Потемкин [Александр Густавович Брикнер] (pdf) читать онлайн

Предисловие автора. Предлагаемая здесь не только
специалистам-историкам, но и публике монография о
князе Г.А. Потемкине появилась в 1887 г. в журнале
"Новь" (т. XIII до XVIII). К ней в настоящее время
сделаны некоторые дополнения на основании
данных, появившихся с тех пор в исторической
литературе. Ограничиваясь очерком жизни и
деятельности князя в рамках небольшого тома, я
представляю другим, посвятить этому предмету
многотомное сочинение, за издание которого я
взяться не мог и не хотел.
А. Брикнер.
Йена,
5 октября 1891 г.
Сто лет после
кончины Потемкина
ЯКОВУ КАРЛОВИЧУ ГРОТУ
ПОСВЯЩАЕТ ЭТОТ ТРУД АВТОР.
С.-Петербург.
Издание К.Л. РИККЕРА.
Невский проспект, 14.
1891.

Содержание
Введение
I. Молодость Потемкина
II. Потемкин в 1774—1776 гг.
III. Отношения Екатерины к Потемкину (1776—1786 гг.)
IV. Деятельность Потемкина до 1786 г.
V. Путешествие Екатерины (1787 г.)
VI. Начало войны
VII. Очаков
VIII. События 1789 и 1790 годов
IX. Пребывание Потемкина в Петербурге в 1791 г.
X. Кончина Потемкина
XI. Оценка личности Потемкина

Введение.
Издавая стихотворение Державина «Водопад», Я.К. Грот заметил: «Справедливая оценка Потемкина в
настоящее время еще не возможна. Едва ли правы те, которые считают его за честолюбца, все
приносившего в жертву своим личным видам. Безусловное к нему доверие императрицы в продолжение
стольких лет заставляет предполагать в нем необыкновенный государственный ум и истинные заслуги» 1.
С тех пор, как было сделано это замечание нашим знаменитым знатоком новой истории России, прошло
более двух десятилетий. В продолжение этого времени было издано столько данных для истории
царствования императрицы Екатерины II вообще и жизни и деятельности замечательнейшего из ее
фаворитов в особенности, что в настоящее время нельзя уже более отрицать возможности справедливой
оценки Потемкина. Осторожные и неопределенные выражения маститого издателя трудов Державина о
способностях и заслугах Потемкина вполне подтверждаются множеством исторических материалов,
опубликованных в последнее время, но еще не вполне разработанных специалистами.
Укажем вкратце на историю литературы о Потемкине.
В Германии раньше чем в России были сделаны некоторые попытки составления очерков жизни и
деятельности [2] Потемкина. Скоро после его кончины появились анонимные труды: «Anekdoten zur
Lebensgescbiehte des Reichsfursten Potemkin. Nebst einer kurzen Beschreibung der ehemaligen Krimm»
(Freistadt am Rhein, 1792) и «Privatleben des beriibmten Russisch-Kaiserl. Feldmarschalls Fursten von Potemkin
Tawritscbeskoy. Herausgegebeu von S**» (Leipzig und Gratz, 1793). Эти книжки, скудные содержанием,
представляют собою сборники анекдотов; в них отчасти есть и полемический тон; на каждом шагу
встречаются несообразности и неточности.
В 1794 году появилось беллетристическое произведение «Pansalvin, Furst der Finsterniss und seine Geliebte,
so gut wie geschehen» (Germanien, 1794). Это — роман-памфлет, направленный против любимца Екатерины.
Автором его считают некоего доктора Альбрехта 2. Как передают, императрица не без удовольствия читала
этот труд, в котором ее личность, под именем героини романа «Миранды», была выставлена в довольно
выгодном свете 3.
Гораздо большее значение имела биография Потемкина, помещенная в журнале «Мinеrva», издававшемся в
конце XVIII века в Гамбурге известным историком и публицистом Архенгольцом. Автором этого труда,
обнимающего более 600 небольших страниц и появившегося в пятнадцати книжках этого журнала (от 1797
до 1800 гг.), был саксонский дипломат. Гельбиг, которому не без основания приписывают и другие
сочинения по истории России в XVIII столетии, а именно сборник анекдотов под заглавием: «Russische
Gunstlinge» и биографию Петра III в двух томах, изданную в Тюбингене в 1809 году. Гельбиг находился в
России в конце царствования Екатерины II. Не говоря уже о других причинах, заставляющих нас считать
его автором биографии Потемкина, необходимо указать [3] на то обстоятельство, что многие обороты и
отзывы в печатном труде дословно соответствуют разным местам в донесениях этого дипломата,
хранящихся в дрезденском государственном архиве 4. Недаром Гельбиг называет свой труд сборником
анекдотов. Множество данных, встречающихся в нем, выходят из рамки биографии Потемкина и скорее
относятся к царствованию Екатерины вообще. Автор далеко не беспристрастен. Он сильно предубежден
против императрицы и ее друга и сотрудника. Не без основания Екатерина ненавидела Гельбига и
подумывала о довольно бесцеремонном удалении его из России. Так как главным источником при
составлении сочинения Гельбига служили сплетни в среде иностранных дипломатов, то нужно
пользоваться этим трудом с крайнею осторожностью. Местами встречаются фактические неточности и
промахи. Тон раздражения, в котором говорится о Потемкине, придает этим статьям Гельбига характер
памфлета или, по крайней мере, скорее публицистического, нежели серьезно-исторического труда.
В несколько сокращенном виде журнальные статьи Гельбига о Потемкине появились в 1804 году особою
книжкою: «Potemkin. Ein interessanter Beitrag zur Regierungsgeschichte Katharina’s der Zweiten». В 1808 году
в Париже была издана французская редакция этого труда под заглавием: «Vie du prince Potemkin. Redigee
par un officier fràncàise d’apres les meilleurs ouvrages allemands et fràncàise, qui ont paru sur la Russie a cette
époque» 5. Воспроизведение этой книги на английском языке появилось в двух изданиях под заглавием:
«Memoirs of the life of Prince Potemkine. Comprehending original anecdotes [4] of Catherine II and of the russian
court. Translated from the German». London, 1812 и 1813. Мало того: первое сочинение о Потемкине,
появившееся на русском языке, «Жизнь генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича
Потемкина-Таврического» (С.-Петербург, 1811 г., два тома) было просто переводом французского издания
труда Гельбига, хотя нигде в книге не имеется на этот счет ни малейших указаний. Недаром граф
Самойлов, племянник Потемкина, в крайнем раздражении, удивлялся, в 1812 году, воспроизведению на
русский язык иностранных сочинений о Потемкине 6.
Совершенно противоположным направлением отличается сочинение графа А.Н. Самойлова «Жизнь и
деятельность генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического».

Племянник знаменитого временщика говорит о нем не иначе, как в тоне панегирика. Самойлов писал
между 1812 и 1814 годами 7. Его труд, однако, был напечатан лишь в 1867 году в «Русском Архиве».
Несмотря на односторонность отзывов, суждений и выбора фактов, это сочинение может служить очень
важным пособием при изучении жизни и деятельности Потемкина.
Очерки биографии Потемкина, помещенные в изданиях Бантыш-Каменского «Словарь достопамятных
людей» и «Биографии русских генералиссимусов», не имеют особенного значения, так как они писаны в
официальном тоне. Не без основания новейший биограф Потемкина, М. Семевский, называет эти труды
«формулярными списками, подцвеченными риторикой» 8. Далеко важнее биография Потемкина, [5]
составленная Надеждиным и помещенная в «Одесском Альманахе» на 1839 год.
Труд М. Семевского «Князь Г. А. Потемкин-Таврический», помещенный в XII—XIV томах «Русской
Старины», заслуживает полного внимания исследователей, занимающихся этим предметом. Значение
монографии определено автором в следующих выражениях: «Не задаемся мыслию составления биографии
Потемкина, но, приступая к печатанию значительного собрания разнообразных документов, до него
относящихся, признаем необходимым представить эти материалы в рамке из фактов его жизни, с
указанием, по мере возможности и надобности, на противоречия и некоторые погрешности биографов».
Превосходство труда г. Семевского заключается, главным образом, в сообщении новых данных, ярко
освещающих жизнь и характер Потемкина. Так напр. особенно важно сообщение писем князя к Варваре
Энгельгардт, к Прасковье Андреевне Закревской и т. п. За то, при разработке этого нового материала
недостаточно было обращено внимания на печатную литературу, на различные издания, в которых
встречаются данные о Потемкине.
В 1888 г. появилось сочинение о Потемкине под заглавием: «S. Jean, Lebensbeschreibung des Fursten Gregor
Alexandrowitsch Potemkin des Tauriers als Beitrag zu der Lebensgeschichte der Kaiserin Katbarina II. Nacb dem
noch un-gedruckten Ms. des Verf. frei aus dem Franz, ubersetzt von einem seiner Zeitgenossen. Herausg. von F.
Rothermel. Karlsruhe 1888». В «Deutsche Literaturzeitung» в начале 1889 г. мы высказались об этом
сочинении, которое должно считаться подлогом. О секретаре князя, С. Жане, пока ничего неизвестно. К
тому же множество промахов и недоразумений, встречающихся в этой книге, подтверждает
предположение, что это сочинение скорее компиляция позднейшего времени, чем результат наблюдения
человека, близкого Потемкину. Довольно того, что тут рассказано об отравлении князя императрицею, о
его намерении занять русский [6] престол, о его плане сделаться герцогом Лифляндским, о том, что будто
при Екатерине случаи жестоких казней происходили чуть ли не ежедневно и пр. Значит, тут ничто иное,
как неумелая мистификация.
И до появления в свет труда Семевского, и после этого, особенно же в продолжение последнего
десятилетия, было издано множество материалов для истории царствования Екатерины, где роль князя
Потемкина занимает столь видное место. Самым важным вопросом должно считать отношение
императрицы к Потемкину. Благодаря изданию бумаг Екатерины, хранящихся в государственном архиве
министерства иностранных дел 9, мы имеем возможность составить себе точное понятие о том месте,
которое занимал Потемкин в отношении императрицы. Далее, были публикованы депеши и донесения
иностранных дипломатов, в которых очень часто и иногда очень подробно говорится о Потемкине. О нем
же идет постоянно речь в письмах и записках современников; на каждом шагу, при чтении общедоступных
исторических изданий («Русского Архива», «Русской Старины», «Древней и новой России», «Архива князя
Воронцова» и пр.), мы встречаем следы деятельности светлейшего князя, письма, в которых о нем
говорится более или менее подробно, анекдоты, имеющие источником устное предание и т. п.
От С.Н. Шубинского мы получили в копиях до-вольно значительное число писем разных лиц к Потемкину,
а также и писем Попова к Безбородке о князе. Разработка этого отчасти очень интересного материала в
частностях может воспоследовать лишь после издания этих писем, что обойдется не без затруднений, так
как на многих письмах нет числа. Мы однако позволим себе воспользоваться для нашего труда
некоторыми, впрочем немногими выдержками из этих писем и при этом считаем приятным долгом
выразить С.Н. Шубинскому искреннюю [7] благодарность за сообщение для просмотра этих рукописных
данных, которые при более подробном изложении жизни Потемкина, как можно надеяться, отчасти
окажутся достойными служить материалом при изучении частной жизни князя, истории его отношения к
фаворитам, разным сановникам, лицам военного ведомства и пр.
Что касается административной деятельности Потемкина, то она отчасти стала известною чрез
публикование многих писем и деловых бумаг Потемкина и его сотрудников в различных изданиях, напр., в
«Записках Одесского Общества Истории и Древностей», в «Сборнике Императорского Исторического
Общества» и т. п. Правда, большая часть деловых бумаг, сюда относящихся, еще не издана. Так, напр.,
почти все архивные материалы, хранившиеся в Решетиловке, имении наследников начальника
Потемкинской канцелярии, В.С. Попова, остаются еще пока неизвестными. Поэтому полная и всесторонняя
оценка всех частностей деятельности Потемкина, как военачальника и правителя, остается впереди.

Тем не менее мы в настоящее время располагаем достаточным запасом сведений для составления возможно
полного очерка биографии Потемкина и оценки его личности и деятельности. Приступая к решению этой
сложной и трудной задачи, считаем долгом заявить, что главное внимание в последующих главах обращено
на вопрос о личном отношении Потемкина к императрице Екатерине, и мы не имеем в виду разработки
частностей политической роли знаменитого фаворита.
Предоставляя будущим исследователям исчерпывать этот предмет при помощи всестороннего анализа и
пока еще не изданных данных, мы довольствуемся сообщением и освещением важнейших фактов из жизни
и деятельности друга Екатерины и подведением для общей характеристики Потемкина итогов несметному
множеству фактов и отзывов, разбросанных в исторической литературе и повременных изданиях.
Занявшиеся после нас этим предметом, — хотя бы [8] даже при более благоприятных условиях, имея
возможность начертить биографию Потемкина в больших размерах и с сообщением гораздо большей
массы фактов, — едва ли придут к новым результатам в отношении самых важных фазисов исторической
роли Потемкина и оценки преимуществ и недостатков нашего героя.
________________________________________
Примечания
1 Сочинения Державина. С.- Петербург, 1864 г., т. I, стр. 476.
2 См. соч. Блюма — «Ein russischer Staatsmann». Leipzig und Heidelberg, 1857. II. 542.
3 См. соч. Гельбига в журнале «Minerva». 1797. III. 4. Там же дано объяснение и других лиц романа.
4 См. замечания Эрнста Германна в его сочинении , т. VI.149. Русским переводом труда Гельбига,
хранящимся в рукописи в Имп. Публ. Библиотеке в С.-Петербурге, пользовался Я.К. Грот при составлении
комментария к сочинениям Державина.
5 Мы имеем в руках 2-е издание этой книги, появившейся также в 1808 году. В каталоге «Russica» Публ.
Библиотеки, I. 217, автором этого труда названа «M-me de Cerenville».
6 Нет сомнения, что резкие выражения Самойлова в начале его биографии Потемкина («Русский-Архив»
1867, стр. 583) относятся к русской редакции труда Гельбига. Он находит в нем «лживые сплетения и
нелепости, которые здравым рассудком и соображением с законами и обыкновениями российскими сами
собою опровергаются». Далее он высказывает удивление, что «цензура позволила такие бредни печатать» и
пр.
7 В этом же труде говорится, между прочим, о Кутузове, как о «незабвенном во веки спасителе отечества».
Самойлов умер в 1814-м году.
8 «Русск. Стар.», XII. 482.
9 «Сб. И. Общ.» VII, X, XIII, XXVII и ХLII.

I.
Молодость Потемкина (до 1774 г.)
Сведения о происхождении и молодости Потемкина, основанные большею частию на устном предании,
имеют лишь анекдотический характер и в значительной их части не могут считаться достоверными. Так,
напр., нет положительных данных о родстве Григория Александровича с известным русским дипломатом,
Петром Потемкиным, побывавшим при Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче в разных
государствах Западной Европы в качестве московского посла, но не отличавшегося ни политическим
тактом, ни образованием. Во время «случая» Григория Александровича так мало знали о политической
роли его мнимого родственника, что даже племянник знаменитого фаворита, Энгельгардт, относит
путешествие Петра Потемкина в Англию к эпохе Петра 1, между тем как он был там гораздо раньше и умер
до воцарения Петра Великого. В среде дипломатов, находившихся в Петербурге в то время, когда Григорий
Александрович сделался князем и когда зашла речь о его родстве с Петром Потемкиным, составление
такой родословной считали или самообольщением, или обманом 2.
Мы не придаем также значения рассказу о происхождении рода Потемкиных из Польши. Об этом говорят
иностранные [10] писатели, а также и Энгельгардт, между тем как у Самойлова, также близкого
родственника Григория Александровича, не упомянуто об этом обстоятельстве.
Год рождения Потемкина точно неизвестен; в различных источниках говорится то о 1736, то о 1739 годе; у
Самойлова показан 1742 год 3. Во всяком случае Потемкин был несколькими годами моложе Екатерины.
Родившись в селе Чижеве, близ Смоленска, Потемкин, бывши еще мальчиком, лишился своего отца,
Александра Васильевича, скончавшегося в 1746 году. Поэтому разные анекдоты о строптивом нраве сего
последнего, безграничною ревностью якобы мучившего свою жену, мать Григория Александровича, не
могут иметь для нас особенного значения 4. Так как однако едва ли можно сомневаться в грубости нрава
отца и в его жестоком обращении с женою, бывшею гораздо моложе его, то кончина отца для Грица, — как
называли дома способного мальчика, — была скорее выгодою, чем потерею. Мать Григория
Александровича, сделавшаяся впоследствии статс-дамою, была хороша собою и считалась умною
женщиною 5. После смерти мужа, она переселилась в Москву, где жила под покровительством
родственника, президента камер-коллегии, Григория Матвеевича Козловского, и где единственный сын ее,
вместе с сыном Козловского, посещал учебное заведение Литкела в Немецкой слободе.
Сохранились некоторые анекдоты о честолюбии Потемкина в юном возрасте. To он мечтал о проекте
скупить когда-то множество домов за Яузою и выстроить преогромное [11] здание 6; то он говорил своим
товарищам: «Хочу непременно быть архиереем или министром» 7, или: «Так, так начну военной службой; а
не так, то стану командовать попами» 8. Нет сомнения, что впоследствии он неоднократно мечтал о
посвящении себя монашескому званию и весьма часто занимался вопросами богословия. Энгельгардт
замечает в своих «Записках» о Потемкине: «Поэзия, философия, богословие и языки латинский и греческий
были его любимыми предметами; он чрезвычайно любил состязаться, и сие пристрастие осталось у него
навсегда; во время своей силы, он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых
людей; любимое его было упражнение, когда все разъезжались, призывать их к себе и стравливать их, так
сказать, а между тем сам изощрял себя в познаниях» 9. Также и Самойлов рассказывает о страсти
Потемкина к наукам отвлеченным, к чтению классиков, о его уединенном прилежании 10. В селе Татеве,
куда он в молодости приезжал к родным гостить, сохранилось предание, что часто утром находили
молодого Потемкина спящим в библиотеке на стоявшем там биллиарде (уцелевшем до сих пор);—он
просиживал за книгами целые ночи 11. Полезным наставником его был иеродиакон греческого монастыря,
Дорофей. Вступив в только что учрежденный московский университет, Потемкин, за свои дарования и
успехи, удостоился золотой медали, а затем, кажется в июле 1757 года, находился в числе двенадцати
лучших воспитанников университета, отправленных в Петербург и представленных императрице Елисавете
Петровне. По возвращении в Москву он, вместо участия в регулярных занятиях университетских,
увлекался самостоятельными работами, чтением книг [12] и пр., вследствие чего был исключен из
университета «за нехождение» 12.
Во все это время Потемкин, — как это тогда было принято для молодых дворян, — считался находившимся
на военной службе, с дозволением не являться на службу до окончания учения. В 1755 году он был записан
в конной гвардии рейтаром; в 1757 году произведен в капралы; в 1758 —в ефрейт-капралы, а в 1759 году—
в каптенармусы 13.
По исключении из университета Григорий Александрович решился посвятить себя военной карьере. В
числе лиц духовного звания, которых посещал Потемкин в Москве, находился Амвросий ЗертисКаменский, бывший тогда архиепископом Крутицким и Можайским: он одобрил его намерение и дал ему
на дорогу пятьсот рублей 14.

В Петербург Потемкин прибыл в то время, когда там готовились чрезвычайно важные события. Во время
царствования Петра III он сделался вахмистром, был взят ординарцем к принцу Георгу Гольштинскому и в
то же время правил ротою, в которой он служил.
Участие Потемкина в государственном перевороте 26 июня 1762 года обратило на него внимание
Екатерины. О его сношениях с Орловыми до этого события мы не имеем никаких положительных данных.
Есть предание, что он, во время кризиса, действовал в пользу Екатерины, уговаривал солдат объявить ее
самодержицею и проч. Обо всем этом не сохранилось достоверных известий. В какой степени трудно
воспроизведение частностей таких фактов, [13] видно из следующего обстоятельства. Рассказывают, что
Потемкин в ту минуту, когда Екатерина 30-го июня, верхом, в мужском платье, во главе отряда войск,
отправилась в Петергоф, находился в ее свите; услышав, что императрица желает иметь темляк на шпаге,
он сорвал свой темляк, подъехал к государыне и поднес ей желаемое украшение, чем обратил на себя
внимание императрицы 15. Самойлов, племянник Потемкина, решительно отвергает достоверность этого
анекдота на том основании, что Потемкин, будучи еще унтер-офицером, не мог поднести своего темляка
государыне, «поелику оный был не офицерский» 16. Однако, сам Потемкин рассказывал впоследствии
Сегюру даже подробности об этом случае: как он подал темляк, как его лошадь, привыкшая к
эскадронному ученью, поравнялась с лошадью императрицы и, несмотря на все усилия, упорствовала
удалиться, как императрица улыбнулась и пр. 17.
Как бы то ни было, императрица придавала участию Потемкина в государственном перевороте некоторое
значение. В ее письме к Понятовскому о частностях этого события, между прочим, сказано: «В конной
гвардии двадцатидвухлетний офицер Хитрово и семнадцатилетний унтер-офицер Потемкин направляли все
благоразумно, смело и деятельно» 18.
Лучшим свидетельством и точною меркою участия Потемкина в государственном перевороте 1762 г.
служат награды, которых был он удостоен за услуги, оказанные при этом случае Екатерине. Он получил
400 душ крестьян; далее, в собственноручном расписании Екатерины о наградах по тому случаю сказано:
«В конной гвардии вахмистр Григорий Потiомкин два чина по полку да 10,000 рублей»; в другом месте
этого документа упомянуто [14] о назначении Потемкина камергером 19. Все эти награды были лишь
предположением Екатерины, которая к тому же ошибалась, считая Потемкина в 1762 году
семнадцатилетним юношею: он тогда был по крайней мере тремя годами старше. Во всяком случае в то
время он не сделался камергером, а только камер-юнкером, и был удостоен звания подпоручика.
Без сомнения Потемкин тотчас же после государственного переворота бывал часто при дворе и обращал на
себя внимание императрицы. В устном предании сохранились некоторые анекдоты, за фактическую
достоверность которых нельзя ручаться. Так, напр., рассказано в сборнике анекдотов Карабанова:
«Стараясь нравиться императрице, он ловил ее взгляды, вздыхал, имел дерзновение дожидаться в
корридоре и, когда она проходила, упадал на колени и, целуя ей руку, делал некоторого рода изъяснения.
Она не противилась его движениям. Орловы стали замечать каждый шаг и всевозможно противиться его
предприятию» и проч. 20. Самойлов рассказывает о следующем случае. Однажды, за столом, императрица
обратилась к нему с вопросом на французском языке; Потемкин отвечал ей по-русски. Кто-то из
сановников заметил ему, что следует отвечать на том языке, на котором предложен вопрос. Нимало не
смущаясь, Потемкин возразил: «А я, напротив того думаю, что подданный должен ответствовать своему
государю на том языке, на котором может вернее мысли свои объяснять; русской же язык учу я слишком 22
года» 21. Митрополит Платон рассказывал, что Потемкин был обязан своим возвышением уменью
подделаться под чужой голос, чем иногда забавлял Григория Орлова. Последний сообщил об этом
государыне, и она пожелала видеть забавника. Потемкин, о чем-то спрошенный Екатериною, отвечал ей ее
же голосом и выговором, [15] чем насмешил ее до слез 22. Гельбиг рассказывает о ненависти братьев
Орловых к Потемкину в это время и сообщает довольно подробно о том, как однажды Григорий и Алексей
Орловы воспользовались удобным случаем, чтобы начать с ним спор, и страшно избили его палками и
проч. 23. До чего доходят выдумки в отношении к этой эпохе жизни Потемкина, видно из разных толков о
лишении его одного глаза. Гельбиг рассказывает, что Потемкин, бывши еще ребенком, как-то неосторожно
играл ножницами и при этом ранил себя в глаз 24. По другим рассказам, Потемкин был изувечен во время
драки с Орловыми; иные передают, что ему вышибли глаз нечаянно во время игры в мяч 25. Кастера
сообщает, что Алексей Орлов своим кулаком лишил Потемкина глаза 26. В примечаниях к «Запискам
Энгельгардта» сказано, что Потемкин окривел в 1766 году, во время ссоры с одним придворным, который
шпагой выколол ему глаз 27. Правдоподобнее всех этих анекдотов оказывается повествование Самойлова,
что Потемкин однажды, заболев сильною горячкою и не доверяя медикам, велел отыскать мужика-знахаря,
который обвязал ему голову и один глаз какою-то припаркою, лишившею его способности видеть этим
глазом 28. Зато совершенно лишенным основания оказывается заметка в донесении сардинского
дипломата, маркиза де Парело, что Потемкин, после этого несчастия, совершил поездку в Париж для
приобретения хрустального глаза 29. Потемкин не лишился глаза, а только ослеп на один глаз. Это
несчастие не могло не лишить его некоторой доли красоты, которою он отличался. Самойлов говорит:

«Тогдашние [16] остроумы сравнивали его с афинейским Альцибиадом. прославившимся душевными
качествами и отличною наружностью». Он описывает отчаяние Потемкина по поводу этого несчастия,
причем рассказывает подробно, как Потемкин совершенно удалился от двора и от всякого общества
вообще; в продолжение полутора года он не выходил из дому, занимаясь чтением и приобретая множество
познаний; он отрастил себе бороду и мечтал о пострижении в монахи, но любовь к нему одной красавицы и
внимание императрицы принудили его оставить жизнь отшельника и возвратиться ко двору 30. Частности
этого рассказа имеют анекдотический и даже легендарный характер. К тому же в рассказах других
современников мы находим совершенно иное объяснение причины добровольного удаления Потемкина от
двора. В анекдотах, собранных Карабановым, странный образ действий Потемкина объяснен его любовью
к императрице 31. Разные рассказы согласны, однако, в передаче довольно важного обстоятельства: сама
Екатерина позаботилась о привлечении вновь ко двору Потемкина; исполнению ее желания должен был
содействовать Григорий Орлов. Эти общие факты, как кажется, не могут подлежать сомнению, между тем
как подробности этих рассказов не заслуживают серьезного внимания историков 32. К тому же мы не
имеем возможности определить точно время 18-месячного отшельничества Потемкина.
Не только в биографии Потемкина, составленной Самойловым, но и в других источниках говорится о
путешествии Потемкина в Швецию. Некоторые писатели относят эту поездку к 1762 году, утверждая, что
Потемкин был отправлен в Стокгольм к находившемуся там русскому [17] посланнику, графу Остерману, с
известием о воцарении Екатерины 33. Самойлов, напротив, относит эту поездку к позднейшему времени,
объясняя ее желанием Орловых удалить Потемкина от двора, где он, после только что упомянутого
происшествия, играл довольно важную роль 34. Как бы то ни было, путешествие Потемкина в Швецию, о
котором ничего неизвестно из документальных источников, не могло иметь какого-либо важного
политического значения. Он не играл при этом роли дипломата, а был простым курьером. Замечанию
Самойлова, что Потемкин, после возвращения из Швеции, „не имел более у двора той приятности, какою
пользовался до отбытия своего", мы не можем придавать особенного значения.
Зато мы узнаем на основании архивных данных, что Потемкин во второй половине 1763 года был
определен на службу в синоде. Сохранилась инструкция, составленная по этому случаю Екатериной для
Потемкина. Из нее видно, что он был помощником обер-прокурора 35. Потемкину было тогда двадцать лет
с небольшим. Недаром сказано в указе синоду, что он определяется на эту должность, „дабы он слушанием,
читанием и собственным сочинением текущих резолюций... навыкал быть искусным и способным к сему
месту" и пр. О деятельности Потемкина в синоде мы не имеем никаких данных.
Главным занятием Потемкина во все это время была, как кажется, военная служба. В июле 1762 года, он
был представлен в корнеты, но императрица написала: «быть подпоручиком»; 19 апреля 1765 года он был
произведен в поручики; в этом же году он исполнял казначейскую должность и надзирал за шитьем новых
мундиров; 19 июня 1766 года он получил командование 9-ой ротой; в 1767 году с двумя ротами своего
полка командирован в Москву во время комиссии об «Уложении». [18]
22-го сентября 1768 года Потемкин сделался камергером, а в ноябре был отчислен от конной гвардии по
воле императрицы, как состоящий при дворе 36.
В 1767 году собралась известная «Большая Комиссия» для составления «Уложения». В занятиях этого
собрания Потемкин участвовал в качестве опекуна депутатов от татар и других иноверцев, которые
выбрали его опекуном «по той причине, что они не довольно знают русский язык»; кроме того, он был
членом «комиссии духовно-гражданской» 37. Более подробных известий о деятельности Потемкина при
этом случае мы не имеем. Во всяком случае, она прекратилась в то время, когда началась турецкая война, и
Потемкин, как и многие другие члены этого собрания, изъявил желание отправиться в поход. В заседании
2-го января 1769 года маршал собрания, А. B. Бибиков, объявил, что «господин опекун от иноверцев и член
комиссии духовно-гражданской, Григорий Потемкин. по Высочайшему ее Императорского Величества
соизволению, отправляется в армию волонтиром», и вследствие этого, на его место нужно избрать другое
лицо 38.
Мы не знаем, когда Потемкин, отправляясь в армию, покинул столицу. Весною 1769 он обратился к
императрице с следующим письмом, писанным 24 мая «в квартире князя Прозоровского» и
обнаруживающим желание молодого честолюбца обратить на себя внимание Екатерины и отличиться
воинскими подвигами. Мы передаем этот характеристический документ целиком. «Всемилостивейшая
Государыня! Беспримерные Вашего Величества попечения о пользе общей учинили отечество наше для нас
любезным. Долг подданнической обязанности требовал от каждого соответствования намерениям Вашим и
с сей стороны должность моя исполнена точно так, как Вашему Величеству [19] угодно. Я высочайшие
Вашего Величества милости видел с признанием, вникал в премудрые Ваши узаконения и старался быть
добрым гражданином. Но высочайшая милость, которою я особенно взыскан, наполняет меня отменным к
персоне Вашего Величества усердием. Я обязан служить Государыне и моей благодетельнице, и так
благодарность моя тогда только изъявится в своей силе, когда мне для славы Вашего Величества удастся
кровь пролить; сей случай представился в настоящей войне, и я не остался в праздности. Теперь позвольте,

Всемилостивейшая Государыня, прибегнуть к стопам Вашего Величества и просить Высочайшего
повеления в действительной должности при корпусе князя Прозоровского, в каком звании Вашему
Величеству угодно будет, не включая меня. навсегда в военный список, но только пока война продлится. Я,
Всемилостивейшая Государыня, старался быть к чему ни есть годным в службе Вашей; склонность моя
особливо к коннице, которой и подробности я смело утвердить могу, что знаю; впрочем, что касается до
военного искусства, больше всего затвердил сие правило, что ревностная служба к своему Го-сударю и
пренебрежение жизни бывают лучшими способами к получению успехов. Вот, Всемилостивейшая
Государыня, чему научила меня тактика и тот генерал, при котором служить я прошу Вашего Высочайшего
повеления. Вы изволите увидеть, что усердие мое в службе Вашей наградит недостатки моих способностей
и Вы не будете иметь раскаяния в выборе Вашем. Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского
Величества всеподданнейший раб, Григорий Потемкин» 39.
«Квартира» князя Прозоровского в мае 1769-го года находилась на Днестре, близ Хотина. Тогда именно
русское войско готовилось атаковать эту крепость штурмом 40. Вскоре начались удачные действия
Потемкина, произведенного [20] в генерал-майоры во время этого похода. Так напр. он отличился в
авангардном деле под Хотиным (19-го июня), далее при овладении (2-го июля) турецкими укреплениями
под Хотиным и (29 августа) в сражении, в котором верховный визирь, Молдаванджи-паша и крымский хан
были совершенно разбиты и обращены в бегство. Затем, когда Румянцев, в качестве главнокомандующего,
заменил Голицына, в самом начале 1770 года, Потемкин успешно участвовал в сражении при Фокшанах
(3—4 января) 41; об этом деле императрица Екатерина упоминала в составленном ею кратком
хронологическом перечне событий кампании против турок, причем однако этот факт по ошибке отнесен ею
к декабрю 1769 года 42. Далее Потемкин участвовал в сражениях при Браилове (18 января), командовал
отрядом, двинувшимся к Букаресту, содействовал генералу Штофельну в овладении Журжею (4 февраля),
успешно преследовал турок, бежавших после дела близ Рябой Могилы, отличился в сражении при Ларге и
Кагуле 43, принимал деятельное участие в занятии Измаила 44, поразил турок у реки Олты 45, сжег город
Цыбры, причем им было взято множество турецких судов 46.
Румянцев в своей реляции от 9 сеятября 1770 года доносил о Потемкине императрице: «Ваше Величество
видеть соизволили, сколько участвовал в действиях своими ревностными подвигами генерал-майор
Потемкин. Не зная, что есть быть побуждаемому на дело, он сам искал от доброй своей воли везде
употребиться. Сколько сия причина, столько другая, что он во всех местах, где мы ведем [21] войну, с
примечанием обращался и в состоянии подать объяснение относительно до нашего положения и
обстоятельств сего края, преклонили меня при настоящем конце кампании отпустить его в С.-Петербург во
удовольство его просьбы, чтобы пасть к освященным стопам Вашего Императорского Величества» 47.
Мы не имеем точных сведений о пребывании Потемкина в Петербурге между кампаниями 1770 —1771
годов. Анекдотические рассказы, относящиеся к этому времени, не заслуживают особенного внимания.
Говорили, что Екатерина была недовольна Потемкиным за то, что он, будто бы, насмехался над
главнокомандующим, князем Голицыным, между тем как тот с похвалою отзывался о Потемкине 48.
Самойлов пишет, что императрица благосклонно приняла приехавшего в Петербург Потемкина, но
завистники его успели устроить дело таким образом, что Потемкин не долго оставался в столице и скоро
должен был вернуться в армию. Достоин внимания рассказ. что Потемкин, через библиотекаря
императрицы Петрова и через Ивана Перфильевича Елагина, пользовавшегося доверием Екатерины,
испросил дозволение писать к ней и получать через них словесные ее ответы. Карабанов, передающий этот
факт, прибавляет: «С любопытством прочитывая все письма, она видела, с каким чувством любви и с
какою похвалою изъясняется он насчет ее особы, сперва приказывала словесные ответы, а потом сама
принялась за перо и вела с ним переписку» 49.
Мы увидим, что в позднейшее время войны, а именно в 1773-м году, Екатерина, действительно,
переписывалась с Потемкиным. Вероятно также, что она неоднократно беседовала о нем с Елагиным и
Петровым. [22]
Уезжающему в армию в начале 1771 г. Потемкину императрица поручила купить для нее турецкую лошадь.
Об исполнении этого поручения писал Румянцев к графу Н. И. Панину осенью 1771 года 50.
Так как изложение участия Потемкина в военных действиях выходит из рамки нашего очерка, мы
ограничимся указанием на некоторые подвиги его. Он участвовал между прочим в делах при Красове и
Турно в 1771 г., в военных операциях близ Силистрии в 1772 году, находился вместе с Орловым в
Фокшанах во время переговоров, происходивших в этом местечке, в 1773 году поразил турецкую конницу
в сражении у Силистрии и проч. 51
Не особенно выгоден отзыв кн. Ю.В. Долгорукого, участвовавшего в этой последней кампании и
находившегося при Потемкине близ Силистрии: „Как у Потемкина никогда ни в чем порядку не было, а
граф Румянцев его весьма уважал по его связям у "Двора" и пр. 52.

Достойно внимания то обстоятельство, что в начале 1773 года, когда императрица настаивала на переходе
русских войск через Дунай, а Румянцев писал ей о неудобствах такого действия, Потемкин находился в
числе тех генералов, которые говорили против мнения Екатерины 53. Последняя, сообщая Вольтеру в июне
1773 года о военных действиях, упоминала о подвигах Потемкина 54. Несколько позже, осенью, узнав
через Румянцева о смелых военных делах Потемкина у Силистрии 55, Екатерина собственноручно писала
Потемкину 4 декабря 1773 года:
„Господин генерал-поручик и кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию, что вам
некогда письма читать; и хотя я по сю пору не знаю, предуспела ли ваша [23] бомбардирада, но тем не
меньше я уверена, что все то, что вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как
горячему вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному отечеству, которого службу вы
любите. Но как с моей стороны я весьма желай) ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить,
то вас прошу по пустому не вдаваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься, сделаете вопрос: к
чему оно писано? На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа
мыслей об вас, ибо я всегда к вам весьма доброжелательна".
Екатерина
Декабря 4 числа 1773 г."
„Скажите и бригадиру Павлу Потемкину спасибо за то, что он хорошо турок принял и угостил, когда они
пришли за тем, чтоб у вас батарею испортить на острову".
Адрес этого письма писан рукою же императрицы: „Григорию Александровичу Потемкину" 56
Расположение Екатерины к Потемкину предвещало важную перемену в жизни последнего.
_______________________________________
Примечания
1 Зап. Льва Ник. Энгельгардта. Москва, 1860, стр. 32.
2 «Minerva», 1797, II. 8-9.
3 «Minerva», 1797, II. 8. В биографии Потемкина, помещенной в «Русской Старине» (XII, 485), сказано: «По
некоторым сообщениям мы останавливаемся на 1739 г.», причем не говорится подробнее об источниках.
4 См. устные рассказы об отце Потемкина между анекдотами, записанными П.Е. Карабановым, в «Рус.
Старине», V, 463, и у Самойлова в «Р. Архиве», 1867, стр. 588.
5 См. замечания Карабанова в «Русской Старине», III, 39—40. На каком основании г. Семевский («Р. Ст.»,
XII. 485) считает Дарью Васильевну неспособною?
6 «Р. Ст.», V. 465.
7 Энгельгардт, 33.
8 Карабанов, в «Р. Старине», V. 465.
9 Энгельгардт, 33.
10 «Р. Архив», 1867, 600.
11 «Р. Архив», 1867, 600.
12 Бантыш-Каменский «Биографии российских генералиссимусов» (Спб., 1840, II, 54), где указано на
печатное объявление об исключение Потемкина. Там же рассказан позднейший анекдот о том, как князь
вспоминал об этом эпизоде.
13 См. данные Лонгинова в „Р. Архиве", 1867, стр. 954.
14 Рассказ племянника Амвросия, отца известного историка Бантыш-Каменского. См. соч. последнего
«Словарь достопамятных людей русской земли». Москва, 1836, IV. 197. Потемкин эту сумму обещал с
процентами возвратить впоследствии, но не исполнил обещания.
15 Так, напр., рассказано это в соч. Бантыш-Каменского, „Словарь", IУ. 198.
16 «Р. Арх.», 1867, стр. 997.
17 Ségur, „Mémoires ou souvenirs et anecdotes", Paris, 1827, II. 252.
18 «Lа cour de lа Kussie il y a cent аns». Berlin, 1858 г.; стр. 252.
19 «Сб. Ист. Общ.», VII. 109, 110, 113, 115.
20 «„Р. Старина», V. 465.
21 «Р. Арх.», 1867, 598.
22 «Р. Арх.» 1871, 459.
23 «Minerva», 1797, II. 429.
24 «Minerva», 1800, IV. 545.
25 «Vie de Potemkine», Pаris, 1808, стр. 19: «pаr l'аtteinte d'uне bаlle аu jeu de peаume».
26 «Vie de Catherine II», II. 88.
27 «Зап. Энгельгардта». 34.
28 «P. Аpx.», 867. 599.

29 «Сб. Ист. Общ.», XXVI. 312.
30 «P. Аpx.» 1867. 599—603. Многие писатели относились без критики к рассказам об этом эпизоде, напр.
Блюм в своем сочинении о Сиверсе, II. 54—56.
31 «Р. Старина», V. 466—467.
32 См., напр., некоторые черты в рассказе Гельбига («Minerva» 1797. II. 443—446), где этот эпизод отнесен
ко времени фаворита Васильчикова.
33 См. напр., «Зап. Энгельгардта». 34. («Minerva», 1797. II. 20 и пр.
34 «P. Аpx.» 1868. 604-605.
35 Cм. «C6. Ист. Общ.», VII. 316-318.
36 См. данные, собранные Лонгиновым, в «Русском Архиве» 1867, стр. 594.
37 «Сборник Ист. Общ.» VIII.. 386. XXXII. 11. 78. 98.
38 «Сб. Ист. Общ.» XXXVI. 156.
39 «Русская Старина», XXIII. 716—717.
40 См. мнение Прозоровского в военном совете 19 мая, в соч. Петрова, «Война России с Турцией» 1769—
1774. С.-Петербург, 1866, I. 174.
41 См. подробности у Петрова, II. 40 и след.
42 «Сб. И. Общ.», XIII, 152.
43 Соловьев, «Ист. России» XXVIII, 117. Самойлов («Р. Арх.» 1867. 1000) замечает, что Потемкин не
принимал участия в Кагульской битве.
44 Петров, II. 146.
45 «Архив Госуд. Совета», 1.89.
46 Соловьев, XXVIII. 219. И об этом событии Екатерина упомянула в вышеозначенной месте, см. «Сб. И.
Общ.» XIII, 156.—См. также некоторые подробности у Бантыш-Каменского «Биогр. р. генер.» II. 60.
47 «Чтения Моск. Общ. Ист. и Др.» 1865. II, отд. 2. стр. 112.
48 См. рассказ Самойлова в «Р. Арх.» 1867, 998, где приводится донесение Голицына, в котором сказано,
что русская конница «до сего времени еще не действовала с такою стройностью и мужеством, как под
командою генерал-майора Потемкина».
49 «Р. Старина», V. 466.
50 «Сб. Ист. Общ.», IX. 427.
51 См. между прочим рассказ Самойлова; подробности в сочинении Петрова.
52 Р. Старина (1889) т. LX, стр. 503.
53 Соловьев, XXIX. 11.
54 «Сб. Ист. Общ.», XIII, 343.
55 «Сб. Ист. Общ.», XIII, 374.
56 «Сб. Ист. Общ.», XIII. 373.

II
Потемкин в 1774—1776 гг.
В продолжение 1774 года Потемкин не участвовал в военных действиях. Он уже в начале этого года
прибыл в Петербург. О времени его приезда и о подробностях его путешествия в столицу мы не имеем
точных сведений 1.
Самойлов рассказывает, что Потемкин отправился из армии в Петербург „с тем, чтобы не чрез чье-либо
посредство, но прямым путем представить монархине основательные соображения свои", что он, прибыв в
столицу в январе 1774 года, остановился в доме зятя своего, Н.Б. Самойлова, и вскоре после приезда, чрез
посредство Григория Орлова, виделся с императрицею в Царском Селе. Самойлов сообщает далее, что
императрица дозволила ему написать к ней письмо с просьбою о пожаловании его в генерал-адъютанты.
Сделав это, Потемкин вскоре получил собственноручный ответ, в котором Екатерина, исполняя его
просьбу, хвалила его за то, что он [25] писал прямо к ней, а не искал повышения побочными путями 2.
Все это шло чрезвычайно быстро. Уже 1 марта 1774 года императрица могла сообщить Бибикову о
назначении Потемкина генерал-адъютантом. «Как он думает», сказано в этом письме, „что вы, любя его,
тем обрадуетеся, то сие к вам и пишу. А кажется мне, что, по его ко мне верности и заслугам, не много для
него сделала, но его о том удовольствие трудно описать; а я, глядя на него, веселюсь что хотя одного
человека совершенно до-вольного около себя вижу 3. 15 марта она писала к Бибикову: „Друга вашего
Потемкина весь город определяет быть подполковником в полку Преображенском. Весь город часто лжет,
но сей раз я весь город во лжи не оставлю, и вероятие есть, что тому быть так» 4.
Поспешив затем удалить Васильчикова, осыпанного при удалении разными милостями, императрица в
своих письмах к барону Гримму неоднократнов это время весьма выгодно отзывалась о Потемкине. Так
напр. она писала 19 июля 1774 года: „Генерал Потемкин более в моде, чем многие другие, и смешит меня
так, что я держусь за бока". В другом письме, от 14 июля: „я удалилась от некоего прекрасного, но очень
скучного гражданина 5, который тотчас же был замещен, не знаю сама, как это случилось, одним из самых
смешных и забавных оригиналов сего железного века". Сообщая Гримму в письме от 8 августа, что у нее в
работе постельное одеяло для [26] ее собачки и что Потемкин собирается украсть это одеяло для себя,
Екатерина прибавляет: «О, какая славная голова у этого человека! Он более чем кто-либо участвовал в
заключении этого мира 6, и эта голова забавна как дьявол," и проч. 7.
Карьера Потемкина наделала много шуму. Жена новгородского губернатора Сиверса, находившаяся в это
время в столице, писала мужу 31 марта: „Новый генерал-адъютант дежурит постоянно вместо всех
других... Говорят, он очень скромен и приятен». В другом письме, от 3 апреля: „Пока он живет у Елагина".
Далее 10 апреля: „Покои для нового генерал-адъютанта готовы, и он занимает их; говорят, что они
великолепны". 17 апреля: „Потемкина хвалят; он состоит в хороших отношениях к Панину, который когдато, в опасное время, спас его от происков Орловых и отправил его с каким-то поручением в Швецию. Я
часто вижу Потемкина, мчащегося по улице шестернею". В письме от 28 апреля г-жа Сиверс рассказывает
о посещении императрицею театра: „Потемкин был в ложе; с ним беседовали (т.е. императрица беседовала)
много во все время представления; он пользуется большим доверием; говорят, что он отличается
щедростью". 9 мая: „Недавно Потемкин сделался членом государственного совета; это маленькая пощечина
для Брюса, который не принадлежит к этому собранию", и проч. 8.
Фон-Визин 20 марта писал к Обрезкову в Букарешт: «Здесь у двора примечательного только то, что г.
камергер Васильчиков выслан из дворца, и генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом и в
Преображенский полк подполковником. Sаpietiti sаt" 9. [27]
По поводу возвышения Потемкина Петр Ив. Панин в письме к одному приятелю заметил (7 марта 1774
года): «Мне представляется, что сей новый актер станет роль свою играть с великою живностью и со
многими переменами, если только утвердится» 10.
Также и иностранцы-дипломаты зорко следили за переменою, происшедшею при русском дворе. Так,
напр., прусский посланник, граф Сольмс, доносил 15 марта: „По-видимому Потемкин сумеет извлечь
пользу из расположения к нему императрицы и сделается самым влиятельным лицом в России. Молодость,
ум и положительность доставят ему такое значение, каким не пользовался даже Орлов... Граф Алексей
Орлов намерен отправиться в Архипелаг раньше, чем предполагал, а князь Григорий Григорьевич, как
говорят, высказывает желание уехать путешествовать заграницу. Потемкин никогда не жил между
народом, а потому не будет искать в нем друзей для себя и не будет бражничать с солдатами. Он всегда
вращался между людьми с положением; теперь он, кажется, намерен дружиться с ними и составить партию
из лиц, принадлежащих к дворянству и знати. Говорили, что он не хорош с Румянцевым, но теперь я узнал,
что, напротив того, он дружен с ним и защищает его от тех упреков, которые ему делают здесь" 11.
Вопрос об отношении Потемкина к Орловым, Панину и другим вельможам казался весьма важным. В среде
иностранцев в то время передавали следующий анекдот. Однажды Потемкин подымался по дворцовой
лестнице, направляясь в покои государыни, а князь Орлов спускался по той же лестнице, направляясь к
себе домой. Первый из них, чтобы не казаться смущенным, обратился к своему предшественнику с

приветствием и, не зная, что сказать, спросил его: «Что нового при дворе?» Князь Орлов [28] холодно
ответил: „Ничего, только вы подымаетесь, а я иду вниз» 12.
Особенно часто и подробно говорилось в это время о Потемкине в депешах английского дипломата
Гуннинга. Так напр. он писал 4 марта: „Васильчиков, способности которого были слишком ограничены для
приобретения влияния в делах и доверия своей государыни, теперь заменен человеком, обладающим всеми
задатками для того, чтобы владеть и тем и другим в высочайшей степени. Выбор императрицы равно не
одобряется как партией великого князя, так и Орловыми 13... Это — Потемкин, прибывший сюда с месяц
тому назад из армии, где он находился во все время продолжения войны, и где, как я слышал, его терпеть
не могли... Он громадного роста, непропорционального сложения, и в наружности его нет ничего
привлекательного. Судя по тому, что я об нем слышал, он, кажется, знаток человеческой природы и
обладает большей проницательностью, чем вообще выпадает на долю его соотечественников, при такой же,
как у них, ловкости для ведения интриг и гибкости, необходимой в его положении, и хотя распущенность
его нрава известна, тем не менее он единственное лицо, имеющее сношения с духовенством». В конце
апреля Гуннинг доносил: „Весь образ действий Потемкина доказывает совершенную уверенность в
прочности его положения. Он приобрел сравнительно со всеми своими предшественниками гораздо
большую степень власти и не пропускает никакого случая заявить это. Недавно он собственною властью и
вопреки сенату распорядился винными откупами невыгодным для казны образом». В письме от 16 мая
говорится: «Г. Потемкин продолжает поддерживать величайшую дружбу с г. Паниным и делает вид, что
руководится в совете исключительно его мнениями; в те дни, когда происходят [29] заседания, он
отделяется от прочих членов и держит сторону г. Панина". 13 июня: „Потемкин назначен товарищем графа
Захара Чернышева по военной коллегии. Это было ударом для последнего... Принимая в соображение
характер человека, которого императрица так возвышает и в чьи руки она, как кажется, намеревается
передать бразды правления, можно опасаться, что она сама для себя изготовит цепи, от которых ей
впоследствии нелегко будет освободиться. Последнее ее распоряжение озаботило Орловых больше, чем все
предыдущее. По этому поводу между ней и князем (Орловым) произошло нечто более простого
объяснения, а скорее горячее столкновение, что, как говорят, расстроило ее до такой степени, как еще
никогда не видали, а его привело к решению предпринять путешествие тотчас по возвращении из Москвы"
и проч.
И в дальнейших донесениях Гуннинга говорится о лишении Чернышева Потемкиным всякого влияния, о
соперничестве между ним и графом Орловым, о наградах, которыми императрица осыпала фаворита, и
проч. 12 апреля Гуннинг писал „секретно и конфиденциально": „Насколько я могу судить на основании
немногих случаев, встретившихся мне для разговора с ним, мне кажется, что он не обладает теми
качествами и способностями, которые обыкновенно приписывались ему, но, напротив того, проявляет
большое легкомыслие и пристрастие к самым пустым развлечениям». В одном из своих донесений Гуннинг
писал, что Потемкин нисколько не заботится о вопросах внешней политики; несколько позже он
рассказывал, что Потемкин в Государственном Совете предлагал воспользоваться беспорядками в Персии,
между тем как Панин резко и энергично возражал ему, утверждая, что не должно вмешиваться в чужие
дела, так что Потемкин прервал прения с заметным неудовольствием. Вообще, английские дипломаты
доносили о постоянно возрастающем влиянии Потемкина. В октябре Гуннинг писал из Москвы: „При
назначении путешествия императрицы в Коломну [30] в будущее воскресенье, было позабыто о том, что в
следующую среду именины графа Потемкина, вспомнив о чем ее величество отложила на некоторое время
предполагаемую свою поездку, с тем, чтобы в этот день граф мог принимать поздравления дворянства и
всех сословий, причем ей угодно было подарить ему сто тысяч рублей", и проч. 5 февраля 1776 года Ричард
Окс писал: „Влияние Потемкина, без сомнения, достигло своего меридиана без малейших признаков
уменьшения", а в марте он сообщал, что внимание, оказанное Екатериною князю Орлову во время болезни
последнего, подало повод „к некоторому горячему объяснению" между императрицею и Потемкиным.
Далее сказано: „Хотя Потемкин пользуется в настоящую минуту полною властью, многие под секретом
предсказывают его падение, как событие весьма недалекое. Но я думаю, что это следует скорее объяснить
всеобщим к тому желанием, чем какими-либо положительными признаками. Доказательством дурного
мнения о его характере служит то обстоятельство, что весьма многие поверили слуху (совершенно
неосновательному) о том. Будто бы он отравил князя Орлова. Правда, что зависть его ко всякому, кто
пользуется малейшим отличием императрицы, чрезмерна и, как кажется, выражается таким образом и при
таких случаях, которые не могут быть приятны императрице, а напротив способны только внушить ей
отвращение " и проч. 14.
В донесении другого дипломата в сентябре 1774 года сказано: „Потемкин устранил всех лиц, казавшихся
ему опасными; этим возвышается его сила. Он никем не любим; все его боятся" 15.
Довольно часто и подробно о Потемкине говорится в это время в письмах статс-дамы графини Е. М.
Румянцовой к мужу. Вот некоторые выдержки из этих писем (20 марта 1774 г.): «Много новизны; сколько
нового переменилося [31] по приезде Григория Александровича... все странною манерою идет... Он всех
ищет дружбы. Александр Семеныч (Васильчиков) вчерась съехал из дворца к брату своему на двор... Ежели
Потемкин не отбоярит пяти братов (Орловых), так опять им быть великим. Правда, что он умен и может

взяться такою манерою, только для него один пункт тяжел, что великий князь не очень любит, и по сю пору
с ним ничего не говорит». В других письмах сказано о пожаловании Потемкину больших имений. 2
февраля 1776 г. графиня писала: „Григорий Александрович по наружности так велик, велик, что захочет, то
сделает... он совсем другую жизнь ведет; вечера у себя в карты не играет, а всегда там прослуживает; у нас
же на половине такие атенции в угодность делает, особливо по полку, что даже на покупку лошадей денег
своих прислал 4000 р. и ходит с представлениями, как мундиры переменять и как делать и все на
апробацию; вы его бы не узнали, как он нонеча учтив предо всеми. Веселым всегда и говорливым делается;
видно, что сие притворное только; со всем тем, что бы он ни хотел и ни попросил, то конечно не откажут»
16.
О занятиях Потемкина делами, во время его „случая", т.е. до 1776 года, сохранилось немного данных. По
рассказу Самойлова, Потемкин убедил Екатерину в неудобстве стеснения фельдмаршала графа Румянцева
подробными инструкциями и в необходимости предоставления ему большего простора как в военных
действиях, так и в переговорах о мире; вообще же Потемкин, как сообщает Самойлов, оказывал влияние на
ход военных операций распоряжением об отправлении новых полков на театр действий; далее, он
участвовал в принятии мер для борьбы с Пугачевым; а затем, „по соображениям Григория
Александровича", была уничтожена Запорожская Сечь 17. [32]
В Государственном Совете, членом которого был назначен Потемкин, он, как видно из протоколов этого
собрания, нередко участвовал в прениях. Так, напр., он делал предложения о размещении войск в Крыму,
подавал свое мнение в вопросах финансового управления, сообщал свои соображения о дипломатических
сношениях России с Портою после кучук-кайнарджийского мира и проч. 18 Сохранились докладные
записки Потемкина о мероприятиях по поводу волнений в крестьянском сословии, о раздаче наград разным
лицам, с замечаниями Екатерины на полях 19. Также сохранилось некоторое число кратких записок
императрицы к Потемкину, относящихся к этому времени и заключающих в себе разные замечания о
текущих делах. В некоторых записках говорится о беспорядках, состоявших в связи с Пугачевщиною, об
отправлении войск в юго-восточную Россию, об участии Суворова в поимке Пугачева и проч. Обо всем
этом говорится как бы мимоходом, в тоне шутки; в этих записках Екатерина называет Потемкина то
„monseignеur", то „батенькою" и проч. 20. Как кажется, в некоторых случаях Потемкин имел влияние на
дела. Так, напр., после кончины Бибикова, отправленного на восток для усмирения Пугачевского бунта,
весь состав штаба войск был распущен по желанию фаворита 21. Круг деятельности его, после назначения
его в товарищи Чернышеву, начальником военной коллегии, сделался весьма широким 22. Державин
неоднократно обращался к Потемкину, как к своему начальнику, с просьбою об исходатайствовании наград
за его подвиги во время Пугачевщины, и Потемкин составлял по этому предмету докладные записки 23. В
документах [33] Государственного Совета и в рескриптах императрицы уже летом 1774 года говорится о
Потемкине, как о „главном командире" или даже о „генерал-губернаторе Новороссийской губернии" 24 В
этой должности он, между прочим, писал (16 июля 1774 г.) к князю В. М. Долгорукову-Крымскому о делах
по вверенной ему губернии 25; однако, как кажется, управление южною Россиею в это время не
обременяло Потемкина сложными и тяжелыми заботами.
Разумеется, возвышение Потемкина было сопряжено с материальными выгодами и почестями всякого
рода. Не говоря уже о щедрости Екатерины в отношении к денежным наградам, мы упоминаем о
великолепной, украшенной драгоценными каменьями, иконе, которою императрица благословила его при
назначении новороссийским генерал-губернатором 26. В одной из записок Екатерины к Потемкину,
относящихся к этому времени, сказано: „Изволь сам сказать или написать к Елагину, чтоб сыскал и купил и
устроил дом по твоей угодности. И я ему также подтвержу" и проч. В другой записке говорится 27:
„Послушай, друг мой; твое письмо повело бы к длинным разсуждениям, если бы я пожелала ответить на
него подробно, но я выбрала из него два существенных пункта: во-первых, касательно дома Аничкова; в
Москве же требовали четыреста тысяч рублей; это огромная сумма, которую я и не знала бы, где достать,
но пусть Елагин спросит о цене; может быть, он и дешевле: это дом необитаемый и грозящий разрушением;
с одной стороны вся стена в трещинах; содержание и восстановление обойдутся, я думаю, недешево"- и
проч. 28.
По случаю празднования кучук-кайнарджийского мира Потемкин был возведен в графское достоинство,
получил [34] золотую шпагу, осыпанную алмазами и портрет императрицы, осыпанный бриллиантами для
ношения на груди на андреевской ленте; далее, он удостоился андреевской ленты и ордена св. Георгия. По
его же просьбе императрица разрешила ему, в качестве новороссийского генерал-губернатора, иметь штат
наравне со штабом малороссийского генерал-губернатора 29.
Далее императрица позаботилась о доставлении Потемкину заграничных знаков отличия. Король польский
препроводил ему орден Белого Орла и св. Станислава; Фридрих Великий поручил брату своему Генриху
возложить на Потемкина ленту Черного Орла; датский король прислал орден Слона, шведский—орден
Серафима 30. Все это сильно занимало Екатерину. Она сама написала черновую письма Потемкина к
принцу Генриху по поводу получения андреевского ордена 31. В украшении Потемкина орденом Черного
Орла иностранцы видели попытку прусского короля задобрить императрицу 32. Датский министр,

Бернсторф, отправляя к Потемкину орден Слона, в частном письме убедительнейше просил фаворита
содействовать сохранению дружеских сношений между Россией и Данией 33.
Достойно внимания следующее „секретное" письмо императрицы к князю Д. М. Голицыну, русскому послу
в Вене (от 13-го января 1776 г.): „Я вам чрез сие предписываю и прошу всячески стараться, и буде за
нужное рассудите, то дозволяю вам адресоваться прямо к его величеству императору римскому именем
моим и изъявить сему государю, что высокие его качества и все в разные времена доходящие сентименты
его величества о России и о особе моей возбудили во мне доверенность таковую, что приняла [35]
намерение к нему прямо производить просьбу, которая персонально меня много интересует, а именно, чтоб
его величество удостоил генерала графа Григория Потемкина, много мне и государству служащего, дать
Римской Империи княжеское достоинство, за что весьма обязанной себя почту. Поручаю сие дело вашему
прилежному попечению самолично; вы о сем ни с кем, окроме со мною, не имеете производить переписку,
а что будет о том, мне донесете прямо, надписывая в собственные руки 34.
Желание императрицы вскоре было исполнено. В марте 1776 года был доставлен Потемкину диплом на
княжеское достоинство 35. Рассказывали, впрочем, что Иосиф II, изъявляя готовность исполнить желание
Екатерины, указал на разные случаи отказа в даровании этого титула 36. Что касается шведского
Серафимского ордена, то король Густав III, как передавали в то время в среде дипломатов, сначала не хотел
пожаловать Потемкина кавалером этого ордена, так что приходилось подействовать на него, для
достижения этой цели, чрез французского посланника в Стокгольме 37. Заметим кстати, что несколько
позже, во время пребывания в России английского дипломата Герриса, Потемкин домогался английского
ордена Подвязки, и Геррис ходатайствовал об этом перед королем Георгом III. Последний же не только не
удостоил Потемкина этой чести, но даже сделал выговор Геррису за такую просьбу 38.
Не без основания как тогда, так и после иностранные дипломаты передавали друг другу разные
анекдотические черты неограниченного честолюбия Потемкина; рассказывали, [36] например, что в 1775
году он мечтал о польской короне 39. Как бы то ни было, честолюбие фаворита находило обильную пищу в
раболепстве, с которым относились к нему люди разных сословий, не исключая самых знатных вельмож.
Тот же самый университет московский, который исключил Потемкина из числа своих студентов, восхвалял
его в латинских виршах, сочиненных неким Гумилевским. Стихотворение это имеет заглавие: „Ulustrissimo
Соmiti Grigorio Аlexаndridi de Potemkin hoc grаti аnimi sui documentum offert Аcаdemiа Mosquensis" 40.
Безбородко, поздравляя Потемкина с возвышением, просил его ходатайства для получения разных наград
41. Завадовский, который немного позже сделался некоторым образом соперником Потемкина, для себя
или для графа Семена Романовича Воронцова просил Потемкина о покровительстве 42. Князь С. Голицын,
узнав о возвышении Потемкина, писал ему между прочим: „Этот пост, можно сказать, вам давно уже
принадлежал» 43. Разные духовные лица, например московский архиепископ Платон, митрополит
петербургский Гавриил, архиепископ псковский и проч., обращались к Потемкину с письмами, в которых
поздравляли его с разными наградами 44. Протоиерей Алексеев поднес ему сочиненный им „Церковный
Словарь" 45. Писатели, как Сумароков и Херасков, восхваляли его, как мецената 46. Гренадеры лейбгвардии Семеновского полка, участвовавшие в государственном перевороте 1762 года, обратились к [37]
Потемкину с просьбою наградить их за услугу, оказанную императрице при этом случае 47. Даже граф
Алексей Орлов писал к Потемкину из Пизы в это время в самых лестных выражениях 48.
Что касается личных отношений Потемкина к вельможам, то мы видели выше, что он сначала угождал
Панину, но старался действовать против Григория Орлова. Впрочем рассказы современниковнаблюдателей об интригах Потемкина основаны лишь на сплетнях и не заслуживают особенного внимания
49. Так, например, в то время, когда в среде иностранцев говорили о вражде между графом Кириллом
Григорьевичем Разумовским и Потемкиным, в более достоверных источниках встречаются
противоположные данные 50.
О ненависти Сиверса с Потемкину в это время мы узнаем из письма Сиверса к императрице, в котором он
порицал равнодушие его к благу империи и указывал на его неспособность заниматься делами. Екатерина
отвечала Сиверсу: „Ревность продиктовала ваше письмо, которое я сожгла" 51. В весьма резких
выражениях граф Семен Романович Воронцов говорит в своей автобиографической записке о невнимании
и недоброжелательстве к нему Потемкина в первое время возвышения, о неудачной карьере, причиною
которой были интриги Потемкина; при этом замечено, что С. Р. Воронцов при Силистрии оказал
Потемкину существенную услугу — и образ действий Потемкина свидетельствовал о неблагодарности его
52.
Нельзя удивляться, что при столь высоком положении [38] Потемкина у него были недоброжелатели, с
нетерпением ожидавшие его падения. Так, например, Гуннинг доносил графу Суффольку 1-го января 1776
года: „Если верить сведениям, недавно мною полученным, императрица начинает совсем иначе относиться
к вольностям, которые позволяет себе ее любимец. Отказ графа Алексея Орлова от всех занимаемых им
должностей до того оскорбил ее, что она захворала, и при этом до нее в первый раз дошли преобладающие
в обществе слухи. Уже поговаривают исподтишка, что некоторое лицо, определенное ко двору
Румянцевым, по-видимому скоро приобретет полное ее доверие" 53.

Слух об удалении Потемкина основывался на том факте, что Румянцев в декабре 1775 года, по просьбе
императрицы, рекомендовал ей для занятия секретарской должности при ее кабинете Завадовского и
Безбородко.
Молва о предстоявшей перемене в судьбе Потемкина не была лишена основания. Его значение
обусловливалось исключительно личным расположением к нему императрицы. Множество записок
Екатерины к Потемкину дает нам возможность заглянуть, так сказать, в закулисную историю личных
отношений между Потемкиным и императрицею. Материал этот в высшей степени интересен не только в
историческом, но и в психологическом отношении.

_______________________________________________
Примечания
1 В XIII томе „Сборника Имп. И. О.", стр. 363, помещен рескрипт на имя генерал-майора Кара. Редактору
этого тома, Я.К. Гроту, как кажется, принадлежит замечание в надписи, что этот рескрипт (от 10 октября
1773 г.) писан рукою Потемкина. Возможно ли это? Мог ли в это время Потемкин находиться в
Петербурге? Очевидно, тут есть некоторое недоразумение. Можно ли утверждать, как то делает
комментатор на стр, 395, что Потемкин был вызван письмом Екатерины от 4 декабря 1773 г.? В письме от 4
декабря не заключалось приглашения в Петербург.
2 Бантыш-Каменский, „Биогр." II. 61, 62, сообщает оба письма дословно; ссылка: „Из портфелей Миллера,
хранящихся в моск. архиве мин. ин. д.". У Самойлова („Р. Арх." 1867, 1018) выписка из рескрипта
императрицы, по содержанию схожая с документом, сообщенным Бантыш-Каменским. Тут однако
рождается вопрос: почему это письмо Екатерины не издано в XIII томе „Сборника Ист. Общества"? Ведь
там же изданы бумаги Екатерины, хранящиеся в государственном архиве Неужели не были приняты в
соображение „портфели Миллера"?
3 „Сб. И. О." XIII. 395.
4 „Сб. И. О., XIII. 396.
5 Васильчикова.
6 Кучук-кайнарджийского.
7 „Сб. Ист. О." XIII. 409, 416, 432, 439. Те же письма еще раз изданы в XXIII томе, стр. 4, 6. 9.
8 Blum, „Ein russischer Stааtsmаnn", II 20—24.
9 „P. Аpx." 1865. 854.
10 «Р. Стар.» VIII. 343.
11 «Р. Архив» 1873, 126—127.
12 „Зап. Гордта", в „Др. и н. России" 1880. III. 526.
13 См. анекдот о беседе Екатерины с Орловым, записанный М.С. Воронцовым в Арх. кн. Воронцова ст.
XXIII. Приложение стр. 21.
14 „Сб. Ист. Общ." XIX. 405-513.
15 Herrmаnn, „Gesch. d. russ. Stааts". V. 678.
16 См. „Письма графини Е. М. Румянцевой к ее мужу" (изд. гр. Д. А. Толстым). Спб. 1888, стр. 188—201.
17 „Р. Арх.", 1867 г. 1018—1027.
18 „Арх. Гос. Сов", I. 296, 301, 308, 326.
19 „Сб. Ист. Общ. ", XXVII. 17—21.
20 „Сб. Ист. Общ." XIII. 403, 407, 412, 419-420, 436, 446.
21 Грот, Державин, VIII, 126.
22 Так, напр., рескрипт о назначении 4 авг. 1774 г. графа С. Р. Воронцова в бригадиры подписан
Чернышевым и Потемкиным. См. „Арх. кн. Воронцова", XXVIII. 64.
23 Грот, Державин, V. 269, 271, 293.
24 „Арх. Гос. Сов." II. 220. ,Сб. И. О." XIII. 418.
25 „Зап. Од. Общ." VIII. 191.
26 „Зап. Одесск. Общ." X. 418.
27 Эта записка на французском языке.
28 „Сб. Ист. Общ." XXVII. 80 и 90.
29 Рескрипт от 16 января 1775 года. „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 26.
30 Бантыш-Каменский, II. 64.
31 „Сб. Ист. Общ", XXVII. 16.
32 „Мinervа", 1797. III. 116. См. также донесение Окса в „Сб. Ист. Общ." XIX. 514.
33 „Мinervа", 1797. III. 116—117.
34 „Р. Архив", 1878.1. 18.
35 См. собственноручный рескрипт императрицы Потемкину о дозволении ему принять это достоинство.
„Сб. Ист. Общ." XXVII. 77.
36 „Мinervа", 1797. III. 113.

37 „Мinervа", 1797. III. 117.
38 См. письмо гpафа С. Р. Воронцова к А. Р. Воронцову 12 июля 1801 г.: „Le roi non seulement n'у а pаs
consenti, mаis en а été très choqué et а ordonné qu'on fît uне bonне sаvonnаde à Hаrris" („ Аpx. Кн. Вор.", Х.
110).
39 См. донес. Фѐлькерзама, где указано на разговор Панина с Деболи. Herrmаnn, Ergânzungsbаnd, стр. 107.
40 Печатный экземпляр этих стихов хранится в Публ. Библ. в Петербурге.
41 „Сб. Ист. Общ.", XXVI. 279.
42 Письмо Завадовского в „Арх. Кн. Воронцова", XII. 2—3. Г. Бартенев полагает, что оно писано
Завадовским для С. Р. Воронцова.
43 Лебедев, „Графы Панины", стр. 111.
44 „Р. Арх.", 1878. III. 20.
45 „Р. Арх.", 1863, 603.
46 „Р. Арх.", 1879. III. 26.
47 „Р. Арх.", 1880. II. 148-150.
48 „Р. Арх.", 1876. II. 5.
49 „Мinervа", 1797. II. 452.
50 „Russische Gunstlinge", 217; совсем иные данные встречаются въ
сочиаении Васильчнкова „Оеменство Разумовских», I. 357 и 358.
51 Blum, II. 128.
52 „Арх. Кн. Воронцова'', VIII. 13—16. Более выгодный отзыв о Потемкине в письме С.Р. Воронцова к отцу
в 1775 г. „Арх. Кн. Воронцова", XVI. 134.
53 „Сб. Ист. Общ.", XIX. 509.

III.
Отношения Екатерины к Потемкину (1776—1786 гг.)
Не во всех отношениях императрица была довольна Потемкиным. Оставаясь вполне независимою от него
в области управления государством, она неоднократно изъявляла ему свое неудовольствие его образом
действий. Она делала это со свойственною ей мягкостью, сохраняя притом искреннюю дружбу и
привязанность к Потемкину.
Так, напр., в одной записке императрицы к Потемкину, относящейся к 1774-му году, она жаловалась, что
Потемкин не сообщает ей достаточных подробностей о вверенных ему делах военной администрации и
этим ставит ее в неловкое положение в тех случаях, когда разные лица обращаются к ней с вопросами.
Рядом с заявлениями благосклонного внимания и истинного расположения в записках Екатерины к
Потемкину встречаются более или менее резкие замечания. Когда Потемкин однажды просил императрицу
дать купцу Фалееву на откуп пошлину на соль в южной России, она наотрез отказала ему в исполнении
просьбы, заметив на самой записке Потемкина: „Пока живу, никакой таможни не будет на откупе". О
сильном раздражении свидетельствует следующая записка, хронологическое определение которой, к
сожалению, представляет затруднение и содержание которой остается неясным. „От вашей светлости",
писала Екатерина, „подобного бешенства ожидать надлежит, буде доказать [40] вам угодно в публике, так
как и передо мною, сколь мало границ имеет ваша необузданность, и конечно сие будет неоспоримым
знаком вашей ко мне благодарности, так как и малой вашей ко мне привязанности; ибо оно противно как
воли моей, так и несходственно с положением дел и состоянием персон. Венский двор один из того должен
судить, сколь надежна я есмь в тех персонах, коих я рекомендую им к высшим достоинствам; так-то
оказывается попечение ваше о славе моей".
Возвышение Завадовского, представленного Екатерине в декабре 1775 года, пока не изменяло внешнего
положения Потемкина. Императрица, после приезда из Москвы, подарила ему в Белоруссии воеводство
Кричевское, в котором состояло 14,000 душ, подарила ему Аничковский дворец и 100,000 рублей на
поправление его; но в то же самое время современники замечали некоторую перемену в отношениях между
Потемкиным и императрицею; говорили о холодности, с которою императрица принимала Потемкина, об
уменьшении его силы у двора 1. Английский дипломат Окс писал 3-го мая 1776 года к Уильяму Идену:
„Ежедневно ожидают удаления князя Потемкина и испрошения им дозволения уехать на некоторое время в
свою губернию". В другой депеше, 10 мая, сказано: „Принц Генрих, хорошо зная правила Орловых,
конечно, желает дать им соперника во власти в лице одного из своих сторонников, и я полагаю, что он
много содействовал отсрочке удаления Потемкина, которого лента (Черного Орла) привязала к его
интересам. Тем не менее, легко быть может, что через несколько дней будет положен конец тем наружным
признакам милости, которые до сих пор сохранены ему" 2.
Ожидания английского дипломата оказались лишенными [41] основания. Не только продолжались
„наружные признаки милости", но и дружеские отношения между императрицею и Потемкиным не
прекращались.
Тем не менее, однако, недоразумения в начале лета 1776 года заставили, наконец, Потемкина упросить
императрицу, чтобы ему, как генерал-инспектору, позволено было осмотреть войска в С.-Петербургской и
Новгородской губерниях. Екатерина, как рассказывает Самойлов, согласилась на эту поездку, но с
условием, чтобы отлучка князя из Петербурга не продолжалась более трех недель. К тому же Потемкин
сохранил, при удалении, комнаты, отведенные для него во всех дворцах 3.
Путешествие Потемкина считалось современниками знаком немилости Екатерины. Каково было
впечатление этого события, видно из письма Чернышева к Андрею Кирилловичу Разумовскому от 24 июня
1776 года: „Бедный Потемкин вчера уехал в Новгород, как говорит, на три недели, для осмотра войск: хотя
он имеет экипажи и стол придворные, он все-таки недоволен» 4. Ричард Окс доносил 1 июля 1776 года:
„Несмотря на высокую степень милости, которою Орловы пользуются в настоящую минуту у государыни,
и на недоброжелательство, с которым. как полагают, граф Орлов относится к князю Потемкину,
последнему продолжают оказывать необычайные почести. Во время своей поездки в Новгород он
пользуется совершенно придворной обстановкой, и продолжают утверждать, что он чрез несколько недель
возвратится сюда, но тем не менее я полагаю, что милость его окончена, и меня уверяли, что он уже
перевез часть принадлежащей ему мебели из комнат. занимаемых им в Зимнем дворце. Высокомерие его
поведения в то время, когда он пользовался [42] властью, приобрело ему столько врагов, что он может
рассчитывать на то, что они ему отмстят в немилости, и было бы не удивительно и не неожиданно, если бы
он окончил свое поприще в монастыре, — образ жизни, к которому он всегда оказывал расположение; и
едва ли не лучшее убежище для отчаяния разбитого честолюбия. Говорят, что долги его превышают двести
тысяч рублей".
Вскоре после этого, английский дипломат сообщал о пожаловании Завадовскому и денег и крестьян и
чинов; но уже 26 июля он доносил о другой новости: „Князь Потемкин приехал сюда в субботу вечером и
появился на следующий день при дворе. Возвращение его в комнаты, прежде им занимаемые во дворце,
заставляет многих опасаться, что, быть может, он снова приобретет утраченную милость" 5.

Устные рассказы современников о путешествии Потемкина, об устраиваемых всюду в честь его
празднествах, об упрямстве, которое обнаруживалось в его желании во чтобы то ни стало сохранить за
собою квартиры во дворцах, — все это имеет легендарный характер 6. Так, напр., Гельбиг сообщает разные
анекдоты о том, как Екатерина тщетно старалась освободиться от Потемкина, выжить его из дворца и пр.
Документальные источники не допускают сомнения в том, что Потемкин и после краткого отсутствия
оставался другом императрицы, что она нуждалась в нем, как в сотруднике. Следующее, напр.,
обстоятельство заслуживает особенного внимания. Когда Потемкина не было в Петербурге, вместе с
принцем Генрихом отправился в Берлин великий князь Павел Петрович, где он должен был встретить свою
невесту, вюртембергскую принцессу (Марию Федоровну). Во время пребывания цесаревича заграницей
Екатерина находилась с ним в довольно оживленной переписке. Потемкин возвратился в столицу около 20
июля. В конце июля Екатерина написала Павлу [43] письмо, в котором говорилось подробно о его
женитьбе. Черновая этого собственноручного письма испещрена поправками и дополнениями, сделанными
рукою Потемкина 7. Значит, он тотчас же после возвращения из путешествия, считавшегося знаком яко бы
постигшей его опалы, был настолько близким к Екатерине лицом, что принимал участие в редакции ее
писем к сыну.
И другие документы, найденные между бумагами Екатерины и относящиеся ко второй половине 1776 года,
свидетельствуют о его пребывании в Петербурге и о том, что он, вместе с императрицею работал над
разными вопросами внутренней администрации и внешней политики. Так, напр., Екатерина 26 июля
доставила Потемкину разные бумаги, относящиеся к беспорядкам, происходившим в окрестностях
Вологды 8. В августе она подписывала рескрипты о крымских делах, очевидно приготовленные
Потемкиным; подобные же бумаги относятся к октябрю и проч. 9. Все это не лишено значения, потому что
даже в среде современников смотрели на отлучку Потемкина, как на какую-то ссылку, продолжавшуюся
несколько месяцев. В «Записках» Державина сказано, что Потемкин до ноября 1776 года прожил в
Новгороде 10. Впрочем, рассказ самого Державина о том, как он в декабре 1776 года домогался чрез
Потемкина повышения в чине и разных наград, свидетельствует о важной роли Потемкина в эта время при
дворе. К тому же во второй половине 1776 г. мать Потемкина сделалась статс-дамою, а племянница его —
гоф-фрейлиною 11. [44]
Об отношениях Потемкина к Завадовскому в это время мы не знаем почти ничего положительного. Только
в письме Завадовского к С. Р. Воронцову, писанном в это время, сказано: „Кроме двух Орловых, я не вижу,
кого бы интересовал жребий отчизны". Это замечание. как видно, заключает в себе упрек Потемкину,
которого Завадовский не считал хорошим патриотом. В другом письме, как кажется, тоже говорится о
Потемкине, об отношениях его к императрице, о кознях его, направленных против Завадовского:
„Приезжий с Г. получше 12. Против меня тот же Да я рад, лишь бы он ее не прогневлял;. меня ж он
раздражить никогда не может. Напрасно вы стараетесь находить средства сделаться его другом. Он не
родился с качеством для сего нужным. Таланты его высоки, но душа... 13 Всех совершенств не дает
природа одному человеку. Таким сделать его, каковым быть ему надобно и любящим его особу и отечество
желательно, никак нельзя и вотще все будут помышления. Со мною он не будет николи искренен, потому
больше, что он сам знает, что его довольно знаю" 14.
Кроме этих отрывочных заметок в письмах Завадовского мы не располагаем никакими достоверными
данными об интригах Потемкина в это время 15. Сообщая своему другу, С.Р. Воронцову, о своем горе, о
том, что он лишился расположения императрицы, Завадовский летом 1777 года ни одним словом не
обвиняет в своем несчастии Потемкина. Замечания Гельбига в составленной им [45] биографии Потемкина
об участии последнего в возвышении Зорича не заслуживают особенного внимания, потому что не
подтверждаются никакими положительными данными в рассказах современников в тесном смысле.
Разные документы, записки, рескрипты, относящиеся к этому времени, свидетельствуют о расположении
Екатерины к Потемкину. Препровождая императрице в конце 1776 года челобитную находившихся в Хиве
в плену русских, Потемкин добавил в краткой записке об этом предмете: „Моя щедрая мать, будь здорова
по мере моего желания". На этой же бумаге Екатерина написала: „При сем посылаю мое мнение; я здорова
и тебя, батя, прошу быть здоровым и веселым. Прощай до завтра" 16. К 1777 году относятся многие
доклады Потемкина с разными резолюциями Екатерины 17. Рукою Потемкина написан указ, с
собственноручными поправками Екатерины, о должности флигель-адъютантов 18. Спрашивая мнения
Потемкина о награждении Прозоровского, Екатерина оканчивает свою записку словами: „Пребываю
навеки дружелюбна" 19. 30 сентября 1777 года она, празднуя день рождения и именин Потемкина,
подарила ему 150,000 руб. „на оплату долга" 20. В одной из записок императрицы говорится о турецких и
татарских делах, о необходимости со временем подумать о завоевании Очакова и Бендер, а в конце этой
записки находится заметка: „О летах баста; более ни словечешка не молвлю" 21. Из писем императрицы к
барону Гримму, относящихся к этому времени, видно, что Потемкин по вечерам бывал у Екатерины и
служил ее собеседником. В начале 1778 г. она заказала великолепный севрский фарфоровый сервиз,
причем заметила в письме к Гримму: „Сервиз назначен для моего дорогого и любимого князя Потемкина, и
чтобы [46] он вышел получше, я показывала вид, будто он заказан для меня" 22. Немного позже Екатерина,

сообщая Гримму о составлении списка всем достопримечательным действиям ее царствования, прибавляет,
что Потемкин, по природе своей не любящий льстить, в восхищении от этой записки 23.
Недаром даже люди сильные, высокопоставленные, как напр. гетман Кирилл Григорьевич Разумовский,
ухаживали за Потемкиным. Дочь Кирилла Григорьевича была недовольна отцом за это 24. В 1778 году
Потемкин устроил у себя для двора празднество, стоившее, по словам английского посланника, 50,000 руб.
25.
Из донесений Герриса видно, что князь во все это время играл при дворе первенствующую роль. Однако в
одном из этих донесений мы встречаем некоторые данные о неприятностях, происходивших при дворе, о
столкновениях между Потемкиным и другими чиновниками, о недоразумениях, неоднократно случавшихся
между князем и императрицею. Нелегко решить вопрос, насколько рассказы английского дипломата
заслуживают доверия. В некоторых случаях они основаны на слухах и догадках, имеют анекдотический
характер и едва ли во всех частностях соответствуют фактам.
В какой мере около этого же времени ненавидели Потемкина в публике, видно из той части «Записок»
Болотова, которая относится к 1778 году. Он называет князя „мужем, дышущим любочестием и
любовластием беспредельным, и простирающим замыслы и намерения свои почти за самые облака",
рассказывает о склонности Потемкина к интригам, его безмерном сребролюбии и проч. 26
Отдавая полную справедливость необычайным умственным [47] способностям Потемкина, Геррис считал
его интригантом, всячески старавшимся господствовать над императрицею. В происках Потемкина,
направленных против Панина, нельзя сомневаться. Геррис, находившийся в до-вольно близких сношениях
с Потемкиным, участвовал в этих интригах. Однако, из донесений же английского дипломата видно, что
влияние князя на дела было ограничено, что императрица во многих отношениях действовала независимо
от Потемкина. Так напр. Геррис замечает, что князь немного заботился о вопросах западно-европейской
политики, но особенно охотно занимался восточным вопросом. При дворе он и в 1779 году играл
первенствующую роль 27.
Особенною роскошью отличался праздник, устроенный и Потемкиным в честь императрицы, летом 1779
года, на своей даче Островки, находившейся на берегу реки Невы недалеко от Александро-Невской лавры.
Тут были маскарад и бал с фейерверком на озере, разные изобретения прихотливого воображения, напр.
плавучая картина, представлявшая храм с именами членов императорского дома. Всю ночь продолжалась
иллюминация; над озером видны были разного рода здания, блиставшие разноцветными огнями. Место, где
приготовлен был ужин, представляло пещеру Кавказских гор, убранную миртовыми и лавровыми
деревьями, между которыми вились розы и другие цветы; ее прохлаждал ручей, стремительно падавший с
вершины горы и разбивавшийся об утесы. Во время ужина, устроенного по обычаю древних, хор певцов,
под звуки органа, пел в честь славной посетительницы строфы, составленные на эллино-греческом языке, и
проч. 28.
Некоторые записки Екатерины к Потемкину, относящиеся к этому времени, свидетельствуют о
расположении императрицы к князю. [48]
Записки и донесения Герриса и другие источники истории внешней политики России за это время дают
понятие о важности той роли, которую играл Потемкин в области внешней политики. Иностранные
дипломаты постоянно беседовали с ним о делах; Геррис называл его своим другом: через него шли
переговоры между представителями иностранных держав и императрицею. Это доказывает, что Потемкин
во все это время пользовался истинным расположением Екатерины. Но изредка между ними происходили
кое-какие недоразумения.
Император австрийский Иосиф II писал из Могилева своей матери: „Кредит Потемкина в высшей степени
силен. Ее величество за столом назвала его своим истинным другом; в беседе со мною она хвалила его
способности" и проч. 29. По случаю пребывания принца прусского в Петербурге, осенью 1780 года,
императрица писала Потемкину: „Защитница и друг твой советует надеть прусский орден» 30. Недаром,
значит, король Фридрих II всячески старался задобрить Потемкина, обещая ему герцогство Курляндское и
т. п. 31.
После возвращения императора Иосифа в Вену английский дипломат Кейт спросил его: „Должен ли
Потемкин, после опалы графа Панина, считаться главным, пользующимся полным доверием советником
императрицы?" — Да", отвечал император, „но он советник несостоятельный. У него мало сведений; к тому
же он ленив, и даже сама императрица обращается с ним, как со своим учеником в делах политики; она и
говорит о нем, как о своем ученике и как о человеке, который скорее нуждается в руководстве, нежели
способен быть руководителем. Ей доставляет большое удовольствие говорить: „„он мой ученик"", „„он
знанием дел обязан исключительно мне"". Вы можете представить себе, что те лица, которым она это [49]
говорит, недостаточно откровенны, чтобы прямо возразить ей: так как, государыня, он ваш ученик, то он
вам не делает чести".— „Можно ли думать", спросил далее Кейт, „что влияние князя Потемкина и доверие,
которым он пользуется, ослабевают мало-помалу?" — „Нисколько", возразил император, „но в области
политики их отношения никогда не были такими, какими они считались в публике. Императрица не желает
расстаться с Потемкиным и на то имеет тысячу причин. Она не легко могла бы отделаться от него, если бы

даже желала этого. Нужно побывать в России, чтобы составить себе точное понятие о положении, в
котором находится императрица" 32
Достойно внимания замечание Герриса, летом 1780 года, о старании Потемкина угождать во всем
Екатерине, чтобы изгладить неблагоприятное впечатление, произведенное им на Иосифа II 33. Во время
пребывания в Петербурге принца прусского, которому был оказан чрезвычайно холодный прием, Геррис
писал: „Мне кажется, что если б и князь Потемкин захотел сделать что-либо в этомотношении, он не имел
бы достаточного влияния на императрицу, чтобы убедить ее не показывать отвращения к принцу'' и
проч.34. В другом месте Геррис писал: „Потемкин или боится помочь мне, или не может этого сделать".
Дело в том, что князь неоднократно жаловался в это время, в разговоре с английским дипломатом, на
раздражительность императрицы и проч. Во всяком случае около этого времени не было полного согласия
между императрицею и князем в отношении к англо-русским делам. Очевидно происходили кое-какие
неприятности, потому что Потемкин, в разговоре с Геррисом, сильно жаловался на недостатки в характере
Екатерины 35. Геррис упоминает, что императрица, когда Потемкин около этого времени захворал, не
бывала [50] у него, между тем как прежде она в подобных случаях оказывала ему гораздо больше
внимания. В другом донесении сказано, что Потемкин надеется вскоре восстановить свое прежнее влияние
на Екатерину, и весною 1782 года Геррис писал опять: „Потемкин не лишен ни милости, ни влияния" 36.
В 1782 году, когда Потемкин находился на юге, императрица с большим вниманием следила за его
действиями по присоединению Крыма к России. В одном из писем Екатерины к Потемкину в июне 1783 г.
сказано между прочим: „Когда изволишь писать: дай Боже, чтоб вы меня не забыли, — то сие называется у
нас писать пустошь: не токмо помню часто, но и жалею и часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я
как без рук». В другом письме говорится: „Ты мне очень-очень надобен, и так прошу тебя всячески беречь
здоровье". Когда, во время пребывания Потемкина на юге, там свирепствовала язва, императрица сильно
беспокоилась и в каждом письме просила князя остерегаться, писать почаще и проч. После присоединения
Крыма Екатерина писала: „За все приложенные тобою труды и неограниченные попечения по моим делам
не могу тебе довольно изъяснить мое признание; ты сам знаешь, колико я чувствительна к заслугам, а твои
отличные, так как и моя к тебе дружба...; дай Бог тебе здоровья и продолжения сил телесных и душевных;
знаю, что не ударишь лицом в грязь; будь уверен, что не подчиню тебя никому окромя себя". Когда
Потемкин осенью 1783 года на юге заболел, императрица писала ему: „Всекрайне меня беспокоивает твоя
болезнь; я ведаю, как ты не умеешь быть больным и что во время выздоровления никак не бережешься;
только сделай милость, вспомни в нынешнем случае, что здоровье твое в себе какую важность заключает,
благо империи и мою славу добрую: поберегись ради самого Бога; не пусти моей просьбы мимо ушей; [51]
важнейшее предприятие в свете без тебя оборотится ни во что" и проч. 37.
В письме Ланского к князю от 29 сентября 1783 г. сказано: „Вы не можете представить, сколь
чувствительно огорчен я болезнью вашею; несравненная наша Государыня-Мать тронута весьма сею
ведомостью и неутешно плачет; я решился послать зятя моего узнать о здоровье вашем; молю Бога, чтоб
сохранил вас от всех болезней" 38.
Такие уверения в дружбе были сопровождаемы частыми и щедрыми подарками. Так напр. в августе 1783
года императрица приказала отпустить на постройку петербургского дома князя 100,000 рублей „из
кабинета" 39. Посылая ему к именинам несессер, Екатерина писала: „ Праздник такой, который для меня
столь драгоценен и любезен, как твое рождение. Приими, друг мой, дар доброго сердца и дружбы". В
другой записке сказано: „Посылаю тебе шубку, да чарку и фляжку для водки" и проч.40. Князь, в свою
очередь, посылая императрице дорогую шелковую материю, писал ей: „Вы приказали червям работать на
людей от плодов учреждений ваших. Ахтуба приносит вам на платье. Если моление мое услышено будет,
то Бог продлит лета ваши до позднейших времен, и ты, милосердная мать, посещая страны мне
подчиненные, увидишь шелками устлан путь". Как видно, это письмо писано в то время, когда уже зашла
речь о путешествии Екатерины на юг России, т.е. в 1784 году 41.
Сомневаться в искреннем расположении Екатерины к князю во все это время нельзя. В ее письмах к нему
не