И закружилась снежная кутерьма [Татьяна Ватагина] (fb2) читать онлайн

Татьяна Ватагина И закружилась снежная кутерьма

Глава первая

— Эх, да закружилась снежинок кутерьма! В гости к нам примчалась Зимушка-зима! — Иришка распевала, что в голову взбредет, прыгая по табуреткам и развешивая под потолком всякую новогоднюю дребедень. Ирка — девчонка компанейская. Конечно, ей очень хотелось, чтоб мы вместе украшали комнату, и она всячески старалась зацепить мое внимание.

«Какая еще «кутерьма снежинок» — на улице черным-черно», — чуть было не отозвался я, но вовремя угадал шитую белыми нитками хитрость, и решил не отвлекаться.

Я сидел за компьютером и пытался работать. В мониторе отражались огни, стекающие по оконной гирлянде, дрожащая и блестящая мишура, которую Иришка развесила, где попало, и мелькающая туда-сюда фигурка моей любимой.

— Вслед за ней приехал Дедушка Мороз! Все, о чем мечталось, в Новый год сбылось! Он привез подарков целый-целый воз!

Иришка прицепила на люстру перевернутый ярко-красный колпак с белой оторочкой, отошла полюбоваться, и, поскольку я молчал и не оборачивался, стала громко восхищаться своей работой.

— Ах, как чудесно получилось! Ты только взгляни, Ванечка! Дедушка Мороз положит нам сюда подарки!

Я пробурчал нечто одобрительное, думая про себя, что фиг Дедушка Мороз положит куда-нибудь подарки, если заказчик не переведет деньги. Работу я должен отослать завтра.

Покрутил на экране модельку — вроде нормально. К утру доделаю. Попытался сосредоточиться, но как тут можно смотреть в монитор, когда то слева, то справа от меня на табуретку возносились божественные Иркины ножки, а когда Ирка прицепляла под потолком очередной шар, то из-под майки выглядывали кружевные трусики.

В итоге я подхватил Ирку и унес на диван в кухне, потому что кровать оказалась занята шариками, каждый из которых отражал искривленную комнату и нас двоих в анилиновом цвете.

После дивных минут Ирка положила мне голову на плечо, потерлась носом и, поцеловав, сказала:

— Обещай, что исполнишь мое желание.

Поскольку я напрягся, она поспешила успокоить:

— Я только о новогодних праздниках!

У Ирки нет недостатков, кроме одного: она страстно хочет замуж. За меня.

А я не понимаю, зачем ей это надо. Ведь поженившись, мы будем жить так же, но уже вроде как по обязанности. А сейчас нам так хорошо вместе!

— Я хочу, чтоб мы с тобой встретили Новый год в «Стране сказок».

— Слушай, это дорогое удовольствие. Ты сама знаешь, что у нас сейчас с деньгами напряг.

Ирка выпятила нижнюю губку, такую очаровательную. Я поцеловал ее и попытался напомнить о положении дел, хотя она лучше меня все знала:

— У меня с заказами сейчас не густо, ты учишься. Мне давно нужны видеокарта и нормальный монитор, ты мечтала о посудомойке.

— Это же я о тебе забочусь — ты чаще моешь посуду! — Она махнула милой ручкой. Я обожал ее маникюр: сегодня он был с морозными узорами и блестками. Я бросился целовать ноготки, но она ловко вывернулась. — Пойдем, я тебе все покажу.

Мы снова вернулись в комнату. Ирка открыла сайт «Страны сказок». Главная страница была стандартно украшена сугробами, елками, остролистами, золотыми колокольчиками, из угла ни к селу ни к городу пялился олень Рудольф. Я мог бы нарисовать лучше.

— Вот, — сказала Ирка, открывая меню, — смотри: например, «Белоснежка и семь гномов»! Не то, что бы я очень хотела в эту сказку. Не вздыхай так тяжко, есть бюджетный вариант: «Белоснежка и три гнома». А если и это не подходит, то есть просто: «Белоснежка». Она стоит вдвое дешевле.

— Ну и что там, в просто «Белоснежке»?

— Та-ак…Из героев имеются Белоснежка, злодейка-королева и прекрасный принц. У меня выбор: королева или Белоснежка, а ты можешь быть только прекрасным принцем.

— У тебя на курсах есть злодейка-препод, а дома — прекрасный принц. Зачем тебе переживать то же самое в другом антураже?

— Ладно, — легко согласилась Ирка, — тут есть акция на зимние сказки. «Снежная королева» — бюджетный вариант «В поисках Кая», наверное, только про Герду. «Двенадцать месяцев» — бюджетный: «Январь и Апрель». «Щелкунчик» — бюджетный: тоже просто «Щелкунчик». Что они там сократили — непонятно! О, гляди: «Морозко» — если по акции, то без падчерицы и мачехи. Вначале девушка ведет себя неправильно и Морозко наказывает ее, а потом — правильно, и Морозко награждает ее.

— Чушь какая-то!

— Да нет, нормально! Это для взрослых. БДСМ. О! Вот что нам нужно! «Зимнее колесо Фортуны»!

— Не слышал про такую сказку.

— Это не сказка, а сказочная скидка. Мы покупаем тур всего за десять процентов от цены, но до последних минут не знаем, куда попадем. Как только кто-то откажется, нас сразу поместят в освободившуюся сказку. Сюрпри-из!

— Или нам достанется сказка, которую никто не захотел выкупить.

— Нет у них таких сказок! Это солидная фирма. Ну, Ванечка, ну, миленький, ну, хорошенький! Ну, пожалуйста-пожалуйста! Ну, пожалуйста с тремя поцелуйчиками!

Кто может устоять перед Иркой, которой что-то взбрело в голову? Во всяком случае, не я. (Я не имею в виду серьезные вещи).

Тур за такую цену мы вполне могли себе позволить.

По вертикальной стене прямо на нас мчалась тройка. Потом ее сменила собачья упряжка. Потом запрыгали сноубордисты. Фасад здания «Страны сказок» представлял собой громадный светодиодный экран. Мелькание явно могло спровоцировать эпилептический припадок или, по крайней мере, головокружение у человека, к тому предрасположенного.

Ирка не была предрасположена. Она сжала мой локоть и восторженно запищала. Полтора часа назад с ней связались из офиса и сказали быть готовыми. От старого года оставалось ровно шесть часов. Мы позвонили родителям, извинились, что не сможем отпраздновать с ними Новый год, позвонили Сержу, сказали, что приедем к нему на дачу в лучшем случае в ночь с первого на второе января, и отправились.

За вращающимися дверями нас ждал Дед Мороз, одетый по высшему разряду — во все белое, сверкающее, перламутровое.

Я и в детстве терпеть не мог елок, поэтому внутренне застонал. Иришка же способна радоваться чему угодно.

— Здравствуй, Дедушка Мороз! — бодро прокричала она, как целый отряд детсадовцев.

— Здравствуйте, добрый молодец и красна девица! Добро пожаловать в страну сказочную. А покажите-ка мне ваши смартфоны волшебные или билеты распечатанные.

Ирка вынула смартфончик и протянула контролеру-аниматору.

— Так у вас «Фортуна», — сказал он уже человеческим, правда, очень хорошо поставленным, голосом и с отличной артикуляцией. — Тогда вам, ребята, направо. За кулису и по лесенке наверх. Там увидите.

Мы пошли, и когда оказались за реечным исподом роскошной сверкающей декорации, услышали:

— Здравствуйте, хозяин со хозяюшкой и малыми детушками! А покажите мне ваши смартфоны волшебные…

Сказочный конвейер работал бесперебойно.

За дверкой наверху лесенки сидела за монитором донельзя замученная девушка в офисном костюме.

— «Фортуна», — констатировала она, не поздоровавшись, и пощелкала мышкой. — Что у нас тут осталось? Чукотская сказка «Девушка и месяц».

— Как чукотская? — Спросила Ирка, и лицо ее вытянулась. — Посмотрите, может там еще чего-нибудь есть?

— Если было что-то еще, я предложила бы вам на выбор. А так — чукотская сказка «Девушка и месяц».

— Ну что, — спросила уныло Иришка, — забираем деньги и едем к твоим?

— Деньги по «Фортуне» не возвращаются. Это в договоре написано — вы же его читали?

Лицо у Ирки стало печальным, как у бассета.

— Не расстраивайся, — сказал я, — я знаю одну чукотскую сказку, очень прикольную. Там девушки-мухоморы три года не выпускали молодого охотника из леса. Мне понравилось бы!

— Никаких девушек, никаких мухоморов, никакой огненной воды! — отчеканила Ирка.

— В «Фортуне» сказки для взрослых не предусмотрены, — сказала девушка из-за монитора, — «Девушка и месяц» — 12+. Дети помладше могут испугаться.

— Так она страшная? — заинтересовалась Ирка.

Девушка за монитором шевельнула пальцами в смысле «более или менее».

— Вы оформляете или нет?

Мы с Иркой переглянулись и кивнули: оформляем. А что нам оставалось делать? Деньги-то «плочены».

Офисная девушка быстро проделала все необходимое и выдала нам по пачке листов. Их требовалось подписать.

Я взглянул на простыню из мелких букв, и затосковал. Ясно было, что эту белиберду мне не прочитать и до конца года. С надеждой посмотрел на Ирку. Она с надеждой смотрела на меня.

— Стандартный договор, — сказала девушка за монитором.

Мы вздохнули и стали подписывать, не глядя. Боюсь, когда-нибудь я подпишу так соглашение о немедленной продаже своих органов.

— Теперь вам в костюмерную. Прямо по коридору, второй поворот направо, третья дверь слева. Там внутри направо, а потом — налево.

Удивительно, но мы сразу нашли костюмерную. Ладная казашка средних лет с карминовыми губами, что очень ей шло, скрылась между рядов вешалок и вернулась с мохнатыми костюмами.

Я натянул лохматые сапоги и стал сам себе напоминать собаку, переодетую человеком. Потом кое-как влез в толстенную дубленую куртку с капюшоном. Когда вынырнул из-под всех этих шкур, увидел Иришку. На ней была широченная малица (или как там это называется), расшитая бисером, меховые сапожки, поперек лба — бисерная повязка. Ирка приплясывала перед зеркалом, пожимая плечами, двигая шеей, как солистка чукотского ансамбля. До того как Ирка пошла на курсы бухгалтеров, она пыталась сделать карьеру танцовщицы. Почти всю свою жизнь Иришка танцевала, то в кружках, то на курсах, то в танцевальной школе. Она все время танцует по любому поводу и без. Казашка одобрительно посмеивалась.

Тут вошел парень с дредами и тоже уставился на Ирку. Иришка смутилась, перестала танцевать и стала застенчиво разглаживать опушку капюшона.

— Вот, — сказал парень, протягивая казашке золотые пояса с пластмассовыми самоцветами, яркими и крупными, как вынутое из формочек желе, — только эти нашел.

— Но это же от «Али-бабы»!

— А че делать? Других все равно нет.

— Ну, одевай! — вздохнула казашка.

Парень наложил пояс поверх моей черной кухлянки (или как она там называется) и стал застегивать сзади.

— Да не затягивай ты сильно, — сокрушенно сказала казашка, — а то они, ей-богу, как хлопушки на елке или конфетки. Их же олени засмеют!

Парень послушно ослабил на мне ремень и скрепил его сзади. Потом проделал то же самое с Иркой. Мда! Без пояса было как-то лучше. Я хотел было это сообщить, но парень опередил меня:

— Пояса ни в коем случае не снимайте. У вас это и не получится — просто по инструкции я обязан предупредить. Когда время закончится, мы вас за них вытянем. Все ясно?

— Ясно, — ответили мы вразнобой.

— Тогда пошли!

И мы двинулись в тяжелых зимних одеждах по жаркому закулисью сказочного мира следом за парнем.

Пришли в коридор, расписанный (весьма неплохо) северными мотивами в духе Рокуэлла Кента. Там были нарисованы снега в небесно-голубых тенях, яркое небо, дружелюбные эскимосы и собаки с хвостами колечком. Коридор упирался в бутафорский чум. Из-за занавесок приятно тянуло холодом.

Парень спросил:

— Вам синопсис читали?

— Чего?

— Ну, сказку знаете?

— Нет.

— Тогда слушайте.

Он встал подальше, чтоб на него не дуло, и начал:

— Месяц влюбляется в Девушку и хочет забрать ее к себе на небо. Так, это вам не надо… Этого у вас не будет… Вот: Девушка прячется в чуме, принимая облик предметов домашнего обихода. Но это не кажется ей достаточно надежным. Тогда она принимает облик костра. Месяц ее не узнает и начинает искать. Девушка дразнит Месяц. Месяц устает от поисков и становится тонким и слабым. Девушка связывает его и отпускает в обмен на обещание вернуться на небо и отмерять время. С тех пор на Земле наступает порядок. Как-то так.

Тут в кармане у парня заиграла музыка из «Деревни дураков». Он достал телефон и приложил к уху:

— А! Счас буду! — и махнул нам рукой: вы проинструктированы, заходите, мол.

— Эй, — спросил я, — а где шлем виртуальной реальности? Где шапочка с электродами?

Парень спрятал телефон в карман.

— При помощи компов мы только следим за вами и вытягиваем, когда оплаченное время закончится. Ну, есть еще пара спецэффектов. А так у нас все взаправду. То есть, наоборот, не взаправду. Ну, в общем, забавно будет: вы увидите!

И он зашагал прочь по коридору.

Мы с Иришкой взялись за руки и пролезли под полог.

Снежная равнина простиралась до горизонта. Грудь наполнял ледяной кристально-чистый воздух. Я и не представлял, что воздух может быть таким чистым. Ноздри слипались от мороза.

Звезд на небо набилось, как народу в метро в час пик. Еще одну при желании, может, и удалось бы втиснуть, но две — уже нет! Небо было то ли черно-серебряным, то ли серебряно-черным. Заснеженное поле блестело еще ярче. Снежинки сверкали и горели. «Все снежинки по сугробам улеглись, все снежинки огонечками зажглись» — ясно припомнилось строчка из детского стишка.

Я стоял по колено в кустарничке. Одна темная ветка пробиралась среди других, осыпая иней. Я пригляделся и понял, что это некто двуногий, с оленьими рогами, с мешком за спиной, что-то подбирает с земли и кладет в мешок.

«А вдоль по лесу идет сатана, и собирает свежие души» — услужливо подсказала память. У меня сегодня что — вечер поэзии или вечер воспоминаний?

По лесу! Тут до меня дошло, что я стоял не в кустах, а посреди леса — по колено в деревьях! Я был громадным!

Но видел все как бы сквозь светящуюся мглу. Что это? Пар от дыхания? И тут меня осенило: я же Месяц! Я вижу все сквозь собственный свет! Моя сияющая голова висит на фоне звезд! А тело должно быть темным, как у кукловода. Точно — темное!

Тут я увидел маленькое самостоятельное деревце — оно двигалось по сияющей равнине и казалось серым среди снежного сверкания. Месяц обладал воистину эльфийским зрением. Деревце оказалось никем иным, как рогами северного оленя, а на спине у которого сидела… Иришка!

Теплая волна любви и нежности захлестнула меня.

Я захотел поднять Иришку высоко-высоко в небо, что бы и она могла полюбоваться всей этой красотой.

— Иришка! — крикнул я, и от моего громового голоса зашатались деревья в лесу и осыпался иней, и вьюга понеслась по равнине, на миг закрыв от меня Иришку.

Я же великан! Как бы не причинить Ирке вреда ненароком. Я сделал гигантский шаг, перешагнул через деревья, и двинулся следом за любимой, уменьшаясь на ходу. Впечатление было как при спуске на парашюте. Не то, что бы я когда-либо прыгал с парашютом, но думаю, что ощущения примерно те же.

Здорово у них тут все устроено! Хочешь — становишься больше, хочешь — меньше!

Вначале мои шаги представляли собой котлованы, далеко разбросанные друг от друга. Пока я шел, ямищи превращались в ямы, потом в ямки; расстояние между ними уменьшалось, и пока я приноравливался ко все углубляющемуся снегу, да оглядывался на собственный след, да наслаждался плавным спуском, Ирка на олене ускользнула от меня, как черепаха от Ахиллеса.

На подходе к чуму я уже барахтался в снегу, потому что стал размером с рукавицу, не больше. Тяжело соблюсти масштаб на открытой местности, без ориентиров. Пришлось подрасти немного, прежде чем встретиться с Иркой. Не хватает еще, чтобы она затискала меня, как котенка. А она может!

Пока я регулировал свой рост, из чума выплыла Ирка. Но какая! Она, конечно, танцевала. Но как! Она парила над снегом, касаясь его пушистым сапожком, волосы летали вокруг, как хвост белого павлина, как метель, перемешанная со звездами.

Я только руками всплеснул. Она покружилась и юркнула в чум. Очарованный, я полез следом, проваливаясь по колено, и только мельком успел удивиться, какая у меня огромная тень — словно я по-прежнему оставался великаном.

Кое-как стряхнув снег, вошел в чум. Как же мне повезло, что Ирка меня любит! Стоило побывать в сказке, чтобы полюбоваться на такую красоту.

В чуме Ирка покружила еще немного в виде метелицы, потом исполнила балетную пантомиму на тему «домашней утвари». Я хохотал, глядя, как потешно она изображает тазик, надув щеки, а потом и в самом деле превращается в медную мультяшку с лукавыми глазенками; или как томно раскидывается среди шкур, сама — шелковистый мех.

Ах, Иришка! Больше всего мне хотелось схватить и зацеловать ее. Но Ирка со своей новой сказочной гибкостью увернулась и продолжила танец, по спирали приближаясь к костру в середине чума.

Она легко ступила в огонь и заплясала в пламени как заправская саламандра. При этом она менялась, обзавелась подобием цыганских юбок (ножки мелькали быстрее языков огня), а от талии и выше вытянулась вверх, стала тонкой, как струйка дыма, и пепельно-голубой. Прозрачные волосы вытянулись в отверстие над очагом. Она принялась крутить аляповатый защитный пояс на талии, как хула-хуп, выбивая при этом ногами ирландскую чечетку. Я хлопал в такт в полном восхищении. Ну, кто еще так может, кроме Ирки!

Вдруг в отдушину над ее головой просунулась черная лапища и выдернула Ирку из чума и из обруча. Обруч упал в костер. Я отфутболил из огня девайс, попытался схватить Ирку за бесплотные юбки, но это было все равно, что ловить солнечных зайчиков. Выскочил наружу, чтобы успеть увидеть уменьшающееся световое пятно на фоне звездной тверди.

Эй! Что за отсебятина? В синопсисе такого не было! Или это бонус за танец?

Так или иначе, я в сказке. Надо идти добывать любимую.

Ну почему нам нельзя было просто поваляться на шкурах в чуме или погулять за ручку по визжащему и поющему чистейшему снегу? Неймется этим сценаристам!

Огляделся в поисках подсказок, и тут на небе возникло бледное зарево. Наверное, северное сияние! В зареве постепенно сформировалось лицо офисной девушки:

— Внимание! Просьба ко всем оставаться на своих местах. Возникли незначительные неполадки. Все оставайтесь на своих местах. Опасности нет. Неполадки скоро будут устранены. Все оставайтесь на своих местах.

— Ага, скоро! — прокомментировал на заднем плане голос, которому явно не полагалось быть услышанным. — У них сервер рухнул. А там Максик с Антоном дежурят, оба уже бухие — напраздновались по самые уши.

И тут до меня стало доходить. Вначале медленно, но когда дошло окончательно, меня прошиб холодный пот. Рано или поздно они починят этот свой сервер, выдернут меня за пояс с блестяшками, а Ирка останется на ночных снежных равнинах под серебряными небесами, потому что ее пояс — вот он — у меня в руке. Хорошо, если у них есть спасатели — в договоре наверняка это прописано, но я его не читал. Даже если есть, сегодня — новогодняя ночь, а спасатели — тоже люди, и наверняка празднуют.

Кажется, надо всерьез выручать Ирку. Я попытался стащить с себя пояс, но парень застегнул на совесть — мне удалось лишь повернуть его замком вперед. Тогда я стал понемногу вытягивать из-под пояска шубу и преуспел. Хуже всего пролезала меховая опушка на подоле, но я и с этим справился, изрядно ее пообтрепав. Теперь обруч болтался на талии поверх джинсов, и я кое-как из него вылез.

Ну вот. Меня не смогут вернуть отсюда прежде, чем я найду Ирину. Я вернулся в чум, нашел сыромятный ремешок, повесил оба обруча на шею под полушубок, и вышел наружу.

Прежде я все время смотрел вверх и не заметил огромных ям в снегу возле чума. Такие же следы оставлял я, когда был великаном. Но к жилищу-то я подошел уже гномиком. Следы были не мои! Они уходили в степь (или в тундру — как это у них называется) и обрывались, словно гигант исчез или взлетел вертикально.

Я вспомнил тень, которую принял за свою. Итак, Ирку унес антропоморфный великан с черной лапищей.

Что делать-то будем? Я стал увеличиваться. Не получилось. Дурацкое чувство: будто толкнул знакомую дверь, а она — заперта. Еще раз попробовал, но только надулся как индюк. Не то я слишком поторопился снять пояс, не то без компьютерной поддержки спецэффекты не работали, но я лишился суперспособностей.

Надо бы обратиться к админу, но как его найти?

Я вытащил из кармана из-под местной спецодежды телефон. Толку-то! Конечно, он здесь не ловил. Сигнал на нуле.

Тут меня подтолкнули сзади. Я оглянулся. Рядом стоял северный олень. Небольшой, ростом с ишака. С красивыми карими глазами. С розеткой рогов на голове. Самец, наверное. Плохо я в этих северных делах разбираюсь. Рога покрывал замшевый чехольчик — так и тянуло погладить. Наверное, этот олень и вез Ирку.

— Та девушка, которую ты вез… Ее забрал великан с черной лапой. Ты его видел? — кто его знает, может, олень — аватарка здешнего модератора.

— Ее унес Месяц.

Голос у оленя был глубокий и мелодичный. Чудо, а не голос!

— А я тогда кто?

— Чужак.

— А ты?

— Олень.

— Просто олень? Или у тебя еще какая-нибудь должность есть?

Олень молча и спокойно смотрел на меня. Звездное небо серебряным туманом отражалось в его глазах.

— А куда пошел этот Месяц?

— На небо.

Ей-богу, я почувствовал себя идиотом, который спрашивает очевидные вещи.

— А я могу попасть на небо? — и, поняв двусмысленность вопроса, уточнил. — Живым. Вот прямо такой, какой есть сейчас.

— Конечно, — сказал олень мелодично. — Садись на меня. Только набери побольше снега.

Я накидал в подол полушубка чудесного рыхлого сухого снега, состоящего из плоских снежинок, и взгромоздился на оленя. Как сидеть на этой скользкой шкуре без седла? Хорошо, хоть ноги почти доставали до земли.

— Я прыгну, — проговорил олень своим дивным голосом, — а когда остановлюсь, кидай мне под ноги горсть снега.

И олень прыгнул в воздух. Я едва успел ухватиться свободной рукой за рога, а то съехал бы через хвост. Иван-дурак на Коньке-горбунке, понимаешь! Северный вариант!

Олень взлетел в воздух по крутой дуге, а когда достиг верхней точки и застыл перед тем, как начать снижаться, я бросил ему под ноги пригоршню снега. Снег заискрился, повис облачком, как модель звездного неба, а олень оттолкнулся от него и прыгнул выше. Так мы и поднимались по снежно-облачной лестнице. Эти сказочные небеса оказались выше, чем я думал.

Чум сделался размером с гречишное зернышко. Лес, в котором я первоначально отреспился, протянулся далеко, до самых гор. С противоположной стороны, за снежными равнинами, засияло море. Кстати, сияло оно в звездном свете — месяца нигде не было видно.

Пока я глазел по сторонам, обнаружилось, что снега у меня осталось всего на один бросок. Небеса сверкающим потолком нависали уже над самой головой, а лестницу строить было не из чего! Я крикнул оленю:

— Снег кончился!

Тогда умница-олень выдохнул облако пара, оттолкнулся от него и вскочил на небо. Звезды захрустели под копытами. Если они так всегда обращаются со своим небом, его ненадолго хватит.

— Первое небо, — сказал Олень. — Месяц обычно здесь ходит.

— А где он сейчас? — спросил я.

— В дальних странах.

— Олень, — спросил я, — как тебя отблагодарить?

Вопрос был, конечно, стремный. Но он вырвался сам собой — я человек вежливый. Не знаю, что я стал бы делать, если б олень сказал что-то вроде «отдай мне то, чего у себя дома не знаешь», а Иришка оказалась бы беременной, как это водится в сказках.

Но благородный олень только мотнул башкой, словно отмахнулся от моих благодарностей, как от овода, и принялся рыть копытом мелкие звездочки. Сдул звездную пыль в пустоту, прыгнул на сверкающее облачко и, плавно, как парящий полиэтиленовый пакет, стал опускаться на землю.

Ага! Вот как отсюда попадают вниз! Или, чтобы проделать такое, надо быть волшебным оленем? Ладно, будем решать проблемы по мере поступления. Вначале надо отыскать Иришку.

Я огляделся по сторонам. Надо мной и подо мной простирались две сверкающие, мерцающие плоскости — надо понимать, первое и второе небеса. Звездный пол слегка просвечивал: под ним сквозил блеск земного мира. Вдали, где звезды обоих небес смешивались в общее мерцание, белело что-то вроде носового обтекателя ракеты. Поскольку это был единственный ориентир, я туда и отправился.

Вначале ступал с опаской: ну как этот ажурный сверкающий пол подо мной провалится! Потом освоился и подошел к ракетному носу уже спокойно.

Это оказался большой, просто громадный, совершенно белый и чистый чум — хоть сейчас в рекламный ролик про пылесосы. Если бы я был древним чукчей, именно так и представлял бы себе жилище Месяца.

Я стоял перед ним крошечный, как в начале сказки, когда сгоряча сильно уменьшился. Но ничего не поделаешь — какой есть. Ладно, хоть в снегу не тонул.

Во всем можно найти преимущества. Я пролез в щелку под пологом, типа «комаром оборотился».

В чуме было светло как днем. Сияли белые стены, в очаге искрился бесцветный огонь, словно в нем вместе с дровами горели бенгальские свечи. Хозяина, к счастью, дома не было.

Я спрятался за белым меховым сапожищем размером с палатку. Выглянул из-за подметки и увидел у дальней стенки Ирку. Моя любимая сидела, но как-то не так. Годы танцевальной муштры не прошли для Ирки даром. Даже если она, усталая, плюхалась враскорячку, это получалось красиво: растянутые связки, привычное изящество и свобода движений, умение владеть телом, как у балерин Дега.

Сейчас же она сидела как Степан Разин с картины Серова. Типа «Атаман думу думает» — поза для брутального мужика, никак не для изящной девушки. В страшном сне не могу себе представить, чтобы Ирка так села.

Может быть, она затеяла какой-то спектакль для своего похитителя? Прячась то за вторым сапогом, то за расписным сундуком, то путаясь в каких-то белоснежных шкурах и войлоках, я подкрался к Ирке и тихонько окликнул ее.

Иришка обернулась, и снова ощущение фальши буквально огрело меня. У моей любимой глазищи, как у Бемби, а тут с милого лица на меня смотрели цепкие циничные буркала, мудрые и скорбные. Казалось, эти глаза видят все и ничего не одобряют.

— Ирка! — шепотом позвал я. — Это ты?

— Ты кто такой? — голос-то был Иришкин, но тон… Я такого тона никогда не слышал даже у контролеров, даже у продавщиц ночных магазинов, даже у вахтерш.

Заколдовали мою любимую, вот что!

— Это же я — Ваня! — я скатился по войлоку к ней, и применил испытанное сказочное средство: поцеловал. Губы тоже были не Иркины. Иришка сразу прилаживается к поцелую, а эта словно хотела всосать меня внутрь и сожрать. Я насилу оторвался

— Хе-хе-хе, — сказала эта фальшивая Ирка грубые слова своим нежным голосом и облизнулась. — Давненько я с парнями не целовалась!

Поцелуй не помог.

Мало того, что у меня украли Ирку, так еще у Ирки украли тело!

Я схватил псевдоирку за плечи и встряхнул:

— Отвечай: где Иришка?

Но сколько я не тряс поддельную Ирку, она сидела как каменная, а я болтался, как сбивалка от миксера. Наконец, я это сообразил и перестал трясти и трястись.

— Превратила бы тебя в сковородку, чтоб тебя вечно с одной стороны огнем жгло, а с другой — кипящим жиром палило, но уж больно ты хорошо целуешься. Да и сам такой… жирненький!

Так меня еще не хвалили. Спасибо за комплимент!

Эта особа (я даже не знаю, как ее называть) сверлила меня алмазными жабьими глазами.

— Кем же тебе эта Ирка приходится?

— Невестой! — сказал я (вот Ирка обрадовалась бы, если бы услышала. Я даже огляделся по сторонам — вдруг слышит!).

— Э! Стало быть, любишь ее?

Я почувствовал, что я разговариваю с очень старым, даже древним существом, поселившимся в теле моей Иришки. С существом, к которому нельзя подходить с современными мерками, с которым надо быть очень осторожным.

— Люблю.

— Э! А она — тебя любит, значит?

— Надеюсь, — сказал я.

— А за что?

— Сам не знаю, — вырвалось у меня искренне.

Ужасно было слушать, как грубо смеется голос моей возлюбленной, и видеть, как сотрясаются от хохота меха на ее теле.

— Эх, вы, весенние цветики! Снег под солнышком! Подь-ка сюды.

Я бочком подошел, готовый отпрыгнуть в любую секунду.

Эта старуха в Иришкином теле вначале больно пощупала сквозь дубленый рукав мой бицепс, потом принялась мять бок. Я отскочил.

Она растянула губы в мерзкой ухмылке и облизнулась. Не нравилось мне все это! Ох, как не нравилось!

На любимом лице отразились прежде не свойственные ему чувства: жестокая «борьба противоположностей».

— Да чего уж там! Все прахом станет, — сказала, наконец, похитительница тела моей любимой, смачно облизываясь, — все снегом занесет.

Тут чум и небо затряслись от тяжких ударов — шел великан.

— Месяц вернулся. Ай, не вовремя! — досадливо воскликнула она. — Вечно одно и тоже — надоело! Вот тебе ветошка, спустишься на ней, пойдешь в лес, отыщешь Рогатого с мешком, а дальше — они все сами сделают!

Она протянула мне тряпочку. Я растерянно стоял, держа платочек в руке.

— Шуруй, тебе говорят — чего встал! А то Месяц тебя без толку растопчет!

Я выскочил из чума, и, скользя на неровностях звезд, как на гололеде, подбежал к краю неба. Небо раскачивалось, и край болтался туда-сюда, грозя сбросить меня вниз без парашюта. Я вынул тряпочку, повертел по всякому, прикидывая, как с ней обращаться. Бросить в воздух и прыгнуть сверху? А вдруг это не так работает?

Когда я случайно взял ведьмин платочек за два угла, он вдруг поднялся вверх и потянул меня за собой. Я повис над небесной твердью. Зажмурился, дрыгнул ногой и оттолкнулся!

Я висел между двумя сверканиями: небесным и земным, медленно спускаясь на землю. Воздух вокруг меня искрился крохотными ледяными кристалликами. Ощущение было интереснее, чем когда я уменьшался, будучи великаном.

Торжественно, медленно я опустился в горящий от звездного блеска снег, и уже без всякого благолепия рухнул в сугроб. Платочек вырвался и умчался на небо, оставив у меня в руке щепоть ниточек. К хозяйке полетел!

Я оглядывался и отряхивался.

Приземлился я в снег на опушке леса. Как она там сказала? «Иди в лес, ищи Рогатого с мешком»? Кажется, какого-то рогатого я уже видел.

Пошел я между низкорослых заиндевелых деревьев, воображая себя следопытом. Загвоздка в том, что следов на снегу не было. Сверху-то я видел, какой лес огромный. Может, Рогатый в другом конце его бродит. Потом вспомнил, как он рогами иней с деревьев сбивал, стал и наверх поглядывать. Ветки все прятались в цельных серебристых чехольчиках, как рога у оленя. Здесь никто не проходил.

Покричать, что ли?

Поорал я «эге-гей», задрав голову к звездам первого неба, а когда снова взглянул вниз, увидел прямо у своих ног цепочку следов. Лисичка! Лисы ставят одну лапку за другой, словно идут по ниточке. Такой характерный след даже я узнал.

Странная, однако, лисичка — на крик пришла. Ну, как бы то ни было — хоть одна живая душа! (Медведей я почему-то не боялся. Подозревал, что тут звери все волшебные — разговаривают. Хотя, сказочные существа, конечно, тоже покушать не дураки).

Поспешил я по следу. Лисичка сперва бежала прямо, потом начала петлять, и на одном вираже след оборвался. Тоже, что ли, на небо взлетела? Глянул вверх — иней на месте. Тут я вспомнил, что эти хитрые звери умеют след скрадывать.

Плюхнулся в снег под дерево — передохнуть. Благо в местных шкурах можно в снегу валяться без опасения — не простудишься. Ну и взмок же я в этой первобытной одежде! Так увлекся, что не заметил, как по следу бегом бежал.

Не успел в себя прийти, как на меня какая-то ажурная тень упала. Поднял голову: мама родная! Да что же это такое?! Стоит скелет, здоровенный, блестящий; голова у него — оленья, с рогами. За спиной — мешок. Тот самый Рогатый, которого я сверху видел, когда еще считал себя Месяцем. Вокруг его берцовых костей лисичка вертится, точнее, скелет с лисьей головой. То на четыре лапки-косточки опустится, то выпрямится, как человек. Но я в этой чукотской сказке уже ничему не удивляюсь.

— Привет, — говорю и пальцем в небо тыкаю, — меня к вам сверху прислали. Еле вас нашел.

А Рогатый молча наклоняется и кидает меня в мешок. Словно гриб сорвал. Рука у него трехпалая, как манипулятор.

Свалился я в мешок — там уже что-то лежало. Я ощупал: мерзлая звериная тушка и какая-то дохлая, довольно крупная, птица. Может, тетерев. Зашагал Рогатый — мешок раскачивается.

Очень мне все это не понравилось. Порылся я в карманах под шубой, нашел мультитул. Иришка надо мной все время смеется, что я ношу в карманах вещи на все случаи жизни. Но это, правда, очень удобно. Мужчина должен быть во всеоружии. Вынул лезвие, пропилил дырку в мешке и кое-как оттуда вывалился.

Плюхнулся с довольно большой высоты — хорошо, что здесь всюду снег. Сверху на меня до кучи мерзлый тетерев свалился — прямо по голове. Рогатый непорядок сразу заметил. Остановился, обернулся

— Ты зачем мешок испортил? — спрашивает. А голос у него — как будто обледенелые ветки друг об друга под ветром щелкают. Как он, интересно, без легких говорит?

— Ты куда меня тащишь?

— Строганину делать.

Я даже не стал спрашивать из кого. Думаю, что ответ меня не порадовал бы.

— Меня к вам из небесного чума прислали. Где Месяц живет. Сказали, поможете.

— Старуха Катгыргын, — Рогатый не спрашивал, а утверждал.

— Возможно. Она сказала вам мне помогать.

— Мы для старухи Катгыргын еду делаем.

Тут я сложил два и два.

— Это она вас обглодала?

— Да. И тебя обгложет. И ты по лесу будешь ходить, еду ей собирать. Старуха Катгыргын скоро весь мир съест.

Изложив местную эсхатологическую теорию, этот объедок поднял меня на плечо, положил поперек ключицы. Порылся в снегу, выкопал тетерева, взял за хвост и понес.

Надо было срочно что-то придумать, чтоб взорвать его убогий мозг, но в мою перевернутую болтающуюся башку ничего не лезло. Вместо этого я тупо попытался отделить его верхнюю конечность от тела, просунув лезвие мультитула в сустав. Но это было примерно то же самое, что тыкать ножичком в опору ЛЭП. Кости держались вместе не на связках и сухожилиях, а на волшебной силе.

— Не щекотись, — прощелкал мой терминатор, и встряхнул меня на плече: переложил поудобнее.

Нес он меня довольно долго, но я так ничего и не придумал. Вижу промеж его ребер, что подошли мы к чуму, даже точнее — к шалашу, потому что чум этот был покрыт корой и лапником. Какой уж лесная нечисть сумела, такой и построила.

Свалил меня мой носильщик на снег, и не успел я подняться, как из чума вывалила куча народа. Где они только помещались! Все костяные, только головы разные. Были даже три девушки с длинными косами. Я приободрился было, но как разглядел выражения их лиц, сразу увял. Звериные морды были хоть не такими выразительными. Какое счастье, что я точно знал, где находится Иркино тело, а то если бы увидел ее лицо среди этих — точно сошел бы с ума.

Костяк зверя средних размеров с узкой зубастой пастью (может, росомахи) схватил меня за плечи и прижал к снегу. Я попытался было перекинуть его через себя, но он был неподъемный, как конная статуя.

Обглоданные лисичка и зайчик с такой же небиологической силой зафиксировали мои ноги. Конечностями я шевелить не мог, но язык-то у меня двигался!

— Ребята, — говорю, — слушайте! Вы все неправильно делаете! Если вы собрались из меня строганину готовить, то тут нужен особый рецепт! Старуха Дрын-дын-дын велела меня посадить у костра в хорошем чуме, накормить-напоить, спать положить и оставить в одиночестве. Вот тогда…

Но говорить с этими зомби было все равно, что со сборочными роботами-манипуляторами. Не было у них функции голосового ввода, и дело свое они туго знали.

Да и язык у меня, честно говоря, к небу присох. А вы представьте: надвигается на вас толпа скелетов с оскаленными звериными мордами (и это еще цветочки, потому что бывшие человечьи лица — еще хуже), глаза у всех ледяные, мертво сверкают в звездном свете, а в кистях (или костях) зажаты ножи. Даже не профессиональные поварские ножи, а такие, которые нужны в первобытном лесу для выживания: острейшие, блестящие, как молнии и полумесяцы.

А в середине стоит Рогатый, как шеф-повар среди бригады менее квалифицированного персонала.

Бывшая милая козочка с косточками не толще куриных с профессиональной сноровкой вспорола мой сапог, и я почувствовал, как уплываю в милосердное небытие — наркоз-обморок.

Но далеко уплыть не удалось, потому что меня долбануло в грудь, дернуло за шею, потом завертело, бросило лицом вниз во что-то теплое и колючее. Я все время с ужасом ждал невыносимой боли, но ничего такого не произошло.

Глава вторая

Я лежал на животе и боялся шевелиться. Работали древние инстинкты: затаись и авось пронесет. Открыл глаза и увидел перед собой блестящие пайетки, как на подушке, которую Иришка купила на «Али-экспрессе». Пару наносекунд я был убежден, что проснулся, и предвкушал, как сейчас перескажу сон Иришке.

Перевернулся на спину. Разумеется, я не проснулся, поскольку это не был сон.

Среди северных декораций стояли девушки, наряженные и загримированные под чукчанок. Я лежал на блестящих подушках.

Девушки начали было что-то скандировать, но оставили свою речевку и заговорили разом:

— А где еще один? Боже, у него пояс на шее! Зачем вы сняли пояс? Где ваш второй? Пояс снимать нельзя!

И тут я вспомнил все.

— Ирка!!! — заорал я громче всех четырех девушек и вскочил. — Там осталась Ирка! Она без пояса! Ее надо спасать! Немедленно! Ее сожрут!

Рыженькая «чукча» подбежала ко мне и толкнула в плечи, чтоб вернуть на подушки:

— Не волнуйтесь! Все под контролем! Здесь работают профессионалы.

Кто-то сказал:

— Звоните Аделаиде Львовне!

И девичий голос, звенящий от волнения, выкрикнул в телефон:

— Аделаида Львовна! Три-восемнадцать! — наверное, это был код чрезвычайной ситуации.

Помню, я бессвязно объяснял случившееся, вскакивая и порываясь бежать спасать Ирку. Восемь рук меня гладили и обнимали, четыре голоса уговаривали, что здесь работают профессионалы и все будет хорошо, просто замечательно, просто великолепно и даже еще лучше. Что волноваться практически не о чем. В процессе я не заметил, как надел ботинки, принесенные кем-то и заботливо поставленные передо мной, а куртку я и без того не снимал.

Мне уже стало казаться, что я нахожусь среди девушек-мухоморов, когда из-за бутафорского тороса вышла коренастая женщина, прекрасно одетая и со сложной седой прической. Глаза у нее были циничные и расчетливые, но без вселенской скорби, в отличие от старухи Катгыргын. Женщину сопровождали спортивные ребятки недоброго вида.

На миг мне показалось, что повторяется сцена с Рогатым и бандой его поварят. Но это, конечно, только потому, что нервы у меня были в полном раздрае.

— Доложите обстановку! — приказала дама.

Девушки заговорили все разом и разом умолкли.

— Ты! — дама показала пальцем, и рыженькая «чукча» объяснила:

— Он вернулся один. Оба пояса висели на шнурке на шее. Поэтому возвращение получилось жестким. Говорит, что его девушка в процессе сказочной транформации обронила пояс. Он пошел ее искать, но не нашел. На него напали монстры.

— Вас предупредили, что пояс снимать запрещается! Вы нарушили договор, теперь мы не за что не отвечаем.

Глаза дамы сверлили во мне дыру.

Я открыл рот…и закрыл, не найдя слов.

— Но… она же… там, одна среди чудовищ. Вы понимаете? Какой договор? Надо спасать ее. Как можно скорее! — кое-как выдавил я, обводя взглядом неподвижные лица дамы и ее свиты. Сочувствия не выражало ни одно. Они выглядели, как скульптурная группа «Непреклонность», высеченная из гранита.

— Разумеется, мы спасем ее. Здесь работают профессионалы! Но претензий вы предъявить не сможете, — холодно отчеканила дама

Она беспокоились за репутацию фирмы, а вовсе не за Ирку.

— Да я похороню вашу контору, если Ирка не окажется здесь, на этом самом месте, живой и невредимой! — истерически взвизгнул во мне незнакомый прежде внутренний Хлестаков. Я аж вздрогнул от неожиданности — сам от себя такого не ожидал — и хлопнул рукой по подушке, показывая, где должна появиться Ирка. — Интернет взорвется, когда я про вас напишу! У меня канал на «Дзене», миллион подписчиков!

(У меня сроду не было канала на «Дзене», я вообще стараюсь его не читать).

Дама со свитой переглянулись, и дама кивнула.

Парень постарше, бритый под ноль, подсел ко мне на подушки.

— Расскажите подробнее, как это произошло.

— Мою жену, — (ох, слышала бы Ирка), — унес Месяц. Настоящий месяц из сказки, не такой, как я.

Парень сочувственно, словно психиатр, покивал с отстраненным видом. Ох, осторожнее надо говорить — а то, чую, наговорю себе на отдых в психлечебнице.

— Я пошел ее искать, и в чуме Месяца нашел тело.

— Тело?

Дама с ребятками и девушки несколько раз переглянулись в различных комбинациях. Тут, наконец, до меня дошло, что я сказал.

— Да нет же, она жива! Просто вела себя… ну, необычно. Из разговоров с тамошними зомби я выяснил, что в ее тело вселилась некая старуха Катгыргын.

И тут мне в очередной раз стало страшно: действительно, я ведь видел только тело Ирки. А если жуткая старуха пожрала ее душу? Я вскочил:

— Надо немедленно спасать ее!

Тут заговорила Аделаида Львовна. Кто-то успел подставить ей кресло, и теперь она сидела перед нами, величественная, как королева. Говорила она медленно, в полной уверенности, что каждое ее слово будет услышано и принято во внимание.

— Молодой человек, если, не дай бог, ваш дом загорится, вы же сами не полезете в огонь, верно? Вы доверите спасение своих ближних профессиональным пожарным. Так и здесь. Отправляйтесь домой, и предоставьте работать спасателям. Ваша жена будет возвращена в кратчайшие сроки.

— Я там был там, я там все знаю!

— А вы полагаете, наши инструкторы не были и не знают? — усмехнулась дама. — Поверьте, вы будете только мешать. Помимо поисков девушки им придется еще присматривать за вами.

То ли она обладала даром убеждения, то ли я был рад, наконец, снять со своего измученного организма ответственность и «довериться профессионалам», но я понял, что самое лучшее будет отправиться домой и ждать возвращения Иришки. Прибраться, сварганить праздничный ужин с шампанским, переложить подарок из укромного места под шкафом в колпак на люстре, и все такое.

— Вас сейчас проводят в медпункт и окажут первую помощь.

— Я в порядке! — выкрикнул я сорвавшимся на визг голосом.

— Разумеется, — дама не стала спорить. — Алеша.

Здоровенный Алеша сжал мою руку повыше локтя, буквально вынес из комнаты и повел по коридорам.

— Да отцепись ты, я никуда не денусь, — сказал я через пару поворотов. — Что мы с тобой идем под ручку! Ей-богу, как два голубка.

Лешка немедленно меня отпустил и даже слегка отпрянул.

Тем временем мы вышли в холл с лифтами. Двери лифта разъехались, выпуская двух женщин.Одну — с посудиной с остатками оливье, другую — со стаканами и блестящей гирляндой на шее. Люди отпраздновали Новый год.

Я проскочил между женщинами, между закрывающимися дверями и вдавил кнопку первого этажа. Услышал женский визг, Лешкин мат и звон посуды. Что-то с руганью ударилось о дверь, но я уже ехал вниз.

Выскочил мимо мрачного охранника на улицу. Возможно, я сморозил глупость — теперь уж не подойти к Аделаиде с ее гвардией. Но все во мне восставало при мысли о том, чтобы глотать неизвестные таблетки под присмотром этой гоп-компании.

Шел снег. Жидкий городской снежишко, однако, сумел прикрыть асфальт дырявой марлей, которая таяла под ногами пешеходов и колесами машин, открывая черноту асфальта. От мигания светодиодного фасада снежный покров менял цвета. Посреди пустой площади светила ледяным белым светом конусообразная модель елки — как воплощение жилища Месяца в реальном мире. Все это я разглядел, направляясь к скверу, кратчайшим путем к метро.

Узорчатые следы от шин на снегу напоминали узоры на Иришкином свитере. Золотистое сияние вокруг фонаря на парковке — ее выбившиеся из гладкой «балетной» прически пушистые волоски. Изящно изогнувшийся древесный ствол — Иришку в танце.

Ирка наполняла собой весь мир!

И тут я понял, что просто не смогу уйти от места, где томится в плену моя любимая. Внезапно я стал понимать собак, которые умирают на могиле хозяина.

Может, эти ребята и отличные спасатели, может, и сделают все, чтоб спасти репутацию своей фирмы, но Ирка им чужая. Она им не нужна. Для меня же она — все!

Я повернул к мигающему сараю «Страны Сказок» и увидел, как из дверей выходят трое мужиков и девушка в шубке под леопарда и садятся в большой черный джип. Мне показалось, что это мордовороты из свиты Аделаиды. Они уезжают вместо того, чтобы спасать Ирку?! Хотя, может, у меня просто развивается паранойя.

Потом из дверей вышли еще трое: бритоголовый, Леша и охранник, мимо которого я пробежал. Этих я сразу узнал. Охранник стал показывать рукой прямо на меня, и я в панике присел за цоколь мраморной вазы на краю сквера. Только потом сообразил, что они не могут ничего видеть в темноте под деревьями, стоя под мигающей и сверкающей иллюминацией. Охранник просто показывал направление, в котором я ушел.

Лешка с бритоголовым подошли к джипу и поговорили с людьми в нем — значит, это не совсем паранойя. Возможно, у спасателей просто закончилась смена. Потом джип уехал, а эти двое двинулись в мою сторону, разглядывая снежное месиво под ногами. К счастью, народ, идущий к метро, уже протоптал темную дорожку, и я на ней следов не оставил.

Я сжался за цоколем и перестал дышать, но они, видимо, поняли, что так меня не найти, и повернули обратно.

Дождавшись, когда они войдут внутрь, я выглянул из своего убежища, отбежал, прячась в тенях и за кустами, описал крюк по скверу — чтоб держаться подальше от ненужных глаз, и зашел к «Стране Сказок» с тыла. Здание без мишуры выглядело промышленным ангаром. Камер наблюдения я не разглядел, как ни таращился в темноту. Но если я их в сумраке не видел, то они меня и подавно.

План у меня сложился самый незамысловатый: проникнуть в здание через черный ход, раз уж главный мне заказан, и отыскать коридор с чумом. Помнится, мы с Иркой вошли через него в сказку без всяких проблем. Правда, в коридор мы попали через костюмерную, но сейчас главное — пробраться внутрь, а там видно будет. Еще одна загвоздка: возможно, портал в сказку открыт только при работающем компьютере. Но, может быть, и нет. Здорово было бы найти парня с дредами, но его смена, наверное, уже закончилась.

Я шел мимо металлической гофрированной стены, иногда подсвечивая себе телефоном. Никаких признаков дверей, лишь кондиционеры висят тут и там, как зацепы на тренажере для великанов-скалолазов. Мелькнула даже шальная мысль забраться по ним на крышу. Но это — «план Б». Сначала поищу техническую дверь. Должна же она где-то быть. Или пожарный выход, наконец!

Увидев желанную дверь под овальным красным фонарем, я рванул к ней. Дверь распахнулась, и оттуда мне навстречу выпрыгнули Лешка и его бритоголовый начальничек с радостными и кровожадными рожами. Прежде, чем я успел сделать хотя бы шаг, Лешка мертвой хваткой зажал мне сзади руки. Сгоряча мне даже не показалось абсурдным, что бритоголовый бережно прижимает к груди букетик каких-то желтых бессмертников.

Я оттолкнулся обеими ногами, как в кино, и лягнул пустоту, потому что бритоголового на том месте, куда я целился, уже не оказалось. От резкого движения чуть не выскочил сустав. Зато я с размаху залепил ногой назад и, судя по ругани, удачно попал куда-то Лешке. Не сильно, наверное — разве стукнешь сильно кроссовкой, но тому не понравилось. Он бросил меня на асфальт и навалился сверху, а бритоголовый стал пихать в нос колючие бессмертники, пыльные, судя по запаху. Я вертел головой и старался не вдыхать, за что получил удар по ребрам:

— Дыши, гад!

Удар вышиб воздух из легких, я кое-как продержался немного, но потом вдохнул, и вовсю надышался пылью и затхлым ароматом этого странного букета, который они с упорством маньяков пихали мне в нос. Потом чихнул и зажмурился, с ужасом ожидая нового удара, но услышал:

— Готово. Коли.

В мою ногу спереди воткнулась игла, что-то горячо растеклось внутри мышцы…

Глава третья

Рыжая курила. Она медитативно выдувала дым из колечка губ в сливовой помаде и смотрела на завихрения — словно гадала о будущем. Иногда умело выпускала струйки дыма через ноздри. «Шикарная чмара», — пришли на ум слова, наверное, из какого-то фильма. В рыжей женщине чувствовалось нечто блатное и непристойное. Но и шика хватало: рыжие кудри рассыпались по леопардовой шубке, на лице природный цвет имели только глаза — ореховые, с воспаленными белками. Все остальное покрашено, подклеено и нарисовано весьма умело.

Я не представлял, что это за женщина, и где я нахожусь. Голова болела страшно — просто раскалывалась. Я приподнялся, сжимая зубы, поскольку очень хотел, чтоб голова не развалилась, а поднялась целиком — дурацкое ощущение. Пытался удержать черепные кусочки вместе, строя гримасы. Рыжая женщина лениво меня разглядывала. Во рту у нее полоскался слой дыма, поэтому она молчала.

Мы расположились на скамеечке под елкой: простым лесным деревом без новогодней мишуры. За елкой виднелся заборчик пригородной платформы.

«Кощеево» — значилось на табличке на противоположной платформе. Никогда не слышал про такое место. Далеко ли это от города? В каком направлении? Как я здесь оказался? Напился? На меня не похоже. Случайно принял какую-то дрянь? Но где? И каким образом? С кем я праздновал Новый год? Неужели курил что-то неподходящее?

Я чувствовал себя не вполне собой — совершенно дурацкое ощущение. Вдобавок полы куртки болтались непривычно легко. Я сунул руки в карманы.

— О, черт!

Ни бумажника, ни телефона не было. Я торопливо проверил все карманы. Даже мультитул сперли. Даже ключи от квартиры.

— Обчистили? — сочувственно спросила рыжая. Она полоскала рот дымом и усмехалась. — Круто попраздновал.

— Да черт знает что! Как я здесь оказался?

— Я тебя притащила. Ты под платформой валялся. Я гляжу — вроде не бомж. Напился, думаю, парень — замерзнет еще.

— Спасибо.

А что, такая крупная женщина запросто могла доволочь меня до скамеечки. Только как же она в шубке-то и на таких каблучищах под платформой лазала?

— Ты хоть помнишь, где живешь?

— Да, — пробормотал я, и чтоб понять, что действительно помню, добавил. — Третья улица Восьмого марта, дом 9.

— Ну и молодец, — и она принялась тыкать пальцем с когтем цвета крови в золоченый смартфон. — Сейчас домой поедешь.

— У меня денег нет совершенно, — для убедительности я вывернул оба кармана.

— Зато у меня есть, — сказала рыжая.

Как-то очень быстро подъехало Яндекс-такси. Я попытался встать, но ноги подогнулись, как вареные макаронины. Тогда рыжая леопардша с шофером-таджиком, вовсю веселясь, кое-как затолкали меня на заднее сиденье.

Моя спасительница влезла следом, прижалась, опутала рыжими волосами.

По дороге она поглаживала меня и щекотала своими алыми ногтищами то тут, то там, и удивительно, но организм отвечал на ее заигрывания, а я-то думал, что я вообще не живой.

До лифта на подгибающихся конечностях я добрался уже сам. Ввалились в квартиру, и тут она прижала меня к вешалке с одеждой, схватила за собранные в хвостик волосы, и принялась целовать.

Что это был за поцелуй! Я не Дон Жуан, конечно, но целоваться случалось, однако подобной техники мне встречать не приходилось: словно полый стебель огромного цветка прижался к губам, а потом началось такое! Я даже простил своей обольстительнице запах табака, больного горла и пива.

Потом мы стаскивали друг с друга одежду. Я утонул в подушках бедер, а грудь у нее оказалась твердая, словно пластмассовая, как у Барби какой-нибудь. Мы свалились в разоренную постель (у меня даже не хватило времени удивиться, почему постель развалена — я обычно убираю ее с утра). После восхитительной свалки и неразберихи, закончившихся совместным полетом, моя незнакомка закурила, а я обнаружил, что дома творится полный бардак. Такое впечатление, что у меня был обыск! Тут только я сообразил, что мы не отпирали дверь, когда вошли.

— Не фига себе!

Не желая отбирать у моей дамы одеяло, я прикрылся полотенцем из кучи, вываленной из шкафа, и машинально извинился за беспорядок.

— Да ладно, не стесняйся! Нормальный холостяцкий быт! — Если бы не сигаретка, с моей красавицы можно было писать Марию Магдалину. Рыжие кудри рассыпались по полным плечам. В полумраке макияж казался непострадавшим.

В панике я оглядел студию, обернулся к рабочему столу: компьютера не было! Те, кто обчистил мои карманы, вероятно, узнали как-то по номеру телефона домашний адрес. Открыли украденными ключами дверь, перерыли все в надежде отыскать что-либо ценное; разумеется, ничего не нашли, поэтому унесли единственную дорогую вещь — комп. Со всеми моими готовыми и не готовыми работами. Слава богу, многое хранилось в облаке, а последнюю большую визуализацию я прямо перед праздниками отправил заказчику.

Но все равно, пропавший комп пробил гигантскую брешь в моем бюджете.

— У тебя есть что-нибудь выпить? — лениво спросила обольстительница, ничуть не интересуясь моими метаниями.

— Конечно, если не сперли, — помнится, я покупал к Новому году шампанское и мартини, но, возможно, я захватил их к Сержу. Если праздновал Новый год у него.

Шампанское было на месте. Обе бутылки. Значит, я не был у Сержа? А где же я был? Бокалов я не нашел. Неужели сперли бокалы?! Ну, нормальные это грабители или нет?

Я захватил бутылку и пару кружек и вернулся в комнату. Мысли у меня были заняты не предстоящей выпивкой и любовью, а звонком в полицию.

Моя чаровница пила шампанское из кружки, словно это было самым обычным делом, и улыбалась, жмурясь от удовольствия.

— Угадай, как меня зовут?

— Ах да, позвольте представиться: Иван, — я щелкнул босыми пятками.

Красотка рассмеялась волнующим грудным смехом.

— Секс — тоже повод для знакомства, да? Мое имя, как и твое, начинается на «И», но кончается на «А».

— Инна.

— Не-а!

— Инга?

— Холодно.

— Индира?

— Пф-ф! Все забыл! Ирена. Говорят, это имя мне очень идет, — она чисто по-кошачьи вытянула из-под одеяла стройную ногу, дивно расширяющуюся к бедру, и покрутила ступней. — Иди сюда, мой недогадливый Ванюша-дурачок!

В общем, в полицию я позвонил только на следующее утро по телефону от соседки. От нее же хотел позвонить и маме, чтоб не беспокоилась из-за моего «исчезновения с радаров», но, разумеется, не смог вспомнить номер ее телефона.

Мы съели то немногое, что нашлось в холодильнике. После звонка в полицию Ирена сказала, что не хочет встречаться с ментами, оделась и ушла, пообещав вернуться вечером.

В ожидании полицейских я решил побриться, дабы иметь вид не разбойника, но законопослушного гражданина. Когда снимал бритвой пену, изучая свое лицо в зеркале, обнаружил, что кожа вокруг носа покрыта мелкими полукруглыми царапинками. Такое можно видеть на шкурке у некоторых фруктов. Что, приложился об кактус? Или упал мордой в блюдо устриц? Какой еще предмет мог оставить такие следы?

Пришли двое оперов. Первый вопрос задали про беспорядок: «Это воры сделали, или у вас так всегда?». Второй, естественно: «Что пропало?». Комп и бокалы, еще некоторые бытовые мелочи, вроде шампуня и зубных щеток, может, еще посуда какая-то — полный бред. Один стал ходить по квартире и щелкать мой бардак, уж не знаю зачем, другой — задавал вопросы и снимал меня на телефон. Я попытался начать с ограбления на станции Кощеево, но опер остановил меня: «Не наш район».

Как умел, рассказал о незапертой ограбленной квартире, умолчав об Ирене. Поэтому рассказ получился несвязным и противоречивым — чистый компромат на самого себя, но мент невозмутимо снял его на телефон — возможно, он и не слушал. Новый год не лучшее время для обращения куда бы то ни было. Потом я расписался на паре листков, парни заверили меня, что будет сделано все возможное, и ушли.

Висок у меня противно заныл. От кого-то я уже слышал такое. Ну, да неважно.

Я поехал к родителям. Все-таки без телефона чувствуешь себя инвалидом — самые обычные вещи становятся недоступными. Мама, конечно, волновалась — как выяснилось, я даже не поздравил их с Новым годом. Она обняла меня, стала целовать и ругать одновременно.

— Ну, загулял вьюнош, с кем не бывает. Он уже взрослый, Машенька, — гудел отец, ожидая свою порцию обнимашек.

Наконец, из маминых объятий я перешел в папины, с похлопываниями по спине. Целуя морщинистую отцовскую щеку, вдруг обнаружил вокруг его носа такие же странные царапинки, как и у меня.

— Откуда у тебя это?

— Что? — он потер пальцем кожу у переносицы и неловко усмехнулся. — А, я и не заметил! Аллергия, наверное.

— Ванечка! Никакая у него не аллергия. Вот еще почему я так беспокоилась! На отца же напали.

— Да ну тебя, Маш! Какое напали? Какие-то пьяные хулиганы дурака валяли — вот и все!

— Ага! А я потом тебя валокордином отпаивала! Мы забыли хрен к холодцу купить. Отец и пошел за ним. Только вышел из лифта, на него набросились какие-то идиоты и давай букетом в нос тыкать. Еле он от них отбился.

— Скорее всего, они меня с кем-то спутали. Очень похоже на месть из ревности. Ах, подарил моей бабе цветы — так получи ими в морду.

— Тебя! Спутали! Тоже мне, герой-любовник!

— Ну, пьяные, Машенька. Новый год же!

— Пошли за стол, горюшки мои луковые!

Мама выставила на кухонную клеенку копченую колбаску, вспотевшую жиром, третьводнишний, но еще вполне съедобный, оливье, бодрый холодец, сыр, загнувшийся на манер китайских крыш, подсохшую индейку и легендарный пирог с капустой по бабушкиному рецепту, который никогда не черствеет.

Все это напоминало любимые с детства послепраздничные деньки, когда напряжение праздника уже схлынуло, а вкусная еда осталась. Я почувствовал волчий аппетит после всех своих приключений, и навалился на разносолы, к большому маминому удовольствию.

— Ешь, ешь. А то я наготовила с какого-то перепуга, как на четверых, словно не знала, что мы с отцом только вдвоем будем.

— Стой! — скомандовал вдруг папа. Мы с мамой так и застыли, не донеся вилок до рта, а папа вытащил из холодильника бутылку. — А шампанское?

Мы выпили шампанского.

— Эх, Ванюша, — сказала мама, любовно глядя, как я расправляюсь с ее харчами, — смотрю я на тебя — такой парень: умный, красивый — а все один. Ты когда, наконец, хоть какую-нибудь девушку себе найдешь?

Я промычал сквозь набитый пирогом рот в смысле «как только, так сразу».

Ирена, конечно, меньше всего годилась на роль девушки, даже «хоть какой-нибудь». Маме про нее рассказывать не стоило, как и про ограбление.

Когда шампанское распили, и Новый год был официально объявлен встреченным, папа ушел к телевизору, а мама, поставив на стол едва начатый торт, земляничное варенье, и налив мне чаю, стала рассказывать новости.

— Вот, — под конец, смеясь, она показала мне маленький флакончик, — еще духи подарили. Тоже смешно как-то. Звонят: я думала, кто-то из соседей поздравить зашел, а там стоит девчушка с огромной такой сумкой. Проводим, говорит, новогодний опрос по ароматам. В новогоднюю ночь, ага — так я и поверила! Совсем людей за дураков держат! Ну, явные мошенники. Я никогда с жульем не разговариваю. Ну вот, дверь, значит, закрываю, а она сумку распахнула и мне под нос сует. Гляжу: у нее там пробников — весь Диор! «К вам единственная просьба: оценить ароматы по пятибалльной шкале, а за работу подарим вам флакончик духов, которые вам больше всего понравятся». В общем, раздумала я дверь закрывать. Ладно, думаю, вроде ничего плохого не может случиться, если я духи в коридоре понюхаю, верно ведь? Духи у нее, знаешь, очень оригинально представлены: на серединках сухих цветков, вроде игрушечных подсолнухов. Только неудобно, что лепестки колючие. И цветки тоже старые — по-моему, все одинаково пылью пахнут. Но я все старательно перенюхала, какие-то похвалила — она на планшетике отметила. «Вот, — говорит, — вам больше всего понравились духи «Пуазон» — и дает мне флакончик. Ну, надо же! Вышла Зина, соседка. «Давате, — говорит, — и я оценю!» — А девчушка: «Нет, у нас инструкция — не больше одного человека на этаж». И бегом по лестнице со своей сумкой. Мы с Зиной стоим и думаем: что это было? Духи понюхали: вроде «Пуазон», а вроде и не «Пуазон» — разберешь их. Мы же не парфюмеры. Но пахнут хорошо, пусть даже и фальшивые. Хочешь понюхать?

— Не, я в этом вообще ничего не понимаю! Но ты лучше двери кому попало не открывай.

— Да я и не открываю. Просто такая ночь: полон дом народа, у соседей празднуют. Все друг к другу в гости ходят. Полная безопасность. Я, знаешь, грешным делом, думаю, может, папе тем же букетиком попало, что девчонка давала нюхать? Может, она стянула у кого-то что-нибудь, а папашу за напарника приняли? Или наоборот: ее подельники решили, что он их выслеживает? Но тоже странно! Я понимаю, если бы побили, а так — цветочками в нос натыкали. Может, он и прав, что пьяные дурака валяли. Но дело, в любом случае, не такое, чтоб милицию вызывать.

Сытый, пьяный, обласканный и с кругленькой суммой на счету, я уехал от родителей. Про ограбление им, конечно, не рассказал — чего волновать зря. Сказал просто, что компьютер накрылся — нужны деньги в долг, пока не заработаю. Они: «Да не отдавай!», я такой: «Да отдам!». В общем, жизнь налаживалась. Только в душе разверзлась странная пустота, словно пропало у меня что-то важное, а что — я и сам не знал. Хотя — ничего удивительного, после таких приключений-то.

Приехал домой. Дверь опять не заперта — как я ее без ключей запру. Кроме того, «все ценное уже украли до вас». На кухне сидят Ирена и какой-то тщедушный хмырь, похожий на таракана. На кухонном столе — большой надорванный пакет, чипсы рассыпаны по столешнице. Гости мои пьют пиво. Мужичок — «Охоту», Ирена — что-то импортное. На полу стоят упаковки того и другого. Чувствуется: ребятки расположились капитально.

— А, Ванек, — говорит Ирена, — присоединяйся!

Ирена выглядит далеко не так шикарно, как вчера. Может, дневной свет виноват. Мешки под глазами, накрашена чрезмерно, и видно, что ей лет сорок, а то и больше. Бог ты мой! И я вчера с ней спал!

В голове одна мысль: как бы мне этих лису Алису и кота Базилио поскорее спровадить.

— И рад бы присоединиться, ребята, — говорю, — только мне уходить надо. Праздники закончились. Дела, понимаете!

— Ну, иди! — соглашается Ирена, — раз дела. Мы тебя тут подождем. Скажи, Витек?

Витек этот уже плохо лыко вяжет.

Ну, не вышвыривать же мне их вручную! Да я и не особенно умею.

— Это, — говорю, — кстати, ребята, что вы остаетесь. Потому что скоро полиция приедет. Их на место преступления впустить надо и объяснить, что к чему.

— Так они же вчера были! — недовольно морщится Ирена.

— Были, — говорю, — опера. А сегодня — эксперты.

— Пойдем, — говорит мужичонке Ирена, сгребая в пакет чипсы, — с этой паленой хазы.

Мужичок ловко подхватил горючее, даром, что плохо на ногах стоял, а Ирена подошла и со всем пивным запахом меня поцеловала.

— Ну-ка, скажи, как меня зовут, молодой и красивый!

— Ирена, — говорю.

— Вот так, — наставительно подняла она палец, и оба ушли.

Я даже не ожидал, что все так легко получится. Забил гвоздем створку и побежал за новым замком.

Вставил замок. Дорогой и надежный.

Пока возился у двери, в коридор вышла Ольга Васильевна, соседка из двушки.

— С Новым годом, Ванюша! Иришка дома? Хочу по-женски ее поздравить! — и приподняла двумя пальцами крохотный пакетик, весь в блестках и кружавчиках.

Вот те на! Когда это она успела с Ирен познакомиться до такой степени, чтобы подарки дарить?

— Я надеюсь, что Ирена здесь больше не появится! — отчеканил я, чувствуя, как жар заливает щеки. Честно говоря, я стыдился, что соседка узнала про мою случайную любовницу.

Ольга Васильевна хлопнула губами, как вынутый из воды карп, постояла в растерянности, хотела что-то сказать, но повернулась и молча ушла к себе.

Принял душ, потом вымыл пол, выбрасывая попутно часть разбросанных вещей. Выбросил простыни, на которых спал с Ирэн. Не заразила бы она меня какой-нибудь дрянью!

Я чувствовал себя крысой, которая вылезает из грязной-прегрязной канализации. Несколько часов возился, разгрузил квартиру основательно. Отмыл, как мог — вроде полегчало.

Под ванной нашел простенькую сережку со снежинкой. Совершенно не в стиле Ирены. И тут такая тоска на меня накатила! Получается, здесь была еще одна девушка? Какая, когда — ничего не помню! Да что же это с моей памятью делается?

После уборки капитально вымылся и поехал наугад к Сержу. Здесь повезло. Серж с Маринкой уже приехали с дачи. Предки вернули им близняшек, поэтому посидеть особо не удалось — им надо было малышню купать и укладывать, зато у Сержа нашелся старый бесхозный телефон — он мне его отдал.

— Жаль, что вы с Ириной не приехали, — сказал Серж. — У нас здорово было.

Получается, что я должен был встречать Новый год у него вместе с Иреной? Вот это новость!

— Сереж, — крикнула из ванной Маришка сквозь шум воды и жизнерадостные вопли — Маши и Даши, — ну иди уже!

— Ладно, бывай! Иринке привет!

— Мы с ней расстались, и я надеюсь, что больше ее не увижу. Это было случайное увлечение.

Серж странно на меня посмотрел.

— Ах, вот в чем дело! — протянул он. — Жаль. Нам с Маришкой она очень нравилась. Славная девчонка.

Я ушел, раздумывая, что Ирен можно назвать как угодно, только не «славной девчонкой».

Глава четвертая

Постепенно жизнь налаживалась. Я осваивал новый комп, подогнал под себя Сержев телефон. По праздничному времени заказов не было, и тоска меня изнутри сосала — впору напиться. Но в одиночку пить не хотелось, да и страшно было, честно говоря. Вдруг память опять начнет выкидывать какие-нибудь штуки?

Видеть тоже никого не хотелось. Я, как маньяк, сосредоточился на себе. Казалось, что внутри меня появилась пустота: большая, кубическая. Я прямо-таки чувствовал ее. Раньше на этом месте было что-то важное. Но что? Как я не вспоминал, даже намека, даже тени воспоминания не смог ухватить.

Это было странно. По утрам я просыпался с ощущением потерянного счастья, но если мне и снилось что-то на эту тему, то оно полностью улетучивалось при пробуждении.

Зато появилась навязчивая идея: картина. Лес, дикий, первобытный и прекрасный, немного в стиле Анри Руссо. А на поляне — силуэт человека, серый, как призрак, как пасмурный день, как ничто — с квадратной дырой в груди. А сквозь дыру виден цветущий луг.

Я начал рисовать, не для портфолио, как делал это обычно, а чтобы отделаться от навязчивой идеи. Мне казалось, что, нарисовав дырявого призрака на поляне, я что-то пойму, или, по крайней мере, избавлюсь от тоски.

И тут на меня накатило вдохновение! Что называется, попал в поток. Призрака своего я вскоре забыл, а стал рисовать то, что как бы увидел сквозь дыру в его груди. Картинка получилась незамысловатая, но меня она захватила по-настоящему: на лугу из сплошных цветов, как в старом мульфильме про Бемби, сидит девушка, похожая на олененка. Все должны понимать, что эта милая девушка — веселая и добрая, как Бемби.

Я так увлекся, что оторвался от экрана только, когда за окном было уже черно, а мне звонили в дверь. На одеревеневших ногах пошел в коридор, попутно зажигая свет.

Увидел в глазок, что перед дверью стоят два назгула: один повыше — в черном капюшоне, другой пониже — в голубом. Капюшоны закрывали лица до самых подбородков.

— Добрый вечер! — сказал назгул в голубом звонким девичьим голосом. — Нам очень нужно с вами поговорить! Откройте, пожалуйста!

Когда девушка просит, я, не раздумывая, открываю.

Войдя, назгулы откинули капюшоны и оказались приятной парой: милой рыжеватой девушкой и симпатичным пареньком с дредами.

— Извини! — паренек немедленно вылез из кроссовок, прошел в комнату и стал шарить под столом, под креслом, залез к люстре — я видел в кино, что так ищут «жучки». Что происходит?

— Не сердитесь на него! Илья помешан на технике, — пояснила девушка.

Илья в дырявых носках тем временем спрыгнул с компьютерного кресла, и развел руками, показывая, что все чисто.

— Я же говорила, что у этих гопников не хватит смекалки установить прослушку. Да и зачем оно им!

Покончив с осмотром, дредоносец удовлетворенно кивнул и протянул мне руку:

— Илья!

— Иван! — я пожал руку в ответ.

— Я — Катя, — рыженькая улыбнулась и стала еще милее от ямочек на щеках.

Пока я ухаживал за Катей, помогая снять куртку и повесить на вешалку, Илья прошел в комнату и воззрился на картинку на экране. Терпеть не могу, когда смотрят мои неоконченные работы. Но я не успел выключить монитор.

— Она! — воскликнул Илья, показывая на мою Бемби. — Черт побери, это точно она! Так ты ее помнишь?

— Кого? — спросил я.

— Вот она какая, твоя Ирина, — проговорила Катя, подходя к нам сзади, и обнимая Илью. — Милая. И добрая. Чудесная девушка. Теперь я понимаю, почему ты так ее любишь.

Мы втроем стояли перед экраном, созерцая мою работу.

— Ребята, я рад, что вам понравилась моя картинка. Но если вы немедленно не объясните мне, что происходит, вам придется вызывать для меня психовозку. Или мне — для вас. По обстоятельствам.

— Тридцать первого декабря ты был в «Стране Сказок», так? — Илья скорее утверждал, чем спрашивал.

— С чего бы вдруг? Я похож на миллионера?

— Тогда где ты был тридцать первого?

А, действительно, где я был?

— Ванюш, у тебя найдется что-нибудь попить? В смысле, чай или кофе, — спросила Катя. Я хозяйственно засуетился, и мы перешли на кухню.

После ограбления у меня осталось всего две простые белые кружки, совсем безликие. Я отдал их гостям, а себе налил чаю в большую пиалу, из которой в обычное время ем.

Мои гости переглянулись.

— С чего начинать-то?

Илья решительно пошел в наступление:

— Ты знаешь девушку, которую нарисовал на компьютере?

— Как я могу ее знать? Это просто моя фантазия.

— Вот видишь, ему дали забудку, как и всем нам. Да еще, небось, слоновью дозу, — сокрушенно вздохнула Катя. Они с Ильей переглянулись и печально покивали головами.

— Забудку?

— Это такой цветок из авторской сказки. В реале — незабудка, а здесь — наоборот. Кто понюхает — забудет.

— Что забудет? — нахмурился я.

— То, на что забудку заговорили. У тебя заговорили на посещение «Страны Сказок» и на твою девушку. Вполне логично.

— Ребята, извините, конечно, но вы какой-то бред несете, — я, грешным делом, подумал, не накурились ли они чего неподходящего. Везет мне в последнее время на нариков и алкашей.

— Надо с самого начала ему объяснить, — занервничала Катя. — Но я просто боюсь. Давай ты.

Илья выпрямился, положил кулаки на стол.

— Так. Значит. Твоя девушка, Ирина, та, которую ты нарисовал, реальна. Она существует на самом деле. Только она осталась в чукотской сказке. Возможно, она уже погибла, но…

— Замолчи, Илья! Лучше я сама! Сядь и слушай, — это относилось ко мне.

Я сел. Ребята они были вполне приятные, если абстрагироваться от бреда, который они несли.

— Мы работаем в «Корпорации Сказок». Коммерческое название — «Страна Сказок». Я — хостес, он — айтишник. Понятно?

Я кивнул. Пока все звучало вполне разумно.

— Вы со своей девушкой отправились в тур в чукотскую сказку «Девушка и Месяц». Понятно?

— Допустим, — сказал я, — хотя с чего бы?

— По акции, — объяснил Илья

— Не мешай, Илья. Ты, Иван, просто этого не помнишь. Что-то пошло не так, и твоя девушка осталась в сказке. Для корпорации это катастрофа, но только в том случае, если об этом узнают. Сказочные угодья совершенно не исследованы. Куда попала твоя Ирина, и что с ней случилось — неизвестно.

— Спасать ее не собираются — вот в чем суть! — снова встрял Илья.

— Да! После встречи клиентов — а я встречаю вернувшихся из сказки — нам дают понюхать забудку. Чтобы не помнили лишнего. Коммерческая тайна, говорят, и все прочее. Платят нам хорошо, поэтому никто не интересуется, что мы там забываем. Обычно я просыпаюсь на другой день с чистой совестью, и все в порядке. Но ты так орал про свою возлюбленную, что ее надо спасать — я просто не могла слушать. Ушла от девчонок за кулису, пока тебя утешали, и позвонила Илюхе — вроде, никто не заметил. Сказала, что пропала в «Девушке и Месяце» некая Ирина, чтобы он мне потом напомнил.

— А я вас как раз отправлял! Так совпало. Помнишь меня?

Я покачал головой.

— А я вас помню. Твоя девушка классно танцует. Она мне очень понравилась.

Катя внимательно глянула на Илью, но мне было не до их отношений.

Кое-что начало смутно вылепляться из той каши, что царила у меня в голове в последние дни.

— А на что похожа эта забудка?

— Такой цветочек, с георгин размером, сухой, желтый, с острыми лепестками, пахнет пылью, растет в пустыне, никогда не вянет — в общем, полная противоположность нашей незабудке. Его приносят из одной сказки.

— Но это, наверное, незаконно?

— Кого волнует! Главное, что все, кто в деле, нюхают эту забудку и благополучно забывают то, что корпорации не надо. При сохранении прочих воспоминаний. Возможно, и прежде в сказках кто-то терялся, но это все забыли, включая родственников.

Тут воды моей памяти забурлили, и скрытое под водой чудище всплыло на поверхность, явив свое уродливое тело. Все посленовогодние странности сложились в страшноватую картинку.

Духи-пробники на пахнущих пылью подсолнухах, которые давали маме — раз; странное нападение на папу, в результате которого он нанюхался цветов с жесткими лепестками, оставивших у него на щеках и переносице такие же царапины, как и у меня — два. Значит, мы втроем надышались забудкой. Просто я не помню, кто и когда давал мне ее нюхать. А родителям, видимо, досталась меньшая доза: они помнят желтые цветы, но относятся к приключениям с ними крайне легкомысленно. Обилие еды, приготовленное мамой — она ждала нас в гости вместе с неведомой девушкой — три. Значит, отношения с этой Ириной зашли так далеко, что мы собирались встречать Новый год вместе с родителями. Черт! Ничего не помню! Как можно забыть такое! Наконец, странные провалы в собственных воспоминаниях — четыре.

Стиратели памяти охватили ближний круг, а для всех прочих друзей и знакомых подсунули мне даму с тем же именем, что у моей девушки, и я радостно сообщал всем, что мы с Ириной расстались, вызывая удивление и взаимное непонимание у всех, кто ее знал — пять.

И еще из квартиры унесли все вещи, связанные с моей ныне незнакомой возлюбленной, убрали фотки в компе и телефоне, сымитировав ограбление — шесть! Хватило бы и вполовину меньше доказательств. Я скороговоркой выдал все эти открытия.

Катя и Илья согласно кивали.

— Но все-таки подсознательно ты ее помнил — вот и нарисовал.

Я пытался осмыслить ситуацию: у меня есть невеста, просто замечательная — я влюбился в свою Бемби, пока рисовал. Эти ребята утверждают, что она в жуткой опасности. (Тут и несвойственная мне тоска получает объяснение — семь или восемь). И теперь мне надо отправляться черт знает куда, в полном смысле слова, и искать неизвестно кого. Типа: «иди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что»! Такое задание в сказках дают тому, от кого хотят избавиться.

— Значит, Илюш, — сказала Катя, — кажется, он понял. Пока мы его тут оставим, пусть он все обмозгует, переварит, а когда будет готов, ты его тайком переправишь в сказку.

— Только не тяни, — это уже относилось ко мне. — Учти: северные сказки — жесткие, первобытные. Неизвестно, как там твоя Ирина справляется.

— Лучше провернуть все, пока каникулы, потому что это дело энергоемкое, а на фоне праздничного наплыва, может, никто лишнего подключения и не заметит, — Илья с сомнением кусал губы.

Мои гости были настроены серьезно.

Я представил, что они сейчас уйдут, а я останусь сидеть под доверчивым взглядом моей нарисованной Бемби, а в это время реальная девушка с такими же глазами, может, ползет по снегу, замерзает, и шепчет посиневшими губами мое имя. Я — ее единственная надежда. А надежда эта развалилась в кресле у компа в ярко освещенной теплой квартире и прихлебывает чай с имбирем. Посторонние ребята рискуют ради нее карьерой, и возможно, жизнью, памятью — уж точно, а я что?

— Ладно, ребята, — я залпом допил остывший чай. — Я готов. Пошли.

Хорошо, хоть знаю, как моя любимая выглядит.

— Моя смена через три часа, — сказал Илья.

— А моя — завтра, — сказала Катя. — Как ты думаешь его провести?

— Поглядим, — хмуро сказал Илья. — Сперва к бате заедем. Надо у него прикид для зимней рыбалки взять. Морозы-то там не сказочные. То есть, тьфу, наоборот, сказочные.

Через пару с лишним часов мы с Катей и Ильей стояли во дворе дома недалеко от «Страны Сказок» и ждали разносчика пиццы. Илья то и дело поглядывал на смартфон — не хотел опаздывать на работу. Мы заказали пиццу на адрес квартиры в подъезде, на ступенях которого стояли. Нас интересовала не пицца, а зеленая форма разносчика. Оставалось надеяться, что парень, который принесет нам заказ, окажется сговорчивым.

Пришел смешливый узкоглазый парнишка, совсем молоденький. Он не удивился, что мы ждем его на улице — наверное, еще и не такое видел на своей работе.

— Хочешь заработать тысячу? — спросила Катя.

— А че надо делать? — спросил парень, сощурив свои глазки до узких полосочек.

Вот это, я понимаю, деловой подход!

— Ничего. Одолжить куртку и коробку вот ему на двадцать минут.

— Тогда две тысячи, — сказал парень. — вдруг он не вернет.

— Вернет, вернет! — пообещала Катя. — Я с тобой его ждать останусь. Вроде как залог! Ну ладно, две — так две!

— Тогда пять, — сказал парень, видимо, соблазненный Катиной сговорчивостью, — за риск.

— Знаешь, мы сейчас, пожалуй, другую пиццу закажем.

— Зачем другую? Берите за две. Я пошутил. Только потом верните!

— Мы с тобой пиццу съедим, пока его ждать будем.

Это предложение так развеселило парня, что он хохотал, пока я облачался в его засаленную куртку, пока упихивал в коробку пакет с рыбацкой курткой и валенками. Все это добро едва влезло.

— Значит, помнишь? Морду кирпичом — и через главный вход, — проинструктировал Илья. — Встречаемся за правой кулисой.

Перед тем, как уйти, мы съели по треугольному куску с тянущимся сыром, и Илья, махнув на прощание, скрылся за углом. Я кое-как взгромоздил на плечи коробку, и ее хозяин показал мне большой палец. Он поглощал пиццу со скоростью молодого крокодила. Пустая коробка валялась у его ног. Наверное, еду разносил, а сам — поесть не успевал, бедняга!

Адреналин, конечно, так и фонтанировал, пока я подходил к анимированному фасаду. Теперь по нему мчались олени, еще кто-то летал — мне было не до разглядывания. Вошел во вращающиеся двери, сделал морду кирпичом, как велел Илья, и, бормоча про себя код невидимости, большими шагами направился мимо Деда Мороза.

Почти сработало.

— Эй, парень, — окликнул меня нарумяненный старец в морозной шубе, когда я был в двух шагах от спасительной кулисы — куда тебя понесло?

— Пицца ходить, — от растерянности я заговорил в стиле «моя твоя не понимай», хотя по моей славянской физиономии трудно предположить, что я плохо знаю русский.

— Сюда нельзя. Ты чего, с ума сошел? Иди-иди назад!

— Та они же грОши платили! — теперь я вдруг стал выражаться, как опереточный персонаж. Но Деду Морозу было не до моих языковых упражнений. Я проследил за его встревоженным взглядом: во вращающиеся двери входили посетители.

— Спрячься там, быстро! — он махнул рукавицей в сторону кулисы. — И только они пройдут — мухой отсюда. Чтоб тебя здесь никто не видел!

Я опрометью бросился к вожделенной кулисе, короб хлопал по спине. И попал в объятия Ильи.

— Снимай давай! — мешая друг другу, мы стащили с меня зеленую куртку вместе с коробом. Илья затолкал меня с батиной зимней одеждой между составленных декораций. — Жди здесь.

Он быстро облачился в скинутую мной одежку, запихал дреды под капюшон и, выждав нужный момент, согнулся и побежал к выходу.

Прошло сколько-то времени, я уже стал опасаться, что Илья попался и не сможет прийти, как с другой стороны меня потрогали за плечо.

— Ты чего, заснул? Лезь сюда!

Я прополз под фанерными щитами и оказался на служебной половине.

— Все нормально?

— Да, парень убежал сытый, довольный и с деньгами в кармане. Удачная ему выпала смена. Еще Катюху пытался склеить.

— А ты?

— Да все отлично! Бери пакет и пошли.

Мы напоминали двух комедийных грабителей. Илья, прежде, чем свернуть в коридор, выглядывал из-за угла, распластавшись по стенке, а я следом тащил на спине мешок с барахлом.

Вполне удачно мы добрались до коридора с Рокуэллом Кентом. Сегодня он был полутемным, только на потолке тускло и редко горели лампочки аварийного освещения.

— Сказку заблокировали! — сообщил Илья громким шепотом. — Никого не пускают. Представляешь, какой скандал вышел бы, если б там туристы на Иринку наткнулись. Забудки на всех не хватит. Одевайся!

Я вступил в гигантские ватные штаны, в валенки с калошами, в куртку величиной с небольшую палатку и стал напоминать себе бетонный памятник. Нахлобучил ушанку. Она все время на глаза сползала. Были еще рукавицы размером под стать куртке. Если я потеряю такую варежку в сказке, в ней поселятся мышка, зайчик, еще кто-то. Помню такую картинку с детства.

— Стой, не застегивайся пока. Вот, — Илюха протянул мне два жгута в проволочной оплетке. — Надень под куртку. Служебные позаимствовал.

— Что это?

— Пояса. За них я вас вытащу. Гляди: защелкиваются легко, а чтобы снять — ключ нужен. Второй на нее наденешь. Вот кнопки, по две на поясе — нажмете обе одновременно, когда будете готовы вернуться. Ну, как-то так.

Илья мялся, явно не все сказал.

— Вот еще что, — сообщил он хмуро. — Тут аварийная лампочка, видишь? Если загорится — значит, питание отрубили. Могут обнаружить, что на заблокированную сказку подается энергия — ну и… сам понимаешь. Я вас, конечно, не брошу, но придется ждать. Так что не пугайтесь — все будет нормально. Просто покантуетесь там немножко. Люди за это большие деньги платят. Так и воспринимайте. Еще: я тут настроил, чтобы ты десантировался вблизи поселка. На карте его видел. Но что за народ там живет — не знаю. Могут быть и оборотни — в этих северных сказках все постоянно друг в друга превращаются; может быть, и нечисть какая-нибудь. Но могут быть и добрые поселяне. В любом случае в зимней тундре ты не выживешь, а так все-таки хоть кто-то разумный. Ну, разберешься там.

Илюха не уходил, переминался с ноги на ногу. Видимо, не лежала у него душа отправлять живого человека в полярную ночь, в замерзшую тундру, к неизвестным ужасам.

— Ладно, Илья, не переживай: вы же туда и детишек водите.

— Да это совсем другое…

— Спасибо за все! — Я с размаху хлопнул его по плечу, он ответил неуверенным похлопыванием.

— А что еще делать? — сказал он, скорее обращаясь к себе, чем ко мне. — Она без тебя пропадет. Кто, если не ты. Значит, так: жди в чуме. Как портал откроется — шагай! Ну, не пуха!

Он стремительно развернулся и побежал по коридору. Причудливая шевелюра подпрыгивала в свете редких лампочек. Он сейчас напоминал колдуна из африканской сказки. Нет, чтобы нам с моей неизвестной девушкой выбрать арабскую сказку, или, например, индийскую. Африканскую, наконец! Монстров там, наверняка, тоже хватает, но хотя бы климат получше.

Илья переживал больше, чем я сам. Возможно, я делаю глупость, бросаясь, очертя голову, в таинственную медвежуть, но если бы я оставил без помощи мою неведомую Ирину, то поступил бы куда глупее.

Я наощупь раздвинул занавески из искусственного меха и залез в декоративный чум, придерживая ушанку — какой же размер головы у Илюхиного бати? Или он тоже дреды носит? За занавесками нащупал глухую стену. Значит, портал не всегда открыт. Пошарил — стена как стена. Сел, привалившись к ней, и стал ждать.

Глава пятая

Стена пропала сразу, без предупреждения. Я кувыркнулся в глубокий чистый снег. Побарахтался и кое-как принял положение, подобающее прямоходящему. По крайней мере, прямосидящему.

Кроме меня, черного неба и белого снега здесь ничего не было. Черная бесконечность смотрелась в белую. От бутафорского чума не осталось и следа. Поселок, кстати, тоже нигде не просматривался. Я уже было подумал, что Илья не все учел, и я попал в некую непрогруженную область. Он же сказал, что сказка заблокирована.

Но нет. Белая плоскость состояла из множества снежинок, и снежинкам этим не лежалось на одном месте. Они текли, собирались в ручейки, летели, извивались лентами…

Вот ты какая, полярная ночь!

Ветер гнал снежинки, мастерил из них подобия санных полозьев, скользящих в одну сторону, а везли эти сани и сидели в них странные существа. Я стал опасаться, что начинается метель. Более того, сказочная метель. Или это у них считается нормальной погодой?

Передо мной мчались призрачные олени из снежинок, прозрачные снежные птицы, какие-то вовсе неописуемые создания. Поскольку я все еще сидел в глубоком сугробе, весь удивительный спектакль проносился перед моим носом. Ветер ныл на одной ноте. Я засмотрелся и, наверное, выпал из времени.

Вдруг осознал, что вижу пальмы, бредущих верблюдов, летучие дворцы, ковры-самолеты, и просто сгораю от жары! Говорят, что замерзающие чувствуют жар! Язамерзаю! Эта колдовская вьюга усыпляет меня!

Я потряс головой, и ушанка свалилась на нос. Пока я поправлял ее — совсем проснулся.

Жары как не бывало. Ледяной вихрь бил в лицо, забивал снег за шиворот, грозил сорвать треух. Ветер дул со всех сторон разом.

Мир по-прежнему делился на черное и белое, а вьюга пыталась стереть границу между цветами, точнее, между отсутствием цветов. Не успел я понять, что делать, как увидел рога пробирающегося в снегу оленя, а за ними — еле различимый в снежной мгле силуэт седока.

Олень то исчезал, то снова появлялся за порывами метели, но это был явно живой олень, из плоти и крови, а не какой-то снежный призрак!

Я сорвал свою великанскую ушанку (ветер немедленно набил мне полное ухо снега), выпростался из сугроба и замахал шапкой, подпрыгивая для пущей заметности.

— Эге-гей, человек! Я здесь! — кричал я, а ветер уносил мой голос и дарил его призрачным оленям и снежным птицам.

Удивительно, но всадник на олене заметил меня, и направился в мою сторону.

Я с облегчением вернул ушанку на голову. Тут же понял, что снег, пересыпавший мне волосы, сейчас растает и потечет, но не оставаться с непокрытой головой!

Всадник остановился в десятке шагов от меня. Олень отворачивал морду от ветра то так, то эдак. Лицо всадника в маленьком отверстии стянутого капюшона нельзя было рассмотреть за метелью. Зато хорошо было видно ружье, которое он направил на меня.

— …то такой? — едва расслышал я за ветровым завыванием.

А кто я? Как лучше представиться неизвестно кому? Может, ему лучше не знать, человек я или нет.

— Странник я! Путешественник! Заблудился!

— …де твой след?

Действительно, за оленем тянулся коридор, проложенный в рыхлом снегу, а вокруг меня клубилась и бушевала снежная целина. Я ведь как бухнулся сюда из портала, так и остался сидеть, очарованный метелицей.

— Давно сижу! След замело! Чуть не замерз!

Всадник кивнул, отвел ствол ружья, но так, чтоб в любой момент вскинуть его обратно, и бросил мне (надо сказать, очень точно и ловко, несмотря на ветер) что-то продолговатое. Нож в ножнах!

— Кровь покажи!

Увидев ружье, я понял, что имею дело с человеком — едва ли оборотень или там людоед станет угрожать огнестрельным оружием. Мой опыт кинозрителя говорил, что ружьями пользуются только люди. Человек с ружьем не знает, призрак я или кто. Надо показать ему, что во мне течет настоящая кровь — порезать палец. Все логично!

Я вынул руку из рукавицы, нож из ножен и прицелился к подушечке пальца — откуда обычно берут кровь на анализ. Ох, и трудно всадить лезвие в самого себя! Есть у нормальных людей программа, запрещающая самоповреждения.

Я взглянул на всадника. Дуло смотрело на меня. Ну не погибать же мне из-за этой полезной программы!

Сдавив подушечку среднего пальца, как медсестра из процедурного кабинета, я ткнул в нее блестящим острием. Черно-белая ночь получила еще один цвет — красный.

Я поднял палец со стекающей лентой крови.

Всадник пробрался ко мне сквозь сугробы, держа ружье поперек седла, знаком велел протянуть ему окровавленную пятерню, наклонился и попробовал кровь на вкус. Губы у него оказались нежными и теплыми. Посидел некоторое время, подняв глаза кверху с видом дегустатора, потом кивнул и знаком велел следовать за ним. Метель так разыгралась, что перекричать ее стало невозможно.

Зажав рукавицу подмышкой и сунув палец в рот, я пошел по проложенному оленем коридору, раздумывая, а не вампир ли спас меня от метели?

Неожиданно мы вышли к скоплению чумов. Всадник спрыгнул с оленя и шлепнул его по крупу. Зверь немедленно скрылся в снежной кутерьме, а всадник взял меня за руку, быстро втолкнул между занавесок чума, и вошел сам. Несколько бесцеремонно, конечно, но будешь мешкать — напустишь в жилье холод и снег.

В чуме оказалось полно народу. В середине горел костер, согревающий котелок и чайник, а вокруг в полутьме виднелись лица женщин самых разных возрастов — от старух до младенцев. Мне показалось, их тут собралась целая толпа. Все разом уставились на нас.

Я поклонился с просительной улыбкой, и оглянулся на своего провожатого. Капюшон был откинут, и я потрясенно уставился на румяное черноглазое девичье личико под черными блестящими волосами. Снег таял на разрумянившихся щеках, подчеркивая юную свежесть.

— Вот, в тундре нашла! — звонко воскликнула она, подтолкнув меня вперед. — Покажи руку.

Я выставил вперед кровавое доказательство своей человеческой природы. Женщины стали негромко переговариваться, несколько пальцев протянулось взять образец крови и попробовать на язык. Наконец я был признан годным.

Мне показали, куда повесить уже начавшую обтаивать куртку, куда сесть, вручили кружку с горячим, очень крепким и сладким чаем, сдобренным какой-то приятной травкой.

Я лихорадочно пытался придумать «легенду» — вот дурак, что не позаботился заранее, пока ждал в фальшивом «чуме»! Но мысли носились в беспорядке, как метель, завывавшая снаружи. Моя спасительница сидела по другую сторону костра и пила из такой же кружки, блестя озорными узкими глазками.

— Что ты за человек? Почему в метель по тундре ходишь? — спросила меня из полумрака старая женщина с коричневым лицом, сплетенным, казалось, из одних морщин. Она безостановочно шила большой иглой. Весь женский круг в чуме занимался шитьем. Вышивала даже девочка лет шести, сидевшая наискосок от меня у самого огня.

И я решил рассказать, все как есть.

— Пропала моя невеста. Я ищу ее.

Женщины согласно закивали и закачали головами, стали тихо переговариваться, не отрываясь от шитья. Видимо, тема их заинтересовала.

— Как она пропала? — неторопливо спросила старуха.

— Я не помню. Я забыл даже, как она выглядит, — сказал я, заглянув в сумятицу мыслей, и вернувшись ни с чем. Облик моей невесты снова растворился во вьюжном кружении. — Но если я не найду ее, она может погибнуть. Зовут ее Ириной.

Женщины снова зашептались, переглядываясь и покачивая головами.

— Тяжело тебе будет найти свою Ириной, раз ты даже забыл ее лицо, — сочувственно сказала старуха, орудуя иглой. — Как буря стихнет, однако надо к старой Хадне идти.

Женский хор поддержал. Мне положительно нравилась сговорчивость этих сказочных жителей.

— Ешь, пей, сил набирайся. Ноляке, дай ему юколы.

Маленькая девочка, что сидела у костра, отложила свою работу, ушла к периферии жилища и вернулась с чем-то вроде сушеного балыка, который и вручила мне.

Я попробовал надкусить угощение. Тут надо было иметь сказочные зубы. Попробовал использовать коренные и тут увидел, что все швеи смотрят на меня с большим интересом, хихикают и подталкивают друг друга.

— О, да ты совсем ничего не знаешь! Даже есть не умеешь! Как свою невесту спасать будешь? Маяне, покажи ему, как надо.

Девчушка лет двенадцати, прыская от хохота и еле удерживаясь, чтоб не расхохотаться окончательно, взяла у меня юколу, закусила ее кончик зубами, и вынув откуда-то ножик, вмиг отрезала кусочек у самых своих губ. Только лезвие сверкнуло.

— Вот так едят юколу.

Я порылся в карманах, вынул мультитул, думая, что тоже не лыком шит — есть у меня, чем отрезать угощение. Женщины смотрели на меня с огромным интересом, даже шить перестали.

В общем, лезвие завязло в этой самой юколе.

Мои хозяйки аж повалились друг на друга от хохота. Ну, что же, хорошо — я смог порадовать их в этот вечер не только любовной мелодрамой, но и комедией. Как они тут обходятся без телевизора!

Моя спасительница ловко перебросила мне через костер уже знакомый ножик в ножнах, и я, несколько раз перевернув его, все же поймал. Женщины смотрели на меня, как на бродячий цирк, раскрыв рты, и только что не хлопали.

Первую половину юколы я съел под выжидательными блестящими взглядами, но потом дамы увидели, что я справляюсь, и вряд ли покажу им что-нибудь забавное, вроде отрезанного носа, и вернулись к шитью.

Я с удовольствием отказался бы от этой жесткой и вполне безвкусной штуки, но дожевал ее до конца, опасаясь нарушить законы гостеприимства и выказать неуважение хозяйкам. Кроме того, я читал, что гость, вкусивший пищу под кровом хозяина, становится другом и получает защиту и неприкосновенность.

— Из каких краев ты приехал? — возобновила свой доброжелательный неторопливый допрос главная старуха, когда я домучал угощение.

— Позволь мне прежде спросить, о уважаемая (простите, не знаю, как обращаться к вам по имени), — отвечал я с восточной пышной учтивостью, потому что старался быть очень вежливым, — любит ли ваш народ играть?

— На праздниках мы всегда играем. Мужчины в свои игры, женщины — в свои, а потом все вместе, — степенно ответила старуха, сопровождаемая сдержанным хихиканьем хора, явно предвкушавшим новое развлечение.

— Я прибыл из краев, где живут могущественные шаманы, позволяющие нам играть в жизнь разных людей. Например, мы с Ириной приехали к вам поиграть в историю «Девушка и Месяц».

Тут женский хор зазвучал оживленно и по-новому.

— Многие говорят, что видели ложный месяц! Так это ваши шаманы его сделали?

— Скорее всего, они, но пока мы с невестой играли, настоящий Месяц украл ее.

Женщины пришли в страшное волнение, несколько рук ободряюще коснулись меня, несколько раз прозвучало слово «Катгыргын». Я уж забеспокоился, не сморозил ли какую-нибудь глупость.

— Катгыргын совсем недавно поймала месяц и отпустила его на небо. Теперь он целый год будет отмерять для нас время, а когда начнет лениться, Катгыргын снова обманет его и заставит работать. Так происходит испокон веков, каждый годовой круг.

— Но причем здесь моя невеста?

— Ты думаешь, Месяц подойдет близко к Катгыргын, если она будет в своем виде? Нет, чтоб поймать месяц, Катгыргын обращается в красивую девушку, а Месяц любит красивых девушек и бросается на Катгыргын, но та хитрая и сама ловит его, и связывает. После чего отпускает на небо, как только тот пообещает отмерять время целый год. Оттого на земле существует порядок. Видно, месяц в этом году схватил твою невесту вместо Катгыргын. Но Катгыргын очень умная и ловкая, она сумела как-то разобраться и справиться с Месяцем — он опять показывает время. Мы все видели это.

— А куда подевалась моя невеста?

— Этого мы тебе не скажем, потому что сами не знаем. Старая Хадне может это знать, но может и не знать. Она живет далеко, и в метель тебе до нее не добраться.

А метель, действительно разбушевалась не на шутку, она выла снаружи и даже слегка сотрясала чум, позванивая развешанной по стенам домашней утварью.

Я мысленно поблагодарил Илью, за то, что он догадался десантировать меня вблизи поселка. Может быть, сидя на дежурстве, или уже болтаясь в вагоне метро по дороге домой, он почувствует мою благодарность.

— Хоть Месяца сегодня и не видно, моя старая голова чувствует, что пора спать, — сказала главная старуха и зевнула во весь беззубый рот. И как только она ест юколу?

Женщины повскакали, некоторые стали обнимать мою спасительницу, а та закрывала лицо рукавом.

— Красивый, красивый, — говорили они. — Высокий, глаза, как небо летом. Глаза как облака перед дождем. Волосы, словно шерсть на брюхе у оленя. Длинные, как стебли черемши.

«Интересно, это они про меня говорят? А если про меня, то хвалят или как? И зачем они это говорят?» — подумал я.

— Как звать тебя, путник? — спросила старуха, когда многие женщины натянули на себя теплую одежду и столпились у выхода — видимо, они собирались в чуме на посиделки, что бы шить в компании, а теперь намеревались разойтись по своим жилищам.

— Иваном, — ответил я. Совершенно не ожидал, что мой простой ответ вызовет целую бурю хохота. Женщины буквально повалились друг на друга от смеха.

— Что случилось? — спросил я.

— Еване — женское имя, — объяснила, утирая выступившие слезы, одна из хохотушек. — Волосы длинные, имя женское.

— Ступайте прочь, — сказала старуха, — время спать, а не смеяться. Раз у него есть невеста, значит, он — мужчина.

Кажется, однополая любовь еще не проникла в этот суровый сказочный край.

Оставшиеся женщины быстро переделали интерьер чума из гостиной в спальню. Вдоль стен опустили пологи, чайник с котелком унесли, а поперек костра положили две толстые лесины.

«Что бы ночью не вставать и не подкидывать дров», — понял я.

— Эй, Еване, — сдерживая смех, показала на приоткрытый полог хлопотавшая у костра женщина, наверное, дежурная по чуму, — скорее туда ныряй!

Я заполз в отверстие в шкуре, как кенгуренок в сумку, и оказался в подобии палатки. Пошарил обеими руками в темноте. По стенам — шкуры, на полу — очень много шкур, снаружи вьюга свищет, завывает, а внутри — жарко и уютно. Вдруг рука наткнулась на что-то кожаное, теплое и гладкое, и оно тут же захихикало.

— Ой, извините, я не знал, что здесь занято! Я видимо не туда попал!

И я попытался выползти, путаясь в шкурах, обратно, но гибкие горячие руки обхватили мою шею, и круглый теплый нос потерся о щеку.

— Туда, туда! Ты как раз правильно попал!

— Слушай, — сказал я, запихивая между собой и горячим невидимым телом прослойку из подвернувшейся под руку шкуры, — это ты меня спасла?

Я, кажется, узнал голос.

— Я! Поэтому первая с тобой сплю!

Конечно, это неизмеримо лучше, чем вампиры, но все-таки немного неожиданно. Что значит «первая»? Так у них очередь и до главной старухи дойдет! Потом я вспомнил, что где-то читал об обычае северных женщин спать с чужеземцами, чтобы обновлять генетический материал, поскольку жизнь в замкнутых общинах грозит вырождением. Но я-то явился сюда спасать невесту, а не улучшать местный генофонд!

— Слушай, как тебя зовут?

— Еля.

— Слушай, Еля, у меня ведь есть девушка! Я хожу, ее ищу. Не могу я спать с тобой, — горячо зашептал я.

— Почему?! — искренне удивилась она. — Причем тут твоя девушка? Я ведь не беру тебя в мужья! Да хотя бы и брала: мужчина может иметь столько жен, сколько прокормит. Только я сомневаюсь, что ты и половину жены прокормишь, даже половину горной карлицы, — тут она довольно громко захихикала, и снаружи донесся тихий одобрительный ропот. — Ты и себя-то прокормить не сможешь.

— Тогда зачем тебе от меня, такого, ребенок? Тебе ведь ребеночка хочешь?

— Ну, и ребеночка тоже, — рассудительно ответила Еля. — Ты странный. Глаза у тебя как цветки перелески, а волосы такие, будто на них долго светило солнце. Ты напоминаешь про лето. Ты пришел ниоткуда. Пусть у меня один странный ребеночек будет — он, может, шаманом станет. Может, про него сказки рассказывать начнут.

Я еще порылся в закромах своих знаний о северянах, и вспомнил:

— Я же с юга, плохо переношу морозы. Просто по-другому устроен. Малыш будет мерзнуть.

— Я ему кухляночку сошью!

— У тебя муж есть?

— Нет еще! Но с дитем я раз-два и замуж выйду, — ответила она с легким раздражением, выпутываясь из шкур. Вряд ли ее раздражали шкуры.

То есть, ребенок как свидетельство плодовитости — о таком я тоже читал, но не думал, что узнаю этот древний обычай на практике.

— А где ваши мужчины?

Но Еля, наконец, выбралась из-под шкур, и стала быстро наощупь раздевать меня.

— У вас там на юге народу совсем мало, да? — прошипела она.

— Почему?

— Вы детей языком делаете, да?

Тут она меня совсем смутила, потому что я другое подумал. Пока я смущался, Еля быстро привела меня в нужный вид и прижалась ко мне, плотная и гибкая, как рыбка.

Мы лежали в полной тьме. Снаружи, словно сборище ведьм в разгар шабаша, выла, пела, стонала и хохотала вьюга. Ко мне прижималась юная амазонка. Шкуры электрически возбуждали кожу. И тут я понял, что уже делаю то, что хотела Еля. А разум моментально подсунул оправдание. Вот ведь какой он умник, этот разум!

«Раз ты совсем не помнишь свою Ирину, — снисходительно растолковывал разум, — выходит, вы еще не познакомились. А то, что было до знакомства — не считается».

А другая часть разума, понаглее, просто заявила: «Она и не узнает!».

Сделав такие заявления, разум убрался восвояси, и Еля завопила и завизжала громче вьюги.

Мои «тише, тише» потонули в их совместном вое.

Когда мы лежали рядом, и невидимый во тьме пальчик чертил по моей груди, я сказал с легким укором:

— Ты так кричала — наверное, и в соседних чумах было слышно.

— Конечно, — снова изумилась моя амазонка. — А то как бы женщины узнали, что ты — хороший мужчина, и мне хорошо с тобой?

Как-то они определили, что в этой сплошной тьме наступило утро. Наверное, главная старуха скомандовала. Снаружи доносились голоса и бряканье кастрюлек. Ощупав меховую утробу, я понял, что остался один. Еля ушла. Кое-как наощупь оделся и выкарабкался наружу.

У костра возились женщины. Только наш полог оставался спущенным — все остальные уже проснулись. К большому облегчению, никто не шутил по поводу моих ночных «подвигов».

Женщина средних лет с длинными косами и вышитыми по подолу синими рыбками, закатала полог и подвязала его к стенке.

Еля мешала черпаком в кастрюле. Я чувствовал себя обязанным оказать своей нечаянной любовнице внимание, дабы поддержать марку «хорошего мужчины», поэтому обошел костер, обнял и поцеловал девушку в макушку. И тут же получил по носу горячим мокрым половником!

— За что?!

Женщина с синими рыбками объяснила:

— Она, Еля, уже получила свою долю. Если захочет еще, другие девушки на нее обозлятся, а ей этого не надо.

Ничего я не понимал в их северных сказочных любовных обычаях, но то, что эти амазонки собрались передавать меня по кругу, показалось, в некотором роде, унизительным. Хотя, кое-кому из моих знакомых, может, и понравилось бы. С другой стороны, если откажусь, получится, что я — жмот! Чай пил, юколу ел, у костра грелся — а расплачиваться — фиг! С третьей стороны, нехорошо по отношению к Бемби-Ирине под видом ее поиска пускаться во все тяжкие.

В общем, сплошной культурный шок и когнитивный диссонанс. Я вышел из чума, чтобы все это обдумать.

Пурга улеглась, небеса накрыли снежный мир сверкающим черно-серебряным куполом. Месяц сиял, как улыбка лежащего на боку негра. Мне показалось, что мироздание посмеивается надо мной.

Возле чумов играла стайка детей. Старшая девочка, взобравшись на нарты, выкрикивала непонятное слово, и бегущая ватажка малышей разом меняла направление, как это умеют делать рыбки или птицы. Я засмотрелся: так слажено и красиво у них получалось. Из чума вышла женщина с вышитыми рыбами на подоле, та, что разъяснила мне причину внезапного охлаждения Ели.

— А не подскажете, где можно найти вашу старшую — простите, не знаю, как ее зовут.

Женщина с рыбками покачала головой:

— Ее никак не зовут. Она такая старая, что забыла свое имя. И нет никого, кто помнил бы те времена, когда она знала его.

— Я просто хочу сказать «спасибо» за гостеприимство и узнать, как добраться до старой Хадне. Вчера ведь говорили, что она может знать, где моя невеста. Если я правильно понял.

Женщина опять покачала головой:

— После такой пурги старая Хадне всегда спит. Она ведь и есть пурга.

— И долго она обычно спит?

— До следующей пурги, — удивленно подняла ровные брови женщина.

Да, действительно! Ответ очевиден — что ж тут спрашивать! В хорошую погоду местная госпожа Метелица спит, а когда она буянит — на улицу носа не высунешь. Как же быть?

Женщина боролась с какой-то попоной, засыпанной снегом. Оказалось, что ею накрыты дрова. Я стал помогать, опасаясь, правда, что опять нарушу какой-нибудь обычай, но на этот раз обошлось.

— А где ваши мужчины?

— В море — оленей пасут!

Я подумал, что ослышался.

Женщина рассмеялась.

— Мы ведь люди-рыбы! А ты не знал? Наши мужчины на зиму превращаются в рыб и с оленями уходят под воду. Здесь олешкам есть нечего, а там — богатые травы на лугах: морская капуста, фукус, краснуха. А мы, женщины — становимся рыбами осенью. Весной и летом живем на земле все вместе, в эту пору и тут хорошо.

«Эге!», — только и подумал я. Еще немного, и вообще ничто на свете не сможет меня удивить. Значит, я попал-таки к оборотням, правда, к очень милым. Хотел спросить, почему же они едят рыбу, но счел за лучшее промолчать.

Глава шестая

— Где мне искать Безымянную? — настойчиво спросил я, когда мы внесли заснеженные дрова в чум и с грохотом сгрузили у очага.

— Раз ее в чуме нет, значит, она на берегу — камни бросает.

— В кого она бросает камни? — похоже, меня и так уже считали здесь за идиота, не понимающего самых простых вещей, так что, расспрашивая, я ничего не терял.

— Ни в кого не бросает. Она в будущее смотрит, с духами камней говорит, — не дрогнув красивой бровью, ответила женщина. Кстати, ее звали Ватане. Мы познакомились, пока добывали дрова. — Только к ней тогда подходить нехорошо.

В чуме было слишком душно и многолюдно. Я вышел под звезды. Снег пел и визжал, стоило ступить на него. Ребятишки уже играли в новую игру. Теперь я понимал ее смысл. Несколько детей, взявшись за руки, образовали «сеть», и гонялись за остальными, а те увертывались. Малышня готовилась к подводной жизни.

Море ворочалось и вздыхало совсем рядом. Не думая ни о чем, я пошел на его голос.

Наверное, глобальное потепление затронуло и сказочные моря, потому что вода и не думала замерзать. Море сверкало ярче смотрящегося в него звездного неба. Как такое может быть? На фоне волн качались изъеденные блеском тени: птиц, морских зверей, обломков кораблекрушений — так мне казалось.

Ватане не велела мешать гадающей Безымянной старухе, но я отправился вдоль прибоя, рассудив, что берег большой, и я вовсе не обязательно встречу ее. А увижу — поверну обратно!

Море бесконечно разворачивало и расстилало свой водяной свиток, перебирало камешки, выкладывало валик из водорослей, покрытый хрустящим льдом. В одном месте вода гоняла туда-сюда по камням маленькую морскую звезду. Я едва согнулся в ватных доспехах и успел поймать малышку прежде, чем волна смыла ее.

Забросил звездного ребенка подальше от берега. Надеюсь, я сделал ей хорошо, и никто не слопал звездочку, пока она опускалась на дно.

Я шел по берегу вправо, и путь впереди преграждала тьма. Потом я понял, что это всего-навсего скалы, закрывающие небо. И тут же увидел Безымянную. Она сидела на камнях, поставив оба локтя на плоский валун, и внимательно в него вглядывалась. Я постоял на приличном расстоянии, посмотрел на старуху. Древнее лицо ее исчертили морщины, похожие на трещины в скалах. Женщина и камни казались единым целым.

Я повернулся и пошел было прочь, но древняя Безымянная окликнула:

— Иване! Давно тебя зову. Ай, не слышал? Почуял, наконец, однако. Подойди сюда — вот что камни о тебе говорят.

Я подошел, поглядел на каменный «стол». Его рассекала надвое глубокая трещина. Имелись и другие — поменьше. Впадину, обращенную к морю, заполнял лед. Поверх всего этого валялись мелкие камешки, самых разных форм и оттенков.

— Это ты, — старуха приподняла, показала мне и опустила на место каменную пирамидку. Действительно, камень отдаленно напоминал меня, сидящего в рыболовных «доспехах».

— Это — твоя Ириной, — женщины-рыбы приняли творительный падеж имени «Ирина» за настоящее имя, и я не стал придираться. Старуха коснулась длинным костистым пальцем округлого светлого камешка. У нее было четыре фаланги!

— Видишь, — продолжала старуха, — Ириной совсем близко, ты уже почти нашел ее, но ваши камни разделены глубокой трещиной. Соединиться вы пока не можете. Она в море, — гадалка ткнула своим потрясающим пальцем в замерзшую лужицу на камне.

— Что значит: «в море»? Она ведь не утонула?

— Смотри хорошенько: сам увидишь.

Я стал смотреть на гадательный стол, от усердия не мигая. В глазах зарябило, и мне показалось, что камень-Иринка подпрыгивает и пляшет. Но я ничего не понял.

— Она живет в море, но как найти ее, камни не знают. Пойду, спрошу Анкы-келе. Жди меня здесь.

Старуха тяжело поднялась, опираясь на гадательный камень, заковыляла по берегу. Я хотел ей помочь, но она вошла в прибой и ловко нырнула. Я аж заморгал, но успел увидеть длинное гибкое тело, метнувшееся в глубину.

Я долго просидел у гадательного камня, и замерз. Потрясающая старуха не возвращалась. Тогда я решил полазить по прибрежным скалам. Они образовывали естественный парапет, я забрался на него и пошел, поглядывая в маленькие бухточки, в которых вода поднималась и опадала, украшая низ камней ледяной коркой и сосульками.

Какое-то водяное существо заинтересовалось мной. Оно следовало за мной и высовывало из воды голову. Голова была размером с футбольный мячик, а сам зверь, ну, где-то с толстого третьеклассника. Примерно так.

— Эй! — окликнул я морского пришельца. Он отплыл подальше от берега, несколько раз нырнул и закружился, словно танцевал. Наверное, выпрашивал подачку. Жаль, что у меня с собой ничего не было.

Я помахал зверюшке и пошел дальше, все время оглядываясь, чтоб не пропустить старуху, когда та вернется. Может, она сидит у этого Анкы-келе в подводной юрте и чай пьет с морепродуктами. Еще немного и я совсем научусь думать по-сказочному. Интересно, смогу ли при этом превращаться, скажем, в рыбу? А вдруг это умение сохранится, когда я вернусь в наш мир? Такие смешные мысли лезли в голову.

Зверь не отставал от меня. Он подплывал, лаял коротко и забавно, как клаксон, и быстро устремлялся вперед. Потом возвращался и снова лаял. Похоже, он звал меня куда-то. Надеюсь, что не заманивал.

В сказках Иван-дурак и Иван-царевич всегда помогают животным, а те в ответ помогают им. Я решил поступать по сказочной логике и пошел следом за зверем. Тот обрадовался, сделал несколько кульбитов, разбросав пригоршни водяных драгоценностей, и быстро понесся вперед, оглядываясь — иду ли я?

Может, у него детеныш в камнях застрял, и он просит помощи, или, наоборот, он сам детеныш, и мать его попала в беду. Только не похоже, что бы зверь боялся или страдал — уж очень весело он кувыркался.

Парапет спустился к воде. В этом месте начиналась новая каменная гряда, образовавшая бухту с маленьким каменным гротом. Цены бы такому пляжику не было, находись он в теплых широтах. Но и сейчас здесь было неплохо. Грот зарос ледяными кружевами, набрызганными прибоем, и целым оргАном из сосулек. Волны, проходя сквозь ледяную решетку, ухали, вздыхали и мелодично позванивали, почти разговаривали. Казалось: стоит только прислушаться — и поймешь слова! Только мешало тявкание веселой морской зверушки.

Зверь подплыл к самому берегу и выполз до половины на камень. Это был какой-то тюлень. Я вспомнил про телефон и решил сфотографировать симпатягу. Выкопал телефон из-под одежек, щелкнул зверя. Он не испугался вспышки, а, ей-богу, приподнялся на ластах и кокетливо повернул головенку, словно позировал.

Разглядел на светящемся экране, что мой приятель — кольчатая нерпа. Круглая мордашка — добавь уши, и получится толстая кошка, которая выглядывает из мехового мешка с узорами. Такой безухий плавучий кошачий пирожок. На одной фотографии усы колоритно обледенели, а другая получилась вообще прелестно: из воды торчит круглая головка и смотрит оленьими глазищами. Такая милая, доверчивая и беззащитная! Так и хочется обнять ее! Я спрятал телефон, чтоб не тратить батарейку. Нерпенок весело залаял и захлопал ластами, а потом выполз на камень и перевернулся на спину, подставив животик: почеши, мол. Ах ты, миляга!

Я начал гладить толстый сытый животик в плотной шерстке, а зверь жмурился и попискивал, и иногда нежно касался моей руки ластами. Рука у меня замерзла, но мне не хотелось обижать моего нового морского дружочка — так он радовался. Может быть, нерпа поможет мне найти Иришку? Надо расспросить ее — вдруг сказочный зверь поймет!

— А! — сказало вдруг море в гроте.

Я обернулся. Нерпенок протестующе залаял и стал дергать и тянуть меня зубами за рукав.

— Погоди, малыш. А то я руку отморожу — я же не такой морозоустойчивый, как ты, — сказал я, засовывая окоченевшую конечность подмышку.

— Ах! — сказало море. — Аха!

Я выпрямился. Нерпенок соскользнул с камня, негодующе затявкал и принялся брызгать на меня водой. Кажется, он рассердился.

— Аха-ха-а, аааааа, — пропело море. Мне сразу сделалось хорошо и спокойно.

Месяц висел в небе. На непритязательных картинках обычно рисуют световую полоску, тянущуюся от месяца по волнам. Есть даже выражение: «лунная дорожка». Но я, сколько не смотрел на луну над морем, ни разу не видел такой дорожки — разве только если месяц почти тонул в воде. Обычно под месяцем расстилается лунная поляна. Сияла такая поляна и сейчас. В середине ее появилась точка. Я пригляделся: крохотная фигурка. Она протягивала ко мне руки.

— Ахааааа, онаа, — томно подтвердило море, и я увидел, что блеск стал отделяться от волн и выстраиваться в сверкающую полосу над водой, а фигурка поднималась на его конце, как корона на голове змеи.

— Иди, о-на, ахаа, о- на, — стонало и пело море. Звучал уже не только грот, голоса, казалось, плыли со всех сторон, сливаясь в общую мелодию. Лай моего морского дружочка совсем потонул в ней. Казалось, по пению волн можно идти, как по мосту.

Я ступил на мост. Все вокруг блестело, раскачивалось и звучало. Тут произошло чудо: несмотря на темноту и расстояние, я ясно увидел, что фигурка на другом конце моста — это моя Бемби, моя Иришка. Она тянула ко мне руки и бежала навстречу, но расстояние было так велико, что казалось, она не двигается с места. Застыла, как статуя Бегущей по волнам. Я выпрыгнул из своих ужасных валенок и со всей скоростью помчался к ней по звездному мосту. Я не видел ничего, кроме Иришки, кроме ее глаз, неподвижно, как у мертвой, отражавших звездный свет.

Глава седьмая

Только когда соленая вода ударила в лицо и заполнила нос, я понял, что произошло. Звездный мост исчез, и я с большой высоты ухнул в воду. Всплеск, наверное, был как от кита!

Я пошел бы ко дну, наверное, словно пес-рыцарь при Ледовом побоище, но нерпенок оказался рядом, нырнул и стал подталкивать меня носом. Конечно, ему ни за что не справиться бы с тяжеленным, набухающим водой ватником, а тут еще в нем был я, который барахтался, пытаясь сбросить одежду, пытаясь удержаться на плаву, совершая кучу бестолковых движений. Сколько там может человек продержать в ледяной воде до переохлаждения?

Все же несколько секунд жизни нерпа подарила мне.

Потом что-то обтекаемое подтолкнуло меня в живот, и понесло к берегу. Только мелькали по сторонам плавники, широкие и грациозные, словно крылья. Я висел на чьем-то носу, как мячик на острие морды дрессированного морского льва. Нерпенок летел рядом. Нос неведомого существа вытолкнул меня на берег, вышиб из ватника фонтан брызг. Зато приземлился я мягко. А спасшее меня чудище выпрыгнуло на берег и на лету обратилось Безымянной старухой!

Старуха наклонилась над водой, постучала по волнам ладошкой и прохрипела:

— Хор-хор-хор, — словно в горле у нее крутилась шестеренка. Тут же на берег из волн выбрались два сухих оленя. На одного кое-как взгромоздилась старуха, на другого — я сам. Не знаю, у кого это вышло более неуклюже! В рыбьем облике Безымянная была гораздо ловчее, чем в человеческом.

Олени привезли нас в поселок, старуха сразу ушла в чум, а меня женщины принялись выламывать из обледеневшего зимнего наряда. Я только следил, чтоб проволочные пояса не сорвали ненароком. Кто-то повел меня в чум, кто-то занялся оленями — шлепнул их по крупу и отправил в море.

Я сидел у костра, закутанный в шкуры, и пил обжигающий чай из гигантской кружки. Я, вроде бы, согрелся, но холод (а, может, страх) еще оставался внутри. Эх, сюда бы водки или рому! Но женщины-рыбы, похоже не знали «огненной воды».

— Ну что, видел свою Ириной? — спросила старуха. Она тоже с удовольствием пила дымящийся чай.

— Видел, но не понял, что случилось. Почему мост рухнул? Почему глаза у Ирины неподвижные были?

— А! — с досадой сказала старуха, — то не Ириной, то внучки Анкы-келе были! Бездельницы девки! Только и знают, что путников топить! Рыбок кормят, понимаешь. Ириной первая тебя нашла, а ты не узнал ее. Эх, ты!

— Неужели… — телефон остался в кармане мокрых джинсов, и, пожалуй, замерзал теперь в середине ватно-ледяной глыбы. Вот не везет моим телефонам в последнее время! Но я и без снимка помнил доверчивые нежные глаза Бемби. Только не пришло мне в голову, что моя девушка может быть нерпой!

Она звала меня, она ласкалась ко мне, она спасала меня, а я — я, спасенный и обласканный, вскочил на оленя и даже не оглянулся! Наверное, все-таки где-то в глубине души я помнил ее! Вон как рванул за наживкой в виде фальшивой Ирки по мосту. И сейчас я больше всего хотел обнять милую толстую мягкую нерпу и просить у нее прощения! Но проклятый климат не позволял бежать к морю голышом!

— Дайте ему приличную одежду, доченьки, — распорядилась старуха, — дошло до него, наконец! Ох, эти мужики!

И вот меня обрядили во все меховое и кожаное, а кое-что было из рыбьей кожи и тюленьих (я надеюсь — не нерпичьих) кишок. Одежда была легкая, гибкая, широкая — двигаться в ней было одно удовольствие!

— Ябтане, — велела рослой девушке старуха, — сходи, дочка, пригляди за ним, а то его опять в море кто-нибудь утащит, пока он со своей Ириной милуется!

Я подумал, что эта Ябтане, наверное, превращается в очень крупную рыбу. Я теперь смотрел на местных женщин и первым делом представлял, какими рыбами они становятся.

Обледеневшая одежда Илюшиного бати застыла памятником неуклюжим попыткам человека противостоять природе. Приютивший меня народ жил со своей суровой природой в ладу, и, судя по всему, прекрасно жил! Я чувствовал себя в подаренном костюме, как в собственной шкуре!

Прибежал я на берег моря и стал звать Иришку. Откуда-то я знал, что моя девушка любит, когда ее зовут именно так. Значит, забудка не всесильна!

Не буду я рассказывать, как обнимал мою вновь обретенную Иришку, целовал доверчивые бархатные глазищи, как гладил узорчатую скользкую шкурку, как от избытка чувств пытался поднять на руках и покружить мою нерпочку — правда, она оказалась весьма увесистой и с веселым тявканием плюхнулась обратно в море. Пусть об этом своим соплеменницам рассказывает Ябтане, если захочет. Мы совсем забыли, что у нас есть свидетель.

Я подумывал, а не надеть ли мне прямо сейчас на Иришку второй пояс и не нажать ли кнопки? Но, во-первых, я сомневался, что перемещение в реальный мир автоматически превратит Иришку в человека — что бы мы там с нерпой делали — непонятно! Во-вторых, пояс полагается надевать на талию, а тело у нерпы — веретенообразное, и пояс сполз бы, а может, длины его и не хватило бы. В третьих, Иришка не имела рук, чтоб одновременно нажать две кнопки. И это к лучшему.

— Я узнаю способ превратить тебя в человека, понимаешь?

Ирка затрясла милой круглой башкой в лучших традициях шоу с дельфинами. А что? Если мне не удастся найти способ вернуть Иришке человеческий облик, она будет звездой дельфинария!

Приковыляла моя безымянная спасительница во главе взволнованных рыб-женщин, раскинула на гадательном валуне разноцветные камешки.

— Вот это — ты. Видишь? — завела свою гадательную песню старуха и коснулась длинным изогнутым пальцем уже знакомого мне камня с острой верхушкой. — А это — она, — гадальщица вначале ткнула в круглый камешек, а потом указала на плывущую среди звездных отражений круглую голову. — Вот ваши камни легли рядом — вы встретились.

Действительно, каменная пирамидка и круглый пятнистый камешек соприкасались боками, слегка провалившись в главную трещину.

— Но разделены по-прежнему. Вот это — Безымянная потрогала полупрозрачный кусок кварца с искрами внутри, словно в нем замерзла метель, — старая Хадне. Тебе к ней надо идти. Видишь, камень нетвердо лежит, качается — скоро она проснется. Тебе торопиться нужно, чтобы до пурги успеть. А это — сама Катгыргын.

Она приподняла довольно большой камень, черный, как его собственная тень. Я вначале и принял его за тень.

— А старая Сывне-зима, ушла с камня, — старуха, кряхтя, наклонилась, чтобы поднять с земли белоснежный булыжник, похожий на снежок. Я нагнулся помочь бабушке, но Безымянная одним взглядом приморозила меня к месту. Опять я попытался что-то не то сделать!

— Ступай к старой Хадне. Если она тебе не поможет, то отправит к средней сестре, старой Сывне, она так всегда делает. Но камни говорят: тебе суждено миновать ее и встретиться сразу со старшей сестрой, самой Катгыргын.

— Значит, Хадне — пурга, Сывне — зима, а Катгыргын — кто?

— Тьма. Она многое устроила в этом мире и теперь следит за порядком. Наш мир вышел из тьмы. По правде сказать, еще пока не вышел — только нос на свет высунул.

Жутковатая речь Безымянной звучала торжественно и распевно, но я слушал ее вполуха и на гадательные камни смотрел вполглаза, больше меня привлекало море, где среди блеска кружила круглая звериная Иришкина голова.

— Иване! Будь осторожен! Эй, парень, да поверни сюда голову. Ты вообще меня слышишь? Хадне — охотница до человечинки, а уж Катгыргын вообще пожирает все, что увидит.

Она еще что-то говорила, а я в мечтах уже обнимал расколдованную Иришку, поэтому легкомысленно подумал: «Ну, прямо как наша Баба-Яга! Она тоже в каждой сказке моего тезку грозится съесть, а потом ему помогает»!

Наконец, я отделался от пророчеств и напутствий, обнял свою любимую, расцеловал в усатую морду, и двинулся в путь.

Спустя некоторое время (так и хочется написать «вечером», но здешняя сплошная ночь тянется и тянется, словно история, не разделенная на главы) я, одетый как заправский герой северной сказки, ехал на олене. В мягкой кухлянке, расшитой непонятными, но нарядными узорами-оберегами, в меховых унтах, в капюшоне, плотно прилегавшем к голове. Я сам себе очень нравился. Каков молодец: и Иришку отыскал, и позабытое вспомнил, и любимую почти расколдовал (можно считать — дело в кармане), и домой скоро увезу, и, вообще, собой недурен!

Словно награда за героическое поведение в небе играло северное сияние: помавало изумрудным занавесом, словно танцовщица — покрывалом. Оно так долго строило свои изменчивые воздушные лабиринты, что я даже устал любоваться. Я щурился на небо, стараясь разглядеть человеческое воплощение этого чуда, но душа северного сияния не захотела показываться мне. Наверное, решила, что с меня и небесного представления хватит.

Поднимался ветер, он дул в спину, гнал поземку, словно показывал путь к жилищу бабушки Метелицы и стелил снег под копыта моего скакуна. Я мечтал, покачиваясь на оленьей спине. Северное сияние меркло по сравнению с моими мечтами!

Поднявшись на холм, я хлопнул оленя по боку и отослал в море. Женщины предупредили, что водяной зверь затоскует вдали от своей стихии. Жмурясь от ветра, полюбовался, как он бежит к океану, потом повернулся в ту сторону, куда призывал меня долг.

Ветер причесывал снежное плоскогорье, укладывал снежные волны, заносил торчащий далеко впереди маленький конус. Неужели жилище Хадне так далеко? Или оно такое маленькое? Старуха ничего не говорила по этому поводу. Или я пропустил мимо ушей? Я шагнул… и мир круто переменился.

Глава восьмая

Я съехал вниз, как на лифте, одновременно поворачиваясь, потому что замахал руками. Так долго и плавно падал, что успел сообразить, что случилось. «Плоскогорье» представляло собой гигантский рыхлый сугроб, целое море снега, и я в него провалился. Поднял голову: наверху чернела дыра с блестками. Ночное небо! Снежные стены напоминали серый туман. И ведь никак не выберешься! Направление я помнил, попробовал идти вперед — получилось!

Ну и пошел себе, как проходческий щит! Воздуха в рыхлом снегу хватало, в длинные рукава снег не забивался, капюшон плотно прилегал к щекам.

Гребу я, гребу снег — а куда деваться-то! Кое-как вперед продвигаюсь. Вдруг слышу: кто-то тоненьким голосом рассказывает совсем рядом, может параллельный тоннель роет:

— …пришел он к медведям, они угостили его медвежьим мясом. А брат опять гонит его, иди теперь к гусям, говорит! Пришел он к гусям, гуси угостили его гусиным мясом…

Голос высокий, как бы детский, странную такую сказку рассказывает. Может у меня от «белого безмолвия» глюки начались? Тут вступил другой голос, еще тоньше:

— А другой тогда говорит: «Давай убьем медведя!»— «Но ведь медведь большой!» — «А мы его в мышь превратим» — «Зачем нам мышь?» — «А мы ее, как убьем, опять в медведя превратим» — «Тогда уж лучше в лося».

— Он неправильно роет, — сообщил первый детский голос, — надо левее.

— Эй! — тихонько окликнул я.

— Он говорит «эй», — удивился второй ребенок.

— Он не может говорить «эй», потому что он ненастоящий.

— Я настоящий, — сказал я. — Я на самом деле здесь.

— Давай превратим его в мышь, — предложил испуганно второй голос.

Тут я понял, что, пожалуй, слишком поторопился вступать в разговор. Я ведь не знаю, кто там ходит под снегом. Вдруг они, в самом деле, умеют превращать людей в мышей. Очень уж странные существа обитают в этих первобытных северных сказках.

Если бы я стал рыть правее, я столкнулся бы с говорившими. Если бы повернул левее, то последовал бы их совету, а неизвестно зачем они в ту сторону меня посылали — может быть там ловушка — еще более глубокая яма. Поэтому я продолжил рыть прямо.

— Гляди, у него хвост! — забеспокоился второй голос. Я машинально пощупал зад. Никакого хвоста, разумеется, не было. Может, они имеют в виду собранные в хвостик волосы? Так их не видно под капюшоном!

— Теперь у него восемь ног, — задумчиво сообщил тот же голос. Боже мой, что за чепуху они несут! Не буду больше их слушать.

Тут кто-то со стороны говоривших захрустел и смачно зачавкал. Я поскорее повернул налево, подальше от этих невидимых едоков. Может, они и не про меня говорили. Чавканье раздалось спереди. Я отступил назад и повернул направо, надеясь обойти странных говорунов сзади. Только бы не потерять направление! Не хватало еще заблудиться в сугробище. Наступила тишина. Больше никто не говорил и не чавкал.

Я остановился и замер, вслушиваясь.

— Он пропал, — пожаловался второй.

— Тогда я тебя съем, — сказал первый голос. Теперь он звучал слева. Как он там оказался?

— Тебе от мамы попадет!

— Я скажу, что это он тебя съел.

Ага, раз «мама» значит, это дети. Может, и не стоит их бояться.

— Мама!!! — заорал второй и завизжал так, что снег затрясся и стал уплотняться. Нет, уж! Нафиг этих детишек — они слишком опасные. Я вспомнил, что при сходе лавины снег сжимается до каменной твердости, представил, как я окажусь внутри такой глыбы и не смогу пошевелиться, и стал быстро рыть, рыть, рыть куда попало,только бы подальше от этих визжащих снежных трамбовок.

И вдруг мои руки почти воткнулись в две большие трепещущие дыры, окруженные, насколько я мог понять в снегу, подобием звезды из щупалец. Нос! Огромный нос! Вот это настоящий проходческий щит! Какой же величины этот зверь?! Тут инстинкт мощным плечом оттеснил мой изнеженный цивилизацией разум, взяв на себя управление телом. Я вскочил на гигантскую морду промеж ноздрей, вцепился в шкуру на обтекаемом лбу, полез, ероша шерсть, упираясь в нее, все выше и выше, а толку-то! Даже если я выберусь на поверхность — все равно опять ухну вниз, едва слезу с чудовищной спины!

— Мы не для тебя его заговаривали! — донеслось снизу. И два голоса заверещали пронзительно. — Мама!!!

Снег затрясся, как от работающей виброустановки. И тут я, как та самая упорная лягушка, сбившая сметану в масло, увидел, что сбоку от моего «проходческого щита» уплотняется воронкообразный островок, и перескочил с гигантской спины на него!

Я оказался чуть ниже поверхности снега, на косом пятачке, уплотненным детским визгом.

Снег вокруг ожил. Плотные воронки над визжащими существами слились в одну. Мой островок расширился, но рядом двигался настоящий шерстистый горный склон, неотличимый по цвету от снега — каких же размеров это существо! Через ровную поверхность снега к нам приближалась взрыхленная полоса — надо понимать, под снегом мчалась на помощь неведомая мама этих визгунов. Горный склон развернулся и потек прочь, в облаке снежной пыли. По обрушенному коридору за ним гналась другая белоснежная гора, в ее кильватере крутились, подпрыгивали и непрерывно визжали маленькие снежные смерчи. Снег вокруг ходил ходуном.

Надо отсюда скорее сматываться, но как? Неужели опять спрыгивать на дно снежного сугроба? Я покрутил головой, пытаясь отыскать чум бабушки Метелицы, или как бишь ее там! Не до имен и не до вежливости было! Наконец, разглядел белый конус с торчащими сверху палками. Я немного отклонился в снегу от курса, но, в общем, направление держал верно.

Только теперь чум от меня загораживали какие-то подозрительные ветряки. Они гоняли снег, разрыхляя гигантский сугроб и поднимая снежную массу в воздух! Начиналась метель. Разрешилась еще одна загадка здешних мест. Я удивлялся, почему попав сюда, я барахтался в сугробах, а «наутро» повсюду уже лежал гладкий снег почти мраморной твердости. Вокруг творилось столько странного, что я не удосужился спросить про эту, в общем-то, неважную вещь. Оказывается, весь рыхлый снег просто собрался вокруг жилья Метелицы.

Я бросился к чуму старой людоедки Хадне, как к дому родной бабушки! Прочь из этого зыбкого неверного мира!

Замер на мгновение, увидев, что снег разметают не ветряки, а одноглазые и одноногие великаны с одной рукой, зато с огромной ладонью, отлично приспособленной для работы с сыпучими материалами. Они стояли в ряд, подбрасывая снег в воздух, и гнали пургу. Эти фантастические жонглеры, удерживали весь снежный объем в воздухе.

Теперь я уже не прокапывался через сугроб, а шел сквозь густую метель. Правда, ветер очень мешал. Но выбирать не приходилось.

Кажется, эти полувеликаны не опасны, если не соваться под движущиеся части. Кое-как я обошел их с тыла и подобрался ко входу в жилище Хадне. Чум оказался нормального размера — просто раньше он был занесен снегом почти по макушку.

У входа в чум готовилась сесть на крылатого зверя великанша в белом —, с полным комплектом конечностей и красивая, как Снежная королева, только на местный лад. Вряд ли это старуха Хадне! Ее одежда была сшита не иначе, как из шкуры афганской борзой: белые жгуты и дреды так и вились вокруг громадной фигуры по воздуху! Зверь был еще лохматее — я даже не мог разглядеть контуров его тела. За снежной кутерьмой невозможно было угадать — лапы у него или копыта. Но крылья точно имелись, и он поднимал ими тучи снежной пыли, как будто великанских усилий не хватало.

Разглядывая снежную даму, я невольно вжался в складки входного полога, отчасти прячась от нее, отчасти спасаясь от пурги, драившей щеки и нос, как пескоструй.

Вдруг потемнело. Я взглянул наверх и увидел, что небо над чумом накрыла черная туча, посреди которой горят две луны. Сразу двое, что ли, из нашего мира прибыли? Сразу два фальшивых месяца? Неужели, все-таки, спасатели? Эк, им не повезло с погодой-то! Я чуть не замахал руками, как потерпевший кораблекрушение: сюда, ребята! Свои!

Туча снижалась. Вопреки всем законам перспективы, она уменьшалась по мере приближения, пока не уселась на снег в виде желтоглазой черной совы с человека ростом. Снежная красавица тоже как-то сразу осела и превратилась в мохнатую белую кучку. Мне пришлось немного поморгать, потому что в следующий миг я разглядел на месте этих странных созданий двух старух: черную и белую.

— Не вовремя заглянула, сестрица, — гулко, как в бочку, не скрывая досады, прокричала белая. Видимо, это и была Хадне.

— Наоборот — вовремя. Вдоль опушки Великого леса мчат чужаки на одноглазых зверях или живых санях — я не разобрала. Глаза у них горят ярче луны. Утопишь пришлых в снегу — цены тебе не будет, сестренка!

Хадне свистнула, вмиг обернулась королевой, вскочила на своего химерического коня, завыла, захохотала, живо напомнив мне любовную ночь с Елей, проскочила сквозь шеренгу великанов и умчалась прочь, увлекая за собой снежный вихрь.

Половинчатые великаны как-то слиплись попарно и двинулись следом, размахивая руками-лопатами, будто мельницы в ураган. Буря поднялась знатная! Та пурга, из которой вызволила меня Еля, показалась теперь детской забавой.

Крупные продолговатые уплотнения в беснующейся туче снега — я угадал в них подснежных животных — встали на дыбы, вытянулись в смерчи и, раскачиваясь, понеслись вместе с бурей. Между ними крутились, дико визжа, маленькие вихри. Да, детишек снежные твари наплодили немало! И потомство у них получились шустрое!

Черная старуха — наверное, это и была сама «мать-тьма» Катгыгын — полюбовалась взбесившейся стихией, потом обернулась ко мне (а я-то думал, что хорошо спрятался) и что-то сказала. Ветер рвал ее одежду, а сказанные слова вмиг улетали за километр. Катгыгын поманила меня в юрту.

Я вошел, отряхнувшись у порога.

— Тебя сестренка на ужин припасла, что ли? — расслышал я старухин вопрос. — Так я сама тебя съем. Ей нынче не до ужина.

Этих персонажей мифов и сказок интересует еще что-нибудь, кроме жратвы и секса?!

— Вообще-то я по делу пришел.

Я сам себе удивился, что совсем не боюсь старшую сестру — таким я стал уверенным в себе, если не сказать — наглым. Папа мой в таких случаях говорит — «замастерился».

— Разве поесть — не дело? — удивилась Катгыргын.

Она была вся темная, кубическая какая-то, лицо темно-коричневое, в таких глубоких морщинах, что сразу глаза и рот не различишь. Действительно, не человек, а воплощенная сила природы. Сейчас она пребывала в благодушном настроении.

Я стащил с головы капюшон. Выходить наружу в такой ураган было равносильно самоубийству, а «Мать тьму» я просто обязан был уговорить. Ведь у Иришки одна надежда — на меня. Иначе ей придется вечно плавать в облике нерпы по холодному океану. Да и сам я не хочу быть съеденным, хотя бы и местной богиней. А она ведь именно богиня — кто же еще может мир сотворить?

— Стой-ка, стой-ка! Я ж тебя знаю! — коричневой ручкой древняя богиня Тьмы ухватила меня за подбородок, повернула так и эдак. — Мы ж с тобой целовались недавно! Как же ты от моих кормильцев ушел? Я думала, я тебя съела давно! Экой ты ловкий! Вот люблю! Зачем же ты пришел? Что хочешь? Проси, пока я добрая!

О чем это она? Заговаривается бабушка! Или путает с кем-то? Но ладно, надо ковать железо, пока горячо!

— Мою девушку превратили в нерпу. Мне сказали, что вы можете расколдовать ее.

— Ишь, «расколдовать». Слова-то какие! Я не колдую, я — повелеваю! А кто ее превратил-то?

Помня, как она распорядилась поступить с неведомыми «чужаками» на «одноглазых живых санях», я счел за благо разъяснить коротко:

— Месяц украл ее, когда она танцевала в чуме.

Тут древняя старуха схватилась за бока и давай хохотать! Огонь костра потемнел, пригнулся и заметался, словно не знал, куда бежать и где прятаться, домашняя утварь на стенках затряслась, закачалась и зазвенела, полог приоткрылся сам собой, напустив снега.

— Ой, насмешил! — сказала она, отсмеявшись, даже вытирая текущие по морщинам слезы. — Правильно я сделала, что сразу тебя не съела! Так ты плясунью ищешь! То-то месяц мне кровушки попортил в этот раз. Обычно он меня ворует в облике красивой девки, а уж там я его обуздываю и отправляю на небо — трудиться! А тут он меня опередил, стащил какую-то плясунью! Пришлось в ее тело влезть. Так он меня достал: пляши — и все тут! А я уж тыщу лет не плясала. Как и зачем это делают, забыла! И так, и эдак его уламывала, пока не связала, — она снова расхохоталась.

— Погодь, — сказала она, вдруг посерьезнев, — Это что ж такое деется-то, а? Выходит, я ее и превратила? А я, если кого превращу, то это навсегда. Моя работа — крепкая. Ты чего с лица-то спал? В нерпу, говоришь, превратила? А, может, ей нравится быть нерпой? Весело им в море-то!

— Да хоть бы и нравилось! Она человек — и должна быть человеком! Она — моя невеста!

— Ой, не верещи! — лицо Катгыргын втянулось в морщины и уменьшилось чуть не вдвое. — Раз невеста, давай, я и тебя в тюленя превращу. Семья будет крепкой: лахтак да нерпа!

Я аж дара речи лишился от возмущения.

Катгыргын перестала хмуриться и оглядела меня. Я прямо прочитал ее мысли: «Может, его не в тюленя превратить, а в строганину — меньше будет хлопот и пользы больше».

— Ладно, — сказала она и хлопнула коричневыми ладонями, — в тот раз я с тобой плохо обошлась, придется в этот — хорошо. Ничего не поделаешь — Равновесие! Слыхал про такое?

Я по-тюленьи затряс головой и поспешил ощупать свое туловище. Нет, пока еще я оставался человеком.

— Вспомнила: есть один способ. Только надо нужную вещь найти. У моей сестренки что-нибудь отыщешь, ага!

Она принялась шарить под шкурами вдоль стен, лазить в укромные местечки и загашники — все вверх дном перевернула в жилище своей младшей сестрички, словно и внутри чума погуляла буря.

— Есть, есть верный способ! — приговаривала она. — Он тебе не понравится, но другого, хочешь— не хочешь, все равно, нету! Куда ж моя сестрица его подевала! Все-то у нее дыбком да кувырком. О!

Она нырнула в кучу шкур и выбралась наружу, держа в руке… каменный молоток! Именно такие рисуют в руках у карикатурных неандертальцев. Видимо, корни местных сказок уходят в невероятную древность!

— Ты ведь у рыб живешь? — обнюхала воздух вокруг меня старуха.

— Да.

— Вот пусть Старая Рыба и рассказывает тебе, что с ним делать. А мне недосуг! Пшел вон! Чую, моя сестричка уже назад торопится!

Я выглянул наружу. Видимо, буря умчалась куда-то далеко. Все здешние снежинки лежали на ровной земле в благолепном порядке и вторили блеском сиянию небесных светил. Месяц в первой четверти послушно светил среди звезд. Старая Катгыргын сумела навести порядок в своем мире.

— Спасибо, тебе, бабушка, — я, как умел, отвесил ей земной поклон по всем сказочным канонам, прижимая к груди молоток.

— Гы, — осклабилась старуха, — забавный!

— Скажи, бабушка, — спросил я, — что за люди на одноглазых зверях появились и что с ними стало?

Тут старуха состроила такую рожу, что я выскочил из чума и пришел в себя только, пробежав метров двадцать, а то и больше, по тому самому распадку меж холмов, где совсем еще недавно блуждал под снегом.

А рожа эта до сих пор иногда является мне в самых кошмарных снах.

Глава девятая

Непогода зацепила меня лишь краешком, да и то у самого рыбьего поселка. То ли я ушел далеко, то ли первобытная госпожа Метелица и ее присные так порезвились на опушке Великого леса, что у них едва хватило сил приползти домой.

Рыбы встретили меня как родного, усадили к огню, дали миску с разварной юколой, литровую кружку с горячим чаем. Ее полагалось держать на горячих угольях, сбоку от костра. «Пришел он к рыбам, угостили его рыбьим мясом», да…

В городе, лежа на диване под пледиком и читая книжку, я всегда удивлялся, как это книжные герои так мало едят, так мало спят, так много путешествуют и при этом бодры, веселы и полны сил. Взять хотя бы трех мушкетеров! Они столько выпьют анжуйского и бордосского, что для простого человека после такого возлияния и на ногах устоять — подвиг! А эти ребята верхом через всю Францию скачут, на шпагах дерутся, и что характерно, побеждают! Может, их противники еще пьянее? Или Мегрэ, например: на каждом шагу пил перно, и совершенно от него не глупел, а наоборот, только лучше понимал психологию преступника! И к мадам Мегрэ возвращался трезвым, как стеклышко.

Это я к тому, что уже забыл, когда в последний раз ел! Сухая юкола не в счет. Вроде съел кусок пиццы на ступеньках подъезда, еще в нашем мире.

Рыбную тюрю я, конечно, наворачивал с огромным удовольствием, но вообще-то мог спокойно обойтись и без подкормки. Видимо, в сказках физиология меняется.

Ну, ладно. Съел я варево, облизал ложку, только тогда женщины-рыбы приступили к расспросам, где я был, что делал и добыл ли волшебное средство. Ценю этих древних хозяюшек, есть у них понимание! Как умел, рассказал про приключения и показал первобытное орудие.

Тут они запричитали, заохали, заговорили все разом — такой шум подняли, что не рыбам, а птичьему базару впору. Побежали, конечно, за Безымянной старухой. Они без нее вообще никуда. Она — мозг в их коллективном организме. У них тут вообще старухи правят, как я понял. Геронтологический матриархат!

Но это я в тепле, сытости и безопасности размяк и расфилософствовался. А, между тем, самого важного еще не сделал!

Пришла Главрыба. Она причитать не стала, как на мой молоток взглянула, четко распорядилась:

— Ябтане! Чужак сам с этим сроду не справится. Ты женщина сильная — займись.

Взяла Ябтане каменный артефакт, на меня даже не взглянула.

— Стойте, — говорю я, отставив кружку — девушки, стойте! Объясните сперва популярно, что вы делать собираетесь, и как это устройство работает.

— А чего ему работать-то? Дать раза по черепу и вся недолга, — отвечает Ябтане, уже одной ногой стоя снаружи чума.

— По какому черепу?!

— Нерпы этой, в которой твою девушку спрятали. Не по твоему же! Ну, пошли уже, чего рассусоливать!

— Погоди, не спеши, Ябтане. Объясни мне еще раз, понятно. Что ты хочешь делать?

— Я вообще ничего не хочу, — отвечает склочно богатырша. — Это ты хочешь. А мне за тебя отдуваться приходится. Но я не в обиде, мне это не трудно. Я-то не слабосильная.

— Ты хочешь по голове ее стукнуть? — я не верил своим ушам. — Так ты же… убьешь ее!

— Да, с одного удара! — с гордостью подтверждает Ябтане, — Ты затем топор и принес.

Тут я в панике начинаю выдирать молоток из ее пальцев, но это все равно, что пытаться отломить руками образец от скальной породы.

Ябтане начинает пыхтеть и краснеть, мне кажется, что она уже созрела, что бы молоток на мне попробовать.

— Сынок, — вступает тут Главрыба, — не бойся: она не Ириной убьет, а нерпичье тело, в котором Ириной спрятана. Тогда невеста твоя и встанет пред тобой в человеческом облике. Ты не сомневайся, мы такое уже много раз проделывали, и всегда хорошо выходило. А сейчас топор тебе сама Великая Катгыргын дала. Да и Ябтане — девка не из последних. Оплечье у нее крутое и глаз верный. Все хорошо будет, а если ты очень переживаешь, я тебе прежде того погадать могу.

Я человек сугубо городской. Курицу и мясо только в виде полуфабрикатов видел. Ни за кем, крупнее таракана, не охотился.

А тут живую нерпу, которая на тебя доверчиво смотрит Иришкиными глазами, каменюкой по голове! Шутка ли! Но с другой стороны не навечно же ей в тюленьем теле оставаться!

Тут я совсем растерялся и перестал соображать.

В общем, привели меня женщины на берег: галдят, по плечам мне хлопают, подталкивают.

Дальше все как по писаному. Старуха гадать села. А я все на море смотрю: там волны черные-блестящие пляшут, а Иришки не видно. Уж не попала ли она опять в какую-нибудь передрягу? Может и к лучшему, если не приплывет? Старуху почти не слушаю.

Тут, вроде замелькало черное и круглое среди морского блеска и качания. Старуха меня за рукав дергает:

— Иване, понял? Сюда гляди! Камни ладно упали!

— Да, да, — говорю, а сам на камни ее и не смотрю. Только на Иришку

Бросился к ней, обнял, расцеловал усатую мордашку. Она жмурится, мягким носом о мою щеку трется. Как я буду без этих щекотных усов обходиться, когда она человеком станет? Ирка, милая, что же я наделал? Но не оставлять же тебя нерпой?

Тут меня кто-то по плечу похлопал. Оглянулся: Ябтане надо мной возвышается, звезды загораживает. Показывает пальцем назад: ступай, мол, к племени. И Иришка носом меня отталкивает и попискивает тихонечко: иди, мол! Тут наше женское дело.

Ну, я ее еще поцеловал, и еще раз, и еще, и тут бабы-рыбы меня прочь оттащили.

Мне показалось, что я попал в переполненный невод — столько трепещущих ладошек схватили меня разом!

Смотрю: Иришка моя распростерлась на плоском камне у берега, словно жертвенное животное, а здоровенная Ябтане над ней молоток заносит!

— Эй, — заорал я, — стой, не надо! Я ее и нерпой любить буду, сам в тюленя превращусь! — И рванулся изо всех сил, но разве против народа попрешь, тем более, против первобытного! Я влип как муха в янтарь, как мой телефон в — ледяную глыбу!

А Ябтане размахнулась — словно в замедленной съемке, или это мне от ужаса показалось — и как ахнет молотком по моей Иришке! Только брызги полетели!

Тут уж я рванулся так, что женщины не удержали. (Потом уж понял, что они меня просто отпустили). Я от рывка не устоял, упал, сам не помню, как возле Ирки оказался.

Вижу: стоит передо мной моя Бемби! Во плоти! Только в тысячу раз лучше, живей, прелестней! Куда мне такую нарисовать! Глаза — как у нерпы, улыбка — добрая и озорная. Поперек лба — узорчатая повязка, а больше я ничего не разглядел, потому что пока я стоял, разинувши рот, Иришка сама мне на шею кинулась.

Обнял я ее и понял: не отпущу. Никогда не отпущу. Она — моя. А я — ее. Мы — единое целое.

Не знаю, сколько мы так простояли, только чувствую: Иришка вздохнуть пытается. Тут я вспомнил, что сказке еще не конец! Мы же не собираемся вечно жить с рыбами.

На ощупь (потому что не в силах был оторвать глаз от Иришки, а она — от меня) отпутал от своего спасательного пояса Иришкин пояс, потом встал на колени, надел на нее и защелкнул.

Словно свадебный обряд исполнил. И тут я, не вставая с колен, обхватил бедра моей нерпочки и попросил:

— Ира! Выходи за меня замуж!

Вот тут уже можно было сказку Хэппи Эндом заканчивать, но Иришкина шубка вдруг осветилась рубиновым светом — аварийная лампочка перед моим носом вспыхнула, и я с ужасом понял, что сразу вернуться нам не удастся: питание отключено.

А Иришка этого не поняла, и полезла целоваться, и женщины не поняли — заплясали на радостях какой-то свой рыбий танец. Они все, включая Иришку, приняли эту скромную иллюминацию за триумф любви.

И только я повел себя в их глазах, как полный дурак: стал задирать свою одежку, чтоб на другой пояс взглянуть. Думаю, может, Иришке просто неисправный девайс достался — сейчас мы вместе на моем улетим! Но нет — увы — пояса Илюха подобрал качественные. И моя аварийка тоже сияла клюквенным светом.

Если бы я не сидел у очага! Если бы не объедался горячим варевом из юколы! Если бы не расписывал бабам-рыбам свои приключения! Если бы не спорил с богатыршей Ябтане! Если бы не колебался полчаса! Если бы рыбья Старуха не придумала утешать меня гаданием! Если бы я вначале надел на Иришку пояс, а объяснялся в любви уже дома! Если бы ее руки просил уже в нашем мире! Всего-то полсекундочки нам не хватило!

Но что толку теперь руки заламывать?

Тут над скалами зеленое зарево вспыхнуло. Женщины-рыбы завизжали, как будто на сцену вышла эстрадная звезда. Я тоже подумал, что это финальные спецэффекты некстати включились: торжество любви, и прочее. Сейчас еще фейерверк начнется. Вот уж совсем не к месту!

А в зареве возникло гигантское лицо Илюхи. Дреды торчат, как у самого первобытного из дикарей, глаза бешеные.

— Спасайтесь, — кричит, — спасайтесь! Вас убивать едут!

И удары такие слышны, будто дверь ломают! Видимо, Илья в какой-то аппаратной заперся, чтоб успеть нас предупредить.

— Беги, Илюха, — заорал я, как будто он мог меня услышать, — беги!

Хотя куда он побежит, в этом их сказочном сарае и окон-то нет! В ловушку попался Илья!

Тут все померкло.

Чую — сзади меня за куртку дергают. Оглянулся: опять Ябтане, а за ней — кордебалет из «рыбок». И глаза у всех такие же очумелые, как у Ильи, только от восторга.

— Ваш шаман, да? — говорит Ябтане. — Скажи ему, пусть к нам едет!

Ага, как же, прямо в сей миг примчится.

В сей миг примчался не Илья, а двое на снегокатах. Хорошо, что Илюха нас предупредил, а то мы прямо в лапы к собственной смерти бросились бы с приветственными криками.

Смотрю: вдали желтые глаза горят и прыгают. Если бы не эти скачки, я подумал бы, что это сама Катгыргын в облике совы к нам пожаловала: летит на бреющем полете.

Но все-таки даже Катгыргын не была настолько сумасшедшей, чтобы ее глаза прыгали как попало, независимо друг от друга.

Вскоре стало ясно, что это именно люди на снегокатах несутся по снежным застругам. Нипочем разгулявшаяся вьюга современной технике! Возле наших ног цепочкой пробежали снежные взрывы! Это стрелял тот, кто сидел позади водителя. Из автомата!

Ребята, сколько лет живу — никогда еще в меня не стреляли! Эти посланники корпорации не просто хотели остановить нас или лишить памяти. Они приехали нас конкретно убивать!

Ой, Илюха попал! Жив ли он сейчас? А я-то еще беспокоился за прибывших: как они там, в метель!

Столько разных мыслей в момент опасности в голове родилось! Все они рванулись к выходу и разом застряли — ни сказать ничего, ни подумать, ни даже пошевелиться толком не получается!

Но Безымянная старуха не зря у рыб вожаком была. Она скомандовала:

— Бабы — на дно!

И весь косяк разом исчез в блестящем черном море — нырнул слаженно, куда там синхронисткам! Только истоптанный снег на берегу остался!

А мы-то с Иркой как же?!

Но Главрыба и нас не забыла. Она порылась под своими многочисленными шкурами, достала какую-то щепку и бросила на снег. Щепка вмиг выросла в подобие лодки пополам со сноубордом. Старуха махнула рукой: транспорт, мол! И прыгнула в море, вслед за своим народом. А там уж она как рыба в воде!

Мы с Иркой вскочили на туземный сноуборд! Он явно ждал этого и понесся. Я в юности катался на доске с горок, а у танцовщицы Иришки координация и чувство равновесия были вообще бесподобными.

Снегокатчики подъехали уже близко и стреляли на ходу, как какие-нибудь древние кочевники. Только ведь они были нашими современниками — вот в чем штука, прямо в голове не укладывается!

Снег летел вокруг. Пули взрывали снежную корку то справа, то слева. Сноуборд уворачивался от автоматных очередей совершенно самостоятельно, без всякого моего участия! А, может, наоборот подчинялся мысленным приказам прежде, чем я успевал их осознать.

Периодически с боков и перед нами на снег падал свет фар, выстрелы и рев моторов сливались в какофонию, чуждую здешней тишине.

Киллеры висели у нас на хвосте. Как долго мы сможем от них уворачиваться? Маленький ухаб, меткая пуля — и мы пропали! Может, направить лодочку в море? Снегокатчики не смогут за нами последовать. Но там внучки этого Анки-келе со своими рыбками. И неизвестно, какие еще чудища! Иришку о нравах морских обитателей расспрашивать некогда!

Силы природы, духи сказки — я полюбил вас! Вы приняли меня! Спасите же нас от этих насильников, этих чужаков, которые рвут вечное безмолвие вашего края ревом моторов!

И тут меня осенило! Сугроб бабушки-Метелицы!

Я обхватил Иришку за талию, наш транспорт заложил крутой вираж. Даже сквозь грохот двигателей, я услышал, как матерятся проскочившие мимо преследователи. Болтающийся по бокам свет чужих фар временно исчез, потом вернулся — киллеры встали на след!

Но теперь мы не просто удирали! Не просто тянули время! Мы заманивали врагов в ловушку.

Конечно, я рисковал! Я не мог наверняка знать, улегся ли рыхлый сугроб вокруг чума старухи Сывне. Я лишь предполагал, что наш волшебный снаряд удержится на его поверхности. Но ничто другое мне в голову не приходило.

Сугроб был на месте. Он послушно дремал вокруг чума Сывне, охраняя покой своей госпожи.

Мы вылетели на его плоскую равнину. Скольжение было великолепным. Снег мягко проминался под носом нашего волшебного «сноуборда». Тот и не думал тонуть — бесшумно летел между снежным и небесным сверканием.

Я засмеялся и обнял Иришку. Мы стояли на доске, прижавшись друг к другу. Даже сейчас нельзя было не наслаждаться стремительным полу-полетом, полу-плаванием!

Позади взревели моторы, и их шум сделался неровным и глухим, захлебнулся, забулькал, перешел в бормотание, и стих. Снежная поверхность там, где утонули преследовавшие нас киллеры, некоторое время бурлила, потом успокоилась. Легла некрасивыми бурунами.

Кто-то пробовал стрелять со дна сугроба — снег пропитался красно-оранжевым — но, видимо, ему самому это не понравилось.

Спины подснежных животных — сейчас они напоминали пологие белые холмы — неторопливо развернулись и направились к месту аварии.

Природные убийцы стремились к убийцам профессиональным.

Глава десятая

Однако нам еще рано было останавливаться. Мы заложили вираж, чтобы объехать подальше верхушку чума госпожи Метелицы. Неизвестно, в каком настроении пребывала сейчас эта взбалмошная дама. Надеюсь, спала, утомленная недавней гулянкой.

А потом я взял курс прочь от моря. Не спрашивайте, почему. Я и сам не знаю. Иришка доверилась мне, как недавно доверилась первобытной логике сказки. Я бы ни за что не подставил бы свою голову под каменный молоток. Я даже думать про такое боялся. А она — смогла. Вот и понимай, кто из нас храбрее.

Мы ехали долго. «Сноуборд» неторопливо плыл по снежной бескрайней равнине. В мире остались только безмолвие, сверкание, скольжение и мы.

Я обнимал Иришку за плечи, она меня — за талию. Она прижалась щекой к моему заснеженному плечу, я к ее головке в капюшоне — круглой, как у нерпы. За нами никто не гнался, никто не нападал на нас. Мы молчали. Не хотелось нарушать словами очарование этих минут.

Никогда прежде я не испытывал такого полного счастья. Для меня эти минуты остались лучшими в жизни.

Когда справа выросла гребенка черного леса, а слева — горы, «сноуборд» встал.

— Что происходит? — спросила Ирка, оторвавшись от поцелуя. — Кто были эти люди?

Я и дальше бы целовался, но надо было прояснить для Иришки ситуацию.

— А происходит то, что компания отправляет народ в черт знает какие сказки, совершенно необследованные — им бы только деньгу срубить. Если кто-то пропадает, то его не только не спасают, но стараются, чтобы он сгинул с концами и никогда не возник с разоблачениями или с жалобами. Все у них шито-крыто!

— Но как такое возможно? Ведь остаются родственники, друзья? Они ищут!

— У компании есть средство заставить забыть.

— Я не понимаю…

— Потом! Сейчас для нас важнее всего — вернуться домой. Ты думаешь, эта красная лампочка для красоты горит? Она означает, что питание отключено, и наша связь с реальным миром оборвана.

— Ой! Но ведь эти, на снегокатах, должны как-то поддерживать связь с начальством?

— Если у них есть спецканал. А, может, компания ими пожертвовала! С этих выродков станется!

— Тогда с ними можно договориться.

— Не смеши мои валенки! Они вначале стреляют, потом думают, если думают вообще. По мне так лучше иметь дело со старой Катгыргын. Она более вменяемая.

Иришка задумчиво покивала. Звезды отражались в ее милых оленьих глазах. Она не спросила, кто такая Катгыргын.

— Что же мы будем делать? Нам надо где-то жить и что-то есть, пока связь не восстановят.

Милая, наивная Иришка! Я подумал, что сказку могут заблокировать навсегда. Если Илья убит…

В голове не укладывалось, что Илюха мог погибнуть. Но так же не укладывались в голове киллеры на снегокатах, палящие в нас из автоматов. Вот интересно, в женщин-рыб, в «Мать-тьму» и в бабушку Метелицу я сразу поверил, а вот факт, что есть люди, способные просто так стрелять в других людей, никак в голове не укладывался. Как и то, что мы можем остаться в сказке навсегда.

Остается одна надежда — на Катю. Но недостойно сидеть, сложа руки, и ждать, когда девчонка спасет тебя, рискуя всем.

Я посмотрел на Иришку, такую маленькую, отважную и беззащитную посреди этой эпически суровой природы, и понял, что у нее есть одна опора — я!

Тем не менее, от осознания этого факта план не появился.

— Мы можем вернуться к рыбам.

— Нет, — Иришка тихо покачала головой. — Мы в сказке. Поэтому должны действовать по сказочной логике. А в сказке герои никогда не возвращаются назад. Тот эпизод, когда я была нерпой, а ты жил у женщин-рыб уже завершен. Нам надо идти вперед. Но куда?

Иришка спрыгнула на снег и стала расхаживать в задумчивости вдоль сноуборда. Пройдя немного, она красиво поворачивалась на одной ноге — ну не умеет она поворачиваться некрасиво или даже просто обыкновенно! А потом вдруг взмахнула руками и сделала несколько диких, отрывистых, совершенно ни с чем не сообразных па.

— Эй, — крикнул я, — кончай плясать! А то ты опять кому-нибудь понравишься, и тебя умыкнут!

— Танец Анитры! — сообщила Иришка, как будто это что-то объясняло. — Понимаешь?

Я совершенно не понимал.

— Пер Гюнт! Он ушел в пещеру и попал в сказку. Если через пещеру можно войти в сказку, то через нее можно и выйти из сказки. Портал!

— А если мы выйдем из сказки через триста лет?

— Нуу! — развела руками Иришка. — А у тебя есть другие предложения?

Я подумал еще. Других предложений не было. Более того, все идеи скатывались к предложенной Иришкой пещере.

— Ладно! Поехали искать пещеру! — и мы покатили на бесценном рыбьем снаряде в сторону гор.

Очень трудно искать пещеру в черных заснеженных скалах в звездную ночь. Тени контрастны, и любая впадина или складка кажутся входом. Вначале мы с радостными воплями спрыгивали с доски и наперегонки бежали к найденной «пещере», которая при ближайшем рассмотрении оказывалась трещиной, складкой или вообще тенью от выступа. После десятка таких находок осматривать очередную обманку неторопливо шел кто-нибудь один. У нас установилась негласная очередность. Тем не менее, мы продолжали добросовестно обследовать все подозрительные тени в скалах.

Проехав так пару километров, мы уселись рядышком на доску, понурив головы.

— Мы действуем глупо. Ведем себя так, словно пещеры должны попадаться здесь чаще, чем грибы в лесу, — сказал я. — Вот скажи, ты часто находила пещеры в прежней жизни?

Иришка задумчиво утрамбовывала сапожком снег, рисуя веер. Она надула губки:

— Ну, здесь же сказка! Все по-другому. А как, по-твоему, надо искать пещеры?

Отвлекшись от прелестного ротика (наверное, я и раньше любил, когда она надувала губки — эх, память продырявленная) я стал вспоминать все, что знаю о спелеологии.

— Давай устроим мозговой штурм. Один предлагает идею — другой ее критикует. Идеи можно предлагать самые завиральные.

— Ладно, начинай, говори свои идеи.

— Во-первых, над пещерами часто вьются дикие голуби или летучие мыши — они там живут.

— Ага, зимой, на севере.

— Возможно, внутри пещер теплее, и, поэтому, над ними поднимается пар.

— Ладно, будем искать пар. Хотя, ночью, на фоне звездного неба… Что дальше?

— Обычно экскурсоводы рассказывают про пещеры, что их обнаружили, когда туда случайно провалился пастух, корова, там, или собака…

— Э! — скорчила гримаску Ирка, — какая же это идея? Даже не пойму что тут можно критиковать!

Мои соображения по поводу пещер закончились. Я разозлился! Предложила бы сама хоть что-нибудь! А то и не поймешь, что она критикует: меня или мои предложения!

— А потом, с какой стати, мы ищем вход внизу, будто это дверь дома?

— Молодец! — оживилась Иришка. — Подсади-ка меня, я с этого утеса посмотрю, нет ли где пара. А потом, там еще подозрительное пятно темнеется. Я на него давно смотрю. Вдруг это вход со второго этажа!

Иришка взобралась ко мне на плечи, я подставил ей ладонь, потом она вскарабкалась по расщелине на площадку сверху. Я следил за ней, готовый подхватить, если сорвется.

— Нет, тут просто маленький грот! — крикнула она через некоторое время. Я уже остыл и подивился такту моей любимой. Чувствуя, что я начинаю злиться, она тут же без слов наглядно продемонстрировала, что я сильный мужчина, а она — маленькая девушка. Попросила помочь подняться ей наверх, а уж не страховать ее я не мог. И похвалила! Ну, Иришка!

— Пара не видно? — крикнул я. Признаю, дурацкая была идея с паром.

— Ванечка! — закричала вдруг Иришка отчаянно. — Они там! Они едут! Только один снегокат! По нашему следу, наверное!

Я поймал свалившуюся сверху Иришку, мы встали на доску и погнали вдоль скальной гряды, виляя среди камней. След за нами тянулся явственный, как шоссе! А мы-то в своем упоении и думать про него забыли!

Я смотрел вперед, чтоб не налететь на камень, а стоящая за моей спиной Иришка — по сторонам.

Вдруг она сжала мой локоть. У меня сердце нырнуло в пятки, но она показывала всего-навсего на очередной темной провал в скалах.

— Некогда!

— Там иней!

Я тормознул. Действительно, черный кривой треугольник выделялся на фоне трещин своей белой оторочкой. Словно изнутри выходило очень слабое теплое дыхание и застывало на краях. Мы спрыгнули с доски. Действительно, если это была не пещера, то расщелина, достаточно глубокая, чтоб ее исследовать. Откуда изморозь? Может быть, там река. И не дай бог, пещерный медведь! Если бы у нас было время! Но вдруг это шанс!

Я оставил Иришку возле входа в пещеру, велев ей никуда не ходить, а сам проехал вперед, до небольшого обрыва, а потом вернулся назад по собственному следу, и только после этого вошел в пещеру. Не знаю, могло ли обмануть кого-то мое неумелое запутывание следов — до обглоданной лисички мне было далеко, но, торопясь, преследователи в темноте вполне могли проскочить мимо. Минут пять, не больше, могла подарить нам моя хитрость. Но я уже понял ценность мгновений.

Я спрятал за камнями волшебный сноуборд, и мы, взявшись за руки, вступили во мрак. На расстоянии вытянутой руки его кое-как рассеивала красная лампочка с Иришкиного пояса. Я заткнул подол кухлянки за пояс и добавил свой источник света. Видимость не улучшилась. По правде сказать, вообще ни фига не было видно, кроме наших рукавов и животов в тревожном красном свете. Мы шли вперед, вытянув свободные руки и ощупывая ногами «пол».

— Здесь могут быть расщелины — осторожнее, — прошептал я и тут же сморщился, потому что пещера обстреляла нас обрывками моей фразы со всеми ее шипящими и свистящими. Такое здесь было роскошное эхо! Если бы не преследователи, мы накричались бы вдоволь!

— Пещера большая и разветвленная, — прошептала Иришка в ответ, и эхо тут же исполнило вариации на тему ее слов.

Кажется, мы, наконец, все-таки нашли то, что искали. Оставалось надеяться, что подземелье приведет нас к выходу в наш мир. Ощупывая землю ногами, мы медленно продвигались во мрак.

Мало-помалу я стал ощущать, что некие формы — массивные и с острыми концами — нависают над нами сверху и громоздятся вокруг. Постепенно они стали проявляться. То ли глаза привыкли к темноте, то ли откуда-то просочился слабый свет.

Сталактиты! Ну, конечно же, мы идем среди роскошных сталактитов! Они свисали с потолка, навстречу им поднимались сталагмиты. Целый сад сосулек и колонн, а за ними по стенке стекает окаменевший водопад! Как жаль, что не хватает освещения, чтобы рассмотреть все в деталях!

Я сжал Иркину ладошку.

— Красиво, правда?

— О! Такие кристаллы! Особенно вон те, длинные, зеленые. Неужели, это изумруды, Ванечка?

Никаких кристаллов я не заметил, но может, у Иришки зрение острее. Недаром она так долго носила звериную шкурку.

Света прибавилось. Сталагнаты стояли равномерно, и я четко видел за ними внизу отражения каких-то огней. В воде? В гладкой поверхности? В застывшей лаве?

Может, пещера, и в самом деле, волшебная? Может, она открывается беглецам только в минуту опасности?

Иришка восхищенно выдохнула, и вздох ее не расслоился и не размножился эхом. Ирка совсем не нервничала. Она, в отличие от меня, полностью доверяла чудесам.

Раздался гул двигателя. Преследователи? Но нет, гул поднимался из глубины земли. Землетрясение? Причуды эха? Не успел я как следует испугаться, как вдоль кафельной стены заскользил луч, потом на фоне темного круга взошли два огня. Теперь освещения хватало, что бы понять …

Глава одиннадцатая

Ребята, мы оказались в метро! Вот так портал! Я ждал чего угодно, только не этого! Подходил поезд! Ура!

Тут Иришка с восторженным писком рванула прямо под колеса. Если бы я не схватил ее поперек живота, она повторила бы судьбу Анны Карениной.

— Ты что! — завопили мы одновременно и одинаково, а закончили по-разному.

Я:

— Жить надоело?

Она:

— Там такие платьица!

Поезд притормозил, но не остановился. Он медленно ехал мимо нас, стоящих на платформе (я не выпускал Иришку, которая слабо барахталась в моих объятиях).

Я не мог оторвать глаз от проплывающих мимо пассажиров. Внутренность вагона была залита мутным зеленоватым, словно подводным, светом. Вагоны как попало заполняли тела замерзших людей. Между ними ползали огромные черви в известковой броне, и высасывали покойников. Были еще тролли, которые рвали и пожирали трупы и червей.

Поезд уехал, а я все смотрел оцепенело вслед, все никак не мог пошевелиться. Я ведь собирался туда сесть. Может быть, если бы Ирка погибла под колесами, она тоже попала бы на обед к монстрам?

— Ты, что, окаменел? — Ирка отталкивалась от моей груди, потом сменила тактику, приникла и зашептала жарко на ухо. — Ваня, мне кажется, это галерея Лафайет! Ты посмотри, какие платья! А шарфики, а туфельки! И никого нет! Ну, дай я хоть приложу к себе!

Тут до меня начало доходить.

— Иришка, скажи, что ты видишь?

— Роскошный, роскошный магазин!

— А я вижу метро! С притушенным светом, а в вагонах — монстры! Хорошо еще, что они не вышли на станцию!

— Ты смеешься!

— Ну, сама подумай, с чего здесь — под землей, на севере — окажется «роскошный магазин»! Пещера просто отражает наши желания. Такое ментальное эхо!

Иришка некоторое время смотрела на меня бессмысленно, потом энергично потрясла головой и стала обычной Иришкой.

— У тебя желание — видеть монстров?

— У меня желание попасть домой, а туда я чаще всего попадаю на метро. Кроме того, метро — под землей. А монстры — это мои страхи.

— Да, пожалуй, так оно и есть! Какой ты умный, Ванечка! Но ведь ничего плохого не будет, если я только посмотрю несколько платьишек, а?

Похоже, пещерные чары еще не отпустили мою любимую.

— Времени нет! Эти наверняка уже близко!

— Но они тоже ведь запутаются в пещере, как только войдут. А вдруг на вешалках окажется что-то важное?

Ну что поделаешь с Иришкой!

— Только учти, там, куда ты стремилась, в моем варианте — рельсы. Платья могут быть приманкой, а провал в полу — ловушкой.

Иришка некоторое время смотрела на меня, широко раскрыв глаза.

— А вот тут, по-твоему — можно? — показала она на промежуток между колоннами.

Скользя ногами, чтобы нащупать возможную расщелину в полу, я подвел ее к пустоте, и Иришка принялась делать руками движения, подобно ткачам из «Голого короля».

Несколько раз, она, увлекшись, спрашивала: «Ну как тебе?», но я, конечно, ничего ответить не мог, кроме занудных советов побыстрей закругляться.

Наконец, Иришка со вздохом «повесила» последнее «платье».

— Пойдем, посидим на лавочке и обсудим, что будем делать дальше. По крайней мере, теперь хоть видно, куда идти.

— Осторожно! Помни: под этим зеркальным полом могут прятаться какие угодно ловушки!

Обнявшись ради безопасности, мы чуть ли не как в танго, проскользили по мраморным плитам к ближайшей скамейке. Из соображений безопасности я наплевал на галантность и поспешил сесть первым, но лавочка оказалась призрачной. Я пролетел сквозь поверхность и довольно ощутимо приложился задом о камни. По-моему, последний раз стул из-под меня выдергивали в младшей школе. Иришка рядом тоже охнула.

Я сидел на бугорке в романтическом лесу, как его рисовали на пейзажах восемнадцатого века. Да и выглядел лес, как нарисованный. Станции метро не было и в помине. Похоже, начиналось следующее действие.

— Иришка, ку-ку! Я в лесу. А ты где?

— Ох! Здесь начинается бал, — очарованно проговорила Ира.

Я поцеловал ее. Честное слово, в Иркиных глазах отражались многоярусные канделябры! Как такое может быть?

— Что ты, люди же кругом, — прошептала Иришка, закрываясь пятерней, как веером.

— Здесь нет ни души! — сказал я и оказался неправ, потому что душа тут же проскакала мимо нас в виде кабана. Довольно плоского, поскольку кабан был мастерски, но все же нарисован.

Кабан протрусил мимо и скрылся в кустах, а следом за ним из подлеска выскочили два бутафорских веснушчатых сеттера, а за ними — два нарисованных верховых джентльмена в красных камзолах, раскачиваясь в галопе несколько неестественно, словно в кукольном театре. Следом — картонная дама в амазонке и шляпе с перьями на гигантской напудренной прическе. Как во всем этом она продиралась сквозь лес — ума не приложу. Но в целом все напоминало вариант «разговорного» портрета в стиле рококо.

Иришка дергала меня за рукав.

— А если меня пригласят танцевать — можно пойти? Как ты думаешь?

Она опять попала во власть наваждения.

— Скажи, что обещала этот танец другому.

Я был занят тем, что следил за чертенком в кустах. Кусты напоминали сложную составную декорацию, нарисованную на картоне, но чертенок был настоящий, с рожками и пятачком вместо носа, в гадкой, какой-то неприличной, шерсти. Он зажмурил глаз, высунул язык и, перекосив рожу, прицелился, после чего щелчком послал мне в лоб блестящий кругляш.

Я подобрал его. Это была монета! Вначале я принял ее за десятирублевку, но чем дольше рассматривал, тем сильнее монета менялась. Причем исподтишка. Стоило завиткам слева от цифры привлечь мое внимание, какзавитки справа превращались в цифру, и монета становилась «двенадцатирублевкой»; едва я переводил взгляд туда, спереди оказывалась новая цифра. Пока я изучал цифры, монета выросла, сделалась золотой и овальной! Настоящее эльфийское золото, которое при первом же удобном случае рассыплется угольками или палой листвой.

На нас посыпался град мелких, но чувствительных, ударов. Кусты кишели чертенятами! Вся эта мерзкая братва строила рожи, кривлялась, целилась, швырялась монетами.

Иришка тихо рассмеялась!

— Они здесь бросают друг в друга конфеты! Как ты думаешь, можно попробовать? Смотри, какие красивые! Вот — бери!

Она протянула мне горсть камешков.

— Попробуй. Только осторожно — зубы не сломай.

Иришка прикусила местный минеральный образец зубками.

— Ой, камень! Как ты догадался?

Чертенят становилось все больше. Кусты кишмя кишели нечистью. Самые заводные уже скакали перед декорацией, задирая хвосты и вертя красными задками. Бесенята исполняли тверк, оглядываясь и скалясь!

Что делать, если эта кусачая мелочь бросится на нас?

Нашли, называется, портал!

Я подобрал наощупь булыжник, встал, загородив собой Ирку.

Рогатая мелочь с писком бросилась врассыпную и скрылась меж картонок. Я почувствовал себя героем-спасителем. Как выяснилось, напрасно.

Раздался удар — мы скорее почувствовали его, чем услышали. Все содрогнулось. Чертики испугались вовсе не меня!

Иллюзия слетела: мы стояли в дикой пещере, со свода которой сыпались камни. Судя по тому, как Иришка вцепилась в мой локоть, ее зал с канделябрами тоже исчез. Потемнело, но кое-что еще можно было различить. Тени сделались резкими, вытянулись, и мне показалось, что пещера поплыла вбок. Потом в пространстве застыл луч, прямой, как гигантское лезвие.

Пещеру сотряс второй удар. Совсем близко упала и раскололась целая глыба.

— Скорей наружу!

Схватившись за руки и налетая друг на друга, мы бросились туда, где, как нам казалось, должен быть выход. Точно, он был там, но заткнутый снегокатом с горящей фарой! Вот какой луч освещал пещеру!

Видимо, пару секунд мы стояли, как на сцене! Достаточно, что бы преследователи сориентировались и выпустили очередь, радостно подхваченную и размноженную эхом. Мы с Иришкой синхронно нырнули за валун.

Из глубины пещеры донеслись рев и грохот обвала! Из черной дыры, которую моя первая иллюзия изобразила тоннелем метро, выламывался каменный человек, высотой с двухэтажный дом, не меньше. Камни сыпались вокруг него. Похоже, он только что родился из горной породы.

Не только мы с Иришкой, но и наши преследователи окаменели, глядя на это явление. А каменный великан, напротив, развил бурную деятельность. Он взревел, вырвал из потолка самый могучий сталактит, и попытался гвоздануть им по машине, но теснота пещеры не дала ему замахнуться, как следует. Тогда он просто стал выпихивать снегокат обломком сталактита. Вояки выскочили наружу, а нам куда было деваться?

Мы повели себя максимально по-дурацки. Как в балете, взявшись за руки, побежали сначала направо, потом налево. Не знаю, сколько бы мы так метались, но путь нам преградила бархатная, абсолютная чернота! Даже слепящая темнота пещеры казалась легкомысленной по сравнению с нею.

Тьма раскинула крылья, зажглись совиные глаза. Катрыргын!

— Опять вы! — рявкнула она.

Эхо в ужасе застонало и забилось в истерике!

— И сюда добрались?! ВОООООН!!!

Пол наклонился, и камни понеслись под ногами, тьма обрушилась на голову. Я чудом не выпустил Иришкину ладошку.

Мне показалось, что мы провалились в центр земли, в расплавленную лаву — так сделалось светло и жарко.

Глава двенадцатая

Глаза ослепли от ярких и горячих огней софитов. Я зажмурился, потом осторожно приоткрыл один глаз. Сквозь ресницы разглядел маленький амфитеатр со зрителями — все они смотрели с интересом и дисциплинированно хлопали. Операторы разворачивали свои массивные камеры. А один, со стедикамом, совал объектив нам прямо в лица.

Пещера продолжала свое шоу.

Приоткрыв глаз пошире, я увидел, что к нам идет, держа микрофон, как букет, Антон Вольский, любимец всех девочек страны от восьми до восьмидесяти лет — еще более красивый, чем на телеэкране. Только за одну такую улыбку и прическу можно показывать людей по Первому каналу в прайм тайм. По причине новогодних праздников он был одет в красную жилетку с оленями и прочими скандинавскими прибамбасами.

— Сегодня у нас необычные гости, — удивительно, но он умудрялся говорить бодро и приветливо, в то время как лицом, обращенным к нам и отвернутым от телекамер, делал страшные гримасы. — Их появление — сюрприз даже для меня!

Профессионал! Хотя я уже привык к пещерным глюкам.

— Это же сам Антон Вольский! — прошептала Иришка, дергая меня за рукав.

Значит, это не глюк? Или глюк сразу для обоих? Я мало что понимал.

Тут сзади раздался голос:

— Это подстава! Это попытка конкурентов дискредитировать нашу фирму! Охрана! Взять! Уберите их немедленно!

Теперь я уставился во все глаза!

Это кричала стильная дама со сложной седой укладкой. Она вскочила из кресла для гостей программы и яростно жестикулировала, указывая, в основном рукой вниз, словно патрицианка, требующая смерти гладиаторов.

Антон стрелял туда-сюда глазами, пытаясь оценить ситуацию, повернувшись затылком к зрителям и камерам.

И тут я увидел, как из середины заднего ряда выбирается… Катя. В синем платье и рыжими волосами.

Я заморгал и даже протер глаза.

Она сбежала вниз и вытянулась перед уставленной на нее телекамерой, словно перед амбразурой!

— Эти люди, — закричала она звенящим голосом, показывая на нас с Иришкой, — в самом деле, потерялись в сказке. Посмотрите на них, они только что вернулись, они прямо оттуда, они спаслись чудом. Компания, вместо того, чтобы разыскивать их, послала убийц, что бы люди не могли выбраться и рассказать об опасностях, подстерегающих тех, кто доверчиво покупает туры и отправляется в неисследованные области вместе с детьми. Подчеркиваю: с детьми! Я работаю в компании. Моя обязанность — встречать вернувшихся! Я не знаю, сколько людей пропало, потому что нам регулярно дают средство, блокирующее память! Люди! Компания «Сказка» убивает вас!

— Молчи, стерва! — кричала дама. — Заткните ее! Она врет! Сколько тебе заплатили?

— Сколько вы получили в обмен на человеческие жизни? — парировала Катя.

Антон поднял руку, чтобы дать отмашку операторам на выключение камер. Да неужто мы в прямом эфире? Кажется, Вольский работает именно так.

Я все больше верил в реальность происходящего.

— Реклама! — объявил Антон с известной всей стране праздничной интонацией, которая автоматически делала рекламу в два раза эффективнее, и неизвестно, как повернулась бы далее события, но тут — мы с Иришкой натренированно шарахнулись, опрокинув кресло, из которого уже ушла седая дама — на подиум из пустоты рухнул снегокат!

Двое, сидевшие на нем, выскочили с автоматами наизготовку.

— Всем стоять! — крикнул один.

— Всем лежать — заорал другой.

Для пущей убедительности кто-то из них полоснул автоматной очередью по потолку. Посыпались щепки и стекляшки, заискрили провода.

Зрители повели себя в соответствии с собственным опытом и темпераментом: кто-то залег между скамьями, кто-то побежал и стал давиться в толпе у выхода.

Лишь Антон Вольский в своей красной жилетке стоял посреди этого бедлама, расставив ноги и заложив за спину руки с микрофоном, как капитан пиратского судна, управляющий ходом абордажной атаки.

Он прищурился, увидев, что многие из залегших за лавками зрителей снимают происходящее на телефоны и, очевидно, напрямую выкладывают в интернет, тряхнул своим знаменитым чубом: «А, пан или пропал!» и начал сенсационную передачу, которая автоматически вознесла его на самую вершину телевизионного Олимпа.

Для начала Антон повторно объявил рекламу, и за свободные минуты создал эффектную мизансцену. Нас троих — Катю, Иришку и меня — усадили на фоне самых разбитых лавок (пару из них специально поставили дыбом). Подскочила девушка с косметической палитрой. Она взлохматила нам с Иришкой волосы и губкой нарисовала у меня по щеке мужественный кровоподтек, а Иришке затенила глазницы, намекая на перенесенные страдания. Катю как местную оставила без изменений, только припудрила ей раскрасневшееся от жары и волнения лицо и поправила прическу.

Киногеничный снегокат перевернули у наших ног на манер жертвы аварии.

Оставшихся зрителей рассадили на руинах декорации, вроде как боевых товарищей, лица некоторым измазюкали черным. Не знаю, что это означало, но выглядело весьма драматично. Многие, в том числе и те, кто не имел отношения к передаче, заходили в студию и выстраивались по стеночкам. Пускали всех, и народу набилось видимо-невидимо.

Наши преследователи испарились, как нечистая сила после первого петушиного крика. Пропала и Аделаида Львовна. Если про нее кто-то и помнил, то это были не мы.

Софиты так и жарили. Больше всего на свете мне хотелось стащить через голову чертову малицу, но телевизионные люди запретили.

Пока шли приготовления, я, скрепя сердце, спросил у Кати про Илью.

— С Илюхой полный порядок! — ответила его подруга. У меня камень с души свалился.

Надвинулись камеры, и подошел Антон с микрофоном. Он так умело задавал вопросы, что вытянул из нас с Иришкой не просто связную, но вполне занимательную историю. Катерина и сама умела хорошо говорить.

— Большое спасибо за ваш рассказ, — сказав так, знаменитый телеведущий повернулся к камере и сказал несколько завершающих фраз, которые я уже не слушал, поскольку медленно сползал в обморок от теплового удара. Снова подчеркиваю: физиология сказочного персонажа и физиология реального человека сильно отличаются. А я был уже настоящий. И это чертовски радовало, хотя и причиняло неудобства.

— Всем спасибо! — крикнул Антон Вольский зрителям и съемочной группе и потащил нас за кулисы, точнее в закуток между бетонной стенкой и бутафорской. — Да раздевайтесь, можно уже! Пейте!

На столике среди разнообразного хлама стояли бутылки с чистой холодной водой! Вот сказочное наслаждение!

— Ребята, телефоны есть? — спросил Антон.

— Да, — ответила Катя с некоторым удивлением, а мы помотали головами.

— Быстро звоните родным, чтоб не волновались, потом бросайте телефоны, и уматывайте, как можно скорее.

— Да чего звонить-то! Мы сейчас домой поедем, — возразил я.

— Мозги от жары расплавились, — поставил диагноз телеведущий. — Вы думаете, вас оставят в покое? Домой пока ни ногой! — он многозначительно кивнул за декорации в сторону снегоката. — У вас есть место, где можно залечь на дно?

— У меня есть, — быстро сказала Катя. — Найти невозможно. Дом бабушки моей подруги. Где у вас здесь ближайший банкомат?

— Соображаешь, — похвалил Антон. — Карточку давай сюда, кто-нибудь сбегает деньги снять. Нечего вам светиться! Пароль какой?

— Мы уже все рассказали, теперь-то поздно нам рты затыкать, — попробовал я воззвать к здравому смыслу заговорщиков, но их несло. Им было очень интересно. Это мы с Иришкой выше крыши наприключались. Но с другой стороны, кто эту «Корпорацию» знает — Кате виднее. Может, нам еще на суде придется выступать. Интересно, у нас в стране есть программа защиты свидетелей, или это выдумки киношников?

Катя отдала карточку прибежавшему парнишке, потом мы должны были позвонить своим. Номеров родителей я, естественно, не помнил. Поэтому только Иришка позвонила в свой Владивосток. Там было шесть утра, передачу ее родные, естественно, еще не видели, поэтому обошлось без причитаний и истерик. Иришка попросила перезвонить моим. Ого! Значит, уже дошло и до знакомства родителей? А я и не в курсе! Постойте, но мои же ничего не помнят про Ирку! Да, но теперь они посмотрели передачу. Я махнул рукой на эту трудноразрешимую задачу. В общем, прав был Антон: мозги плавились, как шоколадка на пляже, и нечего было их перегружать.

Катерина звонить своим не стала, сказала, что они за границей и передачу явно не видели, зато она позвонила какой-то подруге и, быстро справившись с ее оханьем и прочим, договорилась, что та подвезет нам к вокзалу ключи от бабушкиного дома.

Вернулся парнишка с банкнотами. Антон при виде их хмыкнул, и добавил еще денег из своей борсетки: «Считайте гонораром!».

Парнишка вывел нас через служебный ход.

Без телефонов и банковских карт, мы мчались по улицам, среди редких снежинок, как компания невидимок. Может быть, даже призраков.

В городе уже лежал снег, словно Хадне, пролетая, зацепила крылом и здешние земли. Через пару улиц мы поймали такси. Водитель, увидев наши расшитые северные одежды, обрадовался:

— Помощникам Деда Мороза привет! А где ваша Снегурочка?

— Спецодежду следующей смене отдала, — моментально нашлась Катерина. Она за словом в карман не лезла.

— Платят-то хорошо? — спросил таксист.

— Так себе.

— Вот и у меня — «такси бе». Новогодние праздники, а пассажиров, считай, почти нету!

Катину подружку я так и не увидел. Эта конспираторша назначила встречу в женском туалете, а нам велела ждать за углом и не высовываться. Без приключений мы сели в вагон, Катерина накрыла наши слишком популярные после телепередачи одежки подружкиным пледом — эта потрясающая девушка все учитывала, ничего не упускала из виду, и мы поехали.

В черных окнах проносились огни, яркие белые — от фонарей, и еще много всяких, разноцветных, больших и маленьких. Ближние летели стремительно, дальние — тихо плыли в ночи.

Хорошо было дремать под покачивание вагона под пледом. На моем плече посапывала Иришка, я склонил свою голову на ее. Волосы моей любимой пахли морем, рыбой и снежной свежестью.

Вагон качался, огни мелькали и просвечивали сквозь закрытые веки красным бархатом, Катя несла караул, пока не заснула сама, привалившись к моему второму плечу.

Мы приехали в настоящую снежную сказку. Маленький городок спал под пухлым снежно-белым покрывалом. Снег на улицах здесь никто не чистил, не поливал реагентами — только протаптывали тропинки в сугробах.

Мы поплутали среди домиков с резными наличниками, и склонившейся под снегом сиренью в палисадниках, отыскивая бабушкин дом, сверяясь с нарисованным подружкой планом. Подружка бывала здесь только летом, и нарисовала на карте путь по переулкам, сейчас засыпанным снегом. На зиму городок пустел и половина дорожек исчезала за ненадобностью. Плутая, мы пару раз выходили к Волге.

Когда на рассвете сугробы окрасились в розовое и голубое, мы нашли домик с тремя окошками по фасаду. Давным-давно неизвестный умелец вырезал на наличниках двух коней и елку между ними, чтоб они охраняли дом.

Катя отперла замок, отложила железную полосу засова. Мы стряхнули снег на ступеньках крыльца и вошли в избу.

По-доброму пахло старым сухим деревом и печным духом. Сказка продолжалась.

Мы носили воду из колонки, рубили дрова, топили печку. Кашу — нет, не варили, а ели всякие вкусности из ближайшего магазинчика, куда ходили по очереди, надев для конспирации бабушкин ватник. Разорились даже на бутылку шампанского и торт — надо же было встретить Новый год, хоть и с опозданием!

На третий день приехал Илья. Кроме новостей (у бабушки был ламповый телевизор с рябым от помех экраном, но по нему немного рассказывали), он привез «чистый» телефон. По-моему — явная перестраховка, но эти двое с таким удовольствием играли в шпионов, а Иришка им подыгрывала, что грех было лишать народ радости.

В конце концов, это ведь они нас спасли.

Илюха рассказал, что после передачи, которая по идее должна была отвадить людей от опасного места, на сайт хлынула масса заявок на сказочные туры. Но отправлять народ в сказку было уже некому. Корпорация перестала существовать. В здании с потушенным на фасаде экраном работали деловые люди в штатском.

Главный менеджер Аделаида Львовна бесследно исчезла. По слухам, она объявилась то ли в Бразилии, то ли в Швейцарии, но даже выбор стран показывал, что слухи крайне недостоверны. Мы все сошлись на том, что эта дама не пропадет и сумеет позаботиться о себе.

Мы соорудили чай со сгущенкой и бабушкиным клубничным вареньем. Некоторое время спорили, хорошо ли нападать на бабушкины запасы, но клубничины просвечивали сквозь баночное стекло так соблазнительно, что мы решили съесть варенье, а взамен оставить что-нибудь равноценное: ту же сгущенку, например. К тому же Илья на другой день слазил на крышу и так наладил антенну, что бабушкин телевизор заработал лучше нового.

Девочки захотели было пить чай при свечах, но раскулачивать бабушку еще и на свечи было бы уж совсем неприлично, а ее одинокая лампочка над столом светила не ярче огарка, поэтому так все и оставили.

Наконец, все уселись.

— Илюх, ну, расскажи, как ты спасся.

— А чего там рассказывать-то! Их и было всего три дуболома. Пока они дверь ломали, я сидел, закрыв глаза. Заранее подобрал нужные проводки, а как они ввалились, проводочки соединил. Коротнуло, свет во всем крыле вырубился. Пока они в темноту пялились, я удрал — глаза-то уже адаптировались.

— Как ты только догадался заранее глаза закрыть! — восхитилась Иришка.

— Ха! — растаял под взглядом моей красавицы Илья. — Пиратов в кино видела? Знаешь, почему их изображают с повязкой на глазу? Думаешь, потому что они одноглазые? Нет, когда они в трюм врываются — ведь им приходится драться по всему кораблю — они повязку откидывают, а под ней — глаз, уже привыкший к темноте!

Я хотел сострить насчет деревянной ноги, с которой обычно изображают пиратов, но посмотрел на восхищенных девочек, на довольного Илью, и проявил великодушие. Разве я недостаточно уважал себя после сказочных приключений, чтоб еще самоутверждаться за счет друга!

— А потом? — спросила Иришка, глядя на Илью так, что я на его месте совершенно непроизвольно выдал бы целый боевик с погонями, перестрелкой и прыжками с седьмого этажа.

— Вышел через служебный ход — и на такси. Делов-то!

— А где ты скрывался?

— У друзей, конечно.

— Слушай, — вмешался я, — вот одного не пойму: как так вышло, что мы прямо на передаче оказались? Ведь нарочно не придумаешь.

Илья с Катей переглянулись.

— А ты не рассказала?

— Да как-то речь не заходила.

— Я дал Катьке маячок, чтоб, когда вы отреспитесь в нашем мире, было кому о вас позаботиться.

— Так всегда делается. Иначе люди появлялись бы из сказок, где попало — могли бы быть неприятности! Обычно маячки устанавливают в комнатах встречи — ну, ты видел такую.

— Не припомню что-то.

— Ах, ну да, конечно, извини! Я забыла, что Аделаидина охрана тебя обработала. Мы рассчитывали, что вы появитесь у меня дома. Понимаете, тогда еще никто не знал, что я с вами связана. Я хотела взять отгулы — не дали. Новый год, работаем круглосуточно — сами понимаете. Соврала, что заболела. А тут подруга звонит. Это Верочка, — пояснила она Илье, — спрашивает, не хочу ли по блату пройти на шоу Антона Вольского. Ну как можно такое пропустить! Мне бы маячок дома оставить, и записку вам написать, голова стоеросовая, — Катя постучала себя по лбу. — Но Верочка говорит, давай быстро, шоу через час, опоздаешь — все! Вот я скорее и поехала. Когда сообразила, что маячок на шее висит, было уже поздно. Думаю: авось пронесет! Кто же знал, что вы именно этот час выберете для возвращения!

— Все получилось лучше некуда!

— Ну, — пожала плечами Катя, — мы немного по-другому планировали. Безопасно и без шума. Что вы в прямой эфир свалитесь — такого даже мы предусмотреть не могли. Верно, Илья?

— Еще интереснее, почему ребятки на снегокате следом за вами свалились, — потер нос Илья. — Одно могу предположить — их пояса были настроены на ваши. Типа, что бы и в реальном мире преследовать, если вы от них в сказке уйдете. Выходит, они не просто обнаружили включенную сказку и послали людей посмотреть, что там происходит, а обнаружили нас гораздо раньше.

— Я думаю, нас засекли, пока вы бегали туда-сюда с коробкой для пиццы.

— А я думаю, что они первым делом проверили подключенные пояса. Обнаружили, что в сказке недавно пропал человек, посмотрели, что туда же ушли два пояса. Заодно просмотрели записи с видеокамер у входа, обнаружили подозрительного курьера, — тут Илья сделал приглашающий жест сторону Кати.

— Ребята, вы все раскладываете по полочкам, прямо как сыщики, — восхитилась Иришка, блестя глазами.

— А что, — сказала Катя, — мы теперь безработные. Не открыть ли нам частное сыскное агентство?

Все засмеялись, а Катя с Ильей так переглянулись, что я понял: это не просто шутка, они уже обсуждали такую возможность.

— Все это объяснимо. Но вот как вы перенеслись в реальный мир, я понять не могу. Возможно, в корпорации просто объявили «Общий возврат».

— С чего бы это, — засомневалась Катя.

— Значит, кто-то из наших врубил питание и дернул вас. Других объяснений просто не существует.

Я покачал головой.

— Нас выставила из сказки старая Катгыргын. Я уж и так ей надоел, а тут крики, стрельба, великан какой-то из горы ломится. Может, эта пещера была оплотом ее покоя и мрака. Может спальня это ее!

— Она кричала: «И сюда добрались!». А потом: «Вон!» — подтвердила Иришка. — Грозно так «Вооон»! Попробуй не послушаться!

— Ну, вы, ребята, слишком заигрались, — сказал Илья. — Вам требуется длительная реабилитация, с чаем, вареньем, хорошими винами, компьютерными играми. Желательно поехать куда-нибудь на острова…

— Сказочные персонажи не ходят туда-сюда через границу реальности, а то представляете, что у нас творилось бы? — безапелляционным тоном вмешалась Катя. — Ваня, мы долгое время имели дело со сказками и понимаем, как что работает! Даже самая сильная колдунья не способна…

— Она не колдунья, она — богиня! Древнейшая из богинь, которая вызвала свой мир из тьмы и следит за порядком в нем. Счастье, что она нас не раздавила, а просто выбросила!

Катя с Ильей вздохнули и снова переглянулись, на этот раз с выражением «они безнадежны».

— Давай я тебе чаю подолью, — ласково предложила Катенька.

Пусть они верят в свою технику. Они действительно, долго работали в «Корпорации», но они сидели на этой стороне, в реальности. Я твердо знаю, что это Катгыргын выбросила нас из своего мира. Иришка тоже считает, что мы оказались здесь благодаря ее гневу. И еще я верю, что богам плевать на границы между фантазией и реальностью.

Мы прожили еще с неделю «в бабушкиной избушке», перезваниваясь с «большой землей». И эти люди еще говорили, что мы Иришкой заигрались в сказку. Потом Илья съездил на разведку, потом — Катя. Потом мы прибрались в приютившем нас домике, помыли посуду, выбили на снегу половички и разъехались по домам.

Иришка перечисляла пропавшие из дома вещи. Получалось, что «грабители» действительно постарались убрать все, связанное с моей любимой. Даже кружки с картинками заменили на простые, белые. Иришка признала найденную мной сережку со снежинкой, хотела достать вторую, но так и не смогла, потому что ее шкатулку с ее украшениями тоже свистнули. Я сделал себе заметку подарить ей сережки с первой же выплаты.

Мы съездили к родителям, и я заново познакомил их с невестой. Иришка им очень понравилась (не могу представить себе человека, которому она не понравилась бы).

Сарай «Корпорации Сказка» стоял нежилой и темный. Корпорации больше не существовало. Нас с Иришкой не вызвали не то что в суд, но даже на допрос как свидетелей. Расследование как-то замялось.

— Еще бы, — сказал я, — вся верхушка-то разбежалась из страны.

— Пф, «верхушка»! — пренебрежительно фыркнул Илья. — Ты даже представить не можешь, кто ее реальный хозяин! Потому расследования и не будет.

Илья возвел очи горе, словно ожидал увидеть «реального хозяина», распластавшегося на потолке, словно ниндзя или Человек-паук.

В общем, жизнь вошла в свои берега.

Мы с Иришкой поженились. Когда мы подавали заявления в ЗАГС, нас узнали, сбежались офисные тетки, ахали, расспрашивали — в основном, про Антона Вольского. В апреле, когда состоялась свадьба, о нас уже забыли. И мы поженились спокойно.

Иришка, прекрасная, как видение в своих белых прозрачных юбках и накидках, танцевала в кругу гостей. А вы говорите, что сказке не место в реальности! Родители с обеих сторон были счастливы. Так и хочется объявить «тут и сказке конец», но нет, снова еще пока не конец. Может быть, в третий раз я сумею добраться до конца.

Глава тринадцатая и последняя. Но история продолжается

Через месяц поженились Катя и Илья. Эти профессионалы сказочного дела настолько не верили в чудеса и приметы, что не испугались жениться в мае.

Хотя и без примет ясно, что им придется всю жизнь маяться. Этим непоседливым людям покой даже не снится.

С легкой руки Антона Вольского они устроились работать на телевидение. Такие классные специалисты, как Илья нужны всем, кто в состоянии заплатить, а Катя — общительная, расторопная, умная, активная, с прекрасно подвешенным языком — пришлась ко двору на телестудии, как нигде.

Но этим друзьям там скучно. И все чаще на совместных посиделках с вином или чаем, они заговаривают, что неплохо бы открыть частное детективное агентство.

Думаю, скоро мы узнаем про открывшееся частное сыскное агентство «КИЛЬка» или «Килт», или что там еще можно составить из их имен. Логотип я им нарисую, но больше ни-ни. В отличие от моих друзей, я люблю спокойную жизнь.

Потом произошло настоящее чудо. У Иришки стал расти аккуратный животик, и в положенное время она родила Екатерину-вторую. Белобрысую, как я, и темноглазую, как Иришка. Мы назвали дочку в честь нашей доброй хранительницы Кати, Екатерины-первой. Если бы не она, Иришка так и плавала бы до сих пор в студеном море-океане в виде нерпы, окруженная выводком нерпят; а я знать не знал бы, что когда-то любил лучшую девушку на свете. Только бы рисовал портреты худенькой большеглазой красавицы, похожей на Бемби.

Кстати, стоило мне поместить портрет Иришки-Бемби в портфолио, как предложения о работе посыпались, словно из рога изобилия. Я завязал с фрилансом и продался задорого в солидную фирму. Нехватка денег осталась в прошлом. Скучаю отчасти по временам, когда я был свободным художником, зато обеспечиваю свою маленькую любимую семью. Нельзя иметь все сразу, как разумно заметила мама.

Иришка бросила свои бухгалтерские курсы и вплотную занялась трайбл фьюжн. Это такое этнографическое танцевальное направление: смесь танцев разных народов.

«И правильно, — прокомментировала ее шаг начитанная Катя-первая, — грешно на арабском скакуне воду возить!»

Особой карьеры Иришка не сделала, зато стала широко известна в узких кругах танцоров этого направления. Она первая внесла в знойную индийско-африканскую смесь движений северные нотки. Танцуя, Иришка машет руками, как чайка, извивается, как рыба, прыгает, как нерпа. Выступает на фестивалях, конкурсах и прочих танцевальных тусовках, а по вечерам ведет занятия для начинающих. Она счастлива — значит, и я тоже.

Маленькая Катюшка тоже любит нацепить на себя что-нибудь звенящее и блестящее и попрыгать, и помахать руками, «как мама». Мне кажется, у нее здорово получается. Но Иришка говорит, что я необъективен. Хо! Еще как необъективен!

По вечерам, когда мама уходит на занятия: раскрывать в своих подопечных «исконную женственность», мы остаемся с Катенкой вдвоем, и мне самому приходится укладывать дочку спать. Она так привыкла к чтению на ночь, что требует сказку в моем исполнении, даже если мама дома.

Катя с Ильей на три года подарили ей роскошный том с картинками: «Книгу сказок». Моя дочка — это тот редкий ребенок, для которого книга, без всяких шуток, лучший подарок. Когда она разглядывает в ней картинки, то выглядит прямо как фея Виллина из «Волшебника Изумрудного города» с иллюстрации Леонида Владимирского. Фея, если вы помните, положила на камень свою Волшебную книгу, потому что та росла-росла и выросла так, что требовала опоры.

Из этой чудесной книжки я и читаю по вечерам Катюхе. Иногда мне кажется, что ее старшая тезка свистнула этот том из какой-то сказки в свою бытность сотрудницей «Корпорации». В книжке нет оглавления, а волшебных историй столько, что я ни разу не прочитал одну дважды. Если Катенок требует прочитать ей уже знакомую сказку, то у меня просто не получается ее найти. Приходится пересказывать своими словами. Я сделался заправским сказочником. Ведь дети любят слушать одни и те же истории по многу раз.

Однажды я усадил Катенка в подушки, вручил ей чашку с теплым сладким молоком (такой у нас вечерний ритуал), а сам сел рядом и принялся добросовестно искать в замечательном талмуде сказку про петушка и летучее зернышко. Эту историю вчера читала Катюхе Иришка, но дочка непременно хотела прослушать ее в моем исполнении, а я даже представить себе не мог, что это за сказка такая.

Катюха макала язык в молоко, дула в чашку и по-всякому развлекала себя, пока я листал мелованные страницы, безуспешно пытаясь найти хоть какую-нибудь иллюстрацию с петушком.

И вдруг наткнулся на картинку: северное ночное небо, чум, море и на этом фоне — северная мадонна с голубоглазым младенцем на руках. Сказка называлась: «Мальчик-рыбка». Начиналась она так: «Было или не было, давно или недавно, а родился у одной женщины из племени рыб мальчик с глазами, голубыми, как цветы перелески, и с волосами цвета осенней травы…»

Я всмотрелся в лицо матери малыша — боже мой, я же совсем не помню лица Ели, этой северной амазонки, некогда было разглядывать ее, да и времени сколько прошло…

«… мальчик рос матери на радость, но когда он вошел в возраст детских игр, то сверстники не брали его играть, поскольку он сильно отличался от них. Хотя мальчик был смышлен и добродушен…»

Тут до меня дошло, что Катюха уже давно таранит меня пустой чашкой.

«…тогда старейшая племени дала мальчику волшебную лодку, которая плавает по воде и по снегу, и сказала: «Твоей судьбы здесь нет! Отправляйся и найди своего отца. Может быть, среди его народа ты найдешь свое…»

— Пааап!

— Погоди, Катерина, мне попалась хорошая сказка!

«Можно ли читать эту сказку ребенку? Вдруг она для взрослых?»

— Где? Где?

Чашка с остатком молока на донышке опасно нависла над мелованными страницами, я резко отодвинулся в сторону, не удержал том. Тот захлопнулся и упал на пол.

Я забрал у дочки чашку, утер молочные «усы», накрыл одеялом.

Не помню, что я читал ей в тот вечер.

Когда этот вечный двигатель заснул, я стал методично листать книгу в поисках мелькнувшей сказки, но она, конечно, словно растворилась среди гладких страниц.

У меня осталось ощущение, что я на краткий миг увидел своего сына, единокровного брата Катенка. И не успел ничего узнать.

Могло ли такое быть? Но все-таки хорошо, что книга открылась на этих страницах для меня, и хорошо, что Иришки не было дома…

Теперь в третий раз я пытаюсь объявить конец сказки. В самом деле, все устроилось отлично, лучше и быть не может. Только кажется мне, что это опять не конец…

Нет мне покоя. Где-то странствует, пытается отыскать меня мой сын. Конечно, сказка про мальчика-рыбку — всего лишь сказка. Катерина-первая твердо уверена, что сказочные персонажи не способны пересекать границу реальности. Но у меня свой способ. Я опять рисую картину: голубоглазый мальчишка с развевающимися льняными волосами несется на помеси лодки и сноуборда по снегу. (Кстати, куда делся наш с Иришкой «сноуборд», который я спрятал в пещере? Может быть, вернулся к хозяйке?)

Солнце, месяц, звезды, северное сияние — все освещает мальчику путь. Я же не могу бросить парня без помощи. Рисовать или не рисовать — зависит не от меня. Я должен помочь сынишке. Неважно, что произойдет, когда он появится, как воспримет случившееся Иришка. Когда-то я, очертя голову, бросился на поиск любимой, и оказался прав. Теперь я всеми силами стремлюсь соединиться с тоскующим без меня сыном.

Еще пара часов, и картина будет готова.

К о н е ц

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая и последняя. Но история продолжается