На грани [Юрий Лантан] (fb2) читать онлайн

Юрий Лантан На грани

Я не помнил, как очутился на мосту. Наверное, гулял по городу? Утренний свет сочился сквозь ветхий саван облаков, сырой ветер холодил кожу. Казалось, я впервые в жизни дышал полной грудью, и от затхлого запаха реки кружилась голова. Я почувствовал на себе взгляд и обернулся.

У противоположной ограды моста замерла девушка в легком платье, джинсовой куртке и кедах. Она смотрела на меня со странной смесью удивления, восторга и испуга.

– Привет, – осторожно проговорила девушка. Плечи ее подрагивали – то ли от холода, то ли от волнения. Темные волосы развевались на ветру. Тонкая рука, согнутая у живота, держала красный блокнот.

– Привет. – Я замер, изумленный звуком собственного голоса: он показался мне фальшивым. – Мы знакомы?

– Нет, но… – неуверенно начала девушка, а затем, словно набравшись смелости, выпалила: – Я Нина. А ты…?

В голове всплыло имя, и я, чуть замешкавшись, ответил:

– Антон.

Нина кивнула. Ее бледное лицо дернулось в мимолетной улыбке.

– Рада знакомству, Антон. И давно ты здесь… стоишь?

Я посмотрел на часы. Стрелки показывали 7 часов 7 минут.

– Не помню, – я растерянно улыбнулся, смущенный своей забывчивостью. – Даже не знаю, зачем сюда пришел.

– Наверное, загадать желание? – Нина подошла ближе, и я рассмотрел сухие губы, покрытые трещинками, и серые тени у глаз. – Ты ведь понимаешь, что это за место?

Я огляделся. Мы стояли в центре короткого пешеходного моста, перекинутого на пересечении двух узких каналов в гранитных оковах. Рядом и чуть вдали виднелось еще несколько мостов – я насчитал шесть штук. Деревья и невысокие старинные здания, раскрашенные в пастельные тона, ютились на набережной. За ними возвышался собор с тусклыми куполами.

– Это Семимостье. – Нина не сводила с меня темных глаз. Ее близость дарила тепло и тревогу. – Самое загадочное место города. Здесь из одной точки видно сразу семь мостов. В Питере есть легенда: если на Семимостье загадать желание в семь часов семь минут седьмого числа седьмого месяца, то оно обязательно сбудется.

– И ты загадала?

– Да. – Нина улыбнулась и отвела взгляд.

– Оно сбылось?

Нина рассмеялась, и глаза ее ярко заблестели.

– Похоже на то! – Она убрала блокнот в карман куртки, взяла меня за руку и потащила с моста. – Идем, я покажу тебе город!

* * *

Казалось, все дни слились в один. Каждое утро я просыпался на матраце в пустой комнате: голые стены, белый потолок, стылый воздух. Я принимал душ и плелся к шкафу в прихожей, где висел нехитрый набор одежды – пара джинсов и несколько черных футболок. «Тебе идет темный цвет», – говорила Нина, и всякий раз, натягивая футболку, я вспоминал ее слова.

Далее завтрак – всегда один и тот же. Я вытаскивал из холодильника миску с молоком, в котором плавали куски сырого мяса, садился за стол и медленно пережевывал жилистые ошметки. Ни о чем не думая, я таращился на стену в коросте облезлых обоев. Когда к горлу подкатывала тошнота, я шел в туалет и выливал остатки молока и мяса в унитаз.

И так – каждое утро: пробуждение, душ, завтрак. Бесконечный цикл, разорвать который могло только одно событие – встреча с Ниной.

Я дышал ради нее. Нина целиком поглотила мое существование, и в какой-то момент я осознал, что только рядом с ней чувствую себя живым. Когда она держала меня за руку, все обретало смысл и ясность.

Ежедневно мы встречались на Семимостье, а затем шли куда глаза глядят. Гуляли по городу – по его паркам, аллеям и дворам. Обнимались. Смеялись. Кормили уток. Встречали закаты на набережных. Но каждый вечер расходились в разные стороны: Нина – к себе домой, а я – в свою холодную конуру. Ночь становилась временем, проведенным впустую − без Нины. Проваливаясь в глухую черноту, я думал лишь о том, как поскорее вновь ее увидеть.

Однажды, когда мы сидели на берегу залива и любовались последними всполохами умирающего солнца, я сказал:

– Не хочу, чтобы заканчивался день. Ты снова уйдешь.

– Завтра уезжает моя сестра. – Нина положила голову мне на плечо. – Ты можешь остаться.

Нина никогда не рассказывала о семье. Я не знал, с кем она живет, и упоминание сестры стало для меня новостью. Но вместе с тем я задумался о другом: а что я помню о своих родных? Есть ли у меня сестра или брат?

Мысль эта, вспыхнув в голове, тут же исчезла, когда Нина прильнула ко мне, зарывшись лицом у груди. Ее прерывистое дыхание обожгло кожу, и по спине заискрило током.

– Ты мой, – прошептала она. – Я нашла тебя и не отпущу.

Я улыбнулся и обнял Нину. В руке она сжимала красный блокнот.

* * *

Вернувшись домой, первым делом я залез в кладовку, где сгрудились пыльные коробки – должно быть, вся моя прошлая жизнь? Сколько они здесь простояли – сказать я не мог.

Я раскрывал коробки и жадно рассматривал их содержимое. Книги. Книги. Одни только книги: затертые обложки, потрепанные корешки, сладкий запах тлена.

Кьеркегор, Сартр, Камю, Ницше, Хайдеггер – пробегали перед взором диковинные имена авторов, о которых я едва ли что знал. Неужели я когда-то их читал?

Я раскрыл увесистый том с названием «Бытие и время», пролистал – страницы оказались пустыми. Озадаченный, я просмотрел другие книги, с удивлением созерцая ту же картину: чистые, пожелтевшие листы без единой строчки текста.

Будто это были не книги, а муляжи.

В глубине кладовки пылилась последняя нераспечатанная коробка. Раскрыв ее, я обнаружил внутри толстый фотоальбом в бархатном переплете. Здесь пряталось прошлое: детство, школьные годы и взрослая жизнь, о которых я ничего не помнил.

Я раскрыл альбом. Пролистал. В горле застрял вязкий ком, руки задрожали.

Прозрачные кармашки, куда обычно вставляют снимки, блестели белизной. Фотоальбом был пуст.

* * *

На следующий день я отправился к Нине. Адрес она оставила накануне, нацарапав его на листе из блокнота. Нина жила в старом доме на набережной Пряжки. Парадная пряталась в глубине двора-колодца, стиснутого грязно-желтыми домами. Из мусорного контейнера несло гнилью, и казалось, что спертый воздух застыл здесь навеки – как и серый клочок неба над головой.

Поднявшись на нужный этаж, я постучал в дверь, обитую потресканным дерматином. Нина открыла и замахала мне, приглашая внутрь.

– Проходи. Я как раз рассказывала Вике о тебе!

В захламленной комнате девушка, похожая на Нину, чуть старше ее, собирала чемодан. Я поздоровался, но сестра Нины будто меня не услышала.

– Так как его зовут? – спросила Вика, даже на меня не взглянув.

– Антон, – хором ответили мы с Ниной.

– Надо же! Я помню, когда ты была маленькой, ты постоянно говорила, что твоего мужа будут звать Антоном. Антонина и Антон – как ты и хотела!

Нина рассмеялась и обняла сестру.

– Ты не представляешь, как я с ним счастлива! – сказала Нина, не сводя с меня лучистых глаз.

Смущенный, я отвернулся от девушек, и взгляд мой упал на старый шкаф, снизу доверху забитый книгами. Пока сестры щебетали, обсуждая предстоящий отпуск Вики, я рассматривал надписи на корешках. Имена, которые я уже видел: Хайдеггер, Сартр, Камю, Кьеркегор…

Вжикнула молния: Вика закрыла чемодан.

– Все, я полетела! – Она поцеловала Нину. – Не скучай. Да, пока не забыла: выкинь из холодильника мясо в молоке, зачем ты его маринуешь? Оно же протухло.

– Новый рецепт, – сконфузилась Нина. – Давай, беги, а то опоздаешь.

Вика схватила чемодан и потащила его к выходу.

– Счастливого пути, – пожелал я, но Вика, казалось, не обратила внимания на мои слова.

Нина пошла ее провожать. Из коридора доносились приглушенные голоса – сестры прощались. Наконец, хлопнула дверь, и Нина вернулась в комнату.

Я стоял у стены, рассматривая висевшие на ней фотографии в рамках. В основном это были пейзажи, но на одном из снимков – старом, блеклом – улыбались мужчина и женщина в обнимку с двумя смеющимися девочками.

– Когда погибли родители, мы с Викой остались одни. – Нина подошла сзади и обняла меня: руки холодным обручем сомкнулись на груди. – У меня не было друзей. Не было отношений. Вдруг я поняла, что одиночество оказалось моим единственным спутником.

Мысль, погребенная в сознании, вскрылась нарывом: а кем были мои родители? Я не мог их вспомнить, как ни старался. Более того, я не понимал, кем был я?

Кто «я»?

Как я оказался в этом мире? Откуда это чувство, будто меня просто всунули в действительность?

Голос Нины выдернул меня из замешательства:

– Сестра пыталась с кем-то познакомить, но меня это тяготило. – Нина на секунду запнулась. – Я много читала, но даже самые мудрые книги не давали ответа. Все как будто потеряло смысл. Пока я не нашла тебя.

Я развернулся к Нине. В ее глазах тлела тоска с искрами надежды. Язык скользнул по пересохшим губам, и Нина потянулась ко мне.

Поцелуй был коротким. Нина шумно выдохнула, схватила мою футболку и потянула ее наверх. Я понял, что делать дальше: вслед за футболкой на пол полетела остальная одежда.

Нина в лихорадочной спешке сбросила платье, выскользнула из белья и потащила меня на диван.

Я вошел быстро, порывисто: Нина вскрикнула, закрыла глаза – и выдохнула с томительным стоном.

Наши губы сомкнулись. Мы не могли оторваться, жадно поглощая друг друга. Одиночество, боль, отчаяние – все сгорало в пламени страсти. Оно очищало и наполняло жизнью.

Но вскоре поцелуй стал отдавать железом и солью. Я отстранился.

Из носа Нины струилась кровь, заливая ей губы. Нина сцепила зубы и закинула голову. Бледная и хрупкая, она выгнулась на диване, сотрясаемая судорогами.

– Нина?! – выкрикнул я – и провалился во тьму.

* * *

Холодный свет просочился сквозь веки. Ноздри втянули сухой воздух с запахом химикатов, мочи и прелого белья.

Я сидел на стуле в больничной палате. Справа, чуть поодаль, на койке лежала Нина с перебинтованной головой. Ее глаза были закрыты. Вика и врач стояли рядом. Я попробовал пошевелиться и что-то сказать, но не смог: руки и ноги обмякли, а вместо членораздельной речи из горла вырвался хрип. Вика и доктор проигнорировали мои потуги привлечь внимание, словно им не было до меня никакого дела. Нина – вот, кто занимал их мысли.

– Она слышит нас? – тихо спросила Вика.

– Ей сделали укол седативного средства, – ответил врач. – Она спит.

– Я нашла сестру дома. – Вика отвернулась от кровати и уставилась в мою сторону, но взгляд ее странным образом смотрел сквозь меня, будто на стуле никто не сидел. – Забыла паспорт и вернулась за ним. Нина лежала на полу без сознания, лицо в крови.

– Мы опасались сотрясения, но МРТ выявила более серьезную патологию. – Доктор показал Вике снимки. – Опухоль мозга.

Вика как будто сжалась, и ее плечи затряслись от беззвучного плача.

– Нина последние месяцы жаловалась на головные боли, – пробормотала девушка. – Я несколько раз говорила ей сходить к врачу!

– Другие симптомы были? – уточнил доктор. – Потери сознания? Галлюцинации? Прочие странности?

– Вроде нет… – неуверенно начала Вика, но вдруг внезапная догадка озарила ее лицо, и она выпалила: – Нина замачивала сырое мясо в молоке!

Доктор кивнул с безразличным видом: слова Вики его не удивили.

– Вкусовые извращения могут быть одним из симптомов.

– Она поправится? – Голос Вики дрожал от волнения.

– О прогнозе нам лучше поговорить в ординаторской.

Они вышли, и я перевел взгляд на Нину. Ее грудь, укрытая застиранным одеялом, тихо вздымалась, а под сомкнутыми веками беспокойно двигались глазные яблоки. Казалось, прошла вечность. Вдруг я понял, что могу пошевелиться. Медленно и осторожно, словно немощный старец, я поднялся со стула. У его ножки стояла раскрытая сумка Нины, в которой виднелся красный блокнот.

Я раскрыл его и пролистал. Страницы были исписаны аккуратным почерком, который ближе к концу становился все более неразборчивым. Взгляд остановился на записи, украшенной виньетками:

«7 июля. Сегодня в 7:07 я загадаю желание на Семимостье. Будь что будет. Я загадаю его. Моего Антона…»

Руки, сжимавшие блокнот, онемели. Меня словно окатило ледяной водой, и сердце пропустило удар. А билось ли оно вообще все это время?

В голове крутились вопросы и мысли, складывались фрагменты мозаики. Мой аскетичный быт, непрочитанные книги, отсутствие родных, странные предпочтения в еде и люди, которые меня не замечали, – все встало на места и наконец-то обрело смысл.

– Теперь ты знаешь. – Тихий голос Нины вырвал меня из оцепенения.

Повернув голову на подушке, Нина смотрела на меня тусклым взглядом. Ее губы и нос истончились, серая кожа напоминала пергаментную бумагу.

– Значит, меня не существует? – выдавил я. – Ты придумала меня?

Нина слабо улыбнулась, глаза ее затуманились.

– Прости, Антон. Я сама не верила, что такое возможно. Ты – плод моего воображения.

Я встал со стула, прошелся по палате, глянул в окно. Пациенты с родственниками прогуливались по больничному двору, отбрасывая на асфальт длинные тонкие тени; закатное солнце опускалось за крыши домов.

– Это не твое воображение, Нина, – с горечью обронил я. – Это твоя болезнь, а я – ее симптом. Галлюцинация.

– Я знаю. Но разве это что-то меняет?

Я обернулся. Нина смотрела на меня взволнованным взглядом, будто все силы, что еще теплились в ее хилом тельце, сосредоточились в двух гаснущих точках, сокрытых в провалах глазниц.

– Разве изменится моя любовь к тебе? – горячо зашептала Нина. – Разве ты перестанешь желать меня?

Ответ мы оба знали.

Я подошел к Нине, сел на кровать, сжал ее ладонь – сухую, холодную, тонкую.

– Что теперь будет? – хрипло спросил я.

Нина пожала плечами, не сводя с меня глаз.

– Меня ждет выбор. Врачи предложат операцию.

– Но это значит…

Я замолчал, и Нина продолжила за меня:

– Это значит, что если операция будет успешной, то ты навсегда исчезнешь.

Я шумно сглотнул. Отвел взгляд. Моя рука задрожала, и я испугался, что волнение и страх передадутся Нине. Но она спокойно сказала:

– Я не хочу тебя терять, Антон.

– Но тогда ты умрешь! – Отчаяние надломило мой голос.

Улыбка скользнула по лицу Нину.

– Зато вместе с тобой.

Я опустил голову. С каждой секундой молчания вокруг нас сгущался воздух. За стеной в соседней палате кто-то тихо простонал. Из коридора донесся грохот колес по щербатому полу: санитар вез на каталке очередного пациента.

– Ты уже приняла решение? – я нарушил паузу.

Нина выдохнула – словно вжалась в постель, растворилась в одеяле и подушке.

– Антон, я сильно устала, – прошептала она.

Нина сомкнула веки, соскальзывая в сон, а вместе с ней в темноту провалился и я.

* * *

Утреннее солнце мерцало сквозь ветхий саван облаков, сырой ветер холодил кожу, и от затхлого запаха реки кружилась голова. Я снова оказался на старом мосту. Почувствовав на себе взгляд, я обернулся.

У противоположной ограды стояла Нина, ветер трепал ее волосы и летнее платье. Лицо, все еще осунувшееся и бледное, светилось изнутри тихим светом, будто исполненное надеждой и радостью при виде меня.

– Привет. – Нина улыбнулась и махнула мне рукой. – И давно ты здесь стоишь?

Я пожал плечами и расплылся в улыбке, безумно счастливый вновь видеть Нину.

– Не знаю, – ответил я. – Просто жду тебя.

– Я вернулась. Выписалась из больницы.

Нина подошла ближе и взяла мою ладонь. Приблизила лицо – круги под глазами, сухие губы, дрожащий подбородок.

– Ты сделала выбор? – зачем-то спросил я, хотя ответ был ясен.

Нина меня поцеловала. Обнимая ее, я не хотел думать о том, сколько времени нам отведено на тонкой грани бытия. В голове звенела одна простая мысль: последние дни я проведу вместе с Ниной.