Иван Иванович - бывалый сапер [Вениамин Ефимович Росин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (36) »
Вениамин Росин ИВАН ИВАНОВИЧ - БЫВАЛЫЙ САПЕР
ОДНА НОЧЬ ВОИНЫ
Великую Отечественную я провоевал, как говорится, от звонка до звонка. Всю тысячу четыреста восемнадцать дней и ночей. За эти долгих четыре года всякое бывало. И отступал и наступал. Меня окружали, и я врага с тыла обходил. Не сосчитать перестрелок, атак и контратак… Одним словом, хлебнул лиха. Война щедрая — полной мерой на каждого солдата отпускает. От Днепра до Волги и от Волги до реки Преголя, что в бывшей Восточной Пруссии, всю географию досконально вдоль и поперек изучил. Не хвастая, скажу: бывал, что называется, на коне и под конем, попробовал и горького и горячего… Видишь, какую метку на моем лице война оставила? Всю что ни есть фотографию испортила. Много тогда докторам повозиться со мной пришлось. Но все же выкарабкался, в строй вернулся. Теперь зарубцевался шрам, привык я к нему. Будто так и надо. А первое время посмотрюсь в зеркало, сам себя не узнаю. Эта редкая, можно сказать, история приключилась со мной осенью, на первом году войны. Нашему полку приказ поступил: немцев с рубежа сбить. Разметала артиллерия проволочные заграждения, помолотила по ихнему переднему краю, пришла очередь матушке-пехоте оставлять обжитые окопы. Не знаю, кто как думает, а по-моему, нет ничего труднее на свете, чем первому в атаку подняться. И вовсе не потому, что ты трус… Кажется, стоит только вскочить на бруствер и мгновенно пулю проглотишь. Руки-ноги дрожат, сердце замирает, к горлу подкатывает тошнота. Когда ты в ротной цепи, ты не один. Справа и слева товарищи. Но первому… Сырая узкая траншея кажется тебе самым уютным, самым безопасным местом на земле. Но вот поступила команда — командир роты кричит хрипловатым, срывающимся голосом: «За Родину, вперед!» Конечно, каждому жизнь дорога, доказывать не приходится, но боевой приказ — дело святое. Вскакиваешь на ноги, и какая-то сила словно пружиной выбрасывает тебя из траншеи. Вокруг тебя со злым цвиканьем проносятся пули. Но ты мчишься вперед, слыша рядом тяжелое дыхание товарищей. И в тот день началась атака… Я хорошо помню, как в оглушительном грохоте немецкие позиции заволокло густым дымом. Помню, как в этой серо-черной завесе вспыхивали багровые разрывы снарядов. Помню, как бежал за огневым артиллерийским валом по изрытой воронками, обожженной земле. Ложился. Вскакивал. Снова бежал с винтовкой наперевес. Потом будто кто-то изо всех сил саданул меня в лицо, и я провалился в глубокую темную пропасть… Очнулся, когда нежаркое солнце подползало к темневшему вдали лесу. Во рту сухо и горько. В голове гудит, мысли путаются. С трудом приподнялся на локте. Слева от меня густые кусты боярышника. Чуть поодаль одинокая сучковатая сосна. Из наших окопов я не раз видел эту застывшую на пригорке сосну с обрубленной снарядами вершиной. Стало ясно: я на «ничейной» земле. Но как кончился бой? Где товарищи? Где рота? Откуда мне было знать, что при первых же залпах наших орудий немцы ушли из окопов в блиндажи и там переждали артналет. Не знал я и того, что атака сорвалась, полк отошел на запасные позиции, а гитлеровцы продвинулись на левом фланге. Голова горела. Я ощупал лоб, щеки… На пальцах кровь — скула сильно рассечена. С левой стороны подбородка засел осколок. Осторожно провел пальцем по неровному его краю, тихонько шевельнул. Будто бы неглубоко вошел. Я стиснул зубы, зажмурился, словно от этого могло стать хоть немного легче, и дернул осколок. Казалось, к подбородку прикоснулись раскаленным гвоздем… Невдалеке послышались торопливые шаги. Вот они все ближе и ближе. Я несказанно обрадовался: «Санитары! «Видимо, ищут, кто еще живой. Сейчас и меня подберут». — Братцы, а братцы! — со стоном позвал я. — Где-то тут моя винтовка? Винтовку не забыть бы… Молчат. Не слышат, что ли? Превозмогая боль, я обернулся и обмер. Перехватило дыхание. Сердце запрыгало, хоть рукой его придерживай. Забыв о своих ранах, вскочил на ноги. Да куда там! Меня тут же схватили два немецких солдата. Справа плотный, красномордый. Маленькие, щеточкой, усики под мясистым носом. Слева долговязый, густо заросший светлой щетиной. — Гады! Пустите меня, гады! — кричал я, вырываясь, и еще что-то так, что звенело в ушах. Долговязый больно зажал руку: — Ком, ком, рус Иван! Ком! Второй солдат молчал. Лицо у него было какое-то окаменевшее. Веки странные, безресничные. Взгляд тяжелый, недобрый. Равнодушно, вроде бы даже не сердясь, а выполняя привычную работу, стукнул меня по шее. — Шнеллер, шнеллер, русиш швайн! Мной овладело отчаяние. Я просто задыхался от собственной беспомощности. Наверное, упал бы, не держи меня немцы за руки. Все, что случилось сейчас, казалось невероятным. В своей роте я делал то, что и- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (36) »
Последние комментарии
20 часов 42 минут назад
21 часов 17 минут назад
22 часов 10 минут назад
22 часов 15 минут назад
22 часов 26 минут назад
22 часов 39 минут назад