Золотая мафия [Василий Васильевич Моисеев] (fb2) читать онлайн

Василий Васильевич Моисеев Золотая мафия Роман

Глава 1

Вадим Ковалев очень сильно расстроил своего коллегу Черенкова. Во-первых, вернулся в Касимов не 13 мая, как обещал, а 15. Опоздал на целых два дня. Во-вторых, детектив областного УВД Ковалев приехал не на рейсовом автобусе, не на служебной машине, не на своем скромном, в конце концов, УАЗике, а на шикарном джипе «мерседес-бенц» стоимостью несколько десятков тысяч долларов. Не машина, а целое состояние. И этот факт не только удивил, а насторожил. Обескуражил. У Черенкова настроение упало до нуля, когда он увидел, что коллега подкатил к зданию милиции на сказочной иномарке. Откуда у простого подполковника завелись такие бешеные деньги? У начальника городского УБОПа Черенкова примерно такая же зарплата, а ездит он на старенькой «девятке», причем с постоянной головной болью о запчастях и бензине. Наши парни на шикарных иномарках не ездят. Ни на работу, ни в булочную.

— Твой? — с напускным равнодушием поинтересовался Алексей, поздоровавшись и надеясь услышать отрицательный ответ.

Алексею показалось, что чертов «мерседес» пробудил в голове нехорошие мысли. Не подозрения, нет. Ковалев, слава богу, пока не дал повода для подозрений, но какие-то сомнения зародились. На зарплату такую игрушку не купишь. А Вадим, будто поддразнивая, не без гордости подтвердил:

— Мой. 79 тысяч баксов отвалил. Зверь, а не машина. Прокачу, если будешь хорошо себя вести.

Алексей на шутку не отреагировал. Не до шуток, если в разговоре упоминаются такие сногсшибательные цифры. Откуда только берутся? И сухо ответил:

— Боюсь, нас неправильно поймут. Лучше на моей «девятке» покатаемся, а «мерин» пусть поторчит у горотдела. Не бойся, отсюда не угонят. Перекладывай вещи, и поедем. Баня давно готова.

О причинах задержки Черенков выспрашивать-выведывать не стал, решив, что Вадим обо всем расскажет сам. Главное, детектив сдержал слово и приехал. Приехал не в гости, не на экскурсию, не на шашлыки, а для детального и близкого ознакомления с Касимовским «Цветметом», заводом по выпуску золота с четырьмя девятками. Не завод, а гордость касимовская. Авторитет города. Его экономическое благополучие. Его слава. Так оно и есть, и с этим не поспоришь, ведь таких заводов во всем мире только три: в США, в ЮАР и в Касимове. Действительно, слава. Но слава не только хорошая. Плохая тоже. И недобрая. С этим тоже не поспоришь. Желтый цвет золотого «тельца» для многих касимовцев оказался слишком притягательным и привлекательным, и не у всех хватило твердости в противоборстве с соблазном разбогатеть. Причем разбогатеть быстро и сказочно. Не всем это, правда, удалось. Далеко не всем. А некоторым не удалось ни разбогатеть, ни дожить до преклонной старости.

Вожделенная баня находилась не в городе, а в пригороде, в деревне. В частном жилище, принадлежавшем Черенкову на двоих с тестем и ставшим для убоповца после разлада с женой последним приютом. Дорога от здания городского отдела милиции заняла минут пятнадцать, однако в их положении это было большим временем. Особенно для Алексея, допустившего вопиющее невнимание к строгому и пунктуальному тестю. Горе-парильщики припозднились на целый час, а Иван Григорьич не делает исключений из правил и вряд ли примет какие-либо доводы в оправдание. Вся надежда на мирное решение проблемы увязывалась с бутылкой «Колесника» и ящиком пива, специально прихваченным Алексеем для примирения.

Последний отрезок пути проехали молча. Вадим пытался разглядеть что-нибудь интересное и примечательное, однако кроме лесного массива ничего не видел. Похоже, облюбованная убоповцем деревенька обеими околицами упиралась прямо в сосновый лес. Так и оказалось. Крайние дома действительно стояли впритирку к лесу. Метрах в десяти.

— Грибы под самым носом, — похвастался Черенков, — никуда не надо ездить. Сто метров от дома отошел, и вот они, родимые. Прошлым летом дед грибами на две зимы запасся. Каких только нет: и вареные, и соленые, и квашеные, и даже свежемороженые на жарку. Такие грибы я больше всего люблю. Достал из морозилки — и на сковородку. Хоть с картошкой, хоть с яйцами. Вкуснотища! Скоро попробуешь. Дед у меня хоть и ворчливый, но гостям всегда уважит. А вот на меня долго дуться будет. Ладно, переживем как-нибудь. Ну, слава богу, приехали.

«Жигули» уперлись в белые металлические ворота. Едва Ковалев следом за хозяином выбрался из машины, желая помочь открыть ворота, как со стороны дома раздался злобный лай. Судя по яростному рычанию, за воротами находилась не простая дворняжка, а бойцовая собака.

— Не бойся, он на привязи, — успокоил Алексей и пояснил: — Без собаки в этой глухомани неуютно жить. Свирепый пес, я сам лишний раз стараюсь к нему не подходить. За своего только Ивана Григорьича признает. Так что без нужды по двору не шляйся.

Это было шуткой. Слоняться ночью по чужому подворью в замыслы детектива не входило, хотя ознакомиться с местами, избранными убоповцем для обитания, не мешало бы. Многие люди за свой короткий век полмира исколесят, пока не отыщут подходящего для комфортной жизни уголка, и не осядут там до конца бренных дней. Одни в поисках счастья едут в большие города, мыкаются десятилетиями по чужим углам в терпеливом ожидании собственной квартиры, другим эти города ни за какие коврижки не нужны. Тоже своеобразие характера. Пожалуй, Ковалев никогда и ни за что не согласится жить в таком лесном крае. Пусть тут чистый воздух, не чета городскому, пусть изобилие грибов под самым крыльцом, пусть до реки рукой подать. Безмятежная тишина. Полная благодать. Но здесь нет привычного ритма жизни, вне которого Вадим уже не сможет существовать. Хотя иногда этот ритм бывает слишком бешеным и изматывающим, требуя передышки. А для небольшой передышки такой уголок был бы кстати. Есть где сменить городскую обстановку на деревенскую, недельку в земле поковыряться. Цветы какие-нибудь посадить, картошку, яблоньки-вишенки в землю воткнуть. Отдохнуть активно. А на такой усадьбе повозиться есть где. Пожалуй, соток десять, если не больше. Даже парник есть. И приличный. Не сразу поверишь, что его содержанием занимаются мужчины. Хозяйственный у него коллега, ничего не скажешь. Не столько он сам, конечно, сколько тесть.

Черенков проследил за внимательным взглядом детектива и показал рукой на пристройки в дальнем углу усадьбы:

— Там баня. Сейчас машину поставим, в дом заглянем на минутку и бегом в парилку. Пока дед все пары не выпустил.

Три десятка метров от дома до бани они преодолели под несмолкаемый, грозный лай, стихший лишь после того, когда за спинами закрылась дверь предбанника. Строгий Иван Григорьич хмуро восседал в одиночестве за длинным столом и смотрел на будущих компаньонов неприветливо.

— Здорово, дед, — миролюбиво обронил Черенков, будто они расстались не сегодняшним утром, а неделю назад, и ткнул рукой в сторону гостя, — познакомься. Вадим Ковалев, старший оперуполномоченный из Рязани. Подполковник, как и я, только немного моложе. А это Иван Григорьич, мой любимый тесть. Самый лучший тесть в мире.

Высокая похвала на деда не подействовала. Он мельком, вроде как-то недружелюбно глянул на рязанского гостя и грозно уставился на зятя:

— Ты на какое время парилку заказал? На восемь? А сейчас сколько? Начало десятого. А легко, думаешь, полтора часа поддерживать парилку в нужном состоянии? Мне, милый мой, не пятьдесят лет, чтобы торчать в бане столько времени. Еще несколько таких банных дней, и я все здоровье потеряю. Совсем старика не жалеешь. Так и хочешь доконать раньше времени.

Черенков молча и виновато водружал на стол содержимое портфеля. Однако длинный бутылочный ряд не возымел нужного положительного эффекта, Иван Григорьич продолжал ворчать.

— Из-за тебя две лишние охапки дров сжег, все дела забросил. Думаешь, у тебя одного дела, а у деда нет? Думаешь, хозяйство чужими плечами держится? За таким домом, милый мой, пригляд нужен. Мало того, что сам утром чуть свет уезжаешь и в полночь возвращаешься, так еще и меня от дел отрываешь. Битых полтора часа потерял. В такой жаре. Как только сердце из груди не выскочит.

Черенков поставил на стол последнюю, двадцатую бутылку с пивом и подмигнул Вадиму. Кажется, гроза потихоньку стихала. Алексей оживился.

— Какое сердце, Иван Григорьич? — бодро переспросил он. — Твоему сердцу любой двадцатилетний парень позавидует. Как думаешь, Вадим, сколько моему деду лет?

Вадим, уже успевший раздеться, глянул на деда внимательней. Высокий, поджарый, без излишков жира, здоровый цвет лица, зарумянившийся после нескольких заходов в парную. Густая шевелюра, живой выразительный взгляд. Выглядит лет на пятьдесят. В крайнем случае, на пятьдесят с лишним. Не старше. Детектив так и сказал:

— Пятьдесят пять.

Черенков удовлетворенно засмеялся. Повернулся к тестю:

— Слышал, дед? На целый десяток моложе выглядишь. А ты про сердце сказки рассказываешь, — и не без гордости за тестя поведал: — С некоторыми гостями иной раз до четырех часов утра паримся. Представляешь? Целую ночь сидим в бане. Насчет баньки Ивану Григорьичу нет равных ни по выдержке, ни по опыту. Пиво будешь?

Алексей повернулся к тестю и, не дожидаясь ответа, услужливо протянул откупоренную бутылку. Однако тот миролюбивый жест проигнорировал. Проворчал:

— Ты для чего человека за полтыщи верст вез? Пиво лакать или веничком побаловать? Выпьем, успеем. Вначале попарьтесь малость да разогрейтесь как следует, а потом уже к бутылкам тянитесь. Не жди, распаковывайся. Не тяните, дуйте в парилку. Там сейчас в самый раз. Ежели мало покажется, плеснешь немного.

Алексей окинул взглядом запотевший бутылочный ряд. И недоверчиво спросил:

— А ты?

Дед приложился к мокрому лицу полотенцем и снова проворчал:

— Я немного погожу, остыну. Не бойся, все не выпью. У меня вон полный термос горячего чая. Вот с чем в парилку ходят, а не с холодным пивом. Ну, бутылочку, может, выпью.

Он проследил, как зять с гостем юркнули в парилку и потянулся к откупоренной бутылке. В парилке холодное пиво не идет ни в какое сравнение с горячим чаем, но пару глотков можно позволить. Даже побольше. Будут знать, как опаздывать. Другой на его месте вообще плюнул бы на это дело и в восемь часов вечера, на худой конец в полдевятого, смотрел бы спокойно телевизор и ни о какой бане не беспокоился. Они еще благодарить должны.

По-прежнему хмурый, Иван Григорьич направился в парилку и сел на полок. Понаблюдал, как Алексей сноровисто и умеючи обихаживал рязанского детектива березовым веником, вызывая у того умиротворенные охи-ахи. Гость ощущал наслаждение деревенской парилки, впитывал непередаваемую оздоровительную ауру бани. Кстати, собственными руками Ивана Григорьича построенной и возведенной. И не только бани, не только бассейна. Дом, парник, пристройки, гараж — все прошло через его руки. А с верхнего полка доносилось:

— О-ох… О-ох… Вот это да, вот это уважили, вот это ублажили… Вот это спасибо, век не забуду. Вся хворь вышла, лет на двадцать помолодел. Наверное, для первого раза хватит, а то не выдержу. Надо остыть немного.

— Тебе видней, — отозвался Алексей, — сам смотри, дело хозяйское.

Он перестал размахивать веником и присел рядом с тестем. Вадим начал было вставать, намереваясь выбраться в предбанник, но Иван Григорьич не позволил. Он взял из рук Алексея веник и голосом, не терпящим возражений, категорически вопросил:

— Я для чего полдня тут торчал? Чтобы вы в предбаннике пиво пили? Ишь, две минуты в парилке погрелись — и к бутылкам потянулись. Не выйдет. А ну, пацанва, ложись рядком! Я научу вас париться.

Алексей уставился на тестя с недоумением, перевел взгляд на Вадима. И хотя неудобно было диктовать гостю банный режим, но и портить деду настроение дважды за один вечер не хотелось. К тому же тот воинственно встал возле самой двери, будто специально отсекая молодежи путь к предбаннику с прохладным живительным пивом. Алексей молча полез на самый верх, подвинулся, предоставляя Вадиму место рядом.

Наглядный урок Иван Григорьич начал с неторопливого обмахивания веником разомлевших клиентов, приговаривая и объясняя:

— В парилке веником особо не машут, веником тоже надо обходиться умеючи. Чувствуете движение пара? Погорячело, говорите? То-то же. Надо, чтоб пар вовнутрь тела проник, до самых косточек чтоб достал. А мы ему поможем, мы его вот таким макаром щас в самое нутро и направим. Вот так, вот так!

Свои теоретические выкладки бывалый парильщик сопровождал резким и интенсивным прижатием горячего веника к телу «клиентов», не обращая внимания на восторженные вскрики, и лишь приговаривал:

— Ну-ка, давай ноги прогреем. Вот так, вот так! Теперь поясницу, теперь спины. Вот так, вот так! А теперь, пацанва, поворачивайся животами вверх. Грудь парить будем, простуду выгонять.

«Пацаны» послушно перевернулись на спину, прикрывая лица от горячих воздушных потоков и продолжая восторженно охать. Вот теперь, пожалуй, достаточно. А то и вправду слишком уж разошелся.

— Вот теперь хватит, — нравоучительно изрек дед, — для первого раза, знамо дело. Показал бы вам класс, если б вовремя приехали.

Он бережно опустил заметно поредевший веник в алюминиевый тазик с водой и первый вышел в предбанник. Перевел дух, уселся на лавку у стола, подождал, пока разомлевшие компаньоны уселись напротив и повел взглядом на призывный бутылочный ряд:

— Где моя откупоренная? Дай-ка хлебну, пока не прокисла.

Алексей услужливо протянул свежую бутылку. В знак благодарности. И вспомнил про «Колесника». Поинтересовался:

— Может, по стопочке дерябнем?

Иван Григорьич приложился к запотевшей прохладной бутылке, сделал несколько глотков. Однако от водки категорически отказался. Заметил рассерженно:

— Сколько раз говорить, что в парилке водку не пьют? После бани — это другой разговор. Может, пожевать хотите? Проголодались, может? Ужин я приготовил. Разогреть только осталось.

Вопрос адресовался Вадиму. Алексей у себя дома голодный никогда не останется, давно бы уже сказал об этом. Вадим от еды тоже отказался. Он перед дорогой хорошо перекусил, почти целую курицу съел. До сих пор живот полный. Немного позже можно будет перекусить.

— Ты не стесняйся, — сказал Иван Григорьич, — будь как дома.

Алексей посмотрел на Ковалева. Видишь, мол, какой у меня гостеприимный тесть? И все же напомнил:

— Смотри, старый, не подведи. Я про тебя везде говорю как о самом крутом парильщике, самом большом спеце банного дела. Ты уж не оплошай.

Иван Григорьич нахмурил брови, обронил обиженно:

— Можно подумать, дед когда-нибудь оплошал. Не было такого. И не будет. Особенно когда с хорошим человеком паришься. Рядом с хорошим человеком сам лучше становишься, душой молодеешь, телом крепчаешь. Часикам к четырем убедитесь в моей правоте.

Вадим вопросительно уставился на Черенкова. До четырех часов утра? Они пробудут в парилке почти пять с половиной часов? Алексей пожал плечами, покосился на тестя. В парилке вся власть принадлежала деду. Безраздельно и единолично. Все возражения — только за дверью предбанника. А лучше вообще ничего не возражать. Очень уж Иван Григорьич не любит возражений. А в остальном мужик что надо. Замечательный, можно сказать, мужик, особенно если учесть последние события в семейной жизни Черенкова. Куда бы он подался, если б не дед? Или на квартиру к чужим людям, или в свой родной кабинет, на обжитый диван. Второй вариант более вероятен, потому что чужие люди такого квартиранта не выдержат. О чем говорить, если родная жена не стерпела. Может, оно и к лучшему. Что бы он делал сейчас дома, куда никого нельзя ни пригласить, ни угостить, ни поговорить. А здесь раздолье, сам себе хозяин. Здесь баня, парься хоть каждый день, было бы время, здесь доверительная мужская компания, где можно расслабиться и говорить сколько угодно, хоть до утра. Лишь бы здоровья хватило. И говорить о чем угодно, хоть о работе, хоть о бабах. Лучше, конечно, о работе. Хотя бы вначале, пока не дошли до кондиции, а потом можно и о бабах. О второстепенном. Для разнообразия.

Глава 2

В дверях бара долговязый посетитель не задержался. Он кивнул головой стоявшим у входа охранникам, небрежно обронил, что его тут ждут, и слегка прихрамывая на правую ногу, пошагал через общий зал, лавируя между танцующими, в противоположную часть заведения. Там располагались отдельные номера, в одном из которых коротает время нужный ему человек. Босс.

Босс — франтовато одетый средних лет мужчина — был не один, а в компании с плечистым молодым парнем, с фигурой крепкой, словно сбитой, и больше похожей на каменный монолит. Это был личный водитель Босса, он же по совместительству телохранитель. На подошедшего трапезники уставились с интересом, пытаясь угадать новости, заставившие того появиться в уютном заведении. Босса просто так, без причины, не тревожат даже в «рабочие» часы, а уж во время вечернего раута тем более.

— Добрый вечер, приятного аппетита, — вежливо обронил долговязый, пробежавшись взглядом по накрытому столу. Судя по ополовиненной бутылке коньяка, по раздобревшим лицам, его собеседники расслаблялись уже не менее часа. Это хорошо. Значит, пребывают в приподнятом настроении и новость воспримут не столь болезненно, как на пустой желудок.

— Спасибо, — буркнул Босс и показал рукой на свободный стул. Пожелания долговязого были излишними, отсутствием аппетита Босс никогда не страдал. И водитель тоже.

Долговязый не стал ждать повторного приглашения, а послушно опустился на стул и негромко сказал:

— Он приехал, Босс.

И посмотрел на франтоватого мужчину вроде виновато, будто именно он сам явился причиной возвращения рязанского детектива в Касимов. Слава богу, рассудительный Босс так не считал. Франт поднес ко рту увесистый бутерброд, на котором хлеб и черная икра в процентном отношении не противоречили друг другу и занимали каждый свою половину. Вначале лениво откусил треть бутерброда, тщательно прожевал, словно пробуя на вкус, и уже затем отправил в рот оставшуюся часть деликатеса. Судя по лицу франта, бутерброд вызвал у него хорошие вкусовые ощущения и обещал немного сгладить восприятие о плохой новости.

— Приехал, значит, — усмехнулся франт и потянулся к бутылке коньяка, — решили, значит, копнуть поглубже…

Долговязый согласно кивнул:

— Выходит, так. Надо что-то предпринимать.

Он хотел высказать свои умные соображения насчет упреждающих планов и осекся под насупленным взглядом франта. В коричневых глазах Босса ясно читалось: сиди и сопи в две дырочки, не лезь поперек батьки в пекло со своими мыслями. Надо будет, спросят. Однако Босс проявил неожиданную лояльность и, плеснув себе и крепышу коньяку, спросил:

— Тебе коньяку или водки?

— Коньяку, — без раздумий ответил долговязый, освобождая Босса от необходимости звать официантку. Водки на столе не было.

Босс собственноручно наполнил третью рюмку красноватым напитком, поставил бутылку в центр стола, убедился, что закуска не иссякла, и поднял рюмку.

— За нас, — обронил коротко, — за нашу удачу.

За удачу выпить не мешает, а уж за себя, любимых, тем более. Соратники выпили почти одновременно и дружно ткнулись вилками в тарелки. Франт не стал изменять своим вкусовым пристрастиям и отправил в рот еще один бутерброд с икрой. Такой же равномерный, такой же питательный и сытный. И спросил:

— Так что ты хотел предложить, Нога? Что, по-твоему, надо предпринять, чтобы оставить ментов на голодном пайке?

Обладатель звучной и запоминающейся клички отвлекся от тарелки. И зачем-то глянул на крепыша, словно адресуя ответ не Боссу, а ему. И далеко не случайно. Нога знал, кто станет исполнителем его предложения. Если, конечно, оно будет одобрено.

— С завода надо рвать когти, Босс, — твердо сказал долговязый, демонстрируя уверенность в своей правоте, — лечь на дно. На время, конечно.

На какое именно время следовало лечь на дно и «урвать когти» с золотого завода, Нога уточнять не стал. Без того ясно и понятно, что притихнуть надо до тех пор, пока рязанские сыскари будут в Касимове. А сколько они тут пробудут и с какой целью они вообще сюда приехали, не знает никто. Остается лишь догадываться и надеяться, что для завершения дела по Самойловскому костру. Слабая, правда, надежда, потому что все арестованные по этому делу находятся не в Касимове, а в рязанском СИЗО. В этом случае уместней предположить, что рязанский детектив приехал допросить Ломтя. Тот действительно пока томится в Касимове. Но сутенер проходит по статье за вымогательство, а не по воровству золота с «Цветмета». Может, у сыщиков вообще нет никаких зацепок по золоту? Может, ходят кругами вокруг завода, вынюхивают что-то, выведывают, а что именно, сами не знают. Услышали звон, а не поняли, откуда он. Но зачем тогда выставили охрану в палате контуженого Друмова? Из уважения к ветерану «Цветмета»? Для тренировки своих остолопов? Или все-таки в расчете заполучить от золотых дел мастера важные показания? Крути не крути, а последний вариант видится самым логичным. Так что Нога прав, надо лечь на дно. Вместе с «концами». Весь вопрос, как это сделать, чтобы обойтись без потерь.

— Что конкретно предлагаешь? — переспросил Босс. — Как вырвать с завода когти, если мы повязли там по самые локти? Как уйти с завода, даже на время, если там все наше благополучие? На освободившееся место сразу придут другие, ринутся как голодные волки. Вот что пугает, мужики.

При этих словах Босс посмотрел на Ногу с надеждой, не скрывая, что ждет дельных идей. От крепыша-водителя ничего умного не дождешься, тот мастак в других делах. Впрочем, пока не до этого. Нога настроение Босса всегда угадывал с полуслова, с полувзгляда и сейчас прекрасно знал, что от него ждут в конкретный момент. За это и ценили братаны.

— Надо рубить концы, — с еще большей уверенностью заметил Нога, — а начать надо с «химика».

Короткопалая лапа Босса, потянувшаяся было за очередным бутербродом, замерла. Он посмотрел вначале на автора идеи, желая удостовериться, что не ослышался, потом на крепыша. Тот тоже отказывался что-либо понимать. Непросто понять, если Нога предлагает убрать «химика», с которым связано их благополучие, который придумал и организовал механизм хищения золота. Без «химика» им на заводе делать нечего, они не смогут незаметно изъять из производства даже несколько граммов золота, не то что килограммов. Изъять то смогут, но администрация сразу спохватится. Устранение «химика» означает окончательный уход с завода, отказ от налаженного конвейера. Но, с другой стороны, гарантирует безопасность. Не стопроцентную, конечно, не полную, потому что сегодня полную гарантию не дает даже государственный банк, но спокойствие предоставляет. Спокойствие, которое ни за какие деньги не купишь. Даже за золото. После небольшой заминки Босс все же взял из горки желанный бутерброд и переспросил:

— Что ты вякнул про «химика»?

Предложение соратника прозвучало слишком смело, чтобы не иметь под собой крепких обоснований. Нога обязательно должен подкрепить свои слова. Здесь не базар, здесь за каждое слово надо держать ответ. Если он, Босс, начнет устранять своих людей по чьему-то первому предложению, то через полгода в группе не останется ни одного надежного человека. А если еще учесть, что менты взяли стойку и вынюхивают след, то недолго вообще загубить дело и остаться в гордом одиночестве. Безработным, вдобавок.

— Менты не сегодня, так завтра возьмутся за завод, — уверенно заявил Нога, — помяни мое слово, Босс. Рязанский детектив за этим приехал. Пока, слава богу, один, но подмогу вызвать недолго. Единственный звонок в Рязань, и через три часа Касимов будет стоять на ушах. Не надо доводить дело до этого звонка, Босс. Если детектив с Лешим что-нибудь раскопают, то нам крышка. А копать они начнут с самого начала, с нуля, и первый, кого возьмут за яйца, будет «химик». Вот увидишь. А он знает всю цепочку, от цеха и до проходной. Он знает имена, Босс. И тебя тоже.

Последние слова прозвучали убедительно и весомо. Нога прав в своем невеселом раскладе. И насчет предполагаемых действий ментов, и насчет осведомленности «химика». Если менты возьмутся за завод всерьез, то «химик» обязательно попадет к ним в лапы, пусть и не в числе первых. Да и какая, собственно говоря, разница, каким по счету «химик» окажется в камере. Вся беда в его осведомленности, а молчать он не станет. Менты не дадут молчать, у них есть костоправы, хорошо знающие приемы неотложной помощи при потере разговорчивости. На этот счет менты мастаки, при надобности немого заставят говорить.

— Но у ментовки ничего нет по «Цветмету», — возразил Босс, не желая соглашаться с тяжелым предложением, — ни заявлений администрации завода о кражах золота, ни улик, ни свидетельств. Это я точно знаю. Одни предположения, голые догадки. Вокруг «Цветмета» вообще полная тишина. Может, тревога ложная, зря мы всполошились? Может, подождем? А «химика» на пару недель отправим в отпуск, куда-нибудь подальше. Человечка к нему приставим — на всякий непредвиденный случай.

Свои соображения Босс высказывал тоже с достаточной твердостью, но все его возражения диктовались желанием окончательно убедиться в правоте соратника, а не в собственной правоте. Да, у ментов пока нет ни одной зацепки по заводу, да, администрация завода действительно не обращалась в ментовку, и обратиться не могла, потому что на «Цветмете» не было зафиксировано ни одного случая кражи продукции. Это категорически исключалось, это даже нигде не обсуждалось. Сама технология производства золота исключала возможность кражи, а технология на «Цветмете» соблюдалась как закон. Если не хлеще. А про службу охраны и говорить нечего, специальная воинская часть занимается этим делом. Батальон внутренних войск. Короче, у ментов нет ни одного повода для появления на заводе, иначе они давно перевернули бы его вверх ногами. У них, правда, есть старик Друмов и гребаный сутенер Ломоть. Тоже отморозок, блин. Вот кому не помешали бы таблетки от жадности, забыл, придурок, что за чужим погонишься, свое потеряешь. Сутенерских денег мало стало, к золоту потянулся. К чужому, притом. Сидел бы и дальше в своем борделе, как волк в овчарне, и никуда не рыпался. Нет, взяли завидки на друмовские пожитки. А в результате? Казенный дом и небо в решетку. Хорошо, что не при делах и знает немного. В этом отношении Друмов намного опасней, старик хотя и не слышал конкретных имен, но прикасался к золоту. Про тайники сказать может, вот что плохо. Больших улик ментам это не даст, но подтвердит факты кражи. Вот тогда у следаков появится тот самый недостающий повод взять завод в разработку. Завод «Цветмет», их кормушку. Хорошую кормушку, сытную. И не только их. Завод кормит многих людей, и сам Босс до сих пор не знает, чей тайник на прошлой неделе опустошил Друмов и кто отправил старика в реанимацию. Выживет ли? Лучше бы, конечно, отдал концы, так спокойней. М-да, блин, гнилая ситуация. Похоже, Нога прав насчет «химика». Подумав про соратника, Босс припомнил еще одну мудрую поговорку: за малым погонишься, все потеряешь. Ни убавить, как говорится, ни прибавить.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Босс, и глубокий вздох, вырвавшийся из его груди, подтверждал, насколько непросто далось согласие, — не хотелось бы рубить сук под собой, а придется.

И многозначительно посмотрел на крепыша. Тот вздернул белесыми бровями и кивнул. Все ясно, отныне судьба «химика» на ближайшее будущее переходила в его руки. Другими словами, дни «химика» сочтены. Может, даже не дни, а часы. Пожил, и хватит.

Босс снова потянулся за бутылкой. Тяжелые слова нужно было как-то скрасить. Пока, правда, не слова, а всего лишь намек. Слова прозвучат позже, после стопки и бутерброда. Так легче.

— Постарайся все обставить как несчастный случай, — говорил Босс через минуту, обращаясь к крепышу, — если получится, конечно. Главное, не оставь следов.

Крепыш перестал жевать и снова кивнул:

— Автокатастрофа годится?

Босс и Нога переглянулись. Нога против такого варианта не возражал.

— Годится, — одобрил Босс и еще раз предостерег: — Никаких следов!

Крепышу кивать в третий раз надоело, и он вместо движения спросил:

— Когда?

На этот раз Босс не стал заручаться мнением долговязого советчика, и судьбу «химика» решил самостоятельно.

— Завтра утром. «Химик» утром как раз сменится со смены.

Крепыш хмыкнул:

— Все ясно. Утром мы его и подвезем до дома.

Босс откинулся на спинку стула и кинул взгляд на заметно поредевшие яства. Блюда требовали обновления и пополнения, в первую очередь любимые бутерброды. Неужели он один умолотил целую горку деликатесов и не заметил? Вот что значит деловой разговор и тесная компания. И хороший напиток, знамо дело. Надо взять себя в руки, немного умерить аппетит, а то скоро опять придется заказывать новый костюм. Или лучше новый костюм, чем старая диета?

Босс усмехнулся. Знал, что из этой задумки ничего не получится, пристрастие к хорошей еде было его давнишней и большой слабостью. Хочется надеяться, слабостью единственной. Босс повернулся к крепышу, распорядился:

— Закажи что-нибудь. Вечер только начинается, может, кто-нибудь подвалит. Про шампанское и конфеты не забудь.

Крепыш проворно сорвался со стула. Он давно хотел наведаться в общий зал, где пьют не только коньяк, а хлещут вино и пиво, где много шума, где нет чувства скованности, как рядом с Боссом. В большом зале люди отдыхают, расслабляются, а не решают жизненно важные проблемы, не выносят смертные приговоры. Дурацкая привычка, блин, выработалась у Босса, решать такие тяжелые вопросы за столом. Разве можно о смерти говорить за стопкой коньяка, за деликатесным закусоном, под звуки музыки. Желудку радость, а голове лишняя забота. Даже теперь, когда уже привык к таким делам, и то нелегко переваривать, а раньше вообще было сплошное расстройство. Эх, «химик», «химик»… Химичил-химичил, хитрил-хитрил, а судьбу не перехитрил.

С этой невеселой мыслью крепыш выглядел свободное местечко за дальним столом в полутемном углу, заставленным пивными кружками, и примостился на лавку, такую же массивную и надежную, как сам. Официантка тут же появилась рядом, будто все время следовала за важным посетителем.

— Мне две кружки пива и соленую рыбу, а туда, — крепыш важно приподнял палец, подождал, пока девушка кивнула головой, и сказал, — повторить. И прихвати шампанское с коробкой конфет.

Конфеты натолкнули на мысль о скором появлении возле Босса девиц, к которым тот питал такую же слабость, как к икряным бутербродам. И правильно, какой может быть отдых без женщин? В этом крепыш был полностью согласен с шефом. Почему не соглашаться, если шеф, приглашая девиц, никогда не забывал о своем личном водителе. Право первоочередного выбора, правда, оставлял за собой. Крепыш не обижался, и обделенным никогда не был, ведь в гости к Боссу приезжали самые лучшие девушки Касимова. И не только Касимова.

Крепыш не знал, что в это время Босс разговаривал с кем-то по телефону. Собственно, разговора как такового не было, Босс только набрал номер и коротко сказал:

— Ложимся на дно. Сегодня ночью нужно освободить все тайники. Все вынести. Ясно?

И выключил мобильник. Если бы сидевший рядом Гриша по кличке Нога слышал голос абонента, он наверняка удивился бы. Нога даже не предполагал, что этим абонентом была женщина. Он больше вдумывался в странное сочетание слов, выстроивших не менее странную фразу «ложимся на дно». Как на подводной лодке. Если не хуже. Подводная лодка может всплыть, а всплывут ли они после погружения на дно, это вопрос. Как бы Босс не накаркал.

Глава 3

— Значит, генерал не решился выдать разрешение на «раскрутку» «Цветмета»? — задумчиво переспросил Черенков, когда Иван Григорьич направился в дом за закуской и они остались в парилке одни. — Как думаешь, почему? Проявляет осторожность, ждет фактов или вообще не хочет трогать?

Черенков больше всего опасался, что генерал не дал письменного указания по «Цветмету» именно из-за нежелания ворошить этот муравейник. А почему Федоров не хочет его ворошить, это вопрос. Его предшественник тоже не хотел трогать «Цветмет», не разрешал говорить вслух о возможности краж на заводе, даже мыслей таких не иметь. Может, действительно не допускал возможности хищения золота с режимного объекта, а может, имел личную заинтересованность в «благополучной» обстановке вокруг завода. Теперь в этом трудно разобраться. И ладно, шут с ним, с бывшим начальником, сейчас происходящие в Касимове события куда важней в свете взглядов начальника нынешнего. Не получится ли так, что Черенкову и Ковалеву вообще не дадут работать по заводу? Не схлопочут ли они по рукам, если зацепят что-нибудь весомое? Если след пойдет наверх? Недолго получить не только по рукам, а и по шее. Может, разрешат немного повозиться, походить вокруг да около, что-то поискать, что-то выяснить, но не более того. Мышиная возня. Бессмысленная трата времени, здоровья и сил. Новые враги, которых и без того хватает. Какой смысл ввязываться в драку, если все роли распределены, а итог заранее известен? При таком раскладе лучше сидеть в парилке, попивать пиво, на которое, слава богу, деньги пока есть, ни о каких преступлениях не думать и никуда не рыпаться. Черенков подумал, что если сейчас Ковалев не разубедит, не развеет мрачных предположений, то к заводу он на пушечный выстрел не подойдет. Стену головой не прошибешь. Даже двумя головами. Выходит, начальнику касимовского УБОПа ничего не останется, как наблюдать за заводом молча и со стороны. А ведь это его город.

— Генерал прав, — заметил Вадим, — без улик к заводу лучше не подходить. И прокуратура не позволит без причины будоражить ваше флагманское предприятие, тем более у тебя такой друг — прокурор. Нужны улики, Алексей. Генерал так и сказал: найдете хотя бы одно свидетельство хищений на «Цветмете», сразу возбуждаем уголовное дело. И работаем.

От таких слов Черенков воспрянул, повеселел. Выходит, генерал смотрит на «Цветмет» решительным взглядом. Правильно смотрит. Это совсем другое дело, это в корне меняет весь расклад по «Цветмету». А свидетельства найдутся. Завтра же возьмут Ломтя за одно место, а тому есть что рассказать. Не зря он во Владимирскую область ездил, очень даже не зря.

— Подкинуть еще ковшик? — предложил Алексей и пошутил: — Видишь, какие умные мысли в парилке приходят? Особенно в лысую голову. Ну что, плескать?

А сам уже набирал в побитый ковшик горячей воды. Вадиму ничего не оставалось, как согласиться.

— Плещи, — и прикрыл веником лицо, прячась от хлынувшего с каменки горячего воздушного потока.

Умных мыслей, посетивших лысую голову убоповца, было много, излагать их Алексей начал в парилке, а продолжил в предбаннике, за бутылкой пива.

— Я вот что думаю, Вадим, — говорил Алексей, а сам смотрел на детектива слишком уж безобидно и наивно, вызывая подозрения о возможной подковырке, — без грамотных помощников нам с тобой завод не раскусить, обязательно понадобится технолог. Пока вникнем в процесс производства, пока что-то начнем понимать, пройдет год. Согласен?

На этот счет Вадим был согласен, хотя не полностью. Для раскрутки «Цветмета» нужны не кандидаты или доктора химических наук, а толковые сыщики. По крайней мере, на первом этапе, «на подступах» к заводу, а специалисты-химики свое весомое слово скажут. Успеют. В УВД тоже есть грамотные парни, они хотя и без докторских степеней, но разбираются не только в колбасных обрезках, а и в производстве золота.

— До золота еще добраться надо, — обронил Вадим, пытаясь угадать, о каких помощниках упомянул Алексей и какая идея зародилась в лысой раскрасневшейся голове. И зародилась явно не сейчас, а раньше. Может, вчера. Или еще раньше, когда Вадим уезжал в Рязань. Похоже, убоповец уже тогда начал думать о подступах к заводу, выискивая хотя бы малюсенькую лазейку и просчитывая все варианты, даже самые маловероятные и абсурдные. Честно говоря, Вадим тоже не терял времени даром, о «Цветмете» не забывал и приехал в Касимов не с пустыми руками. Не с пустой головой, правильней сказать. И на шикарном джипе прикатил очень даже неспроста, а с тонким умыслом, с хитрой задумкой, одобренной, кстати, лично генералом Федоровым. В Рязани тоже не лаптем щи хлебают и кое-какие соображения насчет завода имеют. Вадим непременно ими поделится, но вначале пусть выговорится Алексей. По праву хозяина. Алексей, похоже, пришел к такому же мнению и свои умные мысли выпалил без задержки. Собственно, мысль была одна и касалась она, как и водится в мужском застолье, женщины. В этом начальник грозного УБОПа не был оригинален.

— Я вот что думаю, Вадим, — говорил Алексей, блаженно развалившись в кресле-качалке, и взгляд его снова приобрел лукавые блестки, — пора тебе познакомиться с какой-нибудь одинокой симпатичной женщиной. В прошлый раз две недели в Касимове пробыл, а знакомства не завел. Непорядок. Обидно за наших красавиц, что ж они, хуже рязанских?

Вадим усмехнулся.

— Не ожидал, что тебя развезет от пива. Парилка, видать, действует. Я думал, ты делом занимался, а не сватовством.

Алексей на шутку не обиделся. Потянулся к «открывалке», сдернул пробку с одной бутылки, протянул детективу, потом с другой. И уточнил:

— Знакомство не простое, а со значением. И строго в интересах дела. Она не просто женщина, не просто красавица, а технолог завода «Цветмет». Вникаешь?

Вон оно что. Что ж, это меняет дело. Вадим поводил полотенцем по телу, промокая густые капли пота, и заметил:

— Познакомиться не проблема, но зачем? Если твоя красавица захочет помочь необразованным сыщикам, что-нибудь поведать, подсказать, то сделает это без знакомства. А не захочет, то слова не скажет. Даже тебе, любимому земляку.

Детектив хотел добавить насчет одинокого положения убоповца, которое для красавицы-землячки имело немалую привлекательность, но сдержался. Разлад с семьей не та тема, чтобы вспоминать об этом по каждому поводу.

Довод на убоповца не подействовал. Кажется, Алексей вообще не слушал, озабоченный больше содержимым бутылки, чем возражениями. И как о давно решенном сказал:

— Завтра познакомлю. Готовься. Не бойся, шансы есть. Жених ты видный, перспективный, богатый. На джипе раскатываешь, это тоже большой плюс. Пропарим тебя хорошенько, помоем, вообще будешь первый парень на деревне.

Вадим рассмеялся. Наконец-то стало ясно, с какой целью Алексей организовал парилку. Непонятно, правда, почему до четырех часов утра. Неужели он такой грязный?

Глава 4

Возле заводской проходной в этот утренний час народу было немного. Прибывающие на работу у проходной не задерживались и быстренько проходили на территорию, а их коллегам, освободившимся с ночной смены, и вовсе не было резону топтаться у проходной. Все спешили домой. Одни уезжали на микроавтобусах, специально выделенных администрацией для доставки сотрудников к месту работы и обратно, другие на личном транспорте, третьи, живущие неподалеку, как плавильщик второго цеха Семен Дзюба, уходили пешком. После напряженной ночной смены небольшая прогулка не помешает. Милое дело, пройтись километр-другой по хорошей погоде, среди белых от цвета деревьев, среди зеленой травы, вдыхая свежий прохладный воздух и радуясь наступившему майскому дню. И взбодришься после душного цеха, и аппетит нагуляешь, и отойдешь мыслями от рабочих забот-проблем. Не надолго, правда, всего лишь до следующей смены, но тоже разрядка. Для человека в солидном возрасте важен каждый позитивный штришок, пусть даже небольшой, пусть на первый взгляд незначительный. Как говорится, мелочь, а приятно. А в 54 года, кои насчитывались за неширокими плечами Семена Дзюбы, надо радоваться каждой мелочи. Спешить радоваться. И, ясное дело, уметь.

Семен Дзюба радоваться жизни умел. И хотел. Он не ждал светлых дней, он стремился к ним. Всегда, всю жизнь. В этом порыве Дзюба не считался ни с чем, даже с огромным риском, присущим большинству его идей на пути к торжеству. На пути к цели, устанавливаемой им самим, и самим осуществляемой. Главной вершиной всегда были деньги. Вначале просто деньги, потом большие деньги, а со временем и вовсе сказочные. Настолько сказочные, что скромный плавильщик электролизного цеха даже начал сомневаться в правильности поговорки, гласящей, что деньги никогда не бывают лишними. Лишними или не лишними они были, но считать их Дзюба перестал. Даже не знал, сколько их и каким капиталом он располагает. В последнее время Семен все чаще подумывал об отъезде из Касимова и наверняка уехал бы из города детства, если б не возраст. До вожделенной пенсии и спокойной «старости» оставалось всего каких-то восемь месяцев, когда можно будет с почетом уйти на заслуженный отдых и заняться приусадебным хозяйством. Куда уезжать? Зачем уезжать, не доработав до льготной пенсии всего ничего. Это может походить на бегство и кое-кому может показаться интересным. Никуда он не уедет, а останется здесь, на малой родине. Пару кабанчиков заведет, десяток курочек с петушком приобретет, огород в порядок приведет. А то никак руки не доходят. Все свое будет, и мясо, и яйца, и зелень. А деньжат на безбедную старость он заработал, нарубил, как говорится, «капусты». Сам, без государства. Государство его трудовой вклад высоко не оценит, нынешнее государство пенсии назначает исходя из оплаты коммунальных услуг, а на питание если и останется, то на хлеб да сахар. Ну да ничего, он не в обиде. На родное государство разве можно обижаться.

Дзюба усмехнулся. И вздрогнул. Из проезжающей мимо «десятки» раздался чей-то знакомый голос:

— Здорово, Семеныч! Садись, подвезем. Что ноги топтать?

Дзюба уставился на улыбающегося крепыша, в котором без труда узнал водителя Босса. Крепыш был не один, сзади сидел какой-то незнакомый парень. Это настораживало.

— Спасибо, я уже пришел, — отказался Семеныч, — вон моя пятиэтажка.

Дзюба почувствовал смутное беспокойство и с сожалением отметил, что поблизости никого нет. Возле домов сновали какие-то фигуры, но находились далеко и вряд ли принимались во внимание пассажирами «десятки». А если и принимались, то с другим расчетом. На таком расстоянии марку машины не разглядеть, не то что ее номер или приметы пассажиров. Дзюба снова усмехнулся. Не слишком ли пугливым он стал, если в каждой незапланированной и случайной встрече усматривает опасность? Тем более во встрече с человеком Босса. И все же эти прогулки на природе нужно будет прекратить и после работы добираться домой вместе со всеми на микроавтобусе. Пять минут — и дома.

— Садись, Семеныч, — еще раз сказал крепыш, и на этот раз в его словах звучало не приглашение или предложение, а требование, — меня Босс прислал.

Упоминание о Боссе избавляло от сомнений и раздумий. Босс есть Босс, раз он сказал, значит, так надо. Дзюба шагнул к машине, к приоткрытой задней дверце, и сел рядом с незнакомцем. Мрачноватый тип. Развалился посреди сиденья, вытянул ноги как в баре и даже не подвинулся, вынудив Семеныча прижаться к самой дверце. Наглый малый, сразу видно. Хамовитый. Весь в Босса. Правильно говорят: какой хозяин, такая и свита. Слава богу, общаться с ними приходится от случая к случаю, и недолго. Для интеллигентного и образованного человека постоянное общение с такими отморозками походило бы на пытку.

— Зачем зовет, не знаешь? — полюбопытствовал Дзюба и понимал, что крепыш вряд ли осведомлен о причине вызова. Босс достаточно осторожный и умный мужик, чтобы делиться с водителем всеми своими делами. Семеныч спросил, не надеясь на конкретный ответ, а чтобы начать разговор и не думать о наглом и неприятном типе возле себя.

— Не знаю, — буркнул крепыш. — Перетереть что-то хочет. Наверное, что-то важное, если срочно понадобился.

О срочности вызова свидетельствовала и высокая скорость, с которой они вскоре ехали. Крепыш или стремился выжать из машины все, на что она была способна, или хотел продемонстрировать свое умение. Не зря является личным водителем Босса, не за крепкую фигуру удостоился такой чести. Подтверждая высокий класс, крепыш дороге почти не уделял внимания, а все время крутил головой по сторонам, любуясь окрестностями. Можно подумать, впервые здесь ехал. Между тем уже отъехали на приличное расстояние от поселка и мчались по шоссе к Касимову. Стрелка на спидометре перевалила за цифру 100 и продолжала уходить вправо. Кажется, вызов Босса был не просто срочным, а сверхсрочным. Или очень важный, если крепыш пренебрегает правилами движения. Хорошо, что на шоссе в этот час пока нет большого движения. Оно и лучше, и чем быстрей все решится, тем быстрей Дзюба вернется домой.

— Обратно привезешь? — пошутил Семен. — Или пешком придется возвращаться?

Крепыш не обернулся, лишь покосился в зеркало заднего вида и серьезно, без улыбки, ответил:

— Не привезу, Семеныч. Оттуда слишком далеко ехать.

Крепыш хотел обернуться, посмотреть на Семеныча, и обязательно бы это сделал, если б не знак «сужение дороги». По обе стороны от шоссе громоздились приготовленные для укладки мощные железобетонные плиты, не позволяя водителям отвлекаться. Дзюбе показалось, что крепыш все-таки немного отвлекся от дороги, и рулил возле самой бровки. На грани фола, выражаясь по-спортивному. Еще чуть-чуть, и «десятка» или съедет с асфальтового покрытия, или вообще врежется в бетонную груду. Хотя бы скорость немного сбавил, лихач хренов. Надо будет сказать об этом Боссу, обязательно надо. Вроде как в шутку, не всерьез, вроде с похвалой, чтобы крепыш не затаил обиду. Классный, мол, Босс, у тебя водила, настоящий гонщик. В самый раз для «формулы один». Босс мужик осторожный и обязательно сделает лихачу внушение. Если, конечно, правильно поймет скрытый намек. Сообразительность у Босса установлена на «позднем» зажигании, истинный смысл до него не сразу доходит. Но если уж доходит, то с абсолютной точностью. Как, например…

— Приехали! — неожиданно молвил крепыш, прервав мысли Дзюбы. Он мгновенно переключился на странный возглас, не понимая, куда они приехали, если до Касимова оставалось еще километра два. И почему не останавливаются, если приехали, а продолжают мчаться с прежней скоростью. Даже еще быстрей.

Смысл странной реплики плавильщик понял спустя мгновение, когда почувствовал, что дверца, к которой его все время прижимал мрачный тип, вдруг открылась. Семен Семеныч лишился опоры и, боясь выпасть из машины, инстинктивно и изо всех сил вцепился в спинку переднего сиденья. Но его усилия оказались тщетными. Незнакомец оказался не только мрачным, как правильно определил Семен Семеныч, а еще безжалостным и решительным. И ловким. Все дальнейшее произошло мгновенно, перепуганный пассажир не успел даже потребовать объяснений о происходящем, не говоря уж о том, чтобы получить на них ответ. Одной рукой парень взялся за плечо плавильщика, ставшего вдруг лишним, другой подцепил его ногу, и легко, как плюшевую игрушку, вышвырнул из машины. Хорошо, что не на асфальт, а на придорожную полосу. Прежде чем соприкоснуться с ней, Семен Семеныч с надеждой подумал, что земляное покрытие не идет ни в какое сравнение с асфальтом, и у него есть шанс не разбиться. Даже при скорости в 120 километров в час, с которой мчалась машина и из которой он только что выпал. Однако в этот раз молниеносная сообразительность подвела. Правда, мысль о благополучной встрече с землей осталась и не вылетела из головы даже тогда, когда Дзюба, сгруппировавшись, соприкоснулся с дорогой. Вернее, ударился об нее. Приземление было удачным, не головой. По крайней мере, сознание не потерял и хорошо чувствовал боль во всем теле, без конца ударяясь о землю и прикрывая голову. Затянувшимся получилось падение, если так будет продолжаться, то у него есть неплохие шансы опередить «десятку». На мгновение Семен Семеныч приоткрыл глаза, пытаясь определиться в пространстве. Это удалось, и кое-что он успел увидеть. Не дорогу, не «десятку» с вероломными и безжалостными парнями, а железобетонную стопку плит на своем пути. Незадачливый пассажир благодаря полученной инерции летел прямо навстречу с многотонной стопкой и с ужасом понимал, что столкновения не избежать. Он всегда соображал быстро и правильно, и в этот раз тоже не ошибся. В следующий миг Семен Семеныч со всего маху впечатался спиной в бетонный монолит, отчего тот, правда, даже не шелохнулся, и тут же приложился к нему головой. Монолит выдержал и этот удар. А вот человек пострадал. Раздался треск, огненная вспышка в глазах, страшная боль во всем теле, и все. И тишина. И боль сразу стала отступать, уходить куда-то.

Когда крепыш и его напарник подошли к бетонной стопке, их недавний пассажир уже не двигался. Он лежал спиной к холодному бетону, проявившему такое жестокое упрямство, и смотрел вдоль дороги, словно пытаясь понять, за что эти двое обошлись с ним так безжалостно.

Крепыш пнул ногой неподвижное тело, склонился, пощупал пульс. Соратник молча стоял рядом.

— Готов, — с удовлетворением подытожил крепыш. — Все вышло, как задумано. Босс останется довольный. Как считаешь?

— Погнали, — вместо ответа сказал парень. — Надо сматываться, пока никого нет.

Через минуту «десятка» резво набирала скорость, хотя теперь торопиться было некуда. И незачем. Разве лишь затем, чтобы быстрее покинуть место трагедии.

Глава 5

Правильно говорят: человек предполагает, а судьба располагает. Вадим с Алексеем только приехали в милицию, еще не успели обговорить детали предстоящего допроса сутенера Ломтя, обвиняемого в вымогательстве денег и подозреваемого в более крупном преступлении, как позвонил дежурный по отделу и «обрадовал» последней новостью: на шоссе в двух километрах от Касимова обнаружен труп мужчины.

— Мать твою за ногу! — выругался Черенков, готовый со злости смахнуть со стола все бумаги. — Не город, а прифронтовая полоса. Невозможно работать. Одно дело не успели раскрутить, а тут новое привалило. А почему мне звонишь, а не начальнику уголовного розыска?

Дежурный в правильности своего решения не сомневался и пояснил это просто и доходчиво:

— Я так и хотел сделать, Иваныч, а потом вспомнил, что ты неровно дышишь в сторону завода. Или тебе неинтересно узнать, кто расшибся?

Черенкову были интересны все события, происходящие в его городе, и особенно те из них, носящие криминальный оттенок. А уж про события, так или иначе связанные с «Цветметом», и говорить нечего. Дежурный был прав. И поступил совершенно верно, поставив убоповца в известность первым. Будто читал мысли или вчера парился с ними в бане и участвовал в разработке стратегических планов насчет завода. Черенков покосился на Вадима, вслушивающегося в разговор.

— И кто он?

И напрягся. Почему-то подумал, что сейчас услышит фамилию высокопоставленного чиновника из заводской администрации. Убоповец ошибся, погибший не принадлежал к руководству. Погиб рядовой рабочий, если эта скромная оценка применима к труженикам завода по производству золота. На «Цветмете» простых рабочих нет, там любой сотрудник по-своему неповторим и неподражаем. Что ни работник, то имя. Уникум. Мастер. И не просто мастер, а золотых дел мастер.

— Дзюба Семен Семеныч, — поведал дежурный, — 54 года, плавильщик электролизного цеха. В восемь утра сменился со смены. Домой, стало быть, ехал. Не доехал, однако. Что будешь делать, Иваныч? Мне ведь в УГРО надо звонить.

— Я разве запрещаю? Звони. Не сейчас, а минут через десять. Договорились?

— Нет проблем, — откликнулся дежурный. На десять минут звонок можно попридержать, в случае чего, найдет, чем оправдаться. К тому же он поступил согласно инструкции и доложил о происшествии старшему офицеру, присутствующему на данный момент в милиции. Подполковнику Черенкову. Подполковнику десяти минут вполне хватит, чтобы первому прибыть на место происшествия, пока там не затоптали все следы.

Алексей положил трубку на аппарат и без раздумий выбрался из-за стола. А уже в дверях пошутил:

— А мы искали повод для появления на заводе…

— Нет добра без худа, — невесело подытожил детектив и решил: — Поедем на моем джипе, пусть люди посмотрят, полюбуются.

Алексея марка машины не интересовала. В таком положении не столь важно, на чем ехать. Хоть на «Оке», лишь бы вовремя приехать. Люди, правда, всякое могут подумать, глядя на шикарный джип. Впрочем, пусть что хотят, то и думают. Вадим прав насчет машины, потому что с места происшествия, скорее всего, придется прямиком поехать на завод. Кто знает, может, очаровательная девушка-технолог Олеся обратит внимание на шикарную тачку. Тоже козырь в свете предстоящего знакомства. Ушлый малый, быстро просек обстановку. Далеко пойдет, сразу видно. А вот Черенков до этого не сразу допетрил. Стареет, похоже.

Если судить по следам на обочине, погибший пролетел не более пяти метров, а если судить по многочисленным кровоподтекам на теле, ссадинам, ушибам и порванной одежде, то последний отрезок пути несчастного мог составить метров сто. Настоящий полет. В пользу такого предположения говорил и предварительный вывод судмедэксперта. Пострадавший умер сразу, почти мгновенно.

— После такого удара долго не живут, — хмуро заметил медик и в доказательство своего вывода продемонстрировал сыщикам затылочную часть головы погибшего. — Видите? Не голова, а сплошная гематома. Черепок наверняка раскололся. Крепко приложился мужичок, со всего размаху. И как его угораздило?

— С неба упал, — пошутил Черенков и уже серьезно спросил, — может, не сам приложился, а долбанули? Ломиком или кувалдой.

Эксперт показал рукой на пятачок плиты возле головы погибшего:

— А это что? Откуда здесь кровь, волосы, частицы кожи? Не волнуйся, Иваныч, через пару часов результаты экспертизы будут у тебя на столе. Все будешь знать. И время стыковки этих двух тел, и время смерти гражданина.

Черенков доводам поверил, а вот ждать двух часов не захотел. Спросил:

— Во сколько примерно это произошло?

Эксперт вздохнул. Он никогда не любил предварительных заключений, не имеющих под собой серьезных оснований, и никогда не любил предвосхищать события. К чему такая спешка? Будто два часа могут решительным образом изменить ситуацию или кардинально повлиять на следствие. Впрочем, подполковник, возможно, прав, ибо в данной ситуации для следствия плюс-минус полчаса не играют большой роли. Сейчас сыщикам важно хотя бы примерно знать, во сколько это произошло, утром или ночью. Для первой версии вполне годится.

— Судя по температуре тела, в половине девятого утра, — уверенно сказал эксперт.

Убоповец посмотрел на Ковалева, скрупулезно исследующего «полетный маршрут» погибшего. У детектива сомнений в причине смерти, как и у эксперта, не было. Несчастный выпал из машины, двигающейся на момент «потери» пассажира с приличной скоростью. Может, случайно выпал? Приоткрыл дверцу, хотел подышать свежим воздухом и вывалился на повороте. Шутка, конечно. На самоубийцу тоже не похож. Самоубийца не поедет после трудной ночной смены за пять километров, тем более на попутной машине, чтобы разбить голову о плиту. Дзюбу кто-то подвозил. И этот кто-то, значит, помог ему выпасть. Мужик из машины — машине легче.

— В полдевятого, — задумчиво повторил убоповец, — после рабочей смены, значит.

И снова посмотрел на Ковалева. Ждал, что скажет рязанский сыщик. Гений российского сыска, как считает генерал. И не зря. Однако на этот раз мнение Ковалева новизной не отличалось.

— Надо ехать на завод, — сказал детектив.

Подумаешь, удивил. Главное, сказал таким тоном, будто речь о заводе зашла впервые. Или забыл, что в последние дни все их разговоры касались только заводской темы. Золота. А после вчерашнего вечера, когда поговорили о знакомстве с красавицей-технологом, и подавно. Если знакомство состоится, то рязанского детектива от «Цветмета» клещами не оттащишь. И это хорошо. Приглянутся «молодые» друг другу или нет, сложится у них или не сложится, это другой вопрос, главное, у следствия будет грамотный консультант. И этот грамотный консультант будет работать в паре с грамотным сыщиком. Бедовая смесь может получиться. Да и Черенков тоже кое-чего стоит, тоже под ногами не путается, а работает. Так что держись, расхитители народного добра.

— Поехали, — согласился убоповец и повернулся к судмедэксперту, — погибшего в морг, а все фотографии и экспертиза вместе с вашими бестолковыми заключениями через два часа должны быть у меня на столе.

Эксперт машинально глянул на часы. Нужно очень постараться, чтобы уложиться в отведенное время. Тут одной только писанины на полчаса хватит. Что-то слишком торопится Иваныч. Наверное, шлея под хвост попала. Или перед рязанским детективом выделывается, свое «я» показать хочет. Крутой, оказывается, у Иваныча дружок, вон на какой тачке разъезжает. Касимовские сыщики в своем арсенале таких машин не имеют, и вряд ли иметь будут. Но почему все бумаги должны лечь на стол убоповцу, а не в уголовный розыск? Если разобраться, «жмурик» как раз в сторону УГРО смотрит. Странный мужик этот Черенков, другой на его месте руками и ногами отпихивался бы от «жмурика», а он на свои плечи взваливает, инициативу проявляет, лишние заботы ищет. Действительно, Леший. Эксперт не сдержался, полюбопытствовал:

— Иваныч, это дело твоя контора будет вести? Не УГРО?

Черенков уже вышагивал к джипу. Обернулся:

— Моя, Сергей, моя.

И важно продолжил шествие. Хотел добавить, что отныне руководимый им УБОП будет вести все подобные дела, все крупные преступления в городе, и промолчал. А то накаркает еще новые беды, а их в Касимове и так уже произошло больше чем достаточно, пора бы остановиться. Усаживаясь в джип, Черенков спиной чувствовал взгляды коллег и одобрительно думал о хитром замысле детектива. Молодец, грамотно с машиной придумал. Друзьям-соратникам будет над чем поразмышлять, поломать голову. И не только друзьям. Недруги такой исключительный случай тоже не оставят без внимания. И это неплохо, пусть узнают, что горячо любимая ментовка не такая уж бедная и кое-какими средствами располагает. Сон не потеряют, но хотя бы расстроятся. Прямо не верится, что такое богатство принадлежит одному человеку, причем простому российскому детективу. Где же все-таки он взял деньги, какое наследство свалилось на голову?

— О чем задумался, Алексей Иваныч? — улыбнулся детектив и бодро добавил: — Не морщи лоб, не кручинься, раскрутим мы твой завод. И лихачей этих найдем, никуда не денутся.

Детектив думал о «жмурике». И думал, судя по бодрому голосу, с верой в успех. Молодец. Ему легче, он в любом случае и независимо от результатов расследования уедет в свою Рязань и забудет про Касимов вместе с его проблемами, а Черенкову тут жить. Черенков каждое касимовское дело, за которое берется, должен доводить до логического завершения. До суда. Иных вариантов попросту нет. Иначе люди не поймут. Поэтому успех ему нужен в гораздо большей степени, чем рязанцу. А веры у него тоже хватает, хотя одной верой не проживешь.

Алексей вздохнул:

— Дай бог, что найдем.

Вадим покосился в его сторону, явно недовольный упованием на Всевышнего, и заметил:

— Плохо, что дорога безлюдная, свидетелей трудно будет отыскать. Если они вообще имеются. Похоже, плавильщика подвозил знакомый, может, соратник по смене. Денег у погибшего не было, а без денег не каждый водитель повезет. Или в Касимове другие отношения, бескорыстные?

Вадим имел в виду, что в отделе кадров завода обязательно нужно узнать список всех сотрудников ночной смены, сменившихся утром и отправившихся, как и Дзюба, по домам. Вполне возможно, что кто-то видел машину, в которую садился плавильщик. Хотя шансов на это очень и очень мало. Маловероятно, чтобы убийца предложил будущей жертве сесть в машину на глазах многих людей. Или возле проходной на виду охранников. Не идиот же он. Скорее всего, убийца ждал Дзюбу где-то неподалеку, в укромном месте. И, скорее всего, был не один, а с подельником. Непросто вышвырнуть своего пассажира, сидя за рулем. Тем более вышвырнуть быстро, оперативно, в нужном месте и в нужный момент. И двигаясь при этом на большой скорости.

— Меня смущает один момент, — заметил Алексей, — дело в том, что большинство сотрудников завода живут не в Касимове, а в поселке. Его специально строили для заводчан, и строили вместе с заводом. От работы до дома максимум километр, десять минут ходьбы. В машине нет никакой надобности, разве лишь в плохую погоду. К тому же от проходной до Касимова транзитом через поселок курсируют бесплатные микроавтобусы, садись и поезжай до самого собственного крыльца. Вот и хочется знать, почему Дзюба проигнорировал заводской бесплатный транспорт, если, допустим, живет в Касимове, и зачем он поехал в Касимов, если, допустим, живет в поселке? Что ему там делать после трудной ночной смены и без денег? Даже пива не выпьешь.

В раздумьях убоповца был резон. И весомый. Если следовать его логике, то можно предположить, что Дзюба после работы ни в какой Касимов ехать не собирался. Иначе поехал бы вместе со всеми на автобусе. Не собирался — и все-таки оказался возле города, в двух километрах.

— Думаешь, плавильщик неожиданно кому-то понадобился в Касимове? — спросил Вадим. — Но в каком качестве? В качестве помощника? Вряд ли. И возраст не тот, и физические данные, судя по комплекции, тоже не ахти. Для консультации? Может быть. И он поверил, спокойно сел в машину, не догадываясь, что вызов всего лишь прикрытие для задуманного убийства. Так?

— Примерно так, — подтвердил Черенков и замолчал. Давай, мол, сыщик, излагай свои мысли дальше, а я послушаю.

И Вадим продолжал.

— Если так, то возникает вопрос: кому он мог поверить и кто мог его вызвать в Касимов? Видно, этот кто-то авторитетный мужик, если Дзюба не осмелился сослаться на усталость и отказаться от встречи. Даже домой не заехал. Может, позвал кто-то из родственников? И убийство тоже на родственной почве произошло? Вряд ли. Хотя в наше время исключать ничего нельзя. Не знаю, как тебе, а мне больше нравится вариант со срочным и таинственным вызовом.

Ковалев сказал это таким тоном, будто речь шла не о преступлении, а о загадочном приключении, неожиданными участниками которого они стали и которое обещало преподнести много интересного и познавательного. В принципе, так оно и было, и насчет появления в этом деле интересных моментов можно не сомневаться. Интересных моментов в их работе хватает. Не просто интересных, непредсказуемых и маловероятных, а зачастую вообще необъяснимых с точки зрения нормального человека.

— Если так, то скромный плавильщик не прост, как кажется, — подытожил Вадим и в подтверждение такого вывода добавил: — Похоже, он имел какое-то отношение к краже золота. И, похоже, кому-то сильно стал мешать.

Сказал и испортил Черенкову настроение. Лучше бы промолчал, не говорил про чертово золото, упоминание о котором вызывало головную боль. И возразить нечего, вот что обидно. Детектив прав, к краже золота может иметь отношение любой из работников завода. Подозреваться, по крайней мере. Воровство тем и постыдно, что воруют несколько человек, а подозреваются все.

Озвучить свою мысль убоповец не успел, Вадим уже поворачивал в сторону завода, на асфальтированную площадку возле проходной. Алексей оказался не совсем прав насчет приверженности заводчан к общественному бесплатному транспорту, ибо стоянка перед заводом была заставлена разномастными легковушками с частными номерами. Добрую часть их составляли иномарки. В основном подержанные, правда, не чета ковалевскому сверкающему джипу, но все равно впечатляли. На «Цветмете» зарплата держалась на должном уровне. Вадим осторожно втиснул джип на свободное место почти возле самой двери проходной и заглушил двигатель. В окне проходной тут же нарисовалась настороженная рожа охранника. Не столько настороженная, сколько недовольная. Разъезжают тут всякие, а у них потом золото пропадает.

Вадим убрал ключ в карман, взялся за кожаную папку.

— Ну что, с богом?

Алексей выходить из машины почему-то не спешил. Понравилось, наверное, кататься в шикарной тачке. Кожаные сиденья, комфорт, музыка, ароматизатор воздуха, кондиционер. Даже небольшой холодильник имеется. В такой машине жить можно. Однако убоповец задержался не из симпатии к иномарке, а из уважения к традиции. Российской традиции, не иноземной.

— Давай посидим перед дорогой, — улыбнулся он, — на удачу.

Ковалев немало удивился. Оказывается, грозный убоповец подвластен приметам. И согласился:

— Давай.

Действительно, почему не посидеть, тем более дорога ожидается непростая. Пока трудно сказать, насколько долгая она будет, а вот насчет сложности говорить можно уже сейчас. И говорить смело. Эта дорога начнется сразу за проходной, порог которой они переступят через минуту-другую. Ступив на территорию завода, они отрежут все пути назад, сожгут все мосты за собой. Им ничего не останется, как идти до победного конца, пойти которым пока еще никто не осмелился. Правильней сказать, пока еще никому не было дозволено ступить на этот путь. Они будут первыми. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Вадиму даже показалось, что Черенков задержался в машине не из-за приметы, а из-за нерешительности и неуверенности в правильности этого непростого шага. И его можно понять, если бы не трагическая гибель сотрудника завода. Так уж вышло, что своей гибелью плавильщик электролизного цеха Семен Дзюба предоставил сыщикам убедительный повод появиться на своем бывшем предприятии. Действительно, нет добра без худа. В следственной работе случаются и такие метаморфозы.

К сожалению, конечно. А может, не только к сожалению.

Глава 6

Подробности смерти «химика» Босс узнал через четверть часа после происшествия. Он внимательно выслушал крепыша, ни разу не перебил, не переспросил и, что самое главное, ни разу не высказал недовольства. Ни словами, ни взглядом, ни выражением лица. По крайней мере, его личный водитель ничего подобного не заметил. И воспрянул духом. Значит, все прошло гладко. Значит, сегодняшний случай будет занесен ему в актив, и напротив его фамилии Босс собственноручно поставит плюсик. Или, может, сразу переведет плюсик в доллары. Конвертирует. Интересно, в какую сумму? Цена подобных мероприятий заранее никогда не обговаривалась, но если сравнивать с аналогичными прежними происшествиями, то в ближайшее время крепыш должен разбогатеть минимум на пару штук зелеными. И напарник тоже. Неплохая сумма за полчаса непыльной работы. Рискованной, правда, очень опасной, и Босс мог бы проявить больше щедрости. Пока, к сожалению, не проявляет. Не догадывается, наверное. Или забывает. Плохо, что у крепыша в этих вопросах нет права голоса и при расчете не останется ничего иного, как проявить благодарность за высокую оценку своего скромного труда. Впрочем, он не обижается. Ему ли обижаться.

Босс нисколько не опечалился даже тем обстоятельством, что на месте трагедии побывала чуть ли не вся касимовская милиция, включая УБОП, УГРО и даже рязанского сыщика. Ничего удивительного в том не было, ничего другого нельзя было ожидать. Менты любое происшествие со смертельным исходом должны прощупать, пронюхать и пролапать как свои собственные карманы перед походом в столовку, поэтому присутствие у железобетонных плит ментовских спецов и экспертов вполне объяснимо. Посмотрим, к чему приведут эти хлопоты.

За все время отчета крепыша Босс лишь однажды изменился в лице, и не от недовольства, слава богу, а от удивления. Это случилось, когда крепыш с завистью поведал о крутой тачке детектива. Оказывается, рязанский сыщик прикатил в Касимов на джипе «мерседес-бенц» стоимостью под сто штук баксов. На таких тачках в древнем Касимове разъезжают лишь самые достойные и крутые парни. Немногие причем. Раз-два — и обчелся. Босс даже не сразу поверил этой новости и от изумления едва не поперхнулся бутербродом с красной икрой.

— Ты не ошибся? — недоверчиво спросил он, прокашлявшись. — Джип действительно новый и с частными номерами?

Касимовский авторитет мыслил в унисон со своим земляком убоповцем Черенковым, и тоже не мог поверить, что простой детектив может иметь такую шикарную машину. И, главное, использовать ее в служебных целях. Не для личных поездок на пикник или шашлыки, не для прогулок с девочками, а для работы. Это уже ни в какие ворота не лезет. Или Босс безнадежно отстал от жизни и разучился что-либо понимать в нынешних реалиях, или случай предоставляет интересную информацию для размышлений.

— Я сам видел, Босс, — заверил крепыш, — когда они с Лешим выезжали из ментовки. Даже номер на всякий случай запомнил. Х 158 АР.

Босс от изумления забыл про очередной бутерброд. Вытер салфеткой толстые губы, пребывая в задумчивой растерянности, и пытался не упустить зародившуюся в голове мыслишку насчет рязанского детектива. Интересный случай, блин, очень интересный. Есть над чем покумекать. А кумекать нужно быстро, такие дела в ящик не откладываются. Плохо, посоветоваться не с кем. Ломоть в ментовке, Хворост на том свете, царство ему небесное, а водила не в счет, в его тыкве умные мысли если и появляются, то по большим праздникам. Вот времена настали, посоветоваться не с кем. Жизнь выкосила самых лучших и надежных братков. Некоторые в ментовке, другие полегли в междоусобных разборках, третьи вообще деру дали. В окружении Босса остались сплошь и рядом узколобые качки, «нулевые» дальше некуда. Есть, правда, один здравомыслящий, Нога, но к нему по каждому вопросу обращаться не хочется. Не потому, что возомнит о себе много, мозговым центром посчитать себя может, а из соображений безопасности. Плохо, когда в одной голове, пусть даже умной, скапливается слишком много важной информации. Это очень опасно. Придется соображать самому, брать на себя всю ответственность. На свои хрупкие плечи. Значит, в первую очередь нужно навести справки о загадочном детективе, выяснить, действительно ли он является владельцем джипа. А потом уже раскидывать мозгами. Может, крепыш ошибся насчет тачки, и пока все умственные потуги преждевременны. За детективом нужно установить слежку, установить точный распорядок дня. Где остановился, как и где будет отдыхать, если вдруг появится такая возможность, куда пойдет обедать-ужинать. Короче, установить, действительно ли он крутой, или создает видимость.

После такого вывода Босс отвлекся от глубоких размышлений и перевел взгляд на водителя. Странный был у него взгляд. И настроение тоже странное. Босс был то ли довольный дальше некуда, то ли озабоченный, то ли едва сдерживался от раздражения. Трудно сказать. Крепыш принял выжидательную позицию и глубокомысленных высказываний ждал молча. Водитель привык к непредсказуемости шефа и при общении с ним был готов к любому повороту событий. Близость к начальству тоже имеет свои немалые недостатки.

— Загадал ты задачку, крепыш, — заметил шеф, — у меня даже голова разболелась.

Водитель слабо улыбнулся. От него не ускользнуло, что в темных глазах шефа промелькнула искорка. Задачка явно пришлась ему по душе. Крепыш, правда, не понимал толком, чем так озадачил Босса, тем более перед плотным завтраком, и о чем вообще идет речь. Неужели лопухнулись с «химиком»? Вроде нет, вроде все получилось так, как задумывалось. Машину вернули владельцу, будто вообще ее не брали. Хозяин в курсе дела, в случае чего прикинется «лохом» и подтвердит, что машина стояла в гараже — и в последние несколько дней никуда не выезжала. А если ездил кто, то без его ведома. Хулиганы, знать, заимствовали, чтобы ночью своих девок покатать. Так что с машиной полный ажур.

Следов на месте убийства, о чем шеф строго предупреждал, тоже вроде бы не оставили. Не считая тела «химика». Но от этого добра никуда не деться. Не могли же они средь бела дня тащить труп в машину или куда-то прятать. У них даже не было времени оттащить «жмурика» от бетонной стопки, чтобы направить ментов по ложному следу. Вот тогда сыскари могли бы подумать, что мужика сбила машина. Теперь об этом поздно жалеть, как получилось, так и получилось. Главное, дорога в тот момент была пустая, и они не засветились. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

Как оказалось, Босс думал не о возможных следах и уликах, оставшихся у плит, а о детективе. При первых же словах Босса крепыш облегченно перевел дух.

— Поедешь к Монтане, — распорядился Босс, — пусть возьмет под колпак рязанского сыщика. Но осторожно! Близко не подходить, в глаза не лезть, наблюдать издали. Я должен знать о каждом его шаге. Куда пошел, с кем пошел, что купил, какими бабками расплачивался, торговался или нет, что пил и чем закусывал. Ясно?

— Ясно, — молвил крепыш и поинтересовался, — а что делать мне? Тоже наблюдать?

И осекся. Он явно поторопился, тем более вопрос получился глупый. На этот раз в глазах шефа мелькнуло недовольство.

— Какого хрена тебе там делать? Глаза мозолить? Монтана спец, он в Афгане «наружке» учился, а ты где? Сыщик тебя через три шага вычислит и через тебя на нас выйдет. Этого хочешь? Учись думать, парень, каждый свой шаг прогнозировать, иначе до беды недалеко.

Босс говорил хотя и строгим тоном, но без раздражения. Он хорошо знал своего личного водителя, его умственные возможности и больших надежд на этот счет не питал. Оно и лучше. В таком «недалеком» окружении спокойней спится, а слишком умные помощники в одно прекрасное время могут стать большой проблемой. За ними тоже глаз нужен, и еще более зоркий. Правильно говорят: в большой семье зубами не щелкают.

— На людях не маячь, — предостерег Босс, — прятаться, конечно, не надо, но без нужды в городе не светись и не красуйся.

Крепыш согласно кивнул головой, насколько позволяла толстая шея, и встал. Оставшиеся до окончания встречи секунды неумолимо таяли, а вместе с ними улетучивалась надежда получить причитающийся гонорар. Плохая память стала у Босса, если забывает такие вещи. И соображает туго.

— Вечером, как всегда, встретимся в баре, — спохватился тот, словно прочитав нелицеприятные мысли водителя, — осторожность осторожностью, а старые привычки менять не надо. Это кое-кому может броситься в глаза. Верно?

Босс даже подмигнул. Весело причем, с улыбкой. Про деньги, правда, так и не заикнулся. Жаль. Крепыш тоже улыбнулся.

— Конечно, — и набрался смелости, поправил грозного шефа, — тем более привычки хорошие.

Сдержанный смешок Босса стал достойным ответом на шутку. И то хорошо. Главное, Босс остался доволен, пребывает в хорошем настроении, а что про бабки забыл, так это не беда. Сегодня забыл, а завтра вспомнит. Подумаешь, проблема. Была бы голова на плечах, а бабки — дело наживное. Крепыш уже шел к двери, когда в спину раздалось:

— Бабки завтра получишь. Не переживай.

Водитель вздрогнул. Он даже испугался, подумав, что Босс прочитал его мысли. Взявшись за ручку двери, обернулся и обиженно обронил:

— Какие переживания, Босс? Или я тебя не знаю?

Босс ничего не сказал, лишь одобрительно кивнул головой. Крепышу показалось, что Босс готов расчувствоваться от такой искренности. Грозные шефы тоже нуждаются в хороших словах, тоже могут иногда проявлять сентиментальность. Хотя бы в общении с преданными людьми. Впрочем, крепышу так только показалось. Шеф в принципе не мог быть сентиментальным, ибо это не что иное, как проявление слабости. Босс, слава богу, таким недостатком не обладал.

Глава 7

В коридор проходной Черенков вошел первым. Как более опытный. Он уже бывал на этом элитном предприятии и знал все заведенные здесь порядки и предъявляемые к посетителям требования. Жесткие были требования, особенно к посетителям нежелательным, к коим принадлежал убоповец. Появление милиции ни одному трудовому коллективу не приносит радости, даже какому-нибудь захудалому цеху по выпуску дешевого ширпотреба, а уж тем более заводу по производству золота. Менты опять будут что-то искать, опять ничего не найдут, только завод взбаламутят и людям настроение испортят. Ехали бы лучше на мясокомбинат, там больше пользы, там выпускаемая продукция не подвергается такому строгому учету, как на «Цветмете». И пропускной режим намного лояльней, не чета их. На комбинатской проходной совсем недавно бабушки-пенсионерки сидели, под их строгим и недремлющим оком колбасу тащили все кому не лень, даже диетчики. А доблестные труженики возрастом постарше и положением повыше — те вывозили на машинах. Хорошие были времена, сытные. Настоящее раздолье. Левой продукции хватало не только сотрудникам комбината, а и жителям близлежащих домов. Жуй не хочу. И откуда столько мяса бралось?!

— Добрый день, служивые, — поприветствовал охранников Черенков и протянул прапорщику, важно восседавшему за зарешеченным окошком, удостоверение, — мы к директору завода. Он у себя?

— Здорово, если не шутите, — откликнулся прапорщик и неторопливо взял удостоверение. Вместе с ним на проходной находились двое солдат срочников. Служивые на приветствие не отозвались, а вскинули ладони к пилоткам. Угадали, наверное, военных. Прапорщик внимательно просмотрел удостоверение, словно впервые видел милицейский документ, потом так же внимательно посмотрел на владельца и перевел взгляд на Ковалева. Вадим протянул в окошко свои «корочки», во всем почти одинаковые с черенковскими. В глазах охранника появилось удивление. Похоже, он не ожидал появления милицейских чинов в звании подполковников, тем более начальника УБОПа в паре со старшим оперуполномоченным из областного УВД. Не к добру, видать, появились.

Удостоверения прапорщик не вернул, а положил на журнал учета посетителей. На вопрос о директоре тоже не ответил, а вместо этого спросил:

— По какому вопросу?

Значит, директор был на месте.

— По факту гибели сотрудника завода, — коротко пояснил Черенков.

Вдаваться в подробности убоповец не стал. Невеселые слухи распространяются очень быстро, и не исключено, что на заводе уже знают о смерти своего работника. Прапорщик, судя по удивленным глазам, о смерти плавильщика не знал. Никаких других чувств, кроме удивления, на продолговатом лице охранника не проявилось. Он нажал кнопку аппарата селекторной связи и доложил «наверх»:

— Товарищ капитан, тут двое из милиции к директору завода. Говорят, погиб кто-то из заводских. Подполковник Черенков из УБОПа и подполковник Ковалев из УВД. Ясно.

Что стало ясно строгому охраннику, милицейским чинам оставалось лишь догадываться. Прапорщик и сам, наверное, не знал, какой ответ получит его доклад. Поэтому и не спешил вносить имена посетителей в журнал. Может, сейчас директор занят и вообще не сможет принять сыщиков. Хотя вряд ли какое-нибудь дело способно сравниться с гибелью сотрудника завода. Скорее всего, директор все-таки примет нежданных визитеров. Или переадресует их на кого-то из своих замов, пусть отдуваются. На то они и замы, чтобы хотя бы изредка прикрывать шефа, щадить его нервы от разных потрясений.

— Кто погиб-то? — поинтересовался прапорщик, выглядывая из своего зарешеченного закутка.

Все-таки проявил любопытство. Солдаты интереса к происходящему не проявляли, кажется, они вообще не прислушивались к разговору.

— Плавильщик Дзюба, — поведал убоповец, — невысокий щупленький мужичок. Одет был в короткую коричневую куртку, черные джинсы. Не припоминаете такого?

Вопрос убоповца прапорщику не понравился. Он здесь несет службу не для того, чтобы знать всех сотрудников завода в лицо или помнить их рост и телосложение, и уж вовсе не для того, чтобы отвечать на милицейские вопросы.

— В восемь утра Дзюба сменился со смены, а в половине девятого концы откинул, — продолжал Черенков, приняв молчание прапорщика за раздумья, — вы во сколько на смену заступили?

Прапорщик понял, что убоповец не отстанет, пока не услышит ответ. В милиции все такие прилипчивые, надо будет, к столбу телеграфному пристанут и не отстанут, пока столб не упадет.

— В восемь утра, — буркнул охранник и с облегчением потянулся к задребезжавшему телефону. — Слушаю, товарищ капитан. Понял. Записываю. Ждем.

Он положил трубку на аппарат и взялся за удостоверения. Директор завода все-таки выкроил несколько минут из своего плотного графика и ждет милицейских чинов. Сейчас придет сержант из группы сопровождения, проводит гостей в директорский кабинет. А прапорщик пока впишет их громкие имена в журнал учета посетителей. И заодно избавит себя от ментовских вопросов, чтобы не приставали. Пусть поищут другие источники информации. К тому же он действительно ничего не видел, ничего не знает и вряд ли сможет оказать следствию хоть слабенькое содействие. После рабочей смены через проходную проходят десятки людей, но под окнами не маячат, не задерживаются, а сразу устремляются по домам. Одни втискиваются в автобусы, другие в личный транспорт, третьи, которые поближе живут, уходят на своих двоих. И откуда прапорщику знать, каким маршрутом пользуется щупленький мужичок по фамилии Дзюба? Хоть на велосипеде, хоть на КамАЗе, лишь бы с завода ничего не тащил. Если сумеет, конечно. И на завод тоже. Прапорщик наконец-то вписал имена визитеров и вернул удостоверения вместе с пропусками-номерками. И строго спросил:

— Оружие, золото, драгоценности? Если такое имеется, нужно сдать во избежание недоразумений. Порядок такой.

Сыщики переглянулись. Оружия у них не было. Золота и бриллиантов тоже. Всем содержимым была потертая кожаная папка в руках Ковалева, но она настороженности у прапорщика не вызывала. Вояка все-таки доверял, наверное, милицейским работникам. Или надеялся на беспристрастный «магнит», через который посетителям надлежало пройти и который пока еще никому обмануть не удалось. Любой металл зафиксирует, даже в самом незначительном количестве. И таких железных «сторожей» на пути от проходной до территории аж четыре стоят, по одному на каждой пропускной зоне. Мимо таких охранников не то что металл, а металлическую пыль не пронесешь.

Об особенностях и надежности охраны прапорщик говорить не стал, пусть визитеры сами во всем убедятся. Потом больше веры будет. Не сказал и про кабинет «голевого» досмотра, ожидающий ментов на обратном пути. Это станет для господ офицеров приятным сюрпризом, пусть удивятся, когда спецохрана заставит раздеться догола и осмотрит с головы до пяток. Подобной процедуре подвергается каждый выходящий с завода, невзирая на чины, ранги и половые признаки. Женщин тоже осматривают, и даже еще строже и внимательней, чем мужиков. А менты чем лучше? Будут знать, как по заводу шастать, и в другой раз подумают, прежде чем сюда ехать. Вот умора будет, жаль, не удастся посмотреть.

Радужные размышления прапорщика прервал появившийся сержант. Судя по возрасту, тоже срочник, как и двое солдат. Сопровождающий лихо приложился рукой к фуражке и вопросительно уставился на прапорщика. Похоже, без его ведома в сторону заводской территории не разрешалось делать ни единого шага.

— Можете идти, — разрешил тот.

Правая рука сержанта снова взметнулась к фуражке в красивом, отработанном до автоматизма, жесте. Он явно щеголял своей выучкой и ладно пригнанной формой.

— Прошу, — сержант гостеприимным жестом показал на внутреннюю дверь проходной, — директор ждет вас.

Вадим находился к выходу ближе Черенкова, но право ступить первым на запретную территорию предоставил убоповцу. Задержался, пропустил Алексея. Сержант, соблюдая инструкцию, вышел последним. Гостей следовало постоянно держать в поле зрения, не спускать с них глаз, пресекать любые контакты с работниками завода. Это в их же собственных интересах, чтобы на обратном пути не подвергать досмотру по полной программе.

— Невеселый случай привел нас к вам, Аким Павлович, — признался Черенков, расположившись в мягком кожаном кресле директорского кабинета. Убоповцу понравилось, что кресло было высоким, достаточно плотным и соответствовало деловому общению.

Лицо Акима Павловича приобрело горестную задумчивость. Он уже знал о случившемся несчастье, поэтому уточнять, какой именно случай послужил поводом для появления сыщиков, было излишним.

— Жалко человека, — произнес он, — ума не приложу, кому мог помешать пожилой, безобидный мужик? Может, все-таки несчастный случай? Вы уверены, что Дзюбу убили?

И посмотрел на детектива. Словно предположил, что Ковалев располагает более достоверной информацией и даст более аргументированный ответ. А может, просто пытался запомнить нежданного гостя. Вдруг через годы доведется еще когда-нибудь свидеться. Алексей тоже перевел взгляд на Вадима, приглашая к разговору. Пора, мол, что-нибудь сказать. Желательно что-нибудь умное. А что сказать, если у них ничего нет, одни лишь предположения и догадки? Весомые, конечно, догадки, но без обоснований, не подкрепленные ни одним заключением экспертов. Получается, что это сугубо личное мнение, которому директор с полным правом может не поверить и считать смерть бывшего работника «Цветмета» несчастным случаем. Тем более такой вариант его, как руководителя, устраивает в гораздо большей степени. Никакой мороки. От несчастного случая никто не застрахован.

— Вполне возможно, что вы правы, — неожиданно согласился Ковалев, немало удивив убоповца, — мы, правда, склоняемся к варианту субийством, но никаких подтверждений пока не имеем. Поэтому и приехали к вам.

Директору такой ответ показался приемлемым, хотя не совсем понятным. Если сыщики приехали навести биографические справки о погибшем, выявить круг знакомства, установить образ жизни и прочее, то им целесообразней обратиться в отдел кадров. И еще в электролизный цех, пообщаться с людьми, рядом с которыми работал Дзюба. Рабочие лучше друг друга знают, не то что директор. Директор хотя и знает многих своих работников, в лицо помнит, а кое-кого, в том числе плавильщика Дзюбу, даже по имени-отчеству величает, но в душу к ним не лезет, образом жизни не интересуется, их друзьями-товарищами тоже. У директора без того забот полон рот, чтобы держать в голове чужие повседневные проблемы. И радости тоже.

— Вам нужно в отдел кадров, — решил Аким Павлович, не спрашивая мнения сыщиков, — там все покажут, обо всем расскажут. Весь трудовой путь покойного по часам разложат, от первого и до последнего дня. Я предупрежу кадровиков о вашем приходе, а сержант проводит.

Сыщики переглянулись. У директора все-таки не имелось времени для беседы. Или желания. Жаль, если так. Черенков, улучив момент, когда директор наклонился к аппарату селекторной связи, скорчил выразительную гримасу и беспомощно развел руками. Видишь, мол, какой получился разговор? Убоповец вспомнил, наверное, свои безрезультатные прошлые визиты на это предприятие. Интересно, помнит ли об этом уважаемый Аким Павлович? Наверняка помнит, судя по нежеланию общаться. Хорошо помнит.

— Галина Сергеевна, — директор наконец-то соединился с отделом кадров, — сейчас к тебе подойдут двое товарищей из милиции, будь добра, приготовь личное дело плавильщика Дзюбы. Слышала уже? Такого несчастья никто не ожидал, не ты одна. Ничего не поделаешь, судьба. Все мы с виду резвые да шустрые, а потом, глядишь, уже несут вперед ногами. Насчет похорон указание дам, все организуем как надо. Уже идут, жди. И вот что, Сергеевна, если товарищам понадобится пообщаться, поговорить с кем-нибудь из рабочих, похлопочи, организуй встречу. Сама тоже не молчи, что-нибудь расскажи. Если спросят, конечно.

Директор усмехнулся и виновато посмотрел на товарищей милиционеров. Хотелось бы пообщаться, и рад бы помочь, посодействовать, но, увы. Дела. По рукам-ногам вяжут, ни минуты свободной нет. В его настольном листке-календаре все расписано на неделю вперед, и все мероприятия важные, не отложить, не отменить. Через полтора часа, например, ожидается телефонный разговор с министром финансов, а к такому событию надо подготовиться, во всеоружии подойти. В разговоре с министром общими фразами не отделаешься.

Милицейские товарищи намека хозяина кабинета о чрезмерной занятости не поняли и продолжали оставаться на исходных позициях, в мягких креслах. Надо намекнуть еще раз, в более доходчивой форме. Аким Павлович вышел из-за стола, вознамерившись пожать гостям руки, поблагодарить за визит, за хлопоты. Другими словами, вежливо попрощаться. И с удивлением обнаружил, что менты прощаться не желали. По крайней мере, так скоро. Не затем через четыре зоны пробирались, чтобы уйти восвояси. А рязанский детектив вообще заговорил в жестком тоне, забыв, наверное, где находится.

— Спасибо за содействие, — обронил он, делая вид, что не догадывается о намерении директора выставить их за дверь, — мы обязательно заглянем в отдел кадров, и с рабочими тоже побеседуем. Хотя очень сомнительно, что их сведения помогут следствию. Вряд ли они решатся на откровенность.

Директор застыл в изумлении посреди кабинета. Он на время забыл и про жесткий тон детектива, звучавший явно не к месту, и про свое намерение прекратить встречу. И недовольно спросил:

— Почему вы так считаете? Уж не хотите ли вы сказать, молодой человек, что на заводе имеют место факты, о которых опасно говорить? Как изволите понимать ваши слова? Вы отдаете себе отчет, что в ваших словах кроется откровенный намек на неблагополучное положение дел на «Цветмете»?

Директор начинал сердиться. Глаза директора наполнились блеском и готовы были метать громы и молнии. Акима Павловича можно было понять, ведь за его спиной без устали трудились сотни добросовестных людей, невзирая на ночные смены, на огромную ответственность, на сложности. Десятки честных замечательных людей стояли за широкой директорской спиной, и Аким Павлович не допустит, не позволит, чтобы незапятнанные имена заводчан без всяких оснований фигурировали в милицейских протоколах. Даже имена бывших работников, как плавильщик Дзюба. Дай бог памяти вспомнить имя… Кажется, Семен. Да, точно.

Черенков сидел молча и внимательно осматривал кабинет. Мебель, стены, интерьер. Иногда детали интерьера говорят о своем хозяине куда больше, чем самая подробная характеристика. Черенков явно демонстрировал свою непричастность к колкому разговору. Вся его вина перед влиятельным директором заключалась лишь в том, что набрался наглости заявиться на «Цветмет», и вдобавок притащил с собой рязанского сыщика. Неловко, мол, получилось. А вот Ковалева настроение директора беспокоило мало, а переживания коллеги вообще не трогали. Детектив продолжал гнуть свою линию.

— Именно это я и хотел сказать, уважаемый Аким Павлович, — мягко сказал он, — или вы не допускаете мысли, что на вашем предприятии не все обстоит так благополучно, как кажется? Как хотелось бы. К сожалению, обстановка на заводе вызывает некоторые вопросы. Неделю назад жестоко избили мастера Друмова, человек до сих пор в реанимации лежит, сегодня убит плавильщик Дзюба. Не думаю, что это случайно.

Директор застыл посреди кабинета, уставившись на бесцеремонного детектива. Потом сердито глянул на Черенкова, словно вопрошая, кого он приволок. Черенков, занятый осмотром, выразительного взгляда хозяина кабинета не понял, даже не заметил и продолжал изучать обстановку. Проводил рекогносцировку местности. И усмехался про себя. Можно представить, как сильно удивится самоуверенный директор, когда услышит, что расстрел во Владимирской области группы Хвороста тоже может иметь отношение к «Цветмету». Самое прямое причем. Директор воспримет это не иначе как попыткой повесить на него все земные грехи, и не просто удивится, а возмутится.

Аким Павлович возмущаться не стал. Он вернулся в привычное директорское кресло, сел, опершись о надежную спинку, вздохнул и спросил:

— Вы уверены, что Дзюбу убили?

Алексей встрепенулся, на секунду отвлекшись от лицезрения художественной лепнины на потолке и глянул на директора. Вопрос адресовался детективу. Алексей снова уставился в потолок. Кажется, их прощание откладывалось на некоторое время.

— Абсолютно уверен, — сказал Вадим, — именно убили, Аким Павлович.

Аким Павлович недоуменно вздернул плечи:

— Но зачем? Кому мог помешать пожилой человек? Если не ошибаюсь, мужик он одинокий, жил тихо, мирно, дорогу никому не переходил, к чужому добру рук не тянул, по чужим женам не ходил. Ума не приложу… А почему, кстати, вы усматриваете этот трагичный случай в контексте с заводом? При чем тут завод?

Директор никак не хотел признать, что причиной смерти плавильщика была именно работа. И правильно делал, что не признавал. Может, Дзюбу убили случайные хулиганы или какие-то пьяницы, прокутившие всю ночь напролет и занятые утренними поисками недостающих на бутылку денег. Вот Дзюба и подвернулся. Но почему он оказался под Касимовом? Зачем вообще туда поперся? И не на автобусе, не вместе со всеми, а один. Неужели сыщики правы в своих подозрениях? Но этого не может быть, потому что все подозрения увязываются с кражей золота с завода, а кражи как раз и нет. И не было. И выходит, что менты выстраивают свои версии на песке, на пустом месте, на голом воображении. Совсем обнаглели.

Взгляд директора потяжелел. Однако в голосе, когда он потребовал объяснений, гнева не было. Но строгости хватало.

— Вы предполагаете, что причина убийства каким-то образом может увязываться с золотом? — спросил директор, обращаясь по-прежнему к Вадиму, и ехидно добавил: — Да, через руки плавильщика проходят тонны драгметалла, но сомнительно, чтобы это стало причиной убийства. Дзюба от этих тонн не имел ни единого грамма. Как не имею ни одного грамма я, кроме, естественно, зарплаты, как не имеет никто из сотрудников. Это богатство принадлежит государству, а не коллективу завода, и уж тем более не одному человеку. Извините, но в ваших размышлениях не прослеживается никакой логики.

По-своему директор был прав, убийство плавильщика действительно никому никаких дивидендов не приносило, не принимая во внимание его возможное финансовое благополучие, или вообще чуть ли не сказочное состояние. Но это уж из области самых смелых и фантастических предположений. Если целью убийства было ограбление, то тело бывшего аппаратчика обнаружилось бы в квартире, а не за десяток километров от нее. В квартире покойного они еще побывают, сразу после завода. Вместе с экспертами.

— Если следовать вашим умозаключениям, — продолжал Аким Павлович, воспользовавшись молчанием визитеров, — то бандитам было бы правильней выйти на меня. Согласитесь, у директора возможностей для краж намного больше, чем у рядового рабочего. И намного масштабней. Не выходят, однако, не ищут подступов к директору. Знаете почему?

Ответ напрашивался сам собой и подразумевал не что иное, как кристальную честность директора «Цветмета». К неподкупным людям по щекотливым вопросам подходить бесполезно. И даже опасно.

— Потому что это бесполезно, — пояснил Аким Павлович, — и не потому, что я такой честный и неподкупный, а потому что система охраны завода не позволяет. Обратили внимание, когда шли сюда, на охрану? «Цветмет» — режимный объект, для его охраны специальная часть расквартирована, целый батальон. Четыре контрольно-пропускные зоны, специальные рамки, реагирующие на металлическую пыль, не говоря уж о кусочке золота. Наконец, перед самым выходом к проходной — «голевой» досмотр. Для всех и для каждого, невзирая на чины и ранги. Есть, правда, несколько человек, освобожденных от такого удовольствия. Но этот список я составлял лично и за каждого готов поручиться. Алексей Иваныч тоже в свое время был в их числе, когда завод шерстил. Помнишь, Алексей Иваныч?

Черенков улыбнулся. Подтвердил:

— Помню, Аким Павлович. Спасибо за доверие. Надеюсь, сегодня нам тоже не придется заниматься стриптизом?

Директор рассмеялся:

— Посмотрим на ваше поведение, — и на этой шутливой нотке посоветовал, — может, попробуете вынести с завода пару граммов золота, чтобы убедиться в моей правдивости?

Черенков раздумывал недолго. Подмигнул Вадиму:

— Пожалуй, можно, если подтвердите свои слова, когда нас повяжут. И не граммов, а пару килограммов. Как думаешь, Вадим?

Ковалев отказался. Директор почему-то не вызывал у детектива большого доверия. Такой запросто может подставить. Но шутку поддержал. Улыбнулся:

— В другой раз. Присмотримся, оглядимся немного, потайные карманы пришьем, а потом уже затаримся.

Шутка директору понравилась своей масштабностью. Аким Павлович уважал людей хватких, с размахом, с перспективой, для которых слово воровать ассоциируется не с копейками-рублями, а с миллионами. Воровать — так миллионы, а любить — так королеву. Настроение директора немного улучшилось, тем более сыщики, кажется, все-таки согласились с его доводами. Похоже, версия о краже золота исчезнет, еще не появившись и не окрепнув. Так спокойней. Такая версия не имеет права на существование. Она просто-напросто не нужна.

— А как бы взглянуть на ваш список? — неожиданно поинтересовался детектив и поспешно добавил: — На всякий случай.

Настроение Акима Павловича снова испортилось. Это что же, сыщик не доверяет руководителю завода? Директору предприятия, утвержденного на должность чуть ли не президентом страны. Аким Павлович решает задачи государственного масштаба, а какой-то детектив будет путаться под ногами со своими несуразными выводами и ставить палки в колеса? Мешать работать, честных людей порочить. Аким Павлович тяжело поднял глаза, и Черенков сразу понял, что рязанский друг немного зарвался и «голевого» досмотра им вряд ли избежать.

— Я понимаю, что вы занимаетесь делом, — холодно заметил директор, переводя взгляд с одного визитера на другого, — понимаю также, что должен оказать содействие, и мы, безусловно, это содействие окажем, но убедительно прошу избавить от необходимости давать какие-либо объяснения по тем или иным моим поступкам и действиям. В своей работе я подотчетен совершенно другим структурам, а не органам внутренних дел, и мне, смею вас уверить, хватает забот и без вас. Говоря прямо, убедительно прошу вас заниматься расследованием не только вне стен этого кабинета, а и вне территории завода. Я не хочу, чтобы расследование взбудоражило коллектив и породило нездоровые слухи.

Аким Павлович все-таки не желал соглашаться с тем обстоятельством, что причиной убийства плавильщика стала его профессиональная деятельность, и тем самым избавлял себя от повторных встреч с сыщиками. Сильно рассердился товарищ директор, как бы не передумал насчет кадровиков, не позвонил Галине Сергеевне и не отменил встречу. Пора закругляться, пока окончательно не настроили директора против себя. Вадим встал. Черенков не заставил себя ждать и тоже выбрался из мягкого кресла. На дружеское рукопожатие они не рассчитывали.

— Мы постараемся, Аким Павлович, — неопределенно пообещал Ковалев, намекая то ли на добросовестное расследование, то ли обещая впредь не показываться в этих стенах, глаза хозяину не мозолить и настроение не портить, — но если уж придется наведаться, не обессудьте.

Детектив не исключал возможности новой встречи. Верил, что для этого будут основания. Проще говоря, золото. Золото, покидавшее завод не в бронированных спецмашинах, а под полой преступников.

— Всего доброго, — холодно буркнул Аким Павлович и напомнил: — Охранник проводит вас.

Это походило на предостережение не вздумать слоняться по территории завода без сопровождающего. И зашелестел бумагами. Непредвиденные визитеры изъяли из насыщенного графика немало времени, а ведь каждая рабочая минута директора «Цветмета» ценится на вес золота. В самом прямом смысле. На чем сидим, как говорится, то и имеем.

Насчет новой встречи с сыщиками Аким Павлович очень сильно сомневался.

Начальник отдела кадров Галина Сергеевна посетителей, в отличие от строгого руководителя предприятия, встретила приветливо. Хотя и безо всякой радости. Какая может быть радость в такой горестный день. На вид Галине Сергеевне было лет сорок, может, немного больше. Круглое лицо, большие глаза, обрамленные густыми ресницами, полные губы, готовые в любой момент одарить улыбкой, добротная фигура. Не сказать, чтобы кадровичка была полная, скорее, ее полнота подходила под критерий изящная. В меру упитанная. Если верить людям знающим и бывалым, такие женщины отличаются безобидным и сговорчивым нравом. После холодного директорского приема сговорчивость кадровички была бы кстати.

К приходу сыщиков личное дело плавильщика уже лежало на столе. Обыкновенная картонная папка с номером, с фамилией и инициалами на обложке, и с десятком машинописных листков внутри. Заявление о приеме на работу, небольшие фотографии для документов, копии приказов, отобразившие и зафиксировавшие трудовую биографию плавильщика, записи о поощрениях, о присвоении звания «Передовик производства», о награждении почетными грамотами и премиями. Почти герой труда.

— Хороший был работник, — вздохнула Галина Сергеевна, подтверждая беспристрастные записи, — сами видите, одни поощрения, ни одного нарушения. На таких, как Дзюба, завод держится. Царство ему небесное.

Еще в папке находилась копия аттестата о среднем образовании, справка о семейном положении. Плавильщик Дзюба не всегда прозябал в холостяках и в течение нескольких лет имел возможность порадоваться семейной жизни. Недолго, правда. Судя по биографическим данным, в законном браке Семен Семеныч пребывал менее пяти лет. В 1975 году женился, в 1979-м развелся. Во второй раз испытывать судьбу почему-то не стал, и следующие четверть века прожил в одиночестве. Или семейная жизнь не понравилась, или рожден был слишком свободным.

— Если нужны копии, мигом сделаем, — сказала Галина Сергеевна, — ксерокс в соседней комнате, в бухгалтерии.

Похоже, она не хотела, чтобы пребывание нежданных визитеров затянулось. Пока сыщики изучат все бумаги в личном деле плавильщика, пока зададут свои вопросы, пока вникнут в ответы, пока все запишут, пройдет целый день. А провести рабочий день в обществе сыщиков вряд ли веселая перспектива. Но насчет ксерокса она права, документы обязательно понадобятся.

— А дети у него были?

Галина Сергеевна посмотрела на детектива с удивлением. В хранимой ею папке никаких свидетельств и документов о потомстве Дзюбы не имелось, значит, детей не было.

— Нет, — заметила кадровичка, и это прозвучало то ли с сожалением, что хороший работник Дзюба не оставил после себя продолжателей славной династии плавильщиков, то ли с облегчением, что некому будет горевать, — детей у него не было.

— А жена?

Детектив продолжал удивлять. Галина Сергеевна даже улыбнулась. И терпеливо пояснила:

— Жена была, как же. Она и сейчас есть, в Рязани живет. Бабушка уже. Семеныч сам об этом рассказывал. Открытый мужик был, душевный, не чета некоторым. Всегда, когда в кадры заходил, то шоколадку принесет, то цветы. Посидит, что-нибудь расскажет, о чем-нибудь спросит, поговорит. И собеседник был интересный, все складно у него получалось, все связно, интересно.

Кажется, Галина Сергеевна готова была расчувствоваться. Оказывается, полные женщины в дополнение ко всему еще и сентиментальны. Надо запомнить. Вадим повернулся к Черенкову, хранившему важное молчание, и поделился неожиданным открытием:

— Я никогда не думал, Алексей, что женщины бывают такие недальновидные. А ты?

Алексей насчет женской недальновидности согласился сразу, хотя и не понял, о чем детектив думал, и вообще о чем идет речь. Стараясь не обидеть кадровичку, подытожил:

— Женщины есть женщины.

Кажется, прозвучало не обидно, даже вроде с уважением. Галина Сергеевна все же не поверила и недоверчиво переспросила:

— В чем же мы недальновидны?

Она тоже не догадывалась о намеке детектива. Наверное, он немного переусердствовал.

— В том, что такого мужика оставили бобылем, — упрекнул Вадим, — хорошая работа, приличная зарплата, квартира, не пьяница… Золото, а не мужик. И ни одна женщина не положила на него глаз. Не приметила. Разве не странно?

Черенков мысленно поднял большой палец. Теперь он понял истинную задумку детектива. Молодец, все помнит. А вот Черенков о запланированном знакомстве с технологом позабыл. Надо исправляться.

— Ничего странного, — возразил Алексей, неожиданно встав на сторону Галины Сергеевны, — ты вот тоже положительный парень, не пьешь, не куришь, с квартирой, с работой, а без жены. А кто виноват, как не ты сам? При чем тут женщины?

И незаметно подмигнул детективу. Галина Сергеевна, немало удивленная, тоже смотрела на Ковалева. Кажется, она не допускала мысли, что милиционеры могут характеризоваться положительно. Даже в глазах друг друга. Или, может, не ожидала, что молодой привлекательный подполковник ходит в холостяках. Кадровичка разглядывала потенциального жениха целую вечность, словно впервые увидела. Если бы не обручальное кольцо на правой руке, можно было подумать, что себе она отводит роль невесты.

— Галина Сергеевна, у вас на заводе нет одиноких красавиц? — вполне серьезно полюбопытствовал Алексей и подсказал: — Год назад, помнится, были. Я и то тогда обратил внимание на одну. Лицом видная, ростом высокая, фигуристая, стройная, взглядом добрая, улыбкой приветливая… Прямо красавица писаная.

На этот раз Галина Сергеевна поверила каждому слову сыщика. Женщина хорошим словам всегда поверит. Недаром женщины любят ушами.

— У нас все красавицы, — кадровичка сказала об этом с гордостью за своих тружениц, с лукавостью в глазах, — есть и незамужние. А что, можно и познакомить, если ваш товарищ человек достойный и если у него серьезные намерения. Заодно на свадьбе погуляем, не всегда же печалиться. Как ту красавицу зовут?

Красавицу звали Олесей. Черенков это хорошо помнил, но признаваться не стал и наморщил лоб. Знакомство должно выглядеть абсолютно случайным и ни в коем случае не походить на заранее спланированную акцию. Заводские красавицы их растерзают, если поймут истинную цель знакомства. Женщины в гневе страшны и непредсказуемы. К сожалению, имени красавицы Алексей «не припомнил».

— Не помню, — признался он, осознавая свою вину. Из-за его дырявой памяти срывается жизненно важное событие, на глазах, можно сказать, рушится судьба друга. И Олесина тоже. Ведь какой бы красавицей она ни была, каким бы вниманием мужчин не пользовалась, а все равно думает о ком-то одном, о том единственном и ненаглядном, способном стать опорой на всю жизнь. О самом лучшем мужчине на свете. Такие мысли витают в голове у каждой женщины.

— А кем работает?

Похоже, Галина Сергеевна всерьез входила в роль свахи. Видимо, потенциальный жених ей приглянулся. Значит, приглянется и невесте. В крайнем случае, сведут молодых в приказном порядке.

Алексей снова наморщил лоб. Пожалуй, профессию невесты можно припомнить. Какой же он на хрен убоповец, если вообще ничего не помнит.

— Кажется, технологом.

Галина Сергеевна дородно проплыла между вращающимися креслами к зашторенному шкафу, где хранились личные дела всех сотрудников — святая святых завода. Достала еще одну папку, такую же картонную и такую же тонкую. И тоже с маленькими фотографиями. Зачем они вообще нужны в папках? Можно подумать, без них личное дело будет неполным. Наверное, для пропусков. На режимных объектах пропуска часто меняют, не то что на какой-нибудь чулочно-носочной фабрике. Галина Сергеевна взяла одну из фоток, протянула Черенкову:

— Она?

Да, это была она, та самая Олеся. Красавица-технолог, приглянувшаяся Черенкову. Алексей узнал девушку сразу, но признаваться повременил, и лишь когда посмотрел на фото внимательно, под разными углами, радостно подтвердил:

— Она! — и вслух прочитал имя на папке: — Буркина Олеся Васильевна. Слышал, Вадим Михалыч? На, погляди, какая красавица.

Убоповец протянул фото Ковалеву, а сам хотел ознакомиться с содержимым папки. Семейное положение, биография, возраст, адрес. Вдруг у невесты семеро детей по лавкам. Однако кадровичка такому любопытству воспротивилась и вернула папку с эксклюзивными данными на место. Фотографию не потребовала. Или забыла про нее, или оставила специально. Пусть кавалер полюбуется на невесту. Кавалер любовался недолго. Любуются картинами, полотнами, а здесь всего лишь карточка размером три на четыре. Взглянул, запомнил, чтобы узнать при встрече, убедился, что Алексей прав насчет ее привлекательности, и хватит. Галина Сергеевна возвращать фото в папку не стала, а положила на стол. И лукаво поинтересовалась:

— Ну и как, приглянулась? То-то же. В жизни Олеся еще красивее, не то что на фотографии. И душой добрая, вот что главное. Ну что, будем их знакомить?

Вопрос адресовался Черенкову. Мнение самого «жениха» в расчет не принималось. Или, наверное, было видно за версту. Кадровичка вдобавок ко всему оказалась неплохим психологом. Алексей в своем ответе проявил редкостную краткость и убедительность:

— Обязательно!

Ради друга он готов был на все. Кажется, Алексей вообще забыл, с какой целью приехал на «Цветмет». Галина Сергеевна потянулась к телефону. И попросила:

— Только меня не выдавайте, не говорите, что мы нарочно это затеяли. Пусть думает, что понадобилась по делу, а когда спохватится, поздно будет. Из-под венца никуда не убежит.

Галина Сергеевна улыбнулась и снова внимательно уставилась на детектива. Лично ей жених понравился: и серьезный, и самостоятельный, и из себя видный. С жильем, опять же. Черенков если и приукрасил насчет его достоинств, то немного, в меру. Так что пусть познакомятся, бог даст, из шуточной затеи что-нибудь дельное выйдет. Ведь если разобраться, то все знакомства начинаются случайно, с какой-нибудь шутки, с безобидного вопроса. Зачастую с вопроса глупого. В своих истинных намерениях ни один мужик, решившийся на знакомство, никогда не признается, а уж женщина тем более.

Набрать нужный номер новоявленная сваха не успела, пока она обдумывала правильность своего согласия принять участие в дерзкой затее, в кабинет заглянула молоденькая девчушка с картонной папкой и целлофановым файлом в руках. Поздоровавшись, девчушка протянула бумаги Галине Сергеевне. Проворковала:

— В файле копии. Я всю папку скопировала. Если что не так, переделаю.

И вышла. На сыщиков даже не взглянула. Понимала, наверное, что сыщики народ занятой, каждой минуте счет знают, и глаза им ни к чему мозолить. Тем более могут проявить любопытство и начнут задавать каверзные вопросы.

Галина Сергеевна мельком просмотрела копии, никаких изъянов и недостающих документов не обнаружила и вручила файл Ковалеву. Или в знак симпатии к нему, или просто потому, что у Ковалева в отличие от убоповца имелась кожаная папка, в данном случае очень удобная тара для хранения копий. Детектив так и сделал. И подумал, что теперь у них нет повода, чтобы задерживаться в отделе кадров. Биографические данные Дзюбы они получили, кое-какие вопросы прояснили, можно идти дальше. Им надо побывать на квартире погибшего, где давно ждет не дождется следственно-оперативная группа, потом наведаться к Ломтю, томившемуся в одиночке и наверняка преисполненному всевозможными догадками. А после обеда, если разрешат врачи, наведаться к мастеру Друмову. Бог даст, сегодня наконец-то удастся потолковать, выяснить, за что его «приласкали» металлическим прутом по голове. Дел, короче, невпроворот, каждая минута расписана, и кто знает, какие сюрпризы выявятся по ходу дела. Может, еще более важные, неотложные и срочные, чем намеченные. Тут не то что не до знакомства, а вообще не до личной жизни. Хотя познакомиться с Олесей, конечно, надо. Не потому что красавица, а потому что технолог. Тут Алексей прав.

Вадим протянул Галине Сергеевне визитку с номером мобильного телефона. Кадровичка взяла ее осторожно и посмотрела вроде разочарованно. Не ожидала, что «жених» окажется таким слабохарактерным и так быстро раздумает знакомиться. Испугался, что ли. Или действительно закоренелый холостяк и ни о какой семье не думает. Недаром говорят: кто до тридцати лет не женился, тот уже не женится. Однако детектив знакомиться не раздумал.

— Пусть позвонит по этому номеру, — попросил он и заговорщически улыбнулся, — по служебному делу…

Галина Сергеевна тоже улыбнулась. Они хорошо поняли друг друга.

Глава 8

За четыре дня, проведенные в камере, Ломоть о многом передумал и многое вспомнил. Вся жизнь прошла перед глазами, начиная с далекого беззаботного детства, обещавшего безоблачное будущее, и заканчивая нынешней незавидной реальностью, ограниченной мрачными стенами, жестким топчаном и скорым судебным приговором. Не таким рисовалось Ломтю сегодняшнее положение, совсем не таким. Даже в самых мрачных мыслях никогда не представлял, что страшное слово «арест» когда-нибудь будет внесено в милицейский протокол напротив его фамилии — Краюхин, отгородив на несколько лет от жизни. От нормальной человеческой жизни со всеми ее проблемами и радостями. От солнечного света, от городской суеты, от шумных ресторанов, от женского тела, которого коснется очень не скоро. Если вообще коснется. Этот пугающий вариант тоже нужно учитывать. И математика тут простая, безо всяких дипломов разобраться можно. Если, не дай бог, менты раскрутят «владимирское» дело на полную катушку, тогда к 28 годам, свободным и уже прожитым, можно будет смело накинуть лет пятнадцать тюремных. Это в лучшем случае, а в худшем, о чем не хочется даже думать, все двадцать. Если не «четвертак». А то и вообще пожизненное. Вот и гадай после таких раскладок о ближайшей перспективе, прибавляй к прожитым годкам неизвестные величины от 15 лет и до бесконечности. И получается либо цифра 43, если засветит «пятнашка», либо 48, если «двадцатник», и так далее до глубокой старости. До самой смерти. Блин, о таком лучше не думать. До чего же идиотские мысли приходят иногда в голову, не по себе становится. Надо о чем-нибудь веселом думать, а не о глупостях размышлять. Если такое вообще возможно в мрачной камере.

Ломоть пробовал закрывать глаза, чтобы не видеть голых неприветливых стен, как-то обмануть реальность и хотя бы в мыслях перенестись на волю. Он выискивал в памяти светлые моменты жизни, но это мало помогало. Разве лишь помогало заснуть, забыться на короткое время, благо внутренний распорядок заведения дневной сон не запрещал. Ломоть устраивал себе тихий час, как когда-то давным-давно в детском садике. Однако тихий дневной час отнимал сон ночной, и в первую же ночь, прокрутившись чуть ли не до утра и обмяв все бока на жестком ложе, арестант осознал тщетность своих попыток уйти от реальности. Ночные мысли были еще более безрадостными, чем дневные. Днем хоть людские голоса слышны, чей-то смех, пусть даже ментовский, чьи-то шаги по коридору, тоже ментовские, а ночью глухая тишина. От такой тишины может появиться звон в ушах. Где эти гребаные сыщики, куда запропали? Забыли про него, что ли. Повязали, скрутили, приволокли в застенок и смылись куда-то. Хотя бы с этими мудаками пообщаться, и то на душе полегчает. Интересно, что они там разнюхали, чей след взяли? С одной стороны, это хорошо, что сыщики на время про него забыли. Может, появились дела поважнее, чем возиться с Ломтем? Может, у него есть шанс пройти по статье о вымогательстве? Вряд ли. Очень уж решительно настроились менты, особенно рязанский детектив. Им будто хвосты прищемили. Землю под ногами роют, сучары, улики ищут. Что они все-таки надыбали против Ломтя, кроме визита к Друмовым? Кем сейчас занимаются, кого раскручивают. Похоже, кого-то крутого и авторитетного, если забыли про вымогателя-сутенера. Уж не самого ли Босса взяли в оборот? Не дай бог. Это полный кирдык, это можно сливать воду. Даже если у сыскарей ничего конкретного нет, сам по себе их нездоровый интерес к Боссу ставит крест на золотой жиле. А это означает, что о больших и всесильных «бабках» можно забыть. С завода Щепихин не уйдет, это как пить дать, про это нечего базар вести, он сросся с заводом крепче сиамских близнецов, но в любом случае притихнуть должен. Он мужик осторожный, не дурак. Недаром любит напоминать: за малым погонишься — все потеряешь. Даже свободу. К золотой жиле можно вернуться, когда менты через недельку-другую отрапортуют наверх о проделанной работе, получат причитающиеся премии и очередные знаки отличия — и успокоятся. Жила никуда не денется. Завод-то после ментовских проверок останется, его просто так в одночасье не закроешь, не спрячешь и с места на место не перевезешь. Можно, конечно, обнести еще парой полос колючей проволоки, в дополнение к нынешним четырем. Но все равно не поможет, потому что это не просто завод, а завод-кормушка, река денежная, власть и сила. Их власть, их сила, а не ментовки, не прокуратуры и прочих стражей закона вроде убоповцев, убэповцев, прокуратуры, оперуполномоченных и им подобных. Среди них есть «собаки на сене», те самые, которые и сами ничего не имеют и другим не дают. Взрослые люди, а живут старыми мерками, никак не хотят понять, что сейчас совсем иные времена, что сейчас страной правит не закон, а деньги. Большие деньги, которые у Ломтя есть и на которые он может купить что угодно и кого угодно. Даже суд, самый справедливый и неподкупный суд в мире, в полном составе и со всеми потрохами. И обязательно купит, даже если сыщики докопаются до поездки во Владимир. Только цена будет другая. Как говорит Босс, то, что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги. Или за очень большие деньги. И он прав. Он всегда прав, этот осторожный и хитрый Босс. Настолько хитрый, что давно усомнился в чужих способностях. А зря. Знал бы этот мудрец, предполагал бы, какая часть похищаемого с «Цветмета» золота остается у сутенера Ломтя, сон потерял бы. И не только сон. Придет время, Щепихин узнает истинные возможности скромного сутенера, его размах, его истинную силу. Придет время, Ломоть укажет временному Боссу его место. Но это потом, не сейчас. Сейчас важно заручиться его поддержкой, потому что он на свободе, все связи у него, как и все финансы. Без Босса «бедный» Ломоть хорошего адвоката не может нанять, не то что подкупить суд. О финансовых возможностях простого сутенера Ломтя никто знать не должен, чтобы не вызывать нездоровые вопросы. До поры до времени, конечно. Всему свое время, как говорят умные люди, а Ломоть к умным людям всегда прислушивался. Раньше это помогало, и в этот раз, бог даст, тоже поможет. Даже если гребаные сыщики копнут на полный штык.

Где они все-таки запропали, мудаки?

Ломоть переживал напрасно, сыщики никуда не пропали, никуда не исчезли и в это время находились в однокомнатной квартире плавильщика Дзюбы. Того самого Дзюбы, чья жизнь оборвалась сегодняшним майским утром столь трагично и загадочно. В опустевшей квартире сыщики находились не одни, а с оперативно-следственной группой. Фотограф, хотя особо запечатлевать и увековечивать было нечего, судмедэксперт, тоже вроде бы оказавшийся не у дел, и эксперт материаловедческого отдела. Этого спеца сыщики сами попросили приехать, надеясь, что он обнаружит в квартире золото. Не обязательно, конечно, золото в его чистом виде, а хотя бы свидетельства нахождения драгметалла в холостяцкой обители.

Однако «материаловед» тоже разочаровал. Золота в квартире бывшего плавильщика не водилось. Ни в слитках, ни россыпью, ни в виде украшений. Эксперт добросовестно обследовал все закутки квартиры, все карманы одежды, надеясь обнаружить в них следы желтого металла, но все старания оказались тщетными. Похоже, в этой квартире никогда не было ни золота, ни драгоценностей. Всем богатством погибшего была сберегательная книжка на 34 тысячи 450 рублей, еще 2 тысячи 15 рублей наличными, одежда и мебель. Мебель современная, богатая. Японский телевизор «Шарп», стенка, ковры на стене и на полу, в зале шикарная хрустальная люстра, кухонный гарнитур, импортный холодильник, прихожая, стиральная машина «Вятка-автомат». Одинокий Дзюба финансовых проблем не испытывал, жил для себя и в свое удовольствие. И правильно делал, благо зарплата позволяла. Судя по тому, что в доме не было найдено никаких почтовых квитанций, можно было предположить, что свою бывшую жену закоренелый холостяк деньгами не баловал. Видимо, не заслуживала. Такой невеселый вывод подтверждался и тем обстоятельством, что благоустроенная квартира не была приватизирована. Выходит, пусть достанется государству, чем бывшей жене? Здорово, видать, она его доставала, та еще ехидна.

Вопрос с квартирой прояснила соседка. Оказалось, что свою обитель Дзюба все-таки собирался приватизировать и завещать, как он говорил, кому-нибудь из соседок. Той, которая будет за ним ухаживать на старости лет. Шутил, наверное. Соседки обещания Дзюбы всерьез не воспринимали, ибо при его сравнительно небольшом возрасте и хорошем здоровье радужная перспектива светила не раньше чем через четверть века. Но все же отношения с ним старались не портить. На всякий случай. А теперь о квартире можно забыть. Не успел, горемычный, никого осчастливить. Вон как быстро все повернулось, как неожиданно. Правильно говорят, знать бы, где упадешь, соломку подложил бы. Самому покойному-то все равно, его теперь никакая квартира не интересует, кроме места на кладбище, а вот кого-нибудь из соседей мог бы хорошо поддержать. Не поддержал. Может, не успел оформить дарственные документы, а может, не захотел. Может, зло таил на соседей. Квартира чужим людям теперь достанется, дай бог, если хорошим.

Ковалев понимал, что соседи имели полное право сожалеть по поводу ушедшей из-под самого носа квартиры и в связи с этим вспоминать покойного не только хорошими словами. Тем не менее, плохого о Дзюбе никто ничего не сказал. Нормальный был мужик. Не шумел, не скандалил, не склочничал, соседей внизу не заливал, от всеобщих мероприятий не отлынивал. Незаметный был мужик, тихий. Новые жильцы вряд ли будут лучше. А то пошлет бог пьяниц каких-нибудь.

— Что будем делать, командир? — Вадим обращался к Черенкову как к руководителю группы. — Не пора закругляться с осмотром?

Алексей придерживался такого же мнения, уже не надеясь обнаружить в квартире ничего интересного. Все, что можно было обнаружить, обнаружено, а чего нет, то придется домысливать. Причина убийства безобидного плавильщика, а такая причина наверняка была, находилась вне квартирных стен.

— Поехали в отдел, — решил убоповец и махнул рукой.

Как Гагарин. «Он сказал: поехали, и махнул рукой»… Алексей улыбнулся. Не так уж все плохо, не так безнадежно, как можно подумать. Даже то обстоятельство, что пока не удалось отыскать улик, способных натолкнуть на версию о «бытовухе», тоже кое о чем говорит. Значит, причину убийства плавильщика нужно искать на заводе. Больше негде. А это тоже подсказка, тоже подтверждение правильности выводов насчет «Цветмета». Пусть и невеселых. В их работе вообще нет ничего веселого. И не может быть. Какое может быть веселье, например, от общения с тем же Ломтем, из-за которого в свой родной отдел ехать не хочется. А ехать надо. Ломоть парень крутой, ждать не любит. Обидеться не обидится, а замкнуться может.

Глава 9

Ломоть не обиделся. Не полный же он идиот, чтобы в таком положении обижаться на ментов за невнимание и становиться в позу. Зарешеченные окна и железные двери напускной крутизной не откроешь, для этого нужна хитрость. Изворотливость. Дипломатия, способная обеспечить перевес в противоборстве с сыскарями. Пусть не победу, поскольку поединок пойдет не по ломтевским правилам, а потому без особых для него шансов на успех, но хотя бы приемлемый проигрыш. Приговор должен быть минимальный. От трех до пяти лет. Не больше. Не до жиру, как говорит любитель разных присказок Босс, быть бы живу. За это и надо бороться. До последнего конца.

С таким решительным настроем бывший сутенер-вымогатель Ломоть и прибыл на первый после ареста допрос. Порог черенковского кабинета он перешагнул с мрачным выражением на лице и уставился на убоповца. Рязанский детектив Ковалев сидел на диване с отсутствующим взглядом, вроде вообще был здесь человеком посторонним, и потому особого внимания со стороны арестанта не удостоился. Ломоть недвусмысленно давал понять, что он тоже человек гордый, тоже может выразить свое фа, если его не хотят видеть и слышать. Ему бояться нечего. С положением своим он уже свыкся, виновность осознал и признал, и к необратимому наказанию готов морально и физически. Ломтя теперь ничем ни удивить, ни напугать. И менты должны это учитывать. Пусть не стараются и больших прикидок на его счет не строят. С Ломтем можно разве лишь побеседовать, насчет чего он не возражает. Побеседовать можно.

— Что-то невеселый ты, Ломоть, — заметил Черенков и участливо поинтересовался, — не заболел, случаем? Или заскучал по воле?

И покосился в сторону детектива. Или хотел услышать оценку своей шутки, или приглашал принять участие в разговоре. Детектив остался безучастным. Лишь скользнул взглядом по лицу арестанта, по одежде — и снова задумался о чем-то своем. Ломоть усмехнулся про себя. Можно подумать, детектива донимали другие проблемы, чем допрос. Какого тогда хрена вообще здесь торчать? Сидел бы себе спокойно в другом кабинете, бумажки с места на место перекладывал и людей не беспокоил. Прикидывается, блин. Ломоть помнил, что в прошлый раз рязанец тоже не проявлял большой активности, но от этого его вопросы не становились проще. Рязанец будто не спрашивал, а выведывал, вытягивал информацию, и норовил влезть в самое нутро, в самую душу. Скользкий как вьюн, хитрый как лиса. С таким надо держать ухо востро даже в душевном разговоре, а уж на допросе и подавно.

На шутку убоповца Ломоть отреагировал должным образом. И вполне достойно. Не дожидаясь приглашения, сел на стул напротив Черенкова и мрачно изрек:

— Ты забыл пригласить адвоката, Иваныч. Или мне не положен адвокат?

Черенков удивленно вздернул брови. Ломоть своим вопросом застал врасплох, про адвоката убоповец не подумал. И Ковалев не подсказал. Или упустил из виду, что сутенеру-вымогателю нужен защитник, или забыл. Ищи его теперь. Алексей глянул на арестованного вроде виновато, будто умоляя не отказываться от допроса, и признался:

— На тебя понадеялись. Ты ведь крутой, а крутые к государственным адвокатам не обращаются, за их спинами личные защитники стоят. Опытные, знающие, подобных дел не проигрывающие. Ты меня разочаровал, Ломоть.

Ломоть так не считал. Убоповцу не понять, что при желании Ломоть может нанять адвоката хоть из Москвы, самого крутого, но он не станет этого делать. На то есть причины, о которых сыщикам знать вовсе необязательно. И нежелательно. Пусть довольствуются тем, чем Ломоть соизволит поделиться.

— Я мог бы нанять адвоката, Иваныч, — признался он, — если бы дело тянуло на серьезный срок. Какой смысл тратить бабки, если светит максимум «трешка»? Не вижу разницы, чей будет адвокат, государственный или личный. Пусть лучше ваш, на халяву.

Он готов был усмехнуться, он так и сделал бы, если бы не взятый им самим серьезный настрой на допрос. Все должно быть в пределах правил и в рамках. Положен Ломтю адвокат — будьте добры предоставить. Не предоставили — ваши проблемы. В общении с ментами важно не показать слабость. Сразу затопчут. Хотя на первый раз можно рискнуть и пообщаться без адвоката. Пожалуй, это будет даже лучше, потому что позволит не отвечать на слишком каверзные вопросы. Без адвоката, мол, на такой провокационный вопрос отвечать не стану. И все, и баста. Без адвоката можно ответить только на вопросы типа «когда и где родился, где крестился». Ну, про образование сказать, это не секрет и никакой хитрости со стороны сыщиков иметь не может. Семейное положение тоже можно не утаивать, тем более Леший об этом прекрасно знает. Этот Леший вообще знает о Ломте больше его самого, какого хрена вообще спрашивает. Для уточнения, для галочки?

— Слышал? — Леший обращался к молчаливому детективу. — А я ведь напоминал про адвоката. Где его теперь искать?

Черенков выглядел расстроенным. Еще бы, три дня готовились к беседе с арестованным, а главныймомент не учли. Сели в лужу, называется. Чего доброго, придется еще на три дня отложить общение с земляком-сутенером.

Ковалева отсутствие адвоката не смущало. Скорее наоборот. Детектив даже приободрился, услышав о защитнике. Теперь он уже не походил на постороннего наблюдателя и смотрел на Ломтя с интересом. Ломоть взгляд детектива не стал выдерживать, ему это противоборство абсолютно ни к чему. Однако через секунду снова повернулся в сторону рязанца. Слишком уж неожиданным было его предложение.

— Предлагаю пари, Ломоть, — детектив говорил, надо признать, вполне серьезно, без шуток, — а на что спорить, решай сам. На отдельную камеру, на пирожное, на пару лет снисхождения в приговоре…

Ломоть посмотрел на детектива внимательней, однако определить серьезность его намерений не смог. У этого сыщика не лицо, а маска. В глазах ничего не отражается, в голосе никаких изменений, как взял один тон, так и будет шпарить до конца допроса. При любом раскладе. Недаром Черенков тоже не врубился в намерение коллеги. Удивился, кажется, не меньше Ломтя, хотя и не подает вида. Хитрец. Что же они задумали, какую пакость приготовили? Может, действительно потребовать адвоката? И себе спокойней, и от греха подальше. Или повременить? Попробовать понять, что менты хотят и, главное, какими уликами располагают против бедного Ломтя. Пожалуй, такой вариант будет правильней и умней, даже если он ничего не узнает, то хотя бы не настроит ментов против себя. Им ведь нужно на ком-то отыгрываться и время от времени выпускать пар. Ломоть для этой миссии подходит, пусть менты посвистят, пока не лопнули.

Ломоть усмехнулся от столь остроумной мысли. Закинул ногу на ногу и согласился:

— Нет проблем, начальник. А каков предмет спора?

Судя по внимательному взгляду убоповца, тот тоже хотел знать, вокруг чего разгорается сыр-бор. В душе Алексей ворчал на коллегу за скрытность, что тот не поделился своими задумками. Алексей не догадывался, что идея о пари зародилась у Ковалева чисто случайно, да и то по подсказке Ломтя.

— Предмет спора — адвокат, — обронил детектив.

Его слова большого прояснения в разговор не внесли, и Вадиму пришлось развивать свою мысль дальше.

— Слукавил ты насчет адвоката, Ломоть, — с прежним равнодушием заметил детектив, и прозвучало это настолько убедительно, что Ломоть готов был поверить в правоту сыщика, — ведь прекрасно понимаешь, что сейчас тебе никакой адвокат не нужен. Ни личный, ни государственный. С адвокатом у вас проблем нет, братки-покровители по первому твоему слову могут привлечь самого лучшего защитника, но загвоздка кроется именно в твоем молчании. И ты правильно делаешь, что не напоминаешь браткам про адвоката. Адвокат ведь молчать не станет и обязательно передаст твоим всемогущим друзьям содержимое допросов, а это не что иное, как приговор. Смертный приговор, Ломоть. Согласен?

Привлекательное лицо сутенера скривилось в недоумении. Брови изогнулись дугой и вылезли чуть ли не на самый верх лба, губы сжались, глаза сузились. Не лицо, а сплошная ужимка. И что только девчата в нем находили, если табунами поблизости крутились. Опору, защиту, деньги? Больше нечему.

— Какой смертный приговор, начальник? — выдохнул Ломоть, немного придя в себя. — Во-первых, «вышак» у нас давно отменен, во-вторых, моя статья тянет максимум на «пятерик». На что намекаешь, подполковник?

Ломоть смотрел на детектива требовательно и жестко, будто предостерегая от скоропалительных намеков, и хорошо понимал, что за напускной колкостью пытается спрятать появившуюся растерянность. Гребаный детектив просек ситуацию не хуже самого Ломтя, на этот счет, как говорится, и к бабке не ходи. Вишь, как в себе уверен, даже поспорить предложил. И не оставляет никакой альтернативы, кроме как соглашаться. А это еще один шаг в бездну. И шаг широкий. И дернуло же придурка ляпнуть про адвоката, молчал бы себе, сопел в две дырочки, глядишь, и пронесло бы. По крайней мере, допрос начался бы не в таком убийственном темпе. Теперь в него вцепятся не хуже бультерьеров, дыхнуть не дадут, не то что подумать.

— Я не намекаю, а конкретно говорю, что тебе лучше обойтись без адвоката, — заметил детектив и безжалостно добавил: — Твоя жизнь после первого же допроса в присутствии адвоката обесценится до нуля. Ты благодарить нас должен, что здесь нет посторонних, а не возмущаться. Ну что, спорим?

Ломоть вопросительно уставился на Черенкова, ожидая совета насчет участия в споре. Земляк все-таки, должен подсказать. Алексей молчал. Он сам еще не все понял.

А может, специально не вмешивался, предоставляя коллеге возможность сыграть главную роль в допросе. Плохо, если так. Но надо держаться, иного пути нет. Держаться, сколько хватит сил и духа, а там видно будет. Чем черт не шутит, может, со временем в его беспроглядном деле появится хотя бы маленький просвет.

Ломоть развалился на стуле поудобней. Вытянул длинные ноги, качнул носками туфель и невольно задержался на них взглядом. И погрустнел. Сутенер Ломоть всегда уделял обуви большое внимание, даже в прежние безденежные годы. А уж в последнее время, когда в карманах зашуршали-захрустели купюры, когда в окружении появились девочки, и вовсе стал франтом. «Работа» обязывала. Сейчас шикарные туфли, за которые он отвалил триста баксов, представляли собой жалкое зрелище. Без шнурков, нечищенные, пыльные, стоптанные… Не обувь франта, а крестьянская обувка. Хорошо, никто из девочек не видит. Впрочем, пошли они куда подальше. И девочки, и туфли. Босиком не останется, в тюрьме тоже соблюдают правила техники безопасности и кое-какой обувкой снабжают. Хотя и не по размеру. Ничего, со временем привыкнет. О девочках, правда, на неопределенное время придется забыть. Об этих шалавах лучше вообще не думать и психику понапрасну не напрягать. Как сказал поэт: «коль нет цветов среди зимы, то и грустить о них не надо».

Ломоть немного приободрился, он даже стал похож на себя прежнего, недельной давности, и бодро согласился:

— Почему не поспорить? Я тоже люблю спорить, — и выставил свое условие, — на пару лет в приговоре. Годится? Иваныч, будь свидетелем.

Черенков возмущенно всплеснул руками. Этого еще не хватало — стать у Ломтя свидетелем. При таком раскладе немудрено когда-нибудь оказаться шафером на его свадьбе. Алексей с опаской покосился на сутенера, испугавшись, как бы наглец не прикинулся простачком и не протянул руку для закрепления спора. Отмахнуться от неприятного рукопожатия нетрудно, но это может сказаться на настроении сутенера, на его разговорчивости, и не внесет нужный настрой в задумку детектива. А Вадиму нужно подыграть. К счастью, Ломоть руку не протянул. Или не чтил обычаи, или все-таки отдавал себе отчет, где находится, с кем общается и о чьей судьбе пойдет речь. Сейчас вниманием сутенера всецело владел детектив. Через минуту-другую Ломоть узнает, почему ему следует отказаться от адвоката и о каком смертном приговоре базарит сыщик. Или все-таки не базарит, а дело говорит?.. Скорей бы уж выкладывал, что держит за ментовской душой, и не играл на нервах. Они и так натянулись струной, в любой миг порваться могут.

Детектив раскрывать свою душу не спешил. Не то что душу, а даже содержимое бумаг, лежавших на столе, и то намеревался сохранить в тайне. Он на них даже не смотрел, и это вызывало разные предположения и догадки. Поди угадай, что задумал сыщик. Или открытым текстом намекает, что можно обойтись без протокола и просто «по-приятельски» побеседовать, или дает понять, что информацию по делу давно и до мелочей продумал, выстроил все в логическую цепочку и держит эту цепочку в голове. Другими словами, пытается убедить Ломтя, что у него нет никаких шансов. Берет на понт, как говорят братки. Что ж, хозяин барин. Пусть берет.

Ковалев встал. Расправил плечи, сделал глубокий вдох и оглянулся на окно. Похоже, воздух в кабинете ему не нравился. Не привык еще к тесному закутку, не отвык от рязанского кабинета. Не кабинет, небось, а целые хоромы. С холодильником, с ковром, с кондиционером. Не сравнить с закутком Лешего. Для начальника городского УБОПа такой закуток, конечно, маловат. Несолидный кабинет. Не кабинет, а пердольня. Для одного человека и то тесный, а уж для троих здоровенных мужиков и подавно. На троих здесь можно разве лишь «соображать», а не работать. В такой пердольне может работать только Леший. И мудак же он, кстати. Ведь сколько раз к нему подъезжали уважаемые люди, сколько раз дружбу предлагали, жизнь улучшить, кабинет повыше обеспечить, а он вцепился в свои дурацкие принципы, уперся как баран и ни с места. Так и просидит здесь до самой пенсии. И сам-то хрен с ним, но ведь скольким умным людям палок в колеса понаставит, скольким деловым ребятам судьбы исковеркает. И Ломтю тоже, вот в чем проблема. Неужели не поумнеет?

Детектив открыл форточку, впуская вовнутрь майскую прохладу и городской шум. С площадки перед входом слышались голоса милиционеров, а чуть дальше, с улицы, доносились звуки машин. Касимов жил своей обычной жизнью.

— Красота! — Ковалев вздохнул полной грудью свежий воздух и мечтательно заметил: — Весна, однако. Все цветет, все пахнет. «Опять весна на белом свете, бери шинель, пошли домой…». Никак не вспомню, из какой это песни?

Детектив повернулся от окна, удивив собеседников своим одухотворенным видом. Особенно удивился Черенков. Его непробиваемый и непроницаемый коллега прямо-таки преобразился, засиял, глаза сверкают, губы улыбаются, и сам весь блестит как медный пятак. Не иначе вспомнил про ожидаемое знакомство с красавицей технологом, если про цветочки заговорил. Про Ломтя не забыл бы, лирик хренов.

— Песня так и называется: «Бери шинель, пошли домой», — буркнул Алексей и посмотрел на Ломтя. Тот кивнул, подтвердил:

— Да. Окуджава, по-моему.

Ломоть оказался меломаном. «Работа» обязывала разбираться не только в одежде, обуви и парфюмерии, а и в музыке. Девочки музыку любят. И еще Ломоть был неплохим психологом. По крайней мере, весь этот номер детектива с окном, с восторженными ахами-охами по поводу весны и цветочков, все эти телячьи нежности он просек сразу. Детектив играет на контрастах. Посмотри, мол, арестант Ломоть, какая прекрасная жизнь протекает за стеклом, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, и какая безрадостная жизнь ожидает тебя в заключении. Пораскинь, мол, мозгами, подозреваемый Ломоть, используй возможность, скинь пару годиков в приговоре. На психику давит, ментяра, по самому больному месту бьет. Морально сломить хочет, гад. Ломоть сделал вид, что не уловил истинной подоплеки детектива, и молча ждал пояснения о споре. Момента истины. Давай, мент, выкладывай свои козыри, колись насчет адвоката, хотя Ломтя вряд ли удивишь. Ломоть готов к любому раскладу.

Детектив сел на прежнее место на узком диване, поскольку другого попросту не было, и «выложил» свой первый козырь. И, как показалось оппоненту, самый убойный. Ломоть похолодел, хотя и ожидал услышать нечто подобное. Рязанский сыщик явно не желал допустить, чтобы судебный приговор по делу Ломтя уменьшился на пару лет. Такой же упертый, видно, как Леший. Два сапога пара. От одного покоя не было, а от двоих и вовсе житья не станет. Нашли друг друга, мудаки.

— Адвокат тебе не нужен по той простой причине, — твердо сказал детектив, уверенный в своем доводе, — что сможет передать на волю подробности вашей поездки во Владимир.

Вадим замолчал. Посчитал, наверное, что одной этой фразы достаточно, чтобы сутенер признал свое поражение. Однако сутенер не только не признался в проигрыше, но даже не понял, какое отношение та трагическая поездка может иметь к адвокату. Ломоть так и сказал:

— Я не врубаюсь, подполковник, как увязать эти два момента?

И громко при этом хмыкнул. Гнилой, мол, твой довод, начальник. Напрасно стращал бедного Ломтя. Давай, выкладывай что-нибудь посущественней. Если есть что, конечно.

— При том самом, Ломоть, что через адвоката братки узнают подробности ликвидации группы Хвороста.

Брови Ломтя в недоумении поползли наверх. И глаза тоже. Черенкову так и показалось, когда земляк повернулся в его сторону. При этом выразительные глаза сутенера заметно увеличились в размерах. От страха или от удивления. А может, от растерянности.

— При чем тут Хворост, Иваныч? — сутенер почему-то обращался к убоповцу. — При чем тут наша поездка? А вот что убийц нашли, это хорошо. Это справедливо. Молодцы. Хотя ребятам уже ничем не поможешь… Как вспомню, так мороз по коже. Я ведь чудом уцелел, сам до сих пор не могу поверить, что меня спасло колесо. Если б не поломка, лежал бы сейчас на кладбище рядом с ребятами.

Ломоть тяжело вздохнул и перевел взгляд на детектива. Ломоть хотел знать, какая необходимость заставила детектива вернуться к той трагической поездке, о которой две недели назад он сам и рассказал ментам, причем в этом самом кабинете. Разве лишь затем, чтобы сообщить имена убийц? Но зачем Ломтю знать их имена? Незнакомые чужие имена ему все равно абсолютно ничего не скажут.

Ломоть отметил, что в глазах детектива недавней восторженности весенним цветением уже не было, в глазах детектива появилась жесткость. Высказывание сутенера Ковалеву чем-то не понравилось. Причем сильно не понравилось. Психолог Ломоть понял еще одну истину: в задумке детектива нет ни малейшей тени на спор, а есть неуемное желание вывести Ломтя на чистую воду. Прижать к стене, причем на полную катушку, до треска в костях. Спор всего лишь прикрытие, психологический трюк, рассчитанный на установление контакта. Другими словами, на усыпление бдительности Ломтя. Насчет этого мент, конечно, облажался. Усыпить Ломтя можно лишь в прямом смысле, с помощью снотворного, но перехитрить нельзя. Это уж дудки. Хотя надо признать, что запевка у мента получилась, начал он складно. Поглядим, что будет дальше.

А дальше наверняка станет еще круче. По закону подлости.

Детектив вспомнил про бумаги. Взял их со стола, перелистал, то ли выбирая самые важные, то ли освежая в памяти нужные моменты, и со вздохом положил на прежнее место. Алексей насторожился. Кажется, коллега готов был спасовать. Невиданный случай. Даже Ломоть не сразу поверил в такую благосклонность судьбы, ведь цена спора не деньги, не магарыч, а два года тюремной жизни. Очень даже не хило, еще пару таких допросов, и никакой суд не страшен. Кажется, фортуна поворачивается к нему личиком, кажется, Ломоть ей приглянулся.

Широкая ладонь детектива снова легла на стопку бумаг. Тяжело легла, будто придавила. И взгляд тоже стал какой-то тяжелый, ишь, как пристально смотрит, прямо буравит, так и норовит насквозь пронизать. Нелегко, видать, признавать свой проигрыш, тем более в присутствии Лешего. Или замыслил что?

— На сегодня все, — решил детектив и усмехнулся: — Повидались, пообщались — и хватит. Хорошего понемногу. Завтра продолжим. С адвокатом.

Его решение не понравилось обоим собеседникам. Убоповцу не понравилось самовольство коллеги, решившего по своему единоличному велению-хотению отложить важное оперативно-следственное мероприятие. Если работать такими темпами, то сутенер своими познаниями сможет поделиться не раньше Нового года, когда дело вообще можно будет закрыть за давностью срока. Ломтю решение детектива в принципе-то пришлось по душе, о переносе допроса он не возражал, но резанул слух голос, которым сыщик упомянул про адвоката. Ироничный был голос, насмешливый, вызывающий какой-то. Таких посторонних ноток в голосе сыщика никогда прежде не звучало. Гребаный детектив действительно что-то замыслил против беззащитного Ломтя. И какая только нелегкая вынесла этого мудака на его бедную голову. Леший, правда, тоже не подарок, тоже больной на полголовы, но с ним проще, с ним, если уж ситуация совсем прижмет, можно рискнуть и побазарить как с земляком, а с рязанцем лишнего слова не обронишь. Этот малый вообще больной на всю голову, хрен его знает, как отреагирует на дельное предложение.

Детектив поднялся с дивана, повернулся к окну. Его сердцу весенняя улица была куда милей и приятней, чем общение с сутенером, и детектив этого не скрывал. Ломоть даже обиделся, хотя быстро успокоился. Может, из окна рязанского кабинета открывается вид не на улицу, а на какой-нибудь замусоренный двор с покосившимся деревянным туалетом. Вот сыщик и не стерпел, не устоял перед касимовскими красотами. Пусть полюбуется, пусть подышит пьянящим воздухом, может, подобреет немного.

— Да, кстати…

Детектив неожиданно обернулся, и по его виду Ломоть сразу догадался, что пьянящий касимовский воздух действительно оказал на рязанца воздействие. Особенно на память. Это точно. Что он там вспомнил? Вряд ли что-нибудь хорошее. Ломоть напрягся, настраиваясь на самый худший и неприятный для себя вариант. Об окончании допроса он уже не думал. Это было бы слишком просто и слишком хорошо для него.

— Чуть не забыл, — детектив хлопнул себя по лбу, — ты ведь о поездке во Владимир спрашивал. Значит, тебе непонятно, какая связь между расправой с Хворостом и твоим отказом от адвоката?

Ломоть вздернул плечи. Если по большому счету, ему до лампочки какие-то связи между реальным моментом и событиями двухнедельной давности, ему вообще глубоко плевать на любые связи, даже сексуальные, а на упоминание детектива о командировке он откликнулся чисто интуитивно, по инерции. Вышло действительно неудачно, глупо, но мало ли что можно брякнуть в кабинете убоповца, тем более на перекрестном допросе. На его месте любой может растеряться.

Ломоть пожал плечами. Пояснил нехотя:

— Ты сам упомянул про поездку. Я бы не спросил, мне это абсолютно без разницы. И ребятам тоже.

Сутенер имел в виду Хвороста и погибших вместе с ним двоих своих корешей. Тот жуткий случай начал уже сглаживаться в памяти, не отзываться в груди такой резкой болью, как в первые дни, а мент снова разбередил рану.

Стопка бумаг снова перекочевала в руки детектива. Ковалев вытащил один листок, положил его для лучшей видимости поверх остальных и терпеливо и доходчиво, как школьный учитель, пояснил:

— Это материал владимирских следователей. Скажу честно, материал небогатый, но кое-какие зацепки содержит. Главная ценность этой бумажки в том, что она подтверждает нашу догадку по поводу владимирской трагедии, нашу версию. Все сходится, Ломоть. Все улики против тебя.

Лицо Ломтя искривилось, став снова похожим на ужимку клоуна. Однако возмущаться сутенер не стал, разумно решив, что без адвоката с ментами все-таки не стоит базарить. Так будет лучше. Пусть менты посудачат между собой, поделятся умными мыслями, а он послушает. Выдержки у него хватит.

— В этой бумажке значится, что 3 мая жители небольшой владимирской деревеньки Мухино имели счастье видеть «жигуль» с рязанскими номерами, — официальным голосом поведал детектив, будто забыв про договоренность насчет адвоката. — Не припоминаешь такую деревеньку, Ломоть?

Ломоть лишь хмыкнул. У него не резиновая память, и он не штабист, чтобы держать в голове карту Владимирской области. Вместо ответа Ломоть наградил укоряющим взглядом своего земляка, вот, мол, Иваныч, как некрасиво себя ведут твои друзья-коллеги. Несолидно себя ведут. Сам ведь напросился на спор, позорно проиграл, прилюдно причем, и после всего этого начинает выделываться. Забыл, что долг платежом красен. Или у ментов не принято платить долги?

Черенков шмыгнул носом и ничего не сказал. Он с самого начала не был сторонником спора, а теперь подавно вмешиваться не будет и останется в стороне. Разбирайтесь, как хотите. Премудрый убоповец оставлял своего беззащитного земляка один на один с рязанским детективом, на стороне которого закон, прокуратура, чуть ли не все МВД и, если понадобится, армейские подразделения с танками и авиацией. Вся военная и правоохранительная машина государства Российского готова обрушиться на бедного Ломтя, дай бог выдержать, не сломаться. Надо молчать.

Похоже, Вадим понял замысел сутенера придерживаться «партизанской» тактики и продолжал:

— Деревня Мухино находится примерно на полпути от автосервиса, где ты ремонтировал машину, и местом расправы с группой Хвороста. Это если ехать не через Железногорск, а через Купальск. Дорога через Купальск, правда, на семьдесят километров длиннее, лишний час езды. Короче, этим маршрутом ехать нецелесообразно. Однако ты избрал дальнюю дорожку, Ломоть, даже несмотря на то, что опаздывал на встречу. Из-за этого твои покойные дружки лишний час проторчали в кафе и на встречу уехали без тебя. Надеялись, правда, что догонишь, для чего нарисовали и оставили для тебя в кафе схему проезда. Они и в мыслях не представляли, что их корешу Ломтю место встречи давно известно. Не забыл, я говорил про схему? Можешь не говорить, без того вижу, что помнишь. Как забыть, если эта шпаргалка стала очень важной уликой. Роковая случайность, Ломоть, и тоже против тебя обернулась. Знал бы про бумажку, заехал на обратном пути, забрал бы, и дело с концом. Не знаю, как Алексей Иваныч, а я заподозрил тебя только благодаря этой шпаргалке. Но ты о ней не знал, ты о таком повороте просто не думал, поэтому и не забрал. Вот она, в папке лежит, и свидетельствует о твоем гнусном замысле. О предательстве, о жадности безграничной, о жестокости бесчеловечной. Это ж надо, а? Своих братков, своих корешей, своих соратников по делу подвести под автоматные очереди. А потом машиной по головам…

Вадим сделал паузу. Ломоть ошибся, посчитав детектива бесчувственным истуканом. Оказывается, детективу тоже присущи человеческие чувства, и полыхавшие в его душе эмоции наглядно читались на лице. Жесткое было лицо у детектива. Безжалостное. В глазах Ковалева угадывались и другие чувства, однако сейчас Ломтю было не до настроения детектива, для него сейчас крайне важным было не выдать свое собственное состояние. Особенно не показать охвативший его испуг. Ломоть зыркнул на детектива, напуская в глаза максимум возмущения, негодования и намереваясь за ними скрыть растерянность. И перевел взгляд на убоповца. Смотри, мол, Иваныч, что творится. Ломоть едва не скрипел зубами. Ему ничего не оставалось, кроме как молча возмущаться, он не хотел даже говорить. И правильно делал, чтобы не выдать себя окончательно.

— Можешь возмущаться сколько душе угодно, — заметил Ковалев. — Можешь отрицать, можешь даже пожаловаться на наши обвинения, но учитывай, что владимирские оперативники не сидят сложа руки и кое-какой информацией нас снабжают. Завтра об этом обязательно поговорим. В присутствии адвоката.

Ковалев снова выдержал небольшую паузу. Или собирался с мыслями, готовясь поделиться с Ломтем своей очередной догадкой, или посчитал разговор законченным. Собрал все бумаги, запечатлевшие на своих страницах убийственные для Ломтя сведения, и аккуратно сложил в потертую кожаную папку. И повернулся к Черенкову.

— Вызывай конвоира, Алексей. На сегодня все. Нам в больницу надо наведаться, а Ломтю требуется отдых. И не забудь про адвоката.

Алексей встал, направился к двери, за которой в коридоре находился конвоир. Взявшись за ручку, заверил:

— Не забуду. Леший двух проколов подряд не допускает. Есть у меня один защитник на примете, прямо сейчас и позвоню. Болтливый мужик, правда, вода в заднице не держится. Болезнь у человека такая: обо всем услышанном трезвонить по всему городу. Не успокоится, пока не разболтает до единого слова. Годится такой?

Вадим махнул рукой:

— Годится. Следствию его болтливость вреда не принесет, а Ломтю бояться нечего. Не страшно, Ломоть, если братаны узнают некоторые подробности расстрела группы Хвороста?

Глаза Ломтя сверкнули гневом.

— Что ты мелешь, подполковник? Какие подробности? Какие у вас улики против меня, кроме этой туалетной бумажки и каких-то мухинских свидетелей? Ха, подробности они знают. Машину мою, видите ли, в какой-то деревне заметили. И все? И с этими уликами вы собираетесь в суд? Не смеши, подполковник. Какой суд поверит вашим сказкам?

Гневная тирада сутенера заставила Черенкова повременить с вызовом конвоира. Возвращаться к столу он не стал, а остался стоять возле двери.

— Суд, может, не поверит, — согласился детектив, — но для суда мы приготовим веские материалы, на этот счет не волнуйся. Волнуйся о том, как местные авторитеты и крутые отнесутся к твоей роли в устранении Хвороста. Может, они тоже не поверят, что ты участвовал в убийстве Хвороста, но в любом случае выводы обязательно сделают. Подумай об этом. Зови конвоира, Алексей. Нам пора ехать.

Алексей открыл дверь. Сержант-конвоир, коротавший время за чтением местного «брехунка», быстренько свернул газету и сунул в карман.

— В камеру его, — коротко распорядился Черенков. — До завтра, Ломоть. Отдыхай, набирайся сил.

Ломоть поднялся со стула. И было заметно, что поднялся тяжело, вроде нехотя. Засиделся, ноги затекли. Поэтому и не торопится к выходу. Вадиму пришлось тоже задержаться, поскольку Ломоть загородил путь к двери. Сутенер смотрел себе под ноги, как провинившийся ученик, и со стороны могло показаться, что ему и впрямь стало стыдно. Сыщикам так не казалось, потому что Черенков знал натуру своего крутого земляка отнюдь не понаслышке, а Ковалев вообще не допускал мысли о наличии в душе подозреваемого чувства стыда. У таких отщепенцев нет ни стыда, ни совести, и сейчас Ломоть горбится не под тяжестью вины, а от страха, от безысходности. Догадался, значит, что завтра сыщики специально организуют утечку информации о допросах, осознал, значит, чем это грозит. Братаны размусоливать не станут, даже если не до конца поверят в его виновность, и достанут даже в камере. У них руки длинные.

Ковалев хорошо понимал состояние арестованного. И не он один, даже конвоир, не слышавший ни слова из разговора, и тот догадался, что его визави явно хочет что-то сказать. Что-то вспомнил, наверное. Осенило. Так бывает. Сержант неслышно отошел от двери, чтобы не быть ненужным свидетелем и не мешать. Вдруг арестант хочет сказать что-то важное. Черенков потихоньку прикрыл дверь. Скорее всего, Ломоть этих нехитрых манипуляций не заметил, он попросту не обратил на них внимания, он поднял голову и негромко сказал:

— Твоя взяла, подполковник, я проиграл… Не надо адвоката…

Это было признание. Черенков, скрывая за напускным равнодушием торжество, после короткого раздумья вернулся за стол. Пожалуй, с визитом в больницу нужно повременить. Показания мастера «Цветмета» Друмова имеют немалое значение для следствия, но все же не идут ни в какое сравнение с признаниями Ломтя. Друмов всего лишь потерпевший, свидетель, способный помочь следствию, а Ломоть может пролить свет на подробности владимирского убийства и вообще подвести черту под тем жестоким преступлением. Ломоть не свидетель трагедии, а ее непосредственный участник. Исполнитель. Если вообще не организатор.

Черенков достал из ящика стола бланк протокола допроса, аккуратно вписал фамилию, имя, отчество своего известного земляка, после небольшой заминки припомнил даже точную дату его рождения, проставил время начала допроса и обронил:

— Это самое умное решение в твоей жизни, Ломоть. Давай, рассказывай…

Глава 10

Голова болела с самого утра, с той минуты, когда Бобровский вернулся домой с ночного дежурства. Сам виноват, дурак, не надо было «расслабляться» перед завтраком. Не устоял, не совладал с соблазном, и мало того, что принял дежурные «капитанские» 150 граммов, так еще добавил к ним две бутылки холодного пива. Устроил забористый «ерш», вот и мучайся теперь. Не пил бы, спокойно дрыхнул бы сейчас без задних ног до самого полдника, выспался как следует, а уже потом мог бы побаловаться пивком, посмотреть «ящик» и вечером поехать на завод бодрым, как огурчик, и веселым, как юморист. Сейчас о бодрости можно не думать — и о сне тоже. С такой башкой не уснуть, раскалывается как орех. Ощущение такое, будто голову накачали каким-то тяжелым газом, остро и болезненно реагирующим не только на любое движение, а даже на мысли. Поэтому, наверное, невозможно определить, что и где конкретно болит. То ли лоб, то ли затылок, то ли вообще вся голова. Вот дела, елы-палы, даже думать больно.

Бобровский усмехнулся. Он хотел бы ни о чем не думать, ничего не вспоминать, но это не получалось, и причиной тому были события прошлой ночи. Такие смены не скоро забудешь, если забудешь вообще. Бобровский лежал на диване, немигающими глазами таращился на темный монитор телевизора и пытался отвлечься и от боли, и от некоторых моментов прошедшей смены. С этой затеей ничего не получалось. Боль не уходила, лишь на короткое время затихала и потом снова вспыхивала в другом месте. Не голова, а газовая оболочка, перетекавшая с места на место. Ночные события тоже не выходили из памяти, проносились молнией в больной голове и спокойствия не добавляли. Не день, а сплошные мытарства. Надо полечиться, принять немного на грудь проверенного народного средства, благо в холодильнике оно есть.

Валерий со спины перевернулся на бок, стараясь не делать резких движений и не колыхать боль по всей голове, приподнялся и несколько секунд посидел на диване. Лишенная опоры, голова зашумела с новой силой и даже закружилась. Подобное с ним случалось впервые. Такое ощущение, что голова была чужая. Старость не радость, елы-палы. Бобровский усмехнулся и решил, что надо потихоньку расхаживаться, иначе до самого вечера не очухаться.

Валерий встал, зашаркал на кухню. Первой бросилась в глаза стоявшая на полке холодильника почти полная бутылка водки, но пить сорокаградусную не хотелось. При виде водки головная боль усилилась, и Бобровский решил, что причина нездоровья кроется именно в этой жидкости. Не надо было пить. Он поморщился и вытянул из холодильника банку пива. Для начала, «для рывка», а потом видно будет. Выпьет на все оставшееся здоровье, отойдет немного — и опять на боковую. Что же с ним приключилось, елы-палы? Может, отравился чем? Непохоже. Выпивка проверенная, пиво свежее, продукты тоже свежие, из холодильника. Настя к еде относится очень щепетильно, на ее кухню некачественным продуктам вход заказан. К тому же при отравлении болел бы живот, а не голова. Может, на нервной почве, из-за вчерашних волнений? Недаром говорят, что все болезни случаются из-за нервов. Пожалуй, это самый правильный диагноз, учитывая, что вчера понервничать пришлось, причем очень сильно. Из-за этого и принял перед завтраком 150 граммов успокоительного средства. Не помогло, значит. Наверное, надо было увеличить дозу, благо организм позволял и не противился, как сейчас. Сейчас придется ограничиться одним пивом. Слава богу, хоть с пива не воротит.

Бобровский аккуратно перелил содержимое банки в бокал, стараясь не допустить образования густой пены, и с жадностью сделал несколько глотков. Хмельной напиток приятной прохладой наполнил живот, и хотя голова продолжала оставаться тяжелой, Бобровский не сомневался, что теперь с ее исцелением проблем не будет. Всему свое время, до вечера отойдет. Голова не попа, завяжи да лежи. Больной усмехнулся и допил пиво до конца. Потом поставил бокал, наблюдая за сползавшими по его стенкам пенными остатками, и несколько секунд посидел без движений. Боль в голове по-прежнему не давала о себе забыть, хотя беспокоила не сильно. По крайней мере, не отдавала всполохами, как недавно. Значит, он выбрал верное лечение. Столь оптимистичное заключение подвигло на продолжение процедуры, и вскоре в бокал перелилось содержимое еще одной банки. Этот бокал Валерий выпил не спеша, смакуя, не сомневаясь в скором исцелении. Настроение улучшало то обстоятельство, что после вчерашней смены капитан Бобровский стал богаче на двадцать тысяч долларов. Из-за таких денег можно поволноваться и понервничать. Большие деньги, приличные, многим россиянам за такую сумму надо вкалывать несколько лет. Тому же труженику-шахтеру, например, чья зарплата в среднем по стране составляет 400 долларов в месяц, за эти деньги придется пахать 4 года.

О шахтерах Бобровский подумал чисто случайно, вспомнив недавнюю телепередачу о бастующих горняках Приморья. У тех зарплата еще меньше, всего 300 долларов, и при местных ценах цифра не просто скромная, а несовместимая с понятиями о нормальной жизни. За такую мизерную плату люди спускаются под землю, рискуют жизнью, и не только рискуют, а и погибают, особенно в последние годы, о чем также свидетельствует телевидение. И ведь бастующие требуют повышения зарплаты не до заоблачных сумм, а всего-то долларов 500 в месяц. Они не требуют коттеджей и яхт, они хотят иметь нормальный прожиточный уровень жизни. И все, и не больше, и работа будет в радость. И при этом некоторые политологи и «знатоки» русской души трубят по всему миру, что русские люди не умеют и не хотят работать… Знатоки хреновы. Собрать бы вас всех да спустить в самую глубокую шахту за 300 долларов в месяц, а через годик-другой послушать ваши байки про ленивого Ивана. Поймете, может, что трудолюбивей и работящей русского мужика нет людей в мире, а уж про русскую женщину нечего и говорить. Им при жизни памятники ставить надо.

От возвышенных мыслей Бобровскому стало даже стыдно за свои противоправные деяния. Солидная прибавка к его богатству предназначалась не ему, а государственной казне, всему народу, тем же шахтерам, а он без зазрения совести запустил руку в общий карман и опустошил его на двадцать тысяч долларов. За одну ночь. А таких ночей в трудовой биографии капитана Бобровского насчитается немало. И не у него одного. В одиночку такие дела не делаются, так что общая цифра похищенного с «Цветмета» исчисляется не десятками тысяч инвалютных рублей, а сотнями тысяч. Даже миллионами. Не приведи господь, если менты дознаются. Десятки людей пострадают, вот уж тогда головушка заболит по-настоящему, не сравнить с сегодняшним недомоганием. От этой безрадостной мысли боль в голове усилилась, и снова стало плохо. Бобровский расстроился и смотрел на пустой бокал с сожалением, разуверившись в целебных свойствах холодного пива. Выходит, зря пил. Придется глотать таблетки, иначе немудрено заболеть по-настоящему. Надо звонить Насте, узнавать, где искать аптечку и какие таблетки пить. Самостоятельно ему в аптечных снадобьях не разобраться.

Настя встревожилась не на шутку. Она не стала даже до конца выслушивать, а категорично заявила:

— Через пятнадцать минут приеду. Лежи и не вздумай никуда выходить! Все, еду.

И положила трубку, не предоставив возможности возразить. На душе у Бобровского потеплело. О нем переживают, беспокоятся… Ему даже полегчало, кажется, боль ослабела. Сейчас приедет Настя, даст лекарство, приложит ко лбу свои теплые ладони, посмотрит участливо, скажет что-нибудь ободряющее, и боль оставит его в покое. Совсем уйдет. Вот что значит родной человек, способный позаботиться, поддержать, приободрить. В одиночестве плохо даже здоровому человеку, а уж больному и вовсе. Ни воды некому подать, ни за лекарствами сходить.

Бобровский выбросил в ведро пустые пивные банки, сполоснул и поставил на прежнее место бокал и пошаркал в спальню. К приезду Насти все будет в прежнем виде, а больной находиться в горизонтальном положении. А вот пиво зря выпил, лекарство и спиртное несовместимые вещи. Настя не одобрит. Бобровский завалился на постель, укрылся одеялом и стал ждать.

Настя появилась минут через двадцать. Бобровскому показалось, что в квартиру она не вошла, а влетела, обеспокоенная его состоянием. Капитану стало неудобно за причиненные хлопоты, он даже пожалел, что позвонил, и постарался придать своему виду непоказную бодрость. Он даже вознамерился встать, однако Настя такому героизму категорически вопротивилась и строго наказала:

— Лежи и не двигайся. Я пойду звякну подруге, спрошу насчет лекарств. Она знает, она в больнице работает.

Настя прикрыла дверь в спальню и направилась на кухню. Из прихожей звонить почему-то не стала, хотя на тумбочке возле двери стоял аппарат. Бобровский решил, что это из-за него, чтобы не беспокоить. Такое внимание и забота отдались в душе новым дуновением нежности. Бобровский прикрыл глаза, начиная верить, что наконец-то в его жизни встретилась достойная женщина, из себя видная, с квартирой, душевная. Такую женщину нельзя упускать и сразу после выздоровления надо обязательно узаконить их отношения. Завтра же нужно обо всем поговорить и все решить. Нечего тянуть. Радужные размышления вытеснили из головы боль, и Бобровский расценил это как добрый знак. Наверное, Настя действительно взяла часть его недуга себе. Золото, а не жена. Для такой что только не сделаешь, на что только не пойдешь, и он правильно сделал, согласившись на ее предложение.

Капитан прислушался. Со стороны кухни никакого голоса не доносилось. Видимо, Настя дверь на кухню тоже прикрыла. Это Бобровскому не понравилось, он даже заподозрил, что Настя что-то скрывает. Неужели болезнь намного серьезней, чем он себе представляет? Вряд ли. Каждый год проходит медкомиссию, а от военных врачей недуг не скроешь, даже если пожелаешь. К тому же Настя не врач, не могла же она с первого взгляда поставить диагноз. Бобровский хотел встать, послушать, о чем Настя ведет речь, и застыдился. Не хватало еще подслушивать. Сама расскажет, что и как.

Капитан ошибался, Настя звонила не подруге, а мужчине. Насчет повышенного внимания со стороны хозяйки к своей персоне капитан тоже заблуждался, двери Настя прикрыла вовсе не из-за беспокойства о нем, а из-за скрытности разговора, о чем капитану слышать не полагалось. И не только ему. О разговоре не следовало знать никому постороннему.

— Ничего серьезного, — негромко говорила кому-то Настя, — переволновался, вот и подскочило давление. Нервный стресс. У одних на этой почве живот начинает болеть, а у него голова. К вечеру очухается.

— А зачем же тогда «скорую» хочешь вызвать? — недовольно пробурчал в трубке мужской голос. — Это ведь лишнее внимание к твоему постояльцу, лишние свидетели вашего знакомства.

Настя еще плотнее прижала трубку к уху и почти шепотом сказала:

— О нашем знакомстве, если что случится, менты все равно дознаются. Соседки расскажут. Я вот о чем думаю…

Она оглянулась на плотно закрытую стеклянную дверь и поделилась с собеседником своими соображениями:

— Если его придется убрать, то сегодняшний вызов «скорой» очень пригодится. Медики подтвердят, что капитан страдал головными болями. Понимаешь, в чем смысл? Это будет алиби.

В трубке некоторое время стояла тишина, прерываемая лишь сопением. Похоже, собеседник с трудом осмысливал безжалостное предложение. Или, может, крыл почем зря ментов, всерьез взявшихся за «Цветмет» и заставивших вначале убрать «химика», а теперь задуматься о судьбе капитана Бобровского, помощника начальника комендатуры. Тоже ценный человек. Даже невозможно представить, насколько ценный. Благодаря Бобровскому суперсовременная система охраны завода превратилась в дырявую калитку. Для своих людей, конечно. Выноси, что хочешь и сколько сможешь, только не забывай отстегивать и делиться. Умный парень этот Бобровский, и в жизни правильно ориентируется, но вся его беда в том, что числится в списке наиболее опасных свидетелей. Знает слишком много, вот в чем проблема. И Настя права, капитана нельзя выпускать из поля зрения и над его судьбой в случае чего не сюсюкать и нюней не распускать. Хороший свидетель — мертвый свидетель. С вариантом устранения, если до этого дойдет, Настя тоже просчитала все очень правильно. Молодец. В таком молодом возрасте, как капитан, от головных болей редко умирают, так что менты обязательно заведут хоровод вокруг его смерти, и вот тогда сегодняшнее обращение капитана в «скорую» станет подтверждением рецидива старой болезни. Так, кажется, говорят эскулапы. И окажется, что капитан сам виноват, не надо было запускать болезнь.

— Что ж, звони, — разрешил мужчина и предупредил: — Смотри, не переиграй. Обставь все правдоподобно и в меру.

Настя усмехнулась. Чего-чего, а артистизма у нее хватало, вполне хватило бы и на театральную сцену, и на кино, и на жизнь останется. На капитана. Тоже мне, жених. Взрослый мужик, а ведет себя как наивный ребенок. Эх, мужики, мужики, сильный пол… Настя с прежней усмешкой на губах набрала 03. Дежурная отделения «Скорой помощи» оказалась барышней нудной. Она дотошно выспросила все подробности о клиенте и симптомах болезни и лишь потом записала адрес и велела ждать. На вопрос о времени ожидания коротко обронила:

— Сколько надо, столько и ждите. У нас не сто машин, а пять, и все на вызовах. Подождете, ничего не случится.

Дежурная не допускала, наверное, мысли, что у Насти тоже может быть рабочее время, что она отпросилась со смены на час. Впрочем, дежурную можно было понять, она ведь не всемогущая, не волшебница, чтобы устранить нехватку медицинского персонала в отделении «Скорой помощи», и восполнить недостачу машин. При такой жизни надо радоваться, что отделение вообще принимает вызовы. Если так дальше пойдет, то скоро горожане забудут и телефон 03, и машины с красными крестами на боках, и останутся со своими хворями наедине.

Невеселые размышления отразились на ее настроении, Бобровский сразу это заметил. Снова подумал, что Настя догадывается о тяжести недомогания, знает то, чего не знает он, и пытается это скрывать. Бобровский пожалел, что позвонил ей. Начнет теперь выдумывать, из пустяка панику поднимать, из-за ничего тревожиться. Капитан хотел сделать паникерше строгое порицание, чтобы на будущее неповадно было на ровном месте создавать проблему, но безмятежная улыбка на милом лице не позволила проявить строгость. Рядом с Настей не получалось быть строгим, тем более по отношению к ней. Настина прохладная ладонь легла ему на лоб.

— Я вызвала «скорую», — призналась она, — не сердись и не хмурься, тебе скоро на смену. И запомни: ты нужен мне здоровый и всегда в форме. Не в военной форме, а в физической. Понял?

От ее признания Бобровский окончательно растаял, его запала хватило лишь на слабое возражение.

— Может, не надо «скорой»? — попросил он и, напустив на лицо плаксивое выражение, жалобно спросил: — Я не умру?

Настя громко рассмеялась, скользнула руками под одеяло, защекотала ему живот. На мольбы не обращала внимания и выговаривала:

— Какие же вы слабые, мужики, какие же вы нежные! Немного заболели, и уже хнычете, уже никуда не годны. Не бойся, сладенький мой, я не дам тебе умереть. Ты мне еще нужен, товарищ капитан. Для нашего общего дела…

Последние слова Настя сказала особым тоном, многозначительным, и Бобровский сразу понял скрытый в них смысл. И погрустнел. Заподозрил, что он нужен не как муж и надежная опора, не как мужчина, а как проверенный соратник. Всего лишь как компаньон. Все остальное — совместная жизнь, одна постель, общий стол, красивыеразговоры о семье — не более как фон их совместной деятельности. Взаимовыгодной, правда, здесь обижаться нечего. Какая может быть обида, если непродолжительная дружба с Настей принесла ему пятьдесят тысяч долларов. А если к этим баксам прибавить еще 45 тысяч, полученных на том же поприще раньше, то высветится очень даже неплохая сумма. Финансовый вопрос можно считать закрытым. Через несколько лет он выйдет в запас, обоснуется в тихом городке наподобие Касимова и вложит свои тысячи в дело. На все хватит. И на двухэтажный особняк с баней, с бассейном, с пристройками для кабанчиков, с курятником для несушек, с гаражом и машиной, и на солидную добавку к пенсии останется. Главное, набраться терпения и выждать несколько лет. А пока про тугие пачки нужно забыть и не вспоминать, словно их нет вовсе. Иначе можно сгореть синим пламенем. Кубышка лежит в укромном месте, и пусть себе лежит, доллары не рубли, они силу не теряют. Их время придет. Поэтому жаль, если с Настей ничего не сложится. Душевная она баба, свойская, и живут-то ведь вместе всего ничего, неделю какую-то, а привык к ней, будто всю жизнь бок о бок прожили, будто серебряная свадьба на носу. Прямо как приговорила. Аура у нее такая притягательная, что ли? И ведь прекрасно знает о ее противозаконных деяниях, понимает, что в любой момент вся благополучная с виду жизнь может разом обрушиться, а все равно тянется к ней, как мотылек к свету. Совсем голову потерял, капитан. И вправду, видать, занемог.

— Нахалка ты бессовестная, — пробурчал Бобровский, — с больным человеком о работе толкуешь.

Настя высвободила из-под одеяла руку, щелкнула кавалера по носу.

— Не о работе, а о деле, — поправила она и перешла почти на шепот, — на заводе осталась одна бесхозная заначка… Два анода. Чуешь, дорогой, чем пахнет?

Бобровский шутливо принюхался. И притих. Запах двух золотых анодов общим весом девять килограммов шестьсот граммов чувствовался очень хорошо. Странно, правда, почему это достояние осталось на заводе. Настя сама вечером говорила, что вчерашняя кража последняя, следующей не будет долго. Если будет вообще. Поэтому вчера все краденое золото из тайников должно было переправиться за проходную. Выходит, что-то осталось.

— Бесхозная, говоришь? — Бобровский сразу вспомнил поговорку о бесплатном сыре. — А почему вчера не вынесли?

Прежде чем ответить, Настя покосилась в сторону прихожей, потом глянула на часы. Она отпросилась на один час, времени оставалось чуть больше двадцати минут, а «скорая» все не едет. Придется звонить на завод, объяснять ситуацию, попросить еще несколько минут отсрочки. Не оставлять же больного одного. Это будет походить на равнодушие, некрасиво получится. Валера может обидеться, а сейчас это ни к чему. Он ей очень нужен, без него «заначку» не вынести. Ей самой к тайнику не подступиться.

— Время не наступило, потому и не вынесли, — усмехнулась Настя и призналась: — Это мое золото, Валера. Помнишь, я рассказывала об Артеме Косынкине?

Бобровский кивнул. Он все прекрасно помнил, особенно то, что касалось личной жизни Насти. И не только помнил, а хорошо знал про их отношения с покойным. Тем более Косынкин работал на «Цветмете». Слесарем, кажется.

— Это наше золото, если честно, — добавила Настя, — Артем аноды положил в тайник, а я должна была найти нужных людей, чтобы вынести их с завода. Не получилось. Не успели.

Лицо ее стало печальным. То ли пригорюнилась из-за убитого жениха, то ли сожалела по оставшемуся на заводе золоту. Бобровский, претендент на место жениха нынешнего, о трагической судьбе бывшего соперника не печалился. Все под одним богом ходим, и кто знает, какая судьба выпадет самому Бобровскому. Может, еще хуже. Но пока в гибели Косынкина капитан усматривал неплохое предзнаменование. Они с Настей вместе, они почти семья, у них общая крыша, пусть не его, у них общее дело. И не беда, что их отношения не закреплены законодательно, ведь нынче можно жить в гражданском браке и быть при этом счастливыми. Они нужны друг другу, вот что главное. Бобровский повеселел. Он даже решил, что «затерявшиеся» в тайнике десять кило золота, терпеливо дожидавшиеся своих законных владельцев, тоже знак свыше. Это не иначе как подарок Насте на свадьбу. Им на свадьбу. Странно, что она до сих пор никому ничего не сказала. Должна понимать, какой опасности себя подвергает, скрывая от соратников такой куш. За крысятничество братки по головке не погладят. А если погладят, то один раз. Ломиком.

Из услышанной новости капитан извлек еще один обнадеживающий вывод: Настя ему абсолютно доверяет. По крайней мере, гораздо больше, чем кому бы то ни было. Иначе не поведала бы о тайнике. И все же на всякий случай спросил:

— Кто еще знает о золоте?

— Еще один человек. Не бойся, человек надежный. Итого трое. Слышишь?

Бобровский дернулся головой, выражая свое недовольство ее предостережением, и этим движением спровоцировал боль на новый всполох. Оказывается, голова еще болела, рано он про нее забыл. Капитан поморщился. И не только от боли. Настя загадала непростую загадку. Легко сказать: никто не должен знать. Допустим, аноды из тайника он достанет один, без чьей-либо помощи, но как один сможет их вынести с завода? Это нереально. В любом случае понадобится поддержка, подстраховка, договоренность с охранниками. С десятью килограммами золота через рамку не пройдешь. Хочешь не хочешь, а придется договариваться с сослуживцами. Причем заранее, а не с товаром в кармане. Повязать не повяжут, в ментовку тоже не сдадут, сослуживцы все-таки, тем более с некоторыми общей веревочкой накрепко повязаны, но мзду потребуют. И намного больше, чем при сговоре. Так что с вахтенными лучше договориться обо всем сразу. Проблема, правда, в том, что вовлечение в дело других людей чревато утечкой информации. И проблема большая. Поди предугадай, как поведут себя местные авторитеты, если узнают о таком самовольстве. Бандиты облагают данью каждый грамм золота, нелегально покидающий территорию завода, а уж про килограммы говорить нечего. Это сильно не понравится.

Бобровский снова поморщился. Человеку с больной головой позволительно делать подобные гримасы. Настя так и подумала.

— Одному не вынести, — признался капитан, — понадобятся помощники.

Потенциальная владелица десятикилограммового золотого тайника вздохнула. Она сама прекрасно знала, какому риску подвергаются. Но иного варианта, кроме как соглашаться, не было.

— Тебе видней, — решила она, — но не привлекай много людей, двух-трех человек, не больше. Самых надежных, самых молчаливых. Не дай бог, «наверху» прознают.

Об их участи в случае утечки информации можно было не распространяться. Настя и не стала. Без того есть что обсудить, а времени мало. Отпущенный час уже истек, пора возвращаться на завод, к тому же с минуты на минуту прибудет «скорая». Вечером увидеться не удастся, разве лишь на минутку пересечься на встречных курсах, когда Настя направится домой, а Бобровский приедет на смену. О тайнике нужно рассказать сейчас. Где находится и как к нему подобраться. А уж варианты с выносом золота за проходную Бобровский продумает сам, на эту тему пусть у него болит голова. Она у него все равно больная.

Настя улыбнулась. Наклонилась, припала грудью, щекоча лицо бархатистыми волосами. Забыла, видимо, про его недомогание. Бобровскому сразу стало тяжело дышать. Или от ее упругого тела, или от появившегося возбуждения. Оказывается, головная боль не является помехой физическому влечению. Бобровский обхватил Настю за пояс, скользнул рукой ниже, к бедрам, затеребил платье, намерившись проникнуть к трусикам. Настя со смехом отодвинулась, кивнув в сторону двери. Эскулапы могли появиться в любой момент, не станешь же держать их за дверью, выслушивая охи-ахи. Врачи удивиться могут — и вообще неправильно понять.

Прохладная ладонь легла ему на лоб. Настя уже не улыбалась, а стала серьезной. И сухо сказала:

— Вначале о деле. Выслушай о тайнике и хорошенько обдумай, как лучше подобраться. А это непросто, ведь Артем все учел, все продумал. И правильно сделал, иначе тайника давно бы не было. Артем молодец, в таких вещах поступал очень основательно. Помнится, даже сказал однажды: подальше положишь, поближе возьмешь.

В голове капитана шевельнулась ревность, но быстро исчезла, уступив место всполоху боли и досады на себя самого. Какая, к дьяволу, ревность, тем более к покойному, и тем более в такой ситуации. Настя совершенно права, сейчас нужно думать только о деле. Шуры-муры никуда не уйдут. Интересно, на какую сумму он разбогатеет сегодняшней ночью? Минимум тысяч на пятьдесят, ведь в анодах содержание золота составляет не меньше 72 процентов. А если больше…

— Тайник находится в подвале третьего блока, в стенной нише справа от дверной фрамуги, — поведала Настя, не сводя с капитана глаз и изредка бросая взгляды на дверь, — через дверь в подвал не попасть, для этого нужно специальное разрешение. Путь только один: через вентиляционную трубу. Не бойся, пролезешь, труба широкая. Главное препятствие — охранная сигнализация. Артем говорил, что сигнализация срабатывает при любом, даже самом легком соприкосновении с трубой.

Этой подробности она могла бы не сообщать. Уж кто-кто, а помощник начальника комендатуры капитан Бобровский хорошо знал тонкости охранной системы завода, в том числе подвала третьего блока. Еще капитан знал, что сигнал тревоги поступит на пост номер 9, и это не вызывало положительных эмоций. Сегодня на посту номер 9 будет стоять прапорщик Куренков, жлоб тот еще. Человек, правда, свой, проверенный, с рыльцем в пушку, поэтому договориться с ним проблем не составит, но договор наверняка выльется в круглую цифру. Этот прапор не жлоб, а настоящий жлобяра. Но делать нечего, списки караульных составлены заранее, менять что-либо поздно. Лишние подозрения ни к чему. Пусть будет Куренков, хрен с ним. А Настя будто решила проверить соратника на прочность и намеренно начала с изложения самых сложных моментов. Сигнализация, как выяснилось, была не последним препятствием на пути к тайнику. И это не учитывая проблем с последующим выносом за проходную.

— Вторая трудность в том…

Звонок в дверь помешал Насте закончить фразу. Доктора «скорой» оправдывали свое предназначение и будто специально избавили больного от ненужной и волнующей информации. Настя недовольно уставилась в сторону прихожей. Встала, сказала негромко:

— Через часик позвоню и все расскажу. Пойду открывать, пока врачи что-нибудь нехорошее не подумали.

Бобровский усмехнулся. Это хорошо, если врачи смогут подумать о них плохое. Это будет означать, что его состояние не внушает опасений. Сегодня капитану болеть никак нельзя.

Глава 11

Ломоть собирался с мыслями минуты две, не меньше. Он вспоминал подробности владимирской поездки и никак не мог решиться, с чего же начать. Ему не приходилось напрягать память, потому что все детали того трагического дня помнились до мелочей, он просто пытался разложить их по порядку, в нужной очередности, и до самого последнего момента раздумывал, стоит ли вообще «колоться». А если «колоться», то в каких объемах. Во всем сознаваться нельзя, это как пить дать. Боже упаси. После полного признания его ничто и никто не спасет, разве лишь личное вмешательство президента страны. И то частично, в виде незначительного снисхождения к той тяжести приговора, которую навесят эти два сыщика. Многое зависит от того, как эти двое обставят дело, насколько правильно составят бумаги. Это нужно учитывать, вести себя грамотно, умно, ужом крутиться-вертеться, кем угодно прикидываться, хоть шизиком, хоть психом, но приемлемого результата добиться.

Черенкову взятая сутенером пауза показалась слишком затянутой, и он не выдержал, спросил:

— Сколько золота было у Хвороста?

Алексей намеренно выделил только Хвороста, не упомянув никого из его соратников. И в первую очередь «забыв» назвать Ломтя. Алексей демонстрировал свое миролюбие к подозреваемому и приписывать ему чужие грехи не хотел. И это выглядело логичным. Хворост являлся главарем группы, организатором поездки и, стало быть, владельцем товара. Другими словами, Хворост был не просто пострадавший, а основной обвиняемый о причастности к кражам золота с «Цветмета». Убоповец откровенно и доходчиво намекал, что по этому вопросу у следствия к Ломтю претензий нет, и с этой стороны бояться нечего. Пока, по крайней мере. Сутенер это сразу смекнул, а вот поверил не сразу. Слишком уж миролюбиво настроен земляк, раньше за ним такого не замечалось. Леший он и есть Леший. Кроме того, Ломтя смущал вопрос о количестве товара, и он лихорадочно искал правильный ответ, прикидывая варианты. И хотя вариантов было немного, всего два, но выбрать следовало единственно верный. Ломоть мог или занизить вес, чтобы не напугать ментов, и подстраховаться, не вешать на свою тонкую шею лишние килограммы, или все же назвать точную цифру. Ошибиться нельзя. Во-первых, сыщики могут утратить всякое доверие, если оно у них есть, а во-вторых, ошибка в самом начале допроса может дорого стоить. Второй вариант показался более правильным. Точная цифра позволит ментам представить истинные масштабы преступления и крутизну людей, это преступление организовавших. В этом случае сам Ломоть предстанет простым винтиком, мелким клерком, безмозглым исполнителем. Ему сказали, он сделал. И не более того. А что может знать простой исполнитель? Почти ничего. Только некоторые детали происшествия, в которые был посвящен и за которые нес ответственность. И все.

— Почти два пуда, — выдохнул сутенер и заметил, как сыщики удивленно переглянулись. Черенков даже присвистнул и изумленно промолвил:

— Ни хрена себе…

Рязанский детектив удивления не проявил. Или скрывал, или действительно не удивился. Ломтя это насторожило. Может, детектив обладает какой-то информацией? Это плохо. Ломоть невольно повернулся в сторону Вадима, ожидая с его стороны основную беду. Пока, правда, дождался лишь вопроса.

— Кто покупатели золота? — буднично поинтересовался Ковалев.

Такое равнодушие в голосе сбивало с толку. Детектив будто заранее знал, что не получит конкретного ответа, и вопросы задает лишь в силу необходимости. Исключительно для протокола.

Ломоть перевел взгляд на Черенкова.

— Не знаю. Честное слово, не знаю! Знаю только, что все трое из Москвы.

Такой исчерпывающий ответ сыщикам не понравился. Ломоть и сам прекрасно понимал ценность своей информации, больше похожей на ложь. Трудно представить, чтобы сделка весом 16 килограммов золота и стоимостью сотни тысяч долларов могла состояться между малознакомыми людьми. Тем более с абсолютно незнакомыми москвичами. В это невозможно поверить, даже если скинуть все детали сделки на Хвороста. Не исключено, конечно, что покупатели были людьми Хвороста, а не Ломтя, и договаривался с ними Хворост, и все вопросы решал тоже он. Такое вполне возможно предположить, если бы не счастливая судьба Ломтя и не его гнусная роль в этом деле. Скорее всего, рядовой и «безмозглый» исполнитель Ломоть знал покупателей куда ближе, чем Хворост, и заранее обговорил с ними вариант устранения соратников. Люди гибнут за металл… В любом случае роль сутенера в этой трагедии далеко не проста, как он пытается ее представить. Это и надо выяснить.

— Значит, после ремонта машины ты поехал в направлении Купальска специально для встречи с покупателем?

Ломоть втянул голову в плечи. Буркнул:

— Да.

Ломоть понимал, что безобидный вопрос грозил большими неприятностями, но скрывать факт встречи не стал. Зачем скрывать то, что сыщики уже знают. Деревня Мухино стала историческим местом, как легендарный совет в Филях. Сам виноват, дурак, не надо было оставлять машину у дома на видном месте. И Ося, хрен моржовый, тоже не допетрил, не подсказал. На авось понадеялись. Да и кто мог подумать, что в этой заброшенной безлюдной деревушке найдутся любопытные глаза? Там даже сельповский магазин крест-накрест досками забит, только не хватает надписи «все ушли на фронт».

— С кем конкретно встречался в Мухино? Имя, кличка, возраст, рост, приметы, марка машины, цвет, номер. Говори, Ломоть, не стесняйся. Про оружие сказать не забудь.

При последних словах детектив глянул пристально, будто подталкивая к признанию, что один из автоматов побывал в руках Ломтя. Безусловно, сыщики давно знают, что в машине было два автомата. Это легко установить по пулям. Владимирские оперативники действительно не сидят сложа руки и что-то копают. Как бы не докопались до Оси, это будет каюк. Это пострашнее признания в ликвидации Хвороста. Это будет полный облом, если менты догадаются об их давнишнем знакомстве с Осей. Об этом не знал даже Хворост, потому и пострадал.

— Ростом повыше среднего, — неуверенно начал Ломоть, усиленно вспоминая внешний вид покупателя, — комплекцией тоже средний, примерно как Ковалев. Что еще? Лет двадцать пять. Зовут Юрием. Может, и не Юрий вовсе, кто его знает, но назвался так. Машина у него была «десятка», цветом темная, стекла тонированные. Номер не запомнил, врать не буду. Честно говоря, я номер не видел. Зачем он мне? Все равно не запомнил бы, а записывать не станешь. Неприятности только.

Ломоть замолчал. Ему оставалось поведать о самом тяжелом, о собственноручном расстреле братанов из грозного АКМ. Ломоть вспомнил, как Хворост тогда подошел к «десятке», ожидая выхода покупателей. Он стоял метрах в трех от машины и смотрел на стекла, когда Ося кивнул головой, подавая сигнал. Никто из хворостовцев не подозревал, что жизнь их сочтена. Все трое безмятежно лыбились, прикидывали, наверное, свой навар, когда тонированные стекла «десятки» поползли вниз. Ломоть поежился, вспомнив испуганно-удивленные глаза Хвороста, когда он увидел автоматные стволы. И его, Ломтя. Кажется, Хворост так и не успел по-настоящему испугаться. А вот о двуличности и предательстве Ломтя догадался наверняка. Поэтому и застыл истуканом на дороге. Вознегодовал, поди, осудил за предательство. Может, даже проклял, если успел. Селя ви, как говорят французы.

Признание о расстреле братанов было самым сложным, и Ломоть решил подождать наводящего вопроса. Пусть детектив спросит об этом еще раз, тогда он ответит. Однако вместо вопроса об автоматной пальбе прозвучал другой вопрос. Не менее сложный, хотя и ожидаемый. Такого вопроса Ломоть ждал и подготовился к нему заранее.

— Где и когда вы познакомились с этим Юрой? — спросил детектив.

Черенков пока сидел молча, вслушиваясь в допрос и готовый в любой момент проявить любопытство. Ничего не поделаешь, убоповец имеет на это полное право. В отличие от бесправного Ломтя. У него есть только право вести себя наподобие Сусанина, чтобы увести следствие подальше от истины.

— Юрий однажды обращался к моим девочкам, — Ломоть снова наморщил лоб, изображая активную работу обоих полушарий мозга, — в прошлом году это было. Зачем он в Касимов приезжал, не знаю. С деньгами проблем не испытывал, попросил самую лучшую, самую дорогую девочку. Тогда и познакомились. Он так прямо и сказал: нужно ржавье, за деньгами не постою. Я шепнул Хворосту, тот согласился.

— Значит, сделка во Владимирской области была не первой?

Ломоть этого не отрицал. Признать свое участие в еще одной противозаконной операции его не смутило, хотя и грозило увеличением срока.

— Вторая, — признал он и поморщился, — а первая сделка мелочовка. Хворост на первый раз не стал рисковать и сбагрил Юрию всего граммов семьсот или восемьсот, я уже и не помню. Для проверки, как он сказал. А третьего мая выставил все, что насобирал за зиму. Доверился, а зря.

Алексей с Вадимом переглянулись. Выходило, что украденное с завода золото оседало в кладовых Хвороста. Даже если не все, а хотя бы часть, все равно личность погибшего предстает в новом свете. Хворост был посредником между расхитителями и покупателями, и наверняка имел тесные связи с заводчанами. Эту линию надо хорошенько проработать.

— Значит, Хворост был скупщиком ворованного золота? — уточнил Вадим.

Ломоть кивнул:

— Ну да, — и сразу же поспешил отгородиться и от столь опасного занятия, и от золота вообще: — Только я не при делах, Иваныч. Я к этому не имею никакого отношения, меня Хворост пригласил, я поехал.

Ковалев усмехнулся и добавил:

— Предварительно договорившись с Юрой… Низко это, Ломоть, дружков предавать. Подло. Моли бога, чтоб никто не узнал. За сколько же ты их продал?

Ломоть уставился в пол, негодуя на детектива. Мог бы поделикатней вопрос поставить, не бить в лоб, не играть на больном. Хотя мент абсолютно прав, Ломоть действительно их продал. Всех троих. Хвороста, то бишь Олега, и Генку с Серегой. Но иного выхода не было, ведь они с Осей заранее все спланировали. В «золотом» деле друзей не бывает, и вполне возможно, что если б не Ломоть их тогда предал, то со временем они предали бы его. Так что не надо раскисать.

— Хворост пообещал нам по две штуки, вроде как за охрану, — поведал Ломоть, не поднимая головы, — а Юрий в долю взял, отстегнул, как положено. Четвертую часть денег и четвертую ржавья. На каждого вышло три кило шестьсот граммов. Я ржавье не взял, зачем оно мне, опять в Касимов везти? Юрий не возражал и накинул мне еще 25 тысяч баксов. Итого вышло пятьдесят штук.

Получается, разница в прибыли составила 48 тысяч долларов. Это и была цена предательства, цена трех жизней. По 16 тысяч за каждого. Пожалуй, Ломоть не продешевил, учитывая, что в нынешнее время спокойно могут убить и за гораздо меньшие деньги. И не все при этом попадаются, как Ломоть. В этом ему очень сильно не повезло.

— Кого еще из окружения Хвороста знаешь? — напомнил о себе Черенков. — С кем из заводчан он встречался?

Этого сутенер не знал.

— Без понятия, Иваныч, — Ломоть наконец-то поднял голову, — в этом деле, сам знаешь, конспирация еще хлеще, чем у революционеров. У каждого свои заморочки, свои тайны, а в чужие дела нос не сунешь.

Черенков ехидно заметил:

— Да, запросто оторвать могут. И это лишь за нездоровое любопытство, а за предательство и вовсе. Тебе не позавидуешь, Ломоть.

Убоповец смотрел на земляка с откровенной жалостью. Судьба сутенера и впрямь оптимизма не вызывала, кашу он заварил крутую, дай бог переварить. Дело пахнет керосином, ведь предательство не идет ни в какое сравнение с любопытством. Обстановка вокруг Ломтя осложнялась тем обстоятельством, что его показания нужно использовать, их нужно упоминать, ибо следствие на подступах к заводу должно чем-то оперировать и на что-то опираться. А у следствия пока ничего нет, так что вся надежда на Ломтя. Хотя словесные признания тоже недорого стоят, но прокуратура вполне резонно может заупрямиться и отказать в расследовании. На радость администрации «Цветмета». Но в любом случае полученную информацию придется озвучить и тем самым выставить сутенера в его истинной роли. В роли убийцы. Другими словами, подвести под монастырь. После этого Ломтя нужно держать строго в одиночной камере, хотя разгневанные братки могут достать и там.

Ковалев тоже размышлял над этим.

— Прямо не знаю, что делать, — признался детектив, и его растерянность выглядела совершенно искренней. — И показания использовать нужно, и Ломтя перед братками подводить не хочется. Патовая ситуация.

Ломоть тем более не знал, что делать и что предпринять. Для него ситуация выглядела не патовой, а вообще проигранной вчистую, причем начало этому проигрышу положил он сам, своими собственными руками. Точнее, безмозглой башкой. Нашел, кому довериться, придурок. Поверил ментовским обещаниям и на радостях рот раззявил. Клоун. Менты только того и ждали, теперь не отпустят. На чужую жизнь им глубоко наплевать. Как, впрочем, и самому Ломтю.

А детектив не отступал. Судя по его лицу, пытался что-то соображать. Может, действительно проникся сочувствием, или просто делал вид, что ищет приемлемый вариант. В это хотелось бы верить, но не получается. Как сказал бы Босс: свежо питание, а дуется с трудом.

— Надо что-то придумать, — с умной миной на лице сказал Ковалев, — найти вариант прикрытия, свалить на других. Тогда информацию можно использовать спокойно и на любых уровнях, не подставив Ломтя.

Сутенер приободрился. Слова детектива выглядели искренними и звучали правдоподобно. Надежда подкреплялась робким выводом о нецелесообразности сдавать его сейчас, не «расколов» полностью. Да, менты действительно могут сдать браткам, на проделки и всякие гадости они мастаки. Сдадут — и глазом не моргнут, и в таком шаге ничего предосудительного и зазорного не увидят, но сейчас в этом нет никакой надобности. Ментам нужна информация, и у Ломтя она есть, и пока он будет делиться этой информацией, исподволь вспоминая новые факты и подробности, новые имена и даты, менты его не сдадут никому и ни за какие деньги. Он для них дороже курицы, несущей золотые яйца, а такую курицу берегут.

— Видишь, как мы о тебе печемся? — буркнул Черенков, не скрывая недовольства излишним расположением коллеги к своему непутевому земляку. — А ты не ценишь. Из тебя каждое слово чуть не клещами приходится вытягивать. Куда это годится? Не понимаешь, в чьих это интересах? Не жмись и рассказывай все как на духу.

Однако Ломоть исповедаться не спешил, боясь сказать что-нибудь не в тему, себе во вред. Одну глупость он уже сморозил, ляпнув про адвоката. Рязанский сыщик сразу мертвой хваткой вцепился, дай бог выкрутиться. Вслух Ломоть сказал совсем иное.

— Все скажу, Иваныч, — пообещал сутенер, — все, что знаю. Спрашивайте.

Ломоть все-таки решил не искушать судьбу и обойтись без экспромтов. И правильно делал, на допросе не до литературных вольностей. В этих стенах нужно придерживаться проверенной схемы: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Не иначе. И побольше гнать галиматьи. Если, конечно, получится.

Установившееся молчание подвигло на мысль, что менты раскусили его хитрость, поэтому и не спешат с вопросами. Ломоть чертыхнулся про себя и забеспокоился. Опять прокололся. Он уже стал настраиваться на самостоятельное изложение некоторых «славных» эпизодов из своего недавнего прошлого, обдумывая, с чего начать и о чем промолчать, и в этот момент прозвучал спасительный вопрос. Как ни странно, со стороны Ковалева.

— Значит, Юрий заплатил тебе за три кило шестьсот граммов, — задумчиво молвил детектив, — а как он установил вес? На глазок? Анодов было три, их вес приблизительный. Откуда вдруг взялась такая точность?

Ломоть неспешно повернулся в его сторону, выискивая подвох. Не нашел и признался:

— Взвесили, вот и узнали. Потом разделили на четыре, вот и вышло три шестьсот на каждого.

Подвох Ломоть уловил, когда услышал следующий вопрос.

— А где взвешивали? — безобидно поинтересовался Вадим, обдав сутенера холодком.

Ломоть с запозданием осознал, что придется назвать и небольшой продмаг в Мухино, и его владельцев. Это пугало. Хозяйкой магазина была не кто иная, а любовница Оси, местная «красавица» с пышными формами и небольшим интеллектом. Правда, умственного минимума недавней доярке вполне хватало, чтобы не влезать в дела любовника и держать рот плотно прикрытым и на замке. А если открывать, то по другим делам. И еще для общения с покупателями. Имя девицы было под стать пышнотелой фигуре — Глафира. Глафира Дормидонтовна, как шутливо величал Ося. Он вообще молодец, этот Ося, как далеко и верно просчитал ситуацию, и за небольшие, почти символические бабки, вложенные в обустройство магазина для любимой Глафиры, заполучил ее благосклонность. А это немало. Ося сразу смекнул, в чем самая большая привлекательность одинокой сельской девицы, и своего не упустил. Взамен оформленной на ее имя торговой лицензии Ося заполучил возможность проводить часть жизни в сельской тиши, среди природы, вдали от городского буйства, вдали от парней с кокардами. Рядом с единственной и ненаглядной Глашей. Благодать! Летом речка, ягоды, фрукты-овощи с собственного огорода, ближе к осени грибы и яблоки, брызгающие соком, зимой баня, тоже своя, рубленая. И еще телевизор долгими вечерами. И, что самое главное, нет ни одного мента во всей округе, днем с огнем не сыскать. Весной… Впрочем, весной Ося к возлюбленной пока еще не приезжал, их знакомство состоялось в начале прошлого лета. Так что прелести весенней сельской жизни Осе еще предстоит познать. Если Ломоть не вмешается и не поломает картину. Вот ситуация, блин, и молчать нельзя, и говорить опасно. И опять ведь сам себя наколол. Что помешало сказать, что ржавья на каждого пришлось примерно около четырех кило. При-мер-но. Нет, брякнул точную цифру, почти до грамма. Выходит, сам подсказал менту про взвешивание, без этого мент никогда не догадался бы. А может, догадался. Не такие уж дураки, чтобы не понимать, что золото на глазок не делят. Слишком дорогой металл, здесь плюс-минус не проходит, здесь нужна точность.

— Так где, говоришь, взвешивали золото? — переспросил детектив, терпеливо выждав паузу.

Детектив помешал Ломтю поразмышлять, прервал на самом интересном месте.

— В каком-то магазинчике, — равнодушно обронил сутенер и, не дожидаясь нового вопроса, уточнил: — Там же, в Мухино. Названия магазина не помню, а вот где находится, могу нарисовать.

— На каких весах взвешивали?

Ломтю показалось, что голос Ковалева слегка дрогнул. Или стал немного тише. Он глянул на детектива с удивлением, пытаясь уловить причину неожиданного интереса к марке весов. Можно подумать, детектив переживал за правильность взвешивания, не обманули ли кого. Ломоть так и подумал, и не сдержался от смешка.

— Не бойся, никого не обманули. Весы точные. Марку не знаю. Допотопные какие-то, с тарелками.

Ковалева ответ удовлетворил. Сутенер никак не мог понять, почему Ковалева так сильно заинтересовала марка весов. Он догадался об этом, услышав следующий вопрос.

— Золото было во что-то завернуто или нет? — спросил детектив, и в его голосе снова слышались интригующие нотки. Ковалев явно придавал вопросу большое значение, и Ломоть понял, какое именно. Детектив надеялся, что на тарелке весов могли остаться следы золота. В принципе, такое вполне возможно, покупателей у Глафиры раз-два и обчелся, и не каждый покупает весовой товар. Весы практически стоят без дела. Но зачем ему это? Непонятно.

— В чистоте взвешивали, — эту деталь Ломоть помнил хорошо.

Ковалев кинул взгляд в сторону коллеги, в очередной раз вводя Ломтя в заблуждение. На этот раз своим повеселевшим видом. Может, детектив надеется, что работники магазина снабдят следствие дополнительной информацией? Напрасно. Надеяться, конечно, не вредно, но от Глафиры они ничего не услышат. Не девка, а кремень, так прикинется дурочкой, что разговаривать не захочешь. Ей это несложно.

— Ну вот, а говорил, ничего не помнишь, — упрекнул сутенера Ковалев и следующим вопросом снова поставил в тупик. — Теперь припомни вот что: у магазина были люди, когда вы приехали на взвешивание? Кто-то вас видел? Это очень важно, Ломоть. Для тебя важно.

Если бы Ломоть не вспомнил размышления Ковалева о варианте прикрытия, он так и не догадался бы, чем присутствие в тот день людей у магазина представляло такую важность. Причем именно для него. Случайные свидетели станут для Ломтя прикрытием, если братки задумаются о стукаче, наведшем ментов на неприметную торговую точку с допотопными весами. А братки обязательно задумаются, каким образом сыщики вышли на Глафиру. И чем свидетелей больше, тем лучше. Поди установи, кто из них оказался самым умным и наблюдательным. Главное, что не Ломоть.

— Были, — бодро заявил сутенер, — и мужики, и женщины. Человек пять. И все на нас пялились.

Это понятно, в глухой деревушке чужой человек всегда на виду. А тут сразу четверо прикатили. И всех четверых местные жители наверняка оглядели с головы до ног и запомнили.

— Что будем делать, командир? — обратился к Черенкову детектив. — Может, на сегодня хватит? Нам еще в больницу надо. Не забыл?

Черенков про визит к больному Друмову не забыл. Алексей догадывался, что причина прекратить допрос крылась не в Друмове, а в информации о взвешивании золотых слитков. Весы обязательно надо заполучить и как можно быстрей направить на экспертизу. Золото металл мягкий, щедрый и при соприкосновении с какими-либо предметами обязательно делится с ними своими частицами. Пусть микрочастицами, на глаз совсем неприметными, но для экспертов этого вполне хватит, чтобы установить состав золота и его происхождение. Вот что главное. И если в сельском магазине не проводилось генеральной приборки, а тарелки весов не обрабатывались химрастворами, то уже завтра следствие получит акт экспертизы. А это не словесные показания обвиняемого Ломтя, на которые можно махнуть рукой, это документ. А Друмов подождет.

Алексей глянул на часы. И поразился. Время бежало намного быстрей, чем хотелось бы. Еще ничего не сделали, а дело близится к вечеру. Пожалуй, поездку во Владимирскую область придется перенести на завтра. Встанут пораньше — и часикам к восьми утра будут в Мухино. Раньше там все равно делать нечего. В принципе-то можно вообще не ехать ни в какое Мухино, а позвонить владимирским коллегам и шепнуть про магазин. Про весы. Этот вариант будет намного быстрей и оперативней, надо предложить Вадиму. Кроме того, можно послать кого-то из убоповцев. Люди есть.

Черенков встал. Ломтя действительно пора выпроваживать, и так уже засиделся тут. Не впустую, правда, кое-что все-таки поведал. О важности его показаний говорить рано, но зацепка, кажется, появилась. Тьфу-тьфу, не сглазить.

Убоповец находился возле двери, когда в кармане Ковалева запищал мобильник. Вадим вытянул телефон, глянул на номер, и хотя обладателя не вспомнил, но абонента «вычислил». Это было нетрудно. Во-первых, звонок был местный, а во-вторых, этого звонка детектив ждал. Вместе с Алексеем.

— Ковалев, слушаю вас, — сказал детектив и кивнул Черенкову. Выпроваживай, мол, не задерживайся. Завтра продолжим.

— Здравствуйте, товарищ Ковалев, — послышался женский голос, — Олеся Буркина вас беспокоит, технолог «Цветмета». Галина Сергеевна сказала, что у вас появились вопросы ко мне. Это так?

— Добрый день, — откликнулся Вадим, провожая взглядом выходившего из кабинета Ломтя, — да, именно так, Олеся Васильевна. А вы что же, не доверяете Галине Сергеевне, если ставите под сомнение ее слова?

В трубке послышался смех. Хороший смех, искренний. Сразу видно, что Олеся Буркина не только хороший технолог, а и хороший человек. Плохие люди не умеют хорошо смеяться, вместо смеха у них выходит какое-то тонкое и неприятное хихиканье. Не смех, а насмешки. Похоже, «сваха» достоинства «невесты» не преувеличила и не приукрасила.

— Доверяю, но проверяю, — ответила Буркина и поинтересовалась: — А по какому поводу вопросы? Чем я могу вам помочь?

Вернувшийся в кабинет Алексей сделал руками жест, изобразив женскую грудь, и шепотом спросил:

— Буркина?

Вадим кивнул. Пояснил также шепотом:

— Спрашивает, чем может нам помочь, — и уже громче сказал: — Пока сам не знаю, Олеся Васильевна, чем вы нам поможете, но не сомневаюсь в этом.

Усевшийся в кресло Черенков утвердительно кивнул лысиной. Он тоже не сомневался в помощи технолога «Цветмета». И подсказал:

— Договаривайся о встрече.

Причем сказал это таким решительным тоном, будто приказал. Тоже мне, умник. Будто без него не догадаются.

— Честно говоря, не знаю, — в голосе женщины звучали сомнения, — я ведь с утра до вечера на работе, а у нас начальство строгое, просто так не отпустит. Так что сами меня отпрашивайте.

По ее голосу чувствовалось, что истинного мотива встречи она не знала. Галина Сергеевна молодец, уговор сдержала.

— Значит, придется встретиться после работы, — жестко подытожил детектив, и он имел на это право. В конце концов, он находится при исполнении служебных обязанностей, а не в бирюльки играет. И Буркина должна это понять. И еще должна понять, что детектив вообще может прислать за ней машину и доставить в отдел. Прямо сейчас, невзирая на важную работу и строгое начальство.

Технолог Буркина это поняла, хотя ехать в Касимов отказалась категорически.

— От поселка до города десять километров, — поведала она, — пока доеду, пока отвечу на ваши вопросы, а домой когда? Или вы думаете, у меня дома делов нет?

Детектив смягчился. Упоминание о домашних хлопотах на него всегда действовало обезоруживающе, навевая представления о чем-то уютном, тихом и умиротворенном. Интересно, правда, какие неотложные домашние дела могут быть у одинокой женщины? Или она не так уж и одинока? А как же тогда их замысел? Ковалев снова посерьезнел и официальным тоном пообещал:

— Я доставлю вас в отдел и обратно на своей машине, — потом глянул на Алексея и поправился: — Скажите, Олеся, а мы не могли бы встретиться не в служебной обстановке? Не в милиции, а где-нибудь в кафе. Или в баре.

Черенков одобрительно закивал лысиной. Олеся, судя по заминке, пыталась осмыслить необычное предложение. Ей еще ни разу не приходилось отвечать на милицейские вопросы, тем более на столь странные. Очень странные. При чем тут бар, если милиционеры надеются на ее помощь? И на какую помощь они вообще надеются? В качестве кого она им нужна? От смутной догадки Буркина едва сдержалась, чтобы не бросить трубку. Сдержалась. Может, она что-то неправильно поняла.

Детектив тоже не исключал такого нежелательного поворота в разговоре и поспешил пояснить:

— Понимаете, Олеся, в интересах дела лучше, если наше общение будет выглядеть как обычное знакомство. Никто не должен знать, что мы обратились к вам как к технологу, как к потенциальной помощнице. Понимаете? Ничего опасного в этом нет, но наши встречи, вполне возможно, кое у кого могут вызвать интерес. Вот и пусть считают, что рязанский детектив не устоял перед местной красавицей. Их это обрадует, потому что влюбленные люди глупеют. И добреют.

В трубке снова послышался смех. Такой же задорный и заливистый.

— Вы ни разу меня не видели, — со смехом заметила Олеся, — а если не понравлюсь, что тогда? Будете сидеть с кислым видом и разыгрывать пылкого влюбленного? Для этого нужны немалые способности.

— Я вас видел, — возразил Вадим, — правда, видел! Сегодня на заводе.

— Вы видели фотографию, — поправила Олеся, — а в жизни я совсем другая. Ну что ж, я согласна. Сможете заехать часов в семь?

Алексей, прильнувший к самому уху детектива и слышавший весь разговор, утвердительно кивнул и в дополнение показал большой палец. Для любовных встреч семь часов вечера самое подходящее время.

— Без проблем, — озвучил его жесты Вадим.

— Тогда запоминайте адрес, — она назвала улицу и номер дома, утаив номер квартиры, — я буду ждать возле дома. Какая у вас машина?

— Джип. «Мерседес-бенц». Цвет черный.

Вадим постарался придать голосу максимум равнодушия, а вот взгляду, устремленному на коллегу, наоборот, придал максимум торжества. Знай наших!

— До встречи, — обронила Олеся и положила трубку.

— Слышал? — восторжествовал Вадим, убирая телефон в карман. — Учись, пока я жив.

— Хм, учитель нашелся, — фыркнул Черенков, — забыл, как я тебя разрисовал перед кадровичкой? Не пьешь, не куришь, с квартирой, с машиной. Работа хорошая. Жених что надо. Смотри не подведи.

— Постараюсь, — пообещал Вадим. — Подскажи, куда нам пойти?

— В «Погребок», куда же еще. Это самый крутой бар у нас в Касимове. Если, конечно, денег хватит.

— Хватит, не переживай, — успокоил детектив и заносчиво добавил: — У меня денег еще на один джип хватит.

И пожалел, что напомнил о джипе. Алексей переменился лицом, вначале посерьезнел, а вскоре вообще стал мрачный как туча. И сразу переменил разговор.

— В Мухино сами поедем или владимирским операм позвоним?

Ковалев над ответом не раздумывал. Сказал твердо:

— Сами. Заберем тарелки от весов, с продавцами потолкуем. Вдруг что-нибудь интересное поведают. А по приезду снова возьмемся за Ломтя, уверен, ему еще есть что рассказать.

В этом начальник УБОПа нисколько не сомневался, уж кто-кто, а он хорошо знал послужной список своего печально известного земляка. С Ломтем нужно работать и работать.

Но это завтра, а сейчас надо наведаться в больницу к мастеру «Цветмета» Друмову. Проведать, как пострадавший себя чувствует после нападения, что помнит. И кого. Беседа с мастером тоже может дать информацию к размышлению. Если, конечно, удары ломиком не выбили из больной головы память на имена и лица. И еще плохо, что его состояние не позволит общаться долго. Врачи не разрешат.

Глава 12

Уже восемь лет семидесятипятилетняя Нина Павловна Купрякова жила в одиночестве. Как похоронила своего непутевого старика, так и кукует одна на самом краю деревни, за двести метров от соседнего дома и всего в ста метрах от леса. Случись что, никто и не хватится. Сейчас, слава богу, привыкла к одиночеству, а первые месяцы сильно тосковала. Ни за какие дела браться не хотелось, а за какие бралась, те из рук валились. И по мужу взгрустнула, хотя в последние годы в хозяйстве проку от него не было никакого, только и мог пьяные скандалы устраивать, и по доле своей бабской. За мужем, пусть даже непутевым, какая-никакая, а опора все-таки была, хотя за каменной стеной никогда себя не чувствовала. Худо-бедно, а корова была, теленочка до году держали, двух кабанчиков выхаживали, кур два десятка имели. И мясо было вдоволь, и яйца, и деньжата водились. Так что зря она старика хулит, прок от него был. А еще была моральная поддержка, было с кем словом перемолвиться, а это тоже немало. Даже скандалы, и те по прошествии времени воспринимались как безобидные перепалки. А одной тяжело, одной даже в городе, на всем готовом, и то жить нелегко, а в деревне подавно. Ни дров привезти, ни распилить их, ни расколоть, ни воды из колодца принести, особенно зимой, ни за домом приглядеть. Крыша течет, дверь на крыльце перекосилась, скоро закрываться не будет, печка дымит. Все на ладан дышит, дай бог, чтоб на ее век хватило. А больше и не надо, пусть новые хозяева сами потом благоустраиваются. Люди ее поймут и за запущенный дом не осудят. Хотя хорошо бы хозяйство оставить после себя в порядке, в убранстве, подремонтировать, побелить да покрасить. Теперь уже не получится. И здоровья нет, и денег взять негде. Хорошо еще, что сил хватает за Васьком ходить да курочек содержать. Одна отрада. С ними только и осталось ругаться и радоваться. Особенно с цыплятами, вишь, как весне радуются, на всю Красаву расчирикались, того и гляди, Васька разбудят. Шумные какие да неугомонные, а ведь от роду-то всего вторая неделя пошла.

Нина Павловна ворчала на неугомонный выводок желтеньких крошек, не обращавших внимания ни нахозяйку, ни на наседку-мать, и время от времени подбрасывала им мелкие яичные кусочки. Цыплята на еду налетали дружно, вмиг расхватывая, и так же дружно, веером, разбегались в разные стороны. Наседка что-то выговаривала на своем курином наречии и ловко выхватывала из морщинистых рук хозяйки лакомые куски. Сама при этом не съела ни крошки, а только мельчила и бросала «деткам». Материнское чувство.

Вот и верь после этого утверждению про куриные мозги. Это не инстинкт, а забота, и ворчание наседки есть не что иное, как терпеливые объяснения и поучения. Воспитание.

— Поешь, поешь сама, — увещевала Нина Павловна, подсовывая наседке лакомство, — яиц хватит, еще сварю. Поешь, а то вся исхудала.

Наседка к своей худобе интереса не проявляла и по-прежнему все до последнего кусочка отдавала детям. Все, как у людей. Старушка достала из пакета свежий огурец, разрезала пополам, протянула цыплятам. Вместо воды, на десерт. Те сразу обступили диковинный продукт, однако без разрешения матери пробовать не решились и зачирикали. Наседка подошла, клюнула огурец, кыркнула — «можно», и два десятка маленьких клювиков разом и жадно накинулись на деликатес. Вот и поверь, что куры не разговаривают между собой. Еще как разговаривают.

— Ну что, наелись? На волю хотите? Щас выпущу.

Едва Нина Павловна открыла дверь, как цыплята бросили свои занятия и устремились к выходу, торопясь погреться на солнышке, повозиться в травке. Их нетерпение сквозило в каждом движении, в возросшем щебетании, однако за порог не переступали. Ждали разрешения матери. Наседка вышла первой, оглянулась, убедилась в отсутствии опасности и издала короткий звук — «разрешаю». Выводок дружно устремился за порог, на всех крыльях помчался к облюбованному участку в палисаднике. Там и травка, и прикрытие. Наседка семенила сзади, наблюдая, нет ли отставших, и в это время ее крыканье звучало строго. Открытый участок местности представлял опасность, и преодолевать его нужно быстро. Все делалось по команде, как на военных учениях, и исполнялось безоговорочно.

Нина Павловна прикрыла дверь в курятник, прислушалась к мерному сопенью Васька за стенкой и направилась в дом. У Васька скоро ужин, надо еду готовить. Подъезжавшую к дому легковую машину Нина Павловна увидела, когда уже поднялась на крыльцо. И задержалась. Видно, люди хотят спросить, как проехать через лес в соседнюю деревню. Сама она никого не ждала.

Машина подъехала к самому крыльцу. Приезжих было двое, и оба незнакомые, неместные. Это Нина Павловна определила сразу, едва гости вышли из машины. Молодые, лет по двадцать пять — тридцать. Одеты хорошо, по-городскому.

— Здравствуй, бабушка, — приветливо поздоровался парень, сидевший за рулем.

— Здравствуйте, — откликнулась Купрякова и прищурилась, вглядываясь в приезжих внимательно. Может, все же ихние, красавские? Постой, не Чудновых ли ребята? Вроде похожи. А вроде нет. Те и ростом повыше будут, и телом покрупней. Нет, чужие. Непонятно, зачем приехали. Машину, вишь, заглушили. Видать, для разговору, не про дорогу спросить.

Приезжие подошли к ступенькам, подниматься на крыльцо не стали. Встали возле ступенек и снизу вверх уставились на хозяйку.

— Извини, бабушка, если зря побеспокоили, — сказал тот самый парень, сидевший за рулем, — дело у нас к тебе. Мы скупщики мяса, оптовики. Покупаем свинину, говядину, телятину, курятину-гусятину. Все подряд, короче. Цену даем хорошую, рассчитываемся на месте, без обмана. Берем всю тушу целиком, с головой, с копытами, с хвостом. Не надо клеймить, за справку платить, и не надо ни на какой базар везти. На базаре изнервничаешься вся, пока продашь.

— Если вообще продашь, — вмешался напарник, — в иной базар столько мяса навезут, что места на прилавках не хватает. За полцены не продашь. У нас намного выгодней получается.

Нина Павловна поняла, что скупщики мяса ведут речь о Ваське. Знать, прослышали от кого-то про ее кабанчика. От Чудновой бабки, поди, от кого же еще, недаром с ее конца ехали. Совсем из ума выжила старая, совсем запамятовала, для кого Купрякова держит кабанчика. Будто не знает, что на Васька покупатель имеется. И давно. Лучше бы за своими телятами глядела и привязывала их как надо, чтоб не отрывались да по огородам не бегали, а не трепалась языком про чужую скотину.

— Не знаю, милы люди, кто вам наплел про моего кабана, но под нож ему рано, — сердито заявила Купрякова, — ему еще расти и расти. Всю зиму за ним отходила, отморозилась, а к весне под нож? Какой резон, если у него сейчас самый рост. Нет, еще подержу.

Отказ хозяйки скупщиков не особенно расстроил. Вообще не расстроил.

— Мы можем подождать, — заметил водитель, — главное, договориться, чтобы никому не продала. Задаток прямо сейчас внесем, а за кабаном приедем, когда скажешь. Хоть через месяц, хоть осенью.

— До осени не продержу, — призналась Нина Павловна. — Кормов не хватит. Комбикорма месяца на два осталось, картошка тоже на исходе, последнюю мелочь из погреба выгребаю. Месяца на два, не больше.

Приезжие ее слова оценили как согласие и повеселели. Водитель сунулся рукой в боковой карман кожаной куртки, не иначе как за деньгами, и подытожил:

— Значит, договорились. Называй цену, хозяйка.

Такая настырность Нине Павловне не понравилась. Больно резвые. Ишь, цену называй. Откуда ей знать, какая цена будет через два месяца? Наверняка повысится. А они по нынешним расценкам хотят прикупить. Больно хитрые.

И все же отказывать наотрез не стала. Покупатели хоть и поторопились насчет цены, а вот насчет рынка верно подметили. С рынком одни хлопоты, да и куда ей на рынок. Ни транспорта, ни здоровья. И торговаться не умеет. А перекупщики заберут Васька целиком, и никаких хлопот. В деньгах лишь бы не обманули. Ну, на этот случай можно будет кликнуть своих мужиков, при них не обманут. Мужиков все равно звать придется, Васька оприходовать.

— Не знаю, что и сказать, — засомневалась Нина Павловна, — как бы мне вас, милы люди, не обнадежить. Я ведь кабанчика держу на заказ, для хорошего человека. У нас с ним договор такой: он купил поросеночка, привез комбикорм, картошку, а мой уход. На днях должен приехать, сказать что да как.

Водитель с кислой гримасой вытянул руку из кармана. Пустую, без авансового задатка. Напарник выглядел тоже расстроенным. Не сильно, правда. Не конец света, таких кабанчиков в округе десятки хрюкают, оптовых скупщиков дожидаются. Этих скупщиков, правда, насчитается еще больше, чем поросят. Не десятки, а сотни. Даже из самой Москвы приезжают, на новых иномарках по деревням раскатывают.

Водитель развел руками:

— Что ж, ничего не поделаешь. Жаль. Извиняй за беспокойство, бабуся.

— До свидания, — буркнул напарник и пошагал к машине.

Водитель задержался. Похоже, в его голове зародилась какая-то идея. Как оказалось, не идея, а простой вопрос. Просьба.

— А если компаньон не приедет или раздумает покупать кабанчика? — с надеждой поинтересовался он. — Можем мы тогда на вас рассчитывать?

И снова приободрился, когда хозяйка твердо сказала:

— Можете. Правда, вряд ли Вадим раздумает, он человек твердый. Месяца через полтора приезжайте, скажу окончательное слово. Тогда и о деньгах поговорим, если что.

О деньгах Нина Павловна упомянула специально, пусть перекупщики знают, что она цену всему знает. И своему труду, и своему Ваську. Ее просто так не проведешь.

— А кто он такой, этот Вадим? — спросил водитель. — Может, я его знаю? Откуда он?

Перекупщика компаньон хозяйки заинтересовал неспроста. Предприимчивый, видать, малый, этот Вадим. Купил порося, сбагрил его одинокой старушке в деревню, привез несколько мешков комбикорма, а через полгода получит сотню килограммов экологически чистой свинины. Ешь, не хочу. Сало, мясо, шашлыки. Да, хваткий малый.

Хозяйка ошарашила.

— Он в милиции работает, — сказала она, — в Рязани.

— Вон он что, — изумленно протянул перекупщик и с улыбкой признался: — Значит, незнакомый. В рязанской милиции у меня знакомых нет. Ну что ж, бабуся, до свидания. Всего доброго, не болей.

— Спасибо, мил человек. Счастливо доехать. Приезжайте.

— Обязательно, — пообещал водитель, а когда уже взялся за ручку дверцы, спросил: — А как твое имя-отчество, бабусь?

Ишь, уважительный какой. Сразу не догадался, так хоть перед отъездом сообразил. А то заладил со своей бабусей. Теперь будет знать, как обращаться и кого спрашивать.

— Нина Павловна меня зовут. А фамилия Купрякова.

Водитель наморщил лоб, напрягая память и запоминая имя, помахал новой знакомой рукой и сел за руль. Машина медленно поехала к шоссейной дороге, пересекавшей Красаву надвое. На шоссе повернула налево и, резво набирая скорость, помчалась в направлении Рязани. А вскоре совсем скрылась из виду.

Нина Павловна еще некоторое время смотрела на дорогу, потом вытерла подолом юбки заслезившиеся от напряжения глаза и направилась в дом. С ужином опаздывать нельзя. Сама-то ладно, а вот Васек привык принимать пищу строго по расписанию. Иначе может закапризничать. У Васька режим. Диета.

Нина Павловна не ошиблась, ее гости действительно поехали в Рязань. Старушка не догадывалась и не предполагала, что причиной визита молодых людей был вовсе не Васек, а она сама. Она об этом даже не думала, мыслей не допускала, и даже если бы слышала телефонный разговор визитеров, все равно, наверное, не поверила бы в важность своей персоны. Кому нужна бедная старушка, всем богатством которой является бревенчатый дом и деревянные покосившиеся пристройки? Никому. Для горожан интерес может представлять разве лишь сад, такой же старый, как сама хозяйка. И Васек. Еще усадьба. Да, усадьба у Купряковых большая. Пять соток земли занимает сад перед домом, еще тридцать соток занимает огород позади дома, за пристройками. Большой участок, на таком можно развернуться. И до областного центра недалеко, полтора часа неспешной езды на машине.

Однако визитеров в первую очередь интересовала именно хозяйка, а не ее перспективная усадьба. Собственно, не столько Нина Павловна, не она лично, а ее предприимчивый компаньон по имени Вадим. Знакомиться с ним самим визитеры не желали, это не входило в их ближайшие планы, они просто хотели заполучить о нем кое-какую информацию. С помощью Нины Павловны. Судя по телефонному звонку, это удалось.

— Мы с ней пообщались, — говорил кому-то недавний визитер, сидевший на месте пассажира. — Настоящий божий одуванчик, не сегодня завтра преставится. Да, знакомство с ментом подтвердила. Уверен, старушка про свой джип стоимостью 80 штук баксов слышала один раз, когда бумагу подписывала. И давно забыла. Если вообще подписывала. Может, Ковалев просто внес в техпаспорт ее данные, и все. Его джип, Босс. Зуб даю. Мент сделал ход конем. У старой калоши каждый рубль на учете, сразу видно. Откуда у пенсионерки такие бабки, от вшивости? От хорошей жизни за кабанами не ходят, тем более в таком возрасте.

— До чего же менты обнаглели, а? — отозвался в трубке возмущенный голос. — Какая коррупция, а? Покупают джипы за десятки тысяч баксов и спокойно, без стыда и совести, оформляют на нищих пенсионеров. Ничего не боятся. Думают, что все вокруг полные дураки, ничего не понимают, ничего не видят и все останется шито-крыто.

Босс продолжал возмущаться, однако по мере продолжения монолога его голос приобретал бодрые нотки, и это казалось странным. Выходило, что новость его вовсе не расстроила, а доставила удовольствие. Что ж, тем лучше, после добрых известий Босс становится щедрым. На себе проверено.

— Скажи, что мы едем домой, — подсказал напарнику водитель, — спроси, что дальше делать.

Звонивший переадресовал вопрос абоненту.

— Как приедете, сразу ко мне, — на мажорной ноте распорядился тот, — хорошие новости заслуживают быть отмеченными.

— Только новости? — весело переспросил звонивший. — А мы?

— Вы в первую очередь, — донеслось в ответ, — жду.

Звонивший победоносно вскинул вверх зажатую в кулаке руку и коротко вскрикнул:

— Йес!

Его голос походил на торжествующий рев тигра, выигравшего смертельную схватку за самку. И было отчего. Короткая безобидная встреча с божьим одуванчиком дала нужный результат, именно тот, который они ждали. Теперь очередь за Боссом, а он своих слов на ветер не бросает.

Водитель никаких звуков не издал, а молча проследил, как напарник убрал в карман телефон, и прибавил скорость. Хорошая вышла поездка, непыльная, легкая, но денежная. Побольше бы таких поездок. Все довольны, все смеются, а в карманах сплошной хруст.

Глава 13

В больницу Ковалев с Черенковым приехали в начале шестого вечера, в семнадцать двенадцать, если быть точными. Приехали на ковалевском джипе, несмотря на энергичные протесты и возражения убоповца. Однако Вадим настоял на своем, ведь из больницы ему нужно было заехать в гостиницу. К встрече с красавицей Олесей следовало отнестись с полной серьезностью и подойти основательно и во всеоружии. Вернее, подъехать. Умытым, побритым, надушенным, приодетым. Может, с цветами? Или букет ни к чему?

Надо спросить Алексея, у него в этих делах опыта побольше и нравы касимовских красавиц знает получше.

— Как думаешь, цветы не помешают?

Занятый мыслями о предстоящем разговоре с Друмовым, убоповец не сразу понял, о каких цветах идет речь. А когда понял, укоризненно покачал головой.

— У тебя одно на уме, Ковалев. Зачем тебе цветы, если поедешь на машине. С цветами приходят, а не приезжают. Их несут в руках, чтобы все видели, чтобы поверили в искренность твоих чувств к избраннице, и чтобы она сама поверила. Ты обращал внимания, как бережно женщина несет подаренный букет, как она преображается? Ей кажется, что теперь все смотрят только на нее, самую счастливую, самую красивую… А в машине букет кто увидит, кроме вас двоих? И как она будет этот букет держать? Только мешать будет. Нет, цветы не нужны. Лучше коробку конфет купи.

Вадим рассмеялся:

— Практичный ты мужик, Алексей. Даже чересчур. Может, ты жадный?

Алексей не обиделся. Усмехнулся:

— Будешь жадным, если каждый рубль приходится считать, а этих рублей все равно не хватает. Меня однажды начальник УВД упрекнул за скудность информации о местном криминале. Какой же это УБОП, говорит, если ничего не знаете о жизни преступников и их замыслах? УБОП, говорит, должен знать о каждом их шаге. А как я узнаю, если все темные и подозрительные личности свои планы вынашивают в барах-ресторанах, в ночных клубах, в казино? Они там сутки напролет просиживают. Я бы с удовольствием направил туда своих ребят для сбора информации, и сам бы с радостью пошел, а деньги где взять? Без денег в ресторан не пойдешь. За бутылкой «пепси» всю ночь не просидишь. Сразу поймут, что ты мент. В ресторане нужно выглядеть респектабельным крутым мужиком, а не ментом. Учти, кстати, и не вздумай в «Погребок» в форме пойти.

Вадим засмеялся. Теперь понятно, откуда у Алексея такая стойкая неприязнь к джипу. Из-за хронической нехватки денег. До сих пор, значит, терзается догадками о происхождении у коллеги подполковника сказочного богатства. Ладно, скоро все узнает. Всему свое время.

На пути к пострадавшему сыщики преодолели двойной барьер, вначале пришлось убедить лечащего доктора в срочной необходимости пообщаться с Друмовым, а потом предъявить документы вооруженному охраннику. Правда, процедуры с документами можно было избежать, ибо примостившийся в кресле у двери палаты сержант хорошо знал Черенкова и никаких удостоверений личности не требовал. Начальник УБОПа предъявил удостоверение сам, по собственной инициативе. Служба есть служба. Ковалев тоже не стал нарушать строгую уставную дисциплину и к большому удовольствию охранника слазил в карман за удостоверением.

Игнат Савельич лежал с закрытыми глазами, вроде спал. Посетителей он явно не ждал, а если и ждал, то никак не милиционеров. По крайней мере, радостных искорок в глазах больного не появилось. Он лишь повернул забинтованную голову в сторону вошедших и выпростал из-под одеяла руки.

Алексей положил на тумбочку пакет с нехитрым продуктовым набором и поздоровался:

— Здравствуйте, Игнат Савельич. Как живы-здоровы?

Губы больного дрогнули. Кажется, Друмов усмехнулся. Сказал неуверенно:

— Вроде жив…

Он говорил едва слышно, слабым голосом, демонстрируя свое состояние. Состояние потерпевшего было, прямо сказать, не ахти. Черенков даже засомневался в правильности их появления в палате, подумал, что встречу лучше бы отложить на денек-другой. Однако отступать было поздно, и если уж набрались наглости появиться, то уходить просто так нельзя. Несколько вопросов можно задать. Самых конкретных. К тому же время, отведенное лечащим врачом на посещение, уже начало свой отсчет, и в их распоряжении остаются считанные минуты. Надоесть больному они не смогут при всем желании, им этого попросту не позволят.

— Как вы думаете, Игнат Савельич, за что вас так «приголубили»? У вас были при себе деньги?

— Какие деньги, — хмыкнул Друмов, а после небольшой паузы добавил: — Сам не знаю, за что.

И перевел взгляд на Ковалева, вжикнувшего молнией папки. Вадим достал из папки фотографию Ломтя.

— Знаете этого человека?

Игнат Савельич отрицательно качнул головой. Изображенного на фотографии парня он не знал и ранее никогда не видел. Однако от детектива не укрылось, что Друмов подозрительно быстро отмежевался от знакомства с сутенером, на фотографию, по сути дела, даже не взглянул. Лишь бросил взгляд — и сразу все определил. Игнат Савельич явно что-то скрывал. Поэтому и глаза прикрыл. Ломтя, скорее всего, мастер все-таки знает. И знает хорошо. Как бы не разволновался, иначе им в палате не продержаться даже отведенное время. Хотя задерживаться, похоже, тоже нет особого смысла. Какой смысл, если о самом важном нельзя ни спросить, ни хотя бы намекнуть. Нельзя поведать ни о визите Ломтя в квартиру Друмова, ни об угрозах в адрес дочерей, ни о золоте, про которое вымогатель говорил его жене. Ни о чем, короче. Врачи немного поспешили, разрешив оперативникам пообщаться со своим клиентом, обнадежили. Слаб он еще. Впрочем, эскулапов осуждать не за что, они вряд ли предполагают, насколько серьезны причины нападения на мастера и насколько волнующими и тяжелыми могут оказаться вопросы по этому случаю. И не только по этому. По «Цветмету» тоже. И не о славной истории завода, не о чьей-то конкретной трудовой биографии, а о кражах золота. В этом вопросе мастеру Друмову наверняка есть чем поделиться. И он поделится. Поправится — и поделится.

Вадим вопросительно глянул на убоповца. Тот вздернул брови, сам вижу, мол, что полноценной беседы не получится, и кивнул головой на дверь. Разговор придется отложить на пару дней. Услышав, как визитеры задвигали стульями, мастер открыл глаза. Он будто удивился, что их посещение вышло столь непродолжительным, и испытывал некоторую неловкость. Или застыдился своего беспомощного положения, лишавшего возможности пообщаться с хорошими людьми.

Вадим улыбнулся:

— Родных пускают в палату?

Друмов утвердительно захлопал ресницами.

— Пускают… Перед вами жена с младшей дочкой были… Продуктов на целую неделю принесли… А Катерине даже разрешили сидеть около меня, скоро опять придет… Ночевать останется… Бог даст, к лету выпишусь…

— Не спешите, — посоветовал Вадим, — и с врачами не спорьте. Сколько скажут, столько и лежите.

Это походило на шутку. Друмов не представлял, как в его положении можно спорить с докторами. Голова тяжелая как чугун, от подушки не оторвать, сразу все темнеет, а в глазах вместо света круги появляются. И тошнота в животе вдобавок. Какие уж споры.

— Выздоравливайте, Игнат Савельич, — пожелал Алексей и неуверенно, будто сомневаясь, пообещал, — через денек-другой навестим, проведаем. Не возражаете?

Игнат Савельич повел глазами из стороны в сторону. Против повторного посещения милиционеров он не возражал. В его состоянии ни с кем не поспоришь, никому не возразишь. Ни докторам, ни милиционерам. Разве лишь Катерине, с ней можно даже «поругаться», отвести душу. Скорей бы уж приходила.

Глава 14

После больницы пути-дорожки сыщиков разошлись в разные стороны. Вадим подвез убоповца до здания милиции и поехал в гостиницу наводить марафет. На свидание с девушкой следовало прибыть во всей красе, тем более свидание первое и тем более с такой красавицей, как Олеся. Черенков даже испытывал что-то похожее на ревность. Познакомил рязанца с лучшей девушкой Касимова, можно сказать, а ведь тот наверняка увезет ее в свои пенаты, если их отношения выйдут из деловых рамок. Скорее всего, так и произойдет, этот детектив ушлый парень. Никогда не стал бы их знакомить, если бы не деловая подоплека, если бы не события на «Цветмете». Ничего не поделаешь, надо. И пусть увозит, в Касимове красивых женщин на всех хватит, к тому же Ковалев сам по себе очень даже неплохой мужик. Достойный мужик, если говорить напрямую.

Алексей проводил взглядом отъехавший от милиции шикарный джип и решил наведаться в «Погребок». Почему не заглянуть? С деловой целью, ведь должен же начальник УБОПа осмотреть бар, место встречи, куда через час приедут Ковалев с Олесей. Мало ли какая в баре обстановка и какая там собралась публика. А заодно, знамо дело, пропустить пару бутылок пива. Елки зеленые, и как он раньше об этом не подумал, как не пришло в голову? Хорошо хоть вовремя спохватился. Правильно говорят: хорошая мысля приходит опосля.

В «Погребок», считавшийся одним из самых крутых баров города, Алексей направился пешком. В родную милицию заходить не стал, вспомнив, что в сейфе никаких сбережений нет, а появляться просто так не было смысла, вдруг кому на глаза попадешься. По дороге проверил содержимое карманов, убедился, что финансов хватит и на пиво, и на тараньку, и окончательно повеселел.

В баре народу было много, хотя свободные места имелись. В этих стенах Черенков появлялся нечасто, но его тут хорошо знали, как, впрочем, знали во всех других подобных касимовских заведениях. Может, не настолько хорошо, но в лицо узнавали и никогда этого не таили. Лебезить перед убоповцем не лебезили, ножками не шаркали, да он и сам этого не допустил бы, но уважение оказывали и всегда при любом скоплении народа находили для знатного посетителя свободное место. А ему больше и не надо, ему лишь бы примоститься где, а уж на пару бутылок пива, худо-бедно, он всегда наскребет. На пару бокалов, если быть точным, потому что бутылочного пива в «Погребке» никогда не бывает.

Соседом Черенкова за столиком оказался молодой парень лет двадцати пяти, в джинсовой куртке, джинсовой рубашке и джинсовых штанах. У парня была какая-то фанатичная приверженность к ковбойской одежде, и казалось логичным предположить, что вся остальная экипировка парня тоже состоит из джинсы. Нижнее белье, носки, обувь. Ничего предосудительного в этом не было в конце концов, мода есть мода, и каждый волен носить то, что нравится, но такое сплошное увлечение молодежи импортными шмотками оптимизма не вселяло. За державу обидно. За российский хлопок обидно. Неужели ничего своего уже не осталось?

Парень проследил за взглядом Черенкова, тоже осмотрел свою одежду, никаких пятен и отклонений не заметил и приветливо улыбнулся:

— Что-то не так, Алексей Иваныч?

Алексей глянул на соседа внимательней, пытаясь припомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались, однако парень показался незнакомым. По крайней мере, в милицейский кабинет не попадал, это точно. Алексей сделал несколько глотков холодного напитка, утоляя жажду, и взялся за тараньку. «Джинсовый» по его примеру допил свою кружку и повел взглядом по залу в поисках официантки. Видимо, намеревался засесть тут надолго, до самого закрытия. На столе перед парнем стояла тарелка с горкой каких-то орехов и еще одна тарелка с рыбой. С обыкновенной селедкой, и это вызывало доверие. Парень, может, и был из крутых, но вел себя просто, не вызывающе.

— Откуда меня знаешь?

«Джинсовый» улыбнулся, кажется, он даже удивился. И в свою очередь спросил:

— Разве в Касимове есть люди, которые не знают начальника городского УБОПа?

— Я не мэр города, чтобы меня знать, — возразил Черенков и глянул на часы. Он заранее определил для себя, что пробудет здесь до появления Вадима. В его распоряжении имелось минут пятнадцать, и скоротать их придется в компании с этим парнем. Оно и к лучшему, за разговором и время пройдет быстрей, и со стороны его знаменитая лысина не будет такой заметной.

Алексей неторопливо чистил рыбную тушку, кусочки поменьше сразу же принимался жевать, запивая небольшими глотками, а кусочки покрупней складывал на тарелку. Для второй кружки. Или даже для третьей, ведь у него целых пятнадцать минут времени и как минимум полсотни рублей в кармане. Целая куча денег, хватит на две кружки. В каком они, кстати, кармане? Надо сразу отыскать, чтобы не шарить потом по всем карманам при официантке. Алексей запустил руку в боковой карман, перебрал там все содержимое, однако никаких купюр не обнаружил, сунулся в другой карман — и с тем же успехом. Парень потягивал пиво и на его манипуляции, кажется, не обращал внимания. Алексей, делая вид, что ищет носовой платок, проверил остальные карманы пиджака, тоже не улучшившие настроения, и лишь тогда вспомнил, что драгоценную купюру утром положил в карман брюк. Фу, слава богу… Вот она, родимая денежка, теперь можно гудеть на всю Ивановскую.

Парень улыбнулся и тоже полез в карман. В отличие от убоповца его финансы хранились в памятном месте и в приличном кожаном портмоне. Как и следовало. Парень извлек две стодолларовые купюры и аккуратно, медленно положил перед Черенковым. Предупреждая настороженный требовательный взгляд убоповца, миролюбиво сказал:

— Это тебе на пиво, Алексей Иваныч. Не обижайся, это угощение. В другой раз ты меня угостишь, подумаешь, делов то. Я же вижу, что ты в стесненном положении.

Алексей повел на парня недобрым взглядом, готовый вспылить и дать этому бесцеремонному поступку должную оценку, и неожиданно смягчился. Неожиданно даже для себя самого. Наверное, виной этому было благодушное настроение, в котором он пребывал и которое не так-то просто испортить. Алексей поразился тому, что легшие перед ним на стол заморские доллары не воспринимал как взятку, хотя деньги были именно взяткой, ибо просто так начальнику УБОПа двести долларов не дают. Тем более совершенно незнакомые люди, и тем более в многолюдном баре, на глазах десятков людей. Алексею показалось, что сейчас все взоры устремлены на их столик, кажется, все замерли в предвкушении момента, когда неподкупный Леший протянет руку и возьмет деньги.

Алексей преувеличивал, в их сторону вообще никто не смотрел, а если кто и поглядывал, то без особого интереса. В «Погребок» всякие известные личности заглядывают, и если на каждого глаза пялить, то в бар лучше вообще не ходить. Алексей это отметил и потому дружелюбный жест парня воспринял совершенно равнодушно. От денег, разумеется, отказался и посоветовал:

— Убери, пока пивом не залили.

Парень совету не внял, и заморские бумажки еще некоторое время оставались на столе.

— Ты что, Алексей Иваныч, обиделся? Я же от души, по-простому, безо всякой задней мысли. Если деньги не хочешь брать, то скажи, что заказать? Давай в другой зал перейдем, там покруче можно посидеть. Коньячок, водочка, закусон приличный. А, Иваныч?

Иваныч пил пиво, будто не слыша назойливого соседа, и удивлялся своему спокойствию. Чудеса в решете, и только. Никогда бы не подумал, что когда-нибудь подобные пакости будет воспринимать так спокойно. Неужели привык?

— Убери деньги, — еще раз повторил Алексей, — не порть настроение.

Парень вздохнул и деньги убрал. Однако от затеи угостить убоповца не отказался.

— А пиво, Иваныч? Разреши хоть пивом угостить. Я все равно повторять буду.

Черенков усмехнулся. Пожалуй, угощение в виде пары кружек пива вряд ли можно квалифицировать как взятку.

— Пиво можно, — миролюбиво согласился Леший, — пару кружек и рыбу.

Парень повернулся к официантке, намереваясь сделать заказ, и почему-то зыркнул взглядом в сторону двери. Будто увидел кого-то из знакомых. Алексей тоже покосился в сторону входа и пожалел о своем согласии. От двери вглубь зала, привлекая всеобщее внимание, двигалась нарядная пара. Особенно привлекательно выглядела женщина — высокая, статная, в праздничном вечернем платье, да и ее спутник, молодой мужчина в костюме и при галстуке, выглядел не менее эффектно. Если бы не женщина, в которой не без труда можно было угадать технолога «Цветмета» Олесю Буркину, Алексей никогда не признал бы в мужчине детектива Ковалева. Алексей даже удивился, что одежда может так сильно преобразить человека. Настоящий франт, костюм не иначе как у какого-нибудь модельера заказывал. Даже походка изменилась, не идет, а пишет, и взгляд уверенный, высокомерный какой-то, вроде смотрит, но никого не замечает. Даже коллегу не заметил. Будто поблизости никого нет, кроме Олеси. А Олеся вообще бесподобна, ни в сказке сказать, ни пером описать. Засветилась, зацвела вся, как майская черемуха. Увезет он ее к себе в Рязань, точно, увезет.

— Знакомые, Иваныч? — полюбопытствовал парень, проследив за взглядом Черенкова.

Вадим с Олесей в этот момент в сопровождении официантки проследовали во второй зал, именуемый залом VIP. И неслучайно. Там все по высшему разряду, не хуже, чем в столице какой-нибудь, там отдельные номера, обслуживание на высшем уровне, ассортимент блюд, выбор напитков. Винная карта, как сейчас модно говорить. В ВИП-зале отдыхает и расслабляется не всякая мишура, а крутая публика. Элита. Сливки общества.

— Вроде знакомые, — уклонился от прямого ответа Черенков и опорожнил кружку. Теперь засиживаться в баре ни к чему, пора домой. В родной отдел, если точнее. Время детское, всего лишь полвосьмого, часика полтора можно спокойно поработать. За себя и за того парня по фамилии Ковалев.

Глава 15

Во Владимирскую область сыщики выехали ранним утром, рассчитывая появиться в деревне Мухино как раз к открытию магазина с диковинными весами. Действительно, диковинка. Ребята Черенкова вчера полдня потратили, всю касимовскую торговую сеть на уши поставили, прежде чем отыскали подобные. Полностью весы сыщики с собой брать не стали, а прихватили лишь тарелки. На замену прославившимся тарелкам мухинских весов, имевшим честь соприкоснуться с благородным металлом. Дай бог, чтобы это соприкосновение запечатлелось и сохранилось на весах. Должно сохраниться, иначе это будет противоречить закону сохранения массы тела. А закон так и гласит: если часть золота убыло со слитка при взвешивании, то столько же золота прибыло на весах. Просто и понятно. По этому поводу Алексей даже вспомнил одну историю.

— Не помню, как фамилия этого прощелыги, — рассказывал убоповец, удобно разместившись на комфортном сидении джипа, — а суть истории такова. Этот умник работал мелким клерком в ломбарде и принимал на рассмотрение золотые украшения, а каждое украшение обязательно вытирал о бархатную тряпочку на столе. И вытирал очень тщательно. А через некоторое время стертую тряпочку менял, причем за свой счет. К удовольствию руководителя. Тот и не догадывался, что клерк тратил собственные деньги не из-за фанатской чистоплотности, а потому что на бархате собирались частицы золота. Клерк бархат сжигал, а золото собирал. На этом и сколотил состояние и скоро выкупил ломбард. Это на тряпке, а уж на металле следы золота подавно должны остаться. Главное, чтобы весы не потерялись.

В потерю весов поверить было просто невозможно. В деревне ничего просто так не выбрасывается, даже старые вещи или обувь — рваные, стоптанные и давно никому не нужные, и те где-нибудь хранятся. На всякий случай. В деревенских домах и пристройках хватает места всем вещам, и новым, и старым. Пусть лежат, не жалко.

— Будем надеяться, что не потерялись, — заметил детектив и глянул на часы.

До Мухино было около трех часов езды, вот тогда они узнают, сохранились ли раритетные весы, а еще через несколько часов узнают, остались ли на тарелках золотые следы.

— Я в этом даже не сомневаюсь, — разглагольствовал Алексей, настроенный безмятежной ездой на лирический лад, — про это можно даже не говорить, лучше про вчерашний вечер расскажи. Как посидел за государственный счет, как Олеся Васильевна себя вела. Подсказала что-нибудь дельное? Рассказывай, не молчи. Это не твое частное дело, а дело общее.

Похоже, Алексей хорошо выспался, и настроение у него было под стать занимавшемуся майскому утру. Такое же безмятежное и светлое. Что ни говори, а в холостяцкой жизни все-таки имеются позитивные стороны.

— Ничего конкретного Олеся не сказала, — признался детектив, — ни про плавильщика, ни про возможную утечку продукции с завода. Единственное, в чем твердо уверена, так это в отсутствии воровства золота. По ее словам, краж просто не может быть. И по-своему она права.

— В чем она права? — встрепенулся убоповец. — В том, что с завода не пропадает золото? А откуда тогда эти килограммы, эти золотые пуды? Откуда они у Хвороста появились? С луны свалились? Или, по-твоему, Ломоть специально себя оговорил, специально наплел с три короба? Ни хрена себе, сказанула. А чье же тогда это золото? Может, вообще не было, и нет никакого золота? И ты поверил? Не слишком ли быстро, Вадим Михалыч, ты отказался от своего убеждения. Влюбился, что ли?

Вадим покосился на коллегу, приняв упрек за шутку. Судя по взъерошенному виду, Алексей не шутил. Видать, крепко его задело, если так быстро сменился в настроении. Надо успокоить, пока не разошелся по-настоящему. А то еще раздумает ехать.

— Не влюбился, — буркнул детектив, — а если и влюбился, то на моих убеждениях это не скажется. Не переживай. Ее правота в том, что на заводе не выявлено ни одной пропажи золота, и конечный результат выплавки всегда сходится тютелька в тютельку. Сколько готовой продукции ожидается на выходе технологического процесса, столько и получается. И строго соответствующего качества, четыре девятки. Вот и прикинь, о каких кражах может идти речь.

До упоминания имени технолога Алексей слушал доводы напарника спокойно, но снова встрепенулся, услышав ее имя. Он со всего маху приложился ладонью к колену и с досадой подытожил:

— Я так и знал, что ты все испортишь! Надо было самому познакомиться, а не пускать козла в огород. Тебе дело доверили, а ты весь вечер только и думал, чтобы клинья к ней подбить, зачем тебе про дело думать. А она баба ушлая, сразу смекнула, что к чему, вот и запудрила тебе мозги.

Чудак человек. Можно подумать, будто Олеся замешана в кражах. Зачем ей пудрить детективу мозги? Можно подумать, она сама напросилась на знакомство, а не они обратились к ней за консультацией. Попросили, называется, человека помочь, а вместо благодарности внесли в круг подозреваемых лиц. В самый раз завтра же вызывать повесткой в милицию. Послать зарешеченный УАЗик. Прямо на работу. Надо защищать невинного человека, пока не поздно.

— Между прочим, она подсказала очень интересную мысль, — заметил детектив, встав на сторону Олеси, — если б не она, сами мы не догадались бы.

Черенков пренебрежительно фыркнул. И промолчал. Похоже, не нашлось слов для достойного ответа на такую глупость. Ладно, может, на следующий вопрос слова найдутся.

— Ты не припомнишь, какое было образование у погибшего Дзюбы? — спросил детектив, уводя разговор в сторону от Олеси.

Черенков на память не жаловался. Отвернулся к окну, буркнул:

— Среднее.

И остался сидеть в том же положении, наблюдая за бегущей мимо березовой рощей. Не роща, правда, а всего лишь неширокая полоса, отделявшая шумную трассу от раскинувшимся за ней тихим полем.

— А ты обратил внимание, уважаемый Алексей Иваныч, что никакого аттестата о среднем образовании на имя Дзюбы в его квартире не найдено?

Алексей оторвался от окна, вскинул брови:

— Да мы его и не искали. Мало ли, куда он делся. Потерялся, скорее всего. А что нам дает аттестат? По-моему, ничего. В чем зацепка?

Убоповец пока действительно не понимал, какой интерес для следствия может иметь школьный аттестат. Вернее сказать, факт отсутствия этой «корочки» среди прочих бумаг погибшего. Подумаешь, суперважный документ. Однако ответ детектива Алексей ждал с интересом, и это было заметно, хотя он усиленно пытался это скрыть.

— Если аттестат утерян, то абсолютно ничего не дает, — признался Вадим и прищурился, — а если все же не утерян?

Алексей пожал плечами. От этого факта следствию прок примерно такой же, что и в случае утери. Хрен редьки не слаще. А детектив продолжал хитро щуриться.

— А если аттестат не утерян, а лежит в архиве какого-нибудь высшего учебного заведения?

Алексею намек ничего не дал, и он нетерпеливо попросил:

— Не тяни, Вадим, выкладывай свои соображения. Лично я не вижу никакой разницы, где лежит или хранится этот аттестат. Хоть в небесной канцелярии, один хрен.

Хитрый прищур на лице детектива перерос в широкую улыбку.

— Вот я и говорю, что на «Цветмете» в последнее время происходят странные вещи, — заметил Вадим, — если верить Олесе, а не верить ей нельзя, потому что она опирается на учетные документы, то с завода не исчезло ни одного грамма золота. А если верить Ломтю, то золото с завода не просто исчезало, а исчезало килограммами. Нонсенс, как говаривал один политик. Чуешь, какую загадку нам с тобой загадали? Дай бог разгадать.

Алексей тоже продемонстрировал умение широко улыбаться.

— Думаешь, разгадка в аттестате? И на какой странице?

На этот раз он все-таки шутил.

— На первой, — в тон коллеге откликнулся Ковалев и серьезно добавил: — Шутки шутками, а насчет аттестата нужно все выяснить. В нашем безнадежном деле мелочей не бывает. Дай своим ребятам указание, пусть наведаются в квартиру покойного и еще раз там все перелопатят. От потолка до пола. И заодно пусть просмотрят все книги, все бумаги, перепишут все телефоны и адреса, какие только найдут. Не исключено, что за плечами этого Дзюбы куда более славная биография, чем кажется.

Черенков на этот раз не стал возражать. Насчет людских судеб и биографий убоповец имел не меньшее представление, чем рязанский коллега, и не менее хорошо представлял, какими извилистыми и неожиданными могут быть повороты у этих биографий. Слава богу, за свою жизнь многого насмотрелся и наслушался. Вместо возражений Алексей ворчливо заметил:

— Мог бы своих ребят на помощь призвать. Почему в этот раз один приехал? Где твой Прошин с этим лейтенантом, как его…

— Шмелев, — подсказал Вадим.

— Во-во. Почему их не привлек?

— Надо будет, привлечем, — возразил Ковалев, — не хватало еще на «командировочные» тратиться, родное управление в трату вводить.

Алексей снова приготовился рассердиться.

— Ни хрена себе заявочки. Значит, на ресторан деньги есть, а на «командировочные» для двоих сотрудников нет?

— Я не такой богатый, как ты, — проворчал Вадим.

Такого наглого упрека Алексей не ожидал.

— Я богатый?

Он уже вознамерился предложить поменять свою богатую «восьмерку» на скромный джип, чтобы немного сравниться капиталом с бедным детективом.

— Бедные люди от двухсот баксов не отказываются.

Черенков застыл с раскрытым ртом. На минуту, наверное. Человеку нечем стало дышать. Черенков вспомнил парня в джинсовой одежде, предлагавшего ему вчера в баре две стодолларовые купюры. Но откуда об этом знает Ковалев? Его в тот момент в баре не было. В голове Алексея промелькнули всевозможные предположения и догадки, пока не высветилась одна, самая весомая и резонная. И самая обидная. Самая возмутительная.

— Откуда тебе об этом известно? — негромко спросил Алексей. — Уж не твой ли человек это был?

В глазах Вадима заиграли смеющиеся искорки, убеждая Черенкова в правильности догадки. Он окончательно обомлел и никак не мог поверить, что его вчера проверяли «на вшивость». Его, начальника УБОПа. И кто проверял? Коллега Ковалев. Друг, можно сказать. Сыщик, на которого он так надеется. В это невозможно поверить. И Алексей не верил до последнего момента, пока Вадим не признался сам.

— Мой, — как ни в чем не бывало подтвердил детектив, вызвав в душе убоповца новый приступ возмущения, — ты прав, в таком крутом деле одним не справиться, тут группа нужна. Я и приехал с группой. На всякий непредвиденный случай. Со мной еще три человека. Действуют скрытно, отслеживают каждое движение в нашу сторону, каждый лишний взгляд.

Алексей насчет группы не возражал, он сам говорил о поддержке, но люди детектива нужны в Касимове не для того, чтобы устраивать здесь дешевые проверки. Если приехали работать, пусть работают, а не прячутся шут их знает где, не снуют по барам, государственные деньги не распыляют и штаны не просиживают. Штаны можно просиживать у себя в кабинете в Рязани и никуда не рыпаться.

— Ты меня проверял?! — Черенков едва не кричал. — Меня, Лешего! Ты хотел купить меня за двести вонючих долларов?! Бандиты предлагали мне десятки тысяч, полные дипломаты денег приносили и привозили, а ты оценил в двести долларов… Как же ты работаешь со мной, если не верил?

В разгоряченной голове Алексея гневные обвинения возникали одно за другим, грозя сорваться с языка и окончательно испортить их отношения. И не только на сегодня, а на долгое будущее. Если вообще не развести в стороны. Этого нельзя допустить, им еще вместе работать и работать.

— Остынь, — строго сказал детектив, — никто никого не покупал и покупать не собирался. Подумаешь, предложили двести долларов. Пошутить нельзя? Я сам велел Николаю засветиться перед тобой и предложить доллары, чтобы ты его лучше запомнил. Запомнил ведь? Ну вот. Хороший, кстати, парень. В прошлый раз он в Касимове не был, после ранения восстанавливался.

— Он, может, и хороший, а вот ты мудак, — буркнул Черенков, потихоньку приходя в себя от потрясения, — где те доллары? Давай их сюда! Я раздумал.

И требовательно протянул руку к коварному напарнику. Отошел, значит. Так-то лучше. Вадим улыбнулся. Может, действительно отдать Лешему доллары? В знак примирения, тем более что он их вполне заслужил. И вчера в баре, когда отказался, и сегодня, когда не на шутку рассердился. Даже разгневался. И правильно сделал, Ковалев на его месте повел бы себя точно так же. Если не жестче.

Вадим покорно полез в карман. Вытягивая портмоне, спросил:

— Обязательно сейчас? До завтра не подождешь? Мне деньги нужны, мы вечером с Олесей опять в бар пойдем.

Алексей опустил руку. То ли согласился получить злосчастные бумажки позже, то ли вообще отказался от них. На второе,правда, не походило. Пробурчал:

— Умеют же люди ловчить… Я за свою милицейскую жизнь ни разу не посидел в ресторане за счет райотдела, а ты не успел приехать, а уже все бары обошел. И все на халяву, за счет родного управления. И не один, а с дамой. Молодец, знатную командировку себе устроил. У тебя есть чему поучиться.

Однако бурчал он беззлобно, больше по инерции, не желая оставаться в долгу за вчерашний случай и норовя уколоть коллегу-детектива. Напарника. Ковалев на упреки не обращал внимания и не возражал, тем более что упоминание о баре не вызывало никакого желания спорить. Алексей должен помнить, благодаря каким обстоятельствам детектив появился в баре. И благодаря кому.

— Вчера твои земляки обратили на меня внимание, — поделился Вадим, — ко мне приглядывались, это точно. Я кого-то сильно заинтересовал. Не знаю, кого именно, но не простых «пехотинцев». Ничего, скоро узнаем. Если все пойдет по плану, то не сегодня-завтра должно поступить предложение, от которого я не смогу отказаться.

— Почему именно тебе? — проворчал Черенков, забывая о нанесенной обиде. Сказанное детективом интриговало.

— Потому что со мной можно иметь дело, — пояснил Вадим.

— А со мной нет? — снова взъерошился Алексей, однако сразу остыл. Сообразил, кого имеет в виду Вадим, говоря о потенциальных компаньонах. И согласился. Да, бандиты прекрасно знают, что у Лешего с ними никаких дел нет и быть не может. К нему лучше не подходить. А вот с рязанским детективом, стало быть, общие дела можно иметь. Интересно, какие же? Чем же Ковалев так сильно понравился местным авторитетам, если те посчитали возможным сделать ему заманчивое предложение. Или Ковалеву так только кажется? Не слишком ли много о себе возомнил, если берется предсказать возможное развитие событий? Бандиты и сами, поди, не решили, как вести себя по отношению к рязанскому сыщику. Вначале нужно присмотреться, приглядеться, оценить степень опасности, исходящую от рязанца, а потом уже выстраивать линию поведения относительно него. Или вообще махнуть в его сторону рукой, или, наоборот, подойти с должным вниманием и должным уважением. Не прогадать, иначе говоря.

— С тобой нельзя, — засмеялся Вадим, — с тобой бесполезно разговаривать, Лешего весь Касимов как облупленного знает. А я совсем другое дело, со мной можно потолковать. Не зря я в баре посидел, Алексей, очень не зря…

Алексей промолчал. Ждал пояснения столь оптимистичному выводу, но не дождался и недовольно пробурчал:

— Конечно, не зря. Ты как дипломат, говоришь много, а ничего конкретного не сказал. Я так и не понял, чем ты заинтересовал наших авторитетов? Может, вовсе не ты, а Олеся их заинтересовала? Ишь, предложение ему сделают. На миллион долларов. Размечтался. Думаешь, наши авторитеты лохи, чтобы пойти на сделку с незнакомым сыщиком? Уж не хочешь ли сказать, что авторитеты позовут тебя в дело?

Алексей понял намек детектива. Но не поверил. Судя по взгляду, каким Алексей окинул салон, он наконец-то догадался, с какой целью и почему Ковалев приехал на такой шикарной машине. Детектив решил загадать загадку местным авторитетам, и ему это, похоже, удалось. По крайней мере, Черенкова этот чертов джип ввел в большое заблуждение и породил немало вопросов о своем крутом владельце. До чего же он хитер, этот Ковалев. Как лиса. Плохо только, что очень скрытный и все свои задумки скрывает до самого последнего момента. От него, от Черенкова. Неужели действительно не доверяет? Напарники так не поступают.

— Вчера вечером мне звонила одна старушка, — с довольной миной на лице поведал Вадим, — «владелица» этого джипа. К ней приезжали какие-то парни, интересовались насчет Васька.

Упоминание о каком-то Ваське большого интереса не вызвало, хотя от вопроса Алексей все-таки не удержался. И лениво спросил:

— Кто такой Васек?

Такое равнодушие убоповца к знаменитому Ваську, о котором знают далеко за пределами Красавы и судьбой которого пекутся даже в Касимове, казалось странным. И донельзя обидным. Вадим с недоумением повернулся к Алексею и удивленно протянул:

— Ты не знаешь, кто такой Васек? Какой же ты начальник УБОПа, если не знаешь самого крутого авторитета района?

Детектив немного переборщил. Алексей заметил наигранность и хмыкнул:

— Его кличка не «кабан», случайно?

Вадим рассмеялся.

— Он самый. Мой подшефный, между прочим. Все права на него принадлежат мне. Нине Павловне принадлежат права на джип, а мне на Васька. Вот и прикинь, зачем к одинокой старушке приезжали два крутоплечих парня. Представились скупщиками мяса, Васьком поинтересовались, задаток предложили, а когда хозяйка упомянула про меня, выведали все, что нужно и что не нужно.

— Тебя послушать, так вся область твоей персоной только и интересуется, — вяло буркнул Алексей, — прямо нарасхват. И в Касимове, и в глухой деревне. И с какой же целью ты им понадобился?

Вадим покосился на коллегу, словно желая удостовериться, тот ли Черенков сидит с ним рядом. Кажется, безмятежная езда совсем разморила убоповца и он никак не хотел крутить свои шарики-ролики. Ему все приходилось разжевывать.

— Их интересовал законный владелец джипа. Быстро же они пронюхали про Нину Павловну, молодцы. Значит, имеют своего человека в ГАИ.

Упоминание о ГАИ настроения Черенкову не улучшило, он увязал с этим появление новых хлопот, которых и без ГАИ хватало, и воспротивился:

— Гаишниками пусть служба собственной безопасности занимается, нам без гаишников забот хватает. Лучше скажи, кто такая Нина Павловна? Я пока лишь понял, что она хозяйка Васька. И все.

— И, самое главное, владелица джипа, — уточнил Вадим, — хотя и «липовая». Теперь понимаешь, какая вырисовывается картина?

Алексей это понимал и видел, но делиться своими соображениями не спешил. Ждал, когда детектив сам обо всем поведает и все разложит по полочкам. Совсем разморился парень. Алексея не будоражило даже приподнятое настроение коллеги. Он остался равнодушным, даже когда услышал про «липовую» владелицу джипа, на котором они сейчас так комфортно ехали. Кажется, убоповец окончательно утратил интерес к истинному владельцу иномарки, напрочь забыв о недавних переживаниях по этому поводу. Чего уж греха таить, шикарный джип не давал покоя с приезда детектива. И не только Алексею, как выясняется. Местным авторитетам тоже. Они тоже задались вопросом о происхождении у простого подполковника сказочных денег. Ну и пройдоха же этот Ковалев, все рассчитал, все учел и теперь спокойно ожидает дальнейшее развитие событий. И ведь он почти предугадал каждый шаг братков в свою сторону. Как экстрасенс. Вот что главное. Наверное, с такой проницательностью неинтересно работать. Недаром, выходит, генерал Федоров называет его гением российского сыска. Или все-таки зря? Какой он, на хрен гений, если до сих пор не понял Черенкова и до сих пор испытывает к нему недоверие? По крайней мере, испытывал до вчерашнего вечера.

Возникший в памяти вчерашний случай с баксами снова испортил Черенкову настроение, и он обиженно отвернулся в сторону. Березовая посадка ровной полосой тянулась параллельно дороге, принимая на себя все вредные машинные выхлопы и заботливо оберегая от них поле.

Впереди, примерно в полукилометре, возле дороги показалось небольшое деревянное строение, похожее на беседку, и Алексей решил, что там родник. И подумал, что неплохо бы задержаться на минутку, попить родниковой водички, промыть внутренности после городской трубопроводной жидкости. Да и ноги немного размять. За пять минут в деревне Мухино ничего не случится.

Обращаться к Ковалеву с просьбой не хотелось, и Алексей молча повернулся в его сторону, надеясь, что тот сам догадается притормозить у источника. Однако джип приближался к строению с прежней скоростью, норовя проскочить мимо. Похоже, детектива незапланированная остановка не прельщала. Совсем зачерствел в своей Рязани, если не тянет к земле, к истокам.

— Останови на минутку, — буркнул Черенков, — родниковой водички попить.

Вадим недовольно покосился на часы, однако остановился. Ненужная напряженность в их отношениях была абсолютно ни к чему, между ними и так будто тень пробежала.

— Трубы горят? — пошутил детектив и в знак примирения предложил: — Может, лучше холодного пивка выпьешь?

Алексей насторожился, предположив подвох. Ему показалось странным, почему детектив не сказал о пиве раньше, когда выехали из Касимова. Забыл, может. Не похоже, правда, чтобы дотошный рязанец страдал забывчивостью. Протянул недоверчиво:

— Так уж и холодное?

Он совсем забыл, что в джипе имеется холодильник. Поверил, когда увидел в руках детектива запотевшую бутылку. Но от затеи утолить жажду из родника не отказался. Пиво никуда не уйдет, а вот доведется ли еще побывать возле родника — неизвестно. Нехитрое деревянное строение состояло из четырех столбов, вкопанных вокруг прозрачного источника, деревянной лавочки и нехитрой крыши. На одном столбе на гвоздике висела алюминиевая кружка, чье пребывание здесь, судя по затемненному виду и многочисленным вмятинам, исчислялось не одним десятилетием. Не исключено, что она висела здесь с первого дня обустройства родника. Интересно, сколько рук прикасалось к этой емкости за многие годы, сколько человек припадало к ней губами, утоляя жажду? Тысячи, не меньше.

Алексей сполоснул раритетную посуду, зачерпнул до самых краев и выпил, не прерываясь, не чувствуя обжигающего холода. А вода была не просто холодная, а ледяная, аж зубы заломило. Зачерпнул еще одну кружку, протянул Вадиму. Тот сделал несколько глотков, больше не стал. И заметил:

— Хорошая вода, пил бы и пил, пока весь родник не выпил.

— А ты не хотел останавливаться, — миролюбиво упрекнул Алексей, набирая емкость в третий раз. Отошел немного в сторону, снял куртку, сполоснул руки, лицо, шею. Наверное, дома не умывался. И уважительно подытожил: — Родниковая вода — святая вода. Вот теперь можно ехать, — взобравшись в машину, сразу же спросил: — Где тут твое пиво? И почему сразу не сказал, на обратную дорогу берег? Забыл, что мы в магазин едем?

Вадим услужливо протянул бутылку. Алексей внимательно посмотрел на этикетку, прочитал вслух:

— «Аристократ». Хм, как только не назовут. Крепкое, почти шесть градусов. Неужели действительно столько?

Вадим подождал, когда Алексей сделал несколько глотков, и признался:

— Для пикника приготовил. Из Рязани Прошин приедет на спецмашине вместе с экспертами. В Мухино встретимся, и они на месте быстренько проведут экспертизу золота. Извини, что сразу не сказал.

Алексей тяжело вздохнул и промолчал. Легко сказать, извини. Похоже, рязанец ему действительно не доверяет, если о своих намерениях ставит в известность в самый последний момент, когда уже ничего нельзя изменить и когда мнение убоповца ничего не значит. Просто ставит перед уже свершившимся фактом, и все. Вот мудак, а? Совсем с напарником считаться перестал. Хрен моржовый. Все настроение испортил, блин, даже пиво пить не хочется. А выпить надо, пиво хорошее. Пивовары не обманули, в этой жидкости наверняка есть шесть «оборотов». Не меньше.

— Ты не обижайся, — повинился Ковалев, признавая свою оплошность, — я сам про спецмашину в последний момент догадался, когда вспомнил, что в областном хранилище есть образцы касимовского золота. Экспертам будет что сравнивать.

— Ну и что? — буркнул Алексей. — Эти образцы обязательно из Рязани нужно было везти? Спокойно могли прямо с завода небольшой кусочек прихватить, так надежней было бы.

— С заводом еще успеем связаться, — возразил Вадим, оторвавшись от руля и довольно потирая руки, — главное, чтоб на весах побывало именно касимовское золото. Вот тогда и сочиним официальный запрос на имя генерала, вот тогда и примемся за «Цветмет».

Глава 16

Свернув с улицы Нариманова на улицу Большакова, белая «девятка» заметно сбавила скорость и теперь уже двигалась намного медленней. Можно было подумать, что водитель оказался в этом районе впервые и ехал, внимательно осматриваясь по сторонам. Так оно и было, хотя водитель всматривался не по сторонам, а по ходу движения, выбирая свободное место для остановки. Такое место нашлось через два квартала, неподалеку от продуктового магазина. В магазин водитель не пошел, он вообще не стал выходить на улицу, а заглушил двигатель и остался в машине. Он приехал на встречу, причем появился впритык к назначенному часу, и не стал даже смотреть лежавшую на соседнем сиденье газету, а лишь покосился на часы и стал ждать. Время было девять часов пятьдесят восемь минут утра. Нормально, он приехал всего лишь на две минуты раньше назначенного срока. Ничего страшного, за две минуты шеф не накажет. А если накажет, то не строго. Все будет зависеть от настроения, в котором шеф сейчас пребывает, и от новости, которую услышит. Вряд ли она понравится. Гнилая новость, впору промолчать и не говорить. Но сообщать придется, поскольку других новостей пока нет. В смысле, нет новостей хороших. И в обозримом будущем вряд ли предвидятся.

Водитель вздохнул, не спуская взгляда с зеркала заднего вида. Шеф должен прибыть с минуты на минуту, и тоже со стороны улицы Нариманова. Конкретного места встречи он не назначил, просто назвал по телефону улицу, с какой стороны ехать, и все. Ничего, не потеряются. Уж что-что, а «ауди» шефа проглядеть невозможно. Приметная машина. Да и на дворе не ночь, улица просматривается как на ладони.

Черная «ауди», отливающая металлом и краской, не заставила себя ждать, в поле зрения водителя «девятки» иномарка появилась, когда минутная стрелка едва перевалила за цифру «двенадцать». Шеф лишний раз демонстрировал свою пунктуальность. Молодец, ничего не скажешь. С одной стороны — вроде бы мелочь, а если с другой стороны глянуть, то в их деле мелочей не бывает. А если бывают, то плохо заканчиваются и почему-то всегда перерастают в большие проблемы.

«Ауди» сверкнула боком, объехала «девятку» и замигала правым поворотом. Остановилась она метрах в ста. Водитель «девятки» выждал еще минуту и выбрался на улицу. Выпрямился во весь рост, потянулся, энергично развел руки, крутанул головой из стороны в сторону, будто разминая затекшую шею, а на самом деле оглядывая улицу, и направился к иномарке. Размять ноги. Возле «ауди» еще раз незаметно огляделся и лишь после этого взялся за ручку передней дверцы. За темными стеклами сидевших в салоне не было видно, но подошедший знал, что шеф никогда не ездит на переднем сиденье рядом с водителем, предпочитая садиться сзади. Для безопасности. Хотя, ясное дело, большой гарантии подобная осторожность не дает, ибо длинные безжалостные руки конкурентов могут достать где угодно.

В «ауди» приехали двое. Шеф и его бессменный водитель, коим был крепкий парень с белесыми бровями и такими же белесыми, словно пустыми глазами. Он же и охранник по совместительству, а если уж быть более точным, то еще и ликвидатор. Владелец «девятки» ловко и быстро брякнулся на сиденье, прикрыл дверцу и лишь потом поздоровался:

— Здравствуйте, — повернул голову назад и уважительно продублировал, — добрый день, Босс.

— Здорово, Монтана, — буркнули сзади, — хорошо бы, если добрый. Что разузнал?

Босс сидел справа, в аккурат позади нового пассажира, и тому пришлось еще больше повернуть голову, чтобы смотреть не мимо властного собеседника, а в лицо. Не в глаза, конечно, а куда-нибудь на подбородок. Или хотя бы в плечо. Кажется, еще немного, и он свернет себе шею.

— От ментовки они отъехали в половине седьмого. На джипе.

— И куда в такую рань поперлись? — не выдержал Босс. — Может, появился повод спешить? Неужели что-нибудь разнюхали?

Насчет этого Монтана ничего не знал, а вот относительно маршрута сыщиков кое-какие предположения имел.

— Во Владимирскую область они поехали. Я проводил их до самой трассы на Владимир, а потом отстал, развернул обратно. Дальше тащиться стало стремно, иначе засекли бы. Дорога пустая была, их джип и моя «девятка». Опасно.

— Как думаешь, куда именно они поехали? — нетерпеливо спросил Босс, не обратив внимания на оправдания Монтаны. — Неужели к месту гибели Хвороста?

Наивный вопрос. Куда же еще могли поехать сыщики. Не конкретно, может, на место гибели касимовского авторитета, но именно по его делу. Насчет этого можно даже не гадать. На месте трагедии искать нечего, как-никак, а прошло уже две недели, сухой погодой не баловавших. Правда, следы преступления могли быть зафиксированы владимирскими оперативниками, и вполне возможно, что Ковалев с Лешим рванули за ними. Но почему спохватились так поздно, спустя две недели? Чего ждали-выжидали? Не клеится что-то.

— К месту или не к месту, но поехали по делу Хвороста, — выговорил Монтана, — стопроцентно. Ты прав, Босс, сыскари что-то учуяли. Вишь, как в стойку встали.

Массивная пятерня Босса побарабанила по подголовнику сиденья, отдаваясь в голове Монтаны легкими толчками. Босс не замечал причиняемые соратнику неудобства и продолжал пристукивать пальцами. Похоже, выбивал из головы дельные мысли. Своеобразная манера мыслить, ничего не скажешь. Монтана незаметно отстранился от подголовника, подальше от бесцеремонных оскорбительных толчков, и в ожидании судьбоносных выводов повел головой направо, якобы наблюдая за улицей, а на самом деле приводя в нормальное состояние затекшую шею. Ничего приметного и подозрительного за стеклами «ауди» не просматривалось, улица беспокойств не вызывала, и Монтана уставился на водителя. Встретившись с холодным пустым взглядом, с которым неприятно было просто сталкиваться, не то что выдержать, снова полуобернулся к шефу. Пусть уж лучше сейчас болит шея, чем потом заболит голова. К тому же Босс размышлял уже с полминуты, пора бы прикинуть, что к чему. И Босс прикинул.

— Значит, у кого-то развязался язык! — прорычал в бешенстве и от души приложился кулаком к спинке сиденья. Хорошо, Монтана предусмотрительно отодвинул свою голову. Лишняя боль ни к чему.

Монтане показалось, что водитель сразу насторожился. Поджарые ушки крепыша жадно ловили каждое слово, доносившееся с заднего сиденья. Сейчас за рулем машины сидел не прежний и безобидный водитель, а безжалостный ликвидатор «крепыш». Теперь решение Босса относительно любого члена группировки, проявившего излишнюю разговорчивость, могло прозвучать приговором. Важный момент, а для кого-то вообще судьбоносный. Монтана выдержал паузу, не стал опережать события, не стал делать никаких выводов и, тем более, воздержался называть какие-либо имена. На имена у Босса память очень цепкая, и если он не вынесет в адрес предполагаемого стукача сурового постановления прямо сейчас, по горячим следам, то наверняка вернется к ним позже. И наверняка не с целью поблагодарить. Так что Монтана правильно сделал, выдержав паузу. Не уверен — не говори. Кто знает, может, завтра-послезавтра его имя, кем-то ненароком оброненное, принесет ему самому неразрешимые проблемы. Нет уж, в этом вопросе Босс пусть самолично предполагает и прикидывает варианты, в конце концов, братки под знамена группировки принимались не без его ведома.

— Неужели Ломоть? — предположил Босс и тут же, впрочем, отверг свои подозрения: — Но что он мог разболтать? Что он мог знать о делах Хвороста в соседней области? Ничего. Хворост брал его с собой для охраны, за компанию, он ни о чем не догадывался.

Выложив свои соображения насчет сутенера, Босс требовательно уставился на Монтану. Не молчи, мол, выкладывай свои догадки-предположения, не прячься за широкой спиной шефа. Осторожный Монтана строгий взгляд оценил правильно, испытывать терпение Босса было опасно. Нужно что-то говорить.

— Получается, что Ломоть раззявил варежку, — процедил сквозь зубы Монтана и в подтверждение такого вывода добавил: — Друмов не мог, сыскари в палате проторчали какие-нибудь пять минут. Что он мог выболтать за эти минуты? Хорошо, если вообще в сознании был.

Выходило, что сыщики навострили уши и рванули в соседнюю область по наводке Ломтя. В голове Босса крутились и другие фамилии, другие подходящие кандидатуры на роль ментовских осведомителей, но тут же отметались. Будь у ментов наколка по заводу, они вели бы себя по-другому. Нетрудно представить, где сидел бы сейчас Босс, на каких нарах и в какой компании, обладай менты информацией. Нет, ничего у них нет. Тьфу-тьфу. Но почему так резко зашустрили, будто шлея под хвост попала. Или все-таки какая-то наколка появилась? Или все-таки хитрожопый сутенер кое о чем догадывался? Фу, блин, голова пошла кругом от раздумий. Вот вредные менты, день еще не начался, а они уже подкинули головоломку. Придется пораскинуть мозгами. Как Штирлиц, когда ему в голову угодила пуля. «Разрывная, раскинул мозгами Штирлиц».

Босс усмехнулся, введя соратников в удивление. Короткопалая ладонь с массивным перстнем на среднем пальце ткнулась в плечо крепыша.

— Скажешь Ноге, пусть направит адвоката этому гребаному Ломтю, — распорядился Босс, продолжая усмехаться, — мы должны знать, что он там на допросах вякает.

Соратники мимолетно переглянулись. Они ожидали, что Босс вспомнил про адвоката, чтобы оказать помощь сутенеру, а не только для «прослушки» допросов. Дело это, конечно, нужное, Босс делает правильный и предусмотрительный шаг, желая знать показания арестанта Ломтя, потому что от его разговорчивости зависит безопасность многих братков, находящихся на свободе. И все же главарь в отношении погоревшего соратника мог бы проявить некоторую «душевность». Собеседники Босса одновременно подумали об одном и том же: о своей возможной участи, не исключающей повторения участи Ломтя. Вот и хотелось надеяться на душевность начальства в случае ареста. От наблюдательного Босса не ускользнуло мимолетное переглядывание соратников, и он, согнав с толстых губ усмешку, серьезно добавил:

— И нам уши, и Ломтю помощь. Глядишь, пару лет скостят у приговора, и то прок.

Крепыш и Монтана снова переглянулись. Хорошие слова сказал Босс, если бы им еще добавить немного правдивости…

— А почему Ломоть сам не попросил адвоката? — подал голос крепыш впервые с начала беседы — и сам же попытался ответить: — Не попросил, не потребовал. Может, специально? Чтобы без свидетелей колоться легче было?

В отличие от Босса крепыш не исключал предательства Ломтя. И правильно делал, ибо в наше время никому нельзя верить. Даже Боссу. Босс тоже никому не верил, но относительно сутенера большого беспокойства не проявлял. Ломоть если и обладал какой-то информацией о поездке, то самой поверхностной, а об истинной цели ничего не знал. Не должен был знать, по крайней мере. А там хрен его знает, может, Хворост перед поездкой все-таки поставил дружков в известность. Боссу клятвенно обещал одно, а делал совсем другое. Хворост тоже большим доверием не пользовался, особенно в последнее время, незадолго до кончины, когда у этого хитрого перекупщика появились огромные деньги. Когда власть почувствовал, безнаказанность познал. За это и пострадал. И поделом. Хотя жалко, конечно, терять проверенного скупщика. Ну да ничего, свято место пусто не бывает, как не бывает незаменимых людей, и на смену Хворосту придут другие лица. Уже пришли, правильней сказать. Плохо только, если Хворост успел поделиться с дружками именами поставщиков, вот что очень плохо. Совсем худо. Сиди теперь как на иголках, жди, что может наплести ментам Ломоть и куда сыскари повернут свои стопы. И никуда не рыпайся. Замри, как в детской игре. Нога совершенно прав, посоветовав ничего не предпринимать. И крепыш в своих подозрениях тоже прав, просто так от защитника не отказываются. Тут что-то не то. Ладно, приставим адвоката, узнаем, что там замыслил гребаный сутенер. Правда, Ломоть не единственная проблема, из-за кого голова кругом идет.

Босс пристукнул еще несколько раз по подлокотнику. Поинтересовался:

— Менты охрану из больницы убрали?

Вопрос адресовался Монтане.

— Нет, — вскинулся тот, — один постоянно торчит в коридоре. Возле палаты. С автоматом и в бронежилете.

Последние слова Монтана произнес с усмешкой, хотя ничего веселого не было. Наоборот. Обосновавшийся в больничном коридоре мент с автоматом и в бронежилете наглядно и доходчиво подтверждает, что силовики скромной персоне Друмова придают большое значение. Надеются, значит, на информацию. И пусть надеются. Друмов будет молчать. Не дурак ведь, должен понимать, какой опасности подвергнет своих дочек в случае излишней разговорчивости. И себя самого, ибо еще одного соприкосновения с металлическим прутом его многострадальному затылку не выдержать. Расколется как орех. Нет, опасность придет не со стороны мастера. Да и не со стороны Ломтя, если разобраться. Даже если гребаный сутенер что-то знает, даже если расколется, все равно итог следствия будет зависеть от сыщиков. Как они взглянут на события последних дней, как оценят их, как отобразят в своих бумагах, отчетах-протоколах, так и будет. Другими словами, в каком месте поставят запятую в приговоре. Казнить нельзя помиловать. Судьба группировки сейчас всецело находится в руках этих двух дружков, ни дна им ни покрышки. С их стороны исходит главная опасность, поэтому поработать нужно именно с ними. С рязанским детективом. С Лешим говорить бесполезно, убоповец упертый, как сибирский валенок, и темный, как два подвала. Так и уйдет на пенсию со своими незапятнанными принципами и дырявыми карманами. А вот с его дружком есть смысл потолковать о житье-бытье, кажется, парень он неглупый, и в отличие от Лешего жизнь понимает правильно. И сам живет, судя по крутой тачке, и другим дает. И правильно делает.

Потолковать нужно прямо сегодня. Нечего откладывать. Подготовиться, собрать в голове доводы повесомей и поубедительней — и потолковать. По-мужски, по душам. Рискованно, конечно, но зато в случае успеха группировка приобретет новые возможности, еще более широкие, чем прежде, и еще более могущественные. Ради этого стоит рискнуть, а про неудачу не думать. Ее попросту не должно быть, неудачи.

— Надо установить, когда они вернутся в Касимов, — сказал Босс и еще энергичней забарабанил пальцами по подголовнику. — Я должен знать каждый их шаг, должен слышать каждое их слово. Усек, Монтана?

Монтана утвердительно кивнул. Он все усек, все схватывал на лету, не зря его называли «глаза и уши группировки». Босс еще не изложил своего распоряжения, а Монтана уже прикидывал, где лучше установить наблюдение. Не факт, что сыщики вернутся в Касимов со стороны Мурома. И не факт, что по приезду прямиком направятся в отдел. Для слежки придется привлечь дополнительные кадры, одного человечка поставить неподалеку от милиции, другого на въезде в город.

— Не забудь сказать Ноге про адвоката, — пробурчал Босс в сторону водителя, — звонить не надо, отвезешь меня — и сразу наведайся к нему. И напомни про главную задачу адвоката.

Крепыш не стал клонить голову, дабы кивком лишний раз не напрягать короткую шею, а сказал:

— Будет сделано.

Он посмотрел на Монтану. Торопливость с распоряжением Босса насчет адвоката было непонятным, пока доедут до хаты на улице Урицкого, можно дать десять подобных указаний. Боится забыть, наверное. Или намекает Монтане на окончание встречи. Пора выметаться, мол. Непохоже, правда, чтобы Босс побоялся сказать об этом прямо.

Монтана слова Босса воспринял с облегчением и оценил правильно, как и взгляд водителя. И не обиделся. Демонстрировать свою догадливость не стал, а максимально крутанул шеей назад, до хруста в жилах, и вопросительно молвил:

— Ну что, я поехал?

Босс не возразил. Буркнул коротко:

— Бывай. Будут новости — звони.

Аудиенция закончилась. Монтана сноровисто и быстро выбрался из машины и бережно прикрыл дверцу. Он не сделал и двух шагов, а иномарка уже тронулась с места, резво набирая скорость. Босс спешил домой. Мог бы вообще не назначать встречу, не тратить время, а переговорить обо всем по телефону. Подумаешь, секретная информация. Таким осторожным главарь прежде никогда не был, а сейчас на каждый шорох пугливо озирается по сторонам. Неужели неспроста? Если так, то как бы не пришлось брать ноги в руки. Надо держать ушки на макушке, иначе недолго прошляпить судьбоносный момент для деру.

Глава 17

Нужную торговую точку сыщики отыскали быстро, во всей деревне Мухино магазин «Глаша» был единственным действующим заведением. В прежние годы такой точкой был сельповский магазин, пока на его дверях не появился огромный замок. Затем в запоре не стало никакой надобности, ибо все товары по дешевке забрала продавщица не без участия многочисленных родственников, магазин пришел в запустение, и когда однажды ночью кто-то из предприимчивых селян снял с него дверь, не забыв про оконные рамы, никто из жителей такому разбою не возмутился и не воспротивился. К тому времени мухинцы уже пользовались услугами автомагазина, аккуратно через день привозящего продукты первой необходимости и благодаря которому в Мухино впервые за многие годы появился свежий хлеб. А уж про разные там крупы-макароны и прочую мелочь нечего и говорить, торговцы учитывали все пожелания своих сельских клиентов и с готовностью принимали и исполняли любые заказы. С доставкой на дом. Красота. Стало еще лучше, чем с магазином. Не надо никуда ходить, не надо никуда спешить, а сиди себе спокойно у крыльца в назначенное время, и жди-дожидайся услужливых торговцев.

И все же открытие в деревне магазина мухинцы восприняли не без удовольствия. Что ни говори, а магазин на колесах штука ненадежная: сегодня приехал, а в другой раз забыл. Не смог, сломался. А ты сиди, дожидайся. А если неделю не приедет, что тогда? У кого в руках транспорт, мотоцикл или велосипед, те сели и поехали в соседнее село, а у кого нет? Пешком топать? Не шибко потопаешь, ведь до ближайшего села с магазином крюк немалый, почти десять верст. Полтора часа в один конец, полтора в другой. А если с покупками? А летом по жаре? А зимой в стужу? Так что Глафира молодец, верно все рассудила и правильно сделала, когда купила дом и переоборудовала под магазин. С умом поступила девка. И сельчанам спокойствие обеспечила, и сама не прогадала. Дом есть дом, ему всегда цена найдется, даже в такой заброшенной деревне, как Мухино. Кирпичный, две комнаты, кухня вон какая большая, коридор во всю длину, а сзади сад-огород. Тут за одну лишь площадь десять тысяч отдашь, а Глафира умудрилась ухватить за восемь. И дом, и землю. Хваткая девка, не гляди, что с виду простоватая. И вдобавок городского мужичка себе приглядела. Заодно с домом. Хоть и редко он приезжает, но когда приезжает, то на молодых не нарадоваться, не наглядеться. Глафира вся расцветает, улыбкой сияет, задорным смехом заходится, а жених от избытка чувств по дому без устали хлопочет. С утра до вечера. То ограду чинит, то крыльцо красит, то с окнами-дверями возится, то в огороде копается, а в прошлый раз крышу покрасил. Теперь долго простоит. Работящий мужик, ни минуты без дела не посидит. Вот уж выпало девке счастье, на зависть некоторым подругам. Многие из них в поисках лучшей доли в город подались, а Глафира осталась. Сразу после школы на ферму пошла, в доярки. И не прогадала. Вот и угадай, где найдешь, а где потеряешь. Уж если кому на роду написано быть счастливой да удачливой, то рано-поздно, а так и будет. Счастье само придет, хоть дома сиди, хоть по всей стране мотайся.

Одним словом, предприимчивая Глафира в одночасье стала едва ли не самой заметной фигурой в Мухино, и когда появившаяся со стороны Купальска богатая иномарка притормозила у остановки и вышедший из машины мужчина спросил у сидевшей на лавочке бабушки, где можно купить еду-выпивку, та сразу подумала про Глафиру. И с готовностью подсказала:

— У Глашки, где ж еще. Других магазинов у нас нет.

И подсказала с удовольствием, будто появление у Глафиры новых покупателей, с виду очень состоятельных, могло принести ей какие-то дивиденды. А может, местная купчиха и впрямь поощряла односельчан за каждого направленного к ней покупателя. Делилась процентами с продажи.

— У Глашки? — недоверчиво спросил Черенков, готовый в случае отсутствия владелицы на рабочем месте наведаться к ней домой. — А она работает? Может, домашними делами занимается? Может, прокатишься с нами, бабусь, покажешь, где она живет? А потом мы тебя привезем.

Черенков хитрил. Он хотел заполучить свидетелей, понятых, а не провожатых. Кто его знает, может, сейчас во всей деревне кроме бабки нет никого. Одна она осталась. А изъятие весовых тарелок нужно провести при свидетелях, все должно быть запротоколировано и зафиксировано должным образом.

— Работает, мил человек, — возразила бабуся, — а если и дома, беда не большая. Ее дом через два двора от магазина, быстро прибежит, посигналить не успеешь.

Однако к предложению отнеслась с интересом, попутно припоминая, нужно ли наведываться в магазин. Вроде не за чем, вроде все есть, хотя на всякий случай можно и поехать, глянуть, что Глафира вчера вечером привезла. Благо на машине туда обратно прокатиться — минутное дело. Пожалуй, можно поехать.

— Поехали, — решилась бабка, направляясь к машине, — но обратно не забудьте привезти. У меня ноги плохо ходят.

— Не волнуйся, не забудем, — твердо пообещал Алексей и лукаво глянул на детектива, — у моего водителя память крепкая.

Вадим едва сдержался от смеха. Злопамятный Леший отыгрывался за недавнюю поездку в Зареченск, когда обременительная роль водителя выпала ему. Видимо, в настроении убоповца наметилось улучшение, если начал шутить. Это хорошо. С хорошим настроением легче работать.

Однако приподнятое настроение убоповца улетучилось так же быстро, как и появилось, и посодействовала в этом стоявшая у кирпичного здания с вывеской «Глафира» газель с рязанскими номерами. Это была спецмашина, доставившая экспертов из Рязани, о которых говорил Вадим. Леший вспомнил злосчастные баксы, решил, что детектив все-таки не до конца ему доверяет, не полностью раскрывает свои задумки, и опять насупился.

Глава 18

Подойдя к столу, мужчина слегка наклонился:

— Добрый вечер! Позвольте представить: Инга, моя спутница и просто изумительная женщина. Сергей Павлович Щепихин.

Руки он не протянул, и Вадим решил, что так положено по этикету. Сергей Павлович, значит. Ковалев привстал со стула, повел рукой в сторону Олеси:

— Олеся Васильевна. Вадим Михайлович Ковалев.

Инга улыбнулась настолько широко, словно хотела показать способность демонстрировать все тридцать два зуба, и промурлыкала:

— Очень приятно.

Ковалев сделал вид, что поверил, и показал на стул возле себя. Сергею Павловичу выпало место возле Олеси. Однако Щепихин приглашение не принял, а внес свое встречное предложение:

— Вадим Михайлович, если не возражаете, я хотел бы пригласить вас за свой столик. Пообщаться, так сказать, в чисто мужской компании. За Олесю Васильевну не беспокойтесь, они с Ингой найдут, о чем потолковать. Не сердитесь, Олеся Васильевна.

Щепихин сказал это таким тоном, словно стремился исключить даже обсуждение столь интересного предложения, не говоря уж об отказе. Не привык, наверное, к отказам. Олеся вопросительно уставилась на Вадима, пытаясь скрыть удивление и не обидеть нежданных знакомых. Но давалось это с трудом, ведь вечер начинался совсем не так, как они планировали. Олеся расстроилась бы еще сильнее, если бы знала, что для обходительного кавалера появление назойливой пары не стало неожиданностью, ведь Вадим ждал этого момента. Не знал только, кто именно окажет внимание и когда. Значит, Сергей Павлович… Что ж, пусть будет Сергей Павлович. И имя звучное, и сам из себя мужик видный, представительный, уверенный. Не из пешек, сразу видно. Нужно принимать приглашение.

Столик был заказан в отдельном кабинете и ломился от угощений. Сразу видно, Сергей Павлович знакомству с рязанцем уделял большое значение, если проявил такое уважение. А может, привык к разносолам и отвыкать не хотел.

— Прошу, — Щепихин барским жестом указал на стол, — будьте как дома.

Подождал, пока Вадим сел, и лишь после этого сел сам. И тут же придвинул поближе к середине стола тарелку с лакомыми икорными бутербродами, задержался на них потеплевшим взглядом и с широкой улыбкой на толстых губах признался:

— Икра — самая большая моя слабость. Никак не могу перебороть, как ни стараюсь.

Вадим улыбнулся. Судя по круглым, упитанным щечкам, по заплывшим глазкам, по солидной фигуре, франт не сильно стремился одержать верх в этом противостоянии и проигрышем не печалился. Сразу видно, чревоугодник тот еще. И хитрец вдобавок. Мог бы сразу, вкупе поделиться всеми своими наклонностями и слабостями, в ряду которых пристрастия к деликатесным разносолам явно не единственные. Наверняка есть и другие. Слабость к драгоценным металлам, например. И не в виде золотой печатки на пухлом пальце, не в виде массивной цепочки на короткой толстой шее, а слабость именно к золотому металлу в его первозданном виде. К слиткам, проще говоря.

Вадим думал об этом с улыбкой, не демонстрируя оценку слабостей франта и возможностей для их воплощения в реальность, а наглядно выражая уважение за умение красиво жить. В конце концов, красиво жить не запретишь.

— От хороших привычек трудно отвыкать, — с пониманием заметил Ковалев и после короткой паузы задумчиво добавил: — Очень трудно…

И сказал таким тоном, будто испытал это на собственном опыте. Возможно, так оно и было. Кто его знает, может, в жизни тридцатидвухлетнего подполковника тоже были значимые радостные моменты, отзывающиеся в душе ностальгическими воспоминаниями. Франт молча потянулся к пузатой бутылке, философское изречение собеседника пришлось ему по нраву. По крайней мере, оспаривать не стал. Он доверху набулькал рюмки, почти до самых краев, потом долго смотрел сквозь стекло на свет. Наверное, проникался блаженством, глядя на янтарную жидкость, или хотел передать благородному напитку тепло своих рук. Надо полагать, не менее благородных. Или впитывал богатый аромат, отдающий лесными орехами и трюфелями, спелыми фруктами и медом. Да, «Камю» достоин самых требовательных любителей и знатоков, и один из них, поди ж ты, сыскался в небольшом провинциальном Касимове.

Вадим брать свою рюмку не спешил, ему показалось, что франт специально ждет, когда «собутыльник» поднимет стопку, чтобы по-приятельски чокнуться и уже потом провозгласить тост. Интересно, какой? Наверняка заранее приготовил первые слова. Дело ведь не в тосте, не в том, за что и за кого пить, а в начале разговора. В запевке, от которой во многом зависит успех задумки. Может, предложит выпить за дружбу, за взаимопонимание, за будущие встречи, такие же дружеские и искренние. Или за тесное сотрудничество, гарантирующее обоим участникам благополучие и спокойствие. Однако тянуть с выпивкой не годилось, нельзя же услужливого хозяина заставлять ждать. И про Олесю совсем забыл. Кавалер тоже, привел девушку в бар и оставил одну.

Вадим поднял рюмку и выжидающе застыл. Пусть все пройдет по сценарию франта, хозяина столика и инициатора задушевного ужина. Не зря же человек старался.

Опасения детектива оказались напрасными, франт своей рюмкой не полез навстречу, чокаться не стал, но от удовольствия провозгласить короткий тост все-таки не удержался.

— За знакомство, — сказал проникновенно и со значением, — надеюсь, наша встреча не станет последней.

Хорошее пожелание, за это можно выпить. В повторной встрече Вадим был заинтересован не меньше франта. Встретиться им можно и даже нужно, пусть и не при таких радужных и безмятежных обстоятельствах. Например, в кабинете Черенкова.

Коньяк оказался просто изумительным, не зря несколько лет назад на какой-то всемирной выставке был признан лучшим коньяком в мире. Элитный напиток, ничего не скажешь. Надо будет обязательно рассказать Черенкову, пусть позавидует. Вадим не удержался, внимательно просмотрел и саму бутылку, и этикетку. И уважительно поставил бутылку на место.

Франт следил за его действиями внимательно и с легкой усмешкой. Прожевав бутерброд, небрежно обронил:

— Две с половиной штуки бутылка. Неужели никогда не пробовали?

В голосе франта при последних словах появилось недоверие. Вспомнил, наверное, что «собутыльник» является владельцем шикарного джипа, так что две с половиной тысячи рублей за бутылку для него не такие уж неподъемные деньги. Правда, у мента нет возможности демонстрировать свое финансовое благополучие и расшвыриваться купюрами направо и налево. Вадим не стал разочаровывать, хотя не стал и признаваться в пристрастии к столь элитному напитку.

— Пробовал. Пару раз, не больше, — и таинственно улыбнулся, — милицейский подполковник не может позволить себе употреблять такую роскошь.

Щепихин рассмеялся, одобрительно закивал головой. Он прекрасно понимал, что собеседник вынужден пить то, что пьют менты-соратники. Ментовские застолья начинаются с водки, а заканчиваются, как правило, самогоном, изъятым у какой-нибудь бабки. И молодец, и правильно поступает, дело ведь не в деньгах, а в осторожности. Без нужды выпячиваются только ущербные люди, а умные ведут себя тихо и скромно, и из общей массы не выделяются. В этом отношении подполковника можно сравнить со Штирлицем, тот тоже в целях конспирации не мог пить ни «московскую», ни «русскую». Хм, блин, прямо анекдот. А кто же тогда он, Босс? Резидент? Или вербовщик? Пожалуй, второй вариант лучше. Так солидней.

Босс прищурился, подмигнул:

— Из-за этого и джип на старушку записали?

Вадим стрельнул в его сторону взглядом, заинтересованный такой осведомленностью, и неохотно пояснил:

— Джип действительно ее, не мой. Откуда у меня бабки на такую тачку?

И выразительно глянул на бутылку. Лучше выпить, чем обсуждать щекотливую тему. Сразу видно, не понравился ему вопрос о джипе. В отличие от Босса. Тому понравился и вопрос, и заметное замешательство собеседника. Странно, правда, что подполковник не хочет поговорить о машинах. Очень странно. О чем еще говорить двум мужикам за стопкой коньяка, как не о машинах и женщинах? В перерыве делового обсуждения, конечно. Уж не потому ли не хочет, что тема слишком болезненная? Или даже опасная? Не хитри, мент, уж кого-кого, а Босса не проведешь. Ишь, откуда у него могут взяться деньги на крутую тачку. Смешно, ей-богу. От взяток, мил человек, откуда же еще. Поэтому и записал джип на одинокую старушку. И правильно сделал. Конечно, следствие в случае чего быстро установит и имя настоящего владельца, и источники его доходов, но все равно для суда этого может оказаться недостаточно. По крайней мере, для весомого приговора. А потом пусть гадают, откуда такиесолидные бабки могли взяться у старушки пенсионерки.

Щепихин взялся за бутылку. Усмехнулся:

— Квартира тоже на какую-нибудь бабку записана?

Ковалев едва не поперхнулся.

— Почему на бабку? На меня. Зачем мне свою квартиру переписывать на кого-то?

Детектив даже немного испугался. Может, ему угрожает опасность и странный вопрос в голове франта зародился неспроста? Тот поспешил успокоить:

— Я пошутил, Вадим Михайлович. Без шуток серьезный разговор невозможен. Почему не посмеяться?

Шутнику показалось, что при этих словах Ковалев облегченно перевел дух.

— Но почему надо мной, не над собой?

Щепихин поднял рюмку. Шуток над собой он никогда не любил и не понимал, начиная с детства, и воспринимал их не иначе как оскорбление. Но сегодня в порядке исключения можно пошутить и над ним. Сам над собой, конечно, подтрунивать не станет, а ты, дорогой, пожалуйста, шути. Подкалывай, если сможешь. В компании за одним столом все можно, все допустимо и позволительно, даже ментовские шутки. Особенно в подтексте важности разговора. Сверх важного, можно сказать. Жизненно важного. Шути, мент, подкалывай. Сегодня тебе все можно, не забывай только, что хорошо смеется тот, кто смеется последний.

— Обиделись, что ли? — искренне удивился Щепихин. — Извините, не хотел. Честно сказать, я и сам не люблю зубоскалить, особенно не к месту. Что ж, поговорим серьезно…

Переход к серьезной части разговора нуждался в дополнительном допинге. Щепихин поднял рюмку и выжидающе уставился на собеседника. Точь-в-точь, как несколько минут назад смотрел на него Ковалев. Хозяин стола ждал тоста, без тоста нельзя, иначе серьезное застолье может незаметно превратиться в банальную пьянку. Щепихин тоже знал цену первым словам собеседника.

Вадим не заставил себя ждать. Тостов он не любил, но к стопке пару слов всегда находил.

— За понимание, — сказал коротко, и поскольку прозвучало не совсем конкретно, добавил: — Очень важно, когда люди понимают друг друга.

Хорошие слова. Коротко и ясно. Щепихин удовлетворенно и согласно склонил голову, тут же вздернул подбородок вверх и одним глотком опрокинул в рот содержимое рюмки. Мент угодил в самую точку. Взаимопонимания им как раз и нужно добиться. Для этого, собственно, и соображалось застолье. Молодец, подполковник, правильно мыслит. Ушлый малый, сразу видно. Не зря, выходит, пользуется авторитетом. Босс неторопливо, стараясь не потерять солидности, прожевал деликатесный бутерброд, приложился белоснежной салфеткой к толстым губам и повел глазами по блюдам. Шикарный стол, выбрать есть из чего. Мент вряд ли пробовал что-то подобное, а если и пробовал, то разве лишь где-нибудь на халявном фуршете, и не в таком количестве. Пожалуй, он не знает даже названий большинства этих разносолов, не говоря уж об их изысканном вкусе. Откуда менту знать, что он закусывает сейчас салатом под названием «Персимон», что холодные блюда — «Паштет из гусиной печени» — тянут почти на две штуки за порцию, а на горячее будут «Эскалопы из печени утки», цена которых ненамного меньше. И это не считая основного блюда — «Говяжьих медальонов», готовящихся сейчас на кухне и дожидающихся своей очереди. Боже мой, как красиво и весело можно жить, не делая при этом ничего сверхъестественного, не прилагая для этого никаких сверхусилий. Неужели мент не поймет, что такую безмятежную жизнь ему может обеспечить одно-единственное слово, один-единственный кивок головой? Неужели Босс ошибся в своих умозаключениях, и подполковник такой же недальновидный и упертый, как Леший? Не может быть. Конечно, остолопов в ментовке хватает, но не может быть, чтобы Босс ошибся. Если бы Ковалев лепился из одного теста с Лешим, то ездил бы на такой же колымаге, как убоповец, а не на джипе стоимостью восемьдесят штук баксов. А он ездит и никого не боится. Вот что интересно. Не грабителей, конечно, не боится, а тех же налоговиков, ту же службу собственной безопасности. Значит, есть опора. И не исключено, что на самом верху. С таким парнем можно иметь дело. Даже нужно.

Босс из изобилия блюд ничего не выбрал, решив, что в начале вечера можно ограничиться парой-тройкой бутербродов, за компанию с гостем, а потом уже оторваться по полной программе. Отметить успех. О провале он даже не думал.

— Подумать только, — с улыбкой сказал Босс, озвучивая свой глубокомысленный взгляд на стол, — кто бы мог предсказать, что в нашем захолустном Касимове появятся заморские деликатесы. Не хуже, чем в каком-нибудь Лондоне или Париже. Икра, осетрина, креветки, омары… Ешь не хочу. Были бы деньги. Самому не верится. Непросто поверить, если совсем недавно во всех магазинах было «шаром покати». Ни хлеба, ни водки, ни сигарет, ни мяса. Одни спички да соль, наверное, только и были. Представляете, как широко мы шагнули?

Вадим согласно кивнул. Широту шага, сделанного российской торговлей, он хорошо представлял, хотя оптимизма собеседника по этому поводу не разделял. Изобилие на прилавках — далеко не главный показатель уровня жизни, и далеко не всем слоям населения это изобилие доступно. Господин-товарищ-барин Щепихин не знает, наверное, что в Рязанской области имеют место случаи употребления в пищу отрубей, причем в пищу детям. И это в том возрасте, когда ребенок растет, когда организму нужны витамины, когда формируется не только костная и мышечная система человека, не только мозг, а его сознание. Сложно представить, кем вырастут такие дети. Еще труднее представить, что они смогут получить хорошее образование, найти интересную работу, куда логичней предположить, что многие из них в поисках лучшей доли ступят на скользкие пути-дорожки. Недаром древние говорили: бытие определяет сознание. Знает ли об этом уважаемый Щепихин? Знает. Конечно знает. И не хуже детектива. Только относится к этому иначе. Проще. Может, тоже не верит. С высоты сказочного благополучия в проблемы других людей трудно поверить. Сытый голодного не уразумеет.

— Да, прямо сказка, — подтвердил детектив, а чтобы не выглядеть во всем потакающим собеседнику, заметил: — Плохо, правда, что все это заморское изобилие куплено не на свои деньги, а в долг. Не одному поколению россиян придется расплачиваться за эти деликатесы, за омары-кальмары. Экономика в упадке, вот что плохо. Не по средствам живем.

Детектив сознательно уводил разговор в сторону, якобы не догадываясь о теме, предлагаемой собеседником. Действительно, откуда ему было знать, с какой целью он понадобился местному бизнесмену. Может, просто для компании.

Щепихин неожиданно согласился. С доводами, что страна действительно живет в долг. А вот вывод насчет жизни не по средствам вызвал у него откровенный смех. Уж кто-кто, а Босс жил как раз по средствам. На широкую ногу, радуясь жизни. Отсмеявшись, заметил философски:

— Жить надо уметь, уважаемый Вадим Михайлович. Жизнь хлюпиков не любит, недаром в народе говорят: кто смел, тот и поспел. Так уж она устроена, эта самая жизнь, что земных благ и радостей на всех не хватает. Одни в масле катаются, другие в нищете ковыряются. Но не наша в том вина, и не нам печалиться по этому поводу.

Оптимистичные слова напомнили Боссу о янтарно-золотистом напитке, и он потянулся к бутылке. Может, действительно захотел выпить, может, давал собеседнику возможность высказаться. Желательно с поддержкой, с одобрением, а не с возражениями. Вадим ткнулся вилкой в тарелку с аппетитной печенью, то ли гусиной, то ли утиной, не желая вмешиваться в умные рассуждения хозяина и прерывать философское течение мыслей. Кажется, разговор приближался к нужному руслу, коли Щепихин заговорил о жизни. О хозяевах жизни, если правильней. О себе самом, если уж быть до конца точным. Ну и, по всей видимости, о месте в этой жизни подполковника УВД Вадима Ковалева.

Франт понял, что ответа не последует, и продолжал развивать свою мысль дальше. Оно и правильно, что рязанец решил играть в молчанку. Здесь должен говорить он, Босс. Пусть мент послушает умного человека и сделает правильный вывод.

— К сожалению, вы правы, Вадим Михайлович, — заметил Щепихин, согревая в ладони тонкостенную рюмку с напитком, — и в том, что страна живет не по средствам, и в том, что всенародные источники богатства стали достоянием небольшой кучки людей. Несправедливое получилось перераспределение, что говорить. Но стоит ли теперь сожалеть об этом, стоит ли размахивать кулаками после драки? Ничего уже не изменишь — и несправедливость не устранишь. Все идет по предначертанному сценарию, и если сегодня некоторые обиженные жизнью завистники поднимают вопросы о законности, о путях и методах приобретения предприимчивыми людьми богатства, то завтра об этом никто не вспомнит. Никто не спросит, каким образом господин такой-то, вчера еще простой инженер или вообще слесарь, сегодня стал владельцем завода. Или вообще какой-нибудь отрасли. Никто не спросит, поверьте. Завтра людей будут волновать вопросы эффективности производства, на котором они работают, а не формы собственности этого производства, работяг будет волновать уровень их зарплаты, а не «чистота» средств, вложенных в это производство. Это не мой вывод, это законы развития общества. Еще Карл Маркс сказал, что первоначальная стадия накопления капитала по сути своей не может произойти без нарушения закона, не может обойтись без всплеска преступности. И он прав. Российских заводов и фабрик на всех не хватит, пароходов-паровозов тоже не хватит, а ухватиться за лакомый кусок хочется всем. Вот и звучат выстрелы. И людей можно понять, ибо хватать нужно сегодня, завтра будет поздно. И хватать крепко, намертво! Завтра все средства производства обретут законных владельцев, и новоявленные хозяева из грязи выскочат в князи. Вместе с детьми, внуками и правнуками. Остальные останутся на задворках, прозябать от зарплаты до зарплаты, если вообще найдут работу. Представляете цену сегодняшнего перераспределения? Одним — все, другим — ничего.

После столь весомых и логичных умозаключений Босс посчитал своевременным сделать паузу. Сполоснуть язык, выслушать мнение собеседника. Благодарный слушатель достался в лице мента, ни слова не сказал, ни разу не влез с замечанием за всю длинную тираду. Не слишком ли он разошелся, кстати? Надо разглагольствовать помедленней и покороче, с паузами. Краткость присуща людям умным.

— Я вас не утомил? — вежливо осведомился Босс, поднимая рюмку. — Пора выпить. И закусить. Не стесняйтесь, будьте как дома. И не смущайтесь, ужин вас абсолютно ни к чему не обязывает. В любом случае.

Значит, Босс допускал любой поворот событий и был готов к любому исходу переговоров. Вадим не стал ждать повторного предложения и не торопясь, смакуя, опорожнил рюмку. И по примеру хозяина взялся за бутерброд с черной икрой. Щепихин ошибся, детектив не стеснялся, хотя чувствовал себя не совсем как дома. Но и не на чужбине. Просто в гостях. Смущение, правда, испытывал, только не перед гостеприимным организатором застолья, а перед Олесей. Обиделась, поди. Может, вообще уехала домой. Хотя непохоже. Спутница Щепихина сообщила бы об ее отъезде. Может, не обиделась, поняла, что мужчинам свойственно вести важные переговоры где угодно, даже в баре. Такие уж они бывают невоспитанные, эти мужики.

Расправившись с бутербродом, Вадим снова вернулся к деликатесной печени, намерившись опустошить тарелку и освободить на столе хотя бы маленький пятачок для нового блюда. Пусть Щепихин видит, что он не стесняется и ведет себя просто, без выкрутасов, безо всяких скидок на полярность их положения. По-дружески, как и положено в тесной компании. Между деловыми людьми не должно быть принужденности и скованности. Босс должен это заметить. У Ковалева тоже имеются свои взгляды на жизнь и кое-какие соображения, которыми он охотно поделится. С открытыми людьми можно быть искренним и откровенным.

— Полностью с вами согласен, Сергей Павлович, — без особого сожаления подтвердил Вадим, возвращаясь к политической тираде Босса, — цена нынешнего перераспределения очень велика, поэтому и сопровождается кровавыми разборками. Плохо, что государство не продумало механизмы приватизации, все стало делать в спешке, кавалерийским наскоком, лишь бы быстрее избавиться от национального достояния. Куда это годится, чтобы крупнейшие предприятия, в том числе даже градообразующие, продавались за жалкие проценты от своей реальной стоимости? Уму непостижимо. А правительство после этого удивляется, почему экономика падает, почему заводы не работают. А на кой хрен новому владельцу надо, чтобы завод работал, если он купил его по цене иномарки, а в недалеком будущем сможет продать за хорошие бабки? За настоящие бабки. На кой хрен владельцу заботиться о рабочих, думать о социалке, о детских садиках, о производстве конкурентной продукции, когда всех рабочих можно спокойно вышвырнуть за ворота, а заводские площади сдать в аренду под склады, под офисы, под фирмы? И жить припеваючи, безо всякой головной боли. Такое ощущение, что наверху специально взбаламутили обстановку, чтобы в мутной воде ухватить куски пожирней, порентабельней. Для себя, для своих отпрысков. А страна, получается, побоку. Вместе с народом.

Вадим видел, как зарумянившееся лицо Щепихина светлело, как в маленьких заплывших глазках, устремленных на заграничную бутылку, появлялись новые искорки. Босс чувствовал настроение собеседника, угадывал его состояние и искренне сожалел, что благородный напиток требует к себе должного отношения и нуждается хотя бы в небольшом перерыве между стопками. В этом коньяк уступает водке, при употреблении которой «между первой и второй перерывчик небольшой». Коньяк спешки не любит, а жаль, ибо критические рассуждения милицейского подполковника заслуживают быть отмеченными. Здраво мыслит, молодец. Не чета Лешему. Босс не ошибся, с рязанцем можно иметь дело.

— В том-то и беда, что наверху все прекрасно знают и никаких ошибок там не совершили, — притворно возмутился Босс, — ошибиться можно один раз, но не сотни раз, и не на протяжении пятнадцати лет. Кремль все делает сознательно, все хорошо продумав и взвесив. Мне недавно попалась одна интересная статья из американского журнала, а американцы на своих нынешних кремлевских друзей клеветать не станут. Короче, янки пишут, что на момент прихода Горбачева к власти Советский Союз имел две с половиной тысячи тонн золота, наш внешний долг составлял 32 миллиарда долларов, а другие страны нам были должны 36 миллиардов. Благополучное было положение. Спустя шесть лет мы были должны больше ста миллиардов, нам никто не должен, потому что мы всем должникам долги простили, а от золотого запаса осталась одна пыль. Золотая, правда. Вот и возникает вопрос, уважаемый Вадим Михайлович, куда исчезли эти тонны, в чьих карманах и на чьих счетах осели? Я уж не говорю про исчезнувшие миллиардные транши, выделяемые Кремлю и исчезающие непонятно где.

Вадим горестно усмехнулся. Отвечать напрямую не стал, посчитав, что старшему офицеру милиции не к лицу поддерживать столь серьезные обвинения и указывать при этом пальцем на самый верх. Да и без его ответа прекрасно понятно, кто стал обладателем сказочного богатства.

Босс, не дожидаясь, наполнил рюмки. От душевного расстройства, наверное, даже позабыл о степенном ритуале пития благородного напитка. Уж не оттого ли расстроился касимовский авторитет, что его скромная персона не попала в число кремлевских нуворишей? Или оттого, что часть исчезнувших золотых тонн составляла продукция касимовского завода «Цветмет»? Обидно, если так. Действительно, не к тем рукам прилипло касимовское золото. К чужим рукам.

Свою стопку Босс выпил и проглотил одним махом, словно глотая таблетку, запрокинув подбородок и привычно опрокинув в рот содержимое рюмки. Он и впрямь расстроился, если не потянулся к тарелке с бутербродами. И то ли упрекнул, то ли посоветовал:

— Вот кого надо на чистую воду выводить, а не мелких жуликов-воров. А то за ворованные миллиарды приговаривают к условному сроку, а за гуся ценой в триста рублей — к трем годам тюрьмы… Кого вы охраняете, подполковник? Кому служите?

Подполковник насупился. Ему не понравился не столько вопрос, сколько тон, с каким этот вопрос был произнесен. Циничный был у Босса тон. Издевательски насмешливый. Ехидный. Таким тоном деловые разговоры не ведутся. Однако сердиться подполковнику было не с руки, ради дела подобные колкости можно не заметить. Ради общего дела.

— Кому надо, тому и служим, — буркнул Вадим и, к несказанному удивлению Босса, потянулся к бутылке. Наполнив рюмки, невесело добавил: — Кто платит, тому и служим.

Пошутил, наверное. В серьезность таких слов не сразу поверишь. Босс шутку поддержал и тут же предложил:

— А если хорошую плату предложу я?

Босс шутил. Правда, хотя толстые губы расползлись в улыбке, но глаза смотрели серьезно и без смеха. Изучающе. Пристально. Напряженно. Франт мог быть доволен собой за этот вопрос, ради которого, собственно, они и встретились. Естественно, вопрос мог прозвучать иначе, в другой формулировке, но обязательно с намеком на сотрудничество. И обязательно с намеком замаскированным, безобидным, чтобы в случае чего пожать плечами и отмежеваться от предложения. Вопрос именно так и прозвучал. Какое сотрудничество? Какое предложение? Бог с вами! Подполковник превратно истолковал его шутку, по-ментовски. И вообще он ничего понял, возомнил черт те что. И вообще я не я, и хата не моя. Щепихин просто пригласил рязанского гостя на ужин, пожелал обменяться новостями, рассказать о Касимове, узнать о жизни в областном центре, поделиться взглядами на житье-бытье. Примерно так будет вести себя Щепихин в случае неудачи, если предложение не получит понимания и если менту взбредет в голову дать разговору служебное продолжение. Другими словами, если мент попытается привлечь Щепихина по золотому делу. Пусть пытается, ничего не выйдет. А вот согласие может круто изменить его судьбу. И подполковник должен это понимать. Если не дурак, конечно. А он не дурак.

Ковалев сделал два глотка. Рюмку на стол не поставил, продолжая держать в руке и явно намереваясь продолжить дегустацию. Босс с опасением подумал, что мент, увлекшись напитком, забыл о вопросе, а то и вообще пропустил мимо ушей. И совершенно искренне опечалился. Обидно, такой удачный получился вопрос, в самую масть пришелся, а останется без ответа. Придется новые крючки-зацепки искать. Главное, чтобы мента не развезло на халявной выпивке, чтобы не утратил способность здраво мыслить и не свалился под стол.

— За хорошую плату не соглашусь, — неожиданно сказал Ковалев, когда Босс уже прикидывал другие вопросы. И сказал совершенно искренне. Честно. И твердо.

— Почему? — удивленно вскинулся Босс, пряча колыхнувшуюся внутри радость.

Гляди-ка, не забыл. Ничего не пропустил, не упустил. Значит, догадывается, о чем пойдет речь, ради чего Щепихин потратился на столик, и вообще ради чего возник разговор. Более того, мент, кажется, проникся интересом. Тьфу-тьфу, не сглазить.

— Большие деньги с неба не падают, — пояснил Вадим, — большие деньги ко многому обязывают, их ведь придется отрабатывать. Мне это ни к чему, я привык к услугам попроще. Так спокойней. Знаете поговорку: лес боится не того, кто много грузит, а боится того, кто грузит мало, но часто ездит? По-моему, очень мудрая поговорка.

Босс оживился. И взглянул на собеседника совершенно новым взглядом. Он тоже любил умные поговорки, знал их неисчислимое множество и всегда относился к ним с достоинством. Детектив прав, в поговорках заложены не просто чьи-то наблюдения, а народная мудрость. Простые изречения долго не живут. Смысл ковалевской «мудрости» читался просто: не надо стремиться ухватить много и все сразу, так можно надорваться, лучше брать понемногу, но несколько раз. Умно сказано, очень умно.

— Надо запомнить, — вслух наказал себе Щепихин и не удержался, попросил уточнить истинный смысл поговорки. Хитрый Босс оказывал дополнительное уважение собеседнику, не боясь показаться недогадливым.

Детектив охотно пояснил:

— Кто много грузит, тот и сам надрывается, и технику гробит. В другой раз такой ездок в лес не скоро наведается. А вот тот, кто мало грузит, у того никаких проблем не возникает, тот может исподволь, тихой сапой и незаметно, вывезти весь лес. Не знаю, как вам, а мне по душе вторая категория людей.

Босс не спорил. Кивнул удовлетворенно:

— С вами трудно не согласиться.

Босс схитрил и в своем мнении был не совсем искренним. Не мог он согласиться с ментом. Завод не сравнить с лесом, а уж тем более не сравнить золото с древесиной. На месте срубленных деревьев спустя годы вырастают новые, лес как стоял тысячелетия, так и будет стоять, а вот золото в один прекрасный момент может исчезнуть. Не из природы вообще, не из таблицы Менделеева, а из Касимова. Сегодня «Цветмет» открыли, завтра могут закрыть, и если левую продукцию брать помалу, граммами, то много не унесешь. Мент должен знать, что железо куют, пока оно горячее. Золото не тот товар, чтобы мелочиться.

Естественно, об этом Босс говорить не стал, а про себя отметил, насколько хитро и к месту подполковник ввернул поговорку. Неужели сам подталкивает к откровенности? Поэтому, наверное, и молчит. Ждет, когда Щепихин от развлекательной программы вечера перейдет к деловой части. А это очень непросто, от простых слов очень многое зависит. Его судьба. И мента тоже. Много судеб, принимая во внимание всех задействованных в кражах золота лиц. И их всех можно подвести под монастырь одним неосторожным словом. А говорить надо, и так уже засиделись. С минуты на минуту подадут «Говяжьи медальоны», венец застолья, и к тому моменту вопрос должен быть закрыт. К тому моменту Босс должен твердо знать, с кем коротает вечер — с непримиримым противником или с умным деловым человеком. С соратником. Или — или. Третьего не дано. Ну, с богом.

— Проблем у вас не возникнет, — Босс почувствовал легкое волнение, хорошо, что не закашлялся, — в случае согласия все ваши проблемы, наоборот, исчезнут.

Ковалев приложился к рюмке, сделал глоток. И с нескрываемым интересом глянул на Щепихина. Детектив не совсем понял, почему речь зашла о его проблемах и каким образом они могут исчезнуть. Неужели сидящий перед ним человек настолько всесилен и обладает неограниченной властью?

— О каких проблемах речь, Сергей Павлович? И благодаря кому и чему они могут исчезнуть? Никак не пойму.

Босс усмехнулся. Он не был настолько наивным, чтобы поверить в непонятливость и недогадливость одного из лучших рязанских сыщиков. Так, по крайней мере, о нем говорят. Говорить, правда, можно всякое, и не исключено, что высокий имидж детектива во многом раздутый, искусственный, специально возведенный начальством вокруг его имени. В каждом подразделении должны быть свои герои, чтоб было на кого равняться. Хотя бы герои выдуманные. Если так, то парень действительно умеет жить, в одиночку лакомые куски не глотает, чтобы не подавиться, а делится с кем надо. Неслучайно в открытую, не боясь и не таясь, раскатывает на шикарной тачке. Если так, то не исключено, что Ковалева специально направили в Касимов, чтобы немного пошерстил «Цветмет», взбаламутил воду. Другими словами, чтобы вывел местных «золотопромышленников» из состояния безмятежной дремоты и заставил поделиться доходами. Что ж, поделиться можно. На заводе «Цветмет» золота хватит на всех, главное, не переходить друг другу дорогу, ножек не подставлять и стволами перед мордами не бряцать. Не завод, а золотая жила.

Щепихин приложился к рюмке, промочил горло. В этот раз почему-то не стал опрокидывать в рот всю порцию, хотя глоток сделал немаленький, на половину рюмки. И сразу потянулся к тарелке с бутербродами. Он немного волновался, а волнение, как ни странно, всегда разжигало аппетит. Количество беспокойных дней в жизни Щепихина в последнее время заметно прибавилось, из-за этого он сильно располнел. И несколько таких дней «подарил» рязанский детектив Ковалев, с которым нужно мирно беседовать, вежливо улыбаться, а вдобавок тратиться на угощение из собственного кармана. Лучше бы не приезжал, а сидел в своей Рязани, и Касимов не будоражил. Хотя заполучить в его лице союзника было бы неплохо. Очень неплохо.

Щепихин приложился к губам салфеткой, потом аккуратно свернул, также аккуратно положил на свободный краешек стола. И широко улыбнулся:

— О ваших проблемах речь, Вадим Михайлович. К чему лукавить? Мы серьезные люди, а серьезным людям свойственно говорить на прямоту. Согласны?

Насчет прямоты, присущей людям серьезным, не согласиться было трудно. И Вадим без раздумий кивнул:

— Согласен, Сергей Павлович.

Интересно, правда, почему речь зашла именно о проблемах детектива. Откуда они появились? Однако спрашивать об этом Вадим не стал. Щепихин сам скажет, в связи с чем и по какому поводу завел речь о чужих проблемах. Нужны они ему, кстати. Будто своих нет.

— К чему юлить, Вадим Михайлович, если весь Касимов знает, что вы приехали по делу хищения золота на «Цветмете», — с добродушной улыбкой продолжал Щепихин, — разве не так?

И снова невозможно было не согласиться. Детектив тоже улыбнулся и изумленно вздернул брови:

— Разве на «Цветмете» выявлены случаи хищения золота? Откуда вам об этом известно, если в УВД по «Цветмету» нет ни одного заявления, ни одного звонка, не то что заведенного дела? О каком деле вы говорите?

Улыбка на холеном лице Босса заметно уменьшилась в размерах, но не исчезла. Босс продолжал улыбаться, хотя и признал в душе, что допустил небольшую оплошность. Переход к главной теме дня, то есть вечера, получился слишком прямолинейным, и Щепихин не только подтвердил факты хищения золота, а почти признался в своем личном участии в этом противозаконном бизнесе. Неосторожно вышло. Немного увлекся, дал маху. А ведь целый день готовился к разговору, каждую фразу выстраивал, по несколько раз обдумывал. И вот на тебе, такой ляп. Хотя ничего страшного не произошло, и своего смущения не надо показывать.

— Я тоже так думаю, уважаемый Вадим Михайлович, — как ни в чем не бывало продолжал Щепихин, — на нашем «Цветмете» краж не было, нет и в обозримом будущем не ожидается. Для воровства в Касимове просто-напросто нет предпосылок. Да вы сами в этом убедились.

И при этом глянул на собеседника выразительном взглядом. Детектив сам должен понять, в чем он убедился. В благополучии на заводе, вот в чем. Ковалев пожал плечами. Обрисованная Щепихиным картина виделась слишком красочно, чтобы в нее поверить. А поверить надо, ведь дело не в картине, и даже не в ее талантливом авторе Щепихине, а в обстановке на «Цветмете».

— Честно говоря, ситуация на заводе у моего руководства вызывает большое беспокойство, — без тени сожаления признался Ковалев, резонно решив, что в данном случае демонстрировать свою обеспокоенность вовсе ни к чему. По логике все должно быть наоборот, ведь чем больше вопросов возникнет у правоохранительных органов по «Цветмету», чем больше это принесет проблем левым «золотопромышленникам», тем большую сумму Ковалев сможет востребовать со своего потенциального компаньона Щепихина. — Скрывать не стану, сигналы по заводу были. Хода им мы не давали, в зародыше гасили, но сейчас хочешь не хочешь, а придется провести капитальную проверку. Новое начальство решило окончательно закрыть этот вопрос. Или взять «Цветмет» в разработку, или оставить в покое.

Из всего сказанного детективом Щепихин уловил один момент, но самый важный: судьба группировки находится всецело в руках подполковника. Какое заключение он вынесет, как напишет в своем отчете, так и будет. Или силовики вцепятся руками-зубами в «Цветмет» и поставят вместе со всем Касимовом на уши, или, как сказал детектив, оставят в покое. На многие годы. Боже мой, подумать только, от одного человека зависит судьба сотен людей. Причем не простого человека, а мента. Хотя и подполковника. До чего же он, Щепихин, мудро поступил, пригласив этого вершителя судеб за свой столик, как умно и тонко все просчитал, какую смелость проявил, пойдя на откровенность с ментом. А ведь это огромный риск, хотя риск оправданный. Трудно предположить, что было бы, если б не он, Щепихин. Братва руки-ноги должна ему целовать, на руках носить, оберегать до конца жизни. Да что там братва, весь Касимов должен сдувать с него пылинки и богу молиться. А он еще сомневался в целесообразности встречи, корил себя за потраченные на угощение бабки. Что такое семьсот-восемьсот баксов по сравнению с сотнями тысяч? По сравнению с годами спокойной жизни? Ничто, совершенный ноль.

При такой мысли Щепихин даже устыдился своей чрезмерной экономности, граничащей с жадностью, и повел глазами по столу, прикидывая новый заказ. И не придумал, потому что за время их беседы дважды подходила официантка, поэтому и с выпивкой, и с яствами все обстояло в порядке. А скоро стол украсят «Говяжьи медальоны», венец ужина, и тогда мент окончательно «созреет». Собственно, уже созрел. Не случайно ведь сказал: «мы им хода не давали, гасили в зародыше». Нетрудно представить, как они гасили сигналы о кражах на заводе. За какие бабки.

— Второй вариант выглядит намного привлекательней, — без обиняков заметил Босс, окончательно раскрывая свой «бубновый» интерес, — вы уж постарайтесь, Вадим Михайлович…

Вадим Михайлович сделал небольшой глоток, куснул лимонную дольку и прищурился. Лимон оказался слишком кислым. Щепихину показалось, что собеседник прищурился не от лимона, а в ожидании объяснений, желая узнать просьбу Босса до конца. Он хотел знать, есть ли смысл стараться. Щепихину ничего не оставалось, как добавить:

— Сто тысяч долларов…

Брови детектива едва заметно дернулись. Предложенная сумма звучала весомо. И неудивительно, что ее потенциальный обладатель снова ничего не ответил. Предложение нуждалось в обдумывании. К тому же детектив догадывался, что цифра первоначальная, приблизительная и далеко не потолочная. Хороший продавец никогда не начинает торг с максимальной отметки.

— Что я должен сделать? — буднично спросил Ковалев, словно весь вечер только и ждал этих слов.

— Ничего! — вскинулся Босс. — В том-то и дело, что ничего! Просто в вашем отчете о заводе должна быть абсолютная тишь и гладь. Полный штиль, как говорят на флоте. И все! И сто штук ваши. Зачем будоражить тихий город, Вадим Михайлович? Касимов город красивый, старинный, памятниками богатый, для инвесторов привлекательный, летом наплывы туристов… Лишний шум вокруг «Цветмета» может помешать городскому имиджу, отпугнуть инвесторов. Зачем нам это?

Щепихин внутренне ликовал. Это был триумф его гениальной задумки, торжество его мысли, и хотя детектив пока еще не дал согласия, Босс уже не сомневался в полном успехе. На худой конец, в его активе есть еще козыри в виде дополнительной сотни штук. Баксов, естественно. Против двухсот тысяч мент не устоит. Этих бабок и ему с лихвой хватит, и на «верхотуру» останется. Особенно понравились Боссу доводы о привлекательности родного города для инвесторов и туристов. Размышления возникли только что, экспромтом, и прозвучали намеком, будто Щепихин беспокоится не о своей личной участи, не о заводе даже, а о городе в целом. Поэтому не исключено, что за его спиной могут стоять городские власти. Вот так! Пусть мент поразмыслит и об этом, может, сговорчивей станет. В смысле итоговой цифры.

Ковалев с окончательным ответом по-прежнему не спешил. В таком деле, прежде чем согласиться, не семь раз отмерить нужно, а семьдесят семь. Дело ведь не только в сумме, а в исключительной важности решения. Щепихинское предложение походило на незримую черту, пролегшую между собеседниками, и шаг через нее означает не просто согласие сотрудничать, а предательство. За чертой для подполковника начнется другая жизнь. Есть над чем подумать. Обязательно нужно подумать.

Босс к молчанию собеседника относился с пониманием, с ответом не торопил и ни о чем не спрашивал. Босс терпеливо ждал.

— Недавно погиб работник завода, — задумчиво поведал детектив, — плавильщик Дзюба. Слышали об этом?

Босс о трагедии слышал. Он сразу понял, чего добивается детектив, упомянув про Дзюбу. Мент хочет поднять цену, только и всего. Это можно. К сожалению, в своих раздумьях мент прав, несчастный случай пришелся очень некстати и непременно должен фигурировать в отчете по заводу.

Щепихин поморщился, будто от зубной боли. Обронил небрежно:

— Несчастный случай. К тому же не на заводе, а по дороге домой. К заводу это не имеет никакого отношения.

Босс говорил уверенным тоном, желая убедить детектива в отсутствии иных предположений. Или намекал, что при случае о смерти Дзюбы может рассказать гораздо больше и подробней. И не только об этом.

Детектив с доводами Щепихина не согласился.

— К сожалению, имеет, — твердо заметил Вадим, — в этом и проблема, Сергей Павлович. Этот случай нельзя не зафиксировать, иначе весь отчет пойдет коту под хвост. И не просто зафиксировать, а провести оперативно-следственные мероприятия, причем не формальные, а по всей форме, опросить свидетелей, провести экспертизу. Понимаете, о чем речь?

Это Босс понимал. Не понимал, правда, в какую сумму детектив оценит трагический случай с сотрудником завода. Назвать цифру первым Босс не мог. Не потому что боялся завысить, наказать себя материально, а потому что не мог показать своей заинтересованности. Мент никоим образом не должен почувствовать, что Щепихин имеет какое-то отношение к смерти плавильщика. Экономические правонарушения — это одно, а мокруха — совсем другое. От мокрых дел нужно держаться подальше, там светит совсем другая статья.

Молчание детектива затягивалось, и это не нравилось. Что тянуть, что выгадывать, когда они почти уже договорились.

— Четвертак, — наконец-то подал голос детектив, — итого сто двадцать пять.

Щепихин с трудом скрыл ликование, едва удержавшись, чтобы не потянуться к подполковнику с объятиями. Вот что значит умный мужик, что значит умеет жить. Не сравнить с упертым Лешим, тот как ездил на ржавой «восьмерке», так и будет ездить до самой пенсии. В заплатанных штанишках. Естественно, рвущегося наружу торжества Щепихин не высказал, он даже выждал пару секунд, будто обдумывая, и буднично сказал:

— Договорились, — и потянулся к бутылке. Договор следовало отметить.

Чокнулись, выпили, потянулись к тарелкам. Со стороны они выглядели сейчас закадычными друзьями, и Босс пожалел, что никто из братков не видит дружеского застолья, не видит, как главарь учит уму-разуму ментовского подполковника. Пара — не разлей вода. Пожалуй, пора переходить на «ты», нечего выкать.

— Предлагаю перейти на «ты», — заметил Щепихин, — в служебной обстановке нам вряд ли встретиться, а наедине друг перед другом незачем выпендриваться.

Детектив согласно кивнул. Друзьями они пока не стали, но общий язык нашли, пора переходить на новый уровень отношений. Правда, в этих отношениях ничего нельзя исключать, любой непредвиденный поворот, в том числе и встречу в служебной обстановке. На этот счет Щепихин немного поторопился.

А тот снова наполнил рюмки — уже в десятый, наверное, раз — и на прежней умиротворенной ноте предложил:

— Если хочешь, твой гонорар можно поднять еще штук на двадцать пять — тридцать.

Брови детектива поползли наверх и там остались. На самом лбу. Поражала легкость, с которой новоявленный друг оперировал многотысячными цифрами. Щепихин или сам олигарх, или близкий родственник олигарха, если цена безобидной вечерней беседы незаметно выросла до ста пятидесяти тысяч долларов — и не была запредельной. Стоит лишь Ковалеву заупрямиться, показать характер, и Щепихин без раздумий поднимет цифру еще на пару десятков тысяч. Если не больше. Не шутка.

— И за какие такие заслуги? — поинтересовался Вадим. — Не за красивые же глаза.

Босс улыбнулся.

— За красивые глаза я плачу женщинам. Нет, Вадим, не за глаза. За вынос золота с завода.

От неожиданности Ковалев едва не поперхнулся. Такого предложения, честно говоря, он никак не ожидал. Через некоторое время удивление на лице детектива уступило место недоумению, а затем и вовсе возмущению. Если бы они успели стать друзьями, Вадим наверняка обиделся бы. Но на чужих людей не обижаются. Детектив оставил в покое экзотичные «Говяжьи медальоны» и уставился на крутого собеседника с нескрываемым разочарованием, чувствуя себя оскорбленным. От наблюдательного Босса это не ускользнуло.

— Ты что, обиделся?

Вадим молча положил на стол вилку. Сказал жестко:

— Не ожидал, что меня примут за лоха.

Кажется, он собирался уйти. А так все хорошо начиналось. Этого нельзя было допустить.

— О чем ты, Вадим? — спохватился Щепихин. — Какие лохи, бог с тобой? У меня и в мыслях такого не было. Мамой клянусь!

Детектив оставался непреклонным. Ему казалось странным, что Щепихин не понимал допущенной бестактности. Или прикидывается, что ничего не произошло.

— С золотом ты хорошо придумал, — Вадим едва сдерживал негодование, — это хороший номер — сдать подполковника в руки правосудию. И не просто сдать, а сдать тепленьким, с ворованным золотом в кармане, со всеми потрохами. Меня на первом же заводском посту задержат и прямиком переправят в СИЗО. Что мне тогда говорить, на кого кивать? Анекдот. Вся область смеяться будет. Ты что задумал, приятель? За такую насмешку я настрою против тебя всю правоохранительную систему области! Ты за кого меня держишь, фраер дешевый?

Щепихин ничего не понимал и таращился на детектива округлившимися глазами. Кажется, они стали вдвое больше. Неужели он все испортил, неужели завязавшееся знакомство не перерастет в дружбу, в сотрудничество? Но что такого особенного он сказал, почему мент зашелся слюной? Может, рязанец с самого начала ждал повода, чтобы заартачиться, и ни о каком сотрудничестве вообще не думал и не помышлял, а просто вызывал Босса на откровенный разговор? Гнилой чувак, если так. Но что ему это дало, если Босс по сути дела ничего не сказал. Мент услышал о кражах золота с «Цветмета»? Ничего страшного, для него это не в диковинку, он об этом сам хорошо и давно знает. Никаких имен, никаких адресов Босс не назвал и, главное, ни словом не обмолвился о технологии изъятия золота из заводского процесса. И не обмолвится. Даже под пыткой. Одни голые словеса, пустой базар, за который можно разве лишь пригласить в ментовку на беседу, но не к ответу призвать.

— О чем ты, Вадим? — Щепихин пытался улыбаться и сохранить на лице достойное выражение. — Какая подстава, бог с тобой? Какой мне смысл тебя подставлять? Зачем мне лишние проблемы? Зачем мне лишние враги, тем более в лице лучшего сыщика области?

Щепихин мог бы долго рассыпаться комплиментами в адрес детектива, если бы не присущее ему чувство такта. Как говорил Гвадалахар Неру — все хорошо в меру. Большой ценитель и знаток народных поговорок, Щепихин полностью с этим соглашался и считал, что чрезмерный поток информации подобен дешевому словесному поносу. Весомость слов заключается не в их количестве, а в смысле, в содержании, даже в интонации голоса. Щепихин всегда следовал этому золотому правилу, и сегодня тоже, и тем больше сейчас удивлялся болезненной реакции подполковника. Кажется, за весь вечер не допустил ни единого прокола, не сказал ни одного лишнего слова, не считая, конечно, предложения о сотрудничестве. Босс растерялся и своего состояния не скрывал. Искренность осталась единственным его козырем. И облегченно перевел дух, увидев, что детектив потянулся к тарелке с экзотичным блюдом. Кажется, мент тоже засомневался в своих подозрениях, если не потерял аппетит. Кушай, дорогой, кушай, не пропадать же добру. За тобой никто подъедать не станет.

Ковалев калорийное яство до конца не осилил. Немудрено, учитывая количество выпитого и съеденного и принимая во внимание испорченное настроение. Не вовремя влез Босс со своим неосторожным предложением. Некстати. Проявил преждевременное нетерпение, вообразив, что вопрос уже решен и контакт установлен. И с запозданием осознал, что мент прав. Стопроцентно прав. Карьера подполковника рухнет в одночасье, попадись он на проходной «Цветмета» со слитком в кармане. Да что там карьера, вся жизнь пойдет наперекосяк. Судьба сломается.

— Сам додумался до такой глупости или подсказал кто? — хмуро поинтересовался Ковалев, хотя без злобы, демонстрируя, что он тоже не намерен держать в душе настороженность друг к другу и расстаться, не договорившись.

Щепихин воспрянул духом. И не стал скрывать свою оплошность, повинился.

— Извини, Вадим, о таком исходе я не подумал. На твой авторитет понадеялся. Вам с Лешим не один раз придется на завод приезжать, вот я и подумал использовать этот случай. Вы оба вне подозрений, голевой досмотр вам не грозит, об этом директор наверняка позаботится, как в прошлый раз. Вас даже проверять никто не станет, вот я и подумал…

— Плохо подумал! — резко перебил детектив. — Правильней сказать, совсем не подумал. Хорошо, если понял это. Ладно, проехали. Короче, полной гарантии насчет отчета дать не могу, но меры приму. Обещаю. Мне бабки нужны. Ну что, пора разбегаться, а то засиделись. Возникнут вопросы, дай знать, теперь я частенько сюда заглядывать буду.

Последние слова детектива можно было расценить как намек на его скорую финансовую состоятельность. Визиты в «Погребок» требуют немалых средств, тем более визиты ежедневные, и тем более в компании с дамой. Совсем про них забыли, между прочим, про этих баб. Хорошо, что вовремя вспомнил. Щепихин отодвинул плотную занавесь, отделявшую уютный номер от общего зала, и жестом поманил официантку. Она предстала через мгновение, словно весь вечер только и ждала распоряжения крутого посетителя.

— Бутылку «Жозефины» и самую большую коробку конфет, — распорядился Босс, а когда официантка исчезла, пояснил: — Это для твоей спутницы, чтобы не обижалась. «Жозефина» — самый лучший коньяк для женщин, специально для них создан. Нам, мужикам, нет большой разницы, с чего начинать и заканчивать обед — бокалом коньяка или стаканом водки, а женщины после застолья любят продлить удовольствие за стопочкой достойного напитка. С «Жозефиной», например.

Щепихин оказался романтиком, большим знатоком винной карты. И тонкостей женской натуры. Насчет женщин трудно сказать, женскую натуру познать не просто, а вот насчет коньяка, пожалуй, он прав. Похоже, «Жозефина» действительно создавалась специально для прекрасной половины человечества, если даже дизайн флакона совершенно не ассоциируется с алкоголем. Не бутылка, а напоминание об элегантности, о женственности. Раньше такого коньяка в столице днем с огнем не сыскать было, а сейчас, поди ты, в провинциальных городках в каждом баренавалом. Бери, пожалуйста. Не жизнь, а сказка. Очень дорогая, правда, сказка. Настолько дорогая, что не каждому по плечу и по карману.

Как бы то ни было, а Олеся будет довольна. Не стоимостью напитка, разумеется, а вниманием. Может, даже поверит, что Ковалев весь вечер только о ней и думал. Или хотя бы изредка вспоминал.

Глава 19

Решение подождать с обсуждением похода в бар до утра стоило Ковалеву немалых усилий. Из бара они ушли с Олесей сравнительно рано, в начале одиннадцатого вечера, когда Черенков наверняка еще не спал, так что часов до двух-трех ночи сыщики могли бы спокойно покумекать над застольем со Щепихиным. Подробно обсудить и разложить по полочкам каждое слово, сказанное Боссом, проанализировать по горячим следам его поведение от первой до последней минуты, включая поведение детектива, и сделать кое-какие выводы. Возможно, даже выстроить какую-то версию.

И все же от такого варианта Вадим вынужден был отказаться и отложить «разбор» полета на утро. Не потому, естественно, что утро вечера мудренее, а по другим причинам. Во-первых, предусмотрительный Щепихин мог приставить за сговорчивым милиционером своего человечка и проследить за его передвижениями. Босс сильно расстроился бы, узнав, что из бара после плотного застолья детектив прямиком направился в милицию, предпочтя прелестной спутнице общение с Лешим. И не только расстроился бы, а кардинально пересмотрел линию поведения с вероломным подполковником. Другими словами, поставил бы крест на наметившемся сотрудничестве. В случае обнаружения «хвоста» Щепихин ничем не рисковал, а спокойно мог бы прикрыться заботой о рязанском соратнике. Щепихин здесь хозяин, его здесь каждая собака знает, а для Ковалева, человека приезжего и чужого, передвижения по ночному городу чреваты неприятностями. Ночная жизнь Касимова очень сильно отличается от жизни дневной, и не в лучшую сторону. Так что рязанский гость за повышенное внимание к своей персоне должен не обижаться, а благодарить за опеку и ни о каком «хвосте» не заикаться.

Во-вторых, в решение детектива отложить вопрос на утро неожиданно вмешалась Олеся. Собственно, не так уж и неожиданно. Наоборот, предложение «невесты» насчет чашечки кофе можно было расценить как ожидаемое. У нее дома, естественно. Не предложение, а приглашение, отказаться от которого было просто невозможно. Это выглядело бы чудовищной бестактностью, способной обидеть и вызвать сомнения в искренности и серьезности намерений «жениха». Женщина может простить многое, почти все, даже измену, но только не равнодушие к себе со стороны мужчины. Тем более мужчины приглянувшегося, и тем более на третий день знакомства, когда от коротких свиданий и прогулок под ручку следовало перейти к более тесным отношениям. К близким отношениям, точнее говоря. К близости, говоря начистоту.

Олеся проснулась первой. Ни свет, ни заря. Осторожно, стараясь не разбудить, перебралась через Вадима со своего любимого места у стены и направилась в туалет.

Вадим тоже уже не спал. Глянул на светящиеся часы на телевизоре, высвечивающие начало седьмого, и мысленно пожурил «жаворонка». Отняла как минимум полчаса сна. Черенков в милиции раньше восьми часов не появится, а без него там делать нечего. А теперь уже не уснуть. Все, начался новый день.

«Жаворонок» направилась в ванную, а через несколько минут уже хлопотала на кухне. Вскоре через неплотно прикрытую дверь донесся кофейный аромат, хозяйка двухкомнатной обители каждый новый день начинала с чашки крепкого кофе.

С чашкой она наведалась в спальню, встала у окна, наблюдая за темной улицей. Горестно вздохнула и пожаловалась вслух:

— У всех баб мужики как мужики, работящие да хлопотливые. Один вон у машины хлопочет, другой планки какие-то понес, а мне лежебока достался, дрыхнет себе без задних ног. Ничего ему не надо, все у него сделано-переделано, все в порядке. Храпи хоть до обеда.

За минувшие три дня знакомства Олеся неплохо узнала Ковалева, если сейчас предугадывала его сонное притворство. И жаловалась исключительно из желания задеть «лежебоку», а заодно войти в роль ворчливой и вечно всем недовольной жены. «Проснувшийся» Ковалев, подыгрывая ей, невесело посетовал:

— Какой же бестолковой будет моя жена в старости, — и строго потребовал: — Назови хоть одно срочное дело, которое нужно исполнить прямо сейчас, немедленно. Назови! И через секунду я буду на ногах.

Она возмущенно всплеснула руками:

— Ну и мужик, называется. Даже дел никаких не может себе найти.

— Но не в шесть часов утра, — не уступал Ковалев. И не выдержал, рассмеялся. Представил, как начнет сейчас что-нибудь делать и стучать молотком. Все соседи сбегутся.

На Олесю его доводы не подействовали. Она поставила чашку на подоконник и со всего размаху шлепнулась на кровать.

— А я, по-твоему, не нуждаюсь в опеке? Не нуждаюсь во внимании? А, Ковалев?

— Ой, щекотно!

Вадим отбивался от ее назойливых рук и понимал тщетность сопротивления. Она прильнула к нему, такая жаркая, такая соблазнительная, и недавняя сонливость показалась далеким прошлым. Рядом с такой женщиной спать невозможно.

— Ты забираешь мои последние силы, — шептал Вадим, — а ведь мне на работу.

Олеся коснулась пальцем его губ. В такой момент не вписывалось упоминание о работе. В такие мгновения говорят совсем другие слова, которых в лексиконе оперуполномоченного почему-то не находилось.

— Ты действительно решил на мне жениться? — спросила она через несколько минут. — Это я буду такая бестолковая в старости? Почему молчишь?

Вадим вздохнул. Он и сам не знал, насколько серьезно воспринимает их отношения. Всего несколько дней знакомы, по сути дела, еще не жили вместе, им еще узнавать и узнавать друг друга. Присматриваться, примериваться, чтобы не ошибиться. И в первую очередь присматриваться надо ей. Куда спешить?

— Тебе хорошо со мной? — вместо ответа поинтересовался он.

Она тоже вздохнула. Ее волосы упали ему на лицо.

— Хорошо. Мне с тобой очень хорошо…

Однако голос особой радости не источал. От неопределенности, наверное. Для него прожитый вместе короткий отрезок жизни определяется несколькими днями, а для нее это судьбоносный период. Для женщины двадцать два года представляются возрастом более солидным и значимым, чем для мужика «тридцатник». В таком возрасте женщине самое время семьей обзаводиться, детишек рожать, так что невеста вправе знать, чем для нее обернется эта связь.

— Ты уверена, что тебе нужен такой муж как я?

Хотел добавить, насколько нелегкая, неблагодарная и опасная у него работа, вынести которую сможет не каждая жена. И не стал. Слишком банально, чтобы уповать на трудности. В какой профессии их нет, этих трудностей и опасностей. И корабли тонут, и шахты рушатся, и самолеты падают, и автомобили сталкиваются. Даже кирпичи на головы падают. Так что милицейская работа далеко не самая опасная, и одиноких мужиков у них в управлении не так уж и много. В большинстве своем безусые юнцы, как его лейтенанты Шмелев и Быков. Так что о работе лучше промолчать.

— Уверена, но не совсем, — с грустью в голосе призналась Олеся и добавила: — Вот погадаю у какой-нибудь цыганки, тогда определюсь. Вот тогда уж выведу тебя на чистую воду! Вот тогда уж держись, товарищ подполковник. Что молчишь, испугался?

Вадим вздохнул.

— Цыганка одна вспомнилась, — признался он, — баба Роза. Зятя у нее недавно убили, дочку покалечили. В психбольнице сейчас.

О других воспоминаниях, тоже не менее болезненных, Вадим говорить не стал. О них Олесе ни к чему знать.

— Цыганка в больнице? Или ее дочь?

— Дочь. Сама цыганка дома. Если хочешь, можем заехать. Только она утверждает, что человеку не дано познать свою судьбу.

— Вот как? — Олеся оживилась. — Интересная цыганка. Правдивая, честная, если от своего ремесла не побоялась откреститься. Ты меня, Вадюша, заинтриговал. С ней обязательно надо повидаться.

— Какие проблемы? Как только окажемся в Рязани, так сразу и заедем.

— Так что же мы тогда лежим? — девушка с визгом сбросила на пол одеяло, — подъем, лежебока! Выходи строиться!

В отличие от Ковалева Олеся верила предсказаниям и свидание с правдивой цыганкой расценивала как обещание прояснить их отношения. А они пока складывались безоблачно и ничего плохого не сулили.

И цыганка это подтвердит.

О знаменательном застолье в баре Вадим отчитывался перед Черенковым долго, почти полчаса, стараясь ничего не упустить. Своеобразный доклад Алексей поначалу воспринимал с прохладцей, даже с равнодушием, но сразу загорелся, едва услышал о предложении Щепихина. И преобразился буквально на глазах, прямо-таки расцвел. Алексей впервые понял истинный смысл задумки с шикарным джипом и только сейчас, если честно, окончательно поверил в полное доверие Ковалева. Рязанский хитрец ни за что не поведал бы обо всех деталях общения со Щепихиным, если бы сомневался в соратнике. О факте встречи, безусловно, упомянул бы, даже рассказал бы кое-что, но о предложении авторитета, о самом важном моменте, наверняка промолчал бы. Это как пить дать. Ну и жук же, однако, этот Ковалев, ну и пройдоха. Не только Черенкова провел вокруг пальца со своей иномаркой, а и местных авторитетов вынудил почесать затылки. Те тоже, значит, задались вопросами о богатстве рязанского подполковника и не нашли ответа умнее, кроме как зачислить его во взяточники. Принять за своего, короче. За человека, с которым можно иметь дело. И пошли на риск, ва-банк, с открытым забралом. Непростой шаг сделали, очень непростой. Интересно, что их вынудило к этому? Могли ведь спокойно сидеть в норках, притихнуть на время, переждать приезд рязанского оперативника, осмотреться — и снова взяться за старое. Может, окончательно обнаглели и вконец утратили чувство осторожности? Или действительно приняли Ковалева за своего? Хм, свой среди чужих. Если так, то нельзя исключать, что золотоноши всерьез взялись за расширение «производства». Выходит, прежних высот и достижений им стало мало.

— Кто он такой, этот Щепихин? — поинтересовался Ковалев, изложив содержание вчерашней беседы. — Что за кадр? У тебя есть что-нибудь на него?

Черенков отрицательно качнул головой, на Щепихина УБОП никакими бумагами не располагал. Честно говоря, Черенков даже не припоминал такой фамилии и был уверен, что через его контору крутой авторитет Щепихин Сергей Павлович ни по каким делам доселе не проходил. Тем более по делам золотым. В принципе не мог проходить, учитывая тишину вокруг «Цветмета».

— Я прямо сейчас дам указание своим орлам взять Щепихина в разработку, — пообещал убоповец, — к вечеру заполучим всю информацию, с этим проблем не возникнет. Я никак не пойму, почему он предложил тебе вынести золото с завода? Может, действительно хотел подставить? Или у них возникли проблемы с транспортировкой?

Детектив усмехнулся. Он сам полночи терзался над этой загадкой и так до конца и не понял, какую цель преследовал Щепихин. Объяснений было несколько, все имели под собой почву — и все отвергались. Да, идея с подставой не исключалась, что ни говори, а устранения опасного детектива хотели и добивались многие его противники, причем не таким «безобидным» бескровным способом. Но цена получалась слишком дорогая, ибо арест подполковника наверняка получил бы продолжение, захлестнув завод, и означал не что иное, как прикрытие золотого бизнеса. Щепихин прекрасно это понимает и никогда не пойдет на то, чтобы собственными руками лишить себя сытной кормушки.

Второй вариант — восполнить за счет Ковалева канал выноса золота с территории завода — тоже нельзя исключать, как нельзя и воспринимать. Щепихин прав, говоря о свободном входе-выходе Ковалева на завод и его чрезвычайной привлекательности в роли «курьера», но опять же очень трудно представить, чтобы похитители имели какие-то проблемы в этом вопросе. Если верить Ломтю, — а не верить ему оснований нет, не станет же он оговаривать себя, — то золото с «Цветмета» тащили десятками килограммов. О каких «транспортных» проблемах может идти речь? Речь может идти, наоборот, о транспортном благополучии. Остается третий вариант — Щепихин не до конца верил детективу, поэтому участие в выносе золота хотел использовать как наживку, как приманку. Проверить, испытать на прочность. Повязать общим делом. Это предположение более реально, хотя тоже далеко небесспорное. Вопросов и предположений, короче, много, а ответа пока нет. Ничего, ответ будет. Всему свое время, не зря же золотоноши зашевелились и забеспокоились. Похоже, им наступили на любимую мозоль.

— Кстати, о несунах, — начал Вадим и повел глазами на пустой чайник, — в этом кабинете бывает кофе? Рабочий день нужно с кофе начинать, негостеприимный ты наш. Похлопочи, только не шумно, а то собьешь с умной мысли. Я все думаю и никак не могу понять, каким образом с «Цветмета» выносятся десятки килограммов золота? А ведь охрану там несут не бабушки-вохровцы, а профессионалы. Военные люди. И не с семечками в карманах, а с суперсовременным оборудованием. Один голевой досмотр чего стоит. У меня после прошлого посещения сложилось такое впечатление, что с завода голым непросто уйти, не то что с набитыми карманами. И вдруг килограммы… Не странно ли это, уважаемый Алексей Иваныч?

Алексей вздохнул. И хмуро заметил:

— Я вижу, ты решил меня поссорить со всем районом. Из-за тебя нет ходу ни в прокуратуру, ни на завод, а теперь вот с внутренними войсками решил лбами столкнуть. Думаешь, в кражах замешаны военные? Сами охранники?

Вадим пожал плечами. Уверенности на сей счет не было, но подозрения появились, и теперь уже не отступят, не оставят в покое, пока окончательно не прояснятся. А они обязательно прояснятся, ибо в голове детектива пустых мыслей не появлялось. Ошибочные версии закрадывались, и не однажды, и это закономерно, но от беспочвенных идей бог пока миловал. Думай не думай, а само собой, колобком, золото с завода не уходило. Жизнь — не сказка. Я от мастера ушел, я от солдата с автоматом ушел, а уж от вас, сыщики, и подавно уйду.

— Думаю, без охранников не обходилось. И не обходится.

Алексей от неожиданности сыпанул лишнюю ложку кофе и выругался. Убоповец имел все основания быть недовольным собой, и вовсе не из-за ложечки кофе, а из-за того, что выдвинутая детективом версия ему самому в голову почему-то не приходила. Об охранниках Алексей думал, вспоминал, причем задолго до появления детектива в Касимове, но задумка в голове почему-то не задержалась, не закрепилась и в версию не переросла. Мелькнула и исчезла. А зря. Действительно, каким образом можно миновать бдительных караульных, сгибаясь на проходной под золотой тяжестью? Такого несуна невооруженным глазом за версту видно, никакие металлоискатели не нужны. А золото выносилось именно килограммовыми слитками, если, опять же, верить Ломтю. Со слов сутенера, у Хвороста было три анода весом четыре кило восемьсот граммов каждый, вот и прикидывай варианты выноса. Или вывоза. Пятикилограммовый слиток в карман не положишь, с подобной поклажей пока КПП минуешь, штаны потеряешь. И нигде не спрячешь, ни на теле, ни в теле, ибо охрана «Цветмета» находит противоядие и для таких хитрецов. И мужчин, и женщин. Неужели все-таки охрана?

В принципе ничего невозможного в таком раскладе нет, охранники, в конце концов, такие же люди, с такими же слабостями и соблазнами, как и все остальные граждане. Исключать ничего нельзя. Кроме одного: охранники не просто люди, а люди военные, и работа их не просто работа, а охрана режимного объекта особой важности. Они находятся чуть ли не на военном положении. Нерадивый работяга рискует потерять часть зарплаты, вознаграждения, работы лишиться, на худой конец, а охранника в случае неисполнения долга ждет скамья подсудимых. А уж участие в преступном сговоре вообще не поддается никакому представлению и оправданию. И Ковалев ведет речь именно о таком участии, причем не одного человека, а всего охранного караула, ибо специфика службы такова, что начисто исключает участие в кражах кого-то одного из подразделения, это попросту невозможно. С похитителями связан либо весь караул в полном составе, либо не связан никто. Вот и думай-гадай, делай выводы о надежности охраны «Цветмета». Делай выводы и помалкивай о своих сумасбродных подозрениях, если не хочешь заполучить полную пазуху неприятностей. Подобная версия нуждается в весомых доказательствах, которых пока нет. Предположения и догадки не в счет, здесь такое не проходит. Воинский батальон расквартирован в Касимове специально для охраны завода, может, даже по личному распоряжению министра обороны, и что будет, если два неугомонных сыщика выйдут на самый верх со своими нехорошими догадками и предположениями? Вряд ли военные генералы поверят, что золотоноши морально и материально разложили батальон охраны и завербовали его на свою сторону. В полном составе. Генералы потребуют весомых доказательств и сразу дадут сыщикам по шапке, если доказательств не будет. Хорошо дадут, от души. А Федоров наверняка добавит. Тоже от души.

— Загадка века, — усмехнулся Черенков, разливая по чашкам кофе, — муравейник, блин. И не тронуть нельзя, и ворошить опасно. Что будем делать?

— Ворошить, что ж еще, — откликнулся Ковалев, — или струсил?

Черенков обидчиво шмыгнул носом. Приложился к чашке, темной от въевшегося в нее давнишнего чая, сделал глоток. Пошутил:

— Я не трус, но я боюсь. Справимся вдвоем-то, детектив? Не пора начальника УВД ставить в известность? Не пора подмогу вызывать?

На этот счет Ковалев придерживался иного мнения.

— Рано. Что у нас есть, кроме мухинской экспертизы? Ничего. А дальше? А дальше, уважаемый Алексей Иваныч, начинается гадание на кофейной гуще. У нас нет материалов по технологии изъятия золота из производства, вот в чем наш главный изъян. Мы будем доказывать факты кражи, а заводская администрация с помощью бумаг и раскладок будет это отрицать. Кто нам поверит, если из производства не пропало ни единого грамма. Не боишься стать революционером в золотом производстве? Против технологов нам не выдюжить.

— А Олеся?

Ковалев сделал пару глотков, с недоверием уставился на кофейную банку.

— Что за гадость ты приготовил? Невозможно пить. То ли дело вчера в баре напитки были… Что Олеся? Олеся тоже не представляет, каким образом и на каком этапе из производства можно изъять несколько кило золота. Вмешаться и изъять, конечно, можно, но недостача сразу обнаружится.

Алексей шутливо постучал кулаком по своей голове.

— Говорила мама: учись на технолога, сынок, не на милиционера, в милицию и без образования возьмут. Не послушался, дурак. Сейчас бы этот «Цветмет» щелкнул как орешек — и не заметил. На тебя понадеялся, с технологом свел, а ты с ней не о работе говоришь, не про завод выведываешь, а шуры-муры крутишь. Хорошо хоть Щепихина из норы выманил. Тоже, между прочим, не подарок. Получается, ты меж двух огней оказался.

— Мы оказались, — уточнил Вадим, — решил свалить? Не выйдет. Вместе начинали это безнадежное дело, вместе до конца пойдем. Если боишься угодить по статье за взятку и сотрудничество с преступниками, то не бойся, весь разговор со Щепихиным я подробно изложу в докладе на имя генерала. Сегодня вечером Иван Петрович будет в курсе дела.

Черенков снова повеселел и предложил:

— Может, подождем генеральского распоряжения? Ты пока доклад напишешь, а я по барам прошвырнусь, пиво продегустирую. Тебе пару пузырей прихвачу. А?

Черенков шутил. Он и мысли не допускал, что вчерашнее историческое общение детектива со Щепихиным внесло в работу размеренность и успокоение. Совсем наоборот. Голову сломаешь, пока разгадаешь щепихинскую шараду. Алексей понимал, что в сложившейся ситуации будет правильней действовать по ковалевскому плану, который у детектива наверняка уже имеется. План не план, а хотя бы соображения должны быть. Так уж получилось, что Ковалев оказался в центре событий, в центре внимания местных авторитетов, ему и карты в руки. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Пусть покомандует. Главное, дело, а слава никуда не уйдет.

Вадима миролюбивый настрой убоповца по поводу распределения ролей вполне устроил, и он серьезно заметил:

— Бар отложим до вечера, — подумал немного, добавил: — А вот насчет пива ты умно сказал, пара бутылок таким богатырям не повредят.

— Пивка для рывка, — подтвердил Алексей, — а потом?

— А потом двинем в сторону «Цветмета». Я заеду в поселок, с соседями Дзюбы пообщаюсь, а ты займись, пожалуй, вот чем…

Черенкову расклад не понравился. Сдались им эти соседи. Что нового они вспомнят? Ничего. В прошлый раз рассказали о погибшем плавильщике больше чем нужно, что надо и не надо, ничего не упустили и ничего не забыли. Разве лишь про злополучный аттестат не поведали. Неужели детектив едет в поселок из-за этой школьной корочки? Время только потеряет.

Во-вторых, детектив так и не решил, похоже, в какую дыру направить своего исполнительного и добросовестного напарника, если призадумался. Может, в бар? Следить за окружением Щепихина. Неплохо бы. Черенков ошибся, вместо бара с обещающим холодным пивом ему выпала задача намного прозаичней. Но интригующая. И, пожалуй, перспективная. Смущало, правда, что поручение увязывалось с родной российской армией, о которой не хотелось даже плохо думать, не то что ссориться с некоторыми ее представителями. А детектив этого не учитывает, во внимание не принимает и прет напролом. Как танк. Главное, впутывает в это крутое дело Черенкова, его руками делает подкоп под армейский батальон, а сам остается в сторонке. Хитрец.

— Поскольку батальон расквартирован в Касимове недавно, — делился детектив своими наблюдениями и умными мыслями, — и поскольку большинство личного состава составляют иногородние молодые мужчины, то уместно предположить, что у некоторых из господ офицеров появились местные пассии. Логично?

Алексей сразу согласился, не раздумывая, и даже нашел довод для убедительности.

— Вполне логично. Ты вон не успел приехать, а сразу же обзавелся подругой.

И расплылся в довольной улыбке. Хоть таким образом, но уколол «начальника». Тот на шутку отреагировал вполне серьезно, даже обрадовался.

— В том-то и дело! И здесь очень важно заметить, и про этот момент ни в коем случае нельзя забывать, что знакомство с Олесей организовал ты, и строго в интересах дела, а не ради холостого друга. А золотоноши не глупее нас, и тоже могли в интересах своего дела организовать нечто подобное. Девчата ваши бойкие, своего не упустят, любого мужика в два счета захомутают и запросто могут увлечь кого-то из господ офицеров, влюбить в себя, затащить в постель, чтобы склонить к сотрудничеству. Завербовать, другими словами. Золото — тот самый случай, когда цель оправдывает средства. А про холостых и горячих парней нечего говорить, те сами в объятия побегут и согласятся на все, что угодно. Я прав?

Детектив был прав. Он как всегда был прав, этот ушлый рязанский сыщик. И все же Алексей соглашаться сразу не стал, немного повременил, напустив на лицо обиженное выражение. Как-никак, а рязанец прошелся критикой по прекрасной половине населения славного города Касимова, уличив местных красавиц в неблаговидных деяниях. Если следовать ковалевским рассуждениям, то некоторые касимовские женщины знакомятся с бравыми военными не для создания семьи, а для организации совместного бизнеса. И какого бизнеса, причем. Для «семейного» воровства золота. Разве не обидно за землячек? Очень обидно и досадно, особенно принимая во внимание правоту Ковалева.

— Что я должен делать? — хмуро спросил Алексей.

Впрочем, убоповец давно догадался, какая часть сегодняшних мероприятий ждет его участия, и спрашивал больше из желания выразить свое настроение. Ковалев, как ни странно, озабоченности касимовца не разделял. В голосе детектива звучали бодрые нотки, когда он коротко сказал:

— Ищите женщину, Алексей Иваныч. Шерше ля фам!

Ишь, мудрец. Главное, сказал таким тоном, будто сам только что придумал это выражение. Да этой крылатой фразе лет больше, чем Касимову. Можно подумать, один только детектив обеспокоен поиском женщины. Если разобраться, человечество поиском женщины занимается с первого дня появления жизни, мужики многие века только этим и занимались, и занимаются, и важней задачи перед собой не видят. И правильно делают, иначе на Земле вообще не было бы никакой жизни.

— Что ухмыляешься? — проворчал Вадим и строго добавил: — Не для себя ищи женщину, а по делу. Для начала расспроси кадровичку, уважаемую Галину Сергеевну. Она должна знать, кто из тружениц завода крутит шуры-муры с охранниками. Если не знает, попроси разузнать. Но аккуратно, потихоньку, чтоб ни одна живая душа не узнала. Позвони ей, на заводе пока появляться ни к чему.

Правильное решение, на завод с пустыми руками ехать не резон. Вот когда появятся соображения по технологии краж, тогда другое дело, тогда можно предстать и перед строгим ликом генерального директора, и даже перед всем коллективом «Цветмета» в полном составе.

— А почему не расспросить твою Олесю? — воспротивился Черенков. — Она ведь незамужняя и о таких вещах должна знать.

— Вечером спрошу, — пообещал Ковалев, — но кадровичку не забудь. Ну, я поехал. Некогда мне с тобой лясы точить, мне еще пиво нужно попить, полечиться после вчерашнего.

Черенков укоризненно покачал головой. Распределение обязанностей получилось крайне несправедливым и обидным, «начальник» свое высокое служебное положение использовал на всю катушку. И не просто использовал, а открыто злоупотреблял.

— Ничего, будет и в моем кабинете праздник, — пообещал Алексей, выпроваживая соратника, — разбогатею скоро, куплю двухкамерный холодильник, набью доверху пивом и буду каждый день пивко потягивать. Холодненькое, с воблой. Вот тогда позавидуешь.

И рассмеялся. Черенков прекрасно знал свои шансы на скорое богатство. У начальника местного УБОПа были, конечно, шансы разбогатеть, но весьма и весьма незначительные. Призрачные, можно сказать. Тем более разбогатеть в обозримом будущем. И ладно бы уж хозяин кабинета вынашивал скромные планы на ежедневную пару бутылок пива, а то в придачу к пиву размахнулся на двухкамерный холодильник. Это уж ни в какие ворота, это уж из области фантазии.

Хотя, конечно, холодильник на рабочем месте не помешал бы.

Глава 20

Когда Вадим подъехал к дому, где совсем недавно проживал плавильщик Дзюба, и по привычке глянул на «командирские» — подарок генерала, время приближалось к девяти часам. Нормально, самый подходящий час. Трудоспособные жильцы дома находятся теперь на работе, детвора в школе, так что общению с бабушками-старушками никто не помешает. А они словно заранее предугадали появление детектива и уже обсуждали что-то возле среднего подъезда. Три бабушки и два мужичка-пенсионера. Солидная компания, и возраст каждого намного превышал возраст их скоропостижно скончавшегося соседа. Однако большая разница в возрасте вряд ли была препятствием для соседского общения, и радующиеся на лавочке солнечному утру бабуси и дедуси наверняка знают немало интересного о жизни безвременно покинувшего сей бренный мир Дзюбы. Своими познаниями наверняка поделятся, тем более детектива интересует не так уж и много. Все основные моменты выяснены в прошлый раз, в день гибели Дзюбы, когда сыщики вместе с оперативно-следственной группой осматривали квартиру, а сегодняшние вопросы, возникшие в ходе расследования и побудившие детектива приехать, большой сложности для свидетелей не представят. Ковалев надеялся на это, принимая во внимание солидность собравшейся на лавочке компании.

Свой джип Вадим оставил у крайнего подъезда, где находилась квартира Дзюбы. Детектив поставил машину почти на том же месте, где ставил в прошлый раз, и сделал это специально, умышленно, чтобы кто-то из компании вспомнил и машину, и его самого. Начинать разговор с «давними» знакомыми намного проще и доверительней. А знакомые в компании были, это Вадим определил еще на подходе к лавочке. В прошлый раз довелось пообщаться с этой вот бабушкой в синем платке, сидевшей сейчас в середке, и с дедом, опирающимся на палку. Настоящий мужчина. С палочкой, а женщине место уступил. Местные аборигены смотрели на подошедшего внимательно и изучающе, но без настороженности. Видимо, признали милиционера, приезжавшего в день смерти Дзюбы.

— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал потенциальных свидетелей детектив и слегка поклонился.

— Здравствуй, мил человек! — громко откликнулся дед с палочкой, и отозвался почему-то слишком громко, вроде как постарался за всех присутствующих. И потому, наверное, остальные промолчали. Странный дед, ведь не глухой, в прошлый раз разговаривал нормально. Может, угодил под бабкину сковородку? Спросить, может? Не надо, а то обидится, разговаривать не захочет. Дай бог памяти, вспомнить его имя-отчество. Для начала разговора это было бы кстати.

Вадим улыбнулся. Пожалел, что на лавочке нет свободного места, чтобы примоститься рядом с бабушками и перед официальной частью разговора обмолвиться с ними парой ничего незначащих фраз. Последними новостями поделиться, о здоровье справиться, о погоде посудачить. Как же без погоды, тем более время весеннее, посевное. Для пожилых людей нет милей разговора, чем посудачить о саде-огороде, о саженцах, о рассаде да грядках. Не все же время долдонить о политике, о бедах-катастрофах, о чем с утра до ночи напоминает родное телевидение. А тут еще Ковалев со своими расспросами теребит людям психику, причем похлеще телевизора. «Ящик» знакомит с происшествиями и бедами далекими, чужими, а Ковалев напоминает о событиях реальных, близких. Дзюба хотя и чужой человек, но его смерть приключилась рядом, на глазах, наглядно и воочию напомнив о хрупкости и краткости жизни. Сегодня ушел Дзюба, не завтра так послезавтра за ним следом в мир иной последует кто-то из них. Грустная философия.

— Я из милиции, — сказал детектив и на всякий случай показал удостоверение, — подполковник Ковалев. Расследую обстоятельства смерти вашего соседа.

Для начала разговора фраза прозвучала грубовато, принимая во внимание почтенный возраст собеседников, но ничего лучше и дипломатичней в голову не пришло. Плохо, что свидетели при его появлении замолчали и лишили возможности вклиниться в разговор, поддержать обсуждаемую тему. Даже дед с палкой, так бодро и обнадеживающе откликнувшийся на приветствие, и тот молчал. Слава богу, вспомнил.

— Я у вас был недавно, — добавил Вадим и повернулся к деду, — помните, Андрей Алексеич?

Столь почтительное отношение милицейского подполковника оказало воздействие на всю компанию, не только на деда. Знать, уважительный офицер, если по имени-отчеству помнит. А сам дед и вовсе расправил плечи, и обращение милиционера по имени-отчеству объяснил только тем, что в прошлый раз именно он дал оперативникам самые толковые сведения. Иначе подполковник вообще не запомнил бы старика, не то что отчество.

— Помню, мил человек, — важно уточнил дед, и на этот раз говорил нормально, негромко, — как же не помню? Не старый еще, из памяти, слава богу, не выжил. А у тебя, стало быть, новые вопросы возникли, коль опять приехал?

Догадливый дед, молодец. Главное, очень вовремя и очень кстати поинтересовался причиной, заставившей детектива приехать. Начало разговора получилось достаточно доверительным. Недаром вся лавочка притихла в ожидании. И притихла уважительно.

— Вы правы, Андрей Алексеич, — похвалил наблюдательного деда Ковалев и сделал это совершенно искренне, — и вопросы появились, и в квартире надо кое-что посмотреть.

Дед понимающе кивнул головой, оперся на палку. Видимо, не получалось держать бравую выдержку длительное время. Деду было лет восемьдесят, если не больше. Почтенный возраст. Богатый дед, если следовать утверждениям одной песни. Хм, мои года — мое богатство. Неплохо, если б так.

Дед молчал. Ждал вопросов. Видимо, он и мысли не допускал, что подполковник обратится за помощью не к нему, а к кому-то из присутствующих. На этот счет дед был спокоен, убежденный, что подполковник сразу раскусил, откуда ждать подмогу. От деда, откуда же еще. Пущай эти сороки убедятся, кто здесь самый авторитетный и вдумчивый. И пущай убедятся, что дед никогда первый на беседу не напрашивается и без нужды никогда не выпячивается. Ему это ни к чему, потому что толкового человека видно сразу и за версту.

— Я вот что хотел спросить, — начал Ковалев и на этот раз имя-отчество деда не назвал, чтобы не лишать его собеседников возможности высказаться, — не припомните, когда и где покойный Дзюба проводил свои отпуска?

Компания призадумалась. Бабушки негромко заворковали, припоминая, когда покойный сосед куда-то надолго исчезал, и соображая, был ли он вообще в этих самых отпусках. На «Цветмете», ясное дело, отпуска положены, но нынче время такое смурное, что любого работника могут в два счета лишить отдыха, заменив деньгами. Компенсировать. Нынче все отдано на откуп администрации, на ее усмотрение. Как директор решит, так и будет. А директор может и отпуска лишить, якобы в целях производственной необходимости, и на семидневную неделю перевести, и даже заставить работать не по восемь часов, как прежде, а по десять. А то и по двенадцать. Неспроста власти обсуждают такой закон. А с властью никакой профсоюз не справится. Да и есть ли он сейчас, этот профсоюз, а если есть, то под чью дудку пляшет.

— А на заводе-то что говорят? — вместо ответа спросил дед. — В отделе кадров должны записывать каждый шаг работника. Когда принят на работу, на какую должность, когда и куда переведен, какое наказание понес, какую награду или грамоту получил, когда в отпуске был, когда на больничном. Раньше, когда я работал, так было. Или сейчас ничего не записывают?

Ковалев хотел сказать, что на «Цветмете» все осталось по-прежнему, что отдел кадров завода фиксирует все трудовые вехи каждого своего сотрудника, и что у детектива имеется ксерокопия личного дела плавильщика, касающаяся и его биографии, и отпусков, но промолчал. Свидетелям его осведомленность ни к чему.

— Так оно и есть, — вмешалась в разговор бабуся в платке, — щас норовят без трудовых книжек на работу принимать. Моя внучка вон в палатке третий месяц торгует, а книжка чистая, никаких тебе пенсионных отчислений, никакого стажа не идет. Ей так и сказали: ежели пришла работать — работай, а ежели пришла стаж зарабатывать, то иди в другое место. И она не одна такая, любую палатку возьми, и везде такая картина. Беда прямо.

— Нашла что сравнивать, — поморщился дед, — завод, милая моя, не палатка. Палатка сегодня стоит, а завтра и след простыл, и никто не хватится. А завод куда денется? Молчи уж, если сказать нечего.

Совет деда бабуся восприняла как бестактный выпад в свой адрес, как оскорбление, и если при обычных обстоятельствах, без посторонних, подобные слова можно было пропустить мимо ушей, то в присутствии милицейского офицера давать себя в обиду не хотелось.

— Бывал Дзюба в отпуске, товарищ мильцанер, — уверенно поведала бабуся и повела на соседа-обидчика торжествующим взглядом. Накось, старый пень, выкуси. Это тебе нечего сказать, а она кое-что знает. Она не слепая и из ума пока не выжила, как некоторые.

Дед молчал, таращился на взбалмошную соседку, словно не узнавая. Никак не хотел и не мог поверить, что она сможет поведать что-нибудь важное. Ей лишь бы ляпнуть что-нибудь, чтобы не держать рот закрытым. Ишь, нашла, чем удивить. Дзюба был в отпуске. Об этом все знают. Любой рабочий человек хоть раз, но обязательно в отпуске был. Поглядим, что ты запоешь после новых вопросов подполковника, на какую точку сядешь.

Подполковник с вопросом не задержался. И поинтересовался.

— А вы почему знаете? Он оставлял вам ключи?

Хороший вопрос, об этом дед не подумал. Пожалуй, бабка выкрутится, если Дзюба действительно оставлял ей ключи от квартиры. Но какая была в этом надобность? Покойный жил один, никакой живности не держал, ни собак, ни кошек, ни рыбок. Цветы, может, просил поливать? Но не было у него, кажись, никаких цветов. Да, не было. Брешет, поди, старая, выдумывает, свое я показать хочет. Она всю жизнь такая прыткая, смолоду. Дед не сдержался и, пока соседка раздумывала с ответом, усмехнулся:

— Зачем ей ключи? Она даже пыль не сможет убрать. Из ней самой пыль сыпется.

И победоносно засмеялся.

Бабка зыркнула строгим взглядом и тут же собралась с ответом. В ее голосе торжества звучало не меньше, чем у деда.

— Ключи не давал, врать не буду, но лет пять-шесть назад лично от него слыхала, на этом самом месте, про отпуск. И было это, как сейчас помню, тоже в мае. Только не в середине, а в конце месяца.

Свидетельница удивила несказанно, запомнив про события пятилетней давности. Андрей Алексеич сник окончательно. Бабка уверенно перехватила инициативу из его рук, передвинув на вторые роли, и грозилась вообще опростоволосить. И перед соседями, и перед офицером. Гляди-ка, какая памятливая оказалась, даже примерное время запомнила.

— А почему вы так хорошо запомнили время? — улыбнулся Ковалев, одарив деда надеждой.

А и впрямь, почему? В ее возрасте некоторые бабки имя свое забывают, а эта, гляди-ка, чуть ли не каждый день из своей жизни помнит. Прямо эта, как ее? Энциклопедия. Во-во.

— Потому запомнила, сынок, что время было огородное. У всех на грядках что-то росло, цвело, кроме участка Дзюбы, царствие ему небесное. У него до лопаты никогда руки не доходили, ни в прошлом году, ни в позапрошлом, ни раньше. Не нужен ему был огород. Знамо дело, человек одинокий, заботиться не о ком было. Зарабатывал, опять же, хорошо. Но все равно за огородом зря не ухаживал, свойские огурцы-помидоры с чужими не сравнить. Я ему не однова об этом говорила, а он все мимо ушей пропускал. А в тот раз Семен, царствие ему небесное, уехал в начале мая, когда пришло самое время копать-сажать, и возвратился недели через три. Вот тут я сидела, на этой самой лавочке, когда он от остановки шел. То ли с сумкой, то ли с чемоданом, не помню уже. Загорелый, посвежевший. Поздоровался, про здоровье спросил. А я ему возьми да скажи про огород. Ты, говорю, хотя бы картошку посадил, чтоб земля не пустовала. Земля без ухода не может, на ней сорняки расти начинают. А он засмеялся. На кой она мне, говорит, картошка, с ней одна морока. Огород вспахать — деньги, картошку посадить — деньги, жука потравить — деньги, урожай собрать — опять деньги. Кругом одни деньги. Лучше купить, говорит, так дешевле обойдется. Теперь понятно, почему запомнила?

Детектив утвердительно кивнул. Бабушка была абсолютно права, нынче картошку выгодней и дешевле купить на рынке, чем выращивать. То есть прав Дзюба, поскольку бабушка просто поведала его вывод. Однако детектива заинтересовала не прибыльность или убыточность картофельного урожая с собственного огорода, а мимолетная встреча возле этой лавочки в далеком мае.

— Значит, Дзюба приехал загорелый? — завистливо спросил детектив, намекая, что сейчас бы в самый раз позагорать где-нибудь возле моря. — А где загорал, не сказал?

Вопрос показался странным. Всем, не только бабушке. Можно подумать, загар на теле человека имеет какое-то значение. Они всю жизнь прожили и про цвет своей кожи никогда не думали. А если и загорали, то либо на пруду, когда белье стирали, либо на сенокосе. А подполковник, вишь, позавидовал чужому загару, про море вспомнил. На курорт потянуло. Так бы сразу и сказал, не прикрывался деловым интересом. Дело молодое, что там непонятного.

— Не сказал, — буркнула свидетельница, — нам не до загаров, с нашим давлением, наоборот, тенек нужен.

Никто из собеседников не возразил. Видимо, о гипертонии знали не понаслышке. А детектив держался за свое. И сдался ему этот загар.

— А сильно Дзюба был загорелый? — упрямо теребил он и пошутил: — Как негр?

Бабушка усмехнулась:

— Не знаю, я негров отродясь не видала, только по телевизору. Сильно не сильно, а намного темней тебя был, вроде как коричневый. Точно не вспомню уже, вон сколько годов прошло, и память не та стала, — она огляделась по сторонам, выискивая что-нибудь подходящее по цвету, и остановилась на юбке соседки, — примерно такой.

Ковалев внимательно уставился на юбку. Точного представления о загаре бывшего отпускника одеяние старушки не давало, но детективу это было и не нужно. Главное, он узнал, что Дзюба уезжал в начале мая, приехал в конце мая, через три недели, и приехал посвежевшим и загорелым. И если свежесть и бодрость приобретаются в любом отпуске, невзирая на место и время, то коричневый загар в мае месяце можно приобрести только где-нибудь на юге. В центральной полосе майское солнце не обретает еще достаточной силы, чтобы покрывать своих приверженцев коричневым загаром. Не тот климат. Значит, уместно предположить, что плавильщик «Цветмета» Дзюба лет пять или шесть назад наведывался к Черному морю…

Новороссийск? Сочи? Краснодар? Туапсе? Геленджик?

Ковалев усмехнулся. Да, крутую подсказку дала бабушка. И неожиданную. Перечень городов и курортных мест можно продолжать и продолжать, и нет никакой гарантии, что удастся выяснить теплое местечко, которому симпатизировал покойный Дзюба. В то время на поезда не было именных билетов, фамилии пассажиров нигде не фиксировались, а уповать на запись в какой-нибудь приморской гостинице вряд ли стоит. У Черного моря частные крыши пользуются не меньшим успехом, чем гостиницы, и о том, чтобы отыскать сердобольного частника, предоставлявшего пять или шесть лет назад касимовцу кров, нечего и думать. Для этого нужно будет перевернуть все Черноморское побережье. И без всякой надежды на успех.

И все же полученная информация вызвала больше положительных эмоций, чем разочарований. Собственно, никаких разочарований не было в помине. Наоборот, теперь детектив не сомневался, что таинственно погибший плавильщик ездил на юг не только за загаром.

Андрей Алексеич и компания о раздумьях детектива не догадывались и несказанно удивились, когда подполковник вдруг заторопился с отъездом. Он будто вспомнил о чем-то срочном и важном, если неожиданно передумал осматривать квартиру покойного. Слишком уж заторопился.

Хорошо хоть, не забыл поблагодарить и попрощаться.

Глава 21

На этот раз отчет получился коротким, несмотря на все старания Монтаны снабдить слежку за детективом максимумом всевозможных подробностей. Монтана знал, что гонорар иногда зависит не только от важности информации, но и от ее количества. Проверено на своем личном опыте, и неоднократно. К сожалению, на этот раз на доклад к Боссу«хвост» прибыл почти «пустой», в душе кляня детектива. Мент мог бы не торопиться в контору, а покататься по городу, повстречаться с кем-нибудь, потолкаться в шумных местах. Пусть даже с людьми посторонними, совершенно незнакомыми и случайными, причем просто так, безо всякой задней мысли, но этого было бы вполне достаточно для полноты информации. Естественно, Монтана далек от мысли водить Босса вокруг пальца, снабжая того пустой болтовней и клянча таким образом бабки, но сведения о контактах детектива нельзя считать порожняком. Нормальная информация, способная вызвать вопросы и подвигнуть на размышления. Монтана еще из ума не выжил, чтобы гнать наверх порожняк. Не тот случай. Монтана не лох, хорошо знает, чего Щепихин ожидает от слежек, что хочет услышать, поэтому старался шефа не расстраивать. Хотя это не всегда получалось. Особенно в последнее время, когда менты вдруг закопошились, забегали, как в попу раненные, и попортили браткам немало крови. Со стороны детектива, правда, излишних телодвижений пока не просматривается, ведет себя тихо-мирно, но все равно ведь появился в Касимове не в качестве туриста. Недаром Босс насторожился и встал в стойку. И недаром приставил к менту своего лучшего «хвоста». Его, Монтану.

— Значит, кроме стариков-разбойников и двоих «чайников» Ковалев ни с кем не встречался?

Это был первый вопрос Босса после доклада о поездке рязанца в поселок, и Монтана не сразу определил, чего в голосе Щепихина было больше: удовлетворения или сомнений.

Монтана пожал плечами:

— Получается, так.

Про короткий контакт детектива и двух парней на «жигулях» Монтана не забыл отметить, и этот момент в скудном отчете нашел достойное место, хотя вряд ли представлял что-то интересное. Машина пацанов поломалась на полпути из Касимова в поселок, они возились в двигателе с раскрытым капотом, пытаясь устранить неполадку, а потом стали голосовать. Детектив подвернулся первый. Он остановился, перекинулся с «чайниками» парой слов и достал из багажника трос. Когда ехавший следом Монтана приблизился к месту поломки, джип детектива уже тащил «жигуленка» на буксире. Один парень перебрался в джип. Сам по себе момент любопытный, и при других обстоятельствах о такой передислокации можно было бы задаться вопросом, если б не правила буксировки. Парень следовал правилам, поэтому и перебрался из буксируемой машины, оставив напарника одного. А уж о чем они говорили с детективом, и говорили ли вообще, неизвестно.

— И куда же он их притащил?

Судя по голосу, Босс свой вопрос задал из-за отсутствия другой информации, а не из-за подозрений. Хотя на месте шефа Монтана тоже не оставил бы этот факт без внимания и внес полную ясность. «Хвост» на этот счет не волновался и похвалил себя за догадливость. Монтана дело знает и проследил не только за детективом, а и за «чайниками». Нельзя сказать, что проследил, но после того как проводил подполковника до ментовки, не поленился и наведался в магазин запчастей, куда джип отбуксировал «жигуль».

— К магазину запчастей, — поведал Монтана, — правда, я их не застал, они купили новый аккумулятор и уехали.

— Номер машины не запомнил?

Монтана усмехнулся про себя. Босс или не познал всех его способностей, или норовит обидеть. Монтана сунулся рукой в карман и важно положил на стол небольшой листок с номером «жигулей». РЯГ 35–08.

Босс мельком пробежался по короткой строчке и поднял глаза. Похоже, он хорошо знал помощника, если нисколько не удивился. Не отметил, не похвалил за наблюдательность и правильность действий. Воспринял как должное и буднично, по-деловому, сказал:

— Надо свистнуть гаишнику, пусть установит владельца. За «жигулями» обязательно пригляди. На всякий случай.

Логично и правильно. Монтана распоряжение воспринял с энтузиазмом, сразу прикинув, что слежка за задрипанным «жигулем» особых хлопот не доставит, а вот в материальном плане скажется. И весьма существенно. Ради этого стоит отказаться от запланированной поездки в деревню и поколесить по городу в паре с «жигуленком». Или куда там нелегкая занесет его владельца. А может, вообще никуда не занесет, и драндулет весь день простоит где-нибудь у дома, предоставив «хвосту» возможность почитать детективчик.

— И вот еще что, — напомнил о себе Босс, — пригляди-ка за Ногой.

Монтана оторопел. Не поверил. Нога, Гриша Нога, мозг группировки, ее мыслящий и компьютерный центр — в опале? За что, почему, за какие грехи? Совсем недавно, еще вчера, Босс прислушивался к каждому слову Гриши, лишнего шага без совета с ним не ступил — и вдруг накрывает колпаком. Чудны дела твои, господи. То бишь Босса.

— К «жигулю» приставь кого-нибудь из ребят, а сам пригляди за Ногой, — еще раз повторил Босс, и пока Монтана безуспешно терзался в поисках ответа на столь неожиданное распоряжение, хмуро добавил: — Не по душе мне его последний совет. Очень не по душе. Как бы чего не замыслил.

Речь, как догадался Монтана, шла о подсказке Ноги устранить плавильщика. «Химика», который очень много знал. Правда, что конкретно и в каких объемах знал «химик», Монтана даже не представлял. И не пытался представлять, и тем более вникать. И правильно делал. Выходит, «химик» обладал большими знаниями, к которым прикасаться-то, наверное, было опасно, если прямиком проследовал в мир иной. Но почему Босс спохватился, что ему не понравилось? Или кто подсказал, шепнул насчет Ноги? Крепко, видно, тот наступил ему на любимый мозоль. Поздно, правда, шеф спохватился, если «химик» давно в морге. Раньше надо было думать, а не после «мокрухи». Обидно, если окажется, что человек пострадал ни за что, а просто по чьему-то навету. Плавильщика, конечно, не жалко, не до жалости, но больно уж резко с ним обошлись. И очень быстро. Так недолго и до Монтаны добраться.

Своих сомнений и раздумий Монтана, естественно, не высказал, потому что обладал достаточной рассудительностью, в людях тоже разбирался и своего Босса знал не хуже, чем он его. Монтана не случайно значился в числе лиц, особо приближенных к императору. То бишь к Боссу.

Вместо ненужных вопросов твердо пообещал:

— Будет сделано, Босс.

Босс в этом не сомневался. Поэтому, наверное, вспомнил о немаловажном моменте, завершающем почти каждую их встречу. Приятный момент. На стол рядом с листком с автомобильным номером упали несколько пятидесятидолларовых бумажек и разбежались веером. Монтане хватило беглого взгляда, чтобы определить приблизительное количество купюр. Веер раскрыл штук шесть, и примерно столько же сбилось в пачку. Минимум штук десять. Годится.

— За информацию и за слежку, — небрежно обронил Щепихин и молча проследил, как помощник уважительно переместил купюры в карман.

После этой манипуляции Монтана замер, не осмеливаясь попрощаться первым и ожидая возможных указаний. Указаний не последовало, вместо них Босс неожиданно сказал:

— За Ногой ничего нет, он чист, но с «химиком» сильно напортачил. Вижу, поторопились мы, надо было пару деньков выждать, оглядеться, в какую сторону и в чью дуду менты подуют, а потом уже принимать решение. Перестраховались. Я виноват. Пошел у него на поводу, послушал. Зря. И «химика» лишились, и вопросы появились.

Босс замолчал так же неожиданно, прервавшись на полуслове, как и заговорил. Будто спохватился. Монтана подождал еще несколько секунд и встал. Понял, что откровения Босса на этом закончились, он и так сказал слишком много. Вернее, намекнул, заставив напрячь извилины. Впрочем, слова шефа ни к чему не обязывали, и Монтана вообще мог на этот счет не напрягаться и над разгадкой не думать. А подумать хотелось. Даже надо было подумать. И над словами, и над причиной, вынудившей Босса поделиться сомнениями. Разговор о Ноге зашел не просто так, не из-за напоминания о слежке, а с тайным умыслом. Босс просто так ничего не говорит и не делает.

Монтана потоптался с ноги на ногу. Выжидать дальше не было смысла, но и прощаться первому не пристало. Вдруг последует продолжение, и шеф подкинет новую информацию к размышлению.

Продолжения не последовало. Щепихин будто совсем забыл про Монтану. Прошло еще, наверное, с полминуты, когда он поднял голову, задумчиво посмотрел на помощника и махнул рукой. Свободен, мол. И ничего не сказал. Таким озабоченным шеф раньше никогда не был. Похоже, с этой костяной Ногой нарисовался неординарный случай и для его разгадки, видимо, придется крепко поработать.

Это хорошо, это пахнет деньгами.

Глава 22

В отсутствие Вадима Черенков времени даром не терял и свою предприимчивость и предусмотрительность продемонстрировал незамедлительно, едва детектив появился в кабинете. Черенков ждал его возвращения, и свидетельством тому стали четыре бутылки пива, извлеченные из-за дивана и занявшие свое законное место на столе. С двух из них гостеприимный хозяин тут же сщелкнул пробки.

— Холодное, — молвил важно, — пей, пока не нагрелось. Пиво не работа, ждать не будет.

Без холодильника, что и говорить, плохо. Вадим уселся на диван, глянул на коллегу. Приподнятое настроение Алексея вряд ли объяснялось только наличием прохладных бутылок. Причина уважительная, конечно, важная, но не настолько, чтобы средь бела дня забыть о работе. Причина крылась в другом, и догадаться о ней было не трудно, поскольку за полтора часа отсутствия Ковалева хозяину кабинета надлежало пообщаться с кадровичкой «Цветмета», с уважаемой Галиной Сергеевной. С той самой Галиной Сергеевной, с той самой милой женщиной, вызвавшейся на роль свахи и сыгравшей эту роль очень удачно. Настолько удачно, что теперь уже не верится в деловую подоплеку знакомства с Олесей. Кажется, не было никакого расчета, не было каверзной задумки Алексея, и вообще знакомство состоялось не по соображению, не по сговору, не в интересах дела, а исключительно по взаимной симпатии. Иначе и быть не могло. Значит, Галина Сергеевна поведала что-то обнадеживающее, если Черенков засиял начищенным пятаком. Даже лысина, кажется, приобрела дополнительный блеск.

Однако молчание слишком затянулось, оказывается, они опорожнили почти по полбутылке, не обмолвившись ни словом. Увлеклись, однако. И это в рабочее время, когда каждая минута на счету. Совсем обнаглели. Вадим спохватился первый, как и положено «начальнику». И строго потребовал:

— Колись, что сваха поведала?

Черенков поставил бутылку на стол, вытер ладонью губы. Он ждал этого вопроса, он просто сгорал от нетерпения поделиться полученной информацией, а начинать первым, без вопроса, не позволяла скромность. Пусть «начальник» оценит и это его качество.

— Что она могла поведать, — задумчиво протянул Алексей, будто вопрос детектива явился полной неожиданностью, — Галина Сергеевна серьезная женщина, замужняя, шурами-мурами не интересуется. У нее других забот хватает. В батальоне охраны полсотни холостяков, времени не хватит, чтобы за каждым приглядывать.

Черенков хитрил, начав издалека и приберегая суть ответа до последнего момента. Набивал цену. Или испытывал «начальника» на терпение. Ладно, пусть потешится пару минут, покуражится. Пара минут не такое уж большое время.

— Приглядывать совсем необязательно, — заметил Вадим, — любовные связи скрывай не скрывай, а они все равно наружу выйдут, на всеобщее обозрение и обсуждение. Успевай только слушать и запоминать. Не поверю, чтобы на заводе никто ничего не слышал о связях бравых охранников с заводскими красавицами. Многие семьями уже, небось, живут.

Алексей припал к бутылке. Сделал глоток, выдохнул. И признал:

— Ты прав. Насчет многих неизвестно, но про одну такую семейку Галина Сергеевна поведала…

Наконец-то Алексей дошел до главного. Вадим тоже припал к бутылке.

— Помнишь Настю Николаеву? — спросил убоповец и, не дожидаясь ответа, продолжил: — У которой жениха в деревне убили?

Настю Николаеву, лаборантку заводской лаборатории охраны окружающей среды, Ковалев помнил очень хорошо. И историю с ее женихом тоже хорошо помнил. Как не помнить, если парень трудился слесарем на «Цветмете» и если его убийство раскрыли не кто иные, а они с Черенковым. Не одни, правда, а с помощью Прошина, Шмелева, Быкова. Как не помнить красавицу лаборантку, если со дня их последней встречи не прошло и двух недель. Об этом Алексей мог бы не спрашивать.

Значит, уважаемая Настасья снова засветилась, и снова рядом с золотом. И на кого же, интересно, обратился ее лучезарный взор в этот раз?

— Помню, — подтвердил Вадим, подталкивая убоповца к продолжению.

— Красивая подруга, — со вздохом признал Алексей, — такие в девках не засиживаются. И собой видная, и фигурой статная, и состоятельная. В городе квартира, в деревне домик. Повезло капитану.

Вадим едва не присвистнул. Вон оно как повернулось. Капитан, значит. Не слабо.

— Капитан Валерий Бобровский, — убоповца, кажется, прорвало, и информация посыпалась как из рога изобилия, — помощник коменданта, 27 лет, холост, образование высшее, в Касимове с осени прошлого года. Вначале проживал в воинском общежитии, а две последние недели обитает в квартире у Николаевой.

Ишь ты, какое совпадение. Ковалев с Черенковым наведывались к ней на квартиру как раз две недели назад, расспрашивая о злополучной поездке в деревню, и Настя тогда совсем не напоминала девушку на выданье. Наоборот, выглядела печальной и невеселой. Быстро же оправилась от удара после трагической гибели жениха.

— А если капитан просто снимает комнату? — предположил детектив.

Вадим и сам не верил в такой вариант, кажущийся неправдоподобным, и предположение высказал только лишь из желания предусмотреть и обсудить возможные бреши в черенковской информации. Конечно, подобный поворот нельзя исключать, в их работе вообще нельзя ничего исключать, не убедившись, но все же молодой офицер-холостяк в роли квартиранта у молодой и одинокой хозяйки выглядит несерьезно. Особенно принимая во внимание одно небольшое совпадение в биографии влюбленных: общее место работы. Главное, должность и охранные полномочия новоявленного жениха. В свете последних заводских событий это очень интересный момент.

— Может, и снимает, — согласился Алексей, нисколько не смутившись, — всякое может быть. Я ж не говорю, что у них дело к свадьбе идет. Может, просто сожительствуют. И пусть сожительствуют, и на здоровье. Завидки берут? А как же Олеся?

Напоминание об Олесе детектив пропустил мимо слуха. Об Олесе он мог бы говорить часами, но в другой обстановке, не сейчас. Сейчас душевное состояние не позволяет рассуждать о чем-то светлом и радостном, сейчас на уме и в душе совсем другие эмоции, другие люди. Нехорошие люди. Так что пока не до лирики.

Неужели отношения лаборантки и охранника действительно подогреваются не только пылкой влюбленностью, а общим делом, золотой притягательностью? Семейный подряд. Золото манит нас. Если так, то следствию несказанно повезло. Так повезло, что невозможно поверить. Слишком уж просто нарисовалось это звено в цепочке краж, и звено не простое, а очень важное. Архиважное, как говорил вождь мирового пролетариата. Одно дело — изъять драгоценный металл из производства, а другое — вынести с завода. Сверхжесткий пропускной режим, многочисленная охрана, современное оборудование… Нечего и думать. Чтобы решиться на такое, нужно быть либо полным идиотом, либо гипнотизером, магом-волшебником, либо… охранником. Хотя бы рядовым, не обязательно капитаном.

— Не слишком ли просто? — засомневался Вадим. — Если капитан причастен к кражам, то с его стороны очень неосмотрительно заводить отношения с Николаевой, а уж тем более афишировать их.

Алексей, потянувшийся было к пиву, воззрился на детектива с изумлением.

— А если у них любовь? И почему неосмотрительно? Чем, по-твоему, отношения с работницей завода могут бросить тень на холостого капитана? Каким уставом ему запрещено жить в гражданском браке со свободной женщиной? Я об этом не слышал. А вот некоторым ментам запрещено жениться, это я знаю.

Вадим рассмеялся. Черенков имел в виду себя, хотя не исключено, что холостого друга тоже. Значит, отношения с Олесей не воспринимает всерьез.

— Потому неосмотрительно, что Настя имела несчастье проходить по делу об убийстве слесаря «Цветмета» Косынкина, — возразил детектив, — а это, согласись, навевает определенные мысли. Вдруг ее роль в том деле до конца не ясна? Вдруг у следствия имеются к ней вопросы? Вдруг она под подозрением, вообще под наблюдением? Вдруг сыщики отслеживают каждый ее шаг, каждую встречу? Нет, Алексей, если капитан причастен к кражам, то он не стал бы рисковать и к Насте близко не приблизился бы. А если приблизился, то крадучись, по-пластунски, чтобы ни одна живая душа не увидела и не услышала. Да ему соратники не позволили бы ради бабы ставить под удар общее дело.

Брови Алексея поползли на лоб. Такого расклада убоповец не ожидал.

— Ты серьезно? Ты действительно считаешь, что есть основания подозревать Николаеву? Что Настя принимала участие в убийстве собственного жениха?

Ковалев так не считал, но не исключал, что злополучная поездка в деревню произошла не случайно, а в сговоре с убийцами. Этого нельзя исключать, даже учитывая поведение Насти на следствии, когда она опознала убийц. Но это мало о чем говорит, ибо на тот момент у следствия имелись весомые доказательства о преступлении, и Настя понимала, что скрывать убийц не имеет смысла. Преступники это тоже понимали, и их гневные угрозы в адрес разговорчивой свидетельницы могли носить чисто профилактический характер. Для понта. Для отвода подозрений.

— Не знаю, в чем она замешана, — честно признался детектив, — но проследить за ней не помешает. У тебя найдется толковый малый?

— У меня все толковые, — буркнул Черенков, — а своих сыскарей почему не подключишь? Засветить боишься?

Про ковалевских сыскарей Алексей вспомнил по инерции, ради интереса. Их было трое, и Алексей знал только одного, того самого, предлагавшего в баре двести долларов. Да и не знал, собственно, а просто столкнулся однажды лицом к лицу. А двоих других вообще в глаза не видел. Крутятся где-то, шастают по городу, высматривают-вынюхивают. Ковалев вокруг своих «шпионов» создал такую завесу секретности, что не познакомил ни с Черенковым, ни с его ребятами. И детектив прав. Черенковских ребят в Касимове знают как облупленных, и любые контакты с ними могут засветить рязанцев и провалить операцию.

— Могу подключить, — неожиданно согласился Вадим, — пусть полюбуется на красавицу лаборантку.

Про капитана Вадим промолчал. Видимо, офицер слежки не заслуживал. Тоже резонно. Смешно предполагать, что капитан или кто-то из охранников, причастный к кражам, выносит золото сам, лично. И уж тем более наивно предполагать, что охранник сразу после смены помчится с ворованными слитками к покупателю. Нет, этим занимаются другие люди.

Вместо капитана Ковалев заговорил о плавильщике Дзюбе, и Черенков решил, что его доклад исчерпан, принят к сведению и меры приняты. Слабенькие меры, учитывая только обещание приставить к Насте сыщика. Честно говоря, Убоповец информацию расценивал намного выше и такого прохладного восприятия не ожидал. Зря на пиво раскололся.

— Теперь о Дзюбе, — детектив перешел к изложению результатов своей поездки, — надо узнать, в каком южном городе имеются институты или техникумы с химическим факультетом.

Алексей сразу вспомнил недавний разговор о таинственно исчезнувшем аттестате Дзюбы и догадался, к чему клонит детектив. И все же изумления скрыть не сумел. Справки об учебных заведениях навести не сложно, хоть во всех городах России, не только южных, и запрос насчет предполагаемого студента Дзюбы тоже сделать несложно, но что это даст? Неужели детектив считает, что скромный и неприметный плавильщик разработал механизм изъятия золота из производства? Тот самый механизм, о котором не знают и не догадываются заводские технологи? Более того, не верят. А уж они-то доки в этом деле, они весь процесс производства знают как дважды два. И даже лучше. И не только касимовские технологи. В Рязани Ковалев консультировался с научными сотрудниками академии и ничего революционного из области производства аффинажного золота не услышал. И получается, что кандидаты и доктора наук не знают, а плавильщик Дзюба со своим школьным аттестатом знал. Утерянным, вдобавок. Тоже мне, Менделеев.

Однако возражать Алексей не стал, и пока размышлял над распоряжением «начальника», уже прикинул, кому поручить учебные заведения. Для такого задания человека найти нетрудно. Детектив воспользовался молчанием товарища и продолжил:

— Во все заведения нужно сделать запрос о студенте Дзюбе Семене Семеновиче, — он говорил настолько серьезно, что Алексей начал проникаться верой в эту маловероятную версию, — причем за все последние годы, лет за десять. Со слов жительницы дома, Дзюба уезжал куда-то лет пять назад. В мае месяце, на три недели примерно. Почему бы не на сессию?

Черенков вздохнул. Ему очень хотелось проникнуться смелой идеей и поверить детективу, однако это не удавалось. У Алексея были свои основания для сомнений, и достаточно веские.

— Если Дзюба учился в институте, то почему молчал об этом? — недоумевал он. — Зачем скрывал? Из скромности? Соседям не трепал, это ладно, это понятно, но почему скрывал от отдела кадров? Непонятно. Надо ж было брать отпуска для сдачи сессий, деньги, опять же, кое-какие на время сессий получать как студенту. Непонятно.

Ковалев усмехнулся. Ему тоже биография плавильщика поначалу показалась понятной и простой, как у всякого рабочего человека, и в иной ситуации покойного давно можно было оставить в покое и дух его не тревожить, если бы не его работа. Вернее, если б не воровство золота с завода. Тут хочешь не хочешь, а проверить нужно любое предположение, даже самое маловероятное, самое сумасбродное. Сыщики сродни старателям, те в поисках нескольких граммов золота лопатят тонны породы, а сыщики в поисках верной версии перебирают десятки предположений, просеивая через сито оперативно-следственных мероприятий сотни людей. И не всегда обоснованно, не всегда по делу.

— Учился умно воровать, потому и молчал, — скороговоркой пробормотал Вадим, потянувшись за пивом.

Черенков последовал его примеру. Он тоже терялся в поисках объяснения с таинственным исчезновением аттестата. И после первого же глотка поделился еще одной новостью, на этот раз без предисловий и намеков. Видимо, пиво еще не нагрелось и придавало бодрости. К тому же новость представляла определенный интерес.

Оказывается, у Ломтя появился адвокат.

Час от часу не легче.

Глава 23

От Босса Монтана сразу поехал на улицу Чкалова, где в частном доме проживал объект наблюдения Григорий по кличке Нога, прилепившейся к нему еще в далеком детстве из-за небольшой хромоты. Дом был деревянный, построен покойным отцом лет пятьдесят назад и сам по себе большой ценности не представлял. Обычная «пятистенка». Ценность «пятистенке» придавала большая усадьба в тридцать соток, где при наличии средств можно было возвести не то что дом, а целый коттедж отгрохать. Кирпичный, двухэтажный, с гаражом, с баней. Да хоть трехэтажный, все равно никому мешать не будет и соседям солнца не загородит, поскольку до ближайшего дома метров пятьдесят. Раздолье полнейшее. И на коттедж хватит, и на приусадебные грядки место останется. Короче, были бы бабки на строительство.

Бабки у Гриши Ноги были. Как-никак, а уже шестой год занимался предпринимательством. Худо-бедно, а две торговые палатки в оживленных местах города и недавно арендованный продуктовый магазин приносили своему владельцу весьма приличный доход, и когда три года назад торговец Гриша приступил к воплощению заветной мечты о двухэтажном особнячке, это никого не удивило. Удивило другое. Вскоре стройка «века» неожиданно приостановилась и замерла на нулевом цикле сразу после возведения фундамента. Истинного размаха развернувшихся работ никто не видел, потому что особняк возводился позади дома, но завезенные на этот момент горы материала впечатляли своими объемами, и тем непонятней выглядело решение хозяина законсервировать строительство. Некоторые не в меру любопытные соседи предположили, что Грише стало жалко родительского крова, жизнь которого должна была завершиться после возведения особняка, другие, не менее рассудительные, объяснили это денежными затруднениями, третьи, самые нетерпеливые, набрались смелости и обратились непосредственно к Грише. По-соседски и по-простому. Информация из первых рук, ясное дело, не шла ни в какое сравнение с досужими вымыслами, однако Гриша объясняться не захотел и вежливо отмахнулся: когда надо, тогда и построю. Соседям было невдомек, и даже самые догадливые из них не могли предполагать, что возведение особняка застопорил не будущий владелец Гриша по кличке Нога, а совершенно чужой и посторонний человек по имени Щепихин Сергей Павлович. Он же Босс. И если Сергей Павлович к личным делам Гриши не имел никакого отношения, то Босс, наоборот, имел. И самое непосредственное. Причина приостановления грандиозного строительства была проста и объяснялась не чем иным, а именно грандиозностью и размахом. Боссу не понравилось, что его соратник Нога затеял возведение коттеджа, непосильного для среднего предпринимателя. Прослышав о стройке века, шеф лично наведался на улицу Чкалова и после первого же взгляда на стройплощадку зашелся гневом. Босс не ожидал, что здравомыслящий Нога проявит такое безрассудство и своими наполеоновскими планами может привлечь внимание не только налоговиков, а и оперов. По мнению Босса, о чрезмерном материальном достатке будущего владельца особняка в скором времени будут знать все касимовцы, поэтому решил пресечь суды-пересуды на соседском уровне. Он даже заставил Гришу взять кредит в банке, для отвода глаз, чтобы на всякий случай иметь объяснение о происхождении богатства. Менты не дураки, они тоже умеют считать и при желании быстро установят весь дебит-кредит Ноги, точную стоимость коттеджа, явно превышающую возможность хозяйского бизнеса, и зададутся вопросом о происхождении разницы. И все, и приплыли.

С того дня Нога резко сбавил темпы строительства, а потом вообще все заморозил и начал «собирать» деньги. Босс прав, коттедж должен расти исподволь, потихоньку, давая возможность любопытным взглядам привыкать к своему появлению, а не возвыситься над соседними строениями в одночасье, за месяц, как гриб боровик. Неожиданно возникший замок может привлечь ненужное внимание и вызвать лишние вопросы. Ноге это ни к чему. А его соратникам тем более, поэтому в группировке Босса истинную подоплеку этого строительства знали немногие, человек пять-шесть, не больше.

Монтана тоже знал о тайнах Гришиного двора, поэтому странное распоряжение шефа о слежке поначалу объяснял именно его проколом со строительством. Нога действительно зажрался и утратил бдительность, если решил построить самый высокий дом в Касимове. И не задумался, дурень, что простой торговец не может иметь сказочных бабок на такие хоромы. Совсем соображать перестал. А ведь шеф считает его одним из самых смышленых парней в группировке. И за какие только заслуги? Наверное, шеф сам задался таким вопросом, поэтому и поручил проследить за любимчиком. Что ж, разберемся. Посмотрим, понюхаем, пощупаем, зафиксируем. И доложим в должном виде. Для начала нужно отыскать «объект» слежки, а остальное пойдет своим чередом. В это время Нога может быть где угодно: дома, в магазине, в палатке, на базе какой-нибудь, а то и вообще не на работе, а в баре прохлаждаться. Или, еще хуже, где-нибудь на природе шашлыками баловаться. Короче, нужно найти и обнаружить, а со слежкой проблем не будет. Пара пустяков, не впервой. Монтана мог бы позвонить своим братанам, и те в два счета установят местонахождение «объекта», но это может вызвать у них ненужное любопытство и лишние вопросы, ибо распоряжение шефа может показаться странным и интересным не одному Монтане.

По улице Чкалова Монтана проехал медленно, чтобы потом не сбавлять скорость возле дома Ноги, не маневрировать и не привлекать внимания. Из машины трудно было определить, дома ли хозяин, и все же Монтана останавливаться не стал, а ограничился внимательным взглядом на окна, на закрытые двери гаража, стоявшего рядом с домом, и решил, что Нога в отъезде. Подтверждением такому выводу служили довольно свежие машинные следы, ведущие от гаражных ворот. Похоже, хозяин утром уехал и больше не приезжал. Зачем приезжать, если в доме никакой живности нет, приглядывать не за кем и не за чем, стройматериалы никуда не убегут, а пообедать можно в собственном магазине, в уютном кабинете. Скорее всего, торгаша искать надо там. Маловероятно, чтобы Гриша решал деловые вопросы в палатке, лишенной всякого сервиса и подобия удобств. В палатке можно разве лишь кофе выпить, а не пообедать. А время как раз близится к обеду.

В предположениях Монтана оказался прав и мысленно похвалил себя, увидев темно-синюю «Волгу» Ноги у магазина. И облегченно перевел дух. Начало положено, клиент «под колпаком». Теперь нужно набраться терпения, притулиться в сторонке, чтоб в глаза не бросаться, и ждать. Монтана так и сделал, и аккуратно припарковал «десятку» на стоянке неподалеку от магазина. И очень вовремя. Монтана только-только заглушил двигатель и потянулся за лежавшей на заднем сиденье книгой, а «объект» уже выходил из магазина. Гриша будто знал о прибытии «хвоста» и проявлял тактичность и уважение, не заставляя себя ждать. Монтана от неожиданности едва не выронил книгу, боясь поверить в удачу. Действительно, ему здорово повезло, ведь задержись он на минуту-другую, и в поисках клиента пришлось бы колесить по городу. И кто знает, сколько интересного и любопытного пропустил бы за это время. Трудно предполагать, конечно, что планируемая поездка клиента принесет что-то важное, но все равно представляется намного интересней, чем безвылазное нахождение Ноги в кабинете. Намного проще, конечно, просидеть до вечера в теплой машине с книжкой, чем болтаться по городу. Однако Монтана желание клиента прокатиться воспринял с тайной надеждой, ибо сумма вознаграждения напрямую зависела от результатов наблюдения. Ему нужно заполучить на клиента материал, желательно компромат, и желательно важный, непредсказуемый, неординарный. Чтобы у Босса отвисла челюсть от потрясения, чтобы утратил дар речи. Не надолго, минут на пять, но чтобы первыми словами прозвучала благодарность Монтане за проделанную работу. И хруст долларов. Кайф! А на одном месте много не высидишь.

В это время Гриша, слегка прихрамывая на правую ногу, ничего не подозревая, ни о чем не догадываясь, подошел к машине. Монтана ткнулся в книжку. И вовремя. Гриша почему-то замешкался с дверным замком и возился с ним подозрительно долго. Монтана краем глаза видел, как «объект» крутанул головой по сторонам, оглядываясь, и сделал это явно не из желания запечатлеть знакомый пейзаж. Гриша не лох, Гриша парень крученый-верченый, его просто так на мякине не проведешь, рядом с Гришей нужно соблюдать троекратную осторожность. И Монтана очень правильно сделал, что позаимствовал у соседа машину. Его «опель» Гриша хорошо знает и сейчас наверняка задался бы вопросом о причине появления братка Монтаны возле его личного магазина. На незнакомую «десятку» Нога особого внимания не обратил, как и на другие машины, и сел за руль. Через минуту «Волга» неторопливо покатила к улице Ленина и свернула направо. «Объект» направлялся в сторону центра. Монтана незамедлительно тронулся следом, решив, что торговец покатил к одной из своих палаток, находящейся как раз в центре города. Монтана знал ее местонахождение и поначалу хотел поехать именно туда, причем не следом за «Волгой», а другим маршрутом. Расстояние, правда, немного больше, зато по той дороге можно притопить, и, главное, не надо тащиться позади клиента. Кто знает, сколько времени придется за ним колесить, так что лишний раз маячить ни к чему. «Десятка» машина приметная, в глаза быстро бросается.

Пока Монтана раздумывал насчет окольного пути, «Волга» неожиданно свернула на улицу Школьную. Монтана присвистнул и с холодком в груди признал, что едва не лопухнулся со своей бредовой идеей рвануть к палатке, он мог запросто упустить клиента. Потерять. Остаться на бобах и без бабок. Монтана представил, как вечером стоял бы перед Боссом с пустыми руками, виновато разводя ими в стороны, как Босс мерил бы его уничижительно насмешливым взглядом и смотрел бы как на пустое место, и поежился. Облом полнейший, дай бог оправиться. Куда же ты рулишь, Гришутка, в какие края, за какими приключениями? Неужели к телке? Вряд ли. Телок ему привозят домой, и не днем, а вечером. Днем Гриша отдается работе, а не любовным утехам. Открыл еще одну торговую точку? Непохоже, об этом Монтана давно бы знал. Неужели навострился все-таки в бар, развеяться от дел праведных? Тоже маловероятно. На Гришу непохоже, чтобы в разгар рабочего дня в баре прохлаждаться. И ради чего мотаться по барам, если у него в магазине пойла и жратвы хватит на несколько банкетов. Разве лишь ради деловой встречи? Это возможно. Видно, важный гусь пожаловал, если не поехал к Грише, а заставил его вылезти из уютного кабинета и рулить через полгорода.

Однако многоопытный Монтана снова прокололся. Более того, он едва не выдал себя, когда «Волга» вдруг неожиданно остановилась напротив высотного дома. Тормозить и останавливаться было поздно, и Монтане ничего не оставалось, как объехать «Волгу». Он припарковался метров через сто, и теперь за клиентом пришлось наблюдать в зеркало заднего вида. А тот, похоже, решил загадать преследователю еще одну загадку и остался в машине. Нога явно кого-то ждал. Время было восемь минут второго. Самый обед, самый подходящий час сидеть где-нибудь в баре за столом, а не томиться в машине. Монтана повел взглядом в сторону высотки, пытаясь среди немногих прохожих вычислить кандидата на роль Гришиного компаньона. Однако к машине никто не подходил и приближаться не стремился. Кажется, «Волга» вообще никого не интересовала. Как, впрочем, не интересовали и все остальные машины, стоявшие на обочине. Скорее всего, нужный Грише человек жил в высотке или где-то неподалеку. Прошло уже пять минут. К «Волге» по-прежнему никто не подходил. Странно. Машина из окон высотки просматривалась как на ладони, и если компаньон жил там, то не мог ее не видеть — и не тянуть с появлением. Гриша хоть и не резидент, хоть и не в тылу врага находится, но все равно в подобных случаях не годится заставлять человека торчать посреди улицы. Тем более «Волжанка» Гриши кое-кому из горожан хорошо знакома.

Из подъехавшего микроавтобуса вывалились около десятка пассажиров, и почти все дружной ватагой направились к высотке. Монтана еще раз, теперь уже более внимательно, глянул на остановку и догадался, что микроавтобус принадлежал «Цветмету», а его недавние пассажиры не иначе как доблестные труженики завода. На обед пожаловали. Видимо, заводская столовка чем-то не устраивает, если катаются домой. Гурманы. Или язвенники. Монтана усмехнулся, повел глазами на «Волгу» и насторожился. К «Волге» от остановки сноровисто вышагивала молодая женщина в темном брючном костюме. Монтана замер, боясь пропустить и сам момент встречи, и дальнейшие события. Дальнейшее движение «Волги», если быть точнее. Сейчас мадам сядет в машину, чмокнет Гришу-Гришуню в щечку, и они покатятся с ветерком накатанным маршрутом. Скорее всего, на улицу Чкалова, хотя не исключено, что на природу. Подкинул же Босс задание, бляха-муха. Монтана снова усмехнулся, припомнив про бинокль в багажнике и представив себя зрителем любовной сцены с участием крутого торгаша. Жалко, нет видеокамеры, можно было бы целое кино снять. Порнографию. Ха-ха. А потом браткам показать. Ха-ха. Похлеще любой комедии будет. А телка очень даже ничего, центровая. Стройная, фигуристая, что спереди, что сзади. Есть за что подержаться. Монтана вообразил, как красотка в экстазе обвивает Гришу длинными ногами, как прижимается к нему упругой грудью, и представил на месте Гриши себя, причем представил настолько четко, что прикрыл глаза. И тут же испуганно уставился на женщину. Бляха-муха! Что за день такой, если опять чуть не облажался? В третий раз за какие-нибудь полчаса. И как он сразу не узнал красотку? Это же Настя Николаева! Любовница помощника коменданта. Или невеста, хрен их знает. Точно, Настя. Раньше со слесарем шуры-муры водила, а сейчас с капитаном любовь крутит. А за его спиной, выходит, с торгашом Гришей забавляется… Ну и лярвы же эти бабы, никак доверять нельзя. Хоть на привязи держи, хоть за порог не выпускай, даже в магазин. Это ж надо, а? Средь бела дня, в двух шагах от дома, на глазах сожителя назначила встречу другому мужику. И не боится, что капитан увидит всю картину, ведь он сейчас должен быть дома после ночного дежурства. Стоп! Стоп, Монтана! Не гони картину, не ленись подвигать шариками-роликами, не мусоль одно и то же. А если встреча сугубо деловая, и Настя не боится жениха-капитана именно по этой причине? Может, капитан знает об этом рандеву. Настя не дура, чтобы под своими окнами строить кому-то глазки. Очень даже не дура. Выходит, сладкую парочку свели не телесные прихоти, а дела, тем более встреча не случайна. Кажется, ему здорово подфартило и вечером можно рассчитывать на приличный гонорар.

После такой мысли Монтана наблюдал за встречей с возросшим воодушевлением и удивился, когда Настя, наклонившись к стеклу и перебросившись с торговцем парой фраз, пошагала к дому. «Волга» осталась на месте. Опять загадка, бляха-муха. Почему Григорий не уезжает, что ждет. Настю? Ее, кого же еще. Неспроста она торопилась. Значит, решили все-таки куда-то намылиться. Значит, о поездке договорились заранее, не сейчас. Сейчас они не разговаривали толком, а в двух-трех словах не договоришься.

В голове Монтаны лениво шевельнулась мысль о возможных адресах поездки сладкой парочки, и первый из них нарисовался сразу, и сразу же отпал. К Грише они вряд ли поедут. Если бы свидание планировалось у него, то Насте незачем было ехать домой, поскольку автобус проходит в квартале от улицы Чкалова. И не дразнила бы лишний раз своего капитана. Но куда и зачем парочка может поехать после того, как Настя заглянет к себе домой и засветится перед женихом? По логике — вообще никуда, иначе у жениха появится повод для ревности. Может, они и не поедут? Но почему тогда Настя так торопливо пошагала к дому? Чтобы что-то взять и передать водителю, понадобится не более шести-семи минут. Две минуты туда, две обратно, еще две на сборы. И после этого останется примерно полчаса, вполне хватит и пообедать, и сожителя приласкать. Короче, в этом случае для спешки нет никакого повода. Значит, спешка объясняется тем, что дело требует гораздо больше времени, а не шесть-семь минут. Настя боится не уложиться в обеденный перерыв. Они куда-то поедут, это как пить дать. Куда же? В принципе один хрен, куда. Главное, не упустить, не потерять из виду, и чтоб бензина хватило. Пусть едут хоть к черту на кулички, хоть за город, хоть в другой город.

Бляха-муха… Монтана снова напрягся. Как же он забыл про деревню Кадкино, как же не подумал? Ведь там у Насти дом, родительское наследство, как у Ноги. До Кадкино километров пять, дорога асфальтная, хорошая, позволяет наподдать газу хоть до самого пола. Пять минут — и ты там. Почему не поехать. Но зачем ехать в обеденный перерыв, в рабочий день, когда ничего не сделаешь? И тем более ехать с чужим мужиком. Вдобавок хромым. В огороде Гриша не помощник, а ненужный балласт. В Кадкино нужно везти капитана, дать лопату побольше, отмерить участок отсюда и досюда, и пусть копает, пока не стемнеет.

Мысли в разгоряченной голове Монтаны витали роем, одна безрассудней другой, и все крутились вокруг деревни Кадкино. Туда они поедут! Только туда! Но зачем? Это единственный вопрос, который нужно будет узнать. Очень важный вопрос, и Монтана обязательно их раскусит. Йес! В предвкушении многообещающего вечернего рандеву с Боссом Монтана радостно потер руки, отметив, как сильно увлажнились ладони, и начал лихорадочно прикидывать вариант следования за «Волгой» по дороге в деревню. Проблема в том, что дорога никогда не отличалась большим движением, а на пустыре Гриша может засечь «хвост» и проявить осторожность. Может, лучше вообще не ехать за ними следом, а проводить до дороги на Кадкино, убедиться и где-нибудь в неприметных кустиках подождать их возвращения? В принципе такой вариант годится. Плохо, правда, что тогда не удастся выяснить цель поездки. Конечно, шеф сможет установить нужные подробности и сам, без помощи Монтаны, но это наверняка скажется на вознаграждении. И очень существенно. Вот что плохо. Получится так, что Монтана просто-напросто даст наколку, а истину установят другие.

От расстройства Монтана даже икнул. И потому, наверное, зародившийся в разгоряченном «котелке» новый вариант слежки показался единственно верным, хотя и очень рискованным. Монтана решил поехать в Кадкино первым, не дожидаясь клиентов. Зачем ждать, кого ждать, если он вычислил маршрут следования «Волжанки», а уж дорогу на Кадкино знает как свои пять пальцев. И не только дорогу, а деревню, где бывал сотни раз, и все пути-подъезды знает. Он даже знает, где находится дом Насти. Что ждать, что высиживать? Вперед, за орденами!

Монтана решительно повернул ключ зажигания. Трогаясь с места, еще раз бросил взгляд на входную дверь подъезда, в который вошла Настя, никого не увидел и еще больше уверовал в правильность своего решения. Хотя риск, конечно, был, и риск большой, ведь в случае ошибки шеф может не понять таких неординарных действий и не оценить должным образом.

Но переиначивать поздно, надо ехать. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Глава 24

Настя вышла из дома через две минуты после отъезда Монтаны. Если бы Монтана задержался, он наверняка похвалил бы себя за догадливость. Настя появилась действительно не с пустыми руками, а с целлофановым пакетом, за которым наведывалась в квартиру. Судя по форме, в пакете была какая-то круглая емкость, размером примерно с трехлитровую банку. Впрочем, наблюдавший за Настей Гриша на этот счет не гадал, потому что в отличие от «хвоста» давно знал и о пакете, и даже о содержимом. Гриша знал даже его приблизительный вес и изумлялся, как легко и непринужденно несла Настя пакет. Даже грациозно. А ведь она шла с ношей, значительно превышающей вес ведра с водой. В руке женщины было килограммов двенадцать, не меньше. Около трех килограммов весила банка с краской, и почти на десять кило тянули спрятанные в банке аноды. Аноды не простые, а золотые. Может, потому Настя и нечувствовала веса, и расстояние от подъезда до машины преодолела как на крыльях, не предоставив ухажеру возможности показать мужскую галантность. Занятый теплыми раздумьями о содержимом пакета, кавалер непозволительно замешкался и выбрался из машины с запозданием, когда Настя уже подошла к «Волге». Ему осталось лишь аккуратно положить пакет в багажник. Вернее, поставить, чтобы банка случайно не опрокинулась и не запачкала коврик.

Настя взобралась в машину и удивленно уставилась на заднее сиденье. Кажется, Гриша и впрямь заявился на свидание, если приехал не с пустыми руками, а с шикарным букетом, с тортом, конфетами, шампанским, еще какими-то яствами. Может, он неправильно понял смысл поездки и действительно вздумал приударить за одинокой женщиной? Совместить приятное с полезным, благо капитан осведомлен об истинной цели поездки и ничего плохого не подумает. Валере и в голову не придет такая мысль. Гриша проследил за ее взглядом и пояснил:

— На всякий случай, для правдивости. Мало ли кто по дороге встретится. Пусть видят, что мы действительно едем отдохнуть и расслабиться. Как думаешь, похожи мы с тобой на любовников?

Настя усмехнулась. Почему же не похожи? Ежу понятно, с какой целью молодая привлекательная бабенка садится в машину к респектабельному молодому мужику. Не просто же так они решили уединиться на природе, не деревенским пейзажем полюбоваться.

— Похожи, — подтвердила «любовница» и мысленно похвалила Гришу за предусмотрительность.

Он очень правильно поступил, придав поездке интимный оттенок. До Кадкино хотя и недолго ехать, и штатного поста ГАИ по той дороге нет, но гаишники могут встретиться в любом месте. Маловероятно, конечно, что сразу же сунутся в багажник, но в салон заглянуть могут. А «джентльменский» набор наверняка успокоит. Гриша тоже не забывал про возможную встречу с ГАИ и ехал аккуратно, не превышая рекомендованной знаками скорости. Время есть, успеют.

— Там есть бутерброды, — Нога кивнул на заднее сиденье, — перекуси, а то голодной останешься. Пообедать не успеешь.

Настя потянулась назад, зашуршала упаковкой. Гриша оказался слишком уж предусмотрительным и запасся продуктами на целый день. С такими запасами при встрече с ментами можно смело говорить, что едут в деревню не на час-другой, а с ночевкой. Так будет правдивей. Настя с аппетитом принялась за бутерброд, потом задорно встряхнула волосами, придав прическе взлохмаченный вид, и расстегнула на кофточке две верхние пуговички. Для большей интимности. Гриша улыбнулся.

— Надо было юбку надеть, чтоб ноги были видны, — пошутил он, — в доме найдется что-нибудь из одежды?

Гриша имел в виду, что придется возиться с краской, и боялся испачкаться. Поздно спохватился, мог бы догадаться раньше и прихватить какую-нибудь старенькую одежду. А может, правильно сделал, что не прихватил. Старая одежда в машине совершенно не вписывается в романтическую поездку. Особенно испачканная свежей краской.

— Найдется, — успокоила Настя, оглядывая фигуру компаньона, — отцовские шмутки будут тебе впору.

Некоторое время ехали молча. Гриша проследил взглядом за легковой машиной, показавшейся далеко впереди на взгорке, и с неудовольствием отметил, что машина повернула в сторону Кадкино. В душе Гриши легковушка никакого беспокойства не вызвала, но радости тоже не добавила. Редкое совпадение, встретилась одна-единственная машина на всей дороге, и тоже порулила в Кадкино.

— Кого-то черти понесли, — буркнул недовольно, — может, кто-то из местных. Не знаешь, у кого в Кадкино такая машина?

Настя равнодушно пожала плечами. Машина появилась в поле зрения всего на несколько секунд, причем километрах в двух, а на таком расстоянии марку не разглядишь, не то что какие-то приметы. И зачем разглядывать, забивать голову всякой ерундой, если легковушка свернула с асфальта и попылила по проселочной дороге мимо деревни. Мало ли кто поехал.

Гриша не успокаивался.

— Ключи не забыла?

Опомнился, когда уже почти приехали. Скоро будет поворот направо, а от него до дома останется всего ничего, полкилометра. Что-то Гришутка поздновато спохватывается, если обо всем задним числом вспоминает. Волнуется, что ли?

— Не забыла. А если и забыла, беда невелика. У меня любой замок сковырнуть можно, что на доме, что на сарае. Раньше в деревнях замки вешали не от плохих людей, а от скотины.

Гриша с изумлением повернулся в ее сторону, даже про дорогу забыл.

— Ты что, с ума сошла, чтобы без замка хранить такое добро? А если кто залезет?

Настя пренебрежительно фыркнула:

— Кому надо залезть, тот всегда залезет, хоть пять замков повесь. Хранил бы у себя, если такой бережливый. А я бы спала спокойно.

Гриша промолчал. Такая умная мысль, чтобы хранить у себя ворованное золото, почему-то в голову не приходила. Он тоже хотел спать спокойно. Настин деревенский дом был самым подходящим местом для хранения товара. Даже после трагического случая с Артемом, когда его несостоявшейся невестой заинтересовались менты, и даже когда соседи стали смотреть по-другому. Кто с сочувствием, кто с сожалением, а кто и с недоверием. Что ни говори, а жениха в родительский дом в тот роковой день привезла она. Сама, на свою беду. Для Кадкино это вообще небывалый случай, ведь тут еще никого, слава богу, не убивали. Настин ухажер стал первый. И не просто так, поди. Человека просто так, за понюшку табаку, не убивают. Одним словом, трагический случай авторитета Насте в глазах односельчан не добавил, а вот ненужное внимание привлек, и теперь каждое ее появление в родительском доме воспринималось как событие. Особенно когда приезжала не одна. Сейчас этот момент беспокоил больше всего, ведь не успели селяне привыкнуть к капитану, а соседка предлагает их взору нового ухажера. Скажут, до чего же ветреной и непутевой стала Настя. А может, ничего не скажут и не увидят вовсе. Кому смотреть, кому видеть, если ближние соседи обитают через три дома, да и те подслеповатые старики. Лучше, конечно, если о визите не узнает ни одна живая душа.

Настя догадывалась, что Гриша придерживался такого же мнения, даже сбавил скорость на въезде в деревню и до нужного дома ехал аккуратно и медленно. Кажется, он боялся привлечь внимание даже разгуливающих на траве кур, не то что кого-то из жителей. Гриша все делал правильно, только зря, ведь деревня не город, тут чужого человека сразу видно, а уж про машину нечего и говорить. Сейчас на «Волгу» со всех окон, со всех загородок, поди, пялятся. И на здоровье. Лишь бы никто не приперся в гости, а издали пусть глазеют сколько душе угодно. Не жалко.

Машину Гриша поставил за крыльцом, чтобы поменьше бросалась в глаза, и пока Настя возилась с замком, достал из багажника драгоценный пакет и не мешкая направился в дом. Однако Настя запротестовала.

— Неси во двор, нечего полы пачкать. Вон та дверь, там у нас куры были.

Нога возражать не стал. В курятнике хоть и не до удобств, но там можно не бояться что-либо испачкать краской и сделать все спокойно и тщательно. Достать из банок аноды, промыть-протереть, чтобы чистенькие стали, заблестели чтоб, засияли ярче солнышка. И лучами прямо в глаза клиентам, чтоб вмиг поняли, какое богатство привалило в руки, с какими крутыми людьми свела судьба. Дай бог, чтобы не пропала вторая банка, находившаяся на кухне под половицами. Та самая, за которую Гриша переживал всю дорогу. И не только Гриша. И не только в дороге. Настя две ночи не спала из-за этой банки.

Оставив пакет в курятнике, Нога вернулся к машине, на этот раз за припасами. Уж если приехали отдохнуть-расслабиться, то обстановка должна быть располагающей к отдыху. Мало ли кто может пожаловать. Первым делом нужно накрыть стол, откупорить бутылки, поставить стаканы, порезать хлебушка-колбаски, запихать цветы в вазу с водой. Или в трехлитровую банку, один хрен. Вот теперь совсем другая картина, теперь можно переодеваться — и в курятник.

Пока Гриша придавал столу надлежащий вид, Настя тоже время даром не теряла и принесла откуда-то старую одежду — брюки, рубашку с длинными рукавами, рукавицы, стоптанные зимние ботинки, халат и какие-то тряпки. Положила на стул, бросила коротко:

— Не бойся, чистые. В прошлый выходной Валера в них забор чинил. Тряпками вытирать будем.

Нога на этот счет не привередничал. Переодеваясь, кивнул головой на стол, шутливо предложил:

— Может, по стопочке? Для правдивости.

Настя его слова расценила правильно и тоже пошутила:

— Я ждала другого предложения, — и серьезно добавила: — Вначале, Гришенька, дело, а потом стол. Обязательно отметим, но в Касимове, не здесь.

Она была права, до встречи с покупателями оставалось меньше часа, не так уж много, чтобы медлить. Переодевшись, Настя поспешила в подпол. Слава богу, банка стояла на месте. Неприглядная, старая пыльная банка с половой краской стоимостью десятки тысяч долларов. Никто из кадкинцев и не подозревал, какой клад находится у них под самым носом, иначе банка не пролежала бы здесь и часа. И никакие запоры, никакие засовы не помогли бы. Банка размером походила на привезенную, только по весу была примерно вдвое легче. К большому сожалению, конечно, ведь тяжесть емкостям придавала не краска, а золото. До слез обидно, что в этой банке лежал только один анод и тянул всего лишь на четыре кило восемьсот граммов. Издержки производства, от которых в будущем обязательно нужно избавляться и впредь выносимые с «Цветмета» емкости наполнять на полную катушку. Под завязку.

Гриша ликовал, Гриша торжествовал и своего настроения не скрывал. Да это у него и не получилось бы при всем желании, настолько обнадеживающим был товар, которым они обладали. Они с Настей. Вдвоем. Без Босса, без его прихлебателей. Есть, правда, еще один человек — капитан, Настин ухажер, но он не в счет, он свою пайку уже получил и к этой «краске» не имеет никакого отношения. А насчет новых паек говорить пока преждевременно, время покажет.

Извлеченная из подпола банка на «обработку» поступила первой. Гриша стамеской сковырнул крышку и поставил банку вверх дном в старый, побитый ржавчиной тазик. Звякнувший о дно тазика анод прошелся теплой волной по груди, отразился широкой улыбкой на губах, и Гриша, сидя на корточках, снизу вверх лучезарными глазами уставился на Настю.

— Слышала? До чего же приятный звук… Слушал бы и слушал.

Аккуратно, стараясь не испачкать руки, Гриша вернул банку в правильное положение и поставил на пол. Стекавшая по стенкам краска «золотодобытчика» не смущала, краска деревянному полу не повредит. Все внимание приковывала продолговатая извилистая горка на дне тазика, прикрытая густым коричневым слоем. Это и был желанный анод весом четыре килограмма восемьсот граммов с содержанием золота более восьмидесяти процентов и стоимостью десятки тысяч долларов. В ржавом тазике лежало целое состояние. Вернее, всего лишь третья часть состояния, а остальные две дожидались своей очереди в банке и нетерпеливо просились на волю, в хозяйские руки, на обозрение. Правильно в народе говорят: золото не спрячешь. Сейчас они выудят золотишко на свет божий, освободят от толстого слоя краски, вытрут тщательно и аккуратно, бережно завернут в целлофан и положат в сумку. Примерно вот так.

Когда первый анод принял надлежащий вид и перекочевал в сумку, Гриша задрал рукавицу, глянул на часы. Тридцать пять минут второго. В их распоряжении имелось двадцать пять минут, за которые нужно успеть проделать еще две подобные процедуры, переодеться и не забыть про время на дорогу. На возню в курятнике оставалось не более пятнадцати минут. Надо поторопиться, чтобы не вынуждать покупателей светиться на касимовских просторах. Нельзя им здесь светиться.

Глава 25

Для наблюдательного пункта Монтана выбрал поросшую густым бурьяном свалку старой техники, оставшейся в Кадкино с колхозных времен. Если, конечно, разбросанный металлический хлам можно назвать техникой. Остовы комбайнов без колес, несколько вросших в землю помятых кабин, изогнутые листы железа от копнителей. А ведь раньше здесь была ремонтно-заправочная станция, всего несколько лет назад на этом месте бурлили-кипели рабочие страсти, в мастерской приводилась в должное состояние техника, гремела металлом кузница, собирая вокруг теплого горна чумазых механизаторов, пропахших соляркой и мазутом. Сейчас на оживленной некогда площадке царило полное запустение, человеческая нога в этот уголок не ступала минимум год. С зимы никто не заглядывал, это точно. Не видно ни одного следа, не считая жиденькой тропинки, протоптанной в обход свалки. Кому заглядывать, если на все Кадкино осталось несколько стариков да старух, а молодежь давно уже обживает города и в родную деревню наведывается лишь по большим праздникам. Хорошо, Касимов под боком, да дорога хорошая, а иначе вообще никто не приезжал бы. Вмиг забыли бы малую Родину, на другой день после отъезда, у молодых на такие вещи память короткая. А так хоть на денек-другой, а иногда заглядывают, вспоминают. Как Настя Николаева, к примеру. Эта в родительский дом часто приезжает, и не одна, а с кавалерами. Как и в этот раз.

Монтана усмехнулся. С верхотуры старого комбайна панорама деревни, восьмикратно увеличенная оптикой бинокля, открывалась как на ладони. Монтана видел каждый сельский закуток, каждого аборигена, однако местные достопримечательности изучал недолго, поскольку они мало привлекали, в отличие от «Волги», появившейся в поле зрения. Машина остановилась у Настиного дома. В бинокль Монтана хорошо видел, как Нога и хозяйка вышли из машины. Он видел даже выражение на их лицах, кажется, мог их даже потрогать, стоило лишь протянуть руку. Нога достал из багажника какой-то пакет и торопливо скрылся в доме. Монтана не стал терзаться догадками и предположениями ни о содержимом пакета, ни о смысле приезда сладкой парочки, резонно решив, что с этими моментами пусть Босс сам разбирается. Монтана с умилением похвалил себя за предусмотрительность. Если разобраться, он просто гений, настолько мудро поступил. Будто знал, будто чувствовал, что придется ехать в эту глухомань, когда утром положил в машину бинокль. Вот что значит большой опыт, мастерство и интуиция, что значит неординарное мышление. Кто другой на его месте мог бы предугадать маршрут следования Ноги? Никто. Кто мог рискнуть оставить «объект» без наблюдения и плестись не следом за ним, а впереди? Никто, только Монтана. Этот неординарный случай Босс должен оценить по достоинству, особенно если приезд «сладкой» парочки выявит что-нибудь интересное.

Через минуту Нога снова вернулся к машине и в этот раз уволок в дом еще два больших пакета и цветы. Неужели они действительно приехали перепихнуться? Плохо, если так, за такое дешевое сообщение Босс бабок не накинет. Монтана погрустнел. Не выпуская из поля зрения Настин дом, пытался понять, какой смысл тащиться за десяток километров, если «палкодром» можно было устроить в Касимове? На экзотику потянуло, на природе захотелось потешиться? Но почему в обеденный перерыв, второпях? Нет, тут что-то не так, тут надо смотреть в оба и ничего не пропустить. Монтана так и делал, и смотрел не в оба глаза, а во все четыре, но происходящего в доме не видел. Оставалось только ждать и надеяться, что Настя помнит про заканчивающийся обеденный перерыв и не заставит торчать в засаде до вечера. В их распоряжении осталось полчаса, если лаборантка не отпросилась на час-другой с работы.

Где-то за деревней затарахтел мотоцикл. Судя по рокоту, «Урал». Монтана прислушался. Звук раздавался со стороны касимовской дороги, по которой недавно он ехал. «Урал» затих так же неожиданно, как и появился. Похоже, кто-то из местных рокеров возвратился из города.

Прошло еще несколько минут. Из дома никто не выходил. Монтана окончательно смирился с мыслью о любовной подоплеке визита и от нечего делать перевел бинокль на соседний дом, где в загородке ковырялся мужик. За кустами Монтана не видел, чем конкретно занимался Настин сосед, похоже, что копал землю. Мужик будто почувствовал устремленный на него далекий взгляд и выпрямился, замер. Монтана втянул голову в плечи, боясь себя обнаружить, однако мужик, как оказалось, смотрел вовсе не в сторону заброшенной мастерской, а в сторону Настиного крыльца. Монтана тоже повел биноклем в ту сторону — и его взору предстала сладкая парочка. Молодцы, быстро управились. Первым с крыльца спускался Нога, хозяйка шла следом. Впрочем, внимание «хвоста» притягивала не Настя, и даже не Гриша, а небольшая хозяйственная сумка в его руках. Сумка была явно тяжелая, судя по тому, что ухажер припадал на больную ногу сильней и заметней, чем обычно. Сумку Нога положил в багажник, заставив Монтану призадуматься. Интересно, что в ней? Не за этим ли приезжали? Но что Настена могла хранить в пустующем доме? Вряд ли что-нибудь ценное, это было бы слишком опрометчиво. Сумка небольшая, на банки с соленьями-копченьями непохожа, как непохожа на прочие припасы в виде моркошки-картошки, или на остатки выпивки-закуски. Не повезет же ухажер продукты назад в город, в магазин. Гриша не жлоб. Приехали с одним пакетом, а уезжают с другим. Вот загадка, бляха-муха. Монтана пытался не думать о ноше, настраиваясь на возвращение в Касимов и прикидывая вариант преследования «Волги», но полностью освободиться от мыслей о содержимом странной сумки так и не мог. Он подсознательно чувствовал, что содержимое сумки наверняка сыграло свою роль в появлении лаборантки в родительском доме. Вот так Настя-Настена, вот уж действительно загадочная личность. Кто бы мог подумать, что она любит таинства. Ладно, разберемся.

Между тем «Волга» отъехала от дома, провожаемая внимательным взглядом из загородки. Мужик так и не решился подойти к соседке, и это выглядело странным. Мог бы подойти, пообщаться, городские новости послушать, деревенскими поделиться. К тому же видел ведь, поди, что гости не с пустыми руками пожаловали, и на стопочку-другую мог бы рассчитывать. Не подошел, однако. Или отношения с соседкой не ладились, или постеснялся ухажера, не хотел помешать. И Настя тоже не подошла. Ни когда приехали, ни когда уезжали. Даже не поздоровалась. Натянутые, видать, сложились у нее отношения с односельчанами после убийства Артема. Непростые отношения. Ладно, хрен с ними, с их отношениями, пусть сами разбираются, сейчас не до этого, сейчас нужно потихоньку пробираться к машине. «Волжанка» уже катится по шоссе, не до размышлений, надо действовать, иначе клиента недолго проворонить. Интересно, куда они поедут? К Грише или к Насте? Или вообще куда-нибудь в другое место? Наверное, все-таки к Грише, поскольку обеденный перерыв заканчивается, и свою разлюбезную спутницу, скорее всего, ухажер-любовник прямиком доставит на рабочее место. С корабля на бал. Тем лучше. За одиноким Гришей будет проще проследить, поскольку отпадут возможные маршруты следования Насти.

Монтана уже спускался со своего наблюдательного пункта, когда на околице деревни снова взревел «Урал». В том самом конце, где недавно проехала «Волга». Рокеру не сиделось на месте, если снова спешил на трассу. Отчаянный, видно, парень, судя по мощному рокоту мотора. И куда спешит? Не иначе как за бутылкой. Монтана усмехнулся. И вмиг посерьезнел. И снова припал к биноклю. Двухколесный «Урал» без коляски резво мчался в сторону Касимова. Рокеров было двое, оба без касок, и оба молодые. Это Монтана определил сразу, хотя парней видел со спины, и такое наблюдение вызвало в душе легкое беспокойство. Откуда они взялись, бляха-муха, и деревенские ли они вообще. Появились следом за Ногой и умчались за ним следом. Странное совпадение, бляха-муха. Постой-постой, уж не те ли это ребята, у которых забарахлил жигуль и которых детектив Ковалев буксировал на джипе? Вполне возможно, недаром рокеры своим обличьем вроде кого-то напомнили. Если так, то получается, что Нога стал интересен не только Боссу, а и ментам… С какой стати? А может, их интересует Настя?

Монтана сноровисто вышагивал к машине и лихорадочно терзался догадками-предположениями. Неожиданное появление рокеров спутало все планы, и вариант рвануть следом за клиентами и их эскортом, минуту назад представлявшийся единственным и безальтернативным, теперь уже не казался верным. Более того, даже опасным, если рокеры действительно окажутся ментами. Им на глаза попадаться ни к чему. Что же делать, куда намылиться, в какую сторону податься? Может, не ехать ни в какой Касимов, а заглянуть в Настин дом? Посмотреть, чем они там занимались, что привозили и что увезли. Может, удастся что-нибудь прояснить. А в Касимове какой прок? Прокатится он за Ногой, установит, куда тот отвезет Настю и куда направится сам, а дальше? И все. Дальше новые загадки. А ведь не исключено, что разгадки прячутся здесь, в Кадкино. В Настином доме. Пожалуй, так и нужно сделать и не медлить. Гриша вряд ли возвратится, а вот менты могут проявить любопытство к Настиному наследству и сунуть нос. Неужели на «Урале» все-таки менты? Надо будет спросить Настиного соседа, мужик должен знать, у кого в Кадкино имеется «Урал» без коляски. Пожалуй, это выход.

Повеселевший Монтана повернул ключ зажигания и в ожидании, пока двигатель прогреется, достал трубку мобильного телефона. В сложившихся обстоятельствах не помешает сделать пару звонков, прояснить ситуацию. Перво-наперво «кашлянуть» Одуванчику, а потом Боссу, хотя перед ним не хотелось бы раскрывать карты заранее, тем более по одной, исподволь. Лучше бы выложить все козыри сразу, для большей убойности информации, для большего гонорара. Ну да ладно, сойдет и так.

— Одуванчик, ты? — с наигранным удивлением протянул Монтана, услышав голос одного из своих братанов. — Неужели не спишь?

В трубке послышался сдержанный смех. Братан по кличке Одуванчик не только не спал после сытного обеда, а еще и умудрялся кое за кем присматривать. Вернее, кое за чем, ибо старенький «жигуленок» с госномером РЯГ 35–08, объект наблюдения, по-прежнему торчал возле гостиницы и уезжать никуда не собирался. В ожидании владельца Одуванчик даже заскучал. Он так и сказал:

— Можно и заснуть. Тут тишина, как в проруби. Никакого движения.

Все ясно. Значит, владелец «жигулей» никуда не уехал и торчит в гостинице. Интересный чудак. Что средь бела дня можно делать в гостиничном номере, кроме как смотреть телевизор? Можно подумать, он только затем и приехал в Касимов, поселился в гостинице, чтобы посмотреть местное телевидение. Короче, ничего не ясно. Скорее всего, парень давно рыщет по городу и решает вопросы, ради которых приехал. И не исключено, что в сферу этих самых интересов как раз и попал Гриша Нога. Что-то слишком авторитетным он стал, бляха-муха.

— Оставайся там, — распорядился Монтана, — если поблизости появится мотоцикл «Урал» без коляски с двумя рокерами, проследи за ними. Но аккуратно, не подставься.

Одуванчик вздохнул. Похоже, напоминание шефа показалось незаслуженно обидным. Сказал коротко:

— Будет сделано.

Монтана хотел распорядиться и направить кого-нибудь на въезд в город со стороны Кадкино, чтобы встретили и провели «Волжанку» вместе с «Уралом» до конечной точки, но раздумал. По ментовскому следу нужно было идти самому, а не пускать кого-то из братанов. Слишком стремно.

Разговор с Боссом получился еще короче, чем с Одуванчиком. Босс выслушал, помолчал, оценивая значимость новости, и переспросил:

— Ты уверен, что это были менты?

Монтана с удивлением уставился на трубку. Похоже, Босса визит сладкой парочки в деревню заинтересовал значительно меньше, чем их «хвост». Может, Нога с Настей не впервой наведывались в Кадкино, и Босс знал об этом? Но почему не подсказал? Одни тайны, бляха-муха. Он очень правильно поступил, поставив шефа в известность. При такой скрытности немудрено самому оказаться под колпаком.

— Не уверен, — признался Монтана, — поэтому и хочу потолковать с деревенскими, может, прояснят что-нибудь.

Про таинственные пакеты он говорить пока не стал, эту информацию, если представит интерес, донести до Босса никогда не поздно. Может, в пакете у Гриши был обыкновенный навоз. Ха-ха. Или куриный помет. Ха-ха. Еще смешней.

— Потолкуй, — разрешил Босс и спросил: — Как думаешь, может, позвонить Ноге, предупредить о слежке? Хотя нет, не надо. Хрен его знает, кто там на мотоцикле раскатывает, может, пацаны сопливые, а Грише о нашем интересе знать ни к чему. Когда вернешься, звякни.

После этого Босс посчитал разговор исчерпанным. Монтана положил мобильник в карман и тронулся с места. Короткое общение с Боссом принесло немало загадок, особенно распоряжение не говорить соратнику о возможном «хвосте». А вдруг у парочки на хвосте действительно менты, и чем это закончится, если «влюбленные» задумали что-то важное? Ведь засекут менты. Странно, что Босс не учитывает такой вариант и оставляет Гришу Ногу, свой мозговой центр, на съедение ментам.

Или, наоборот, хорошо учитывает? Чудны дела твои, Босс.

Глава 26

Гриша Нога мчавшийся следом «Урал» засек сразу, едва тот появился на дороге. На пустынной трассе не заметить наглого мотоциклиста, бросающего машину из стороны в сторону, было невозможно. Рокер своими безрассудными маневрами будто проверял ширину дороги, рискуя на бешеной скорости съехать с обочины, и неумолимо нагонял «Волжанку». При желании Гриша мог бы увеличить скорость и продемонстрировать наглецу уроки езды за городом, но он этого делать не стал, а продолжал держать стрелку спидометра на отметке 70 километров. По опыту Гриша знал, что любое транспортное средство, намерившееся тебя обогнать, нужно не лишать такой возможности и гонок не устраивать. Пусть обгоняет. И чем быстрей, тем лучше. Не будет свидетелей. Пусть обгоняет, пусть мчится за горизонт на запредельной скорости и скрывается из глаз так же быстро, как и появился.

В отличие от Гриши Настя вначале услышала мощный рокот, а потом уже увидела поравнявшийся с ними мотоцикл, невесть откуда возникший, и его наездников — двух лыбившихся парней. Кажется, оба были в изрядном подпитии. Особенно второй, сидевший сзади. Одной рукой он обнимал напарника, чтобы не свалиться с мотоцикла, а другой приветливо махал пассажирам «Волги». Даже чересчур приветливо. Рокеры будто несказанно обрадовались возможности продемонстрировать случайным зрителям свою удаль и потому, наверное, замедлили движение и некоторое время ехали рядом. К счастью, такое соседство длилось недолго. Езда со скоростью семьдесят километров в час рокеров не прельщала, вскоре сидевший сзади послал Насте воздушный поцелуй и крепко обхватил второй рукой рулевого. «Урал» взревел всеми своими «лошадками», рванулся и с поразительной легкостью стал удаляться. Слава богу. Настя с Гришей переглянулись и облегченно вздохнули. На дороге никого не было, пока все складывается удачно. До места встречи с покупателями оставалось примерно полкилометра. Полминуты езды.

— Вот мудаки, — пробормотал вслед рокерам Гриша и вспомнил, что они появились из Кадкино, — не твои односельчане?

Настя пожала плечами. Ни один из рокеров не показался ей знакомым и никого не напомнил. Хотя, вполне возможно, ребята действительно кадкинские. Молодежь растет быстро, как на дрожжах, а она после смерти родителей в деревню заглядывает нечасто, да и то кроме стариков соседей никого не видит.

— Вряд ли, — неуверенно возразила Настя и не сразу поняла причину обеспокоенности ухажера.

О рокерах Настя уже не думала, целиком поглощенная предстоящей встречей с покупателями. Настя внимательно всматривалась в лесную полосу, начинавшуюся справа от дороги, и ловила себя на мысли, что начинает испытывать волнение. И было отчего, ведь она впервые принимала личное участие в столь опасной операции. Содержимое пакета, лежавшего в багажнике, тянет на сто пятьдесят тысяч долларов, деньги очень немалые в сравнении с двумя человеческими жизнями. Настя даже пожалела, что рокеры скрылись где-то впереди, пожалуй, они могли бы стать неплохой защитой. Не в прямом смысле, а как свидетели. Присутствие неподалеку двух парней на скоростном «Урале» наверняка напомнило бы владимирским компаньонам об осмотрительности. Хотя свидетели в таком деле не нужны и лучше, пожалуй, обойтись все-таки без них. Бог не выдаст, свинья не съест.

— Может, рокеры из Владимирской компании? — то ли спросил, то ли предположил Гриша, обдав Настю неприятным холодком.

Кажется, Гриша вознамерился хорошенько потрепать соратнице ее и без того натянутые струной нервы. Настя сжалась от страха и изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Слава богу, пока это еще удавалось, хотя сил в душе почти не осталось.

— Не может быть, — она с показной безмятежностью махнула рукой и уставилась в боковое стекло на мелькающий мимо лес, виденный миллион раз, исхоженный вдоль и поперек и хорошо изученный. Как не изучить, если в этом лесу все кадкинцы запасаются грибами-ягодами. Лес — кормилец.

Однако после мрачных слов Гриши лес сразу показался неприветливым и хмурым, он будто догадывался о цели поездки пассажиров «Волги», укрывая где-то впереди машину с владимирскими номерами, и знал итоги встречи. Насте показалось, что лес зашумел своей кроной намного сильней, чем раньше, и расценила это как предупреждение, как бессильную мольбу не ехать дальше, а забыть про дьявольский металл в багажнике и вернуться в деревню. Пока еще не поздно. Однако пока Настя боролась со страхом, выгоняя из головы мрачные мысли, в поле зрения появился серый «москвич» с затененными стеклами. Раздумывать было поздно. «Москвич» стоял за поворотом, а потому возник перед глазами неожиданно, как привидение, и отнял, кажется, последние силы. Хорошо хоть Гриша не утратил уверенности и хранил спокойствие.

Однако Гриша, как оказалось, тоже волновался, и это чувствовалось по появившейся в его голосе охриплости.

— Они, — коротко сказал Гриша и мрачно усмехнулся, — сейчас саданут из автомата — и поминай, как звали.

И окончательно пригвоздил Настю к сиденью. После такого прогноза Гришин смех звучал натянуто и неискренне, не принося спокойствия, а лишь вызвал злобу на идиотские шутки. Озвучивать свое мнение вслух Настя не стала, а про себя с негодованием подумала: ну и придурок. И с кем только не приходится иметь дело, каких только гадостей не выслушивать, какого только страху не испытывать. И ничего не поделаешь, приходится мириться и терпеть. Деньги просто так в руки не даются, особенно деньги большие.

— Оставайся в машине, — распорядился Гриша, понимая ее состояние, — без тебя управлюсь.

Торгаш впервые принял правильное решение и сказал что-то приятное. Это было кстати, ибо Настя с трудом представляла, как можно выйти из машины на ватных ногах. Разве лишь затем, чтобы грохнуться хлыстом на смех владимирским мужикам.

Владимирцев было трое, два парня и девушка. Ребята возились с запасным колесом, вернее, стояли возле колеса, создавая видимость поломки и объясняя причину остановки, а девица курила у передней открытой дверцы и холодно смотрела на остановившуюся «Волгу». Вроде даже надменно смотрела. А может, Насте так показалось с испугу. Главное, это были они, те самые покупатели из Владимира, хотя на «москвиче» красовались рязанские номера. «Волга» еще не успела остановиться, а один из парней уже достал из «москвича» спортивную сумку. Гриша тоже не мешкал. Быстро выбравшись на улицу, он коротко поприветствовал компанию и поспешил к багажнику. Через секунду владимирец бухнул свою ношу в багажник «Волги» и решительно потянулся к лежавшей там хозяйственной сумке.

— Сколько здесь? — осторожно, вроде в шутку, поинтересовался Гриша, ощупывая перекочевавшую в багажник сумку с денежными пачками.

— Полторы сотни, как договаривались, — обронил тот и в свою очередь кивнул на сумку хозяйственную, — а здесь сколько?

Гриша широко и добродушно улыбнулся:

— Три по четыре восемьсот, как договаривались.

По сравнению с владимирцем Гриша был в проигрышном положении, поскольку не мог пересчитать такую массу денег. У него просто-напросто не было времени, к тому же покупатели, вздумай он заняться бухгалтерией, могли воспринять это за откровенное недоверие. Такой вариант категорически не годился, потому что сделка осуществлялась не только без благословения Босса, а и без его участия. Узнай Босс об этой встрече, и жизнь Гриши обесценится до рубля. И Насти тоже. Приходится играть на взаимном доверии. Правда, владимирцы хотя и не имели возможности проверить точное содержимое сумки, но могли, по крайней мере, оценить ее на вес. Прикинуть хотя бы приблизительно, хотя бы с отклонением в полкило, а вот свою сумку могли облегчить в несколько раз. Бог даст, такого не случится.

В голове Гриши шевельнулась дерзкая задумка сыграть на «недобросовестности» покупателей и вечером, когда Настя вернется с работы и дойдет черед до справедливой дележки, с возмущением поведать, что компаньоны оказались нечистыми на руку, и в сумке было не сто пятьдесят тысяч долларов, а только сто двадцать. Или вообще сто. Как она проверит? Обратится к владимирцам? Поднимет шум на свою голову, устроит разборку, чтобы эхо докатилось до Босса? Вряд ли, не дура же она. Ей за неделю не отойти от сегодняшних впечатлений-потрясений, едва живая от страха. Но если все-таки наберется дури и обратится за объяснениями, то владимирцы долго разбираться не будут и вмиг вычислят «крысятника». Нет, лучше не связываться.

Владимирец похлопал Гришу по плечу, даже не похлопал, а легонько подтолкнул к машине:

— Уноси ноги, братан. Будет ржавье, свистни. Счастливо!

— Вам тоже, — совершенно искренне откликнулся Гриша, испугавшись своих недавних подозрений и задумок.

И приветливо помахал рукой, когда садился в машину. Настя последовала его примеру, бодро махнула ручкой, она даже улыбнулась, а когда «Волга» взревела мотором и понеслась прочь, безудержно засмеялась. На нервной почве, наверное. Смех становился тем громче, чем дальше машина удалялась от места встречи. Гриша даже забеспокоился и для проверки своих опасений не нашел ничего лучше, как невесело предположить:

— Интересно, не надули ли они нас с деньгами?

Подействовало моментально. Настя мгновенно прекратила смеяться и стала серьезной. Гриша довольно усмехнулся про себя. Он сразу убил двух зайцев: вывел Настю из состояния нервного срыва и подстраховался с деньгами. На всякий случай, если в сумке действительно выявится недостача. Или если он до вечера не преодолеет идею немного увеличить свою пайку.

— Надо было посчитать, — неуверенно пробормотала Настя, хотя даже смутно не представляла, как это можно было сделать. У Гриши не имелось времени, а она ничего не соображала, только-только начинает приходить в себя от страха. Однако даже в этом состоянии ей хватило соображения прикинуть, что сумка до самого вечера будет в руках Григория, и если владимирских компаньонов и нужно проверять на вшивость, то делать это нужно сейчас. Вечером будет поздно.

— Надо сосчитать, — упрямо повторила Настя, — прямо сейчас!

Нога уставился на соратницу с изумлением. Гляди-ка, как быстро отошла. Полминуты назад о памперсах думала, описаться боялась, а сейчас командирский голос прорезался, уже требовать начинает. Где считать? Здесь, посреди дороги? А если появится кто? В душе Гриша воспротивился было, заартачился, но все же согласился. Пожалуй, она права. В сумку лучше заглянуть вдвоем, во избежание недоразумений. Тем более золото принадлежало Насте.

Гриша огляделся по сторонам, ничего подозрительного не заметил и съехал на обочину. Через несколько секунд сумка из багажника перекочевала в салон, хозяйке на колени. Пусть считает.

Считала Настя недолго, поскольку владимирцы не мелочились и рассчитались крупными купюрами. Настя насчитала двадцать пачек, десять по сто долларов, и столько же по пятьдесят, и облегченно перевела дух. Слава богу. Гриша испытывал не меньшее облегчение, однако от сомнений избавился не полностью и поэтому подсказал:

— Разорви какую-нибудь пачку. Мало ли, вдруг «куклы».

Уж если затеялись с расчетами, то нужно довести их до логического конца. Настя снова запустила руку в сумку, повозилась там, как при игре в спортлото в поисках бочонка, и вытянула пачку с надписью «10 тысяч» на упаковке. Пачка приятной тяжестью давила на руки, согревала душу, привнося покой и уверенность. Такого единства не хотелось нарушать, хотя доллары в любом состоянии оставались долларами. Опасения Гриши оказались напрасными, упаковка была настоящей. Теперь совсем другое дело, теперь можно окончательно перевести дух и со спокойной душой расстаться до вечера.

Насте пора на завод, на любимое рабочее место, а Григорию в свой родной магазин. Его рабочее время, ясное дело, никто не контролирует, но сегодня не помешает помаячить на глазах сотрудников.

На всякий случай.

Глава 27

Лихачество для рокеров закончилось плачевно — их мастерство по достоинству оценили гаишники, затаившиеся в кустах неподалеку от въезда в Касимов. Свое присутствие на трассе гаишники обозначили в тот самый момент, когда «Урал» с ревом промчался мимо столба с дорожными знаками, один из которых категорически запрещал движение быстрее семидесяти километров в час. «Урал» приближался к гаишной засаде если не со скоростью света, то близкой к ней, и сбавлять обороты не собирался. Вдобавок ко всему рокеры были без касок, а это уже вообще выглядело вопиющей наглостью. Такая вызывающая крутизна не вписывалась ни в какие ворота, ни в какие рубли, а с полным правом тянула на оценку в долларах.

Патрульных было двое. Один резво выкатился колобком на дорогу, причем с жезлом в руке, будто заранее поднятым, а напарник остался за рулем «жигуленка». Наверное, изготовился ринуться вслед за нарушителями в случае неповиновения.

— Влипли! — прокричал рокер, сидевший сзади. — Тормози!

Он крикнул так громко, что перекричал гул двигателя и был услышан гаишником. Распоряжение «тормозить» служивому понравилось, он властно указал жезлом на обочину впереди себя и опустил руку. Ответом на нехитрый жест стал резкий визг тормозов, рокер тут же накренил «Урал» до самого асфальта, развернувшись на сто восемьдесят градусов почти на полной скорости. «Урал» снова взревел, теперь уже в обратном направлении, и через секунду послушно замер перед патрульным. Тот на выкрутасы смотрел спокойно, расценивая их не иначе как дополнительные штрафные очки, обещавшие принести дополнительные купюры.

Патрульный красивым движением, доведенным до автоматизма, вскинул руку к козырьку фуражки и представился:

— Здравствуйте! Сержант Матвеев. Попрошу ваши документы.

О причине задержки говорить не стал, это было понятно и без объяснений. Сержанту не понравилось, что рокер за рулем не потянулся к карману, не зашелестел бумагами, а вместо этого примиряющего движения нагло спросил:

— А в чем дело, сержант? Мы что-нибудь нарушили?

Патрульный вздохнул. Кажется, вместо ожидаемых «премиальных» придется заняться составлением протокола, делом куда менее приятным. Он глянул на нарушителей внимательней и решил, что без официальной части не обойтись. С этих задрипанных лихачей взятки гладки, у них если и есть деньги, то на пару литров бензина, не больше. Ладно, сгодятся и они. Для отчета перед начальником, а то допекает, что видит очень мало бумаг о правонарушениях на дорогах. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Во-первых, в полтора раза превысили скорость, — участливо пояснил сержант, — во-вторых, фары не включены, в-третьих, без защитных шлемов, в-четвертых, не предъявили документы…

Рулевой присвистнул. Ни хрена себе, собрали целый букет нарушений и не заметили. Он обернулся к напарнику:

— У тебя есть бабки?

Тот рассмеялся. Видимо, воспринял вопрос как шутку. Однако поинтересовался:

— А сколько нужно?

И смотрел при этом не на товарища, а на сержанта. И смотрел нагло, будто специально норовил нарваться на неприятности. Что ж, это можно устроить. Сержант повернулся в сторону «жигулей». Его напарник, в отличие от рокеров, происходящее оценил серьезно и правильно, и потянулся к рации. Тоже понял, что без поездки в милицию не обойтись. Как не поехать, если «крутые» просят.

Посмотрим, насколько они крутые и кого из себя представляют.

— Одним словом, Алексей Иванович, студента по фамилии Дзюба Семен Семенович ни в одном кубанском вузе не было и нет, — поведал Черенкову его подчиненный, молодой сотрудник УБОПа, — там подняли все архивы за последние десять лет, нашли троих студентов с такой фамилией, но ни одного Семена Семеновича не обнаружили. Сами посмотрите, вот их фотографии.

В подтверждение доводов убоповец положил перед начальником три факсовых листка с фотографиями, присланные из Краснодара. Странное дело, фотографии выглядели достаточно четкими и на факсовые листки не походили. Поэтому сразу позволили подтвердить правоту молодого сотрудника, ни один из студентов, изображенных на фотографии, на «их» Семена Семеновича не был похож. Даже отдаленно. Все трое были молодые ребята возрастом не старше двадцати пяти, а плавильщику Дзюбе в тот момент, даже если скинуть десяток лет, было намного больше. Ковалев придерживался такого же мнения.

Просмотрев фотографии, детектив вернул их на стол и спросил:

— Ты все институты выявил? Все проверил?

Парень утвердительно кивнул головой:

— Все до одного, Вадим Михалыч. Их там выявилось около тридцати.

Он достал из тонкой папки листки с подробным перечнем высших учебных заведений солнечного Краснодарского края и положил на стол рядом с факсовыми. Для подтверждения своих слов, надо полагать. Листки были исчерканы и помечены галочками, свидетельствуя о проделанной работе с вузовскими методистами и кадровиками. Значит, версия о принадлежности плавильщика к славному студенческому племени отпадает. Или не отпадает, не отпала, а всего-навсего пошатнулась? В конце концов, высшее образование ценится не только в Краснодарском крае.

— Надо проверить все институты на Черноморском побережье, — сказал детектив, ввергнув коллег-убоповцев в изумление, — не только Российские. Почему не предположить, что Дзюба мог обучаться в украинском вузе? Одесса, Севастополь, Крым… Или в солнечном Баку, например?

Черенков смотрел на Вадима, не понимая, насколько серьезны его предположения и догадки. Сдался же ему этот аттестат, вцепился мертвой хваткой. Не оторвать. Неужели рассматривает как основную версию? Скажи кому, смеяться будут.

— Задача ясна?

Вопрос адресовался «специалисту» по вузам. Тот, в отличие от начальника, распоряжение рязанского подполковника воспринял с воодушевлением, причиной чему быложелание окунуться в водах теплого моря. Не важно, Черного или Каспийского. Свой ответ парень так и обусловил:

— В случае успеха, Вадим Михалыч, в южную командировку направляйте меня.

И лучезарными глазами уставился на начальника, искренне не понимая его строгости. Черенков безнадежно махнул рукой:

— Свободен, лейтенант. Иди, посылай свои шифрограммы.

Мнением по поводу «убойности» аттестатной версии Черенков хотел поделиться наедине, не при помощнике, хотя особых иллюзий переубедить детектива не питал. Чтобы переубедить рязанца, требовались факты, а их то как раз и не было. Но хотя бы выскажет собственное умозаключение на этот счет, и то польза.

Однако высказаться на тему о высшем и прочем образовании Алексей не успел, внимание детектива на этот момент занял подъехавший к милиции эскорт в составе дорожно-патрульной машины и «Урала» без коляски. За рулем мотоцикла восседал массивный гаишник Матвеев, прозванный за свои габариты колобком. Матвеев замыкал шествие, являясь почетным дополнением скромному «жигуленку», в салоне которого на заднем сиденье находились два парня. Владельцы «Урала». Нарушители правил дорожного движения, надо полагать. Черенков глянул на эскорт мельком, равнодушно и без интереса. Из окна любимого кабинета открывается превосходный вид прямо на подходы-подъезды к зданию и к подобным и похожим картинам он давно привык. В отличие от Ковалева, уставившегося в окно любопытным взглядом. Нарушителей не видел, что ли? Алексей мельком глянул в сторону окна и сразу понял, чем объяснялся интерес детектива к нарушителям. Один из них был тот самый парень, предлагавший Черенкову в баре двести долларов. Другого Алексей прежде ни разу не видел, но в принадлежности парня к ковалевской команде сомневаться не приходилось. Молодцы, гаишники, непростых нарушителей выловили, и не догадываются об этом. Хотя, скорее всего, рязанцы сами предоставили повод для задержания, сами напросились в милицию, чтобы повстречаться с начальником. Наверное, раскопали что-то важное, если заспешили. Шпионские страсти, однако. Агентура выходит на встречу с резидентом… И не исключено, что встреча состоится в этом самом кабинете. Исторический момент, елы-палы, не мешало бы запечатлеть.

— Мои ребята, — подтвердил Ковалев, — видимо, что-то случилось.

Это Алексей понял. А шаги уже приближались к самой двери.

— Выгляни в коридор, — велел детектив, — будто прикурить, и ненароком, от нечего делать, поинтересуйся, что за парни.

Алексей молча ринулся к двери.

— Под любым предлогом затащи одного сюда, — чуть не шепотом добавил Вадим, поскольку убоповец оказался слишком резвым и уже приоткрыл дверь.

Алексей махнул рукой, знаю, мол, не пальцем деланный, и громко сказал:

— После перекура продолжим. Погоди минутку, я огонька стрельну.

Алексей поражался своему перевоплощению, из постороннего наблюдателя вдруг превратился в непосредственного участника таинственного спектакля. Не слишком ли поддался влиянию рязанского детектива, если во всем идет у него на поводу. Когда надо и не надо. Оценит ли детектив такое бескорыстие? Вряд ли.

С огоньком выручил Колобок, очень кстати оказавшийся по соседству с кабинетом убоповца. Колобок едва услышал слова Черенкова, как тут же услужливо чиркнул зажигалкой.

— Спасибо, — буркнул Алексей, прикуривая, и повел глазами на двоих незнакомых парней рядом с гаишником, — кто такие?

Колобок спрятал зажигалку в карман. Пояснил:

— Нарушители, товарищ подполковник. Лихачи. Без шлемов, без документов.

— Без документов? — Черенков вытаращил глаза от удивления. — В наше время и без документов? Не террористы, случаем?

Колобок взглянул на задержанных с повышенным интересом, по-новому. Такая мысль ему в голову не приходила и расценивалась двояко. С одной стороны, неплохо было бы задержать какого-нибудь серьезного преступника, чтобы пресечь насмешки над доблестной службой ГАИ, а с другой стороны, лучше все-таки обойтись без преступных авторитетов. На кой они хрен в тихом Касимове? Не было их здесь, нет — и в будущем не надо. Хватит таких вот лихачей.

— Да нет, товарищ подполковник, — улыбнулся Колобок, — какие из них террористы? Им бы только полихачить, удаль молодецкую, как они считают, показать, да нервы нам потрепать. Вот и все, на что они способны.

Парни своего конвоира слушали с притворным вниманием, не демонстрируя желания усложнять ситуацию и проникаясь обстановкой, в которую угодили по собственной глупости. Теперь не оставалось ничего иного, как положиться на квадратного сержанта и терпеливо дождаться разрешения конфликта. Они даже не обиделись на сержанта за невысокий отзыв об их возможностях. А вот неожиданное вмешательство подполковника настроения лихачей не улучшило, тем более лысый настроен был чересчур решительно и непримиримо и сразу записал их в террористы. От такого ничего доброго не дождешься.

— Террористы не террористы, а проверить не помешает, — холодно заметил убоповец и после недолгого раздумья решил: — Дай-ка мне одного на беседу. Может, они как раз по моему профилю. Вот этого.

Черенков ткнул пальцем на парня, управлявшего мотоциклом. Угадал лихача, стало быть. Колобка выбор подполковника поставил в тупик, поскольку ему сподручней было бы разбираться с непосредственным нарушителем правил движения, а не с пассажиром. С пассажира много не спросишь, он не крутил ручку газа до отказа, выкрутасы на дороге не устраивал и вообще ни при чем. Но с подполковником не поспоришь. И зачем спорить, ведь через несколько минут лихач все равно предстанет пред строгие сержантские очи. А вмешательство старшего офицера не помешает и станет подтверждением добросовестного исполнения Колобком своих обязанностей. Вместе с напарником, конечно.

— Забирайте, товарищ подполковник, — весело разрешил гаишник, — когда прикажете зайти за ним?

— Минут через пятнадцать, — решил Черенков и уточнил: — Пожалуй, я потом сам сообщу.

Сержант не возражал, с важностью взирая на проходивших мимо сотрудников милиции. Гадают, небось, что за важных птиц задержал колобок, если ими заинтересовался начальник УБОПа. Пусть погадают, гадать не вредно.

В кабинет Черенков вошел следом за лихачом и плотно прикрыл дверь. Интересно, о чем поведут речь рязанские сыщики? Прямо сериал про агента 007. Ну, ребята ладно, им по молодости простительно играть в секреты, им это даже полезно, а Ковалев-то о чем думает? Взрослый мужик, а ведет себя как мальчишка. Привез в Касимов своих пинкертонов, причем инкогнито, в строжайшей тайне, скрыв сей факт даже от Черенкова, и вдобавок ко всему превращает его родной кабинет в явку. Как бы не набрался наглости и вообще не выдворил за дверь. Ну, это уж дудки. Впрочем, ни за какую дверь рязанцы хозяина кабинета не выдворят, поскольку для сохранения секретности не могут остаться наедине. Ничего не поделаешь, таков закон жанра. Так что уважаемым сыщикам придется мириться с его присутствием.

Сомнения Черенкова были напрасными, сыщики его компанией нисколько не тяготились. Даже наоборот.

Поздоровавшись с нарушителем за руку, Ковалев с улыбкой представил его Алексею:

— Прошу любить и жаловать: лейтенант Николай Быков, мой помощник. Подполковник Черенков Алексей Иванович, начальник УБОПа.

Алексею показалось странным, что Ковалев не добавил: тот самый богач, отказавшийся в баре от двухсот долларов. Алексей хотел было сам напомнить о том случае, однако лейтенант уже докладывал информацию, заставившую для встречи с начальником-резидентом избрать столь неординарное действие и появиться в милиции. И правильно делал, что не медлил.

— В Кадкино они пробыли около тридцати минут, — с места в карьер начал Николай, не оставляя у Черенкова сомнений в хорошей осведомленности детектива излагаемой темой, — в деревне ни с кем не встречались, ни с кем не общались, а вот на обратном пути в Касимов останавливались у «москвича». Вот его номер.

Николай достал из кармана маленький листок. Ковалев мельком глянул на бумажку и передал ее Алексею.

— Надо срочно выявить владельца, — и снова повернулся к помощнику, — что они делали у «москвича»?

Судя по уверенному тону, Вадим не допускал мысли, что помощник может об этом и не знать. Помощник знал.

— Они обменялись сумками, Вадим Михалыч. Из «москвича» в багажник «Волги» положили одну сумку, а оттуда взяли другую. Мне показалось, что сумка из «Волги» была тяжелая. Николаева из салона не выходила. После обмена «Волга» сразу же уехала, а через две минуты уехал и «москвич». Ребята бросили в багажник колесо, из-за которого якобы случилась остановка, и на всех парах рванули в сторону от Касимова. А мы подались сюда.

— Надо было сразу позвонить, а не ехать! — неожиданно вспылил Вадим, ввергнув собеседников в изумление. — Золото это было! Золото!

Лицо Николая пошло красными пятнами. О таком раскладе они не подумали.

— Кто же знал, Вадим Михалыч, что так получится? — пробормотал он. — И вы же сами не велели злоупотреблять телефонными звонками…

— У нас под носом средь бела дня бандиты сбывают золото, а мы только и знаем, что молча наблюдать, — перебил помощника детектив, — что сидишь? Звони в ГАИ, поднимай всех на ноги, вводи «перехват»! Ни один «москвич» не должен ускользнуть за пределы района!

Последнее распоряжение адресовалось Черенкову. Тот дернулся к телефону и раздумал. Зачем звонить, если можно передать на словах. Начальник ГАИ обитает через две двери от черенковского кабинета. На словах будет и быстрей, и доходчивей. Если, конечно, план «перехват» что-то даст. Маловероятно, что преступники повезут золото на засветившейся машине. Скорее всего, «москвич» был у кого-то позаимствован и уже благополучно возвращен владельцу. А тот сделает вид, что ничего и никого не видел, и знать ничего не знает. А если что-то и поведает, то чистый вымысел, сравнимый с бредом сивой кобылы. За большие деньги покупается даже способность фантазировать. Ковалев тоже подумал об этом и остановил Алексея, направившегося было к соседу-гаишнику.

— Погоди. Пожалуй, с нашими гаишниками связываться бессмысленно, покупатели, скорее всего, уже давно покинули район. Свяжись лучше с владимирскими гаишниками, вдруг на «москвиче» были знакомые Ломтя. Те самые. Может, владимирцы заприметят что-нибудь интересное, перехватят, может. Сколько их было?

На этот раз ответ предстояло держать Николаю.

— Трое, — хмуро поведал тот, раздосадованный промахом, — два парня и девушка.

Исчерпывающие ориентиры, ничего не скажешь. Практически нулевые. Ни марки машины, ни номера, ни маршрута следования, поскольку после Касимова бандиты могли повернуть в любую сторону. Ничего. Единственное, о чем сыщики знают, — о грузе. О золоте. Заметная, конечно, примета, но в данном случае малоэффективная. А вот другая зацепка представлялась намного существенней, и Черенкову казалось непонятным, почему детектив до сих пор молчит о ней. Речь шла о второй сумке, перекочевавшей из «москвича» в багажник «Волги». О деньгах. О больших деньгах, принимая во внимание груз, за который они были заплачены. А эти деньги в настоящее время находятся в Касимове, причем у лиц конкретных и известных — либо у Насти Николаевой, неудачливой невесты, либо у Григория Афендульева, удачливого торговца по прозвищу Нога. Почему бы не взяться за них, не потрясти хорошенько прямо сейчас, пока с момента обретения богатства прошло совсем немного времени. По горячим следам, так сказать.

— Насчет владимирского ГАИ ты прав, — признал Черенков, выискивая в замусоленном блокноте номер телефона, и предложил: — Может, потрясем эту парочку, чтобы из них деньги посыпались? Будут деньги, будет и золото. Как считаешь?

— Считаю, что Николаю пора на беседу к гаишнику, — вместо ответа сказал детектив, — у тебя деньги на штраф есть?

Алексей оторвался от блокнота. Не к нему ли обращается детектив? Это уже ни в какие ворота, если своими кровными придется оплачивать чужое лихачество. Слава богу, детектив обращался к помощнику.

— Есть, — успокоил тот и хитро глянул на Черенкова, — не знаю, правда, хватит ли.

Парень то ли намекал подполковнику, чтобы тот замолвил словечко перед гаишником, то ли действительно не исключал возможности рассчитаться чужими деньгами. Ну и наглость. Правильно говорят в народе: какой начальник, такие и подчиненные.

Вадим достал из бумажника несколько сторублевых бумажек, протянул Быкову:

— Возьми на всякий случай. Рассчитайся, как положено, но прежде поторгуйся. Касимовские гаишники торг любят, это у них издавна заведено. Как-никак край древний, торговый. Правильно я говорю, Алексей Иваныч?

— Правильно, — буркнул Алексей, выбираясь из-за стола и не понимая появившейся в настроении товарища приподнятости, — пошли, лихач, к колобку на расправу.

Получилось немного грубовато, Алексей понял это и примирительно рассмеялся. Хотел добавить, что колобок хороший парень и бояться его не надо, но не стал, промолчал. Пусть рязанцы немного попереживают, глядишь, немного обходительней станут. А то возомнили себя суперагентами, его личный кабинет в явку превратили. Однако убоповец корил своих коллег несерьезно и шутя, поверхностно, занятый мыслью о золоте и терзаясь догадкой о соображениях детектива на этот счет.

И приходил к мнению, что без Ломтя не обойтись.

Глава 28

Ти-ли-ль дон, ти-ли-ль дон, ну и Настя, ну и дом…

Эту нехитрую строчку из какого-то мультика, виданного в далеком детстве, Монтана задорно напевал всю дорогу от Кадкино до Касимова. Правда, в мультике рассказывалось о козьем домике, но Монтана сейчас думал о домике Настином, о ней самой, о ее мужском окружении. О слесаре Косынкине, претендовавшем на роль жениха и убитом в этом самом доме, о торгаше Грише Ноге, о капитане Бобровском, нынешнем претенденте номер один на сердце красавицы лаборантки, и вряд ли представляющим истинное лицо будущей супруги. Правильно говорят: любовь зла, полюбишь и козла. Точнее, козу. Ха-ха. Вот уж коза так коза.

Ти-ли-ль дон, ти-ли-ль дон… Монтана продолжал напевать и чем ближе подъезжал к Касимову, тем бодрей и мажорней становился голос. На въезде в город мысли занимала уже не Настя, а рандеву с шефом. Встреча обещала принести неплохие дивиденды, учитывая убойность информации. Такого расклада Босс вряд ли ожидает, он охренеет, когда узнает о поездке в деревню. Интересно, какие меры предпримет? Ясный перец, по головке не погладит, а спросит за крысятничество по всей строгости. Сладкой парочке не позавидуешь. Доигрались, голубчики, доворковались. Так вам и надо, сами виноваты.

С такой жесткой мыслью Монтана припарковал позаимствованную у соседа «десятку» за квартал от особняка шефа и дальше направился пешком. Шеф не любил, когда возле дома скапливалось много машин, считая их лишним ориентиром для чужих глаз, и непосредственно к «крыльцу» позволял подъезжать лишь самым избранным людям. Монтана к такому кругу не принадлежал, хотя уязвленным самолюбием по этому поводу не терзался. Как говорит шеф: всяк сверчок знай свой шесток. Монтана свой шесток знал и выше никогда не забирался. Он просто делал свое дело, получал за это очень даже нехилые бабки и рвения подняться на шест повыше никогда не демонстрировал. Как говорит шеф: не рвись в герои, пока не позовут. И он прав. Интересно, что скажет большой любитель и ценитель народной мудрости сейчас, когда узнает горькую правду о двух верных соратниках? Прогневается. И прогневается очень сильно. Как бы ненароком, за компанию, не досталось и Монтане по хрупкой шее. Шутки шутками, а ведь он влез в большую страшную тайну, и не важно, случайно или нет. Важно то, что если с Настей или Гришей в обозримом будущем вдруг что-нибудь случайно приключится, информированный Монтана будет иметь на этот счет весомые и обоснованные предположения. А Боссу это не понравится. Правильно говорят, бляха-муха: кто много знает, тот мало живет. О нем сказано, и эту поговорку Босс наверняка знает. Да и хрен с ним, и пусть знает. Нашел о чем думать, недоумок. Волков бояться — в лес не ходить. Точнее, к Боссу в особняк.

Монтана едва заметно усмехнулся, помня о многочисленных скрытых видеокамерах на доме, и аккуратно прикоснулся пальцем к кнопке домофона.

Монтана угадал. Действительно, новость Босса потрясла. Он даже некоторое время посидел молча, то ли не желая верить в услышанное, то ли осмысливая. Настоящая реакция проявилась через минуту, когда шеф скрипнул зубами и от души приложился кулаком к столу. Слава богу, массивная мебель выдержала удар, сохранив в целости и сохранности яства на столе и, главное, бутылку коньяка. Монтане показалось, что Босс готов был зарычать. И удивился, когда тот недобро усмехнулся и довольно спокойно сказал:

— Крысы амбарные.

У Монтаны от такого спокойствия по спине пробежали мурашки. Это прозвучало приговором, участь сладкой парочки была решена. Босс плеснул в рюмки коньяку, щедро плеснул, до самых краев, и попросил:

— Расскажи еще раз обо всем по порядку.

И одним глотком опрокинул в рот рюмку. Для смелости, наверное, чтобы как-то сгладить тяжелую новость. Монтана последовал его примеру. Напиток приятным теплом устремился по телу, улучшая настроение и привнося в хмурую действительность радужный оттенок. После доброй стопки все недавние сомнения-страхи по поводу излишней осведомленности казались надуманными и несерьезными, а мысли снова закрутились вокруг важности информации и причитающегося гонорара. И очень кстати шеф попросил исполнить отчет «на бис», этим надо воспользоваться и упомянуть упущенные в первый раз и не изложенные детали наблюдения. Хотя, кажется, ничего не упустил, обрисовал картину от первой до последней минуты. Начиная с обнаружения Гришиной «Волги» у его магазина и заканчивая моментом отъезда сладкой парочки из Настиного деревенского дома.

— После их отъезда я сразу направился в дом, — делился «хвост» своими наблюдениями, — под видом ревнивого ухажера. Пожаловался Настиному соседу на ее непостоянство, хочу, мол, лично глянуть, чем они тут занимались и зачем приезжали. Пришлось, правда, дать на бутылку, чтобы не артачился и поменьше трепался о моем визите. В доме все походило на любовную сцену: помятая незаправленная постель, в холодильнике остатки еды и выпивки, запах духов. Все чин чинарем, не подкопаешься. Я во двор. Ничего. Я в курятник… Веришь, Босс, в дрожь кинуло, когда дверь в курятник открыл и в углу банки с краской увидел. Две банки, значит, еще старый тазик и тряпки разные. И все в свежей краске. И банки, и тазик, и тряпки.

— И ни одной курицы, — пошутил Босс, наливая по второй, — вот чем занимаются деревенские жители, а? Вместо того, чтобы разводить кур, коров, кабанчиков, они золотишком балуются. Как круто жизнь повернула. А, Монтана? Ну, вздрогнули.

Выпили по второй. Эту стопку Босс одолел в два глотка. Он заметно успокоился и совсем не походил на себя пятиминутной давности. И правильно делал, после драки кулаками не машут. Раньше надо было смотреть, а теперь поздно. Теперь надо принимать меры.

— Значит, золото было в банках с краской, — задумчиво заметил Босс, — значит, с завода выносилось тоже в банках с краской. В две банки прилично можно напихать. Как думаешь?

Насчет груза Монтана мог не размышлять и не гадать, он даже знал примерный вес. Недаром еще в деревне, когда Гриша нес сумку к машине, обратил на это внимание. От Монтаны ничего не скроешь. Ушлый он все-таки парень, бляха-муха, прямо цены нет. Вот что значит опыт и мастерство.

— Килограммов десять, — твердо поведал «хвост», а чтобы у Босса не оставалось сомнений, с не меньшей уверенностью добавил: — Минимум десять. Пожалуй, даже больше.

Кулак Босса снова приложился к столу, на этот раз он не сдержался от гневного выпада.

— Уроды безмозглые! Крысы неблагодарные! Я позвал их в дело, я дал им богатство, я обеспечил им сказочное будущее, а они крысятничать вздумали! Что за люди пошли, до чего же мелкие людишки пошли. Десятки тысяч баксов имели после каждого дела, представляешь? И мало показалось, сотни тысяч захотелось. Утробы бездонные! Ладно, выродки, будут вам сотни тысяч! Будут! Набью я ваши пасти ненасытные!

Гневную тираду Босс сопроводил манипуляцией с бутылкой, наполнив рюмки. Он снова разнервничался. Что ж, с предательством нелегко смириться, тем более с предательством людей проверенных и надежных. К тому же крысятничество тянуло на десять килограммов золота, и это как минимум. И это сегодня, это сейчас, а кто знает, как аукнется и где, в каком кабинете отзовется самодеятельность двух ублюдков. Вдруг те рокеры вовсе не рокеры? И не катаются вовсе, а наблюдают, выслеживают. Что будет с группировкой, если менты взяли хромолыгу на крючок? Или Настю, подстилку-вешалку? Страшно подумать. И никакая дружба с большими людьми не поможет.

Босс опрокинул стопку и в пылу гнева не почувствовал действия благородного напитка. Будто выпил не коньяк, а слабое вино. Он даже к любимым бутербродам с икрой потянулся без удовольствия, а по привычке, из необходимости пожевать что-нибудь после стопарика. Если бы не дела, бутылку можно было бы допить до конца, развеяться, забыться от дум тяжких. Но пить больше нельзя, у Босса голова должна быть холодной и рассудительной. Как у чекиста.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Босс перевел взгляд на собутыльника и совершенно искренне похвалил:

— Молодец, Монтана, грамотно сработал. Бля буду, молодец. Ценную информацию надыбал, хотя и неприятную. Еще будешь?

Пить больше Босса Монтана не рискнул и вспомнил про соседскую «десятку», оставленную за квартал от дома.

— Я за рулем.

Тактично получилось — и отказался, и заодно объяснил причину, чтобы ненароком не зацепить всесильного шефа. В таком состоянии любое неаккуратное слово воспринимается намного болезненней, чем обычно, и может надолго отложиться в памяти. Монтана понял, что встреча подошла к концу, и с замиранием ожидал перевоплощения словесной похвалы в хрустящие бумажки. Теплые слова хорошая штука, но с ними в магазин не пойдешь. Он старался сохранить на лице прежнее выражение, когда шеф встал и направился к сейфу, вмонтированному в стену. Монтана тешил себя самой радужной надеждой, варьируя суммой от пятисот долларов до тысячи, что за несколько часов непыльной работы выглядело очень даже неплохим вознаграждением, и несказанно удивился, когда шеф шмякнул на стол толстую пачку пятидесятидолларовых банкнот. В пачке было намного больше ожидаемой тысячи. Смущение соратника не осталось незамеченным и пришлось шефу по душе. Шефу всегда нравились практичные парни, знающие себе цену, но никогда не нравились рвачи.

— Здесь пять тысяч, — не без важности поведал Босс, глядя Монтане в глаза, — ты заслужил эти деньги.

Монтана не стал дожидаться повторного напоминания и положил пачку в боковой карман. От денег исходила приятная тяжесть, согревая душу посильнее коньяка, и от полного ликования сдерживала лишь озабоченность Босса. Сейчас слова прощания были бы в самый раз.

— К сожалению, конечно, — как-то странно и загадочно сказал Босс, пристукивая пальцами по столу, — честно скажу, лучше бы ты приехал налегке, без этой новости.

Монтана похолодел. Попал в свидетели, бляха-муха, чего всегда так опасался и чего в его работе избежать невозможно. Что Босс хочет сказать? Уж не собрался ли подвести под одну гребенку вместе с крысиной парочкой? Зачем тогда устраивал спектакль с теплыми словами, с коньяком, с деньгами?

Босс видел изменившееся состояние соратника и с пояснениями не задержался.

— Не пришлось бы принимать меры, вот почему лучше. Они ведь не только меня под удар подставили, они всю группировку подставили, все дело. Большое дело, Монтана.

Монтана шумно перевел дух. Выразил согласие, возмутился двуличностью парочки и одновременно вроде как объяснил свою задумчивость и растерянность. Действительно, что им не хватало?

Впрочем, не стоит забивать голову чужими проблемами, ими есть кому заняться и без Монтаны. Уже занимаются небось.

Глава 29

Появление в камере начальника УБОПа на пару с рязанским детективом стало для Ломтя настолько неожиданным явлением, что он не сразу поверил в ее реальность и несколько секунд изумленно таращился на «гостей». Ломоть даже провел ладонью по глазам, словно норовя смахнуть наваждение, а когда убедился в реальности происходящего, решил, что он сам внес немалую лепту в появление оперов, слишком часто вспоминая всесильного земляка. Особенно в последнее время. Вот и довспоминался. Вызвал ментовский дух в свою зарешеченную обитель.

Однако растерянность прошла так же быстро, как и появилась, и через мгновения в голове арестанта веером крутились мысли о причине визита высокопоставленных чинов. Значит, что-то случилось, если не стали вызывать в кабинет, как прежде, а сами нагрянули в камеру. Лично нарисовались, собственными персонами. Похоже, менты начали по-настоящему ценить незаурядную личность Ломтя, хотя радости от такой высокой оценки нет. В следственных материалах намного лучше предстать серенькой и неприметной мышкой, а не крутым авторитетом. Сейчас самым обнадеживающим обстоятельством было то, что неожиданное появление ментов диктовалось не крайней срочностью, а просто необходимостью пообщаться наедине, без адвоката. Без ушей, приставленных к Ломтю коварным и хитрым Боссом. Стало быть, серьезный ожидается разговор.

— Живой, Ломоть? — Черенков будто удивился, застав «крестника» живым и в добром здравии. — Как жизнь молодая?

Убоповец при этом оглядывался вокруг с таким любопытством, будто пришел не в камеру, где бывал тысячи раз, а в дом к Ломтю, и поражался скудной обстановке. По сути дела, полному отсутствию таковой. Одни стены. Ломтю показалось, что сейчас услышит упрек за невнимание к интерьеру своего «жилища». У ментов шутки свои, оригинальные.

— Как видишь, — вяло откликнулся арестант и, боясь «накаркать», уточнил: — Пока еще живой.

Такое наблюдение убоповца вроде даже обрадовало. По-крайней мере, не огорчило.

— Это хорошо, что живой, — совершенно искренне заметил Алексей и пояснил причину своей радости: — У нас возник к тебе кое-какой интерес.

Алексей повернулся к детективу, предоставляя ему право озвучить возникший интерес. Вадим не стал донимать наводящими вопросами, подходить к разговору исподволь, издалека, поскольку для этого не было ни минуты времени, а начал с главного. С того самого момента, приведшего в «гости». И первым делом уведомил об этом «собеседника».

— Как видишь, Ломоть, мы пришли одни, без адвоката. Учти, в твоих же интересах. Времени у нас мало, а разговор очень серьезный, так что не до раздумий. Если не хочешь говорить — нет проблем, мы поворачиваемся и уходим, и переносим разговор в кабинет Алексея Иваныча. В официальную обстановку, с адвокатом и с протоколом, но в этом случае речь пойдет не о твоем визите к Друмовым, не о запудривании адвокатских мозгов, чем мы занимались в прошлый раз, а о золоте.

Ковалев прямым текстом предупреждал о невозможности скрывать от адвоката сотрудничество Ломтя со следствием и намекал на возможные проблемы, которые наверняка появятся, узнай братаны о его разговорчивости. Эти менты задолбали, блин, своими угрозами и намеками. Будто он сам не знает, в какой глубокой заднице находится, по какому острому лезвию ходит и на краю какой пропасти стоит. Похлеще, чем между молотом и наковальней. С одной стороны — ментовка, с другой — братаны, и не понять, какая структура сверху, какая снизу. И обе давят. Пока, правда, больше давят менты. Хорошо давят, если даже в камере, в личное время, не дают покоя. Как пресс. И опять вспомнили про золото.

— От меня-то что нужно? — Ломоть нахмурился. — Что вы все время с обвинениями, с претензиями, или все грехи, все шишки на одного Ломтя хотите повесить? Я не против, да суд не поверит. Слишком много на себя взять придется.

Детектив усмехнулся:

— С тебя вполне хватит поездки во Владимирскую область. Забыл?

— Не забыл! — огрызнулся Ломоть. — С вами разве забудешь? На каждом шагу напоминаете. А вот у вас память дырявая.

Милиционеры переглянулись. Сутенер намекал на обещание не раскрывать перед братками его участие в кровавой поездке. Значит, окончательно отошел от потрясения, если осмелел и перешел к упрекам.

— Брось, Ломоть, — возразил Ковалев, — мы слово держим, иначе еще в прошлый раз раскололи бы тебя при адвокате. Поэтому и пришли неофициально, без посторонних. Еще раз повторяю: на раздумья времени нет. Ситуация такова: нам только что стало известно, что из Касимова ушла крупная партия золота. Ушла в сторону Владимира.

При упоминании славного города Владимира сутенер напрягся и с напускным удивлением уставился на Черенкова:

— При чем я, Иваныч? У меня алиби, я вторую неделю торчу в этих апартаментах и никуда не выхожу. Не верите, спросите охранников.

Шутка получилась не совсем удачной. И не шутка вовсе, а реплика, больше похожая на неуклюжее стремление скрыть растерянность. Ломоть прекрасно понимал, что речь пойдет не о нем, не о его причастности к последней партии золота, украденной с «Цветмета», а о его осведомленности. Сыщики считают, что «владимирскую сторону» представляли давнишние знакомые сутенера, участвовавшие в расстреле группы Хвороста, и сейчас пришли за информацией на них. И в первую очередь на Юрия Осинного. На Осю. И менты, скорее всего, правы, у Оси имеются все пути-выходы на касимовских «золотодобытчиков». Он забрал товар, кроме некому.

— За золотом приезжали трое, — как ни в чем не бывало продолжал детектив, подтверждая слова о цейтноте, — два парня и девица. Мы не исключаем, что это были твои друзья-соратники. Понимаешь, о чем речь? Тебе предоставляется уникальный шанс облегчить свою участь, Ломоть. Помни об этом.

О своей участи Ломоть никогда не забывал, благо в последнюю неделю времени хватало и на раздумья о себе самом, любимом, и на рассуждения о друзьях-товарищах. Теперь уже, надо полагать, бывших. У них своя свадьба, у Ломтя своя. Они в кабаках оттягиваются по полной программе, а он мерзнет в холодной камере, они девиц трахают во все дырки, а он по-прежнему в камере, они пикники устраивают на природе, с шашлычками да с водочкой, а он все там же, в камере. Они на курорте, в теплых морях бултыхаются, на песочке животы греют, а он… Э-э, что и говорить, только душу бередить. О нем дружки-товарищи и не вспоминают, поди. Босс, правда, вспомнил, приставил свидетеля-адвоката.

— У нас нет времени, Ломоть, — жестко напомнил Ковалев, — если хочешь говорить — говори, не хочешь — мы ушли.

Ломоть с недоумением уставился на детектива, потом перевел взгляд на всесильного земляка. Ломоть понимал, что причина спешки объяснялась не только нежеланием оперов засветиться в камере и тем самым подставить важного свидетеля перед братками, а и тем, что опера серьезно надеются перехватить Осю, и потому дорожат каждой минутой. Выходит, его информации отводится очень важная роль, если менты не побоялись потратить на визит к нему целых полчаса драгоценного времени. И их можно понять. Даже если менты объявили план «перехват» или «кольцо», на которые они большие мастаки, и перекрыли все пути-выезды из Рязанской и Владимирской областей, то все равно не имеют полной гарантии перехватить груз. Для этого им придется прошмонать каждое транспортное средство, покидающее территорию области. Весь транспорт, который движется: легковой, грузовой, гужевой и даже военный. А где шмонать, на границе между областями? Затор получится на полмесяца. И без толку, потому что несколько килограммов золота из одного места в другое можно спокойно перенести безо всякого транспорта. Хотя бы на велосипеде, хотя бы пешком. А в условленном месте передать золотишко скупщикам и спокойно вернуться домой. И наблюдать устроенный ментами цирк по поимке преступников.

— Не молчи, Ломоть! — не выдержал Черенков, кому затянувшееся молчание начинало давить на нервы. — У тебя есть полминуты, не больше!

Ломоть вскинулся и бровями, и плечами:

— Что от меня-то требуется? Не пойму никак. Что вы хотите услышать? Ни одного вопроса не задали, ни о чем не спросили, а навалились, за горло взяли и требуете ответа. Чем я могу помочь?

Про помощь сутенер спросил специально, намеренно выделив и оттенив этот важный момент. Он не просто даст ответ, он именно окажет помощь. Содействие. Менты тоже люди и этот факт наверняка оценят.

— Нам нужно знать, где может залечь твой кореш Юрий, — пояснил Ковалев, на этот раз безо всякой жесткости в голосе, отчего допрос стал походить на доверительный разговор, — он наверняка уже знает о «перехвате» и вряд ли рискнет вывозить золото сейчас. Он где-то залег. Где, как думаешь? Есть же у него «нора».

Нора у Юрия была, мент не открывал никакой Америки и на этот счет размышлял правильно. А вот догадки насчет Осиной «лежки» выглядят не очень убедительными. Менты не знают, насколько Ося рисковый парень, он и сам не знает, какое решение примет в следующее мгновение и что предпримет. Ося всегда действует не по обстановке, а вопреки всякой логике, а зачастую, кажется, вообще вопреки здравому смыслу. Поэтому до сих пор на свободе.

Ломоть думал о бывшем соратнике не ради праздного любопытства, не от скуки, а исходя из собственных интересов. Заложить кореша недолго, но что будет, если «нора» окажется пустой? Что будет, если менты заявятся к Глафире Дормидонтовне, любимой женщине крутого авторитета, перетрясут весь дом, а любовника не обнаружат? Или, еще хлеще, нагрянут спецназовцы с автоматами? Что будет с Ломтем, когда Ося узнает об этом переполохе и без труда вычислит стукача? Его, Ломтя. Кранты ему будут, вот что. И никакие тюремные стены не спасут, никакие камерные замки-засовы не защитят. Осю если закладывать, то наверняка, с товаром, со всеми потрохами, и чтобы потом ни у кого не появилась мысль заподозрить Ломтя, чтобы никто не посмел ткнуть пальцем в его сторону. А как этого добиться? Невозможно добиться, потому что арест Оси сам по себе станет доказательством предательства кого-то из соратников. Кто поверит, что вооруженные до зубов спецназовцы появились в Мухино совершенно случайно, и так же случайно оказались возле дома Глафиры. И, главное, именно в момент нахождения там Оси с ворованным золотом. Смешно. Сказки Венского леса. После таких сказок останется лишь гадать, сколько времени понадобится браткам, чтобы выйти на предателя. Другими словами, сколько дней останется ему жить.

— Так что скажешь, Ломоть?

Черенкову раздумья сутенера показались чересчур затянувшимися, хотя угадывалось, что про «норку-норушку» он все-таки знает и задумался не зря. Прикидывает варианты. Интересно только, какие? Будто не знает, что у него остался один-единственный выход — сотрудничать со следствием, и никаких гвоздей.

— Иваныч! — взмолился Ломоть, терзаемый сомнениями. — Допустим, скажу я вам про Осю, но что будет потом со мной? Об этом вы подумали? Я неделю после этого не протяну! Ося ведь сразу врубится, что вы неспроста появились, а по чьей-то наводке. Верно? И сразу вспомнит про меня, когда задумается о стукаче. Я ведь единственный из его окружения, кто с вами общается. Вот и все, вот и нет Ломтя.

После столь мрачного предсказания сутенер снова вспомнил про молот с наковальней, между которыми оказался, и окончательно сник. Судьба, блин. Темное прошлое никак не хочет отпустить от себя и достает даже в камере. Скорей бы уж суд, что ли.

— Почему ты решил, что Ося догадается о предательстве? — усомнился детектив. — Мы все обставим таким образом, что арест будет походить на чистую случайность.

Ковалев не предполагал, наверное, что озвучил недавнюю мысль Ломтя. Они мыслили почти в унисон, только подходили к проблеме с разных сторон и видели ее по-разному, каждый со своей колокольни. Ломоть усмехнулся:

— Не надо принимать людей за полных идиотов, товарищ подполковник. Любой ребенок знает, зачем, почему и с какой целью приезжают вооруженные дяди. Или вы считаете Осю глупее ребенка?

— Это не твои заботы, — твердо, но без жесткости заметил детектив, — твое дело назвать адрес, и можешь за себя не волноваться. Ручаюсь, что и сам Ося, и его подручные появление милиции воспримут как трагическую случайность. И свой арест тоже. Даю слово офицера. Адрес, Ломоть! Не выводи меня из себя, не заставляй называть адрес самому, не усугубляй свое положение!

Тонкие губы сутенера тронула слабая усмешка и быстро исчезла. Слишком уж серьезным и строгим выглядел подполковник, чтобы усмехаться над его словами. И очень уверенным. Пожалуй, действительно не обманывает, обещая безопасность. Может, рязанец имеет в виду возможный трагический исход при аресте? При задержании вооруженных преступников всякое может случиться. А ведь это очень даже приемлемый вариант, блин… Устранение Оси и всех, кто с ним находится, станет железной гарантией безопасности Ломтя. И как он сам об этом не подумал? Начал с ментами торговаться, дурак, цену набивать, и едва не испортил всю картину.

— В Мухино у него нора, — уверенно поведал Ломоть, — у любовницы, у Глафиры. Если Ося пережидает «перехват», то только там. Сомневаюсь, правда, что пережидает. Давно уже смылся, небось.

Такой итог оперативники тоже не исключали и все же вариант с норой рассматривали как основной. К этой версии подталкивало то обстоятельство, что последняя партия золота, сбытая скупщикам на «москвиче», стала неожиданностью не только для оперативников, но и, возможно, для самого Оси. Золото было явно «внеплановым», всплывшим из неведомого тайника, и знали о нем двое-трое человек. Не больше. Похоже, о «заначке» не знала даже бандитская верхушка, включая уважаемого Сергея Павловича, и узнать не должна. В бандитских кругах крысятничество пресекается решительно и быстро. Этим и объясняется крайняя спешка, проявленная владельцами. Следуя таким размышлениям, можно было предположить, что для Оси партия золота стала не только приятным сюрпризом, но и приличной головной болью, ибо требовала сбыта. А сбыт крупной партии золота — дело непростое, требующее предварительной договоренности и подготовки, и перекупщик Ося это прекрасно понимает, и наверняка заранее настроился потерять сутки-другие в ожидании клиентов. А заодно в спокойной обстановке переждать ментовскую активность.

По этому поводу у друзей разногласий не возникло, разногласия появились при обсуждении плана захвата Осиной группы. Черенков поразился, когда детектив категорически отверг предложение вызвать собровцев, Черенков вообще вытаращил глаза, когда рязанец самоуверенно заявил, что в Мухино поедет один. Алексей поначалу воспринял это как неудачную шутку и готов был разозлиться, поскольку для шуток не было времени. О таком диком варианте Алексей не хотел даже слышать, не то что обсуждать.

— У тебя что, крыша поехала? — изумленно протянул он, с трудом осознав, что детектив говорит серьезно. — Ты думаешь, что городишь? Ты забыл, что они сделали с Хворостом и его братками? Что у них автоматы? Забыл?

Алексей упорно отказывался верить в дерзкую задумку детектива. Не столько дерзкую, сколько глупую и бессмысленную, а если по большому счету, то вообще преступную. Это ж надо до такого додуматься? Одному соваться под автоматы. Герой нашелся. Мало того, что себя под пули подставит, так еще и бандитов упустит. Вместе с золотом.

— Почему забыл? Помню, — возразил Вадим, — на память пока не жалуюсь. И про автоматы помню, и про обещание Ломтю тоже помню. А вот ты, как вижу, забыл.

Черенков присвистнул. Упрек по поводу обещания, данного сутенеру и якобы забытого, в сложившуюся ситуацию никак не вписывался. Какое обещание, какой на хрен Ломоть, когда речь идет о захвате вооруженных рецидивистов? Можно подумать, Ломтю станет просторней в камере, если Ося уйдет. Наоборот. Сутенер не жилец, если Ося останется на свободе. Да и какой на хрен Ломоть, когда на кону собственная жизнь, когда от мухинской поездки зависит вся операция по «Цветмету»? Впервые за все время следствия у них может появиться крупная партия товара, а это не чета пыли, оставшейся на весах, с этим можно смело идти хоть к администрации завода, хоть в прокуратуру, хоть к начальнику УВД — и возбуждать дело. И доводить до конца. На руках следствия впервые появятся весомые и неопровержимые доказательства хищений золота на «Цветмете», того самого золота, исковеркавшего сотни человеческих судеб, того золота, из-за которого десятки людей вообще исчезли бесследно, будто сквозь землю провалились. А скольких касимовцев убийственный свет желтого тельца еще коснется и одурманит? Вот о чем думать надо, а не о душевных переживаниях сутенера. Он сам избрал свою долю, сам и ответ должен держать. И пусть держит.

— Про Ломтя ты хорошо сказал, — усмехнулся Алексей, — душевно, тепло. Только не ко времени. О нем потом. Сейчас надо срочно собрать людей, решить транспортный вопрос, обговорить детали операции, и полный вперед! Без песен, но с ветром!

Алексей излагал свои доводы и поражался их бездействию. Детектив на его слова абсолютно не реагировал. И уже, скорее всего, не отреагирует, останется на своем. Упертый как баран.

— Возьмем дом в кольцо, — Алексей излагал последний аргумент, — чтобы ни одна мышь не выскользнула, и — руки вверх! Выходи по одному! Пару очередей над крышей запустим, вмиг сдадутся, никуда не денутся. А как ты собираешься повязать бандитов в одиночку? Уговорить? Пристыдить? Почему ты решил, что если появишься один, то бандиты примут это за случайность, а не за наводку? Они просто ошалеют от твоей наглости.

Вадим задорно рассмеялся:

— На это и рассчитываю. Ошалеют и попадают как мухи. Наручники защелкну, и все. И в Рязань.

Черенков крутил лысой головой, разводил во все стороны руками, пожимал плечами и все больше убеждался в решимости детектива. В какой-то момент Алексей даже подумал о звонке начальнику УВД, чтобы хоть таким образом утихомирить зарвавшегося супермена, но не решился. Закладывать друзей некрасиво. И отпускать одного нельзя.

— Ладно, давай сделаем так, — предложил Алексей, воодушевленный новой идеей, — поедем вдвоем, без собровцев. Ты за рулем, я тайком в салоне. С автоматом, для подстраховки. Вдруг помощь понадобится. Годится?

Упертый детектив отверг и этот вариант. Причем сразу, без раздумий и категорически. Причина все та же — обязательства перед Ломтем. Вот же упертый, а? Даже если даст слово столбу, и то сдержит, наверное.

— Ося сразу смекнет, что его заложили, лишь только увидит тебя. Даже если не будет никакого автомата. Короче, предложенный план принимается единогласно! В случае чего передгенералом вместе краснеть будем. Понял? И не вздумай никого направить в Мухино. Ни одного человека, ни на машине, ни на велосипеде, ни пешком.

— И что же мне тогда делать? — Алексей окончательно убедился в бесполезности переубедить напарника и готов был сдаться. — Сидеть и ждать? Может, заняться гражданкой Николаевой? Задержать, прижать хорошенько, пока они деньги никуда не сбагрили, а уже через нее выходить на остальных.

И снова его предложение не нашло согласия. Вадим придерживался другого мнения. Противоположного.

— Ничего не предпринимай! Это не просьба, это приказ. Вообще забудь об этих гражданах, и даже не думай. Ни о Насте, ни о Сергее Павловиче, ни о золоте. В их сторону не надо делать никаких движений, не надо настораживать. Завались лучше в бар, посиди за бутылкой пива, расслабься, покажи любопытным, что в Касимове все спокойно. Ты же хотел посидеть в баре.

Черенков лишь хмыкнул и махнул рукой. С детективом все ясно, с ним спорить бесполезно.

— Сразу после ареста позвоню, — добавил Вадим, — все, пора в путь. Присели. Встали. Мне еще надо кое-куда заехать.

Куда ему предстояло заехать, детектив не сказал, и Алексей спрашивать не стал. Если сам не сказал, то уже не скажет. Подумал со слабой надеждой, что Вадим упомянул о своих ребятах. Может, все-таки одумался и решил взять ребят на помощь. Хорошо бы, если так.

Алексей подумал об этом с легкой ревностью, посчитав, что детектив в ответственный момент решил все же иметь рядом своих ребят, а не убоповцев. Может, не доверяет. Или не хочет делиться славой? Вот же дурень. Ладно, пусть будет по его задумке. Главное, чтобы никто из ребят не пострадал. Ну и, знамо дело, сам детектив. Жалко, если что-нибудь случится. Золотой он парень, хоть и упрямый дальше некуда.

Глава 30

После ухода Монтаны Сергей Павлович некоторое время посидел в раздумье, на столе ни к чему не притронувшись, а лишь равнодушно взирая на яства. Сергей Павлович любил, чтобы стол всегда ломился от изысканной выпивки, от деликатесной закуски, воспринимая это не просто хорошим вкусом и уважением гостям, а как свидетельство благополучной, удавшейся жизни. Да, жизнь удалась. Жизнь сложилась так, как планировалась. Примерно так. Пусть не без титанических усилий на пути к сегодняшнему дню, не без смертельного риска, не без конфронтации с законом и обществом, но удалась. Сейчас об этом можно сказать смело, невзирая на допущенные просчеты и появившиеся из-за двух уродов проблемы. Ублюдки!

Босс приложился кулаком к столу, и в этот раз угодил не по крышке, а по краю, едва не выбив пальцы. И окончательно рассвирепел. Он вскочил с кресла и гневно зарычал, не в силах сдерживать бушевавшую в груди ярость:

— Крысы подколодные! Жлобы дешевые! Твари прогнившие!

Сергей Павлович метался по огромной кухне, потирая ушибленные костяшки пальцев, и походил на разъяренного льва в железной клетке. Не приведи господь в таком состоянии выбраться на улицу, не перепугать бы людей, себя не выставить в диковинном виде.

— Золота вам захотелось?! — гневно вопрошал Босс у невидимых собеседников, представляя перед собой хищные крысиные морды. — Дам я вам золото! Много дам! Залью поганые утробы! До самой глотки залью!

Сергей Павлович остановился и замолчал, устыдившись минутной слабости. Негоже ему буйствовать, а тем более проявлять слабость и терять голову. Даже без свидетелей, даже перед самим собой. Проблемы, возникшие из-за хромого Гриши и безмозглой Насти, этой дешевой подстилки, этой неблагодарной потаскухи, решаются просто, быстро и легко. Образовавшийся узел нужно рубить сразу, без раздумий, пока он не стал клубком и не потянул за собой всю веревочку. Ту самую веревочку, которой как ни виться… Вспомнив невеселую поговорку, ничего хорошего не обещавшую, Сергей Павлович не удержался и скрипнул зубами:

— Крысы гребаные. Что им не хватало? Не понимаю.

Босс вздохнул и пожал недоуменно плечами. Ответа на столь философский вопрос не находилось, и в конце концов гнусное предательство бывших соратников Сергей Павлович объяснил банальной человеческой жадностью. И нечеловеческой глупостью. Золотых килограммов одинокой женщине и обеспеченному предпринимателю оказалось мало, гор золотых захотели. Рек молочных захотели. Ладно, будут вам и горы, и реки, и берега. Все будет.

Сергей Павлович потянулся к бутылке, плеснул немного в рюмку. Однако пить не стал, а после небольшого раздумья направился к двери, ведущей во внутренний дворик. Во дворике, скрытом с улицы от посторонних глаз, в небольшой декоративной пристройке перед телевизором коротали время охранники. Двое. Невысокий парень с крепкой фигурой лет двадцати пяти — он же по совместительству личный водитель Сергея Павловича, и мрачноватый тип примерно такого же возраста. По соседству с телевизором высвечивали два монитора, разделенные на несколько квадратов. В каждом квадрате отображалась часть хозяйского особняка и прилегающей территории, находящейся под неусыпным оком множества неприметных видеокамер. На вверенную территорию без ведома охраны комар не проникнет, не то что человек.

При появлении Босса парни дружно встали с мягких кресел и выжидающе уставились на хозяина. Значит, что-то случилось, просто так, от нечего делать, Босс в этой каморке появлялся не часто. К тому же неординарность ситуации подтверждалась взъерошенным видом Сергея Павловича, он был явно чем-то озабочен. Даже обеспокоен.

В дежурке Босс не задержался, лишь скользнул взглядом по мониторам и кивнул крепышу:

— Есть разговор.

И направился в дом. Крепыш послушно последовал следом. В отличие от напарника крепыш не мучился догадками о причине появления шефа и размышлениями не терзался. Все ясно: предстоит «мокруха». Можно не гадать и к бабке, как говорится, не ходить. Единственное, над чем крепыш думал, преодолевая десяток метров до дома и буравя взглядом широкую спину Босса, так это о времени исполнения заказа и варианте. С оружием придется действовать, со стрельбой или тихо-мирно, как в прошлый раз с «химиком». И во сколько примерно это выльется. И все. Другие вопросы крепыша не трогали. Лучше бы со стволами, со стволами и на дело идти спокойней, и результат надежней, круче.

В доме шеф прошагал на кухню, прямиком к накрытому столу, оставшемуся после общения с Монтаной. Коньяк, коробка конфет, закуска.

— Садись, — распорядился Сергей Павлович и потянулся к бутылке.

Налил, правда, понемногу. Что себе, что водителю. Просто плеснул. И все же крепыш решил, что дело, скорее всего, запланировано не на сегодня, иначе шеф вообще не позволил бы употребить ни единого грамма. Серьезные люди на серьезные дела с хмельной головой не ходят. Только обсуждают.

Крепыш был прав, Босс позвал его не для того, чтобы скрасить застолье. Сергей Павлович вообще пить больше не хотел, думая ограничиться компанией с Монтаной, а потом все же решил немного увеличить личную норму. Пару капель можно добавить, поскольку время близится к вечеру, главный вопрос прояснился, и все дело остается в его решении. А с этим проблем не будет. Не должно быть. Основная проблема, пожалуй, лишь в том, чтобы изложить крепышу задачу. Нелегкую задачу, ведь речь все-таки идет о соратниках, мать их дери. Хоть и бывших. О предателях, черт бы их побрал.

Сергей Павлович опорожнил рюмку. Поморщился. То ли от напитка, то ли от гневных мыслей, так и не отпускавших душу. Бросил хмуро:

— Что не пьешь? Кого ждешь?

Рюмка в руке крепыша моментально оказалась у рта. Он откровенно пожалел, что порция оказалась маленькой, в один глоток. Дай бог, не последняя. Закусывать крепыш не стал, ограничившись конфетой. И не прогадал, конфеты оказались с коньячной начинкой. Поэтому, наверное, шеф так сильно уменьшил порцию напитка.

— Закусывай, не стесняйся, — пожурил соратника Босс, дожевывая бутерброд, хотя и без присущего ему аппетита, — до вечера переварится. Вечером в бар поедем, как обычно. А сейчас о деле…

Крепыш не смутился и прожевал еще одну конфету. Если бы не начинка, лакомство вообще можно было бы не жевать, а проглотить целиком. Хоть всю коробку, благо Босс на подобные шалости никогда внимания не обращал. Хороший аппетит беседе не мешает. Крепыш весь превратился во внимание.

— Дело, Ерема, такое, — шеф чуть ли не впервые за последние дни назвал водителя по имени, — менты вышли на Настю и Гришу…

Ерема едва не поперхнулся. Хорошо, во рту ничего не было, иначе точно задохнулся бы. Вовремя он прожевал конфету.

— Когда? Кто сказал?

Босс невесело усмехнулся:

— Верблюд. Много будешь знать, скоро состаришься. Монтана сказал, а он в таких делах не ошибается. Чуешь, к чему клоню?

Крепыш молча кивнул головой. Не кивнул, а лишь немного наклонил подбородок к груди. Кивать головой не получалось из-за толстой шеи. Что ж тут не ясного, все ясно как божий день.

— Когда? — спросил на всякий случай и проследил за движением руки шефа к бутылке. На этот раз рюмки наполнились почти до краев.

— Чем быстрей, тем лучше. Капитана Бобровского тоже учитывай, он наверняка в их компании. Как видишь, дело непростое, сложное, нужно помозговать, иначе недолго погореть. Говорю же, у них менты на хвосте. Одна-единственная оплошность — и окажешься в кутузке.

На этот счет крепыш не питал никаких иллюзий, о его судьбе в случае провала шеф мог бы не распространяться. Тут есть над чем поломать голову, почесать «тыкву». И хорошо ведь сказал Босс, душевно, открытым текстом. Окажешься в кутузке. Один, в одиночку, без соратников и друзей-товарищей. Круто сказал, как отрезал.

— Есть какие-нибудь соображения?

Сергей Павлович поднял рюмку, приглашая соратника сделать то же самое. Пить, правда, не спешил, и походило, что приятный момент должен произойти после ответа Еремы. Вначале нужно обмозговать дело, а все остальное потом.

Крепыш приложился пятерней к затылку, зашелестел короткими волосами, будто выдавливая из головы что-нибудь умное и стоящее. И выдавил ведь.

— Капитана можно грохнуть на почве ревности, — предложил крепыш, и когда Босс заинтересованно вскинулся в его сторону взглядом, уверенно добавил: — За убийство на этой почве меньше дают, Сергей Павлович, это я сам слышал. Вообще могут ничего не дать. За «ствол», ясный перец, придется пару лет схлопотать. Два года ради общего дела не так уж много.

Крепыш обрадовался, видя одобрение в глазах всесильного Босса. Предложение Сергею Павловичу пришлось по душе, по крайней мере, заинтересовало. Очень сильно, причем. А готовность охранника к самопожертвованию вообще переполняло гордостью. Так и должно быть, и во главе угла должно стоять общее дело, а не крысиные интересы. Молодец, Ерема. Два года немного, тем более к такому приговору всегда можно подобрать амнистию. Через полгодика, скажем. Сергей Павлович воодушевился.

— Так-так, — он отставил рюмку и потер ушибленную руку, — дельная мысль, в ней что-то есть. Но это с капитаном, а с Настей как быть? С Ногой хромолыгой? И потом, кто поверит про ревность, если у тебя с этой кошелкой не было никаких отношений?

— Я любил ее тайно, — тихо и горестно признался крепыш, — и сейчас люблю. Больше жизни люблю.

Он хрипло рассмеялся. Шеф тоже изрек звук, очень похожий на довольное хмыканье. Признание отвергнутого ухажера звучало правдиво. Действительно, настоящий мужчина свои чувства держит в глубине души, а не выносит на всеобщее обсуждение, так что касимовцы могли и не знать о неразделенной любви Еремы к одинокой красавице.

— Ладно, насчет капитана, будем считать, прикидка есть, теперь давай думать про ее ухажеров.

Рюмки по-прежнему оставались нетронутыми, подтверждая важность обсуждаемого вопроса, и намекая не затягивать с его решением. Ерема и не затягивал, благо решение насчет ухажеров плавно вытекало из предложения по Насте. Оставалось лишь развить высказанную мысль, прибавить два недостающих звена и превратить в цепочку. Странно, что Босс по-прежнему не врубается в такую простую обстановку.

— Может, собрать их всех вместе? — предложил крепыш, решив на всякий случай дерзкое предложение завуалировать под вопрос. — И положить всех троих. Рядышком. Начать с капитана, как с соперника, а Настю и Ногу завалить чисто «случайно», вроде шальными пулями. За непреднамеренное убийство тоже много не дадут. Годится?

Сергей Павлович смотрел на водителя-охранника-киллера с умилением, осмысливая не столько предложение, сколько его преданность интересам группировки. Ради общего дела Ерема готов был на все, даже на тройное убийство, и это не могло не впечатлять. Вот с кого надо брать пример разным крысам, вот на кого надо равняться! Расчувствовавшись, Сергей Павлович протянул соратнику руку:

— Молоток, Ерема. Зуб даю, молоток. Надежный ты парень и идею ценную подкинул. Давай дальше мозговать.

И выпил. Это стало первым действием в обсуждении дерзкой идеи. Наконец-то. Ерема незамедлительно последовал примеру шефа, помня, что начальство нужно поддерживать всегда и во всем. И на этот раз для закуски избрал тоже бутерброд.

— Все это хорошо, — после короткой паузы признал шеф, вытирая салфеткой губы, — это, пожалуй, можно принять за основной вариант, но не слишком ли нагло валить сразу троих? Все-таки массовое убийство. Не натолкнет ли ментов на дополнительные размышления? Может, на первый раз ограничиться двумя?

Крепыш хотел возразить, что где двое, там и трое, но осторожно решил, что шефу видней. Это даже лучше, не придется брать на душу лишний грех и на первый раз ограничиться Настей и Гришей. Что ж, пусть будет так. Значит, в своей неразделенной любви придется обвинить не капитана, а хромого Гришу. Гриша так Гриша, какая разница.

Однако Ерема ошибся.

— Пожалуй, сделаем так, — размышлял шеф, доводя вариант чистки рядов до логического завершения, — завтра я встречусь с этой стервой, потолкую про жизнь. Капитана, между прочим, она приговорила.

Ерема застыл с открытым ртом.

— Она?! Сама?

Ну и ну, ну и стерва. Приговорила к смерти собственного жениха. Скажи об этом кто другой, не поверил бы.

— Да, Ерема, сама. Я тоже не сразу поверил, когда услышал. Лично от нее, между прочим, услышал, не от кого-то. Не стерва ли?

Не то слово. У крепыша вообще не находилось подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. Вместо этого сказал задумчиво:

— Совсем рассудок потеряла. Вот что делают «бабки», а? И ты согласился?

Сергей Павлович усмехнулся:

— Не согласился, но и не отверг. Как видишь, правильно сделал. Она ничего не заподозрит, когда завтра узнает печальное решение насчет капитана. Стерва даже обрадуется, потому что получит его пайку. А пайка приличная. Ты прав, Ерема, за большие деньги можно пожертвовать женихом даже с генеральскими погонами, не то что с капитанскими.

Этого шеф мог бы не говорить, лучше бы пояснил, за каким хреном вообще встречаться с этой шлюхой и про какую жизнь базарить? Она отжила. Или шеф посчитал, что для «вдовы» капитанская пайка будет непомерным куском, и решил приложить руку, урвать свою часть? Скорее всего, так оно и есть. Осуждать Босса нельзя, это не шкурный интерес, ибо он каждому «левому» грамму золота, ушедшего с завода, каждому доллару должен знать счет. В общественных интересах. Не исключено, что частица капитанской пайки достанется Ереме. За проделанную работу. А Сергей Павлович продолжал:

— Расклад должен получиться таким, — он повел глазами по пустым рюмкам и потянулся к бутылке, — завтра выскажу Насте свое решение и обрисую в деталях картину устранения капитана. Про тебя, ревнивца этакого, тоже скажу. Якобы для того, чтобы она потом на суде вспомнила давнишние связи с тобой и тем самым подтвердила, что капитана грохнули на почве ревности.

Ерема удивленно уставился на шефа:

— Какой суд, Босс? Разве она доживет до этого дня? Ты же сам только что говорил про ее судьбу.

Сергей Павлович поднял рюмку, посмотрел на свет.

— Конечно, не доживет. Бедняжка. Но зачем ей догадываться об этом? Пусть считает, что речь идет только о капитане. Короче, вначале грохаешь соперника, а следом изменщицу невесту. Вроде как случайно. Слезу потом пролей, не забудь. Годится такой вариант?

Вариант представлялся более чем годным и подходящим, к тому же Ерема с полным правом мог претендовать на его авторство. Он подсказал главную идею. Осталось обговорить место, и в обсуждении можно ставить точку. Наполненные рюмки подтверждали, что эта деталь станет в разговоре последним штрихом. Участь Гриши Ноги можно решить потом.

— Годится, — подтвердил крепыш, — где нам лучше столкнуться?

Крепыш хотел знать «тропу войны», на которой завтра положит предателей. Он все-таки не исключал, что Босс даст добро устранить бывших друзей-соратников тайно, а не при свидетелях. Сладкую парочку можно убрать тихо, без шума и пыли. Хотя бы в квартире. Прямо в постели, тепленькими. И ментовка получит очередной «висяк». Однако Ерема понимал, что «домашний» вариант устранения двух сотрудников «Цветмета» имеет очень большой изъян, который как раз и заключается в причастности парочки к заводу. Тут даже самый тупой мент не поверит в ревность. Менты сразу подумают про «Цветмет», и все их версии аккуратными рядами будут строиться вокруг золота. Ворованного золота. Короче, лишний шум. Боссу это ни к чему, поэтому убийство на почве ревности самый подходящий вариант. Удачное получилось предложение, Ерема даже не ожидал, что так умно получится, когда бубнил про ревность.

Босс поднял рюмку:

— За тебя, Ерема! За преданность! Насчет приговора не переживай: все сделаю, все связи использую, все деньги положу, а тебя вытащу! Полгодика полежишь на нарах, не больше. Зуб даю!

Рюмка в руке Сергея Павловича ткнулась в рюмку преданного соратника, мелодичный звон хрусталя отозвался в душе крепыша приятным аккордом, став подтверждением искренности всесильного Босса. Доверие Босса дорогого стоит, за это можно положить не только двоих-троих предателей, а хоть десяток. И хоть целый год проваляться на нарах. Хоть два года. Ради общего дела, ради Босса, возле которого кормится, он готов на все.

Ерема хотел озвучить бурлившие в душе чувства, но помешал телефон. Очень некстати затрезвонил, блин, не дал засвидетельствовать человеку свое нижайшее почтение. Прогнуться перед начальством, проще говоря. А может, это и к лучшему, что не дал.

Крепыш вопросительно уставился на шефа, показал в сторону двери: выйти, мол, пока? Шеф отрицательно качнул головой. Зажав трубку, сказал коротко:

— От тебя у меня нет секретов. Да, слушаю.

Звонил Монтана. Сергей Павлович прижимал трубку плотно к самому уху, поэтому Монтану Ерема не слышал, однако когда шеф, узнав смысл и причину звонка, немного отставил трубку от уха, голос «шпика» обрел прекрасную слышимость. Ерема невольно стал свидетелем важного и интересного разговора.

— Не знаю, куда он повез свою Олесю, — докладывал Монтана, люди которого вели детектива Ковалева, — но из Касимова джип выехал в сторону Рязани. Наверное, повез в гости, Рязань показать.

Сергей Павлович вскинул брови, явно довольный новостью, и с улыбкой подмигнул Ереме:

— Значит, в Касимове все спокойно?

— Точно так, — бодро отрапортовал Монтана, довольный отъездом детектива не меньше шефа, и не побоялся признаться, — похоже, те мотоциклисты никакие не менты, а действительно рокеры.

Босс снисходительно хмыкнул и, не спуская с Еремы взгляда, разочаровал собеседника:

— Менты это были, Монтана. Самые настоящие менты.

В трубке установилась тишина. Ерема представил вытянутое от удивления лицо Монтаны, и его состояние было понятно, Ерема словам шефа поразился не меньше Монтаны. Если на «хвосте» Насти и Гриши были менты, то почему до сих пор не взяли их в разработку? По горячим следам, с деньгами в кармане? Ждут, пока парочка спрячет деньги и избавится от улик? Непонятно.

— А что делает наш друг Леший? — спросил шеф, и снова подмигнул охраннику. Трубку он по-прежнему прижимал неплотно, и Ерема все хорошо слышал. И удивлялся все больше.

— В баре сидит, — торжественно поведал «шпик», — пивком балуется.

Ерема отказывался что-либо понимать. В отличие от Босса, понимающего каждое слово и потому выглядевшего столь беззаботно. Даже весело.

— Так и должно быть, — хохотнул Сергей Павлович, — менты тоже люди, им тоже нужен отдых. Пусть расслабляется. Будут новости — звякни. Пока.

Сергей Павлович бережно положил трубку, донесшую до слуха радостные вести, и вылил в рюмки остатки коньяка. Добрые вести нельзя не отметить. Ерема надеялся узнать причину, сказочно поднявшую шефу настроение, но не дождался. Сергей Павлович проявил неожиданную скрытность и ограничился лишь намеком. Он выпил, откусил половину бутерброда и с уважением, умиротворенно заметил:

— Молодец, подполковник. Слово держит…

И больше ничего не сказал. Собственно, и не надо. Главное, что в Касимове все спокойно. Это Ерема хорошо понял. А остальное не важно.

Глава 31

Монтана проинформировал шефа правильно — около шести часов вечера начальник УБОПа Черенков действительно сидел в баре и безмятежно потягивал пиво. Расслаблялся. Убоповцы жизнь родного города должны знать не понаслышке, а из личных впечатлений, и хотя бы изредка заглядывать в оживленные места. Быть поближе к народу. Черенков пил пиво, пребывал в благодушном настроении и свое истинное состояние не показывал. А оно было далеко не благодушным. Какое может быть благодушие, когда Ковалев в это время приближается к бандитскому логову. Один, без Черенкова, без группы захвата, вопреки всем законам и правилам проведения подобных операций. Дай бог, если поехал все-таки не один и догадался прихватить своих ребят. Ведь у бандитов, если они находятся в Мухино, автоматы, и насчет применения оружия эта публика долго не раздумывает. Черенкову сейчас не пиво пить, а оцеплением командовать, бандитов вязать. А он пошел на поводу у детектива, не настоял на своем, не вызвал собровцев, а подался в бар. Совсем из ума выжил.

Черенков потягивал пиво, с любопытством оглядывал зал и все чаще незаметно поглядывал на часы. Да, детектив уже должен подъезжать к Мухино. Вот же тоже мудак, гений российского сыска! И послала же судьба помощника, ничего слушать не хочет, все по-своему норовит сделать. Неужели не соображает, на что идет, какой опасности подвергается, и вдобавок ко всему ставит на грань провала операцию. И ради чего, ради кого? Ради сутенера Ломтя. Слово ему, видите ли, дал. Честное пионерское. Анекдот, блин. Сплошные нервы, так и до инфаркта недолго докатиться. Сто грамм, что ли, врезать?

Алексей покосился в сторону барной стойки, возле которой крутилась официантка, и вмиг забыл про вожделенную стопку. За столиком в углу сидели два парня, о которых он только что с надеждой думал. За столиком собственными персонами восседали не кто иные, а помощники детектива, те самые лейтенанты-рокеры. Парни спокойно пили пиво и оживленно переговаривались. На Черенкова они внимания не обращали, хотя его присутствие наверняка отметили. Вот те раз… Гребаный супермен уехал все-таки один. Ну не мудак, а? Судя по спокойствию, ребята вообще ничего не знают о местонахождении доблестного начальника и не ведают, в какой опасности он находится. Им легче, они хоть пока не переживают. Дела, блин.

Про стопку Алексей уже не думал. И про пиво тоже, а лишь изредка, чтобы не выпадать из обстановки, подносил бокал ко рту. Безвкусное было пиво, пресное какое-то, горьковатое и теплое вдобавок. Моча, а не пиво. И зачем он сюда приперся, сидел бы в кабинете возле телефона, бумажки перекладывал, и то польза.

Начальник УБОПа не предполагал, что детектив поехал на операцию все-таки не один. И хорошо, что не предполагал и не догадывался. Черенков ошалел бы, за сердце схватился бы, если б знал, с кем именно поехал в Мухино супермен, кого взял в помощь. Черенков не поверил бы, даже если б услышал про «напарника» детектива. И не только Черенков, никто в управлении не поверил бы, что подполковник Ковалев, один из лучших сыщиков Рязани и области, гений российского сыска, как называет его начальник УВД, поехал в бандитское логово с Олесей Буркиной. С хрупкой и беззащитной женщиной. Со своей невестой. Проще в конец света поверить, чем в такое. Фантазии не хватит, чтобы представить такую картину. И ума тоже.

А картина именно такой и была.

Идея взять с собой Олесю зародилась у детектива неожиданно для него самого, и совершенно случайно. Вадим вообще не думал о таком варианте, когда позвонил Олесе на работу и сообщил, что кое-куда должен съездить, поэтому вечером немного задержится и запланированный поход в ресторан придется отложить. Олеся сама подсказала такой вариант, заметив в шутку:

— Я поеду с тобой! Посмотрю, куда это ты собрался ехать на ночь глядя. И с кем.

Ковалев лишь усмехнулся. Знала бы Олеся, куда едет непутевый кавалер, не капризничала бы. В Мухино если и следовало кого-то брать, то только собровцев с автоматами, а никак не женщину. Бандиты могут не понять такой дерзости и наглости, чего доброго, упадут в обморок. И не встанут. Хотя… Интересно, а как они все-таки себя поведут, увидев в машине женщину? Не занервничают, это точно. Стало быть, ее спутник тоже не вызовет тревоги и подозрений, ведь вряд ли кому взбредет в голову дурацкая мысль в безобидной паре усматривать детектива. А это немалые козыри, это неожиданность и натиск. Да, из обычного каприза могла бы получиться неплохая идея, Олесю действительно можно было взять с собой, если б не большой риск. Огромный риск, на который детектив не имеет никакого права. Олеся Буркина не сотрудник УВД, а технолог «Цветмета».

А Олеся не отставала и в своем желании составить жениху компанию проявляла все большую настойчивость. Женский каприз незаметно перерос в проблему, требующую решения. Желательно полюбовного.

— Все, я отпрашиваюсь с работы! — категорично, как о давно решенном, заявила Буркина. — Жду тебя у заводской проходной. И не вздумай не приехать! Останешься без ужина.

И положила трубку. Вадим дернулся было еще раз набрать номер, поведать о невозможности совместной поездки и задумался. А почему бы нет? Да, риск большой, да, он не имеет права рисковать чужой жизнью, но разве он не уверен в успехе операции, разве есть сомнения? Уверен. Абсолютно уверен. Иначе не стал бы расстраивать Лешего и поехал бы в компании взвода собровцев. Детектив прикинул возможные последствия, могущие возникнуть в случае поездки с Олесей, прикинул ситуацию так, прикинул этак — и решил невесту не расстраивать. Пусть поедет, пусть прокатится. В отчете начальству этот факт можно будет опустить. Или, на худой конец, обставить дело таким образом, что Олеся оказалась в машине совершенно случайно, и вообще они ехали никаких не бандитов брать, а просто прозондировать почву. Узнать, не появлялись ли в Мухино подозрительные личности. По сути дела, все так и есть, ведь нет никакой уверенности, что бандиты действительно находятся в деревне. Ждут, дожидаются оперативников, как же. Скорее всего, в деревне никаких чужаков нет. Так что пусть едет, пусть прокатится. Ничего страшного.

И ему в дороге веселей будет.

В Мухино детектив и его нежданная негаданная «напарница» приехали в начале седьмого вечера. Они медленно, словно что-то высматривая, проехали деревню и остановились возле кирпичного здания с вывеской «Глафира». Это был продуктовый магазин, частная собственность местной предпринимательницы со звучным именем, запечатленным на вывеске. Тот самый магазин, на допотопных весах которого три недели назад взвешивалась партия золота и где несколько дней назад детектив уже побывал. Вместе с Черенковым и с экспертами. Удачная получилась тогда поездка, подтвердившая факты кражи золота на «Цветмете». На этот раз детектива ждало разочарование — на массивной деревянной двери висел не менее массивный замок. И все же Вадим вышел из машины, поднялся на крыльцо и потрогал мощный засов. Обернулся в сторону машины и беспомощно развел руками. Опоздали. Возившийся у соседнего дома мужик решил, что парень очень сильно нуждается в покупке, если так расстроился и если не поверил замку. Мужику стало жалко припозднившихся пассажиров.

— Закрылась она, — громко поведал сосед и проявил сочувствие, — а вы к ней домой заверните. Глашка девка простая, ворчать не будет. Она каждому покупателю рада, особо ежели покупатель денежный. Она недалече живет, вон в том порядке, за теми домами. Тут пешком плевое дело дойти, а на машине и подавно.

Разговорчивый попался дед. И догадливый. Сразу смекнул, в каком продукте нуждается молодая пара.

— У нее дома склад, там все найдется, — уверенно толковал дед, — и выпить, и закусить.

Такое участие нельзя было не заметить и не отблагодарить.

— Не прокатитесь с нами? — предложил Вадим. — Мало ли, вдруг заартачится. А с вами не откажет. Сто грамм с меня.

Предложение пришлось деду по душе. Он тонко рассмеялся и возразил:

— Э-э, милок, за сто грамм я десять шагов не сделаю. А вот за «мерзавчик» поеду. И дом покажу, и с Глашкой, ежели хошь, потолкую. Что хотел купить-то?

А сам спорым шагом приближался к машине и на пути к желанной цели сделал уже намного больше десяти шагов. Значит, уверовал в реальность заполучить «мерзавчик».

Вадим покосился на сидевшую в машине Олесю и негромко, по секрету, исключительно как мужчина мужчине, поведал:

— Отдыхаем мы, дед, природой любуемся. Сам знаешь, что для этого нужно. Подруге вина, мне покрепче что-нибудь, водички запить да пожевать что-нибудь. Если Глашка заартачится, пусть не переживает, так и быть, стольник накину за беспокойство. Ну что, поехали, пока бабка не видит?

Дед засеменил к машине и на ходу тяжело махнул рукой:

— Она, милок, ничего уже не видит. Некому меня ругать, один остался. Ну, поехали. Как тут открывается-то?

Вадим открыл заднюю дверцу, помог деду взобраться на сиденье и достал из бумажника сто рублей. Долг платежом красен. Дед на сторублевку покосился с недоверием и брать ее не спешил. Но и не воспротивился. «Мерзавчик» по цене тянул лишь на третью часть бумажки, а сдачи не было. Лучше бы, конечно, обойтись без сдачи. Парень, сразу видать, деньжистый, для него сто рублей как для деда миллион. Не обеднеет. Не раздумал бы только. Вадим не раздумал. Более того, он даже настоял, чтобы дед взял деньги и добавил:

— У Глафиры не задерживайся. Объявишься, скажешь про меня, и сразу домой. Договорились?

Дед бережно спрятал деньги в карман, застегнул на пуговичку и вздернулся белесыми бровями:

— Какого рожна мне там крутиться? Были б деньги, а выпивку мы и без Глашки сообразим. У соседки самогонка получается получше магазинной водки, и понадежней. С ней хоть голова и болит, зато наутро живой просыпаешься. А с водки, милок, всякое может приключиться. Щас направо.

Вадим повернул направо, где через три дома от поворота жила местная купчиха Глафира. Дом был кирпичный, небольшой, с несколькими окнами, как многие дома по соседству, и в их ряду ничем не выделялся. Разве лишь добротной оградой, возведенной, судя по краске, совсем недавно, и таким же свежим веселым крыльцом. Похоже, любовник Глафиры разбирался не только в драгметаллах, а и в домашнем хозяйстве. Молодец, Глафира, работящего мужичка себе подыскала. Жаль, ненадолго.

— Сразу видно хозяина, — одобрительно заметил Ковалев, — все у него в порядке, все ухожено. И ограда, и дом, и огород.

Дед покосился на молчавшую девушку.

— Не хозяин он, а полюбовник Глашкин. Года два, почитай, шуры-муры крутят. Не нашенский он, правда, к Глашке только приезжает. И щас здесь. Машины что-то не видать, за домом, что ль, поставил. Как бы не уехали куда.

Дед завертел головой, всматриваясь в Глашкин дом с беспокойством. В случае отсутствия хозяйки его услуга не срабатывала, и лежавшая в нагрудном кармане купюра могла вернуться к прежнему владельцу. Парень он хоть и деньжистый, но разбрасываться сотенными бумажками просто так не станет, так недолго в одних трусах остаться. Ожидаемая дегустация соседской «свойской» грозила не состояться. Зря настраивался, старый пень, зря слюной исходил. Неужто парень заберет деньги назад? Может, не все? И в этот момент дед увидел за домом машину Глашкиного любовника и шумно выпустил из груди весь собравшийся за эти беспокойные мгновения воздух. Фу, мать честная, есть все-таки справедливость на земле! Дед победно выставил перед лицом Вадима заскорузлый, полусогнутый палец:

— Вишь, машина? Дома они! Его это машина, Юркина! Тормози.

Юркину машину детектив видел, и не только машину. Еще детектив видел, как в дальней от крыльца комнате шевельнулась занавеска, как на кухне мелькнула чья-то тень. Бандиты были дома. Вадим повернулся к Олесе, по-прежнему не проронившей ни слова, и засомневался в правильности решения взять ее с собой. На расстоянии выстрела, в непосредственной близости от бандитского логова, опасность воспринималась намного острей, совсем иначе, чем на расстоянии. Из Касимова. Олеся волновалась и безуспешно пыталась это скрыть. Вадим по дороге рассказал об истинной цели поездки, и сейчас она хорошо представляла возможное развитие событий. И даже намного красочней, чем нужно. Будь дед наблюдательней, давно обратил бы внимание на взъерошенное состояние девицы. К счастью, деда целиком поглощали собственные задумки и радужные ожидания и о чужих проблемах думать не позволяли.

— Тормози! — строго зашипел дед, когда Вадим начал разворачивать джип, приняв маневр за желание повернуть назад. — Говорю же, дома они! Аль машину не видишь?

Уезжать детектив не собирался, такой вариант исключался категорически. Уезжать поздно. Уж если подъехали к дому, нарисовались перед обитателями, обозначились, то надо доводить дело до конца, а не убираться восвояси. Не будоражить Глашкиных гостей. Нет, перед ними обязательно нужно засветиться, хотя уехать можно тихо-мирно, без шума, если обстоятельства сложатся не по сценарию. Мало ли, вдруг преступников окажется больше ожидаемого или вмешается его величество случай. Или вообще карта не так ляжет. Можно будет и уехать. Купить продуктов и уехать. А к уютному домику с веселым крылечком и зеленым забором сразу же вызвать собровцев, пусть вяжут Юрика одной веревочкой вместе с дружками. Главное, чтобы преступники поверили, что погорели чисто случайно, по собственной глупости, а не по чьей-то наводке. Поверили, что детектив приехал за «пузырем», и что-то заподозрил, и звякнул собровцам. Гад этакий.

Чем не вариант? Очень даже правдивый, а потому привлекательный и перспективный. В такой расклад кто угодно поверит, даже Черенков. Но этот вариант не основной, а страховочный, на всякий случай.

Джип Вадим поставил левой стороной к дому, чтобы Олеся оказалась немного дальше от окна. Оттуда за машиной наверняка продолжали наблюдать и уже наверняка сосчитали пассажиров. Оно и к лучшему, спокойней будут. Хотя Глафира наверняка уже припомнила шикарную иномарку, побывавшую несколько дней назад у магазина. И детектива тоже наверняка узнает, лишь только он выйдет из машины. Торговка не в том возрасте, чтобы страдать склерозом, и своими наблюдениями первым делом поделится с любовником. Ничего страшного, в любом случае Юрик и его подручные не станут опережать события, а подождут продолжения. Не слепые ведь, видят, что Ковалев пожаловал один, с подругой, без вооруженных спецназовцев в камуфляже и бронежилетах. Правильно он сделал, прихватив Олесю, хотя для нее самой невольное участие в операции не пройдет бесследно и нервов будет стоить немалых.

Дед сложные запоры иномарки так и не освоил и торопливо шарил рукой по дверце в поисках ручки. Испугался, наверное, остаться в машине и упустить возможность добросовестно отработать стольник. Вадим открыл дверцу сам, причем не со стороны деда, а со стороны дома. И специально подержал ее широко открытой. Пусть из-за занавески увидят, что в салоне других мужчин нет. Ни с оружием, ни без такового. Пусть видят, что в машине только женщина.

Выбравшись наружу, дед приобрел прежнюю уверенность и прыть, и резво засеменил к калитке. Что значит почувствовал твердь под ногами. Вадиму ничего не оставалось, как закрыть дверцу и пошагать следом. Перед тем как направиться к дому, негромко сказал Олесе:

— В случае стрельбы беги вон к той пристройке, за ней дома. Там люди. И ничего не бойся. Мы победим!

Олеся старалась казаться бодрой и безмятежной, и даже улыбнулась. Слабая, правда, вышла улыбка, натянутая, беспокойная, и видно было, что напускное спокойствие давалось ей с трудом. «Напарница» по-настоящему испугалась. Кажется, еще мгновение, и она бросится Вадиму на грудь, вцепится обеими руками, изо всех сил, и не отпустит в страшный дом, в который если и можно входить, то ни в коем случае не одному, а с группой милиционеров. Трудно сказать, за кого Олеся больше боялась, за себя или за детектива, но она действительно была на грани срыва.

— Я не боюсь, — возразила она и нашла в себе силы пошутить, — я быстро бегаю. Честное слово, не боюсь… Будь осторожен, ладно?

— Ладно, — пообещал Вадим и подмигнул. Задерживаться больше было нельзя, дед уже стучался в калитку и мог повернуть развитие событий не по запланированному сценарию. Чего доброго, выйдет на командную роль в операции. А операция вступала в свою очередную фазу. Пока, правда, не самую опасную, ибо еще оставляла возможность обойтись без конфликта, но способную в любой момент закончиться выстрелами.

Отходя от машины, Ковалев заправил рубашку под брюки и при этом широко распахнул полы куртки. Вроде бы случайно, а на самом деле с умыслом. Пусть видят, что под курткой ничего нет.

Вадим подошел к калитке, присоединился к деду, и в этот момент на крыльце появилась молодая полная женщина, хозяйка дома. Торговка Глафира. Любовница бандита Юрика. На нежданных визитеров она всматривалась недолго, правильней сказать, совсем не всматривалась и не вглядывалась, поскольку имела возможность рассмотреть их из окна, и сразу, едва появившись на крыльце, спросила:

— Че надо, дед? Полечиться хочешь?

Спросила безо всякого недовольства в голосе, и дед победно уставился на Ковалева. Видишь, мол, я свое дело сделал, дальше давай действуй сам. И не подведи, не мелочись, а бери припасов побольше. Торгаши любят отпускать товар большими партиями, с них навар круче.

— Покупателя привез, — важно поведал дед и попросил: — Не обессудь, Глафира, посодействуй молодым людям.

Глафира содействовать не спешила, хотя и от ворот не выпроваживала. Она усиленно пыталась «вспомнить», где и когда видела молодого парня, и наконец-то «вспомнила». И несказанно удивилась.

— Твой покупатель не из милиции, случайно?

Дед заливисто рассмеялся. Ткнул Вадима рукой в бок, намереваясь воспротивиться странному вопросу. Ну и Глашка, ну и шутница, эка что выдумала. Нешто милицейские работники могут разъезжать в личных целях на таких богатых машинах, с подругами, причем в открытую, никого не стыдясь и никого не стесняясь? Будь парень милиционером, он никогда не признался бы, для какой цели возит с собой кралю, а уж про выпивку и вовсе не заикнулся бы. Можно подумать, кроме Глашкиного сельмага других магазинов во всей округе нет. Ну и насмешила.

— Вы правы, я из милиции, — подтвердил Вадим, поразив деда сильнее грома, — я к вам недавно приезжал. Вы уж извините за беспокойство. Мы мимо проезжали, вот я и вспомнил про ваш магазин. Нам бы продуктов кое-каких, да выпить что-нибудь.

Дед слушал покровителя с открытым ртом и никак не хотел верить в его принадлежность к доблестной милиции. Привез денежного клиента, называется. Удружил, старый дурень. Такому клиенту Глашка может не обрадоваться.

А клиент уже открыл калитку и направился к крыльцу. Дед в раздумье застыл на месте, забыв предостережение парня.

— Иди домой, дед, — негромко напомнил Вадим и прикрыл калитку.

Дед в недоумении почесал затылок, приложился пальцем к носу и шумно высморкался. Раз, второй. Домой так домой. Сотенка никуда не делась, вот она, в кармане, а с ней любая соседка встретит как желанного гостя. Самогонка не хуже водки и в два раза, почитай, дешевле. Можно и домой.

Дед обогнул машину, не удостоив сидевшую в салоне девицу хотя бы взглядом, и спорым шагом засеменил обратным маршрутом. До слуха доносились голоса, парень о чем-то переговаривался с хозяйкой, но дед слов не слышал, не разбирал, да и вообще в разговор не вникал. Какой может быть разговор у продавца и покупателя? Ежу понятно, какой.

— Какие вам продукты? — поинтересовалась Глафира и на всякий случай подстраховалась: — У меня дома склада нет, как бы не пришлось в магазин возвращаться. Учтите, товарищ милиционер, из-за одной бутылки я туда не попрусь. Весь день на ногах, не присела ни разу. А у меня ноги не казенные. Если на машине туда-обратно, то другой разговор.

Ишь, чего захотела. Не догадывается, что Ковалев специально приехал к закрытию магазина, чтобы иметь повод наведаться к хозяйке домой. Детективу магазин нужен как собаке пятая нога, ему сейчас как раз Глашкин дом нужен, а не магазин. Вернее, ее постояльцы, чья машина притулилась за домом.

— Я много возьму, — успокоил Глафиру покупатель, — у нас у одного сотрудника скоро день рождения, водки много понадобится. Давайте целый ящик. «Губернаторской». А вино или шампанское есть?

Глафира повела глазами в сторону машины. Вино или шампанское предназначалось для девицы. Парень приехал, ясное дело, не с женой, с родной женой по посадкам не разъезжают. Интересно бы глянуть, какие у милиционеров любовницы. У этого красивая, небось. Обеспеченный мужик с замухрышкой не станет связываться, вон на какой машине раскатывает. В такую машину кого попадя не сажают.

— Найдется, — неопределенно обронила торговка и повернулась к входной двери, — погодите, я сейчас.

Детектив остался на крыльце один. С удовлетворением отметил, что хозяйка никакими засовами не защелкала, не задвигала, а просто прикрыла за собой дверь. Значит, неожиданное появление милиционера Глафиру не насторожило и не напугало. Это хорошо, что она принимает его только как покупателя, это подействует на постояльцев успокаивающе. Осталось найти предлог, чтобы ненавязчиво появиться пред их светлые очи и не вызвать переполоха. Врываться в дом нельзя, бандиты могут не понять и с испугу схватиться за оружие. Уже держатся, поди. Первое общение с бандитами должно приобрести если не дружеский оттенок, то хотя бы нейтральный, когда никому ни до кого нет дела. Они сами по себе, он сам по себе. А когда спохватятся, будет поздно. Хорошо бы вся троица, включая девицу, находилась вместе, рядышком, а не ныкалась по разным углам со стволами в руках. Накрывать нужно всех сразу, иначе ситуация может выйтииз-под контроля и пойти по непредвиденному сценарию. Очень удачно получилось с упоминанием дня рождения, к такому случаю действительно можно приобретать ящик водки, а такую тяжесть Глафира вряд ли принесет сама. И тяжело, и неэтично коряжиться, когда рядом мужчина. Наверняка позовет покупателя. Отличный повод, чтобы войти в дом на законном основании.

Вадим покосился в сторону джипа. Олеся по-прежнему была в салоне и выходить из машины, похоже, не собиралась. Или не могла. Плохо, если так. На ватных ногах до спасительной пристройки быстро не добежишь. От машины до пристройки метров пятнадцать, и примерно столько же от дома до машины. Для пистолета тридцать метров не расстояние. Единственное прикрытие — изгородь, она хотя бы помешает вести прицельную стрельбу. А если у бандитов автомат? Никакая изгородь не поможет. Даже новая. Может, все-таки не нужно лезть на рожон, не нужно рисковать и доводить дело до пальбы, а загрузиться припасами и спокойно уехать? Не подставлять под пули ни Олесю, ни жителей деревни. Их хоть не видно и не слышно, но они есть, они тут, рядом, а пули свою жертву никогда не огибают и не выбирают. Свинцу все едино, кого разить, случайную жертву или намеченную. Можно представить, как поведет себя генерал, если пострадает хотя бы один случайный человек. Три шкуры спустит, это точно. Если будет с кого спускать.

Стоп, парень! А где же, позволь узнать, будешь ты сам, когда из окна загремят автоматные очереди? Что ты будешь делать, приятель? Лежать бездыханным на чужой кухне? Неужели допускаешь такую мысль? Зачем тогда ввязался в авантюру, зачем вез сюда Олесю, если сомневался? Не сомневаешься, а просто размышляешь? Не поздно ли спохватился? Вадим прикидывал возможные варианты, которых было не так уж много, всего два, когда в коридоре послышались тяжелые шаги. По коридору топала явно не Глафира. Дверь приоткрылась, представив взору Ковалева молодого парня с коробкой водки в руках. Парень показался незнакомым, детектив раньше никогда его не видел, но тем не менее сразу вспомнил. По описаниям Ломтя парень очень походил на одного из участников нападения на Хвороста, и если Ломоть не ошибся в составлении словесного портрета, это был Дутый. Точно, он. Невысокого роста, плотный, заметно сдвинутый вправо нос, широкие, словно надутые щеки, за которые он и получил свою кличку. Все сходится. Как же его фамилия? Кажется…

— Держи, — парень ткнул ношу в руки покупателя, — в машину сам тащи, я тебе не носильщик.

Вадим браться за коробку не захотел, а вместо этого полез в карман за бумажником. Небрежно обронил:

— Поставь пока. Сколько с меня?

— Откуда я знаю? — недовольно нахмурился Дутый, однако коробку на пол опустил. — Хозяйку спрашивай. Тащи коробку, придешь — рассчитаешься. И за водку, и за продукты.

Ковалев понял, что Глафира сейчас хлопочет над продуктовым набором для неожиданного покупателя. А что, интересно, делают Юрик и девица? И где они находятся, вот что главное. Хорошо бы на кухне, на виду, а не в зале за ширмой. Дутый не стал ждать, пока покупатель отсчитает деньги, он вообще не хотел вникать в финансовый вопрос и повернулся, намереваясь вернуться в дом. У детектива оставались мгновения, чтобы определиться в выборе варианта. Или отнести коробку, как подсказал Дутый, потом вернуться за продуктами, рассчитаться и уехать, не забыв извиниться за беспокойство и поблагодарить за содействие, или исполнить задуманный ранее вариант. Пойти на захват. Другими словами, не отступить и не смалодушничать.

Детектив избрал второй вариант, тем более появление в коридоре Дутого играло ему на руку. Юрик проявил непозволительную халатность, направив соратника в коридор и тем самым «распылив» силы. Такую ситуацию грех не использовать.

Бандита надо было вырубить капитально, не менее чем на несколько минут, поэтому Вадим вложил в удар всю силу. Он даже немного размахнулся для удара, к чему раньше никогда не прибегал, а всегда бил коротко, молниеносно и без замаха. И бил наповал. В этот момент Дутый уже брался за ручку двери и никакого движения за своей спиной не уловил. Только почувствовал острую боль в области шеи, вначале голова резко дернулась вверх, потом безжизненно упала на грудь, словно норовя успеть за рухнувшим вниз телом. Он даже не вскрикнул, а лишь слабо ойкнул и потерял сознание. Упасть Дутый не успел, детектив не позволил грохнуться плотному телу на пол, а бережно поддержал и аккуратно положил возле двери. Все получилось быстро и тихо, в доме ничего не услышали и не встревожились. Это хорошо, вторая стадия операции началась удачно. Как и задумывалось, как и должно быть. Теперь пора в дом, ведь Дутому не было резона задерживаться в коридоре.

Дверь Вадим открыл медленно, не торопясь, безо всяких рывков, и спокойно переступил порог. Юрик был на кухне. Он сидел за столом, вполоборота к окну, и наблюдал за улицей. За машиной. Бандит ждал, когда в поле зрения появится покупатель с коробкой водки в руках, а потому на открывшуюся дверь не отреагировал. Подумал, что вернулся Дутый. Первой на вошедшего обратила внимание Глафира, хлопотавшая возле холодильника. Она как раз достала из камеры батон копченой колбасы и собиралась положить в картонную коробку, уже наполненную различными яствами более чем наполовину, и так и застыла с колбасой в руках. Она будто вознамерилась опробовать батон в качестве средства самозащиты и приложиться хорошенько к голове визитера. Ковалев отметил, что кроме них на кухне никого не было. Девица, стало быть, прячется во второй комнате. В зале. Надо не забывать о ее присутствии. В этот момент Юрик, для которого застывшая фигура сожительницы не осталась незамеченной, начал медленно поворачивать голову в сторону двери. Или даже не поворачивать голову, а просто косить глаза. Появление на пороге покупателя, про чьи милицейские погоны Глафира уже поведала, в планы бандита не входило. Это хорошо виделось в холодных глазах, устремленных на вошедшего. Юрик правильно сориентировался в складывающейся обстановке и появление детектива расценил тоже правильно, но «врубился» недостаточно быстро. Он промедлил, потому что до последнего момента надеялся, что в коридоре ничего не произошло, и Дутый сейчас войдет следом за милиционером, и все устаканится. Однако дверь оставалась закрытой, и Юрик окончательно понял, что братан Дутый на этой уютной кухне уже никогда не появится, и мент пришел не за продуктами, а за ним, за Юриком. Сучара ментовская! Пронюхал все-таки, гад! Юрик рванул ящик стола, где наготове лежал ТТ, когда детектив был совсем рядом, в двух шагах. Бандит успел выхватить спасительный ствол, успел выставить руку навстречу взметнувшемуся над столом противнику, но воспользоваться оружием не успел. Мент оказался на редкость прытким, даже неправдоподобно прытким, и в тот момент, когда Юрик уже давил пальцем спусковой крючок, правой ногой наотмашь саданул ему по руке. И очень больно, причем. Как ломиком, и прямо по запястью. Однако пистолет бандит все же удержал. Даже когда грохнул выстрел, отдавшись в травмированном запястье новой болью. Выстрел пришелся в сторону, в пол. Бандит попробовал повторить попытку и перехватил пистолет в левую, здоровую руку, однако большего сделать не успел. Второй удар, тоже ногой, Ковалев нанес в голову. И угодил точно в висок. Юрик отрешенно отметил, что мент хорошо знает, куда бить, и рухнул возле стола.

Ковалев наклонился, косясь на дверь в зал, на мумию в обличье Глафиры, и поднял пистолет. Теперь другое дело. Глафира испуганно сжалась, уставившись на оружие, и утратила последние красные тельца на румяном недавно лице.

— Кто еще в доме? — негромко спросил Ковалев, отчего его голос звучал особенно требовательно и угрожающе. Или так казалось.

Глафира не спускала с пистолета глаз. Шевельнула губами:

— Никого, — и в подтверждение слов повела из стороны в сторону головой.

Это совсем хорошо, отметил про себя детектив. Значит, Глафира была той самой девицей, которая сопровождала Юрика и Дутого в поездке за золотом и которую видели его лейтенанты. Почему бы нет? Никакой надобности в женской компании не было, ее взяли разве лишь для конспирации, для отвода глаз. Как он взял с собой Олесю. Как она там, интересно, жива еще? Выстрел наверняка слышала, перепугалась до смерти, небось. Вадим снял с ремня наручники, завел бандиту руки за спину, защелкнул. Так спокойней. Улыбнулся, увидев, что Глафира наконец-то обратила внимание на батон в руке и положила колбасу на стол. Теперь и вовсе стало спокойно. Осталось спеленать Дутого, препроводить всех троих в машину, и можно будет звонить Алексею. Измаялся, небось, в ожидании звонка.

Вадим подошел к окну, раздвинул занавеску, и хотя Олесю за тонированными стеклами не увидел, помахал ей рукой. Пусть успокоится. Повернулся к хозяйке:

— Веревка есть?

Глафира стала еще бледней.

— Зачем? — выдохнула она, и если бы не догадалась присесть на стул, упала бы, наверное.

Еще спросить бы про мыло, и можно смело вызывать «скорую». Но усугублять и без того паническое состояние Глафиры детектив не стал. Хватит и двух полутрупов.

— Напарника связать. Мало ли, вдруг убежать захочет, когда очухается. Да и тебя не помешает спеленать, за компанию. Будешь знать в следующий раз, с кем связываться.

Глафира запричитала, заохала, засуетилась, не сводя глаз с правой руки детектива, и припомнила про веревку, снятую с колодезного ведра и хранившуюся в коридоре. Веревка стала не нужна после того, как Юра на зависть всей деревне провел в дом водопровод. Пробурил во дворе скважину, опустил туда насос со шлангом, и все, и никуда ходить не надо. Щелкнул включатель, и набирай воды сколько надо, пока с землей не пойдет. Благодать. Разве о таком хозяйственном мужике плохо подумаешь? Хоть в этот раз, хоть в следующий. Если он еще выпадет когда-нибудь в жизни, этот следующий раз.

Веревка подошла в самый раз, будто специально дожидалась своего часа. Тонкая, прочная, мягкая. И длинная, вдобавок, можно было не экономить, и спеленать братков-соратников по рукам и по ногам. Вадим так и сделал, и через пять минут грозные недавно бандиты превратились в подобие кокон, и самостоятельно не могли ни шагу ступить, ни руками двинуть. Имевшиеся в машине три пары наручников Вадим решил не использовать, а сделать упор на подручное средство, на веревку. Для большей убедительности в случайности появления.

Первой в машину проследовала торговка, спеленатые бандиты в ожидании своей очереди остались в коридоре. Из дома детектив и Глафира вышли под ручку, как старые знакомые, и со стороны их можно было принять за влюбленную пару. Олеся вышла из машины, сделала несколько шагов навстречу и остановилась. Сдержалась. Хотя скрывать радость было нелегко.

— Что там случилось? — обеспокоенно поинтересовалась она. — Кто стрелял? Ты не ранен?

— Все нормально, — бодро отозвался Вадим и так же бодро пояснил: — Представляешь: стою в коридоре, жду припасы, и вдруг из дома выходит парень, из-за которого рязанская милиция не спит уже третий год. И прет прямо на меня. С ящиком водки. Представляешь ситуацию? Я чуть в обморок не упал. Слава богу, быстро спохватился, а то не знаю, чем закончилась бы наша встреча. Он ведь не один там, а с напарником. Верно, хозяюшка?

Хозяюшка ничего не ответила, даже головой не кивнула, а покорно взобралась на сиденье. Глафира еще не отошла от потрясения и все происходящее воспринимала как должное, как веление судьбы, от которой, как говорят, не уйдешь. Вадим снова прибегнул к наручникам, уже опробованным на ее любимом Юрике, и пристегнул пассажирку одной рукой к каркасу сиденья. Так надежней. И дорога неблизкая, и в дом еще надо возвращаться, а оставлять арестантку без надзора нельзя. Олеся не в счет, с нее потрясений без того хватит. И что она сможет сделать, если Глафира вздумает пробежаться по родной деревне? Ничего не сможет.

Бандитов из коридора Вадим перенес на плечах, как лучших друзей, и в машину усадил бережно, почти заботливо. Оба пришли в себя, находились в добром здравии и сознании, хотя в состоянии далеко не радужном. Когда вся дружная компания разместилась в машине и можно было следовать в Касимов, Вадим достал мобильник. Леший, небось, с ума сходит в ожидании звонка.

— Привет, Алексей Иваныч, — Вадим говорил приподнятым тоном и будто удивленно, — извини, что отвлекаю. Не отвлекаю? Где сидишь? В баре пиво пьешь? Ни фига себе. А я из-за этой выпивки в историю влип. Представляешь, заехали мы с Олесей в магазин…

— С какой Олесей? — приглушенно протянул Алексей, для кого звонок хотя и стал радостным и ожидаемым событием, но от волнений пока не избавил. — Ты что, брал с собой Олесю? Ты что, совсем рехнулся? Ты знаешь, мудак, что я с тобой сделаю?

Вадим покосился на пассажиров и плотней прижал трубку к уху.

— Короче, магазин оказался закрыт, — как ни в чем не бывало продолжал Вадим, — а у нас ни выпить, ни перекусить. Представляешь, какой облом? Хорошо, соседский дедок посоветовал к продавщице домой наведаться. Ну и наведались. Никогда не догадаешься, чем закончился этот визит. Короче, встречаемся с хозяйкой, договариваемся. Стою в коридоре, жду, а мне навстречу, лоб в лоб, шагает Дутый. Я его сразу признал, его нетрудно признать, такие щеки одни на всю область. Да, тот самый Дутый, которого мы третий год ищем. Пришлось принять меры к задержанию. Хочешь верь, хочешь не верь, твое дело. Ты дальше слушай. Захожу в дом, а там за столом собственной персоной сидит… Знаешь кто? Хозяйка это само собой. Ладно, не мучайся, все равно не догадаешься. Юрий Осинный, вот кто. Да, тот самый Ося. За пистолет схватился, неразумный. С испугу, наверное. Не беспокойся, все нормально.

— Это я понял, — негромко сказал Алексей, — где они сейчас?

— В машине. Связанные. Обыскать дом? Когда я успел, тем более один? Ничего не осматривал и осматривать не собираюсь. Присылай своих ребят, пусть обыскивают. Это другое дело. А заодно за домом приглядят. И за магазином тоже. Разве я не сказал, где мы находимся? В Мухино. Да, у той самой Глафиры. Я сам не ожидал от нее такого.

— Все, выезжаю вместе с группой. По дороге встретимся. Тут для тебя, между прочим, новость появилась. Не хотел говорить, мудаку, но скажу. Не сейчас, при встрече.

Наверное, Алексей все-таки боялся, что бандиты могут услышать важную новость. Или хотел хотя бы таким образом достать детектива. А тот гнул свое, используя разговор как подсказку.

— Машина возле дома. Нет, не осматривал. Ладно, гляну. Все, до встречи.

Вадим вернул мобильник в карман. Повернулся к Олесе, подмигнул:

— Извини, Олеся Васильевна, пикник отменяется. Сама видишь, как повернулась обстановка. Придется возвращаться. Пойду их машину гляну, и поедем. Я быстро. Поглядывай тут.

И снова подмигнул. Приободрил, называется. Осознал, что оставляет невесту наедине с бандитами. И не сказал, куда бежать, если они развяжутся от пут. К дому, куда же еще. К непутевому жениху, под его защиту. Олеся покосилась на заднее сиденье и на всякий случай приоткрыла дверцу.

Ждать пришлось недолго, минут пять. А может, даже меньше, поскольку на часы Олеся не смотрела, а минуты тянулись томительно медленно. Время вообще будто остановилось, и когда Вадим наконец-то появился у машины, облегченно вздохнула. Кажется, сегодня ее мытарствам пришел конец. Вадим нес какой-то пакет и, судя по всему, тяжелый. Олеся не видела, как арестанты мрачно переглянулись, но не по причине появления Вадима, а из-за пакета в его руках. Олесе до чьих-то переживаний не было абсолютно никакого дела, и уж тем более до какого-то пакета, она даже не предполагала, что тяжелая ноша в руках детектива имеет непосредственное отношение к ее родному «Цветмету». И даже когда Вадим развернул пакет, не сразу поняла, что представшие перед глазами металлические квадраты есть не что иное, как золото.

— Видала? — Вадим посмотрел на невесту, потом на арестантов. — Вот это улов! Целый пуд, наверное. Едва донес. Сколько здесь, уважаемые?

Уважаемые промолчали. Посчитали, наверное, что для ответов еще не пришло время. Вадима такая несговорчивость не опечалила.

— В собачьей конуре прятали, возле машины, — радостно пояснил он, — представляешь? Такое богатство — и в собачьей будке! Вот это крутизна!

Реплика тоже осталась без ответа, и тоже не печалила. Ничего страшного, успеют, наговорятся.

— В машине не разговаривать, лишних движений не делать, водителю не мешать, — строго наказал Вадим, трогаясь с места, — ясно? Ну, с богом.

И задумчиво посмотрел назад. Применительно к двоим пассажирам, чьи руки по локоть в крови, упоминание бога звучало кощунственно. В разговоре с Осей и Дутым правильней вспоминать сатану, а не бога. Если бы эти двое вспоминали бога, хотя бы изредка, хотя бы раз в год, то за автомат не взялись бы.

Ладно, разберемся и с этим.

С Черенковым они встретились на полпути, на трассе Владимир — Касимов. Группа Алексея мчалась на выручку детективу на двух УАЗиках и «жигулях», и при виде столь внушительного эскорта Вадим первым делом подумал о шуме, произведенном в Касимове. Такая кавалькада не могла остаться незамеченной, поскольку касимовские авторитеты за своим земляком присматривают достаточно внимательно. Особенно гражданин Щепихин. В принципе ничего страшного нет, если авторитеты узнают маршрут движения группы, и даже пронюхают причину выезда. Плохо то, что криминальные авторитеты обо всех действиях оперативников узнают одновременно с ними, а иногда даже раньше. Оперативники еще только планируют операцию, а бандиты уже в курсе событий. Вот что плохо. О каком противоборстве преступности можно говорить при такой утечке информации?

Черенков в эти минуты о произведенном в городе переполохе не думал и в своей правоте был уверен на сто пятьдесят процентов. Он и так проторчал в Касимове непозволительно долго, едва до инфаркта не досиделся, он пил пиво, когда его друг шел на вооруженных преступников. Один. На такой поступок не каждый решится. Геройский он все-таки парень, этот детектив. Бестолковый, правда, дальше некуда. И упертый как баран. С удовольствием накостылял бы ему по шее, если б здоровья хватило. В том-то и дело, что не хватит, с таким суперменом весь касимовский УБОП не справится. Повязал двоих вооруженных преступников, и хоть бы хны. И это не считая Глафиры, а она хоть и баба, но если сковородкой шарахнет — мало не покажется.

— Здорово, Алексей Иваныч!

Вадим встрече откровенно обрадовался. Детектива можно было понять, бандиты не та компания, в которой можно кататься на машине и безмятежно любоваться природой.

— Здорово, — хмуро буркнул Алексей, радующийся благополучному завершению поездки не меньше детектива, и коротко скомандовал милиционеру с лейтенантскими погонами: — Арестантов в этот уазик, в Касимов их повезем, а женщину в тот. Ее прихватите с собой в Мухино, пусть поприсутствует при обыске.

Лейтенант коротко козырнул и переадресовал приказ подполковника двоим собровцам с автоматами в руках и в бронежилетах:

— Исполняйте!

Собровцы в мгновение ока оказались возле джипа, и через полминуты спеленатые арестанты-коконы были помещены в милицейский уазик. Один собровец сел рядом, уперев ствол автомата в бок оказавшемуся по соседству с ним Осе, а второй занял место рядом с водителем. Лейтенанту вместе с Глафирой и несколькими милиционерами надлежало проследовать дальше в Мухино.

— Поезжайте, мы поедем следом, — распорядился Черенков, и когда уазик развернулся и поехал в обратном направлении, напомнил лейтенанту: — С обыском не спеши, дождись владимирских оперов, а то они обидеться могут. Скажут, Леший поперед батьки в чужой огород полез. Все делайте вместе, сообща. Обыск проведите по всем правилам, с металлоискателем и при понятых. Все накладные возьми под свой личный контроль, иначе потом не рассчитаемся. Глафира баба ученая, это она сейчас как из ведра окатанная, а отойдет, всякое придумать может.

— Ясно, Алексей Иваныч, — лейтенант инструктаж выслушивал уже второй раз и готов был сесть в машину, — все будет в ажуре.

Черенков не отставал.

— Про оружие не забудь. В прошлый раз они с автоматом приезжали, не исключено, что в этот раз тоже. Вот теперь все, вот теперь можно в путь.

Уазик и жигуль тронулись почти одновременно, и по трассе в сторону Владимира помчались тоже рядом, не отставая друг от друга. Оперативники постояли несколько секунд, проводили машины взглядом и шагнули к джипу. В машине Алексей вспомнил, что с Олесей сегодня не виделся, и не мешало бы поздороваться. А заодно и повиниться за свою неосторожность, за то, что свел ее с таким непутевым человеком.

— Привет, Олеся Васильевна.

Олеся улыбнулась:

— Здравствуйте, Алексей Иванович.

Олеся старалась казаться спокойной, она все еще не отошла от переживания, она только сейчас осознала и поверила, что опасность уже позади.

Алексей не стал извиняться, не стал вообще говорить про их поездку, но детектива готов был испепелить взглядом. Это ж надо до такого додуматься, а? Беззащитную женщину повезти в бандитское логово. Ни ума, ни фантазии. Ни души, ни сердца.

Ковалев видел состояние Олеси, видел и понимал настроение друга. И соглашался с ним. Он прикрыл ладонью руку Олеси, лежавшую на подлокотнике сиденья, и негромко сказал:

— Прости меня…

Вадим избавлял убоповца от необходимости извиняться за чужую вину. Олеся высвободила руку, будто не желая принимать запоздалых извинений, и положила поверх ладони Вадима. Она нашла в себе силы улыбнуться и даже пошутить:

— Я ведь сама напросилась.

И посмотрела при этом назад, на Алексея, отметая все обвинения в адрес детектива. Тот непонимающе развел руками, и ничего не сказал. Отмалчиваться ему, правда, пришлось недолго. Вадим вспомнил про обещанную новость и спросил:

— Что ты хотел рассказать?

А сам косился на Алексея в зеркало заднего вида без особого интереса, будто догадывался, какую новость услышит. Или вообще заранее знал о ней. Скорее всего, так оно и было, этого Ковалева трудно чем-либо удивить.

— Керченский морской технологический институт, — с расстановкой, с интонацией сказал Алексей и замолчал. Дальше пусть расшифровывает сам.

Вадим обернулся. Черенкову показалось, что на непроницаемом лице друга проявилось какое-то чувство, кажется, он вроде как обрадовался. Оно и понятно, все-таки услышал очень важное сообщение. Олеся переводила взгляд с одного мужчины на другого, ничего не понимая, и когда Вадим продолжил черенковскую реплику, это больше походило на желание ввести ее в курс разговора.

— Дзюба учился в Керчи! — радостно подытожил детектив. — Вот видите? А я что говорил? Я сразу предполагал это! На каком факультете?

— Технология рыбных продуктов. Институт, правда, не закончил, ушел с четвертого курса.

Ковалев задумался. Информация требовала осмысления. Пока полная ясность появилась лишь насчет аттестата, хранившегося, стало быть, в отделе кадров института. Вопрос отпадал, Дзюбе школьный документ стал попросту не нужен. Но почему студент не получил диплом о незаконченном высшем образовании? Он же закончил три курса технического ВУЗа, а при его работе диплом был бы весомой бумажкой. Без бумажки я — букашка, а с бумажкой — человек.

— Ушел сам или вытурили?

— Сам. Отчислился.

Странно. Вадим повернулся к Олесе.

— Как думаешь, чем рыбный факультет мог привлечь вашего плавильщика? Почему не институт металлов и сплавов, как тебя? На этом факультете какие предметы изучают?

Олеся пожала плечами:

— Точно не знаю, но у технологов профилирующий предмет — химия. Общая, аналитическая, органическая, неорганическая, физическая, физколлоидная, экологическая. Каких только нет. Не пойму, почему он скрывал про институт? Странно.

Ковалев придерживался иного мнения и ничего странного в скромности студента не находил. Особенно когда услышал столь внушительный «химический» перечень. Дзюба молчал про институт, потому что не хотел иметь лишние вопросы в свой адрес, и учился не ради диплома, вряд ли нужного в предпенсионном возрасте, не ради карьеры, что также выглядело немного запоздало, а ради цели, гораздо более высокой. Ради торжества мысли, до которой не дошли даже высокопрофессиональные технологи, даже ученые. И никогда не дойдут, потому что они мыслят совсем иными категориями и в жизни опираются совсем на другие приоритеты и ценности.

— Придется ехать в Керчь, — подытожил Ковалев и снова повернулся к Олесе, — сможешь отпроситься на недельку?

Олеся улыбнулась. Видимо, она неплохо проявила себя в сегодняшней операции, если детектив намерен взять ее в Керчь. Хотелось бы надеяться, что не в качестве «крутой» напарницы, и что поездка не станет такой опасной, как визит в Мухино. А на юг, что и говорить, съездить очень хочется, сто лет уже не была на море. Наверное, вода уже прогрелась, и можно будет вдоволь накупаться. В песке понежиться.

— Смогу, — заверила Олеся и пошутила: — А за чей счет?

Вадим вздернул брови, изумленный такой непонятливостью, и серьезно сказал:

— За счет касимовского УБОПа, за чей же еще. Свои деньги нужно экономить, нам еще свадьбу справлять.

Алексей дернулся было отреагировать должным образом на столь вопиющую наглость детектива, норовившего запустить лапу в убоповские закрома, и пообещать не выделить ни одного рубля из скудных запасов, но упоминание о свадьбе вынудило промолчать. Может, детектив не шутит, может, действительно взялся за ум и наконец-то решил обзавестись семьей? Давно пора. Тем более такие замечательные невесты достаются не каждому и встречаются не часто. Одна на тысячу, если не реже. Такую золотую жену днем с огнем не сыскать, даже в прекрасном городе Касимове. Понял, значит, что судьбу нельзя упускать. Молодец, если так. Жалко, Олесю в Рязань увезет.

О деньгах Алексей говорить не хотел, вопрос с командировочными они спокойно решат завтра утром, в кабинете начальника милиции.

— А мне что прикажете делать? Шуметь, как я понимаю, не следует, но и без дела сидеть тоже не годится. Что же мне, опять в бар завалиться? Можно, конечно, но целую неделю вряд ли выдержу.

Вадим постучал пальцами по баранке, выбив какой-то незамысловатый мотив наподобие пионерского марша.

— С вашими барами мои ребята знакомятся, так что не надо им мешать. Шуметь тоже не надо, но небольшая активность не повредит. Думаю, завтра можно пригласить директора «Цветмета», показать содержимое пакета. Пусть поразмышляет, каким образом золото ушло с завода. Об этом золоте бандиты все равно пронюхают, так что скрытничать ни к чему. Это будет нелогично с нашей стороны. С арестантами побеседуй, но ненавязчиво, вроде как от нечего делать. С ними мы потом поработаем. Щепихина пока не тревожь, с этим зубром будем говорить, когда получим показания арестантов. Пусть еще немного погуляет на свободе. Что еще? К Друмову можно наведаться, фотографии показать, про золото рассказать, о житье-бытье побеседовать. Если Друмов признает Ломтя, если расскажет про их знакомство, про их сотрудничество, то мы сделаем очень большой шаг. Вот пока и все, а дальше сам смотри. Это твой город, ты тут хозяин. Тебе тут жить, не нам.

Концовка тирады получилась немного напыщенной, но откровенной и правдивой. И насчет хозяйского положения Черенкова, и насчет временного пребывания здесь рязанского детектива. И Олеси тоже. Увезет он ее, пожалуй. Точно, увезет. Упертый ведь как баран, и не только по работе.

В душе Алексея шевельнулась непонятная ревность, возникшая ниоткуда и неожиданно, и он на мгновение даже пожалел, что познакомил их. Сам поспособствовал тому, что из Касимова уедет замечательная женщина, и хотя ничего плохого в этом нет, но город немного обеднеет, а у его друга появятся новые проблемы. Обычные семейные проблемы, требующие большого внимания. Найдется ли у детектива время на их решение? У Алексея, как оказалось, не нашлось.

Дай бог, чтобы у Вадима с Олесей все сложилось как надо. По-доброму и по-людски.

Глава 32

Из Касимова Вадим с Олесей уехали рано утром, избавив убоповца от необходимости решать сложный и болезненный вопрос с командировочными. Вадим подсуетился, выручил. Детектив вечером позвонил помощнику начальника УВД Молчанову, поведал о намерении прокатиться на Украину и попросил приобрести два купейных билета до Керчи. Ну и, разумеется, потрясти бухгалтерию и заранее получить деньги. Желательно побольше. Все-таки ехать предстояло на юг, к теплому морю, а там деньги приобретают дополнительную текучесть и уходят как вода в песок. Командировочные на «напарницу» Вадим оформлять не стал, хотя мог бы сделать это с полным основанием. Олеся хотя и не была сотрудницей управления, но к морю ехала все-таки не по своей воле, не отдыхать, а помогать детективу. Их ожидала встреча с преподавателями технического ВУЗа, а для детектива с его милицейским дипломом беседы с учеными мужами представлялись делом более чем запутанным. Этих профессоров трудно понять, у них свои заморочки, свои мысли, зачастую чересчур умные, и к тому же завуалированные специальными терминами и замысловатыми выкладками, поэтому детектив побаивался в разговоре с ними не уловить и не ухватить нужную нить. Ту единственную нить-подсказку, способную натолкнуть на правильную версию. Безусловно, у Ковалева не было большой надежды, что «напарница» уловит эту подсказку, но не исключено, что для технолога завода профессорская информация может открыться совсем с другой стороны, чем для детектива. Вдруг что-нибудь подскажет. А если и не подскажет, беда невелика. Отдохнет на море, она это заслужила. Пусть развеется, отойдет от недавних переживаний, от рабочей суеты.

А в Касимове в это время день уже вступал в свои права, обещая стать не просто теплым, а жарким. В принципе ничего удивительного в такой жаре не было, никакими природными катаклизмами не отдавало, ведь что ни говори, а май месяц был почти на исходе, и до лета осталось всего ничего. Одна декада. Пролетит — и не заметишь. Тем более при такой запарке. Не погодной запарке, а рабочей, с которой дай бог разгрестись до начала лета.

Алексей снял пиджак и после короткого раздумья повесил не в шкаф, а на спинку кресла. Скоро должен приехать директор завода «Цветмет», человек в городе уважаемый, а его встретить нужно должным образом. Не обязательно при галстуке, но и не в рубашке с коротким рукавом. Тем более далеко не в новой. Правда, сегодня у господина Кузьмина вряд ли появится желание разглядывать костюм хозяина кабинета, и даже самого хозяина. Сегодня Акиму Павловичу найдется, чем полюбоваться кроме одежды, и уважаемый директор наверняка не догадывается и не предполагает, какой экспонат хранится в сейфе у начальника УБОПа. Ослепительный экспонат, учитывая химический состав. А если в довершение к блеску принять во внимание вес, то вообще глаз не оторвать. Алексей широко улыбнулся, радостно потер руки. Да, весомый аргумент заполучил вчера Ковалев. Очень весомый, такой удачи, если честно, они сами не ожидали. Ждали, конечно, надеялись, верили, что рано или поздно заполучат весомые улики краж на «Цветмете», шли к этому, но такого улова не ожидали. До сих пор не верится, что у него в сейфе, в этом вот металлическом ящике, в котором можно хранить разве лишь бутылку водки да разные бумаги, лежит 13 килограммов 750 граммов золота… Никогда бы не подумал. Это не просто золото, это основание для возбуждения уголовного дела по заводу, к чему они с Вадимом стремились и чего добивались. Так что, уважаемый Аким Павлович, хождения вокруг да около завода закончились, теперь будьте добры принимать оперативников не как докучливых ментов, мешающих работать и вам лично, и вашим сотрудникам, а как своих доблестных защитников. Теперь, уважаемый директор, вам от УБОПа просто так не отмахнуться и жалобами «наверх» не запугать. Теперь вам с УБОПом надо сотрудничать, помогать во всем, содействие оказывать, а не на часы демонстративно поглядывать при их появлении, спеша выпроводить за пределы завода. Теперь позванивать будете, интересоваться положением дела, услуги свои предлагать. То-то, Аким Павлович.

Черенков встал с кресла, прошелся по кабинету, если таковым можно было назвать закуток два на два метра, и снова сел. Поправил бумаги на столе, глянул на часы. Восемь пятьдесят пять. До прибытия директора «Цветмета» осталось пять минут. Аким Павлович человек аккуратный, точный, если он и задержится, то на пару минут, не больше. Пусть даже на десять, пусть на полчаса, ничего страшного, время есть. Теперь, главное, не спешить, горячку не пороть, а основательно и уверенно довести дело до конца. Вадим прав: все общения с людьми, имеющими какое-то отношение к хищению золота, до поры до времени должны носить спокойный характер, вроде как ознакомительный, пристрелочный. Обвинения они предъявить успеют. Некоторые из этих людей уже арестованы и успешно осваивают удобства СИЗО, другие ждут своей участи, а третьи проходят как свидетели. Пока. Как тот же гражданин Щепихин. Собственно, Сергей Павлович вообще ни в каком качестве не проходит по делу, хотя его роль в золотом «промысле» переоценить очень трудно. Все склоняется к тому, что скромному и неприметному гражданину Щепихину в организации краж с «Цветмета» принадлежит руководящая роль. Он главарь, лидер. Все дело за фактами, и факты потихоньку собираются. И они будут. Недолог час, когда уважаемый гражданин Щепихин осчастливит своим появлением эти скромные стены.

Время между тем уже перевалило за девять, высокий гость изволит опаздывать. Задерживаться. Через открытую форточку доносились голоса, звуки машин, в основном родимых УАЗиков, а директорского джипа по-прежнему не было. В приезде директора Алексей не сомневался, Аким Павлович не тот человек, чтобы нарушать слово, и все же после истечения назначенного часа каждая лишняя минута начинала давить на нервы. Не случилось бы чего с господином директором, не угодил бы в какой переплет, что при его высокой должности и в свете последних событий вокруг завода вполне возможно. Может, позвонить, напомнить о встрече? Алексей глянул на часы. Директор задерживался уже на двенадцать минут, а это приличное время. Все, еще три минуты, и нужно звонить. Иначе можно прождать весь день, до самого вечера просидеть без дела, а дел невпроворот. С арестантами побеседовать, к Друмову в больницу наведаться. Донесшийся с улицы звук автомобиля заставил забыть о намеченных мероприятиях и уставиться в окно. К входным дверям милиции важно катился, наполняя улицу мощным рокотом, знакомый джип. Наконец-то. За тонированными стеклами угадывались несколько силуэтов, Аким Павлович пожаловал не один, а в сопровождении охраны. Молодец, правильно мыслит. Значит, проникся серьезностью положения, если даже в милицию прибыл с охраной. Похоже, на этот раз разговор получится более продуктивным, чем в прошлый раз.

Черенков облачился в пиджак и с напряженным выражением на лице уткнулся в бумаги. Пусть Сергей Павлович видит, что сотрудники УБОПа о трудовых буднях знают не понаслышке, и за конечный результат с них спрашивают с не меньшей строгостью, чем с директора завода. А то и строже, потому как в милицейских бумажках отражаются не планы-отчеты, а реальные люди, человеческие судьбы, и за каждого Черенков несет ответственность. Ошибка директора Кузьмина измеряется в килограммах, хотя и золотых, а ошибка начальника УБОПа Черенкова — чьей-то исковерканной судьбой. А то и жизнью.

В дверь легонько постучали, и пока Черенков поднимал голову от важных бумаг, намереваясь сказать «да», как дверь приоткрылась, представив взору хозяина кабинета дежурного по отделу.

— Разрешите, Алексей Иваныч? — сержант заходить не стал, а лишь обозначился на пороге. — К вам посетитель.

— Пусть войдет, — разрешил Алексей.

Хотел придать голосу что-нибудь наподобие усталости или недовольства посетителями, пренебрегающими чужим временем и начинающих доставать с самого раннего утра, но все же решил, что излишний артистизм неуместен. Тем более в разговоре, в котором УБОП заинтересован не меньше администрации завода. А разговор предстоит серьезный.

Кузьмин выглядел бодрым, хотя на ухоженном лице читалась настороженность. Понимал, что без причины начальник УБОПа просто так приглашать не станет.

— Здорово, Алексей Иваныч, — Кузьмин переступил порог, сделал шаг, сразу оказавшись посередине кабинета, и протянул руку.

— Здравствуйте, Аким Павлович. Присаживайтесь.

И показал на диван слева от себя. Предлагать директору стул, предназначенный в основном для собеседников вроде Ломтя, показалось не совсем правильным. Однако Аким Павлович почему-то выбрал стул. Не так уютно и удобно, зато напротив стола, глаза в глаза. Или не думал, что беседа затянется.

— Что случилось?

Он вроде не спрашивал, а требовал, намекая на непозволительность тратить рабочее время на разные визиты, и уж тем более рассиживаться в чужих кабинетах. Господин Кузьмин везде чувствовал себя по-хозяйски и в своей тарелке. Сказывались, значит, многие годы руководящей работы, не прошли бесследно, отложились в характере независимостью и уверенностью. Молодец, Аким Павлович.

— Хочу радостью своей поделиться, — без улыбки поведал Алексей, вставая из-за стола, — я вчера, Аким Павлович, сказочно разбогател. Всю ночь не спал, чуть с ума не сошел. А потом думаю: а вдруг зря радуюсь? Вдруг находка ненастоящая, а туфта? Решил к вам за помощью обратиться, как к специалисту.

На полушутливые изречения убоповца Кузьмин большого внимания не обращал, он вообще готов был пропустить их мимо ушей, если бы Алексей не упомянул про сказочное богатство и если бы при этом не направился к сейфу. Нетрудно догадаться, что убоповец говорил о золоте, причем золоте, имевшем отношение к «Цветмету». Иначе Черенков не стал бы приглашать директора завода. Значит, сыщики что-то нашли. По правде говоря, Кузьмин догадался об этом еще утром, когда Черенков позвонил и попросил наведаться, поэтому словам убоповца не удивился. Аким Павлович удивился, когда на столе, громыхнув по крышке, появился довольно объемистый пакет. Директор не просто удивился, а изумился. Такого количества золота он не ожидал увидеть. Даже десятой доли от этого количества. Даже сотой доли. Думал, размышлял, надеялся, когда ехал сюда, что убоповцу удалось раздобыть небольшой кусочек весом несколько граммов, да и то украденный не вчера или сегодня, а давно. В первый год работы завода такие случаи были, что уж теперь скрывать, тогда ведь охрана завода только организовывалась, но килограммами никогда не воровали. Единственное, до чего додумались предприимчивые труженики, так это до применения рогаток. Тоже мудрецы, до такого тоже надо было додуматься, чтобы выстреливать золото за территорию завода из рогаток, а после работы подбирать. Тогда такое случалось довольно часто, но много ли настреляешь золота из рогаток? Ясное дело, воровство оно и есть воровство, и те случаи авторитета заводу не прибавили, но ни о каких килограммах речи не шло. А тут на стол грохнулся целый пакет, чуть стол не проломил.

Аким Павлович утратил дар речи, единственное, на что оставалось уповать, только на то, что содержимое пакета к «Цветмету» не имеет никакого отношения. Слабое, правда, утешение. Во всей округе заводов по производству аффинажного золота днем с огнем не сыскать. Да что в округе, во всей России не сыскать, таких заводов во всем мире раз-два и обчелся. Любая экспертиза установит, откуда золото попало на этот стол. А директор завода свой продукт узнает и без экспертизы, невооруженным глазом. Его золото. «Цветметовское». Аким Павлович достал платок, промокнул высокий лоб. Спросил хмуро:

— Сколько здесь?

Черенков выложил золото ровной стопкой, все тринадцать коротких кругляшек, примерно одинаковые по размеру, и еще один немного поменьше. Впечатлительная получилась картина. И вес тоже.

— Тринадцать килограммов семьсот пятьдесят граммов. Содержание золота 88 процентов.

Лицо Акима Павловича утратило недавнюю ухоженность и белизну, приобретя несвойственную ему серость. Плечи директора опустились, отчего пиджак выглядел не влито, как недавно, а топорщился, будто стал великоват. Черенков удивился произошедшим с ним переменам, таким неуверенным и растерянным господин Кузьмин никогда прежде не был. Алексей даже пожалел Акима Павловича. До чего довел человека своими придирками, даже на себя стал не похож. Неужели директор испугался за себя, за свою карьеру, способную рухнуть в одну минуту, когда факты воровства на руководимом им заводе станут достоянием гласности? Непохоже. Будь Аким Павлович карьеристом, не сидел бы в провинциальном Касимове.

Однако в растерянности Кузьмин пребывал недолго, ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы осмыслить тяжелую новость и совладать с эмоциями.

— Что вы намерены предпринять?

Голос директора приобретал привычные командирские нотки, и это нравилось. Еще Алексею понравилось, что Аким Павлович не проявлял прежней антипатии к докучливому земляку-убоповцу, а готов был оказать помощь. Давно бы так, уважаемый Аким Павлович.

— Во-первых, хотим проверить версию о канале переправки золота с территории завода, — начал Алексей, сделав особый акцент на переправке ворованного металла, поскольку теперь для разговора о неприглядном факте имелись все основания.

Кузьмин это понимал и воспринимал как должное. Как неизбежность. Не станешь же оспаривать факт, десятки килограммов золота за проходную завода сами по себе не проходили и не протекали.

Аким Павлович усмехнулся:

— Уж не считаешь ли, Алексей Иваныч, что ворованное золото вывозилось на моей машине?

— Не считаю, — поспешил успокоить Алексей, — хотя про машину вашу думал.

Аким Павлович изумленно вздернул брови, готовый возмутиться вопиющей бесцеремонностью и высказать бестактному земляку все, что о нем думает, но Алексей опередил.

— Есть все основания считать, что золото за проходную выносили охранники, — сказал он и словно пригвоздил директора к стулу, — да, Аким Павлович, именно охранники. Сами. Лично.

Лицо Кузьмина снова стало темнеть. Такой вариант рисовался самым тяжелым, неприятным и нежелательным. Со службой охраны конфликтовать не хотелось бы, это будет подобно локальному боевому сражению. Даже невозможно представить, какой оборот примет дело, когда УБОП начнет проверять охранников. Шум поднимется вселенский, ведь их не один-два, а целый батальон, и этот батальон специально расквартировали в Касимове для охраны «Цветмета». По распоряжению из Москвы. «Наверху» за голову схватятся, когда узнают о воровстве на «Цветмете», о неэффективности охраны, стало быть, а когда узнают о причастности доблестных военныхк воровству, то и вовсе в обморок упадут. Это не что иное, как факт морального разложения воинского подразделения. В Министерстве обороны вряд ли поверят, хотя поверить придется. Вот оно, золото, перед глазами лежит, и на стол не с неба упало. Черенков, к сожалению, прав, без охранников здесь не обошлось.

— А при чем моя машина? — мрачно полюбопытствовал Кузьмин, приготовившись услышать самое худшее. Персональная машина директора никогда не осматривалась, и преступники могли это использовать.

Аким Павлович не хотел признаться самому себе, но ответ убоповца ожидал с тайной надеждой. Пусть лучше пострадает он сам, что допустил недосмотр, пусть личный водитель, которому всегда и во всем доверял, окажется предателем, чем выявится преступная деятельность военных. Аким Павлович из двух зол выбирал меньшее. Но выбор зависел не от него, а Черенков потворствовать не желал. Как оказалось, убоповец шикарный директорский джип рассматривал совсем в иной плоскости.

— Нам нужно проверить раздевалку охранников. Сделать это нужно незаметно, чтобы никто не узнал.

Задумка убоповца показалась директору непонятной. А вот обращение за помощью откровенно обрадовало. Похоже, сам он пока еще не попал в число подозреваемых. И то слава богу.

— Проверяйте, в чем проблема. Но при чем все-таки моя машина?

— При том, Аким Павлович, что о появлении моих ребят никто не должен узнать. Никто! Особенно охранники. А как незаметно проникнуть на завод, кроме как не в вашей машине? Ребят двое. Прихватите?

Кузьмин пожал плечами. К чему такие тайны?

— Прихвачу, какие проблемы. В салоне, правда, могут заметить. Может, спрятать их в багажном отсеке? Не волнуйся, там удобно. И надежно.

Похоже, Аким Павлович окончательно пришел в себя, если стал способен на такие дельные предложения. У Алексея не нашлось повода ни для дополнений, ни для возражений.

— Годится, — согласился он.

— А зачем раздевалка? — переспросил Кузьмин. — Рассчитываешь найти золото? Сомневаюсь. Дело твое, конечно, советовать и отговаривать не стану, но с раздевалкой, по-моему, ничего не выйдет. Не думаю, что преступники дошли до такой наглости, чтобы хранить похищенное в карманах. У всех на виду.

Алексей с улыбкой кивнул на золотую горку на обшарпанном столе и пошутил:

— Я не жадный, Аким Павлович. Такой кучи мне до конца жизни хватит, больше можно не искать. Но эти кругляши могли побывать в карманах заводских охранников и оставить следы. Надежда слабенькая, конечно, но она есть. И ее надо использовать. Приборы подскажут. Наши приборы, Аким Павлович, не хуже ваших, сразу определят, лежало золото в кармашке или нет. И если лежало, то в чьих. Разве неинтересно?

Аким Павлович вынужден был признать, что задумка убоповца действительно представлялась интересной и не такой уж бесперспективной, как показалась поначалу. Охранники при заступлении на пост облачаются в повседневную «рабочую» форму, и если кто-то из них выносил металл с завода, то только во время своего дежурства. И почему бы не в карманах? И вряд ли без ведома друзей-сослуживцев. Неужели в батальоне круговая порука? Хрен редьки не слаще.

Директор вздохнул и согласился:

— Что ж, тебе видней. Чем еще могу быть полезным?

— Пока все. Вплотную вашим заводом займемся после приезда Ковалева, а пока ограничимся раздевалкой. Материалы по этому золоту отправлены в Рязань, не сегодня завтра начальник УВД даст добро на полномасштабную акцию, вот тогда закатаем рукава. А пока работайте, как работали, и никакого беспокойства не проявляйте. И воздержитесь в ближайшие дни от отпуска, ладно? О наших хлопотах, естественно, никому не говорите. Не время еще.

Аким Павлович снова шумно вздохнул и встал. Обещаний давать не стал, посчитав их лишними, а вместо этого спросил:

— Вы установили механизм воровства? Выяснили, каким образом преступники изымали из производства килограммы золота?

Кузьмин ставил убоповца в сложное положение, прямо в тупик, и Черенков не придумал ничего лучше, как захлопотать над своим несметным богатством. Золото свою роль сыграло и спокойно могло вернуться в сейф. До поры до времени. Может, до приезда Ковалева, на которого вся надежда. Не исключено, что детектив привезет из Керчи ответ на директорский вопрос.

Затянувшееся молчание Аким Павлович расценил как нежелание убоповца раскрывать преждевременно карты и воспринял это с пониманием. Есть такое выражение: «в интересах следствия». Аким Павлович догадывался, что оперативникам все же удалось раскрыть секрет хищения золота, и поражался их способностям. Если честно, он сам неоднократно обращался за консультациями по этому вопросу, и к кому обращался! К профессорам, к докторам наук, к преподавателям Московского института металлов и сплавов, а они в этом деле не один пуд соли съели, но никто так и не подсказал, каким образом из производства можно незаметно умыкнуть приличную часть продукта. Никто из них даже не предполагал, что такое вообще возможно. В своих заключениях ученые мужи опирались на цифры, на технологию производства золота, десятки раз просчитывали все варианты, все закладки сырья в начальной стадии процесса до выхода готового продукта, содержимое золота в котором всегда составляло требуемые 99,99 %, и тем самым лишний раз авторитетно подтверждали невозможность изъятия золота из процесса производства. В больших масштабах, естественно. Выходит, профессора ошибались? Выходит, оперативники с их милицейским образованием поняли то, что оказалось не по силам светилам науки? Никогда бы не поверил, если б не этот пакет. Такой пакет кого угодно может заинтриговать и надолго лишить сна. Очень надолго. И не только сна.

Черенков делиться тайной не спешил, и Аким Павлович понял, что ответа не дождется. По крайней мере, сегодня. И напомнил:

— Где там твои ребята? Пусть поторопятся, я и так задержался.

Аким Павлович о родном заводе не забывал даже в неординарных ситуациях. Молодец. Впрочем, сегодня директор не заслуживал особой похвалы, ибо при таком разговоре позабыть о производстве невозможно. Как забудешь, если весь разговор от начала и до конца шел именно о родном «Цветмете».

Глава 33

Встреча с Настей произошла в обеденный перерыв и получилась короткой, но деловой. Как и задумывалось. Сергей Павлович предварительно уведомил соратницу по телефону, что будет ждать возле дома, и в точно оговоренное время его сияющий новизной БМВ прикатил к Настиному жилищу. По воле случая Ерема припарковался почти на том месте, где днем раньше перед поездкой в Мухино стояла «Волга» Гриши Ноги. О случайном совпадении ни Ерема, ни Босс не знали и не догадывались, а вот сама Настя сразу обратила на это внимание и расценила как нехорошее предзнаменование. Подумала, что Босс знал о ее вчерашней встрече с Григорием, и машину поставил на то же самое место не просто так, а с умыслом, с намеком. Словно хотел показать свою осведомленность, что от него ничего не скроешь, и потому за его спиной никаких козней лучше не заводить. Сергей Павлович словно предупреждал, что это опасно и может плохо закончиться. Настя испугалась столь невеселого предположения и путь от «маршрутки» до БМВ преодолела на ватных ногах. Она даже пожалела о вчерашней поездке, принесшей огромные деньги и потому способной принести очень большие неприятности. Но вчерашний день канул в прошлое, и ничего в нем уже не изменить, и с выбранного маршрута не сойти. Разве лишь признаться, покаяться, заложить с потрохами Гришу и свалить на него все беды. Не получится. Потроха Гриши представляют собой не что иное, а левое золото, присвоенное втайне от Босса, и станут приговором не только для Гриши, а и для нее самой. Может, даже в первую очередь, как главной организаторше. Нет уж, подруга, про вчерашнее забудь, не вспоминай и помалкивай. И беспокойства не показывай, хотя слишком веселой тоже не кажись. Должна понимать, что Босс приехал не просто так, а наверняка из-за какой-то проблемы.

Настя едва подошла к машине, а дверца уже гостеприимно приоткрылась. В другой обстановке это можно было бы расценить проявлением галантности, но сейчас даже такой вежливый жест внушал опасения. Щепихин просто так никогда ничего не делает, да и от обходительности с женщинами давно отвык. Если оно у него было.

— Здравствуйте, — поприветствовала Настя, усаживаясь на заднее сиденье рядом со Щепихиным, и улыбнулась.

— Садись, — вместо приветствия отозвался Босс, решив, что приветствия по телефону, которым они обменялись утром, вполне достаточно.

— Привет, — откликнулся сидевший за рулем Ерема и обернулся.

И своим взглядом заставил Настю снова насторожиться. Взгляд как взгляд, но в глазах водителя промелькнуло что-то неприятное и холодное и ничего хорошего не сулило. Что можно хорошего ожидать от человека, на совести которого не одна загубленная жизнь. Об этой стороне деятельности крепыша Настя знала от Гриши, а он врать и выдумывать не станет. Неужели Босс прознал про вчерашнее золото? Настя похолодела. Боясь поднять глаза и выдать себя, остановилась взглядом на пухлых пальцах Босса, лежащих на спинке сиденья, и приготовилась к самому худшему. Обнадеживало то, что Босс приехал сам, к дому, средь бела дня, а не прислал крепыша одного. Значит, приехал поговорить.

— Неприятная новость, Настена, — пухлые пальцы пришли в движение, похожее на движение пальцев баяниста. — Менты вышли на твоего капитана…

Настя испуганно зыркнула на Босса и перевела дух. Страшная новость, как ни странно, придала ей спокойствия и уверенности, теперь у нее не было причин скрывать беспокойство. Теперь надо было скрывать облегчение. Значит, речь о капитане, не о ней. Жалко, конечно, человека, не чужой все-таки, но своя жизнь дороже. Своя рубашка ближе к телу, а шкура тем более. Значит, Щепихин ничего не знает ни о вчерашней поездке, ни о «левом», как говорит Гриша, золоте. Это хорошо.

— Они вышли на Валеру? — пробормотала Настя, побледнев. — Как им удалось?

Она не спросила о возможном предательстве, но Сергей Павлович такой подтекст в ее вопросе уловил. Настя жила с капитаном, и если не обошлось без предательства, то она первая попадала в круг подозреваемых.

— Не знаю, как удалось, — мрачно признался Босс, — но они были сегодня на заводе. И приезжали по его душу.

Настя не поверила бы, скажи это кто-нибудь другой. Но Сергею Павловичу следовало верить больше, чем самой себе.

— На завод? Ты уверен? А почему их никто не видел?

Сергей Павлович перестал двигать пальцами.

— Потому не видели, что они скрытно приезжали. В директорском джипе, как партизаны. Как думаешь, зачем?

Этого Настя не знала и знать не могла. В голове промелькнули какие-то предположения и догадки, но настолько несерьезные и далекие от реальности, что ничего не оставалось, как надеяться на разговорчивость Босса. В данной ситуации его откровенность успокаивала, ибо с людьми ненадежными не до откровенности.

— Менты шерстили раздевалку охранников, — хмыкнул Босс, и поскольку со стороны женщины никакого разумного ответа не ожидалось, невесело пояснил: — Золото при соприкосновении с одеждой всегда оставляет следы, и эти следы, Настена, менты нашли в кармане твоего капитана. Такая вот картина.

Пухлые пальцы пришли в движение. Настя поняла, что участь капитана решена и что в самом скором времени снова надлежит перейти в разряд невест. Прямо напасть какая-то, до чего неживучие попадаются ей женихи. Неужели у нее такая тяжелая и несчастливая аура, если женихи-любовники отбывают в мир иной, так и не переступив порога загса? Интересно, какая роль отводится ей в устранении Бобровского, уж не вздумал ли Щепихин поручить это дело ей? Но что она сможет, что умеет, кроме как подсыпать какую-нибудь отраву, не зря же недавно сама рассказала Боссу про головные боли жениха и подсказала вариант устранения. Но этот вариант очень опасен, потому что экспертиза быстро установит причину смерти.

— Капитана надо убирать, — твердо подытожил Босс, — и как можно быстрей. Мы одного дня на воле не пробудем, если его заметут. Короче, мы с Еремой прикинули подходящий вариант, для того и приехали, чтобы ввести тебя в курс дела. Твоя задача в том, чтобы капитана сегодня вечером, часиков эдак в восемь, вытащить в город. Погулять. Скажем, на улицу Ленина, где вы совершенно случайно встретитесь с Еремой. Встретитесь как давние знакомые и очень обрадуетесь. Обязательно поцелуйтесь! Не усмехайся, это очень важно, эта сцена потом очень пригодится на следствии. Сейчас сама поймешь, почему. Потом поговорите пару минут, дежурными вопросами о житье-бытье обменяетесь, о дружбе вспомните, о любви своей чистой вспомните. После этого Ерема войдет в роль отверженного жениха, начнет упрекать тебя, обвинять в измене и оскорблять вместе с капитаном. Офицеру такое не понравится, он непременно вступится за свою даму, и вот тут-то отверженный Ерема не выдержит и схватится за оружие. Поняла теперь, для чего это нужно? Правильно, чтобы у свидетелей, а их на улице Ленина всегда хватает, сложилось впечатление, что один жених убил другого на почве ревности. И ты должна Ереме в этом подыграть. И на улице, и особенно потом на следствии. И в суде. Ереме меньше дадут. Не испугаешься?

Настя пренебрежительно пожала плечами. Она толком не поняла, чего должна была пугаться, выстрелов или общения со следователями, но переспрашивать не стала. Она не испугается. После недавних волнений, вызванных звонком Босса, после самых страшных предположений и догадок ее никакой канонадой не испугаешь, не то что пистолетными хлопками.

— Не жалко капитана-то? — усмехнулся Босс и посмотрел на женщину с нескрываемым сочувствием. — Жених все-таки.

Этот вопрос был намного сложней. Настя вздохнула. Жалко, что душой кривить. Разве не жалко? Хороший он парень, капитан Бобровский, и мужем хорошим мог бы стать, за которым как за каменной стеной. Но что теперь об этом рассуждать, если судьба иначе распорядилась. Теперь о себе самой думать надо, как бы свои перышки сохранить. Непростая, видно, складывается картина, если Босс принял такое тяжелое решение. Одного важного соратника вообще устраняет, а другого отдает в руки правосудия. Ереме не позавидуешь, за убийство по головке не погладят.

Настя невесело улыбнулась:

— Что их жалеть, женихов? На мой век женихов хватит. Я вот думаю, нельзя ли эту сцену организовать не на улице, а в баре? Валера сегодня выходной после ночного дежурства, и мы как раз вечером в «Погребок» собирались.

Босс вопросительно уставился на Ерему, предоставляя ему право оценить предложение. Он исполнитель, ему решать. Ерема предложение «невесты» воспринял с одобрением.

— Годится. В баре даже лучше, сойдет как под пьяную лавочку. Я засяду в баре часиков с семи, а вы с капитаном подруливайте через полчасика.

Босс не возражал и удовлетворения не скрывал. Самый важный вопрос был решен, оставалось внести небольшие указания. Уточнить некоторые детали операции, тоже, правда, важные.

— Еще вот что, — ненавязчиво напомнил Босс, — после убийства офицера менты начнут землю копытом рыть и начнут с тебя. Я не спрашиваю, где ты хранишь деньги, но дома никаких денег быть не должно! Тем более золота. Ни твоих, ни капитанских. Сама понимаешь, какие неприятности нам всем грозят, если менты найдут у тебя крупную сумму долларов. И сама загремишь, и нас подведешь.

Настя поначалу, едва Босс заговорил о деньгах, насторожилась, заподозрив, что Босс знает о деньгах капитана, действительно хранившихся у нее в доме, и хочет наложить на них свою лапу. И успокоилась, поняв, что Сергей Павлович о тайнике капитана ничего не знает и на его достояние не претендует. Значит, Настя является единственной наследницей. Знал бы об этом уважаемый Щепихин, не спрашивал бы о жалости к капитану. А вот насчет того, чтобы деньги не хранить дома, Босс совершенно прав. Все деньги нужно сегодня же перепрятать в другой тайник. В гараж, истинного владельца которого никто не знает.

И свои деньги, и капитанские.

— Значит, в восемь? — уточнила Настя, берясь за ручку дверцы. От отпущенного на обеденный перерыв часа осталось чуть более половины, а голодной оставаться не хотелось.

— В восемь, — подтвердил Босс и добавил вдогонку: — Будь с капитаном пообходительней, чтобы ничего не заметил. Не порть человеку настроение.

Хотел добавить: в последний день жизни, но смолчал. Незачем человеку давить на психику. Настя кивнула и выбралась из машины.

Щепихин проводил ее взглядом, коротко бросил:

— Поехали. Все понятно?

— Как в аптеке, — откликнулся крепыш, крутя головой и выруливая машину на проезжую часть. — Уделаю в два счета. Допрыгались, суки. Жалко, Гриши не будет, этого крысятника надо бы замочить в первую очередь.

Неподкупная искренность водителя благотворно сказывалась на настроении, навевая раздумья об ответной благодарности. Сергей Павлович еще раз по достоинству оценил преданность Еремы и мысленно поклялся сделать все возможное и невозможное, но крепыша из лап следствия вызволить. Такими братанами нужно дорожить как самим собой. О своих чувствах Босс говорить не стал, поскольку никогда не любил повторяться, а твердо и мрачно заверил:

— Не переживай, Ерема, всему свой черед. Этому перевертышу пуля будет слишком легкой смертью, таких гадов нужно не убивать, а казнить. Какая сволочь, а? Как он меня с «химиком» на кукан взял, а? А ведь не было никакой необходимости убирать Семена, я сам только недавно понял, для чего эта хромолыга посоветовал убрать «химика». Чтобы выбить у меня из-под ног почву, вот для чего! Моими же руками устранить самых надежных, самых нужных, самых преданных людей и занять мое место! Нас, значит, извести под корень, а на наше место своих людей расставить. Представляешь, какая гнида?

Крепыш в ярости скрипнул зубами.

— Жалко, не я эту падаль на тот свет отправлю. Вот этими руками придавил бы гада!

И снова тронул душу Босса своей искренностью и рассудительностью. Крепыш понимал, что последний день дышит вольным воздухом, что из «Погребка» прямиком проследует в СИЗО, но переживал не за себя, а за невозможность лично наказать предателя. Вот на каких парней надо опираться, кому доверять, кого благодарить. Такие, как Ерема, довольствуются тем, что им дают, к чужому добру лапы не тянут и варежку не раскрывают. Пожалуй, будет правильно и справедливо, если Ерема с Монтаной получат деньги Насти и капитана. Так и надо сделать. Часть денег отдать Монтане на премиальные для его братков, а долю Еремы использовать для работы с судьями. После ареста крепыша деньги понадобятся. Пожалуй, это правильное решение, не пропадать же добру.

Щепихин достал мобильник, набрал номер и, едва услышал знакомый голос, распорядился:

— Поручи ментов ребятам, а сам понаблюдай за Настей. Она пока дома. Да, прямо сейчас. Все.

Щепихин спрятал телефон в карман и вкратце, в двух словах, пояснил суть звонка:

— Обратил внимание, как тонко я ее купил насчет денег? Есть у нее дома деньги, зуб даю. Теперь думает, небось, куда бы их заныкать. Пусть ныкает, пусть покажет Монтане свою заначку. Им бабки ни к чему, а нам они пригодятся.

Крепыш кивнул головой:

— Ясное дело, — и хмыкнул, — зачем на том свете бабки?

Босс широко улыбнулся. Правда, улыбка у него получилась какой-то натянутой, вроде вымученной, и крепыш отнес это на свой счет. На том свете деньги действительно ни к чему, но пригодятся ли они самому Ереме? Тоже вопрос. Пятерня Босса мягко легла на широкое плечо крепыша, пухлые пальцы пришли в движение, изобразив вроде пожатия.

— Не переживай, Ерема. Я свое слово держу. Зуб даю!

Ерема обернулся.

— Подумаешь, делов-то. Замочу и не моргну. Ты сам, главное, не переживай, не порть нервы. Все будет как в аптеке.

Босс похлопал соратника по широкому плечу и ничего не сказал. Они прекрасно поняли друг друга.

Глава 34

В баре «Погребок» не было ни одного работника, начиная с директора и заканчивая уборщицей, кто не знал бы Еремея Новоженова по прозвищу крепыш. Ерему знали даже посетители, кому посчастливилось побывать в «Погребке» более одного раза, и неудивительно, ведь своей популярностью крепыш был обязан не кому-нибудь, а лично господину Щепихину. Человеку, чья слава начиналась в Касимове и расходилась-разбегалась широкими кругами по всей Рязанской области. И, возможно, уходила далеко за пределы области, принимая во внимание истоки зарождения этих славных кругов. Многие предполагали и догадывались, а самые догадливые твердо знали, что незыблемый авторитет Щепихина брал свое начало на заводе «Цветмет» и строился на его огромных финансовых возможностях. Об этом не догадывались только менты, и вряд ли догадаются. Деньги — власть, а большие деньги — безграничная власть. И такие же безграничные возможности и связи. Естественно, о возможностях своего авторитетного земляка посетители «Погребка» говорили мало, правильней сказать, вообще старались о нем не говорить, разве лишь самое хорошее, и не забывали при этом его славных соратников. В их числе личный водитель и такой же личный телохранитель Босса Еремей Новоженов значился далеко не на последних ролях. К самому Щепихину просто так не подойдешь, даже лишним словом не обмолвишься, а вот к Ереме особый подход не нужен. С ним и рукопожатием обменяться можно, и про житье-бытье поведать-порасспросить, и уважение засвидетельствовать. На всякий случай. В жизни всякое бывает, мало ли, вдруг сгодится. Правда, без особой надобности Ереме глаза не мозолили, чтобы ненароком не «достать» и не впасть в немилость. От сильных мира сего лучше все-таки держаться подальше и не лезть в друзья, пока не позовут.

Ерема появился в «Погребке» около восьми часов вечера. Он обмолвился парой слов с попавшими на глаза знакомыми, сказал что-то официантке, услужливо возникшей рядом, и направился к залу VIP. Ереме надлежало заказать столик на четыре персоны и проследить за исполнением. К прибытию Босса все должно быть тип-топ, на высшем уровне и даже круче обычного, ибо сегодняшний вечер не простой, а особенный. И в судьбе Еремы, и в истории бара. И даже всего славного города Касимова.

Официантка вопросов не задавала, а быстренько внесла в блокнот какие-то записи, ей одной понятные, уточнила время прибытия господина Щепихина и удалилась. До появления Босса оставалось менее получаса, и скоротать их Ерема мог либо в «хозяйском» номере, зарезервированным Боссом на год вперед, либо за кружкой пива в общем зале. После недолгого размышления крепыш склонился ко второму варианту. В «хозяйском» номере выжидать бессмысленно, все равно сегодня посидеть не удастся, и от барского застолья ничего не перепадет. Не доведется отдохнуть и самому Боссу, ведь запланированная встреча с бывшей сердечной «зазнобой» произойдет с минуты на минуту, а после того, что здесь потом случится, будет уже не до веселья. Да, с Настей и ее хахалем лучше и правильней встретиться в общем зале, на глазах свидетелей, и чисто «случайно».

Ерема глянул на часы. Пожалуй, пора. Начало девятого, счет идет на минуты. Настя не могла подвести, опоздать, и уж тем более обмануть, и вообще не приехать. Она баба не глупая, должна понимать, чем грозят подобные вольности. Не глупая, а все равно не догадывается, что ее ждет через минуту-другую. Допрыгалась, мандавошка. Ерема зло усмехнулся и встал. Взявшись одной рукой за ручку двери, другой неторопливо расстегнул наплечную кобуру с надежным ТТ и направился в общий зал, к стойке бара. Оттуда вход виден как на ладони.

Ерема все рассчитал правильно, а может, ему просто повезло, но к стойке он приблизился в тот самый момент, когда Настя и Бобровский были на середине зала. Не заметить их было невозможно, и Ерема, естественно, заметил. И даже обратил внимание, будто увидев давнишних знакомых и не веря своим глазам. Через секунду Ерема резво поднялся с крутящегося кресла и с лучезарной улыбкой, широко распахнув руки, двинулся навстречу даме.

— Настена! — его голос источал неподдельную радость. — Ты ли это, Настена? Родная моя! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?

Настя с немалым трудом освободилась от его объятий и поцелуев, и когда наконец ей это удалось, вспомнила про спутника.

— Я не одна, Еремей… Познакомься, это Валера.

Ерема кинул на Валеру мимолетный взгляд, будто только сейчас заметил, что Настя не одна, и этим взглядом ограничился. Крепыш взял Настю под руку, повернувшись к Валере спиной, и громко, радостно продолжал:

— Сколько ж мы не виделись, Настена? Целую вечность. Помнишь, как в Армию меня провожала, как ждать обещала? Забыла… А мне жизнь не мила стала, когда узнал о твоем замужестве, застрелиться хотел. Ладно, не будем о грустном. Как ты? Замуж не вышла?

Насте было неудобно за своего нынешнего жениха, оказавшегося за спиной жениха из далекого прошлого и будто задвинутого на второй план. Или еще дальше и глубже. А Ерема по-прежнему никого не замечал и замечать не хотел. Ерема думал о себе, он видел, с каким любопытством смотрели на них посетители, и хотя мнением толпы никогда не дорожил, тем не менее марку держал. Не ради себя, ради Босса. Он так привык, он все делал с оглядкой на Босса и ради него. И сегодня тоже.

— Что мы стоим? — спохватился Ерема, увлекая Настю к стойке. — Давай присядем. Выпьем что-нибудь, перекусим. Поговорим по душам. Настена, родная Настена, ты ли это? Прямо не верится… Я так ждал этой встречи, я жил ожиданием этой встречи. А ты что такая невеселая, или не рада?

Ерема приводил всех в изумление, никто не ожидал, что такой крутой парень окажется таким сентиментальным. Ишь, любовь он вспомнил. Какая любовь, Ерема? Где была любовь, там, сам знаешь, что выросло. Ерема наверняка стал бы объектом для шуток, если бы не его непререкаемый авторитет.

О крутизне Еремы не знал и не догадывался, наверное, один только Бобровский и поэтому не воспринимал всерьез ни самого Ерему, ни его признания в юношеских чувствах к Насте. Юности свойственна влюбчивость. Однако долго оставаться на вторых ролях Валера не мог, тем более торчать за чьей-то спиной, мужчина же он, в конце концов, и женщину привел в бар не для того, чтобы к ней липли дружки из далекого детства. Соперничества Бобровский не опасался, у него не так-то просто увести невесту, но напомнить о себе надо, тем более что встреча для Насти не стала радостной, это сразу видно. Самое время обозначить свое присутствие, благо для этого не нужно предпринимать никаких особых усилий, а просто сделать шаг вперед и выйти из-за спины наглеца. Вот так, теперь пусть он побудет сзади. Бобровский взял Настю под локоть и небрежно кивнул за спину, где оказался Ерема:

— Знакомый? Вместе в садик ходили?

За ближними столиками повисла напряженная тишина, все посетители уставились на незнакомого спутника Насти, осмелившегося на такую дерзкую шутку, и на Ерему. Столь грубо и бесцеремонно с Еремой еще никто не обращался, такой выпад наверняка не останется без ответа. Дело явно пахло керосином, неспроста Настя стала похожей на общипанную курицу.

— А кто это с тобой? — Ерема недобро прищурился, будто только сейчас заметил спутника Насти, и удивленно протянул: — Жених, говоришь? Чей жених?

Дерзкая реплика незнакомца Ерему нисколько не тронула и не возмутила, кажется, он вообще оставил бы без внимания вместе с автором, если бы не резанувшее слух обидное слово «жених». Ерема растерялся. Случайная встреча со старой любовью подарила надежду, окрылила и тут же отняла.

— Чей жених, Настена? — Ерема улыбался и выглядел глупо. — Как же так, Настена? А как же я? Ты же обещала… Неужели обманывала, неужели никогда не любила?

Ерема приобретал вообще жалкий вид, таким его никто и никогда не видел. Рядом с ним спутник Насти смотрелся вызывающе наглым, не подозревая, кого затронул, и не догадываясь о последствиях. Ерема обиды не прощает, тем более обиды прилюдной, за такие вещи он любого по полу размажет. Зал притих в ожидании развязки, все были готовы в любой момент прийти авторитету на помощь и свои намерения не скрывали. Ерема пусть только начнет, а дальше все просто, как по маслу, и свою ошибку наглец осознает, когда окажется под столом. Вместе со своей шлюхой. Ерема видел преданные взгляды и при желании мог бы вообще не связываться с соперником, а просто показать пальцем в его сторону. И все, и ваши биты. Однако крепыш в посторонней помощи не нуждался. Крепыш сейчас если и нуждался в чем-то, то разве лишь в стопке водки. Не для храбрости, конечно, а просто для успокоения. Ерема крутанул головой, повел взглядом по столикам, заметил налитый стакан и одним махом, не спрашивая разрешения, выпил до дна. Разрешения ему не требовалось. Закусывать не стал, будто желая быстрее запьянеть. Ереме это удалось, и взгляд его, устремленный на коварную изменщицу, и минуту назад такой ласковый и радостный, источал теперь неприкрытое презрение.

— Сука ты, Настена, — процедил сквозь зубы Ерема, — дешевка. Подстилка подзаборная. Скважина половая…

Настена не проронила ни слова и испуганно таращилась почему-то не на Ерему, а на Бобровского. И смотрела на жениха виновато и ждала поддержки. Жених все-таки. Офицер все-таки, а офицеры своих дам никогда в обиду не давали, а в старые времена после таких оскорблений вообще вызывали на дуэль. Капитан Бобровский о дуэли не думал, стреляться тем более не хотел и выход из конфликта видел по-своему. Он просто махнул на Ерему рукой и спокойно сказал:

— Не обращай внимания, хлопец хлебнул немного лишнее. Проспится, попросит прощения. Пошли за столик.

Ерема начал бледнеть. Настя хотя и заслуживала резких слов и упала в глазах Еремы ниже пола, но он не мог смириться с намерением Бобровского увести ее. Ерема повернулся к Бобровскому.

— Что ты сказал, худосочный? От кого ты ждешь прощения?

— От тебя, — спокойно пояснил Бобровский, — идем, Настя.

Ерема правой рукой сунулся под куртку, растирая грудь в области сердца. Кажется, ему стало плохо. Через пару секунд Ерема медленно вытянул руку, и все ужаснулись. В руке крепыша был пистолет. Такого поворота никто не ожидал. Настя в ужасе прикрыла лицо руками, не в силах видеть, как Ерема направил пистолет на капитана.

— Ты ждешь моих извинений? — Ерема будто не говорил, а грозно шептал, однако голос его был слышен даже за дальними столиками. — Ты увел у меня невесту, и я должен просить у тебя прощения? Пристрелю, гад! Мне не жить без Насти, но и тебе не дам!

Никто не верил, что дело закончится трагедией, и когда прозвучали первые выстрелы, зал разорвался истошными женскими криками. Выстрелы гремели даже после того, как Бобровский рухнул на пол и признаков жизни уже не подавал. Ерема вымещал на жертве все зло, горя одним желанием — не оставить его в живых. Для этого, наверное, сделал несколько шагов в сторону, меняя угол обстрела, и никто не обратил внимания, что при этом Настя оказалась в зоне обстрела, как раз между упавшим Бобровским и Еремой. Многие уже ринулись к двери, и вообще не видели жуткую картину, и не видели, как Настя вдруг вскрикнула, ойкнула, схватившись одной рукой за грудь, а другой опершись о стол. Она пыталась опереться, чтобы не упасть, она вроде боялась, что падение будет болезненным, однако сил, чтобы устоять, не хватило. Единственное, что ей удалось, так это не грохнуться, а медленно завалиться на бок.

— Настена… — растерянно бормотал Ерема, начиная осознавать, что он натворил, и не в силах в это поверить, — ты что, Настена?.. Что с тобой, роднуля?..

Настя оставалась безучастной. И к вопросам бывшего жениха, и к происходящему в баре. Ерема не заметил, как от стойки бара к нему метнулся парень в джинсовой куртке, и даже когда заметил, не придал большого значения, посчитав, что парень просто решил вырваться на улицу. Ерема ошибся, парень метнулся именно к нему, воспользовавшись паузой в стрельбе. Ерема это понял, когда парень сильным ударом чем-то тяжелым выбил из его руки пистолет, а вторым ударом в голову свалил на пол. Ерема упал рядом с Настей, и непонимающе, с негодованием вытаращился на незнакомца. Что за номера, блин? Кто посмел поднять на него руку? До крови разбил голову, гад. Однако прикидывать и вспоминать было некогда, слишком уж решительный вид был у парня, и Ерема здоровой рукой потянулся к лежавшему на полу пистолету. Джинсовый оказался проворней, и ТТ поднял первый. Теперь у него стало два пистолета, по одному в каждой руке, и оба целились в Ерему.

— Лежать! — грозно изрек незнакомец. — Пристрелю, если двинешься!

Ерема устало склонил голову на грязный пол, доносившиеся от двери женские крики и шум воспринимались сквозь пелену, будто издалека, и этот шум усилился, когда парень поднял пистолет и дважды выстрелил вверх.

— Все назад! Всем оставаться на местах!

Толпа притихла. Одни от испуга, другие от недоумения и непонимания, что здесь творится и во что выльется стрельба. И кто вообще этот парень, сваливший и обезоруживший крепыша, и не разрешающий покинуть место пальбы. Толпа немного притихла, пришла в себя, когда парень крикнул официантке, испуганно глазеющей из-за барной стойки:

— Звони в милицию! Быстро!

Официантка резво спрятала голову за стойку, не сразу сообразив, что от нее хотят, а когда сообразила, стала вспоминать, где находится телефон и по какому номеру нужно звонить в милицию. Телефон стоял тут же на стойке, и девушка на четвереньках двинулась в ту сторону. Парень в джинсовой куртке убедился, что она сняла трубку, и приказал Ереме:

— Двигай на выход. Быстро! И без лишних движений. С двух метров я еще не промахивался.

Ерема тяжело поднялся вначале на колени, потом встал во весь рост. Голова кружилась, во всем теле была какая-то непривычная слабость, и крепыш немного постоял без движения. По голове к шее стекала струйками кровь, он вытер ее ладонью, потянулся было в карман за платком, однако джинсовый не позволил.

— Руки! — приказал строго и, не спуская глаз, разрешил взять со стола салфетки.

Ерема так и сделал, и приложил к кровоточащей ране все салфетки, что оставались в вазе. На выход он двинулся, держа одну руку у больного места, а другая беспомощно свисала вдоль тела. Джинсовый приложился пистолетом по предплечью, и приложился от души. Как бы ключицу не сломал, гад. Кто он? Из милиции, это ясно, но почему незнакомый? Крепыш знал всех местных ментов, и не только в лицо, а многих по именам, а некоторые при встрече даже здороваются за руку. А этого мудака никогда раньше не видел.

Этим вопросом крепыш терзался недолго. Едва они оказались на улице, конвоир ткнул Ерему в спину пистолетом и приказал:

— Мордой вниз! Руки за голову, ноги шире плеч. Быстро!

Ерема испугался, что за непослушание получит еще один удар, и послушно улегся на асфальт. Джинсовый достал мобильник.

— Алексей Иваныч, — говорил он кому то, — лейтенант Быков на связи! Я в «Погребке», тут заварушка. Срочно нужна помощь! Двое убитых. Убийца арестован. Вроде один, а там хрен их знает. Свидетели? Будут свидетели, я запретил им покидать бар. Вы только не тяните, приезжайте быстрей. Жду.

Быков положил мобильник в карман и повернулся в сторону двери. Осмелевшие после его ухода и, главное, после выдворения убийцы посетители снова решили покинуть опасное место и рвались на улицу, подальше от пальбы. Этого нельзя было допустить, ибо разбегались не просто посетители бара, а свидетели происшествия. Так недолго остаться без свидетельской базы. Быков на секунду забыл про крепыша и грозно закричал:

— Куда? Назад! Назад, я сказал!

Передние в нерешительности приостановились, однако на них продолжали напирать задние, и после короткого замешательства вся ватага снова двинулась к выходу. Быкову ничего не оставалось, как снова прибегнуть к оружию. Первый выстрел прозвучал в воздух, второй угодил в окно бара. Звон и треск стекла вмиг остановили ватагу, и все с шумом повернули назад. Ерема тоже сделал какое-то телодвижение, то ли решив воспользоваться замешательством и подняться на ноги, то ли просто поудобней лечь.

— Не двигаться! — гаркнул Быков и дважды выстрелил, целясь чуть ли не в самую голову крепыша. Тот закрылся руками от греха подальше и больше никаких телодвижений не предпринимал. Так-то лучше, так-то спокойней.

Где эти менты, блин? Долго чешутся, однако. При такой оперативности ему долго не продержаться, патроны закончатся, а ему нужно стращать уткнувшегося в асфальт убийцу, чтобы не дергался, и одновременно следить за посетителями, чтобы не разбежались. Сохранить свидетельскую базу, елки-моталки. Донесшийся до слуха резкий вой милицейской сирены прозвучал как самый ласковый и нежный звук, вселяя успокоение.

Фу, елки-моталки, наконец-то…

Глава 35

Поезд в Керчь прибыл во втором часу дня, и это Вадима с Олесей вполне устраивало. Детектив надеялся до вечера решить вопрос с гостиницей, а еще успеть наведаться в институт, в стенах которого скромный и неприметный плавильщик Семен Дзюба целых три года повышал свой общеобразовательный уровень. «Крутая напарница» детектива проблемами следствия интересовалась тем меньше, чем ближе и реальней становилась встреча с теплым пляжем. Олеся по-детски радовалась замечательной погоде, жаркому дню и едва не хлопала в ладоши в предвкушении скорого свидания с ласковым морем. По ее настроению можно было поверить, что она действительно не была на море не менее ста лет, и Вадим догадывался, что в Керченский морской технологический институт придется ехать одному, без профессионального помощника. Специалист-технолог Олеся Буркина оказалась неисправимой эгоисткой и личную маленькую радость менять на большое общественное дело не захотела. На такую жертву, когда вся душа рвалась к морю, она оказалась неспособной. Наверное, сказалась всеобщая безмятежность, охватившая пассажиров, едва поезд медленно преодолевал последний остаток пути до прокаленного солнцем перрона. После шумной Москвы небольшой Керченский вокзал показался во многом похожим на Касимов, а присущее таким моментам оживление среди приехавших и встречающих напомнило Касимовскую пристань, такую же многолюдную в минуты прибытия или отплытия речных пароходов. Над Речным вокзалом в минуты прощания всегда звучала песня «Как провожают пароходы». «Морские медленные воды — не то, что рельсы в два ряда, и провожают пароходы совсем не так, как поезда»… И встречают, между прочим, тоже совсем иначе, потому что на пристани больше романтики. Особенно остро это ощущалось в детстве, когда каждый прибывший на Речной вокзал пароход ассоциировался с далекими путешествиями, с неведомыми странами, со сказочными персонажами… В маленьком Касимове тоже есть примечательные места, способные привлечь внимание, на всю жизнь отложиться в памяти и заставить скучать.

Олеся улыбнулась. Все-таки здорово, когда родимый город не дает о себе забыть, когда есть куда возвращаться.

— Чему улыбаешься, курортница? — строго поинтересовался Вадим и придирчиво оглядел невесту с головы до ног. Она уже переоделась в легкое полупрозрачное платьице без рукавов, с глубоким вырезом на груди и чересчур коротким даже для южного города. В мыслях и душою она уже нежилась в морской волне.

Олеся прищурилась и вместо ответа спросила:

— А сколько мы тут пробудем?

— Все лето, — рассмеялся Вадим и успокоил: — Не волнуйся, отвезу тебя на твое море. Устроимся в гостинице — и сразу отвезу.

«Напарница» так и планировала и других вариантов даже не рассматривала. И все же проявила деликатность:

— А ты куда? Сразу в институт поедешь? А до завтра нельзя отложить?

Вадим отрицательно качнул головой. В принципе свидание с преподавателями, учившими плавильщика Дзюбу уму-разуму, можно и отложить, и растянуть хоть на целую неделю, но что это даст, кроме лишних дней отдыха. Причем незаслуженных и незаработанных. Вот если ученые мужи натолкнут на умную мысль, подскажут правильную идею, тогда другое дело, тогда можно будет немного понежиться на пляже. До ближайшего поезда. Единственное, что можно будет сделать, так это взять билеты на следующий день после посещения института. Более длительной задержки Алексей никогда не простит, он и так уже, небось, весь соплями изошел от зависти.

— Нельзя, — твердо заметил Вадим, — не переживай, институт находится в районе Аршинцево, а там рядом хороший пляж. Наплаваешься, пока я в институте буду.

Олеся к его познаниям незнакомого города отнеслась с недоверием.

— А ты откуда знаешь?

Вадим щелкнул ей по носу, пошутил:

— Поменьше спать надо, уважаемая. Еще я знаю, что остановиться лучше в гостинице «Спорт», там и места свободные бывают, и стадион рядом, и оздоровительный центр под боком. Вечером пойдем в парилку. Готовься.

Олеся задорно вскинула руку к голове:

— Слушаюсь и повинуюсь, мой покровитель! — и спохватилась: — Нет, вечером по городу побродим. Теплый вечер, море, причал, огни, сотни людей вокруг… Какая парилка, Ковалев? Ты что, с ума сошел?

В этот момент поезд наконец-то завершил свое медленное движение, преодолев последний отрезок пути, и окончательно остановился. И одновременно с этим усиленный динамиком женский голос за окном радостно поведал, что прибыл пассажирский поезд номер такой-то из Москвы. Керчь своих гостей встречала радостно и гостеприимно, обещая каждому максимум комфорта, удобств и наслаждения.

Про людей деловых, прибывших не отдыхать, а работать, бодрый голос дежурной почему-то ничего не сказал. Наверное, курортный город-герой деловые командировки не учитывал или просто не придавал им серьезного значения.

На курорте нужно отдыхать, а не работать.

Аршинцево представлял собой вытянувшийся вдоль побережья микрорайон, довольно-таки отдаленный от центральной части города. Хорошо еще, что от гостиницы «Спорт» до института пролегал прямой автобусный маршрут, и добраться до местной кладези науки большого труда не доставило. Брать такси Вадим с Олесей не стали, и не в целях экономии денег, а из желания начать знакомство с городом уже из окна автобуса. Из такси или из маршрутки много не увидишь, с аборигенами не пообщаешься, местный говор не послушаешь.

Дорога от гостиницы заняла минут двадцать, учитывая множество остановок, принимая во внимание размеренную неторопливость движения, и вообще курортное настроение окружающих, среди которых приезжие отличались от местных именно своей суетливостью. Они будто стремились всюду успеть, все посмотреть, запечатлеть свои монументальные личности на фоне достопримечательностей, коих в городе-герое хватало, и вдобавок к этому не забыть хорошенько отдохнуть. По полной программе. С морем, с пляжем, с дискотеками, с посещением катакомб, и вообще с соблюдением всех культурных иразвлекательных программ.

Как Вадим и обещал, тащить Олесю с собой он не стал, а проводил к вожделенному морю, благо институт располагался почти на побережье, в десяти минутах ходьбы от пляжа. Самым трудным отрезком на последнем пути к пенистым волнам оказался довольно-таки крутой и длинный спуск, зато сверху открывался изумительный морской вид. Кажется, сверху можно было видеть почти все Черное море, а если встать на цыпочки, то вообще увидеть Турцию. Олеся замерла в восторге и несколько минут любовалась открывшейся панорамой. Взгляд привораживала и песчаная полоска пляжа, тянувшаяся вдоль побережья, и волнистое море. Возле берега волны усмиряли свой норов и накатывались на пляж хотя и с шумом, отдаленно похожим на гул, но аккуратно. Море будто предупреждало курортников о своей силе и взывало к осторожности. Величественную картину дополняли стоявшие на рейде корабли, казалось, что они стали на якорь не в ожидании захода в порт, а специально для придания морскому пейзажу большей реальности и правдивости. Наверное, такие же пейзажи когда-то запали в душу юного Айвазовского.

— Красота… Правда, красиво?

Олеся повернулась к Вадиму в тот самый момент, когда он смотрел на часы, и обиженно буркнула:

— Чурбан ты, Ковалев, только работу и видишь. Иди в свой институт, дальше без тебя дойду. Не забудь вечером зайти, я буду возле вон того грибка.

Вадим улыбнулся. Невеста почему-то забыла, что в его биографии моря-океаны оставили очень заметный след.

— До вечера, — он поцеловал ее в щеку, — далеко не заплывай. И не забудь переворачиваться, а то обгоришь.

Технологический институт располагался в трехэтажном здании современной постройки, спрятавшемся от шумных улиц в зеленом тихом парке. Со стороны института не доносилось никаких голосов, никаких посторонних звуков, а слышалось лишь птичье щебетанье, и такая безмятежность вызвала у Вадима настороженную мысль, что он припозднился с визитом, и в институте никого уже нет. Кроме сторожа. Детектив немного успокоился, когда из здания вышли и направились к автобусной остановке две девушки и парень с тубусом в руках. Похоже, студенты. Институт жил своей обычной жизнью, и царившая вокруг его стен полная тишина этой жизни не мешала, а только способствовала. Архитекторы очень грамотное местечко подыскали для главного городского ВУЗа, почти единственного на всю Керчь. Молодцы, с душой подошли. Местные, наверное.

Обогнув институт, Вадим вышел к парадному входу и окончательно успокоился. У широкой стеклянной двери толпились несколько молодых парней, явно студенты, еще двое что-то внимательно высматривали на информационном стенде. Искали, наверное, свои фамилии в каком-то списке. Среди отчисленных, наверное. Охломоны. Именно с этих парней Вадим и решил начать знакомство с институтом. Поздоровался, поинтересовался:

— Не подскажете, в какой аудитории занимаются химики?

Мысли о том, что сегодня у химиков вообще могло не быть никаких занятий, лекций или лабораторных работ, Вадим не допускал. Не для того он приехал за полторы тысячи километров, чтобы попусту терять драгоценное время. Это было бы несправедливо. Парни переглянулись. Один из них, ростом превосходящий напарника на полторы головы, и потому, наверное, считавший себя лидером, переспросил:

— А кто конкретно нужен? Тут этих химиков как кур нерезаных. — Он сверху вниз глянул на товарища, будто в ожидании подтверждения своих слов, и хмуро добавил: — И ни одного умного. Только и знают, что неуды ставить.

Напарник кивнул головой. С преподавательским составом, судя по всему, институту сильно не повезло.

— Кого-нибудь с рыбного факультета, — пояснил Вадим, — консультация нужна.

— Дело нужное, — согласился высокий и снова опустил глаза на товарища, — кто технологам химию преподает?

Низкорослый над ответом долго не размышлял и навскидку назвал три фамилии:

— Ремов. Николай Николаич, кажется. Клюев еще. Как звать, не знаю. И Гордиенко Владимир Григорьевич. К этому не ходи, к этому бесполезно подходить. Принципиальный как гвоздь. Когда его сын в прошлом году поступал сюда в институт, он из Керчи на месяц уезжал. Прикидываешь?

Вадим изобразил на лице неподдельное изумление, хотя о причине отъезда преподавателя догадался.

— Зачем уезжал? Не хотел сыну помочь?

— Наоборот, чтобы люди не подумали, что сын поступил с его помощью. Прикидываешь, какие тут принципиальные преподаватели? Никаких поблажек не делают, вредины. Лобачевских из нас готовят. Кулибиных. Я в прошлом году, когда сопромат сдавать приехал, таблицу умножения не всю знал, и даже не учил ничего. И контрольные работы не сам делал. Зачем лишняя морока? Преподавателю так и говорю: зачем мне сопромат, если мне скоро в рейс на полгода, все равно все забуду. Какой в море сопромат? А он отвечает: вот когда изучишь мой любимый предмет хотя бы на четверть программы, тогда поймешь, зачем он нужен. Прикидываешь? И весь месяц меня мурыжил, вредина. Самое смешное, что через месяц я сам сдал зачет! Прикидываешь? Безо всяких «шпор». До сих пор не верю, как у меня это вышло. Как вспомню, так вздрагиваю. А вообще то, зайди лучше на второй этаж к методистам, они подскажут, где химиков искать.

Видимо, разговор о преподавателях, проявляющих чрезмерную принципиальность и непонимающих студенческую душу, показался друзьям незаслуженно долгим. Они были правы, эти рассудительные украинские хлопцы, они будто догадывались, что собеседник тоже дорожит временем. Импонировало, что парни разговаривали на русском языке, хотя листок на стенде информацию в массы нес на украинской мове. Не это ли, случайно, стало главной причиной отчисления касимовского студента-заочника? Обиделся, наверное.

Вадиму повезло. В методическом кабинете, едва он назвал факультет, на котором касимовский золотых дел мастер грыз гранит науки, молоденькая девушка сразу припомнила и фамилию странного студента, и назвала преподавателей-химиков. Ремов и Гордиенко. Странность поступка Дзюбы, по мнению методистки, заключалась в его неожиданном уходе из института. Оказывается, Дзюба успешно справлялся с учебной программой, никаких задолженностей не имел и никто его не отчислял. Ушел сам. По-английски, не попрощавшись, не уведомив деканат о своем решении. Даже не стал оформлять никакие документы, хотя имел полное право получить диплом о незаконченном высшем образовании. Даже не забрал школьный аттестат. Хорошо хоть через полгода догадался прислать телеграмму, сообщить о своем решении. Разве не странно? Очень странно. Зачем тогда вообще надо было поступать в институт, приезжать на сессии, тратить немалые деньги? Непонятный поступок, словом.

Такого же мнения, как выяснилось, придерживалась не только методистка, а и доцент Гордиенко, делившийся знаниями и опытом с касимовским студентом-заочником.

— Любознательный был студент, — вспоминал Владимир Иванович, когда они с детективом уединились в лабораторном кабинете, — очень любознательный. И очень дотошный. Не успокоится, пока полностью не освоит материал, не поймет все нюансы, не вникнет в тонкости. Многие заочники приезжали на сессию слабо подготовленные и по-настоящему брались за предмет лишь в период сессии. И то не все, некоторые и здесь дурака валяли, считая, что тот предмет им не пригодится, а этот вообще не нужен. Сами решали, что нужно изучать, а что нет. Дзюба смотрел на подобные вещи строго и осваивал всю курсовую программу. К нему ни у одного преподавателя претензий не было. И все же, должен вам заметить, и мне это особенно приятно, любимым предметом у него была химия.

Взгляд доцента потеплел. Успевающего студента всегда вспомнить приятно, а уж тем более студента любознательного, одаренного, для которого твой предмет стал таким же интересным и любимым, как для тебя самого. Одухотворенные и увлеченные ученики — счастье для любого преподавателя, тем более преподавателя в возрасте, когда появляются мысли о необходимости оставить людям свои знания и опыт, не унести с собой в небытие, когда задумываешься о преемнике. На вид Владимиру Ивановичу было далеко за пятьдесят, ростом он был среднего, лицом интеллигентный, в движениях неторопливый и основательный. Видимо, сказывалась и природная интеллигентность, и специальность ученого, привыкшего к мензуркам, опытам и скрупулезной точности. Небольшая усталость, отложившаяся в глазах и появившаяся явно не сегодня, эту интеллигентность только оттеняла.

Слова доцента о приверженности Дзюбы к химии никакого удивления у детектива не вызвали, скорее, он удивился бы, услышав обратное. Осталось понять, в чем проявлялась склонность пожилого мужика именно к химии. Вадим с этого и начал.

— Как думаете, Владимир Иванович, почему эта любовь к химии проявилась у Дзюбы в таком солидном возрасте? На момент поступления в институт ему ведь было сорок с гаком. Не поздно ли? Никоим образом не ставлю под сомнение ваши слова о редких способностях Дзюбы, но где был его талант раньше?

Гордиенко улыбнулся. Улыбка сделала морщины вокруг еще гуще, отчего глаза стали то ли грустнее, то ли еще больше оттенили усталость.

— Талант, молодой человек, вещь капризная. Каждый человек по-своему талантлив, только не каждый талант в себе вовремя обнаруживают, вот в чем дело. А большинство людей и вовсе не обнаруживает и свои истинные способности не используют даже на половину. Это тоже, если хотите, своего рода талант — обнаружить в себе искорку божью, дать ей разгореться, не дать погаснуть, пронести через всю жизнь. Вы лично уверены, что занимаетесь своим делом, что сыск — ваше призвание?

Химика потянуло на философию. Вадим не хотел вдаваться в столь глубокую тему, способную превратиться в долгий разговор, да и речь шла все-таки не о нем, а о плавильщике. К тому же, если честно, у него не было точного ответа на провокационный вопрос. Сыщик он вроде неплохой, и работа по душе, но насчет призвания сказать трудно. Шут его знает, что значит для детектива Ковалева сыск — призвание, смысл жизни или все же просто работа. Вот выйдет на пенсию, завалится на диван, тогда разберется, ошибся в выборе профессии или нет. Сейчас разбираться некогда.

— Не знаю, — честно признался детектив и улыбнулся, — но пока желания менять работу не появлялось. И из стороны в сторону не мечусь, как Дзюба. Странно не то, что он обнаружил свой талант так поздно и взялся за учебу за десять лет до пенсии, странно другое. Почему талантливый человек вдруг бросил институт? Даже про диплом забыл. Разочаровался в своих способностях? Спохватился, что пенсия на носу и никакой карьеры уже не построит? Может, влюбился? Не замечали за ним такого?

Владимир Иванович любовный вопрос воспринял вполне серьезно и без улыбки сказал:

— Не замечал. Он вообще одинокий человек. Я сам узнавал в отделе кадров про его семейное положение, когда он отчислился. Думал, из-за семейных проблем. Оказывается, нет.

Гордиенко вздохнул. Он сам так до сих пор и не понял, что могло подвигнуть способного студента нежданно-негаданно бросить обучение и уйти из института с четвертого курса. Дзюба ошарашил весь преподавательский состав, всполошил весь институт, этот случай обсуждали потом все кому не лень, высказывая самые разные объяснения и предположения, и в конечном итоге сошлись на мнении, что мужик поступил в ВУЗ по ошибке молодости и со временем ошибку осознал. Как ни печально, но в этой шутке была немалая доля правды, и, пожалуй, самая большая доля. Ничем иным подобную глупость не объяснить.

Установившаяся пауза показалась детективу немного затянувшейся, и он снова напомнил о пристрастии своего земляка к химии. Тоже мне, Ломоносов. Касимовский.

— Владимир Иванович, а в чем проявлялись способности Дзюбы в химии?

— Способности? — Гордиенко усмехнулся. — Не способности, молодой человек, а талант! Настоящий талант. Я это сразу увидел, я уже на втором курсе предлагал ему должность младшего научного сотрудника, обещал помочь с переездом в Керчь, решить вопрос с квартирой, я предсказывал ему большое будущее, несмотря на его возраст, но все тщетно! У него были свои взгляды, а какие, я так и не понял. Никто не понял, не только я. Способности… Видели бы вы, с каким воодушевлением он проводил лабораторные работы, как преображался при этом, как радовался каждой удаче! Он был в постоянном поиске. У него была какая-то интуиция, которая компенсировала недостаток образования, у него было чутье, позволяющее определить единственно верное решение. Вполне возможно, что его ждали большие свершения. Вторую таблицу Менделеева не открыл бы, конечно, но имя в научных кругах оставил бы. Говорю это совершенно серьезно.

Гордиенко глянул на собеседника внимательно и запоздало спросил:

— Простите, а что произошло? Почему вы о нем спрашиваете? У Дзюбы появились проблемы?

Врожденная интеллигентность не позволяла ученому предполагать, что проявляемый сотрудником УВД интерес к студенту мог возникнуть на какой-то другой почве, кроме учебной. Ученый и в мыслях, наверное, не допускал, что имя его талантливого ученика, пусть бывшего, пусть выкинувшего столь неожиданный фортель, могло увязываться с чем-то нехорошим. Поэтому и спросил о Дзюбе с таким запозданием. И уж тем более доцент Гордиенко вряд ли допускал мысль о его смерти.

— Дзюба погиб, Владимир Иванович.

— Погиб? — выдохнул Гордиенко, вроде усомнившись. — Когда? Несчастный случай?

Вадим насторожился. Ему показалось, что про несчастный случай доцент не спросил, а вроде как выразил большое сомнение. Не исключено, что Гордиенко допускал другую версию смерти одного из лучших студентов, причем отдавал ей преимущество. Видимо, он достаточно хорошо знал характер Дзюбы, могущий преподнести самые неожиданные сюрпризы, и переживал за его судьбу не только из-за ухода из института, а больше из-за его авантюризма.

Вадим подробно поведал доценту обстоятельства смерти Дзюбы, не утаив ни единой детали, известной следствию. Даже не стал скрывать, что это никакой не несчастный случай, а самое банальное убийство. Доцент сам уже догадался, небось, что из-за несчастного случая за полторы тысячи километров не ездят. Хотя теперь уже нет никакой разницы, как умер Дзюба, случайно или был убит, от этого ничуть не легче. Если бы он тогда настоял, удержал Семена в институте, все сложилось бы иначе. Не удержал. Не смог. Виноват.

Пока доцент переживал горестную новость, Вадим решил прояснить свою догадку и осторожно заметил:

— Владимир Иванович, мне показалось, что вы не поверили в случайность смерти Дзюбы. Почему? Или я ошибаюсь?

Владимир Иванович посмотрел на детектива с удивлением, и вместе с тем с нескрываемым уважением. Он явно не ожидал такой проницательности от собеседника, поскольку сам толком не знал, что думать о причине смерти Семена. И все же детектив прав, и первая мысль, мелькнувшая в голове после страшных слов, была мысль именно об убийстве. Про несчастный случай Владимир Иванович почему-то не подумал. Действительно, почему? Если честно, сам не знает. А детектив это приметил. Молодец.

Такой докопается до истины, но что это изменит? Семену его соображения теперь уже ничем не помогут и к жизни не вернут. Разве лишь помогут следствию. Впрочем, помогут не помогут, а поделиться следует.

— Понимаете, в чем дело, — задумчиво сказал Владимир Иванович, не совсем уверенный в своих соображениях и не скрывая этой неуверенности, — я уже говорил вам о своих переживаниях по случаю странного поступка Семена и очень долго размышлял и думал об этом, пытался понять, что его заставило сделать такой шаг. И не только из-за его одаренности, не потому, что институт лишался перспективного сотрудника, а из профессионального интереса. Мне нужно было понять свои ошибки, которые в отношениях между преподавателем и студентом всегда возможны, чтобы в будущем избежать каких-либо конфликтов. Я проанализировал все наши контакты с первого до последнего дня, вспомнил каждое слово, сказанное в его адрес или услышанное от него, и пришел к весьма неутешительному и любопытному выводу…

Владимир Иванович замолчал. Он или хотел собраться с мыслями, или перевести дух перед заключительным выводом, и Вадим пожалел, что беседа протекает не в кафе, не за чашкой кофе, а в служебном кабинете, где даже воды нет. Впрочем, вода есть, в кране. Так что в учебной аудитории тоже можно общаться, тем более они одни, и никто не мешает. Главное, чтобы у доцента хватило времени до очередной лекции и чтобы не сбился с мысли. А ведь сказать хочет, похоже, интересную вещь. Вадим мысленно поторопил Гордиенко. Тот взгляд детектива понял правильно и испытывать терпение не стал.

— Я пришел к такому выводу, молодой человек, что ваш земляк поступил в институт не для получения высшего образования, не ради диплома, не ради карьеры, в конце концов, а ради совершенно иной цели. Он заведомо не планировал учиться здесь все долгие шесть лет, а набраться образования, ликвидировать, скажем так, школьный пробел, и спокойно покинуть институт.

— Но зачем? — воскликнул Ковалев. — Ради какой иной цели?

Вадим готов был возликовать. Гордиенко в своей догадке был абсолютно прав, более того, он полностью подтверждал предположения детектива. Плавильщик «Цветмета» Семен Дзюба поступил в технологический ВУЗ действительно не ради диплома, не ради высшего образования, а исключительно из-за любви к драгоценным металлам. К золоту. Плавильщик Дзюба поступил в институт и три года корпел над мензурками не из-за исключительной одаренности и приверженности к химическим опытам, не из желания оставить свое имя в научных трудах и работах, а из желания познать некоторые секреты химических сплавов. Вадим припомнил начальника заводского отдела кадров Галину Сергеевну, ее теплые слова в адрес покойного, который, как она поведала, и поговорить умел, и беседой увлечь, и вообще мужиком был интересным. Ее характеристика отзывам Владимира Ивановича не противоречила ни единым словом. Действительно, покойный был личностью заметной, и это при том, что на фоне коллег и сослуживцев никогда не выпячивался. Скорее, наоборот, старался казаться серой мышкой.

Да, детектив готов был ликовать, и теперь для этого были основания. Информация Гордиенко подтверждала версию, что плавильщик Дзюба, он же талантливый, хотя и несостоявшийся химик, играл далеко не последнюю роль в механизме изъятия золота из производства. Если вообще не основную роль. Владимир Иванович совершенно прав, хотя и не догадывается об этом, что плавильщик стал студентом в свои сорок с гаком годиков именно для устранения пробела в познании химии и сразу ушел, когда этот пробел восполнил. Интересно, какой пробел? Какую великую тайну открыл талантливый Менделеев-самоучка в этих институтских стенах, из-за которой забросил образование, не востребовал диплом, забыл однокурсников, преподавателей? Тайна сие велика есть… Разгадать ее — значит разгадать механизм хищения золота на «Цветмете». В этом можно не сомневаться, как и в том, что внимание несостоявшегося ученого уделялось в основном золоту. И все же Вадим решил уточнить этот момент.

— Скажите, Владимир Иванович, у вас предусмотрены лабораторные работы с золотом?

Гордиенко оживился. Он не знал, как понимать наивный вопрос детектива, и если бы не интеллигентность, наверняка рассмеялся бы.

— Вы шутите, молодой человек? Какое золото, если у нас не хватает копеечных реактивов?

Гордиенко не стал приводить полный перечень недостающих реактивов, то ли решил, что это будет слишком долго, то ли не захотел жаловаться «иностранцу» на родное правительство. А может, сомневался в способности милиционера понять суть проблемы.

— А Дзюба?

— А что Дзюба? — Владимир Иванович откровенно удивился, не понимая, каким образом фамилия покойного студента ассоциируется с вопросом о золоте. — Дзюба проводил те же самые опыты, что и другие студенты. С теми же реактивами и материалами. Если желаете, можете ознакомиться с его работами, они находятся в архиве. Пожалуй, это будет нелишне, ибо не все практические занятия проходят под моим руководством, некоторые работы проводят либо другие преподаватели, либо ассистенты.

Предложение доцента выглядело очень интересным. И очень важным. Вадим сразу же вспомнил об Олесе, плавающей сейчас в теплом море, и мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Без нее в лабораторных и прочих экзаменационных работах было бы не разобраться. Как выяснилось, доцент думал о том же.

— Если нужен консультант, не стесняйтесь, — тактично заметил он, — я могу выделить человека.

Вадим улыбнулся:

— Спасибо, Владимир Иванович, помощник у меня есть.

На этот раз Владимир Иванович не удивился и наличие у детектива помощника расценил как серьезность его намерений. И с профессиональным любопытством поинтересовался:

— Что он заканчивал, ваш помощник?

— Московский институт металлов и сплавов, факультет цветных и драгоценных металлов, — важно поведал Вадим, а чтобы у химика не осталось сомнений в компетентности его помощницы, добавил: — Она работает технологом на заводе «Цветмет». Там же, где работал Дзюба.

Гордиенко вздохнул и понуро склонил голову. Вспомнил касимовского студента. Встал, протянул руку:

— Что ж, вам видней. Возможно, Семен действительно по-настоящему интересовался только драгоценными металлами, а не щелочными или щелочноземельными. Прошу простить — у меня лекция. Не забудьте через полчасика заглянуть в архив, я предупрежу их. Всего доброго.

— Спасибо, Владимир Иванович, — искренне поблагодарил детектив и пообещал: — Я обязательно проинформирую вас о результатах дела.

— Буду весьма признателен, — откликнулся преподаватель.

Вадиму показалось, что в словах Гордиенко слышалось сомнение, Гордиенко и сам, похоже, не определился, нужна ли ему достоверная информация о гибели лучшего студента. И вовсе не потому, что хотел забыть о нем, что трехлетнее пребывание касимовца в этих стенах кануло в прошлое, сохранившись лишь в памяти да в архивных бумагах. Гордиенко сомневался, потому что боялся услышать о своем лучшем студенте то, что лучше бы не знать. Он боялся узнать правду.

Наверное, Владимир Иванович знал о Дзюбе все-таки немного больше, чем посчитал нужным рассказать детективу.

Глава 36

Вадим не зря просил вероломную помощницу время от времени переворачиваться под знойным солнцем, он как чувствовал, что та пожадничает, увлечется загаром и непременно обгорит. Так и случилось. По дороге до гостиницы нарушительница пляжного режима еще держалась, не признавалась в оплошности, однако стоило добраться до гостиничного номера, как заохала, запричитала, жалуясь на ожоги и обвиняя во всех бедах Ковалева.

— Ты не просто эгоист, — выговаривала «пострадавшая», развалившись вниз лицом на кровати и не двигаясь, — ты равнодушный и бездушный. Оставил меня, бедненькую, одну, без присмотра, без пригляда. На горячем песке, под палящим солнцем. А я то, глупышка, на него надеялась, в море лишний раз не искупнулась.

Жалобные причитания невозможно было слушать без смеха, а вот красное как у рака тело, особенно спина, вызывало сочувствие. И сожаление. В таком плачевном состоянии большой помощи от «соратницы» ожидать не приходилось, а самостоятельно в лабораторных опусах студента Дзюбы не разобраться. «Соратница» о работе не думала, а продолжала бубнить:

— Утром пошлю маме телеграмму, все ей про тебя расскажу. Выведу тебя на чистую воду.

Вадим сделал большие глаза, показывая, как безмерно он возмущен, и пригрозил:

— А я сообщу Черенкову о твоем безответственном поведении. Вот. Скажу, что ты сознательно вывела себя из строя и таким образом самоустранилась от выполнения порученного задания. В военное время, уважаемая, за подобные проделки отправляли в штрафные роты или вообще отдавали под трибунал. Ясно?

Олеся рассмеялась. При всей строгости и равнодушии со стороны Вадима такой крайности, как трибунал, она все же не ожидала. Отсмеявшись, попросила:

— Что стоишь, что смотришь? Беги в магазин за кефиром. Думаешь меня лечить или нет?

— Думаю, — признался детектив, однако вместо того, чтобы рвануть со всех ног в магазин, зачем-то полез в дипломат. На столике возле телевизора появилась довольно увесистая картонная папка с бумагами и две косметические упаковки. Олеся вытаращила глаза от удивления. Она помнила предостережение Вадима насчет загара, но не могла поверить, что он все время, даже когда был в институте, не забывал о ней. Олеся сама собиралась заранее купить что-нибудь от солнечного ожога, но раздумала, решив, что с ней ничего подобного не случится. А он догадался… Глаза девушки увлажнились от счастья.

— Боже мой, Ковалев, неужели твоя профессиональная предусмотрительность повернулась в мою сторону? Наконец-то. Прямо не верится.

Вадим сохранял строгость. Показал Олесе оба тюбика, спросил:

— Какая мазь лучше?

Олесе было все равно, кажется, ей полегчало уже от одной только заботы.

— Значит, берем бальзам, — решил Вадим и для убедительности прочитал выдержку из инструкции: — Мгновенно успокаивает раздражение, снимает болевые ощущения, охлаждает и увлажняет кожу, максимально уменьшает все неприятные последствия от ультрафиолетового излучения и перегрева. Годится?

— Угу. Годится.

Вадим выдавил из тюбика немного крема, растер и аккуратно, нежно приложился ладонями к лопаткам. Кажется, Олесина спина была горячая, как сковорода, и едва не шипела.

— А теперь потри ножки, — блаженно подсказывала «больная», — вот здесь, теперь здесь… Никогда не думала, что ты такой заботливый. Я даже рада, что обгорела. Теперь помажь мне ручки…

Вадим попытался ее разочаровать и поправил:

— Это не забота о любимой женщине, а стремление как можно быстрей поставить напарника на ноги.

Олеся не поверила. Она хотела перевернуться на спину, чтобы подставить под ласковые руки лицо и грудь, но Вадим не разрешил.

— Лежи и не двигайся. Крему нужно пятнадцать минут, чтобы впитаться. Потом полечим животик и будем как новенькие.

Олеся припала щекой к его руке и твердо пообещала:

— Можешь рассчитывать на меня, напарник! Ради тебя я одна переловлю всех бандитов.

Кажется, Вадим не ошибся с мазью. Бальзам начинал действовать.

— Давно бы так, — скупо похвалил детектив и положил перед ней картонную папку. Олеся медленно повернула голову и разочарованно протянула:

— Уже приступаем? Так быстро?

— А что откладывать? — удивился Вадим, но тут же, впрочем, смягчился: — Ладно, не будем забивать голову разной ерундой на ночь глядя, отложим на завтра. Думал, тебе интересно будет глянуть на эти бумаги.

— А что в них?

Вадим хотел сказать, что в этих бумагах, возможно, кроется тайна хищения золота с ее родного «Цветмета», но промолчал. Пожалуй, будет лучше, если она вначале посмотрит на бессмертные творения талантливого земляка, а потом уже сделает выводы. И заодно просветит неуча-жениха.

— Здесь все лабораторные работы Дзюбы, — пояснил Вадим, вызвав у Олеси нескрываемый интерес, — посмотришь немного? А я пока в магазин смотаюсь, а то холодильник включили, а ничего туда не положили. Что купить на ужин?

Олеся зажмурила глаза. Оказывается, в довершение к лечебному массажу ожидался ужин, приготовленный специально для нее. Блаженство! Сказка продолжалась. Олеся не стала капризничать, не стала заказывать что-то особенное и деликатесное, а доверилась его вкусу. Она будто впервые увидела, что на Вадима можно положиться не только в работе.

— Смотри сам. Сегодня ты дежурный по кухне.

Поход по магазинам занял около часа, в гостиницу «дежурный по кухне» вернулся в половине восьмого вечера. Олеся по-прежнему лежала на кровати, теперь уже на спине, и осторожно втирала в тело чудодейственный бальзам. Вадим хотел сделать ей замечание за самовольное переворачивание, за нарушение лечебных предписаний, но промолчал. От шуток сдерживал странный взгляд, каким Олеся встретила «напарника». Непонятный был у нее взгляд, немигающий, и она сама выглядела разноликой. По таким глазам настроение можно было расценить и как плохое, расстроенное или даже болезненное, и как приподнятое, почти веселое. Вадим обратил внимание, что чудодейственный спасительный бальзам Олеся втирала в тело как-то нехотя, без недавнего задора, вообще вроде не втирала, а просто водила по груди рукой. С ней явно что-то произошло за этот час, пока он отсутствовал. Вадим аккуратно поставил пакеты на стол.

— Что случилось, Олеся? Кто тебя обидел, маленькая моя?

Олеся вместо ответа кивнула головой на раскрытую картонную папку. Неужели причина потрясения крылась в лабораторных работах ее гениального земляка? Что же обнаружилось в этих пожелтевших листках, если больная забыла про свое обожженное тело? Интересно. Вадим взял папку, глянул на страницу и насторожился. «Соединения меди и золота в различных степенях окисления» — было крупно выведено на верху страницы. Далее следовали два или три предложения, и начинались сплошные цифры. Читать дальше Вадим не стал, химия для него была тайной за семью печатями еще в школьные времена, а теперь и подавно представлялась сплошным мраком. Но уже одно лишь название работы колыхнулось в груди, наталкивая на догадку и подтверждая и усиливая прежние подозрения. Неужели золото из технологического процесса изымалось все-таки за счет «излишков», а эти «излишки», в свою очередь, образовывались путем добавления меди? Но это невозможно… Это исключено. О какой меди можно вести речь, если «Цветмет» производит практически чистое золото? Золото с четырьмя девятками. Таких заводов всего три во всем мире. О какой меди в «Цветметовских» слитках можно вести речь, если каждые полчаса заводская лаборатория скрупулезно проверяет процентное содержание золота, и цифры остаются непременными. 99,99 %.

— И что ты здесь увидела? — поинтересовался Вадим. — Что золото может составлять сплав с медью? Об этом даже я знаю. Я даже знаю, что в золоте 583 пробы содержится около шести процентов меди.

Олеся усмехнулась.

— «Цветмет» выпускает чистое золото, а не пятьсот восемьдесят третьей пробы. Он добавлял медь, Вадим! Я уверена в этом. Боже мой, какой ужас… Это чудовищно, Вадим!

Олеся совершенно забыла про ожоги, сейчас она думала не о себе, не о своих проблемах, а о заводе. Заводские преступники дважды обкрадывали государство: первый раз, когда воровали золото, и второй раз, когда добавляли медь в технологический процесс и снижали качество выпускаемой продукции. Выходит, какая-то часть слитков хотя и несла на себе маркировку с четырьмя девятками, но этим девяткам не соответствовала. Действительно, чудовищно. И по замыслу, и по исполнению. В такое трудно поверить.

— Но это невозможно, — сказал Вадим, озвучивая свои сомнения, — ты же сама говорила, что заводская лаборатория не дремлет и каждые полчаса снимает пробы. И все чин чинарем. Может, у преступников были соратники среди лаборантов?

Олеся вздохнула:

— Может быть. Всякое может быть…

Она готова была заплакать. От гнева на расхитителей, подставивших под удар имена всех заводчан, от своего бессилия что-то исправить и вернуть назад, от стыда за то, что работала рядом с преступниками и ни о чем не догадывалась. Ее состояние было хорошо понятно.

— Успокойся и не расстраивайся, — строго заметил Вадим, — ты свое дело сделала, ты помогла вернуть государству почти два пуда золота, а это настоящий подвиг. В военное время за такие героические дела представляли к награде. Будь у меня орден, прямо сейчас, лично повесил бы тебе на грудь.

На этот раз Олеся даже не улыбнулась. Кажется, она вообще утратила способность улыбаться и никак не могла поверить в мрачную реальность заводских событий. Единственное, в чем девушка не сомневалась, так это в способностях Дзюбы.

— И как он до такого додумался? — сокрушалась она. — Как простой плавильщик мог задумать и длительное время совершать то, что не мог раскрыть ни один профессор? Ведь Аким Павлович с кем только не консультировался по этому вопросу, к каким только ученым не обращался, и никому из них не пришло даже в голову, что в технологический процесс добавляется медь…

Действительно, никто из ученых мужей до такой мысли почему-то не дошел. Может, как раз из-за ее простоты, сравнимой с глупостью? Для опытного специалиста не представит никакой сложности разбавить золото небольшой порцией меди, не говоря уж про специалиста такого уровня, как, скажем, преподаватель КМТИ Владимир Гордиенко. Пара пустяков. Вадим невольно вспомнил, как Гордиенко во время вступительных экзаменов в институт, когда туда поступал его сын, уезжал из города. Уезжал, чтобы не дать злопыхателям повода посудачить о его порядочности. Уезжал, потому что дорожит своим именем. Об этом поступке ученого будут долго помнить и в институте, и вообще в городе, хотя многим он наверняка показался странным, даже непонятным, особенно в свете современных жизненных приоритетов и ценностей. Таким людям невдомек, что доброе имя ценно всегда и во все времена, какими бы эти времена не были. Не потому ли никто из ученых, к кому в разное время обращались директор «Цветмета» Кузьмин и детектив Ковалев, не смогли разгадать простой задачки, потому что их мозг, их разум, их знания всегда служили добру, созиданию, а не злу, не преступным замыслам? Именно поэтому. Никто из ученых не мог даже подумать, что в технологический процесс производства золота можно вмешаться с целью воровства этого золота, а не с целью улучшения процесса. Ученые прикидывали количество поступившего на переработку драгоценного сырья, его точный вес, точное процентное содержание золота в нем и выводили цифры ожидаемого конечного металла с четырьмя девятками. Их теоретические расчеты совпадали с практическим результатом до нескольких граммов. О каком воровстве могла идти речь? Ну и Дзюба, ну и сукин сын…

Вадим усмехнулся и продолжил свои мысли вслух:

— Хорошо, допустим, что Дзюба добавлял медь. Но зачем все-таки ему нужен был институт? Или для того, чтобы научиться проводить подобную реакцию, нужно три года изучать химию? Неужели это так сложно?

Мнение Олеси по этому вопросу было очень важным, и Вадим мысленно поблагодарил ее за согласие поехать в Керчь. И судьбу тоже. Трудно сказать, догадался бы он о меди, если б не Олеся. Наверное, догадался бы, но только когда? Как до утки — на третьи сутки. Можно представить, как удивится Алексей, когда обо всем узнает. Надо сейчас же ему позвонить, обрадовать, ошарашить. Разобраться с последним вопросом и сразу позвонить.

— Сама по себе реакция простая, — пояснила Олеся, для которой интерес детектива был хорошим поводом отвлечься от тяжелых мыслей, — по крайней мере, трех лет обучения не заслуживает. Сложность в том, что медь нужно не просто добавлять, не просто на глазок, а строго определенное количество. Понимаешь, каждая плавка просчитывалась заранее, исходя из количества и качества заложенного сырья, и меди нужно было добавить ровно столько, чтобы совпало с весом анода, который похищался из ванны. А это примерно четыре килограмма восемьсот граммов. Вот и думай. Для этого мало быть плавильщиком, для этого нужно быть химиком, причем большим профессионалом. И еще, Вадим, что интересно… Лаборатория проверяет качество продукции каждые полчаса, итого шестнадцать раз за смену, и ни разу Дзюба не попался! Представляешь?

Вадиму показалось, что Олеся намекала на причастность к воровскому процессу кого-то из лаборантов. Однако Олеся говорила совсем о другом.

— Он не мог попасться, — просвещала она своего неученого жениха, — потому что прекрасно знал время, когда нужно добавлять медь! Поэтому, милый мой, лаборанты ни при чем, они всегда получали качественные слитки. Для этого он и учился в институте, чтобы не просто изучить реакцию соединения золота и меди, а управлять ею! Дзюба в любой момент мог изменить течение реакции, он мог варьировать качество продукта. Представляешь? Вот что он искал в институте и сразу отсюда сбежал, лишь только понял суть процесса. Ну и хитрец.

Ее голос представлял полный набор оттенков, в нем звучало и переплелось удивление, возмущение, восхищение. И, безусловно, радость. Из истории «Цветмета» негативную страницу уже никогда не вычеркнуть и не удалить, но их сегодняшний успех поможет не допустить повторения подобного безобразия.

Вадим наклонился к Олесе, поцеловал. Она это вполне заслуживала. И даже больше, если бы не обожженное тело.

— Я обязательно доложу руководству о твоем вкладе в операцию, — совершенно искренне пообещал детектив, — в наше время за такие подвиги дают медаль. Настоящую.

Олеся хмыкнула. Обещание «напарника» походило на шутку, хотя Вадим выглядел очень серьезно и на этот раз, похоже, вовсе не шутил. Олеся разочарованно протянула:

— Всего лишь медаль… А орден нельзя, Ковалев?

Она шутила и толком не понимала истинную цену своей подсказки. Не подсказка, а открытие. Впрочем, не понимал этого пока и Ковалев, и особо над этим не размышлял. Будет день — будет пища. Следствие во всем разберется и каждому воздаст по заслугам. Одним — ордена и медали, другим — суд и нары. Пора звонить Алексею.

Черенков отозвался быстро, словно ждал звонка. В принципе ничего удивительного в этом не было, Алексей ждал новостей из Керчи с момента отъезда туда Ковалева. Правда, такой новости он явно не ожидал, а потому, наверное, первым делом спросил не про новости, а про Олесю. Молодец, что беспокоится о своей землячке. Вадим подмигнул Олесе и радостно поделился:

— Она молодец! Готовь магарыч. Если б не она, ковыряться нам с тобой в этом металле до Нового года. Потом расскажу, а пока слушай и запоминай вот что: завтра с утра займись «Цветметом»! Проверь все запасы меди, которые завод получал за годы своей работы, начиная с самого первого дня, проверь, сколько потрачено, когда и на какие цели, и обязательно установи, сколько меди имеется в настоящий момент. Дошло? То-то же. Да, именно так и получается. Вот когда установим, сколько меди ушло на бесхозные нужды, вот тогда и будем знать количество похищенного золота. Ну, понятно, что примерно. Как там Друмов, никого не признал? Признал? И Ломтя, и Щепихина? Молодец, старый. И ты тоже молодец, это не обсуждается. И вот еще что, добрый молодец: Щепихина пора брать. Завтра же. В СИЗО от него меньше зла будет. Только аккуратно. Насчет нашей с ним «дружбы» не волнуйся, разберемся. Приеду, и разберемся. Кого? Осинного и компанию? Их пока не тормоши, пока не до них, пусть посидят, потомятся. Завтра же и выезжаю. Все, пока.

Вадим положил трубку и покосился на погрустневшую Олесю. Последние слова об отъезде восторга в ее душе не вызвали. Вадим виновато развел руками:

— Так надо, Олеся. Сама знаешь, какая непростая ситуация в Касимове, а Алексей там один.

Девушка вздохнула:

— Я понимаю…

Однако, судя по голосу, по выражению глаз, решение Вадима она хотя и понимала, но соглашаться не хотела. Не успели приехать, она еще не успела накупаться, наплаваться вдоволь в море, не загорела ничуть, а уже надо уезжать. Успела только обгореть. Неужели нельзя задержаться хотя бы на один день? И номер, между прочим, оплачен на трое суток вперед.

— Если хочешь, оставайся, — предложил Вадим, — боязно, правда, оставлять тебя одну, такую непослушную, но не пропадать же отпуску. Не испугаешься?

Предложение получилось компромиссным и, с одной стороны, выглядело очень заманчивым, а с другой — очень обидным. Ишь, оставайся. Будто она сама напросилась в эту поездку, будто вообще ему чужая. Или обуза какая.

— Оставайся, — Вадим уже не спрашивал, не советовал, а доводил до «напарницы» свое окончательное решение, — за неделю, бог даст, ничего не случится. Только обещай вести себя послушно и аккуратно. Это не просьба, это — приказ. Ясно?

Олеся шмыгнула носом, заморгала глазками:

— Ясно. Ты будешь по мне скучать? Будешь меня ждать?

Непростой вопрос на самом деле оказался не таким уж и сложным.

— Буду, — пообещал Вадим, — и ждать, и скучать.

И пообещал, надо сказать, твердо. Так твердо, что сам удивился. Уж не жениться ли он собрался?

Глава 37

Черенков не поскупился ни временем, ни бензином и приехал встречать Вадима в Рязань. И подкатил на своей «девятке» прямо к вокзалу. Правда, сказал, что в областной центр приезжал якобы по делам и заодно вспомнил о «курортнике», вот и решил прокатиться на вокзал. И лишь по дороге в Касимов сознался, что приезжал специально за Ковалевым. Боялся, что детектива перехватят коллеги из УВД и не отпустят, пока не выведают все подробности и обстоятельства дела. Это может растянуться до утра, а у них каждая минута на особом счету, им транжирить время непозволительно. Поэтому, видимо, Алексей не стал заострять внимание на неджентльменском поступке детектива, оставившего Олесю на произвол судьбы, хотя не отметить сей вопиющий факт не смог.

— Оставил Олесю в Керчи? — возмутился Алексей. — Одну? В чужом незнакомом городе? А если с ней что-то случится? Ты думаешь жениться или нет?

— Думаю, — заверил Вадим и переключил разговор на касимовские события, — что там у нас по медному делу?

Медное дело в цепочке воровства на «Цветмете» представлялось на этот момент самым важным звеном, на фоне которого меркнул даже арест Щепихина. Без меди вся цепочка может рассыпаться. Накроется медным тазом, если называть вещи своими именами. Убоповец не стал утомлять коллегу большими цифрами, к тому же он сам из всего количества меди, когда-либо поступавшей на завод или расходовавшейся на всякие цели, запомнил только одну цифру, да и ту на всякий случай написал на листке. Этот листок Алексей и протянул Ковалеву. Детектив развернул и изумленно вздернул брови. На листке было написано 472. Цифра как цифра. Смысл ее Вадиму был хорошо понятен, и все же он переспросил:

— Это пропавшая медь?

— Она самая, — бодро подтвердил Алексей, — целый день проторчали вчера с ребятами на заводе, всю медь, находившуюся на заводе, пропустили через весы, просчитали все поступления и все затраты, и выяснили недостачу в 472 килограмма. Никто не знает, куда, когда и на какие цели ушли эти килограммы. Центнеры, если точнее. Прикидываешь?

Вадим прикидывал и так, и эдак, и с трудом верил, что пропавшие с завода почти полтонны меди никуда не пропали, а ушли в дело. В технологический процесс изготовления золота. Неужели преступники похитили почти полтонны золота? В такой размах трудно поверить. А поверить придется. Хотя бы по закону сохранения массы вещества, суть которого примерно такова: сколько убавится у одного тела, столько прибавится у другого тела. Применительнок их случаю закон гласит примерно так: на сколько килограмм убавится медная болванка, бесхозно лежащая где-нибудь на заводской территории, на столько же килограмм прибавятся потом золотые аноды, служащие сырьем для изготовления золота. И эти лишние золотые килограммы преступники спокойно изымали из производства взамен вложенных медных.

Вадим с сомнением покачал головой.

— Неужели с «Цветмета» похищено полтонны золота?

Его сомнения Алексея удивляли. Убоповец широко улыбнулся и уверенно изрек:

— Это как минимум. Уверен, реальная цифра намного выше. Надо хорошенько потрясти твоего кореша Щепихина, уж он-то наверняка знает истинные масштабы воровства.

Насчет осведомленности «кореша» Вадим не сомневался.

— Как он, пришел в себя после ареста?

Алексей пожал плечами:

— А что ему волноваться, имея за спиной влиятельного рязанского друга? К тому же Щепихин пока не арестован, а только задержан. Представляю, как он расстроится, когда узнает о твоем вероломстве. Придумал, чем объяснишь отказ от сотрудничества? Бандиты ведь тоже знают цену слову, тем более бандиты крутые. Если хочешь, вали все на меня. Скажи, бестолковый Леший испортил картину.

Вадим усмехнулся. Он не привык валить свои проблемы на плечи друзей, такого обычая в его правилах до сих пор не было. И никогда не будет. Но Черенкова заверил:

— Так и скажу. Как только приедем, сразу и скажу.

Алексей недоверчиво покосился в его сторону. Не поверил, наверное. И правильно сделал.

Вторая встреча несостоявшихся компаньонов Щепихина и Ковалева произошла не в баре, не за щедрым столом и не в безмятежной обстановке, как в прошлый раз, а в кабинете Черенкова. На этот раз общение между рязанским детективом и касимовским авторитетом носило строго официальный характер и, более того, грозило перейти в допросы. Плавно и незаметно. Щепихин это прекрасно понимал, хотя в столь мрачное развитие событий категорически не хотел поверить. Авторитет не мог в это поверить, потому что хорошо помнил результат переговоров в «Погребке», и в памяти детектива тоже не сомневался. Сто двадцать пять тысяч баксов, о чем они тогда сговорились, не та сумма, о которой можно забыть и отказаться. Тем более так быстро. О предательстве подполковника Щепихин даже не думал и не допускал такой мысли. Менты хотя и большие мастера на всякие гадости, на всевозможные двойные игры, любители операций с участием «кротов» и тому подобным проделкам, но делают это тайно, скрытно, а не так явно, как поступил Ковалев. Ковалев не дурак, чтобы не понимать, чем грозит подобная шалость в отношениях с криминальным авторитетом. Смертью грозит. И то обстоятельство, что он, самый крутой авторитет Касимова и его окрестностей задержан и находится в камере, не более как случайность и недоразумение. Просто Леший воспользовался отсутствием детектива и лишний раз решил показать норов. Выскочка.

С такой мыслью Щепихин переступил порог черенковского кабинета и облегченно перевел дух, увидев за столом детектива. Сергей Павлович даже решил, что детектив прервал поездку именно из-за этого ареста и вернулся в Касимов специально из-за него. Навести порядок, растолковать непутевому Лешему суть вопроса, объяснить, кто в этом городе настоящий хозяин. Молодец, подполковник, слово держит. А Лешему давно бы пора мозги вправить, чтобы не портил жизнь предприимчивым людям, а то так и уйдет на пенсию с мозгами набекрень. Обнадеживающую мысль подкреплял тот факт, что хозяин кабинета сидел в сторонке на диване, пребывая на вторых ролях, и на рязанца смотрел вроде как виновато. Видимо, получил хорошую взбучку. Чует кошка, чье мясо съела. Давно бы так. Щепихин расправил плечи, шагнул к стулу напротив детектива и без приглашения сел. Он готов был услышать от Лешего извинения за вчерашний «наезд», за проведенное в камере время, за свою испорченную репутацию. Если честно, Сергей Павлович эти извинения готов был принять. Ради сотрудничества с Ковалевым можно забыть и не такие пакости, тем более сейчас речь идет о собственной свободе.

Сергей Павлович удивился, когда Леший встал и направился к двери. Извиняться он, похоже, не спешил. Или вообще не хотел, или предоставлял это щекотливое дело своему коллеге.

— Беседуйте без меня, — буркнул Черенков, берясь за ручку двери, — не буду мешать.

Щепихин решил, что это тоже неплохой вариант, хотя и похуже, чем извинения убоповца.

Еще Босса смущал взгляд детектива. Тяжелый был у Ковалева взгляд, хмурый какой-то, настороженный. Детектив выглядел растерянным, и это казалось непривычным.

— Что случилось, Вадим? — Сергей Павлович решил взять инициативу в свои руки. — Почему меня задержали? После твоего отъезда Леший как с цепи сорвался, весь город на уши поставил. Ты объяснил ему суть вопроса? Или хотя бы намекнул, что к чему?

Вадим отодвинул в сторону папку с бумагами, потер крышку рукой, смахивая какие-то крошки, и навалился на стол локтями. И при этом не спускал с собеседника глаз. Сергей Павлович почувствовал смутную тревогу. Ковалев собирался что-то сказать и не решался. Прошло, наверное, не менее полминуты, когда детектив наконец-то произнес:

— Плохие дела, Сергей…

В груди Сергея Павловича что-то екнуло. Лучше бы уж Ковалев молчал и вообще ничего не говорил. Тем более таким официальным тоном. Неужели все-таки мент вел с ним двойную игру, разводил как последнего лоха? Щепихин недобро прищурился и повторил:

— Что случилось?

Правильней сказать, Щепихин не спрашивал, а требовал. При таком повороте событий следовало ждать напоминания разговора в «Погребке», и Вадим был к этому готов. Детектив хорошо понимал, что Щепихин хотел знать не причину, из-за которой загремел в «кутузку», а почему это безобразие после их сговора вообще стало возможным. Для такого вопроса у Щепихина были все основания, поскольку между соратниками нет и не может быть никаких недомолвок. А они соратники, они обо всем договорились и дали друг другу слово. Забыл, мент? Память короткая стала или вообще не думал ни о каком сотрудничестве, а уже тогда выстраивал гадости против Щепихина? Берегись, мент, если так.

— Все плохо, — мрачно уточнил Вадим, откинувшись на спинку кресла и сцепив руки на груди, — так плохо, что хуже быть не может. Боюсь, кранты тебе.

Щепихин вскочил со стула:

— Мне? Кранты?! И это после нашего разговора в «Погребке»? Забыл, о чем мы там договаривались? Забыл, что обещал? Подставить меня решил, подполковник? За лоха меня принял?

Ковалев оставался в прежней позе со скрещенными на груди руками, хотя разгневанность «соратника» откровенно удивляла. Чего бы Сергею Павловичу возмущаться, если за ним ничего нет? Или так болезненно воспринял догадку о возможном «предательстве» соратника? Авторитет даже мысли, видимо, не допускал, что с ним кто-то может так некрасиво поступить. Да, это может привести в бешенство. Пожалуй, нужно немного утихомирить его порыв, чтобы не накалять обстановку.

— Я все помню, — жестко заметил детектив, — каждое слово помню. И сто двадцать пять штук баксов, и свое обещание. И своему слову цену знаю, в отличие от тебя. А вот ты кое-что забыл.

Щепихин вытаращил глаза и опустился на стул.

— Что я забыл?

Судя по решительному взгляду Щепихина, детективу предоставлялась последняя возможность объясниться за соглашение в баре, за обещание не поднимать в тихом Касимове никакого шума. А оно вон как повернулось, шум поднялся не то что на весь Касимов, а на всю область. На всю Россию. Пальцев на руках-ногах не хватит, чтобы перечислить понесенные группировкой потери. Ушли в мир иной «химик», капитан Бобровский, Настя, Хворост с двумя братанами, на очереди Гриша Нога. Арестованы Ерема и Ломоть, на очереди Монтана. Его наверняка заметут, если не успеет смыться. Сам Щепихин тоже в «кутузке», хотя пока не арестован, а просто задержан. Какая на хрен, разница, если менты в любой момент могут предъявить ордер на его арест. Уже пишут, может. А сколько других людей пострадали за последнее время, и все из-за этого подполковника? А сколько еще пострадают, ведь следствие только началось. Принесла же нелегкая этого мудака на их беду.

— Так что, говоришь, я забыл?

Щепихин решил придерживаться единственно верной тактики и категорически отрицать какую бы то ни было причастность к кражам золота. У ментов на него ничего нет, кроме арестованных братков. Но их еще надо разговорить, а это непросто сделать. Братаны будут молчать как рыба об лед.

— Тогда в баре ты забыл сказать, что не полностью контролируешь ситуацию, — поведал детектив, — «все схвачено, все под контролем»… Какой, на хрен, контроль, если твои братки тянут одеяло на себя сильней лебедя, рака и щуки? Если б я знал, что у тебя такой разнобой, что в группировке твой авторитет чуть повыше нуля, то вообще не стал бы с тобой говорить. Да, я обещал не копать глубоко, да, обещал обойти твою кормушку стороной и лишь создать видимость расследования, но мне пришлось это сделать! Ты сам в этом виноват. Какую халатность в расследовании можно допустить, когда в течение нескольких дней твои «ликвидаторы» нагло и цинично убивают несколько человек? Перечислить?

Щепихин вздернулся плечами, решительно отмежевавшись от подобных страстей-мордастей. Он слышал что-то об этих бедах, но не имеет к ним никакого отношения. Вадим его молчанию не придал никакого значения и убийственным тоном продолжал:

— О каком поверхностном расследовании можно говорить, когда твои безмозглые бараны средь бела дня раскатывают по району с десятками килограммов ворованного золота? Когда взвешивают ворованные слитки на магазинных весах на глазах чуть ли не всей деревни? Как, скажи мне, я мог не заметить подобного идиотизма, если об этом уже знал начальник УВД? Знаешь, кто его проинформировал? Бабушки-пенсионерки. Ты слышал когда-нибудь такой анекдот? Лично я не слышал. Старушки и те догадались, когда увидели на весах махину золота, что тут что-то не так. Мог, скажи мне, руководитель оперативного отдела подполковник Ковалев не заметить то, что заметили бабушки-пенсионерки? Мог или нет?

Щепихин усмехнулся. Он не оспаривал, что наблюдательность детектива не уступала наблюдательности деревенских старушек, но не понимал, о чем конкретно идет речь. Щепихин догадывался, что речь идет о том самом мухинском золоте, за которым наведывались Нога с Настей, но ни о какой деревне, ни о каком магазине и тем более ни о каких весах ничего не знал и не предполагал. Может, Монтана облажался и прошел мимо такого случая? Вряд ли. Значит, речь идет о других людях, о другой деревне, а не Мухино. Выходит, до такой дури дошли не его пацаны. Какое никакое, а утешение. Действительно, идиоты, сами себя в ментовку привели. Подполковник прав, такой беспредел без внимания не оставишь. Как и убийство «химика», стрельбу-пальбу в «Погребке», а это уже, крути не крути, а на его совести. Послушал, дурак, Ногу, пошел у него на поводу, вот и лопухнулся дальше некуда. Жаль, что не успели эту мразь отправить следом за Настей. В принципе оно и к лучшему, будет кого сдать ментам, если уж совсем невмоготу станет. Да, Ковалев прав, много они дров нарубили, захочешь обойти, не получится.

— Думаю, бабушкам до тебя расти и расти, — миролюбиво пошутил Щепихин и поинтересовался: — Кто эти придурки?

Этими придурками были Юрий Осинный, его любовница Глафира и рецидивист по кличке Дутый. Называть их детектив не стал, все равно их имена Щепихину ничего не скажут. Ломтя, естественно, тоже не назвал, но совсем по другой причине.

— Ты их не знаешь, — уклонился от ответа детектив и успокоил: — Не твои, не волнуйся.

Щепихин хмыкнул. Хотел сказать, что среди его братков таких недоумков нет, и осекся. Есть у него недоумки, и не хуже тех «весовщиков». И он сам недалеко от них ушел. Иначе не загремел бы в «кутузку». Не предполагал, что попасть сюда не так уж сложно, теперь надо мерковать об обратном пути.

— Что посоветуешь? — спросил Щепихин, признавая тем самым правоту детектива. — Что у следствия есть против меня?

Вадим снова оперся локтями на стол. Интересный складывался у них разговор и совсем не походил на допрос. Щепихин спрашивал напрямую, по-дружески, и рассчитывал услышать конкретный и участливый совет. Они хоть и не стали соратниками, а Босс хотя и угодил за решетку, но детектив действительно не дал повода усомниться в своей порядочности. Виной всех неудач стали обстоятельства, или звезды неправильно расположились на небосклоне, или карта не легла, или потусторонние силы вмешались. Не зря начальника касимовского УБОПа Лешим кличут.

Первые слова подполковника обнадежили.

— Конкретно против тебя ничего нет, — успокоил детектив, но тут же опечалил, — но все материалы следствия так или иначе касаются тебя, и в каждом случае видна твоя рука. Много глупостей ты наделал, Сергей, очень много. Так много, что я удивляюсь, как ты вообще мог создать и держать в руках такую группировку. На кой хрен, скажи, понадобилось устранять Дзюбу? Неужели не понимал, что убийство плавильщика не только взбудоражит следствие, но и может подсказать интересную версию насчет краж золота на «Цветмете»? Могу спорить, что до такой глупости ты дошел не сам, а по чьей-то подсказке. Я не спрашиваю, кто именно подсказал, но со стороны советчика это была не глупость, а хорошо продуманная акция. Он подставлял тебя! Очень крепко подставлял. Во-первых, давал следствию наколку и выводил нас на всю твою команду. Для чего, как думаешь? Для того чтобы препроводить тебя в камеру или еще дальше, а самому занять освободившееся место. Во-вторых, он посеял в группировке вражду, в результате которой убиты Бобровский и Николаева, арестован ты сам и твой личный водитель Ерема, он же киллер, арестованы трое перекупщиков золота и сутенер Ломоть, личность тоже интересная в свете последних событий. Я уж не говорю про зверское убийство твоего перекупщика Хвороста и двух его подельников. Убедительный список? И это еще не все, еще сколько интересного всплывет в ходе расследования, когда арестованные начнут давать показания. А следствие, по сути, только начинается. Вот и посуди, что у следствия есть против тебя и что тебе предпринять, чтобы облегчить свою участь.

Речь получилась немного длинноватой, но Щепихин выслушал детектива с неподдельным вниманием, вникая в каждое слово, и ни разу не возразил, не усмехнулся и не перебил. Что возражать, если подполковник абсолютно прав, от первого до последнего слова. Самое печальное в том, что сыщик совершенно верно обрисовал всю подоплеку мрачных событий, сложившихся вокруг группировки и «Цветмета». Прямо по полочкам разложил. А как верно раскусил Гришу Ногу… Можно подумать, Гриша тоже арестован и уже дал показания. И даст ведь, признается ведь, если попадет в «кутузку». Гребаный советник. Крыса дешевая. Иуда. А он ему доверял, глупец.

А что будет, если эта гнида останется на свободе? Займет щепихинское место, вот что будет. Точно, займет. Более того, изыщет все возможности, чтобы бывший Босс задержался на нарах как можно дольше. Так что Ковалев прав, предлагая подумать о своей судьбе. Действительно, пришло время думать. И говорить, пока не поздно. Щепихину стало неуютно от мысли о сотрудничестве со следствием, как-то не по себе стало. Босс даже застыдился секундной слабости и хмуро буркнул:

— Давай отложим этот разговор. Всему свое время.

Ковалев не стал возражать, и тем более настаивать. Он хорошо понимал, что Щепихин хочет взять паузу, выждать некоторое время, вникнуть в ситуацию, которая начнет складываться вокруг его имени в ходе следствия, и уже потом принять решение о своем поведении. Или все отрицать, или во всем признаваться.

Третьего, как говорится, не дано.

Из Касимова рязанские оперативники уехали в полдень, как ни пытался Черенков уговорить Вадима задержаться и отложить отъезд на завтра. Он шел следом за другом к джипу и назойливо повторял:

— Задержись до завтра, что тебе стоит? Проводи ребят, а сам оставайся. Конец света не наступит, если явишься в управление утром. А вечером баньку организуем. Похлеще, чем в прошлый раз. Ну что, звонить Ивану Григорьичу насчет бани?

В таких переговорах парилка была весомым доводом, чтобы убедить детектива задержаться в Касимове до утра, и Черенков бил по самому уязвимому месту. Однако Ковалев отверг все уговоры, в том числе и самый главный козырь гостеприимного касимовца.

— В другой раз, — пообещал Вадим, — и баня, и рыбалка, и охота. Разберемся с золотоношами и оторвемся по полной программе.

Черенков вздохнул. Он уже настроился на сегодняшний отдых, и не только попариться, расслабиться после непростого дела, а и поговорить-потолковать о подробностях. Бойцы должны помнить минувшие дни, и помнить хорошо, в деталях. Тем более следствие по делу группировки Щепихина далеко не закончено, все еще впереди — многочисленные допросы, показания-признания арестованных на этот час преступников, и к этим мероприятиям нужно подойти во всеоружии. Ладно, в другой раз, так в другой раз.

— Будьте свидетелями, — наказал Черенков помощникам детектива, двоим бесшабашным «рокерам», — сами тоже приезжайте, природой нашей полюбуетесь. Видите, какая красота?

Убоповец повел рукой на серебристые ели, некогда им самим высаженные и выращенные, на цветущие кусты черемухи неподалеку от здания милиции, вдохнул полной грудью весенний воздух и авторитетно заметил:

— В Рязани такой благодати нет. Приезжайте, не пожалеете.

— Вы приглашаете в гости, Алексей Иваныч? — недоверчиво поинтересовался один из «рокеров», тот самый лейтенант Николай Быков, проявивший себя в баре «Погребок». — Или просто хвалите свои красоты?

— И приглашаю, и хвалю, — уточнил Черенков, — почему не похвалиться, если есть чем. Вода немного прогреется, и приезжайте.

— И не забудьте прихватить побольше денег, — без улыбки и вполне серьезно посоветовал Вадим.

Касимовец на шутку не обиделся, лишь укоризненно покачал головой. И упрекнул:

— Не волнуйся, худо-бедно, а на пару бутылок к ухе наскребем. Невест хороших вам подыщем, касимовские девчата самые лучшие во всей России, хотя некоторые несознательные женихи относятся к ним несерьезно, и мало того, что забывают, так еще отвозят на чужбину.

Намек адресовался детективу, изо всех четверых никто свою невесту, кроме него, на чужбину не отвозил и не оставлял там в одиночестве. И все же упрек звучал не совсем справедливо, ибо про Олесю Вадим никогда не забывал.

Разве лишь иногда. Разве лишь на минутку.

Сапожок — Касимов — Рязань, 2004 год.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37