшийся из недельного отпуска с семьей своего старшего сына, естественно, хотел получить полную информацию об открытиях Робин без промедления. Поскольку он приезжал в центр Лондона на заседание совета директоров благотворительной организации, он предложил Страйку пообедать в ресторане “Правила” в Ковент-Гардене. Хотя Страйк и опасался, что уютный гламур старого ресторана станет несоответствующим фоном для откровений, которые, безусловно, должны были обескуражить отставного государственного служащего, он не возражал против того, чтобы ему предложили полноценный обед, и поэтому согласился. Однако он решил отказаться от пудинга и решил пройтись от офиса до Ковент-Гардена пешком, отдавая дань своему постоянному стремлению к похудению.

Он уже пять минут шел по дороге, наслаждаясь солнечным светом, когда зазвонил его мобильный и он увидел номер Люси.

— Привет, — сказал он, отвечая, — как дела?

— Я только что вернулась от специалиста, с Тедом.

— О Господи, извини, — сказал Страйк, испытывая знакомое чувство вины. — Я должен был тебе позвонить. Это была очень напряженная неделя. Какие новости?

— Специалист был очень мил и очень внимателен, — сказала Люси, — но он определенно считает, что Тед больше не может жить один.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Приятно знать, что возвращение в старый дом — это не вариант. Какова была реакция Теда? Он все это понял?

— Пока мы были там, он вроде бы кивал, но буквально только что он сказал мне, что ему пора домой. За последние несколько дней я дважды заставала его собирающим вещи, хотя, если его отвлечь, он с удовольствием спускается вниз, смотрит телевизор или что-нибудь. Я просто не знаю, что делать дальше.

— Грег агитирует выселить его из свободной комнаты?

— Не агитирует, — защищалась Люси, — но мы все обсудили, и я полагаю, что будет трудно, если Тед будет жить с нами, пока мы оба работаем. Тед все равно будет оставаться один большую часть дня.

— Люс, я думаю, что это должен быть дом престарелых в Лондоне.

Он ожидал, что сестра начнет плакать, и не был разочарован.

— Но Джоан бы ненавидела…

— Она бы не хотела, — твердо сказал Страйк, — чтобы Тед сломал себе шею, пытаясь спуститься по лестнице, или чтобы он заблудился и снова потерялся, потому что за ним никто не присматривает. Если мы продадим дом в Корнуолле, то сможем устроить его в хорошем месте здесь, где мы оба сможем его навещать.

— Но его корни — Корнуолл — это все, что он когда-либо…

— Это не все, что он когда-либо знал, — сказал Страйк. — Семь лет он был Красной Шапкой, объездил все эти чертовы места. Я хочу знать, что его правильно кормят и что кто-то следит за его здоровьем. Если он переедет сюда, мы сможем регулярно видеться с ним и гулять с ним. Это чертов кошмар — пять с половиной часов езды, каждый раз, когда что-то идет не так. И прежде чем ты скажешь, что он будет скучать по всем своим друзьям, половина из них уже умерла, Люс.

— Я знаю, я просто…

— Это и есть ответ. Ты знаешь, что это так.

Он знал, что где-то в глубине души Люси чувствовала облегчение от того, что он берет на себя ответственность, что решение принимает не она одна. После еще нескольких заверений и подбадриваний она попрощалась с ним, шмыгая, но уже спокойнее. У Страйка оставалось несколько минут, чтобы отбросить свои собственные семейные проблемы на задний план и сосредоточиться на проблемах Эденсоров.

Ресторан “Правила”, в которых Страйк никогда раньше не бывал, находился на Мейден-Лейн и имел впечатляющий старинный фасад. Сказав метродотелю, с кем он встречается, Страйк прошел через ресторан, стены которого были увешаны оленями, викторианскими гравюрами и старинными часами, к обитой красным бархатом кабинке, в которой сидел сэр Колин, как всегда, с добродушным лицом.

— Очень мило с вашей стороны встретиться в удобное для меня время, — сказал сэр Колин, когда они пожали друг другу руки. Он с тревогой вглядывался в лицо Страйка в поисках намека на то, что ему предстоит услышать.

— Очень благодарен за обед, — сказал Страйк, усаживаясь в кабину. — Хорошо отдохнули?

— О, да, было замечательно провести время с внуками, — сказал сэр Колин. — Постоянно думал о том, как бы Салли хотелось… но все равно…

Подошедший официант предложил меню и напитки. От последнего оба мужчины отказались.

— Значит, ваша напарница уехала с фермы Чепмена? — спросил сэр Колин.

— Да, — сказал Страйк, — и у нее есть много информации. Во-первых, — сказал Страйк, который не видел возможности смягчить самый страшный удар и считал, что его лучше нанести сразу, — Уилл не знал, что ваша жена умерла.

Сэр Колин поднес руку ко рту.

— Простите, — сказал Страйк. — Я знаю, что это, должно быть, тяжело слышать.

— Но мы писали, — сказал сэр Колин, опустив руку. — Мы писали много раз.

— Робин узнала, что членов церкви заставляют подписывать заявление о том, что они не хотят получать письма извне. Похоже, что так церковь поступает с людьми, которые поднялись на определенное количество уровней до того, что они называют чистым духом, другими словами, с теми, кого, по их мнению, они действительно зацепили, и чью изоляцию они хотят закрепить. С момента подписания декларации церковь скрывает всю переписку. Предполагается, что ее можно просмотреть по запросу, но, как мне рассказала Робин, за просьбу прочесть письма член церкви может быть немедленно переведен на ручную работу и, возможно, наказан.

Страйк замолчал, пока мимо будки проходили четверо высоких мужчин в дорогих костюмах, а затем продолжил,

— Кто-то в церкви — вероятно, Мазу Уэйс, которая, по словам Робин, отвечает за переписку, сообщила Уиллу, что Вы написали, что его мать больна. Робин считает, что это было сделано, скорее всего, для прикрытия, на случай судебного иска с Вашей стороны. Она считает, что Мазу должно быть убедила Уилла, что это уловка, чтобы манипулировать им, и спросила, хочет ли он получить дальнейшие новости. Если бы он ответил “да”, то, по мнению Робин, его бы наказали, возможно, очень строго. В любом случае, мы знаем, что никакой дополнительной информации о вашей жене передано не было. Когда Робин сказала Уиллу, что его мать умерла, тот очень расстроился и сразу же обратился к церковному начальству с просьбой написать Вам. Полагаю, вы не получали такого письма?

— Нет, — слабым голосом произнес сэр Колин. — Совсем ничего.

— Это последний контакт с Уиллом, который был у Робин перед ее побегом, но…

— Что значит “побег”?

— Она оказалась в опасной ситуации и вынуждена была бежать, причем ночью.

Появился официант, чтобы принять заказ на еду. Страйк подождал, пока мужчина не скрылся из виду, и сказал:

— Если говорить о более приятных новостях, то Уилл определенно сомневается в церкви. Робин стала свидетелем того, как Уилл бросил вызов одному из директоров по поводу церковной доктрины, а Джонатан Уэйс лично сообщил Робин, что Уилл продолжает застревать на шестом шаге к чистому духом, что означает скорее принятие церковного учения, чем его понимание.

— Это тот самый Уилл, которого я знаю, — сказал сэр Колин, выглядя несколько более воодушевленным.

— Да, это, конечно, хорошо, — сказал Страйк, желая, чтобы ему не пришлось сразу же развеивать все слабые надежды, которые он питал, — Но, ох, есть еще кое-что, что выяснила Робин, что объясняет, почему Уилл не последовал за этими сомнениями и не уехал. Я бы не стал говорить вам об этом, если бы у нас не было очень веских оснований так считать, но, похоже, он стал отцом ребенка на ферме Чепменов.

— О Боже, — сказал сэр Колин, пораженный.

— Очевидно, что без анализа ДНК мы не можем быть абсолютно уверены, — сказал Страйк, — но Робин говорит, что девочка похожа на Уилла, и, наблюдая за его поведением с ребенком и подслушанными ею разговорами, она уверена, что он — отец.

— Кто мать?

Жалея, что у него нет никакого другого ответа, Страйк сказал:

— Ее зовут Лин.

— Лин… не та, о которой писал Кевин? С заиканием?

— Да, это та самая, — сказал Страйк.

Ни один из мужчин не произнес вслух того, что, как был уверен Страйк, занимало главное место в сознании сэра Колина: Лин была результатом изнасилования Дейрдре Доэрти Джонатаном Уэйсом. Теперь Страйк понизил голос. Хотя ему и не хотелось еще больше тревожить Эденсора, он чувствовал, что было бы неэтично утаивать следующую информацию.

— Боюсь, что, скорее всего, Лин была несовершеннолетней, когда родила дочь Уилла. По словам Робин, Лин сейчас выглядит не старше пятнадцати-шестнадцати лет, а дочери, насколько она могла судить, около двух лет.

Страйк не мог полностью винить сэра Колина за то, что тот зарылся лицом в свои руки. Затем он глубоко вздохнул, опустил руки, выпрямился в кресле и тихо сказал:

— Ну, я рад, что Джеймса здесь нет.

Вспомнив, как старший сын сэра Колина разозлился на Уилла во время их единственной предыдущей встречи, Страйк молча согласился.

— Я думаю, важно помнить, что на ферме Чепмена отказ от “духовной связи”, другими словами, отказ от секса — является наказуемым преступлением. Отношения Уилла и Лин следует рассматривать в этом контексте. Их обоих готовили к тому, чтобы они считали духовную связь не только приемлемой, но и праведной.

— Даже так…

— В церкви не празднуют дни рождения. Лин сама может не знать, сколько ей лет. Уилл мог считать, что она была совершеннолетней, когда это произошло.

— Тем не менее…

— Не думаю, что Лин захочет выдвигать обвинения, — сказал Страйк, снова понизив голос, когда мимо их столика прошла грузная пара средних лет. — Робин говорит, что Лин очень любит Уилла, и ей нравится их общая дочь. Уилл, похоже, тоже испытывает теплые чувства к Лин. Робин считает, что с ростом сомнений Уилла в отношении церкви, его осознание того, что считается аморальным во внешнем мире, стало вновь подтверждать свои позиции, потому что он теперь отказывается от секса с ней.

Появился официант с едой. Страйк с некоторой завистью посмотрел на стейк и почечный пудинг сэра Колина; он заказал морского окуня, а рыба ему все больше надоедала.

Сэр Колин съел один кусок, а затем снова отложил нож и вилку с тошнотворным видом. Желая подбодрить клиента, к которому он испытывал гораздо больше сочувствия, чем к другим, которые наняли агентство, Страйк сказал:

— Однако у Робин есть несколько надежных зацепок, и я надеюсь, что хотя бы одна из них приведет к созданию дела против церкви. Во-первых, это мальчик по имени Джейкоб.

Он рассказал о тяжелом состоянии здоровья Джейкоба, о пренебрежительном отношении к нему и отсутствии медицинской помощи, а затем описал беседу Робин с полицией, состоявшуюся через несколько часов после того, как он покинул территорию церкви.

— Если властям удастся проникнуть на ферму и осмотреть мальчика, что они, возможно, уже сделали, у нас будет что-то очень важное против ВГЦ. Робин ожидает ответа от полиции в ближайшее время.

— Ну, это, конечно, не очень хорошие новости, не для бедного ребенка, — сказал сэр Колин, — но если мы только сможем поставить Уэйсов для разнообразия в невыгодное положение…

— Точно, — сказал Страйк. — И Джейкоб — только одна из версий, которую получила Робин. Следующая — сама Лин. Она была удалена с фермы после того, как у нее возникла побочная реакция на какие-то растения, которые она ела, пытаясь сделать себе выкидыш — это не ребенок Уилла, — добавил Страйк. — Как я уже говорил, теперь он отказывается спать с ней.

— Что вы имеете в виду под словом “убрали”?

— Она не хотела уходить, несомненно, из-за дочери, но ее насильно вывели с территории. Нам пока не удалось ее разыскать. Ни одна больница не признается, что она у них. Конечно, она может находиться в одном из других центров ВГЦ, но я провел небольшое исследование, и мне кажется, что она находится в клинике, которой руководит доктор Чжоу в Боремвуде.

— Я знаю об этом месте, — сказал сэр Колин. — Паттерсонс отправил туда одного из своих людей, чтобы тот осмотрел его, но ничего ценного не обнаружил. Похоже, это прославленный спа-салон, никаких явных правонарушений, и никто не пытался завербовать их детектива в ВГЦ.

— Даже если так, это наиболее вероятное место, где они могли спрятать Лин. Как я уже сказал, ей требовалась срочная медицинская помощь, и я не думаю, что они хотели бы, чтобы она находилась там, где за ней не мог бы присматривать старший член церкви. Потому что она определенно рискует сбежать, Робин подслушала, как она предлагала Уиллу сделать то, “что сделал Кевин”.

Если мы сможем отследить Лин и вызволить ее из их лап, то у нас будет очень ценный свидетель. Робин считает, что для Лин важнее опека над дочерью, чем верность церкви, и если мы сможем вытащить ребенка, то Уилл вполне может последовать за ней. Но я хочу действовать очень осторожно, пытаясь найти Лин, потому что мы не хотим спугнуть ВГЦ и заставить спрятать ее где-нибудь в недоступном месте. Если вы согласны взять на себя расходы, я хотел бы привлечь в клинику кого-нибудь из наших людей — не Робин, конечно, но, возможно, другую нашу женщину-детектива.

— Да, конечно. Я обязан заботиться о девочке. Она мать моей внучки, после…

Его глаза наполнились слезами.

— Я прошу прощения… Каждый раз, когда мы встречаемся, мне кажется…

Официант вернулся к столу, чтобы спросить у сэра Колина, все ли в порядке с его пудингом с почками и стейком.

— Да, — слабо ответил сэр Колин, — очень вкусно. Просто я не очень голоден… Очень жаль, — добавил он для Страйка, вытирая глаза, когда официант снова удалился. — Салли очень хотела внучку, знаете ли. Мы в обеих семьях часто получаем мальчиков… но чтобы это случилось при таких обстоятельствах…

Страйк подождал, пока сэр Колин успокоится, и продолжил.

— Робин получила третью возможную зацепку: одна из сестер Кевина Пирбрайта.

Теперь Страйк рассказал историю неудачной попытки побега Эмили в Норвиче.

— Боюсь, это потребует дополнительных расходов, — сказал Страйк, — но я предлагаю направить одного из наших людей в Норвич, чтобы он попытался напрямую связаться с Эмили, когда она в следующий раз пойдет собирать деньги для церкви. Робин дала нам хорошее физическое описание. Они с Эмили нашли общий язык, и я думаю, что если один из наших оперативников упомянет Робин, Эмили можно будет убедить уехать с ними.

— Да, я был бы рад, если бы вы попробовали это сделать, — сказал сэр Колин, перед которым остывал практически нетронутый пирог. — Я бы почувствовал, что делаю что-то для Кевина, если бы помог его сестре выбраться… Ну, — сказал сэр Колин, который был явно потрясен, но пытался сосредоточиться на положительных моментах, — ваша партнерша проделала потрясающую работу. За четыре месяца она добилась большего, чем Паттерсон за восемнадцать.

— Я передам ей ваши слова. Это будет много значить для нее.

— Она не смогла прийти на обед? — спросил сэр Колин.

— Нет, — сказал Страйк. — Я хочу, чтобы она немного отдохнула. Она прошла через многое там.

— Но вы же не хотели бы, чтобы она давала показания, — сказал сэр Колин без намека на вопрос в голосе. Для Страйка было облегчением для разнообразия обзавестись умным клиентом.

— Не при нынешнем положении вещей. Юристам церкви пришлось бы нелегко из-за отсутствия беспристрастности у Робин, учитывая, что ей заплатили за то, чтобы она ходила туда и собирала компромат на них. Культура страха в церкви такова, что, я думаю, они бы сплотили ряды и напугали любого на ферме Чепмен, кто смог бы подтвердить ее личность. Если она начнет говорить о сверхъестественных явлениях и методах пыток без подтверждения…

— Методы пыток?

— В течение восьми часов она была закрыта в коробке, не имея возможности двигаться из согнутого в коленях положения.

Насколько Страйк мог судить при рассеянном освещении, сэр Колин теперь был довольно бледен.

— Кевин говорил мне, что его привязывали к деревьям по ночам и т.д., но он никогда не упоминал о том, что его запирали в коробке.

— По-моему, это делается только за самые страшные проступки, — сказал Страйк, решив не говорить сэру Колину, что его сын тоже был подвергнут этому наказанию.

Теперь он колебался, обдумывая, как лучше сформулировать свои дальнейшие действия. Ему не хотелось разрушать то легкое чувство надежды, которое он вселил в своего клиента, и он прекрасно понимал, что сэр Колин уже взял на себя обязательство утроить сумму, которую он платит агентству.

— Если нам повезет, и мы вытащим Лин и Эмили, и они будут готовы говорить, и если будет проведено полицейское расследование в отношении Джейкоба, мы, безусловно, нанесем несколько тяжелых ударов по церкви.

— Но это значительные “если”, — сказал сэр Колин.

— Верно, — сказал Страйк. — Мы должны быть реалистами. Уэйсы умеют отбиваться от критиков. Они могут выбрать несколько козлов отпущения, чтобы взять на себя вину за все, о чем заявляют Робин, Лин и Эмили — и это при условии, что двое других готовы дать показания. Возможно, они не готовы выступить против церкви, которая запугивала и принуждала их на протяжении почти всей жизни.

— Нет, — сказал Эденсор, — я понимаю, что нам лучше пока не считать цыплят.

— Я все время возвращаюсь к тому, что сказала мне старшая дочь Уэйса, — сказал Страйк. — Это как рак. Нужно вырезать все, иначе вернешься к тому, с чего начал.

— Но как вырезать то, что дало метастазы на континентах?

— Что ж, — сказал Страйк, — возможно, есть способ. Кевин когда-нибудь подробно говорил с вами о Дайю?

— Дайю? — сказал сэр Колин, выглядя озадаченным. — О, вы имеете в виду Утонувшего Пророка? Не больше, чем он написал в блоге и электронных письмах, которые я вам дал. А что?

— Потому что единственным верным способом уничтожить церковь было бы разрушение мифа об Утонувшем Пророке. Если бы мы смогли разбить центральный столп всей их системы верований…

— Это, конечно, довольно амбициозно? — сказал сэр Колин. Как и опасался Страйк, теперь он выглядел несколько недоверчиво.

— Я выясняю, что на самом деле произошло на пляже в Кромере, и у меня накопилось много вопросов. Сейчас я разыскал главного свидетеля: Шери Гиттинс, женщину, которая отвезла Дайю на пляж, где она утонула. В ближайшее время я надеюсь взять у нее интервью. А потом у нас будет убийство Кевина.

В этот момент подошел официант, чтобы забрать тарелки и предложить меню пудинга. Оба мужчины отказались, но попросили кофе.

— А что же с убийством Кевина? — спросил сэр Колин, когда официант ушел.

— Боюсь, — сказал Страйк, — мне кажется гораздо более вероятным, что ВГЦ убила Кевина, а не то, что он торговал наркотиками.

— Но…

— Изначально я был такого же мнения. Я не мог понять, зачем им понадобилось его убивать. У них отличные адвокаты, а он, несомненно, был неуравновешенным и его легко было дискредитировать. Но чем дольше длится расследование, тем меньше я верю в версию о наркоторговле.

— Почему? Что вы узнали?

— Совсем недавно я услышал необоснованное утверждение о том, что на ферме Чепмена было оружие. Источник был из вторых рук, — признал Страйк, — и не заслуживает особого доверия, так что мне придется попытаться подтвердить его слова, но факт остается фактом: я думаю, что было бы неразумно недооценивать те контакты, которые ВГЦ установила за последние тридцать лет. Во время рейда на ферму в восемьдесят шестом году оружие найдено не было, но с тех пор на ферме жил как минимум один жестокий преступник. Все, что им было нужно, — это рекрут, знающий, где можно нелегально достать оружие, — при условии, что Уэйс уже не обладал такими знаниями.

— Вы действительно думаете, что они убили Кевина из-за его книги? — скептически произнес сэр Колин.

— Я не думаю, что книга сама по себе была проблемой, потому что журналист, у которого я брал интервью, по имени Фергус Робертсон, уже обвинил ВГЦ практически во всем, о чем говорил Кевин: в физическом насилии, сексуальном принуждении и сверхъестественных играх разума. Церковь настойчиво преследовала Робертсона с помощью адвокатов, но он все еще жив.

Принесли кофе.

— Так что же послужило мотивом, если не книга? — спросил сэр Колин.

— Кевин сказал вам, что в последние недели своей жизни он все собирал по кусочкам, не так ли? То, что, как он думал, он подавлял?

— Да, как я уже говорил, он становился все более неуравновешенным и беспокойным. Я глубоко сожалею о том, что не оказал ему большей поддержки…

— Я не думаю, что какая-либо поддержка могла бы остановить его убийство. Я думаю, Кевин собрал воедино информацию об утоплении Дайю. Церковь могла бы заставить издателя удалить необоснованные обвинения, но она потеряла возможность заставить Кевина молчать в повседневной жизни. Что, если он проболтается о своих подозрениях не тому человеку?

— Но, как вы говорите, это предположение.

— Вы знали, что Паттерсон не передал все свои доказательства, когда вы его уволили?

— Нет, — сказал сэр Колин. — Я не знал.

— У меня есть запись интервью с Кевином, которую они тайно записали за пять дней до того, как его застрелили. Это халтурная работа: большая часть того, что он сказал, не слышна, поэтому они не удосужились дать ее вам. На этой записи Кевин говорит оперативнику Паттерсона, что намерен встретиться с кем-то из церкви, чтобы “ответить за это.” Что это за “это”, я не знаю, но во время разговора он много говорил о Дайю. И вы никогда не посещали квартиру Кевина, не так ли?

— Нет — я бы хотел.

— Ну, все стены были исписаны и кто-то вырезал несколько слов из штукатурки. Конечно, это мог быть и сам Кевин, но есть вероятность, что это сделал его убийца.

Робин получила странную информацию о передвижениях Дайю в ночь перед тем, как она якобы утонула, от сестры Кевина Эмили. То, что сказала Эмили, совпало с тем, что Кевин написал на стене своей квартиры о заговоре. На самом деле, — сказал Страйк, поднимая чашку с кофе, — Эмили не верит, что Дайю мертва.

— Но, — сказал сэр Колин, все еще хмурясь, — это крайне маловероятно, конечно?

— Маловероятно, — сказал Страйк, — но не невозможно. — Как бы то ни было, живая или мертвая, Дайю стоила больших денег. Она была единственным бенефициаром завещания своего биологического отца, а ему было что оставить. Там, где нет тела, должны быть сомнения — вот почему я хочу поговорить с Шери Гиттинс.

— При всем уважении, — сказал сэр Колин с вежливой, но твердой уверенностью, которую, по мнению Страйка, он когда-то использовал при обсуждении заумных политических проектов в своей профессиональной деятельности, — Я больше надеюсь на то, что благодаря инициативе вашего партнера будет достигнута моя непосредственная цель — вызволение Уилла с фермы Чепменов, чем на то, что кто-то сможет развалить всю религию.

— Но вы не возражаете против того, чтобы я брал интервью у Шери Гиттинс?

— Нет, — медленно произнес сэр Колин, — но я бы не хотел, чтобы это расследование превратилось в расследование смерти Дайю Уэйс. В конце концов, это был несчастный случай, и у вас нет доказательств, что это было не так, правда?

Страйк, который не мог винить своего клиента за такой скептицизм, заверил сэра Колина, что целью агентства по-прежнему является извлечение его сына из ВГЦ. Обед завершился мирно, Страйк пообещал оперативно сообщать обо всех новых событиях, в частности, о полицейском расследовании жестокого обращения с Джейкобом.

Тем не менее, именно о гибели Дайю Уэйс и Кевина Пирбрайта думал Страйк, отправляясь обратно на Денмарк-стрит. Сэр Колин Эденсор был прав, говоря, что у Страйка все еще не было конкретных доказательств, подтверждающих его подозрения. Возможно, было бы слишком амбициозно полагать, что ему удастся разрушить миф об утонувшем пророке, который не подвергался сомнению на протяжении двадцати одного года. Но, в конце концов, подумал детектив, все еще голодный после скудного рыбного ужина и замечая, насколько легче ему стало ходить без нескольких стоунов, которые он уже сбросил, — иногда удивительно, чего можно добиться согласованными усилиями в достижении стоящей цели.

Глава 91

Девять на четвертом месте означает:

Радость, которая взвешена, не имеет покоя.

И-Цзин или Книга Перемен

Пока Страйк пил кофе с сэром Колином Эденсором, Робин пила кружку чая за столом в своей гостиной, раскрыв перед собой ноутбук и блокнот, усердно работая и наслаждаясь временным покоем. Мужчина наверху, чья музыка обычно была слышна, был на работе, и ей удалось выпроводить родителей из квартиры, попросив их сделать покупки.

Переезд Робин из фермы Чепменов в лондонскую квартиру оказался гораздо сложнее, чем она предполагала. Она чувствовала себя взволнованной, дезориентированной и подавленной не только свободой, но и постоянным наблюдением матери, которое, хотя и было доброжелательным, усугубляло положение Робин, поскольку напоминало ей о неусыпной слежке, которой она только что избежала. Теперь, когда было уже слишком поздно, она поняла, что при возвращении в Лондон ей действительно были необходимы тишина, пространство и одиночество, в котором она могла бы вернуться во внешний мир и сосредоточиться на длинном отчете для Страйка, в котором она выкладывала все, что еще не успела рассказать ему о жизни на ферме Чепменов. Чувство вины за то, что родители четыре месяца тревожились за нее, заставило ее согласиться на их приезд, но, как бы она ни любила их, сейчас ей хотелось только одного — чтобы они вернулись в Йоркшир. К сожалению, они грозились остаться еще на неделю, “чтобы составить тебе компанию” и “присмотреть за тобой”.

С замиранием сердца она услышала, как на лестничной площадке открываются двери лифта. Когда она встала, чтобы впустить родителей, зазвонил мобильный телефон, лежащий на столе за ее спиной.

— Извини, — обратилась она к матери, обремененной тяжелыми пакетами из Вайтроус, — мне нужно ответить, это может быть Страйк.

— Ты должна была взять отгул! — сказала Линда, и Робин проигнорировала это замечание. Вернувшись к телефону, она увидела номер своего партнера и ответила.

— Привет, — сказала Робин нарочито громко, как и Линда.

— Не задерживайся, мы купили пирожные. ты должны поесть и вытянуть ноги.

— Не вовремя? — спросил Страйк.

— Нет, — сказала Робин, — но не мог бы ты дать мне две минуты? Я тебе перезвоню.

Она повесила трубку и направилась к дверям тесной кухни, где ее родители раскладывали покупки.

— Я просто выйду подышать свежим воздухом, — сказала Робин.

— Что нам не разрешается слышать? — спросила Линда.

— Ничего, он просто сообщает мне последние новости, о которых я просила, — сказала Робин, с некоторым трудом сохраняя спокойный тон. — Я вернусь через десять минут.

Она поспешила выйти из квартиры с ключами в руках. Дойдя до Блэкхорс-роуд, где выхлопных газов было больше, чем чистого воздуха, она перезвонила Страйку.

— Все в порядке?

— Все в порядке, в порядке, — лихорадочно сказала Робин. — Просто мама меня доводит.

— А, — сказал Страйк.

— Я сто раз говорила ей, что это был мой выбор — поехать на ферму Чепмен, и мой выбор — оставаться там так долго, но…

Робин не успела закончить фразу, но Страйк прекрасно понимал, что она хотела сказать.

— Она думает, что это все из-за меня?

— Ну, — сказала Робин, которая не хотела этого говорить, но жаждала развязать себе руки, — да. Я сказала ей, что мне пришлось уговаривать тебя, чтобы ты позволил мне сделать эту работу, и что ты хотел, чтобы я ушла раньше, Я даже сказала ей, что она должна быть чертовски благодарна, что ты был рядом, когда я сбежала, но она… Боже, как она бесится.

— Нельзя ее винить, — резонно заметил Страйк, вспомнив, как он был потрясен внешним видом Робин, когда впервые увидел ее. — Это твои родители, конечно, они будут волноваться. Как много ты им рассказала?

— Вот это забавно! Я им и десятой доли не сказала! Мне пришлось сказать, что я не наедалась, потому что это очевидно, и они знают, что я плохо сплю, — Робин не собиралась признаваться, что разбудила себя накануне вечером, громко вскрикнув во сне, — но, учитывая то, что я могла сказать, я думаю, что Райан накручивал их, говоря им, как он беспокоится все время, пока я была там. Он пытается добиться более раннего вылета из Испании, но, честно говоря, последнее, что мне нужно, это чтобы он и моя мать встретились… О, кстати, кто-то повесил огромный плакат Джонатана Уэйса на стене здания, расположенного неподалеку от дороги.

— Рекламирует свою суперслужбу в “Олимпии”? Да, это повсюду.

— Я чувствую, что не могу оторваться от… прости, я понимаю, что несу чепуху, — выдохнула Робин,прислонившись к удобной стене и наблюдая за проходящим транспортом. По крайней мере, отсюда она не могла видеть лицо Уэйса. — Расскажи мне о Колине Эденсоре. Как он все это воспринял?

— Примерно так, как и следовало ожидать, — сказал Страйк. — Он очень хвалит тебя и все твои зацепки. Он одобрил выделение средств на поиски Лин и вызволение Эмили, но идея развенчания мифа о Дайю вызывает у него гораздо меньше энтузиазма. Не могу сказать, что это было неожиданностью. Я прекрасно понимаю, что шансы невелики.

— Полиция до сих пор не ответила мне по поводу Джейкоба.

— Ну, получение ордеров требует времени, — сказал Страйк, — хотя я думал, что они уже должны были связаться, учитывая, что речь идет о умирающем ребенке.

— Ну, точно. Слушай, Страйк, я действительно думаю, что я могла бы…

— Ты берешь отпуск на эту неделю, — сказал Страйк. — Тебе нужно выспаться и поесть. Врач, наверное, сказал бы, что стоит отдохнуть подольше.

— Слушай, помнишь, Цзян говорил, что узнал кого-то, кто был на ферме Чепмена давным-давно? Я говорила тебе об этом, не помню?

— Да, — сказал Страйк, считавший плохим признаком то, что разговор Робин так часто перескакивает с одного на другое, — да.

— Хорошо, я пыталась выяснить, кто это может быть, и я думаю…

— Робин…

— Наверное, это либо Мэрион Хаксли, либо Уолтер Фернсби. Цзян сказал, что он только что вернулся, а они единственные из недавнего набора, кто достаточно стар, чтобы быть там много лет назад. Поэтому я пытаюсь проследить…

— Это может подождать, — громко сказал Страйк, перебивая ее. — Это все может подождать.

— Ради Бога, ты говоришь, как моя мать! Она все время перебивает меня, когда я пытаюсь что-то найти, как будто я какая-то больная.

— Я не считаю тебя больной, — терпеливо сказал Страйк, — я просто думаю, что тебе лучше отдохнуть. Если Уолтер или Марион были там раньше, мы можем посмотреть, когда тебе будет…

— Не говори “лучше”, я не больна. Страйк, я хочу достать эту чертову церковь, я хочу найти на них что-нибудь, я хочу…

— Я знаю, что ты хочешь, и я хочу того же, но я не хочу, чтобы у моего партнера был срыв.

— Я не…

— Отдохни, поешь и успокойся, мать твою. Послушай, — добавил он, прежде чем она успела ответить. — В понедельник я собираюсь поехать в Торнбери и попытаться взять интервью у Шери Гиттинс — или Кэрри Кертис Вудс, как она сейчас называет себя. Она вернется из отпуска, ее муж должен быть на работе, и я думаю, что она будет дома с детьми, потому что на ее странице в Facebook нет никаких указаний на то, что у нее есть работа. Не хочешь пойти со мной на собеседование?

— О Боже, да, — горячо сказала Робин. — Это даст мне повод избавиться от родителей, сказав им, что я возвращаюсь на работу. Еще немного — и я выйду из себя. Что ты собираешься делать до конца дня?

— Сегодня вечером я займусь Фрэнками, — сказал Страйк. — Все готово для того, чтобы они сделали свой большой шаг, а они, черт возьми, до сих пор этого не сделали. Хотелось бы, чтобы они поторопились.

— Ты хочешь, чтобы они попытались похитить Ташу Майо?

— Честно говоря, да. Тогда мы сможем арестовать этих ублюдков. Я тебе говорил, что один из них был задержан за преследование, а другой — за непристойное поведение? И что фамилия у них не та, что была раньше? Хорошее напоминание всем нам о том, что чудаки не всегда безобидны.

— Я постоянно думаю об этом с тех пор, как уехала с фермы Чепмена, — сказала Робин. — Думаю о том, что церковь стала такой большой, и как все это время им все сходило с рук. Люди просто позволяли им заниматься этим… Немного странным, но безобидным делом…

— Если бы ты познакомилась с моей матерью, — сказал Страйк, который теперь ждал, чтобы перейти на улицу Чаринг-Кросс, — Ты бы увидела самый чистый пример такого мышления, с которым я когда-либо сталкивался. Для нее было предметом гордости нравиться всем, кто немного не в себе. На самом деле, чем больше отклонений, тем лучше, вот так я и попал к Штырю в качестве сводного брата — кстати говоря, он позвонил мне вчера вечером и сказал, что Джордан Рини вернулся в больницу, но его держат под наблюдением как самоубийцу.

— Ты думаешь снова взять у него интервью?

— Не думаю, что в этом есть смысл. Я думаю, он будет вести себя тихо, даже если дружки Штыря снова выбьют из него все дерьмо. Это очень пугливый человек.

— Испугался утонувшего пророка? — спросила Робин, которой Страйк рассказал о своей встрече с Рини, когда они возвращались в Лондон из Фелбридж-Лоджа.

— Когда Рини был в церкви, там не было Утонувшего Пророка, Дайю была еще жива большую часть его пребывания там. Нет, чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что то, что пугает Рини, — это арест.

— В смысле…?

— Что он сделал что-то, за что, как он опасается, его могут обвинить, как только он выйдет из тюрьмы.

— Но он не мог иметь никакого отношения к утоплению Дайю. Ты же сказал, что он проспал.

— Я знаю, но он мог совершить сколько угодно сомнительных поступков, не имеющих отношения к Дайю. Возможно, он опасается, что его привлекут за то, что происходило на тех полароидах.

— Ты думаешь, он был одним из них?

— Не знаю. Это может быть тот парень с татуировкой черепа. Сейчас у него на верхней руке дьявол, который может скрывать старую тату. Татуировка черепа насиловал человека, у которого, как мы знаем, был низкий IQ и, возможно, поврежден мозг, поэтому Рини может бояться, что его обвинят в изнасиловании.

— О Боже, — тихо сказала Робин, — это ужасно, все это.

— Конечно, если бы это был он, Рини мог бы утверждать в суде, что его заставили это сделать, — сказал Страйк. — Если у церкви действительно есть оружие, то кто-то мог наставить его на детей в масках свиней и заставить их выступать. Я понимаю, почему Рини не хотел, чтобы этот эпизод получил огласку. Насильники и педофилы находятся на самом дне пищевой цепочки, даже среди закоренелых зэков.

— В любом случае, — сказал Страйк, с некоторым опозданием вспомнив, что он должен был не поощрять свою партнершу к насилию и разврату, а призывать ее думать о более приятных вещах, — иди, съешь торт и посмотри фильм с мамой или что-нибудь еще. Это должно ее порадовать.

— Она, наверное, спрятала мой ноутбук, пока я с тобой разговаривала. Я дам тебе знать, если полиция свяжется со мной по поводу Джейкоба.

— Хорошо, — сказал Страйк, — а пока…

— Пончики и ромкомы, — вздохнула Робин. — Да, хорошо.

Глава 92

Сила низших людей растет.

Опасность приближается к человеку, уже есть явные признаки…

И-Цзин или Книга Перемен

Успокоенная перспективой вернуться к расследованию в понедельник, Робин поднялась на лифте в свою квартиру. В гостиной она тихо закрыла ноутбук, намереваясь вернуться к работе, как только ее родители будут благополучно уложены на диван-кровать вечером, и приняла от матери кружку свежего чая и шоколадный эклер.

— Что он хотел? — сказала Линда, усаживаясь на диван.

— Сказать мне, чтобы я успокоилась и съела пирожное, так что он был бы доволен этим, — добавила она, указывая на эклер.

— Значит, Райан возвращается домой?

— В следующее воскресенье, если только он не улетит раньше, — сказала Робин.

— Нам нравится Райан, — сказала Линда.

— Я рада, — сказала Робин, делая вид, что не услышала невысказанного имени Страйка.

— Он очень хорошо держал нас в курсе событий, — добавила Линда, опять же с тихим добавлением: в отличие от Страйка. — Как ты думаешь, он хотел бы иметь детей?

О, ради Бога.

— Понятия не имею, — солгала Робин. На самом деле Райан ясно дал понять, что хотел бы иметь детей.

— Он всегда спрашивает об Аннабел, — тепло сказала Линда, имея в виду племянницу Робин. — Вообще-то у нас есть новости. Дженни снова беременна.

— Фантастика! — сказала Робин, которой нравилась ее невестка, но она недоумевала, почему от нее до сих пор скрывали эту информацию.

— И, — сказала Линда, сделав глубокий вдох. — Девушка Мартина тоже беременна.

— Я даже не знала, что у него есть девушка, — сказала Робин. Мартин, родившийся сразу после нее по порядку рождения, был единственным сыном, который все еще жил с родителями и имел не очень хорошую работу.

— Они вместе со всего три месяца, — сказала Линда.

— Что это за девушка?

Линда и Майкл посмотрели друг на друга.

— Ну…, — сказала Линда, и односложное слово прозвучало с неодобрением.

— Она любит выпить, — сказал Майкл.

— Ее зовут Кармен, — сказала Линда.

— Мартин доволен?

— Мы не знаем, — сказала Линда.

— Возможно, он будет, — сказала Робин, которая не была в этом уверена, но считала, что в присутствии родителей лучше быть оптимистом.

— Я так и сказал, — ответил Майкл. — Он говорит о том, чтобы получить лицензию на перевозку грузов. Вождение грузовиков на дальние расстояния, знаешь ли.

— Ну, ему всегда нравилось водить машину, — сказала Робин, решив не упоминать о многочисленных случаях, когда Мартин чуть не попал впросак, напившись и набравшись храбрости.

— Как ты, — сказал ее отец, — с этой продвинутой водительской квалификацией.

Робин прошла курсы повышения квалификации по вождению в те месяцы после изнасилования, завершившего ее карьеру в университете, когда управление автомобилем вернуло ей чувство безопасности и контроля. С облегчением получив возможность поговорить на тему, не связанную ни с детьми, ни с карьерой, Робин начала разговаривать о старом лендровере и о том, пройдет ли он очередное ТО.

Вторая половина дня прошла относительно спокойно, потому что Робин нашла по телевизору документальный фильм, который, к счастью, заинтересовал обоих ее родителей. Робин захотелось вернуться к ноутбуку, но она боялась нарушить шаткое спокойствие и бездумно смотрела, пока, когда наступил вечер, она не предложила доставку и не заказала Deliveroo.

Пиццу только успели доставить, как раздался зуммер возле двери квартиры.

— Робин Эллакотт? — сказал высокий мужской голос, когда Робин нажала кнопку интеркома.

— Да?

— Это констебль Блэр Хардинг. Мы можем войти?

— О, да, конечно, — сказала Робин, нажимая на кнопку, чтобы пропустить их через внешнюю дверь вниз.

— Что от тебя хочет полиция? — спросила Линда, выглядя встревоженной.

— Все в порядке, — успокаивающе сказала Робин. — Я ждала этого — я дала показания о том, чем была свидетелем на ферме Чепмена.

— О чем?

— Мам, все в порядке, — сказала Робин, — это связано с тем, что кто-то не получил должной медицинской помощи. В полиции сказали, что свяжутся со мной.

Не желая пускаться в дальнейшие объяснения, Робин вышла на лестничную площадку и стала ждать приезда полиции, размышляя о том, насколько странной она может показаться полицейским, если она спросит о последних новостях о Джейкобе внизу, в их машине.

Через несколько минут двери лифта открылись и на пороге появились белый мужчина-полицейский и более низкая женщина-азиатка, черные волосы которой были убраны в пучок. Оба выглядели серьезно, и Робин почувствовала внезапную тревогу: неужели Джейкоб мертв?

— Привет, — сказала она с опаской.

— Робин Эллакотт?

— Да — это из-за Джейкоба?

— Да, это так, — сказала женщина-полицейский, взглянув на открытую дверь в квартиру Робин. — Вы там живете?

— Да, — сказала Робин, смущенная суровостью офицеров.

— Мы можем войти? — спросила женщина-офицер.

— Да, конечно, — сказала Робин.

Линда и Майкл, поднявшиеся на ноги, с тревогой смотрели на двух офицеров, вошедших в квартиру вслед за их дочерью.

— Это мои родители, — сказала Робин.

— Привет, — сказал мужчина-офицер. — Я констебль Хардинг, а это констебль Хан.

— Привет, — неуверенно сказала Линда.

— Вы, очевидно, знаете, о чем идет речь, — сказал констебль Хан, глядя на Робин.

— Да. Джейкоб. Что случилось?

— Мы пришли пригласить вас в участок, миз Эллакотт, — сказал констебль Хардинг.

Робин почувствовала, что у нее в животе появилась странная смесь тревожности и волнения, хотя она не понимала, почему.

— Не можете ли вы просто рассказать мне, что произошло?

— Мы приглашаем вас на допрос, — сказал констебль Хан.

— Я не понимаю, — сказала Робин. — Вы говорите, что я арестована?

— Нет, — сказал констебль Хардинг. — Это будет добровольное интервью.

— О чем? — спросила Линда, прежде чем Робин успел вымолвить слово.

— Мы получили обвинение в жестоком обращении с детьми, — сказал констебль Хардинг.

— Против… против меня? — спросила Робин.

— Именно так, — сказал констебль Хардинг.

— Что? — взорвалась Линда.

— Это добровольное собеседование, — повторил констебль Хардинг.

Робин смутно понимала, что Линда что-то говорит, но не могла вникнуть в смысл сказанного.

— Хорошо, — спокойно сказала Робин. — Позвольте я возьму пальто.

Однако первым делом она вернулась к столу, взяла ручку и нацарапала номер мобильного телефона Страйка — единственный, который она знала наизусть, кроме своего собственного.

— Телефон Страйка, — сказала она отцу, втискивая ему в руки номер.

— Куда вы ее везете? — Линда потребовала от офицеров. — Мы хотим приехать!

Констебль Хан назвал название полицейского участка.

— Мы найдем его, Линда, — сказал Майкл, потому что было ясно, что Линда намерена либо силой пробраться в полицейскую машину, либо зацепиться за бампер.

— Все будет хорошо, — успокоила родителей Робин, натягивая пальто. — Я все улажу. Позвони Страйку, — твердо добавила она отцу, взяла ключи и вышла вслед за полицейскими из квартиры.

Глава 93

Семена — это первое незаметное начало движения, первый след удачи (или несчастья), который проявляется. Высший человек воспринимает семена…

И-Цзин или Книга Перемен

В тот самый момент, когда Робин садилась в полицейскую машину на Блэкхорс-роуд, Страйк сидел в своем БМВ в Бекслихите и наблюдал, как братья Фрэнки забираются в свой старый фургон, припаркованный неподалеку от их многоквартирного дома. Пропустив фургон, Страйк отправился в погоню, а затем позвонил Мидж.

— Да.

— Где Майо?

— Со мной. Ну, не со мной — я жду, когда она выйдет из своего зала.

— Я сказал ей, чтобы она изменила свою чертову рутину.

— Это единственный вечер, когда у нее выходной в театре, и здесь меньше народу…

— Я думаю, что сегодня именно та ночь. Они только что сели в фургон с балаклавами в руках.

— О, черт, — сказала Мидж.

— Слушай, если Майо согласна — только если она согласна, — я предлагаю действовать как обычно. Пусть это произойдет. Я отвлеку Барклая от Той Боя, чтобы убедиться, что у нас достаточно людей, и мы заставим этих ублюдков попытаться это сделать.

— Она будет готова к этому, — сказала Мидж, в голосе которой звучало волнение.— Она просто хочет, чтобы все закончилось.

— Хорошо. Держи меня в курсе вашего местонахождения. Сейчас я слежу за ними и дам тебе знать, если что-то изменится. Я позвоню Барклаю.

Страйк повесил трубку, но прежде чем он смог связаться с Барклаем, ему позвонил неизвестный номер. Страйк отклонил звонок и набрал номер Барклая.

— Где ты?

— Возле дома миссис Денежного Мешка. Она очень сильно резвилась с Той Боем по дороге на улицу.

— Ну, ты мне нужен в Ноттинг-Хилле, срочно. Похоже, Фрэнки планируют свой большой поход. Балаклавы, оба в фургоне…

— Здорово, так и хочется кому-нибудь врезать. Теща остается. Увидимся там.

Не успел Барклай прервать разговор, как телефон Страйка зазвонил снова. Он ткнул пальцем в приборную панель, не сводя глаз с фургона, который теперь отделял его БМВ от Пежо 108.

— Кто же так насолил ВГЦ? — раздался веселый голос.

— Кто это?

— Фергус Робертсон.

— Ох, — удивился Страйк, улышав журналиста, — ты. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что твоя страница в Википедии только то что увеличилась в три раза, — сказал журналист, по голосу которого чувствовалось, что он выпил пару рюмок. — Я узнаю стиль. Побитые подружки, траханье с клиентками, проблемы с выпивкой, проблемы с отцом — что у тебя на них?

— Пока ничего не могу сказать, — ответил Страйк, — но это не значит, что в конце концов у меня ничего не будет.

Кто бы из братьев Фрэнков ни был за рулем, он либо понял, что за ним следят, либо был неумелым: он только что заработал несколько гудков от “Пежо” за опоздание. С новостями Робертсона, хотя Страйку они были крайне неприятны, придется разбираться позже.

— Я просто подумал, что должен сообщить тебе об этом, — сказал журналист. — Мы же договорились, верно? Я получу статью, если…

— Да, хорошо, — сказал Страйк. — Мне пора.

Он повесил трубку.

Фрэнки, похоже, направляются в Ноттинг-Хилл, подумал Страйк, въезжая в туннель Блэкуолл. Снова позвонил тот же неизвестный номер, что и раньше. Он проигнорировал его, потому что Фрэнки только что прибавили скорость, и хотя это могло означать, что они беспокоятся о том, что потеряли возвращавшуюся из спортзала Ташу, Страйк по-прежнему опасался, что они поняли, что он следит за ними.

Телефон снова зазвонил: Пруденс, его сестра.

— Черт возьми, — прорычал Страйк, — я занят.

Он перевел звонок на голосовую почту, но Пруденс перезвонила. Страйк снова проигнорировал звонок, хотя и испытывал смутное беспокойство: Пруденс никогда раньше так не поступала. Когда она перезвонила в третий раз, Страйк взял трубку.

— Я сейчас занят, — сказал он ей. — Могу я перезвонить тебе позже?

— Это будет коротко, — сказала Пруденс. К его удивлению, в ее голосе прозвучала злость.

— Хорошо, что случилось?

— Я очень четко попросила тебя держаться подальше от моего клиента, который находился в ВГЦ!

— О чем ты говоришь? Я не приближался к нему.

— О, правда, — холодно сказала Пруденс. — Она только сказала мне, что кто-то обратился к ней по Интернету, выпытывая информацию. Она в полном смятении. Кто бы это ни был, он угрожал ей именем женщины, которую она знала в церкви.

— Я не знаю, кто твой клиент, — сказал Страйк, глядя на фургон впереди, — и я никому не угрожал в Интернете.

— Кто еще мог выследить ее и сказать, что знает о ее встрече с этой женщиной? Корм? — добавила она, когда он не ответил сразу.

— Если бы, — сказал Страйк, который только что сделал несколько быстрых мысленных выводов, — у нее была страница Pinterest…

— Так это был ты?

— Я не знал, что это твоя клиентка, — сказал Страйк, теперь уже с упреком. Неизвестный номер, который все время звонил, снова пытался дозвониться. — Я видел ее рисунки и оставил пару комментариев, вот и все. Я понятия не имел, кто стоит за этим… Мне пора, — сказал он, прервав разговор, когда Фрэнки проскочили на красный свет, оставив Страйка за Hyundai с большой вмятиной на заднем крыле.

— Блядь, — прорычал Страйк, бессильно наблюдая за тем, как Фрэнки скрылись из виду.

Неизвестный номер позвонил еще раз.

— Черт возьми, — сказал Страйк, отклоняя звонок, и вместо этого позвонил Мидж, которая тут же ответила. — Где ты?

— Таша принимает душ.

— Хорошо, но не позволяй ей покидать зал, пока не получишь от меня весточку. Барклай уже едет, но эти ублюдки только то что проехали на красный свет, и я их потерял. Они могут знать, что я их преследую. Оставайся на месте, пока я не скажу.

Hyundai тронулся с места, а Страйк, теперь уже выбравший свой собственный маршрут в Ноттинг-Хилл, позвонил Барклаю.

— Я почти у цели, — сказал шотландец.

— А я нет, я упустил этих ублюдков. Они могли меня заметить.

— Ты уверен? Они чертовски тупые.

— Даже у идиотов иногда все получается.

— Думаешь, они это сделают?

— Может быть, но мы должны предполагать, что это произойдет. Мидж и Майо ждут в спортзале, пока я не скажу им идти. Позвони мне, если заметишь фургон.

К счастью, неизвестный номер, который продолжал донимать Страйка, похоже, сдался. Он ехал так быстро, как только мог, чтобы не нарываться на штраф, в направлении Ноттинг-Хилла, пытаясь угадать, где Фрэнки могут попытаться схватить Ташу Майо. Он был уже в десяти минутах езды от ее дома, а солнце уже почти село, когда позвонил Барклай.

— Они здесь, — сказал он. — Припарковались в том тупике в двух кварталах от спортзала. Они надели свои чертовы балаклавы.

— Где ты?

— Напротив тротуара, в пятидесяти ярдах.

— Хорошо, я позвоню Мидж и свяжусь с тобой.

— Что происходит? — спросила Мидж, ответив на первом гудке.

— Они припарковались в двух кварталах от спортзала, в том тупике слева по пути к ее дому. Ты с Майо?

— Да, — сказала Мидж.

— Передай ей трубку.

Он услышал, как Мидж что-то сказала актрисе, а затем нервный голос Таши.

— Алло?

— Вы знаете, что происходит?

— Да.

— У вас есть выбор. Я могу забрать вас из спортзала и отвезти прямо домой, но если мы так поступим, они попробуют сделать это в другой день, или…

— Я хочу, чтобы все закончилось сегодня, — твердо сказала Таша, но в ее голосе слышалось напряжение.

— Клянусь, вам ничего не грозит. Они идиоты, и мы будем готовы.

— Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Когда я скажу, вы покинете зал. Я хочу заснять, как они пытаются затащить вас в фургон. Мы этого не допустим, но я не могу гарантировать, что у вас не будет неприятных секунд и, возможно, одного или двух синяков.

— Я актриса, — сказала Таша с дрожащим смешком. — Я просто представлю, что кто-то крикнет “снято”.

— Это буду я, — сказал Страйк. — Хорошо, дайте мне обратно Мидж.

Когда она это сделала, Страйк сказал:

— Я хочу, чтобы ты вышла из спортзала сейчас, одна, прошла прямо по тупику и заняла хорошую точку обзора за их фургоном, но так, чтобы они не могли тебя увидеть, пока ситуация не накалится. Я хочу, чтобы это было снято на камеру, на случай, если это не попадет на систему видеонаблюдения.

— Может ли Барклай сделать это? а я…

— Что я только что сказал?

— Хорошо, — хмуро сказала Мидж и отключилась.

Страйк свернул на дорогу, где находился спортзал Таши, припарковался, а затем позвонил Барклаю.

— Двигайся так, чтобы ты шел к Таше, когда они на нее нападут. Я буду позади нее и дам тебе знать, когда она начнет движение.

— Принято, — сказал Барклай.

Страйк смотрел, как Мидж выходит из спортзала в сгущающейся темноте. Он смог разглядеть Барклая, бредущего по другой стороне дороги. Он подождал, пока оба исчезнут из виду, затем вышел из БМВ и позвонил Таше.

— Направляйтесь к двери, но не выходите, пока я вам не скажу. Я буду у вас за спиной, а Барклай впереди. Притворитесь, что пишете смс. Мидж уже позади их фургона. Они выбрали место, где не должны заметить, что мы приближаемся.

— Хорошо, — нервно сказала Таша.

— Так, — сказал Страйк, находясь уже в пятнадцати метрах от входа в зал, — вперед.

Таша вышла из спортзала с сумкой через плечо, склонив голову над телефоном. Страйк последовал за ней, держась на небольшом расстоянии от актрисы. Снова зазвонил мобильный телефон: он достал его, отклонил звонок и положил обратно в карман.

Таша приближалась к тупику. Когда она проходила под фонарем, Страйк услышал, как открываются двери фургона.

Навстречу бежали люди в балаклавах, старший из них держал в затянутой в перчатку руке большой молоток. Когда он перешел на бег, Страйк услышал крик Барклая “Эй!” и вопль Таши.

Крик Барклая заставил держателя молотка остановиться — руки Страйка сомкнулись на плечах Таши – когда он толкнул ее в бок, громоздкое оружие пролетело мимо нее на три фута; Страйк тоже увернулся, его левая рука уже была сжата в кулак, которым он с силой ударил по покрытой щетиной челюсти. Его жертва издал пронзительный писк и упал навзничь на тротуар, где остался лежать оглушенный, как Иисус раскинув руки.

— Лежи, — прорычал Страйк, снова ударив свою жертву, пытавшегося подняться на ноги. Противник Барклая обхватил шотландца за талию в бесплодной попытке уклониться от ударов первого, но пока Страйк наблюдал за этим, ноги Фрэнка-2 подкосились.

— Обыщи фургон, — обратился Страйк к Мидж, которая выбежала из своего укрытия, не выпуская из рук мобильник и ведя запись, — Посмотри, есть ли там фиксаторы… не дергайся, мать твою, — добавил он, снова ударив первого брата по голове.

— И ТЫ, — заорал Барклай, которого его собственный Фрэнк только что попытался ударить по яйцам и в ответ получил ботинком по диафрагме.

— Боже мой, — пробормотала Таша, поднявшая молоток. Она перевела взгляд со стонущей жертвы Барклая, лежавшей в позе эмбриона, на неподвижного Фрэнка Страйка. — Он что, вырубился?

— Нет, — сказал Страйк, потому что только что увидел, как человек в балаклаве слегка изменил свое положение. — Он притворяется, глупый ублюдок. Это называется разумная сила, придурок, — добавил он, обращаясь к лежащей фигуре, когда Мидж прибежала с несколькими черными пластиковыми фиксаторами.

— Может быть, не стоит вызывать полицию, — сказал Барклай, глядя через дорогу на собаковода с кокер-спаниелем, который застыл на месте.

— Тем-то лучше, — сказал Страйк, сжимая запястья сопротивляющегося Фрэнка, который уже перестал притворяться, что он в отключке. Сделав это, Страйк стянул балаклаву и увидел знакомый высокий лоб, косой взгляд и редеющие волосы.

— Ну, — сказал Страйк, — все пошло не так, как ты думал, не так ли?

Неожиданно высоким голосом мужчина сказал:

— Мне нужен мой социальный работник! — что вызвало у Страйка громкий смех.

— Вот так придурок, — сказал Барклай, который успешно сдерживал младшего брата и разоблачал его, и в этот момент он начал плакать.

— Я ничего не делал. Я не понимаю.

— Или к черту, — сказал Барклай и, оглядев Страйка, добавил: — Хорошая работа ногами. Особенно для парня, у которого только одна нога.

— Ага, — сказал Страйк. — Давайте… — снова зазвонил его мобильный, — черт возьми. Кто-то продолжает… Что? — сердито сказал он, отвечая на незнакомый номер.

Барклай, Мидж и Таша наблюдали за тем, как лицо Страйка стало пустым.

— Где? — спросил он. — Хорошо… Я уже еду.

— Что случилось? — спросила Мидж, когда Страйк повесил трубку.

— Это был отец Робин. Ее забрали на допрос.

— Что?

— Вы сможете справиться с этими двумя без меня, пока не приедет полиция?

— Да, конечно. У нас есть молоток, — сказала Мидж, выхватывая его из рук Таши.

— Справедливое замечание, — сказал Страйк. — Я дам вам знать, что происходит, как только узнаю.

Он повернулся и отправился в путь так быстро, как только позволяло ему пульсирующее правое колено.

Глава 94

Существуют тайные силы, которые ведут вместе с теми, кто принадлежит другому другу. Мы должны поддаться этому притяжению, тогда мы не совершим ошибок.

И-Цзин или Книга Перемен

До полицейского участка, куда доставили Робин, Страйк добрался за час. Притормозив в поисках места для парковки, он проехал мимо трех фигур, которые, судя по всему, спорили у квадратного каменного здания. Когда он нашел место для парковки и пошел обратно к участку, то узнал в этой троице Робин и ее родителей.

— Страйк, — с облегчением сказала Робин, заметив его.

— Здравствуйте, — сказал Страйк, протягивая руку Майклу Эллакотту, высокому мужчине в очках в роговой оправе. — Извините, что не ответил раньше. Я был занят тем, что не мог бросить.

— Что случилось? — спросила Робин.

— Фрэнки сделали свой ход. Что происходит?

— Мы собираемся забрать Робин домой, — сказала Линда. — Она прошла через…

— Ради Бога, мама, — сказала Робин, отстраняясь от рук Линды, — я должна рассказать Корморану о том, что только что произошло.

— Он может вернуться с нами в квартиру, — сказала Линда, как будто это было одолжение, которого Страйк не заслуживал.

— Я знаю, что он может вернуться ко мне в квартиру, — сказала Робин, которая быстро выходила из себя, — но это не то, что произойдет. Мы с ним пойдем выпьем. Возьми мои ключи.

Она вложила их в руки отца.

— Ты можешь взять такси, а Корморан подвезет меня позже. Смотри — вот такси.

Робин подняла руку, и черное такси затормозило.

— Я бы предпочла… — начала Линда.

— Я иду выпить с Кормораном. Я знаю, что ты волнуешься, мама, но ты ничего не можешь с этим поделать. Я сама должна разобраться с этим.

— Нельзя винить маму за беспокойство, — сказал Страйк, но, судя по холодному выражению лица Линды, его попытка втереться в доверие не увенчалась успехом. Когда родители были успешно усажены в салон, Робин с облегчением вздохнула и подождала, пока машина отъедет.

— Чертовски неправдоподобно.

— Справедливости ради…

— Мне очень, очень нужно выпить.

— Там есть паб, я только что его проезжал, — сказал Страйк.

— Ты хромаешь? — спросила Робин, когда они отправились в путь.

— Все в порядке, я немного подвернул колено, когда ударил Фрэнка-1.

— О Боже, неужели…?

— Все в порядке, полиция их уже забрала, Майо в безопасности — расскажи мне, что произошло в участке.

— Сначала мне нужно выпить, — сказала Робин.

В пабе было многолюдно, но через минуту после их прихода освободился небольшой угловой столик. Массивность Страйка, всегда полезная в таких ситуациях, позволила им занять этот столик раньше, чем другим желающим.

— Что ты будешь? — спросил он Робин, когда она опустилась на банкетку.

— Что-нибудь крепкое — и не мог бы ты принести мне чипсы? Я как раз собиралась есть пиццу, когда приехала полиция. Я ничего не ела с середины дня.

Через пять минут Страйк вернулся к столу с аккуратной порцией двойного виски, полпинтой пива для себя и шестью упаковками чипсов с солью и уксусом.

— Спасибо, — горячо сказала Робин, потянувшись за своим стаканом.

— Ладно, рассказывай, что случилось, — сказал Страйк, опускаясь на неудобный табурет, но Робин так быстро выпила половину неразбавленного виски, что немного попало ей в дыхательное горло, и ей пришлось с минуту кашлять, прежде чем она снова смогла заговорить.

— Извини, — задыхалась она, глаза ее слезились. — На ферме побывала полиция Норфолка. Джонатан и Мазу были в полном недоумении, почему полиция хотела обыскать верхний этаж фермы, но привели их туда…

— И никакого Джейкоба не было, — догадался Страйк.

— Правильно. В торцевой комнате не было ничего, кроме старых чемоданов. Они обыскали весь верхний этаж, но его там не было, а когда полицейские спросили, где Джейкоб, Джонатан сказал: “О, вам нужен Джейкоб”, и отвел их к нему… Только это был не Джейкоб.

— Они показали им другого ребенка?

— Именно так. Он назвался Джейкобом и рассказал о неприятной женщине по имени Робин…

— Он использовал твое настоящее имя?

— Да, — безнадежно сказала Робин. — Вивьен, наверное, сказала. Однажды я случайно отозвалась на “Робин”, я выдала это за прозвище, и я уверена, что она мне тогда поверила, но я полагаю… В любом случае, фальшивый Джейкоб сказал полиции, что я затащила его в ванную и… и делала с ним всякие вещи.

— Какие вещи?

— Попросила его спустить штаны и показать мне свой член. Он утверждает, что когда он этого не сделал, я ударила его по голове.

— Черт, — пробормотал Страйк.

— Это еще не все. У них есть два взрослых свидетеля, которые утверждают, что я была груба с детьми на ферме и постоянно пыталась увести их за собой. Полиция не сказала мне, кто они такие, но я сказала, что если это Тайо или Бекка, то у них есть веские причины, чтобы обвинить меня в жестоком обращении с детьми. Я объяснила, что приехала, чтобы расследовать деятельность церкви. У меня возникло ощущение, что Хардинг — это тот самый человек — считает меня самоуверенной или что-то вроде того, что я пришла из нашего агентства.

— В этом есть что-то, — сказал Страйк. — Паттерсон — старый приятель Карвера, как я выяснил у Литтлджона. Полиция записывала допрос?

— Да.

— Чем все закончилось?

— Они сказали мне, что у них нет больше вопросов на данный момент, — сказала Робин. — Думаю, женщина-офицер поверила мне, но я не уверена в Хардинге. Он все время возвращался к одним и тем же вопросам, пытаясь заставить меня изменить свою историю, и в какой-то момент начал действовать довольно жестко. Я спросила их, собирается ли кто-нибудь вернуться на ферму и найти настоящего Джейкоба, но, очевидно, поскольку я теперь под подозрением, они не собирались мне об этом говорить. Что, черт возьми, Уэйсы сделали с этим мальчиком? Что если…?

— Ты уже сделала для Джейкоба все, что могла, — сказал Страйк. — Если повезет, ты достаточно обеспокоила полицию, чтобы заставить их провести еще один обыск. Ешь свои чипсы.

Робин вскрыла один из пакетов и сделала то, что ей было сказано.

— Я уже знал, что церковь должна была нас опознать, — сказал Страйк. — Мне только что звонил Фергус Робертсон. Очевидно, моя страница в Википедии была переделана ВГЦ.

— О нет, — сказала Робин.

— Это было неизбежно. Кто-то нашел тот пластиковый камень, и Тайо успел хорошо рассмотреть меня у ограждения периметра, прежде чем я ударил его. Теперь мы просто должны попытаться ограничить ущерб.

— Ты читал материал о себе в Википедии?

— Пока нет, у меня не было времени, но Робертсон дал мне хорошее представление о том, что там находится. Возможно, мне понадобится юридическое письмо, чтобы это убрать. Кстати, я знаю человека, к которому могу обратиться за советом.

— Кого?

— Эндрю Хонболда. Он адвокат. Партнер Бижу.

— Я думала, что вы с Бижу…?

— Господи, да нет, она просто чокнутая, — сказал Страйк, забыв, что притворялся, будто все еще встречается с Бижу, когда они с Робин были в Фелбридж-Лодж. — Хонболд сейчас довольно благосклонен ко мне, а поскольку клевета — его специальность…

— Он хорошо к тебе относится? — спросила Робин, окончательно запутавшись. — Даже если…?

— Он думает, что мы с Бижу просто выпили, и она не собирается говорить ему обратное, не тогда, когда она беременна его ребенком.

— Точно, — сказала Робин, для которой этот наплыв информации показался головокружительным.

— Мерфи уже заказал ранний рейс? — спросил Страйк, который надеялся, что нет.

— Нет, он не успел, — сказала Робин. — Значит, он будет в воскресенье.

— И он не будет возражать против того, чтобы ты отправилась в Торнбери в понедельник, не так ли?

— Да, конечно, — сказала Робин, открывая вторую пачку чипсов. — В понедельник утром он снова на работе. Не исключено, что он бросит меня, когда узнает, что меня обвиняют в жестоком обращении с детьми.

— Тебе не предъявят обвинения, — твердо сказал Страйк.

Легко сказать, подумала потрясенная Робин, но вслух сказала:

— Надеюсь, что нет, потому что сегодня днем я узнала, что у меня скоро появятся еще двое племянников. Я бы не хотела, чтобы мне запретили их видеть…

Глава 95

Это начинание требует осторожности… Мрачный характер нынешней линии позволяет предположить, что она умеет заставить замолчать тех, кто хотел бы поднять тревогу.

И-Цзин или Книга Перемен

К огромному облегчению Робин, ее родители уехали в Йоркшир в полдень в воскресенье. Это позволило ей, наконец, закончить отчет о ферме Чепменов, который она подготовила для Страйка. Теперь он прислал ей аналогичный документ, содержащий всю информацию, которую ему удалось выяснить за время ее отсутствия. Робин как раз читала этот документ, когда прибыл Мерфи, прямо из аэропорта.

Она забыла не только о том, как он красив, но и о том, как он добр. Несмотря на то, что Робин пыталась отодвинуть на задний план все свои переживания, стараясь сделать встречу счастливой, вопросы Райана, заданные, к счастью, без обвинительного и возмущенного подтекста ее матери, позволили ему получить гораздо больше информации, чем получила Линда о длительном пребывании дочери на ферме Чепменов. Робин также рассказала Мерфи о том, что произошло, когда ее допрашивали констебли Хан и Хардинг.

— Я выясню, что там происходит, — сказал Мерфи. — Не беспокойся об этом.

Слегка подвыпившая — после долгого воздержания и потери веса алкоголь действовал на нее гораздо сильнее — Робин вошла в спальню. Она купила презервативы еще до приезда Райана, поскольку последние четыре месяца вынужденно не принимала противозачаточные таблетки. Секс, который на ферме Чепменов был почти постоянной опасностью, а не удовольствием, стал такой же желанной разрядкой, как и вино, и на время снял ее тревогу. Когда после этого она лежала в объятиях Мерфи, ее мозг слегка затуманился от алкоголя и усталости, которую она чувствовала с тех пор, как вернулась в Лондон, он опустил свои губы к ее уху и прошептал,

— Пока тебя не было, я кое-что понял. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Застигнутая врасплох, она произнесла эти слова автоматически, как делала сотни раз за годы, проведенные с Мэтью. Она произносила их даже тогда, когда это уже не было правдой. Потому что так ты поступаешь когда на пальце обручальное кольцо и ты пытаешься наладить брак, хотя осколки рассыпаются в руках, и ты не знаешь, как собрать их обратно. В ее затуманенном алкоголем мозгу зашевелилось беспокойство. Она только что солгала, или она слишком много думает?

Мерфи еще крепче прижал ее к себе, бормоча ласковые слова, а Робин обняла его в ответ. Несмотря на то, что Робин была одурманена вином и усталостью, она не спала еще полчаса после того, как Мерфи уснул. Любила ли она его? Сказала бы она это без приглашения? Она была по-настоящему счастлива его видеть, у них только что был отличный секс, и она была безмерно благодарна ему за чуткость и такт в разговоре о ферме Чепмен, даже если она опустила некоторые наихудшие моменты. Но было ли то, что она чувствовала, любовью? Возможно, так оно и было. Все еще размышляя, она погрузилась в мысли о ферме Чепменов и, вздрогнув, проснулась в пять утра, полагая, что вернулась в коробку.

Мерфи, который не собирался оставаться на ночь, поскольку на следующий день ему предстояло вернуться на работу, должен был покинуть квартиру в шесть часов, чтобы вернуться домой и переодеться. Робин, которая договорилась заехать за Страйком на лендровере, чтобы отправиться в долгий путь до Торнбери, была встревожена тем, какое облегчение она почувствовала, что у нее не так много времени для разговоров со своим парнем.

Когда она подъехала к станции Уэмбли, где договорилась встретиться со Страйком в восемь часов, то увидела, что он уже там и курит в ожидании.

— Доброе утро, — сказал он, садясь в машину. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — сказала Робин.

Хотя она выглядела несколько более отдохнувшей, чем неделю назад, она все еще была бледной и осунувшейся.

— Мерфи вернулся в порядке?

— Ну, его самолет не разбился, если ты это имеешь в виду, — сказала Робин, которой сейчас совсем не хотелось говорить о Мерфи.

Хотя Страйк и был удивлен столь язвительной реакцией, он, напротив, воодушевился: возможно, взаимное влечение Робин и Мерфи угасло за четыре месяца вынужденной разлуки? Желая подчеркнуть, что, хотя Мерфи, возможно, и не ценит ее, но он безусловно делает это, он сказал:

— Итак, я прочитал твой отчет. Чертовски хорошая работа. Хорошо поработала также по Фернсби и Хаксли.

За время, прошедшее с отъезда родителей до приезда Райана, Робин успела отправить Страйку длинный список университетов, в которых работал Уолтер, имена его бывшей жены и двоих детей, а также названия двух его книг, вышедших из печати.

Что касается Марион, то Робин выяснила, что она была воспитана квакершей и принимала активное участие в жизни церкви, пока не ушла из нее в ВГЦ. Робин также узнала имена и адреса двух ее дочерей.

— Фернсби кажется неугомонным парнем, — сказал Страйк.

— Я знаю, — сказала Робин. — Академики обычно не так часто переезжают, не так ли? Но даты начала и окончания работы не указаны, поэтому трудно сказать, был ли период между работами, который он мог бы провести на ферме.

— И Марион ушла из семейного похоронного бюро, — сказал Страйк.

— Да, — сказала Робин. — Она немного жалкая. Она совершенно очарована Джонатаном Уэйсом, но большую часть времени проводит в прачечной и на кухне. Думаю, ее мечта — стать духовной женой, но не думаю, что это возможно. Тела там не должны иметь значения, но поверь, Уэйс не спит ни с одной женщиной своего возраста. Во всяком случае, не со вдовами гробовщиков — может быть, если появится другой Золотой Пророк, он так и сделает.

Страйк опустил окно, чтобы продолжить курить.

— Не знаю, видела ли ты, — сказал он, не желая вступать в разговор, но чувствуя, что это необходимо, — но ВГЦ стал больше времени уделять Википедии. У тебя теперь есть своя страница.

— Я знаю, — сказала Робин. Она нашла ее вчера. Там утверждалось, что она ложится в постель с любым мужчиной, от которого хочет получить информацию, и что ее муж развелся с ней из-за этих многочисленных измен. Она не стала говорить Мерфи о существовании страницы в Википедии. Может быть, это и неразумно, но необоснованные обвинения все равно заставили Робин почувствовать себя неловко.

— Но я этим занимаюсь, — сказал Страйк. — Хонболд мне очень помог. Он связал меня с адвокатом, который собирается отправить несколько писем. Сегодня утром я проверил еще раз, и Википедия уже отметила обе страницы как недостоверные. Это и хорошо, потому что ВГЦ продолжает добавлять новые. Ты видела вчерашнее сообщение о том, что мы сотрудничаем с мошенниками и фантазерами, которые хотят откупиться?

— Нет, — сказала Робин. Очевидно, это было добавлено уже после того, как Мерфи приехал в ее квартиру.

— Там есть ссылки на несколько сайтов, где перечислены все подонки, которые помогают атаковать благородные благотворительные предприятия. Там перечислены Кевин Пирбрайт, семья Грейвс, Шейла Кеннетт и все три брата и сестра Доэрти. Они утверждают, что семья Грейвс пренебрегала Александром и плохо с ним обращалась, Шейла издевалась над своим мужем, а Доэрти — пьяницы и бездельники. Они также утверждают, что Кевин Пирбрайт подвергал своих сестер сексуальному насилию.

— Почему они напали на Кевина именно сейчас?

— Наверное, переживают, что мы говорили с ним перед смертью. На Джордана Рини они клеветать не стали; полагают, что он и сам неплохо справился с этой задачей, да и за Эбигейл Гловер они не взялись. Предположительно, Уэйс не хотел бы привлекать внимание прессы к тому факту, что его собственная дочь сбежала из церкви в шестнадцать лет, но вероятность того, что пресса заинтересуется всеми этими бывшими членами церкви, только что стала намного выше, и я подумал, что лучше позвонить и предупредить их.

— Как они это восприняли?

— Шейла была расстроена, и я думаю, что Нив теперь жалеет, что заговорила с нами.

— О, нет, — грустно сказала Робин.

— Она беспокоится о том, как это отразится на ее брате и сестре. Полковник Грейвс сказал мне, что хотел бы “всыпать проклятому ВГЦ со всех сторон”, но я сказал ему, что ответные действия через прессу только привлекут больше внимания к этой сетевой ерунде, и что я занимаюсь этим законными методами. Он доволен тем, что мы собираемся брать интервью у Шери-слеш-Кэрри. И я не знаю, как себя чувствует Эбигейл, потому что она не взяла трубку.

Зазвонил мобильный телефон Страйка. Вытащив его из кармана, он увидел незнакомый номер.

— Алло?

— Николас Делоне, — сказал холодный голос представителя высшего класса.

— Привет, — сказал Страйк, переключаясь на громкую связь и обращаясь к Робин со словами “зять Грейвса”. — Извините за шум, мы…

— Вы едете допрашивать Шери Гиттинс, — сказалДелоне. — Да. Мне сказал тесть. Очевидно, вы не слушали ни слова из того, что сказала моя жена в Холле.

— Я выслушал все слова вашей жены.

— Но вы все равно намерены сеять хаос?

— Нет, просто решил сделать свою работу.

— И плевать на последствия, так что ли?

— Поскольку я не могу предсказать последствия….

— Последствия, которые были вполне предсказуемы, уже в этом чертовом интернете! Вы думаете, я хочу, чтобы мои дети видели, что пишут о семье их матери, об их семье…?

— Регулярно ли ваши дети гуглят мое агентство или ВГЦ?

— Вы уже признали, что полностью по вашей вине пресса, скорее всего, будет в курсе…

— Это возможность, а не вероятность.

— Каждый раз, когда появляется эта клеветническая ложь, есть риск, что ее увидят журналисты!

— Господин Делоне…

— Я подполковник Делоне!

— О, мои извинения, подполковник, но ваши свекры…

— Они, черт возьми, могли бы согласиться на все это, но мы с Филиппой — нет!

— Мне странно, что я должен говорить об этом человеку вашего ранга, но вы, подполковник, не входите в эту цепочку командования.

— Я участвую, моя семья участвует, и я имею право…

— Я отвечаю перед своим клиентом, а мой клиент хочет знать правду.

— Чью правда? Чью правда?

— А их несколько? — сказал Страйк. — Лучше бы мне обновить философскую библиотеку.

— Ты, чертова прыгучая обезьяна, — крикнул Делоне и повесил трубку. Ухмыляясь, Страйк вернул телефон в карман.

— Почему он назвал тебя обезьяной? — спросила Робин, смеясь.

— Сленг военной полиции, — сказал Страйк. — Все же лучше, чем то, как мы называли флот.

— И как?

— Пиздами, — сказал Страйк.

Он заглянул на заднее сиденье и увидел там хозяйственную сумку.

— Никакого печенья, — сказала Робин, — потому что ты сказал, что все еще сидишь на диете.

Страйк вздохнул, поднимая сумку и доставая из нее флягу с кофе.

— Неужели Делоне так зол только из-за своих детей? — спросила Робин.

— Без понятия. Может быть. Не понимаю, почему он и его жена просто не рассказали им, что произошло. Такая ложь всегда возвращается и кусает тебя за задницу.

Несколько минут они ехали молча, пока Робин не сказала:

— Ты уже говорил с Мидж о работе под прикрытием в клинике Чжоу?

— Нет, — сказал Страйк, который теперь наливал себе кофе. — Я хотел обсудить это с тобой в свете этой истории с Википедией. Я думаю, мы должны предположить, что церковь будет пытаться идентифицировать всех наших оперативников. И ты заглядывала на сайт клиники Чжоу? Видела, сколько стоит даже трехдневное пребывание?

— Да, — сказала Робин.

— Ну, даже если они еще не опознали Мидж как одну из наших, я не уверен, что она так уж хорошо впишется. Она не похожа на женщину, которая готова тратить деньги на сумасшедшие методы лечения.

— Какие именно методы лечения ты называешь “сумасшедшими”?

— Рейки, — сказал Страйк. — Знаешь, что это такое?

— Да, — сказала Робин, улыбаясь, потому что знала неприязнь своего партнера ко всему, что связано с мистикой. — Практикующий накладывает на вас руки, чтобы исцелить вашу энергию.

— Исцелить вашу энергию, — усмехнулся Страйк.

— Моей старой школьной подруге сделали эту процедуру. Она сказала, что чувствовала тепло по всему телу, куда бы ни направлялись руки, и после этого ощущала настоящий покой.

— Скажи ей, что если она даст мне пятьсот фунтов, то я наполню ей грелку и налью джина.

Робин рассмеялась.

— Ты еще скажи, что я не дароносица-воительница.

— Не что?

— Чжоу сказал мне, что я именно такая, — сказала Робин. — Вы должны были заполнить анкету, и вас типировали в соответствии с вашими ответами. Категории совпадали с пророками.

— Господи, — пробормотал Страйк. — Нет, нам нужен кто-то, кто выглядит соответствующим образом, в дизайнерской одежде и с правильным отношением к деньгам… Пруденс была бы идеальным вариантом, если подумать, но поскольку она сейчас серьезно на меня злится…

— Почему она злится? — спросила Робин обеспокоенно.

— Разве я не…? Черт, я забыл добавить Город Мучений в обновление.

— Город… что?

— Город мучений. Есть такой.. или был, анонимный аккаунт на Pinterest. Я искал картинки с Утонувшим пророком и нашел целый тайник рисунков в стиле ужасов, все на тему ВГЦ. Рисунок Дайю привлек мое внимание, потому что он действительно был похож на нее. Я похвалил художника, он поблагодарил меня, затем я сказал: “Вы ведь не любите ВГЦ, не так ли?” или что-то в этом роде, и он замолчали.

— Но была одна картинка, которую нарисовал Город Мучений: женщина, плавающая в темном бассейне, над которым нависает Дайю. Женщина была светловолосой, в очках и очень похожа на старую фотографию Дейрдре Доэрти, которую мы получили от Нив. Не получив ответа на свой вопрос в ВГЦ в течение нескольких дней, я подумал, что к черту все это, и спросил художника, знал ли он когда-нибудь женщину по имени Дейрдре Доэрти, после чего вся история исчезла.

— Перенесемся в ночь, когда тебя доставили на допрос: Мне звонит Пруденс и обвиняет меня в том, что я выследил ее клиентку и угрожал ей.

К удивлению Страйка, Робин вообще ничего не сказала. Взглянув на нее, он подумал, что она выглядит еще бледнее, чем когда садилась в машину.

— Ты в порядке?

— Какой формы был бассейн? — спросила Робин.

— Что?

— Бассейн на рисунке Города Мучений. Какой формы?

— Э… пятиугольник.

— Страйк, — сказала Робин, у которой звенело в ушах, — мне кажется, я знаю, что случилось с Дейрдре Доэрти.

— Не хочешь остановиться? — спросил Страйк, потому что Робин побелела.

— Нет, я… — сказала Робин, чувствуя легкое головокружение, — да.

Робин свернула и съехала на твердую обочину. Когда они остановились, она повернула к Страйку потрясенное лицо и сказала:

— Дейрдре утонула в храме во время Манифестации Утонувшего Пророка. Бассейн в храме на ферме Чепменов пятигранный. У Дейрдре было слабое сердце. Наверное, они хотели наказать ее за то, что она написала о том, как Уэйс ее изнасиловал, но все зашло слишком далеко. Она либо утонула, либо у нее случился сердечный приступ.

Страйк некоторое время сидел молча, обдумывая вероятности, но не мог найти изъянов в рассуждениях Робин.

— Черт.

У Робин голова шла кругом. Она точно знала, какими должно быть были последние минуты жизни Дейрдре Доэрти, ведь она пережила то самое, в том же бассейне. Перед Дейрдре тоже мелькали обрывки ее жизни — дети, бросивший ее муж, возможно, кадры давно ушедшего детства, — а потом вода вытеснила воздух из ее легких, и она наглоталась в смертельных количествах и захлебнулась в темноте…

— Что? — оцепенело произнесла она, потому что Страйк говорил, но она не слышала ни слова.

— Я сказал: Значит, у нас есть свидетель того, что церковь совершила непредумышленное убийство, а возможно, даже убийство, а этот свидетель находятся на свободе?

— Да, — сказала Робин, — но мы не знаем, кто он, не так ли?

— Вот тут ты ошибаешься. Я точно знаю, кто он — ну, — поправил себя Страйк, — во всяком случае, я готов поставить на это штуку баксов.

— Откуда ты это знаешь?

— Разобрался с этим. Во-первых, Пруденс стоит недешево. Она очень известна в своей области и написала успешные книги. Ты видела дом, в котором они живут, — она принимает клиентов в комнате для консультаций, расположенной напротив гостиной. Она очень сдержанна и никогда не называет имен, но я прекрасно знаю, что в списке ее клиентов полно чертовых знаменитостей и богатых людей, у которых случился срыв, так что, кем бы ни был Город Мучений, у него или у его семьи должны быть деньги. Кроме того, он, скорее всего, живет в Лондоне или недалеко от него. Пруденс проговорилась, что клиент — женщина, и мы знаем, что Город Мучений должен был находиться на ферме Чепмена в то же время, что и Дейдре Доэрти.

— Итак…

— Это Флора Брюстер, наследница жилищной империи. В переписи 2001 года она значилась проживающей на ферме Чепмен. Друг Флоры Генри сказал мне, что она оставалась в церкви в течение пяти лет, а Дейрдре исчезла в 2003 году.

По словам Фергюса Робертсона, семья его знакомой после попытки самоубийства выдворила ее в Новую Зеландию, Но Генри Уортингтон-Филдс утверждает, что Флора уже вернулась в страну, хотя ее психическое здоровье по-прежнему оставляет желать лучшего. Он умолял меня не подходить к ней, но я знаю, где она живет, потому что навел о ней справки: Строберри-Хилл, в пяти минутах ходьбы от дома Пруденс и Деклана.

— Ох — сказала Робин. — Но мы не можем пойти к ней, не так ли? Если она такая хрупкая, то нет.

Страйк ничего не сказал.

— Страйк, мы не можем, — сказала Робин.

— Ты не хочешь правосудия для Дейрдре Доэрти?

— Конечно, хочу, но…

— Если Брюстер хотела сохранить то, чему она была свидетелем, в тайне, зачем было рисовать это и размещать на публичном форуме?

— Я не знаю, — рассеянно сказала Робин. — Люди по-разному воспринимают происходящее. Может быть, для нее это был способ выплеснуть все наружу.

— Лучше бы она сообщила об этом в чертову полицию, вместо того чтобы заниматься рисунками и стонать Пруденс о том, насколько несчастной она себя чувствует.

— Это несправедливо, — горячо возразила Робин. — Говорю как человек, испытавший на себе, что происходит на ферме Чепмена…

— Я не вижу, чтобы ты сидела на заднице, жалея себя, или решила, что будешь просто рисовать картинки всего, чему была свидетелем…

— Я пробыла там всего четыре месяца, а Флора — пять лет! Ты сказал мне, что она была лесбиянкой и ее заставляли ходить с мужчинами — это пять лет исправительного изнасилования. Ты понимаешь, что, насколько нам известно, у Флоры там могли быть дети, которых она вынуждена была оставить, когда ее выгнали?

— Почему она не вернулась за ними?

— Если бы у нее было полное психическое расстройство, о котором тебе рассказал Генри, она могла бы поверить, что они находятся в самом безопасном месте: там, где они вырастут с одобрения Утонувшего Пророка! Все выходят оттуда измененными, даже те, кто на первый взгляд выглядит нормально. Как ты думаешь, вышла бы Нив замуж за человека, достаточно взрослого, чтобы быть ее отцом, если бы ее семья не была разрушена церковью? Она пошла за безопасностью и отцовской фигурой!

— Но ты счастлива, что Нив никогда не узнает, что случилось с ее матерью?

— Конечно, я не счастлива, — сердито сказала Робин, — но я не хочу, чтобы это было на моей совести, если мы склоним Флору Брюстер ко второй попытке самоубийства!

Теперь, сожалея о своем тоне, Страйк сказал:

— Слушай, я не хотел…

— Не говори, что ты не хотел меня расстроить, — процедила Робин сквозь зубы. — Мужчины всегда так говорят, когда… я зла, а не расстроена. Ты не понимаешь. Ты не знаешь, что это место делает с людьми. Я знаю, и…

Снова зазвонил мобильный телефон Страйка.

— Черт, — сказал он. — Эбигейл Гловер. Лучше ответить.

Робин смотрела на проезжающий мимо транспорт, сложив руки. Страйк ответил на звонок и переключил его на громкую связь, чтобы Робин могла слушать.

— Привет.

— Я, — сказала Эбигейл. — Я получила твое сообщение о прессе.

— Хорошо, — сказал Страйк. — Извини, что сообщаю плохие новости, но, как я уже сказал, я не думаю, что есть какие-то срочные…

— Я хочу спросить тебя кое о чем, — перебила Эбигейл.

— Спрашивай.

— Баз Саксон приходил к тебе?

— Да, — сказал Страйк, решив, что честность — лучшая политика.

— Вот урод!

— Он сам тебе рассказал или…?

— Патрик, блядь, сказал мне! Мой квартирант. С меня хватит. Я сказала Патрику, чтобы он убирался из моей квартиры. Для них это все игра, ублюдки, — добавила она, и Страйк услышал в ее голосе не только гнев, но и страдание. — Мне до смерти надоело быть их гребаным реалити-шоу!

— Я думаю, что новый жилец — это хороший ход.

— Так что тебе сказал Баз? Я готова трахать все, что движется, кроме него, так?

— Он определенно произвел на меня впечатление человека, который затаил обиду, — сказал Страйк. — Но раз уж ты на линии, не могли бы ты ответить еще на пару вопросов?

— Ты не…

Ее голос на мгновение затих, когда мимо остановившегося лендровера с ревом пронеслись два сцепленных грузовика.

— Прошу прошения? — сказал Страйк, повысив голос. — Я на A40, я пропустил большую часть.

— Я сказала, — прокричала она, — не верь ничему, что этот ублюдок говорит обо мне, кроме того, что я его напугала. Я его напугала. Я выпила пару стаканов, и он стал приставать ко мне и к Дэррилу, парню из моего спортзала, и я потеряла голову.

— Понятно, — сказал Страйк, — но когда ты сказала Саксону, что в церкви есть оружие, это было сделано, чтобы напугать его, или это правда?

— Напугать его, — сказала Эбигейл. После некоторого колебания она добавила: — Но я могла бы… они могли бы быть ненастоящими. Я не знаю. Я не могла бы поклясться в суде, что это то, что я видела.

— Так ты видела не пистолет, а пистолеты?

— Да. Ну, так они выглядели.

Теперь Робин повернула голову и посмотрела на телефон в руке Страйка.

— Где было это оружие? — спросил Страйк.

— У Мазу они были. Однажды я зашла к ней в кабинет, чтобы рассказать о чем-то, и увидела, что сейф открыт, а она захлопнула дверцу. Это было похоже на два пистолета. Она странно относится к ферме Чепменов, я говорила. Она часто рассказывала о том, как приезжала полиция, когда там были Кроутеры. Когда я увидела эти пистолеты, я подумала, что ее больше не поймают, но не знаю, может, они и не настоящие, я их только на секунду увидела.

— Нет, я ценю это, — сказал Страйк. — Пока ты здесь, я также хотел спросить…

— Баз рассказал тебе о моем кошмаре?

Страйк колебался.

— Да, но я не об этом хотел спросить, и позволь мне подчеркнуть, что, насколько я понимаю, тот факт, что ты и твой друг пытались предотвратить порку, говорит гораздо больше…

— Не делай этого, — сказала Эбигейл. – Не надо, блядь… не пытайся делать… ублюдки. Мне даже не позволено видеть личные гребаные кошмары.

— Я ценю…

— О, черт побери, — сказал Эбигейл. — Просто отвали. Ты не “ценишь”. Ты ничего не знаешь.

Страйк мог сказать, что она сейчас плачет. Вследствие негромких звуков, доносящихся из телефона, и каменного взгляда напарницы, сидящей рядом с ним, он чувствовал себя не лучшим образом.

— Извини, — сказал он, не очень понимая, за что он извиняется, если только не за то, что впустил Барри Саксона в свой кабинет. — Я не собирался упоминать ничего подобного. Я хотел спросить тебя о сестре Алекса Грейвса, Филлипе.

— А что с ней? — сказала Эбигейл осипшим голосом.

— Ты сказала мне, что твой отец заставил ее есть из его рук, когда мы встретились.

— Да, — сказала Эбигейл.

— Она тогда немного побродила по ферме, да?

— Пришла навестить своего брата, да, — сказал Эбигейл, которая явно старалась звучать нормально. — Что ты делаешь на шоссе A40?

— Еду в Торнбери.

— Никогда о таком не слышала. Ладно, хорошо — я тебя отпущу.

И прежде чем Страйк успел сказать что-то еще, она повесила трубку.

Страйк оглянулся на Робин.

— Что ты думаешь?

— Я думаю, она хорошая, — сказала Робин. — Надо ехать.

Она включила двигатель и, дождавшись перерыва в движении, выехала на дорогу.

Они ехали минут пять, не разговаривая друг с другом. Стремясь создать более благоприятную атмосферу, Страйк наконец сказал:

— Я не собирался вспоминать о ее кошмаре. Я чувствую себя неловко из-за этого.

— И где же эта деликатность, когда речь идет о Флоре Брюстер? — холодно спросила Робин.

— Ладно, — сказал Страйк, теперь уже уязвленный, — я и близко не подойду к чертовой Брюстер, но поскольку ты единственная, кто испытал на себе весь чертов ужас Чепмена…

— Я никогда не называла это “ужасом”, я не говорила, что я пережила военные преступления или что-то еще…

— Черт возьми, я не говорю, что ты преувеличиваешь, насколько все было плохо, я говорю, что если есть свидетель того, что они действительно кого-то убили, я бы подумал…

— Дело в том, — сердито сказала Робин, — что Эбигейл Гловер больше в твоем вкусе, чем Флора Брюстер, поэтому ты чувствуешь себя виноватым из-за того, что расстроил ее, тогда как…

— Что это значит, “больше в моем вкусе…”?

— Поднимается на ноги, поступает на пожарную службу, делает вид, что ничего этого не было…

— Если тебе от этого станет легче, у нее пограничные проблемы с алкоголем и, похоже, она безрассудно распутна.

— Конечно, мне от этого не легче, — яростно сказала Робин, — но ты так недоброжелательно относишься к богатым людям! Ты осуждаешь Флору, потому что она может позволить себе встречаться с Пруденс, и она “сидит на заднице”, в то время как…

— Нет, это о том, что Брюстер занимается искусством вместо того, чтобы…

— Что, если она была настолько психически больна, что не была уверена в том, что реально, а что нет? Ты ведь не спрашивал Эбигейл о том, как выглядят эти предполагаемые пистолеты?

— Она, черт возьми, не рисует их и не размещает в Интернете с логотипами ВГЦ! Отмечу, что Брюстер не настолько чертовски больна, чтобы не лечь на дно, как только я упомянул Дейрдре Доэрти, подумав: “Черт, это привлекло немного больше внимания, чем я хотела!”

Робин никак не отреагировала на это, а лишь пристально смотрела на дорогу впереди.

Морозная атмосфера в машине сохранялась и на автостраде, каждый из партнеров был поглощен своими неприятными мыслями. Страйку пришлось столкнуться с неприятной ситуацией, когда его собственные предрассудки были разоблачены. Что бы он ни говорил Робин, у него сложилось нелестное представление о девушке, нарисовавшей труп Дейрдре Доэрти, и, если быть абсолютно честным (что он не собирался делать вслух), он причислял ее к женщинам, наслаждающимся сеансами рейки в роскошной клинике доктора Чжоу, не говоря уже о детях его отца, живущих за счет семейного богатства, имеющих под рукой дорогих психотерапевтов и частных врачей. Если им это понадобится, то они будут защищены от суровых реалий рабочей жизни своими трастовыми фондами. Несомненно, девушке Брюстер пришлось несладко, но и у нее были годы под солнцем Киви, чтобы осмыслить увиденное на ферме Чепмена, и вместо того, чтобы добиваться справедливости в отношении утонувшей женщины и спасения детей, оставшихся без матери, она сидела в своей уютной квартире на Строберри-Хилл и занималась искусством.

Внутренние размышления Робин были тревожными в другом смысле. Несмотря на то, что она была уверена в том, что только сказала своему партнеру, ей было неприятно осознавать (не то чтобы она хотела в этом признаться), что подсознательно она хотела вызвать спор. Какая-то часть ее души стремилась нарушить то удовольствие и легкость, которые она испытывала, оказавшись снова в лендровере со Страйком. Ведь она только сказала Мерфи, что любит его, и не должна была испытывать беспричинное удовольствие от перспективы провести несколько часов в дороге с кем-то другим. Она также не должна была думать о мужчине, которого якобы любила, с чувством вины и дискомфорта…

Молчание в машине длилось целых полчаса, пока Робин, обидевшись на то, что именно ей пришлось ломать лед, и устыдившись скрытого мотива, побудившего ее так вспылить, не сказала:

— Слушай, прости, что я нагрубила. Я просто… Я, наверное, больше на стороне Флоры, чем ты, потому что…

— Я понял, — сказал Страйк, почувствовав облегчение от того, что она заговорила. — Нет, я не имею в виду… Я знаю, что не был в комнатах Уединения.

— Нет, я не представляю, чтобы Тайо захотел вступить с тобой в духовную связь, — сказала Робин, но мысленный образ Тайо, пытающегося вести значительно более крупного Страйка к одной из деревянных хижин, заставил ее рассмеяться.

— Не нужно меня обижать, — сказал Страйк, снова потянувшись за кофе. — У нас могло бы получиться прекрасно, если бы я не размозжил ему голову этими кусачками для проволоки.

Глава 96

Наказание никогда не является самоцелью, а служит лишь для восстановления порядка.

И-Цзин или Книга Перемен

— Черт, — сказал Страйк.

Спустя чуть более двух часов после того, как они с Робин разрешили свой спор, они приехали на Оуклиз-роуд, Торнбери, и обнаружили, что дом Кэрри Кертис Вудс пуст. Скромный, но ухоженный двухквартирный дом, разделявший участок неогороженной лужайки со своим сиамским близнецом, был практически неотличим от всех остальных домов, находящихся в поле зрения, за исключением небольших различий в стиле входной двери.

— И машины нет, — сказал Страйк, глядя на пустой подъезд. — Но они точно вернулись из отпуска, я проверил ее страницу в Facebook перед тем, как уехать сегодня утром. Она документирует практически каждое перемещение семьи.

— Может быть, она пошла за продуктами, если они только что вернулись из-за границы?

— Может быть, — сказал Страйк, — но мне кажется, что на нас могут обратить внимание, если будем здесь долго торчать. Немного открытая планировка. В таком месте многого не утаишь.

Повсюду виднелись окна, а ровные лужайки перед домами не давали ни малейшего намека на укрытие. Древний лендровер выделялся среди всех семейных машин.

— Что скажешь, если мы пойдем, перекусим и вернемся через час или около того?

Поэтому они вернулись к машине и снова отправились в путь.

Город был небольшим, и они за несколько минут добрались до Хай-стрит. Здесь было меньше однообразия: магазины и пабы разного размера, некоторые из них были окрашены в пастельные тона или имели старомодные навесы. Наконец Робин припарковалась у паба Мальтхаус. Внутри оказалось просторное, современное помещение с белыми стенами, серым клетчатым ковром и стульями.

— Слишком рано для обеда, — мрачно сказал Страйк, вернувшись из бара с двумя упаковками арахиса, безалкогольным пивом для себя и томатным соком для Робин, которая сидела в эркере с видом на центральную улицу.

— Неважно, — сказала она, — проверь свой телефон. Барклай только что написал нам сообщение.

Страйк сел и достал свой мобильный телефон. Их субподрядчик отправил всем сотрудникам агентства сообщение, состоящее из одного слова: КИНУЛИ, со ссылкой на новостную заметку, которую открыл Страйк.

Робин снова начала смеяться, видя, как выражение лица ее партнера меняется на чистое ликование. Новостной сюжет, который был кратким, был озаглавлен:

СРОЧНО ЛЮБИМЫЙ ЧАСТНЫЙ СЫЩИК ТАБЛОИДОВ АРЕСТОВАН.

Митчелл Паттерсон, с которого были сняты обвинения в скандале с прослушиванием телефонных разговоров в 2011 году, был арестован по обвинению в незаконном прослушивании офиса известного барристера.

Страйк издал такой громкий смех, что головы повернулись.

— Охуенно, — сказал он. — Теперь я могу уволить Литтлджона.

— Не здесь, — сказала Робин.

— Нет, — согласился Страйк, оглядываясь по сторонам, — слишком многолюдно. Там есть пивной садик, давай сделаем это там.

— Мое присутствие необходимо? — улыбнулась Робин, но она уже собирала свой стакан, арахис и сумку.

— Убийственная радость, — сказал Страйк, когда они вышли из паба. — Барклай заплатил бы хорошие деньги, чтобы услышать это.

Усевшись на скамейки за выкрашенным в коричневый цвет столом, Страйк позвонил Литтлджону и снова переключил свой мобильный на громкую связь.

— Привет, босс, — сказал Литтлджон, отвечая. Он стал называть Страйка “боссом” с тех пор, как Страйк узнал, что Литтлджон — подставное лицо. Судя по веселому тону Литтлджона, его двуличный субподрядчик еще не понял, что Паттерсона арестовали, и приятное предвкушение Страйка усилилось.

— Где ты сейчас находишься? — спросил Страйк.

— На Той Бое, — сказал Литтлджон. — Мы на Пэлл-Мэлл.

— Что-нибудь слышно от Митча сегодня утром?

— Нет, — сказал Литтлджон. — А что?

— Он арестован, — сказал Страйк.

Из телефона Страйка не доносилось ни звука человеческой речи, хотя на этот раз они могли слышать фоновый гул лондонского транспорта.

— Все еще там? — сказал Страйк, злорадно улыбаясь.

— Да, — хрипло сказал Литтлджон.

— Итак, ты уволен.

— Ты… что? Ты не можешь… Ты сказал, что будешь держать меня…

— Я сказал, что подумаю об этом, — сказал Страйк. — Я подумал и решил, что ты можешь идти на хер.

— Ты дрянь, — сказал Литтлджон. — Ты чертов…

— Если подумать, я делаю тебе одолжение, — сказал Страйк. — Тебе понадобится гораздо больше свободного времени, учитывая, что полиция хочет, чтобы ты помог им в расследовании.

— Ты, блядь, ты, ублюдок, я собирался… У меня были для тебя вещи по тому церковному делу — новые вещи…

— Конечно, — сказал Страйк. — Пока, Литтлджон.

Он положил трубку, потянулся за пивом, сделал длинный глоток, жалея, что оно безалкогольное, и отставил бокал. Робин смеялась, но качала головой.

— Что? — сказал Страйк, ухмыляясь.

— Хорошо, что у нас нет отдела кадров.

— Он субподрядчик, я должен ему только деньги — не то чтобы он получит деньги.

— Он может подать на тебя в суд.

— И я могу сказать суду, что он запустил змею в дверь Таши Майо.

Они ели арахис и пили напитки под развесистыми корзинами и ярким августовским солнцем.

— Ты не думаешь, что у него действительно было что-то для нас по ВГЦ? — спросила Робин через некоторое время.

— Не, он придуривается, — сказал Страйк, ставя пустой стакан.

— А что, если он пойдет в офис пока нас нет, и…?

— Опять попытается сфотографировать материалы дела? Не беспокойся об этом. Я принял меры предосторожности, на прошлой неделе этим занималась Пат. Если этот ублюдок еще раз попробует воспользоваться отмычкой, то он получит по заслугам… что напомнило мне, — сказал Страйк, доставая из кармана новую связку ключей от офиса. — Они тебе понадобятся… Ладно, пойдем посмотрим, дома ли уже Шери/Кэрри.

Глава 97

К’ан представляет свинью, зарезанную во время малого жертвоприношения.

И-Цзин или Книга Перемен

Они сидели в лендровере, припаркованном в нескольких минутах ходьбы от пустующего дома Кэрри Кертис Вудс, когда мимо них проехал серебристый Kia Picanto.

— Страйк, — сказала Робин, мельком взглянув на светловолосую женщину-водителя.

Машина свернула к дому семьи Вудс. Водитель вышла из машины. У нее были короткие светлые вьющиеся волосы, она была одета в нелестно обтягивающие джинсы, отчего валик жира под белой футболкой выпирал за пояс. Она была загорелой, пользовалась тушью для ресниц, а ее брови были тоньше, чем сейчас модно, что придавало ей удивленный вид. Через плечо у нее был перекинут полиэстеровый шоппер.

— Пойдем, — сказал Страйк.

Кэрри Кертис Вудс была уже на полпути к своей входной двери, когда услышала за спиной шаги и повернулась с ключами в руках.

— Добрый день, — сказал Страйк. — Меня зовут Корморан Страйк, а это Робин Эллакотт. Мы частные детективы. Мы полагаем, что в середине девяностых годов вы жили на ферме Чепмен под именем Шери Гиттинс? Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, если вы не против.

Дважды за время работы в агентстве Робин думала, что женщина, с которой они говорили, может упасть в обморок. Лицо Кэрри потеряло здоровый цвет, загар стал пятнистым и желтым, губы побледнели. Робин выпрямилась, готовая броситься вперед и прервать падение женщины на твердый бетон.

— Мы просто хотим услышать вашу версию событий, Кэрри, — сказал Страйк.

Глаза женщины метнулись к окнам соседей напротив и снова к Страйку. Его заинтересовал тот факт, что она не попросила их повторить свои имена, как это часто делают люди, то ли от растерянности, то ли чтобы потянуть время. У него возникло ощущение, что их появление не было полной неожиданностью, что она ожидала чего-то подобного. Возможно, у ВГЦ была страничка на Facebook, и она видела там нападки на него и Робин, а может быть, она давно ожидала этой расплаты.

Секунды шли, а Кэрри все не двигалась с места, и уже было поздно утверждать, что она не понимает, о чем идет речь, и что она не была когда-то Шери Гиттинс.

— Ладно, — наконец сказала она, ее голос был едва слышен.

Она повернулась и пошла к входной двери. Страйк и Робин последовали за ней.

Внутри маленького дома пахло пылью. Единственной неуместной вещью в холле была маленькая розовая кукольная коляска, которую Кэрри отодвинула, чтобы Страйк и Робин могли пройти в совмещенную с кухней гостиную с бледно-голубыми обоями и синим гарнитуром из трех предметов с полосатыми сиреневыми подушками, которые балансировали на остриях.

На стене за диваном висели увеличенные семейные фотографии в оловянных рамках. Две маленькие девочки Кэрри Кертис Вудс, знакомые Страйку по ее странице в Facebook, были изображены снова и снова, иногда с одним или другим из родителей. Обе дочери были светловолосыми, с ямочками и всегда сияли. У младшей из них не хватало нескольких зубов.

— Ваши дочери прекрасны, — сказала Робин, повернувшись, чтобы улыбнуться Кэрри. — Их здесь нет?

— Нет, — хрипло ответила Кэрри.

— Планируете встречу? — спросила Робин, пытаясь успокоить нервы женщины.

— Нет. Я просто отвезла их к бабушке. Они хотели отдать ей подарки, которые они приготовили ей в Испании. Мы были в отпуске.

Теперь в ее голосе не было и следа Лондона: она говорила с бристольским акцентом, гласные удлинялись, согласные в конце слов отсекались. Она опустилась в кресло, поставив сумку с покупками на пол рядом с ногами.

— Вы можете сесть, — слабо сказала она. Страйк и Робин так и сделали, усевшись на диван.

— Как давно вы живете в Торнбери, Кэрри? — спросила Робин.

— Десять… одиннадцать лет?

— Что заставило вас переехать сюда?

— Я встретила своего мужа, — сказала она. — Нейта.

— Хорошо, — сказала Робин, улыбаясь.

— У него был мальчишник. Я работала в пабе, когда они все пришли.

— А.

— И я переехала, потому что он жил здесь.

В ходе дальнейшей светской беседы выяснилось, что Кэрри переехала в Торнбери всего через две недели после знакомства с Нейтаном в Манчестере. В Торнбери она нашла работу официантки, они с Нейтом сняли квартиру и всего через десять месяцев поженились.

Быстрота, с которой она переехала, чтобы быть с мужчиной, с которым только познакомилась, и ее хамелеонское превращение в уроженку Торнбери заставили Страйка подумать, что Кэрри относится к тому типу людей, с которым он встречался раньше. Такие люди цеплялись за более доминирующих личностей, облепляя себя, как омела дерево, впитывая их мнения, их манеры и повторяя их стиль. Кэрри, которая когда-то подводила глаза черной подводкой, прежде чем подвезти своего парня ограбить аптеку и пырнуть ножом ни в чем не повинного прохожего, теперь рассказывала Робин со своим перенятым акцентом, что местные школы очень хорошие, и с чем-то похожим на благоговение отзывалась о своем муже: как много часов он работает, и как он не считается с теми, кто этого не делает, потому что он такой, он всегда старался. Ее нервозность, казалось, слегка поутихла во время этого банального разговора. Казалось, она была рада возможности представить на рассмотрение детективов маленький эпизод своей жизни. Какой бы она ни была раньше, теперь она ни в чем не виновата.

— Итак, — сказал Страйк, когда возникла удобная пауза, — мы хотели бы задать вам несколько вопросов, если вы не против. Нас наняли для расследования деятельности Всеобщей Гуманитарной Церкви, и нас особенно интересует, что случилось с Дайю Уэйс.

Кэрри слегка вздрогнула, как будто какая-то невидимая сущность дернула ее за ниточку.

— Мы надеялись, что вы сможете уточнить некоторые детали о ней, — сказал Страйк.

— Хорошо, — сказал Кэрри.

— Ничего, если я буду вести записи?

— Ладно, — сказала Кэрри, наблюдая, как Страйк достает ручку.

— Вы подтверждаете, что вы та самая женщина, которая жила на ферме Чепмен в 1995 году под именем Шери Гиттинс?

Кэрри кивнула.

— Когда вы впервые пришли в церковь? — спросила Робин.

— Девяносто… третий, — сказала она. — Я думаю. Да, девяносто третий.

— Что заставило вас вступить?

— Я пошла на собрание. В Лондоне.

— Что привлекло вас в ВГЦ? — спросил Страйк.

— Ничего, — без обиняков ответила Кэрри. — В здании было тепло, вот и все. Я сбежала… сбежала из дома. Я спала в общежитии… Я не ладила с мамой. Она пила. У нее был новый парень и… да.

— Как скоро после этой встречи вы отправились на ферму Чепмена? — спросил Страйк.

— Я пришла сразу после окончания встречи… у них на улице стоял микроавтобус.

Ее руки сжимали друг друга, костяшки пальцев были белыми. На тыльной стороне одной из них была нарисована татуировка хной, несомненно, сделанная в Испании. Возможно, подумала Робин, у ее маленьких дочерей на руках тоже были нарисованы цветы и завитки.

— Что вы подумали о ферме Чепмена, когда туда приехали? — спросил Страйк.

Наступила долгая пауза.

— Ну, это было… странно, да?

— Странно?

— Да… Хотя кое-что мне нравилось. Мне нравилось быть с детьми.

— Вы им тоже понравились, — сказала Робин. — Я слышала о вас очень хорошие слова от женщины по имени Эмили. Ей было около семи или восьми лет, когда вы ее знали. Вы помните ее? Эмили Пирбрайт?

— Эмили? — рассеянно спросила Кэрри. — Хм… может быть. Я не уверена.

— У нее была сестра, Бекка.

— Ой… Да, — сказал Кэрри. — А где сейчас Бекка?

— Все еще в церкви, — сказала Робин. — Обе сестры. Эмили сказала мне, что очень любила вас — что они обе любили вас. Она сказала, что все дети так к вам относились.

Рот Кэрри сделал трагикомическую дугу вниз, и она начала шумно плакать.

— Я не хотела вас расстраивать, — поспешно сказала Робин, когда Кэрри наклонилась к стоящему у нее ног пакету и извлекла из его недр пачку салфеток. Она вытерла глаза и высморкалась, говоря сквозь рыдания,

— Простите, простите…

— Не проблема, — сказал Страйк. — Мы понимаем, что это должно быть трудно.

— Я могу вам что-нибудь предложить, Кэрри? — сказала Робин. — Стакан воды?

— Да-да, пожалуйста, — плакала Кэрри.

Робин вышла из комнаты на кухню, которая находилась за столовой. Страйк позволил Кэрри выплакаться, не предлагая слов утешения. Он считал, что ее переживания искренни, но это создаст плохой прецедент, если она решит, что слезы — это способ смягчить собеседников.

Робин, наполнявшая стакан водой из-под крана на маленькой, но безупречной кухне, заметила на дверце холодильника рисунки дочерей Кэрри, подписанные либо “Поппи”, либо “Дейзи”. На одной из них, озаглавленной “Я и мама”, были изображены две светловолосые фигуры, держащиеся за руки, обе в платьях и коронах принцесс.

— Спасибо, — прошептала Кэрри, когда Робин вернулась в гостиную и протянула ей бокал. Она сделала глоток, затем снова посмотрела на Страйка.

— Можно продолжать? — официально спросил он. Кэрри кивнула, глаза ее покраснели и опухли, тушь размазалась, оставив серые следы на щеках. Страйк подумал, что она похожа на поросенка, а Робин вспомнила девочек-подростков, бдительно следящих за Манифестацией Утонувшего Пророка.

— Значит, вы впервые встретили Дайю на ферме? — спросил Страйк.

Кэрри кивнула.

— Что вы о ней думали?

— Я думала, она прекрасна, — сказала Кэрри.

— Правда? Потому что несколько человек сказали нам, что она была избалованной.

— Ну… может быть, немного. Она все равно была милой.

— Мы слышали, что вы проводили с ней много времени.

— Да, — сказала Кэрри после еще одной короткой паузы, — пожалуй, да.

— Эмили сказала мне, — сказала Робин, — что Дайю хвасталась, что вы с ней собираетесь уехать и поселиться вместе. Это правда?

— Нет! — сказала Кэрри, выглядя потрясенной.

— Дайю придумала это, да? — сказал Страйк.

— Если… если она это сказала, то да.

— Почему, вы думаете, она заявила, что уйдет жить к вам?

— Я не знаю.

— Может быть, чтобы другие дети завидовали? — предположил Робин.

— Может быть, — согласилась Кэрри, — да.

— Как вам понравились Уэйсы? — спросил Страйк.

— Я… думала так же, как и все.

— Что вы имеете ввиду под этим?

— Ну, они были… они могли быть строгими, — сказала Кэрри, — но это было для благой цели, я полагаю.

— Вы так думали? — сказал Страйк. — Что дело церкви было хорошо?

— Она делала хорошие вещи. Некоторые хорошие вещи.

— Были ли у вас на ферме Чепмен какие-то особые друзья?

— Нет, — сказал Кэрри. — У тебя не должно быть особенных друзей.

Она крепко держала воду. Ее поверхность дрожала.

— Хорошо, давайте поговорим о том утре, когда вы отвезли Дайю в Кромер, — сказал Страйк. — Как это получилось?

Кэрри прочистила горло.

— Она просто хотела пойти со мной на пляж.

— Брали ли вы с собой на пляж других детей?

— Нет.

— Но вы согласилась с Дайю?

— Да.

— Почему?

— Ну, потому что она хотела поехать, и… она все время говорила об этом… и я согласилась.

— А вы не беспокоились о том, что скажут ее родители? — спросила Робин.

— Немного, — сказала Кэрри, — но я подумала, что мы вернемся до того, как они проснутся.

— Расскажите нам о том, что произошло, — сказал Страйк. — Как вы проснулись в такую рань? Ведь на ферме Чепмена нет часов, не так ли?

Шери выглядела недовольной тем, что он это знает, и ему вспомнилось явное недовольство Джордана Рини тем, что Страйк располагает столь обширной информацией.

— Если ты ехал за овощами, то тебе давали маленькие часики, чтобы ты сам себя будил.

— Вы спали в детском общежитии в ночь перед поездкой на пляж, верно?

— Да, — сказала она неловко, — я должна была присматривать за детьми.

— А кто собирался присматривать за детьми, когда вы уедете за овощами?

После очередной паузы Кэрри сказала:

— Ну… После моего ухода там все равно кто-нибудь был. С детьми на ночь всегда оставались двое взрослых или подростков.

— Кто еще дежурил в ту ночь?

— Я… не могу вспомнить.

— Вы уверены, что там был кто-то еще, Кэрри? — спросила Робин. — Эмили сказала мне, что обычно в комнате находятся двое взрослых, но в тот вечер там были только вы.

— Она ошибается, — сказал Кэрри. — Всегда было двое.

— Но вы не можете вспомнить, кто был другим человеком? — спросил Страйк.

Кэрри покачала головой.

— Итак, вас разбудил будильник. Что же произошло?

— Ну, я… я разбудила Дайю, да?

— А Джордану Рини тоже дали будильник?

— Что?

— Ведь он тоже должен был заниматься отвозом овощей, не так ли?

Еще одна пауза.

— Он проспал.

— У вас не было бы места для Дайю, если бы он не проспал, не так ли?

— Сейчас я уже не помню всех деталей. Знаю только, что я разбудила Дайю, мы оделись и пошли к фургону.

— Приходилось ли вам грузить овощи на грузовик? — спросил Страйк.

— Нет. Все уже было в нем. С прошлой ночи.

— Значит, вы с Дайюй забрались внутрь, взяв полотенца для купания?

— Да.

— Могу я кое-что спросить? — сказала Робин. — Почему Дайю была одета в платье, а не в спортивный костюм, Кэрри? Или в девяностые годы члены церкви не носили спортивных костюмов?

— Нет, мы их носили… но она хотела надеть свое платье.

— А остальным детям давали нормальную одежду? — спросил Страйк.

— Нет.

— Дайю получила особое отношение, потому что она была ребенком Уэйсов?

— Полагаю, что немного, — сказала Кэрри.

— Значит, вы выехали с фермы. Вы проезжали мимо кого-нибудь?

— Да, — сказал Кэрри. — Люди на раннем дежурстве.

— Вы можете вспомнить, кто это был?

— Да… как его там, Кеннет. И парень по имени Пол, и девушка по имени Эбигейл.

— Куда вы пошли после того, как покинули ферму?

— К двум бакалейщикам.

— В каких магазинах?

— Есть один в Эйлмертоне и один в Кромере, которым мы продавали.

— Выходила ли Дайю из фургона в одном из продуктовых магазинов?

— Нет.

— Почему бы и нет?

— С чего бы это? — сказала Кэрри, и впервые Страйк услышал в ее голосе нотки пренебрежения. — Люди выходили из магазинов, чтобы разгрузить коробки. Я вышла, чтобы убедиться, что они забрали то, что заказали. Она осталась в фургоне.

— Что произошло потом?

— Мы пошли на пляж, — сказала Кэрри, ее голос заметно окреп.

— Как вы спустились на пляж?

— Что вы имеете ввиду?

— Вы шли, бежали?

— Мы шли пешком. Я несла Дайю.

— Зачем?

— Она так хотела.

— Кто-нибудь видел это?

— Да… пожилая женщина в кафе.

— Вы видели, что она наблюдала за вами в тот момент?

— Да.

— Вы были припаркованы очень близко к ее кафе?

— Нет. Мы были немного поодаль.

Странно, подумал Страйк, но сейчас, когда они обсуждали события, которые, предположительно, были одними из самых травмирующих ее воспоминаний, она выглядела более уверенной, чем когда говорила о ферме Чепмена.

— Что произошло, когда вы добрались до пляжа?

— Мы разделись.

— Значит, вы намеревались плыть, а не грести?

— Нет, только грести.

— Зачем же снимать всю верхнюю одежду?

— Я не хотела, чтобы Дайю намочила платье. Я сказала ей, что на обратном пути ей будет неудобно. Дайю сказала, что снимет платье, если я сниму спортивный костюм, и я сняла.

— Потом что произошло?

— Мы зашли в море, — сказала Кэрри. — Мы немного поплавали на веслах, и она захотела зайти поглубже. Я знала, что она захочет. Она такая.

— Какая, например?

— Смелая, — сказал Кэрри. — Авантюрная.

Страйк вспомнил, что именно эти слова она произнесла на дознании.

— Значит, она вошла глубже?

— Да. И я поплыла за ней. А потом она как бы бросилась вперед, как будто собиралась плыть, но я знала, что она не сможет. Я позвала ее вернуться. Она смеялась. Ее ноги все еще касались дна. Она вынырнула, пытаясь заставить меня погнаться за ней. А потом она исчезла. Она просто ушла под воду.

— И что вы сделали?

— Поплыла, чтобы попытаться поймать ее, очевидно, — сказала Кэрри.

— Вы сильный пловец, верно? — сказал Страйк. — Вы даете уроки, не так ли?

— Да, — сказала Кэрри.

— Вы тоже попали в течение?

— Да, — сказала она. — Меня затянуло в него, но я знала, что делать. Я выбралась, но не смогла добраться до Дайю, я больше не видела ее, поэтому я вернулась на пляж, чтобы вызвать береговую охрану.

— И тогда вы встретили Хитонов, выгуливающих собаку?

— Да, именно так, — сказала Кэрри.

— И береговая охрана вышла, и полиция приехала?

— Да, — сказала Кэрри. Робин почувствовал, что при этих словах она слегка расслабилась, как будто закончилось какое-то испытание. Страйк перевернул страницу блокнота, в котором он писал.

— Миссис Хитон говорит, что вы убежали на пляж, когда приехала полиция, и начали ковыряться в водорослях.

— Нет, не было такого, — быстро ответила Кэрри.

— Она помнила это совершенно отчетливо.

— Этого не было, — сказала Кэрри, теперь уже с явным вызовом.

— Итак, приехала полиция, — сказал Страйк, — и проводила вас до фургона, так?

— Да, — сказала Кэрри.

— Тогда что произошло?

— Я не могу припомнить точно, — сказала Кэрри, но тут же сама себе возразила. — Они отвезли меня на участок, я рассказала им, что произошло, а потом они отвезли меня обратно на ферму.

— И сообщили родителям Дайю о случившемся?

— Только Мазу, потому что папы Джея не было… нет, он был там, — поправила она себя, — он не должен был быть, но он был. Я сначала увидела Мазу, но папа Джей позвал меня к себе через некоторое время, чтобы поговорить со мной.

— Джонатан Уэйс не должен был быть на ферме в то утро? — спросил Страйк.

— Нет. То есть, да, он был. Я помню. Я думала, что он уйдет утром, но он не ушел. И я не увидела его, когда вернулась, я подумала, что он ушел, но он был там. Это было очень давно, — сказала она. — Все перепуталось.

—Где должен был быть Уэйс в то утро?

— Я не знаю, я не могу вспомнить, — сказала Кэрри с некоторым отчаянием. — Я допустила ошибку: он был там, когда я вернулась, я просто его не видела. Он был там, — повторила она.

— Вас наказали за то, что вы без разрешения взяли Дайю на пляж? — спросила Робин.

— Да, — сказала Кэрри.

— Какое наказание вы получили? — спросила Робин.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала Кэрри, ее голос был напряжен. — Они были злы. Они имели на это полное право. Если бы кто-то забрал одну из моих малышек…

Кэрри издала нечто среднее между вздохом и кашлем и снова начала плакать. В течение нескольких минут она раскачивалась взад-вперед, всхлипывая в свои руки. Когда Робин молча предложила Страйку утешить Кэрри, Страйк покачал головой. Несомненно, на обратном пути его снова обвинят в бессердечии, но он хотел услышать слова самой Кэрри, а не ее реакцию на чье-то сочувствие или гнев.

— Я жалела об этом всю свою жизнь, всю свою жизнь, — всхлипывала Кэрри, поднимая опухшее лицо, по щекам которого все еще текли слезы. — Мне казалось, что я не заслуживаю Поппи и Дейзи, когда они у меня появились! Я не должна была соглашаться… Почему я это сделала? Почему? Я спрашивала себя об этом снова и снова, но, клянусь, я никогда не хотела этого — я была молода, я знала, что это неправильно, я никогда не хотела, чтобы это случилось, о Боже, а потом она умерла, и это было реально, реально…

— Что вы имеете ввиду под этим? — сказал Страйк. — Что вы имеете ввиду под “это было реально”?

— Это была шутка, это было притворство — в молодости не думаешь, что такое бывает, — но это была реальность, она возвращалась…

— Дознание, должно быть, было для вас тяжелым, — сказал Страйк.

— Конечно, это было так, — сказала Кэрри, ее лицо было мокрым, дыхание все еще затрудненным, но уже с примесью гнева.

— Мистер Хитон говорит, что вы разговаривали с ним на улице, после того как все закончилось.

— Я этого не помню.

— Он помнит. Особенно он помнит, как вы сказали ему: “Я могла бы это остановить”.

— Я этого не говорила.

— Вы отрицаете, что сказали мистеру Хитону “Я могла бы это остановить”?

— Да. Нет. Я не… Может быть, я сказал что-то вроде: “Я могла бы помешать ей зайти так глубоко. Вот что я имела в виду.

— Значит, вы помните сейчас, что говорили это?

— Нет, но если я это сказала… значит, так оно и было.

— Это просто странный выбор слов, — сказал Страйк. — “Я могла бы это остановить”, а не “Я могла бы ее остановить”. Знали ли вы о том, что в то время, когда вы взяли Дайю на пляж, шла борьба за опеку над ней?

— Нет.

— Вы не слышали разговоров о том, что семья Грейвс хочет, чтобы Дайю переехала к ним жить?

— Я слышала… Я слышала что-то о том, что есть люди, которые хотят отнять Дайю у ее мамы.

— Это Грейвсы, — сказал Страйк.

— Я думала, что это социальные работники, — сказала Кэрри и немного диковато добавила, — у них слишком много власти.

— Почему вы так говорите?

— Моя подруга воспитывает приемного ребенка. У нее ужасные отношения с социальными работниками. Некоторые из них просто помешаны на власти.

— Может, вернемся к тому вечеру, до того как вы с Дайю пошли купаться? — сказал Страйк.

— Я уже все рассказала. Я сказала все.

— Мы слышали, что в тот вечер вы давали детям специальные напитки.

— Нет, я не делала этого! — сказала Кэрри, становясь розовой.

— Дети Пирбрайт помнят по-другому.

— Ну, они ошибаются! Может, кто-то другой дал им выпить, и они путают с той ночью. Я им ничего не давала.

— Значит, вы не давали младшим детям ничего, что могло бы помочь им быстрее заснуть?

— Конечно, нет!

— Были ли на ферме подобные лекарства? Какие-нибудь снотворные или жидкости?

— Нет, никогда. Такие вещи не разрешались.

— Эмили говорит, что ей не понравился ее напиток, и она его вылила, — сказала Робин. — И она рассказала мне, что после того, как все уснули, вы помогли Дайю выбраться из окна общежития.

— Этого не было. Этого никогда не было. Это ложь, — сказала Кэрри. — Я никогда, никогда не вытаскивала ее из окна.

Это утверждение показалось ей гораздо более неприятным, чем обсуждение утопления.

— Значит, Эмили это выдумала?

— Или ей это приснилось. Ей могло это присниться.

— Эмили говорит, что Дайю часто проказничала на ферме, — сказала Робин. — Она утверждала, что занимается магией со старшими детьми в лесу и в сараях.

— Ну, я никогда не видел ее в такой ситуации.

— Эмили также сказала мне, что Дайю иногда получала запрещенную еду и маленькие игрушки, то есть то, что другим детям не разрешалось. Вы покупали их для нее?

— Нет, конечно, нет! Я бы не смогла, даже если бы захотела. Тебе не давали денег. Я никогда не ходила в магазин. Никто не ходил. Это было запрещено.

После этих слов наступило короткое молчание. Кэрри смотрела, как Страйк достает из кармана мобильный телефон. Цвет на ее лице то появлялся, то исчезал, а рука с татуировкой хной теперь судорожно крутила обручальное и помолвочное кольца.

Страйк намеренно оставил сегодня в офисе полароидные снимки обнаженных молодых людей в масках свиней. Поскольку во время допроса Рини уронил их на пол, Страйк подумал о целесообразности передачи этих оригинальных улик разгневанным или напуганным допрашиваемым.

— Я хочу, чтобы вы посмотрели на эти фотографии, — сказал он Кэрри. — Их шесть. Вы можете пролистать вправо, чтобы увидеть остальные.

Он встал, чтобы передать свой мобильный Кэрри. Она снова начала заметно дрожать, глядя на экран.

— Мы знаем, что блондинка — это вы, — сказал Страйк.

Кэрри открыла рот, но сначала из него не вырвалось ни звука. Затем она прошептала,

— Это не я.

— Боюсь, я вам не верю, — сказал Страйк. — Я думаю, что это вы, а человек с татуировкой в виде черепа — Джордан Рини…

— Это не так.

— Кто же он тогда?

Наступила долгая пауза. Затем Кэрри прошептала,

— Джо.

— Как его фамилия?

— Я не помню.

— Джо все еще был на ферме, когда вы ее покинули?

Она кивнула.

— А кто этот мужчина поменьше? — (который на второй фотографии проникал в блондинку сзади).

— Пол, — прошептала Кэрри.

— Пол Дрейпер?

Она снова кивнула.

— А девушка с длинными волосами?

Еще одна долгая пауза.

— Роуз.

— Как ее фамилия?

— Я не помню.

— Что с ней случилось?

— Я не знаю.

— Кто фотографирует?

Кэрри снова открыла рот и снова закрыла его.

— Кто делает снимки? — повторил Страйк.

— Я не знаю, — снова прошептала она.

— Как вы можете не знать?

Кэрри не ответила.

— Это было наказание? — спросил Страйк.

Голова Кэрри снова дернулась.

— Это “да”? Вас кто-то заставил это сделать?

Она кивнула.

— Кэрри, — спросила Робин, — человек, делавший фотографии, тоже был в маске?

Кэрри подняла голову и посмотрела на Робин. Казалось, что женщина покинула свое тело: Робин никогда не видела никого, кто был бы так похож на сомнамбулу: каждый мускул на лице застыл, глаза были пусты.

Затем, заставив подпрыгнуть и Кэрри, и Робин, изнутри сумки, лежащей у ног Кэрри, зазвучала песня.

Я люблю веселиться, ммм, все любят.

Занимайтесь любовью и слушайте музыку

Вы должны позволить себе го-го-го, го-го-го, о-о-о…

Кэрри машинально наклонилась, порылась в корзине, достала мобильный телефон и ответила на звонок, оборвав песню.

— Привет, Нейт, — прошептала она. — Да… нет, я отвезла их к твоей маме… да… нет, я в порядке. Я могу тебе перезвонить?… нет, я в порядке. Я в порядке. Я тебе перезвоню.

Повесив трубку, Кэрри перевела взгляд с Робин на Страйка, затем ровным голосом сказала:

— Вам нужно идти. Вы должны уйти.

— Хорошо, — сказал Страйк, понимая, что нет смысла давить на нее дальше. Он достал из бумажника одну из своих визитных карточек. — Если вы захотите рассказать нам что-то еще, миссис Вудс…

— Вам нужно идти.

— Если бы вы хотели рассказать нам что-нибудь еще о смерти Дайю…

— Вам нужно идти, — снова сказала Кэрри.

— Я понимаю, что это очень трудно, — сказал Страйк, — но если вас заставили сделать что-то, о чем вы теперь жалеете…

— Уходите! — крикнула Кэрри Кертис Вудс.

Глава 98

К’ан означает нечто глубоко таинственное…

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк и Робин молча вернулись к лэндроверу.

— Хочешь пообедать? — спросил Страйк, пристегивая ремень безопасности.

— Серьезно, это первое, что ты говоришь?

— Я хочу есть.

— Хорошо, но давай не будем возвращаться в Мальтхаус. Там уже будет много народу.

— Ты не хочешь обсуждать темное прошлое миссис Вудс там, где ее соседи могут услышать?

— Нет, — сказала Робин, — действительно, нет. Это маленькое место.

— Тебе было жаль ее, да?

Робин оглянулась на дом Кэрри Кертис Вудс, затем сказала:

— Мне просто неудобно здесь торчать. Может, купим еды и поедим в машине? Мы можем остановиться, как только выедем из Торнбери.

— Хорошо, лишь бы было много еды.

— Ах, да, — сказала Робин, включив двигатель, — я помню твою теорию о том, что ничто, съеденное во время поездки на автомобиле, не содержит калорий.

— Именно так. Надо использовать эти возможности по максимуму.

Поэтому они купили продукты на Хай-стрит, сели в лендровер и выехали из Торнбери. Через пять минут Страйк сказал:

— Это подойдет. Остановись у той церкви.

Робин свернула на Гринхилл-роуд и припарковалась рядом с кладбищем.

— У тебя есть пирожки со свининой? — спросила Робин, заглядывая в сумку.

— Проблема?

— Вовсе нет. Просто жалею, что не взяла с собой печенье.

Страйк с удовлетворением откусил несколько кусочков от своего первого пирога, после чего сказал:

— Итак: Кэрри.

— Ну, — сказала Робин, которая ела бутерброд с сыром, — что-то не так, не так ли? Очень не так.

— С чего ты хочешь начать?

— Общежитие, — сказала Робин. — Она очень волновалась, рассказывая обо всем этом: о том, что Дайю вылезла из окна, о том, что в комнате должно было быть двое взрослых, о специальных напитках. А когда она дошла до утопления…

— Да, все это было очень бегло сказано. Конечно, она рассказывала эту историю много раз; практика делает совершенным…

Пару минут они сидели молча, а затем Страйк сказал:

— Ночь накануне.

— Что?

— Кевин Пирбрайт написал это на стене своей спальни: “ночь накануне”.

— О… ну, да. А почему все это произошло накануне ночью?

— И знаешь, что еще нужно объяснить? Рини проспал. Тут что-то очень подозрительное. Откуда Кэрри знала, что он не появится?

— Может быть, она дала ему особый напиток? Или специальную еду?

— Очень хорошая мысль, — сказал Страйк, доставая свой блокнот.

— Но откуда она взяла это в таком количестве, чтобы накачать всех этих людей, если она никогда не ходила за покупками и не имела доступа к наличным?

— Кто-то, наверное, ходил за покупками, если только церковь сама не производит булочки и стиральный порошок, — заметил Страйк. — В девяносто пятом году службы доставки не были так распространены.

— Верно, но… о, подожди, — сказала Робин, пораженная внезапной идеей. — Возможно, ей не нужно было покупать наркотики. Что, если все, что она употребляла, было выращено там?

— Трава, ты имеешь в виду?

— Валериана — это средство для сна, не так ли?

— Чтобы возиться с растениями, нужен определенный опыт.

— Правда, — сказала Робин, вспомнив кровь в ванной и сыпь Лин.

Наступило еще одно короткое молчание, оба задумались.

— Кэрри защищалась по поводу того, что Дайю не выходила из фургона в тех двух разных магазинах, — сказал Страйк.

— Дайю могла не захотеть выходить. Нет причин, по которым она должна была это делать.

— Что, если Кэрри дала Дайю “специальный напиток” где-то между тем, как помахала на прощание ранним дежурным и понесла ее к морю? Может быть, Дайю была слишком сонной, чтобы выйти из фургона, даже если бы захотела.

— Так ты думаешь, что Кэрри убила ее?

— Разве нет?

Робин еще откусила от бутерброда, прежде чем ответить.

— Я не могу этого понять, — сказала она наконец. — Я не могу себе представить, чтобы она это сделала.

Она ждала согласия Страйка, но его не последовало.

— Неужели ты думаешь, что женщина, с которой мы только что познакомились, могла держать ребенка под водой до самой смерти? — спросила Робин. — Или вытащить ее на глубину, зная, что она не умеет плавать?

— Я думаю, — сказал Страйк, — что доля людей, которых можно убедить совершить ужасные поступки при подходящих обстоятельствах, выше, чем большинству из нас хотелось бы думать. Ты знаешь эксперимент Милгрэма?

— Да, — сказала Робин. — Участникам было дано указание наносить другому человеку все более сильные удары током каждый раз, когда тот неправильно отвечал на вопрос. И шестьдесят пять процентов продолжали увеличивать уровень до тех пор, пока не получали, по их мнению, опасно высокий уровень электричества.

— Именно, — сказал Страйк. — Шестьдесят пять процентов.

— Все участники эксперимента были мужчинами.

— Ты думаешь, что женщины не стали бы подчиняться?

— Просто указываю на это, — сказала Робин.

— Потому что если ты считаешь, что молодые женщины не способны совершать злодеяния, то я отсылаю тебя к Патриции Кренвинкель, Сьюзан Аткинс и — как там их еще звали — к другим.

— Кто это? — спросила Робин, недоумевая.

— Я говорю о “Семье Мэнсона”, которая отличалась от ВГЦ только тем, что делала чуть больший упор на убийства и гораздо меньший — на получение прибыли, Хотя, по общему мнению, Чарльз Мэнсон был бы не прочь получить и деньги. Всего они совершили девять убийств, одно из них — беременной актрисы, и эти молодые женщины были в самой гуще событий, не обращая внимания на мольбы жертв о пощаде, макая пальцы в кровь жертв, чтобы нацарапать… Господи, — сказал Страйк с изумленным смехом, вспомнив забытую деталь, — они еще и “свиньи” на стене написали. Кровью.

— Ты шутишь?

— Да. Смерть свиньям.

Прикончив два пирога со свининой, Страйк порылся в сумке в поисках батончика “Йорки” и яблока, которое он купил в качестве запасного варианта.

— Как у нас обстоят дела с “Джо” и “Роуз? — спросил он, разворачивая шоколадку.

— Ты говоришь скептически.

— Не могу отделаться от мысли, что имя “Роуз” могло прийти ей в голову случайно, учитывая, что своих детей она назвала Поппи и Дейзи.

— Если бы она собиралась лгать, разве она не отрицала бы свою причастность?

— Было бы слишком поздно. Ее реакция, когда она увидела фотографии, выдала ее.

— Мы знаем, что Пол Дрейпер был настоящим.

— Да, но он же мертв, не так ли? Он не может давать показания.

— Но… в каком-то смысле он все еще может.

— Ты собираешься достать спиритическую доску?

— Ха-ха. Нет. Я говорю, что если Кэрри знает, что Пол мертв, то она должна знать и то, как он умер: его держали в рабстве и избили до смерти.

— Ну и что?

— То, что произошло с Дрейпером на ферме Чепмен, делает эти полароиды более уличающими, а не менее. Его готовили к тому, чтобы он принял насилие в церкви, и это сделало его уязвимым для той пары социопатов, которые его убили.

— Не уверен, что Кэрри достаточно умна, чтобы додуматься до этого, — сказал Страйк.

Оба сидели минуту, ели и следили за ходом своих мыслей, пока Страйк не сказал:

— Ты не видела никаких свиных масок, когда была там, не так ли?

— Нет.

— Хмм, — сказал Страйк. — Может быть, они им надоели, когда они открыли для себя достоинства коробки. А может быть, то, что запечатлено на этих полароидах, было тайной даже от большинства людей в церкви. Кто-то наслаждался своим фетишем наедине с собой, прекрасно понимая, что это не может иметь никакого духовного толкования.

— И у этого человека были полномочия заставить подростков делать то, что им говорят, и молчать об этом потом.

— Свиньи, похоже, были особым увлечением Мазу. Представляешь себе, что Мазу велит подросткам раздеваться и издеваться друг над другом?

Робин обдумала вопрос и медленно произнесла,

— Если бы ты спросил меня до того, как я туда пришла, может ли женщина заставить детей делать это, я бы сказала, что это невозможно, но она не нормальная. Я думаю, что это настоящая садистка.

— А Джонатан Уэйс?

Робин показалось, что руки Уэйса снова коснулись ее, когда Страйк произнес его имя. По ее телу снова побежали мурашки.

— Я не знаю. Возможно.

Страйк достал свой телефон и снова вывел на экран фотографии полароидов. Робин, которой показалось, что она уже достаточно на них насмотрелась, повернулась и посмотрела в окно на кладбище.

— Что ж, мы знаем одну вещь о Роуз, если это ее настоящее имя, — сказал Страйк, глядя на пухлую девушку с длинными черными волосами. — Она недолго пробыла на ферме Чепменов, прежде чем это случилось. Она слишком хорошо питается. Все остальные очень худые. Могу поклясться, — сказал Страйк, переведя взгляд на юношу с татуировкой в виде черепа, — что этот парень был Рини. Его реакция, когда я показал ему… о, черт. Подожди. Джо.

Робин снова оглянулась.

— Генри Уортингтон-Филдс, — сказал Страйк, — рассказал мне, что человек по имени Джо завербовал его в церковь в гей-баре.

— О…

— Так что если это действительно Джо, то “Роуз” выглядит гораздо более правдоподобно в качестве имени темноволосой девушки. Конечно, — задумчиво произнес Страйк, — есть один человек, которому стоит опасаться этих фотографий больше, чем всем, кто на них изображен.

— Да, — сказала Робин. — Фотограф.

— Именно. Судьи не очень-то жалуют людей, которые фотографируют изнасилование других людей.

— Фотограф и злоумышленник должны были быть одним и тем же, не так ли?

— Интересно, — сказал Страйк.

— Что ты имеешь ввиду?

— Может быть, за то, что Рини больше не придется хлестать себя по лицу, он должен был делать грязные снимки? Что, если его заставил сделать это директор цирка?

— Это объясняет, почему Кэрри настаивала на том, что она не знает, кто был фотографом, — сказала Робин. — Вряд ли многие люди будут рады, если Джордан Рини затаит злобу на них или их семьи.

— Слишком верно.

Съев последний батончик “Йорки”, Страйк снова взял в руки ручку и начал составлять список дел.

— Итак, нам нужно попытаться найти Джо и Роуз. Я также хотел бы уточнить, отсутствовал ли Уэйс на ферме в то утро, потому что Кэрри запуталась окончательно, не так ли?

— Как мы можем это узнать, спустя столько времени?

— Бог знает, но попробовать не помешает, — сказал Страйк.

Он без энтузиазма принялся за свое яблоко. Робин как раз доедала свой бутерброд, когда зазвонил ее телефон.

— Привет, — сказал Мерфи. — Как дела в Торнбери?

Страйк, которому показалось, что он узнал голос Мерфи, притворно заинтересовался пассажирской стороной дороги.

— Хорошо, — сказала Робин. — Ну… интересно.

— Если ты хочешь прийти сегодня вечером, у меня есть кое-что, что тебе тоже покажется интересным.

— Что? — спросила Робин.

— Записи допросов людей, которые обвиняют тебя в жестоком обращении с детьми.

— Боже мой!

— Не стоит говорить, что у меня их не должно быть. Попросил об одолжении.

При мысли о том, что она снова увидит кого-нибудь с фермы Чепменов, даже на пленке, у Робин второй раз за десять минут побежали мурашки по коже.

— Хорошо, — сказала она, сверяясь с часами, — во сколько ты будешь дома?

— Около восьми, наверное. Мне здесь нужно многое наверстать.

— Хорошо, отлично, тогда увидимся.

Она повесила трубку. Страйк, который на основании услышанного понял, что отношения Робин и Мерфи на самом деле не распались во время разлуки, сказал:

— Все в порядке?

— Отлично, — сказала Робин. — Райану удалось заполучить записи интервью с людьми, которые говорят, что я издевалась над Джейкобом.

— А, — сказал Страйк. — Хорошо.

Он не только обижался на то, что Мерфи мог получить доступ к информации, которую он не мог получить, он обижался на то, что Мерфи был в состоянии информировать или помочь Робин, в то время как он не мог этого сделать.

Робин смотрела вперед через лобовое стекло. Ее пульс участился: обвинение в жестоком обращении с ребенком, которое она пыталась отбросить на задворки сознания, теперь, казалось, нависло над ней, заслоняя августовское солнце.

Страйк, догадывавшийся о том, что творится в голове у Робин, сказал:

— Они не пойдут на это. Им придется отказаться от этого.

И как ты можешь быть так уверен? подумала Робин, но, прекрасно понимая, что в ее бедах Страйк не виноват, просто сказала:

— Ну, я надеюсь на это.

— Есть еще какие-нибудь мысли по поводу Кэрри Кертис Вудс? — спросил Страйк, надеясь отвлечь ее.

— Хм… — сказала Робин, заставляя себя сосредоточиться, — вообще-то, да. Кэрри спросила, что случилось с Беккой, и это было странно. Она, кажется, не помнила никого из других детей.

Страйк, который в тот момент не придал этому значения, сказал:

— Да, раз уж ты об этом заговорила — напомни мне, сколько лет было Бекке, когда умерла Дайю?

— Одиннадцать, — сказала Робин. — Значит, она не могла быть в детском общежитии в ту ночь. Слишком взрослая. И потом, у нас есть “Это была не шутка, это было не притворство”, не так ли?

И снова оба сидели молча, но на этот раз их мысли шли параллельно.

— Я думаю, Кэрри знает или верит, что Дайю мертва, — сказала Робин. — Не знаю… Может быть, это действительно было случайное утопление?

— Два утопления в одном и том же месте? Без тела? Возможно, напитки под воздействием наркотиков? Побег через окно?

Страйк снова натянул на себя ремень безопасности.

— Нет, — сказал он, — Дайю либо убили, либо она жива.

— Это очень разные возможности, — сказала Робин.

— Я знаю, но если мы сможем доказать это, то в любом случае “Утонувший пророк ” — каламбурно — пойдет ко дну.

Глава 99

Эта линия является представителем зла, которое должно быть искоренено.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин приехала в квартиру Мерфи в Ванстедее в десять минут девятого этим вечером. Как и ее собственная, квартира Мерфи была дешевой, с одной спальней и имела неприятных соседей, в его случае — снизу, а не сверху. Она находилось в более старом и маленьком доме, чем у Робин, с лестницей, а не лифтом.

Робин поднялась на знакомые два пролета, неся с собой сумку для ночлега и бутылку вина, которая, по ее мнению, могла ей понадобиться, учитывая, что центральным развлечением вечера должен был стать просмотр видеозаписей интервью, в которых ее обвиняли в жестоком обращении с детьми. Она очень надеялась, что это из квартиры Мерфи доносится запах карри, потому что после целого дня, проведенного на бутербродах и арахисе, ей очень хотелось горячей пищи.

— О, замечательно, — вздохнула она, когда Мерфи открыл дверь и она увидела разложенные на столе картонные коробки с едой навынос.

— Я или еда? — спросил Мерфи, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

— Ты, за то, что достал еду.

Когда они только начали встречаться, интерьер квартиры Мерфи показался Робин откровенно удручающим, поскольку, за исключением отсутствия картонных коробок и развешанной в шкафу одежды, все выглядело так, словно он только что въехал. Разумеется, в квартире Страйка все было точно так же — никаких предметов декора, кроме школьных фотографий племянников, которую Люси не переставала ему присылать и которые обновлялась ежегодно. Однако то, что Страйк жил под крышей, придавало его квартире определенный характер, чего совершенно не было в однотипном жилище Мерфи. Потребовалось несколько визитов в квартиру Робин, чтобы Мерфи с нескрываемым удивлением отметил, что картины и растения удивительным образом меняют пространство, что вызвало у Робин смех. Однако она не сделала ни малейшей попытки изменить квартиру Мерфи: ни подаренных подушек, ни постеров, ни полезных предложений. Она знала, что подобные вещи могут быть истолкованы как заявление о собственных намерениях, и, несмотря на все недостатки, собственная квартира была ей дорога за независимость, которую она ей давала.

Однако сегодня вечером гостиная выглядела менее пустынной, чем обычно. На приставном столике стояли не только три комнатных растения Робин, которые она попросила Мерфи сохранить на время ее пребывания на ферме Чепмена, но и одна гравюра в рамке на стене, и зажженные свечи на столе среди лотков с едой в фольге.

— Ты украсил, — сказала она.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Это карта, — сказала Робин, придвигаясь к картине.

— Старинная карта.

— Лондона.

— Но это антиквариат. Что делает его стильным.

Робин засмеялась и повернулась, чтобы посмотреть на свои растения.

— И ты действительно сохранил их…

— Я не буду врать. Два из них умерли. Я купил замену. А вот этот, — он показал на филодендрон, который Страйк купил Робин в качестве подарка на новоселье, — наверное, чертовски трудно убить. Это единственный выживший.

— Что ж, я благодарна за замену, — сказала Робин, — и спасибо, что спас Филлиса.

— У них у всех были имена?

— Да, — сказала Робин, хотя на самом деле это была неправда. — Но я не буду называть новых в честь умерших. Слишком мрачно.

Теперь она заметила ноутбук Мерфи, стоящий на столе рядом с карри и тарелками.

— Видео там?

— Да, — сказал Мерфи.

— Ты их смотрел?

— Да. Не хочешь подождать, пока мы поужинаем?

— Нет, — сказала Робин. — Я лучше с этим покончу. Мы можем посмотреть, пока едим.

И вот они вместе сели за стол. Когда Мерфи налил ей бокал вина, а Робин положила на тарелку курицу с рисом, он сказал:

— Послушай, прежде чем смотреть — то, что они говорят, явно бред.

— Странно, но я это уже знаю, — сказала Робин, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно.

— Нет, я имею в виду, что это явная чушь, — сказал Мерфи. — Они не убедительны — есть только одна, которая звучит так, как будто она может быть настоящей, но потом она уходит в чертовски странную сторону.

— Кто?

— Бекка какая-то.

— Пирбрайт, — сказала Робин. Ее пульс снова начал учащаться. — Да, я уверена, что Бекка убедительна.

— Она просто говорит более естественно, чем другие. Если бы она не впала в безумие в конце, можно было бы подумать, что она заслуживает доверия. Ты поймешь, что я имею в виду, когда мы посмотрим фильм.

— Кто еще дал показания?

— Пожилая женщина по имени Луиза и молодая по имени Вивьен.

— Луиза дала показания против меня? — сказала Робин в ярости. — Я ожидала этого от Вивьен, она отчаянно хочет быть духовной женой, но Луиза?

— Слушай, они оба как будто работают по сценарию. Я не смог получить видеозапись, на которой ребенок обвиняет тебя, мой собеседник не захотел ее передавать. Не могу его винить — это же семилетний ребенок. У меня их вообще не должно быть. Но мне сказали, что ребенок вел себя так, как будто его тренировали.

— Хорошо, — сказала Робин, делая большой глоток вина. — Покажи мне Бекку.

Мерфи щелкнул мышью на папке, затем на однин из видеофайлов, находящихся в ней, и Робин увидела комнату для допросов в полиции, снятую сверху. Камера была закреплена в углу у потолка. Крупный, солидного вида полицейский стоял спиной к камере, так что его лысина, похожая на круг, освещалась светом.

— Думаю, это один из тех, кто допрашивал меня в Фелбридж Лодж, — сказала Робин.

Мерфи нажал кнопку воспроизведения. Женщина-офицер ввела Бекку в комнату и жестом указала ей на свободный стул. Темные волосы Бекки блестели как всегда, кремовая кожа была безупречна, улыбка — сдержанна и скромна. В своем чистом синем спортивном костюме и очень белых кроссовках она могла бы сойти за молодежного лидера в каком-нибудь безобидном летнем лагере.

Мужчина сказал Бекке, что интервью записывается, и она кивнула. Он спросил ее полное имя, а затем — как долго она живет на ферме Чепмен.

— С восьми лет, — сказала Бекка.

— А вы присматриваете за детьми?

— Я не часто занимаюсь непосредственно воспитанием детей, но я курирую нашу программу домашнего обучения, — сказала Бекка.

— О, пожалуйста, — обратилась Робин к появившейся на экране Бекке. — Какая программа домашнего обучения? “Чистый дух знает, что принятие важнее понимания”.

— … вовлечь? — сказала женщина-офицер.

— Убедиться, что мы соблюдаем все требования…

— Полное дерьмо, — громко сказала Робин. — Когда инспекторы вообще попадали на ферму Чепмена?

Мерфи поставил видео на паузу.

— Что? — сказала Робин.

— Если ты будешь говорить вместе с ней, — мягко сказал Мерфи, — ты ее не услышишь.

— Извини, — разочарованно сказала Робин. — Просто мне тяжело снова слышать их бред. Этих детей не учат, им промывают мозги. Извини. Продолжай. Я буду молчать.

Она набила рот карри, и Мерфи перезапустила видео

— требования. Члены клуба, обладающие определенными навыками, ведут занятия, разумеется, после проверки анкетных данных. У нас есть несколько полностью квалифицированных учителей начальной школы, а также профессор, который знакомит детей с основными философскими понятиями, и очень талантливый скульптор, который ведет их в художественных проектах. — Бекка невесело усмехнулась. — Наверное, они получают лучшее начальное образование в стране! Нам очень повезло с людьми, которые к нам приходят. Помню, в прошлом году я беспокоилась, что наше преподавание математики может немного отставать, а потом к нам на ферму приехал аспирант, который посмотрел работы детей и сказал, что видел и худшие оценки на начальном уровне!

Робин вспомнила бытовку, где сидели замкнутые дети с бритыми головами, бездумно раскрашивая картинки с изображением Украденного Пророка с петлей на шее. Она помнила нехватку книг в классе и орфографию на картинке с подписью.

Однако манера поведения Бекки была действительно убедительной. Она производила впечатление увлеченного и старательного педагога, который, конечно, немного нервничает из-за общения с полицией, но ему нечего скрывать, и он полон решимости выполнить свой долг.

— Это просто невероятно тревожно, — искренне сказала она. — У нас никогда раньше не было ничего подобного. На самом деле мы даже не уверены, что ее действительно звали Ровена Эллис.

Теперь Робин увидела настоящую Бекку, выглядывающую из-за осторожного, невинного фасада: ее темные глаза были настороженными, пытающимися выудить из полицейского информацию. По дате, указанной на видеозаписи, она поняла, что этот допрос состоялся поздно вечером после ее побега с фермы Чепменов: в тот момент в церкви наверняка искали информацию о том, кем на самом деле была Робин.

— Почему вы думаете, что она использовала вымышленное имя? — спросила женщина-офицер.

— Один из наших членов слышал, как она откликнулась на “Робин”, — сказала Бекка, наблюдая за реакцией офицеров. — Не то чтобы это было показательно — у нас на ферме однажды была другая женщина, которая использовала вымышленное имя, но она не могла быть более…

— Давайте вернемся к началу, — сказал мужчина-офицер. — Где вы находились в момент инцидента?

— На кухне, — сказала Бекка, — помогала готовить ужин.

Робин, которая ни разу не видела, чтобы Бекка помогала готовить обед или выполняла какую-либо более рутинную работу на ферме, сдержала очередной язвительный комментарий. Несомненно, это занятие было выбрано для создания образа трудолюбивой и приземленной личности.

— Когда вы впервые осознали, что что-то произошло?

— Вивьен пришла на кухню, искала Джейкоба…

— Как мог Джейкоб ходить? — сердито сказала Робин. — Он умирал! Извини, — быстро добавила она, когда рука Мерфи двинулась к мышке. Она сделала глоток вина.

— И Луиза присматривала за детьми на грядке, и Джейкоб поранился совочком. Ровена предложила отвести его на кухню, чтобы промыть порез и наложить пластырь — у нас там хранится аптечка.

Когда они не вернулись, Вивьен пошла их искать, но, конечно, они не пришли на кухню. Мне это показалось странным, но в тот момент я не волновалась. Я сказала Вивьен вернуться к остальным детям, а я пойду искать Ровену и Джейкоба, что я и сделала. Я подумала, что Джейкобу, возможно, понадобилась ванная комната, поэтому я сначала посмотрела туда. Я открыла дверь и…

Бекка покачала головой и закрыла темные глаза: женщина была шокирована и потрясена.

— Я не понимала, что я вижу, — тихо сказала она, снова открывая глаза. — Там были Ровена и Джейкоб, у него были спущены штаны и брюки, он плакал — они были не в кабинке, а в зоне раковины. Когда он увидел меня, он побежал ко мне и сказал: “Бекка, Бекка, она сделала мне больно!”

— А что сделала Ровена?

— Ну, она просто протиснулась мимо меня, ничего не сказав. Очевидно, что в тот момент я гораздо больше беспокоилась о Джейкобе. Я сказала, что уверена в том, что Ровена не причинила ему вреда специально, но потом он рассказал мне об этом, как она стянула с него брюки и штаны и обнажила его гениталии, а потом пыталась сфотографировать…

— Как? — взорвалась Робин. — Чем я фотографировала? Мне не разрешили ни чертов телефон, ни… прости, не делай паузу, не делай паузу, — поспешно добавила она, обращаясь к Мерфи.

— И ударила его по голове, когда он не мог стоять на месте, — сказала Бекка. — И я хочу сказать, что мы очень серьезно относимся к защите детей в церкви…

— Конечно, — яростно сказала Робин, не в силах сдержать себя, — малыши, бродящие по ночам в подгузниках…

— Никогда не было случаев сексуального насилия на ферме Чепмена…

— Странные слова, — воскликнула Робин, обращаясь к экранной Бекке, — от женщины, которая говорит, что ее брат подверг ее сексуальному насилию!

Мерфи снова поставил видео на паузу.

— Ты в порядке? — мягко сказал он, положив руку на плечо Робин.

— Да… нет… ну, очевидно, что нет, — сказала Робин, вставая и проводя руками по волосам. — Это чушь, все это чушь, и она…

Она указала на экранную Бекку, которая застыла с открытым ртом, но Робин не могла найти слов, чтобы адекватно выразить свое презрение.

— Может быть, посмотрим остальное после…? — начал Мерфи.

— Нет, — сказала Робин, опускаясь на свое место, — извини, я просто чертовски зла. Мальчик, о котором она говорит, не Джейкоб! Где настоящий? Он умер? Он умирает от голода в под..?

Робин начала плакать.

— Черт, — сказал Мерфи, отодвигая стул, чтобы обнять ее. — Робин, я не должен был показывать тебе это дерьмо, я должен был просто сказать тебе, что они говорят полную чушь и тебе не о чем беспокоиться.

— Все в порядке, все в порядке, — сказала Робин, взяв себя в руки. — Я хочу посмотреть… она может сказать что-нибудь полезное… Женщина с вымышленным именем…

— Шери? — сказал Мерфи.

Робин вырвалась из его объятий.

— Она называет ее?

— Да, ближе к концу. Вот тут-то все и пошло немного…

Робин встала и направилась к своей сумке, чтобы достать блокнот и ручку.

— Шери — это та женщина, с которой мы со Страйком сегодня беседовали.

— Хорошо, — неуверенно сказал Мерфи. — Давай перемотаем вперед, посмотрим фрагмент с Шери и забудем все остальное.

— Хорошо, — сказала Робин, усаживаясь обратно с блокнотом. — Извини, — добавила она, снова вытирая глаза, — я не знаю, что со мной.

— Да, как будто ты только что сбежала из секты или что-то в этом роде.

Но Робин не могла объяснить Мерфи, каково это — слушать эту наглую ложь, прикрывающую ужасную небрежность, или сфабрикованную историю о сексуальном насилии, когда все, что она делала, — это заботилась и пыталась спасти умирающего ребенка; пропасть между тем, чем ВГЦ притворялся, и тем, чем он был на самом деле, никогда не была для нее столь очевидной. И какая-то ее часть хотела бы закричать и бросить ноутбук Мерфи через всю комнату, но вместо этого она щелкнула ручкой и приготовилась ждать.

Мерфи перемотал вперед, и они вместе смотрели, как Бекка на двойной скорости жестикулирует, качает головой и кивает.

— Слишком далеко, — пробормотал Мерфи, — она убрала волосы с лица, прежде чем…

Он перемотал назад и, наконец, нажал кнопку воспроизведения.

— …другая женщина с вымышленным именем? — спросила женщина-полицейский.

— О, — сказала Бекка, убирая с лица блестящие волосы, — да. Я упоминаю ее потому, что она была настоящим орудием божественного.

Робин почти чувствовала, как оба полицейских сопротивляются желанию посмотреть друг на друга. Мужчина-полицейский прочистил горло.

— Что вы имеете ввиду под этим?

— Шери была посланницей Благословенного Божества, посланной взять Дайю, нашего пророка, к морю. Шери рассказала мне о своей цели…

Робин начала писать в своем блокноте.

— И я ей поверила, и не ошиблась. То, что казалось неправильным, оказалось правильным, понимаете? Папа Джей подтверждает все, что я говорю, — продолжала Бекка тем же серьезным и разумным тоном, что и во время всего интервью. — Я чиста духом, а значит, понимаю, что то, что может показаться дьявольским, может быть божественным, и наоборот…

— Видишь, что я…? — начал Мерфи.

— Шшш, — настоятельно сказала Робин, прислушиваясь.

— Шери пришла, достигла своей цели, а потом ушла от нас.

— Умерла, вы имеете в виду? — спросил мужчина-офицер.

— Смерти не было, в том смысле, который имеет в виду материальный мир, употребляя это слово, — сказала Бекка, улыбаясь. — Нет, она покинула ферму. Я верю, что однажды она вернется к нам и приведет своих маленьких девочек. — Бекка слегка рассмеялась. — Я понимаю, что это звучит странно для вас, но это нормально. Папа Джей всегда говорит…

— Я лучше встречусь с честным скептиком, чем с сотней тех, кто считает, что знает Бога, но на самом деле находится в плену собственной набожности, — сказала Робин, повторяя слова вместе с Беккой.

— Я пытаюсь объяснить, — продолжала Бекка на экране, — что моя личная связь с Утонувшим пророком и мои отношения с божественным сосудом, который страдал и был непорочен, означают, что я была очень готова услышать объяснение Ровены о том, что произошло. Я бы проявила понимание и сострадание… Но она не осталась объяснять, — сказала Бекка, и ее улыбка угасла. — Она убежала, а на окраине фермы ее ждал мужчина в машине. Он подобрал ее, и они уехали. Так что трудно не подумать, что она и этот человек что-то замышляли вместе, не так ли? Надеялись ли они похитить ребенка? Пыталась ли она получить фотографии обнаженных детей, чтобы отправить их этому человеку?

— Остальное — это просто ее бредни о том, как нечестно ты это сделала, — сказал Мерфи, выключая видео. — С тобой все хорошо?

— Да, — тихо сказала Робин, потянувшись за вином. Она выпила половину бокала, прежде чем сказать. — Я полагаю, это просто шок.

— Конечно, это так, быть обвиненным…

— Нет, не то чтобы… Наверное, я просто поняла… она верит. Она верит во все это и — она искренне считает себя хорошим человеком.

— Что ж, — сказал Мерфи, — полагаю, это культ.

Он закрыл ноутбук.

— Ешь свое карри.

Но Робин опустила глаза на свои записи.

— Обязательно. Мне только нужно позвонить Страйку.

Глава 100

Девять на втором месте означает:

Дракон, появляющийся в поле.

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк медленно возвращался по Чаринг-Кросс-роуд из Чайнатауна, где он ужинал в одиночестве в ресторане на Уордур-стрит. Поедая сингапурскую лапшу, он смотрел на темнеющую улицу и наблюдал, как перед поворотом на Руперт-Корт мимо него медленно прошла пара людей в синих спортивных костюмах, увлеченных разговором. Он не мог разглядеть их лиц, но по злому умыслу надеялся, что они переживают из-за частного детектива, который четыре месяца работал под прикрытием на их драгоценной ферме.

Когда он возвращался в офис, на него навалилась знакомая депрессия. Осознание того, что Робин сейчас находится в квартире Мерфи и смотрит записи интервью, создавало удручающий фон для его обеда. Уныло покуривая, он признался себе, что думал о том, что Робин позвонит ему после просмотра интервью. Конечно, Мерфи был готов оказать ей поддержку и помощь…

Зазвонил его мобильный телефон. Он достал его из кармана, увидел номер Робин и ответил.

— Ты можешь говорить? — спросила она.

— Да, я занимаюсь этим уже много лет.

— Очень смешно. Ты занят?

— Нет. Продолжай.

— Я только что смотрела полицейское интервью с Беккой Пирбрайт, и она сказала несколько странных вещей о Шери. Кэрри, я имею в виду.

— Как, черт возьми, Кэрри появилась?

— Как пример того, что дьявольское иногда может быть божественным.

— Мне понадобятся сноски.

— Она объясняла, что была бы рада услышать мое объяснение того, что я сделала с Джейкобом, потому что однажды она знала божественный сосуд, который сделал что-то, что казалось ужасным, но на самом деле было… ты понял суть. Потом она сказала, что Кэрри доверила ей свою цель.

— Очень интересно, — сказал Страйк.

— И она знает, что у Кэрри есть дочери. Она сказала: “Я верю, что однажды она вернется к нам и приведет своих маленьких девочек”.

Страйк, переходивший дорогу, на несколько мгновений задумался.

— Ты еще там?

— Да, — сказал Страйк.

— Что ты думаешь?

— По-моему, это даже интереснее, чем то, что она “доверила свою цель” одиннадцатилетнему ребенку.

Повернув на Денмарк-стрит, он сказал:

— Значит, церковь следила за Шери после ее ухода? Как я знаю, им пришлось изрядно потрудиться. Я же говорил тебе, что Джордан Рини получил таинственный телефонный звонок из Норфолка, прежде чем попытаться покончить с собой, не так ли?

— Да — а почему это важно…? О… Ты имеешь в виду, что церковь тоже следила за ним?

— Точно, — сказал Страйк. — Так они делают это с каждым, кто уходит, или только с теми, кто, как они знают, особенно опасен для них?

— Им удалось отследить Кевина до его съемной квартиры, а также… Ты знаешь, что они убили Кевина, — добавила Робин, когда Страйк ничего не сказал.

— Мы этого не знаем, — сказал он, отпирая главную дверь в офис. — Пока нет. Но я принимаю это как рабочую гипотезу.

— А как же те письма, которые Ральф Доэрти продолжал рвать после того, как он и дети покинули ферму, даже после того, как они переехали в другой город и сменили фамилию?

Страйк начал подниматься по лестнице.

— Так что же объединяет всех этих людей, кроме того, что они были членами ВГЦ?

— Все они связаны с утонувшими Дейрдре и Дайю, — сказала Робин.

— Связь с Рини непрочная, — сказал Страйк. — Он проспал, вот и все. Связь с Кевином тоже зыбкая. Ему было сколько — шесть лет, когда Дайю умерла? И я сомневаюсь, что церковь знает, что Эмили сказала ему о своих подозрениях. Был ли он достаточно взрослым, чтобы присутствовать на Манифестации, где, как мы думаем, утонула Дейдре?

— Да, — сказала Робин, производя быстрые мысленные расчеты. — Ему было тринадцать или четырнадцать лет, когда это случилось.

— Что странно, — сказал Страйк, — потому что он, похоже, купился на фразу о том, что она ушла по собственному желанию.

— Ладно, — сказала Робин, слыша шаги Страйка по металлической лестнице, — в любом случае, увидимся завтра. Я просто хотела рассказать тебе о Шери.

— Да, спасибо. Определенно есть над чем подумать.

Робин отключилась. Страйк продолжал подниматься, пока не добрался до дверей офиса. После того как Робин высадила его, он сразу же отправился в Чайнатаун, а значит, это была его первая возможность осмотреть замок с момента увольнения Литтлджона. Страйк включил фонарик телефона и наклонился.

— Я так и думал, урод, — пробормотал он.

На новом дорогом замке, устойчивом к отмычкам, с утрапоявились новые царапины. Рядом с ним откололась крошечная частичка краски. Кто-то, как предположил Страйк, приложил немало усилий, чтобы взломать дверь.

Теперь он смотрел на вторую меру предосторожности, принятую им против мести Паттерсона. Крошечная камера стояла в темном углу под потолком, почти невидимая, если не знать, что искать.

Страйк отпер дверь, включил свет и прошел к столу Пат, где можно было просмотреть записи с камер за день. Открыв программу, он прокрутил в ускоренной перемотке записи прихода Пат, почтальона и Шаха, посещения Пат ванной комнаты на лестничной площадке, ухода Шаха…

В паузе Страйк хлопнул в ладоши. По лестнице кралась высокая, коренастая фигура в балаклаве, одетая во все черное и по мере приближения оглядывающаяся то вверх, то вниз, проверяя, все ли чисто. Пока Страйк наблюдал, фигура добралась до лестничной площадки, подошла к двери офиса, достала набор отмычек и стала пытаться ее отпереть. Страйк взглянул на временную метку — запись была сделана вскоре после захода солнца. Это позволяло предположить, что злоумышленник не знал, что Страйк живет на чердаке, о чем Литтлджон был прекрасно осведомлен.

Около десяти минут фигура в черном безуспешно пыталась открыть дверь кабинета. В конце концов, сдавшись, она отступила назад, разглядывая стеклянную панель, которую Страйк предусмотрительно укрепил, когда устанавливал ее. Она, похоже, пыталась решить, стоит ли пытаться разбить панель, когда повернулась и посмотрела на лестницу позади себя. Очевидно, она поняли, что уже не одна.

— Черт, — тихо сказал Страйк, когда фигура достала откуда-то из-под черной одежды пистолет. Она очень медленно отступила от лестничной площадки и стала медленно подниматься по лестнице, ведущей в квартиру Страйка.

Появился курьер с пиццей в руках. Он постучал в дверь офиса и стал ждать. Через минуту-другую он позвонил по телефону, видимо, понял, что ошибся адресом, и ушел.

Прошло еще несколько минут, достаточных для того, чтобы скрывающийся злоумышленник услышал, как закрывается дверь на улицу. Затем он вылезл из своего укрытия и целую минуту стоял, созерцая дверь офиса, а затем повернул пистолет в руках и со всей силы попытался разбить стекло прикладом. Стекло осталось целым.

Фигура в балаклаве засунула пистолет обратно в куртку, спустилась по лестнице и исчезла из виду.

Страйк перемотал пленку, чтобы получить снимки, которые можно было бы изучить, вглядываясь в каждую секунду. Невозможно было сказать, настоящий ли пистолет, учитывая плохое освещение на лестничной площадке и тот факт, что из него не стреляли, но, несмотря на это, детектив знал, что ему придется обратиться в полицию. Пересмотрев запись, Страйк пришел к выводу, что поведение фигуры, помимо попытки взлома, было еще и зловещим. Тщательный осмотр лестницы впереди и позади, скрытные движения, невозмутимое отступление при угрозе обнаружения — все это наводило на мысль, что перед ним не новичок.

Зазвонил мобильный. Он взял трубку и ответил, не отрывая глаз от экрана.

— Алло?

— Ты Корморан Страйк? — Произнес глубокий, задыхающийся мужской голос.

— Да. Кто это?

— Что ты сделал с моей женой?

Страйк оторвался от экрана компьютера и нахмурился.

— Кто это?

— ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОЕЙ ЖЕНОЙ? — прокричал мужчина, да так громко, что Страйку пришлось убрать телефон от уха. В другом конце линии Страйк услышал женский голос: “Мистер Вудс, мистер Вудс, успокойтесь….” и звуки, похожие на плач детей.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Страйк, но какая-то часть его мозга знала, и ощущение похуже того, которое последовало за заявлением Бижу о том, что она беременна, теперь сковало его внутренности.

— МОЯ ЖЕНА — МОЯ ЖЕНА…

Мужчина плакал, когда кричал.

— Мистер Вудс, — сказал женский голос, теперь уже громче, — дайте мне телефон. Мы можем позаботиться об этом, мистер Вудс. Дайте мне телефон. Вы нужны своим дочерям, мистер Вудс.

Страйк услышал звуки передаваемого телефона. Теперь в его ухе звучал женский голос из Бристоля; было понятно, что женщина идет.

— Это констебль Хизер Уотерс, мистер Страйк. Мы полагаем, что вы могли сегодня навестить миссис Кэрри Вудс? Мы нашли здесь вашу карточку.

— Я был там, — сказал Страйк. — Да.

— Могу я узнать, в связи с чем?

— Что случилось? — сказал Страйк.

— Могу я спросить, о чем вы говорили с миссис Вудс, мистер..?

— Что случилось?

Он услышал, как закрылась дверь. Фоновый шум исчез.

— Миссис Вудс повесилась, — сказал голос. — Муж обнаружил ее тело в гараже сегодня вечером, когда вернулся с работы.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Куай / Прорыв

Необходимо решительно заявить об этом

При дворе короля.

Она должна быть объявлена правдиво.

Опасность.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 101

Девять на третьем месте означает…

Осознание опасности,

С настойчивостью — дальше.

Ежедневно тренируйтесь в управлении колесницей и вооруженной защите.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин очень тяжело восприняла известие о смерти Кэрри, которое Страйк передал по телефону. На следующий день оба детектива были допрошены полицией по отдельности. Страйк, который также показал полицейским видеозапись с человеком в балаклаве, был еще раз допрошен в полиции позже во второй половине дня.

В течение последующих двадцати четырех часов Страйк и Робин практически не видели друг друга. Страйк поручил своему партнеру связаться с детьми Уолтера Фернсби и Мэрион Хаксли и выяснить, не захотят ли они рассказать об участии своих родителей в ВГЦ, а также взять интервью у тех, кто согласится. Он сделал это, потому что знал, что Робин нужно чем-то занять, но настоял на том, чтобы она делала это из дома, так как не хотел, чтобы она столкнулась с членами церкви вблизи офиса. А он тем временем занимался их новым клиентом, пришедшим на смену Фрэнкам: еще одной женой, подозревавшей своего богатого мужа в неверности.

В четверг Страйк провел совещание всей команды, за исключением Шаха, который находился в Норвиче и следил за Эмили Пирбрайт. Они встретились не в офисе, а в покрытом красным ковром подвальном помещении “Летающей лошади”, куда они уходили раньше, чтобы скрыться от Литтлджона, и которое Страйк снял на пару часов. Хотя тщательное наблюдение за Денмарк-стрит не выявило никого, кто мог бы вести наблюдение за офисом, слесарь, которого Страйк хотел как можно меньше беспокоить, с согласия хозяина и жильца второго этажа устанавливал на уличной двери замок с защитой от отмычек. Ни тот, ни другой не знали, чем вызвано желание Страйка усилить безопасность, но, поскольку Страйк предлагал заплатить за это, оба были согласны.

Первую часть встречи субподрядчики посвятили допросу Робин, которую они не видели с момента ее возвращения. В основном их интересовали якобы сверхъестественные аспекты того, что она наблюдала на ферме Чепмена, и началось обсуждение того, как была достигнута каждая иллюзия, и только Пат хранила молчание. Вскоре после того, как Барклай высказал предположение, что вызыванная Уэйсом Дайю в подвале, должно быть, была разновидностью викторианской иллюзии, называемой призраком Пеппера, Страйк сказал:

— Ладно, хватит, нам надо работать.

Он боялся, что поверхностный хороший настрой Робин скоро даст трещину. Под глазами у нее залегли фиолетовые тени, а улыбка становилась все более натянутой.

— Я знаю, что мы пока не видели никаких доказательств, — сказал Страйк, — но я хочу, чтобы за всеми, кто, как мне кажется, следит за офисом, постоянно наблюдали, и, если сможете, сделайте фотографии. У меня такое чувство, что ВГЦ будет начеку.

— Что-нибудь слышно о нашем посетителе с оружием? — спросил Барклай.

— Нет, — сказал Страйк, — но полиция получила видеозапись. Если дверь на улицу охраняется, то им будет очень трудно вернуться внутрь, кем бы они ни были.

— Что им было нужно? — спросила Мидж.

— Дело ВГЦ, — предложил Барклай.

— Возможно, — сказал Страйк. — В любом случае: у меня хорошие новости. Сегодня утром я получил известие из полиции: обоим Фрэнкам будут предъявлены обвинения в преследовании и попытке похищения.

Остальные зааплодировали, Робин присоединилась с небольшим опозданием, стараясь выглядеть такой же веселой, как и остальные.

— Отлично, — сказал Барклай.

— Лучше бы на этот раз они получили чертов тюремный срок, — яростно сказала Мидж. — И не выкручивались, потому что, — она издала высокопарный писк, — “я не смогу увидеться со своим социальным работником!”

Барклай и Страйк рассмеялись. Робин выдавила улыбку.

— Я думаю, что на этот раз они точно пойдут на дно, — сказал Страйк. — В камере, где они собирались ее держать, были кое-какие неприятные вещи.

Барклай начал было говорить: “Например, что?”, но Страйк, обеспокоенный тем, что его партнерша может услышать о секс-игрушках и кляпах, сказал:

— Двигаемся дальше: Обновление по Той Бою. Клиент сказал мне вчера, что хочет, чтобы мы сосредоточились на биографии парня.

— Мы просмотрели, — разочарованно сказала Мидж. — Он чист!

— Что ж, нам платят за то, чтобы мы снова искали и находили грязь, — сказал Страйк, — так что пора начинать доить семью, друзей и соседей. Вы двое, — обратился он к Барклаю и Миджу, — соберитесь и придумайте несколько подходящих вариантов, посоветуйтесь со мной или Робин, и мы составим соответствующий график.

Страйк вычеркнул Той Боя из списка, лежащего перед ним, и перешел к следующему пункту.

— Новая клиентка: ее муж вчера вечером, после наступления темноты, поехал в Хэмпстед Хит.

— Полагаю, что он был там не для того, чтобы любоваться видами, — сказала Мидж.

Поскольку Хэмпстед-Хит был известным местом для гей-круизов, Страйк был склонен согласиться.

— Он там никого не встретил. Возможно, ему страшно стало: вблизи того места, где он остановился, бродила группа подростков. Он пробыл всего десять минут, но если это его игра, я сомневаюсь, что ему удастся долго скрывать от жены то, что она хочет узнать.

— Хорошо, — сказала Пат, — потому что сегодня утром мне звонил тот крикетист и спрашивал, когда мы до него доберемся.

— Пусть идет к МакКейбсу, — равнодушно сказал Страйк. — Он сволочь. В любом случае, пока мы не найдем замену Литтлджону, у нас не хватает людей.

Он вычеркнул “Хэмпстед” из списка.

— Что приводит нас к компании Паттерсон Инк.

— Или, как они теперь известны, “Рояли чертэд Инк”, — сказал Барклай. — Паттерсону предъявлено обвинение, вы видели?

— Да, — сказал Страйк. — Оказывается, если вы собираетесь незаконно подслушивать в офисе, лучше не делать этого с ведущим барристером. Надеюсь, Паттерсону понравится тюремная еда. Как бы то ни было, сейчас я получил три заявления о приеме на работу от людей, пытающихся покинуть тонущий корабль Паттерсона. Я узнаю у Шаха, стоит ли с кем-то из них проводить собеседование. Я с удовольствием откажусь от удовольствия работать с Наваби, учитывая, насколько она дерьмово ведет наблюдение. Однако ее предложение о работе заключалось в том, что она будет идеальным человеком для проникновения в клинику Чжоу.

— Какого хрена она знает, что мы пытаемся туда попасть? — спросил Барклай.

— Потому что она сама была там, когда Паттерсон Инк еще занимались делом ВГЦ, и это объясняет настойчивость Литтлджона, который говорил, что у него есть еще что-то для меня — предположительно, она рассказала ему о том, что видела там.

— Теперь ты ничего не добьешься от Литтлджона, — сказала Мидж.

— Я знаю, — сказал Страйк, вычеркивая “Паттерсона” из списка, — но это заставляет меня еще сильнее, чем раньше, желать, чтобы в эту чертову клинику попала женщина — это должна быть женщина, Наваби сказала, что там девяносто процентов женщин. Я просто не думаю, что ты подходишь под этот профиль, Мидж, — добавил Страйк, когда субподрядчица открыла рот, — нам нужен кто-то…

— Я не собиралась предлагать себя, — сказала Мидж, — я хотела сказать, что у нас есть идеальный человек.

— Робин не может этого сделать, она…

— Я знаю это, Страйк, я не дура. Таша.

— Таша, — повторил Страйк.

— Таша. Она такая, да? Актриса, у нее есть немного денег. Ее пьеса тоже закончена. Она сделает это для нас, без проблем. Она очень благодарна за…

— Все еще общаешься с ней, да? — спросил Страйк.

Барклай и Робин потянулись за кофе и выпили его совершенно синхронно.

— Да, — сказала Мидж. — Она больше не клиент. Не проблема, не так ли?

Страйк поймал взгляд Пат.

— Нет, — сказал он. — Не проблема.

Глава 102

Обратитесь к оракулу еще раз

Обладаете ли Вы возвышенностью, постоянством и настойчивостью;

Тогда нет никакой вины.

И-Цзин или Книга Перемен

Встреча завершилась. Пат вернулась в офис с Барклаем, которому нужно было оформить квитанции, а Мидж ушла, чтобы узнать у Таши Майо, готова ли она провести неделю в эксклюзивной клинике доктора Энди Чжоу, расходы на которую оплачивает агентство.

— Хочешь кофе? — Страйк спросил Робин.

— Давай, — сказала Робин, хотя она только что выпила два.

Они вместе отправились на Фрит-стрит и в бар “Италия”, который находился через дорогу от джаз-клуба Ронни Скотта и который Страйк предпочитал “Старбаксу”. Пока он покупал им напитки, Робин сидела за одним из круглых металлических столиков, наблюдая за прохожими и мечтая стать кем-нибудь из них.

— Ты в порядке? — спросил Страйк, поставив напитки на стол и усевшись. Он прекрасно знал ответ, но не мог придумать ничего другого. Робин сделала глоток капучино, прежде чем сказать,

— Я все время думаю о ее дочерях.

— Да, — сказал Страйк. — Я знаю.

Оба посмотрели, как проезжают машины, и только потом Страйк сказал:

— Смотри…

— Не говорите мне, что мы этого не сделали.

— Ну, я тебе это скажу, потому что мы этого не делали.

— Страйк…

— Она сделала это. Она решила сделать это.

— Да — из-за нас.

— Мы задавали вопросы. Это и есть работа.

— Именно так и сказал Райан. Это работа.

— Ну, он не ошибается, — сказал Страйк. — Хорошо ли мне от того, что произошло? Нет. Но мы не накидывали веревку ей на шею. Она сама это сделала.

У Робин, которая в последние два дня часто плакала, когда не была на работе, не осталось слез. Страшный груз вины, который она носила в себе с тех пор, как Страйк сообщил ей, что мать двоих детей была найдена повешенной в семейном гараже, не ослабевал от его слов. Она все время представляла себе картинку, приклеенную к холодильнику Кэрри Кертис Вудс: две фигурки в платьях принцесс, держащиеся за руки: Я и мама.

— Мы пришли опросить ее, — сказал Страйк, — потому что семилетний ребенок, находившийся под ее опекой, исчез с лица земли. Как ты думаешь, могла ли Кэрри уйти от ответа на этот вопрос и никогда больше не отвечать на вопросы?

— Она уже ответила на вопросы полиции и следствия. Все закончилось, все было позади, у нее была счастливая жизнь и семья, а мы снова разгребаем все это… У меня такое чувство, что они сделали меня одной из них, — тихо добавила Робин.

— О чем ты говоришь?

— Я стала агентом инфекции для церкви. Я перенесла вирус обратно к Кэрри, и на этот раз она его не пережила.

— При всем уважении, — сказал Страйк, — это полная чушь. Мы просто собираемся игнорировать неонового слона в комнате, не так ли? Если бы Кэрри собиралась покончить с собой из-за того, что сделала с ней церковь, это произошло бы за последние два десятилетия. Дело было не в церкви. Было что-то, с чем она не хотела сталкиваться, что-то, о чем она не могла допустить, чтобы люди знали, и это не наша вина.

— Но…

— Что я хочу знать, — сказал Страйк, — так это кто звонил ей в то утро, перед нашим приездом. Полиция спрашивала тебя о номере мобильного телефона, который не узнал ее муж?

— Да, — тупо сказала Робин. — Это мог быть кто угодно. Ошиблись номером.

— Кроме того, что она перезвонила по нему после того, как мы ушли.

— Ох — сказала Робин. — Они мне этого не говорили.

— Мне тоже не сказали. Я прочитал это в перевернутом виде в записях парня, который допрашивал меня. Рини позвонили вскоре после того, как я взял у него интервью, и тогда он начал запасаться снотворным. Я не проверял, пил ли он его до нашей встречи, но похоже, что церковь предупреждает людей о том, что мы на охоте, и требует, чтобы им потом рассказали, что было сказано.

— Это означает, что в церкви знали, что мы собираемся в тот день к Шери.

— Они могли увидеть, что она вернулась из отпуска, из Facebook, и хотели сказать ей, чтобы она согласилась на встречу, когда мы появимся. У меня было ощущение, что когда мы представились, она не очень удивилась, увидев нас. Запаниковала, да. Но совсем не удивилась.

Робин ничего не ответила. Страйк наблюдал, как она делает очередной глоток кофе. Она собрала волосы сзади; дорогая стрижка, которую она сделала перед походом в храм на Руперт-Корт, давно отросла, а Робин еще не приходило в голову посетить парикмахера.

— Что ты хочешь сделать? — сказал Страйк, наблюдая за ней.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Не хочешь ли ты взять еще несколько дней отпуска?

— Нет, — сказала Робин. Больше времени, которое она могла бы потратить на преодоление чувства вины перед Кэрри и беспокойства по поводу обвинений в жестоком обращении с детьми, было последним, чего она хотела.

— Ты не хочешь поговорить о деле?

— Да, конечно.

— Есть что-нибудь о детях Уолтера Фернсби и Мэрион Хаксли?

— Не так уж много, — сказала Робин, заставляя себя сосредоточиться. — Я разговаривала со старшей дочерью Марион, и, в общем, это точно не Марион, которая вернулась на ферму после долгих лет отсутствия. Пока был жив ее муж, она практически не покидала Барнсли. После исчезновения Марион семья проверила компьютер, которым она пользовалась на работе, и обнаружила, что она безостановочно смотрела видеоролики Уэйса. Они считают, что она, должно быть, посещала собрания. Теперь они получают от Марион письма, которые не похожи на ее письма, в которых она сообщает, что хочет продать похоронное агентство и отдать всю прибыль ВГЦ.

— А Уолтер?

— Единственный ребенок, с которым мне удалось связаться, — его сын Руфус. Он работает в Институте инженеров-строителей. Как только я упомянула Уолтера, он бросил трубку.

— Может быть, он получал такие же письма “продай все, я хочу отдать это церкви”, как и дочь Марион?

— Возможно.

— Ну, я тоже кое-что нашел вчера вечером, после того как Хэмпстед Хит ушел домой.

Страйк достал телефон, набрал пару слов и передал его Робин, которая увидела фотографию высокого мужчины с длинной челюстью и серо-стальными волосами, который был изображен на сцене в середине речи с широко расставленными руками. Робин не сразу поняла, почему ей показывают эту фотографию, пока не увидела надпись: Джо Джексон из ВГЦ, выступление на конференции по изменению климата, 2015 год.

— Ох — она сказала. — Джо, с “Полароидов”?

— Вполне может быть. В настоящее время он работает в центре в Сан-Франциско. Возраст подходящий. Может быть, сейчас он и не похож на человека с татуировкой в виде черепа, но вокруг полно людей с татуировками, о которых они жалеют, что в молодости сделали их. Мой школьный товарищ в Корнуолле вытатуировал на шее имя своей первой девушки. Она бросила его, как только увидела.

Робин не улыбнулась. Вместо этого она тихо сказала, не сводя глаз с Ронни Скотта,

— У меня такое ощущение, что мы столкнулись с чем-то, с чем не можем бороться. У них это получилось, и это гениально, правда. Неудивительно, что, выйдя на свободу, люди либо убивают себя, либо не разговаривают. Они либо занимались сексом с несовершеннолетними, либо участвовали в насилии, либо видели, как люди умирают в муках. Люди, которые остаются, либо слишком напуганы или опустились, чтобы думать о побеге, либо они, как Бекка и он, — она указала жестом на телефон Страйка, — истинные верующие. Они рационализируют насилие, даже если сами страдают от него. Готова поспорить, что если мы придем к Джо Джексону и спросим его, заставляли ли его когда-нибудь надевать маску свиньи и содомировать человека с низким IQ, он будет отрицать это, и даже не потому, что испугался. Должно быть, он занял довольно высокое положение в иерархии, если произносит такие речи. У него отключилась часть мозга. Наблюдая за Беккой на этой записи… Она знала, что лжет, и не дрогнула. Все было оправдано, все было необходимо. В ее воображении она — героиня, помогающая всему миру встать на Путь Лотоса.

— Значит, мы сдаемся, да? — сказал Страйк. — Мы позволим Уиллу Эденсору сгнить там?

— Я этого не говорю, но…

Зазвонил мобильный телефон Страйка.

— Привет, Пат, как дела?

Робин слышала сиплый голос Пат, но не могла разобрать слов.

— Так, мы возвращаемся. Пять минут.

Страйк повесил трубку со странным выражением лица.

— Я рад, что ты не считаешь, что мы должны позволить Уиллу Эденсору сгнить, — сказал он Робин.

— Почему?

— Потому что, — сказал Страйк, — он только что появился в офисе.

Глава 103

В этой гексаграмме мы вспоминаем о юности и безрассудстве… Когда весна пробивается наружу, она еще не знает, куда пойдет. Но его неуклонный поток заполняет глубокое место, препятствующее его продвижению…

И-Цзин или Книга Перемен

Робин вошла в кабинет первой, Страйк — следом за ней. Уилл Эденсор сидел на диване у стола Пат в своем синем спортивном костюме, который был не только грязным, но и порванным на коленях. Он выглядел еще более худым, чем когда Робин видела его в последний раз, хотя, возможно, она просто заново привыкла к людям, которые выглядели вполне упитанными. У ног Уилла лежал старый полиэтиленовый пакет, в котором, судя по всему, находился какой-то большой твердый предмет, а на коленях у него сидела маленькая Цин, тоже одетая в синий спортивный костюм, и с выражением восторга на лице ела шоколадное печенье.

Уилл побагровел, увидев Робин.

— Привет, Уилл, — сказала она.

Уилл смотрел в пол. Даже его уши были красными.

— Ребенку нужна нормальная еда, — сказала Пат, как будто в этом были виноваты Страйк и Робин. — У нас есть только печенье.

— Хорошая мысль, — сказал Страйк, доставая бумажник, — не могла бы ты купить нам всем пиццу, Пат?

Пат взяла купюры, которые передал ей Страйк, надела пальто и вышла из офиса. Робин выкатила из-за стола компьютерное кресло Пат и уселась на небольшом расстоянии от Уилла и Цин. Страйк, сознавая, что возвышается над всеми, подошел к шкафу и достал один из складных пластиковых стульев. Уилл сидел, сгорбившись, обняв дочь, и, неистово краснея, смотрел на ковер. Цин, хрустевшая печеньем, была самым спокойным человеком в комнате.

— Рада тебя видеть, Уилл, — сказала Робин. — Привет, Цин, — добавила она, улыбаясь.

— Еще! — сказала малышка, протягивая руки к баночке с печеньем на столе Пат.

Робин достала два шоколадных печенья и протянула ей. Уилл так и остался сидеть, сгорбившись, словно от боли, обхватив Цин за пояс. Страйк, который понятия не имел, что в последний раз, когда Уилл видел Робин, он был голым и мастурбировал – из рассказа Робин ее партнер предположил, что оба были полностью одеты, когда Уилл нанес свой удар, – предположил, что его смущение было вызвано тем, что он ударил ее.

— Как ты выбрался? — Робин спросила Уилла, в то время как Цин радостно уплетала еду.

Она не забыла, что Уилл сделал с ней в комнате уединения, но в данный момент это имело для нее гораздо меньшее значение, чем тот удивительный факт, что он покинул ферму Чепменов.

— Перелез через стену в мертвой зоне, — пробормотал он. — Сделал то же самое, что и ты.

— Ночью?

— Нет, потому что я должен был привести Цин.

Он заставил себя поднять глаза на Робин, но не смог долго удерживать ее взгляд и вместо этого обратился к ножке стола Пат.

— Я должен узнать, где Лин, — сказал он немного отчаянно.

— Мы ее ищем, — заверил его Робин.

— Почему?

— Потому что, — сказала Робин, прежде чем Страйк успел сказать что-нибудь бестактное о потенциальной пользе Лин для дискредитации церкви, — она нам небезразлична. Я была там, помнишь, когда у нее был выкидыш?

— О, да, — сказал Уилл. — Я забыл… у них есть центры в Бирмингеме и Глазго, знаете ли, — добавил он.

— Да, мы знаем, — сказала Робин. — Но мы думаем, что она может находиться в клинике доктора Чжоу, недалеко от Лондона.

— У него есть клиника? — наивно спросил Уилл. — Я думал, он просто церковный врач?

— Нет, во внешнем мире он тоже врач, — сказала Робин.

— Лин он не нравится. Ей не понравится находиться в его клинике, — пробормотал Уилл.

Он посмотрел на Робин и снова на свои ноги.

— Мой отец нанял вас, не так ли?

Страйк и Робин посмотрели друг на друга. Первый, довольный тем, что Робин взяла инициативу на себя, слегка пожал плечами.

— Да, — сказала Робин.

— Ты не можешь сказать ему, что я вышел, — сказал Уилл со смесью отчаяния и свирепости, глядя на Робин из-под насупленных бровей. — Ясно? Если ты собираешься сказать моему отцу, я уйду сейчас же. Я пришел сюда только потому, что мне нужно найти Лин, прежде чем меня посадят в тюрьму.

— Почему ты решил, что тебя посадят в тюрьму?

— Из-за всего того, что я сделал. Я не хочу говорить об этом. Пока Лин и Цин в порядке, я не возражаю, я это заслужил. Но ты не должна говорить моему отцу. Он должен будет узнать, когда меня арестуют, но тогда мне не придется с ним говорить, потому что я буду находиться под стражей. В любом случае, как только я начну говорить, Утонувший Пророк наверняка придет за мной, так что это не будет иметь значения. Но Лин ведь сможет получить муниципальную квартиру или что-то в этом роде, не так ли? Если у нее есть ребенок? Потому что у меня нет денег, — жалко добавил он.

— Я уверена, мы что-нибудь придумаем, — сказала Робин.

Стеклянная дверь открылась, и вошла Пат, неся четыре коробки с пиццей.

— Это было быстро, — сказал Страйк.

— Это всего лишь вверх по дороге, не так ли? — сказала Пат, положив пиццу на стол, — Я только что звонила своей внучке. У нее есть одежда, которую вы можете взять для маленького, — сказала она Уиллу. — Ее младшему только что исполнилось три года. Она принесет.

— Погоди, — сказал Страйк, на мгновение отвлекшись. — Ты…?

— Прабабушка, да, — безэмоционально ответила Пат. — У нас в семье они молодые. Лучший способ, когда у тебя еще есть энергия.

Повесив сумку и пальто, она пошла за тарелками на кухню. Маленькая Цин, которая, судя по всему, прекрасно проводила время, теперь с любопытством смотрела на коробки с пиццей, от которых исходил аппетитный запах, а губы Уилла начали беззвучно шевелиться, в чем Робин узнала знакомый напев: “Лока Самастах Сукхино Бхаванту”.

— Мне нужно переговорить с Робин, — сказал Страйк Уиллу, обескураженный его тихим пением. — Ты не против посидеть немного с Пат?

Уилл кивнул, его губы все еще шевелились. Страйк и Робин поднялись, и Страйк, покачав головой, указал своему напарнику, что самым безопасным местом для разговора будет лестничная площадка.

— Они с ребенком должны остаться здесь, — сказал Страйк, закрыв за собой стеклянную дверь. — Они могут занять мою квартиру, а я поставлю раскладушку в офисе. Я не думаю, что мы можем поселить их в местной гостинице, это слишком близко к Руперт-Корт, и я думаю, что ему нужен кто-то с ним, на случай, если у него начнутся галлюцинации с Утонувшим Пророком.

— Хорошо, — тихо сказала Робин, — только не говори ему, что мы должны сообщить сэру Колину.

— Эденсор — клиент. Мы должны ему сказать.

— Я знаю это, — сказала Робин, — но Уиллу это не нужно.

— Не думаешь ли ты, что если мы скажем ему, что его отец уже знает о ребенке…?

— Я не думаю, что он боится, что его отец узнает о Цин. Я думаю, он боится, что сэр Колин попытается помешать ему попасть в тюрьму.

Страйк смотрел на нее с недоумением.

— Очевидно, он чувствует себя очень виноватым за то, что он там натворил, а тюрьма — это просто еще одна ферма Чепмена, не так ли? — сказала Робин. — Для него это гораздо менее страшно, чем внешний мир.

— Что это за вещи, во множественном числе, совершенные им, которые являются преступными? — спросил Страйк.

— Возможно, он просто переспал с Лин, когда она была несовершеннолетней, — неуверенно сказала Робин. — Но я опасаюсь выпытывать у него подробности, особенно когда рядом Цин. Он может расстроиться или выскочить.

— Ты понимаешь, что это все благодаря тебе, его уход?

— Я так не думаю, — сказала Робин. — Это исчезновение Лин заставило его сделать это. Он уже сомневался, когда я появилась.

— Ты довела его сомнения до предела. Вероятно, он ушел достаточно рано, чтобы и его дочь не оказалась в полной заднице. Я думаю, ты спасла две жизни.

Робин подняла на него глаза.

— Я знаю, почему ты так говоришь, Страйк…

— Это правда. Это работа, как и все остальное.

Но Робин мало утешали его слова. Потребуется нечто большее, чем неожиданный побег Уилла Эденсора, чтобы стереть из ее памяти образ двух маленьких девочек Кэрри, плачущих о своей матери.

Они вернулись в офис. Уилл и Цин поглощали куски пиццы, причем Уилл с жадностью, а Цин выглядела так, словно переживала нирвану.

— Так как же ты это сделал, Уилл? — спросила Робин, снова садясь. — Как ты выбрался?

Уилл проглотил большой кусок пиццы и сказал:

— Украл двадцать фунтов из кабинета Мазу. Пошел в класс, когда Шона была за старшего. Сказал, что Цин должна увидеться с доктором Чжоу. Шона мне поверила. Побежал через поле. Вылез в “мертвой зоне”, как ты. Поймал машину. Женщина отвезла нас в Норвич.

Робин, в полной мере оценив, насколько сложно было бы реализовать все детали этого плана, сказала:

— Это невероятно. А потом ты отправился в Лондон?

— Да, — сказал Уилл.

— Но как ты нашел наш офис?

Уилл подтолкнул ногой полиэтиленовый пакет к Робин, чтобы не сбить с ног ребенка, сидящего у него на коленях. Робин нагнулась, чтобы поднять его, и извлекла пластиковый камень.

— О, — сказала она. — Это ты его переложил… Но он был пуст. В нем не было ни одного письма.

— Я знаю, — сказал Уилл с полным ртом пиццы, — но я все продумал. После того, что… после Комнаты уединения, – он снова опустил взгляд в пол, – я тайком выбрался ночью посмотреть, нет ли чего на опушке леса, потому что Лин видела тебя с фонариком, и я подумал, что ты, должно быть, следователь. Я нашел камень и заглянул внутрь, и там были отпечатки на бумаге, судя по всему, из-за того что ты написала на листах сверху, так что я мог сказать, что был прав. И ты писала о том, что происходило на ферме Чепмена. После того, как ты ушла, Вивьен рассказывала всем, что ты откликнулась на “Робин” в Норвиче, и Тайо сказал, что в слепой зоне тебя ждал большой парень, когда ты сбежала. Так что я поискал “Робин” и “детектив” в библиотеке в Норвиче… меня подбросили до Лондона… и…’

— Черт возьми, — сказал Страйк, — нам говорили, что ты умен, но это впечатляет.

Уилл не посмотрел на Страйка и не подтвердил его слов, лишь слегка нахмурился. Робин подозревала, что это произошло потому, что Уилл знал, что именно сэр Колин сказал двум детективам, что его сын умен.

— Воды, — сказала Пат, когда Цин начала кашлять из-за того, что запихнула в рот столько пиццы.

Робин присоединилась к Пат у раковины, чтобы помочь ей наполнить стаканы.

— Не могла бы ты отвлечь Цин, — шепнула Робин офис-менеджеру, когда звук льющейся воды заглушил ее голос, — пока мы со Страйком поговорим с Уиллом в нашем офисе? Возможно, он не захочет открыто говорить при ней.

— Нет проблем, — ответила Пат тем рыком, который был ее шепотом. — Повтори имя?

— Цин.

— Типа имя такое?

— Китайское.

— Хм… заметь, мою прабабку зовут Таниша. Санскрит, — сказала Пат, слегка закатив глаза.

Когда Пат и Робин раздали стаканы с водой, Пат хрипловато сказала:

— Цин, посмотри на это.

Она достала из стола блок ярко-оранжевых стикеров.

— Они отрываются, смотри, — сказала Пат. — И они прилипают к вещам.

Очарованная, девочка соскользнула с коленей Уилла, но все равно прижалась к его ноге. Видев других детей на ферме Чепменов, Робин обрадовалась этому знаку, свидетельствующему о том, что Цин знает, что ее отец символизирует безопасность.

— Ты можешь поиграть с ними, если хочешь, — сказала Пат.

Девочка неуверенно подошла к Пат, которая протянула ей блок и стала искать ручки. Глаза Страйка и Робин снова встретились, и Страйк встал, держа в руках свою пиццу.

— Не хочешь зайти на минутку, Уилл? — спросил он.

Они оставили открытой соединительную дверь между кабинетами, чтобы Цин могла видеть, где находится ее отец. Страйк взял с собой пластиковый стул.

Робин забыла, что все фотографии, относящиеся к делу ВГЦ, находятся на доске на стене внутреннего кабинета. Уилл замер, уставившись на них.

— Зачем вам все это? — обвиняющим голосом сказал он и, к ужасу Робин, отступил назад. — Это Утонувший Пророк, — сказал он, указывая на рисунки Города Мучений, в голосе его звучала паника. — Почему вы ее так нарисовали?

— Мы ее не рисовали, — сказал Страйк, быстро закрывая створки доски, но Уилл вдруг сказал:

— Это Кевин!

— Да, — сказал Страйк. Передумав закрывать доску, он отошел от нее, предоставив Уиллу свободный обзор. — Ты знал Кевина?

— Только несколько… он ушел, вскоре после того, как я… почему…?

Уилл сделал несколько шагов к доске. На фотографии Кевина, которую Страйк взял из архива газеты, по-прежнему была надпись: “Убийство Кевина Пирбрайта было связано с наркотиками, утверждает полиция”.

— Кевин покончил с собой, — медленно произнес Уилл. — Почему они говорят…?

— Его застрелил кто-то другой, — сказал Страйк.

— Нет, он покончил с собой, — сказал Уилл с догматизмом, который он проявил, когда Робин впервые услышала его разговор на овощной грядке. — Он покончил с собой, потому что был чистым духом и не мог справиться с материалистическим миром.

— На месте происшествия не было найдено никакого оружия, — сказал Страйк. — Кто-то другой стрелял в него.

— Нет… они не могли этого сделать…

— Они сделали, — сказал Страйк.

Уилл нахмурился. Затем,

— Свиные демоны! — вдруг сказал он, указывая на полароиды.

Страйк и Робин посмотрели друг на друга.

— Кевин сказал мне, что они появляются, если на ферме слишком много нечистых духом.

— Это не демоны, — сказал Страйк.

— Нет, — сказал Уилл с оттенком нетерпения. — Я это знаю. Они в масках. Но именно так Кевин мне их и описал. Голые, со свиными головами.

— Где он их видел, Уилл, он сказал? — спросила Робин.

— В сарае, — сказал Уилл. — Он и его сестра видели их через щель в доске. Я не хочу, чтобы она на меня смотрела, — добавил он лихорадочным голосом, и Робин, поняв, что он имеет в виду Утонувшего Пророка, подошла к доске и прикрыла ее.

— Почему бы тебе не присесть? — сказал Страйк.

Уилл так и сделал, но выглядел очень настороженным, когда двое других тоже сели. Они слышали, как Цин болтает с Пат в приемной.

— Уилл, ты сказал, что совершал преступные поступки, — сказал Страйк.

— Я расскажу об этом полиции, как только мы найдем Лин.

— Хорошо, — сказал Страйк, — но поскольку мы…

— Я не буду говорить об этом, — сказал Уилл, снова покраснев. — Вы не полиция, вы не можете меня заставить.

— Никто не собирается заставлять тебя что-либо делать, — сказала Робин, бросив предостерегающий взгляд на своего партнера, чье поведение, даже когда он пытался проявить сочувствие, часто было более угрожающим, чем он думал. — Мы хотим только того же, что и ты, Уилл: найти Лин и убедиться, что с Цин все в порядке.

— Вы делаете нечто большее, чем это, — сказал Уилл, нервно ткнув пальцем в сторону покрытой доской доски. — Вы пытаетесь взять ВГЦ на себя, не так ли? Это не сработает. Не получится, точно не получится. Вы лезете в то, что не понимаете. Я знаю, если я все расскажу полиции, она придет за мной. Мне придется рискнуть. Мне все равно, если я умру, лишь бы Лин и Цин были в порядке.

— Ты говоришь об Утонувшем Пророке? — спросила Робин.

— Да, — сказал Уилл. Вы же не хотите, чтобы она преследовала вас. Она защищает церковь.

— Теперь нам не придется бороться с ВГЦ, — солгала Робин. — Все, что написано на доске, — мы просто пытались найти способ оказать давление на Уэйсов, чтобы твоя семья могла с тобой увидеться.

— Но я не хочу их видеть!

— Нет, я знаю, — сказала Робин. — Я просто хочу сказать, что нам нет смысла продолжать эту часть расследования, — она указала на доску, — теперь ты выбыл из игры.

— Но вы найдете Лин?

— Да, конечно.

— А что, если она мертва? — неожиданно взорвался Уилл. — Там было столько крови…

— Я уверена, что мы найдем ее, — сказала Робин.

— Если она умрет, это будет наказанием для меня, — сказал Уилл, — за то, что я сделал с моей мамой.

Он разрыдался.

Робин выкатила свой стул из-за стола и приблизилась к Уиллу, хотя и не прикоснулась к нему. Она догадалась, что он видел некролог своей матери в интернете, в интернет-кафе в Норвиче. Она ничего не сказала, но подождала, пока рыдания Уилла утихнут.

— Уилл, — сказала она, когда, наконец, решила, что он в состоянии воспринять ее слова, — мы только спрашиваем, что ты сделал такого, что может быть преступным. Потому что нам нужно знать, есть ли у церкви что-то на тебя, что они могут опубликовать, прежде чем у тебя будет шанс поговорить с полицией. Если они это сделают, тебя могут арестовать раньше, чем мы найдем Лин, понимаешь? И тогда Цин окажется под опекой.

Полный восхищения тем, как Робин справилась с этим интервью, Страйк был вынужден подавить совершенно неуместную ухмылку.

— О, — сказал Уилл, поднимая грязное, залитое слезами лицо. — Точно. Ну… Они не могут опубликовать это, чтобы не выставить себя в очень плохом свете. Это либо то, что мы все должны были сделать, либо то, по поводу чего я должен был обратиться в полицию. Они делают там что-то действительно ужасное. Я не понимал, насколько все плохо, пока у меня не появилась Цин.

— Но ведь лично ты никому не причинил вреда?

— Да, это так, — жалобно сказал он. — Лин. И… я все расскажу полиции, а не тебе. Как только мы найдем Лин, я расскажу полиции.

Зазвонил мобильный телефон Пат, и они услышали ее слова,

— Оставайся на углу, я приду и заберу их у тебя. — Она появилась в дверях. — Кто-то должен присмотреть за Цин. Это Кейли с одеждой для нее.

— Это было… — начал было Страйк, но не успел он во второй раз за утро сказать “быстро”, как Пат исчезла. В поисках отца Цин забежала во внутренний офис, потребовав сходить в туалет. К тому времени, когда Уилл и Цин вернулись с лестничной площадки, Пат снова появилась, держа в руках два объемистых пакета с подержанной детской одеждой, и вид у нее был серьезный.

— Чертовски любопытные, все они, — пожаловалась она, ставя сумки на стол.

— Кто? — спросила Робин, когда Пат достала маленькую пару брюк, неловко встала на колени и приложила их к очарованной Цин.

— Моя семья, — сказала Пат. — Всегда пытаются выяснить, в каком офисе я работаю. Это была моя внучка. Встретила ее на углу. Ей незачем знать, чем мы занимаемся.

— Ты никому из них не сказала, что работаешь здесь?

— Подписала соглашение о неразглашении, не так ли?

— Как Кейли?

— Ее парень привез их в город. Она работает в TK Maxx. Сказала ей, что это срочно. Так, миссис, — сказала она Цин, — давайте займемся вашей чистотой. Ты хочешь сам это сделать, — спросила она Уилла, прищурившись, — или я?

— Я могу это сделать, — сказал Уилл, взяв нарядные брюки, хотя и выглядел несколько растерянным, не понимая, как они работают.

— Робин может тебе помочь, — сказала Пат. — Можно тебя на пару слов? — добавила она, обращаясь к Страйку.

— Это не может…?

— Нет, — сказала она.

Страйк последовал за Пат в комнату, из которой они только что вышли, и Пат закрыл дверь перед Уиллом, Цин и Робин.

— Где они собираются остановиться? — Пат потребовала от Страйка.

— Вот, — сказал Страйк, — я только что договорился об этом с Робин. Они могут подняться наверх.

— Это нехорошо. За ними нужно присматривать. Они должны приехать и остаться со мной.

— Мы не можем навязывать…

— Вы мне не навязываете, я сама предлагаю. У нас есть комната, мой Деннис не будет против, и Деннис может быть с ними, пока я на работе. Для маленькой девочки есть сад, и я могу дать ей несколько игрушек от моих внучек. За ними нужен присмотр, — повторила Пат с проницательным взглядом, который говорил Страйку, что она не считает его подходящим для этой работы. — В этом мальчике нет ничего плохого, — сказала Пат, как будто Страйк утверждал обратное. — Просто он сделал чертовски глупую вещь. Я позабочусь о них, пока он не будет готов увидеться с отцом.

Глава 104

Здесь таятся опасности… Обратите особое внимание на мелкие и незначительные вещи.

И-Цзин или Книга Перемен

— Это очень мило со стороны Пат, — сказала Робин следующим днем, когда они со Страйком выезжали из Лондона на БМВ последнего, чтобы встретиться с сэром Колином Эденсором в его доме в Темз Диттон. — Надо бы повысить ей зарплату.

— Да, хорошо, — вздохнул Страйк, опустив стекло, чтобы подышать воздухом.

— Как сэр Колин воспринял это, когда ты сказал ему, что Уилл выбрался?

— Думаю, был ошеломлен, — сказал Страйк, который накануне вечером позвонил своему клиенту и сообщил новость, — Но потом мне пришлось сказать ему, что Уилл не хочет его видеть, и это вылило несколько галлонов холодной воды на его торжество. Я не стал говорить ему, что Уилл твердо намерен сесть в тюрьму, или что он уверен, что Утонувший Пророк придет за ним, когда его допросят в полиции. Подумал, что все это лучше обсудить при личной встрече.

— Наверное, это разумно, — сказала Робин. — Слушай, пока я вспомнила, я поменялась с Мидж на время вечерней прогулки по Хэмпстед-Хит, если ты не против. Мне нужно кое-что сделать этим вечером.

— Нет проблем, — сказал Страйк. Поскольку Робин не стала уточнять, что именно ей нужно сделать, он решил, что это связано с Мерфи. Домашний ужин или что-то еще хуже, например, совместный осмотр дома?

Робин, которая была рада, что ее не спрашивают о планах на вечер, так как сомневалась, что они понравятся Страйку, продолжила:

— У меня тоже есть кое-какие новости по делу — хотя теперь, когда Уилла там нет, это может и не иметь значения.

— Рассказывай.

— Я заказала копии вышедших из печати книг Уолтера Фернсби, и одна из них была доставлена вчера, пока я была на работе.

— Что-нибудь хорошее?

— Не могу сказать. Я не дошла дальше посвящения: “Роуз”.

— О, — сказал Страйк.

— Я уже знала, что его дочь зовут Розалинда, но не догадалась, — сказала Робин. — Потом я вспомнила еще кое-что. Когда нам всем сказали написать и сообщить своим семьям, что мы остаемся на ферме Чепменов, нас спросили, кто из них будет возражать больше всего. Уолтер сказал, что его сыну это не понравится, но его дочь отнесется к этому с пониманием.

— Правда?

— Поэтому я снова обратилась к интернету, чтобы найти Розалинду Фернсби. Она числится проживающей с отцом в Вест Клэндоне с 2010 по 2013 год, но после этого я не могу найти ни следов ее жизни, ни свидетельства о смерти, — добавила она. — Я проверила.

— Где находится Вест Клэндон?

— Недалеко отГилфорда, — сказала Робин. — Но дом уже продан.

— Ты сказала, что контактировала с ее братом и он бросил трубку?

— Сразу же как я упомянула его отца, да. Я звонила матери на стационарный телефон, но она не отвечает. Но теперь это не имеет значения, не так ли? Сэр Колин, вероятно, не захочет больше платить за все это.

— Дело еще не закрыто. Он все еще хочет, чтобы мы нашли Лин. Кстати говоря, ты получила письмо о Таше Майо?

— Да, — сказала Робин. — Фантастические новости.

— Таша Майо не только согласилась работать в клинике Чжоу под прикрытием в течение недели, но и проявила настоящее рвение к работе и, если не случится ничего непредвиденного, могла уже прибыть в Боремвуд. Ее запрос по электронной почте через полчаса привел к личному звонку доктора Чжоу, который по телефону долго рассказывал о ее воображаемых болезнях, поставил диагноз, требующий немедленного лечения, и сообщил, что ей придется задержаться на неделю, а возможно, и дольше.

— Глядя на нее, не подумаешь, что она такая смелая, — сказала Робин.

— Внешность, конечно, обманчива, — сказал Страйк. — Видела бы ты, как она храбро шла на Фрэнков… Хотя не могу сказать, что я в восторге от нее и Мидж.

— Ты думаешь, они…?

— Да, я думаю, что это точно, — сказал Страйк, — и это не очень хорошая идея — спать с клиентами.

— Но она больше не клиент.

Наступило недолгое молчание. Насколько было известно Страйку, Робин даже не подозревала, насколько серьезно его связь с Бижу Уоткинс грозила скомпрометировать агентство, и надеялся, что так и останется. Страйк не знал, что накануне вечером Робин узнала всю историю от Илсы по телефону. Их общая подруга, которая очень расстроилась, узнав, что Робин ушла с фермы Чепмена, и никто ей об этом не сказал, выложила Робин все, что знала о саге Страйка и Бижу. Поэтому Робин догадывалась, почему Страйк в настоящее время очень трепетно относится к тому, что его субподрядчик спит с людьми, которые могут стать объектом сплетен.

— В любом случае, — сказал Страйк, желая поднять свежую тему для разговора, — у Эденсора есть второй мотив продолжать копать грязь на церковь, если он, конечно, еще не понял.

— Какой?

— Его страница в Википедии тоже претерпела множество изменений за одну ночь.

— Черт, правда?

— Точно такой же почерк, как и в случае с семьей Грейвс. Жестокое обращение с Уиллом со стороны его отца, семейное неблагополучие и т.д..

— Эденсор может подумать, что адвокаты — лучший способ справиться с этим, чем мы, пытающиеся уничтожить церковь.

— Возможно, — сказал Страйк, — но у меня есть контраргументы.

— Какие?

— Во-первых, действительно ли он хочет, чтобы Уилл галлюцинировал Утонувшим Пророком и покончил с собой?

— Он может утверждать, что психотерапия поможет разобраться с этим лучше, чем наши попытки разгадать тайну смерти Дайю. Ведь, по сути, это даже не тайна ни для кого кроме нас, не так ли?

— Это потому, что все остальные — чертовы идиоты.

— Полиция, береговая охрана, свидетели и коронер? Они все чертовы идиоты? — сказала Робин, забавляясь.

— Ты та, кто сказал, что ВГЦ все сходит с рук, потому что все считают их “немного странными, но безобидными”. Слишком много людей, даже умные — нет, особенно умные — предполагают невиновность, когда сталкиваются с странностью. “Немного странно, но я не должен позволять своим предрассудкам затуманивать мои суждения”. Потом они перегибают палку, и что же получается? Ребенок исчезает с лица земли, и вся эта история чертовски странная, но халаты и мистическая чепуха мешают, и никто не хочет выглядеть нетерпимым, поэтому они говорят: “Странно, что они отправились плавать на веслах по Северному морю в пять утра, но я полагаю, что такие люди занимаются подобными вещами. Наверное, это как-то связано с фазами луны”.

Робин никак не отреагировала на эту речь, отчасти потому, что не хотела высказывать вслух свое истинное мнение, которое заключалось в том, что ее партнер тоже был предубежден: но в противоположном направлении, чем то, которое он описывал, предубежден против альтернативного образа жизни, потому что значительная часть его собственного трудного и неустроенного детства прошла в сквотах и коммунах. Другая причина, по которой Робин не ответила, заключалась в том, что она заметила нечто смутно тревожное. После целой минуты молчания Страйк заметил, что она регулярно смотрит в зеркало.

— Что-то случилось?

— Я… наверное, параноик.

— Ты о чем?

— Не оглядывайся, — сказала Робин, — за нами могут следить.

— Кто? — спросил Страйк, наблюдая за боковым зеркалом.

— Красный Опель Корса за маздой… но это может быть не тот же самый.

— Что ты имеешь ввиду?

— Когда мы выезжали из лондонского гаража, позади нас стояла красная Корса. Эта машина, — сказала Робин, снова взглянув на зеркало заднего вида, — последние несколько миль держалась за нами через автомобиль. Ты видишь номерной знак?

— Нет, — сказал Страйк, прищурившись в зеркало. Водитель был толстым мужчиной в солнцезащитных очках.

— Странно.

— Что?

— Там есть еще один взрослый, но он на заднем сиденье… Попробуй прибавить скорость. Обгони этот Поло.

Робин так и сделала. Страйк наблюдал за “Корсой” в зеркале заднего вида. Она отъехала, обогнала мазду, затем снова пристроилась за Поло.

— Совпадение? — спросила Робин.

— Время покажет, — сказал Страйк, не сводя глаз с преследующей машины.

Глава 105

Конфликт внутри ослабляет силы для победы над опасностью снаружи.

И-Цзин или Книга Перемен

— У меня была паранойя, — сказала Робин.

Она только что свернула на шоссе A309, ведущее к Темз Диттон, но красный Опель Корса продолжил движение по шоссе A307 и скрылся из виду.

— Я не уверен, — сказал Страйк, проверяя в зеркале заднего вида фотографии корсы, сделанные им тайно. — Возможно, им просто нужно было подтверждение того, что мы приехали к Эденсорам.

— Которое мы им только что дали, — озабоченно сказала Робин. — Может быть, они думают, что Уилл и Цин живут у сэра Колина?

— Возможно, — согласился Страйк. — Надо предупредить его, чтобы он следил за машиной.

Дом, в котором сэр Колин и леди Эденсор вырастили трех своих сыновей, стоял на берегу Темзы, на окраине пригородной деревни. Несмотря на непритязательный внешний вид, его значительные размеры стали очевидны, когда сэр Колин провел детективов через дом в заднюю часть. Череда просторных комнат, заставленных удобной мебелью, завершилась современной кухней-столовой со стеклянными стенами, из которых открывался вид на длинную лужайку, спускающуюся по пологому склону к реке.

Старшие братья Уилла молча ждали на кухне: Джеймс, мрачный и хмурый, стоял у дорогой на вид кофеварки, а младший и более светловолосый сын, Эд, сидел за большим обеденным столом, прислонив трость к стене. Робин почувствовала напряжение в комнате. Ни один из братьев не выглядел так, как будто радовался тому, что Уилл наконец-то покинул ВГЦ, и не издавал никаких звуков или знаков приветствия. Судя по напряженной атмосфере, перед их приходом состоялся жаркий обмен мнениями. С неубедительной жизнерадостностью сэр Колин сказал:

— Джеймс и Эд хотели быть здесь, чтобы получить полную информацию. — Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал он, жестом указывая на стол, за которым уже сидел Эд. — Кофе?

— Было бы здорово, — сказал Страйк.

Как только было приготовлено пять порций кофе, сэр Колин присоединился к ним за столом, хотя Джеймс остался стоять.

— Итак, Уилл живет у вашего офис-менеджера, — сказал сэр Колин.

— У Пат, да, — сказал Страйк. — Я думаю, это хорошо устроилось. Он не будет приближаться к Руперт-Корту.

— Я должен дать ей денег на его еду и питание, пока он… пока он там.

— Очень хорошо с вашей стороны, — сказал Страйк. — Я передам это.

— Могу ли я прислать что-нибудь из его одежды?

— Я бы не советовал, — сказал Страйк. — Как я уже говорил вам по телефону, он угрожает снова убежать, если мы скажем вам, что он вышел.

— Тогда, может быть, если я дам вам немного денег, вы передадите и их, чтобы он мог купить себе одежду, не говоря при этом, откуда деньги? Мне не хочется думать о том, что он будет бродить по городу в спортивном костюме ВГЦ.

— Отлично, — сказал Страйк.

— Вы сказали, что у вас есть, что рассказать мне лично.

— Правильно, — сказал Страйк.

Далее он подробно рассказал Эденсорам о состоявшейся накануне беседе с Уиллом. Когда Страйк закончил, наступило короткое молчание. Затем Эд сказал:

— То есть, по сути, он хочет, чтобы вы нашли эту девушку Лин, а потом сдаться полиции?

— Именно так, — сказал Страйк.

— Но вы не знаете, что он сделал такого, что дало бы основание для ареста?

— Это может быть просто связь с Лин, когда она была несовершеннолетней, — сказала Робин.

— Я поговорил со своими адвокатами, — сказал сэр Колин, — и они считают, что если Уилла беспокоит обвинение в изнасиловании по закону — а в настоящее время у нас нет оснований полагать, что он совершил нечто худшее, чем это, — то можно организовать иммунитет от судебного преследования, если он готов дать показания против церкви, а Лин не хочет выдвигать обвинения. Смягчающие обстоятельства, принуждение и так далее — Рентоны считают, что у него будут хорошие шансы на иммунитет.

— Все не так просто, — сказала Робин. — Как сказал Корморан, Уилл верит, что Утонувший Пророк придет за ним, если он…

— Но ведь он готов говорить, верно? — спросил Эд, — Как только найдется эта девушка, Лин?

— Да, но только потому, что…

— Тогда мы проведем с ним психотерапию, объясним ему доходчиво, что в тюрьму садиться не надо, если иммунитет устроит…

Робин, которой Эд понравился при первой встрече, была разочарована и возмущена легким оттенком покровительства в его голосе. Он, похоже, считает, что она создает сложности в вопросах, которые для него были совершенно простыми. Хотя Робин не собиралась выдвигать против Уилла обвинения в нападении на нее, воспоминания о том, как он надвигался на нее, обнаженный, с пенисом в руке, в комнате для уединения, относились к числу тех, которые еще долго не сотрутся из памяти о ферме Чепменов. Эденсоры не только действовали в неведении относительно того, что пережил Уилл, но и не понимали всего масштаба того, что он делал с другими; хотя Робин и испытывала сострадание к Уиллу, больше всего она беспокоилась за Лин.

— Проблема в том, — сказала она, — что Уилл хочет попасть в тюрьму. Он находился в учреждении и мучается чувством вины. Если вы предложите ему психотерапию, он откажется.

— Это довольно предположительно, — сказал Эд, подняв брови. — Этого еще никто не предлагал. И вы сами себе противоречите: вы только что сказали, что он боится, что Утонувший Пророк придет за ним, если он заговорит. Как же он собирается отбывать срок, если он… А что, собственно, делает Утонувший пророк? Накладывает проклятия на людей? Убивает их?

— Вы просите Робин объяснить иррациональное, — сказал Страйк, впустив в свой голос все нетерпение, которое его напартина тщательно подавляла. — Уилл выполняет своего рода миссию камикадзе. Убедиться, что Цин в безопасности, что она с матерью, затем “признаться во всем, что он сделал плохого”, и либо быть отправленным в тюрьму, либо позволить Пророку убрать его.

— И вы предлагаете ему осуществить этот план?

— Вовсе нет, — сказала Робин, прежде чем Страйк успел заговорить. — Мы просто говорим, что Уилл сейчас нуждается в очень осторожном обращении. Он должен чувствовать себя в безопасности и контролировать ситуацию, а если он узнает, что мы сообщили его семье о его побеге, он может снова сбежать. Если мы сможем найти Лин…

— Что значит “если”? — спросил Джеймс, сидящий рядом с кофеваркой. — Папа сказал нам, что вы знаете, где она.

— Мы думаем, что она находится в клинике Чжоу в Борехамвуде, — сказал Страйк, — и мы только что отправили туда человека под прикрытием — но мы не можем знать, что она там, пока не окажемся внутри.

— Значит, мы будем лебезить перед Уиллом и позволим ему все делать по-своему, как обычно, да? — сказал Джеймс. — На твоем месте, — сказал он в затылок отцу, — я бы сразу пошел к этой женщине Пат и сказал, что он уже достаточно натворил бед и пора бы ему взять себя в руки.

Теперь он снова включил кофеварку. Повысив голос над громким шумом кофемолки, Страйк сказал:

— Если ваш отец сделает это, то риск для Уилла может быть больше, чем вы думаете, и я говорю не только о его психическом здоровье. В понедельник человек в маске и с пистолетом пытался проникнуть в наш офис, возможно, чтобы завладеть материалами дела ВГЦ, — сказал Страйк. На лицах всех троих Эденсоров отразился шок. — Теперь церковь знает, что в течение шестнадцати недель у них под прикрытием работал частный детектив. Уилл имел прямой контакт с Робин один на один перед побегом, а это значит, что ВГЦ может предположить, что он рассказал ей обо всем, в чем чувствует себя виноватым.

— Уилл также уехал с внучкой Уэйса. Уэйс не выглядит особенно привязанным ни к Лин, ни к Цин, но он достаточно дорожит своей родословной, чтобы держать всех детей, связанных с ним, на ферме, поэтому я сомневаюсь, что он будет рад исчезновению Цин. Между тем, если мы сможем сообщить Лин о том, что Цин выбралась, это сделает весьма вероятным то, что она захочет уехать. Лин выросла в церкви и, скорее всего, знает о том, что там происходит, гораздо больше, чем Уилл.

— Короче говоря, Уилл держит руку на крышке большой банки с червями, которая, кстати, также изобличает известного романиста, который, судя по всему, отправляется на ферму Чепмена, чтобы спать с молодыми девушками, и актрису, которая вкладывает деньги в опасную и оскорбительную организацию. Насколько нам известно, церковь пока понятия не имеет, где находится Уилл, но если члены семьи начнут навещать его или если он начнет посещать семейных юристов, это может измениться. Мы думаем, что за нами следили этим утром…

— Мы не уверены, — сказала Робин в ответ на растущую тревогу на лице сэра Колина.

— Красный Опель Корса, — сказал Страйк, как будто и не было никакой паузы. — Я бы посоветовал вам быть начеку. Не исключено, что ВГЦ следит за нами и за вами.

Наступило короткое, потрясенное молчание.

— Вы обращались в полицию по поводу этого злоумышленника в маске? — спросил сэр Колин.

— Естественно, — сказал Страйк, — но пока у них ничего нет. Кто бы это ни был, он был хорошо замаскирован, вплоть до балаклавы, и одет во все черное — и это описание совпадает с единственной встречей со стрелком Кевина Пирбрайта.

— Боже правый, — пробормотал Эд.

Джеймс, который наполнил свою кружку, не предложив кофе другим, теперь продвинулся вперед к столу.

— Итак, Уилл потенциально подвергает опасности всех нас? Мою жену? Моих детей?

— Я бы не стал заходить так далеко, — сказал Страйк.

— О, вы бы не стали?

— Они еще никогда не преследовали семьи бывших членов, за исключением…

— Онлайн, — сказал сэр Колин. — Да, я видел свою новую страницу в Википедии. Не то чтобы меня это волновало…

— Может, и нет, — громко сказал Джеймс, — но меня, черт возьми, да! И каково же ваше решение этой проблемы? — Джеймс бросился к Страйку. — Держать Уилла в подполье в течение десяти лет, пока мой отец в одиночку финансирует расследование всей этой гребаной церкви?

Из этого комментария Страйк сделал вывод, что сэр Колин передал свои сомнения по поводу направления Дайю своему старшему сыну.

— Нет, — начал было он, но не успел договорить, как Эд сказал.

— Мне кажется…

— Может, хватит уже заниматься этой чертовой психотерапией? — сплюнул Джеймс. — Если они преследуют и стреляют в людей…

— Я хотел сказать, — сказал Эд, — что если эта девушка Лин готова дать показания против церкви…

— Она дочь Уэйса, она не собирается…

— Откуда, черт возьми, ты знаешь?

— Я знаю достаточно, чтобы понять, что не хочу быть ей обязанным…

— Мы обязаны заботиться… — начал сэр Колин.

— Нет, не обязаны, черт возьми, — крикнул Джеймс. — Ни она, ни ее проклятый ребенок не представляют для меня никакого интереса. Эта тупая маленькая дрянь втянула в нашу жизнь людей Джонатана Уэйса вместо нашей матери, которая, черт возьми, не умерла бы, если бы не ВГЦ, и, насколько я понимаю, Уилл, эта Лин и их чертов ребенок могут идти топиться…

Джеймс взмахнул кружкой с кофе в сторону далекой реки, так что дуга из почти кипящей черной жидкости ударила Робин в грудь.

— И присоединиться к его гребаному пророку!

Робин издала вопль боли; Страйк крикнул “Эй!” и встал; Эд тоже попытался встать, но его слабая нога подломилась; сэр Колин сказал “Джеймс!”, и пока Робин отдирала обжигающую ткань от кожи и судорожно искала, чем бы вытереться, Эд со второй попытки поднялся на ноги и, опираясь обеими руками на стол, крикнул старшему брату:

— Ты вбил себе в голову эту гребаную историю — она была неоперабельной к тому времени, как ее нашли, она была там еще до того, как Уилл присоединился к этой гребаной церкви! Если хочешь кого-то обвинить, обвини меня — она не проверилась, потому что сидела рядом со мной в больнице пять чертовых месяцев!

Поскольку братья кричали друг на друга так громко, что никто не слышал их разговоров, Робин вышла из-за стола и взяла кухонные полотенца, которые подставила под холодную воду, а затем прижала под рубашкой, чтобы снять жжение на коже.

— Тише, ТИШЕ! — крикнул сэр Колин, поднимаясь на ноги. — Мисс Эллакотт, мне так жаль… Вы…?

— Я в порядке, я в порядке, — сказала Робин, и, предпочитая не вытирать горячий кофе с груди, когда за ней наблюдают четверо мужчин, повернулась к нему спиной.

Джеймс, который, похоже, так и не понял, что именно он виноват в появлении большого черного пятна на кремовой рубашке Робин, начал снова.

— Насколько я понимаю…

— Значит, не собираетесь извиняться? — прорычал Страйк.

— Не вам, черт возьми, говорить мне…

— Вы только что облили кипящим кофе моего партнера!

— Что?

— Я в порядке, — солгала Робин.

Промокнув больное место холодным кухонным полотенцем, она выбросила его в мусорное ведро и вернулась к столу, мокрая рубашка липла к ней. Взяв со спинки стула пиджак, она натянула его, молча размышляя о том, что теперь ее ранили два сына Эденсоров; возможно, Эд сделает хет-трик, прежде чем она выйдет из дома, и ударит ее по голове своей тростью.

— Простите, — сказал Джеймс, смущаясь. — Я действительно… Я не хотел этого делать…

— Уилл тоже не хотел делать того, что он сделал, — сказала Робин, чувствуя, что если уж ей пришлось обжечься, то меньшее, что она должна была сделать, это суметь извлечь из этого выгоду. — Он поступил очень глупо и неосторожно, и он это знает, но он никогда не хотел причинить кому-либо боль.

— Я хочу, чтобы эта девушка была найдена, — сказал сэр Колин тихим голосом, прежде чем Джеймс успел ответить. — Я не хочу больше слышать ни слова об этом, Джеймс. Я хочу, чтобы ее нашли. И после этого…

Он посмотрел на Страйка.

— Я готов финансировать еще три месяца расследования смерти Дайю Уэйс. Если вы сможете доказать, что это было подозрительно, что это не божество, в которое ее превратили, это может помочь Уиллу — но если по истечении трех месяцев вы ничего не выясните, мы откажемся от этой идеи. А пока, пожалуйста, поблагодарите вашего офис-менеджера за заботу об Уилле, и… мы не будем спускать глаз с этой Опель Корса.

Глава 106

Правда, есть еще разделительные стены, на которых мы стоим, противостоя друг другу. Но трудности слишком велики. Мы попадаем в затруднительное положение, и это приводит нас в чувство. Мы не можем бороться, и в этом наше счастье.

И-Цзин или Книга Перемен

— Ну, вот и все, — сказала Робин. — Корсы нет.

По дороге в Лондон она гораздо чаще, чем обычно, смотрела в зеркало заднего вида и была уверена, что за ними не следят.

— Может быть, стоит позвонить Эденсорам и сказать, что это была ложная тревога? — предложила она.

— Кто бы ни был в этой “Корсе”, он мог понять, что мы их видели, — ответил Страйк. — Я все же думаю, что Эденсорам нужно быть начеку… А химчистку рубашки можно отнести на счет агентства, — добавил он. Ему не хотелось бы об этом говорить, но от БМВ теперь сильно пахло кофе.

— Ни одна химчистка на свете не сможет это вывести, — сказала Робин, — а бухгалтер все равно не позволит мне списать деньги.

— Тогда спиши это как деловые…

— Она старая, и она был дешевой, когда была новой. Мне все равно.

— Мне нет, — сказал Страйк. — Неосторожный засранец.

Робин могла бы напомнить Страйку, что однажды он чуть не сломал ей нос, когда она пыталась помешать ему ударить подозреваемого, но решила воздержаться.

Они расстались у гаража, где Страйк держал свой БМВ. Поскольку Робин больше ничего не сказала о том, чем она собиралась заниматься в тот вечер, Страйк утвердился во мнении, что это как-то связано с Мерфи, и отправился в офис в раздраженном настроении, которое он решил списать на едва завуалированное обвинение Джеймса Эденсора в том, что агентство финансово эксплуатирует его отца. Робин тем временем направилась прямо на Оксфорд-стрит, где купила новую дешевую рубашку, переоделась в туалете универмага, а затем обильно побрызгала на себя тестером духов, чтобы избавиться от запаха кофе, поскольку у нее не было времени заехать домой и переодеться перед встречей с Пруденс.

Она позвонила терапевту накануне вечером, и Пруденс, у которой был назначен прием у стоматолога, предложила встретиться в итальянском ресторане неподалеку от клиники. Поездка на метро до Кенсингтон Хай-стрит показалась Робин крайне напряженной. За ней и раньше следили, когда она выполняла эту работу, а отказ Страйка успокоиться по поводу отсутствия “Корсы” на обратном пути в Лондон заставил ее слегка напрячься. В какой-то момент ей показалось, что ее преследует крупный мужчина с насупленными бровями, но когда она отошла в сторону, чтобы пропустить его, он просто прошел мимо нее, бормоча что-то себе под нос.

Придя в Il Portico, Робин с удовлетворением обнаружила, что он оказался меньше и уютнее, чем она предполагала, учитывая его расположение в престижном районе; ее рабочая одежда была вполне уместна, хотя Пруденс, которая уже сидела, выглядела гораздо элегантнее в своем темно-синем платье.

— Я все еще не пришла в себя, — сказала Пруденс, показывая на свою левую щеку, когда она встала, чтобы поцеловать Робин в обе щеки. — Я немного боюсь пить, вдруг все выльется… Ты очень похудела, Робин, — добавила она, садясь обратно.

— Да, в ВГЦ не очень-то кормят, — сказала Робин, садясь напротив. — Тебе пришлось делать что-нибудь ужасное у стоматолога?

— Предполагалось, что он заменит старую пломбу, но потом он нашел еще одну, которую нужно было сделать, — сказала Пруденс, проводя пальцем по лицу. — Ты бывала здесь раньше?

— Никогда.

— Лучшая паста в Лондоне, — сказала Пруденс, передавая Робин меню. — Что ты хочешь выпить?

— Ну, я не за рулем, — сказала Робин, — так что я выпью бокал просекко.

Пруденс заказала это, пока Робин изучала меню, прекрасно понимая, что хорошее настроение Пруденс может вот-вот измениться. Когда они сделали свой заказ, она сказала:

— Ты, наверное, удивилась, услышав меня.

— Ну, — сказала Пруденс, улыбаясь, — не совсем. Из того, что мне рассказал Корм, у меня сложилось впечатление, что ты — эмоционально-интеллектуальная сторона партнерства.

— Верно, — осторожно сказала Робин. — Итак… ты подумала, что я хочу встретиться, чтобы попытаться наладить отношения между тобой и Страйком?

— Разве нет?

— Боюсь, что нет, — сказала Робин. — Я здесь, чтобы поговорить о Флоре Брюстер.

Улыбка сползла с лица Пруденс. Как и ожидала Робин, она выглядела не только встревоженной, но и рассерженной.

— Так он послал тебя…?

— Он меня не посылал. Я здесь исключительно по собственному желанию. Он может быть в ярости, когда узнает, что я сделала.

— Но он явно понял, кто…

— Да, — сказала Робин. — Он понял, что Флора — Город Мучений. Мы с ним поспорили на эту тему. Он считает, что Флора должна давать показания против ВГЦ, а не рисовать картинки того, чему она там была свидетелем, но я сказала ему, что, может быть, эти картинки в Pinterest — это ее способ переварить все это. Я сказала, что она, вероятно, пережила там ужасные вещи. В конце концов, Страйк согласился не преследовать ее, не вести за ней следствие.

— Понятно, — медленно сказала Пруденс. — Ну… спасибо за…

— Но я передумала.

— Что?

— Я передумала, — повторила Робин. — Поэтому я и попросила тебя о встрече. Я хочу поговорить с Флорой.

Пруденс, как и ожидала Робин, теперь выглядела откровенно рассерженной.

— Ты не можешь этого сделать, Робин. Ты не можешь. Ты понимаешь, в какое положение меня это ставит? Единственный способ, которым Корм мог узнать, кто она…

— Он уже знал, что Флора была в церкви. У него были даты, он знал, когда она ушла — все. Именно поэтому, когда ты позвонила ему и обвинила в том, что он пристает к твоему клиенту, он смог выяснить, кто такой Город Мучений.

— Неважно, что вы знали раньше. Робин, при всем уважении…

— При всем уважении, Пруденс, у тебя был выбор — сказать или не сказать нам, что у тебя есть клиент, который сбежал из ВГЦ, и ты нам сказала. У тебя также был выбор, звонить ли Страйку и обвинять его в том, что он приставал к твоей клиентке. Именно ты позволила ему выяснить ее личность. Ты не можешь обвинять его в том, что он выполняет свою работу.

Подошел официант с просекко для Робин, и она сделала большой глоток.

— Я здесь потому, что человек, для извлечения которого из ВГЦ мы были наняты, вчера выбрался оттуда, но он очень растерян и, вероятно, находится в опасности. И не только самоубийства, — добавила она, когда Пруденс заговорила. — Мы думаем, что церковь могла бы принять более активное участие в их смерти, если бы ей дали такую возможность.

— Это доказывает, — сказала Пруденс горячим шепотом, — что вы оба не понимаете, во что вмешиваетесь. Люди, которые выходят из ВГЦ, часто бредят. Они думают, что церковь или Утонувший Пророк преследуют их, следят за ними, возможно, собираются убить их, но все это парано…

— В понедельник в наш офис пытался проникнуть вооруженный человек в маске. Он был заснят на камеру. В прошлом году бывший член церкви был убит выстрелом в голову. Мы точно знаем, что они следили за матерью двоих детей, которая повесилась на этой неделе после звонка с анонимного номера.

Второй раз за этот день Робин наблюдала, как подобная информация действует на человека, который никогда не сталкивался с угрозой насилия в своей повседневной жизни.

Официант поставил закуску на столик между двумя женщинами. Робин, которая была очень голодна, потянулась за пармской ветчиной.

— Я не собираюсь делать ничего, что может угрожать благополучию моей клиентки, — негромко сказала Пруденс Робин. — Так что если ты пришла сюда, желая… не знаю… Познакомиться или получить конфиденциальную информацию о ней…

— Может быть, подсознательно ты хочешь, чтобы она дала показания, — сказала Робин, наблюдая за тем, как на лице Пруденс появляется краска. — Вот почему ты сказала слишком много.

— А может быть, подсознательно ты только отговаривала Корма от встречи со мной, чтобы ты могла…

— Сделать себя героиней в его глазах? Если уж говорить о дешевых приемах, то я могу сказать, что вторичным мотивом, побудившим тебя рассказать нам о клиенте, который только что вышел из ВГЦ, было желание увеличить близость с новым братом.

Прежде чем Пруденс успела сформулировать несомненно яростную речь, зарождавшуюся в ее карих глазах, Робин продолжила:

— На ферме Чепменов есть ребенок. Его зовут Джейкоб. Я не знаю его фамилии — она должна быть Уэйс или Пирбрайт, но, вероятно, они не зарегистрировали его рождение…

Робин рассказала о том, как она десять часов ухаживала за Джейкобом. Она описала конвульсии мальчика, его затрудненное дыхание, ослабленные конечности, его жалкую борьбу за жизнь, несмотря на голод и отсутствие забот.

— Кто-то должен призвать их к ответу, — сказала Робин. — Надежные люди — и не один. Я не могу сделать это одна, я слишком скомпрометирована работой, на которую пошла. Но если два-три умных человека выступят и расскажут, что там происходит, что случилось с ними и что они видели, как это происходило с другими, я уверена, что и другие выступят. Это будет снежный ком.

— То есть ты хочешь, чтобы я попросила Флору поддержать родственника вашего клиента?

— И он ее поддержит, — сказала Робин. — Кроме того, есть шанс получить еще двух свидетелей, если мы сможем их вытащить. Они оба хотят уйти.

Пруденс сделала большой глоток красного вина, но половина его выплеснулась через край рта.

— Черт.

Она вытерла пятно салфеткой. Робин невозмутимо наблюдала за происходящим. Пруденс могла позволить себе химчистку и даже новое платье, если бы захотела.

— Послушай, — сказала Пруденс, отбрасывая испачканную вином салфетку и снова понижая голос, — ты не понимаешь, что Флора глубоко переживает.

— Может быть, это поможет ей дать показания?

— Легко тебе говорить.

— Я говорю из личного опыта, — сказала Робин. — После того как меня изнасиловали, задушили и бросили умирать, когда мне было девятнадцать лет, у меня началась агорафобия и клиническая депрессия. Дача показаний сыграла важную роль в моем выздоровлении. Я не говорю, что это было легко, и не говорю, что это было единственное, что помогло, но это помогло.

— Прости, — сказала Пруденс, ошеломленная, — я не знала…

— Ну, я бы предпочла, чтобы ты так и не узнала, — прямо сказала Робин. — Мне не очень нравится говорить об этом, и люди склонны думать, что ты используешь это, когда поднимаешь эту тему в подобных дискуссиях.

— Я не говорю, что ты…

— Я знаю, что это не так, но большинство людей предпочитают не слышать об этом, потому что это вызывает у них дискомфорт, а некоторые считают неприличным вообще упоминать об этом. Я пытаюсь сказать, что могу понять, что Флора не хочет, чтобы худшее время в ее жизни навсегда определило ее — но дело в том, что оно уже определило ее.

Я вернула себе чувство силы и самоуважения, когда насильника отправили за решетку. Я не утверждаю, что это было легко, потому что это было ужасно — это было тяжело, и, честно говоря, я часто чувствовала, что не хочу больше жить. Но это все равно помогло, не в то время, когда я переживала это, а после, потому что я знала, что помогла ему больше не делать этого с кем-либо.

Теперь Пруденс выглядела глубоко озадаченной.

— Послушай, Робин, – сказала она, — очевидно, я сочувствую твоему желанию подать на церковь в суд, но я не могу сказать то, что хотела бы сказать, потому что у меня есть обязательство сохранять конфиденциальность, что, — добавила она, — как ты уже отметила, может быть истолковано, что я нарушила закон, просто сказав тебе и Корму, что у меня есть клиент, который является бывшим членом ВГЦ.

— Я никогда не говорила, что ты нарушила…

— Прекрасно, может быть, это говорит моя совесть! — сказала Пруденс с внезапным жаром. — Может быть, после вашего с Кормом отъезда мне стало не по себе от того, что я так много наговорила! Может быть, я действительно подумала, не сказала ли я это именно по той причине, которую ты только что озвучила: чтобы привязать себя к нему поближе, чтобы хоть как-то участвовать в расследовании.

— Ух ты, — сказала Робин. — Ты, должно быть, очень хороший психотерапевт.

— Что? — растерянно сказала Пруденс.

— Если честно, — сказала Робин. — Я проходила терапию. Если быть до конца честной, то мне нравился только один из них. Иногда в них есть… самодовольство.

Она выпила еще просекко, затем сказала:

— Ты ошибаешься насчет того, что я хочу быть героиней в глазах Корма. Я здесь, потому что думала, что он все испортит, если сделает это, и может перейти на личности.

— Что это значит? — спросила Пруденс, напряженно глядя на него.

— Ты, наверное, заметила, что у него есть огромное негодование по поводу людей с незаслуженным богатством. Он презирает Флору за то, что она не работает, за то, как он это видит, что она сидит дома и рисует то, что она пережила, вместо того чтобы об этом рассказывать. Меня беспокоило, что если бы ты начала спорить с ним так, как ты сейчас споришь, он начал бы нападать на тебя за… ну, ты знаешь.

— За то, что взяла деньги нашего отца?

— Сделала ты это или нет — не мое дело, — сказала Робин. — Но я не хотела, чтобы вы двое поссорились еще больше, чем уже поссорились, потому что я имела в виду то, что сказала тебе раньше. Я думаю, ты можешь быть именно тем, кто ему нужен.

Официант снова появился, чтобы убрать закуски, из которых только Робин взяла себе порцию. Выражение лица Пруденс несколько смягчилось, и Робин решила использовать это преимущество.

— Позволь мне рассказать тебе, исходя из моего опыта работы на ферме Чепмен, какие факторы, на мой взгляд, могут заставить Флору бояться давать показания. Во-первых, — сказала она, считая по пальцам, — это секс. Я сочувствую. Я уже говорила Страйку, что ее фактически насиловали в течение пяти лет.

Во-вторых, все половые контакты происходят без предохранения, так что есть вероятность, что у нее там были дети.

Она увидела, как дернулся левый глаз Пруденс, но сделала вид, что не заметила.

— В-третьих, она могла совершить там преступные действия и бояться судебного преследования. Как я знаю, на ферме Чепмена практически невозможно оказаться не втянутым в преступное поведение.

На этот раз рука Пруденс поднялась, по-видимому, неосознанно, чтобы прикрыть лицо, когда она без необходимости откинула волосы.

— Наконец, — сказала Робин, сомневаясь, не собирается ли она полностью испортить интервью, но уверенная, что должна это сказать, — ты, как ее психотерапевт, могла бы настоятельно рекомендовать ей проявлять осторожность при даче показаний или обращении в полицию, поскольку опасаешься, что она недостаточно психически устойчива, чтобы справиться с последствиями, особенно в качестве одинокого свидетеля.

— Что ж, — сказала Пруденс, — позволь мне отплатить за комплимент. Ты, несомненно, очень хороша в своей работе.

Официант принес основные блюда. Робин, слишком голодная, чтобы сопротивляться, одним глотком съела тальятелле с рагу и издала стон удовольствия.

— Боже мой, ты не ошиблась.

Пруденс по-прежнему выглядела напряженной и озабоченной. Она принялась за свои спагетти и некоторое время ела молча. Наконец, очистив половину своей тарелки, Робин сказала:

— Пруденс, клянусь тебе, я бы не стала говорить этого, если бы это не было правдой. Мы считаем, что Флора была свидетелем чего-то очень серьезного в церкви. Очень серьезного.

— Чего?

— Если она тебе не сказала, то я не думаю, что мне стоит это делать.

Пруденс отложила ложку и вилку. Решив, что лучше дать Пруденс время высказаться, Робин продолжила есть.

— Наконец-то, — тихо произнесла терапевт. — Есть кое-что, о чем она мне не говорит. Она обходит это стороной. Она то приближается, то отступает. Это связано с Утонувшим Пророком.

— Да, — сказала Робин, — это могло быть так.

— Робин…

Пруденс, похоже, приняла решение. Шепотом она сказала:

— Флора страдает ожирением. Она занимается членовредительством. У нее проблемы с алкоголем. Она принимает столько антидепрессантов, что почти не знает, какой сегодня день.

— Она пытается отгородиться от чего-то ужасного, — сказала Робин. — Она стала свидетелем того, что большинство никогда не увидит. В лучшем случае это было непредумышленное убийство по неосторожности. В худшем — убийство.

— Что?

— Все, что я хотела сказать тебе сегодня вечером, — сказала Робин, — все, о чем я хотела попросить, — это чтобы ты помнила, сколько пользы она может принести, если даст показания. Мы уверены, что иммунитет от судебного преследования может быть обеспечен. Флора и родственник нашего клиента были молоды и уязвимы, и я могу свидетельствовать о том, что делает церковь для принуждения к молчанию и послушанию.

Дело в том, — сказала Робин, — что я была милой интеллигентной девушкой из среднего класса с постоянным парнем, когда меня изнасиловали. Две другие девушки, пережившие его, были не такими. Это не должно было иметь значения, но имело. Одна из них полностью развалилась на допросе. Они выяснили, что другая была настолько распутной, что почти наверняка занималась с ним сексом по обоюдному согласию — и все потому, что однажды она надела пушистые наручники, чтобы заняться сексом с мужчиной, с которым познакомилась в клубе. Флора хорошо образована и богата. Никто не может представить ее в образе какой-то мошенницы, жаждущей наживы.

— Есть и другие способы дискредитировать ее, Робин.

— Но если родственник нашего клиента даст показания, у нее будет поддержка. Проблема в том, что два других потенциальных свидетеля практически всю жизнь были в церкви. Одному из них не больше шестнадцати. Им будет трудно переориентироваться, даже если мы их вытащим. Ни часов, ни календарей, ни нормальных систем отсчета — я уже вижу, как церковные адвокаты делают из них фарш, если только их не прикрывают люди с большим авторитетом.

Подумай об этом, Пруденс, пожалуйста, — сказала Робин. — Флора способна освободить тысячи людей. Я бы не просила, если бы не знала, что от этого зависят жизни людей.

Глава 107

Девять в начале означает:

Ждет на лугу.

Это помогает человеку пребывать в том, что долговечно.

Вины нет.

И-Цзин или Книга Перемен

Пока Робин была в Кенсингтоне, Страйк вернулся в офис на Денмарк-стрит и ел уже вторую китайскую еду за две недели, на этот раз на вынос. Ему было очень трудно сбросить последний стоун, оставшийся до достижения целевого веса, и хотя диетолог мог бы сказать, что с этим связано появление в его рационе закусочных и пабов, соблазн кисло-сладкой курицы и жареного риса оказался слишком сильным для него в этот вечер.

Он обедал в офисе, а не в своей квартире, потому что хотел просмотреть резюме двух детективов, с которыми, по его мнению, можно было бы провести собеседование. Кроме того, он хотел просмотреть материалы дела ВГЦ, не отрываясь от доски, покрытой фотографиями и заметками, связанными с церковью. Он смотрел на доску во время еды, желая, чтобы его подсознание сделало один из тех неожиданных скачков, которые все объясняют, когда зазвонил его мобильный.

— Привет, — сказала Мидж. — Только что звонила Таша. Она зарегистрировалась, и ей уже поставили клизму с холодным зеленым чаем.

Страйк поспешно проглотил кисло-сладкую курицу.

— Господи, не было никакой необходимости в том, чтобы она…

— Ей пришлось, доктор Чжоу приказал. Она говорит, что это было неплохо. Видимо…

— Никаких подробностей. Я ем. Как там, кроме трубки в заднице?

— Как в логове злодея Бонда, видимо, — сказала Мидж. — Все черное, дымчатые стекла — но вот что. Она думает, что может знать, где они держат вашу девочку.

— Уже? — сказал Страйк, отодвигая тарелку и доставая ручку.

— Да. Там есть пристройка, на которой висит объявление “только для персонала”. Женщина, которая была там раньше, удивилась, так как сказала Таше, что полгода назад у нее была комната в пристройке, значит, раньше она была для гостей. Таша уже видела, как кто-то из персонала заносил туда поднос с едой. Это немного странно, если только массажистка не заболела.

— Звучит многообещающе, — сказал Страйк.

— Таша говорит, что не хочет много ходить вокруг да около, так как она только приехала. Завтра она собирается провести полный день процедур, а вечером прогуляться до пристройки и посмотреть, не удастся ли ей заглянуть в какое-нибудь окно.

— Хорошо, но напомни ей, что она была очень осторожна. Если есть хоть малейшая возможность обнаружения, она должна сразу же отступить. Мы не хотим…

— Ты сказал все это в том письме на сорока страницах, которое отправил ей, — сказала Мидж. — Она знает.

— Ей же лучше, потому что если она оступится, расплачиваться придется не только ей.

Когда Мидж повесила трубку, Страйк вернулся к своей еде, его легкое раздражение усилилось, потому что полагаться в таких обстоятельствах на человека, не являющегося сотрудником, было крайне неудовлетворительно. Покончив с едой, он встал и посмотрел через жалюзи на улицу внизу.

В дверном проеме на противоположной стороне дороги стоял высокий, подтянутый чернокожий мужчина. У него были короткие дреды, он был одет в джинсы и мягкую куртку, но самой отличительной его чертой, как заметил Страйк, когда они проходили мимо друг друга на Денмарк-стрит, были бледно-зеленые глаза.

Сделав пару фотографий этого человека на телефон, Страйк отпустил жалюзи, убрал все, что было на столе, вымыл тарелку и столовые приборы, а затем сел обратно, чтобы просмотреть резюме двух бывших потенциальных сотрудников Паттерсона. На резюме Дэна Джарвиса Шах нацарапал: “Работал с ним, он мудак”. Поверив в компетентность Шаха, Страйк разорвал резюме пополам, выбросил его в корзину и взял в руки резюме Ким Кокран.

Его телефон зазвонил во второй раз. Увидев, что это Робин, он сразу же ответил.

— Я думал, у тебя есть планы на вечер?

— Да, я звоню именно по этому поводу. Я только что ужинала с Пруденс. Твоей сестрой, Пруденс, — добавил Робин, когда Страйк ничего не сказал.

— Что она хотела? — подозрительно спросил Страйк. — Пыталась передать через тебя сообщения, да? Предупреждала, чтобы я не приближался к Брюстер?

— Нет, совсем наоборот. Ужин был моей идеей — не для того, чтобы заставить вас помириться, я не вмешиваюсь в вашу личную жизнь, — я хотела поговорить с ней о Флоре. Пруденс сказала, что знает, что Флора скрывает что-то, чему она была свидетелем на ферме Чепменов, что-то, связанное с Утонувшим Пророком. Очевидно, она постоянно возвращается к этому на терапии, а потом снова отступает. В общем…

Робин было трудно судить о том, было ли молчание Страйка зловещим, поскольку она шла по Кенсингтон Хай-стрит, приложив палец к свободному уху, чтобы отгородиться от шума транспорта.

— Я настойчиво убеждала Пруденс не препятствовать тому, чтобы Флора обратилась в полицию или согласилась свидетельствовать против церкви в суде. Я сказала ей, что думаю, что иммунитет можно устроить. Я сказала, что для Флоры будет полезно все рассказать.

Я также спросила, готова ли Пруденс помочь кому-то, кто только что вышел из церкви, поскольку у нее есть опыт того, как ВГЦ поступает с людьми. Наверное, будет безопаснее, если Уилл не будет приходить к ней домой, на случай, если церковь попытается его найти, но они могли бы общаться по FaceTime или еще как-то. Если он узнает, что Пруденс — твоя сестра и совершенно не связана с его собственной семьей, он, возможно, согласится поговорить с ней. А если нам удастся заставить Флору и Уилла поговорить друг с другом, то, не знаю, может быть, это окажется для них терапевтическим. Возможно, это даже сделает их смелее, как ты думаешь?

Единственной реакцией Страйка было молчание.

— Ты меня слышишь? — спросила Робин, повышая голос над грохотом проезжающего мимо двухэтажного автобуса.

— А чтослучилось, — сказал Страйк, — с тем, что я — чопорный, жестокий ублюдок, которому нужно отвалить от Брюстер и позволить ей продолжать рисовать картинки для Pinterest?

— Что случилось, — сказала Робин, — так это то, что я услышала, как Уилл сказал, что он уверен, что Утонувший Пророк собирается прийти и забрать его. И я не могу выбросить Джейкоба из головы. Мы должны найти свидетелей, которые дадут показания против церкви. Полагаю, я пришла к твоему мнению. Вот это и есть работа.

Она была почти на станции. Когда Страйк замолчал, она отошла в сторону и прислонилась к стене, телефон по-прежнему был прижат к уху.

— Ты злишься, что я пошла к Пруденс за твоей спиной, да? Я просто подумала, что будет проще, если она в итоге возненавидит меня, а не тебя. Я сказала ей, что была там по собственному желанию. Она знает, что ты не просил меня об этом.

— Я не злюсь, — сказал Страйк. — Если ты получишь результаты, черт возьми, это будет первый луч света за долгое время. Если Брюстер окажется свидетелем того, что случилось с Дейрдре Доэрти, у нас будет достаточно оснований, чтобы навести на них полицию, даже если Уилл все еще намерен позволить Утонувшему Пророку схватить его. Где ты?

— Кенсингтон, — сказала Робин, испытывая огромное облегчение от того, что Страйк не рассердился.

— Есть ли там красные корсы?

— Нет. — сказала она. — Но мне показалось, что за мной следит большой человек…

— Что?

— Успокойся, это не так, это просто мое воображение. Я отошла в сторону, а он прошел мимо меня, бормоча.

Нахмурившись, Страйк поднялся на ноги и снова выглянул на Денмарк-стрит. Зеленоглазый мужчина все еще был там, теперь он разговаривал по телефону.

— Наверное, понял, что ты его раскусила. На улице ошивается парень с дредами… Ой, подожди, он ушел, — сказал Страйк, наблюдая, как мужчина закончил разговор и пошел в сторону Чаринг-Кросс-роуд.

— Ты думаешь, он следил за офисом?

— Да, но он делал это чертовски плохо, если цель — оставаться под прикрытием. Подумай, — сказал Страйк, снова опуская венецианские жалюзи, — возможно, цель в том, чтобы дать нам понять, что за нами наблюдают. Немного запугивания. Как выглядел этот крупный парень, преследовавший тебя?

— Лысеющий, лет пятидесяти — честно говоря, я не думаю, что он за мной следил. Я просто нервничаю. Но послушай: сейчас, пока я пила кофе с Пруденс, произошло нечто странное. Мне позвонил Руфус Фернсби, сын Уолтера. Тот самый, который два дня назад бросил трубку.

— Чего он хотел?

— Чтобы я завтра зашла к нему в офис.

— Зачем?

— Понятия не имею. У него был напряженный голос, и он просто сказал, что если я хочу поговорить с ним об отце, то могу встретиться с ним в офисе в четверть первого, и он поговорит со мной… Почему ты молчишь?

— Это просто странно, — сказал Страйк. — Что случилось, что он передумал?

— Без понятия.

Наступила очередная пауза, во время которой Робин успела подумать о том, насколько усталой она себя чувствует, и о том, что ей еще предстоит часовая дорога домой. С тех пор как она покинула ферму Чепменов, она одновременно жаждала и боялась сна, потому что он сопровождался кошмарами.

— Я думала, что ты будешь сердиться из-за Пруденс и радоваться из-за Руфуса, — сказала она Страйку.

— Я могу быть доволен и тем, и другим, — сказал Страйк. — Меня только удивляет, что он вдруг передумал. Хорошо, я изменю график, и ты сможешь пойти и взять у него интервью в обеденный перерыв. Ты уже идешь домой?

— Да, — сказала Робин.

— Смотри, не пропусти бормочущих мужчин или высокого чернокожего парня с зелеными глазами.

Робин пообещала это сделать и положила трубку.

Страйк достал свой вейп, глубоко затянулся, затем снова взял в руки резюме Ким Кокран. Как и Мидж, Кокран была бывшей полицейской и проработала в компании Паттерсона всего полгода, прежде чем скандал с прослушивающими устройствами потопил бизнес. Страйк как раз размышлял о том, что с ней, возможно, стоит провести собеседование, когда во внешнем офисе зазвонил стационарный телефон.

Шарлотта, подумал он, и тут же со странным холодком вспомнил, что Шарлотта мертва.

Поднявшись на ноги, он подошел к столу Пат и ответил.

— Корморан Страйк.

— О, — сказал женский голос. — Я собиралась оставить сообщение, я не ожидала, что кто-то…

— Кто это?

— Амелия Кричтон, — сказала сестра Шарлотты.

— А, — сказал Страйк, горько сожалея, что он не перевел звонок на автоответчик. — Амелия.

Он на мгновение замешкался, подыскивая подходящие слова. Они не виделись несколько лет, и тогда они друг другу не нравились.

— Очень жаль о… Мне очень жаль, — сказал Страйк.

— Спасибо, — сказала она. — Я просто звоню сказать, что возвращаюсь в город на следующей неделе и хотела бы увидеться с тобой, если это возможно.

Возможно, подумал он, но нежелательно.

— По правде говоря, я сейчас очень занят. Ничего, если я позвоню тебе, когда у меня будет пара свободных часов?

— Да, — холодно сказала она, — хорошо.

Она дала ему номер своего мобильного и отключилась, оставив Страйка раздраженным и встревоженным. Если он знал Шарлотту, то она оставила после себя какую-то грязную бомбу, которую ее сестра сочла за честь передать: сообщение, или записку, или какое-то завещание, призванное преследовать и угнетать его, чтобы стать последним и неизменным “пошел ты”.

Страйк вернулся во внутренний офис только для того, чтобы забрать папку ВГЦ и резюме Ким Кокран, после чего вышел через стеклянную дверь, которую запер на ключ. Он чувствовал себя так, как будто звонок Амелии временно загрязнил его рабочее пространство, оставив призрак Шарлотты, мстительно смотрящей на него из тени и бросающий ему вызов бессердечно вернуться к работе, когда он только что (как она, несомненно, увидит) повернулся к ней спиной, еще раз.

Глава 108

…нужно двигаться осторожно, как старая лиса по льду… Обдуманность и осторожность — вот залог успеха.

И-Цзин или Книга Перемен

Придя на следующий день в половине двенадцатого на Грейт-Джордж-стрит, 1, Робин обнаружила, что сильно ошибалась, представляя себе Институт гражданских инженеров в бруталистском здании, где функциональность, а не элегантность ставилась во главу угла. Местом работы Руфуса Фернсби было гигантское здание эдвардианской эпохи, отличавшееся значительным величием.

Когда она назвала имя человека, к которому пришла, Робин направили по лестнице с малиновым ковром, которая в сочетании с белыми стенами напомнила ей о фермерском доме на ферме Чепменов. Она миновала картину маслом с изображением выдающихся инженеров, витраж с гербом, поддерживаемым журавлем и бобром, с девизом Scientia et Ingenio и, наконец, попала в длинную комнату открытой планировки с рядами столов, где двое мужчин стояли и вели, похоже, горячий разговор, а остальные сотрудники не поднимали головы.

С помощью одной из тех странных интуитивных догадок, которые не требуют объяснений, Робин сразу догадалась, что более высокий, злой и странный на вид мужчина — Руфус Фернсби. Возможно, он был похож на человека, который набросился бы с телефонной трубкой на того, кто упомянул бы о его неудовлетворительном отце. Его спор с низкорослым мужчиной, похоже, сводился к тому, должен или не должен был некто Баннерман пересылать электронное письмо.

— Никто не утверждает, что Гриерсона не следовало копировать, — горячо говорил он, — дело не в этом. Я говорю о том, что в данном случае речь идет об упорном…

Более низкорослый мужчина, заметив Робин и, возможно, ища пути к отступлению, сказал:

— Чем могу помочь?

— Несоблюдение установленной процедуры, что повышает риск недопонимания, так как я мог не понять…

— Я здесь, чтобы встретиться с Руфусом Фернсби.

Как она и опасалась, высокий мужчина прервался на полуслове и сердито сказал:

— Я Фернсби.

— Я Робин Эллакотт. Мы говорили…

— Что вы здесь делаете? Надо было подождать в атриуме.

— Меня послал человек за стойкой.

— Ну да, это не очень полезно, — сказал Руфус.

Смуглый, худощавый, одетый в футболку с лайкрой и рабочие брюки, он имел обветренный, жилистый вид, характерный для преданных своему делу бегунов и велосипедистов, и щеголял тем, что Робин считала самым странным из всех вариантов растительности на лице: борода на подбородке без усов.

— Удачи, — пробормотал второй мужчина, уходя от Робин.

— Я собирался встретиться с вами в кафе, — раздраженно сказал Руфус, как будто Робин должна была это знать и, возможно, уже заказать ему еду. Он посмотрел на часы. Робин подозревала, что ему бы понравилось, если бы она пришла слишком рано, но поскольку она пришла точно вовремя, он сказал:

– Тогда давайте… Нет, подождите! — взрывчато добавил он, и Робин остановилась, гадая, что же она сделала не так на этот раз, но Руфус просто осознал, что все еще сжимает бумаги в руке. Отойдя, чтобы положить их обратно на стол, он присоединился к ней и вышел из комнаты так быстро, что ей пришлось почти бежать трусцой, чтобы не отстать.

— Это очень красивое здание, — сказала она, надеясь наладить контакт. Руфус, похоже, счел это замечание не заслуживающим внимания.

Кафе на первом этаже было гораздо более престижным, чем те, что украшали офисы, где Робин когда-то работала временным секретарем. Здесь были кабинки с черными кожаными банкетками, изящные светильники и экспрессионистские гравюры на стенах. Когда они направились к очереди у стойки, Робин, опасаясь, что это будет еще одна обреченная на провал попытка примирения, сказала:

— Я начинаю думать, что мне следовало бы стать инженером, если бы были такие преимущества.

— Что вы имеете ввиду? — подозрительно сказал Руфус.

— Это хорошее кафе, — сказала Робин.

— О.

Руфус огляделся вокруг, словно никогда прежде не задумывался о том, приятно это или нет.

— Да. Наверное, да, — неохотно согласился он. У нее сложилось впечатление, что он предпочел бы найти недостатки в этом месте.

С того момента, как Руфус согласился встретиться с ней, Робин знала, что к своей главной цели — выяснить, была ли Розалинда Фернсби той самой обнаженной девушкой в маске свиньи, — придется подходить тактично. Ей не хотелось бы представлять, как отреагирует кто-нибудь из ее родных братьев, если ему покажут такую фотографию с изображением Робин. А теперь, встретившись с Руфусом, она боялась, что может произойти настоящий вулканический взрыв, когда она покажет ему фотографии в своем телефоне. Поэтому она решила, что второстепенная задача — выяснить, был ли Уолтер тем человеком, которого Цзян узнал как человека, вернувшегося через много лет, — станет первой линией ее допроса.

Купив бутерброды, они сели за угловой столик.

— Большое спасибо за встречу со мной, Руфус, — начал Робин.

— Я перезвонил вам только потому, что хочу знать, что именно происходит, — сурово сказал Руфус. — Неделю назад мне звонила женщина-полицейский — ну, она сказала, что она женщина-полицейский. Она спрашивала контактные данные моей сестры.

— Вы дали их ей?

— У меня ничего нет. Мы не общаемся, уже много лет. Ничего общего.

Он сказал это с какой-то драчливой гордостью.

— Затем она сказала, что со мной могут связаться два человека по имени Робин Эллакотт и Корморант Страйк, которые пытаются найти компромат на мою семью. Естественно, я попросил уточнить детали, но она сказала, что не может их дать, так как это открытое расследование. Она дала мне номер телефона, по которому можно позвонить, если вы со мной свяжетесь. И когда вы позвонили… ну, вы знаете, что произошло, — безапелляционно заявил Руфус. — Я позвонил по номеру, который мне дали, и попросил позвать констебля Кертис. Ответивший мне человек рассмеялся. Он передал трубку этой женщине. У меня возникли подозрения. Я спросил номер ее жетона и юрисдикцию. Наступила тишина. Потом она повесила трубку.

— Очень умно с вашей стороны проверить, — прокомментировала Робин.

— Ну, конечно, я проверил, — сказал Руфус с оттенком удовлетворенного тщеславия. — Если мы не проверяем, для инженеров на карту будет поставлено нечто большее, чем плохая рецензия в каком-нибудь шуточном журнале по общественным наукам.

— Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила она, доставая свою сумку.

— Почему я должен возражать? — раздраженно сказал он.

Робин, знавшая по записям в Интернете, что Фернсби женат, молча посочувствовал его жене, когда потянулась за ручкой.

— Констебль Кертис — так называемая — дала вам номер стационарного телефона или мобильного?

— Мобильного.

— У вас он еще есть?

— Да.

— Можно мне его взять?

— Мне нужно подумать об этом, — сказал он, подтверждая впечатление Робин о том, что это человек, который считает, что информация — это, безусловно, сила. — Я решил перезвонить вам, потому что вы, по крайней мере, сказали правду о том, кто вы. Я проверил вас в Интернете, — добавил он, — хотя вы не очень похожи на свои фотографии.

Его тон не оставлял у Робин сомнений в том, что, по его мнению, вживую она выглядит еще хуже. С каждой минутой ей становилось все жальче его жену, и она сказала:

— В последнее время я немного похудела. Ну, мы с моим партнером…

— Это Корморант Страйк?

— Корморан Страйк, — сказала Робин, которая не понимала, почему Фернсби должен занимать первое место на рынке педантизма.

— Не Корморант?

— Не Корморант, — терпеливо сказала Робин. — Мы расследуем деятельность Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— Зачем?

— Нас наняли для этого.

— Газета?

— Нет, — сказала Робин.

— Я не уверен, что хочу с вами разговаривать, если не знаю, кто вам платит.

— У нашего клиента есть родственник в церкви, — сказала Робин, решив, что проще, учитывая придирчивость Руфуса, не говорить, что родственник в действительности вышел.

— А как мой отец относится к этой ситуации?

— Вы в курсе, что он сейчас…?

— На ферме Чепменов? Да. Он написал мне дурацкое письмо, что вернулся назад.

— Что вы имеете в виду под “вернулся”? — спросила Робин, ее пульс участился.

— Я имею в виду, что он там уже бывал, очевидно.

— Правда? Когда?

— В 1995 году — в течение десяти дней, — сказал Руфус с придирчивой, но полезной точностью, — и в 2007 году — в течение… возможно, недели.

— Почему такие короткие сроки? Мой клиент интересуется тем, что заставляет людей приходить в церковь и что заставляет их уходить, понимаете ли, — добавила она коварно.

— В первый раз он ушел, потому что моя мать подала на него в суд. Второй раз — потому что заболела моя сестра Роуз.

Скрывая свой интерес к этим ответам, Робин спросила,

— Что заставило его захотеть присоединиться в 95-м году, вы знаете?

— Тот человек, который все это затеял, Уэйс, выступал с докладом в Сассекском университете, где работал мой отец. Он пошел туда в духе мнимых научных изысканий, — сказал Руфус с легкой усмешкой, — и попал на удочку. Он ушел со своего поста и решил, что посвятит себя духовной жизни.

— Так он просто сорвался?

— Что вы имеете в виду под словом “сорвался”?

— То есть, это было неожиданно?

— Ну, — сказал Руфус, слегка нахмурившись, — на этот вопрос трудно ответить. Мои родители были в середине бракоразводного процесса. Наверное, можно сказать, что у моего отца был так называемый кризис среднего возраста. На работе его не продвигали по службе, и он чувствовал себя недооцененным. Вообще-то он очень сложный человек. Он никогда не ладил с коллегами, где бы он ни работал. Спорный. Зациклен на чинах и званиях. Это довольно жалко.

— Хорошо, — сказала Робин. — И ваша мать подала на него в суд, чтобы заставить его выйти?

— Не для того, чтобы заставить его уйти, — сказал Руфус. — Он взял меня и Роуз на ферму.

— Сколько вам было лет? — спросила Робин, ее пульс участился.

— Пятнадцать. Мы близнецы. Это были школьные летние каникулы. Отец нас обманул, сказал, что это будут недельные каникулы за городом. Мы не хотели его обижать и согласились поехать.

В конце той недели он прислал моей матери письмо, полное церковного жаргона, в котором говорилось, что мы втроем перешли в ВГЦ и больше не вернемся. Моя мать получила срочный судебный приказ и пригрозила ему полицией. В итоге мы ушли посреди ночи, потому что мой отец заключил с Уэйсом какое-то нелепое соглашение и боялся сказать ему, что этого не будет.

— Какое соглашение?

— Он хотел продать семейный дом и отдать все деньги церкви.

— Понятно, — сказала Робин, которая почти не ела свой бутерброд, так много она делала заметок. — Полагаю, вы с сестрой были рады уехать?

— Я был, но моя сестра была в ярости.

— Правда?

— Да, — сказал Руфус с очередной усмешкой, — потому что она была влюблена в Джонатана Уэйса. Предполагалось, что на следующий день он отвезет ее в центр в Бирмингеме.

— Ее переводили? — спросила Робин. — Через неделю?

— Нет, нет, — нетерпеливо сказал Руфус, как будто Робин была особенно медлительным учеником. — Это был предлог. Отпустить ее одну. Она была довольно симпатичной и хорошо развитой, для пятнадцати лет. Правда, немного пухленькая, — добавил он, выпрямляясь, чтобы продемонстрировать пресс. — Большинство девушек там охотились за Уэйсом. Одна девчонка вцепилась когтями в лицо Роуз — но это замяли, потому что Уэйсу нравилось думать, что все живут в гармонии. У Роуз до сих пор шрам под левым глазом.

В голосе Руфуса не было ни капли сожаления, он казался скорее довольным этим.

— Вы случайно не помните дату вашего отъезда? — спросила Робин.

— Двадцать восьмое июля.

— Как вы можете быть таким точным? — спросила Робин.

Как она и ожидала, Руфус не обиделся, а только обрадовался возможности проявить свои дедуктивные способности.

— Потому что накануне вечером на ферме утонул ребенок. Мы читали об этом в газетах.

— Как именно вы ушли? — спросила Робин.

— В машине моего отца. Он успел забрать ключи, притворившись, что хочет проверить, не разрядился ли аккумулятор.

— Видели ли вы что-нибудь необычное, когда уезжали с фермы?

— Например?

— Люди бодрствуют, когда им не следовало бы бодрствовать? Или, — сказала Робин, думая о Джордане Рини, — кто-то спит более крепко, чем, возможно, следовало бы?

— Не понимаю, откуда я мог это знать, — сказал Руфус. — Нет, мы не видели ничего необычного.

— А вы или ваша сестра когда-нибудь возвращались на ферму Чепмена?

— Я точно нет. Насколько я знаю, Роуз тоже не делала этого.

— Вы сказали, что ваш отец вернулся на ферму Чепмен в 2007 году?

— Правильно, — сказал Руфус, теперь уже так, как будто Робин наконец-то проявила интеллектуальные способности, вспомнив этот факт, произвучаший пару минут назад. — Он перешел в университет, но снова стал ссориться с коллегами и чувствовать себя не в своей тарелке, поэтому он снова подал в отставку и вернулся в ВГЦ.

Робин, занимаясь быстрыми мысленными расчетами, пришла к выводу, что Цзяну на момент второго появления Уолтера на ферме Чепменов было около десяти лет, а значит, он был достаточно взрослым, чтобы помнить его.

— Почему он так быстро ушел в тот раз?

— Роуз заболела менингитом.

— О, мне очень жаль, — сказала Робин.

— Она выжила, — сказал Руфус, — но моей матери пришлось разыскивать его заново, чтобы сообщить ему об этом.

— Все это очень полезно, — сказала Робин.

— Я не понимаю, почему, — сказал Руфус. — Наверняка уже много людей пришло и ушло оттуда? Смею предположить, что наша история вполне обычна.

Решив не спорить, Робин сказала:

— Вы знаете, где сейчас Роуз? Хотя бы город? Идет ли она под замужней фамилией?

— Она никогда не была замужем, — сказал Руфус, — но теперь она ходит под именем Бхакта Даса.

— Она — что, извините?

— Перешла в индуизм. Она, наверное, в Индии, — сказал Руфус, снова усмехаясь. — Она похожа на моего отца: глупые увлечения. Бикрам-йога. Благовония.

— А ваша мама знает, где она? — спросила Робин.

— Возможно, — сказал Руфус, — но сейчас она в Канаде, навещает свою сестру.

— О, — сказала Робин. Это объясняло, почему миссис Фернсби никогда не брала трубку.

— Ну, — сказал Руфус, посмотрев на часы, — это действительно все, что я могу вам сказать, и поскольку у меня много работы…

— Последний вопрос, если вы не возражаете, — сказала Робин, ее сердце снова начало колотиться, когда она достала из сумки свой мобильный телефон. — Можете ли вы припомнить, чтобы у кого-нибудь на ферме была камера Полароид?

— Нет. Ты не должен был брать там ничего подобного. К счастью, я оставил свою Nintendo в машине отца, — сказал Руфус с довольной ухмылкой. — Роуз пыталась взять свою с собой, но ее конфисковали. Наверное, она до сих пор там.

— Это может показаться странным вопросом, — сказала Робин, — но Роуз когда-нибудь наказывали на ферме?

— Наказывали? Насколько я знаю, нет, — сказал Руфус.

— И она определенно выглядела расстроенной из-за ухода? Не была рада уходить?

— Да, я уже говорил вам об этом.

— И — это еще более странный вопрос, я знаю — она когда-нибудь упоминала, что носила маску свиньи?

— Маску свиньи? — повторил Руфус Фернсби, нахмурившись. — Нет.

— Я хочу показать вам одну фотографию, — сказала Робин, думая, даже когда она это сказала, насколько неправдивым было это заявление. — Это очень неприятно, особенно для родственника, но я подумала, не могли бы вы сказать мне, является ли смуглая девушка на этой фотографии Роуз.

Она подняла одну из фотографий с изображением маски свиньи, на которой темноволосая девушка сидела одна, голая, с широко расставленными ногами, и передала ее через стол.

Реакция Фернсби была мгновенной.

— Как…? Вы… это отвратительно! — сказал он так громко, что головы в переполненном кафе повернулись. — Это точно не моя сестра!

— Мистер Фернсби, я…

— Я буду обращаться к адвокатам по поводу вас! — бубнил он, поднимаясь на ноги. — Адвокатам!

Глава 109

…возникают раздражающие споры, как у супружеской пары. Естественно, такое положение вещей не является благоприятным…

И-Цзин или Книга Перемен

— А потом он удрал, — заключила Робин сорок минут спустя. Теперь она сидела рядом со Страйком в его припаркованном БМВ, из которого он наблюдал за офисом человека, которого они прозвали Хэмпстедом.

— Хм, — сказал Страйк, держа в руках один из кофе на вынос, которые Робин купила по дороге. — Так он пришел в ярость, потому что это его сестра, или потому что боялся, что мы заявим, что это она?

— Судя по его реакции, это могло быть и то, и другое, но если это была не Роуз…

— Почему кто-то, выдававший себя за женщину-полицейского, пытался отговорить его от разговора с нами?

— Да, точно, — сказала Робин.

Она позвонила Страйку сразу после выхода из Института гражданских инженеров, и он попросил ее встретиться с ним на Дорсет-стрит, в нескольких минутах езды на метро. Страйк просидел все утро в своей припаркованной машине, наблюдая за входом в офис Хэмпстеда: он предполагал, что это занятие окажется безрезультатным, поскольку единственная подозрительная деятельность Хэмпстеда до сих пор осуществлялась ночью.

Страйк отпил кофе, затем сказал:

— Мне это не нравится.

— Извини, я думала, что ты…

— Не про кофе. Я имею в виду эти таинственные телефонные звонки всем, кого мы опрашиваем. Мне не нравится, что за нами следит “Корса”, или парень, наблюдавший за офисом вчера вечером, или тот парень, преследующий тебя в метро.

— Я же говорила, что он меня не преследовал. Я просто нервничаю.

— Да, но я не был взволнован, когда вооруженный злоумышленник пытался прорваться в дверь нашего офиса с пистолетом, хотя Кевин Пирбрайт вполне мог быть взволнован, когда понял, что сейчас получит пулю в голову.

Теперь Страйк достал из кармана мобильный телефон и протянул его Робин. Посмотрев вниз, она увидела ту же самую лестную фотографию Джонатана Уэйса, что и на огромном плакате на крыше дома рядом с ее квартирой. Надпись гласила:

Интересуетесь Всеобщей Гуманитарной Церковью? Присоединяйтесь к нам по адресу

19.00 Пятница, 12 августа

СУПЕРСЛУЖБА 2016

ПАПА ДЖЕЙ В ОЛИМПИИ

— Вряд ли сегодня в “Олимпии” найдется человек, которого больше, чем меня, интересует Всеобщая Гуманитарная Церковь, — сказал Страйк.

— Ты не можешь пойти!

И хотя она тут же устыдилась собственной паники и забеспокоилась, что Страйк сочтет ее глупой, сама мысль о том, чтобы войти в помещение, где заправляет папа Джей, вызвала у Робин воспоминания, которые она пыталась подавить каждый день с тех пор, как покинула ферму Чепменов, но которые всплывали почти каждую ночь в ее снах.

Страйк понимал непропорциональную реакцию Робин лучше, чем она сама. Долгое время после того, как ему оторвало половину ноги во взорвавшейся машине в Афганистане, наблюдались некоторые переживания. Некоторые звуки, даже некоторые лица вызывали у него первобытную реакцию, на овладение которой ушли годы. Особый грубый юмор, которым он делился с теми, кто его понимал, помогал ему пережить самые мрачные моменты, и именно поэтому он сказал:

— Типичная реакция материалиста. Лично я думаю, что очень быстро стану чистым духом.

— Ты не можешь, — сказала Робин, стараясь говорить разумно, а не так, как будто пыталась развеять яркие воспоминания о том, как Джонатан Уэйс надвигался на нее в той павлиньей голубой комнате, называя ее Артемидой. — Тебя узнают!

— Чертовски на это надеюсь. В этом вся суть.

— Что?

— Они знают, что мы их расследуем, мы знаем, что они знают, они знают, что мы знаем, что они знают. Пора перестать играть в эту дурацкую игру и действительно посмотреть Уэйсу в глаза.

— Страйк, если ты расскажешь ему что-нибудь из того, что мне говорили на ферме Чепмена, у этих людей будут большие, большие неприятности!

— Ты имеешь в виду Эмили?

— И Лин, которая все еще внутри, правда, и Шона, и даже Цзян, не то чтобы он мне очень нравился. Ты путаешься…

— С непонятными мне силами?

— Это не смешно!

— Я не думаю, что это хоть сколько-нибудь смешно, — без улыбки ответил Страйк. — Как я только что сказал, мне не нравится, как все это происходит, и я не забыл, что на данный момент у нас есть одно явное убийство, одно подозреваемое убийство, два принуждения к самоубийству и два пропавших ребенка — но кем бы ни был Уэйс, он не дурак. Он может сколько угодно возиться со страницами Википедии, но выстрелить мне в голову в “Олимпии” было бы большой стратегической ошибкой. Если они поймут, что я там, я ставлю на то, что Уэйс захочет со мной поговорить. Он захочет узнать, что мы знаем.

— Ты ничего не добьешься от него допросом! Он просто будет врать и…

— Ты предполагаешь, что мне нужна информация.

— Какой смысл с ним говорить, если тебе не нужна информация?

— Тебе не приходило в голову, — сказал Страйк, — что я сомневался, стоит ли отпускать тебя сегодня одну на встречу с Руфусом Фернсби, вдруг с тобой что-нибудь случится? Ты понимаешь, как легко было бы обставить твое убийство как самоубийство? “Она бросилась с моста” или “шагнула под машину”, или “повесилась”, или “перерезала себе вены” — потому что не могла столкнуться с обвинением в жестоком обращении с ребенком. Ты не смогла бы противостоять парню, который наблюдал за нашим офисом прошлой ночью, если бы он решил затащить тебя в машину. Я разрешил тебе опросить Фернсби, потому что его офис находится в центре Лондона, и было бы чистым безумием рисковать похищением там, но это не значит, что я не считаю, что это риск, поэтому впредь я хочу, чтобы ты ездила на такси, без общественного транспорта, и я бы предпочел, чтобы ты не выходила на работу в одиночку.

— Страйк…

— Ты не можешь принимать обе стороны, черт возьми! Ты не можешь говорить мне, что они злые и опасные, а потом разгуливать по Лондону…

— Знаешь что, — яростно сказала Робин, — я была очень признательна, если бы каждый раз, когда мы будем обсуждать это, ты не использовал слова вроде “разгуливать” для обозначения того, как я передвигаюсь.

— Ладно, ты не разгуливаешь, — сказал раздраженный Страйк. — Черт возьми, ну что тут сложного? Мы имеем дело с группой людей, которые, по нашему мнению, способны на убийство, и два человека, которые сейчас наиболее опасны для них, — это ты и Роуз Фернсби, и если с кем-то из вас что-нибудь случится, это будет на моей совести.

— О чем ты говоришь? Как это к тебе относится?

— Это я отправил тебя на ферму Чепмена.

— Опять, — сказала Робин в ярости, — ты меня никуда не отправлял. Я не чертово горшечное растение, я хотела получить эту работу, я вызвалась на нее добровольно, и я помню, что добиралась туда на микроавтобусе, а не была доставлена туда тобой.

— Ладно, отлично: если ты умрешь в канаве, я не буду виноват. Отлично. К сожалению, то же самое нельзя сказать о Роуз, или Бхакте, или кем бы она ни была сейчас.

— Как это может быть твоей виной?

— Потому что я облажался, не так ли? Подумай! Почему церковь так интересуется местонахождением девушки, которая была на ферме Чепмена всего десять дней двадцать один год назад?

— Из-за полароидов.

— Да, но откуда церковь знает, что у нас есть полароиды? Потому что, — сказал Страйк, отвечая на свой же вопрос, — я показал их не тому человеку, который, блядь, доложил. Я сильно подозреваю, что этим человеком был Джордан Рини. Он рассказал об этом тому, кто позвонил ему после нашего интервью, выдав себя за его жену.

Судя по реакции Рини, он точно знал, кто стоит за этими свиными масками. Меня сейчас не интересует, присутствовал ли он при их снятии. Суть в том, что человек на другом конце телефона узнал, что у меня есть доказательства, которые могут привести к тому, что церковь будет погребена под цунами грязи. Свиные маски, подростки, содомирующие друг друга? Это гарантированно попадет на первую полосу любого таблоида, и все старые события в общине Эйлмертон будут снова подняты. Они захотят закрыть рты всем, кто был на тех фотографиях, потому что если кто-то из них даст показания, то церковь будет в полной заднице. Я подверг опасности Роуз Фернсби, и именно поэтому я хочу встретиться с Джонатаном Уэйсом.

Глава 110

Девять на пятом месте означает:

Летающий дракон в небесах.

Это помогает увидеть великого человека.

И-Цзин или Книга Перемен

Еще до прибытия в Олимпию в пятницу поздно вечером Страйк знал, что Всеобщая Гуманитарная Церковь распространилась по всему миру и что ее членами являются десятки тысяч человек. Кроме того, посмотрев несколько видеороликов с проповедями Джонатана Уэйса на YouTube, он знал, что этот человек обладает несомненной харизмой. Тем не менее, он был поражен огромным количеством людей, направлявшихся к викторианскому фасаду огромного конференц-центра. В толпе были представлены все возрасты, включая семьи с детьми.

Примерно пятая часть собравшихся уже была одета в спортивные костюмы ВГЦ насыщенного синего цвета. В основном это были симпатичные люди, хотя и заметно худее тех, кто был одет в гражданскую одежду. Они не носили украшений, не красили волосы, не имели заметных татуировок, среди них не было семейных групп. Если они и группировались, то только по возрасту, и, приблизившись к входу, он обнаружил, что следует за группой двадцатилетних, возбужденно разговаривающих на немецком языке, который Страйк знал достаточно хорошо (со времен службы в Германии), чтобы понять, что один из них еще ни разу не слышал, как папа Джей говорит лично.

Около двадцати молодых людей в спортивных костюмах ВГЦ, которые, судя по всему, были отобраны по размеру, силе или и тому, и другому, стояли у дверей, и их глаза постоянно двигались, сканируя толпу. Вспомнив, что оперативника Паттерсона на месте выдворили из храма Руперт-Корт, Страйк предположил, что они высматривают известных нарушителей порядка. Поэтому он постарался встать чуть прямее, максимально отделившись от группы немцев, и намеренно поймал косой взгляд невысокого, плотного мужчины с растрепанными волосами, который напомнил описание Цзяна Уэйса, данное Робин. Увлекаемый толпой, он не успел увидеть никакой реакции.

Перед входом в зал охранники обыскивали сумки. Страйк направился к очереди за заранее купленными билетами, а не к ряду симпатичных молодых женщин из ВГЦ, продающих билеты менее организованным людям. Он не преминул широко улыбнуться девушке, проверявшей его билет. У нее были короткие, торчащие в разные стороны черные волосы, и он не думал, что ему померещилось, как внезапно расширились ее глаза.

Идя дальше, Страйк услышал звуки незнакомой ему рок-песни, которые становились все громче по мере приближения к Большому залу.

… еще один диссидент,

Заберите свои доказательства…

Поскольку ему нужно было только одно место, Страйку удалось купить его во втором ряду быстро заполняющегося зала. Пройдя с извинениями мимо вереницы молодых людей в спортивных костюмах, он наконец добрался до места и сел между молодой блондинкой в синем спортивном костюме и пожилой женщиной, стоически жевавшей ириску.

Через несколько секунд после того, как он сел, девушка справа от него, которой, по его мнению, было не больше двадцати лет, сказала, выдавая, что она американка,

— Привет, я Санчия.

— Корморан Страйк.

— Первый раз на службе?

— Да.

— Вау. Вы выбрали очень благоприятный день для прихода. Ждите.

— Звучит многообещающе, — сказал Страйк.

— Что заставило вас заинтересоваться ВГЦ, Корморан?

— Я частный детектив, — сказал Страйк. — Меня наняли для расследования деятельности церкви, особенно в связи с сексуальным насилием и подозрительными смертями.

Он как будто плюнул ей в лицо. Открыв рот, она несколько секунд немигающе смотрела на него, а затем быстро отвела взгляд.

Из колонок по-прежнему громко звучала рок-песня.

…иногда трудно дышать, Господи

на дне моря, да-да…

В центре зала, под высоким изогнутым потолком из белого железа и стекла, находилась блестящая черная пятиугольная сцена. Над ней располагались пять огромных экранов, которые, несомненно, позволят даже тем, кто сидит в самых дальних креслах, увидеть Джонатана Уэйса вблизи. Еще выше располагались пять ярко-синих баннеров с логотипом ВГЦ в форме сердца.

Немного пошептавшись со своими спутниками, Санчия освободила свое место.

Волнение в зале нарастало по мере его заполнения. По оценкам Страйка, здесь было не менее пяти тысяч человек. Зазвучала другая песня: “Это конец света, каким мы его знаем”. Когда до официального начала службы оставалось пять минут, и почти все места были заполнены, свет начал гаснуть, раздались преждевременные аплодисменты и несколько восторженных криков. Они возобновились, когда ожили экраны над пятиугольной сценой, и все присутствующие в зале смогли увидеть короткую процессию людей в одеяниях, идущих в свете прожекторов по проходу к передним креслам на противоположной стороне зала. Страйк узнал Джайлса Хармона, который вел себя с достоинством и серьезностью, подобающими человеку, собирающемуся получить почетную степень; Ноли Сеймур, чьи одеяния сдержанно поблескивали и выглядели так, словно были сшиты специально для нее; высокого, красивого и покрытого шрамами доктора Энди Чжоу; молодую женщину с блестящими волосами и идеальными зубами, которую Страйк распознал с сайта церкви как Бекку Пирбрайт, и еще несколько человек, среди которых были лягушачьеглазый член парламента, чье имя Страйк не узнал бы, если бы Робин не указала его в письме с фермы Чепменов, и мультимиллионер-упаковщик, который махал рукой ликующей толпе в манере, которую Страйк отнес бы к разряду нелепых. Это, как он понял, были директора церкви, и он сфотографировал их на телефон, отметив отсутствие Мазу Уэйс, а также тучного, с крысиным лицом Тайо, которому он разбил кусачками голову на периметре фермы Чепмена.

Сразу за доктором Чжоу, попав в край света прожектора на экране, когда доктор сел за стол, стояла блондинка средних лет, волосы которой были завязаны бархатным бантом. В тот момент, когда Страйк смотрел на эту женщину, экран сменился черным, проецируя письменную просьбу выключить все мобильные телефоны. Пока Страйк подчинялся, его американская соседка вернулась в ряд, заняла свое место и, наклонившись, стала шептаться с кем-то из своих спутниц.

Свет еще больше приглушился, усиливая предвкушение толпы. Теперь они начали ритмично хлопать. Призывы “Папа Джей! — наполнили воздух, и наконец, когда зазвучали начальные такты “Героев”, зал погрузился в темноту, и с криками, отражающимися от высокого металлического потолка, пять тысяч человек (за исключением Корморана Страйка) вскочили на ноги, свистя и аплодируя.

Джонатан Уэйс появился в свете прожекторов, уже стоящих на сцене. Уэйс, чье лицо теперь заполнило все экраны, махал рукой в каждый уголок стадиона, время от времени останавливаясь, чтобы протереть глаза; он качал головой, прижимая руку к сердцу; он кланялся и снова кланялся, сжимая руки в стиле “намасте”. Ничего лишнего: смирение и самоуничижение выглядели совершенно искренне, и Страйк, который, насколько он мог судить, был единственным не хлопавшим в ладоши человеком в зале, был впечатлен актерскими способностями этого человека. Красивый и подтянутый, с густыми темными, едва посеребренными волосами и квадратной челюстью. Если бы на нем был смокинг, а не длинная королевски-синяя мантия, он бы вписался на любую красную ковровую дорожку мира.

Овация длилась пять минут и стихла только после того, как Уэйс сделал успокаивающий, приглушающий жест руками. Но даже после этого, когда наступила почти полная тишина, раздался женский крик,

— Я люблю тебя, папа Джей!

— И я люблю тебя! — сказал улыбающийся Уэйс, после чего раздался новый взрыв криков и аплодисментов.

Наконец, зрители заняли свои места, и Уэйс с микрофоном в наушниках начал медленно ходить по часовой стрелке вокруг пятиугольной сцены, вглядываясь в толпу.

— Спасибо… Спасибо за такой прием, — сказал он. — Вы знаете… перед каждой суперслужбой я спрашиваю себя… достоен ли я? Нет! — сказал он серьезно, потому что раздались новые крики обожания. — Я спрашиваю, потому что это нелегкое дело — выдвинуть себя в качестве сосуда Благословенного Божества! Многие люди до меня провозглашали миру, что они проводники света и любви, возможно, даже верили в это, но ошибались…

Как высокомерно со стороны любого человека называть себя святым! Вы так не считаете? — Он огляделся вокруг, улыбаясь, когда на него посыпался град “нет”.

— Вы — святой человек! — крикнул кто-то из сидящих выше, и толпа засмеялась, как и Уэйс.

— Спасибо, друг мой! — ответил он. — Но это вопрос, который встает перед каждым честным человеком, когда он поднимается на такую сцену. Этот вопрос мне часто задают некоторые представители прессы, — раздались бурные возгласы. — Нет! — сказал он, улыбаясь и качая головой, — не надо освистывать! Они правы, что задают этот вопрос! В мире, полном шарлатанов и мошенников, — хотя некоторые из нас хотели бы, чтобы они уделяли больше внимания нашим политикам и капитанам капитализма, — раздались оглушительные аплодисменты, — Совершенно справедливо спросить, по какому праву я стою перед вами, говоря, что я видел Божественную Истину, и что я не ищу ничего другого, как поделиться ею со всеми, кто восприимчив.

— Поэтому все, о чем я прошу вас сегодня вечером — тех, кто уже присоединился к Всеобщей Гуманитарной Церкви, и тех, кто еще не присоединился, скептиков и неверующих — да, пожалуй, особенно их, — сказал он с легким смешком, который публика охотно поддержала, — это сделать одно простое заявление, если вы считаете, что можете. Оно ни к чему вас не обязывает. Оно не требует ничего, кроме открытого разума.

Как вы думаете, возможно ли, что я видел Бога, что я знаю Бога так же хорошо, как своих близких товарищей, и что у меня есть доказательство вечной жизни? Возможно ли это? Я прошу только одного – ни веры, ни слепого принятия. Если вы считаете, что можете это сказать, то я прошу вас сказать мне сейчас следующее…

Экраны сменились на черные, на которых белым цветом были написаны четыре слова.

— Вместе! — сказал Джонатан Уэйс, и толпа ответила ему ревом этих четырех слов:

— Я допускаю такую возможность!

Корморан Страйк, сидевший со сложенными руками и выражением глубокой скуки на лице, ни в чем не признался.

Глава 111

…на втором месте может быть женщина, действующая в доме, а на пятом — муж, действующий в мире без дома.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин находилась в офисе на Денмарк-стрит. Пат уже ушла, и Робин была не прочь остаться до возвращения Страйка со встречи с Уэйсом, поскольку Мерфи сегодня работал.

От волнения ей было трудно сосредоточиться на чем-либо. Встреча с Уэйсом уже должна была начаться. Робин беспокоилась за Страйка, представляя себе вещи, которые, как она знала, были маловероятны, если не иррациональны: Страйка встречает полиция, которой сообщили о каком-то ложном обвинении против него, придуманном церковью; Страйка затаскивают в микроавтобус ВГЦ, как несколько дней назад он предположил, что ее могут похитить на улице.

Ты просто смешна, говорила она себе, но нервы сдавали.

Несмотря на то, что между ней и улицей было два замка высшего класса, защищенных от отмычек, она чувствовала себя гораздо более напуганной, чем когда-либо с тех пор, как покинула ферму Чепменов. Сейчас она понимала, как те, кто прошел настоящую индоктринацию, продолжают испытывать страх перед Утонувшим Пророком даже после того, как признают ошибочность других верований церкви. Ее охватила нелепая мысль, что, дерзнув оказаться в одном физическом пространстве с Джонатаном Уэйсом, Страйк понесет какое-то сверхъестественное наказание. Разумом она понимала, что Уэйс — мошенник и аферист, но страх перед его влиянием не мог быть преодолен только разумом.

Кроме того, в одиночестве невозможно было остановить те воспоминания, которые она все время пыталась подавить в своих мыслях. Ей казалось, что она снова чувствует руку Джонатана Уэйса между своими ногами. Она увидела, как Уилл Эденсор с пенисом в руке надвигается на нее, и почувствовала удар. Она вспомнила — и это было почти такое же постыдное воспоминание, как и все остальные, — как она стояла на коленях и целовала ногу Мазу. Затем она вспомнила Джейкоба, который умирал, не поддаваясь лечению, в той грязной комнате на чердаке, и то, что полиция хранила полное молчание по поводу того, будет ли ей предъявлено обвинение в сексуальной насилии над ребенком. Хватит думать обо всем этом, твердо сказала она себе и направилась к чайнику.

Сделав себе, наверное, восьмой или девятый кофе за день, Робин отнесла кружку во внутренний офис, чтобы встать перед доской с материалами. Решив заняться чем-нибудь продуктивным, а не размышлять, она стала рассматривать шесть полароидных снимков обнаженных подростков, найденных ею в жестянке из-под печенья на ферме Чепмена, гораздо внимательнее, чем раньше. Это было намного проще сделать без присутствия Страйка.

Смуглая, обнаженная, пухленькая девушка — Розалинда Фернсби, если верить их идентификации, — была единственным человеком на фотографиях, которая была изображена одна. Если бы это былаединственная фотография, Робин могла бы почти поверить, что Роуз позировала добровольно, если бы не намеренная деградация в маске свиньи. Робин, конечно, испытывала особую неприязнь к маскам животных. Ее насильник надевал на себя латексное лицо гориллы, чтобы совершать свои серийные преступления.

На следующей фотографии в Кэрри сзади проникает Пол Дрейпер, узнаваемый по развевающимся волосам.

На третьей фотографии Дрейпера содомировал Джо Джексон, если предположить, что и эта идентификация была верной. Джексон оттягивал голову Дрейпера назад за волосы, сухожилия на шее Дрейпера напряглись, и Робин почти видела гримасу боли на круглом лице подростка, изображенного на старой газетной заметке в правом верхнем углу доски с робким видом. Вспышка фотоаппарата осветила край чего-то похожего на автомобиль на этой фотографии. Конечно, юристы ВГЦ, вероятно, будут утверждать, что многие автомобили хранились во многих сараях по всей стране.

На четвертом полароиде смуглая девушка была запечатлена спереди, ее ноги были раздвинуты, и теперь Робин заметила глубокую царапину на левом колене, которой не было на первом снимке. Либо эти полароиды сделаны в ходе нескольких фотосессий, либо она получила травму во время них.

На пятом снимке блондинка Кэрри приподняла маску настолько, чтобы дать Дрейперу возможность заняться оральным сексом, в то время как татуировка черепа входил в нее сзади. Вспышка осветила край чего-то, похожего на винную бутылку. Прочитав записи Страйка об интервью с Генри Уортингтон-Филдсом, Робин узнала, что Джо Джексон позже завербовал Генри в баре, несмотря на церковный запрет на алкоголь.

На шестом, последнем, снимке темноволосая девушка занималась оральным сексом с Тату Черепа, а Дрейпер проникал в нее вагинально. Теперь Робин заметила то, чего не видела раньше. То, что она приняла за тень, таковой не являлось: на “Татуировке черепа”, похоже, был надет черный презерватив.

Робин охватило отвращение к себе, и она отвернулась от фотографий. В конце концов, это были не просто кусочки головоломки. Джо Джексон, к которому она не испытывала ни малейшей жалости, может, и процветает сейчас в церкви, но Кэрри и Пол погибли при ужасных обстоятельствах, а за Роуз, хотя она почти наверняка еще не знала об этом, идет охота, и все потому, что когда-то она была настолько наивна, что доверилась тому, кто заманил ее в сарай.

Робин снова уселась в кресло Страйка, представив себе подростка Роуз, крадущуюся с отцом и братом за несколько часов до того, как овощной фургон покинул ферму Чепменов с Дайю на борту…

Идея пришла к Робин так внезапно, что она выпрямилась в кресле, словно ее укто-то окликнул. В детском общежитии в ту ночь должен был находиться второй человек… Можла ли это быть Роуз? Может быть, девочка применила старый трюк — спрятала подушки под одеяло, чтобы убедить Кэрри в своем присутствии, прежде чем навсегда покинуть ферму? Это объяснило бы, почему Эмили не видела второго надсмотрщика, а также объяснило бы, почему Кэрри до того, как увидела полароиды и поняла, что скрыть случившееся в сарае невозможно, не захотела опознать другого человека, который должен был дежурить, потому что, если его найдут, он может рассказать не только о присмотре за детьми, но и о свиных масках и содомии.

Робин вернулась во внешний офис, открыла шкаф с документами и достала папку с делом ВГЦ. Вернувшись к столу партнеров, она еще раз пробежалась глазами по записям, сделанным во время беседы с Руфусом, затем еще раз проверила распечатки жилищных документов на семью Фернсби. Уолтер больше не владел недвижимостью. Мать Роуз жила в Ричмонде, а Руфус и его жена — в Энфилде.

Несмотря на тщательный поиск по всем имеющимся записям, Робин не нашла никаких доказательств того, что Роуз когда-либо владела недвижимостью в Великобритании под каким-либо из известных ей имен. Она никогда не выходила замуж и не имела детей. Сейчас ей было около сорока лет. Перешла в индуизм. Возможно, в Индии. Глупое увлечение. Бикрам-йога. Благовония.

В голове Робин складывалась смутная картина женщины, которая считала себя свободной душой, но, возможно, переживала эмоциональные или финансовые потрясения (многие ли платежеспособные тридцатилетние добровольно ушли жить к отцу, как Роуз до смены фамилии, если бы у них не было другого выхода?). Возможно, Роуз находилась в Индии, как предполагал ее брат? Или Роуз была одной из тех хаотичных личностей, которые не оставляют о себе никаких следов в записях, перебиваясь, возможно, между субарендами и сквотами, как это делала Леда Страйк?

Звонок мобильного заставил Робин подскочить.

— Алло?

— Привет, — сказал голос Пруденс. — Как ты?

— Отлично, — сказала Робин. — Ты?

— Неплохо… так… у меня был сеанс с Флорой сегодня днем.

— О, — сказала Робин, напрягаясь.

— Я сказала ей — я должна была — кто был тот человек, который связался с ней по поводу ее рисунков в Pinterest. Я извинилась, сказала, что это моя вина, что Корм все выяснил, хотя я и не назвала ее имени.

— Хорошо, — сказала Робин.

— В общем… Мы поговорили о вашем расследовании, и я сказала ей, что кому-то еще удалось выбраться с фермы Чепменов, и что вы помогли ему в этом, и… короче говоря… она хотела бы встретиться с этим человеком.

— Правда? — сказала Робин, поняв, что затаила дыхание.

— На данный момент она не берет на себя никаких обязательств, хорошо? Но если вы с Кормораном согласны, она говорит, что готова встретиться с вашим бывшим членом ВГЦ в моем присутствии — и чтобы у другого человека тоже был кто-то для поддержки.

— Это фантастика, — сказала Робин. — Это замечательно, Пруденс, спасибо. Мы поговорим с сыном нашего клиента и узнаем, не хочет ли он встретиться с Флорой. Я уверена, что ему это будет полезно.

После того как Пруденс отключилась, Робин проверила расписание, а затем написала Пат.

Извини, что беспокою тебя в нерабочее время, Пат, но не могли бы мы со Страйком прийти к тебе домой завтра в 10 утра, чтобы поговорить с Уиллом?

Пат, по своей неизменной привычке, перезвонила Робин через пять минут, вместо того, чтобы написать сообщение.

— Вы хотите приехать и увидеть его? — спросила она своим обычным баритоном. — Да, все нормально.

— Как он?

— Все еще что-то напевает. Я говорю ему: “Перестань это делать и помоги мне помыть посуду”, и он это делает. Я купила ему больше одежды. Он был счастлив, когда вылез из спортивного костюма. Он сейчас играет в шахматы с Деннисом. Я только что уложила Цин спать. Такая маленькая болтушка, ни с того ни с сего. Я читала ей “Голодную гусеницу”. Она захотела пять раз подряд.

— Пат, мы не можем выразить тебе свою благодарность за это.

— Никаких проблем. Он хорошо воспитан, это видно. Он будет хорошим мальчиком, когда выкинет из головы весь их мусор.

— Он вообще упоминал об Утонувшем Пророке? — спросила Робин.

— Да, вчера вечером, — безэмоционально ответила Пат. — Деннис сказал ему: “Ты же не веришь в призраков, такой умный парень, как ты?” Уилл сказал, что Деннис верил бы, если бы видел то, что видел Уилл. Он сказал, что видел, как люди левитируют. Деннис спросил: “Как высоко они поднимались? ” “Несколько дюймов”, сказал Уилл. Тогда Деннис показал ему, как они это делают. Глупый парень чуть не свалился на наш газовый камин.

— Откуда Деннис знает, как имитировать левитацию? — удивленно спросила Робин.

— Его приятель, когда был молодым, делал подобные вещи, чтобы произвести впечатление на девушек, — лаконично заметила Пат. — Некоторые девушки чертовски глупы, надо признать. Когда кому-нибудь нужен мужчина, способный подняться на два дюйма в воздух?

Робин рассмеялась, еще раз поблагодарила Пат и пожелала ей хорошего вечера. Повесив трубку, она обнаружила, что ее душевное состояние значительно улучшилось. Теперь у нее была и новая теория, и потенциально важная встреча, о которой она должна была рассказать Страйку, когда он вернется. Она сверилась с часами. Страйк должен был находиться на собрании у Уэйса уже больше часа, но Робин знала папу Джея: он, скорее всего, только начал. Возможно, она закажет еду, чтобы ее доставили в офис, пока она просматривает досье ВГЦ.

Она поднялась на ноги с мобильным телефоном в руке и подошла к окну, размышляя, какую пиццу она хотела бы попробовать. Солнце опускалось, и Денмарк-Стрит погрузилась в тень. Магазины были закрыты, многие окна закрыты металлическими жалюзи.

Робин как раз решила, что ей хочется чего-нибудь с каперсами, когда заметила, что по улице идет кто-то высокий, громоздкий и одетый во все черное. Странно, но для мягкого августовского вечера капюшон был поднят. Робин подняла телефон и переключила его в режим камеры, снимая, как фигура спускается по ступенькам перед музыкальным магазином напротив и исчезает в подвальном помещении внизу.

Возможно, он знал владельца магазина? Может быть, ему было приказано подойти к двери, расположенной ниже уровня улицы?

Робин нажала паузу на камере и просмотрела несколько секунд видеозаписи. Затем, когда к ней вернулось прежнее дурное предчувствие, она вернулась к файлу ВГЦ и извлекла из него фотографии злоумышленника в маске и с пистолетом, которые Страйк распечатал из видеозаписи с камеры.

Это мог быть один и тот же человек, но в равной степени и другой. Они были одеты в похожие черные куртки, но фотографии, сделанные в тускло освещенном помещении, были слишком размытыми, чтобы можно было с уверенностью их идентифицировать.

Должна ли она позвонить в полицию? Но что она скажет? Кто-то в черной куртке с поднятым капюшоном находился неподалеку от офиса и спускался по ступенькам? Вряд ли это было преступным поведением.

Человек с пистолетом ждал наступления темноты, когда в здании погаснет весь свет, чтобы начать действовать, напомнила себе Робин. Теперь она сомневалась, что доставка пиццы была такой уж хорошей идеей. Ей пришлось бы открывать дверь на первом этаже, чтобы впустить их, а что, если притаившийся в черной куртке человек вместе с доставщиком, прижав пистолет к спине, ворвется в здание? Или она просто параноик?

Нет, — сказал голос Страйка в ее голове. — Ты ведешь себя умно. Следи за ним. Не выходи из офиса, пока не убедишься, что он ушел.

Осознав, что ее силуэт может быть виден даже через венецианские жалюзи, Робин пошла выключить свет в офисе. Затем она придвинула кресло Страйка к окну, положила на колени папку ВГЦ и регулярно поглядывала на улицу. Фигура в черном одеянии оставалась вне поля зрения.

Глава 112

Девять на четвертом месте означает:

Он наступает на хвост тигру.

И-Цзин или Книга Перемен

Джонатан Уэйс уже объяснил, как ВГЦ находит общее во всех религиях, объединяя и сплавляя их в единую, всеобъемлющую систему верований. Он цитировал Иисуса Христа, Будду, Талмуда и, в основном, самого себя. Он вызвал на сцену Джайлса Хармона и Ноли Сеймур, и каждый из них проникновенно воздал должное вдохновенному гению Папы Джея: Хармон — с интеллектуальной серьезностью, заслужившей аплодисменты, Сеймур — с восторженной девичьей непосредственностью, которую публика оценила еще больше.

Небо, видимое сквозь стекла сводчатого потолка, постепенно становилось темно-синим, а полторы ноги Страйка, теснившегося во втором ряду кресел, занемели. Уэйс перешел к обличению мировых лидеров, а на экранах над ним появились изображения войны, голода и разрушения окружающей среды. Толпа подбадривала его короткие фразы аплодисментами, встречала ораторские изыски аплодисментами и одобрительно отзывалась о каждом обвинении в адрес элиты и поджигателей войны. Наверняка, подумал Страйк, сверяясь с часами, они уже почти закончили? Но прошло еще двадцать минут, и Страйку, которому уже захотелось помочиться, стало не только скучно, но и неуютно.

— Кто же из вас нам поможет? — крикнул наконец Уэйс, его голос дрожал от волнения, когда он стоял один в центре внимания, а все остальные были в тени. — Кто присоединится? Кто встанет рядом со мной, чтобы преобразить этот разрушенный мир?

По мере того, как он говорил, пятиугольная сцена начала трансформироваться под крики и аплодисменты. Пять панелей поднялись, как жесткие лепестки, и открыли пятиугольный бассейн для крещения, в нижней части которого были сделаны ступеньки, обеспечивающие легкий доступ к воде. Уэйс остался стоять на небольшой круглой платформе в центре. Теперь он приглашал всех, кто желает вступить в ВГЦ, присоединиться к нему и возродиться в церкви.

Зажегся свет, и некоторые зрители стали пробираться к выходу, в том числе и пожилая любительница пожевать ириски, сидевшая слева от Страйка. Она была впечатлена харизмой Уэйса и взволнована его праведным гневом, но, видимо, посчитала, что окунуться в крещенский бассейн было бы слишком. Некоторые из других покидающих аудиторию слушателей несли на руках сонных детей, другие разминали затекшие после долгого вынужденного сидения конечности. Несомненно, многие из них еще больше обогатят ВГЦ, купив перед выходом из здания экземпляр “Ответа” или кепку, футболку или брелок.

Тем временем по проходу спускались струйки людей, которых крестил папа Джей. Радостные возгласы уже состоявшихся членов клуба продолжали отражаться от металлических опор Большого зала, когда один за другим новые члены погружались в воду, а затем поднимались, задыхаясь и обычно смеясь, чтобы их завернули в полотенца несколько симпатичных девушек на другой стороне бассейна.

Страйк наблюдал за крещением, пока небо не стало черным, а его правая нога не затекла. Наконец, добровольцев для крещения больше не осталось. Джонатан Уэйс прижал руку к сердцу, поклонился, и под последний взрыв аплодисментов сцена погрузилась в темноту.

— Извините? — прозвучал мягкий голос рядом со Страйком. Повернувшись, он увидел молодую рыжеволосую девушку в спортивном костюме ВГЦ. — Вы Корморан Страйк?

— Это я, — сказал он.

Справа от него американка Санчия поспешно отвернула лицо.

— Папа Джей будет очень рад, если вы захотите зайти за кулисы.

— Не так рад, как я, — сказал Страйк.

Он осторожно встал на ноги, разминая онемевшую культю, пока к ней не вернулась чувствительность, и последовал за ней сквозь массу уходящих людей. Веселые молодые люди в спортивных костюмах ВГЦ гремели жестянками для сбора денег по обе стороны от выхода. Большинство проходящих опускали в него мелочь или даже купюру, несомненно, убежденные в том, что церковь занимается прекрасной благотворительностью, а может быть, и пытаясь унять смутное чувство вины за то, что уходят в сухом одеянии, некрещеными.

Как только они покинули главный зал, спутница Страйка повела его по коридору, вход в который был разрешен ей по пропуску на шнурке на шее.

— Как вам понравилась служба? — весело спросила она Страйка.

— Очень интересно, — сказал Страйк. — А что происходит с теми, кто только что присоединился? Сразу в автобус на ферму Чепмена?

— Только если они захотят, — сказала она, улыбаясь. — Мы не тираны, знаете ли.

— Нет, — сказал Страйк, также улыбаясь. — Я не знал.

Она ускорилась, идя чуть впереди него, и не видела, как Страйк достает свой мобильный, ставит его на запись и убирает в карман.

Когда они приблизились к помещению, которое, по мнению Страйка, должно было быть комнатой отдыха, они натолкнулись на двух крепких молодых людей в спортивных костюмах ВГЦ, которые стояли снаружи. Высокий, худой мужчина с длинной челюстью выглядел так, будто он что-то выговаривал им.

— … не стоило даже приближаться к папе Джей.

— Она не говорила, мы сказали ей, что нет…

— Но то, что она дошла до этого коридора…

— Мистер Джексон! — сказал Страйк, останавливаясь. — Я думал, вы сейчас находитесь в Сан-Франциско?

Джо Джексон повернулся, нахмурившись. Он был достаточно высоким, чтобы смотреть прямо в глаза Страйку.

— Мы знакомы?

Его голос представлял собой странную смесь акцента средней Англии, наложенного на голос американца с западного побережья. Его глаза были светло-серыми.

— Нет, — сказал Страйк. — Я узнал вас по вашим фотографиям.

— Пожалуйста, — сказал смущенная рыжая, — пойдемте, если вы хотите поговорить с папой Джеем.

Посчитав, что в таких условиях шансы получить от Джо Джексона правдивый ответ на вопрос “Есть ли у вас татуировки?” минимальны, Страйк пошел дальше.

Наконец они подошли к закрытой двери, из-за которой доносился гул разговоров. Девушка постучала, открыла дверь и посторонилась, чтобы Страйк мог войти.

В помещении находилось не менее двадцати человек, все они были одеты в синее. Джонатан Уэйс сидел на стуле в центре группы, в руке у него был стакан с прозрачной жидкостью, на коленях лежало скомканное полотенце, а вокруг него группировались молодые люди в спортивных костюмах. Присутствовало также большинство директоров церквей в одеяниях.

Тишина повисла в комнате, как стремительно надвигающийся мороз, когда те, кто был ближе всех к двери, поняли, что пришел Страйк. Последним он дошел до Джайлса Хармона. Он разговаривал с парой молодых женщин в дальнем углу.

— …сказал ему: “То, что ты не ценишь, это неправославные….”

Видимо, поняв, что его голос одиноко звенит по комнате, Хармон прервался на полуслове.

— Добрый вечер, — сказал Страйк, проходя дальше в комнату.

Если Джонатан Уэйс хотел запугать Страйка, встретив его в толпе, он сильно ошибся в своем противнике. Страйк находил позитивным стимул встретиться лицом к лицу с людьми, которых он больше всего презирал: фанатиками и лицемерами, как он мысленно окрестил их всех, каждый из которых, несомненно, был убежден в собственной исключительной важности для грандиозной миссии Уэйса, слеп к собственным мотивам и безразличен к наносимому иногда необратимо ущербу человеком, которому они поклялись в верности.

Уэйс поднялся, отпустил полотенце, лежавшее на коленях, на подлокотник кресла и подошел к Страйку с бокалом в руке. Его улыбка была такой же обаятельной и самоуничижительной, как и тогда, когда он только поднялся на пятиугольную сцену.

— Я рад — искренне рад — что вы здесь.

Он протянул руку, и Страйк пожал ее, глядя на него сверху вниз.

— Не стойте за спиной мистера Страйка, — сказал Уэйс рядовым членам, которые двинулись окружать пару. — Это плохие манеры. Или, — он снова посмотрел на Страйка, — я могу называть вас Корморан?

— Называйте меня как хотите, — сказал Страйк.

— Мне кажется, у нас немного тесновато, — сказал Уэйс, и Страйк должен был отдать ему должное: за несколько секунд он понял, что детективу безразлично количество людей в комнате. — Директора, останьтесь, пожалуйста. Остальные, я знаю, не откажутся покинуть нас… Линдси, если Джо все еще на улице, скажи ему, чтобы он присоединился к нам.

Большинство молодых привлекательных женщин вышло из зала.

— Есть туалет? — спросил Страйк. — Я бы не отказался пописать.

— Конечно, конечно, — сказал Уэйс. Он указал на белую дверь. — Вон там.

Вымыв руки, Страйк с легким удивлением обнаружил, что Уэйс, похоже, захватил с собой собственные туалетные принадлежности. Поскольку детектив очень сомневался, что в “Олимпии” регулярно выдают мыло от Hermès или халаты от Armani. Страйк сунул руку в карманы последнего, но они оказались пустыми.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил Страйка Уэйс, когда тот вышел. Кто-то пододвинул стул напротив руководителя церкви. Когда Страйк выполнил просьбу, в комнату вошел Джо Джексон и направился к остальным директорам, которые стояли или сидели позади главы церкви.

— Она ушла, — сообщил Джексон Уэйсу. — Она хотела, чтобы эта записка была у вас.

— Я прочту ее позже, — легкомысленно ответил Уэйс. — Сейчас меня интересует Корморан. Вы не будете возражать, — спросил Уэйс у детектива, — если моя жена послушает наш разговор? Я знаю, что она с удовольствием послушает вас.

— Вовсе нет, — сказал Страйк.

— Бекка, — сказал Уэйс, указывая на смарт-ноутбук, лежащий на стуле рядом, — не могла бы ты подключить Мазу к FaceTime? Будь добра. Воды? — спросил Уэйс у Страйка.

— Это было бы здорово, — сказал Страйк.

Ноли Сеймур смотрела на Страйка так, словно он только что сказал ей, что в его отеле не было ее брони. Бекка Пирбрайт была занята ноутбуком и не смотрела на Страйка. Остальные директора выглядели по-разному: беспокойно, презрительно, по-подростковому незаинтересованно или, как в случае с Джо Джексоном, определенно напряженно.

— Как поживает ваш партнер? — серьезно спросил Уэйс, откинувшись в кресле, когда Бекка протянула Страйку бутылку с холодной водой.

— Робин? Намного лучше, чем будуче в коробке, — сказал Страйк.

— В коробке? — сказал Уэйс. — В какой коробке?

— Помните ли вы ящик, в который заперли моего партнера, мисс Пирбрайт? — спросил Страйк.

Бекка не подала вида, что услышала его.

— Мисс Эллакотт — это деловой партнер или что-то большее, между прочим?

— Ваших сыновей здесь нет? — спросил Страйк, оглядываясь по сторонам. — Я видел на улице одного.

— Папа Джей, — тихо сказала Бекка, — Мазу.

Она отрегулировала ноутбук так, чтобы Мазу могла видеть своего мужа, и впервые за тридцать лет Страйк взглянул в лицо девушки, которая увела его сестру с футбольного матча на ферме Форгеман и закрыла ее с педофилом. Она сидела перед полками, загроможденными китайскими статуэтками. Длинные черные волосы спадали двумя крыльями на лицо, подчеркивая бледный заостренный нос. Ее глаза были в тени.

— Это Корморан Страйк, любовь моя, — сказал Уэйс, обращаясь к лицу на экране. — Напарник нашей мисс Эллакотт по детективному делу.

Мазу ничего не ответила.

— Ну что, Корморан, — сказал Уэйс, улыбаясь, — будем говорить начистоту?

— Я не собирался говорить по-другому, но продолжайте.

Уэйс рассмеялся.

— Очень хорошо: вы не первый и не последний, кто расследует деятельность Всеобщей Гуманитарной Церкви. Многие пытались вскрыть скандалы, заговоры и правонарушения, но ни у кого ничего не получилось, по той простой причине, что мы являемся именно теми, кем исповедуем себя: люди веры, живущие так, как, по нашему мнению, требует от нас Благословенное Божество, преследующие те цели, которые хотят видеть достигнутыми, борющиеся со злом везде, где бы мы его ни обнаружили. Это неизбежно приводит нас к конфликту как с невежественными людьми, которые боятся того, что не понимают, так и со злонамеренными, которые понимают нашу цель и хотят помешать нам. Знакомы ли вы с работами д-ра К. Шри Дхаммананды? Нет? “Борьба должна существовать, ибо вся жизнь — это борьба в той или иной степени. Но убедитесь, что вы не боретесь в интересах себя против истины и справедливости”.

— Видимо, мы по-разному понимаем, что такое говорить прямо, — сказал Страйк. — Скажите, мальчик, которого Робин видела умирающим на чердаке фермерского дома, еще жив?

Из уст Джайлса Хармона вырвался тоненький звук, нечто среднее между ворчанием и глотанием.

— Ветер? — спросил Страйк у романиста. — Или вы хотите что-то сказать?

— Джонатан, — сказал Хармон, не обращая внимания на детектива, — мне пора идти. Завтра в одиннадцать я вылетаю в Париж. Нужно собираться.

Уэйс поднялся, чтобы обнять Хармона.

— Ты был великолепен сегодня вечером, — сказал он писателю, отпустив Хармона, но держа его за руки. — Я думаю, что мы обязаны тебе по крайней мере половиной новобранцев. Я позвоню тебе позже.

Хармон прошествовал мимо Страйка, не взглянув на него, дав последнему время поразмыслить о том, какой ошибкой было для низкорослых мужчин носить мантии.

Уэйс сел обратно.

— Ваша партнерша, — тихо сказал он, — придумала историю, чтобы скрыть инкриминируемое положение, в котором она оказалась с Джейкобом в ванной. Она запаниковала и солгала. Все мы хрупки и подвержены искушениям, но я хочу вас успокоить: несмотря на видимость, я не верю, что мисс Эллакотт хотела напасть на маленького Джейкоба. Возможно, она пыталась выудить из него информацию. Как бы я ни осуждал попытки выудить из детей ложь, мы готовы снять с нее обвинения, если она принесет извинения и сделает пожертвование в пользу церкви.

Страйк рассмеялся, разминая правую ногу, которая все еще болела. Серьезное выражение лица Уэйса не дрогнуло.

— Не приходило ли вам в голову, — сказал Уэйс, — что ваша партнерша придумывает умирающих детей и другие подобные драматические происшествия, потому что за время нашей работы она не заметила ничего примечательного, но ей нужно было оправдать гонорары, которые вы берете со своих клиентов?

— Знаете, — сказал Страйк, — я всегда считал, что диверсификация слишком далеко от основного бренда — это ошибка. Я уверен, что доктор Чжоу согласится с этим, — добавил он, глядя на доктора. — Если человек знает, как продавать клизмы идиотам, это еще не значит, что он знает толк в свиноводстве — это так, для примера.

— Я уверен, что в этом загадочном высказывании есть смысл, — сказал Уэйс, выглядя заинтересованным, — но, должен признаться, я не могу его найти.

— Допустим, неудачливый продавец автомобилей обнаружил, что у него отлично получается впаривать массам всякое дерьмо. Будет ли он умнее, если попробует влезть в мои дела?

— А, вы умнее всех в этой комнате, да? — сказал Уэйс. Хотя он по-прежнему улыбался, его большие голубые глаза как будто стали немного более непроницаемыми.

— Напротив. Я такой же, как и вы, Джонатан, — сказал Страйк. — Каждый день я встаю, смотрю на себя в зеркало и спрашиваю: “Корморан, являешься ли ты праведным сосудом правды и справедливости?”

— Вы отвратительны! — вскричала Ноли Сеймур.

— Ноли, — сказал Уэйс, сделав небольшую версию жеста, которым он заглушил аплодисменты толпы. — Помни о Будде.

— Победить гнев с помощью не-гнева? — спросил Страйк. — Лично я всегда считал, что из этого получилось бы довольно некачественное печенье с предсказаниями.

Бекка смотрела на него с легкой улыбкой, как будто уже видела много таких, как он. В изрезанном шрамами уголке рта Чжоу дрогнул мускул. Джо Джексон сложил свои длинные руки и, слегка нахмурившись, смотрел на Страйка. Мазу была так неподвижна, как будто видео зависло.

— Я первый признаю, что не смогу быть хорошим специалистом в том, что вы делаете, Джонатан, — сказал Страйк. — Но вы, кажется, считаете, что у вас есть талант к моей игре.

— Что это значит? — спросил Уэйс, озадаченно улыбаясь.

— Наблюдение за нашим офисом. Слежка за нами на машине.

— Корморан, — медленно произнес Уэйс, —я не могу сказать, осознаете ли вы, что это воображение, или нет

— Как я уже говорил, — сказал Страйк, — все дело в диверсификации основного бренда. Вы отлично подбираете людей, которые счастливы быть высосанными досуха или работать на ферме за бесценок, но не так хорошо, если позволите, подбираете людей для слежки за помещениями или незаметного преследования целей. Ярко-красные Воксхолл Корса не бывают незаметными. Если только вы не хотели дать нам знать, чем вы занимаетесь, я хочу сказать вам: это не ваша сильная сторона. Вы не можете просто выбрать какого-то случайного парня, который в этом году испортил урожай моркови, чтобы он стоял напротив моего офиса и пялился в окна.

— Корморан, мы за вами не следим, — улыбнулся Уэйс. — Если это действительно произошло, то вы, должно быть, обидели кого-то, кто относится к вашей деятельности менее терпимо, чем мы. Мы выбираем — как Будда…

— Пуля, пробившая мозг Кевина Пирбрайта, была выпущена без гнева, не так ли?

— Боюсь, я понятия не имею, какие эмоции испытывал Кевин, когда стрелял в себя.

— Есть интерес к тому, кто убил вашего брата? — сказал Страйк, повернувшись к Бекке.

— Чего вы, возможно, не понимаете, мистер Страйк, так это того, что Кевина мучила совесть, — мило сказала Бекка. — Я простила его за то, что он сделал со мной, но, видимо, он не мог простить себя.

— Как вы выбираете людей, которые делают звонки? — спросил Страйк, оглядываясь на Уэйса. — Понятно, что женщина должна была притвориться женой Рини, чтобы убедить власть разрешить звонок, но кто говорил с ним после того, как он взял трубку? Вы?

— Я буквально не представляю, о ком или о чем вы говорите, Корморан, — сказал Уэйс.

— Джордан Рини. Проспал утро, когда должен был ехать за овощами, удобно оставив место для Дайю в передней части грузовика. — Краем глаза Страйк заметил, как улыбка исчезла с лица Бекки. — В настоящее время находится в тюрьме. Ему позвонили после того, как я допросил его, и, похоже, это стало причиной попытки самоубийства.

— Все это звучит очень обидно, прискорбно и более чем странно, — сказал Уэйс, — но я обещаю вам, что у меня нет ни малейших сведений о телефонных звонках в какую-либо тюрьму.

— Вы, конечно, помните Шери Гиттинс?

— Вряд ли я ее забуду, — тихо сказал Уэйс.

— Почему вы так тщательно следили за ней, когда она уехала?

— Мы ничего такого не делали.

Страйк снова повернулся к Бекке и получил некоторое удовлетворение от ее внезапного панического взгляда.

— Мисс Пирбрайт знает, что у Шери были дочери. Она сказала об этом полиции. Почему-то добровольно выдала эту информацию. Сразу же пошла по сценарию, рассказывая о том, что то, что кажется дьявольским, на самом деле может быть божественным.

Некоторые женщины краснеют вполне уместно, но Бекка была не из их числа. Она стала пурпурно-красной. В наступившей тишине и Ноли Сеймур, и Джо Джексон повернули головы, чтобы посмотреть на Бекку.

— Сколько, по вашему мнению, важных религиозных деятелей было повешено? — спросил Страйк. — Навскидку я могу вспомнить только Иуду.

— Шери не была повешена, — сказала Бекка. При этом ее взгляд метнулся в сторону Уэйса.

— Вы имеете в виду это в метафизическом смысле? — спросил Страйк. — То же самое, что Дайю не утонула, а растворилась в чистом духе?

— Папа Джей, — неожиданно сказал Джексон, отталкиваясь от стены, — я думаю, есть ли в этом смысл…?

— Спасибо, Джо, — тихо сказал Уэйс, и Джексон немедленно вернулся в строй.

— Вот это я понимаю, — одобрительно сказал Страйк. — Военная дисциплина. Жаль, что она не распространяется на рядовых.

Дверь за Страйком открылась. Он оглянулся. В комнату вошел Тайо, крупный, седовласый, с крысиным лицом, одетый в спортивный костюм ВГЦ, который обтягивал его живот. Увидев Страйка, он остановился.

— Корморан здесь по моему приглашению, Тайо, — сказал Уэйс, улыбаясь. — Присоединяйся к нам.

— Как голова? — спросил Страйк, когда Тайо занял стоячее положение рядом с Джексоном. — Нужно ли накладывать швы?

— Мы говорили о Шери, — сказал Уэйс, снова обращаясь к Страйку. — На самом деле — я знаю, что вам, возможно, будет трудно это понять, Бекка совершенно права в своих словах: Шери сыграла божественную роль, неизбежно трудную роль, в вознесении Дайю как пророка. Если она действительно повесилась, это тоже, возможно, было предначертано.

— Вы же не будете в честь праздника вешать в храме вторую соломенную фигурку для порки?

— Я вижу, вы из тех, кто гордится тем, что не уважает ритуалы, таинства и религиозные обряды, — сказал Уэйс, снова улыбаясь. — Я буду молиться за вас, Корморан. Я говорю это искренне.

— Я расскажу вам об одной книге, которую я прочитал, и которая как раз по вашей части, — сказал Страйк. — Она попалась мне на глаза в христианской миссии, где я ночевал, недалеко от Найроби. Это было, когда я еще служил в армии. Я выпил слишком много кофе, а в комнате было всего две книги, было уже поздно, и я не думал, что успею прочесть Библию, поэтому я выбрал “Кто сдвинул камень?” Фрэнка Морисона. Вы читали ее?

— Я слышал о ней, — сказал Уэйс, откинувшись в кресле и продолжая улыбаться. — Мы признаем Иисуса Христа как важного эмиссара Пресвятого Божественности, хотя, конечно, он не единственный.

— Очевидно, у него ничего не было на вас, — сказал Страйк. — В любом случае, Морисон был неверующим человеком, поставившим перед собой цель доказать, что воскресения не было. Он провел глубокое расследование событий, связанных со смертью Иисуса, опираясь на все исторические источники, какие только мог найти, и в результате обратился в христианство. Понимаете, к чему я веду?

— Боюсь, что нет, — сказал Уэйс.

— Как вы думаете, на какие вопросы хотел бы получить ответ Морисон, если бы задался целью опровергнуть легенду об Утонувшем Пророке?

Три человека отреагировали: Тайо, который издал низкий рык, Ноли Сеймур, которая задыхалась, и Мазу, который впервые заговорила.

— Джонатан.

— Любовь моя? — сказал Уэйс, повернувшись, чтобы посмотреть на лицо на экране.

— Мудрец изгоняет все низменное и деградировавшее, — сказала Мазу.

— Хорошо сказано.

Это заговорил доктор Чжоу. Он поднялся во весь рост и, в отличие от отсутствующего Хармона, выглядел в своей мантии несомненно внушительно.

— Это из И-Цзин? — спросил Страйк, переглядываясь с Чжоу на Мазу. — Как ни странно, у меня есть несколько вопросов на тему деградации, если вы хотите их услышать? Нет? — сказал он, когда никто не ответил. — Тогда вернемся к тому, о чем я говорил. Предположим, что мне захотелось написать новую книгу “Кто сдвинул камень?” Под рабочим названием “Зачем грести в Северное море в пять утра?” Как скептически настроенный исследователь чудесного вознесения на небо Дайю, я думаю, что начал бы с того, как Шери узнала, что Джордан Рини проспит то утро. Затем я стал бы выяснять, почему на Дайю было платье, которое делало ее максимально заметной в темноте, почему она утонула точно на том же участке пляжа, что и ваша первая жена, и — параллели с “Кто сдвинул камень?” здесь налицо — я хотел бы знать, куда делось тело. Но, в отличие от Морисона, я мог бы включить в книгу главу о Бирмингеме.

— Бирмингем? — повторил Уэйс. В отличие от остальных присутствующих, он все еще улыбался.

— Да, — сказал Страйк. — Я заметил, что в Бирмингем часто ездили примерно в то время, когда Дайю исчезла.

— И снова у меня буквально нет…

— Вы должны были быть в Бирмингеме тем утром, но отменили поездку, верно? Вы отправили свою дочь Эбигейл в Бирмингем вскоре после смерти Дайю. И, кажется, вас тоже сослали в Бирмингем, не так ли, мисс Пирбрайт? На три года, не так ли?

Прежде чем Бекка успела ответить, Уэйс наклонился вперед, сцепив руки между коленями, и тихо сказал:

— Если упоминание о моей старшей дочери должно меня встревожить, то вы попали в точку, Корморан. Самое большее, в чем меня можно упрекнуть относительно Эбигейл, это в том, что я избаловал ее после ужасной смерти ее матери.

Невероятно, по крайней мере, для Страйка, которому было трудно плакать в крайних случаях, тем более по заказу, но глаза Уэйса теперь наполнились слезами.

— Жалею ли я о том, что Эбигейл покинула церковь? — сказал он. — Конечно, но только ради нее, а не ради меня. Если вы действительно с ней общаетесь, — сказал Уэйс, положив руку на сердце, — передайте ей от меня: “Попсикл скучает по тебе”. Так она меня называла.

— Трогательно, — равнодушно сказал Страйк. — Идем дальше: вы помните Роуз Фернсби, я полагаю? Хорошо развитую пятнадцатилетнюю девочку, которую собирались отвезти в Бирмингем в то утро, когда умерла Дайю?

Уэйс, вытиравший глаза скомканным полотенцем, не ответил.

— Вы собирались “показать ей кое-что”, — продолжал Страйк. — Какие вещи он показывает молодым девушкам в Бирмингеме? — спросил он Бекку. — Вы, наверное, видели некоторые из них, если пробыли там три года?

— Джонатан, — повторила Мазу, уже более настойчиво. Муж проигнорировал ее.

— Вы говорите о “порче”, — сказал Страйк, оглядываясь на Уэйса. — Это слово с двойным значением, если только оно вообще существует… что приводит нас к свиным маскам.

— Корморан, — сказал Уэйс усталым тоном, — я думаю, что услышал достаточно, чтобы понять, что вы намерены написать какую-нибудь грязную разоблачительную статью, полную недосказанности, скудную на факты и приукрашенную любыми вымышленными деталями, которые вы и мисс Эллакотт сможете придумать вместе. Я с сожалением вынужден констатировать, что мы будем вынуждены принять меры против мисс Эллакотт в связи с жестоким обращением с детьми. Будет лучше, если впредь вы будете общаться через моих адвокатов.

— Очень жаль. Мы так хорошо ладили. Возвращаясь к свиным маскам…

— Я ясно выразил свою позицию, мистер Страйк.

Исчезли обаяние и непринужденность Уэйса, его улыбка и теплота. Однажды Страйк уже сталкивался с убийцей, чьи глаза под воздействием стресса и волнения, вызванным описанием его преступлений, становились черными и пустыми, как у акулы, и теперь он снова наблюдал это явление: глаза Уэйса грозили превратиться в пустые скважины.

— Эбигейл и других заставили надеть маски свиней и ползать по грязи, чтобы выполнять свои обязанности, по приказу вашей очаровательной жены, — сказал Страйк.

— Этого никогда не было, — презрительно сказала Мазу. — Никогда. Джонатан…

— К сожалению для вас, миссис Уэйс, у меня есть конкретные доказательства того, что эти маски носили на ферме Чепмена, — сказал Страйк, — хотя в ваших интересах было бы отрицать, что вы знали обо всех способах их использования. Может быть, мистер Джексон сможет вас просветить?

Джексон взглянул на Уэйса, затем сказал на своем странном гибридном наречии,

— У вас какие-то фантазии, мистер Страйк.

— Тогда позвольте мне еще немного поговорить начистоту, прежде чем я уйду. Полиция не любит слишком частых совпадений. Дважды за последние пару месяцев после телефонных звонков с незнакомых номеров предпринимались попытки самоубийства, одна из которых была успешной. Я не думаю, что кто-то, кроме моего агентства, связал их, но это может скоро измениться.

В конце прошлого года Кевин Пирбрайт был запечатлен на пленке, когда говорил, что у него назначена встреча с кем-то из церкви. Пять дней спустя он был убит. Это две неестественные смерти и одна близкая смерть для трех человек, которые были на ферме Чепмена, когда Дайю утонула — если, конечно, она вообще утонула.

У Бекки открылся рот. Мазу начала кричать, но, к несчастью для нее, это делали и Тайо, и Ноли Сеймур, которые, находясь в комнате, легко перекрывали проклятия, лившиеся с тонких губ Мазу.

— Ты ублюдок…

— Вы мерзкий, злой, отвратительный человек, как вы смеете говорить такие вещи о мертвом ребенке, у вас нет совести…

Страйк возвысил голос над шумом.

— Есть свидетели того, что Роуз Фернсби находилась на ферме Чепмена, когда были сделаны некоторые полароидные снимки. Роуз была опознана Шери Гиттинс как одна из героинь этих фотографий. Я знаю, что вы пытаетесь найти ее, поэтому предупреждаю вас, — сказал он, глядя прямо в лицо Джонатану Уэйсу, — если ее найдут мертвой, будь то от ее собственной руки, или случайно, или в результате убийства, будьте уверены, я покажу эти полароиды полиции, обращу их внимание на то, что у нас уже четыре неестественные смерти бывших членов ВГЦ в течение десяти месяцев, попрошу их перепроверить некоторые телефонные записи и позабочусь о том, чтобы мой журналистский контакт поднял как можно больше шума по этому поводу.

— По правде говоря, я не такой скромный, как вы, Джонатан, — сказал Страйк, поднимаясь на ноги. — Мне не нужно спрашивать себя, справляюсь ли я с этой работой, потому что я знаю, что я чертовски хорош в ней, так что имейте в виду: если вы сделаете что-нибудь, что повредит моему партнеру или Роуз Фернсби, я сожгу вашу церковь дотла.

Глава 113

…можно провести полный цикл времени с родственным по духу другом, не боясь совершить ошибку.

И-Цзин или Книга Перемен

Провести ночь, свернувшись калачиком на том, что она ранее считала довольно удобным диваном, который обнаруживал неожиданные щели и жесткие края, когда его использовали в качестве кровати, было достаточно плохо. К травме добавилось оскорбление, когда, наконец-то проспав пару часов, Робин была грубо разбужена громким восклицанием “Что за…?” от мужчины, находившегося в непосредственной близости от нее. Какую-то долю секунды она понятия не имела, где находится: в своей квартире, в общежитии на ферме Чепмен, в спальне Райана, и во всех этих помещениях двери располагались по-разному. Она быстро села, сбитая с толку; пальто соскользнуло с нее на пол, и только потом она поняла, что находится в офисе и затуманенным взором смотрит на Страйка.

— Господи, — сказал он. — Я не ожидал найти тело.

— У меня чуть сердце не остановилось…

— Что ты здесь делаешь?

— Кажется, наш стрелок вернулся вчера вечером, — сказала Робин, наклоняясь, чтобы поднять пальто.

— Что?

— Черная куртка, капюшон поднят — он затаился на ступеньках подвала напротив, а когда улица освободилась, перешел ее и попытался войти через нашу входную дверь, но на этот раз ему это не удалось.

— Ты вызвала полицию?

— Все произошло слишком быстро. Наверное, он понял, что замок сменился, и ушел. Я смотрела ему вслед до конца Денмарк-стрит, но боялась, что он может поджидать меня на Черинг-Кросс-Роуд. Я не хотела рисковать, поэтому заночевала здесь.

В этот момент на мобильном телефоне Робин сработал будильник, заставив ее снова подпрыгнуть.

— Хорошо, — подумав, сказал Страйк. — Очень хорошо придумано. Когда он приехал, свет был включен?

— Пока я не заметила на противоположном тротуаре черную куртку и капюшон, тогда я его выключила. Возможно, он не заметил и подумал, что офис пуст, но, возможно, он знал, что здесь кто-то есть, и все равно решил проникнуть внутрь. Не смотри так, — сказала Робин, — замок сработал, и я не стала рисковать, ведь так?

— Нет. Это хорошо. У тебя, наверное, нет фотографий?

— Есть, — сказала Робин, выведя их на экран своего мобильного телефона и передав его Страйку. — Это был сложный ракурс, потому что он был прямо подо мной, очевидно, когда пытался проникнуть внутрь.

— Да, похоже, что это один и тот же человек… та же куртка, во всяком случае… лицо тщательно скрыто… Я передам это в полицию тоже. Если повезет, он снял капюшон и попал на камеры видеонаблюдения, когда уходил отсюда.

— Ты получил мое сообщение об Уилле, Флоре и Пруденс? — спросила Робин, безуспешно пытаясь распутать пальцами волосы. — Пат не против, чтобы мы поехали туда сегодня утром, и это очень мило с ее стороны, учитывая, что сегодня суббота.

— Да, это так, — сказал Страйк, переходя к чайнику. — Отличная работа, Эллакотт. Хочешь кофе? У нас есть время. Я зашел сюда только для того, чтобы положить в папку свои записи, сделанные вечером.

— О Боже, конечно! — сказала Робин, которая в изнеможении забыла, где находился Страйк. — Что произошло?

Пока они пили кофе, Страйк подробно рассказал Робин о встрече с ВГЦ и последующей беседе с Уэйсом. Когда он закончил, Робин сказала:

— Ты сказал ему, что “сожжешь его церковь дотла”?

— Возможно, я немного увлекся, — признал Страйк. — Я был в ударе.

— Не кажется ли тебе, что это немного… объявление тотальной войны?

— Не совсем. Да ладно, они уже знают, что мы работаем по ним. Иначе почему все, с кем мы хотим поговорить, получают предупредительные звонки?

— Мы не знаем наверняка, что за этими звонками стоит церковь.

— Мы не знаем наверняка, что люди в свиных масках жили наферме Чепмена, но, думаю, можно рискнуть предположить. Я бы хотел сказать гораздо больше, чем сказал, но утопление Дейрдре Доэрти тянет за собой Флору Брюстер, выход Дайю из окна инкриминируется Эмили Пирбрайт, а если бы я сказал Хармону, что знал, что он трахает несовершеннолетних девочек, это поставило бы Лин на линию огня. Нет, единственной новой информацией, которую они получили от меня вечером, было то, что мы считаем смерть Дайю подозрительной, и я сказал это намеренно, чтобы посмотреть на реакцию.

— И?

— Шок, возмущение; именно то, чего ты ожидала. Но я предупредил их о том, что произойдет, если Роуз Фернсби окажется мертвой, что и было главной целью. И я сказал им, что мы знаем, что они следят за нами, пусть и неумело, так что, насколько я понимаю, работа сделана. Если ты хочешь принять душ или что-нибудь еще, можешь подняться наверх.

— Это было бы здорово, спасибо, — сказала Робин. — Я быстро.

Ее отражение в зеркале в ванной комнате Страйка выглядело так же плохо, как и самочувствие: на лице образовалась большая складка, глаза были опухшими. Стараясь не представлять себе Страйка, стоящего голым точно на том же месте, которое она сейчас занимала в крошечной ванной комнате, Робин приняла душ, отщипнула немного его дезодоранта, надела вчерашнюю одежду, расчесала волосы, нанесла помаду, чтобы выглядеть менее неухоженной, стерла ее, потому что ей показалось, что она стала выглядеть еще хуже, и вернулась вниз.

Обычно Робин вела машину, когда они выезжали вдвоем, но сегодня, учитывая ее усталость, Страйк вызвался сам. БМВ с автоматической коробкой передач был не так сложен для человека с протезом, как лендровер. Робин подождала, пока они доедут до Килберна, и только потом сказала:

— У меня самой вчера вечером было несколько мыслей, когда я просматривала файл ВГЦ.

Робин изложила свою версию о том, что Роуз Фернсби была другим подростком в общежитии в ночь перед тем, как Дайю утонула. Страйк на минуту задумался.

— Мне это довольно нравится…

— Только довольно?

— Я не могу представить, чтобы Шери не проверила кровать Роуз, если она не хотела убедиться, что все выбыли из игры, прежде чем дать всем детям их специальные напитки, а затем вышвырнуть Дайю из окна.

— Может быть, она проверила, и ее устроило, что Роуз там нет?

— Но откуда ей знать, что Роуз не вернется позже? Подушки могли быть там, чтобы Роуз могла, не знаю, устроить встречу в комнате Уединения или пойти в лес покурить косяк.

— Если бы ты был на ферме Чепменов, то знал бы, что единственная допустимая причина для уединения — это поход в туалет. Если Роуз должна была дежурить с детьми, то именно там она и должна была находиться… Что, если Роуз сказала Шери, что она, ее отец и брат уезжают в тот вечер?

— Она пробыла на ферме Чепмена всего неделю или около того. Она бы очень доверяла Шери, говоря ей, что они сбегают.

— Может быть, Роуз и Шери пережили вместе что-то такое, что быстро их сблизило?

— О, — сказал Страйк, — вспомни “Полароиды”. Да. Это, конечно, есть… И все же Роуз, по словам ее брата, было жаль покидать ферму.

— Девочки-подростки бывают странными, — тихо сказала Робин. — Они все рационализируют… говорят себе, что все было не так уж плохо, но в глубине души они знают, что так оно и было… Она была сильно влюблена в Джонатана Уэйса, помнишь. Может быть, она добровольно пошла в амбар, не зная, что произойдет. А потом, если Уэйс будет говорить ей, какая она замечательная, какая красивая, смелая и свободолюбивая… Говорить, что она как-то проявила себя… Но я знаю, что это все домыслы, пока мы ее не найдем, о чем я и хотела тебе сказать. Есть шанс — только шанс, не слишком радуйся, — что я нашла ее.

— Ты шутишь?

— Рано утром у меня возникла идея. Точнее, две идеи, но эта — первая. Я совершенно не нашла сведений о собственности, но потом подумала: приложения для знакомств. Чтобы получить доступ, мне пришлось зарегистрироваться примерно в полудюжине. В общем, на сайте mingleguru.co.uk-.

— Mingle Guru?

— Да, Mingle Guru — там есть одна Бхакта Даша, тридцать шесть лет, то есть как раз подходящий возраст для Роуз, и совсем не азиатка, в отличие от всех остальных на сайте.

Когда Страйк остановился на красном свете, она протянула ему фотографию профиля.

— Черт возьми, — сказал Страйк.

Женщина была симпатичная, круглолицая, с ямочками, в наклеенном бинди и с очень оранжевой кожей. Когда свет сменился и они снова тронулись, Страйк сказал:

— На это следует обратить внимание Управления по рекламным стандартам.

— Она практикующий индус, — сказала Робин, прочитав данные Бхакты, — любит Индию, много путешествовала по ней, очень хотела бы встретить человека, разделяющего ее взгляды и религию, и указывает свое нынешнее местонахождение — Лондон. Мне стало интересно…

— Дэв, — сказал Страйк.

— Именно так, если только ему не надоело быть резидентным красавчиком, которого мы всегда посылаем, чтобы ублажать женщин.

— Есть проблемы и похуже, — сказал Страйк. — Начинаю думать, что тебе надо почаще спать на диване. Кажется, это что-то в тебе пробуждает.

— Ты еще не слышал мою вторую идею. Я пыталась заснуть и думала о Шери, а потом подумала: Айзек Миллс.

— Кто?

— Айзек Миллс. Ее парень после фермы Чепмен. Тот, кто ограбил аптеку.

— О, да. Наркоман с зубами.

— Я подумала, а что если она рассказала Айзеку о том, что произошло на ферме Чепмена? — сказала Робин. — Что, если она доверилась ему? Ведь все это было совсем недавно, когда она с ним познакомилась.

— Это, — сказал Страйк, — очень здравое рассуждение, и мне досадно, что я сам до этого не додумался.

— Так ты считаешь, что его стоит искать? — спросила Робин, довольная тем, что эта теория, по крайней мере, не осталась без внимания.

— Определенно. Только надеюсь, что он еще жив. Он не был похож на человека, который получает много свежего воздуха и витаминов — черт, я забыл сказать тебе кое-что еще с прошлого вечера.

— Что?

— Я могу ошибаться, — сказал Страйк, — но почти уверен, что видел Филлипу Делоне в зале на встрече с Уэйсом. Тетя Дайю — Украденного Пророка.

— С какой стати она там оказалась?

— Хороший вопрос. Как бы то ни было, я могу ошибаться. По мне, так пышногрудые блондинки в жемчугах — все на одно лицо. Не знаю, как мужья их различают.

— Феромоны? — предположила Робин.

— Может быть. Или какой-то особый призыв. Как у пингвинов.

Робин рассмеялась.

Глава 114

То, что было испорчено по вине человека, может быть вновь сделано хорошим благодаря его труду.

И-Цзин или Книга Перемен

Как они потом признавались друг другу, в течение первого часа, проведенного Страйком и Робин в доме Пат в Килберне, каждый из них втайне считал, что их миссия обречена. Он был категорически против встречи с Флорой Брюстер и настаивал на том, что ему не нужен иммунитет от судебного преследования, поскольку он заслуживает тюрьмы. Все, что он хотел, — это найти Лин, чтобы она могла присматривать за Цин после того, как он сдастся полиции.

Пат отвела дочь Уилла в магазин, чтобы они могли спокойно поговорить. Комната, в которой они сидели, была небольшой, аккуратной, с застарелым запахом сигарет — и была загромождена семейными фотографиями, хотя Пат также питала нескрываемую слабость к хрустальным фигуркам животных. На Уилле был новый зеленый свитер, который, хотя и висел свободно на его все еще очень худой фигуре, подходил и облегал его лучше, чем его грязный спортивный костюм ВГЦ. Его цвет кожи улучшился, тени под глазами исчезли, и в течение всех шестидесяти минут он не упоминал об Утонувшем Пророке.

Однако когда Страйк, начав терять терпение, спросил Уилла, почему он не хочет хотя бы поговорить с другим бывшим членом церкви, чтобы объединить усилия и освободить от церкви как можно больше людей, Уилл сказал:

— Вы не можете освободить их всех. Она хочет их оставить. Она отпустит некоторых, таких как я, от которых нет никакого проку…

— Кто такая “она? — спросил Страйк.

— Вы знаете, кто, — пробормотал Уилл.

Они услышали, как открылась входная дверь. Страйк и Робин предположили, что вернулись Пат и Цин, но вместо них появился пузатый светловолосый мужчина в очках лет семидесяти. На нем была футбольная форма команды “Куинз Парк Рейнджерс”, коричневые брюки, какие Страйк привык видеть на Теде, а под мышкой он держал экземпляр газеты Дейли Мейл.

— А. Вы, значит, детективы.

— Это мы, — сказал Страйк, вставая, чтобы пожать руку.

— Деннис Чонси. Все желают выпить чаю? Я бы выпил немного, это не проблема.

Деннис скрылся на кухне. Робин заметила, что он слегка прихрамывает, возможно, из-за падения во время демонстрации левитации.

— Слушай, Уилл… — начал Страйк.

— Если я поговорю с Флорой до полиции, я никогда не попаду к ним, — сказал Уилл, — потому что она придет за мной раньше, чем я успею…

— Кто за тобой придет? — Деннис, у которого, очевидно, был острый слух, снова появился в дверях гостиной, похлебывая шоколадный бурбон. — Утонувший пророк, что ли?

Уилл выглядел смущенным.

— Я уже говорил тебе, сынок. — Деннис постучал себе по виску. — Это в твоей голове. — Это все в твоей голове.

— Я видел…

— Ты видел фокусы, — сказал Деннис беззлобно. — Это все, что ты видел. Трюки. Они сделали с тобой хорошую партию, но это только фокусы, и все.

Он снова исчез. Прежде чем Страйк успел сказать что-то еще, они услышали, как входная дверь открылась во второй раз. Вскоре после этого в комнату вошла Пат.

— Погуляла с ней, и она уснула, — сказала она рычанием, которое сходило у нее за шепот. — Я оставила ее в коридоре.

Она выпуталась из куртки, достала из кармана пачку “Суперкингс”, зажгла одну, села в кресло и сказала:

— Что происходит?

К тому времени, когда Робин рассказала о желании Флоры Брюстер встретиться с Уиллом, вернулся Деннис со свежим чайником.

— Хорошая идея, — сказала Пат, глядя на Уилла. Она долго затягивалась сигаретой. — Если вы хотите, чтобы полиция восприняла вас всерьез, — сказала она, выдыхая, так что ее лицо на мгновение заслонило облако синего дыма, — вам нужно подтверждение.

— Именно так, — сказал Страйк. — Спасибо, Пэт.

— Мистер Чонси, садитесь здесь, — сказала Робин, вставая, так как других стульев не было.

— Нет, все в порядке, милая, мне надо заняться голубями, — сказал Денис. Он налил себе кружку чая, добавил три ложки сахара и снова ушел.

— Голуби, — сказала Пат. — Он держит их на заднем дворе. Только не надо его на Фергуса Маклауда натравливать. Я уже целый месяц не знаю ничего другого, утром, днем и вечером.

— Кто такой Фергус Маклауд? — спросила Робин.

— Он обманул, — неожиданно сказал Уилл. — С микрочипом. Птица никогда не покидала его чердак. Деннис мне все рассказал.

— Это было чертовски приятно, когда рядом есть кто-то еще, кто слушает, как он об этом говорит, — сказала Пат, закатив глаза.

Зазвонил мобильный телефон Страйка: Мидж.

— Извините меня, — сказал он.

Не желая рисковать и будить Цин, которая крепко спала в коляске прямо у входной двери, он прошел на кухню и осторожно вошел в небольшой сад. Половина его была отдана голубям, и в окне голубятни виднелся Деннис, который, видимо, чистил клетки.

— Мидж?

— Лин в клинике, — взволнованно сказала Мидж. — Мне только что звонила Таша. Вчера вечером Чжоу не было дома, и Таша стала рыскать возле пристройки. Двери были заперты, но жалюзи на одном из окон были опущены все время, пока она там находилась. Она пыталась заглянуть в щель, как вдруг худенькая блондинка приподняла ее и выглянула прямо на нее. Таш говорит, что они оказались почти нос к носу. Она чуть не упала на задницу. Потом, по мнению Таши, девушка поняла, что на ней нет формы, и сказала “помогите мне”. Таша попросила ее открыть окно, но оно было заколочено. Тогда Таша услышала, что кто-то идет, и ей пришлось уйти, но она сказала Лин, что вернется.

— Отлично, — сказал Страйк, наблюдая за тем, как Деннис разговаривает с голубем в своей руке. — Хорошо, слушай: я хочу, чтобы ты отправилась в Боремвуд. Таше может понадобиться подкрепление. Ты можешь остановиться в каком-нибудь пансионе поблизости или еще где-нибудь. Если Таша сможет вернуться к тому окну сегодня вечером, попроси ее постучать по нему и передать записку Лин, что Уилл выбрался, Цин у него и они оба в безопасности.

— Обязательно, — сказала Мидж, в голосе которой звучал восторг. — А может, я…?

— Пока оставайся в пределах досягаемости клиники, на случай, если они попытаются перевезти Лин ночью. Не предпринимай никаких попыток спасения, и скажи Таше, чтобы она не рисковала больше, чем придется, хорошо?

— Хорошо, — сказала Мидж.

— Если повезет, — сказал Страйк, — эта новость заложит под Уилла Эденсора динамитную шашку, потому что одному Богу известно, что еще может это сделать.

Глава 115

В такие моменты, когда скрытые расхождения во взглядах дают о себе знать и приводят к взаимному недопониманию, мы должны принимать быстрые и энергичные меры для устранения недоразумений и взаимного недоверия.

И-Цзин или Книга Перемен

— На уговоры ушло еще полтора часа, — рассказывала Робин потом Мерфи в своей квартире. Он хотел пригласить ее на ужин, но измученная Робин сказала, что лучше пообедает дома, и Мерфи взял китайскую еду на вынос. Робин избегала лапши: она никогда в жизни больше не хотела есть лапшу.

— Мы ходили по кругу, — продолжал Робин, — но Пат все поняла. Она сказала Уиллу, что Лин, вероятно, будет не в том состоянии, чтобы единолично опекать Цин, когда она выберется — если, конечно, нам удастся ее вытащить, — и сказала, что лучшее, что может сделать Уилл, — это не попасть в тюрьму, чтобы он мог помочь. В общем, все решено: в понедельник вечером мы отвезем Уилла к Пруденс.

— Отлично, — сказал Мерфи.

С момента приезда он не был особенно разговорчив и не улыбался, когда говорил об этом. Робин предположила, что он тоже устал, но теперь она почувствовала некоторую скованность.

— Ты в порядке?

— Да, — сказал Мерфи, — отлично.

Он положил себе на тарелку еще чау-мянь и сказал:

— Почему ты не позвонила мне вчера вечером, когда парень в черном пытался проникнуть в здание?

— Ты же работал, — удивилась Робин. — А что ты мог сделать?

— Отлично, — сказал Мерфи. — Значит, ты звонишь мне только в том случае, если я могу быть полезен?

Внутри Робин поднялась знакомая смесь тревоги и разочарования, которую она слишком часто испытывала в браке.

— Конечно, нет, — сказала она. — Но мы сменили замки. Парень не вошел. Мне ничего не угрожало.

— Но ты все равно провела там ночь.

— В качестве меры предосторожности, — сказала Робин.

Теперь она точно знала, что беспокоило Мерфи: то самое, что беспокоило Мэтью и до, и после их свадьбы.

— Райан…

— Почему Страйк не знал, что ты еще в офисе, когда вернулся с религиозного собрания?

— Потому что свет был выключен, — сказала Робин.

— Значит, ты слышала, как он поднимался наверх, но не вышла и не спросила его, что случилось с Уэйсом? Ты ждала до сегодняшнего утра.

— Я не слышала, как он поднимался наверх, — честно ответила Робин. — В кабинете, где я находилась, это невозможно.

— И ты не написала ему, что останешься на ночь?

— Нет, — ответила Робин, стараясь не злиться открыто, потому что она слишком устала и не хотела ссориться, — потому что я решила остаться на ночь только в час ночи. Было слишком поздно, чтобы ехать на метро, и я все еще боялась, что человек в черном будет околачиваться поблизости.

— Ты только что сказала мне, что тебе ничего не угрожало.

— Так и есть. В здании.

— Ты могла бы взять такси.

— Я знаю, что могла бы, но я очень устала, поэтому решила остаться.

— А ты не беспокоилась о том, куда попал Страйк?

Теперь, находясь на грани проигрыша в борьбе со своим гневом, Робин сказала:

— Я ему не жена, и он сам справится. В любом случае, я уже говорила тебе: я была занята тем, что заходила на сайты знакомств, чтобы найти ту женщину, которую нам нужно опросить.

— И он не позвонил тебе после того, как ушел со встречи?

— Нет. Было уже поздно, и он, вероятно, предполагал, что я буду в постели.

— Верно, — сказал Мэрфи с той самой резкостью в голосе, которая когда-то была у Мэтью, когда они обсуждали Страйка.

— Ради Бога, просто спроси, — сказала Робин, теряя самообладание. — Спроси меня, спала ли я наверху.

— Если ты говоришь, что спала в офисе…

— Я так говорю, потому что это правда, и ты можешь продолжать давить на меня, но история от этого не изменится, потому что я говорю тебе то, что произошло на самом деле.

— Отлично, — сказал Мерфи, и в этом односложном слове было столько от Мэтью, что Робин сказала:

— Слушай, я уже проходила это дерьмо раньше, и я не собираюсь делать это снова.

— В смысле?

— Это значит, ты не первый, кто считает, что я не могу быть партнером Страйка, не трахаясь с ним. Если ты мне не доверяешь…

— Это не вопрос доверия.

— Как это может быть не вопросом доверия? Ты просто пытался уличить меня во лжи!

— Возможно, ты хотела пощадить мои чувства. Спала наверху, и, может быть, ничего не случилось, но ты не хотела признавать, что была там.

— Это не то, что произошло. Мы со Страйком друзья, и так получилось, что он встречается с адвокатом.

Ложь легко и инстинктивно сорвалась с уст Робин, и когда она увидела ясное выражение лица Мерфи, то поняла, что она достигла своей цели.

— Ты никогда не говорила мне об этом.

— Я и не подозревала, что ты так интересуешься личной жизнью Страйка. В будущем я буду держать тебя в курсе.

Мерфи рассмеялся.

— Прости меня, Робин, — сказал он, протягивая ей руку. — Правда, серьезно. Черт… Я не хотел… Лиззи ушла с предполагаемым “другом”, в конце концов.

— Я знаю это, но ты не учитываешь, что я не Лиззи.

— Я знаю. Мне очень жаль, но я серьезно. Как долго Страйк с этим адвокатом?

— Я не знаю — несколько месяцев. Я не веду записей, — сказала Робин.

Остаток вечера прошел достаточно дружелюбно. Уставшая, все еще раздраженная, но желающая сохранить мир, Робин сказала себе, что будет волноваться позже, если Ник, Илса или сам Страйк узнают, что его роман с Бижу не закончился.

Глава 116

Девять в начале означает:

Скрытый дракон.

Не действовать.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин провела большую часть следующих трех дней, задавая себе безответные вопросы о состоянии ее собственных чувств и строя предположения о вероятной траектории развития вновь проявившейся ревности Мерфи. Пройдут ли эти отношения тот же путь, что и ее брак, — от растущей настороженности до разрушительного взрыва, или же она проецирует на Мерфи старые обиды, как и он на нее?

Несмотря на то, что Робин приняла перемирие и изо всех сил старалась вести себя так, будто все прощено и забыто, ее по-прежнему раздражало, что в очередной раз ей приходится оправдываться и отнекиваться в вопросах, касающихся Корморана Страйка. Эти роковые четыре слова: “Я тоже тебя люблю” привели к переменам в Мерфи. Назвать его новое отношение собственническим было бы слишком, но в нем появилась уверенность, которой раньше не было.

В минуты откровенности Робин спрашивала себя, почему она не позвонила ему, когда беспокоилась, что за углом может скрываться преступник. Единственные ответы, которые она могла придумать, были путаными, а некоторые открывали двери для дальнейших вопросов, на которые она не хотела отвечать. На допустимом конце шкалы находился ее страх, что Мерфи переборщил с реакцией. Она не хотела давать своему парню оправдание, чтобы он диктовал ей, как рисковать, потому что ей и так хватало этого от матери. И все же, шептала совесть, она позволила Страйку сказать ей, чтобы она была осторожнее, не так ли? Она также поступила так, как он ей посоветовал: ездила в такси и не бралась за работу в одиночестве. В чем же разница?

Ответ (так сказала себе Робин) заключался в том, что они со Страйком вели совместный бизнес, что давало ему определенные права — но на этом ее самоанализ прекратился, поскольку можно было утверждать, что у Мерфи тоже есть права; просто она считала их менее приемлемыми. Подобные размышления были опасно близки к тому, чтобы заставить ее столкнуться с тем, чего она решительно избегала. Размышления об истинных чувствах Страйка, как она знала по прошлому опыту, приводили только к растерянности и боли.

У Страйка тем временем были свои заботы. В субботу днем Люси позвонила ему и сообщила, что с Тедом, который все еще живет у нее дома, произошел “странный поворот”. Охваченный чувством вины за то, что за последние пару недель он ни разу не навестил Теда, Страйк бросил наблюдение за мужем, которого они прозвали Хэмпстедом, и сразу же поехал к Люси в Бромли, где обнаружил Теда еще более дезориентированным, чем обычно. Люси уже записала дядю на прием к врачу и пообещала сообщить Страйку новости, как только они появятся.

Большую часть понедельника он провел за наблюдением за Той Боем, передав его Барклаю поздно вечером, а через четыре часа вернулся в офис. Весь день Робин провела там, пытаясь сублимировать в работу то беспокойство, которое она испытывала по поводу перевода Уилла из безопасного убежища в доме Пат, чтобы навестить Пруденс вечером.

— Я все еще думаю, что Уилл и Флора могли бы пообщаться по FaceTim, — сказала Робин Страйку, когда он присоединился к ней за столом партнеров с кофе в руках.

— Да, но ведь Пруденс — психотерапевт, не так ли? Хочет личного контакта.

Он взглянул на Робин, которая выглядела одновременно усталой и напряженной. Предположив, что это связано с ее продолжающимся страхом перед церковью, он сказал:

— Они были бы глупее, чем я думаю, если бы пытались сесть нам на хвост после того, что я сказал Уэйсу в пятницу, но если мы кого-нибудь заметим, мы остановимся и встретимся с ними.

Страйк предпочел не упоминать о том, что если, как он наполовину подозревал, Уэйс играет в игры разума, а не действительно пытается вести скрытое наблюдение, то глава церкви может решить усилить преследование в отместку за их беседу с глазу на глаз в Олимпии.

— Боюсь, у меня плохие новости, — сказала Робин. — Я не могу быть уверена на сто процентов, но думаю, что Айзек Миллс может быть мертв. Смотри: Я нашла это час назад.

Она передала через стол распечатку небольшой новости в газете Telegraph от января 2011 года. В ней описывался случай, когда 38-летний Айзек Миллс погиб в результате лобового столкновения с фургоном, который, в отличие от Миллса, двигался по правильной стороне дороги.

— Возраст подходящий, — сказала Робин, — похоже, он был пьян или под кайфом.

— Черт, — сказал Страйк.

— Я продолжу поиски, — сказала Робин, забирая вырезку, — потому что есть и другие Айзеки Миллсы, но у меня ужасное предчувствие, что это был наш парень. Кстати, ты говорил с Дэвом о том, чтобы пригласить Роуз Фернсби на ужин?

— Да, да, он собирается сделать профиль на Mingle Guru сегодня вечером. У меня появилась еще одна мысль насчет Роуз. Если эта анкета ее, и она действительно путешествует по Индии последние несколько лет, то вполне логично, что у нее нет здесь постоянной базы. Я подумал, не может ли она сидеть дома, пока ее мать в Канаде.

— За все время, что я пытаюсь дозвониться, никто не берет трубку стационарного телефона. Он просто переходит на голосовую почту.

— Даже если так, это не будет далеко от нашего пути, если мы будем проезжать через Ричмонд на обратном пути со Строберри Хилл. Мы могли бы просто постучать в дверь в Cedar Terrace и посмотреть, что произойдет.

Зазвонил мобильный телефон Страйка. Ожидая увидеть Люси, он вместо этого увидел номер Мидж.

— Все в порядке?

— Нет, — сказала Мидж.

С тяжелым чувством Страйк переключил мобильный телефон на громкую связь и положил его на стол между собой и Робин.

— Таш не виновата, — защищалась Мидж, — понятно? Она не могла вернуться в пристройку последние пару ночей, вот и воспользовалась шансом, когда час назад возвращалась с массажа.

— Ее заметили? — резко спросил Страйк.

— Да, — сказала Мидж. — Какой-то парень, который там работает, увидел, как она стучит в окно.

Взгляды Страйка и Робин встретились. Последняя, опасаясь, что Страйк вот-вот взорвется, скорчила гримасу, призванную предотвратить нежелательную вспышку.

— Очевидно, что Таш сразу ушла, — сказала Мидж, — но плохо то, что…

— Это не самое плохое? — зловеще спросил Страйк.

— Слушай, она оказала нам услугу, Страйк, и, по крайней мере, она узнала, что Лин там!

— Мидж, что еще случилось? — спросила Робин, прежде чем Страйк успел ответить.

— Ну, она положила записку в карман халата, чтобы показать Лин, что Уилл и Цин выбрались, и… и теперь она не может ее найти. Она думает, что могла бы взять не тот халат, когда уходила из массажного кабинета. Или, может быть, она ее уронила.

— Ладно, — сказала Робин, жестом приказав Страйку сдержать поток обвинений, который, как она знала, он готов был обрушить, — Мидж, если она сможет притвориться, что потеряла кольцо или что-то в этом роде…

— Она уже вернулась в массажный кабинет, чтобы посмотреть, но сначала позвонила мне, потому что, очевидно…

— Да, — сказал Страйк. — Очевидно.

— Сообщи нам, что произойдет, — сказала Робин. — Позвони.

— Будет сделано, — сказала Мидж и положила трубку.

— Черт возьми! — сказал Страйк, кипя. — Что я говорил Таше? Не рисковать, быть предельно осторожной, а потом она идет к этому чертову окну при свете дня…

— Я знаю, — сказала Робин, — я знаю.

— Не надо было ставить туда любителя!

— Это был единственный выход, — сказала Робин. — Нам пришлось использовать человека, о котором они даже не подозревали, что он имеет к нам отношение. Теперь нам остается надеяться, что она получит записку обратно.

Страйк поднялся на ноги и стал прохаживаться.

— Если они нашли эту записку, то Чжоу, вероятно, пытается провернуть еще одну операцию как с Джейкобом — спрятать Лин и быстро придумать альтернативную блондинку. Черт, это нехорошо… Я позвоню Уордлу.

Страйк так и сделал. Робин слушала, как ее напарник излагает суть проблемы своему лучшему полицейскому контакту. Как она и предполагала, Уордлу потребовалось немало объяснений и повторений, прежде чем он полностью понял то, что говорил ему Страйк.

— Если Уордлу трудно в это поверить, то я представляю, как отреагируют обычные офицеры, — с горечью сказал Страйк, положив трубку. — Не думаю, что они сочтут это первоочередной задачей — спасать девушку, живущую в роскошном санатории. Сколько времени?

— Пора идти, — сказала Робин, выключая компьютер.

— Мы подвезем Пат домой?

— Нет, она встречается со своей внучкой. Деннис присмотрит за Цин, пока Уилл будет с нами.

Итак, Страйк и Робин вместе пошли к гаражу, где Страйк держал свой БМВ. Вечер был теплым, что приятно отличалось от периодически моросящего дождя последних дней. Они только дошли до гаража, как у Страйка снова зазвонил мобильный телефон: Люси.

— Привет, что сказал терапевт? — спросил он.

— Он думает, что у Теда был мини-инсульт.

— О, черт, — сказал Страйк, отпирая машину свободной рукой.

— Они хотят его просканировать. Самое раннее, когда они смогут, это пятница.

— Хорошо, — сказал Страйк, садясь на пассажирское сиденье, а Робин села за руль. — Если хочешь, я поеду с ним. А то ты все на себя взваливаешь.

— Спасибо, Стик, — сказала Люси. — Я тебе очень благодарна.

— Слава Богу, он был с тобой, когда это случилось. Представь себе, если бы он был один в Сент-Моус.

— Я знаю, — сказала Люси.

— Я отвезу его на сканирование, а после мы обсудим планы, хорошо?

— Да, — сказала Люси сдавленным голосом. — Ладно. Как у тебя дела?

— Занят, — сказал Страйк. — Я позвоню тебе позже.

— Все в порядке? — спросила Робин, дождавшись, пока Страйк повесит трубку, и только после этого включив зажигание.

— Нет, — сказал Страйк и, пока они ехали по дороге, рассказал об инсульте Теда, о болезни Альцгеймера, о том бремени, которое сейчас несет Люси, и о чувстве вины за то, что он не справляется со своими обязанностями. В результате ни Страйк, ни Робин не заметили синий Форд Фокус, отъехавший от бордюра в сотне ярдов за гаражом, когда Робин прибавила скорость.

Скорость Форда часто регулировалась, что меняло расстояние между ним и БМВ, так что иногда между ними оказывалась одна, а иногда целых три машины. Мысли обоих детективов были настолько заняты своими отдельными, совместными, общими и конкретными тревогами, что оба не заметили, что за ними снова следят.

Глава 117

К’ан представляет собой сердце, душу, заключенную в теле, принцип света, заключенный в темноте, то есть разум.

И-Цзин или Книга Перемен

Только подъезжая к дому Пруденс, Робин каким-то смутным образом вспомнила, что в другой момент пути она заметила в зеркале заднего вида синий Форд Фокус. Она завернула за угол улицы Пруденс, и голубой автомобиль невинно проехал мимо. Волнуясь о предстоящей встрече Уилла и Флоры, Робин тут же снова забыла о ней.

— Тебе понравится Пруденс, — ободряюще сказала она Уиллу, который почти не разговаривал во время поездки. — Она очень милая.

Уилл смотрел на большой эдвардианский дом, сгорбив плечи и сложив руки, с выражением сильного беспокойства на лице.

— Привет, — сказала Пруденс, открывая входную дверь. Она выглядела сдержанно элегантной, как всегда, в кремовых брюках и соответствующем свитере. — О

Ее лицо опустилось при виде Страйка.

— Проблемы? — спросил он, гадая, ожидала ли она, что он позвонит и извинится после их последнего, жаркого телефонного разговора. Поскольку он считал себя абсолютно невиновным в деле опознания Флоры, такая мысль не приходила ему в голову.

— Я предполагала, что это будет только Робин, — сказала Пруденс, посторонившись, чтобы пропустить их всех. — Флора не ожидает другого мужчины.

— А, — сказал Страйк. — Хорошо. Я могу подождать в машине?

— Не говори глупостей, — сказала Пруденс с легкой неловкостью. — Ты можешь пройти в гостиную.

— Спасибо, — сказал Страйк. Он поймал взгляд Робин, затем бесшумно направился в дверь справа. Пруденс открыла дверь слева.

Как и гостиная, консультационная комната Пруденс была со вкусом оформлена в нейтральных тонах. На настенных полках было расставлено несколько декоративных предметов, в том числе нефритовые бутылочки с табакерками и китайская шар-головоломка. В комнате стоял диван с кремовой обивкой, в углу — цветущая пальма, на полу — старинный ковер.

Бледная и очень грузная женщина лет тридцати сидела в низком черном кресле со стальным каркасом. Все вещи на ней были темными и мешковатыми. Робин обратила внимание на тонкие белые шрамы от членовредительства на шее и на то, как она сжимала оба манжета своей кофты с длинными рукавами, чтобы удержать их на руках. Вьющиеся волосы лежали так, чтобы максимально закрыть лицо, хотя пара больших красивых карих глаз была видна.

— Присаживайся, Уилл, — сказала Пруденс. — Где угодно.

После минутной нерешительности он выбрал кресло. Робин села на диван.

— Итак: Флора, Уилл, Уилл, Флора, — улыбаясь, сказала Пруденс, тоже садясь.

— Привет, — сказала Флора.

— Привет, — пробормотал Уилл.

Когда никто из них больше не проявил желания общаться друг с другом, Пруденс сказала:

— Флора пробыла в ВГЦ пять лет, Уилл, а ты, по-моему, пробыл…

— Четыре, да.

Глаза Уилла метались по комнате, задерживаясь на некоторых предметах.

— Давно ли ты ушла? — Неожиданно для Флоры спросил он.

— Одиннадцать лет, — сказала Флора, глядя на Уилла сквозь челку.

Уилл встал так внезапно, что Флора вздрогнула. Указав на нее, Уилл с рычанием бросился к Робин,

— Это ловушка. Она все еще работает на них.

— Я не работаю! — возмущенно воскликнула Флора.

— Она тоже в этом замешана! — сказал Уилл, указывая на Пруденс. — Это место, — он перевел взгляд с китайского шара-головоломки на антикварный ковер, — прямо как кабинет Чжоу!

— Уилл, — сказала Робин, тоже поднимаясь на ноги, — с какой стати я должна была работать под прикрытием на ферме Чепменов, чтобы вытащить тебя оттуда, и только затем, чтобы привести тебя обратно к нему?

— Они тебя обманули! Или это была проверка. Ты тоже агент церкви!

— Ты нашел пластиковый камень, — спокойно сказала Робин. — Ты видел фонарик и следы моих записей. Если бы я была агентом церкви, зачем бы я писала посторонним? И откуда мне было знать, что ты вообще найдешь камень?

— Я хочу вернуться к Пат, — отчаянно сказал Уилл. — Я хочу вернуться.

Он был уже почти у дверей, когда Робин сказала:

— Уилл, твоя мать умерла. Ты ведь знаешь это, не так ли?

Уилл обернулся и уставился на нее, его худая грудь быстро вздымалась и опускалась. Робин почувствовала, что у нее нет другого выхода, кроме как прибегнуть к грязной тактике, но, тем не менее, сердце ее сжалось.

— Ты искал ее в Интернете, не так ли?

Уилл кивнул.

— Ты знаешь, как сильно я рисковала на ферме Чепмена, рассказывая тебе об этом. Ты слышал, как они говорили обо мне после моего ухода, ты узнал мое настоящее имя и выследил меня именно там, где я должна была быть, — в нашем офисе. Я не лгу тебе. Флора была членом церкви, но она вышла из нее. Пожалуйста, просто присядь и поговорите с ней немного. Потом я отвезу тебя к Пат.

После почти целой минуты раздумий Уилл нехотя вернулся в свое кресло.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Уилл, — неожиданно сказала Флора робким голосом. — Я знаю, честно.

— Почему ты еще жива? — жестоко спросил Уилл.

— Иногда я и сама удивляюсь, — сказала Флора с дрожащим смешком.

Робин начала опасаться, что эта встреча принесет обеим сторонам больше вреда, чем пользы. Она обратилась за помощью к Пруденс, и та сказала:

— Тебя интересует, почему Утонувший Пророк не пришел за Флорой, Уилл?

— Да, конечно, — сказал Уилл, не глядя на Пруденс, чьи проступки в виде хранения табакерки и антикварных ковров были, видимо, слишком серьезными, чтобы он мог их не заметить.

— Утонувший пророк как бы пришел за мной. Мне нельзя пить во время приема лекарств, — сказала Флора, бросив виноватый взгляд на Пруденс, — и я стараюсь этого не делать, но если я это делаю, мне начинает казаться, что пророк снова наблюдает за мной, и я слышу, как она говорит мне, что я не гожусь для жизни. Но сейчас я знаю, что голос не настоящий.

— Как? — спросил Уилл.

— Потому что она ненавидит все то, что я ненавижу в себе, — сказала Флора голосом, едва превышающим шепот. — Я знаю, что это делаю я, а не она.

— Как ты ушла?

— Мне было не очень хорошо.

— Я тебе не верю. Они бы не отпустили тебя просто так. Они бы тебя лечили.

— Они лечили меня, вроде как. Они заставляли меня читать молитвы в храме, давали мне какие-то травы, и папа Джей… — На лице Флоры мелькнуло выражение отвращения, — но ничего из этого не помогло. Я все время что-то видела и слышала голоса. В конце концов, они связались с моим отцом, и он приехал и забрал меня.

— Ты лжешь. Они не стали бы этого делать. Они никогда не стали связываться с объектом из плоти.

— Они не знали, что еще со мной делать, я думаю, — сказала Флора. — Мой отец был очень зол. Он сказал, что я сама виновата в том, что сбежала, устроила кучу неприятностей и не отвечала на письма. Когда мы вернулись домой, он очень разозлился на меня за то, что я читала песнопения и занималась радостной медитацией. Он думал, что я пытаюсь остаться в религии… Он не понимал, что я не могу остановиться… Я видела Утонувшего Пророка, стоящего за дверями, иногда я видела ее отражение в зеркале в ванной комнате, прямо за собой, я оборачивалась, но ее уже не было. Я не рассказывала ни о папе, ни о мачехе, потому что Утонувший Пророк просил меня не делать этого — то есть, я думала, что она просила меня не делать этого….

— Откуда ты знаешь, что это не Утонувший Пророк?

Робин начинало казаться, что все это было ужасной ошибкой. Она и представить себе не могла, что Уилл попытается перевоспитать Флору, и повернулась, чтобы посмотреть на Пруденс, надеясь, что та прекратит этот разговор, но Пруденс просто слушала с нейтральным выражением лица.

— Потому что она перестала появляться, после того как я прошла курс лечения, но прошло много времени, прежде чем я обратилась к врачу, потому что папа и мачеха все время говорили, что мне нужно либо снова поступать в университет, либо устраиваться на работу, и я должна была заполнять анкеты и прочее, но я не могла сосредоточиться… и я не могла им ничего рассказать…

— Я родила там ребенка, и он умер. Она родилась мертвой. Пуповина была обмотана вокруг шеи.

— О Боже, — сказала Робин, не в силах сдержать себя. Она снова была в общежитии, повсюду кровь, она помогала принимать роды у Вэн.

— Они наказали меня за это, — сказала Флора, слегка всхлипывая. — Они сказали, что это моя вина. Они сказали, что я убила ребенка, что я плохо себя вела. Я не могла рассказать об этом ни папе, ни мачехе. Я вообще никому не рассказывала о ребенке, пока не начала встречаться с Пруденс. Долгое время я не знала, действительно ли у меня был ребенок или нет… но позже… намного позже… Я пошла к врачу на осмотр. И спросила у нее: “Я родила?” — И она, конечно, подумала, что это очень странный вопрос, но ответила “да”. Она могла сказать. По ощущениям.

Флора сглотнула, затем продолжила:

— После ухода я разговаривала с одним журналистом, но и ему я не рассказала о ребенке. Я знала, что Утонувший Пророк может убить меня, если я заговорю с ним, но я была в отчаянии и хотела, чтобы люди узнали, насколько плоха церковь. Я подумала, что если папа и мачеха прочитают мое интервью в газете, они лучше поймут, что мне пришлось пережить, и простят меня. Я встретилась с журналистом, рассказала ему кое-что, и в ту же ночь пришла Утонувший Пророк, она плавала за моим окном и говорила, чтобы я покончила с собой, потому что я предала всех в церкви. Я позвонила журналисту и сказала, что она пришла за мной, и чтобы он написал эту историю, а потом я перерезала себе вены в ванной.

— Мне очень жаль, — сказала Робин, но Флора не подала виду, что услышала ее.

— Потом мой отец сломал дверь в ванную, меня отвезли в больницу, диагностировали психоз и поместили в психиатрическое отделение. Я пролежала там целую вечность, они давали мне кучу лекарств, и мне приходилось посещать психиатра раз пять в неделю, но в конце концов я перестала встречаться с Утонувшим Пророком.

После выписки из больницы я отправилась в Новую Зеландию. Мои тетя и дядя занимаются бизнесом, в Веллингтоне. Они вроде как придумали для меня работу….

Голос Флоры прервался.

— И ты больше никогда не видела пророка? — спросил Уилл.

Разозлившись на него за то, что он сохранил свой инквизиторский тон после всего, что Флора только что им рассказала, Робин пробормотал “Уилл!”, но Флора ответила.

— Нет, видела. То есть, это была не совсем она — это была моя вина. В Новой Зеландии я много курила травки, и все началось снова. Я попала в другую психиатрическую больницу на несколько месяцев, после чего тетя и дядя посадили меня обратно на самолет до Лондона. Я им надоела. Они не хотели брать на себя ответственность.

Но после Новой Зеландии я больше никогда ее не видела, — сказала Флора. — Только, как я уже говорила, иногда, если я выпью, мне кажется, что я снова слышу ее… но я знаю, что она не настоящая.

— Если бы ты действительно думала что она не настоящая, ты бы обратилась в полицию.

— Уилл… — сказала Робин и была проигнорирована.

— Я знаю, что она существует, и она придет за мной, — продолжал Уилл с отчаянной бравадой, — но я все равно собираюсь сдаться. Так что либо ты действительно веришь в нее и боишься, либо не хочешь, чтобы церковь была раскрыта.

— Я хочу, чтобы их разоблачили, — решительно заявила Флора. — Вот почему я говорила с журналистом и почему я сказала, что встречусь с тобой. Ты не понимаешь, — сказала она, начиная всхлипывать. — Я все время чувствую себя виноватой. Я знаю, что я трусиха, но я боюсь…

— Утонувшего пророка, — торжествующе сказал Уилл. — Вот. Ты знаешь, что она настоящая.

— Есть вещи, которых стоит бояться больше, чем Утонувшего Пророка! — пронзительно сказала Флора.

— Что — тюрьмы? — пренебрежительно сказал Уилл. — Я знаю, что попаду в тюрьму, если она не убьет меня первой. Мне все равно, так будет правильно.

— Уилл, я уже говорила тебе: нет никакой необходимости сажать вас обоих в тюрьму, — сказала Робин. Повернувшись к Флоре, она сказала: — Мы считаем, что иммунитет от судебного преследования может быть обеспечен, если ты будешь готова дать показания против церкви, Флора. Все, что ты сейчас описала, ясно показывает, насколько ты была травмирована тем, что произошло с тобой на ферме Чепмена. У тебя были веские и обоснованные причины не говорить.

— Я пыталась рассказать об этом людям, — в отчаянии сказала Флора. — Я говорила своим психиатрам самые ужасные вещи, а они говорили, что это часть моего психоза, что мне все привиделось, что это все галлюцинации пророка. Это было так давно, а теперь… Все будут обвинять меня, как и он, — безнадежно добавила она, ткнув пальцем в Уилла. — Теперь, когда на ее руке не было рукава, Робин разглядела уродливые шрамы на запястье, оставшиеся от случая, когда она пыталась покончить с жизнью.

— Какие вещи ты рассказывала своим психиатрам? — непримиримо спросил Уилл. — Божественные тайны?

Робин вспомнила, как Шона говорила о Божественных Тайнах. Она так и не узнала, что это такое.

— Нет, — призналась Флора.

— Значит, на самом деле ты ничего им не говорила, — презрительно сказал Уилл. — Если бы ты была убеждена, что никакого Утонувшего Пророка нет, ты бы обо всем этом рассказала.

— Я сказала им самое страшное! — дико сказала Флора. — А когда они не поверили, я поняла, что говорить о Божественных Тайнах бессмысленно!

По выражению лица Пруденс Робин поняла, что она тоже не знает, что это за тайны.

— Ты не знаешь всего, что я видела, — сказала Флора Уиллу, и в ее голосе прозвучал гнев. — Тебя там не было. Я нарисовала это, — сказала она, повернувшись к Робин, — потому что были и другие свидетели, и я подумала, что если кто-то из них вышел, то они могут увидеть эту картину и связаться со мной. Тогда бы я точно знала, что это было на самом деле, но все, что я получила…

— Это был мой напарник, — сказала Робин.

— Да, — сказала Флора, — и по тому, как он писал, я поняла, что он никогда не был в ВГЦ. Он бы так не говорил, если бы знал. “Вам действительно не нравится ВГЦ, не так ли?” Он бы не был таким… легкомысленным. Потом я подумала, что это может быть кто-то из семьи Дейрдре, пытающейся меня подловить, и почувствовала себя… такой виноватой… такой испуганной, что удалила свой аккаунт.

— Кто такая Дейрдре? — сказал Уилл.

— Мать Лин, — сказала Робин.

Впервые Уилл выглядел потрясенным.

— Флора, — сказала Робин, — могу я тебе сказать, что, по-моему, ты видела?

Медленно и осторожно Робин описала сцену в храме, которая, по ее мнению, произошла во время Манифестации Утонувшего Пророка и в которой Дейрдре была извлечена из бассейна мертвой. Когда она закончила говорить, Флора, дыхание которой было поверхностным, а лицо очень белым, прошептала,

— Откуда ты это знаешь?

— Я все поняла,— сказала Робин. — Я была там во время одной из Манифестаций. Они чуть не утопили меня. Но как они объяснили, что произошло? Как они умудрились сказать всем, что Дейдре ушла?

— Когда ее достали из бассейна, — сбивчиво рассказывала Флора, — было еще очень темно. Доктор Чжоу склонился над ней и сказал: “С ней все в порядке, она дышит”. Папа Джей велел всем уходить, в первую очередь младшим. Когда мы выходили, папа Джей делал вид, что разговаривает с Дейрдре, как будто они беседуют, как будто ее голос был очень тихим, но он его слышал.

Но я знала, что она мертва, — сказала Флора. — Я была близко к сцене. Я видела ее лицо, когда ее вытащили из бассейна. На губах была пена. Ее глаза были открыты. Я знала. Но ты должен был поверить в то, что сказали Папа Джей и Мазу. Нужно было верить. На следующий день нас собрали вместе и сказали, что Дейрдре исключили, и все просто приняли это. Я слышала, как люди говорили: “Конечно, они должны были ее изгнать, если она так не понравилась пророку”.

Я помню мальчика по имени Кевин. Это должна была быть его первая Манифистация, но его наказали, поэтому ему не разрешили присутствовать. Он задавал много вопросов о том, что сделала Дейрдре, чтобы ее исключили, и я помню, как Бекка — она была подростком, одной из духовных жен папы Джея, ударила его по голове и сказала, чтобы он заткнулся насчет Дейрдре… Бекка была той, кто заставила меня… кто заставила меня…

— Что Бекка заставила тебя сделать? — спросила Робин.

Когда Флора покачала головой, глядя на свои колени, Робин сказала:

— Бекка тоже заставляла меня что-то делать. Она также пыталась втянуть меня в ужасные неприятности, пряча что-то украденное под моей кроватью. Лично я думаю, что она почти такая же страшная, как и Уэйсы.

Флора впервые подняла глаза на Робин.

— Я тоже, — прошептала она.

— Что она заставила тебя сделать? Что-то, что могло бы сделать тебя соучастником ужасной ситуации? Они сделали то самое со мной, отправили меня ухаживать за умирающим мальчиком. Я знала, что если он умрет, пока я буду с ним, они обвинят меня.

— Это еще хуже, — слабо сказала Флора, и Робин была тронута, увидев на лице Флоры искреннее сочувствие к ней. — Это хуже, чем мое… Они сделали это, чтобы сделать меня соучастницей, я часто думала об этом… Бекка заставляла меня писать письма от Дейрдре, к ее семье. Мне пришлось сочинять их самой. Я должна была написать, что ушла с фермы, но хочу жить по-новому, вдали от мужа и детей… Так что, очевидно, Дейдре мертва, — сказала Флора с досадой, — но Бекка посмотрела мне в глаза и сказала, что она жива, и ее выгнали, даже когда заставляла меня писать эти письма!

— Я думаю, что это большая часть того, что они делают, — сказала Робин. — Они заставляют тебя соглашаться с тем, что черное — это белое, а верх — это низ. Это часть того, как они контролируют тебя.

— Но это же мошенничество, не так ли? — в отчаянии сказала Флора. — Они сделали меня частью прикрытия!

— Тебя принуждали, — сказала Робин. — Я уверена, что ты получила бы иммунитет, Флора.

— Бекка еще там?

— Да, — сказали Робин и Уилл вместе. У последнего было странное, застывшее выражение лица: он внимательно следил за историей с поддельными письмами.

— А Бекка когда-нибудь увеличивалась? — спросила Флора.

— Нет, — сказал Уилл.

Теперь он впервые не требовал, а добровольно предоставлял информацию.

— Папа Джей не хочет этого, потому что считает, что ее родословная запятнана.

— Он не поэтому не разрешает ей иметь ребенка, — тихо сказала Флора.

— Почему же?

— Он хочет, чтобы она оставалась девственницей, — сказала Флора. — Вот почему Мазу не испытывает к ней ненависти, как ко всем остальным духовным женам.

— Я этого не знал, — сказал Уилл, очень удивленный.

— Все духовные жены знают, — сказала Флора. — Я была одной из них, — добавила она.

— Правда? — сказала Робин.

— Да, — сказала Флора. — Это началось как “Любящее лекарство”, и ему это так понравилось, что он сделал меня духовной женой. Ему нравится… ему нравится, когда тебе это не нравится.

Мысли Робин тут же переключились на Дейрдре Доэрти, чопорную женщину, пожелавшую хранить верность мужу, последняя беременность которой, по ее словам, была результатом изнасилования Уэйсом.

— Мазу иногда присоединялась, — почти шепотом сказала Флора. — Она… Иногда помогала удерживать меня, или… Иногда ему нравилось смотреть, как она с тобой что-то делает…

— О Боже, — сказала Робин. — Флора… Мне так жаль.

Теперь Уилл выглядел одновременно испуганным и встревоженным. Дважды он открывал рот, чтобы заговорить, передумывал, а потом пробурчал:

— Как ты объяснишь то, что делает пророк на ферме Чепмена, если она не существует?

— Например что? — спросила Флора.

— Проявления.

— Ты имеешь в виду, например, в бассейне и в лесу?

— Я знаю, что они используют маленьких девочек, одетых как она, в лесу, я не дурак, — сказал Уилл. — Но это не значит, что они не становятся ею, когда делают это.

— Что ты имеешь в виду, Уилл? — спросила Пруденс.

— Ну, это похоже на транссубстанцию, не так ли? — сказал Уилл. Он мог бы снова вернуться на овощную грядку и читать Робин лекции по церковной доктрине. — Та облатка, которую дают в причастии, на самом деле не является телом Христа, но это так. То же самое. А та кукла, которую заставляют подниматься из бассейна при крещении, — это просто символ. Это не она, но это она.

— Это одна из Истин Высшего Уровня? — спросила Робин. — Что маленькие девочки, одетые как Дайю, и кукла без глаз — это Дайю?

— Не называй ее Дайю, — сердито сказал Уилл. — Это неуважительно. И нет, — добавил он, — я сам во всем разобрался.

Он, видимо, почувствовал, что ему нужно оправдываться, потому что сказал решительно:

— Слушай, я знаю, что все это полная чушь. Я видел лицемерие, то, что папа Джей может делать то, что никому другому не позволено — он может жениться. И он может оставить себе детей и внуков, потому что его род особенный, а все остальные должны принести Живую Жертву, и алкоголь в доме на ферме. Я знаю, что папа Джей — не мессия, и что на ферме творятся очень плохие вещи, но ты не можешь сказать, что у них что-то не так, потому что ты это видела, — сказал он Флоре, — и ты тоже видела! — добавил он Робин. Мир духов реален!

Наступило короткое молчание, которое нарушила Пруденс.

— Как ты думаешь, Уилл, почему никто в церкви никогда не признается, что по ночам они переодевают маленьких девочек и используют манекены для того, чтобы они поднимались из бассейна для крещения? Потому что многие люди верят, что они буквально видят нечто сверхъестественное, не так ли?

— Некоторые из них могут, — защищался Уилл, — но не все. В любом случае, Утонувший Пророк возвращается на самом деле. Она материализуется из воздуха!

— Но если все остальное — обман… — предположила Флора.

— Все равно из этого не следует… Да, конечно, иногда они просто показывают нам изображения пророка, но иногда она действительно приходит… Это как в церквях на стене висит модель Иисуса. Никто не притворяется, что это буквально он. Но когда Утонувший Пророк появляется в виде духа, передвигается и все такое — другого объяснения этому нет. Нет никакого проектора, и она не марионетка — это она, это действительно она.

— Ты говоришь о том, когда она проявляется как призрак в подвальной комнате? — спросила Робин.

— Не только в подвале, — сказал Уилл. — Она делает это и в храме.

— Всегда ли зрители сидят в темноте, когда это происходит? — спросила Робин. А иногда перед ее появлением заставляют убираться из комнаты? Нас заставили покинуть подвал на некоторое время, прежде чем мы увидели ее проявление. А зрители всегда находятся перед ней, когда она проявляется, а не сидят вокруг сцены?

— Да, так было всегда, — сказала Флора, когда Уилл не ответил. — А что?

— Потому что я могу объяснить, как они это делают, — сказала Робин. — Один человек, с которым я работаю, предположил, что это может быть старая иллюзия под названием “призрак Пеппера”. Я посмотрела. Нужен стеклянный экран, расположенный под углом к зрителям, и скрытая боковая комната. Затем фигура в боковой комнате слегка освещается, свет на сцене гаснет, и зрители видят отражение предполагаемого призрака в стекле, оно прозрачное и выглядит так, как будто он находится на сцене.

После этих слов наступила тишина. Затем, ошеломив всех присутствующих, Флора громко сказала:

— Боже мой!

Остальные трое посмотрели на нее. Флора смотрела на Робин сквозь волосы с благоговением.

— Вот как. Вот как они это делают. О мой Бог.

Флора начала смеяться.

— Я не могу в это поверить! — сказала она, задыхаясь. — Я никогда не могла понять, в чем дело, это всегда вызывало у меня сомнения… Отражение в стекле — вот оно, это имеет смысл! Они делали это только там, где была боковая комната. А если мы были в храме, то все должны были сидеть лицом к сцене.

— Я думаю, — сказала Робин, — что храм на ферме Чепмена был спроектирован как театр. Этот верхний балкон, на котором никогда не сидят члены клуба, эти углубления… Я думаю, он был построен так, чтобы создавать масштабные иллюзии.

— Нельзя быть уверенным в этом, — сказал Уилл, который теперь выглядел очень обеспокоенным.

— Утонувший пророк не существует, — сказала Флора Уиллу. — Не существует.

— Если бы ты искренне верила в это, — сказал Уилл с прежним гневом, — если бы ты искренне верила в это, ты бы открыла Божественные Тайны.

— Ты имеешь в виду Луг Дракона? Живая Жертва? Любящее лекарство?

Уилл нервно посмотрел в сторону окна, словно ожидая, что там будет парить безглазая Дайю.

— Если я расскажу о них сейчас и не умру, ты поверишь, что она не настоящая? — спросила Флора.

Флора откинула волосы с лица. Она предстала в образе красивой женщины. Уилл не ответил на ее вопрос. Он выглядел испуганным.

— Драконий луг — это место, где хоронят все трупы, — ровным голосом сказала Флора. — Это то поле, которое постоянно пашут лошади.

Уилл слегка задохнулся от шока, но Флора продолжала говорить.

Глава 118

В опасности все, что имеет значение, — это действительно выполнить все, что должно быть сделано…

И-Цзин или Книга Перемен

Страйк ждал в гостиной Пруденс уже почти три часа. Вскоре после того, как Пруденс, Робин и Уилл скрылись в совещательной комнате, он услышал повышенные голоса из-за закрытой двери. Но с тех пор не было никаких признаков того, что происходит на встрече, на которую его не пустили. Муж Пруденс, похоже, ушел на вечер. Оба ребенка-подростка появлялись ненадолго, направляясь на кухню, где они перекусывали, и Страйк, слушая, как они открывают и закрывают холодильник, размышлял о том, насколько странным кажется им внезапное появление этого громоздкого нового дяди на семейном древе, и думал, что, возможно, они не задумывались об этом. Счастливые семьи, подумал он, не задумываются о значении и силе кровных уз, и только таким добровольным безотцовщинам, как он, странно видеть слабый след себя в почти незнакомых людях.

В любом случае, как бы ни относились к нему племянник и племянница, никто из них не предложил Страйку ничего поесть. Он не принял это близко к сердцу: насколько он помнил, в их возрасте предлагать еду едва знакомым взрослым тоже не входило в список его приоритетов. Полчаса назад он пробрался на кухню и, не желая быть обвиненным в вольностях, угостился несколькими печеньями. Теперь, все еще чрезвычайно голодный, он подумывал о том, чтобы предложить Робин заехать в “Макдоналдс” на обратном пути к Пат, когда зажужжал его мобильный. Радуясь, что есть чем заняться, Страйк потянулся к нему и увидел номер Мидж.

Таш только что написала. Она не нашла записку. Халат забрали до того, как она вернулась в массажный кабинет. Никто не спрашивал ее о стуке в окно. Что ты хочешь, чтобы она сделала?

Страйк написал ответное сообщение:

Ничего. Полиция теперь знает, что Лин удерживают там против ее воли. Просто прикрой выход, на случай, если ее перевезут.

Он едва успел закончить печатать, как дверь консультационной комнаты Пруденс открылась. Первой из комнаты вышла его сестра. Следом за ней вышел Уилл, выглядевший слегка потрясенным.

— Ничего, — пробормотал он Пруденс, — если я воспользуюсь вашей ванной?

— Конечно, — сказала Пруденс. — По коридору, вторая дверь слева.

Уилл исчез. Теперь из комнаты вышла крупная кудрявая женщина, одетая во все черное, а за ней Робин. Пруденс пошла открывать входную дверь, но Флора повернулась к Робин и робко сказала:

— Можно я тебя обниму?

— Конечно, — сказала Робин, раскрывая объятия.

Страйк наблюдал за тем, как две женщины обнимаются. Робин что-то пробормотала Флоре на ухо, та кивнула, после чего бросила нервный взгляд в сторону Страйка и скрылась из виду.

Робин немедленно вошла в гостиную и сказала быстрым шепотом:

— Много… много информации. Лекарство от любви — папа Джей закручивает гайки геям и психически больным женщинам, чтобы вылечить их. Драконий луг — на ферме Чепменов хоронят умерших на вспаханном поле, и Флора уверена, что смерти не зарегистрированы. Но самое главное — это Живая жертва. — Это…

Уилл вошел в гостиную, все еще выглядя смутно дезориентированным.

— Все в порядке? — сказал Страйк.

— Да, — сказал Уилл.

Они услышали, как закрылась входная дверь. В комнату вошла Пруденс.

— Извини, что так долго, — сказала она Страйку. — Сильви или Джерри принесли тебе что-нибудь поесть?

— Эээээ… нет, но все в порядке, — сказал Страйк.

— Тогда позволь мне…

— Действительно, все в порядке, — сказал Страйк, который теперь мысленно уже решил съесть бургер с чипсами. — Нам нужно вернуть Уилла к Цин.

— О, да, конечно, — сказала Пруденс. Она подняла глаза на Уилла.

— Если ты когда-нибудь захочешь поговорить с кем-нибудь, Уилл, я не возьму с тебя денег. Подумай об этом, хорошо? Или я могу порекомендовать другого психотерапевта. И прочти книги, которые я одолжила Робин.

— Спасибо, — сказал Уилл. — Да. Я так и сделаю.

Теперь Пруденс обратилась к Робин.

— Это был огромный прорыв для Флоры. Я никогда не видела ее такой раньше.

— Я рада, — сказала Робин, — очень рада.

— И я думаю, что то, что ты поделилась своим опытом, — это было очень важно.

— Ну, торопиться некуда, — сказала Робин. — Она может подумать, что ей делать дальше, но я имела в виду то, что сказала. Я буду с ней на каждом шагу. В любом случае, большое спасибо, что организовала это, Пруденс, это было очень полезно. Мы, наверное, должны…

— Да, — сказал Страйк, в животе которого громко заурчало.

Страйк, Робин и Уилл молча шли к машине.

— Ты голоден? — спросил Страйк у Уилла, очень надеясь, что ответ будет положительным. Уилл кивнул.

— Отлично, — сказал Страйк, — заскочим в Макдональдс.

— А как насчет “Кедровой террасы”? — спросила Робин, заводя двигатель. — Мы собираемся проверить, там ли Роуз Фернсби?

— Может быть, — сказал Страйк. — Не такой уж большой объезд, правда? Но если мы увидим “Макдональдс”, то сначала заедем туда.

— Отлично, — весело сказала Робин.

— Ты не голодна? — спросил Страйк, когда они отъехали.

— Думаю, я привыкла к меньшему количеству еды на ферме Чепмен, — сказала Робин. — Я акклиматизировалась.

Страйк, которому очень хотелось услышать новую информацию от Робин, понял из ее молчания, что она считает нецелесообразным вываливать на Уилла все, что произошло в совещательной комнате. Последний выглядел измученным и встревоженным.

— Ты слышал что-нибудь от Мидж? — спросила Робин.

— Да, — сказал Страйк, — ничего нового.

Сердце Робин упало. По тону Страйка она поняла, что “ничего нового” означает “ничего хорошего”, но, уважая чувства Уилла, отказалась от дальнейших вопросов.

Они пересекли Твикенхэмский мост с его бронзовыми фонарями и балюстрадами, внизу блестела серая Темза, и Страйк опустил стекло, чтобы подымить. При этом он посмотрел в зеркало. За ними ехал синий Форд Фокус. Несколько секунд он наблюдал за ним, затем сказал:

— Там…

— За нами едет машина с сомнительными номерами, — сказала Робин. — Я знаю.

Она только что заметила это. Номера были фальшивыми и нелегальными, такими, которые можно было легко заказать через Интернет. Машина постоянно приближалась с тех пор, как они заехали в Ричмонд.

— Черт, — сказала Робин, — мне кажется, я видела его по дороге к Пруденс, но он висел сзади. Черт, — добавила она, глядя в зеркало заднего вида, — водитель…?

— В балаклаве, да, — сказал Страйк. — Но я не думаю, что это Фрэнки.

Оба вспомнили, как ранее Страйк самоуверенно заявлял, что они остановятся и вступят в схватку с любым, кто покажется им хвостом. Каждый из них, наблюдая за машиной, понимал, что это было бы крайне неразумно.

— Уилл, — сказала Робин, — пригнись, пожалуйста, прямо вниз. И держись… ты тоже, — сказала она Страйку.

Не подавая сигнала, Робин ускорилась и резко повернула направо. Водитель форда был застигнут врасплох: он свернул на середину дороги, едва не столкнувшись со встречным транспортом, и Робин рванула с места, сначала через автостоянку, а затем по узкой жилой дороге.

— С какого хрена ты знала, что сможешь выехать с другой стороны парковки? — сказал Страйк, который держался изо всех сил. Робин превысила скорость на двадцать миль.

— Я здесь уже была, — сказала Робин, которая, опять же не указав направление, свернула налево на более широкую дорогу. — Я следила за тем бухгалтером-мошенником. Где они?

— Догоняют, — сказал Страйк, поворачиваясь, чтобы посмотреть. — Только что сбили две припаркованные машины.

Робин нажала на педаль газа. Двум пешеходам, переходившим дорогу, пришлось отпрыгнуть, чтобы уйти с ее пути.

— Черт, — снова закричала она, когда стало ясно, что они вот-вот выйдут на трассу А316 и поедут в обратном направлении.

— Неважно, просто едь.

Робин вошла в поворот на такой скорости, что едва не столкнулась с центральным барьером.

— Уилл, — сказала она, — тише, ради Бога, я…

Заднее и лобовое стекла разбились. Пуля прошла так близко от головы Страйка, что он почувствовал ее жар: Робин вела вслепую из-за сплошной белизны на месте стекла.

— Выбивай! — крикнула она Страйку, который отстегнул ремень безопасности, чтобы повиноваться. Второй громкий удар: они услышали, как пуля попала в багажник. Страйк выбивал осколки из лобового стекла, чтобы Робин было видно; осколки посыпались на них обоих.

Третий выстрел: на этот раз в упор.

— Держись! — повторила Робин, и ее занесло на повороте на другую полосу, проскочив ее в считанные дюймы, отчего Страйк врезался лицом в неповрежденное боковое стекло.

— Прости, прости…

— К черту, давай!

Пролетевшая мимо пуля затопила мозг Страйка белым огнем паники; у него возникло иррациональное убеждение, что машина вот-вот взорвется. Повернувшись на сиденье, он увидел, как Форд на скорости врезался в барьер.

— Это их добило.. нет, блядь….

Авария не была разрушительной. Форд двигался задним ходом, пытаясь пройти поворот.

— Давай, давай!

Вжав педаль в пол, Робин увидела на другой стороне дороги мигающий синий свет.

— Где Форд? Где Форд?

— Не вижу…

— Зачем ты едешь в ту сторону? — Робин крикнула проезжавшей мимо полицейской машине, которая ехала в противоположном направлении. — Подожди…

На скорости она резко повернула налево на другую узкую улицу.

— Господи Иисусе, — сказал Страйк, чье лицо ударилось о то, что осталось от ветрового стекла, и который не мог поверить, что она успела повернуть.

— И снова! — сказала Робин, и БМВ слегка накренился, когда она повернула направо.

— Они уехали, — сказал Страйк, глядя в боковое зеркало и вытирая кровь, стекавшую по его лицу. — Притормози… ты оторвалась от них… черт.

Робин сбросила скорость. Она повернула еще за угол, затем вырулила на парковочное место и затормозила, ее руки так крепко сжимали руль, что ей пришлось приложить сознательное усилие, чтобы отпустить его. Они услышали вдалеке вой сирен.

— С тобой все в порядке, Уилл? — спросил Страйк, оглядываясь на молодого человека, который теперь лежал в темном пространстве для ног, покрытый стеклом.

— Да, — слабым голосом сказал Уилл.

По темной улице навстречу им шла группа молодых людей.

— У тебя трещина на ветровом стекле, милая, — сказал один из них под дружный хохот своих приятелей.

— С тобой все в порядке? — спросил Страйк Робин.

— Лучше, чем у тебя, — ответила она, глядя на порез на его лице.

— Лобовое стекло, а не пуля, — сказал Страйк, доставая свой мобильный и набирая 999.

— Ты думаешь, они его поймали? — спросила Робин, оглядываясь через плечо в направлении сирен.

— Мы узнаем это достаточно скоро.

Глава 119

Девять на пятом месте означает:

Решительное поведение.

Настойчивость с осознанием опасности.

И-Цзин или Книга Перемен

— Мы уже в пятый раз обращаемся в полицию по поводу ВГЦ и подозрительной активности вокруг нашего офиса, — сказал Страйк. — Я понимаю, что у вас нет всей этой информации под рукой, я знаю, что даю вам много информации, которая может показаться вам неважной, но я не собираюсь врать: я был бы признателен, если бы вы перестали смотреть на меня как на идиота.

Было два часа ночи. Прошел час, прежде чем пульс Страйка замедлился до уровня, характерного для неподвижного сорокадвухлетнего мужчины. Он все еще сидел в небольшой комнате для допросов, куда его доставили по прибытии в отделение полиции. На вопрос, знает ли он, почему кто-то может захотеть в него выстрелить, Страйк подробно рассказал о текущем расследовании ВГЦ. Он посоветовал дознавателю поискать информацию об убийстве Кевина Пирбрайта, объяснил, что неделю назад в их офис пытался проникнуть вооруженный пистолетом злоумышленник, и сообщил офицеру, что за последние пару недель их с Робин уже второй раз преследуют на машине.

Сам масштаб истории Страйка, казалось, разозлил констебля Бауэрса, человека с длинной шеей и аденоидальным голосом. По мере того как Бауэрс становился все более откровенно скептичным (“Церковь имеет на вас зуб?”) Страйк был спровоцирован на открытое раздражение. Помимо всего прочего, сейчас он был необычайно голоден. Просьба о еде привела к тому, что ему принесли три простых печенья и чашку чая с молоком, и, учитывая, что он был жертвой стрельбы, а не подозреваемым, Страйк почувствовал, что к нему должны отнестись с большим вниманием.

Робин тем временем решала проблему другого рода. Она закончила давать показания вполне дружелюбной и компетентной женщине-офицеру, но отказалась от поездки домой, настояв на том, чтобы Уилла отвезли обратно к Пат. Проводив Уилла в полицейскую машину, Робин вернулась в приемную и с ужасом, но понимая, что у нее нет выбора, позвонила Мерфи, чтобы рассказать ему о случившемся.

Его реакция на ее новость была, понятно, тревожной и вполне оправданной. Тем не менее, Робин пришлось сдерживать гневные возражения на очевидные, по ее мнению, утверждения Мерфи: что теперь потребуются дополнительные меры безопасности и что полиции нужен каждый клочок информации о ВГЦ, которую Страйк и Робин могут им предоставить. Неосознанно вторя Страйку, Робин сказала:

— Мы уже буквально в пятый раз обращаемся в полицию по поводу церкви. Мы ничего не скрывали.

— Нет, я знаю, я все понимаю, но, черт возьми, Робин, как бы я хотел приехать и забрать тебя. Я застрял с этой чертовой поножовщиной в Саутхолле.

— Я в порядке, — сказала Робин, — на мне нет ни следа. Я вызову такси.

— Не вызывай Убер, ради всего святого, пусть кто-нибудь из копов отвезет тебя домой. Не могу поверить, что они не поймали стрелка.

— Может быть, уже поймали.

— Это не должно занимать у них столько времени, черт возьми!

— Они связались по рации с парой машин, чтобы попытаться отрезать ему путь, но я не знаю, что произошло — либо они не успели вовремя, либо он знал объездную дорогу.

– Возможно, он попадет на камеры. A316, обязательно.

– Да, — сказала Робин. Она чувствовала легкую нервозность, возможно, из-за кофе на голодный желудок. – Слушай, Райан, я, пожалуй, пойду.

– Да, хорошо. Я чертовски рад, что ты в безопасности. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, — пробормотала Робин, потому что краем глаза заметила движение, и, когда она положила трубку, Страйк наконец-то появился из своей комнаты для допросов с крайне раздраженным видом.

– Ты все еще здесь, — сказал Страйк, приободрившись при виде ее. — Я подумал, что ты, возможно, ушла. Разве ты не измотана?

— Нет, — сказала Робин, — я чувствую себя… взвинченной.

— На меня тоже так действует стрельба, — сказал Страйк. Что ты скажешь о том, чтобы пойти и купить этот “Макдоналдс”?

— Звучит фантастически, — сказала Робин, убирая мобильник обратно в карман.

Глава 120

Если мы не будем начеку, злу удастся скрыться, а когда оно ускользнет от нас, из оставшихся семян разовьются новые несчастья, ведь зло не умирает легко.

И-Цзин или Книга Перемен

Через сорок минут Страйк и Робин вышли из такси возле круглосуточного Макдональдса на Стрэнде.

— Я возьму все, — сказал Страйк, когда они направились к прилавку. — Ты?

— Эм — Биг Мак и…

— О, черт, что теперь? — прорычал Страйк, когда зазвонил его мобильный. Ответив, он услышал голос Мидж и звук автомобильного двигателя.

— Я думаю, они перевозят Лин. Таша видела, как двое мужчин заходили в офис сегодня днем. Их провели в пристройку, они вышли и снова ушли. Она тогда не поняла, что это полиция, потому что они были в штатском — они проехали прямо мимо меня, я должна была понять, что это полицейские, но, честно говоря, они оба были так ухожены, что я подумала, что это, наверное, гей-парочка, которая убегает. Я жила в этой машине последние три дня, и я устала, — добавила она, защищаясь.

— Мне знакомо это чувство, — сказал Страйк, наблюдая за тем, как Робин делает заказ.

— В следующий момент Ташу вызывают к Чжоу. “Вы, кажется, потеряли это, надеюсь, это не важно”. Они нашли записку в кармане ее мантии. Она вела себя невинно, очевидно…

— Черт возьми, что сейчас происходит?

— Я пытаюсь тебе сказать! Таша подумала, что ей лучше убраться, пока ее тоже не заперли в пристройке…

— Меня не интересует Таша!

— Очаровательно, — сказал голос актрисы на заднем плане.

— О, да за… — сказал Страйк, закрывая глаза и проводя рукой по лицу.

— Из ворот клиники десять минут назад выехал обычный фургон. Мы уверены, что Лин там. Три часа ночи — чертовски странное время для разъездов на фургонах. Кстати, я тебя не разбудила?

— Нет, — сказал Страйк, — послушай…

— Значит, мы в хвосте…

— ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПОСЛУШАЙ!

Робин, служащие “Макдоналдса” и другие посетители уставились на него. Страйк вышел из ресторана. Оказавшись на тротуаре, он сказал:

— Я не сплю, потому что мою машину только что обстреляли, в ней были я и Робин…

— Что…?

— По моим сведениям, у церкви есть оружие, причем во множестве. В такое время будет очевидно, что вы преследуете этот фургон. Брось это.

— Но…

— Ты не знаешь, что там Лин. Это слишком большой риск. С тобой гражданский — гражданский, который, как им известно, знает слишком много. Узнай номер, а потом езжай домой.

— Но…

— Не спорь со мной, мать твою, — угрожающе произнес Страйк. — Я тебе сказал, что я хочу. Выполняй, блядь.

Он обернулся и увидел, что Робин несет два больших пакета с едой.

— Давай поедим в офисе, — предложила она, не желая привлекать к себе лишнего внимания в ресторане. — Это всего лишь в десяти минутах ходьбы. Тогда мы сможем поговорить как следует.

— Хорошо, — раздраженно сказал Страйк, — но сначала дай мне бургер.

И они пошли по темным улицам в сторону Денмарк-стрит, причем Страйк пересказывал Робин то, что только что сказала Мидж, между большими кусками гамбургера. Он уже принялся за пакет с жареной картошкой, когда они дошли до знакомой черной двери с новым замком, защищенным от вскрытия. Поднявшись наверх, Робин распаковала остатки еды за столом партнеров. Она все еще чувствовала себя бодрой.

Страйк, вскоре поглотивший три гамбургера и два пакета картошки фри, теперь принялся за яблочный пирог. Как и Робин, он не испытывал ни малейшего желания спать. Непосредственное прошлое словно сжималось и растягивалось в его сознании: в один момент ему казалось, что перестрелка произошла неделю назад, в другой — что он только сейчас почувствовал жар пули, пронзившей воздух возле его щеки, и увидел, как разбилось лобовое стекло.

— На что ты смотришь? — спросил он Робин, заметив ее слегка остекленевший взгляд на доску на стене позади него.

Казалось, что она отвлеклась на что-то далекое.

— Я ведь не сказала тебе, что такое третья Божественная тайна? “Живая жертва”?

— Нет, — сказал Страйк.

— ВГЦ — это торговля детьми.

Челюсти Страйка перестали двигаться.

— Что?

— Лишние дети, в основном мальчики, доставляются в центр в Бирмингеме, где они хранятся до момента продажи. Это нелегальная служба усыновления: дети за деньги. Большинство из них отправляется в Америку. Твой друг Джо Джексон, судя по всему, за это отвечает. Судя по тому, что сказала Флора, из ВГЦ уже ушли сотни детей.

— Боже…

— Я должна была догадаться, что здесь что-то не так, учитывая, сколько незащищенного секса у них на ферме Чепменов. Потому что детей там относительно немного, и почти все они выглядят так, как будто их отцами были Джонатан или Тайо. Уэйс сохраняет собственную родословную и, конечно, достаточное количество неродственных девочек, чтобы обеспечить церковь будущими поколениями.

На мгновение потеряв дар речи, Страйк проглотил яблочный пирог и потянулся за пивом, которое он достал из холодильника в офисе.

— Уилл знал из-за Лин, — сказала Робин. — Когда она забеременела, то страшно боялась, что Цин отправят в Бирмингем. Никто из них не мог понять, почему ей разрешили остаться, поэтому я предполагаю, что Лин не понимает, что Уэйс — ее отец… Страйк, я очень волнуюсь за Лин.

— Я тоже, — сказал Страйк, — но Мидж не могла тащиться за этим чертовым фургоном всю ночь, и уж точно не с ее подружкой, приехавшей поразвлечься.

— Это нечестно, — сказала Робин. — Раньше ты позволял — то есть, конечно, я не была твоей девушкой, но ты позволял мне делать что-то в первые дни, когда, технически, я была твоим временным сотрудником. Таша тоже беспокоится о Лин.

— Расследование — это не командный вид спорта. Так что, это открытый секрет, эта торговля детьми?

— Я не знаю. Флора узнала об этом, только когда была беременна. Одна из женщин сказала ей, что ее ребенка собираются продать за большие деньги для славной миссии, но ребенок умер при рождении. За это Флору наказали, — сказала Робин.

— Черт, — сказал Страйк.

Независимо от того, предполагала ли Робин, что ее информация произведет именно такой эффект, Страйк теперь чувствовал себя виноватым за то, что так сурово осудил Флору Брюстер.

— Робин, это просто охренительно, и ты это сделала.

— Только вот, — сказала Робин, которая не была особенно довольна, — это все равно слухи, не так ли? Флора, Уилл и Лин никогда не были в Бирмингемском центре. У нас нет ни малейшего конкретного доказательства торговли людьми.

— Эмили Пирбрайт была переведена из Бирмингема, верно?

— Да, но учитывая, что ей не разрешалось покидать ферму Чепмена с тех пор, как я сбежала, мы можем долго ждать ее показаний.

— Эбигейл Гловер тоже отправили в Бирмингем после смерти Дайю, но она ни словом не обмолвилась о том, что там содержится огромное количество детей.

— Если Эбигейл никогда не была беременна, она, вероятно, думала, что все дети принадлежат людям, живущим в Бирмингемском центре. Женщины, похоже, узнают об этом только тогда, когда уже ждут ребенка… Мы должны подключить к этому полицию, — сказала Робин, — и не тогда, когда этого ожидает церковь.

— Согласен, — сказал Страйк, доставая блокнот. — К черту, у нас есть контакты, пора перестать быть такими чертовски вежливыми. Я предлагаю собрать их всех вместе, Уордла, Лейборна, Эквензи… Мерфи, — добавил он после некоторого колебания — и выложить все, желательно в присутствии Уилла и Флоры. Как ты думаешь, они будут говорить?

— Я на девяносто процентов уверена, что Флора так и поступит, после сегодняшнего вечера. Уилл… Я думаю, он все еще намерен говорить с полицией только после того, как Лин выйдет на свободу.

— Может быть, пули, пролетающие в футе над его головой, подточат его уверенность, — сказал Страйк. — Я сделаю эти звонки завтра… то есть сегодня.

Страйк съел одинокую холодную картошку, задержавшуюся на дне засаленного пакета. Робин снова смотрела на доску на стене. Ее взгляд перебегал с фотографии кроличьего лица Дайю на рисунок Флоры Брюстер, изображающий девочку без глаз; с фотографии двадцатилетней Кэрри Кертис Вудс на Дженнифер Уэйс с ее завивкой в стиле восьмидесятых; с полароидных снимков в свиных масках на робкое круглое лицо Пола Дрейпера и, наконец, на записку, которую написал себе Страйк: “БЕГУН НА ПЛЯЖЕ?

— Страйк, — сказала Робин, — что, черт возьми, происходит?

Глава 121

Шесть на третьем месте означает:

Кто охотится на оленей без лесника

Заблудился только в лесу.

И-Цзин или Книга Перемен

— Достаточно, чтобы развалить ВГЦ, если нам повезет, — сказал Страйк.

— Нет, я имею в виду то, что происходит с тех пор, как я вышла. Почему они одновременно такие ловкие, их так трудно поймать на месте преступления, но в то же время они такие некомпетентные?

— Продолжай, — сказал Страйк, потому что она сформулировала то, о чем он и сам задумывался.

— Та парочка в красной “Корсе”: они действительно ехали за нами? Если да, то у них это плохо получалось, в то время как Форд Фокус — я знаю, что облажалась, не заметив их раньше…

— Нет, кто бы ни был за рулем этой машины, он был очень хорош, и он также был чертовски близок к тому, чтобы убить одного или обоих из нас.

— Верно, и тот, кто пытался проникнуть сюда с оружием, выглядел довольно эффективно, и тот, кто убил Кевина Пирбрайта, остался безнаказанным…

— В то время как наш зеленоглазый друг не мог быть более очевидным, если бы держал в руках плакат с надписью “Я слежу за вами”.

— А тут еще Рини и Кэрри, напуганные до самоубийства, даже не встретившись с человеком лицом к лицу… Не кажется ли тебе, что за нами охотятся две разные группы людей, одна из которых — что-то вроде клоунады, а другая — действительно опасна?

— Лично я, — сказал Страйк, — считаю, что за этим стоит человек, который не может быть разборчив в выборе подчиненных. Ему приходится выбирать из того, что у него есть на данный момент.

— Но это не подходит Джонатану Уэйсу. В его распоряжении тысячи людей, абсолютно преданных ему, и что бы ты ни говорил о нем, он обладает настоящим талантом расставлять людей там, где они наиболее полезны. У него никогда не было перебежчиков высокого уровня.

— Это так, — сказал Страйк, — а также тот факт, что он мог бы держать нас под круглосуточным наблюдением, не повторяя ни одного лица, в то время как тот, кто стоит за этим, похоже, следит за нами в довольно случайное время. У меня такое ощущение, что они делают это только тогда, когда могут.

— Знаешь, — сказал Страйк, потянувшись за пивом, — Уэйс категорически отрицал, что следил или наблюдал за нами, когда я встретил его в “Олимпии”. Он, конечно, в любом случае так сказал бы, но я допускаю, что есть вероятность того, что он говорил правду.

— Что если, — сказала Робин, обдумывая ситуацию по ходу разговора, — кто-то в церкви боится, что мы узнали что-то, о чем Уэйс никогда не знал? Что-то, из-за чего он бы очень рассердился?

Теперь они оба смотрели на доску.

— Если судить по тому, с кем они пытаются помешать нам поговорить, то это те самые полароиды, — сказал Страйк, — потому что вряд ли от тебя ускользнуло, что пули начали попадать в нас только после того, как стало ясно, что мы направляемся к Сидар-Террас и, как я сильно подозреваю, к Роуз Фернсби. Им было наплевать на Уилла, иначе они попытались бы остановить нас раньше. Возможно, они делают ставку на то, что он не заговорит, пока у них все еще есть Лин, на случай, если именно она заплатит за это… На самом деле, она является чем-то вроде козырной карты для церкви, не так ли? В их интересах сохранить ей жизнь…

— Нет, — сказал Страйк, снова доставая блокнот и ручку, — я по-прежнему считаю, что Роуз Фернсби находится в реальной опасности. Кто-то должен пойти в Сидар-Террас и предупредить ее, если она там есть.

Он сделал соответствующую пометку и снова отложил ручку.

Робин вздрогнула. Было уже ближе к четырем утра, и хотя ее мозг был слишком перегружен для сна, тело чувствовало себя иначе. Она была слишком занята, глядя на фотографию Дайю на доске объявлений, чтобы заметить, как Страйк снимает куртку, пока он не передал ее ей.

— О… ты уверен?

— У меня, по сравнению с тобой, около пяти килограммов лишнего веса.

— Не преувеличивай, — пробормотала Робин. — Спасибо.

Она натянула куртку: в ней было уютно и тепло.

— Как отреагировал Уэйс, когда ты упомянул о полароидах и свиных масках?

— Недоверие, неверие… именно то, чего ты ожидала.

Оба некоторое время сидели в задумчивости, не отрывая взгляда от доски.

— Страйк, я не понимаю, зачем кто-то рискует стрелять в нас только из-за этих фотографий, — сказала Робин, прервав затянувшееся молчание. — Это ужасно, и, конечно, попадет в таблоиды, но, честно говоря, по сравнению с тем, что может грозить церкви, если нам удастся заставить Уилла, Флору и, возможно, других дать показания, эти фотографии, конечно, не то чтобы померкнут, но станут просто еще одной мерзкой деталью. К тому же на фотографиях нет ничего, что указывало бы на то, что они были сделаны на ферме Чепменов. Это можно отрицать.

— Если Роуз Фернсби даст показания, то нет.

— Она не говорит уже двадцать один год. Ее лицо скрыто на фотографиях. Если она хочет отрицать, что это она, то мы никогда не сможем это доказать.

— Так почему же кто-то так хочет помешать нам поговорить с ней?

— Я не знаю, кроме… Я знаю, что тебе не нравится эта теория, но она была там, в ночь перед смертью Дайю. Что, если она что-то видела или слышала, когда тайком выходила из женского общежития, чтобы присоединиться к отцу и брату?

— Как далеко от детского общежития находится женское?

— Расстояние приличное, — признала Робин, — но что, если Дайю зашла в женское общежитие, выйдя из детского? А может, Роуз выглянула из окна своего общежития и увидела, что Дайю направляется в лес или в комнату отдыха?

— Тогда кто-то еще должен был быть с Дайю, чтобы знать, что Роуз их заметила.

Последовало молчание. Затем Робин сказала:

— Дайю откуда-то брала еду и игрушки…

— Да, и знаешь, чем это пахнет? Обхаживанием.

— Но Кэрри сказала, что это не она.

— Верим ли мы ей?

— Я не знаю, — сказала Робин.

Последовала еще одна долгая пауза, каждый из них погрузился в свои мысли.

— Все было бы гораздо логичнее, — сказал наконец Страйк, — если бы последний раз Дайю видели выбирающейся из окна. Если ты собираешься утопить ребенка в ранний час, зачем сначала помогать ему выбраться из окна? А что, если Дайю не вернется?… Или в этом и был смысл? Дайю спрячется — или ее спрячут — где-нибудь после того, как она вылезет из окна… а вместо нее на пляж берут другого ребенка?

— Ты серьезно? — сказала Робин. — Ты говоришь, что утонул другой ребенок?

— Что мы знаем о путях к пляжу? — сказал Страйк. — Темно, что само собой разумеется — должно быть, это было примерно в это время ночи, — сказал Страйк, глядя в окно на темно-синее небо. — Мы знаем, что в фургоне был ребенок, потому что он или она помахали рукой, когда проходили мимо людей, дежуривших в ранний час, а это, если подумать, само по себе подозрительно. Если бы у нее не было разрешения на поездку, Дайю могла бы спрятаться, пока они не покинут территорию. Мне также кажется подозрительным, что Дайю была одета в характерное белое платье, не похожее ни на одно другое на ферме. Затем, после того как они покинули ферму, единственным свидетелем была пожилая женщина, которая видела их издалека и не знала Дайю. Она не могла знать, кто из них кто.

— Но тело, — сказала Робин. — Как Кэрри могла быть уверена, что его не выбросит обратно? ДНК доказала бы, что это не Дайю.

— Они могли бы не беспокоиться о проведении анализа ДНК, если бы любящая мать Дайю была готова опознать труп как свою дочь, — сказал Страйк.

— Значит, Мазу участвует в подмене? И никто не заметил, что на ферме Чепменов пропал еще один ребенок?

— Это ты узнала, что церковь отделяет детей от родителей и развозит их по разным центрам. Что, если бы ребенка привезли из Глазго или Бирмингема, чтобы он стал дублером Дайю? Все, что нужно сделать Уэйсу, — это сказать всем, что ребенок вернулся туда, откуда приехал. А если это ребенок, чье рождение не было зарегистрировано, кто будет его искать?

Робин, вспоминавшая бритоголовых, замкнутых детей в классе на ферме Чепменов и то, как легко они проявили привязанность к совершенно незнакомому человеку, теперь почувствовала неприятное чувство, что у нее опускаются руки.

После очередного молчания Страйк сказал:

— Полковник Грейвс считает, что свидетелей, видевших проезжавший мимо фургон, подставили, чтобы Уэйсы могли их наказать и создать видимость того, что они не знали о поездке на пляж. Если это была подстава, то она была чертовски садистской. Брайан Кеннетт: постоянно болеет, для церкви больше не нужен. Дрейпер: низкий IQ и, возможно, поврежденный мозг. Эбигейл: мачеха не может смотреть на падчерицу, которая позволила ее ребенку уехать в могилу, и настаивает на том, чтобы избавиться от нее.

— Ты думаешь, что Уэйс сознательно приговорил бы свою старшую дочь остаться голой в свинарнике?

— Уэйс должен был отсутствовать в то утро, помнишь, — сказал Страйк.

— Так ты думаешь, что Мазу спланировала все это за спиной Уэйса?

— Это возможно.

— Но куда делась Дайю, если утопление было инсценировано? Других родственников мы не нашли.

— Они есть. Родители Уэйса, в Южной Африке.

— Но это означает наличие паспорта, а если Уэйс не был посвящен в эту мистификацию…

Страйк нахмурился, затем со вздохом сказал:

— Хорошо, возражения приняты.

— У меня есть еще одно возражение, — неуверенно сказала Робин. — Я знаю, что ты скажешь, что это основано на эмоциях, а не на фактах, но я не верю, что Кэрри была способна утопить ребенка. Просто не верю, Страйк.

— Тогда объясни: “Это была не шутка. Это не было притворством. Это была реальность. Она не собиралась возвращаться”.

— Я не могу сказать ничего, кроме того, что я уверена, что Кэрри считала Дайю мертвой.

— Тогда…

— Мертва… но не в море. Или не с ней в море…

— Знаешь, — сказала Робин после очередной долгой паузы, — шоколаду и игрушкам может быть альтернативное объяснение. Не обхаживание… шантаж. Дайю что-то видела, когда кралась. Кто-то пытался задобрить ее… И это может быть связано с теми полароидами. Может быть, она видела голых людей в масках, но, в отличие от Кевина, знала, что это реальные люди… Мне нужно в туалет, — сказала Робин, поднимаясь наноги, все еще завернутая в куртку Страйка.

Отражение Робин было призрачным в потускневшем зеркале ванной комнаты на лестничной площадке. Вымыв руки, она вернулась в офис и обнаружила, что Страйк сидит за столом Пат и корпит над стенограммой интервью Кевина Пирбрайта с Фарой Наваби.

— Я сделал тебе копию, — сказал Страйк, вкладывая еще теплые страницы в руку Робин.

— Хочешь кофе? — спросила Робин, бросая страницы на диван, чтобы заняться ими через несколько минут.

— Да, давай… и она утонула, или они сказали, что она утонула, — прочитал он по бумажке, лежащей перед ним. — Значит, Кевин тоже сомневался в смерти Дайю.

— Ему было всего шесть лет, когда это случилось, — возразила Робин, включив чайник.

— Возможно, тогда у него и не было сомнений, но он рос среди людей, которые могли случайно сказать больше, чем хотели, и начал задумываться об этом позже… и он говорит: “Я помню, как происходили странные вещи, о которых я постоянно думаю, которые я постоянно вспоминаю”, и потом, “их было четверо” или это то, что, по мнению Наваби, он сказал. На записи это неясно.

— Четыре человека в свиных масках? — предположил Робин.

— Возможно, хотя, возможно, мы слишком зациклились на этих фотографиях… Что еще это могло быть? “Их больше”, “их двадцать”, “их шестьдесят четыре”… Одному Богу известно…

— Тогда мы получаем, что это была не только Шери — он много говорил, но это то, что звучало как… Потом что-то о выпивке… Потом, но Бек заставила Эм, видимым, а потом чушь.

— Но Бекка заставила Эмили солгать, что Дайю невидимка? — предположила Робин под шум булькающего чайника.

— Должно быть, потому что потом Наваби говорит: Бекка заставила Эм лгать, ты сказал? А Кевин говорит, что ей разрешили выходить, она могла доставать вещи и проносить их контрабандой.

Робин закончила готовить два кофе, поставила кофе Страйка рядом с ним и села на диван.

— Спасибо, — сказал Страйк, продолжая читать стенограмму. — “Тогда мы отпустили ее с вещами – на самом деле нам было на нее наплевать – однажды у нее был шоколад, и я украл немного” – и “хулиган”, однако.

Робин как раз нашла ту часть стенограммы, которую читал Страйк.

— Ну, то, что она позволяла себе всякое, похоже на Дайю… и не заботилась о ней, действительно, вполне может относиться и к Дайю…

— Кто не заботился о Дайю? — возразил Страйк. — Эбигейл сказала мне, что она — принцесса этого места.

— Но была ли она? — спросила Робин. — Знаешь, я видела виртуальную святыню Дайю в кабинете Мазу, и на несколько секунд мне стало ее искренне жаль. Что может быть хуже, чем проснуться и обнаружить, что твой ребенок исчез, а потом узнать, что он утонул? Но картина, на которой рисуют другие люди, не похожа на картину преданной матери. Мазу с удовольствием перекладывала вину за Дайю на других людей — ну, конечно, на Кэрри. Тебе не кажется, — сказала Робин, увлекшись своей темой, — что это странное поведение — то, как Мазу позволила этому культу вырасти вокруг Дайю? Утопление упоминается постоянно. Разве это соответствует искреннему горю?

— Может быть, это ненормальное горе.

— Но Мазу процветает благодаря этому. Это делает ее важной, как мать Утонувшего Пророка. Тебе не кажется, что все это… ну, не знаю… ужасно эксплуататорски? Я уверена, что Эбигейл казалось, что Дайю была маленькой принцессой отца и мачехи — она только что потеряла собственную маму, и у отца больше не было на нее времени, — но я не уверена, что так было на самом деле.

— Ты приводишь хорошие доводы, — сказал Страйк, почесывая свой заросший щетиной подбородок. — Ладно, мы считаем, что ей все спускали с рук, но на самом деле она не заботилась о ней, и то, и другое относится к Дайю… Так кому же разрешали выходить, кто мог доставать вещи и проносить их? У кого Кевин украл шоколад? Кто был хулиганом?

— Бекка, — сказала Робин с такой убежденностью, что Страйк удивленно поднял на нее глаза. — Извини, — сказала Робин, смущенно рассмеявшись, — я не знаю, откуда это взялось, но есть что-то очень странное во всем этом… статусе Бекки.

— Продолжай.

— Ну, похоже, Уэйс очень рано выделил ее как… Я имею в виду, если бы мне пришлось выбирать кого-то, с кем обращаются как с принцессой, то это была бы Бекка. Я же говорила тебе, что Флора говорила о том, что она девственница, не так ли?

— Точно нет, — сказал Страйк, пристально глядя на нее. — Я бы запомнил.

— О, нет, — сказала Робин, — конечно, нет. Такое ощущение, что Флора сказала мне это неделю назад.

— Как Бекка может быть девственницей? Я думал, она духовная жена?

— Вот что странно. Эмили уверена, что Бекка спит с Уэйсом, поэтому она никогда не заходит в комнаты для уединения с кем-то еще, но Эмили также сказала мне, что Уэйс не хочет иметь детей с Беккой. Шона сказала, что это потому, что Уэйс не хочет иметь от нее ребенка, ведь ее сводный брат родился с такими проблемами. Но Флора сказала, что все остальные жены знают, что Уэйс не спит с Беккой, и поэтому Мазу не ненавидит Бекку так сильно, как остальных. И, честно говоря, в этом есть смысл, потому что Мазу и Бекка всегда казались если не приятельницами, то уж точно союзницами.

Наступила пауза, во время которой Страйк и Робин пили кофе, читая стенограмму, а за окнами все громче щебетал рассветный хор.

— Делаю поблажки, — пробормотал Страйк. — Плохое время — возможно, плохое время… собираюсь поговорить с ней…

— Она собирается встретиться со мной, — сказала Робин, тоже читая. Но кто такая “она”?

— И “она” объявилась? — спросил Страйк. — Или “она” было уловкой? Он открыл дверь и обнаружил снаружи нашего друга-стрелка в маске? Тогда Наваби говорит, Кевин, кто-нибудь из церкви собирается встретиться с тобой? и теперь уже исключительно разозленный Кевин говорит: “и ответит за это”. Итак, — сказал Страйк, поднимая глаза, — кому из женщин в церкви было за что отвечать, насколько это касалось Кевина? Кто собирался “ответить за это”?’

— Выбирай, — сказала Робин. — Мазу… Луиза… она вообще затащила туда всю семью… Бекка…

— Бекка, — повторил Страйк, — которую он связал с заговором, если верить надписи на стене его спальни…

Он снова опустил взгляд на стенограмму.

— Затем Кевин уходит в сторону, начинает говорить о Поле Дрейпере, или Допи, как он его здесь называет… думает, что это была часть… часть сюжета? Это подходит, если Дрейпер был одним из тех, кого подставили, чтобы засвидетельствовать уход Кэрри и Дайю.

Робин также снова читала стенограмму.

— Свиньи, — читала она вслух, — и Наваби говорит, забудь о свиньях, а Кевин говорит, что ему нравятся свиньи… нет, “ему нравятся свиньи”… это про Дрейпера?

— Ну, мы точно знаем, что это не Джордан Рини, — сказал Страйк. — Я был в лесу… Бекка отчитала меня, потому что дочь Уэйса и нельзя доносить. И тут Кевин снова упоминает о заговоре и о том, что они вместе. Итак: заговор, в котором замешана дочь Уэйса и еще несколько человек.

— Дайю была не единственной дочерью Уэйса на ферме, не забывай, — сказала Робин. — Там были Эбигейл, Лин — любое количество девочек, игравших в лесу на ферме Чепмен, могло быть дочерями Джонатана Уэйса. У большинства детей, которых я видела в классе, глаза как у него или Тайо.

— Всегда вместе, — сказал Страйк, читая снова, — что может означать Дайю и Кэрри — если я хорошо помню — и “возм”. — Что такое возм?

— Возможность? Возмещение? Возмутите..

— Возмездие! — резко сказал Страйк. — Возмездие — было написано и на стене Кевина. И тут он стал совсем бессвязным. Там дует шторм, ярость, но слишком мокрый — без понятия — странно — угрожал мне — убежал оттуда (я думаю, хотя, возможно, и нет) — думал, что это было в наказание — Бекка мне сказала…. а потом он пошел блевать в сортир.

— Огонь, — сказала Робин.

— Что?

— Костер, но он был слишком мокрым, чтобы загореться, может быть?

— Ты думаешь, кто-то пытался что-то сжечь в лесу?

— Кто-то что-то сжег в этом лесу, — сказала Робин. — Веревку.

— Веревку, — повторил Страйк.

— Возле тех пней, о которых я тебе говорила, лежал кусок обугленной веревки. Столбы кто-то срубил. Они были расположены по кругу — похоже на язычество.

— Ты думаешь, что кто-то на ферме Чепмена проводил тайные ритуалы в лесу?

— Дайю якобы занималась тайной магией с большими детьми, не забывай. О, и мы также забыли про топор. Тот, что спрятан в дереве, который, по словам Цзяна, принадлежал Дайю.

— Кажется ли правдоподобным, что у семилетнего ребенка был свой личный топор?

— Нет, по правде, — сказала Робин. — Я говорю только то, что сказал Цзян.

Страйк несколько секунд сидел молча, затем сказал: “Мне нужно в туалет”, и с ворчанием поднялся на ноги.

Его первыми словами, которые он произнес, войдя в кабинет через несколько минут, были,

— Я хочу есть.

— Ты буквально только что съел около пяти тысяч калорий, — с недоверием сказала Робин.

— Ну, я здесь много работаю мозгами.

Страйк долил чайник. За окном все громче пели птицы. Приближался час, когда Дайю Уэйс должна была войти в море в Кромере и больше никогда не появляться.

— Почему именно тот участок пляжа? — спросил Страйк, повернувшись к Робин. — Почему, черт возьми, Дайю — или кем бы ни был этот ребенок — отвезли именно на тот участок пляжа, где погибла Дженнифер Уэйс?

— Понятия не имею, — сказала Робин.

— А почему Джордан Рини пытался покончить с собой?

— Опять же — без понятия.

— Давай, — приободрил Страйк.

— Ну… предположительно потому, что он боялся возмездия, — сказала Робин.

— Возмездие, — повторил Страйк. — Точно. Так чем же тот, кто говорил по телефону, угрожал Рини?

— Я полагаю… что ему причинят какой-то вред. Разоблачат как причастного к чему-то серьезному и преступному. Избиению. Убийству.

— Верно. Но пока никто, кроме Рини, не причинил Рини вреда.

Страйк сделал еще два кофе, передал один Робин, а затем снова сел за стол Пат.

— Как тебе такая теория? — сказал он. — Рини передознулся, потому что знал, что окажется в глубоком дерьме, когда тот, кому он позвонит, поймет, что он проболтался мне.

— О чем проболтался?

— Хороший вопрос. Он почти обо всем умолчал. Правда, сказал, что ему пришлось “убираться” за Уэйсами, и что-то, что он сделал, наложило отпечаток на его сознание…

— Может быть, — вдруг сказала Робин, — он должен был уничтожить эти полароиды? Может быть, он попал в беду из-за того, что они до сих пор существуют?

— Возможно. Даже скорее всего, учитывая, что те полароиды определенно вселили в него страх Божий.

Страйк снова встал, вошел во внутренний кабинет и снова появился с доской с материалами дела. Закрыв разделительную дверь, он прислонил доску к ней и сел обратно. Долгое время пара сидела в тишине, разглядывая фотографии, вырезки и заметки.

— Кое-что из этого, — сказал наконец Страйк, — должно быть неважным. Люди были там, но не участвовали. Вещи запоминаются неправильно. Случайности случаются, — сказал он, снова переведя взгляд на Дженнифер Уэйс.

Встав с места, он открепил фотографию спальни Кевина Пирбрайта в том виде, в каком она была найдена после его смерти, и вернул ее на стол, чтобы рассмотреть более внимательно. Робин уставилась на слова “бегун на пляже?”, а Страйк — на одно невинное слово на стене Кевина, которое он видел раньше и никогда больше не вспоминал. Он поднял глаза на фигуры в свиных масках на полароидных снимках и после нескольких долгих минут разглядывания понял, что не мог поверить, что не заметил этого раньше.

Он мысленно отступил от своей новой теории, чтобы рассмотреть ее во всей полноте, и со всех сторон увидел, что она гладкая, сбалансированная и законченная. Все лишнее и несущественное теперь лежало отброшенным в сторону.

— Мне кажется, я знаю, что произошло, — сказал Страйк.

И когда он набрал в грудь воздуха, чтобы объяснить, в его голове прозвучала цитата, которую он недавно услышал от человека, не имеющего никакого отношения к Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— “Где преступление, там да падет топор”.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

Вэй Чи / До завершения

ДО ЗАВЕРШЕНИЯ. Успех.

Но если маленький лисенок, то почти завершив переход,

Запускает хвост в воду,

Нет ничего, что могло бы быть дальше.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 122

В начале военного предприятия порядок является обязательным условием. Должна существовать справедливая и обоснованная причина, а повиновение и координация действий войск должны быть хорошо организованы, иначе результат неизбежно будет неудачным.

И-Цзин или Книга Перемен

Из множества дел, которые необходимо было сделать, прежде чем агентство сможет доказать, как, почему и по чьему замыслу навсегда исчезла Дайю Уэйс, Страйк выделил одно из самых важных для Сэма Барклая, которого он отозвал из Норвича на следующий день после стрельбы, после того как Робин отправилась домой, чтобы немного поспать. Оба партнера сошлись во мнении, что от бесплодного до сих пор ожидания появления Эмили Пирбрайт с жестянкой для сбора денег следует отказаться, а усилия агентства направить на доказательство того, что миф об утонувшем пророке совершенно беспочвенен.

— Как далеко я могу зайти, чтобы пробить себе дорогу к этому парню? — спросил Барклай, который только что спрятал в карман имя, адрес, место работы и фотографию человека, с которым Страйк хотел подружиться любыми способами.

— Неограниченный бюджет на алкоголь. Сомневаюсь, что он употребляет наркотики. Доить военных. Возвеличить себя.

— Хорошо, я займусь этим.

— И будь осторожен. Там есть пистолет, у которого еще есть патроны в патроннике.

Барклай отдал шуточное приветствие и удалился, миновав Пат в дверях.

— Я обзвонила всех этих людей, — сказала она Страйку, держа в руке листок бумаги, на котором Страйк указал имена и телефоны Эрика Уордла, своего лучшего контакта в столичной полиции; Ванессы Эквензи, которая была от Робин; инспектора Джорджа Лейборна, который оказал агентству значительную помощь в одном из предыдущих дел, и Райана Мерфи. — Пока мне удалось связаться только с Джорджем Лейборном. Он сказал, что может встретиться с вами в среду вечером, на следующей неделе. Остальным я оставила сообщение. Я не понимаю, почему Робин не может сама попросить Райана.

— Потому что это исходит от меня, — сказал Страйк. — Мне нужно встретиться с ними со всеми одновременно и выложить все, что у нас есть, чтобы мы могли нанести ВГЦ как можно более сильный удар, когда Уэйс и его юристы этого не ожидают.

— Они до сих пор не нашли того парня, который стрелял в вас двоих и Уилла, — проворчала Пат. — Не знаю, за что мы платим наши чертовы налоги.

Размытые фотографии Форд Фокуса с фальшивыми номерами все утро появлялись на различных новостных каналах, и в них содержались призывы к населению сообщить любую информацию. Хотя Страйк был благодарен, что их с Робин имена не попали в прессу, ему уже пришлось взять два такси, и он знал, что ему придется арендовать машину для служебных целей, прежде чем полиция закончит с его собственным автомобилем.

— Кстати, Деннис только что звонил, — добавила Пат. — Уилл чувствует себя немного лучше.

— Отлично, — сказал Страйк, который уже десять минут терпел ворчание Пат по поводу шокового состояния, в котором Уилл был возвращен в ее дом ранним утром. — Есть новости по поводу того, что он говорил с моим другом-адвокатом об иммунитете от судебного преследования?

— Он думает об этом, — сказала Пат.

Страйк подавил в себе всякое выражение досады на идиотское, по его мнению, упрямство Уилла Эденсора.

Пат вернулась к своему столу, зажав электронную сигарету между зубами, а Страйк потер глаза. Он настоял на том, чтобы проводить Робин до ее такси в шесть часов, сказав ей, что больше никто из них не должен рисковать. Несмотря на бессонную ночь, он так и не лег спать: слишком многое нужно было обдумать, организовать и сделать, и все это надо было делать методично и скрытно, чтобы у них был хоть какой-то шанс справиться с ВГЦ, не получив при этом пулю в лоб.

Зазвонил мобильный, и он нащупал его.

— Привет, — сказал голос Робин.

— Ты должна была поспать.

— Я не могу, — сказала Робин. — Я пришла домой, легла в постель, пролежала без сна час, потом снова встала. Слишком много кофе. Что там происходит?

— Я видел Барклая и звонил Илсе, — сказал Страйк, подавляя зевок. — Она с радостью представит Уилла и Флору, если они согласны. Шах сейчас на пути в Бирмингем.

Страйк поднялся на ноги и снова посмотрел вниз на улицу. Высокий, подтянутый чернокожий мужчина с зелеными глазами появился снова, хотя в этот раз он спрятался несколько лучше, чем раньше, — в дверном проеме в четырех шагах от офиса на другой стороне улицы.

— За нами все еще наблюдают, — сообщил Страйк Робин, — но только отряд клоунов. Его не было, когда я ходил на Кедровую террасу сегодня утром.

— Ты пошел? Я думал, мы договорились, что никто из нас не будет глупо рисковать?

— Я не мог послать Шаха, Барклай был еще в Норвиче, а Мидж спала. В любом случае, это был не риск, — сказал Страйк, позволяя жалюзи опуститься на место. — Вряд ли можно было найти более безопасное время для разговора с Роуз Фернсби, чем время, когда полиция охотится за стрелком. Проблема с попытками убить людей, которые, как вы боитесь, знают слишком много, заключается в том, что если вы промахнетесь, то не только дадите им подтверждение их теории, но и сделаете себя мишенью. В любом случае, — продолжал Страйк, опускаясь обратно в кресло, — там была Роуз-Бхакта.

— Она была там? — сказала Робин, в голосе которой звучало волнение.

— Да. Она чертовски надоедлива, хотя, возможно, я бы нашел ее не такой, если бы не был таким уставшим. Говорит, что никогда не отвечает на звонки по стационарному телефону, потому что звонят только ее матери — предсказуемо, учитывая, что это дом ее матери.

— Что она сказала о полароидах?

— Именно то, что мы и ожидали от нее. Однако она была очень взволнована мыслью о том, что ей может угрожать опасность. Я уговорил ее переехать в пансион за счет Колина Эденсора.

— Хорошо. Слушай, я беспокоюсь о том, что Мидж вернется на ферму Чепменов…

— Она хочет это сделать. Она постоянно злится, что я не разрешаю ей заниматься опасными делами. Какой бы чертовски непокорной она ни была, никто не может назвать ее трусихой.

Робин, закатившая глаза при слове “непокорность”, сказала:

— А что, если они сейчас поставили камеры в “мертвой зоне”?

— Если это не камеры ночного видения, то с ней все будет в порядке, если только она хорошо укрыта и у нее есть кусачки. Мы должны рискнуть. Без экспертизы нам будет чертовски трудно доказать, что произошло…

— Кстати, я поручил Пат напечатать окончательный отчет по Той Бою. Тебе это понравится: Дэв застал его в том же отеле, что и Бигфута, с другой девушкой из Восточной Европы.

— Не может быть.

— Да, я передал эти фотографии клиенту. Той Бой видел свой последний “Ролекс”. Нам с тобой придется прикрывать Хэмпстед, пока остальные будут работать над делом ВГЦ. Если повезет, клоуны, наблюдающие за нами, решат, что мы потеряли интерес к церкви после того, как в нас стреляли.

— Я беспокоюсь о Сэме. Что если…?

— Барклай прекрасно справится, — сказал Страйк. — Перестань беспокоиться о нем и Мидж и сосредоточься на том, что мы пытаемся уничтожить кучку ублюдков, которые промывают мозги тысячам людей, насилуют их и продают детей.

— Я сосредоточилась на этом, — сказала Робин. — К твоему сведению, я потратила последние шесть часов на то, чтобы прочесать всех остальных Айзеков Миллсов в Великобритании.

— И?

— И есть еще два Айзека Миллса подходящего возраста. Один из них — дипломированный бухгалтер, другой сидит в тюрьме.

— Очень перспективно, — сказал Страйк. — Какая тюрьма?

— Уондсворт.

— Еще лучше, — сказал Страйк. — Это не будет долгой поездкой. Что он там делает?

— Непредумышленное убийство. Я сейчас еще немного покопаюсь.

— Отлично. — Страйк почесал подбородок, размышляя. — Если он тот, кто нужен, тебе следует навестить его. Возможно, потребуется более мягкое воздействие, чем я оказывал на Рини.

Он предпочел не говорить о том, что Миллс, скорее всего, обрадуется визиту привлекательной молодой женщины гораздо больше, чем встрече с сорокадвухлетним мужиком со сломанным носом.

— Все это потребует времени, — сказала Робин с беспокойством.

— Неважно. Мы сделаем это правильно или не сделаем вообще. Я пытаюсь договориться о встрече со всеми нашими полицейскими…

— Я знаю, мне только что звонил Райан, он получил сообщение Пат, — сказала Робин.

Тогда какого хрена он не позвонил Пат? — нелюбезно подумал Страйк сразу же.

— Он не сможет ничего сделать до следующей недели.

— Лейборн тоже не может, — сказал Страйк. — Я мог бы дать им всем небольшой пинок под зад, сказать, что мой знакомый журналист рвется написать статью о церкви и безразличии полиции и что я его едва сдерживаю.

— Ты мог бы? — сказала Робин. — Или нет, это абсолютно необходимо?

— Это ты хочешь ускорить процесс, — сказал Страйк.

И никто не заставлял тебя встречаться с этим придурком Мерфи.

Глава 123

Сила перед лицом опасности не бросается вперед, а выжидает, в то время как слабость перед лицом опасности приходит в волнение и не имеет терпения ждать.

И-Цзин или Книга Перемен

Следующие две недели все сотрудники агентства были очень заняты, их усилия были направлены почти исключительно на подтверждение теории Страйка о судьбе Утонувшего Пророка.

Мидж, которая с готовностью согласилась на опасную работу по поиску улик в лесу на ферме Чепмен, благополучно и с триумфом вернулась из Норфолка. Учитывая, что агентство не имело доступа к криминалистической лаборатории, единственная надежда была на то, что ее находки будут проанализированы в рамках полицейского расследования, которое еще не началось, если вообще когда-нибудь начнется. Все, что она вынесла из леса на ферме Чепмена, теперь было аккуратно упаковано в пластик и хранилось в сейфе в офисе.

После недели хождения по разным местам Барклай успешно нашел человека, с которым Страйк так хотел подружиться, и с осторожным оптимизмом, учитывая пристрастие его цели к выпивке и военным анекдотам, предположил, что еще несколько бесплатных пинт, и он будет приглашен к нему домой.

— Не торопись, — предупредил Страйк. — Одно неверное движение может вызвать тревогу.

Шах остался в Бирмингеме, где некоторые виды деятельности, которыми он занимался, были незаконными. Как следствие, Страйк не собирался делиться никакими выводами Дэва на встрече с четырьмя лучшими полицейскими контактами его и Робин, которая, наконец, состоялась через две недели и один день после того, как в Страйка и Робин стреляли, во вторник вечером в полезной комнате на первом этаже “Летающей лошади”. Страйк, который чувствовал, что становится все более расточительным с деньгами сэра Колина Эденсора, платил за комнату и ужин из собственного кармана, обещая бургеры и чипсы, чтобы подсластить пожертвование несколькими часами свободного времени их знакомыми.

К несчастью для Страйка, он опоздал на свою собственную встречу. В тот день он ездил в Норфолк и обратно на взятой напрокат автоматической “Ауди А1”. Беседа, которую он там проводил, заняла больше времени, чем он ожидал, педали незнакомой машины давили на его правую ногу, на обратном пути в Лондон он попал в пробку, и это, вкупе со стрессом от постоянной проверки того, что за ним не следят, наложило отпечаток легкой хмурости на его лицо, который ему пришлось превратить в улыбку, когда он спустился в комнату на первом этаже, где обнаружил Эрика Уордла, Джорджа Лейборна, Ванессу Эквензи, Райана Мерфи, Робин, Уилла, Флору и Илсу.

— Извините, — пробормотал Страйк, проливая немного пинты, и неуклюже опустился на свободное место за столом. — Длинный день.

— Я заказала для тебя, — сказала Робин, и Страйк заметил раздражение на лице Мерфи, когда она это сказала.

Робин чувствовала себя неловко. Она знала, что Уилла уговорили прийти на встречу Пат и Деннис, причем последний твердо заявил Уиллу, что тот попал в ситуацию “курицы и яйца” и должен сам, черт возьми, выпутаться из нее. С момента появления в подвале “Летающей лошади” Флоры и Илсы Уилл, выглядевший бледным и встревоженным, почти не разговаривал. Между тем, чтобы вызвать хоть малейшую улыбку у Флоры, крутившей пальцы на коленях под столом, потребовалась вся веселая болтовня Робин и благодарность за ее присутствие. Робин уже успела разглядеть на ее шее свежий след от самоповреждения.

Помимо беспокойства по поводу того, как эта встреча может повлиять на двух хрупких бывших членов церкви, Робин чувствовала, что между Уордлом и Мерфи возникли неловкие отношения: последний стал безапелляционным и резким в манерах еще до прихода Страйка.

После несколько скованной светской беседы Страйк перешел к теме встречи. Полицейские молча слушали, пока Страйк перечислял основные обвинения в адрес церкви, опуская все упоминания об Утонувшем пророке. Когда Страйк сказал, что Флора и Уилл готовы дать показания о том, чему они были свидетелями, будучи членами церкви, Робин увидела, как побелели костяшки пальцев Флоры, лежавшме под столом.

Еду принесли раньше, чем полицейские успели задать вопросы. Как только официантка ушла, заговорили сотрудники уголовного розыска. Они, как и ожидал Страйк, начали с позиции если не скептицизма, то осторожности.

Он ожидал их сдержанной реакции на обвинения в торговле детьми, учитывая, что ни Уилл, ни Флора никогда не были в Бирмингемском центре, который должен был быть ее центром. Никто не был настроен оспаривать вслух заявление Флоры, произнесенное дрожащим голосом, уставившись в стол перед собой, о том, что ее неоднократно насиловали, но Робин возмутило, что потребовалось ее собственное подтверждение о комнатах Уединения, чтобы стереть сомнительное выражение с лица Джорджа Лейборна. Она рассказала о своих близких отношениях с Тайо и о том, как несовершеннолетняя девочка выходила из комнаты уединения вместе с Джайлсом Хармоном. Имя романиста показалось Лейборну незнакомым, но Уордл и Эквензи обменялись взглядами и оба достали свои блокноты.

Что касается утверждения о том, что церковь неправомерно хоронит тела, не регистрируя смерти, то, по мнению Робин, оно тоже могло бы быть отвергнуто как бездоказательное, если бы не неожиданное вмешательство Уилла.

— Они хоронят их незаконно, — сказал он, перебивая Лейборна, который выпытывал у расстроенной Флоры подробности. — Я тоже это видел. Перед самым моим отъездом они похоронили ребенка, который родился с… ну, я не знаю, что с ним было. Его никто не видел, кроме Чжоу.

— Не Джейкоб? — спросила Робин, оглядывая Уилла.

— Да. Он умер через несколько часов после твоего ухода. Они похоронили его на дальнем конце поля, у дуба, — сказал Уилл, который раньше об этом не рассказывал. — Я видел, как они это делали.

Робин был слишком огорчена этой информацией, чтобы сказать что-нибудь, кроме “О”.

— И, — сказал Уилл, — мы — я должен был помочь…

Он сглотнул и продолжил.

— Мне пришлось помочь выкопать Кевина. Сначала его похоронили в поле, но потом перенесли на овощную грядку, чтобы наказать Луизу — его… мать.

— Что? — сказала Ванесса Эквензи, ее ручка зависла над блокнотом.

— Она пыталась… Она пошла посадить ему цветы в поле, — сказал Уилл, покраснев. — И кто-то увидел ее и доложил Мазу. И Мазу сказала, что если она хочет посадить что-то на Девианта, то она может. И они выкопали его, положили на грядку с овощами и заставили Луизу посадить на нем морковь.

Наступившую после этих слов ужасающую тишину нарушило жужжание мобильного телефона Страйка. Он взглянул на полученное сообщение, затем поднял глаза на Уилла.

— Мы нашли Лин: ее перевели в Бирмингем.

Уилл выглядел ошеломленным.

— Они выпустили ее для сбора средств?

— Нет, — сказал Страйк. — Она в церковном комплексе помогает присматривать за детьми.

Он ответил на сообщение Шаха, дав дальнейшие инструкции, затем поднял глаза на полицейских.

— Мы не дураки: мы знаем, что вы не можете санкционировать или даже гарантировать проведение такого масштабного расследования прямо сейчас, сегодня ночью. Но у вас здесь есть два человека, готовых дать показания о широкомасштабной преступности, и мы уверены, что их будет гораздо больше, если только вы сможете попасть в эти церковные центры и начать задавать вопросы. Робин тоже готова рассказать в суде обо всем, что она видела. Того, кто разгромит ВГЦ, ждет слава, — сказал Страйк, — и у меня уже есть журналист, который готов выступить с разоблачительной статьей.

— Это ведь не угроза, не так ли? — сказал Мерфи.

— Нет, — сказала Робин, прежде чем Страйк успел что-либо сказать, — это факт. Если мы не сможем добиться полицейского расследования без прессы, мы дадим это журналистам и попытаемся добиться его таким образом. Если бы вы побывали там, как я, вы бы поняли, почему каждый день, когда ВГЦ уходит от ответственности, имеет значение.

После этого, с удовлетворением заметил Страйк, Мерфи больше ничего не говорил.

В десять часов встреча закончилась, и все присутствующие обменялись рукопожатиями. Ванесса Эквензи и Эрик Уордл, сделавшие большинство записей, по отдельности обещали быстро вернуться к Страйку и Робин.

Страйк решительно не стал смотреть, как Мерфи целует Робин на прощание и говорит ей, что увидится с ней на следующий день, поскольку через час ей предстоит взять на себя наблюдение за Хэмпстедом от Мидж. Однако Страйк получил некоторое удовольствие от того, что Мерфи явно недоволен тем, что оставил свою девушку наедине с ее партнером.

— Что ж, — сказала Робин, садясь обратно за стол, — все прошло как нельзя лучше, я полагаю.

— Да, неплохо, — сказал Страйк.

— Так что же произошло в Норфолке?

— Как и ожидалось, мне досталась доза ругательств, — сказал Страйк. — Они, конечно, на взводе. Что насчет Айзека Миллса?

— Пока ничего не слышно. Возможно, ему совсем не нравится идея встречи со мной.

— Не отчаивайся пока. В тюрьме довольно скучно.

— Как ты думаешь, тебе придется вернуться к Рини? — спросила Робин, когда официантка вновь вошла в зал, чтобы убрать стаканы из-под напитков, и оба детектива поднялись на ноги.

— Может быть, — сказал Страйк, — но я сомневаюсь, что он будет говорить, пока ему не придется.

Они вместе поднялись по лестнице и вышли на Оксфорд-стрит, где Страйк достал свой вейп и сделал долгожданный глоток никотина.

— Я припарковалась на дороге. Не надо меня провожать, — добавила Робин, правильно угадав, что собирается сказать Страйк, — там все равно много народу, и за мной здесь точно никто не следил. Я все время проверяла, всю дорогу.

— Вполне справедливо, — сказал Страйк. — Тогда поговорим завтра.

Когда он отправился в путь, мобильный телефон Страйка снова зажужжал, теперь уже от Барклая.

До сих пор нет приглашения

Страйк послал два слова в ответ.

Продолжай попытки

Глава 124

Низший человек не стыдится недоброты и не уклоняется от несправедливости. Если выгода не привлекает, он не прилагает усилий.

И-Цзин или Книга Перемен

Вторая неделя сентября прошла без каких-либо подвижек в деле ВГЦ, не было никаких сведений о том, приведет ли обвинение церкви в жестоком обращении с детьми, выдвинутое против Робин, к ее аресту, и она продолжала испытывать регулярные приступы страха при каждой мысли об этом. Из более приятных новостей: и Уиллу, и Флоре было предложено дать официальные показания в полиции и гораздо быстрее, чем она ожидала, Робин получила сообщение о том, что ее внесли в список посетителей Айзека Миллса.

— Наверное, ты был прав: в тюрьме скучно, — сказала Робин Страйку, когда она позвонила ему из офиса Хэмпстеда, чтобы сообщить хорошие новости.

— Интересно было бы узнать, догадывается ли он, о чем идет речь, — сказал Страйк, который в этот момент шел прочь от Чайнатауна.

— Кто-нибудь сегодня следит за офисом?

— Нет, — сказал Страйк, — но я только то что проследил за твоей подругой до храма Руперт-Корт. Увидел ее на другой стороне улицы, когда покупал жидкость для вейпа: Бекка.

— Что, с банкой для сборов? — сказала Робин. — Я думала, она слишком важна для этого.

— Нет. Она просто шла, глядя в землю. Она отперла двери храма, вошла внутрь и не выходила, пока я наблюдал за ней, а это было около получаса. Мне пришлось уйти, через двадцать минут приедет Колин Эденсор; он хочет узнать последние новости об Уилле. В общем, очень хорошие новости о Миллсе. В эту субботу ты сказала?

— Да. Я никогда раньше не посещала тюрьму.

— Я бы не беспокоился. Дресс-код довольно свободный, — сказал Страйк, и Робин рассмеялась.

Увидев его фоторобот 1999 года, Робин не предполагала, что Айзек Миллс будет выглядеть более привлекательным или здоровым семнадцать лет спустя, Но она, конечно, не ожидала увидеть мужчину, который шаркал навстречу ей в центре для посетителей в Уондсворте несколько дней спустя.

Он был, без сомнения, самым жалким образцом человечества, которого Робин когда-либо видела. Хотя она знала, что ему сорок три года, ему могло быть и семьдесят. Небольшое количество волос, которые он еще сохранил, были тусклыми и седыми, кожа была темной, впалое лицо словно провалилось внутрь. Большинство зубов отсутствовало, а те немногие, что остались, представляли собой почерневшие обрубки, а обесцвеченные ногти задирались вверх, как бы отслаиваясь от пальцев. У Робин возникла мрачная мысль, что она смотрит на человека, чьим убранством должен быть гроб, и это впечатление усилилось от порыва гнилостного дыхания, донесшегося до нее, когда он сел.

В первые две минуты встречи Миллс рассказал Робин, что никогда не получал визитов и что ждет пересадки печени. После этого разговор зашел в тупик. Когда Робин упомянула Кэрри — или Черри, как она называлась, когда Миллс ее знал, — он сообщил ей, что Черри была “глупой девчонкой”, затем сложил руки и с усмешкой на лице стал рассматривать ее, задавая немой вопрос: “Что мне за это будет?”

Призывы к совести “Дайю было всего семь лет, когда она исчезла. У вас ведь есть дети?” или к чувству справедливости “Убийца Кевина все еще на свободе, и вы могли бы помочь нам поймать его” — не вызвали у заключенного никакого отклика, хотя его запавшие глаза с желтыми белками и точечными зрачками не отрывались от здоровой молодой женщины, сидевшей и вдыхавшей его запах разложения.

Невольно осознавая, что время ускользает, Робин попыталась воззвать к личным интересам.

— Если вы поможете нашему расследованию, я уверена, что это будет учтено при рассмотрении вопроса о вашем условно-досрочном освобождении.

Единственной реакцией Миллса было негромкое, неприятное хихиканье. Он отбывал двенадцатилетний срок за непредумышленное убийство; оба знали, что он вряд ли проживет достаточно долго, чтобы встретиться с комиссией по условно-досрочному освобождению.

— У нас есть журналист, который очень заинтересован в этой истории, — сказала она, в отчаянии прибегая к тактике, которую Страйк использовал в отношении полиции. — Выяснение того, что произошло на самом деле, может помочь нам уничтожить церковь, которая…

— Это секта, — неожиданно сказал Айзек Миллс, и Робин почувствовал еще один порыв вони. — Не чертова церковь.

— Согласна. Это и заинтересовало журналиста. Черри говорила с вами о ВГЦ, не так ли?

Единственной реакцией Миллса было громкое сопение.

— Черри вообще упоминала Дайю?

Миллс взглянул на большие часы над двойными дверями, через которые он вошел.

Робин пришла к выводу, что ее действительно пригласили в Уондсворт, чтобы скоротать час скучной и несчастной жизни Миллса. Он не проявил ни малейшего желания встать и уйти, видимо, потому, что ему доставляло жалкое удовольствие отказывать ей в том, за чем она пришла.

Почти минуту Робин молча созерцала его, размышляя. Она сомневалась, что какая-либо больница отважится поставить Айзека Миллса в начало списка ожидания на получение печени, поскольку читающая газеты публика наверняка сочтет, что такой подарок должен достаться пациенту, который не является наркоманом или серийным грабителем и не был осужден за несколько ножевых ранений, одно из которых было смертельным. Наконец, она сказала:

— Вы понимаете, что если бы вы помогли этому расследованию, то оно получило бы широкую огласку. Вы помогли бы положить конец чему-то огромному и преступному. Тот факт, что вы больны, тоже получил бы огласку. У некоторых людей, попавших в ловушку культа, богатые семьи, влиятельные люди. Давайте будем честными — у вас нет шансов на новую печень, если только что-то не изменится.

Он взглянул на нее, и его усмешка стала еще более явной.

— Ты не получишь этот культ, — сказал он, — что бы я тебе ни говорил.

— Вы ошибаетесь, — сказала Робин. — То, что Черри не утопила Дайю, не означает, что она не сделала чего-то почти такого же плохого. Ничего из этого не могло произойти без ее участия.

По тому, как дрогнул уголок рта Миллса, она поняла, что он внимательно слушает.

— Чего вы не понимаете, — сказала Робин, заставляя себя наклониться вперед, хотя это означало приблизиться к источнику отвратительного дыхания Миллса, — так это того, что культ сосредоточен вокруг смерти Дайю. Они превратили ее в пророка, который исчез в море, чтобы потом снова вернуться к жизни. Они делают вид, что она материализуется в их храме. Доказательство того, что она действительно не утонула, означает, что их религия основана на лжи. И если вы будете тем, кто предоставит это доказательство, многие люди, некоторые из них очень богатые, будут очень заинтересованы в том, чтобы вы были достаточно здоровы для дачи показаний. Возможно, вы станете их последней надеждой на то, что они снова увидят своих близких.

Теперь она полностью занимала его внимание. Миллс еще несколько секунд сидел молча, прежде чем произнести,

— Она никогда этого не делала.

— Чего не делала?

— Не убивала Дайо, или как там ее звали.

— Так что же произошло на самом деле? — спросила Робин, снимая крышку со своей ручки.

На этот раз Айзек Миллс ответил.

Глава 125

Путь открыт; препятствие устранено.

И-Цзин или Книга Перемен

Через сорок минут Робин вышла из тюрьмы Уондсворт в приподнятом настроении. Вытащив из сумки мобильный телефон, она с досадой заметила, что он почти разрядился: либо он не зарядился как следует у Мерфи накануне вечером, либо, что было более вероятно, учитывая его возраст, ей нужен новый телефон. Дождавшись, когда она окажется вне пределов потока семей, выходящих из здания, она позвонила Страйку.

— Ты был прав, — сказала Робин. — Кэрри почти во всем призналась Миллсу, в основном, когда напивалась. Он говорит, что она всегда все отрицала, когда протрезвеет, но, в общем, он все подтвердил, кроме того…

— Кто это спланировал.

— Как ты узнал?

— Потому что она все еще боялась настолько, что покончила с собой двадцать один год спустя.

— Но Миллсу ясно, что все это было подстроено. Кэрри инсценировала утопление, Дайю не было на пляже. Я знаю, что этого недостаточно, слухи от мертвой женщины…

— Все равно не повредит, — сказал Страйк. — Он будет свидетельствовать?

— Да, но только потому, что он болен и думает, что может получить от этого новую печень.

— Что новую?

— Печень, — громко сказала Робин, направляясь к автобусной остановке.

— Я куплю ему в Алди. Слушай, ты не видела…?

Телефон Робин разрядился.

Черт.

Она поспешила к автобусной остановке. Она должна была встретиться с Мерфи в баре в центре города в семь часов, но сейчас ей очень хотелось найти способ снова поговорить со Страйком, который, как ни странно, был на взводе, прежде чем их прервали. К сожалению, она понятия не имела, где он находится. Ускорив шаг, она попыталась вспомнить расписание: если он в офисе или в своей квартире, то, возможно, у нее есть время встретиться с ним, прежде чем отправиться в Вест-Энд.

Час пути обратно на Денмарк-стрит показался бесконечным. Робин прокручивала в голове различные сценарии, пытаясь представить возможные пути выхода на убийцу в свете показаний Миллса, которые подтверждали теорию Страйка и дополняли любые другие показания, которые они могли получить. Однако она все еще видела впереди подводные камни, особенно если упакованные в пластик предметы в офисном сейфе не принесут ничего полезного.

За бессонную ночь, проведенную в офисе, они со Страйком пришли к выводу, что, кроме Айзека Миллса, есть еще четыре человека, чьи совместные показания могут раскрыть то, что произошло с Дайю, даже если автор плана будет это отрицать. Однако у всех были веские причины молчать, а двое из них, вероятно, не понимали, что то, что они знают, имеет большое значение. Отнюдь не было уверенности в том, что им удастся срубить под корень опасную и соблазнительную религию Джонатана Уэйса.

Чуть больше часа спустя Робин, потная и растрепанная от спешки, появилась на Денмарк-стрит, но когда она поднялась на вторую площадку, сердце ее упало: дверь офиса была заперта, а свет погашен. Затем она услышала движение над собой.

— Что за хрень случилась? — спросил Страйк, спускаясь по лестнице.

— Что ты имеешь в виду? — опешила Робин.

— Я чертовски сильно волновался, я думал, кто-то схватил тебя на гребаной улице!

— У меня телефон разрядился! — сказала Робин, которая не очень-то обрадовалась такому приветствию, поскольку только что бежала по улице к своему партнеру. — И я была в Уондсворте средь бела дня — не начинай про оружие, — сказала она, правильно предвидя следующее предложение Страйка. — Ты бы услышал выстрел, не так ли?

Поскольку последние шестьдесят минут он говорил себе именно об этом, Страйк с трудом сдержался, чтобы не ответить. Тем не менее, с трудом переключившись сразу с острого волнения на нормальный разговорный тон, он раздраженно сказал:

— Тебе нужен новый телефон, мать твою.

— Спасибо, — сказала Робин, теперь уже почти столь же раздраженно, — я об этом не подумала.

Хмурое выражение лица Страйка сменилось неохотной улыбкой, хотя Робин было не так-то легко успокоить.

— Ты спрашивал, не видела ли я чего-нибудь, когда нас прервали, — холодно сказала она. — У меня не так много времени, я должна встретиться с Райаном.

Страйк полагал, что он это заслужил.

— Поднимайся сюда, — сказал он, указывая на свою квартиру. — Сегодня в шесть утра на ферму Чепмена был совершен рейд.

— Что? — вздохнула Робин, поднимаясь за ним по лестнице на чердак.

— Дюжина копов, полиция и местные силы. Уордл с ними. Он позвонил мне в два часа. Долго говорить не мог, потому что они все еще опрашивают людей. Они уже освободили сильно обезвоженную и травмированную Эмили Пирбрайт из запертого деревянного ящика в подвале фермы.

— О нет.

— С ней все будет в порядке. Они отвезли ее в больницу. Дальше лучше, — сказал Страйк, когда они вошли в мансарду. — Шах только что видел примерно такое же количество полицейских вцентре Бирмингема. Про Глазго пока ничего не слышно, но я предполагаю, что там тоже такое происходит.

Он провел ее в свою спальню, такую же спартанскую, как и остальные комнаты в маленькой квартире. Телевизор у изножья кровати был поставлен на паузу на Sky News: Женщина-репортер застыла с открытым ртом в месте, которое Робин узнала как Львиную Пасть. За ее спиной виднелся вход на ферму Чепмена, у которого теперь стояли два офицера в форме.

— Кто-то из Метрополитен-службы слил информацию, — сказал Страйк, беря в руки пульт. — Я же сказал, что за этим последует слава, не так ли?

Он нажал кнопку воспроизведения.

— … Уже видели, как уезжала машина скорой помощи, — сказала репортер, показывая на переулок. — Полиция пока не подтвердила причины расследования, но мы знаем, что полицейские находятся здесь в большом количестве, а группа судебно-медицинских экспертов прибыла чуть более часа назад.

— Дженни, некоторые называют деятельность ВГЦ спорной, не так ли? — сказал мужской голос.

— Осторожно, — сказал ухмыляющийся Страйк, когда женщина-репортер кивнула, прижав палец к наушнику.

— Да, Джастин, в основном в отношении своей финансовой деятельности, хотя надо сказать, что церковь никогда не была осуждена за какие-либо правонарушения.

— Дай им время, — одновременно сказали Страйк и Робин.

— И, конечно, в ней состоят несколько очень известных членов, — сказал невидимый Джастин. — Писатель Джайлс Хармон, актриса Ноли Сеймур — кто-нибудь из них сейчас находится на территории, вы не знаете?

— Нет, Джастин, мы не получили подтверждения того, кто сейчас находится на ферме, хотя, по оценкам местных жителей, здесь проживает не менее ста человек.

— А было ли какое-нибудь официальное заявление от церкви?

— Пока ничего…

Страйк снова поставил репортаж на паузу.

— Просто подумал, что ты хотела бы это увидеть, — сказал он.

— Ты был прав, — сказала Робин, сияя.

— Почти достаточно, чтобы поверить в Бога, не так ли? Я сообщил Фергюсу Робертсону, как только узнал от Уордла. Я дал ему несколько советов, где можно получить информацию. Думаю, настало время, когда можно сильнее нагнетать обстановку в отношении Джонатана Уэйса. Есть время на кофе?

— Только быстро, — сказала Робин, сверяясь с часами. — Могу я одолжить зарядное устройство?

Приготовив кофе, они сели за небольшой стол из керамики.

— Бекка все еще находится в храме Руперта Корта, — сказал Страйк.

— Откуда ты знаешь?

— Она вела сегодня службу, на которую я отправил Мидж в парике.

— Я думала, Мидж смотрит за Хэмпстедом?

— О, да, я забыл — она получила фотографии его с парнем на вересковой пустоши прошлой ночью.

— Когда ты говоришь “фотографии”…

— Сомневаюсь, что они подойдут для семейной рождественской открытки, — сказал Страйк. — Я сообщу клиенту об этом в понедельник, поскольку он сейчас дома с ней и детьми.

— Продолжай о Бекке.

— Она не ушла в конце службы. Мидж все еще наблюдает за Рупертом Кортом, очевидно, без парика. Она уверена, что Бекка все еще там. Двери заперты.

— А полиция не приезжала?

— Предположительно, их больше интересуют группы.

— Бекка одна?

— Не знаю. Вполне возможно, что она собирается сбежать — если, конечно, не хочет воспользоваться путем Украденного Пророка.

— Не говори так, — сказала Робин, вспомнив о Кэрри Кертис Вудс, висящей в семейном гараже. — Если мы знаем, где она находится…

— Мы ничего не делаем — ничего, — твердо сказал Страйк, — пока не получим известия от Барклая.

— Но…

— Ты меня слышала?

— Ради Бога, я не школьница, черт возьми!

— Извини, — сказал Страйк. Остатки часового волнения еще не рассеялись. — Слушай, я знаю, ты считаешь, что я все время только и говорю о пистолете, но мы до сих пор не знаем, где он, и это заноза в заднице, — добавил он, сверяясь с часами, — потому что мы на часах, а полиция уже вошла в дом. Люди начнут прикрывать задницы или делать вид, что не могут прийти на интервью. У них будет оправдание, что теперь они общаются только через адвокатов.

— Как ты думаешь, у них есть Уэйсы? — спросила Робин, мысли которой неудержимо возвращались к ферме Чепмена. — У них должна быть, по крайней мере, Мазу. Она никогда не покидает это место. Боже, как бы я хотела оказаться там, когда они начнут ее допрашивать…

Воспоминания о людях, с которыми она познакомилась за четыре месяца пребывания на ферме, вертелись в ее голове, как карусель: Эмили, Шона, Амандип, Кайл, Уолтер, Вивьен, Луиза, Марион, Тайо, Цзян… Кто заговорит? Кто солжет?

— В обед мне звонила чертова Роуз Фернсби, — сказал Страйк.

— Что она хотела?

— Сегодня идет на занятия йогой. Очарование быть объектом охоты уже улетучилось.

— Что ты сказал?

— Что ей придется остаться на месте и очистить свои чертовы чакры. Она решила принять это за шутку.

— Как раз хорошо. Нам нужно, чтобы она дала показания.

— То, что она должна рассказать, займет три минуты, если дело дойдет до суда, — сказал Страйк. — Я пытаюсь спасти ее от чертовой пули.

Робин проверила свои часы.

— Я лучше пойду.

Когда она поднялась на ноги, зажужжал мобильный телефон Страйка.

— Ни хрена себе!

— Что?

— Барклай сделал это, он в деле.

Страйк тоже поднялся.

— Я собираюсь поговорить с Эбигейл Гловер о Бирмингеме.

— Тогда, — сказала Робин, чувствуя, как внутри нее вспыхивает огонь, — я поговорю с Беккой.

— Нет, ни хрена подобного, — сказал Страйк, остановившись на месте. — Мидж не знает, кто еще может быть в храме.

— Мне все равно, — сказала Робин, уже направляясь к своему телефону. — Ты понимаешь, что она может планировать отправиться в Сан-Франциско или Мюнхен? Райан, привет… нет, послушай, тут кое-что случилось… Я знаю, я видела в новостях, но я не смогу поужинать. Извини… нет… Это просто свидетельница, которая может скрыться, если я не увижу ее сейчас, — сказала Робин, встретив хмурый взгляд Страйка своим ледяным взглядом. — Да… Хорошо. Я позвоню тебе позже.

Робин повесила трубку.

— Я сделаю это, — сказала она Страйку, прежде чем он успел заговорить. — Она не выкрутится. Только не чертова Бекка.

— Хорошо, — сказал он, — но ты пойдешь туда с Мидж, хорошо? Не одна.

— Хорошо, — сказала Робин. — Дай мне свои отмычки на случай, если она не откроет, когда я постучу. Я думаю, это будет то, что называют закрытием.

Глава 126

На королевских охотах в Древнем Китае было принято загонять дичь с трех сторон, но на четвертой у животных была возможность убежать.

И-Цзин или Книга Перемен

Робин рассталась со Страйком на Тоттенхэм-Корт-роуд и через десять минут оказалась на Уордур-стрит. Она была заполнена посетителями китайского квартала в субботу вечером, но Мидж она не увидела. Зарядив телефон так, чтобы хватило хотя бы на один звонок, Робин набрала номер субподрядчика.

— Где ты? Страйк сказал мне, что ты следишь за храмом на Руперт-Корт.

— Я была там, — сказала Мидж, — но Бекка ушла. Я иду за ней.

— Черт, — сказала Робин, второй раз за последние часы. — Нет, я имею в виду, что это хорошо, что ты все еще следишь за ней, но — она одна? У нее нет сумки или что-нибудь еще? Она выглядит так, как будто собирается в путешествие?

— Она одна, и у нее нет сумки, — сказала Мидж. — Возможно, она просто покупает еду. Она часто смотрит на свой телефон.

— Не сомневаюсь, что это так, — сказала Робин. — Держи меня в курсе, где вы находитесь. Я нахожусь неподалеку от храма. Дай мне знать, если она вернется.

— Будет сделано, — сказала Мидж и отключилась.

Лишившись в короткий срок добычи, разочарованная и напряженная, Робин отошла от группы пьяных мужчин. Перебирая в кармане отмычки, она размышляла о красно-золотых существах над дверью храма: драконе, фазане, овце, лошади, корове, собаке, петухе и, конечно же, свинье.

Глава 127

Небо имеет то же направление движения, что и огонь, но в то же время оно отличается от огня…

И-Цзин или Книга Перемен

Страйку потребовалось сорок пять минут, чтобы добраться до пожарной части, где в этот вечер работала Эбигейл. Это было большое здание в стиле ар-деко из серого камня с привычными большими квадратными проемами внизу для пожарных машин.

Войдя внутрь, Страйк обнаружил мужчину лет сорока, который писал записку за столом в безлюдной приемной. Когда Страйк поинтересовался, находится ли в данный момент в здании Эбигейл Гловер, тот ответил, что да, она наверху. Когда Страйк сказал, что у него срочное дело, пожарный позвонил наверх по настенному телефону с довольным выражением лица. Страйк задумался, не приняли ли его снова за одного из бойфрендов Эбигейл.

Она спустилась по лестнице через несколько минут, выглядя растерянной и раздраженной, за что Страйк не мог ее винить — он тоже предпочитал, чтобы его не беспокоили на работе. Она была одета в положенный по регламенту комбинезон пожарного, но без куртки. Черный топ был плотно облегающим, и он предположил, что она уже переодевалась, когда он ее вызвал.

— Почему ты здесь?

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Страйк.

— Люди обычно набирают номер 999, — сказала Эбигейл под смешок своего коллеги.

— Это касается Бирмингема, — сказал Страйк.

— Бирмингема? — повторила Эбигейл, нахмурившись.

— Да. Это не займет много времени, но я думаю, что ты единственный человек, который может прояснить пару моментов.

Эбигейл оглянулась через плечо.

— Навострил уши, Ричард?

— Нет, — сказал мужчина. Он исчез наверху, возможно, немного быстрее, чем сделал бы это в другом случае.

— Хорошо, — сказала Эбигейл, снова повернувшись к Страйку, — но тебе придется поторопиться, потому что моя смена закончилась, и у меня свидание.

— Справедливо, — сказал Страйк.

Она провела его через дверь справа в комнату, которая, очевидно, использовалась для проведения переговоров и совещаний, поскольку в углах стояло несколько пластиковых стульев на стальных ножках. Эбигейл прошла к небольшому столу у доски в дальнем конце, по пути придвинув к себе стул.

— Это ты, да? — сказала она Страйку через плечо. — Тот кто вызвал бурю дерьма на ферме Чепмена?

— О, ты видела, — сказал Страйк.

— Это во всех гребаных новостях, конечно же, видела.

— Я бы с удовольствием приписал себе эту заслугу, — сказал Страйк, также подхватывая стул и поднося его к столу, — но в основном это заслуга моей напарницы.

— Она вывела родственника вашего клиента, прежде чем поджечь дом? — спросила Эбигейл, когда оба сели.

— Да, это так, — сказал Страйк.

— Черт возьми. Ты же не хочешь позволить ей слишком торопиться.

— Я не собираюсь, — сказал Страйк.

— Но ведь это означает, что за мной придет пресса, не так ли? — сказала Эбигейл с напряженным видом доставая из кармана пачку никотиновой жвачки и кладя кусочек в рот.

— Наверное, — сказал Страйк. — Прости по поводу этого.

— Когда Дик только что позвонил, я подумала: “Вот оно. Пришел журналист”… Ну, давай. А что Бирмингем?

— Мы выяснили, что твой отец должен был отвезти Роуз Фернсби в Бирмингем в то утро, когда исчезла Дайю, но у него изменились планы.

— Роуз кто..?

— Она недолго пробыла на ферме, — сказал Страйк. — Красивая девушка. Смуглая, фигуристая — она была там с отцом и братом-близнецом.

— О, да… близнецы. Да, я их помню, — сказала Эбигейл. — Я никогда раньше не встречала близнецов. Я не знала, что у вас может быть мальчик и девочка… Никакого, блин, образования, — добавила она с горечью. — Как я тебе уже говорила.

— Когда мы брали интервью у Шери Гиттинс, она немного запуталась относительно местонахождения твоего отца.

— Нашел Шери, да? Черт возьми.

— Да, она была замужем и жила в Вест Кантри. В общем, она придавала большое значение вопросу о том, был ли твой отец на ферме в момент исчезновения Дайю.

— Ну, я не знаю, почему она была в замешательстве. Он точно был там, когда полиция пришла и сказала, что Дайю утонула. Я помню, как Мазу закричала, упала, и он ее поднял.

— Когда именно тебя отправили в Бирмингем? — спросил Страйк.

— Точно? Не знаю. После дознания по Дайю.

— Стоял ли вопрос о твоей поездке в Бирмингем до исчезновения Дайю?

— Вероятно, они обсуждали это, когда меня не было рядом, — сказала Эбигейл, слегка пожав плечами. — Мазу давно хотела от меня избавиться, и смерть Дайю дала ей повод это сделать. Мне лично все равно. Я полагала, что будет проще сбежать из одного из других мест, не думала, что из любого из них будет так трудно попасть в дом или выбраться из него, как на ферме Чепмена, и я оказалась права.

— Да, один из моих оперативников без особых проблем попал в Бирмингем по устаревшему полицейскому удостоверению.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Много детей, — сказал Страйк.

— Думаю, сейчас их много, — сказала Эбигейл. — Нет контроля рождаемости.

— Как долго ты находилась на ферме с момента исчезновения Дайю до отъезда в Бирмингем?

— Не знаю. Неделю или две. Что-то в этом роде.

— А когда тебя перевели в Бирмингем, кто-нибудь с фермы Чепмен поехал с тобой?

— Да, парень по имени Джо. Он был старше меня и был одним из любимчиков моего отца и Мазу. Однако он собирался туда не потому, что его наказывали, а потому, что он должен был стать вторым человеком в бирмингемском центре.

— И в тот день перевели только тебя и Джо, не так ли?

— Да, насколько я помню.

Страйк перевернул страницу в своем блокноте.

— Ты помнишь семью Алекса Грейвса? Отец, мать и сестра?

— Да, я же говорила тебе, — сказала Эбигейл, нахмурившись.

— Отец Грейвса считает, что твой отец приказал Шери Гиттинс убить Дайю.

Эбигейл несколько секунд молча жевала резинку, затем сказала:

— Ну, такие глупости люди говорят, да? Когда они злятся. Почему мой отец должен был убить ее?

— Чтобы получить четверть миллиона фунтов, которые Грейвс оставил Дайю в своем завещании.

— Ты гонишь. У нее была четверть миллиона?

— Если бы она выжила, то унаследовала бы и дом семьи Грейвс, который, вероятно, стоит в десять раз больше.

— Господи!

— Ты не знала, что у нее столько денег?

— Нет! Грейвс выглядел как бродяга, я никогда не знала, что у него есть собственные деньги!

— Как ты думаешь, четверть миллиона — достаточный мотив для твоего отца, чтобы желать смерти Дайю?

Эбигейл энергично пожевала жвачку, все еще хмурясь, а потом сказала:

— Ну… ему бы понравились деньги. Разве нет? Но, конечно, он, блядь, не сказал Шери, чтобы она это сделала. Он не хотел расстраивать Мазу.

— Твой отец передал тебе послание, когда я его встретил.

— Ты с ним встречался?

— Да. Он пригласил меня за кулисы после своего выступления в Олимпии.

— И он передал мне сообщение? — недоверчиво спросила она.

— Да. “Попсикл скучает по тебе”.

Эбигейл скривила губы.

— Ублюдок.

— Он или я?

— Он, конечно. Все еще пытается…

— Что…?

— Дергать за ниточки. Двадцать лет, блядь, ни слова, и он знает, что я растаю, если он скажет “Попсикл”.

Но он мог сказать, что ее взволновала мысль о том, что отец послал ей сообщение, хотя трудно было определить, что в ней преобладает — гнев или боль.

— Я понимаю, почему тебе не нравится мысль, что твой отец топит людей, — сказал он. — Даже Дайю.

— Что ты имеешь в виду, говоря “даже Дайю”? Да, она была избалована, но она все еще была чертовым ребенком, не так ли? И что значит “людей”? Он не утопил мою маму, я уже говорила тебе об этом в прошлый раз!

— Ты не первый человек, которому трудно поверить, что его собственная плоть и кровь могут совершать ужасные поступки.

— У меня нет никаких проблем с верой в то, что мой отец делает ужасные вещи, спасибо ему большое! — сердито сказала Эбигейл. — Я была там, я видела, что там творится, я знаю, что они делают с людьми в этой чертовой церкви! Они и со мной так поступали, — сказала она, ударяя себя в грудь. — Так что не говори мне, что я не знаю, что такое мой отец, потому что я, блядь, знаю, но он не стал бы убивать членов своей…

— Ты была семьей, и, как ты только что сказала, он делал ужасные вещи и с тобой тоже.

— Он не делал… или нет… он позволял плохому происходить со мной, да, но это все Мазу, и в основном, когда его не было. Если это все о Бирмингеме…

Она попыталась встать.

— Еще пара моментов, если ты не возражаешь, — сказал Страйк, — и первый из них очень важен. Я хочу спросить тебя о Бекке Пирбрайт.

Глава 128

Повторяя опасность, мы привыкаем к ней. Вода показывает пример правильного поведения в таких обстоятельствах… Она не уклоняется ни от опасного места, ни от погружения, и ничто не может заставить ее потерять свою сущность. Она остается верной себе в любых условиях…

И-Цзин или Книга Перемен

Робин простояла в ожидании на Вардур-стрит уже почти час. За десять минут до этого Мидж написала сообщение, что ждет Бекку из аптеки. Уордур-стрит по-прежнему была полна людей, входящих и выходящих из китайских ресторанов и супермаркетов. Красные и золотые фонари плавно покачивались на ветру, пока солнце медленно опускалось за здание.

Робин рассчитывала, что Мидж предупредит ее о том, что Бекка возвращается в храм, и она сможет найти менее заметное место для наблюдения, но чем дольше Робин ждала, тем сильнее разряжалась батарейка в ее телефоне.

Она боялась, что если Бекка заметит ее, она испугается и сбежит. Лучше, подумала она, подождать Бекку в храме. В конце концов, это было безопасное место Бекки и ее конечный пункт назначения; там ей будет гораздо труднее отказаться от разговора, чем на улице. Постояв еще несколько минут в нерешительности, Робин написала Мидж сообщение о своем намерении и направилась в Руперт-Корт.

Никто из прохожих не обращал на нее ни малейшего внимания, пока она доставала из кармана отмычки. В конце концов, это Лондон: каждый занимается своим делом, если только оно не становится настолько шумным, бурным или иным, что прохожие считают своим долгом вмешаться. Робин понадобилось пять попыток, чтобы найти отмычку, которой можно было бы отпереть двери храма, но наконец ей это удалось. Проскользнув внутрь, она тихо закрыла за собой двери и снова заперла их.

Бекка оставила освещение храма на самом низком уровне, несомненно, для того, чтобы ей было легче ориентироваться, когда она вернется. В храме было пустынно. Гигантский экран кинотеатра, обращенный к Робин, был черным, что придавало ему какой-то отталкивающий вид. Диснеевские фигурки, держащиеся за руки, которые бегали по стенам, слились с тенями, но фигуры на потолке были смутно различимы: Раненый Пророк в оранжевом, с кровью на лбу; Пророк-целитель в синем одеянии, с бородой и посохом, обвитым змеей; Золотой Пророк в желтом, разбрасывающая драгоценности; Похищенный Пророк в алом, с петлей на шее; и, наконец, Утонувший Пророк, весь в свадебном белом, со стилизованными волнами, вздымающимися позади нее.

Робин прошла по алому проходу и встала перед изображением Дайю со злобными черными глазами. В этот момент Робин услышала то, что никак не ожидала и от чего волосы на ее затылке встали дыбом: где-то внутри храма раздался крик ребенка.

Она быстро повернулась, пытаясь найти источник звука, и направилась к сцене. Справа от нее находилась дверь, так хорошо замаскированная в золотой стене храма, что Робин не заметила ее во время службы, отвлекшись, несомненно, на изображение богов и благотворительной деятельности церкви, демонстрируемые на экране. Робин нащупала ручку двери и потянула.

Дверь открылась. За ней находилась лестница, ведущая наверх, в спальные комнаты, как поняла Робин. Плач ребенка становился все громче. Робин начала подниматься.

Глава 129

Судьба огня зависит от дерева; пока есть дерево внизу, огонь горит вверху.

И-Цзин или Книга Перемен

— Итак, — сказал Страйк, делая паузу в своих записях, чтобы перечитать то, что только что рассказала ему Эбигейл, — за те две или три недели, которые ты провела в Бирмингемском центре, ты точно не помнишь ни одного одиннадцатилетнего ребенка, переведенного с фермы Чепмен?

— Нет, — сказала Эбигейл.

— Это совпадает с моей информацией, — сказал Страйк, — потому что мой оперативник в Бирмингеме навел справки о Бекке Пирбрайт. Они знают, кто она такая, потому что она теперь большая шишка в церкви, но они сказали, что она никогда не жила там в детстве.

— Какая разница, жила ли она вообще в Бирмингеме? — недоуменно спросила Эбигейл.

— Потому что именно туда, по мнению брата и сестры, она отправилась после исчезновения Дайю. Бекка вернулась на ферму три года спустя, и она изменилась.

— Ну, она должна была быть бы, после этих лет, — сказала Эбигейл, все еще выглядя озадаченной.

— Но ты не можешь вспомнить детей-Пирбрайтов?

— Нет, они, наверное, были намного моложе меня.

— Бекка была на пять лет моложе.

— Тогда бы мы разминулись в общежитии.

— Темноволосая, — подсказал ей Страйк. — Достаточно привлекательная. Блестящие волосы.

Эбигейл пожала плечами и покачала головой.

— Их мать звали Луиза.

— Ох — сказал Эбигейл медленно. — Да… Я помню Луизу. Очень симпатичная женщина. Мазу влюбилась в нее, как только она приехала на ферму.

— Правда?

— О да. Все это было по любви, не по собственничеству, но Мазу, блядь, трахала всех женщин, с которыми трахался мой отец.

— Называл ли он их в те дни духовными женами?

— Не при мне, — сказал Эбигейл беспокойно. — Слушай, ты можешь перейти к делу? Я должна встретиться с Дэррилом, а он сейчас на меня злится, потому что считает, что я не уделяю ему достаточно внимания.

— Ты не похожа на того, кого беспокоят подобные жалобы.

— Он очень хорош в постели, если хочешь знать, — холодно сказала Эбигейл. — Значит, это все, что касается Бекки и Бирмингема?

— Не совсем. Я бы попросил Шери уточнить следующие пару моментов, но, к сожалению, не могу, потому что она повесилась через несколько часов после того, как я ее опросил.

— Она… что?

Эбигейл перестала жевать.

— Повесилась, — повторил Страйк. — По правде говоря, это было некоторой особенностью этого дела. После того как я пошел допрашивать Джордана Рини, он тоже пытался покончить с собой. Я показал им обоим…

Он сунул руку в карман пальто, извлек мобильный телефон и вывел на экран фотографии полароидов.

— Это. Ты можешь листать вправо, чтобы увидеть их все. Их шесть.

Эбигейл взяла телефон и просмотрела фотографии, выражение ее лица было пустым.

— Это такие свиные маски, которые тебя заставляли носить в наказание по приказу Мазу?

— Да, — тихо сказал Эбигейл. — Это они.

— Тебя когда-нибудь заставляли делать что-то подобное?

— Господи, нет.

Она вернула телефон на стол, но Страйк сказал:

— Сможешь ли ты опознать людей на фотографиях?

Эбигейл снова притянула к себе телефон и еще раз, хотя и с явной неохотой, осмотрела их.

— Высокий похож на Джо, — сказала она, некоторое время разглядывая фотографию, на которой Пол Дрейпер подвергался содомии.

— У него была татуировка?

— Не знаю. Я никогда не была с ним в комнатах уединения.

Она посмотрела на Страйка.

— Полагаю, твоя напарница узнала о Комнатах Уединения, не так ли?

— Да, — сказал Страйк. — Как ты думаешь, это произошло в одной из них?

— Нет, — сказала Эбигейл, снова опуская взгляд на телефон. — Место выглядит слишком большим. Больше похоже на сарай. В комнатах для уединения никто не фотографировался, не собирался в группы, ничего подобного. То, что вы там делали, должно было быть “духовным”, — сказала она, кривя рот. — Только один мужчина и одна женщина. А это, — сказала она, указывая на фотографию маленького мужчины, которого содомировали, — было прямо на улице. Мой отец и Мазу не любили геев. Они оба были против.

— Можешь ли ты опознать кого-нибудь из остальных? Человека поменьше?

— Похож на “Допи” Дрейпера, беднягу, — тихо сказала Эбигейл. — Девочки, не знаю… наверное, это может быть Шери. Она была блондинкой. А та, темненькая, да, это Роуз, как бы ее ни звали. На ферме Чепменов было не так много пухленьких девочек.

— Ты не помнишь, чтобы у кого-нибудь была камера Полароид? — спросил Страйк, когда Эбигейл снова протянула ему телефон через стол.

— Нет, это было запрещено. Ни телефонов, ни камер, ничего такого.

— Оригинальные полароиды были найдены спрятанными в старой жестянке из-под печенья. Я знаю, что это было давно, но не припомнишь ли ты, чтобы у кого-нибудь на ферме было шоколадное печенье?

— Как ты думаешь, смогу ли я вспомнить о шоколадном печенье спустя столько времени?

— Было бы необычно увидеть печенье на ферме, не так ли? В условиях запрета на сахар?

— Да, но… ну, я думаю, что кто-то на ферме мог их прихватить…

— Возвращаясь к тому, где находился твой отец, когда пропала Дайю: незадолго до того, как Шери вышла из моря, очевидцы видели на пляже человека, который бегал трусцой. Он так и не объявился, когда история с утоплением попала в прессу. Было темно, поэтому единственное описание, которое мне удалось получить, это то, что он был крупным. Твой отец любил бегать по трусцой?

— Что? — сказала Эбигейл, снова нахмурившись. — Ты думаешь, что он притворился, будто собирается в Бирмингем, приказал Шери утопить Дайю, а потом отправился на пробежку по пляжу, чтобы проверить, что она там делает?

— Нет, — сказал Страйк, улыбаясь, — но мне интересно, упоминала ли Шери или кто-нибудь другой на ферме о присутствии бегуна на пляже, когда Дайю исчезла.

Эбигейл на мгновение нахмурилась, жуя свою жвачку, а затем сказала:

— Почему ты продолжаешь это делать?

— Что делать?

— Говорить, что Дайю “исчезла”, а не “утонула”.

— Ее тело так и не нашли, не так ли? — сказал Страйк.

Она смотрела на него, ее челюсти все еще работали над жевательной резинкой. Затем она неожиданно сунула руку в карман своих рабочих брюк и достала мобильный телефон.

— Не заказываешь же такси? — сказал Страйк, наблюдая за ней.

— Нет, — сказала Эбигейл, — я говорю Дэррилу, что могу немного опоздать.

Глава 130

…текучая вода, которая не боится никаких опасных мест, но срывается с обрывов и заполняет ямы, лежащие на ее пути…

И-Цзин или Книга Перемен

Робин стояла очень неподвижно на тускло освещенном верхнем этаже храма. Она находилась там уже почти пять минут. Насколько она могла судить, ребенок, который сейчас молчал, плакал в самом конце коридора в комнате, выходящей на Руперт-Корт. Вскоре после того, как плач ребенка прекратился, она услышала звук, который приняла за звук включенного телевизора. Кто-то слушал репортаж о событиях на ферме Чепмена.

— …на аэрофотоснимке видно, Джон, что в палатке на поле за храмом и другими зданиями работает команда криминалистов. Как мы сообщали ранее…

— Извините, Анжела, что прерываю вас, но только что поступило сообщение: для прессы было сделано заявление от имени главы ВГЦ Джонатана Уэйса, который в настоящее время находится в Лос-Анджелесе.

— Сегодня Всеобщая Гуманитарная Церковь подверглась беспрецедентной и неспровоцированной полицейской акции, которая вызвала тревогу и беспокойство у членов Церкви, мирно живущих в наших общинах в Великобритании. Церковь отрицает любые уголовные преступления и решительно осуждает тактику, использованную полицией против безоружных и невинных верующих. В настоящее время ВГЦ обращается за юридической помощью, чтобы защитить себя и своих членов от дальнейших нарушений их права на свободу вероисповедания, гарантированного статьей 18 Всеобщей декларации прав человека ООН. В настоящее время никаких дополнительных заявлений не будет.

Насколько Робин могла судить, комната с телевизором была единственной занятой. Дверь была приоткрыта, и свет от экрана лился в коридор. Робин начала осторожно продвигаться к ней, звук шагов заглушали голоса журналистов.

— … началось здесь, в Великобритании, не так ли?

— Верно, Джон, в конце восьмидесятых. Сейчас, конечно, она распространилась на континент и Северную Америку…

Робин подкралась к двери в обитаемую комнату. Скрываясь в тени, она заглянула в щель.

В комнате было бы совершенно темно, если бы не телевизор и похожая на луну лампа за окном, которая свисала с потолка Руперт-Корта. Робин разглядела угол чего-то похожего на детскую кроватку, в которой, предположительно, сейчас лежал ребенок, угол кровати с синим покрывалом, детскую бутылочку на полу и край чего-то похожего на наспех упакованную сумку, из которой торчала какая-то белая ткань. Однако ее внимание было приковано к женщине, которая стояла на коленях на полу спиной к двери.

У нее были темные волосы, завязанные в пучок, она была одета в толстовку и джинсы. Ее руки были чем-то заняты. Когда Робин посмотрела на отражение женщины в окне, то увидела, что та держит перед собой раскрытую книгу и быстро пересчитывает стебли тысячелистника. На шее у нее висел белый предмет на черном шнуре. Только когда Робин сосредоточилась на отраженном лице, ее сердце начало бешено колотиться в груди. С привычным страхом и отвращением, которые она испытала бы, увидев ползущего по полу тарантула, она узнала длинный острый нос и темные кривые глаза Мазу Уэйса.

Глава 131

Как вода льется с неба, так и огонь пылает из земли.

И-Цзин или Книга Перемен

Пока Страйк и Эбигейл разговаривали, в комнате становилось все темнее. Теперь она поднялась на ноги, включила свет, затем вернулась к детективу и села обратно.

— Как она может быть жива? Это безумие.

— Допустим, твой отец и Мазу хотели сделать Дайю недоступной для семьи Грейвс, чтобы не дать им возможности взять у нее образец ДНК и доказать, что она дочь Александра, а не твоего отца. Помимо того, что Мазу хотела сохранить свою дочь, четверть миллиона вернулись бы под контроль Грейвсов, если бы они получили опекунство.

Что, если твой отец и Мазу инсценировали смерть Дайю, а Шери была их добровольной сообщницей? Допустим, вместо того чтобы утонуть, Дайю увезли с фермы на достаточное время, чтобы она успела достоверно изменить свою внешность. А через три года она вернулась под другим именем, уже ребенком, который якобы отправился в Бирмингем, чтобы получить образование как будущий церковный лидер. Воспоминания становятся туманными. Зубы можно исправить. Никто не знает точно, сколько кому лет. Что, если твой отец и Мазу выдали Дайю за Бекку Пирбрайт?

— Перестань, — сказала Эбигейл. — Эх, сестра бы знала, что она не Бекка! И отец бы знал! Люди не так уж сильно меняются. Им бы это никогда не сошло с рук!

— Ты же не думаешь, что людям можно настолько промыть мозги, что они будут соглашаться с тем, что им говорят церковные старейшины? Даже если контрдоказательства смотрят им в лицо?

— Ничего бы не вышло, — настаивала Эбигейл. — Дайю бы точно было — сколько? — Десять, когда она вернулась? Я скажу тебе это бесплатно: Дайю никогда бы не умолчала о том, кем она была на самом деле. Притвориться обычным ребенком, а не дочерью папы Джея и мамы Мазу? Ни за что!

— Но в том-то и дело, — сказал Страйк. — Когда Бекка вернулась, с ней обращались не как с обычным ребенком — далеко не так. Она быстро поднялась на церковные высоты, в то время как остальных членов ее семьи держали в качестве сторожевых псов на ферме Чепмен. Она самый молодой директор, который когда-либо был в церкви. Твой отец также сделал ее духовной женой.

— Ну, вот ты и попал, черт возьми! — сказала Эбигейл. — Он бы не стал совершать чертов инцест, если он…

— А, — сказал Страйк, — а вот тут-то и становится интересно. Бекка, похоже, стала духовной женой примерно в то время, когда твой сводный брат Тайо начал проявлять к ней сексуальный интерес. Робин также знает, что Бекка до сих пор девственница.

Не знаю как ты, а я не верю в историю о том, что твой отец выбрал Бекку в качестве будущего главы церкви, когда ей был всего одиннадцать лет. Поэтому мне в голову приходят четыре разные теории, объясняющие, почему с ней обращались не так, как со всеми остальными.

Одна из причин может заключаться в том, что твой отец — педофил, и разлучение Бекки с семьей было для него способом обеспечить сексуальный доступ к ней.

— Он не педофил, — сказала Эбигейл. — Нет…. не подходит.

— Что ты имеешь ввиду под этим?

— Он не слишком придирается к возрасту согласия, пока они — ну, знаешь — хорошо развиты, как эта Роуз. Если они выглядят как женщины. Но не одиннадцатилетние, — сказала Эбигейл, — ни в коем случае. В любом случае, Бекка не была бы девственницей, если бы он ее трахал, не так ли?

— Я согласен, — сказал Страйк. — Такое объяснение меня тоже не устраивает. Итак, если интерес твоего отца к Бекке не был сексуальным, у нас остается три варианта.

Во-первых: Бекка действительно Дайю. Это можно доказать, очевидно, только если мы получим образец ДНК Мазу. Но против этой теории есть возражения, как ты заметила.

Итак, мы переходим к следующей возможности. Бекка — не Дайю, но она биологическая дочь твоего отца, и когда Дайю не стало, она была подготовлена, чтобы занять ее место.

— Подожди, — сказала Эбигейл, отмахиваясь. — Нет, погоди. У Луизы уже были дети, она привезла их на ферму вместе с собой. Бекка не родилась там.

— Это вовсе не означает, что она не является твоей сводной сестрой. Как, впрочем, и то, что Дайю родилась до того, как вы с отцом переехали жить на ферму, тоже не означает, что Дайю не его ребенок. В прошлую нашу встречу ты говорила мне, что твой отец много переезжал, когда была жива твоя мать, и после того, как он переехал жить на ферму, он тоже много ездил. Я думаю, наивно полагать, что твой отец занимается сексом с другими женщинами только в Чепмене…

— Дайю не была моей гребаной сестрой. Она была ребенком Грейвса и Мазу!

— Послушай, — спокойно сказал Страйк. — Я знаю, ты хочешь верить, что твой отец искренне любил твою мать…

— Он, блядь, так и делал, да? — сказала Эбигейл, которая теперь снова стала розовой.

— Но даже мужчины, которые любят своих женщин, бывают неверны. Вы с родителями отдыхали в Кромере, когда умерла твоя мать, или вы жили поблизости?

— Жили, — неохотно ответила Эбигейл.

— Не кажется ли тебе, что, возможно, твой отец и Мазу встречались и начали роман еще до того, как утонула твоя мать? Разве не правдоподобно, что он увез тебя жить на ферму Чепмена, чтобы быть с любовницей и иметь обоих детей под одной крышей? Вряд ли он признался бы в этом своей убитой горем дочери, не так ли?

Лицо Эбигейл покраснело. Она выглядела рассерженной.

— То же самое относится и к Луизе, — сказал Страйк. — Он мог быть отцом всех ее детей, насколько ты знаешь. Деловые поездки, собеседования, доставка роскошных автомобилей, ночевки в разных городах… Я знаю, ты предпочитаешь думать, что распущенность и неверность твоего отца начались на ферме Чепмен, но я пытаюсь выяснить, почему Бекку выделили так, как не выделяли ни одну другую одиннадцатилетнюю девочку ни до, ни после, и одно очень очевидное объяснение заключается в том, что Джонатан Уэйс был ее отцом. Похоже, он ценит свою родословную.

— Меня ты вряд ли обманешь, — огрызнулась Эбигейл.

— Когда я говорю “ценить”, я не имею в виду, что это случай обычной любви. Его целью, по-видимому, является распространение церквей среди своих потомков. Если один или два человека уходят, он, вероятно, считает это устойчивой потерей, учитывая, что классная комната на ферме Чепмена полна его потомков.

Но есть простой способ доказать все это или исключить. У меня нет полномочий заставлять брать образцы ДНК у твоего отца, Мазу или кого-либо из Пирбрайтов, но если бы ты была готова…

Эбигейл резко встала и с расстроенным видом вышла из комнаты.

Уверенный, что она вернется, Страйк остался на месте. Достав телефон, он проверил наличие сообщений. Одно из них его очень порадовало, если бы он не прочитал второе и не почувствовал злость, смешанную с паникой.

Глава 132

Вода течет непрерывно и достигает своей цели: образ Абисмала повторяется.

И-Цзин или Книга Перемен

Телевизор в храмовой комнате наверху уже не показывал кадры с Джонатаном Уэйсом или фермой Чепмена. Вместо этого ведущий и два гостя обсуждали вероятность официального выхода Великобритании из ЕС в начале 2017 года. Мазу сделала паузу в манипуляциях со стеблями тысячелистника, чтобы выключить звук телевизора, и продолжила считать.

Вскоре она закончила работу. Робин наблюдала, как отражение Мазу опускается на пол, чтобы сделать последнюю запись на листке бумаги, а затем перелистывает страницы И-Цзин, чтобы найти гексаграмму, которую она составила.

— Какую ты получила? — громко сказала Робин, входя в комнату.

Мазу вскочила на ноги, ее лицо было жутко белым в тусклом свете, отбрасываемом телевизионным экраном.

— Как ты сюда попала?

— Я стала чистой духом, — сказала Робин, ее сердце билось так быстро, как будто она пробежала милю. — Двери распахнулись передо мной, когда я указала на них.

Она старалась казаться незапуганной, но это было нелегко. Разумное “я” твердило, что Мазу разрушена, ее сила ушла, что она выглядит жалко в своей мешковатой толстовке и грязных джинсах, но какой-то ужас, который эта женщина внушала месяцами, все же оставался. Мазу предстала перед ней демоном из сказок, ведьмой в пряничном домике, владычицей мук и смерти, и пробудила в Робин постыдные, первобытные страхи детства.

— Так что же говорит тебе И-Цзин? — смело сказала Робин.

К ее ужасу, на лице женщины появилась знакомая натянутая, фальшивая улыбка. Мазу не должна была улыбаться в этот момент, она должна была трусить и бояться.

— Тун/Отступление, — тихо сказала она. — Сила тьмы восходит. Она предупредила меня, что ты поднимаешься по лестнице.

— Забавно, — сказала Робин, ее сердце все еще стучало. — С того места, где я нахожусь, кажется, что сила тьмы находится в свободном падении.

В тот момент, когда она это произнесла, свет от телевизора на мгновение стал ярче, и она увидела причину уверенности Мазу. Винтовка, до сих пор находившаяся в тени, была прислонена к стене прямо за ее спиной, в пределах досягаемости.

О, черт.

Робин сделала шаг вперед. Ей нужно было подойти к Мазу ближе, чем на расстояние ствола винтовки, чтобы иметь хоть какой-то шанс не получить пулю.

— Если ты сейчас совершишь акт покаяния, Робин, — Мазу впервые использовала ее настоящее имя, и Робин возмутилась, как будто Мазу каким-то образом сделала его грязным, взяв в рот, — и если это будет сделано в духе истинного смирения, я приму его. — Темные, кривые глаза сверкнули, как оникс в полумраке комнаты. — Я бы посоветовала тебе сделать это. Иначе будет гораздо хуже.

— Ты хочешь, чтобы я снова целовала твои ноги? — сказала Робин, заставляя себя говорить презрительно, а не испуганно. — И что тогда? Ты снимешь обвинения в жестоком обращении с детьми?

Мазу рассмеялась. Робин никогда раньше не слышала, чтобы она так смеялась, даже во время радостной медитации; из ее рта вырвалось резкое карканье, всякая притворная утонченность исчезла.

— Думаешь, это самое худшее, что может с тобой случиться? Дайю придет за тобой.

— Ты безумна. Буквально безумна. Нет никакого Утонувшего Пророка.

— Ты поймешь свою ошибку, — улыбнулась Мазу. — Ты ей никогда не нравилась, Робин. Она всегда знала, кто ты такая. Ее месть будет…

— Ее месть будет несуществующей, потому что она не существует, — тихо сказала Робин. — Твой муж обманул тебя. Дайю никогда не тонула.

Улыбка исчезла с лица Мазу, как будто ее ударили. Робин была уже достаточно близко, чтобы почувствовать запах благовоний, который не скрывал запаха ее немытого тела.

— Дайю никогда не ходила к морю, — сказала Робин, продвигаясь вперед дюйм за дюймом. — Никогда не ходила на пляж. Это все чушь. Причина, по которой ее тело никогда не выбрасывало на берег, в том, что его там никогда не было.

— Ты — дрянь, — выдохнула Мазу.

— Надо было присматривать за ней, не так ли? — тихо сказала Робин. — И я думаю, что в глубине души ты это знаешь. Ты знаешь, что была ей плохой матерью.

Лицо Мазу было настолько бледным, что невозможно было понять, побледнела ли она, но кривые глаза сузились, а ее тонкая грудная клетка поднималась и опускалась.

— Полагаю, именно поэтому ты хотела иметь настоящую китайскую девочку, не так ли? Чтобы посмотреть, сможешь ли добиться большего со второго раза?

Мазу развернулась и схватила оружие, но Робин была готова: она обхватила Мазу сзади за шею, пытаясь заставить ее бросить винтовку, но это было похоже на борьбу с животным: Мазу обладала грубой силой, не соответствовавшей ее возрасту и размерам, и Робин испытывала не только отвращение, но и ярость, когда они боролись, теперь уже в страхе за ребенка, если ружье случайно выстрелит.

Мазу обхватила ногу Робин и сумела опрокинуть их обеих, но Робин все еще держала ее в крепком захвате, не позволяя освободиться или отойти достаточно далеко, чтобы выстрелить. Собрав все силы, Робин удалось перевернуть женщину и уложить ее на спину, борясь за обладание винтовкой. С губ Мазу срывался поток грязных ругательств: Робин была шлюхой, дрянью, демоном, шлюхой, грязью, дерьмом…

За криками Исинь Робин услышала свое имя, выкрикнутое откуда-то изнутри здания.

— ЗДЕСЬ! — крикнула она. — МИДЖ, Я ЗДЕСЬ!

Мазу с силой подняла винтовку вверх, зацепив Робин за подбородок, и Робин снова опустила ее на лицо женщины.

— Робин?

— ЗДЕСЬ!

Пистолет выстрелил, пуля разбила окно и перебила лампу на улице. Робин услышала крики со стороны улицы Вардур; она во второй раз обрушила винтовку на лицо Мазу, и когда кровь хлынула из носа женщины, хватка Мазу ослабла, и Робин удалось вырвать оружие из ее рук.

Дверь с грохотом распахнулась, когда Мазу прижала руки к кровоточащему носу.

— Иисус! — воскликнула Мидж.

Задыхаясь, Робин сползла с Мазу, держа в руках винтовку. Только сейчас она поняла, что держит в руке часть черного шнура от кулона Мазу. Перламутровая рыбка лежала на полу сломанная.

Позади Мидж, держа в руках две сумки с обувью, стояла Бекка Пирбрайт. В ужасе она переводила взгляд с Мазу, чьи руки были прижаты к носу, который, как искренне надеялась Робин, она сломала, на Робин и обратно.

— Насилие, Мазу? — прошептала Бекка. — В храме?

Робин, которая все еще держала винтовку, искренне рассмеялась. Бекка уставилась на нее.

— Кто-нибудь может сделать что-нибудь с этим ребенком? — громко сказала Мидж.

— Ты сделаешь это, — сказала Робин Бекке, направив на нее винтовку.

— Ты угрожаешь застрелить меня? — сказала Бекка, бросая сумки и переходя к кроватке. Она подхватила кричащую Исинь и попыталась успокоить ее, но без особого успеха.

— Я звоню 999, — сказала Мидж, держа телефон в руке.

— Нет пока, — сказала Робин. — Просто прикрой дверь.

— Ну, я скажу Страйку, что с тобой, по крайней мере, все в порядке, — сказала Мидж, быстро набирая текст. — Он не в восторге от того, что ты пришла сюда без подкрепления.

Робин теперь смотрела Бекке в глаза.

— Я пришла именно за тобой.

— Что значит “пришла за мной”? — спросила Бекка.

Она говорила так, словно Робин была невыразимо дерзка. Неважно, что она прервала попытку убийства, что пресса кишит у ворот фермы Чепменов, что полиция проводит обыск в церкви — Бекка Пирбрайт оставалась такой,какой была всегда: абсолютно убежденной в своей правоте, уверенной, что все, даже это, может исправить папа Джей.

— Тебе уже предъявлено обвинение в жестоком обращении с детьми, — презрительно сказала Бекка, безуспешно пытаясь подавить крики Исинь, покачивая ее. — Теперь ты берешь нас в заложники под дулом пистолета.

— Я не думаю, что это будет доказано в суде человеком, который участвовал в сокрытии детоубийства, — сказала Робин.

— Ты неуравновешна, — сказала Бекка.

— Тебе лучше надеяться, что психиатры решат, что ты такая.. Где ты была три года после смерти Дайю?

— Это не твое дело…

— Ты не была в Бирмингеме. Ты была либо в центре Глазго, либо в арендованной недвижимости, где Джонатан Уэйс мог держать тебя вдали от других людей.

Улыбка Бекки была покровительственной.

— Ровена, ты агент…

— Я Робин, но ты чертовски права, я твой противник. Ты хочешь рассказать Мазу, почему ты — единственная девственная духовная жена, или это сделаю я?

Глава 133

Девять на вершине означает…

Человек воспринимает своего собеседника как свинью, покрытую грязью,

Как повВГЦа, полная чертей.

И-Цзин или Книга Перемен

Дверь за Страйком снова с грохотом распахнулась. Эбигейл, уже избавившаяся от одежды пожарного и одетая в джинсы, с кожаной сумкой через плечо проследовала к нему, схватила освободившийся стул, перетащила его в центр комнаты и взобралась на него. Высокого роста, она без труда дотянулась до дымовой сигнализации, расположенной в центре потолка. Одним движением она сняла крышку и вытащила батарейки. Заменив крышку, она спрыгнула со стула и вернулась к Страйку за стол, достав из сумки пачку Мальборо Голдс. Она села и зажгла одну из них с помощью зиппо.

— Разве это разрешено в пожарной части? — спросил он.

— Мне все равно, — сказала Эбигейл, затягиваясь. — Ладно, — сказала она, выпустив дым в сторону, — если хочешь, можешь взять ДНК и сравнить его с ДНК этой Бекки, но если она все еще в церкви, я не вижу, как ты сможешь это сделать.

— Моя напарница сейчас работает над этим, — сказал Страйк.

— Я вот думала, наверху.

— Давай, — сказал Страйк.

— То, что ты сейчас сказал, о том, что Дайю получит все по завещанию Грейвса. Тот дом. Ты сказал, что он стоит миллионы.

— Да, наверное, так и есть, — сказал Страйк.

— Тогда у Грейвса был мотив избавиться от нее. Не дать ей получить дом.

— Интересно, что ты так говоришь, — сказал Страйк, — потому что эта мысль пришла в голову и мне. Тетя и дядя Дайю, которые получат наследство, если Дайю умрет, делают все возможное, чтобы помешать мне расследовать ее исчезновение. На днях я ездил к нему в Норфолк. Это было не очень приятное интервью, особенно после того, как я сказал Филлипе, что видел ее на встрече твоего отца в Олимпии.

— Какого хрена она там делала?

— Что-то, очевидно, настолько ее взволновало, что она отчаянно хотела поговорить с твоим отцом. Филлипа оставила ему записку за кулисами Олимпии. Я спросил, не было ли у них недавно неожиданного анонимного звонка, который подтолкнул ее к действию.

— Что заставило тебя спросить об этом?

— Назови это интуицией.

Эбигейл стряхнула пепел на пол и отпихнула его ногой.

— Ты бы с Мазу поладил. — Она заговорила злобным шепотом. — “Божественная вибрация движется во мне.” О чем был этот телефонный звонок?

— Они не хотели мне говорить, но когда я предположил, что кто-то позвонил и сказал, что Дайю жива, Филиппа выдала себя. Покраснела. Можно представить, как подобный звонок вселил в них страх Божий. Никакого семейного особняка, если Дайю еще дышит.

— И должен сказать, — добавил Страйк, — что Николас Делоне, как убийца Кевина Пирбрайта, подходит мне как нельзя лучше. Бывший морской пехотинец. Умеет обращаться с оружием, знает, как спланировать и организовать засаду. Человек, убивший Кевина, был довольно хитер.

Эбигейл сделала еще одну затяжку, нахмурившись.

— Я запуталась.

— Я думаю, что Кевин Пирбрайт перед смертью узнал правду об исчезновении Дайю, и именно поэтому его застрелили.

Эбигейл опустила сигарету.

— Он знал?

— Да, я так думаю.

— Он никогда ничего не говорил мне о Дайю.

— Он не упоминал, что это странное совпадение, Дайю умирает именно там, где умерла твоя мать?

— Ох — сказал Эбигейл. — Да. Он что-то говорил по этому поводу.

— Возможно, Кевин собрал все воедино только после того, как обратился к тебе, — сказал Страйк.

— Так что же, кто позвонил этим Делоне?

— Ну, в этом-то и вопрос, не так ли? Я подозреваю, что это был тот самый человек, который звонил Джордану Рини, чтобы узнать, о чем он мог мне проболтаться, и который звонил Кэрри Кертис Вудс и склонял ее к самоубийству.

Мобильный телефон Страйка зажужжал, причем не один, а два раза подряд.

— Извини, — сказал он. — Я ждал этого.

Первый текст был от Барклая, но он проигнорировал его, отдав предпочтение тексту Мидж.

Робин в безопасности. Бекка и Мазу закрылись в храме.

С огромным облегчением Страйк открыл сообщение Барклая, состоявшее из двух слов.

Есть все.

Страйк отправил два собственных сообщения, вернул мобильный в карман и снова посмотрел на Эбигейл.

— Я сказал, что есть четыре варианта, объясняющие странный статус Бекки в церкви.

— Послушай, — нетерпеливо сказала Эбигейл, — извини, но я сказала Дэррилу, что задержусь, а не то, что никогда не появлюсь.

— Дэррил — это высокий, симпатичный чернокожий парень с зелеными глазами? Потому что я знаю, что это не тот толстяк, который ездил на красной Корсе. Это был твой квартирант, Патрик.

Зрачки темно-синих глаз Эбигейл внезапно расширились, став такими же непрозрачными, какими Страйк видел глаза ее отца.

— Я должен был заставить тебя говорить, — сказал Страйк, — потому что были дела, которые нужно было сделать, пока ты была далеко от дороги.

Он сделал паузу, чтобы дать ей высказаться, но она ничего не сказала, и он продолжил,

— Ты хочешь услышать некоторые из вопросов, над которыми я размышлял, о том, как Дайю утонула в Северном море?

— Говори что хочешь, — сказала Эбигейл. Она старалась выглядеть безразличной, но рука, державшая сигарету, начала дрожать.

— Я начал с малого, — сказал Страйк, — с вопроса, почему она утонула именно там, где утонула твоя мать, но чем глубже я погружался в расследование, тем больше необъяснимых вещей стало появляться. Кто покупал Дайю игрушки и сладости в последние месяцы ее жизни на ферме? Почему, когда ее в последний раз видели живой, она была одета в белое платье, а не в спортивный костюм? Почему Кэрри разделась до нижнего белья, если они собирались только для того, чтобы поплавать? Почему Кэрри убежала, чтобы потрогать что-то у кромки воды, прямо перед приездом полиции? Кто был вторым взрослым, который должен был находиться в общежитии в ту ночь, когда Кэрри помогала Дайю выбраться из окна? Почему отец увез Бекку Пирбрайт с фермы после исчезновения Дайю?

Эбигейл, уже растоптавшая первую сигарету под каблуком, теперь достала вторую. Прикурив, она выпустила дым в лицо Страйку. Страйк не обиделся, а воспользовался возможностью вдохнуть немного никотина.

— Потом я стал усиленно думать о смерти Кевина Пирбрайта. Кто вырезал часть надписи на стене его спальни, оставив только слово “свиньи”, и кто украл его ноутбук? О ком говорил Кевин, когда сообщил детективу, работавшему под прикрытием, что собирается встретиться с хулиганом и “разобраться” с ним? Что именно знал Кевин — что он собрал воедино — такого, что заслуживал пули в мозг?

Все эти вещи по отдельности могут иметь объяснения. Наркоман может украсть его ноутбук. Ребята в общежитии могли просто забыть о втором человеке, который был там в последний вечер, когда видели Дайю. Но если сложить все вместе, то получится чертовски много необъяснимых происшествий.

— Если ты так говоришь, — сказала Эбигейл, но ее рука все еще дрожала. — Но…

— Я еще не закончил. Оставался еще вопрос о тех телефонных звонках. Кто звонил Кэрри Кертис Вудс перед тем, как мы с партнером навестили ее? Кому она перезвонила после нашего ухода? Кто звонил Джордану Рини с абонентского ящика в Норфолке, чтобы бросить подозрение на церковь и довести его до такого состояния страха и тревоги, что он попытался передознуться наркотиками? Кого испугались эти два человека и чем этот человек им угрожал, что заставило их обоих решить, что они лучше умрут, чем встретятся с ним лицом к лицу? И кто звонил Делоне, пытаясь заставить их бояться, что Дайю все еще жива, чтобы бросить отвлекающий маневр на моем пути и заставить их еще больше чинить мне препятствия?

Эбигейл выпустила дым в потолок и ничего не сказала.

— Мне также хотелось бы узнать, почему в лесу на ферме Чепмена есть круг из деревянных столбов, который кто-то когда-то пытался разрушить, почему на соседнем дереве спрятан топор и почему рядом с разрушенным кольцом кто-то когда-то пытался сжечь веревку.

При слове “веревка” Эбигейл слегка конвульсивно дернулась, но ничего не сказала.

— Возможно, с наглядными пособиями тебе будет интереснее, — сказал Страйк.

Он снова открыл фотографии полароидов на телефоне.

— Это не Джо Джексон, — сказал он, указывая на него. — Это Джордан Рини. Это, — сказал он, указывая на блондинку, — Кэрри Кертис Вудс, это Пол Дрейпер, а это, — он указал на пухленькую смуглую девушку, — не Роуз Фернсби. Это ты.

Дверь за Страйком открылась. Появился бородатый мужчина, но Эбигейл крикнула “Отвали!”, и он поспешно удалился.

— Военная дисциплина, — одобрительно сказал Страйк. — Что ж, ты училась у лучших.

Радужные оболочки глаз Эбигейл теперь представляли собой два почти черных диска.

— Теперь, — сказал Страйк, — ты должна была опознать высокого парня и темненькую девушку как Джо Джексона и Роуз, потому что Кэрри уже вытащила эти имена из своей задницы, когда была в панике. Никто из вас не предполагал, что эти полароиды все еще существуют, и никто не ожидал, что они у меня.

В течение откровенно неловкого периода времени я все время спрашивал себя, кто сделал эти фотографии. Ведь не все на них выглядят счастливыми, не так ли? Создавалось впечатление, что это сделано в наказание или в угоду какому-то садисту. Но, наконец, я увидел то, что должно было быть очевидным: на одном снимке никогда нет всех четверых. Вы все фотографировали друг друга.

Маленькое тайное общество из четырех человек. Я не знаю, нравилось ли тебе тыкать двумя пальцами в эту ерунду про связь с духом, нравилось ли тебе трахаться ради удовольствия, или ты просто передавала уроки, полученные от Мазу и твоего отца, о том, как приятно заставлять других людей участвовать в ритуальном унижении и подчинении.

— Ты чертовски прокололся, — сказала Эбигейл.

— Посмотрим, — спокойно сказал Страйк и протянул фотографию Дрейпера, которого содомировал Рини. — Маски — это хороший штрих. Дополнительный уровень деградации, а также немного правдоподобного отрицания — ты, наверное, узнала об этом от своего отца. Отмечу, что ты неплохо вышла из этого секс-сеанса. Довольно откровенный секс и немного тщеславного позирования с открытыми ногами. Никто не принуждает тебя к содомии.

Эбигейл лишь сделала еще одну затяжку сигаретой.

— Поняв, что вы фотографируете друг друга, возникает очевидный вопрос: почему остальные трое участвовали в том, что, судя по всему, не доставляло им особого удовольствия? И очевидный ответ: ты обладала всей полнотой власти. Ты была дочерью Джонатана Уэйса. Потому что я не куплюсь на ту чушь про Золушку, которой ты меня кормишь, Эбигейл. Я уверен, что Мазу недолюбливала тебя — падчерица, мачеха, это не редкость, — но я думаю, что, будучи первенцем папы Джея, ты имела большую свободу действий. На ферме Чепменов ты не могла набрать такой вес при обычной диете.

— Это не я, — сказала Эбигейл.

— Я не утверждаю, что могу доказать, что эта девушка — ты, — сказал Страйк. — Но Роуз Фернсби совершенно ясно, что это не она. Ты пыталась помешать нам поговорить с ней не потому, что она была на этих фотографиях, а потому, что ее там не было. И она тебя прекрасно помнит. Она говорит, что ты сильно не следила за своим весом — по странному совпадению, она описала тебя как “свинорылую”. Естественно, ты должна была быть ей особенно интересна, ведь ты была дочерью того самого старшего мужчины, в которого, как она себя убедила, она была влюблена.

С твоей стороны было довольно глупо говорить мне, что Мазу заставляла людей носить маски, ползая по земле. Конечно, я понимаю, откуда у тебя взялась эта идея, и что ты пытались придать приятный оттенок своему изображению ее как социопата, но никто больше не упоминал о свиных масках, используемых в контексте наказания. Очень важно не использовать инкриминирующие вещи в неправильном контексте, даже для прикрытия. Многие лжецы так оступаются. Указывают на вещи, на которые лучше не смотреть.

Он снова сделал паузу. Эбигейл продолжала молчать.

— Итак, — сказал Страйк, — вот ты на ферме Чепмена, не следишь за своим весом, а в твоем распоряжении три уязвимых человека: малолетний преступник, скрывающийся от полиции, мальчик, который был психически неполноценным еще до того, как ты помогла выбить из него все дерьмо, и сбежавшая девочка не самого большого ума.

Как первенцу папы Джея, тебе разрешалось выходить за пределы фермы, чтобы покупать вещи: шоколад, маленькие игрушки, фотоаппарат Полароид, маски свиней.. печенье, если оно тебе нравилось. Ты могла выбирать в рамках железного режима Мазу, который, вероятно, был более строгим, когда отца не было рядом, какую работу ты предпочитаешь. Возможно, у тебя не было возможности лежать весь день в постели и есть печенье, но ты могла решать, хочешь ли ты делить обязанности по присмотру за детьми ночью с Кэрри, и кого ты хочешь видеть утром на раннем дежурстве вместе с собой.

— Все это, — сказал Эбигейл, — предпл… преполо…

— Предположения. В тюрьме у тебя будет много свободного времени, ты будешь отбывать пожизненное заключение. Ты могла бы закончить какой-нибудь Открытый университет…

— Пошел ты.

— Ты, конечно, права, это все домыслы, — сказал Страйк. — Пока Джордан Рини не поймет, что он по уши в дерьме, и не начнет говорить. Пока другие люди, которые помнят тебя на ферме Чепмена в восьмидесятые и девяностые годы, не начнут выходить на поверхность.

Я думаю, что вас с Дайю избаловали и обделили вниманием на ферме Чепменов, но есть несколько важных отличий. Мазу искренне ненавидела тебя и издевалась над тобой во время отсутствия отца. Ты же горевала о потере матери. Кроме того, ты неистово завидовала тому вниманию, которое единственный оставшийся родитель проявлял к твоей грубой сводной сестре. Ты хотела снова стать любимцем Попсикла, и тебе не нравилось, что он воркует над Дайю — точнее, над деньгами, которые она стоит. Ты хотела возмездия.

Эбигейл продолжала молча курить.

— Конечно, — сказал Страйк, — проблема, с которой ты столкнулась на ферме Чепмена — как, впрочем, и за ее пределами — в том, что ты не могла выбрать людей, которые лучше всего подходили для этой работы, тебе приходилось брать то, что ты могла получить, что означало твоих послушных лакеев в свиных масках.

Дайю пришлось убаюкивать, внушая ей ложное чувство безопасности, и молчать, пока все это происходило. Подкуп игрушками и сладостями, тайные игры с большими детьми: она не хотела, чтобы лакомства и внимание иссякли, поэтому не рассказывала ни Мазу, ни твоему отцу о том, что происходит. Это был ребенок, которому не хватало внимания. Может быть, ей было интересно, почему ее старшая сестра…

— Она не была моей сестрой!

— ..вдруг стала с ней так любезна, — продолжал Страйк, ничуть не смущаясь, — но она не задавала вопросов. Ну, ей было семь лет. С чего бы ей сомневаться?

Рини, якобы проспавший утро исчезновения Дайю, как только я об этом услышал, сразу же заявил, что это сговор — сговор с Кэрри, по крайней мере. Ты купила усыпляющее лекарство от кашля или что-то подобное в количестве, достаточном для того, чтобы одурманить остальных детей, во время одной из твоих поездок за пределы фермы. Ты вызвалась дежурить в общежитии вместе с Кэрри, но так и не пришла. Ты ждала у окна, пока Кэрри передаст тебе Дайю.

Эбигейл снова начала трястись. Ее красивая голова дрожала. Она попыталась зажечь свежую сигарету от окурка прошлой, но вынуждена была отказаться и снова прибегла к помощи Зиппо.

— Идея инсценировки утопления, очевидно, заключается в том, чтобы обеспечить убийце — или убийцам, во множественном числе, — железное алиби. Ты или Рини действительно совершили это преступление? Полагаю, вам понадобилось бы два человека, чтобы прекратить ее крики и добить ее. Потом, конечно, нужно было избавиться от тела.

Пол Дрейпер попал в беду, выпустив свиней, но это не было случайностью, это было частью плана. Часть свиней была тайно вывезена в лес и помещена в загон, сделанный из столбов и веревок. Моя напарница сообщила мне, что свиньи могут быть довольно злобными. Полагаю, вам потребовались все четверо, чтобы доставить их туда, куда вы хотели, или у Допи были особые знания о свиньях, которые вы призвали на помощь?

Эбигейл не ответила, но продолжала курить.

— Значит, вы загнали свиней в лес… и кто-то, конечно, взял в руки топор.

— Что, по мнению Дайю, должно было произойти, когда ты увела ее в темноту под деревья? Полуночный пир? Новая красивая игра, которую ты для нее приготовила? Держала ли ты ее за руку? Она была в восторге?

Эбигейл теперь трясло неконтролируемо. Она поднесла сигарету к губам, но с первого раза промахнулась. Ее глаза стали черными.

— Когда она поняла, что это не игра? — спросил Страйк. — Когда ты прижала ее руки к бокам, чтобы Рини мог ударить ее? Я не думаю, что топор можно было пускать в ход, пока она не была мертва. Вы не могли рисковать криками. Ночью на ферме Чепмена очень тихо.

— Ты когда-нибудь слышала о Констанс Кент? — спросил ее Страйк.

Эбигейл просто смотрела на него, дрожа.

— Ей было шестнадцать лет, когда она зарезала своего трехлетнего сводного брата. Ревновала к отцу, предпочившего его ей. Это случилось в 1860-х годах. Она отсидела двадцать лет, потом вышла, уехала в Австралию и стала медсестрой. Так вот к чему была вся эта история с пожарным? Попытка искупить вину? Потому что я не думаю, что ты полностью свободна от совести, не так ли? Нет, если тебе до сих пор снятся кошмары о том, как ты разрубила Дайю на куски, чтобы свиньям было легче ее съесть. Ты сказала мне, что “ненавидишь, когда в этом замешаны дети”. Не сомневаюсь. Готов поспорить, что это навевает худшие воспоминания, чем “Пираты Карибского моря”.

Эбигейл была белой. Ее глаза, как и глаза ее отца, стали черными и пустыми, как скважины.

— Я отдаю тебе должное за ложь, которую ты сказала Патрику после того, как он услышал твой крик во сне, но твоя ложь снова что-то выдает. Хлыст, использованный на Джордане Рини. Ты вспомнила об этом и связала это со смертью Дайю. Его выпороли за то, что он должен был наблюдать за Дрейпером? Или за то, что он не смог найти пропавших свиней?

Теперь Эбигейл не смотрела на Страйка, а опустила взгляд на столешницу.

— Итак: Дайю мертва, ты оставила Рини наводить порядок, поручив освободить свиней, когда они съедят части тела, и уничтожить импровизированный загон. Ты спешишь на раннее дежурство. Ты тщательно подбирала себе компаньонов на это утро, не так ли? Два человека, которыми было очень легко манипулировать. — “Ты видел это, Брайан? Ты видел, Пол? Кэрри была за рулем с Дайю! Вы видели, как она махала нам рукой?” Потому что, очевидно, — сказал Страйк, — то, что сидело на пассажирском сиденье — а оно должно было быть в белом платье, потому что Дайю надела в лес спортивный костюм — не могло помахать, не так ли?

Эбигейл ничего не сказала, но продолжала курить, ее пальцы дрожали.

— Мне потребовалось гораздо больше времени, чем следовало, чтобы понять, что было в том фургоне с Кэрри, — продолжал Страйк. — Тем более что Кевин Пирбрайт написал это на стене своей спальни. Солома. Все эти соломенные фигурки, ежегодно изготавливаемые для Манифестации Украденного Пророка. Если дочь Джонатана Уэйса захочет поразвлечься, мастеря из соломы в сарае, кто ее остановит? Ведь на создание миниатюрной версии ушло не так много времени, правда?

Кэрри старается, чтобы ее видели в Кромере, когда она несет фигуру в белом платье вниз к воде в темноте, потому что важно установить, что она и Дайю действительно ходили на пляж. Я взял интервью у Хитонов, пары, которую Кэрри встретила на пляже, после того как она вернулась из воды. Они купились на эту историю, не заподозрив, что ребенка не было; они видели туфли и платье и поверили Кэрри, хотя миссис Хитон сомневалась, что Кэрри действительно была расстроена. Она упомянула о нервном хихиканье.

Я не обратил внимания на соломенную фигуру, когда мистер Хитон сказал мне, что фургон был весь в “грязи и соломе”. Я даже не понял, когда его жена сказала мне, что Кэрри убежала куда-то ковыряться — в водорослях, как она думала, — когда появилась полиция. Конечно, к тому времени уже должно было взойти солнце. Немного странно, что на пляже лежит пучок мокрой соломы. Кэрри должно быть хотела разорвать его и выбросить обратно в море.

С тех пор как Хитоны рассказали мне, что она чемпионка по плаванию, я все думал, имеет ли это отношение к плану. Конечно, имело. Нужно было быть сильным пловцом, чтобы зайти на глубину, достаточную для того, чтобы не отправить всю эту солому обратно на берег, Держи голову над водой, пока развязываешь ее, и оставайся на плаву, пока разламываешь ее на части. Гениальный план, действительно, и очень удачное воплощение со стороны Кэрри.

Эбигейл продолжала смотреть на стол, ее рука, державшая сигарету, все еще дрожала.

— Но по пути было несколько промахов, — сказал Страйк. — При таком сложном плане они обязательно должны были быть, что и привело нас к Бекке Пирбрайт.

Почему, когда сестра Бекки сказала ей, что видела, как Дайю вылезала из окна, Бекка придумала историю о невидимости? Почему, когда брат Бекки сказал, что видел, как вы пытались что-то поджечь в лесу — я полагаю, что Рини недостаточно тщательно уничтожил загон для свиней, а вы хотели бы довести дело до конца, даже если бы шел дождь, — Бекка настаивала на том, что он не должен доносить? Почему Бекка помогала вам все скрывать? Что могло бы убедить одиннадцатилетнюю девочку молчать и заставлять молчать других, когда она могла бы сразу пойти с этими странными историями к твоему отцу и Мазу и получить их одобрение?

Эбигейл подняла глаза и посмотрела на Страйка, и он подумал, что она хочет услышать ответ, потому что сама его не знает.

— Если кому-то удастся перепрограммировать Бекку, что, наверное, уже невозможно, я думаю, она расскажет довольно странную историю.

Я не думаю, что первым побуждением Бекки, услышавшей о том, что стали свидетелями ее брат и сестра, было обратиться к собственной матери или к директору церкви. Я думаю, что она сразу же обратилась бы к Кэрри, которую она, похоже, боготворила как единственную мать, которую она когда-либо знала по-настоящему. Сестра Бекки сказала моему партнеру, что Бекка сделала бы для Кэрри буквально все.

Я думаю, Кэрри запаниковала, когда узнала, что есть свидетели того, как Дайю вылезла из окна, а ты жгла веревку в лесу. Она согласилась на инсценировку утопления, потому что боялась тебя, но, думаю, даже осуществляя этот план, она надеялась, что на самом деле ничего не выйдет. Возможно, она надеялась, что ты ее разыграла или что ты струсишь, когда дело дойдет до реального убийства сводной сестры в лесу.

Думаю, когда Бекка стала приходить к Кэрри со странными крупицами информации, полученными от братьев и сестер, а может быть, и со странными явлениями и поведением, которые она уловила сама, Кэрри запаниковала. Она понимала, что эту умную девочку нужно закрыть и убедить в том, что каждая аномалия, каждое необъяснимое событие имеет свое объяснение — объяснение, которое нужно держать в секрете, потому что она боялась, что если ты узнаешь, что Бекка знает слишком много, то она станет следующим ребенком, которого разорвут на куски в лесу.

Итак, что мы знаем о Кэрри? — сказал Страйк. — Хороший пловец, очевидно. Беглянка. Предыдущие два года на ферме Чепмена ее посвящали во всякую мистическую чушь. Любит детей, и ее любят в ответ.

Думаю, она сочинила какую-то историю о духовной судьбе Дайю, чтобы объяснить все странности, которые могли заметить Бекка и ее братья и сестры. Я думаю, что она внушила Бекке, что Дайю на самом деле не умерла, что вещи, свидетелями которых были она, ее братья и сестры, имеют мистическое объяснение. Она посоветовала Бекке приходить к ней со всем, что она слышала или замечала, чтобы Кэрри могла связать это со своей нелепой историей о дематериализации и воскрешении, в котором она сыграла свою предначертанную роль, и, я думаю, она сказала Бекке, что все это будет их особым секретом, как того хочет Пресвятое Божество.

И Бекка купилась на все это. Она молчала, когда Кэрри велела ей, она отгораживалась от своих братьев и сестер, она давала им псевдомистические объяснения или отчитывала их за то, что они стали доносчиками. А это значит, по иронии судьбы, что миф об Утонувшем Пророке возник не благодаря твоему отцу или Мазу, а из воображения подростка, чтобы скрыть убийство и заставить замолчать ребенка, который был опасен для всех вас.

А после окончания дознания Кэрри ушла, сменила имя и постаралась забыть о том, в чем она участвовала и что пыталась скрыть. Я подозреваю, что именно в этот момент разбитая Бекка пришла к твоему отцу и рассказала ему всю историю. Если угадать, — сказал Страйк, внимательно наблюдая за реакцией Эбигейл, — твой отец в какой-то момент отвел тебя в сторону, вероятно, после разговора с Беккой.

Губы Эбигейл дернулись, но она промолчала.

— Твой отец должен был знать, что ты должна была быть в общежитии в ту ночь, и он точно знал, что ты была на раннем дежурстве в тот день и видела проезжающий грузовик. Он мог спросить, что ты жгла в лесу. Он уже наверняка обратил внимание на странное совпадение: Дайю умерла именно там, где умерла его первая жена, как будто кто-то хотел его в этом уличить или даже бросить на него подозрение. Ведь он должен был ехать в Бирмингем с пятнадцатилетней девочкой, когда Дайю “утонула”, не так ли? И неважно, вызовет ли его полиция на допрос по поводу того, что он взял с собой в поездку несовершеннолетнюю девочку, с которой был знаком всего неделю, или по поводу детоубийства, — для главы церкви это будет выглядеть не очень хорошо, не так ли?

Нет, я думаю, твой отец подозревал или догадывался, что ты стоишь за исчезновением Дайю, но, будучи тем, кто он есть — аморальным нарциссом — все, что его действительно заботило, это замять дело. Ему только что передали историю о вознесении Дайю на небеса через божественный сосуд Кэрри Гиттинс, и он определенно не хотел, чтобы его дочь попала под суд по подозрению в убийстве — это очень плохо для бизнеса. Гораздо лучше принять сверхъестественное объяснение, утешить расстроенную жену этой мистической ерундой. Убитые горем люди хватаются за такие вещи, иначе не было бы никаких чертовых медиумов. И вот твой отец подговаривает Бекку: мол, да, он все время знал, что Кэрри — не плохой человек, что она просто помогает Дайю исполнить свое предназначение, и какая Бекка умница, что видит правду.

Значит, он тоже начинает умасливать. Возможно, он сказал Бекке, что было предвидено, что она придет к нему как божественный посланник. Может быть, он сказал ей, что в ней живет дух пророка. Он льстил ей и обхаживал точно так же, как ты обхаживала Дайю, только без свиней и топора, ночью в лесу.

Тебя отправили в Бирмингем, чтобы ты была подальше от посторонних глаз и неприятностей, а Бекку спрятали в безопасное место, где ты не сможешь до нее добраться, и там твой отец так тщательно внушил ей послушание, целомудрие и беспрекословную преданность, что она стала очень полезным инструментом для церкви. Я думаю, что ее держат в состоянии девственности не только потому, что Уэйс не хочет, чтобы она была слишком близка с кем-то, кроме него, но и потому, что это единственная женщина, к которой он не хочет, чтобы Мазу ревновала — ведь Бекка хранительница самых больших секретов. Именно Бекка может подтвердить, что сверхъестественное объяснение исчезновения Дайю исходило от Кэрри, а не от твоего отца. И она также может рассказать о том, как Уэйс умело подпитывал ее тщеславие, чтобы она никогда не заговорила. Судя по тому, что Робин узнала на ферме Чепменов, у Бекки вполне могут быть моменты прозрения, но, похоже, это ее не слишком беспокоит. Я не думаю, что найдется более преданный верующий в ВГЦ, чем Бекка Пирбрайт.

Страйк откинулся в кресле, наблюдая за Эбигейл, которая теперь смотрела на него со странным, расчетливым выражением на бледном лице.

— Ты хочешь сказать, что это тоже домыслы? — спросил Страйк.

Эбигейл сказала:

— Да, это так, — голос ее был немного хриплым, но, тем не менее, вызывающим.

Она бросила третью сигарету на пол и прикурила четвертую.

— Что ж, тогда перейдем к более доказательным вопросам, — сказал Страйк. — Кевин Пирбрайт, выстрел в голову через несколько дней после того, как он сказал кому-то, что собирается встретиться с хулиганом из церкви. Беретта 9000, стрелявшая по моей машине. Фигура в балаклаве, одетая в мужскую черную куртку, пытающаяся ворваться в мой кабинет с помощью приклада пистолета. Эти телефонные звонки и последовавшие за ними попытки самоубийства. Звонок Делоне с того же мобильного, с которого звонили Кэрри, с сообщением о том, что Дайю жива, попытка втянуть их в рамки подозрений и сорвать мое расследование.

— Мои выводы таковы, — сказал Страйк. — У той, кто стоит за всем этим, есть доступ к разношерстному набору мужчин, которые выполняют ее просьбы. Она либо спит с ними, либо добивается их расположения, чтобы они думали, что она это сделает. Сомневаюсь, что кто-то из них знает, для чего это делает: возможно, я — ревнивый бывший парень, за которым нужно присмотреть. Они не могут постоянно следить за моим агентством, как и женщина, отдающая приказы, потому что у них у всех есть работа.

Далее я делаю вывод, что человек, руководящий операциями, сам подтянутый, сильный и зависимый от адреналина — побег из квартиры Кевина Пирбрайта, попытка проникновения в мой офис, преследование моего БМВ синим Форд Фокус, стрельба. Этот человек более эффективен, чем любой из его подчиненных, и не возражает против нахождения на грани.

Я думаю, что этот человек умен и способен на тяжелую работу, если это отвечает ее интересам. Она следила за Полом Дрейпером, Кэрри Кертис Вудс и Джорданом Рини — хотя, возможно, мой рассказ о том, что Рини был в розыске, навел тебя на мысль о его нынешнем местонахождении.

Но я не думаю, что Рини рассказал тебе о полароидах. Поначалу я думал, что он должен был это сделать, но я ошибался. Рини знал, что он облажался. Его реакция подсказала мне, что эти полароиды еще более значимы, чем кажется. Ты пригрозила выдать его за убийство Дайю, если хоть что-то из того, что он сказал или сделал, приведет к тебе, и он запаниковал, и у него случилась передозировка. У Рини больше совести, чем можно было бы подумать по его резюме. Как и тебе, ему до сих пор снятся кошмары о том, как он разрубил того ребенка и скормил ее свиньям в темноте.

Причина, по которой я знаю, что Рини не рассказал тебе о фотографиях, заключается в том, что Кэрри не ожидала их увидеть. Убийца не мог ее предупредить, поэтому ей пришлось придумывать историю на месте. Она знала, что не должна называть ни тебя, ни Рини — двух убийц, и поэтому вытащила два имени из воздуха. Замечу также, что только после того, как Кэрри проболталась тебе о полароидах, в мой офис явился стрелок в маске и попытался ворваться. Тебе не нужен был файл ВГЦ. Тебе нужны были фотографии. Проблема в том, что разыскивая Кэрри, ты упустила бойфренда и смену имени между фермой Чепменов и Торнбери. Айзек Миллс все еще с нами, и он готов дать показания о том, о чем Кэрри призналась ему в пьяном виде.

Ухмылка снова исказила рот Эбигейл.

— Это все слухи и домыслы…

— Домыслы? Ты действительно так думаешь?

— Все, что у тебя есть, черт возьми. Это все хуйня, фантазии.

— У меня есть топор, который Джордан Рини спрятал на дереве, топор, о котором ходило много слухов среди детей на ферме Чепменов. Твой сводный брат думал, что это как-то связано с Дайю. Что он подслушал, что заставило его так думать? Криминалистика сильно продвинулась вперед с середины девяностых. Не составит труда обнаружить на топоре хотя бы пятнышко человеческой крови. У меня также есть образец земли из середины этих сломанных столбов. Все, что потребуется лаборатории, — это несколько фрагментов костей, даже очень маленьких, и ДНК Мазу подтвердит их идентичность.

Ты можешь сказать: “Даже если Дайю была убита в лесу, как ты докажешь, что это была я?” Один из моих детективов был сегодня в твоей квартире вместе с твоим жильцом. Лучше бы ты выгнала Патрика, когда обещала. Я уверен, что он полезная собака, но толстая и болтливая. Мой детектив нашел ноутбук Кевина Пирбрайта, спрятанный в подушке кресла в твоей спальне. Он нашел громоздкую черную мужскую куртку, которую ты одолжила у Патрика, чтобы убить Кевина Пирбрайта и попытаться проникнуть в мой офис. И самое главное, он нашел пропахшую дымом “Беретту 9000”, зашитую внутри подушки на твоей кровати. Странно, что пожарные могут найти в горящей квартире, когда закончат вытаскивать наркоманов из беды.

Рот Эбигейл открылся, но из него не вырвалось ни звука. Она так и застыла с зажатой в пальцах сигаретой, пока Страйк слышал, как к пожарной станции подъехала машина, и наблюдал, как водитель выходит из нее. Очевидно, Робин действовала по его указаниям.

— Это, — сказал он, обернувшись к Эбигейл, — детектив-инспектор Райан Мерфи из столичной полиции. Я бы не стал создавать лишних проблем, когда он тебя арестует. Сегодня он должен был ужинать со своей девушкой, так что у него уже будет плохое настроение.

ЭПИЛОГ

Т’ай/Мир

Нет равнины, к которой не следует склоняться.

За уходом не следует возврат.

Тот, кто упорствует в опасности

Без вины виноватый.

Не жалуйтесь на эту истину;

Наслаждайтесь удачей, которой вы еще обладаете.

И-Цзин или Книга Перемен

Глава 134

Зло действительно можно сдержать, но не уничтожить окончательно. Оно всегда возвращается. Это убеждение может вызывать меланхолию, но не должно, оно должно лишь удерживать нас от иллюзий, когда к нам приходит удача.

И-Цзин или Книга Перемен

Длинная лужайка, спускающаяся к Темзе за домом сэра Колина Эденсора, с тех пор как Страйк и Робин видели ее в последний раз, обзавелась множеством ярких предметов. Здесь был красно-желтый автомобиль, достаточно большой, чтобы в нем мог сидеть маленький ребенок и толкать себя ногами, миниатюрные ворота, надувной бассейн, украшенный тропическими рыбками, и множество мелких предметов, одним из которых была машина для пускания мыльных пузырей, работающая от батареек. Именно она привлекала внимание светловолосой малышки, которую теперь звали не Цин, а Салли, и двух темноволосых мальчиков примерно того же возраста. Их крики, вопли и смех доносились до кухни, когда они пытались поймать и лопнуть поток пузырьков, вылетающих из фиолетовой коробки на траву.

Четверо взрослых присматривали за малышами, чтобы те не подходили слишком близко к реке у подножия сада: Джеймс и Уилл Эденсор, жена Джеймса Кейт и Лин Доэрти. В кухне, наблюдая за группой на лужайке, сидели сэр Колин Эденсор, Страйк, Робин, Пат и ее муж Деннис.

— Я никогда не смогу, — сказал сэр Колин в третий раз, — выразить вам свою благодарность. Всем вам, — добавил он, обводя взглядом стол и включая Чонси.

— Приятно видеть, как они ладят, — сказала Пат своим баритоном, наблюдая за тем, как переименованная Цин гоняет пузырьки.

— Что произошло, когда Джеймс и Уилл встретились в первый раз? — спросила Робин, которая не хотела показаться слишком любопытной, но была очень заинтересована в ответе.

— Ну, Джеймс много кричал, — сказал сэр Колин, улыбаясь. — Высказал Уиллу все, что он о нем думает, примерно пятнадцатью разными способами. Как ни странно, я думаю, что Уилл был рад этому.

Робин не была удивлена. Уилл Эденсор хотел искупить свои грехи, а поскольку иммунитет от судебного преследования был гарантирован, а Утонувший Пророк оказался миражом, то где еще ему было получить желанное наказание, как не от старшего брата?

— Он соглашался с каждым словом Джеймса. Он плакал о своей матери, говорил, что знает, что ничто и никогда не сможет исправить то, что он сделал, говорил, что Джеймс имеет все основания ненавидеть его, что он понимает, если Джеймс больше никогда не захочет иметь с ним ничего общего. Это скорее Джеймса вывело из равновесия, — сказал сэр Колин.

— И они собираются жить здесь с вами? — спросил Страйк.

— Да, по крайней мере, пока мы не найдем подходящее жилье для Лин и малышки Салли. Учитывая, что вокруг полно прессы и т.д., я думаю, что лучше, чтобы они были здесь.

— Ей понадобится поддержка, — проворчала Пат. — Она никогда не отвечала за ребенка в одиночку. Никогда не управляла собственным домом. Шестнадцать лет — это большая ответственность. Если бы вы нашли ей что-нибудь поблизости от меня, я могла бы присматривать за ними. Моя дочь и внучки могли бы помочь. Ей нужны рядом другие матери, чтобы научить ее. Собраться вместе и поспорить о детях. Вот что ей нужно.

— Вы уже и так много сделали, миссис Чонси, — сказал сэр Колин.

— Мне было столько же лет, сколько ей, когда я родила своего первого ребенка, — безэмоционально сказала Пат. — Я знаю, что для этого нужно. В любом случае, — она затянулась электронной сигаретой, — мне они нравятся. Вы очень хорошо воспитали Уилла. Хорошие манеры.

— Да, он хороший парень, — сказал Деннис. — Все мы в молодости делали глупости, не так ли?

Сэр Колин оторвал взгляд от группы на лужайке и повернулся к Робин.

— Я знаю, что на ферме Чепмена нашли еще несколько тел.

— Я думаю, что они будут находить их еще несколько недель, — сказала Робин.

— И ни одна из смертей не была зарегистрирована?

— Ни одна, кроме пророков.

— Не стоит привлекать коронеров, если вы отказываете людям в медицинской помощи, — сказал Страйк. — Наш знакомый из полиции говорит, что на данный момент они достали с поля три скелета младенцев, предположительно мертворожденных. Возможно, их будет больше. Они живут на этой земле с восьмидесятых годов.

— Я сомневаюсь, что им удастся идентифицировать все останки, — сказала Робин. — Они набирали беглецов и бездомных, а также состоятельных людей. Это будет большая работа по поиску всех проданных детей.

— Невозможно поверить, что им так долго это сходило с рук, — сказал сэр Колин.

— Живи и дай жить другим, не так ли? — сказал Страйк. — Если никто не хочет высказаться, а благотворительная деятельность служит дымовой завесой, плюс все эти полезные знаменитости-идиоты…

За последние две недели ВГЦ было посвящено множество первых полос как в печатных изданиях, так и в таблоидах. Фергюс Робертсон был занят утром и вечером, делясь подробностями, о которых никто не знал. Именно он устроил засаду на возмущенного Джайлса Хармона возле его дома в Блумсбери, именно он первым сообщил о предполагаемой торговле детьми, именно он набросился на члена парламента, который был директором церкви и был отстранен от работы своей партией до проведения расследования по поводу значительных незадекларированных пожертвований, полученных от него ВГЦ. Упаковочный мультимиллионер, слишком глупый, чтобы спрятаться за спины своих адвокатов, сделал несколько неосторожных и непреднамеренных инкриминирующих комментариев прессе, толпившейся у его офиса. Мазу, Тайо, Цзян и Джо Джексон находились под стражей. Арест доктора Энди Чжоу вызвал шквал заявлений от богатых женщин, которым делали купы и гипноз, массаж и детоксикацию, и все они отказывались верить в то, что симпатичный доктор мог сделать что-то плохое. Агент Сеймур также опубликовал тщательно сформулированное заявление, в котором выражались шок и ужас по поводу находок на ферме Чепмена, о которых Ноли, естественно, ничего не подозревала.

Джонатан Уэйс был арестован при попытке проехать через границу в Мексику. Он улыбался в той мягкой, самодовольной манере, которую Робин так хорошо знала по фотографии, на которой он был запечатлен в наручниках. Отче, простите им, ибо не знают, что делают.

Храм на ферме Чепмена был тщательно обыскан полицией, журналистам стали известны средства, с помощью которых проводились иллюзии, а также фотографии кнута и коробки. Различные телесные жидкости, сохранившиеся в матрасах и постельных принадлежностях в Комнатах для Уединения, были взяты на анализ, а лес на ферме Чепмена оцеплен. Топор и земля, украденные Мидж, были переданы в полицию, а Уордл позвонил Страйку и сообщил, что рядом с гниющими деревянными столбами была откопана бедренная кость маленького ребенка. Очевидно, свиньи не успели съесть всю Дайю Уэйс до того, как Джордану Рини пришлось вернуться в постель, а Эбигейл Уэйс успела выйти во двор и увидеть в темноте, как проезжает грузовик с соломенной фигурой.

В то же время бывшие члены церкви все чаще заявляли о себе. Чувство вины и стыда заставляло их молчать, иногда десятилетиями, но, успокоенные возможностью получить иммунитет от судебного преследования за свои действия, совершенные под принуждением, — от нанесения побочных действий и помощи в незаконном захоронении тел до неоказания медицинской помощи четырнадцатилетней девочке, умершей при родах, — они были готовы найти катарсис в показаниях против Уэйсов.

Но были и те, кто не видел ничего дурного в том, что было сделано. Дэнни Броклз, бывший наркоман, который вместе с Джонатаном Уэйсом ездил по стране, превознося достоинства церкви, был допрошен. Он, рыдая, заявил, что все доказательства правонарушений были подброшены агентами Противника. Общественность должна была понять, что за этой попыткой уничтожить папу Джея и церковь стоят сатанинские силы (но, судя по гневным и возмущенным комментариям, появляющимся в Интернете под каждой статьей о ВГЦ, общественность ничего не поняла). А Бекка Пирбрайт, остававшаяся на свободе, дважды выступала по телевидению, выдержанная и располагающая к себе, спокойная и обаятельная, с презрением относящаяся к тому, что она называла пугающими и сенсационными репортажами, отрицающая все свои личные проступки и называющая Джонатана и Мазу Уэйс двумя лучшими людьми, которых она когда-либо знала в своей жизни.

Робин, наблюдая за Беккой дома, снова подумала о том, что церковь — это вирус. Она была уверена, что многие, если не большинство членов церкви излечатся от этой вспышки разоблачений, от доказательств того, что их тщательно обманывали, что папа Джей был негероем, а мошенником, насильником и соучастником убийств. И все же столько жизней было разрушено… Робин слышала, что Луиза Пирбрайт пыталась повеситься в больнице, куда ее доставили после освобождения. Робин вполне понимала, почему Луиза предпочла смерть, чем осознание того, что ее глупое решение последовать за Джонатаном Уэйсом в его секту двадцать четыре года назад привело к смерти двух ее сыновей и полному отчуждению от обеих дочерей. Эмили, которую нашли без сознания в ящике, когда полиция вошла на ферму, была отправлена в ту же больницу, что и Луиза, но когда медики из лучших побуждений предложили ей встретиться с матерью, она заявила, что больше никогда не хочет видеть Луизу.

Мерфи был склонен торжествовать по поводу гибели церкви, но Робин было трудно радоваться. Мерфи и Страйк постоянно твердили ей, что обвинения в жестоком обращении с детьми, выдвинутые против нее, будут сняты со дня на день, но она не получала никаких вестей на этот счет. Еще хуже, чем ее личный страх перед судебным преследованием, был ее страх перед реформированием и перестройкой церкви. Когда она сказала об этом Мерфи, он ответил, что она слишком пессимистична, но, глядя на улыбающуюся Бекку по телевизору, явно непоколебимую в своей вере в Путь Лотоса, Робин могла только надеяться, что мир будет внимательнее наблюдать и задавать больше вопросов, когда на пустыре появится очередной пятигранный храм.

— А как насчет Уэйсов? — Сэр Колин спросил Страйка, в то время как дети на лужайке продолжали гонять мыльные пузыри.

— По секрету, — сказал Страйк, — Мазу с момента ареста не произнесла ни слова. Буквально ни слова. Один из наших знакомых в полиции сказал нам, что она не хочет разговаривать даже с собственным адвокатом.

— Шок, как вы думаете? — сказал сэр Колин.

— Игра, — сказала Робин. — Она будет продолжать изображать из себя божественную мать Утонувшего Пророка до самого последнего вздоха.

— Но, конечно, она знает, что теперь…?

— Я думаю, — сказала Робин, — если она когда-нибудь позволит себе допустить, что Дайю убили, а ее муж все это время знал и позаботился о том, чтобы убрать убийцу с дороги в безопасное место, это выведет ее из себя.

— А Эбигейл призналась? — Сэр Колин спросил Страйк.

— Нет, — сказал Страйк. — Она похожа на своего отца: наглеет, пока можно, но ее парни от нее отвернулись. Теперь, когда они поняли, что их могут обвинить в соучастии в покушении на убийство, они не могут дождаться, чтобы покинуть тонущий корабль. По секрету, один из ее коллег-пожарных видел, как она забирала пистолет и патроны, когда нашла их в сгоревшем наркопритоне. По его словам, он предположил, что она собиралась отдать их в полицию. Конечно, ему пришлось так сказать — он женат и не хочет, чтобы стало известно, что она спала и с ним.

В настоящее время Рини отрицает, что знает что-либо о топорах и свиньях, но парень, который был в мужском общежитии в ту ночь, помнит, как Рини прокрался обратно внутрь рано утром. Рини был в одних трусах: очевидно, ему пришлось где-то избавиться от своего окровавленного спортивного костюма. Проснувшись, он обвинил всех в том, что они его украли.

Я думаю, что Эбигейл будет признана виновной в убийстве Кевина, в попытке убить Робин и меня, и я думаю, что ее и Рини приговорят за убийство Дайю.

— У Эбигейл, должно быть, серьезные проблемы с психикой, — сказал сочувствующий сэр Колин. — Наверное, у нее было ужасное детство.

— У многих людей было ужасное детство, но они не стали бы душить маленьких детей, — сказал непримиримый Страйк под согласные кивки Денниса и Пат.

Во время разговора Страйк думал о Люси. Предыдущий день он провел с сестрой, сопровождая ее на осмотр двух домов престарелых для их дяди. После этого они вместе выпили кофе в кафе, и Страйк рассказал сестре о том, как Мазу пыталась убить Робин в храме Руперт-Корт.

— Эта злобная сука, — сказала в ужасе Люси.

— Да, но мы ее взяли, Люс, — сказал Страйк, — и ребенок вернулся к матери.

Страйк ожидал новых слез, но, к его удивлению, Люси улыбнулась ему.

— Я знаю, что я тебя достаю, Стик, — сказала она. — Я знаю, но пока ты счастлив, мне все равно, если ты не счастлив, понимаешь. Женат, дети, и все такое. Ты делаешь замечательные вещи. Ты помогаешь людям. Ты помог мне, взяв это дело, посадив эту женщину за решетку. И то, что ты сказал о Леде… Ты действительно помог мне, Стик.

Растроганный, Страйк протянул руку, чтобы сжать ее ладонь.

— Я полагаю, что ты просто не создан для того, чтобы жить с одной женщиной, и это нормально, — сказала Люси, теперь улыбаясь немного плаксиво. — Я обещаю, что больше не буду об этом говорить.

Глава 135

…Если человек намерен сохранить ясность ума, то и эта печаль принесет ему удачу. Ведь здесь мы имеем дело не с мимолетным настроением, как в девятке в третьем месте, а с реальной переменой в душе.

И-Цзин или Книга Перемен

Через неделю после визита к Эденсорам Страйк с тяжелым сердцем, но чувством долга согласился встретиться с Амелией Кричтон, сестрой Шарлотты, у нее на работе.

Он спрашивал себя, действительно ли он обязан это сделать. Дело ВГЦ милосердно отодвинуло самоубийство Шарлотты на задворки его сознания, но теперь, когда все закончилось — когда подсчитывались разбитые жизни и самоубийства, а буря, настигшая этих людей, прошла, оставив их сломленными в незнакомой местности, — у него остался свой личный долг перед мертвыми, который он не особенно хотел отдавать. Он мог представить, как оптимистично настроенные души говорят ему, что, подобно Люси в случае с Ледой и общиной Эйлмертон, он найдет какое-то разрешение в этой встрече с сестрой Шарлотты, но он не надеялся на это.

Нет, подумал он, облачаясь в строгий костюм, — ведь военные привычки уважительного отношения к погибшим и умершим трудно преодолеть, и как бы мало ему ни нравилась Амелия и перспектива этой встречи, он был обязан ей хотя бы этим, — гораздо вероятнее, что именно сестра Шарлотты добьется сегодня разрешения. Что ж, очень хорошо: он даст Амелии удовлетворение и тем самым предоставит Шарлотте еще один шанс нанести чистый удар через ее доверенное лицо, прежде чем с ними будет окончательно покончено.

БМВ Страйка, из которого полиция выковыряла пулю, остался в ремонтной мастерской, и он на такси поехал на Элизабет-стрит в Белгравии. Здесь он обнаружил одноименный магазин Амелии, в котором были представлены дорогие портьерные ткани, изысканная керамика и настольные лампы в стиле шинуазри.

Услышав звонок в дверь, она вышла из подсобки. Темноволосая, как Шарлотта, с похожими зелеными глазами с ореховым отливом, но на этом сходство заканчивалось. Амелия была тонкогубой, с патрицианским профилем, унаследованным от отца.

— Я заказала для нас столик в отеле Томас Кьюбитт, — сказала она ему вместо приветствия.

Так они прошли небольшое расстояние до ресторана, который находился всего в нескольких шагах от магазина. Усевшись за столик, покрытый белой скатертью, Амелия попросила принести два меню и бокал вина, а Страйк заказал пиво.

Амелия подождала, пока принесут напитки и официант снова исчезнет, после чего глубоко вздохнула и сказала:

— Итак: Я попросила тебя встретиться со мной, потому что Шарлотта оставила записку. Она хотела, чтобы я показала ее тебе.

Конечно, блядь, так и было.

Амелия сделала большой глоток Пино Нуар, а Страйк — такой же большой глоток своего пива.

— Но я не собираюсь, — сказала Амелия, опуская бокал. — Я думала, что должна это сделать, сразу после того, как… что бы там ни было написано. Но у меня было много времени, чтобы все обдумать, пока я была в деревне, и я не думаю… Может быть, ты будешь сердиться, — сказала Амелия, сделав глубокий вдох, — но когда полиция закончила с этим… я сожгла ее.

— Я не сержусь, — сказал Страйк.

Она выглядела озадаченной.

— Я… Я все еще могу рассказать тебе, в общих чертах, что она сказала. Во всяком случае, твою часть. Она была длинной. Несколько страниц. Никого не пощадила.

— Мне жаль.

— Из-за чего? — сказала она с язвительностью, которую он помнил по их предыдущему знакомству.

— Жаль, что твоя сестра покончила с собой, — сказал Страйк. — Жаль, что она оставила письмо, которое тебе, вероятно, трудно забыть.

В отличие от сэра Колина Эденсора, который родился в рабочем классе, и в отличие от Люси, чье детство не поддавалось классификации, Амелия Крихтон не плакала на людях. Однако она поджимала тонкие губы и довольно быстро моргала.

— Это было… ужасно видеть все это, написанное ее почерком, — сказала она тихим голосом. — Зная, что она собиралась сделать… Но, как я уже сказала, если ты хочешь, чтобы я рассказала тебе, что она говорила о тебе, я могу, и тогда я выполню ее просьбу — более или менее.

— Я почти уверен, что знаю, — сказал Страйк. — Она сказала, что если бы я взял трубку, то все было бы по-другому. Что после всей той боли и издевательств, которые я ей причинил, она все равно меня любит. Она знает, что у меня сейчас роман с моим партнером-детективом, который начался через несколько дней после того, как я ушел от нее, что доказывает, как мало я ценил наши отношения. Что я влюбился в Робин, потому что она покладистая, не терпящая возражений и героически преклоняющаяся передо мной, чего и добиваются такие мужчины, как я, в то время как Шарлотта противостояла мне, что и было корнем всех наших проблем. Когда-нибудь мне надоест Робин, и я пойму, что потерял, но будет уже поздно, потому что я причинил Шарлотте такую боль, что она рассталась с жизнью.

По выражению лица Амелии он понял, насколько точно он угадал содержание записки Шарлотты.

— Это был не только ты, — сказала Амелия, теперь с более мягким и печальным выражением лица, чем он когда-либо видел на ее лице. — Она обвиняла всех. Всех. И только одна строчка о Джеймсе и Мэри: “Покажи им это, когда они станут достаточно взрослыми, чтобы понять” …Это главная причина, по которой я сожгла ее, я не могла… не могла позволить…

— Ты поступила правильно.

— Руарид так не думает, — жалобно сказала Амелия. Страйк лишь смутно помнил ее мужа типа Николаса Делоне, но бывшего представителем конной гвардии. — Он сказал, что она хотела сохранить ее, и я обязана…

— Она была под воздействием алкоголя и наркотиков, когда писала это письмо, а у тебя есть долг перед живыми, — сказал Страйк. — Прежде всего, перед ее детьми. В свои лучшие моменты — а они у нее были, как мы оба знаем, — она всегда сожалела о том, что делала под кайфом или в гневе. Если что-то останется за кадром, она поймет, что ей не следовало бы писать то, что она написала.

Официант вернулся, чтобы принять заказ на еду. Страйк сомневался, что Амелия хотела есть больше, чем он, но, согласно общественным традициям, они оба заказали по одному блюду. Когда они снова остались одни, Амелия сказала:

— Она всегда была такой… несчастной.

— Да, — сказал Страйк. Я знаю.

— Но она никогда не стала… В ней была… тьма.

— Да, — сказал Страйк, — и она была влюблена в это. Опасно делать культ из собственного несчастья. Трудно выбраться, если долго там находишься. Забываешь, как это делается.

Он отпил еще немного из своей быстро уменьшающейся пинты, а затем сказал:

— Однажды я процитировал ей Эсхила. “Счастье — это выбор, требующий порой усилий”. Не очень понравилось.

— Ты тоже занимался классикой? — спросила Амелия с легким удивлением. Она никогда не проявляла к нему особого интереса как к человеку, пока он был с Шарлоттой. Он был неудачником, необразованным и безродным.

— Нет, — сказал Страйк, — но в одном из сквотов, куда меня забрала мама, жил алкоголик, бывший учитель классики. Он часто выдавал такие перлы мудрости, в основном для того, чтобы нас всех поучать.

Когда Страйк рассказал Робин историю этого человека и о том, как он, Страйк, украл его книги по классике в отместку за то, что к нему отнеслись снисходительно, она рассмеялась. Амелия просто смотрела на него так, словно он рассказывал о жизни на какой-то далекой планете.

Принесли салаты. Оба ели быстро, ведя вынужденный разговор о дорожном сборе, о том, как часто каждый из них ездит за город, и о том, сможет ли Лейбористская партия выиграть всеобщие выборы при Джереми Корбине. Страйк не стал спрашивать, действительно ли у Шарлотты был рак груди, хотя, судя по отсутствию каких-либо упоминаний об этом со стороны Амелии, он подозревал, что это не так. Да и какое это имеет значение?

Ни пудинг, ни кофе они не заказали. Возможно, с равным облегчением они поднялись из-за стола спустя неполные три четверти часа после того, как как сели.

Вернувшись на тротуар, Амелия неожиданно сказала:

— Ты прекрасно справляешься со своим бизнесом. Я читала об этой церкви… похоже, это самое ужасное место.

— Так и было, — сказал Страйк.

— Недавно ты помог нашему другу справиться с неприятным человеком, который использовал его мать. Что ж… спасибо, что встретился со мной. Это было… в общем, спасибо.

Она неуверенно подняла на него глаза, и он наклонился, чтобы дать ей возможность попрощаться с ним, как это принято в высшем обществе, — воздушным поцелуем в область каждой щеки.

— Ну что ж — до свидания и… и удачи.

— Тебе тоже, Амелия.

Повернувшись, чтобы уйти, Страйк услышал стук каблучков по тротуару. Солнце выскользнуло из-за туч, и именно это, и ничто другое, заставило Страйка зажмурить глаза.

Глава 136

Конфуций сказал… Жизнь ведет вдумчивого человека по пути, состоящему из множества извилин.

Теперь курс проверен, теперь он снова идет прямо.

Здесь крылатые мысли могут свободно вылиться в слова,

Там тяжелое бремя знаний должно быть закрыто в тишине.

Но когда два человека в глубине души едины,

Они сокрушают даже прочность железа и бронзы.

И-Цзин или Книга Перемен

— О, отлично, — пропыхтела Робин, стремительно входя в офис с раскрасневшимся лицом. Она только что наполовину пробежала по Денмарк-стрит. – Его еще нет здесь — Райана, я имею в виду.

— Он зайдет, не так ли? — спросила Пат, печатая, как обычно, с электронной сигаретой, зажатой в зубах, и выглядя довольной перспективой увидеть красавчика Мерфи.

— Да, — сказала Робин, снимая куртку, которая была ей не нужна в такой теплый сентябрьский день. — Он заедет за мной, мы уезжаем на пару дней, и я действительно опаздываю, но и он тоже.

— Пожури его за это, — сказала Пэт, продолжая печатать. — Возможно, ты получишь цветы.

— Довольно сомнительное поведение, Пат.

Офис-менеджер вынула электронную сигарету из зубов.

— Знаешь, где он?

— Нет, — сказала Робин, которая теперь тянулась к пустой папке с делом на полке. Она поняла, что Пэт имеет в виду Страйка, которого офис-менеджер обычно называл “он”, когда его не было рядом.

— Встречается с ее сестрой.

— Чьей сестрой?

— Шарлотты, — громким шепотом сказала Пат, хотя в кабинете находились только они двое.

— О, — сказала Робин.

Глубоко заинтересованная, но не желая сплетничать о личной жизни Страйка с их офис-менеджером, Робин взяла папку и порылась в своей сумке

— Я вернулась только для того, чтобы подшить эти записи. Не могла бы ты сказать Страйку, что они здесь, когда он вернется, если я уже уйду? Возможно, он захочет просмотреть их.

Робин только что познакомилась с новым клиентом агентства, профессиональным игроком в крикет, в его квартире в Челси. Она ожидала, что собеседование продлится час, но оно затянулось на два.

— Будет сделано. Какой он, этот новый парень? — спросила Пат, зажав в зубах электронную сигарету. Мужчина, о котором шла речь, был высоким, светловолосым и симпатичным, и Пат выразила некоторое разочарование тем, что предварительное собеседование он собирался провести не в офисе, а дома.

— Э-э, — сказала Робин, которая не только не сплетничала о Страйке за его спиной, но и старалась не критиковать клиентов в присутствии Пат. — Ну, Маккейб ему не нравился. Вот почему он вернулся к нам.

На самом деле, она обнаружила, что южноафриканский игрок в крикет, которого Страйк назвал “засранцем” после одного телефонного разговора, являл собой неприятное сочетание высокомерия и неуместного кокетства, особенно учитывая, что его девушка пряталась на кухне на протяжении всего интервью. Казалось, что он считает само собой разумеющимся, что он самый красивый мужчина, которого Робин видела за долгое время, и он дал понять, что не считает ее совершенно недостойной внимания. Робин пришлось предположить, что сногсшибательная брюнетка, которая провожала ее из квартиры в конце интервью, либо оценивала его по его собственной оценке, либо слишком наслаждалась великолепной квартирой и “Бугатти”, чтобы жаловаться.

— А вживую он такой же красивый? — спросила Пат, наблюдая, как Робин вкладывает свои заметки в папку, а затем нацарапывает имя игрока в крикет.

— Если тебе нравятся такой тип, — сказала Робин, открывая стеклянную дверь.

— Что за тип? — спросил Страйк, вошедший в костюме, с ослабленным галстуком и вейпом в руке.

— Белокурые игроки в крикет, — сказала Робин, оглядываясь по сторонам. Ее партнер выглядел усталым и подавленным.

— А, — проворчал Страйк, вешая куртку. — Он был таким же мудаком, как и по телефону?

Видя, что корабль “не-жалуйся-на-клиентов-перед-Пат” теперь на полной скорости вышел из гавани, Робин спросила:

— Насколько плохим он был по телефону?

— Хорошие восемь и пять десятых балла из десяти, — сказал Страйк.

— Значит, лично он такой же.

— Не хочешь просветить меня перед уходом? — спросил Страйк, взглянув на часы. Он знал, что Робин сегодня должна была взять какой-то давно просроченный отпуск. — Если только тебе не нужно идти?

— Нет, я жду Райана, — сказала Робин. — У меня есть время.

Они вошли во внутренний кабинет, и Страйк закрыл дверь. Доска на стене, которая еще недавно была завешана фотографиями и записями о ВГЦ, снова была пуста. Полароиды находились в полиции, а остальное было приобщено к материалам дела, которое было заперто в сейфе в ожидании предстоящего судебного разбирательства. Тело Джейкоба было опознано, обвинение в жестоком обращении с ребенком с Робин наконец-то сняли, и уик-энд с Мерфи был по крайней мере частично посвящен этому факту. Даже в зеркале Робин видела, насколько счастливее и здоровее она выглядит после того, как с нее сняли этот груз.

— Итак, — сказала Робин, садясь, — он думает, что у его бывшей жены роман с женатым журналистом “Мейл”, отсюда и поток непристойных историй, которые в последнее время публикует о нем “Мейл”.

— Какой журналист?

— Доминик Калпеппер, — сказал Робин.

— Значит, он теперь женат, не так ли?

— Да, — сказал Робин, — с какой-то леди Вайолет. Ну, а теперь леди Вайолет Калпеппер.

— Должно получиться сочно, когда оно развалится, — без улыбки сказал Страйк. Депрессия исходила от него так же, как исходил запах сигаретного дыма до того, как он занялся своим здоровьем.

— С тобой все в порядке? — спросила Робин.

— Что? — переспросил Страйк, хотя и слышал ее. — Да. Я в порядке.

Но на самом деле он позвал ее во внутренний кабинет, потому что хотел, чтобы она была рядом так долго, как только сможет. Робин задумалась, осмелится ли она спросить, и решила, что да.

— Пат сказала мне, что ты встречаешься с сестрой Шарлотты.

— Неужели? — спросил Страйк, хотя и без злобы.

— Она просила о встрече с тобой или?..

— Да, она хотела меня видеть, — сказал Страйк.

Последовало короткое молчание.

— Она хотела встретиться со мной сразу после смерти Шарлотты, но я не смог, — сказал Страйк. — Потом она закрыла магазин и уехала со своими детьми за город на месяц.

— Мне жаль, Корморан, — тихо сказала Робин.

— Ну да, — сказал Страйк, слегка пожав плечами. — Думаю, я дал ей то, чего она добивалась.

— Что это было?

— Не знаю, — ответил Страйк, разглядывая свой вейп. — Заверение, что никто не смог бы помешать этому случиться? Кроме меня, — добавил он. — Я мог бы.

Робин стало отчаянно жаль его, и она знала, что это, должно быть, отразилось на ее лице, потому что, взглянув на нее, он сказал:

— Я бы ничего не стал менять.

— Ладно, — сказала Робин,

— Она звонила сюда, — сказал Страйк, возвращая взгляд к вейпу в своей руке, который он снова и снова поворачивал. — Три раза в ту ночь, когда она это сделала. Я знал, кто это был, и не ответил. Потом я прослушал сообщения и удалил их.

— Ты не мог знать…

— Нет, я мог бы, — спокойно ответил Страйк, продолжая вертеть в руках вейп, — она была ходячим самоубийством, даже когда мы с ней познакомились. Она уже пыталась несколько раз.

Робин знала об этом из разговоров с Илсой, которая язвительно подразделяла различные попытки самоубийства Шарлотты на две категории: манипулятивные и искренние. Однако Робин уже не могла принять оценку Илсы за чистую монету. Последняя попытка Шарлотты не была пустым жестом. Она была полна решимости больше не жить — если, конечно, Страйк не ответит на звонок. Самоубийство Кэрри Кертис Вудс, независимо от того, что Робин теперь знала, что она была соучастницей детоубийства, останется шрамом, который Робин запомнит навсегда. Каково это — знать, что ты мог предотвратить смерть человека, которого любил шестнадцать лет, — она не представляла.

— Корморан, мне жаль, — снова сказала она.

— Пожалей Амелию и ее детей, а не меня, — сказал он. — Я закончил. Нет ничего мертвее мертвой любви.

Вот уже шесть лет Робин страстно желала узнать, что на самом деле Страйк чувствовал к Шарлотте Кэмпбелл, женщине, которую он оставил навсегда в тот самый день, когда Робин поступила в агентство на временную работу. Шарлотта была самой пугающей женщиной, которую Робин когда–либо встречала: красивой, умной, обаятельной, а также — Робин сама видела доказательства этого — коварной и порой бессердечной. Робин чувствовала себя виноватой из-за того, что хранила каждую крупицу информации об отношениях Страйка и Шарлотты, которую Илса когда-либо рассказывала, чувствовала, что предает Страйка, слушая и запоминая. Он всегда был таким скрытным в своих отношениях, даже после того, как некоторые барьеры между ними рухнули, даже после того, как Страйк открыто назвал Робин своим лучшим другом.

Страйк, тем временем, осознавал, что нарушает клятву, данную самому себе шесть лет назад, когда, только что порвав с женщиной, которую все еще любил, он заметил, насколько сексуальна его временная сотрудница, почти в тот же момент, когда заметил обручальное кольцо на ее пальце. Тогда он решил, зная свою собственную восприимчивость, что ему будет нелегко соскользнуть к близости с женщиной, к которой, если бы не обручальное кольцо, он, возможно, охотно привязался бы. Он был строг к тому, чтобы не позволять себе искать у нее сочувствия. Даже после того, как его любовь к Шарлотте сошла на нет, оставив после себя призрачную оболочку жалости и раздражения, Страйк сохранял эту сдержанность, потому что против его воли его чувства к Робин становились все глубже и сложнее, а ее безымянный палец теперь был обнажен, и он боялся испортить самую важную дружбу в его жизни и поломать бизнес, ради которого они оба стольким пожертвовали.

Но сегодня, когда Шарлотта мертва, а Робин, возможно, обречена на еще одно обручальное кольцо, Страйку было что сказать. Возможно, это было заблуждением мужчины средних лет — думать, что это что-то изменит, но наступил момент, когда мужчина должен сам распорядиться своей судьбой. Поэтому он вдохнул никотин, а затем сказал:

— В прошлом году Шарлотта умоляла меня снова быть вместе. Я сказал ей, что ничто на свете не заставит меня помогать воспитывать детей Джейго Росса. Это было после того, как мы — агентство — узнали, что Джейго избивает своих старших дочерей. И она сказала, что мне не стоит беспокоиться: теперь это будет совместная опека. Другими словами, она передаст детей на его попечение, если я буду рад вернуться.

Я только что передал ей все доказательства, необходимые судье для обеспечения безопасности этих детей, а она сказала, что свалит их на этого ублюдка, думая, что я скажу: “Отлично. Да пошли они. Пойдем выпьем”.

Страйк выдохнул никотиновый пар. Робин не заметила, как задержала дыхание.

— В любви всегда есть доля иллюзии, не так ли? — сказал Страйк, наблюдая, как пар поднимается к потолку. — Ты заполняешь пробелы, используя свое воображение. Рисуешь их такими, какими хочешь их видеть. Но я детектив… чертов детектив. Если бы я придерживался твердых фактов — если бы я делал это даже в первые двадцать четыре часа, когда я ее знал, — я бы ушел и никогда не оглядывался назад.

— Тебе было девятнадцать, — сказала Робин. — Именно столько было Уиллу, когда он впервые услышал речь Джонатана Уэйса.

— Ха! Ты думаешь, я был в секте?

— Нет, но я хочу сказать… Мы должны простить то, кем мы были, когда не знали ничего лучшего. Я сделала то же самое с Мэтью. Я сделала именно так. Нарисовала в пробелах то, что хотела. Верила в истины высшего уровня, чтобы объяснить всю эту чушь. “Он на самом деле не имеет этого в виду. На самом деле он не такой”. И, о Боже, доказательства были перед моим лицом, и я, черт возьми, вышла за него замуж — и пожалела об этом через час после того, как он надел кольцо на мой палец.

Услышав это, Страйк вспомнил, как он ворвался на их с Мэтью свадьбу в тот самый момент, когда Робин собиралась сказать “да”. Он также вспомнил, как они с Робин обнялись после того, как он ушел с приема, а она убежала за ним с первого танца, и понял, что теперь пути назад нет.

— Так чего же хотела Амелия? — спросила Робин, набравшись смелости спросить теперь, когда Страйк рассказал ей все это. – Она… она ведь не винила тебя, правда?

— Нет, — сказал Страйк. — Она выполняла последнюю волю своей сестры. Шарлотта оставила предсмертную записку с инструкциями передать мне сообщение.

Он улыбнулся, увидев испуганное выражение лица Робин.

— Все в порядке. Амелия сожгла ее. Не имеет значения – я мог бы написать это сам – я рассказал Амелии именно то, что написала Шарлотта.

Робин забеспокоилась, что спрашивать об этом, возможно, неприлично, но Страйк не стал дожидаться вопроса.

— Она сказала, что, несмотря на то, что я был ублюдком, она все равно любила меня. Что однажды я пойму, от чего отказался, что в глубине души я никогда не буду счастлив без нее. Что…

Страйк и Робин однажды уже сидели в этом кабинете после наступления темноты, напившись виски, и он был опасно близок к тому, чтобы перейти грань между друзьями и любовниками. Тогда он почувствовал фаталистическую смелость воздушного гимнаста, готовящегося выпрыгнуть в центр внимания, когда под ним был только черный воздух, и сейчас он чувствовал то же самое.

— …она знала, что я влюблен в тебя.

Удар холодного шока, электрический разряд в мозг: Робин не могла до конца поверить в то, что только что услышала. Казалось, секунды тянулись медленно. Она ждала, что Страйк скажет: “очевидно, это была ее злость”, или “потому что она никогда не понимала, что мужчина и женщина могут быть просто друзьями”, или пошутит. Однако он ничего не сказал, чтобы обезвредить гранату, которую только что бросил, а просто смотрел на нее.

Затем Робин услышала, как открылась наружная дверь, и невнятный баритон Пат с энтузиазмом поприветствовал кого-то.

— Это Райан, — сказала Робин.

— Верно, — сказал Страйк.

Робин в состоянии растерянности и шока поднялась на ноги, все еще сжимая в руках папку игрока в крикет, и открыла разделительную дверь.

— Извини, — сказал Мерфи, который выглядел озабоченным. — Ты получила мое сообщение? Я поздно выехал, а на дорогах чертовы пробки.

— Все нормально, — сказала Робин. — Я сама поздно вернулась.

— Привет, — сказал Мерфи Страйку, который последовал за Робин во внешний офис. — Поздравляю.

— С чем? — спросил Страйк.

— Дело о церкви, — сказал Мерфи с полусмехом. — Что, вы уже перешли к какому-то другому, сокрушительному для мира делу?

— О, с этим, — сказал Страйк. — Да. Ну, в основном это была Робин.

Робин сняла с вешалки куртку.

— Что ж, до понедельника, — сказала она Пат и Страйку, не встречаясь с последним взглядом.

— Ты берешь это с собой? — Мерфи спросил Робин, глядя на папку в ее руках.

— О, нет, извини, — сказала взволнованная Робин. — Это должно быть здесь.

Она положила папку рядом с Пат.

— Пока, — сказала она и ушла.

Страйк смотрел, как закрывается стеклянная дверь, и слушал, как затихают шаги пары на металлической лестнице.

— Из них получилась хорошая пара, — самодовольно заметила Пат.

— Посмотрим, — сказал Страйк.

Не обращая внимания на быстрый, пронизывающий взгляд офис-менеджера, он добавил,

— Я буду в “Летающей лошади”, если буду нужен.

Подхватив пиджак и папку, оставленную Робин, он удалился. Время покажет, совершил ли он глупость или нет, но Корморан Страйк наконец-то решил применить на практике то, что проповедовал Шарлотте все эти годы. Счастье — это выбор, который иногда требует усилий, и ему давно пора было сделать этот выбор.

БЛАГОДАРНОСТИ

Моя глубочайшая благодарность, как всегда, моему замечательному редактору (и коллеге по культу) Дэвиду Шелли. Я обещал вам книгу о культе, и вот, наконец, она вышла.

Огромное спасибо Нитии Рэй за великолепную редакторскую правку, особенно за вылавливание пропусков в датах и числах.

Моему замечательному агенту Нилу Блэру, который был одним из первых читателей этой книги, спасибо за все твои труды по защите моих интересов и за то, что ты такой хороший друг.

Как всегда, спасибо Ники Стоунхилл, Ребекке Солт и Марку Хатчинсону, которые оказывают бесконечную поддержку, дают мудрые указания и много смеются.

Моя благодарность Ди Брукс, Саймону Брауну, Дэнни Камерону, Анжеле Милн, Россу Милну, Фионе Шэпкотт и Кайсе Тиенсуу: я каждый раз говорю это, но без вас не было бы никаких книг.

И, наконец, Нилу Мюррею, которому очень не понравилась книга о культе, но которому “Бегущая могила — нравится больше всего из этой серии: видите? Я всегда знаю лучше — за исключением тех случаев, когда это делаете вы.

Поддержать переводчика

Перевод любительский, но буду рада, если решите поддержать меня рублём, долларом, а то и фунтом стерлингов :)

По ссылке можно найти мои криптокошельки и номер карты для донатов, а также Telegram-канал, где я выкладываю переводы.

qwki.ru/donate-to-translate

Оглавление

О переводе

БЕГУЩАЯ МОГИЛА

  ПРОЛОГ

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

    Глава 61

    Глава 62

    Глава 63

    Глава 64

  ЧАСТЬ ПЯТАЯ

    Глава 65

    Глава 66

    Глава 67

    Глава 68

    Глава 69

    Глава 70

    Глава 71

    Глава 72

    Глава 73

    Глава 74

    Глава 75

    Глава 76

    Глава 77

  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

    Глава 78

    Глава 79

    Глава 80

    Глава 81

    Глава 82

    Глава 83

    Глава 84

    Глава 85

    Глава 86

    Глава 87

    Глава 88

    Глава 89

  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

    Глава 90

    Глава 91

    Глава 92

    Глава 93

    Глава 94

    Глава 95

    Глава 96

    Глава 97

    Глава 98

    Глава 99

    Глава 100

  ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

    Глава 101

    Глава 102

    Глава 103

    Глава 104

    Глава 105

    Глава 106

    Глава 107

    Глава 108

    Глава 109

    Глава 110

    Глава 111

    Глава 112

    Глава 113

    Глава 114

    Глава 115

    Глава 116

    Глава 117

    Глава 118

    Глава 119

    Глава 120

    Глава 121

  ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

    Глава 122

    Глава 123

    Глава 124

    Глава 125

    Глава 126

    Глава 127

    Глава 128

    Глава 129

    Глава 130

    Глава 131

    Глава 132

    Глава 133

  ЭПИЛОГ

    Глава 134

    Глава 135

    Глава 136

Поддержать переводчика