Записки школьницы [Ян Леопольдович Ларри] (pdf) читать онлайн

РЕТРО БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИИ
И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

РЕТРО БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ
И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

■ ■■

—

Коллекция

Собрание сочинений
Яна Ларри

Ян Ларри

ЗАПИСКИ
школьницы

КАК ЭТО БЫЛО

НЕБЕСНЫЙ ГОСТЬ
повести

Том третий

Издательство Престиж Бук
Москва

УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)
Л25
Художественный орнамент, использованный в оформлении переплета,
является зарегистрированной торговой маркой и используется
с разрешения правообладателя — ООО «Миллиорк».

Ларри Я. Л.
Л25

Записки школьницы; Как это было; Небесный гость: По­
вести. — М.: Издательство Престиж Бук, 2019. — 528 с.: ил. —
(Ретро библиотека приключений и научной фантастики. Серия
«Коллекция. Собрание сочинений Яна Ларри»).

I8ВN 978-5-4459-0025-2 (общий)
I8ВN 978-5-4459-0028-3 (том 3)
Советский писатель Ян Леопольдович Ларри (1900-1977)
известен читателю почти исключительно как автор знаменитой
фантастической повести «Необыкновенные приключения Карика и Вали», посвященной путешествиям в микромире. По­
весть издана десятки раз, на ней воспитаны многие поколения
советских детей. Однако перу Ларри принадлежат еще многие
произведения для детей и подростков, известные гораздо менее
и никогда не переиздававшиеся. Современному читателю прак­
тически неизвестен его единственный оконченный «взрослый»
роман «Страна счастливых (1931); многие его повести и рассказы
даже книгами не выходили, остались на страницах газет.
В третий том впервые издаваемого собрания сочинений Яна
Ларри вошли две повести для подростков среднего школьного
возраста, изданные в разные эпохи - в 1931 и 1961 годах.
В качестве приложения публикуются сохранившиеся на­
чальные главы социально-фантастической повести «Небесный
гость», которую Ларри писал и отправлял «единственному чита­
телю» — Сталину и за которую поплатился пятнадцатью годами
тюрем и лагерей.

УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)
© ООО «Издательство Престиж Бук», 2019
©ЛарриЯ.Л., наследники, 2019
© Ассовская А., статья, 2019
© Мельников Е., иллюстрации, 2019
18ВМ 978-5-4459-0025-2 (общий) © ООО «Миллиорк», художественное
18В1Ч 978-5-4459-0028-3 (том 3) оформление переплета, 2012, 2019

Папа говорит: в сны и приметы верят только глупые лю­
ди. Раньше вот я и сама так думала, ну а сейчас просто не
знаю даже: можно ли верить в сны и в приметы или же все
это самая настоящая чепуха?
Дело в том, что сегодня я видела сон. Особенный! Не­
обыкновенный! Такой, про который говорят: этот сон в ру­
ку. Всю ночь мне снились какие-то странные лошади. Не
то пестрые, не то клетчатые. А в общем-то очень похожие
чем-то на шахматные доски. Они скакали по аллеям парка
Победы и все ржали, словно в трубы гудели. Вместо хвостов
у лошадей развевались по ветру огромные факелы, и они
дымили так, что я стала чихать. Самая клетчатая лошадь
вдруг подскочила ко мне и заржала нахально в самое лицо:
— Дура!
— Сама дура! — сказала я и проснулась.
Тетя Зина говорит: видеть лошадь во сне — значит, ктото будет тебе лгать. Непременно! Обязательно! Ну, так оно
и получилось. Но врать пришлось мне самой. И это, навер­
ное, потому, что сегодня тринадцатое число, а тринадцато­
го, как говорит тетя Зина, всегда происходят какие-нибудь
несчастья. У меня же произошло сразу два несчастья. По­
дралась с Вовкой Волнухиным. И хотя подралась довольно
удачно, но эту драку нам записали обоим в дневник. И, ко­
нечно, пришлось соврать папе, будто бы я совсем и не ду­
7

мала даже драться, а только защищалась. Вообще-то Вовку
надо было отлупить. И я нисколечко не жалею, что вмазала
ему. Но врать папе мне самой противно. Все-таки он мне
всегда верит и сам никогда не обманывает меня, и поэтому
очень неудобно как-то получается, когда приходится врать.
Папе очень не понравилось замечание о драке в моем
дневнике. Даже больше не понравилось, чем мне самой.
Он повертел дневник в руках, нахмурился и спросил недо­
вольно:
— Ты это что же? Драться ходишь в школу или учить­
ся? — Потом вздохнул грустно и сказал: — Как мне известно,
ни бабушка твоя, ни мама твоя никогда не дрались, когда
ходили в школу. А почему же ты дерешься? Ну? Что хло­
паешь глазами? Ты понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?
А что ж тут не понимать? Конечно, я все поняла. Ес­
ли ни мама, ни бабушка никогда не дрались — значит, они
были ужасными слабаками. Вроде нашей пискли Верочки
Завьяловой. А разве такие могут драться? Да ни за что! Таких
только бьют все. И мальчишки и девочки. Бьют, кому не
лень и у кого есть свободное время подраться. Но, чтобы
не огорчать папу, я сказала, что дрался Вовка, а я только
нечаянно толкнула его. И, кроме того, он дергал меня за
косички, а этого я никому не разрешаю.
— Ну, ну! — сказал папа и покачал головою. — Не ожи­
дал таких выходок от тебя, не ожидал!
— Я больше не буду! — сказала я и подумала: «И зачем
я в самом-то деле побила Вовку в классе? Надо бы заманить
его в парк и там отлупить спокойно. Чтобы никто не видел.
Тогда никаких замечаний не было бы ни у меня в дневнике,
ни у него. И мне было бы хорошо, и ему не плохо».
Папа воспитывал меня минут десять, потом начала вос­
питывать мама. По радио передавали в это время «танец ма­
леньких лебедей», и я еле-еле могла удержаться на месте.
Когда я слышу этот танец, мои ноги почему-то обязательно
подпрыгивают. Я сидела и думала: «Хорошо еще, что у нас не
гостит моя бабушка, а то бы и она стала меня воспитывать».
Вообще все взрослые любят воспитывать нас, как будто мы
сами не понимаем, что можно делать, а чего нельзя. Ну раз­
8

ве я не знаю, что драться нехорошо? Конечно, знаю! Но что
же поделаешь, если драка случилась все-таки. Все взрослые
знают, что попадать под трамвай или под машину не пола­
гается, а сколько происходит несчастных случаев.
Пока мама меня воспитывала, музыка кончилась и нача­
ли передавать «Записки Пиквикского клуба». Мы все сразу
повеселели, потому что это очень смешные передачи. Осо­
бенно мне понравился в первых передачах незнакомец в зе­
леном фраке. Он так забавно говорит и такой Мюнхаузен,
что мы все хохочем до слез. А мистер Пиквик очень добрый
и очень глупый, хотя сам он думает, что умный.
Когда передача кончилась, папа сказал:
— После такой веселой зарядки хочется петь, работать,
горы перевертывать! Споем, что ли?
Мы очень часто поем вечерами. А когда приезжает ба­
бушка, папа организует «ансамбль семейных песен и пля­
сок» на каждый вечер, пока гостит бабушка. Он шутит тогда,
говорит, что наш ансамбль должны отправить на фестиваль,
и мы будем выступать под управленьем бабушки. Но я ду­
маю, наша бабушка и в самом деле могла бы выступить на
любом фестивале. Голос у нее очень хороший, и она знает
много красивых, старинных песен. Только все они какие-то
грустные. Бабушка говорит: это потому, что жизнь раньше
была невеселая.
Мой папа любит петь пионерские песни. Он говорит:
«Молодею, когда пою эти песни». Он ведь был пионером,
потом комсомольцем, а сейчас уже коммунист. В нашей се­
мье только бабушка беспартийная.
Папа запел старую пионерскую песню «Взвейтесь ко­
страми, синие ночи», а мы с мамой подхватили и стали петь:
я — первым голосом, она — вторым. И вот, когда мы пели,
я вдруг подумала: «А ведь у нас в школе тоже очень веселая
жизнь, и если написать записки о разных похождениях на­
ших ребят, — получится такая смешная книжка, которую
любое радио, хоть ленинградское, хоть московское, с удо­
вольствием передавать будет. Ведь если хорошенько поста­
раться, — у меня непременно получится интересная книга.
Мои сочинения по русскому языку хвалят и в школе и дома.
9

А совсем недавно меня чуть-чуть не напечатали в «Ленин­
градской правде». Это когда я написала о скучных передачах
по телевидению.
Вот здорово получится-то! Все мы сидим вечером, и вдруг
по радио объявляют: «Сейчас будем передавать “Записки
ученицы 5-го класса Гали Сологубовой!”» Представляю,
какие у папы сделаются глаза! А мама побежит к соседям
и скажет: «Включайте радио, сейчас моя Галка будет переда­
ваться». И все будут слушать! И все будут веселые! И каждый
получит веселую зарядку!
Нет, право же, это очень интересная мысль. И бабушка
будет довольна, когда услышит в колхозе мои «Записки» по
радио. Она всегда говорит: «Самые у тебя, Галушка, разве­
селые, самые-то счастливые и радостные годы! Вот будешь
такой, как я, и сама тогда поймешь мои слова!»
А я и сейчас понимаю. Да и все ребята понимают.
Но как начать свои записки?
Сама я очень люблю такие книги, которые начинаются
сразу интересно и уже после первой страницы хочется знать,
что же будет дальше. У нас, конечно, тоже бывает много
разных приключений, только наши приключения не такие
интересные, как в книгах. И все-таки я думаю, что и про
нашу жизнь можно написать интересно. Только нужно хо­
рошенько постараться.
Когда я стала думать о своих записках, мне захотелось
посоветоваться с папой или с мамой, но потом я решила
ничего не говорить им. Если у меня что-нибудь получит­
ся, — для них мои записки будут сюрпризом, а если ничего
не выйдет, — так они и переживать не станут мою неудачу.
Завтра посмотрю, как начинаются мои любимые книги,
и начну писать свои записки по-настоящему.

Сегодня больше часа читала начала в разных книгах.
Оказывается, почти все книги в папиной библиотечке на­
чинаются с описания погоды. А зачем же описывать пого­
ю

ду в моих записках, если ребятам интересно жить и летом,
в жару, и зимой, в холод. Даже дождик и то любят все. После
дождя появляется так много интересных луж и, кроме того,
везде текут ручейки, и по ним можно пускать кораблики
и устраивать плотины.
Не зная, как же все-таки начать свои записки, я позво­
нила в редакцию журнала «Звезда» и спросила толстым го­
лосом:
— Скажите, пожалуйста, если писатель задумал написать
книгу о детстве, с чего он должен начать описание?
— С детства! — ответил мне голос в трубку.
Ну, вот я так и начну.
До четырех лет я совсем не помню, как жила, и если бы
мне не сказали, что я все-таки что-то делала и что-то гово­
рила, никогда бы мне и в голову не пришло, что я могла жить
с папой и мамой. Так, что-то такое припоминается иногда,
но все будто в густом тумане плавает. Хорошо я начинаю
помнить себя только с четырех лет и с того почему-то дня,
когда папа принес мне первую в моей жизни книгу и сказал:
— Развивайся!
И я стала понемножку развиваться.
Помню: в книге были нарисованы собаки, кошки, пти­
цы и какие-то непонятные животные, похожие на лошадей.
И самыми забавными у них были хвосты. С кисточками,
понимаете? А на головах что-то вроде вешалки для пальто.
Такие же, как в комнате у тети Шуры
— Ой, какие смешные лошадки! — закричала я.
Папа сказал:
— Это не лошадки! Это коровы!
Я засмеялась, потому что слово «коровы» показалось мне
смешным и потому еще, что я совсем не знала, что такое
коровы. С лошадьми я была уже знакома немного. Одна
знакомая лошадь привозила к нам на детскую площадку на­
шу няню — тетю Пашу. Но чем могли заниматься коровы
и кого куда они возили, — этого я не знала, потому что еще
не встречалась с ними.
— А ты уверен, что это коровы? — спросила я.
— Вполне! — сказал папа.
11

— Ну и что же они делают? — спросила я. — Зачем они?
Папа сказал:
— Коровы дают молоко и мясо!
Как это у них получается — с молоком и мясом — я не
представляла. Ведь мне было всего четыре года, и я думала
в то время, что молоко делают в магазинах из молочного
порошка, а мясо — из костей и мясных консервов.
Вот какая глупая была я восемь лет назад.
Сейчас я учусь в пятом классе и скоро перейду в шестой.
А в шестом никто вообще не может быть слишком глупым.
Хотя, конечно, среди мальчишек встречаются довольно не­
развитые. Вовка Волнухин, например, дергает постоянно
девочек за косички. Ну а разве можно назвать умным или
развитым мальчишку, который устраивает глупые развле­
чения с чужими косичками?

!5
Сегодня произошел несчастный случай. Я получила
двойку. Первую двойку за всю свою жизнь.
Вот как это случилось.
Нам задали очень непонятную задачку о двух пешехо­
дах, которые вышли из пункта «А» и направились в пункт
«Б». Что им там было нужно, — неизвестно. Но пешеходы
должны были пройти тридцать восемь километров и при­
быть на место в такое время, которое сошлось бы с ответом
в задачнике.
Эту задачу я решала час, решала два часа и, наконец,
решила, что пешеходы — ужасно глупые люди. Подумайте
сами: идут пешком тридцать восемь километров и не до­
гадаются сесть на электричку или подъехать на попутной
грузовой машине. В общем-то, несообразительные пеше­
ходы шагали и шагали и дошатались до того, что запутали
мне всю задачку.
Чтобы лучше понять, как все-таки передвигаются они
от пункта «А» до пункта «Б», я нарисовала одного пешехода
впереди, а другого сзади. Но ничего хорошего из этого не по12

лучилось. Тогда я выкрасила переднего пешехода в зеленый
цвет, а заднего разукрасила, как зебру, разными красками,
но ответ все равно не получился.
— Дикари какие-то, а не пешеходы! — сказала я и по­
ставила им по единице. За поведение! И за глупость!
И вот за этих несообразительных пешеходов я и схло­
потала двойку.
Ну, где же справедливость?
Пешеходы не умеют ходить по дорогам, ничего не пони­
мают, а я должна почему-то умножать, делить и складывать
разные числа да получать двойки.
Терпеть не могу математику и с удовольствием не учила
бы ее, но папа и мама сказали, что примут меры, если у ме­
ня появится хоть еще одна двойка по арифметике. Какие
они примут меры — еще неизвестно, только я думаю, что
ничего хорошего они, конечно, не примут. Подозреваю,
что папа тогда ни за что не купит мне часы, о которых
я мечтаю с первого класса, а мама не сделает мне летний
сарафанчик.
Да, придется отложить писание книги и сесть за ариф­
метику. Все-таки неизвестно еще: получится у меня книга
или не получится, а двойка непременно получится, если я не
решу сегодня все задачки.

/б
Ну, с задачками все в порядке. Две решила сама, три
списала утром у Нонки. Между прочим, списывать лучше
всего, конечно, у Нонки. Она решает все задачки правильно
и никого еще ни разу не подвела.
А теперь продолжу свои записки и, чтобы было инте­
реснее их читать и слушать по радио, расскажу немного
о себе.
Мне двенадцать лет и семь месяцев, но выгляжу я гораздо
старше. Некоторые дают мне тринадцать и даже четырнад­
цать лет. Наверное, потому, что у меня густые черные во­
лосы, высокий лоб и сильная воля. Силу воли я воспитываю
13

уже две недели. Утром делаю гимнастику и обтираюсь хо­
лодной водой, а твердый характер закаляю уборкой комнаты
и мытьем грязной посуды.
Какая я? Хорошая? Плохая?
Папа говорит: каждый человек считает себя хорошим, но
хвалит себя сам только тот, кто знает, что его не похвалят
другие. А дядя Вася сказал недавно: «Только пустые и глупые
люди кричат о том, что они всех умнее, всех лучше».
Я про себя ничего не скажу. И не потому, что боюсь,
как бы не подумали, будто я глупая, а потому, что, честно
говоря, сама не знаю, какая я. Да и, кроме того, разве это
так просто угадать, кто плохой, кто хороший.
Наши учителя, например, очень хорошо относятся к зу­
брилам и тихоням, всегда хвалят их, ставят всем в пример.
Конечно, ничего удивительного в этом нет, потому что
каждому учителю интересно, чтобы у него в классе было
побольше отличников и поменьше шума.
А для наших ребят нет ничего хуже зубрилы, потому что
каждый раз, когда не успеешь выучить урок и когда прихо­
дится «плавать» и «пускать пузыри» перед столом учителя,
он всегда кивает на зубрилу и спрашивает:
— Почему же вот он (или она) знает, а ты не знаешь? По­
тому что он прилежный, а ты ленивая! Потому что он думает
об уроках, а ты, наверное, по улицам гонялась весь день!
Конечно, учителя не говорят так грубо, но в общем-то
их надо так понимать, а уж двойку они ставят без всякой
жалости.
Не любят ребята и тихонь, а не любят потому, что зна­
ют их сверху донизу. Вот, например, учитель видит перед
собою тихого, вежливого мальчика, который сидит и смо­
трит умильно в глаза учителя, словно ждет, когда он ему
шоколадку в рот положит. Учитель, конечно, радуется, что
у него такой внимательный ученик. Радуется потому, что
видит его сверху и только глаза. Ну, а мы-то знаем, чего
стоит образцово-показательное поведение этого тихони. Мы
видим, как он старается достать ногою сидящего впереди,
как левой рукой щиплет соседа, а правой укрепляет в парте
кончик пера, чтобы потом «играть на нервах», как говорят
14

ребята. Такого показательного тихоню надо бы выставить
вон из класса, а учитель смотрит на него с удовольствием
и, может быть, думает: «Ах, какой чудесный мальчик! Ах,
если бы все были такими!»
Притворяться послушной и внимательной совсем не
трудно, но я никогда не буду притворяться хорошей, а ста­
ну жить такой, какая уж есть. Хотя, признаться откровенно,
я иногда и сама себе не нравлюсь.
Вот иной раз мне очень хотелось бы держать себя так же
серьезно, как держится Света Дерябина, а иногда я хотела
бы быть веселой, как наша Тоня Тимофеева. А в общемто, и сама не знаю, что мне хочется. Иногда хожу совсем
серьезная, серьезнее даже Светы, и вдруг чувствую, что мне
ужасно хочется опустить кому-нибудь за воротник паука,
например, или кузнечика. Чтобы посмотреть, что из этого
выйдет. Еще интереснее было бы сунуть за воротник жука,
но, к сожалению, это невозможно, потому что я сама боюсь
брать их в руки.
В нашей квартире говорят, что я расту отчаянной. А тетя
Шура сказала недавно:
— Ах, Галка, Галка, ну почему ты не родилась мальчиш­
кой? Право же, тебе нужно бы парнем родиться!
Почему тетя Шура считает мальчишек лучше нас, дево­
чек, не понимаю. По-моему, все-таки девочки гораздо лучше
мальчишек.
Ой, чуть не забыла выучить стихотворение.
Придется отложить записки до завтра.

/7
Сегодня я должна написать о папе и маме и про наших
соседей, потому что в книге «Детство Темы» написано и про
родителей Темы и про соседей.
Папа любит меня больше мамы и бабушки. И я люблю
его больше всех. Люблю за то, что он добрый, и за то, что
он четыре раза ранен на войне и получил много орденов за
храбрость. Мне очень повезло с папой. Не у каждой девочки
15

есть такие папы. И мне просто неудобно как-то огорчать его
своими плохими отметками. Когда я получаю двойку, мне
всегда вспоминается папа.
«Как-то, — думаю, — перенесет он, бедняжка, эту двой­
ку?»
Я изо всех сил стараюсь получать только хорошие от­
метки, но, к сожалению, не всегда мне удается это. Однако
в будущем году я постараюсь учиться так, чтобы не огорчать
папу.
Мама тоже любит меня. Но не всегда. Вот когда я соби­
раюсь пойти в парк Победы, она обнимает меня, называет
малышечкой, крошкой и говорит:
— Ну куда ты собралась одна? Упадешь еще в пруд, а то
заклюют лебеди!
И только после того, как я даю слово не подходить близко
к воде и не дразнить лебедей, мама отпускает меня в парк.
А вот когда она посылает меня в магазин, где все толкают­
ся, наступают на ноги и все сердятся, как в переполненном
трамвае, мама не говорит уже «моя крошка», «моя малышечка», а кричит сердито:
— Такая здоровая дылда и не хочешь помочь матери!
Мы живем в коммунальной квартире. Папа говорит: «По­
ка еще нет коммунизма, — приходится мириться и с комму­
нальной квартирой. Все-таки это лучше, чем жить в бараке,
в котором почти всю жизнь прожил наш дедушка, когда он
работал на Путиловском заводе».
О коммунизме у нас на кухне спорят очень часто и очень
интересно. И все завидуют мне, потому что я-то буду жить
уже при коммунизме.
Тетя Шура говорит:
— Конечно, и сейчас у нас славные люди, но встреча­
ются, к сожалению, и такие, которые топчут красоту нашей
жизни ногами.
Тетя Шура уверяет меня, что при коммунизме все будут
такими, как самые лучшие в наши дни.
Не знаю, правильно я понимаю коммунизм или непра­
вильно, но мне кажется, коммунизм — это самая красивая
жизнь. При коммунизме денег уже не будет, а если кому16

нибудь что понадобится, он может взять бесплатно в любом
магазине. У всех будет красивая одежда и вкусная пища. Все
театры и кино будут бесплатными. Если кто-нибудь захочет
поехать в поезде, трамвае, на пароходе или самолетом, —
платить тоже не надо. Поезжай, куда захочешь, бесплатно.
В нашей квартире живет Викторина-Образина. Я ее так
про себя называю. Она такая жадина и такая противная, что
ее никто не любит в квартире. Она так воображает о себе, что
нарочно со всеми спорит и говорит разные гадости. Когда
все начинают говорить, как мы будем жить при коммунизме,
Викторина-Образина уверяет, будто все бросятся в магази­
ны и начнут хватать, что попадет в руки. Так плохо думать
о людях может только очень плохой человек. Викторина,
конечно, по себе судит о других. И я уверена, что она-то уж
непременно постарается притащить к себе в комнату пять
телевизоров, десять пианино и все, что сумеет дотащить.
Я бы ни за что не пустила ее в коммунизм. Но дядя Вася
говорит, что придется и Викторину захватить, когда станем
переезжать в коммунистическое общество.
— Викторина рассуждает, как глупец из русской сказки.
«Эх, — говорил этот глупый человек, — если бы я был царем,
украл бы сто рублей и запретил бы искать себя!» Когда всего
будет много, изменятся и такие люди, как наша Викторина.
Ну подумай сама, зачем человеку брать больше, чем нужно?
Ведь три обеда никто не съест сразу, три костюма на себя
не наденет, в трех квартирах сразу жить не будет. И если
все будет хорошо и вокруг тебя будут жить только хорошие
люди, то захочется ли кому-нибудь быть плохим? И не по­
тому, что стыдно перед другими, а потому, что самому тогда
противно будет думать о себе, что ты всех хуже, что среди
хороших лишь один ты жадина-хапуга.
В школе говорят: при коммунизме у всех будет все. Но
ведь и теперь все имеют хорошую пищу, неплохую одежду,
и хотя не у всех еще отдельные квартиры, однако ни один
человек не живет на улице. У нас же дома и сейчас все есть!
Мне вот совсем ничего не нужно. У меня шесть платьев, три
пальто и четыре пары разной обуви. Говорят: коммунизм —
17

это радостный, свободный труд и обеспеченная жизнь. Но
разве сейчас труд не радостный? Папа мой очень любит свою
работу. И мама тоже. По-моему, у нас и сейчас труд и ра­
достный и свободный.
Ну, я и сказала об этом дяде Васе.
— Глупыха! — сказал дядя Вася. — Конечно, не ради того
строится коммунизм, чтобы ты могла получить еще шесть
платьев и три пальто. Коммунизм — это не магазин, рас­
пределяющий товары без продавца. При коммунизме будут
такие условия жизни, что человеку не нужно будет беспо­
коиться ни о пище, ни о жилье, и каждый будет делать свое
любимое дело просто из потребности трудиться, — пони­
маешь? Каждый человек сможет развить свои способности
и таланты и дарить все лучшее, что сможет сделать, на пользу
и радость всему обществу Нам, Галка, сейчас и представитьто трудно, как будет интересно жить при коммунизме!
Я спросила:
— А нет ли такой книжки, где написано, как будут люди
жить при коммунизме?
Дядя Вася подумал и сказал:
— Есть, конечно! Только пока не для твоего возраста
эти книги.
В общем, я ничего не поняла. Дядя Вася еще долго объ­
яснял мне про коммунизм, но чем больше он говорил, тем
меньше я понимала, хотя про все обыкновенное он расска­
зывает очень понятно.
Дядя Вася живет в нашей квартире, и мы с ним большие
друзья. Он уже не молодой. Ему, наверное, лет двадцать
семь или двадцать восемь. Но выглядит он довольно молодо.
И, думаю, это потому, что дядя Вася не обращает внимания
на свой возраст, всегда веселый и каждый день придумывает
что-нибудь интересное.
Работает он на заводе «Электросила» фрезеровщиком
и учится заочно на инженера. Когда у него бывает свобод­
ное время, он помогает мне готовить уроки по английскому
или учит играть в шахматы. А иногда берет гитару и поет
красивые песни: «Прощай, любимый город», «Ленинград
мой, милый брат мой» — и другие старинные песни, кото18

рые пели очень давно, еще во время войны, когда меня и на
свете не было.
Сегодня я прочитала ему все, что написала о ребятах.
Он сказал:
— Пиши! Уж что-нибудь непременно получится!
— А что вы посоветуете описать в первую очередь?
— Напиши, какие у вас в классе мальчики и девочки,
что ты о них думаешь и что они думают о тебе. Словом, пи­
ши, потом разберемся, что к чему. Про выдающихся ребят
упомяни!

Напишу сегодня о наших мальчишках, хотя не знаю даже,
что хорошее можно написать про них. А уж про выдающихся
и говорить смешно. Все мальчишки нашего класса самые
обыкновенные. Друг от друга отличаются не больше, чем
грибы маслята. Одни покрупнее, другие — помельче. И все
такие задиры! Правда, с нами они не дерутся, а только между
собою, но за косички нас дергают. Когда я спросила Славку,
почему он дернул мою косичку, он сказал:
— Да я так просто! В шутку! Сам не хотел. Но никак не
мог удержаться. Руки сами потянулись! Если обиделась, —
можешь стукнуть по шее! — Он нагнулся, чтобы мне было
удобнее его ударить. Но я уже остыла, злость моя пропала,
и, конечно, мне уже неинтересно было бить его по шее.
Очень похожи друг на друга и наши девочки. Но среди
них все-таки есть довольно выдающиеся. Не похожие на
других. Вот, например, Маша Киселева. Она у нас совсем
особенная. Уж такая выдающаяся, что, по моему мнению,
других таких во всей нашей школе, да и в других школах не
встретишь. Киселеву ребята прозвали «королева Марго», по­
тому что она совсем не похожа ни на какую королеву. Такая
неуклюжая, коротконогая, а ходит, переваливаясь с боку
на бок, словно утка. Раньше она жила в деревне у бабушки,
а когда бабушка умерла, мать взяла ее к себе и привела в на­
шу школу, где сама она работает уборщицей.
19

Когда Марго появилась в нашем классе, на нее никто не
обратил внимания. Для всех она была самая обыкновенная
девочка, только неловкая какая-то и очень тихая. Но скоро
все ребята заметили, что Марго почему-то тычет пальцами
в лоб, в плечи и в живот, когда ее вызывают к доске отве­
чать уроки. Мы спросили, что это она делает. Зачем? Марго
сказала, что она крестится.
— А для чего это? — поинтересовались мы.
— Чтобы бог помог ответить урок! — объяснила она.
Ну, этого у нас еще не было в классе!
— И помогает? — спросили мы, потому что нам интерес­
но было выяснить, что получается из этого. Ведь если бог по­
могает получать хорошие отметки, так трудно ли и всем нам
потыкать немножко себя пальцами в лоб, в плечи и в живот?
— А то нет! Конечно помогает! — сказала Марго.
Славка захохотал.
— Ну и врать здорова! — сказал он. — А вчера? Забыла?
Крестилась-крестилась, а по английскому все равно влепили
тебе двойку!
Марго подумала, посопела носом и сказала:
— Просто я не успела выучить урок!
— Эх ты! — сказала Инночка Слюсарева. — Да если ты
выучишь урок, тебе и креститься не надо. Ты и без крестов
получишь пятерку. Чем зря креститься, — уж лучше выучить
урок! Спокойнее!
— А перекрестишься — еще спокойнее! — засопела Мар­
го. — Без бога ни до порога! И бабушка так говорила, и мама
так говорит!
Она стала рассказывать нам про бога разные истории,
вроде сказок, только какие-то скучные, неинтересные сказ­
ки. Мы слушали ее, старались понять, шутит она или просто
дурочка, что верит в такие глупости, а потом спросили, для
чего же все-таки надо верить в бога.
— Чтобы читать молитвы! — сказала Марго. — И чтобы
соблюдать посты и ходить в церковь!
— Ну, и что это дает? — спросил Рыжов. — Что ты от
этого имеешь?
Марго сказала:
20

— Бог во всем помогает верующим! Он же такой всемо­
гущий, что может все сделать для человека, если человек
будет молиться!
— А самого себя может поднять за волосы? — спросил
Славка.
— Может! — сказала Марго. — Бог все может! Любое
чудо делает!
— Докажи!
— Что докажи? — растерялась Марго.
— Докажи, что он такой деловой! — толкнул Славка
Марго. — Давай покажи хоть какое-нибудь чудо! — Он за­
хохотал и плюнул на пол. — Пусть сделает чудо, чтоб плевка
моего не было на полу!
Все захохотали. Мальчишки начали дергать Марго за
косички и свистеть. У нас всегда свистят, когда кто-нибудь
заврется.
Марго покраснела, как вареная свекла, глаза у нее за­
бегали, губы задрожали. Я подумала: «Вот заревет сейчас
так, что по всем классам прокатится ее рев». Но она вдруг
завизжала, словно кошка, которой наступили на хвост:
— Бессовестные! Бессовестные! Ироды! Иуды! Все до
одного попадете в ад!
Кто это такие Ироды и кто такие Иуды, никто из нас не
знал. И про ад мы не проходили в классе.
— Куда, куда мы попадем? — поинтересовалась Нина.
— В ад! — взвизгнула Марго. — Вот куда! К чертям!
В котлы с кипящей смолой! Варить вас будут в котлах! Черти!
Вас! Вас! Всех! А тебя, — ткнула она пальцем в Славку, —
повесят за язык. Над огнем будешь висеть!
— А тебя за что повесят? — спросил Славка.
— Меня никто не повешает... Не повесит! — поправилась
Марго. — Меня ангелы вознесут в рай... А вы будете в кот­
лах вариться! В аду! За богохульство! А я буду есть райские
яблоки... И у меня на голове будет сияние!
— Она сумасшедшая! — сказала Валя Павликова. —
У нее и сейчас уже сияние в мозгах!
С этого дня ребята вообще перестали интересоваться
Марго, да и она уже не заводила больше разговоров о своем
21

боге. Так как никто не захотел сидеть с ней рядом, она пере­
села на заднюю парту и заявила всем, что не будет с нами
дружить и разговаривать. Ну и что? Подумаешь, как испу­
гала! И вот почти два месяца ни девочки, ни мальчишки не
дружат с ней и не разговаривают. Пусть она дружит со своим
немыслимым богом и с ним пусть разговаривает Нам она
не нужна. Никто не дружит также и с Лийкой Бегичевой.
Эта девочка ужасная хвастунья. И чем, подумайте, хваста­
ет? Своими родителями. Как будто она сама выбрала их.
Смешно! Но особенно против послушать, когда она хваста­
ется «собственной “Волгой”», на которой привозит ее папа
в школу. Это хвастовство мне уже так надоело, что я была
бы очень рада, даже просто счастлива, если бы «Волга» сло­
малась, сгорела, утонула, развалилась на части, чтоб Лийке
нечем было бы хвастаться.
Все остальные ребята ничего себе. Подходящие. И каж­
дый с кем-нибудь дружит. Самые же дружные ребята в клас­
се — это детдомовские. Живут они так, будто братья и се­
стры. У нас, например, ни один мальчишка не станет играть
с девочками. А детдомовские играют на переменах все вме­
сте. И девочки и мальчишки. Если кто-нибудь тронет хоть
мальчишку, хоть девочку, детдомовцы бросаются на выручку
и дерутся все вместе. Ходят они тоже вместе. Книги читают
вместе. И, кажется, вместе смеются и плачут. Такие друж­
ные, что просто завидно.

Опишу сегодня еще одного выдающегося. Нашего старо­
сту Андрюшу Птицына, которого у нас прозвали Колбасой.
Он очень любит объяснять все понятное, все известное
всем и никому поэтому не интересное. Когда он идет по
улице вместе с нами из школы, его разъяснения пилят всех,
как ржавая пила.
— Ребята, — тычет он пальцем в витрины, — это колбаса!
А это копченая колбаса! Смотрите, тут рыбой торгуют. А это
игрушки! А здесь книгами торгуют!
22

— А это трамвай идет! — кричим мы и начинаем разы­
грывать Птицына.
— Гляди, Птицын, милиционер стоит!
— Птицын, это дом! А это труба водосточная!
— Братцы, а это сам Птицын шагает! Ура Птицыну!
Мы сначала думали, что это у него болезнь такая и он
любит говорить только потому, что так его язык устроен.
Но когда я рассказала папе про нашего Птицына, папа за­
смеялся.
— Просто у него чересчур много энергии, — сказал па­
па, — и он не знает, что с ней делать.
Тогда я предложила ребятам избрать его старостой клас­
са, и он теперь занимается полезным делом, да так хорошо,
что считается лучшим старостой в школе.
Из других интересных ребят я бы выделила еще Дюй­
мовочку. Нашу звеньевую, Барыбину Лену. Прозвали мы
ее Дюймовочкой за маленький рост и за то, что она очень
хрупкая, очень миленькая и такая со всеми ласковая, что
мальчишки даже не дергают ее за косички, а когда к ней
пристают ребята из других классов, наши мальчишки за­
щищают ее. Хотя Дюймовочка самая крошечная в классе,
учится она лучше всех и к своим обязанностям звеньевой
относится по-серьезному. За это ее тоже все уважают.
Однажды я спросила ее:
— Ты зубришь или тебе легко дается ученье? Или, может
быть, тебе нравится учиться?
— Не очень нравится, — призналась Дюймовочка. —
Просто плохо учиться совесть не позволяет.
Моя совесть тоже не позволяет плохо учиться, но и не
мешает получать тройки, и даже двойку я успела прихватить
со своей совестью.
Сама не знаю, почему так получается. Способности
у меня есть. Это все учителя говорят. Ну, и не глупая я.
Это уж я точно знаю. А вот уже скоро и четверть кончает­
ся, у меня же как была двойка по арифметике, так и оста­
лась. Просто ужас что такое. Как подумаю о ней, — даже
мурашки по спине ползут. Неужели так и выведут двойку
в четверть?
23

Ну-ка, совесть, сядем да порешаем с тобою задачки. Хва­
тит уж писать книгу. Ведь если я не подтянусь, — не видать
мне тогда часов. Папа ни за что не купит часы, пока у меня
чирикает на ветке двойка.
Записываю твердое, пионерское, честное слово:
— Не буду продолжать свою книгу, пока не подтянусь
по арифметике и не исправлю двойку на пятерку или, по
крайней мере, на тройку.

Ю
Вчера нам дали решить такую задачку. Группа пионеров
взяла обязательство собрать тонну старой бумаги. Шесть
девочек сдали бумаги вдвое больше, чем восемь мальчи­
шек (девочки вообще серьезнее относятся к делу), а каж­
дый мальчишка (вы же знаете, как они любят баловаться)
собрал только по пять килограммов. Нужно было узнать:
сколько бумаги сдали девочки, если вся группа выполнила
обязательство на 133 %?
Задачка мне понравилась. Я и сама захотела выяснить,
сколько же бумаги собрали мальчишки и девочки из учебни­
ка? Больше или меньше, чем сдали мы сами в январе? И я не­
пременно решила бы такую задачку, но в ту самую минуту,
когда уже начала решать ее, прибежала Валя Павликова.
— Здрасте! — закричала она. — Я ее жду, а она сидит
измазанная вся чернилами и воображает себя королевой
черных! С ума сойти! Одевайся быстрее и пошли!
— Куда?
— Ой, она еще спрашивает куда! — возмутилась Валя. —
Конечно, на каток! Куда же еще в такую погоду идти?
Я стала сопротивляться, сказала, что, пока не решу за­
дачку, даже со стула не встану.
— Ну, знаешь, — развела руками Валя, — ты рассужда­
ешь, как ребенок! Задачка-то ведь никуда не денется, а лед
не сегодня-завтра растает — и до будущего года уже не по­
катаешься. Пошли!
24

— Но у меня уже чирикает одна двойка! — сказала я. —
А если их будет две, — могу я тогда надеяться получить часы
к дню рождения?
— И не надейся!
— Ну, значит, я должна сидеть и решать задачку!
— Глупости! Для тебя прямой смысл списать ее завтра
утром у Нонны! Зайдем к ней утром вместе и спишем. За­
одно уж и я спишу.
— А если Нонна не решит?
— Кто не решит? Нонна? Ты Нонку не знаешь, что ли?
Да она только и питается с утра до вечера задачками, кросс­
вордами, чайнвордами и всякими немыслимыми голово­
ломками.
— Но, понимаешь, я дала слово решить задачку самосто­
ятельно. А когда я даю слово, — значит, так и должно быть,
как я решила. Не могу же я расшатывать свою силу воли!
— А ты не расшатывай! Ты прогуляйся сначала. Подыши
свежим воздухом и решай сколько хочешь. А не выйдет, —
к Нонне тогда!
— Ой, Валя, но мы же пионеры... Нам же не полагается
списывать. Мы должны сами подавать пример... А какой
пример? Списывать — это хороший пример?
— Да не списывать! Ты что? Нет! Просто пусть она объ­
яснит, как решается задачка. При чем тут списывание?
Обыкновенная товарищеская помощь. Пионерская помощь.
Ведь мы, пионеры, должны помогать друг другу. Она вы­
полнит только пионерский долг.
— Ну, если объяснит, — тогда другое дело! Тогда я со­
гласна! Но списывать, учти, официально заявляю, — не буду.
Какое красивое слово: о-фи-циаль-но!
Ребята ужасно любят официально отказываться, офи­
циально просить взаймы на кино, официально не любить
уроков пения. Когда говоришь о чем-нибудь официально,
чувствуешь себя совсем взрослой. Мне тоже нравится это
слово. Только правильно ли я употребляю его?
В прошлом году наши ребята подхватили где-то интерес­
ное слово «рекламация».
26

— Не занимайся рекламацией! — стали щеголять этим
словом и девочки и мальчики. — Не хвастай!
— Враки! Одна рекламация!
Все почему-то думали, что слово «рекламация» — то же
самое, что слово «реклама», а когда посмотрели в словарь,
увидели, что рекламация ничего даже общего не имеет с рек­
ламой.
Так же глупо получилось с другим красивым словом:
«идиома». Мы думали, «идиома» — это женский род от слова
«идиот», но когда посмотрели в словарь, — увидели, что надо
быть трехэтажным идиотом, чтобы употреблять это слово
как ругательное.
Вообще, в нашем классе, да и в других классах школы,
все ребята вечно увлекаются чем-нибудь или, как говорят
у нас, болеют. То интересными словами бредят, то соби­
рают открытки, марки, фантики, спичечные коробки, а то
все вдруг начинают строить модели самолетов, подводных
лодок, ракет, ледоколов. Очень часто весь класс «болеет» ка­
кой-нибудь игрой. Вот совсем недавно мы все «переболели»
самой увлекательной игрой в «секреты».
Я не знала этой игры, пока меня не познакомила с ней
Люся Патефон (так мы прозвали Люсю Храпову за болтовню
на уроках). Она подошла ко мне однажды и сказала с таин­
ственным видом:
— Ой, Галка, в парке творится что-то просто неверо­
ятное! Вчера, говорят, там нашли столько разных сюрпри­
зов, столько сюрпризов — умереть можно. На каждом шагу
сюрприз!
Люся Патефон предложила мне пойти с ней и, как она
сказала, попытать счастья. Ничего не подозревая, я пошла
и, как дурочка, лазала с ней по кустам парка, вся поцарапа­
лась, измазюкалась и, когда уже хотела отказаться от всех
сюрпризов, Люся нашла в земле гнездо, покрытое сверху
стеклом.
— Ура! — сказала она шепотом. — Тут обязательно дол­
жен быть сюрприз! Кажется, нам повезло! И, кажется, здо­
рово повезло! Ну-ка, посмотрим, какое наше счастье?
27

Под стеклом, в ямке, лежал пакетик, перевязанный
шнурком. Мы его вытащили, развязали и обе ужасно об­
радовались. В пакете оказалась коробочка, а в ней десять
половинок шоколадных батончиков.
— Я же говорила, что тут сюрпризы на каждом шагу! —
сказала Люся, вся так и сияя. — Уж если я что-нибудь гово­
рю, так ты можешь мне поверить: я знаю, что говорю.
Ну еще бы ей не знать! Ведь эту коробочку с половинка­
ми батончиков она же сама и спрятала, чтобы найти с кемнибудь и вместе съесть.
Потом я узнала, что так делают и все другие девочки
и мальчишки. Они тоже прячут в «секретах» и конфеты,
и открытки, и марки, и все интересное, все ценное, чтобы
потом найти с товарищем и вместе порадоваться. Но осо­
бенно интересно находить чужие секреты и конфисковы­
вать их. Какое красивое слово, не правда ли? Не украл, не
взял без спроса, а кон-фис-ко-вал! Но самое интересное не
в том, что конфискуешь секрет, а в том, что ты на место
секрета кладешь что-нибудь другое. Вместо конфет, напри­
мер, или открыток, фантиков или марок положишь ржавую
пуговицу, рваные ленточки, пузырьки или черепки, а все это
обвязываешь ленточкой и сверху прикрепляешь записку:
«Ждем новых подарков» — или: «Конфеты не понравились!
Наши любимые — с кремовой начинкой. Учтите!» Но еще
интереснее выследить тех, кто конфискует секреты. Тогда
в секрет кладут конфеты с перцем или старые билеты в кино
и записку: «По этим билетам можете получить лекарство от
глупости!»
Но играть в секреты зимою нельзя. Это летняя игра.
Зимою большинство ребят увлекается катаньем на конь­
ках и на лыжах. Но я люблю больше всего каток.
Особенно хорошо на катке бывает в солнечные дни.
Когда лед отражает солнце, мне почему-то кажется, что под
ногами у меня и не лед вовсе, а будто само солнце распле­
скалось по льду, да так и застыло солнечной оледенелостью,
а я катаюсь по мерзлому небу и не катаюсь даже, а летаю,
как птица. Люблю я и такие дни, когда сверху медленно сы28

плется и сыплется солнечный снежок. Тогда каждая сне­
жинка как будто танцует в воздухе свой солнечный танец
и все снежинки вместе, блестящие, сияющие серебром, рас­
качиваются под музыку, словно живая, снежно-серебристая
кисея, и только для того, чтобы нам было приятнее кататься.
Сначала мы с Валей катались вдвоем, потом к нам при­
соединился краснощекий дедушка. Он сказал на полном
серьезе, что самый настоящий дед-мороз — это он и что его
прислали в Ленинград как подарок из одной старой сказки.
Мы спросили, сколько ему лет. Он сказал:
— Не так много! Не так еще много! Всего сто пять лет!
Конечно, он пошутил и мы ему не поверили. Но он стал
уверять нас, что все катающиеся на коньках живут очень
долго, а некоторые и вообще не умирают. Мы так хохота­
ли, так хохотали, что к нам скоро присоединились еще две
девочки и пять мальчишек. Мы устроили карусель. Дедмороз присоединился к нам и вместе с нами баловался, как
мальчишка.
Время летело на крыльях, и я, наверное, каталась бы до
закрытия катка, но знакомый дед-мороз вдруг сказал: «Де­
лу — время, потехе — час! Кто куда, а я — на работу. В ноч­
ную смену! Да и вам не мешает подумать об уроках! Привет!»
Ну, конечно, задачку я так и не решила, потому что после
катка глаза так и слипаются.
Придется списать у Нонны.
Ой, а вдруг она тоже была на катке? Даже страшно по­
думать, что получится завтра, если я не успею или не сумею
списать задачку.

//
Ужасный день!
Утром проспала, задачку списать не успела, да еще опоз­
дала на урок.
Чтобы Раиса Ивановна не догадалась ни о чем, я нахаль­
но развалилась на парте и начала смотреть в глаза Раисы
29

Ивановны с таким видом, будто нисколько не боюсь, что
она меня вызовет. Я даже несколько раз подняла руку, будто
бы умоляя Раису Ивановну вызвать меня к доске. Иногда
это очень помогает. Когда кто-нибудь лезет спротянутой
рукой, Раиса Ивановна поморщится недовольно и скажет:
«Сиди, сиди! Вижу, что приготовила урок!»
К сожалению, сегодня такой номер не вышел.
Когда я подняла руку в четвертый раз, Раиса Ивановна
кивнула головой и сказала:
— Сологубова хочет помочь? Ну, помоги! Ступай к до­
ске! Попробуй исправить свою отметку!
Она подумала, наверное, что я хочу избавиться от двойки.
А у меня так все и оборвалось внутри; щеки стали горячими,
будто кипятком на них плеснули. Я и не помню даже, как
встала, как оторвала ноги от пола.
— Смелей, смелей! — подбадривала Раиса Ивановна.
Я двинулась к доске, ничего не соображая. Лицо Раисы
Ивановны расплылось в тумане, голова моя наполнилась
странным шумом, и прямо в уши вроде чей-то голос будто
зашептал быстро-быстро: «Птичка прыгает на ветке... раз...
два... три... Нет, не три, а только кол!.. Единица! Единица!
Пригодится единица...»
Я шла, пробираясь между партами, к доске, а мне каза­
лось, будто классная доска сама двигается навстречу, и буд­
то открывает она широкий, черный рот и хрипит злорадно:
«Проглочу!»
Раиса Ивановна продиктовала задачку на то же прави­
ло, которое помогло девочкам и мальчишкам выполнить
обязательство на 133 %. Только в этой задачке никто и ни­
чего не собирал, а две бригады трактористов поднимали
целину. Надо было выяснить, сколько гектаров вспахала
каждая бригада, если обе вместе они выполнили план
на 126%.
Я умножала трактористов на гектары, бригады на про­
центы, потом складывала трактористов с гектарами и с про­
центами, делила полученное и на бригады и на трактори­
стов, но правильного ответа не получалось. Я исписала
зо

цифрами всю доску вдоль и поперек, вымелила себя мелом
с головы до ног и за всю свою работу получила двойку.
Да еще какую двойку-то! Одним глазом и то не хотелось
смотреть на нее.
Первая двойка, за пешеходов, была крошечная малюська. Почти совсем незаметная. Она так скромно устроилась
в уголке дневника, будто зашла всего на минутку, взглянуть
на мою пятерку по истории и на четверку по ботанике. Эта
же двойка — за трактористов — развалилась нахально в днев­
нике и вытянула длинный хвост так, что занял он три сосед­
ние строчки. А чтобы показать, как удобно и как приятно ей
находиться в моем дневнике, двойка положила безобразную
голову на красивую пятерку по истории.
Я понимаю Раису Ивановну. Она, конечно, не могла по­
ставить мне пятерку. Двойку я заслужила. Тут уж ничего не
скажешь. Но даже заслуженную плохую отметку не очень-то
приятно получить.
А во всем виновата Валя. Если бы она не зашла за мною,
я решила бы задачку обязательно и тогда поняла бы и пра­
вило решения таких задачек. Дед-мороз тоже неизвестно
откуда взялся. Если бы не он, я покаталась бы немножко
и пошла домой. А он все время смешил, и я совсем забыла
про уроки.
Ну почему мне так не везет? Почему я такая несчастная?

Сегодня День Парижской Коммуны. В школе будет
торжественный вечер. Но я уже твердо решила никуда не
выходить из дома. Пока не решу тридцать задачек или, по
крайней мере, хотя бы десять, я и со стула не слезу. С двой­
ками пора кончать.
Когда папа увидел, чем кончился мой матч с трактори­
стами и гектарами, он покачал головою и вздохнул грустно:
— Ловко! Крепенько учимся! Вторая уже? Ай, молодец!
Вот бабушка-то обрадуется!
31

И больше ничего не сказал. Но можно ли сказать еще
хуже? Если бы папа ругал меня, я тогда бы поняла, что он
еще надеется на меня, верит мне. Но он же ни одного пло­
хого слова не произнес. Неужели он думает, что я такая бес­
толковая, такая глупая, что на меня даже ругательные слова
жалко тратить?
Никогда не поверю, что я глупая и что из меня так ничего
и не получится. Уж я-то знаю себя. Способности у меня есть
и не хуже, чем у других. Надо только подтянуться немного,
взять себя в руки, как советует нам Раиса Ивановна. И я это
сделаю. Я возьму себя в руки, докажу всем: и папе, и Раи­
се Ивановне, и самой себе, что стоит мне захотеть, как все
будет хорошо и даже отлично. Буду сидеть, повторять пра­
вила и выучу их так, как никто еще не учил. Это мое самое
твердое решение.
Я села за стол, но в это время Мурзик начал отвлекать
меня, стал прыгать, кувыркаться, носиться по комнате как
угорелый. Мне надо учить уроки, а он, такой эгоист, за­
хотел играть со мной. Чтобы отвязаться от него, я прикре­
пила к шнурку клочок бумажки и стала бегать по комнате.
Мурзик так смешно гонялся за бумажкой, что я хохотала,
как сумасшедшая. Ему, конечно, это ужасно понравилось.
Он же такой еще глупый! Совсем не понимает, как мешает
мне заниматься. Такой бездельник! Если бы я не выкинула
его из комнаты, он бегал бы весь вечер за бумажкой. Но
я не могла допустить этого. Выбросив Мурзика за дверь,
я села за стол так, чтобы можно было видеть себя в зерка­
ло и следить за своим поведением. Это же очень удобно.
Если начинаешь отвлекаться, в зеркале сразу становится
все видно.
Я села, и тотчас же передо мною села... тоже я.
Так, так!
А между прочим, у моего второго «я» довольно симпа­
тичное все-таки лицо. Правда, не слишком красивое, но все
же ничего себе. Бывают лица и похуже. Во всяком случае,
глаза довольно умные, волосы черные, а зубы белые. Я чищу
их утром и вечером. Но, пожалуй, самое красивое у моего
32

«я» — это бант. Однако что за безобразие? Красные губы
раздвигаются, и «она» показывает мне язык. Мне? Себе?
Ну, хватит! Будем серьезными!
Я щелкаю пальцем по курносому носу своего отражения
в зеркале и говорю совершенно официально:
— Ну, уважаемый бантик, смотри, как работают по-нас­
тоящему!
Чтобы не думать даже о сегодняшнем вечере в школе,
я разулась, положила туфли на самый верх шифоньера, сня­
ла бант, чулки и раскрыла учебник.
— Итак, — сказала я басом, — начинается новая жизнь!
И в эту самую историческую минуту в квартире задребез­
жал звонок, потом в дверь моей комнаты кто-то постучал,
а когда я крикнула «войдите», за дверью послышался голос
дяди Васи:
— Не проживает ли у вас дама пионерского возраста,
Галина свет Сергеевна, высокочтимый товарищ Сологубова?
— Проживает! Проживает! — закричала я и бросилась
к двери.
Дядя Вася такой выдумщик! Он всегда придумывает раз­
ные веселости.
— Надеюсь, я попал в приемные часы? — спросил дядя
Вася и, прижимая руку к сердцу, важно поклонился. — Ты­
сяча извинений! Я не стал бы беспокоить такую серьезную
даму, но кто-то требует вас к телефону!
Комната дяди Васи находится рядом с телефоном, и по­
этому ему приходится почти всегда вызывать квартирантов
к телефону. Но он никогда не скажет, кто вызывает, а гово­
рит, будто звонят короли, артисты или разные другие зна­
менитости.
Он хотя и не молодой уже, а любит подурачиться, как
школьник. Воображаю, какое у него было поведение, когда
он учился в школе. Но у нас никто не обижается на дядю
Васю.
Я побежала к телефону. Взяла трубку, приложила к уху.
— Алло! Откуда говорят?
33

А трубка захлебывается, хихикает, и в ней такой шум,
будто соединили меня с большой переменой.
— Алло, алло! — кричу я. — Кто говорит? Я слушаю!
— Галка, это ты? Говорю я! Валя! Не узнала? Алло, алло!
Подожди немного. Я сейчас успокою Лильку. Такая настыр­
ная, что просто ужас. Одну минутку!
В трубке послышался визг и рев.
— Алло! Галя, ты слушаешь? Извини, пришлось немного
заняться воспитанием Лильки. Алло! Алло!
— Ну, я же слушаю! В чем дело?
— Понимаешь, — зашептала трубка, — это что-то ужас­
ное... Приходи сейчас же ко мне. Я должна сказать тебе важ­
ную новость!
— Какую? Про что?
— Придешь —- узнаешь! Это такая загадочная тайна —
умереть можно.
— Скажи по телефону!
— С ума сойти! Кто же говорит по телефону загадочные
тайны?
— Ну, тогда приходи ко мне!
— Не могу! Папа ушел, а я сижу одна с Лилькой! При­
ходи поскорее!
— У меня твердый план! — закричала я. — Сегодня ни­
как не могу! Я даже разулась, чтобы твердо выполнить план.
— Дура! Нет, это не тебе! Это Лилька мешает говорить
о загадочной тайне. Просит, чтобы я ей открыла тайну. По­
нимаешь? Такая микроба маленькая, а ей уж подавай тайны.
Уйди сейчас же, или я начну тебя воспитывать! Это не тебе,
не тебе. Это все с Лилькой воюю! Ну? Придешь?
— Не могу, понимаешь? Дала твердое слово никуда не
ходить, пока не выучу все задачи по арифметике. А Лильке
не смей говорить. Разболтает всем твою тайну. Сегодня же
разболтает!
— Тогда приходи скорее сама!
— Ой, Валя, какая ты! Я же сказала — не могу. Лучше
и не проси. У меня же такое твердое слово. Ты ведь знаешь
меня!
34

— Ну, на минутку-то можешь забежать?
— Нет, нет! Никак! Впрочем, возможно, что минут че­
рез двадцать я сумею прийти к тебе. Ну, в крайнем случае,
минут через десять или через пять. В общем-то, никуда не
уходи! Я уже иду!
Да и как же я могла не пойти? Нельзя же быть эгоисткой!
Валя все-таки мучается со своей загадочной тайной, а я буду
сидеть и выполнять свой твердый план?
Надо не только о себе думать, но и о своих друзьях. У ме­
ня, конечно, железная сила воли. Я могу и завтра узнать
эту тайну. Ну а как же Валя? Можно ли ее оставить вдвоем
с тайной? Она же мучается, наверное. Я и по себе знаю, как
трудно хранить одной какую-нибудь тайну. Но зато когда
поделишься с кем-нибудь секретами, — сразу становится
легко на сердце.
Ну, и кроме того, нельзя же готовить уроки и в то же
время думать о тайне. Это все равно, что одной рукой играть
на пианино, а другой дрова колоть.
Пойду, а уроки приготовлю завтра. Встану пораньше
и приготовлю.

Ну, вот и дописалась!
По арифметике в четверти — двойка! Пятерок только две.
Четверка — одна. Все остальные отметки — тройки!
Папа со мной не разговаривает. Мама не замечает меня.
Даже в магазин не посылает.
Сегодня дядя Вася спросил:
— Почему все так смешалось в доме Сологубовых? Что
происходит у вас? Кто чем недоволен? Ты не покажешь мне
свой табель? Уж не твои ли отметки всему причина?
Я сказала, что табель у бабушки, а сказала так потому,
что мне просто стыдно было показывать свои отметки дяде
Васе. Ведь если он увидит двойку, тогда пропадет все его
уважение ко мне.
35

И вдруг я подумала: «А что будет со мной, если я останусь
на второй год?»
Это ужасно!
Все ребята перейдут в следующий класс, а я буду толь­
ко издали смотреть на них. Лийка Бегичева выпятит губы
и скажет:
— Ах, эта Сологубова? Да, да, я помню ее. Она когда-то
училась со мною, но была такая глупая, такая неразвитая —
просто ужас! В каком-то классе она отстала от нас.
Потом все кончат школу, а я все еще буду школьницей.
Все начнут работать, а я буду решать задачки и получать
отметки.
И все из-за этой книги.
Вместо того чтобы учить уроки, я сидела и записывала
разные глупости.
Потом я снова представила себе, как я встречу через не­
сколько лет своих ребят на улице. Они возвращаются с ра­
боты, а я иду им навстречу с книжками в руках.
— Привет школьницам! — кричит Славка. — Сколько
получила двоек сегодня?
Дюймовочка, конечно, заступится за меня и скажет:
— Как не стыдно обижать ребенка! Не у всех же хорошие
способности. Не обращай внимания, Галочка! Вот, возьми
на конфетки! Бери, бери, не стесняйся. Я теперь сама за­
рабатываю деньги, а тебе где же их взять?
Мне захотелось уткнуться головою в подушку и реветь
до потери сознания.
Кончено! Никаких книг! Никаких записок! Больше слова
не запишу в эти тетрадки.
А может, порвать их?
Порвать или не порвать?
Не зная, как мне поступить, я загадала на Мурзика. Ес­
ли он мяукнет, когда я его поглажу, — сохраню записки на
память, а если Мурзик ничего не скажет по-своему, покошачьему, — разорву.
Я подошла к Мурзику. Он лежал, развалившись на ди­
ване, подняв лапки так, будто сдавался в плен. Я погладила
36

его... Он потянулся, показал розовый язычок и, сладко зев­
нув, мурлыкнул: «Мяу».
Значит, придется сохранить тетрадки. Но вот на этой, на
последней страничке я ставлю загадочный, таинственный
знак и записываю торжественно клятву:

Я буду самая последняя дрянь, если не исправ­
лю отметок и если останусь на второй год. И тог­
да пусть презирает меня весь мир и все ребята
нашего двора и нашего класса.
Клянусь!
Клянусь!
Клянусь!

2 инЯмбра,
Вот она, моя смешная, моя глупая мечта!
Перелистывая помятые страницы, я чувствую, как щеки
мои краснеют, как всю меня бросает в жар. Неужели это
я писала? Все эти глупости?
Как быстро все-таки меняется человек! И как незаметно!
Когда я приехала из пионерского лагеря и пыталась на­
деть свое любимое голубое платье, оно затрещало по швам.
Вот как выросла я за одно лето. Да и сама я очень изме­
нилась. Даже удивительно, как изменилась. Стала гораздо
серьезнее, и мысли у меня появились уже другие. Летом
я читала много хороших книг, и, кажется, чтение принесло
мне большую пользу. Да и вообще с переходом в шестой
класс чувствуешь себя как-то совсем по-иному. Во всяком
случае, я уже знаю, что теперь не буду играть ни в секре­
ты, ни в классы, ни в пятнашки, ни в прятки. Сейчас мне
интереснее проводить время среди взрослых, слушать их
разговоры, советоваться с ними, спрашивать их обо всем,
что в прошлом году меня совсем не интересовало. Как жаль,
однако, что взрослые и сейчас еще смотрят на меня, как
на ребенка. А мне ведь уже тринадцать лет. Через три года
я получу паспорт, но, к сожалению, взрослые думают, будто
детство продолжается и после тринадцати лет.
Тринадцать лет! Ужасный возраст! Играть с девочками
десяти и одиннадцати лет мне уже не хочется. Да и они те­
перь не подходят ко мне. Для них я уже взрослая, и они про38

сто стесняются меня. Взрослые же смотрят на меня как на
младенца. И получается так: ты и не взрослый и не ребенок,
а что-то вроде карлика с бородой из сказок Гримма.
Хотелось поговорить с дядей Васей, но его нет в городе.
Он уехал на практику еще в начале лета, и мне просто не с кем
посоветоваться. А за лето накопилось столько разных вопро­
сов, на которые самой не так-то просто и ответить. Почему
бы, между прочим, не открыть такие справочные киоски
в городе, в которых каждый мог бы получить ответ на любой
вопрос? Интересует меня, например, для чего живет чело­
век. Я подаю письменный запрос и тут же получаю справ­
ку. По-моему, это не так глупо. Существуют же справочные
киоски, где разъясняют, когда идут поезда, кто где живет,
как найти какое-нибудь учреждение. Я думаю, что многим
нужны справочные киоски и по всем другим вопросам.

Сегодня приехал дядя Вася. Увидела я его и подумала: что
с ним такое? Он стал меньше ростом и совсем уже не таким
выглядит, как полгода назад. Я не удержалась и сказала:
— А знаете, дядя Вася, вы как будто поменьше ростом
стали.
Он засмеялся.
— Это ты выросла, а я все тот же. Честное слово, не об­
манываю. Но ты-то, ты-то какая длинная! Так вымахала за
лето, что и не узнать даже.
Я разговаривала с ним целый час. Между прочим, он
спросил, как подвигается моя книга о школе.
— Ты говорила как-то зимою, что пишешь книгу. Ну,
и как? Хоть показала бы свое творчество. Как знать, может,
живу я рядом с будущей знаменитостью, с классиком со­
ветской литературы и не подозреваю даже об этом.
— А вы смеяться не будете?
— Это почему же я должен смеяться?
— Ну... Дело в том, что там написаны разные глупости.
Очень все детское! Не настоящее!
39

— А ты торопишься стать взрослой? Напрасно!
Разве детство людей — самое грустное в их жизни? Нет,
Галочка, детство человека — это и есть, может быть, его са­
мое настоящее, самое радостное, самое светлое, самое важ­
ное. Взрослой ты будешь, но детство твое никогда уже не
повторится. Поэтому и в детстве надо жить по-настоящему.
— А что такое жить по-настоящему?
— Готовиться серьезно к большой жизни, запасаться
знаниями, выбирать большие дороги, по которым шагать
придется. В твои годы уже пора подумать о том: а что же
ты будешь делать, когда станешь взрослой, чему посвятишь
свою жизнь.
— Хорошо! — сказала я. — Свои записки я дам вам по­
читать. Но вы непременно должны сказать мне честно свое
мнение.

/6
Сегодня дядя Вася вернул мне тетрадки. Вместе с боль­
шим письмом. И вот что написал он:
«Недостаточно быть лысым, чтобы походить
на Юлия Цезаря.
Недостаточно одного желания писать, что­
бы стать писателем и написать книгу. Твои
записки — еще не книга, а только попытка, проба
пера. Но ты не огорчайся. Если у человека нет го­
лоса, зачем ему тужить, что он не может быть
оперным певцом? Я хотел бы рисовать, да вот
не получается у меня с рисованием. Так что же,
я должен волосы рвать на голове? Книга у тебя не
получилась. Стиль ужасный. Словарь бедный. Ты
чересчур злоупотребляешь такими словами, как
«вообще», «ужасно», «конечно». Да и других пу­
стых слов, ничего не говорящих ни уму, ни сердцу,
у тебя более чем достаточно. Есть выражения про­
сто неграмотные. Ты пишешь: «лично я»!? Но если
40

«лично», — то это и есть «я»! А если ты ставишь
слово «я», тогда зачем же писать еще и «лично»?
Книги у тебя не вышло, но начатую работу не
бросай! И вот почему: ты живешь в самое интерес­
ное время. Наша страна уже стоит перед входом
в коммунизм, и тебе предстоит войти в новое обще­
ство вместе с твоим поколением первыми. Но сегод­
ня ты живешь в мире, который будущим поколениям
будет во многом непонятен, и тебе придется рас­
сказывать, как человеку, который сам видел деньги
и многое такое, чего уже не будет в новом обществе.
Новые люди нового мира будут расспрашивать
тебя, как поднималось твое поколение, как росло
оно, чем жило и чем дышало. Что волновало вас?
О чем мечтали вы? Всего тебе, пожалуй, не упом­
нить! Многое забудется к тому времени. Ну, а ты
вот вытащишь свои записки и почитаешь новым
ребятам о сегодняшней жизни. Да и самой тебе ин­
тересно будет посмотреть на себя с высоты соб­
ственного роста и сказать: «Вот ведь какими мы
были когда-то!» Человеку очень полезно оглядывать­
ся время от времени, чтобы сравнить себя с тем че­
ловеком, каким он был много лет назад. Но, может
быть, записки твои попадут в руки историка, и он,
возможно, найдет в них то, что безуспешно ищет
в серьезных книгах. Какое-нибудь слово, которое вый­
дет к тому времени из употребления. Или какую-ни­
будь фразу, которая поможет ему лучше понять на­
ших отцов, матерей и нас с тобою. Только не пиши
розовой краской. А то будущие поколения могут по­
думать, что шли мы к новому обществу по накатан­
ной дороге, с песнями и приплясывая. Надо писать
обо всем. И о том, как мы боролись за новое, и о том,
какими нелегкими были дороги в светлое будущее».

Дядя Вася прав! Вот теперь я сама уже знаю, о чем надо
писать. И в самом деле: а вдруг какому-нибудь будущему
историку понадобятся мои записки?
41

Все! Буду писать для истории. И уж, конечно, скрывать
ничего не стану. Пусть потом краснеют разные фифочки
и все несознательные ребята.
А если уже писать ничего не скрывая, так мне придется
сказать здесь о безобразных прическах.
Дело в том, что после летних каникул некоторые де­
вочки вдруг появились в классе с прическами «конский
хвост» и «мамы дома нет», а Дюймовочка смастерила из
своих волос на голове немыслимый папуасский кок. Она
сказала, что сделала такую прическу, чтобы казаться по­
выше ростом. Но я думаю, что Дюймовочка не для роста
обзавелась коком, а чтобы пофорсить, чтобы все обратили
на нее внимание.
Когда Раиса Ивановна пришла в класс и увидела модные
прически, она покраснела даже от негодования.
— Это еще что за салон парижских модниц? — спросила
она и заставила всех заплести косы. — Как вам не стыдно! —
сказала она. — Чтоб я больше не видела этого!
И думаете, наши модницы послушались ее? Устыдились?
А ни-ни! В школу приходят с косами, а как из школы вы­
бежали, так сразу же распускают свои хвосты и гривы и идут
гулять в парк, будто им ничего не говорила Раиса Ивановна.
Но это еще что! Лийку Бегичеву мы встретили в парке
с подкрашенными губами. Я стала стыдить ее, а она выпя­
тила губы и сказала презрительно:
— В Америке девочки красят губы с одиннадцати и две­
надцати лет, а мне уже тринадцать. В Америке родители даже
губную помаду покупают девочкам.
— Но мы же не в Америке живем!
— Ну и что? А разве взрослые не красят губы? Моя мама
всегда освежает губы. Почему я не могу освежиться?
— Ладно, — сказала я, — завтра спрошу у Раисы Ива­
новны, можно нам красить губы или нельзя. Скажу, что ты
ходишь подкрашенная и учишь нас краситься.
Лийка испугалась.
— Я не учу вас... Когда я вас учила?
— Ну, подаешь пример!
— Ничего не подаю! — затрещала Лийка.
42

— Ладно, — сказала я, — еще раз увижу тебя подмазан­
ной — обязательно попрошу у Раисы Ивановны разрешения
краситься.
После этого разговора я уже не встречала Лийку краше­
ной. Но вместо того, чтобы сказать мне спасибо, Лийка про­
сто возненавидела меня. Ну и пусть! Я не очень нуждаюсь
в ее дружбе.
Стала другой после летних каникул и моя старая под­
ружка Валя Павликова. В прошлом году она ходила, словно
заряженная разными секретами и тайнами; стоило ей только
открыть рот, как из него сыпались самые загадочные и са­
мые таинственные тайны и секреты. Если же я делала вид,
что не интересуюсь ее секретами, — она обижалась даже.
А сколько раз звонила мне по телефону, приглашая к себе,
чтобы поделиться своими глупыми выдумками. Однажды
я даже бросила решать задачки и побежала к ней на дом.
И что же? Оказывается, вся загадочная тайна ее была обык­
новенной чепухой. Какой-то мальчишка сказал ей, что у нее
красивые глаза, а когда она сказала: «Неправда!» — он обе­
щал ей написать письмо и рассказать в этом письме кое-что
такое, о чем он давно уже собирается сказать.
Я в тот же день отыскала этого мальчишку (он живет во
дворе того же дома, где квартира Вали) и сказала ему:
— Валя говорит, что ты хочешь послать ей письмо. А ее
папа сказал, что он вместо ответа на письмо выпорет тебя
при твоих родителях.
Мальчишка покраснел и забормотал:
— Я же ничего... Честное слово, ничего... Я же так... По­
шутил.
Валя так и не узнала, почему не получила письма о своих
глазах. Но после летних каникул я просто не узнаю Валю.
Она стала такая молчаливая, что я думаю: вот теперь-то
у нее действительно появилась какая-то тайна. Дня два на­
зад я спросила:
— Почему ты ходишь такая, будто ежа проглотила?
Она стала уверять меня, что с ней ничего не случилось,
а потом вдруг расплакалась и сказала, что давно хочет по­
делиться одной тайной, но говорить ей об этом стыдно.
43

Я не стала расспрашивать. Все равно она скажет. Я же
знаю Валю с первого класса. Не утерпит она. Поделится не­
пременно своими секретами.
Впрочем, опять какая-нибудь глупость. А меня это уже
не интересует теперь. Я все чаще и чаще думаю над слова­
ми дяди Васи о будущем. Он прав, конечно! Будущее надо
выбирать в детстве. Но кем быть — вот вопрос, который
потруднее самой трудной задачки. Мне хочется выбрать чтонибудь необыкновенное и чтобы оно было самым полезным
для всех. И чтобы не нужно было хорошо знать математику.
Мне, например, хотелось бы строить машины, электростан­
ции, сооружать плотины, но для этого надо очень хорошо
знать математику. А с математикой у меня неважные отно­
шения. Просто я ее не люблю почему-то. Неплохо бы вы­
учиться на врача, но я боюсь больных. Однажды я увидела
человека, который попал под трамвай, и не спала всю ночь.
Лечить его я не могла бы. Ужасно боюсь крови. Сегодня чи­
тала журнал «Наука и техника» и там нашла интересную ста­
тью про айсберги. И мне показалось, что айсбергами стоило
бы заняться. Дело в том, что айсберги Антарктиды достигают
180 километров в длину и столько же в ширину. Над водою
они возвышаются на 40 метров, да еще под воду опускают­
ся на 300 метров. Ученые подсчитали, что, если растопить
такой айсберг, из него можно получить воды в два-три раза
больше, чем дает Волга. Вот я и подумала: если такой айсберг
прицепить на буксир к большому кораблю и перевезти по
океану в такое место, где нет воды и редко бывают дожди,
он, айсберг этот, будет постепенно таять и орошать засуш­
ливые места. Но такие айсберги перевозить можно по морям
и океанам только к берегам Индии, Африки и Азии, а к на­
шим засушливым местам его не подтянешь.

/7
Ох, и день же был вчера! Произошло сразу столько со­
бытий, что и не знаю даже: успею ли записать все, а если
успею, то сумею ли приготовить уроки на завтра?
44

Перед первым уроком Нина Сергеевна привела в класс
новичка и сказала:
— Это Леня Пыжик. Ваш новый товарищ. Его маму пе­
ревели из Москвы в Ленинград, и теперь он будет учиться
вместе с вами. Надеюсь, ваш новый товарищ почувствует
себя среди вас не хуже, чем в родной Москве!
Новичок показался нам таким скромным, таким образ­
цово-показательным мальчиком, какие бывают разве что
только в детских книжках. И когда мы рассматривали его,
никто и не предполагал даже, что это — за Сахар-Медович
и как эта тихоня поставит через пять минут весь класс чуть
ли не на голову.
Он стоял, застенчиво опустив глаза, и так вздыхал, слов­
но объелся компотом, а потом посмотрел на всех и улыб­
нулся, да так хорошо улыбнулся, что мы засмеялись. Глаза
у него веселые! Хорошие глаза. А мальчишки с веселыми
глазами, как я уже заметила, не дергают нас за косички, не
дразнят и почти не дерутся с нами. Иногда они даже играют
с девочками.
Как только Нина Сергеевна вышла из класса, ребята об­
ступили новичка и стали расспрашивать, за кого он болеет:
за «Динамо» или за «Зенит»?
— А это обязательно? Болеть? — Он пожал пренебрежи­
тельно плечами и сказал важно: — Какая же это работа —
пинать мяч ногами? По-моему, можно болеть только за тех,
кто головою работает или руками, но не ногами! Тоже мне
деятельность — пинать ногами мяч!
Первый болельщик за «Динамо» — Вовка Волнухин —
был потрясен таким ответом и так возмущен, что даже по­
краснел от негодования.
— А ты не академик, случайно? — спросил он ехидно.
Новичок усмехнулся:
— Представь себе, даже не академик. Но чем же хуже
академики футболистов? Я думаю, любой академик может
быть футболистом, но вряд ли какой футболист может ра­
ботать академиком. Вообще-то я за то, чтобы и академики
играли в футбол, но против того, чтобы люди занимались
только забиваньем голов в ворота!
45

Славка Капустин захохотал:
— Ребята, да это же двоюродный брат Академии наук
и персональный племянник того Чижика-Пыжика, который
на Фонтанке водку пил!
Новичок спокойно сложил на груди руки, молча оглядел
Славку с головы до ног и, пожав плечами, усмехнулся.
— Ну? — насмешливо спросил он. — Можно смеяться?
Это, кажется, острота высшего класса? Что? М-да... У нас
в Москве таких остряков-самоучек показывают за деньги!
В зоологическом саду! Вместе с обезьянами!
Все захохотали. Славка покраснел, но сразу не нашелся,
что ответить. Но больше всего, по-моему, он был удивлен.
Новичок, такой крошечный, чуть-чуть побольше только
нашей Дюймовочки, вдруг осмелился отвечать так дерзко
Славке — одному из самых сильных мальчишек в классе.
Все молча смотрели на Славку. Ну, непременно начнется
сейчас драка. Ведь Славка — первый драчун у нас.
— Ты что? — с запозданием рассвирепел Славка. — Дав­
но лещей не ел? Языкатый, я вижу! Смотри, как бы я не
наступил на твой язык. У меня недолго и... того... — Славка
угрожающе повел плечом.
— Кого, чего? — прищурил насмешливо глаза нови­
чок. — Родительный падеж? Повторяешь грамматику! Да­
вай, давай!
Славка стиснул зубы так, что на щеках его проступили
желваки.
— Как бы не повторить тебе дательного падежа, — угро­
жающе сказал он. — И таблицу умножения! У вас в Москве
умножают зуб на зуб?
Дюймовочка, размахивая руками, закричала:
— Ребята, это же позор! Можно ли так встречать нович­
ков?
— Ну, ты, — выступил вперед Чи-лень-чи-пень, — чего
пристал?
Славка посмотрел на хмурое лицо Чи-лень-чи-пеня
и, бормоча что-то под нос, направился к своей парте. Уж
если в спор вмешивается Чи-лень-чи-пень, мальчишки сра­
зу отступают. С ним не очень поспоришь. Правда, я еще не
46

видела, чтобы Чи-лен-чи-пень дрался с кем-нибудь, но это
потому, наверное, что все знают, какой он сильный и каким
бывает иногда бешеным.
Настоящая его фамилия Карасев. А зовут Анатолием.
В классе же называют его Чи-лень-чи-пенем, потому что ни­
кто точно не знает: то ли учиться мешает ему лень, то ли он
бестолковый. Иногда Карасев учится на все пятерки, а потом
вдруг ни с того ни с сего переходит на сплошные двойки.
А по-моему, он самый способный и совсем не ленивый, но
ему что-то мешает учиться. Наверное, он очень надеется на
свои способности и поэтому в начале каждой четверти за­
нимается своими делами, а когда видит, что в четверти могут
появиться двойки, садится за уроки и быстро нагоняет всех,
исправляет двойки на пятерки. Но учителя все равно не вы­
водят ему за четверть последние отметки, а ставят средний
балл — чаще всего тройку и очень редко четверку.
Вот ребята и прозвали его Чи-лень-чи-пенем.
— Чи-лень-чи-пень? — смеется Карасев. — А что, зву­
чит! И не плохо звучит!
Вообще, я должна сказать, что ребята любят давать друг
другу клички и прозвища. Сеню Бомбича зовут Бомбой.
И за то, что у него фамилия такая, и потому, что он тол­
стый и любит кричать. Во время большой перемены только
и слышишь то тут, то там его крики: «Ура! Давай! Ко мне!»
Лийку Бегичеву зовут Гусыней. А прозвали так за ее глу­
пую гордость своим ответственным папой, у которого есть
собственная «Волга». Но разве не похожи на гусей из басни
Крылова те, кто гордится своими предками? Гуси, возмож­
но, и спасли Рим, но все равно почет гусю только на столе
и только в жареном виде.
Меня ребята прозвали почему-то Антилопой. Глупо, не
правда ли? Ну почему Антилопа? Конечно, не очень-то при­
ятно слышать, как глупо называют тебя, но я стараюсь не
обращать внимания. Я уже заметила: стоит только показать
всем, что тебе не нравится кличка, как она пристанет, слов­
но приклеенная намертво.
Между прочим, недавно мы вынесли на пионерском
сборе решение бороться с кличками. Но вряд ли что полу47

чится серьезное из этого постановления. Ведь клички не
придумывают нарочно. Они же сами появляются. Вот, на­
пример, писали мы сочинение на вольную тему: «Кто кем
хочет быть?», а Коля Племянников написал, что хочет быть
персональным пенсионером. Ну вот его и прозвали Коля
Пенсионер. Сначала так прозвали. А потом он стал просто
Персональным Племянником.
Да и как бороться с кличками, если некоторые ребята
даже гордятся своими кличками. Особенно те задирают
носы, кого зовут Чапаями, Маршалами, Изобретателями.
А Миша Кузин с гордостью носит скверную кличку Людо­
ед. Ребята прозвали его Людоедом за то, что он имеет при­
вычку бросаться в драку с криком: «Давно я что-то не ел
человеческого мяса!» Даже учителям дают у нас прозвища.
Учителя русского языка называют почему-то Брамапутра.
И он действительно какой-то Брамапутра. Что это такое, —
никто не знает, но только похож он на самую настоящую
Брамапутру. Не на ту, что в географии, а просто так: до­
брая, немножко растрепанная Брамапутра. Преподавателя
физкультуры ребята прозвали товарищ Ну-ну. Он всегда
покрикивает на нас:
— Ну-ну, еще усилие! Высоко падать не придется, ну-ну!
Этот новичок тоже получит прозвище. Он говорит
каким-то книжным языком, и, может быть, его назовут Про­
фессором, а скорее всего — просто Чижиком-Пыжиком.
Он такой маленький, верткий, быстроглазый. Настоящий
Чижик-Пыжик. Кстати, сразу же в первый день выяснилось,
что новичок и задиристый очень.
Когда Чи-лень-чи-пень одернул Славку, Пыжик и не по­
думал поблагодарить Карасева. Он даже как будто обиделся
на Анатолия.
— Меня не требуется защищать, — вздернул он свой
нос. — Выбивать матрацы о свою голову я сам никому не
позволю. Вот так, братцы-ленинградцы. А теперь скажите,
где у вас приземлиться?
— Топай ко мне! — предложил Чи-лень-чи-пень. — На
мой баркас! Я один сижу. На задней парте. С моего места на
весь класс вид туда и обратно! Пошли! Баркас — первый класс!
48

— Порядок! — кивнул Пыжик. — Мы откроем на твоем
баркасе клуб занимательных наук и небольшой отдел путе­
шествий изобретательных шестиклассников.
Он занял место рядом с Чи-лень-чи-пенем, потер руки
и, взглянув на Славку, который сидел в одном ряду с ним,
но на другой парте, сказал, щуря хитро глаза:
— Ну? Славкой, значит, тебя зовут? Ты кто? Занима­
тельный или изобретательный?
— Аты кто такой, что спрашиваешь?—разозлился Славка.
- Я?
Пыжик вынул из кармана черную маску и, взмахнув ма­
ской в воздухе, ловко нацепил ее на нос.
— Мистер Икс! Таинственная личность!
— А побитой личностью не желает быть мистер Икс? —
спросил Славка.
Пыжик мотнул головой:
— Представь себе, никак не желает. И сам никого не
желает бить. Мистер Икс желает подарить для первого зна­
комства миллион рублей! Всем, кто имеет не только кулаки,
но и голову. Ребята, кому из вас нужен на мелкие расходы
миллион рублей?
Вовка Волнухин усмехнулся:
— Ты случайно не сын миллиардера из Америки?
— Я? Ну, нет! Мои родители честные люди, — засмеялся
Пыжик. — Миллион рублей я предлагаю заработать тоже
честно. Его может получить любой, кто придумает только
одно-единственное слово, кончающееся на «зо». За три та­
ких слова дают три миллиона рублей. Два слова на «зо» —
«железо» и «пузо» — у меня уже есть. Нужно еще одно.
— Райзо! — крикнула Дюймовочка.
Пыжик мотнул головой:
— Не годится! Райзо не слово! Это же районный земель­
ный отдел. А мне нужно только одно слово.
— Крузо! Робинзон Крузо! — крикнул Бомба.
— Нет, — опять мотнул головою Пыжик. — Во-первых,
это не русское слово, а во-вторых, это же фамилия. А такие
фамилии сколько угодно можно придумывать. Барбузо! Мабузо! Карапузо!
49

— Арбузо! — сказал Вовка Волнухин.
— А это что же такое?
— Обыкновенный арбуз! — сказал Вовка. — Так назы­
вает арбузы наш дворник.
— Мало ли что дворник! Я, например, могу назвать тебя
ученизо среднезо школозо.
— Вовкозо Волнухозо! — подхватила Инночка Слюсарева.
Ребята захохотали.
— Будем серьезны! — сказал Пыжик. — Миллион рублей
не шутка. Можно купить футбольный мяч, пароход, ракетку
для тенниса и каждому по автомашине, да еще останется на
мороженое. Будем думать ребята!
И все стали думать.
Наступила такая тишина, будто из класса все убежали на
большую перемену.
Мы сидели, молча поглядывая один на другого, и, вы­
таращив глаза, шевелили губами.
Какие же русские слова кончаются на «зо»?
В голове возникали самые неожиданные, самые забав­
ные словечки: трамозо, папурозо, лузо, бизо, карапузо, но
среди этих слов не было ни одного, которое стоило бы хоть
одну копейку. Так сидели мы тихо и думали, пока не пришла
Анна Трофимовна и не начался урок.
Когда она вошла, по классу пронесся шепот:
— Спросить Анну Трофимовну!
Все возмутились. Ребята замотали головами, а Вовка по­
казал кулак.
С какой стати отдавать миллион рублей Анне Трофимов­
не, когда мы и сами можем получить его?
Урок начался, но слушали мы Анну Трофимовну рас­
сеянно. Вполуха! Честно говоря, мы ее совсем не слушали.
Ребята сидели, устремив взоры в потолок, и беззвучно ше­
велили губами: «Азо, базо, газо, дозо, рузо, шузо...»
Весь урок искала и я третье слово на «зо».
Но я не ради миллиона ломала голову. Просто я хотела
показать классу, что новичок хвастун. Ну откуда он возьмет
миллион рублей, если я придумаю третье слово на «зо»?
50

Какое безобразие! Ростом новичок не больше Дюймо­
вочки, а заставил весь класс заниматься пустяками. Даже
Чи-лень-чи-пень и тот задумался. Подперев руками щеки,
он смотрел в угол, где стояла классная доска, и, шевеля без­
остановочно губами, то и дело облизывал их.
Вот он каким оказался, московский Пыжик! Говорил
о науке, вошел в класс таким серьезным, а теперь отвлека­
ет всех от урока.
Не придумав третьего слова за весь урок, я решила поду­
мать серьезно о третьем слове на «зо» во время перемены, но
после урока ко мне подошла Таня Жигалова — председатель
совета нашего отряда — и сказала важным голосом (она всег­
да говорит важным голосом, когда хочет показать, что раз­
говаривает не просто как Таня, а как председатель отряда):
— Сологубова, над нами смеются!
— Над кем? Над тобою и мною?
— Над нашим отрядом!
— Почему?
— Потому что в нашем классе... Короче говоря, надо тебе
взять на буксир Марго! Понятно?
- Нет!
Таня обиделась:
— Кажется, говорю ясно! Марго же единственная у нас
ученица, которая носит вместо пионерского галстука кре­
стик. И молится! На уроках! Никого даже не стесняясь!
— Ну и что? Она же дура!
— Не стыдно тебе обзывать своего товарища дурой? Это
мы дураки! Да! Не спорь, пожалуйста! Мы даже не разгова­
риваем с ней! Тут каждый начнет верить в бога. Все отвер­
нулись от нее, и никто не помогает ей ничем. Ни в одном
классе нет верующей, а у нас почему должна быть такая?
— Ну и неправда! А Петя Крестовоздвиженский из ше­
стого «б»? Петя-Христосик?
— У Пети отец — поп! А у Марго мать — трудящаяся
уборщица! Короче говоря, ты для чего носишь пионерский
галстук? Для красоты? Вот и докажи, что ты пионерка!
— А почему же именно я должна доказывать? Почему
не ты?
52

Таня покраснела и стала говорить, будто все ребята ре­
шили поручить это дело мне, потому что никто, кроме меня,
по мнению ребят, не справится с Марго.
— Ты же самая боевая! — сказала Таня. — И у тебя есть
подход. Все будет хорошо, вот увидишь. Подружись с ней,
а потом...
— Я? С Марго? Ты с ума сошла!
— Почему сошла? — растерялась Таня.
— Потому что я презираю ее! Представь себе, она даже
зубы не чистит! Вообще она неряха!
— Ты права! Когда девочка не чистит зубы, — это ужас­
но! Но еще ужаснее не объяснить ей, почему нужно чистить
зубы и почему советская девочка должна быть всегда чистой,
опрятной. Думаешь, она не поймет? Обязательно поймет!
Да еще спасибо скажет тебе. Потом скажет! Когда поймет!
В общем, начинай развивать ее. Книжки против религии мы
достанем. Ты прочитаешь их и можешь тогда воспитывать
ее на полный ход!
Всю перемену я спорила с Таней, но пионерское пору­
чение все же пришлось взять.
— Не знаю только, — сказала я. — Просто и не знаю
даже, что у меня получится с этой Марго.
— Все получится! — обрадовалась Таня. — Ребята го­
ворят: «Уж если у Антило... то есть... если уж Сологубова
не справится с Марго, нам тогда и делать нечего». Ты же
волевая! Развитая! Выдержанная! Короче, на тебя смотрит
весь отряд!
Что ж, все это правильно. Пожалуй, кроме меня, и в са­
мом деле никому не воспитать Марго. Ну, а если я ее вос­
питаю, представляю, как все ребята станут уважать меня.
— Ладно! — сказала я. — Попробую!

Не знаю даже, как я справлюсь с пионерским поруче­
нием. Во всяком случае, начала выполнять его не совсем
удачно.
53

Когда я подошла к парте Марго и сказала, что решила
пересесть к ней, глаза Марго стали такими круглыми, будто
она подавилась горячей картошкой.
— Теперь, Марго, я буду сидеть с тобою. Вот увидишь,
как хорошо мы подружимся.
Марго смотрела на меня, раскрыв рот, и вдруг вся по­
краснела и забормотала:
— Никого не нужно! Мне и одной хорошо! Сиди со своей
Павликовой! На что ты мне... такая?
— Это какая же еще я такая? — потянулась я к ее косич­
кам, но, вспомнив, что выполняю пионерское поручение,
сказала вежливо: — Ладно! Не задавайся! Подвинься лучше!
Но вместо того, чтобы культурно уступить мне место,
Марго развалилась на парте, словно собиралась улечься
спать, да еще и руки растопырила, чтобы я не могла сесть
рядом.
— Не буду с тобой сидеть! — запыхтела она.
Я сказала совершенно официально:
— Можешь пять раз лопнуть от злости, а я все-таки сяду!
— Попробуй только! — закричала Марго.
А я взяла и села.
— И пробовать не буду. Просто села и сижу! — И не­
чаянно придавила ей ногу, чтобы она не воображала о себе.
Тогда она стала щипать меня и кричать:
— Чего пришла наступать на ноги? Убирайся! Убирайся!
Я тоже ущипнула ее как следует, но без всякой злости,
а вежливо и только для того, чтобы она не подумала, будто
я струсила.
— Думаешь, одна умеешь щипаться? — спросила
я и ущипнула ее еще раз.
Потом мы уселись поудобнее и начали щипать друг друга,
но уже молча. Не знаю, кто из нас запросил бы первой по­
щады, но как раз в эту минуту в класс вошла Раиса Ивановна
и сразу же спросила:
— Сологубова, что у вас происходит? Почему ты красная
такая?
— Ничего не происходит, — сказала я. — Просто мне
жарко! — И так щипнула Марго, что, подпрыгнув на парте,
54

она посмотрела на меня так, как, наверное, смотрят кро­
кодилы на свою добычу. Потом, вырвав из общей тетради
лист, написала:

«Пративная Антилопа, уродина, обизъяна. При­
зираю тебя!»
Я спокойно поправила грамматические ошибки, под­
черкнула каждую ошибку двумя чертами и, влепив Марго
единицу, написала: «Научись сначала правильно писать,
а потом уж оскорбляй других. Я не уродина, а ты — неряха!
Советую тебе умываться хоть перед праздниками и раз в пять
лет чистить зубы!»
Марго поспешно вытерла рот рукавом и стала искать
в моей записке ошибки, но что она могла найти, если самато учится по русскому языку хуже всех? И все-таки она на­
хально подчеркнула в каждом слове моего вежливого совета
по нескольку букв и поставила мне три единицы. Я только
плечами пожала, а чтобы Марго не торжествовала, перепра­
вила все единицы на пятерки и подписала внизу: «Отлич­
ная работа! Ни одной ошибки! Можно послать на выставку
в Академию наук!»
От бессильной злости Марго вдруг заплакала. Молча за­
плакала. Втянув голову в плечи, она сидела, вытирая поти­
хоньку слезы на щеках, и была в эту минуту такая жалкая,
такая несчастная, что у меня как-то сразу пропала вся злость
и я сама чуть не заревела.
— Не надо! — дотронулась я до ее руки. — И не думай,
пожалуйста, что я села, чтобы издеваться над тобою! Я для
тебя же стараюсь! Понимаешь? Вот подожди немного, и ты
увидишь, как тебе хорошо будет со мной!
Марго ударила меня по руке и, сквозь слезы, зашеп­
тала:
— Ничего от тебя не надо! Ненавижу! Ненавижу! Не­
навижу!
Бессовестная какая! Я хочуразвивать ее, а она ненави­
дит меня. За что же, интересно? За мое хорошее отношение
к ней? Еще минута, и я бы показала Марго, как надо ценить
дружбу, но в это время Раиса Ивановна вызвала меня к до55

ске. Я выпустила из рук косы Марго и спокойно пошла от­
вечать урок.
И вот, когда я пишу о том, какой скверный характер
у Марго, я с ужасом думаю: неужели я не сумею выполнить
поручение? Ведь на меня же надеется весь класс, а Марго
этого не понимает. Да и кроме того, если говорить чест­
но, теперь мне и самой уже хотелось бы сделать что-нибудь
для Марго. И даже не для того, чтобы меня уважали ребята,
а лично для себя.
Марго несимпатичная. Грубиянка. Неразвитая. Но вот
поэтому-то мне и хочется теперь сделать для нее что-нибудь.
Ведь она же совсем не виновата, что самая отсталая в нашем
классе. И мне просто жалко ее. Вместо того чтобы сделать
ее счастливой, мать заставляет учить молитвы, ходить в цер­
ковь, и уж конечно, ничего хорошего она не увидит в своей
церкви. Кто же поможет Марго быть счастливой, если мы
отвернемся от нее? А Марго должна быть счастливой, по­
тому что мне, например, будет ужасно неприятно жить, если
я ничего не сделаю для нее.
Я хочу, чтобы и ей досталось большое счастье. И пото­
му, что она ничего хорошего еще не видела, и потому, что
все люди должны быть счастливыми, и потому, что нельзя
быть самой счастливой, если рядом с тобою будут стоять
несчастные.
Когда я поделилась своими мыслями о Марго с дядей
Васей, он сказал:
— Браво! Ты растешь, Галочка! Это очень хорошо, что ты
поняла, что счастье твоих товарищей — это совсем не чужое
тебе счастье, а также и твое личное! По-настоящему люди
будут счастливы только тогда, когда счастье станет общим
достоянием всего человечества.
— Это когда будет коммунизм во всем мире? — спро­
сила я.
— Да уж никак не раньше! Во всяком случае, ты-то уви­
дишь, а может, и я даже увижу по-настоящему счастливое
человечество. Как знать, как знать! Ведь теперь люди не пле­
тутся к своему счастью пешочком, а мчатся со скоростью
реактивных самолетов.
56

Счастье! Как много говорят все об этом счастье, но вот
теперь мне стало ясно, что нельзя быть по-настоящему
счастливой только одной, потому что несчастье других про­
сто мешает быть полностью счастливой. Ну, разве я могла
бы сидеть среди голодных и есть вкусные вещи, если на меня
будут смотреть тысячи голодных глаз?
Да и вообще, как я заметила, все стараются радоваться
вместе, собираются компаниями, и это, наверное, потому,
что настоящая радость должна быть обязательно радостью
многих, а не одного человека.
Сейчас я очень много читаю. Но не книги, а журна­
лы. Меня почему-то стало больше интересовать не то, что
выдумывают писатели, а все настоящее, действительное,
все такое, какое бывает в настоящей жизни. Мне теперь
хочется узнавать каждый день что-нибудь новое о нашей
планете, о других мирах, о работе наших ученых, о новых
замечательных машинах и вообще обо всем, что делается
и у нас и за границей. Я хочу знать мир, в котором живу.
Ведь это же мой дом, и я просто обязана узнать, где и что
находится. В школе мы учим разные правила, но когда они
пригодятся, еще неизвестно, а вот знания моего мира мне
нужны уже и сегодня.
Сегодня, например, я прочитала о том, что бури и штор­
мы уносят каждый день с нашей планеты в мировое про­
странство тысячи тонн пыли. Значит, Земля худеет и умень­
шается на миллионы тонн в столетие. Но что же тогда
останется от Земли через тысячу, через пять тысяч лет? Где
же тогда будут жить люди? Ведь, в конце концов, планета
наша станет не больше тыквы или же совсем распылится
в мировом пространстве. Но, как выяснилось в конце ста­
тьи, ничего страшного с Землей не случится. Дело в том, что
и днем и ночью на планету сыплется космический дождь
из метеоров и метеоритов и всяческой космической пыли,
и поэтому вес Земли увеличивается ежедневно на 6000 тонн,
или на два миллиона тонн в год.
Разве это не интересно? И разве найдешь такое в учеб­
никах?
Завтра предложу Нонке космическую задачку.
57

Пусть подсчитает, на сколько процентов увеличивается
ежегодно вес Земли, если известно, что весит она
50 000 000 000 000 000 000 000 000 граммов!

Ох, как не хочется рассказывать тайну Вали Павликовой,
но и молчать о ней нельзя. Ведь если писать только об од­
ном хорошем и только сладким сиропом, а не чернилами,
будущий историк, пожалуй, подумает, что у нас люди только
пели, танцевали и хохотали, погода была солнечная круглый
год, что мы не знали, что такое дожди, морозы и туманы,
и что нам непонятны были огорчения, неприятности, что
мы не плакали, не горевали, не царапались друг с другом.
Тайна Вали мне совсем не нравится, но уж если я решила
писать обо всем, о хорошем и плохом, придется записать
и всю глупую историю Валиной тайны.
Я уже писала о том, что у нее что-то есть и что она хочет
поделиться со мной какой-то тайной. И вот вчера она зво­
нит по телефону и просит прийти к ней как можно скорее.
— А что случилось? — спросила я.
— Я должна открыть тебе одну небольшую тайну. При­
ходи как можно скорее. Больше я не могу переживать все
это в одиночку!
Я бросила все и помчалась, теряя калоши, не зная даже,
что и подумать о Валиной тайне.
— Уж не случилось ли у Павликовых какое несчастье?
Может, Джульбарс пропал? А может, Лилька проглотила
пуговицу?
Я мчалась с такой быстротой, что прохожие смотрели на
меня с удивлением, думая, наверное: «Уж не покусала ли эту
девочку бешеная собака?» Некоторые даже останавливались
и смотрели мне вслед, а постовой милиционер бросился ко
мне и спросил испуганно:
— Что-нибудь произошло?
—- Да нет! — отмахнулась я. — Обыкновенный пробег!
Эстафета!
58

И вдруг вижу: Валя сама бежит навстречу.
— Почему так долго? — закричала она, хватая меня за
руку. — Пойдем скорее в парк! Покажу тебе сейчас кое-что.
Глаза у нее блестят, на лбу пот. Ноздри так и раздуваются.
«Ну, — подумала я, — произошло какое-то несчастье!»
— Да что случилось? Валя, возьми себя в руки!
— Ах, ты ничего не знаешь! — простонала она и, увлекая
меня за собою, помчалась так, словно за нами гнались львы,
тигры, пауки и мокрицы.
Не успела я понять, куда это она меня тащит, как мы
уже остановились около скамейки за новой эстрадой парка.
— Успокойся! Пожалуйста, успокойся! — сказала я, еле
дыша.
Валя беспокойно осмотрелась по сторонам.
— Поклянись! — уставилась она на меня совсем круглы­
ми глазами. — Дай слово, что никто и никогда не узнает
о том, что я сейчас скажу тебе!
— Клянусь! — ударила я себя кулаком в грудь. — Здесь
все будет погребено, как в могиле! (Так всегда клянутся
в романах.)
— Слушай! — прошептала Валя, поглядывая взволно­
ванно по сторонам. — Понимаешь? — Она перевела дух. —
В меня кто-то влюбился!
Я чуть не захохотала.
Правда, в шестом классе есть такие мальчишки, которые
посылают девочкам разные записки, но ведь все же знают,
что эти глупые записки пишут просто так, для смеха. Ну
и не таким девочкам, как Валя, потому что Валя ходит всегда
с открытым ртом, а нос у нее так густо посыпан веснушками,
словно они посеяны специально для того, чтобы ее не пере­
путали с другой Валей.
— Глупости! — сказала я. — В тебя никто не влюбится!
Валя обиделась.
— Почему ты думаешь? — спросила она странным го­
лосом.
Ну, что я могла ответить?
— А зачем тебе все это нужно? — спросила я.
Валя смутилась.
59

— Мне совсем ничего не нужно! Но разве я виновата, что
в меня влюбляются? — Она снова посмотрела по сторонам
и, вздохнув, протянула руку. На раскрытой ладони лежала
помятая бумажка, закапанная чернильными кляксами. —
Я получила записку! Читай! Только чтобы никому ни слова!
Я развернула скомканную бумажку и прочитала с трудом:
«Я в тебе влюбленый. До свиданья».

— Ну? Что ты скажешь? — задышала мне в лицо Валя.
— Что скажу? — растерялась я. — Скажу, что слово «влю­
бленный» надо писать с двумя «н». И не «в тебе», а «в тебя»
надо писать! Скажу, что это просто чепуха с двумя грамма­
тическими ошибками.
Валя покраснела.
— Не придирайся, пожалуйста. Когда человек влюблен,
какая уж тут грамматика! Он же волнуется. Он знаешь как
переживает?.. Недавно я видела по телевидению, как муча­
ются влюбленные... Один с моста в холодную воду прыгнул,
чтобы доказать любовь, а ты говоришь — грамматика... Не
раздеваясь, прыгнул.
— Но кто он? Кто? Ты знаешь?
Валя пожала плечами.
— Не представляю! — Она вздохнула и засопела носом,
словно собиралась зареветь. — Но все-таки ужасно жалко.
Мучается же человек, понимаешь? И вдруг куда-нибудь
прыгнет, а я потом виновата буду... Представляешь?
Я стала внимательно рассматривать записку, стараясь
припомнить: чей же это почерк? Вот, например, букву «д»
так пишет только Нина Елагина — девочка из детдома.
И буква «я» тоже удивительно похожа на елагинскую.
— Слушай, это же писала Нина Елагина! Честное пио­
нерское, она! Определенно, Нинка! Держу пари!
— Еще новости! — фыркнула Валя. Она посмотрела так,
как будто даже обиделась на меня.
— Тогда, — сказала я для смеха, — тогда не иначе, как
Вовка Волнухин в тебя влюбился.
Глаза у Вали заблестели. На лице появилась довольная
улыбка, но она повела плечом и сказала небрежно:
6о

— Очень-то мне нужен он!
Но я видела, что мое предположение заинтересовало ее;
и, чтобы разыграть ее, я стала уверять, что Вовка все время
посматривает на нее как-то особенно.
— Подумаешь, — презрительно скривила губы Валя. —
Такой противный! — И, взглянув на меня исподлобья,
спросила равнодушно: — А как он смотрит? Ты не за­
метила?
— Вот так! — вытаращила я глаза и тут, не выдержав,
расхохоталась, потому что, как только я стала смотреть на
нее вытаращенными глазами, она сразу же принялась изо­
бражать красавицу из заграничного фильма.
— Что ты ржешь? — обиделась Валя.
— Да, что ты ржешь, мой конь ретивый? — засмеялась
я. —- А конь и говорит: «А что прикажете делать? Плакать? Не
умею!» Дурочка ты, дурочка! Тебя разыгрывают девчонки,
а ты всерьез принимаешь. Просто это для смеха написала
Елагина.
Валя посмотрела злыми глазами:
— Заладила: Нинка, Нинка! А если хочешь знать, —
я с Нинкой в ссоре, и уж мне-то она ни за что не станет
писать. Ну, зачем ей писать такие записки? Скажи, зачем?
— Вот и я думаю: зачем? Но знаешь что, — я сегодня же
проверю. Посмотрю ее тетрадь по русскому... Вместе по­
смотрим! Ты увидишь, что букву «д» и букву «я» пишет так
только она одна в классе.
— Да? — усмехнулась Валя. — А чьим почерком вот это
написано? — И протянула пачку смятых записок, которую
вытащила из кармана пальто.
— Ого! Что это?
— Читай!
Я прочитала восемь других записок. Написанные раз­
ными почерками, все они повторяли одну и ту же глупость.
Хотя и по-разному. Еле сдерживаясь от смеха, я прочитала
вслух самую глупую записку:

«Мы должны обязательно пожениться. Я совсем
помираю от любви. Как ты на это смотришь?»
61

— Да, — спросила я, — в самом деле, как же ты на это
смотришь? Тебе уже тринадцать лет. Ему, конечно, не боль­
ше. Вот вы и будете вместе просить у родителей деньги на
кино и на каток. Просто замечательно.
— Глупости! — пробормотала Валя. Она прикусила губу,
поправила шляпку и сказала устало: — Вообще-то в неко­
торых странах даже еще раньше выходят замуж. В Индии,
например. В Корее. В Японии. Я читала об этом в журнале
«В защиту мира». Но ты думаешь, я собираюсь выходить за­
муж? Во-первых, это глупости! А во-вторых, папа ни за что
не разрешит. Просто мне интересно узнать, кто это сходит
с ума и чем это все может кончиться? Вот что для меня ин­
тересно. Понимаешь?
— Поркой! — захохотала я. — Поркой кончится! Вот как
узнает твой папа, он и тебя выпорет и того, кто пишет. Нет,
нет! Не того! А тех, кто пишет! Неужели ты не видишь, что
все записки написаны разными почерками?
Мы сели на скамейку и стали рассматривать внимательно
каждую записку. Вдруг я сделала неожиданное открытие.
— Слушай! — закричала я от радости. — Да эти же
записки написали ребята детдома. Посмотри внимательно
на бумагу! Все на одной бумаге! На одинаковой! И на какой?
Видишь? У кого в классе такие тетрадки — с фиолетовыми
линейками? У ребят из детдома, да?
— Да! — растерянно кивнула Валя.
— А если да, тогда они и разыграли тебя.
— Но почему? — замигала ресницами Валя.
— Вот и я хотела бы это знать! Да! Почему?
— И за что? — развела руками Валя. — Что я им сделала?
— Ты ни с кем из них не поругалась?
— Н-нет! — неуверенно ответила Валя.
— Вспомни! Попробуй вспомнить!
Если Валя задела кого-нибудь из детдомовских ребят,
тогда для меня все ясно. Они же горою стоят друг за друга.
И в этом нет ничего удивительного. У многих из них нет ни
отцов, ни матерей, ни дедушек, ни бабушек. Они круглые
сироты. Никто за них не вступится, не пожалеет, не при­
ласкает. Ну, вот они и живут, как сечевики в Запорожской
62

Сечи. Все за одного, один за всех. У них, конечно, есть вос­
питатели, есть шефы, которые устраивают им елку, возят
на дачи, отмечают именины каждого подарками, заботятся
о карманных деньгах, а билеты в кино, в театры и в цирк
они получают гораздо чаще, чем мы, дети, имеющие роди­
телей. Живут они, конечно, ничуть не хуже нас, только без
семьи. Ну, вот они и организовались в свою собственную,
детдомовскую семью, да такую дружную, что им даже поза­
видовать можно. Сестры и братья не живут так по-родному,
как они.
И когда я увидела, что записки написаны на тетрадях дет­
домовских ребят, мне все стало понятным. Я вспомнила, как
Валя однажды поругалась с детдомовскими ребятами из-за
книги. Они увидели у нее очень интересную книгу и попро­
сили почитать. Валя сказала им, что книга эта не ее, а чужая,
и просила обращаться с ней осторожно. А как ни обращайся
с книгой осторожно, все равно она портится. Тем более что
книга понравилась и ее вернули Вале только после того, как
прочитали все триста человек. Конечно, вместо книги Валя
получила что-то вроде толстой лепешки. Валя даже запла­
кала при виде книги. Вернуть ее в таком виде было просто
стыдно. И тогда, чтобы не краснеть за порчу, она вынуждена
была купить такую же книгу в магазине, истратить на по­
купку деньги, которые дает ей папа на кино.
Валя после этого категорически отказалась давать книги
детдомовским ребятам, а когда они видят у нее какую-ни­
будь интересную книгу и просят почитать, она говорит:
— Рано вам еще читать такие книги! Это про любовь.
Подрастите сначала!
— По-моему, — сказала я, — детдомовцы решили ра­
зыграть тебя. Ты все время говоришь, что им рано читать
твои книги, и они, может, в самом деле думают, что ты про
любовь читаешь. Я уверена, они еще не так разыграют тебя.
Думаю, они еще и свиданье назначат тебе письмом. А когда
ты придешь, они намажут тебе нос чернилами. Для смеха!
И кому тогда что скажешь? Папе? Учителю? Пионерскому
отряду? Они же скажут: «Мы ее хотели отучить от глупо­
стей!»
бз

— Уже! — вздохнула Валя.
— Что уже?
— Уже прислали! — сказала она и, выудив из карма­
на конвертик с наклеенными на него цветочками, тяжело
вздохнула. — Просят прийти к фонтану к шести часам.
В парк Победы! Но не в наш парк, а в приморский парк
Победы! К фонтану!
— Поедешь?
— Я? С ума сойти! Туда же два часа надо ехать! Да теперь,
если бы и в наш парк назначили, — не пошла бы!
— Ну и правильно!

гз
Ровно год назад я начала писать свои записки. Думала,
напишу интересную книгу, а получилось у меня полное со­
брание глупостей. Но теперь это меня уже не огорчает.
Дядя Вася говорит:
— Великие дела, как и высокие горы, лучше видны из­
далека. С расстояния!
Ну, конечно, он шутит! Ничего великого я не сделала,
однако чувствую, что, заставляя себя каждый день записы­
вать свои переживания, я научилась следить за собою, лучше
поняла себя, стала верить в свои силы, в свой характер.
Осенью папа сказал:
— Если будешь работать по-настоящему, получишь от
меня часы.
Вообще-то папа так и так подарил бы мне часики. Он
даже советовался с мамой, спрашивал, какие часы лучше
купить мне. Но все-таки гораздо интереснее заработать их
своим трудом. Ведь ученье — это тот же труд, как говорит
Брамапутра. И мы все согласны с ним. Только за свой труд
мы получаем не деньги, а книги, путевки, отметки, грамоты
и аттестаты.
Я честно потрудилась, и вот на левой руке у меня чу­
десные золотые часики, и теперь я показываю ребятам на
пальцах, сколько минут осталось до конца урока.
64

Правда, часы не настоящие золотые, а только анодиро­
ванные, но об этом никто в классе не знает. А когда меня
спрашивают, я только плечами пожимаю:
— Какая разница? Не все ли равно, какие они! Ходят
хорошо, а это самое главное.
В нашем классе часы имеют теперь, кроме меня, Лийка
Бегичева, Света Дерябина и Славка. У них тоже неплохие
часики, но мои мне нравятся больше всего. И не потому,
что похожи на золотые, а потому, что это премия за мою
силу воли. Захотела учиться на отлично — и пожалуйста! Да,
свои часы я не сменяла бы на бриллиантовые даже. Когда
мне кажется что-нибудь трудным, я смотрю на них и говорю
сама себе: «А часики, думаешь, легко было получить? Но
получила же!»
Сейчас передо мною стоит другая трудность: перевоспи­
тание Марго. Это задача нелегкая. И все-таки я уже твердо
решила, что своего добьюсь, Марго перевоспитаю, и все ре­
бята увидят, что я выполняю поручения серьезно. Марго уже
привыкает ко мне. Иногда разговаривает со мною и три раза
списывала у меня. Только вот с ней трудно говорить о богах.
Я прочитала очень много антирелигиозных книг и могла
бы рассказать ей кое-что интересное, но она такая упря­
мая, такая противная, что с ней не так-то просто говорить
о богах. Как только я начинаю такой разговор, она затыкает
пальцами уши и, вытаращив глаза, бормочет испуганно:
— Свят, свят, свят! Сгинь, пропади! Сгинь, пропади!
Сегодня Пыжик пришел к нам на парту, сел рядом с на­
ми и стал расспрашивать Марго об учебе. Он спрашивал,
кто помогает ей учиться и не мешают ли ей дома готовить
уроки? На все вопросы Пыжика Марго отвечала фырканьем
да пожимала плечами, а когда Пыжик отошел от нас, она
засопела:
— Чего он прилез к нам?
Я подумала: «Наверное, Пыжику поручили подтянуть
Марго, и он, как пионер, теперь будет заниматься с Марго».
Но вслух сказала:
— Как? Ты ничего не знаешь? Но весь класс знает, что
он влюблен в тебя!
65

Марго захныкала, сказала, что она пожалуется на ме­
ня, потом замолчала и так сидела молча до конца уроков,
о чем-то все время думая и вздыхая, а на другой день пришла
с таким бантом на голове, что мне показалось, будто на ее
голову села гигантская белая бабочка. С этого дня она пере­
стала сторониться ребят и начала играть со всеми во время
перемен и в классе, перед началом уроков.
Почему я соврала про Пыжика?
А потому, что он ко всем девочкам относится хорошо. Для
него все равны: и мальчишки и девочки. И, кроме того, он
уже два раза вступался за Марго, когда Славка толкал Мар­
го и смеялся над ней во время физкультуры. Но разве она
виновата, что у нее не получаются некоторые упражнения?
Вообще-то все разговоры о любви — ерунда на постном
масле. Девчонкам просто интересно, чтобы с ними дружили
мальчики. Как в кино! А мальчишки просто притворяются
взрослыми. Они и записки пишут для того только, чтобы
задаваться.
В первом классе мы все играли в классы, в прятки,
в пятнашки, позже собирали спичечные коробки, марки,
потом — открытки артистов. В прошлом году у всех было
увлечение «секретами». А в шестом классе играют в любовь.
Ну, я-то уж ни в кого не собираюсь влюбляться и не по­
зволю никому в себя влюбиться. Да и зачем все это? Вот
Том Сойер влюбился в Бекки и принес ей дохлую крысу.
Но ничего хорошего из этого не получилось. Бекки визжала,
как кошка, от страха, а Тома чуть не выпороли.

Марго невозможна. Сегодня она уверяла меня, будто бы
у них в деревне есть настоящая колдунья, которая сглазила
ее, когда она родилась, и что теперь из-за этой колдуньи она
и учится хуже всех и болеет сердцем.
Какой вздор! И как можно верить в такую чепуху? И для
того ли дана человеку жизнь, чтобы он тратил ее на такие
пустяки, как болтовня о колдуньях!
66

Недавно я прочитала в журнале, что в среднем человек
живет семьдесят лет. Но это же ужасно мало! Ведь каждый
человек спит ежедневно по восемь часов, а это значит, что из
семидесяти лет надо вычеркнуть третью часть. И это значит,
что для жизни у него остается только сорок семь лет. А если
подумать о том, что до пяти лет многие даже не понимают,
что они живут, и если все учатся от восьми лет до двадцати,
а не живут, тогда для жизни остается всего-навсего лишь
тридцать лет. Но и это еще не все! Ведь столько времени
все тратят на завтраки, обеды, ужины, на раздевание и оде­
вание и просто так сидят, ничего не делая, что для жизни
не остается почти ничего. Какие-то пустяки! Ну как можно
тратить считаные часы жизни на разные глупости, болтать
о колдунах, учить молитвы, скучать в церкви! Когда же че­
ловеку жить тогда?
И вот сейчас, в эту минуту, я вдруг подумала: «А правиль­
но ли я поступаю, расходуя свою жизнь на записки в своих
тетрадках?»
Решила посоветоваться об этом с дядей Васей и заодно
спросить у него, о чем же все-таки писать в дневнике.
И что записывать в те дни, когда ничего не происходит?

27
Этот листок, написанный рукою дяди Васи, наклеиваю
в тетрадь на память.
«Не так важно прожить долго, уважаемая тет­
ка, как важно прожить хоть немного, да с толком.
Пожалуй, ты напрасно отняла у человека двенад­
цать лет на ученье. Человек живет и в школе. И как
ты можешь учиться, если не будешь жить? Почему
также выбросила ты из жизни время на завтраки,
обеды, ужины и на разные процедуры? Человек и во
время обеда живет. Особенно во время хорошего обе­
да. Не могу посчитать правильным и выброшенную
тобою треть жизни на сон. Машина и та нужда67

ется в остановке, а человек тем более. Отдыхая по
ночам, он не напрасно теряет часы своей жизни,
он восстанавливает ее. Для того, чтобы жить. По­
пробуй не поспи месяц! Доживешь ли ты тогда не
только до семидесяти, но и до семи лет?
Но все же я согласен с тобою. Живем мы до обидно­
го мало. Согласен и с тем, что даже очень короткую
эту жизнь мы заполняем пустяками. Убиваем часы
своей жизни, да еще и спрашиваем друг друга: «Как
бы нам сегодня убить время?»
Забавно? Как ты думаешь? Будто нам милли­
он лет отпущен для жизни и мы не знаем, что же
с ним, с этим миллионом, делать.
Жизнь, тетка, — это самое большое счастье на­
ше, это праздник из праздников, величайшая наша
радость; и тот, кто понимает это, — тот живет
и шагая по улице, и умываясь, и примеряя костюм,
и решая задачки, и познавая мир, людей, и ощущая
тепло земли и солнца, и прислушиваясь к шуму ве­
тра, к шорохам растущих трав. Жизнь твоя — это
звезды, дожди, солнце, цветы, это мир, в котором
ты живешь. Постарайся только не быть в этом
мире бесплатным пассажиром, зайцем. Не привы­
кай только брать радости жизни, ничего не отдавая
взамен. Не будь потребителем жизни, потому что
настоящий человек — творец жизни, и его, настоя­
щего, тем и можно отличить от ненастоящих, что
после него остается что-то на земле: завод, дерево,
новая машина, научное открытие, полезная книга,
обработанная земля. Да мало ли что может оста­
вить после себя на земле человек! А уж если кроме
старых калош да фотографий не останется ничего
после смерти человека, то какой уж это человек?
Просто брюхо на двух ногах.
Писать ли тебе свои записки? Непременно! Обя­
зательно!
Твои ежедневные записи дисциплинируют тебя,
приучают к усидчивости, помогут тебе приобрести
навыки работать вдумчиво и серьезно.
68

Ты спрашиваешь: о чем писать? Попробуй теперь
написать о том, как изменились ребята за этот год
и какой сама ты стала».
А по-моему, ребята совсем не изменились. Все остались
такими же, какими были в прошлом году. И девочки и маль­
чишки. Только другими стали игры и у всех появились но­
вые интересы.
Раньше мы увлекались играми в прятки, в «секреты»,
собирали коллекции, но теперь все больше нас интересует
кино. Мы любим также ходить в театр; многие стали учиться
танцевать, кое-кто превратился в «чернокнижников» и все
свободное время читает книги. Увлечение спортом стано­
вится в классе просто какой-то болезнью.
Мальчишки учатся боксу, гоняют по футбольному полю
мяч, занимаются в спортивных залах фехтованием, легкой
атлетикой, а девочки увлекаются баскетболом и волейболом,
игрой в пинг-понг, фигурным катанием на коньках. Но все
по-прежнему любят больше всего баловаться, дурачиться,
разыгрывать друг друга.
Нет, не сумею я написать что-нибудь интересное о ре­
бятах нашего класса, потому что никаких особенных, не­
обыкновенных девочек и мальчишек у нас нет, а если нет
выдающихся ребят, то какие же необыкновенности могут
быть?
Спросила Валю:
— Кто, скажи, из наших ребят выдающийся, по твоему
мнению?
— У нас? Выдающиеся? — Валя рассмеялась. — Помоему, Славка! Выдается своим длинным носом. Да еще
Лийка Бегичева! Своим хвастовством! — Она подумала не­
много и сказала небрежно: — Между прочим, Вовка Волну­
хин сказал сегодня, что у меня красивые волосы.
— Ну и что?
— Ничего! Просто сказал: «Красивые волосы! Как зо­
лото!»
— Да? А ты что сказала?
— Я? Сказала: «Ничего особенного!»
69

— По-моему, тоже ничего особенного! У нас такого цве­
та кастрюля... Медная!
— Ну и не ври! Вовка лучше тебя разбирается... А ну,
смотри!
Валя приложила кончик своей косы к моей руке с часами
и, очень довольная, засмеялась:
— Точь-в-точь! Ну, ничем, ничем не отличается от зо­
лотых часов!
Я чуть было не сказала, что они у меня анодированные,
но потом подумала: а зачем ей знать об этом?

Ой, Валька! И что она только думает? Сегодня была у нее,
и мы вместе решали задачки. Я предложила ей погулять не­
много в парке, чтобы проветриться после математической
пыли, но она сказала, что будет заниматься английским язы­
ком, а когда я согласилась повторить с ней английский, Валя
покраснела и начала жаловаться на головную боль.
— Я сначала полежу немного, — сказала она. — У меня
какой-то шум в голове.
Ну, это меня не удивило. После задачек моя голова тоже
и шумит, и гудит.
— Ладно, — сказала я, — отдыхай! — И пошла одна
в парк.
И что же?
Возвращаясь домой, я увидела на углу Кузнецовской
и Севастьяновской Валю. И с кем? С Вовкой Волнухиным!
Так вот почему она не пошла со мною в парк! Вот как
у нее болит голова! Ну, хорошо! Я так разозлилась, что го­
това была побить ее, но потом подумала: «А может быть,
она случайно вышла на улицу, может, ее послали в магазин
и она также случайно встретилась с Вовкой. Нельзя же ду­
мать о своей подруге только плохое. Надо сначала прове­
рить, а потом уж и злиться».
Я остановилась у ограды парка и стала наблюдать за
ними.
70

Разговаривали они недолго. Вовка помахал еще немного
руками и пошел к Московскому проспекту, а Валя побрела
по Севастьяновской. Я догнала ее и спросила:
— Ты с кем проводишь тут собрание? Это не Вовка
стоял?
Валя смутилась, покраснела.
— При чем тут Вовка? — забормотала она. — Просто вы­
шла подышать немножко... Ну... и это... стояла и думала.
Интересно, о чем можно думать на улице?
— Ну, и как? Придумала что-нибудь?
Валя пожала плечами и отвернулась.
Бессовестная какая! Променяла подругу на какого-то
мальчишку и еще отпирается. Какой же это друг, который
встречается с мальчишками на углах, да еще скрывает свои
встречи?
Я схватила ее за руку, повернула лицом к себе.
— О чем ты говорила с Вовкой? — ущипнула я ее.
— Просто встретились! — пропищала Павликова и по­
краснела еще гуще.
О, с каким удовольствием я бы стукнула ее по носу!
— А почему краснеешь? Ага, ага! Ну, посмотри мне в гла­
за. Я же все видела! Ты стояла с Вовкой и разговаривала
о дурацкой любви.
— Неправда, неправда! — закричала Павликова. — Я не
стояла! Я шла. И он шел! Потом остановились. Он спросил...
— Что спросил?
— Спросил... Просто спросил: «Ты куда?» А я... —
И вдруг сказала со злостью: — Не понимаю... Пристаешь,
а сама не знаешь, что тебе нужно...
— Мне от тебя теперь ничего не нужно, Павликова! —
сказала я спокойно, вежливым голосом. — И вообще осво­
бождаю тебя от своей дружбы... И раньше никогда не на­
вязывалась, а сейчас...
Слезы душили меня так, что я не могла сказать больше
ни слова. Толкнув ее в снег, я побежала домой и целый час
плакала от обиды.
Такая неблагодарная эта Павликова. Я для нее на все го­
това. Хранила все ее секреты и тайны, а она так поступила
71

со мной. И с кем дружит? С Вовкой, который всем девочкам
говорит: «Ну ты, явление природы, чего расквакалась! Ка­
тись, пока не получила путевку!»
Поплакав, я села за стол и нарисовала Вовку с большим
носом и кривыми ногами, а чтобы его не спутали с други­
ми, внизу подписала: «Это Вовка Волнухин». Рядом с кри­
воногим уродом изобразила Вальку с торчащей, как метла,
косичкой и огромным бантом. Бант получился похожим, но
все-таки для ясности (чей бант?) написала: «В. Павликова».
Под рисунком поместила известные всем в школе стишки:

« Тили-тили-тесто,
Вовкина невеста.
Тили-тили-тили-бом,
Стоит рядом с женихом.
Прочти, распишись, добавь от себя и передай дальше».
Но когда я приготовила дразнилку, чтобы завтра пустить
ее по партам в классе, мне стало самой смешно. Ведь так
дразнятся только в первом классе. Даже самой смешно;
и, конечно, свое художество порвала. Не такими рисунками
нужно отвечать на свинские поступки тех, с кем дружишь
и кому веришь. Их просто-напросто надо вычеркивать, не
обращать на них внимания. Для меня с сегодняшнего дня
Павликова не существует больше.

I мдр&л,
День сегодня солнечный, веселый.
В воздухе пахнет весной. Легкий пар поднимается от
влажных тротуаров. И небо такое голубое и чистое, буд­
то вымыли его и заново покрасили. Все словно готовится
к большому празднику. К весне! Все веселое, все празднич­
ное и в комнате. Солнечные зайчики вспыхивают на стеклах
окон, на стенах, на зеркалах и люстре. Солнечные полосы
лежат на полу, и живая, прозрачная пыль струится от по­
толка к полу и от пола к потолку.
72

Проснулась и с радостью вспомнила: «Мы всем классом
едем в свой подшефный колхоз!»
Я вскочила, запела, но вспомнила Павликову, и все мое
чудесное настроение сразу испортилось. Впрочем, зачем мне
теперь думать о ней? Она уже не существует для меня. В кон­
це концов, я могу поехать вместе с Марго, буду ее воспиты­
вать по дороге, а на Павликову и не взгляну даже. Дня два
назад мы договорились ехать на вокзал вместе, и я обещала
зайти за Валькой. Обещала тогда, когда считала ее своей
подругой, а теперь, после всего, что произошло между на­
ми, зачем же я буду заходить за ней? Пусть одна едет! Или
со своим Вовкой!
Чем думать о ней, лучше скажу несколько слов о нашем
колхозе «Новый путь». О том, как стал он нашим подшеф­
ным колхозом.
В прошлом году мы вместе с нашей воспитательницей
Ниной Александровной побывали на некоторых фабриках
и заводах, а во время весенних каникул поехали за город, что­
бы посмотреть, как живут и работают в колхозе. Нина Алек­
сандровна сказала: «Вы должны хорошо знать свое государ­
ство. Это ваш дом, где вы будете жить как хозяева, а хороший
хозяин должен хорошо знать все свое хозяйство: свои фа­
брики и заводы, свои шахты, рудники, колхозы и совхозы».
Мы с радостью поехали посмотреть, как растут хлеб
и овощи, поглядеть на живых коров, на кур, на уток, и во­
обще нам интересно было узнать жизнь колхоза. Электричка
довезла нас до станции, а потом на грузовике мы добрались
до колхоза «Новый путь». Все здесь нам очень понравилось.
И мы не только смотрели, но с удовольствием и сами пора­
ботали немного. В колхозном саду. На птицеферме. В пар­
никах. И, кажется, работали неплохо.
И председатель колхоза, и все колхозники нас хвалили,
а самый высокий старик сказал: «С такими ребятами горы
можно перевернуть! Богатыри!»
Все, конечно, были довольны, что мы понравились, а еще
большее удовольствие мы получили, когда нас угостили хо­
рошим обедом. И не потому, что подавали какие-нибудь
необыкновенные блюда, а потому, что обед устроили кол73

хозные ребята и угощали так, как и дома не угощают. При­
ветливо очень. Что нам оставалось делать? Сказать спаси­
бо и уехать? Мы посоветовались между собою, поговорили
и с Ниной Александровной, а потом Таня Жигалова пригла­
сила колхозных ребят к нам в гости. Когда будут каникулы.
И ребята приехали. Им-то ведь тоже надо посмотреть, как
живут и работают в городе. Они же тоже должны хорошо
знать свое собственное государство.
Колхозные ребята пробыли в Ленинграде три дня. Мы
осматривали вместе метро, Петропавловскую крепость,
Ботанический сад, ходили в панорамное кино, смотрели
стереоскопические картины.
Мальчиков взяли к себе наши мальчишки, а девочки го­
стили у наших девочек.
У меня тоже жила девочка. Толстенькая такая, как по­
росеночек Пуф-Пуф из сказки «Три поросенка». Люся Бо­
гачева.
Такая краснощекая, что папа все время спрашивал, нель­
зя ли прикурить от Люсиных щек. А мама смеялась.
— Вот, — смеялась она, — смотри, Галчонок, какие бы­
вают девочки! Попробуй-ка догнать и перегнать ее.
Но ведь я тоже не особенно худая, хотя, конечно, не такая
сильная, как колхозная Люся.
Когда папа и мама ушли, мы стали бороться, чтобы выяс­
нить все-таки, какие же у нас силы. Наша схватка кончилась
со счетом 5:0 в пользу Люси. Но это не обидное поражение.
В колхозе воздух все-таки лучше, чем в городе, и поэтому
люди там гораздо здоровее.
После борьбы я показала Люсе акробатический этюд.
Знаете, что такое этюд? Это когда стоишь на голове и мота­
ешь для равновесия ногами. Я целых пять минут стояла на
голове. Люся сказала: «Ничего особенного».
— Да? Ты уверена, что тут нет ничего особенного? По­
пробуй продержись хоть минуту! — предложила я.
Люся стала пробовать. Но, сколько раз ни вставала на
голову, — ничего акробатического у нее не получалось. Она
такая толстуха и у нее такие толстые ноги, что они все время
перевешивали ее. Вместо этюда Люся делала такие смешные
74

штуки, что я чуть не умерла от смеха. Кончились ее упраж­
нения тем, что она перевернулась через голову и своими
толстыми ногами стукнула по буфету. Раздался ужасный
грохот, зазвенела посуда. Любимая мамина чашка полетела
на пол и, конечно, разбилась.
Я очень испугалась, но пугайся не пугайся, а чашки-то
уже нет. Люся заплакала. Тогда я сказала:
— Ерунда! Скажем: чашку разбил Мурзик. Он ужасно не­
поседливый котенок. Вечно гоняется по комнате, прыгает,
как обезьяна, на стол, на буфет, на шифоньер. Так и так ког­
да-нибудь он все равно должен что-нибудь разбить. Я даже
удивляюсь, почему он еще не разбил до нас мамину чашку.
Люся захныкала и стала спрашивать, сколько стоит
чашка.
— Я попрошу папу, чтобы он купил! Или заплатил день­
гами.
Ну, этого еще только не хватало!
— И не думай даже, — сказала я. — Ты у меня в гостях,
а с гостей не берут денег. И кроме того, это же просто не­
счастный случай. Ну, и не будем говорить больше.
Люся сказала:
— А как же сказать твоей маме, что я разбила? Будем
говорить, что делали упражнения или как?
А зачем маме знать, какая неуклюжая моя новая при­
ятельница?
— Ничего тебе не надо говорить! Да и разве не все равно,
кто разбил? Скажем, что Мурзик! Мама знает, какой он про­
казливый. Да и что с него взять? Он же глупый, и ему все
равно что бить: хоть любимые, хоть нелюбимые чашки. Да
и ничего хорошего не получится из твоего признания. Ни
для мамы, ни для меня, ни для чашки!
Ну, конечно, Мурзику попало от мамы. И мы с Люсей
потом ревели обе, как дуры, потому что все-таки не очень
приятно смотреть, как за нас наказывают ни в чем не по­
винного глупенького котенка.
Вспомнив, как пострадал за нас в прошлом году Мур­
зик, я наградила его сосиской, перед тем как поехать на
вокзал.
75

— Бедненький ты мой, — погладила я его на проща­
нье. — Не повезло тебе тогда, но тут уж ничего не поделаешь.
Кому-то надо же отвечать за разбитую чашку.
Прибрав комнату, я приготовила бутерброды, термос
с горячим чаем и ровно в десять вышла из дома.
На Финляндский вокзал мы поехали вместе с Марго, но
сели в метро нечаянно не на тот поезд и спохватились только
через две остановки, когда увидели, что едем к Нарвским
воротам. Пришлось, конечно, пересесть в другой поезд. Сло­
вом, на Финляндский вокзал мы приехали почти самыми
последними.
Ребята уже собрались около билетной кассы, и у всех
в руках были портфели, баульчики, свертки с бутербродами.
Мы ведь отправлялись за город на весь день.
Когда мы с Марго подошли к кассе, кто-то засвистел.
Славка сказал, что из-за таких засонь, как мы, они пропу­
стили уже два поезда. И все-таки мы были не самыми по­
следними. После нас примчалась, уже самой последней,
Павликова.
Она растерянно уставилась на меня выпученными гла­
зами.
— Галочка, ты же обещала... Почему же не зашла? Мы
же договорились...
— Ах да! — сказала я, обнимая Марго за плечи. — Дей­
ствительно! — Я засмеялась и стала поправлять шапочку на
голове Марго. — Представь себе, Маргошенька, я ведь со­
всем забыла, что собиралась зайти за Павликовой. То есть
даже не забыла, а мне показалось, что за ней зайдет Волну­
хин... Пойдем, Марго, я угощу тебя мороженым!
Я подхватила Марго под руку, и мы побежали с ней на
перрон, где стоят продавщицы эскимо и пломбира. Не удер­
жавшись, я оглянулась и увидела Павликову в самых рас­
трепанных чувствах.
Она стояла с открытым ртом, глядя мне вслед такими
удивленными глазами, будто видела меня верхом на кро­
кодиле.
Ну и пусть! Пусть смотрит и удивляется! Для меня все
это уже безразлично.

Ой, даже пальцы свело от писания. Придется отложить
описание поездки в колхоз до завтра. А сейчас запишу для
памяти — думаю, мне пригодится позже — кое-что о жизни.
По радио передавали о долгожительнице Кавказа, осе­
тинке Тэлсе Абзиве, которая прожила 180 лет и недавно
умерла.
Но если один человек может жить так долго, почему
и мне не прожить хотя бы до 170 лет? Только как нужно
жить, чтобы не умереть раньше такой старости? Я побежала
к дяде Васе и спросила, слышал ли он о 180-летней осетин­
ке?
— А что? — засмеялся дядя Вася. — Завидно? Хочешь
тоже подольше пожить на свете?
— Спрашиваете! Конечно! Кто же не хочет? Но как?
— Ну, тетка, я не врач! Это не по моей специальности!
Впрочем, — он снял с полки книгу, раскрыл ее и сказал: —
Вот что советовал когда-то великий мудрец и врач древних
времен Гиппократ! Запиши на память!
И я записала слова Гиппократа:
Вот он, этот совет всем, кто хочет долго жить:

«Праздность и ничегонеделание приводят к ос­
лаблению человека. Укрепляет же нашу жизнь ра­
бота, бодрый дух и устремленье ума к полезному».
Я верю Гиппократу. Ленивые и праздные и в самом деле
мало живут на свете. Об этом же говорил и папа.

2 млр&л,
Несчастье! С утра трудно глотать. И все это после при­
ключений с Пыжиком. Мама вызвала врача. Он поковырял­
ся в моем горле ложечкой, выписал лекарство и сказал, что
день-два можно отдохнуть от школы. Одеваясь, он подмиг­
нул мне, как будто хотел сказать: «Ох, и рада ты, наверное!»
Но я совсем не обрадовалась. Хотя и не всегда интересно
учиться в школе, однако я не представляю, что стала бы деТ7

лать, если бы не ходила в школу. Там всегда весело и так
много разных новостей, интересных разговоров, событий
и происшествий, что жизнь без школы я просто не пред­
ставляю!
Вот и сегодня, как подумаю, что делают сейчас ребята
в школе, мне уже хочется бежать туда и вместе со всеми пере­
живать все, все!
Но ничего! Уж как-нибудь день вытерплю. Буду сидеть
и писать дневник. И поскольку времени свободного у меня
много, постараюсь написать о нашей поездке в колхоз более
подробно.
Колхоз обещал прислать за нами машину, но, когда мы
вышли из поезда, на разъезде машины еще не было. Да и лю­
дей не было видно. Только неподалеку от железнодорожной
будки стояла у стога сена рыжая корова и помахивала хво­
стом. Солнце освещало ее ввалившиеся бока, и ей, навер­
ное, было очень приятно принимать солнечные ванны после
долгой зимней жизни в сарае. Как видно, корову выпустили
сегодня впервые, и она рада была солнцу, стогу сена и нам.
Ну, конечно, за всю свою коровью жизнь она ни разу еще
не видела на разъезде столько городских школьников. По­
махивая хвостом, она смотрела на нас добрыми, мокрыми
глазами и как будто хотела сказать: «С весною вас, ребята!
Ох, и надоело же мне стоять в темном хлеву!»
Над нами висело солнечное небо. Ослепительно сверкали
под солнцем рельсы, и они убегали вправо и влево в голубую
дымку весенних далей. Кое-где еще лежал снег; в воздухе
пахло прелой землей, тающим снегом, речною свежестью.
Пыжик поклонился корове и спросил:
— Уважаемая корова, вы не могли бы сказать, где тут
машина колхоза «Новый путь»?
Корова вздохнула и сказала:
— Му-у-у!
Бомба подбросил шапку вверх.
— Ур-р-ра! — закричал он. —- Поедем на корове! Я сяду
верхом, как египетский жрец, а вы пойдете сзади и будете
петь что-нибудь протяжное.
Лена Бесалаева сказала:
78

— Ну и неправда. Жрецы на коровах не ездили. У егип­
тян коровы считались священными. Им дары приносили,
а не ездили на них.
— Подтверждаю! — сказал Пыжик. — Поднесем же,
братцы, дары священной «Му-114»!
Он развернул сверток, достал пирожок и протянул его
корове:
— Священная буренушка, прими в дар вот этот симпа­
тичный пирожок с повидлом.
Корова заинтересовалась пирожком. Помахав привет­
ственно хвостом, она потянулась к руке Пыжика и снова
сказала: «Му-у-у!»
— Ребята! — захохотал Пыжик. — Она спрашивает: по­
чему такие скудные дары? Нет ли чего-нибудь еще у нас? —
И он повернулся к корове. — Я правильно перевожу с ко­
ровьего языка?
«Му-у!» — замычала корова; она мотнула головою и сли­
зала языком с руки Пыжика пирожок так ловко, что все за­
хохотали.
Ребята обступили корову и принялись угощать ее. Ну,
принимала она наши дары с явным удовольствием, агло­
тала их почти не разжевывая. Мы, кажется, понравились
корове, и поэтому она никого не хотела обидеть отказом
от угощения. Она посматривала на всех добрыми глазами
и ела пирожки Пыжика, бутерброд с сыром, предложенный
Павликовой, потом ватрушку Тани Жигаловой. С аппети­
том скушала корова и пару конфет, преподнесенных в дар
Дюймовочкой, а кусок торта, который дала ей Лийка, свя­
щенное животное жевало зажмурив глаза и кивая головою
так, словно благодарила всех. Скоро выяснилось, что корова
совсем уж не такое травоядное животное, как можно было
предполагать до встречи с ней.
Пыжик поклонился до земли и сказал:
— Многоуважаемая священная скотина, мы пораже­
ны, мы восхищены вашими способностями. Если же вы
скушаете вот эту котлету, мы тотчас же переведем вас из
класса травоядных в класс всеядных и насекомоядных
животных.
79

Пыжик посолил крепко котлету и сунул ее под нос ко­
ровы.
— Не съест! — закричал Вовка.
— Посмотрим! — сказал Пыжик.
Корова вздохнула, но котлету съела, хотя и без особого,
кажется, удовольствия.
— Мы сделали научное открытие! — засмеялась Нина
Евтушенко. — Нашли всеядную корову. Предлагаю выяс­
нить теперь, какую же пищу она не ест.
И мы стали выяснять.
Предложили корове копченую рыбу. Корова съела. Ни­
на Станцель протянула кусочек шоколада. Корова скушала
шоколад не поморщившись.
— Ребята, — закричал Пыжик, — нет ли у кого в термосе
кофе? Кажется, она не прочь выпить чашку крепкого кофе.
В это время сзади послышался шум.
Мы оглянулись и увидели грузовую машину.
Машина остановилась. Я от удивления раскрыла рот.
Представьте, из шоферской кабины выскочила моя кол­
хозная Люся Богачева.
— Садитесь! — закричала она. — Быстрее только! Мне
дали машину на полчаса. Предупреждаю: на борта не са­
диться. Вытряхну. Это — раз. На ноги не вставать. Это —
два. В кузов положено сено, чтобы мягко сидеть. Это — три.
Держаться надо друг за друга покрепче, потому что поедем
сначала по лесной дороге.
— А кто поведет машину? — спросил Бомба, заглядывая
в кабину.
— Я поведу! — сказала Люся.
— А у тебя есть права? — спросил Бомба.
— Есть!
— Покажи!
— Сначала покажи свои права проверять шоферов! —
усмехнулась Люся.
Бомба закричал:
— Ребята, она угробит нас! Она без правое!
— Не без правов, а без права! — поправила Бомбу Таня
Жигалова.

8о

— Все равно угробит, — засмеялся Бомба. — Хоть пра­
вильно говори, хоть неправильно. Ей сколько лет?
Люся вспыхнула и сказала сердито:
— Нос вытри, а потом спрашивай. Человека не по летам
судят, а по его делам!
— Да он смеется! — сказала я. — Бомбе просто завидно,
что он не умеет водить машину. Ему просто обидно, что мы,
девочки, умеем делать то, что мальчишкам не по силам.
— Ну, уж ты, — закричал Бомба, — не примазывайся
к чужой славе! Мы пахали!
Тут Дюймовочка попросила слова и, волнуясь, сказала:
— Ребята, Люся, конечно, доведет машину. Я не сомне­
ваюсь. Но вдруг по дороге мы встретим инспектора движе­
ния? Тогда что? Ведь он же не разрешит управлять машиной
девочке без прав. Вот какой вопрос я предлагаю обсудить
срочно.
Не успела Дюймовочка закрыть рот, как из кабины пока­
залась голова мужчины, очень похожего на Люсю. Он зевнул
сладко и сказал:
— Порядок, порядок, ребята! Усаживайтесь! Шофер без
прав ведет машину под моим наблюдением. Садитесь бы­
стрее! Порядок!
Мы стали садиться, но тут кто-то заметил, что пропал
наш Ломайносов. И мы побежали искать его. Он ведь такой
растяпа, что за ним приходится следить всем классом. И не
могли же мы оставить его на станции, если все поручились
в школе смотреть друг за другом, дали слово не драться, ве­
сти себя как полагается взрослым шестиклассникам.
После недолгих поисков Ломайносова мы нашли рядом
с коровой. Он стоял и смотрел, как она кушает пирог с ры­
бой.
— Ребята, — замигал длинными ресницами Ломайно­
сов, — оказывается, рыба нравится корове больше, чем пи­
рог. Смотрите, она сначала выбирает рыбу из пирога, а по­
том ест все остальное.
Таня Жигалова сказала:
— Когда я была маленькая, мы жили недалеко от Мур­
манска. Там все коровы ели рыбу. По-моему, эта корова
81

родилась за Полярным кругом, где сена очень мало... Коров
там кормят сушеной и вяленой рыбой.
—• А может быть, корова ест все подряд потому, что она
голодная? — спросила Света.
Пыжик покачал головою:
— Ничего не голодная. Просто не хватает ей каких-то
витаминов. В одной книге я читал, что северные олени ино­
гда ловят и поедают мелких животных и птиц, грызут, как
собаки, кости. Ученые говорят, что оленям нужен фосфор,
кальций, натрий и еще что-то, а в лишайниках, которыми
питаются олени, ничего этого нет. Вот оленям и приходится
охотиться за мелкими животными. Наша корова, наверное,
нуждается в каких-то витаминах. Она же всю зиму провела
в сарае и всю зиму питалась одним только сеном.
— Ребята, — сказал Чи-лень-чи-пень. — Если поставить
серьезно опыты, — мы можем написать научную работу.
И знаете какую? «Как приучить животных к разной пище»!
Нет, в самом деле! Едят же собаки хлеб! А собака какое жи­
вотное? Травоядное?
— Одна моя знакомая собака, — сказала Дюймовочка, —
ела траву. Честное пионерское! Сама видела!
— Это же она лечилась! — крикнул Бомба. — Собаки
едят траву, когда болеют. И кошки едят траву. А когда я ез­
дил с отцом в Крым, мы видели там собак и кошек, которые
едят виноград. Честное пионерское!
— Акуры? — закричала Дюймовочка. — Куры зернояд­
ные? Да? А разве куры не едят мясо? Они даже куриное мясо
едят с удовольствием. И вареное и сырое. Это уж я точно
знаю.
Мы бы еще долго обсуждали все эти вопросы, но Лю­
ся начала гудеть, и мы побежали к машине. С нами вместе
помчалась и корова. Кажется, мы произвели на нее хорошее
впечатление, и мне кажется, она твердо решила присоеди­
ниться к нашей компании.
Это было так смешно, что мы чуть не умерли от смеха.
Когда мы подбежали к машине и корова увидела, что
мы уезжаем, она ужасно заволновалась. Пыжик закричал,
дурачась, что он не поедет без коровы. Перегнувшись через
82

борт грузовика, он схватил корову за рога и сделал вид, будто
тянет ее в машину.
— Цепляйся, цепляйся, Матильда Ивановна! Ребята,
освободите место для мадам коровы!
— Ой, какие балованные ребята! — закричала Люся. Она
выскочила из машины и отогнала корову хворостиной по­
дальше. Корова жалобно замычала. Пыжик начал ломать
руки над головой.
— Прости, священная скотина! — запел он. — О, как
жестоко разлучают нас!
Ребята долго еще не могли успокоиться. Солнечный
веселый день и крепкие запахи земли и еще чего-то, что
всегда будоражит всех за городом, настроили всех так, что
мы готовы были дурачиться без конца.
Бомба кричал:
— СОС! СОС! Сейчас начнется невероятное автомобилекрушение. Наденьте спасательный пояс на Ломайносова.
СОС! СОС!
Все захохотали, потому что Игнатьев вовсе никакой не
Ломайносов, а прозвали его так за то, что он часто налетает
носом на двери, парты, на классную доску и, конечно, ло­
мает нос. Не совсем, правда, ломает, но синяков и царапин
у него хватает. Ну, вот его и прозвали Ломайносовым.
В конце концов все уселись и мы поехали.
Дорога была ужасная.
Машину то и дело подбрасывало, и Бомба кричал все
время:
— СОС! СОС! Дайте умереть спокойно. Ой, шофер без
прав, пожалей наших родителей. Я уже превратился в го­
голь-моголь!
Но когда лесная дорога кончилась и машина выбралась
на асфальтированный тракт, тряска прекратилась, ребята
повеселели.
Девочки запели «Летят перелетные птицы», мальчишки
подхватили, и мы помчались с песней мимо весенних сол­
нечных перелесков, лесных полян. По сторонам потянулись
поля, черные и бурые, и только кое-где еще лежали полоски
желтого снега.
83

Весна!
Ну до чего же она веселая за городом! Воздух тут такой
чудесный, что его уж никак не сравнить с ленинградским.
И небо за городом веселое, а голубой горизонт словно ак­
варельной краской расписан. Такой нежный и неземной.
По сторонам то и дело всплывали из-за бугров силосные
башни. Кое-где уже ползали приземистые трактора. Но вряд
ли это была вспашка. Наверное, тракторы вывозили на поля
удобрения. Но Птицын потер руки и сказал, махнув рукой
в сторону тракторов:
— Ранняя вспашка!
И начал объяснять, как пашут землю и для чего нужна
такая пахота. Но мы и без Птицына знали все еще в первом
классе.
Мальчишки повалили Птицына и стали кричать:
— Дважды два — четыре! Волга впадает в Каспийское
море! Птицын питается сеном! — И, дурачась, начали щеко­
тать Андрюшу, выкрикивая: «Помогайте, кто может, пере­
пахать старосту!»
Птицын взвизгивал, словно поросенок, а время от вре­
мени вопил, как автомобильная сирена.
Под визги его и вопли мы влетели на широкую улицу
колхоза, перепутав до смерти кур и гусей, которые совеща­
лись о чем-то на самой середине улицы. Захлопали крылья,
поднялся такой негодующий шум, словно мы передавили
половину всех кур и гусей. Но, конечно, ни одна птица не
пострадала, только следом за машиной взвились в воздухе
пух и перья.
Перед колхозным клубом машина остановилась. И тот­
час же из переулочка вышли колхозные ребята (я думаю,
они давно уже стояли тут, поджидая нас). Они стройными
рядами двинулись прямо к машине. Впереди, барабаня на
сверкающем новыми красками барабане, шла Наташа Поно­
марева — наша старая знакомая. За ней важно вышагивали
Петька, Нина, Тамара, Коля и другие ребята, которые при­
езжали к нам в Ленинград, а за ребятами бежали, высунув
языки, тоже знакомые уже нам барбосы, джульбарсы, дамки,
пираты, буяны, трезоры и еще какие-то пегие и лохматые со84

баки, которым, наверное, все равно было, как их называют.
Увидев нас издали, собаки бросились к машине с лаем, но,
когда подбежали ближе, сразу узнали нас (мы же теперь не
чужие в колхозе) и принялись махать хвостами, приветствуя
нас по-своему, по-собачьему. В клубе уже стояли накрытые
столы. На тарелках лежали творог, моченая брусника и ябло­
ки, в мисках светился золотистый мед, пышные ломти хлеба
были сложены горками на одном и другом концах стола.
Пыжик шепнул мне на ухо:
— Священное животное пригласить бы сюда! Уж оно бы
показало тут себя! Уж оно бы тут повеселилось!
Все дружно принялись угощаться, потому что после до­
роги всегда почему-то хочется есть. Громко похваливая все,
что подавали нам, мы опустошали тарелки и с творогом,
и с мочеными яблоками, и все нам казалось очень вкусным.
Одна только Лийка Бегичева восседала (именно восседала,
а не сидела за столом) с таким видом, будто она оскорблена
слишком простым угощением колхоза. Выпячивая противно
губы, она нюхала то одну тарелку, то другую, смотрела с не­
доумением на всех и, сюсюкая, спрашивала:
— А это что такое?
Она хотела, видимо, показать колхозным ребятам, что не
привыкла к такой простой пище, а питается какими-то осо­
бенными деликатесами. Но колхозные ребята не поняли ее.
— Аты что, — спросил паренек с облупленным носом, —
не все, стало быть, ешь? Животом, что ли, мучаешься? Тогда
на мед навались. Мед очень полезный, когда брюхо пучит!
— Ничего у меня не пучит! — покраснела Лийка. —
Я просто не привыкла к грубой пище.
— Сейчас! — подмигнул всем Вовка Волнухин. — Сейчас
привыкнет! — Он придвинул тарелку с творогом к Лийке,
положил в творог сметану и сказал шепотом, чтобы не слы­
шали колхозные ребята: — Лопай! Ну? А если оставишь хоть
крошку на тарелке, — намажу тебя саму сметаной! Понима­
ешь? Лопай и не позорь нас, не оскорбляй хозяина!
Лийка испуганно отшатнулась, но, взглянув на Вовку,
поспешно схватила ложку и принялась очищать тарелку
с такой быстротой, словно спешила на поезд.
85

Молодец Вовка! Так с этой Лийкой и надо поступать.
Ведь она и в самом деле оскорбляет гостеприимных хозяев,
отказываясь от их угощения. И нас подводит. Ведь колхоз­
ные ребята могут подумать, что таких Лиек в Ленинграде
видимо-невидимо. И это тем более обидно, что все поданное
нам на завтрак было свежим, вкусным, питательным.
Позавтракав, мы все, в сопровождении колхозных ребят,
пошли на лисью ферму.
Она находилась на окраине деревни, в березовой роще.
На крутом берегу маленькой речушки стояли домики-клет­
ки с проволочными сетками вместо окон и дверей. Домики
стояли друг против друга, образуя улицы лисьего города.
— Сказочный город Лисебург! — усмехнулся Пыжик,
подтолкнув меня. — Верно, Антилопа?
— Ага! — кивнула я. — Ты прав, Чижик-Пыжик! — ска­
зала я, чтобы он не называл меня больше Антилопой.
Пыжик, с удивлением взглянув на меня, кажется, понял,
почему я назвала его Чижиком-Пыжиком, а поняв, расте­
рянно пожал плечами и, смущенно покашливая, смешался
с ребятами колхоза и сразу заговорил с ними о чем-то с та­
ким оживлением, будто ради этого разговора только и при­
ехал в колхоз.
В Лисебурге было удивительно тихо. Весенний ветер ше­
велил над головами голые ветви берез, и они раскачивались,
поскрипывая и шурша берестой, словно жалуясь на своих
невеселых соседей-лисиц.
Кое-где лежал еще снег, но на открытых местах уже зеле­
нел брусничник. Колхозные ребята сказали нам, что брус­
ника — единственное растение, которое даже под снегом
остается в своем зеленом наряде.
Мы шли по улицам Лисебурга. И нас провожали взгляды
лисиц, которые посматривали сквозь черные сетки, скло­
нив головы набок, словно пытаясь услышать, что говорим
мы. Некоторые лисы сидели спокойно и не интересовались
нами. Они были такие важные, такие гордые, что Пыжик
остановился перед гордецами и сказал:
— Смотри, Сологубова, до чего важные эти два лиса.
Сидят, как будто в ложе, и ждут, когда поднимется занавес.
86

— Действительно! — сказала я. — И, между прочим, они
здорово похожи на заколдованных принцев и принцесс! Все
в чернобурых накидках и у всех меховые шлейфы!
Бомба захохотал.
— Ребята, — закричал он, — интересно, что у них в голо­
ве сейчас? По-моему, они смотрят на нас и думают: кажется,
приехал цирк и сейчас начнется представление... А что? По­
кажем лисам парочку номеров?
Не успели мы обсудить этот вопрос, как, взметнув в небо
ноги, Бомба встал на голову.
Лисицы вытянули морды, навострили уши, а одна даже
похлопала пушистым хвостом по проволочной сетке. Может
быть, поаплодировала Бомбе?
Колхозные ребята, однако, не одобрили номер Бомбы.
Круглый Васек сказал:
— Если люди будут перед лисами на головах ходить, —
они перестанут уважать нас.
Бомба покраснел.
— Аты думаешь, — спросил он, — они уважают вас?
— А как же! Ясно, уважают! Мы же в прошлом году выру­
чили от продажи меха полмиллиона рублей. А это немногим
меньше, чем весь колхоз получил за проданное зерно и мясо.
И за это наши ребята в почете у колхозников. А затратили
мы трудодней в двадцать два раза меньше, чем другие кол­
хозные бригады. Ясно?
— И вам отдали полмиллиона? — поинтересовалась
Лийка.
— Чудная! — пожал плечами Васек. — У нас же хозяйство
общее. И доходы общие. Часть денег пошла на клуб, часть
на расширение фермы, часть — на покупку новых машин.
— А вам что?
— Нам-то? А нам вот телевизор купили, моторную лод­
ку, коньки, футбольный мяч.
На каждой лисьей клетке висели таблички с именами
лисиц.
— Жучка! — шли мы и читали.
— Полкан!
— Дамка!
87

— Жучка Вторая!
— Трезор Четвертый!
— Как цари, — засмеялся Пыжик. — А почему-то имена
собачьи!
— Какие же им еще давать имена? — удивился Васек. —
Человечьи? Одного лиса мы назвали Председателем! Уж
очень хмурый был он! Так наш председатель колхоза оби­
делся, и нам пришлось назвать лиса просто Хмуркой!
Нина спросила:
— А можно их погладить?
— Не стоит! — мотнул головою Васек. — Малосозна­
тельные они, зверюги эти! Хоть ты корми, хоть не корми, —
все равно стараются за руку цапнуть. Это ж не собаки! И не
кошки!
— Кошки тоже не очень уважительные! — сказала Ната­
ша из колхоза. — Только и ластятся тогда, когда им пожрать
нужно, а как наелись — хвост трубой и поминай как звали.
— А что они кушают? — спросил Ломайносов.
— Мясо, рыбу, мышей, лягушек, ягоды! — быстро от­
ветил Васек. — Но уже заболеют если, — тогда только яйца!
Одни сырые яйца! И не кушают! Кушают люди! Едят лоша­
ди, коровы, овцы! А звери жрут!
— Интересно, шоколад они будут есть? — поинтересо­
валась Надя.
— Шоколадом еще не пробовали кормить! — засмеялся
Васек, и все колхозные ребята засмеялись тоже. — Да и при­
учать лисиц к шоколаду не стоит. Ведь тогда каждая шкура
обойдется в тысячи рублей.
— Но, — сказала Надя, вытаскивая из кармана плитку
шоколада, — для опыта интересно все-таки... Попробуем? А?
Она отломила от плитки кусочек и просунула его сквозь
сетку. Лис осторожно потянулся к шоколаду носом, по­
нюхал и отвернулся, сморщив нос так, словно собирался
чихнуть.
— Что за гадость! — пропищал за лисицу Пыжик. — По­
чему предлагают такой скверный шоколад?
Все засмеялись.
Я сказала:
88

— Ты очень смешной, Пыжик!
— Вообще-то, — заважничал Пыжик, — по своему ха­
рактеру я очень серьезный! Но сам люблю все веселое и всех
веселых людей. Мои любимые книги — это веселые книги:
«Янки при дворе короля Артура», «Записки Пиквикского
клуба». А ты читаешь что-нибудь? Любишь книги?
— Только серьезные книги! О путешествиях тоже люблю
читать! Про зверей, растения, о жизни в морях.
— О, тогда ты можешь брать у меня книги! У нас большая
библиотека. И в ней больше всего серьезных книг.
Пока мы разговаривали, Лийка Бегичева выкинула но­
вый номер. Чтобы похвастаться перед колхозными ребята­
ми, показать себя особенной, не похожей ни на кого из нас,
она зажала нос и запищала:
— Ой, какой тут ужасный запах!
Вот ломака! Полчаса не замечала, что на лисоферме
пахнет не лучше, чем в зоологическом саду, но вот, желая
обратить на себя внимание, вдруг «заметила» запах лисиц.
Васек повел носом, подозрительно посмотрел на кол­
хозных ребят:
— А что? Запах как запах! Обыкновенный! Лисий! Оде­
колоном мы их не брызгаем. Пахнут, как могут!
— Они ужасно грязные, не так ли? — зажеманничала
Лийка.
Васек обиделся за своих лисиц.
— Лиса, — сказал он, — чистоплотное животное. Если
посадить лису в грязное помещение, она сразу начинает бо­
леть. Хиреет, говоря научным языком. От грязи хиреет. Это
и наш профессор подтвердит в любое время. А он уже два
раза сюда приезжал.
Лийка вытянула губы трубочкой и засюсюкала:
— Бедняжечки! Сидят на голой проволоке! Неужели
нельзя подложить им сена, чтобы помягче было?
Васек усмехнулся:
— Ну, если лисы будут мягко сидеть, у них станет тогда
сваливаться шерсть. На шкурках появятся колтуны. А вот
жесткая сетка очищает шкурку и лоснит ее. Она будто сма­
занная салом становится.
89

— Но им же неудобно! — запищала Лийка.
— Зато колхозу выгодно. С колтунами шкуру и даром
никто не возьмет, а за настоящую платят сотни рублей.
Пыжик зашептал мне на ухо:
— Заметь, как он все здорово знает. Настоящий хозяин
будет!
И мне понравилось, как колхозные ребята говорят о сво­
ей ферме. И как гордятся своими заработками.
Лийка между тем закатила глаза и промурлыкала (она
всегда мурлыкает, когда хочет показать себя):
— Ах, как я завидую вам! У вас удивительно актуальная
работа. Я бы с наслаждением поработала здесь!
— Что же, — сказал Васек, — приезжай на лето! Работы
хватит. И работой поделимся и доходами. На всю зиму за­
работаешь деньжат.
Тут уж я не выдержала.
— Уж она вам наработает! — захохотала я. — На трех
машинах не вывезете ее работу.
Уж я-то знаю Лийку, да и все в классе знают, что она даже
постели не убирает за собою. Пола не умеет подмести. Оде­
вается и то с помощью мамы. Подумайте, какой младенец!
Девчонке тринадцать лет, а без мамы шагу ступить не может.
Я уж хотела спросить: кто же будет одевать ее по утрам и кто
раздевать возьмется, если она приедет работать в колхоз, но
Таня Жигалова шепнула мне на ухо:
— Не связывайся! Она еще разревется!
Но я никак не могла успокоиться. Больше всего меня
возмутило то, что она сказала: «У вас актуальная рабо­
та!» Это же специально для колхозных ребят ввернула она
слово «актуально», чтобы показать, какая она развитая
и что говорит совсем не так, как все, а на своем особен­
ном языке.
Я нарочно наступила ей на ногу, а когда она взвизгнула,
я сделала удивленное лицо и сказала вежливо:
— Ах, извиняюсь!
Тем временем колхозный Васек подвел нас к новенькому
домику-клетке и остановился.
— Вот! — сказал Васек. — Это тип, так тип!
90

И он начал рассказывать удивительную историю о самом
удивительном лисе колхозного Лисебурга.
За густой темной сеткой сидел огромный, не похожий
на других, удивительный лис, и весь он как будто све­
тился.
Его пышная шкура блестела серебром. А эту, не видан­
ную еще нами окраску оттеняли его черные лапы. Лис по­
ходил на седого принца в черных перчатках. Он смотрел так
гордо, что я бы не очень удивилась, если бы он сказал: «Так
что же вы от меня хотите? Какие у вас просьбы? Выклады­
вайте, да побыстрее. Я приглашен в королевский дворец.
Разве не видите, что я уже надел перчатки? Мне давно пора
ехать. Что там у вас? Говорите покороче!»
Васек сказал:
— Это — Катькин сын. Приемный. Зовут его Малыш.
Ну, как живешь, Малыш?
Лис вздохнул, облизнулся.
— Скучает! — сказал Васек.
— Ой, какой седой! — затрещала Лийка. — Наверное, это
самый старый Рейнеке-Лис. Он предок всех, да?
— Ничего не предок, — сказал Васек. — Это самый мо­
лодой лис.
— Ах, понимаю, — закатила Лийка глаза. — У него были
сильные переживания. Бедняжка!
— Что было, то было, — кивнул Васек. — Пережил он
много. Верно! — И рассказал нам историю удивительного
детства серебристого Малыша, сына Жучки Второй.
Когда Малыш родился, он почему-то не понравился
своей лисице-маме. Ане понравился, быть может, потому,
что был белоснежным. Совсем не похожим на других ли­
сят. Вот его мама и подумала, наверное, что Малыш и не
лисенок вовсе, а какой-нибудь другой зверушка. Может,
зайчонок, а может, волчонок. Неизвестно. Она смотрела
на него с удивлением, а когда Малыш запищал и пополз
к ней, чтобы познакомиться, лисица-мама отшвырнула
его прочь. Малыш был такой крошечный и такой еще
глупый, что никак не мог понять, почему же он не по­
нравился своей маме. Он пищал, плакал по-своему, по91

лисьему, ползал неуклюже по клетке и все время просил,
чтобы мама накормила его. А Жучка Вторая только рычала
на Малыша:
— Иди прочь! Не буду кормить такого урода!
Она переходила из одного угла клетки в другой, а когда
Малыш надоел ей, Жучка Вторая схватила его зубами и за­
сновала по клетке взад-вперед, отыскивая щелочку, чтобы
выкинуть Малыша вон. Малыш беспомощно перебирал
лапками, скулил жалобно. Он же ведь не понимал, за что
на него сердится лисица-мама. Ну разве виноват он, что
родился беленьким?
К счастью Малыша, на лисью ферму пришли в это время
колхозные ребята. И когда они увидели, как плохо обраща­
ется Жучка Вторая со своим сыном, ребята пожалели Малы­
ша. Они вытащили его из клетки и отнесли на воспитание
к ангорской кошке Катьке. А у нее и своих котят было семь
штук. И серых, и желтых, и дымчатых. Но Катька была до­
брая кошка. Она понюхала беленького Малыша, лизнула его
языком и стала кормить, чтобы он не плакал.
Так сын лисицы Жучки Второй вошел приемышем в ко­
шачью семью, а Катька с этого дня стала воспитывать его
как родного.
Но ничего хорошего из этого не получилось.
Пока Малыш был маленьким, он ничем не отличался от
своих молочных сестер и братьев. Он даже играл с котятами.
Но когда подрос, в кошачьей семье начались ссоры и драки,
потому что характер у Малыша оказался скверным. Любил
он только самого себя и думал только о себе. Когда Катьке
и ее семейству приносили молоко, суп, кусочки мяса или
рыбы, Малыш бросался на всех, рычал, отгонял от миски
и котят и приемную маму Катьку и, жадно урча, пожирал все
один. Если же он не мог управиться с едой, залезал в миску
с ногами и скалил зубы, никого не подпуская к ней.
А Катька все терпела и терпела. Она надеялась, что Ма­
лыш исправится, поймет, как нехорошо быть злым и жад­
ным. Но с каждым днем он становился все злее и злее.
И наконец выгнал из ящика, в котором жил с котятами,
и приемную маму, и ее котят. Теперь Катька и ее семейство
92

подходить даже боялись близко к собственному дому. Они
смотрели на злого приемного брата и жалобно попискивали.
— Что мы сделали тебе? За что ты нас выгнал?
— Идите прочь! — рычал Малыш. — Никого мне не нуж­
но. Я и без вас проживу.
Малышу не было еще и года, а весил он уже девять кило­
граммов. Больше, чем весят взрослые лисицы. Но особенно
удивительной была у него шкура. Белая, как серебро, она
светилась, словно смазанная жиром.
Гладкий серебряный Малыш скоро стал охотиться по
ночам за котятами, за курами, утками, и его пришлось по­
садить в клетку с лисицами. Однако и тут он ни с кем не
мог ужиться. Он так трепал лисиц, что из них только шерсть
летела клочьями.
— Что за разбойник? — удивлялись на лисьей ферме. —
Может, потому он злой такой, что болен чем-нибудь?
Малыша показали профессору.
Профессор осмотрел Малыша и сказал:
— Этот лис очень редкий, очень дорогой. Это плати­
новый лис! За шкуру его вы получите очень много денег.
Кормите его лучше.
Сейчас серебряный Малыш сидит в клетке один, ест за
троих, но характер его так и не исправился. Он пытается
укусить даже тех ребят, которые приносят пищу.
Почему та’кой он злой, никто не знает.
Может, потому, что у него было плохое детство, а мо­
жет, мама Катька неправильно воспитывала его? Но я лично
думаю, он сам виноват во всем. Со всеми передрался, всех
перекусал. Кто же будет любить такую злюку?
И вдруг я почувствовала, что на меня кто-то смотрит.
Я повернулась. Мои глаза встретились с глазами Павлико­
вой. И тотчас же мы обе отвернулись.
Почему?
Не знаю. Но я ужасно покраснела. Мои щеки словно ки­
пятком ошпарило. Неужели я такая же злая, как Малыш?
И когда я сравнила себя с Малышом, подумала: «Сегодня же
помирюсь с Валей, хоть она и поступила очень нехорошо,
сменяв мою дружбу на Вовку. Конечно, я скажу ей все без
93

утайки, и если она раскается, мы снова можем быть дру­
зьями. Да, сегодня же помирюсь с ней. Только поставлю
условие: или я, или Вовка!»
День в колхозе мы провели чудесно, и если бы наши
мальчишки не показали свою глупость перед отъездом,
я осталась бы очень довольна поездкой. К сожалению, маль­
чишки влили все-таки ложку дегтя в бочку с медом.
Когда мы уже стали собираться домой, нам предложили
поужинать. Мы согласились, потому что на свежем воздухе
аппетит всегда бывает хороший.
На ужин нам подали такие жирные щи и столько жаре­
ного сала с яйцами, что мы вылезли из-за стола еле дыша.
И вот, плотно поужинав, наши мальчишки начали хва­
статься силой перед колхозными ребятами, а те не стер­
пели хвастовства и стали спрашивать, сколько сушеных
городских ребят идет на один грамм и много ли хвастунов
в городе.
Обидный этот разговор чуть не перешел в драку. Тогда
кто-то предложил организовать товарищеский матч по воль­
ной борьбе и решить вопрос о силе на ринге.
Все мальчишки, и наши и колхозные, с радостью со­
гласились помериться силами, и тут же, в клубе, началась
дурацкая борьба. Сразу разбили всех на пары: кому с кем
бороться. Арбитрами назначили меня и Ваську с облуплен­
ным носом.
Первым выскочил на ринг Славка. С ним бороться вы­
шел Костик — сын председателя колхоза.
— Давай! — закричал Славка.
— Даю! — засмеялся Костик, и Славка, прочертив пят­
ками небольшую орбиту, грохнулся на пол.
Потом наши мальчишки выходили на ринг один за дру­
гим, но никто из них не мог даже минуты устоять против
колхозных ребят. И это понятно. Здесь ребята куда здоровее
городских, а кроме того, они ведь тоже занимаются физ­
культурой.
Стыдно признаться, но мальчишки нашего класса позор­
но летали на пол один за другим, и только Чи-лень-чи-пень
немного поддержал авторитет класса, повалив раз за разом
94

трех колхозных мальчишек. Колхозные ребята стали хвалить
Чи-лень-чи-пеня и спрашивать, где родился он, — не в кол­
хозе ли? И этот противный Чи-лень-чи-пень сказал, что он
старый колхозник, чтобы доставить им удовольствие. Хотя
на самом деле он и в глаза даже не видел колхоза, а родился
и вырос в Ленинграде. И это было особенно обидно потому,
что остальные мальчишки нашего класса опозорили себя
и весь класс, голосуя пятками за поражение. Мне, конечно,
это все равно, но все-таки мальчишки-то ведь из нашего
класса. И я скажу откровенно: просто обидно было смотреть,
как позорится класс. Уж лучше бы они не лезли бороться,
если уж такие слабаки.
И вот, когда все перепробовали свои силы, Славка схва­
тил вдруг Пыжика за руку и, захохотав, вытолкнул его на
середину круга.
— Выступает чемпион мира Чижик-Пыжик! — закричал
Славка.
Пока мальчишки боролись, Пыжик стоял рядом со мной
и только улыбался, только поглядывал на борцов. Я еще
подумала тогда; хоть бы он-то не вылез! Такой маленький.
А вот Славка и Пыжика вытащил. Чтобы еще больше опо­
зорить класс.
Все засмеялись, потому что действительно было смешно
смотреть на крошечного Пыжика как на чемпиона мира.
И вдруг Пыжик схватил Славку, швырнул на пол и молча
поклонился всем.
Ребята зааплодировали. Колхозная Наташа закричала
«бис». Славка вскочил весь красный, губа у него тряслась;
он просто задыхался от злости.
— Сейчас тебе будет «бис»! — проскрипел он зубами
и, как бешеный, бросился на Пыжика.
Но снова, взлетев вверх пятками, рухнул на пол.
Я так обрадовалась. Ну не молодец ли этот чудесный
Пыжик? Такой маленький, а как ловко он перекинул через
себя такого длинного.
Славка снова вскочил и снова бросился на Пыжика, но
опять растянулся на земле. Несколько раз пытался он по­
валить Пыжика, но так ничего у него и не получилось.
95

А мы стояли и хохотали до слез. Ведь Славка подумал,
наверное, что первый раз случайно был сбит с ног, второй
раз — тоже. Ну, а теперь-то он шлепался уже по привычке.
И тогда мне стало понятно, что Пыжик хотя и крошечный,
а силач из силачей. И, может быть, не уступит по силе даже
Чи-лень-чи-пеню.
Когда опозорившийся Славка понял, что с Пыжиком ему
не справиться, он закричал:
— Ты не по правилам борешься!
Пыжик пожал плечами:
— Это же приемы самбо! А против самбо ни одна сила
не устоит.
Ага, значит, не сила у него, а ловкость! Ну, а я ведь тоже
ловкая и, пожалуй, половчее даже Пыжика. Надо только
посмотреть, какие у него приемы, и тогда я сама буду кидать
мальчишек не хуже Пыжика.
Ребята начали обсуждать, что главнее: сила или лов­
кость, можно ли слабому победить сильного и какими при­
емами.
Колхозный Васек сказал:
— Прием при силе хорош, а если силы нет, — так с од­
ним приемом не одолеешь.
Пыжик начал доказывать, что приемы самбо делают че­
ловека втрое, даже вчетверо сильнее.
— Видите, какой я ростом? — спросил он. — Самый
низкорослый! Но уверен, ни один из вас минуты не устоит
против меня. Даже самые длинноногие.
Завязался горячий спор. Пыжик раскраснелся от обиды
(ему же никто не верил) и закричал:
— Давайте! — Он выхватил из кармана черную маску, на­
цепил ее на нос. — Таинственный самбист Икс плюс Игрек
предлагает миллион рублей каждому, кто устоит перед чер­
ной маской пять минут! Выходи, желающие!
Дима Смирнов, праправнук самой старой бабушки кол­
хоза, вышел первым и через полминуты полетел на пол.
За ним выходили, смущенно улыбаясь, другие колхозные
ребята, но все они, один за другим, кувыркались через го­
ловы.
96

Я внимательно следила за приемами Пыжика. Мне по­
казалось, что ничего хитрого тут нет, а поэтому я и сама
решила побороться с Пыжиком.
— Давай со мной! — предложила я.
— Давай! — засмеялся Пыжик. — Получишь миллион
рублей!
— Не миллион, а маску, — сказала я. — Если свалю тебя,
сожгу твою маску сегодня же!
Мы схватились, но не успела я понять, каким приемом
Пыжик захватил меня, как уже валялась на полу.
Колхозные ребята закричали:
— Дудина!
— Пусть Дудин схватится!
— Мишаку Дудина!
Ребята вытолкнули в середину круга своего колхозного
богатыря — Мишу Дудина. Он стоял, растерянно улыба­
ясь, похожий на медвежонка, широкоплечий, головастый,
с длинными, чуть не до колен, руками. По сравнению
с Пыжиком колхозный Миша был таким здоровяком,
что мне показалось, — раздавит он Пыжика одной своей
тяжестью.
— Да он же хлипкий, — сконфуженно бормотал Ми­
ша. — Я ж поврежу его ненароком. Не надо, ребята...
Но все закричали:
— Надо!
— Надо!
Я тоже кричала вместе со всеми, потому что интересно
же выяснить: что выше — сила или ловкость?
— Защищайся! — крикнул Пыжик. Налетев на Мишу,
он опрокинул его раньше, чем тот приготовился бороться.
Под общий дружный хохот Миша поднялся медленно
с пола и, посмотрев на всех с удивлением, мотнул головою:
— Давай еще раз! — и тотчас же снова растянулся на
полу.
Вскочив проворно, Миша спросил озадаченно:
— Ты, значит, по-заправдошному? Ладно! Тогда... смо­
три! Тогда и я позаправдошно! — И, склонив голову, как
бык, он двинулся на Пыжика, широко раскинув руки.
98

Отскочив в сторону, Пыжик схватил Мишу за руку, дер­
нул его на себя, и Миша опять оказался на полу. Наши ре­
бята захохотали, забили в ладошки и закричали радостно:
— Бис! Бис!
Не поднимаясь с пола, Миша почесал грудь, вздохнул
и сказал угрюмо:
— Так я не согласен! Бороться надо по-честному! А ты
дергаешь да подножку делаешь! Давай по-настоящему. В об­
нимку!
Пыжик засмеялся:
— В обнимку? По-медвежьи? Ну, уж нет! Ты ж мне кости
переломаешь! Вон ты какой медведь!
— А так я не буду! — тяжело поднялся с пола Миша. —
Так это не борьба, а жульничество!
Наши ребята стали кричать:
— Тогда сдавайся! Или давай еще раз!
Подбежав к Мише, Бомба схватил его руку и стал под­
талкивать к Пыжику.
— Внимание! — закричал Бомба. —- Последний раунд!
Ловкость на силу! Техника борьбы или техника силы! Шире
круг! Дз-з-зан! Начали! Чемпион Мишутреску полетит на
пол с треском!
Но Миша решительно отказался бороться.
— А ну вас, — отмахнулся он от Бомбы. — Хитрые вы,
городские!
— Ага! — закричал Бомба. — Значит, сдаешься? При­
знаешь себя побежденным?
Миша вдруг схватил Бомбу, приподнял и, покружив его
в воздухе, бросил на пол.
— Ура! — закричали колхозные ребята. — Бис! Бис!
— Ничего не ура! — вскочил Бомба. — Я болезненный
ребенок! Меня любой и каждый поборет!
Все так и покатились от смеха. Ведь Бомба —• самый тол­
стый у нас мальчишка, самый здоровый.
— Хочешь на кулачки? — предложил Миша Пыжику. —
Или перетягиваться на палках? А так... это ж баловство одно!
— Чудак! — засмеялся Пыжик. — Я же не для того борол­
ся, чтобы тебя победить, а чтобы показать всем, как полезно
99

знать приемы борьбы самбо. А если ты непременно хочешь
победить меня, считай, что я тебе уже сдался.
Ах, какой молодец Пыжик! Обязательно буду учиться
у него приемам самбо.
Когда мы ехали обратно в электричке, я всю дорогу раз­
говаривала с Пыжиком о борьбе, о книгах, о школе, похва­
лила его за то, что он хорошо относится к девочкам. Пыжик
потрогал нос, подумал и сказал честно:
— Вообще-то я не очень люблю девчонок. И знаешь по­
чему? Уж очень они какие-то... трусихи! Лягушек боятся!
Пауков боятся! И все такие плаксы, такие болтушки, что
я, признаться, с ужасом думаю о том, как бы я жил, если
бы родился девчонкой. Но, — торопливо сказал он, — ты
еще ничего! Ты совсем не похожа на всех других девчонок.
Боролась со мною! Самбо хочешь изучать. И вообще все
в тебе больше напоминает мальчика. И даже дерешься ты
по-настоящему. Нет, ты молодец! Честное пионерское, мо­
лодец! Даже жаль, что ты не мальчик!
— Какой ужас! — сказала я. — Но я бы за миллион не
согласилась быть мальчишкой!
— А я бы за миллиард миллиардов не стал бы девчонкой!
Подумай сама, приятно разве слышать, когда ребята говорят:
«Эх, ты, девчонка, а не парень!» Или еще говорят, если хотят
унизить: «Ты не мужчина, а баба!»
— Так это кто говорит? Глупые мальчишки говорят это!
И говорят потому, что мальчишки вообще глупее девочек!
— Привет! Это кто же тебе насвистел?
— Да это все давно уже знают! Скажи, кто занимает пер­
вые места по учению в классах? Мы! Кто самые ленивые?
Вы! Мальчишки. Что, скажешь, неправда?
— Ерунда! У нас в Москве были такие классы, где первые
места занимали мальчики.
— Ну и что? В нашей школе тоже есть два-три таких
класса. Но это же редкость! А теперь скажи: кто учит нас?
Бывшие девочки! Учительниц в нашей школе в пять раз
больше, чем учителей! А кто лечит нас? Бывшие девочки!
Почти все врачи — женщины!
— Ну и что?
100

— Ну и то... Значит, из мальчишек ничего не получается!
Конечно, я сама понимала, что говорю неверно, но
когда начинаешь спорить, — всегда почему-то хочется
доказать все так, как тебе самой хочется. И когда мы за­
спорили с Пыжиком, я все время боялась, что он скажет:
«А из мальчиков выходят маршалы, генералы, ученые,
композиторы, знаменитые летчики!» И я бы еще назвала
много полезных профессий, которые прославляют бывших
мальчишек, если бы мне пришлось спорить не за себя, а за
Пыжика. Но он вздохнул грустно, потрогал в раздумье кон­
чик носа и сказал:
— У нас замедленное развитие! Мы не сразу развиваемся.
Но уж зато как разовьемся, — так сразу начинаем проявлять­
ся. Тогда уж за нами девчонкам не угнаться!
— А по-моему, дело не в том, что мальчишки поздно
развиваются, а в том, что — сознайся все-таки — они же не
такие старательные и трудолюбивые, как девочки! Ну, ты
видел когда-нибудь девочку-лентяйку? Чтобы она училась
на все двойки?
— Видел! У нас в Москве была одна!
— Ну и что? Одна не считается! А вообще-то во всех
классах самые последние ученики не девочки, а мальчиш­
ки! Скажи — нет?
— Просто мы стесняемся учиться! А вдруг скажут: «Эх
ты, зубрила-мученик!» Но стоит только захотеть — и точка!
Как миленькие выйдем на первое место!
— Ну, так захоти! Чего ж ты не захочешь?
— Уже! — снисходительно улыбнулся Пыжик. — План!
Понимаешь? План и слово! В седьмом классе буду учиться
на одни пятерки! Вот увидишь! Факт! Железное решение!
Твердый личный план! И я уже дал маме слово занять в клас­
се первое место.
— Напрасно!
— Что напрасно?
— Напрасно ты поторопился дать такое слово. Тебе не
так легко будет выполнить свое обещание, потому что я сама
уже дала твердое слово быть первой в седьмом. А мое сло­
во — это такое слово, что ты не представляешь даже.
101

— Не спорь со мной, — нахмурился Пыжик. — Уж если
я даю слово, так... — Он прищурил глаза и скрестил на груди
руки. —- Учти, слово мужчины — это же совсем не то, что
слово женщины.
— Ты? Мужчина? Ну какой же ты мужчина?
Пыжик нахмурился:
— Ну... Пока еще не совсем, но потом все равно же буду
мужчиной!
— Это еще неизвестно!
— Ух ты! Неизвестно!?. А кем же я буду? Женщиной?
Я сказала:
— Мужчина — а то когда... самый храбрый, самый силь­
ный, самый умный!
Пыжик возмутился:
— Что же тебе... все сразу? Сразу все не приходит. Глав­
ное, чтоб была сильная воля. А насчет моей силы воли —
будь покойна.
— О силе воли лучше не говори, — сказала я, возмущен­
ная хвастовством Пыжика. — У меня, например, такая сила
воли, что я сама себе удивляюсь.
— У тебя? — презрительно фыркнул Пыжик. — Да зна­
ешь ли ты, какая у меня стальная сила воли? Не знаешь?
Нет? Смотри!
Он выхватил из куртки булавку, и не успела я понять, что
собирается он делать, как Пыжик воткнул булавку в свою руку.
— Ха-ха! — сказал он деревянным голосом. — Видишь?
Кровь? Да? А я смеюсь! Я говорю: трижды ха-ха! Чихаю на
боль! Теперь ты видишь, какая бывает настоящая сила воли!
Он слизнул языком проступившую кровь и спросил гордо:
— Назови хоть одну девчонку, которая может воткнуть
в себя булавку и смеяться?
Этого уж я не могла стерпеть.
Не говоря ни слова, я взяла у него булавку, воткнула себе
в руку пониже локтя и, когда брызнула кровь, сказала таким
же деревянным голосом:
— Ха-ха! Смеюсь десять раз! Даже сто раз могу сказать
«ха-ха»! Такие пустяки может делать любая девочка и утром,
перед завтраком, и вечером, перед сном.
102

Конечно, мне было очень больно, но надо же было про­
учить хвастуна. И, кажется, он понял, что я не та девочка,
которая позволяет мальчишкам хвастаться.
Пыжик посмотрел на меня с уважением.
— Тебе не больно? — спросил он, схватив меня за руку.
— Больно! Какие глупости! — сказала я и вдруг подумала:
«А что, если булавка грязная и у меня начнется заражение
крови?» А это не так уж приятно, потому что от заражения
крови всегда умирают. Я чуть было не заревела от страха.
Однако показать себя трусихой перед каким-то чижикомпыжиком мне тоже не хотелось.
— Боли я не чувствую, — сказала я, — меня это не бес­
покоит. Сейчас я думаю о том, через сколько часов начнется
заражение крови? Булавка-то грязная? Грязная! Значит, за­
ражение крови началось. Теперь, может быть, у меня всю
руку отнимут до плеча. Но ты не беспокойся. Пусть отни­
мают! Я буду говорить спокойно «ха-ха»! Как ни в чем не
бывало. Не сомневайся!
Скажу честно: я ни вот столечко не верила, что у меня
отнимут руку, но пусть теперь и Пыжик подумает о своей
руке. Булавкой-то одной мы испытывали силу воли.
— Слушай, — сказал Пыжик, глядя на меня округливши­
мися глазами. — У проводника вагона должна быть аптечка.
Надо поскорее смазаться йодом.
— Поздно, — сказала я.
Думаете, я верила, что мы должны умереть? Конечно
нет! Просто мне хотелось получше напугать Пыжика, чтоб
больше он не втыкал в себя булавок и чтоб не учил других
таким глупостям.
Я закрыла глаза и, нарочно заикаясь, сказала тихо:
— К-к-кажется... уже начинается.
— Что? — вскочил, бледнея, Пыжик.
— 3-за-заражение к-к-крови начинается.
Я откинулась к спинке сиденья и помотала головою, как
это делают в кинокартинах умирающие артисты, потом два
раза вздрогнула и зашептала:
— Палит... по всему телу огонь... А по руке... поднима­
ется что-то...
юз

— Что поднимается?
— Ржавчина... Кажется, ржавчина... — Тут я вспомнила,
как интересно умирала одна киноартистка. Подпрыгнувна
месте, я провела ладонью по лбу. — Подступает... к самому
сердцу... как ледяной комок...
Пыжик вскочил, растерянно глядя по сторонам, и открыл
уже рот, собираясь, кажется, позвать на помощь.
Ну, вот этого еще не хватало!
Я быстро «пришла в себя», села как следует и вздохнула.
— Первый приступ прошел, — сказала я нормальным
голосом. — Посмотрим, что будет дальше! — Но, так как Пы­
жик повеселел сразу, а мне эта веселость совсем не понра­
вилась, я прошептала снова умирающим голосом: — В слу­
чае чего — возьми себе на память мой термос... С горячим
чаем... Когда будешь пить чай, вспомни про меня... Вот он!
Возьми, Пыжик!
Пыжик выхватил из моих рук термос, быстро открутил
головку и, придерживая меня одной рукою, другую, с термо­
сом, поднес к моему лицу.
— Выпей, — зашептал он. — Выпей, Сологубова... Чай
всегда помогает... Знаешь, как хорошо... Когда горячим ча­
ем... Тебе не холодно?
— Холодно, — прошептала я. — Рука холодеет...
Перепуганный Пыжик начал поить меня. У него был
такой смешной вид, что я чуть не расхохоталась. Но вдруг
почувствовала, что в самом деле, кажется, умираю. Мне по­
казалось: рука моя немеет, становится холодной, как моро­
женое.
Тут уж я и сама испугалась по-настоящему. А вдруг дей­
ствительно булавка грязная и у меня начинается самое на­
стоящее заражение крови?
Ох, как я разозлилась на Пыжика, вы не представляете
даже! Мне хотелось вскочить, вцепиться ему в нос и так от­
лупить его, чтобы он уже не баловался с булавками. Но как
раз в эту минуту электричка влетела на перрон Финлянд­
ского вокзала, и мне сразу стало легче.
Все бросились к выходу, но я нарочно прижалась к спин­
ке сиденья.
Ю4

— Одну минутку... — забормотала я больным голосом, —
подождите... Мне так плохо... Все кружится, как на карусе­
лях... Страшная слабость... И сердце... Так бьется, так бьет­
ся... Одну минутку... Только соберусь с силами...
Пыжик стал таким бледным, что его голубые глаза по­
казались мне черными пятнами на лице.
— Сологубова, — забормотал он, хватая мои руки, —
Антило... Подожди... Тут же рядом... Возьми себя в руки...
Я сейчас устрою... Тут же аптека... Рядом с вокзалом... Ап­
тека, понимаешь?... Обопрись на меня!
Я приоткрыла глаза, а когда увидела, что все уже вышли
из вагона, простонала:
— Где я? (В книгах всегда стонут и спрашивают: «Где я»,
когда происходит несчастье.)
— Ты со мной! Со мной! Я — Пыжик! Опирайся на меня!
Сейчас я все устрою. Пошли.
— Поздно!
— Ничего не поздно! — закричал Пыжик. — Аптека еще
открыта, мы успеем купить хоть пять литров йоду.
Он вытащил меня из вагона, и так как на перроне уже
никого не было, я повисла на руке Пыжика и позволила
ему вести меня, как умирающую. Но когда мы переходили
площадь перед вокзалом, я пошла сама, потому что через
площадь идут трамваи, троллейбусы, автобусы и грузовики
и тут надо смотреть в оба глаза, чтобы не попасть под колеса.
— Тебе немного лучше? —* дрожащим голосом спросил
Пыжик.
— Я напрягаю всю силу воли! — простонала я. — Дойду!
В аптеке я села на скамейку, закрыла лицо руками
и сквозь пальцы смотрела, как Пыжик бегает от одного
окошка к другому, платит деньги, получает йод.
Но вот йод у него в руках. Он подбегает ко мне, мажет
мне руку так, что она превращается в бурую. Наверное, те­
перь у меня обязательно слезет кожа с руки.
— Помажь и себя! — шепчу я.
Пусть и у него слезает кожа. В следующий раз не будет
баловаться с булавками.
Пыжик помазал, но плохо.
Ю5

— Дай-ка я тебе помажу!
И я размазала по его руке все, что было в маленьком пу­
зыречке.
— Полегче? — спросил Пыжик.
— Как будто, — кивнула я. — Только внутри... сильный
жар.
— Ничего, ничего! Это пройдет! — стал уверять меня
Пыжик. — После йода всегда начинается жар. Это даже хо­
рошо. Значит, йод подействовал.
Мы вышли из аптеки, а при выходе чуть не столкнулись
с продавщицей мороженого.
— Вот что нам еще нужно! — крикнул Пыжик. — Про­
тив жара внутри это же самые лучшие компрессы... Пару
брикетов! — остановил он продавщицу. — Даже не пару,
а четыре!
С холодными сливочными брикетами в руках мы вошли
в метро и, пока ехали до Технологического, лечились так
усердно, что сегодня у меня болит горло и трудно глотать
даже чай.
— Кажется, теперь есть надежда остаться живыми! —
сказала я, когда мы пересели в трамвай.
— Значит, — обрадовался Пыжик, — ты одна доедешь
до дома?
Ну скажите, не бессовестный разве?
Человек, может быть, умирает, а он торопится бросить
его посреди улицы. И, главное, сам же довел до смерти и сам
же спешит уйти от своей жертвы.
Я пошатнулась, оперлась всей тяжестью на его руку
и простонала:
— Дойду! Как-нибудь, возможно, доберусь одна... Если,
конечно, не умру на улице... Иди, Пыжик! Спасибо, что по­
мог мне!
Пыжик покраснел, закашлялся и наконец сказал реши­
тельно:
— Ладно! Доведу до дома... Хотел зайти в одно место,
но... не могу же я тебя бросить.
Ну, все-таки есть еще у него совесть.
— Как хочешь, — сказала я, и мы поехали вместе.
1Об

Пыжик проводил меня до самого дома, и я уже хотела от­
пустить его, но потом подумала, что как-то надо же его еще
немного повоспитывать, чтобы не учил он других втыкать
булавки в руки. И, подумав, решила, что неплохо будет, если
он потащит меня на десятый этаж.
Я сказала слабым голосом:
— Совсем ослабела. Очень прошу тебя... помоги, пожа­
луйста, дойти до квартиры.
— Пожалуйста! — сказал Пыжик.
Мы подошли клифту, но я, конечно, не для того его по­
просила проводить себя, чтобы он катался на лифте.
— Мы поднимемся так... По лестнице! — сказала я. —
Боюсь, что лифтом я не сумею... У меня ужасно кружится
голова!
Пыжик вздохнул. Лицо его вытянулось. Он ведь знал, что
я живу на десятом этаже. Но ничего! Все-таки пришлось ему
подниматься на десятый этаж с высунутым языком. А чтобы
еще крепче ему досталось, я все время тянула его за рукав,
как будто сама и шагу не могла ступить без помощи.
Когда же я отпустила его, он помчался вниз, прыгая через
две-три ступеньки. Я слышала только, как трещат его под­
метки по маршам лестницы, но мне показалось, что я вижу
его сияющее от радости лицо и слышу, как он шепчет об­
радованно:
— Фу, еле избавился! Вот наделал делов сегодня! Но все
хорошо, что хорошо кончается!
Я стояла и хохотала. И вдруг кто-то меня окликнул.
Я оглянулась по сторонам.
У двери стояла Валя Павликова и молча смотрела на
меня. Я так растерялась, что не знала, что мне делать, что
сказать и о чем вообще теперь говорить с Валей. Ведь если
она ждала меня, — значит, все слышала и все видела. Значит,
она могла теперь подумать, что я шла с Пыжиком под руку,
и думает, наверное, что я дружу с мальчишкой. Но это же
совсем другое. Я же только хотела проучить Пыжика.
— Где ты застряла? — спросила Валя. — Я тебя полчаса
жду!
— А... что ты хочешь? — спросила я, не зная, что говорить.
Ю7

— Не дуйся, а то лопнешь! — засмеялась Валя. — И ни­
чего, пожалуйста, не выдумывай! Если тебе наболтали на
меня что-нибудь, — так и скажи прямо, а не дуйся!
— А я и не дуюсь!
— Неправда! Я все вижу! Что ж я, первоклашка?.. Не за­
шла за мною! Приехала с Марго! Все время была с Пыжиком!
Неужели не понимаю? Все понимаю, только не знаю, кто
наговорил тебе на меня. Когда дружишь, — надо честно го­
ворить про все! И честно выяснять... ну... если что... ну... не
получается... Неужели нельзя сказать честно?
Но как могла я сказать ей, что решила не дружить изза Вовки? Особенно теперь, когда Валя видела меня с Пы­
жиком? И вдруг я почувствовала, как все-таки нехорошо
поступила я. Ведь Валя тоже могла случайно встретиться
с Вовкой и также могла, как и я, просто разговаривать с ним,
и не думая даже о дружбе.
Нет, уж если мне придется когда-нибудь отказаться от
дружбы, так прежде всего я постараюсь честно выложить
все, что не нравится мне, а уж потом только рвать дружеские
отношения.
Я обняла Валечку и сказала:
— Я очень плохая. Не сердись. Но, может быть, хорошей
никогда и не станешь, пока сама не поймешь, какая ты пло­
хая. Мир? Да? Не будем ни о чем расспрашивать друг друга.
Договорились? Да?
Валя сказала:
— Я догадываюсь. Это все из-за Марго. Но, право же,
она не помешает нашей дружбе. Хочешь, стану помогать
тебе воспитывать Марго?
— Хочу! Очень! — закричала я. — Но почему мы стоим
в коридоре? Идем ко мне!
Мир! Надолго! Навсегда! Навечно!

? сЛСЛА/

Марго выздоровела. Мы сегодня вместе возвращались из
школы, и я рассказывала ей о науке и технике, но, чтобы не
поняла она, к чему этот разговор, про бога не говорила ни
слова, а стала рассказывать про смешные законы Англии.
— Не ври! — не поверила Марго. — Не могло этого быть,
чтобы люди ходили с красным флагом перед машиной. Они
же мешают машине!
129

— Не могло быть, по-твоему? А вот было, и все!
— Что ж они, дураки или несознательные?
— Мудрецы! Помнишь песню пели: «Англичанин-му­
дрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину».
— А впереди машины заставил идти человека с фла­
гом! — захохотала Марго. — Вот так мудрецы!
— Ну и что? Поверили, что так будет лучше, — вот и за­
ставили идти с флагом. Разве у нас нет таких людей, которые
в разную чепуху верят? Есть! И сколько хочешь!
Это хорошо у меня получилось.
Я уже собралась потихоньку начать беседу по антирели­
гиозному вопросу, но в это время сзади послышался маль­
чишеский голос:
— По какому случаю смешно? Нельзя ли посмеяться
вместе?
Мы оглянулись. Нас догнал Пыжик и, поравнявшись
с нами, спросил:
— Какая повестка дня? Кто выступает?
Я рассказала Пыжику про английский закон. Пыжик
снисходительно улыбнулся:
— Это еще что! В папиной библиотеке есть книги,
в которых рассказывают и не такое! Со смеху умрете, ког­
да читать будете. А знаете что, — хлопнул он меня по пле­
чу. — Пошли ко мне! Вы же у меня еще не были, да? Ну, вот!
Заодно приготовим вместе обед! Мы с мамой по очереди
готовим. Сегодня как раз моя очередь. Но что приготовить
на обед, — никак не придумаю. Можете?
Марго сказала важно:
— Спрашиваешь! Ясно, можем! Любая женщина может
делать обеды! — И так повела носом, будто зазнавшийся
шеф-повар.
— Вот это да! — обрадовался Пыжик. — Делайте! Но хо­
роший обед! Чтобы вкусный был! Сам я не особенно люблю
готовить, да понимаете, какое дело: мы же с мамой вдвоем
живем. И тут уж ничего не придумаешь... Между прочим,
мама тоже не очень любит готовить. Мама моя врач. Хирург!
— А в столовой? — спросила я.
130

— И в столовой бываем! Но там пока пообедаешь, — бо­
роду отрастишь. А маме некогда, мне тоже. Уроки, то да се.
Договорились? Приготовите?
Марго подтолкнула меня локтем:
— Ну? Поможем?
— Угу! — кивнула я и подумала: «Если Марго готовит
так же, как я, — Пыжикам придется после нашего обеда
идти в столовую».
— Ура! Вы самые передовые женщины! — засмеялся
Пыжик.
Женщинами назвал он нас просто для смеха, но Марго
напустила на себя серьезность и вдруг засеменила мелкими
шажками, покачиваясь на ходу и поводя важно носом. В эту
минуту она была похожа на молодую индюшку из какого-то
мультфильма.
Так неожиданно мы попали к Пыжику.
Живет он недалеко от нас. В Яковлевском переулке. Его
квартира из двух комнат выходит окнами тоже на парк По­
беды, как и наша коммунальная квартира. Только я живу на
десятом этаже, а Пыжик — на пятом. Одну комнату занимает
его мама, а другую — он. Обедают они на кухне.
Комната Пыжика мне понравилась. Веселая такая и вся
насквозь просвечивается солнцем. Солнца так много, что
кажется, будто все вещи светятся и все так нагрето, что
нельзя прикоснуться ни к чему руками. А белые портьеры,
тюль на окнах и белый чехол на диване делали комнату по­
хожей на операционную. Сразу видно, что мама Пыжика
хирург.
Мебели лишней не было. Диван, письменный стол
и стеллажи с книгами, закрывающие всю стену от потолка
до пола. Над диваном-кроватью висел большой портрет ши­
роколобого офицера-летчика. Он смотрел на нас со стены
храбрыми глазами, плотно сжав губы, вскинув чуть крутой
подбородок.
— Это мой папа! — сказал Пыжик. — Он был летчикомиспытателем. Проверял новые самолеты. Очень полезная
работа, но опасная. Когда мне было три года, папа погиб.
131

Я его почти не помню. А тут, — повел рукою Пыжик в сто­
рону стеллажей с книгами, — папина библиотечка. Уйма
интересных книг. Когда прочитаю их... Ой... одну минуту!
Он суетливо открыл тумбочку, втиснутую между диваном
и письменным столом, и, вытащив оттуда вазу с яблоками,
поставил перед нами.
— Яблоки! — пробормотал Пыжик. — Не совсем хоро­
шие, но, может, попробуете? А? Что в самом-то деле! Ва­
ляйте!
Марго засмеялась.
— Пробуй, Галка! Все равно выбрасывать!
Пыжик смутился.
— Да нет, — сказал он, вспыхнув, как девочка, — есть их
все-таки можно. Честное пионерское!
— Ой, Пыжик, — сказала я, — ну кто же так угощает
гостей? Надо угощать гостя, как самого себя.
Чтобы не обидеть Пыжика, мы взяли по яблоку.
Марго спросила:
— А где продукты? Показывай!
Мы пошли на кухню. Грызя яблоко, Марго выложила
на тарелку мясо, осмотрела картошку, пакеты с разными
крупами и другие продукты, которые Пыжик вытаскивал
из кухонного стола и холодильника, а все осмотрев, повер­
нулась ко мне:
— Ну, чего приготовим? Давай!
А что я могла давать? Советы? Указания? К сожалению,
должна признаться, что сама я ни разу не пробовала гото­
вить. И это не так уж удивительно. Моя мама — шеф-повар,
и я не думаю, что папа стал бы есть мою стряпню. Да я бы
и сама, пожалуй, не решилась пообедать собственным супом
или вторым блюдом своего приготовления. Но не могла же
я сказать при мальчишке, что не умею готовить. Чтобы не
осрамиться, я стала называть разные супы и вторые блюда,
которые очень хорошо приготовляла мама, однако тут же по­
думала: «А вдруг Марго скажет: давай вот это и приготовим».
Но Марго, выслушав меня, повернулась к Пыжику
и спросила:
132

— Мука есть? Яйца есть? Сода?
А когда Пыжик все это выложил на стол, Марго надела
передник и сказала:
— Ладно! Сделаю суп с клецками и блинчатые пирожки.
На сладкое подадим печеные яблоки. А теперь не мешайте
мне!
Я с удовольствием выполнила приказ Марго. Сказать
откровенно, я побоялась принимать участие в этом темном
деле. А вдруг мы приготовим вдвоем такую гадость, которую
никто из Пыжиков и в рот не возьмет.
Пока Марго стряпала, мы с Пыжиком сидели в его ком­
нате и культурно разговаривали о книгах. Он уверял меня,
будто прочитал почти все книги, которые стояли на стел­
лажах, но я не могла поверить этому, потому что книг было
не меньше тысячи.
— И неужели все понял? — спросила я.
— Нет! — честно признался Пыжик. — Но пойму когданибудь все до одной. Художественную литературу я и сейчас
понимаю, но с научными книгами труднее. Они написаны
таким языком, что не очень легко понять, в чем дело. И всетаки обязательно осилю все книги. Я дал слово прочитать
их, чтобы таким же быть, как папа.
— Летчиком?
— Конечно, я хотел бы летать, как папа. Но это невоз­
можно. Мама сказала однажды, что она будет мучиться каж­
дый день и думать: а вдруг со мною случится что-нибудь,
как с папой.
В это время с кухни прибежала Марго и принесла пробу.
— Суп уже! — сказала Марго. — Пробуйте, как соль?
Хватит или подсолить еще?
Соли вполне хватало. Даже было немножко множко, но
я промолчала, а Пыжик только поморщился, и довольная
Марго умчалась обратно; мы же снова стали разговаривать.
Я спросила Пыжика, не может ли он помочь мне перевоспи­
тать Марго. Пыжик сказал, что для него это раз плюнуть, но
он должен сначала хорошо продумать план воспитательной
работы и посоветоваться с мамой.
133

Наконец обед Марго сделала. Ну, суп был так себе. Обык­
новенный. А вот блинчатые пирожки — мировые. Я еле
удержалась, чтобы не съесть еще один. И, наверное, съела
бы, если бы не знала, что этими пирожками Пыжик должен
кормить свою маму.
А когда обед был уже приготовлен, мы начали играть.
Пыжик показывал мне и Марго приемы самбо.
Я узнала в этот день, что слово «самбо» составлено из
первых трех букв слова «САМозащита» и начальных букв
двух слов — «Без Оружия». Но эти знания никак не по­
могли ни мне, ни Марго. Мы обе летали на пол так же,
как любой человек, который и не подозревает даже, что
такое самбо.
Мы, наверное, целый час боролись, как вдруг в дверях
комнаты появилась незнакомая девочка с большими синими
глазами.
Пыжик закричал:
— Ребята, это же моя мама! Мама, это из нашего класса!
Мои товарищи!
Девочка с большими синими глазами подошла к нам,
и я увидела, что она совсем не девочка, а самая настоящая
взрослая, только очень-очень маленького роста. Меньше
меня. Чуть-чуть повыше Дюймовочки.
— А тебе нельзя бороться, — сказала мама Пыжика, по­
давая руку Марго. — Взгляни в зеркало, какая ты бледная!
У тебя как сердце?
— Иногда бывает трудно дышать! И колет! — сказала
Марго.
Мама Пыжика внимательно посмотрела на нее, потом
оглядела меня и улыбнулась.
— Меня зовут Софья Михайловна! — сказала она и по­
вернулась к Пыжику. — Ну, приглашай своих друзей к столу.
Будем обедать. Мой сын, девочки, сегодня сам готовил обед.
За качество не ручаюсь, но горячий обед.
Пыжик засмеялся.
— Обед готовила сегодня Марго! — сказал он. — За его
качество я тоже не ручаюсь.
134

Мы стали отказываться, но Софья Михайловна и слы­
шать ничего не хотела, поэтому пришлось и нам пообе­
дать.
За столом было очень весело. Софья Михайловна и Пы­
жик так хвалили стряпню Марго, что она светилась вся от
удовольствия, словно смазанная жиром.
Больше часа мы еще просидели у Пыжика, а когда со­
брались уходить, Софья Михайловна повела Марго к себе
в комнату, чтобы послушать ее сердце.
— Видишь, — сказал Пыжик, — моя мама сразу увидела,
что Марго больная... Она очень хороший врач. Она даже
операции делает на сердце, а за такие операции не всякий
врач-мужчина берется.
— Женщины вообще способнее мужчин! — сказала я. —
Вот тебе первый пример. А ты тогда в поезде спорил!
Скоро вернулись к нам Марго и Софья Михайловна.
Марго застегивала на ходу пуговки. Софья Михайловна
выглядела серьезной, озабоченной.
— Вот что, Машенька, — сказала она, положив на плечо
Марго руку, — скажи своей маме, что я хотела бы погово­
рить с ней. О твоем здоровье. Скажи ей, что я очень, очень
прошу зайти ко мне. Примерно в такие часы я всегда дома.
Скажешь?
— Да! — кивнула Марго. — А я не могу умереть?
— Ну что ты, Машенька! — потрепала Софья Михайлов­
на Марго по плечу. — Кто же умирает в такие годы? Да и кто
это позволит умереть? Но тебе надо обязательно лечиться.
Значит, Марго действительно серьезно больна, я это по­
няла по глазам Софьи Михайловны.
Бедная Маргушка! А я, дура, щипала ее. Мне стало так
стыдно, что я чуть не разревелась. Но разве слезами испра­
вишь что-нибудь? Чтобы хоть немного искупить свою вину
и чтобы сделать Марго приятное, я сказала, когда мы воз­
вращались домой:
— Твой обед просто замечательный! И Пыжик, и Софья
Михайловна в восторге. Особенно Пыжик. Ты заметила, как
смотрел он на тебя? Настоящими влюбленными глазами.
135

Марго остановилась, подозрительно посмотрела на меня.
Лицо ее превратилось из розового в красное, из красного
в багровое. Наверное, от моих слов она покраснела вся, от
головы до пяток.
— По-моему, он влюблен в тебя! — сказала я.
Марго закрыла лицо руками.
— Бессовестная, бессовестная! Как не стыдно! — про­
шептала она и вдруг, толкнув меня, бросилась от меня прочь
и, не оглядываясь даже, убежала раньше, чем я успела ска­
зать ей, что я пошутила.
Дома я опять читала журналы по науке и технике и, ка­
жется, нашла все-таки свое будущее.
Да, вот такую работу я с удовольствием стану делать
всю жизнь. Не знаю только, нужны ли большие знания
по математике, чтобы работать на такой полезной долж­
ности.
Дело в том, что морская вода содержит, оказывается, не
только соль, но и много разных полезных металлов. Мор­
скую воду перерабатывают (но как — этого я не поняла, по­
тому что статья написана трудным языком) и выделяют из
нее медь, цинк, марганец, золото и другие металлы. Морская
вода превращается в обыкновенную после того, как из нее
извлекут металлы, и становится годной для питья, для оро­
шения полей.
Если переработать из морской воды в простую такое ко­
личество, каким можно оросить двести гектаров земли, то из
этого количества воды получится пять килограммов чистого
золота и много других металлов.
Очень интересная работа. А жить у моря — разве это не
чудесно?
Я люблю море. И наше, Балтийское. И Черное, где
жила с мамой целый месяц, когда мама ездила в Крым
лечиться.
Надо обязательно узнать, где, в каком институте можно
научиться превращать бесполезную морскую воду в полез­
ную для всех.
Завтра спрошу у кого-нибудь.
136

13
Валя опять получила письмо. Нептун и четыре бороды
пишут ей в этом письме (я опять переписываю его на всякий
случай, потому что вся история с письмами кажется мне
подозрительной):
«Все пропало. Нам не спастись. Если до завтра
останемся живы, сообщим или письмом или теле­
граммой. На всякий случай подбери решительных
ребят, но не более пяти-шести человек. Жди даль­
нейших сообщений.
Нептун — гроза морей и четыре бороды».
— Надо подбирать! — сказала Валя.
— А вдруг розыгрыш? — спросила я и, подумав немного,
предложила посоветоваться с Пыжиком. — Мне кажется, —
сказала я, — он с головой парень. И у него так много разных
книг... Думаю, нам будет полезно поговорить с ним.
— А он не проболтается?
— Что ты! По-моему, он совсем не болтун. Пойдем?
И мы пошли.
Застали мы Пыжика у входа в квартиру. Он стоял на при­
ставной лесенке с проволокой на шее, с большими плоско­
губцами в руках.
— А, здорово, — закивал головою Пыжик. — Привет,
привет! Придется вам подождать минуточку... Перегорели
пробки. Я сейчас! Я их в два счета!
И действительно, он недолго заставил ждать. Пожимая
нам руки, Пыжик сказал Вале:
— Я ведь один живу с мамой. А она — только женщина.
Так что мне самому приходится делать мужскую работу.
Валя сказала:
— Мы пришли посоветоваться!
— Об одной загадочной тайне! — уточнила я.
Глаза Пыжика засветились.
— Тайна? Это здорово! Это хорошо, что вы пришли.
137

— Но, — предупредила я, — об этом никто, никто не
должен знать!
— Кому говоришь? — усмехнулся Пыжик. — Мне? Да
знаешь ли ты, сколько погребено здесь разных тайн? — Он
постучал кулаком по груди. — На дне океанов не найдешь
столько погибших кораблей, сколько у меня тут загадочных
тайн.
Мы рассказали все, показали Пыжику и письма, и теле­
грамму.
— Только сохраняйте спокойствие! — сказал он, выслу­
шав нас. — Не такие тайны приходилось раскрывать. Какнибудь разберемся. Не в первый раз!
Он вытащил из стола большую лупу с костяной черной
ручкой и, прищурив глаз, принялся исследовать полученные
письма, разглядывая каждую букву.
— М-да! — покачал головою Пыжик. — Это становит­
ся интересным. Так, так! Та-а-ак! Понятно! Ну да, я так
и знал! — сказал он наконец, сдвигая брови.
Валя беспокойно заерзала на стуле.
Пыжик посмотрел на нас строгим учительским взглядом
и вздохнул так, как только вздыхает одна тетя Паша — наша
школьная гардеробщица, когда 8 марта ей приносят подарки
от всех классов.
— Все понятно! — вздохнул Пыжик, нюхая письмо, на­
писанное красными чернилами. — Видите, какие буквы?
Смотрите внимательно. Как думаете, чем написано?
Он выдержал паузу, потом подошел к двери, закрыл ее
плотно и, вернувшись к столу, провел ладонью по лбу.
— Кровью написано! Понятно? — Пыжик взглянул на
нас каким-то замогильным взглядом (не знаю, можно ли так
сказать, но другими словами мне не передать его взгляда).
У Вали от испуга отвалилась нижняя губа. Она хотела
спросить что-то, но так и осталась сидеть с широко откры­
тым ртом. Я почувствовала такой жар на щеках, что стала
похожей, наверное, на вареную свеклу или на вишневый
кисель.
— Но... п-п-почему кровью? — пролепетала Валя.
138

Пыжик презрительно хмыкнул:
— Старый прием! С бородкой приемчик! Неужели не
догадались?
— Нет! — признались мы.
Да и как догадаешься, если не знаешь, о чем догадывать­
ся?
— Эх, вы, — усмехнулся Пыжик. — А ты говоришь, —
повернулся он ко мне. — Да, что ты говорила в поезде?
Девочки самые развитые? Ну, вот и покажи свое развитие!
Если, конечно, у вашего брата головы привинчены для со­
ображения, а не для того, чтобы шляпки носить!
— Тушью! — крикнула я.
— Карандашом! — подскочила Валя.
— Молоком! Молоком! — замахала я руками. — А потом
надо подогревать написанное на огне! Чтобы прочитать!
Пыжик скривился, будто мы с Валей были такие безна­
дежные тупицы, что смотреть на нас можно было только
с таким кислым видом.
— Кровью, кровью пишут! — вытянул он губы и помахал
перед носом каждой из нас пальцем. — Это вы найдете, если
умеете читать, конечно, в любом романе... Да! В любом!..
Одного благородного англичанина захватили морские
пираты. Захватили вместе с его верным бульдогом Ганни­
балом, а он взял да и написал письмо. Кровью!
— Кто? Бульдог?
— Не остри! — огрызнулся не хуже бульдога Пыжик. —
Благородный англичанин написал. Ну, и пираты остались
с носом. Друзья англичанина быстро разыскали его и осво­
бодили, конечно.
— А бульдога? — спросила Валя.
— А бульдог сидит и ждет, когда ты освободишь его. Но
давайте серьезно. Без бульдогов и без острот. Итак, что нам
известно? А известно нам пока еще немного! Мы знаем толь­
ко, что их пятеро.
— Кого? — не поняла я.
— Бульдогов! —• огрызнулся Пыжик. — Кого! Кого! Яс­
но — моряков! Нептун кто? Гроза морей? Да? А если гро139

за — значит, так мог назвать себя только капитан дальнего
плавания. Почему гроза? Да потому, что так только и назы­
вают капитанов дальних плаваний. Им что, капитанам? Да
им чихать и на моря и на океаны. Не боятся, иначе говоря.
Все теперь понятно?
— Нет! Непонятно, почему же гроза морей пишет кровью.
— А чем же он будет писать, если его взяли в плен? Пи­
шущую машинку ему дадут, что ли?
— Плен? Почему он в плену? В каком плену?
Пыжик пожал плечами:
— Ну, знаете...
— Ничего не знаем! Объясни, при чем тут плен?
— Очень даже при чем! — Пыжик даже покраснел от воз­
мущения. — Октябренку и то ясно, что Нептун захвачен кемто и что его держат в каком-нибудь подвале. Пошевелите-ка
мозгами и скажите: с какой стати он станет писать кровью,
просить о помощи, если прогуливается по городу и тросточ­
кой помахивает? Тут все ясно. Ясно, что ждет помощи. Ясно,
что помощь должна прийти как можно скорее. Недаром же
он телеграфирует.
— Для чего же его захватили?
— Чай пить! — со злостью сказал Пыжик. — Музыку
слушать! Танцевать! Захватили, конечно, для того, чтобы
выпытать секреты. Ну... например... как называется пароход,
куда плывет, какой груз, сколько человек команды и другие
секреты!
— А по-моему, все это чепуха! — сказала я.
— Но чепуха-то ведь интересная! Скажи нет! А потом,
ничего же еще не известно. Может, чепуха, а может, не чепу­
ха! И вообще, не понимаю! Такое интересное дело попалось
в руки, а вы нос воротите от него! — Пыжик скрестил на
груди руки и сказал: — Зря таких писем никто не напишет!
Тут что-то есть! А если ничего нет, — тогда что? Нам влепят
по единице? Сожгут на костре? Заставят смотреть подряд
все телепередачи? Одну минутку! Я забыл это слово! — Он
подошел к стеллажам, снял словарь с полки и, раскрыв за­
ложенную страницу, прочитал: — Ин-ту-и-ция! Чутье, до140

гадка, инстинктивное понимание! Во! У меня, братцы, ин­
туиция эта самая! Понимание чутьем! Я еще ничего не знаю,
но чувствую — в какую-то беду попали советские моряки»
Может, шпионы захватили их, а может, они сами захватили
шпионов и держат их, не могут отойти ни на минуту, чтобы
не убежали шпионы.
— Чепуха какая-то!
— Но интересная же чепуха! Зачем тебе все надо, чтобы
обязательно было на самом деле, по-заправдошному!
— Почему же они не сообщили в милицию, почему об­
ратились к Вале? — спросила я. — И почему именно к Вале,
а не в другое место?
— Ну, знаешь, — усмехнулся Пыжик, — задавать вопро­
сы гораздо легче, чем отвечать на них. Почему ты Сологубова, а не троллейбус номер два? Почему у нас ноги, а не
колеса?
— Дело в том, — сдвинул брови Пыжик, — что многое
становится ясным только в конце романа. Все приключе­
ния обычно начинаются именно с таких загадок... Снача­
ла ничего не понимаешь, но это же и хорошо. Если бы все
сразу было понятным, тогда и читать неинтересно. Ты вот
спросила, почему они не обратились в милицию! Ну, а за­
чем же им обращаться, если они, может быть, сами решили
распутать все это дело!
— Да какое дело-то? Никакого еще дела нет!
— Нет, так будет! Не торопитесь! Все будет! И дело,
и приключения! У меня интуиция! Да!
— А если нам самим обратиться в милицию? — пред­
ложила Валя.
— С таким-то делом? Ха! Сказала тоже! Вот если бы ок­
тябренок затерялся, — тогда другой разговор. Тогда мама
или бабушка могли бы заявить о пропаже в отделение, и че­
рез полчаса им бы уже позвонили и сказали: «Зайдите за ва­
шей пропажей и получите вместе со слезами и мокренькими
штанишками!» А тут дело серьезное! И уж если этот Нептун
и бороды сами не обратились в милицию, — нам тоже нечего
выскакивать! В общем, нужно готовиться!
141

— К чему готовиться?
— Интуиция подсказывает мне: будут большие события!
Надо организовать спасательную экспедицию!
— Кого спасать?
— Кого потребуется, того и спасем! Давайте обсудим
кандидатуры будущих участников экспедиции. Какие есть
предложения? Не стесняйтесь!
— Ну, — сказала я, — мы трое! Это раз!
— Чи-лень-чи-пень! — предложил Пыжик.
Но я стала доказывать, что мальчишки разболтают все
и что вообще я против того, чтобы нам мешали. Пыжик
пусть войдет в спасательную экспедицию, но остальными
пусть будут только девочки.
— Это почему же? — спросил Пыжик, как будто он не
слышал моих объяснений.
— Потому, что ты... подходящий для нас, а все остальные
мальчишки... Не надо, в общем, мальчишек.
— Но тут потребуется сила, а у вашего брата вместо си­
лы — слезы!
— Ну и неправда! Пригласим Нину Станцель. Она
спортсменка. С нами пойдет также Джульбарс,
— Овчарка?
— Угу!
— Овчарка — это хорошо! Овчарку я приветствую.
— А по-моему, возьмем еще Марго — и хватит! — сказала
я. — Четыре девочки, овчарка и ты — это уже приличная
экспедиция. Мы возьмем палки. На всякий случай. Я могу
захватить большой поварской нож. Чтобы защищаться. Ну,
что еще нужно?
— Пятерых, — сказала Валя, — вполне достаточно. И на­
зовем свою экспедицию: «Пятеро смелых по спасению че­
сти».
Пыжик стукнул кулаком по столу:
— Нас пятеро, но среди членов экспедиции не должно
быть ни одного труса. — Он мечтательно улыбнулся. — Хо­
рошее название для кинокартины: «Пятеро смелых спасают
грозу морей и четыре бороды». Ладно. Быть всем наготове.
142

Объяснить Марго и Нине обстановку и будем... Да, будем
ждать развития событий.
Когда мы уходили, я задержалась в передней, чтобы най­
ти шарфик, который лежал у меня в кармане. И как только
мы остались одни с Пыжиком, я спросила:
— Ты веришь, что все это серьезно?
Пыжик захохотал:
— Чудачка! А зачем тебе обязательно по-серьезному все?
— Мне кажется, кто-то разыгрывает нас!
— Ну и что? Ну и пусть! И разве неинтересно узнать, кто
разыгрывает, почему разыгрывает и чего хотят от нас те, кто
затеял такое дело? — Он приподнялся на цыпочках, обхватил
пальцами горло и пропел, вращая глазами: «Вся на-а-аша
жизнь игра-а-а!» — и, подтолкнув меня в бок, спросил: —
Кто это сказал?
— По радио передают!
— Ну, и все! Точка! Будем действовать! А потом разбе­
ремся. Что мы теряем, в конце концов?

/У