Лучше, чем пираты [Августин Ангелов] (fb2) читать онлайн

Лучше, чем пираты

Пролог

Стоя на верхней палубе «Богини», Лаура любовалась начинающимся закатом, который разливал по небу золото различных оттенков, отражающееся в спокойной воде океана. И девушка думала в этот момент о том, что больше никогда не увидит маму и папу, не навестит могилку любимой бабушки, не пообщается с родственниками и подругами, и даже уже никогда не пройдет по улицам того маленького городка, в котором прошло ее детство. Ведь то, что объявило командование военного корабля, перечеркивало все ее планы.

Да что там планы! Под вопросом теперь было ее будущее, а вся прошлая жизнь и вовсе исчезла в один момент, словно и не с ней все это происходило. А из материальных свидетельств ее прошлых лет осталось лишь то немногое, что девушка взяла с собой в поездку на яхте. Но, с Лаурой по-прежнему оставались воспоминания, знания, мысли и чувства. И она по-прежнему умела петь.

Приближалось время вечернего концерта. Но, выступать ей совсем не хотелось. Новости погружали в депрессию. Тем более, после пережитого утром стресса, когда она совсем одна оказалась среди туземцев. И, не подоспей вовремя матросы с автоматами, неизвестно, чем бы закончилось это приключение.

Неожиданно сзади ее окликнули:

— Вы Лариса Иванова, певица со сценическим псевдонимом Лаура, не так ли?

— Да, это я, — отозвалась девушка, обернувшись.

— А моя фамилия Соловьев.

Перед ней стоял немного полноватый и лысоватый мужчина средних лет в форме морского офицера. В руке он держал смартфон, который сразу протянул ей, демонстрируя ее же собственные клипы, записанные в памяти гаджета. Лаура взглянула на видеозапись с некоторым недоумением, не совсем понимая, чего же хочет от нее этот человек. И он высказался:

— Вот, нашел ваши записи в коммуникаторе. Тут не все мне нравится. Надо будет согласовать репертуар, но, должен заметить, что вы нам сейчас очень нужны. Через час на эсминце состоится торжественное мероприятие. И необходимо провести концерт для воодушевления моряков.

— По какому же поводу намечается праздник? — поинтересовалась Лариса.

И Соловьев сообщил:

— По поводу успешного преодоления временного барьера советским военным кораблем впервые в истории человечества.

Глава 1

После совещания командиров, когда решение уже было вынесено и объявлено замполитом Арсеном Саркисяном по громкой связи, а особист Яков Соловьев ушел заниматься своими многочисленными делами, свалившимися теперь на него, как из рога изобилия, с замполитом начал спорить старпом Александр Гонгадзе. Он затаил обиду, что его на такое важное и даже судьбоносное совещание не пригласили. Потому выискивал аргументы для возражений:

— Ты сам-то веришь в то, что только что людям сказал? Ну, хорошо, допустим, что мы стали участниками какого-то эксперимента. Я даже допускаю, что наша эскадра, заранее оснащенная какой-нибудь совершенно секретной новейшей излучающей аппаратурой, о наличии которой мог знать из нас только, наверное, Соловьев, вышла к сроку в заданный квадрат и, как только мы появились, сфокусировала некие волны неизвестного еще нам, простым смертным, диапазона на нашем эсминце, отчего и произошли все вот эти странности с временем и пространством, образовавшие какую-то непонятную воронку, выглядевшую подобием северного сияния, куда затянуло еще, кроме нас, яхту и парусник из других слоев времени. Но, неужели никто из этих наших небожителей-академиков не понимает, что, если что-то поменять в истории, то она и пойдет совсем по-другому?

— Так, к лучшему и пойдет. Вот дадим мы по зубам колонизаторам, так, чтобы охота колонизировать кого-нибудь отпала у них на века. И вздохнут тогда свободно коренные народы Америки, Азии и Африки, — возразил замполит.

Только старпом все гнул свое:

— Неужели наши научные светила не подумали, что, изменив прошлое, они изменят и то самое будущее, где они сами находятся? И как последствия таких действий заранее просчитать? А, вдруг, из-за изменений, которые внесем здесь мы, там в будущем все сложится не лучше, а хуже? Это похоже на то, если ветку дерева пилить, на которой сидишь.

Замполит попытался отмахнуться от зануды:

— Ну, что ты все о плохом, Саша. Давай лучше о хорошем! Надо же искать хорошее в нашем теперешнем положении, а не плохое! Ты же советский человек, энтузиаст и строитель коммунизма. А тут столько возможностей открывается, чтобы мир по-новому перестроить! Разве нет?

Но, старпома не удавалось унять. Он разошелся не на шутку, все говорил и говорил:

— Причем тут политика, Арсен? Просто скажи мне, кто может знать, что будет с историей, если, например, не состоятся многие географические открытия в те сроки, когда они состоялись? Вот, например, этот парусник Френсиса Дрейка, который должен был совершить вторую кругосветку после Магеллана, теперь тут, у нас в качестве трофея. А это значит, что уже существенное изменение истории мы произвели. Получается, что даже одним своим появлением сломали мы важную историческую веху. Не быть теперь Френсису Дрейку сэром, и не видать его королеве сокровищ с «Золотой лани», на которые Англия не только поправила финансовое положение, но и подготовила свой флот для войны с Испанией.

— Я не понял, Саша, тебе англичан, что ли, жалко? — спросил Саркисян, уже начиная закипать изнутри.

Но, Гонгадзе продолжал спорить с ним:

— А представь, если, например, не откроют Австралию? Да мало ли еще чего не откроют из-за нас? И что тогда? Если вот политически рассуждать, как ты любишь, то получается, что и капитализм не разовьется из феодализма к нужному сроку. А, если не будет создано развитого индустриального капитализма к началу двадцатого века, то и рабочий класс не появится в нужном количестве! А, если не возникнет достаточно рабочего класса, то и революция не получится, потому что все в историческом процессе взаимосвязано и вытекает одно из другого!

Но, командиру эсминца надоело слушать всю эту перепалку на мостике. И он прикрикнул на подчиненных:

— Отставить, спорщики! Нечего тут мне демагогию разводить на борту! И вообще, мы даже пока не можем определиться с точным временем, в которое попали, до того, как смещение созвездий высчитаем. Напоминаю, что на острове у туземцев никаких календарей не обнаружено.

* * *

После всех неприятных новостей и происшествий последних суток, настроения выступать у Лауры не имелось. Но, любопытство подталкивало ее принять предложение Соловьева. Ведь она еще никогда не давала концертов для военных моряков. К тому же, матросы спасли ее от туземцев. И отказать им в концерте выглядело бы в ее собственных глазах дурным тоном. Да и просто ей очень хотелось побывать на этом большом сером корабле, который маячил перед глазами со вчерашнего вечера. А еще внимание такого количества симпатичных мужчин в морской форме, конечно, льстило Лауре. И она все-таки согласилась, сказав:

— Хорошо. Я готова спеть. Но, если вы гарантируете безопасность для меня и моих музыкантов.

На что Соловьев, улыбнувшись, заверил ее:

— Да за такую красивую девушку, как вы, матросы порвут любого, кто только посмеет задеть вас хоть кончиком пальца. Так что ваша безопасность будет на эсминце абсолютно надежной.

— Лишь бы на меня эти ваши матросы не накинулись. Я же, получается, в этот вечер стану единственной девушкой среди множества мужчин, — высказала свои опасения Лариса Иванова.

— Об этом я позабочусь, будьте уверены, — уже серьезно сказал Соловьев. И добавил:

— Давайте лучше согласуем репертуар.

* * *

Когда на закате почти вся команда эсминца, кроме моряков с самых важных постов, вынужденных нести свою вахту, выстроилась для смотра вдоль бортов, первым с мостика выступил замполит. Он сказал в микрофон:

— Товарищи! Наша славная советская наука позволила совершить то, что недавно казалось совершенно невозможным. И теперь, когда научный эксперимент удался, именно нам, экипажу «Вызывающего», выпала величайшая честь стать не только первопроходцами, но и освободителями. Наш боевой корабль прорвался сквозь время, чтобы не дать колонизаторам поработить народы. И, если мы сумеем успешно противостоять колонизации тех территорий, которые европейские эксплуататоры присвоили себе в результате географических открытий, не только повсеместно безжалостно ограбив коренных жителей, но и устроив геноцид местного населения, то удар по нарождающемуся мировому империализму будет нанесен сокрушительный. И справедливости в мире станет намного больше, что приблизит построение коммунизма. Слава советской науке! Ура, товарищи!

Вдоль корабля прокатилось троекратное «Ура!», а затем через динамики громкой связи грянул гимн, поставленный на пластинке с характерным потрескиванием. И торжественные слова разносились далеко над вечерним океаном: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь…»

Как только гимн отгремел, замполит объявил:

— А сейчас выступит наша гостья, певица Лаура.

Под восхищенные взгляды множества парней на импровизированную сцену, установленную на полубаке «Вызывающего», на высоких каблуках вышла стройная золотоволосая девушка в облегающем серебристом платье, сверкающем блестками, и под музыку, которую играли всего двое музыкантов, но звучащую сочно и необычно, словно целый оркестр, запела сильным приятным голосом песню о море, которую на эсминце никто прежде не слышал:

«Корабли уходят на закат…»

* * *

Борис Дворжецкий просидел под замком уже половину суток, когда услышал из динамика, подвешенного где-то недалеко от кладовки, в которой его держали, странноватое объявление по громкой связи, в котором говорилось, что эсминец переместился во времени в прошлое по причине какого-то научного эксперимента. Вслед за этим, вскоре к нему явился кэгэбэшник по фамилии Соловьев.

— Ну, как вам тут отдыхается? — поинтересовался этот тип с явной издевкой.

— Я тут не отдыхаю, а срок отбываю из-за вашего беспредела, без суда и следствия! — возмутился Дворжецкий.

— И как? Кормят хотя бы? — задал вопрос особист.

— Кормят только гречневой кашей, да черствым хлебом, — проворчал Борис.

— Но, кормят же? Да и в гальюн выводят по требованию. Верно? А вы раскаялись уже, Борис Семенович? — спросил Соловьев опять с подначкой.

— В чем я должен раскаиваться? Вы меня арестовали, заперли на военном корабле, да еще и бесчеловечные эксперименты над людьми проводите по перемещению во времени. По радио передавали. Да я тут невинная жертва у вас! Где мой адвокат? Почему мне его еще до сих пор не предоставили? Я буду жаловаться! — попытался качать права Борис. Но, корабельный особист сразу пресек такие попытки, сказав:

— Какой еще адвокат? Этот ваш Шлема Розенфельд? Так, у нас на территории Марианской Советской Социалистической Республики другие законы. Он их не знает. И знать не может, потому что республика образована нами только сегодня, постановлением политбюро за номером один.

— Шутить изволите? Вы издеваться надо мной сюда пришли? — раздраженно спросил Дворжецкий. И добавил:

— В чем конкретно вы меня обвиняете, что без всякой вины держите здесь под замком?

Соловьев недобро взглянул на него своим колючим взглядом и ответил:

— Как это без вины? Да вы виноваты уже тем, что представляете собой классового врага нашего народа. У нас тот, кто не работает в сознательном возрасте, тот и есть не имеет права, если только не немощен, что подтверждается документально врачебной комиссией или достижением пенсионного возраста. Вы же тунеядец, раз ничего не делаете, хотя находитесь в расцвете сил. Но, это самое скромное из обвинений.

— А что, у вас есть и другие? — удивился Дворжецкий.

Соловьев хладнокровно объяснил:

— Пожалуйста, назову по пунктам. Первое. Вы предатель Родины, раз не только эмигрант, но и провокатор, повесивший в целях политической провокации на свою яхту давно не существующий торговый флаг Российской Империи. Второе — валютчик в особо крупном размере, раз из вашего сейфа при понятых изъято почти три миллиона долларов и иные денежные знаки. Третье — наркоман-контрабандист, потому что в вашей каюте найдено почти полтора килограмма кокаина. Да еще, возможно, что вы иностранный шпион. Но, последнее пока точно не установлено. Лишь подозрения. Хотя ваш портативный коммуникатор иностранного производства с эмблемой надкушенного яблока, вполне может быть предназначен для шпионажа. К тому же, кроме всего прочего, вы обвиняетесь в мошенничестве и подлоге. Потому что все документы, которые вы предъявляли, фиктивны, ввиду наличия в них ложных дат, которые у нас еще не наступили, и ложной государственной принадлежности, потому что такого государства, как Российская Федерация, в нашем времени не существует.

Дворжецкий воскликнул:

— Вы сами себе противоречите! Если мы все сейчас вместе действительно провалились куда-то во времени, как тут по радио объявили, тогда и ваше время, на которое вы ссылаетесь, как и ваши пресловутые законы, фиктивны для меня не меньше, чем мои документы для вас!

Соловьев ухмыльнулся и проговорил:

— Да, мы все находимся в далеком прошлом. И точно пока установлено лишь то, что нас отбросило во времени до начала колонизации Марианских островов испанцами. Но, не забывайтесь, Борис. Сила на нашей стороне. Следовательно, и власть здесь наша. А это означает, что, независимо от времени, шестнадцатый век нас окружает или, например, четырнадцатый, вы будете исполнять наши социалистические правовые нормы и никуда от этого не денетесь. Потому предлагаю по-хорошему сотрудничать с нами. Поверьте, в создавшейся ситуации вам это будет гораздо выгоднее.

— А если не стану сотрудничать то, что, расстреляете? — задал вопрос Дворжецкий.

— Зачем же. Найдем применение. Молодая Марианская ССР нуждается в рабочих руках. Поработаете среди туземцев и перевоспитаетесь, возможно. Труд, знаете ли, облагораживает. Впрочем, у вас есть время подумать.

Закончив беседу, Соловьев вышел из коморки, а матрос задраил за ним снаружи железную дверь. После чего, снова оставшись в одиночестве, Борис серьезно задумался о собственном положении, поняв, что этот особист совсем не шутил.

Глава 2

Когда компания гостей яхты Дворжецких услышала объявление по громкой связи о том, что они, в результате советского научного эксперимента, переместились в прошлое, все как раз находились в верхнем салоне-баре на обеде. Услышав потрясающую новость, Софья поперхнулась коктейлем, который сделала, самовольно взяв на себя заботы бармена, поскольку парень в этот день так на своем рабочем месте и не появился, да и стюардессы явно не торопились обслуживать их на этот раз, словно бы весь обслуживающий персонал яхты разом объявил забастовку и куда-то попрятался. И любовник Софьи Абрам Альтман долго стучал девушке по спине, пока она не перестала кашлять.

Адвокат Соломон Розенфельд застыл с ложкой в дрожащей руке, отчего горячий суп пролился между тарелкой и самим адвокатом, испачкав ему брюки. А супруги Марченко совсем перестали есть. Олег и Алиса бросили ложки и уставились друг на друга так, словно впервые увидали. Михаил Кардамонов побледнел, а глаза его забегали в разные стороны. Одна лишь Вера, казалось, сохранила хладнокровие.

— Это что еще за шутки такие дурацкие? — спросила она куда-то в воздух. И, решительно выйдя из-за стола, добавила:

— Сейчас схожу и все узнаю!

Она направилась прямиком в ходовую рубку, рассчитывая застать там Сергея Самойлова. Матрос с автоматом по-прежнему охранял трап, но, дочка хозяина яхты нагло проскочила мимо него. И парень не рискнул задерживать женщину. Он лишь крикнул ей вслед: «Туда нельзя, гражданка!», когда она уже почти забежала в рубку. Впрочем, на это она и рассчитывала.

Советские матросы казались ей какими-то заторможенными и нерешительными. Вера еще вчера сделала для себя вывод, что без прямого указания своего начальства совковые матросы не станут противодействовать ей физически. И потому все эти часовые, которых расставили по всей яхте, видимо, просто для галочки в служебном журнале, совершенно не пугали ее. Она просто презирала их тупую беспомощность.

Но, к ее удивлению, в помещении рубки оказался тот самый усатый моряк, который назвался мичманом Федором Яровым, и который заставил всю их компанию убраться с пляжа обратно на «Богиню». А вот капитана Самойлова не было. Вместо него за штурвалом до сих пор сидел его помощник Тимур Рашидов. Устав от затянувшейся вахты, Тимур дремал прямо в кресле, хотя ему в это время полагалось уже давно отдыхать в своей каюте. Когда Вера влетела в рубку, он проснулся и начал тереть глаза.

— А где Сергей? — осведомилась Вера.

Но, Тимур не ответил ей, а мичман проговорил строго:

— После вашей самовольной выходки с поездкой на пляж, Самойлов отстранен от командования «Богиней». В отношении него сейчас проводится проверка.

Вера повысила голос:

— Что вы себе позволяете! Я здесь представляю семью владельцев яхты. И никто не смеет без меня отстранять или назначать кого-либо из людей, нанятых нашей семьей на это судно! Тем более, менять капитана!

— Вы что, объявление не слышали? — глядя на нее сверху вниз и топорща усы, спросил мичман.

— Слышала, как и все. Вот и пришла сказать, что мои гости напуганы вашими идиотскими шутками про перемещение во времени. Вы, наверное, дурацких книжек про попаданцев начитались?

Но, Яровой удивил Веру еще больше, сказав ей:

— Про такие книжки я ничего не знаю. Никогда не читал подобные. Но, наше перемещение во времени — это уже факт, доказанный научно, так что попробуйте осознать и смириться. Что же касается этого судна, то, по решению командования, «Богиня» теперь будет вспомогательным крейсером. И вы больше не имеете права распоряжаться на ней.

Вера разразилась криком:

— Вам мало того, что арестовали нашу яхту, так еще и конфисковывать хотите ее, совки поганые! Это незаконно! Полнейший беспредел устроили!

И, отступив обратно на трап, она заголосила:

— Адвоката ко мне! Шломо, на помощь! Они тут хотят нашу «Богиню» отобрать!

Розенфельд резко выскочил из-за стола на ее крик. Пролив на себя остатки своего супа, он даже не обратил на это внимания, так спешил помочь Дворжецкой-Кардамоновой. Но, к удивлению Веры, тот увалень в бескозырке, стоящий возле трапа, адвоката не пропустил, мгновенно перегородив своей широкой грудью вход наверх.

— Чего его не пускаешь? Меня же ты пропустил, так и его пусти уже! — крикнула Вера сверху молодому высокому матросу.

Но, тот застыл, как скала, с автоматом наперевес. И тут вмешался мичман, громко сказав из рубки:

— Советские моряки с женщинами не воюют. А ваша яхта, гражданочка буржуиночка, реквизирована, потому что в военное время любое гражданское судно может подлежать конфискации для нужд военного флота. И никакой адвокат вам тут не поможет.

— А что, у нас разве кому-то объявлена война? — опешила Вера.

— Да, всему этому миру, — ответил Федор Яровой.

— Но, тогда, чем же вы лучше пиратов? — спросила Вера.

— Мы лучше, чем пираты, потому что мы — советские моряки! — с гордостью произнес мичман.

* * *

Для самого Арсена Саркисяна день выдался очень нелегким. Сначала поход на катере вокруг острова с неприятным открытием, что на Тиниане совершенно отсутствуют следы современной цивилизации, потом совещание с командиром эсминца и с особистом, где пришлось не только сопоставить открывшиеся факты, но и сделать неутешительный вывод о перемещении во времени в далекое прошлое. Отчего пришлось незамедлительно принимать трудное решение, объявив о научном эксперименте.

Колясников и Соловьев согласились с Саркисяном, что отрицать произошедшее не имело смысла, ведь догадки отдельных членов экипажа могли в самое ближайшее время породить нездоровые слухи и бурление в коллективе с самыми непредсказуемыми последствиями. Тем более, что даже при очень большом желании скрывать такое изменение окружающего мира долго просто не получилось бы. Потому и решили, что лучше сразу же взять ситуацию под свой контроль, возглавив самим перемены, связанные с провалом сквозь время, факт которого постановили отныне официально именовать «Героическим прорывом советского эсминца с помощью достижений советской науки через преграду времени с целью освобождения народов от колонизаторов и восстановления исторической справедливости». Так получалось доходчиво и понятно простым морякам.

Долго дискутировали, какой теперь должна быть форма власти. Колясников сразу выступил за единоначалие, фактически, за собственную военную диктатуру. Соловьев же предлагал назвать форму правления «Триумвират», разделив властные полномочия по типу советских троек Ленин плюс Свердлов и Троцкий, Сталин плюс Зиновьев и Каменев или Хрущев плюс Маленков и Булганин. Но, Саркисян настоял на более привычном для слуха простого советского человека названии органа власти «Политбюро» с равными полномочиями, что предполагало некоторое ограничение личной власти каждого из трех главных правителей голосами двух других. Также имелась возможность расширения состава политбюро и управляющих структур по мере необходимости.

В рамках утвержденной модели управления, постановили командующим всеми военными вопросами назначить Колясникова, командующим вопросами безопасности, разведки и контрразведки назначить Соловьева, а самого Саркисяна назначили командовать внешней и внутренней политикой, как главного партийца, которым он уже и без того был на эсминце, занимая еще и выборную должность председателя парткома. Теперь же, после переноса во времени, он внезапно сделался кем-то, вроде Генерального секретаря ЦК КПСС. А Соловьев получил полномочий больше, чем Берия. Колясников же теперь имел не только полномочия главкома флота, но и министра обороны. Саркисян чувствовал, что этот достаточно суровый человек не против примерить на себя роль военного лидера нового государства в более широком смысле, который может спросить строго с каждого другого члена политбюро и даже подмять под себя их всех, если захочет, став кем-то, вроде нового Сталина. Вот только Саркисян не хотел допустить совсем уж жесткой диктатуры, потому и настоял именно на «Политбюро» из равных по статусу управленцев.

Поскольку создание политбюро являлось, фактически, утверждением нового государства, сразу вынесли решение и об этом. Решили, что всюду, куда они смогут распространить свою власть, будут создаваться новые советские республики, которые должны будут в перспективе образовать новый Советский Союз. Потому никакие символы изменять не придется, достаточно просто строить военные базы с красными флагами на новых территориях. А взять под свою юрисдикцию есть возможность очень многое, хоть целый материк. Ведь Австралия, похоже, еще не открыта. Да и обе Америки можно попытаться поставить под свой контроль. А уже потом, накопив достаточные ресурсы на этих далеких от Старого Света берегах, подготовив десантный флот, бросить вызов державам Европы, чтобы новый Советский Союз стал глобальным, воплотив мечту о всемирной социалистической революции и о построении коммунизма в масштабах планеты.

Ведь, если их занесло в начало эпохи Великих географических открытий, а все пока указывало на это, то передел мира еще только начинается. И достаточно мощных сил у колонизаторов в новообразованных колониях пока нигде нет. Потому даже отдельно взятый англичанин Френсис Дрейк на своем утлом паруснике «Золотая лань» с горсткой своих людей числом меньше роты, вооруженных примитивными пушечками и однозарядным стрелковым оружием, смог нанести столько поражений тем же испанцам не только на воде, но и на суше, успешно атакуя порты и захватывая богатейшие трофеи. А если за дело возьмется эскадра из советского эсминца и вспомогательного крейсера, который тоже легко можно вооружить так, чтобы ни один галеон не смог с ним тягаться в огневой мощи, переставив с «Вызывающего» на «Богиню» пару артиллерийских установок?

Будучи военными моряками, все трое прекрасно понимали перспективы, открывающиеся перед ними. Пока «Вызывающий» и «Богиня» способны двигаться и стрелять, их преимущество над флотами и береговой обороной колонизаторов будет колоссальным. Конечно, перспектива войны со всем миром немного пугала грандиозностью задачи, но, пример Дрейка имелся прямо перед глазами. И он воодушевлял всех троих самоназначенных правителей нарождающегося государства объявить войну всем тем, кто рискнет противостоять им в этом времени.

Разумеется, они обсудили и вопросы базирования и снабжения, понимая, что трудности ждут немалые. Боекомплект на эсминце пока имелся нетронутый. А запас стрелкового оружия двадцатого века на борту позволял не только обеспечить каждого моряка из экипажа эсминца стволом, но и вооружить дополнительно еще целую роту. Машины и механизмы на «Вызывающем» пока находились в отличном состоянии. Им повезло, что корабль был новым, но уже полностью прошедшим необходимые испытания и как раз, перед этим походом, завершившим устранение всех выявленных дефектов. Потому, первым делом, возникала необходимость решить вопрос с горючим. И над этой проблемой предстояло очень серьезно подумать. Что касалось обеспечения продовольствием, то оно и на Марианских островах имелось в достаточном количестве. С пресной водой дела, например, на Тиниане обстояли не слишком хорошо, но она все-таки имелась, хотя и немного солоноватая.

Взяв за образец действия тех же колонизаторов, которые повсюду, куда добирались, строили свои военные форты, поднимали флаги и столбили, таким образом, территории, решили пока организовать первый пункт базирования прямо на месте. Потому и переименовали сходу Марианские острова в Марианскую Советскую Социалистическую Республику. Правда, Соловьев возражал, что нет смысла оставлять буржуйские названия, раз уж они взялись строить с нуля новый Советский Союз. А Колясников заметил, что пока это еще даже и никакие не Марианские острова. Он объяснил, что так их назовут позже, в 1668-м году в честь испанской королевы Марианны Австрийской, а сейчас, если принять во внимание, что вокруг время Френсиса Дрейка, они именуются островами Воров, как первыми назвали их испанцы из экспедиции Магеллана в 1521-м году за то, что вороватые туземцы увели у них шлюпку. Саркисян же убедил оставить пока прежнее название ради удобства привязки к привычной карте. Имелся у него и личный тайный умысел. Его собственную любимую десятилетнюю дочурку, которая осталась теперь невообразимо далеко за порогом времени, тоже звали Марианной. И он ничего больше не мог уже для нее сделать, а только увековечить имя своей дочери на географической карте.

Глава 3

Вернувшись после обеда в свою каюту, супруги Марченко сразу заспорили:

— Знаешь, Алиса, ты не права, что все для нас кончено. Это не «мы» теперь здесь лишние люди, а «они», вот эти самые Дворжецкие. Ни Боря, ни Вера ничерта не умеют, кроме того, чтобы развлекаться, давать указания другим и жрать в три горла. Если Боря еще создавал видимость какой-то работы в страховой компании, которую передал ему отец, то Вера даже этого делать не удосужилась.

— Но, она же снималась в кино, — возразила Алиса.

А Олег продолжал гнуть свое:

— Подумаешь, снялась в нескольких фильмах своего мужа-режиссера ради удовольствия, да и сняты эти фильмы на деньги ее же собственного отца! Ерунда раскрученная, а не киноискусство! С таким удачным раскладом по жизни никакого таланта и не нужно. При таких-то деньжищах и связях! Иное дело, мы с тобой. Вот я, например, не только от отца скважины и предприятия свои получил, но еще и инженер-нефтяник по образованию. Да я на практике легко могу крекинг нефти организовать. Всю технологическую цепочку нефтяной промышленности знаю и воссоздать сумею. Где находятся месторождения, тоже хорошо помню. Да и в ноутбуке у меня вся информация имеется по моей отрасли и по геологии, если даже что и забуду. Я же полезнейший кадр для этих советских! На чем там их эсминец ходит? На бункерном мазуте номер четыре? Вот и где они возьмут этот мазут в шестнадцатом веке, если я им не налажу его производство? А они, между прочим, оценивают людей по способностям, а платят им по труду. Потому я и собираюсь сотрудничать с ними. Так что неплохо заживем и здесь.

— Ну, а я-то что? Я простая домохозяйка, тунеядка для них. Я точно абсолютно лишний здесь человек, — пробормотала Алиса.

— Это еще почему? Да в Советском Союзе у многих чиновников жены занимались лишь своим домашним хозяйством. И ничего. Вот только подчеркивать это прилюдно теперь не нужно. Времена наступают для нас другие, когда личная скромность будет только украшать. Да и образование у тебя есть педагогическое. Детишек сможешь учить, если захочешь.

— А как же наши собственные дети? Они же без нас пропадут! — воскликнула Алиса.

Но, Олег Марченко успокоил жену:

— А что они? Немаленькие уже, Артемке двадцать один исполнилось, а Маришке — девятнадцать. Не пропадут. Да они еще и рады будут, что родительское наследство раньше времени на них свалится. Ну, попереживают немного, что мы без вести пропали. И все. А потом мгновенно станут очень богатыми и счастливыми без всяких затрат собственного труда. А уж какими путями по жизни пойдут, пусть сами для себя решают.

— Я понимаю, но, все равно, Олежка, у меня сердце за них болеть будет. Я же мать… Они же дети…

* * *

Пока шел концерт, Соловьев стоял на мостике эсминца рядом с Колясниковым и Саркисяном, наслаждаясь прекрасным голосом певицы и удивительной музыкой начала двадцать первого века, но, одновременно делясь и соображениями с присутствующими. Слишком много накопилось тем, требующих немедленного обсуждения. Например, Саркисяна и Колясникова очень интересовал вопрос, что делать с людьми из будущего, угодившими в воронку времени на «Богине». Такой же вопрос поднимался и в отношении пленных англичан с парусника. Колясников предлагал решить задачу просто: капиталистов вместе с их прихвостнями и с английскими матросами высадить на остров, чтобы они там выясняли отношения между собой камнями и палками, пока все друг друга не поубивают. И Соловьеву пришлось объяснять свое видение ситуации:

— Нас тут оказалось не так уж много, чтобы разбрасываться людьми. Товарищ Сталин не зря говорил, что кадры решают все. И с чем у нас сейчас плохо, так это именно с кадрами. Вокруг одни неграмотные туземцы. И, если уж мы решили строить государство на пустом месте, то нам понадобится любой грамотный человек. А люди из будущего все не только грамотные, но и владеют технологиями своего времени, сильно продвинувшимися вперед по отношению к тем технологиям 1957-го года, которыми владеем мы. И все эти знания необходимо обратить нам на пользу.

Но, не только техническая сторона будущего для нас чрезвычайно важна и интересна, но и историко-политическая. Мы должны с помощью этих наших потомков точно понять, почему же все-таки распался Советский Союз. Нам жизненно необходимо знать все детали и все мотивы, которые привели к этой катастрофе, чтобы нам самим не повторить подобных ошибок уже здесь. Поэтому из каждого имеющегося человека из будущего мы должны тем или иным способом, добровольно или принудительно, выжать весь его потенциал, всю ту информацию, которой он владеет, чтобы использовать во благо строительства нашего нового общества.

Что же касается людей из прошлого, то и они могут быть полезными. Хотя бы тем, что они пока единственные в нашем распоряжении, кто знает реалии этого времени. Конечно, убийц мы накажем. Например, повесим их публично, чтобы нагнать страху, а вот остальных английских моряков можно использовать в качестве подразделения береговой обороны для защиты от тех же испанцев. Англичане для нас сейчас даже получше будут, чем туземцы, с которыми пока самый простой разговор наладить проблематично по причине языкового барьера. А английский многие наши знают. К тому же, эти англичане вполне обученные вояки. А из туземцев когда мы еще боевые части создадим? Наверняка, не особенно быстро.

Колясников выслушал молча. А вот Саркисян все-таки поддержал Соловьева:

— Ты прав, Яша. Надо нам начинать ассимиляцию аборигенов с организации языковых курсов. И не только для военных целей их надо учить грамоте, а, чтобы народное хозяйство можно было развивать. Нам специалистов обучать надо срочно во всех отраслях. Огромные территории предстоит облагораживать.

Тут и Колясников высказался:

— Я предлагаю для начала организовать призыв местных молодых парней на военную службу. Вот и будут они под руководством инструкторов не только русский язык учить в обязательном порядке, но и боевые навыки сразу же получать. А на службе жесткая дисциплина не даст им откосить: не можешь — научим, не хочешь — заставим! Полное погружение в нашу языковую среду им обеспечим. Есть у меня тут на эсминце несколько бывших морских пехотинцев на примете, кто может обучение личного состава на берегу организовать, как положено.

Так они и решили. Детали, конечно, предстояло еще прорабатывать, но это пока отложили, потому что концерт закончился, и Соловьев повез Лауру обратно на «Богиню» под собственной охраной.

* * *

Пока командование решало важнейшие вопросы управления в новых условиях и занималось организацией торжественного построения с праздничным концертом на эсминце, простые матросы озаботились весьма неприятным и неприглядным делом, эвакуируя на берег мертвецов. Тела английских моряков, погибших вчера в абордажной стычке, начальство наконец-то приказало закопать на острове, чтобы не воняли. И моторный баркас временно превратился в труповозку.

Дело осложнялось еще и тем, что среди раненых англичан выискался священник, капеллан «Золотой лани» Флетчер, который, несмотря на свою простреленную правую ногу, порывался служить погребальную службу. И оба доктора, Ефремов и Квасницкий, неожиданно пошли у него на поводу, не только положительно рассмотрев его просьбы, а даже выискав где-то для него на борту «Богини» инвалидное кресло с электроприводом, отчего этот священник получил возможность свободно перемещаться по главной палубе. Все на яхте диву давались, насколько быстро человек из шестнадцатого века сумел освоить управление электрической каталкой.

Выехав на корму в белой госпитальной пижаме, Флетчер, сидя в своем удобном инвалидном кресле, долго читал молитвы и пел псалмы над каждым покойником, прежде, чем позволял матросам забирать тело для погребения. «Ну вот, только этого иностранного попа нам здесь и не хватало», — роптали советские моряки. Но, все же, они смирились, поскольку другого начальства над ними на корме «Богини» не имелось, а доктор Ефремов, приказавший ублажить прихоть англиканского священника прочитать молитвы, все-таки числился целым лейтенантом, хоть и медицинской службы.

* * *

Советские матросы, которых заставили таскать в баркас трупы, хорошо уже завонявшие на жаре, переговаривались друг с другом, пока шли от «Богини» к берегу. Доренко и Петров сидели на баке баркаса, который громко тарахтел мотором, да и говорили они негромко, потому их разговор никто и не мог подслушать. Во всяком случае, ни моторист Мурад Бекманбетов, сидящий возле мотора, ни старослужащий матрос Руслан Камнебитов, который управлял суденышком на корме. А все корабельное начальство оказалось занято более важными делами, чем перевозка трупов.

Первогодок Илья Доренко, призванный на Тихоокеанский флот из Хабаровска, говорил своему товарищу, такому же первогодку Григорию Петрову из Комсомольска-на-Амуре:

— Ну, что за ерунда такая происходит, Гришаня? Почему мы должны вот этих пиратов зловонных хоронить? Почему их товарищей, которых в плен наши взяли, не заставили таскать жмуров и закапывать? Заперли вон этих пленных на эсминце, да еще и нашей кашей кормят. А они не делают ничерта, сидят себе под арестом, как на курорте. Нет, чтобы расстрелять их всех? Пираты же! На что они годятся? Только для того, чтобы мирных людей грабить и убивать?

— Ничего ты не понимаешь, Илюха! Эти пираты правильные. Классово близкие, как наш комсорг Матвеев говорит. Они на капиталистов напали, которые сидят на этом теплоходе красивом. Ну, а нам теперь отдуваться. Тут и без того ужасная жара, а еще и в похоронную команду назначили нас с тобой, землячок. Эх, не повезло же! — сказал Григорий.

— Давай, Гришаня, пока к берегу идем, хоть проветримся немного, — предложил Илья, стягивая с себя робу.

Но, его товарищ не одобрил такое предложение, проговорив:

— Нет, Илюха, я вот раздеваться не буду, лучше потеть, чем на солнце сгореть. Да еще от трупов и трупный яд подхватить можно, мне отец рассказывал, что на войне от несвежих покойников разной заразой заражались те, кто меры для гигиены не предпринимал. А он у меня половину войны санитаром прошел, пока снарядом ногу не оторвало. Кстати, нам вот обещали потом, когда все закончим, отдых на берегу и купание, да еще сказали, что фруктами накормят.

— И кто обещал? — удивился Илья.

Григорий разъяснил:

— Так, комсорг и обещал, Санька Матвеев. Его же парни на берегу уже. А его самого руководить всей этой работой назначил сам мичман Яровой. Матвеев со своими парнями заранее туда высаживались, чтобы место для погребения подготовить. Потом Матвеев вернулся за чем-то, когда баркас уже под погрузку привели. Тогда я и перекинулся с ним парой слов. Он же тоже земляк наш. Не знаю, почему он сам с нами сейчас не поехал, но парни его нас точно встретят. А нам только доставить этих покойничков надо. Вот разгрузить их поможем, а потом и купаться полезем.

— Это хорошо бы, а то я просвета пока никакого не вижу, — сказал Илья.

— Какого еще просвета? — не понял Григорий.

Илья объяснил:

— Просвета в нашем положении не предвидится. Ты что, не слышал объявление, что в прошлое мы попали из-за научного эксперимента? И не врет, ведь, начальство наше, раз вот эти пираты прямо тут у нас перед носом воняют! Да еще и парусник пиратский наши захватили с сокровищами.

— Ну, допустим, попали мы в прошлое. И что с того? Не на войну же с американцами! По мне, так даже лучше и интереснее. Приключение получается, вроде, как в книжках пишут. Когда бы мы еще пошли в поход на эсминце к таким красивым островам? Тут же самый настоящий курорт вокруг нас! Посмотри, какие развесистые пальмы на берегу торчат! Просто сказка! — высказал свое мнение Григорий.

— Да ты просто, Гришаня, не понимаешь еще, наверное, что родных своих мы теперь никогда больше не увидим! Вот ты, например, папашу своего санитара не обнимешь уже ни разу, — высказался Илья.

Григорий посмотрел на него, как на ненормального, и проговорил:

— Так отец мой гад редкостный. Мало того, что он одноногим с войны вернулся и пить начал, не просыхая, так еще мамку мою загнобил так, что померла она раньше времени год назад. В аккурат перед тем, как меня призвали, приступ сердечный у нее случился, а потом инфаркт. И все, умерла. Так что я не сильно расстроюсь из-за родителя. Пусть теперь до конца жизни один сидит в нашей коммунальной комнате, пока не сопьется уже окончательно.

— А я вот очень переживаю за своих. Люблю я и маму, и отца, и бабушку с дедушкой, и сестренку с братишкой. Хорошая семья у нас, крепкая. Да и квартиру новую недавно получили. А теперь, вот, я навсегда один остался здесь в чужих краях, выходит, — сказал Илья.

— Да брось! Ты же не один, а в коллективе, среди товарищей. Не пропадешь. А семью потом сам себе новую построишь. Какие твои годы? — попытался Григорий успокоить земляка с Дальнего Востока.

Между тем, они подошли к берегу, и вскоре форштевень баркаса ткнулся в прибрежный песок в нескольких метрах от линии прибоя. Петров и Доренко спрыгнули в теплую воду и начали принимать мертвых англичан, которых по одному подавали им с баркаса Бекманбетов и Камнебитов. А от первых береговых пальм к ним уже бежали матросы из отделения старшего матроса Матвеева. Они принесли брезентовые носилки и поволокли на них первый выгруженный труп в глубину острова. И работа закипела.

Но, когда всех покойников выгрузили, то оказалось, что не все еще закончилось. Камнебитов с Бекманбетовым, как старослужащие, остались охранять баркас, рассевшись на больших камнях в тени пальм, а Петрова и Доренко заставили принять участие еще и в закапывании покойников, для которых уже прямо в песке, но подальше, за пляжем, были выкопаны ямы. Глубиной, правда, не слишком большой их выкопали, но достаточной, чтобы положить мертвецов и засыпать их песком. Так и сделали. А потом, чтобы какие-нибудь животные не разрыли неглубокие могилы, пришлось еще таскать отовсюду камни, насыпав сверху полуметровые могильные холмики. Наконец-то похоронили всех англичан. Но, только собрались идти купаться советские матросы, как на них набросились местные жители, которым явно не понравилось, что на их острове закопали каких-то чужих покойников.

Глава 4

Услышав объявление по громкой связи о перемещении в прошлое, стюардессы Зоя и Лена, оставшиеся в строю после вчерашнего нападения пиратов, немедленно засыпали вопросами свою начальницу Анастасию Белецкую.

— Так вот, значит, что! Ты скрыла от нас, что какой-то рискованный научный эксперимент должны были проводить с нашей яхтой! — возмущалась Зоя.

— Теперь понятно, откуда эти пираты взялись! Это же чудовищное преступление! Нас втянули в ужасную авантюру, да еще и подставили под атаку самых настоящих морских разбойников! Все, хватит с меня, я разрываю контракт! Тут форс-мажор самый настоящий! — кричала Лена.

— Я тоже увольняюсь! Не подряжалась я ни в каких подобных экспериментах участвовать! — поддержала подругу Зоя.

Но, Анастасия сохраняла хладнокровие, ответив спокойно:

— Девочки, я ничего от вас не скрывала.Я не виновата. Для меня тоже все это неожиданно и неприятно. И меня никто в известность заранее не поставил. Я в таком же положении, как и вы. Но, куда мы можем уйти в такой ситуации?

— Как куда? На берег! Заработанные деньги нам выдай наличными долларами, да распорядись, чтобы нас на катере с вещами отвезли вон к тому пляжу, где эта сучка Верка сегодня утром загорала со своими прихлебателями. А дальше мы не пропадем, — сказала Зоя, а Лена кивнула.

Но, Настя терпеливо объяснила им:

— Вы хоть понимаете, что там ничего нет, кроме этого дикого пляжа? Вернее, нет ничего современного. Там, похоже, сейчас тот самый год, из которого выплыл старинный пиратский парусник. И живут на острове одни дикие туземцы. Хотите к ним? Только должна предупредить, что у них там никаких удобств нет, и доллары не ходят. Да и вся торговля пока только меновая. Может быть, местные даже людей едят. Точно не знаю. Но, вам оно надо?

— И что же нам в этой ситуации делать? — опешили обе девушки.

— Ничего, оставайтесь и продолжайте трудиться, как обычно. Боюсь, что теперь комфортнее места, чем на борту «Богини», вам не найти на всем земном шаре. От нашего времени мы отгорожены несколькими веками. И, самое ужасное, что это теперь навсегда, — сказала Настя.

— Но, как же так? Кто-то же непременно должен ответить за такое бесчеловечное отношение к людям! Не знаю, как у других, а у меня все любимые люди в том времени остались! — воскликнула Зоя.

— У тебя просто любимые, а у меня мама и трехлетний сынок Славка, — всхлипнула Лена, утирая слезы.

— Девочки, у меня тоже там остались дочка и вся семья. Но, поймите, что сделать мы с этим ничего не сможем! — попыталась успокоить своих сотрудниц старшая стюардесса.

Но, Зоя не успокаивалась:

— Как не сможем? Надо жаловаться! Будем требовать от этих военных моряков, чтобы немедленно вернули нас обратно в наше собственное время!

Белецкая сказала:

— Мне кажется, что они такие же жертвы этой ситуации, как и мы. Тот, кто все это сделал, никого не спрашивал. А у нас не получится спросить с него.

* * *

Рядовые сотрудники службы безопасности яхты, бармены-охранники, оставшиеся в живых после нападения пиратов, не могли собраться на совещание, потому что свобода их передвижения была ограничена сразу же после перестрелки с отчаянными морскими разбойниками. Как только на «Богиню» высадились советские моряки, они тут же произвели задержания и изъятия оружия. Но, как всем охранникам яхты сказали, задерживая их: «Просто посидите немного в своих каютах до выяснения». На самом же деле получался самый настоящий домашний арест без суда, но с обыском, изъятием документов, компьютеров и гаджетов. И бывший снайпер спецназа Петр Ливанов остался без ноутбука, айфона и запасного смартфона, но, самое главное, без своей любимой снайперской винтовки.

Впрочем, несмотря на обилие событий последних суток, следствие уже велось. И проводил его настоящий оперуполномоченный КГБ СССР. А Ливанов, как и многие из тех, кто имел отношение к специальным силовым структурам, даже в 2023-м году прекрасно помнил исторические сведения, что это было за ведомство, и какие люди там могли служить в 1957-м, когда уже прошли, конечно, хрущевские чистки тех аппаратчиков, которые выросли, как профессионалы при Берии, но в среднем звене оставалось еще немало людей, унаследовавших методы сталинских волкодавов. Потому нервировать кэгэбэшника лишний раз Петр Ливанов пока не собирался.

Да и не особенно Ливанов за себя волновался. Ну, что с него взять? Он честно отслужил сначала в силовых структурах своего времени, потом судьба занесла его на эту яхту. Вернее, Давыдов пригласил в свою команду. Только и всего. А за самооборону от пиратов наказывать никого не собираются, так, во всяком случае, уверил Ливанова этот же кэгэбэшник Соловьев во время допроса. Наоборот, он пытался склонить Петра к сотрудничеству, старательно перевербовывая на свою сторону и используя для этого компромат. Оказывается, каким-то образом, сотрудник КГБ сумел разобраться в устройствах из двадцать первого века, и теперь пытался предъявлять Ливанову в качестве компромата обилие порнографии, найденной внутри его ноутбука. Вот только, этот Соловьев не знал, что подобное совсем даже не запрещено для личного пользования в том времени, из которого переместилась «Богиня» вместе со всеми, кто находился на ней. Зачем оперуполномоченному нужна вербовка чуждых ему людей из другого времени, Ливанов пока не понимал. Впрочем, как только объявили о научном эксперименте и успешном перемещении во времени, кое-что начало проясняться, хотя, с другой стороны, сразу возникли и новые вопросы.

То, что они попали во времена пиратов в результате необычного шторма, сопровождавшегося свечением атмосферы, Ливанов понял сразу, как только этих пиратов увидел и вступил с ними в перестрелку. Вояками эти англичане оказались отчаянными и умелыми. И, если бы не их примитивное оружие, все шансы захватить «Богиню» у них имелись. Потому сам факт переноса сквозь время с того момента Ливанова не удивлял, а вот то, что, оказывается, все это произошло по причине какого-то научного эксперимента, как было объявлено официально, настораживало. Ведь в той истории, которую знал Ливанов, советской наукой подобных экспериментов никогда не проводилось. «Или же они затащили нас в свою экспериментальную временную воронку, провалившись из альтернативной ветки истории, где в 1957-м году наука продвинулась гораздо дальше?» — задавался бывший снайпер вопросом, но, пока не находил ответа.

* * *

Сначала из кустов полетели стрелы. И одна из них впилась Илье Доренко в правое предплечье, отчего он завопил, почувствовав сильную боль. А еще один матрос с лопатой из отделения Матвеева и вовсе упал убитым, получив сразу несколько стрел в шею и грудь. Но, не только те, кто занимались рытьем могил, находились на острове. Двое старослужащих из торпедистов, вооруженных автоматами, оставленных мичманом Яровым еще утром на острове ради охраны пляжа и предстоящих похоронных мероприятий, открыли огонь по кустам, и оттуда раздались вопли местных, получивших пули. Вот только, после этого стрелы полетели с другой стороны от прогалины, на которой находились свежие могилы импровизированного кладбища для английских моряков.

И вооруженные торпедисты приказали остальным матросам немедленно отходить к баркасу, прикрывая отход короткими очередями по кустам, за которыми прятались агрессивные аборигены. А, когда раненый Илья вместе со своим земляком Григорием, который пытался прикрывать товарища, угрожающе подняв свою лопату, отступили к прибрежной полосе, там тоже уже шло сражение. Оказывается, аборигены умудрились обойти их и сзади. Пока советские моряки копали могилы, туземцы набросились с двух сторон на Камнебитова и Бекманбетова, пытаясь заколоть их копьями. Но, оба старослужащих не сдавались, отступив на баркас и отбиваясь оттуда длинными тяжелыми веслами, которые лежали внутри суденышка на случай поломки мотора. Впрочем, автоматчики, застрелив нескольких загорелых и почти голых местных парней, все-таки проложили путь к спасению. Пробившись к баркасу и взгромоздив на него тело погибшего товарища, напичканное стрелами, советские моряки столкнули свою посудину с песка, а затем попрыгали в нее. И, запустив мотор, баркас отвалил от берега задним ходом. Но, на пляже какое-то время еще бесновались туземцы, оказавшиеся совсем даже не безобидными.

К счастью для Ильи, на баркасе нашелся индивидуальный пакет для медпомощи. А Григорий проявил умение оказывать первую помощь и решительность, сразу сломав стрелу и выдернув ее остатки из раны товарища, после чего обильно пошла кровь. Но, Гриша и здесь не растерялся, наложив товарищу жгут выше зоны ранения и перебинтовав само место попадания стрелы бинтом с ватой. Илья корчился от боли, но больше не орал, рассматривая вытаращенными глазами сломанную вражескую стрелу, сделанную из какого-то прутика с наконечником из кости и широким пером неизвестной птицы сзади. Убаюкивая свою поврежденную руку, он бормотал:

— Ты видел этих дикарей? Это же самые настоящие черти! Да они нас всех перебьют. Вместе не одолеют, так по одному прикончат.

Они вдвоем снова оказались сидящими на носу баркаса, и Григорий, чтобы отвлечь раненого земляка от боли, показал пальцем вперед, где на фоне заката на эсминце горели прожектора и звучала музыка.

— Вон там какой праздник на борту! И девушка какая-то поет незнакомые песни. Да они и стрельбу на острове, наверное, даже не услышали! — сказал Гриша.

* * *

Рулевой Никита Прохоров уже второй день не слезал с катера. Впрочем, крутить штурвал для него было делом привычным. После того, как один из островитян попытался украсть фуражку у замполита, за что поплатился своей лодкой, никто больше не пытался сменить Прохорова на посту. Так он обошел вокруг весь остров, который, как сказал замполит, назывался Тиниан, а потом еще весь оставшийся день занимался развозкой. В точности выполняя приказы начальства, но мало разговаривая с кем-либо, он внимательно смотрел по сторонам, наблюдая обстановку в акватории, и думал о своем.

Ему было непонятно, как же они попали к Марианским островам, на которых, похоже, жили лишь диковатые туземцы? Как эти незнакомые берега должны выглядеть, он не имел ни малейшего понятия, вот только сам факт, что после шторма они сразу же очутились в такой дали, не давал, конечно, покоя. Да и много чего в голове у Никиты не укладывалось. Например, появление рядом с эсминцем красивого белого пассажирского теплохода необычной формы со сказочно-красивой подсветкой, который начальство почему-то упорно именовало яхтой. Хотя для яхты теплоход был явно великоват, лишь немного меньше эсминца.

Или же вот тот старинный парусник, с которого на эту огромную яхту напали самые настоящие пираты, тоже был не менее загадочен. Будучи все время на своем катере, Прохоров не поднимался на борт, но видел многое из того, что происходило. Поучаствовал он, конечно, и в перевозке пиратских сокровищ. И мог поклясться, что все это самое настоящее. А откуда все это взялось прямо тут, опять же, было ему непонятно. Слишком много странностей накопилось за сутки, а объяснений никто Никите не давал.

Потому, когда объявили о том, что произошло перемещение во времени куда-то в прошлое по причине научного эксперимента, Прохорову стало полегче на душе. По крайней мере, почти все сразу встало на места. И присутствие пиратского парусника получило четкое объяснение. С яхтой-теплоходом было посложнее. Но, моторист высказал мнение, что это судно, скорее всего, просто затянуло в воронку времени вместе с эсминцем. Такое объяснение Никиту устроило. Во всяком случае, ему больше не приходилось ломать голову над тем, что же произошло с ними. Начальство, сделав объявление, само разложило по полочкам почти все возникшие вопросы. А терять в своем времени Никите было особенно нечего, потому что вырос он в детском доме, а все его родные погибли в блокадном Ленинграде во время войны. По этим причинам он не жалел о своем прошлом, оставшемся теперь, как это ни удивительно, в далеком будущем. И ожидание приключений манило его.

Но, больше всего в тот день удивила Прохорова девушка, которую сопровождал лично капитан третьего ранга Соловьев. Таких красоток Никита никогда в своей жизни не видел. Стройная блондинка с огромными голубыми глазами и пухлыми губами, одетая в необычное платье, сверкающее серебром, произвела на Прохорова впечатление сильнее, чем возможность перемещения во времени, чем огромная яхта, старинный парусник и все Марианские острова вместе взятые. А потом, услышав, как эта девушка поет на борту эсминца, он понял, что влюбился. И, когда уже вез ее с Соловьевым и музыкантами обратно на белый теплоход, у него тряслись руки на штурвале от накатившей страсти.

Глава 5

Выслушав объявление о переносе во времени, Геннадий Давыдов вынул из кармана доллары и с тоской посмотрел на изображение лица человека, отпечатанное на них, мысленно обращаясь к нему: 'Прощай, дружище Франклин! Ты сделал для меня много всего хорошего за эти годы одним своим присутствием в моих карманах. Но, теперь твои портретики мне уже никак не помогут. Даже подтереться бумагой с твоим изображением толком не получится. Прости, дружище, но твои денежные знаки несколько жестковаты для этого. Так что пользы от тебя больше не будет почти никакой, если только тобой книги закладывать. Но и книг новых нормальных, похоже, не видать нам еще очень долго.

А ведь ты, Бенджамин, еще даже не появился на свет. Да и появишься ли теперь когда-нибудь, если вот эти советские моряки с эсминца изменят историю так, как они считают нужным? Вот построят они какой-нибудь новый Советский Союз, населенный индейцами, и ты, Беня, не родишься в своем Бостоне, потому что и такого города даже не будет на карте. И никогда больше не возникнет никаких твоих Соединенных Штатов Америки. И останутся к новому двадцать первому веку только вот эти твои изображения на зеленых бумажках, где-нибудь в центральном музее, как один из артефактов отцов-основателей нового мира, прибывших во время эпохи Великих географических открытий из другой реальности, которой тоже может не стать их же усилиями.

А есть большая вероятность, что сложится все теперь на земном шарике совсем по-другому. Потенциал в распоряжении советских моряков, конечно, не слишком велик. Но, если возможности использовать с умом, то, пусть и минимально, два технически продвинутых корабля с целым батальоном людей из будущего на них, достаточно для инициации в мире шестнадцатого века перемен просто грандиозных. Но, даже если все и получится начать менять так, как советские того захотят, то ценности нынче будут иными, а совсем не зеленые бумажки. Потому что покатится вся дальнейшая история человечества в другую сторону. Вот только большой вопрос, как именно будут происходить перемены, в каком направлении пойдет движение исторического локомотива, и куда конкретно все это заведет меня, мою Наташку, да и всех нас, кто попал во всю эту дурацкую ситуацию с перемещением из привычной среды обитания в неизвестность?' Именно этот последний вопрос больше всего волновал Геннадия.

Но, Геннадий прекрасно понимал, если перемены нельзя предотвратить, то их лучше постараться возглавить. Потому он сразу решил для себя, что единственный шанс для него серьезно влиять на ситуацию при сложившимся раскладе — это принять предложение Соловьева о сотрудничестве. А, если удастся стать его ближайшим помощником, толковым заместителем и правой рукой, то и многое подсказывать можно будет, чтобы смягчить, подкорректировать и попытаться гуманизировать всю ту совковую тиранию, которую пришельцы из 1957-го года, наверняка, собираются организовывать с нуля и распространять на весь мир.

А то, что представитель КГБ в создавшихся условиях будет бороться за власть и влияние, Геннадий даже не сомневался. Значит, и ему самому перепадет доля от этой власти, если он, Давыдов, будет рядом в качестве незаменимого помощника этого корабельного особиста. Почему бы и нет? В конце концов, родной отец Давыдова всю жизнь посвятил этой самой Конторе. И, сколько сам Геннадий не прыгал, стараясь не идти в своей жизни по стопам родителя и желая сделаться настоящим военным, а не пресловутым скучным и презренным «пиджаком», а все равно судьба настигла, пусть и вот таким неожиданным способом и в не слишком уже молодом возрасте. Но, от судьбы, как говорится, не убежишь. А сведениями Давыдов располагал очень полезными, имея материалы на всех тех, кто находился на борту «Богини».

Приняв решение, Геннадий сам связался с Соловьевым, потому что уже знал, что тот смог научиться пользоваться гаджетом из двадцать первого века. Причем, кэгэбэшник самостоятельно освоил функции смартфона погибшего матроса с яхты, дошел, как говориться, своим умом. Этот факт только подтверждал предположение Давыдова о том, что этот человек из 1957-го года весьма неплохо развит интеллектуально, а его мышление даже несколько неординарно для своего времени. И, раз его заинтересовали технические новинки настолько, что он не побоялся освоить и применить их сразу на практике, значит, образ мысли у него отнюдь не закостенелый. Следовательно, здравые предложения, пусть и не слишком укладывающиеся в привычные в 1957-м году в СССР идеологические рамки, такой человек отметать не станет. И Геннадий надеялся на взаимовыгодное сотрудничество с ним. Когда на другом конце канала связи локальной мобильной сети яхты прозвучало:

— Слушаю.

Давыдов так и сказал:

— Я принимаю ваше предложение о сотрудничестве, Яков Ефимович.

* * *

Музыка на носу эсминца играла настолько громко, а вся команда, включая наблюдателей-сигнальщиков, находящихся на постах, до такой степени увлеклась необычными мелодиями, чарующим голосом молодой певицы с экзотическим именем Лаура и ее сногсшибательной внешностью, что инцидент со стрельбой на берегу банально проворонили. Вместо того, чтобы вести непрерывное наблюдение за обстановкой, как положено на боевом корабле, матросы рассматривали с мачт поющую красотку в бинокли, пялясь в свете прожекторов на девушку невиданной красоты во все глаза. Они не заметили на берегу вспышек выстрелов, а звуки стрельбы, которые и без того достигли рейда уже довольно слабыми, потонули в грохоте аккордов синтезатора и в рифах с флажолетами электрогитары, усиленных мощнейшими звуковыми колонками, доставленными на «Вызывающий» вместе с музыкантами. Хотя, то музыкальное оборудование, которое стояло на сцене главного ресторана «Богини» во время перестрелки, пострадало, но, у музыкантов Лауры имелось с собой запасное, свое собственное. Его они и использовали для этого концерта.

И Соловьев узнал о произошедшем только уже сопровождая певицу в обратный путь на катере, когда концерт закончился. Ему позвонил с борта «Богини» Геннадий Давыдов, который, неожиданно для самого Соловьева, решил полностью перейти на сторону людей из 1957-го года, объяснив свой выбор тем, что его родной отец всю жизнь прослужил в КГБ СССР, дослужившись до полковника. Правда, с самого начала Давыдов и не чинил никаких препятствий деятельности Соловьева на «Богине». И сразу стало понятно, что людей, которых охраняет, Геннадий не слишком уважает. «Значит, палки в колеса этот Гена мне ставить точно не будет. Посмотрим теперь, что ему можно поручить», — подумал в тот момент Соловьев, с удовлетворением отметив про себя, что первая вербовка специалиста из будущего, причем очень нужного и перспективного, прошла успешно.

Как выяснилось, никаких «фокусов» с радиоволнами, которые предполагались поначалу после явления переноса, не наблюдалось. А отсутствие сторонних радиопередач объяснялось тем, что до изобретения самого радио в мире, где они оказались, предстояло преодолеть еще не один век. И довольно мощная собственная станция сотовой связи, находившаяся на «Богине», как и все остальные устройства связи, имеющиеся на борту, работала исправно, обеспечивая устойчивую связь не только на самой яхте, но и в радиусе нескольких километров от нее. Все это оказалось очень удобно, потому что компактный коммуникатор, который потомки называли смартфоном, очень понравился Соловьеву и прекрасно помещался в карман кителя, что позволяло постоянно держать это устройство при себе.

Оставалось только задействовать в этой системе связи офицеров с эсминца, и можно будет всегда достать всех тех, кто теперь принимает решения. А пока Соловьев радовался уже тому, что на «Богине» у него появился не просто кадр, а самый настоящий заместитель. Пусть он и из военных двадцать первого века, но взаимодействие с Геннадием налаживалось быстро. Да и о работе Комитета кое-какое представление Давыдов имел, будучи, во-первых, сыном комитетчика, а во-вторых, возглавляя несколько лет службу безопасности этого капиталиста Дворжецкого. И, самое главное, они с Геннадием понимали друг друга.

Прибыв на яхту и попрощавшись с Лаурой, которая не дождалась от него ни цветов, ни денег, а только казенное «спасибо», Соловьев сразу встретился с Давыдовым и доктором Ефремовым, которые вместе вышли встречать катер на корму. Молодой военный врач пребывал в довольно мрачном расположении духа, проговорив:

— Вы представляете, Яков Ефимович, стрела пробила сонную артерию парню. И, если все остальные попадания стрел не представляли угрозы для жизни, то эта единственная жизнь и оборвала. Жалко его. Совсем молодой парнишка с Украины погиб так глупо. А еще двое в стычке с туземцами получили легкие ранения. Одного в правую руку ранило стрелой, а второго в драке ткнули копьем в левое плечо, но не сильно.

— Потерь личного состава нам сейчас только не хватало! Но, меня еще и очень волнует, что аборигены себя столь агрессивно ведут. Они же, вроде бы, должны от звуков выстрелов разбегаться, — сказал Соловьев.

Но, Давыдов возразил:

— А не факт. Есть много исторических примеров, что совсем даже не спешили разбегаться. Да вот, например, ближайший к нашей ситуации. Когда тот же Фернандо Магеллан решил в апреле 1521-го года вмешаться в конфликт местных, полагаясь тоже на то, что дикари разбегутся при первых же выстрелах из аркебуз его отряда, аборигены не разбежались, а пошли в атаку, убив мореплавателя и нескольких его людей. И это, кстати, не так далеко отсюда произошло, на Филиппинах, на острове Мактан. А вот эти самые острова Марианские тот же Магеллан, который, кстати, их и открыл, назвал никакими ни Марианскими, а островами Воров, потому что туземцы совершенно не боялись испанцев, воруя у них все, до чего могли дотянуться, даже шлюпку угнали, нагло подплыв на своих лодчонках и отвязав плавсредство прямо от корабля экспедиции. А потом они и у людей Дрейка воровать пытались, который тоже сюда заходил во время своей кругосветки.

— Откуда такие подробные исторические сведения? — поинтересовался Соловьев.

— Так я компьютер свой прошерстил, который вы мне сами же вернули, на предмет исторических справок. Я давно историей интересуюсь, с самого детства. Хобби такое по жизни у меня. Потому в ноутбук масса книжек умных по разным историческим периодам закачана. И по шестнадцатому веку тоже материалов немало имеется, — признался Геннадий.

Соловьев внимательно посмотрел на него. Явно мужик дураком не был, да еще и к аналитике имел склонность. А возможности этих всех компьютеров надо использовать, конечно, максимально. Сам Соловьев не мог все охватить. Тем более, что технику потомков еще только начинал осваивать. И в плоский складной серебристый компьютер, принадлежавший Давыдову, он успел заглянуть, что называется, лишь одним глазком, включил и выключил, потому что там требовался пароль для доступа. А о том, как взломать подобную сложнейшую, объемную в плане количества информации, и, при этом, очень компактную электронную систему, Соловьев не имел ни малейшего понятия. Вот он и решил вернуть аппарат владельцу в знак своей открытости к сотрудничеству. Совсем не зря, как оказалось. Доверие это действие явно укрепило. И особист сказал:

— Тогда вот что, Гена. Тебе первое серьезное задание. Собери все сведения из всех компьютеров и иных устройств, хранящих информацию, находящихся на «Богине», которые нам могут быть полезны в теперешнем положении.

И Давыдов просто ответил:

— Есть!

А Соловьев добавил:

— И еще одно. Организуй конфискацию подобных устройств у тех лиц, в отношении которых она еще проведена не была. Я имею ввиду этих самых твоих подопечных-капиталистов, которых ты по работе охранял. Я не был уверен, что же произошло с нашими кораблями на самом деле, из-за того буржуев пока сильно не тряс. Но, сейчас уже все прояснилось. Потому и приказываю тебе к конфискации приступить. Всю технику у них забирай, чтобы попортить не вздумали. Знаем мы этих вредителей и саботажников. Под арест всех, нечего им уже по нашему вспомогательному крейсеру разгуливать. Пусть по каютам посидят без связи и своих любимых электронных игрушек, да привыкнут кашей питаться по расписанию. Будем их к дисциплине приучать. А потом уже решим, что с ними делать. Сейчас не до них. Надо о стратегических вопросах думать.

— А я могу использовать своих сотрудников? — задал вопрос Геннадий.

— Одного можешь. По Петру Ливанову у меня замечаний нет. Приказываю его из-под ареста выпустить и привлечь к нашей полезной деятельности. Работайте. Только вот оружие пока вам возвращать не намерен. Будем считать, что оба на испытательном сроке сейчас находитесь.

Глава 6

Вечером, сразу после концерта, на «Вызывающий» по радио Соловьев доложил с «Богини» об инциденте, приключившимся на острове, со стрельбой и с погибшим от стрелы матросом, что сразу же перечеркнуло для Колясникова все хорошее настроение, вызванное выступлением талантливой молодой певицы и ее музыкантов.

— Жаль нашего парня. Теряем людей на пустом месте. Какие-то воинственные туземцы на этом Тиниане оказались. Вроде и островок не особенно большой. Да и бухты удобной на нем нет. Какие-нибудь португальцы, испанцы или англичане за такое нападение вырезали бы половину островитян к чертовой матери, да развалили бы из пушек их деревеньки! Но, мы все-таки советские моряки. Мы не такие. Потому подобных приказов я отдавать не буду. Да и никакого смысла не имеет зря расходовать боеприпасы и рисковать нашими матросами при зачистке островка. Какие на нем имеются ресурсы, чтобы оправдать подобный штурм? Даже нормальных источников пресной воды на этом островке нет. Так что надо нам сниматься с якорей и идти южнее на Гуам. Там у американцев в наше время была большая военная база с достаточно просторной и глубокой бухтой, куда у них заходили даже линкоры с авианосцами. И речки какие-то на том острове текут с нормальной пресной водой. А вот за место под базу и за пользование хорошей водой можно уже и немного повоевать с местными, — сказал командир эсминца замполиту.

— Да зачем он нам сейчас, этот Гуам, на котором тоже одни воры, да разбойники проживают, как и здесь? — спросил Саркисян.

Колясников удивленно посмотрел на замполита, проговорив:

— Что значит, «зачем»? Нам нужна настоящая береговая база, откуда сможем организовывать дальнейшие походы. Да и ресурс машин и механизмов наших кораблей надо учитывать. Его без нормального обслуживания надолго не хватит. Не будем, конечно, мы такой геноцид местных устраивать, как те самые колонизаторы, а просто прогоним туземцев Гуама от себя подальше парочкой акций устрашения, потом на освобожденном участке построим укрепления и городок для отдыха личного состава на берегу. Создадим на Гуаме не только крепость и порт, но и школу для местных организуем, снова подружимся с ними и станем учить их всех нашему языку. Тогда они постепенно сами начнут перенимать наш образ жизни и к нам потянутся в друзья и союзники. Время у нас будет. А там спокойно обдумаем разные варианты, вышлем разведывательные экспедиции и выработаем решение, что дальше делать. Так и определимся постепенно.

Но, Саркисян возразил:

— Нет, времени терять нельзя. Жизнь наша коротка, а задачи предстоят грандиозные. База на Гуаме — это сейчас слишком мелко для наших планов и не особенно нужно.

— А что, Арсен, у тебя есть предложения получше? — спросил капитан второго ранга.

Замполит кивнул и рассказал:

— Да, предложения имеются. Я уже перед этим концертом успел предварительно набросать военно-политический план нашей первой боевой операции. Для начала, возьмем под контроль путь к островам Специй. Для этого у нас и топлива хватит. Высадимся в Малакке и перекроем Малаккский пролив. Там, насколько помню, сейчас португальцы. Когда отобьем Малакку, то выстроим там свою базу. Это сразу существенно ослабит колонизаторов. Построим береговые укрепления на основе тех, которые уже там построены португальцами. Опираясь на береговые батареи, станем топить и захватывать вражеские корабли. И не видать тогда европейским колонизаторам специй, которые они так любят, как своих ушей.

А еще и на остров Суматру, который там прямо напротив через пролив, мы сразу свое влияние распространим. На Суматре есть нефть с поверхностным залеганием. Я об этом в журнале «Наука и жизнь» читал. Вот и построим там простенький нефтеперегонный заводик без всяких скважин, а с простыми колодцами. Тогда проблем с топливом у нас больше не будет, да и смазочные материалы можно попробовать самим делать из той же нефти. А потом дальше уже решим, какие конкретные шаги предпринять. В зависимости от того, как пройдет наша первая боевая операция. Посмотрим уже по ее результатам.

Но, стратегически, я считаю, мы должны быть нацелены на перекрытие основных проливов. Если установить над ключевыми проливами наш надежный контроль, то никакой колонизации далеких территорий у европейцев не получится. Во всяком случае, легко сделать так, что ни в Юго-Восточную Азию они не доберутся, ни Австралию себе не прикарманят. А мы, для начала, создадим из всех вот этих вот теплых земель новую державу, куда войдут современные нам Малайзия, Сингапур, Филиппины, Индонезия, Австралия и Новая Зеландия, а уж всякую мелочь, вроде этих Марианских островов, Полинезии и Микронезии я сейчас даже считать не собираюсь.

Ведь самая главная проблема в нашем Советском Союзе была какая — это же бесконечная борьба с холодным климатом. Постоянная битва с природой за тепло и за урожай, которая отнимала множество сил во все времена. У нас же большая часть страны в зоне рискованного земледелия находится, а то и на территориях с вечной мерзлотой. Да наш советский человек на обогрев самого себя и своего жилища столько энергии тратит, вместо того, чтобы ее на социалистическое строительство направить! А в теплом климате вся эта энергия сохранится! И тут тебе никакого обогрева не нужно, потому что всегда тепло вокруг. Да и еды полно, которая сама собой растет. Те же кокосы, бананы да фрукты. Если еще, хотя бы, мышей научиться ловить, то с голоду точно не помрешь даже без больших усилий. Почти все необходимое есть в этом теплом районе мира для нашего дальнейшего социалистического развития. А остальное купим, как говорится. Вон у нас сколько сокровищ пиратских в трюме уже припрятано. А сколько еще у колонизаторов захватим! Да мы на это золото и серебро целый флот из местных нанять себе в помощь сможем.

— А как же помощь американским индейцам, о которой мы говорили? — спросил Колясников.

— Так это одна из наших стратегических задач на перспективу. Сразу все не охватить. Нас пока слишком мало. Сейчас, для начала, в Юго-Восточной Азии обоснуемся, подавим сопротивление местных феодальных владетелей, наберем себе союзников, закрепимся в ключевых точках, да Австралию с Новой Зеландией сами для себя откроем. Выстроим систему образования на основе наших собственных знаний. Кадры начнем готовить из местных. И, как только наш новый южный Советский Союз наберет силу, так и станем распространять свое влияние уже дальше во все стороны, на Америку и на Африку. Азию тоже, конечно, не забудем. Потом покорим китайские просторы и с юга выйдем в Россию, чтобы и на Родине социализм установить пораньше вместо царской власти. А потом уже и до старушки Европы дойдет очередь.

* * *

Утром Френсис Дрейк, осмотренный молодым лекарем, познакомившийся с капитаном флота неизвестной страны, которого звали Яков, и накормленный какой-то доброй женщиной, одетой в белое, овсяной кашей прямо с ложки, словно младенец, снова заснул, проснувшись уже только тогда, когда чей-то голос громко зазвучал вокруг, проговаривая нечто на том же незнакомом языке, на котором, как Дрейк заметил, говорили все те люди, которые взяли в плен его команду и его самого. Осторожно повернув свою больную голову, Дрейк увидел, что матрос из его собственной команды, который лежал напротив, куда-то исчез. Но, теперь вместо него прямо перед Френсисом, на расстоянии не больше четырех футов, сидел здоровенный рыжий и конопатый детина в темно-синей форме с голубым воротником в белую полоску и в плоской шапке с черными лентами, по ободу которой шла какая-то иностранная надпись, вышитая золотистыми буквами. А на ремне, перекинутом через плечо, у этого детины висело ружье совершенно необыкновенной формы, с отдельной ручкой возле спускового крючка, с каким-то кривым рогом, приставленным снизу, и с непонятной загогулиной, подходящей к стволу сверху, а на конце этого довольно тонкого черного ствола вертикально торчала еще какая-то штуковина неизвестного назначения.

Свое оружие парень держал под руками у себя на коленях, а поверх него читал какую-то книгу. И подобных ей Дрейк никогда еще нигде не встречал. Со страниц, сделанных так удивительно, что изображение казалось абсолютно жизненным, на него бесстыдно пялились раздетые молодые женщины необычной красоты. Френсис давно был женатым человеком, дома в Плимуте его ждала Мэри, и он считал, что все уже повидал в своей жизни, насыщенной приключениями и опасностями, но, вдруг поймал себя на том, что краснеет, словно мальчишка, засмущавшись при виде красивейших голых девиц, принявших развратные соблазнительные позы и похотливо вылупившихся на него со страниц невиданной четкости и белизны на фоне пальм, белого песка и голубого океана. Он, конечно, видел на стенах в богатых домах родной Англии картины в рамках с подобными куртизанками, нарисованными лучшими художниками Европы. Но, те мастера холста и кисти, как ни старались, а не могли настолько натурально передать реальность, какой она представала с этих страниц необыкновенной книги.

Все это так подействовало на Френсиса Дрейка, что он сделал резкое движение и впервые после ранения сел на своем бежевом ложе. Тотчас голова у него сильно закружилась и снова затошнило. Ему захотелось немедленно упасть обратно. И только невероятным усилием воли он смог подавить эти неприятные ощущения. Они не исчезли, но были загнаны куда-то внутрь на какое-то время.

В тот момент Дрейк понял, что все-таки выздоравливает. Ведь, несмотря ни на что, он уже мог сидеть, он сделал это! А то, что он увидел в помещении, где лежал, заставило Френсиса раскрыть свой единственный здоровый правый глаз пошире от любопытства и забыть на какое-то время о собственной немощи. В сущности, он впервые после ранения смог осмотреться. Ведь до этого момента он просто лежал пластом, подобно бревну. И ему меняли пеленки, словно младенцу.

Теперь же Дрейк видел совершенно необыкновенный интерьер, состоящий из отполированных до зеркального блеска панелей красного дерева с необычными разводами, из мягкой обивки в простенках, из узорного паркета на полу, из зеркальных вставок на потолке, из золотистых столбов, образующих ряд колонн вдоль широкого центрального прохода, по обеим сторонам которого стояли парами напротив друг друга те самые невероятно мягкие бежевые диваны, на одном из которых сидел он сам, а перед ним на таком же расположился его охранник. Дырки в некоторых местах, которые сразу бросались в глаза, могли указывать на то, что в этом роскошном длинном помещении происходила перестрелка, а на других бежевых диванах тоже лежали раненые. Но, самыми удивительными во всем этом чудесном дворце выглядели огромные окна, сделанные из идеально обработанных стекол просто невероятной прозрачности. И сквозь них виднелся другой корабль.

И тут Дрейк вспомнил все. Тот самый зловещий серый корабль в этот момент напомнил ему о его собственной дурацкой ошибке. В надежде захватить красивейший плавучий дворец, принятый им за гарем, внутри которого он сам сейчас, вероятнее всего, и находился в плену после неудачной попытки абордажа, Френсис допустил роковую оплошность, недооценив неизвестных противников, которых он поначалу даже принял за какой-то сатанинский флот, а потом, наоборот, решил, что перед ним легкая добыча, лишенная парусов и пушек. Но, теперь уже сокрушаться было слишком поздно и бесполезно.

Теперь Дрейку стало сразу понятно, кто такой этот капитан третьего звания по имени Яков, который подходил к нему. Он явно из какой-то могучей державы юга, которая расположена там, где на картах у европейцев еще нанесены лишь белые пятна. Яков даже называл ее Дрейку, вот только это название пока ничего каперу не говорило. Но, что держава за этим Яковом стоит невероятно могущественная, сомнений у Френсиса не осталось. Ведь достаточно было взглянуть изнутри на этот корабль-дворец, чтобы все понять. Потому что настолько роскошных интерьеров нигде в той части мира, которую Дрейк знал, не имелось.

Глава 7

Едва услышав сообщение о переносе во времени, режиссер Михаил Кардамонов подумал, что, при всех тех трудностях, которые подобное происшествие сулит, в этом для него лично есть и нечто весьма и весьма положительное. Ведь получалось, что он мгновенно избавился от всех долговых обязательств, под прессом которых прожил все последние годы! Деньги из двадцать первого века с этого момента сделались простой нарезанной бумагой с картинками, подобно тому, как у Золушки карета в полночь превратилась в тыкву! И весь тот мир, основанный на силе денежных знаков, рухнул для всех, кто переместился на «Богине» в весьма далекое прошлое.

Конечно, скорее всего, с самим тем миром двадцать первого века ничего не случилось, но, по отношению к пассажирам роскошной прогулочной яхты его более не существовало. Прослушав объявление об успешном эксперименте советской науки, совершенно загадочным образом затащившем в прошлое не только сам объект этого опыта, советский эсминец, но и «Богиню», Кардамонов сразу смекнул, что его прежняя жизнь осталась где-то невероятно далеко за гранью столетий. И Михаил почувствовал, что словно бы родился заново. Тяжесть огромных неподъемных долгов, которая висела у него на душе тяжелым ярмом, в один миг испарилась.

Почувствовав невероятный прилив сил и жизненной энергии, как только они остались с Верой наедине, Кардамонов заявил своей надоевшей жене:

— Все, Веруня. Кончилась наша совместная жизнь. Я развожусь с тобой немедленно!

Вера уставилась на него обалдело, словно бы видела впервые, и вдруг взорвалась криком:

— Ну ты, Мишаня, и обнаглел! Я для тебя столько сделала, деньги тебе доставала все эти годы на твое бездарное творчество, унижалась ради тебя перед своей родней. Поила тебя, кормила, жизнь безбедную обеспечивала, развлекала, как могла, закрывала глаза на все твои похождения на стороне, а ты меня сразу предать хочешь, едва жареным запахло? Да ты козел просто! Кабель неблагодарный! Скотина! Животное! Убирайся к чертовой матери!

— Вот и убираюсь! Надоела ты мне, бездарная тупая уродина! — крикнул Кардамонов и, покидав кое-какие свои вещи в большую сумку, выскочил из каюты.

* * *

Едва Френсис Дрейк сел, как рыжий матрос, развалившийся на диване напротив него, закричал:

— Полундра! Капитан пиратов очнулся!

Тут же откуда-то сзади подошел Яков Соловьев. Оценив ситуацию, он сразу заметил журнал с голыми бабами в руках у матроса, строго спросив у него:

— Мордасов, где ты это взял?

— Здесь валялось, возле дивана. А я только что заметил и поднял. Хотел вам отдать, как вот этот вскочил да вытаращился на меня одним глазом, — выкрутился матрос, протягивая журнал с пошлыми фотографиями Соловьеву и показывая на Дрейка.

— Иди, Мордасов, доктора позови. А это давай сюда, — дал указания Соловьев, забрав журнальчик с великолепной полиграфией.

Присев на место, где только что находился матрос-конвоир и пролистывая глянцевое иностранное эротическое издание, особист обратился уже к Френсису Дрейку на английском языке:

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, сэр, уже немного лучше, — проговорил Дрейк все еще слабым голосом. И тут же попросил:

— А можно и мне взглянуть на этих красоток поближе?

* * *

Не только стюардессы начали отказываться от своих служебных обязанностей, но и остальные люди из экипажа «Богини» перестали проявлять служебное рвение, едва лишь во все закоулки судна разнеслась весть о том, что они провалились куда-то далеко в прошлое. До многих быстро начало доходить, что те деньги, за которые они трудились на борту яхты богачей, теперь перестали иметь какое-либо значение. А это означало не только то, что они сами все единовременно обнищали, лишившись, к тому же, родных и близких, оставшихся где-то в неведомой дали за барьером времени, но и статус всех этих богачей мгновенно понизился в их глазах.

Ведь до этого момента коллектив яхты работал на персон, которые не только имели возможность содержать команду на своем личном роскошном прогулочном судне, но и находились неизмеримо выше по статусу в обществе. Теперь же эти «небожители» с высот своего ВИП-статуса, огражденного от всех остальных охраной, прислугой и возможностью оплачивать любые собственные прихоти, мгновенно грохнулись на уровень самых обыкновенных людей. И команда «Богини», которая из самых обычных людей и состояла, сразу же утратила мотивацию трудиться ради тех, на кого с радостью работала еще только вчера. Ведь этот труд теперь не сулил никаких благ. Потому экипаж яхты с этого дня гораздо охотнее заботился даже о раненых английских пиратах, чем о недавних очень важных персонах.

Тем более, что почти все быстро поняли, что, фактически, для них произошла смена власти. А новая власть советских моряков отнюдь не приветствовала угодничество перед капиталистами. Наоборот, предполагала демонстрировать совсем иные качества: коллективизм и самопожертвование. Поэтому и переключились многие из обслуживающего персонала «Богини» оказывать помощь госпиталю, развернувшемуся на борту яхты после нападения пиратов. Но, были и такие среди них, кто просто не желал теперь ничего делать, раз денег платить больше никто им не обещал. Эти люди еще не совсем понимали, что главное в сложившихся условиях — это просто выжить и найти свое место. Находились и такие, ктосовсем не видел своего места рядом с советскими моряками, а то и вовсе не собирался строить собственное будущее рядом с ними по советскому образцу.

Совершенно не разделяя советские духовные ценности, Юргенс Линчавичус готовился к побегу. Личная свобода — вот самое главное в жизни! Так считал этот прибалтийский парень, отслуживший в армии Литвы. Как инструктор по дайвингу, он имел возможность нырнуть ночью за борт с аквалангом и незаметно добраться до берега, чтобы скрыться на нем. Но, будучи человеком неглупым, он прекрасно понимал, что без привычной инфраструктуры жизнеобеспечения на острове, вроде Тиниана, делать ему совершенно нечего. Может быть, он и выживет в противоборстве с аборигенами, но что ждет его дальше? А влачить жалкое, почти растительное, бессмысленное существование до конца своих дней он тоже не собирался. Поэтому понимал, что время для побега еще не пришло. Нужно дожидаться более подходящего момента. Да и место его не устраивало. Ведь Тиниан довольно небольшой. На таком островке не особенно скроешься, если советские отправят на поиски беглеца карательную экспедицию.

Сначала надо все продумать и подготовить очень тщательно. Ведь придется сделаться настоящим выживальщиком в чужеродной среде обитания! Зная несколько потаенных местечек на огромной яхте, Юргенс решил постепенно создавать там собственный склад, предназначенный для побега. И, конечно, убегать в мир, полный опасностей, было бы лучше всего не одному, а с надежным спутником. Лучше со спутницей или даже с несколькими спутницами. Чтобы можно было создать семью и размножаться. Размножение в партнерстве с какими-то грязными туземками Юргенса не прельщало. Ему хотелось сохранить чистоту расы, хотя бы расы белых людей в общем смысле. Вот только всех тех, кто захочет разделить с ним трудности побега, еще предстоит найти и заинтересовать своими планами.

Хотя, на примете у горячего литовского парня кое-кто уже имелся. Та самая девушка Софья, длинноногая красотка, с которой он нырял в последний раз уже здесь, на Тиниане, недвусмысленно намекала во время их общения, что хотела бы куда-нибудь убежать. Вот только поговорить с ней, чтобы развить тему, мешали караулы, выставленные советскими моряками во всех коридорах яхты и усиленные после самовольной поездки на катере к острову, организованной сестрой Дворжецкого. Похоже, эти советские уже полностью почувствовали себя новыми хозяевами «Богини», окончательно решив, что, раз обладают военной силой, то имеют и власть ограничивать перемещения всех людей из экипажа, кто находится не на вахте.

У самого Линчавичуса и вахты никакой не имелось. Он же просто выполнял прихоти гостей, если кто-нибудь из-них желал понырять с аквалангом. А в яхтенной команде его роль ограничивалась обязанностями водолаза-спасателя, которому поручалось периодически осматривать днище судна и страховать всех тех, кто хотел искупаться. И, пока его услуги не требовались, ему оставалось лишь ждать и обдумывать свой предстоящий побег, сидя в одиночестве в своей двухместной каюте под главной палубой. Ноутбук и смартфон у него конфисковали, а сосед по каюте матрос Константин Станкевич ушел нести свою вахту по расписанию.

* * *

Егор Мордасов уже не был первогодком, а считался полторашником. Второй год его службы на флоте заканчивался. И Мордасов уже мнил себя достаточно опытным служакой, хотя пока не дослужился даже до старшего матроса. Как сын рабочего и коммуниста, по жизни он старался следовать тем идеалам, которые объявлялись в Советском Союзе самыми правильными. Он с самого детства верил в то, что человек человеку друг, товарищ и брат, что нужно погибнуть, а товарищей выручить, если над ними нависла смертельная опасность, и ты способен предотвратить ее. Егор считал, что не должно быть среди людей ни богатых, ни бедных, а все люди примерно равны от рождения. А еще он был убежден, что социалистический принцип «От каждого по способностям, — каждому по труду», является единственно верным. И потому он вполне искренне участвовал в общественной жизни, находясь на хорошем счету среди комсомольцев «Вызывающего».

Когда началась вся эта заваруха со штормом и свечением в океане, Мордасов никак не предполагал, что закончится все перемещением куда-то сквозь время. Он понял это не тогда, когда объявили, а гораздо раньше, прибыв на «Богиню» сразу после нападения пиратов вместе с первой группой мичмана Ярового. Ему, как и другим комсомольцам из БЧ-2 и БЧ-3, выдали автоматы по той причине, что доверяли. Ведь все артиллеристы и торпедисты-минеры имели дело с оружием еще более разрушительным, чем стрелковое. Да и проводились с ними практические занятия по стрельбе на полигоне перед походом.

Для задания командиры выбрали только отличников боевой и политической подготовки, предупредив, что дело им предстоит очень ответственное. Еще бы! Такой корабль, как эта «Богиня», никому еще из экипажа «Вызывающего» не доводилось прежде видеть. Просто шикарный пассажирский теплоход, который почему-то командиры называли яхтой. Снаружи красивый, а внутри невероятно роскошный, как какой-нибудь сказочный дворец, да еще и оснащенный множеством удивительных технических новинок. Вот только гораздо большее впечатление на молодых парней производила даже не техника, а красивейшие девушки, которые обитали на борту теплохода. Но, начальство строго запретило матросам общаться с кем-либо, тем более отпускать шуточки в адрес девушек. Потому советским морякам оставалось только молча пялиться на них.

Очень сильно тогда, в первый момент, удивил Егора сам факт нападения пиратов на мирное судно. Сперва их появление на старинном паруснике просто не укладывалось в голове у Мордасова. Но, кровь, трупы и раненые, которые сразу обнаружились на борту, не оставляли сомнений, что все это происходит в реальности. Егору сначала приказали конвоировать пленных морских разбойников при перевозке их на эсминец, а потом он помогал еще и в транспортировке пиратских сокровищ на баркасе. И только после этой операции Егора назначили охранять лазарет.

А с утра Соловьев даже приказал Мордасову охранять персонально раненого капитана пиратов. И там, возле дивана, Егор на самом деле подобрал тот самый злосчастный журнал и, конечно, прокололся в глазах особиста. Из-за чего теперь сильно переживал. Впрочем, когда он нашел и привел доктора Ефремова, Соловьев больше не сделал Мордасову ни одного замечания, а роковой буржуйский журнал с обнаженными девицами теперь с интересом листал сам пиратский капитан, пялясь на глянцевые фотографии красоток одним глазом.

Глава 8

Честно отработав полуторачасовой концерт, Лаура-Лариса чувствовала себя уставшей, но вполне довольной. Несмотря на то, что ни денег за выступление, ни даже цветов она не получила, то, с каким восторгом Лауру встретили на военном корабле, и как эти парни в морской форме буквально пожирали ее глазами, ловя каждое ее движение и каждую музыкальную нотку ее голоса с неподдельным восторгом, а потом бурно аплодируя после каждой песни, стоило многого, и принесло Ларисе Ивановой настоящее удовлетворение от своего собственного творчества. Ее уже давно никто и нигде так тепло не встречал. Живя в эмиграции, она пыталась петь в американских клубах, но, публика там попадалась сплошь избалованная и довольно безразличная, впрочем, как и на этой яхте Дворжецких. А таких благодарных и искренних слушателей, как эти матросы, Ларисе Ивановой давно уже не встречалось.

Выступая перед советскими моряками, Лаура чувствовала настоящий энергетический резонанс, исходящий от слушателей. И она отчетливо поняла, что не следует поддаваться депрессии, даже если все они теперь действительно находятся в далеком прошлом. Нужно просто продолжать жить и работать, хотя бы потому, что все эти люди готовы слушать ее. И даже то, что теперь отсутствуют интернет, связь и телевидение вполне можно пережить, ведь это означает, что она, как певица, абсолютно вне конкуренции, а единственная и неповторимая! Да и песни тут можно петь любые, не отстегивая ничего за использование авторских прав ни их исполнителям, ни композиторам, ни поэтам, что тоже огромный плюс.

А еще Лариса снова прокрутила в памяти свое утреннее приключение на острове, вдруг четко поняв, что даже безграмотные туземцы, не знающие русского языка, не только внимательно слушали ее пение, но и продемонстрировали ей свое преклонение. И, если бы она не была в тот момент настолько испугана, то, наверняка, оценила бы жест местных жителей, сделавшись для них кем-то очень важным и нужным. Если не королевой и не богиней, то, однозначно, духовным лидером. Ведь, сами местные так петь не умели. А пение, вероятно, было очень важным знаком для них. Потому они и опустились перед ней на колени всей деревней и затихли так, что никто из них не позволил себе произнести ни звука, пока она пела. Возможно даже, что пение они воспринимали, как важный магический навык? Кто знает, что там в головах у этих людей без всякого образования? А Иванова где-то читала, что, например, древние люди наделяли в своем воображении магией все, чего не могли объяснить.

Конечно, после концерта, офицеры предлагали ей остаться на банкет, но, она предпочла сразу отплыть обратно на «Богиню», потому что побоялась, что матросы могут все-таки выкинуть что-нибудь неприятное, так безумно горели их глаза, когда они провожали ее взглядами. Хотя, ни один из них и не позволил себе ничего предосудительного или даже просто нескромного в ее адрес. Но, провоцировать их все же не стоило. Лариса отчетливо понимала, что находится одна среди сотен мужчин, изголодавшихся не только по нормальной культурной программе, но и по плотским развлечениям с женщинами. Потому она и попросила Соловьева поскорее отвезти ее обратно на катере.

Единственным трофеем, который Лаура привезла с этого концерта, была подаренная бескозырка с надписью: «Тихоокеанский флот». Но, Лариса не унывала, потому что перспективы для нее открывались хорошие. Это подтвердил и Яков Соловьев. Похвалив ее профессионализм и вокальные возможности, он сказал, что видит в ней огромный талант, который отныне должен быть направлен на укрепление морального духа того нового социалистического общества, которое им предстоит построить в том времени, где они оказались. И он уверил Ларису Иванову, что она займет в том государстве, которое, оказывается, задумали создать с нуля советские морские офицеры, очень важное место, сообразно ее таланту.

* * *

Так уж совпало, что капеллан «Золотой лани» Френсис Флетчер являлся тезкой капитана Дрейка, которого тоже звали Френсисом. Флетчер был совсем не старым священником, а крепким мужчиной двадцати девяти лет, имеющим весьма неплохое образование, полученное в Пембрукском колледже Кембрижда. Какое-то время он даже прослужил настоятелем церкви Марии Магдалины в Лондоне, прежде чем отправиться в экспедицию из Плимута вместе с эскадрой, которую возглавил Дрейк. Помимо патента на каперство, Дрейк получил от королевы и звание капитана-генерала, которое присваивалось командующему эскадрой. И Флетчер, быстро поняв, что Дрейк весьма тщеславен, продолжал называть его всю дорогу именно генералом, а не капитаном, даже после того, как от эскадры остался всего лишь один корабль.

Познакомились они еще за два года до этой экспедиции, когда Дрейк со своей эскадрой находился на службе у графа Эссекса и штурмовал остров Ратлин. В то время Флетчер оставил должность церковного настоятеля, чтобы начать карьеру капеллана на корабле. Потому что море, путешествия и приключения манили его настолько сильно, что совладать с этим искушением он никак не мог. К тому же, церковному руководству такой человек, который сможет втереться в доверие к Дрейку, был просто необходим, чтобы через него попытаться влиять на этого узаконенного пирата, мечтавшего в тот момент начать еще и политическую карьеру. И, когда Дрейк собрался в новый большой поход, одобренный самой королевой, Флетчер отправился вместе с ним, как официальный представитель англиканской церкви.

Но, отношения у священника с капитаном-генералом складывались весьма непросто. Излишняя набожность раздражала Дрейка, который не особенно верил в бога, больше полагаясь на науку, на компасы, астролябии и карты, на математику, астрономию, географию и на другие книжные знания. А когда Дрейк жестоко подавил мятеж, начавшийся на эскадре, обезглавив его зачинщика капитана Томаса Даути 2 июля 1578 года, то отношения между Дрейком и Флетчером, который не переставал возмущаться излишней суровостью приговора, и вовсе испортились с тех пор окончательно. Дошло уже до того, что как только Флетчер начинал читать молитвы и креститься, Дрейк отворачивался и уходил на другой конец корабля. А обедал он, в последнее время, в полном одиночестве, отказывая священнику даже в благословении трапезы. Неуважение к священникам у этого человека шло из самого детства.

Однажды Дрейк рассказал Флетчеру, что его собственный отец Эдмунд тоже считался священником, но, на самом деле, был отъявленным негодяем и пьяницей, который даже не гнушался мелкого разбоя и воровства, а от самого Дрейка избавился еще в раннем возрасте, продав в услужение богатому родственнику-судовладельцу. К счастью для Дрейка, он смог выжить, пробыв несколько лет юнгой на корабле и хлебнув очень суровой морской жизни прежде, чем добился уважения старших и получил свою первую серьезную корабельную должность. Учитывая эту ненависть к священникам, заложенную еще в детском возрасте, и крутой нрав капитана-генерала, Флетчера спасало от расправы со стороны Дрейка лишь то обстоятельство, что некоторые в команде «Золотой лани» все-таки сохранили веру в божественное, несмотря на все суровые испытания, посланные им в этом нелегком и очень дальнем походе. Сам же Дрейк ограничивался лишь тем, что иногда, когда у него улучшалось настроение, пел вместе с корабельным священником псалмы, просто потому, что он любил само пение.

После начала движения от американских берегов они провели в океане больше двух месяцев, не встречая земли. Когда на «Золотой лани» увидели на горизонте непонятное разноцветное свечение, было первое октября 1579 года, но, еще накануне вечером 30 сентября матросы с мачт вроде бы заметили вдали какую-то землю, возможно, остров, и Дрейк приказал держать курс в ту сторону. Вот только утром ветер переменился, а вместо земли неожиданно впереди возникло невиданное зрелище свечения воздуха от неба и до самой поверхности воды. Потом, когда оно исчезло, там, прямо по курсу, обнаружились те самые удивительные корабли, серый и белый. И Флетчер первым высказал мысль, что это, наверное, сатанинский флот, потому что таких огромных кораблей, да еще и напрочь лишенных парусного оснащения, ни у одной земной державы существовать просто не могло. И Флетчер пытался убедить Дрейка держаться от них как можно дальше.

Вот только Дрейк не послушал капеллана. Роль приманки сыграло то, что эти необычные корабли разделились. Когда серый корабль покинул белый, казавшийся совершенно неподвижным и беззащитным, Дрейк заглотил наживку, приняв решение напасть. Заметив на белом корабле женщин, он решил, что они будут отличным призом, чтобы взбодрить команду «Золотой лани» после тяжелого плавания. Но, на этот раз Френсис Дрейк свои силы явно переоценил.

Последовавший абордаж впервые для Дрейка завершился полным разгромом и пленением всех английских моряков, выживших в стычке. И теперь Флетчер с простреленной ногой, которая ужасно болела, вынужден был выполнять свои обязанности корабельного священника, провожая в последний путь всех тех, кто погиб в бою на чужом судне из-за прихоти их капитана-генерала, которого внезапно настигло самое настоящее помутнение рассудка, вызванное алчностью и похотью. А, может быть, так подействовало на него то самое необыкновенное свечение, зачаровав своей необычностью до такой степени, что опытнейший мореплаватель утратил контроль над собой. Как бы там ни было, а капеллан не собирался оправдывать Дрейка.

Читая молитвы над покойниками, скорее, машинально, потому что большинство из тех, кто погиб в стычке, сам Флетчер недолюбливал, как людей непомерно порочных, неверующих и агрессивных, он одновременно рассуждал про себя: «Вот до чего доводят греховные наклонности! Хотели захватить чужих женщин и убить мужчин, охраняющих их, а погибли сами, как последние дураки. Ну, неужели Дрейку мало было сокровищ, награбленных у испанцев? Хорошо еще, что среди людей, пленивших нас, нашлись вот эти добрейшие джентльмены-врачеватели, которые не только сразу же оказали медицинскую помощь всем нам, напавшим на них, но даже предоставили мне такое удобнейшее самодвижущееся кресло с колесами, чтобы я смог исполнить свой долг. Удивительно удобная вещь! Странно, что у нас в Англии ничего подобного не делают. Какая же сильная держава должна быть, чтобы создавать подобные механические шедевры! Уже одно это кресло говорит о чрезвычайной развитости их ремесел. А ведь сколько еще всего интересного имеется на этом замечательном корабле!»

* * *

Когда матрос привел Дмитрия Ефремова, Соловьев первым делом поинтересовался у него:

— Кто разрешил этому пленному иностранному попу передвигаться по кораблю, да еще и читать молитвы?

— Мы с Квасницким подумали, что так он отвлечется от боли, если своим обычным делом займется, — пробормотал Ефремов.

— А каталку с электромотором тоже вы дали? — спросил особист.

— Это полностью инициатива доктора Квасницкого, а не моя, — пытался оправдаться молодой врач.

— Так вот, на это нужно было сначала спросить разрешение у меня. Тут я подобные вещи регулирую. Это же идеологической диверсией пахнет! Не надо нам здесь никаких молитв и церковных обрядов. Ни английских, ни русских. Мы — атеисты и верим только в построение коммунизма, а все религии отрицаем. Это же опиум для народа! — строго сказал Соловьев.

— Простите, Яков Ефимович, не сообразил, — извинился доктор.

Но, Соловьев еще раз отчитал Ефремова:

— В следующий раз соображай получше, Дима. Надо тебе учиться с политической точки зрения каждое действие подобного рода обмозговывать прежде, чем решение принимать. Надеюсь, выводы сделаешь, а каталку у него заберешь, чтобы не вздумал этот иностранный поп шпионить на нашем вспомогательном крейсере.

Опустив взгляд, молодой доктор промолчал. А Соловьев перешел к другой теме, указывая на Дрейка:

— Ты мне сказал, что этот капитан пиратов еще неделю будет лежать и ходить под себя. А он, как я посмотрю, девочками голенькими уже заинтересовался. Если он настолько быстро идет на поправку, то, боюсь, что изолировать его срочно придется, как бы не натворил чего-нибудь. Он же очень опасный преступник. Сколько там кораблей они потопили? А сколько человек убили? Даже тут, на «Богине», столько всего его люди по его же приказу натворили, что под высшую меру подвести его надо бы сразу. Вот только он мне может понадобиться. Есть у меня кое-какие планы насчет него и оставшихся англичан. Так что заберу я его на эсминец и запру пока там. И священника тоже.

Глава 9

Пулей вылетев из каюты после скандала и разрыва отношений с женой, Михаил Кардамонов ринулся к трапу, чтобы подняться в салон-бар и напиться там. Но, путь ему преградил вооруженный прыщавый матрос, строго сказав:

— Вернитесь обратно! Приказано всех охранять в каютах и никого никуда не выпускать до особого распоряжения!

— Кем приказано? — спросил Михаил.

— Товарищ капитан третьего ранга приказал, — сообщил матрос.

— А можно поговорить с этим вашим капитаном? — поинтересовался Кардамонов.

— Не положено! — отчеканил наглый прыщавый парень, поглаживая свой автомат.

Но, Кардамонов проявил упорство:

— Тогда я сяду прямо здесь. А обратно к этой ведьме я не пойду, хоть расстреливайте!

И он уселся прямо на ступени трапа, поставив рядом свою сумку с вещами.

— Расстреливать пока приказа не было. Но, если приказ будет, то и расстреляем. Даже не сомневайтесь, — припугнул его матрос, но Кардамонов все равно не двигался с трапа и продолжал настаивать на своем:

— А ты, морячок, меня не пугай. Я, между прочим, сын командира такого же эсминца, как ваш. И я могу быть полезен. Много чего знаю и умею. Так что, будь добр, доложи обо мне своему начальству и скажи, что готов сотрудничать. Доброволец я, к вам хочу записаться.

— Ну, раз доброволец, то другое дело, — проворчал прыщавый тип в синей морской форме. И крикнул вниз в проем трапа:

— Эй, Васильев, ты там?

Оттуда что-то буркнул в ответ другой охранник, а прыщавый проговорил громко:

— Слышь, Васильев, у меня тут доброволец выискался. Хочет сотрудничать. Передай по команде.

Теперь уже тот самый Васильев стал кому-то кричать. А вскоре снизу затопали, и на трапе показался Давыдов вместе с полноватым морским офицером, одетым в помятую черную форму с погонами кап-три, но без фуражки на лысоватой голове. Кардамонов уже видел этого человека на «Богине», но еще не познакомился с ним.

— Ну, что стряслось, Перепелкин? — спросил офицер у прыщавого. А тот показал на Кардамонова:

— Да вот же! Гражданин из каюты вылез, сидит и не уходит, трап наверх загораживает. Говорит, что доброволец.

— Так вы, Михаил Владимирович, внезапно сделались патриотом? — тут же спросил его Давыдов явно с подначкой, потому что еще совсем недавно Кардамонов, напившись, неосторожно прилюдно высказывался о кровавой вате и жареных колорадских жуках, которые имеют свойство терпеть любые унижения и жевать сопли.

— А я всегда и был им! Потому что я родился советским человеком! — встав и гордо выпятив грудь, произнес Кардамонов.

— Что доброволец, так это совсем неплохо. Добровольцы нам сейчас нужны, — вмешался лысоватый офицер.

— Вот, познакомьтесь, Яков Ефимович, это Михаил Владимирович Кардамонов, известный кинорежиссер, — представил его Давыдов.

— Соловьев, начальник государственной безопасности, — скромно представился особист, протянув руку. И добавил:

— А с моим заместителем, с Геннадием Андреевичем Давыдовым, вы, как я понимаю, хорошо знакомы.

— Разумеется! Он же главным телохранителем служил у зажравшихся господ, которым эта яхта принадлежит! — не преминул Кардамонов нанести Давыдову ответный укол.

— Принадлежала. Теперь корабль реквизирован в пользу советских военно-морских сил и классифицируется вспомогательным крейсером, — поправил его Соловьев, не обратив внимания на слова про Давыдова.

— Тогда понятно, что повсюду караулы выставлены, — промямлил Михаил, поднимая свою сумку.

И Соловьев тут же поинтересовался:

— Что там у вас?

— Это мои вещи. Я от жены только что ушел, потому и сидел здесь со своей сумкой. Мне некуда идти, — признался Кардамонов.

— А кто ваша жена, не напомните? — попросил Соловьев.

— Вера Дворжецкая, ведьма крашеная, — пробормотал Кардамонов. И тут же воскликнул:

— Но, не жена она мне больше! Ничего общего с ней я не имею и иметь не хочу! Я теперь сам по себе.

— Понятно. Давайте пройдем в верхний салон и поговорим наедине, — предложил особист.

Взяв под локоть режиссера, офицер подтолкнул его к трапу, ведущему наверх, на нижней ступеньке которого Кардамонов только что сидел. Прыщавый караульщик отскочил в сторону, освобождая им дорогу, а Давыдов остался с матросом внизу и к кому-то постучался в каюту.

— А какие вы фильмы сняли? — поинтересовался Соловьев, когда они расположились в мягких креслах в салоне-баре, где кроме них никого в это время не было.

И режиссер рассказал немного о собственном творчестве:

— Самый первый мой фильм, дипломный проект, назывался «Потемкинские любовницы», второй, который принес мне популярность, — это «Приключения Красной Шапочки в Москве»…

— И про что эти киноленты? — перебил особист.

— Это жизненные драмы про бедных девушек, про современных Золушек, которые ищут лучшей жизни, — проговорил режиссер, тщательно подбирая слова, чтобы не проболтаться, что оба фильма, на самом деле, про проституток и эскортниц.

— А что еще наснимали? — поинтересовался Соловьев.

— Еще три криминальные драмы у меня вышли: «Трое у подъезда», «Один в лифте» и «Все на одного», — сказал Кардамонов, умолчав о том, что героями этих картин являлись личности весьма маргинальные.

— И это все?

— Нет, еще две фантастические картины: «Вторжение нелюдей» и «Восставшее оборудование». Также я три полнометражных фильма о войне отснял, очень патриотических: «Штрафники идут на пулеметы», «Рядовой Петров: один против фашистов» и «Фронтовые будни медсестры Анфисы». Ну, а сериалов для телевидения у меня больше десятка, — поведал Кардамонов.

— А что еще умеете, кроме организации киносъемок? — спросил особист.

— Умею петь бардовские песни. Могу даже продемонстрировать, — Кардамонов встал с дивана, зашел за барную стойку и вытащил из-под нее обыкновенную гитару, на которой иногда баловался, развлекая пьяную компанию на яхте. Особист кивнул, а Кардамонов спел ему: «Наш фрегат давно уже на рейде».

Внимательно послушав незнакомую песню, Соловьев заметил:

— Это про пиратов песня, как я понимаю. Только про пиратов начала двадцатого века, что ли? Раз там «Смит-Вессон» 38-го калибра упоминается. В 1899-м году появился такой револьвер, если я не ошибаюсь. А в то время и настоящих пиратов уже не осталось, да и парусные фрегаты почти окончательно в прошлое ушли. Впрочем, все это неважно. Раз песни петь умеете, да еще и кино про войну снимали, значит, скорее всего, подойдете. Нам нужен заведующий культмассовым сектором.

* * *

Вечером, когда концерт уже отгремел, а советские матросы доели праздничный ужин, и все свободные от вахт ушли отдыхать, Соловьев прибыл на «Вызывающий», лично проследив за тем, чтобы с борта «Богини» перевезли на катере и поместили под арест пиратского командира и священника. Почти сразу же, как только особист поднялся на борт, к нему подбежал вестовой и сообщил, что командир ждет его на совещании. А у Соловьева имелись сюрпризы. С собой он привез смартфоны, сразу же вручив их командиру корабля и замполиту.

— Это что-то, вроде портсигара с крышкой из темного стекла? Только не пойму, как открывается? — спросил Арсен Саркисян, пытаясь вскрыть незнакомую плоскую штуковину с помощью ногтей.

А Колясников покрутил небольшую вещицу с золотистым корпусом в руках, потом как-то все-таки догадался нажать на удлиненную кнопку сбоку, и экран засветился, выдав заставку с голой брюнеткой, стоящей у берега на фоне заката. И командир удивленно уставился на картинку, сказав Соловьеву:

— Что еще за порнографию ты нам сюда притащил, Ефимыч?

— Нету там никакой порнографии. Просто красивая голая женщина на картинке. И это, между прочим, приборы-коммуникаторы. Или смартфоны, как их называют на «Богине». Основная их функция — средства связи. И они очень удобные. Я сам опробовал уже. Можно связываться за несколько километров от базовой станции без всяких посредников, вроде наших радистов, которые, черти, слушают все наши переговоры. У них допуск есть, конечно. Но, слушают же, сволочи, все, что мы говорим по радио! А коммуникатор таких небольших размеров при себе можно держать. Да и связываться он позволит нам напрямую без всяких радистов и иных лишних свидетелей в любой момент, если корабли близко. Тут, как мне специалисты с «Богини» сказали, цифровой метод передачи сигналов применен, а у нас — аналоговый. Так что наши с эсминца точно не смогут теперь подслушать разговоры комсостава при всем желании. Достал из кармана коммуникатор, нужный номер набрал, и пожалуйста, разговаривай!

— Так это, вроде, как телефон без провода, получается, только очень маленький? — спросил удивленный замполит.

Особист объяснил:

— Не только телефон. Там еще и множество разных других функций. Например, тебе и фотоаппарат, и кинокамера и даже фильмы можно смотреть, музыку можно слушать, еще и текст читать и печатать прямо там внутри. А еще и диктофон даже есть. И часы с будильником. И много чего еще такого, с чем я пока не разобрался. Удобнейшая вещь! Батареи у этих смартфонов, между прочим, почти сутки не разряжаются. А зарядные устройства к ним я принес. Они тоже маленькие совсем. Вот такие изделия в двадцать первом веке. Сверхкомпактная электроника. Кстати, картинку на заставке можно поменять на любую. Сейчас покажу.

Соловьев взял смартфон из рук командира и, сфотографировав со вспышкой замполита, отчего тот зажмурился, получившись на фото с закрытыми глазами, протянул коммуникатор обратно, сразу установив фотографию фоновой.

— Ну, а его физиономия мне на что? Я и так Саркисяна теперь постоянно перед собой вижу. Потом разберемся, что с этим коммуникатором делать, — проворчал Колясников. Положив смартфон на штурманский стол, он перешел к делу:

— Нам тут ближайшие дела обсудить надо. Вон, Саркисян, оказывается, целый стратегический план уже разработал. Хочется и твое мнение выслушать, как специалиста по безопасности.

* * *

— Давайте поскорее приступим к делу! Ночная богиня неба благоволит нам, освещая путь, а бог воды сегодня с ней заодно. Он тоже посылает нам знак своего одобрения! Мы нападем на бледнолицых чужаков и захватим их огромные корабли. И вы только представьте, сколько добычи мы там возьмем! — агитировал военный вождь Раце-Рах, которого обидел сегодня утром бледнолицый, потопив его длинную лодку своей большой, широкой и быстроходной посудиной, умеющей ходить по воде не благодаря веслам или парусу, а разгоняя волну каким-то непонятным очень громким жужжанием.

После того, как у острова сначала появились невиданные огромные корабли, а потом на берег высадились бледнолицые, в трех деревнях, которые принадлежали клану Камараччо, одному из наиболее влиятельных на острове, населенном народом чаморро, старейшины сразу заспорили о том, кто это такие пожаловали к их берегу в качестве незваных гостей. Некоторые даже склонялись к тому, что это прибыли по воде сами боги. Потому, поначалу, старейшины приняли решение затаиться в глубине острова и понаблюдать. Вот только Раце-Рах не подчинился. Он убедил старейшин, что надо бы произвести разведку. Ведь нужно поближе узнать, с кем они имеют дело, и чего от пришельцев ожидать.

Если это добрые боги, как утверждали некоторые из старейшин, то они обязательно проявят себя своей добротой. А если злые, тогда придется либо вступить с ними в сражение, либо погибнуть. Но, погибать всегда тоже нужно достойно, а не трусливо, потому что черепа предков, развешенные на столбах хижин, смотрят за ними и не простят оплошностей. Потому Раце-Рах и его люди отправились на нескольких лодках навстречу бледнолицым, едва увидали вдали их одинокую лодку, видимо, тоже отправленную с больших кораблей поближе к берегу на разведку.

Замаскировав оружие товарами для обмена, небольшая флотилия островитян уверенно сблизилась с лодкой бледнолицых. И, вроде бы, обмен прошел неплохо. Но, на богов те бледнолицые, которые находились в широкой лодке, походили все-таки мало. Сомнения начали одолевать Раце-Раха сразу же, ведь пришельцы носили много одежд, а настоящим богам, как известно, никакая одежда не нужна. И Раце-Рах попробовал испытать главного на широкой лодке на доброту, начав выпрашивать у него красивый головной убор. Но, тот не отдавал и даже не обменивал свою шапку, словно бы не понимал, чего от него хотят. А разве бог или даже полубог может не понимать обыкновенного человека?

Но, Раце-Рах в тот момент подумал, что бледнолицый просто претворяется по каким-то причинам, что не понимает желаний людей. Потому вождь решил сам взять то, что просил, перепрыгнув на широкую лодку и сорвав с головы бледнолицего его плоскую шапку с красивым блестящим знаком. Но того, на ком была эта шапка, обуял гнев. А ни одно доброе божество гнев, конечно же, обуять не может! Потом произошло то самое столкновение, в котором потонула главная лодка Раце-Раха. И военный вождь точно выяснил, что пришельцы совсем не добрые.

Глава 10

Пока военный вождь Раце-Рах и его воины находились в разведке и пережили стычку с бледнолицыми, в которой самая большая лодка островитян переломилась под ударом широкой, очень прочной и быстрой жужжащей лодки бледнолицых, а еще одна лодка флотилии, самая маленькая, перевернулась, в ближайшей деревне произошло еще одно важное событие. Сборщик бананов и кокосов Аму-Ран наткнулся возле банановых деревьев на сказочно красивую и почти совсем голую женщину с белой кожей и золотыми волосами. И она вбежала прямо в деревню, сопровождаемая громкими криками Аму-Рана: «Смотрите, люди, какое чудо!»

Золотоволосая незнакомка остановилась посередине деревни и начала петь. И все женщины, которые находились в поселении, сразу признали в ней добрую богиню песен и заклинаний. Все жительницы деревни в знак почитания поющей дивным голосом незнакомки вышли из домов и опустились перед ней на колени. А потом и все мужчины повторили за ними подобный жест. И так они уверились в божественности незнакомки, которая потом ушла обратно к воде с белокожими мужчинами, прибывшими за ней, что Раце-Раху потребовалось много усилий, чтобы переубедить старейшин, приводя свой пример общения с бледнолицым вождем, потопившим его самую большую лодку.

Старейшины не желали уже ничего слушать. После того, как они увидели перед собой золотоволосую белокожую женщину, они все твердили, что это прибыли боги. И разубедить их было Раце-Раху совсем непросто. Помог в этом случай. Бледнолицые привезли на большой широкой лодке на остров множество каких-то неизвестных совсем раздетых мертвецов, тоже бледнолицых, и начали закапывать тела прямо на поляне, которая считалась священной, потому что никогда не зарастала высокой растительностью. Конечно, Раце-Рах сразу послал своих лучших воинов наблюдать за незваными гостями из кустов. Тут и выяснилось, что эти бледнолицые тоже отправляют естественные потребности, да еще и на священной поляне, что являлось неопровержимым доказательством того, что к богам они отношения не имеют.

А тела своих погибших, которые белокожие пришельцы закапывали на священной поляне, указывали на то, что они смертны. И уже вечером, когда Раце-Раху показалось, что бледнолицые устали, он решил совершить на них нападение, распределив своих воинов в четыре засадных отряда. Два из них должны были атаковать с двух сторон тех, которые закапывали покойников. А два других отряда в это время должны были выдвинуться к большой лодке бледнолицых с разных сторон пляжа, чтобы попытаться захватить ее и отрезать остальным незваным гостям путь к воде. Но, что-то пошло не так. У бледнолицых оказались стреляющие палки. Они убили ими двоих самых сильных воинов Раце-Раха и смогли отбиться.

Про такие стреляющие палки, как и про самих бледнолицых, Раце-Рах был наслышан еще от своего деда. Ведь дед рассказывал ему, как появились в этих водах бледнолицые много-много лун назад с такими же стреляющими палками. Но потом, когда островитянам одного из соседних островов все-таки удалось увести у них лодку, отвязав ее прямо от большого корабля, они убрались и больше не появлялись, лишь показав свой гнев на прощание в виде грома, который разрушил половину деревни и перебил многих на острове. Потому Раце-Рах с самого начала знал, что и на этот раз по воде прибыли совсем не боги, стараясь убедить в этом всех остальных. Ведь его собственный дед тогда участвовал во всем том происшествии с большим кораблем и лодкой бледнолицых, потому что в молодости жил на том самом острове, где все это произошло. И вот теперь, когда на мир опустилась ночная темнота, Раце-Рах задумал пробраться на один из кораблей бледнолицых и похитить даже не только лодку, а и ту самую золотоволосую девушку. Потому что, если все получится, то с такими трофеями он сможет стать верховным вождем всего своего острова, а не только военным вождем одного клана.

Он приказывал своим воинам:

— Наберитесь храбрости. Там не боги, а смертные люди. В бою возле священной поляны мы смогли убить стрелами одного из них. И все мы видели, скольких своих мертвецов они закопали! Потому, братья, не бойтесь! Берите свои луки и копья, садитесь в лодки и гребите. Окружайте вон тот белый корабль, который ярко светится. Мы поплывем очень тихо, не разговаривайте и гребите осторожно, без всплесков, пока я не подам вам сигнал к атаке, затрубив в большую раковину. Тогда мы нападем сразу со всех сторон. Бледнолицые еще не знают, что у нас припрятано на берегу много лодок, а не столько, сколько они видели утром, когда столкнулись с нами. Потому я думаю, что мы застанем их врасплох.

Постепенно смысл того, к чему призывал Раце-Рах, доходил до каждого из воинов клана Камараччо. И все они вооружались, занимая места в лодках.

— Братья, мы должны победить их! — воодушевлял своих воинов вождь, проверяя готовность каждой из лодок прежде, чем ее сталкивали в воду.

Сам Раце-Рах занял место с рулевым веслом в руках на корме в одной из самых больших лодок, оборудованной балансиром и приводимой в движение пятнадцатью гребцами. Они гребли слаженно и так умело, что всплесков от весел почти не создавалось. При свете луны десятки разных каноэ, больших и маленьких, с балансирами и без них, заскользили по спокойной воде от берега в сторону больших кораблей незваных гостей, освещенных яркими огнями. Глядя на этот манящий свет, Раце-Рах вспомнил, что про такие яркие огни на корабле белых людей дед почему-то ему не рассказывал. Но мысль, что на этих кораблях просто белые люди из другого племени бледнолицых, немного успокаивала вождя.

* * *

Капитану второго ранга Павлу Колясникову предстояло принять решение о дальнейшем движении маленькой эскадры. Как командир уже не первого корабля, доверенного ему Родиной, он давно привык нести ответственность за все свои действия перед командованием и, чтобы не быть обвиненным в самоуправстве, всегда в точности старался выполнять любые приказы, приходящие из штаба флота. Правда, так не всегда получалось фактически во время боевых действий, когда, например, связи со штабом не было по техническим причинам, будь то критические повреждения антенн корабля осколками немецких авиабомб, или же просто радиоборьба, когда немецкие корабли, обладающие очень мощными радиостанциями, специально забивали радиоэфир так, чтобы русские моряки не могли выйти на связь со своими. Тогда приходилось действовать на собственный страх и риск, выполняя боевые задачи. Поэтому Колясников имел кое-какой опыт абсолютно самостоятельных боевых действий на море. И начальство ни разу не предъявило ему претензии, что, мол, действовал тогда неправильно, а, наоборот, еще и орденами награждало.

Но, в новых обстоятельствах Павел Петрович все-таки предпочел посоветоваться с теми двумя офицерами, которые, как он считал, будучи оба приспособленцами, сразу же примазались к его корабельной власти, которой командир корабля наделен по определению, просто потому, что он — первый после бога, как говаривали моряки в старину. А эти двое, хоть и не маленькие чины, но все-таки не указ ему самому, хотя и провозгласили уже себе целое политбюро. Впрочем, мотивы их действий Колясникову были вполне понятны. Как только Саркисян и Соловьев поняли, что за спиной по их линиям подчинения никакого начальства больше нет, то сами решили сделаться главными начальниками. Грандиозный план Саркисяна, высказанный им прямо во время концерта, и вовсе напугал Колясникова даже не столько безумным размахом замысла, сколько троцкизмом, который явно просматривался в нем. Партиец, похоже, не совсем понимал, что количество ресурсов, оказавшихся в их распоряжении после перемещения во времени, не может соответствовать настолько масштабным планам, которые Саркисян предлагал.

Сам же Колясников вполне взвешенно оценивал ситуацию. Он точно знал, что у них слишком мало резервов, чтобы вот так сходу пытаться поменять целый мир. Во всяком случае, в ближайшее время нужно думать совсем не об этом, а о том, как выжить у незнакомых берегов, лишившись Родины. Как создать для себя надежный пункт базирования. И как максимально разумно применить то немногое, что у них здесь есть. Да и насчет теплых краев, которыми так восторгался Саркисян, у Колясникова имелись большие сомнения. Никто не отменял, например, ужасные тропические болезни и тяжелый, непривычно жаркий климат тропиков.

Да и эсминец проекта 56 создавался для применения в холодной части океана. Не был он оборудован ни рефрижераторными установками, ни системами кондиционирования воздуха. Да и автономность кораблей этого проекта оставляла желать лучшего, будучи весьма ограниченной. Сделав выводы из проекта развития, предложенного Саркисяном, о излишне восторженном прожектерстве замполита, да еще и с уклоном в троцкизм, Колясников решил вызвать Соловьева, чтобы тот тоже высказался по теме прежде, чем командир эсминца примет окончательное решение, куда же именно прокладывать курс.

* * *

Выслушав план Саркисяна, Соловьев честно высказался:

— Да ты, Арсен, как я погляжу, в троцкисты подался. Мировой революцией грезишь. Во времена товарища Сталина я бы тебя за такой вот нереалистичный план, предложенный руководству, на лесоповал сразу отправил годиков на десять. Сейчас, конечно, ничего такого делать не буду. Но, все равно, ты не имеешь права такую дурь предлагать. На тебе же сейчас ответственность не меньшая, чем на нашем командире или на мне. Дальнейшая судьба всего личного состава «Вызывающего» и всех на борту «Богини» зависит от наших решений. Об этом надо помнить в первую очередь. Нельзя сейчас ресурсы нам распылять на подобные политические авантюры. Тем более, доказала уже жизнь, что никакой мировой революции вот так сразу получиться не может. Нельзя ее навязать народам или даже взять и принести на штыках красноармейцев и краснофлотцев. Для революционных преобразований условиянужны. А где тут подобные условия? Да еще даже рабочий класс ни в одном государстве не сформировался.

Но, Саркисян попытался оправдаться:

— Я не мировые революции предлагаю нам прямо сию минуту готовить, а вести пока что борьбу с колонизаторами. И мое предложение с троцкизмом ничего общего не имеет. Основная моя идея в том состоит, чтобы проливы перекрывать. Тогда контролировать колонии европейским державам станет очень затруднительно.

Тут вмешался Колясников:

— Ну, где у нас сейчас возможности вести серьезные военные действия, Арсен? А то, что ты предлагаешь, означает начать сходу войну со всем миром. Да у нас даже для небольшой войны возможностей нет. Где наша база? Нет ее. А какая война без базы флота? Нет ни людских ресурсов у нас, ни инженерно-технического обеспечения, ни ремонтного оборудования. Ничего нет, никакого тыла. Как ты воевать собираешься? Два три боя выдержать сможем, потому что превосходство у нас техническое над местными. А дальше что? Топливо и боезапас закончатся, ресурс машин и механизмов исчерпается. И как тогда воевать за проливы? Да это утопия какая-то. Потому я отдаю приказ идти на Гуам. А там уже в хорошей бухте отвоюем себе место под солнцем у туземцев, отдохнем на берегу, да пополним хотя бы запасы воды и продовольствия. Тогда и определимся с дальнейшими планами. Кто из вас против?

Саркисян промолчал, а Соловьев кивнул. Отметив про себя их реакции, Колясников посмотрел на часы и проговорил:

— Отлично. Раз никаких возражений не имеется, то снимаемся с якорей через час.

Глава 11

После того, как муж сбежал от нее, забрав свои вещи и пулей вылетев из их каюты, Вера Дворжецкая, впервые с момента объявления о перемещении сквозь время, серьезно задумалась о собственном положении. Она поймала себя на мысли, что не хотела верить в очевидное, поначалу считая это объявление, сделанное советскими моряками, каким-то дурацким розыгрышем с целью запугать тех, кто находился на яхте, и оправдать ее наглый захват. Но, сопоставив некоторые детали, а особенно поведение собственного мужа, прочно привязанного к ней огромными долговыми обязательствами, которые будут повешены на него сразу же при расторжении брака по брачному контракту, Вера пришла к выводу, что невероятное все-таки произошло. Иначе Мишаня просто не рискнул бы вот так нагло бросить ее.

В той прежней ситуации, устрой такое Кардамонов, он мгновенно остался бы нищим должником. Да и из режиссеров его тут же погнали бы. Стоило Вере пожаловаться отцу, и Кардамонов сделался бы вечным безработным. Потому что его не взял бы к себе ни один столичный работодатель, по той причине, что ни у одного из них не могло возникнуть желания нажить себе очень влиятельных врагов в виде олигархического семейства Дворжецких. И, чем больше задумывалась Вера о происходящем, тем отчетливее понимала, что она в один момент потеряла все: свою семью, статус, деньги и яхту. И она еще не решила, как в таком положении жить дальше, став в одночасье, фактически, нищенкой.

Арест ее брата теперь тоже представал в ином свете. Он более не казался Вере недоразумением, вызванным нерадивостью военных моряков, которые не понимали, на свободу сына какого влиятельнейшего человека они покушаются. Становилось понятно, что акция вполне сознательная, укладывающаяся в логику действий новых советских властей, свалившихся на головы Дворжецким прямиком из 1957-го года. Хорошо еще, что хоть не из 1937-го, но тоже страшных, по сути, для нее и таких, как она.

И выхода из этой абсурдной ситуации не имелось, причем, в самом прямом смысле. Когда Вера попыталась выйти в коридор из каюты, чтобы подняться на верхнюю палубу, где она, обычно, в хорошую погоду проводила много часов у бассейна, периодически купаясь в нем, нежась на лежаке и наслаждаясь видами океана, прыщавый матрос запретил ей. А, когда она начала что-то говорить ему, пытаясь качать права, прыщавый парень в бескозырке, вооруженный автоматом, даже слушать не стал, а просто грубо втолкнул Веру обратно в каюту, пригрозив, что если она будет пытаться нарушить режим этого фактического домашнего ареста, то дверь в коридор и вовсе заблокируют снаружи. Мало того, пришел еще и Давыдов, отобрав все электронные устройства, а на крики и причитания Веры этот предатель лишь ухмылялся, приговаривая:

— А что вы хотите, Вера Семеновна, если власть поменялась обратно на советскую? Вот вы любили всю жизнь кататься за счет своего папочки, так теперь придется вам полюбить и саночки возить.

— Какие еще саночки, оборотень? Вот подожди, Генка, если весь этот идиотский эксперимент закончится, и мы вернемся в свое время, то ты у меня быстренько сядешь в тюрягу и оттуда уже не вылезешь, — пригрозила Вера больше по привычке всем угрожать связями своего отца, хотя уже прекрасно понимала, что ее угрозы теперь пустые.

* * *

День после шторма и перемещения во времени оказался для Анастасии Белецкой весьма непростым. Уже утро принесло сюрпризы, потому что главный на яхте, откомандированный с военного корабля офицер по фамилии Соловьев, потребовал сдать все электронные устройства, пригодные для коммуникации, добровольно. Иначе, как он сказал, начнут изымать принудительно, проводя обыски в каждой из кают не только экипажа, но и гостей. После того, как Вера взяла катер и съездила на берег без разрешения этого Соловьева, начался просто какой-то беспредел. Мало того, что повсюду выставили военных моряков с оружием, так еще и запретили выдавать гостям деликатесы, разносолы и выпивку. А этот Соловьев лично составил самое простое меню, состоящее только из супов, каш и чая с сухарями, которым теперь надлежало кормить гостей. На все возражения Белецкой, что так относиться к уважаемым людям нельзя, Соловьев сказал:

— Они более никакие не важные персоны, а самые обыкновенные тунеядцы, оказавшиеся на «Богине» пассажирами. И мы еще будем решать, как поступить с каждым из них. А пока пускай спасибо скажут, что мы их не выгоняем из самых лучших кают, да еще и продолжаем бесплатно кормить. Но, теперь их питание следует нормировать. Нам ресурсы поберечь нужно, в том числе и продовольственные. Предстоят непростые времена. А еще и туалеты в их каютах не мойте. Пусть приучаются самостоятельно ухаживать за собой. Нечего им у других на шее сидеть.

— Да что же это такое происходит? — удивилась Настя.

И Соловьев объяснил ей:

— Власть поменялась на советскую. И вы уже не обязаны обслуживать гражданских лиц, находящихся на борту этого корабля, именуемого теперь вспомогательным крейсером, по высшей категории. Достаточно кормить их три раза в день простой пищей.

— А с нами, с персоналом, что будет? — спросила Белецкая, захлопав ресницами от волнения.

Но, Соловьев улыбнулся ей, ответив успокоительным тоном:

— Ничего. Вам беспокоиться не о чем. Будете работать, как и работали. Вы же трудовые люди! А трудовые люди — это и есть опора советской власти.

Забот у стюардесс, сохранивших работоспособность, действительно, хватало. То, что отменилось множество дел, связанных с обслуживанием гостей, с лихвой перекрыли новые обязанности по уборке и обслуживанию плавучего госпиталя, в который, фактически, превратился корабль со вчерашнего вечера. Все утро Насте пришлось пробегать в темпе вальса. А уже после обеда на Анастасию налетели с претензиями ее же подчиненные Зоя и Лена, которые никак не могли понять, что же происходит на самом деле. Но, уговорить их успокоиться все-таки удалось.

А потом Белецкой пришлось самой помогать остальным стюардессам, оставшимся в строю, отмывать палубу на корме после того, как военные моряки забрали оттуда всех пиратских мертвецов, чтобы похоронить их на берегу. До этого, после перестрелки с пиратами, выход на корму перекрыли вооруженные матросы, никого туда не пуская, даже стюардесс. Но, когда туда пропустили читать молитвы английского священника с простреленной ногой, восседающего на электрической каталке, выданной ему доктором Квасницким, Анастасия поняла, что скоро пустят и их. К этому времени к Лене и Зое присоединилась Маша Дроздова, которой пираты накануне разбили в кровь лицо, и теперь она работала вся в синяках и ссадинах, заклеенных пластырями.

Вчетвером они гоняли швабрами воду, смывая за борт кровь, запекшуюся на палубе, а ароматный шампунь поглощал мерзкий запах, оставшийся после трупов, разогретых южным солнцем. Когда закончили уборку на корме, уже нужно было готовиться к ужину. Ведь теперь предстояло кормить и большой контингент раненых, многие из которых оставались лежачими. Из четырех яхтенных стюардесс, сильно пострадавших от рук пиратов, трое шли на поправку, отлеживаясь у себя в каютах, а одна девушка все еще находилась в реанимации в хирургическом отделении, в которое переоборудовали тренажерный зал, находящийся ближе к носу «Богини». Так что Насте Белецкой приходилось перераспределять всю работу между оставшейся половиной своего коллектива, что, конечно же, создавало очень серьезную нагрузку на девушек. И Настя, будучи ответственной по жизни, это хорошо понимала, стараясь взять как можно больше работы на себя, чтобы немного разгрузить остальных.

Пока они трудились изо всех сил, Лаура уже каким-то образом подружилась с этим самым Соловьевым и устроила большой концерт на военном корабле. И стюардессы, не прерывая работы, в полголоса сплетничали о ней, мол, эта хитрая певичка нигде не пропадет, везде пристроится. Но, девушки признавали, что поет Лаура все-таки неплохо. К вечеру Настя совсем вымоталась и хотела уже идти отдыхать, сделав за день все, что могла, когда внезапно снова загрохотали выстрелы. Только на этот раз стреляли с военного корабля, причем, из орудий.

* * *

Не только дед рассказывал о бледнолицых. Другие люди, приплывающие иногда с соседних островов, тоже говорили о их нападениях. А на большом острове не так и много лун назад даже происходила настоящая война с ними. Рассказывали, что там нескольких бледнолицых даже поубивали. Вот только неизвестно, было ли то правдой. Но, вождь Раце-Рах видел в подобных рассказах подтверждение своих мыслей о том, что бледнолицые — обыкновенные смертные люди, а совсем не боги. Думая об этом, он вел свою флотилию при лунном свете. Его люди умели ладить с водной стихией. Многие из воинов происходили из семей, где поколениями занимались рыболовством. И потому эти молодые крепкие парни, сыновья рыбаков, прекрасно могли перемещаться по воде даже в темноте. Тем более, при спокойной погоде, когда водный путь хорошо освещала луна, а цель их похода и вовсе сияла впереди ярчайшими золотистыми огнями.

Под командованием Раце-Раха собралась сплоченная команда. С ним были верные помощники: отрядный вождь Пуран-Чо руководил флотилией справа, а слева самую большую лодку вел храбрый Раце-Ран, близкий родственник самого Раце-Раха. Они гребли умело, стараясь не нарушать тишину всплесками весел. Гребцы одновременно работали веслами в четком ритме быстрых взмахов. И множество лодок, отправившихся от берега в темноте, уверенно скользили по воде рядом друг с другом. Сам Раце-Рах, сидя на корме самой большой лодки своей флотилии, сжимал рулевое весло, глядя вперед на ярчайшие огни корабля светлокожих и думая о том, как он привезет в деревню ту самую золотоволосую девушку, ради обладания которой он все это, в сущности, и затеял. Мысль выкрасть необыкновенную красавицу у бледнолицых не давала Раце-Раху покоя, наполняя его страстным желанием действовать без промедления.

Но, едва вождь затрубил в свою большую сигнальную раковину, отдавая приказ всем лодкам начинать атаку, как вдруг непонятный воющий звук разнесся над водой, а потом в лица гребцам ударил ярчайший свет и загрохотал необычный гром, сопровождаемый вспышками огня, который извергал в ночь второй корабль бледнолицых. Тот, который при свете дня выглядел серым и невзрачным. Что-то начало вспыхивать прямо в воде, отчего ввысь взлетали водяные столбы, а гребцы сразу сбились с ритма.

Через мгновение вода вспенилась столбом прямо рядом с лодкой, какая-то неведомая сила вырвала из рук Раце-Раха рулевое весло, а сам он полетел в воду. Впрочем, он умел плавать, а потому не утонул, в отличие от большинства своих гребцов, которые погибли в момент вспышки, когда их лодка разлетелась на отдельные щепки. Барахтаясь в теплой воде, нагретой солнцем за день, он видел, как двинулись в ночь корабли бледнолицых, быстро удаляясь и унося с собой его мечту о золотоволосой девушке.

* * *

Только высший командный состав закончил совещаться, как сигнальщики-наблюдатели доложили, что в ночи замечена активность туземцев. При свете луны в бинокли было неплохо видно, что островитяне выносят из прибрежных кустов свои каноэ и спускают их на воду. И, похоже, на этот раз они торговать не собирались. Во всяком случае, никаких товаров при них замечено не было, а только копья и луки.

Лодки отходили от берега, выстраиваясь параллельно, словно бы следовали единому плану. И их наблюдатели насчитали почти пять десятков. Когда суденышки уже покрыли большую часть водного пространства, разделяющего берег и рейд, стало понятно, что аборигены задумали нападение. Потому что они начали охватывать «Богиню» широкой дугой. И командиру эсминца пришлось объявлять боевую тревогу. Завыла сирена, и все моряки побежали на посты по боевому расписанию, а по воде заскользили лучи прожекторов.

— Ну, что ж, местные сами напросились на наш жесткий ответ, — произнес командир эсминца и приказал открыть огонь по трем самым большим лодкам, в которых, похоже, сидели вожди, вдохновители всей этой туземной авантюры.

Глава 12

В ночи «Богиню» вел Сергей Самойлов. После инцидента с самовольной поездкой Веры Дворжецкой на Тиниан, его целый час допрашивал капитан третьего ранга с советского эсминца. Как быстро понял Самойлов, этот человек по фамилии Соловьев обладал значительной властью при нынешнем раскладе, установившемся после пиратского нападения. Во всяком случае, на «Богине» он делал все, что хотел, обладая полномочиями самого главного на борту, словно бы подменив собой Бориса Дворжецкого, отправленного им же под арест. Более того, власть этого человека распространялась и на пару десятков вооруженных матросов, прибывших на «Богиню» с военного корабля, которые беспрекословно выполняли все распоряжения Соловьева.

Лысоватый и толстоватый советский военно-морской особист представлялся Самойлову эдаким средневековым феодалом-самодуром, опирающимся на силу оружия для подчинения всех тех, кого захочет подчинить себе его левая пятка. Логику подобных действий Самойлов не понимал, потому ему казалось, что этот Соловьев безнаказанно творил беспредел, выставив повсюду на яхте своих вооруженных матросов и с важным видом отдавая распоряжения, словно он какой-нибудь адмирал. Но, не подчиняться этому человеку представлялось Самойлову делом абсолютно безнадежным. Вот и пришлось ему согласиться с тем, что на должность капитана вспомогательного крейсера, в который решением советского командования теперь переклассифицировали яхту, более подойдет Тимур Рашидов, как человек гораздо более компетентный и дисциплинированный, как судоводитель, имеющий опыт командования боевым кораблем, пусть даже это и был всего лишь небольшой пограничный катер, на котором Рашидов служил сразу после окончания военно-морского училища. Сам же Самойлов никаких военных училищ не оканчивал. И, как моряк исключительно мирного торгового флота, с этого момента он вынужден был довольствоваться скромной должностью помощника. Фактически, они с Рашидовым после инцидента поменялись местами.

Но, не бывает худа без добра. Во всяком случае, так думал Самойлов, которого только что поперли из капитанов, наблюдая расправу «Вызывающего» над беззащитной флотилией аборигенов, беспощадно расстрелянной из скорострельных орудий эсминца. Местные люди вместе с их каноэ безжалостно истреблялись в тот момент, когда корабли уже поднимали якоря, уходя от Тиниана. «К чему такая жестокость? Ведь от их весельных лодок можно было легко уйти без всякой стрельбы! Лучше пускай я буду помощником, чем самому принимать такие страшные решения. Я всю жизнь был мирным человеком и не хочу брать грех на душу», — думал Сергей после ужасного зрелища расстрела туземцев на воде, держа «Богиню» в кильватер «Вызывающему». Причем, командир эсминца запретил оказывать помощь утопающим, словно «Вызывающим» командовал не обычный моряк, соблюдающий морские обычаи, а какой-то морской разбойник, не лучше тех самых английских пиратов, напавших на «Богиню». Самойлов еще не познакомился с этим человеком, взявшим на себя командование их маленькой эскадрой, но, он уже вызывал у него чувство страха.

Двигались они не слишком быстро, с эсминца приказали поддерживать скорость в 12 узлов ради экономии топлива и еще по той причине, что яхта по-прежнему тащила на буксире пиратский корабль, который советские офицеры явно собирались как-то использовать. Только Самойлов пока даже не догадывался, как именно. Но, перед буксировкой специальная команда, присланная на галеон с эсминца, проверяла надежность буксира, обеспечение живучести парусника и герметичность его корпуса, как положено. Взяв курс на Гуам и благополучно преодолев немногим более сотни миль по спокойной воде, к утру корабли достигли пункта назначения, бросив якоря в большой и глубокой бухте Апра-Харбор с западной стороны острова. В этом месте должна была располагаться крупнейшая после Перл-Харбора американская военно-морская база на Тихом океане, но, никаких ее следов и даже длинного волнолома, выстроенного американцами, не обнаружилось. И этот факт лишний раз доказывал Самойлову, что они на самом деле переместились во времени назад достаточно далеко.

* * *

Немного разобравшись с экстренной помощью раненым, оперативно организовав дезинфекцию пленных и более или менее наладив работу госпиталя, врачи на «Богине» озаботились медицинской безопасностью всех остальных людей, которые не только переместились в прошлое вместе с кораблями, но и попали в тропический климат, который совсем не был благоприятным с точки зрения медицины. Ведь любые болезнетворные микроорганизмы прекрасно себя чувствуют в тепле. А имеющийся запас лекарственных препаратов на «Вызывающем», да и на «Богине», оказался весьма скудным. К тому же, много чего уже истратили на раненых.

Уже ночью, пока корабли шли на Гуам, а очень трудные сутки наконец-то остались позади, прежде, чем разойтись на отдых, они все втроем спорили в кабинете косметологии, решая за чаем, коньяком и закуской в виде шоколадных конфет извечный вопрос русской интеллигенции: «Что делать?» Хозяйка кабинета дерматолог-венеролог Тамара Петренко напоминала пожилому профессору-кардиологу Квасницкому и молодому военному врачу с эсминца Ефремову о том, какие болезни подстерегают в этих краях, и что надо бы предпринять для их профилактики:

— Ковида, спида и эболы тут пока еще нет, но, в этом времени есть чума, холера, оспа и прочая дрянь, которая, помнится, выкосила половину Европы, когда эти заболевания туда попали. Я уже не говорю про тропическую лихорадку, брюшной тиф, гепатит и дифтерию. И хорошо бы нам прямо сейчас сделать всем, кто не вакцинирован, прививки от всего этого. Хотя бы комплексную прививку сделать, кому ее никогда не делали: от кори, паротита и краснухи. У нас же, как назло, почти ничего нет для вакцинирования. Достаточно только вакцины от столбняка, ну и от бешенства тоже есть немного. Да и от малярии на «Богине» препараты имеются. А остального нет и взять неоткуда. Так что придется самим заняться практической фармакологией.

— Еще и гигиену налаживать нам предстоит весьма серьезно, — вставил свое замечание Дмитрий Ефремов.

— А сифилис на этих островах сейчас есть? — поинтересовался Квасницкий у дерматолога-венеролога, отхлебнув коньяк из пластиковой мензурки, предназначенной для анализов.

Тамара, посмотрев на пожилого кардиолога с хитрым прищуром, ответила обстоятельно:

— Точно сказать не могу. Насчет распространения сифилиса существуют разные теории. Наиболее часто появление этой болезни связывают с открытием Америки. Впервые вспышки были зафиксированы в Европе в портах Испании после возвращения экспедиции Колумба. Согласно американской теории происхождения, сифилис испанские моряки привезли с Гаити, а уже потом он постепенно распространился по всей Европе. Но, есть и другая теория, что впервые подобная болезнь обнаружилась в Ирландии еще за несколько столетий до Колумба. Существует и теория возникновения сифилиса из Африки. А еще одна теория утверждает, что еще Гиппократ описывал подобное заболевание. Таким образом, сифилис, возможно, существовал еще в Древней Греции.

— Ну, тогда, скорее всего, на этих островах, где мы сейчас находимся, сифилиса пока нет, — сделал вывод Квасницкий.

— А вы, профессор, никак решили опробовать местных дикарок? — спросила Тамара.

Кардиолог взглянул на нее поверх очков и сказал:

— Староват я уже для дикарок, милочка. Но знать, с какими заболеваниями мы здесь можем столкнуться, заранее просто необходимо, разве не так, молодой человек?

— Разумеется! — подтвердил Дмитрий, закивав головой.

А профессор, допив коньяк, засобирался, пожелал коллегам спокойной ночи и удалился в направлении своей каюты. Следом за ним ушла к себе и Тамара. Проводив взглядом эту весьма привлекательную женщину средних лет, Дмитрий снова, как и в прошлую ночь, заснул на диване косметологического кабинета.

* * *

После того, как первого губернатора владений Испании на Филиппинах, основателя города Манила, прославленного аделантадо Мигеля Лопеса де Легаспи не стало, времена для испанцев в этих островных землях наступили не лучшие. Его преемник, Гвидо де Лавесарис, ставший после смерти де Легаспи в 1572-м году новым генерал-губернатором в Маниле, правил недолго. Он отвоевал у туземцев север острова Лусон, основав город Вилья-Фернандина, но, в 1574-м году на испанское поселение напали китайские пираты под командованием капитана Линь Хуна, от которых удалось отбиться с большим трудом и с немалыми потерями. А на следующий год взбунтовались туземцы, и епископ Мартин де Рада отправил из Манилы жалобу на губернатора самому королю Филиппу II. В этой своей жалобе священник обвинил де Лавесариса в превышении власти.

Де Рада доложил королю, что туземцы ропщут именно по причине их обложения слишком высокими налогами губернатором. И король повелел сместить Гвидо де Лавесариса, а его земельные наделы новый губернатор Филиппин, уже третий по счету, Франсиско де Санде повелел конфисковать и раздать туземцам. Будучи до этого королевским судьей и дипломатом, де Санде попытался наладить дипломатические отношения с султаном Брунея, по-хорошему попросив разрешения на проповедь христианства среди туземцев, которых султан считал своими данниками. Но, султан не согласился, что привело к войне.

Франсиско де Санде лично возглавил военный поход против Брунея и добился смуты в рядах противников, в результате чего султана свергли его же вельможи. Но, новый султан оказался еще более враждебно настроен, разгромив испанские отряды на севере Калимантана. И, помимо султана Брунея, испанским завоеваниям начал активно противодействовать еще и султан Сулу. Даже двух этих султанов испанцы, скорее всего, одолели бы без особых проблем, но в противостояние начали вмешиваться португальцы, которые тоже уже хорошо освоили пути к Архипелагу Пряностей и продавали султанам оружие.

К тому же, султан Брунея начал заманивать пиратов под свое покровительство, получая доли от их преступных доходов. И морские пути, ведущие от Архипелага в Китай, сделались крайне небезопасными. В этой обстановке испанским капитанам приходилось нелегко. Галеоны из Акапулько губернатор Филиппин приказал сопровождать военным кораблям, которые должны были встречать их заранее возле самого южного острова в архипелаге Воров, называемого местными Гуахан, чтобы предохранить от нападений пиратов и обеспечить безопасную проводку в порт Манилы.

Когда в 1565-м году испанцы отвоевали для себя у местных жителей филиппинский остров Себу, они прошлись огнем и мечом и по другим островам, распространив свое влияние до архипелага Воров. Вот только всю миссионерскую миссию, оставленную испанцами на эти острова, объявленные собственностью испанской короны, вырезали местные жители. Туземцам, конечно, отомстили, уничтожив залпами из корабельных орудий несколько деревень, но никакого постоянного поселения испанцев после гибели последнего католического миссионера на тех островах не существовало. Хотя на самом большом южном острове архипелага Воров имелась очень удобная бухта, которую можно было использовать, чтобы переждать непогоду, а также для того, чтобы остановиться для пополнения продовольственных припасов и пресной воды на корабле.

Попытка сразу же построить возле бухты форт испанцам тоже сходу не удалась из-за противодействия аборигенов. Чтобы сломить сопротивление островного населения, которого, как выяснилось, имелось на Гуахане многие тысячи, надо было вести настоящую войну, а на это во время правления генерал-губернатора Франсиско де Санде в Маниле просто не имелось сил. Потому пока испанский флот ограничивался тем, что под защитой пушек военных кораблей использовал удобную бухту с внешней и внутренней гаванями для временных стоянок и рандеву, встречая и провожая галеоны под своим флагом, пересекающие Тихий океан из Акапулько в Манилу и обратно.

В этот раз опытный капитан Диего Хуан де Кабрера вел свою небольшую эскадру, состоящую всего из двух хорошо вооруженных галеонов, «Сан Себастьяна» в 400 тонн и «Барваленто» в 350, на Гуахан для встречи корабля, везущего груз оружия из Новой Испании. Оружие, отправленное из Акапулько, было необходимо для продолжения войны за новые территории на Филиппинах. И сроки его доставки устанавливались заранее. Королевский курьер загодя привез расписание поставок в Манилу. И губернатор Франсиско де Санде высылал боевые корабли встречать грузы каждые четыре месяца. Они не должны были разминуться, потому что предписывалось стоять и поджидать друг друга в бухте на Гуахане, который испанцы для краткости назвали Гуам.

Корабль с оружием надлежало принять и отконвоировать в Манилу, чтобы он не достался пиратам или другим врагам. В пути эскадра немного задержалась, потому что пришлось выдержать бой с пиратскими джонками, которые напали на них прямо посередине Филиппинского моря. Впрочем, испанские галеоны победили, потопив орудийными залпами три корабля китайских пиратов, а еще столько же спаслись бегством. Пытаясь потом преследовать их, испанцы лишь потеряли время, так и не догнав юркие небольшие кораблики, капитаны которых почему-то решили, что перед ними легкая добыча.

Вчера было трудно поймать ветер, который ослаб почти до штиля, отчего паруса висели на реях, словно простыни, вывешенные на просушку какой-нибудь прачкой. Но, какой-то ветерок все-таки подул к вечеру, а на рассвете и вовсе уже дул весьма неплохо, наполнив паруса и придав кораблям скорость. Диего де Кабрера всматривался в синюю даль прямо по курсу. Ведь скоро уже должен был впереди показаться Гуам.

Глава 13

Едва «Вызывающий и 'Богиня» бросили якоря во внешней гавани бухты Апра, как рулевому Никите Прохорову поступил приказ выйти на промеры дна ручным лотом, для чего катер, поднятый на борт на время перехода с Тиниана, вновь спустили на воду. Помимо моториста, на этот раз с вместе с Никитой отправлялись сам второй помощник Игорь Поспелов и боцман Андрей Васильевич Семичастный, а их охраняли четверо матросов с автоматами. После вчерашних инцидентов стало понятно, что туземцы могут быть весьма опасными. А их на этих берегах наблюдалось довольно много, значительно больше, чем на Тиниане, да и вдоль всего острова курсировали не только пироги, но и лодки побольше. В отличие от Тиниана, возле Гуама встречались даже настоящие небольшие катамараны с косыми парусами, сплетенными из растительных волокон на манер циновок. Но, прибывшие корабли островитяне встречать явно не спешили, обходя их подальше на своих лодках.

Хотя советские моряки и находились в готовности отразить любое нападение, но, этого не требовалось, потому что здешние туземцы, рыбачившие в акватории, при их приближении сами отворачивали, вероятно, напуганные уже негативными для себя последствиями общения с бледнолицыми, прибывающими к острову на больших кораблях. А, поскольку «Вызывающий» и «Богиня» были гораздо крупнее всех тех кораблей бледнолицых, которые приходили на Гуам прежде, то и туземцы опасались их, наверное, еще сильнее. Молва о том, что от больших кораблей чужаков не следует ожидать ничего хорошего, по всей видимости, уже достигла каждого местного жителя, укоренившись в его сознании.

Во всяком случае, пока все выглядело вполне мирно. Погода радовала еще одним самым настоящим летним утром с безоблачным небом и приятным легким ветерком, хотя, как уже точно высчитали по звездам штурманы, шел октябрь 1579-го года. Об этом Никите Прохорову стало известно из разговора Игоря Поспелова с боцманом, когда тот спросил, какую дату теперь писать в акте промеров глубин, лейтенант ответил:

— Так и пиши уже, Васильич, 3 октября 1579-го года.

Прохоров сначала думал, что мерить глубины ручным лотом поручат ему, но, видимо, начальство решило, что дело очень ответственное, потому отправили на разведку глубин сразу двух специалистов: боцмана и штурмана. Боцман Семичастный мерил глубину с помощью лота, а лейтенант Поспелов отмечал точки промеров на топографической карте, нарисованной от руки самим же лейтенантом, укрупнившим интересующий участок берега острова при копировании с большой флотской карты района. Определяясь по береговым ориентирам с помощью бинокля с дальномерной сеткой и компаса с азимутной шкалой, лейтенант проводил на карте простым карандашом с помощью линейки линии и в точках их пересечения писал значения. Длинный скалистый мыс, выдающийся в море мили на три и образующий естественное прикрытие как для внешней, так и для внутренней гавани, являлся отличным ориентиром по правому борту, а по левому во внешней гавани ближе к берегу торчал небольшой островок, который тоже помогал ориентироваться.

Вход во внутреннюю гавань находился между тем же самым большим мысом, торчащим справа от катера, и маленьким полуостровом, находящимся слева. Протока между гаванями казалась достаточно узкой, но ее ширины в половину кабельтова все-таки вполне хватало, чтобы и «Вызывающий», и «Богиня» могли спокойно входить и выходить. А акватория внутренней гавани достигала в поперечнике целой мили. Так что водного простора тут хватало, а надежно спрятаться от шторма и потом развернуться могли корабли любого типа. Да и глубины порадовали. На большей части акватории даже внутренней гавани, что эсминец, что прогулочный теплоход могли проходить с самой полной осадкой, не опасаясь наткнуться на рифы. А сквозь чистейшую прозрачную воду просматривалось мягкое песчаное дно.

* * *

Пока на катере с эсминца занимались промерами глубин, мичман Федор Яровой получил задание произвести разведку, прочесать берег и определить место, подходящее для безопасной высадки большой группы людей с кораблей. Проинструктировав мичмана, капитан третьего ранга Соловьев выдал ему очень интересный маленький беспроводный телефон, который на «Богине» называли смартфоном. Яровой давно уже приметил подобные штуковины, но то, что и ему вскоре достанется одна такая же, явилось приятным сюрпризом. Быстро научив мичмана, как и какие номера надо набирать, чтобы связываться, Соловьев приказал Федору находиться на связи и докладывать обстановку каждые двадцать минут. К счастью, прямо на самом устройстве имелись крупные цифровые часы. Перед отправкой разведывательной группы особист дал последние указания:

— На эсминце готовы поддержать твою группу огнем в любую минуту. Но, постарайся все-таки зря не раздражать местных. Если они не лезут на рожон, то и ты не лезь. Нам нужно сейчас не настраивать их против себя, а пытаться научиться жить рядом с ними.

Отобрав пятерых толковых матросов из своей минно-торпедной команды, свободных от вахты и караулов, Федор впервые отбыл на берег не на плавсредствах с «Вызывающего», а на непривычном белом катере обтекаемой формы, плавно выкатившимся в воду из большого люка, открывшегося в борту «Богини», по роликовой аппарели. Этим катером управлял сам Сергей Самойлов, назначенный теперь помощником капитана вспомогательного крейсера. Этот Сергей показался мичману вполне неплохим человеком, обладающим спокойным нравом. А главным его недостатком, похоже, был недостаточно сильный характер. Хоть и родился этот Самойлов в будущем по отношению к самому Яровому, но относился к советским людям из 1957-го года вполне доброжелательно. Обстоятельно показывая мичману, как управлять таким катерком с необычными водометными движителями, сделанным в двадцать первом веке в Японии, Сергей не кичился своими знаниями, а искренне стремился поскорее научить Федора техническим премудростям своего времени. Оказалось, что управление плавсредством необычной формы не сложнее обычного, а даже проще, потому что все полностью автоматизировано.

Высадившись на берег с северной стороны от входа во внутреннюю гавань, небольшой разведывательный отряд начал осторожно продвигаться вглубь острова. Впрочем, пока особенно углубляться в тропический лес команды не поступало. Потому мичман вел отряд таким образом, чтобы они продвигались параллельно берегу и шли так, чтобы воды Филиппинского моря блестели сквозь прибрежную растительность. На небольшом полуострове, где разведчики сошли на берег с катера, почти сразу же обнаружились остатки каких-то работ. Поваленные стволы пальм имели следы обработки, словно их обтесывали топорами, а чуть дальше находилось довольно серьезное недостроенное сооружение, напоминающее уже наполовину сделанный фундамент небольшой древесно-земляной крепости. Но, вся эта работа явно была брошена на начальном этапе, и судя по тому, что бревна в стесанных местах уже подгнили, а повсюду проросли молодые деревья и лианы, работы в этом месте велись немало лет назад. Но, похоже, что-то помешало строителям закончить дело.

У Федора имелись карта и компас, а на шее на ремешке болтался бинокль. Пистолет «ТТ», который он держал в правой руке, и пятеро крепких парней с автоматами, которые шли за ним следом, придавали уверенность. Хотя было все-таки немного страшновато. Федор опасался не заметить вовремя какого-нибудь туземца, изготовившегося выстрелить из лука или метнуть дротик из зарослей. Но, пока таких не встречалось. Только на берегу внутренней гавани сидели несколько загорелых рыболовов, которые перебирали свои сети, сплетенные из пальмовых волокон. Но и те, завидев бледнолицых, попрыгали в свои лодки и заработали веслами, быстро удаляясь. Все пока говорило о том, что белых людей местные побаивались.

* * *

Теплый солнечный луч, заглядывающий в каюту, снова обещал яркий летний день. И Лариса Иванова, проснувшись, выглянула сквозь стекло наружу. Отдохнула она на этот раз неплохо, проспав даже на час больше своей собственной нормы в восемь с половиной часов сна. Увидев перед собой какой-то новый тропический берег, она, быстро приведя себя в порядок, поспешила на верхнюю палубу. Девушка была не прочь сходить в тренажерный зал перед завтраком и потом немного поплавать в бассейне перед тем, как идти принимать пищу, но тренажеры теперь оказались недоступны, потому что матросы их разобрали, а в тренажерном зале врачи расположили хирургическое отделение плавучего госпиталя, в который превратилась яхта Дворжецких за прошедшие сутки.

Никто не говорил Ларисе Ивановой, куда это они приплыли. И любопытство заставляло ее искать информацию. У нее, в отличие от других людей, находящихся на «Богине», не отобрали ни айфон, ни смартфон, ни ноутбук, а, когда по громкой связи прозвучало соответствующее указание добровольно сдавать все гаджеты, сам Соловьев сказал Ларисе, что на нее, как на ведущего специалиста культмассового сектора, вполне лояльного новым властям, данный приказ не распространяется. После концерта они обменялись телефонными номерами, и теперь по всем вопросам Иванова могла обратиться непосредственно к Якову Ефимовичу. Связь заработала, но только ближняя, как сказал Соловьев.

Стало возможным звонить друг другу на самой яхте, причем, совершенно бесплатно, и даже интернет, вроде бы, включился, но ограничивался только одним информационным сайтом «Богини», где начали вывешиваться все те распоряжения, которые передавались по громкой связи. Так что, если кто-то прослушал их по какой-то причине, то мог потом прочитать все, что пропустил, на яхтенном сайте, превращенном в доску официальных объявлений. Открыв этот единственный доступный сайт, Лариса увидела новое объявление, что они прибыли к острову Гуам и находятся в бухте Апра. Тут же имелось и указание, выделенное красным цветом: «Всем оставаться на борту до особого распоряжения».

А в заголовке самого сайта сообщалось, что яхта уже и не яхта, а какой-то вспомогательный крейсер с прежним названием. Лариса плохо разбиралась в военных кораблях, но, увидев слово «крейсер», она сразу же представила себе огромный корабль, ощетинившийся пушками и ракетами, гораздо длиннее и шире эсминца «Вызывающий», на котором она вчера выступала, чему «Богиня» совсем не соответствовала. И потому все это в представлении девушки больше походило на какую-то нелепую шутку. Но, больше всего Иванову на сайте поразила новая официальная дата: «3 октября 1579 года, среда». Вчера, конечно, уже объявляли про эксперимент со временем, но, что они провалились аж на 444 года назад, до сих пор плохо укладывалось в голове у Ларисы.

* * *

Как только на «Богиню» поступило распоряжение готовить к спуску на воду катер для разведывательной группы, Тимур Рашидов, принявший капитанскую вахту, приказал Самойлову не идти пока на отдых, а отправиться на этом катере в качестве рулевого. После гибели своих верных матросов, очень толковых ребят Толика и Саши от рук пиратов, Тимур даже не знал, кому еще можно поручить столь ответственное мероприятие. Конечно, издеваться над Самойловым, не отпуская его на отдых, Рашидов не собирался. Ведь парень и без того переживал, что его понизили с должности капитана.

Но, Самойлов, пожалуй, оставался на яхте единственным грамотным специалистом судовождения, кроме самого Рашидова, достаточно ответственным, чтобы можно было поручить управление катером в сложившихся условиях, когда многие из команды уже начали открыто саботировать работы на судне. Кто-то из экипажа не желал теперь напрягаться бесплатно, а кто-то просто испытывал неприязнь к новой советской власти, принудительно установленной силовыми методами командованием советского эсминца. И потому Рашидов, чувствуя настроения коллектива, опасался, что эти люди могут начать выкидывать разные фортели в самое ближайшее время, и как бороться с подобными явлениями, он еще не решил.

Видя, что с катера, спущенного с эсминца, измеряют глубины ручным лотом, Тимур еще раз перелопатил свой ноутбук, который ему оставили, как рабочий инструмент с полезными штурманскими программами, благодаря которым, ночью быстро и точно вычислили положение по созвездиям, высчитав не только координаты, но и время, в котором они оказались. Найдя карту глубин района Гуама, Рашидов позвонил Соловьеву, доложив ему, что нашел данные о промерах. На что Яков Ефимович сказал Тимуру, что все равно измерить глубины еще раз лотом лишним не будет. Ведь особист, как выяснилось, совсем даже не отметал версию, подброшенную помощником Геннадия Давыдова Петром Ливановым, что они могли попасть и в какую-то параллельную реальность.

Глава 14

Разведчики долго продирались через прибрежные заросли под пение разноцветных экзотических птиц. Пришлось даже переходить вброд какую-то маленькую и мелкую речку, вода в которой не доходила даже до колен. Несколько раз они видели местных жителей, но те, заметив белых людей, быстро ретировались. В одном месте на пути встретились даже самые настоящие мангровые заросли с деревьями, растущими в прибрежной воде внутренней гавани, которые пришлось обходить, сделав немаленький крюк.

Когда мичман Федор Яровой со своей разведывательной группой все же обогнул внутреннюю гавань по берегу, двигаясь от места высадки по часовой стрелке, солнце уже не просто приятно грело, а жгло. И матросы начали жаловаться на жару друг другу. А еще они шушукались, что неплохо было бы искупаться. Чистейшая голубая вода манила, но Яровой прикрикнул на парней, чтобы прекратили разговоры, хотя и самому мичману тоже сделалось уже жарко до невозможности.

Пот градом катился из-под его фуражки, стекая по лицу и заливая глаза, а со спины стекал прямиком в форменные брюки. И только черный цвет материи скрывал мокрые пятна, по которым, если бы они сильно выделялись, матросы могли ради смеха сделать вывод, что у мичмана не выдержал мочевой пузырь. Тем не менее, Яровой не разрешал матросам раздеваться, потому что медики его предупредили, что в этой тропической местности следует опасаться не только солнечных ожогов, но и укусов насекомых. А если и купаться, то надо, выйдя из воды, обсыхать в тени, а не на солнце, иначе быстро заработаешь серьезные солнечные ожоги. Приходилось выбирать между возможным тепловым ударом или солнечной радиацией.

Наконец-то, пройдя несколько километров по пересеченной местности побережья, разведчики поднялись на скалы длинного мыса, полуострова Ороте, прикрывающего обе бухты с юга, и под ногами среди буйной растительности начали попадаться человеческие кости. А дальше на самом мысу оказался еще один недостроенный форт. Толькоэтот, в отличие от первого деревянного, который попался им возле точки высадки, пытались складывать из тесаных камней. Кому принадлежали кости, понять поначалу не представлялось возможным. Но, случайно один из матросов споткнулся о костяк, перевернув его. И со стороны позвоночника обнаружился полуистлевший зеленый лоскут ткани. По этой улике можно было предположить, что непогребенным здесь остался лежать кто-то из европейцев.

Вполне вероятно, что на этом месте произошла стычка тех, кто строил форт, с местными, закончившаяся, похоже, гибелью строителей. Так, во всяком случае, подумал мичман, глядя под ноги на то, что осталось от нескольких покойников. Вот только их черепов почему-то не обнаружилось. Ни один из найденных скелетов не имел головы, словно бы их отрубили и куда-то унесли. Еще Яровой обратил внимание, что никого из местных на мысу не встретилось. Напрашивалась мысль, что туземцы могут считать это место, где произошла резня, проклятым, потому и не посещают его.

Вскоре разведгруппа, обогнув недостроенное оборонительное сооружение и продравшись сквозь растительность, выбралась на самую кромку мыса. С этой крайней западной точки полуострова, обозначенной на карте, как Орот-Пойнт, высота 58 метров, открывались замечательные виды. Справа раскинулись обе гавани бухты Апра с лазурной водой, влево тянулось побережье острова, где белый песок чередовался с нагромождениями камней на фоне зелени, взбирающейся от воды вверх, покрывая зеленым ковром невысокие горы, целый хребет которых тянулся сзади от наблюдателя, опоясывая бухту полукольцом возвышенностей. Прямо впереди через узкую протоку лежал небольшой зеленый островок. А дальше за ним до горизонтов распростерлось Филиппинское море. Видимость была стопроцентной, прозрачнейший воздух и никакой дымки, а в голубой дали у самого края что-то белело. И когда мичман, приложив к глазам бинокль, всмотрелся в горизонт, то увидел паруса.

* * *

С тех пор, как испанская высадка на остров Гуам в 1565-м году и попытка строительства там фортов закончилась неудачно, когда аборигены вырезали всех европейцев, оставшихся на острове, не пощадив даже миссионеров, место использовалось, как удобная якорная стоянка. А испанские галеоны, заходившие в бухту, укрытую от штормов естественным рельефом, в последнее время довольно регулярно, стреляли из пушек по местным сразу, как только что-нибудь в поведении туземцев испанцам не нравилось. Ведь если и не получалось организовать отдых на берегу в этом месте, называемом местными Гуахан, а испанскими моряками прозванном островом Гуам в архипелаге воров и разбойников, то пополнять запасы воды и провиант испанские моряки здесь все-равно продолжали, несмотря ни на что.

Под защитой корабельной артиллерии они высаживались на берег и против всех, кто пытался помешать им, устраивали небольшие карательные экспедиции, разоряя прибрежные деревни и забирая себе самых симпатичных девушек. Потому туземцы почти совсем покинули окрестности этой удобной бухты, опасаясь селиться в тех местах близко от воды. Но и испанцам, ступившим на этот берег, населенный отчаянными туземцами, приходилось проявлять бдительность, потому что среди местных жителей находились настоящие храбрецы, которые пытались мстить. Однажды, дождавшись, когда моряки на берегу напьются, они перерезали половину команды одного из галеонов. И Диего Хуан де Кабрера прекрасно помнил тот случай, произошедший пять лет назад.

Потому утрачивать осторожность капитан не собирался. Никаких пьянок команды на берегу допускать было нельзя. В то же время, выслужив морскую карьеру от юнги и до командира эскадры, Диего понимал, насколько для моряков важен полноценный отдых на берегу. Но только не в этом проклятом месте, где уже за все эти годы с момента объявления островной территории владением испанской монархии, пролилось немало крови испанцев, причем зря. Ведь для того, чтобы установить на Гуаме прочную власть, перебив всех туземных разбойников, пока просто не хватало войск. Все подкрепления, которые присылались из Новой Испании, поглощала война, ведущаяся на Филиппинах против султанатов Брунея и Сулу. А пираты, прикормленные этими султанами, свирепствовали теперь до самой середины Филиппинского моря. Так что забот хватало и без того, чтобы объявлять настоящую войну населению этих воровских островов. Гораздо важнее сейчас было уберечь от пиратов корабли, доставляющие оружие из Америки.

* * *

Забрав волосы в тугой хвост на затылке, чтобы не мешали, прихватив полотенце и пройдя в своем желтом пляжном халатике и в шлепанцах к трапу, ведущему наверх, Лариса Иванова столкнулась там нос к носу с молодым парнем в морской форме, у которого имелся автомат, свисающий на ремне с плеча. Моряк попытался загородить девушке дорогу со словами:

— Гражданским перемещаться по крейсеру без разрешения не положено, гражданочка!

Но, Иванова не растерялась. Взглянув на парня, похожего на мальчишку, который вовсю пытается изобразить из себя взрослого, стараясь говорить басом, что получается у него довольно смешно, Лариса улыбнулась и проговорила:

— Мне можно, я певица Лаура. Мне ваш Соловьев разрешил. Могу прямо сейчас позвонить Якову Ефимовичу, он подтвердит, если хотите.

Услышав фамилию своего начальника, матрос тут же стушевался и пробормотал:

— Извините, пожалуйста, товарищ Лаура. Я просто не узнал вас в этой одежде. Я вчера слушал ваш концерт. Вы так прекрасно пели! И, конечно, вам можно гулять, где хотите.

Добравшись до верхней палубы, Лариса застала там одну только Наташу Давыдову, которая в этот момент купалась в бассейне. Утреннее солнце еще не жгло, оно просто радовало теплом, играя бликами на лазурной глади воды в большой бухте, где стояли на якорях все три корабля. Как и вчера, «Богине» составляли компанию серый эсминец и черный парусник с убранными парусами. Вдали плавали какие-то лодки, а на берегах виднелись пляжи с белым песком, пальмы, банановые деревья и другая тропическая растительность. И весь этот пейзаж передавал Ларисе хорошее настроение, несмотря на то, что для нее, как и для всех остальных переселенцев между временами, начиналась какая-то новая и совсем другая жизнь. Но, несмотря ни на что, девушка успокаивала себя ожиданиями чего-то хорошего и интересного. Ведь пока для нее все складывалось совсем неплохо. Популярность ее творчества была гарантирована, а статус новые власти ей предоставили достаточно высокий.

— Тебе тоже дали разрешение на посещение бассейна? — бесцеремонно спросила ее Наташа, даже не поздоровавшись, выйдя из воды и укладывая на лежаке свое пухлое тело.

— Дали, как видишь, — в тон ей ответила Лариса, раздевшись до купальника и намереваясь поплавать.

— Петь ты умеешь неплохо. Это факт. Главное, чтобы не надоела, — заметила Наталья.

— Спасибо, я постараюсь не стать надоедливой, — парировала Лариса. И поинтересовалась:

— А ты, я смотрю, тоже через всю эту охрану из матросиков без проблем проходишь?

— Еще бы! Я же теперь, считай, номенклатура, как жена заместителя Соловьева, — ответила Наташа.

— Так Яков Ефимович твоего Геннадия к себе взял? Не знала. Поздравляю, — проговорила Лариса и, оттолкнувшись от бортика, выплыла на середину небольшого бассейна.

Перевернувшись на спину, девушка раскинулась на теплой воде и смотрела в высокую голубизну неба, на котором появилось несколько маленьких белых облачков. А словоохотливая Наташа все продолжала говорить ей громким голосом со своего лежака возле бассейна:

— Так мой Генка этому Соловьеву очень полезен. Он же будущее знает, как и все мы с «Богини». А Соловьев до нашего будущего так и не дожил. Все они не дожили, кто из 57-го года сюда провалился. И им теперь позарез нужны специалисты из нашего времени, хотя бы, чтобы «Богиней» вот этой управлять. А Генка мой еще и много чего знает тут про всех, да и храбрый он вояка. Вон, как всех пиратов из пулемета положил, не растерялся! Даже гордость за него меня теперь пробирает. Вот Соловьев этот и уцепился за Генку, даже своим заместителем сразу назначил. Во все времена не очень много таких людей, кто вот так может запросто полсотни человек за раз пострелять. А вчера ты видела, как эсминец разделал этих туземцев с их лодками, когда мы с Тиниана уходили? Там капитан тоже мужик со стальными яйцами, это сразу чувствуется.

Слушая болтовню толстой Наташи, Лариса полежала на спине еще немного, потом поплавала. Думая о том, что в этом 1579-м году, похоже, постоянно придется наблюдать какие-то кровавые сцены, потому что такая уж тут жестокая эпоха, девушка пересекла небольшой бассейн несколько раз вдоль и поперек разными стилями прежде, чем вышла из воды. Конечно, много в таком водоеме не наплаваешься, но, все-таки лучше, чем ничего, раз на пляж их пока не выпускают из соображений безопасности.

Не успела Лариса вытереться полотенцем, как к бассейну пожаловал еще и Кардамонов.

— Доброе утро, девочки! — поздоровался Михаил. И тут же радостно сообщил:

— А я с Веркой развелся. И теперь снова совершенно свободен!

— А что так? — поинтересовалась Наталья.

Михаил объяснил:

— Не смог уже больше терпеть ее выходки. Характер у нее сами знаете какой сложный. А я просто героически терпел столько лет. Но, теперь началась вокруг другая жизнь. Вот и переругались мы снова, а терпение мое взяло, да и лопнуло. Решился я на разрыв отношений, короче говоря. И это уже окончательно.

— Ну, милые бранятся — только тешатся, как говорится. Может, помиритесь еще, — проговорила Наташа.

Кардамонов эмоционально проговорил:

— Нет! Никогда! Пусть Веруня живет сама, как считает нужным. А я теперь буду сам по себе. Вот и должность новую получил. Соловьев назначил меня заведующим культмассовым сектором.

И, посмотрев с хитрой улыбкой на Ларису, он сказал ей:

— Кстати, нам с вами, красавица, надо бы подготовить сегодня к вечеру концертную программу по случаю прибытия на Гуам.

Глава 15

Утром командир эсминца с мостика наблюдал, как производились промеры фарватера. На «Вызывающем» отсутствовали лоции для Марианских островов, а тем, что нашлись на «Богине» в этих самых «кампутерах», Павел Петрович Колясников не вполне доверял. Они все-таки, во-первых, принадлежали иному времени, а во-вторых, как сказал замполит, все, что составляли уже при капиталистической власти, которая пришла на смену советской, не вызывало полного доверия. Имелось еще и третье соображение, совсем фантастическое, но, тем не менее, вполне серьезно высказанное особистом, что провалиться они могли во времени даже не в свою собственную историю, а в какой-нибудь параллельный поток исторических событий. Оказывается, в будущем существовала и такая гипотеза о возможности одновременного существования множества параллельных вселенных.

— Действительно, если так подумать, то любое историческое событие может пойти из любой точки времени совсем по-иному, образуя некую развилку событий. История может измениться даже в силу небольших, казалось бы, факторов, вроде внезапной преждевременной смерти кого-нибудь из исторических деятелей или, наоборот, из-за его слишком долгой жизни. Да и просто, если решения по тем или иным причинам этими личностями, которые двигают историю, внезапно будут приниматься другие. И, возможно, что сейчас мы находимся в какой-нибудь вариативности истории, известной нам и, в то же время, все-таки иной. Также и география, я думаю, может иметь какие-нибудь варианты. Поэтому все перепроверять лишним не будет, — говорил Соловьев Колясникову, и какой-то здравый смысл в его словах имелся.

Нельзя, конечно, было исключать и такого поворота. Ведь они ничего, по сути, не знали о вот таком явлении переноса сквозь время, в центре которого так внезапно оказались. Потому командир эсминца отнесся к исследованиям бухты Апра тщательно, перепроверяя глубины прежде, чем решиться войти во внутреннюю гавань. И теперь Павел Петрович внимательно наблюдал с мостика эсминца за проведением промеров с катера ручным лотом. А рядом с командиром топтался на мостике недовольный старпом Александр Гонгадзе, который затаил обиду еще со вчерашнего дня, что его, видите ли, не позвали на совещание старшего комсостава и не включили в состав нового органа власти, названного «Политбюро», хотя у него тоже, как и у замполита с особистом, имелось звание капитана третьего ранга. И, конечно, Гонгадзе завидовал, что они теперь, как бы, представляли собой власть, а ему никаких властных полномочий не предложили. Понимая ситуацию, командир эсминца попытался провести с ним успокоительную беседу:

— Ну что ты, Саша, надулся, как мышь на крупу? На что тебе еще и лишняя ответственность? Своих дел по службе мало, что ли? А то, что эти двое трутней наконец-то делом занялись, так это же радоваться надо! Хватит уже этим двоим пузанам бездельничать на корабле, словно пассажиры. Пусть они теперь все это и расхлебывают, пусть поработают теперь нам на благо, чтобы как-то налаживать жизнь в этом времени, раз уж все мы в такое непонятное положение угодили. Так что нет смысла им завидовать. Что касается меня, то я тебя всегда выслушаю и к сведению твои слова приму, ты же знаешь. Потому можешь мне смело говорить все, что думаешь об этой ситуации.

Гонгадзе немного успокоился и сказал:

— Да я, на самом деле, совсем немного посоветовать хотел, только то, что из моего морского опыта напрашивается. Раз здесь 1579-й год, то никаких готовых горюче-смазочных нету для нас нигде. Придется нефть искать и ее перегонять, а пока надо сильно экономить запас топлива и масел, чтобы растянуть его, насколько возможно. Машинной команде нужно приказать бороться за экономию моторесурса всех механизмов. Но, как бы мы ни старались, а с запасными частями скоро будет беда, это точно. Что-то мелкое еще можно попытаться самим выточить, потому что у нашего запасливого боцмана несколько станочков в мастерской припасены и заготовки металлические тоже имеются. Но, серьезный ремонт самим не сделать без настоящей ремонтной базы.

И надо еще учесть, что судовые двигатели изнашиваются не только при эксплуатации, но и от бездействия. Потому просто встать на прикол у нас тоже не получится. Но и все перемещения предстоит планировать очень тщательно, чтобы двигаться на экономическом ходу. Надо бы нам еще постараться не попадать в шторма, но, как это возможно, если нет метеорологической службы? Значит, придется такую службу самим построить, расставить нужно три-четыре метеостанции на дальних островах и наладить связь с ними по радио. Хорошо еще, что при такой конфигурации бухты во внутренней гавани можно переждать любую непогоду, если причал нормальный сделать, хотя бы из дерева.

Опять же, вопрос получения электричества встает в полный рост. Есть у нас запасные генераторы, но этого очень мало. Да и вопросы их моторесурса и топлива к ним, опять же, возникают. Надо придумывать другие варианты, ветряки какие-нибудь, хотя бы вроде примитивных ветряных мельниц, чтобы крутились и генерировали электроэнергию на берегу. И нужно налаживать что-то вроде собственной верфи для ремонта и обслуживания.

Днище чистить от моллюсков обязательно придется периодически. В теплых водах нарастают они быстро. Можно для этого попытаться примитивный сухой док построить в виде канала с воротами, откуда воду будем вычерпывать хоть насосами, хоть деревянными ведрами. Но, тут уже больше вопрос наличия рабочей силы. Если многие тысячи людей возьмутся за дело, то все сделать можно, хоть целый город на берегу построить, хоть всю эту бухту вычерпать. Но, где такое количество людей нам взять? Туземцы тут, конечно, есть, но как их заставить работать? А, если бы нефть еще найти и металлы, то и вообще жить можно. Тогда и мастерские постепенно выстроим. Не совсем мы дураки, к счастью. Знания кое-какие у нас все же имеются. Вот и применим их.

— А по обороне какие предложения у тебя? — поинтересовался командир.

Старпом ответил, показывая руками, где, по его мнению, следует расположить береговые огневые точки:

— Я считаю, если по карте судить и по тому, что вижу, нормальную оборону здесь можно наладить вполне надежную даже силами двух рот. Поставить береговые орудия вон там, на мысе и с другой стороны, при входе в гавань, чтобы контролировать фарватер, а еще оседлать вот те высоты, которые отделяют бухту от основной части острова. Только, опять же, придется вооружение с нашего эсминца снимать, потому что ничего иного у нас нету. Да и боезапаса при интенсивном расходе надолго не хватит. Конечно, если особенно докучать никто не будет, то сможем и ни один год продержаться. Место здесь достаточно отдаленное. Массированно атаковать нас вряд ли кто-нибудь соберется. А туземцев гонять и мореплавателей каких-нибудь залетных мы сможем долго. Но и ресурс стволов тоже ограничен. И придется нам все равно, рано или поздно, самим себе пушки и боеприпасы делать. Опять же, все в наличие сырья и рабочей силы упирается.

* * *

Увидев за окном каюты очередной тропический остров, Софья не собиралась оставаться взаперти. Она уже достала Абрама Альтмана своими причитаниями, что очень хочет на пляж. Но, теперь бывший банкир ничего не мог поделать с капризами этой девушки, которую он совсем не любил. Он ловил себя на мысли, что любовница начинает ужасно раздражать, а поменять ее нет никакой возможности. Впервые за много лет Альтман не был способен контролировать ситуацию. После переноса во времени все его деньги и связи в один миг обратились в мыльный пузырь, который лопнул, оставив после себя только воспоминания и маленькую горькую лужицу бесполезных слез о потерянном рае.

Будучи человеком весьма неглупым, финансист понимал, что мгновенно остался гол, как сокол. И хорошо еще будет, если его не арестуют, как Дворжецкого. Впрочем, под домашним арестом внутри каюты их с Софьей уже держали вторые сутки и этот режим только ужесточался. Если вчера им еще разрешали подниматься в салон-бар для приема пищи, то этим утром и вовсе запретили выходить, а с камбуза принесли самую простую еду, состоящую из омлета с сосисками и чая с черствыми булочками.

— Ну, Абраша! Ну, миленький! Сделай же что-нибудь! Там снаружи такая красота! Невозможно уже сидеть в этих четырех стенах! Да у меня же скоро клаустрофобия разовьется! — ныла Софья, надоев уже Альтману своими причитаниями, словно назойливая муха. В попытке отмахнуться от эскортницы, он пробовал читать какую-то книжонку, которую до этого прочитала она. Но, книжка оказалась именно о попаданцах во времени. И читать такое в сложившейся ситуации казалось Альтману сплошным мазохизмом. Но, больше и читать оказалось нечего, потому что Давыдов с помощником забрали из каюты все айфоны, айпады и даже яблочный лэптоп с важнейшей финансовой информацией. Впрочем, на что она им сгодится в 1579-м году?

* * *

Еще до того, как мичман Яровой с высоты мыса доложил о том, что наблюдает паруса на горизонте, радары уже показывали две цели, приближающиеся на скорости шесть узлов.

— Вот и гости пожаловали. Придется идти встречать по праву хозяев. Теперь это наша бухта, — сказал старпому командир эсминца.

Он тут же приказал объявить боевую тревогу. И тишину жаркого дня прорезали завывания корабельной сирены. Повинуясь брашпильным механизмам, натянувшим цепь, якорь пошел вверх, вскоре заняв свое место в клюзе. И «Вызывающий», подняв пары, неторопливо вышел из бухты экономическим ходом, постепенно разгоняясь до 14-ти узлов. Да и куда было торопиться, если вероятный противник двигался вообще с черепашьей, по меркам эсминца, скоростью? Ведь боевой корабль 56-го проекта легко мог разогнаться и до 38 узлов. Вскоре, когда сквозь мощные морские бинокли удалось рассмотреть оба парусника, приближающиеся от горизонта, стало понятно, что на этот раз дело придется иметь с галеонами под флагом Испании. Впрочем, по размеру и по характерной конструкции с приподнятой кормой они выглядели удивительно похожими на «Золотую лань», только окрашены корпуса были не в черный цвет, а соответствовали цвету флага своей страны: желтому с красными полосами.

— Что будем делать с ними? Пустим на дно? — поинтересовался старпом.

— В крайнем случае, — кивнул капитан второго ранга. Но, тут же добавил:

— Потопить успеем. Но, лучше бы захватить их.

— И как это сделать? Я вижу там солдат в шлемах и кирасах, да еще и с аркебузами, и пушек на каждом паруснике по паре десятков. Вряд ли они просто так сдадутся, — пробормотал старпом, внимательно глядя в большой бинокль.

А командир эсминца усмехнулся зловещей хищной усмешкой беспощадного морского волка:

— А что нам их пушки? На сколько там их каноны и кулеврины стреляют? На пять кабельтовых? Так мы и не подойдем так близко. Зачем? Постреляем по ним издалека, сами и сдадутся. Жить-то всем хочется.

* * *

Диего Хуан де Кабрера увидел вдали настоящее морское чудовище серого цвета. Длинное, с огромными наростами на спине, оно выдвинулось от острова и поплыло по воде прямо в сторону его галеона встречным курсом, изрыгая дым в небеса из своих плавников. Чудовище немного напоминало своей огромной мордой не то какого-то уродливого крокодила с высоким угловатым черепом гигантских размеров, не то перевернутого исполинского таракана, плывущего на спине с лапами, торчащими вверх и с безобразными наростами по всему животу, изрыгающими дымы. На Филиппинах Диего слышал легенды о драконах. Наверное, это и был один из них, такой серый и страшный, с двумя дымящимися плавниками и с острым носом. И чудовище двигалось вдвое быстрее, чем галеоны. А ветер, как назло, не был в этот день достаточно сильным, чтобы выжать из парусов большую скорость. Удрать не получилось бы. Потому приходилось лишь молиться Господу и уповать на удачу. Может, чудовище все-таки пройдет мимо и не тронет испанские корабли?

Но, злобный морской монстр, описав дугу, прогремел самым настоящим громом, извергнув огонь из множества своих корявых черных лап. И в ту же секунду сразу две мачты «Барваленто», сминая паруса и разрывая такелаж, повалились за борт. А люди посыпались с разломанных рей, словно горох. Повинуясь команде Диего, комендоры правого борта дали залп всеми орудиями, но, расстояние оказалось слишком велико, чтобы причинить морскому чудовищу хоть какой-то урон. Безнаказанный серый монстр беспощадно взирал на них своими блестящими глазами на уродливой голове, возвышающейся далеко за концом носа и не похожей ни на что, прежде виденное испанскими моряками. И в этот момент прямо на этой страшной голове дракона Диего заметил людей.

Глава 16

Едва увидев фигурки людей на голове чудовища, Диего вдруг понял, что перед ним никакой не дракон, а какой-то дьявольский корабль. Именно корабль, а не животное, только очень крупный корабль, просто огромный, в длину, как четыре или даже пять галеонов, подобных «Сан Себастьяну». Казалось просто невероятным, что этот корабль идет без всяких парусов прямо против ветра, да еще и держит большую скорость при своих невероятных размерах. А то, что поначалу Диего принял за плавники, оказалось высокими и широкими трубами, из которых шел дым.

— Там внутри дьявольские жаровни, не иначе, а двигаются они дьявольской силой магии. Спаси нас, Господи! — проговорил, перекрестившись, падре Алонсо, корабельный капеллан, стоящий на полуюте рядом с Диего.

В это время снова прогремел гром, и «Барваленто», который держался позади «Сан Себастьяна», лишился последней третьей мачты. Подрубленная бизань упала прямо на палубу, зашибив насмерть кого-то из моряков. Оттуда доносились крики боли и ругательства.

— Почему они стреляют по «Барваленто», а не по нашему кораблю? — спросил командир абордажников дон Бальсанаро.

Но, никто не ответил ему, потому что никто на галеоне в тот момент не знал этого. А серый дьявольский корабль, между тем, приближался. И Диего приказал дать еще залп по супостату. Но, он тоже не принес попаданий, потому что ядра опять не долетели до дьявольского корабля мышиного цвета, лишенного парусов, бессильно грохнувшись в воду. Впрочем, уже хорошо стали заметны многие подробности: большие белые арабские цифры на борту «472», невиданный белый флаг с синей полоской внизу и с красными знаками пятиконечной звезды и серпа, пересеченного молотом, развевающийся над широкой трубой на невысокой, по сравнению с размерами корабля, фок мачте необычной ажурной конструкции, а то, что сначала Диего принял за лапы исполинского насекомого, плывущего на спине, оказалось орудиями с довольно тонкими, но весьма длинными стволами. И именно из этих орудий, повернутых в сторону испанской эскадры, приспешники дьявола продолжали расстреливать беззащитный «Барваленто», лишившийся вместе с мачтами способности маневрировать.

— Еще пара их залпов и несчастный «Барваленто» будет обречен погибнуть, — заметил помощник, штурман дон Мендоса.

Сам Диего де Кабрера к двадцати семи годам официально еще до командующего эскадрой не дослужился. Ведь тогда ему бы полагался чин капитана-генерала, который утверждался самим королем. И потому на такую должность назначали, обычно, отпрысков очень уважаемых семейств, даже если они мало понимали в морском деле, а не таких безродных вояк, как Диего. И эти славные ревностные католики из древних аристократических фамилий, числящиеся в каких-нибудь рыцарских орденах, руководили кораблями не сами, а посредством мастеров судовождения, капитанов, не имеющих права голоса, а только обеспечивающих управление самим кораблем. Бывало и так, что эти мастера-капитаны подчинялись и вовсе какому-то сухопутному офицеру, умеющему командовать своими отчаянными головорезами-пехотинцами, но ничего не знающего ни о море, ни о ветрах. И такое положение для капитанов было вынужденным и неприятным.

Но, подобной участи оказаться в подчинении у какого-нибудь самодура, Диего все-таки пока избежал. Может быть потому, что он служил в далекой от Испании Маниле, где уже успели наладить верфи и спускали на воду собственные корабли, для которых, конечно, необходимы были и толковые капитаны. Ведь продолжалась жестокая война с султанами за новые территории на Филиппинах. Диего же проявил себя, как военачальник универсальный, капитан моря и земли (de mar у guerra), то есть, он умел руководить боевыми действиями не только кораблей, но и сухопутных отрядов.

Диего не терялся даже в тех ситуациях, когда нужно было не только организовывать абордажную атаку, а высаживать десанты и вести их в бой. Потому под его командование доверили еще один корабль, хотя и без официального присуждения чина капитана-генерала. И вот теперь этот ведомый второй в эскадре галеон «Барваленто» под командованием совсем неопытного капитана Мигеля де Сальседо, сына знаменитого конкистадора, подвергался обстрелу. Отец Мигеля Хуан де Сальседо пять лет назад прославился тем, что отбил вместе с прежним губернатором Филиппин нашествие китайских пиратов. Имея всего полтысячи солдат и несколько кораблей против шести десятков джонок и трех тысяч пиратов, которых собрал под свое командование пиратский адмирал Ли Магон, Хуан де Сальседо тогда отстоял Манилу. Но, сын этого прославленного военачальника, который умер от лихорадки три года назад, не отличался талантами. Во всяком случае, капитан корабля из него пока получался очень посредственный.

Все, на что был способен молодой Мигель де Сальседо, так это стараться в точности держаться за флагманским «Сан Себастьяном», повторяя его маневрирование. И теперь, когда положение сложилось отчаянное, он просто не знал, что делать. Дисциплину поддерживать у молодого капитана не получалось. И на «Барваленто» царила паника. Люди там кричали друг на друга, кто-то отчаянно молился, а кто-то и просто прыгал за борт, совсем обезумев. Впрочем, впереди вставал из воды высокий западный мыс Гуама. Может быть, эти безумцы сумеют доплыть туда. Вот только, что кто-нибудь из них умеет хорошо плавать, Диего сомневался. Между тем, дьявольский серый корабль пока больше не стрелял, а просто обходил их зачем-то по дуге, оставаясь вне досягаемости орудий галеонов.

* * *

Когда артиллеристы эсминца, выполняя приказ командира корабля, открыли огонь по второму галеону, который выглядел немного поменьше флагмана, все поначалу недоумевали, почему дан именно такой приказ. Но, приказы не обсуждают, их выполняют. Зная свою воинскую специальность весьма неплохо, комендоры «Вызывающего» быстро добились попаданий из 130-мм орудий главного калибра. Тем более, что расстояние для стрельбы было «детским», всего шесть кабельтовых. А при такой ясной погоде и отсутствии качки, чтобы промахнуться по цели, движущейся с совсем небольшой скоростью, надо очень сильно себя не уважать. И артиллеристы старались, тем более, что расстреливать парусник казалось им абсолютно безопасным занятием. Раз командир приказал сбить все мачты второму, то их и сбили двумя залпами.

Сигнальщики в это время вывесили над эсминцем разноцветные флажки, смысл комбинации которых сводился к тому, чтобы парусники сдавались. Но, те люди, кто находились на галеонах, видимо, не понимали международных сигналов. Впрочем, командир эсминца не удивлялся этому, поскольку международная система флажных сигналов утвердилась намного позже шестнадцатого века. Потому Павел Петрович инструктировал замполита:

— Сейчас нам потребуется твое знание испанского. Мы подойдем к ним с наветренной стороны, а ты будешь кричать им через мегафоны, чтобы сдавались. Попробуем приблизиться еще на пару кабельтовых. Ближе подводить эсминец пока не стану, чтобы не попасть под их ядра. Не пробьют, конечно, наш корпус, но лишний риск и повреждения ни к чему.

— А расстояние не великовато будет, чтобы орать им голосом? — поинтересовался замполит.

Павел Петрович объяснил:

— Потому и захожу с наветренной стороны. Даже если расстояние и великовато немного, ветер все равно донесет до них твои слова. Погода сегодня тихая, но ветерок все-таки есть. Да и усилители у нас неплохие установлены.

— И что я должен этим испанцам говорить? — спросил Саркисян.

Командир ответил:

— Скажешь, чтобы они сдавались.

Но, замполит возразил:

— Зная испанскую религиозность, могу предположить, что они думают о нас сейчас что-нибудь такое, что, вроде бы, мы посланцы сатаны. Хотя бы по той причине, что идем без парусов против ветра, изрыгая дымы в небо. А приспешникам сатаны сдаваться испанцы не будут, потому что фанатики они религиозные.

— Вот и скажи им сразу, Арсен, что мы представляем военно-морские силы Советского Союза, и, если сдадутся испанцы в плен, то всем им гарантируем жизнь, чтобы никаких вопросов даже не возникало, — сказал командир.

— Все равно будут у них вопросы. Они же не знают здесь такой страны, — заметил Саркисян.

— Так на здешнем глобусе у них пока сплошные белые пятна. Мало ли, может, мы из Австралии пришли? Это лучше, чем про какую-нибудь Великую Сибирь врать, о которой им может быть известно, что там нет ничего подобного нашему эсминцу. Скажем лучше, что СССР — это самая мощная держава Юга. И все. Как проверят? Не только же им великие завоевания совершать. Мы чем хуже? Кстати, скажешь им, что этот остров, как и весь архипелаг, объявлен советской территорией, Марианской ССР. А имя острову скажешь, например, Советский. И мы его охраняем, — высказался Павел Петрович.

— Да, остров Советский — звучит неплохо, — кивнул замполит. Но, тут же добавил:

— Насколько я помню, к этому времени испанцы уже объявили свою юрисдикцию над всей грядой Марианских островов. И объявление наших претензий на эту островную территорию сразу чревато войной с Испанией, а она тут пока сильнейшая держава на море!

Но, командир проговорил, прищурившись и с хищным оскалом:

— Наплевать! А что по-твоему прямо сейчас происходит? Раз наши орудия бьют по испанскому галеону, то это не война? Вот уж нашел кого испугаться, Арсен! А еще мировую революцию хочешь в этом веке устраивать! Да их деревянные корыта, обвешенные тряпками, мы продырявим в два счета и пустим на дно, если захотим. Хоть сотню. Если стрелять экономно и наверняка, как сейчас, то и боезапаса нам хватит. Да у них и нету столько галеонов. Во всяком случае, на этих дальних берегах точно нету. Это там у них возле Испании есть Великая Армада. Но, сюда ее притащить к Гуаму, то есть уже к острову Советский, они не смогут ни при каких обстоятельствах по той причине, что оголят тогда свои владения в других местах, а их враги, те же англичане, сразу воспользуются этим. Да и как они доложат о нас своему монархическому правительству, если сейчас мы их или в плен заберем, или на дно отправим?

— А если испанцы все равно не поверят мне и не сдадутся? — опять спросил замполит с сомнением в голосе.

— Тогда возобновим стрельбу. А станут упорствовать, так потопим сначала тот галеон, которому уже сбили мачты, а за большой возьмемся позже. Просто пока не хочется портить красивый кораблик. Он может нам пригодиться. Есть у меня мысли по поводу вспомогательного парусного флота. Но, если придется, то в щепки разнесем и его. Поверь мне, нет ничего хуже для командира, чем смотреть на то, как погибает твой экипаж под огнем противника или под вражеской бомбежкой, а ты смотришь на происходящее, сжимаешь кулаки от ярости, но не можешь ничего сделать. Был у меня такой опыт во время войны, когда немецкие самолеты господствовали в небе. Вот и испанский командир, кто командует этой эскадрой, пусть посмотрит, как погибают его товарищи. И он будет стоять и скрипеть зубами, что сделать ничего против нас не может. А бессилие деморализует. Если командир у испанцев не совсем дурак, и на своих людей ему не совсем наплевать, то быстро все осознает и сдастся, услышав наши требования. Так что давай, Арсен, начинай вещать. Мы уже в подходящей точке находимся.

* * *

После завтрака, за которым теперь всем тем, кому разрешалось гулять по яхте, нужно было самостоятельно ходить на камбуз, напившись чая и наевшись овсяной кашей с яблоком, как девушка, следящая за стройностью фигуры, певица Лаура снова вернулась на верхнюю палубу. Опять пару раз искупавшись, она продолжала валяться на лежаке под большим зонтом, предохраняющем от прямого солнца. Ей было жарко. Большой цифровой термометр, расположенный при выходе из салона-бара под козырьком, показывал + 31. Но духоту немного разбавлял легкий ветерок, дующий с моря. А на небе постепенно начинали собираться облачка. И Лариса Иванова надеялась, что завтра, может быть, жара немного спадет. Все, кто отдыхал с ней у бассейна с утра, постепенно разошлись. Первой ушла Наташа, а Кардамонов, оставшись с Лаурой наедине, подтащил к ней поближе свой шезлонг и попытался клеиться. Но, Лариса сразу поставила его на место, сказав:

— Если вы, Михаил, хотите, чтобы мы сработались и работали дальше вместе, как нормальные творческие люди, то никаких приставаний. Этого я терпеть не могу.

Режиссер отодвинулся от нее, но, вроде бы, не сильно обиделся, проговорив:

— Наверное, я уже немного староват. Понимаю. Впрочем, это не мешает нам вместе разрабатывать концертную программу. Не буду скрывать, я заинтересован в вас, как в певице, но и вы, я думаю, заинтересованы во мне, как в режиссере. Я же не только кинематографист, но и в театре спектакли ставил, да и организовывать разные мероприятия умею. Тут сейчас перед нами задача стоит не просто выступать и петь что-нибудь, а петь так, чтобы песни еще и за советскую власть агитировали, поднимая моральный дух моряков. И это не такая простая задача, как кажется. Вести грамотную пропаганду и агитацию, кстати, совсем не такое простое дело, тем более, в этих условиях, когда за спиной никакой страны нет, а только один образ от нее остался. Но, будем пробовать. Давайте я к обеду подберу кое-какой подходящий репертуар, а вы потом выберете из несколько вариантов?

— Хорошо, — согласилась Лариса, а Кардамонов засобирался и ушел.

Впрочем, слишком долго Ивановой оставаться в одиночестве не пришлось. Вскоре, к ее удивлению, у бассейна появились супруги Марченко. Олег сразу полез в бассейн, где долго плескался, а Алиса расположилась на лежаке, ближайшем к Лауре. Женщина сразу же поделилась новостью, что ее муж, оказывается, успешно прошел собеседование у Соловьева, получив назначение на должность главного специалиста по нефти и разрешение посещать бассейн в любое время.

Глава 17

Небольшое волнение океана постепенно разворачивало неуправляемый галеон «Барваленто» бортом к волнам. И его комендоры уже не могли стрелять по неприятелю, который совершил маневр обхода и держался теперь на правой раковине. Впрочем, все на испанской эскадре вскоре поняли, что тратить ядра и порох на серый чудовищный корабль самого дьявола, изрыгающий дым в небо, — занятие бесполезное. И испанцы, бросив стрелять, неистово молились, повторяя слова молитв за корабельными капелланами.

Но, командиру эскадры не положено отвлекаться на молитвы, когда идет бой. И Диего де Кабрера продолжал внимательно наблюдать за действиями противника, лихорадочно соображая, что же еще можно предпринять, когда с дьявольского корабля внезапно раздался человеческий голос. И ветер доносил до них слова говорящего. Кто-то плохо говорил на испанском языке, с сильным акцентом, свойственным иностранцу, но, вполне понятно.

— Тише, заткнитесь все! Дайте послушать, что он говорит! — командирским голосом выкрикнул Диего молящимся, которые целой толпой опустились на колени прямо на палубу и громко возносили молитвы.

— Не слушайте, добрые католики! Заткните уши! Это дьявол всех нас искушает! — вскричал капеллан падре Алонсо.

Но, Диего возразил:

— Отец лжи не будет говорить с таким ужасным акцентом. Это какой-то иностранец, но не дьявол.

Услышав голос с огромного вражеского корабля и последовавшую перепалку командира и священника, команда «Сан Себастьяна» навострила уши. А с серого корабля все неслись и неслись слова на испанском:

—…Мы представляем военно-морские силы Советского Союза, сильнейшей державы Юга. Этот остров Советский, который вы называете Гуам, принадлежит нам, как и все острова Марианской Советской Социалистической Республики. И командир эскадренного миноносца с бортовым номером 472 приказывает вам немедленно сдаться. В этом случае вам всем будет сохранена жизнь. В противном случае, вы будете уничтожены. Сопротивление бесполезно. Ваше оружие не способно нанести урон нашему кораблю. Мы пока продемонстрировали вам лишь малую часть наших возможностей. Пустить на дно оба ваших галеона для нас не составит труда. Но мы не хотим вашей бессмысленной гибели. Призываю еще раз убрать паруса, лечь в дрейф и поднять белые флаги. Тогда мы примем вашу капитуляцию и не причиним вам вреда…

Все замерли на галеоне, напряженно вслушиваясь и ожидая решения своей участи от командира. Сотни глаз уставились на Диего. И ему пришлось принимать очень непростое решение. Еще раз взвесив все, он понял, что не желает допускать напрасную гибель своих людей. Но, с другой стороны, он не желал и сдаваться до тех пор, пока не убедится, что это на самом деле боевой корабль какой-то могучей морской державы, неизвестной до этого дня, а не дьявольский морок.

Потому он замахал руками в сторону серого корабля и крикнул в ответ:

— Эй, там! Если вы не слуги дьявола, а настоящие люди из плоти и крови, моряки неизвестной мне страны, то я должен сам убедиться в этом прежде, чем приму решение. Потому я требую сначала переговоров у вас на борту! И со мной отправится наш корабельный священник со святым распятием!

Диего не знал, услышали его, или нет, но кричать иностранец прекратил. Истолковав это, как знак согласия, Диего приказал:

— Спустить шлюпку с шестью гребцами! И поднимите над ней белый флаг для переговоров. А вы, падре, готовьте распятие и святую воду. Если там на самом деле находится дьявол, то он сбежит, едва вы ступите с молитвой на борт того серого корабля!

Никто из команды не посмел возразить. Но, обстановка немного разрядилась. По рядам прошел шепот, который быстро перерос в открытое и эмоциональное обсуждение среди матросов, которые засыпали друг друга вопросами: «Если эти белые арабские цифры обозначают номер корабля, значит, у них что же, почти пять сотен вот таких огромных кораблей? И что означает „миноносец“? А раз эскадренный, то эскадры таких кораблей у них, получается, точно есть? И как они ходят без парусов? И почему мы до сих пор ничего не слышали про такую сильнейшую страну?»

Глаза капеллана округлились от страха, но, падре Алонсо держался героически. Прихватив все необходимое, положив даже Святое Евангелие в свою холщовую сумку, он спустился в шлюпку по веревочному трапу и всю дорогу держал над головой большое распятие, ни на минуту не прекращая читать молитвы.

* * *

— Кажется, они начинают как-то реагировать на твою брехню, Арсен! — сказал командир эсминца, наблюдая в окуляры бинокля, как какой-то человек с испанской бородкой и усами, со шпагой на широком ремне, в широкополой шляпе, одетый в зеленый камзол, в широкие синие штаны, вроде галифе, заправленные в высокие сапоги из коричневой кожи, дает указания остальным с высоты полуюта. И как матросы, повинуясь его крикам и жестам, начинают спускать на воду шлюпку-шестерку.

Когда лодка закачалась на воде, а над ней взвился белый флаг, Павел Петрович сразу понял, что происходит, приказав:

— Приготовиться принять на борт парламентеров!

Повернувшись к замполиту, он проговорил:

— Смотри-ка, Арсен, ты был прав, что испанцы нас за демонов приняли. Вон священник с большим крестом сюда едет вместе с их командиром. Так что прояви красноречие. Тебе надо убедить их, что мы тут такие же люди, а не черти какие-нибудь.

Потом Павел Петрович достал из кармана кителя тот самый компактный коммуникатор, который принес ему накануне Соловьев. Штуковина, действительно, оказалась очень удобной. И, набрав номер, как научилособист, командир эсминца позвонил ему. Когда тот ответил, Колясников описал ситуацию с испанцами, которые, похоже, все-таки решили сдаваться. А еще он сказал Соловьеву:

— Ты вот что, Яша, сделай. Раз у нас остров этот теперь не Гуам, а Советский, то распорядись, чтобы красные флаги подняли на берегу. Нужно, чтобы испанцы их заметили. Раз у нас государство, то и флаги должны висеть. И вообще, надо бы нам что-нибудь быстренько придумать, вроде потемкинских деревенек, чтобы видели эти пленные, что схвачено все у нас здесь накрепко. Чтобы они даже не подумали о побеге. Кстати, конвоирование — это твоя работа. Вот и думай, как и где пленных размещать и охранять. Их на двух кораблях человек триста.

* * *

На верхней палубе возле бассейна по-прежнему все было тихо. И Лариса Иванова уже хотела собраться и уйти в каюту, оставив супругов Марченко в компании друг друга, когда внезапно на военном корабле раздались какие-то звонки, а потом взвыла сирена. И любопытство заставило Ларису вскочить с лежака, чтобы подбежать к прозрачному ограждению верхней палубы, сделанному из толстых стеклянных панелей, поверх которых шла золотистая труба поручня. И Лаура наблюдала за тем, как серый корабль, на котором она совсем недавно выступала с концертом, величественно выходил из бухты.

Алиса Марченко тоже присоединилась к Ларисе. А потом подошел и Олег, который сказал:

— Интересно, куда это военные морячки сорвались?

— Думаю, что причина вон в тех парусах, которые у горизонта виднеются. Наверное, наши хотят поближе к паруснику подойти, чтобы проверить, — сказала ему жена.

И они стали оживленно обсуждать, какой стране этот парусник может принадлежать, строя самые невероятные предположения. А потом рассмотрели, что парусника даже два. Получалось хоть какое-то развлечение. Но, когда вдали послышался грохот орудий, все поняли, что дело серьезное. А вскоре еще и Соловьев прибежал с красным флагом и с двумя матросами, которые тут же полезли на куцую мачту «Богини» этот флаг вешать.

* * *

На вторые сутки после происшествия с перемещением во времени Яков Соловьев уже понимал, что навалилось дел столько, сколько ему не переделать и до конца жизни. Но, стараясь не поддаваться эмоциям, он четко определил приоритеты и уговорил самого себя решать все задачи по мере их поступления. Потому вопрос с пленными и арестованными он тоже намеревался решить ни сию минуту, а по мере развития ситуации. Вот только неожиданное появление испанских парусников спутало все планы. Когда капитан второго ранга позвонил Якову и сообщил, что предполагается еще три сотни пленных, Соловьев был застигнут врасплох.

Ведь пленных тоже надо размещать в более или менее человеческих условиях и кормить, хотя бы баландой. И, если их запереть, например, в трюме эсминца, то, во-первых, никакого толку от них не будет, а во-вторых, это означало, что придется расходовать на них ценнейшие продовольственные ресурсы, не получая ничего взамен, кроме их мочи и экскрементов. Этого Соловьеву совсем не хотелось, тем более, что непонятно было, куда же девать столько вторичного продукта, который эти триста заключенных произведут. Хватало ему уже забот о пленных англичанах, которых имелось в десять раз меньше. И потому Соловьев сразу же вспомнил систему трудовых лагерей, разросшуюся при товарище Сталине. А ведь труд заключенных использовался на благо страны: на строительство дорог, каналов, плотин и оборонительных сооружений. Да много чего еще этот контингент строил. Можно сказать, заключенные да пленные немцы всю страну после войны заново и отстроили.

Вот Соловьев и решил, что не стоит и сейчас пленников просто так кормить. Пусть работают! Тем более, что пальмовый лес вокруг бухты валить надо, ставить сторожевые вышки, причалы строить, дома возводить, да и много чего еще делать придется в самое ближайшее время, раз командир с замполитом уже объявили Гуам островом Советский. Название Соловьев счел подходящим и идеологически выверенным, потому даже не стал напоминать этим двоим, что они вообще-то не посоветовались с ним, хотя договаривались все важные решения принимать втроем. Да и что бы он сам предложил? Если только назвать вместо Гуама — Гулаг.

* * *

Шлюпка, движимая шестью гребцами, подошла к борту эсминца, и по шторм-трапу на борт ловко первым поднялся испанский эскадренный командир. Это был молодой человек, еще не достигший тридцатилетия, судя по виду, но держался он уверенно и даже с вызовом. Все необычное, сразу увиденное им на борту «Вызывающего», словно бы и не произвело на него особенного впечатления. Бросив взгляды по сторонам на палубное оборудование эсминца и на матросов с автоматами, направленными в его сторону, он внимательно оглядывал с головы до ног замполита, который вышел его встречать. А следом за ним по шторм-трапу забрался немолодой лысый священник в длинной серой рясе. Этот тоже уставился на замполита, да еще и перекрестил его, прочитав молитву и побрызгав святой водой, отчего вышла неловкая пауза, после которой замполит представился на испанском:

— Моя фамилия Саркисян, я помощник командира по политической части. Рад приветствовать вас на борту нашего корабля.

— Я Диего Хуан де Кабрера, командую этими двумя галеонами. Один вы сильно повредили, убив семерых матросов, которые погибли при падении с мачт. И я хочу точно знать, кто вы такие и по какому праву действуете. Со мной падре Алонсо. Он считает, что вы посланцы дьявола. Потому что ваш корабль движется без парусов, извергая дым в небо, словно адская жаровня, да еще, как я вижу, он у вас весь обшит железом. И как он держится на воде, если не за счет магии? Докажите, что вы не приспешники темных сил, тогда я рассмотрю ваши предложения и приму решение, — сказал испанец, гордо выпятив грудь и положив руку на эфес длинной шпаги, которую у него никто пока не собирался отбирать.

— Можно подумать, что на ваших галеонах не обшивают днище листами свинца! Так почему же вы решили, что нельзя и весь корабль металлом заделать? И, если наши технические достижения превосходят ваши, то это еще не повод обвинять нас в дьявольщине! — выпалил Саркисян.

— Значит, вы добрые католики? — спросил Диего. А Саркисян ответил:

— Ну, почему же, у нас другая вера. Своя собственная. Мы верим в коммунизм, а не в дьявола.

Глава 18

С утра, после того, как корабли прибыли на Гуам, Дмитрий Ефремов собирался посетить эсминец, чтобы осмотреть тех выздоравливающих раненых советских моряков, которые были отправлены туда, получив необходимую медицинскую помощь на борту «Богини» сразу после стычки с пиратами. Кроме того, надлежало осмотреть и пленных англичан. Особенно вызывало беспокойство военного врача состояние священника с простреленной ногой, да и пиратский командир нуждался в дальнейшем лечении после контузии. Ефремов не смог отговорить особиста от транспортировки этих двоих на эсминец. И теперь молодой доктор был вынужден проводить их дальнейшее лечение не в прекрасных условиях стационарного госпиталя, развернутого на «Богине» и оснащенного всей необходимой медицинской аппаратурой из двадцать первого века, феноменальные возможности которой ему уже продемонстрировали профессор Валентин Квасницкий и врач Тамара Петренко, а в своем скромном лазарете на «Вызывающем».

Впрочем, лечебный процесс пока шел по плану. Сделав всем перевязки, Ефремов убедился, что, во всяком случае, осложнений у раненых не выявлено. А все здоровые пленные подверглись дезинфекции и теперь щеголяли в старых, но выстиранных матросских робах, которые им выдали советские моряки после того, как обрили всех наголо, вымыли под душем с дезинфицирующими составами, а потом пару раз пропарили в корабельной бане. Пиратского капитана и капеллана с «Золотой лани» разместили на эсминце под охраной в двухместной каюте. И настроение у них было вполне неплохим, потому что они теперь могли развлекать друг друга разговорами хоть с утра и до ночи. Английский священник просил военного врача передать начальству просьбу, чтобы ему отдали обратно отобранную библию, а капитан Френсис Дрейк просил привезти еще какой-нибудь журнал с красотками, взамен того, который забрал у него капитан третьего ранга.

И так получилось, что, задержавшись на боевом корабле, Дмитрий стал свидетелем морского боя, вернее, избиения несчастного парусника и последующих переговоров с испанцами. Дмитрий не знал испанского языка, но, как оказалось, испанский капитан, прибывший для переговоров, неплохо знал английский. И потому, когда он потребовал показать ему пленного капитана с английского галеона, Ефремов, как врач, сопровождающий пациента, которого вынесли в кресле на палубу эсминца советские матросы, слышал разговор между испанцем и англичанином.

— Я Диего Хуан де Кабрера, командир испанской эскадры. Мне сказали, что здесь в плену находится тот самый английский пиратский капитан Френсис Дрейк, дурная слава о преступлениях которого, о разгроме, устроенном на Панамском перешейке шесть лет назад, давно достигла моей родной Испании и даже докатилась до Манилы. Вы ли это? — спросил испанский капитан.

— Да, это я, — с гордостью ответил Дрейк, выпятив подбородок.

— Значит, я говорю с тем самым разбойником Эль Драго, который принес столько горя моим соотечественникам в Новой Испании? — не переставал удивляться испанец.

— Жалею, что не успел нанести еще большего ущерба вашей монархии. Будь я сейчас здоров и не в плену, мы бы с вами поговорили на языке пушек, — сказал Дрейк.

— Если бы вы не были столь немощны, я бы прямо сейчас заколол вас шпагой, — высказал испанец ответную любезность, положив руку на эфес своего холодного оружия.

Дрейк зыркнул на него своим здоровым правым глазом и проговорил:

— Как видите, я ранен и нахожусь в плену, а потому слаб и безоружен. Это так. Но, не забывайте, что я тут почетный пленник, и меня хорошо охраняют. Только дернитесь, сеньор, и вот эти бравые матросы в необычной форме застрелят вас. А ружья у них не такие, как у нас с вами, а многозарядные и очень точные, как и их пушки, с помощью которых, как я погляжу, они посбивали вам с одного из кораблей все мачты. И пусть эти люди тоже враги мне, как и вы. Но, они гораздо лучше и благороднее вас, грязных испанских собак! И я радуюсь, что попал в плен к ним, а не к вам, фанатичные ублюдки!

После этой фразы испанец потащил шпагу из ножен, но замполит, стоявший рядом, вовремя дал команду, и Дрейка на кресле матросы понесли обратно.

* * *

Старшую стюардессу Анастасию Белецкую радовало то, что количество раненых, находящихся на «Богине», постепенно сокращалось. Легкораненых и выздоравливающих, чье состояние уже не вызывало опасения у врачей, постепенно переводили на военный корабль. А тяжелые раненые лежали в хирургическим отделении, где за ними ухаживали сами врачи и медсестры-массажистки. И потому эти раненые пока тоже выпадали из сферы обслуживания стюардесс.

Утром, после того, как корабли пришли на Гуам, молодой доктор Ефремов отправился на эсминец, погрузив с помощью матросов в моторный баркас еще нескольких раненых. И стюардессы приводили в порядок освободившиеся бежевые диваны, как следует отмывая их от крови и мочи, и заклеивая дыры от пуль и пик специальным ремонтным скотчем для этой мебели, подобранным по цвету заранее. Раненых английских моряков в помещении главного ресторана осталось всего несколько.

Чтобы они не портили вид той части зала главного ресторана, куда пираты не добрались, Анастасия распорядилась сгруппировать оставшихся раненых ближе к корме и задрапировать тяжелыми красными шторами с ламбрекенами, развесив их поперек помещения. Лучше бы она этого не делала, потому что Соловьев, едва увидев красную материю, тут же распорядился эти занавески сорвать и порезать их на флаги. После чего стюардессам пришлось, вооружившись ножницами, несколько часов подряд изготавливать красные знамена с древками в виде запасных ручек от швабр.

* * *

Соловьев совсем упустил из виду, что на главной палубе «Богини» между кормой и основным рестораном имелось еще одно помещение. Посередине между двумя проходами, ведущими на корму, как выяснилось, располагался самый настоящий ангар. Наглухо закрытый и загерметизированный еще перед штормом, он не пострадал от пиратского нападения, потому что был весь обшит противопульной броней. Яхта же, как уже выяснил особист, строилась с защитой от возможного нападения террористов. Потому, например, и все стекла на ней оказались пуленепробиваемыми. И ни одно из них не разбилось в результате перестрелки. В сущности, кроме людей и мебели не пострадало ничего существенного.

Оказалось, что внутри ангара сохранился в целом виде летательный аппарат. Небольшой, двухместный, импортный, но, почти новенький и вполне способный подниматься в воздух вертолет. Дело оставалось за малым: уговорить его пилота летать. Все осложнялось тем, что этот тридцатипятилетний летчик был гражданином США и звали его Макс Полянски. Потомок эмигрантов, он прекрасно говорил по-русски, но летать наотрез отказывался. Причем, его аргументы казались вполне бесхитростными. Двигала им, скорее, жадность, чем политические убеждения. И Соловьеву приходилось тратить время на уговоры, потому что вертолет ему был нужен прямо сейчас:

— Поймите же, Макс, что здесь 1579-й год. Никаких Соединенных Штатов Америки в этом времени не существует и долго еще не возникнет. Те края даже не освоены пока белыми людьми. Там сейчас только индейцы живут и охотятся на бизонов в прериях. Мы же и вовсе находимся на другом конце света. И нам всем, кто оказался здесь, предстоит выживать в этом чуждом суровом мире начала эпохи Возрождения, но, по сути, все еще средневековья. Потому мы все должны сейчас делать общее дело, помогая друг другу, объединиться перед лицом общей угрозы, независимо от нашего положения до переноса в шестнадцатый век. Иначе тут просто не выжить. А вместе, действуя сообща, мы сможем построить новое государство и отбиться от врагов. И ваши навыки пилота нам тоже нужны.

Но, Макс упорствовал:

— Зачем мне что-то делать для вас? Я не люблю коммунистов. Да и что я с этого буду иметь? В США пилот вертолета получает весьма неплохие деньги, а на «Богине» мне платили за каждый полет втрое, потому что взлетать с корабля и садиться на него, причем, на весьма небольшую посадочную площадку — это всегда рискованно. К тому же, все риски дополнительно покрывала страховка. Если бы со мной что-нибудь случилось, то моя семья получила бы отличную компенсацию. А сейчас что? Где моя семья? Я так полагаю, что никогда больше не поцелую свою жену Джейн и не обниму своих маленьких дочек Сандру и Сабрину. И чем вы мне можете это компенсировать? Не буду летать, хоть убейте.

— Ну, мы все здесь в таком же положении. Каждый потерял своих родных. И что теперь, лечь и умереть? Не лучше ли пытаться выжить и, в конце концов, построить себе семью заново? А что касается оплаты, то я могу вам прямо сейчас заплатить вашими любимыми долларами в десять раз дороже вашего тарифа. Хотите? У меня тут очень много арестованных денег в сейфе лежит, — сказал особист, имея ввиду конфискованное у Дворжецкого.

Но, пилот гнул свое:

— Вы что, совсем за дурака меня держите? Я уже тоже понимаю, что здесь бумажные доллары никому не нужны, как и цифры на банковских счетах. И разве у вас имеется что-нибудь стоящее, ради чего мне есть смысл с вами сотрудничать?

Соловьев посмотрел на него, хитро прищурившись, и проговорил:

— Да? Ничего нету, вы полагаете? А вот скажите, как американец, цените ли вы личную свободу? Так вот, я могу ее вам навсегда ограничить, если откажетесь сотрудничать.

— Вы мне угрожаете? Тогда, тем более, какой резон мне доверять вам и работать с вами? — проговорил американский летчик.

— Вы что же думаете, что без вас мы не разберемся с этим маленьким вертолетом, если уж разобрались с управлением кораблем из вашего времени и со всеми этими вашими электронными устройствами, вроде компьютеров и компактных коммуникаторов? Разберемся. Даже вся документация по вашему вертолету и инструкции по управлению у нас есть в тех самых компьютерах. Только время понадобится, чтобы постепенно освоить пилотирование на практике. А мне прямо сейчас лететь нужно. Только и всего. Если откажете, то пеняйте на себя. И не жалуйтесь потом на притеснения со стороны властей, — сказал особист.

Поняв, что Соловьев шутить не намерен, и не желая усугублять разногласия с таким опасным человеком, Макс предложил:

— Я слышал, что вы забрали у пиратов много золота. Если золотом станете платить за каждый полет, то я согласен работать на вас. Только золото вперед. Полфунта мне перед вылетом будьте добры!

Но, Соловьев начал торговаться:

— Заплачу сто грамм, то есть, четверть фунта. И вылет через полчаса.

В конце концов, они сошлись на ста двадцати граммах драгоценного металла за вылет.

* * *

Как только закончился морской бой эсминца с парусниками, который Федор Яровой наблюдал с мыса в бинокль, зазвонил коммуникатор-смартфон. Соловьев приказал оставаться на точке и немедленно устанавливать там флагшток из подручных материалов. Но больше всего Федора удивило, что это место теперь, как сообщил особист, называлось мысом Коммунизма, а сам остров больше никакой не Гуам, а Советский. Хорошо еще, что с собой запасливый мичман прихватил в поход тонкую, но прочную веревку, на всякий случай. Используя ее, он быстро мастерил флагшток из отдельных палок, связывая их в достаточно длинную конструкцию, пока его матросы расчищали с помощью штык-ножей растительность на остатках фундамента форта, строящегося когда-то на этом месте во время предыдущей попытки завоевания Гуама колонизаторами, которая, судя по их скелетам, завершилась для них бесславно.

Флагшток получился не слишком высоким, всего метра четыре, но остатков веревки как раз хватало, чтобы сделать для него три достаточно надежных растяжки, закрепив их на кольях и прочно воткнув основание между камней, а еще и привязать флаг наверху. Только вот самого флага не имелось. А приказ повесить красный флаг поступил. Ну, не проделывать же весь путь обратно с мыса, ради того, чтобы получить флаг с корабля? Спуститься же прямо к воде, чтобы вызвать катер, не позволяла крутизна скал. И мичман пребывал в затруднении, пока не услышал шум винтов. С кормы яхты вертикально поднялся и пошел к мысу маленький белый вертолет, и вскоре летательный аппарат завис над мысом, а сам Соловьев скинул в нескольких метрах от мичмана целую упаковку с красными флагами.

Глава 19

После слов Саркисяна, падре Алонсо начал неистово креститься, а потом завопил:

— Я так и знал, что это язычники! Они верят не в Иисуса Христа, а в свой этот какой-то там изм!

— Не в изм, как вы изволили выразиться, а в коммунизм! — уточнил Саркисян.

— Точно язычники! Что еще за коммунизм? Какое-то дьявольское учение, не иначе! — вскричал лысый сухощавый священник, грозно потрясая распятием и нервно озираясь по сторонам, поворачивая голову так, словно опасаясь, не зашел ли уже со спины какой-нибудь черт с рогами.

Глядя на ужимки церковника и слушая его бред, Саркисян попытался объяснить простыми словами:

— Коммунизм — это учение о построении справедливого общества, учение о лучшем будущем, о том, что человек человеку друг, товарищ и брат, о том, что все люди равны. Иными словами, мы исповедуем справедливость.

Но, священник не унимался. Указав пальцем на флаг, он продолжал обличать:

— Да? Справедливость исповедуете, говорите? А это что у вас такое изображено на флаге? Почему там кровавая магическая пятиконечная звезда? Да еще и в компании дьявольских пыточных инструментов?

Замполит тоже повысил тон:

— Ну, знаете ли, падре! Это только ваша святая инквизиция, наверное, применяет серпы и молоты в качестве орудий пытки. У нас же — это самые обыкновенные орудия труда. Серп с молотом символизируют мирный труд, пятиконечная звезда символизирует человека, а красный цвет сообщает о том, что за спокойный мирный труд людей приходится платить кровью военных. И к дьяволу все это не имеет ни малейшего отношения. Впрочем, если вы так хотите увидеть настоящего дьявола, то у нас тут есть один в плену. Сейчас покажем. Это английский пиратский капитан Френсис Дрейк, который очень не любит ваших соотечественников.

После чего Диего де Кабрера воскликнул, перебив своим громким командирским голосом истерики священника:

— Неужели у них в плену сам Эль Драго? Не может быть! Это же, на самом деле, сущий дьявол!

И вскоре Дрейка доставили на смотрины к испанской делегации матросы. Они притащили английского капера вместе с креслом, за которым шел и сопровождающий его судовой врач. После маленькой словесной перепалки, состоявшейся между Диего и Френсисом, когда пиратского командира матросы унесли обратно в каюту, падре Алонсо перестал голосить. А Диего де Кабрера согласился подписать капитуляцию и сдаться в плен. Видимо, так на него подействовал факт пленения самого неуловимого пирата Дрейка. Вот только Диего потребовал для себя и своих людей, чтобы их как можно скорее обменяли на пленных, которых возьмет испанская сторона, раз, как он понял, война между этой неизвестной державой со странным названием Советский Союз и Испанией уже началась, пока он находился в плавании и шел через Филиппинское море.

На это Саркисян не стал возражать, а выдвинул встречное условие, что пока испанцы будут находиться в плену, их обяжут отрабатывать свою кормежку по восемь часов в день. Ведь никаких Женевских и прочих международных конвенций насчет пленных тут пока не существовало. Впрочем, Диего на это условие согласился, но потребовал, чтобы всем офицерам в плену сохранили личные вещи и холодное оружие, а матросам — только личные вещи, а, кроме того, чтобы советская сторона дала письменное обязательство, что никто не станет над пленными издеваться, глумиться и унижать их, если они будут придерживаться оговоренных правил поведения, а за работу им предоставят не только еду, а еще и кров.

Падре Алонсо со своей стороны настоял, чтобы в бумагу о капитуляции вписали обязательство не склонять пленных к служению дьяволу или иным верованиям, с разрешением проводить католические богослужения. На последний пункт замполит согласился со скрипом, немного исправив его и уточнив, что церковные службы можно будет проводить лишь по праздникам. А священник требовал, чтобы предоставили еще и церковное помещение. Замполит с падре Алонсо довольно долго препирались на религиозную тему. До тех пор, пока, наконец, Саркисян, поняв, что вот так запросто заставить отказаться верующих испанцев от их любимых церковных обрядов без рисков возникновения бунтов среди пленных не получится, согласился на регулярные воскресные службы длительностью в один час. А церковь себе, если хотят, то пусть строят сами в свободное от основной работы время на участке, выделенном для этой цели советским руководством, согласно договоренности между сторонами. И такая формулировка, кажется, устроила даже священника.

Во всяком случае, церковник наконец-то перестал спорить, а скрупулезно начал записывать все оговоренные пункты документа на бумаге авторучкой из 1957-го года, подаренной ему Саркисяном в знак доброй воли. Перед этим матросы по указанию замполита притащили на палубу приличный стол, стулья и письменные принадлежности из кают-компании. Правда, прежде, чем начать записывать, падре несколько минут вертел необычную для своего времени письменную принадлежность в руках и удивлялся, что чернильница помещена прямо внутрь, да и перо у этой ручки золотое, а не гусиное.

Когда все было окончательно согласовано и изложено на бумаге в двух экземплярах, Саркисян поднялся на мостик и доложил командиру эсминца. Павел Петрович дал добро, но сам спускаться не стал. Он взирал на пленных с высоты мостика, сохраняя дистанцию между собой и ими, чтобы испанцы понимали, что они не на равных, а находятся все-таки в плену. Впрочем, он приложил руку к козырьку фуражки в знак приветствия. Диего же смотрел на командира эсминца снизу-вверх без страха, но с уважением, потому что он увидел перед собой сурового воина, лицо которого избороздили боевые шрамы. Испанский капитан понимал, что такой свирепый человек со страшным лицом, привыкший убивать, не остановится ни перед чем, если его разозлить. И для Диего в тот момент показалось большой удачей, что этого опытного старого морского волка, управляющего столь грозным огромным боевым кораблем, закованным в металл, словно тяжелый рыцарь, испанцы все-таки не довели до крайности, вовремя проявив разумность.

Потом матросы заварили переговорщикам крепкий кофе. Испанцы удивлялись ароматному напитку, потому что кофе к этому времени еще отнюдь не распространился по всему миру, а оставался напитком редким и экзотическим. Попивая его в тени надстройки эсминца, замполит и командир испанской эскадры подписали договор о капитуляции, хоть и не совсем безоговорочной, а с небольшими оговорками. Впрочем, на самом деле, Саркисян прекрасно знал, что ни один из советских людей в плен к испанцам пока не попал, а, может быть, и не попадет, значит, эти испанцы могли застрять в плену очень надолго. Но, если они будут свою кормежку отрабатывать, то это и к лучшему. Дополнительная рабочая сила на острове точно потребуется.

* * *

Местные рыбаки на своих катамаранах с косыми парусами проявляли осторожность. Они отошли на безопасное расстояние, но внимательно с самого утра наблюдали за кораблями белых людей. Такого они еще никогда не видели. Раньше к острову приходили только корабли с парусами. Те тоже были очень большими, но не такими огромными, как эти два корабля, серый и белый, которые пришли в бухту Апра, не неся на себе ни единого паруса. И что это были за корабли, никто из островных жителей не понимал. Мало того, что они умели быстро двигаться по воде без всяких парусов, а только пуская дым в небо, словно внутри них горели костры, так еще и белые люди с этих огромных кораблей на берег съезжали какие-то другие, которые выглядели и говорили по-другому, чем все те, которые появлялись на острове раньше.

И эти новые белые люди пока, вроде бы, не собирались грабить местные деревни, а интересовались только окрестностями самой бухты, на берегу которой после того, как прежние белые разгромили целых три поселения, больше не селился никто уже несколько лет, потому что опасность появления белых людей с их громовым оружием могла нагрянуть в любой момент. А те, которые на кораблях с парусами, каждый раз убивали кого-нибудь из местных.

Вскоре появились и обычные корабли белых людей с прямыми парусами. Вот только те белые, которые приплыли раньше, не пустили эти корабли в бухту, применив громовое оружие против парусных кораблей. Боевые вожди островитян так и не решились напасть, воспользовавшись моментом распри в стане врагов, выжидая, чем кончится схватка белых между собой. И вожди правильно сделали. Вскоре все те, кто наблюдал с катамаранов, увидели, как упали мачты одного из парусников под ударом громового оружия длинного серого корабля. И все островитяне недоумевали, неужели же боги прислали этот серый корабль вместе с белым, чтобы защитить жителей острова от тех кровожадных белых, которые прибывали на парусниках? А когда с белого корабля без парусов, остановившегося посередине бухты, в небо взлетела жужжащая белая птица, это вызвало еще большее недоумение у местных. Потому что ничего подобного раньше они никогда не видели. И главный вождь сказал, что это точно божественный знак.

* * *

Софья все последние сутки постоянно жаловалась на скуку, нудила и капризничала. А теперь еще начала и упрекать своего любовника, что все это дурацкое приключение случилось из-за него. Мол, не поехали бы на злосчастной яхте и не попали бы в такую переделку. Но, хуже всего для Альтмана оказалось то, что с самого утра, едва увидев за стеклами каюты тропический остров, Софья стала истерить и рыдать, что ее никуда не выпускают. Таких эмоций Абрам Альтман и вовсе на дух не переносил.

И он уже не знал, куда спрятаться от назойливой любовницы. Находясь в каюте, это сделать не представлялось возможным. Потому Альтман вышел в коридор. Требуя позвать начальство, он устроил охранникам-матросам небольшой скандал. Он уже был готов наброситься на моряков с кулаками, лишь бы его куда-нибудь отселили от сожительницы, пусть даже в камеру. Но тут, к его удивлению, на крик явился тот самый морской офицер по фамилии Соловьев, который теперь, после ареста Бориса Дворжецкого, всем заправлял на «Богине». И Альтман начал требовать уже у этого Соловьева, чтобы или его самого куда-нибудь отселили, или чтобы убрали от него куда-то назойливую надоедливую девку.

А Соловьев, выслушав крики Альтмана, сказал ему спокойно:

— Ну, что же вы так раскричались, гражданин буржуй? Девка довела? Так нечего такую молодую любовницу себе под старость лет заводить! Лучше пройдемте в салон-бар и поговорим там спокойно.

Этот Соловьев уже настолько обжился на яхте, что, когда они поднялись по трапу, он самостоятельно извлек из-под барной стойки бутылку французского коньяка и разлил напиток по пластиковым стаканчикам, а потом сказал:

— Вот вы, насколько я помню, скромным финансистом представились. А, на самом деле, вы очень даже крупный банкир. Материалы я из вашего ноутбука извлек. И мне в этом, как это вам ни покажется странным, уже помогли специалисты из вашего же времени. Впрочем, сейчас эти ваши суммы с множеством нулей на счетах без надобности. Потому что здесь они ничего не значат. Считайте, что ваш банк лопнул. И здесь вы — никто.

— Я и сам это понимаю, вот и не знаю, что же теперь делать, — пробормотал Альтман, отхлебнув коньяк.

Соловьев хитро посмотрел на него, тоже отхлебнул и сказал:

— А я вот думаю о том, что для создания финансовой системы нашего нового государства нам потребуется организовать и упорядочить товарно-денежные отношения.

У Альтмана сразу загорелись глаза, он проговорил:

— Тогда вы нашли самого подходящего специалиста! Я возьмусь за эту работу. Какие активы предполагаете пустить в оборот?

— Ну, предположим, в моем распоряжении есть драгоценные металлы…

Альтман перебил:

— Думаете, что я не знаю? Да вся яхта знает, что вы с пиратского корабля сокровища перегрузили к себе на эсминец.

— И откуда же такие сведения? — поинтересовался особист.

Альтман отпил еще и разоткровенничался:

— Сразу же по яхте слухи поползли, как только кто-то рассмотрел на паруснике название. Не думайте, что мало людей помнит, что за галеон «Золотая лань» и кто такой его капитан Френсис Дрейк. Я, например, даже точно знаю, сколько сокровищ находилось на борту. Там было ценностей на полмиллиона фунтов в ценах 1579-го года. Золота в слитках и в изделиях около центнера. Серебра в слитках, монетах и изделиях почти пятнадцать тонн. А также много крупных алмазов, рубинов и изумрудов. Всего ценностей на паруснике Дрейка находилось почти вдвое больше, чем среднегодовые доходы всей Англии в эти годы!

Особист тоже отпил коньяк и спросил:

— И как по-вашему можно это использовать?

И тут Соловьеву показалось, что в глазах банкира закрутились арифмометры, настолько эмоционально он заговорил:

— Да у вас в руках казна одной из мощнейших европейских держав этого века! Располагая такими активами можно тут в Юго-Восточной Азии перевернуть абсолютно все! Только для этого нужен ум и знания финансиста, чтобы распоряжаться ресурсами грамотно. И тогда можно купить всех! Не только мастеров, солдат или рабов, но и местных правителей прямо со всеми их государствами! А еще можно чеканить собственную монету, приобретать продовольствие, сырье, материалы, построить с нуля промышленность, создать армию и флот в короткие сроки, да переделать весь этот мир под себя, в конце концов! Ведь обладание такими деньжищами расширяет возможности просто невероятно! Даже вот этот остров можно у местных легко выкупить без всякого кровопролития. Да будет вам известно, что тот самый знаменитейший остров Манхэттен, где потом основали сначала Новый Амстердам, а потом Нью-Йорк, голландцы в 1626-м году купили у индейцев всего за несколько десятков гульденов, несколько ружей и томагавков, дав в придачу местным мешок разноцветного бисера, зеркальце и «огненную воду»!

— А если я назначу вас главным государственным финансистом, например, председателем госбанка, то справитесь? — задал Соловьев тот вопрос, который и приберегал для этого разговора.

Глава 20

Когда матросы выполнили боевую задачу, развесив красные флаги в тех точках, где приказал капитан третьего ранга Соловьев, мичман Яровой разрешил им расположиться на отдых в тени пальм и искупаться. Но, только не всем сразу, а по очереди. Купались трое, а остальные, включая самого мичмана, охраняли их в это время, расположившись на привал на песчаном участке берега. Матросы нарубили штык-ножами банановые грозди и кокосовые орехи, сорвали десяток манго, и все с удовольствием лакомились спелыми плодами, запивая их кокосовым молоком. И каждый из этих советских парней только сейчас начинал понимать, в какое же райское место они попали. Они так и говорили друг другу:

— Здесь же просто курорт! Только очень уж жарко и дикари какие-то голые бегают.

А мичман говорил подчиненным:

— Ничего, ребята, привыкнем. Человек ко всему привыкнуть может. Особенно наш человек из СССР. Да и некуда нам деваться. Будем продолжать службу здесь. Тут теперь будет наша база, на этом самом острове, который назван Советским. Он, кстати, совсем немаленький. Длиной 48 км, и шириной до двенадцати.

Пока они отдыхали, в бухту вернулся и «Вызывающий», притащивший за собой на буксире трофеи. За эсминцем на буксирном конце волочился галеон с убранными парусами немного побольше, чем «Золотая лань». А уже с этого парусного корабля был перекинут буксир на галеон поменьше с обломанными мачтами. И оба трофейных парусника, судя по их флагам, принадлежали Испании. Видимо, эти флаги еще просто не успели заменить на новые советские.

И тут же в бухте началась суета. Оба белых катера необычной формы спустили на воду из бортовых люков «Богини». Используя их в качестве буксиров, на них завели концы, за которые поврежденный парусник оттащили к берегу во внутреннюю гавань. И в том месте, которое указал мичман Яровой, как подходящее, наглухо посадили лишенный мачт галеон на мель метров за десять от уреза воды, сделав, таким образом, из него дебаркадер, который оставалось лишь прочно закрепить канатами на берегу и оборудовать удобные сходни. Получили сразу и причал, и вместительный береговой барак для пленных, которые, выполняя условия сдачи, сами перегрузились на него с помощью шлюпок еще на внешнем рейде. Теперь же их, до осуществления фильтрационных мероприятий, приказали охранять мичману и его группе, чтобы испанцы не смели сходить на берег до особого распоряжения.

* * *

Разумеется, Соловьев поднялся в воздух на вертолете, заплатив летчику золотыми монетами из пиратских сокровищ, да еще добавив 50 грамм золота для авиатехника за скорейшую подготовку вертолета к взлету, не только ради того, чтобы снабдить флагами мичмана Ярового. Основной задачей была воздушная разведка территории. До этого Соловьеву уже приходилось летать на вертолете «Ми-1», но этот, фирмы «Робинсон», оказавшийся размерами даже поменьше и с посадочными лыжами вместо шасси, был гораздо комфортнее. В изделии из двадцать первого века все казалось продуманным и прилизанным, начиная от очень удобных кресел, в которых почти не ощущалась вибрация, до прекрасной звукоизоляции пилотской кабины, внутри которой имелся даже кондиционер. А пилот, кроме обычного набора приборов, мог использовать бортовой компьютер, радар и систему ночного видения. И особист прекрасно понимал, что наличие такого летательного аппарата может сильно облегчить многие задачи. Ведь господство в воздухе — это вопрос стратегический.

Соловьев хорошо понимал и значение разведки. Потому сразу же, как только они пришли в бухту, он отправил группу Ярового обследовать берега гаваней. Вот только более обширные разведывательные мероприятия быстро было не произвести. Ведь для этого нужно отправлять в разных направлениях пешие экспедиции, задействовав множество людей. Да и времени их продвижение по пересеченной местности заняло бы много. Остров немаленький, покрытый джунглями, без дорог, но с горками и речками. Да и стычки с местными жителями весьма вероятны. А вот на вертолете облететь весь остров можно довольно быстро. Тем более, когда много чего про этот клочок суши в океане заранее знаешь. А Соловьев перед полетом, пока вертолет готовили, потребовал у Давыдова все сведения по Гуаму, которые находились в электронной памяти компьютеров. И теперь он сличал сверху просмотренные фотографии этого острова, сделанные в двадцать первом веке, с положением на 1579-й год, отмечая на карте выявленные объекты.

Особист попросил пилота лететь невысоко, придерживаясь эшелона в двести метров. Облетев бухту, с воздуха Соловьев сразу заметил не только два недостроенных форта, на которые набрел мичман со своими парнями, а еще и три заброшенные деревни в джунглях подальше от берега. Каменные столбы, которые, как следовало из справки, распечатанной Давыдовым на устройстве, называемом «принтер», здесь именовались «латте», выделялись среди зелени джунглей. Также крупные несущие деревянные балки хижин, сделанные из стволов пальм, все еще были достаточно хорошо видны с воздуха. Но, ни стен, ни крыш из пальмовых листьев у этих жилищ уже не осталось. К тому же, на месте деревень виднелись и следы пожаров.

Все это могло указывать на следы войны, которая за бухту велась, видимо, испанцами, хотя в исторической справке никаких подробностей про это не сообщалось. Говорилось только о том, что сначала в 1521 году Гуам для европейцев открыл Магеллан, потом в 1565-м его своей колонией объявили испанцы, оставив на острове миссионеров, которых местные всех перебили. А потом на протяжении десятков лет остров использовался испанскими моряками, как промежуточная остановка на маршруте с Филиппин в Мексику, для отдыха команд и пополнения запасов продовольствия и пресной воды. Но, настоящее покорение местного народа испанскими колонизаторами, сопровождавшееся настоящим геноцидом туземцев, началось лишь век спустя. А первым туземным вождем, принявшим католицизм, был некий Кепуха. И произошло это событие только в 1668 году.

Похоже, стычки между испанцами и местными на острове не прекращались, периодически вспыхивая с того момента, как аборигены вырезали первых испанских поселенцев в 1565-м году, то есть 14 лет назад. И Соловьеву слабо верилось, что темпераментные испанцы совсем сдались и отступили на десятилетия. Просто вооруженная борьба, похоже, ограничивалась пока лишь территорией вокруг главной островной бухты. Место для размещения базы флота, конечно, было удобнейшее. Не зря же из фотографий двадцать первого века следовало, что базировались тут немалые силы американского ВМФ. Даже огромные авианосцы и подводные лодки с ракетным оружием. Причем, как явствовало из описания к тем фотографиям, подобные американские корабли имели на борту ядерные реакторы. Впрочем, Соловьев не удивлялся. Он и в своем 1957-м году обладал секретной информацией, что в США уже построили и успешно эксплуатируют первую подобную атомную субмарину.

После того, как Соловьев скинул мичману флаги на мыс, вертолет взял курс на юг. Примерно в миле от основания полуострова Ороте, прикрывающего гавани и помеченного особистом на карте, как полуостров Коммуны с мысом Коммунизма, обнаружилась рыбацкая деревня. А рядом с ней на воде и на берегу находилось множество лодок. В основном, совсем маленьких, но, попадались среди них и довольно крупные каноэ с балансирами и даже небольшие катамараны с косыми парусами. И все местные загорелые и почти голые люди, задирая головы в сторону шума винтов, с большим любопытством смотрели на вертолет, пролетающий над ними.

Как уже знал Соловьев из справки, выданной Давыдовым, сами себя местные жители называли чаморро, что, вроде бы, означало «народ вождей». Но, среди них, конечно, настоящими вождями, как везде и во все времена, были лишь отдельные особенно одаренные личности с которыми и предстояло налаживать контакты в первую очередь. Глядя с высоты на беззаботных обитателей Микронезии, особист думал о том, что все островитяне теперь сделались гражданами новообразованной Марианской ССР, хотя сами еще даже не подозревают о своем счастье. Эти счастливые люди пока не ведают, что им довелось оказаться в месте зарождения нового Советского Союза Юга.

* * *

Подписав капитуляцию, испанцы согласились переправиться на галеон, лишенный мачт, который назывался «Барваленто», освободив, тем самым, флагманский «Сан Себастьян» от своего присутствия. И вскоре еще один отличный парусник, даже побольше «Золотой лани», находился в полном распоряжении советских моряков вместе со всем оружием и припасами, находящимися на борту. К удивлению матросов с эсминца, на испанском военном корабле обнаружилось, помимо всего прочего, довольно много животных: шесть баранов, восемь коз и дюжина поросят. Оказывается, таким образом испанцы везли с собой продовольственный запас. Холодильников у них не имелось, а жара стояла нешуточная. Вот мясо и приходилось держать в живом виде до самого обеда.

Воняло от зверья, конечно, ужасно, но, замполит, который тоже прибыл на борт «Сан Себастьяна» осматривать трофеи, сразу же распорядился всех животных сохранить. Тем более, что каждой твари, как говорится, имелось по паре, и они могли начать размножаться, если их поместить на острове в надлежащие условия. И это уже было неплохим заделом для создания колхозаи обеспечения поселенцев продовольствием. Решение продовольственной проблемы являлось актуальной задачей, поскольку запасы продовольствия, имеющиеся на кораблях, расходовались с каждым прожитым днем. А животноводство тоже им придется начинать с нуля, потому что на острове не водилось никаких крупных животных, а только всякие грызуны и птицы.

* * *

Оставшись в каюте одна, после того, как Абраша Альтман сбежал от нее, Софья задумала побег. Сквозь остекление каюты она видела, что «Богиня» находится посередине красивой бухты. И, если бы удалось выбраться из каюты, то для самой Сони, как называли ее родители, оставшиеся теперь где-то в неведомой дали за горизонтами времен, доплыть до берега не представляло особой сложности. В детстве она занималась синхронным плаванием, а в последнее время полюбила нырять с аквалангом. Обладая несколько взбалмошным, но достаточно авантюрным характером, она решила сбежать от всей этой мерзкой компашки, состоящей из людей, подобных Альтману.

А новые хозяева «Богини», военные моряки, выскочившие прямиком из совка, ей не нравились еще больше с их идиотскими правилами. И она решила для себя, что гораздо охотнее поселится в джунглях этого острова и будет до конца дней бороться там с природой и с туземцами за место под солнцем, чем покорится новому порядку, ограничивающему личную свободу. Она узнала, где находится корабль, потому что не отдала Геннадию Давыдову свой смартфон, припрятав его у себя на теле в тот момент, когда этот безопасник, мгновенно переметнувшийся от Дворжецкого на сторону новых властей совкового образца, пришел к ним в каюту с обыском. Соня сказала Давыдову, что у нее месячные, и заперлась в туалете. И теперь единственный работающий сайт самой «Богини» сообщал ей, что они находятся на острове Гуам, который, оказывается, приказом военно-морских начальников переименован в остров Советский.

Пока Соня собирала в каюте все, что могло пригодиться, в свою спортивную сумку, план постепенно складывался у нее в голове. Окна каюты, сделанные из толстого пуленепробиваемого стекла, не открывались. Но, иллюминатор в санузле вполне можно было открыть. Конечно, он не отличался большим размером, но, поскольку Соня тоже не отличалась широкими габаритами, а всегда считала себя девушкой худощавой и стройной, то вылезти сквозь это окошко наружу у нее должно было получиться. Вдоль кают проходила узкая техническая галерейка, ограниченная тросиками-леерами, через которые легко можно вылезти на самый край и спрыгнуть за борт. Вот только предстояло сделать все осторожно, чтобы не заметили, да и сумка с припасами чтобы не потонула. Впрочем, у девушки еще имелось в запасе полдня до темноты. И она вспомнила о том парне, инструкторе по дайвингу, которому намекнула еще на Тиниане, что хочет сбежать. Она вспомнила и то, как этот парень по имени Юргенс смотрел на нее влюбленными глазами. Может быть, он поможет?

Глава 21

Облетев остров, Соловьев насчитал на нем почти два десятка довольно крупных поселений туземцев, а также увидел с воздуха у местных рисовые поля и значительное количество больших лодок и катамаранов с косыми парусами. Он сделал пометки на карте и вывод о том, что на острове хорошо развито рыболовство и имеются зачатки сельского хозяйства, а потом вернулся на «Богиню». Его присутствия требовали неотложные дела. Три сотни испанцев, находящихся на дебаркадере, в который превратился галеон «Барваленто», ожидали проведения фильтрационных мероприятий.

Самая главная проблема предстоящего действа заключалась в том, что сам особист не знал испанского языка. Этим языком владел замполит, но, одного Саркисяна, конечно, было бы мало. И Соловьеву срочно пришлось выяснять у Геннадия Давыдова, кто из экипажа «Богини» способен помочь в качестве переводчика. К счастью, Гена, который обладал исчерпывающими сведениями о каждом из команды, сразу смог подобрать людей, владеющих испанским. И вскоре дело с фильтрационными мероприятиями начало продвигаться.

На борту вспомогательного крейсера обнаружились очень полезные инструменты: целых две цепные электропилы, которыми пользовались, когда нужно было ради прихоти богачей быстренько соорудить какие-нибудь шалаши или навесы на берегу в тех экзотических местах, куда заходила яхта, но где не имелось никакой инфраструктуры для отдыха. Но, как говорится, любые прихоти за ваши деньги! И матросы с «Богини» в любой момент были готовы создать с нуля настоящую береговую зону отдыха, если господам вдруг приспичило несколько дней отдыхать именно в каком-нибудь «райском уголке», нетронутом цивилизацией, где, например, им просто понравился красивый вид на какую-то не замусоренную дикую бухточку.

Для обеспечения электричеством на такой случай припасли переносной дизельный генератор на пять киловатт. А, помимо электропил с цепными приводами, имелись и все остальные необходимые электроинструменты: дрели, шуруповерты, болгарки, дисковые пилы и даже компактный сварочный аппарат. Кроме всего прочего, были запасены в достаточном количестве лопаты, топоры, ломы и кувалды. Наличие всего этого полезного строительного оборудования и инструментария сильно облегчило организацию работ на берегу. К тому же, Давыдов порекомендовал несколько человек, которые могли быстро обучить матросов с «Вызывающего» пользоваться электрическими инструментами из двадцать первого века, что называется, без отрыва от производства.

Компактный генератор, который не работал во время явления переноса, упорно не желая заводиться, теперь завелся с первого раза. И дело пошло. С эсминца прислали еще два десятка матросов, обладающих необходимыми навыками работы с инструментами своего времени. И эти крепкие молодые парни под руководством членов экипажа «Богини» быстро освоили новинки, расчистили площадку на берегу перед дебаркадером и начали сооружать сходни, используя в качестве строительного материала стволы пальм и бамбук, которые в нетронутых джунглях произрастали в избыточных количествах прямо у берега. Деревья валили электропилами. Наладили даже циркулярную дисковую пилу с распилочным столом. И уже часа через три деревянную конструкцию сходней подвели к «Барваленто» по пальмовым сваям, вбитым в песчаное дно.

* * *

Сдав все оружие, кроме шпаг офицеров, и перегрузив весь порох на железный корабль, пленивший их, испанцы все вместе сгрудились на «Барваленто». Триста человек в жаре и тесноте просидели долгие часы, прежде, чем их по одному начали отпускать на берег. Перед этим они, разинув от удивления рты, внимательно наблюдали, как на берегу матросы в синей форме работают какими-то невиданными грохочущими и жужжащими инструментами. И, благодаря применению всех этих штуковин, работа у них продвигается невероятно быстро. Падре Алонсо, который остался единственным священником, после того, как упавшей мачтой пришибло насмерть капеллана «Барваленто» падре Франсиско, постоянно молился и крестился, но почти никто уже не обращал на святого отца внимания, потому что вокруг оказалось столько всего интересного, что испанцы смотрели во все глаза по сторонам.

Они впервые в жизни видели такой красивейший белый корабль, который стоял на якоре посередине гавани рядом с английским галеоном «Золотая лань» и на котором виднелось английское название «Богиня», написанное большими золотыми латинскими буквами. Впервые в своей жизни испанцы увидели и полет винтокрылой машины, да и небольшие катера, которые курсировали между кораблями и берегом быстро и без всяких парусов, тоже вызывали удивление. Будучи людьми очень эмоциональными, испанцы оживленно обсуждали между собой каждую мелочь, увиденную в этот удивительный день. Привыкшие подолгу болтаться на воде вдали от берегов, не получая никаких необычных впечатлений, испанские моряки сразу получили их столько, что разговоров о событиях этого дня теперь будет на целый год, а может быть, и больше.

Но, заниматься праздным любопытством им долго не пришлось, потому что тот офицер с серого железного корабля, который вел с ними переговоры, прокричал с необыкновенного белого катера, чтобы они занялись изготовлением навеса над палубой, иначе рискуют перегреться на солнце. Все испанцы сразу оценили этот приказ, как очень разумный и вполне своевременный, и тоже, как и матросы с железного корабля, работающие на берегу, занялись делом. Используя обломки мачт, обрывки такелажа и парусов, испанские моряки начали возводить над палубой «Барваленто» навес, под которым можно было бы прятаться не только от солнца, но и от дождя.

А Диего де Кабрера, стоял у фальшборта на полуюте и молча взирал на все происходящее. Испанский капитан думал о том, что, похоже, у загадочной и совершенно неизвестной до этого южной державы с названием «Советский Союз», которой принадлежит столь мощный железный флот без парусов, существует какая-то связь с англичанами. Ведь не случайно же на борту огромного белого корабля название написано именно по-английски, а не на каком-нибудь другом языке? Но, если они союзники англичанам, то почему же тогда английский галеон «Золотая лань» тоже находится у них в плену вместе с самим капитаном Дрейком Эль Драго? Объяснить это для себя Диего пока никак не мог, теряясь в догадках.

* * *

Режиссер Михаил Кардамонов, которому доверили руководить культмассовым сектором, едва ступив на берег, сразу начал бурную деятельность. Приметив подходящую площадку рядом с пляжем в тени пальм недалеко от дебаркадера, он выпросил у Соловьева по сотовому телефону пятерых матросов с шанцевым инструментом и, руководя этой рабочей бригадой, занялся обустройством площадки для проведения вечернего концерта. До этого он долго говорил с Лаурой за обедом, который стюардессы снова подавали в той части главного ресторана, в которой уже не было раненых.

Ту часть зала, ближнюю к корме, где раненые еще оставались, отгородили от остального помещения ресторана простым брезентом. И обедали теперь все вместе. Гости семейства Дворжецких перемешались за столиками с людьми из команды «Богини» и даже с моряками советского эсминца. Но, Кардамонова ничуть не смущало такое равенство и братство, наступившее внезапно. С людьми Михаил ладить умел всегда, ведь коммуникабельность являлась частью его профессии. Все теперь выглядело вполне демократично. Снова никаких господ, а только товарищи. Причем, к обеду в главном зале допускались лишь те люди, кто уже прошел проверку и согласился сотрудничать с новой властью. Но, меню по-прежнему оставалось простым: лишь немного разнообразнее, чем в обычной советской столовой.

Хлебая простые щи, Кардамонов обсуждал с Лаурой несколько вариантов репертуара. Причем, Михаил не собирался ничего ей навязывать. Певица могла самостоятельно выбирать те песни из предложенных, которые знала и смогла бы спеть вечером без подготовки, потому что на репетиции времени уже не оставалось. А Лаура во время обеда представила Кардамонову обоих своих музыкантов, с которыми тоже приходилось обсуждать, например, грамотную постановку света и акустику. Музыкальное оборудование требовало электроэнергии, но электрический генератор на время концерта Михаил надеялся позаимствовать у моряков и, в случае чего, надавить на них при помощи Соловьева.

* * *

Инструктор по дайвингу Юргенс Линчавичус, планируя побег, понимал, что дальнейшее пребывание под арестом только навредит его планам. Много ли можно сделать для подготовки к побегу, если свобода перемещения уже ограничена, а в коридоре сутками сидят вооруженные матросы? Правда, сосед Юргенса по каюте белорус Костя Станкевич, который сразу согласился подчиняться новым властям, регулярно ходил на вахты мимо этих матросов. И они его пропускали без всяких проблем, видимо, получив на этот счет указания от своего начальства.

Пропускали и других из команды, тех, кто уже присягнул в верности совкам. А Костя рассказывал, что многие даже из самых богатых обитателей «Богини» уже выразили готовность сотрудничать с советскими моряками. И не выпускали из кают до сих пор лишь тех, кто не хотел сотрудничать, либо не прошел собеседования. И Линчавичус подумал, что в его интересах будет, скорее, втереться в доверие, чем вот так безвылазно сидеть в каюте и молча протестовать дальше.

А если удастся усыпить бдительность этого кэгэбиста, который, по слухам, лично допрашивает каждого кандидата на сотрудничество прежде, чем принимает решение о его лояльности, то Юргенс сможет, хотя бы, попытаться встретиться с той девушкой Софьей, которая намекала ему, что тоже хотела бы сбежать с «Богини». И для воплощения своего хитрого плана, Линчавичус, набравшись наглости и выйдя в коридор, заявил караульному, что желает сотрудничать и готов пройти для этого собеседование. На что матрос с автоматом внимательно поглядел на светловолосого парня, доложив о нем криком кому-то наверх, а через какое-то время оттуда сверху прокричали, что капитан третьего ранга Соловьев ждет его на верхней палубе в салоне-баре.

* * *

Главный боевой вождь Ках-Элеха внимательно следил за происходящим в самой большой бухте острова. Рано утром, когда все только начиналось, он высылал первых разведчиков. А потом посылал еще и еще. Его воины, посланные на разведку, таились везде: на воде и берегах — под видом рыбаков, в лесу — под видом сборщиков фруктов, даже на горах — таясь среди растительности и наблюдая с высот. И все они докладывали, что происходит нечто непонятное. В бухту пришли самые большие корабли, невиданные никогда прежде: серый и белый.

И те белые люди, которые находились на этих кораблях, напали в море на парусники тех белых, которые приплывали раньше на остров и вели войну против местных жителей. Новые белые, те, которые находились на большом сером корабле, победили прежних белых в бою и захватили их корабли. Но, ни на одного местного люди с серого корабля пока не нападали.

И вождь Ках-Элеха, сидя в своем высоком доме, опиравшемся на каменные столбы, находился в раздумьях. Жена приготовила ему свежий бетель, завернув в листья перца семена пальмы, добавив катеху и известь. И вождь медленно пережевывал это лакомство. Он пытался понять, что же прибытие необычных серого и белого кораблей может означать. И какие последствия принесет это событие народу чаморро?

Опыт подсказывал вождю, что просто так ничего подобного происходить не может. Ведь во все годы, которые помнил немолодой вождь, ничего похожего не было. А вот древние предания про огромные корабли у его народа сохранились. И даже вполне возможно, что легенды не врали, что на подобных кораблях путешествуют сами боги. Но, те ли это боги? Да и боги ли они? Во всяком случае, разведчики докладывали, что похожи пришельцы на обычных людей, только в другой одежде, не такой, как те бледнолицые, которые уже очень много лун подряд приплывали на остров на своих больших парусниках. Их тоже поначалу приняли за богов. Но, быстро выяснилось, что ошиблись. Те белые люди богами не были. Они оказались безжалостными убийцами, которые каждый раз, посещая остров, убивали кого-нибудь из народа чаморро. И так длилось уже много лун. А теперь еще какие-то белокожие нагрянули на кораблях еще более грозных. И как относиться к такому?

Думать вождю приходилось быстрее, потому что старейшины уже собирали совет. Ведь многие соплеменники видели еще и огромную белую жужжащую птицу, которая пролетела над островом. Сам же Ках-Элеха этой загадочной птицы не видел, но слышал неприятное громкое стрекотание в небе, когда та птица пролетала. А разведчики докладывали вождю, что птица эта взлетела с большого белого корабля, а потом, когда закончила кружить в небе, села обратно на него же. И теперь надо было решить, является ли все это божественным знаком, или нет. Ведь на совете, предстоявшем вечером, старейшины будут ждать от Ках-Элехи решения о том, что же следует делать. И надо ли снова начинать войну, чтобы в очередной раз попытаться изгнать с острова незваных гостей?

Глава 22

Старейшины утверждали, что предки островного народа, которые когда-то приплыли по воде на огромных кораблях, были великими вождями. Потому и осталось общее название чаморро, что означало «народ вождей». Но в других легендах, которые хорошо знал Ках-Элеха, говорилось, что весь этот мир был создан близнецами Пунтаном и Фууньей, мужчиной и женщиной. Пунтан умер раньше, и сестра при помощи колдовства создала из его глаз Луну и Солнце, из бровей сделала радуги, из крови создала океан, а из кожи и костей получила земную твердь. После этого она сама умерла, упав на землю и расколовшись. И из ее чрева вышли первые вожди людей, а сама она распалась на части и окаменела, превратившись в скалы. Но, все люди на острове, если и произошли от вождей, то было это очень давно. Бесчисленные поколения родились и умерли с тех пор. И никто уже толком не помнил, кто был прямым потомком первых поселенцев, а остались только племенные кланы.

Верховный вождь, магалах, Ках-Элеха происходил из клана Агуэ. Все мужчины этого клана принадлежали к чаморри, то есть к вождям, к высшей касте, которой все остальные платили дань в обмен на защиту и решение проблем. А всего каст на острове было четыре. Кроме вождей, имелись рыбаки матуа, садоводы ахаоты и рабы маначане. Рыбаки, вся жизнь которых была связана с водой, селились на берегах острова. Садоводы возделывали очень ценный красный рис на полях и ухаживали за садами, собирая фрукты, кокосы, бананы и разную съедобную зелень. А рабы, которые, как рассказывали старики, когда-то проиграли великую битву, боясь всех остальных, селились в джунглях в глубине острова. Они попрятались в чащах после разгрома и изгнания в результате Войны Чести, которая велась чаморри для доказательства своего превосходства после того, как маначане оскорбили самого тогдашнего чаморрийского магалаха, выкрав, изнасиловав и убив его жену-красавицу.

После своего поражения, маначане ушли далеко в леса и остались там жить, боясь выйти обратно. И садоводы с рыбаками время от времени отлавливали этих одичавших людей из касты маначан и заставляли работать на себя за еду. Хозяева могли обменивать или дарить рабов по своему желанию, а также полностью распоряжались их жизнями, хотя по законам острова никого просто так лишать жизни или наносить увечье было нельзя, а только за серьезные проступки. Но, никто не заступился бы за маначанина, даже если в отношении него была допущена несправедливость.

Вообще-то люди в разных кланах воспитывались по-разному. Когда на острове впервые появились белые люди, дело с ними имели рыбаки из касты матуа. Они жили общинами, и все у них считалось общим: рыболовные сети, крючки, ловушки для осьминогов и даже лодки. Потому, увидев большой корабль, они подплыли к нему, забрались на него, и забрали все, что могло бы им пригодиться, даже чужую лодку. Чаморри, конечно, никогда бы не поступили так нагло. Они понимали, что брать чужое, не спросив — это поступок, неугодный богам. И духи предков никогда не одобрят такое.

Потому чаморри в том первом конфликте с бледнолицыми чужаками не участвовали. Но, это никак не могло уже повлиять, потому что сердца белых людей после воровства, устроенного рыбацким кланом, зажглись гневом. И тогда в первый раз островитяне поняли, что громовое оружие пришельцев способно сеять многие смерти за раз. Но, опять же, больше всех досталось деревням самих рыбаков, которые и начали всю эту вражду, обокрав корабль пришельцев и угнав лодку у белых. С тех самых пор и пошла непримиримая вражда, которая вспыхивала каждый раз с новой силой, как только парусники белых людей появлялись у берегов острова Гуахан.

Магалах Ках-Элеха белых людей не боялся. Он не считал их за богов и уже не однажды водил в бой своих воинов против этих бледнолицых, которые были смертными, как и самые обыкновенные островитяне, отличаясь только по цвету кожи. Война с ними случилась немаленькая. Но, несмотря на громовое оружие, стреляющее с кораблей и разрушившее прибрежные деревни, и на стреляющие палки из железа, имеющиеся у бледнолицых, воины Ках-Элеха в тот раз перебили всех чужаков, которые высадились на остров и пытались построить свои крепости на берегах самой большой бухты. Им всем тогда отсекли головы и отдали колдуну, великому макахне, Заклинателю Духов, а тела бросили на съедение зверью и птицам.

После обряда колдун-макахна раздробил черепа врагов камнями, чтобы навсегда изгнать их души с острова и объявил ту бухту проклятым местом. И после этого долгие луны никакие парусники бледнолицых у острова не замечались. Но, не так давно они снова появились. Наверное, проклятие колдуна перестало действовать, потому что он умер от старости за это время. Поскольку в окрестностях удобной бухты Апра теперь никто из местных не жил, то пока происходили лишь отдельные стычки с теми бледнолицыми, кто решался сходить с парусников на берег. Вот только они повадились воровать женщин у рыбаков, деревни которых находились неподалеку от большой бухты. Тогда воины Ках-Элеха напали однажды ночью на тех белых, которые рискнули заночевать на берегу, перебив многих. Но и белые тогда справили месть, устроив резню в ближайшей рыбацкой деревне. И с тех пор эту деревню из-за пролитой крови назвали Хагатна, что и означало «кровь».

И, конечно, все прибрежные жители всегда очень нервничали, едва замечали подобные корабли. Теперь же на совете главных стариков и старух чаморри, магалаху предстояло решить, что же делать на этот раз. Ведь сегодня явно появились какие-то новые белые люди, прибывшие на совсем уж больших кораблях, да еще и имеющие необыкновенную Грохочущую Птицу. Собирать армию или нет? — вот в чем состоял главный вопрос, вынесенный на Совет. Новые пришельцы показали себя еще сильнее, чем прежние, легко одолев бледнолицых на парусниках. Но, насколько плохо или хорошо эти чужаки отнесутся к народу чаморро, не знал пока никто.

Впрочем, воевать островитяне были готовы. Каждый парень островного народа, независимо от клана, с детства обучался обращению с оружием. Но, воином он мог считаться только после обряда посвящения, который проводили опытные женщины. А потом уже самые лучшие воины обучали новобранца изготовлению хитрых ловушек и обустройству засад. Старшими решалось, к какому оружию молодой воин больше проявляет склонность: к праще из волокна кокоса, к копью с длинным костяным зазубренным наконечником, сделанным из костей ноги кого-нибудь из предков и отравленного особым ядом, или к самой обыкновенной деревянной дубине. А тренировки воинов проводились командирами отрядов регулярно.

И магалах Ках-Элеха мог в любой момент быстро собрать большое войско, стоило ему только объявить об этом, затрубив в специальную церемониальную раковину куло, и поднять плетеное знамя бабао с разноцветными перьями. И тогда воины быстро соберутся, и магалах, помолившись манганити, духам предков, и древним духам таомоа, поведет в бой отряды, впереди каждого из которых колдуны-макахны понесут священные черепа самых знаменитых из умерших представителей кланов, чтобы они помогали, давая воинам силы в бою. А сзади пойдут знахари-суруханы со своими целебными травами, отварами и мазями, готовые сразу подхватить раненых и оказать им помощь. Но, пока совет старейшин не принял решение, нечего торопиться и магалаху. Если будет нужно, то объявить войну они успеют. Так решил Ках-Элеха, дожевав свой бетель и ожидая вечера, когда Совет соберется на совещание и решит, что же все-таки следует делать с новыми незваными гостями.

* * *

Свободного времени у Соловьева в этот день было крайне мало, но он все-таки согласился выслушать предложение о сотрудничестве, неожиданно поступившее от парня, который числился в команде «Богини» водолазом-спасателем и инструктором по подводному плаванию. До всех членов команды буржуйской яхты у особиста просто еще не дошли руки. Но, он и не стремился форсировать события, давая людям, в отношении которых после переноса во времени наступила неопределенность, промариноваться в ожидании. Ведь те, кого не выпускают из кают, наверняка задумаются о своем положении, о дальнейшей жизни и деятельности. Причем, сами задумаются, без всякого дополнительного давления. И они, наверняка, займутся самокопанием, прочувствовав то незавидное положение, в котором оказались. А поняв, что перспективы не очень то радужные, если не принять новую власть, они сами запросят сотрудничества, отбросив все прежние взгляды и политические предпочтения. На такое самоопределение людей Соловьев и делал ставку.

Но именно этот парень водолаз характеризовался Давыдовым, как скользкий и мутный тип. Да еще и его прибалтийское происхождение не добавляло особисту оптимизма. Но, Соловьев прекрасно знал, что навыки, которыми обладает этот Юргенс Линчавичус, могут быть весьма полезными и востребованными. Ведь диверсионные действия против врагов на море никто не отменял.

Вот уж удивятся те же испанцы, если в какой-нибудь тихой гавани внезапно начнут без всяких видимых причин взлетать на воздух галеоны, подорванные зарядами, которые легко может установить под днищем любого корабля подобный ныряльщик, оборудованный аквалангом. Далеко за примерами ходить было не нужно. Среди комитетчиков распространялись упорные слухи, что в конце октября 1955 года именно итальянские диверсанты-аквалангисты подорвали линкор «Новороссийск», бывший итальянский корабль «Джулио Чезаре», переданный Советскому Союзу после войны по репарациям. Начали в Италии создавать подобное диверсионное подразделение боевых пловцов еще перед войной. А во время войны и немцы стали готовить подобных бойцов-водолазов, используя итальянский опыт. Да и в СССР кое-какой подобный опыт имелся. Ну, а после войны дело подготовки морских диверсантов и вовсе расцвело, распространившись по миру вместе с удобными аквалангами и иным подводно-водолазным спецоборудованием.

Несмотря на все опасения, беседа с Юргенсом прошла в позитивном русле. Парень, вроде бы, вполне искренне желал стать полезным для советской власти. Вот только мотивировал он свое решение слабо, лишь тем, что ему надоело сидеть в каюте. Правда, он даже предложил сразу же сделать инвентаризацию аквалангов. Вот только опоздал. Соловьев уже успел прибрать все важное к рукам. А акваланги из двадцать первого века с оборудованием для наполнения дыхательных баллонов, по его мнению, относились именно к важному оборудованию. Потому они, конечно, уже были заперты под охраной.

Да и взгляд крупных голубых глаз парня особисту не очень понравился. Бегали у него глаза, словно виноват он в чем-то. Потому большим доверием к нему Соловьев не проникся. Но и держать его дальше под домашним арестом тоже смысла не видел. Сказав, что прямо сейчас никаких водолазных погружений не требуется, особист определил Линчавичуса временно в санитары, поскольку этот парень умел оказывать первую помощь, да и для того, чтобы пока понаблюдать за его поведением.

* * *

Борис Дворжецкий задыхался в своей кладовке от жары. Вентиляция, хоть и гудела в трубе за металлической решеткой, но совсем не доносила до него свежего воздуха. Он метался, колотил в железную задраенную дверь, бил ногами по переборкам, кричал и даже плакал часами, но все это было напрасно. Правда, поесть ему все-таки по-прежнему приносили невкусные щи или кашу, давали компот и чай, да и в грязный убогий туалет, который назывался тут гальюном, выводили под конвоем. Но, такое существование больше всего напоминало режим заключенного, запертого в одиночную камеру. Хотя, по мнению Дворжецкого, военный корабль мало отличался от обыкновенной тюряги.

А он уже попадал за решетку. И не один раз. Вот только всегда дело было по глупости. Когда был молодым, Боря оказывался в разных переделках нередко. Будучи мажором, сыном целого олигарха, он считал, что все ему позволено. Вот и попал в первый раз в 16 лет, когда гонял с какой-то шалавой по вечерней Москве без прав на скорости за двести по встречным полосам на отцовском красном «Мазератти», сбив в итоге насмерть какого-то старика и разбив дорогущий автомобиль. Отцу тогда стоило немало денег и нервов, чтобы отмазать сына. Но, за решеткой все-таки пришлось провести какое-то время. Потом однажды Борис попал в ночном клубе под облаву, где у него нашли кокаин. Тогда тоже он очутился в КПЗ, как распространитель, но выпустили быстро. А еще были несколько неприятных эпизодов с драками и дебошем в общественных местах, в результате чего его тоже задерживали. Именно из-за этих случаев отец и настоял на постоянном личном телохранителе.

Генка Давыдов тогда сразу понравился Борису тем, что он обладал теми качествами, которых у самого Бори никогда не имелось: храбростью, отменной реакцией и, вместе с тем, холодной сдержанностью, четкой рассудительностью, немногословностью и абсолютной способностью не только к самоконтролю, но и к контролю за всей окружающей обстановкой, даже если она совсем непростая и быстро меняющаяся. И надо же так было ошибиться в нем! Никогда бы раньше Борис не подумал, что человек, которого в последние годы даже считал другом, который вытаскивал Борю из самых опасных передряг, мог так подвести, предав в самый трудный момент! Но, все больше думая об этой ситуации, прокручивая ее в сотый раз в своей голове, Дворжецкий начинал понимать, что, на месте Гены, тоже, наверное, действовал бы подобным образом. Да и куда Гене было деваться, если он всего лишь наемный работник, а работодателя арестовали новые власти? Растратив уже силы для того, чтобы пытаться протестовать дальше, Борис просто сидел на своем рундуке в духоте и рассуждал обо всем этом, когда дверь открылась, и караульный объявил: «На выход! К вам сестра приехала».

Глава 23

Несмотря на жаркий день, на борту «Богини» ощущалась прохлада, потому что работали кондиционеры. Приняв душ, налив себе «Бэйлис» и устроившись с ногами на диване в своей просторной каюте с видом на красивый мыс, покрытый зеленью, Вера Дворжецкая обмозговывала ситуацию. Только что она наблюдала, как над этим мысом зависал вертолет, а после на флагштоке поднялся над самой высокой точкой красный флаг. Глядя на происходящее, Вера понимала, что красная власть наступает уже не только на кораблях, а и на берегу. И это заставляло ее еще раз обдумывать свое положение. Она уже даже не хотела рассуждать о том, кто же больше виноват в этой нелепой ситуации, советские моряки, английские пираты или негодяй Кардамонов, приняв неизбежное и почти смирившись. И наиболее важным для нее теперь становился вопрос: что делать дальше?

Она впервые оказалась в такой ситуации, когда никто из всех тех людей, которых она знала прежде, не был способен помочь ей. А это означало, что придется как-то выкручиваться самой. Но, что она могла без привычных связей и без денег? Понятно, что угрозами теперь уже ничего не добиться. Надо менять тактику, но каким образом? Впрочем, поразмыслив, она решила опробовать один древнейший чисто женский способ, который мог бы сработать. Во всяком случае, многие другие женщины, светские львицы, которые были Вере хорошо знакомы, умели пользоваться подобными манипуляциями виртуозно. Так чем же хуже она сама? Ведь она же еще и актриса, которая снималась в нескольких фильмах. И что ей терять, раз Мишка ее так нагло бросил? Да заодно она же еще и отомстит ему!

Решительно встав с дивана, Вера сбросила халатик и подошла к зеркальным раздвижным дверям шкафа-купе. Включив подсветку, она покрутилась в разные стороны, рассматривая себя со всех сторон. И, удовлетворенно хмыкнув, что вроде бы, даже не особенно потолстела за последнее время, она решилась попробовать. Снова надев халат и выглянув в коридор из каюты, Вера крикнула караульному матросу, стоящему с автоматом напротив:

— Позовите ко мне вашего главного, этого Соловьева. Скажите ему, что хочу сообщить наедине очень важные сведения и предоставить доказательства.

* * *

Абрам Альтман снова почувствовал запах денег. Но, на этот раз не тех бумажек и циферок в компьютерах, которые сделались бесполезными в 1579-м году, а настоящих денег, сделанных из золота и серебра. Абрам и сам не знал, как ему удалось так удачно снова взлететь на прежнюю высоту положения, в тот самый момент, когда уже думал, что падает вниз и вот-вот разобьется. Но, к счастью, этот Соловьев оказался все-таки не тупым солдафоном с одной извилиной в голове, натертой фуражкой. Нет, Соловьев был хитер не менее, чем сам Альтман. Потому, наверное, он и увидел сразу в нем родственную душу, назначив на важнейший государственный пост Председателя Государственного банка.

И Абрам, потирая руки, мысленно уже примеривал на себя корону непотопляемой Эльвиры. Да он даже находился еще и в лучшем положении, чем королева центробанка. Никаких тебе рамок, установленных МВФ, никаких замороженных активов, никаких государственных долгов, выплат бюджетникам и прочих обязательств! И никакой инфляции, потому что в новообразованном государстве СССР Юга даже товарно-денежных отношений еще не сложилось. Всю финансовую деятельность предстояло начинать с чистого листа. А это означало для финансиста почти полную свободу творчества. Вот только основы всего, денежной единицы, в нарождающемся государстве пока не имелось. Потому, едва вступив в должность и получив от Соловьева сведения об активах, Альтман, взяв бумагу и карандаш, начал разрабатывать дизайн основной платежной единицы: серебряного Южносоветского Рубля. А, начав чеканить монету, Альтман рассчитывал быстро создать товарно-денежные отношения на острове.

Конечно, финансист сразу же рассказал о своих ближайших планах особисту и теперь действовал только с его одобрения. Даже о том рассказал, что собирается развивать частное предпринимательство. И, к его удивлению, Соловьев не стал возражать, наоборот, поддержал, сказав, что помнит, что и при товарище Сталине развивались артели и кооперативы, да и понимает, что в сложившихся условиях придется проводить экономическую политику, вроде советского НЭПа. Но, Соловьев Альтмана сразу предупредил, что ничего не имеет против мелких лавочек, общепита и мастерских, но все крупные предприятия и недра останутся в собственности государства. И еще, оказывается, в этой новой реальности Госбанк будет подчиняться Госбезопасности. Хотя, пока все это, конечно, напоминало дележку шкуры неубитого медведя. О каких крупных предприятиях можно было говорить всерьез, если пока ни мелких, ни крупных просто не существовало, да и никакие недра нигде еще даже не разведали?

* * *

На Соловьева свалилось множество дел, но проигнорировать доклад, полученный по команде о том, что Вера Дворжецкая хочет сообщить ему лично какие-то важные сведения, да еще и предоставить некие доказательства, он, конечно, не мог. Надо было идти, пока эта взбалмошная бабенка не передумала. Как дочка хозяина яхты, она могла на самом деле знать что-нибудь важное. Например, про какую-нибудь скрытую систему самоликвидации судна.

Нельзя было полностью исключать, что имелось что-то подобное на случай захвата корабля посторонними. Хотя и Рашидов, и Самойлов уверяли, что ничего такого на «Богине» не предусматривалось конструкцией, но, кто знает, на что способны капиталисты, если у них отбирают собственность? Вдруг все-таки какая-нибудь встроенная система уничтожения, не заметная на первый взгляд, существует где-нибудь в потайном месте, вроде двойного дна? И, даже если до сих пор специалисты с эсминца, облазившие, вроде бы, каждый уголок на яхте, ничего не нашли, то это не значит, что можно полностью игнорировать возможность закладки взрывчатки где-нибудь на корабле заранее. Или же, например, замаскированную систему открытия каких-нибудь скрытых кингстонов.

Постучавшись в каюту, хотя он уже имел мастер-ключ и мог бы открыть любую дверь на «Богине», Соловьев дождался, когда женщина открыла ему. Все-таки не пристало советскому офицеру врываться к даме неожиданно. А вдруг, например, она там неодета? Но, Вера встретила его одетой, правда, в довольно легкомысленный розовый халат. Она, видимо, была немного навеселе, открыв дверь с пустым бокалом в руке, из которого только что выпила какой-то сладкий алкоголь, судя по запаху и немного осоловелому выражению ее лица.

— Вера Семеновна, мне доложили, что вы готовы рассказать какие-то важные сведения и предоставить доказательства, — сказал особист.

Она как-то странно взглянула на Соловьева своими большими серыми глазами, и, откинув назад крашеные блондинистые волосы, проговорила:

— Да, Яков Ефимович. Я хочу сделать важное заявление. Но, это настолько конфиденциально, что прошу вас убрать вашего матроса, который стоит прямо у двери моей каюты, потому что я боюсь, что он может подслушать.

— Хорошо, — согласился особист, приказав матросу пойти сменить караульного возле трапа.

Когда матрос удалился, Вера сказала Соловьеву:

— Теперь заходите, и мы поговорим без свидетелей.

* * *

Командир эсминца тоже неплохо знал английский язык. Пришлось выучить, потому что во время войны, служа на Северном флоте, он участвовал в сопровождении английских конвоев. А тогда англичане были союзниками и проявили себя дисциплинированными моряками. Об этом Павел Петрович вспомнил, когда с мостика он услышал беседу капера Френсиса Дрейка с пленным испанским капитаном. И, если до этого никакого особенного интереса к английскому пирату у Павла Петровича не имелось, то, после услышанного, Дрейк его заинтересовал.

И уже после того, как эсминец возвратился в бухту, притащив трофейные галеоны, Колясников распорядился снова вытащить пирата вместе с креслом на палубу, а сам спустился к нему с мостика, чтобы поговорить. С большой белой повязкой на голове, полностью закрывающей левый глаз, гладко выбритый пират, одетый в белую пижаму и резиновые пляжные тапки, выглядел не слишком грозно. Обычный мужчина средних лет, коренастый и невысокий. Но его правый глаз стального цвета, несмотря на ранение и немощное состояние, смотрел твердо.

— Этот корабль, на котором вы находитесь, Френсис, называется «Вызывающий». А я им командую. Мое имя Павел, а звание — капитан второго ранга, — проговорил по-английски Павел Петрович.

— Мое почтение, сэр, — поприветствовал его пират. И неожиданно добавил:

— Если бы у меня имелся подобный корабль из железа, я стал бы королем океана. Для меня честь находиться на вашем корабле. Я видел, что вы сделали с испанскими галеонами. И мое сердце порадовалось.

— Я знаю, что вы ведете с испанцами свою войну и ненавидите их. Я многое о вас слышал, даже про ваш последний поход и про основанный вами Новый Альбион, — заметил Павел Петрович.

— Это удивительно, сэр, что вести настолько быстро доходят до вас, — проговорил капитан пиратов.

— Просто у нас хорошо налажена разведка, — улыбнулся Павел Петрович, отчего его разорванная осколком щека натянулась, обнажив зубы в страшном кривом оскале.

Тем временем, матросы принесли стол и подали обед в тени надстройки. И два морских командира продолжили разговор уже за совместной трапезой.

* * *

Когда испанцев начали выпускать на берег по новым сходням, охрана строго следила, чтобы выходили они по одному. И каждый допрашивался прямо у длинного стола, поставленного под навесом там, где сходни выводили на берег. Допрос производил все тот же офицер, который вел до этого с испанцами переговоры о сдаче, но ему на этот раз помогали две очень красивые девушки в белой форме с такими короткими юбками, что совершенно не скрывали их ног. И все испанские моряки, истосковавшиеся по белым женщинам, прежде всего пялились, конечно, на красоток, которые, оказывается, весьма бойко говорили на испанском и совсем не стеснялись разговаривать с мужчинами.

Испанцам задавали множество всяких вопросов и записывали ответы. И не только писали на бумаге диковинными письменными принадлежностями, совсем не похожими на гусиные перья, а еще и пальцами девушки отбивали текст на необычных досках с буквами. И этот текст тут же появлялся на светящихся табличках, которые испанцы никогда прежде не видали. А еще всех испанцев заставляли смотреть в какой-то непонятный глаз, называя это мудреным словом «фотография». Потом пленных распределяли в разные отряды, где они под охраной должны были сразу же начинать работать, помогая таскать стволы спиленных пальм к месту строительства причалов, которое уже началось.

* * *

Советские моряки, стоявшие в оцеплении, тоже заглядывались на девиц в коротких юбках не меньше, чем пленные испанцы. Они никогда не видели таких ухоженных красавиц, которые находились на «Богине». Каждый был бы рад познакомиться поближе. Но, начальство строго запрещало разговаривать с этими девушками. Вообще-то ходила на флоте байка, что женщины на корабле — это всегда к беде. И все, конечно, эту байку знали, но, оторвать глаз от девок не могли.

Наличие множества красивых женщин на борту «Богини» могло привести к чему угодно. И замполит Арсен Саркисян прекрасно понимал это. Из-за конкуренции между мужчинами за внимание дам и банальной ревности в любой момент могли возникнуть конфликты и даже драки. Да и на берегу работа с пленными была не совсем подходящим занятием для девушек, но, так уж получилось, что мужчин со знанием испанского, кроме самого Саркисяна, не нашлось.

Глава 24

Выпив, Вера всегда быстро теряла голову. Вот и теперь, прикончив небольшую бутылочку ликера, она ловила себя на мысли, что этот мужчина с залысинами внешне ничуть не хуже, чем Мишка Кардамонов, не менее импозантен, да и по возрасту даже помладше его. А в повадках Якова Соловьева ощущалось нечто властное, чувствовалась в нем какая-то внутренняя сила, которой в Кардамонове никогда не было, заставляющая трепетать женское сердце. В то же время, имелось в этом Яшке нечто застенчивое, словно он сохранил в глубине души какую-то юношескую скромность и целомудренность.

Но, все-таки взгляд его карих, почти черных глаз говорил Вере о том, что перед ней самый настоящий самец. И, если разбудить в нем звериное начало, то последствия могут быть совершенно непредсказуемыми. Ведь подобный зверюга сможет вырваться из любой клетки женских ласк. И все же Вера рискнула. В этот момент, разглядывая Соловьева вблизи и вдыхая его запах, она почувствовала, что хочет именно такого мужчину, который не станет мямлить, а проявит по отношению к ней твердую и неумолимую силу. И тогда она сможет опереться на него, на его надежную, как скала, власть. Потому Вера даже не стала устраивать долгих прелюдий. «Была не была! Чего уже мне терять?» — решила она в тот момент.

И, когда он нетерпеливо спросил:

— Ну, так что же такое важное вы хотели мне сообщить? И какие доказательства показать?

Она, поставив свой опустевший бокал на тумбочку, высказала то, что задумала:

— Мое очень важное заявление состоит в том, что я теперь женщина свободная от супружеских обязательств и принадлежу вам, как и вся эта яхта. Именно вам и никому другому. А доказательства вот они, перед вами.

И легким движением Вера скинула с себя розовый халатик.

* * *

Два капитана из разных времен продолжали разговаривать, вместе обедая на палубе эсминца. Матросы подали им на первое борщ, а на второе принесли разной снеди: горячую картошку в мундире, соленую капусту, вяленую рыбу, маринованные огурчики, свежий хлеб, выпеченный на камбузе из муки высшего сорта, и водку «Столичная». За едой и выпивкой оба командира разговорились на английском:

— Я весьма благодарен вам, сэр Павел, за столь хорошие условия содержания пленников и за прекрасную врачебную помощь. И я хочу вас заверить, что если бы я знал, сколь совершенны ваши корабли и оружие, то никогда бы не отдал приказ об атаке. Необычное природное явление ввело меня в замешательство. И я решил, что огромный белый корабль — это богатый плавучий дворец какого-нибудь султана Востока. Потому я и отдал приказ идти на абордаж. А очень красивые женщины, которых я увидел там на борту, и вовсе смутили мое сознание, отчего я решил, что перед моими глазами какой-то гарем. Признаюсь, что подобных красоток я никогда и нигде не встречал прежде, хотя проплыл половину мира, — разоткровенничался пиратский капитан.

— Перестаньте, Френсис, там самые обыкновенные девушки. Только расфуфыренные и в коротких юбках. Ухоженные, конечно, и не страшненькие. Это да. Просто в команды подобных пассажирских теплоходов таких девок всегда и подбирают, чтобы не пугать пассажиров страшными тетками. Но, ради каких-то бабенок нападать на неизвестный корабль — это все-таки дурной тон, — высказался Павел Петрович.

Дрейк выпил еще, потупился и пробормотал:

— Вы знаете, сэр, я впервые в своей жизни искренне раскаиваюсь за содеянное. И эта вина мучает меня, как никогда прежде не мучили никакие действия против испанцев, португальцев, африканцев, ирландцев и всех остальных, с которыми мне доводилось сражаться. И, если это как-то возможно, я бы хотел эту вину перед вами загладить.

Павел Петрович тоже опрокинул стопку и взглянул на собеседника внимательно, а потом проговорил:

— Что ж, капитан Дрейк, я думаю, что способ загладить вашу вину мы можем найти, если вместе прямо сейчас подумаем об этом. Я назову некоторые аспекты. Первое. Все сокровища, которые мы реквизировали с вашего корабля, как и сам этот корабль со всем имуществом, я рассматриваю, как свою законную добычу и компенсацию нашего ущерба, нанесенного абордажем. Надеюсь, что вы понимаете эту ситуацию и не станете возражать?

— Конечно же, сэр. Возражать я просто не имею права. Таковы морские обычаи. Победитель получает приз, — моргнул Френсис единственным здоровым глазом в знак согласия, следуя сдержанному английскому этикету, не позволяющему демонстрировать лишние эмоции и даже кивать головой. Беседуя с суровым капитаном железного корабля, равного которому он никогда не видел, Дрейк старался выглядеть джентльменом. Да и голова у него все еще кружилась при резких движениях.

А командир «Вызывающего» продолжал:

— Тогда второе. За гибель людей должны ответить те, кто их непосредственно убивал. Согласны ли вы с этим?

— Да, сэр, я согласен. Таков закон, — снова моргнул Френсис, соглашаясь.

— А вот и третье. Готовы ли вы присягнуть на верность моему знамени и продолжить службу, чтобы под моим командованием продолжить войну против испанцев? — задал очередной вопрос кавторанг.

Капер ответил:

— Сочту за великую честь, сэр, если вы примете такое решение. Но, должен заметить. Присяга вам никак не отменяет мою присягу королеве Англии, тем более, что вы не находитесь с моей державой в состоянии войны, а воюете только с испанцами, никак не противореча, таким образом, интересам Англии. Но, я даже не представляю, чем могу быть полезен вам на этом железном корабле. Он приводится в движение сложными механизмами, как мне уже объяснил врач. Но, подобных механических устройств я совсем не знаю. И, разве что, смогу драить палубы.

— Я понимаю. Но, палубы вас никто не собирается заставлять драить. Мне нужен ваш талант командира. Прямо сейчас, Френсис, вы могли бы возглавить отряд береговой обороны, сформированный из ваших же людей. Мы завоевали это место, которое находится вокруг нас. Бывший испанский остров Гуам сейчас уже называется остров Советский. Он является территорией Марианской Советской Социалистической Республики и требует защиты от испанцев. Да и трем сотням испанских пленных моряков с двух галеонов необходима надежная охрана. К тому же, обороняться может потребоваться и от атак с берега, со стороны местных жителей, — высказал свои планы Павел Петрович.

— И вы полагаете, сэр, что мы справимся с подобными задачами? — несколько удивился английский пират.

Павел Петрович опять улыбнулся своей зловещей улыбкой и проговорил:

— При нашей поддержке, думаю, что справитесь. Кто же сможет охранять испанцев лучше, чем англичане, которые их ненавидят? Насколько я помню ваши вылазки на суше против испанских владений, да хоть на том же Панамском перешейке, у вас люди обучены и для боевых действий на берегу. Не так ли?

— Это соответствует действительности, сэр, — опять моргнул Дрейк.

— Так могу ли я назначить вас командиром береговой обороны? — спросил командир эсминца.

— Что ж, сэр Павел, если вы доверите мне береговую оборону, я буду вполне счастлив, — ответил капер.

— А что ваши люди? Согласятся ли они перейти на нашу сторону? — задал еще один вопрос Павел Петрович.

— Если под ваш флаг перейду я, то перейдут и они, — ответил Дрейк. И тут же спросил сам:

— Но, позвольте поинтересоваться, сэр, чем мы будем воевать? Вернете ли вы нам наше оружие?

И кавторанг ответил:

— Для начала, после того, как церемония казни тех из ваших головорезов, кто повинен в убийствах на «Богине», состоится, а вы и остальные ваши моряки присягнут нашему красному знамени, покаются в совершении ужасной ошибки с этим нападением и поклянутся более никогда не причинять вреда советским людям, я прикажу вернуть вам все холодное оружие. И вы приступите к своим новым служебным обязанностям. Все ваши бойцы получат продовольственное и вещевое довольствие. Для вас будет построена казарма. А потом посмотрим, как проявите себя за время испытательного срока. После него окончательно решим вопрос с жалованием и с вооружением вашего берегового отряда.

* * *

Получив относительную свободу для перемещений по судну, Юргенс Линчавичус первым делом, как только смог улучить подходящий момент, когда за ним никто не наблюдал, сходил и проверил, что с теми двумя аквалангами, которые он припрятал за двойной переборкой в трюме еще на Тиниане. Там имелось и гарпунное ружье, а еще подводный пистолет СПП-1, весьма специфическое, но все-таки оружие. Вот только проклятые совки выставили везде караулы, так что вынести все имущество будет делом проблематичным. И это, конечно, осложняло побег. Но, отказываться от своих планов Юргенс не собирался.

Сидя возле раненых ближе к корме, он дождался еще одного подходящего момента, когда караульный отлучился с поста. Выскочив на корму, Линчавичус приготовленной шваброй немного отвернул видеокамеру в сторону. Потом он пробежал вдоль борта по узкому техническому выступу, достиг штормтрапа и проворно забрался на следующую палубу, где находились каюты пассажиров. Он уже заранее поинтересовался, где располагается каюта той молодой пассажирки по имени Софья, которая тоже собиралась убегать. Вот только все окна, ведущие в ее каюту, оказались не открывающимися. Единственная надежда оставалась на иллюминатор санузла.

* * *

Соня долго возилась с винтовыми барашками, которыми иллюминатор изнутри был наглухо притянут к резиновому контуру. Открутить их голыми руками у девушки просто не хватало сил. И только когда она сообразила воспользоваться приспособлением для раскалывания орехов, зажав вместо ореха проклятую металлическую гайку-барашек и пытаясь одновременно повернуть ее против часовой стрелки, дело сдвинулось с мертвой точки. Поворачивая каждый раз на половину оборота, она постепенно освободила все три барашка прежде, чем смогла откинуть винтовые штыри из креплений и распахнуть маленькое окошко. И только она выглянула наружу, как услышала, что кто-то пыхтит снаружи. Она хотела тут же захлопнуть иллюминатор обратно, но, увидев знакомый профиль, остановилась. Тот парень, голубоглазый блондин Юргенс, о которым Соня думала совсем недавно, возник перед ней, пробравшись к ее каюте снаружи.

Широкоплечий парень едва ли мог пролезть к Соне в каюту сквозь узкое отверстие распахнутого иллюминатора санузла. Впрочем, Юргенс и не собирался. Вместо этого он, улегшись на технический карниз между иллюминатором и леерами, пододвинул лицо вплотную и заговорил с девушкой шепотом. Поинтересовавшись, не передумала ли она бежать, и получив ответ от Сони, что она как раз и открыла только что иллюминатор ради побега, Юргенс предложил ей план. Оказывается, как он узнал у команды, к вечеру многие с яхты отправятся на берег, а там намечается какое-то торжественное мероприятие с концертом. И, вроде бы, большая часть моряков с эсминца тоже прибудет туда. Вот в это время, пока большая часть людей из экипажей будет отвлечена, можно будет сбежать. А, если подготовить побег с умом, то могут не хватиться их до самого утра. А к тому времени беглецов уже вряд ли догонят. Ведь они поплывут под водой.

* * *

Ожидая уже погрузку на катер вместе с музыкантами из коллектива Лауры-Ларисы, Михаил Кардамонов говорил певице:

— Обязательно нужно добавить к тем патриотическим советским песням, которые мы с вами выбрали, что-нибудь на чисто морскую тематику. Вот я, например, собираюсь дополнительно спеть песню Высоцкого про корабли, а еще из Розенбаума про моряков. А вот что вы предложите?

— А я тогда спою грустную песню про девушку из Нагасаки и могу еще несколько старых песен, вроде «За тех, кто в море», — сказала Лаура.

— Что ж, вполне годится. Только представьте себе, Лариса, что это для наших бравых моряков с эсминца не старые песни, а вообще-то абсолютно новые. Потому что они ничего подобного не слышали в своем 1957 году. Даже известнейших песен эстрады семидесятых годов, советской классики, вроде песен Магомаева или Кобзона, они не слышали еще. Это какой же простор для творчества у нас с вами! Да мы тут можем стать популярнее, чем вся музыкальная тусовка двадцать первого века!

— Наверное, вы правы, Михаил. Вот только публики тут у нас совсем немного. Не надоесть бы им быстро, — высказала свои опасения Лариса Иванова.

— Не надоедим. Зато представляете, какое разнообразие культурной программы мы можем им предложить? А теперь еще и испанцы подтянулись, — успокоил Лауру Кардамонов.

— Так, испанцы же русского языка не знают, а я на испанском не пою, — сказала девушка.

Но, Михаил смотрел на перспективы межнационального общения с оптимизмом:

— Ничего. Мелодику они поймут и без знания языка. А, если заинтересуются нашими песнями, то сами захотят и язык изучить.

Наконец-то катер с эсминца подошел и ошвартовался к корме «Богини», и матросы начали помогать загружать музыкальные инструменты и оборудование. А Лариса сразу обратила внимание, какими влюбленными глазами смотрит на нее молодой красивый моряк, стоящий у штурвала. Весь пунцовый от смущения, он приветствовал ее, приложив руку к своей бескозырке:

— Разрешите представиться, шкипер катера, старший матрос Никита Прохоров!

Глава 25

У судового врача с эсминца Дмитрия Ефремова в тот день оказалось работы еще больше, чем накануне. Мало того, что с самого утра он посетил «Вызывающий», где осматривал выздоравливающих раненых и делал им перевязки, а также решал вопрос, что делать с провизией, которая на эсминце быстро портилась от жары. Все, что можно, уже и без того переправили на «Богиню», загрузив ее рефрижераторные установки до предела. К тому же, несколько человек из машинной команды после выхода «Вызывающего» на перехват испанской эскадре по жаре, обратились с симптомами теплового удара, ведь эсминец 56 проекта совсем не рассчитывался для службы в тропиках. И температура воздуха в машинном отделении во время работы энергетической установки поднималась почти до сорока градусов.

И после всего этого, едва перекусив, Дмитрию пришлось ехать на берег, где нужно было срочно организовать медосмотр пленных испанцев из тех, кто уже прошел предварительное фильтрационное собеседование. Хорошо еще, что к тому моменту, как Ефремов ступил на остров Гуам, именуемый теперь Советским, таких на берег пока выпустили довольно мало. Но, вместо того, чтобы этих пленных определить в карантин, их сразу же заставили присоединиться к работам. И Ефремов тут же указал начальству, что санитарные нормы нарушены. Ведь эти испанцы еще не прошли дезинфекцию, их даже не обрили наголо, а это означало, что в их волосах кишат вши и блохи. И проблема представлялась Ефремову куда серьезнее, чем проведение дезинфекции английских пиратов и их корабля в прошлый раз. Теперь же перед Ефремовым стояла задача в десять раз грандиознее, просто по той причине, что пленных испанцев оказалось почти в десять раз больше. Да еще они все и сгрудились на галеоне с обломанными мачтами.

В то же время, испанцы, конечно, хотели побыстрее сойти на берег. И Ефремову пришлось даже поскандалить с замполитом Арсеном Саркисяном, который слишком поспешил сразу же начинать фильтрацию, чтобы поскорее привлечь испанцев к работам на берегу. Чувствуя за своей спиной поддержку особиста, который дал добро на все необходимые лечебные, гигиенические и профилактические мероприятия, Ефремов не боялся ругаться с Саркисяном, заявляя ему:

— Поймите же, товарищ капитан третьего ранга, что эти завшивленные военнопленные сразу же заразят наших советских матросов! При такой жаре любая зараза быстро распространяется. И весь экипаж эсминца может заболеть. Вы этого хотите? Зачем вы уже выпустили с их корабля двадцать человек?

Замполит ответил вопросом на вопрос:

— А что я могу сделать? Испанцы проявляют нетерпение. Они не хотят сидеть на своем галеоне до бесконечности и мечтают побыстрее выйти на берег. Вот поставьте себя на их место. И вы бы себя так же вели в тех условиях, в которых они оказались. К тому же, они южане и очень темпераментные. Если я не начну их выпускать, то боюсь, что они просто сами попрыгают в воду. И тогда придется открывать по ним огонь. Мне бы этого совсем не хотелось. Тем более, что взаимопонимание у нас с ними постепенно налаживается. Но, оно еще очень хрупкое. И один неосторожный шаг может легко все разрушить. Потому я иду навстречу их пожеланиям. Хоть они и пленные, но люди же! Да и нам как раз очень нужны рабочие руки.

— Но, какой толк будет от больных рабочих? А если еще и наши подхватят заразу? — не унимался доктор.

— И что вы предлагаете, лейтенант? — поинтересовался Саркисян.

Дмитрий посмотрел прямо в глаза замполиту и сказал ему:

— Просто позвольте мне делать мое врачебное дело. Объявите испанцам, что до осмотра врачом всех тех, кто уже сошел на берег, других выпускать не будут. И тогда я попробую организовать карантинные мероприятия. Только выделите мне, пожалуйста, одну из переводчиц. Потому что я не знаю испанского языка. А матросов мне в помощь я попрошу выделить Соловьева.

— Да как же вы собираетесь организовывать карантин, если даже никакого карантинного помещения еще не построено? — удивился замполит.

— Вон на тот ближайший остров их переправлю пока. А там и устрою полевой пункт дезинфекции. Охраняемый, конечно, — поделился планами молодой врач, указывая в сторону небольшого островка у выхода из бухты.

— Ну, если Соловьев не будет против, то, пожалуйста, — сдался замполит.

А Дмитрий Ефремов, сжимая в руке свой медицинский саквояж с красным крестом, решительно направился мимо матросов-охранников по сходням в сторону галеона, ставшего дебаркадером.

— Мы же, вроде бы, договорились уже. Так чего же вы забыли у испанцев? Не боитесь, лейтенант, что в заложники вас возьмут? — окликнул его Саркисян, видя, что Ефремов еще что-то задумал.

— Я обязан проверить санитарную обстановку у них на борту. Как вы правильно заметили, там все-таки живые люди находятся, — объяснил судовой врач. И тут же добавил, глядя на девушек-стюардесс с «Богини», которые, оказывается, знали испанский:

— Только еще раз прошу вас, товарищ Саркисян, дайте мне, пожалуйста, одну из этих девушек-переводчиц.

— Чтобы вы отвели девушку к толпе голодных испанских мужчин, которые, как сами же говорите, все грязные, заразные и блохастые? Еще чего придумали, лейтенант! Там не место молоденьким девушкам. Другое дело здесь, где мы втроем встречаем по одному испанцу. Тут и охраняют нас наши матросы, да и я девчонок в обиду не дам. Правда, девочки?

И обе стюардессы, Зоя и Лена, примерившие уже на себя роль личных секретарш замполита, дружно захихикали.

* * *

Капитан Диего Хуан де Кабрера, оставаясь на юте сдавшегося в плен «Барваленто», по-прежнему внимательно наблюдал за происходящим. Чтобы окончательно не потерять присутствие духа, Диего старался поменьше смотреть в сторону сданного им галеона «Сан Себастьян», поставленного с убранными парусами победителями на якорь во внешней гавани недалеко от английского галеона. Больше глядя на берег, испанский капитан видел повсюду красные флаги, оказавшиеся символом неведомой испанцам до сегодняшнего дня могучей страны Юга. Но, эта южная страна ничего общего не имела с довольно примитивно развитыми народами Азии, Африки или Америки, которые до этого момента встречались на пути продвижения европейцев по морям и океанам. Никаких сомнений в том, что на этот раз испанцам в дальних водах встретились не какие-то там туземцы с примитивными копьями и пращами, а представители державы, обладающей невероятно мощным вооружением и удивительными техническими достижениями, превышающими европейские, почти ни у кого из людей, сгрудившихся на «Барваленто», не осталось.

Все еще упорствовали в своих заблуждениях только некоторые религиозные фанатики. Но, даже сам капеллан падре Алонсо, казалось бы, уже смирился с происходящим. Во всяком случае, после подписания капитуляции, он больше не сыпал небесными карами и не потрясал грозно в воздухе распятием в адрес приспешников дьявола, а смиренно читал самые общие молитвы. На борту вражеского боевого корабля никаких потусторонних сил не обнаружилось, там находились только люди и хитроумно сделанные механизмы, которыми они управляли. Все происходящее доказывало именно тот удивительный и очень страшный факт, что подобная держава, обладающая флотом огромных железных кораблей, причем, способных не просто идти против ветра, а перемещаться по воде удивительно быстро в любом направлении, могла победить не только Испанию, но и захватить всю Европу. И Диего это отчетливо понимал.

Южные области океанов пока оставались европейцами совершенно неисследованными. А слухи про целые неизвестные континенты, расположенные где-то далеко на юге, давно ходили среди бывалых мореходов. И если до сего момента корабли невероятно развитой южной державы еще никогда не попадались на путях испанских галеонов, то это не означало, что подобную угрозу можно игнорировать. Ведь преимущество у этих чужаков над испанскими военными кораблями имелось колоссальное. Похоже, что эти иностранцы не реагировали до какого-то момента на европейскую экспансию из-за того, что их интересы все еще прямо задеты не были. Теперь же испанцы, видимо, совершили нечто такое, вторгнувшись куда не следует, что повлекло за собой немедленное объявление Испании войны южной державой. Так, во всяком случае, представлял себе происходящее Диего.

Попав в плен, он смотрел вокруг во все глаза, стараясь ничего не упускать из виду. Ведь испанский капитан надеялся, что, когда их обменяют из плена, согласно договоренности, все то, что он наблюдал на военной базе противника и запомнил, может очень пригодиться потом испанскому командованию. Потому что ни один из испанских разведчиков до сих пор не удостоился чести стать свидетелем деятельности флота страны с длинным названием Союз Советских Социалистических Республик Юга. Но, Диего понимал и то, что до тех пор, пока пленных испанцев на кого-нибудь обменяют, им еще предстоит прожить многие месяцы, а, может быть, долгие годы в плену на этом острове, названном испанцами Гуам, но нагло оккупированном иностранным флотом железных кораблей.

Диего не только присматривался. Он еще и прислушивался. Речь оккупантов не была ему знакома, но в команде «Барваленто» обнаружилось несколько человек, которые утверждали, что говорят между собой иностранцы на языке московитов. Вот только те московиты представляли из себя не южный, а северный народ, владения которого располагались в холодных землях к востоку от Швеции. Да и не могло у тех московитов быть подобного флота. Что же касается сходства языка, то, возможно, что у народа московитов имелась и какая-то древняя южная ветвь. Например, они когда-то могли расселиться по миру, подобно тому, как расселились евреи или же мусульмане, дойдя на севере до Франции, а на востоке распространив влияние даже на Филиппины. Почему бы и нет? Диего ничего не исключал.

В настоящий момент его больше заботил вопрос, когда же их начнут выпускать на берег. После того, как большие шлюпки необычного вида, лишенные не только парусов, но и весел, но, при этом, юрко перемещающиеся по бухте с каким-то непонятным тарахтением, отбуксировали «Барваленто» на мелководье, оставив сидеть на мели совсем недалеко от уреза воды, все, кто находился на галеоне, лишившимся мачт, сразу же захотели покинуть корабль. Испанцы, конечно, понимали, что оказались в плену, а значит, надо дожидаться приказа тех, кто пленил их, но, недовольство на борту росло с каждым часом.

Люди хотели на берег, да и сам Диего прекрасно понимал их желания. На небольшом галеоне «Барваленто» и без того места было маловато, а тут еще и экипаж удвоился, пополнившись всеми моряками, которые перебрались со сданного противнику «Сан Себастьяна». И места на палубе на всех просто не хватало. Потому многим из команды «Сан Себастьяна» на «Барваленто» приходилось расположиться внутри, в жаркой духоте палуб. Особенно нелегко приходилось простым матросам, которые не имели такого самообладания, как офицеры, а, будучи людьми простыми и непосредственными, видя зеленый берег прямо перед собой, стремились поскорее попасть туда. Они напряженно смотрели, громко переговариваясь друг с другом, как матросы с железных кораблей при помощи каких-то незнакомых жужжащих инструментов быстро сооружают сходни из подручной древесины, подводя сооружение прямо к галеону. А, когда сходни коснулись борта и были закреплены, толпа испанских матросов уже намеревалась хлынуть на них. И только выстрелы в воздух, произведенные охраной, позволили на какое-то время обуздать этот порыв. Но, Диего понимал, что надолго терпения его людей все равно не хватит.

Видимо, чувствовал растущее напряжение и тот самый вражеский офицер, который довольно понятно говорил на испанском и лично вел с Диего переговоры о сдаче. Национальная принадлежность этого человека представлялась испанскому капитану тоже неясной. На северянина внешне он похож не был, да и темпераментом не походил, во всяком случае, жестикулировать при разговоре умел не хуже самих испанцев. А его фамилия Саркисян немного напоминала гасконскую. Офицером он казался неглупым и все-таки отдал приказ выпускать на берег испанцев. Вот только по одному и после соблюдения каких-то формальностей.

Но, разумеется, самое большое впечатление на испанцев произвели вражеские молодые женщины, которые казались просто умопомрачительными красотками, бесстыдницами, не только не скрывающими своих прекрасных ножек, но еще и охотно выставляющими их напоказ. И это повергало пленных испанских мужчин в настоящий шок. Конечно, они за время службы уже немало насмотрелись на дикарок, которые ходили и совсем голыми. Но, казалось слишком непривычным, чтобы не дикарки, а прекрасные белые женщины, да еще и, по-видимому, занимающие достойное положение во вражеском обществе, судя по тому, как учтиво обращались с ними офицеры, так откровенно выставляли свои прелести на всеобщее обозрение.

Глава 26

Как только лейтенант медицинской службы Дмитрий Ефремов ступил на борт испанского галеона, в ноздри ему сразу ударили запахи нечистот и немытых человеческих тел. Испанские моряки расположились на палубе так плотно, что свободного места почти не осталось. И между людьми приходилось буквально протискиваться, как в переполненном автобусе. Галеон имел в длину не больше тридцати метров при наибольшей ширине метров десять. И разместить на такой площади три сотни человек не очень-то получалось. Потому немалая часть пленных вынужденно оставалась внизу, внутри корабля.

А оттуда, снизу, из люков как раз и несло нечистотами больше всего. И в трюмах, наверняка, расплодились крысы. Ужасные условия обитания на трофейном корабле, конечно, никаким гигиеническим нормам не соответствовали. И Ефремов понимал, насколько все эти люди хотят поскорее сойти на берег. Вот только, учитывая сложившуюся ситуацию с антисанитарией, их всех придется заставить ждать и дальше, пока на берегу не построят карантинные бараки. А потом испанцев придется прогонять через карантин, дезинфекцию и баню. Пробираться прямо сейчас далеко вглубь галеона Ефремов не собирался, поскольку гигиеническое состояние судна было понятно с первого беглого осмотра, и все недостатки были видны, что называется, невооруженным глазом. Потому Дмитрий хотел ограничиться только разговором с самым главным, то есть с капитаном испанцев, чтобы договориться о предстоящей санитарной обработке.

Поскольку переводчицу Саркисян ему выделить не рискнул, Ефремову приходилось полагаться только на собственное знание английского языка. И он сразу же спросил испанцев по-английски, где их командир. Но, все только замолчали, услышав английскую речь, уставившись на молодого врача, словно немые. Ефремов просто не сразу сообразил, что для испанцев англичане — это враги. И словами, сказанными на английском, он рисковал спровоцировать бунт на корабле.

Но, обстановку разрядил тот самый испанец Диего, которого Ефремов уже видел на эсминце во время переговоров о капитуляции. Он крикнул врачу, что сам подойдет, а, подойдя, первым делом взял Дмитрия под локоть, выведя его обратно за борт галеона на сходни, где, на виду у охранников с автоматами, сказал на английском:

— Вы, сеньор, говорите на языке нашего врага. И ни один человек на этом корабле не ответит вам без моего приказа.

— Простите, сеньор Диего, но я, к сожалению, не знаю испанского, — пробормотал Дмитрий.

— Я вас уже видел на сером корабле рядом с пленным пиратским капитаном. Кто вы и зачем явились? — поинтересовался испанец.

— Я судовой врач. И мне необходимо предотвратить распространение болезней, уничтожив паразитов. А для этого нужно всех ваших людей, да и вас лично, вывести в карантинную зону, побрить наголо, продезинфицировать, вымыть и попарить в бане. А еще и переодеть в чистое. Ваш же корабль предстоит обработать хлоркой и выгнать с него всех крыс, а потом вычистить и покрасить все изнутри свежей краской. И делать это предстоит постепенно. Для начала всем вам придется посидеть на корабле до тех пор, пока не построят временные бараки, предназначенные для карантина, вон на том островке, а потом еще и в самом карантине посидите недели две, — объяснил Ефремов.

— То, что вы предлагаете, противоречит нашим традициям. Многие мои люди просто боятся мыться и стричь волосы из суеверного страха потерять защиту Господа, — сказал Диего.

Доктор воскликнул:

— Но, это же полная ерунда! Неужели же лучше, чтобы заедали блохи? Я же предлагаю избавить всю вашу команду от них навсегда. И это является разумной и совершенно необходимой мерой, чтобы наши матросы не заразились от ваших!

* * *

Несмотря на все причитания судового врача Ефремова, Саркисян не вернул обратно на галеон те два десятка испанцев, которых уже успели выпустить на берег, оформив на каждого из них документы по стандартам даже не 1957-го года, а 2023-го с цветным фотографированием и заведением личных дел в электронном виде. Чему, конечно, поспособствовали обе яхтенные стюардессы, знающие и испанский, и оргтехнику. Они обе, оказывается, провели в Испании немало лет. Лена была замужем за испанцем и четыре года прожила с ним в Мадриде, пока они не расстались. А родители Зои купили виллу в Испании возле Аликанте. Эта девушка происходила из достаточно богатой семьи. Зоя могла бы легко стать обыкновенной бездельницей, как и многие «золотые детки», однако, ее желание работать на яхте было личным осознанным выбором, формой протеста против тирании собственных родителей.

Когда старшая стюардесса Настя, которая тоже немного знала испанский, сообщила им новость, что срочно требуются девушки, владеющие испанским на хорошем уровне для работы с пленными на берегу, Лена и Зоя сразу обрадовались. Ведь они обе уже очень сильно хотели на берег. Тем более, что на «Богине» уже всем по громкой связи объявили, что Гуам, оказывается, будет с этого момента не американской военной базой, а советской. Да и весь остров теперь переименован в Советский. И обе подруги восприняли это известие, как радостное, потому что после тревожных суток полной неопределенности, перед ними начали вырисовываться хоть какие-то перспективы.

Что Лена, что Зоя прекрасно знали, что остров этот вполне курортный с тропическим климатом и вечным летом. А на курорте жить, конечно, совсем неплохо. Тем более, что военно-морская база предполагала наличие множества моряков, а значит, постоянное мужское внимание со всех сторон девушкам было обеспечено. Потому обе они с большим энтузиазмом начали помогать этому армянину Саркисяну в налаживании учета пленных. Ведь он показался им обеим мужчиной видным и симпатичным. Во всяком случае, поджарый Саркисян Лене и Зое нравился гораздо больше, чем пузан с залысинами Соловьев. Обе сразу смекнули, что повод для того, чтобы поближе познакомиться с начальством имеется отличный. А других офицеров из начальства, теперь уже не отдельного эсминца, а целой военно-морской базы, они пока и не видели.

* * *

Когда над бывшей бухтой Апра, уже переименованной командованием в бухту Социалистическую с гаванями Большой Социалистической и Малой Социалистической, с полуостровом Коммуны и мысом Коммунизма, в горячем небе тропического октября на небольших облаках начало разливаться золото закатных лучей, небольшая сцена уже была построена. А напротив нее возле берега пленные испанские моряки, работая совместно с советскими матросами, успели освободить от растительности довольно большой участок берега, примыкающий к узкому песчаному пляжу. Одновременно напротив трофейного галеона быстро возвели две сторожевые вышки для караулов, на которых сразу же начали дежурить по двое автоматчиков мичмана Ярового. Возле самих сходней поставили караульную будку, обшитую бамбуком и покрытую крышей из пальмовых листьев. А напротив этой будки, в которой тоже дежурили автоматчики и расположился сам мичман, находился тот самый наскоро сколоченный стол под навесом, за которым руководил фильтрацией пленных замполит.

Судовой врач Ефремов все-таки сумел уговорить и испанского капитана, и Саркисяна, что завтра начнет вывозить пленных с галеона-дебаркадера небольшими партиями на островок у входа в гавань, который так сразу и назвали Карантинным. А тех испанцев, которых Саркисян уже выпустил на берег, всех собрали, посадили на баркас и отвезли на этот скалистый остров, отделенный от мыса узкой протокой с сильным течением. Их снабдили необходимыми инструментами, чтобы начинать строить на этом клочке суши длинной метров триста, временные жилища. Вытянутый с севера на юг поперек мыса островок представлял собой с трех сторон скальные отвесные стены высотой метров в тридцать. И только со стороны между мысом и самой бухтой находился откос градусов в сорок пять, по которому было возможно забираться от самой воды наверх, на широкую плоскую вершину, поросшую тропической растительностью.

* * *

Ступив на берег, Лаура поймала себя на мысли, что недавно даже представить себе не могла такого. Еще пару суток назад она совсем не думала, что скоро ей придется готовиться к концерту на таком далеком и загадочном острове, где солнце светит ярко, а чистейшее лазурное море ласково омывает белоснежный песок. Здесь уже царила какая-то особенная атмосфера. В гавани на якорях стояли не только «Богиня» и эсминец, но и старинные парусники, как с картинок. Между кораблями сновали катера. А весь берег покрывали живописные рощицы сочной тропической растительности, на фоне которых празднично выглядели развешенные повсюду красные флаги. Все вокруг казалось Ларисе Ивановой наполненным ожиданием чего-то волшебного и необыкновенного. Ведь она еще никогда не выступала в подобном месте.

Рослые бледные матросы с эсминца вместе с низкорослыми коренастыми обросшими и загорелыми испанцами готовили площадку к предстоящему мероприятию. А Михаил Кардамонов помогал музыкантам устанавливать звуковое оборудование там, где уже возвели для предстоящего выступления небольшую сцену. Концерт, посвященный высадке на остров, обещал стать настоящим культурным событием. Все моряки находились в предвкушении выступления известной уже им певицы Лауры. Ведь она пела для них еще на Тиниане.

И Лаура-Лариса чувствовала за собой ответственность, чтобы сделать для всех этот вечер незабываемым. Ларисе казалось, что в жарком воздухе уже витает какое-то радостное волнение, и даже испанцы, казалось, ждали ее выступления с нетерпением. Во всяком случае, все они смотрели на нее своими черными глазами с нескрываемым интересом, оборачиваясь и пожирая взглядами ее фигуру. Конечно, Лариса отдавала себе отчет, что совсем не является звездой мировой эстрады. Но, с другой стороны, она прекрасно понимала, что ни одной конкурентки у нее на этом острове нет. И все внимание зрители будут дарить только ей. Потому она была готова исполнить лучшие хиты, чтобы зажечь вот эту свою публику массой положительных эмоций.

* * *

Когда Совет старейшин собрался, магалах Ках-Элеха, надевший свой церемониальный наряд из разноцветных птичьих перьев, улыбался, показывая всем свои черные зубы. Однако, улыбка его не была доброй. А искривленный рот говорил окружающим о презрении к врагам и к смерти. В облике немолодого магалаха ощущалась сила и готовность пойти на крайние меры, если Совет чаморри так решит. Главные старики и старухи довольно долго совещались друг с другом, но все-таки решили собирать войска, не вступать пока в войну с чужеземцами, раз они еще не напали, но призвать воинов на всякий случай. От новых пришельцев с огромных кораблей никто не ждал ничего хорошего. И им нужно обязательно продемонстрировать не слабость, а готовность биться. Так решил Совет.

После того, как старейшины чаморри свое решение утвердили, поговорив с колдунами, общающимися с духами предков, и яркое плетенное знамя бабао было поднято над священной поляной, магалах встал на священный камень и затрубил в большую раковину куло. А те воины из его личного отряда, кто всегда находился поблизости от своего магалаха, видя знамя поднятым и слыша призыв вождя, тут же кинулись разносить весть о призыве по всему острову. И вскоре большая поляна перед деревней начала наполняться народом. Загорелые воины с копьями, с пращами и с дубинами начали приходить со всех сторон, подтягиваться из разных поселений, собираясь в большие отряды. А на воде возле ближайшей рыбацкой деревни собирался флот с косыми парусами.

Глава 27

Теплый вечер на тропическом острове начался под звуки невероятной музыки и восхитительного голоса Лауры. Перед началом мероприятия люди с кораблей, свободные от вахты, были доставлены катерами на берег. Высадившись и расположившись на пляже вдоль линии прибоя, экипаж роскошной яхты «Богиня» из двадцать первого века впервые смешался с командой моряков с советского эсминца «Вызывающий». И концерт по случаю прибытия на остров Советский и основания главной военно-морской базы Марианской ССР обещал стать незабываемым событием для всех тех людей, которые провалились во времени сразу на двух кораблях. После концерта на Тиниане, среди советских моряков уже появилось много почитателей таланта Лауры, которые с нетерпением ожидали этого магического момента, когда она снова запоет. Атмосфера, в которой начинался концерт, была пропитана радостью и энергией, которые витали в воздухе вместе с манящими ароматами экзотических фруктов и цветов тропического острова.

Еще до самых первых аккордов восторженные зрители начали горячо обсуждать талант этой стройной девушки с золотыми волнистыми волосами и с выразительными голубыми глазами. Лаура вышла на сцену, одетая в изящное серебристое платье с блестками, облегающее фигуру и сияющее в лучах заката не меньше самого тропического солнца. Ослепительная внешность девушки, по мнению матросов, отражала ее талант, чарующий и уникальный. А ее голос, наполненный жизненной силой, разлитой в воздухе музыкой, проникал в сердца каждого слушателя, призывая к собственному путешествию в сказочный мир гармоничных звуков. И даже те, кто уже не однажды слушал пение Лауры на борту «Богини», на этот раз не скрывали восторга, аплодируя молодой талантливой певице. А когда она спела первую песню про море «Синяя вечность» из репертуара Муслима Магомаева, моряки не стеснялись выражать свою любовь и признательность таланту Лауры не только аплодисментами, но и криками: «Ура!». Их горящие глаза и оживленные разговоры создавали неповторимую атмосферу единения, где каждый наблюдающий ощущал, что он стал частью этого чарующего зрелища.

В этот вечер Лаура словно нашла ключи к эмоциям каждого слушателя своим умением передавать силу и красоту звучания старых советских песен. Но, старыми они, конечно, могли считаться только по отношению ко времени, из которого к этому острову пришла «Богиня». По отношению же к восприятию советских моряков из 1957-го года все песни, которые пела Лаура, оказывались неслыханными новыми хитами. А Лаура в этот раз, почувствовав энергетический резонанс от восторженных слушателей, превзошла, казалось бы, собственные вокальные возможности. Голос ее зазвучал не просто красиво, а мощно, и каждая нота была проникнута страстью. А звуки мелодий, усиленные электронным звучанием синтезатора и электрогитары, наполняли пространство, словно насыщая его божественной гармонией. Лаура напевала слова своих песен с такой искренностью, будто каждую из них написала именно она, повествуя историю из своей жизни. И каждый слушатель, сливаясь с музыкой, чувствовал, что внутри его собственное сердце повторяет те чувства и переживания, которые доносят мелодии и неповторимый голос певицы.

Иногда в промежутках между песнями, которые пела Лаура, на сцену выходил Михаил Кардамонов, взявший на себя роль конферансье, исполняя под гитару бардовские песни, начав с «Кораблей» Высоцкого. И моряки тоже с удовольствием слушали. Когда струны его гитары начинали звучать первыми аккордами, все затихали и обращались в слух. Ведь и эти песни не были знакомы советским морякам, а Кардамонов, оказывается, умел неплохо играть на гитаре и обладал неплохим баритоном с хрипотцой, вполне подходящим под эти музыкальные произведения.

Экипаж эсминца в полнейшем восторге воспринимал этот замечательный концерт. А каждая звуковая вибрация, каждый музыкальный звук находили отклик в сердцах советских моряков. И неповторимый голос Лауры величественно несся сквозь этот мир ненастоящего, зыбкого тропического рая, таящего и опасности, и трудности предстоящей им жизни. Но, в тот момент все это отступило на второй план, потому что удивительный концерт заставлял зрителей на время забыть о проблемах, свалившихся на них, призывая внимать красоте звуков и чувствовать великолепие жизни. И все, кто присутствовал на этом незабываемом мероприятии, были поглощены музыкой полностью. И им казалось в тот момент, что и мир 1579 года, в котором они оказались по воле судьбы, тоже бесконечно прекрасен.

* * *

Известие о том, что больше никого из испанских военнопленных, кроме тех двадцати счастливчиков, которые уже все-таки вышли на берег, вражеские власти, пленившие их, выпускать с «Барваленто» не собираются, накалило атмосферу на галеоне еще больше. А после того, как и этих счастливчиков окружили и сбили в кучу, словно баранов, вражеские вооруженные матросы, а потом еще побрили с помощьюкаких-то жужжащих приспособлений, затем погрузив их в жужжащую лодку и отвезя на остров, среди испанцев начала накапливаться и разрастаться невидимая грозовая туча. И напрасно капитан Диего де Кабрера пытался увещевать их, что нужно потерпеть, и что все это делается исключительно для их же блага, чтобы уже завтра начать избавлять каждого от паразитов, от вшей и блох, поселившихся в волосах у испанских моряков за время странствий. Недовольство пленных копило внутри себя заряды грозной силы. Помимо того, что никто из испанцев не хотел лишаться волос, бород и усов, так еще все выражали возмущение теснотой, которую они были обречены терпеть, оказывается, еще очень долго. Навес, который они возвели над палубой галеона из обломков мачт и остатков парусов, не мог полностью защитить корабль от палящих лучей солнца. Хоть светило уже и клонилось к закату, но его палящие лучи по-прежнему жгли нещадно.

Пленные испанцы, зажатые в тесноте небольшого пространства галеона, жаждали свободы. И доводы разума в данной ситуации победить не могли, потому что испанцы все больше слушали свои сердца, наполненные желанием поскорее выбраться из этого ада бесконечного ожидания на жаре. Тем более, что близкий берег так манил их! И испанцы, как люди темпераментные, готовы были вспыхнуть от любой искры, поскольку ярость копилась в них. Особенно нервировали испанских мужчин те самые белые женщины в коротких открытых платьях, видимо, не имеющие никакого понятия о стыде. Тут и религиозные фанатики начали подогревать толпу библейскими строками о Содоме и Гоморре. А, когда заиграла неизвестная громкая музыка и еще одна бесстыжая белая девушка в коротком серебряном платье, выставив на всеобщее обозрение свои ноги, запела невероятно сильным голосом, нервы у испанцев уже просто не выдерживали.

И падре Алонсо, чувствуя настроение своей паствы, опять вернулся к угрозам, произносимым в адрес врагов католической веры. Высоко подняв распятие над своей головой, он громко читал боевые псалмы, стараясь перекрыть звуки музыки и песен, доносящиеся с берега. И чем дольше длился этот праздник дьявольской свистопляски на берегу, тем больше распалялись испанцы. Нетерпение испанцев, словно роковая искра, разожгло такую жажду свободы, что в отчаянии они уже перестали понимать, что находятся в плену. И когда аккорды очередной песни затихли, сердца пленных буквально запылали желанием выбраться с «Барваленто», превратившегося, по их мнению, в адскую жаровню, любой ценой. И все эмоции, накопившиеся у испанцев внутри, внезапно выплеснулись наружу, мгновенно превратив внутреннюю ярость в беспощадную силу толпы, готовой сметать все на своем пути.

* * *

Жители острова Гуахан снова собрали свое ополчение. И отряды, которые вел магалах Ках-Элеха, перейдя через холмы, поросшие джунглями, незаметно, таясь за растительностью, полукольцом окружали бухту. Гордые и сильные воины, вооруженные длинными дубинами, копьями и пращами, четко повиновались своему военному вождю, мгновенно выполняя его команды, подаваемые без слов, одними лишь боевыми знаками, которые передавались дальше, от одного воина к другому. Двигались отряды островитян быстро и почти бесшумно. И неприятели, конечно, не могли услышать их приближения.

Заняв передовые позиции в кустах на расстоянии полета метательного копья от длинной прогалины, устроенной чужаками возле пляжа после того, как там были вырублены все деревья, воины чаморро затаились в кустах, как им и было приказано. Командиры отрядов внимательно наблюдали за обстановкой. Они ждали дальнейших распоряжений магалаха. Уже давно начался закат, и солнце коснулось воды своим нижним краем, но, Ках-Элеха все медлил. Услышав необычную громкую музыку и сильный голос поющей белой женщины необыкновенной красоты, он пытался понять, что же подобный ритуал означает.

С высоты кокосовой пальмы, на которую Ках-Элеха забрался, чтобы лучше видеть перемещения предполагаемого противника, он пока что наблюдал только какое-то непонятное действо. Казалось, что эти белые люди с больших кораблей без парусов ни на кого не собираются нападать. Во всяком случае, они просто стояли и слушали, как поет золотоволосая девушка, сверкающая чешуей, словно рыба, вытащенная из воды. А иногда пел еще и какой-то мужчина. Чаморро тоже любили пение и танцы, но так петь, чтобы пение завораживало, они еще, наверное, не научились. Во всяком случае, ни сам магалах, ни его воины, ничего подобного никогда не слышали. И потому постепенно они обратились в слух, внимая необыкновенным мелодиям.

* * *

Мероприятие с концертом находилось в самом разгаре, когда испанцы, уже накопившие в себе достаточную решимость и силу, внезапно вырвались со своего галеона, прочно сидящего на мели. Не желая дольше оставаться на борту этой вонючей душегубки, неподвижной и нагретой солнцем за день, они обрушились на охранников, которые все были заняты в тот момент тем, что тянули свои шеи в сторону сцены в попытках получше рассмотреть певицу. В бешеном порыве отчаяния, стремясь к освобождению любой ценой, пленные по сходням и прямо по воде, попрыгав за борт, прорвались на пляж с белым песком, где расположились зрители.

Внимательно слушая очередную песню Лауры про девушку из Нагасаки, советские моряки не сразу среагировали на то, что произошло, обернувшись только тогда, когда со сторожевых вышек, перекрывая музыку, ударили автоматные очереди. Но, было уже поздно. Первая волна взбунтовавшихся испанцев уже сшиблась с командой эсминца в отчаянной рукопашной схватке.

Но, не на тех испанцы напали, они не учли, что у всех советских моряков, отпущенных на берег, имелись с собой штык-ножи, которые приказал им раздать предусмотрительный командир эсминца. Зная, что на острове находятся туземцы, вооруженные хоть и примитивным, но все-таки оружием, Павел Петрович приказал выдать каждому члену экипажа, отправляющемуся на берег, холодное оружие для самозащиты. И схватка получилась кровавой. Конечно, далеко не все матросы с «Вызывающего» были достаточно хорошо обучены владению штык-ножами и готовы биться насмерть. Но, в сложившейся ситуации, выбора не оставалось даже у тех первогодков, кто еще никогда в жизни не дрался.

Видя безумие ярости в глазах испанцев, каждый из советских матросов понимал, что если он не убьет напавшего, то тот убьет его. Потому белый песок быстро окрасился кровью. И кровь пролилась, по большей части, испанская. Несмотря на всю внезапность нападения и ярость нападавших, преимущество оставалось на стороне моряков с эсминца. Музыка внезапно умолкла, но с двух сторожевых вышек все еще продолжали звучать выстрелы. А пляж покрылся трупами загорелых коренастых мужчин в старинной одежде, с усами, бородами и длинными волосами.

Глава 28

Испанцы ринулись в свою безумную атаку не с пустыми руками. Приняв капитуляцию, советские моряки сразу же заставили их сдать все огнестрельное оружие и весь порох, оставив на парусных кораблях лишь бесполезные примитивные пушки, лишенные боеприпасов. Но, личный досмотр пока устраивали только тем двум десяткам испанских моряков, которые прошли фильтрацию и уже на законных основаниях ступили на берег. Остальные, которые оставались на галеоне, припрятали у себя на теле ножи и кинжалы. А офицерам по условиям почетной сдачи в плен были оставлены даже шпаги. И, хотя не все из них приняли участие в мятеже, но несколько человек со шпагами все-таки находились среди главарей бунтовщиков.

Поскольку многие матросы-охранники из караульного взвода мичмана Ярового отвлеклись на концерт, момент начала бунта прозевали. А на сторожевые вышки, которые сделали буквально только что, закончив работы перед самым концертом, еще даже не успели установить пулеметы. Правда, мичман сразу отправил нести дежурство на каждую из вышек по два автоматчика, но, плотность огня все равно оказалась недостаточной. Да и стреляли матросы не слишком точно. Потому и не удалось сразу же отсечь огнем бунтарей от того участка пляжа, где собрались зрители концерта. А когда бегущие испанцы, преодолев каких-то полсотни метров, отделяющие их галеон-дебаркадер от толпы зрителей, сходу завязали рукопашную, положение еще больше осложнилось из-за того, что невозможно стало вести огонь без риска попасть в своих.

Сам Федор Яровой сумел вовремя отступить к ближайшей вышке, прикрывая огнем замполита с двумя девушками Леной и Зоей. Яровой и Саркисян отстреливались из пистолетов, а матросы били по бунтовщикам очередями. Но, одного из парней мичмана какой-то благородный испанец все-таки сумел достать в своей безумной атаке и насмерть заколол шпагой. Этот конкистадор с очень злым лицом тут же получил несколько пуль и скончался на месте рядом со своей жертвой, но мичману от этого было не легче. Ведь он старался беречь каждого из своих парней, прекрасно понимая, что в той ситуации, в которую они попали, новых матросов взять будет просто негде.

Первыми с борта «Барваленто», конечно, выскочили самые активные и агрессивные из мятежников. А остальные, из тех, кто следом за первой волной попрыгали с борта галеона на мелководье и ринулись по сходням, просто подчинились неистовому стремлению зачинщиков освободиться. Подстрекатели пленных, помутившиеся рассудком от условий плена, показавшихся им неприемлемыми, так хотели вырваться на свободу, что даже не думали в тот момент о собственной смерти, вполне возможной от пуль охраны. Обезумевшие от жары, тесноты и религиозного экстаза, они растоптали все преграды, а их накопившаяся ярость дикой бурей сметала все на пути. И вожаки толпы испанских матросов увлекли за собой остальных.

Безумие овладело каждым из этих нетерпеливых и неумных людей, словно тропическая лихорадка, развязав им руки и превратив в безумных экзекуторов, которые с ножами накинулись на советских моряков, слушающих концерт, сойдясь с ними в смертельной схватке. И волна беспощадного насилия неожиданно накатила на зрителей концерта, мирно стоящих вдоль береговой линии. Ведь, кроме моряков с эсминца, там находились и гражданские люди с «Богини», в том числе и женщины, отправившиеся на такой долгожданный берег. И их пронзительные вопли, заглушив музыку, слились со звуками автоматных очередей, с боевыми кличами и с громкими проклятиями, выкрикиваемыми испанцами. Атмосфера музыкального праздника мгновенно была растоптана и уничтожена.

Охрана, боясь попасть по своим, стреляла только по тем пленным, которые намеревались спрыгнуть с борта «Барваленто» следом за первой волной. Но, поскольку наиболее храбрые и безумные, которые составляли примерно четверть от общего количества военнопленных, уже рванули вперед, сзади остались менее решительные и агрессивные испанцы, уже почувствовавшие на себе, что автоматы, которыми были вооружены советские часовые на вышках, по огневой мощи далеко превосходят привычные им аркебузы с фитильными замками. Пули свистели в воздухе, находя свои кровавые трофеи. Оказавшись у вышки, Яровой выкрикивал команды своим растерявшимся подчиненным, чтобы они отсекали огнем хотя бы вторую волну бунтовщиков. К счастью, это все-таки удалось сделать. А оставшиеся на галеоне испанцы, наблюдая гибель своих товарищей, начинали понимать, что из-за подстрекателей ввязались в дело совершенно безнадежное. И вскоре мятеж на «Барваленто» начал затухать.

Но, на берегу хаос кровопролития все еще продолжался. Хоть прорвавшихся испанцев и было гораздо меньше, но каждый из них умел обращаться с холодным оружием намного лучше, чем средний советский матрос. Все эти испанцы, поднявшие мятеж, оказались самыми настоящими конкистадорами, которые уже убивали множество людей в ближнем бою, сражаясь с туземцами. Причем, любой уважающий себя испанский вояка старался виртуозно овладеть всеми видами холодного оружия, тренируясь всю сознательную жизнь. Однако, никто из них не мог на этот раз предсказать, кому же удастся выжить в этой битве безумия. Противник испанцам попался неожиданно сильный и упорный.

Ни один из советских моряков не поддался панике, никто не бросился наутек под натиском испанцев. А, выхватывая свой штык-нож из ножен на ремне, каждый из матросов немедленно вставал на защиту гражданских, не отступая ни на шаг. С криками: «Полундра! Наших бьют!» моряки с эсминца, не раздумывая ни секунды, храбро бросались навстречу мятежникам. В смертельном танце ножевого боя пленные испанцы из шестнадцатого века и советские матросы из века двадцатого сошлись словно пешки на шахматной доске судьбы, которая играла ими в жестокую кровавую игру на белом песке островного пляжа.

* * *

Когда все это началось, Лаура, она же Лариса Иванова, увлеченная своим выступлением, как раз заканчивала петь про девушку из Нагасаки. Ларису всегда в этой песне несколько удивляло то, что герой-любовник капитан, который, вроде бы, так сильно любил эту девушку, почему-то не отомстил джентльмену во фраке, который ее прирезал непонятно из-за чего. Он даже и не попытался мстить, а просто вспоминал ее с грустью. И никакого торжества справедливости из слов этой песни не получалось. Лариса опасалась, что публика, состоящая, в основном, из советских матросов, может не оценить весь драматизм песни правильно. Эта песня была просто грустной, а не какой-нибудь жизнеутверждающей. Но узнать, как отреагируют зрители на девушку из Нагасаки, Ларисе в тот раз не пришлось.

В конце песни слова и музыку перекрыли выстрелы и крики. И Лариса увидела, как со стороны парусника с обломанными мачтами по полосе прибоя несется целая толпа бородатых мужчин в старинных одеждах, сверкая в лучах заката множеством больших ножей. А дальше и просто началось нечто ужасное, когда навстречу этим вооруженным людям кинулись советские матросы тоже с ножами. Гладко выбритые северяне, еще не успевшие загореть, и обросшие загорелые южане сшиблись стенка на стенку и стали буквально вырезать друг друга, вспарывая животы и нанося страшные колющие удары клинками. Но, хуже всего было то, что часть разъяренной толпы испанцев кинулась прямо к сцене следом за каким-то своим усатым вожаком в широкополой шляпе, орудующим самой настоящей шпагой со смертельным проворством опытного мушкетера. И несколько советских моряков, бросившихся ему наперерез, упали, пронзенные сталью.

Опустив микрофон и застыв в нерешительности, Лариса наблюдала за всем происходящим, словно в замедленном кино. А усатый человек со шпагой все приближался. Отточенным движением хищного зверя он легко запрыгнул на деревянный помост сцены и с гримасой на лице пошел прямо на Ларису, страшно топорща усы, а с его шпаги капала кровь. Иванова оцепенела от страха. В тот момент она отчетливо поняла, что следующей, в кого этот идальго вонзит свою шпагу, будет она. Но, внезапно какой-то матрос тоже выскочил на сцену прямо перед ней. Перерезав испанскому мушкетеру путь и загородив девушку своей широкой спиной, он прокричал Ларисе:

— Бегите, Лаура! Я его задержу! Я — боксер!

И, когда этот плечистый парень на мгновение обернулся, Лариса узнала в нем рулевого матроса с катера. Она даже запомнила его имя. Никита, так он представился, когда они только начали грузить на катер музыкальное оборудование. Схватив длинную стойку от микрофона с тяжелой подставкой, советский матрос так ловко заехал этой штуковиной по руке мушкетеру, что шпага вылетела. Описав дугу в воздухе, она упала на сцену в нескольких шагах. Но, мушкетер, казалось, нисколько не растерялся, а тут же схватился за длинный кинжал, который висел у него на поясе в кожаных ножнах.

Вот только Никита не стал дожидаться, пока противник применит другое оружие, а неожиданно сделал шаг навстречу и заехал ему с левой руки прямым в челюсть, отчего испанский мушкетер отлетел назад и рухнул на своих товарищей, бегущих следом. И это позволило выиграть время для того, чтобы другие матросы с эсминца тоже выскочили на сцену, встав плечом к плечу рядом с Никитой и отгородив, таким образом, Ларису от нападавших. В этот момент ее за руку схватил Кардамонов и потащил куда-то, потому девушка не видела, как с обеих сторон пошли в ход ножи, а только слышала за спиной на фоне выстрелов и криков, доносящихся с пляжа, вопли и ругательства на русском и на испанском.

* * *

Командир эсминца, а теперь и всей военно-морской базы, организованной на острове Советский, как человек опытный и осторожный, не собирался покидать свой корабль до тех пор, пока не будет полностью уверен в полной безопасности на берегу. А уверенности этой у него не имелось. Павел Петрович, конечно, согласился с доводами замполита и особиста, что после всех неожиданностей, свалившихся на них за последние двое суток, людям и с «Вызывающего», и с «Богини» необходимо полноценно отдохнуть. И праздничный жизнеутверждающий концерт в деле переключения внимания коллектива будет мероприятием очень полезным и своевременным. Вот только нехорошее предчувствие не покидало капитана второго ранга.

Не нравилось Павлу Петровичу, что на острове пока даже не пробовали наладить контакты с местным населением. А если туземцы неожиданно нападут? Ведь никто не знал, какие сюрпризы для незваных гостей готовят местные жители в глубине своего острова, потому что ни разведку, ни службу наблюдения и оповещения пока не наладили. Не организовали даже посты в ключевых точках местности, окружающей бухту. И какая же военно-морская база без всех этих служб? Одно название. Да и пленные охранялись пока не слишком хорошо. По этим причинам кавторанг и распорядился выдать из оружейки всем матросам, отправляющимся на берег, чтобы отдохнуть на концерте, штык-ножи, а офицерам и мичманам приказал раздать пистолеты. И, как оказалось, правильно сделал.

Но, даже Павел Петрович не мог представить заранее, что мятеж военнопленные испанцы поднимут столь стремительно. Прочитав за свою жизнь много разных книг про эти времена Великих географических открытий, в эпоху которых неожиданно попал он сам и его корабль, кавторанг вынес из прочитанного впечатление, что времена здесь хоть и суровые, но благородные и романтичные, где люди, особенно офицеры, всегда держат свое слово. А тут нате вам! Утром испанские командиры, вроде бы, были согласны на все, лишь бы их сразу не пустили на дно вместе с парусниками, а вечером вон что устроили! Подняли бунт с поножовщиной, как самые обыкновенные уголовники. Ни романтики, ни благородства!

Сразу же приказав эвакуировать людей с берега обратно на корабли, Павел Петрович рассматривал в бинокль с мостика последствия мятежа. Повсюду на белом окровавленном песке пляжа лежали трупы. Почти всех бунтовщиков убили. Но, неожиданная битва пленных за свою свободу превратилась в кровопролитную драму, в которой каждый из испанцев, вырвавшихся с галеона, посаженного на мель, сыграл собственную зловещую роль, причинив телесные повреждения не только советским морякам, но и кое-кому из гражданских лиц с «Богини». Последствия оказались почти такими же неутешительными, как после нападения английских пиратов. И на докторов теперь снова навалилось огромное количество работы.

Глава 29

Бунт удалось подавить довольно быстро только по той причине, что в массовую драку на ножах вмешались офицеры и мичманы с «Вызывающего», вооруженные пистолетами. Конечно, свое огнестрельное короткоствольное оружие они начали применять с некоторым опозданием, но это все-таки позволило спасти немало жизней советских матросов и людей с «Богини». Бунтовщиков с холодным оружием перестреляли, как бешеных собак, за несколько минут с того момента, как мичманы с офицерами открыли по ним огонь из пистолетов. Моряки совсем не были отменными стрелками, но, поскольку стреляли они из своих «ТТ» с близкого расстояния, у испанцев не оставалось никаких шансов. И теперь трупы мятежников валялись повсюду на песке пляжа.

Те военнопленные, которые так и не решились покинуть «Барваленто», чтобы присоединиться к бунтовщикам, наблюдая гибель своих не в меру пылких боевых товарищей, дрожали от страха, торопливо выкидывая за борт припрятанные ножи и кинжалы. Испанские моряки слишком хорошо знали, какая расправа их ожидает. На флоте родной Испании за участие в подобном мятеже сразу вешали на реях без суда и следствия. Падре Алонсо, стоя на коленях, тихо читал самые смиренные молитвы на полубаке. А Диего Хуан де Кабрера с полуюта осыпал проклятиями всех тех, кто не послушался его, не желая спокойно просидеть на галеоне еще одну ночь. Он проклинал и самого себя, что вовремя не смог остудить пыл молодого командира «Барваленто», который и возглавил весь этот стихийный бунт, поплатившись за это собственной жизнью.

* * *

В тот вечер Юргенс и Софья решили, что настал подходящий момент для осуществления плана побега. Они дождались, когда почти все люди с «Богини» отправились на берег, наслаждаться вечерним концертом, песчаными пляжами и теплым морем. Дождавшись, когда на «Богине» установилась тишина, потому что даже почти все караульные отправились на музыкальное мероприятие, Юргенс и Софья надели припрятанные акваланги. Прихватив специальные сумки изменяемой плавучести, которые не должны были всплыть, выдав их, парень и девушка бежали под водой. Они в тот момент еще не совсем понимали, что отправляются в полную неизвестность.

Они сделали свой сознательный выбор, первый шаг в потрясающее приключение. Надев акваланги и нырнув в воду, и парень, и девушка все-таки в глубине души ощущали, что назад для них дороги не будет. Но, больше в тот момент они старались думать о том, что под водой их ждало нечто невероятное — красивейшие коралловые рифы, а на суше ожидали приключения на удивительном тропическом острове, полном загадок и неизведанных мест. Белоснежный песок золотился на дне бухты в закатных лучах, падающих на самое дно сквозь прозрачную воду удивительной чистоты, а подводные растения, экзотические рыбки и коралловые рифы украшали их путь. Словно бы сама природа этого места приветствовала их, одаривая своей красотой.

Парень и девушка проплыли мимо разноцветных стаек подводных обитателей, которые плавали вокруг них, создавая иллюзию, будто и они сами являются частью этого волшебного подводного мира. Аквалангисты ненадолго остановились, чтобы рассмотреть замечательный коралловый риф, который был украшен яркими красками и необычными формами кораллов. Подплыв ближе к мысу, они обнаружили у его основания множество подводных пещерок, приглашающих исследовать их. Но, исследовать все, конечно, времени не было. Они спешили поскорее обогнуть мыс, чтобы спрятаться где-то в подходящем месте, пока солнце еще не село окончательно.

Огибая мыс, они заметили необычное движение в воде. Оказалось, что это были небольшие акулы, которые присоединились к ним в их подводном путешествии. Полутораметровые хищницы играли вокруг пары, словно провожая их в этом удивительном приключении. Но, молодые люди даже не думали в тот момент, что акулы могут и напасть. Охваченные жаждой поскорее завершить свой побег, они не обращали внимания на такие мелочи. Тем более, что Юргенс, как опытный дайвер, прекрасно знал, что небольшие акулы, обычно, на людей не нападают.

Внутри подводной пещерки, которую они нашли в скале за мысом у самого уреза воды, и вход в которую располагался на глубине метра полтора ниже уровня океана, было темно и загадочно. Но, предусмотрительный Юргенс взял с собой специальные электрические фонарики для дайверов. И, освещая себе путь, молодые люди уверенно продвигались вперед, чтобы раскрыть все тайны этого скрытного места. Предположение Юргенса подтвердилось, когда довольно короткий подводный лаз, через который они свободно могли вплывать и выплывать даже без всяких аквалангов, вывел их в довольно просторный грот. И, когда они вынырнули, свет фонарей отразился от кристаллов сталактитов и сталагмитов, образовывая игривые отражения на стенах пещеры. Поняв, что нашли то, что искали, пара оставила в гроте акваланги и все остальное имущество, прихваченное с «Богини». И через подводный лаз они снова выплыли на поверхность, но уже налегке. Здесь, на другой стороне мыса, можно было пока не опасаться, что их увидят. Ни лучи прожекторов, ни волны радаров не просветят широкое скальное основание мыса насквозь. Это было понятно даже Соне.

Они попали в самый красивый момент тропического заката, когда солнце уже скрылось за горизонтом почти полностью, продолжая погружаться в океан, а небо наполнилось золотистыми, оранжевыми и розовыми оттенками. Нежась в маленьких теплых волнах, они могли наслаждаться этим великолепным зрелищем. Обняв друг друга прямо в воде, Юргенс и Софья впервые поцеловались. Глядя на закат, они чувствовали себя в тот момент полностью счастливыми, поздравляя друг друга со столь удачным бегством из кровавых лап новой совдепии, которую упорно пытались строить советские моряки.

В тот момент парень и девушка ощущали полную гармонию, радуясь тому, что теперь им уже не нужно никому подчиняться. Личную свободу оба ценили больше всего на свете. А впереди их ждала жизнь на прекрасном тропическом острове. Стараясь мыслить позитивно, они считали, что дальше их ожидают интереснейшие приключения и удивительные открытия, которые таятся в самых неожиданных местах, и что исследование новых территорий может принести им такие невероятные эмоции и впечатления, которых в их жизни еще никогда не бывало.

* * *

Вождь Ках-Элеха выжидал. Хорошо видя со своего наблюдательного пункта на высокой пальме, как бледнолицые люди с больших кораблей без парусов расправились на берегу с теми белыми людьми, которые приплыли на парусниках, он решил повременить с нападением. После того, чему он и его воины стали свидетелями на закате, сомнения терзали магалаха еще больше. Столкновение белых между собой привело к непредсказуемым последствиям. Ведь получалось, что эти новые белые люди пока не причинили зла ни одному местному жителю, зато уже убили множество тех других белых людей с парусников, которые давно являлись врагами для народа чаморро. И, раз они поубивали врагов чаморро, то эти новые белые, возможно, самим чаморро и не враги?

Покинув свой наблюдательный пункт на верхушке кокосовой пальмы уже в темноте, магалах решил дожидаться середины ночи, когда, как было уговорено, на большие корабли чужаков нападет флот, уже собранный и ожидающий неподалеку, возле рыбацкой деревни Хагатна. Вот тогда и будет видно, как действовать дальше. Ках-Элеха подумал, что если нападение флота принесет успех, то он отдаст команду своим воинам тоже напасть посреди ночи, чтобы вырезать всех бледнолицых, оставшихся на берегу. Если же флот потерпит неудачу, то он прикажет своему войску отступить и приготовиться к битве уже на тот случай, если белые захотят вторгнуться вглубь острова. Вот только непривычный яркий свет, неожиданно вспыхнувший с двух деревянных башенок, построенных белыми, мог спутать все планы магалаха. Если его воинов заметят, то их атака утратит внезапность. А, учитывая то, что у этих белых имелись не простые стреляющие палки, как у прежних, а стреляющие много раз подряд, попасться им на глаза раньше времени было бы смертельно опасно.

* * *

После стычки с испанцами доктор Дмитрий Ефремов снова занимался ранеными. В результате мятежа военнопленных погибли пятеро матросов с эсминца и двенадцать получили серьезные ранения. Еще несколько человек отделались незначительными порезами. В экипаже «Богини» тоже имелись жертвы, одного из матросов убили, а еще троих ранили. Из пассажиров насмерть зарезали адвоката Розенфельда, а супруги Марченко получили глубокие порезы конечностей.

Как только все свои были эвакуированы в госпиталь на «Богине», врач начал осматривать испанцев, валяющихся на берегу. Солнце к тому моменту уже село, и при свете прожекторов, поставленных на обеих сторожевых вышках и питаемых от генератора, он шел вдоль берега, то и дело наклоняясь и щупая пульс у каждого из лежащих. К нему присоединился второй механик с эсминца, лейтенант Виктор Смирнов. Получивший рану в левый бок еще во время нападения английских пиратов, он все еще подлежал ежедневным перевязкам. Потому в последнее время часто общался с судовым врачом. И два лейтенанта сдружились. После перестрелки Смирнов помогал эвакуировать раненых, но сам не уехал с берега, а помогал врачу и дальше. Увидев, чем занимается Ефремов, Смирнов сказал:

— Надо бы осторожно с этими конкистадорами-недоносками. Кто-нибудь из них может, например, пырнуть ножом.

На всякий случай Смирнов даже достал пистолет, готовясь пристрелить любого раненого, который захочет напасть на доктора. Впрочем, таких не нашлось. В живых из нескольких десятков мятежников остались всего несколько человек, да и те после кровопотери ничем уже не могли угрожать.

— Вот, честное слово, я бы лучше их добил, чем оказывать помощь. Ведь эти мрази словно злые собаки. Боюсь, что если их вылечить, то они потом нападут снова, — сказал Смирнов.

Но, доктор возразил:

— Нет, я так не думаю. Тот урок, который они получили, пойдет им на пользу.

Ефремов и Смирнов обсудили и последние новости, что командование отложило пока вопрос о наказании оставшихся испанцев до утра. Пока же караулы на берегу вокруг галеона-дебаркадера были усилены, а на сторожевых вышках, помимо прожекторов, установили наконец-то пулеметы. И Смирнов, и Ефремов, будучи офицерами, знали, что в корабельном арсенале эсминца, помимо автоматов и пистолетов, находились несколько ручных пулеметов РП-46 с ленточным боепитанием и даже два ДШКМ. Имелся на борту и достаточно большой запас боеприпасов и ручных гранат.

* * *

Добившись от Соловьева разрешения на свидание с заключенным на эсминце, Вера Дворжецкая сказала брату:

— Ну что, Борюсик, теперь я у тебя буду вместо мамочки. А ты должен меня во всем слушаться, если не хочешь и дальше сидеть взаперти. Вот видишь, мне даже разрешили свидание с тобой.

— Я смотрю, у тебя снова все хорошо. Даже не верится, — сказал Борис Дворжецкий, рассматривая улыбающуюся физиономию своей сестры и сделав вывод, что та явно в хорошем настроении.

Вера проговорила:

— Ну, как тебе сказать, братик? Муж меня бросил, скотина. Но, представь, я умудрилась уже найти себе другого мужика. И отгадай, кого?

— Даже не представляю, сестричка, кто же еще мог польститься на тебя, — улыбнулся Борис.

— Так вот. Я теперь подружка самого Соловьева! Так что скоро вытащу тебя отсюда. Вот только и ты не упирайся, соглашайся сотрудничать. Им сейчас грамотные люди нужны. А ты же у меня все-таки грамотный. Когда-то даже университет окончил.

Пока Вера общалась с братом, все те моряки, которые собирались на концерт, уехали на берег. И никто не настаивал, чтобы она уезжала. Да и сам командир эсминца был предупрежден особистом, что к арестованному приедет сестра ради того, чтобы склонить Бориса Дворжецкого к сотрудничеству с новой властью. Так что, по распоряжению командира, им не только поставили на палубе в тени стулья и столик, а еще матросы напоили чаем с галетами. Потому вечернее происшествие со стрельбой и поножовщиной, случившееся на берегу, Дворжецких не коснулось.

Глава 30

Поздно вечером, когда после мятежа испанских моряков все кое-как успокоилось, а солнце больше не раскаляло металл корабля, старшие советские офицеры собрались на совещание в штурманской рубке «Вызывающего». Присутствовали те же лица, что и в прошлый раз, объявившие самих себя новой властью: командир, замполит и особист. И любому из них было вполне понятно, кто виноват в драматических событиях. Потому что виноваты были они все вместе. Тем не менее, каждый из них пытался переложить основную ответственность на других членов этого нового политбюро Марианской ССР.

— Вот что ты сделал, Арсен? Какого черта надо было прямо сходу устраивать фильтрацию этих испанцев? Если бы мы просто продержали их несколько дней на рейде, пока все тщательно не подготовим на берегу, то и не случилось бы ничего подобного! — возмущался Яков Соловьев.

Но, Саркисян оправдывался:

— Я за личный состав вообще-то отвечаю, вот потому и отнесся к ним, как к людям. Сам вот посиди на жаре несколько суток в таком неподвижном вонючем деревянном корыте, так набитом людьми, что и ступить там негде, а черви и крысы в трюме уже доедают последние сухари из судовых запасов, да и питьевая вода давно протухла! Но, признаю, конечно, что не учел я, насколько эти испанцы гадами неблагодарными окажутся. А вот ты, Яша, вообще непонятно зачем устроил этот дурацкий концерт без всякой разведки и без обеспечения безопасности! Кто у нас за безопасность отвечает, я или ты?

Соловьев тоже находил себе оправдания:

— Так я же все сделал, как положено. Разведгруппу мичмана Ярового послал берег прочесать. Да еще и сам воздушную разведку провел с вертолета. И ничего там угрожающего не обнаружилось. И не случилось бы ничего, если бы пленные испанцы не выскочили с галеона. Да и в этом случае их бы сразу остановили огнем, если бы пулеметы успели уже на вышки установить. А это уже виноват наш оружейник мичман Михайлов. Он, видите ли, пулеметные комплекты вовремя подготовить не успел и бумаги оформить требовал, как положено, со всеми подписями командиров. Хотя кому сейчас уже нужны все эти бумаги? Вот и вышла заминка бюрократическая. Так с Михайлова и спрос тогда.

Выслушав замполита и особиста, Павел Петрович подвел итог:

— Не вижу смысла спорить. Вы оба виноваты. Ты, Арсен, что поторопился с фильтрационными мероприятиями, и ты, Яша, что поторопился с концертом. А я виноват, что вам все это разрешил. Ведь спешка только при ловле блох хороша. Но теперь все это происшествие послужит всем нам хорошим уроком, чтобы проявлять впредь тройную бдительность. Потому что мир этого времени совсем другой, чем тот, к которому мы привыкли. И люди здесь с другими понятиями о чести и правде. Совсем не такими, как в книжках написано. Нам еще пока повезло, что местные жители сохраняют нейтралитет по отношению к нам. А то вот возьмут аборигены и нападут неожиданно. Кто знает, насколько они коварны? А мы снова готовы не будем, как с этим испанским бунтом, от которого столько наших матросов пострадало. Потери среди личного состава в нашем положении просто недопустимы. Потому напрасных жертв надо постараться избегать. Прикажу с завтрашнего дня начать создание оборонительного периметра вокруг бухты. Опорные пункты поставим с пулеметами на высотах, посты наблюдения организуем, а подступы с суши заминируем. Да хоть элементарными растяжками. Гранат у нас полно. Да и взрывчатки много. Все боевые части мин и торпед разобрать можно и для изготовления противопехотных мин применить. Ну кому тут под брюхо торпеды пускать, если все здешние деревянные корыта насквозь прошьет любой из стволов даже нашей зенитной артиллерии с приличного расстояния? А всю нашу минно-торпедную братию спишем на берег и задействуем для охраны периметра. Разве что торпедных электриков можно оставить на корабле, если переучить их для службы в машинной команде, а то там, как раз, после всей этой поножовщины самые большие потери.

— А я вот считаю, что с местными надо бы постараться договориться. Ни к чему нам с ними ссориться. Зачем нам на острове постоянная война? Например, мы можем предложить им автономию и обеспечение безопасности от тех же испанцев, а за это туземцы будут нас снабжать продовольствием, — высказался замполит.

— Да, я поддерживаю. Вспомните факты, что у туземцев за всякие безделушки европейцы выменивали огромные территории. И мы тоже так сможем, если проявим дипломатию, — кивнул особист.

— Только у нас нет красивых стеклянных бус для обмена, — заметил Павел Петрович.

— Не беда. Зато у нас полный трюм самых настоящих пиратских сокровищ, в том числе и драгоценных камней. И что мешает нам их предложить аборигенам? Мы же даже не обманем их, как те колонизаторы, а предложим на обмен вполне ценные вещи, имеющие высокую стоимость, которые они смогут продать, когда разовьем товарно-денежные отношения, — сказал Соловьев.

— А что, и товарно-денежные отношения уже предполагаются? — поинтересовался командир.

— Разумеется. Нам же нужно пролетариат выращивать, а путь к его росту лежит через развитие ремесел и создание мануфактур. Но, чтобы развивались ремесла, нужно те самые товарно-денежные отношения сперва организовать. Для начала попробуем чеканить монеты из пиратского серебра и зарплату станем платить всем нашим новой денежной единицей. А потом, когда у людей появятся деньги, образуются и торговые лавки, спрос на товары возникнет. Тогда и ремесленные мастерские начнут создаваться, — объяснил Соловьев. И добавил:

— И я предлагаю уже сейчас объявить всем, во избежание недовольства, что труд каждого мы намерены достойно оплачивать. Но не авансом, а по итогам месяца. За это время и монет понаделаем.

— Что ж, от каждого по способностям, каждому по труду. Это принцип социализма. Потому и я с этим предложением согласен, — поддержал замполит.

— У нас же никакого штампа для этого нет, что за монету будем печатать? — спросил командир.

— Да простейшую. Серебряный рубль. С одной стороны изобразим нашу пятиконечную звезду, а с другой — серп и молот, — сказал Соловьев, у которого уже имелся эскиз, подготовленный финансистом Альтманом.

— Так одним рублем нам не обойтись. Если торговлю налаживать, тогда и копейки всякие нужны, — вставил свое мнение Саркисян.

— Можно для начала и без копеек обойтись, просто цены в полных рублях указывать, — предложил Павел Петрович. И добавил про другое:

— Меня больше беспокоит экипаж и пассажиры «Богини». Не сделали бы пакость какую-нибудь. Например, диверсию. Капиталисты они все-таки, классовые враги нам. Вот возьмут и потопят свой кораблик, чтобы нам не достался.

Но, Соловьев заверил кавторанга:

— Не рискнут они на такое. Среди людей из двадцать первого века дураков нет. Я уже достаточно пообщался там и с командой, и с пассажирами, чтобы выводы кое-какие сделать. Все они понимают, что без нашей защиты им здесь не выжить. И не все из них так уж чужды нам идеологически, как кажется. Я выяснил их настроения и интересный вывод сделал. Несмотря на то, что есть среди них и убежденные капиталисты, и эмигранты, но есть и такие, которые искренне жалеют о том, что СССР развалился. И все они, независимо от своих прежних убеждений, понимают, что назад уже не вернуться, а потому их будущее теперь связано с тем, сумеем ли мы здесь снова Советский Союз воссоздать заново хоть в каком-то приемлемом виде. Пусть даже пока вроде этой вот нашей импровизированной Марианской ССР.

— Если создавать сильное государство, а не просто такое, чтобы выжить кое-как, то одной островной грядой ограничиваться нельзя. Потому что тут ресурсов очень мало, — заметил командир.

* * *

Командиры продолжили совещаться и ночью уже на мостике, когда сам кавторанг заступил на вахту. Задач, которые требовали выработки решений имелось множество. Они понимали, что планы строились просто грандиозные. Вот только, как осуществить задуманное? В конце концов, все трое пришли к выводу, что для начала надо оборудовать базу в бухте. И, чтобы не начинать войну на острове, уподобляясь колонизаторам, с местным населением нужно постараться договариваться.

И только советские офицеры утвердили вывод о необходимости построить мирные отношения с туземцами, как эти самые туземцы устроили атаку. Хорошо еще, что оператор радиолокатора предупредил о множественных небольших целях на воде на расстоянии двух морских миль к северо-востоку. Кавторанг тут же приказал сниматься с якорной стоянки и идти навстречу. А на выходе из бухты лучи прожекторов «Вызывающего» заметались по воде, высвечивая разноцветные катамараны с косыми парусами и подтверждая, что радиолокационное оборудование не подвело.

Как выяснилось, аборигены собрали почти сотню суденышек. Они двигались при луне, явно желая тихо проскользнуть в бухту, чтобы внезапно атаковать незваных гостей спящими, как они думали. Вот только туземные моряки не учли, что боевой корабль никогда не спит полностью, потому что его бодрствование при любых обстоятельствах всегда обеспечивают те, кто несет на его борту вахту. И потому замысел аборигенов не удался. Ведь на эсминце вовремя объявили боевую тревогу.

Впрочем, кавторанг вначале не отдавал приказа атаковать, лишь наблюдая за тем, что же будут делать туземцы. Но, они и вправду решили проявить агрессию. Сблизившись с эсминцем, они начали кидать в него камни, припасенные на катамаранах заранее. Причем, метали достаточно далеко, раскручивая каменные снаряды при помощи своих пращей. На что они рассчитывали, сказать было трудно. Наверное, хотели взять числом, напав одновременно со всех сторон? А, может, просто надеялись на удачу?

Вот только выяснять мотивы их поведения Павел Петрович не стал. Как только камни начали с грохотом отскакивать от стальной обшивки эсминца, кавторанг приказал давить небольшие деревянные катамараны корпусом, а тех, кто кидал в эсминец камнями — расстреливать из пулеметов, быстро вынесенных из оружейной на палубу. Снаряды для орудий Колясникову было даже жалко тратить на подобную мелюзгу, которой и без того быстро приходил конец. Хотя туземцы, несомненно, обладали храбростью. Даже под огнем пулеметов они упорно не хотели поворачивать назад, а продолжали атаковать, пока не погибали с героизмом настоящих камикадзе.

Морской бой флота примитивных небольших катамаранов против полноценного боевого корабля из двадцатого века был безнадежным. К рассвету по акватории плавали лишь разноцветные обломки и мертвые загорелые тела, которые волнение океана, немного усилившееся за ночь, постепенно сносило на достаточно длинный естественный волнолом, образованный из удлиненного природного островка и кораллового рифа, примыкающего к нему с северо-восточной стороны от входа в бухту. Глядяна последствия сражения, старшие офицеры эсминца надеялись на то, что подобный урок местные должны запомнить надолго. Во всяком случае, теперь аборигены точно поймут на своей шкуре, кто здесь хозяин на воде.

* * *

Когда наступила темнота, магалах Ках-Элеха перенес свой наблюдательный пункт поближе к берегу океана. С места, где он снова залез на высокую пальму, ему хорошо было видно при луне движение островного флота от Хагатны в сторону входа в бухту. Вождю был важен исход сражения на воде. Ведь, по договоренности с вождями рыбаков, они должны были напасть на корабли ночью, когда люди на них утратят бдительность. И, как только атака начнется, Ках-Элеха отдаст приказ атаковать и сухопутным отрядам.

Но, все планы нападения на чужаков пошли прахом, когда огромный корабль пришел в движение еще до того, как первые катамараны достигли входа в бухту. Освещая себе путь какими-то колдовскими лучами невероятной яркости, исполинский корабль вышел навстречу флоту чаморро. Но, бесстрашные рыбаки все равно атаковали его, как и было уговорено на совете вождей. Вот только ничего хорошего из этого не вышло.

Страшный корабль просто давил всех, кто приближался к нему, а остальных добивали с высоты его крутых бортов белые люди с быстро-быстро стреляющими палками. Наблюдая разгром флота, Ках-Элеха скрипел на верхушке пальмы своими черными зубами от бессильной злобы. После того, что он увидел, нападать на бледнолицых на берегу он уже не рискнул, приказав своим воинам отступить от проклятой бухты к холмам.

Глава 31

Утро на острове Советском на этот раз выдалось облачным. Да и с океана задул ветер, который постепенно крепчал, а те облака, что он гнал по небу с северо-востока, с каждым часом оставляли все меньше лазеек для солнечных лучей. И людям из будущего, попавшим на остров, проснувшись, пришлось вспомнить, что и в тропиках в сезон дождей погода бывает очень изменчивой и не слишком приятной. Предстоящий день обещал быть хмурым, но, возможно, не таким жарким, как предыдущие.

«Вызывающий» возвратился в гавань победителем. После ночи, наполненной завываниями корабельных сирен, пулеметными очередями, мельтешением прожекторных лучей и криками умирающих чаморрийских рыбаков, все свободные от вахты отдыхали, чтобы хоть немного поспать перед очередным непростым днем их новой жизни в шестнадцатом веке. А в это время акулы пировали на рейде, поедая мертвые тела. А тех, кого не съели морские хищницы, разгулявшиеся океанские волны выбрасывали на длинный риф естественного волнолома, расположенного возле входа в бухту с северо-восточной стороны. И там устраивали настоящий пир крабы, быстро объедая с мертвецов все мясо и оставляя одни лишь кости.

Поспав всего пару часов после ночных событий, старшие советские офицеры продолжили выполнение задач по налаживанию службы в новых условиях. Они понимали, что обстоятельства перед ними ставят вопросы ребром даже не столько о быстрейшем создании военно-морской базы, как таковой, сколько о налаживании жизни и деятельности людей на новом месте в новой для них ситуации. И тут командиры сразу, конечно, вспомнили про коллективный ударный труд энтузиастов социалистического строительства. Этим самоотверженным трудом на берегу и предстояло заниматься в ближайшие дни, месяцы, а может быть, и годы личному составу. Во всяком случае, до тех пор, пока не будет создана хотя бы минимальная береговая система базовых сооружений. А их предстояло построить с нуля и при полном отсутствии строительной техники. Даже на гужевую тягу рассчитывать не приходилось, поскольку на острове не водились лошади.

Но, сами люди могли, конечно, заменить и лошадей. Просто для выполнения подобных задач требовалась дополнительная рабочая сила. И потому командование приняло решение тех военнопленных испанцев, которые не принимали участия в мятеже, все-таки не карать сверх меры. Вот только у всех оставшихся испанских офицеров отобрали на этот раз шпаги, да тщательно обыскали каждого матроса, чтобы не смели больше припрятывать ножи. Еще их всех обрили наголо и отвезли на Карантинный островок.

Но, самым страшным наказанием для испанцев стало то обстоятельство, что Павел Петрович приказал охранять их с этого момента английским пиратам, которых освободили из-под ареста, создав из них отдельный отряд береговой обороны. Перед этим все они поклялись в верности красному знамени. И после этой присяги тем из них, кто не принимал участие в убийстве людей на «Богине», вернули абордажные сабли. А Френсису Дрейку, как командиру, даже отдали его шпагу и выдали новенький комплект черной мичманской формы по размеру. К этому моменту он уже достаточно оправился после контузии и вполне мог снова самостоятельно передвигаться. Вот только повязка на голове по-прежнему скрывала его левый глаз.

Перед тем, как Дрейк со своим отрядом из тридцати пяти человек отправился на новое место службы на Карантинный остров, ему были выданы подробные инструкции. Англичанам в обязанность вменялось не просто караулить испанцев на островке, ежедневно обеспечивая отправку определенного их количества на баркасе для общих работ на берег и обратно, но был поручен и надзор за строительством самой настоящей крепости береговой обороны. Казематы нового Карантинного форта военнопленным предстояло вырубать вручную прямо внутри скал островка. Так что самая настоящая каторга испанцам была обеспечена на ближайшие годы.

Пережив тревожную ночь, некоторые матросы с эсминца занялись весьма мрачным делом. Ведь им предстояло наконец-то похоронить всех убитых и умерших от ран из команд «Вызывающего» и «Богини». Для этого командиры указали на карте отдельный участок возле холмов. И парни, выделенные под эту задачу, вооружившись лопатами, большую часть дня рыли могилы и перетаскивали покойников. А отряд мичмана Ярового в это время обеспечивал боевое охранение на случай появления туземцев. Мало кто сомневался, что после разгрома своего флота островитяне не станут мстить. Потому охранение со стороны суши усилили и еще одним вооруженным отрядом под командованием мичмана Михайлова, заведовавшего оружейной эсминца. Моряки проводили рекогносцировку на местности, определяя точки, где следовало установить пулеметы, подобрав сектора обстрела наилучшим образом. И в этих местах сразу начинали возводить древесно-земляные огневые точки.

Новая власть не собиралась жалеть никого. И всех, даже гражданских с яхты, кто был не ранен и свободен от вахт, быстро пристроили к работам разного рода общественной полезности. Начали со строительства деревянных бараков и причалов внутренней гавани. К счастью, в ходе испанского бунта никакие электроинструменты не пострадали. А переносной генератор по-прежнему обеспечивал электропитание на берегу. И это несколько облегчало процесс строительства. Во всяком случае, цепными пилами моряки валили деревья довольно быстро, распиливая затем древесину циркулярным станком на готовые доски. В ход шли и стволы бамбука. Их разрезали вдоль, получая неплохой отделочный материал. Вот только шурупы приходилось экономить. Зато имелось много больших ржавых гвоздей, захваченных на галеонах. Качество железа этих двадцатисантиметровых гвоздиков оставляло желать много лучшего, но, в целом, для дела они годились. И боцман Семичастный, руководивший строительством, на отсутствие строительных материалов пока не жаловался.

* * *

В ту ночь и даже утром Ках-Элеха не ложился спать. Потому что заснуть он не смог бы. Напрасная и бессмысленная гибель флота, собранного рыбаками со всего острова для удара по чужакам, свидетелем которой он стал, нанесла магалаху тяжелую душевную травму. Эти новые бледнолицые чужаки на дымящих кораблях без парусов оказались гораздо более смертельными, чем прошлые белокожие на парусниках. Во всяком случае раньше, если нападения рыбаков чаморро на их парусники и не приносили успеха, то и таких огромных потерь тоже не было. Ведь тяжелые парусники бледнолицых не обладали такими способностями к быстрому маневрированию, как легкие кораблики с косыми парусами, используемые чаморро. И потому рыбаки почти всегда в прошлых стычках успевали вовремя удрать по воде, разбегаясь от одиноких парусников, грохочущих своими орудиями.

Но, пушки парусников, хоть и грохотали, подобно грому, но били не очень далеко. Вот и решили вожди, что большой флот, который внезапно нападет с разных сторон, пользуясь преимуществами маневренности, наверняка добьется успеха. Но, тот длинный серый корабль, который, извергая дым в небо, вышел из бухты навстречу, оказался настолько стремительным, что двойные лодки с косыми парусами не успевали изворачиваться. И гигант просто давил их, разламывая в щепки. К тому же, белые с огромного корабля применили свои очень быстрые палки-стрелялки, которые обрушили на рыбаков настоящий град смертельных металлических кусочков, которые белые люди называли пулями.

А кое-что о жизни тех белых людей с парусников магалаху уже было известно. С тех пор, когда островитянам впервые удалось захватить кое-кого из незваных гостей, убивали их не всех. И несколько белых рабов прижились на острове. А двое были живы до сих пор, потому что попали под покровительство женщин из уважаемых семейств. В каждой семье чаморро слово старшей женщины против слова мужчины имело больший вес, потому что все знали, что первые люди рождены богиней Фууньей. И уважение к старухам было никак не меньшим, чем к старикам. А любая старшая дочь имела прав больше, чем старший сын, даже любовников могла сама себе выбирать еще до замужества.

Женщин на Гуахане все уважали за то, что они рожали и выращивали детей, что берегли семейный очаг, что занимались садами и огородами, что готовили пищу и любили своих мужчин. И, конечно, женщины старались руководить и Советом старейшин. Хорошо еще, что женщины чаморро не становились воинами, все-таки доверив это занятие мужчинам-защитникам, а то что бы тогда делать магалахам? И теперь Ках-Элеха думал о том, как бы убедить тех двух женщин, которые держали у себя белых рабов, отдать их ему, чтобы попытаться использовать этих двоих для налаживания переговоров. Ведь они же помнили язык белых людей! Ках-Элеха убедился, что силой новых чужаков с огромных кораблей не взять. И с острова их прогнать, похоже, уже никак не получится. А магалах совсем не хотел повторения подобной бойни на суше, которую устроили эти чужаки островному флоту.

* * *

После тех ужасов, которые Лариса Иванова пережила на берегу, она находилась в смятении чувств и не могла спать. Даже ужинать не стала, скушав лишь черствую булочку, которую Лариса запила апельсиновым соком. Страшные лица испанцев долго еще стояли перед глазами у девушки. Когда катер с «Богини» уже эвакуировал ее вместе с музыкантами обратно на корабль, мерзавец Кардамонов хотел воспользоваться моментом, чтобы переспать с ней, но Лариса не далась, решительно выгнав его из своей каюты. А ночью, едва девушка все-таки собралась заснуть, на эсминце, стоящем на якоре напротив ее окна, взвыла сирена и зажглись прожектора. И, направившись из гавани куда-то на внешний рейд, корабль долго кружил там, разрезая ночь лучами прожекторов и пулеметными очередями. А Лариса стояла и всматривалась вдаль через стекло. Ей казалось, что там вдали в прожекторных лучах мелькают какие-то лодки с косыми парусами. Но, без бинокля четко разглядеть ничего толком не получалось.

Разнервничавшись и задремав лишь под утро, Лариса проснулась с гудящей головой. Весь вечер до этого она думала о своем сорванном концерте и о том, что времена и люди здесь в шестнадцатом веке какие-то совсем неспокойные, весьма опасные и кровожадные. Вот тебе и благородная эпоха Возрождения! Поутру перемена погоды на пасмурную тоже оптимизма девушке не добавила. Но, с самого момента пробуждения Лариса поймала себя на мысли, что надо срочно найти того самого парня по имени Никита, чтобы поблагодарить его. Ведь это же именно он спас ее от свирепого испанского мушкетера!

Следуя своей привычке, заведенной за время круиза, выйдя из каюты, Лариса дернулась было в сторону верхней палубы и бассейна, в котором, обычно, купалась каждое утро. Но, она не пошла туда на этот раз, подумав, что где-то там, наверняка, уже сидит Кардамонов, которого она сейчас совершенно не желала видеть. Потому, для начала, девушка просто решила взять внизу на камбузе завтрак. Ведь теперь новое корабельное начальство ввело для пассажиров самообслуживание. И еду по каютам больше не разносили.

Подойдя к трапу, Лариса столкнулась нос к носу с Геннадием Давыдовым. Безопасник уже с утра выглядел каким-то запыхавшимся и тут же спросил, не видела ли она Софью или инструктора по дайвингу Юргенса. На что Лариса, удивленно захлопав ресницами, ответила, что последний раз общалась с этой девушкой вчера в первой половине дня, а с инструктором по дайвингу и вовсе никогда не разговаривала, поскольку не увлекалась подводным плаванием. Она, конечно, полюбопытничала, что же произошло, получив ответ, что этих двоих нигде не могут найти.

Глава 32

Утром, делая уборку на главной палубе «Богини», где в большей части ресторанного зала врачи снова разместили немало раненых, пострадавших в ходе испанского бунта, заставив стюардесс перевешивать плотный и тяжелый брезентовый занавес гораздо ближе к сцене, Зоя и Лена обсуждали последние события.

— Вот, посмотри вокруг, сколько человек пострадало, а нам с тобой повезло, что не порезали нас эти сумасшедшие испанцы, — говорила Лена.

— Просто нам с охраной повезло, — поправила ее Зоя.

— Ну, да, нас моряки защитили. Но, все равно, было страшно, — сказала Лена.

— Нашу охрану Арсен организовал, — выпалила Зоя, которая еще совсем недавно жаловалась на то, что все ее любимые остались где-то в прежней жизни, а теперь, похоже, уже влюбилась в Саркисяна, вовсю расхваливая его в разговорах. Сам же капитан третьего ранга Саркисян, эвакуировав девушек на «Богиню», покинул их и находился на эсминце по делам службы.

Тут к девушкам неожиданно подошла певица Лаура, одетая на этот раз совсем скромно: в футболку, джинсы и кроссовки. Она спросила у стюардесс:

— Девочки, а как мне узнать, где находится один парень с эсминца, который катером управлял?

— Не знаем. Можно попробовать спросить у доктора, нет ли того парня среди раненых, — сказала Лена. А Зоя добавила:

— Военный доктор как раз сейчас перевязки делает, потому мы пока эту часть ресторана убираем, чтобы не мешать ему.

— Я могу здесь подождать, пока врач освободится? — спросила Лаура.

— Конечно! Садитесь за любой столик и ожидайте. Вы никак не помешаете нам, — сказала Зоя. А Лена добавила:

— Мы вчера с удовольствием слушали ваш концерт. И вы пели просто замечательно! Очень жаль, что бунтовщики все испортили.

Обе стюардессы продолжали уборку, а певица, расположившись за стеклянным столиком, смотрела сквозь стекло в сторону берега и думала о том, что Никита мог даже и погибнуть, защищая ее. От воспоминаний вчерашнего вечера девушке становилось не по себе. И сердце ее билось учащенно. Наконец-то брезентовые шторы раздвинулись в середине, и из-за них выкатился стеклянный столик на колесах, который толкал впереди себя молодой врач в белом халате, забрызганном кровью. И, когда Лаура тут же подбежала к нему с вопросом, то обратила внимание, что на умном худом лице советского интеллектуала залегли под глазами глубокие тени. Видимо, доктор провел трудную бессонную ночь, спасая раненых.

Услышав имя и фамилию матроса, которого разыскивала Лаура, Дмитрий Ефремов не стал ей врать, сразу честно сказав:

— У этого парня восемь ножевых ранений. Он потерял очень много крови и находится сейчас в реанимации. Разумеется, мы приняли все меры для его спасения, перелили кровь, сделали необходимые операции, ввели препараты, но, я не могу дать гарантию, что он выживет. Все зависит сейчас от выносливости его организма и от желания жить.

— И все равно, я обязательно должна его видеть, — сказала Лариса Иванова.

— Кто он вам? — прямо спросил Ефремов.

— Он тот человек, который вчера спас мне жизнь. И я именно ему обязана тем, что не пострадала, — честно ответила Лаура.

— Что ж, тогда пойдемте со мной, я проведу вас к Никите, — проговорил врач, приглашая Лауру следовать за собой.

* * *

Утро на этот раз выдалось суетным. Волнение усилилось, но, несмотря на это, по акватории гавани среди кораблей сновали катера и лодки. Впрочем, во внутренней гавани усиления волнения океана почти не чувствовалось. Причем, лодки сновали не только моторные, а и весельные, спущенные с галеонов. Маленькие суденышки развозили людей, инструменты, строительные материалы и все прочее, что могло пригодиться для скорейшего освоения бухты Социалистической. После разгрома туземного флота, «Вызывающий» находился в боевой готовности, охраняя мирный труд людей. Впрочем, наблюдатели пока нигде ничего подозрительного не наблюдали. Ни в океане, ни на суше.

Потому капитан второго ранга, поспав немного после боя с туземцами, чувствовал себя вполне сносно. Голова у него не болела. И, выйдя на мостик, он вел разговор на ту же тему, что и накануне, только уже со старпомом. Александр Гонгадзе уже, вроде бы, тоже смирился с переменами, хотя до сих пор сильно переживал, как же там, за далью времен, теперь без него будут дальше жить родные. И Павел Петрович говорил ему, успокаивая:

— Так и будут твои родственники жить, как жили. Сам-то не раскисай. Ведь ты же моряк, Саша, а близкие моряка всегда где-то в глубине души понимают, что не вернуться может их моряк из похода. Вот и не вернешься ты на этот раз, как и все мы. Погорюют они, конечно, но, переживут это событие. И наладят постепенно там свою жизнь уже без тебя. А для нас дороги туда назад нет. Раз уж заштормило само время, то с ним ничего и не сделать. Стихия это, явление природное, хоть и очень редкое. Смириться надо и обживаться в этом вот мире. И ничего страшного, что шестнадцатый век вокруг нас, здесь люди тоже живут. Если будем мы, как те мушкетеры, один за всех и все за одного, то поодиночке нас не перебьют. А все вместе мы — сила. Вон, взгляни вокруг. Да у нас настоящий флот скоро будет. Уже сейчас четыре корабля в гавани: эсминец, теплоход и два галеона. Бухта просто отличная. Ресурсов не так и много, но имеются. Продовольствие и пресная вода на острове есть. Так что устроимся здесь постепенно. А если полезет кто, так отпор дадим хороший. Разметаем в щепки мы здесь на воде любого. Вот, как сегодня ночью катамараны туземцев раздолбали. И нет нигде в этом мире пока такой силы, чтобы сокрушить нас.

— Ага, если только сами не сломаемся, например, раньше времени, или на мель не сядем, или свое же топливо не сожжем все до конца. Где же мы запасы топлива теперь пополним? — вставил свое замечание старпом.

— Чтобы все топливо раньше времени сожгли, так этого я надеюсь не допустить. А пополнить есть, где. Вон, особист наш уже на «Богине» крупного специалиста по нефти и нефтепродуктам нашел среди пассажиров, который приведет нас прямиком к месторождениям, а там не только добычу, но и производство наладим. Есть, оказывается, в окрестностях месторождения. И даже не так далеко от нас. На острове Таракан полно подходящей нефти, где и скважины не надо сверлить. Вот и станем там пока заправляться, а из трофейных парусников можно, например, танкеры сделать.

— Ну, это же и не близко. Не окрестности совсем. Таракан у северной части Калимантана расположен. Так от этого нашего острова поход туда почти на две тысячи миль в одну сторону получается. А у нас максимальная дальность плавания с полной бункеровкой около четырех тысяч миль на двенадцати узлах. Можно, конечно, еще скорость снизить, чтобы растянуть запасы, но, мы же уже и сожгли немало за этот поход, — засомневался старпом.

Павел Петрович кивнул:

— Хорошо, убедил. Тогда вооружим «Богиню» и пойдем за нефтью на ней. Как мне доложили наши механики, там установлена какая-то новейшая силовая установка даже по меркам двадцать первого века. Гибридная называется. Так вот, дальность плавания у нее, как у линкора типа «Айова», пятнадцать тысяч миль на пятнадцати узлах. А топлива там израсходовали пока немного.

— Я вот вообще до сих пор не понимаю, почему бы нам обратно во Владивосток не вернуться? — не унимался вечно сомневающийся Гонгадзе.

— Да куда же возвращаться, Саша? Города такого нет еще. Там пустое место. Владивосток же сначала организовали, как военный пост. И было это в 1860-м году. А сейчас там нет России. Не добралась она еще туда, не разрослась до тех рубежей. Понимаешь? Да и сама Россия пока Московским царством именуется, где никто нас не ждет. Далек путь туда, а смысла маловато. Так что пока здесь развиваться будем. И нечего раскисать!

* * *

Когда Соловьев возвратился на «Богиню» с «Вызывающего», стояло еще очень раннее утро. Так и не поспав за ночь, он поднялся на верхнюю палубу, чтобы искупаться там в бассейне, пока еще пассажиры спали. Плавая в воде бассейна с подсветкой и с регулируемой температурой воды, а также с массажными струями, которые можно было включать по желанию, нажимая прямо в воде светящиеся кнопки, он чувствовал, как расслабляется тело. Рядом с бассейном находилась справа сауна, а слева — парная. Вот только пассажиры яхты этими удобствами почти и не пользовались. Зажрались, наверное. И особист поймал себя на мысли, что слишком быстро привыкает ко всем этим буржуйским комфортам. Впрочем, он прекрасно знал, что любой человек быстро привыкает к хорошему. Такова уж человеческая натура.

Так что Яков Ефимович себя не особенно и ругал, что так легко поддался искушению немного побыть в роли настоящего хозяина яхты. Во всяком случае, его ничуть не смущало даже то, что собственным решением он собирался переехать в самую лучшую каюту, в которой раньше проживал Борис Дворжецкий, оправдывая такой переезд тем, что там находился самый большой монитор видеонаблюдения. Да и повод имелся. Ведь проспали все те, кто смотрел в экраны вчера вечером, побег прибалтийского аквалангиста и этой шалавы Софьи. Но, больше всего в каюте Дворжецкого, Соловьева, на самом деле, привлекала возможность пользоваться джакузи. Правда, по отношению к самому Борису особист все-таки проявил некоторое милосердие, позволив Вере видеться с братом.

Когда Соловьев вылез из воды, а потом посидел немного в сауне, то почувствовал себя значительно бодрее. Взяв из большого шкафа, стоящего тут же, возле кабинки сауны, мягкое пушистое полотенце, Яков Ефимович закутался в него и улегся на шезлонг, глядя в посеревшее небо, где усиливающийся ветер нагонял облака. Но, самому Соловьеву было комфортно и уютно. Ему оставалось только обсохнуть, собраться с мыслями, выпить кофе и можно начинать новый день. Но, в этот момент его окликнул женский голос:

— Ах, вот ты где, Яша! А то я тебя уже потеряла.

Он нехотя повернул голову и увидел Веру в халатике и пляжных тапках, которая явно собиралась присоединиться к нему.

— Ты же задремала, вот я и решил искупаться, а тебе чего не спится? — спросил он свою новую любовницу, с которой уже успел позабавиться очередной раз перед этим своим купанием.

— Да не знаю. Сон без тебя не идет, — она подошла ближе, села на шезлонг рядом, и, обняв за шею, поцеловала особиста. Потом проговорила:

— Здесь климат совсем другой, чем в Москве, Яша. Вот я и не привыкну никак.

А Яков сказал Вере:

— Да, тропический климат тоже привычки требует. Не только наши холода. Но, скажу я тебе, подруга, человек ко всему может привыкнуть.

— Тебе легко говорить, ты же у меня моряк, вот ко всему и привык уже. А я женщина сухопутная и к комфорту привычная. И тяжко мне, Яшенька, в этих океанских краях, ох и тяжко! Чувствую я себя эти дни, словно рыба, вытащенная из воды, — сказала Вера вполне искренне. Потом добавила:

— Знаешь, для меня очень непривычно потерять за такое короткое время свой статус и привычные связи в обществе. И это понимание, что мое прошлое осталось где-то в далеком будущем, оно тоже в депрессию постоянно вгоняет. Не знаю даже, как все обернуться могло для меня, если бы тебя не встретила. Теперь ты мой спаситель. И мне спокойно, если ты рядом.

Она снова обняла любовника, целуя его. Но, Якову надоело возиться с ней. Он решительно встал и, сказав, что пора на службу, пошел на камбуз пить кофе.

* * *

Врач раздвинул перед ней белую занавеску, и Лариса опешила. Тот самый плечистый русоволосый парень, который спас ей жизнь, лежал перебинтованный и весь в каких-то медицинских трубках и датчиках. Рядом с его головой попискивал монитор, а вокруг стояли подставки для капельниц. Повинуясь внезапно нахлынувшему чувству, Лариса шагнула вперед и нежно погладила своего спасителя по голове. И тут произошло нечто странное. Тело ее спасителя вздрогнуло, и Никита открыл глаза. Они были такими же серыми, как и его корабль, цвета волн северных морей. И Лаура, нагнувшись, порывисто поцеловала матроса в лоб, а потом тихо проговорила:

— Спасибо, что защитил меня. Теперь только сам не умирай, пожалуйста. Выздоравливай скорее.

Она совсем не ожидала, но, услышав ее голос, матрос внезапно окончательно пришел в себя и прошептал:

— Я люблю тебя, Лаура.

Эпилог

Несмотря на то, что погода испортилась, и пошли дожди, участок для военного городка постепенно расчищали от джунглей. И уже вскоре от растительности полностью освободилась довольно значительная территория возле внутренней гавани. Люди продолжали работать, несмотря на погоду. Тем более, что даже в дождь на острове все равно воздух оставался теплым. Гораздо хуже приходилось, когда с Тихого океана налетали тайфуны и ураганы. Но, природные возвышенности, полукольцом прикрывающие бухту с трех сторон, все-таки немного гасили самые сильные порывы ветра. Потому катастрофических последствий разгула стихии пока удавалось избежать.

Все делалось согласованно и сразу по единому плану. Всем было очевидно, что у тех, кто руководил строительством, соответствующий опыт имелся. Просто военные моряки в процессе строительства активно консультировались с гражданскими специалистами из экипажа «Богини». Чтобы не тратить времени на разработку проекта, вместе они искали в памяти компьютеров расположение объектов на военно-морской базе США на Гуаме, пытаясь в упрощенном виде повторять то, что сложилось на местности вокруг этой же самой бухты к началу двадцать первого века. Причем, в строительстве начали активно использовать не только древесину, а и камень-известняк, организовав возле холмов самую настоящую каменоломню, в которой работали пленные испанцы. Они же поначалу использовались и вместо лошадей, чтобы катать телеги.

Никто, конечно, полностью не копировал постройки американцев, хотя их расположение и брали за основу, чтобы экономить время. Но и свои коррективы, конечно, вносили советские моряки по ходу строек. Не было, например, у американцев никакого Карантинного форта на островке возле мыса. Правда, они значительно удлинили и дополнили природный волнолом, прикрывающий внешнюю гавань с северо-востока. Впрочем, пока особой необходимости в этом не имелось по причине малочисленности флота. «Вызывающий», «Богиня», «Золотая лань» и «Сан Себастьян» все вместе прекрасно помещались во внутренней гавани, где им никакой шторм был не страшен.

После того, как пленных испанцев вывезли на Карантинный островок, пустые трофейные галеоны пришвартовали к дебаркадеру «Барваленто». На деревянных парусниках предстояли работы по дезинфекции, ремонту и покраске, после чего их предполагалось использовать в качестве вспомогательных кораблей. Для «Вызывающего» и «Богини» причалы строили рядом. После швартовки собирались начать демонтаж нескольких зенитных орудий с эсминца и вооружение ими яхты, чтобы постараться сделать из нее полноценный вспомогательный крейсер, а не только госпитальную плавбазу, функцию которой «Богиня» уже отлично выполняла.

Количество пленных испанцев вскоре значительно прибавилось. Недели через полторы после пленения первой партии, к острову подошел караван из одного галеона и трех торговых судов под флагом Испании, груженных оружием и новобранцами для продолжения ведения войны в интересах испанской монархии на Филиппинах. Именно этот караван и должен был встречать капитан Диего Хуан де Кабрера на Гуаме. Но, шторм, в который попали корабли каравана, разбросал и задержал их. А два торговых судна были потеряны. Но, оставшимся повезло все-таки добраться до этого промежуточного пункта рандеву.

Уже зная от испанцев, что подобный караван должен вскоре прибыть, советские командиры приняли меры заранее. Они пошли на хитрость, заставив капитана Диего вести переговоры с новоприбывшими о капитуляции. За это ему пообещали избавление от пребывания на Карантинном острове под надзором капера Дрейка и его людей, пообещав, если все получится, выделить даже участок на берегу, где Диего мог бы спокойно жить, занимаясь сельским хозяйством в свое удовольствие. И он постарался, проявив красноречие, уговорить капитана каравана сдаться без боя.

А трофеи на этот раз оказались даже еще более полезными. Помимо захвата самих кораблей и семи сотен пленных, на берег с трофейных судов выгрузили большие запасы пороха, огнестрельного оружия и, что самое главное, самых настоящих лошадей. Причем, не только боевых жеребцов, но и молодых кобыл. Так что можно теперь было надеяться на воспроизводство стада и организацию настоящего гужевого транспорта на острове. Да и другими животными сразу пополнилось животноводческое хозяйство. А еще на этих кораблях обнаружились самые обыкновенные коты и собаки, которые были встречены с восторгом. И хозяйки новеньких дачных домиков, быстро возводившихся на берегу по распоряжению начальства для всех женщин с «Богини», которые теперь были настолько в цене, что ходили, гордо задрав носы, понимая, что их здесь оказалось гораздо меньше, чем мужчин, чуть не передрались друг с другом из-за обладания пушистыми питомцами.

Собственно, задумка руководства состояла в том, чтобы создать женщинам на берегу такие бытовые условия, чтобы они могли плодиться и размножаться. Потому каждой из милых дам полагался совершенно бесплатный дачный участок с красивым видом на бухту. Просто необходимо было как-то заставить этих избалованных женщин из двадцать первого века заводить детей. И как можно скорее. Потому и решили для преодоления проблемы демографии выбрать пока стратегию «пряников», списав почти всех лиц женского пола на берег и подарив каждой из них по садовому участку с пальмами, бананами, фруктовыми деревьями и экзотическими цветами. А еще их всеми социальными льготами наделить придумали. Здесь, конечно, Арсен Саркисян постарался, как главный теперь еще и по профсоюзам. Решение оказалось неплохим. И потом из этих дамских участков сложилась самая благополучная и ухоженная часть городка.

Вскоре на берегу бухты Социалистической начали появляться первые готовые строения, а люди с кораблей осваивались на прилегающей территории. Всюду возводились дома, склады, мастерские, причалы, набережные и даже торговые ряды на будущее. Ведь активно строился уже и монетный двор, где предполагалось начать чеканить монеты в самое ближайшее время, чтобы платить всем денежное довольствие серебряными рублями. Постепенно местность между бухтой и холмами переставала быть дикой. Ее активно разбивали строящимися дорогами на садовые участки и даже создали маленькое животноводческое хозяйство на основе той домашней живности, которую обнаружили на трофейных парусниках. И вскоре на острове прижились свиньи, козы, овцы и куры. А еще собаки, кошки и лошади. Одновременно развивалось и рыболовство, пополняя рацион крабами, креветками, устрицами, морскими огурцами и разнообразной рыбой.

С местным населением после избиения «Вызывающим» флота туземцев, никаких стычек пока больше не происходило. Хотя пункты наблюдения, установленные на возвышенностях и воздушная разведка, осуществляемая в хорошую погоду с помощью двухместного вертолета, для которого уже сделали на суше настоящий аэродром, докладывали руководству, что дикари собрали на другой стороне, возле холмов, целую армию в несколько тысяч воинов. Но, в ход ее пока почему-то аборигены не пускали, словно бы выжидая чего-то. Возможно, что они просто боялись нападать.

А, может быть, причина состояла в ином. Ведь аборигены совсем не были глупы. Они прекрасно видели, что все интересы пришельцев пока ограничиваются только пространством вокруг бухты. И ни на кого из местных они не нападают, если только те сами не нападают на них первые, а тогда чужаки дают суровый отпор, как вышло с туземным флотом. Ведь чувство самосохранения у местных жителей все-таки присутствовало. Во всяком случае, после избиения флота катамаранов больше нападений со стороны народа чаморро не последовало ни на воде, ни на суше.

Островные рыбаки с того момента даже не пытались рыбачить в пределах бухты, обходя ее стороной на своих лодках. Отряду береговой обороны Френсиса Дрейка за четкое несение службы была возвращена одна пушка с «Золотой лани». И из этой пушки каждый день в полдень на пока единственном выстроенном бастионе Карантинного форта звучал выстрел, пугая местных и напоминая о времени. А на самой высокой точке мыса, возвышающегося над этим фортом, строился самый настоящий центр радиолокационного обнаружения, куда предполагалось установить электрогенератор и дублирующий радиолокатор с «Богини».

Впрочем, советские моряки не теряли бдительности. Если на море ничего для противостояния новым чужакам туземцами пока не предпринималось, то армия местных загорелых молодых людей с копьями пращами и дубинами, которая постепенно подтянулась из деревень со всех островных окраин, за прошедшие дни обложила холмы настолько плотным полукольцом, что пока попыток проникновения в глубину острова белые люди даже не делали, опасаясь все-таки спровоцировать настоящую войну с островитянами. Хотя на подготовленных за это время позициях с пулеметными огневыми точками на господствующих высотах, со стрелковыми окопами на опасных направлениях, с подступами, освобожденными от джунглей и заминированными растяжками, туземцев всегда были готовы встретить, как полагается, плотным огнем.

Два взвода морской пехоты, полностью оснащенные автоматическим оружием и сформированные из тех моряков, профессиональные навыки которых оказались невостребованными на кораблях в сложившихся условиях, находились в постоянной готовности отразить атаку с суши на сформированный периметр безопасности. Фактически, они теперь круглосуточно защищали границу не только военно-морской базы, но и своего нового нарождающегося государства. И внутри этой границы маленькая страна, неожиданно образованная в шестнадцатом веке на далеком острове переселенцами из будущего, начинала жить и развиваться по своим собственным законам.

Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/312390

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Эпилог