Чужая. На пороге соблазна [Лана Муар] (fb2) читать онлайн

Лана Муар, Анастасия Тьюдор Чужая. На пороге соблазна

Пролог

— Эй, Амели! — с улыбкой поприветствовал меня Женька, помощник организатора заездов. — Мы тебя сегодня не ждали.

Я заглушила двигатель и вышла из машины. Обвела взглядом стоянку, скрытую от любопытных глаз ветхим ангаром. Удивилась небывалому оживлению толпы стритрейсеров метрах в тридцати от нас с Женькой и спросила, поправив маску, за которой прятала нижнюю половину лица:

— А что происходит?

— К нам зарулил новичок на Субаре. Уже оставил с пустыми карманами несколько наших ребят, а сейчас будет гонять с Маем.

— То есть я пропустила все самое интересное?

Женька пожал плечами и засунул в рот сигарету:

— Раш сказал, что и другие могут участвовать.

— И чего ты тогда торчишь здесь? — удивилась я. Обычно Женька не гонял только в тех заездах, где участвовала я. Мой кошак, чернющий Чарджер, пару раз уже оставил парня без карманных денег, выдаваемых ему родителями.

— Меня не улыбает просрать косарь зелени только из-за желания поставить залетного новичка на место. Пусть Игнатов этим занимается.

— Чего? — удивлённо округлила я глаза. — Ставка — штукарь баксов?

— Йес, — кивнул Женька, довольно скалясь. — Дай угадаю, кошак выходит на охоту?

— Ты ещё спрашиваешь? — Я развернулась к Чарджеру, предвкушая лёгкий выигрыш. Игнатова обогнать не проблема, а новичок… Сомневаюсь, что на стоянку зарулил профи. Скорее, кто-то из наших сдал координаты очередному мажору, посчитавшему, что папин подарочек со спойлером сделает из него нового Шумахера. — Скажи Рашу, чтобы без меня не начинали, — не оборачиваясь, попросила я Женьку.

— Боже, храни Игнатова и Калифорнию! — фальшиво пропел парень и уже через секунду его сдуло в сторону оживлённо гудящей толпы.

Я же села за руль и аккуратно поправила парик. Убедилась, что маска не съехала и надёжно скрывает лицо, делая меня неузнаваемой. Проверила телефон. Из всех уведомлений ответила сухим "Ок" только на сообщение своего парня. Димка радостно вопил в голосовухе, что на родину вернулся его друг, Никита, и сегодня после ужина мы обязаны встретиться с ним.

К стартовой линии я подрулила за минуту до отмашки. Мазнула взглядом по ярко-красному ГТР Игнатова. Лениво повернула голову в сторону порыкивающей Врыксы, такого же угольного цвета, что и мой Додж. И тихо рассмеялась, заметив в глазах водителя Субару сначала удивление, а затем пренебрежение.

Посмотрим, как ты будешь скалиться, когда приедешь последним.

Я кивнула на вопрос маршала о готовности к заезду и вновь посмотрела на новенького.

Красивый. Брюнетистый, с широким разворотом плеч и темными глазами на загорелом лице. Смазливую мордашку портила только кривая ухмылка, словно он уже праздновал победу надо мной и Игнатовым.

Не сегодня, красавчик.

— Три! — во все горло завопил маршал. Я прикрыла глаза и покрепче сжала руль. — Два! Один!

Двигатели взревели, и мой Чарджер рванул вперёд…

Глава 1. Никита

За несколько часов до гонки.

— Никки, оторви свою задницу от постели и выйди на улицу, — потребовал Чад, разбудив меня звонком в половину третьего ночи.

Ни один нормальный человек не смог бы перестроиться на новый часовой пояс по щелчку пальцев, и я не стал исключением. Наручные часы, подаренные мамой перед отлетом, все ещё отщелкивали стрелками время Саннивейла, телефон показывал время московское, а мозг и тело заблудились где-то в промежутке и напрочь отказывались воспринимать светящее в окно солнце. Когда по всем ощущениям должна была быть ночь.

— Чадди, я тебя убью, — простонал я в трубку, стекая с дивана бесформенным желе.

Зевнул до хруста в челюстях, обходя коробки, которые собирался разбирать, чтобы дотянуть до вечера и только потом вырубиться. Спустился на лифте в холл. И не замечая холодящего босые ступни мрамора, повторил угрозу с широкой улыбкой:

— Чадди, я тебя точно убью!

— С днём рождения, малыш! — рассмеялся Чад. — Хелен просила передать тебе поцелуй. Но ты же понимаешь, я бы предпочел отвести тебя в бордель.

— Как ты это провернул? — спросил, подходя к своей Стихе, возле которой крутились двое ребят в спецовках с логотипом компании «Сандерс». Черкнул закорючку в планшете и с благоговейным трепетом нажал на кнопку брелока.

— Твоя малышка приехала в целости и сохранности, Ник, — с нескрываемой гордостью прокомментировал Чад звук снятой сигнализации. — Компания «Сандерс» будет рада, если вы снова выберете нас.

— Чертов обманщик, — рассмеялся я, рассматривая новый обвес и диски. — Возникли проблемы, да? У ребят хреновая логистика?

— Никки, а как бы я смог перегнать твою малышку через океан и оформить все вовремя? — спросил новый муж матери. — Не поверю, если скажешь, что не стал бы без нее скучать. Кстати, не забудь заглянуть в багажник, Никки, и ещё раз с днём рождения тебя.

— Чадди, — протянул я, заглянув в указанное мужчиной место и обнаружив там комплект номеров, бережно упакованную бутылку джина и бейсбольную биту. — При первой же возможности я прилечу и набухаю тебя в хлам.

— Привезешь мне водку и составишь компанию? — рассмеялся Чад, а через мгновение, уже чуть тише, повторил то, что сказал, провожая в аэропорт: — Звони в любое время, Никки.

— Надеюсь, не придется, — улыбнулся я. Взял в руку биту, взмахнул, примеряясь к весу, и поблагодарил мужа матери за заботу.

Перегнав машину на подземный паркинг, я вернулся в квартиру и водрузил подарок Чада на стойку в кухне. Посмеялся над тем, что ломанулся на улицу без обуви, и, оглядев заставленную коробками прихожую, решил хотя бы частично разобрать вещи. Правда, перед тем как начать этот квест, я сфотографировал предстоящее испытание и вышел на балкон. С него запечатлел виднеющийся шпиль университетского корпуса и свободное парковочное место около высотки, где снял квартиру. А затем отправил получившиеся кадры лучшему другу. Без текста, оставляя Димке вариант самому догнать, что пейзаж не вяжется с Саннивейлом.

— Братан! — проорал Димон, стоило мне ответить на звонок. — Братишка! Ты не шутишь?!

— Дымыч, какие в задницу шутки? — рассмеялся я, переключился на видео и с широкой улыбкой показал в объектив бутылку: — Намек ясен? Планы на вечер подкорректируешь?

— Твою мать, Никитос! Дай мне для начала поверить, что ты в городе, — хохотнул Димка и заржал в голос, когда я кивнул:

— Верь быстрее и определяйся сидим у меня или забуримся в клуб?

— Никаких у тебя, — замотал головой Димка. — Если отмечать, то с размахом и в «Амнезии».

— Забились, — согласился я. — В десять устроит?

— Давай в одиннадцать? У меня тут семейный ужин, Лиля как раз освободится… Не против, если я не один приеду?

— Вообще не вопрос, — кивнул и скривился в ответ на вопрос:

— К бате уже ездил?

— Завтра сгоняю. Сегодня у меня джетлаг и попойка с другом, Дымыч.

— Ясно, — протянул он и, видимо, решив не давить на больную мозоль, резко переключился на более приятную тему: — Как вообще дела, Никитос? Американочку с собой не прихватил?

— Прихватил, — улыбнулся я. Глянул на ключи от Стихи и произнес: — Правда, моя малышка будет покруче.

— Мулаточку отхватил или латинку? — тут же заинтересовался Димка.

— Мимо, братишка, — рассмеялся я. — Японка.

— Да ну?! — удивился друг. — Они же фригидные все.

— Не моя, Дымыч. Эту хрен объездишь.

— Темпераментная японка? — усмехнулся Димон и после, кашлянув, посоветовал: — Укладывай тогда ее в кроватку и готовьте печень, а я Лиле наберу.

— Свою готовь, — беззлобно огрызнулся я.

Сбросил звонок и щелкнул кнопкой кофеварки перед тем, как направиться в душ.

Разобрав и разложив вещи по местам, я открыл карту города и наметил на ней несколько локаций, которые подходили под простейший запрос: «Где можно погонять, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания?». После выпитого кофе спать не хотелось, а попавшие в поле зрения ключи от Врыксы буквально орали о том, что до одиннадцати мне нечем заниматься и можно прокатиться.

— А почему бы и да, — произнес я, натягивая джинсы и футболку. Подхватил куртку и быстрым шагом направился к лифту. — Прокатимся и посмотрим, что тут и как.

И первая же точка в навигаторе привела меня в место, похожее на заброшенный терминал Саннивейла. Такая же исчерченная следами покрышек площадка за забором. Ровно такая же цепь с замком на воротах, больше имитирующая свое предназначение, чем выполняющая ее. И до боли знакомая выставка тюнингованных машин за первой же развалюхой склада.

Рев прямотоков, визг покрышек и долбящая басами музыка. Достаточно один раз увидеть похожее, чтобы сразу понять — попал по адресу. И в переплет, если начнёшь гнуть пальцы перед местными, чьи оценивающие взгляды прошлись по моей Стихе и после, став как один подозрительными, прилипли ко мне.

— Привет, народ, — взмахнув ладонью, ни к кому конкретно не обращаясь, я скинул куртку на пассажирское сиденье и пару раз обернулся: — Хер знает, как у вас тут принято, но мне бы перетереть с кем-нибудь из оргов.

— Место занято, — раздалось откуда-то из центра толпы. — Вали.

— Вижу, что не пустое, — в похожей манере огрызнулся я. — Ты тут решаешь или так, понтами разбрасываешься, пока орги не подъехали?

— Борзый, — усмехнулся кто-то. — Раш, а давай мажорчику в хлебало втащим? Посмотрим, как он без зубов будет скалиться.

— Завались, — прогремел парень, которого назвали Рашем. Вышел вперёд и, сунув руки в карманы куртки, сплюнул себе под ноги. — Что хотел?

— Вступительный взнос сколько и кому? — спросил я.

— А с чего ты взял, что тебя здесь ждали? — осклабился парень. Поднял руку, обрывая веселье наблюдающих за шоу, и кивнул в сторону моей машины: — Ничего не стучит?

— Баян, — хмыкнул в ответ на избитую шутейку. — БМВист что ли?

— А ты здесь хоть одну бэху видишь? — поинтересовался Раш и показал мне в сторону вылизанной до зеркального блеска Ауди. — Похожа на задний привод, мажор?

— Стейдж три? — предположил я, заметив кастомные интеркулеры. Перевел взгляд на тормозные диски и покачал головой: — Тормозов хватает?

— На себя намекаешь? — набычился парень. Сделал шаг в мою сторону и неожиданно громко заржал: — Как вы меня затрахали с тормозами! — Подошёл ближе и немногим дружелюбнее спросил: — Хотел перетереть с оргом? Три со мной.

— Что по вступительным? — снова повторил я свой вопрос и пропустил мимо ушей шпильку по поводу пересмотренного «Форсажа».

— Для тебя пятьсот баксов, — расплылся в едкой улыбке парень. Глянул на протянутые ему купюры и выгнул бровь: — Кто место сдал?

— Гугл, — ответил я и сорвался в смех, услышав возмущенный возглас:

— Раш, бля, я этого перца первый раз вижу!

— Гугл-карты, — решил уточнить и показал на экране телефона метки в навигаторе. — Ткнул пальцем и приехал.

— Прошаренный типа? — процедил сквозь зубы Раш.

— Уже гонялся типа, — обозначил я. — Саннивейл, штат Калифорния.

— А чего там не остался, Калифорния? — набычился парень. — Климат не понравился? Или там тебя отодрали так, что свалить пришлось?

— Давай прокатимся и узнаешь, — усмехнулся я. Дернул подбородком в сторону «Ауди» Раша и протянул вопросительно: — Или за тормоза переживаешь?.

В глазах парня на мгновение полыхнула злость, а потом его губы изогнулись и через секунду меня оглушил хохот:

— Ебать, ты борзый, Калифорния! — помотал головой Раш. Хлопнул меня по плечу, забрал деньги и протянул мне ладонь: — Раш.

— Ник, — представился я, отвечая на рукопожатие.

— Ник из Калифорнии, говоришь? — усмехнулся парень, повернулся и представил меня: — Народ, знакомьтесь. Ник Калифорния.

— Заебись, — хмыкнул я. — Хорошо хоть не Гондурас.

Я не ждал, что меня сразу же введут в курс происходящего движняка в городе и добавят в чат. Уличные гонки — практически мафия, куда можно попасть и даже участвовать в покатушках, но больше необходимого минимума никто тебе не скажет. Пока ты не станешь своим. А для местных я таковым не являлся. Да, приехал чел, с которым Раш потрепался и позубоскалил. Да, вроде как внесены вступительные и теперь можно сказать, что являешься частью тусовки. Вот только положение в негласном табеле о рангах болтается на уровне плинтуса. Если не ниже. И, честно говоря, мне было на это плевать.

Найти место — первичная задача. Она решена, можно ставить галочку.

Пообщаться и погонять — снова галочка.

Дернуть на квотере пару проверяльщиков из разряда «по сотке баксов, чисто ради интереса» — сюда же, в список выполненного.

А по венам курсирует адреналин. От того, что в заездах «на интерес» местные прощупывали Стиху и жали в отсечку.

— Эй, Калифорния, — окликнул меня один из помощников Раша и, зевнув, продемонстрировал свёрнутые в трубочку купюры: — Тут один человечек предлагает тебе поднять ставки. Косарь зелени за четыре круга. Ты в деле или как?

— В слепую не поеду, — помотав головой, я обошел Стиху и не поверил своим ушам, когда мне в спину прилетело насмешливое:

— Зассал? Папочке пожалуйся.

— Повтори, — прорычал я, разворачиваясь.

И сжал ладони в кулаки, увидев улыбочку на знакомом лице вышедшего вперёд парня.

— Пожалуйся папочке, — повторил он. Глянул на мои руки и притворно попятился назад, подняв свои: — Ой-ой-ой. Боюсь-боюсь. Мальчик оказался такой обидчивый. — Май обернулся и пояснил удивлённому Рашу: — Это ссыкло натравил на меня своего папашку, когда я увел у него из-под носа телку. А потом свалил за бугор, сушить слёзки и зализывать раны. Да, Никитка? — Короткий взгляд в мою сторону поверх плеча. — Спорим, побежишь обратно, когда узнаешь, как она подо мной стонала?

— Сука! — прохрипел я, срываясь к ржущему парню.

В три шага пролетел разделяющее нас расстояние и замахнулся, чтобы впечатать кулак в лицо угорающего мудака. Но ударить не успел. Со всех сторон на меня навалились, сбивая с ног и заламывая руки за спину, что вызвало новый приступ веселья у Мая.

— Звони папуле, Никитка, и вали обратно, — посоветовал он. Посмотрел на меня сверху вниз, присев рядом на корточки, и добавил ядовитое: — Пожалуйся, что тебя обидели. Если поверят, конечно.

— Обидели?! — выкрикнул я, пытаясь вывернуться. — Тварь, ты меня подставил! — Дернулся в сторону и зашипел, когда меня вдавили мордой в асфальт: — Сука, да отпустите вы! Он подкинул мне наркоту и сдал ментам.

— Серьезно? — искренне удивился Май. — Какие интересные выводы. Раш, ты слышал? Я, оказывается, стукач и барыга, — рассмеялся и, схватив меня за волосы, процедил: — Я в душе не ебу, кто и за что тебя принял. Девочку не поделили, согласен. Но наркота… — Помотав головой и разжав пальцы, он поднялся. — Скажи спасибо, что у меня сегодня хорошее настроение и я не стану с тебя спрашивать за этот пиздеж. Вали отсюда, Никитка. Ещё раз подобное вякнешь, найду и урою.

— Заглохни! — прогремело сверху.

— Раш, ты охуел?

— Я сказал, заглохни, Май, — повторил жёстче тот и кивнул удерживающим меня парням: — Поднимите его.

Когда мне позволили вернуть вертикальное положение, Раш заглянул мне в глаза и спросил:

— Парень, у меня один вопрос. Советую очень хорошо подумать, прежде чем ответить. У тебя есть доказательства?

— Нет, — огрызнулся я. Прижег ненавидящим взглядом Мая, который с закатанными глазами развел руки в стороны, и поинтересовался: — А вас никого не смущает, что этот ублюдок ставит косарь зелени за заезд с новичком?

— Нормальная ставка, — усмехнулся Май. — Не ты один можешь себе позволить такие развлечения.

— Да? — усмехнулся я. — Может, подскажешь, на чем ты так поднялся? Купил тачку, влил в нее бабла. С неба свалилось или в лотерею выиграл? — хмыкнул и помотал головой: — Не поверю. А после того, что видел два года назад, особенно. На чем ты тогда ездил, Май, и на чем сейчас?

— Ты что несёшь? — напрягся парень.

— Факты, которые ты не можешь отрицать, Май. Мы учились с ним на одном потоке, Раш, — произнес я, переводя взгляд на организатора гонок. — Май Игнатов. Специализация «Делопроизводство». Отчислили за неуспеваемость на втором курсе. Пробей его по правам. Почему-то мне кажется, что на эту фамилию найдется одна зарегистрированная «девяточка».

— И что это доказывает? — нервно рассмеялся Игнатов.

— Как минимум, что два года назад ты не мог себе позволить такие развлечения.

Я не был уверен в том, что Раш поверит мне или хотя бы прислушается к моим словам. Скорее, просто вывалил организатору информацию, оставляя ему самому решать, что с ней делать. Проверять, отмахнуться или забить — мне было плевать. И, как оказалось, зря.

— Отпустите, — негромко произнес Раш и протянул раскрытую ладонь Маю: — Бабки.

— Что? — спросил он.

— Ты предложил Калифорнии заезд, Май. Он не отказал и не согласился. Поэтому, бабки.

— Раш, это бред собачий, — попытался съехать Игнатов, но после рявкающего повторения достал из кармана деньги и опустил их в ладонь Рашу.

— Калифорния? — переключился на меня орг.

— Я не гоняю вслепую, Раш. Это бред соглашаться, не зная, на чем гоняет соперник, — процедил я.

— Тридцать пятый ГТР, — ответил Раш и показал в сторону красного купе. — Посмотрел?

— Посмотрел, — кивнул я. Сунул руку в карман за кошельком и, отсчитав тысячу, отдал ставку организатору.

— Ставки приняты, — озвучил он и поинтересовался с улыбкой, больше похожей на хищный оскал: — Калифорния, ты готов ответить за свои слова по поводу подставы?

— Да, — не раздумывая ответил я.

— Май, ты подставлял Калифорнию?

— Я уже сказал, что нет, — усмехнулся Игнатов. — Пиздеж обиженного сосунка.

— Ответишь за слова? — все с тем же оскалом спросил Раш и хмыкнул, увидев утвердительный кивок. Оглядел собравшуюся толпу и сухо потребовал: — Документы на тачки.

— Какого хрена, Раш? — изумился Май.

— Я сказал, документы на тачки. Оба, — рявкнул орг гонок и поднял руку, призывая к тишине загомонившую толпу: — Заглохли все! Вы, — посмотрел на нас с Маем, — охуительно красиво поете, а мне нахрен не усрались проблемы. Поэтому, либо сейчас вы оба валите, и бабки остаются у меня компенсацией за ваш пиздеж. Либо ставите тачки, как подтверждение своих слов. Проигравший уебывает раз и навсегда. Ты все ещё уверен в том, что сказал, Калифорния? — спросил Раш. Удивился протянутой ему СТС-ке на Стиху. И выгнул бровь, переводя взгляд на Игнатова: — Ты стукачок, Май, или зассал?

— Раш, я уже год с вами гоняю, — начал было Май, глянул на меня и прошипел, дёргая молнию на поясной сумке: — Сука, я тебя в асфальт вкатаю, Лукашин.

— Четыре круга. Рейзор, покажи Калифорнии маршрут. Желающие принять участие — бабки в кассу. Остальные, свалили нахрен в сторону.

Наверное, для большинства свидетелей перепалки между мной и Маем, поставленная на кон машина выглядела, как минимум, порывом безрассудства и безысходности. Тот же Рейзор, отойдя подальше от толпы, покрутил пальцем у виска и повторил это действие, когда я на повороте опустился на корточки и провел пальцами по припыленному асфальту.

«Если не дичать, зацепа хватит, чтобы пройти по внутренней траектории. Задницу снесет на выходе».

Наметив взглядом место, куда утащит Стиху, я кивнул своим мыслям и пнул к обочине камушек — попади он под нагруженное колесо, занос перестанет быть контролируемым и уйдет в непредсказуемую болтанку там, где нельзя совершать ни одной ошибки.

«Май гонял год. Я больше»

«Вряд ли он занимался с профессиональным гонщиком. Значит, будет выезжать на своем опыте, который уступает моему».

«Если у него такая же мощность в ГТРе, что сомнительно, Стиха не оторвется на прямых».

«В повороте преимущество за Стихой. У нее идеальная развесовка пятьдесят на пятьдесят по осям, с учетом моего веса».

Следуя за Рейзором, я мысленно отрисовывал траекторию движения, оставив переживания по поводу заезда на потом.

«Смысла дёргаться никакого».

«Здесь по широкой с открытым газом».

«На последнем повороте можно оттормозиться позже».

«Первый круг присматриваюсь к трассе, дальше закапываю».

Кивнув своим мыслям, я сел за руль Стихи и подогнал ее к стартовой линии. Достал из бардачка перчатки, чтобы исключить возможное скольжение обода руля в ладони, и пристегнулся. Бросил быстрый взгляд на приборы и повернулся на рокот выхлопа Чарджера.

«Какого, блядь, хуя?!»— промелькнуло у меня в голове и повторилось вслух, когда увидел, кто сидит за рулём третьей тачки, участвующей в заезде.

Девушка.

Пепельная блондинка с дерзким каре и черной полумаской на лице.

И своим появлением она умудрилась сломать представление об уличных гонках. Дважды.

Девушка и Чарджер — не вяжется.

Чарджер и маневренность — не вяжется в квадрате.

«Идиотка», — усмехнулся я.

Встретился взглядами с блондинкой. И поперхнулся от неприкрытого веселья в ее глазах и ощущения, что все происходящее для нее ни что иное, как развлекалочка с заранее известным результатом. Где моя Врыкса и ГТР Мая — игрушечные малолитражки на понтах, а Додж с компрессором под капотом — болид Формулы-1, а не рыскающее в поворотах чудовище.

— Эй, Калифорния, — крикнул вышедший перед машинами парень. Кивнул в ответ моему жесту о готовности и перевел взгляд на водителя Чарджера: — Амели? — проорал, стараясь хоть немного перекрыть рев V8.

Дальше посмотрел на Мая и поднял руки.

«Прямая, первый поворот по внутренней ближе к стене, чтобы не влететь в бок Доджу».

И сразу после сигнала о старте все пошло через задницу.

Глава 2. Никита

Чарджер блондинки будто задался целью впечатать меня в стену, рыскнув вправо. После, выровнявшись, на секунду отстал. А перед поворотом поравнялся со Стихой и снова начал щемить меня, подрезая настолько нагло, что мне захотелось выораться на блондинку матом и оттормаживаться раньше запланированного. К счастью, не мне одному. ГТР Мая, визжа резиной, едва успел разминуться с бампером черного Доджа, а потом начал метаться из стороны в сторону, ища просвет для обгона. Который блондинка не давала ни ему, ни мне. Белобрысая сучка умудрялась не пропускать вперёд Игнатова и одновременно с этим щемила меня. Буквально наскакивала, вынуждая снижать скорость, и раз за разом все сильнее сужала коридорчик между выщербленным бетоном и бочиной своего американца.

— Научись водить, дура! — проорал я, чудом избежав очередного столкновения.

Вдавил педаль газа в пол, навязывая водятлице Чарджера траекторию безопасного для двух машин прохождения поворота. И тут же оттормозился в пол, заметив вновь приближающуюся бочину.

Бросил взгляд влево и охренел от вида среднего пальца стервы.

Она. Глумилась. Над. Нами.

Вместо того, чтобы подумать о других участниках заезда, вычеркивала из него всех.

Методично.

Цинично.

В наглую.

И, черт побери, после третьего круга эта дрянь все же подловила и отправила меня в составленные в ряд бочки.

— Сука! Да что ж ты за тварь?! — простонал я, роняя лицо на руль.

Включил заднюю передачу и зашипел сквозь стиснутые зубы, призывая всех известных мне богов обрушить на башку белобрысой идиотки все возможные и невозможные кары. Вид осколков разлетевшегося от удара бампера буквально убил меня, а потом вывернул наизнанку скрежетом диска об асфальт.

Даже в пределах мастерской Джоша Стиха двигалась быстрее, чем я вел ее к линии финиша. Правда, увидев пересчитывающую деньги блондинку, меня будто окатило огнем. Клокочущая и неконтролируемая ненависть вышвырнула меня из машины и понесла, ускоряя с каждым шагом, в сторону Чарджера и его владелицы.

— Ты! — прохрипел я, задыхаясь от ярости. — Ты! — повторил, отталкивая не пойми откуда появившихся передо мной людей, которые мешали дотянуться до горла белобрысой сучки.

— Научись водить, — усмехнулась она. Выудила из котлеты купюр одну и звонко рассмеялась: — Купи себе мороженое, бедолага.

— Мороженое?! — проревел я и заморгал, пытаясь избавиться от звона в ушах и вспыхнувших перед глазами звёздочек.

— Свалил, Калифорния! — прогремело сквозь это беснующееся шоу.

И следом в челюсть прилетел ещё один хлесткий удар.

— Рейзор, забери у него ключи от тачки и вышвырните парня нахрен, — скомандовал Раш, оттесняя собой веселящуюся Амели и едко улыбающегося Мая.

— Позвони сам знаешь кому, — ухмыльнулся он.

Дернулся в сторону, уходя с траектории движения моего кулака. А я в ту же секунду задохнулся от нового удара, на этот раз в живот.

— Появишься здесь ещё раз, лично урою, — пообещал мне Раш. — Научись проигрывать, Калифорния. Совет бесплатный.

* * *

Прикончив очередной коктейль, я посмотрел на часы и решил больше не ждать Димона с его девушкой, а переходить на тяжёлую артиллерию. Что там их задержало — плевать. Приедут или нет — плевать. У меня есть поднос с шотами текилы — самый подходящий способ упиться в сопли. А один я это сделаю или в компании — снова плевать. Вообще, на все плевать.

Три шота.

Пять.

Семь.

Но ни вкуса, ни опьянения. Будто мне не текилу принесли, а воду. И эта водичка раз за разом стекала по пищеводу в желудок, не принося с собой ничего. Не растворяла накатившую на меня апатию. Наоборот, выводила ее в какой-то абсолют. Где я накидывался, но не пьянел. На автомате переворачивал опустошенную стопочку вверх дном и сразу же брал следующую. Пил из нее. Ничего не чувствовал. Опускал на поднос. Переворачивал. И тянулся за полной.

— Сорян, Никитос, — прозвучало у меня за спиной. — Отец с какой-то радости решил, что ему сегодня позарез хочется поговорить с Лилей.

— Угу, — кивнул я. Пропустил мимо ушей причину опоздания друга, но почему-то не смог проигнорировать приветствие его девушки.

— Привет, — поздоровалась она и сразу представилась: — Лиля.

Взяла шот и, стукнув его краем по моему, что-то пожелала, улыбаясь. Только я, подняв глаза на Лилю, завис, переваривая смутное ощущение, что сегодня уже слышал этот голос.

«Где?» — подумал, всматриваясь в лицо девушки с пышной копной золотистых волос.

Сморгнул, переводя взгляд на хохотнувшего Димона, и кивнул в ответ на его вопрос:

— Завис что ли, Никитос?

Я снова уставился на Лилю и помотал головой, когда она опустилась на диванчик и повернулась к Димке, взявшему папку меню.

— А Лиля — это Лилия? — спросил я, прикипев взглядом к глазам девушки. Увидел в их глубине мелькнувшие и сменившие другу друга удивление и тревогу, и будто прозрел: — Или Амели?

— А я говорил, что Никитос — гений, малыш, — рассмеялся Димон, не замечая, что его девушка смотрит на меня, как на призрака. — Я до бара. Тебе как обычно взять, Лиль? — спросил и направился в сторону стойки, когда получил в ответ кивок.

Амели бросила быстрый взгляд в сторону Димки, которому посчастливилось на пути к бару перехватить официанта, а затем заглянула мне в глаза и скороговоркой произнесла:

— Ничего не говори Диме про гонки. Понял? — Взяла шот текилы и рассмеялась, когда он исчез из ее руки по мановению волшебной палочки.

— Малыш, не гони, — наигранно осуждающе пробурчал вернувшийся Димон. Опрокинул содержимое стопки в рот и, хлопнув донышком о стол, несколько раз обернулся, кого-то высматривая среди посетителей клуба. — Ник, я не понял, а где твоя японка гуляет? Носик припудривает что ли?

— А нет у меня больше японки, — хмыкнул я и прижег взглядом Амели. — Одна стерва дорожку перебежала, и все.

— Чего? — поперхнулся Димон. Опустился за стол и выдал первое, что пришло в его голову: — Братишка, ты, главное, не парься. Сдалась тебе эта лесбояпонка? Слилась и слава богу.

Правда, узнав какую японку я имел ввиду, каким образом она «ушла» и к кому, философский настрой Димона улетучился в никуда.

— Нахрена ты тачку поставил, идиот? — выкрикнул он в запале.

Дернулся было кому-то звонить, выматерился по поводу отсутствия сети и, бросив телефон на стол, спросил:

— Приметы этой суки запомнил? Очень похоже на то, что эта стерва в связке с Маем работала.

— Ещё как запомнил, — кивнул я, расплываясь в кровожадной улыбке. — Блондинка с каре, черная тканевая маска на пол лица и Чарджер. «Hemi» на компрессоре, кастомная подвеска, антихром и полуслики…

— Охуеть, — взорвался Димон, не обращая внимания на свою белеющую девушку. — Ты тачку запоминал или эту суку?

— Обеих, братишка, запомнил, — ответил я, посмотрел на Лилю-Амели и процедил сквозь зубы: — Очень хорошо запомнил.

— Значит так, — кивнул Димка. — Сейчас мы уже никого не найдем, но завтра ты едешь к бате. Пусть он по своим каналам пробьет, на кого зарегистрирован Чарджер. Я своего попрошу, чтобы он ребят подтянул. Скажу, что тебя Май опять подставил, и популярно объясним этому мудиле, что эта хрень ему с рук не сойдёт. А сучку эту с каре…

— Я найду сам, — осек я разошедшегося не на шутку друга. — У меня к ней свои вопросы.

Меня смущало, что Димка даже не покосился на свою подружку, несмотря на подробное описание тачки Амели. Получается, она не только участие в гонках от него скрывает, но и машину?

— Окей, — согласился Димон, а затем предложил после клуба заехать к нему за ключами от «Супры»: — Братка, это не Стиха, но хоть без колес не останешься.

— Иди ты, — отмахнулся я. — Сам на чем будешь ездить? У тебя как никак девушка, — посмотрел на Лилю и рывком перевел взгляд на Димона.

— Братка, во-первых, Лилю за руль хрен усадишь, — огорошил меня он. — Ну и я один черт «Супру» продавать собирался. Батя мне «Секвойю» за сессию подогнал. Как-то так. — Дима пожал плечами, но увидев мое замешательство, принял его за нежелание лишать друга машины. — Братиш, никаких проблем. Лиль, ну хоть ты ему скажи.

— Да, — кивнула она, едва шевеля губами.

— Боишься водить? — спросил я с издёвкой. — Серьезно?

— Блин, Никитос, лучше не начинай эту тему, — сокрушенно вздохнул Димка. — «Она низкая», «Я ее поцарапаю», «Она мощная очень», «Я ее боюсь».

— «Супра» и «мощная»? В одном предложении? — переспросил я, смотря в карие глаза той, что не так давно ураганила на Чарджере. — Мощная? — повторил и сорвался в истерический хохот, мотая головой. — Ну да. Димон, сорян, но твой поджопник только выглядит, как мощная тачка, а по факту…

— Да пошел ты, Никитос, — обиделся Дымыч. — Меня не прикалывает вся эта тема. Угораешь? Угорай. А я как-нибудь спокойно потошню с потоком.

— Ну да, — никак не унимался я. Поднял глаза на Лилю и спросил: — И на какой машине тебе не страшно?

— Я в марках не очень, — пожала она плечами, доводя меня этой фразой до нового приступа хохота. — Дим, я что-то не то сказала?

— Забей, малыш, и не бери в голову, — отмахнулся он. — Не видишь что ли, у братишки крышку сорвало.

— Ма-а-ать, — протянул я, утирая выступившие слезы. — Ходячий анекдот, блин.

— Воу, Никитос, полегче на поворотах, — вспылил Димон.

— Угу. Уже усвоил, — резко успокоился я и прижег взглядом Лилю-Амели. — Крайне доходчиво объяснили.

Глава 3. Амели

— Ты весь вечер молчала. — Дима приобнял меня за плечи, когда мы разместились на заднем сидении такси. Его дружок остался в клубе, с явным намерением нажраться до состояния нестояния. — Это из-за Никитоса?

— Просто не хотела мешать вам общаться, — с усилием улыбнулась я. Дима прищурился, рассматривая меня с подозрением. — Все в порядке, — поспешила успокоить его, — девочкам не всегда стоит влезать в мужские разговоры.

— Ник обычно повеселее будет, — заступился Дима за своего приятеля. — Просто эта история с машиной… сама понимаешь…

— Да. Не располагает к дружелюбности, — кивнула я, отвернувшись к окну.

Знай я, что за рулем Субару сидел лучший друг моего парня, я бы пропустила заезд. Теперь же… Ох, я не представляла, как разгребать последствия. Несколько раз за вечер ловила на себе взгляд Ника, и ничего хорошего тот мне не сулил.

Я не боялась этого парня. Давно уже научилась тому, как постоять за себя, да и не походил Ник на того, кто из-за проигранной тачки станет распускать руки. А вот то, что он узнал мой секрет и в любой момент мог рассказать Димке про мое участие в гонках, вызывало опасение.

— Останешься у меня? — тихо спросил Дима, опалив ухо горячим дыханием.

— Нет, — покачала головой, — устала дико и… завтра у меня дела с самого утра.

— Ник к тебе завтра заедет, — огорошил новостью меня Дима. Я резко повернулась к нему, стараясь выглядеть спокойной.

— З-зачем?

— Он же восстановился в универе, вы теперь вместе учиться будете, — улыбнулся Дима. — Хочет взглянуть на твои лекции.

— Ты же говорил, что он на юридическом учился.

— Да, но в Америке сменил сферу деятельности, поэтому сейчас перевелся на «Информационную безопасность».

— И когда вы все это обсудили? — хрипло спросила я, вновь отвернувшись к окну.

— Ты как раз отошла поболтать по телефону. Эй, малыш, — толкнул Дима меня плечом, — ты против? Я не думал, что это может стать проблемой. Он просто возьмет несколько тетрадей, Лиль.

О, да. Нужны ему эти тетради, конечно…

Задело ли меня, что о таком договорились за моей спиной? Безусловно. Но я отлично понимала — выбора у меня не было. Ник жаждал пообщаться. Пусть задаст вопросы и выдвинет требования без присутствия Димы.

Когда такси доехало до моего дома, Дима вышел из машины, чтобы проводить меня до подъезда. Я не стала возражать, отвлеклась на поиск ключей в сумке. Вздохнув, он отобрал ее у меня, встряхнул и с первой попытки достал связку.

— Увидимся завтра? — настороженно спросил он меня.

Если выживу после встречи с твоим дружком.

— Конечно, Дим, — улыбнулась я и, поцеловав его на прощание, скрылась в подъезде.

Я позволила себе расслабиться только после того, как закрыла за собой дверь квартиры. В окно на кухне бил свет от фонаря, поэтому я не стала включать потолочное освещение и, бросив сумку на пуф, сразу направилась в душ. Быстро искупалась и натянула пижаму, тщательно стерла с лица остатки косметики. По пути в спальню захватила телефон и, немного поразмыслив, перевела матери весь сегодняшний выигрыш. Ей этого хватит на несколько месяцев, даже с учетом необходимости оплачивать ипотеку, а я что-нибудь придумаю. Придется, конечно, некоторое время не высовываться…

У меня созрел план. Завтра, когда Ник заявится с требованиями все объяснить, продолжу играть роль глупенькой дурочки. Он не знает, что Чарджер принадлежит мне, поэтому есть возможность притвориться, что случившееся на заезде — единичный случай.

Вот такая я дура, взяла у друга погонять и влезла в гонку. Победа — чистое везение. Они с Маем просто недооценили девочку, которая до этого гоняла всего несколько раз.

Никита лишился возможности появляться на стоянке, поэтому проверить правдивость моих оправданий не сможет. А отказ принимать машину от Димы я объясню банальным нежеланием получать такие дорогие подарки…

Старательно игнорируя плохое предчувствие, я заставила себя залезть под одеяло. Утром вся придуманная мною сейчас теория выстроится в нужном порядке. При необходимости я просто подкорректирую некоторые моменты, залатаю дыры и прикрою огрехи бантиками.

Вот только утром времени мне на осмысление плана не дали. Звонок в дверь раздался в тот момент, когда я открыла глаза и рывком села на постели.

Посмотрела ли я в глазок, прежде чем открыть? Да. Увидела ли я там неожиданного гостя? Нет. На лестничной площадке стоял друг моего парня, в светлых джинсах, черной футболке и со следами бессонной ночи на лице. Он прожигал дверь таким взглядом, что я бы не удивилась, если бы в металле образовались две дыры.

Я сделала два глубоких вдоха-выдоха и провернула ключ в замке. Щёлкнула верхней щеколдой. Приоткрыла дверь, не снимая цепочку, и спокойно уточнила:

— За тетрадями?

В моем голосе не было усмешки или сарказма, но Ник оскалился так, словно я над ним издеваюсь:

— Не строй из себя дуру.

Я ступать на дорожку скандала не хотела, поэтому повторила вопрос:

— За тетрадями?

Ник дернулся, шагнул к двери и толкнул ее. Цепочка, бряцнув, натянулась, но напор парня выдержала. Не зря она обошлась мне в целое состояние.

— Открывай, Резкая. Поговорим.

— Фамилию мою узнал? Молодец. Подготовился, — деловито кивнула я. — Послушай… Мне жаль, что ты проиграл. Я не знала, кто за рулём…

— Открывай, — процедил Ник, сжав в кулаке ключи от машины. — И засунь свои извинения в задницу, я пришел не за ними, а за ответами.

Ладно. Пусть будет по-твоему, гаденыш неуравновешенный.

Я бросила взгляд на тумбу возле входа и убедилась, что все предметы на своих местах. Перевела взгляд на Ника, сделала вид, что раздумываю над тем, как поступить, и кивнула:

— Дай мне пару минут.

Захлопнула дверь у него перед носом и вернулась в спальню, переодеваться. Встречать гостя, навязанного мне Димой и обстоятельствами, в шелковой пижамке я не собиралась, поэтому быстро заменила топ и шорты на футболку и спортивные штаны, собрала волосы в высокий хвост и подмигнула отражению в зеркале:

— Ничего он тебе не сделает, Амели. И не таким зубы выбивали.

Тишину квартиры вновь разорвала трель звонка — Никита Батькович терял терпение и изволил гневаться.

Фыркнула, вернулась в коридор и щёлкнула замочком на цепочке. Дверь тут же распахнулась, Ник перешагнул через порог и навис надо мной угрожающей скалой. Он был таким же высоким, как и Димка, но за счёт более широкого разворота плеч казался крупнее… и опаснее. Резкие черты лица не делали его внешность отталкивающей, в какой-то степени даже наоборот, а вот темные глаза, сейчас чуть прищуренные, невольно вызывали какую-то странную оторопь. В них было слишком много… разума? Обладатель подобного взгляда точно не поверит в сказочку про разовые покатушки на одолженной тачке.

Хьюстон, у нас проблемы…

— Доброе утро, — смело посмотрела я на него, чуть запрокинув голову. — Кофе не предлагаю, очень не хочется, чтобы ты задерживался.

— Я бы и не согласился, — дёрнул он уголком губ, выражая свое презрение. — Слишком высок риск отравиться.

— Поразительная смекалка. — Я скрестила руки на груди и приподняла брови в немом требовании сказать уже то, что привело его ко мне. Никита сузил глаза и сделал крошечный шаг, пытаясь оттеснить меня к стене, но я ловко отпрянула в бок, бедром прижавшись к тумбе. — Не стоит, Никита. Будет больно.

По лицу парня на мгновение пробежала тень удивления. Он или не ожидал моего спокойствия, или оказался к нему не готов. Несмотря на то, что он ввалился ко мне в квартиру, я все ещё контролировала ситуацию, занимая позицию сильного. И плевать, что он мужчина, выше и тяжелее меня, и при желании мог бы одним щелчком сбить меня с ног. Во всяком случае, он так думал, а я не спешила его разубеждать, ограничившись лишь небольшим намеком.

— Ладно, — кивнула, когда потеряла терпение ждать, что незваный гость начнет, наконец, говорить. — Тогда давай так. Чего ты от меня хочешь?

Он размял шею, непрерывно вглядываясь мне в глаза. Затем огляделся, безошибочно определил, где находится кухня, и жестом пригласил пройти вперёд. Это в мои планы не входило. Пропускать Ника дальше коридора… Попахивало идиотизмом, а идиоткой я себя все же не считала.

Никита усмехнулся и, пока я прикидывала, как уже закончить этот театр абсурда, прошел на кухню. Сразу раздался щелчок электрического чайника, хлопнули дверцы шкафов, зазвенели кружки. Я в возмущении топнула ногой и распахнула дверь пошире, прожгла взглядом спину невозмутимого нахала и потребовала:

— Или говори, зачем пришел, или проваливай.

— Как можно пить это растворимое дерьмо?

Зашипев, я пересекла кухню и вырвала из рук Ника банку с кофе:

— Это дорогая марка и, между прочим, очень любима Димой. Для него и покупаю! И, помнится, кто-то опасался яда…

Никита хмыкнул и спокойно продолжил свои манипуляции с кружками.

— Наливаю же я. Тебя к посуде и воде не подпускаю, плеваться тоже не позволю, — невозмутимо ответил он.

Потрясающая самоуверенность! Так и чешутся руки сбить с мерзавца спесь. Я дождалась, когда он наполнит кружки кипятком, и с непередаваемым удовольствием произнесла:

— Я не пью кофе. Тем более, с такими людьми, как ты.

Он взял одну из кружек, принюхался, скривился, сделал осторожный глоток, еще сильнее скривился и подытожил:

— Пить можно. Садись, — качнул головой в сторону стула.

— Постою.

Ник пожал плечами и уселся за стол, вытянув вперед длинные ноги, затянутые в светлую джинсу. Смерил меня нечитаемым взглядом, покачал головой и потребовал с мерзкой улыбочкой на губах:

— Рассказывай.

Я вскинула брови и прислонилась спиной к холодильнику. Демонстративно поджала губы, чтобы показать, насколько не желаю ввязываться в этот разговор. Ник, выждав минуту, достал из кармана пачку сигарет, щелкнул бензиновой зажигалкой и с удовольствием затянулся, сразу же выпустив струю дыма в мою сторону.

С вызовом. И с уже успевшей мне надоесть ухмылкой.

Испытывал, гад.

Повернувшись, достала из шкафчика пепельницу и подтолкнула ее к Нику. Керамическое донышко проскользило по гладкой столешнице и с тихим звоном столкнулось с кружкой.

Ник щелкнул ногтем по сигарете, сбивая пепел, покачал головой и вновь затянулся. В повисшей тишине я слышала треск тлеющей бумаги.

— Ладно, — проговорил он, резко став серьезным. — Давай начнем. Почему мой друг не знает, чем занимается его любимая девушка?

— Это не твое дело.

— Так мы с тобой ни к чему не придем.

— Никита, мне правда жаль…

— Мою машину мы обязательно обсудим, не переживай, — махнул рукой он. — Сейчас меня интересует, с кем связался Димка.

— Я повторяю — это не твое дело.

— Сколько стоит твоя тачка? — плотоядно улыбнулся этот… этот… — Кусков шестьдесят зелеными? Это минимум, без учета прокачки, верно? И откуда у обычной студенточки, — обвел он взглядом довольно скромную обстановку моей съемной квартиры, — такие бабки? Я мог бы предположить, что Дима подарил, вернее, его отец, но про машину он не знает… Осталась от предыдущего папика?

Щеки опалило огнем, а ладони сами сжались в кулаки. Оттолкнувшись от холодильника, я уперлась руками в стол и наклонилась вперед, всматриваясь в глаза самоуверенного гаденыша, который почему-то думал, что вправе задавать мне такие вопросы.

— Я не знаю, откуда ты, родимый, вылез, но разговаривать со мной подобным образом не позволю, — отчеканила, не разрывая зрительный контакт. В глазах парня плясали смешинки, ему нравилось, что удалось вывести меня из себя. — Поверь, не будь ты другом моегопарня — вышвырнула бы тебя из квартиры и имени не вспомнила. Тачку ты проиграл по своей глупости, твои терки с Маем меня не касаются, правил заезда я не нарушала, так какие ко мне могут быть претензии? Секреты мои интересны стали? — Я угрожающе улыбнулась и выпрямилась. — Они тебя не касаются, дорогуша. Хочешь рассказать о тачке и гонках Диме? Валяй. Я найду, как объясниться. Но потом сделаю все, лишь бы убрать помеху с дороги. А ты должен помнить — подобное мне удается превосходно.

Мне бы хотелось думать, что этот спич произвел на недоумка впечатление, но… Он даже бровью не повел. Продолжил прожигать меня изучающим взглядом, от которого мороз по коже шел. Чувствовала себя лабораторной мышью, распятой на подносе под занесённым уверенной рукой скальпелем.

Чтобы хоть как-то замаскировать накатившее волнение, вырвала у Ника почти дотлевшую сигарету, затянулась, обжигая пальцы, и бросила окурок в его все ещё полную кружку. Несколько мелких коричневых капель осели на черной футболке. Ник смахнул их, поморщился, глядя на мокрые пятна, и открыл рот, чтобы ответить, но я жестом заставила его замолчать:

— Забирай тетради и выметайся. Я люблю и уважаю Диму, поэтому не стану открыто враждовать с его лучшим другом, но учти — при необходимости и когти выпущу, и зубами поклацаю.

Я вышла в коридор и дернула один из нижних ящиков тумбы, где хранила старые учебники и лекции. Вытащила стопку тетрадей, развернулась и почти сразу же уткнулась в мужскую грудь, обтянутую черной футболкой.

— Какая бы смазливая мордашка у тебя ни была, Димка заинтересуется, почему его подружка скрывает некоторые моменты своей жизни, — холодно проговорил Ник. Сильные пальцы обхватили мое запястье и дёрнули на себя, ещё больше впечатывая мое тельце в гранитную скалу из мышц. — Можешь сколько угодно строить из себя…

Я не стала ждать окончания фразы. Воспользовавшись неведением Ника, разжала пальцы свободной руки, отчего лекции шмякнулись на пол, а через мгновение, дернувшись, дотянулась до черной неприметной коробочки, что лежала на тумбе.

Щелчок.

Хорошо узнаваемый треск.

И полностью готовый к использованию электрошокер оказался в опасной близости от шеи растерянного Ника, который тут же замер, в изумлении уставившись на меня.

— Повторяю последний раз — выметайся.

Глава 4. Никита

— И это ещё один пунктик, который вызовет интерес у Димона. Малыш с шокером? — протянул я и перехватил тонкое запястье. Нажал на болевую точку, вынуждая Амели разжать пальцы, и оскалился: — Вопросов меньше не стало, но мы обязательно обсудим каждый. Когда ты выключишь стерву, крошка.

Я отпустил руку девушки, перешагнул через ворох тетрадей на полу и усилием воли заставил себя выйти на улицу. Черт побери, ещё вчера мне хотелось схватить эту двуличную дрянь за шиворот и вытрясти из нее правду. По поводу гонок, о которых не должен и не знает Димон — охренеть какое доверие и забота. По поводу Мая, с которым общается, а может, и работает в паре девушка друга. Это предположение было озвучено не мной, но оно засело в голове занозой, и я не исключал такой вариант. Увидев, где и как живёт девушка Дымыча, у меня появилось навязчивое ощущение какой-то подставы.

Может ездить на его машине, но не ездит — почему?

Может жить с Димоном, но живёт отдельно — ещё один вопросик в копилку.

Скромная квартирка, но Чарджер — подозрительное сочетание. Ровно такое же, как и внезапное появление ГТРа у Мая. Который вряд ли впахивал на покупку такой машины. А если и впахивал, то далеко не самым законным способом.

— Ту мач, — произнес я.

Сел за руль взятого в каршеринге «Поло» и задушил в себе желание вернуться в квартиру Амели. Пусть подергается и проникнется мыслью, что мое молчание в первую очередь выгодно ей, а не мне. Пусть подумает, к чему может привести и приведет разговор с Дымычем. Может, он и проглотил крючок «внезапной и бескорыстной любви», но схавать и спустить на тормозах общение Лилечки и Мая… Не верю.

Ровно так же я не поверил в удивление Мая, когда приехал в кафешку в центре города, чтобы подписать договор купли-продажи Стихи и передать ему привет от его подружки.

— От кого? — решил уточнить Игнатов, не отрывая взгляда от подписанных документов, и рассмеялся моему уклончивому ответу:

— От той, с кем ты работаешь в паре.

— Дай-ка подумать. Интересно, с кем это я работаю? — задумался Май. Пару секунд старательно изображал мозговую активность и заржал в голос, показав на выложенный мной телефон: — По стопам папочки решил пойти или пересмотрел детективов? — выгнул бровь Игнатов и снова сорвался в хохот: — Ебать, ты лошара, Лукашин. Даже если представить на минуту, что у меня есть напарник, и мы с ним проворачиваем, само собой, грязные делишки, с какой радости ты решил, что я кого-то тебе сдам? Ещё и под запись. — Он посмотрел на меня и посоветовал: — Не лезь в мои дела и не пытайся под меня копать, Никитка.

— Очкуешь, что накопаю? — осклабился я.

— Кажется, один раз ты уже попробовал, Лукашин, а потом свалил в Америку. Думаешь, сейчас что-то изменится? — спросил Май. Сунул ладонь в карман и продемонстрировал мне ключи от моей бывшей машины: — Кстати, спасибо за подгон, Никитка. Пригонишь что-нибудь ещё стоящее, знаешь, к кому обратиться. Порешаем без Раша. Если не зассышь.

— Сука, — дернулся было я, замахиваясь, но сразу же, увидев отведённую в сторону полу толстовки и показавшуюся рукоять ствола за ней, опустился на место.

— А что это ты сдулся, Лукашин? — криво усмехнулся Май. Он не торопился прятать или хотя бы прикрывать оружие. — Как начались серьезные игры, язычок проглотил? Есть, что еще сказать или выговорился?

Подняв взгляд к смеющимся глазам Игнатова, я скрипнул зубами и дёрнул головой, чем развеселил парня.

— Ну, на нет и суда нет. Так ведь твой папашка говорит? Погнал я, Никитка, — хлопнув меня по плечу, как закадычного друга, Май поднялся и негромко добавил: — Держись от меня подальше, Лукашин, если не собираешься провентилировать башку. Ты же не за этим вернулся на родину.

И без того поганое настроение окончательно скатилось в ноль. Дважды за день меня макнули, намекая сидеть на заднице и не отсвечивать. Дважды продемонстрировали, что у намека есть вполне реальная и подтвержденная альтернатива развития событий, если я решу дернуться хоть немного в сторону. Одна идиотка с шокером, второй — со стволом. Сплошной позитив.

Но, черт побери, даже вместе взятые Лиля-Амели и Май не шли ни в какое сравнение с Миланой. Стоило мне увидеть и услышать отцовскую пассию, я засомневался, что смогу вытерпеть обещанный обед и не послать к херам шаткое перемирие между мной и отцом.

С первой секунды моего появления на пороге родительской квартиры меня затрясло от приторно слащавого щебетания Миланы. Эта курица не дала мне спокойно не то, что пожать отцу руку, стянуть кроссовки. Вылизанная и отштукатуренная до тошноты моделька с какой-то радости решила, что ее радостное кудахтанье по поводу знакомства и совместный обед в мгновение погасит наши с батей разногласия и наведёт железобетонные мосты. Между мной и отцом, а следом и с его подстилкой. Которую я надеялся игнорировать и не замечать. Правда, всего парой слов Милана пробесила меня до зубовного скрежета и хлестанула наотмашь обращением:

— Если мои мальчики хотят поболтать с глазу на глаз, я не буду против. У меня как раз ещё остались дела на кухне, — проворковала она.

То постреливая глазками в сторону отца, то расправляя ни разу не делающий ее хозяйкой в чужой квартире фартук. Поверх дизайнерского платья.

— Никит? — спросил меня отец. Он сделал приглашающий жест ладонью в сторону кабинета и явно не испытал восторга, когда меня сорвало с тормозов.

— Ее мальчики? — скривился я, посмотрев на отца. — Она ничего не попутала?

— Никит, я тебя прошу, — произнес папа, опускаясь в кресло. — Милана не хотела тебя задеть или оскорбить. — Он нахмурил брови, когда я достал из кармана пачку сигарет, и с плохо скрываемым раздражением поинтересовался: — Мать знает, что ты начал курить?

— Мне уже давно не четырнадцать, чтобы прятаться по закоулкам и спрашивать разрешения, папа, — ответил я. — Да, мама в курсе. И ей это не нравится, если тебе интересно. Но она понимает, что я уже мальчик взрослый, и с нравоучениями не лезет.

— Хорошо, — внезапно пошел на попятную отец. Толкнул в мою сторону пепельницу, а потом опустил рядом с ней небольшую коробку с бантиком. — С прошедшим днём рождения, Никита. Надеюсь, ты не будешь против того, что я посоветовался на счёт подарка с Милой.

— Какое серьезное заявление, — ухмыльнулся я. — Ты советуешься? С ней? — дёрнул подбородком в сторону открытой двери и хмыкнул: — Я так понимаю, Милочка стала не только советчицей, но и инициатором увольнения Галины Павловны? Чтобы, так сказать, на деле показать свою важность и значимость в жизни? И как она готовит?

— Никита, хватит! — все же взорвался отец, грохнув ладонью по столу. — Хочешь начать наше общение с того, чем мы его закончили? Валяй. Только уясни уже, что Милана не виновата в нашем разводе с Леной. Думаешь что-то изменится, если ты начнёшь ее травить? — спросил и взмахнул рукой в направлении кухни. — Вперёд. Отыграйся на ней за мою ошибку. Ну же, Никита, вперёд, — повторил свое предложение папа и откинулся на спинку кресла, вогнав меня в состояние немого ступора причиной отсутствия кухарки: — У Галины дочь рожает. Никто ее не увольнял, и я бы не позволил. Только тебе проще найти повод и сорваться на Милане, чем выслушать. Делай, что хочешь, Никит. Действительно, уже не маленький. Объяснять тебе прописные истины я не собираюсь. Осточертело.

Качнувшись вперёд, отец взял мою пачку и выбил из нее сигарету. Подкурил, глянул на мое запястье и негромко рассмеялся:

— Да что ж ты будешь делать-то? Ведь договаривались.

— Что? — спросил я, не понимая о чём идёт речь.

Но, как и отец, сорвался в смех, увидев внутри коробки точно такие же часы, что подарила мне мама. С единственным отличием — оттенок ремешка.

— Забавно получилось, — произнес папа. Перевел задумчивый взгляд с одних часов на другие, поднес к губам сигарету и улыбнулся, показав не на свой, а на мамин подарок: — Эти смотрятся лучше. Я куплю тебе что-нибудь другое.

Потянулся к коробке с намерением забрать. И удивлённо хмыкнул, когда я рывком сдвинул ее к себе, прижав ладонью к столу.

Я не знал, зачем мне сдались две пары одинаковых часов. Не смог бы объяснить, что мной двигало, ни отцу, ни себе самому. Может, его взгляд, интонация или что-то другое — не понял. Будто мозг просчитал все возможные варианты развития событий. Выбрал единственный правильный и отправил импульсы по нервам к необходимым здесь и сейчас мышцам.

— Буду чередовать. День мамины, день твои, — произнес я, найдя такое объяснение если и не логичным, то достаточным.

Посмотрел на отца и, кажется, впервые за последние годы увидел в его глазах… благодарность? Она мелькнула всего на мгновение, но отпечаталась у меня на подкорке вопросом: «Папа волновался?!»

Человек, под взглядом которого трещали бетонные стены, а подчинённые, стоило им только услышать звенящий металлом голос в коридоре, начинали носиться как ужаленные, и переживал?

Нет, я не верил в такое. Не допускал даже мысли, но и тут отец умудрился удивить меня.

— Хорошо, — кивнул он. Стряхнул столбик пепла в пепельницу и показал на шкаф с сигарами: — Никит, а может по одной после обеда? — спросил и тут же, будто не до конца отдавая отчёт произнесенному, пожал плечами: — Если хочешь, конечно. Один черт, куришь…

Я кивнул и спросил:

— Что бы ты посоветовал, пап?

Он взмахнул ладонью и потянулся к узлу галстука, ослабляя его:

— Честно говоря, я даже не знаю. Может, «Ойо де Монтеррей»?

* * *

«Мальчики», «Сёмочка», «Никитушка» — до тошноты вымораживающие и противоестественные обращения. Только я их терпел. Заставлял себя не скрежетать зубами слишком громко и что-то отвечать, когда Милана, обращалась ко мне.

Вроде бы никто не просил ее нарушать тишину за столом — в присутствии Миланы ощущение неловкости между мной и отцом зашкалило до физически ощутимого.

Отец и без вопросов своей пассии был прекрасно осведомлен и о моем переводе, и о работе, но Милана словно задалась целью вывести нас на диалог. Вытягивала из нас обоих по слову или предложению и никак не унималась. Разговор, который худо-бедно начался в кабинете, окончательно расклеился, стоило в нем появиться новому участнику. И черт побери, я никак не мог вытравить из себя все сильнее подзуживающее желание бросить приборы на стол и рявкнуть, чтобы Милана заткнулась и дала всем спокойно поесть.

— Мила, будь добра, помолчи немного, — достаточно понятно, что просьба вот-вот прозвучит в другом ключе и тоне, произнес папа. Тронул Милану за руку и внезапно мягко добавил: — У Никиты был тяжёлый перелет, — перевел взгляд на меня и после показал на соусницу: — Добавь побольше.

— Спасибо, папа, — кивнул я с благодарностью.

Полил утку клюквенным соусом и с какими-то невероятным наслаждением выдохнул в такой желанной тишине. Где единственными звуками были лишь редкий звон столкнувшихся невзначай вилки и ножа и еле слышное шуршание салфеток.

Я даже смог расслабиться и почувствовать вкус приготовленного Миланой обеда. До которого, при всем желании, не хотелось докапываться. Утка оказалась вполне съедобной, овощное рагу с фасолью — приятным, а непривычно треугольный ноздреватый хлеб не покупным.

— Милана сама печет. Не часто, — негромко прокомментировал мой вопросительный взгляд отец и, кажется, растерялся от вырвавшегося у меня замечания:

— Зря. Вкусно получается.

Взяв ещё один ломоть хлеба, я краем глаза посмотрел на стушевавшуюся Милану и, к своему удивлению, обнаружил, что она больше ковыряет в тарелке, чем ест. Можно было смело сказать, что за время обеда она в принципе ничего не съела. И это озадачило меня. Даже больше — заинтересовало. Настолько, что несколько раз украдкой смотрел в ее сторону, и лишь заметив подрагивающие пальцы, подумал, как нелегко даётся Милане обед и мое появление.

— Милана, — начал было я и, переглянувшись с изумленным отцом, решил хотя бы попробовать пообщаться. — А вы только хлеб печете?

— Я… пока да, — нервно улыбнулась она, отложив приборы и спрятав ладони под стол. — Галина Павловна несомненно готовит лучше. И это ее работа. Я… — стрельнула глазами в сторону отца, будто спрашивая стоит ли ей продолжать, и окончательно растерялась, когда он взял ее за руку.

— Мила подумала, что Галина захочет помогать дочери после родов. Все же первая внучка, да и дополнительные выходные Гале не помешают, — закончил за Милану папа. — Попробовала и как-то незаметно втянулась. Да, Мил? — спросил, улыбнулся ответному дерганному кивку и взглядом попросил меня перевести тему в другое русло.

Правда, глядя на Милану, я сам растерялся и ляпнул первое пришедшее в голову:

— Пап, а ты можешь пробить одного человечка? — Осознал, какую дичь отмочил, сглотнул и поспешил заверить вмиг ставшего серьезным отца: — Не переживай, это девушка, и я никуда не вляпался. Просто хочу удивить ее при встрече. Такой вот у меня странный способ знакомиться, пап.

— Крайне странный, Никита, — подтвердил он. — Пригласить куда-нибудь не пробовал? Вроде бы ты у меня не Квазимодо.

— Не Квазимодо, но чтобы пригласить и получить гарантированное согласие, надо, как минимум, заинтересовать. Чтобы заинтересовать, мне нужна информация. Дальше я сам справлюсь.

Более бредовое объяснение моей просьбы сложно было придумать, только я прикрылся им, напустив в голос как можно больше беззаботности, и даже глазом не моргнул, когда папа принялся сверлить меня своим взглядом.

— Допустим, — согласился отец, усмешкой демонстрируя, что не поверил ни единому слову. — Имя и фамилия у девушки есть?

— Естественно, пап. Амели Резкая.

Глава 5. Амели

Будильник орал благим матом уже пару минут, а я не могла найти в себе силы, чтобы протянуть руку и отключить его. О том, что после этого еще и встать придется, даже думать не хотелось. В голове — пустота, в теле — слабость. Это обычная реакция моего организма на приступы, вот только приступов не было очень давно. Отвыкла.

Барабанная дробь по батарее заставила сесть и дотянуться-таки до будильника. Нервная соседка снизу частенько реагировала подобным образом на любой, даже самый незначительный шум в моей квартире. Иногда хотелось сорваться и поорать на нее, но я старалась держать себя в руках — переезжать с насиженного и безопасного места из-за конфликта с соседкой мне не хотелось.

Я избавилась от одеяла, сменила влажную от пота пижаму на просторную футболку и, пошатываясь, держась за стеночку, направилась на кухню.

От солнечных лучей, бьющих в окно, возникло непреодолимое желание зажмуриться. Глазные яблоки словно мелким песком запорошило, из глаз полились слезы. Пришлось потратить несколько минут на то, чтобы привыкнуть после полумрака спальни к залитой солнцем кухне, дать себе возможность перевести дыхание и собрать остатки сил.

Щелкнув кнопкой чайника, бросила в большую, на пол-литра, кружку три столовые ложки заварки, в два раза больше сахара и несколько долек лимона. Залила ядреную смесь кипятком и выждала пять минут, чтобы чай заварился. Все это время я старалась лишний раз не шуметь, потому что каждый относительно громкий звук звучал как пожарный колокол — громко и тревожно.

Ублюдство.

Телефон заорал опять ровно в тот момент, когда я рискнула сделать первый глоток бодрящей бурды. Дернувшись, зашипела от того, что обожгла язык. Судя по рингтону, звонил Дима, и мне сейчас совсем не хотелось с ним разговаривать. Но я игнорировала его вчера весь день и вечер, поэтому взять трубку было необходимо.

Правда, удалось сделать это далеко не сразу. Сначала пришлось миновать коридор и откопать смартфон в складках одеяла, куда я его засунула, победив будильник.

— Алло, — проскрипела и поморщилась, когда сорванные связки дали о себе знать.

— Ты заболела? — тут же забеспокоился мой парень. — Я весь день вчера не мог до тебя дозвониться.

— А… Да. Температура поднялась, горло воспалилось, — соврала, не моргнув и глазом.

— Лекарства есть? Я приеду через полчаса, что привезти поесть?

— Дим…

— Может, врача вызвать?

— Дим…

— У отца есть хороший терапевт…

— Дима! — гаркнула я, потеряв надежду донести до него информацию спокойно. Осознала, что слегка переборщила, и уже тише произнесла: — Со мной все в порядке. Лекарства есть, в холодильнике полно еды, приезжать ко мне не нужно. Через пару дней в универ, не хочется, чтобы ты подхватил от меня заразу. Сейчас я лягу спать, а вечером буду чувствовать себя гораздо лучше.

— Уверена? — с сомнением спросил Димка.

— Да, — твердо ответила я. — Не переживай. Я позвоню тебе, хорошо?

— Да. Хорошо. Буду ждать, малыш, — с теплотой в голосе откликнулся он. — Люблю тебя.

— Целую, — просипела я и повесила трубку. И сразу же, отшвырнув телефон, прижала ладони к вискам, потому что внутри черепной коробки будто отбойный молоток включился.

Не помогло. От жуткой боли тут же накатила тошнота и я бросилась к туалету. Откинула крышку унитаза и закашлялась.

Нет, нет, нет!

Я не хочу идти на второй круг! Мне хватило вчерашних полосканий, твою мать!

Перед глазами замелькали разноцветные круги. Я хватала ртом воздух, которого моему организму сначала катастрофически не хватало, а затем его стало слишком много. Голова закружилась, тошнота отступила, но только потому, что все внутренние органы словно сжались, скукожились.

Да. Это оно. Повторный заход на мои личные круги ада.

Дверь за приятелем Димы захлопывается. Я растерянно смотрю на шокер, что валяется у моих ног, а через минуту меня накрывает волной паники.

Несколько мгновений назад я была готова защищаться, выставить мерзавца за дверь или приложить его разрядом тока, а теперь моя смелость испаряется, тело наливается слабостью, цепенеет, из него по крупицам уходят силы.

Колени подгибаются. Приходит озноб, сознание начинает меркнуть. Нет, я не на грани обморока. То, что происходит сейчас со мной, сильно — гораздо, гораздо, гораздо! — хуже потери сознания.

Я тяну руку к двери. На автомате щелкаю замками, цепочкой. Пальцы дрожат, мимолетное облегчение наступает, когда ладони касаются прохладной поверхности дверного полотна. Я упираюсь в нее, наклоняю голову, стараюсь контролировать дыхание, чтобы не допустить гипервентиляцию легких, но с каждой секундой это становится все более невыполнимой задачей.

Спустя несколько десятков вдохов понимаю, что мои щеки мокрые от слез. И вот тут защитную плотину прорывает.

Теперь меня трясет так, что я слышу стук своих зубов. Сползаю вниз, прижавшись лбом к двери. И задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь…

— Крошка… Крошка… Крошка… Крошка…

Слово пульсирует в ушах и окончательно уводит почву из-под моих ног.

Следом приходит смех. Сальный, мерзкий, противный.

Он-то меня и отрезвляет. Я вскидываю голову, слепо уставившись в пустоту. Моргаю. Глаза выжигает соль, очертания предметов расплываются, но я заставляю себя подняться. Шагаю в сторону спальни.

Падаю на кровать.

Вгрызаюсь зубами в подушку и беззвучно кричу. Связки напрягаются, но в комнате стоит гробовая тишина.

Снова кричу.

И снова.

И снова.

Снова…

Спустя час я сдираю с себя кожу под душем. Запястье покраснело и ноет. Спустя еще полчаса меня выворачивает над унитазом.

Организм словно избавляется от яда. Меня бросает в пот, следом — трясет от холода. Перед глазами то сплошная угольная пелена, то яркий свет, ослепляющий до рези, до слез.

А потом все по второму, третьему, четвертому, пятому кругу.

Более-менее прихожу в себя только через несколько часов. И сразу проваливаюсь в беспокойный, наполненный кошмарами сон.

Собраться с мыслями и силами удалось только к вечеру. Ноги тряслись, когда я впервые за много часов приняла вертикальное положение. Отыскала заныканную в тумбочке у кровати пачку сигарет и вышла из квартиры. Поднялась на последний этаж высотки, вышла на крышу. Села на прогретое солнцем покрытие, подкурила и почувствовала облегчение.

Я пережила. Справилась. Опять.

Августовский вечер, окрашенный оттенками заката, довольно прохладный, особенно на такой высоте. Ветер пробрался под ткань толстовки, вызвав дрожь, но я только обрадовалась. Почувствовала себя живой. Живой, твою мать!

Вся эта ерунда с гонкой, проигранной Ником машиной и угрозой моего разоблачения сейчас казалась до ужаса смешной. Мелочи, которые я обязательно решу. Завтра или чуть позже, неважно.

Разговора с Никитой не получилось, но это не значило, что он не состоится чуть позже. Когда друг Димы будет способен вести диалог, а не запугивать меня детскими угрозами.

В кармане толстовки пиликнул смартфон. Я достала его и поморщилась. Мама.

«Только сейчас увидела оповещение банка. Милая, зачем так много?»

Вздохнув, набрала ее номер. Мама взяла трубку после второго гудка и тихо произнесла:

— У тебя все хорошо, Амели?

— Да… Да, все отлично. Просто с работой некоторые трудности, придется сделать перерыв на пару месяцев. Решила дать вам небольшую подушку безопасности. Как… Как дела у Симы?

— Нормально. Сама понимаешь, девятый класс, нужно подготовиться к экзаменам.

— Я хочу приехать на ее день рождения. Можно?

— Милая… — Мама запнулась. — Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему? — спросила я, хоть и не нуждалась в ее ответе. — Мам, мы с ней сестры. Рано или поздно нам придется наладить отношения.

Повисла тишина. Я покачала головой, разглядывая небо. Сейчас у меня не было сил доказывать, как важно донести до сестры то, что я не являюсь предательницей семьи.

— Ладно, проехали. Я позвоню. Люблю тебя, — шепнула, борясь с подступающими слезами, из-за которых начал дрожать голос.

— Буду ждать твоего звонка, Амели.

Короткие гудки. Мама положила трубку.

Глава 6. Никита

Я пробежал взглядом по расписанию занятий и направился к первой обозначенной в списке аудитории. А там с удивлением обнаружил, что большая часть моей группы уже собралась и даже что-то увлеченно обсуждает, столпившись у двери кабинета.

«Типичные ботаники-задроты»? — подумал я, оглядев галдящих одногруппников, среди которых увидел и Лилю-Амели. Только подходить к девушке и обозначать наше знакомство не стал. Мазнул по ней взглядом, встал возле одного из свободных подоконников, сбросив на него рюкзак, и уже в сотый раз принялся прокручивать скудную биографию Резкой.

«Не местная, прописка в соседнем городе, приводов в полицию нет, место проживания неизвестно. Придется тебе обойтись стандартными комплиментами и начинать крутиться самому», — виновато пожал отец плечами, когда я приехал узнать подробности о «незнакомке, покорившей мое сердце».

И черт побери, меня откровенно разозлило, что папа не нарыл что-то существенное. Правда, отсутствие официального компромата никак не умаляло мой настрой докопаться до истины и вывести белую и пушистую овечку на чистую воду. Как минимум, она участвовала в нелегальных гонках. Пусть и скрывая лицо. Этот нюанс лишь подогревал интерес и сильнее дергал нервы очевидным, как дважды два, выводом — законопослушный человек не станет маскироваться просто так. А раз Амели скрывает свое “увлечение” от горячо любимого Дымыча и дважды подтвердила это, значит, скрывать есть что.

Сам того не желая, я посмотрел на стоящую ко мне вполоборота девушку друга и принялся сверлить ее изучающим взглядом.

Светлые волосы, смазливое личико и наличие фигуры — стандартный и достаточный для Димона минимум. За которым он не рассмотрел, а возможно, даже не пытался увидеть содержимое. Повелся на упаковку и сказку — чем-то же Резкая запудрила мозги Дымычу, — и дальше та самая «любовь и уважение». Где Лилечка до дрожи в коленках боится машин днём, а ночью рассекает на заряженном Чарджере по городу.

«Охренеть безобидный грешок, да, Амели?» — оскалился я, наткнувшись на взгляд с напоминанием, кто и кого собирался шарахнуть шокером. — «Давай-давай. Посмотрим, что ты придумаешь в свое оправдание».

Демонстративно не отвел глаза — лишь на мгновение, чтобы мазнуть по груди, — и расплылся в ядовитой улыбке от ее немого обещания всадить в меня при первом удобном случае весь заряд аккумуляторов. Если сейчас же не прекращу пялиться. Это откровенно забавляло радикальностью, ведь на Резкую помимо меня поглядывали как минимум еще двое из ботанов. Украдкой и тщательно скрывая свой интерес от себя самих и окружающих.

Первую пару я пропустил мимо ушей, записав в конспект одну единственную строку — фамилию, имя и отчество преподавателя. Слушать дальнейшие разглагольствования Альберта Марковича на тему важности информационной безопасности и конспектировать очевидное смысла не было. Дедуля заунывным голосом пересказывал вводную часть из составленной им методички, копии которых раздал нам после переклички. Я же буравил пристальным, изучающим взглядом затылок сидящей передо мной Лили-Амели и постукивал кончиком ручки по парте. Негромко, чтобы не привлекать внимания преподавателя. Но достаточно, чтобы капать на нервы Резкой. Которая всем видом демонстрировала обратное, но после звонка первой вылетела из аудитории.

На второй лекции я вновь прошел к парте за Лилей и с нескрываемым злорадством отметил, как передернуло девушку. Практически сразу она пересела поближе к ботаникам, выбрав прикрытое со спины место. Правда, это никак не повлияло на мои планы. Может, немного повысило сложность, как в компьютерной игре. Только я не собирался менять тактику. Даже больше — нацелился расшатать нервы Резкой по максимуму. Встал, взял рюкзак и очень недвусмысленно процедил сквозь зубы прикрывающему тылы «боссу уровня»:

— Пересел. Это мое место. — Глянул на скрипнувшую зубами девушку друга и расплылся в довольной улыбке, увидев освобожденную тощим задротом парту. — Продолжаем разговор, — обозначил, чем намерен заниматься следующие полтора часа. А затем, усевшись за спиной Лили-Амели, добавил язвительное: — Я никуда не тороплюсь, малыш.

Записал в тетради, как зовут преподавателя, и начал отстукивать кончиком ручки. С равными интервалами между ударами. Каждым обещая крайне веселый день, неделю, месяц — столько, сколько потребуется. Чтобы услышать ответы на все интересующие меня вопросы. И судя по тому, что я отчетливо слышал скрежет зубов двуличной блондинки, выбранная мной тактика оказалась намного действеннее, чем разговоры по душам. Зачем разговаривать и что-то вытягивать клещами, если можно молча постукивать по столешнице с наскальной живописью студентов и капать на нервы? Методично. Неизбежно. И продуктивно.

К перерыву Лилю-Амели уже заметно потряхивало. От злости, раздражения или ненависти — плевать. Шесть лекций сегодня, пять завтра и дальше похожая загруженность с одним исключением — пятницей. Где лишь четыре графы расписания красовались номерами аудиторий и названиями предметов.

— Перерыв, малыш, — произнес я с сожалением.

Поднялся из-за стола и вышел в коридор, чтобы Резкая сполна насладилась прелестью тишины и взвесила брошенную угрозу «убрать помеху». Помеху чему? Окучиванию Димона или все-таки мутным делишкам с Маем? Где первый вариант — часть прикрытия или вовсе ширма. При чем очень не хреновая. Девочка с периферии, которую батя Дымыча зовёт на семейный ужин — уже не кислый показатель. Можно смело сказать, что жизнь удалась. Остается лишь строить глазки и ждать, когда случится внезапная и естественно случайная беременность. Дальше Лев Андреевич заставит Дымыча жениться и пристроит куда-нибудь для галочки. Начнет двигать по служебной лестнице — с его прокурорским связями это проще простого. И Димон даже не подумает взбрыкнуть или сказать хоть слово поперек. Как с обучением на юридическом.

«Папа хочет, чтобы я пошел на юрфак», «Папа хочет продолжить династию», «Папа нашел мне репетитора»… И ни слова поперек, ни попытки заикнуться или отстоять свою мечту стать историком. Зачем пытаться чего-то добиться самому, если любая прихоть достанется и так? Не выпендриваешься и плывешь по воле отца — получаешь подарки. Поступление — поездка в Альпы, первая закрытая сессия — машина. Мотивация не бросать и продолжать плыть по течению. И Дымыч поплыл, что и взбесило меня до зубовного скрежета, и поразило. Стоило моему отцу передавить со своим «Я знаю, что будет лучше для тебя!», и я сбежал, а Димка нашел плюс в кромешной заднице рухнувшей мечты и придумал себе новую. Где он — успешный юрист. Идеальный вариант парня, чтобы любить, уважать и купить «любимый Димой кофе».

«Тачки, квартира, поездки по курортам и предсказуемость их появления. Вот что ты любишь, Лилечка»? — подумал я, возвращаясь в аудиторию. Подошёл к своей парте и хмыкнул появившемуся соседу. Решившему с места в карьер вписаться за Резкую.

— Ты бы подумал, кому капаешь на мозги, новенький, — оскалился парень, смотря на меня с вызовом. — Огребешь проблем, как пить дать.

Кивнул в сторону хлопнувшей себя по лбу Лили-Амели и завис, когда я сгреб свои вещи и пересел. Туда, куда по намеку защитника лучше было не садиться.

— Хитрый ход, малыш, — усмехнулся я, игнорируя донельзя взбешённый взгляд Резкой. Раскрыл тетрадь и с садизмом принялся постукивать ручкой по столешнице. — Правда, мы ещё не закончили.

Оставшуюся часть пары, как и третью целиком, я старательно накручивал Лилю-Амели стуком ручки и своим присутствием. То, что она дождалась звонка и зашла в аудиторию вместе с преподавателем, то, что попросила уступить ей место на первом ряду и села максимально далеко от меня, никак не повлияло на мои планы. Я в наглую поднялся, проигнорировав удивлённый взгляд и вопрос преподавателя. В наглую процедил очередному «боссу уровня», чье место он занял. И с ядовитой улыбкой опустился рядом с попытавшейся сбежать от меня Амели.

— А вот и я, малыш. Соскучилась? — спросил, выложив перед собой тетрадь и ручку.

— Безумно, — огрызнулась Резкая и заскрежетала зубами, стоило мне начать отстукивать очередные сорок пять минут ее персональной пытки.

* * *

С одной стороны мне было жалко смотреть на Димона. С другой… Я ликовал. Резкую буквально трясло и колотило от злости, когда мы вышли из аудитории. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как ее передернуло от негромкого приветствия Дымыча:

— Привет, малыш, — произнес он, подходя к нам с широкой улыбкой. — Как насчет того, чтобы пообедать втроем? Никитос, ты с нами?

— Почему бы и нет, — согласился я и перевел взгляд с Димона на готовую взорваться здесь и сейчас Лилю-Амели. — Если не помешаю ворковать вам с малышом. — Я пожал плечами и чуть не сорвался в истерический хохот от неконтролируемой гримасы раздражения на лице девушки.

Правда, там, где меня распирало от веселья, Димка включил режим заботливого парня. Притянув Лилю к себе, он коснулся губами ее лба. Нахмурился и вновь повторил проверку температуры, которая если бы и была, точно не могла стать причиной взбешенного состояния.

— Малыш, ты совсем неважно выглядишь. Что-то случилось? — поинтересовался Димон и тут же предложил: — Давай я позвоню отцу, и мы съездим к врачу?

— Не надо, — практически прорычала Лиля, незаметно для него наградив меня ненавидящим взглядом. — Просто не выспалась.

— Малыш, — попытался настоять на свое Дымыч и охренел, когда Резкая оправдала свою фамилию на сто процентов:

— Дима, я сама решу, когда и к кому ехать! Хватит меня тащить к врачам по пустякам! Не надо делать из меня немощную, когда я… — Амели осеклась на полуслове, и выдохнула: — Давай уже просто пообедаем, Дим? — Посмотрела на меня и с усилием изобразила улыбку: — Никита, ты с нами?

— Если не помешаю, — повторил я, а потом хлопнул Димона по плечу с железобетонным обещанием: — Не парься, я присмотрю за твоей малышкой.

— За собой присмотри, — едва слышно прорычала Амели и нервно рассмеялась, услышав вопрос своего парня:

— Лиль, а вы уже решили куда сегодня идете с группой?

* * *

Я бы приперся в самый занюханный клуб или зажопье города, чтобы одним своим присутствием перекрыть Резкой кислород. Как бы она не юлила, как бы не открещивалась от детской традиции отмечать группой начало учебы — «Никите же не интересно и у него, наверное, свои планы», — я один черт узнал, куда поедет группа.

Нет, не от Амели — стерва все же съехала с темы, разыграв приступ мигрени. Нет, не у Клима — защитника Резкой. Мне хватило его совета, чтобы догадаться, что помощи от борзого парня ждать не стоит. Вместо того, чтобы давить на Лилю в столовой или напрашиваться у советчика не лезть, я решил постоять на переменах рядом с ботаниками-задротами. Послушал о чем они говорят. Отфильтровал из разговоров про софт и железо повторяющееся через раз название «No Scope» и время.

А затем приехал в компьютерный клуб. С опозданием на два часа. Когда меня гарантированно никто не ждал. И черт побери, это опоздание однозначно стоило того, чтобы увидеть, как перекосило лицо Лили-Амели.

— Привет, малыш, — поприветствовал я ее, скинув куртку на заваленный вещами диванчик. Окинул взглядом вмиг взбесившуюся девушку и поинтересовался: — Как твоя головушка? Неужели отпустило?

— Представь себе, — огрызнулась она. — У Льва Андреевича шикарный врач. Сразу же определил, кто источник всех моих проблем.

— Даже не спорю, — согласился и ядовито улыбнулся, показав на топик с тонкими бретельками, под которым отчетливо угадывалось отсутствие лифчика, а над ним поблескивали мелкие капельки пота: — Лечебную повязочку тоже он посоветовал? Или эта часть жизни попадает в категорию, о которой Диману знать не обязательно?

Спросил и рассмеялся, когда Резкая выудила из вороха вещей ветровку и натянула ее на себя, задрапировавшись по самый подбородок. Правда, через мгновение она рванула собачку на молнии вниз и напомнила:

— Тебя сюда никто не приглашал, — стрельнула взглядом мне за спину и с каким-то шедевральным наслаждением выплюнула вопрос: — Дверь сам найдешь?

— Угу, — кивнул я. — Когда посчитаю нужным.

Огляделся по сторонам и хмыкнул, заметив дорвавшихся до алкоголя и умудрившихся накидаться в стельку ботаников. Остальные одногруппники резались в игры и никакого интереса к происходящему рядом с ними не проявляли. Даже защитник Клим и тот увлеченно крошил монстров, размахивая имитацией светового меча.

— Думаю, я задержусь и провожу тебя до дома, — «порадовал» охреневшую от моей наглости стерву и пожал плечами: — Извини, малыш, я пообещал другу, что пригляжу за тобой.

— За собой приглядывай! — взорвалась Резкая. В два шага преодолела разделяющее нас расстояние и пихнула меня в грудь ладонями: — Вали нахрен.

— Или что? Шарахнешь меня шокером? Позовешь охрану? Позвонишь своему любимому и уважаемому Диме и скажешь, что я к тебе пристаю? — рассмеялся я. Без особых усилий встал вплотную к Лиле-Амели и процедил сквозь зубы: — Звони, малыш. Я с удовольствием послушаю, что и как ты будешь ему петь. А потом с не меньшим удовольствием послушаю занимательную историю про Чарджер и страх садиться за руль охренеть какой мощной Супры. — Я оскалился и поинтересовался, смотря в полыхающие злостью глаза: — Сколько кобылок ты добавила, поставив компрессор, Лилечка? Наверное, кто-то подсказал, что так можно задушить движок и сделать из Доджа улитку-малолитражку, а ты, наивная и пугливая, поверила, да? — Выгнув бровь, стер последние сантиметры между нами: — Звони, Резкая, — с улыбкой произнес я и шагнул вперёд, вынуждая девушку отступить назад. — Ну же, Амели. Всего один звонок, и возможно твоя проблема исчезнет. Могу и сам позвонить, Лилечка, — предложил, извлекая мобильный из кармана джинс. Показал его и осклабился: — Как видишь, у Никиты действительно есть планы на вечер. И ему пиздец как интересно узнать, почему белая и пушистая Лилечка стала паниковать и дёргаться, когда Никита узнал в ней Амели.

К концу своего монолога я оттеснил и практически впечатал Резкую спиной в какую-то дверь. Глянул на две неоновые буквы «VR» на ней и не нашел лучшего места поговорить с глазу на глаз, как внутри оборудованной для виртуальной реальности комнате. Я втолкнул в нее девушку, улыбаясь исчезнувшим звукам стрельбы шутеров, в которые рубились одногруппники, и дернул подбородком в сторону стойки с несколькими комплектами очков и стиков:

— Какое совпадение, Амели. Или все же Лиля? — спросил, подталкивая все сильнее нервничаюшую блондинку к стойке. Взял две пары очков и предложил: — Давай поиграем и выясним, где ты настоящая, а где реальная?

— Я уже говорила, что мне жаль…

— А я сказал, что хочу получить ответы, — оборвав уже слышанное, я запустил приставку и хищно оскалился, увидев среди игр на мониторе симулятор бокса: — Давай, малыш. Ты же хотела меня шарахнуть шокером. А тут такой шанс отметелить свою проблему.

Я вложил стики в подрагивающие ладони Амели и отошел со своей парой в обложенный матами квадрат.

В Саннивейле я пару раз ходил в похожий развлекательный центр. Поэтому без особого труда надел и отрегулировал очки. Затем покрутил головой, осматриваясь, и хмыкнул возникшему рядом мультяшному качку с гипертрофированными руками и пепельно-белым ирокезом на башке — аватар своего боксера Резкая выбрала намного быстрее меня.

— Даже тут не изменяешь себе, — усмехнулся я.

Пару раз взмахнул руками с зажатыми стиками, пролистывая варианты внешностей, и зашипел, получив смачный и реальный удар в челюсть. За которым сразу же прилетел и второй.

— Я тебе сказала, что мне жаль?! — выкрикнула Амели, впечатав неожиданно крепкий кулачок мне в скулу, от чего с моей головы слетели очки виртуальной реальности. — Сказала, что не поехала бы, если бы знала, что за рулём сидишь ты?! Что ещё тебе от меня надо?!

Замахнулась, намереваясь повторить удар, и зашипела разъяренной кошкой, когда я отбросил стики и, перехватив ее руку за запястье, рванул на себя:

— Ты влезла в мою гонку, стерва! — рявкнул и чудом увернулся от новой попытки Резкой проехаться мне по роже. — Жаль тебе?! А что именно тебе жаль? — спросил, в мгновения забывая, что передо мной стоит девушка. Я встряхнул ее, как котенка, и тут же, получив по касательной коленом в пах, закрутил в бараний рог и прорычал: — Не рыпайся, малыш!

Я попытался подбить ноги Резкой и уронить ее на маты. Только оказался на них вместе с ней. И на ней. Глянул в полыхающие злостью глаза.

Перевел взгляд на губы и сползшую с плеча бретельку топа.

А затем ядовито улыбнулся в ответ на сыплющиеся угрозы и впился в губы Амели, затыкая ей рот и навязывая поцелуй.

Глава 7. Амели

— Мелька-карамелька, чего новенький от тебя хочет? — Клим с улыбкой толкнул меня кулаком в плечо, но взгляд его оставался серьезным. На мгновение мелькнула мысль пожаловаться приятелю на мерзавца, вознамеревшегося испортить мне жизнь, но я почти сразу подавила этот порыв.

— Забей, — отмахнулась, зеркаля его улыбку.

— Да не могу. Ты все занятия хмурая сидела. А могла бы убивать взглядом — уже ехала бы под конвоем в ближайшее СИЗО.

— В СИЗО так быстро не сажают.

— Малая, не беси, — качнул головой Клим. — Рассказывай.

— Ничего серьезного, правда. Никита — лучший друг Димки. И мы просто не нашли общий язык.

— Хм. Он не похож на гея.

Я в этот самый момент как раз делала глоток из запотевшего бокала с коктейлем и поперхнулась от такого заявления. В компьютерном клубе, где мы отмечали старт семестра, как всегда было полно людей. Одногруппники разбрелись по интерактивам, и мы с Климом за столиком у небольшого бара сидели вдвоем.

— Это еще что за выводы? — посмотрела я на Клима с недоумением.

— Ну, а из-за чего еще вы могли с ним посраться, если не из-за его ревности к Димасику?

— Прекрати. Сто раз просила не называть так моего парня, — поморщилась я и щелкнула ногтем по коктейльной трубочке.

— Ты знаешь мое мнение о ваших отношениях, — пожал плечами Клим. — Но могу повторить. Освежить твою память, так сказать.

— Спасибо, не стоит. — Я вздохнула, уставившись в бокал. Мне нравилось общаться с Климом, но иногда он был редкой задницей. Мы удивительным образом сошлись во мнении касательно всего, кроме моих отношений с Димой.

Возможно, вина за это лежалана мне. Я слишком многое рассказала одногруппнику на одной из вечеринок. Видимо, устала от собственных секретов, захотелось излить душу хоть кому-то.

И столкнулась с закономерным вопросом: почему скрываю от своего парня столько всего, а почти незнакомому человеку выложила тайны, не моргнув глазом?

На это у меня не было ответа. Дима мне нравился. Он стал первым, кого я подпустила настолько близко. Но почему-то только на физическом уровне. Мысли, чувства, комплексы и травмы остались заперты за семью замками, ровно до того момента, пока я не познакомилась с Климом.

Наверное, такое разделение приносило мне облегчение. За физическим контактом я шла к Диме. Принимала его поцелуи, объятия. Чувствовала, что в моем израненном теле ещё теплилась жизнь. Позволяла в некоторых моментах заботиться о себе, но слишком близко не подпускала. Дима не возражал, и это было его главное преимущество перед остальными. Он не спрашивал, почему за год отношений у нас ни разу не было секса. Не спрашивал, из-за чего я в редкие моменты наших совместных ночёвок просыпалась посреди ночи со слезами на глазах и диким ознобом. Не спрашивал о прошлом и не пытался залезть туда, где под горой пепла прятались причины моего странного поведения.

Клим же… Этот человек был нужен мне для общения. Чаще всего мы ограничивались обычной болтовней обо всем и ни о чем одновременно. Иногда он делал попытки покопаться в моих мозгах, но отступал, встретив сопротивление.

Я позволяла этому парню многое. Шутки на грани фола. Подколки и подначивания, звонки посреди ночи и глупые мемы в нашей переписке. Иногда мелькала мысль, не хотел ли он таким количеством общения вытеснить из моей жизни Диму и занять его место. Пока не осознала одну простую вещь.

Я действительно позволяла Климу многое.

Но не физический контакт.

На моей памяти был лишь один раз, когда Клим приобнял меня за плечи, после чего ему пришлось потратить полчаса, чтобы успокоить мою истерику. С того дня максимум, что он позволял себе — дотрагивался на пару секунд, чтобы привлечь мое внимание.

После этого я окончательно убедилась, что этот парень не имеет никаких романтических планов на мой счет, и доверие к нему разрослось до вселенских масштабов.

— Если хочешь, я вмешаюсь, — не вытерпел моего молчания Клим. — Скажу этому камикадзе держаться от тебя подальше.

— Нет. Сама справлюсь. — Я сделал очередной глоток и облизнула губы. — Рано или поздно он от меня отстанет.

— Амели, знаешь почему я считаю твою любовь с Димасей тухлой и не имеющей никакого будущего? — огорошил меня неожиданным вопросом друг. Я закатила глаза:

— Опять Дима. Не дает он тебе покоя, да? Начинаю подозревать, что это ты заинтересован в моем парне.

Клим фыркнул, бросая на стол пачку со стиками и glo. Вставил один стик в устройство, нажал на кнопку и стал следить за мигающим индикатором.

— Хорошо, — сдалась я, — и почему же?

— Что самое эротичное мужчина может сделать с женщиной? — спросил он, делая первую затяжку и выпуская тугую струю дыма. Бармен с осуждением посмотрел в нашу сторону, но промолчал, устройства для нагревания табака в этом заведении не были запрещены, в отличие от обычных сигарет.

— Удиви, — хмыкнула я.

— А ты сделай хотя бы парочку предположений.

— Не знаю. Поцеловать? — Клим мотнул головой. — Какой-то особенный способ ласк? — Снова отрицательная реакция. — Довести до оргазма?

— Пф, — поперхнулся дымом парень, а я вскинула брови, наблюдая, как он смеется над моими предположениями. — Нет. Даже близко не то. Самое эротичное, что мужчина может сделать с женщиной — медленно, со вкусом и полным пониманием происходящего снять с нее ответственность.

— Бож-же, — раздраженно закатила я глаза. — Я поняла. Тебе не дает покоя не моя связь с Димой, а то, что я не сижу у него на шее?

— Мелька, есть проблемы, которые женщина не должна решать самостоятельно. Например, когда речь заходит о навязчивом внимании утырка, желающего самоутвердиться за счет хрупкой девушки.

— Это я-то хрупкая? — изумилась такой характеристике я, и мы оба засмеялись.

— Ладно, ты пока обдумай мои слова, а я пойду разомнусь, — повел плечами Клим. Встав, он стянул с себя ветровку, продемонстрировав мне подкаченный торс, обтянутый футболкой, и двинулся в сторону автоматов.

Несколько минут я наблюдала за тем, что происходит на экране выбранного приятелем симулятора, потягивая коктейль, а потом бросила мимолетный взгляд в сторону распахнувшейся входной двери и поперхнулась.

На пороге клуба стоял человек, который грозился дополнить собой коллекцию моих кошмаров. При виде меня Никита заулыбался, — если этот оскал можно было назвать улыбкой, — дернул бегунок на своей кофте и, на ходу снимая ее, приблизился к моему столику, огорошив ехидным:

— Привет, малыш.

Кажется, в этот момент я лишилась последних остатков зубной эмали.

Я обещала себе не ввязываться в споры с этим человеком. Честно собиралась отказаться выслушивать поток очередных неудобных для меня вопросов. Молилась, чтобы Клим сдернул очки и вмешался. И даже всерьез присмотрелась к мысли, чтобы набрать Диму и пожаловаться на его друга, окончательно наплевавшего на границы и элементарные правила вежливости.

Но пока я пребывала в замешательстве и решала, как же поступить и избавиться наконец от Никиты, этот козел втолкнул меня в VIP-ку и, захлопнув дверь, отрезал все пути к отступлению, в который раз нависнув надо мной горой мышц. Жаль, не подключенных к мозговому центру.

— Какое совпадение, Амели. Или все же Лиля? Давай поиграем и выясним, где ты настоящая, а где реальная?

Он всучил мне очки с парой стиков, запустив на приставке симулятор бокса.

— Я уже говорила, что мне жаль… — попыталась я в очередной раз достучаться до содержимого его черепной коробки, но он грубо оборвал меня:

— А я сказал, что хочу получить ответы. — Хищный оскал на его лице заставил меня сглотнуть и сделать шаг назад. — Давай, малыш. Ты же хотела шарахнуть меня шокером. А тут такой шанс отметелить свою проблему.

Он занял место на матах и нацепил очки, выбирая аватар боксера. А меня накрыло. Задыхаясь от ярости, злости, кипучей ненависти, из-за которой саднило в груди, я налетела на него, с размаха заряжая ему в челюсть. Приемы самообороны пригодились. Кулак сжался сам собой, удар получился отменный. Как и второй, а за ним и третий, сопровождаемый моим воплем:

— Я тебе сказала, что мне жаль?! Сказала, что не поехала бы, если бы знала, что за рулем сидишь ты?! Что еще тебе от меня надо?!

Я напала неожиданно и застала Ника врасплох, но он подозрительно быстро очухался и увернулся от очередного удара, перехватив мою занесенную для удара руку за запястье. Сознание не успело зафиксировать этот контакт, а меня уже скрутили, лишив возможности снова атаковать. Извернувшись, я мазнула коленом по нижней части тела ублюдка, так и не дотянувшись до самой уязвимой точки мужского организма.

Ник что-то шипел мне в ответ, его горячее дыхание обжигало мне скулу, а я постепенно скатывалась в истерику, потому что была не в силах противостоять.

Паника. Чувство полного, оглушающего неизбежностью бессилия. И падение, которое выбило из меня дух. Сначала из-за того, с какой силой моя спина столкнулась с жестким матом, а затем из-за тяжелого мужского тела, навалившегося сверху.

Кажется, я продолжала что-то говорить. Ругалась, угрожала, насылала на ублюдка все известные мне кары небесные. Никита, почему-то не спешащий вернуть нам обоим вертикальное положение, мазал взглядом по моему лицу и пресекал любые попытки выбраться из-под его тела.

— Сейчас же отпу… — окончание фразы я промычала уже ему в губы.

Шок.

Оцепенение.

Жар, затопивший все тело, и озноб, явившийся следом.

Это не было поцелуем в обычном понимании. Никита просто прижался своими губами к моим, но от этого легче мне не стало. Чужой запах, чужие прикосновения… Я стала задыхаться и вынужденно распахнула губы в попытке сделать глоток воздуха. Никита дернулся от неожиданности и расценил мой поступок, как капитуляцию. Замешкался, продолжая смотреть мне в глаза. А я клацнула зубами и сомкнула их на его нижней губе.

— Сука! — прошипел он, отстраняясь и приподнимаясь на руках. Его челка упала на лоб, в темных глазах мелькнула злость. — Что ты творишь?

Я набрала в легкие побольше воздуха… и завизжала. Понимая, что самостоятельно из западни мне не выбраться, я приняла единственное правильное решение — позвать на помощь.

Где-то позади нас распахнулась дверь. И я чуть не разрыдалась от облегчения, когда раздался разъяренный голос Клима:

— Какого хера тут происходит?!

Глава 8. Никита

Я не успел понять, откуда и когда в комнате появился Клим. Почему моя голова звенит, как наковальня после удара молотом, и перед глазами мельтешат искры с привкусом стали. Усиливающимся и парализующим, но не так, как меня парализовало от визга Резкой.

От него, обреченного и срывающегося в истерику, меня заступорило и лишило возможности осознавать происходящее. Будто тело сковало, а душу выхлестнуло за его пределы. Туда, где нет ничего, кроме панического ужаса и оцепенения. Из которого меня выдернуло мощным ударом в челюсть и хрипяще злым обещанием:

— Разговор не закончен, идиот.

Сморгнув пару раз, я провел ладонью по губам и тряхнул головой, увидев на пальцах следы крови. Поднял взгляд на трясущуюся Лилю и ее мертвенно бледное лицо. После опустил глаза на руки Клима, коснувшиеся и тут же отскочившие от спины Резкой.

— Клим? — окликнул я парня и завис, отказываясь соглашаться с тем, что он увидел и как это расценил, и тут же пытаясь подобрать слова, которыми смогу все объяснить: — Это… Это не…

— Пошел ты! — оборвал меня Клим.

Он прижал ладони к затрясшимся сильнее плечам Резкой, то ли пытаясь ее обнять и успокоить, то ли подтолкнуть к двери. Правда, его прикосновение продлилось не дольше чем первое. Парень одернул руки и вновь повторил свое прикосновение, продлившееся ровно столько же. Будто он обжигался о ее кожу или не мог решить, что ему сейчас стоит сделать — отмудохать меня или избавить Резкую от моего присутствия.

— Мелька, я рядом, — произнес Клим негромко и мягко. А затем, глянув на меня, прорычал: — Держись от нее подальше, мудак!

* * *

Раньше, чем я зашёл домой, моя голова превратилась в трансформаторную будку.

В такси меня накрыло вопросом, на который у меня не нашлось ответа, а дальше понеслось по нарастающей. Снежным комом. Лавиной. Ебучим цунами. Где смешалось все и сразу. Ломая причинно-следственные связи и перемешивая события, но оставляя в эпицентре этого хаоса неизменное и повторяющееся: «Зачем я поцеловал Резкую?»

Странная оторопь и оборвавшийся жадный вдох утопающей. Озноб и визг. Укус и хлесткие удары.

Схватившись за голову, я шипел от того, что вопросы не исчезают и множатся, множатся, множатся. А ответа нет ни на один.

Нахрена я ее поцеловал?! На кой черт я ее поцеловал?!

Глядя на валяющийся на диване мобильный, я прокручивал события вечера. Возвращался к моменту своего появления в компьютерном клубе и снова проигрывал это кино. По кадру, по фразе, по эмоции. Но как и при первом «просмотре», я зависал на моменте поцелуя. Все предшествующее ему хоть как-то, но все же поддавалось объяснению. Я мог объяснить себе, что было до. Что мной двигало. Почему сказал именно те слова, а не другие. Зачем предложил схлестнуться на виртуальном ринге и выбрал бокс. Мог объяснить все, но не поцелуй.

Он скальпелем рассек что-то внутри моей головы и принялся вырезать вопросы там, где на них не было и не могло быть ответов.

Близость проклинающих меня и все, что со мной связано, губ. Пропитанные ядом и отвращением слова. Только я их не слышал. Догадывался о том, что срывается с губ Резкой, но не слышал ни единого ее слова. Потому что не собирался слушать и не видел в этом смысла.

Она. Двуличная. Стерва. Точка.

Она. Угробила. Врыксу. Точка.

Она. Врёт. Димону. Восклицательный знак.

А дальше цунами закрутилось в обратную сторону, где все смешалось и внезапно сложилось в знакомую, но до омерзения понятную картинку. Пристроиться к богатому парню, разжалобив его подкупающими и идиотскими «боюсь» и «страшно». Прикинуться белой и пушистой овечкой, скрывая истину пираньи. А дальше уже виденное на примере отца и его пассий.

Нет, Лилечка-Амели, ты нихрена не овечка. Овечки не отправляют тачки соперников в стену и не ищут запасной аэродром в виде Клима. Так поступают пираньи. И только пираньи могут разыграть «о боже, у меня приступ паники», чтобы их не раскрыли, и при случае показать дрожащим пальчиком на обидчика и после на свидетеля. Ведь так Димон гарантированно поверит в то, что я полез к «любящей и уважающей» без весомой на то причины, и мое слово перестанет иметь вес. Что бы я ему не сказал, какие бы факты не привел, он не станет меня слушать. Потому что обидели его Лилечку, которой и без того страшно. А то, что Лилечка на самом деле пиранья Амели — всего лишь моя жалкая попытка оправдаться и выдать желаемое за действительное.

* * *

Входя в здание университета, я едва не сорвался в истерический хохот, когда следующая на выход компания студенток глянула на меня и шарахнулась в сторону.

— Да-да, рожа у меня та еще, — озвучил я их мысли и направился к аудитории, хмыкая в ответ на каждый косой взгляд в мою сторону.

Утром, оценив последствия встречи лица с кулаком Клима, мне не пришло в голову ничего лучше, как залепить пластырем след от зубов Резкой, и наплевать на остальное. Я не видел смысла маскировать превратившуюся в пельмень губу, шкериться от Димона и тем более оправдываться или лебезить перед Резкой и Климом. Что сделано, то сделано. Поэтому, увидев Лилечку и Клима, я криво улыбнулся первой и бросил насмешливое:

— Я жду твой ход, малыш.

Второму, ожидаемо охраняющему жертву моих домогательств и дернувшемуся повторить вчерашнее, я отсалютовал двумя приложенными к виску пальцами и произнес:

— Хороший удар, аэродром. Лайк не глядя.

Дальше меня сорвало в хохот от рычащего и разъяренного возгласа парня, который разом оборвал разговоры в аудитории и приковал внимание к нашей разборке. Всех без исключения.

Каждый из присутствующих в аудитории ждал продолжения. Все они затихли и смотрели на меня и Клима. А потом уставились на Резкую.

— Клим! Я тебя просила! — взмолилась она, останавливая порыв парня начистить мне морду и лишая зрителей шоу.

— Интересно, о чем? — спросил я, сбросив рюкзак на следующую за парочкой парту, и, посмотрев на сидящего за ней с открытым ртом ботана, напомнил ему: — Это мое место. Свалишь сам или помочь?

— Ты бессмертный что ли? — сорвался Клим, подрываясь на ноги и стряхивая с руки ладонь Лилечки. — С первого раза не понял, что я тебе сказал?!

— Мне похуй, на то, что сказал ты, — оскалился я, смотря в полыхающие глаза парня. — По-хуй, — повторил и дёрнул подбородком в сторону Резкой. — Гораздо интереснее, что сказала она. Тебе и своему «любимому и уважаемому» Диме.

— С-с-сука! — процедил парень, оттолкнув в сторону стул, мешающий ему выйти в проход между партами.

Клим сделал шаг в мою сторону, сжимая ладони в кулаки. Но после нового и неожиданного злого окрика Резкой, остановился и заскрежетал зубами.

— Клим, пожалуйста, сядь. Сядь! Я сама разберусь.

Сжав пальцы на запястье Клима, Резкая потянула своего защитничка на себя. После, дернув руку парня сильнее, на мгновение посмотрела мне в глаза и выдохнула негромкое, но раздраженное: «Идиота кусок».

Неоспоримая и понятно в чей адрес прилетевшая констатация факта. Я нарывался и продолжил бы это делать, как минимум, для того, чтобы вернуть Климу должок за вчерашнее. Но, как и вчера, меня заступорило не от того, что сказала Резкая, а от того, как она это произнесла.

Тихо, но раздраженно.

Тихо, но запуская новое ебучее цунами из вопросов в моей голове.

Пара. Вторая. Третья.

Передо мной все так же сидят Резкая и Клим, но я буравлю взглядом один затылок. Ее затылок.

Изредка, когда в моих руках дёргается ручка и раздается негромкий стук, взгляд опускается на вздрогнувшие плечи. И тут же возвращается обратно, на затылок.

Что ты задумала, Лилечка?

Почему Дымыч до сих пор не позвонил мне?

Почему он не приехал ни вчера, ни утром?

Где твой «любимый и уважаемый»?

Зачем остановила Клима?

Какого хрена ты его остановила?!

Что. Ты. Задумала.

Что?!

Я настолько провалился в свои мысли и запутался в них, что пропустил звонок и вышел из аудитории одним из последних. Крутя вопрос за вопросом, но опять не находя ответов, шагнул в сторону столовой и дернулся от громкого и удивленного:

— Ну нихрена себе!

Дымыч.

Скалящийся в тридцать два зуба.

Сжал мою ладонь и как всегда хлопнул по плечу.

Что?

Оглядел мой подрихтованный фейс и заржал в голос, мотая головой.

Что, блядь?!

— Никитос, ты вообще ни дня без мордобоя не можешь? — спросил Димон, вгоняя меня в ступор приятельским трепом.

Ау! Где, блядь, претензии и рык оскорбленного?

— Что на этот раз стряслось? Игры не поделили? Упал на клавиатуру? Блядь, я даже боюсь предполагать, кто тебя так мог отделать. Этот? — Дымыч ткнул пальцем в сторону самого тощего задрота, которого я не раз сгонял с парты, а потом захлебнулся от смеха: — Твою мать, Никитос! Ты бы свое лицо видел. С катком решил поцеловаться?

Да что, блядь, происходит?!

Кое-как прочистив горло и бросив взгляд на улыбающуюся Резкую, я окончательно охренел.

— Все, что происходит на Дне группы, остается внутри группы, Дим, — улыбнулась она. Прижалась к «любимому и уважаемому» и прошептала ему на ухо, но так, чтобы было слышно и мне: — Я бы рассказала тебе, но Никита учится в нашей группе. Я храню его секрет, он мой. Такое правило, Дим. Никит, ты пообедаешь с нами?

Глава 9. Никита

Сложно было представить и поверить в существование правила тайны Дня группы, но Димон поверил в него.

Он проглотил эту хрень, как имеющую место быть, и не поморщился. Как суп. К которому я не притронулся, переваривая услышанное и не понимая, как можно верить каждому слову Лилечки. Не усомниться ни в одном и весь обед трепаться о чем угодно, но не о Дне группы.

Действительно, а что такого случилось?

Подумаешь, твоему другу проехались по морде.

Подумаешь, ни он, ни твоя девушка об этом не говорят, а ты такой: «Ну ок. День группы же. Г — логика».

Не разбираясь в причинах.

Не спрашивая, с какой радости дошло до мордобоя и что могло к нему привести. Зачем вообще что-то спрашивать, когда Лилечка сказала про тайну Дня группы? Высосанное из пальца объяснение любой дичи. Лилечка же не может врать? Зачем ей что-то придумывать? Она же белая и пушистая.

«Жив-здоров, значит День группы прошел нормально».

Да нихрена не нормально, Димон!

Нихрена!

Посмотрев на друга и заливающуюся соловьём Лилечку, меня передернуло от количества лапши, которую она вешала своему «любимому и уважаемому» на уши.

Какие у нас интересные лекции и толковые преподы. Какие задания будут на практике и как здорово, что — кто бы сомневался, что этот факт не вывернется наизнанку, — Никита влился в коллектив. Не без приколов, но ребята оценили.

«Особенно ботан, которого я шпыняю, чтобы покапать тебе на мозги, да?» — подумал я, а вслух произнес:

— Дымыч, что-то меня со вчерашнего до сих пор мутит и не отпускает. Я, наверное, до дома.

Поднялся из-за стола, взяв свой поднос с тарелками, и утерся прилетевшей шпилькой Резкой:

— Может, Дима позвонит врачу, и ты съездишь в клинику, Никит? — предложила она. — Дим, позвони, пожалуйста.

«В клинику? Серьезно?! С хера ли заботушка такая проснулась?» — спросил я взглядом у белобрысой стервы.

Глянул на кивнувшего и полезшего за телефоном Димку, а затем перевел взгляд на ядовитую улыбочку на губах Резкой.

— Евгений Иванович и губу тебе посмотрит, — добавила Амели. — Мало ли что.

— Спасибо за заботу, Лиль. Я и сам неплохо справлюсь, — ответил я, глядя в смеющиеся глаза. И едва сдержался, чтобы не озвучить направление, в котором она может идти со своей заботой. — Не беспомощный.

— Никитос, ну чего ты быкуешь, а? — подхватил эту развлекуху Димон. — Ты реально хреново выглядишь. Давай я тебя отвезу? Лиля же не против, что я отскочу. Да, малыш?

От одного слова Резкую передернуло так, словно в нее всадили разряд тока, и я не удержался. Добавил сверху:

— Дымыч, не парься. Возьму карш или вызову такси. И так вам мешаю ворковать, а ты со вчерашнего дня не виделся со своей малышкой.

Упиваясь полыхнувшему раздражению в глазах Резкой, я понес поднос к столу для грязной посуды, опустил его поверх таких же и направился на выход. Всем телом ощущая ненавидящий и прожигающий насквозь взгляд.

Выкуси, Лилечка!

* * *

Наверное, будь я таким же доверчивым, как Димон, то без раздумий принял бы предложение Резкой и выдохнул с облегчением.

Не нужно быть семь пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем говорила Резкая, озвучивая «правило Дня группы».

Секрет за секрет.

Молчание в обмен на молчание.

Прозрачно, понятно и на первый взгляд честно — я не говорю про уличные гонки, она не рассказывает про поцелуй. Но меня коробило и выворачивало наизнанку из-за внезапной щедрости Резкой. Непомерной, ничем не обоснованной и излишне, приторно сладкой. Особенно, после озвученных угроз стереть в пыль. И меня не покидало мерзкое ощущение подставы.

Вроде бы, радуйся, Никитос, пронесло. Держи язык за зубами, и никто ничего не узнает. Но я шарахался по корпусам университета и все гонял параноидальные мысли, что мое молчание покупают. Ровно так же, как отец купил результат экспертизы, чтобы вместо кокаина в подброшенной Маем пакетике оказалась мука.

— Проще заплатить, чем разгребать дерьмо, — сказал тогда папа.

И меня, вспомнившего эту фразу, заклинило.

Папа подкупил кого-то в ментовке.

Чад заплатил за меня залог. После рассчитался за ущерб с владельцем парковки за столб. А все для того, чтобы ко мне не было вопросов у тех, у кого вопросы имелись.

— Никки, деньги предлагают так, чтобы у того, кому их предложили, сразу возникло желание кивнуть и сказать «спасибо».

Бля, это попахивает паранойей, но если Резкая предложила мне откупиться, может ведь быть, что гонки — меньший из ее «секретов»? Верхушка айсберга, под который я невольно копнул?

Окей. Пусть так. Что бы потеряла Лиля-Амели, расскажи она про поцелуй? Нихрена. С моей стороны лишь одни догадки и слова о том, что видел её в компании Мая. Димон потребовал бы доказательства, которых у меня нет. Смысл так «заботиться»? Если только эти доказательства есть, и я не брежу.

Пропустив спешащих по делам студентов, я сел на подоконник и выглянул в окно. Мазнул взглядом по парковке, выискивая среди машин те, что принадлежат каршерингу, и замер, не веря глазам.

Въезжающий на парковку ГТР. Красный.

Лицо водителя с улыбочкой хозяина жизни.

Май.

И Резкая.

Которая подошла к ГТРу.

— Нихуя себе подарок, — протянул я, хлопая по карманам в поисках мобильного. — Блядь, да вы шутите, что ли?

Наведя объектив на парочку «мы друг друга вообще не знаем», я нажал на иконку записи видео и заснял, как Май и Лилечка перекинулись парой фраз, а потом Игнатов сел в тачку и уехал.

— А я-то голову ломаю, с какой радости ты в молчанку решила поиграть, — произнес я, пересмотрев видео, на котором отчетливо были видны и лица, и тачка. — Интересно, как ты объяснишь Димону такое кино, Лилечка? Тайной Дня после дня группы?

* * *

Весь мир сжался до пределов стола и бегущих по экрану ноутбука строчек кода.

Кривого.

С тупейшими, повторяющимися из раза в раз ошибками, смотря на которые хотелось материться в голос.

И я матерился. Глотал энергетик и курил сигарету за сигарету. Правил то, на что хватало моих мозгов, и отрезал ненужный функционал. Долбил ребятам из «IT-bug», когда своих знаний не хватало, и снова правил. Чтобы запустить программу и добиться от нее стабильной работы.

Когда год назад два пацанчика принесли на тест свой стартап, они верили, что их программа отслеживания домашних животных взорвет мир. Купили рекламу на ТВ. Заказали брелоки-маячки. И забыли о главном: все, что идет в релиз, должно работать без сбоев. Программу и код — до того, как пускать рекламу и упарываться в логотип, — нужно протестировать и отладить так, чтобы количество косяков свелось к минимуму.

И я не удивился, когда стартап сдулся еще до того, как мы закончили тест и показали парням, что их код — кусок дерьма. Брошенный ими, как не оправдавший надежды, и отправленный мною на облачное хранилище к таким же, обреченным на провал. Забытый всеми, но не мной. И найдя его, пробежав взглядом по баг-листу, я бы ступил, не попробовав оживить мертвеца.

Строчки кода.

Сменяющиеся быстрее, чем их могут отследить пересохшие от усталости глаза.

Ползущий ползунок прогресса компиляции и пустота в голове.

Что-то подобное я испытывал, когда садился за руль, а справа или слева от моей Врыксы замирал второй автомобиль.

Момент без единой мысли. А дальше взмах руки маршала, рев моторов и летящая навстречу финишная черта.

— Ну же. Ползи, — прорычал я, поторапливая застывшую на последнем проценте полосу загрузки. — Ползи, сука забагованная! Что тебе ещё не нравится?

Прокушенная Резкой и после разбитая ее защитничком губа. Пара ссадин на лице и обещание Клима закопать меня, если ещё раз приближусь к Лилечке… Все это отвалилось на третий план и перестало существовать, когда на экране ноутбука появилось приветственное окно.

Без вылетов и уведомлений об ошибках.

Простенькое окно с двумя полями на нем.

Я не верил, что у меня получилось. Не верил в то, что логин и пароль подошли, а брелоки, которые мне выдали, до сих пор не сдохли. И лишь увидев три зелёных индикатора, меня порвало в клочья.

— Да, сука! Да!

Наверное, мой вопль можно было услышать на другом конце города. Но тех, кто его не услышал, ждал второй. Программа, потупив минут десять, подтянула гугл-карты и выдала местоположение моих «питомцев». Один в офисе «IT-bug» в Саннивейле и два поверх дома, где я снимал квартиру.

— Добро пожаловать в ад, малыш, — протянул я, увеличивая карту.

Взял один маячок. Перекатил его в пальцах и поставил галочку в чекбоксе записи маршрута.

Глава 10. Амели

— «Четыре сыра» с крошкой из халапеньо и двойной порцией маслин, — отрапортовал Дима, когда я открыла дверь. — А еще твой любимый облепиховый морс. Впустишь?

Я улыбнулась и сдвинулась в сторону, позволяя зайти в квартиру.

— А вторая? — спросила, принимая из его рук пакет и две коробки с пиццей, чтобы он разулся и стянул ветровку.

— Для меня, острая «Пепперони». Позволю украсть кусочек, если ты меня поцелуешь, — улыбнулся он, наклонившись.

Легонько чмокнув его в уголок губ, я пошла в спальню, чтобы накинуть на кровать плед и выдвинуть на середину комнаты низкий журнальный столик. Сгрузила на него еду и, пока Дима мыл руки, принесла стаканы, сразу наполнив их прохладным морсом.

— Вас тоже освободили от пар? — спросила, кивнув в сторону окна, за которым уже третий час лил дождь.

— Нет, четвертый курс, по мнению ректора, такой чести не достоин. Но это не мешает мне послать всех лесом и приехать к своей девушке. — Дима плюхнулся на кровать и положил голову мне на колени. — Чем занимаешься?

— Смотрю сериал про врачей. Не против? — спросила я, помахав пультом от телека.

— Врубай, — великодушно кивнул Дима. Чуть сдвинувшись, он подцепил крышку одной из коробок и достал себе кусок пиццы. — Кого и от чего лечат?

— Как раз новая серия, ты ничего не пропустил.

На экране плазмы замелькала заставка популярного сериала, а я взяла стакан и сделала осторожный глоток морса. На языке давно уже вертелся вопрос, который следовало задать еще несколько дней назад, но я не была уверена, что мое любопытство не приведет к ненужным расспросам.

— Отец попросил присутствовать нас на благотворительном вечере в эту субботу, — отвлек меня от размышлений Дима.

— Это обязательно?

— Да. Счастливому семейству следует помелькать перед камерами накануне выборов.

— А я ему зачем? — не удержалась я от глупого вопроса.

Взгляд Димы стал серьезнее и впился в мое лицо, отчего щеки закололо, а губы сами собой поджались, превратившись в узкую линию.

— Ты моя девушка, Лиль, — мягко напомнил он. Только мне от этой мягкости захотелось поежиться и завернуться в одеяло. — Если переживаешь о тряпках, то забей. Дам тебе свою карту, купишь все, что захочется.

— Ладно, — предпочла не спорить я. Проще согласиться и побыть один вечер образцовой девушкой, чем объяснять, что все эти светские тусовки мне не по душе.

— Ник там тоже будет, кстати, — рассеянно заметил Дима. Сев, он откусил приличный кусок пиццы и подтолкнул ко мне вторую коробку, которая до сих пор оставалась закрытой. — Ты чего не ешь?

— А Никита там каким боком? — удивленно посмотрела я на Диму.

— Так-то его отец тоже не из простых смертных, — с усмешкой ответил он. — Военный юрист, сейчас управляет собственной юридической фирмой. Они с Ником, конечно, в прошлом не особо ладили, но…

— Дим, — решила я воспользоваться моментом, — вы в разговоре упоминали какого-то Мая… Он когда-то насолил Никите?

— Пф, — фыркнул Дима, — насолил — это еще мягко сказано. Это из-за Мая Ник был вынужден уехать из страны.

— Что он сделал?

— Долгая история, Лиль, — неохотно протянул Дима и перевел взгляд на экран телевизора, где бригада врачей как раз пыталась спасти чью-то жизнь.

Нет, так дело не пойдет. Маниакальное желание Никиты уличить меня в общении с этим чертовым Маем и так здорово подпортило мне жизнь. Последние несколько дней я каждую минуту, проведенную в стенах университета, ощущала на себе тяжелый, изучающий взгляд Димкиного друга. И не могу сказать, что меня это не нервировало. Спасибо Климу, который после событий в клубе не отходил от меня ни на шаг и пресекал любые попытки Никиты приблизиться ко мне ближе, чем того требовала элементарная необходимость мирного сосуществования в пределах одной аудитории.

Я до сих пор не смогла понять, на кой черт этому придурку взбрело в голову лезть ко мне с поцелуями. Неужели я в его глазах выгляжу легкодоступной девкой, способной броситься на шею незнакомого смазливого парня? Чего он хотел этим добиться?

— Мы никуда не торопимся, — почти ласково проговорила я. И, чуть помедлив, придвинулась к Диме ближе и положила голову ему на плечо. — Ну расскажи, Дим. Вдруг это поможет мне лучше понять твоего друга?

— Вы и без этого неплохо ладите.

Ох, знал бы ты…

— Ладно. Раз это такой секрет… — пробурчала сердито и предприняла вялую попытку отстраниться. Димка дернулся, притянул одной рукой меня обратно и тяжело вздохнул.

— Нет никакого секрета. Просто два года назад Ник замутил с одной девчонкой. Из нашего круга, дочь какого-то бизнесмена. Пару месяцев у них был довольно бурный роман, а потом она начала вести себя странно. Никита заподозрил ее в неверности. Попытался откровенно поговорить — она в отказ. А через неделю он спалил, как она садится в машину к тому самому Маю.

— Опять все из-за бабы, — закатила я глаза. То есть два года назад одной красотке захотелось повертеть двумя парнями, а я теперь за это отдуваюсь? Отлично. Уровень везения — Амели Резкая.

— Да не в девушке было дело, — как-то сдавленно возразил Дима. — Она не изменяла Нику с Маем. Он был ее дилером.

Я напряглась. Отстранилась от Димы и заглянула ему в глаза.

— Наркотики? Май Игнатов занимается наркотой?

— Ты его знаешь? — мгновенно вскинулся он.

Чер-р-рт.

— Слышала краем уха, — торопливо накинула отговорку, — а еще в одной тусовке пересекались. Мимоходом.

— Короче, Ник спалил их как раз за тем, как Май ей порошок отдавал, — продолжил рассказ Дима. — Завязалась драка, Ник наговорил много всего, начал угрожать. Дал Игнатову сутки на явку с повинной. А через пару часов его тормознули и обыскали. В куртке нашли несколько граммов кокса. Лукашин-старший замял этот вопрос, отвалив кучу денег. Взамен потребовал от сына полного повиновения. Никита послал отца в задницу и свалил в Штаты, к матери и ее второму мужу. Все. Как видишь, история стара как мир.

— А зачем Ник вернулся?

— Образование закончить. И помириться с отцом. Он в этом, конечно, никогда не признается, но что есть, то есть. Никита всегда отца любил, хоть и плевал на его воспитание. Я утолил твое любопытство? — спросил Дима. Он выглядел недовольным, словно до последнего не хотел мне все это рассказывать. Поэтому я не стала продолжать расспросы и перемотала серию на самое начало, изображая интерес к тому, что происходило на экране.

Так мы провели часа четыре. Валялись на кровати, жевали пиццу и перебрасывались репликами насчет сюжета. Дима пару раз пытался полезть ко мне с поцелуями, и мне стоило огромного труда свести все в шутку, фальшиво возмущаясь, что мне мешают следить за приключениями молодого ординатора. Какие поцелуи, если главный герой спасает целый город от эпидемии?

Ближе к вечеру я сплавила Димку домой под предлогом, что мне нужно готовиться к семинару на завтра. Он немного побурчал, затем предложил свою помощь, но, увидев, что я настроена серьезно, поплелся в коридор обуваться.

— Ты говорила, что поедешь к родным в ноябре, — неожиданно произнес он, завязывая шнурки на кедах.

— А… Да, планы поменялись, — махнула я рукой с надеждой, что мой голос звучит спокойно и непринужденно.

— Почему?

— Мама повезет малую куда-то. Купила путевку.

— А как же школа? — нахмурился Дима.

— Не знаю, наверное, они уладили этот вопрос.

— Сообщи, если что-то поменяется. Я хочу поехать с тобой. — Он застегнул ветровку и проверил карманы, поочередно вытащив ключи от машины и бумажник.

— За-зачем? — не стала скрывать я свое удивление.

— Хочу познакомиться с твоей семьей. Лиль, — Дима сделал шаг, приблизившись ко мне, — мне кажется, наши отношения нужно простимулировать. Давай съедемся в январе?

— З-зачем?

Да боже, я бью рекорды по красноречию!

— Затем, что мы встречаемся уже год, но словно стоим на месте. Хочу, чтобы ты понимала — я настроен серьезно. Ты мне очень дорога, я вижу свое будущее рядом с тобой. — Дима ласково коснулся моей щеки и улыбнулся. — Подумай об этом, ладно? Все, я пошел.

— Нельзя вывалить такую информацию и уйти, — воскликнула я, схватив его за рукав.

— Ты подумай, а потом поговорим, — рассмеялся Димка и выскочил из квартиры, оставив меня в полнейшем раздрае.

Предложение стало полнейшей неожиданностью. И оно меня пугало. О каком «съехаться» могла идти речь, если наши с Димой отношения были… Ну, странными? Первые полгода мы вообще больше на давних друзей походили, а не на влюбленную пару. Да и сейчас общение романтическим я назвать не могла.

Черт, как это все не вовремя!

Я тряхнула головой и приняла решение отложить рассуждения на потом. Нужно было наведаться в гараж и проверить, не стоит ли мой кошак по глушитель в воде. Ливни в нашем городе, особенно затяжные, всегда превращались в маленький апокалипсис. Забитые ливневки не справлялись с потоками воды, дороги превращались в бурные реки, дома и технические помещения, которые находились в низине, затапливало.

Вызвав такси, я быстро оделась, взяла рюкзак и выскочила на улицу. Гараж находился недалеко, всего в нескольких кварталах от моей квартиры, но месить грязь и мокнуть под срывающейся моросью не хотелось.

Вдохнув полной грудью свежий воздух, я зашла в закрытый чат в телеге. Все заезды, запланированные на сегодня, ожидаемо отменили из-за ливня. Но Раш созвал персонал и добровольцев, чтобы пробить ливневки и расчистить трассу от мусора. Я щелкнула на комментарии и пролистала несколько десятков, прежде чем нашла иконку профиля Игнатова.

Отлично. Я не представляла, с чего начать разговор, но понимала, что другого выхода у меня не было. Нужно избавиться от Лукашина, пока он не натворил еще что-нибудь.

Сейчас он держал рот на замке. Боялся Диминой реакции на свою выходку. Но надолго ли этого страха хватит?

Глава 11. Амели

Когда ворота арендованного мною гаража распахнулись, я выдохнула с облегчением. Чарджер спокойно стоял под чехлом и не пускал глушителем пузыри. Несмотря на огромное количество глубоких луж на площадке гаражного комплекса, внутри моего бокса было тепло и сухо.

Щелкнув выключателем, я подошла к одному из навесных шкафчиков и распахнула дверцу. Провела расческой по волосам, собрала их и спрятала под сетку. Надела парик и черную маску на половину лица.

— Пора прогуляться, — пробормотала, стягивая с машины чехол и аккуратно складывая его. Чарджер радостно откликнулся на писк брелока сигнализации, и через несколько секунд я уже сидела в салоне, любовно оглаживая руль. — Я тоже скучала, мой хороший.

Наверное, это странно — разговаривать с машиной. Многие покрутили бы пальцем у виска и позвонили в дурку, но я всегда, с первого дня обожала своего кошака. Он был островком стабильности в моей жизни и неизменно дарил чувство безопасности. Каждый раз, когда я садилась за руль и захлопывала водительскую дверь.

Отрыв от реальности. Изоляция. Возможность собрать мысли в кучу и взбодрится от всплеска адреналина. Насладиться ревом двигателя и порывами ветра, что залетали в приоткрытые окна.

Год назад, впервые взяв в руки ключи от этого автомобиля, я засмеялась. Это был первый мой смех за два года. Жаль, что бабушка, которая и стала спонсором моей покупки, не дожила до этого момента.

— Прокатишь? — тихо спросила сопровождавшая меня в тот день Мэй. Ее акцент, который обычно был почти незаметен, проступил сильнее, выдавая волнение. — Хочу посмотреть, чему тебя научила.

Мэй Кан долгие годы была подругой моей ба. Не знаю, как консервативная русская женщина, воспитанная в интеллигентной семье академиков, смогла сблизиться с суровой кореянкой, но их дружбе можно было лишь позавидовать. Мэй переехала в Россию пятнадцать лет назад, выскочив замуж за служащего посольства. Их брак развалился через пару лет, но госпожа Кан не стала возвращаться на родину. Она купила квартиру на одной лестничной площадке с квартирой ба и долгое время мучила весь подъезд громкой национальной музыкой по утрам.

В какой-то момент бабуля не выдержала и пошла ругаться. Позже, вспоминая об этом дне, женщины начинали хохотать и спорить, кто же из них первой предложил выпить. Их версии разительно отличались друг от друга, но обе имели один итог — после того несостоявшегося скандала не было и дня, который женщины не проводили вместе.

Я знала Мэй с детства. Для меня она была экзотической подругой любимой бабули, которая непрестанно дымила сигаретой и кормила странными блюдами, половину из которых я отказывалась есть повторно. На все праздники нам с сестрой приходили две посылки: одна от ба, другая от Мэй. А на каникулы я с радостью ездила к ним в другой город и торчала там до последнего.

Неудивительно, что именно на пороге бабушкиной квартиры я и оказалась три года назад, зареванная и с рюкзаком, набитым вещами. Бабушка и Мэй стали единственными, кто не обвинял в случившемся меня и кто поверил каждому моему слову. Даже мама встала на мою сторону гораздо позже, отчего наши отношения и испортились настолько сильно. Сестра же до сих пор считала меня лгуньей.

Я не винила Симу. Она была слишком мала, когда все произошло. Ребенку трудно поверить, что иногда люди способны на страшные, жестокие, аморальные вещи. И я понимала, почему именно меня Сима винила в том, что наша семья развалилась.

Полтора года я жила с бабушкой. Полгода сидела на домашнем обучении, встречалась с психологом. Впрочем, прийти в себя и найти силы на то, чтобы начать жизнь с чистого листа помогла мне не милая женщина с вкрадчивым голосом, а Мэй.

Спустя два месяца после моего появления на пороге бабушкиной квартиры Мэй посадила меня в свой BMW M1, отвезла на пустырь и коротко приказала:

— Выходи.

А когда я повиновалась, пусть и не понимая, что происходит, Мэй вылезла из-за руля, обогнула автомобиль и заняла мое место в пассажирском кресле, снова приказав:

— Садись за руль.

Короткий экскурс по устройству приборной панели. Лекция о важности использования ремня безопасности. Ностальгический рассказ об отце-гонщике, разбавленный ремарками о педалях и переключении коробки передач. И третий за сегодня лаконичный приказ:

— Трогай.

Мой ступор и первые неуверенные попытки завести двигатель. Сто раз перепутанные педали и грубые рывки переключателя коробки передач. Первый круг по пустырю, с постоянным торможением и истеричным газом. Смех Мэй и вопли ведущего по радио, транслирующему какую-то спортивную передачу. Запах бензина и шероховатое покрытие руля под вспотевшими от напряжения и волнения ладонями.

Это не стало разовой акцией. Дважды в неделю мы приезжали на пустырь и Мэй помогала мне оттачивать навыки вождения. На столе рядом со школьными учебниками появились брошюры с ПДД. А на Новый год под настольной елкой, увешанной крошечными шарами, меня ждал сертификат на обучение в автошколе.

Тест, площадку и город сдала с первого раза. Права я получила за неделю до вручения аттестатов. А через месяц бабулю настиг инсульт.

Она всегда обладала крепким здоровьем, что сыграло с ней злую шутку. Ба долгое время не обращала внимания на тревожные симптомы, поэтому последствия инсульта были очень серьезными. И все равно бабушка улыбалась и делала вид, что все хорошо, стоило нам с Мэй переступить порог ее больничной палаты.

Незадолго до своей смерти ба попросила привести к ней нотариуса. В завещании она передавала маме и Симе в наследство свою однокомнатную квартиру, нам же с Мэй доставался счет в банке, где по словам ба лежало немного денег, которые мы должны были поделить между собой поровну.

Через неделю после этого, за полчаса до полуночи, мне позвонили из больницы. Второй инсульт. Бабушка умерла, так и не придя в сознание.

На похороны приехала только мама. Сима, по ее словам, застряла на летней школьной практике. Я сделала вид, что поверила в важность облагораживания клумб и покраски заборов. Не стала задавать вопросов, хотя меня и покоробило то, что сестра из-за своей обиды на меня посчитала нормальным не приехать на похороны некогда любимой бабушки.

Квартиру решили продать. После развода родителей мама иСима обитали в съемном жилье, я понимала их желание обзавестись собственным домом. Удачно подвернулся коттедж по приятной цене, вырученных с квартиры бабушки денег хватило на первоначальный взнос. И только после отъезда матери я узнала, что денег со счета с лихвой хватило бы на покупку коттеджа.

— Не смотри так на меня, — проворчала тогда Мэй, к которой я переехала после нескольких часов жарких споров. — Если бы ты узнала об этом раньше, то отдала бы все деньги матери.

— Я и сейчас могу это сделать! — заявила я, потянувшись к телефону. Сухонькая ладонь Мэй больно шлепнула меня по руке.

— Нет. И вот почему, — ткнула Мэй в меня дымящей сигаретой. — Теперь ты должна заботиться о себе, а не о людях, что в трудный момент от тебя отвернулись.

— Мама от меня не отворачивалась… — попыталась возразить я, но кореянка не дала мне договорить. Она придвинула к себе пепельницу и превратила сигарету в расплющенный окурок, а затем встала и, достав из ящика комода каталог с яркой иномаркой на обложке, шлепнула им по столу:

— Выбирай.

— Мэй, я не могу потратить столько денег на машину!

— Можешь. И потратишь. А потом уедешь учиться, найдешь в новом городе шайку беспредельщиков и покажешь им, чему тебя научила красотка Мэй. — Она выбила из пачки новую сигарету и прикурила. — Я вижу, как ты меняешься за рулем. Вижу, как чувствуешь автомобиль. Ты способна водить с закрытыми глазами и поэтому, черт возьми, не станешь упускать шанс. Кроме того, — хитро блеснула глазами Мэй, — не мне тебе говорить, сколько можно заработать на гонках в большом городе. Только пообещай, что будешь пристегиваться.

Глава 12. Амели

— О, какие люди! Девочка-загадка, ты чего здесь забыла? — Тина помахала мне рукой, когда я, припарков Чарджер в конце ряда других машин, вылезла из салона, хлопнув дверью.

— И я тебя рада видеть, — усмехнулась я, застегивая ветровку, чтобы защититься от ветра. Натянув капюшон на голову, огляделась и спросила: — Не видела Мая?

— А зачем он тебе? — больше для приличия спросила Тина, а затем махнула в сторону: — Кажется, там где-то мелькал.

— Ага. Спасибо. Увидимся еще, — кивнула я девушке и пошла на поиски Мая.

Игнатов обнаружился именно там, куда указывала Тина. Присев на край перевернутого ящика, он общался с какой-то девушкой, которая липла к нему похлеще растаявшей ириски. Я чуть замедлилась, а после нескольких секунд колебаний и вовсе остановилась, чтобы понаблюдать за Маем. Рассказ Димы подталкивал меня к осторожности. Я не ждала того, что блондин достанет из кармана пакет с наркотой, но присмотреться к его манере общения с остальными из нашей тусовки было не лишним.

Игнатов чувствовал себя если не королем, то уж точно одним из его приближенных. Расслабленно закинув руку на плечо своей фанатки, он шептал ей что-то на ухо, пару раз погладив по щеке. Как щенка, ищущего ласки хозяина. На непогоду парень плевал с высокой колокольни: легкая куртка была небрежно брошена на колени, а светлые волосы чуть потемнели от срывающейся с неба мороси.

Я не торопилась приближаться к воркующей парочке, но Май словно почувствовал мое внимание. Чуть напрягшись, он повернул голову и посмотрел на меня. Темные брови взметнулись вверх от удивления, а губы растянула едкая усмешка. Ее я видела не впервые. Игнатов при нашей встрече всегда демонстрировал свое пренебрежение к моей персоне.

Возможно, он слишком часто, оказавшись в одном заезде со мной, любовался задом Чарджера.

— Наша мисс Инкогнито, — насмешливо и нарочито громко протянул Игнатов, привлекая к нам внимание окружающих. Я помахала нескольким знакомым и уверенным шагом двинулась к Маю.

— Оставь нас, — бросила притихшей прилипале. Она тут же уставилась на своего кумира. Май, наклонив голову набок, несколько секунд рассматривал меня, а затем убрал руку с плеча девушки и коротко кивнул, не глядя на фанатку:

— Иди. — Девицу как ветром сдуло. — Чем обязан, А-ме-ли? — отчеканил он мое имя по слогам.

— Да вот сидела я дома, смотрела кинцо, — начала я, опускаясь на соседний ящик. Видимо, их только вынесли из ангара на улицу, потому что деревянные рейки были сухими. — И неожиданно задумалась. Гонку выиграла я, а тачку новичка отдали тебе. Несправедливо, не находишь?

Игнатов завис, вглядываясь мне в глаза. Моргнув, словно сбрасывая оцепенение, он расхохотался, запрокинув голову.

— Амели, когда твоя ненасытная утроба, наконец, будет довольна? — спросил он, резко оборвав смех. Его серьезный взгляд сильно контрастировал с улыбкой, прилипшей к губам. — Денег мало получила?

— Денег много не бывает, — пожала я плечами. — Вот только несколько тысяч баксов не сравнится с прокаченной на полную тачкой.

— И ты поняла это только сейчас? — прищурился Игнатов. Чуть наклонившись вперед, он улыбнулся сильнее, обнажив зубы. — У меня с тем утырком давние терки. Тачка перешла ко мне именно поэтому.

— Какие терки? Из-за чего? — спросила я, впрочем, не рассчитывая получить ответ. Май ожидаемо мотнул головой.

— Это не твоего ума дела. Считаешь, что заезд прошел не по правилам? Вали к Рашу и говори на эту тему с ним.

— Зачем мне Раш? Я хочу тачку. У меня предложение…

— О, нет, нет, нет! — вновь рассмеялся Май, выставив ладони вперед. — Никаких заездов. Я с тобой на одной трассе больше не катаю. Не люблю грязные игры, детка.

Меня передернуло от этого пренебрежительного обращения, но я постаралась взять себя в руки. Нервно поправила маску и уточнила:

— Ты не любишь любые грязные игры или только чужие?

— На что ты намекаешь, блонда?

— Серьезно, Май? Ты пытаешься уязвить меня этим? — многозначительно хмыкнула я, переведя взгляд на его волосы.

— Зачем тебе тачка Лукашина? — в лоб спросил меня Май. Я равнодушно пожала плечами, напустив на себя скучающий вид:

— Решила расширить свой автопарк.

— Ты знаешь, что о тебе думает Лукашин?

— Нет, — коротко ответила я.

— Он считает, что мы работаем в связке. — Его глаза прищурились, взгляд стал тяжелым и вязким.

— Мне плевать. Он не знает, кто я и где меня искать. А если каким-то чудом и найдет…

— Я отдал его машину Рашу, — перебил меня Игнатов, резко встав и натянув куртку. — У него ее и клянчь. Он к тебе явную слабость питает, раз закрывает глаза на твои выходки во время заездов.

— Я не нарушаю правила, — заметила, тоже поднимаясь.

— Мне похуй. Отвали, дура, — буркнул Игнатов. Развернувшись и спрятав руки в карманы куртки, он зашагал к компании ребят, которые столпились возле одной из машин с пластиковыми стаканчиками в руках.

Я проводила его взглядом и оглянулась. Задача усложнялась. Полчаса назад я считала, что обставить Игнатова на трассе и таким образом вернуть тачку больного придурка, отравляющего мне жизнь, не составит труда, то сейчас, когда Врыкса перешла к Рашу…

Черт, ему мне было нечего предложить.

Для всех в тусовке я была инкогнито. Для всех, кроме Раша. Впуская меня в эту компанию, Раш потребовал показать документы. Это было ожидаемо, и я не стала возражать, выложив нашему безоговорочному лидеру и постоянному оргу и паспорт, и доки на машину. Раш не был идиотом, он наверняка уже навел справки о Лукашине. Узнал, с кем тот общается и водит дружбу. И кто девушка его лучшего друга — тоже.

— Ладно, попытка не пытка, Резкая, — проворчала я себе под нос. Отыскав взглядом фигуру Раша, я двинулась к нему, прикидывая в уме, какие аргументы использовать для уговоров.

Пока было глухо. Ни выхода, ни даже самой узкой, крошечной лазейки.

— Раш, — окликнула я орга, когда оказалась за его спиной. Он обернулся и поприветствовал меня сдержанным кивком:

— Амели.

— Есть минутка? Хочу поговорить.

— Один момент, — поднял Раш вверх указательный палец. Сложив ладони рупором, он громко оповестил присутствующих: — Допиваем кофе и начинаем расчистку!

Несмотря на басы клубной музыки, что долетала из приоткрытой двери одной из машин, орга услышали все. Народ стал подтягиваться к сложенному в кучу инвентарю. Раш усмехнулся и наградил мрачным взглядом парочку тунеядцев, которые тут же оживились и начали изображать бурную деятельность. Орг повернулся ко мне и усмехнулся:

— Богатенький мальчик плачет без своей игрушки?

Я не стала разыгрывать из себя дуру и кивнула. Потом вздохнула и, скрестив руки на груди, призналась:

— Он мне жизни не дает, Раш. Придумал, что я на побегушках у Игнатова, грозится рассказать все моему парню.

— Да-да, любимый сына прокурора, — тихо пробормотал Раш. — Как только тебе удается его за нос водить… От меня чего хочешь?

— Май сказал, что отдал тачку тебе.

— Да. Не могу сказать, что не удивился такому решению, но был бы идиотом, если бы отказался. Амели, при всем моем уважении к тебе, Врыксу я не отдам. Калифорния продул свою малышку в споре. Его никто не заставлял ставить машину. Мог плюнуть и спокойно уйти. — Раш повернулся к стоявшему рядом столу и налил в кружку кофе из термоса. — По документам все честно. Так что ко мне не должно быть никаких вопросов.

— Раш…

— Так. Давай я сэкономлю нам обоим время. — Он подул на кофе и сделал осторожный глоток, приглядывая за развернувшейся уборкой трассы. — Ты знаешь наши правила. Калифорния машину проиграл. Из-за тебя, ретроградного Меркурия или сучки-судьбы — неважно. Вернуть ему Врыксу я не могу, меня попросту все наши не поймут. Договор есть договор.

— Тогда позволь ему отыграться.

— Нет, — категорично отрезал он, бросив на меня недовольный взгляд. — Его дисквалификация окончательная и обжалованию не подлежит.

— Ты настолько веришь Маю? — прямо спросила я его.

— Я не верю никому. Кроме Тины. Но она моя жена, попробуй ей не верить, — усмехнулся парень, найдя взглядом супругу. — Май с нами давно, косяков за ним нет.

— А если Ник их найдет?

Раш повернулся ко мне, нахмурив брови. С минуту он о чем-то размышлял, а затем кивнул:

— Найдет доказательство того, что Игнатов барыга — пусть приходит. Я его выслушаю. Но передай дружку своего дружка, — короткий смешок, — что времени у него не так уж и много. Я планирую сделать Врыксу призом в октябрьском стритчеллендже. Так что Калифорнии лучше поторопиться.

Вспыхнувшая секунду назад радость мгновенно потухла, превратившись в едкий дымок, от которого сперло дыхание. Скотство! Я сомневалась, что Лукашин за месяц выведет Игнатова на чистую воду.

Раш дождался моего кивка и с ехидцей поинтересовался:

— На уборку останешься?

— Нет, завтра в универ, нужно подготовиться к семинару, — виновато опустила я голову.

— Тогда косарь в кассу и свободна, — великодушно «отпустил» меня он.

Отдав Тине откуп за отлынивание от общественных работ, я попрощалась с ребятами и села в Додж. По привычке потянулась к рюкзаку, чтобы проверить, не звонил ли мне кто, и замерла, когда пальцы обхватили любимый брелок, прицепленный к собачке. Металлический диск ощущался иначе.

Нахмурившись, я включила свет в салоне и положила рюкзак на колени, подставив брелок под лампочку. Кругляш из железа на первый взгляд выглядел как обычно. Пока я не перевернула его.

— Вот сученыш! — громко выругалась я. Нырнув в бардачок, достала перочинный нож и вставила его лезвие в зазор. Брелок распался на две одинаковые пластины, к одной из которых был надежно приклеен чип. — Серьезно, блядь, Лукашин?

Я отказывалась верить в происходящее. И без того дерьмовая жизнь медленно, но верно превращалась в какой-то шпионский детектив. И, кажется, я в этом низкопробном фильме была в роли главного злодея.

Я швырнула рюкзак на пасажирское сиденье и, сжав руль, задумалась.

Дружок Димы перешел все границы, подсунув мне маячок. Его бы настойчивость, да в правильное русло… Хмыкнув, я завела двигатель и вырулила со стоянки. Пора было возвращаться домой и обдумать дальнейший план действий.

В квартире, взвесив все «за» и «против», я достала из ящика письменного стола плотный конверт и положила в него найденный чип и дубликат ключа от своего гаража. А на следующее утро с ласковой улыбочкой вошла в аудиторию, где у нас была назначена первая пара, кивком поприветствовала одногруппников и приблизилась к парте Лукашина.

— Доброе утро, Никита, — пропела я и положила перед ним конверт. — Ни в чем себе не отказывай, малыш.

Игнорируя удивленный взгляд Клима, я села на свое место и начала готовиться.

К паре. И следующему ходу психа, злобно пыхтевшему за моей спиной.

Глава 13. Никита

Когда я подрезал брелок у Резкой, мне казалось, что лучшего места для маячка просто не существовало. Найти его, не зная, что и где искать, было нереально. Но, как оказалось, я очень сильно ошибался.

Раскрыв конверт и вытряхнув из него ключ, я поднял удивленный взгляд на Амели и заново прокрутил ее язвительное пожелание. Бредовое и бессмысленное, больше похожее на шпильку, чем на что-либо другое. И оно никак не вязалось с ключом.

Никак.

И лишь заглянув в конверт, к внутренней стороне которого прилип маячок, меня осенило. А затем и затрясло от бешенства. Мало того, что эта стерва нашла маячок, так ещё и вернула его. С понятным — теперь понятным, — намеком.

— Думаешь, я на этом остановлюсь, Резкая? — прохрипел я, комкая конверт.

— Думаю, кому-то следует меньше смотреть второсортные детективы, — огрызнулась она, не повернув головы. — Попробуй, ради интереса, мультики. Хотя бы пару серий «Тома и Джерри» глянь.

— Ты на что намекаешь?

— Я? — обернувшись, уточнила стерва и ядовито улыбнулась: — Я уже сказала один раз, но так и быть повторю для особо одаренных. От-ва-ли. Хочется поиграть в сыщика? — Резкая взглядом показала на ключ в моей руке, а потом посмотрела мне в глаза и процедила сквозь зубы: — Не заиграйся, малыш. Найду хоть одну царапину на кошаке, и можешь забыть о моем великодушии.

— Любимому и уважаемому не забудь рассказать, какая ты великодушная, — оскалился я, поднимаясь из-за парты. — Интересно, схавает он эту сказку, когда увидит твоего кошака?

— Только попробуй! — выкрикнула Резкая, меняясь в лице.

И черт побери, впервые с момента знакомства с Лилечкой-Амели у меня возникло ощущение, что она просчиталась и потеряла контроль над ситуацией.

— Ты же сказала ни в чем себе не отказывать? — поинтересовался я, убирая в рюкзак тетрадь. Глянул на «о боже, как так получилось» Лилечку и с садистской улыбочкой вернул елейное обращение: — Впервые с удовольствием выполню твою просьбу, малыш.

Чем обернется визит Димки в гараж, можно было не озвучивать. Я прекрасно представлял, что он сделает, когда увидит Чарджер «таинственной незнакомки», и сколько времени потребуется отцу Димона, чтобы пробить владельца тачки по номерам. Только, к моему удивлению, в глазах Резкой не было страха. Даже намека на страх.

Паника — да.

Растерянность — да.

Но не страх.

Странное сочетание, остановившее и застопорившее меня вопросом: почему Резкая не боится, когда должна бояться?

Вместо того, чтобы звонить Димону и выводить его «белую и пушистую» Лилечку на чистую воду, я ловил ее взгляды и не понимал, какого хрена происходит.

Взгляд на ключ в моей руке.

На рюкзак.

После на скомканный конверт и снова на ключ.

Растерянный, но один хрен не испуганный. Даже когда я шагнул в сторону двери, Резкая не подскочила на ноги и не попыталась меня остановить. Наоборот. Она не поднялась сама и осекла порыв своего защитничка окриком:

— Клим!

За которым раздались звонок и печатающее:

— Группа два-один, заходим и занимаем свободные места. Господа айтишники, поздравляю. Сегодня у вас факультативное занятие.

Глянув на вошедшего мужчину с ворохом бумаг в руках, я закинул рюкзак на плечо и направился на выход.

— Удачно позаниматься, малыш, — произнес я, игнорируя преподавателя, но не его странный взгляд, направленный в сторону Резкой.

* * *

Чарджер под чехлом. Инструментальный ящик с ключами и головками всех размеров около подъемника. В углу шкафчик с париком и маской на полке. Два комплекта резины и канистра с маслом на стеллаже…

После беглого осмотра гаража мне уже хватало доказательств двойной жизни Резкой. Только я не звонил Димону. Не спешил радовать его новостями.

Прислонившись плечом к стене, я раз за разом крутил сложившуюся и логичную до тошноты картинку и сам же разносил ее в пух и прах тремя вопросами.

Если Резкая спит и видит, как зацепиться за бабло Димона, зачем ей прятать Додж?

Если у нее есть бабло на Додж, зачем ей Димон?

Почему Амели остановила Клима и отпустила меня с ключом от гаража, когда я озвучил, кому позвоню?

И почему, блядь, я до сих пор не звоню Димону? Пожалел Резкую, что ли?

Оглядев гараж ещё раз, я прислушался к себе и помотал головой. Достал из кармана мобильный, но вместо того, чтобы отправить Дымычу геометку, подошёл к Чарджеру и снял с него чехол.

— Ну привет, Кошак, — ухмыльнулся я, рассматривая машину.

Невольно опустил ладонь на переднюю стойку автомобиля и повел по ней пальцами, улыбаясь несоответствию прозвища Доджа с тем, что скрывалось под его капотом. Как бы я не любил свою Стиху и не открещивался от мускулкаров, Чад умудрился привить мне уважение к автомобилям эпохи. С хреновой управляемостью, бессмысленной на дорогах общего пользования мощностью, они вызывали дикий восторг у фаната HEMI. И этот образец гарантированно впечатлил и вызвал бурное слюноотделение у Чада. Ведь к божественному двигателю прилагался не менее божественный компрессор.

Открыв капот, я сделал несколько снимков и отправил их мужу матери. После заглянул под машину, чтобы сфотографировать кастомные рычаги и зажатые на максимум койловеры. Дальше мой взгляд зацепился за тормозные суппорта и проставку между колесом и ступицей, и меня понесло.

Я облазил машину вдоль и поперек, удивляясь количеству тюнингованных запчастей и… степени безрассудства Резкой. Мне достаточно было чиркнуть зажигалкой, чтобы спалить ее кошака. И черт побери, подумав об этом, на моих губах поселилась злорадная ухмылка, а перед глазами возникла картинка полыхающего Доджа.

Открыть бензобак, засунуть в него кусок тряпки и поднести к ней огонек.

Тачка за тачку, Резкая, и плевать на твое великодушие.

Если отфотографировать доказательства двойной жизни и показать их не Димону, а его отцу…

— Он тебя сотрёт в порошок, Резкая, — рассмеялся я.

Выбив из пачки сигарету, я щёлкнул зажигалкой и жадно затянулся. Выпустил дым в потолок и обошел гараж с мобильным, записывая на видео все, что попадало в объектив.

Парик, маска, Додж, VIN-номер.

— Не с тем связалась, Лилечка, — пробормотал я.

Оторвав от футболки край и затолкав скрученный в жгут обрывок в горловину бензобака, я включил камеру, собираясь записать ещё одно видео с намеком — уже для Резкой.

Навести камеру на бочину Доджа с тряпкой, после показать зажигалку и щёлкнуть ей.

Пересмотрев короткий ролик-угрозу, я зашелся смехом и чертыхнулся, прочитав всплывшее на экране уведомление.

«Бог мой! Узнай сколько хочет владелец, Никки, и я куплю этого красавца! Любые деньги, малыш! Любые!»

«Она не продается, Чад!» — отбил я ответное сообщение.

Сделал шаг к Доджу, чтобы убрать импровизированный фитиль, и зашипел, проклиная себя и Чадди.

«Дай мне номер владельца! Я не успокоюсь, пока не поговорю с ним о покупке этого красавца!»

— Чад, блядь! — выкрикнул я. Открыл мессенджер и со злостью повторил то, что уже писал: — Чад, тачка не продается! Не продается!

Отправил мужу матери голосовое сообщение и, поочередно глянув на Доджа и зажигалку в руке, выматерился в голос, когда раздалась трель входящего звонка.

— Чад, не беси меня! Я уже сказал, что тачка не продается! — рявкнул я в трубку и поперхнулся, услышав ответный, не менее раздраженный рык:

— Никки, если ты не умеешь договариваться, это твоя проблема! Дай мне номер владельца!

— Я не собираюсь договариваться с отбитыми на голову, Чад, — огрызнулся я и обернулся на раздавшуюся за спиной усмешку:

— Сказал чел, собирающийся спалить машину.

— Чад, перезвоню, — произнес я, сбрасывая звонок. Посмотрел на стоящего в дверях гаража Клима и поинтересовался: — Лилечка решила подстраховаться и отправила конницу?

— Мимо, Лукашин, — ответил парень. Показал на свисающую из бензобака Чарджера тряпку и хмыкнул: — Одна пустила идиота в гараж. Второй решил поиграть в пиромана. Уровень адекватности — ноль. У обоих.

— У обоих? — переспросил я. Увидел кивок в ответ и, посмотрев на зажигалку, бросил ее Климу: — Держи. Я не собирался палить тачку, но можешь рассказать Лилечке, что ты приехал и спас ее машину от пиромана-неадеквата. Покажешь зажигалку и гарантированно получишь пару плюсиков в карму.

— О своей подумай, — снова хмыкнул Клим. Повертел, рассматривая, зажигалку в руке и бросил ее мне: — Лукашин, давай на чистоту? Я в курсе того, что натворила Амели.

— Да ладно?! И какую сказку она тебе рассказала? — рассмеялся я. — Белую и пушистую девочку кошмарит злой Никита?

— Белая и пушистая, как ты говоришь, по дурости разъебала тачку идиота Никиты, — осекая мое веселье, рявкнул Клим. — А идиот Никита решил включить обиженку и покошмарить дурканувшую девчонку. Такой вариант устроит?

— Устроит, если ты мне скажешь, почему белая и пушистая рассказала об этом тебе, но ни словом не обмолвилась о том, как развлекается, Димону, — огрызнулся я. — Ну же, Клим. Удиви, раз ты в курсе. Кто такая Лиля-Амели? И вдогонку — чем это ты заслужил такое доверие?

— Не твое дело, — процедил парень и дёрнул подбородком в сторону машины: — У девчонки и без тебя хватает проблем.

— Одной больше, одной меньше, — осклабился я. — Это же не мое дело? Не мое.

— Лукашин! — прорычал Клим, сжимая кулаки. — Не лезь к Резкой.

— Или что, защитник херов?! По морде проедешься, как в клубе? — скинув куртку под ноги, я сделал приглашающий жест и напомнил парню: — Кажется, там я полез к твоей белой и пушистой. Сейчас собирался спалить ее тачку, — сделав шаг к стиснувшему зубы Климу, повторил предложение начинать воспитательную беседу и выплюнул ядовитое: — Вперёд, аэродром. Тебе же не привыкать вписываться за Резкую. И знаешь, что интересно, — я огляделся и пожал плечами: — почему приехал ты, а не Димон? Встречается с одним, а жалуется другому? Или она делает вид, что встречается с Димкой, а трахается с тобой?

К концу своего монолога, я приблизился к парню достаточно близко, чтобы он не разменивался на лишние телодвижения и врезал мне по роже. Черт побери, я бы соврал, сказав, что у меня не чесались кулаки при виде Клима. И сейчас, один на один в гараже, никто бы не помешал нам выяснить, кто из нас идиот. Я, мешающий Лилечке спокойно жить. Или Клим, верящий каждому слову этой двуличной стервы.

— Долго в гляделки играть собрался, аэродром? — прохрипел я, подначивая Клима. — Ждёшь разрешения белой и пушистой?

— Как и говорил, уровень адекватности — ноль, — произнес неожиданно спокойным тоном Клим. Смерил меня взглядом и усмехнулся: — Что ты, что Димасик, — скривился, — два дегенерата. Одному упёрлось испоганить жизнь Резкой, а второй…

Клим сплюнул под ноги и помотал головой, не собираясь говорить ни слова больше, но мне хватило и такой характеристики друга. С одной стороны понятной, а с другой… Мне стало интересно, почему Клим записал Димона в дегенераты.

— И чем же он тебе не угодил? Лилечка, вроде, в восторге от своего любимого и уважаемого, — скривился я и по кривой ухмылке парня догадался, что он, как минимум, разделяет мой сарказм.

— Она, может, и в восторге, а я нет, — не стал увиливать Клим. Посмотрел мне за спину и, хмыкнув, поинтересовался: — Может, уберешь тряпочку, пироман?

— Очкуешь, что передумаю и спалю? — рассмеялся я. Выудил из кармана зажигалку и, протянув ее парню, направился к машине. — Я не настолько отбитый. Попугать — да, жечь — нет. Хотя, не скрою, у твоей подружки явные проблемы с адекватностью. Ей бы к психологу походить.

— Сказал чел, подсунувший девушке маячок, — беззлобно поддел меня Клим и, когда я обернулся, спросил: — Где взял такую игрушку? В магазине приколов на скидку дали?

— Там же, где Резкой машина перепала, — ответил я. Вытащил тряпку из бензобака и замер с ней в руках, когда в спину прилетело раздраженное:

— Сомневаюсь, что маячок тебе бабка в наследство оставила.

— Шокер ей тоже от бабки достался? — поинтересовался я. Накинул чехол на Чарджер и, присев на крыло автомобиля, достал пачку сигарет. — Так чем тебе не угодил Димон, защитник? — решил вернуться к интересующей меня теме. — Зажигалку отдай, хранитель семейных реликвий.

Поймал брошенную Климом Zippo и изобразил готовность слушать.

— Я не лезу туда, куда меня не просят, — съехал парень.

— Окей, — хмыкнул я. — Меня, вроде как, тоже не прикалывает лезть в их отношения, но ситуация стремная.

— Возможно, — кивнул Клим.

— Возможно? — рассмеялся я и обвел рукой гараж. — Ничего не смущает?

— Ни капли, — покачал головой парень. — Гараж Амели снимает, на счёт машины я тебе сказал. Что не так?

— Она гоняет по ночам и об этом знаешь ты, но не Димон.

— Возможно, на это есть причины, Лукашин.

— Возможно, Димычу стоит о них знать? Как никак, он ее парень, а не ты. Я промолчу про клуб и сказку о правиле Дня группы, — изобразив кавычки в воздухе, я наклонился поднять куртку и, встряхнув ее, посмотрел на Клима: — Кстати, что это было с Резкой?

— О чем ты? — включил дурачка Клим.

— Окей, — протянул я. — Давай я тебе напомню, что было в клубе, если ты внезапно забыл. Парень целует девушку. Если точнее, то обозначает поцелуй. Все ещё не понимаешь, о чем я? — спросил и, не дождавшись ответа, продолжил: — Если девушке нравится, она отвечает на поцелуй. Если не нравится, — пожал плечами, — она конечно же начинает задыхаться, биться в истерике и визжать. Абсолютно нормальная реакция, да?

— Вполне, — скрежетнув зубами, огрызнулся Клим.

— Вполне?! А, ну да. Я же похож на идиота, Клим? — рассмеялся я и, увидев кривую ухмылку на его губах, кивнул: — Пусть так. Тогда объясни мне, почему Резкая не стала рассказывать своему парню о том, что к ней пристал идиот? Зачем ей придумывать правило Дня группы? На кой хрен прикрывать меня и уговаривать молчать тебя? Единственного, кто в курсе всей творящейся хуйни, — посмотрев в глаза Клима, я опустил взгляд на его сжатые кулаки и помотал головой: — Очередной секрет? Или что-то такое, после чего Димона отвернет от Лилечки? Все ещё не понимаешь, о чем я? Окей. Тогда узнаю сам.

— Не думаю, что это хорошая идея, — моментально ощетинился парень. — Не лезь, куда не просят!

— Кажется, ты забыл один маленький нюанс, защитник. — Проведя ладонью по крылу Чарджера ладонью, я показал Климу ключ от гаража и опустил его на машину. — Твоя белая и пушистая влезла, куда ее не просили, и угробила мою Врыксу. Теперь моя очередь плевать на правила. Либо она рассказывает все Димону сама, и я не трогаю ее тачку. Либо я расскажу ему сам, но спалю Кошака. Пусть выбирает, что ей дороже.

Глава 14. Амели

— Группа два-один, заходим и занимаем свободные места. Господа айтишники, поздравляю. Сегодня у вас факультативное занятие.

Моргнув, я оторвала взгляд от удаляющейся спины Лукашина и посмотрела на мужчину в деловом костюме, который прошел к преподавательскому столу.

— Что происходит? — шепнула я Климу, на что получила эмоциональный ответ:

— Вот и я задаюсь этим вопросом, Амели! Совсем с ума сошли на пару с Лукашиным? Мне не показалось? Ты отдала ему ключ от гаража?

— Клим, ты знаешь этого препода? — проигнорировала я возмущения друга.

— Впервые вижу, — буркнул он. — И не заговаривай мне зубы!

— А у меня складывается ощущение, что вы с ним уже где-то встречались. — Я прищурилась, разглядывая нового преподавателя. Тот избавился от бумаг, положив их на стол, и теперь, скрестив руки, мрачно, исподлобья смотрел в сторону нашей с Климом парты. — Он ведь на тебя пялится?

— На меня. — Клим нахмурился. — Возможно, я его где-то видел, но… Хоть убей, не помню где.

Завалившиеся следом за мужчиной студенты закончили занимать свободные места, и в аудитории воцарилась тишина. Препод обвел взглядом присутствующих и с лёгкой улыбкой произнес:

— Отлично. Господа айтишники, позвольте представиться — Дегтярев Олег Андреевич, практикующий юрист и временный лектор в этом университете. Опережая вопросы: к вам мы с молодыми умами, штурмующими юриспруденцию, заглянули всего на пару занятий. Исключительно в рамках факультатива. Но у вас есть возможность получить ворох полезных знаний и оценку по любому предмету, в который ткнете пальцем.

Аудитория наполнилась радостным гулом, а мы с Климом переглянулись. Великодушие администрации университета настораживало.

— Если считаете, что новые знания вами не нужны, — продолжал Олег Андреевич, — то можете прямо сейчас встать и выйти. Неуд вам за это никто не поставит. Однако учтите, что если останетесь, спрашивать с вас будут по максимуму. — Он сделал паузу, разглядывая притихших студентов. Я шепнула Климу:

— Свалим?

Но прежде чем Клим мне ответил, дверь аудитории вновь распахнулась, и на пороге появилась девушка в мотоциклетной экипировке и со шлемом подмышкой. Она смерила преподавателя таким убийственным взглядом, что мне стало не по себе, а Дегтярев даже бровью не повел.

— Романова, опаздываете.

— Неужели? — цокнула девушка, проведя ладонью по волосам. Из-за шлема короткий блонд растрепался, из-за чего опоздавшая студентка смахивала на взъерошенного воробья.

— Ася… — едва слышно простонал Клим, пряча лицо в ладонях.

— Занятие началось пять минут назад, — постучал Олег Андреевич по циферблату наручных часов.

— Семь минут назад я стояла на пороге аудитории, где по расписанию у меня было занятие. Но вы, Олег Андреевич, почему-то решили провести его в другом месте.

— Я оставил на дверях записку. — Дегтярев не улыбался, но я отчетливо улавливала в его голосе смех, пусть и хорошо замаскированный под сочувствие.

— О, — ядовито протянула девушка, — я оценила, спасибо. А теперь можно мне сесть?

— Капец, Мелька. Это капец, — пробормотал Клим справа от меня.

— Что случилось?

— Не бери в голову. Просто мне действительно лучше свалить. — Клим сгреб в рюкзак тетрадь с ручкой и встал, мигом притянув к себе внимание переругивающейся парочки.

— В чем проблема? — поинтересовался Дегтярев, а девушка, которую мой друг назвал Асей, просияла и махнула ему рукой.

— Решил воспользоваться вашим предложением и покинуть занятие, — отчеканил Клим, протискиваясь в проход.

— На вас мое предложение не распространяется, — сурово произнес Олег Андреевич. — Сядьте.

Клим замер. Ася рассмеялась. Я затаила дыхание.

Я не знала, что происходило между этой троицей, но одно могла сказать точно — от повисшего напряжения мурашки по коже бегали.

— Но я… — попытался возразить мой друг, но Дегтярев уже повернулся к знакомой Клима:

— Садитесь, Романова, и впредь приходите вовремя. Или не приходите вообще.

Девушка что-то процедила сквозь зубы — короткое, злое и нецензурное. Намеренно тихо, чтобы сказанное расслышал только преподаватель, который прищурил глаза, но отвечать не стал. Однако стоило Асе зашагать по проходу, подцепив стул, видимо, чтобы подсесть к нам с Климом, ей в спину прилетело:

— И будьте добры, Романова, приходить на занятия в подобающем для этого виде.

Стул с грохотом приземлился на пол. Ася развернулась к преподавателю и прошипела:

— А что не так с моим видом? Этот костюм обеспечивает безопасность во время езды на мотоцикле, если вы, Олег Андреевич, не знали!

— Добирайтесь на автобусе, — пожал плечами мужчина. — Или переодевайтесь в туалете. Юрист должен выглядеть презентабельно, а не как порно-мечта озабоченного подростка.

— Подростка или ваша? — звенящим от гнева голосом спросила Ася.

— О моих мечтах можем поговорить после занятия. Садитесь, Романова. Ваш кавалер уже заждался. — Дегтярев мазнул взглядом по мне и хмыкнул. — Хотя…

Шумно протащив стул оставшиеся пару метров, Ася поставила его слева от меня, водрузила на угол парты шлем и буркнула последовавшему ее примеру Климу:

— Ни слова. Ничего не говори, иначе… — Она посмотрела на меня и улыбнулась: — Ася.

— Амели, — шепотом представилась я, ощущая строгий взгляд Дегтярева, который, казалось, приклеился к нам троим.

— Я так и подумала. Клим рассказывал о тебе, — кивнула она.

— Романова!

— Да твою мать! — рыкнула Ася и демонстративно провела пальцами по губам, словно застегивая рот на молнию. — Молчу, Олег Андреевич.

Мне хотелось рассмеяться. Столько яда при произношении чьего-то имени мне доводилось слышать только в одном случае. Когда я обращалась к Лукашину. Безудержное любопытство подтолкнуло меня к тому, чтобы вырвать из тетради лист, написать: «Что происходит?» и положить записку по центру, чтобы написанное смогли прочитать оба моих соседа.

Ася фыркнула, а Клим быстро нацарапал ответ: «Просто на мою голову свалились две девицы, обожающие находить приключения на задницу. А мне теперь разгребать».

— Серьезно? — зашептала Ася, наклонившись к парте в попытке спрятаться от преподавательского взгляда за своим шлемом. — То есть в его злости на меня виновата я?

— А не нужно было с ним спать! — прошипел Клим.

— Да я… Ты… — задохнулась от негодования Ася. Я откинулась на спинку стула, чтобы не мешать этой парочке общаться. — Кто полез ко мне с поцелуями у него на глазах?

— Я спасал тебя от навязанного брака! Могла бы и спасибо сказать!

— А можно более подробно? — заинтересовалась я, пытаясь отделаться от мысли, что мне катастрофически не хватает попкорна.

— Романова!

Новый окрик со стороны преподавательского стола заставил нас троих вздрогнуть и выпрямиться, натянув на физиономии маски прилежных студентов, внимательно слушающих лекцию. Кажется, мы немного переборщили с усердием, потому что лицо Дегтярева вытянулось от удивления.

— Да, Олег Андреевич, — елейным голоском пропела Ася и встала.

— Раздайте учебные материалы.

— Как скажете, Олег Андреевич.

Дернув замок на мотоциклетной куртке, Ася сняла ее и повесила на спинку стула, оставшись в футболке, завязанной узлом под грудью. Нарочито медленным движением девушка поправила ворот, пригладила волосы и походкой от бедра стала спускаться вниз.

Взгляды мужской половины обеих групп проследовали за ней. Кхм… Кажется, Дегтярев был прав в своем требовании одеваться более традиционно. Не многие из студентов оказались готовы к тому, насколько плотно могут сидеть на девичьей фигурке экипировочные штаны.

Я что, слышу скрип зубов бедного Олега Андреевича?

— Так, я пошел, — шепнул Клим, воспользовавшись ситуацией. Вскочив, он проследовал за Асей, на ходу бросая в сторону Дегтярева: — Собака рожает. Буду на следующем занятии. До свидания.

Я прикрыла глаза ладонью и покачала головой. Второсортный детектив про идиота-шпиона уже был. Настал черед дурацкого ситкома про студентов.

* * *

Клим игнорировал мои звонки и сообщения следующие несколько часов. Я сидела на парах как на иголках и регулярно поглядывала на экран смартфона, который загорался от каких угодно уведомлений, но только не от тех, что были мне нужны.

Окончательно потеряв терпение, я дошла до того, что полезла на страничку Лукашина. Пролистала ворох старых фотографий, сделанных за два года его жизни в Штатах, изучила список страниц, на которые он был подписан, и гневно попыхтела пару минут, когда увидела там и свой аккаунт. Впрочем, в моих соцсетях никогда не мелькало чего-то глобально важного, а все фото, сделанные до поступления в универ, я скрыла в архиве, так что вряд ли Лукашин смог найти хоть что-то, способное утолить его любопытство.

Пользуясь случаем, я перелогинилась и с фейкового аккаунта заглянула на страничку сестры. Сима всегда была активным пользователем интернет-пространства, регулярно обновляла профили, делилась фотографиями и видео. Однако уже не в первый раз меня встретила тишина. На секунду мелькнула мысль, что Сима меня раскусила и ограничила доступ к личным материалам, но сестра исчезла с радаров даже на страницах своих друзей.

Я могла понять тишину сейчас, в сентябре. Девятый класс, активный прессинг со стороны учителей, старт подготовки к экзаменам. Но почему сестра молчала даже летом, пока ее друзья пачками заливали фотки и каждые пять минут выкладывали сторис?

Я нажала на иконку самолетика, открывая чат с нашей перепиской. Посмотрела на последнее сообщение. От меня. Два с половиной года назад. Вздохнула и заблокировала телефон, слепо уставившись в черный экран.

Да, мы с Симой часто ругались. Она неоднократно доводила меня до белого каления тем, что ябедничала родителям по каждому поводу. Иногда из вредности срывала мои планы, портила вещи и пыталась перетянуть внимание на себя, но… Разве не так ведут себя младшие сестры? Все это меркло на фоне уютных вечеров за просмотром фильмов, совместных, пусть и редких, прогулок, ночного смеха под одеялом, чтобы родители не услышали и не устроили нагоняй за то, что уже так поздно, а мы не спим.

Я скучала по ней. Мне ее не хватало. И даже обида не могла это перекрыть.

Клим объявился после третьей пары. Взяв трубку, я тут же несколькими нецензурными предложениями высказала другу все, что я думаю о его молчании.

— Если бы ты думала головой, то мне не пришлось бы гоняться за Лукашиным, — проворчал он. Щелчок зажигалки и веселое: — Угадай, за чем я застал его в твоем гараже?

— Ты слишком спокоен, поэтому не думаю, что Лукашин сделал что-то из ряда вон выходящее.

— Ну… Кусок тряпки в баке Чарджера и горящая зажигалка для тебя вещи обыденные?

Я икнула. Торопливо отошла к окну, убедившись, что никто рядом не греет уши и уточнила:

— Машина цела?

— И машина, и гараж, — успокоил меня Клим. — Никиточка только капельку поиграл в пиромана, затем пришел Клим и все разрулил. Как обычно. Резкая, — неожиданно рявкнул он, — прекратите бесить друг друга. Постарайся спокойно поговорить с этим придурком, пока кто-то из вас не уехал на зону.

— Ты поверишь, если скажу, что планирую вывесить белый флаг и сесть за стол переговоров? — спросила я и нервно постучала пальцами по подоконнику, прыгая взглядом по россыпи припаркованных возле универа автомобилей. Машины Димы, которую он отдал Лукашину, видно не было.

— Поверю. И советую поторопиться, потому что этот несостоявшийся пироман выдвинул ультиматум, который тебе точно не понравится.

— Какой? — насторожилась я.

— Или ты избавишься от тачки, или он продолжит под тебя копать. А потом выложит все карты на стол. Перед твоим ненаглядным Димой.

— В каком смысле — избавишься от тачки? — По спине пробежала неприятная дрожь и я повела плечами, стараясь вернуть себе самообладание.

— В прямом. Лукашин жаждет мести. Отомстить Игнатову у него не получилось, поэтому он выбрал новую цель — тебя.

Глава 15. Никита

— Никит, — произнес отец, наблюдая за тем, как я в сотый раз пытаюсь завязать бабочку, — если ты передумал или не хочешь ехать, просто скажи. Не надо делать мне одолжение. Это всего лишь благотворительный вечер.

— Пап, хватит! — рявкнул я, разворачиваясь к нему лицом. Показал ладонью на свою убогую недобабочку и спросил: — Думаешь, я специально завязываю такую хрень и не понимаю, как все это выглядит со стороны? По-твоему, я бы не смог отмазаться как-нибудь поизящнее? Скажи ещё, что я отказался от помощи, чтобы зацепить Милану своим отказом, и вообще топ тема будет. Как же иначе?! Других вариантов ведь не существует, да?! — вперив в отца требующий ответа взгляд, я помотал головой и процедил сквозь зубы: — Я подумал, что справлюсь с галстуком сам. Извини, облажался.

Заранее зная, что услышу и в каком тоне прозвучит нотация, я сорвал бабочку и швырнул ее на стол. Выбил из пачки сигарету и жадно затянулся дымом, чтобы не наговорить отцу лишнего.

Я с детства ненавидел бабочки, а обязаловка ее наличия на приемах вывела эту ненависть в абсолют. Как бы не ослаблял ее сам, что бы ни придумывала мама, пафосная удавка один черт душила меня. И несколько часов обмена любезностями превращались в ад с одним единственным желанием — сорвать бабочку и продышаться. Поэтому, увидев, как Милана завязывает галстук отцу, и представив, чем обернется для меня идеальный узел, я отказался от помощи. Попробовал найти приемлемый вариант и в итоге сорвался на отца.

"Лучше не придумаешь. Просто идеально," — подумал я, отсчитывая последние секунды тишины перед бурей. Которая, к удивлению, зазвучала не упреками в мой адрес, а просьбой. К Милане:

— Мила, подойди, пожалуйста. У нас тут проблема.

Мила?

— Мальчики, что у вас случилось?

А где “я же вижу, что ты делаешь”?

Растерявшись, я пропустил мимо ушей “мальчиков” Миланы и с изумлением посмотрел на отца, стоило мне осознать смысл его фразы:

— Мил, можешь придумать что-нибудь, чтобы Никита пошел без бабочки и это не вызвало никаких вопросов?

Что?!

— К нему или к тебе? — решила уточнить Милана и тут же, подняв ладонь, произнесла, укоряя отца, а не меня: — Сема, ты не мог сказать раньше? Никита, встань, пожалуйста, и не переживай.

Ошарашенный этим уточнением и отсутствием каких-либо претензий ко мне, я поднялся с кресла и отложил сигарету в пепельницу. Взглядом спросил у отца, что происходит, но он лишь скупо улыбнулся в ответ и хмыкнул.

— Сема, не торопи, пожалуйста, — попросила Милана. — Пять минут тебя не убьет.

Задумчиво оглядев меня с головы до ног, Милана прошлась по моим волосам, внося в прическу хаос. После расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке и, поправив пару прядей, отошла назад. Критично оценила результат и кивнула:

— Готово. Сема, предупреди своих знакомых, чтобы они держали дочерей и жён под присмотром, — рассмеялась Милана.

И сразу же, когда мы переглянулись с отцом, стушевалась, будто сказала что-то неуместное. А затем и потупилась, услышав наше сдвоенное:

— Спасибо, Милана.

* * *

Раньше поездка к месту проведения благотворительного вечера или званого ужина становилась для меня изощрённой пыткой.

Мне казалось, что колеса машины связаны единой нитью с моей бабочкой, и каждым своим оборотом они затягивают ее все туже и туже.

Перекрывая доступ кислорода.

Усиливая панику.

Вынуждая дёргаться и спрашивать родителей, сколько нам ещё ехать. А затем повторятьсвой вопрос каждые пять минут. Ведь я чувствовал, что совсем немного и мне нечем будет дышать.

Как бы свободно не завязывала мама бабочку, я один черт подсовывал под нее пальцы и оттягивал, оттягивал, оттягивал.

Только это не помогало. Каждый новый оборот колеса продолжал душить меня. И сейчас, спустившись к арендованному лимузину, я пропустил Милану с отцом вперед, а сам замедлил шаг и остановился, неконтролируемо ища пальцами удавку бабочки и не находя ее.

— Никит? — спросил папа, усадив Милану и закрыв дверь с ее стороны. — У тебя все хорошо?

— Да, — кивнул я, одергивая руку. Извлек из заднего кармана брюк свой телефон и показал его отцу, нервно рассмеявшись: — Переложить решил. Раздавить не хочется.

Прикрывшись этим объяснением, я посмотрел на лимузин и вновь провел рукой по горлу — уже "поправляя воротник". Но даже ощутив под подушечками пальцев кожу дважды, у меня в затылке один черт заныло от предвкушения пытки, на которую подписался.

— Никит? — протянул папа.

— Я уже сказал, что еду! — отрубил я. — Зря что ли со мной Милана возилась? — спросил и тряхнул головой, одновременно отвечая на вопрос и пытаясь избавиться от подзуживающего желания наплевать и остаться.

Нырнув в лимузин, я устроился на боковом сиденье и потянулся ослабить отсутствующую бабочку. Выдохнул, проведя пальцами по коже, и, глянув на встревоженного отца, опустил взгляд на тренькнувший телефон.

Стив: "Руководство прислало мне список просроченных проектов. Если есть желание пополнить фонд рождественского корпоратива, пиши. По сотне баксов за любой."

Пробежав взглядом по внушительному списку, я вцепился в предложение тимлида, чтобы не думать о поездке и переключить мысли.

Ежеквартальные распродажи отошедших за невыплату проектов не раз пополняли мою коллекцию хлама. Поймать что-то стоящее я банально не успевал или его забирали раньше, чем список дойдет до нашего отдела. Однако сейчас ответственным за аттракцион щедрости назначили Стива. И он, судя по стартовому ценнику, решил порадовать меня правом пройтись по брошенкам раньше других. Или, что скорее всего, навариться на глупом новичке. Правда, второй пункт отмелся сам собой, когда я обнаружил в списке программу отслеживания животных. Пометив ее, как обязательную к покупке, я вернулся в начало списка и пошел по нему, отбирая имеющее хоть какую-то ценность и потенциал.

— Вижу, кто-то неплохо справился и без моей помощи, — рассмеялся папа. — Мил, ты посмотри, с какой скоростью он оды строчит. Пальцы не сотри, Ромео.

— Что? — спросил я, поднимая взгляд на довольного родителя и после на улыбающуюся Милану. — О чем вы?

— О чем? О девушке, — зашелся смехом отец, кивнув в сторону моего мобильного. — Все же она не устояла перед твоим обаянием?

— Какая девушка? — спросил я, теряясь в догадках, что могло найти на отца и при чем тут девушка. А через мгновение, вспомнив о своей просьбе покопать под Резкую, хмыкнул: — Ты про Амели что ли?

— А есть кто-то ещё, Никит? — оживился папа. — Это уже интересно. И как ее зовут?

— Сёма, не думаю, что Никита обязан тебе отчитываться, — мягко осадила отца Милана. — Если он захочет, сам расскажет.

— Спасибо, — кивнув Милане, я посмотрел на телефон и развернул его экраном к отцу. — Познакомься, пап. Генератор паролей и альфа-версия мессенджера со сквозным шифрованием. Что касается Амели — у меня с ней не срослось. Занята.

Щелчок по носу отец оценил и басовито рассмеялся. Правда, после уточнения, кем именно занята Резкая, его веселье вмиг сошло на нет.

— Поэтому не хотел ехать? — спросил папа и тут же, накрыв ладонью руку Миланы, остановил ее попытку вмешаться: — Мила, вот тут лучше не лезь. Никит? — переключился на меня. — Если есть что-то, о чем мне стоит знать…

— Пап, я похож на идиота? — усмехнулся я, проигнорировав вопрос отца. — Думаешь, мне не хватает мозгов, чтобы состыковать в голове, чем тебе аукнется…

— Никита, — оборвал меня папа. — Лев не дурак, и на наши с ним деловые отношения никак не повлияет, уведешь ты девушку Дмитрия или нет. Бизнес и дружба — разные понятия.

— То есть, ты не против, если я уведу Резкую у Димона? — съязвил я.

— Нет, — помотал головой отец и, побуравив меня тяжелым взглядом, добавил: — Если вы решите этот вопрос не как с Игнатовым.

— А при чем здесь Игнатов, папа?

Глава 16. Никита

От одного упоминания о Мае меня захлестнуло злостью, а перед глазами замелькали картинки двухлетней давности. И ни хрена хорошего в них не было.

Тачка Игнатова в дальнем углу парковки клуба.

Хихикающая пакетику в ладони Алена и ее: "Никит, не сходи с ума, я не маленькая". Сперва обиженное, когда выволок ее на улицу и отмудохал Игнатова. А после, на пороге квартиры, обещающее, что это был первый и последний раз.

И дальше полнейший пиздец с ментами, камерой обезьянника и осатаневшим отцом.

— При чем здесь Игнатов, папа? — процедил я, повторяя свой вопрос.

— Мальчики…

— Мила, не лезь! — рявкнул отец, прожигая во мне дыру. — Я не собираюсь ворошить прошлое и лезть в твои отношения, Никита. Но мне бы очень не хотелось, чтобы из-за ваших разногласий с Димой, Лев решил вспомнить, кто и кому помог. Достаточно понятно, при чем тут Игнатов?

— Вполне, — огрызнулся я и, выдержав паузу, произнес, печатая каждое слово: — Между мной и Резкой не было ничего такого, чтобы ты переживал, папа.

— Замечательно, — кивнул отец. Медленно выдохнул, успокаиваясь, а затем посмотрел на меня и неожиданно глухо попросил: — Никит, давай уже закроем эту тему?

— Как скажешь, папа, — не удержался я. Показал стиснувшему зубы на мою язвительность отцу телефон и спросил: — Можно я закончу свои дела?

— Я не собираюсь тебя контролировать и ограничивать. Надеюсь, ты меня услышал.

До момента, когда лимузин въехал на причал и остановился в хвосте похожих по статусу машин, гробовая тишина внутри автомобиля вывернула меня наизнанку. Я до победного залипал в телефоне, не собираясь смотреть на отца, однако краем глаза видел и его, и Милану. Появившиеся после моего ядовитого вопроса и не исчезнувшие желваки на скулах отца. Ладошку, безуспешно успокаивающую зажатую в кулаке бурю, и взгляд Миланы. На удивление, не осуждающий, а понимающий.

Убрав мобильный во внутренний карман пиджака, я посмотрел сквозь тонированное стекло на медленно приближающийся трап с красной дорожкой и небольшую компанию приглашенных с бокалами в руках.

— Всегда было интересно, — протянул я, не заметив ни одного курильщика на красной дорожке, но насчитав троих около нее, — как отреагируют, если стряхнуть пепел с сигареты на дорожку. Прибьют или сделают вид, что не заметили?

— Никит, — окликнул меня отец и, когда я повернулся к нему, ожидая, как минимум, напоминания о правилах хорошего тона, достал из кармана сигару, а затем протянул ее мне. — Сигареты и дорожка? — помотал головой, кривясь. — Не дури. С сигарой будет эффектнее.

— Думаешь, не смогу, папа? — улыбнулся я.

— Думаю, мне самому интересно, — ответил он и, отрезав кончик гильотиной, рассмеялся возгласу Миланы:

— Боже, какие же вы мальчишки.

Пафосность встречи приглашенных на благотворительный вечер, как никогда, сыграла мне на руку. Пока наш лимузин полз до красной дорожки, я спокойно раскурил сигару, а оказавшись на улице, воочию убедился в неизменности привычек бомонда.

Вместо того, чтобы подняться на теплоход и обмениваться приветствиями с приехавшими в тепле, власть имущие господа и их дамы старательно игнорировали ни разу не летний ветерок с реки. И если мужчин ещё хоть как-то спасали пиджаки, их спутницам оставалось только посочувствовать.

"Показуха на грани тупости," — подумал я, а разглядев семейство Авдеевых и Резкую рядом с Димоном, скривился внезапному приступу идиотизма у друга. — "Если так приперло появиться со своей Лилечкой, мог и на полушубок выделить. Платье же купил."

Легкая, полупрозрачная ткань практически сливалась с кожей Резкой и при малейшем движении превращалась в россыпь переливающихся искорок или брызг шампанского. Однако каким бы фееричным ни было платье, какой бы хрупкой и воздушной не казалась Резкая в нем, оно не спасало от разгуливающего вдоль реки ветра.

"Димон, не тупи и тащи ее в тепло," — мелькнуло у меня в голове, а Дымыч отошёл от родителей и потянул Лилечку за собой.

И без того заметно нервничающая от свалившегося на нее внимания, Резкая даже близко не представляла, что сейчас начнется и сколько ей придется мариноваться на улице. И я, представив себя на ее месте, невольно поежился. Вместо того, чтобы подняться на теплоход, Димон знакомил свою пассию с каждым из приглашенных. Согласно долбаному этикету, он жал руки, что-то спрашивал и с широкой улыбкой отвечал на встречные дежурные вопросы. А потом, приобняв Резкую, вел ее дальше.

Не замечая натянутость вымученной улыбки.

Не видя, что его девушку все сильнее поколачивает на ветру.

Дегенерат!

Демонстративно громко прочистив горло, я перетянул внимание на себя, а затем поприветствовал всех ядовитым:

— Добрый вечер, дамы и господа! Может, поднимемся на борт?

Затянулся сигарой и стряхнул пепел на дорожку.

* * *

— Кто бы сомневался, что Лукашин-младший не вычудит что-нибудь из ряда вон, — посмеиваясь, произнес отец Димки, подойдя ко мне с двумя бокалами виски в руках. Один из которых протянул мне. — Угощайся, Никит. Два года не слышали и не видели, а тут сразу заявил о своем возвращении.

— Благодарю, Лев Андреевич, — улыбнулся я. Взял протянутое мне спиртное и, кивнув в сторону Димона “выгуливающего” Резкую от компании к компании, добавил: — Я, конечно, не претендовал на первое место, но успокоил себя тем, что разбавил тухлый вечер щепоткой безумия.

— Еще как разбавил, — рассмеялся Авдеев. Пригубил виски и по-отечески тепло посмотрел на сына, а затем, с не меньшей теплотой, на Резкую. — Красивая пара. Даже не верится, что Дима прислушался ко мне и решился взяться за ум.

— Что-то не припомню, когда Димка дурил в последний раз. Если только в первом классе, — уточнил я, поднося бокал к губам и застывая, так и не сделав глоток, от удивленного вопроса Льва Андреевича:

— Дима тебе разве не говорил о свадьбе?

— Какой свадьбе? С кем? — посмотрев на отца Димона, я перевел взгляд на друга и Амели и закашлялся. — Не рановато, Лев Андреевич? Сколько они встречаются?

— А чего тянуть? — как ни в чем ни бывало отмахнулся Авдеев. — Девочка хорошая и без этих ваших современных закидонов. Поживут немного вместе, притрутся, а после получения Димой диплома можно и расписываться.

— Ну да, — кивнул я, примеряя слова Льва Андреевича на Резкую. — Хороших девочек без закидонов днём с огнём не найдешь. Повезло вашему Димке. Смотрю на него и завидую.

Отсалютовав довольному Авдееву бокалом, будто озвучил тост за счастье его сына и будущей невестки, я опрокинул виски в рот и жестом показал стоящему поблизости официанту принести мне ещё одну порцию. Которую выпил сразу же как взял и снова залпом. Не собираясь цедить благородный напиток и тем более смаковать.

Правда, и вторая порция вискаря не помогла порадоваться за Димона. Наоборот. После новостей о свадьбе мне до зубовного скрежета захотелось показать Дымычу и его отцу запись из гаража Резкой. А затем спросить у Льва Андреевича, как так получилось, что он не накопал ничего из того, что накопал я? И черт побери, покрутив эту мысль, у меня возник вопрос: "Почему я сразу не пошел к Авдееву старшему?"

— Лев Андреевич, у вас есть минутка? — спросил я, извлекая телефон из кармана.

— Никита, для тебя я найду и десять, — рассмеялся отец Димона. Хлопнул меня по плечу и, посмотрев мне за спину, широко улыбнулся: — Одну минуту, Никит. Ну как ты, Лиля? Устала от официальной части или пока держишься?

— Немного устала, Лев Андреевич.

Обернувшись к подошедшим Димону и Резкой, я на мгновение заглянул в глаза "прощай, Лилечке" и нажал на кнопку включения смартфона.

— Как вы вовремя, — произнес, не скрывая своего злорадства. — Как же вы вовремя.

— Мы-то, может, и вовремя, а ты какого на учебу забиваешь, Никитос? — спросил Димон. — Хочешь, как Лаптев, на сессии за преподавателями бегать?

— Во-первых, я не Лаптев, — усмехнулся я, вспомнив когда-то нашего с Димоном, а теперь только его одногруппника, который не сдал ни одной сессии вовремя. — А во-вторых, у меня были очень весомые причины пропустить несколько пар.

— Расскажешь это после того, как тебя отправят на пересдачу, — рассмеялся Димка. — Лапоть уже волосы рвет — не знает, как уломать Третьякова закрыть глаза на прогулы и поставить трояк. Даже взятку предлагал.

— Это его проблема, Дымыч, — я обозначил интонацией, что не собираюсь развивать эту тему. Открыл галерею и поднял взгляд на Резкую. — Свои я решаю сам.

Мелькнувшее в карих глазах недоумение.

Взгляд на экран моего смартфона и после, уже панический, мне в глаза.

Да, Лилечка, это то, о чем ты подумала. Гуд бай, малыш!

Ядовито улыбаясь, я занес палец над иконкой видео и поперхнулся от предложения Резкой:

— Никита, пригласи меня на танец! — выпалила она скороговоркой. Нервно рассмеялась, осознавая, как прозвучала ее фраза, и тут же, перехватив мою руку с телефоном, поинтересовалась: — Дима, ты же не против?

Глава 17. Амели

Мне показалось, что кровеносные сосуды, опутывающие мое сердце со всех сторон, в один миг натянулись, как нити, и лопнули. Другого объяснения, почему качающий кровь орган ощущался в верхней части трахеи, а не в грудной клетке, у меня не было. Липкий страх сокрушительной волной распространился по всему телу, заполняя волнением каждую клеточку и стимулируя нервные окончания, из-за чего на коже выступили мурашки. Какое счастье, что идиотский благотворительный вечер проходил на теплоходе. Благодаря этому виновником своей реакции на происходящее я могла выставить сквозняк, который просачивался в приоткрытые двери, ведущие на верхнюю палубу.

Лукашин, на мгновение опешивший от свалившегося на голову приглашения, прищурился и растянул губы в блеклом подобии дружелюбной улыбки. Музыканты, что обеспечивали на вечере живую музыку, как раз закончили одну композицию и начали исполнять новую. И я не стала дожидаться ответа ни Никиты, ни Димы. Под звонкий голос певца и задорный французский речитатив я развернулась на каблуках и рванула в сторону небольшого танцпола.

Почему-то я не сомневалась, что Лукашин последует за мной. И до того момента, как мы скроемся от обоих Авдеевых за спинами танцующих, мне нужно было придумать, как выстроить диалог с человеком, который собирался вывалить всю правду о том, кем на самом деле является Амели Резкая.

Шпильки вгрызались в деревянный пол, спина ныла от напряжения, а внизу живота начала царапаться паника. Платье, тонкую ткань которого я до этого не ощущала, стало липнуть к телу, вызывая дискомфорт. А когда на мою талию легла обжигающая ладонь, я еле сдержалась, чтобы не завизжать. Шумно вздохнув, я повернулась к Лукашину и не переставая улыбаться прошипела:

— Нужно поговорить.

— Согласен.

Я сглотнула, столкнувшись со взглядом таких же темных глаз, что и у меня. Никита смотрел прямо, без ненависти или раздражения. Скорее, он был… удивлен.

Моя пальцы утонули в сильной ладони, когда Лукашин взял меня за руку и чуть притянул к себе. Стараясь не зацикливаться на этом контакте, я позволила Никите повести меня в танце и посмотрела на Диму. Он с непринужденной улыбкой переговаривался о чем-то с отцом, не обращая на нас никакого внимания.

Если до этого меня окружал тонкий запах живых цветов, украшающих нижнюю палубу, то теперь мое обоняние атаковал другой аромат. Откровенно мужской, тяжелый, но ненавязчивый. Я не удержалась и сделала глубокий вдох, с удивлением понимая, что от Лукашина пахнет сложной смесью цитрусовых и древесных нот, которые сглаживались прохладой мяты, ванильной сладостью и бархатистой пикантностью корицы.

Такое ощущение, что я с теплохода перенеслась в шале, где только что к завтраку принесли свежие булочки. Нервно усмехнувшись этой мысли, я подняла голову, чтобы посмотреть на Никиту, и чуть не поперхнулась из-за его изучающего, серьезного взгляда, свойственного скорее маститому ученому, а не молодому парню.

— Нужно поговорить, — напомнил Лукашин.

Я кивнула. Поговорить-то нужно, но все мои силы уходили на то, чтобы подавлять панику от тесной близости с ним. Лукашина было слишком много. Аромат парфюма, темные глаза, считывающие мои эмоции, горячие ладони — одна на талии, другая уверенно сжимала мою руку — и жар мужского тела, которому ткань платья не преграда. Словно я превратилась в крепость, у стен которой замерли войска неприятеля. И они одновременно наносят один сокрушительный удар за другим, а мне только и остается, что молиться и надеяться на давние укрепления.

— Ты. Хотела. Поговорить, — вновь повторил Никита. — Начинай.

— Не здесь, — нашла я в себе силы выдавить хоть что-то.

— Почему? — наигранно удивился он, резко развернув меня под аккорд гитары. От неожиданности я чуть не запуталась в подоле платья. Нестерпимо захотелось всадить шпильку в носок начищенной мужской туфли. Интересно, от такого Лукашин утратит свою невозмутимость? — Как тебе песня, Амели? Кстати, ты знаешь французский? Моя мама преподает этот язык, я кое-что в нем понимаю, ты в курсе?

На миг мне показалось, что в черных зрачках, позади моего крошечного отражения, мелкнуло адское пламя.

— J’arrive, j’arrive, j’arrive, — тихо пропел Лукашин, продемонстрировав и хорошее произношение, и идеальное попадание в ноты. — Перевести для тебя, Амели? J’arrive, j’arrive, j’arrive.

Меня бросило в жар, и это не укрылось от Никиты. Вряд ли бы он смог не заметить мои пылающие щеки, виной чему стало не смущение, а злость. Она закипала в груди каждый раз, когда мое общение с Лукашиным длилось дольше нескольких секунд. Но сегодня меня сбивал с толку тот факт, что мерзавец не отвечал на эту злость. И это пугало больше, чем все наши стычки вместе взятые.

Клим однажды сказал, что если ты берешь человека за горло, а улыбается он, то контроль за ситуацией точно не в твоих руках. Холодная отстраненность Лукашина била по нервам похлеще всех триггеров, угрожала и парализовала.

Мне следовало рассуждать трезво, не бояться отвечать и не вестись на эти завуалированные запугивания. Но низкие ноты хриплого голоса не позволяли собрать мысли в кучу, а Лукашин этим нагло пользовался. Притянув меня поближе к себе под очередной аккорд, Никита чуть наклонился, коротко выдохнув. Я почувствовала, как на мгновение сжались его пальцы на моей талии. В попытке отстраниться я сместила ладонь с его плеча, мазнув по лацкану пиджака, и едва не потеряла равновесие, делая шаг назад.

— Лукашин, прекрати, — дрогнувшим голосом огрызнулась я, на что получила в ответ невинное выражение лица и тихий смех.

— Резкая, — протянул он мою фамилию, смакуя каждый слог. Взяв секундную паузу, он позволил ощутить, как буквы легли поверх той тихой бури, что сгущалась сейчас между нами. — Убери с лица испуг. Я не стану набрасываться на тебя посреди танцпола. К слову… Мне следует извиниться.

Один из каблуков противно скрипнул по дереву пола, но за громкой музыкой этот звук остался слышен только мне с Никитой. Мое дыхание сбилось от неожиданности последнего заявления Лукашина, я потрясенно посмотрела на него, не в силах ответить.

— Мне не стоило валить тебя на пол и пытаться поцеловать. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то дурацкий импульс. — Никита усмехнулся. — Или инстинкт.

Я на мгновение поджала губы, переваривая услышанное. Извинения Лукашина настораживали, я не совсем понимала, с какой целью он это делал. Хотел усыпить мою бдительность? Успокоить меня? Или загнать в угол, чтобы затем нанести сокрушительный удар, воспользовавшись моей растерянностью?

Пока я молчала под скрип шестеренок в моей голове, Никита заставил меня сделать несколько шагов, подталкивая к одной из дверей на верхнюю палубу. Прохладный воздух заставил вздрогнуть. Лукашин изящно поклонился, рукой приглашая меня ступить на лестницу, ведущую наверх. Я повела плечами, бросила осторожный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что наше с Никитой исчезновение осталось незамеченным, и послушно застучала каблуками по металлическим ступенькам.

На верхней палубе тоже играла музыка, но из колонок и гораздо тише. Тусклый диск закатного солнца уже целовал водную гладь, поэтому организаторы мероприятия обеспечили искусственное освещение теплохода, растянув длинные гирлянды с крупными лампочками. Между столиками под белоснежными скатертями сновали официанты, угощая гостей закусками и напитками. На носу теплохода собралась группа мужчин, и я поморщилась от тяжелого табачного аромата, который принес ветер.

Лукашин бросил быстрый взгляд на мужчин и кивнул в ответ на улыбку одного из них. Затем развернулся и двинулся к корме, которую облюбовали несколько парочек. Мне оставалось только последовать за ним.

Удалившись от толпы, мы остановились у перил. Я нервно сжала их металл, холодивший пальцы, и вздрогнула, когда на мои плечи опустился пиджак. Порывы речного ветра столкнулись с плотной тканью и отступили, а у меня закружилась голова от неожиданно усилившегося аромата парфюма Лукашина.

— В следующий раз выбивай из мужчины не только платье, но и полушубок или манто, — с тихим смешком произнес Никита. Прислонившись поясницей к перилам, он достал из кармана пачку сигарет и, щелкнув дорогой зажигалкой, закурил. — Надеюсь, теперь ты способна говорить?

— Спасибо, — посчитала я нужным поблагодарить его за пиджак. Теперь, когда Лукашин стоял в паре метров от меня, мое сознание не тряслось в панической агонии, а сердце вернулось на место и постепенно замедляло свой бег, выравнивая ритм. — Клим передал мне твой ультиматум.

— Но машина все еще у тебя.

— Да, — подтвердила я, пусть в голосе Никиты и не было вопросительных ноток. — Я не избавлюсь от нее.

— Тогда я возвращаюсь к Авдеевым и выкладываю все, что успел узнать про тебя.

— Лукашин…

— Да, я уже слышал про то, что ты найдешь, как все объяснить. И я бы продолжал в это верить, если бы несколько минут назад не наблюдал твой страх. Возможно, присесть на уши Диме у тебя и получится, но Авдеев-старший не столь наивен и глуп.

— Я не скрываю ничего ужасного!

— А это не мне решать. Некоторым людям достаточно того, что ты вообще что-то скрываешь, Резкая. В отношениях важно говорить правду и доверять друг другу, — издевательски прогундосил Лукашин. — Не слышала о таком?

— Так. — Я закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов и выдохов, понимая, что разговор опять поворачивает не в ту сторону. — Я не стану оправдываться, Никита. Поверь, я понимаю, насколько некрасиво с моей стороны скрывать от Димы некоторые моменты…

— Знаешь, Резкая, — оборвал меня Никита и подался немного вперед, заглядывая мне в глаза. — Мне кажется, что ты боишься вовсе не того, что Авдеевы узнают про твою машину. Здесь ты права, это не такой страшный грех. Всегда можно придумать удобное объяснение, откуда ты ее взяла. Как там Клим говорил? В наследство от бабки досталась? — Он сделал затяжку и выпустил струю дыма в нескольких сантиметрах от моего лица. — К слову, а это правда? Или ты выложила своему защитничку одну из удобных версий? Впрочем, не столь важно, — вставил он до того, как я попыталась ответить, — как я уже сказал, ты боишься не из-за машины. Игнатов. Вот главная причина твоей паники. Ты не можешь допустить, чтобы прокурор узнал о том, что его будущая невестка проворачивает грязные делишки с барыгой.

Он выпрямился, довольно улыбаясь, а я… расхохоталась. Смахнула, спасая макияж, выступившие в уголках глаз слезы и сквозь смех проговорила:

— Я сколько буду повторять… Не общаюсь я с Игнатовым.

Лукашин, который на секунду растерялся, закатил глаза и протянул ко мне руку. Я замерла, мгновенно напрягшись, но он просто извлек из внутреннего кармана пиджака свой смартфон, разблокировал его, несколько раз тапнул по экрану и протянул гаджет мне. Наши пальцы соприкоснулись, я торопливо одернула руку, но взгляд опустила, чтобы тут же нахмуриться, когда поняла, что Лукашин включил видеоролик. В котором Игнатов и я стоим друг напротив друга и спокойно переговариваемся.

— Это… Боже, Лукашин, он просто спросил что-то про универ. Я уже даже не помню этого разговора!

— Конечно, конечно, — закивал Никита. — Я не сомневаюсь, так все и было.

— Игнатов не знаком со мной настоящей, — попыталась я достучаться до этого упертого идиота. — Для него я гонщица с маской на лице и… м-м… творческим псевдонимом. Правду знает только наш орг.

— Ты об этом хотела поговорить? — холодно спросил Никита. — Если в твоих планах было убедить меня в своей невиновности, то спешу разочаровать — не убедила. Из-за тебя Игнатов гоняет на тачке, которая дорога мне. Я в нее душу вложил, Резкая. Как ты в свой Чарджер.

Я промолчала, разглядывая Лукашина. Он не торопился продолжать, поэтому я воспользовалась короткой заминкой, чтобы собраться и быстро прогнать в мыслях выводы, которые я успела сформулировать к этому моменту.

Первое и самое главное — Никита считает себя во всей этой ситуации жертвой.

Второе — почему-то ему кажется, что я обязана плясать под его дудку, послушно выполняя приказы и позволяя собой манипулировать.

Третье… Вот здесь я и нащупала момент, который меня дико цеплял.

Поправив наброшенный на плечи пиджак, я устремила взгляд на воду и задумчиво проговорила:

— Ты называешь себя другом Димы. Утверждаешь, что заботишься о его интересах, не хочешь, чтобы рядом с ним была такая лживая тварь, как я. Но если я избавлюсь от своей машины, ты обещаешь молчать. Я правильно поняла?

— Да.

Я усмехнулась тому, как просто он ответил на мой вопрос.

— То есть цена вашей дружбы — твое уязвленное эго? — усмехнулась я и покачала головой. — Лукашин, ты либо лицемерная мразь, либо считаешь меня идиоткой, думая, что я поверю в утрату твоего ко мне интереса.

— К чему весь этот разговор? — Никита спрятал руки в карманы брюк и лениво осмотрел палубу. — Планировалось ли прийти к каким-то выводам, Резкая?

— Я рада, что ты наконец-то начинаешь думать головой. — Я резко повернулась и отзеркалила его позу, прислонившись к перилам бедрами. — У меня есть для тебя радостная новость. Игнатов не гоняет на твоей тачке. Он за какой-то надобностью передал ее Рашу.

Лукашин резко повернул голову и прищурился, впившись взглядом в мое лицо.

— Остановись, — предвосхищая его следующие слова, поспешила вставить я. — Раш не ведет с Маем никаких грязных делишек.

— Да неужели? — скептически хмыкнул Никита. Отвернувшись, он запрокинув голову и занялся изучением проступающих в ранних сумерках звезд.

— Лукашин, у тебя паранойя. Ты всех подозреваешь в связи с Игнатовым?

— Они вышибли меня из заезда, подсунув психичку на черном монстре, и поделили между собой машину. Действительно, — с ядовитым сарказмом протянул он — ни капли не подозрительно…

— Май не поделил твою Врыксу с Рашем. Он отдал ее. Возможно, чтобы набрать очков перед оргами, здесь я судить не берусь. Твоя тачка станет призом в предстоящих соревнованиях. И Раш сказал, что если ты найдешь для него доказательства вины Игнатова, он допустит тебя до участия.

— Как мило с его стороны, — задумчиво пробормотал Лукашин. — Щедрость вашего Раша просто не знает границ. Что за соревнования?

— Стритчеллендж. Гонка по городу с выполнением различных заданий на скорость, сообразительность и смекалку.

— Я в курсе, что такое стритчеллендж.

Я оттолкнулась от перил и встала напротив Лукашина. Он медленно перевел взгляд на меня и вопросительно поднял брови.

— Если у тебя есть на руках доказательства против Игнатова, ты можешь побороться за проигранную тачку. Это все, чем я могу тебе помочь. — Я стянула с плеч пиджак и протянула его Никите, дав понять, что разговор окончен и добавить к сказанному мне нечего. — Прошу тебя, отстань от меня. Оставь мои отношения с Димой в покое.

— Будь у меня доказательства, то два года назад я бы не уехал в Штаты. — Лукашин продолжал стоять неподвижно и игнорировал протянутый мной пиджак. — И нет никаких гарантий, что мне, пришлому мальчонке, позволят выиграть соревнования.

— Избавь меня от очередных рассуждений о заговоре всех и вся против тебя. — Я с силой толкнула Никиту в грудь, пытаясь всучить ему чертов пиджак и вернуться к Диме. — Хорошего вечера.

Однако стоило мне развернуться, как вокруг запястья мягко, но надежно сомкнулись обжигающие пальцы, заставив меня замереть на месте.

— Не так быстро, Резкая.

Глава 18. Никита

Секунду назад у меня хватало и слов, и сарказма, чтобы разнести в пыль великодушно подаренную возможность вернуть Врыксу.

Без команды. Без машины. Без знания города, который конечно же ждал моего возвращения и два года не строил новые микрорайоны, не менял дорожное покрытие на улицах и направление движения на них.

О нет, это ни разу не похоже на заговор, а я — параноик.

Естественно, у меня есть тонна компромата на Игнатова, и единственное условие для моего участия в стритчеллендже ни разу не подозрительно.

Я же параноик и идиот!

Меня захлестывало от злости и раздражения, ведь Резкая внезапно забыла, на кого у меня компромат есть. Достаточный, чтобы Авдеев поперхнулся своими же словами о хорошей девочке без закидонов, а затем продавил сына и объяснил, куда тому стоит послать эту девочку.

Не завтра.

Сейчас.

И черт побери, останавливая Резкую, я уже видел, как разношу ее шитое белыми нитками «принеси доказательства» фактом «у меня уже есть доказательства». Я собирался напомнить ей, кто будет диктовать условия, а кому придется с ними считаться.

Мгновение назад, останавливая Резкую, я бы сделал это. Но развернув ее к себе лицом и заглянув ей в глаза, меня выхлестнуло туда, где не было ничего, кроме панического ужаса и оцепенения.

Ни решимости.

Ни злости.

Ни раздражения.

Лишь стократно усилившийся ужас, когда я провел подушечкой пальца по запястью Резкой.

Невесомо.

Едва заметно.

Но этого хватило, чтобы смутное ощущение надвигающегося пиздеца перестало быть просто ощущением.

В компьютерном клубе, целуя брыкающуюся Резкую, я не обратил внимание на ее внезапную оторопь. Не заметил застывшие в немом крике губы. И только потом, услышав этот крик и получив по лицу, в голове щелкнуло — что-то не так. Не так, но лучшего объяснения, чем искусно разыгранная подстава, я не нашел.

Сейчас, видя, как цепенеет Резкая от моего прикосновения, как расширяются ее зрачки и белеют щеки, меня рывком вернуло в тот день. Будто чья-то рука схватила меня за шиворот и принялась елозить моей мордой в том, что я натворил по дурости.

Встряхивая и тут же макая обратно. Повторяя это снова и снова. До тех пор, пока не дошло, что разыграть испуг можно, но то, что сейчас происходило с Резкой, — невозможно. И стоило это осознать, все та же рука подняла меня над землей и швырнула обратно.

— Что с тобой происходит? — спросил я, всматриваясь в глаза Резкой. — Дима об этом знает? — задал новый вопрос и, увидев дерганное движение головы, произнес, утверждая и чуть ослабляя хватку: — Клим.

Жалкое подобие кивка в ответ, а во взгляде — зашкалившая до безумия паника и обреченность.

— Я сейчас медленно отпущу твою руку, Амели, — обозначил я, невольно переходя на уверенный, но успокаивающий шепот, и максимально аккуратно, чтобы невзначай не задеть трясущуюся в ознобе Резкую, разжал пальцы. — Я тебя не трогаю. Видишь?

Снова кивок.

Рваный и жадный вдох, когда я отвел ладонь в сторону, и сразу же разрывающий дистанцию шаг назад.

За ним второй и через мгновение третий, а затравленный взгляд все скачет с кончиков моих пальцев на глаза и обратно.

Будто до конца не верила, что я отпустил ее руку и не собираюсь схватить снова.

Клуб и поцелуй. Танец и теплоход. Снова клуб, но на кадрах сейчас понятные «прыжки» прикосновений Клима.

Смотря на расходящиеся за кормой теплохода волны, я курил сигарету за сигаретой и не мог отделаться от мысли, что с каждой новой крупицей информации о Резкой, все меньше понимаю Димона, а не ее.

Сколько они встречаются? Год?

Выбросив дотлевшую до фильтра сигарету за борт, я подкурил новую и полез в переписку с Димоном. Промотал ее, отмечая сменяющие друг друга даты, и кивнул найденному сообщению:

«Никитос, я с такой девочкой познакомился! Просто шик!»

— Шик, — повторил вслух и криво усмехнулся количеству заморочек у этой девочки.

Тачка.

Будем считать, что поверил в завещание, но тут же, вспомнив съемную квартиру Резкой, помотал головой.

«Не верю. На стоимость Чарджера можно купить жилье. Бессмысленно тратить деньги на машину — тем более вкладываться в нее, — а самой ютиться по съёмным хатам».

Гонки.

Можно предположить, что залезла в них, чтобы с призовых оплачивать аренду квартиры. И снова, прокрутив в памяти заезд с Резкой, диссонанс.

«Даже если срубать по паре сотен баксов в выходные, на оплату жилья уже хватает. Нет никакого смысла скрывать лицо, придумывать «псевдоним», прятать машину и врать Димону. Он бы с радостью закрыл вопрос с коммуналкой».

Отправленная в полет сигарета, щелчок открытой зажигалки и вместе с ним — похожий в голове.

Косарь ставки на заезд.

Абсолютная уверенность в своей победе.

Смысл щемить Игнатова и не пропускать его, если они работают в паре?

Не вяжется. Резкая щемила «напарника» не меньше, чем меня, а мысль о том, что Игнатов и Резкая пашут в сговоре, мне подкинул Дымыч.

Димон.

Год отношений автоматом перечеркивал слепоту и Дымыча, и его отца.

За такой срок сложно не узнать человека. Его предпочтения в еде, музыке и фильмах — первые два-три свидания. Дальше уже невольно узнаешь больше. О тех же привычках, интересах и… фобиях. Не сразу, но узнаешь. И что-то мне подсказывало, проигнорировать и не обратить внимания на странную реакцию Резкой на прикосновения не получится. Я не верил в «избранность» Димона и внезапное «с ним по-другому» у Резкой.

Тот же Клим, зная о загоне своей подруги, не касался ее кожи дольше пары секунд. Память услужливо подкинула, куда опускались ладони парня, и я отчетливо помнил, как отскакивали его руки.

Ау! Как ты это не заметил и пропустил, Дымыч? Как так получилось, что ты ни разу не обмолвился о странностях Лилечки в переписке? Почему разорился на платье, но забыл и не вспомнил о большем? Вы вообще встречаетесь? Или изображаете отношения для твоего отца?

Хлоп.

— …красивая пара…

Хлоп.

— …Дима взялся за ум…

Хлоп.

— …после диплома можно расписаться…

И ни слова от Димона по поводу свадьбы. Ни намека на свадьбу.

Твою мать, Дымыч! Твою ж мать! Неужели тебе настолько все похуй?

Ударив ладонью по ограждению, я достал из кармана мобильный и открыл галерею. Выделил все видео и фотографии из гаража Резкой, а затем, на мгновение задумавшись, удалил.

Сигарета.

Щелчок открытой зажигалки.

Скачущий на ветру, будто бьющийся в истерике, огонек.

«Похуй. Я в этих играх не участвую. Нравится плыть по течению, плыви. Я не полезу туда, куда меня не просят. Больше не полезу».

Я стоял на корме теплохода и не хотел никуда идти.

Пафосность благотворительного вечера. Доведенное до идиотизма показное бряцание статусностью. Пропитанные ложью улыбки и внимание с одной единственной целью — поддерживать связи. Все это внезапно встало поперек горла и душило похлеще блядской бабочки, к которой я потянулся, но не понял, почему не нахожу узла.

Раз за разом я проводил пальцами по шее и воротнику. Искал ленту удавки и никак не мог убедить себя в ее отсутствии. Даже расстегнув еще одну пуговицу на рубашке, мне один черт не хватало воздуха. И вроде бы я дышал, вроде бы что-то попадало в легкие и разносилось с током крови по венам. Но в этом «что-то» не было ни капли кислорода и ничего настоящего.

Выбив из пачки сигарету, я боковым зрением заметил направляющихся к лестнице мужчин. Повернул голову в их сторону, всматриваясь в лица, и широко улыбнулся басовитому:

— Господа, я вас оставлю.

Пропустив всех, чтобы никого не обходить, Родион Михайлович с головы до ног окинул меня взглядом и покачал головой:

— Хотел бы сказать, что возмужал… — начал было он, а затем, шагнув в мою сторону, хмыкнул и рассмеялся: — И ведь скажу. Возмужал, Никита. Богатырь!

— Стараемся, Родион Михайлович, — кивнул я и с опаской посмотрел на протянутую для рукопожатия ладонь: — Ломать будете или калечить?

— Ай, да иди ты! Когда было-то? — отмахнулся мужчина. Сгреб меня в объятия, едва не сломав ребра, пару раз хлопнул по спине и поинтересовался: — Давно вернулся, Никит?

— В конце августа, Родион Михайлович.

— И не позвонил, не заехал, — упрекнул меня и тут же сам перевел разговор в другое русло: — Чем-то конкретным заниматься планируешь или так, в гости к отцу, а потом обратно?

— В гости не получается, Родион Михайлович. Учеба, работа. Пока учусь, поживу здесь, а дальше, как получится. В IT география особой роли не играет, — я улыбнулся удивлённому выражению лица мужчины и снова пожал плечами: — Юриспруденция не мое, Родион Михайлович. Передумал.

— Ну, что я могу сказать, — задумчиво протянул он. — Если не твое, зачем мучаться? Адвокатов сейчас, как собак, а IT — очень даже неплохой вариант. Системным администратором ко мне пойдешь? — спросил и расхохотался: — Шучу-шучу. Меня твой отец исками по миру пустит и не поморщится. Где это видано, чтобы сын Лукашина провода таскал?

— У отца немного другая направленность, Родион Михайлович, — напомнил я, едва сдерживаясь, чтобы не составить мужчине компанию. — Но это не помешает ему натравить на вас комиссию по трудовым спорам и стоять у нее над душой, докапываясь до каждой буквы в договоре о найме и сверяя их на предмет соответствия с выполняемыми обязанностями.

— Да знаю я, Никит, знаю. Твой батюшка за одну запятую без штанов оставит, душу наизнанку вывернет и выполощет, что уж говорить о большем? В феврале он «Интер-сталь» так тряхнул, что лязганье в Подмосковье слышали и крестились.

— В Подмосковье? — вмиг забыв про веселье, я посмотрел на Родиона Михайловича, и он, выдохнув, кивнул на мой немой вопрос:

— Да, Никита. Алёна проходит реабилитацию. В этот раз попросила отвезти ее сама.

Глава 19. Амели

— Отец сказал, что на сегодня мы свободны. — Я вздрогнула от того, насколько неожиданно позади меня возник Дима. Повернувшись к нему, натянула на лицо улыбку, надеясь, что он не заметит покрасневшее запястье, которое я лихорадочно терла последние минут десять. — Останемся здесь или поедем куда-нибудь? — спросил Дима, приблизившись и приобняв меня за талию. Его губы в нежном поцелуе коснулись моего виска.

— Если честно, я бы поехала домой. Устала из-за всех этих сборов.

Дима нахмурился, демонстрируя недовольство. На миг глубокая складка пролегла между его бровями, но он быстро взял себя в руки и кивнул:

— Тогда домой. Не против остаться у меня?

Я заглянула ему в глаза, едва успев подавить вспышку раздражения. Говоря о желании поехать домой, я подразумевала свою квартиру, а не его. Но за моим недовольством по пятам следовало чувство вины, поэтому, не переставая улыбаться, я мягко согласилась:

— Конечно, почему бы и нет?

Пришлось потратить еще полчаса на то, чтобы дождаться такси и попрощаться со всеми знакомыми семьи Авдеевых. К счастью, удалось избежать еще одной встречи с Никитой — он куда-то пропал, а Дима не горел желанием его искать.

В такси я села здорово продрогнув. И в этот раз подавить раздражение у меня не получилось, потому что в мыслях упорно прокручивался момент, как Лукашин накидывает мне на плечи пиджак. Лукашин, который терпеть меня не мог и не был обязан заботиться о моем комфорте, эту самую заботу проявил без колебаний. Диме же — моему парню, на минуточку! — подобное не пришло в голову ни разу за весь вечер…

Бросив на Диму косой взгляд, я отвернулась к окну, невольно радуясь, что он уткнулся в смартфон, отвечая на пропущенные сообщения. Напряжение в груди росло, складывалось ощущение, что над моей головой сгущаются тучи, которые вот-вот низвергнут ливень с громом и молниями.

Мысленно я вернулась к разговору с Никитой, стараясь понять, удалось ли мне хоть как-то отвлечь его внимание от моей персоны. Но весь диалог перечеркивался последними фразами Лукашина и покалыванием кожи запястья. Краснота уже сошла, но я продолжала ощущать сначала жесткую, уверенную хватку мужских пальцев, а потом совсем невесомое, странное прикосновение.

Меня волновало, что Никита удивительным образом задавал слишком правильные вопросы. И не получив ответы, упорно искал их сам. Я была уверена в Климе, он будет молчать до последнего, но… Это вредное, царапающее «но» не позволяло успокоиться и расслабиться. Ко мне подкрадывалось мрачное предчувствие, которое я никак не могла игнорировать. И на данный момент я не знала, что с этим делать.

Дороги в вечер субботы оказались пустыми даже в центре города, поэтому такси быстро добралось до нужного адреса. Дима помог мне выбраться из машины. Миновав консьержа и поднявшись на лифте на одиннадцатый этаж, мы уже через пару минут заходили в квартиру Авдеева.

Я была здесь далеко не в первый раз, но снова ощутила себя не в своей тарелке. Дизайнер, который обставлял комнаты, придерживался радикального минимализма, а Дима не спешил обживать квартиру, не обращая внимания на голые стены и отсутствие какого-либо намека на уют.

Только самая необходимая мебель и техника. Никаких ковров, картин, растений и прочих мелочей, способных украсить квартиру или сделать ее… менее холодной и безжизненной.

— Выпьем вина? — спросил Дима, бросив ключи в специальную чашу на тумбе у входа.

— Нет, — мотнула я головой, — я в душ и под одеяло. Дим, если тебе хочется повеселиться в вечер субботы, ты не обязан…

— Ли-и-иль, — протянул он, мазнув пальцем по кончику моего носа, — я хочу провести вечер со своей девушкой. Возьми в шкафу футболку, а я пока закажу что-нибудь поесть. Эти пафосные тарталетки с икрой всегда вызывали во мне зверский голод. Ты что-нибудь будешь?

— Хм… — Я задумалась, снимая туфли и выдыхая от облегчения, когда ступни коснулись прохладного пола. — Лапшу? Пиццу? Роллы?

— Закажу всего по чуть-чуть, —рассмеялся Дима и достал из кармана телефон. — Остатки пойдут на завтрак.

— Тогда сейчас бургер, а на завтрак лапшу! — определилась я уже в дверях спальни.

— Договорились.

Я прошла к высокому шкафу. Пару минут поизучав стройный ряд вешалок с выглаженными рубашками и футболками, выбрала то, во что можно было переодеться. А потом, уже в ванной, застыла напротив зеркала, разглядывая свое отражение.

Прическа, созданная мастером, даже спустя нескольких часов, проведенных на теплоходе, оставалась идеальной, волосок к волоску. Безумно хотелось вытащить шпильки и смыть средство для укладки, от которого зудела кожа головы. Не привыкла я к подобным извращениям над волосами, как и к яркому макияжу и откровенным нарядам. Дизайнерское платье платьем значилось только в чеке, а на деле являлось бежевым боди, поверх которого надевалась прозрачная сетка с мелкими стразами, мерцающими под искусственным освещением.

Я весь вечер ощущала себя голой и беззащитной, спотыкаясь о взгляды гостей вечера. Кто-то любопытствовал, с кем это связался сын «того самого Авдеева», кто-то просто прицепился к новому лицу в светской тусовке. Я умела игнорировать внимание незнакомцев или хотя бы делать вид, что мне на него плевать. Единственный раз за весь вечер, когда земля все-таки ушла из-под ног, случился во время разговора с Лукашиным. Потому что Никите было плевать на то, как я выгляжу. Он жаждал залезть мне в голову, просочиться под кожу, разобрать меня на атомы.

Любопытный кретин, которого невозможно сбить с толку. Самодовольный индюк, считающий себя умнее и внимательнее всех.

К сожалению, в этом он не заблуждался. Никита действительно был умнее многих. Таких людей полезно держать в друзьях, но мне выпала удача заиметь его в качестве врага.

Фыркнув, я стала выпутывать первую шпильку, но вздрогнула и обернулась к двери, когда она неожиданно распахнулась.

Какого черта?

Улыбающийся Дима зашел в ванную и встал рядом со мной, подцепив пальцами один из локонов. Я дернулась и отстранилась, в изумлении уставившись на него.

— Ты что-то хотел?

— Я заказал ужин и решил присоединиться к тебе, — невозмутимо ответил он, наклонившись, чтобы поцеловать.

Я поспешила упереться ладонями в его грудь, заставив удерживать дистанцию.

— Дим, я в состоянии принять душ самостоятельно.

— Брось, Лиль, — шепнул он и предпринял попытку обнять меня за талию. Ему это удалось, потому что от шока я просто окаменела, не в силах сделать и шага. — Обещаю не приставать.

— Дима, выйди, пожалуйста!

— Эй, ты чего паникуешь? — Он тихо рассмеялся. — Лиль, ты меня уже год знаешь, чего боишься?

— Потому что ты впервые вваливаешься в ванную с требованием принять душ вместе! — рявкнула я, отталкивая его от себя. — Пожалуй, поеду домой.

— Лиля! — скрипнул зубами Дима и торопливо шагнул в сторону, не давая мне пройти. — Я же не требую потрахаться прямо здесь и сейчас. Просто пытаюсь перевести наши отношения на новый уровень.

— А ты спросил меня, хочу ли я этого?

— А нахера ты тогда со мной встречаешься, если я тебе противен? — Он схватил меня за плечи и встряхнул с такой силой, что перед глазами все поплыло. Ярость в его голосе больно ударила по ушам. — Кто я для тебя, Резкая? Игрушка? Богатый мальчик на побегушках? Хватит строить из себя недотрогу и набивать цену!

Кажется, я перестала слышать его. Тело напряглось в ответ на агрессию, рука взметнулась вверх, пальцы сами сжались в кулак, который тут же впечатался в подбородок Авдеева.

От неожиданности он выпустил меня и сделал шаг назад, двигая челюстью. Вряд ли я сделала ему больно, удар получился не сильным. Но гнев, вспыхнувший в его глазах, заставил меня судорожно сглотнуть и сжаться от испуга еще больше, потому что я впервые видела своего парня таким.

— Дима, — тихо проговорила, всматриваясь в окаменевшее лицо с красным пятном от моего кулака, — сейчас я еду домой. А завтра, когда мы оба остынем, поговорим. Окей?

— О чем поговорим? О твоих тараканах, не подпускающих меня ближе? О том, что мы уже много месяцев топчемся на одном месте?

— Обо всем, — спокойно согласилась я, приняв решение не спорить. Плевать, что он сейчас наговорит, мне важнее выбраться из этой квартиры. Сделав пару глубоких вдохов, я осознала, что не воспринимаю Авдеева в качестве угрозы. Дима не из тех, кто станет насиловать девушку, и то, что происходило сейчас между нами, больше смахивало на банальный псих. От этого мне не стало легче, конечно. Но надежда на то, что конфликт может разрешиться мирно, помогала чуть прояснить мысли. — Мы поговорим обо всем, что тебя волнует. Но для начала нам обоим нужно успокоиться.

Дима заглянул мне в глаза и кивнул, чуть развернувшись, освобождая проход. Я тут же вылетела из ванной и бросилась в прихожую. Не стала тратить время на то, чтобы обуться, просто подцепила туфли, схватила сумку и выскочила на лестничную площадку.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Глава 20. Никита

Два года назад.

— … ее батя пригнал в универ и полчаса благим матом орал. Сперва на преподшу за то, что та посмела выставить его дочурку с лекции за топик. Потом на завкафедры и декана. Типа они расслабились и берегов не видят. Благо деканша батю Листвиной кое-как стопнула и успокоила.

— Ну а дальше что?

— Что-что? Ты Листву не знаешь, что ли? Она, если закусилась с кем-то, хрен забудет и на тормозах спустит. А тут ещё батя за топ отмазал. Значит, что? Значит, права. А раз права, то вешайтесь за наезды без повода. В аудиторию вернулась, у Роевой ножнички маникюрные взяла и на глазах у всей группы себе юбку по самую задницу откромсала. Типа у нее такой стиль и не ебет. Прикинь, как у Изольды подгорело!

Усмехнувшись подслушанному разговору, я толкнул Димона в плечо и поинтересовался:

— Дымыч, ты случайно Листвину не знаешь?

— Алёнку, что ли? — уточнил он и, покрутив головой, показал на девушку в центре танцпола. — Рыженькую видишь? Она. Факультет международных отношений, второй курс. Дикая просто пиздец. А с чего ты про нее спрашиваешь?

— Просто интересно, — протянул я, наблюдая за танцующей с растущим, как на дрожжах, интересом. — Дикие при правильном подходе сами не замечают, как начинают мурлыкать.

— Листвина и мурлыкать?! — переспросил Димон и после моего утвердительного кивка зашелся смехом: — Никитос, ты бы поаккуратнее с такими заявлениями. Особенно про Алёнку. Мурлыкать она будет. Ну да, — кивнул Дымыч и вновь закрутил башкой, высматривая официанта. — Мне не веришь, у Лаптя спроси. Он тоже решил мачо включить с Алёнкой. В итоге познакомил свою рожу с ее ногтями. Давай лучше повторим по текиле и к первокурсницам подкатим? Там есть, с кем позажигать без угрозы огрести.

— Не интересно, — отмахнулся я, поднимаясь с диванчика и протягивая другу сжатый кулак. — Отбей, Дымыч. Первокурсницы никуда не денутся, а с рыженькой, особенно с дикой, можно и покусаться.

— Кто кого ещё покусает, — рассмеялся Димон. Отвлекся на официанта — сделать заказ — и уже вдогонку мне выкрикнул: — Суицидник, у меня пластырей нет. Одумайся и вернись!

— Ссыкло, — хмыкнул я, направляясь на танцпол. Остановился напротив танцующей девушки и произнес, привлекая ее внимание: — Алёна Листвина? Полиция нравов. Вы обвиняетесь в превышении полномочий, указанных в пункте пятнадцать кодекса о дикости.

— Ух, какой подкат! — рассмеялась она, продолжая извиваться под грохочущую басами музыку. — Я должна растаять от твоей решительности?

— А ты мороженое, чтобы таять?

— Лизни и узнаешь, — ответила Листвина с вызовом и после того, как я наклонился к ней и провел кончиком языка от ключицы до мочки уха, выгнула бровь: — Ну как? Похоже на мороженое?

— Не распробовал, но вкус мне нравится.

— Намекаешь на продолжение?

— Говорю прямым текстом. Никита, — представился я. Сверкнул корочками студенческого и напомнил: — Пункт пятнадцать кодекса о дикости, Алёна. Не вынуждай меня добавлять сопротивление при аресте.

— Поменьше самоуверенности, Никита, — закатила она глаза. — Подкат неплохой, но не цепляет. Придумай что-нибудь пооригинальнее полиции нравов и, может быть, я захочу пообщаться с тобой.

Улыбаясь понятному нам обоим подтексту этого «может быть», Алёна снисходительно похлопала меня по щеке и жестом обозначила, куда мне стоит свалить. Правда, я не собирался так легко сдаваться.

Вздохнув, вроде как соглашаясь с услышанным, а затем, глянув в сторону Дымыча, я поинтересовался:

— Слушай, может, отойдем к столикам, и я ещё раз лизну тебя, чтобы Димон не съехал, что он ничего не видел?

— Что?! — изумлённо протянула Листвина.

В одно мгновение высокомерная улыбка исчезла с ее лица. А после того, как девушка стрельнула взглядом мне за спину и увидела Дымыча, предупреждение друга перестало казаться мне шуткой — Алёна хватанула воздух и прошипела разъяренной кошкой:

— Вы с Авдеевым на меня поспорили, что ли?! Жить надоело, мудаки конченые, или бессмертия отхлебнули?

Задыхаясь от злости, она замахнулась, чтобы влепить мне пощечину. Однако я перехватил занесенную для удара ладонь и застопорил порыв девушки негромким вопросом:

— Такой вариант подката тебя тоже не цепляет?

Несколько секунд во взгляде Листвиной не было ничего кроме ненависти. После брови девушки поползли вверх, а в глазах появились сменяющие друг друга эмоции. Удивление, растерянность и интерес. Недоверие и снова интерес. Который я решил закрепить бредовым предложением.

— Давай, я отойду и попробую сразу начать со спора? — спросил я с наивной улыбкой идиота на губах и, услышав в ответ звонкий смех, добавил в голос нотку сомнения: — Что ударит сильнее по твоей гордости? Пара баксов за проигрыш, или лучше не рисковать и поднять ставки до сотки?

— Ты вообще неадекват? — хохоча в голос, Алёна хлопнула меня ладошкой по груди и замотала головой. — Нет, ты хуже неадеквата. Ты псих! Я тебя убью, если ты это скажешь.

— Окей, — хмыкнул я. — Психи и неадекваты с тобой не прокатывают. Это мы выяснили. Я тогда пойду придумаю что-нибудь пооригинальнее, а ты не уходи далеко. Минут через десять вернусь и ещё раз попробую заполучить твой номерок. Окей?

Махнув рукой на прощание, я сделал пару шагов в сторону столиков и обернулся на окрик:

— Эй, неадекватный псих Никита. Восемь, девятьсот одиннадцать…

— Подожди, — перебил я Алёну, — Давай сперва определимся с завтраком. Заказываем доставку или сгоняем в кафешку?

— Завтрак? — поперхнулась Листвина. Критично осмотрела меня с головы до ног и поинтересовалась: — Ты всегда такой борзый, Никита?

— Поговорим об этом за завтраком, — улыбнулся я и протянул ладонь Алёне: — Уходим?

И когда она, подумав несколько секунд, кивнула, нас будто закоротило и сорвало с тормозов.

Завтрак в Москве и неделя сумасшествия на съемной квартире на Патриках.

Скандал по возвращении домой и обещание отца Листвиной убить меня, если я ещё раз увезу его дочь без предупреждения.

Три дня домашнего ареста Алёны, а после него — выходные в Питере.

Снова арест, запрет встречаться и неудачный побег.

Истерика у Алёны из-за того, что отец лезет в наши отношения. Приставленный к ней телохранитель.

Упаковка слабительного в стаканчике с кофе и такси в аэропорт, где мы с Алёной взяли два билета на ближайший рейс, но не успели улететь. За пять минут до взлета нас вывели из самолета и заперли в комнате для досмотра до приезда взбешенного Листвина.

Никакого здравомыслия.

Ни намека на адекватность.

Только этим можно было объяснить, почему я не заметил тревожные звоночки в поведении Алёны и поверил ее первому обещанию завязать с наркотой. Второму уже не смог. Я не верил в сказки о безопасной наркоте и требовал пройти лечение. Не верил в заверения бросить самостоятельно и, когда наткнулся на спрятанный пакетик с «безопасными таблетками» в сумочке, сдал Алёну отцу.

Мы разругались в пух и прах из-за этого звонка, но сейчас, услышав, где находится Алёна, я жалел о том, что не позвонил Родиону Михайловичу раньше.

* * *

— Привет. «Выглядишь ужасно». Знаю.

Алёна рвет неловкое молчание первой. Подходит ближе и тюкается лбом мне в грудь. Пожимает плечами, будто извиняется за свой вид, а я ловлю флешбэк за флешбеком и произношу единственное, что в состоянии сейчас выдавить из себя:

— Привет.

Узнав о том, что Алёне разрешены посещения и Родион Михайлович не против моего визита к ней, я взял билет на ближайший рейс и улетел в Москву.

Без раздумий.

Без сомнений.

Без мыслей.

Я сорвался в аэропорт, послав Димона с его предложением напиться, и, только выйдя из такси у ворот реабилитационного центра, поймал себя на том, что не поинтересовался, что у него стряслось. Оборвал его, не вникая в бред про ссору с Лилечкой, и выключил телефон. Забыв о том, что мы с Алёной разбежались и она может послать меня к чертям. И будет по-своему права.

Ни капли уверенности в том, что она захочет меня увидеть. Ни малейшего понятия, как буду объяснять ей свой визит. Даже представления, с чего начать разговор, у меня не было. И дежавю из прошлого, когда мы говорили то, что думаем, не подбирая слова, выбило меня из колеи. Я не ждал от Алёны ничего, кроме вопросов, а она… послала все к чертям.

— Привет, неадекватный псих.

— Привет, Алёнка.

Две фразы и снова тишина. Неловкая и дискомфортная. Она давила на мозг и натягивала нервы до звона, сквозь который едва пробился отголосок знакомого смеха:

— Никита, иди на хрен. Я не настолько хреново выгляжу.

Вздох.

Удар кулачком в грудь.

И ебучая тишина.

Ни слов, ни мыслей.

Пропитанный ничем вакуум.

— Ненавидишь?

— Нет.

— Как вообще?

— Хуево, Никит. Я думала, что сдохну. Сейчас уже полегче, но хочется курить до ужаса.

— У меня на входе отобрали сигареты. Сказали, что нельзя.

— Нельзя.

Кивок.

Вздох.

И царапающее мозг прикосновение бесплотного призрака безысходности.

Положив ладони на плечи Алёны, я отодвинул девушку и несколько мгновений рассматривал ее лицо. Глаза, губы, щеки, даже рыжие волосы потеряли свой цвет. Алёна стала напоминать старую фотографию самой себя. Той девушки, которую я когда-то знал и запомнил.

— Дерьмово, да? — спросила она, не убирая мои руки, но умоляя взглядом не смотреть на нее и не искать что-то, что не тронула наркота.

— Дерьмово, — кивнул я. Провел костяшками пальцев по впавшим щекам девушки и помотал головой: — Ну зачем, Алёнка? На кой хрен ты в это вляпалась?

— Думала, что соскочу, — усмехнулась она. — Как и все, кто здесь оказался. Правда… — обернувшись, Алёна пожала плечами и заглянула мне в глаза: — Знаешь, у меня не самый худший вариант, как оказалось. Я даже радуюсь, что на таблетках тормознула, а не попробовала что-нибудь повеселее.

— Повеселее? — прорычал я. — Может, ещё спасибо сказать, что Игнатов тебя на подсадил на что-то повеселее?!

— Боже, Никит, выключи нотации, — закатив глаза, Алёна оттолкнула меня и негромко рассмеялась: — Ничего нового ты мне не скажешь. Наслушалась уже до блевоты. Да, я идиотка. Да, у меня не было мозгов. Я считала себя умнее всех, а теперь смотрю в зеркало и охуеваю от того, что вижу. Доволен?

— Был бы доволен, если бы ты бросила сразу, как обещала.

— А ты думаешь, это просто? — огрызнулась Алёна. — Проснулась с утра и ушла в завязку. Телефоны потерла, пару дней отходняков пережила, а дальше велкам в мир, где никто ничего не знает про наркоту, и ты внезапно забыл про ее существование. Так, по-твоему?!

— Алёна, — обведя рукой рекреацию, я собрался напомнить о существовании другого варианта, который предлагал, но замолчал от раздражённого возгласа:

— Даже не начинай, Никита! — тряхнув головой, Алёна прижала ладони к вискам и негромко выдохнула: — Все вокруг говорят, что станет проще, но нихрена. Мне по ночам снится, как я звоню, чтобы мне привезли колеса. Каждую, блядь, ночь! Я помню все номера, знаю, куда поехать… Никит, если бы можно было стереть все это из памяти, я бы стерла, — подняв взгляд, Алёна посмотрела на меня и вымученно улыбнулась: — Никит, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Поэтому не надо. Лучше расскажи, как у тебя дела.

Глава 21. Амели

— Паршиво выглядишь, Мелька, — заметил Клим, когда я открыла дверь после, наверное, десятой трели звонка.

Поплотнее завернувшись в плед, я поежилась от сквозняка, столкнувшегося с моими голыми ногами. Недоуменно уставилась на друга и Асю, которая улыбалась мне из-за его спины

— Не хочу показаться негостеприимной… — прокаркала я осипшим голосом, даже не думая отодвинуться в сторону, чтобы пропустить эту парочку в квартиру.

— Ты нас не ждала, ясно, — деловито кивнула Ася. — Но в нашу защиту скажу, что Клим звонил тебе и отправил кучу сообщений.

— О да… — протянул Клим. — Во все соцсети и мессенджеры. А затем озадачился, почему ты меня так демонстративно игнорируешь, и решил, что лучше нам приехать к тебе.

— Я спала.

— Это я уже понял. А теперь просыпайся и включай голову, потому что у нас много дел.

Клим отодвинул меня и пропустил в квартиру Асю. После, скинув обувь прямо на пороге, закрыл за собой дверь и подтолкнул окончательно растерявшуюся меня в сторону кухни.

— Давай, Мелька, буди свой организм, ты нам нужна.

Послушно сделав пару шагов, я опять застыла, исподлобья глядя на незваных гостей.

— Что происходит?

Ася вздохнула, снимая с плеча шоппер с выглядывающим из него уголком серебристого ноутбука. Клим же демонстративно потряс у меня под носом рюкзаком.

— Завтра очередная пара с Дегтяревым, — сказал он и метнул косой взгляд в сторону Аси, — и мне, как удравшему с первого занятия, придется попыхтеть, чтобы хоть как-то загладить вину.

— Черт. Проект! — воскликнула я и за малым не схватилась за голову. Сознание, насильственным методом разбуженное, но не проснувшееся, мигом прояснилось. Вспомнилось, что я договорилась с подругой Клима подготовить задание вместе.

— Бинго, — поднял Клим палец вверх, деловито кивая. — А теперь свари нам кофе, будь лапочкой. Я пока закажу что-нибудь на завтрак.

— У меня только растворимый, — осмотрительно предупредила я гостей. Ася наморщила нос:

— Нет, только не растворимый. Клим, заюшка, сгоняй за кофе, а?

— Закажу.

— Нет, он приедет холодным! — заканючила Ася, состроив жалобные глаза.

— Через три дома от меня есть небольшая кофейня, — вставила я.

— Черт с вами, схожу. Но тогда я требую твои, — ткнул он в меня пальцем, — фирменные сырники!

— Тогда купи и творог, — усмехнулась я.

Клим пробурчал что-то под нос, пихнул мне в руки рюкзак и поплелся к выходу. Я, поудобнее перехватив лямки рюкзака, который весил по самым скромным ощущениям тонну, подбородком указала Асе на кухню. И двинулась следом, путаясь в сползающем пледе.

Усевшись за стол, я избавилась от своей ноши, подтянула колени к груди, и щелкнула зажигалкой, прикуривая извлеченную из пачки сигарету. Ася обвела взглядом чистую кухню, посмотрела на переполненную окурками пепельницу и тихо спросила:

— Тяжелая ночь?

— Немного. — Я затянулась и поперхнулась дымом. В уголках глаз выступили слезы. Пришлось прокашляться, чтобы восстановить способность дышать полной грудью. — Прости, что забыла про встречу.

— Забей. — Она плюхнулась на стул, разместив шоппер с ноутбуком на столе. — Амели… — Ася осеклась, поджав губы, но не переставая разглядывать меня. Я изогнула одну бровь в молчаливом вопросе. — Если тебе нужно выговориться…

— У меня что, все на лице написано?

— Есть немного.

Я сделала несколько затяжек, затушила сигарету и встала, приблизившись к хромированной панели вытяжки. Искаженное отражение услужливо нарисовало картину моего внешнего вида: встрепанные волосы, бледное лицо и красные, воспалившиеся от слез глаза.

Я содрала с себя плед, бросила его на стул, подошла к раковине и быстро умылась холодной водой. Где-то на задворках заскреблось чувство стыда, что малознакомый человек лицезрел меня в таком виде. Впрочем, я подавила это чувство, убеждая себя в том, что Ася была подругой Клима и вряд ли стала бы трепаться с кем-то обо мне.

Ночь действительно оказалась тяжелой. И бесконечной. Добравшись до дома, я сначала основательно прорыдалась, а затем, усевшись на кухне с пачкой сигарет, перешла в стадию молчаливой, нервной истерики.

У меня складывалось ощущение, что моя жизнь, только недавно устаканившаяся и окрасившаяся не только в черный, белый, серый, но и в другие цвета, медленно превращалась в болото. Гнилостное, засасывающее, удерживающее меня в окружении тотального пиздеца. И дело было не в Лукашине. И даже не в Диме. Дело было во мне. Я, окруженная людьми, с ворохом интересов и социальных ролей, тонула в одиночестве и тоске.

Может ли девушка в девятнадцать лет чувствовать себя никому не нужной? Может ли ей казаться, что со всех сторон — беспробудный мрак и горе?

Черт возьми, почему я просидела всю ночь с мыслью о том, что совершенно не управляю своей жизнью? Почему вместо злости на Диму я чувствовала только апатию и вину?

Я, твою мать, винила себя в его вспышке. Я винила себя в его претензиях. Я стыдливо закрывала глаза каждый раз, когда перед ними вставал образ злого, растерянного Димы, который явно не понимал, что происходит в наших с ним отношениях.

Но больше всего я бесилась по другому поводу. Меня злило, что я, вопреки здравому смыслу, не чувствовала хватку Авдеева на своих плечах. А невесомое, призрачное прикосновение Лукашина было осязаемо на моей коже до самого рассвета.

Я с ним уснула.

Я уснула с фантомным мимолетным поглаживанием, которое повторялось в моей голове раз за разом.

А еще я трижды сходила в душ, чтобы смыть с себя запах Лукашина. Тот, что впитался в мою кожу, волосы. Тот, что дразнил рецепторы в носу с каждым вдохом. Тот, что ощущался мною даже сейчас.

— Иногда в нашей жизни становится слишком много… определенного человека, — пробормотала я, возвращаясь на место и снова схватившись за пачку сигарет.

Ася прищурилась, задумчиво пошевелила губами и, помедлив всего пару секунд, кивнула:

— И это выбивает почву из-под ног.

— Именно, — подтвердила я и задала вопрос, который волновал меня уже не первый день: — Так что у тебя с Дегтяревым? Мне показалось, что ты как раз… хм… лишаешь его равновесия.

Ася смущенно насупилась, отвела взгляд, нарочито серьезно разглядывая узор на кухонном фартуке. Я терпеливо ждала, когда она созреет хоть на какой-то ответ.

— Он оказался не в том месте и совершенно не в подходящее время, — как-то излишне виновато выпалила подруга Клима. — А потом… я все усложнила.

— Переспав с ним? — уточнила я, вспомнив тихую перепалку на лекции.

— Да, — покраснев, Ася быстро посмотрела на меня и снова вернула взгляд на стену над плитой. — Дважды. Но про второй раз я Климу не говорила, так что держи язык за зубами.

— После нашей совместной пары?

— Нет, — вздохнула она, — раньше. Помнишь тот дурацкий ливень несколько дней назад? Олег подвозил меня до дома и… Я не знаю, что на меня… — она поморщилась, поправив себя: — На нас… — скривилась и опять исправилась: — На меня нашло! Одна идиотская, случайная встреча, и все полетело в тартарары. Я совершенно разучилась управлять событиями своей жизни!

— Как мне это знакомо, — хмыкнула я.

— Кто он?

— Друг моего парня.

— Оу-у…

— Опережаю любые домыслы и подчеркиваю: у нас с ним все иначе. Нет никого случайного секса за плечами, — поспешила пояснить я. — Не знаю, что должно случиться, чтобы мы… — я неопределенно махнула рукой, пытаясь выразить мысли. — Наоборот, между нами неистовая ненависть.

— А ты думаешь, мы с Дегтяревым как-то иначе относимся друг к другу? — Ася нервно рассмеялась и провела ладонью по волосам. — Я его терпеть не могу. Он меня бесит, злит, раздражает, но…

— Но? — заинтересованно наклонила я голову.

— Характеристику этому «но» я еще не придумала. Просто что-то происходит каждый раз, когда мы сталкиваемся взглядами. Или когда он меня касается. В такие моменты становится сложно все контролировать. Я дурею, как кошка во время течки.

— Жестко ты про себя.

Ася закатила глаза и откинулась на спинку стула, устало выдохнув:

— Я просто называю вещи своими именами. Вот оно, — ткнула она себя пальцем в грудь, — живое доказательство того, что не только мужчины иногда думают причинным местом.

— Так, Ась, ты и Дегтярев — это одно. Мои взаимоотношения с Лукашиным совсем другого рода. И не имеют никакого сексуального подтекста. У меня вообще с этим… проблемы.

— В курсе, — кивнула она и торопливо добавила: — Клим рассказал. В общих чертах. Если позволишь, я могу посоветовать…

— Не позволю, — резко оборвала я ее. — Не хочу это обсуждать. Прости, но точно не сегодня.

Ася открыла рот, чтобы сказать что-то, но скрежет дверного замка ее прервал. Я поспешила встать и наклониться над мусорным ведром, опустошая пепельницу. Позади раздались шаги Клима и шорох пакетов, а в нос ударил терпкий аромат кофе.

— Я вернулся, девочки, — бодро отрапортовал друг, вручая Асе картонную подставку с тремя бумажными стаканчиками под крышками. — Меля, я помню про то, что ты кофе не пьешь, но решил рискнуть и взять тебе какой-то новомодный раф, где от кофе только один запах остался. И на лестничной площадке тебя ждет Димочка. Я звал его внутрь, но он предпочел остаться там. Вы поругались?

— В твоем голосе слишком мало участия и много надежды, — хмыкнула я. — Сейчас вернусь.

Отобрав стаканчик с мифическим рафом, я запрыгнула в тапки и открыла входную дверь, с размаху налетев на огромный букет роз и виноватый взгляд Авдеева. Дима выглядел помятым и растерянным, но явно старался не подавать вида, потому что при моем появлении сразу — поспешно и нервно — растянул губы в широкой улыбке.

— Пришел поговорить. Я так понимаю, не совсем вовремя.

— Эм… да. Спасибо, — пробормотала я, перехватив свободной рукой букет, который тут же потянул меня к земле. Положив цветы на тумбу, я вышла на лестничную площадке и закрыла дверь. — Клим и Ася пришли подготовить один проект на завтра…

— Ася?

— Знакомая Клима, — отмахнулась я и сделала глоток из стаканчика, чтобы хоть немного скрыть неловкость. К разговору я была не готова, но боялась в этом признаться. Непонятно, как Дима на это отреагирует. — Можешь присоединиться к нам.

Дима скривился и мотнул головой, пряча руки в карманы легкой джинсовки.

— Это не совсем то, чего бы мне хотелось.

— Понятно.

Мы замолчали. И я, и он, уставились в пол, испытывая смущение и нежелание заговаривать первым.

— Лиль… — нарушил молчание Дима, видимо, понимая, что тянуть время глупо. — Прости меня. Я… Я поступил вчера отвратительно.

— Во вчерашнем виноват не ты один, — заметила я, разглядывая рисунок на кофейном стаканчике.

— Нет. Вся вина лежит именно на мне. Не спорь. — Он шагнул вперед и робко дотронулся до моей руки. — Я ведь понимал, что форсирую события, но продолжал стоять на своем. И все мои претензии… мерзкие.

— Дим…

— Ты очень дорога мне, Лиль. — Еще один осторожный шаг навстречу и невесомый поцелуй в макушку. — Я понимаю, что ты в каком-то роде боишься серьезных отношений. Это, конечно, немного странно, на мой взгляд, — он усмехнулся, — но имеет место быть. И я готов ждать столько, сколько потребуется.

— Мхм, — только и выдавила я, протолкнув этим звуком горький ком в скованном судорогой горле.

— Я уже давно понял, что ты не из тех, кто легко идет на контакт. И, начав отношения с тобой, я согласился с этим и не имею права торопить события. — Ладонь Димы опустилась на мое плечо, а после соскользнула на спину, замерев чуть ниже лопаток. Я понимала, что мои скованность и напряжение не остались незамеченными, но ничего не могла с собой поделать. — Будет глупо просить тебя забыть о вчерашнем?

Сглотнув, я решилась поднять голову и посмотреть на него. Дима неуверенно улыбался, в глазах — беспокойство и надежда. Секунды бежали одна за другой, отсчитывая время, а я тянула с ответом.

Что следовало говорить в такие моменты? Я ведь понимала, что никакой надежды на здоровые, полноценные отношения у нас нет. И в этом была исключительно моя вина. Запутавшись, не имея никаких ориентиров, я блуждала среди отголосков своего прошлого, не подпуская к ним Диму и не зная, как справиться со всем в одиночку.

Правильнее поставить точку в общении с Авдеевым. Отпустить его, даже понимая, что подобным решением причиню ему боль.

Но сейчас, глядя ему в глаза, я была не в силах решиться на это. Слова застряли в горле, а затем, почувствовав себя невостребованными, опустились вниз, чтобы превратиться в ноющую боль в груди.

Молчание затягивалось, наэлектризовывая воздух вокруг нас. Я несколько раз шевельнула губами, пытаясь выдавить из себя ответ, но так и не издала ни звука. А потом в кармане Авдеева завопил телефон. Дима достал его и, бросив быстрый взгляд на экран, проворчал:

— Лукашин… — Он поднес палец к зеленой иконке и неуверенно взглянул на меня: — Нужно ответить. Подумай, о том, что я сказал сегодня, а завтра продолжим. Тебя ведь тоже ждут.

Я кивнула и попятилась, пробормотав:

— Спасибо за цветы.

Дима не отрывал от меня взгляда до последнего. Я вошла в квартиру и закрыла дверь. Судорожный выдох выпустил из легких горчащий сожалением воздух.

Кто бы мог подумать, что наступит тот момент, когда упоминание Никиты вызовет у меня не раздражение, а… что-то другое?

Глава 22. Амели

В висках долбило кувалдой, а глаза слипались, напоминая об очередной ночи без нормального сна. Понимая, что Дегтярев будет изучать ее проекты под лупой, Ася отслеживала каждую мелочь в наших с Климом работах. Мы с ним должны были продумать и расписать идеальное «кибер-преступление», а Асе предстояло выступить в качестве нашего адвоката и добиться оправдательного приговора от судьи в лице Олега Андреевича.

Естественно, мы понимали, что в случае с Асей это почти невозможно. Дегтярев точно не откажется от возможности прилюдно отчихвостить свою личную занозу в заднице, но мы с Климом все равно продолжали упорно прописывать свои части, уделяя пристальное внимание каждому пункту.

Ася несколько раз меняла стратегию защиты своих «клиентов», а когда осталась довольна результатом, развернулась в противоположную сторону и примерила на себя роль уже не защитника, а обвинителя.

— Нужно быть готовой ко всему, — пробормотала она с маниакальным огнем в глазах.

Клим взвыл и схватился за голову. А я закурила и начала невозмутимо заказывать нам поздний ужин.

В итоге ребята покинули мою квартиру поздней ночью. Я торопливо навела визуальный порядок на кухне и поплелась в спальню, чтобы рухнуть на кровать и отключиться. Но стоило голове коснуться прохладной подушки, и мой организм резко взбодрился.

Я лежала на спине, разглядывала потолок и вдыхала аромат роз, подаренных Димой, раз за разом прокручивая в голове наш с Авдеевым последний разговор. В итоге уснуть удалось опять под утро, когда бледные лучи сентябрьского солнца заскользили по комнате, просачиваясь через неплотно задернутые шторы.

А спустя пару часов завопил будильник. Пришлось вылезать из-под теплого одеяла и собираться в университет, несмотря на соблазн послать все к черту и остаться дома.

И теперь, влив в себя двойную порцию крепкого зеленого чая, я стояла напротив аудитории, а Клим уже в седьмой раз набирал Асю и слушал длинные гудки, костеря подругу на чем свет стоит.

— Я как чувствовал, что нужно было не домой ехать, а у нее ночевать, — заметил Клим, когда его звонок в очередной раз остался без ответа. Я удивленно приподняла брови. — Что? Не смотри на меня так. Мы с Асей — исключительно друзья.

— И ты периодически у нее ночуешь?

— Тебе ли не знать, что вредные блондинки с ворохом проблем не в моем вкусе, — отрезал друг, агрессивно тапая по экрану смартфона. — Я слишком ценю свою нервную систему.

— А кто ее не ценит? — хмыкнула я, постучав затылком по стене и устало прикрывая глаза.

Боже, если пара не начнется прямо сейчас, я засну стоя.

— Дай подумать… — Клим несколько раз коснулся своих губ указательным пальцем, уставившись в окно. — Дегтярев, Дима… Лукашин?

— Угум… — промямлила я, так и не разлепив веки. Сил спорить, возражать, да и просто ввязываться в диалог у меня не было.

— Доброе утро, — раздался бодрый голос упомянутого ранее Олега Андреевича, и я вздрогнула, выпрямившись и открыв глаза. — Сегодняшнее занятие мы проведем в другой аудитории.

Под удивленными взглядами двух групп студентов он повесил на дверь записку и махнул рукой, приглашая нас следовать за ним. Переглянувшись, мы с Климом пропустили одногруппников и юристов вперед, пристроившись в конец колонны. Клим еще и записку успел сфотографировать, а после сразу же отправил сообщение Аське.

— Ну две галки! Две! — сунул он мне под нос смартфон с открытым мессенджером. — Какого хрена она не отвечает?

— Возможно, она на всех парах мчит сюда, а ты ее отвлекаешь.

Клим что-то пробормотал в ответ, но я не расслышала, потому что наш строй как раз вынырнул из коридора в центральный холл, и со всех сторон на меня обрушился гвалт студентов, спешащих на занятия. Поморщившись, я потерла переносицу, от которой к вискам острыми иглами устремилась вспышка боли.

Отчитаюсь перед Дегтяревым и свалю домой. Плевать на остальные пары, потом закрою пропуски…

Преподаватель провел нас по застекленной галерее, что соединяла собой два корпуса, и провернул ключ в замке одной из аудиторий. Мельком я заметила в конце коридора Диму, который стоял с каким-то высоким парнем и что-то эмоционально говорил, похлопывая собеседника по плечу. Авдеев, услышав шум, устроенный нашей толпой, обернулся и помахал мне рукой.

— Я на минуту, — бросила я Климу, устремившись к Диме.

— Привет, Лиль, — улыбнулся он, наклонившись и поцеловав меня в щеку. — Выглядишь уставшей. Долго вчера сидели?

— Почти до утра, — поморщилась я и бросила быстрый взгляд за его плечо. Парень, с которым Дима говорил только что, нервно листал тетрадь. — У тебя все нормально?

— Оказываю психологическую помощь злостным любителям пересдач. У Лаптева сегодня последняя попытка сдать уголовку.

— Ясно, — кивнула, не особо вникая в услышанное. Торопливо облизнув губы, я посмотрела Диме в глаза. Он тут же прищурился, но спрашивать ничего не стал, терпеливо ожидая, когда я опять заговорю. — Дим… Я насчет нашего вчерашнего разговора.

— Слушаю, — мигом посерьезнев, отозвался он.

— Я… Нам лучше…

— Авдеев, занятие началось!

Я успела заметить, как по лицу Димы калейдоскопом пронеслись эмоции. Он совершенно точно понял, что я собиралась сказать после этого тихого: «Нам лучше…». И окрик одного из одногруппников вызвал у него сначала вспышку раздражения, а после, с задержкой в долю секунды, в глазах Димы промелькнуло облегчение.

— Давай договорим после пары? У вас в той аудитории занятие? — ткнул он пальцем в дверь позади меня.

— Да.

— Я встречу тебя после лекции. — Он попятился, не отрывая взгляда от моего лица. — Подождешь, если что?

Я молча кивнула и развернулась, чтобы зайти в аудиторию и как во сне прошагать к парте, за которой меня уже ждал Клим.

— Выглядишь так, будто призрака увидела, — проворчал друг, пропуская меня к окну. Я с радостью отметила, что впереди меня сидел какой-то высокий парень из группы юристов. За таким можно и вздремнуть до тех пор, пока не вызовут.

— Итак, уважаемые студиозусы, — ворвался в гул голосов звучный баритон Дегтярева, и в аудитории повисла тишина. — Надеюсь, все подготовились к занятию, и мне придется потрудиться, чтобы разобраться в изощренных преступлениях, придуманных вами. — Взгляд Олега Андреевича скользнул по лицам присутствующих и остановился на нас с Климом. — Я весь в предвкушении. Даю пару минут, чтобы собраться с мыслями, и начну вызывать к кафедре.

Я достала из рюкзака тетрадь с записями и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Почему-то мне было интересно наблюдать за преподавателем, тем более что свое «преступление» я знала наизусть.

Дегтярев сел за стол и взял телефон. Нахмурившись, он стал быстро что-то печатать.

— Спорим, Аське пишет? — шепнул Клим.

Я дернула уголком губ в слабом подобии улыбки. И посмотрела на распахнувшуюся дверь, удивившись появившемуся на пороге Лукашину. Забавно, я даже не заметила, что Никиты все это время не было среди нас.

— Прошу прощения, — сухо поприветствовал он Дегтярева. Тот взглянул на осмелившегося опоздать и прищурился, видимо, вспомнив в Никите того, кто сбежал с его первой с нами лекции.

— Добро пожаловать, молодой человек. Сэкономлю нам обоим время. Вы готовы к занятию?

— Да.

— И кто ваш напарник? — Олег Андреевич повернулся к студентам в ожидании, что кто-то из нас поднимет руку.

Я огляделась. Все сидели с каменными лицами.

— Я буду защищать себя сам, — пожал плечами Лукашин с таким видом, будто сообщал нечто само собой разумеющееся.

— Вот как? — скептически хмыкнул Дегтярев. — А с чего вы решили, что я позволю?

— А почему нет?

Невозмутимость в голосе Лукашина удивляла. Он держался уверенно и общался с Дегтяревым на равных, не тушуясь перед суровым взглядом преподавателя.

— Потому что весь этот эксперимент задумывался для обучения моих юристов. Смекаете? Для них, а не для того, чтобы заносчивый программер щеголял скудными знаниями.

— Я, в первую очередь, специалист по информационной безопасности. — Лукашин поправил лямку рюкзака и скривил губы в ухмылке. — А еще отучился два курса на юридическом. Можете на моем примере показать своим подопечным, — быстрый кивок в нашу сторону, — что бывает с недоучками. Если получится.

Олег Андреевич изумленно взглянул на Никиту… и расхохотался.

— Я люблю вызовы, молодой человек. Садитесь. Если времени хватит — выслушаю вас.

Лукашин показал большой палец, принимая это условие, и двинулся по проходу. К моему удивлению, он не опустился по традиции на место позади меня, а прошел на самую галерку, даже не посмотрев на нас с Климом.

— Как все чудасто, — прокомментировал друг, тоже заметив эту перемену.

Я не выдержала и обернулась. Наши с Никитой взгляды пересеклись. Лукашин замер, а после короткой заминки кивнул мне в сдержанном приветствии.

Кажется, моя челюсть от удивления пробила пол и застряла в фундаменте.

— Чудасто? — тихо переспросила я. — Это ты еще мягко выразился.

— Итак, все готовы? — начал было Дегтярев, но дверь опять распахнулась.

Я даже не удивилась, когда увидела Асю. Под распахнутой мотоциклетной курткой кричащим принтом выделялась кислотно-розовая футболка.

«Fuck you, daddy».

— Мы не сдадим, — истерично хихикнула я, отмечая образ девушки.

— Доброе утро, Олег Андреевич, — пропела Ася, сдувая упавшую на лоб прядь. — Можно?

— Я смотрю, вы взяли за привычку опаздывать? — в тон ей ответил Дегтярев.

— А вы — в последний момент менять аудитории. — Ася улыбнулась. — Что поделать, все мы не без греха.

— Романова, я устал повторять, что для адвоката пунктуальность очень важна.

— У меня была веская причина задержаться.

— Удивите.

Ася посмотрела на Клима и вновь перевела взгляд на преподавателя.

— Я принимала роды у собаки своего друга. Бедняжка очень страдала.

— Забавляетесь, Романова?

— Что вы, Олег Андреевич, Боже вас упаси! — всплеснула руками Ася и шагнула к партам.

— Стоять, — хлестнул приказом голос Дегтярева. — Раз вы у нас такая… забавная, то придется стать первопроходцем.

— Без проблем, — пожала плечами Ася, уверенная в своих силах. — Клим, Амели, готовы?

— Идем, — обреченно пробормотал Клим, беря тетрадь. — Не представляешь, как я рад, что эта парочка на наших лекциях — временное явление.

Мы с другом приблизились к кафедре. Я решила не тянуть кота за хвост и вызвалась отвечать первой. Однако еще до того, как я открыла рот, чтобы познакомить Дегтярева и студентов с деталями своего «преступления», Олег Андреевич жестом приказал мне подождать.

— Молодой человек, — обратился он, устремив взгляд на галерку.

— Лукашин Никита, — представился Ник.

— Присоединитесь к нам. Романовой будет полезно поработать с клиентом, жаждущим отстаивать свои интересы самостоятельно.

Никита встал. Уже через минуту он замер рядом со мной, спрятав руки в карманы джинсов. И на мгновение мне показалось, что он сделал это демонстративно, специально для меня.

Я кашлянула, чтобы вернуть чистоту неожиданно севшему голосу, но меня снова перебили. Более бесцеремонно, чем это ранее сделал Дегтярев.

— Олег Андреевич, что-то не припомню… А как часто адвокаты защищают своих подопечных хотя бы без поверхностного изучения обстоятельств дела? — пропыхтела Ася. Судя по яркому румянцу на ее щеках, девушка начала злиться.

— Все возможно в этой жизни, — флегматично откликнулся Дегтярев и махнул рукой, призывая меня начать.

— Нет, Амели, подожди! — Ася сделала шаг вперед, заглядывая в лицо Олега Андреевича. Уперев руки в бока, она тихо проговорила: — Ты перегибаешь палку. Я начинаю подозревать тебя в предвзятости ко мне. Возможно, стоит обратиться в деканат?

— Попробуй, кроха.

Я, стоящая к этой парочке ближе остальных и продолжающая слышать их диалог, застыла, уставившись пустым взглядом перед собой. Перед глазами запульсировали красные вспышки.

Судорожно сглотнув, я метнулась в сторону, толкнув плечом Лукашина.

Истошный крик стал причиной звенящей, вязкой тишины. Я несколько раз моргнула и только потом поняла, что этот крик сорвался не с моих губ.

Кто-то кричал за пределами нашей аудитории.

А затем друг за другом прозвучали три выстрела.

Глава 23. Никита

«Белеющее лицо Резкой и выстрелы. Или выстрелы и уже после…»

Мелькнувшая мысль улетучилась, так и не сформировавшись до конца, когда за стеной грохнуло снова, а Резкая, метнувшись к дверям, замерла и хватанула воздух, сжимаясь, — уже из-за меня.

— Куда, дура?! — выкрикнул я, дернув девушку за руку, и сразу же разжал свою хватку на тонком запястье.

От прикосновения к коже Резкой мозг рассекло слайдами ее истерики, а взгляд Амели — остекленевший и затравленный, — превратил эту кашу во что-то, чему я не смог найти объяснения. И не успел.

Сперва из-за криков за стеной и лающего, требующего заткнуться, вопля. А затем от прозвучавшего приказа, которыйтело поспешило выполнить раньше, чем его пробрал до костей ледяной тон преподавателя.

— Все встали и молча пересели на пол у окна в дальнем углу. Выключили телефоны. Молча. Лукашин и вы, — кивнув мне и Климу, Дегтярев показал нам на тумбу, стоящую на возвышении трибуны, и дверь, сопроводив этот жест скупым: — Взяли и за мной.

Сам же сгреб в ладонь ключ от аудитории и процедил сквозь зубы застывшим у стола Резкой и назначенной моим «адвокатом» девушке:

— Молча. На пол. Под окно. Выключить телефон.

Наклонив и подняв тумбу, мы с Климом потащили ее к двери, которую преподаватель закрыл на замок. Опустили на пол, шкрябнув краем по облупленной краске полотна. И поспешили к уже сидящим на полу студентам.

— Ни звука и без паники, — все тем же требующим повиновения тоном произнес Дегтярев. Окинул всех тяжёлым взглядом и задержал его на мгновение на сидящей за Климом девушке. — Ни звука, — повторил и достал телефон из кармана пиджака. Набрал короткий номер и приложил к уху. — Добрый день. Дегтярев Олег Андреевич. Выстрелы в корпусе Южного федерального университета. — Отчетливо прозвучавший адрес. Пауза. — Четыре. Да. Третий этаж. Точно не могу сказать. Рядом с аудиторией тридцать три двенадцать. Да. Да. Тридцать пять. Да. Нет. Спасибо.

— Олег Андреевич, — вопросительно протянул кто-то у меня за спиной и осекся после ледяного:

— Ни звука. Это не учебная тревога. Вы в безопасном месте. Силовики в курсе произошедшего. Сидим и ждём. Молча.

Выделив интонацией последнюю фразу, Дегтярев проверил, как стоит тумба, и опустился на пол рядом с ней. Глянул на часы на запястье и прижег раздраженным взглядом решившую подать голос девушку, кажется, Романову.

— Олег, — произнесла она шепотом, пихая Клима в бок, чтобы тот сдвинулся. — Ты… вы… — сбивчиво поправилась и юркнула обратно, услышав рычащее:

— Романова, тебе что-то не ясно?

— Все мне ясно, — огрызнулась она. — Мы у окна, а сам…

— Аська, заглохни, — шикнул на девушку Клим, а затем, повернув голову к Резкой, тронул ее за плечо, привлекая внимание, и дёрнул подбородком, спрашивая, как она.

Краем глаза увидев ответное движение, я невольно зацепился взглядом за покрасневшее запястье Амели и перевел его на свои пальцы. Сжал их, повторяя хватку на левой руке, и вновь посмотрел на Резкую. Которая уставилась в точку на стене напротив и принялась тереть след от моего прикосновения, будто это подзуживающая и не дающая покоя рана.

Украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, Резкая то чесала запястье, то терла его подушечками пальцев. А меня, наблюдающего за этим, коробило и выворачивало наизнанку от повторяющейся, зациклившейся намертво мысли, что трогать Резкую нельзя.

Сидя на полу аудитории, я смотрел на то, что делает Амели и проваливался в какой-то густой, осязаемый кожей кисель. В нем, отсеивающем звуки и обостряющем ощущения, мне стало казаться, что все, чего я касался, задевая Амели с момента нашей встречи, расцвечивается бордовым. Я сморгнул, пытаясь избавиться от этого наваждения. Тряхнул головой, отгоняя стоящий перед глазами морок, но даже встретившись взглядом с Резкой, ничего не исчезло. Наоборот. Стало только хуже. Будто кисель, в котором я застрял, протянул ниточку от запястья Амели к моему, и оно вспыхнуло ноющим дискомфотом.

Не разрывая взгляда, под которым кожа зудела с каждой секундой все сильнее, я одними губами спросил: «Ты как?». Опустил глаза на покрасневшее запястье Амели, намекая ей посмотреть туда же, и после, когда мы снова встретились взглядом, виновато пожал плечами. А через мгновение дернулся от внезапно оглушающего выстрела и последовавших за ним криков.

Там, за стеной, кто-то стонал от боли и умолял всех отпустить. Кто-то захлебывался от слез и просил позвонить маме.

За стеной.

Не в нашей аудитории.

Но здесь все, как один, вжались в угол, и я пихнул Клима в бок, прошипев ему:

— Сдвинься. Резкую зажмут.

И может, не толкни я парня, он и сам бы вспомнил об Амели и ее фобии. Но сейчас, посмотрев на меня удивленными глазами, Клим кивнул и сместился в сторону. А затем, когда я жестом показал сидящему справа от Резкой ботанику, чтобы он свалил, и пересел на освободившееся место, уставился на меня, как на привидение. Что никак не повлияло на продолжение.

Оказавшись с двух сторон от Амели, мы с Климом, не сговариваясь, отвоевали ей небольшой клочок пространства. Так же, не сговариваясь, притушили взглядами возмутившихся и решивших подать голос. После, глянув на Дегтярева, аккуратно опустили парту на бок и сдвинули ее, закрывая Резкую и тревожно поглядывающую на преподавателя Романову.

«Все будет хорошо», — пообещал я, заглянув в глаза Амели. Стянул с себя толстовку и, сложив ее, протянул изумившейся девушке.

«Под задницу подложи», — объяснил свои действия жестами и улыбнулся, увидев похожие манипуляции со стороны Клима, но для Романовой, а затем и у прозревших о банальной заботе других парней. Кто-то даже вспомнил о принесённой на пару бутылке воды, которую отдали девушкам.

И я не удивился, когда Романова, сделав глоток, протянула бутылку Амели, а она передала воду Климу. Не удивился его решению оставить недопитое на потом и даже немому предложению Романовой поделиться водой с преподавателем. Все это, само собой разумеющееся, в принципе не могло удивлять. Как и привлекающее внимание прикосновение любого из сидящих в аудитории. Любого, но не Резкой.

Когда она коснулась моего локтя, я даже не понял, что Амели задела меня не случайно. Я не обратил внимания на этот секундный контакт и лишь после второго, более ощутимого тычка, повернулся к девушке.

— Там Дима, — на грани слышимости выдохнула она, заглянув мне в глаза.

— Где?

— В той аудитории, — произнесла Амели и показала на стену, за которой звучали выстрелы, а сейчас повисла подозрительная тишина.

— Уверена? — спросил я, ища хоть что-то, чем можно будет успокоить Резкую.

Резкую, которая слышала выстрелы и крики. И кивнула так, что не осталось никаких сомнений — ошибки быть не могло.

Блядь! Думай, думай, думай!

— Мы перед парой встретились в коридоре, — решила добавить Амели.

— С ним все в порядке, — прошептал я, стараясь убедить Резкую.

— А если… — вопросительно начала она и дернулась от того, что я накрыл ее пальцы своей ладонью и повторил чуть громче и злее:

— С ним все в порядке, Амели. Дымыч не идиот, чтобы лезть на рожон. Особенно, когда он знает, что его невеста здесь и будет дёргаться. Выдыхай, Резкая.

«Еще одно пятно», — подумал я, бросив взгляд на потерявшиеся в моей ладони пальцы.

Аккуратно сжал их и поймал себя на мысли, что будь такая возможность не выпускать руку Амели, я бы не выпустил и рассказал ей в какие переплёты мы с Димоном влипали. Максимум, что с ним случалось — ободранная кожа на костяшках и пара царапин. Что-то серьезнее — ни разу. Даже, когда влез со мной в драку против шестерых. После которой я отсвечивал фингалами всех цветов радуги и радовался, что легко отделался, а Дымыч стебал меня, сияя голливудской улыбкой.

Не самое успокаивающее сейчас, когда мы сидим здесь, а он там. Но хоть что-то.

Невольно погладив подрагивающие пальцы Амели, я убрал ладонь и прислушался. Мне показалось, что в коридоре кто-то шаркнул ногой или споткнулся. Слишком тихо и практически беззвучно, чтобы обратить на это внимание. Однако через минуту звуки шагов раздались отчетливее. К ним прибавился чей-то шепот и скрип петель, щелканье замка и новые шаги. Эти звуки раздавались все ближе, и не я один посмотрел на поднявшегося на ноги преподавателя. Глянув на экран мобильного, он жестами показал нам сидеть, а сам сдвинул тумбу в сторону и после двух приглушенных ударов по двери повернул ключ в замке, впуская человека в камуфляже и бронике. За которым в аудиторию вошли еще трое таких же.

— Встаем и без лишнего шума выходим цепочкой по одному, — произнес первый, жестами отправляя своих бойцов в нашу сторону. — Спускаетесь по лестнице, выходите на улицу и сворачиваете за угол. Там вас проведут дальше.

Убедившись, что его услышали, омоновец что-то сказал в рацию и выглянул в коридор, а дальше жестом показал нам на выход.

— Пошли-пошли-пошли, — ускорили нас, поднимая замешкавшихся и подталкивая их к дверям. — Направо и к лестнице. Быстро.

Ботаны, первые девушки, дальше юристы и снова одногруппники. Никто не издал ни звука, когда поднимался и выходил из аудитории. Только Романова.

Когда до нее дошла очередь, она замедлилась у дверей и встревоженно посмотрела на Дегтярева.

— Олег? — выдохнула и, не успев услышать ничего в ответ от преподавателя, оказалась выдернутой в коридор, где возмущенно пискнула: — Почему мы выходим, а он остался?

— На выход! — напомнили ей, а Дегтярев внезапно остановил подошедшего Клима и еле слышно произнес ему:

— Отвезешь ее домой.

Все тем же тоном, не терпящим возражения. Все с той же интонацией, которой невозможно не подчиниться.

Услышав ее краем уха, я кивнул, точно так же как Клим, и подтолкнул замедлившуюся Резкую. Вышел следом за ней и обернулся. Успел разглядеть за спинами омоновцев похожую цепочку студентов, которых выводили из аудитории в другую сторону. Правда, не понял из соседней или следующей за ней.

Меня толкнули, направив к лестнице.

Там толкнули снова, ускорив.

Лишь оказавшись на улице и увидев количество машин скорой помощи и перегородивших выезды тонированных микроавтобусов, я дернулся от мысли, что нас и виденных мной студентов выводили в разные стороны, а навстречу все время поднимались омоновцы.

Слишком дохрена, чтобы не догадаться зачем. Слишком дохрена, чтобы не обернуться, мысленно прося Димона не нарываться.

Глава 24. Амели

Холодно.

Несмотря на чудесный сентябрьский день, солнечный и безветренный, оказавшись на улице и хватанув ртом свежий воздух, я вздрогнула и поежилась от пробирающего до костей мороза.

Внутреннего. Парализующего оцепенением. Подчистую уничтожающего способность думать.

Перед глазами мелькали лица людей. По ушам били разговоры, чей-то плач, крики. Я моргала, дышала, двигалась, но ощущала себя мертвой.

Что произошло? Кто стрелял? Почему выстрелы вообще прозвучали?

И финальный вопрос, подсвеченный зловещим алым: что с Димой?

— Медицинская помощь нужна? — донеслось сбоку, когда наша группа под прикрытием омоновцев скрылась за углом здания.

— Амели?

Моего плеча кто-то коснулся.

Не Клим. Он бы быстро убрал руку, а эта ладонь словно прилипла к ткани футболки. И плавила ее.

Дернувшись, чтобы избавиться от навязанного Лукашиным контакта, я сухо ответила:

— Со мной все нормально.

— Нет. Я никуда не поеду, Клим!

Я отреагировала на этот шепот на повышенных тонах и посмотрела на Асю. Она отпихивала от себя Клима, который подталкивал ее в сторону университетской парковки.

— Нам здесь делать нечего. Только мешаться будем. — Клим на мгновение пересекся взглядом с кем-то за моей спиной и коротко кивнул. Я обернулась, столкнувшись лицом к лицу с Никитой. Он тут же натянул на себя маску флегматичного оленя, которого не заботило происходящее.

Я хмыкнула. Мне слабо верилось, что Лукашин все бросит и уедет.

— Мне плевать. Почему он не выходит? Почему преподавателей не выводят? — Ася медленно скатывалась в состояние истерики, неотрывно следя за тем углом здания, из-за которого мы пришли. И облегченно выдохнула, когда, пусть и с большой задержкой, показалась фигура Дегтярева в компании нескольких омоновцев и нашего ректора.

— Старосты, составьте список всех, кто сегодня присутствовал на занятии, — хрипло проговорил Олег Андреевич, поравнявшись с нами. — После этого все свободны. Не стоит изображать тупых зевак и мешать людям выполнять свою работу. Романова, домой.

Последнее — тихо и глаза в глаза. Ася замерла, поджала губы, но после пары секунд размышлений все же кивнула. Клим, кажется, облегченно выдохнул и посмотрел на меня:

— Мелька…

— Я никуда не поеду.

— Я присмотрю за ней, — недовольно протянул Никита. Слава богу, никто из парней не стал убеждать меня покинуть территорию университета.

— Лукашин… — начал было Дегтярев, но Никита его перебил:

— В той аудитории мой друг и ее жених. Мы останемся.

«Ее жених».

Я дернулась как от удара.

Бож-же… Дима ушел на пару с пониманием того, что после лекции я с ним порву. Возможно, именно об этом он думал, когда все началось. Возможно, он…

Рот наполнился горькой слюной. Я сделала несколько шагов в сторону и прислонилась к дереву, борясь с накатывающей тошнотой. Закрыла глаза, чтобы не видеть суету и панику, не цепляться взглядом за проблесковые огни служебных машин и людей с оружием. Если разревусь — меня прогонят.

А я не могу… Не имею права уйти.

— Возьми.

Подняв веки, я уставилась на протянутую Лукашиным бутылку с водой. Не стала спорить, молча взяла ее и опустошила в несколько крупных глотков. Вытерла губы и огляделась. Студентов переправляли за периметр оцепления, как и некоторых преподавателей. Дегтярев стоял шагах в десяти от нас и тихо переговаривался с ректором, который озадаченно хмурился и кивал, явно прислушиваясь к словам Олега Андреевича.

— Кто-нибудь уже выяснил, что произошло?

— У меня не было времени узнавать подробности, — ответил Лукашин, наградив меня недовольным взглядом.

— Со мной не нужно нянчиться. Я в состоянии провести несколько минут в одиночестве. И буду благодарна, если ты хоть что-то узнаешь.

Лукашин вздохнул и вытащил из-за ворота футболки солнцезащитные очки, которые все это время там висели. Надев их, он вручил мне свою толстовку, безапелляционно потребовав:

— Надень. И не вздумай куда-нибудь учесать.

Он развернулся и зашагал к Дегтяреву и ректору, даже не проследив за тем, послушаюсь ли я его. Словно не сомневался в том, что его приказ будет выполнен. Словно знал, что со мной, дрожащей от страха, нужно общаться именно так.

И мне действительно даже в голову не пришло ослушаться. Я села на бордюр и нырнула в толстовку, от которой пахло уже знакомо: теплое дерево, терпкая, но не отталкивающая алкогольная нота и корица. Уткнувшись носом в воротник, сделала несколько глубоких вдохов, понимая, что парфюм Лукашина действует на меня странным образом успокаивающе.

Я уперлась лбом в колени и закрыла глаза, следя за размеренностью вдохов и выдохов. Сонливость, которая мучила меня с самого утра, отступила еще в момент первого выстрела. Ее оттеснили выброс адреналина, вспышка ужаса и звенящее чувство неопределенности, однако глаза все еще пекло, а все звуки воспринимались слухом приглушенно, как сквозь толстый слой ваты.

Кончики пальцев будто онемели. Я сжимала ими низ толстовки Лукашина, но не чувствовала текстуру ткани. Меня все еще знобило, перед глазами плясали кроваво-красные круги. Вопреки тому, что я опустошила целую бутылку воды, во рту все пересохло, а в горле продолжал стоять горчащий ком, который я никак не могла протолкнуть.

Пожалуйста, пусть все закончится хорошо. Пожалуйста. Пожалуйста.

Я никогда не была набожной, но именно сейчас меня посетило иррациональное желание упасть на колени и помолиться. Я была готова пообещать старцу с небес все, что он у меня попросит, лишь бы выстрелы, услышанные нами, не достигли своей цели. Лишь бы все были живы и здоровы. Лишь бы еще раз увидеть Диму. Попросить прощения. Пообещать, что я никогда его не брошу, никогда не позволю остаться один на один со смертельной опасностью.

В прошлый раз тебе повезло… В этот ты заплатишь двойную цену.

Предательница…

Предательница.

Предательница!

Внутренний голос уже не шептал. Он вопил во всю глотку. И мне казалось, что эти вопли слышали все. Я боялась поднять голову и открыть глаза. Боялась увидеть обвиняющие и презрительные взгляды.

— Идем. Лев Андреевич приехал.

Осторожное прикосновение к моему плечу заставило вскинуться и резко встать. Голова закружилась, по глазам ударил яркий свет. Я покачнулась, Лукашин тут же схватил меня за локоть, чтобы помочь сохранить вертикальное положение, а я инстинктивно сделала шаг.

К Никите.

Правую половину тела обдало жаром, когда я столкнулась с Лукашиным. Вопреки рефлексу, я не отшатнулась, а застыла. Мой взгляд замер на крепком предплечье, скользнул выше, отметив пульсирующую вену на шее, мазнул по челюсти и застыл на глазах, когда Никита повернул ко мне голову.

Радужки цвета горького шоколада посветлели, когда в них нырнул солнечный луч, просочившийся сквозь листву над нами. Подул мягкий ветер, аромат мужского парфюма усилился и смешался с запахом акации, став слаще и теплее.

— Как ты, Резкая? — с хрипотцой в голосе спросил Никита, не убирая пальцы с моего локтя. Сейчас он не сжимал их, не удерживал меня, но это прикосновение ощущалось непоколебимой опорой, позволяющей мне стоять.

— Мне страшно.

Мимолетная вспышка удивления в его глазах. Напряженная линия красиво очерченных губ. Скачок кадыка.

— Мне тоже.

Это тихое признание, озвученное не шепотом, но на грани него, выпустило напряжение, скопившееся в моем теле. Выдохнув, я позволила себе расслабиться, почти обмякнуть, развернувшись так, чтобы мой лоб уткнулся в широкую, мерно вздымающуюся грудь.

Секунда за секундой. Минута, другая. Я сбилась со счета, сколько мы вот так простояли. Потерялась в ощущении тепла и защищенности, которого не чувствовала со смерти бабушки. Прислушивалась к учащенному биению сердца человека, который тоже испытывал страх и не побоялся в этом признаться.

Вязкое болото моего личного ада отступило. Втянуло в себя гнилые воды, отравляющие сознание, позволило вновь дышать полной грудью и немного успокоиться. Я не была дурой и понимала, что это временно, но все равно испытала призрачную радость.

И сразу после этого отступила от Никиты и кивнула:

— Идем.

Никто из нас не комментировал случившееся. Лукашин, на секунду задержав пытливый взгляд на моем лице, развернулся и повел меня куда-то, мимо снующих вокруг людей. Лишь спустя пару минут я поняла, что мы обходим корпус университета с другой стороны, чтобы присоединиться к группе мужчин, что укрывались за несколькими черными фургонами, припаркованными напротив входа в здание.

Не переставая идти, я подняла голову и посмотрела на окна той самой аудитории. Расстояние и жалюзи ничего не позволяли увидеть, а образы своего богатого воображения я упорно гнала прочь.

— Никита? Амели?

Лев Андреевич взглянул на нас с удивлением, когда мы остановились сбоку от него.

— Почему здесь посторонние? — недовольно рявкнул один из полицейских.

— Это близкие люди моего сына, — обрубил Лев Андреевич.

— Там у каждого из заложников целая пачка близких, — не стал сдаваться возмутившийся, но стушевался, когда папа Димы хлестанул по нему разъяренным взглядом.

— Лев Андреевич, подозрения подтвердились? — тихо спросил Никита, перетягивая внимание мужчины на себя.

Лев Андреевич махнул рукой, призывая нас чуть отойти от основной толпы, и сразу обратился ко мне:

— Я благодарен, что ты осталась, Лиля, но…

— Я не могла поступить иначе, — оборвала я его раньше, чем он заговорит про то, что мне лучше уехать или подождать за пределами оцепления. — Мы останемся, если это возможно.

Мужчина вздохнул, но спорить не стал. Устало потер глаза и повернулся к злополучным окнам.

— Проверили камеры. Посторонние сегодня в здание не заходили, сейчас отсматривают вчерашний день, но…

— Скорее всего, это студент, — закончил за Льва Андреевича Никита.

— Да. Есть предположения? Ты же учился с этими ребятами.

Лукашин поджал губы и обвел взглядом здание, явно размышляя над прозвучавшим вопросом.

— Даже не знаю, — пожал он плечами через несколько мгновений. — Обычная группа, обычные студенты. Разве что… — Никита посмотрел на меня.

— Лаптев, — одновременно с ним произнесла я.

— Тот самый злостный должник? Дима что-то говорил о нем, — Лев Андреевич махнул кому-то позади нас. Я обернулась. К нам спешили ректор и Дегтярев. — Виктор Михайлович, что скажете насчет Лаптева?

Ректор нахмурил брови:

— Думаете, это он заварил всю эту кашу?

— Дима сказал перед началом пары, что у Лаптева последний шанс сдать уголовное право, — поспешила рассказать я.

— Побоялся загреметь в армию и начал палить по одногруппникам? — Виктор Михайлович ругнулся сквозь зубы. — Теперь отправится на нары.

— И это станет самым благоприятным исходом для него, — хмуро добавил Дегтярев. — В таких случаях часто стреляют на поражение.

— Идемте, сообщим командованию, — качнул головой отец Димы в сторону полицейских, которых, кажется, стало еще больше.

Один из только что прибывших мужчин, одетый, в отличие от остальных, в деловой костюм, а не форму, при нашем приближении поспешил представиться, поочередно протягивая ладонь для рукопожатия:

— Шатохин Сергей Дмитриевич, руководитель переговорной группы. — Он повернулся и указал на своих спутников: — Психолог Глеб, и Артур, мой помощник. А теперь, — вновь повернулся мужчина, — введите нас в курс дела.

— У нас появился вероятный… — ректор запнулся, неуверенно посмотрев на остальных: — Кхм, преступник?

— Кто?

Никита потянул меня за рукав, заставив отколоться от толпы переговаривающихся мужчин.

— Нам лучше не высовываться и не привлекать внимания, чтобы не отправили за периметр, — заметил он, когда мы остановились шагах в десяти от остальных.

Ответить мне помешал визг шин. Синхронно повернувшись на шум, мы с Лукашиным удивленно переглянулись. Из хорошо знакомой мне тачки выскочил Раш. Хлопнув дверью, он налетел на полицейских, следящих за тем, чтобы никто из зевак не подходил слишком близко к территории университета.

— Что он здесь забыл? — с недоумением спросил Никита, а я только пожала плечами и осторожно зашагала к разгорающейся перепалке между организатором гонок и полицейскими.

— Амели! — воскликнул Раш при виде меня. — Какого черта здесь происходит?

— Молодой человек, я повторяю в последний раз, вам следует отойти! — требовательно проговорил один из патрульных.

— Где-то там мой брат! — рявкнул Раш. — Я не собираюсь торчать здесь, не зная, что с ним случилось!

Никита обогнал меня и уставился на орга с неподдельным изумлением на лице:

— Пожалуйста, только не говори, что у твоего брата фамилия Лаптев…

Глава 25. Амели

— Иванченко, — растерянно ответил Раш, поочередно поглядывая на нас с Лукашиным. — Блядь, что происходит, Калифорния?

Никита обернулся и бросил неуверенный взгляд на Льва Андреевича, а после сделал несколько шагов вперед, приблизившись к ярко-полосатой ленте заграждения. Что-то тихо спросил у патрульных и получил в ответ достаточно громкое и уверенное: «Не положено». Никита в примирительном жесте поднял руки вверх и кивнул.

— Кто-то из студентов взял в заложники группу твоего брата, — обратился Лукашин к Рашу, который мгновенно побледнел от этой новости. — Сейчас пытаются выяснить личность преступника и организовать переговоры…

— Молодой человек, я бы посоветовал держать вам язык за зубами, — резко произнес один из полицейских.

Я поспешила подойти к Лукашину и потянула его за руку, призывая вернуться назад. Искоса взглянула на патрульных и шепнула застывшему оргу:

— Будем держать в курсе.

Раш благодарно кивнул и отступил к своей машине, бросая неверящие взгляды на здание универа и суету вокруг него. Меня же магнитом тянуло к толпе мужчин, среди которых разгорался жаркий спор, о чем свидетельствовал переход на повышенные тона.

— В составе вашей группы должен быть уполномоченный вести переговоры! — возмущался Лев Андреевич. — Специально обученный человек, который…

— Вы забыли, в какой стране живете? — огрызнулся Шатохин, руководитель переговорной группы. — Я имею достаточно опыта, чтобы…

— Мне плевать на ваш опыт! — рявкнул отец Димы. — Там мой сын! И его жизнь зависит от каждого гребаного слова, что прозвучит по эту сторону звонка!

— При всем моем уважении, вас, Лев Андреевич, вообще здесь не должно быть, — парировал его оппонент.

— Господа, давайте возьмем себя в руки, — вмешался ректор.

— Идите к черту! — Лев Андреевич все больше выходил из себя. — По регламенту переговоры с террористами не может вести тот же человек, что отвечает за принятие решений!

— В той аудитории не террористы, а испуганный пацан! — надменно ответил Шатохин.

— Позвольте заметить, что этот факт не упрощает ситуацию, а усложняет, — заметил Дегтярев, выступая вперед. Взгляды присутствующих обратились к нему, удивление было заметно на лице каждого из мужчин, участвующих в споре. Олег Андреевич вздохнул и продолжил: — Террористическая группа организована и имеет цель. У них сформулированы четкие требования, они обучены и лучше сохраняют хладнокровие, как бы странно это не звучало. Здесь же, как вы верно заметили, перепуганный пацан.

— Я полностью согласен, — кивнул парень, которого Шатохин ранее представил, как психолога переговорной группы. — Он растерян и не знает, что ему делать. Любое неосторожное слово или чрезмерное давление может спровоцировать вспышку агрессии, вызванную отчаянием.

— Ты сомневаешься в моей компетенции? — разъяренно проговорил Шатохин.

— Вы уже совершаете ошибку, не воспринимая угрозу всерьез, — заметил ректор.

— Так, — резко оборвал спор мужчина, ранее выступавший против нашего с Лукашиным присутствия здесь. — Сейчас все заткнулись и послушали меня. В том здании, — указал он на корпус университета, — люди, которые сидят под дулом пистолета и надеются на нашу помощь. Не время спорить и мериться своими… — он посмотрел на меня и кашлянул, обрывая себя на полуслове. — Пусть с ним говорит психолог.

— Нет, — мотнул головой парнишка. — Люди в таких ситуациях негативно реагируют на «мозгоправа». Нам нужен рассудительный, спокойный и тактичный человек, не имеющий никаких отношений с кем-то из заложников или с преступником. Независимое лицо, так сказать.

Повисло молчание. Мы все обменялись придирчивыми взглядами.

— Олег Андреевич, — неожиданно произнес Никита, заставив нас вздрогнуть и повернуться к нему. — Что? — пожал плечами Лукашин. — Командование не подходит, я, Амели или Лев Андреевич тоже. Ректор университета будет восприниматься Лаптевым как зло во плоти. — Виктор Михайлович фыркнул, но спорить не стал. — Остается Олег Андреевич.

Несколько бесконечных секунд тишины. Дегтярев устало потер глаза и махнул рукой:

— Давайте телефон.

Психолог отвел Олега Андреевича в сторону на короткий инструктаж. Шатохин проводил их взглядом и сухо заметил:

— Мне это не нравится.

— Олег справится, — ответил ректор. — В конце концов, мы в любой момент можем поменять переговорщика.

— Нет, не можем! — нервно фыркнул Шатохин. — Поэтому важно, чтобы этим занимался человек, способный выдержать эту ситуацию от начала и до конца.

— Олег справится. — Виктор Михайлович прожег руководителя переговорной группы таким взглядом, что я почувствовала себя неуютно. — Лучше расскажите, что делать остальным.

— Молчать, — ответил за своего начальника вернувшийся с Дегтяревым психолог. — Неважно, что вы услышите или что будет происходить. Ни звука. Если сомневаетесь, что сможете это выдержать — отойдите.

— Амели? — тихо спросил меня Никита. Я чувствовала его пристальный взгляд, но ответила, не повернув головы:

— Я в порядке.

Прислонившись к черному фургону, я наблюдала за торопливыми приготовлениями и убеждала себя, что все будет хорошо. Обязательно. Я не знала Дегтярева, у меня не было оснований верить в то, что эта ноша ему по силам, но убежденность ректора не оставила меня равнодушной. Если Виктор Михайлович, до этого демонстрировавший острый ум и крепкий внутренний стержень, настолько верил в Олега Андреевича, то и я должна.

За этими мыслями я пропустила момент, когда набрали номер Лаптева. Первый гудок вырвался из динамика телефона тягучим набатом и заставил нас всех затаить дыхание. Нервы были натянуты до предела, тело словно впало в анабиоз, и только органы слуха продолжали работу, до предела обострив восприятие звуков.

За первым гудком последовал второй. Третий. Четвертый.

Время растянулось липкой лентой, заставляя всех застыть в мучительном ожидании ответа.

Но его не последовало.

Олег Андреевич посмотрел на психолога и после подбадривающего кивка вновь начал вызов.

Ну же, возьми трубку…

Лаптев оказался глух к моим молчаливым мольбам. Дегтярев набирал его номер еще несколько раз, но трубку так никто и не взял.

— А если это не он? — спросил Лев Андреевич. — Вдруг мы ошиблись и стрельбу устроил кто-то другой?

— Нужно идти туда, — спокойно произнес Дегтярев, протянув телефон Шатохину. Руководитель переговорной группы поспешил возмутиться:

— Нет, исключено! Это слишком опасно, я не имею права подвергать риску вас и заложников.

— А есть другие предложения? Может, мне в рупор покричать, на радость журналистам? — Олег Андреевич посмотрел на ректора и скривил губы в усмешке: — Витюша, даже не знаю, как ты со мной расплатишься после этого.

— Никак, — Виктор Михайлович покачал головой, — потому что я согласен с командиром. Ты останешься здесь.

— Не трусь, дружище, и не из таких передряг выбирался, — хохотнул Дегтярев, похлопав ректора по плечу. Затем посмотрел на Шатохина: — Давайте сэкономим время и нервы. Выделите жилет и пару бойцов для прикрытия. Повесьте на меня микрофон и обеспечьте связь с психологом. Поговорим с парнишкой через дверь.

— А если он потребует войти в аудиторию? — ректор схватил Дегтярева за локоть и прошипел сквозь зубы: — Ты что творишь, олень?

— Потребует — войду. Вить, мы можем торчать здесь до вечера. Взять этого недоумка измором. Но у тебя есть гарантии, что он не съедет с катушек окончательно?

— Аська вас убьет, — пробормотала я себе под нос, но Олег Андреевич услышал это и взглянул на меня поверх плеча.

— Не возражаю. Если меня убьет она… Значит, эта вылазка будет успешной. Сергей Дмитриевич, — обратился он к Шатохину, — окончательное решение за вами. Но советую хорошо подумать.

Руководитель переговорной группы поджал губы и обвел присутствующих взглядом. Тихо выругался, взъерошил волосы ладонью и кивнул:

— Собираемся. Я иду с вами. Парней нам для прикрытия, жилеты и необходимое оборудование. — Вновь тихое ругательство и громогласный рык: — Чего застыли? За дело!

Я с замиранием сердца наблюдала за всеми приготовлениями, а когда группа из вооруженных бойцов, Шатохина и Дегтярева скрылась в корпусе универа, вновь испытала острое желание помолиться.

Где-то за периметром оцепления переговаривались люди. Я старалась не прислушиваться к доносившимся словам, вместе с остальными глядя на выход из здания. Время вновь застыло, страх липкими пальцами сжимал сердце, замедляя его бег. Я спрятала дрожащие ладони в карманы толстовки Лукашина, не желая показывать окружавшим меня мужчинам свое волнение. Впрочем, никому до меня не было дела, даже Никита, все еще стоящий рядом, сконцентрировал все внимание на дверях универа.

— Мать твою, микрофон не работает, — выругался Глеб, щелкая кнопками на своем оборудовании. — Они дошли до аудитории и отключили его.

Я не знала, сколько времени прошло. По ощущениям — целая вечность, каждый миг которой превращался в ад, потому что мы были вынуждены вслушиваться в любой незначительный шорох, боясь, что вновь прозвучат выстрелы. На деле же вряд ли стрелки часов отмахали больше получаса.

И когда напряжение достигло апогея, выкручивая суставы и мышцы, парализуя страхом и перекрывая легким доступ к кислороду, в заветных дверях показались люди.

Я вскрикнула. Дернулась вперед, наткнулась грудью на руку Лукашина, впечатавшуюся в дверцу фургона, и собравшись с силами, оттолкнула Никиту, пытавшегося меня удержать.

— Дима! — возглас, который должен был оформиться в крик, сорвался с губ сиплым выдохом. — Дим…

Глава 26. Никита

Едва успев перехватить бросившуюся к корпусу университета Резкую, я рванул ее на себя и припечатал спиной к фургону.

— Стоять! — рявкнул и, когда Амели вновь толкнула меня, собираясь через сквер рвануть к Димону, я встряхнул ее за плечи, цедя со злостью: — Да стой ты, дура! Он живой, а тебя, идиотку, могут грохнуть. Живой он, — повторил и показал на группу Дымыча, которую омоновцы выводили вдоль стены, а затем махнул на окна аудитории: — Голову включи. Окна куда выходят? Пулю словить решила или бессмертия отхлебнула?!

— Отпусти! — дернулась Резкая, не слыша меня и неотрывно смотря в сторону, куда выводили группу Дымыча. — Лукашин! — выкрикнула, выпустив из поля зрения Димона и переводя раздраженный взгляд на меня. Толкнула меня в грудь и после того, как я помотал головой, забилась, дергаясь из стороны в сторону: — Отпусти! Там Дима! Отпусти!

— Резкая, — прошипел я, едва успевая уворачиваться от метящих в глаза ногтей и пропуская удары кулаков. — Амели, блядь! Включи башку, идиотка!

Встряхнув девушку в разы злее и уже не переживая, что делаю ей больно, я вдавил ее собой в борт фургона и обернулся.

Омоновцы, менты, карета скорой помощи и врач, суетливо перекладывающий что-то в своей сумке. Ища глазами кого-нибудь, кто смог бы мне помочь утихомирить срывающуюся в истерику девушку, я заметил отца Димона. И не нашел ничего лучше, как позвать его:

— Лев Андреевич!

— Никита, не сейчас, — отмахнулся он, двинувшись в сторону выведенной из университета группы. Однако, когда я вновь позвал его и показал на истерящую Резкую, Авдеев на мгновение застыл.

Бросил взгляд на сына.

И, к моему облегчению, не прошел мимо, а окликнул врача и поспешил к нам.

— Лиля, девочка моя, все хорошо, — ласково произнес Лев Андреевич, привлекая внимание Амели, и тут же рыком поторопил подошедшего медика: — Успокоительное или что-нибудь. Быстро!

— Ди… ма… — задыхаясь, будто тонет, прохрипела Резкая.

Белая как мел, она неожиданно сильно впечатала мне коленом в бедро. Рванулась в сторону и замерла, увидев отца Димона.

— С ним. Все. Хорошо, — отделяя слова, Лев Андреевич провел ладонью по щеке застывшей девушки и, глядя ей в глаза, негромко добавил: — Я тебе обещаю, что с ним все хорошо. Сейчас я схожу к нему и сразу же вернусь к тебе. Хорошо? — Дерганный кивок в ответ. — Доктор сделает укол, чтобы ты успокоилась, а Никита побудет рядом. Хорошо?

Амели вновь кивнула и мельком посмотрела на врача, набирающего в шприц прозрачную жидкость из ампулы. Сразу после этого — на меня, будто убеждаясь в словах Льва Андреевича.

— Никита, — скупо бросил Авдеев.

Кивнув ему, я прижал Резкую к фургону, лишая возможности пошевелиться, пока врач не вколет успокоительное. Услышал хрипящий вдох Амели и прошептал ей, смотрящей мне в глаза затравленным зверьком:

— Ш-ш-ш. Все хорошо. Ничего не бойся. Я с тобой. Слышишь?

Успокаивая Резкую, я не разрывал с ней зрительный контакт. Повторял, что никуда не уйду, и держал ее, не давая вывернуться и пошевелиться до приказа врача:

— Молодой человек, можно отпускать.

— Слышишь, Амели? — спросил я и повторил слова отца Димона: — Лев Андреевич сейчас сходит к Димону. Ему передать, что ты волнуешься?

— Да, — еле слышно выдохнула Резкая, на мгновение скакнув взглядом на Авдеева.

— Мы же подождем, пока Лев Андреевич вернется?

— Да.

— Я тебя отпущу и мы будем ждать здесь. Хорошо?

— Да.

Сделав шаг назад, я показал Амели ладони, подтверждая этим жестом первую часть своей последней фразы, и после, намекая сесть, мягко надавил на ее плечи.

— Сейчас мы сядем и будем ждать, — негромко произнес я, опускаясь вместе с Резкой на асфальт. — Лев Андреевич уходит, — выделил интонацией намек, что Авдеев может идти и дальше я справлюсь сам. — Он скажет Димке, что ты волнуешься, и спросит, что передать тебе. Потом вернется и расскажет нам, что с Димкой все в порядке. Хорошо?

— Да, — кивнула Амели, едва заметно вздрогнув, когда я сел не напротив, а рядом с ней.

— Ждем, — выдохнул я, привалившись спиной к борту фургона, и для большей убедительности вытянул ноги.

Краем глаза я видел, что Резкая глянула на мою расслабленную позу и зависла, проваливаясь в свои мысли. После, хватанув воздух, она обхватила притянутые к груди колени и уткнулась носом в ворот моей толстовки. А через несколько мгновений или минут вновь покосилась в мою сторону. Словно ждала от меня каких-то слов по поводу произошедшего в универе и никак не могла понять, почему я не дергаюсь, когда дергается она.

Только я не собирался ничего говорить или менять позу. Вместо этого вздохнул и прикрыл глаза.

Мне казалось, что самое важное сейчас — успокоить Резкую. И лишь когда она выдохнет, можно будет разрешить себе думать о чем-то другом. Не искать причины, которые толкнули Резкую придвинуться ко мне ближе. Не спрашивать у нее, зачем тронула мою ладонь, вложив в нее свои пальцы. Вместо этого лишь осторожно сжал их в ответ.

Сперва — успокоить.

Все остальное — после.

Я не знал, как давно ушел Авдеев и сколько ждать его возвращения с новостями. В какой-то миг мое внимание захватило другое. Я пытался понять: сдвинула ли Резкая ладошку сама или это я не заметил, как захватил ее полностью.

Провалившись в заторможенное состояние, я опустил взгляд на наши руки. И не сразу понял, что на автомате черчу подушечкой пальца по коже Амели, а она не одергивает руку. Обыкновенная вроде бы картина, но меня выщелкнуло в реальность, стоило вспомнить, что лежащая в моей ладони ладонь принадлежит Резкой.

И она не одергивает руку?

Я сам не понял, почему меня заклинило, и вместо того, чтобы остановиться, вскользь коснулся пальцев Амели. И снова удивился отсутствию паники.

Будто Резкая забыла про свою реакцию на прикосновения.

Или я невольно нащупал тонкую грань, за которой начинается приступ?

Бред.

Только бредовость предположения не остановила меня. Наоборот, толкнула повторить прикосновение. Затем еще раз. И снова.

Усиливая давление и одновременно вслушиваясь в дыхание Резкой, я раз за разом чертил по коже Амели. И замер, почувствовав нарастающее напряжение в теле девушки. Как свое.

Дрогнувшие и тут же расслабившиеся пальцы, когда мой ослабил давление, отступая к предыдущему варианту прикосновения.

Тихий и чуть рваный вдох в моменте касания, но спокойный выдох, если давление не переходит черту.

Едва ощутимую, но уже осязаемую.

Вряд ли это открытие могло считаться чем-то значимым, только для меня оно стало еще одной возможностью успокоить Резкую.

Если не заходить за грань дозволенного.

Балансируя на хрупкой черте разрешенного.

Согревая, а не замораживая своими прикосновениями.

Которые стали ощущаться острее в тысячи раз, когда я увидел, что Резкая смотрит на наши руки. Не отталкивая мою, но вырывая свою, стоило над нашими головами прозвучать:

— Молодежь, собираемся и по домам. Я отправлю вас с водителем.

Возглас Авдеева-старшего, возникшего буквально в метре от моих ног, выдернул руку Амели из моей и рывком поднял нас обоих с асфальта.

— Как Дима? — синхронно произнесли мы с Резкой, дернувшись друг от друга, разрывая дистанцию и увеличивая ее ещё больше.

Я сдвинулся чуть в сторону и назад. Туда, где жгущее ощущение на кончиках пальцев станет терпимым, а Амели, глянув на меня и свои пальцы, спрятала их в рукав толстовки и повторила вопрос:

— Как Дима?

— Слава богу, все хорошо. Ни царапины. Сидел на задней парте, когда все началось, — произнес Лев Андреевич и подмигнул выдохнувшей с облегчением Амели: — Отставить панику, Лиль. Димка у нас с тобой — герой. Догадался на видео заснять. Не все, конечно, и свидетельские показания вся группа даст, но в копилочке доказательств лишним не будет. Герой!

— Лаптев? — поинтересовался я, сместившись ещё на полшага в сторону, и после кивка Авдеева, задал вопрос, который заставил мужчину поморщиться: — Пострадавшие есть, Лев Андреевич?

— Двое. Преподаватель — по касательной в бедро. И парень.

Увидев мой требующий продолжения взгляд, отец Димона пожевал губу и дернул головой.

— Иванченко? — голос предательски дрогнул на фамилии брата Раша и окончательно пропал, когда Лев Андреевич, на мгновение удивился, а затем отвёл глаза в сторону, будто был в силах что-то предотвратить и не смог этого сделать.

— Кинулся ствол отнимать. Ну и… — махнул рукой Авдеев. — Сейчас ищут родственников, чтобы сообщить…

— Его брат где-то здесь, — обернулся я и, найдя взглядом машину Раша, показал на нее отцу Дымыча. — Его тачка.

— Твою мать, — процедил сквозь зубы Лев Андреевич и резко сменил тему: — Вобщем, давайте-ка вы по домам. Вам здесь делать нечего, а Димку с показаниями неизвестно сколько промурыжат. Лиля, я Григория предупредил, он…

— Я подожду, — оборвала мужчину Резкая. — Я не уеду без Димы. И мне надо…

— Лиля, ты едешь домой, — приказным тоном повторил Лев Андреевич. — Дима сказал, чтобы ты ждала его там.

— Я…

— Лиля, это не обсуждается, — обрубил Авдеев и, переведя взгляд на меня, попросил: — Никита, побудь с ней. Проконтролируй, чтобы поела и никуда не срывалась. Я Димку в первых рядах протолкну, чтобы с показаниями не затягивали, и сам его привезу.

— Хорошо, — кивнул я. Подтолкнул Резкую в сторону оцепления и усилил давление на плечи девушки, услышав ее протестующий возглас:

— Я не поеду! У меня ключей нет! И Раш…

— Ещё бредовые отмазки будут? — рявкнул я и, пока Резкая растерянно хлопала ресницами, повел ее в сторону служебной машины Льва Андреевича. — Мы едем ко мне.

Глава 27. Никита

Спрятанные в рукав толстовки пальцы и ощущение смятой в моменте неловкости.

Меня зациклило на том, что Резкая прятала руку, которой я касался, и в то же время постоянно косилась на нее.

Украдкой — в машине. Замедляясь на шаг — в магазине. Через отражение зеркала — в лифте.

Еще там, возле университета, поймав взгляд Амели на ее ладонь в моей, я словно обрел способность чувствовать каждый раз, когда Резкая смотрела на свою руку. И эти моменты ощущались, как погружение кончиков моих пальцев в едкую кислоту. Которая жгла сильнее, стоило расстоянию между мной и Амели сократиться.

— Не обращай внимания на бардак, — произнес я, пропуская Резкую в квартиру. Зашёл за ней следом, окинул взглядом видимую частьстудии, стянул кроссовки и понес пакеты в кухонную зону. — Тапочек нет, но можно включить теплый пол, если замерзнешь. Кофе будешь? — спросил и, не услышав ответа, обернулся к застывшей в прихожей девушке. — Амели? Ты кофе будешь?

— Что? — дернулась она и тут же, словно вспомнила, где находится и почему, опустилась на банкетку, чтобы разуться.

Первое, что отпечаталось в моем сознании — скачущие и неслушающиеся пальцы у Резкой. Я мог не смотреть на них, но мозг, один черт, лихорадило, и он морзянкой отбивал по нервам сигналы тревоги.

Дальше — сжавшиеся в плотную линию губы Амели и ее отчётливо усилившийся озноб. Который Резкая постаралась скрыть, а вот я не смог пропустить.

— В душ, — скомандовал я и, когда Амели потянула край толстовки вверх, намереваясь от нее избавиться, повторил уже с нажимом: — Ты идёшь в душ. И это не обсуждается.

— Лукашин, ты с ума сошел? — возмутилась Резкая. — Какой душ?

— Горячий, Амели, — отрезал я. Подошел к ней и увлек за собой к шкафу, из которого поспешил достать полотенце, спросив: — Второе надо?

— Нет, — подала голос Резкая.

— Хоть какой-то прогресс, — выдохнул я, имея в виду не количество полотенец, а найденную точку соприкосновения. — Поехали дальше. Есть футболки, майки, джерси «Лэйкерс» и…

— Джерси, — выбрала Амели и помотала головой в ответ на мой следующий вопрос:

— Спортивки или шорты?

— Не надо.

Я сложил вещи стопкой, протянул их Резкой и удивился отсутствию протестов с ее стороны. Как и исчезновению удивившего меня эффекта кислоты с паникой от прикосновения, когда пальцы Амели столкнулись с моими.

Случайно, но ощутимо сильнее допустимого.

— В душ, — напомнил я, делая шаг назад и разрывая дистанцию.

Которая тут же напомнила о себе появившимся покалыванием в подушечках пальцев.

Далеко — нет. Вплотную — тоже нет. Что-то среднее — жжет.

Бред!

Я посмотрел на свою ладонь и сразу же перевел взгляд на Амели, спросившую у меня:

— Что бред?

— Не важно. Просто мысли вслух, — отмахнулся я и направился разбирать пакеты с купленными продуктами, буркнув первое, что могло попасть под определение бреда: — У меня фена нет. Я про это, если что.

Я умудрился зависнуть от одного прикосновения, но, организовав себе чашку эспрессо, быстро нашел объяснение странной «забывчивости» у Резкой. Запах кофе словно перезагрузил зависший в моменте мозг и выдал простой и логичный ответ.

Успокоительное.

Именно оно могло и стало причиной отсутствия реакции на прикосновения, а затем притупило и остальное.

Замедленное восприятие окружающего, показавшиеся мне странными взгляды на руку, возникший и тут же угасший протест — все объяснялось действием успокоительного. Оно отрубало раздражители и не давало Резкой акцентироваться на них. Давило любые попытки сконцентрироваться на чем-то конкретном и размазывало значимость. Защитить мозг от перегрузки и дать ему передышку — первостепенно.

Анализировать и переживать — после.

Кивнув этим мыслям, я выложил купленные продукты на рабочую поверхность кухонного островка. И, кажется, впервые не понял, что мной двигало в магазине.

Пара охлажденных стейков, связка бананов и молоко. Упаковка помидоров черри, латук, оливки и консервированная кукуруза. Пакет картофеля, сахар и пломбир. Рассматривая купленное, в голове отчетливо щелкало, что в моменте, когда я брал что-то и клал в корзину, у меня было четкое понимание, зачем беру и для чего. Сейчас же — ни одной мысли, кроме как: «Что из этого можно приготовить?»

Стейки — понятно, что жарить.

Картофель — с молоком получится пюре.

Остальное — салат и банановый коктейль?

— Пиздец я лагаю, — рассмеялся я внезапно очевидному. И чуть не захлебнулся истерическим хохотом, когда услышал шум льющейся в душе воды.

Сам того не осознавая, я взял все для ужина, который чаще всего готовила мама. А Резкая дополнила звуком не раз виденное в доме Сандерса.

— Не хватает только сериала на французском, — выдохнул я, утирая выступившие слезы, и полез искать шумовой фон для готовки в телефоне.

Французская болтовня, нелепые проблемы и бредовые, высосанные из пальца ссоры идеально ложились под бульканье воды в кастрюле и стук ножа по разделочной доске. Привычные и понятные звуки утянули меня в приготовление еды, и я, разворачиваясь с салатником в руках, меньше всего ожидал увидеть Амели за столом.

— Фак… — произнес я, вздрогнув от неожиданного появления Резкой, и рассмеялся: — Ты бы хоть покашляла, что ли. Я чуть заикой не стал.

— Мозг плавишь, да? — рассеянно спросила Амели и через мгновение кивнула: — Я тоже плавлю. Под сериалы про врачей или пожарных. А тут, — пожала плечами, — непонятно ничего.

— Резкая, ты как себя чувствуешь? — напрягся я и, опустив салатник на стол, пощелкал пальцами перед лицом девушки: — Голова кружится?

— Голова? — переспросила Амели. Сфокусировала взгляд на моей руке, а затем покачала ладошкой: — Она вот так… Как в море…

— У-у-у, — протянул я. Обойдя стол, подхватил плывущую на глазах девушку и понес ее в спальню. — Поплыли в кроватку спать.

— А у меня ключей нет, чтобы спать, — расплылась в улыбке Амели.

— У меня есть, не переживай.

Откинув покрывало, я уложил в постель Резкую и решил посидеть с ней, пока она не уснет.

Зачем? Я не знал.

Вместо того, чтобы уйти, я слушал невнятный бубнеж, в котором бабушка Мэй куда-то везла Лелю и там бабушка Мэй что-то говорила про другую бабушку или про себя. Невольно улыбался. И никак не мог заставить себя встать и уйти. Даже когда Резкая уснула, я вслушивался в ее спокойное дыхание, не понимая, что именно хочу в нем услышать, чтобы можно было оставить Амели одну. Раз за разом поправлял одеяло, которое она откидывала. И ждал. Непонятно чего.

Скорее всего, я бы вообще никуда не ушел, если бы не вспомнил про выключенный телефон. Осторожно взяв вторую подушку и покрывало, я пошел на кухню. Правда, и тут не удержался — обернулся посмотреть на Амели.

— Спокойной ночи, Леля, — улыбнулся я и одернул себя, чтобы не стоять дольше.

Наверное, происходящее можно было назвать бредом отходняков. Я понимал, что нет никакого смысла дергаться и проверять Резкую. Видел же, как выводили группу Димона и его самого. Однако на меня, один черт, накатывала какая-то паника, и я шел посмотреть на Резкую.

Чтобы убедиться, что у нее все нормально.

Даже если по-другому быть просто не могло.

Я позвонил и успокоил отца. Маму с Чадом. Даже Галину Павловну, которая увидела в новостях репортаж о стрельбе в университете и собралась приехать ко мне, прихватив с собой знакомого врача.

Я успокоил всех. Но не себя.

Вроде бы стоило расслабиться и выдохнуть, но в голове начали роиться бредовые мысли. Ни разу не логичные. Не имеющие хотя бы намека на логичность. Особенно сейчас, когда я находился в безопасности и дома. А не в аудитории, за стеной которой звучат выстрелы и плач.

— Нужно было и себе попросить успокоительного, — процедил я, открывая подаренный Чадом джин. Сделал из горлышка пару жадных глотков и со злостью спросил у решившего напомнить о себе телефона: — И кто на этот раз?

Правда, глянув на имя звонившего и на время в углу экрана, захотелось поинтересоваться у Димона, что могло задержать его настолько долго и какого хрена прозвучало:

— Никитос, я сейчас переодеваюсь и выезжаю.

— Переодеваюсь? — переспросил я. — Ты дома, что ли?

— Нет, блядь, в ментовке решил отужинать и душ принять, — огрызнулся Дымыч. — Конечно, я дома. Где мне еще быть?

— Я тебя правильно услышал? Дома? Не выехал, не еду, а только собираешься? — прорычал я. — У тебя крышу снесло, что ли, Дымыч? С душем потерпеть не мог? Резкую, блядь, под успокоительным от универа увозили, а ты в душ решил сгонять?! Ты ебнулся?

— Эй, братиш, ты с чего решил на меня понаезжать? — в тон мне ответил Димон. — Ну заехал домой на пять минут…

— Когда ты закончил давать показания? — оборвал я друга. — Сколько тебя допрашивали? Твой батя клялся и божился, что пропихнет тебя в первых рядах. Сейчас семь. Ничего не смущает?

— Никитос, тебя чего так кроет? А, Лиля истерила? Так не дергайся, я минут через двадцать подскочу и заберу ее.

— Дымыч, — процедил я, едва сдерживая злость, — подскакивай завтра с утречка. Сегодня ты уже…

— С хуяли завтра?! — вновь оборвал меня Димон. — Тебя попросили присмотреть за Лилей, ты присмотрел. Какие вообще проблемы и претензии, Ник?

— Такие, что она уже спит! — рявкнул я. — Вырубило ее от успокоительного, и будить ее я не стану! Так что можешь спокойно костюм выбирать и «прости, я не подумал приехать раньше» букетик заказывать. Завтра с утречка приедешь, и я сдам тебе «хер знает, что с ней не так» Лилечку с рук на руки в целости и сохранности. Заодно вещи ее привезешь.

— Я приеду сейчас! — выкрикнул Димон и поперхнулся, услышав мой ответ:

— Ты. Приедешь. Завтра. — процедил я. — Дашь девчонке выспаться, если тебе на нее не похуй. Дымыч, я втащу тебе, если припрешься и начнешь расталкивать Резкую сейчас.

— И как я это объясню? — усмехнулся Димон.

— Я скажу, что ты приезжал, когда она спала, и ты, а не я, решил не будить ее.

— Не забывай, чья это девушка, Никитос, — хмыкнул Дымыч.

— Я помню, а ты? — ответил я вопросом и повесил трубку.

Если до разговора с Димоном, мне хотелось выпить, чтобы просто не думать о сегодняшнем дне, то после… Желание нажраться в сопли стало единственным.

Я взял бокал и налил джина на две трети. Посмотрел в сторону спальни, где спала Резкая. И криво усмехнулся:

— Охуенный у тебя жених, Амели. Совет вам да любовь.

Отсалютовав бокалом, я поднес его к губам и поперхнулся глотком джина. Хрипящий выдох Резкой, словно тиски, сковал мое горло, а через мгновение прошелся по нервам повторяющимся:

— Нет… нет… нет…

Уверен, я влетел в спальню раньше, чем дно бокала коснулось столешницы. И замер у кровати, будто мне со всей дури влупили в грудь молотом.

Мне хватило одного взгляда на Резкую, чтобы меня с головы до ног опутало страхом и паникой. А гримаса ужаса, исказившая лицо Амели, в одно мгновение выморозила кровь в сосудах. Я не понимал, что случилось, не представлял, какой кошмар мог присниться девушке, чтобы она металась из стороны в сторону и пыталась разорвать опутавшее ее одеяло. Только с каждым новым рывком она затягивала в тугой кокон вокруг себя все, что находилось рядом.

Постельное белье, воздух, мои нервы и мысли.

Все туже и туже.

Хрипя на вдохе и замирая перед тем, как рвануть снова.

А я боялся к ней прикоснуться.

Не мог перебороть липкий страх и в тоже время, услышав обречённый стон, не попробовать сделать хоть что-то.

Не зная что.

Не понимая как.

Но выдыхая весь кислород из легких прежде, чем коснуться застрявшей в кошмаре девушки.

— Тише… Тише, Амели, — прошептал я, осторожно оттягивая в сторону край одеяла. — Ш-ш-ш… Я рядом… Ш-ш-ш… Леля, я здесь.

Услышанное от Резкой и повторенное мной «Леля».

Жалкое мгновение тишины. И повтор:

— Ш-ш-ш, Леля… Тише… Ш-ш-ш, Леля…

Леля и осторожные прикосновения к одеялу.

Леля и тихие стоны Резкой. Будто плач.

— Ш-ш-ш, Леля…

И снова: Леля, Леля, Леля.

Все время — Леля.

Даже когда распутал Резкую — Леля.

Убрать прилипшие ко лбу волосы.

Притянуть к себе.

Аккуратно обнять и повторять, укачивая:

— Ш-ш-ш, Леля… Ш-ш-ш… Все хорошо.

Глава 28. Амели

— Леля, тише, тише, девочка моя!

Я вздрагиваю, когда теплые руки сжимают мои плечи. Узнаю это прикосновение, судорожно всхлипываю и открываю глаза. Мое тело сотрясает крупная дрожь, пижама влажная от пота, а в животе узлом ворочается ужас — отголосок прерванного кошмара.

— Это просто сон, слышишь? — звучит взволнованный шепот над моим ухом. — Просто сон. Ты в безопасности. Я рядом.

Носом втягиваю тонкий аромат корицы и затихаю. Ба гладит меня по голове, крепко прижимает к себе и касается нежным поцелуем моего виска. Стискиваю в дрожащих пальцах ткань ее ночнушки и вновь всхлипываю. Жмурюсь от нестерпимого жжения в глазах.

— Нужно позвонить ей, — шепчу и пытаюсь отстраниться, но бабушка продолжает крепко обнимать меня.

— Успокойся, ночь за окном. Напугаешь. Все с ней хорошо, милая.

— Нет… Ты не понимаешь! Я ее бросила! Струсила! — сиплю и начинаю рыдать, потому что чувство вины накрывает меня с головой. Я захлебываюсь в нем. Уже в который раз. — Я предательница! Я предала ее!

— Хватит, — строго осекает меня ба. — Ты не могла поступить иначе. Сейчас уже все хорошо, слышишь? Успокойся, милая. Дыши.

Бабушка баюкает меня, что-то тихо напевая. Я затихаю. Закрываю глаза. Позволяю себе расслабиться в объятиях человека, который меня любит и окружает заботой.

— Все хорошо, — шепчу на выдохе. И засыпаю.

Я открыла глаза, не сразу осознав, где нахожусь. Несколько мгновений рассматривала плотно задернутые шторы и небольшой стеллаж с книгами и музыкальными пластинками, а потом нахмурилась.

В памяти по кусочкам стали восстанавливаться события… последних минут? часов? вчерашнего дня?

Боже, сколько времени я спала, сдавшись на милость вколотого врачом успокоительного?

К зрению подключились другие органы чувств. Тонкий запах корицы и алкоголя ударил в нос, а левое бедро начало покалывать под чьей-то тяжелой, обжигающей ладонью.

Я знала, кого увижу позади себя, еще до того, как обернулась. Знала, но отказывалась верить в такую близость этого человека и во всю ситуацию в целом.

Никита спал на второй половине кровати. Он лежал на боку, одна рука — под моей подушкой, вторая — на моем бедре. Полностью расслабленные мышцы лица, размеренное дыхание.

Осторожно вернувшись в прежнее положение, я прислушалась к себе. И удивилась отсутствию злости или страха. Да, подобное пробуждение стало для меня полной неожиданностью, но вскакивать и орать на Лукашина почему-то не хотелось. Мучил один-единственный вопрос: как мы оказались в одной кровати-то?

Я напрягла память, но последнее, что сознание сумело сохранить — я сижу за столом и пялюсь в экран плазмы, где парочка о чем-то щебечет на французском. Всё. Дальше — сплошной стоп-кадр.

Еще раз окинув взглядом спальную зону, я так и не смогла определить, сколько сейчас времени. В квартире темно. Либо за окном ночь, либо Лукашин любитель штор «блэкаут», и сейчас уже утро.

Я откинула тонкое одеяло и попыталась выбраться из кровати, но мою попытку тут же пресекли. Ладонь, до этого спокойно лежавшая на бедре, рванула вверх, под грудь, а к спине прижалось крепкое тело, пышущее жаром, который чувствовался даже через два слоя ткани — джерси и футболку Лукашина. Пискнув, я дернулась, стараясь избежать столь наглых утренних обнимашек, к слову, совершенно неуместных, но Никита недовольно пробурчал что-то и прижался ко мне еще сильнее.

— Лукашин, ты охренел? — рявкнула я, забыв о том, что не собиралась злиться на приютившего меня парня.

Никита вздрогнул всем телом, инстинктивно вновь вжав меня в себя, но сразу же откатился в сторону и торопливо сел. Я последовала его примеру, дернув одеяло на себя.

— И тебе доброе утро, Резкая, — хриплым ото сна голосом выдохнул он, старательно избегая встречаться со мной взглядом.

— Если не хотел спать на диване, мог положить на него меня, — уже чуть спокойнее проговорила я.

— Да я… — Никита провел ладонью по волосам, отчего только сильнее их растрепал. — Не знаю, как это получилось.

— Шел ночью в туалет и заблудился? — с сарказмом предположила я.

— Возможно, — не стал спорить он. — Прости, если напугал.

Теперь пришел мой черед бормотать:

— Нет, все нормально, я просто… удивилась.

Встав, одернула джерси и пригладила волосы. Темный взгляд скользнул по моим голым ногам и поднялся выше, к лицу. Мои щеки словно кипятком ошпарило, сразу накатила какая-то неловкость. Никита чуть дернул уголком губ в жалком подобии улыбки и посмотрел на часы, после чего присвистнул:

— Уже десять.

— Вечера? — уточнила я. Сделала шаг и зажмурилась, когда раздвинула шторы и по глазам ударило солнце. — Вопрос снят. Видимо, в том шприце было что-то забористое, раз меня отключило до самого утра.

— Угу, — донеслось со стороны кровати, и я мгновенно напряглась.

— Что-то не так? — осторожно поинтересовалась, любуясь затылком парня, которому неожиданно приспичило поразглядывать обои на противоположной стене. Никита неопределенно повел плечами. — Лукашин, что с тобой? Застеснялся?

— Амели, — выдохнул он, — иди… в душ. Дима вот-вот приехать должен.

— А почему я вообще осталась у тебя? — запоздало озадачилась этим вопросом я. Тихонько хмыкнув, Никита бросил на меня короткий взгляд через плечо:

— Мы решили не будить тебя, дать отдохнуть. Дымыч поздно приехал, поэтому… — Его оборвала трель дверного звонка, из-за которой вздрогнули мы оба. — Вспомнишь солнце — вот и лучик. Открой дверь, пожалуйста.

— Мне нужно одеться, — помахала я руками, обрисовывая свой внешний вид. — Так что открывать тебе.

— Я сейчас не могу. Это будет максимально странно, — процедил сквозь зубы Лукашин. И до меня, наконец, дошло, почему хозяин спальни так напряжен и явно испытывает смущение.

— А-а-а, — совершенно по-идиотски протянула я, в то время как мои щеки вновь залило румянцем. — Утро. Да. Ну-у-у… Бывает?

— Резкая, — рявкнул Лукашин, чье смущение, казалось, затопило все пространство, — если не хочешь помочь — открой дверь своему парню!

Я открыла рот, чтобы возмутиться и поставить на место засранца, осмелившегося предложить подобное, но уже через секунду передумала это делать. И без того чувствовала себя неловко. Попятилась, кивая болванчиком, но не в силах избавиться от ухмылочки. От которой Лукашин стал закипать еще сильнее.

— Все, ушла! — примирительно вскинув руки, я бросилась к входной двери. В спину полетело приглушенное ругательство с огромным количеством шипящих звуков и весьма впечатляющим эмоциональным окрасом. — Можешь не торопиться, Лукашин! — хохотнув, я щелкнула замком и радостно воскликнула: — Дима!

Я бросилась к Авдееву на шею и повисла, дергая ногами, когда он обнял меня за талию, прижимая к себе.

— Выспалась, Спящая Красавица? — со смехом спросил Дима, целуя в висок.

— Как ты? — встревоженно заглянув ему в глаза, я отстранилась, вновь чувствуя земную твердь под ногами. — Я бы сказала, что всю ночь глаз не сомкнула, но… Сам знаешь.

— Угу. Видел я, как ты дрыхла. Все в норме, Лиль. Самое страшное позади. Вот, твои вещи и Ника, — Дима потряс висящими на предплечье двумя рюкзаками. — Мне не хотели их отдавать, но отец договорился. У тебя телефон уже несколько раз вибрировал.

— Клим! Мама! — ахнула я, забрав свой рюкзак и сразу нырнув в боковой карман, чтобы достать смартфон. — Черт, батарея села… Они там, наверное, с ума сходят от беспокойства.

— Никитос, доброе утро! — Дима обошел меня, избавился от кроссовок и прошел вглубь квартиры. Я лихорадочно пыталась придумать объяснение, почему встрепанный Никита вышел из спальной зоны, где вообще-то спала я, но застыла, услышав веселое Димкино:

— Кто тебя гостей принимать учил? Лильку сюда, значит, уложил, — ткнул Авдеев в сторону дивана с подушкой и даже не расправленным покрывалом, — а сам на кровать завалился?

Стоп.

Я с нескрываемым интересом посмотрела на пожимающих друг другу руки парней и дождалась, когда Лукашин повернется ко мне. Прищурилась. Никита торопливо отвел взгляд, обратившись к Диме:

— Кофе будешь?

— Давай. Лиль, ты собирайся пока, отвезу тебя домой, — широко улыбнулся Авдеев, плюхаясь на диван. Я впала в легкий ступор, потому что приподнятое настроение Димы казалось безумно странным на фоне вчерашней трагедии. Впрочем, сейчас волновало меня не только это.

— Никита, ты мне нужен на минутку, — поманила я Лукашина пальцем, заходя в ванную.

— Я кофе… — начал было возражать он, но быстро сдался, стоило мне показать кулак. — Дымыч, минутку, наверное, с машинкой что-то, — пробормотал он и присоединился ко мне, захлопнув дверь. — Что за переглядывания? Не стану я говорить…

— О том, что Дима не приезжал? — задала я прямой вопрос. Лукашин поперхнулся и закашлялся:

— Кхм, что? С чего ты…

— С того. Дима считает, что я спала на диване! — Я сложила руки на груди и прожгла его тяжелым взглядом. — Не объяснишь мне, как так получилось?

— Ты уснула на диване, потом я перенес тебя на кровать, — выкрутился этот мерзавец. Соврал и даже глазом не моргнул.

— Зачем?

— Потому что, как бы не считал твой парень, мама учила меня быть гостеприимным.

— Лукашин, ты же врешь, — прошипела я, делая шаг вперед и уперев палец в каменную грудь, которая тут же напряглась. — Мускулами тут не поигрывай. Говори правду!

— Шарахающейся от каждого прикосновения ты мне нравилась больше, — злым шепотом заявил Ник. Сомкнул пальцы на моем запястье и заставил убрать руку. Но пальцы не разжал. Как и не перестал смотреть мне в глаза. — Считаешь, что я вру? Докажи.

— Отлично. Тогда я Диму напрямую и спрошу.

— Мне кажется, с этого и следовало начинать, не так ли? — вскинул брови Лукашин.

Я опешила. Никита был прав. Почему я стала устраивать разборки с Лукашиным, если конфликт в первую очередь касался меня и Авдеева? Какая разница, врет ли мне Никита?

— Эм-м, — замявшись, я отступила и вырвала руку, спрятав ее за спину. — Да, ты прав. Прости.

Карие глаза прищурились. Поджав губы, Лукашин кивнул, но с места так и не сдвинулся. Потер подбородок и тихо проговорил:

— Это была моя идея, Резкая. Димку долго продержали в полиции, ты спала. Посчитал, что вам обоим нужно отдохнуть.

— А ты? — вырвалось у меня. Мелькнувшее на лице Никиты удивление заставило пояснить: — Ты тоже там был. И тоже нуждался в отдыхе.

— Спасибо за заботу, — мягко произнес он. — Будем считать, что отдохнули все. И… Дымычу ведь не обязательно знать, что я… Ну…

Мы оба синхронно подскочили, когда в дверь ванной постучали:

— Эй, господа хорошие, вы про меня не забыли? — в голосе Димы звучала озадаченность.

Не глядя Никита щелкнул замком и толкнул дверь, позволяя Диме присоединиться к нам.

— Я тут втык от Лили получаю за то, что не закинул ее вещи в стиралку, — будничным тоном произнес он. — Дам ей свои шорты, чтобы в грязном не ехать.

Я кивнула, и только после этого Лукашин оторвал взгляд от моего лица и вышел из ванной, оставив меня в компании Димы и чувства неловкости — негласного спонсора сегодняшнего утра.

Глава 29. Амели

Дима кашлянул, прочищая горло, и взглянул на меня исподлобья:

— Отец сказал, что ты очень переживала за меня.

Я выдохнула и старательно вымела из головы любые мысли о странном поведении Лукашина. Слегка улыбнулась и шагнула на встречу к Диме, обняла за пояс, уткнувшись лбом в грудь.

— Разве могло быть иначе? — пробормотала я. Приглушенно, искренне, от чистого сердца. Перед глазами замелькали кадры вчерашнего ужаса, и я зажмурилась, чтобы сдержать подступившие слезы. — И сейчас тоже боюсь за тебя, — призналась после недолгого молчания.

Меня беспокоило, что Дима продолжал стоять столбом, не отвечая на мое признание и не обнимая меня. Каждой клеточкой тела я чувствовала его напряжение, слышала, как учащенно забилось его сердце. Но если внутри него и были какие-то эмоции, то внешне казался бездушной статуей.

И если раньше я радовалась дистанции между нами, то сейчас в груди было. Нестерпимо.

— Просто… — хрипло выдохнул он, когда я прижалась к нему еще сильнее, будто побуждая хоть как-то отреагировать. — Слишком много всего навалилось. Мне показалось, что перед парой ты… хотела расстаться? Лиль, я понимаю, что далек от идеала. И наши отношения… многим покажутся странными… Поэтому…

— Я не думала в тот момент о расставании, — торопливо соврала я, поднимая голову и заглядывая Авдееву в глаза, в которых промелькнуло удивление. — Я хотела сказать, что нам нужно научиться обсуждать то, что не устраивает в наших отношениях. И… — проглотив горькое послевкусие своей лжи, растянула губы в слабой улыбке: — Думаю, нам действительно стоит поехать к моим родным. Помнишь, ты предлагал? У моей сестры как раз скоро день рождения, можем смотаться поздравить ее. Что скажешь?

Мой вопрос повис в воздухе, а Дима словно застрял в своих мыслях, разглядывая мое лицо. Что он искал? Следы обмана? Правду о моих чувствах к нему? Первое там точно отсутствовало, я уже давно смирилась с тем, насколько легко мне дается ложь. Во всяком случае, внешне. Второе… Я сама не могла разобраться в природе своих чувств к Диме, боясь заглядывать за ширму комфортных для меня отношений. А Димка не такой хороший эмпат, чтобы уловить мои сомнения и тревоги. Отчасти меня в нем и привлекла некая поверхностность, легкость отношения к жизни и окружающим. Никакого нарушения личных границ. Из уважения или потому что наплевать — вопрос уже вторичный.

Авдеев после короткой заминки кивнул и, наконец, обнял меня, целуя в лоб.

— С радостью. Нужно только убедиться, что меня не вызовут на очередной допрос. Про Лаптева не забудут и в покое его не оставят, слишком громкий скандал.

— Скандал? — нахмурилась я. — Дим, он убил человека! И держал вас всех в заложниках!

Он поморщился и отстранился, переместив руки мне на плечи.

— Лиль, давай забудем. Не хочу это обсуждать. Мне проще сделать вид, что ничего серьезного не произошло, чем скатываться в пучину безнадеги и размышлять о том, что чудом сумел избежать смерти. Этот псих… — Дима сглотнул, покачал головой и выдавил кислую улыбку: — Проехали. Универ нанял нам психолога, вспоминать этот случай буду у него на приеме. Если честно, сейчас у меня одно желание — напиться и забыться.

— Не помешал?

В приоткрытую дверь без стука заглянул Лукашин. Дима убрал руки с моих плеч, отступая и поворачиваясь к другу.

— Никитос, я тут предлагаю Лиле отдохнуть сегодня где-нибудь. Ты с нами?

Я наблюдала за тем, как вытягивалось от изумления лицо Лукашина, и убеждалась в том, что не только мне поведение Димы показалось странным.

— Отдохнуть? — уточнил Никита, бросив на меня быстрый взгляд. — С вами?

— Да, — кивнул Авдеев. — Давайте напьемся в «Амнезии» до состояния амнезии? — он рассмеялся этой глупой шутке. Я по инерции улыбнулась, а вот Ник наше с Димой веселье не поддержал:

— Ты считаешь это уместным?

— Никитос, — нахмурился Дима, — а что не так? После всего пережитого я хочу расслабиться. Нормальная человеческая реакция. Избавимся от стресса и будем жить дальше.

— Ла-а-адно, — протянул Никита. — Обсудим это позже. Амели, я оставил на кровати шорты и футболку. И… У меня сигареты закончились, пошел в магазин. Кому-нибудь нужно что-то купить?

— О, пока Лилька будет собираться, с тобой схожу, — хлопнул друга по плечу Дима. Лукашин словил вторую ошибку системы, поочередно посмотрев на нас с Авдеевым.

— Со мной? — уточнил он, уставившись на Димку так, словно тот сказал что-то странное или противоестественное.

— Дружище, ты не выспался? Зависаешь, — хохотнул Авдеев, покидая ванную и закрывая за собой дверь. С минуту я еще слышала приглушенные голоса парней, но вскоре все стихло. Либо они переместились в спальную зону, либо покинули квартиру.

Выдохнув, я уперлась ладонями в края раковины и уставилась на свое отражение в зеркале. А через мгновение усмехнулась, не обнаружив на лице ничего из того, что свидетельствовало бы об упомянутом Димой стрессе. Ни кругов под глазами, ни бледности кожи. Ничего. Молодой организм прожевал случившееся и выплюнул без последствий для себя, а успокоительное позволило выспаться и восстановить силы.

И это казалось ужасным.

Я столкнулась со страшной ситуацией, несколько часов переживала за близкого человека, была на грани нервного срыва, но уже на следующее утро продолжила жить обычной жизнью. Шутила над Лукашиным, улыбалась своему парню, забыв, что где-то в этот самый момент кто-то оплакивал сына и брата.

Так какого черта я удивляюсь поведению Димки? Да, он не впал в депрессию и не забился в угол, боясь каждого шороха. В конце концов, я не знаю, как он пережил минувшую ночь и не в курсе, какие эмоции скрывает за маской привычного весельчака. Возможно, все это — защитные механизмы его психики.

Мне остается лишь быть рядом с ним и помочь, поддержать, если понадобится. Не играть роль девушки, а стать ею. Авдеев, за исключением той дурацкой сцены в его квартире, не давал повода разозлиться на него или обидеться. Со мной он всегда любезен и внимателен ровно настолько, насколько мне необходимо.

Хочу ли я что-то менять? Я не могла ответить на этот вопрос, но…

Я хочу нормальную жизнь. Хочу избавиться от страха и прекратить притворяться. Хочу нормальных отношений, хочу чувствовать себя по-настоящему нужной, девушкой, которую любят, оберегают и защищают. А для этого нужно… стать собой. Отвезу Диму к родным, познакомлю с мамой и Симой. А по возвращении домой мы откровенно поговорим и я расскажу обо всем, что скрывала от него.

Собрав волосы в пучок, я разделась и встала под душ. С опаской взглянула на флакон с гелем и решила обойтись обычным мылом. Но флакон все же открыла, чтобы пару раз вдохнуть аромат глинтвейна с явными коричными нотками.

Теплая вода окончательно меня взбодрила и, натянув белье, я прислушалась к тому, что происходит за дверью ванной. Тихо. Видимо, парни действительно ушли в магазин, оставив меня собираться без спешки.

Я завернулась в полотенце и, прихватив стопку своих вещей, пошла в спальню, чтобы переодеться. Лукашинские шорты и футболка лежали на аккуратно заправленной кровати, здесь же обнаружилась расческа… и крем для тела. Отвинтив у баночки крышку, я принюхалась. Обычный увлажняющий крем, нейтральный по запаху и неожиданный по своему наличию у парня.

Хотя тот факт, что Никита оставил его для меня, проявив очередную, незначительную на первый взгляд заботу, удивлял больше.

Я стянула полотенце и зачерпнула немного крема, чтобы растереть его по коже. Чуть замешкалась, давая крему впитаться, и постаралась как можно компактнее сложить свои вещи. Хотелось запихнуть все в рюкзак и обойтись без пакетов.

В моих руках как раз оказалась футболка Лукашина, когда хлопнула входная дверь. Послышался звон ключей, брошенных на тумбу, следом — звуки шагов, и из-за перегородки, отделяющей спальню от остального пространства квартиры, показался Никита.

Который замер, уставившись на меня сначала удивленно, а затем заметно растерявшись.

Взгляд Лукашина рухнул вниз, на мои ноги. Слишком медленно, учитывая мой рост, пропутешествовал вверх. Запутался в кружевном узоре бюстгальтера. И снова начал сползать ниже, но спустя пару рывков все же подскочил до моего лица.

Это послужило для нас обоих щелчком, включающим реакцию. Я торопливо прикрылась футболкой, а Никита резко отвернулся, пробормотав:

— Прости, мне показалось, ты все еще в душе.

— Так, — выдохнула я и буквально запрыгнула в широкие шорты на резинке и футболку, в спешке запутавшись в рукавах. — Пожалуй, большей неловкости сегодня уже быть не может.

— Я ничего не видел, — поспешил откреститься Лукашин. — Просто задумался… о своем. Поэтому и не отреагировал сразу.

— Окей. — Я подхватила рюкзак и обошла застывшего Никиту, стараясь держаться от него подальше. — Дима внизу?

— Он уехал, — огорошил меня он. Я сбилась с шага и в недоумении вскинула брови. — Отец позвонил, попросил приехать зачем-то, — Ник с неохотой встретился со мной взглядом. — Если ты готова, то я отвезу тебя домой.

— Никита, перестань. Я понимаю, что здорово достала тебя за прошедшие сутки. Доеду на такси. — Потянувшись к рюкзаку за телефоном, вспомнила про севший аккумулятор и еле сдержалась, чтобы не выругаться. — Только вызови мне машину, пожалуйста.

Лукашин явно хотел поспорить с этим предложением, но в последний момент передумал и кивнул. Поэтому через пять минут я с торопливым достоинством и пробормотав слова благодарности выскочила из квартиры, стараясь не оглядываться. И только на заднем сиденье такси позволила себе расслабленно выдохнуть и переварить очередную нелепость, в которую мы с Лукашиным оказались втянуты.

Меня сбивало с толку, что до всех этих событий нас обоих трясло от неприязни друг к другу, а сегодня отношение Никиты ко мне кардинально изменилось. Как и мое к нему. С трудом верилось в то, что Лукашин забыл о неприятностях, причиной которых отчасти стала я. Как и не верилось в забывчивость Ника по поводу вопросов, что возникали у него из-за желания сунуть нос в мои секреты.

Но сегодня, каждый раз, когда я ловила на себе его взгляд, вместо прежней реакции на Лукашина я отмечала странное смущение… и смутное, лишь отчасти понятное мне чувство благодарности. Не той, что нормальна в связи с его поддержкой у стен университета, а более… близкой?

Тогда, в моей квартире, и позже, в клубе, Лукашин спровоцировал удушающие приступы паники. Надавил на мои триггеры и мгновенно превратился в угрозу, которая тревожила, зудела, нарывала. Сегодня же… Ни его прикосновения, ни взгляды не причиняли прежнего дискомфорта. Он удивлял, смущал, заставлял волноваться. Но не пугал.

И вот это как раз и вызывало опасения.

Я мысленно застонала, уставившись в окно и проклиная тараканов, прочно обосновавшихся в моей голове. Они мешали спокойно жить, не давали нормально общаться с людьми и определенно влияли на мое восприятие окружающих. Права была ба, когда требовала продолжить сеансы психотерапии, я так и не разобралась с последствиями своей травмы.

Разглядывая мелькающий за окном городской пейзаж, я старательно собирала мысли в кучу, следя за дыханием. Мне показалось, что я смогла успокоиться и взять себя в руки, но возле дома, когда я полезла за деньгами, чтобы расплатиться за поездку, выяснилось, что Никита уже позаботился об этом.

Новая вспышка недоумения. К чему такие мелкие проявления заботы? К чему, черт возьми? Я ведь для него чужая, посторонняя, до крайней степени неудобная. Скрываю правду, раздражаю, еще и навязана его другом, словно Лукашину своих проблем не хватает.

Зайдя в квартиру, я захлопнула дверь и бросила рюкзак на пол в коридоре. Прошла в спальню, чтобы поставить телефон на зарядку. Включила его. Ужаснулась количеству пропущенных звонков и сообщений. Мэй, Клим и даже Аська… И лишь один звонок от мамы, дополненный СМС с просьбой позвонить, как освобожусь.

Я торопливо напечатала сообщение для Клима:

«Со мной все в порядке, только попала домой. Наберу вечером, а ты пока успокой Асю».

Потом я позвонила Мэй. Она взяла трубку почти сразу, словно все это время не выпускала телефон из рук и ждала, когда я объявлюсь.

— Меля, я видела новости! — воскликнула она, наплевав на приветствия. — Ты в порядке? Почему я не могла до тебя дозвониться?

Я улыбнулась, тронутая ее беспокойством за меня. Кратко рассказала о случившемся и постаралась объяснить, что была в безопасности и ничего страшного со мной не случилось. Мэй врать было сложнее, чем Димке, но она слишком разволновалась, чтобы поймать меня на обмане.

— Я уже хотела ехать к тебе, — выдохнула она. — Всю ночь не спала, звонила каждые пять минут.

— Разве в новостях не рассказали, чем все закончилось?

— Меля, а то ты не знаешь, как телевидение работает! — возмутилась Мэй. Я услышала щелчок зажигалки. Выдохнув первую порцию дыма, моя названая бабуля продолжила: — Верить СМИ — последнее дело. А вдруг все серьезнее, чем в репортажах рассказывали? А если скрывают подробности, чтобы у населения паники не было?

— Все правда обошлось, — поспешила заверить я. — Прости, что ты не смогла дозвониться, мои вещи с ключами остались в университете. Пришлось ночевать не дома.

— Да ладно уж, — проворчала Мэй. — Я женщина закаленная. Лучше скажи, когда в гости приедешь? Ты обещала.

— Я помню. Хочу сгонять к маме с Симой, поздравить малую с днем рождения. На обратном пути, возможно, заскочу к тебе и… познакомлю кое с кем. Я позвоню, договорились?

Мы поболтали еще немного. И лишь убедившись, что Мэй больше не волнуется, я попрощалась с ней, заверив, что не буду пропадать надолго. Из-за начала учебного года мы действительно давно не созванивались, и теперь меня мучали угрызения совести.

Телефон за время нашего с Мэй разговора успел подзарядиться, и я переместилась на кухню. Отыскав пачку сигарет, открыла форточку и закурила, набирая маму. Она тоже почти сразу взяла трубку, но ее реакция на мой звонок сильно отличалась от реакции Мэй.

— Амели, здравствуй. — Спокойно, без волнения в голосе, даже с ноткой раздражения. — Я еще вчера просила позвонить.

— Мам, ты просила набрать, когда освобожусь, — обиженно ответила я. — Вот, освободилась.

— Я думала, это произойдет чуть раньше, — проворчала мама. — Минутку. — Она отвлеклась от разговора, чтобы убавить громкость орущего на заднем фоне телевизора. — У нас беда, доченька.

— Что случилось? — мигом напряглась я. — Что-то с Симой?

— И да, и нет. Меня сократили. На работе сменилось начальство, решили урезать штат. А Симе, как назло, нужно оплатить подготовительные курсы в художке. Без этих занятий она не поступит потом в университет, ты же знаешь. Так что… Можешь нам помочь?

— Мам, я же недавно деньги тебе переводила, — растерянно ответила я.

— Они на ипотеку пошли, — вздохнула мама. — Ох, что же делать теперь?

— А много надо?

— Сто шестьдесят тысяч. Можно заплатить в два захода, но первую половину нужно внести до конца месяца.

Я задумалась. Поднять восемьдесят тысяч на заездах не проблема, вот только… Я ведь решила сделать паузу, опасаясь, что Лукашин расскажет о моем «хобби» Диме. Впрочем, разве сегодня я не рассуждала о переменах в поведении Никиты? Возможно, мы сможем с ним договориться? В конце концов, я ведь собиралась сама все рассказать Димке…

А если получится оплатить сестре курсы, то это станет отличным подарком на ее день рождения. И чуть подтопит лед между нами. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить.

— Я что-нибудь придумаю.

— Отлично. А я поспрашиваю знакомых, может, кто-то даст часть суммы в долг. Или кредит возьму…

— Не нужно никаких кредитов, — твердо произнесла я. — Сами справимся.

— Ладно. Кстати, тут по новостям что-то про стрельбу в твоем университете говорили. У тебя все хорошо? — торопливо поинтересовалась мама, как если бы только сейчас вспомнила об этом.

Я проглотила всплеск обиды и тихо пробормотала:

— Да, мам. У меня все хорошо.

Глава 30. Никита

— Ничего не хочешь сказать, Ник? — спросил Димон, стоило нам выйти из квартиры и подойти к лифту.

— По поводу? — уточнил я. Нажал кнопку вызова и обернулся к другу, который с места в карьер понес в наезды:

— Ты охренел?! Запрещаешь мне приехать за Лилей. Она разгуливает у тебя по квартире полуголой. Ваши перешептывания в закрытой ванной. Мало поводов? — вскинул бровь Димон и добавил: — Ничего не смущает?

— Меня? — ухмыльнулся я. — Ни капли. Твой отец попросил присмотреть за Амели. Я присмотрел. Объяснить, почему она спала в моей футболке? Не вопрос, Дымыч. У меня дома нет пижам твоей девушки. И было бы странно, если бы они нашлись.

— Тему для шуточек смени, — процедил сквозь зубы Дымыч.

— Или что? — осклабился я и после затянувшегося молчания произнес: — Если собрался предъявлять, делай это по существу.

— Тебя забыл спросить, — огрызнулся Авдеев.

Не найдя ничего лучше, как зайти в кабину лифта, зацепив меня плечом, Дымыч вдавил кнопку первого этажа. А когда я шагнул вперёд и остановил сдвинувшиеся створки лифта ладонью, отшатнулся назад.

— Дам тебе бесплатный совет, — прошипел я. — В следующий раз, когда ты решишь напомнить, чья девушка вырубилась под успокоительным в моей квартире, вспомни, что ты сделал для того, чтобы она уснула в твоей, — дернув подбородком в сторону двери, за которой осталась Амели, я криво усмехнулся и поинтересовался: — Подсказать, что тебе стоит сделать сейчас или догадаешься сам?

— Обойдусь, — выплюнул Дымыч. Вновь нажал на кнопку первого этажа и бросил по-детски обиженное: — Советы от того, кто в безопасности отсиживался, не требуются.

— В безопасности?! — рявкнул я. Схватив друга за грудки, я вытащил его из лифта и толкнул в сторону квартиры: — Иди, расскажи Резкой, как ты забил на нее хер и отморозился. Зачем ехать и успокаивать, да? Пусть подождёт, когда меня отпустит, а потом я о ней вспомню. Она же отсиживалась в безопасности! Зачем о ней париться? Так?! — спросил и вновь толкнул друга в грудь: — Выспался?

— Да отъебись ты! — вспылил Дымыч, с неожиданной злостью толкнув меня в ответ. — В психологи решил записаться? А ты спросил, почему я не поехал? Лилька вчера собиралась меня кинуть! И кинула бы, не сорви у Лаптя крышу!

Практически прокричав последнюю фразу мне в лицо, Димон бросил взгляд на дверь моей квартиры и отшатнулся. Насмешливо скривился, отходя от меня, пришибленного такими новостями. И негромко произнес:

— Никитос, я не знаю, что у нас с Лилей, и даже близко не представляю, куда все катится. Мы вроде бы вместе и в то же время как чужие. — Прислонившись спиной к стене, Дымыч опустился на корточки. Нервно рассмеялся: — А вчера… вчера я о ней вообще не думал. Ни одной мысли, прикинь? Пока батя на сказал, что Лилька у тебя и ее надо забирать, я шарахался на автопилоте по дому и…

Помотав головой, Димон поднял на меня взгляд и виновато пожал плечами. Глянул на дверь и выдавил улыбку, когда я присел рядом с ним и толкнул в плечо:

— Сорян, Дымыч.

— Проехали, — отмахнулся он. — В чем-то ты прав, Никитос. Только я не знаю, как теперь на нее смотреть. Мы год вместе и… Блядь, мы даже не трахались ни разу, — вновь рассмеялся Дымыч. — Ни разу за год!

— Ну это решаемо, — хмыкнул я. — Берешь свою Лилечку и везешь к себе. Музыка, свечи, пара бутылочек залить стресс и…

— Пошел ты, — оборвал меня Авдеев. — Пара бутылочек тут не прокатит.

— «Амнезия» до состояния амнезии? — спросил я и, увидев кивок друга, предупредил его: — Раньше девяти не вариант. Мне к бате заехать надо. А ты как раз можешь с Лилькой…

— Не хочу я! — подорвался на ноги Димон. Глянул на дверь квартиры и, кашлянув, попросил: — Никитос, можешь отправить Лильку домой? Скажи, что меня в ментовку вызвали. Или отец позвонил.

— Окей, — кивнул я, не понимая, зачем соглашаюсь на очередной обман. — Скажу, что тебя батя дёрнул, а зачем — не знаю.

— Тогда в девять в «Амнезии», — как ни в чем ни бывало улыбнулся он.

Словно только что не прозвучало ни единого упрека в мой адрес, а Амели для Дымыча — никто. Пустое место. И ее переживания, как и она сама, Авдееву по боку.

Проводив друга взглядом до лифта, я посмотрел на табло и сменяющиеся на нем цифры этажей, а затем на дверь квартиры. Мысленно прокрутил весь разговор с другом и скривился от внезапно появившейся мысли, что Димону, в принципе, похуй на Резкую. И только этим можно объяснить его отношение к Амели.

Он купил ей платье и привел ее на благотворительный вечер. Представил Резкую, как свою девушку, и тут же наплевательски забыл о том, что одного платья и фразы: «Познакомьтесь, это Амели» — мало. Он словно ограничился обозначением, что Резкая не увлечение или девочка на пару ночей, и забил на большее.

Я бы понял, окажись Амели внезапным помешательством Димона. Принял бы его наплевательское отношение к ней, если бы она вела себя как подстилка, которая крутит Дымычем, чтобы зацепиться за кошелек Авдеевых.

Но нет.

Лев Андреевич не имел ничего против Амели и сам обозначил будущий статус девушки сына.

Без гримасы раздражения.

Без проявления брезгливости.

Без намека на необходимость терпеть присутствие Резкой.

Однако самого Дымыча кидало из крайности в крайность.

«Я не думал о ней…»

«Отправь ее домой…»

А за минуту до — бредовые наезды и ревность. Чуть раньше — напоминание, чья девушка провела ночь в моей квартире. И полное отсутствие действий, подтверждающих слова, что Резкая действительно девушка, а не проходняк.

Я даже в мыслях не допускал подобного от Димона и был уверен в искренности его отношения к Амели. Однако, увидев насколько фальшива эта «искренность», поступки и слова Авдеева не вызывали у меня ничего, кроме отвращения. Даже его обращение к Резкой внезапно стало отдавать затхлостью болота.

— Малыш, — произнес я и скривился от того, что заезженное до дыр слово звучало в адрес Резкой чаще ее имени или сокращенного «Лиля».

Словно и тут Димон решил не заморачиваться больше необходимого минимума. Не выделил Резкую среди других. Наоборот, смешал ее с ними. Взял первое попавшееся и подходящее под «отношения» слово. А дальше принялся повторять его, наивно полагая, что избитости «Малыша» достаточно. Не озадачиваясь чем-то другим. Игнорируя и редкое имя, и послевкусие мелодичного «Амели».

«Зачем? Ведь Малыш — это уже отношения»? — подумал я, а вспомнив, кем считает Авдеева Клим, негромко подтвердил: — Действительно дегенерат.

И через минуту добавил:

— И я туда же.

Вместо того, чтобы спокойно выслушать Амели и попытаться поговорить с ней без эмоций, меня зациклило на ее вранье. Она же скрывает от Димона тачку — охрененное оправдание тому, что я натворил. Наломать дров там, где все решалось простым разговором, довести ситуацию до абсурда и только потом включить голову.

Ну да, включил. Так включил, что наехал на Димона и решил поучить жизни. Когда сам косячил не меньше, а то и больше.

— По обоим проехался. Учитель, блин, — усмехнулся я. Помотал головой и зарекся лезть с советами, о которых меня не просили. — Отношения ваши? Ваши. Вот и разъебывайтесь с ними сами. Я в них не полезу.

Однако, глянув на дверь квартиры, я мысленно застонал от того, что и тут прозрел гораздо позже, чем стоило бы.

Действительно, что такого в том, что я спал в одной постели с чужой девушкой? Не на диване, где планировал лечь, а в постели. Каждый день так делаю. Ведь адекватных причин, которые закроют и объяснят мое пробуждение с Резкой, вагон и маленькая тележка.

И, черт бы с ним, я мог прикрыться кошмаром Амели и сказать ей, что зашел успокоить… Но тут же меня шарахнуло новым вопросом: почему тогда не разбудил? Не толкнул, не выдернул Резкую из сна, как мог и должен был сделать, а принялся убаюкивать. И в итоге уснул сам.

А проснулся, обнимая. Фак!

И нет, у меня не вызывала вопросов повторяющаяся перед глазами картинка, где я глажу Резкую по спине и шепчу ей постоянное «Леля» — она же успокоилась и уснула.

Не возникало сомнений в обоснованности решения остаться рядом — ведь так я вовремя успокою, а Резкая выспится.

Даже проведенная в одной постели ночь не смущала меня так, как возможное требование ответить на вопрос: почему я обнимал Амели?

Ее вопрос? Или все же свой?

Зная и помня про реакцию на прикосновения, когда успокаивал. Но напрочь забыв о ней, стоило услышать тихое дыхание. И сколько бы я не силился вспомнить, как мы лежали до того, как меня вырубило, ничего не всплыло. Лишь покалывание в кончиках пальцев, когда поднимал ладонь и переносил ее вверх, и еле уловимый запах кофе. С тонкой ниточкой чего-то до боли знакомого и… теплого.

Кажется я пытался, но так и не вспомнил этот аромат. Я гладил Амели, воюя с дремотой, и перебирал запахи. Прислушивался к тонкой ниточке на шее Резкой и провалился в сон от ощущения коснувшейся и вжавшейся в мою грудь спины.

Сам притянул Амели к себе или это она сдвинулась ко мне?

Последний вопрос перед тем, как накатила темнота. И вновь на него нет ответа. Как и причин, по которым он волновал меня больше, чем поиски оправдания.

Забыв о том, что собирался идти за сигаретами, я вернулся в квартиру и бросил ключи на тумбу. Дернулся было в сторону кухни, но вместо того, чтобы сварить себе кофе и хоть немного прочистить голову, направился в спальню. Где с удивлением уставился на Резкую. В нижнем белье, но с моей футболкой в руках.

«Она разгуливает у тебя по квартире полуголой…».

Внезапно материализовавшаяся и обоснованная претензия Авдеева сломала ход моих мыслей, и я завис. Мгновение или минуту я смотрел на Амели и никак не мог понять, что отражается в ее глазах: моя растерянность или ее? После, будто увидев себя со стороны, опустил взгляд в пол и вновь завис от небольшого покраснения на щиколотке.

Я же не…

Медленно поднимая глаза, я высматривал новые отметины от своих прикосновений на коже Резкой. Не находил их, но что-то внутри будто приковывало мой взгляд к застывшей девушке. И требовало найти подтверждение, что я не перешел границ дозволенного.

Икры. Колени. Бедра.

Мой взгляд поднимался все выше и выше. Перескочил грудь и запнулся о черт знает как пропущенную Резкой капельку воды. Которая скользнула по шее и медленно, едва ли не лениво покатилась вниз. Спряталась в ложбинку груди под кружево и, когда мне показалось, что она там и осталась, прочертила изгибающуюся тропинку по коже живота Резкой, огибая пупок и…

Я рывком поднял глаза выше и тут же опустил его обратно, не зная как буду объяснять то, что никак не объяснить.

Твою мать…

Выдохнув и, стараясь не смотреть на покрывающийся мурашками живот, я поднял взгляд на лицо растерявшейся Амели. Протолкнул ком в горле и повернулся к девушке спиной.

— Прости, мне показалось, ты все еще в душе.

Идеальная отмазка, Ник! Браво!

Мне хотелось хлопнуть себя по лицу ладонью, и это желание стало назойливым до неприличия, когда у меня за спиной раздался торопливый шорох и растерянно успокаивающее:

— Так. Пожалуй, большей неловкости сегодня уже быть не может.

«Согласен», — подумал я, а вслух произнес бредовейшее:

— Я ничего не видел. Просто задумался… о своем. Поэтому и не отреагировал сразу.

А еще мне пиздец как неловко.

Правда, судя по тому, что Резкая поспешила на выход, спросив, где ждет ее Дымыч, не мне одному хотелось завершить этот момент как можно быстрее.

— Он уехал, — не моргнув глазом, выдал я. Но встретившись взглядом с Амели, через силу добавил «правильную» причину: — Отец позвонил, попросил приехать зачем-то. Если ты готова, то я отвезу тебя домой.

Я понятия не имел, как это сделаю и зачем навязываю свое присутствие Резкой. Сложно было представить большую неловкость, чем замкнутое пространство машины после такой «случайной» задумчивости. И не стану врать, что не выдохнул с облегчением, когда Амели нашла оптимальный вариант — такси.

— Так, — произнес я после того, как проводил Резкую до двери и остался в квартире один. — Лимит вежливости выбран с лихвой и косяков уже перебор. Поэтому, кофе, душ… И к черту все остальное.

Я щёлкнул кнопкой кофеварки и пошел в ванную, на ходу избавляясь от одежды. Включил воду и негромко рассмеялся, увидев на корзине для грязного белья аккуратно сложенное джерси.

— Ну да, полуголая она была. Как же.

Я поднял оставленное Резкой джерси, собираясь убрать в стирку, но зачем-то вывернул его наизнанку и поднес к носу, прислушиваясь к аромату.

Кофе. Тонкая ниточка чего-то до боли знакомого и теплого…

«Миндаль?» — мелькнуло в голове и тут же, осекая намерение повторить вдох и убедиться в правильности своей догадки, заискрило отрезвляющее:

— Не забывай, чья это девушка!

Глава 31. Никита

Если бы мне сказали, что поездка к отцу превратится в сумасшедший дом, я бы вообще никуда не поехал. И тем более не стал покупать торт, который Милана с Галиной Павловной вывернули в «Никита от нас что-то скрывает».

— Батя! — воскликнул я, психанув от повторяющихся уговоров рассказать правду, а лучше сразу показать, что у меня оторвало к чертям. — Объясни ты этим паникершам, что мне не нужен осмотр врача и психолог!

— Никит, — мягко произнесла Галина Павловна, — нет ничего постыдного, чтобы…

— Да хватит уже! — рявкнул я, прижигая раздраженным взглядом обеих женщин. — В меня никто не стрелял — это раз. Я сидел в другой аудитории — это два. В другой! — повторил и помотал головой, когда Милана решила помочь Галине Павловне с уговорами: — Не надо. Ещё хоть раз кто-нибудь заикнется про врачей, больницы и осмотр, я свалю! Бать, я не шучу, — предупредил внезапно поддавшегося приступу паники отца и, выждав минуту, спросил у всех сразу: — Мы можем спокойно пообедать или я ухожу?

— Никита, — заикнулся было отец, но сразу же после моего движения в сторону двери пошел на попятную: — Все идут обедать. Галя, Мила, — выразительно глянул он на главных по панике и процедил: — Закончили!

— Да неужели, — вздохнул я с облегчением и, глянув в сторону кухни, поинтересовался: — А чем у вас так вкусно пахнет? Я с вечера ничего не ел…

— Да что ж мы стоим-то?! — всплеснула руками Галина Павловна, вмиг забыв обо всем на свете. — Никитушка, а ты? Чего молчал-то? Руки мой и за стол быстро! Я ведь сердцем чуяла, что ты не евший приедешь. С нервов-то кому кусок в горло полезет? А я тут соляночку для тебя сварила. Густая получилась, как ты любишь. На второе запеканочку со сметанкой деревенской. Милочка салат сделала и заливное… Нет, ну где это видано-то, чтобы парень голодный ходил? Давай-давай, поулыбайся мне. Вымахал, лбина, а ума, как не было, так и нет.

— Ни капли, Галь Пална, — рассмеялся я, оказавшись в ванной вместе с отцом, которого кухарка без зазрения совести впихнула следом за мной.

— Руки мойте! — скомандовала нам женщина и, оглядев меня, вздохнула: — И удумал ведь на съёмной квартире жить. Тут-то не живётся. Считай, и накормлен, и отцу спокойнее.

— И шляться лишний раз не пойду, — негромко произнес я слышанное не раз, но впервые не озвученное Галиной Павловной.

— Удержишь тебя, — вновь вздохнула женщина и резко перескочила с темы на тему: — Леночка-то как?

— Цветет и пахнет, Галь Пална. В университете преподаёт, набрала две факультативных группы с углубленным изучением французского, с Чадди… — посмотрев в зеркало на отца и не заметив на его лице раздражения от привычного мне имени Сандерса, я решил не давить на больную мозоль и поправился: — С Чадом в Париж собирались на пару недель, но у обоих загруз по полной.

— Ну а как иначе? — согласилась женщина. — Леночка по-другому и не может. Что тут как пчёлка, что там. Ребеночка-то с мужем не планируют?

— Что?! — поперхнулись мы с отцом и синхронно повернулись к рассмеявшейся нашему удивлению женщине:

— Ну а почему бы и нет? Где один, там и второй.

— Галина Павловна, — первым справился с шоком папа, — накрывайте на стол. Мы сейчас подойдем.

— Уж и спросить нельзя, — отмахнулась кухарка. — Сам, значит, завернул и не поморщился, а как Леночке, так…

— Папа?! — севшим голосом выдохнул я. — Это…

— Галина Павловна, ваш язык… — рявкнул отец, захлопывая дверь, и, посмотрев на меня, попросил: — Никит, пожалуйста, выслушай меня без психов и, Богом прошу, не срывайся на Милане. Она и без этого на нервах…

— И ты не сказал?

— Никит, я же попросил тебя! — раздражённо воскликнул папа и тут же осекся, растерявшись. — Извини. Я подумал, что ты… — взмахнул ладонью и, к моему удивлению, нервно рассмеялся: — Мы сами узнали буквально на днях, Никит. И честно говоря, я до сих пор в шоке, ведь мы не планировали такое.

— Ещё скажи, что не знаешь, как это получилось, пап, — огорошил я отца. И когда он, кашлянув, развел руки, спросил: — Ты рад?

— Никит…

— Пап, это простой вопрос. Ты рад?

— Никит, я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать? — неожиданно вспыхнул отец. — Если ты решил поиздеваться надо мной, черт с тобой! Издевайся. И да, я рад. Я ещё не знаю, как мы с Миланой скажем о ребенке ее родителям, но я рад! И единственное, о чем я тебя прошу, не трогай Милану. Доволен?!

— И я рад.

— Что? — растерялся он. Несколько мгновений вглядывался в мои глаза, словно отказывался поверить тому, что услышал, и я повторил:

— Я рад за вас, папа.

— Ты… Никит… Господи, — выдохнув, он сгреб меня в объятия и рассмеялся в голос: — Господи, Никит, ты даже не представляешь, насколько мне важно это услышать.

— Бать, ребра, — прохрипел я, не ожидая от него такой порывистости и силы в руках. — Сломаешь раньше времени старшего сына, а я ещё брата или сестру не видел.

— Прости, — тут же ослабил хватку отец и хохотнул, спросив: — Может, пропустим по бокальчику, старший сын?

— Может?! Ты думаешь, я откажусь выпить с отцом, когда у него такой повод? Ты серьезно, пап? — улыбнулся я. И перед тем как выйти из ванной хмыкнул: — Кстати. Я ни на что не намекаю, но в Штатах после рождения ребенка принято дарить близким сигару. Хорошую, пап.

— Одну сигару? Близким и одну сигару?! — скривился он, копируя тон моего сомнения. Хлопнул меня по плечу и расплылся в широкой улыбке: — Как хорошо, что мы не в Штатах, Никит. У нас не принято экономить на близких и особенно на родне.

Странно, но новость о беременности Миланы стала событием, которое порадовало меня всерьёз. Я не понимал, почему улыбаюсь смущающейся девушке и пытаюсь ее разговорить. Зачем завел разговор о разнице в возрасте между мной и братом или сестрой и спорю с отцом, доказывая ему прописные истины с позиции уже выросшего ребенка.

— Бать, ты сбрендил? — спросил я, когда отца понесло в планирование секций и кружков. — Сперва родите, отведете в садик и узнайте, что ребенка интересует. А потом уже танцы, если девочка, и рукопашка для мальчика. Может, моя сестра захочет заниматься картингом, и что? Добровольно-принудительно в танцы? Которые она бросит, как я бросил музыкалку? Милан, ну ты ему скажи.

— Я думаю, что вы оба немного торопите события, — аккуратно заметила Милана и робко улыбнулась рассмеявшейся Галине Павловне:

— Милочка, ты их не слушай. Оба — остолопы те ещё. Один, — посмотрела на отца, — сейчас напланирует, а потом за голову схватится, если что не так пойдет. А второй, — перевела взгляд на меня, — сидит тут, советчик. Сам в музыкалку просился, и сам же с нее и сбежал.

— Я хотел играть на гитаре! — возмутился я. — А меня записали на фортепиано. Разница есть, Галь Пална?

— Никит, ну сколько можно? — сразу взвился отец. — Не было мест в классе гитары. Ну не было! Я договорился, чтобы тебя перевели на следующий год…

— А я полгода мучился и изводил соседей гаммой, — оборвал я бессмысленные сейчас препирательства. — Может, у меня карьера гитариста по бороде пошла.

— Сказал бы я, что у тебя по бороде пошло, — улыбнулся папа и в шутку поднял руки, услышав от Галины Павловны осекающее:

— Да хватит уже. Оба хороши. Лучше торт ешьте, спорщики.

— И все равно, я прав, — усмехнулся я. Глянул на кружку, которую опустила перед Миланой Галина Павловна, и перехватил ее за мгновение до того, как будущая мамочка сделает из нее глоток. — Какое кофе, Милана? Галь Пална, а вы куда смотрите? Беременным нельзя. Пап, я прав?

Посмотрев на отца и услышав от него подтверждение своих слов, я поднес кружку к губам и завис от ударившего под дых сочетания вкусов.

Кофе и миндаль по щелчку пальцев вытянули из задворков памяти картинку проведенной в одной постели ночи с Резкой. И я растерянно уставился на кружку, словно ожидая увидеть в ней ответ на вопрос: как мы оказались с Амели настолько близко?

— Никит? Что-то не так? — встревоженно спросил меня отец. Только я, подняв на него ошеломлённый взгляд, кашлянул и неопределенно пожал плечами:

— Вкус.

— Милочка с миндальным сиропом пьет, — негромко, будто оправдываясь, произнесла Галина Павловна. — Не нравится если, так чего давиться? Давай, я тебе другой сварю?

Кухарка протянула руку к кружке, намереваясь ее забрать, и вздрогнула, когда я вцепился пальцами в тонкий фарфор и процедил сквозь зубы:

— Галь Пална, я разве сказал, что мне что-то не нравится?

— Так, похоже нам пора сходить на перекур. Да, Никит? — поднявшись из-за стола, папа жестом намекнул мне встать и пойти с ним в кабинет. Где за закрытой дверью поинтересовался: — Никит, у тебя все хорошо?

— Все замечательно, пап, — ответил я, разглядывая тонкую пенку на кофе. Поднес кружку к губам и, едва смочив их, прикрыл глаза. — Просто я не могу кое в чем разобраться.

— Я могу помочь?

— Нет. Я должен разобраться сам, папа. И я разберусь.

Кофе. Миндаль. И так похожая на кружево белья пенка.

Чарджер. Парик. И скрежет треснувшего бампера Врыксы.

Смеющиеся глаза. Они же, но затянутые пьяной поволокой от успокоительного. И кошмар.

Капелька. Вниз. И дорожка по коже живота.

Резкая с каждым днём подкидывала мне все новые и новые вопросы. А я летел с катушек. Ведь у меня не было ответов. Ни на один. Но мне хотелось узнать о ней всё.

Почему Чарджер?

Зачем маска?

Кто такая Мэй?

И в чем причина кошмаров?

Я завис над кофе и долго разглядывал извивающийся дымок от сигареты, отчётливо видя похожий путь капельки воды.

Я уехал от отца, не объясняя причин внезапной спешки, но прекрасно понимал, куда хочу приехать чуть раньше, чем Амели.

Почему?

Зачем?

Для чего?

Может, чтобы уловить подсказку в том, как она выйдет из такси с Димоном. Может, для того, чтобы увидеть их вместе и вдолбить себе в мозг, что я зациклился.

На ней? Или на том, кто с ней?

Почему именно Авдеев, а не Клим? А следом ворох других вопросов, на которые у меня не было ответа.

Выйдя из такси у входа в «Амнезию», я бросил взгляд на часы и отошёл от лестницы, ведущей ко входу в клуб. Выбил из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой и затянулся, высматривая в проезжающих машинах ту, в которой приедет Резкая.

Клиника? Да.

Я же не лезу? Наверное, нет.

Лезу… Черт, я все-таки лезу. Да и похуй, если так.

Игнорируя шумные компании, стремящиеся побыстрее оказаться в клубе, я курил одну за одной и ждал. Смотрел на часы, на подъезжающие автомобили с эмблемами агрегатора такси, на силуэты девушек, среди которых все никак не появлялась она.

Клиника? Да.

Я же лезу? Да.

Может, все же забить? Ну нет. Я не Авдеев. У меня не получится.

Швырнув истлевший до фильтра окурок в урну, я потянул из пачки новую сигарету и замер. Подушечки пальцев не могло защипать от прикосновения к бумаге…

О нет. Это совершенно другое.

Стоило моему взгляду найти фигурку Амели, и он прилип к ней намертво. Я смотрел на нее не моргая. Следил за тем, как она переходит дорогу и поправляет собранные в высокий хвост волосы. Впитывал ее движения и с каждым ее шагом все сильнее чувствовал аромат кофе с миндалем.

Тонкий, словно ниточка.

Будоражащий запретным «чужая».

И отрезвляющий отчётливым «прикасаться нельзя».

— Привет, — поднял я руку, привлекая внимание Амели. Выгнул бровь, задавая девушке немой вопрос, какого черта она одна и пешком. И улыбнулся ответу:

— Я живу недалеко. — Взмах ладони в сторону виднеющиеся высоток. А через мгновение торопливое уточнение-вопрос: — Дима уже приехал?

— Пока нет. Я думал, он заедет за тобой, и вы приедете вместе.

Только в моих мыслях все совершенно иначе. Я хотел, чтобы Дымыч ещё раз облажался. Даже больше — я знал, что он снова облажается. И убедившись в этом, мне хотелось спросить у Амели, как ей нравится такое внимание? Зачем она терпит это наплевательское отношение? Ведь никак иначе не объяснить, почему девушка идет в клуб пешком. Когда могла приехать на такси. Со своим парнем. И судя по ее глазам, не мне одному было понятно, что Авдеев облажался.

Только сейчас я не собирался его спасать и что-то придумывать в оправдание. Наоборот, мне до одури хотелось посмотреть, как он станет выкручиваться. Какое оправдание придумает, чтобы объяснить отсутствующее внимание к своей девушке.

— Подождем или пойдем внутрь?

Выудив из пачки сигарету, я протянул ее Резкой и по усилившемуся жжению в кончиках пальцев догадался, что неловкое утро никуда не стёрлось. Не забылось, как что-то неважное. Но так же старательно игнорируется Амели.

Игнорируется. Однако во взгляде потемневших глаз мелькнуло удивление и вопрос: почему я ничего не говорю, не извиняюсь, не пытаюсь извиниться?

— Я ему не скажу, — произнес я, поднимая пачку выше и опуская взгляд на дрогнувшие пальцы Резкой.

Чтобы через секунду рывком перевести на скалящего зубы Игнатова, появившегося рядом с нами совершенно неожиданно.

— Да ладно?! Кого я вижу, Лукашин? За два года забыл, как тёлочек снимать? — рассмеялся Май, отделяясь от компании мажоров. Проскользив маслеными глазами по Амели, цокнул языком: — Цыпочка на пятерочку. Правда, не того выбрала. Зачем тебе лузеры, кроха? — спросил он и, когда Резкая отшатнулась от него, передёрнув плечами, Игнатов улыбнулся шире. А затем с замашками хозяина жизни провел тыльной стороной ладони по щеке Амели: — Не бойся меня, смазливенькая. Я таких люблю. Уступишь, Никитка, или заберу сам?

Глава 32. Никита

Кроха… Смазливенькая… Уступишь…

Я впечатал сжатый до хруста кулак в ухмылку Игнатова. Добавил ему левой и, глянув в сторону сорвавшихся на помощь своему дружку мажоров, рявкнул:

— Резкая, за спину! Ясно?!

— Да, — испуганно пискнула она, и ее страх отключил мне голову.

— Съебались нахуй! — выкрикнул, скинув куртку под ноги и отправляя на асфальт первого из мажоров прямым в челюсть.

По касательной зацепил второго и зашипел от прилетевшей ответки. А дальше глаза заволокло кровавой пеленой от истошного крика Резкой:

— Никита!

Я бил, не разбирая куда прилетают мои удары. Стряхивал наваливающихся парней и снова печатал кулаками.

В челюсть, по почкам, в солнечное.

Смаргивал вспыхившие звёздочки и снова впечатывал кулаки в челюсть, почки, солнечное.

Шипя от злости, когда удар оказывался не таким, как хотелось бы. И рыча зверем от попыток завалить меня толпой.

— Эй! Разошлись! Разошлись, я сказал!

Но вместо того, чтобы остановиться, я зарядил с ноги согнувшемуся парню и захрипел, когда меня спеленали и оттащили от плюющегося кровью Игнатова.

— Зря, Никитка, — процедил он, проведя ладонью по разбитым губам. — Я такое не прощаю.

— Так в чем проблема? — дернулся я. — Давай, договорим, блядь!

— Позже, — оскалился Май. Глянул на своих дружков и чиркнул по горлу, переведя взгляд на меня: — Встретимся, Никитка. И обязательно договорим.

— Зассал?! — выкрикнул я вслед удаляющемуся парню, рванулся, пытаясь стряхнуть с себя руки, и рассмеялся, повторяя: — Зассал!

— Успокоился! — прогремело за спиной. — Скажи спасибо, что к вам претензий не было.

— Ты охренел? — повернув голову, я уставился на одного из охранников и рявкнул второму, который потянулся к белой как смерть Амели, осевшей на бордюр с моей курткой в руках: — Сука, даже не пробуй ее трогать!

— Остынь! — встряхнув меня, как половую тряпку, охранник разжал захват и медленно процедил: — Даю пять минут свалить по-хорошему. Дальше вызываю ментов. Усёк?

— Усёк, — кивнул ему и, подойдя к Резкой, опустился перед ней на корточки — Эй. Ты как? Леля, ты как?

Вздрогнула, но подняла взгляд.

— Нам надо отсюда свалить. Хотя бы к соседнему зданию. Слышишь?

Кивок. Вложенная в мою ладонь и дрожащие губы.

— Мы отойдем и позвоним Димке. Он тебя заберёт. Хорошо?

Мгновение, второе, третье и на грани слышимости, больше считанное по губам: «Нет».

— Нет, — повторила чуть громче Амели. Тронула кончиками пальцев мою скулу и, будто пронзенная ударом тока, встрепенулась и принялась искать что-то в своей сумке: — Я сейчас. У тебя кровь…

— Забей, — отмахнулся я, но все же взял протянутый бумажный платок и стиснул зубы, когда следом из сумочки показался телефон, в который Резкая зачастила короткими фразами:

— Дима, Никита подрался. Позвони Льву Борисовичу. Ты где? Дима, я в порядке, Никита… — росчерк взглядов и срывающееся в истерику: — Дима, я не знаю! У него кровь!

— Дай! — рявкнул я, вырывая мобильный из рук Амели. Выдохнул и произнес в трубку: — Дымыч, ты где?

— Выезжать собираюсь. Что у вас там, Никитос? Ты когда успел?

— Да фигня полная. Не парься, — натужно рассмеялся я и жестом осек Резкую, решившую вклиниться с протестующим возгласом. — Давай я Лильку к тебе на такси отправлю, а сам домой погоню. Морду подрихтовали малость, но в клубешник меня точно не пустят.

— Да, блядь, ты когда успеваешь проблем на ровном месте огрести? — психанул Дымыч. — Договаривались ведь.

— Так в чем проблема? Лиля к тебе приедет, начинайте, а я часа через два подтянусь, раз тебе усралось набухаться втроем.

— Да какое уже бухать? Все настроение испоганил, — выдохнул в трубку Дымыч. — Лилька как?

— Нормально с ней все, — ответил я, посмотрев на Резкую и вновь осадив ее настрой.

— Сам?

— Да по мелочи. Так что не думай там Борисовича напрягать.

— Дима, он… — воскликнула Амели и поперхнулась, когда я медленно процедил ей, прикрыв микрофон ладонью:

— Я сказал, что не поеду в больницу. Ты к Димону поедешь?

— А он где? Он не едет? — растерянно спросила Резкая, и я криво усмехнулся:

— Боюсь, даже если он и приедет, нас не пустят внутрь. Сорян за испорченный вечер, но ты к Димке едешь или как? Посидите вдвоем…

— Отдай! — оборвала меня Амели и в три предложения выдала Дымычу: — Дим, мы договаривались втроем. Да, посидим в другой раз. Хорошо, я поеду домой.

А затем убрала мобильный и дернула меня за руку в сторону такси.

— Пошли. Мы едем ко мне.

— Вот еще, — хмыкнул я, придав голосу как можно больше беззаботности. — Я сам решаю свои проблемы и уж пару царапин помазать перекисью смогу без чьей-либо помощи.

— Царапина? — зло прошипела Амели. — У тебя бровь разбита, половина лица в крови! Думаешь, пластырем залепишь и на этом хватит?

— Резкая, — оскалился я, стараясь не обращать внимания на медленно накатывающее ощущение встречи со стеной. — Обещаю, помажу зелёнкой и даже подую, если станет щипать. Но к тебе я не поеду.

— Тогда мы едем в больницу.

— Да твою ж мать! Ты с какой радости ультиматумы выдвигать начала?

— Либо больница, либо ко мне, — повторила Амели и после окрика одного из охранников, что наше время вышло, толкнула меня к машине, сопроводив это безапелляционным: — Ко мне.

Я не видел смысла в такси и — тем более! — в какой-то там экстренной помощи. Однако кивнул, собираясь ограничиться поездкой до дома Резкой.

От которого спокойно свалю к себе.

Но нет.

Согласившись на часть озвученного Амели, я не сумел откреститься от остального. Сперва вошел за ней в подъезд. После поднялся на этаж, где находилась квартира, в которую Резкая практически втолкнула меня, не забыв скомандовать идти в ванную.

— Мать Тереза из тебя странная, — огрызнулся я, а сам, глянув в отражение зеркала, присвистнул: — Ну-у-у… Могло быть и хуже.

— Хуже — когда нос сломают? Или это тоже царапина? — спросила Амели, входя ко мне с аптечкой в руках. — Садись, — указала на край ванной. Достала из сумки с медикаментами перекись и успокоила, будто ребенка: — Она не щиплет.

— Резкая, я в курсе, — улыбнулся я. — Но можешь подуть, если хочется.

— Ещё пожелания будут или можно обработать царапинки? — съязвила она в ответ.

Пару раз промокнула ватным диском мою бровь. Прижала к ней чистый и кашлянула, когда я прикрыл глаза и втянул носом воздух.

— Действительно, — улыбнулся я шире, услышав отчётливый аромат кофе и миндаля.

— Что?

— Ты пахнешь кофе и миндалем, — произнес я, заглядывая в глаза Амели. — Приятный запах.

— С-спасибо, — растерялась Резкая и видимо поэтому вдавила ватный диск сильнее, чем планировала. — Извини.

— Нормально все, — прошипел я, морщась. И завис от того, что Амели наклонилась и подула на потревоженную рану.

— Кровит.

— Кровит, — повторил за ней, пытаясь прогнать мысли, которые не приведут ни к чему хорошему. Но даже осознавая это, я не стал себя тормозить.

Подняв ладонь к щеке Амели, я провел по ней, едва касаясь кончиками пальцев, и словно в бреду прошептал:

— Не парься.

Мгновение. Может, два.

Я бы не смог устоять дольше и коснулся губами губ Амели, шепча им:

— Прости, Леля.

За что?

За порыв? За поцелуй?

За что?!

Прижимая губы к губам Резкой, я не хотел думать и разбираться, искать ответы и оправдание этому поцелую. Я не мог не поцеловать. Не мог.

Плевать.

На причины, которые толкнули меня к ней.

На вопросы, на которые не найду ответов ни сейчас, ни завтра — никогда.

На все плевать.

От одного прикосновения к губам Амели мои пронзило тысячами игл. А дальше это безумие захватило мое тело без остатка. Услышав рваный вдох и оборвавшееся дыхание Резкой меня скрутило до слепоты. Переломало, не оставив ничего целого, и вышвырнуло в День группы, где я так же посчитал себя вправе целовать Амели. Только там, на матах, меня не выкручивало так, как сейчас. Не разрывало в лохмотья нервы и мышцы. Тогда, поддавшись порыву, я не чувствовал жжение кислоты от того, что своим поцелуем шагнул за грань. За которой нет и не будет ничего хорошего. Только паника, ужас от моего прикосновения и уперевшиеся мне в грудь ладони.

Как в клубе останавливающие.

Но не оттолкнувшие, когда я оборвал поцелуй и замер в миллиметре от губ Амели.

Она не убирала свои руки и не отталкивала меня. А я… Я застыл, боясь пошевелиться и даже дышать. Я слышал в напряжении пальцев Резкой, что любое мое движение — не важно какое, — спровоцирует у нее приступ паники. Чувствовал, как ее ладони прожигают ткань моей футболки. И видел в глубине ее глаз, что я натворил своим поцелуем. Только отшатнуться назад или сказать хоть что-то успокаивающее не мог. Не сумел сделать вдох, чтобы лихорадящий мозг нашел и подобрал правильные слова. Потому что ничего, кроме бреда и лжи, в них не было.

Прости, я не хотел? Хотел.

Извини, я не знал? Знал.

Знал, но даже в бреду не мог предположить, что Амели прожжет в моей груди дыру, а затем, украв глоток воздуха, коснется моих губ.

Зачем?!

Глава 33. Амели

Могла ли я сказать, что подтолкнуло меня поцеловать Никиту? Как ни странно, да.

Дело было не в произнесенном Лукашиным «Леля». Дело было не в близости привлекательного парня. И уж точно я сделала это не под влиянием «момента».

В моем поцелуе отсутствовали импульс, острое желание или влечение. В противном случае я бы не стала держать Лукашина на дистанции, впечатав подрагивающие ладони ему в грудь.

Просто сломанная девочка, считающая, что ее поломка раз и навсегда, впервые за долгое время хлебнула эмоций.

Не пожирающий внутренности страх, не леденящую панику или смирение, вынуждающее стоять и терпеть навязанный контакт, а…

Я не могла охарактеризовать свои ощущения. Потому что неожиданно для себя вырвалась из эмоционального вакуума и оглохла от заработавших на полную катушку органов чувств.

Мимолетное прикосновение кончиков пальцев к щеке. Хриплый голос. Чувственный терпкий аромат. Тепло губ.

И толчок нежности. В самый центр груди. Заставивший покачнуться и судорожно глотнуть воздух. Чтобы сделать шаг навстречу и уже самой прижаться к обжигающим губам. Чтобы убедиться — не показалось, не почудилось, не померещилось. Чтобы испытать давно забытое снова.

Бах-бах-бах-бах-бах.

С каждой секундой сердце Лукашина разгонялось все сильнее.

Бах-бах-бах-бах-бах.

На износ. Готовое сорваться с обрыва или замереть на самом его краю.

Бах-бах-бах-бах-бах.

Его сердце металось ослепнувшей птицей, силясь выбраться из темноты и замкнутого пространства.

Билось с одуряющей скоростью и… в унисон с моим.

И если поцелуй начался с моего осторожного, прощупывающего почву прикосновения, то уже через пару секунд все вырвалось из-под контроля.

Никита закрыл глаза и положил ладони мне на талию. Они нырнули под кожанку, но замерли, столкнувшись с тканью топа. Посылая странные импульсы, быстро распространившиеся по моему телу. И согревая. Настолько сильно, что из-за разливающегося жара я убрала руки с груди Лукашина и повела плечами в попытке избавиться от куртки.

Кажется, мы оба вздрогнули от громкого шороха, когда кожанка упала на пол. Но никто из нас и не подумал отстраниться и разорвать поцелуй. Наоборот, этот звук подтолкнул Никиту к тому, чтобы скользнуть ладонями вверх по моей спине и заставить податься вперед, для равновесия обвив его шею руками.

Губы жгло, воздуха катастрофически не хватало, но я продолжала целовать Никиту, внутренне захлебываясь от какой-то странной, безумной эйфории. От нее кружилась голова, а сознание отказывалось верить, что все это действительно происходит со мной. И пока я пыталась убедить себя, что поцелуй, как и моя реакция на него, реальны, Никита перехватил инициативу, окончательно меня запутав.

Резко встав с бортика ванны, он, продолжая прижимать меня к себе, заставил чуть отступить и поясницей упереться в стиральную машину. От неожиданности я отстранилась, судорожно втянув воздух, но вновь обрушившиеся на мой рот губы не позволили очнуться, заново утягивая за собой в калейдоскоп ощущений.

Никаких личных границ, дистанций, преград между нами.

Смешавшееся дыхание и чужой, с легкой горчинкой от сигарет, вкус на губах.

Нежность, причудливым образом переплетенная с голодом и жадностью.

Потребность отвечать и отдавать взамен.

Такое было для меня в новинку. Я столкнулась с этим впервые и, подобно путнику, что заплутал в пустыне и лишь чудом натолкнулся на оазис, старалась утолить жажду эмоций. Впитать в себя все. Словно про запас, потому что рядом с Димой я никогда…

Блядь.

Дима!

Мелькнувшая мысль кнутом ударила по оголенным нервам. Заставила нутро скрутиться от боли. Меня затопило стыдом, и я уперла ладони в грудь Лукашина, разорвав поцелуй.

— Пусти! Сейчас же отпусти меня… Пусти! — истерично зашептала, на миг запаниковав от предположения, что Никита меня не услышит.

Но он услышал. Разжал руки, выдохнул и отступил назад. Сомкнул челюсти с такой силой, что я услышала хруст. Взглянув на него исподлобья, я нервно дернула за низ топа и обхватила себя за плечи, борясь с желанием сжаться в комок и стать невидимой. Мне было невыносимо тяжело ощущать потемневший взгляд Лукашина, поэтому я повернула голову и уставилась в стену.

В тишине, что воцарилась в ванной, были слышны лишь голоса соседей за стеной и учащенное дыхание Никиты. Я надеялась, что ему хватит такта сделать вид, что ничего не произошло, и молча уйти, но я ошиблась.

— Что с тобой не так, Резкая? — хрипло, раздраженно и очень-очень тихо спросил Никита, а я задохнулась от возмущения. Забыв о вспыхнувшей внутри меня потребности изучить узор на плитке, я повернулась к Лукашину и прищурилась, спрашивая:

— Что со мной не так? Тебе хватило наглости спрашивать подобное? Не смущает, что ты только что поцеловал девушку своего лучшего друга?

Лукашин ядовито ухмыльнулся, и я лишь чудом успела заметить тень неловкости в карих глазах. Она отразилась во взгляде, но не в словах:

— Напомню тебе один нюанс: во второй раз с поцелуями полезла ты, Амели. Так что если и смущаться, то только вдвоем.

Крыть этот аргумент мне было нечем. Никита прав, и мы оба это понимали. Вспыхнув от смущения, я открыла рот, пытаясь сказать хоть что-то, но так и не подобрала нужных слов. Поджав губы, я прожгла Лукашина гневным взглядом и дернула подбородком в сторону двери:

— Уходи.

— И мы даже не попытаемся обсудить…

— Нам нечего обсуждать! — рявкнула я. — Уходи, Лукашин. Немедленно!

— Тебе не приходила в голову мысль, что если ты вешаешься с поцелуями не на своего парня, а на другого мужчину, то в твоих отношения не так уж все и гладко? — убийственно-холодным тоном спросил Никита, проигнорировав мое требование. Он сделал шаг вперед и склонился надо мной, впечатав ладони в стиральную машину по обе стороны от меня. — Кого ты пытаешься обмануть? Окружающих или себя?

— Тебя не касаются наши с Димой отношения, — огрызнулась я.

— Ты права, — подозрительно быстро согласился он со мной и сразу же поставил в тупик вопросом: — Зачем ты меня поцеловала?

Его взгляд заметался по моему лицу и замер на губах. Нестерпимо захотелось провести по ним языком, стирая следы поцелуя, но я боялась, что это действие еще больше спровоцирует Лукашина.

— Зачем? — повторил он, заглянув мне в глаза.

— Захотела проверить… — я осеклась, не зная, как продолжить фразу.

— Проверить? — Его линия челюсти напряглась, на скулах заиграли желваки. — Надоело ставить эксперименты на Диме? Решила найти новую жертву?

— Лукашин, убирайся, — процедила я сквозь зубы, отталкивая его. — Не доводи до греха.

— Что ты хотела проверить?

— Ничего.

— Зачем ты меня поцеловала, Амели? — Он наклонился ниже. Теперь между нашими лицами не было и десятка сантиметров. — На меня ты реагируешь не так, как на остальных мужчин. Я прав? Твой защитный механизм сломался. Ты это проверяла?

— Катись к черту! — выплюнула я ему в лицо, уязвленная тем, насколько легко он докопался до истины.

Никита выпрямился. Несколько секунд смотрел на меня с легким прищуром, словно прикидывая что-то в уме. А затем мне захотелось провалиться под землю и одновременно зарыть поглубже этого наглого ублюдка. Потому что перед тем, как покинуть ванную, Лукашин с усмешкой бросил:

— Захочешь еще поэкспериментировать — дай знать. Это будет взаимно.

Глава 34. Никита

Мне до одури хотелось расхерачить что-нибудь в труху и наорать на Резкую. За такое своевременное озарение, притянутую за уши проверку, но больше всего — за внезапную верность охрененно правильным отношениям.

С кем? С кем, блядь?! С «любимым и уважаемым»? С тем, кто отмораживается при каждом удобном случае и прикрывается откровенной бредятиной? С Авдеевым, который как и сама Резкая, вспоминает об отношениях, лишь когда надо, а по факту эти отношения — бред и фикция?

Один — знать не знает ничего о той, кто его любит и уважает, вторая — решила поэкспериментировать и поцеловать лицемерную мразь. Которая удачно подвернулась под руку и почему-то отказывается верить в пару Авдеев-Резкая.

Ну подумаешь, Амели захотелось проверить свою реакцию…

Ничего странного.

Нормальные же и здоровые отношения.

Сбежав по лестнице вниз, я остановился. Мне до зубовного скрежета хотелось вернуться, чтобы повторить поцелуй и разнести к херам отговорки по поводу проверок. Потому что ими можно было отмазаться до того, как Амели и мне снесло крышу. После — уже не вариант. Все равно, что отрицать очевидное и с пеной у рта доказывать, что произошедшего не было, а поцелуй — моя больная фантазия.

— Ну да, — усмехнулся я. Бросил взгляд на окна квартиры Резкой и, проведя языком по нижней губе, поинтересовался: — Нравится экспериментировать, Амели? Окей.

Хотел ли я подкинуть Резкой проблем, когда доставал из кармана мобильный и набирал Димона? Нет. Какие могут быть проблемы у тех, кто их старательно игнорирует? Я всего лишь собирался проверить, как отреагирует Авдеев на мой отчёт и чем аукнется спокойное:

— Дымыч, не дергайся. Я проводил твою малышку до дома.

Но даже зная про наплевательское отношение, меня, один черт, прибило ответом:

— Ник, я тут подумал… Может, все же бухнем?

И нет, мне не показалось и не послышалось. Я ждал от Димона хотя бы попытки наезда. Но нет. Авдеев не проронил ни слова против моего решения проводить его девушку. Не задал ни единого вопроса и, что вообще не укладывалось в голове, не поинтересовался, как Амели. Словно он успел забыть о ее существовании и приступах ревности. Или решил не обсуждать по телефону уже принятое решение.

А если я сам тебе напомню о Резкой, Дымыч? Сольешься или отморозишься?

— Да не вопрос, — ответил я. — Сейчас тогда за Лилей поднимусь и подъедем. Я как раз у ее подъезда стою. Кажется, она не собиралась ложиться спать.

Ну же! Ну же, Димон!

— Ник, — замялся Авдеев, и меня едва не порвало от истерического смеха. Этой заминки хватило, чтобы получить подтверждение собственной правоты, однако Дымыч и тут заюлил ужом: — Может, сегодня без Лильки? Втроём как-нибудь потом посидим.

— Мужская компания, крепкий алкоголь и разговоры не для девочек? — поинтересовался я, едва сдерживая приступ хохота.

— Типа того.

— Давай тогда у меня, Дымыч. Я хотя бы морду обработаю. Окей?

— Окей, Никитос, — повеселел Авдеев. — Полчаса, и мы с бухлом у тебя.

Он сбросил звонок, а я уставился на мобильный и захлебнулся смехом.

То есть, как побухать, так полчаса и сам всё куплю, а как к малышке, так нахрен торопиться и что-то делать?! Дымыч, а тебя ничего не смущает?

И этот не требующий ответа вопрос неожиданно поставил меня в тупик. Ведь до стрельбы в университете Авдеева ничего не смущало. Я уверен, он даже не собирался менять стабильный и до тошноты предсказуемый распорядок.

Ему хватало «малыша», совместного обеда в университете и ужинов с девушкой у родителей. А Амели устраивала эта пародия отношений, и что-то торопить… О нет, с ее фобией это было бы странным. И удивительного в том, что Лев Андреевич вцепился в такую невестку руками и ногами, тоже не было. Даже понятно, почему он опекал ее и считал идеальной партиейдля сына. Ведь оба Авдеевых видели в Резкой исключительно Лилю и нихрена не знали про Амели.

Как будто я знаю…

Хмыкнув, я вызвал такси и всю дорогу до дома перекатывал крупицы информации о Резкой. Утверждать, что знаю Амели лучше того же Димона, я не мог.

Чарджер, стритрейсинг и аромат кофе с миндалем. Успокаивающее девушку «Леля», плавящие мозг сериалы про врачей и пожарных и отключающий уже мою голову вкус губ.

Я не знал о ней ничего такого, что не мог узнать любой другой, но готов был поклясться — как никто другой хотел знать больше. Не понимая, зачем мне это «больше» и почему, встречая Дымыча на пороге, я сжал кулаки от веселья на лице друга, а на языке крутились вопросы, которые нельзя задавать.

Циничная мразь? Возможно.

Только и он не лучше, Леля. Нихрена не лучше…

Я не стал развивать разговор про драку с Игнатовым и отмахнулся от вопроса, с кем успел закуситься, скупым: «С парой идиотов».

— Сам как? — спросил я у Димона, но, заглянув в первый принесенный Авдеевым пакет и оценив подозрительное количество бутылок в нем, удивленно присвистнул: — Если здесь три вискаря, коньяк, текила, я так понимаю, ужраться в сопли ты собрался не фигурально?

— Никитос, давай без приколов? — потупился Дымыч. Выудил из второго пакета похожую коллекцию бутылок и огорошил меня поторапливающим: — Давай уже разливай.

— С чего начнем? — поинтересовался я и хмыкнул внезапному признанию Авдеева:

— Мне нужен твой совет.

— По поводу, Дымыч?

— Я не знаю, что мне делать с Лилькой.

«Свалить от нее в туман», — подумал я, но вслух произнес нейтральное: — А что с ней не так?

— Со мной, а не с ней, — удивил меня Авдеев. Жестом поторопил определиться с тем, что мы будем пить, и после того, как я свернул пробку у бутылки виски, попросил: — Налей нормально, Ник.

— Не вопрос.

Взяв и наполнив практически до краев два бокала, я протянул один Димону и, пригубив из своего, вскинул брови очередной странности в поведении Авдеева. Он опрокинул в себя вискарь, словно воду, налил себе снова и сразу же ополовинил вторую порцию жадным глотком.

— Дымыч, — протянул я. — Если я за тобой буду гнать, советчика из меня не выйдет.

— В общем, я тут сегодня полдня ходил думал, — начал Димка, пропустив мимо ушей мою фразу. Выдохнул перед тем, как допить оставшееся в бокале, и вновь налил в него на две трети. — В общем, нихуя хорошего я не надумал, Никитос.

— Оно заметно.

— А знаешь в чем прикол? — спросил Авдеев. — Я не чувствую вины за вчерашнее, хоть башкой и понимаю, что это не нормально.

— Стресс, — подкинул я оправдание Дымычу и вскинул брови в ответ на его сорвавшийся в крик возглас:

— Да нихуя, Никитос! Я должен был думать о Лильке, а сам… — Авдеев мотнул головой и, вновь приложившись к спиртному, нервно рассмеялся: — Блядь, ты с Листвиной сколько зажигал? Два месяца. Два, Никитос! А я с Лилькой уже год! И нихрена не сдвигается.

— Дымыч, ты либо поясняй свою логику, либо дай мне догнаться до ее уровня, — рассмеялся я, не понимая, куда клонится разговор и при чем здесь Аленка.

— Сейчас, — кивнул Авдеев. Выпил вискарь и требующим взглядом дал понять, что единственный способ понять ход его мыслей — пить.

— Окей, — кивнул я. Выцедил содержимое своего бокала и, выдохнув, поморщился: — Дымыч, я второй сразу не выпью. Вызывай пояснительную бригаду.

— Наливай, — махнул ладонью Авдеев и рванул с места в карьер: — Ты с Алёной как познакомился?

— Дымыч, не тупи. Ты прекрасно знаешь, где и как мы познакомились, — рассмеялся я, не видя никакой взаимосвязи между мной и Листвиной и Авдеевым с Резкой. — Хочешь поностальгировать? Валяй. Я не спешу.

— При чем здесь ностальгия, Ник? — с пустого места взвинтился Авдеев. — Ты с Алёной вообще не церемонился. Даже не пытался за ней ухаживать. Подкатил в клубе и в этот же день, как в порядке вещей, улетел с ней в Москву.

— Про бригаду и пояснения не забывай, — напомнил я.

— А ты меня дослушай! — рявкнул Димка, грохнув ладонью по столу, и меня в ответ сорвало с тормозов:

— Попробуй для начала говорить по делу, а не ходить кругами! Хочешь свозить Резкую в Москву? Вези. В чем проблема? Хочешь обсудить мои отношения с Алёнкой и натянуть их на ваши с Резкой? — я посмотрел на опешившего Авдеева и усмехнулся: — Не получится, Дим. Ты не я, а твоя Лиля ни разу не Алёна. И, если уж на то пошло, я напомню тебе одну маленькую, но важную деталь. Мы с Алёной даже не думали казаться лучше, чем есть. А вы? Спорим, Лиля не знает, что ты хотел поступать на истфак?

— Это не важно, — огрызнулся Дымыч и поперхнулся от моего вопроса:

— Тебе нет, а ей? — Выгнув бровь, я ждал ответа от Авдеева, но так ничего и не услышал. — Считаешь, что твоя мечта глупая? Может, она какая-то смешная или постыдная?

— Никитос, ты к чему все это завел? При чем тут истфак и Лиля? — нервно рассмеялся Димон. — Хотел и перехотел. Какая разница, сказал я ей об этом или нет?

— А такая, что Амели тоже может о чем-то умалчивать.

— Блядь, Никитос, — захохотал Авдеев. — У всех есть секреты. Расскажет, если захочет. Я допытываться не буду.

— Тогда ответь мне на один вопрос. Что ты знаешь про Амели такого, о чем не знает никто?

— Ник, это бред, — отмахнулся Дымыч.

— Ну да, — кивнул я. Пригубил виски и ради интереса спросил: — Чего она боится до ужаса?

— Машин, — не задумываясь ответил Димон.

— Машин, — повторил я и задал вопрос, которым поставил друга в тупик: — А почему?

Я ведь мог рассказать Димону про Чарджер. Мог открыть ему глаза на сказку про «боязнь машин». Однако, увидев озадаченное выражение на лице у Авдеева, меня понесло:

— Ты не думал, что у каждого страха есть своя причина? Твоя девушка боится машин, а тебе не интересно разобраться в причинах ее фобии. Действительно, зачем? У каждого есть свои секреты? Если захочет, расскажет, да?

— Никитос, — попытался перебить меня Дымыч, но я осек его и процедил очевидное мне, но, видимо, не Авдееву:

— Если тебе насрать на свою девушку, почему она обязана хотеть тебе что-то рассказывать сама? Какой смысл ей делиться страхами и проблемами, если тебе на них плевать? — поднеся бокал к губам, я сделал крохотный глоток, и вскользь уточнил: — Я ни на что не намекаю, Дымыч, но ты решил разобраться в том, что между вами происходит, после того, как Амели собралась тебя отшить. Не до, а после. И вот ещё что. Если тебе не интересна твоя девушка, это не означает, что она не интересна остальным. Не думал об этом, Димон?

Глава 35. Амели

Вечер субботы пах дождем и звучал ревом тюнингованных автомобилей. Я зарулила на площадку позади старого ангара и заглушила двигатель. Бросила быстрый взгляд на свое отражение в зеркале заднего вида, поправила маску и вышла из машины.

Несколько прожекторов на высоких треногах работали на всю мощность, поэтому вокруг было светло как днем. Я обвела взглядом площадку и приметила несколько знакомых лиц. А еще алый ГТР Мая.

Поморщившись, мысленно отругала себя за вспышку раздражения на Игнатова. До появления в моей жизни Лукашина мы с Маем игнорировали друг друга, лишь изредка пересекаясь на трассе. Сейчас же, после того, как Никита неоднократно записывал меня в подружки своего врага, не говоря уж о нашей встречи с Игнатовым возле клуба, я реагировала на этого человека слишком остро.

Мне до сих пор слабо верилось в то, что Май занимался распространением наркотиков. Из постоянной тусовки никто в употреблении замечен не был, Игнатов всегда держался на виду, в центре внимания. А еще он хорошо общался с Рашем. Если бы наш орг заметил хоть что-то подозрительное в поведении Игнатова, выставил бы его за дверь без права вернуться. Как сделал это ранее с Лукашиным. Май не дурак, должен понимать, что опасно торговать запрещенкой под носом у человека, авторитет которого незыблем в нашем сообществе. Рашу не составит труда сделать так, чтобы Игнатов стал персоной нон-грата в молодежной тусовке города.

Тогда что на самом деле произошло между Маем и Никитой два года назад? Говорит ли Лукашин правду?

Лукашин, Лукашин, Лукашин…

Боже, когда это закончится? Зачем я вообще вспомнила о нем после нескольких дней старательного вымарывания этого человека из своей памяти?

За последние несколько дней я уже успела четвертовать себя за события после неудачного посещения клуба. Попыталась найти адекватную причину тому, что сама полезла к Никите с поцелуями, и, когда не смогла все это связно объяснить даже себе, предпочла сделать вид, что ничего страшного не случилось.

Я устала. Мне до чертиков, до нервного зуда надоела вся эта суматоха с Димой и Никитой. Поэтому я с чистой совестью ушла на больничный и до выходных просидела дома, восстанавливая душевное равновесие.

Из интересного — ни Дима, ни Никита не горели желанием со мной пообщаться. Из хорошего — я смогла занять у Мэй необходимую для обучения сестры сумму, и теперь должна была сконцентрироваться на том, чтобы как можно быстрее эти деньги вернуть.

Именно поэтому сегодня вечером я приехала сюда. Спокойная и собранная. С привычной для меня холодной отстраненностью, которая позволяла сосредоточиться на цели, наплевав на помехи и препятствия.

Я приветственно махнула парочке знакомых и двинулась к столу организаторов, чтобы посмотреть расписание заездов. Там вместо Раша сегодня обитал Женька, при виде меня расплывшийся в улыбке:

— Привет, Амели. Давно тебя здесь не было.

— Дела, — коротко пожала я плечами. — А Раш…

— До следующей недели я за него. Сама понимаешь… — Женька смутился и нервно потер шею.

— Как он?

— А ты как думаешь? — горько усмехнулся парень.

Я понимающе кивнула и перевела взгляд на листы с ровными линиями таблиц: — Есть на сегодня в планах что-то интересное?

— Интересное или денежное? — прищурился Женя. На миг в его глазах промелькнула тень благодарности за то, что я не стала продолжать расспросы о Раше. Видимо, за последние дни его здорово достали.

— Денежное, — улыбнулась я его пониманию моего вопроса.

— Три заезда. — Женя подтолкнул мне один из листов. — На одном ставка сотка, остальные два — по триста.

Я изучила списки участников. Достойные соперники с отличными тачками. На легкую победу рассчитывать не стоит, вписавшись в эти заезды, я легко могла потерять семьсот баксов, а для меня эта сумма сейчас весьма ощутима.

— О, кого к нам ветром задуло, — донеслось откуда-то сбоку. Подняв голову, я встретилась взглядом с Маем. И порадовалась тому, что благодаря маске не видно, как я ухмыляюсь его потрепанному виду. Несколько ссадин и фингал под левым глазом стали-таки бальзамом для моей души.

— Кто тебя так украсил, Игнатов? — с еле уловимой усмешкой в голосе спросила я.

— Тебе какое дело? — огрызнулся Май.

— Поблагодарю этого героя. — Ты уже это сделала, дура. — Цветы, например, отправлю.

— Венок ему траурный отправь, — недобро оскалился Май и вырвал у меня лист с таблицей. — Поверь, он ему пригодится в ближайшее время.

Я забрала расписание обратно и пропела:

— В очередь, Игнатов. — И для записи на заезды, и для убийства Лукашина. — А вообще, лучше придумай себе другое занятие на вечер. Ты же не выходишь на трассу, если в гонке участвую я.

— А ты решила порадовать нас своим бездарным жульничеством? — поинтересовался Май, скрестив руки на груди.

— Я всегда играю честно. Даю соперникам выбор: проиграть гонку, но сохранить машину, или опять же проиграть, но с бонусом в виде покоцанной тачки. Жень, впиши меня в эти три, — попросила я Женьку и протянула ему таблицу, нарочито игнорируя скрипнувшего зубами Мая.

— Меня тоже, — надменно махнул он рукой, не отрывая взгляда от моего лица. — Кто-то напросился на прилюдную порку.

— Не боишься, что сам же и окажешься у позорного столба?

— Не боюсь. Это ведь не я остался без надежного тыла в лице Раша. — Май убедился, что Женька внес его фамилию в расписание и только после этого вновь взглянул на меня. — Ты многим здесь насолила, белобрысая, не жди, что тебя пожалеют, когда я размажу тебя о заграждения.

Я не стала отвечать. Послав Жене улыбку, зашагала к Чарджеру, чувствуя, как в крови начинает гулять предвкушение. До первого заезда было еще десять минут, и пять из них я могла потратить на то, чтобы настроиться и подумать над тактикой.

Май — позер. Он всегда старается дать зрителям шоу, без необходимости уходя в контролируемые заносы или на протяжении всей гонки двигаясь с соперником ноздря в ноздрю, чтобы вырваться вперед только за несколько метров до финиша. Поэтому он вряд ли станет «пороть» меня во время первого заезда. Публику же нужно подогреть перед основным зрелищем.

Я не стану рисковать. Возьму два заезда и сольюсь с третьего. Плевать на разочарование толпы и подколы Игнатова, сегодня мне нужны лишь деньги. А на место зарвавшегося ублюдка поставлю потом.

Когда Чарджер последним подкатил к стартовой линии, народ взревел. Я лениво помахала в окошко и подняла стекло. Пальцы сомкнулись на руле. Кошак басовито урчал двигателем, готовый реагировать на каждую мою команду, и я на пару мгновений прикрыла глаза, чтобы суета за пределами машины не сбила меня с настроя.

Первый заезд за счет низкой ставки собрал на старте девять машин, включая мой Додж. Маршал спросил нас о готовности и под восторженный визг толпы дал отмашку на старт. Девять двигателей взревели, справа от меня завизжали шины. Хмыкнув, я газанула вперед и подрезала ярко-желтую Акуру, в первые же секунды заезда сократив число участников до восьми.

Первый круг я завершила пятой, Май — третьим. А на середине второго круга этот козел сбросил скорость, поравнялся со мной и вильнул вправо в фальшивой попытке впечатать меня в заграждение. Без труда увернувшись, я ускорилась, оставив Игнатова ловить выхлопные газы, а сама занялась устранением троицы, вставшей на моем пути к выигрышу.

Водитель зеленой Тойоты даже не стал сопротивляться. Мигнув аварийкой, уступил дорогу и даже погудел вслед, словно желая мне удачи. Оранжевый Ниссан оказался более строптивым и даже попытался срезать меня на повороте, но чуть промахнулся и ушел в занос сам. Теперь перед Чарджером маячил лишь черный Авант, владельца которого я хорошо знала. Опытный стритрейсер и улыбчивый парень, который в свое время меня, впервые оказавшуюся среди такого количества любителей скорости, здорово поддержал.

Я пристроилась за Авантом и мигнула фарами. Наверняка позабавившись с этого, Макс ответил моргнувшим стоп-сигналом. Уступать он не собирался, наоборот, рванул вперед, заставив меня рассмеяться и утопить педаль газа в пол. Полный привод у Макса мог держать Чарджер на хвосте исключительно в поворотах, но не на прямом отрезке трассы. В этом случае недостаток мощности у Ауди становился очевидным.

Мы с Максом чуть поиграли в шахматы, забавляя друг друга и зевак. Игнатов держался подальше от нас, уверенно закрепив за собой третье место и мешая остальным пробиться вперед.

Я довольно улыбнулась, когда Авант наигрался и все же сместился вправо, что дало мне возможность вырваться вперед и оказаться первой на ровном отрезке трассы перед финишом.

Вкус победы приятно кружил голову. Проскочив финишную черту, я затормозила на безопасном расстоянии и вышла из машины, кивая в ответ на поздравления. Уверена, кое-кто из наблюдавших за гонкой неплохо заработал, поставив на мою победу.

Я забрала у Женьки девять приятно хрустящих купюр с портретом давно почившего американского президента и вернулась к Чарджеру. Экран телефона, лежащего на пассажирском сиденье, как раз вспыхнул входящим вызовом от неизвестного абонента.

В первую секунду захотелось проигнорировать звонок, тем более, что до второго заезда оставалось совсем ничего. Но я все же тапнула по зеленой трубке и настороженно произнесла:

— Алло?

— Привет, — услышала я знакомый мужской голос. — Мне кажется, нам пора поговорить.

Глава 36. Амели

Я торопливо залезла в салон Чарджера и закрыла дверь.

— Привет, Дим. У меня почему-то твой номер не определился.

— Телефон сел, так что звоню от Никиты. — Дима помолчал немного и осторожно спросил: — Ты как себя чувствуешь? Голос звучит бодро.

— Да… — Я кашлянула, бросив быстрый взгляд в окно. Участники второго заезда постепенно подтягивались к линии старта. — Да, мне уже лучше.

— Лиль, — вздохнул Авдеев, — ты прости, что не звонил в эти дни. Были встречи с психологом, в ментовку вызывали, отец неожиданно в курицу-наседку превратился, мама так вообще… Да и нам с тобой, как мне кажется, нужно было немного побыть порознь, подумать…

— Я понимаю, — ответила я с тихим смешком. — Так ты сейчас с Лукашиным?

— Ну да. Решили в приставку порубиться, как в старые добрые, — в голосе Димы явственно проступила улыбка. — А ты дома?

Женя, до этого момента разговаривающий о чем-то с Маем, обернулся и махнул мне рукой. Я отвлеклась от разговора с Димой и жестом показала, что скоро присоединюсь.

— Ли-и-иль? — выжидающе протянул Авдеев.

— Да. Где же мне еще быть? — торопливо проговорила я.

— Тогда я через час-другой подъеду к тебе?

— Угу. А о чем разговаривать будем?

— Я… — Дима замялся. — Я все скажу при встрече.

— Ладно. Тогда увидимся через пару часов?

— Да.

Повисла неловкая тишина. Я покачала головой и не прощаясь сбросила вызов. Сжав в кулаке смартфон, постучала им по лбу, зажмурившись. Несмотря на дружелюбный голос Авдеева, я предчувствовала, что меня ждет непростой разговор. Это вызывало страх.

Дима на протяжении года был для меня островком стабильности. Рядом с ним я чувствовала себя нормальной. И пусть эта нормальность на самом деле была иллюзорной, она все же неплохо помогала мне оставаться спокойной и уверенной в том, что я в безопасности.

Дима никоим образом не затрагивал мои триггеры. Не ковырялся в моем прошлом, не пытался залезть в душу и вывернуть меня наизнанку. У нас все было хорошо.

Пока не появился Лукашин.

Никита, намеренно или случайно, вскрыл замок на моем шкафу со скелетами, сорвал его дверцы с петель и вытряхнул содержимое полок и ящиков мне под ноги.

На, Амели. Смотри, насколько ты лицемерна, лжива и глупа.

Разум вопил, чтобы я разорвала отношения с Авдеевым и держалась подальше от Никиты. Как минимум, это честно по отношению к Диме. Зачем ему тратить время на сломанную заводную игрушку с заржавевшим механизмом внутри, когда можно построить нормальные отношения с девушкой, способной ответить ему взаимностью?

Но стоило мне прокрутить в голове эту мысль, и мой самый крупный скелет поднимал костлявую кисть и насмешливо перебирал пальцами. Вызывая панический ужас и подталкивая к тому, чтобы вцепиться в Диму обеими руками. Лишь бы под ногами была земля. Лишь бы не возвращаться мысленно в прошлое и не захлебываться мерзким чувством вины.

Я не любила Диму. Не испытывала к нему никакой романтической привязанности, но… дорожила им. Знала его вкусы, его планы, его интересы. Иногда мне даже казалось, что я знала о Диме больше, чем он сам. И я не хотела его терять.

Я настолько погрузилась в размышления, что, когда в окно постучали, подскочила от неожиданности и больно треснулась локтем о руль. Повернувшись на звук, встретилась взглядом с каким-то парнем. Он убедился в том, что смог привлечь мое внимание и красноречиво постучал по циферблату наручных часов.

Кивнув, я завела двигатель и поехала к стартовой линии. Заняла место рядом с кислотно-зеленым спорткаром и снова обратила внимание на Женю с Маем. Их разговор теперь проходил на повышенных тонах, Игнатов эмоционально размахивал руками, в какой-то момент ткнув и в сторону моего Чарджера. Толпа зевак с интересом наблюдала за происходящим, но никто в спор парней не вмешивался. Женьку многие любили и уважали, поэтому никто и не возражал, когда он периодически выступал в качестве временного орга, подменяя Раша.

Чтобы понять, о чем идет речь, мне даже не пришлось выходить из машины. Чуть опустив стекло, я прищурилась, когда в салон ворвался разъяренный голос Игнатова:

— …сыт по горло! Блядь, вы хотя бы не так явно любимчиков своих выделяйте!

— Май, следи за языком — убийственно-спокойным голосом отвечал Женя.

— Я вам мало денег приношу? Я мало делаю? — продолжал наскакивать на него Май. — Ты не снимешь меня с заезда просто потому, что тебе так захотелось!

— На тебя пожаловались другие…

— Да мне похуй! — заорал Игнатов, повернувшись к одному из участников прошлого заезда. Тот стоял, прислонившись к своей тачке и наблюдая за спором парней с максимально ехидным лицом. Май вновь посмотрел на Женьку. — С каких пор у нас на жалобы сосунков реагируют? Не в силах держаться наравне — не лезь. И вообще… — Указательный палец Игнатова вновь ткнул в мою сторону. — На нее тоже дохуя жалуются.

— Игнатов, ты откровенно жестил.

— А кто на старте соперника подрезал, м?

— Вот именно. Подрезал. Амели подрезала, а не вытеснила за пределы трассы. Ты не ограничился малым, Игнатов. Поэтому и дисквалифицирован.

— Оке-е-ей, — насмешливо протянул Май. — Когда Амели выпихнула с трассы Лукашина…

— Мы обсуждаем сейчас не Амели, — оборвал его Женя, — а тебя.

— Нихуя. Это два идентичных случая, но почему-то с разными исходами для нарушителя, — последнее слово Игнатов дополнил жестом кавычек. — Правила для всех одинаковы? Или кто-то выше них? Снимай с заезда нас обоих. И пусть Раш с этим разбирается.

— Эй! — Я распахнула дверь и вылезла на улицу, прожигая Мая злым взглядом. — Я не пойму, у тебя какие-то личные счеты со мной, Игнатов? Зачем ты в эту склоку других вмешиваешь?

— Я хочу, чтобы ко всем здесь, — обвел он рукой присутствующих, по итогу ткнув пальцем себе в грудь, — относились одинаково. И если ко мне есть претензии за жесткие приемы, то и к тебе они тоже должны быть.

Несколько человек одобрительно загудели, но остальные заставили их заткнуться и не вмешиваться. Женька поморщился и, поджав губы, посмотрел на меня.

Естественно, никакой любимицей Раша или его помощников я не была. Но объяснить это распаленному Игнатову невозможно, я видела, насколько он жаждал справедливости. Однако я хорошо знала Женю, и если он решил дисквалифицировать Мая, значит, тот действительно умудрился что-то натворить во время заезда.

— Кто-нибудь снимал гонку? — обратился Женя к окружающим. Человек пять подняли руки. — Скиньте видео мне в телегу. Игнатов и Амели дисквалифицированы до возвращения Раша.

— Какого черта, Жень? — вскипела я.

— Хватит! — рявкнул тот, жестом подзывая маршала. — Сегодня и завтра вы не гоняете. Тема закрыта.

— Но… — попыталась я возразить и запнулась, столкнувшись со зло вспыхнувшим взглядом сегодняшнего орга. — А ставка? Мы ведь уже сделали ставки!

— Деньги останутся у меня до решения всех разногласий.

— Женя, это шестьсот баксов!

— Тебе не хватает на покушать, Амели? — издевательски усмехнулся Игнатов. — Возьми.

Я уставилась на протянутую зеленую десятку и, не сдержавшись, пихнула Мая в грудь:

— От тебя одни проблемы, придурок!

— Да что ты? — вызверился Май, наступая на меня. — А ты у нас нежная фиалка, что несет в этот мир сплошной позитив?

— Успокоились и разошлись. — Между нами с блондином вырос крепкий парень с внушительным разворотом плеч. — Игнатов, харэ на девчонку быковать, выбери кого-нибудь из своей весовой категории.

— Тебе конец, Май, — прошипела я, глядя на парня поверх плеча негласного вышибалы. — При первой же возможности я раскатаю тебя по трассе!

— Взаимно, пигалица. Почему-то мне кажется, что больше твой зад прикрывать никто не будет. Я еще подниму вопрос твоего инкогнито. — Май прищурился и дернул подбородком. — Пора стянуть эту маску и явить народу свое личико.

— Валите по домам, — бросил Женя, огибая нас, чтобы занять место наблюдателя за заездом. — Амели, убери машину со старта.

Фыркнув, я вернулась к Чарджеру и уже через несколько секунд, взвизгнув шинами, рванула к выезду с площадки. В груди клокотала ярость, пальцы чуть подрагивали от плохо сдерживаемого негодования. Я была уверена в том, что Май не сможет диктовать свои условия Рашу, но вся эта ситуация выбила меня из колеи. Настолько, что я, под рев музыки и свист ветра в приоткрытые окна, даже не заметила, как оказалась возле своего дома.

При виде родного подъезда выругалась сквозь зубы. Припарковалась метрах в десяти от двери и уперлась лбом в руль, не переставая мысленно ругать всех подряд.

Игнатова. Женю. Диму. Лукашина.

Себя.

Моя жизнь разваливалась, как обветшалый дом, многие годы видевший только косметический ремонт. Фасад вроде бы еще норм, но фундамент уже начал проседать, и внутри все стены в трещинах, которые под каждым порывом ветра расходятся и расширяются еще сильнее.

Невыносимо, до сердечных судорог захотелось нырнуть в объятия ба. Она никогда не унывала, никогда не позволяла мне сдаваться. Ее тепло вытянуло меня оттуда, где не было ничего, кроме сплошного мрака. Ее поддержка оберегала меня и дарила чувство защищенности. Именно в ба я нуждалась сейчас больше всего.

Глаза обожгли злые слезы, которые я смахнула тыльной стороной ладони. Втянув носом воздух, выпрямилась и заглушила двигатель. Хлопнула по карманам куртки, чтобы проверить, на месте ли телефон и ключи от квартиры, и вышла из машины. Стянула парик и маску, небрежно бросила их на сиденье и захлопнула дверь, щелкнув кнопкой сигнализации на брелоке.

Я сделала всего пару шагов по направлению к подъезду, как из-за спины донеслось растерянное:

— Лиль?

Подошвы кроссовок прилипли к асфальту. В животе все перевернулось от узнавания голоса, окликнувшего меня, и неверия в то, что все это действительно происходит именно сейчас.

Блядь.

Я медленно обернулась и поежилась от шока во взгляде Димы. Он смотрел то на меня, то на Чарджер, то на мой правый кулак, где были зажаты ключи от машины.

Стычка с Игнатовым настолько меня разозлила, что я забыла об обещании Авдеева приехать. И теперь, стоя напротив него, я не могла найти слова, которые хоть как-то могли объяснить Диме то, что он сейчас видел.

Я планировала рассказать Диме правду. Позже. Подобрав подходящий момент и тезисно набросав план беседы. И только после того, как я буду готова выложить ему всю правду о своем прошлом.

Сейчас был не подходящий момент.

Плана беседы у меня не было.

Как и готовности говорить максимально откровенно.

— Дим, — робко начала я, — это… — Пауза. Судорожный вдох. Кулак с ключами ныряет в карман куртки. Все, что угодно, лишь бы потянуть время и дать сознанию возможность подобрать оправдания. — Я…

— Что это за маскарад, Лиля? — Дима сделал шаг вперед, но тут же отпрянул назад. — Парик? Маска? Ты кто такая, блядь?

Я закрыла глаза и мысленно досчитала до пяти. Вновь посмотрела на растерянного Авдеева, открыла рот, чтобы ответить… И промолчала.

— Это твоя машина? — указал Дима на Додж. Ответа он не дождался ни через секунду, ни через минуту. Меня словно парализовало. — Чья эта машина, Лиль?

Я могла сказать, что Чарджер принадлежит Климу. Или Аське. Или любому моему знакомому. Я могла в очередной раз соврать. Но…

Вместо этого я разлепила пересохшие губы и выдавила:

— Моя.

— Отлично, — усмехнулся Дима с таким пренебрежением, что я дернулась, как от удара. — И откуда ты ее взяла? Шла, шла и нашла?

— Дим, послушай… — В этот раз шаг навстречу сделала я, но Авдеев выставила руки вперед, заставив меня замереть.

— Знаешь, забавно! — Он горько рассмеялся, проведя ладонью по волосам. — Хах, я ведь шел сюда за откровенным разговором. Сорвался, как дурак, обсудить со своей девушкой странность наших отношений. Найти способ убрать холод между нами. Твой холод. Эти несколько дней я думал, что это со мной что-то не так, а оказывается… — Он наклонился, уперев ладони в колени, и опять хрипло рассмеялся. — Блядь… — Выпрямившись, Дима посмотрел на меня. — А я еще думал: ну нахуя мне с тобой про машины разговаривать?! Что за херню мне лепит Никита, о чем он вообще говорит?

— Что еще он тебе сказал? — процедила я сквозь зубы. Ну конечно, и здесь не обошлось без вездесущего Лукашина!

— Да какая разница, о чем сказал Никита? Дело ведь не в этом! — Дима заорал так неожиданно, что я шарахнулась вбок, впечатавшись бедром в Чарджер. — Дело в том, о чем не сказала ты! Ты, Лиля!

— Авдеев… — Мой голос дрожал, но я старалась как можно быстрее взять себя в руки. — Не смей повышать на меня голос. Давай мы поднимемся ко мне и спокойно — как взрослые люди — поговорим.

— Да поздно разговаривать, не находишь? Я с дерьмом себя съедаю, думаю о нас… Мой друг кидается странными намеками о моей девушке… Как так получилось, а? Никита по каким-то совершенно непонятным причинам меньше чем за месяц узнает о тебе то, чего не знаю я. Он ведь знает об этой тачке, верно? — Дима охнул, стоило его вопросу повиснуть между нами. — Блядь. Это ты… Блядь!

Мое сердце споткнулось. Я перестала контролировать ситуацию. Хотя… Кого я, черт возьми, обманывала, я не контролировала ее с самого начала. И сейчас, различая на лице Димы все стадии осознания, мне хотелось зажать уши руками и завопить.

Фундамент уже не проседает. Стены не трескаются. Весь домишко скатывается в зияющий провал, не в силах сопротивляться землетрясению, выбивающему почву из-под ног.

— Да идите вы на хуй! — выплюнул Дима и развернулся, чтобы уйти. Я сорвалась с места и протянула руку в попытке ухватить его за локоть, но пальцы лишь мазнули по грубой ткани бомбера. — Не трогай меня! Ты — лживая… — Он зарычал, в последний момент оборвав свою фразу.

Вот он — контрольный выстрел в голову. Презрение, что прозвучало в его голосе, вышибло из меня воздух. Пошатнувшись, я замерла на месте, понимая, что меня вот-вот накроет удушающей волной вины.

Диме больно. Я видела это по его исказившемуся лицу, по заблестевшим глазам и поверхностному дыханию.

Что бы не происходило между нами до этого, Авдеев испытывал ко мне чувства. А я потопталась по ним. Выставила его дураком. Измазала в грязи и ничего не сделала для того, чтобы хоть как-то смягчить удар.

Я стояла и смотрела вслед его удаляющейся фигуре. Позволила ему уйти, хотя внутри все умирало от понимания, что, скорее всего, этот человек исчезает из моей жизни навсегда.

Стоило мне осмыслить это, в груди словно костер вспыхнул. Пламя взметнулось вверх, застилая глаза алой пеленой. Стремительно повернувшись, я достала ключи от Чарджера, разблокировала двери и села за руль.

Я убью тебя, Лукашин.

Я.

Тебя.

Убью.

Глава 37. Амели

За окнами Чарджера яркими полосами проносились огни ночного города, а моя злость на Лукашина росла в геометрической прогрессии.

Ненавижу.

Не-на-ви-жу!

Я сложила свою нынешнюю жизнь по кирпичику. Выстроила из крошечных блоков стену, которая отделяла меня от прошлого. И пусть эта стена не была высокой, монолитной и максимально надежной, я все же могла прятаться за ней и чувствовать себя защищенной.

Пока не появился Никита Лукашин. Гвоздь, который шутница-судьба вбила в самый ненадежный цементный шов, пустив с его помощью по моей защите глубокие трещины.

Теперь под ногами хрустело крошево стабильности, планов и надежд. И я давила на педаль газа, сгорая от желания обрушить на голову виновника моих бед свой гнев. Пора было прекратить это безумие и вырвать из бульдожьей хватки Лукашина нетронутые остатки моей жизни.

Ночью дороги Ростова всегда радовали отсутствием потока машин, поэтому до уже знакомой высотки я добралась очень быстро. И только выскочив из машины поняла, что я не знаю кода домофона и не помню номер квартиры. Ругнувшись, полезла в карман куртки за смартфоном, прикидывая, кто из группы сможет мне помочь пробить точный адрес Лукашина, и зависла, заметив окошко уведомления с обрывочным сообщением: «Привет. Я знаю, что не имею права…».

В другой ситуации я бы проигнорировала сообщение, предпочтя сосредоточиться на насущном, вот только весточка пришла не от подружки или знакомой. Перед текстом сообщения стоял ник Симы.

Я прислонилась к дверце Чарджера и нажала на уведомление, а спустя секунду озадаченно нахмурилась. Меня перекинуло в приложение, но вместо чата с сестрой система открыла список диалогов.

Какого черта?

Полистав чаты и найдя старую переписку с Серафимой, я убедилась, что никакого сообщения от нее не приходило. И я по-прежнему находилась в черном списке, не имея возможности написать.

Беспокойство царапалось на подкорке, подстегивая переключиться на фейковый аккаунт. Да, Сима действительно пару минут назад была в сети. В аккаунте тишина: ни новых фото, ни сторис.

Ну не привиделось же мне?

Из ступора меня вывел писк распахнувшейся подъездной двери. Я убрала телефон в карман и метнулась к крыльцу, чудом не столкнувшись с вышедшим на улицу мужчиной, держащим в руках поводок, на обратном конце которого юлой вертелось какое-то подобие мелкой собаки.

— Добрый вечер, — бодро поприветствовала я мученика, явно не жаждущего выгуливать питомца под моросящим дождем. Натянув улыбку, словно вижу мужчину каждый день, я юркнула в подъезд и выдохнула с облегчением, когда за спиной с приглушенным стуком захлопнулась дверь. Останавливать с криками: «Эй, ты куда?» меня никто не собирался.

Смятение, вызванное внезапным сообщением от сестры, стерлось из памяти, стоило только подняться на нужный этаж и увидеть дверь квартиры Лукашина. Потускневшая злость вновь вспыхнула в центре груди, согревая изнутри и подпитывая мрачной, тяжелой силой. Но прежде, чем я подняла руку и вдавила кнопку звонка, дверь распахнулась, и на пороге возник Никита в спортивных брюках и толстовке с натянутым на голову капюшоне.

— Амели? — на мгновение растерявшись, Лукашин даже сделал шаг назад, не выпуская из пальцев дверную ручку. — Дымыча здесь нет, он уехал минут сорок назад. К тебе.

— Поверь, я в курсе, — прошипела я, надвигаясь на сбитого с толку мои появлением Никиту. — Я с ним столкнулась у своего подъезда. Как раз в тот момент, когда выходила из Чарджера. Доволен, Лукашин?

Он моргнул, с опаской глядя на меня из-под ресниц. Его плечи напряглись, линия челюсти стала четче.

— Доволен? — тихо переспросил Никита, не двигаясь с места. Я подошла вплотную к нему и взглянула на окаменевшее лицо снизу вверх, чудом сдерживаясь от того, чтобы не вцепиться в него ногтями.

— Ты ведь так хотел вывести меня на чистую воду. И, судя по всему, тебе это удалось. Нашептал Авдееву на ушко про меня, верно?

— Сбавь тон и изъясняйся нормально, — отчеканил он, не стесняясь смотреть мне в глаза. — О чем речь?

— Что ты ему сказал? — процедила я сквозь зубы. Толкнула парня в грудь дрожащими от ярости ладонями, заставив его вернуться в квартиру. Дверь захлопнулась за нами с оглушающим грохотом, от которого, как мне показалось, содрогнулся весь дом.

— Я никому ничего не говорил.

— Да-а? — протянула я. — А вот мне так не показалось.

— Амели…

— Заткнись! — почти взвизгнула я, отпуская тормоза. Меня трясло, перед глазами все плыло, скрывая очертания предметов за алой дымкой. Я была готова сжечь Лукашина напалмом, утопить его в своей ненависти.

Это он во всем виноват! Он и его неуемное любопытство!

— Пока ты не появился, Диму все устраивало! — Мой голос звенел, и я была не в силах как-либо это изменить. — Я говорила тебе, что рано или поздно расскажу ему все! Я извинилась за то, что вмешалась в твои планы! Я делала вид, что ты не вызываешь у меня зубного скрежета, что я готова общаться с лучшим другом своего парня, но ты-ы-ы…

Мой указательный палец уткнулся в мгновенно напрягшуюся грудь Никиты. Лукашин прикрыл глаза, потер переносицу и спустя пару глубоких вдохов вновь посмотрел на меня:

— Ты пришла винить меня в том, что сама же и завралась?

— Я просила тебя не лезть!

— Я и не лез! — рявкнул он. Резким жестом заставив меня убрать руку, наклонился ниже, чеканя чуть ли не по буквам: — Дима просил совета. Хотел разобраться в том, почему его отношения не являются нормальными, с какой стороны не посмотри. И я посоветовал ему откровенно поговорить с тобой. Дать вам обоим шанс быть честными…

— Я тебя просила об этом? — Отшатнувшись от Никиты, я приложила ладонь к груди, в которой невыносимо пекло. Внутренности скручивало от этого жара. — Неужели в твоей тупой голове не укладывается мысль о том, что люди способны разобраться в своих проблемах без твоего длинного носа? Это ты накрутил его! Ты, чертов манипулятор, зародил в нем подозрения, и теперь я даже не имею возможности оправдаться перед ним!

Карие глаза Лукашина презрительно сузились. Их сканирующий взгляд я ощущала каждым миллиметром своей кожи. И впору было затрястись от страха, захлебнуться от волн тяжелой мужской ауры, но я лишь вздернула подбородок, с достоинством встретив мрачный взгляд Лукашина.

— А ты не думала, Резкая, что перед своим парнем можно не оправдываться? — угрожающе проговорил он. — Достаточно быть с ним честной.

— Тебя не касаются мои отношения с Димой. Не касаются! — Казалось, от моего ора задребезжали все стеклянные предметы в этой чертовой квартире.

— А тебя не касается моя дружба с ним! — в тон мне ответил Никита. Покачав головой, он спрятал ладони в карманы толстовки. — Поверь, меньше всего мне хочется копаться в том дерьме, что вы называете идеальными отношениями.

Я застыла, неверяще глядя на Лукашина. Несколько раз открыла рот, подбирая слова для ответа, но так и не смогла ничего из себя выдавить. Тряхнув головой, полезла в карман куртки и достала ключи от Чарджера. Прохлада металла и пластика привычно обдала волной спокойствия мои пальцы. Сглотнув, я зажмурилась и пихнула ключи в грудь Никите.

— Забирай. И исчезни из моей жизни, Лукашин. Навсегда! Делай с машиной все, что твоей душеньке будет угодно. Этого достаточно, чтобы покрыть моральный ущерб от знакомства со мной.

Уже во второй раз растерявшийся Никита механически перехватил мою ладонь, но прежде, чем ему удалось сжать мои пальцы, я убрала руку и отступила назад, увеличив между нами дистанцию.

Сразу стало легче дышать. Красное зарево все еще плясало перед глазами, но я была как никогда спокойна.

Да, отдавать машину больно. Да, я только что оторвала от своей души огромный кусок, и теперь все внутри меня кровоточило, но одновременно с этим я видела замаячившее на горизонте спокойствие.

Никакого груза вины. Никакого страха.

Я сбросила все на Лукашина и чувствовала себя свободной.

— Что за цирк, Резкая? — выплюнул Никита, поочередно посмотрев на меня и ключи в своей руке. — Забери.

— Нет. Документы отдам через несколько дней, — спокойно проговорила я. — Уж потерпи, будь добр. И… — Мои губы растянула злорадная, но грустная усмешка. — Обвиняя кого-то в обмане и лицемерии, посмотри для начала на себя.

— Что? — угрожающе тихо спросил Лукашин.

— Ты ведь не сказал ему, да? — усмехнулась я. — Не сказа-а-ал, — издевательски протянула, заметив вспышку стыда в темных глазах парня. — Честный человек, Лукашин, не станет сосаться с девушкой друга за его спиной. Так что ты ничем не лучше меня.

— Сосаться? — глухо переспросил он. Темный взгляд пригвоздил меня, обрушившись на плечи многотонным грузом. — Ты уверена, что подобрала верное определение, Амели?

От угрозы, прозвучавшей в низком голосе, захотелось поежиться. Но я не имела права пасовать. Только не сейчас.

— Абсолютно.

Судорожный вздох.

Стремительно пролетевшая секунда.

Смазанное движение нависнувшей надо мной скалы.

И моя спина впечатывается в стену, а мужские пальцы смыкаются на моей шее. Этот же жест дублируется ниже, на бедре. До короткой вспышки боли, до синяков, которые, я уверена, обязательно проявятся позже.

Обжигающие губы обрушиваются на мой рот, бесцеремонно воруя воздух и не давая хоть как-то сориентироваться в происходящем.

Чужой язык переплетается с моим. Призрачное ощущение свободы испаряется, уступив место агрессивному вторжению в мое личное пространство. Я дергаюсь, впиваюсь ногтями в каменные плечи, не менее каменную шею, раздираю кожу до крови.

Кусаюсь.

Пытаюсь вырваться.

И отвечаю на поцелуй.

Из-за отчаяния.

Из-за желания спастись от нехватки воздуха.

Поддаваясь слепому страху и теряя способность мыслить.

Дыхание Лукашина опаляет мои губы. Его язык мажет по ним, напоминая рецепторам об уже знакомом им вкусе.

Зубы зло цепляют подбородок, соскальзывают ниже, впиваются в шею.

Клеймят, оттягивая кожу и тут же отпуская ее.

Два вздоха — мой и Лукашина — вновь сталкиваются, смешиваются, взрываются на наших губах.

Я упираюсь ладонями Никите в грудь, но не прикладываю достаточной силы, чтобы оттолкнуть. Отвлекаюсь на новый раунд борьбы наших языков. Сознание плывет. И если разум вопит об опасности, то тело игнорирует и железную хватку на шее, и жар прижавшегося мужского торса, и несколько грубых укусов, которые сразу же маскируются быстрым отпечатыванием губ.

Все закончилось так же быстро, как и началось.

Лукашин шарахнулся назад, словно силой заставляя себя оторваться от меня и сбежать на безопасное расстояние.

Воцарилась тишина. Из звуков — только наше прерывистое дыхание вразнобой.

— Теперь тебе будет с чем сравнивать, — хрипло выдохнул Никита, старательно избегая встречи с моим ошарашенным взглядом. — Твои ключи.

Я посмотрела на его протянутую ладонь. Сгребла на груди распахнутую куртку. И, на ощупь отыскав дверную ручку, выскочила из квартиры.

Глава 38. Никита

Выдох…

Вдох…

Выдох…

Вдох…

Никто никуда ни за кем не идет.

Никто ничего не станет отдавать.

Никаких сейчас.

После.

И снова выдох, а за ним вдох.

Жалкая попытка включить голову и успокоиться, когда внутри клокочет от злости и бешенства.

Сосались мы… Как же… Сперва “проверить” решила, а теперь оказывается мы «сосались»… Ну да. Других вариантов быть не может. Я же нихрена не вижу.

— И конечно же мне никто не отвечал, да?! — взорвался я, грохнув кулаком по стенке шкафа. — Показалось мне, да?!

Повторив удар и не почувствовав никакого облегчения, я мысленно прокрутил слова Резкой по поводу наших поцелуев. И слетел с тормозов.

Мне хотелось догнать Резкую и всучить ей ключи от Доджа. Впиться в губы Амели и зацеловывать ее до тех пор, пока она не признает, что «проверка» выключает голову не мне одному.

Намобоим.

Но нет. Мы же просто пососались.

Оглянувшись, я увидел биту и направился за ней. Поднял и, примерившись, расхерачил зеркало на двери шкафа-купе. После наткнулся взглядом на приставку, в которую залипали с Димоном, и разбил ее вдребезги. Дальше обрушил конец биты на плазму, а с нее переключился на полки и горшки с декоративными цветами.

Я крушил все, что попадалось мне под руку. Пинал осколки и искал, что ещё можно разбить, чтобы выместить свою злость. Только она не угасала. Наоборот, вцепилась в меня мертвой хваткой и раз за разом подкидывала обвинения Резкой.

Я сидел и нашептывал Дымычу, кто такая его Лилечка? Нахуй вазу.

Я лезу в ваши отношения? Ноут, а что ты скажешь по этому поводу?

Для полной картины не хватало лишь упрека в том, что любимый и уважаемый не позвонил раньше. Ведь он не мог ныть о том, как ему плохо, и наотрез отказываться звонить Лилечке! Ведь это я отговаривал Дымыча набрать ее номер!

— Разве могло быть иначе, когда крайний я?

Я рассмеялся и, обведя взглядом перевёрнутую вверх дном квартиру, швырнул биту на пол. Прошел по усыпанному осколками стекла и пластика полу до холодильника и достал из него початую бутылку виски. Глянув на которую до зубовного скрежета захотелось стереть из памяти все, что связано с Резкой. Особенно вкус ее губ.

Пригубив из горлышка, я провел языком по губам, надеясь смыть алкоголем послевкусие поцелуев. А затем, повторив глоток и вновь облизав губы, зашелся смехом от того, что раньше нажрусь в хлам, чем притуплю уже проникшее под кожу.

Я чувствовал, как отвечала мне Резкая у себя дома. Слышал, как в ее дыхании просыпается интерес. И слова о том, что Амели проверяла свои ощущения, неожиданно заиграли новыми красками.

Она проверяла свои ощущения со мной.

И сегодня, когда я забыл про нежность и позволил себе целовать так, как хочу, не было ни единого намека на панику.

Растерянность.

Удивление.

Но не паника.

И ключ от Чарджера — нихрена не про оставить в покое «идеальные» отношения.

Скорее оправдаться за прозвучавшее «устраивало». Обман, которым Резкая успокаивала себя до моего появления. А после — ключ в обмен на иллюзию безопасности и защищённости, которыми с Авдеевым не пахло. Чтобы плыть с ним по течению и не пытаться что-то менять.

А чем я лучше?

Кто собирался купить миндальный ликер, что обмануть себя? Кто слушал нытье Авдеева и советовал ему поговорить с Амели, но не поговорил с ней сам?

Я сделал глоток виски, забивая им горький привкус услышанных обвинений Дымыча, а затем провел языком по губам и криво усмехнулся.

Холодная? Бред.

Неправильная? Факт.

И дальше сотни упрёков, но ни одного действия, чтобы разобраться, почему Амели не такая, как все. Потому что их обоих устраивало то, что есть. А меня — нет.

Поцелуй, но «проверка».

Поцелуй, но «сосаться».

Осознавал ли я, что одним поцелуем перечеркну дружбу с Дымычем? Да.

Целовал ли для того, чтобы разрушить их отношения? Нет.

Это можно было сделать гораздо проще и раньше. Хватило бы демонстрации видео на приеме, но, один черт, нет. Я отошёл в сторону и оставил Резкую в покое. Я думал, что у меня получится не замечать ее тайны и секреты. После — не обращать внимания на то, что она проникла мне под кожу и пропитала лёгкие запахом кофе и миндаля. Въелась в мои губы теплом своих губ и запустила себя по моим венам, нервам, мышцам.

Диагноз: «Резкая головного мозга».

* * *

Ещё вчера, когда перегонял Чарджер с уличной парковки на подземную, меня посетила странная мысль о схожести Доджа с его хозяйкой. И вроде бы я проехал несколько метров. Вроде бы логичным казалось, что Резкая выбирала и доводила машину под себя. Но стоило выехать на Кошаке утром и прокатиться на нем, прислушиваясь к ощущениям, я убедился в том, что мне не показалось.

Кошак обманывал своим видом окружающих и создавал иллюзию коровы на льду, когда по факту являлся совершенно другим. Неожиданно сбитый и острый на руль Чарджер вгрызался покрышками в мокрый после дождя асфальт. Послушно поворачивал туда, куда я его направлял, и басовито бурчал выхлопом, сразу же отзываясь на нажатие педали газа. Под которой ощущался достаточный запас по мощности.

Стартануть со светофора, оставив водителей соседних автомобилей таращиться на удаляющиеся фонари? Легко.

Ввинтиться в поворот кругового, не потеряв при этом сцепления и шлифануть колесами, когда захотелось именно этого? Да пожалуйста.

Я мог не понимать любви к маслкарам и чем руководствовалась Резкая при выборе машины. Но и представить ее за рулем другого автомобиля у меня не получалось.

Супра Авдеева? Нет. Для Амели она ни о чем.

Какой-нибудь паркетник или та же Секвойя Дымыча? Туда же.

Только и исключительно Чарджер. Который внезапно легко объяснял «боязнь» других машин у Резкой и мое решение вернуть его ей.

Что вчера, что сегодня у меня не возникло ни одного сомнения. Что вчера, что сегодня я не собирался забирать машину. Ни как компенсацию за Врыксу, ни в виде платы за спокойное «устраивало».

Я бы не выиграл ту гонку и даже больше — не стал бы в ней участвовать. Привыкнув к правилам заездов в Саннивейле, мне не приходило в голову, что здесь могут и гоняют жёстче. Особенно Резкая.

Я бы не полез в их отношения с Димкой и не стал бы копать под Амели, не нацепи она маску. Однако сейчас, узнав про ебучее «устраивало», я хотел разобраться до конца и поставить точку. Закрыть этот вопрос раз и навсегда, забыть о поцелуях и своих мыслях о Резкой.

Я хотел стереть ее из памяти. Вычеркнуть и забыть, как страшный сон. И в то же время, мне не хотелось просыпаться. Не понимая зачем, но ощущая почему.

Никакой логики.

Никаких надежд.

Никаких шансов.

Плевать. Отдать машину, поставить точку, а дальше… я разберусь с тем, что будет дальше.

Въехав во двор дома, где снимала квартиру Амели, я припарковал машину на свободный пятачок у соседнего подъезда и поправил лежащие на пассажирском сиденье маску и парик. Глянул на моргнувшие светом окна Резкой и перевел удивленный взгляд на часы.

Только легла или, наоборот, встала?

Оба варианта не подходили для разговора. Оба отметали саму возможность поговорить. Но, чего я точно не ждал, так появления Амели на улице с сумкой.

— Амели, — окликнул я ее, распахнув дверь.

— Лукашин, отвали от меня. Я вчера сказала, что документы отдам позже, — огрызнулась Резкая. Мазнула взглядом по своей машине и направилась в сторону арки, ведущей на соседнюю улицу.

— Резкая, твою мать! — вспылил я и, выскочив из Чарджера с ключами в руке, пошел за девушкой. — Я не настолько тупой, чтобы забыть, о чем мы говорили вчера. Но, может, ты остановишься и заберешь ключи?

— Зачем? — усмехнулась Амели, не замедлив шаг, а наоборот, ускорив его. — Я вчера ясно дала понять, что машина твоя…

— А на кой черт мне твоя машина?

— …привезу документы и делай с ней, что хочешь. Да мне плевать, нужна она тебе или нет!

— Резкая! — рявкнул я. Догнал ее и, рванув за рукав куртки, развернул к себе лицом. — Три предложения. Первое — никуда не надо ехать. Второе — мне не нужна твоя машина. И третье — я приехал отдать тебе ключи. Все. Вопрос закрыт и не обсуждается. Понятно?

Я удерживал Амели до тех пор, пока она не кивнула в ответ. Правда, стоило мне отпустить ее и протянуть ключи, Резкая развернулась и рванула к арке.

— Блядь, да что за цирк?! Я за тобой бегать должен? — выкрикнул я. Догнал беглянку и вновь дернул ее за рукав. — Резкая, я сказал, что приехал отдать тебе ключи, — процедил, смотря в полыхающие огнем глаза. — Забирай.

— Как ты там сказал? — поинтересовалась она. — Вопрос закрыт и не обсуждается?

— Допустим.

— Я. Все. Решила. И завтра привезу тебе документы. Достаточно понятно?

— А что тебе мешает отдать их сейчас? — спросил я, надеясь на то, что Амели будет вынуждена вернуться в квартиру, а у меня появится возможность оставить ключи и уйти. — Давай закроем вопрос, раз ты все решила.

— Лукашин, — протянула Резкая, закатив глаза, — включи голову. Я русским языком сказала, что не могу отдать тебе документы сейчас. Может, потому что они не в Ростове?

Выгнув бровь, Амели посмотрела на меня и дернула руку. После, когда я и не подумал разжать пальцы, рванула сильнее и рявкнула раздраженное:

— Лукашин, отпусти!

— А знаешь, что мы сделаем? — произнес я. — Мы вместе съездим за документами. Ты же решила отдать машину?

— Лукашин, ты тупой? Я сказала, что привезу документы сама и отдам их тебе завтра!

— О нет, Амели. Я не собираюсь ждать. Съездим и заберем. Вместе. Заодно и поговорим.

— Нам не о чем говорить, — огрызнулась Резкая и пискнула, когда я потянул ее к машине и расплылся в ядовитой улыбке:

— Это ты так думаешь. Я же считаю, нам есть, что обсудить.

Глава 39. Амели

Дар речи, утраченный мной после заявления Лукашина, вернулся лишь после того, как под моей задницей оказалось пассажирское сиденье, а справа хлопнула автомобильная дверца.

— Какого черта? — рявкнула я и дернула ручку, пытаясь выйти из машины, но Никита, не переставая ухмыляться, заблокировал замки, не спеша обогнул Чарджер и опустился на место за рулем.

Щелчок. Мерный рокот двигателя. Шорох покрышек по мокрому асфальту. И грохот моего сердца, когда я поняла, что гребаный придурок не шутит.

— Останови машину и выпусти меня, — потребовала я, просверлив взглядом в профиле Лукашина две обугленные дыры. — Сейчас же!

— Нет, — жирной точкой обозначил он свой ответ. — Я отвезу тебя куда скажешь. И мы обсудим…

— Что обсудим? То, как ты отравляешь мою жизнь с первой секунды появления в ней? Или то, как ты лезешь с неуместными поцелуями, зная, что я встречаюсь с твоим другом?

Лукашин хмыкнул и спокойно повернул руль, выезжая со двора на дорогу. Ткнул пальцем в кнопку проигрывателя, отрегулировал громкость, а после, остановившись на светофоре, включил навигатор.

— Куда едем?

— Я никуда с тобой не поеду! — Я сбросила с колен сумку с вещами… и замерла. Вот что делать в такой ситуации? Двери заблокированы. Вцепиться ногтями в бесившее до зубного скрежета лицо? А если спровоцирую аварию? — Лукашин, у меня билеты…

— Я верну тебе за них деньги, — ровным тоном ответил он, вновь трогаясь с места. — Резкая, если потребуется, буду кружить по городу столько, сколько тебе потребуется на усвоение простого тезиса: я еду с тобой. Считай это бараньим упрямством. Хотя… Кто еще из нас… упрямится.

Отреагировав на это заявление нервным смешком, я сложила руки на груди и уставилась в окно, демонстративно промолчав.

— Ладно, — все так же спокойно проговорил Никита. — Даю время подумать.

Я опять промолчала, бегая взглядом по пустынным с утра улицам. Внутри все кипело от негодования, потому что Лукашин каким-то образом в очередной раз умудрился занять наиболее выгодную позицию, лишив меня возможности сопротивляться.

Безусловно, я могла разораться или изобразить истерику. И я всерьез присмотрелась к этой идее, но была вынуждена ее отмести, потому что подобное поведение попахивало детским садом. Можно было предложить компромисс — остановить машину и поговорить, а потом разойтись в разные стороны, но я уже видела на лице Никиты подобное упрямое выражение. Он не отступит, будет стоять на своем до последнего.

И, честно говоря, я до ужаса устала от нервотрепки последних дней, дерьмовых бессонных ночей и постоянной головной боли. На секунду представив, что придется провести часов шесть в набитом людьми вагоне электрички, я вздохнула и ткнула в экран навигатора, чтобы выбрать нужный маршрут.

— Краснодар? — присвистнул Лукашин, когда прогрузилась карта. — Тогда стоит заправить твоего Кошака и наши желудки.

Я поджала губы, словно недовольна этой вынужденной заминкой, но мысленно признала, что предложение годное.

Первая остановка пришлась на заправку. Никита с подозрением покосился на меня, достал бумажник и вышел из машины, не заперев двери. Я лишь сделала музыку погромче и полезла в карман, проверить телефон.

Еще ночью, вернувшись домой, я написала Диме с просьбой встретиться и поговорить. Сообщение было доставлено и прочитано, но до сих пор оставалось неотвеченным. И пусть я понимала, что Авдееву нужно время, чтобы остыть и согласиться на мое предложение, ожидание злило и нервировало.

Пару секунд поколебавшись, я продублировала ночное сообщение и хмыкнула, когда к первой галочке не присоединилась вторая. На что я рассчитывала в восемь утра воскресенья? Авдеев наверняка еще спал.

Когда Лукашин, заправив бак, вернулся с двумя бутылками воды и парой бумажных стаканчиков на подставке, я убрала телефон, игнорируя любопытный взгляд парня, и молча взяла один из горячих напитков. Осторожно пригубила, предвкушая, как с пренебрежением откажусь от принесенного кофе, но в стаканчике оказался горячий имбирный чай. Буркнув слова благодарности, я отвернулась к окну, грея ладони о нагретый кипятком картон.

Мы ехали молча, тишину в салоне нарушала только негромко играющая музыка. В выходной день дороги радовали отсутствием пробок, поэтому к выезду из города мы подъехали уже через полчаса. Я искоса наблюдала за тем, как Лукашин расслабленно крутил руль, и страдала от детских приступов ревности. Никита слишком быстро освоился в управлении Чарджером, машина послушно реагировала на нового водителя. Поймав себя на этой мысли, я хмыкнула. А что я ожидала? Что Кошак, протестуя, начнет буксовать или глохнуть? Смешно.

Уже на выезде на нужную нам трассу Лукашин притормозил возле небольшого фургончика с яркой вывеской в виде бургера. Судя по значительному количеству припаркованных рядом машин, место пользовалось популярностью.

— Чего твоя душенька желает? — спросил Никита, подбрасывая на ладони бумажник.

— Душенька? — усмехнулась я. — Ты из какого века?

— Я просто пытаюсь быть милым. Не буду же я спрашивать, чего купить пожрать?

Лукашин смотрел на меня исподлобья, но совершенно спокойно. И это бесило! Неужели он действительно считал, что я стану общаться с ним после… всего? Захотелось задрать нос и отказаться от каких-либо «подачек», но в желудке было пусто с вечера, и давиться слюной, наблюдая, как Никита будет лопать жирный фастфуд, меня не прельщало.

— Бургер. Картошку. Колу, — пробурчала я, допивая остатки уже остывшего имбирного чая.

— И десерт? — предложил Лукашин. Я вздохнула:

— И десерт.

Откинувшись на спинку кресла, я наблюдала через лобовое стекло, как Никита делает заказ, и с мрачным удивлением понимала, что долго злиться на него у меня не получается.

Да, он навязал мне свою компанию. Да, он имел наглость не испытывать проблем, управляя моей машиной. Но… его присутствие рядом не вызывало длительного дискомфорта, первичное раздражение испарилось, и я как-то подозрительно легко расслабилась. Словно забыла, кого считала источником всех моих проблем.

В момент, когда Никита принял от работника фургончика пакет с нашим заказом, я поняла, что мне требуется передышка. Предстояло несколько часов провести с Лукашиным бок о бок, и я совершенно не представляла, чем вся эта затея с поездкой закончится. Поэтому, желая хоть немного увеличить дистанцию между нами, я вышла из машины и прошла к одному из высоких столиков, на ходу расстегивая замок кожанки. Солнце, наконец, разогнало серые тучи, и теперь в воздухе ощутимо накапливалась духота.

Никита присоединился ко мне без вопросов и возражений. Шурша бумажным пакетом, достал из него пару бургеров и коробочку с картофелем, выдал мне трубочку и стакан с колой.

— Приятного аппетита, — любезно пожелал он, а уголки его губ чуть дрогнули, словно он сдержал улыбку. Я закатила глаза:

— Перестань делать вид, что тебе приятно мое общество, Лукашин.

Вот теперь он все же улыбнулся. Но отвечать на мое замечание не стал, молча приступив к еде.

Я откусила от бургера, закинула в рот брусочек хрустящего картофеля, неспеша запила колой и решилась на слабую попытку изменить ситуацию.

— Вот там, — указала пальцем вправо, — автовокзал. Предлагаю поговорить, обсудить то, что ты хотел, и мирно разойтись. Думаю, тебе есть чем заняться в выходной день.

— Нет, я совершенно свободен, — невозмутимо ответил он, разглядывая содержимое своего бургера. — Хм, неплохой соус, да?

— Лукашин, — процедила я сквозь зубы, — говори.

Никита медленно положил бургер на стол, вытер рот салфеткой и посмотрел на меня.

— Ты любишь Дымыча?

Я замялась и попыталась скрыть неловкую паузу очередным глотком колы. Лукашин продолжал наблюдать за мной с нечитаемым выражением лица, и только прищурил глаза, что выдавало его любопытство.

— Это не твое дело, не находишь? — заметила я.

— Это простой вопрос.

— На который ты не получишь ответа.

— Ты не хочешь отвечать или не можешь?

— Не хочу.

— Придется.

Я фыркнула.

— Иначе что? Заставишь?

— Прекрати воспринимать каждое мое слово в штыки, Амели.

— Я общаюсь с тобой так, потому что учла ошибки во время наших прошлых… бесед.

— Например? — живо заинтересовался Ник.

— Например, ты игнорируешь просьбы не лезть туда, куда не следует.

— И именно поэтому я сейчас спрашиваю тебя о чувствах к Диме.

Опустив голову, я принялась разглядывать коробку с картошкой. Лукашин терпеливо ждал, попивая кофе.

Я вздохнула, посмотрела Никите в глаза и тихо произнесла:

— Я бы не стала так долго встречаться с ним, если бы не испытывала никаких чувств.

— Он из богатой семьи, воспитан и, насколько я могу судить, обладает неплохой внешностью. — Короткая пауза, будто мне дали возможность возразить. И следующий аргумент, от которого мурашки рванули врассыпную по всему телу: — А еще Дымыч не задает лишних вопросов.

— И это, конечно же, на твой взгляд, главная причина, почему я с ним?

— Да, — кивнул Лукашин и пояснил: — В этом наше с ним главное отличие. Дима из тех, кто не лезет, как ты выразилась, в душу. Он считает, что если человека что-то не устраивает или у него возникли какие-то проблемы — он расскажет сам. Дима из тех, кто уважительно относится к чужим личным границам.

— А ты нет?

— Я… — Никита чуть помолчал, а потом усмехнулся: — Определенно нет.

— Мир твоего партнера должен вращаться исключительно вокруг тебя? — уточнила я.

— Дело не в мире, Резкая. Во-первых, для меня в отношениях очень важно доверие. А как доверять человеку, который держит тебя на расстоянии и явно имеет какие-то секреты?

— Дима не знал о моих секретах, пока ты на них не указал, — обвиняюще ткнула я в него пальцем.

— Ничего я не указывал, — поморщился Лукашин. — Он и без меня начал задаваться вопросами. И поверь, тебе повезло, что это началось спустя год, а не через пару месяцев.

— И это еще одно отличие между вами?

— Угу. — Он откусил от бургера и медленно прожевал, явно с целью потянуть время и поиграть у меня на нервах. — Хотя… Думаю, я бы еще быстрее озадачился тем, что не могу трахнуть любимую девушку.

Я покраснела, судя по прилившему к щекам жару. Сделала жадный глоток колы и подвела итоги:

— Получается, Дима уважительно относится к моим секретам и личным границам, не принуждает к сексу, а еще богат, красив и воспитан. И после этого ты спрашиваешь, почему я с ним в отношениях?

Несмотря на то, что Лукашин оставался серьезным, его глаза смеялись.

— Я спрашивал не о том, почему ты с ним. Меня интересовали твои чувства.

— Я же сказала…

— Резкая, ты талантливо избегаешь прямого ответа, но мы уже выяснили — я не Дима, и все твои уловки… слишком очевидны. Встречаться с парнем можно из соображений выгоды, из-за статусности, от скуки или из чувства вины… благодарности… необходимости?

— Ты гадаешь.

— Пусть так. Я же не телепат, залезть к тебе в голову не могу. Хотя не буду отрицать — у меня есть догадка. И если тебе интересно… Я считаю, что ты не любишь Авдеева.

Я фыркнула, с громким стуком опустив дно стаканчика с колой на стол. Скрестив руки на груди, взглянула на Лукашина исподлобья и напомнила:

— Ты не телепат.

— Для того, чтобы это понять, не нужно обладать какими-то способностями. Разве что… умением анализировать? Фак, да достаточно вспомнить твой любимый камень в мой огород.

— Какой? — вскинула я бровь. Никита поочередно указал пальцем на себя, а затем на меня:

— Стала бы влюбленная девушка целоваться с другим?

У меня сперло дыхание от возмущения.

— Знаешь что! — Я шумно выпустила воздух из легких и подалась вперед, буравя Никиту гневным взглядом. — Это ты меня поцеловал. Трижды!

Лукашин поморщился, но довольную ухмылку с лица не стер.

— Но оттолкнула ты меня только в самый первый раз, Амели. — Не обращая внимания на мое гневное пыхтение, он достал из кармана пачку сигарет и закурил. — Впрочем, ты можешь не страдать от угрызений совести, — он выпустил струю дыма вверх и пояснил: — Дима тебя тоже не любит.

— Это он так сказал или…

— Еще одна догадка, подкрепленная наблюдениями, — перебил он меня. — Ну, и грешен, сужу по себе.

— В каком смысле?

Никита чуть помолчал. Я видела, как он мысленно прикидывает, стоит ли отвечать на мой вопрос. Видимо, желание доказать свою правоту перевесило чашу весов, потому что, сделав еще одну затяжку, он спокойно проговорил:

— Будь ты моей девушкой, Резкая, я бы сделал все, чтобы разобраться в причинах твоей… холодности к мужчинам. Сделал бы так, чтобы ты сама захотела мне обо всем рассказать, — и уже тише, после новой струи дыма, — и захотела меня. Чтобы ты не боялась чувствовать, как тебя хотят, и не боялась того, что следует за… твоими проверками. Или правильнее будет сказать — экспериментами?

— Потрясающая самоуверенность! — фыркнула я, прилагая огромные усилия, чтобы не показывать смущения. — И очень громкие заявления. Только ты упускаешь одну маленькую деталь.

— Удиви.

— Ты абсолютно не тот мужчина, которого я смогла бы подпустить к себе настолько близко, чтобы… — Я усмехнулась. — Чтобы захотеть тебя.

— Проверим?

Глава 40. Никита

Я знал, что услышу в ответ и каким тоном он прозвучит. И даже больше — мог поспорить и заранее написать на салфетке слова, которые произнесет Резкая. Однако, глянув на изогнувшиеся в насмешливой улыбке губы Амели, повторил вопрос:

— Проверим, Резкая?

— Я не собираюсь ничего проверять, — отрезала она, и я мысленно поаплодировал уверенности отказа и последовавшего за ним уточнения: — Особенно с тобой.

— Окей, — согласился я. Выложил ключ от Чарджера на середину стола и сдвинул его к ней, сопроводив движение новым вопросом: — Боишься, что я окажусь прав?

— Лукашин, — рассмеялась Амели, — я не стану ничего тебе доказывать. И, тем более, проверять что-то с тобой. А это, — показала взглядом на ключ, — не изменит ни моего ответа, ни решения отдать машину. Забери и найди себе другую жертву для экспериментов и своего пафосного «я бы сделал все». Отстань от меня.

— Жертву? — переспросил я, будто не расслышал или неправильно понял. И после ее утвердительного кивка поинтересовался: — Ты считаешь себя жертвой исключительно рядом со мной или в принципе?

— Боже-е-е, — протянула Резкая, закатив глаза. — Лукашин, отвали от меня. От-ва-ли! Я уже сказала все, что хотела, и повторять, разжевывать и доказывать тебе ничего не буду. Ни-че-го. Забирай ключи. Закончим этот разговор ни о чем.

Однако я считал иначе. Я не притронулся к ключу, хоть и потянулся в его сторону под облегченный вздох Резкой. Правда, вместо того, чтобы взять ключ и убрать его в карман, я умыкнул пару брусочков картофеля у Амели и бросил их себе в рот.

— Ты демонстративно не слышишь меня или в принципе никого не слушаешь? — спросила Резкая.

— Я ем. И мы не закончили.

— Ты — нет, а я — да.

— Рад, что ты определилась, — усмехнулся я и, глянув в сторону Чарджера, заметил: — Если тебе интересно, машина шикарна и подходит тебе больше, чем мне. Но, что удивительно, ты отказываешься от нее, даже не спросив, что я имел в виду, когда предлагал проверить, так ли я тебе отвратителен.

— Можешь не сомневаться в этом, Лукашин, — скривив губы, Амели изобразила рвотный позыв и изумлённо уставилась на протянутую ей салфетку. А через мгновение перевела взгляд на меня.

— Попросить пакетов в дорогу? — спросил я. — Мало ли тебя укачает.

— Лукашин.

— Резкая.

— Меня не укачивает.

— Спросишь про проверку?

— Нет.

— Значит, я расскажу о ней сам.

— Да твою мать! — взорвалась Амели. — Никита, ты решил вынести мне мозг? Что тебе от меня надо?! Я не буду с тобой спать…

— А я и не предлагал спать со мной, — рассмеялся я. — И чтобы успокоить тебя, скажу, что не собирался к тебе прикасаться. У меня хватит опыта доказать, как я тебе «отвратителен», не нарушая твои границы и — о, боже, — принципы верности. И… Я не Авдеев. Если бы я хотел сказать, что предлагаю тебе секс, я бы не стал намекать и ждать, нарезая круги.

— Какая самоуверенность, — фыркнула Резкая. — Но, даже после этого крайне успокаивающего уточнения, мой ответ все тот же. Нет.

— Окей. Позволю себе ещё одну, последнюю попытку и затыкаюсь.

Откусив от бургера приличный кусок, я неторопливо прожевал его и запил глотком кофе, не обращая внимания на требующий продолжения взгляд Амели. После вновь умыкнул у девушки картошку и кивнул на коробочку:

— Если ты не будешь, я доедаю?

— Лукашин, я жду.

— Чего? Когда мы поедем?

— Когда тебе надоест упражняться в остроумии.

— Благодарю, приятно, что ты это заметила и отметила. — Я наклонил голову, изображая поклон, и разразился смехом, услышав презрительное фырканье и издевку:

— Прямолинейный и самовлюблённый телепат. Попрошу высечь это на твоем надгробии.

— Надеюсь, ты предпочтешь убивать меня медленно и мучительно. Не хочу, чтобы ты отказывала себе в удовольствии.

— Лукашин, — вздохнула Амели. — Либо говори, либо иди в задницу.

— Ладно. — Промокнув губы салфеткой, я показал девушке на машину. — Кошак, доставка до автовокзала, и я исчезаю из твоей жизни. Последнее мне не нравится, но, клянусь богом, исчезну, и ты забудешь о моем существовании, как о страшном сне, если за пять минут у меня не получится доказать, что я тебе не противен. Даже соглашусь перевестись в параллельную группу, чтобы не пересекаться с тобой на парах.

— Слишком щедро, — ядовито улыбнулась Амели. — И, я бы сказала, слишком подозрительно.

— Извини, Резкая, я не привык экономить на своих интересах. А на счёт подозрений… Считай, что у меня пунктик, баранье упрямство и идиотизм. — Я посмотрел на часы и перевел взгляд на хмыкнувшую девушку:

— Пунктик или принцип жизни?

— Думай, Амели. Я ни на что не намекаю, но, на твоём месте, рискнул бы.

Я не собирался уговаривать или давить на Амели. Разрушать сомнения или заверять в том, что ее «риск» не больше, чем предубеждение в мою сторону. Поэтому я со спокойной совестью доел свой бургер, собрал и выкинул мусор, а затем направился к Доджу покурить. Что Резкая расценила как намек не затягивать с едой и принятием решения.

Буквально впихнув в себя бургер, Амели убрала в пакет остатки картошки и десерт, к которому не притронулась. Бросила взгляд на меня, на автовокзал, на своего Кошака и с какой-то обреченностью спросила:

— Что именно ты собрался делать, Лукашин?

— Я уже сказал. Попробую доказать, что я тебе не противен.

— Хорошо, — протянула она и, вздохнув, ладонью показала продолжать говорить, но не услышала от меня ни слова. — Лукашин, может, расскажешь, как именно ты собрался это доказывать?

— Зачем? Чтобы ты придумала очередную уловку и съехала? — усмехнулся я. — Нет, Резкая, я не настолько глуп. У меня будет пять минут. У тебя — возможность взвесить свои слова и решить, кто из нас двоих прав. Если я не смогу тебя убедить — Кошак, автовокзал и «прощай, Никита». Предельно просто и честно.

— Ты забыл про один момент.

— М?

— Никаких прикосновений.

— Резкая, сколько раз мне повторить, чтобы до тебя дошло? Если бы я собрался тебя лапать и прочая, что ты там себе напридумывала, сказал бы об этом прямым текстом, — улыбнулся я. — Мне хватает смелости озвучивать свои желания и, кажется, я уже говорил о взаимности в плане твоих экспериментов. Захочешь прикосновений, скажешь.

— Не в этой жизни и не с тобой, — фыркнула Резкая. Однако, потоптавшись, она шагнула к машине, но не села в нее, а обошла, чтобы встать в двух шагах от меня. — Пообещай, что не будешь меня трогать.

— Я поклялся богом. Мало?

— Лукашин…

— Хорошо, — кивнул и поднял правую ладонь. — Я, Лукашин Никита Семенович, клянусь богом, что не притронусь к Резкой Амели… как тебя по батюшке?

— Не важно, — огрызнулась девушка, удивив меня вспышкой злости на пустом месте.

— Договор составлять будем? К нотариусу поедем или к адвокату? — уточнил я.

— Еще варианты будут?

— С удовольствием послушаю твои, если они есть.

— Ты поклялся, — напомнила мне Амели. Поставила пакет с остатками фастфуда на капот и скрестила руки на груди. — Твои пять минут пошли. Начинай.

— С места в карьер? Уже неплохо, но вынужден попросить тебя сесть в машину.

— Зачем?

— Резкая, ты собралась пререкаться и тратить время? Не вопрос. Я подожду эти пять минут, а потом никуда не исчезну. Поверь, я не стесняюсь говорить на интимные темы при свидетелях. А ты?

Я обвел рукой стоящие поблизости машины и болтающих о своем людей. Глянул на часы и мысленно поаплодировал себе. Резкая огляделась, сжала губы в линию и процедила коронное:

— Лукашин…

— Я начинаю? Итак, я хотел сказать…

— В машине, — оборвала меня Амели. Печатая каждый шаг, обошла Чарджер и опустилась на пассажирское сиденье.

— Можно было и не выпендриваться, — произнес я, устроившись на водительском. — Я музыку включу?

— Зачем? — занервничала Резкая, косясь на мою руку.

— Просто так. Для фона. Хочу создать интимную обстановку, — перечислил варианты и рассмеялся: — Выбери любое удобное для тебя. Резкая, почему ты требуешь объяснение каждого моего действия?

— А ты догадайся. Я в телепаты не записывалась.

— А ты не думала, что мужчина может делать что-то, не объясняя причин? Как ты себе это представляешь? Алло, Амели, — произнес, поднеся ладонь к уху, — я хочу купить букет роз, чтобы порадовать свою любимую девушку. Ты же не против?

— Против, — огрызнулась Резкая. — Ненавижу розы.

— Удиви.

— Зачем?

— Боже, ты можешь просто ответить? — спросил я. — Не думая о том, что настойчивый Никита решил покопаться в твоих любимых цветах, чтобы и тут подгадить. Самой не смешно?

Глянув на Резкую, я выгнул бровь и удивленно присвистнул, услышав:

— Пусть будут подсолнухи.

— Прикольно, — кивнул и вновь поднес ладонь к уху: — Алло, Амели, можно я куплю букет подсолнухов, чтобы порадовать свою любимую девушку? — глянул на опешившую девушку и продолжил: — Еще я хотел пригласить тебя на набережную, чтобы вместе посмотреть на закат и пообниматься. Понимаешь, я очень люблю обнимать тебя. И целовать. Ты же не будешь против того, чтобы поцеловаться со мной?

Опустив руку, я развернулся к Амели, а затем притянул к себе и впился грубым поцелуем в ее рот.

Вспышка страха.

Шок.

Растерянность.

Я чувствовал, как застыли губы Резкой, но не собирался греть их своими и требовал ответить мне. Не давал отстраниться и оборвать поцелуй. Наоборот, запустил пальцы в волосы растерявшейся девушки и хрипло зарычал, пресекая любые попытки оттолкнуть меня.

Мгновение на сдвоенный и шумный вдох, чтобы после еще раз спалить к чертям весь кислород в легких и сломать ебучие границы.

Мгновение на взгляд в испуганные, но затуманенные глаза, и снова целовать, уже лаская и прихватывая оттаивающие губы. Кусая их за ненужную со мной робость и разжигая то, что прятала от всех, но почувствовал я.

Вдох.

Поцелуй.

И пьяный угар от того, что с губ Резкой сорвался еле слышный стон, а уперевшаяся в мое бедро ладонь дрогнула.

Я не хотел останавливаться, но, проведя костяшками пальцев по полыхающим щекам Амели, убрал руки.

Я не хотел, чтобы останавливалась она, но чуть отстранился и поплыл, когда Резкая качнулась за мной.

«Вот и все», — подумал и через мгновение зашипел, получив злую и звонкую пощечину.

— Лукашин! — прокричала Амели. Хватанула воздух и ударила меня кулаком в плечо. — Ты обещал! Ты поклялся!

— Богом? Я атеист.

— Ты… Ты!

— Все еще считаешь, что я не тот, кого ты можешь захотеть?

— Никогда!

— Тогда, получается, я проиграл?

— Да!

— Оно того стоило, Амели.

— Убирайся из машины!

— Мы договаривались, что я довезу тебя до автовокзала.

— Плевать!

— А мне нет, Резкая! — рявкнул я. — Хватит истерить. Да, я обманул тебя. Но при этом, заметь, я не сделал ничего из того, чего бы ты не хотела.

Глава 41. Амели

Не сделал ничего…

Не хотела…

Хотела…

Эти слова, сказанные самодовольным тоном, пульсировали в ушах и вызывали тошноту. Я потрясенно смотрела на Лукашина, оглушенная нарастающей яростью. Поразительно, с какой скоростью этот человек меняет мое отношение к нему. По щелчку пальцев. Любым неосторожным — или хорошо продуманным — словом. Взглядом или прикосновением.

ЧЕРТОВЫМИ ПОЦЕЛУЯМИ!

Вина, стыд, смущение, удивление, вина, стыд, гнев…

Чувства вспыхивали в груди и гасли, уступая место друг другу. По кругу. Бесконечным хороводом, от которого пульс начал зашкаливать.

Невыносимо!

Схватив сумку, что так и валялась у моих ног, я поморщилась, когда грубая ткань ручек теранула по горящей после моей пощечины Лукашину ладони. Распахнула дверцу и вылетела из салона, с запредельной скоростью рванув в сторону автовокзала.

Ни минуты.

Ни секунды.

Ни одного мгновения я больше не проведу рядом с этим человеком!

Хватит. Я не игрушка. Не подопытная крыса, не пробирка, в конце концов, внутри которой Лукашин может смешивать все, что ему в голову взбредет, лишь бы утолить свой интерес.

СВОЙ, А НЕ МОЙ!

— Амели! — ударил в спину злой оклик, который только добавил мне скорости.

Я с трудом удержалась от того, чтобы не сорваться на бег, не желая привлекать внимание окружающих нас с Никитой людей. С трудом заставила себя лишь ускорить шаг, а не превратиться в перепуганную беглянку.

И уже через десяток шагов мой локоть обхватили сильные пальцы и дернули назад, заставляя остановиться. Я попыталась вырваться. Упорно переставляла ноги, но со стороны, наверное, выглядела жалкой букашкой, пришпиленной булавкой энтомолога.

— Отпусти, — задушено выдавила из груди яростный протест, который разбился о непреклонность упертого барана, посчитавшего, что может мною командовать.

— Какого черта ты творишь? — сквозь зубы процедил Лукашин, встряхивая меня как куклу. Я повернула к нему лицо и выплюнула в ответ:

— Какого черта? Я? Я творю?! — Никита опешил, всматриваясь в мои глаза, а я оскалилась в безумной улыбке, уже не сдерживая себя: — Ты кем себя возомнил? Кто ты такой? Какое право… — поперхнувшись воздухом и поймав пару удивленных взглядов со стороны, уже тише продолжила: — Что ты там говорил про холодность к мужчинам? Ну же, Лукашин! Ты ведь все заметил, все считал, верно? Так какого хера считаешь себя в праве так себя вести со мной?

— Амели…

— Ты заметил, что я шарахаюсь от мужчин. Заметил мои реакции, но почему-то даже не вспомнил о них, когда у тебя возникло желание в очередной раз засунуть свой язык мне в рот! — Я разжала пальцы, позволив сумке рухнуть на землю, а сама освободившейся рукой толкнула Лукашина в грудь. — Эксперименты, проверки, исключительности! Да пошел ты на хуй со всем этим комплектом. Садись в машину и проваливай! И больше никогда — ни-ког-да — не приближайся ко мне! В противном случае я засажу тебя… за попытку изнасилования!

— В этом все дело? — пропустив мою тираду мимо ушей, он ожидаемо зацепился за озвученное ненамеренно. — Кто-то… пытался с тобой это сделать? Или… сделал?

— Тебя не касается мое прошлое, настоящее или будущее! — Я дернулась и удивленно застыла, когда Лукашин разжал пальцы и позволил мне освободиться. — Убирайся.

— Прости меня, — тихо проговорил он, повторно вгоняя меня в ступор. — Резкая… Я… Черт, я не хотел, чтобы ты все так воспринимала! — Никита провел ладонью по волосам, явно растерявшись и смутившись. — Я идиот.

Я фыркнула. Наклонилась, чтобы поднять сумку с вещами, но Лукашин опередил меня и сразу же отступил на шаг.

— Я больше не стану тебя трогать. Клянусь, если… — Он запнулся, словно прикусив язык. Покачал головой, не отрывая взгляда от моего лица, и ровным тоном добавил: — Садись в машину. Не трону.

— Богом клянешься? — съязвила я, скрестив руки на груди.

— Просто обещаю. Сядь в машину. Пожалуйста.

Я неуверенно переступила с ноги на ногу. Огляделась. На нас настороженно поглядывали, но вмешиваться никто не спешил, посчитав, видимо, что между мной и Никитой — обычная перепалка, как у влюбленной парочки.

Пульс грохотал в ушах, отдавая в виски, но гнев утих. То ли из-за неподдельного раскаяния в глазах Никиты, то ли из-за того, что я исчерпала весь запас эмоций. Навалилась усталость… и смирение.

Я не хотела верить Лукашину, но верила. Не хотела прощать, но не находила в себе сил злиться. Не хотела находиться рядом с ним, но все же пошла к машине, правда, пересела на заднее сиденье.

Нацепила наушники, достала телефон, включила музыку и прислонилась лбом к прохладному стеклу, закрыв глаза. Пара минут, и машина тронулась с места, постепенно набирая скорость. Не остановившись спустя необходимое для подъезда к автовокзалу время.

«Мудак», — подумала я, не открывая глаз, и провалилась в сон.

* * *

Проснуться было тяжело. Некоторое время я просто прислушивалась к своим ощущениям и наслаждалась слабым дуновением ветра, что прорывался в салон через приоткрытые окна. Затем вытащила наушники и только после этого открыла глаза.

Мы ползли со скоростью черепахи, влившись в длинный поток автомобилей, которые перестраивались в один ряд. Выпрямившись, я посмотрела в зеркало заднего вида, встретилась там взглядом с Никитой, и получила короткое пояснение:

— Ремонтные работы.

Запустив на смартфоне карты, ткнула в поиск местоположения и чертыхнулась, когда перед стрелкой, обозначавшей Додж, нарисовалась жирная оранжевая полоса с переходом в алый.

— Это надолго, — пробормотала, показав экран Никите.

— Остановимся?

— А смысл? Только сильнее увязнем.

Лукашин кивнул, и мы опять замолчали. Не зная, чем себя занять, я залезла в пакет из закусочной и от скуки слопала сначала остатки картошки, а следом и до ужаса остывший жареный пирожок с манговой начинкой. Проверила соцсети. Зачитала Никите пару забавных сообщений из чата группы, незаметно для себя включившись в диалог об универе, преподавателях и учебных буднях.

Мы оба делали вид, что ссоры не было. И меня это устраивало. Пусть натянутое дружелюбие в голосах обоих резало уши, я была благодарна Лукашину за это перемирие и, пусть и навязанную, но все же компанию в дороге.

Из-за того, что в разгар бархатного сезона кому-то взбрело в голову ремонтировать одну из полос по нашему направлению, время поездки увеличилось на добрых четыре с половиной часа. Вырвавшись из затора, где машины двигались по паре метров в пять минут, мы сделали остановку на заправке, чтобы перекусить и размять ноги.

В этот раз мне любезно предоставили возможность самой выбрать еду, но растерявшись от обилия позиций в меню, я заказала то же, что и Никита. Мы пообедали за небольшим столиком у окна, изредка обмениваясь комментариями по поводу сюжета комедии, которую показывали на большой плазме в центре зала. Выпили по большому стакану кофе, захватили парочку в дорогу, покурили и вновь сели в машину.

Я настояла на том, чтобы за руль села я. Не понаслышке зная, как выматывает многочасовая пробка, поэтому посчитала нужным дать Лукашину отдохнуть. Он, конечно, попытался возмутиться, но быстро сдался.

И, естественно, не стал садиться сзади.

Впрочем, несколько мирных часов в компании друг друга здорово снизили градус напряжения. И я не удивилась, когда Лукашин, потыкав несколько минут экран смартфона, сделал попытку начать разговор.

— Почему именно эта тачка? — спросил он, сделав музыку потише.

Я пожала плечами.

— А что с ней не так?

— Ну… Она мужская.

— Лукашин, — рассмеялась я, — ты из тех, кто считает, что все в нашем мире делится по принадлежности к тому или иному полу?

— Да брось, ты поняла, что я хотел сказать.

— Не поняла.

— Ла-адно, — протянул он. — Додж массивный, мощный, своенравный, любит твердую руку и, как мне кажется, в глазах женщин… недостаточно изящен.

— Ты действительно так считаешь?

Он немного помолчал, прежде чем ответить.

— Нет. Я считаю эту тачку красивой. Но я не женщина.

— Жаль. Тогда с тобой было бы проще найти общий язык, — заметила я, обогнав еле тащившийся драндулет, и прибавила скорость. — Дело не в том, мужчина водитель или женщина. Дело в навыках.

— Не спорю. И кто же тебя учил? Отец? Брат? У тебя есть брат?

Я бросила на него быстрый взгляд, чуть улыбнувшись.

— Женщина.

— Женщина, — эхом прозвучало с соседнего кресла. — Интересно. Мама?

— Подруга бабушки. У нее был BMW M1, а у меня… желание отвлечься и увлечься.

— Неплохо, — присвистнул Никита, — не думал, что в России можно встретить такую машину.

— Точно, ты же у нас американ бой. И как она, жизнь в Штатах?

— Как и везде, со своими плюсами и недостатками.

— Ты там заразился гонками?

— Да.

— И кто тебя учил?

— Чад.

Я вновь посмотрела на Лукашина, демонстрируя, что жду продолжения. Никита пожал плечами и пояснил:

— Новый муж матери. Мировой мужик. Для начала привил мне любовь к бейсболу, а потом и к стритрейсингу. Правда, первую тачку, которую он мне подарил, я намотал на столб, когда решил показать, что умею дрифтить. Кажется, мы сказали моей маме тогда, что грохнулись с великов. Не думаю, что она поверила. Кхм, если честно, я думаю, Чаду знатно от нее досталось, потому что к следующей покупке тачки для меня он подошел основательно. — Я уловила улыбку в его голосе. Теплую и пропитанную благодарностью. — Вернее, новую машину он купил мне уже спустя неделю, но ключи от нее отдал только через три месяца. После курсов экстремального вождения и консультаций знакомого опытного гонщика.

— Мэй тоже гоняла, — кивнула я.

— Мэй?

— Женщина,которая учила меня.

— Редкое имя, — со скрытым любопытством заметил он.

— Она из Кореи. Приехала сюда с мужем, а потом развелась и… почему-то осталась в России. Для меня она стала… членом семьи.

— Чад для меня тоже. Я не называю его отцом, но отношения у нас очень теплые. Он из тех людей, кто постоянно удивляет контрастами и совершенно неожиданными поступками.

— Например?

— До встречи с ним мне и в голову не приходило, что владелец крупной транспортной компании станет по собственной воле обедать в придорожной забегаловке. Или что человек, имеющий возможность купить любой автомобиль, с горящими глазами полезет в полудохлый и гнилой Плимут Бельведер. Я полчаса потратил на то, чтобы отговорить его перекупить и восстановить машину.

— Получилось?

— Нет, — фыркнул он. — В наш спор вклинился владелец автомастерской, и мы начали прикидывать, в какой цвет лучше покрасить машину. — И тихий вывод, без какого-либо перехода. — Наверное, окажись на месте Чадди кто-то другой, я бы не принял его. Не радовался тому, что мама повторно вышла замуж, но Сандерс… Он не пытался стать мне отцом, но очень хотел стать другом.

— Иногда друзья лучше семьи, — пробормотала я.

Уверена, Лукашин это услышал. Но промолчал, не стал задавать вопросы. И я была благодарна за это.

Глава 42. Амели

На Краснодар опускались сумерки, когда Чарджер пересек черту города. Кучевые облака небрежными мазками украсили и без того темнеющее небо, резкие порывы ветра поднимали вверх палые листья, закручивая их в пестрые воронки рыжего и красного. Дорога здорово вымотала нас с Никитой, поэтому последний час мы ехали уже молча, единодушно сосредоточившись на музыке.

— Я так понимаю, в гости мне напрашиваться нет смысла? — спросил Лукашин, когда я остановилась, чтобы вбить в навигатор адрес коттеджа, в котором жили мама и Сима. Я посмотрела на Никиту, чуть нахмурившись, а он лишь улыбнулся. — Забей, это шутка. Переночую в отеле. Здесь же есть приличные отели?

— Это Краснодар, а не Задрипинск, — обиделась я за свою малую родину. — Крупный город, между прочим.

— И вечный соперник Ростова. Как тебя угораздило перебраться к нам?

Я поджала губы, не желая отвечать. Убедилась, что навигатор выстроил маршрут и нажала на газ.

— Доедем до моего дома и заберешь Кошака.

— Сколько повторять — мне не нужна твоя машина, — проворчал Никита, опуская стекло и щелкая зажигалкой. — Я так понимаю, твои родители тоже не знают о том, что их дочь рассекает на такой дорогой машине?

— Не знают, — не стала скрывать я правду.

— Ясно. Тогда заберу Додж, а как соберешься обратно…

Я притормозила на светофоре и обернулась к Лукашину.

— Предлагаешь обратно опять ехать вместе? — уточнила удивленно.

Ник сделал затяжку и изогнул губы, направляя струю дыма в открытое окно. И впервые за все наше знакомство не стал заваливать меня аргументами и доводами, а спокойно ответил:

— Да.

Желтый сигнал сменился на зеленый, и пришлось вновь переключить внимание на дорогу. Озвученное Никитой предложение осталось без моего ответа, но Лукашина это словно не волновало. Он спокойно курил, разглядывая мелькающие огни, здания, витрины и изредка отвечая на чьи-то сообщения. Меня так и подмывало спросить, звонил или писал ему Дима, но каждый раз я одергивала себя, понимая, насколько это неуместно в нашем случае.

К тому моменту, как мы подъехали к частному сектору с ровными рядами почти одинаковых коттеджей, погода окончательно испортилась. Ветер усилился, с неба стали срываться редкие, но крупные капли дождя. Немногочисленные прохожие торопливо укрывались от этих предвестников надвигающегося ливня сумками, куртками, капюшонами и спешили скрыться в домах.

Додж катился по пустынной улице, не обращая внимания на уйму лежачих полицейских. Фары успешно разгоняли сгущающуюся темноту…

А потом мое сердце ухнуло в желудок.

Дом, который принадлежал моей семье, тот самый, что был куплен после смерти бабушки, слепо смотрел на улицу темными окнами. А на низеньком заборе было растянуто кричаще-желтое объявление.

ПРОДАЕТСЯ.

Резко ударив по тормозам, я вынудила Лукашина упереться ладонью в переднюю панель и бурно выразить сомнения в моих навыках вождения.

Я пропустила заковыристую фразу мимо ушей, прикипев взглядом к объявлению с номером телефона моей матери.

Что, блядь, происходит?

Почему я не в курсе того, что они выставили дом на продажу? Почему они вообще это сделали, если я исправно пересылаю маме достаточно денег на покрытие ипотечных платежей?

Страшные, жуткие предположения на пару минут лишили меня слуха и зрения. Я очнулась лишь после того, как Никита встряхнул меня за плечо, громко окликнув:

— Резкая, что случилось?

Что-то с Симой? С мамой?

Или…

Нет, не может быть. Он уехал. Уехал навсегда, боясь за свою шкуру. Он бы не стал требовать у них деньги…

— Амели?

Моргнув и с удивлением осознав, что ресницы потяжелели от влаги, я убрала руки с руля и потерла глаза. Несколько раз хрипло кашлянула.

Меня трясло. Я была растеряна и напугана. Я паниковала.

— Никита, — еле шевеля губами, обратилась я к Лукашину, не поворачивая головы. — Позвони по этому номеру и скажи, что хочешь приехать, обсудить покупку дома. Прямо сейчас.

— Что? — изумился он, явно не ожидая услышать подобное. — Зачем?

— Пожалуйста, сделай это. Не спрашивай ни о чем. — Я закусила губу и втянула носом воздух. — Пожалуйста.

К моему удивлению, он послушался. Взял телефон, быстро набрал номер и включил динамик. Громкие гудки взорвали повисшую в салоне тишину. Первый, второй, а затем вежливо-удивленное:

— Алло?

Никита посмотрел на меня и после подбадривающего кивка быстро заговорил:

— Добрый вечер. Я ехал по улице и увидел объявление о продаже дома… Оно еще актуально?

— Здравствуйте, да, дом продается, — оживленно ответила мама. Я вся обратилась в слух, стараясь уловить в ее голосе хоть что-то, похожее на усталость, плохое самочувствие… или страх. Но нет, он звучал вполне нормально. — Когда будет удобно встретиться, чтобы посмотреть его?

— Кхм… Сегодня? — неуверенно предположил Никита.

— Ох, я только вернулась с работы…

Я затрясла рукой, указывая на руль. Лукашин кивнул — мол, понял — и вновь заговорил:

— Не проблема, я на машине, могу заехать и забрать вас. — Прищурившись, он дополнил, не переставая пристально вглядываться в мое лицо: — Я заинтересован в максимально быстрой покупке. Честно говоря, мне и фасада хватило, чтобы принять решение, — короткий смешок, — но моя невеста не хочет торопиться. Если что, у меня с собой документы, не переживайте, не маньяк, — дожал он.

— Ну, хорошо. Тогда жду вас. — Мама продиктовала адрес, попросила позвонить в домофон и попрощалась. Дрожащей рукой я повернула ключ, заводя двигатель, и наплевав на правила дорожного движения, лихо развернулась, чтобы тут же рвануть по дороге в ту сторону, откуда мы приехали.

Прозвучавший адрес был мне незнаком. Я совершенно не понимала, что происходит, и строила предположения, напряженно уставившись на дорогу.

Вариант, что маме с Симой не понравилось жить в доме и захотелось вернуться в квартиру, отметался мной как невозможный. Мама многие годы хотела иметь свой дом. Да и в чем тогда была бы проблема сообщить о таком решении мне?

Из-за денег? Я бы не отказалась помогать им и дальше. Черт, да я во всю эту катавасию с гонками влезла именно из-за того, что участие в заездах давало возможность заработать быстрые деньги, которых с лихвой хватало и мне, и на помощь моей семье!

Лукашин пару раз порывался узнать, что происходит, на столкнулся с глухим молчанием и больше не лез. Мне было наплевать, о чем он думает и кем меня в данный момент считает. Единственное, что меня сейчас волновало — странные тайны моей матери, о причинах которых я боялась даже думать.

Через десять минут Додж проскочил перекресток и въехал во двор девятиэтажки в окружении молодых деревьев. Я заглушила двигатель и протянула ключ Никите.

— Уверена, что мне не нужно пойти с тобой? — мрачно поинтересовался он, на мгновение касаясь моих пальцев. Я кивнула, открывая дверь, но замерла, когда Никита придержал меня за локоть. — Амели…

— Все в порядке. Это семейные дела, Лукашин.

— Я могу подождать.

— Оставь. Меня. В. Покое! — прорычала я, окончательно теряя контроль над собой. И до того, как меня настигнет раскаяние за слишком острую реакцию на, казалось бы, обычное проявление человеческой заботы, я выскочила из Доджа, громко хлопнув дверью.

Прищурившись, я посмотрела на табличку с номерами квартир и двинулась к следующему подъезду. И только поднявшись на крыльцо и замерев перед дверью, поняла, почему мама попросила Лукашина позвонить в домофон. Здесь они были подключены к видеокамере.

Я вытерла вспотевшие ладони о джинсы, прикидывая, как поступить. Звонить в квартиру я не хотела. Боялась, что это позволит маме…

Сделать что? В чем я ее подозревала? Я не могла объяснить свои поступки, действовала почти интуитивно. Вместо «44» набрала «43» и сразу после звукового сигнала натянула дружелюбную улыбку, встав так, чтобы мое лицо осветил фонарь.

— Кто? — послышался из динамика приятный женский голос.

— Здравствуйте, вы не могли бы открыть дверь? Звоню маме, вашей соседке, а она не отвечает… — Я улыбнулась шире. — Из сорок четвертой. Ольга Евгеньевна. У нее еще дочь-подросток, Сима.

— Да, без проблем, — удивительно легко согласилась женщина и, разблокировав дверь, повесила трубку.

В подъезде гостеприимно загорелся свет, стоило мне переступить через порог. Прикинув, что нужная квартира находится на третьем этаже, я проигнорировала лифт и свернула к лестнице. А спустя один пролет вспомнила, что оставила в Додже сумку с вещами.

Чертыхнувшись, я запнулась, но, поразмыслив, решила не возвращаться. К черту вещи, меня тянуло к родным, и я ничего не могла поделать с дурным предчувствием, от которого дрожали колени.

Я поднялась на третий этаж. Золотая табличка с двумя крупными четверками поблескивала в тусклом освещении единственной лампочки под потолком. Не мешкая, я вдавила указательным пальцем кнопку звонка. За металлической дверью послышались быстрые шаги. Пауза. Слишком длинная для человека, увидевшего в глазок любимую дочь, приехавшую сюрпризом.

— Мам, я знаю, что ты дома, — громко произнесла я, и только после этого дважды щелкнул замок.

— Амели? Что ты тут делаешь? — испуганное лицо матери показалось из-за приоткрытой двери. Потянув за ручку, я заставила дверь распахнуться шире и переступила порог.

— Какого черта происходит, ма…

Слова застряли в горле, потому что из комнаты за ее спиной в коридор вышел мужчина, вытирающий руки о полотенце.

Он споткнулся на полушаге, прищурился и растянул губы в улыбке, которую я неоднократно видела в своих кошмарах.

— Привет, крошка.

Меня парализовало. Я стояла столбом посреди коридора, ощущая, как кровь превращается в ледяную крошку, — острую, колючую, — и она вспарывает мои вены, замораживая каждую клеточку тела арктическим холодом.

— Амели… — сквозь шум в ушах донесся до меня голос мамы, но я не нашла в себе силы, чтобы на это отреагировать. Я перестала чувствовать свое тело, перестала осознавать происходящее, сконтрировав внимание на высокой фигуре с влажным куском тряпки в руках.

Я не знала, сколько времени прошло, прежде чем смогла сделать шаг назад. И еще один. И еще. Прохладный воздух лестничной клетки ошпарил горящие щеки, причинив физическую боль.

Паника сковывала горло, душила, мешала сделать вдох. Я не сразу поняла, что это мои же руки и сжимают шею. Я пыталась закрыться, защититься, прикрыть хотя бы часть оголенной кожи.

Лишь бы липкий взгляд меня не касался.

Лишь бы это чудовище держалось от меня подальше.

— Я могу все объяснить! — Мама шагнула за мной, а я шарахнулась в сторону, ударившись лопатками о холодные створки лифта.

— Не подходи! — вырвался вместо крика глухой сип, и это хоть как-то привело меня в чувство. Облизнув губы, я мотнула головой, подтверждая сказанное, и бросилась к лестнице.

Мгновенно пробежала четыре пролета, толкнула подъездную дверь, чудом нашарив дрожащими пальцами кнопку разблокировки. Упала на колени. Тяжелое металлическое полотно ударило в бок и плечо, вынуждая вдавить ладони в грязный бетон.

Капли дождя хлестнули по лицу, попали за шиворот, ослепили и без того ничего не видящие глаза. Я закашлялась, наклонив голову и ощущая горечь во рту. Тело сотрясло спазмами, лишая возможности дышать.

— Резкая!

Кто-то подбежал и присел рядом, попытался меня поднять. Ногти со скрежетом проехались по бетону. Мне хотелось прижаться к земле, врасти в нее, свернуться в клубочек… и умереть.

Лишь бы это чудовище больше не могло до меня добраться.

— Резкая! Черт, Амели, что с тобой?

Хриплый мужской голос пульсировал в ушах. Я понимала, что меня кто-то зовет, но не могла ответить.

Паника.

Ужас.

Страх.

Отчаяние.

Я тонула, захлебывалась, хватала ртом воздух, но он так и не попадал в легкие.

— Леля…

Сильные руки сжали мои плечи.

— Дыши. На мой счет, ладно? Раз…

Я всхлипнула, цепляясь за человека со знакомым голосом и родным запахом.

— Два. Раз. Два. Раз. Два. Все хорошо. Я рядом. Я помогу. Леля, я помогу. Я здесь.

Мягкие поглаживания по спине. Нежные, мимолетные прикосновения губ: лоб, щеки, закрытые глаза. Мерное покачивание. Крепкие объятия. И шепот. Тихое, ласковое и безостановочное:

— Я здесь, Леля. Я с тобой. Все хорошо.

Никита.

Мне нельзя здесь оставаться. Нужно бежать, нужно прятаться, нужно спасаться…

Увези меня. Увези. Пожалуйста, увези меня.

Как она могла? Как она могла после всего впустить его в свой дом?

Почему, мама? За что ты так со мной? За что ты так с нами?

С нами…

Сима!

Тело вновь сотрясается, словно к груди приставили дефибриллятор.

Я дернулась, вырываясь. Впечатала ладонь в распахнутую дверь подъезда, силясь встать. Лукашин мгновенно пришел на помощь, потянув меня вверх, но так и не выпуская из объятий.

— Никита, — шепотом на грани молчания произнесла я, сжимая в пальцах ткань его футболки. — Мне… Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру.

Глава 43. Никита

Припарковав Кошака у подъезда, в котором скрылась Резкая, я поднял и переложил на пассажирское сиденье забытую в спешке сумку.

Не думать. Не накручивать. Не строить догадки.

Ни о доме с баннером о продаже.

Ни о просьбе позвонить матери.

Ни о вспышке злости у Амели, когда предложил ей подняться вместе.

Плевать на вопросы, которые, один хрен, лезут в голову.

Плевать на ответы, которые я скорее всего не получу.

Плевать на все.

Если захочет, расскажет. Точка.

Взгляд на часы.

Вытянуть из пачки сигарету и практически сразу убрать ее обратно.

Я передумал курить так же внезапно, как и ощутил острую, жизненно необходимую потребность в никотине. И черт, как бы мне хотелось вот так же, по щелчку пальцев, остановить ебучее цунами из вопросов. То цунами, что раскручивалось помимо моей воли. Всасывая в себя обрывки фраз, слов, взглядов. Перемалывая их в мелкое крошево и выстилая мозаикой картинку с огромными проплешинами. Которые я хотел заполнить. И не мог.

Пока не узнаю, для чего мы ехали к тому дому. Пока не пойму, по какой причине Резкая попросила набрать ее маму меня, а не позвонила сама. Пока не выясню, почему Амели сорвалась, забыв про вещи.

Как, блядь, заставить себя не думать о Резкой и о том, что с ней связано, когда уже обещал не лезть и не ворошить ее тайны?

Сука!

Я ударил ладонью по рулю и пробежался взглядом по окнам слева и справа от стояка подъезда. Тщетная попытка угадать, в какую из квартир зашла Амели.

Зачем? Что мне это даст? Допустим, узнал. Допустим, поднимусь, чтобы отдать сумку. Увижу, что с ней все в порядке. Что дальше?

А если нет?

И вроде бы смешно, что накручиваю себя на пустом месте и не могу просто подождать. Но… нихрена не смешно. Ведь паранойя с кофейно-миндальным привкусом на губах вышвырнула меня из машины, когда я увидел белую как смерть Амели.

— Резкая! Резкая! Черт, Амели, что с тобой?

Я опустился рядом с Амели и попытался ее поднять. Но стоило увидеть в глазах Резкой кромешный ад, меня утопило в нем, вывернуло наизнанку и перемололо. А затем, не оставив ничего, кроме ошметков, выплюнуло в реальность, где Амели выхватила по полной из-за моей ошибки.

Я должен был догадаться, что объявление о продаже дома и просьба позвонить матери не приведут ни к чему хорошему. Должен был наплевать на отмазку о «семейных делах» и настоять на том, чтобы пойти с Амели. Но нет. Решил не давить и в итоге подставил Резкую под удар.

— Леля, дыши. Слышишь меня? Леля, дыши на мой счёт…

Успокаивая Амели, я материл себя, не собираясь оправдываться ни перед ней, ни перед собой.

За то, что отпустил одну.

За то, что не оказался рядом.

За то, что ее колотит и трясет из-за меня.

И все, что остаётся, — пытаться успокоить рвущееся дыхание и повторять как мантру:

— Леля… Леля… Леля…

Вдох.

Выдох.

Снова вдох.

Мои губы касаются лба Амели и греют ее щеки. Шепчут что-то, уговаривая Резкую дышать вместе со мной. Обещают быть рядом и… молят о том, чтобы она услышала и дышала.

Блядь, я свалю и исчезну, только дыши… Дыши, Леля… Дыши…

Успокоить попытку вырваться и помочь встать — дыши.

Притянуть к себе, отогревая своим теплом — дыши.

И самому разучиться дышать, услышав тихую просьбу:

— Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру.

Я кивнул, но не подумал о том, чтобы разжать руки и отпустить Амели. Продолжая обнимать ее, я вроде бы все так же успокаивал Резкую, а по факту — возвращал себе способность говорить и контролировать эмоции. И лишь почувствовав, что мой голос не дрогнет, а на лице не проявится ни намека на растерянность, я отпустил Резкую и подтолкнул ее в сторону Чарджера.

— Жди нас в машине.

Правда, услышав звук шагов за спиной, обернулся и сказал увязавшейся за мной Резкой:

— Амели, пожалуйста, сделай то, что я говорю. Пять, максимум, десять минут, и мы с твоей сестрой спустимся.

— Там… — на грани слышимости прошептала Амели. Смяла пальцами край куртки и, покачнувшись, будто произнесённое отнимает у нее все силы, выдохнула: — Там… он.

Он?

Всматриваясь в лицо сжавшейся под моим взглядом девушки, я не понимал, к чему могло прозвучать это предупреждение и почему он так пугает Амели. А затем мне едва хватило сил сдержать клокочущую ярость от промелькнувшей и озвученной догадки:

— Это он с тобой сделал?

Сжавшиеся в линию и после задрожавшие губы. Вгрызшиеся в ткань куртки пальцы и в разы усилившийся озноб.

Резкая могла ничего не отвечать, мне хватило и этих штрихов. Но когда она кивнула, отшатнувшись назад, у меня перед глазами поплыло и не осталось ничего, кроме алой пелены.

— В машину, — прорычал я сквозь зубы. Развернулся и, кажется, уже через секунду долбил кулаком в дверь сорок четвертой квартиры, сопровождая это требованием: — Открывай, блядь! Сколько можно топить?!

— Ты кто такой? Пиздюлей выписать? — прозвучал мужской голос. — Я всех соседей знаю.

Лязганье замка и гул в висках.

Распахнувшаяся дверь и самодовольная улыбочка на лице после вопроса:

— Сам уйдешь или помочь?

Мелькнувшее на подкорке: «Убью!», а дальше щелчок, сорвавший тормоза.

Удар. Второй. Третий.

Кто-то истерично визжал, пытаясь оттащить меня, но я вколачивал кулак в лицо ублюдка, стирая с него ухмылочку.

Чьи-то руки и ногти.

Отмахнуться, чтобы после впечатать по морде ублюдка ещё пару раз.

Мало!

Новый удар. Хруст сломанной кости. Кровавое месиво вместо лица.

Но мне все ещё мало.

— Убери его, дрянь!

— Сима!

— Убери-и-и! — визг, а за ним вновь прозвучавшее:

— Сима! Собирай вещи!

Вещи. Увезти. Сестра Резкой.

Отрезвляющая вспышка и сразу же новая — уже ярости. Ведь ублюдок мог не ограничиться Амели и распускать руки дальше.

Удар.

Клокочущее бульканье и где-то на фоне визгливые угрозы:

— Только попробуй ее увезти! Я подам на тебя в суд за кражу ребенка!

— В суд? В суд?! Где ты была с судом, когда я пришла к тебе и все рассказала? Где?!

Ещё удар.

Обернувшись на срывающуюся в истерику Амели, я перевел взгляд на бесчувственное тело и свои окровавленные руки. Вытер их о майку ублюдка и направился в комнату, где Резкая закрывала собой от наседающей на нее матери девчушку с небольшой сумкой.

— Ты, — рявкнул я привлекая внимание женщины и, когда она обернулась, оскалился: — Либо отойдешь сама, либо тебя отодвину я.

— Да кто ты такой?! — завизжала она и поперхнулась, услышав мое обещание:

— Тот, кто создаст тебе и твоему ублюдку-хахалю проблемы. — Глянув на Амели, я взглядом показал ей идти к дверям, а сам шагнул наперерез женщине, решившей вцепиться в руку младшей дочери. — Не стоит усугублять. Документы взяла, Амели? — спросил, прожигая дыру в ее матери. — Свидетельство, полис, паспорт?

— Да.

— Богом клянусь, если Сима сейчас уйдет… — прошипела мать Резкой. — Я тебя не пожалею, а этого… — глянула на меня и сорвалась в визг: — Засужу за побои!

— Я убью тебя, если приблизишься к нам! — пригрозила Амели.

— Что?! Как ты смеешь говорить такое матери?! Я тебя, дрянь, вырастила, ночами не спала!

— Ты мне не мать, — убийственно тихо ответила Амели. Тронула меня за руку, намекая уходить, и попросила: — Никита, увези нас.

Я не меньше Резкой хотел свалить из Краснодара. Поэтому, выходя из дома, предупредил:

— Бензина хватит, чтобы доехать до Ростова без остановок. Я за руль. И это не обсуждается.

— Хорошо, — без пререканий согласилась Резкая. Бросила тревожный взгляд на мои руки и негромко произнесла: — Надо обработать. На выезде из города есть круглосуточный…

— Давай я сам разберусь, что и когда? — оборвал я неуместный сейчас порыв заботы, а затем, придержав Амели за руку, выдохнул и негромко произнес: — Извини. Я не…

Договорить, что никогда в жизни не позволил бы себе лезть с поцелуями, знай я, что случилось с Резкой, у меня не получилось. Слова будто встали поперек горла, перекрывая доступ кислорода, и я дёрнул подбородком в сторону машины, сказав не то, что собирался:

— Я не хотел на тебе срываться. Поехали.

Стиснув зубы, я устроился за рулём, и сразу же, как услышал щелчки пристегнутых девушками ремней безопасности, с визгом покрышек сорвал Кошака с места. А затем погнал машину в сторону выезда из города, проклиная себя за трусость.

Левый ряд платной трассы.

Скорость на грани нарушения.

Я гнал в Ростов, стараясь не слушать, о чем разговаривают Амели и Сима, но все же вслушивался в их разговор.

Чтобы не спрашивать у девчонки то, о чем она никогда не скажет первому встречному.

Чтобы услышать, что ублюдок, которого притащила в дом мать девчонок, ничего не сделал с сестрой Резкой, и успокоиться хотя бы в этом.

В остальном… Я не представлял, как извиняться перед Амели. И получится ли объяснить ей, что не знал и даже не мог представить, что творю.

Не оправдание.

А нужно ли мне оправдание? Что изменится, если Резкая скажет: «Прощаю»? Я себя прощу? Выдохну, успокоюсь и забуду всё, как страшный сон?

Нет, не получится. Ровно так же, как не получается представить, что мать Резкой жила с тем, кто домогался до ее детей. И защищала его, а не их.

— Кто это был? Отчим? — не выдержав, спросил я и чудом удержал руль, когда услышал глухой ответ Амели:

— Не отчим. Отец.

Конец первого тома

Оглавление

Пролог

Глава 1. Никита

Глава 2. Никита

Глава 3. Амели

Глава 4. Никита

Глава 5. Амели

Глава 6. Никита

Глава 7. Амели

Глава 8. Никита

Глава 9. Никита

Глава 10. Амели

Глава 11. Амели

Глава 12. Амели

Глава 13. Никита

Глава 14. Амели

Глава 15. Никита

Глава 16. Никита

Глава 17. Амели

Глава 18. Никита

Глава 19. Амели

Глава 20. Никита

Глава 21. Амели

Глава 22. Амели

Глава 23. Никита

Глава 24. Амели

Глава 25. Амели

Глава 26. Никита

Глава 27. Никита

Глава 28. Амели

Глава 29. Амели

Глава 30. Никита

Глава 31. Никита

Глава 32. Никита

Глава 33. Амели

Глава 34. Никита

Глава 35. Амели

Глава 36. Амели

Глава 37. Амели

Глава 38. Никита

Глава 39. Амели

Глава 40. Никита

Глава 41. Амели

Глава 42. Амели

Глава 43. Никита