«Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930‑х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) [Владимир Павлович Визгин] (fb2) читать онлайн
- «Явные и скрытые измерения пространства» советской физики 1930‑х гг. (по материалам мартовской сессии АН СССР 1936 г.) 68 Кб, 21с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Павлович Визгин
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Более многословное, хотя и менее осмысленное, изложение содержится в двухчастной статье автора [1, 2]. Я благодарен O. И. Новик, которая помогла мне найти в Архиве РАН документы мартовской сессии (1936 г.) АН СССР. Они содержатся в «Архивных материалах канцелярии Президиума АН СССР за 1936 г.» (Фонд 2. Оп. 1/5).
Введение
В современной теоретической физике большую роль играют многомерные пространства. Так, в теории суперструн используется 10‑мерное пространство, только четыре измерения которого явные (обычное четырёхмерное пространство-время). Остальные же шесть измерений являются скрытыми, но необходимыми для теоретического описания фундаментальных взаимодействий. Понимание того, как скрытые измерения проявляются в четырёхмерном мире,— важнейшая часть физического многомерия, в частности теории суперcтрун. Точно так же, наряду с явными, наблюдаемыми измерениями социальной истории науки, фиксируемыми в опубликованных текстах и других доступных для изучения источниках, существуют скрытые измерения, например, надолго засекреченные материалы, недоступные для изучения. Например, в истории советского атомного проекта, из-за засекреченности, недоступны огромные массивы архивных материалов. Только с конца 1980‑х гг. и начала 1990‑х гг. начался процесс приоткрывания соответствующих архивов. Одним из важнейших событий социальной истории физики в СССР была мартовская сессия АН СССР 1936 г., посвящённая отчету ведущих физических институтов и, фактически, обсуждению работы советских физиков в целом. Если согласиться с тем, что советская система с самого начала была сциентистски ориентирована и может быть охарактеризована как «сциентистский тоталитаризм» [3], становится вполне понятным повышенное внимание власти к науке, бесспорным лидером которой была физика. По меньшей мере, два обстоятельства обусловили особую партийно-государственную важность физики. Во-первых, понимание того, что физика является научной основой техники и, тем самым, индустриализации страны; во-вторых, со времени «Материализма и эмпириокритицизма» (и даже раньше) физика приобрела статус своего рода естественно-научного фундамента диалектического материализма, получив идеологическую окраску. С развитием научной революции, выразившейся в создании релятивистских и квантовых теорий, в прорыве в микромир, этот статус стал ещё более весомым, тем более, что важнейшие достижения теоретической физики оказались связанными с выходом в философские основания науки, не всегда согласующиеся с положениями диалектического материализма. К тому же государство становилось всё более тоталитарным, и небольшое сообщество высокопрофессиональных исследователей, тесно связанных с западной наукой и отличавшихся независимостью мышления, власть намеревалась контролировать с особой тщательностью. Цели, преследуемые руководящими инстанциями в отношении физического сообщества, определялись отмеченными обстоятельствами. Физика в какой-то степени была и научной базой военной техники. Сообщество, возглавляемое такими выдающимися физиками и организаторами науки, как А. Ф. Иоффе, Д. С. Рождественский, С. И. Вавилов, Л. И. Мандельштам и др., стремилось к созданию наиболее благоприятных условий для развития физических исследований. Но это требовало значительной государственной поддержки, на которую можно было рассчитывать при условии большой технической отдачи физики. В достижении компромисса с партийно-государственной системой имела значение идеологическая и политическая лояльность физиков. Были существенными и вопросы престижа: высокий уровень советской науки и международное признание этой высоты должны были свидетельствовать о прогрессивности и научной ориентации советской системы. С конца 1930‑х гг. власть особое внимание уделяет Академии наук, которая становится центральным органом управления наукой. В ноябре 1935 г. принимается новый устав АН; в её состав включается Комакадемия, организуются новые академические институты. Именно АН и её лидеры становятся главным посредником между политическим руководством страны и физикой. В советской физике наиболее крупными институтами были ленинградские Физико-технический институт (ФТИ, школа акад. А. Ф. Иоффе) и ГОИ (Государственный оптический институт, школа акад. Д. С. Рождественского). Выдающаяся научная школа, школа акад. Л. И. Мандельштама, концентрировалась в Московском университете, НИИ физики при нём и затем в возникшем в Москве физическом институте АН СССР (ФИАНе). К середине 1930‑х гг. от ЛФТИ отщепилась целая серия институтов физико-технического профиля в самом Ленинграде, Харькове (мощный Украинский ФТИ, где, в частности, зародилась школа Л. Д. Ландау), Днепропетровске, Свердловске и т. д.Истоки сессии: встречные замыслы
«Мартовская сессия» состоялась с 14 по 19 марта 1936 г. в Москве. Материалы сессии были опубликованы в специальном выпуске «Известий АН СССР» [4], включавшие все доклады и почти все выступления участников сессии в дискуссии. Практически была опубликована стенограмма всех заседаний, более 400 стр. журнального формата. Основные доклады и резолюция сессии были опубликованы также в «Успехах физических наук» [5]. Большинство ведущих физиков выступали с докладами и участвовали в их обсуждении. На сессии присутствовала чуть ли не вся академическая элита страны (более 150 академиков и член-корреспондентов); всего в заседаниях, проходивших в большом зале АН СССР на Волхонке, принимали участие около 800 человек (по числу мест этого зала, практически целиком заполненного). Конечно, такие крупные мероприятия планируются заранее и тщательно готовятся. Но материалы, относящиеся к их подготовке, как правило, попадают в сферу «скрытых измерений». Поэтому часто остаются невыявленными истинные мотивы и подоплеки подобного рода событий. К счастью, соответствующие архивные материалы стали доступными для изучения в конце 80‑х гг., и ситуация с мартовской сессией 1936 г. существенно прояснилась [6]. Оказалось, что сессии предшествовала напряжённейшая подготовительная работа. Выяснились инициаторы, ключевые фигуры, целевые установки различных заинтересованных групп организаторов и участников и т. п. Сессия намечалась «на самом верху» власти и планировалась как одно из важных мероприятий на пути превращения Академии наук в «главный штаб» советской науки. 23 ноября 1935 г. на заседании СНК СССР был утвержден новый состав Президиума АН СССР. Наиболее активными, ведущими фигурами в нем стали второй вице-президент Г. М. Кржижановский и непременный секретарь Н. П. Горбунов, крупные партийно-государственные деятели. Именно они были «режиссёрами» сессии. Физику в Президиуме представлял С. И. Вавилов, общественные науки, философию в частности,— А. М. Деборин. На этом же заседании был утвержден устав Академии и за подписью предсовнаркома В. М. Молотова внесено предложение о постановке на одной из ближайших сессий отчётных докладов академиков И. П. Павлова, А. Ф. Иоффе и др. «об их работе и работе руководимых ими институтов» [7]. 5 декабря на заседании Президиума АН СССР было решено «…поставить на январской сессии (в 1936 г.— В. В.) отчётный доклад акад. А. Ф. Иоффе и его работе и работе руководимого им института (т. е. ЛФТИ — В. В.) [7]. Основное внимание на сессии предполагалось уделить наведению философского порядка в физике и проблеме повышения технической эффективности физики, т. к. организация сессии, включающая выбор содокладчиков и оппонентов, поручалась секретарям Отделений общественных и технических наук философу А. М. Деборину и «технику» Э. В. Брицке (при окончательной подготовке программы Г. М. Кржижановским и Н. П. Горбуновым, а также физиков С. И. Вавиловым). На заседании Физической группы АН СССР 16 декабря во главе с А. Ф. Иоффе была намечена, в основном, «физтеховская» программа предстоящей сессии: два доклада самого Иоффе и небольшие содоклады физтеховцев Я. И. Френкеля. Н. Н. Семенова, П. И. Лукирского, А. А. Чернышева, Н. Н. Андреева, М. В. Кирпичёва, Г. М. Франка, Ф. Е. Колясева и др. (примерно 10 докладов). Упор предполагалось сделать на научные и технические достижения ЛФТИ и дочерних научно-технических организаций. Участие в обсуждении представителей других институтов было также признано целесообразным. Однако Президиум не принял эту программу сессии (своеобразный фестиваль научной школы А. Ф. Иоффе) и утвердил иную программу, в соответствии с которой, вместо большой серии содокладов учеников Иоффе, с докладами должны были выступить другие лидеры советской физики: Д. С. Рождественский, Л. И. Мандельштам, С. И. Вавилов и П. Л. Капица. А. Ф. Иоффе был крайне раздосадован таким «радикальным изменением» программы, принятой в его отсутствие, о чём свидетельствует его возмущённое письмо Н. П. Горбунову от 20 декабря. Главными причинами этой перемены, как это показал отчет о сессии, «не подлежащий оглашению», было стремление академических властей противопоставить А. Ф. Иоффе и его системе физико-технических институтов — технически эффективный ГОИ, руководимый Д. С. Рождественским и С. И. Вавиловым, и вообще ослабить позиции А. Ф. Иоффе [8]. В отчёте, подписанном Кржижановским и Горбуновым и адресованном Молотову, утверждалось:«Предварительные работы по подготовке мартовской сессии уже в самой первой стадии обнаружили стремление акад. Иоффе уклониться от делового обсуждения его отчёта… Это был план превращения сессии в парадный смотр достижений ФТИ и тщательного замалчивания под формой „академических“ докладов недостатков его работы и т. д.» [8, л. 2].Вероятно, за Молотовым и академическим руководством стоял сам Сталин. Авторитет и заслуги А. Ф. Иоффе были слишком велики, чтобы кто-то, помимо «высшей власти», решился нанести по нему серьёзный удар. Внимание Сталина к положению дел в физической науке мог привлечь П. Л. Капица, который с конца 1934 г. интенсивно переписывался со Сталиным, Молотовым и зам. предсовнаркома В. И. Межлауком. В частности, в письме от 1 декабря 1935 г. он писал Сталину:
«…Я без оговорок должен сказать, что наше „научное хозяйство“ из рук вон плохо, в сто раз хуже, чем его можно было бы организовать на почве нашей промышленности и при наших материальных возможностях…» [9, с. 16].
Подготовительное совещание: установка на повышение технической отдачи физики («скрытые измерения»)
Это было ключевое событие в подготовке сессии. В нём участвовало 25—30 человек: большая часть Президиума, А. Ф. Иоффе, Я. И. Френкель, несколько представителей иоффовской системы ФТИ, представители ГОИ Д. С. Рождественский и В. А. Фок, три москвича И. Е. Тамм, Б. М. Гессен, Б. М. Вул и два явных оппонента Иоффе — украинский акад. А. Г. Гольдман и технический физик Ф. В. Квиттнер, эмигрировавший из Германии и работавший во Всесоюзном электротехническом институте в Москве. Кржижановский председательствовал, Горбунов ему помогал. В качестве основных подотчетных институтов остались ЛФТИ и ГОИ, и вопрос о докладах Капицы и Мандельштама уже не стоял. Совещание состоялась 15 января 1936 г. Докладчики рассказывали о своих докладах, а ведущие (Кржижановский и Горбунов) настойчиво старались «наставить их на путь истинный», т. е. внушить им представление о главных задачах сессии, поставленных перед Академией высшими властями. Основной настрой сессии[1], по Кржижановскому, должен быть критическим, боевым.«Я считаю,— говорил он,— что нам лучше здесь договориться о боях, чтоб наша сессия не носила характера гнилого либерализма» [10, л. 96—97].И в другом месте:
«Если бы мы и хотели устраивать фейерверки, то не могли бы, потому что… похвастаться состоянием физики не можем… Хвастаться нечем…» [10, л. 136].Главный недостаток — в слабой связи научных исследований с техникой и производством. С упором на эту сторону дела предлагал строить доклады и выступления Горбунов:
«Можно взять три важнейших пункта,.. рассказать, где и в каком масштабе применяется это.., а если не применяется, то почему, и обрушиться лавиной гнева на всякого консерватора, который не может это продвинуть в жизнь…» [10, л. 108].Огонь по Иоффе и ФТИ был открыт специально для этого приглашенными Квиттнером и Гольдманом, с которыми ему уже приходилось полемизировать по физико-техническим вопросам.
«…Как произошло то,— говорил Квиттнер,— что за 17 лет ФТИ не отразил техники в том отношении, что можно было бы сказать, что та или иная область техники была создана работами ФТИ..?» [10, л. 113].При этом он согласился на сталинский тезис о бесплодности науки, оторванной от практики. Гольдман же добавил, что в области полупроводников, которыми немало занимались в ФТИ, промышленность ничего не получила от физики. Когда сам Иоффе или другие физики (Френкель, Гессен, Финкельштейн и др.) пытались возразить, Кржижановский заметил:
«Понятно, Иоффе — крупнейшая величина», но и он должен быть самокритичен и не должен думать, что у него «всё так гладко и чисто» [10, л. 119—120].Физики опасались (и не без основания!) чрезмерной утилитаризации, технизации науки и подчёркивали необходимость фундаментальных исследований, несмотря на проблематичность их скорого применения в технике (в частности, Я. И. Френкель, имея в виду квантовую (волновую) механику). В ответ Кржижановский раздраженно заметил: «Тогда ваша волновая механика никого волновать не может» [10, л. 127]. Хотя в 1936 г. перспективы практического применения ядерной физики, которой основательно занимались в ФТИ. были крайне туманны, Френкель и Иоффе считали их реальными и способными привести к технической революции. Д. С. Рождественский и в какой-то степени С. И. Вавилов более значительных «физических» воздействий на технику ожидали от оптики, а решение энергетической проблемы связывали с использованием энергии солнечных лучей. Был затронут и вопрос о применении физики в военном деле. Иоффе, в отличие от Рождественского и Вавилова, которые подчеркнули тесную связь ГОИ с оборонной промышленностью, не проявил особого энтузиазма. В отношении ГОИ и его связи с производством не было ни малейших упрёков.
«Все те упреки, которые здесь слышались,— говорил Вавилов,— совершенно не могут быть сделаны по адресу советской оптики. Советская оптика стояла на совершенно реальной почве, всё время была связана с промышленностью, она выпестовала эту (оптотехническую — В. В.) промышленность» [10, л. 141].На январском совещании стало ясно: ФТИ и школа Иоффе (при всех их заслугах) выглядели технически ущербными, в отличие от ГОИ и школы Рождественского, вроде бы безупречных в плане технической и военно-технической отдачи.
Подготовительное совещание: физика и философия («скрытые измерения»)
Ещё одна проблема, которая не могла не беспокоить академические (и партийно-государственные) власти,— проблема «философского порядка» в теоретической физике. Всякие идеалистические или квазиидеалистические «заскоки», связанные с интерпретациями релятивистских и квантовых теорий и вступающие в конфликт (мнимый или действительный) с диалектическим материализмом, были недопустимы. Ведущие теоретики Я. И. Френкель, В. А. Фок, Л. И. Мандельштам, И. Е. Тамм, Л. Д. Ландау и др., разделявшие идеи А. Эйнштейна, Н. Бора, В. Гейзенберга, П. Дирака, Э. Шрёдингера, М. Борна и др., по мнению блюстителей идеологической чистоты, находились на грани идеалистического падения. К числу таких блюстителей относились Кржижановский и Горбунов («по должности»), лидер академической философии А. М. Деборин и специалисты по диалектико-материалистическому истолкованию науки А. А. Максимов, А. К. Тимирязев, Э. Кольман, не очень большая, но активная группа физиков-механицистов (В. Ф. Миткевич, Квиттнер, те же А. К. Тимирязев и А. А. Максимов) и др. На январском совещании они были в меньшинстве: помимо Кржижановского и Горбунова, это были А. М. Деборин и фиановский физик-партиец Б. М. Вул, ставший учёным секретарём физической группы АН СССР. Инициатива принадлежала ведущим:«Мы должны понять,— подчеркнул Кржижановский,— всё ли в порядке (у физиков — В. В.) в смысле философских установок» [10, л. 129].Иоффе попытался сразу «закрыть» эту тему, заметив, что, с одной стороны, философская дискуссия недостаточно подготовлена и «ни один из наших философов, кроме Бориса Михайловича (т. е. Гессена — В. В.) не знает современной физики» и что, с другой стороны, эта дискуссия не столь актуальна, т. к. «Ленин ни одну физическую теорию не называл идеалистической, хотя самые страшные теории (т. е. квантовая теория и теория относительности — В. В.), казалось бы, существовали уже тогда» [10, л. 151]. Затем слово получил Деборин, который попытался связать недостатки нашей физики с её мировоззренческими грехами и показать идеологическое смыкание физиков чуть ли не с фашизмом:
«…Многие из наших физиков… стоят на почве идеализма… Не является ли одной из причин отставания нашей физики тот факт, что физика в своих общепринципиальных, общетеоретических и философских основах отстаёт от всего нашего мировоззрения… (Индетерминизм квантовой механики, к которому, по его мнению, склонны ведущие теоретики — В. В.) является орудием в руках фашизма для построения его концепций… Не наступило ли время, чтобы совершить крутой поворот от идеализма к материализму диалектическому?» [10, л. 152—154].Предстоящую сессию, по крайней мере, в значительной её части предлагалось направить в русло философской дискуссии и навести строгий философско-идеологический порядок, что было чревато нарушением нормальной работы в тонкой сфере теоретической физики, запрещением соответствующих теоретических курсов в университетах, разнообразными оргвыводами и т. п. Из физиков только Б. М. Вул поддержал Деборина:
«Я согласен с Дебориным, что… диалектический материализм мог бы помочь нашим физикам.., что некоторые физики проявляют свою враждебность к диалектическому материализму.., что некоторые молодые физики отрицают закономерность (по-видимому, классический детерминизм — В. В.), как например Бронштейн и др. То, что социально это люди нам чуждые и политически враждебно к нам настроена,– это тоже факт и т. д.» [10, л. 155—156].Последнее замечание в преддверии 1937 г. звучало весьма зловеще, как и вывод Деборина об идеологическом смыкании советских теоретиков с фашизмом. На предстоящей сессии эти «уколы» могли превратиться в идеологическую травлю ведущих физиков, последствия которой могли оказаться весьма трагическими. В этот момент большинство физиков проявили единодушие и твердость. Особенно энергично возражали Деборину и Вулу Иоффе, Тамм, Френкель, Фок, поддержанные Б. М. Гессеном. Смысл этих возражений заключался в следующем: 1) сами по себе новейшие квантовые и релятивистские теории философски нейтральны и, тем самым, не являются идеалистическими; 2) эти теории достаточно сложны для философов, которые их пока ещё явно не освоили, а потому философская дискуссия была бы преждевременной; 3) тонкие вопросы интерпретации теории относительности и квантовой механики «для развития конкретной научной работы наших физических институтов… не являются сейчас актуальными» (И. Е. Тамм) [10, л. 156—157]; 4) ведущие физики разделяют положения диалектического материализма и нет нужды в том, чтобы им лишний раз внушать эти идеи (Иоффе). Гессен признавал существование нетривиальных философских проблем современной теоретической физики и не отрицал необходимость их разработки, но не считал целесообразным их обсуждение на столь широком форуме; недопустимой он считал и резкую форму философской критики физики, избранную Дебориным и Вулом («надо ставить вопрос не в порядке наклеивания голых ярлычков: это материализм, это идеализм» [10, л. 159—160]). Кржижановский и Горбунов, поначалу поддерживавшие идею проведения на сессии философской дискуссии, не выдержали и «дали отбой».
«Может быть, нам придётся поставить философские вопросы отдельно,— согласился, наконец, Кржижановский.— Над этим стоит подумать» [10, л. 160].В результате, физикам, удалось взять верх и на неопределённый срок перенести небезопасную для физического сообщества «философскую дискуссию».
Основные особенности и итоги сессии: «явные измерения»
Доклады и выступления на сессии — огромный и ценнейший материал по состоянию советской физики в середине 1930‑х гг. Как писал в своем обзоре сессии С.И. Вавилов, «программа сессии охватила, в концентрированном виде всю физику… Лаконизм программы позволил развернуться и вглубь и вширь дискуссии, самокритике и критике… На сессии, несомненно, удалось очень отчётливо выяснить достоинства и недостатки нашей физики» [11, с. 4]. Сессия продемонстрировала весьма высокий уровень советской физики, отразила работу физиков на переднем крае своей науки, выявила основные механизмы взаимодействия физики и техники, сложившиеся в СССР за истекшие полтора-два десятилетия. В дискуссии многие физики резко критиковали друг друга. В особенности подвергался критике А. Ф. Иоффе, но все, как правило, высоко оценивали организационные и научные заслуги Иоффе. В процессе дискуссии выявилось несколько характерных типов взаимосвязи физики и техники, связанных с различными типами физических институтов. Эти типы — механизмы — модели оказались также связанными с главными научными школами в области физики. Для изучения встроенности физиков в советское общество определённый интерес представляет и политическая риторика выступавших, которые не только демонстрировали свою лояльность, но порою вполне искренне разделяли идеалы и нормы советского общества. а) Научные достижения и физика переднего края. Доклады Иоффе, Рождественского, Вавилова, а также небольшие содоклады Ф. Е. Колясева и Г. М. Франка к М. В. Кирпичёва содержали обширный и в общем убедительный материал о научных достижениях ЛФТИ и некоторых других институтов иоффовской системы, а также ГОИ. Вот некоторые суммарные оценки типа:«ФТИ оказался рассадником физических знаний во всей стране», «школа акад. Иоффе… получила ведущую роль в пределах нашей страны», «ФТИ был тем зерном, из которого выросла научная культура в нашей стране» [12, с. 6].В резолюции сессии отмечалось:
«Под руководством А. Ф. Иоффе была развёрнута сеть физико-технических институтов, послужившая рассадником физической науки… Научные работы физико-технических институтов пользуются заслуженным уважением как в СССР, так и за границей. Ряд исследований акад. А. Ф. Иоффе и его учеников составляют крупный вклад в науку» [5, с. 838—839].Научный вклад Рождественского и его школы оценивался скромнее, хотя всеми признавались «несомненные заслуги ГОИ в деле развития теоретической и технической оптики в СССР» [5, с. 841]. Высокий уровень теоретической и ядерной физики отразили три доклада ведущих советских теоретиков Я. И. Френкеля (ЛФТИ), В. А. Фока (ГОИ) и И. Е. Тамма (ФИАН и МГУ). В них, как и в выступлениях И. В. Курчатова, А. И. Лейпунского и др. было рассказано о новевших результатах физики самого переднего края, вошедших в «золотой фонд» советской науки, например о развитом Фоком методе приближённого решения уравнения Шрёдингера для системы многих тел (метод Хартри — Фока) и его же работах во квантовой электродинамике, о работах по капельной модели ядра Френкеля, об открытия Курчатовым в его сотрудниками явления ядерной изомерии, об обменном полевом механизме ядерных сил Тамма и др. б) Дискуссия об основных способах воздействия физики на технику. Все были согласны с «крылатой» формулой Иоффе: «Физика как научная база социалистической техники» [5, с. 847]. Были разные подходы к способам реализации этой формулы. Особенно отчётливо выявилась полярность подхода А. Ф. Иоффе (и связанных с ним ЛФТИ и всей его научной школы) с подходом Д. С. Рождественского (а также его школы и ГОИ). Позиция Иоффе сводилась к нескольким простым положениям:
«Физик в основном — консультант техники, а не её руководитель» [5, с. 862]; «Физика есть техника будущего» [4, с. 80].Это означало, что физик не должен подменять инженера, что только достаточно высокий уровень фундаментальной физики — залог технической эффективности физики. Позиция Рождественского, опиравшегося на опыт ГОИ, была ещё проще и заключалась в том, что «наука должна стоять во главе промышленности и непрерывно направлять её движение вперёд» (или, в лозунговом духе тех лет: «Физика — руководительница техники») [4, с. 61]. Полемизируя с Иоффе, он иронически говорил на сессии:
«Вы отводите науке более величественную роль — благодетеля издали и полную самостоятельность» [4, с. 63].И продолжал:
«Ваш институт почти свободен от ответственности за какое бы то ни было применение физики и занимается абстрактными задачами… Наиболее легко вести науку абстрактно, но при этом… требование социалистической идеи… остаётся невыполненным» [4, с. 61—62].Концепция Иоффе в условиях повышения требований к технической отдаче физики была более уязвимой и подверглась в целом значительно более резкой критике, порою и со стороны его учеников и коллег, настроенных по отношению к нему вполне дружественно. Но при этом не следует забывать, что она была нацелена на автономию физической науки, на развитие фундаментальных исследований, на борьбу с утилитаризацией и технизацией физики. Обе модели, оба типа связи физики и техники имели право на существование и впоследствии получили в стране распространение — большие специализированные институты, в которых какая-то область физики, имеющая важные приложения, проходила путь от фундаментальных исследований до конструкции и промышленных технологий (ГОИ), и институты, близкие к богатым академическим центрам, делающие упор на перспективные направления фундаментальных исследований, естественно приводящие к важным прикладным разработкам (ЛФТИ, ФИАН). Предлагались и другие, промежуточные варианты взаимосвязи физики и техники. Критике подвергалась не только позиция Иоффе, но и подход Рождественского, страдавший организационной гигантоманией и чреватый чрезмерной централизацией (исключавшей конкуренцию) и технизацией физики. Вместе с тем, несмотря на критику Иоффе и заранее запланированную акцию против него, руководство Наркомтяжпрома (НКТП), к которому относились ЛФТИ (и другие физико-технические институты) и ГОИ, поддерживало развитие фундаментальных исследований, весьма далеких от приложений. Начальник Научно-исследовательского сектора НКТП А. А. Арманд в своем выступлении на сессии говорил:
«Мы считаем и даже настаиваем на том, чтобы работы и в области теоретической физики, и в области атомного ядра велись в наших институтах. Мы считаем, что квалифицированная помощь промышленности физикой может быть оказана только тогда, когда физика будет на высоком уровне» [4, с. 131—132].Эта точка зрения была близка к иоффовcкой, и эта поддержка Иоффе и ФТИ со стороны НКТП была весьма важна. в) Критика, самокритика и политическая риторика. В выступлениях большинства участников преобладал критический настрой. Выступавшие в прениях порой весьма резко критиковали и руководство институтов, и своих лидеров. В сущности, это была самокритика физического сообщества, хотя отчётные доклады лидеров, скорее, были посвящены достижениям институтов. Иоффе критиковали не только приверженцы точки зрения Рождественского или его оппоненты (такие, как специально приглашенные Квиттнер и Гольдман), но и его ученики, выходцы из физтеховской системы, или московские физики, давно знавшие и высоко ценившие его (А. И. Лейпунский. А. Ф. Вальтер, Б. Н. Финкельштейн, Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм и др.). Одни отмечали дух «хвастовства» и саморекламы, появившиеся в школе Иоффе; другие отмечали (не без основания) некоторые научные просчёты Иоффе, связанные с идеей тонкослойной изоляции и «задачами социалистической техники, вытекающими из современной физики» [4, с. 89—90]; третьи считали необходимым резкое повышение качества преподавания физики в университетах и втузах. Критиковали и школу Рождественского за «гоицентризм» (Г. С. Ландсберг и др.), за чрезмерное сосредоточение на приложениях и уход от фундаментальных проблем оптики и спектроскопии (Я. Г. Дорфман и др.), за недостаточную работу в области подготовки научных кадров (В. Н. Кондратьев и др.). В этой критике-самокритике, несмотря на её запланированность и «срежессированность» было немало искреннего и ценного, что должно было пойти на пользу общему делу научного сообщества. Политическая риторика присутствовала и в отчётных докладах (особенно в докладе Рождественского), и в некоторых выступлениях (Вула, Гольдмана, Квиттнера, Талмуда, Кондратьева, Прокофьева и др.). Не так просто оценить меру искренности политико-риторических включений. Независимо от этой меры, они служили способом продемонстрировать политическую лояльность учёных, соответствие их общественно-политических взглядов идеалам и нормам советского общества. Рождественский заявил:
«В нашей стране произведен грандиозный опыт с успехом оглушающим. Промышленность бешено выросла… СССР двинулся гигантским размахом… он готовится стать во главе народов… и т. п.» [5, с. 218—919].Из выступления Вула:
«В своей исторической речи на пленуме Всесоюзного совещания стахановцев великий вождь народа товарищ Сталин сказал, что руководители партии и правительства должны не только учить рабочих, но я учиться у них. Мне думается, что и учёным не будет зазорно кое-чему поучиться у стахановцев, особенно по части конкретности» [4, с. 125—126].Из «героев», с которых ученым надо брать пример назывались Стаханов и стахановцы, Т. Д. Лысенко, комбайнер Мария Демченко. Из недавних политических событий упоминалась Всесоюзное совещание стахановцев, съезд колхозников-ударников, декабрьский пленум ЦК ВКП(б) и выступления Сталина на них. Доклады Иоффе и Вавилова практически не содержали подобных фрагментов (за исключением одной фразы в докладе первого), совершенно отсутствовали они в собственно физических докладах Френкеля, Фока и Тамма.
Заключительные замечания
Поражает тщательность и масштаб «режиссуры» сессии, о чём свидетельствуют многочисленные архивные материалы. Решающую роль в подготовке играют Кржижановский и Горбунов. Последний лично ведёт огромную переписку, согласовывает списки приглашённых и тех, кто должен выступить в дискуссии. Доклад Иоффе, например, рассылается весьма широко с просьбой дать на него отзыв. Горбунов при этом старается охватить именно тех, от кого можно ожидать отрицательных отзывов. Он настойчиво предлагает техникам и представителям промышленности принять участие в обсуждении доклада Иоффе. 8 марта, за неделю до сессии на заседании организационной комиссии (из физиков в нём участвовали москвичи С. И. Вавилов, Б. М. Вул и Б. М. Гессен) Кржижановский и Горбунов ещё раз суммировали основные стратегию и тактику сессии и обсуждали проект резолюции. Помимо общих положений о связи науки и производства в связи ФТИ и ГОИ с Академией наук, организаторы говорили о том, что оглашению не подлежало. Кржижановский считал необходимым «охарактеризовать два стиля работы: здоровый стиль… представляет Оптический институт, а стиль работы, который требует поправок и коррективов,— это стиль работы ФТИ» [7, л. 172]. Горбунов полагал, что надо «показать некоторое отрицательное влияние общественно-научной практики Иоффе на молодёжь» [7, л. 172]. В критике Иоффе, в частности в связи с его упомянутыми 32 проблемами, полагал Кржижановский, «нам помогут сами ученики Иоффе своими выступлениями, в которых они покажут отрицательное влияние работы Иоффе» [7, л. 172]. Были намечены все выступающие и то, что они должны сказать. Иоффе предполагалось, таким образом, задать «хорошую взбучку» (выражение Кржижановского), причём, желательно усилиями его же учеников. Вместе с тем, нельзя было и переборщить.«Мы получили указание,— предостерегал Кржижановский,— что не должны отвадить учёных от отчётных докладов» [7, л. 172].В резолюции предполагалось сказать и о достижениях, свидетельствующих о том огромном внимании, которое партия и правительство уделяют науке. В опубликованной резолюции в этой связи говорилось:
«Под руководством компартии и советской власти наука в СССР получила исключительный размах. Физика, находившаяся в старой России в зачаточном состоянии, развернулась в мощную отрасль науки…» [5, с. 838—839].Философская дискуссия была отложена, но Горбунов считал, что резолюция должна содержать пункт «о философской оценке современных течений в физике», который поручалось подготовить философам Митину и Максимову (не участвовавших в подготовке сессии; не предполагалось и их выступлений не сессии) вместе с Дебориным и Гессеном. В секретном отчете Кржижановский и Горбунов всё-таки решились квалифицировать философскую позицию ведущих физиков как идеалистическую:
«…Нельзя обойти вопрос об общефилосовской установке наших физиков, которая в значительной группе их, несмотря на внешнюю „правоверность“, имеет явно идеалистический уклон» [8, д. 7].Привлечение к анализу «скрытых измерений» позволило понять мотивы участников событий, истинную роль тех фигур, которые нередко остаются «за кадром». Иногда события, происходящие в «скрытых измерениях» (в нашем случае, например, январское совещание), становятся не менее важными, чем события, протекающие в «наблюдаемом мире». Намерения властей, расстановка сил, разнообразие позиций, способы, посредством которых реализуются эти намерения и т. п.— обо всём этом можно составить представление, обратившись к глубинам «скрытых измерений». Заодно выясняется «закулисная сторона» сессий, совещаний, инициированных властями, как механизма управления наукой, широко использовавшийся в сталинский период, особенно в конце 1940‑х — начале 1950‑х гг. Мартовская сессия 1936 г., если её рассматривать как своего рода шахматную партию между властью и научным сообществом, как бы «закончилась вничью». Власти сумели максимально обострить проблему технической, эффективности физики и показать уязвимость любого научно-организационного лидера научного сообщества, даже такой фигуры, как А. Ф. Иоффе. Они собрали уникальный материал о физическом сообществе, институтах, научных школах, отдельных учёных, их взглядах, их взаимоотношениях, который позволял усилить контроль над физикой и физиками. Физическое сообщество сумело сохраниться (никаких оргвыводов не последовало) и, вместе с тем, отбить опасную идеологическую атаку, связанную с настойчивыми — обвинениями ведущих физиков в идеализме. Перевод сессии в философско-идеологическую плоскость мог бы поставить под удар и судьбы крупных теоретиков, и нормальный процесс преподавания теоретической физики, а также и исследования в этой области. Через полтора-два года почти четверть выступавших на сессии (не только физиков) попали под колесо репрессий. При этом чёткой зависимости этих репрессий от философско-идеологических позиций репрессированных или от того, что они говорили на мартовской сессии, как будто бы, нет. «Логику» «1937 года» ещё предстоит раскрыть, но это — уже другая история.
Последние комментарии
1 день 2 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 9 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 17 часов назад
1 день 17 часов назад