Искры на воде (сборник) [Вячеслав Архипов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Вячеслав Архипов Искры на воде

Искры на воде Повесть




1

— 

— 

— 

— 

2

— 

Шалгу долго сидел у костра. Разные мысли роились в голове, словно осы возле осиного шара. Все уже улеглись в большом шалаше, сделанном из больших веток, накрытом кусками бересты и свежим лапником. Нюнням тоже сидел поодаль и курил свою трубку — он не мог оставить отца одного. Нюнням заметил, что Шалгу всё чаще стал задумчиво сидеть в одиночестве. Что-то мучило старика в последнее время. А спросить было непозволительно для сына, молод ещё.

Только дождь, налетевший с первыми порывами ветра, заставил Шалгу пойти в шалаш. Гроза началась не сразу. Ближе к ночи загрохотало и засверкало. В отблесках молний косые потоки воды просто лились с неба. Сильно сердился Есь, много шума сделал. Ближе к утру всё стихло, и только ровный и уже тихий шёпот дождя шелестел в листьях, нагоняя сон.

Утром третьего дня продолжили путь. Останавливались, отдыхали день-два и снова двигались вверх. Только через десяток дней показались чумы родного стойбища. Собаки встретили их дружным лаем, а потом с виноватым поскуливанием провожали до самого стойбища. Прибежали ребятишки. Стайкой птичек они порхали с места на место, громко гомонили. Помощи от них немного, только шум. Вышли встречать те, кто оставался в стойбище: женщины, подростки да старики немощные. У мужчин много дел и вдали от женских юбок. Кто ремонтировал котцы (ловушки для рыбы), кто готовился к охотничьему сезону и собирал снаряжение. Подростки рыбачили, охотились на птицу, набирающую силу. Женщины занимались домашними делами: шили одежду, выделывали рыбьи шкуры, смотрели за детьми, готовили еду. Скоро начнётся котцевый сезон. Нужно будет наловить, навялить и насушить много рыбы, перетереть сушёную рыбу на муку (порсу), натопить рыбьего жира — первейшее лекарство зимой, а она длинная. Ещё заготовить луковиц сараны, листьев брусники, шиповника да разных трав. Все эти припасы хранятся в мешочках из кожи рыб, мягких и непромокаемых, и в берестяных коробах, чуманах и туесках, которые тоже делают женщины.

К вечеру в стойбище пришли все. Собрались возле костра, приготовились слушать, хорошо ли удался торг. Когда Чалык стал вытаскивать товары и раздавать подарки, люди заулыбались, довольные хорошей торговлей. Хорошо, что есть много хлеба, табака, чая. Нескучно будет слушать разные истории в сезон холодов. С кружкой чая да с трубкой хорошего табака всегда легче пережидать суровые времена. Женщины разглядывали разные цветные материи, как белки цокали языками в знак одобрения. Будут у них новые красивые наряды. Иголки, нитки, разноцветные бусы, другие украшения вскоре разошлись по рукам, обретая своих хозяев. Новые медные котлы да чайники стояли рядком. В каждом чуме будет своя посуда. Привезли войлока, который нужен был для утепления чума, а ещё из него шили зимнюю обувь; сукно для одежды тоже понравилось. Всё было нужным и ко времени. Нескоро угомонилось стойбище, обсуждая приятные события. Нечасто радовались люди в этой тяжёлой жизни, нечасто бывали праздники в стойбище.

Утром следующего дня всё было как обычно. Мужчины и женщины занимались своими делами. Женщины заготавливали ягоду, разные корешки, которые пригодятся потом, когда вьюга будет выть за пологом чума. Мужчины готовились к охотничьему сезону. Скоро созреет орех, потом заготовка рыбы. На каждый день свои заботы.

Шалгу некоторое время сидел у костра, курил, потом поднялся и позвал сына.

— Нюнням, собирайся, пойдём. — Старик зашёл в чум, взял свою котомку, накинул на плечи и направился в лес. Младший сын, не спрашивая ни о чём, взял лук, стрелы, свой мешок и пошёл следом. Чур последовал за хозяином. Сначала он плёлся позади, но потом, словно стряхнув с себя лень, обогнал отца с сыном и исчез в лесу. Охотники уже шли половину дня. Отец впереди, по одному ему ведомой тропе, сын позади на небольшом расстоянии, чтобы не мешать старику и не раздражать его. Шалгу неожиданно остановился, посмотрел по сторонам, присел на валежину.

— Ночевать будем здесь, — сказал старик. Нюнням стал готовить шалаш. Через некоторое время всё было готово. Стоял балаган, крытый лапником, горел костёр. Нюнням с котелком пошёл в распадок, чтобы набрать воды. Когда вернулся, то увидел, что старик так и сидит на прежнем месте, раздумывая о чём-то своём. В котелке заваривался чай из кореньев, листьев и ягод. Нюнням вытащил несколько сушеных рыбин и лепёшки. После обеда юноша собрался поохотиться возле стоянки, порадовать старика свежим мясом, но Шалгу неожиданно сказал:

— Не ходи. Сегодня не надо. Все дела утром, а пока отдыхай.

Нюнням взял пальму и размахнулся. Полетела щепа, словно жёлтые брызги. На срезах выступили капельки смолы. И стали проявляться черты лица «хозяина реки». Нюнням справился. Солнце ещё радовало теплом, когда последняя щепа упала на траву. Юноша, обессиленный, сел спиной к дереву, не решаясь посмотреть на своё творение. Так он и просидел, пока совсем не стемнело. Тогда он пошёл к костру, без сил опустился на приготовленный лапник и закрыл глаза.

— Ты хорошо сделал дело. — Старик подал сыну кружку с горячим чаем. — Возьми, это тебе поможет.

— Я не знаю, достойно ли сделал. Посмотреть не решился.

— Завтра вместе посмотрим. Но я знаю, ты не испортил свою работу. Сейчас спи, завтра у тебя будут силы.

Шалгу опять закурил трубку. Он не ходил смотреть на то, что сделал сын, но по тому, каким сын пришёл к костру, Шалгу понял, что получилось как надо. Только хорошая работа забирает все силы. Теперь ещё меньше остаётся незаконченных дел, которые остались у старика. Давно Шалгу присмотрел это место, никому не говорил, хотел сам сделать лик, но каждый раз, когда он брал в руки пальму, силы покидали его. Несколько раз пытался высечь лик божества, но потом понял, что это должен сделать не он. Долго искал достойного, но только через много лет понял, что таким человеком оказался его младший сын. Шалгу был рад, что завтра он увидит то, о чём давно мечтал.

Они стояли рядом и смотрели на «хозяина реки». Казалось, что он улыбался им. Отец и сын оглянулись и увидели то, чему улыбался «хозяин реки». Там, далеко, всё расцвело новыми красками. Даже Чур, ничего не понимая, сел рядом с хозяином и тоже посмотрел вдаль.

К вечеру охотники вернулись в стойбище. Никто не решался спросить, куда они ходили — это было не принято.

3

4

Недолго до листопада осталось. Отсверкали звездопадами тёмные августовские ночи, пожелтели берёзы, разрумянились осины, потемнели ели и сосны, зазолотились лиственницы. Постоит так немного, порадует теплом, а потом налетит холодный ветер с дождём и снегом, размочит да сорвёт листву, обнажит деревья. Нечем будет прикрыться тоненьким стволам берёз и осин, и будут сгибаться они под порывами ветра, пока не укроет их снегом зима.

Пока не наступили эти дни, нужно сделать ещё много дел. Шалгу вытащил лыжи и стал осматривать камус. «Нужно сделать ещё пару новых, — решил старик, — пригодятся».

Ещё весной по снегу Шалгу нашёл и спилил добрую елку: волокна ровные, без кривинки. Надрал дерёва (так называют заготовки для лыж), собирался раньше сделать, да не получалось всё, теперь есть время. Лыжи сделать недолго. Выстругать дерёва потоньше, разварить концы да загнуть, потом подобрать да поставить камус, чтобы легко было по снегу ходить. С хорошим камусом лыжи не катятся назад. Камус снимают с лосиных и оленьих ног, с оленьего шьют себе обувь, а лосиные годны для лыж. Нужны ещё и лыжи-голицы, бегать весной по насту. Надо торопиться. Незаметно пролетает время, словно журавлиный клин: не успел вовремя заметить, так только и останется провожать взглядом. Торопится жизнь, торопится.

Наступило время, когда можно «лучить» налима и щуку. Перед листопадом вода в реке становится холодной и прозрачной. В это время можно добывать налима и щуку острогой. Правда, щука более пуглива и попадается редко, а вот ленивый и сонный налим — добыча хорошая. Для этого на нос к ветке прикрепляют шест с железной корзиной, в неё накладывают смолёвых щепок и поленьев: смольё горит ярко, без треска и лишнего дыма, просвечивая воду до самого дна. И видно, как возле камней стоят и отдыхают огромные рыбины, едва пошевеливая хвостами. Острога, закрепленная на длинном шесте, готова к работе.

Чалык поплыл лучить с братом. Нюнням сидел на вёслах, его задача — управлять лодкой, стараясь не плескать вёслами по воде и не пугать рыбу. Дело привычное, лучить все научены с ранних лет. Чалык взял острогу не потому, что не доверял брату, просто самому хотелось немного отличиться, показать брату, что он старший и тоже хороший добытчик. Дело пошло сразу. Первым же ударом Чалык выхватил из воды здоровенного налима. Только пару раз промахнулся рыбак. Но к тому времени рыбы в лодке было уже много.

— Попробуешь? — предложил Чалык брату.

— Давай, — осторожно поменявшись местами, братья продолжили ловлю, пока ещё достаточно горело смольё. Нюнням также уверенно стал выхватывать налимов. Младший брат был немного повыше старшего, но худой и жилистый. Единственное, что в нём было не такое, как у всех, так это его поведение. Охотники и так несильны в красноречии, но Нюнням говорил совсем мало. Неделями мог не произнести ни одного слова. Чалык пытался иногда поговорить с братом, но тот только кивал головой и слушал, отвечая одним или парой слов. Вот и все разговоры. Такое поведение, конечно же, достойно мужчины, но не настолько же. Всё же Чалык любил брата, может, и за то, что он такой молчаливый и самостоятельный. Жена Чалыка, Кутега, много раз пыталась разговорить Нюнняма, но он только улыбался и кивал головой.

— Как ты будешь говорить со своей женой? — спрашивала Кутега. — Так и будешь кивать? От тебя жена сразу убежит. — Нюнням краснел, поднимался и уходил.

Огонь в корзине догорал.

— Поплыли домой, — сказал Чалык и стал разворачивать лодку к берегу.

Нюнням сел, перевернул корзину с догоравшим смольём. Угли на мгновение зашипели, словно гуси, а потом, едва дымясь, поплыли по течению, вскоре и дымить перестали. Нюнням окунул корзину в воду, остудил её и положил рядом с собой. Лодка, как привидение, не издавая ни звука, понеслась к берегу.

Пролетели первые утки. Скоро и остальные птицы тронутся в путь. В этот период все мужчины собираются промышлять птицу не поодиночке, а всем стойбищем. Не много есть мест в округе, где садятся утки на отдых и кормёжку. Ниже по течению Туманшета есть заливные луга, на которых раскинулись небольшие озёрца да лужи, там и нужно ждать птицу. На реку утки редко садятся и то в тех местах, где тихая вода. И как искать по реке добычу, когда размеры реки необъятны?

На лодках-ветках охотники отправились на сезонный промысел. Несколько дней, пока не закончится пролёт, они буду жить и охотиться на озерцах. Вот здесь и понадобится умение пользоваться луком и стрелами. Вот здесь и видно, кто какой охотник. В стойбище все мужчины достаточно хорошо владеют этим оружием, учатся с детства. Когда утки начинают кружить над озером, высматривая опасность, запускается стрела томбр, испускающая в полёте звук пернатого хищника, — специальная стрела с утолщением на конце, просверленным особым образом. Тогда все утки падают на воду. Вот здесь и показывают своё умение обращаться с луком охотники. Когда пролёт уток закончится, скорее надо везти добычу в стойбище. Женщины уже ждут: нужно всё мясо переработать, чтобы ничего не пропало. А охотники уже готовятся к пролёту гусей. Эту птицу добывают на тех же озёрах и лужах. Высаживают чучела гусей, вблизи которых садятся настоящие, тут уж не зевай.

Наловили рыбы котцами, по всему стойбищу расставили вешала, на них крупная рыба вялится, а мелкая сушится, потом сушёную перемелют на порсу (муку из сушёной рыбы). Много нужно муки, зима длинная. Неизвестно, будет ли мясо ещё. Даст бог Есь удачи, или старуха Хоседэм покажет свою силу и распугает всю добычу, не разгневается Койгусь да не разгонит всех зверей по тайге, а с порсой можно коротать длинные зимние вечера, добавляя в муку или заваривая её с кашей. Старики помнят времена, когда порсу толкли вместе с корой, чтобы дожить до весны, было и такое. Вяленой рыбы тоже много надо, её едят не только сами, но кормят собак, когда лютые морозы не дают высунуться из чума. Бывает, что в котцы и зимой заходит рыба, тогда делают прорубь и саками вычерпывают её прямо на лёд. Рыба тут же замерзает, и её собирают в мешки. Хороша зимой похлёбка рыбная, которой запивают куски мяса, да хороши большие щучьи головы, сваренные в котле. Но до морозов ещё далеко, есть время подготовиться.

— Завтра пойдём на гору, — сказал Шалгу Чалыку. — Передай всем. Пусть никуда не уходят.

— Я прямо сейчас и пойду, — сказал Чалык и вышел из чума.

Охота на зверя — дело общее. Здесь нужны загонщики, чтобы гнать зверя прямо в приготовленную яму, стрелки, которые не промахнутся. Работы много, а добыча не всегда радует охотников. Неглупое животное олень, а лось может и постоять за себя. Если разозлится, тогда попробуй останови его. Нужно много людей. Но самая главная помощь должна быть от бога Етя. Настало время просить его об этом.

— Где Нюнням? — спросил старик Кутегу.

— Он и так в чуме не бывал, а теперь с новым луком, я и забыла, как он выглядит. Женить его пора, — добавила она. — Может, и остепенится.

Шалгу не любил болтливых людей, и женщин в том числе. Но Кутеге он прощал всё: она одна заботилась обо всех в чуме, потому что у неё руки работали ещё быстрее, чем язык. А когда у женщины не стоят на месте: еда варится в котле, в чуме горит огонь — пусть болтает, раз язык такой у неё скользкий и плохо держится на месте.

В стойбище зашумели. Кутега выглянула из чума и сказала:

— Стоило вспомнить, и явился Нюнням.

Шалгу вышел из чума. Посреди стойбища стоял Нюнням, у ног его лежал олень. Рядом, высунув язык, расположился Чур, он поглядывал на добычу и на хозяина, знал, что и ему достанется вкусное мясо. Он тоже причастен к этой добыче.

— В яму загнал? — спросил Шалгу.

— Нет, Чур выгнал прямо на меня, едва успел стрелу пустить. Хороший лук. Это он принёс удачу.

Кусок ещё тёплой печени Нюнням вручил Шалгу. Старик был рад подношению, но вида не показал, ни к чему. Так и должно быть. В стойбище был праздник — первая хорошая добыча в этом сезоне. Не забыл Нюнням и своего друга Чура. Долго горели костры этим вечером, слышны были разные охотничьи истории. Хорошо начинался сезон охоты.

Пришёл месяц замерзания земли. Скоро все разойдутся в разные стороны от стойбища в поисках удачи. Шалгу тоже пойдёт вместе с сыновьями. Но прежде надо сделать ещё одно главное дело. Утром Шалгу повёл всех охотников туда, где ещё недавно был с сыном. Теперь каждый будет просить удачи себе, а Шалгу будет камлать и просить духов помогать всем охотникам его рода. У них в стойбище не было шамана, и Шалгу выполнял его обязанности. Как самый старший и уважаемый охотник он просил за всех и за каждого в отдельности. К вечеру добрались до места. Ночевать остановились в старом балагане. Попили чаю, выкурили по трубке табака и устроились на ночлег.

Утром каждый охотник стал обновлять старых божков и делать новых. Привязывали цветные тряпочки с пожеланиями на священное дерево, стоящее поодаль. Каждая тряпочка — сокровенное желание, про которое никто постороннему не расскажет. А вечером провели обряд камлания. Развели большой костёр. Охотники расселись по кругу и стали смотреть, как старый Шалгу стучит в бубен и выкрикивает заклинания. Так продолжалось долго, пока Шалгу без сил не рухнул на землю. Старика не трогали, пока он сам не поднялся и не пошёл в балаган. Никто не проронил ни слова. Немногословны охотники. Нюнням в первый раз присутствовал при ритуале, для других это было не ново. И каждый верил в силу заклинания и в призывный голос бубна. Потом, если и случалась неудача, то каждый винил себя, веря, что высшие силы не могут ошибиться и если что-то пошло не так, то виноват только сам охотник. Сидя у костра, охотники думали каждый о своём. Уже скоро всё стойбище разойдётся по тайге, а чтобы было легче, теперь каждый просил удачи, совсем немного. Ещё день охотники были на мольбище, месте, где без надобности никто не может появляться. Но когда приходится бывать здесь, никто не торопится уходить, каждый старается попросить обо всём — нельзя ничего не забыть.

Назад охотники шли впереди. Шалгу с Нюннямом отстали от них: сын не мог бросить отца, а тот или не мог, или не хотел идти вместе со всеми. Отставать он стал сразу. Когда охотников не стало слышно, Шалгу сказал:

— Зайдём ещё к хозяину реки, посмотрим, как он живёт.

Нюнням кивнул, соглашаясь.

Уставший осенний лес молчал. Ни птичьего щебета, ни шелеста ветра в кронах огромных сосен, стрелами взметнувшихся в небо. Огромные деревья нехотя расступались, давая место едва приметной тропинке. Хоть и сердит лес, но хорошо в нём, спокойно. Нет тревоги, и дышится легко. Много дней можно идти и не устать. Только Шалгу, видно, отходил своё, ему нужен был отдых. Не мог он, как молодые, подниматься и идти много дней. Старик пытался не показывать вида, но силы быстро покидали его, и разные недобрые мысли всё чаще лезли в его седую голову. Однако он решил твёрдо, что в этот сезон он не будет поддаваться слабости, проведёт его, как поют последнюю песню. Надо. Много надо рассказать и показать сыну.

«Хозяин реки» встретил их улыбкой, словно удивлялся слабости старика или был просто рад единственным своим знакомым, посетившим его. Хорошо стало на душе у Шалгу. Добрый сегодня «хозяин реки», ласково встретил, значит, всё будет по-доброму. Старик даже взбодрился.

— Хороший день сегодня, — сказал Шалгу. — Нам здесь рады.

Отец с сыном присели на валёжину и стали смотреть в ту сторону, куда был направлен взгляд «хозяина реки». Пытаясь впитать в себя увиденное и понять то, что заставляет улыбаться изваяние, каждый из них поймал себя на мысли, что тоже рад разглядывать простор, расстилающийся перед ними. Невозможно охватить взглядом разноцветные дали, обильно украшенные осенью. Блестящая ленточка реки извивается, прячется в лесах и снова выбегает на простор редких лугов, раздваивается островами и снова соединяется и блестит, сияет серебром на разноцветной кайме тайги.

Утренняя изморозь украшала всё вокруг затейливыми кружевами. К полудню от инея оставались крупные прозрачные капли, искрившиеся на уже плохо греющем солнце. Лист упал, буро-жёлтым ковром устилая всё вокруг. Сосны и ели опустили ветви, смирившись с наступающим холодом. Наступило время для изюбриного рёва, брачных боёв быков. Изюбры, лесные красавцы, целый месяц будут биться за право произвести потомство. Потом их сменят лоси. Охотники мастерили специальные дудки, для подражания рёву зверя. Изюбр шёл на зов, выбегая на поляну, чтобы сразиться. В это время он опасен. Его острые ветвистые рога не знают пощады. На это время зверь теряет страх и может напасть на зазевавшегося охотника, как на соперника. Лось кроме рогов использует и копыта. Ударом передних копыт может переломить небольшую берёзу. Даже медведь боится лося и старается нападать из засады.

Шалгу гудел в рожок, подзывая изюбра, он выводил замысловатые рулады изюбриного рёва. Где-то далеко отозвался бык. Шалгу ещё раз прогудел. Уже стал слышен треск сучьев: возбуждённый изюбр спешил на бой с соперником. Нюнням сжал лук, внимательно всматриваясь в заросли. Шалгу указал рукой место, куда должен выскочить бык, Нюнням согласно кивнул и приготовил ещё одну стрелу. Зверь выскочил на поляну и стал озираться, выискивая соперника. Первая стрела, выпущенная молодым охотником, проткнула шею, вторая застряла в передних лопатках. Зверь с диким рёвом взвился на дыбы и упал на спину, угодив прямо в яму-ловушку. Пока зверь летел, ещё несколько стрел других охотников вонзились в тело обреченного изюбра. На лицах охотников блуждали удовлетворённые улыбки. Все были довольны. Часто бывает, что совместная охота не заканчивается успехом. Охотники расслабились и стали готовиться вытаскивать добычу из ямы. Неожиданно на поляну выскочил ещё один красавец. Растерявшиеся охотники чуть не стали лёгкой добычей для быка. Только Нюнням, находившийся в стороне от ямы, выпустил стрелу. Она угодила изюбру в горло. Рядом воткнулась вторая стрела Шалгу. Опытный охотник среагировал быстро.

Вечером в стойбище был праздник: в котлах варилось мясо. Разделанное полосками оставшееся мясо сушилось на вешалах. Хорошо начался сезон, удачно. Новый охотник появился в стойбище. Хороший охотник — удача для всех.

Выпал первый снежок, небольшой, но сверкающий, праздничный. Полуденное солнце съест его в чистых местах, но в тени, в густых тёмных ельниках, он уже останется до весны. И пока снег не растаял, Нюнням пошёл посмотреть следы белок, находящихся поблизости. Охотиться ещё рано, шкурка негодная, но определить количество белки можно. Кто умеет читать следы, слушать и видеть лес, тот много чего узнает для себя. Чур облаивал белок, глупо вертящих головами на деревьях, не понимая, почему хозяин не реагирует на добычу. Не только белок увидел Нюнням, но и следы соболя. Не стал охотник пугать зверьков — могут уйти. Подстрелил Нюнням только пару глухарей, двух старых больших петухов. Охотник снял шкуры с птиц вместе с перьями, они пригодятся для приманки на соболей — кулёмы настораживаются на шкурку глухаря. Соболь — хищник, любит птицу, которую и сам часто добывает. Свою добычу Нюнням сложил в небольшой лабаз, сделанный в районе ловушек. Лабаз делали на дереве, чтобы прятать от разного зверя необходимые запасы еды, если случится беда.

День клонился к закату. Нюнням направился в стойбище, довольный увиденным. До стойбища было ещё далеко. Вдруг охотник обратил внимание на странное поведение своей собаки. Чур скалил зубы, шерсть на загривке вставала дыбом, но он не лаял. Нюнням присел на колено и обнял собаку за шею.

— Что? — спросил он.

Чур скалил зубы и смотрел на небольшую кучу валежника. Нюнням стал всматриваться и вдруг понял причину такого поведения собаки. Там находилась медвежья берлога.

— Молодец, Чур, — погладил собаку охотник. — Молодец. Но ещё не время охотиться на медведя. Зверь ещё не совсем улёгся. Днём тепло, и надо подождать несколько дней, пока морозы станут сильнее и выпадет побольше снега. Нюнням снова придёт сюда, проверит, остался медведь или ушёл. Охотник вместе с собакой далеко обошёл это место, чтобы не спугнуть зверя, если медведь уйдёт сейчас, его не догонишь.

Уже в темноте Нюнням пришёл домой.

— Белка есть? — спросил Чалык.

— Есть. И соболь есть.

— Хорошо, — сказал Шалгу и, раскурив свою трубку, прищурился. То ли от дыма, то ли от своих мыслей.

— Завтра сети поставим, — сказал Чалык. — Уже есть закоски. Рыба стоит, сам видел. Закоски — это забереги; лёд, прихвативший воду там, где течения совсем нет.

Утром братья на ветке поставили сети вдоль прибрежного тонкого льда, накрывшего тихую заводь.

На реке начала появляться шуга, первый мелкий лёд. В чистых водах сибирских рек лёд образуется со дна, тонкими, колючими иголками поднимаясь вверх. Эти колючки беспокоили рыбу. Она заходила в тихие места под лёд, пережидая ненастье.

— Давай! — крикнул Чалык. Нюнням стал колотить длинной веткой по льду, разбивая его с треском. Сеть мгновенно побелела и стала тонуть. Чалык быстро вытащил сеть и поставил другую, чтобы не терять времени, вторая сеть тоже моментально оказалась полной. Из этого жирного ельца будут топить рыбий жир на зиму, первейшее лекарство от многих болезней, и ещё в этой рыбе много икры.

— Завтра ещё поставим сети, — сказал Чалык брату. Тот просто кивнул в ответ.

5

— 

— 

— 

6

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

7

Утром, когда Нюнням проснулся, Шалгу сидел около чувала и пил чай. Делал это он медленно, степенно. Важность во всём виде старика говорила, что это неспроста. Нюнням сходил на мороз, чтобы лучше проснуться. Лень и безделье в дни «коротких дней» забирают все желания, парализуют волю, так бы и спал себе, ничего не делал, да только еда сама в котёл не ходит, и дрова для чувала тоже надо принести. Захватив дров, Нюнням вернулся в чум. Там было тепло, пахло дымом и чаем, который заваривал сам Шалгу. Старик медленно набил трубку и прикурил от маленького уголька на кончике ветки.

— Хватит сказки слушать, — сказал он сыну. — Покажу тебе, как собирать лук.

Остатки сна быстро улетучились. Нюнням давно ждал этого, надеялся, что отец откроет ему свои секреты. И вот настал этот день. Шалгу достал свои заготовки, спрятанные им до поры, приготовил специальный старенький котелок, в котором варил клей. Котелок поставил рядом с огнём, чтобы не перегреть и не переварить клей, и стал примерять заготовки, подгонять берёзовые и лиственничные пластинки друг к другу.

— Смотри, чтобы щелей между пластинами не было. Иначе клей неровно ляжет и пластины будет коробить. Лук станет кривым, стрелы будут летать мимо, белки будут смеяться над охотником. Обязательно вымеряй середину сразу, а не потом, когда склеишь и придётся ножом срезать лишнее дерево. Оно этого не любит. Могут появиться небольшие трещины, которые ты сразу и не увидишь. Но потом они себя выкажут, и лук может подвести в самый неподходящий момент. Старательно делай, не торопись. Хорошее дело не терпит спешки. Быструю работу только сороки и оценят, долго будут стрекотать.

Нюнням сидел и смотрел во все глаза. Всё было так интересно. Шалгу раньше никогда не показывал, как собирает и склеивает лук, как готовит клей. Теперь же Нюнням не только смотрел, но брал своими руками заготовки, примерял их, осматривал все зазоры, спрашивал, что было не совсем понятно. Восторгу не было предела. Когда согрелся клей, Шалгу сказал:

— Склеивай, я посмотрю, буду подсказывать, если что не так будешь делать.

Нюнням взял заготовки, палочкой промазал хорошо места для склеивания, убрал лишний клей, понимая, что лишний клей может испортить дело. Сложил всё вместе, предварительно отмерив середину и поставив угольком метки. Сейчас, совместив метки, он сталсвязывать заготовки размоченными сыромятными ремешками. Старик словно и не обращал внимания, собирал ещё один лук, обещанный рыбаку из Пеленгут. А тот, который делал Нюнням, пойдёт на подарок за невесту. Пусть сам себе делает, пощупает своими руками упругость березовой и лиственничной пластинок раздельно, потом почувствует упругость и силу склеенных деталей в одно целое. Сила дерева не удваивается, а утраивается, когда сделано всё правильно. Шалгу не делает ошибок, потому и луки, сделанные им, ценятся так высоко. Нюнням тоже будет хорошим мастером. Старик видит, что есть у младшего сына искорка мастера в душе. Теперь надо раздуть её в огонь, главное, не погасить. Нюнням всё сделал верно, ни разу не вмешался Шалгу, ни разу не поправил. Вскоре два лука, подвешенные для просушки клея, красовались над чувалом. Чалык мастерил туеса из бересты и совсем не интересовался работой других. Он думал так: «Есть мастер Шалгу, пусть и делает. У него получается хорошо. Чалык умеет охотиться, как и другие, умеет делать туеса, если нужно выстругает из дерева, что понадобится. А вдаваться в такие тонкости, как делать лук или вырубать лодки из дерева, у него нет желания. Ловушки-кулёмы, плашки Чалык смастерит, а черканов Шалгу уже наделал столько, что хватит на многие годы. Только лови белок да соболей». Говорить об этом вслух Чалык не хотел, чтобы не обижать отца. Белок Чалык добыл поменьше, чем брат, ну и что? Им с Кутегой хватает. Дети пока маленькие, много ли им надо? Проживут не хуже других. Кутега ловко и хорошо выделывает шкурки. Никогда не испортит, не порвёт. Шкурки мягкие, мех горит, искрами брызгает. Ничего, можно жить. Необязательно делать луки да лодки долбить. Вон в Пеленгутах кузница есть, там железо, как глину, мнут, ножи делают, другие разные штуки, разве много нужно ножей Чалыку? Много лет служит хороший нож, оселком поправил лезвие и хоть шкурку снимай, хоть мясо режь. Нет, не надо премудростей Чалыку, не надо. Пусть Шалгу с Нюннямом чудят себе, раз им интересно.

Долго тянулись дни и ночи, окутанные снегом, инеем и туманами. Щедра здешняя земля на морозы. Прижмётся мороз к самой земле, накроется туманом и не даст солнцу места для лучика. Как только солнце начинает осиливать туман — так и день закончился. Лес вокруг, покрытый куржаком, не шелохнётся, не скрипнет. Тишина. Разве иногда мороз разорвёт дерево изнутри, громко хлопнув, словно бог Есь сверху ударил палкой, чтобы разбудить своё сонное царство. За эти дни много дел переделано. Приготовлены шкурки соболей и белок, добытых во время «малой ходьбы». Готовая пушнина упакована и сложена в лабазы, чтобы не поточили мыши и бурундуки. Починены лыжи, которые сейчас очень сгодятся. Без лыж никуда — снегу навалило по пояс. Подправлены маленькие нарты-волокуши и для охотников, и для их жён. В них есть места и для малых детей. Уходили на дальний промысел семьями надолго, брали всё, что нужно с собой. Семье Шалгу будет намного легче, чем другим. У них трое взрослых мужчин и женщина, четверо нарт, много можно взять с собой, разделить по нартам, будет легко.

И пришло время. Шалгу вышел утром из чума, посмотрел на небо. Постоял, понюхал зимний, морозный воздух и сказал:

— Можно собираться.

Весть полетела в каждую дверь. Люди враз зашевелились, словно только этих слов и ждали. И захлопали берестяные разрисованные двери, несмотря на холод. На дверях в каждый чум нанесён какой-либо рисунок: или лес с рекой, или лось, трубящий по осени; дверь без рисунка, как голова без лица, поэтому и рисовали, кому что нравилось. Идти можно будет через несколько дней, но уже надо собираться, хотя всё основное уже давно готово. Надоело мять бока в чумах да слушать разные истории. Старика Шалгу совсем замучили просьбами рассказать что-нибудь, ведь он родился летом, и все верили, что, если сказки рассказывает человек, родившийся в тёплое время, он быстрей приближает лето. Эта вера пришла с ними из далёких енисейских краёв, когда они были в большой единой семье кетов, светлых людей, которых поселил на землю добрый бог Есь и которых мучила разными сквернами старуха Хоседэм. Шалгу перестал рассказывать истории, решив, что своё дело он сделал хорошо, теперь осталось ждать. Он сидел, не выпуская изо рта трубку, думал о чём-то, изредка улыбаясь своим мыслям. Видно, хорошие думы посещали старика.

С утра быстро разобрали чумы, сложили в нарты и двинулись в разные концы. Шалгу со своей семьёй потащили четверо нарт прямо на юг, там были их угодья, там всегда охотились его предки, там охотился он сам и его дети. Каждый охотник следит за своим участком, хотя разве уследишь за всем, когда расстояния измеряются десятками дневных переходов. Есть свои путики, по которым тянут волокуши, есть свои затёсы и приметы. Чужому в угодьях делать нечего, но если кто и попадёт ненароком на чужой участок, то большой беды не случится. Пройдёт человек, может и попользоваться чужим добром, если беда случилась, никто не будет возмущаться. Наоборот, порадуются, что сделали добро человеку. А тот, кто был, обязательно оставит свою метку, чтобы хозяева знали, кто был у них гостем. Этим знаком охотник обязуется вернуть всё то, чем воспользовался. Других людей в тайге просто нет. Остаток зимы и всю весну, пока не вернутся назад в стойбище, людей они не увидят. Велики просторы тайги, редко пересекаются дороги, всем места хватает.

Первым тащил свои нарты Чалык. Он прокладывал дорогу для других. Тем, кто шёл за ним, было немного легче. Шли неторопливо, стараясь держать один ритм, чтобы не уставать зря. Нюнням тащил свои нарты вместе с Чуром. Для собаки была привязана специальная лямка. Пёс старательно работал, изредка поглядывая на хозяина. Через некоторое время Нюнням опередил брата, давая тому возможность отдохнуть. За ними шёл Шалгу, последней тянула свой груз Кутега. На её нартах сидели дети, укутанные в оленьи шкуры. Когда солнце перевалило за полдень, путники остановились отдохнуть и пообедать. Весело потрескивал костёр, мальчишки сидели на нартах, протягивая руки к огню. В котле варился чай. Рассевшись у костра, люди обедали лепёшками и кусками мяса, разогретого на костре. Мясо было сварено и заморожено специально для перехода. Некогда долго засиживаться, короткие зимой дни, надо успеть пройти большое расстояние. Не только добраться до места, но и успеть поставить чум. Место для чума известно, не первый раз идут.

Уже смеркалось, когда все дружно стали ставить чум. Здесь были заготовленные заранее дрова, в дневном переходе во все стороны стояли ловушки, ждавшие своего часа с прошлого года. Уставшие, но довольные, путники поужинали при свете огня в чуме, закурили трубки.

— Чалык, пойдёшь завтра один на запад, ты знаешь, где находятся кулёмы и плашки. Надо подстрелить какую-нибудь птицу, чтобы сделать приманки. Лучше, конечно, глухаря. Мясо будет на котёл. А мы с Нюннямом пойдем в другую сторону. Я ему покажу остальные ловушки. Остановимся здесь на пять дней. Участок большой, добычи должно быть много.

— Хорошо, отец, — кивнул Чалык.

Он почти всегда охотился один со своей собакой. Первый день был не очень добрым. По глубокому снегу собака не бегает. Медленно продвигаясь на лыжах, охотники вслушивались в шум леса, определяя, где цокает белка, наблюдая, где упадёт снег с ветки. Он просто так не падает. Нюнням тащил за собой нарту с черканами, съёмными самоловами, просматривали старые ловушки, настораживали кулёмы на глухариные перья со шкурой.

День прошёл не впустую, но особой добычи не принёс. Добыли пять белок на двоих. Зато прошли по старому путику и насторожили много кулём, плашек и черканов. Первый день обычно уходил на это. Чалык тоже пришёл с парой белок.

— Поставил ловушки? — спросил Шалгу.

— Поставил, насторожил. Белка есть, и собольи следы встречал. Но гоняться не стал там, рядом насторожил кулёмку.

— Верно. Главное, побольше ловушек настроить. Кутега, а твои «охотники» чего добыли? — спросил Шалгу, кивая на внуков.

— Пока ничего не добыли, но охотятся за глухариной головой в котле. Гляди, что котёл перевернут.

— Значит, не пропадут, — сделал вывод Шалгу.

Второй день оказался совсем неплохим. Почти все ловушки сработали. Попалось полтора десятка белок и три соболя. Несколько ловушек оказались пусты, хотя и сработали. И по следу было видно, что зверёк приходил.

— Смотри, — сказал он сыну, — ты не совсем верно ставишь сторожок.

Шалгу показал свои хитрости в насторожке кулём.

— Надо настораживать потоньше, загораживать от случайного прикосновения или порыва ветра. Тогда зверёк не успеет увернуться.

— Ты же видел, как я вчера ставил ловушки, почему не поправил?

— Хотел, чтобы ты посмотрел. Когда увидишь, лучше запомнишь. Ты посмотри, все мои ловушки сработали удачно, а у тебя три пустые. В те попались потому, что зверёк не пуганый, а в этой опытные зверьки украли наживку и не попались. Ничего, ты не обижайся, добудем мы этих соболей. Человек хитрее зверя.

Чалык тоже пришёл с хорошей добычей. Принёс ещё и зайца, неосторожно попавшегося на пути охотника. Настроение в чуме стало повеселее.

— Поймал вчерашнего соболя? — спросил Шалгу.

— Поймал. — Чалык вытащил зверька и показал отцу.

— Хороший соболь. Старый уже, мех ладный.

Через пять дней собрали чум и двинулись дальше. Часть груза оставили здесь. На следующий день Нюнням пойдёт в эту сторону ещё раз проверить ловушки, тогда и заберёт. Так и продвигались к границе своего участка: день шли, ставили чум, охотились неделю, потом направлялись дальше. Уходя, закрывали ловушки, чтобы зря зверь не пропал. Забирали с собой только черканы. Складывали их на нарты и везли. Кормились добытыми глухарями, зайцами. Без мяса много не наохотишься.

Дни становились длиннее. Полуденное солнце уже стало ласкать лицо, но порой пурга так кружила, что не выходили из жилья по нескольку дней. Постепенно холода отступали. От постоянной ходьбы стали уставать охотники. Шалгу уже не каждый раз ходил на охоту, оставаясь в чуме. Он выходил днём из чума и бродил неподалёку, что-то выискивая. Однажды вечером сказал:

— Завтра пойдём добывать мясо. Сегодня присмотрел место, где стоят лоси. Без мяса плохо ходить, ноги ленивые стали.

У Кутеги загорелись глаза. Ей надоело выдумывать еду для охотников. Один глухарь или один заяц на столько мужчин — это просто насмешка. Если будет много мяса, то всем будет хорошо.

Утром, как только рассвело, охотники тихо, след в след, пошли к видневшемуся вдалеке ельнику. Там и заметил Шалгу лосей. Подошли так тихо, что лоси и не услышали. Определились, какого быка будут бить, прицелились сразу все. Три стрелы пронзили молодого лося. Остальные звери шарахнулись по сторонам. Пробежав по глубокому снегу немного, они обернулись и стали смотреть, что же произошло. За ними больше никто не гнался и не тревожил. Потом, учуяв запах крови, всё же ушли в заросли и больше не появлялись. Охотники разделали сохатого, поели горячую печень, запивая кровью. Завернули мясо в шкуру, сложили на нарты и пошли назад. Этот груз был не в тягость. Вернулись быстро. Собаки лаяли, встречая. Их с собой не брали, привязав к чуму. По глубокому снегу лось спокойно может догнать и поднять собаку на рога. На лыжах охотник быстрей собаки.

— Завтра будем отдыхать, — объявил Шалгу. — Пусть желудки поработают, а ноги отдохнут.

Оба сына кивнули в знак согласия.

8

По утрам уже не было туманов. Морозы ещё ярились ночами, только силушку свою подрастеряли. К обеду солнце, ярко расплескавшись по белым сверкающим сугробам и снежным шапкам на деревьях, слепило, понемногу ласкало обветренные щёки. Снег какое-то время терпел, не поддавался теплым лучам, потом понемногу стал отпотевать за день. Ночью, замерзая, образовывал крепкую снежную корку. По насту охотнику легко бегать, как по дороге. Лыжи-голицы, не подбитые камусом, катились сами. Это было время для добычи лосей и оленей, они не могли бегать по насту, проваливались, острыми краями разрезая ноги. Нюнням наткнулся на лосей в лозняке, где животные кормились ветками. Первая стрела пронзила шею огромному самцу. Лось было кинулся на врага, но, провалившись в насте, на мгновение остановился, и вторая стрела пробила лопатки, кровь брызнула на снег. Третья стрела успокоила зверя. Другие лоси, шумно фыркая, проламывая наст, быстро удалились в ельник, там снег был мягче, солнце меньше попадало в густые заросли. Молодой охотник подбежал к лосю и добил его ножом. Подошёл Чалык, помог снять шкуру и разобрать мясо. Перекусив горячей печенью, потащили мясо к чуму. Старик Шалгу в последнее время не ходил с ними на охоту. Устал. Охота на пушного зверя закончилась. Мех стал слабый, негодный для продажи. В период «бурундуков» лишь на них ещё и охотились. Шкурки использовали только для себя. Шили лёгкую одежду для детей и делали украшения женщинам. В это время добывали мясо, готовились в обратный путь. Заготавливали его потому, что другие запасы подходили к концу. Путь был неблизкий, много раз придётся ставить чум на новом месте, возвращаться за оставленным грузом. По пути охотники забирали добычу, оставленную в лабазах на хранение. Когда пришли в стойбище, ещё лежал снег, река, покрытая льдом, светилась бирюзовым светом. Долго ждать, пока солнце да вода осилят зимний панцирь и скинут его, возвещая об этом треском и скрежетом льдин, наползающих на берега и друг на друга. А пока ловят рыбу в прорубленных полыньях, в котцы заходит совсем мало рыбы.

Охотники, немного отдохнув, сидели возле чумов и чинили сети-пущальни. Обычно это делали женщины, но такая работа была отдыхом, а другой работы пока не было. По льду ходить уже опасно. Хоть лёд и достаточно толстый, но весенний, обманчивый, провалиться можно в самом неожиданном месте, а потом попробуй выберись. Оставалось только ждать и готовиться к новому сезону.

Солнце всё больше набирало силу. На сопках уже стали показываться проталины. На солнцепёке от земли поднимался припарок. Лёд на реке постепенно стал чернеть, словно злился на всех. Кое-где с берегов поплыли ручейки, протачивая льдины. Кутега собрала детей и пошла с ними на сопку, поискать прошлогоднюю бруснику. Первейшее лекарство весной, пока ещё нет черемши. Ребятишки, словно муравьи, ползали по склону, повизгивали, смеялись и собирали тёмно-бордовые сладкие ягоды. После зимы все ягоды, оставшиеся на склонах, словно пропитаны сахаром, попадались и ягоды шиповника, но мало.

Стойбище жило размеренной жизнью. Возле чумов дымились небольшие костры. Неугомонные мальчишки сновали туда-сюда. Собаки грелись на солнце, лениво переворачиваясь с боку на бок. У костров суетились женщины. Мужчины сидели и курили трубки. День клонился к закату. Вот тут-то и затрещало. Словно огромной дубиной о дерево хрястнуло, потом ещё и ещё. Заскрипело, захлюпало. Двинулся лёд на реке. Всё население стойбища двинулось на берег, разница только в скорости: ребятня летела сломя голову, а взрослые вышагивали степенно, но на душе у всех было одинаково: «Случилось! Пошёл лёд!»

— Близко не подходите! — крикнула детям Кутега. Мальчишки подошли к самой грани срыва льда, а это очень опасно. Силища в реке такая, что любая льдина может быть мгновенно перевёрнута и вышвырнута на берег, не успеют отбежать, такое уже случалось.

Люди стояли на пригорке и обсуждали произошедшее. Некоторые «знатоки» пытались по каким-то им известным признакам определить по ледоходу, какое будет лето. Посветлели лица у жителей стойбища. Такое событие, происходившее раз в год, радовало всех. Начинался новый период жизни, более лёгкий и тёплый. Хоть и будет работы много, но с зимой не сравнится. Ледоход — такое зрелище, которое нельзя посмотреть несколько минут и пойти по своим делам. Старики стали приглядывать себе место, где можно присесть. Только детям всё было нипочём. Едва улеглись первые страсти, как река остановилась. Шла, шла и резко остановилась, словно уткнулась лбом в огромное дерево. Люди притихли, ждали, что скоро лёд опять тронется и продолжится праздник. Но льдины, залезшие друг на друга, словно умерли. Время шло, люди уже стали уходить, как вдруг опять сильный треск расколол тишину. Река вздрогнула, шевельнулась и нехотя пошла. До самой темноты лёд больше не останавливался, всю ночь трещало, хрустело, только под утро затихло. Едва рассвело, народ опять высыпал на берег. По реке плыли редкие одиночные льдины. По берегам, окаймляя непривычно тёмную воду, лежали остатки льда и снега.

Чалык столкнул новую лодку на воду и направился посмотреть, где можно было бросить сеть и поймать щук. Очень хотелось свеженькой рыбы после зимы. Всем казалось, что рыба, выловленная в проруби, не такая вкусная, как из чистой воды. Пока после ледохода вода небольшая, нужно сделать небольшой запас. Когда начнёт обильно таять снег в лесу и на сопках, вода поднимется, тогда много не порыбачишь. Вода станет мутной, много валёжин будут прочёсывать реку, воруя не убранные вовремя сети. Топляки свободно могут перевернуть лодку и утопить рыбака. По большой воде не рыбачат, только по необходимости пользуются лодкой. Чалык нашёл подходящее место и забросил сеть. Поплавки из скрученной бересты стали подрагивать почти сразу. Чалык решил подождать немного и проверить сеть. Пристав к берегу, он набил трубку. Сладкий дымок окутал обветренное лицо. Охотник смотрел на воду, раздумывая: «Хороший выдался сезон. Много добыли шкурок. Нюнням тоже хорошо поохотился. Больше тысячи беличьих шкурок привезли они с Шалгу. Хорошие подарки будут у Нюнняма невесте. Не опозорится охотник перед будущей роднёй. Чалык даст ещё шкурок брату, если понадобится. И у брата будет свой чум. Жалко, что отец уйдёт вместе с ним. Но ничего не поделаешь, так заведено. Отец уходит к младшему сыну, когда у того появляется свой чум».

Чалык вдруг заметил, что поплавков нет на поверхности воды. Выругавшись на себя, подумал, что какая-нибудь коряжина сорвала сеть. Оттолкнув лодку, он подплыл к сети. Сеть опустилась на дно и шевелилась от рыбы. Выбрав сеть, Чалык забросил ещё раз. В лодке плескались крупные щуки, окуни, была и пара ленков. Оглушив несколько ретивых рыбин веслом, Чалык увидел, что сеть опять стала дёргаться и опускаться. Домой он вернулся с хорошим уловом. Все помогали выгребать рыбу из лодки, потом у костра рыбу варили, жарили на рожне — хватило всем. Немного надо лесному человеку для радости. Хороший костёр, сытый желудок да трубка доброго табаку.

Большая вода, как и всё плохое, пришла ночью. Перед этим несколько дней стояла жара. Не по-весеннему палило солнце. Всё это закончилось хорошей грозой, первой в этом году. Молнии зажгли неподалёку лес, но дождь вскоре погасил огонь. Ливень бесновался долго, а на следующую ночь пришла большая вода. Пришла валом, сметая с берегов всё подряд. В стойбище утащило лодку, вместе с лозой, к которой она была привязана. Другие лодки, вытащенные на берег, остались целые. Днём напор воды только усиливался, выворачивая деревья и кустарники, стоявшие рядом с водой. Вода заливалаприбрежные луга и лес на противоположной стороне, там был берег ровный. Стойбище, стоявшее достаточно высоко на берегу, не пострадало. Нюнням, смотревший через реку на другой берег, сказал стоявшему рядом Чалыку:

— Завтра поплывём на тот берег, там рыба должна выходить на луга, бросим несколько сетей. Может, хариус попадётся.

— Поплывём. Не сидеть же здесь. За ночь весь хлам пронесёт, вода будет почище. Там, на том берегу, и ямы есть на лугах. Если вода быстро уходит, в ямах рыба остаётся, не успевает уйти, можно много хариуса поймать или ельца.

Утром следующего дня братья на двух лодках поплыли ставить сети на другой берег. Большая вода не страшна, главное, чтобы топляк не перевернул лодку. Быстро перемахнув русло, они поплыли по лугам, затапливаемым в каждое половодье. Было интересно плыть посреди мелкого кустарника. Вода на лугах была спокойная.

Чалык привязал сеть к кусту, растянул её вдоль течения. Нюнням отплыл подальше и тоже привязал сеть одним концом к кусту. Было неглубоко. Сеть даже не опустилась на всю высоту, немного ушла в сторону, перекрывая всё пространство. Рыбаки поставили ещё несколько сетей, потом поплыли к сухому месту раскурить трубку. Братья молчали, грелись на солнце, покуривая трубки. Курили братья уже давно. Дети начинали курить лет с восьми, и никто им не запрещал. Не считалось это вредным занятием. Курили все: и мужчины, и женщины, и дети. После полудня Чалык и Нюнням сняли сети. Рыбы попалось немного, хватит всем порадоваться вечером.

Вода сошла через неделю. В ямах на лугах рыбы не осталось: успела уйти. Мужчины стали готовить котцы к ловле. Рубили в густом ельнике короткие колья, таскали к реке и забивали в дно, огораживая нужное место. Из ивняка плели «морды», специальные щиты с конусной горловиной, в неё и входила рыба под напором течения, а выйти назад не могла, собиралась в загородках, откуда её черпали саками. Много ловили рыбы, много и нужно было. Готовили ещё и чучела уток и гусей. Скоро наступит пролёт птицы, тогда можно заготовить мясо. Чучела ставили на озерца и тихие старицы. Птица, завидев собратьев, садилась отдохнуть и подкормиться, здесь её и стреляли. Сначала уток, потом гусей. Мясо коптили, сушили, готовили на лето, летом другого мяса не будет. У птиц и животных будет молодь, стрелять её никто не станет до осени, вот и пригодится это мясо да рыба, которую ловят всё лето.

Дни проходили буднично. Каждый день приносил свои дела и радости. Люди готовились к торгам. Проверяли и упаковывали пушнину, готовили разные поделки из бересты и шкур рыб: туески, мешочки, разную посуду. Столько мелочей набиралось! Готовили и лодку-илимку, всю зиму простоявшую на берегу: смолили дно и борта, поправляли покрытие кают. Скоро наступит день, когда часть людей из стойбища поплывёт вниз в Пеленгуты, чтобы выгодно продать или обменять всё добытое богатство на нужный товар. Каждый надеется, что уж этот год будет лучше, чем прошлый.

Нюнням один сидел на берегу: ушёл подальше, чтобы не мешаться в чуме. Много хлопот, каждый что-то ищет, собирает. Молодому охотнику нет дела до этой суеты. Без него соберут всё, что нужно. Чего зря под ногами толкаться? Слушать, как беззлобно переругиваются Кутега и Чалык. Шалгу курит, не переставая, иногда спрашивая о каких-то вещах. Нюнням сидел и раздумывал о прошедшем сезоне, о том, что его ждало впереди. Именно в это лето должно свершиться самое важное в его жизни. Хотел или нет этого охотник? Конечно, свой чум — это хорошо, Нюнням сможет прокормить семью, но он не представлял себе, с кем ему придётся жить. Понравится ему жена или нет, хотя бы одним глазком посмотреть на неё перед женитьбой. А вдруг попадётся какая-нибудь страшная или сварливая? Что тогда будет делать охотник? Ведь жена не худая рукавица, не сбросишь в снег. Мысли, как трясогузки, перескакивали с одного на другое. То Нюнням пытался представить себе жену, то вдруг внимательно следил за полётом какой-либо птицы. Разглядывал раскачивающиеся макушки берёз, потом вспоминал охоту, как впервые добыл медведя — не дрогнул, не подвёл охотников. Мысли чередой мелькали перед глазами, так бывает, когда нет цели. Когда шёл, знал зачем, а когда осталось совсем немного, забыл, зачем шёл. И тогда лихорадочно пытался вспомнить цель. Нюнням знал, что от него сейчас ничего не зависит. Конечно, Шалгу постарается сделать как надо, но ведь у Нюнняма есть своя голова. Шалгу ни разу не спросил, какую жену хочет младший сын. Так принято, что выбор сделает старший, а младший должен согласиться с чужим выбором. Всё это мучило юношу, и как противостоять этому, он не знал. И надо ли противиться этому? Когда послышался лёгкий шорох по речному песку, Нюнням не сразу среагировал. А потом и не стал оборачиваться, понимая, что идёт кто-то лёгкий и быстрый. Чур едва приподнял морду и снова закрыл глаза. Значит, кто-то свой.

— Можно присесть? — раздался девичий голос. Нюнням сразу узнал её, это вредная девчонка из их стойбища — Тега.

— Разве ты когда-нибудь спрашивала об этом? Просто садилась и вредничала.

— Мне уйти? — тихо спросила она.

— Нет, сиди. — Нюнням с удивлением стал разглядывать ту, которая портила ему жизнь при любом случае. Тега сильно изменилась за зиму, столько не виделись они, её семья охотилась совсем в другой стороне, в стойбище они пришли совсем недавно. Девушка стала выше и стройнее. Вместо озорных искр в глазах едва теплилась грусть.

— Ты изменилась, — сказал Нюнням.

— Говорят, что тебе невесту будут искать, это правда?

— Кто говорит?

— Все говорят.

— А тебе-то что? — Нюнням с любопытством посмотрел на неё.

— Ничего. — Девушка посидела ещё несколько минут и медленно пошла в стойбище.

— Ты чего приходила? — крикнул он вдогонку. Она не ответила.

«Странная какая-то стала, — подумал Нюнням и снова обернулся,

разглядывая удаляющуюся фигурку. Что-то тёплое и радостное шевельнулось внутри от непонимания её поведения. Если бы стала дразнить или смеяться надо мной, тогда было бы всё понятно. Чего от неё больше ожидать? А здесь — словно другой человек». Теперь ещё и мысли о девушке стали донимать его.

— Что с тобой? — спросил подошедший Шалгу.

— Сижу, смотрю на воду.

— Кто это был?

— Не узнал? Это Тега. Я её тоже не узнал.

— Чего она хотела?

— Не знаю. Спросила про женитьбу и ушла.

«Вот почему она сама не своя, — подумал Шалгу, — неспроста это».

В последний день перед отплытием в стойбище было особенно шумно. Все жители были в приподнятом настроении, и те, кто направится на торги, и те, кто останется здесь. Горели костры, в котлах варились большие щуки и налимы. На рожне жарили ленков и хариуса. В печах пекли лепёшки. Все готовились к празднику, его устраивали каждый раз, когда отправлялись на торг. И хотя в стойбище не все были родственниками, но жили одной семьёй. В одиночку не проживёшь, в трудные времена делились последним. И сейчас всё готовилось для всех.

С восходом солнца Шалгу поднял Нюнняма и позвал за собой. Взяв лучшие куски рыбы, приготовленной специально с вечера, старик пошёл на гору. Юноша последовал за ним. Казалось, никому и не было дела до этого, только одна пара глаз тайно провожала их. Кто-то знал, для чего они пошли в лес накануне отплытия, а кто и не знал — не спрашивал, не принято. Если пошли, значит, так надо, зря не пойдут. Чур, потихоньку виляя хвостом, бежал впереди. Охоты не было, и спешить не надо. Шли долго. Извилистая, едва приметная тропа вела прямо на вершину горы. Хотя и было тяжело, но Шалгу ни разу не остановился. К полудню они добрались до старенького, обветшалого шалаша, в котором ночевали прошлым летом.

— Разожги костёр, — попросил Шалгу сына. Нюнням быстро собрал сухих веточек, отрезал небольшой кусочек бересты, ножом нарезал мелких ленточек. Несколько точных ударов кремнем о кресало, и искры густым пучком ударились в ленточки, которые тут же задымились. Появились язычки пламени, через минуту уже горел небольшой костерок.

— Потом поставишь чай, — сказал отец, — а сейчас отойди немного в сторону. Нюнням поднялся на пригорок и сел на валёжину. Чур улёгся рядом, свернувшись клубочком в траве. Нюнням стал наблюдать за Шалгу. Старик поначалу сидел возле костра, закрыв глаза. Потом протянул руки к огню, поплескал пламя, словно воду в реке, затем омыл пламенем всего себя, взял припасённую еду, тоже словно омыл пламенем и пошёл к сосне, на которой год назад Нюнням вырубил лик духа реки. На вытянутых руках Шалгу протянул подношение, положил под дерево, потом стал чем-то тереть лик, протянул руки к нему и долго говорил. Нюнням не слышал слов, но понимал, что старик просит духа реки, покровителя в настоящее время всего стойбища, о помощи. Чтобы ловилась рыба, чтобы торги прошли успешно, чтобы всё задуманное свершилось в точности. Шалгу долго говорил, потом упал к подножию сосны и долго-долго лежал. Юноша уже хотел подойти и спросить, не случилось ли чего, но отец медленно поднялся и направился к костру. Нюнням подошёл поближе. Налив в котелок принесённой с собой воды, стал варить чай. Когда чай был готов, прежде чем налить в кружки, Шалгу бросил в котелок какой-то порошок. Они медленно пили горячий напиток. Потом сидели, отрешённые, думая каждый о своём, словно заглядывая в будущее. Шалгу видел только одно, что свадебный котёл, куда они положат подарки для невесты, не опрокинут, а наоборот, подарки примут с радостью. Он видел, что все жители стойбища довольны прошедшими торгами. Он видел много счастливых лиц и своих сородичей, и незнакомых людей. Он видел брызги солнца на воде, которые играли весёлыми искрами, а потом прятались в прибрежной траве. Ему становилось тепло и спокойно.

Нюнням сидел с закрытыми глазами, но, словно наяву, видел чум. Его чум с красивой дверью, на которой было нарисовано солнце на закате, зацепившееся за ветку сосны. У костра склонилась над котлом девушка, хозяйка жилища. Рядом с ней вертит хвостом его Чур. Лица девушки Нюнням не видит, но фигура её ему знакома. Ещё он видит удачный промысел в сезон охоты. Много добудет охотник белок и другой пушнины. Много мяса всегда будет вариться в котлах его родных. И ещё он чувствует себя легко, словно птичье пёрышко на ветру.

— Увидел? — неожиданно спросил Шалгу.

— Да, — кивнул Нюнням.

— Доброе увидел?

— Да.

— Это хорошо, что увидел. Сейчас не важно — доброе или недоброе ты увидел, но ты увидел, значит, дал тебе бог Есь другие глаза, ими можно видеть не то, что все видят. Это очень хорошо, что ты увидел. — Старик был искренне рад. Подтвердилось его предположение. Нюнням может стать главным в стойбище. Если ты хороший охотник, это замечательно, твоя семья не будет голодать. Если ты знатный мастер, прокормишь семью своим ремеслом. Удачливый рыбак — тоже неплохо. Но не каждый из них может разговаривать с духами. Не в каждом стойбище есть шаман. Тем более хороший шаман. Разговаривать с духами — не метко стрелять из лука. Редко у кого есть этот дар. А в стойбище должен быть человек, который кроме всего прочего умеет говорить с духами. Шалгу умеет говорить, но найти себе преемника не получалось. Теперь Шалгу спокоен: Нюнням сможет заменить его. Главное, что он видит то, что другим не дано. После того как Нюнням перейдёт в свой чум, Шалгу научит его, как правильно разговаривать с духами.

В стойбище они вернулись к закату. Их ждали. Увидев добрую улыбку на лице Шалгу, все обрадовались. Всё будет хорошо. И началось веселье. Взрослые сидели у костра и весело разговаривали о пустяках просто потому, что у всех хорошее настроение. Говорили о разном, о том, что было всем известно. Молодые прыгали через костёр и водили хоровод, галдели, смеялись, радовались. Нюнням, не имея ровесников, сидел в стороне, стараясь не попадаться на глаза веселившимся людям. Не потому, что он не любил или не хотел веселья, просто не умел танцевать и стеснялся этого. Сидел, смотрел, радовался потихоньку, не выражая восторга, как это делали другие. Преданный Чур примостился рядом — вот его ничего не интересовало. Свернувшись у ног, он спокойно спал, не реагируя на шум. Только тихий шорох побеспокоил собаку, он приподнял морду, взглянул в темноту и опять уснул. Это опять была Тега. Она словно лисица, совсем не поднимая шума, пробралась к охотнику. Если бы не Чур, и не услышал бы Нюнням гостью, увлечённый плясками. Тега присела рядом. Они некоторое время сидели молча. Нюнням уже не настораживался в присутствии девушки, ожидая какой-нибудь проделки. Она вдруг изменила своё отношение к нему.

— Ты почему не танцуешь? — тихо спросила она.

— Не умею. А ты почему не танцуешь?

— Не хочу. Я тоже поеду завтра, — сказала она.

— Ладно. — Он неопределённо пожал плечами.

— Я рада, что меня взяли. В первый раз поеду.

— Хорошо.

— Ты уже был много раз, всё там знаешь, наверное?

— Знаю. Там интересного мало, просто народу разного много.

— Интересно?

— Да, в первый раз — да. Потом ничего интересного. Продают, покупают, меняются. Только там река есть, больше нашего Туманшета, красивая. Сильная.

— Знаю. Бирюса. Мне отец рассказывал. Только я ещё не видела её.

— Вот и увидишь.

— Да. Тебе там невесту будут искать? *

— Чего ты привязалась? Кто её потерял, чтобы искать?

— Так говорят. Вот возьми, это мой тебе подарок. Потом нельзя будет подарить. — Она протянула ему вышитый бисером кисет для табака и исчезла так же тихо, как и появилась. Нюнням пытался разглядеть подарок, но было уже темно, к огню не пойдёшь — неудобно. Он решил подождать до завтра.

9

Утром гружёная лодка-илимка отчалила от родного берега. Часть людей находилась в лодке, управляя ею, охотники направились пешком по берегу, надеясь добыть к обеду какой-нибудь дичи. Так было всегда: в лодке не хватает всем места, а в стойбище только одна такая большая лодка — кочевать далеко не приходится, только раз в году её используют, когда отправляются на торги. В другое время лодка стоит на берегу. Идти пешком для охотников — дело привычное. Многие даже и не хотят находиться в илимке. Разве что пару лодок-веток, привязанных к большой лодке, используют для рыбалки в местах остановок. Так и идут несколько дней — кто по берегу, кто в лодке. Останавливаться на долгое время не нужно: расстояние невелико, только короткие ночёвки на берегу да отдых у костра. А с рассветом снова в путь, через пять-шесть дней лодка достигнет конечной цели. Уже там будут обустраиваться: ставить чумы, делать глиняную печку для приготовления хлеба. Будут жить своим маленьким стойбищем. Подождут, пока соберутся все торговцы, если будет возможность, распродадут сразу, но так бывает очень редко, сначала настоящую цену никто не даёт, ждут, пока товару прибавится, и цена упадёт.

Шалгу остановил лодку в небольшой протоке, совсем рядом с устьем. Протока была знаменита тем, что здесь кормилась молодь ельца. Огромные стада мелочи гуляли по протоке туда-сюда, никого не боясь. По какой-то причине щуки не забредали в эту протоку, и молодь набиралась сил. Нерест ельца был прямо в самом устье, никто его здесь не трогал. Придёт время, уйдёт рыба туда, куда её поведёт зов предков. Поднимется в маленькие речки нагуливать жир, расти и готовиться продолжать свою рыбную историю. Когда рыба спускается осенью в большие реки, её поджидает опасность в виде разных ловушек и сетей, но многие доберутся до места, и в конце весны всё повторится снова.

Род Шалгу всегда останавливался только в этом месте. Все это знали, и никто не занимал чужой уголок. Лодку надёжно привязали, спустили трап. Быстро поставили чумы. Стойбище появилось настолько скоро и органично, что казалось, будто оно было здесь всегда. Уже дымились костры, над ними висели котлы для еды и чая, варили пойманную по пути рыбу, заваривали чай из листьев и корешков — покупной чай уже закончился, его предстояло купить. Поначалу брали немного: попробовать, насладиться, уже потом, попозже, приобретут столько, сколько нужно на весь год. Так делали всегда.

Нюнням помог установить чум и пошёл на берег Бирюсы. Присев на выброшенное большой водой дерево, он стал вглядываться в набегающие водные струи чужой реки. Сильное течение перекручивало воду так, словно хорошая хозяйка месила тесто. Струи подчинялись могучей силе, иногда всхлипывая. Воды Туманшета сразу попадали в это месиво, переплетаясь и постепенно сливаясь с Бирюсой. Уже через расстояние полёта стрелы ничего нельзя было разобрать, где чья вода. Смотреть на воду можно бесконечно. Человек может в ней увидеть всё, что только захочет. Вода примет нужные формы, какие только родятся в твоём воображении. Вот бог Есь улыбнулся, словно посмотрелся в реку, как в зеркало. Вот старуха Хоседэм нахмурилась. Вон там Чур пробежал, а здесь старик Шалгу задумался. И всё есть. Нюнням достал кисет, подаренный Тегой, и стал внимательно рассматривать: в пути некогда было посмотреть, то охотники были рядом, то у костра темно было. Он ещё несколько раз ловил на себе взгляды девушки, не понимая удивительное её превращение. Кисет был красив, видно, что мастерица старалась. Хотя одного старания мало, нужно и умение, а вот это есть не у всех, делают все одинаково, но получается по-разному. Кисет был сшит из непромокаемой налимьей шкуры. Шкура, тщательно выделанная, была почти невесомой, но крепкой. Если охотник случайно намокнет где-нибудь, то огниво и табак будут сухими. Это очень важно. Обшит кисет беличьими хвостами и украшен разноцветным бисером. Пока разглядывал, захотелось выкурить трубку. Делать особо нечего: охотиться здесь нельзя, в этих местах добывают себе пропитание местные жители, а вот рыбачить никто не запрещает. Завтра Нюнням возьмёт ветку и поплывёт на другой берег Бирюсы побросать удочку, можно наловить свежей рыбы на обед, да и скоротать время приятней на рыбалке, чем болтаться по селению.

С торговлей не торопились. Шалгу узнавал новости и ждал. Кроме торговли, он расспрашивал знакомых охотников, куда можно идти с подарками для невесты. Но пока ничего достойного не находилось. Вскоре пришёл знакомый охотник, которому в прошлом году Шалгу делал лодку-ветку, ему же старик привёз обещанный лук. Не такой, как у младшего сына, но очень хороший, таких немного найдёшь во всей округе. Шалгу сидел рядом с чумом и курил как обычно, стоило только отвлечься от работы, сразу одолевали какие-то мысли. Иногда приходили воспоминания из такой далёкой жизни, что казалось, что это уже не совсем правда, а просто выдуманная красивая сказка. В последнее время всё чаще посещают его такие «гости».

— Здравствуй, Шалгу, — сказал охотник, присаживаясь к огню. Молча набил себе трубку, кинул уголёк от костра в табак и стал старательно раскуривать. Трубка раскурилась не сразу, словно выдерживая паузу. Шалгу кивнул пришельцу, не вынимая своей трубки изо рта, словно важнее ничего не было, так они сидели и курили довольно долго.

— Как удался сезон? Всё ли хорошо? — наконец спросил Шалгу.

Охотник уже давно ждал этого вопроса, который был предлогом для

разговора. Первым начинать разговор должен был старший.

— Всё хорошо. Бог Есь дал удачи. Белки было много, соболь не ушёл в другое место. И мясо было в чуме всегда; лодка послужила хорошо, много рыбы поймали. Удача не бросила меня и весь мой род. А у тебя всё ли ладно?

— Всё ладно. Ты помнишь, я просил в прошлый раз узнать про невесту для моего младшего сына?

— Да, я помню. Ходил зимой далеко, к карагасам, узнавал. Есть такая, какую ты просил, но далеко надо ходить. В самое верховье Бирюсы. Те карагасы сами сюда не кочуют. Они спускаются по Уде. Ближе я не нашёл ничего достойного.

— Может, это и к лучшему, — сказал Шалгу.

Он снова замолчал, поглядывая на костёр. Гость уже ещё набил трубку, все не решаясь спросить про заказ. Но вдруг Шалгу сам сказал:

— Лук я сделал для тебя. Завтра приходи.

— Хорошо, — сказал охотник, едва не подпрыгнув от восторга. Луки, которые делал старый мастер, славились, поэтому в качестве не стоило сомневаться. Раз сказал, что сделал, значит, такой, какой надо. Охотник едва смог докурить трубку спокойно. Потом попрощался и пошёл к себе. Ему хотелось бежать вприпрыжку, но он усмирил свой восторг.

Нюнням пришёл после гостя и сел на его место у костра.

— Рыбачил? — спросил Шалгу.

— Немного есть, отдал Кутеге. Приготовит. Или ты хочешь на рожне?

— Поставь чаю.

Уже звёзды мелкими снежинками расхолодили всё небо и плескались в воде, раскачивая реку. Отец с сыном всё ещё сидели у костра и молчали, каждому было уютно в своих мыслях.

«Может, лучше будет сосватать Тегу, — думал Шалгу. — Хорошая невеста выросла. И в чуме у неё будет порядок. И смотрит она на Нюнняма не просто так — нравится ей сын. И он тоже смотрит на неё внимательно. А несколько лет назад она часто подразнивала Нюнняма». Шалгу не один раз видел, как сын убегал от неё, чтобы не связываться. А теперь смотри, как всё сложилось. И из своего стойбища. Её родители прибились к стойбищу уже давно. С ними была ещё одна семья. В тот год медведь пришёл в их стойбище. Несколько семей погибло, пока убили зверя. Остальные решили, что беда эта не просто так, и ушли из родных мест, путая следы, чтобы старуха Хоседэм больше не посылала к ним медведя. Их приняли, теперь уже и не помнили, что они пришлые, сблизились со всеми. В тайге одному прожить очень тяжело, потому и держатся вместе, вместе и заготавливать на зиму рыбу легче, и загонять копытного зверя в ловушки вдвоём не сможешь. Тега не одних кровей, значит, можно и сватать. И далеко не надо ходить. У него была мечта увидеться с дочерью Алгу, которая была замужем далеко в верховье Бирюсы, но, видно, не получится.

Нюнням всё чаще вспоминал Тегу. Она была здесь, в Пеленгутах, но он ни разу ещё не видел её. Наверное, работы много или специально не попадается на глаза. Скоро закончатся торги, тогда опять увидятся, когда будут вместе тащить илимку по берегу.

Рано утром заявился старый знакомый за луком, всю ночь он не мог уснуть. Принёс плату за заказ, он знал, сколько стоит лук, но за этот лук стоило дать две цены, не нужно жалеть. И охотник не пожалел. Вместе с ним пришли зеваки, всем хотелось посмотреть, за что такую плату дают.

Шалгу с достоинством, но одновременно и небрежно вынес лук из чума, красивые линии вызвали возгласы восхищения. Старик протянул лук охотнику:

— Примерь. Не велик?

Лук мерили шириной рук. Охотник распахнул руки, и все увидели, что величина была в самый раз. Взяв из колчана стрелу, охотник с усилием натянул тетиву. Подержал так, отпустил тетиву. Ещё раз натянул. Примерялся. Шалгу подал ему колчан и сказал:

— Испробуй. Может, не подойдёт.

Но охотник уже ничего не слышал. Он просто жил в этом луке. Кто-то поставил чурку торцом, чтобы можно было стрелять в неё. Охотник, почти не целясь, выпустил стрелу, и через мгновение она хлёстко воткнулась прямо в середину чурки. Потеряв контроль над собой, он подпрыгнул вверх и мелко затопал ногами по земле, до того был счастлив. Вторая стрела качалась рядом с первой — восторгу не было предела! Теперь уже и зеваки кричали слова одобрения. Повеселил их обладатель новенького лука. Шалгу набил себе трубку табаком и раскурил. Поглядывал на охотника и был доволен, что в таких руках его труды не пропадут. Приятно было отдавать изделие в умелые руки. Радость в глазах старого мастера светилась тёплой улыбкой. Цена ценой, но неумёха может и опозорить имя мастера. На шум ещё подошли любопытные, а владелец пускал одну стрелу за другой в цель, радуя зевак. Люди курили трубки, цокали языками от удивления, и все радовались за охотника, словно за самого себя. Счастливый владелец лука принёс ещё хороший кедровый корень, подал Шалгу и сказал:

— Хотел сделать себе трубку, побоялся испортить корень. Возьми, сделай себе трубку. Ты не испортишь. И вот тебе ещё кисет с табаком. Спасибо, мастер, я очень доволен.

— Пусть он тебе принесёт удачу, — сказал Шалгу.

На следующий день прибыли купцы. Торги открылись сразу. Продавали, менялись степенно, соглашались, спорили, но беззлобно. Так продолжалось несколько дней. Каждое утро охотники приносили меха, поделки из бересты и дерева, брали сначала только нужный товар: чай, сахар, табак, разные материи выбирали женщины. Купленное уносили в илимку, оттуда приносили ещё меха. Шалгу присмотрел для себя только хороший нож — всё другое выберет Кутега.

Свой товар старик сдавал всегда одному купцу, с ним они были давно знакомы, ему Шалгу делал лук на заказ. Купец на охотника не походил, но плату давал хорошую. И на этот раз он заказал лук к следующему году, не торгуясь, взял все меха. С хорошим мастером нужно иметь и отношения достойные. За один лук мастера купец покроет все свои недочёты. В другом месте за такой лук дадут три цены, которую он отдаст мастеру. Ещё и почёт такой, который за деньги не купишь.

Вечером Шалгу пошёл в кузницу. Он любил смотреть, как его ровесник Мурда ловко справлялся с металлом: разогревал, стучал, разбрасывая искры. Кузнечить Мурда приноровился ещё в Енисейске. Кочевали они недалеко от крепости. Однажды Мурда увидел, как работает кузнец, как твёрдое железо послушно превращалось в нужную вещь, пристроился в служки к кузнецу, выполнял любую работу не только в кузнице, но и по дому, усваивал всё на лету. Три года пробыл в учениках, потом повздорил с кузнецом и ушёл в верховье Бирюсы, дошёл до Туманшета, здесь и остался. Охотился несколько лет, но кузнечное дело не давало покоя. Однажды договорился с купцом, чтобы привёз он меха кузнечные и прочий инструмент. Купец привёз, и Мурда десять долгих лет рассчитывался с ним, теперь уже давно работает сам на себя, если и заказывает купцам привезти что-либо, то платит сразу, чтобы не быть в долгу. Кузнецом он был неплохим. Мог делать всё, что было необходимо для жизни, железа бы только иметь побольше, его как раз и привозят купцы.

— Посмотри, купил нож себе. Понравился. — Шалгу протянул кузнецу нож.

Тот взял, посмотрел заточку, попробовал ногтем. Посмотрел на свет. Постучал по нему пальцами, послушал, как звенит. Сказал, возвращая нож:

— Ладный. И железо хорошее. Мастер делал. Много шкурок отдал за него?

— Много, — согласился Шалгу.

— Стоит того. Долго служить будет. Ты, я слышал, лук привёз по заказу. Говорили, что хороший лук. Ну и правильно, мастер не будет плохое делать.

— Хороший лук вышел.

— Я хочу заказать у тебя лук для сына. Сделаешь? — Мурда посмотрел в глаза мастеру.

— Если сделаю, то привезу следующим летом. Большой ли сын?

— Сейчас придёт, посмотришь.

— Женить хочу своего младшего, у вас есть чум, куда можно нести котёл? — спросил Шалгу больше для поддержания разговора. Он уже решил, в какой чум понесёт подарки.

— Нет, не знаю. Приходи ко мне года через три, подрастёт дочь, — сказал Мурда, улыбнувшись.

— Ладно. Если не женю до тех пор, приду к тебе.

Дотемна просидел Шалгу в кузнице. Пришёл сын кузнеца, высокий плотный парень. Видно, что силой не обижен, хотя по виду совсем молод ещё

— На охоту ходишь? — спросил Шалгу юношу.

— Бегаю мало-мало.

— Понятно, — кивнул мастер.

Шли дни. Уже всё было продано, но Шалгу не торопился домой. Он всё чаще видел, как Нюнням вместе с Тегой сидят на берегу Бирюсы и разговаривают. И надо было уже нести подарки, но Шалгу всё оттягивал сроки. Думая, он посмеивался про себя над тем, что получилось. У тебя под носом выросла невеста, и до времени никто не заметил. В сваты можно было идти дома, но здесь важнее, пусть будет праздник для всех. Свадьбу будут делать в стойбище, а сватать надо здесь. И он решился.

— Где там у нас подарки для сватов? — спросил он Кутегу.

— Лежат. Есть невеста на примете? Далеко идти? Когда пойдёте? — Вопросы посыпались, как искры из костра.

— Пойдём, — сказал Шалгу. — Скоро пойдём. Зови-ка соседку, понесёте котёл невесте.

— Я быстро. — Кутега исчезла ненадолго, привела с собой соседскую старуху.

— Сватать пойдёте Тегу, — сказал Шалгу.

— Правильно, — вдруг сказала невестка. — Хорошая девушка выросла. Мы её знаем.

— Вот и сосватайте.

Большой новый медный котёл, доверху наполненный подарками для невесты и её родителей, занесли в чум невесты. Хозяева поначалу растерялись, но потом обрадовались. Поняли, кто к ним сватается, большой почёт для семьи невесты — такой жених, один из первых охотников стойбища. Поначалу, как принято, поговорили о молодых годах невесты да ещё о разном, но согласились быстро, боялись, чтобы не ушли сваты. Шалгу сидел возле чума и курил трубку: волновался старик. Был уверен, что не откажут, но червячок сомнения все же точил его. Когда увидел улыбающихся женщин, понял, что всё свершилось.

Нюнням с Тегой катались на вёрткой ветке вдоль берега быстрой Бирюсы, совсем не догадываясь о свершившемся сватовстве. Молодых никто и не спрашивал. Поставят перед фактом, и будь любезен слушаться. Им было хорошо и весело вместе — несколько раз едва не опрокинули лодку. В стойбище шли вместе, преданный Чур плёлся позади.

Нюнняму никто ничего не сказал вечером. Допоздна он сидел с мужчинами у костра, а рано утром ушёл на рыбалку. Когда он ушёл, Шалгу взял лук, сделанный для подарка сватам, и пошёл договариваться о выкупе. Пришёл не к чужому человеку, а к соседу по стойбищу. Посидели, попили чай, сговорились сразу. Лук мастера Шалгу умел уговаривать любого охотника. Но и Шалгу не пожадничал, хороший выкуп предложил за невесту, половина которого будет отдана самой невесте, пусть видят, что непоследний охотник в стойбище — жених. Другая половина для родственников. Свадебный пир будет перед охотничьим сезоном, когда можно будет поставить на стол много мяса. Без мяса свадьба не свадьба. Сваты объявили всем родственникам, невесте сообщили о случившемся. Тега, не ожидавшая такого счастья, едва не упала в обморок, она уже и не мечтала об этом, но случилось чудо. Сколько она просила богов смилостивиться, не отбирать Нюнняма у неё, боги услышали. Теперь она просто спряталась за занавеску и тихо плакала. Так велико было её счастье, что слёзы всё никак не останавливались.

Нюнням спокойно себе рыбачил, поглядывая на берег. Но Тега не появлялась. Уже и солнце скоро коснётся макушек сосен, уже искры плещутся у кустов на другом берегу реки, становясь всё ярче, а Теги нет, значит, уже не придёт: случилось что-то или помогает матери. Собрав всю рыбу на кукан, вытащив лодку на берег, юноша медленно пошёл домой. Он не понимал одного: Шалгу ничего не говорил о сватовстве, а ещё надо было куда-то идти, и идти вверх по Бирюсе — уже пора бы. На все походы уйдёт немало времени, а отец не торопится. Может, раздумал? С такими мыслями он пришёл к чуму. Сел на своё излюбленное место, набил трубку. Сидевший рядом Чалык, усмехнулся:

— Ты где ходишь? Тебе невесту сосватали.

Нюнням посмотрел на брата, но всерьёз его разговор не принял. Посмотрел на Шалгу, но вид отца ничего не говорил. Он было совсем успокоился, брат иногда и подшучивал над ним. Брат был старше на пять лет. Они не были близки из-за возраста, брат и брат, у старшего брата была уже семья, он заботился о ней, а младший ещё гонял бурундуков рядом со стойбищем.

— Скоро пойдём домой? — спросил Нюнням. — Уже все дела поделаны, можно возвращаться.

— Пожалуй, уже все дела сделаны, — согласился Шалгу. — Чалык правду сказал, сосватали тебе невесту, будет у тебя теперь свой чум. Рад?

— Чему радоваться? Я невесту ещё не знаю.

— Знаешь. Зовут её Тега, — тихо сказал отец. Нюнням недоверчиво посмотрел на него, потом на брата. Понял, что это не шутка.

— Нравится невеста? — опять спросил отец.

— Да, — пробормотал сын.

— Ну и ладно. Хорошее дело получилось. И невестка будет хорошая. Буду теперь с вами жить. Чалык со своей семьёй останется в чуме, а мы поставим себе новый. Вот сделали последнее дело, теперь и отправляться можно.

Отец с братом ушли спать в чум, а Нюнням всю ночь сидел у костра и улыбался. Он представил себе Тегу невестой. Так хорошо и легко стало на душе. Теперь больше не надо выдумывать себе лицо невесты, оно есть, и очень приятное личико. Чур поднял морду, посмотрел на хозяина и отвернулся от него.

— Ладно, спи. Крутишься тут, — усмехнулся Нюнням.

Только под утро Нюнням уснул прямо у костра, рядом с ним спал его пёс.

10

— Сегодня собираемся, завтра идём домой, — объявил Шалгу своему стойбищу. Люди зашевелились, стали собираться. Все уже устали находиться здесь, хотелось домой. Больше всего хотелось Нюнняму и Теге. Они ещё не виделись после сватовства. Тега сидела в чуме, занимаясь ежедневными делами, её никто не держал взаперти, но столько новых чувств она не могла нести куда-то, боясь казаться смешной.

Счастливый человек, как и несчастный, сразу бросается в глаза, и каждый начнёт спрашивать о причинах. А разве захочется делиться с кем-то своим счастьем, когда ещё и сама не прочувствовала всё до конца? Вот и приходится находиться у себя в чуме. Какие-то мелкие дела не мешают ей думать и наслаждаться счастьем, неожиданно свалившимся на неё. Только в последний день, когда стали собираться в обратный путь, она всё же решила пойти на берег Бирюсы в надежде увидеть там его, того, который нравился ей давно, того, кто скоро станет её мужем, с кем они будут жить в одном чуме, в своём чуме. Тега станет прекрасной хозяйкой, она всё умеет, любую работу знает. В таких мыслях и заботах прошёл день.

Нюнням и его преданный друг Чур сидели на берегу реки. Прощаться с этим местом было и грустно, и радостно. Дома, на Туманшете, всё привычнее, ближе, но здесь тоже неплохо, только жить в Пелен- гутах Нюнням не стал бы. Шумно здесь: народ толчется, проходу нет. Нюнням не любит, когда шумно, от шума быстро устаёшь. Но Бирюса большая, можно было бы податься вверх по реке, там потише будет. Хотя Шалгу говорит, что там тоже есть поселения. А далеко-далеко, где синева сливается с зелёнью, живут карагасы, люди, кочующие на оленях. У Нюнняма там живёт сестра, и он обязательно посетит её, однажды решится и пойдёт к синим горам, туда, где рождаются реки. Любую дорогу сможет осилить молодой охотник.

Тега подошла тихо. Даже Чур, уловивший знакомые шаги, не поднял голову. Она присела рядом. Долго молчали, потом она сказала:

— Правда, красивая река Бирюса? Сильная. Но у нас всё роднее и лучше.

— Да, у нас лучше.

Незаметно они взяли друг друга за руки и так сидели, не подвигаясь ближе. Каждый радовался молча. Разве можно рассказать словами то, что они чувствовали сейчас?

Шалгу сидел возле чума и смотрел на две фигурки, сидевшие на берегу. Солнце клонилось к лесу, раскрашивая в ярко-зелёные тона макушки сосен. В реке, где вода была спокойней, просто отражалось большое яркое пятно на зелёном фоне, а там, где водные струи расталкивали друг друга, это пятно распадалось на множество ярких искр, то расползаясь, то собираясь вновь. Тени от леса стали длиннее, постепенно приближаясь к противоположному берегу, вытесняя солнце. Искры на воде из ярко-светлых превращались в огненно-красные и расползались в прибрежных кустах, потом в последний раз сверкнули на воде и исчезли. Только две фигурки, окрашенные заходящим солнцем в красное, выделялись на фоне воды, вселяя надежду на новый день. Постепенно зашло солнце, захватив с собой все яркие краски, оставив только серое и тёмно-зелёное. Но фигурки ещё долго виднелись на берегу, постепенно исчезая в медленно наступающей темноте.

Наступила полная темнота на мгновение, пока не набрали силу вспыхивающие звёзды. Шалгу один сидел у костра и смотрел на огонь — зрелище, никогда не надоедавшее. Легко на душе было у Шалгу. Сделано самое главное дело. Теперь у младшего сына будет свой чум. Теперь станет спокойней старая Чннга, которую уже давно забрала к себе Хоседэм, он выполнил всё, что надлежало отцу, осталось дать сыну последние знания, предназначенные не для всех. Есть ещё силы у Шалгу, успеет научить Нюнняма многому. Оставит после себя достойную замену в стойбище. Уже сейчас он первый в охоте, но настанет время, когда станет первым во всём. В стойбище нужен человек, на которого можно положиться в любом случае. Хорошо бы иметь шамана, но его нет поблизости, а на каждый раз не находишься по нескольку дневных переходов. Многое вместо шамана умеет делать Шалгу: необходимые обряды при рождении детей и похоронах можно проводить и без шамана. Просить у духов удачи на охоте, камланию и чтению заговоров — вот чему будет учить Нюнняма отец, вот какие знания передаст он ему.

Короткая летняя сибирская ночь стала уже гасить звёзды, а Шалгу всё сидел, вспоминая прошлое. Мало что изменилось в жизни, только годы забрали силы да выросли помощники. Теперь будет всё хорошо, у каждого есть своя тропа в жизни, по которой нужно идти самому и тащить гружёную нарту. В этом и есть смысл, чтобы дотащить свой груз и ничего не растерять по дороге. Шалгу потерял жену. Его ли это вина или нет, кто ему скажет? У кого спросить? Но раз так случилось, Шалгу не бросил нарту, а тащил её до конца. И вот выполнил последнее, что должен был сделать как отец.

Шалгу набил очередную трубку, улыбнулся. Нет, не всё выполнил. Свадебный пир, на котором будет присутствовать всё стойбище, ещё не провёл. Но это только радость, разве на пиру бывает плохо?

Рассвело. Небольшой туман накрыл Бирюсу. Дымились последние костры у чумов, их скоро начнут разбирать. Когда лёгкий утренний ветерок смахнул туман, Нюнням и Тега, взявшись за руки, пошли к стойбищу. Позади них плёлся недовольный Чур, не понимая своим собачьим умом, для чего надо бродить в такое время.

После обеда тронулись в обратный путь. Начинался месяц нельмы.

***


Сколько деревень исчезло у нас с лица земли. Сколько забыто названий и мест, где они находились. Недолгой была их история. Одни прожили сто лет, другие чуть больше или чуть меньше.

По-разному происходит их исчезновение. Несколько лет назад стихия смела с лица земли деревню Патриха. За одну ночь её история остановилась. Сгорели Калтоши. Другие исчезают медленно вместе со своими самыми стойкими жителями. Как хочется, чтобы они не умирали, наши дорогие, любимые и родные деревни. За последние полвека не появилось ни одной деревни и вряд ли уже появится. Жаль.

Всё самое доброе и хорошее в нас от деревни. Там жили и живут люди, мои земляки, которым посвящается это повествование.

Повесть


1

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

2

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

3

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

4

— 

5

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

6

— 

7

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

8

name = "2" >Антип Кузнецов построил кузницу на краю огорода, оборудовал её всем необходимым. И работа пошла. Ремонтировал Антип нехитрый крестьянский инвентарь, мастерил кой-какой инструмент. Железо привозил из города Егор. В Суетихе строился железнодорожный мост через Бирюсу, железо там валялось под ногами. А в далёких деревнях в дело шла каждая железка.

— 

9

В начале лета 1902 года Егор впервые приехал в Тайшет. Особо здесь ничего не было. Стояло станционное здание. В нём кроме небольшого помещения для людей, ожидающих поезда, был буфет, в котором можно было наскоро перекусить. Там же можно было купить разную мелочь: иголки, нитки, пуговицы. Ещё в здании станции был врачебный кабинет переселенческого пункта, там же вставали на учёт вновь прибывшие люди, которые ехали из разных мест необъятной России. Здесь им предоставлялась медицинская помощь, если кому была нужна. Отсюда направляли людей в разные деревни. Здесь же и кормили несколько дней, пока определялось место жительства. Уже никто не предлагал выбирать место, называли деревню или переселенческий участок — и поезжай. На дорогах стали появляться разбойные люди, которые нападали на одиночных переселенцев. Грабили, отбирали всё, поэтому переселенцы ездили большим обозом. В Конторке, Бирюсе и Суетихе старались купить коней и другой скот.

За станцией виднелись уже первые домики нового поселения, за которыми сплошной стеной стоял нетронутый лес, пугающий своей темнотой. Рядом со станцией работала лавка Супруна. Купец Иван Корнеевич Супрун, как человек ответственный и деловой, получил разрешение построить своё заведение рядом со станцией. Было обещано, что все постройки будут в лучшем виде и послужат началом новой улицы, контуры которой уже просматривались. И ещё Иван Корнеевич пожертвовал хорошую сумму денег на постройку церкви, которую собирались строить в скором времени. Дело было за местом, которое ещё не могли согласовать. Уже подтягивались в Тайшет и другие люди, имевшие хорошие деньги и пытавшиеся оформить своё дело.

Егор осматривал новое поселение, которое, как он предположил, будет решающим в этих местах. Станция будет строиться, людей здесь останется достаточно, особенно тех, кто связан с дорогой. Скоро начнётся большое строительство.

Егору нужно было встретиться с Ручкиным, но на рабочем месте его не оказалось. Узнав домашний адрес, Егор отправился к Илье Ильичу.

— Рад тебя видеть, — улыбался Ручкин. — Ой, как рад. Давненько мы не виделись. Проходи, Егор Петрович, чай пить будем. Как там Настасья поживает? Хотелось бы увидеть. Наследник вырос, поди?

— Слава богу, всё хорошо. Настя во здравии, Фёдор — озорник растёт, сладу нет, сам себе барин. Не уследить за ним: может в лес убежать, а то и в деревню к ребятишкам — одному скучно.

— Деревня живёт? Поселился ещё кто?

— Немного. Три семьи всего. Безльготники, за свои деньги строились.

— И такие есть?

— Не спрашивал я, откуда деньги. Один из них, Мыльников Осип, нынче летом открыл лавку. Перебрался на другое место, как он говорит, поближе к серёдке. Я ему леса дал на строительство и магазина, и дома, но первый дом забрал для поселенцев.

— Значит, у тебя готовый дом есть?

— Пять домов.

— Пять домов, готовых к заселению? — переспросил Ручкин.

— Два, хоть сейчас — доски отдирай от дверей и окон и заходи, а три стоят под крышей. Двери, полы, потолки есть, даже рамы стоят, но без стекла.

— Выбили, что ли?

— Нет, один дом Мыльников отдал, другой дом Антипа Кузнецова.

— Уехал кузнец?

— Переехал тоже поближе к середине деревни, не понравилось место, где кузница стояла. Новый дом поставил, большой. У него сыны, уже вот-вот женить надо. Ну а три дома я поставил сам в расчёте на будущих переселенцев. Если кто прибудет сейчас, застеклим окна и печку сложим — пусть заселяются и живут.

— Так я к тебе сразу и пошлю пять семей. Только им там нужно будет купить лошадей и другую скотину.

— Есть на продажу и лошади, и коровы, не хватит кому — найдём.

— Сегодня ты у меня переночуешь, а завтра я с тобой отправлю пять семей. Твоего коня пристроим на ночь в лучшем виде. Нам с тобой переговорить надо.

Проговорили до полуночи.

— Расскажи мне про свои возможности. Сколько у тебя заготовлено леса под строительство, сможешь ли ты ещё поставить хотя бы пять домов? Очень надо. Поток людей увеличивается, а селить некуда. Не везде так, как у тебя: многие поселились и забыли, что надо помочь другим. Люди мыкаются, не могут нигде пристроиться. Появились случаи разбоя, сейчас уже люди стали ездить с ружьями.

— Лес есть, высушенный, можем начать рубить дома хоть завтра. Плохо, что рук мало рабочих. У меня мужики помогают по возможности, но и своих дел у них хватает. Если только нанять посторонних людей на строительство, дать подзаработать, но нужны деньги.

— Деньги, Егор Петрович, ты получишь. И за работу свою, и на строительство. Тебе я доверяю и спрашивать отчёта с тебя не буду. Я понимаю, что на то оно и дело, чтоб доход приносило, у тебя совесть есть, ты лишнего не возьмёшь. У Комова как дела, не знаешь?

— Знаю, что лес готовый есть, про другое не могу ничего сказать, давно не был у него. Всё какие-то заботы, дела.

— К нему тоже направлю людей, скажешь ему. И деньги с тобой переправлю: пусть строит тоже.

— Сделаю как надо.

— Егор Петрович, а сколько ты можешь поселить в деревне людей? Сколько дворов может выдержать твоя деревня? Я понимаю, что нужны покосы, пашни, а их надо разрабатывать. Земли под пашню есть?

— Земли есть, — сказал Егор, на минуту задумавшись, — руки смо- золишь, пока до пахоты доведёшь. И не совсем рядом — с полверсты от деревни. За речкой есть ровное место, если раскорчевать и распахать, можно и сотню дворов в мире и согласии содержать. Да только это дело не одного года. А так, думаю, не больше полусотни дворов. Пока люди неплохие, работные, но кто знает, что за народ ещё придёт. Попадётся одна непутёвая овца, всех перебаламутит. Власть надо в деревне, чтобы слушались.

— А ты?

— Я — власть, пока распоряжаюсь деньгами, имею возможность помочь. В знак благодарности слушают люди. А скоро всё забудется, и что тогда моё слово? Мне надобна особая власть. Ты с меня спрашиваешь, значит, права у меня должны быть. Кого-то приструнить, кого-то похвалить. Тогда и порядок будет, и дела пойдут.

— А как ты ладишь с работниками своими?

— Словом. Сказал слово, исполнил в точности. Я ведь не урождённый купец, который в любом деле прибыток видит. Начал с малого. Батюшка мой, Пётр Фомич, дай бог ему здоровья, отделил меня с изрядными по тем временам деньгами, лошадей дал, скотину. Тесть не поскупился с приданым. Брат мой, Иван, помогал на первых порах строиться, мы с ним вдвоём лес готовили на дом, помогал Комов с мужиками, тогда и сдружился с ним. И мужики хорошие у него в деревне. Вот отец учил меня: прежде чем дать слово, подумай хорошенько: сможешь исполнить или нет. Уж если дал слово — умри, а исполни. Тогда и честь тебе, и хвала. Вот и стараюсь так жить. Словами не бросаться, а если взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Дюжу пока.

— Должность мы тебе дадим, к примеру, глава поселения. Пока не утрясётся всё. Вот и будешь ты править словом. И рассчитывай на будущее дворов на пятьдесят, не меньше, а там посмотрим, как в государстве пойдут дела. По возможности руби дома, можно даже не на участках, а где удобно, потом перенести будет легче, чем рубить. А вообще, я удивляюсь тебе, Егор Петрович, вперёд смотришь. Мы только подумаем, а ты уже сделал.

— В срубе лесу ничего не будет, а в гурте может и испортиться под дождём. Вот и поставили срубы по месту, а раз не надо переносить, то и крышей накрыли, дранья в достатке.

Через три дня пять семей на трёх подводах прибыли в Камышлеевку. Народ вышел посмотреть на вновь прибывших, будущих односельчан. Время подходило к обеду.

— Трифон, — обратился Егор к Суренкову, — накормите людей пока, пусть по домам по семье возьмут, а я часа через два приеду, будем распределять дома.

— Накормим, голодными не оставим.

Через два часа в доме, оставленном Мыльниковым, собрались старожилы и новосёлы. Сидели, кто на чём приспособился, разглядывали друг друга.

— Вот новые жители нашей деревни, прошу любить и жаловать. Для начала будем знакомиться. Вот наш кузнец Антип Кузнецов, мельник Трифон Суренков.

Егор представил всех жителей, кроме Мыльникова, его не было в деревне. Уехал за товаром.

— Теперь я буду называть фамилии, а вы вставайте, чтобы было видно всем. Антонов Никифор с женой и двумя дочками, Фирсанов Никодим с женой и сыном, Бутьянов Иван, есть жена и два сына, Лятин Николай, жена, сын с дочкой, Томаев Прохор, жена и три сына.

Люди вставали, кланялись обществу и садились. Чувствовали себя неловко.

— Дела такие, если первые люди приехали совсем на пустое место, то нынче немного по-другому. Есть два дома, готовых к заселению прямо сейчас, три других дома будут готовы до холодов, доделывать мелочи нужно будет и самим. Печи сложит Фрол Погодин, он у нас специалист, все печи в деревне — его дело.

Фрол кивнул.

— Кирпич есть, Фрол знает, где, возить будете сами. Стекло получите у меня. Если сами не можете остеклить рамы, Кузьма Захаров по этому делу мастер, у него можно заказать и мебель, какая нужна. Помощь будет, но вы и сами должны стараться. Ещё, на днях я узнаю, где можно будет приобрести коней, скотину. Деньги на это у вас должны быть. Есть? — спросил Егор.

Мужики дружно закивали.

— Поедете выбирать со мной. Теперь, как будем распределять дома? Кто пойдёт в готовый, а кто в недостроенный? Может, сами решите? Забыл совсем, за готовые дома придётся доплатить бывшим хозяевам за их труд, так что решайте. Когда узнали про доплату, разделили сразу. Фирсанов, Бутьянов и Томаев решили взять недостроенные дома. То ли у них была сила доделать, то ли на детей-помощников надеялись. Антонову достался дом Мыльникова, Лятину — дом Антипа Кузнецова.

— Всё решили? — спросил Егор. — Теперь кому выпали недостроенные дома, будете тянуть бумажки, кому какой, или сами разделитесь? Почему спрашиваю, чтобы потом никаких споров не было, никаких обид. Первые поселенцы разобрались полюбовно. Теперь вот Антипу не понравилось, так новый дом построил себе в другом месте, а на старом оставил прежний. Только на таких условиях будет разрешено строиться по льготе. За свои деньги можешь хоть пять домов строить. Всем понятно? Будут вопросы, где меня найти, знают все. И последнее, Антип, прочитай-ка вслух вот эту бумажку. Ты у нас — грамотей.

Антип посмотрел на бумажку, повертел, посмотрел на печати и прочитал:

«Камышлеев Егор Петрович назначается главой поселения Камышлеевка. Является представителем власти по означенному месту. Есть печать и подпись».

— Егор Петрович, а раньше ты кем был?

— Подрядчиком, что делал, ты знаешь. Я надеюсь, в наших отношениях ничего не изменится. Предупреждаю теперь серьёзно. Есть сведения, что в некоторых местах поселенцев обижает местное население. У нас в деревне все равны, потому никаких обид. Если будет что непонятно, прошу ко мне. Я никому не отказал ни в чём и надеюсь, в деревне будет порядок. Это надо всем нам, артелью жить легче. Ещё два вопроса: есть слух, что бродят в округе лихие люди, промышляют разбоем. У нас новая деревня, могут заглянуть к нам — отпор давать сразу и без жалости. Дай бог, чтобы не пришлось. Второе. Услышал я, Фрол, что ты царьком на реке стал, распределяешь участки, что на реку не пускаешь никого.

— Егор Петрович, пустое брешут. Поделили реку для рыбалки корчагами, а удочками лови, где душа пожелает.

— Ладно, раз так ловчей, делите. Только не хватайте больше, чем унести сможете. Выделишь места новеньким, кто, конечно, пожелает.

10



11

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

12

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

13

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

14

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

15

— 

— 

— Ч

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

16

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

17

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— П

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

18

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

19

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

20

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— П

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

21

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— П

— 

22

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— Т

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— Т

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

23

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

24

25

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— П

26

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

27

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

28

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— Э

— 

— 

— 

— 

— 

— У

— 

— 

— 

— 

— 

29

— 

— 

— П

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

30

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

31

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

32

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

33


34

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

35

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

36

Братья Роман



Пролог

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

1

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

2

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— Я

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

3

4

5

6

7

8

9

10

Да.

11

12

13

14

15

16

17

18

19

— А ты говоришь — ничего не узнал, — усмехнулся Илья Саввич. — Самое главное и выяснил. Пока приглядись, потом будут дела, я ещё вот чего скажу: зимой можно и мясо возить, только не сюда, не в Конторку, а в Суетиху или Тайшет. Народу там много, и ещё прибывает, а работают в основном на железной дороге и лесозаводе. Многие крестьяне подались на заработки. Вот рабочие будут скупать продукты, но это не сейчас. Я уже прикупил дом в Тайшете, заканчиваю строить лавку, скоро открою торговлю, тогда всё сгодится, что покупать будут. По осени, когда дорога станет, приезжай ко мне в Тайшет, присмотрись.

— Там видно будет, — сказал Евсей. — Я вот что ещё хотел, Илья Саввич, самородков возьмёшь немного? Мужики просили — стройка денег требует.

— Возьму, о цене тебе известно. Согласен?

— Известно, с тем и пришёл, — сказал Евсей.

Хрустов подержал самородки в руках, подбросил несколько раз, потом вытащил специальные весы, взвесил и назвал цену.

— Согласен, — сказал Евсей. — Я завтра с утра зайду, прикуплю товаров ещё, у меня список составлен, а остальное деньгами возьму. Нужно скотину взять — жене занятие. Пустой двор без скотины.

— Хочешь, я тебе выделю, сколько пожелаешь, — засмеялся Хрустов.

— Отсюда гнать далековато, я сговорился в деревне поблизости.

— Правильно, чего животных мучить.

Когда Евсей вернулся к Лаврену, там его поджидали друзья: Маркел с Настасьей, Кирьян с Дарьей, Еремей Трухин с Натальей. Стол был накрыт — ждали только его.

— А наследники где ваши? — спросил Евсей.

— Дома наследники, поговорить не дадут, — ответила Настасья.

— Ну, здравствуйте, что ли? — сказал Евсей и поздоровался с друзьями за руку.

Засиделись до полуночи. Евсей рассказал о новом месте, что успели сделать за эти несколько месяцев. Друзья слушали внимательно, впитывая каждое слово, — ведь и им хотелось сменить место жительства. Особенно понравилось то, что там тишина, народу нет, только шум ветра да звон комаров по вечерам. Но траву выкосишь возле дома — и гнуса нет, никто не мешает заниматься делами.

— Я думаю, что сразу семьи не стоит везти, нужно построиться, а потом уже и заселяться. Зимой можно заготовить лес, а придёт время поставить дом, то компанией недолго. Иван Никитин говорил, что в Туманшете есть мужики, которые нанимаются дома ставить — можно обратиться. Затраты, конечно, зато быстро и дом будет готов, а одному возиться ещё дороже выйдет.

— Вот и приедем зимой: лесу наготовим да вывезем, а летом и строиться начнём, так, Кирьян? — сказал Маркел.

— Так и надо, а уж семьи приедут в готовый дом, а то с детишками таскаться по углам не стоит.

— Пожелаете, и стариков перевезёте, не так и далеко здесь. Летом, конечно, дорога неважная, зато зимой — хоть боком катись. Через Туманшет паром запустил Тимофей Ожёгов. Лаврен, он тебе поклон передавал.

— Спасибо. Знаю, Тимофей — сурьёзный мужик, — заулыбался Лаврен.

— Так и сговоримся: как дороги станут, заготовим леса, можете помощников взять, место, где жить, есть.

Пока друзья разговаривали, бабка Акулина рассказала об Евсее столько хорошего, что Пелагея зауважала его ещё больше. Вечером она подала узелок с деньгами ему и сказала:

— Евсей Митрофанович, возьмите деньги, может, сгодятся для чего.

— Бабка Пелагея, я просил, зови меня просто Евсей, а деньги давай, я Ульяне отдам. — Понимал, что так будет лучше.

— Вот и хорошо, а то потеряю ещё, будет делов.

Утром Евсей нагрузил полную телегу тем, что приготовил и для мужиков, и для своей семьи. Купил материи, как наказывала Ульяна, а потом подумал-подумал и купил ручную швейную машинку. Хоть и дорогая, но уж очень нужная в доме вещь. Бабка Пелагея, завидев такую дорогую покупку, поначалу даже онемела, а потом подумала: раз покупает такое, значит, всё хорошо в доме у внучки, и успокоилась. К вечеру добрались только до Перевоза — дорога неважная, да и бабка устала. Остановились на ночёвку у Тимофея Ожёгова.

Тимофей не стал докучать вопросами, спросил только о Лаврене.

— Ничего Лаврен, живут они с Акулиной дружно.

— Ишь ты, и прислонился к старости, а то всё один да один. Старость, она, брат, тётка ещё та: всё норовит по загривку да по загривку, а силы нету окоротить её. Такие вот дела, — сказал Тимофей.

— А тебе откуда ведомо это? Нестарый вроде?

— Ведомо, не вчера родился. Другой и жизню осилит всю, годочков поднаберёт, а так и не поймёт её, а другой и нестар ещё, а хлебнул столько, что и захлебнуться не грех. С того понимает и молодость, и старость, и глупость, и мудрость. Ты-то вон совсем молод ещё, а слух про тебя идёт от разных людей, каков ты есть.

— И что говорят?

— Худое говорили бы, стал бы я на тебя слова тратить, — улыбнулся Тимофей. — Ладно, пошли спать — ночь уже.

— Тимофей, ты не знаешь, где можно корову хорошую прикупить да овец с десяток? Хозяйство заводить надо, — спросил Евсей.

— С овцами не подскажу, а вот корову я тебе могу продать, молодая, правда, но доится и стельная уже вторым разом. После Покрова растелиться должна. Мать у неё — ведёрница, а ты как холить будешь, так и молочка возьмёшь.

— Годится, а с овцами, может, в Камышлеевке с кем-нибудь сговорюсь.

— Там нету: деревня молодая, туда сами скупают по округе, недавно гнали своим ходом десятка два овец, но я буду знать, поспрашиваю. Лучше в Туманшете поговорить — там народу поболее, может, и есть излишек. А ведь ещё деревни есть к югу от вас: Бланка, Светлая, Тропа — можно поспрошать.

— Хотя бы корову на первое время.

— Курей с десяток дам с петухом, знаешь, какой горластый? Хозяйство без петуха, что баня без пару. Пока спозаранку петух не заорёт, так вроде бы и сам неживой.

Наутро Евсей двинулся дальше. Позади телеги пристроили ящик из дранья с курами, следом на привязи шла корова. Хоть и молодая, но вымя было крупное, видно, что корова молочная. Бабка посмотрела на неё и сразу определила, что скотина стоящая. О цене сговорились полюбовно, ударили по рукам, выпили по рюмке за доброе дело.

Только к вечеру добрались Евсей с Пелагеей до заимки. Радости не было предела: бабушка с внучкой со слезами на глазах обнимались, искренне радуясь. И корова к сердцу пришлась, быстро нашлось ей место, да и доить время подошло. До швейной машинки не дошли ещё руки, столько радости за раз не переваришь. Родион радовался новой одежде и сапогам, а ещё больше радовался патронам, которые привёз брат.

Сашка и братья Никитины тоже бросили своё занятие и подошли поздороваться.

— Сбыл, что вы просили, вот деньги, — протянул свёрток Евсей. — Цену я вам обсказывал, так и сбыл. Будет ещё, возьмут и ещё.

— Спасибо, Евсей, а что заказывали мы, привёз? — спросил Иван.

— Там, на телеге, всё по списку.

— За товары платить надо или ты высчитал уже?

— Всё высчитал, то, что подал, это уже ваше.

— Вот и хорошо, вот и доброе дело.

— Как у вас дела идут? Издалека смотрел — поднимается сруб.

— Идёт понемногу, быстрей бы надо, да погода подвела: поддождило немного. Поднатужимся — соберём к холодам.

— Надо бы, — сказал Евсей. — Как снег выпадет, мужики приедут лес готовить себе, им тоже жить надо будет где-то.

— Понимаем, — кивнул Иван, — сейчас деньги есть, наймём мужиков из Туманшета, после покоса быстро дело пойдёт. Там и косяки на окна и на двери сразу делают дома, привезти только — и поставить на место. Под косяки готовят рамы и двери.

— Договорились.

Женщины разбирали подарки, Родион топил баню, знал, что брат любил после поездки попариться. Растроганная Ульяна, увидев ещё и машинку, на радостях бросилась мужу на шею и давай целовать его. Евсей не знал, как поступить, к таким нежностям он не привык и просто обнял жецу.

— Хватит, люди же смотрят, — проговорил он.

После Евсея с Родионом в баню пошли женщины.

— Ты что, не ходишь с мужем в баню? — спросила бабушка.

— Нет, ещё не ходила, — смутилась внучка.

— Дура-девка, с мужем нужно ходить в баню; так испокон веков идёт, тогда и в семье ладу больше. Учить тебя, не переучить.

— Стесняюсь я.

— Чего стесняться? Мужняя жена ты или просто девка? Стесняется она, видите ли, раз сходишь, и всё стеснение пройдёт. Ты, девка, это брось, мужик твой видный, смотри, найдётся такая, что не постесняется, тогда поплачешь в подушку, польёшь слезоньки-то.

— Ладно, бабуля, в другой раз и пойду, раз такое дело. Не нарадуюсь, что ты приехала.

— Как же тут не приедешь, попробуй ослушаться, собирайся, говорит, и никаких разговоров, — засмеялась бабка. — Я и не признала его поначалу. Думаю, кто ж это такой остановился у наших ворот? А он мне говорит, мол, зятя не узнала — вот стыдобушка какая! Когда продали дом соседу Кольке, так я ему деньги отдаю, а он не берёт. А каких слов про него мне Акулина наговорила хороших, ты Акулину помнишь, которая знахарит в Конторке? Так я прямо и не знаю, я уж ему опять деньги дала — тут уж он взял. И правильно, видишь — всё к делу.

— Твои деньги он мне отдал, — сказала внучка. — Попросил сохранить, сказал, что твои и пусть до дела лежат. Авось сгодятся и тебе, мало ли что.

Вот какой хозяин, ты, девка, клещом вцепись в него да держись, с хорошим мужиком и век как месяц будет. Нет, Улька, что ни говори, может, тебе доля выпала лучше, чем другим, так не упусти счастье своё.

— Сама указала пальцем на это счастье, — сказала внучка и поняла, что сболтнула лишнее. Стала старательно намыливать голову.

— Ну-ка, ну-ка, чего это я не знаю?

— Потом расскажу как-нибудь.

20

21

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

— 

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

Один будто в Благодатской у Никодима работал в батраках.

41

42

43

44


Примечания

1

Морды — это ловушки для ловли рыбы, куда, попадая, она уже не может выйти, её вычерпывают саками.

(обратно)

2

Карагасы — так в начале тридцатых годов XX века называли тофалар. Тофалары — народ, проживающий в предгорьях Восточных Саян, в Нижнеудинском районе Иркутской области.

(обратно)

Оглавление

  • Искры на воде Повесть
  •  
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  • Камышлеева деревня Повесть
  •  
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  •   20
  •   21
  •   22
  •   23
  •   24
  •   25
  •   26
  •   27
  •   28
  •   29
  •   30
  •   31
  •   32
  •   33
  •   34
  •   35
  •   36
  • Братья Роман
  •  
  •   Пролог
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  •   20
  •   21
  •   22
  •   23
  •   24
  •   25
  •   26
  •   27
  •   28
  •   29
  •   30
  •   31
  •   32
  •   33
  •   34
  •   35
  •   36
  •   37
  •   38
  •   39
  •   40
  •   41
  •   42
  •   43
  •   44
  • *** Примечания ***