Уничтоженный Кремль [Константин Петрович Михайлов] (fb2) читать онлайн

Константин Михайлов
Уничтоженный Кремль

От автора

Я впервые осознанно пришел в Кремль, страшно подумать, более четверти века назад, 14-летним школьником. В своем познании Москвы переходил я тогда, пожалуй, от азов к букам. Соборная площадь, Иван Великий, Грановитая палата, Царь-колокол… Не стану описывать, как был я поражен, ошеломлен, восхищен. У каждого человека, видевшего Кремль, — свое первое свидание с ним. Но первое ощущение, первое прочувствование Кремля, уверен, не забывается никем. Как первая любовь.

Отчетливо помню, что с Кремлем в те поры можно было поздороваться за руку. Да-да, именно за руку, как с живым существом. В огромную створку деревянных ворот Троицкой башни была вделана старинная, медная или латунная, дверная ручка — в виде человеческой руки. И я, проходя мимо, всякий раз пожимал ее, здоровался с Кремлем.

Потом, в 1990-е годы, эта ручка куда-то исчезла. Но привычка осталась: каждый раз, проходя через Троицкие ворота, я ищу ручку взглядом — и нахожу лишь отверстие в двери. И каждый раз ловлю себя на том, что испытываю досаду, легкую горечь: как будто бы это лично у меня отобрали что-то знакомое и дорогое, хотя, конечно же, эта дверная ручка никогда мне не принадлежала.

Здесь, может быть, таится один из смыслов историко-культурного наследия: тебе лично оно не принадлежит, но все же оно твое, потому что принадлежит всем. Или, как пишут в законах, является всенародным достоянием. И когда что-то из этого наследия гибнет, исчезает, мы переживаем это как личную утрату. Даже если это всего лишь дверная ручка.

А теперь подумаем: насколько же обокрадены все мы, если Московский Кремль потерял в XX веке чуть ли не половину своих архитектурных и исторических памятников? И мы, и наши дети, и дети наших детей, и бог весть сколько еще поколений? Два монастыря, самый старинный собор, царский дворец, Оружейная палата пушкинских времен, древние иконы и фрески на кремлевских воротах, многие другие памятники… Посетители Кремля начала XXI века могут увидеть в нем гораздо меньше, чем видели их предки столетней давности. И не только потому, что они могли побывать там, куда простых смертных давно не впускают — прогуливались по кремлевским теремам и дворцам, поднимались на колокольню Ивана Великого. Но и потому, что десятков старинных зданий, доживших до 1917 года, в Кремле уже просто нет. Это наша общая огромная горькая утрата, и самое горькое в ней, быть может, то, что она — навсегда. Никакие реконструкции и воссоздания утраченного, которые начались в Кремле в 1990-е годы, не вернут подлинных древностей.

До недавнего времени об этом не принято было писать. Труды по истории искусства обходились расплывчатым «не сохранилось». В десятках кремлевских путеводителей и книг о московской истории можно было прочесть упреки в адрес архитектора Баженова, сломавшего южную кремлевскую стену ради строительства нового дворца, Наполеона, велевшего взорвать Ивана Великого и кремлевские башни, или Николая I, приказавшего разобрать старинный храм Рождества Иоанна Предтечи на Бору, чтобы тот не портил вид из дворцовых окон. Но ни слова не было в этих книгах ни о взрывах 1929 года, когда уничтожали кремлевские монастыри, ни о соборе Спаса на Бору, разобранном ради депутатских буфетов и туалетов, ни о том, как Владимир Ильич Ленин лично выкорчевывал из кремлевской площади памятник-крест с Распятием Христовым…

Теперь можно писать обо всем, но о погибшем Кремле знают в подробностях только историки и реставраторы. А это несправедливо. Среди кремлевских утрат минувшего столетия — ценнейшие памятники русского искусства XV — начала XX века, храмы и дворцы, связанные с главными событиями русской истории, с именами ее прославленных деятелей — великих князей, царей, митрополитов, патриархов, полководцев, философов, богословов, ученых, писателей, художников, архитекторов. Многие из погибших памятников, доживи они до наших дней, ценились бы не менее хрестоматийных кремлевских достопримечательностей. И конечно же, они заслуживают того, чтобы о них помнили. А в музейном Кремле нет даже небольшой экспозиции об его утраченных памятниках.

Кремль — сердце Родины. Эту фразу мы слышим с детства. Горько узнавать, как на этом сердце делались операции без наркоза. Горько осознавать, какие раны оставил на этом сердце XX век. Недавний век, в котором большинство из нас родилось, в котором мы гордились своей страной, делали ракеты и были впереди планеты всей. И привыкли думать, что уж Кремль-то у нас в полном порядке и сохранности. Но если продолжать делать вид, что кремлевских утрат мы не замечаем и знать о них не хотим, то у нашего общества никогда не появится иммунитета против инициативных людей, готовых жертвовать нашими общими и вечными историко-культурными ценностями ради своих сиюминутных политических или хозяйственных выгод и надобностей.

Вот поэтому я написал эту книгу. А издательство решило с нее начать книжную серию «Москва, которую мы потеряли».

Июль 2006 года. Москва.

Часть I Как нам реорганизовать Акрополь

Что такое Кремль Небесный град на Москве-реке

Кремль начала XX века. На переднем плане, слева от Спасской башни, Екатерининская церковь Вознесенского монастыря. Фотография 1900-х годов.

Крепостной сейф

В старину Россию называли «страной городов», но с не меньшим основанием ее можно назвать страной кремлей. Обширные и небольшие, величественные и скромные, изысканные и суровые — кремли были неизменной частью десятков русских городов. Трудно поверить в это сейчас, когда само слово «кремль» напоминает жителям России и всего остального мира в первую очередь о Москве, и лишь знатоки русских архитектурных древностей вспомнят около дюжины кремлей, сохранившихся в провинциальной России. Путешествие по русским кремлям требует погружения в глубины российской истории и географии: от приграничного Пскова до сибирского Тобольска и от XI столетия до наших дней.

Кремли разбросаны по обширной Русской равнине на первый взгляд беспорядочно, однако в их расположении можно усмотреть некую систему. Дуга каменных кремлей (Нижний Новгород, Зарайск, Коломна, Тула, Серпухов) прикрывает Москву с юга и востока, от некогда почти ежегодных набегов из сопредельных татарских ханств. Более отдаленные от столицы кремли находятся в центрах присоединенных к Москве русских земель (Псков, Новгород), а также былых осколков Золотой Орды (Казань, Астрахань, Тобольск). Нетрудно заметить, что Кремль — принадлежность столицы, будь то столица царства, ханства или малого удельного княжества. Естественно, и иные малые русские столицы — Тверь и Углич, Рязань и Кострома, Калуга и Вязьма, Можайск и многие другие — имели кремли в древности. На земляных валах в большинстве городов возвышались деревянные стены; каменными могли быть несколько башен. В центрах многих городов доныне сохраняются остатки кремлей: соборы, палаты, земляные валы, фрагменты стен и одинокие башни. Но утраченные комплексы крепостных укреплений дают возможность говорить об этих кремлях, увы, в прошедшем времени. Крепость — непременная часть кремля.

Однако не всякая крепость — кремль. Несложно отличить кремли от монастырских крепостных оград, сложнее осознать, почему не совсем правильно именовать кремлями архитектурные комплексы в Ростове Великом, Вологде или Смоленске, во всем похожие на первый взгляд на «классические» кремли. Призовем на помощь автора капитальных трудов по древнерусскому градостроительству Л. М. Тверского: «Кремль русского города представлял собой укрепленный комплекс учреждений, осуществлявших высшую политическую, административную и церковную власть; он заключал в себе главнейшие святыни, места для хранения богатств населения и всяческих запасов». К этому следует добавить, что кремль был, как правило, внутренней цитаделью русского города, который окружали еще один или несколько поясов крепостных стен, каменных или деревянных.

Кремль, таким образом, можно сравнить со своеобразным крепостным сейфом, охраняющим все самое ценное, что есть в городе: резиденции светской и церковной власти, соборы и их святыни, сокровища, запасы продовольствия, оружия и т. п. В магическом кристалле кремлей концентрируются все ресурсы русского средневекового города: власть, вера и богатство; кремль оказывается центром города не только географическим, но религиозным, архитектурным, планировочным, властным.

Кремль — ядро города, и вместе с тем сам он — самодостаточный город в миниатюре. Именно поэтому приходится отказывать некоторым кремлям в праве так называться. В Ростове и Вологде крепостные стены окружают резиденции местных церковных властей, вне их пределов остаются главный городской собор и двор светской власти. По той же причине — царский дворец в другом месте — нельзя считать даже своеобразным санкт-петербургским кремлем Петропавловскую крепость. В Пскове и Новгороде, правда, княжеские резиденции — вне кремлей, но археологические изыскания свидетельствуют, что до XII века они были внутри, и только переход к вечевым республикам заставил князей переехать. То, что называют кремлем в Смоленске, на самом деле не внутренняя цитадель города, а окружная его стена. Не стоит путать с кремлями и цепочку каменных крепостей на северо-западных русских рубежах — Копорье, Изборск, Ивангород и др. — это чисто военные поселения — форпосты средневековья.

Россия — родина кремлей

Собственно, кремль и есть коренное отличие старинного русского города от современного ему западноевропейского. В Европе города «расцентрованы»: замок князя или барона обособлен от города, грозит ему с высокой горы или с окраины и зрительно противостоит городскому центру с ратушей и собором. Иностранные путешественники эпохи средневековья часто называют Московский Кремль на свой манер «замком», но они же и замечают, что Кремль лежит в городе, «как сердце в теле». Главные ворота русского кремля всегда обращены к посаду, т. е. к городу.

«Кремленаград». План Кремля. Начало 1600-х годов.

Укрепленные центры городов, схожие с нашими кремлями, можно встретить только в восточнославянских столицах — Град в Праге, Царевец в болгарском Великом Тырнове. С другой стороны, города западноевропейского типа, города при замках, встречаются в западных землях Киевской Руси, но все они относятся к домонгольской эпохе, когда о кремлях еще и слуху не было.

Почему Россия со временем изобрела кремль, а в Западной Европе не было ничего похожего — одна из тайн истории. Разгадку, видимо, стоит искать и во внутренней политике (в Европе города враждовали с князьями и тщательно оберегали свою самостоятельность, а в России они были собственностью княжеской семьи), и во внешней (непрестанные вражеские нападения требовали надежной и цельной защиты всех главных ценностей города).

Термин «кремль» встречается впервые применительно к Твери и Москве в первой трети XIV века: «В лето 6839 (1331) мая 3 бысть пожар на Москве, погоре город Кремль», — говорит летопись. Происхождение этого слова несколько веков вызывает споры. Известный архитектор Николай Львов в «Опыте о русских древностях в Москве» (1797) замечает: «Кажется, что заимствовано оное из языка татарского». Иван Забелин в «Истории города Москвы» (1905) указывал на «кремлевник» из словаря Даля — «хвойный лес на болотистом месте». Гипотезы последних лет обращают внимание на Грецию, намекая на тесные культурные связи православных стран — греческое «кримнос» означает крутую гору над оврагом или берегом. Между прочим, еще заезжие иностранцы XIX века сравнивали Московский Кремль с афинским Акрополем — не по внешнему облику, естественно, а по типу и структуре архитектурного комплекса.

У «кремля» есть два синонима — «кром» (упоминается во Пскове в 1393 году) и — более древний — «детинец». «Кром» — очень старинное слово, обозначающее склад (мы до сих пор слышим о «закромах родины»), «детинец» же историки объясняют как «сыновний город», вторую стадию развития древнерусских поселений — укрепленная часть обособляется от первоначальной княжеской усадьбы, образуя кремль. Археологи подтверждают, что именно так обстояло дело в Новгороде и в Москве.

Отражения Москвы

Итак, перед нами русский кремль во всей своей красе. Это цельный городок с площадями и улицами, воротами и стенами, храмами и палатами, дворцами и жилыми кварталами. Постройки разнообразны, но типы их повторяются от города к городу. Царским дворцам в Москве и Коломне соответствуют в провинциальных кремлях государевы и воеводские дворы, московским приказам — приказные и губные избы, впоследствии — губернаторские резиденции (Казань, Нижний Новгород) и присутственные места.

Патриарший дворец в Москве отзывается многочисленным эхом провинциальных владычных дворов и архиерейских домов. На главной площади в кремле стоят главный городской и прочие соборы, в которых, как правило, покоится прах местных правителей и мощи святых, у ворот высятся монастыри и многочисленные храмы. Самый древний из кремлевских соборов России — новгородская София (1045–1050), самый поздний — Успенский собор в Туле (1762–1764). Успенский собор Московского Кремля — крестовокупольный и пятиглавый — на века становится образцом для подражания в бесчисленных городах и монастырях. Серия кремлевских соборов венчается на рубеже XVII–XVIII столетий двумя великолепными и потрясающими воображение Успенскими соборами в Рязани и Астрахани.

Соборы занимали главенствующее положение в центре кремлей — только это место было достойно главной святыни города. По соседству с собором стояла высокая колокольня — самая знаменитая из них, безусловно, московский Иван Великий. Интересно, что в «ложных» вологодском и ростовском кремлях «свято место» — пусто; городской собор стоит на площади за стенами, а центр комплекса митрополии ничем не занят.

В жилой части кремлей — боярские подворья, дворы служителей кремлевских храмов и учреждений, а также «осадные дворы» — здесь горожане, живущие вне кремля, хранят наиболее ценное имущество, переселяясь сюда во время вражеских нашествий. Первый каменный жилой частный дом в Москве известен, естественно, в Кремле — это палаты купца Тарокана (1470). В XVIII–XIX веках «дух жизни» стал потихоньку выветриваться из кремлей вместе с самим жильем, казавшимся неуместным рядом с административными зданиями. В наши дни лишь в одном кремле — Коломенском — как встарь, за стенами живут люди.

Обязателен был в кремле и колодец-«тайник» под защитой мощной башни (Тайницкие башни известны в кремлях Москвы, Нижнего Новгорода, Тулы, Казани, в Астрахани есть Потайные Водяные ворота, в Новгороде был пристроенный к стене особый «Тайницкий городок»). Здесь же, в кремле, — хранилища: Житные, Сытные, Зелейные дворы и прочие склады, а также тюрьмы (в XVIII–XIX веках — гауптвахты), губные и съезжие избы и т. п.

И наконец, крепостные стены. Излишне говорить, что каменным крепостям предшествуют деревянные, известные с IX века. Кремли, дошедшие до нашего времени, выстроены, за исключением псковского (XII–XV веков), в едином Русском государстве — по приказу из Москвы и присланными Москвой мастерами. Вслед за кремлевскими стенами Москвы (1485–1495, окончательно завершены в 1516 году) строятся на памяти одного поколения кремли в Новгороде (1484–1500), Нижнем Новгороде (1500–1511), Туле (1514–1521), Коломне (1525–1531), Зарайске (1528–1531). Вторая половина XVI века, время борьбы с поволжскими ханствами, дает новую серию кремлей: в Серпухове (1550-е годы), Казани (1556–1568), Астрахани (1582–1589). Ростовский и вологодский Митрополичьи дома, которые по привычке иногда называют кремлями, построены в 1670-х годах. Последний русский кремль возведен в Тобольске уже при Петре I (1712–1717), он же первый, выстроенный по архитектурному проекту (1699) в современном понимании этих слов.

Наиболее протяженные стены в Московском Кремле (2235 м), немногим уступают ему коломенский и нижегородский (более 2000 м); самый маленький кремль — в Тобольске (676 м, без пристроенных к кремлю Софийского и Гостиного дворов). Зато коломенские стены превзошли высотой даже московские (24 м против 19), остальные кремли значительно ниже. Толщина кремлевских стен колеблется в разных городах от 2,7 до 5,2 м. Кремлевские стены сложены из кирпича, в Нижнем и в Зарайске нижние части стен из белого камня. Был и целиком белокаменный кремль — в Серпухове, не говоря уже, конечно, о московской крепости времен Дмитрия Донского, с которой и повелось величать Москву «Белокаменной».

Боевые заслуги

Все кремли, кроме разве что позднего тобольского, имеют славную боевую историю. В 1572 году во время самого страшного набега на Москву крымских татар во главе с Девлет-Гиреем был сожжен весь город, однако Кремль враги захватить не смогли. После строительства каменных стен Московский Кремль был взят лишь однажды. И сделали это… русские в 1612 году, освобождая столицу от засевших в ней поляков. Помнит Кремль и Наполеона, однако французы заняли его, как и Москву, без боя, если не считать обстрелянного группой москвичей из Троицких ворот французского авангарда, приближавшегося к Кремлю по Воздвиженке. Казань и Астрахань штурмовали и брали тоже только «свои»: Астрахань занял в 1670 году Степан Разин, Казань в 1774-м — Емельян Пугачев, не сумевший, правда, захватить кремль. Нижегородский кремль успешно пережил осады казанских татар в 1520-м и 1536 годах, Псковский кром выдержал в 1581–1582 годах осаду могучего воинства Стефана Батория. Тула успешно отбилась от крымцев в 1552-м, а в 1607 году войска Василия Шуйского осаждали в здешнем кремле повстанцев Ивана Болотникова и смогли взять крепость только измором. Коломенские и зарайские кремлевские стены тоже помнят набеги полчищ крымского хана. Последний раз кремли готовились сослужить боевую службу во время Северной войны: цитадели Пскова и Москвы укрепили тогда частично сохранившимися доныне земляными бастионами, но шведский король Карл XII не дошел ни до Пскова, ни до Москвы. И очень скоро кремли увольняют с военной службы; указ Петра I в 1720 году, например, повелевает «Новгородскую крепость оставить и гарнизону там не быть».

Оставшись не у дел, крепостные укрепления ветшают, обваливаются и разбираются — где ради «благолепия», где просто на стройматериалы. Именно поэтому в Коломне сохранилось 7 башен из 17; «не хватает» башен и в Нижегородском, и в Новгородском кремлях. Дипломат Дмитрий Свербеев, проехав через Псков в 1826 году, замечает, вернее, не замечает: «Кажется, не было и кремля». Об Астраханском кремле пишут в 1840-е годы, что само существование его «является излишним и даже вредоносным в гигиеническом отношении». В XVIII веке в Москве сносят всю южную кремлевскую стену для строительства нового дворца императрицы по знаменитому проекту Василия Баженова. Парадоксально, но баженовский проект, задвигавший все древние кремлевские здания на задворки огромного нового дворца, превращал Кремль в замок европейского типа, конечно, в иных архитектурных формах. Может быть, поэтому от строительства дворца отказались и стену вернули на место?

Лишь во второй половине XIX века власти, подгоняемые энтузиастами-краеведами, начинают заботиться о кремлях как об исторических памятниках: древние здания больше не разбирают, а невежественные ремонты сменяются реставрациями. Вторая волна разрушений накрывает кремли в советское время, в эпоху борьбы с «наследием рабского прошлого» и «религиозным дурманом». Соборы, храмы, монастыри сносят в кремлях Москвы и Казани, Нижнего Новгорода. Камень для строительства московского метро добывают из стен кремля в Серпухове. Великую Отечественную войну большинство кремлей встречает уже в руинах, и нынешний цветущий вид большинства кремлевских ансамблей — заслуга реставраторов последних пятидесяти лет.

Тайный замысел

Кремлевские стены, как правило, следуют очертаниям рельефа, и крепости либо имели форму, близкую к треугольной (форма мыса при слиянии рек), как в Москве, Пскове и Астрахани, либо представляли собою в плане неправильные многоугольники, как в Коломне, Нижнем Новгороде, Тобольске или Казани. Уникален овальный в плане Новгородский кремль; каменные стены повторяют очертания крепости XIV века (а местами и включают ее фрагменты), в свою очередь, унаследовавшей контур древних земляных укреплений. Особняком стоят строго прямоугольные кремли Тулы и Зарайска, выстроенные по последней европейской фортификационной моде своего времени. Не случайно эти «регулярные» крепости, как, впрочем, и коломенскую, приписывают итальянским мастерам, в XV–XVI веках работавшим при московском великокняжеском дворе. Документально известна причастность итальянца Петра Фрязина к строительству кремля в Нижнем Новгороде.

Роль целой плеяды итальянцев не сводится просто к исполнению важного государственного заказа. Строители Московского Кремля Марк Фрязин и Антонио Джиларди, Пьетро Антонио Солари и Аристотель Фьораванти, Алоизио да Карезано и Алоизио Ламберти да Монтаньяна — все эти мастера, именуемые в наших летописях Антонами и Петрами Фрязиными, Алевизами Старыми и Новыми, приехав в Московию, чтобы придать имперские размах и величественность ее столице, не только познакомили русских с приемами западной строительной техники и организации, но и ввели Россию в мир европейской архитектуры — от планировочных решений до деталей. Знаменитые кремлевские зубцы «ласточкин хвост», например, — прямая копия зубцов замка Сфорца в Милане, и о сознательном воспроизведении далекого прототипа говорит в письме на родину Алевиз Старый. «Иноземный» облик Кремля свидетельствовал о принадлежности русской столицы к европейской цивилизации. Не о том ли думал и строитель Спасской башни в Москве Пьетро Антонио Солари, когда называл себя «architectus generalis Moscovial»?

Эти слова иноземца заинтересуют всякого, кто задумается над вопросом: существовал ли некий тайный замысел кремлей и какое содержание вкладывали современники в их архитектурные формы? Известно, что в древности городской (т. е. кремлевский) собор символизировал небесную защиту града и его жителей. Потому-то псковичи называли свой город домом Святой Троицы, а новгородцы говорили: «Где святая София, там и Новгород». Понятно, что крепостные стены означают защиту земную. На иноземцев действовало: путешественнику XVII столетия Павлу Алеппскому стены Коломенского кремля казались «страшной высоты», ему вторит из века XIX француз Астольф де Кюстин, стоя у подножия Московского Кремля: «Стены Кремля — это горный кряж. По сравнению с обычными крепостными оградами его валы то же, что Альпы рядом с нашими холмами. Кремль — это Монблан среди крепостей». (Интересно, не встречался ли де Кюстин на родине с наполеоновским офицером Боссе, который написал в походном дневнике 1812 года о Кремле — «безобидная цитадель»?)

Цитадель, впрочем, если верить древним путешественникам, была для них не столь уж безобидной. В Москве иностранных послов никогда не поселяли в Кремле — но это полбеды. Иноземец Ланну пишет о Псковском кремле: «В большой замок никто из иностранцев не имеет права входить под страхом смерти». Несколько безопаснее было удовлетворять любопытство в Астрахани — там, по свидетельству дипломата Дона Хуана Персидского (1599), доступ в кремль «можно получить только по особому разрешению». Но в Казани за проникновение в кремль снова грозят смертью — на этот раз доморощенным иностранцам, татарам, как свидетельствует в XVII веке Адам Олеарий.

Что же, какую святыню столь ревностно охраняют от чужеземцев и иноверцев? Может быть, не только видимую (ее не унесешь), но и некую мыслимую?

Царствие треугольное

Историки давно обратили внимание на совпадение плана Московского Кремля (контур его приближается к треугольнику) и фрагментов древнерусских текстов, повествующих о закладке и строительстве «святых» в средневековом понимании городов. В «Повести о Царь-граде» (Константинополе) император Константин «повеле размерите место на три угла: на все стороны по семи верст». Если представить себе Московский Кремль в виде треугольника, вершины которого — Водовзводная, Москворецкая и Угловая Арсенальная башни, то на каждой стороне треугольника оказывается по семь башен. «Сказание о начале Москвы» содержит «сбывшееся» пророчество: «на сем месте созиждется град превелик, и распространится царствие треугольное». «Треугольное царствие», оно же Царство Троицы, приходит на ум и при взгляде на план центра средневековой Москвы (стены Кремля и примыкающего к нему Китай-города образуют почти равносторонний треугольник, в центре которого Троицкий собор, более известный как храм Василия Блаженного). Те же аналогии преподносит нам треугольный псковский кремль с его Троицким собором. Можно вспомнить и астраханский кремлевский треугольник с Троицким монастырем внутри.

Идеализированная схема градостроительной композиции древней Москвы. М. П. Кудрявцев.

В центре композиции — «царствие треугольное» (Кремль и Китай-город), их окружают концентрические фигуры укреплений Белого города (Бульварное кольцо) и Земляного города (Садовое кольцо); на каждую сторону света в каждой линии городских стен выходит по трое ворот, образуя число 12. Внутри Белого города линия из семи монастырей повторяет очертания стен Кремля и Китай-города; дальние монастыри образуют симметричные цепочки вокруг Москвы (по четыре с севера и юга и по три с востока и запада). Соединенные между собою, линии монастырей образуют в плане крест. Центральной осью сакральной композиции города является линия, соединяющая Покровский собор на Красной площади и церковь Вознесения в Коломенском. Симметрично относительно нее выстраиваются главные городские монастыри и храмы.

Внешний облик кремлей также воплощал образ «небесного града»: в центре располагался соборный комплекс с высокой колокольней; его ведущую роль подчеркивали меньшие по высоте кремлевские храмы и проходящий по бровке или у подножия холма пояс крепостных стен. Подобная иерархия просматривалась и в общем виде города: кремль занимал в нем главенствующее центральное положение на вершине холма, ниже располагались посады, приходские храмы и внешние кольца укреплений. Такие виды можно застать еще на редких фотографиях Москвы середины XIX века, когда древний силуэт города не был еще заслонен высокой застройкой позднего времени.

Отчасти символическим было и приглашение в Россию мастеров-итальянцев, примерно совпадающее по времени с распространением в русском обществе теории о «Москве — Третьем Риме»: мастера «от Первого Рима» должны были создать «царствие треугольное», напоминающее о Риме Втором (Константинополе). Справедливости ради назовем и сохраненные историей имена русских мастеров-горододельцев, строивших каменные кремли — Постник Яковлев и Иван Ширяй в Казани, Михаил Вельяминов, Григорий Овцын и дьяк Дей Губастый в Астрахани, Семен Ремезов в Тобольске.

Легенды и диковины

Не будем описывать здесь общеизвестные достопамятности Московского Кремля. В любом русском провинциальном кремле есть некие уникальные черты, детали или целые здания. Новгород гордится собственной Грановитой палатой и Часозвоней. Во Пскове цел уникальный «охабень» — каменный коридор-ущелье меж двух отвесных стен, ведущий на центральную Вечевую площадь. Коломна славится «готическими» башнями, выстроенными великим Казаковым. В Астрахани вам покажут Лобное место («только у нас и в Москве») и фантастической красоты Успенский собор — «последний собор Древней Руси», о котором пораженный Петр Великий сказал: «Во всем государстве нет такого лепотного храма». В Казани продемонстрируют хитрое устройство проездных ворот, где изогнутый коленчатый проезд заставлял врага поворачиваться к крепости незащищенным правым боком. В Зарайске — другая хитрость: в полу второго яруса воротной башни устроен широкий проем, и если враг имел неосторожность проломить внешние ворота и ворваться внутрь башни — смерть падала сверху. В Тобольске заезжему туристу непременно загадают загадку: почему купола Софийского собора во глубине сибирских руд в точности повторяют грушевидные барочные главы храмов далекого Киева? Язык до Киева доведет, пока вы додумаетесь, что местный архиерей был оттуда родом…

А если диковинок вам покажется мало, то не избежать кремлевских легенд, имеющих мало общего с действительностью, но много — с поэзией истории. Кремль московский пронизан предчувствиями забытых подземелий и подземных ходов, ведущих во все концы города, в одном из них непременно должна обнаружиться таинственная библиотека Ивана Грозного (такие ходы были найдены, например, при строительстве Мавзолея Ленина и при подготовке к взрыву храма Христа Спасителя, и последними, кто их видел, были работники НКВД). В Нижнем Новгороде любят героическую легенду Коромысловой башни — о девушке, которая во время осады города вышла с коромыслом за водой и была с коромыслом же замурована в стену безжалостными татарами, отчего башня и славится необыкновенной прочностью. Если девушку очень жалко, есть и оптимистический вариант легенды: она так храбро отбивалась от татар коромыслом, что те ее «убоялись» и в страхе бежали от стен нижегородского кремля. Коломенская Маринкина башня напоминает о Марине Мнишек, которая и впрямь жила некоторое время в здешнем кремле; легенда же говорит, что супруга двух Лжедмитриев была в этой башне не только заточена, но и улетела из нее в окно, колдовским образом обернувшись вороной. Казанская легенда о последней татарской царице Сююмбеки насыщена прямо-таки шекспировскими страстями: к ней сватался сам Иван Грозный, и она обещала ответить «да», если мастера русского царя выстроят ей башню выше всех казанских минаретов. Когда башня была готова (это-де и есть знаменитая башня Сююмбеки, на самом деле построенная более чем через сто лет после взятия Казани), царица взошла на нее поглядеть в последний раз на родной город — и бросилась вниз, чтобы не доставаться же никому, в том числе и царю-завоевателю. В Астрахани вас станут донимать бесконечными историями о Стеньке Разине и о боярах, которых он сбрасывал с давно исчезнувшей башни-раската…

Живые кремли

Но довольно легенд. Кремли тем и хороши, что легенды переплетены в их стенах с былью, фантазии — с реальностью наших дней. Русские кремли сегодня — архитектурно-исторические заповедники, с музейными экспозициями, сувенирными лавочками и фольклорно-сказочными ресторациями для туристов. В них можно часами бродить, воображая себе картины давнего прошлого и любуясь великолепными художественными памятниками. Как встарь, звонят теперь в них колокола, а из дверей храмов — недавних музеев или складов — доносится церковное пение. Лишь три кремля — Московский, Нижегородский и Казанский — по-прежнему несут нелегкое бремя правительственных и административных резиденций. Последнее обстоятельство доставляет определенные неудобства любознательным туристам (до 1917 года, например, дворцы Московского Кремля были открыты для посещения, а попробуйте-ка в наши дни зайти с улицы в Грановитую палату!), но оно же означает, что кремли живут, исполняя все то же предназначение, что и в глубокой древности. Более того, они живут несколько иной жизнью, чем пятнадцать лет назад, ибо даже грозные стены твердынь бессильны перед штурмующими колоннами политики и бизнеса. В Казанском кремле выстроили внушительную мечеть — сие означает, что политические виды показались важнее искаженных исторических. В Тульском кремле появился немыслимый в прежние годы пыточный аттракцион-музей, где любители острых ощущений могут примерить на себя роль жертв средневековых заплечных дел мастеров… А в Москве воссоздали уничтоженное в 1930-е годы Красное крыльцо, восстановили Андреевский и Александровский залы Большого Кремлевского дворца. Обсуждаются проекты музеефикации колокольни Ивана Великого и создания экспозиции об истории снесенного Вознесенского монастыря и некрополя русских цариц.

А это значит, что кремли оживают.

Оккупация Акрополя Как разрушали Московский Кремль

Спасская улица в Кремле. На переднем плане полуротонда Малого Николаевского дворца. За ним — Екатерининская церковь Вознесенского монастыря.

Сентиментальное путешествие

Пофантазируем.

Ныне в моде все виртуальное — страсти, игры, знакомства, секс, сама жизнь, наконец. И, конечно, путешествия. Последуем моде — прогуляемся мысленно по Московскому Кремлю.

Войдем в него не как позволено, а как положено — с Красной площади, в Спасские ворота (мысленно ведь все возможно). Пройдем между двумя шатровыми часовнями у подножия Спасской башни и окажемся внутри Кремля. Перед нами Спасская улица. Слева — кремлевская гауптвахта, но наш взгляд на ней не задержится. Потому что справа мы видим великолепный храм в готическом стиле. Это Вознесенский монастырь. Верхи его более старинной церкви и колокольни мы видели еще с площади, из-за кремлевской стены. Рядом с готической церковкой — ворота. Зайдем на монастырский двор и поразимся величию древнего пятиглавого собора. Внутри его — вековая усыпальница русских цариц и великих княгинь.

Оставим монастырь и пойдем дальше по Спасской улице. На углу — трехэтажное классическое здание с полукруглой колоннадой — Малый Николаевский дворец. Памятная доска на стене дворца сообщает, что в нем родился император Александр II. А вот и сам он, бронзовый, под красивой шатровой сенью — напротив своего дворца. Памятник Александру Освободителю, шепчет незримый гид.

Подойдем, посмотрим с галереи монумента вниз, в кремлевский сад. Среди деревьев белеет церковка с одной главой — храм Константина и Елены.

Что это, пушечный выстрел? Ах да, уже полдень, а в Кремле в полдень стреляет пушка, что стоит на Стрельнице Тайницкой башни на набережной Москвы-реки.

Вернемся ко дворцу, обойдем колоннаду. А это что за десятиглавое чудо, двойная церковь замечательной красоты? Рядом нарядное здание с готическим портиком. Чудов монастырь, обитель святого Алексия Митрополита. Внутри двора — древний одноглавый собор, колокольня со шпилем.

Выйдем из монастыря, пересечем Ивановскую площадь. Сквозь ворота в ажурной чугунной ограде войдем на площадь Соборную. Остановимся перед Грановитой палатой. Справа, между нею и Успенским собором, видна небольшая церковь Ризположения. Вереница людей поднимается по ее лестнице в Печерскую часовню — поклониться чтимой иконе. Слева — знаменитое Красное крыльцо, по нему государи проходят во время коронации.

Поднимемся на Ивана Великого, оглядим московский горизонт с высоты. Виден край города, леса, поля. Взгляд задерживается на высоких монастырских колокольнях окраин — вот новодевичья, вот симоновская, вот андрониковская. Левее темнеют Красные ворота. Еще левее — розовая Сухарева башня. А храмов-то, а золотых маковок — море! В юго-западном углу Кремля, у самой стены, тоже золотится маковка церкви, пристроенной прямо к башне, — храм Благовещения на Житном дворе. А вот правее еще один крест, на Боровицкой башне, у входа в которую видна часовня.

Спустимся с колокольни и, взяв бесплатный билет в дворцовой конторе, войдем в Большой Кремлевский дворец. Он открыт для посетителей каждый день с десяти часов утра до трех часов дня, так что времени у нас достаточно. Побродим по парадным залам, заглянем в Грановитую палату, терема, дворцовые церкви. Из окон, выходящих во внутренний двор, поглядим на самый старинный в Кремле собор Спаса на Бору.

Выйдем из дворца, пройдем вдоль него по направлению к Боровицким воротам, свернем направо, на Дворцовую улицу. Справа, за углом дворца — череда Кавалерских корпусов. А в их дворе — другие корпуса: Гренадерский, Офицерский, Синодальный. Здесь живут дворцовые служители, а в дни пребывания в Кремле императора размещается его свита.

Дойдя до конца улицы, повернем направо. Перед нами протяженное здание, на дальнем от нас его углу стоит Царь-пушка. Это кремлевские казармы, некогда Оружейная палата.

А впереди, у Никольских ворот, виден за оградкой большой крест с Распятием Христовым, стоящий на Сенатской площади. Памятник великому князю Сергею Александровичу, погибшему здесь от руки убийцы.

Прогулка наша окончена. Выйдем опять на Красную площадь через Никольские ворота, увидим и по их сторонам шатровые часовни. Сколько прошло времени? Час? Полтора?

Девяносто лет.

Примерно так, с небольшими отклонениями от нашего воображаемого пути, построена эта книга. Девяносто лет назад, в последнем предреволюционном 1916 году, такую экскурсию мы могли бы предпринять на самом деле. Впрочем, вряд ли. Любой кремлевский служитель, которому мы, заброшенные в прошлое машиной времени, предложили бы подобную экскурсионную программу, искренне удивился бы: почему именно так, почему именно эти здания? А если бы мы ему объяснили, что хотим внимательно осмотреть именно те кремлевские памятники, которые через несколько лет начнут разрушать до основания, он просто принял бы нас за сумасшедших.

— Взорвут Чудов монастырь? Разрушат Николаевский дворец? Разберут храм Спаса на Бору, чтобы сделать пристройку с буфетами и туалетами? И гробы цариц вытащат из Вознесенского собора? И Сухареву башню, и Красные ворота, и Симонов монастырь пустят в расход? И снесут в Москве триста шестьдесят восемь храмов? Да полно, господа, что вы такое городите? Что, вся Россия сойдет с ума? Или иноплеменная орда нас захватит? Как вы сказали, Россией через два года будет править помощник присяжного поверенного из Симбирска? А потом недоучившийся грузинский семинарист? Да бросьте, что за сказки!

…Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Как правило, самую страшную.

Тогда считать мы стали раны…

Насколько богаче и разнообразнее был до 1917 года кремлевский ансамбль, надеюсь, уже понятно. Петр Паламарчук, автор фундаментального исследования о московских храмах «Сорок сороков», подсчитал, что к 1917 году в Московском Кремле существовал 31 храм с 51 престолом. Из них разрушено 17 церквей с 25 престолами, в том числе «оба монастыря, древнейшая по основанию церковь города в честь Рождества Иоанна Предтечи на Бору, древнейшее из сохранившихся к 1917 году зданий Москвы — собор Спаса Преображения на Бору».

На планах Кремля начала XX века можно различить 54 сооружения, стоявшие внутри кремлевских стен (считая отдельно каждую теремную церковь, каждую самостоятельную часть комплекса Большого Кремлевского дворца). Более половины из этого списка — 28 зданий — уже не существуют. И это в Кремле, который занесен в списки ЮНЕСКО и считается эталоном сохранения и реставрации памятников старины!

План Кремля из картографического атласа Москвы А. Хотева. 1852.

Как выглядит в этом отношении Кремль на фоне остальной России, чье культурное наследие, в отличие от кремлевского, и ныне тает на глазах?

К началу XXI века Россия сохранила жалкие остатки своего наследства старины. Более 80 тысяч памятников истории и культуры, официально состоящих в РФ на государственной охране, — цифра внушительная, если не знать масштабы потерь за целый век. Две волны погромов дворянских усадеб — в 1905-м и 1917–1918 годах. Две волны массовых сносов храмов и монастырей — в 1920–1930-х и в 1960-х годах. Безжалостная по отношению к старине (за малым исключением) реконструкция исторических городов — с 1930-х по сей день. Плюс то, что развалилось или сгорело, простояв бесхозным десятки лет. Плюс уничтоженное в ходе чересчур принципиальных реставраций и варварских «реконструкций», когда подлинный исторический памятник частично или полностью исчезал, заменяясь «новодельной» копией.

Точной статистики утрат культурного наследия России за прошедший век не существует. Приблизительные подсчеты позволяют почувствовать масштаб потерь. Погибло или превращено в руины 25–30 тысяч церквей и соборов, около 500 монастырей, не менее 50 тысяч ценных городских зданий, около 2 тысяч усадеб. Погибли сотни тысяч предметов прикладного искусства, десятки тысяч художественных живописных произведений, фресок, росписей, не менее 20 миллионов икон. Из 130 выдающихся памятников деревянной архитектуры Русского Севера, описанных в специальной монографии 1940-х годов, к 1986 году существовало лишь 38.

Более точные сведения имеются об утратах Москвы. В ней, согласно скрупулезным подсчетам историка С. Н. Бурина, с 1917-го до 1989 года снесено 368 храмов. В 1940 году специальная комиссия Академии Архитектуры СССР подвела итоги предвоенной реконструкции города: с 1917-го по 1940 год «уничтожено 50 процентов архитектурно-исторических памятников национальной архитектуры». По самым скромным, неполным подсчетам, в советское время в Москве разрушено около 700 памятников архитектуры и около 3 тысяч зданий исторической застройки. Согласно официальным данным, преданным гласности на Всесоюзном совещании по вопросам охраны памятников культуры 1988 года, в 1950–1980-е годы в Москве было снесено 2200 исторически ценных зданий, в том числе с 1976 года — 805. В 1976–1990 годах, согласно официальным документам, Комиссия по вопросам сохранения зданий в исторических районах Москвы рассматривала вопрос о сносе 2575 зданий, разрешила снос 1360. Этот печальный процесс с размахом продолжается в наши дни — «реконструкция» города ежегодно пожирает десятки старинных домов и особняков, на месте которых воздвигаются доходные офисы, торгово-развлекательные комплексы и элитное жилье. Среди погибшего в 1991–2006 годах — несколько палат XVII века, дворянские особняки XVIII–XIX столетий, дома, связанные с именами Пушкина и Сухово-Кобылина, А. Островского и Есенина, И. Ильфа и А. Тарковского, здания, построенные Баженовым, Казаковым, Шехтелем… Но это отдельная тема. Кремль, к счастью, вандализм 1990-х почти не затронул.

С ним расправились гораздо раньше.

Жертвы творчества

Наверное, можно отыскать конкретныепричины исчезновения каждого из тысяч исторических памятников, погибших в России в XX веке, в том числе кремлевских. Но есть одна общая причина. Ее сформулировал несколько лет назад в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения, директор Государственного института искусствознания А. И. Комеч: главное условие сохранности культурного наследия — желание властей и граждан его сохранить. Если памятник погиб — значит, этого желания не было, значит, сохранность объекта наследия не была категорическим императивом для властей, архитекторов и реформаторов. Уничтожение памятника культуры ради решения транспортных, жилищных, хозяйственных, социальных, идеологических и иных проблем есть не что иное, как нежелание искать компромисс между нуждами современности и ценностями культурной и духовной истории народа, которая, конечно же, является не менее важным элементом той самой современности, ради коей приносится в жертву.

Вышеописанная «причина нежелания» пронизывает историю всех сносов, утрат и вандализмов России последнего века (и Кремля, разумеется). Но откуда берется это нежелание? Позволим себе старинную цитату из рукописи человека, который заплатил за охрану памятников собственной свободой и жизнью.

«Русская революция… позволяет на основе разрушений и вандализмов построить целый психико-социальный этюд. Страсть к разрушениям на известной ступени развития есть, в сущности, не что иное, как творчество со знаком минус… Как и во всяком творчестве, в нем наблюдается желание проявить себя, причем с наибольшим эффектом и по линии наименьшего сопротивления. Характерно, что такое творчество не продиктовано соображениями материального характера. Разрушение ради разрушения соответствует идее „искусства для искусства“… „Отрицательное“ творчество обросло хищничеством, величайшим обогащением и стремлением рассчитаться с „проклятым прошлым“. И в результате слияния этих трех элементов, как в некоем химическом соединении, произошел тот взрыв, от которого запылали дворцы и дома с колоннами, рухнули церкви, загорелись костры с книгами, старинной мебелью».

Алексей Николаевич Греч, председатель Общества изучения русской усадьбы, написал эти строки в 1930-е годы, в лагере на Соловках. Кажется, что они несколько устарели, что объясняют лишь вандализм первых послереволюционных лет. Но это только на первый взгляд. Свидетель гибели старой культуры и ее памятников, Греч подметил крайне важную связь разрушения и творчества. «Отрицательное» творчество со временем оттеснялось на задний план «созидательным», но суть оставалась та же: ценности, связанные с прошлым, легко приносились в жертву творчеству нового. Социальному, культурному, архитектурному, идеологическому. История Москвы и XX столетия, и начала XXI века, к сожалению, богата примерами неравной борьбы «творцов» и хранителей наследия.

В столице мирового коммунизма

Конечно же, Кремль, ставший в 1918 году замкнутой цитаделью и резиденцией коммунистических вождей, жил по иным законам и правилам, чем окружавшая его «красная столица». Здесь не было коммунальных квартир, хлебных очередей, трамвайных звонков и толкотни на оживленных улицах. Сюда не заглядывали экскурсанты, и простые москвичи не могли уже, как в проклятые царские времена, гулять по кремлевским садам и осматривать старинные храмы и терема. Храмы, естественно, были затворены в том же 1918-м, и кремлевские колокола надолго умолкли.

В Кремле делалась большая политика, решались судьбы страны и мира, в кабинете Сталина горело всю ночь окно, воспетое поэтами.

Но трагедия исторического Кремля неотделима от московской трагедии. То, что произошло с памятниками Кремля в XX веке, было прямым следствием сознательной политики новой власти по отношению к истории России, к московской старине и ее памятникам. «Социалистическая реконструкция» Москвы в 1920–1930-е годы и ее продолжение в последующие десятилетия, вплоть до нынешнего — это, конечно, тема отдельной книги. Поэтому здесь мы лишь кратко обрисуем, как и почему «красная Москва» постепенно, но планомерно уничтожала Москву историческую.

«Москва не музей старины… Москва не кладбище былой цивилизации, а колыбель нарастающей новой, пролетарской культуры». Так писал в 1925 году столичный журнал «Коммунальное хозяйство», давая отповедь тогдашним защитникам московских памятников. «Улица, площадь не музей. Они должны быть всецело нашими. Здесь политически живет пролетариат. И это место должно быть очищено от… векового мусора — идеологического и художественного». Цитата из статьи некоего В. Блюма в «Вечерней Москве» 1930 года.

То, что кто-то «политически живет» на улице, — не пропагандистский бред. В этих словах выражено агрессивное мировоззрение эпохи, в которую столичный город стал ареной ожесточенной борьбы двух культур — условно говоря, «старой» и «новой». Последствия этой борьбы до сих пор у всех перед глазами.

Имеющий очи да видит, и пусть не дает обманывать себя расхожими объяснениями, что памятники Москвы пали жертвой некультурных хозяйственников, которым надо было расширять улицы или строить жилье и заводы. Десятки школ в центре Москвы построены на месте снесенных храмов. Дворец культуры завода имени Сталина воздвигается именно на месте взорванного Симонова монастыря, хотя стройплощадку на тогдашней окраине можно было организовать с меньшими эффектами; рабочие ходили на субботники по разборке монастырских руин с примечательным лозунгом: «Построим на месте очага мракобесия очаг пролетарской культуры!» Дворец Советов проектируется и начинается строительством опять-таки на месте храма Христа Спасителя. Символы прежней России сменяются новыми, Третий Интернационал заступает место Третьего Рима — это далеко не случайные совпадения.

Творчество новой Москвы на руинах старой — вполне сознательно и заранее оправдано высшим руководством. Вот, например, какие вещие слова обронил товарищ Сталин по поводу сноса Сухаревой башни: «Советские люди сумеют создать более величественные и достопамятные образцы архитектурного творчества». Иногда новые «образцы творчества» и не требуются — достаточно того, что старые уничтожены. На месте прославленных московских храмов Успения на Покровке и Николы Большой Крест до сих пор пустыри. Когда не хватает времени и средств на снос — символ прежнего мира «нейтрализуют»: ломают колокольню, снимают главы или хотя бы кресты, сбивают декор, перестраивают под жилье, цех, склад, коровник, скотобойню — сотни таких примеров были весьма наглядны еще пятнадцать лет назад.

Почему коммунистическая Россия объявила войну архитектурному наследию прежнего режима? Причем не только храмам, что можно было бы списать на происки воинствующих безбожников. Раздражение вызывает, например, Китайгородская стена, «кирпичные кости Ивана Грозного». Мемориальный памятник на Бородинском поле до того, как его в 1930-е годы сдали в металлолом, был украшен призывом: «Довольно хранить наследие рабского прошлого!»

Один из активных деятелей реконструкции города в 1930-е годы Коробов «проговорился» в августе 1934 года на I съезде советских писателей: «Нет Китайгородской стены, нет Сухаревки, нет той старины, которая нам мешала переделывать Москву старую в Москву социалистическую». А почему, собственно, старина «мешала»? Потому что стояла на пути творческих замыслов создателей новой Москвы — политиков и архитекторов.

15 июня 1931 года Пленум ЦК ВКП(б) принял решение о реконструкции Москвы как «социалистической столицы пролетарского государства». В 1935-м подписанное Сталиным и Молотовым специальное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О генеральном плане реконструкции гор. Москвы» перевело эту политическую задачу на язык архитектуры: «…чтобы строительство в столице СССР и архитектурное оформление столицы полностью отражали величие и красоту социалистической эпохи».

Естественно, социалистическое величие памятники старины никак не могли отражать. Они отражали другое величие и… надо сказать, что рядом с ними памятники нового социалистического величия смотрелись довольно убого и нехудожественно. Сравнение величий сплошь и рядом было не в пользу нового, поэтому удивительно, что в Москве вообще сохранилось что-то старинное. Печать растолковывала задачи политического и архитектурного творчества. «Гигантские задачи по социалистическому строительству и новому строительству Москвы… требуют четко выраженной классовой пролетарской архитектуры». «Давно пора поставить вопрос о создании в плановом порядке комплексного архитектурного оформления города, отражающего идеологию пролетариата и являющегося мощным орудием классовой борьбы» и т. п.

Когда архитектура объявляется орудием классовой борьбы, охрана памятников старины становится не просто ненужным, но небезопасным делом. Специалисты, пытавшиеся отстоять от сноса церкви и палаты, мешая тем самым делу социалистической реконструкции, оказывались по ту сторону классовых баррикад. В 1931 году охрана памятников была квалифицирована в советской печати следующим образом: «Тайные и явные белогвардейцы жалеют камни прошлых лет. Им дороги эти камни, потому что на храмы, синагоги, церкви они возлагают немало надежд как на орудие восстановления их былого могущества, власти и богатства». А в 1933 году Л. М. Каганович говорил, что «в архитектуре у нас продолжается ожесточенная классовая борьба… Характерно, что не обходится дело ни с одной завалящей церквушкой, чтобы не был написан протест по этому поводу. Ясно, что эти протесты вызваны не заботой об охране памятников старины, а политическими мотивами — в попытках упрекнуть советскую власть в вандализме».

И это были вовсе не пустые угрозы. Известный исследователь древнерусской культуры Г. К. Вагнер был арестован в январе 1937 года и впоследствии отправлен в лагеря «за оскорбление вождей Советской власти». Следователь требовал от Вагнера, чтобы он признался в том, что «ругал Кагановича, Ворошилова и других за снос Сухаревой башни и Красных ворот». Ранее, в начале 1930-х годов, по стране прокатились процессы краеведов, которых вместе с крупнейшими академиками-историками обвиняли в заговоре против советской власти, в «замаскированных антипартийных выступлениях», пропаганде монархических и религиозных идей, создании контрреволюционного «Всенародного союза борьбы за освобождение свободной России». В тюрьмах и лагерях оказываются видные историки, искусствоведы, реставраторы, краеведы — Н. П. Анциферов, А. В. Чаянов, А. И. Анисимов, А. И. Некрасов, Н. Н. Померанцев и многие другие. Широко известен легендарный эпизод с арестом и высылкой из Москвы легендарного реставратора П. Д. Барановского, отказавшегося обмерять для сноса храм Василия Блаженного.

На рубеже 1920–1930-х годов совершается разгром краеведения и общественных организаций, так или иначе связанных с культурным наследием. Закрываются Общество истории и древностей российских, Общество любителей старины, Общество изучения русской усадьбы, комиссия «Старая Москва». В разгар реконструкции защищать московскую старину было уже практически некому, а те, кто решался вступиться за памятники, могли ожидать репрессий.

Кремль пережил почти все это десятилетием раньше. Механизмы «социалистической реконструкции», вплоть до ночных взрывов храмов, были испытаны именно в нем. Ведь в Кремле «политически жил» не пролетариат, а его вожди, поэтому кремлевские улицы и площади начали очищать от «векового мусора» с самого 1918 года, как только советское правительство в нем обосновалось. Идейные основы подобного отношения к старому городу и художественному наследию заложены были отнюдь не в 1930-е годы. Один из самых известных актов ранней советской власти — подписанный В. И. Лениным 12 апреля 1918 года Декрет Совнаркома РСФСР «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг…», фактически выдвинул принцип идеологического подхода к наследию. Ленин, кстати, собственноручно воплощал свой декрет в жизнь, приняв 1 мая 1918 года личное участие в сносе в Кремле памятного креста на месте гибели великого князя Сергея Александровича.

Кремль при Ленине

Весной 1917 года, после Февральской революции, группа деятелей московской художественной интеллигенции во главе с И. Э. Грабарем разработала завораживающий проект превращения Кремля в музейный город — «Акрополь искусств». «Кремлевские мечтатели» хотели превратить резиденцию свергнутых императоров в огромный и всеобъемлющий художественно-музейный центр, в котором должны были занять подобающее место все направления искусства — от древнерусской иконописи до французского авангарда. В кремлевские дворцы и апартаменты планировали перевести крупнейшие художественные коллекции Москвы — Третьяковской галереи и Румянцевского музея. Коллекционеры, владельцы частных галерей, как, например, С. И. Щукин, заявляли, что готовы предоставить свои собрания в общественную собственность.

Ответ новой большевистской власти последовал уже в октябре 1917 года. После расстрела Московского Кремля красной артиллерией об «Акрополе» можно было уже не мечтать. Однако Поместный собор Русской православной церкви, заседавший в Москве в те дни, предложил вывести из Кремля все имеющие военное значение учреждения и передать их помещения благотворительным, культурным и просветительным учреждениям. Через четыре месяца, в марте 1918 года, в Кремль въехало советское правительство.

Согласно изысканиям историка В. Ф. Козлова, Моссовет предлагал народным комиссарам три варианта их размещения в городе: Дворянский женский институт, Запасной дворец у Красных ворот и Кремль. Против последнего варианта на заседании Совнаркома были возражения: Кремль — излюбленное место прогулок москвичей, при размещении в нем правительства свободный доступ туда будет ограничен, а то и вовсе прекращен; закрытие кремлевских соборов оскорбит религиозные чувства верующих и вызовет недовольство населения; да и вообще — пристало ли правительству республики трудящихся занимать резиденцию царей? Однако прения прекратил председатель ВЦИК Я. М. Свердлов: «Несомненно, буржуазия и мещане поднимут вой — большевики, мол, оскверняют святыни, но нас это меньше всего должно беспокоить. Интересы пролетарской революции выше предрассудков».

Митрополичий корпус Чудова монастыря, поврежденный красной артиллерией. Фотография 1917 года.

Так Кремль не стал музейным городом. Несостоявшийся Акрополь захватили народные комиссары. ВЦИК и Совнарком поделили Сенат, в кремлевские казармы въехали два полка латышских стрелков; в Потешном дворце, Апартаментах цесаревича, Кавалерских корпусах и части помещений Большого Кремлевского дворца поселились коммунистические вожди и работники советских учреждений.

Петроградская коллегия по охране памятников старины и сокровищ искусства направила отчаянное (и заметим, пророческое) обращение к правительству: «Опытом установлено, что место пребывания правительства, как место наиболее интенсивной политической жизни, неизбежно влечет за собою гибель многих памятников старины и искусства… занятие Кремля правительством создает чудовищную угрозу целости величайших по своему мировому и исключительному значению памятников». Коллегия призывала правительство выехать из Кремля, но это обращение (опубликовано в 1997 году работником кремлевских музеев Т. А. Тутовой) даже не было рассмотрено.

Первоначально, как считает В. Ф. Козлов, советское правительство рассчитывало жить в Кремле временно, и было даже принято постановление Совнаркома о создании музея в Большом Кремлевском дворце, обсуждался проект Музея старого Кремля в Потешном дворце. Но нет, как известно, ничего постояннее временного. Новой власти в Кремле понравилось.

Музей в Большом Кремлевском дворце все-таки был открыт 26 января 1919 года, и в первые недели работы его посещало, по данным, приводимым Т. А. Тутовой, до 900 экскурсантов в день. Но просуществовал он недолго. Уже в 1923 году музейных работников Кремля поставили перед фактом передачи всех кремлевских дворцов в ведение «Управления Кремлем и домами ВЦИК» (предшественник нынешнего Управделами Президента РФ). Музеи еще посопротивлялись, но в 1925 году их сотрудников просто перестали впускать в Большой Кремлевский дворец, а в Оружейную палату пришло предписание «срочно очистить бывшие верхние апартаменты», для чего пришлось ликвидировать создававшуюся в течение пяти лет экспозицию.

Тем временем новые хозяева деловито обживали Кремль. Памятники царям и великим князьям были убраны с кремлевских улиц. Монахов и монахинь Чудова и Вознесенского монастырей выселили. В Потешный дворец въехала автобаза, в Николаевский — Пулеметные курсы. С кремлевских башен и зданий в 1919–1923 годах посбивали, несмотря на протесты реставраторов, двуглавых орлов. В 1922-м провели «изъятие церковных ценностей» из кремлевских храмов — более 300 пудов серебра, более 2 пудов золота, тысячи драгоценных камней, вытащили даже раку патриарха Гермогена из Успенского собора. Большой Кремлевский дворец стали приспосабливать под проведение съездов Советов и конгрессов III Интернационала; в Золотой палате разместили кухню, а в Грановитой — общественную столовую. Малый Николаевский дворец тем временем превращали в клуб работников советских учреждений, в Екатерининской церкви Вознесенского монастыря решено было устроить спортзал, в Чудовом монастыре — развернуть кремлевскую больницу…

К 1929 году по распоряжению кремлевской комендатуры в Кремль прекратили допуск экскурсантов. В 1930 году удалили иконы и древние фрески XV–XVII веков со Спасских и Никольских ворот Кремля. Сохранностью они превосходили аналогичные современные им наружные фрески средневековой Италии…

Начиналась пора больших разрушений. Подробности вы найдете далее в книге.

Кремль при Сталине, Хрущеве и их наследниках

Кремль XX века с точки зрения сохранности его памятников можно условно разбить на пять зон. Две зоны почти полностью уцелевших памятников — и три зоны потерь.

Сохранился доступный для посетителей Кремля ансамбль Соборной площади; потери ее — в сравнении, конечно, с другими — не так значительны: ограда и уже восстановленное Красное крыльцо. Вторая зона сохранности — северо-восточный угол Кремля: Сенат и Арсенал на месте, утрачены памятник Сергею Александровичу и часовни при Никольских воротах.

«Товарищи Сталин и Ворошилов в Кремле». Картина середины XX века.

Первая, юго-западная зона утрат Кремля — комплекс Большого Кремлевского дворца и окрестностей: собор Спаса на Бору, восстановленные теперь Александровский и Андреевский залы (они в книге не описаны, т. к. не представляли собой отдельных сооружений), церковь Благовещения на Житном дворе и часовня у Боровицкой башни.

Погибшие памятники этой зоны, за исключением двух последних, — жертвы переустройства дворца под проведение партийных и прочих съездов и конгрессов 1920–1930-х годов.

Вторая зона, зона самых тяжелых потерь, — восточная часть Кремля, пространство между Ивановской площадью и кремлевской стеной. Здесь уничтожено практически все историческое: Чудов и Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец, памятник Александру II, храм Константина и Елены, гауптвахта у Спасских ворот. Спасские ворота, как и Никольские, лишились своих часовен. Монастыри и дворец стали жертвами строительства кремлевской школы красных командиров, которую теперь занимает президентская администрация.

И, наконец, третья зона утрат — пространство между Теремным и Потешным дворцами, вернее сказать, архитектурное кладбище с монументальным надгробием в виде Дворца съездов. Это уже детище хрущевской эпохи.

Н. С. Хрущев, который в рамках своего антисталинского курса вновь открыл часть Кремля для свободного посещения в 1955 году, в одном, пожалуй, полностью разделял убеждения своего грозного предшественника — в отношении к русскому историческому наследию. Еще в 1937 году он говорил на каком-то пленуме: «Перестраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм» — и так же он подходил к перестройке Кремля, с той разницей, что храмов, слава богу, на запроектированном для его дворца месте не оказалось.

Специалистам по охране памятников хрущевские времена запомнились атеистической кампанией в начале 1960-х годов, сопровождавшейся сносами новых десятков храмов, сокращением расширенных было списков памятников, упреками с высоких партийных трибун в адрес реставраторов, растрачивающих на якобы ненужную старину народные средства, отказом от «архитектурных излишеств» (видимо, в качестве одного из них была уничтожена Академия Архитектуры СССР, много делавшая для изучения и охраны архитектурного наследия) и попытками копировать в историческом центре Москвы достижения «модной» урбанистической архитектуры Запада.

Как и в предшествующую эпоху, памятники старины, оказавшись препятствием для воплощения в жизнь новых творческих политических и архитектурных замыслов, с легкостью приносились им в жертву. Дворец съездов, испортивший создававшийся веками архитектурный ансамбль Кремля, стоил жизни нескольким старинным корпусам и старой Оружейной палате работы архитектора Еготова. Первоначальный проект М. В. Посохина, согласно последним публикациям, предусматривал еще и снос Троицкой башни и части кремлевских стен. Но невидимые последствия хрущевского архитектурного творчества оказались, может быть, опаснее видимых. Согласно опубликованным данным специалистов, строительство огромной подземной части Дворца съездов нарушило гидрологическую систему Боровицкого холма, в результате чего от оснований соборов Успенского и Двенадцати Апостолов отошли грунтовые воды и началось разрушение их свай. То же самое стало происходить с фундаментами Патриаршего и Потешного дворцов, кремлевской стены. Тем временем обильные потоки грунтовых вод потекли под Оружейную палату и Арсенал, под Троицкую и Боровицкую башни. Убытки от работ по нейтрализации этих угроз, по подсчетам экспертов, составили к 1980-м годам полмиллиарда рублей при стоимости строительства Дворца в 80 миллионов.

В наши дни в Кремле, в отличие от остальной Москвы, к счастью, ничего уже не ломают. Кремль — федеральная территория, живущая собственной жизнью, вследствие чего «реконструкция Москвы» имени мэра Ю. М. Лужкова обходит его стороной. Хотя, как учит опыт охраны наследия в России, место одной отведенной угрозы, как правило, заступает новая.

«Причины исчезновения старины оказываются чрезвычайно живучими, — рассуждал в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения А. И. Комеч. — Ненависть к Москве, непонимание ее ценностей, несоблюдение правовых процедур в 20–30-е и 90-е годы похожи как две капли воды. С такой ненавистью, как говорят наши архитекторы о „домиках“, я встречался только в журналах 1930-х годов… Ненависть, потому что требования сохранять наследие мешают „творчеству“. Какие-то „охранщики“ требуют сохранения этих „уродов“, построек, которые покосились-покривились, когда здесь надо все снести и поставить нечто новое… Архитекторы старшего поколения и власти в этом плане едины. В мозгах живы проекты реконструкции 1935 года… Видимость гораздо важнее сути. Это связано с непониманием ценности подлинников. Трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть этюд Рубенса, пожелал его стереть и нарисовать более яркими красками. Но по отношению к зданиям, пейзажам города — это происходит на каждом шагу… Подлинник не ценится, подлинник легко переделывается. Восстановили, не повторив ни в чем, храм Христа Спасителя — ни в технике, ни в декорации фасада, ни в материале, но это обществу преподносится как образец реставрации. И общество привыкает к тому, что созданное заново — подлинник. Созданное заново при реставрации допустимо, но это всегда трагедия. А публике говорится, что это победа. Такие победы развращают, учат эстетической неразборчивости, вседозволенности, презрению правовых процедур».

Не имея в нашем распоряжении документальных данных о реконструкции кремлевского Сената под резиденцию Президента РФ в 1990-е годы, отметим, что в опубликованных в те же годы экспертами списках утрат культурных памятников Москвы работы в Сенате фигурировали в разделе «Порча и искажение».

Под пятой «прогрессоров»

Не слишком ли строги мы к «творцам», расчищавшим для своих произведений место под кремлевским солнцем? Ведь и до революции заменяли новыми обветшавшие храмы? Ведь и Баженов сносил древние здания в Кремле, чтобы выстроить новый классический дворец? Не упрекнем же мы сегодня Ивана Калиту в том, что он не сохранил Москву Юрия Долгорукого!

Эти аргументы десятки лет слышат защитники культурного наследия России. Едва рискнут они поднять голос в защиту памятника, попавшего в прицел политического или коммерческого интереса властей или бизнесменов, их сразу припирают к стенке: да вы же, господа, против прогресса! Город — не музей, город — для людей, он всегда так развивался и будет развиваться.

Проект «Кремлевской перестройки» Василия Баженова. 1760-е годы. Новый фасад Кремля с юга, по замыслу зодчего, создавал величественный огромный дворец. Южная стена Кремля уничтожалась, а восточную прорезали новые проспекты. От старинного Кремля, по сути, оставался лишь ансамбль Соборной площади. Храм Спаса на Бору оказывался центром полуциркульной площади (в левой части плана). На месте Чудова и Вознесенского монастырей (в правой части) намечены симметричные кварталы, красные линии которых «зарезали» старинные монастырские постройки. Екатерина II, первоначально утвердив проект Баженова, затем прекратила его осуществление, объяснив свое решение угрозой разрушения старинных зданий Кремля.

Вот и Юрий Лужков в недавней пространной статье в «Известиях», обосновывая необходимость и неотвратимость «реконструкции» Москвы под собственным руководством, опять напоминает, что строители нынешнего Московского Кремля снесли крепость Дмитрия Донского, что для возведения храма Христа Спасителя разрушили древний Алексеевский монастырь, что Москву «нельзя заставить застыть, крикнув: „Остановись, мгновенье!“»

И хотелось бы верить, что со времен Ивана Калиты, да хотя бы и со времен Баженова, представления нашего общества о ценности и значимости исторических памятников не много изменились, да верится в это с трудом, если современные зодчие и крепкие хозяйственники ссылаются на разрушителей прошлого до сих пор. А если и изменились представления, то, пожалуй, в худшую сторону — того же Баженова уже его современники критиковали за разрушение исторических памятников, да и Екатерина II быстро свернула «стройку века» и велела восстановить все порушенное.

Все-таки просвещенная была государыня, с Вольтером переписывалась, пыталась даже русскую историю сочинять, пчеловодством не увлекалась…

Со школьной скамьи мы помним «ленинское учение о двух культурах», о культуре господствующих и культуре угнетенных классов, борющихся между собой. Последние пятнадцать лет над тезисами Ленина принято иронизировать, но не над собою ли мы иногда смеемся? В истории прежней и современной России, похоже, и в самом деле боролись и борются две культуры, правда, независимые от классовых различий, Одна — культура традиции, культура естественного, органического развития, культура бережного отношения к национальному наследию — настоящему фундаменту любых преобразований, в конечном итоге определяющему их результаты. И другая культура — культура безжалостного, бездумного, безграмотного новаторства — в политике, экономике, социальной жизни, искусстве. Новаторства, готового принести любые ценности в жертву творчеству нового как такового. Отвлекаясь от культурной темы, спросим себя — не его ли отравленные плоды мы пожинаем последние пятнадцать лет?

И, возвращаясь к культурной теме, вспомним слова теоретика футуризма Н. Н. Пунина: «Разорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы — как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку». Конечно, вряд ли кто из «творцов» — художников и политиков нашего времени — рискнет сегодня под ними подписаться. Но помните… в одну предвыборную кампанию в Москве любили повторять: «Верьте только делам!» Им и приходится верить. Посмотрите, если повезет, на современную Москву с колокольни Ивана Великого. Или с Воробьевых гор. Сравните со старыми картинами и фотографиями. Сравните прежние и нынешние панорамы Кремля.

И подумайте — можно ли, оглядывая современную панораму Москвы, понять: какие, например, были основания у Гоголя, любовавшегося Москвой с бельведера Пашкова дома, сказать задумчиво: «Как это зрелище напоминает мне вечный город»? Невозможно. Нету их, оснований. Съедены реконструкциями, нынешние лишь подъедают последнее.

А «вечный город» — Рим — между тем остался Римом. Париж — Парижем. И другой наш «вечный город» — Константинополь — весьма похож на свои портреты столетней давности. А ведь это все мегаполисы не меньше нашего, столицы развитых государств, пережившие, как и Москва, тяжелый XX век — с войнами, оккупациями, переворотами, революциями. Но они, в отличие от Москвы, остались собою.

Может быть, потому, что не жили под пятой «профессоров»?

Часть II Погибшие памятники Кремля

Собор Спаса на Бору

Церковь Спаса на Бору. Рисунок Н. Мартынова. Середина XIX века.

«Церковь Спаса-на-Бору. Как хорошо: Спас-на-Бору! Вот это и подобное русское меня волнует, восхищает древностью, кровным родством с ним», — написал когда-то Иван Бунин. Повторим за Буниным: Спас на Бору. Как хорошо… тем более, что только имя и осталось.

Номер один

«Самая древнейшая церковь в Москве есть Кремлевский Собор Преображения или Спаса на Бору» — чеканная строка из «Записки о московских достопамятностях» Н. М. Карамзина. Собор Спаса на Бору хранил память о самых ранних временах Московского княжества. В «Указателе московских церквей» М. И. Александровского (1915), составленном по хронологическому принципу, он имел номер 1.

Само название церкви выдавало ее глубокую старину: ее построили, когда еще шумел на кремлевском — Боровицком — холме сосновый бор. Первый московский князь Даниил Александрович, как говорит предание, около 1272 года выстроил в этом бору деревянную церковь на месте хижины совсем уж легендарного отшельника Вукола. Когда князь впервые заехал в бор, было ему предсказано, что здесь, как говорит средневековое «Сказание о начале Москвы», должны были подняться град велик и воздвигнуться «царствие треугольное». Так и сбылось — не зря же Кремль имеет в плане форму треугольника.

Некоторые историки считают, что монастырь при Спасской церкви существовал уже с 1290 года. В 1318 году в деревянном храме временно находились мощи убитого в Золотой Орде великого князя Тверского Михаила. Этот предшественник дошедшего до XX века каменного собора, по некоторым данным, считался главным храмом Москвы до построения в 1326 году Успенского собора Ивана Калиты.

Иные предания говорят, что монастырь, основанный князем Даниилом, первоначально находился на месте современного Данилова монастыря, а в 1330 году великий князь Иван Калита перевел его братию в Кремль — так и появился Спасский на Бору (Спасоборский) монастырь, которому стал подчинен с тех пор Данилов. Вот как повествует об этом пискаревский летописец:

«В лето 6838 (1330) князь великий Иван Данилович заложи церковь камену на Москве святого Спаса майя в 10 день, сотвори ту архимандрию и посади в нем архимандрита перваго, именем Ивана».

В центре нового Рима

Дата 10 мая 1330 года вряд ли была случайной: закладка собора произошла накануне значимого для всего православного мира юбилея — 1000-летия основания Константинополя императором Константином Великим 11 мая 330 года. 1330 год в Византии и на Руси, связанной с нею неразрывными духовными нитями, осознавался как важный мистический рубеж: год тысячелетия существования «Нового Рима» — Константинополя — трактовали как возможную дату «конца света». День тысячелетия христианского царства, как казалось многим мыслителям, должен был стать днем Страшного Суда. Иван Калита в приписке к Сийскому евангелию назван был даже «царем последних времен». Таким образом, с собором Спаса на Бору, заложенным накануне рокового тысячелетия, Московская Русь готовилась встретить Страшный Суд.

Фрагмент белокаменного убранства собора Спаса на Бору. 1330.

Конец света, однако, не наступил тогда для Руси. Он наступил для православной Византии столетием с лишним позднее; до сложения теории «Москва — Третий Рим» оставалось два века. Но, возможно, строительная деятельность Ивана Калиты, в результате которой Кремль украсили четыре новых белокаменных собора, в том числе и Спас на Бору, стала невольным предвосхищением ситуации, когда Русь останется единственной независимой страной православного мира, и Москва станет его столицей, переняв у Константинополя титул «Нового Рима». Если учесть, что Кремль Ивана Калиты был значительно меньше нынешнего по площади, то собор Спаса на Бору оказывается в центре этого «Нового Рима» XIV века. И позднее значение Спасского собора подчеркивала сакральная топография Московского Кремля XVI–XVII веков: царский дворец предстает согласно ей четырехугольником, углы которого отмечены храмами Рождества Богородицы на Сенях, Сретения, Благовещения и Спаса за Золотой решеткой. На внутридворцовую площадь выводили 12 входов из дворца, с каждой стороны по три. Это уподобляло площадь Небесному Граду с 12 воротами из Апокалипсиса Иоанна Богослова. А в центре этой площади стоял собор Спаса на Бору.

Фрагмент аркатурного фриза собора Спаса на Бору. 1330.

Но и это еще не все. По неосуществленному баженовскому проекту кремлевской перестройки 1770-х годов собор сохранялся и оказывался в центре небольшой полукруглой площади между новым дворцом и зданием Коллегий. Одно из последних истолкований кремлевского замысла Баженова, принадлежащее Д. Б. Бархину, предполагает, что баженовский проект был новым воплощением идеи «Москва — Третий Рим», и планировка нового комплекса воспроизводила план римского собора св. Петра. Овальная площадь в восточной части Кремля соответствует знаменитой площади Сан-Пьетро, а полукруглая площадь у храма Спаса на Бору — апсиде римского собора, действительно обращенной на запад. Храм Спаса на Бору в таком контексте становится проекцией подкупольного пространства собора св. Петра, оказываясь на месте его знаменитой сени-кувуклия, символизирующего в Риме сень над Гробом Господним в иерусалимском храме Воскресения. При построении прямой аналогии баженовского Кремля с Иерусалимом храму Воскресения соответствует Соборная площадь, а храму Креста Господня — Спас на Бору.

Комнатная обитель

Летописное упоминание о монастыре Спаса на Бору под 1330 годом — первое достоверное, а не легендарное известие о существовании монастырей в Москве. Перевод к церкви Спаса на Бору архимандритии не обязательно означает, что монастырь в Кремле был в этом году основан. Он мог существовать и ранее как «домовый» княжеский монастырь, а в 1330-м получил новый статус. Данилов монастырь со своими владениями перешел под управление спасских архимандритов.

Иконостас собора Спаса на Бору. Фотография 1920-х годов.

Первый кремлевский придворный монастырь, конечно, был теснейшим образом связан с великокняжеской семьей. В Древней Руси монастырь был неизменным атрибутом столичного города — и Киева, и Владимира; поэтому Иван Калита украсил новую столицу Северо-Восточной Руси каменным монастырским храмом, который заложил рядом со своим двором. По отзыву летописца о спасской архимандритии, великий князь «близь себе учини ю, хотя всегда в дозоре видети ю». «Сотвори ту монастырь, и собра в он черноризцы, и возлюби его паче инех монастырей, и часто приходи в он молитвы ради», — говорит летопись об Иване Калите. В Спасской обители Иван Калита беседовал с «книжными людьми», монастырь служил своеобразной «домашней академией» великого князя. Калита украсил обитель иконами и богослужебными сосудами; перед смертью в 1340 году он принял здесь схиму.

Погребение великой княгини Александры, матери Дмитрия Донского, в соборе Спаса на Бору в 1364 году. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI век. Спасский собор изображен одноглавым, стены его венчают полукруглые закомары.

Монастырь, близкий к великокняжескому двору, естественно, был наделен значительными «вкладами, имениями и различными льготами», как пишет историк И. Забелин. Великий князь установил для монахов любимого монастыря иммунитетные права: «льготу многу и заборонь велику творяще им, и еже не обидимым быти никем же».

В те времена Спасская обитель была киновией, устроенной по образцу греческих монастырей, т. е. местом общего пребывания монахов и монахинь. Только церковный собор 1503 года постановил, чтобы монахи и монахини жили впредь в отдельных монастырях. Существовал при Спасском монастыре и приют для убогих и нищих обоего пола; Калита и его наследники сами кормили и одевали их. Великий князь раздавал им тут милостыню именно из калиты — кошеля, привешенного к поясу. Это первое известное в истории Москвы учреждение «социальной защиты». Вокруг храма в XIV–XV веках существовало кладбище.

Спасский монастырь, который иногда называли «царской комнатной обителью», служил и молельней великих князей, и их усыпальницей до тех пор, пока эта миссия не перешла к Архангельскому собору и Вознесенскому монастырю. Здесь было пять княжеских могил 1331–1399 годов: четыре великие княгини — супруги Ивана Калиты, Ивана Красного, две жены Симеона Гордого — и сын Дмитрия Донского княжич Иван. Есть летописное известие 1472 года, когда «обретоша во церкви Спаса княгиню Марию великого князя Семена Ивановича нареченную во мнишеском чину Фетинию, в теле неврежену ничим же, только риса истле и посла князь велики по игумению Олексеевскую и повеле ея облещи во все ризы мнишеския и обличе ея». Могилы эти были со временем забыты и вновь обнаружены в 1836 году. Историки считают погребения князей в «родовом» монастыре проявлением древней традиции домонгольской Руси, со временем вытесненной традицией новой — погребения в городском соборе.

В конце XIV века в северном приделе Спасского собора похоронили известного русского просветителя, создателя пермской азбуки св. Стефана Пермского, умершего в Москве 23 апреля 1396 года. Его мощи пролежали в соборе открыто до Смутного времени, когда их скрыли от поляков; рядом с ракой хранился когда-то и посох Стефана.

Из Спасского монастыря в Кремле вышло много настоятелей и основателей провинциальных обителей, а многие его настоятели сделались видными иерархами русской церкви. Первый спасский архимандрит Иоанн стал впоследствии епископом ростовским. Архимандрит Сергий сопровождал русского митрополита Пимена в поездке в Константинополь в 1389 году. Во второй половине XV века спасский архимандрит занимал второе место в иерархическом порядке настоятелей русских обителей. В 1483 году Елисей, архимандрит Спасского монастыря, был одним из претендентов на пост новгородского архиепископа, но жребий выпал не ему.

Спасские архимандриты были духовниками великих князей: из них наиболее известны Митяй (Михаил), которого Дмитрий Донской хотел сделать русским митрополитом, Трифон, венчавший великого князя Ивана III с первой женой Марией в 1452 году, и Вассиан (Рыло). Стремительное поставление Митяя в спасские архимандриты прямо в день его пострижения вызвало неудовольствие духовных лиц: «Иде до обеда белец сый, а по обеде архимандрит, до обеда мирянин, а по обеде мнихом начальник, и старцем старейшина, и наставник, и учитель, и вождь, и пастух». Трифон взял на себя княжеский грех: будучи еще игуменом Кирилло-Белозерского монастыря, разрешил в 1446 году великого князя Василия Темного от крестного целования прекратить борьбу за московский престол против князя Дмитрия Шемяки. Вассиан прославился своим вкладом в окончательное освобождение Московской Руси от татаро-монгольского ига: в 1480 году, во время «стояния на Угре», когда Иван III порывался оставить рубеж обороны, Вассиан, тогда уже архиепископ ростовский, в посланиях всячески удерживал от этого великого князя — и оказался прав: первым отступил хан Ахмат.

В монастыре совершались крещения и бракосочетания членов великокняжеской семьи. Как и положено, 6 августа, в день Преображения, на Яблочный Спас, здесь, как и в любом Преображенском храме, святили яблоки. Только подносили их потом членам великокняжеского семейства.

Перед смертью великие князья и княгини XIV века принимали в Спасском монастыре пострижение и схиму. Сын Ивана Калиты Симеон Гордый, как и отец, постригся здесь, приняв имя Созонта. Архимандриты Спасского монастыря заверяли в XIV–XV веках духовные грамоты (завещания) великих князей и княгинь.

Спасский монастырь был и центром раннего московского летописания и книжности. О первом его архимандрите Иоанне летопись говорит, что был он «мужем сановитым и словесным и любомудрым сказателем книгам, и учительным божественных писаний». Его преемник, также Иоанн, под старость оставил настоятельство и принял обет безмолвия.

Митрополит Киприан перед смертью в 1406 году завещал спасскому архимандриту Игнатию закончить начатую им «летопись русскую от начала земли Русския вся по ряду».

1382 годом датируется первое восстановление монастыря, пострадавшего при захвате Москвы ханом Тохтамышем; при погроме был убит архимандрит Симеон. Дмитрий Донской завещал монастырю ежегодное пожертвование в 15 рублей. Храм Спаса на Бору, как и другие кремлевские церкви, неоднократно страдал от регулярных пожаров(1445, 1476, 1488, 1493, 1547, 1571, 1591, 1701, 1737, 1767) — и каждый раз вновь отстраивался.

После пожара 1488 года великий князь Иван III, нуждаясь в месте для строительства нового дворца, перевел обитель в 1491 году на берег Москвы-реки. Так появился сохранившийся доныне Новоспасский монастырь (по некоторым данным, перенос монастыря произошел в 1462 году).

Возможно, и монастырское кладбище прямо под окнами дворца (на его остатки часто натыкались при строительных работах XIX века) казалось великому князю неуместным, в прямом смысле слова. И его не остановило даже сопротивление духовенства, даже слова новгородского архиепископа Геннадия, бывшего архимандрита кремлевского Чудова монастыря: «Ныне беда настала земская да нечисть государская великая: церкви старые исконные вынесены из города вон, да и монастыри старые исконные с места переставлены».

Придворный собор

Монастырские кельи и прочие строения разобрали, но церковь Спаса Преображения на Бору была восстановлена и стала великокняжеским придворным храмом. С Постельным крыльцом дворца его соединяла лестница. Именовать церковь стали «Верховою», или «Спасскою на Царском дворе»; впоследствии храм получил статус придворного собора. Он был центром особой сакральной зоны, недоступной иностранцам. Павлу Алеппскому, автору описания путешествия Антиохийского патриарха Макария в Россию в царствование Алексея Михайловича, удалось проникнуть на «особую внутреннюю дворцовую площадку, недоступную для посторонних… На ней малая церковь, скрытая и вросшая в землю, в честь божественного Преображения; как говорят, она была первой, построенной в Москве».

В XVI–XVII веках в храме совершались ранние обедни для дворцовых слуг: «ключники, и стряпчие, и сытники, и приспешники, и повары тут приходят, и рано для их служба живет, чтоб отправясь, шли всяк на свой приспех, к царскому столу готовить». Стоглавый собор (1551) предписывал: «как час ударит дни, звонити и пети обедни на другом часу у Спаса на царском дворце».

Жизнь многих исторических личностей связана в эту эпоху со Спасом на Бору. Протопоп собора Симеон был духовником удельного князя Андрея Старицкого — и был послан великим князем в погоню за его духовным сыном, когда государь решил «поймать» мнимого заговорщика. В середине XVI века протопопом собора некоторое время служил известный писатель той эпохи, автор «Повести о Петре и Февронии» Ермолай-Еразм. В храмовый праздник здесь обычно служил патриарх. В летописях отмечено, что ночью с 24 на 25 августа 1530 года в Москве поднялся невиданный ветер, началась гроза, а потом сами собою зазвонили колокола Спасского собора. В эту ночь родился Иван Грозный. В 1652 году на место настоятеля храма приглашали еще не опального протопопа Аввакума, «да бог не изволил», замечает он в «Житии». Из деятелей позднего средневековья известен спасский иеродиакон Афанасий Иванов, участник общественно-идеологической полемики между «мудроборцами» и «латиномудрствующими», в 1680-е годы выступивший с «Обличением на новопотаенных волков», которое разошлось по Москве в десятках рукописных копий.

В 1812 году Спасский собор пережил разорение; в алтаре французы хранили сено, солому и овес для личных лошадей Наполеона, часть храма стала конюшней, часть — солдатской казармой. При этом в тайниках собора лежали сокровища из кремлевских храмов, спрятанные перед приходом Наполеона — французы их не обнаружили. После возобновления, в 1817 году, он был приписан к дворцовому храму Спаса Нерукотворного и потерял статус собора, чего простые москвичи не заметили и называли Спас на Бору по-старому, собором.

В XIX веке в храме ежедневно совершалась служба кремлевским духовенством. Собор был приходским храмом для всех дворцовых служащих. 12 августа из Спасского храма направлялся крестный ход в Успенский собор. В апреле 1896 года в храме торжественно отметили 500-летие со дня кончины св. Стефана Пермского.

Почтенный собор был очень популярен среди московских невест, так как один из его престолов был посвящен Трем исповедникам — Гурию, Самону и Авиву, считавшимся покровителями невест. Ежегодно 15 ноября в день Трех исповедников, как свидетельствуют мемуаристы, «целые вереницы девиц направлялись в церковь Спаса на Бору в Кремле, и там служились молебны. Особенно усердными были те невесты, которые почему-либо уже более или менее долго ожидали появления претендента на их руку и сердце».

По свадебному поводу Спасская церковь появляется в знаменитых мемуарах А. О. Смирновой-Россет, близкой знакомой А. С. Пушкина. Вот что пишет она о свадьбе своей подруги фрейлины Анны Тютчевой, выходившей замуж за славянофила Ивана Аксакова: «Соболевский при сей верной оказии ради красного словца написал четверостишие: Иван и Анна венчаются у Спаса на Бору, древнейшей церкви в Москве. Тургенев Александр, которого спрашивали, что нового по Москве: Спаса на Бору взяли ко двору. И точно, некогда окруженный густым бором бедный Спас окружен теперь фрейлинскими покоями».

Кремлевский патриарх

Каменная церковь 1330 (по другим данным, 1328–1329) года, как предполагал И. Забелин, сохранялась в основе собора Спаса на Бору, несмотря на все обновления и переделки храма в XIV–XVII веках. Это была четвертая по времени основания каменная церковь Москвы. Известно о ней немного. Кубический объем четырехстолпного, первоначально одноглавого храма (сторона куба — не более 6 сажен), сложенный из белого камня, внутри был темен и невелик. Есть сведения о сооружении в 1350 году каменного притвора собора, в 1473 году переделанного в трапезную. При сносе собора в 1930-х годах нашли фрагменты первоначального резного фриза из белого камня: растительный орнамент с изящным рисунком. Специалисты отмечают близость этого фриза с убранством сербских храмов того времени и влияние, оказанное им на декор раннемосковских храмов XIV–XV веков. Историк русской архитектуры А. М. Павлинов (1894) считал, что Спас на Бору выстроен «под влиянием владимирских церквей», указывая на трехфронтонное покрытие стен и форму дверных арок.

Собор Спаса на Бору. Вид с северо-запада. Фотография 1920-х годов.

Собор Спаса на Бору на плане «Кремленаград» начала 1600-х годов.

При сыне Ивана Калиты Симеоне Гордом в 1345–1346 годах собор был расписан «казною и велением» его жены Анастасии. Трудились над фресками русские мастера под руководством неких учившихся у греков Гойтана, Семена и Ивана. Согласно последним гипотезам историков древнерусской живописи, этот великокняжеский мастер Иван является отцом Андрея Рублева, который в одном из средневековых документов назван «Ивановым сыном»; в сохранившихся работах обоих художников находят общие приемы и стилистическое сходство. В соборе хранился драгоценный оклад с иконы Спаса Нерукотворного, которой брат византийского императора Фома Палеолог благословил свою дочь Софию на брак с Иваном III.

XVI столетие приносит нам известия о многочисленных перестройках храма. В 1527 году его приказал обновить (по некоторым источникам — заново построить) великий князь Василий Иванович. Тогда же появились новые приделы. Историк П. В. Сытин говорит об обновлении храма после пожара 1547 года; перестраивался Спас на Бору и после пожара 1554 года. Иван Грозный после похода на Новгород велел пристроить к собору придел Трех Святителей — такой же был в новгородском Софийском соборе.

План собора Спаса на Бору. Середина XIX века. С севера (на плане слева) к центральному ядру здания пристроен придел Трех Святителей, с юга — (справа) придел Трех Исповедников с южной папертью.

Чертеж 1600-х годов изображает Спасский собор в виде одноглавого храма с тремя апсидами; с севера к нему примыкает небольшой придел. В XVII веке собор вновь перестраивался, о чем свидетельствуют характерные для того времени узорочные наличники, которые можно разглядеть на старинных изображениях. Исследователи отмечали редкий прием устройства конусовидного барабана центральной главы, позволявший зрительно увеличить высоту храма (этот прием, кстати, был «подсмотрен» К. А. Тоном, строившим рядом со Спасом на Бору Большой Кремлевский дворец, и использован им при строительстве церкви Екатерины у Калинкина моста в Санкт-Петербурге). После 1680 года в Спас на Бору перенесли престол церкви Трех Исповедников, стоявшей в Кремле на Ивановской площади. К основному ядру храма с запада и юга примыкали паперти; южному приделу Трех исповедников соответствовал симметричный северный придел Трех Святителей. Внутренние столбы здания были несколько сдвинуты к востоку, поэтому отвечавшие им лопатки на северном и южном фасадах делили стены на широкое центральное, более узкое западное и совсем узкое восточное прясла. Число придельных престолов доходило в XVII веке до одиннадцати.

Собор Спаса на Бору. Северный фасад. Фотография 1880-х годов.

В XVIII веке храм постепенно ветшал; историк С. К. Романюк приводит опись неисправностей 1730 года: своды протекали, черепица обвалилась, и собор во многих местах порос «лесом березы, осины и рябины». В 1737 году Спасскую церковь вновь восстановили после Троицкого пожара.

В конце XVIII века обветшавший храм пережил радикальную перестройку: под наблюдением М. Ф. Казакова его частично разобрали и сложили заново в прежних формах, но уже из кирпича. Результаты изменений предшествующего столетия были при этом ликвидированы, так что в лужковской Москве 2000-х годов такую операцию, пожалуй, назвали бы реставрацией. Казаков старался максимально воспроизвести оригинал: использовал старинный кирпич, имитируя даже закладки и растески окон, сохранил во вновь отстроенном соборе часть белокаменной кладки стен на высоту около полутора метров и входные перспективные порталы — здесь уцелели столь любимые древнемосковскими зодчими колонны с «дынькой», утолщением посредине. Одна из последних гипотез исследователей — собор в версии 1527 года в основном сохранился после работ Казакова и дожил до советского времени. Казаков зарисовал собор, обросший двумя ярусами приделов с восемью маленькими главками. Известны также изображения собора работы архитектора Д. Кваренги, художников Ф. Алексеева, М. Воробьева, О. Кадоля.

Интерьер собора Спаса на Бору. Фотография начала XX века.

Реставрировали храм и в 1856–1863 годах по проекту известного архитектора Ф. Ф. Рихтера; стремясь воссоздать первоначальный вид собора, он разобрал поздние пристройки, вернул древнюю форму окнам и верхам собора, восстановил по найденным остаткам портал северного придела, карнизы и пояса на стенах, уничтожил «поздние» узорочные наличники. Приделы получили новые посвящения — Мученика Прокопия (северный) и Стефана Пермского (южный). Над верхними западными приделами устроили колокольни, на которых висели старинные колокола. Собор получил тот несколько суровый вид, в котором дожил до советского времени. «Скромность и уютность — характернейшие черты постройки», — подводит итог путеводитель 1923 года.

Иконостас собора Спаса на Бору. Фотография начала XX века.

Интересна история реставрации внутренних росписей храма в 1859–1863 годах, свидетельствующая и о рождении новых по сравнению с представлениями XVIII — первой половины XIX века понятий об облике памятников старины, и о поисках образцов национального искусства. К началу рихтеровской реставрации собор был расписан в классицистическом стиле первой половины XIX века. Ф. Ф. Рихтер писал в пояснительной записке к своему проекту: «Подражание итальянским украшениям на сводах и несколько библейских изображений, писанных (в 1817 г.) на стенах по кирпичу, нисколько не украшают, а более обезображивают весь храм». Архитектор предлагал впоследствии расписать храм «по подобию прочих кремлевских соборов», т. е. в историческом стиле, каковому критерию, собственно, должен был соответствовать весь комплекс нового Большого Кремлевского дворца. Рихтер обратился за образцами новой росписи к академику А. В. Серебрякову, знатоку и собирателю русских древностей — «в стиле, наиболее подходящем к сему храму». Рисунки Серебрякова были одобрены Рихтером, но отвергнуты духовником императорской семьи протопресвитером Баженовым, который признал их «слишком отступающими от церковных правил или обычаев, а в художественном отношении не совершенно изящными». Исправлять рисунки академика министр императорского двора граф В. Ф. Адлерберг поручил другому академику и знатоку древнерусского искусства Ф. Г. Солнцеву. Тот откорректировал эскизы коллеги «согласно древним подлинникам и с соблюдением типов… и вообще правил греко-российской церкви». По новым рисункам Серебряков стал расписывать храм, причем заключенный с ним контракт требовал, чтобы росписи Спаса на Бору соответствовали великолепию Большого Кремлевского дворца и могли послужить образцом для других московских церквей. Но не успел академик закончить работу, как восстал другой священнослужитель — протоиерей Покровский, который охарактеризовал росписи как не соответствующие «ни достоинству, ни древности спасоборского храма». Была проведена специальная экспертиза, и в 1859 году контракт с Серебряковым расторгли. После этого творчество в национально-историческом стиле прекратилось, академиков больше не беспокоили, а росписи выполнили по калькам, снятым со знаменитых фресок ярославской церкви Иоанна Предтечи в Толчкове, признанных наиболее подходящими «по своему характеру к храму Спаса на Бору».

Собор Спаса на Бору. Придел Трех Исповедников и южная паперть. Интерьер. Фотография начала XX века.

В иконостасе Спасского собора находились древние иконы византийского стиля: Преображения, Сретения и Боголюбской Богоматери, привезенная некогда в Москву из Боголюбова. В ризнице храма сохранялись серебряные сосуды и две находки XIV–XV веков, сделанные в 1836 году при ремонте пола: глиняная чашечка и кожаный пояс с тиснеными изображениями.

Даже после всех реконструкций собор Спаса на Бору производил впечатление памятника необычайно древнего: щипцовые завершения его фасадов и лишенные украшений плоскости стен заставляли вспомнить о суровой новгородской архитектуре XIV–XVI веков. В интерьере храма, согласно описанию 1883 года, поражали «массивность пилонов, стен, тяжеловесность низких давящих сводов и общий темный колорит… Небольшие узкие окна, загороженные еще высокие двери не могут дать обильного света… очень древние царские врата…»

Площадь между Теремным и Императорским дворцами в Кремле первой четверти XIX века. В центре — собор Спаса на Бору. Литография 1825 года.

С постройкой Большого Кремлевского дворца собор оказался затесненным в его внутреннем дворе, исчез из панорам Кремля с Москвы-реки. Французский путешественник Астольф де Кюстин писал в книге «Россия в 1839 году»: «Готовя двору более удобное пристанище, строители уже окружили оградой маленькую церковь Спаса на Бору. Это святилище, насколько мне известно, самое древнее в Кремле и во всей Москве, скоро, к великому огорчению всех, кто любит древние здания и живописные виды, исчезнет за белыми гладкими стенами, которыми его окружают. Более же всего претит мне смехотворный трепет, с каким свершается это осквернение святыни: предметом неподдельной гордости служит тот факт, что старинный памятник не сравняют с землей, но похоронят заживо в дворцовой ограде. Вот таким образом примиряют здесь официальный культ прошлого с пристрастием к комфорту… Что не смог сделать враг, то совершается теперь».

Южный портал собора Спаса на Бору. Фотография начала XX века.

Через сто лет новые хозяева кремлевских дворцов смогли, сравняв собор с землей, окончательно довершить, что не смог сделать враг. А горькие слова французского маркиза сказаны будто о современной Москве, где «реконструкции» делают из палат XVII века бетонные офисы или элитные жилые дома с фальшивыми узорочными наличниками…

Даже скрывшись из виду, собор Спаса на Бору оставался любим и почитаем москвичами. «Взглянув на этот храм, ровесника Москвы, — размышляет в „Седой старине Москвы“ (1893) И. К. Кондратьев, — невольно поражаешься странной противоположностью, которую он представляет с окружающим его Императорским дворцом; он кажется точно вросшим в землю, и крест средней главы едва равняется со вторым этажом дворца. Внутренность храма невелика, своды поддерживаются толстыми, несоразмерными столпами. Великолепия нет, но местные иконы достопамятны древностью». В 1913 году Спас на Бору стал образцом для нового Феодоровского собора в Царском Селе, выстроенного к 300-летию династии Романовых; он считается и прототипом собора Марфо-Мариинской обители в Москве, построенного А. В. Щусевым.

Интерьер собора Спаса на Бору. Фотография начала XX века.

Спас на Бору, и в самом деле «вросший в землю от бремени веков», как выразился о нем историк П. П. Свиньин, выглядел кремлевским патриархом, суровым, сохранившим дух первобытной московской древности. Это было единственное в Кремле здание, воплощавшее облик первых каменных соборов древней Москвы. «Войдите внутрь, — советует путеводитель 1917 года, — в центральную часть, в собор XIV века, и вас поразит необыкновенная миниатюрность этого лучшего и богатейшего храма удельной Москвы». Увы, для нас это «войдите внутрь» — горькая насмешка истории.

По личному указанию Сталина

После 1917 года службы в Спасе на Бору прекратились. Новое коммунистическое правительство пятнадцать лет уживалось в Кремле с древнейшим собором, но затем поступило с ним хуже иноземных захватчиков — храм разобрали в 1932–1933 годах, как водится, «к дате», к 1 мая. Указание о сносе, по некоторым данным, дал лично Сталин. Собор разобрали, чтобы обустроить помещение для обслуживания новых хозяев Большого Кремлевского дворца. В нем должны были проходить партийные съезды, и на месте древнейшего храма Москвы для делегатов соорудили пристройку с буфетами, курительными комнатами и туалетами. Так было отмечено 600-летие собора. «Придется ужаснуться разрушению Спаса на Бору», — писал в эмиграции Н. К. Рерих.

Фрагмент белокаменного фриза собора Спаса на Бору. 1330. Блоки с растительным орнаментом были найдены при сносе храма в 1930-е годы. Хранятся в музейном лапидарии Московского Кремля.

Фрагмент белокаменного убранства собора Спаса на Бору. 1330.

Фрагмент белокаменного убранства собора Спаса на Бору. 1330.

Фрагмент белокаменного убранства собора Спаса на Бору. 1330.

Не осталось даже фундаментов, за исключением части фундамента западного притвора, на который случайно наткнулись строители в Кремле в 1997 году. Поспешные исследования храма перед сносом не позволили точно установить, к какому времени относились те или иные части сооружения. Храмовая икона Преображения попала в Оружейную палату. Фрагменты декора собора и две иконы из него хранятся в кремлевских музеях. Царские врата (XVI в.) спасского иконостаса можно видеть в кремлевской церкви Ризположения. А где мощи Стефана Пермского и оклад иконы Палеологов — неизвестно до сих пор.

…Есть, кстати, люди, имеющие особую точку зрения на судьбы храма Спаса на Бору. Это великие историки Г. Носовский и А. Фоменко. Из их последней книги о Москве, полной новых сенсационных открытий, можно узнать, что церковь Спаса на Бору «была разобрана в XIX веке».

Чудов монастырь

Двор Чудова монастыря. Фотография 1880-х годов.

В стенах кремлевского мужского Чудова монастыря словно жила сама русская история — так много воспоминаний и событий было с ним связано. Придворный «аристократический» монастырь, где воспитывалась древнерусская элита, молились и крестили своих детей цари, готовились к высокому призванию будущие митрополиты и патриархи… Хроники Чудова монастыря, жизнь которого была множеством незримых нитей связана с царским и патриаршим дворцами, хранят память о многих выдающихся деятелях русской культуры, светской и церковной истории.

Легенда и смысл

Основал Чудов монастырь в 1357 году митрополит Московский Алексий, фактический правитель Московского государства в детские годы Дмитрия Донского. Обитель была заложена на месте ханского двора, где жили послы Золотой Орды, ведавшие сбором дани. По преданию, незадолго до этого Алексий ездил в Орду, где исцелил Тайдулу, жену хана Джанибека, от глазной болезни. «Чудо исцеления» случилось, возможно, 6 сентября 1357 года, в день памяти Чуда Архистратига Михаила в Хонех: этому празднику был посвящен первый монастырский собор. Благодарная ханша, которую до того не могли вылечить лучшие персидские и арабские врачи, подарила Алексию территорию бывшего ордынского двора; хан Джанибек выдал митрополиту грамоту со льготами для русской церкви.

Историк-краевед 1920-х годов из рязанского городка Ряжска Н. Ф. Серовский, напомнив, что ордынцы ограничивались взиманием дани с русских земель и не имели посреди них постоянных владений, приводит единственное исключение: ханша Тайдула в XIV столетии владела на Руси волостью с центром в Туле. Серовский пересказывает весьма любопытное народное предание о селе Березове на берегу реки Рановы в 20 км от Ряжска: в XIV веке татары разорили село, перебили всех мужчин, а женщин увели в плен. Среди пленниц была жена березовского дьякона, пленившая своей красотой татарского хана. Он взял ее в жены и сделал «главной ханшей»; женщина время от времени посылала в храм родного села дары, и еще в начале XX века в нем хранились татарские монеты XIV столетия. «Невольно напрашивается мысль, — пишет ряжский историк, — а не была ли ханша Тайдула раньше березовской дьяконицей? Это предположение легко объясняет… непонятный факт получения ей в вотчину Тульской области, непосредственно граничащей с нашими местами».

Редкое для России посвящение собора, вероятно, связано с миссией, которую Алексий исполнял в Орде: чудо Михаила Архангела в Хонех (празднуется 6 сентября) защитило в IV веке христианский храм от пытавшихся разрушить его язычников. В местности Хони в Малой Азии существовал чудотворный источник и христианский храм Михаила Архангела. Язычники решили уничтожить святое место и, вырыв канал, направили на храм воды двух соседних рек. Архангел ударом жезла отвел этот поток в сторону. Архангел Михаил почитался на Руси как «страж града», защитник от дьявольских сил, от насилия иноверцев. «Чудо исцеления» ханши Тайдулы защитило всю русскую церковь и русскую землю — так можно понимать подтекст посвящения. Ведь по преданию, хан, приглашая Алексия в Орду, обещал великому князю московскому: «Если царица получит исцеление — будешь иметь со мной мир». И в Кремле появился второй храм, посвященный Михаилу Архангелу. Именно в этом храме, у гроба Алексия Митрополита, князья Дмитрий Московский и Владимир Серпуховской молились перед выступлением в поход на Куликово поле.

Безусловно, глубоко символичное для москвичей чудо произошло на их глазах в Кремле: ханский двор, напоминавший о тяжелой и унизительной зависимости от Орды, сменился монашеской обителью, посвященной небесному заступнику православной Руси. И именно вскоре после ее появления в Кремле русские впервые одержали над ордынцами военные победы на реке Воже (1378) и на Куликовом поле (1380).

Не забывалось и другое чудо — перед отправлением митрополита Алексия в Орду, во время молебна в Успенском соборе, у гроба митрополита Петра «се от себя сама загореся свеча». Часть этой свечи и святую воду Алексий повез в Орду, и свеча горела во время молебна у Тайдулы, когда окропленная святой водой царица прозрела.

Чудов монастырь, безусловно, имел для средневековой Москвы глубокое символическое значение. Незримые смысловые нити связывали его с другими святынями Кремля. Успенский собор — храм митрополита Петра — находил созвучие в соборе чудовском — храме митрополита Алексия. Первые престолы Чудова монастыря — Архангельский и Благовещенский — соответствовали посвящениям «великокняжеских» кремлевских соборов. В XVI веке Благовещенский и чудовский соборы переживают схожую трансформацию образа, превращаясь в пятиглавые. И наконец, не исключено, что два Архангельских собора в Кремле могли рассматриваться как две связанные части одного символического целого. Случайно ли сразу же после завершения постройки нового монастырского собора Архангела Михаила (1503) великий князь Иван III отдает распоряжение о сломке старого и строительстве нового Архангельского собора на Соборной площади?

История

Старцы честны

Чудов монастырь был первой митрополичьей обителью в Москве — более древние Данилов, Богоявленский и Спасский на Бору были основаны великими князьями и боярами. В 1365 году митрополит заложил в монастыре первый каменный храм, вокруг которого постепенно вырос обширный монастырский комплекс. Близ храма Алексий построил «трапезу велию камену и погребы камены». Монастырь был основан Алексием как общежительный; впоследствии дело своего духовного пастыря по распространению в России общежительного монастырского устава продолжит Сергий Радонежский. Первые иноки монастыря были призваны из Троице-Сергиевой обители: «во Чудовском монастыри блаженный митрополит Алексие виде старцы честны, овех убо испроси у Святаго Сергия, овех же из иных монастырей, сущих под его рукою, тако же честны и святолепны и иночески и духовне живуще». Алексий очень любил основанную им обитель и проводил здесь много времени в посте и молитвах. По духовной грамоте 1378 года митрополит, завещав похоронить себя в Чудовом монастыре, обеспечил его землями, которыми он владел потом в течение столетий, рыбными ловлями и утварью.

Уже в XIV веке монастырь имел два каменных здания — храм и трапезную, что могли позволить себе только самые богатые и близкие к великокняжескому дому обители. Архимандриты Чудова монастыря, несомненно, были ближайшими духовными советниками великих московских князей — в 1440 году, например, крещение будущего великого князя Ивана III произошло в Троице-Сергиевом монастыре, но совершал его совместно с сергиевским игуменом чудовский архимандрит Питирим. Во время феодальной войны 1425–1450 годов Чудов монастырь поддерживал великого князя Василия II против претендовавших на московский престол галицко-звенигородских князей.

Фрагмент панорамы Кремля с колокольни Ивана Великого. Середина XIX века. В левой части — ансамбль Чудова монастыря. В центре — Малый Николаевский дворец.

Столетием позже Иван Грозный сетовал, что чудовские монахи лишь по одежде иноки, а в жизни ведут себя подобно светским людям, что, видимо, отражало роль, которую придворная обитель играла в тогдашней московской политике. В честь рождения у Грозного дочери Евдокии в 1556 году в монастыре была построена каменная церковь Иоанна Лествичника, при освящении которой 1 ноября были царь и царица. В 1560-х годах обитель была близка к опричнине, видные опричники делали в нее крупные земельные и денежные вклады. Правда, когда Грозный в ходе опричных реформ посадил на московский престол татарского хана Симеона Бекбулатовича, чудовские монахи совместно с иноками Симонова монастыря высказали царю мнение, что «не подобает ему мимо своих чад иноплеменника на государство поставлять». В конце эпохи Грозного Чудов монастырь был уже весьма многолюден — здесь было в 1586 году более ста старцев, 14 священников, 7 дьяконов. В документах того времени обозначена своеобразная номенклатура должностей монастырских старцев, несших различные административные и хозяйственные послушания. Кроме общеизвестных игумна, келаря, казначея, встречаются следующие монашеские «специальности»: поваренный большой старец, хлебник, подчашник, дворецкий, оловянник (ведавший оловянной утварью), житник, подкеларник, огородник, трубник, конюшенный старец, больничные старцы и даже будильник (ответственный за пробуждение монахов к ранним службам). Монастырское хозяйство того времени было весьма многообразным: в 1585–1586 годах он платил жалованье 128 «служебникам», в числе которых были пахари, конюхи, повара, дворники (содержатели дворов в монастырских селах), плотники, гвоздари, рыболовы, каменщики, мельники и даже пивовар. Монастырь занимался и финансовыми операциями: в 1586 году он, например, раздал в долг «по кабалам» 55 с лишним рублей.

Мощи митрополита Алексия в посвященном ему храме Чудова монастыря. Миниатюра Лицевого летописного свода. XVI век.

Рака с мощами св. Алексия Митрополита в Алексеевской церкви Чудова монастыря. Рисунок XIX века.

Царский монастырь

В Чудову обитель Иван Грозный в 1583 году, незадолго до смерти, прислал «поминание» — список замученных и казненных по его приказу жертв опричнины и борьбы с крамолами, которых надлежало «поминати на литиях и на литоргиях и на понахидах в церквах божиях по вся дни». Этот список, так называемый синодик Чудова монастыря, является уникальным источником по истории России эпохи Грозного. Чудовский архимандрит тех времен Левкий, влиятельный духовный советник Грозного, не раз упоминается в переписке царя с князем Андреем Курбским; царь пишет, что при Левкии монастырь «сравняся всяким благочинием с великими обители», а князь-оппозиционер, напротив, отзывается о Левкии — по выражению Карамзина, главном придворном угоднике, — крайне неодобрительно. Во время учреждения Грозным опричнины и его «отречения» от престола в январе 1565 года Левкий был отправлен в Александрову слободу упрашивать государя простить своих подданных и вернуться на царство. Леонид, преемник Левкия на посту чудовского архимандрита, сопровождал Грозного в 1571 году в его походе на Новгород и был поставлен царем в епископы новгородские. Леонид одно время пользовался царским покровительством, но в 1575 году попал в опалу, был обвинен в измене и тайной шифрованной переписке с польским и шведским королями. Леонид умер в заточении, вместе с ним по делу «церковников-заговорщиков 1575 года» проходил и был казнен чудовский архимандрит Евфимий.

Собор Чуда Архангела Михаила в Хонех Чудова монастыря. Почтовая открытка начала XX века.

В стенах Чудова монастыря государи доверяли Богу свои сокровенные помыслы, молились об успехе своих начинаний. Великий князь Василий III молился в Чудовом о «прижитии чад», и у него родился, наконец, наследник — будущий Иван Грозный. Сам Грозный в 1563 году, перед походом на Полоцк, «у Михайлова Чюда у Архангела Михаила молебная свершив». От Ивана Грозного до Федора Алексеевича все русские цари слушали в монастыре литургию. Вот, например, запись из дворцовых «дневальных записок» времен Алексея Михайловича, от 8 февраля 1657 года: «после всенощного бдения ходил государь… в Чудов монастырь и жаловал архимандрита с братьею к своей царской руке». Государи крестили в Чудовом своих детей, здесь крещены, например, дети Грозного Евдокия, Федор и Иван, дочь Федора Иоанновича Феодосия, царь Алексей Михайлович, а 29 июня 1672 года — Петр I. При крещении царственных младенцев возлагали на мощи митрополита Алексия. За царские крестины чудовский архимандрит получал 80 рублей. На Святой неделе цари имели обычай посещать Чудов; последним это сделал тот же Петр в 1692 году. Возле образа св. Алексия Петр увидел золотой перстень митрополита, подаренный ему ханшей Тайдулой. На внутренней стороне кольца Петр приказал вырезать надпись «Господи, помози на враги нам и твоя сохраняя крестом люди!» — и специальным указом передал перстень в Патриаршую ризницу (в конце XIX века все принадлежавшие митрополиту Алексию реликвии были переданы из Патриаршей ризницы в Чудов монастырь). Регулярные «выходы» в монастырь совершали все русские патриархи. Греческие патриархи, приезжавшие в Москву в Средние века, по обычаю просили у царя разрешения отслужить в Чудовой обители «ради получения милостыни и подарков».

Павел Алеппский, автор истории путешествия Антиохийского патриарха Макария в Россию в середине XVII века, оставил любопытное описание праздничной службы в Чудовом монастыре 12 февраля 1656 года, на которой царь Алексей Михайлович «прислал нам извещение быть готовыми присутствовать»: «Явились царь, патриарх и все вельможи, в придел святого, где почивают его мощи, внутри трапезной. Начали петь вечерню весьма протяжно. При полиелее оба патриарха облачились и, выйдя с митрополитами и священниками, стали вне алтаря. Здесь посередине поставили образ святого, и патриарх сошел и окадил образ, алтарь, царя и всех предстоящих, по обычаю, после того как роздал им свечи. То же сделал наш учитель, и затем они приложились к иконе и к мощам святого, что сделал и царь, а после него крещеные царевичи и все государственные сановники, по степеням и в порядке. Потом патриархи разоблачились, и медленное пение продолжалось без перерыва от седьмого часа ночи до утра следующего дня. Наконец мы вышли, умирая от стояния на ногах, бдения и усталости, но в то же утро возвратились к обедне, откуда вечером нас повели в царскую столовую». Далее Павел Алеппский упоминает, что в Прощеное воскресенье царь с царицей посещали Чудов монастырь, чтобы попросить прощения у монахов. В Чудовом монастыре, замечает путешественник, ежедневно служат семь обеден, и «большая часть бояр столицы и их жены ежедневно рано поутру приезжают в этот монастырь к обедне в приделе св. Алексия… по своей любви и вере к нему».

Царь Алексей Михайлович, как пишет С. М. Соловьев, «не пропускал праздника в Чудове монастыре 20 мая, день Алексия Митрополита». Не раз бывали здесь царь Федор Алексеевич, царевна Софья.

Чудовские архимандриты неизменно участвовали в торжественных дворцовых приемах «у великого государя и у государыни царицы». Государи устраивали приемы и в монастыре: например, в 1586 году Борис Годунов, тогда еще боярин, был зван в Чудов монастырь на обед вместе с боярином Ф. Н. Романовым и окольничим А. П. Клешниным; царь Федор Иоаннович иногда обедал в Чудовом с приближенными боярами.

На государевой службе

Чудовские иерархи выполняли и самые разнообразные — отнюдь не только духовные — миссии. В 1521 году архимандрит Иона был отправлен великим князем и митрополитом в Калязин монастырь на Волгу для освидетельствования вновь обретенных мощей его основателя Макария. В 1613 году архимандрит монастыря Авраамий был членом великого посольства, отправившегося из Москвы в Кострому известить Михаила Федоровича Романова об избрании его на царство и упросить его взойти на трон. В 1623 году патриарх Филарет и царь Михаил Федорович отправили в Нижний Новгород комиссию в составе боярина Федора Шереметева, ясельничего Богдана Глебова, дьяка Ивана Михайлова и архимандрита Иосифа. Их задачей было разведать, здорова ли бывшая царская невеста Мария Хлопова. В 1652 году, после смерти патриарха Иосифа, как пишет царь Алексей Михайлович Никону, у его тела он «оставил сидеть и ночевать чудовского келаря Феодосия». Стольнику Афанасию Матюшкину в 1646 году Алексей Михайлович пишет: «Да сходи к архимариту Чюдовскому, да спроси от меня о спасенья, да мол ему от меня, штобы молебен у Чюдотворца при тебе за мое здоровье отпел, да мол ему от меня, штобы благословил голубей на мельнице половить». А чудовского архимандрита Иоакима Алексей Михайлович в 1664 году послал вдогонку за самовольно приехавшим в Москву из Нового Иерусалима патриархом Никоном с заданием отобрать у Никона посох св. Петра Митрополита и дознаться, зачем Никон приезжал в столицу. В 1682 году, во время стрелецкого бунта, чудовский архимандрит Иоаким ездил в Троице-Сергиев монастырь, где укрывались цари Петр и Иоанн, с известиями от патриарха.

Чудов монастырь. Почтовая открытка начала XX века.

Монастырь издавна имел статус ставропигиального, т. е. подчинявшегося не местной епархии, а непосредственно московским митрополитам, позднее патриархам. Чудовский архимандрит обычно сослужил патриарху во время торжественных служб. Подписи архимандритов Чудова монастыря стоят под всеми значительными документами церковных и земских соборов русского средневековья, в частности под соборной грамотой об избрании на царство Михаила Романова в 1613 году. На архимандритов крупнейших русских монастырей распространялись нормы местничества, привычные по отношению к боярству. В 1547 году, например, место архимандриту Троице-Сергиева монастыря было указано второе, «под Чудовским». Во второй половине XV века Чудов монастырь стоял на третьем, во второй половине XVI — на четвертом, в конце XVI — на пятом, а в XVII — вновь на третьем месте в официальной иерархии русских обителей, уступая лишь Троице-Сергиеву и Владимирскому Рождественскому. Согласно чину посвящения в сан московских митрополитов, утвержденному церковным собором 1581 года, чудовский архимандрит должен был в этой церемонии исполнять миссию «благовестника», объявляющего новому митрополиту об избрании. Соборным Уложением 1649 года, сводом законов тогдашнего Русского государства, монахам Чудова монастыря были установлены специальные тарифы, которые они могли взимать в судебном порядке «за бесчестье»: «Чюдова монастыря архимариту 80 рублев; келарю шестьдесят рублев; казначею пятьдесят рублев; соборным старцом по двадцати рублев». Монастырским слугам полагалось «по десяти рублев человеку». В XVIII веке настоятели только четырех русских монастырей имели право носить особую мантию со скрижалями, и среди них был чудовский.

Древнерусский престиж

Историки называют Чудов монастырь аристократическим: сюда уходили на покой видные представители русского боярства и дворянства. Пострижение в кремлевском придворном монастыре, видимо, было престижным: например, только с ноября 1585-го по июль 1586 года обитель получила шесть крупных денежных вкладов с условием «за тот вклад постричи и в келье устроити». Древнерусский хэппи-энд известной «приключенческой» «Повести о Савве Грудцыне» (1660-е годы): «Савва… иде в монастырь Чюда архистратига Михаила… и нача тут жить в посте и молитвах, беспрестанно моляся господеви о согрешении своем. В монастыре же оном пожив лета довольна, к господу отиде».

Голландский путешественник Йенс Стрюйс, побывавший в России в 1668 году, писал, что Чудов монастырь «посвящен воспитанию знати, детей которой до 16 лет воспитывают с большой заботой. В эти лета молодым людям предоставляется или выйти или оставаться в нем». Ему вторит Балтазар Койэтт, участник нидерландского посольства в Москву (1675–1676): Чудов «скорее можно назвать дворянским учебным заведением, чем монастырем; там редко увидишь кого другого, как детей бояр и важных вельмож; их помещают туда, чтобы удалить от дурного общества и научить благонравному поведению». Курляндец Яков Рейтенфельс в своих «Сказаниях о Московии» (1680) называет монастырь «в Москве в память чудес Алексея» первым среди «наиболее знаменитых» русских обителей.

Монастырь неизменно пользовался вниманием и заботой русских царей. Иван Грозный жаловал ему земельные владения; он же прислал в Чудов два колокола из Пскова. Царь Михаил Федорович приказал отлить для обители большой колокол. Богатые дары делали в монастырь Федор Алексеевич и Петр Великий. В монастырской ризнице хранились пожертвованные им золотой потир и дискос, Евангелие, подаренное митрополитом Платоном, митрополичьи митры — дары императора Павла и князя Потемкина-Таврического. В екатерининские времена в Чудов монастырь поступили сокровища ризниц упраздненных Крутицкой и Переславской епархий. К Чудову монастырю часто приписывали, т. е. передавали в управление, обедневшие небольшие монастыри вне Москвы. В 1700 году к нему приписали подмосковную Николо-Берлюковскую пустынь, в 1712-м — Давыдову пустынь, в 1775-м — Николо-Перервинскую обитель. Монахи кремлевской обители и сами основывали новые монастыри в провинции: например, в 1613 году чудовский инок Филарет заложил знаменитую Раифскую пустынь близ Казани.

Чудов (на переднем плане) и Вознесенский монастыри в Кремле. Почтовая открытка начала XX века.

Монастырь славился не только библиотекой и ризницей, но и богатствами, в эпоху своего расцвета в конце XVII века он владел более 3 тысячами дворов, 18 600 крепостных и имел, по разным данным, от 170 до 300 человек в монашеской братии. В XVI–XVII веках его называли «Великой Лаврой». Среди владений монастыря известны нынешние города Егорьевск и Мышкин, многочисленные села, дворы, пойменные луга, рыбные и судовые промыслы в Подмосковье, владимирских, тверских, ярославских, костромских, саратовских, самарских, саратовских, астраханских и иных землях. Имел монастырь и владения и подворья в Москве — и в Китай-городе и окрестностях города, о чем напоминают до сих пор Чудовские переулки возле Чистых прудов и в Хамовниках. (До сих пор существуют дома, выстроенные Чудовым монастырем в 1909–1917 годах на своем хамовническом подворье; нынешние их адреса — Комсомольский проспект, 3 и Хамовническая набережная, 10. До 1998 года сохранялась загородная резиденция московских митрополитов в Черкизове, построенная на земле, принадлежавшей Чудову монастырю с XIV века до 1917 года.) Богатство позволяло обители заниматься благотворительностью, содержать несколько богаделен. Каждый год на Пасху, Рождество и в Прощеное воскресенье Чудов монастырь посылал в московскиетюрьмы хлеб, жареную рыбу, кашу, квас и деньги для узников. Существовали и так называемые «штатные» чудовские нищие, которым выдавалась из Патриаршего казенного приказа поденная милостыня.

В первом десятилетии XVIII века Чудов монастырь считался самым богатым из московских обителей — его денежные доходы составляли ежегодно более 4700 рублей. Правда, при Петре на содержание монастыря оставлялось 1646 рублей, а остальные поступали в казну. Монастырские крепостные не только работали на барщине, но и приносили обители «хлебный оброк» (более 1600 четвертей). Известно, что многие «отходные» крестьяне Чудова монастыря работали на постройке петровского Петербурга в первой четверти XVIII века.

Постригаясь в монахи, представители богатых родов жертвовали обители свои вотчины и богатства. Конечно, делали это не только знатные люди. Например, в 1586 году драгоценных соболей принесли в обитель казаки отряда легендарного Ермака. С Чудовым монастырем косвенно связана и история рода А. С. Пушкина: в XVI веке думный дворянин Гаврила Пушкин, увековеченный в «Борисе Годунове», пожертвовал, а затем выкупил у монастыря свою подмосковную деревню Рожново.

Некоторые чудовские иноки могли сами делать значительные вклады в провинциальные монастыри. Старец Селивестр, например, пожертвовал в XVI веке в одну из вятских обителей два колокола, иеродьякон Афанасий в 1681–1682 годах «построил» образ Воскресения Христова для Ипатьевского монастыря и напрестольный крест для храма Воскресения на Дебре в Костроме, дьякон Никон в 1689 году вложил «апостол новый, в десть» в Оптину пустынь.

Бедствия

Но, конечно, ни богатства, ни близость к царскому двору не могли оградить обитель от грозных бедствий средневековья. Конечно, Чудов монастырь, в отличие от многих, никогда не служил крепостью — кремлевские стены заменяли ему собственную крепостную ограду. Но историки считают, что слуги Чудова монастыря в минуту опасности должны были защищать кремлевские стены вместе со стрельцами. В 1382 году, ворвавшись в Кремль, монастырь сожгли воины хана Тохтамыша, убив архимандрита Иакова и нескольких монахов. В 1451 году при осаде Москвы войском ногайского царевича Мазовши чудовский инок Антоний был сражен вражеской стрелой на кремлевской стене во время крестного хода. Перед смертью он успел сказать, что Богоматерь спасет Москву — и ночью после безуспешного штурма неприятель ушел. В 1586 году монастырь закупал боеприпасы «для осадного времени». Во время войны с поляками за Смоленск в 1634 году Чудов монастырь выставил 20 ратных людей.

Были и другие опасности и угрозы. В 1654 году, например, моровое поветрие в Москве унесло жизни 182 чудовских монахов, в живых осталось 26. Чудов монастырь не раз восстанавливался и после пожаров и разгромов. Он горел в 1445, 1447, 1449, 1477 годах. В пожаре 1547 года погибли 18 старцев и 8 слуг, сгорели все монастырские припасы, но уцелели мощи митрополита Алексия. Выгорал монастырь и в 1626, 1633 годах. В XVII веке монастырь обстроился новыми храмами и каменными палатами, но последовали новые разрушительные пожары 1701 и 1737 годов, а затем погром во время Чумного бунта 1771 года, когда мятежники безуспешно искали здесь митрополита Амвросия. «Толпа ворвалась в Чудов монастырь и накинулась на все, — повествует М. И. Пыляев в „Старой Москве“, — в комнатах и в церквах рвала, уничтожала и кощунствовала. Вслед за тем были разбиты чудовские погреба, отдаваемые внаймы купцу Птицыну — все вино было выпито». Чумной бунт тут же превратился в хмельной. «Я нашел Чудов монастырь в жалком состоянии», — писал Екатерине главнокомандующий в Москве фельдмаршал П. С. Салтыков. Но вновь и вновь монастырь отстраивали; его ансамбль становился более величественным и парадным.

Некрополь

Основатель Чудова монастыря митрополит Алексий был похоронен в нем в 1378 году. Очень колоритно описание одного из чудес, совершавшихся у его гробницы. 24 января 1462 года чудовский инок Наум Деревяга, который «от младеньства имый усохшу ногу и на древяници хождаше», пришел ночью к могиле основателя обители и возроптал, упрекая святителя Алексия в равнодушии к своему бедствию. И св. Алексий смилостивился: «И в той час простреся нога его, и скинув деревяницу, на ней же хожаше, и отъиде здрав в келию свою». В Чудовом монастыре была первоначально могила патриарха Гермогена, но в 1652 году его прах перенесли в Успенский собор. В Чудове умерли новгородские владыки Феофил и Геннадий, писатель XVII века Епифаний Славинецкий. На монастырском кладбище хоронили не только монахов и духовных пастырей, но и представителей многих старинных родов: Морозовых, Оболенских, Зюзиных, Пушкиных, Трубецких, Хованских, Куракиных, Щербатовых, Стрешневых. Похоронен здесь был и Эдигер, последний казанский царь. Последние захоронения на кладбище, как указывал историк И. Забелин, относились к концу 1760-х годов. В 1906 году в монастыре устроили церковь-усыпальницу великого князя Сергея Александровича Романова, убитого на Ивановской площади эсером Иваном Каляевым.

Позднейшие времена

После создания в 1740-е годы самостоятельной Московской епархии ее архиереи жили в Чудовом монастыре (до 1812 года здесь же жили и архиереи грузинские). Указом Синода в 1774 году Чудов монастырь поступил в полное распоряжение и владение епархии, став ее кафедральным монастырем. В нем помещались церковная консистория и ее архив.

Часть вотчин была отобрана у Чудова монастыря уже при Петре I, раздававшем монастырские земли своим приближенным. «Прибавление к духовному регламенту о монахах» (1722) обязывало обитель устроить у себя больницу и ночлежный дом. А после екатерининской церковной реформы 1764 года Чудов монастырь, как и прочие русские обители, утратил былые богатства. Он отнесен был к монастырям 1 класса. По штатам 1797 года в монастыре положено было быть наместнику, восьми иеромонахам, пяти иеродиаконам, двум пономарям и просвирнику.

Не обходили монастырь стороной и политические события: 30 июля 1767 года, например, в нем впервые собрались около 500 депутатов Уложенной Комиссии — екатерининского «предпарламента», ожидавшие приезда императрицы в Кремль для торжественного открытия заседаний Комиссии. Так что Чудов монастырь может считаться первым адресом «русского парламентаризма».

Баженовский план реконструкции Кремля 1770-х годов предусматривал снос Чудова монастыря, за исключением древнего собора. Но проект не был, к счастью для древностей Кремля, осуществлен, хотя ряд построек обители успели разобрать.

Спальня маршала Даву

В 1812 году, перед приходом французов, «когда неприятель был уже на стенах высот кремлевских», настоятель монастыря Константин зарыл часть монастырских сокровищ, которые не успели вывезти в Вологду, в землю. Французы клад не нашли. В монастыре размещались штаб наполеоновской армии и полки гвардии. Обитель при этом была нещадно ограблена, архивные дела епархии выбросили в ров у кремлевской стены. В главном храме наполеоновский маршал Даву принимал посетителей и подписывал бумаги, а в алтаре устроил себе спальню. Известна картина В. В. Верещагина «Маршал Даву в Чудовом монастыре». Мощи св. Алексия французы выбросили из раки, они найдены были потом в углу церкви. После французского разорения обитель возобновили в 1814 году.

Во время Крымской войны Чудов монастырь и Троице-Сергиева лавра пожертвовали 50 тысяч рублей «на потребности православных воинов».

Последние мирные годы

До построения храма Христа Спасителя в Москве не было кафедрального собора епархии. Роль митрополичьей московской кафедры играл Чудов монастырь, почему и имел статус кафедрального. В конце XIX века здесь нашел пристанище духовный цензурный комитет.

В 1870 году в Чудовом монастыре было устроено специальное помещение для 45 древних икон из Синодального архива. Это был фактически первый московский музей иконы. Постепенно его коллекция возросла до 300 икон; на основе ее в 1913 году в стенах Чудова монастыря состоялась Романовская выставка памятников церковной старины к 300-летию династии Романовых.

В начале XX века в монастыре было 4 храма с семью престолами. Монастырь по-прежнему входил в небольшую (не более 15) группу самых богатых русских обителей с капиталом свыше 100 тысяч рублей: по архивным данным за 1897 год, его основной капитал составлял 498 тысяч рублей (к 1916 году эта сумма снизилась до 321,4 тысячи). Монастырь был уже необщежительным. Во главе обители стоял наместник-архимандрит, братии было 49 человек. Путеводители тех времен отмечают просфоры, «приготовлением которых он славен». 8 августа и 4 октября из Чудова направлялись крестные ходы в Успенский собор.

Чудов монастырь. Почтовая открытка начала XX века.

С Чудовым монастырем связан любопытный эпизод полемики между организациями, которые в дореволюционной России занимались охраной памятников старины. В 1911 году Императорская Археологическая Комиссия (ИАК) разрешила устроить в подклете монастырского собора отапливаемую церковь. Год спустя Московское Архитектурное Общество указало на опасность совмещения в старинном храме отапливаемых и неотапливаемых частей и выразило надежду, что ИАК не допустит угрозы порчи собора. Устройство отопления в результате было запрещено. Могли ли ученые мужи представить себе, что не пройдет и двух десятков лет, как полемику о чудовском соборе придется вести на тему «Взрывать — не взрывать», и в результате от него не останется и камня на камне…

Центр русской культуры и просвещения

Обитель ученых и мудрецов

Чудов монастырь с самого начала своей истории был «учительным»; историки считают его «рассадником византийской образованности». Здесь воспитывался в юности Дмитрий Донской, сюда приезжали из Греции и славянских земель ученые монахи и епископы. Слава об учености и мудрости обитателей кремлевской обители расходилась и по всей стране, и за ее пределы. Уже в XIV веке в монастыре появилась собственная школа книжных писцов, от которой до наших времен дошли две рукописи — «Книга о постничестве», созданная в 1388 году «замышленьем архимандрита Якима, а писанием черньца Антония», и «Книга Иова» 1394 года. Известный историк М. Н. Тихомиров считал, что эти рукописи своим тщательным исполнением резко отличаются от памятников середины XIV столетия и свидетельствуют о наличии в Чудове монастыре собственного стиля книжного письма. К памятникам этого же стиля относилась и хранившаяся в монастыре рукопись, приписываемая самому митрополиту Алексию.

Пристанище гуманистов

В 1390–1392 годах здесь жил Матфей Гречин, митрополит Адрианопольский, тут и похороненный. О чудовском архимандрите Питириме (1440-е годы) старинные источники говорят: «Известный сколько по благочестию своему и иноческим подвигам, столько же и по образованности и просвещению, в чем не было тогда в Москве ему равных».

Здесь постригался в монахи Юрий Траханиот, ближайший советник великого князя Василия III. В 1518 году в Чудовом монастыре поселились прибывшие в Москву ученые старцы из афонских монастырей. В 1516–1525 годах здесь жил известный средневековый гуманист, богослов и писатель Максим Грек, вокруг которого образовался кружок образованных москвичей. Чудовский архимандрит того времени Иона писал великому князю доносы на Максима Грека и его собеседников: «и толкуют книги, и низводят словеса по своему изволению, без согласия и без веления твоего». По отзывам историков, чудовская келья Максима Грека «превратилась в своего рода политический клуб. В нем собирались самые образованные люди. Они обсуждали не только богословские темы… эти люди вели весьма вольные речи. Они бранили не только митрополита, но и самого государя» (Р. Г. Скрынников). Ближайшими советниками Максима Грека были Вассиан Патрикеев и Исаак Собака, отлученный от церкви на соборе 1549 года по настоянию митрополита Макария, когда он был уже чудовским архимандритом.

В Чудовом монастыре была и собственная школа иконописцев. Приходно-расходная книга монастыря 1586 года называет их имена: старец Александр, старец Симеон, Дмитрий Барышников, Ждан Никитин, Лукьян Максимов. В той же книге есть имена чудовских мастеров-серебреников: Третьяк Филин, Григорий Перевертка, Поспелка Лукьянов, Давыд Иванов и Парфений, «во иноцех» Павел. Монахи Чудова монастыря были среди золотых и серебряных дел мастеров и алмазников, работавших позднее в Золотой палате патриарха Никона. Шедевром русского эмальерного искусства считается потир 1664 года из Чудова монастыря (хранится в Оружейной палате).

Предтеча университета

В 1649–1670-х годах в монастыре действовала Греко-Латинская школа, учрежденная патриархом Филаретом на средства патриаршего дома. Из этой школы, в которой преподавали известные ученые тех времен Арсений Грек, Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий и многие другие, выросла позднее Славяно-Греко-Латинская академия. В списках первых учеников академии значится чудовский монах Иев. Чудовская школа была центром так называемых «мудроборцев», книжников «грекофильского» направления. Главой «мудроборцев» был келарь кремлевской обители Евфимий Чудовский, выходец из простых монахов — знаменитый духовный деятель, переводчик сочинений Дионисия Ареопагита и многих иных, поэт, философ, библиограф, «справщик» (редактор) московского Печатного двора, ревнитель православия XVII столетия, ратовавший за развитие духовного образования. Несмотря на то, что Евфимий Чудовский сам переводил книги с латыни и составил русско-латинский словарь, он писал: «От учения латинского, ничтоже еще видя, начинаются быти странныя подверги и чуждыя восточныя святыя Церкве». Он призывал светские и духовные власти сделать все, «да не пламень западного зломысленного мудрования растекся попалит и в ничто же обратит православия восточного истину». «Мудроборцы» боролись против «блуды латинския», против «латиномудрствующих» сторонников другого знаменитого культурного деятеля XVII столетия поэта Симеона Полоцкого, чьей цитаделью был Заиконоспасский монастырь в Китай-городе, требовавших и развития светского образования по образцу европейского.

В Чудовом монастыре составлялись и переводились богословские, исторические, философские сочинения. Чудовские монахи специально заказывали переводы: например, сохранился перевод греческих толкований литургии с пометкой инока Евфимия: «За преведения мзду даях аз от себе». Епифаний Славинецкий, получив от царя заказ на перевод Библии с греческого языка на славянский, выбрал в числе других помощников чудовских монахов Евфимия и Моисея.

В XVII веке в монастыре жили и ученые греки братья Софроний и Иоанникий Лихуды. Инок Исидор работал здесь над Патриаршим летописцем, монах Боголеп Адамов — над популярным в свое время «Хронографцем». Монахом обители был русский просветитель Карион Истомин, составитель букварей и учебных книг для юных Петра I и царевича Алексея, в 1682 году подавший царевне Софье стихотворную челобитную о «водворении» наук в России. Истомин исполнял обязанности личного секретаря патриарха Адриана и заведовал московским Печатным двором. Весной 1701 года в заточении в Чудовом монастыре находился — и в нем же умер — попавший в опалу Игнатий Римский-Корсаков, «первый русский историк», видный ученый и духовный деятель своего времени. Славяно-Греко-Латинской академией в начале XVIII века руководил чудовский монах Иов, составивший «Букварь, рекше Сократ учения христианского».

В монастырской библиотеке хранилось множество редчайших рукописных (в 1650-х годах их было описано здесь 242) и старопечатных книг: древние летописи, рукописи из константинопольских монастырей (XIII–XV вв.), «Слово об Антихристе св. Ипполита, Папы Римского» (XII в.), Книга Ефрема Сирина (XV в.), «Апостол» (начало XVI в.), «Слово» Григория Богослова об идолах (XVI в.), Четья-Минея 1600 года, «Арифмология» Николая Спафария, многочисленные публицистические сочинения последней трети XVII века и др. В 1570 году церковный служка Семен Савельев пожертвовал в Чудов монастырь экземпляр первой русской датированной печатной книги — «Апостола» Ивана Федорова. У гроба преподобного Алексия хранился принадлежавший ему Новый Завет — рукопись XIV века, в драгоценном переплете с изумрудами, рубинами и бриллиантами. После 1917 года эта рукопись бесследно исчезла.

Чудовский хор

В XIX — начале XX века на всю Россию был знаменит хор Чудова монастыря, участвовавший в самых торжественных церемониях, он пел при освящении храма Христа Спасителя и многих московских церквей. «Много на своем веку слыхал я певческих хоров, — вспоминал князь Владимир Голицын московскую жизнь 1850–1860-х годов, — придворный, лаврский, синодальный — но подобного чудовскому… я никогда не слыхал. Он довел исполнение церковных песнопений… до такого совершенства, что вы не слышали отдельных голосов или регистров, а 80-голосная масса сливалась в одну звуковую волну, подобную звуку большого органа в католических соборах. Было много любителей — поклонников этого хора, которые следовали за ним по церквам, где он выступал в полном своем составе». «До чего дивно поют стихиры, — говорит героиня бунинского „Чистого понедельника“. — А в Чудовом еще лучше».

Просветительская традиция была жива в Чудовом монастыре и в начале XX века. Архимандрит Арсений (Жадановский), по отзывам историков, превратил обитель в «рассадник духовного просвещения для всей Москвы»: он начал издание для народа под названием «Лепта обители Святителя Алексия», распространявшееся по всей стране в десятках тысяч экземпляров. Известный московский старец XX века Алексей Мечев, сын регента чудовского хора, писал архимандриту Арсению: «Хочу и я последние дни своей жизни докончить под сенью обители святителя Алексия».

Знаменитые люди

Строптивый митрополит

Преемники митрополита Алексия совершали в Чудовом монастыре торжественные обряды еще при Дмитрии Донском. Митрополит Киприан крестил в 1384 году здесь сербского боярина Воейка Терновского (родоначальника фамилии Воейковых). При крещении присутствовал преподобный Сергий Радонежский.

Монастырь, как и многие другие обители, был известен в средневековой Руси своими темницами. В 1441 году в Чудов заключили, чтобы «обращать его на путь истины», грека-митрополита Исидора, осмелившегося самовольно подписать Флорентийскую унию западной и восточной церквей. Впрочем, когда Исидор вскоре «тайно ушел» из монастыря, великий князь Василий II велел не посылать за ним погони. После присоединения Иваном III Новгорода в 1480 году был заточен в обитель и провел в ней шесть лет, до самой смерти, новгородский архиепископ Феофил, обвиненный в «коромоле» против московского великого князя.

С Чудовым монастырем и его архимандритом 1480-х годов Геннадием (Гонзовым) связан любопытный эпизод церковно-государственных отношений тех времен. При освящении нового Успенского собора в Кремле великий князь Иван III сделал резкое замечание московскому митрополиту Геронтию, который, по его мнению, ошибочно повел крестный ход против солнца. Геронтий ссылался на греческий образец, а московские иерархи, поддержавшие великого князя, в том числе и Геннадий — на обычай. Геронтий, возмущенный вмешательством великого князя в церковный обряд, удалился в Чудов монастырь. Иван III вынужден был идти в обитель к нему на поклон. После этой маленькой чудовской «Каноссы», в январе 1483 года, Геронтий приказал посадить в ледник Чудова монастыря своего оппонента Геннадия, в будущем новгородского владыку, преследователя секты «жидовствующих» и заказчика первого русского перевода Библии. Летописец, правда, говорит, что Геннадий получил новгородское архиепископство за взятку: «а дал от того две тысячи рублев князю великому». Один из наследников Геннадия на посту архимандрита был в 1491 году бит кнутом на торгу за подделку княжеской грамоты. А в 1504 году Геннадий, обвиненный в мздоимстве с новгородских священников, оставил епархию и удалился в Чудов монастырь, где полтора года спустя умер. Узником Чудова был писатель, старец Симонова монастыря Вассиан Патрикеев, высказавшийся против развода и второго брака Василия III.

Подвижники и пустынники

Согласно преданиям, в Чудовом монастыре принял в 1420-е годы постриг преподобный Тихон Калужский, основатель существующей доныне Тихоновой пустыни. В середине XVI века в Чудовом монастыре некоторое время жил старец Артемий, вождь заволжских «нестяжателей», с которым «многажды беседовавше» Иван Грозный, в XVII столетии — подвижник Елеазар Анзерский. Из Чудова монастыря происходил преподобный пустынник Никодим Кожеозерский (начало XVII в.). В 1640-х годах здесь жил преподобный Лукиан, основатель Лукьянцевой пустыни близ Александровой слободы.

После своего избрания на царство в 1598 году Годунов посетил в Чудовой обители патриарха Иова. Кто мог предположить тогда, что через три года в монастыре поселится человек, который свергнет новую династию…

Интрига самозванства

Около года в 1601–1602 годах провел чернецом в Чудове Григорий Отрепьев — по мнению большинства историков, будущий Лжедмитрий I. В «аристократический» монастырь сын небогатого дворянина Богдана Отрепьева попал по протекции: «Бил челом о нем в Чюдове монастыре архимандриту Пафнотию… богородицкой протопоп Еуфимий, чтоб его велел взяти в монастырь и велел бы ему жити в келье у деда у своего у Замятии». Архимандрит приблизил к себе молодого инока, произвел его в дьяконы и даже перевел в свою келью, где Отрепьев, как он рассказывал потом знакомым монахам, занимался литературными трудами: «сложил похвалу московским чудотворцам Петру, и Алексею, и Ионе». Летописи говорят, что затем Отрепьев был взят на патриарший двор «для книжного письма», но был обличен в ереси и возвращен в Чудов монастырь «в соблюдение». Сказания и повести о Смутном времени свидетельствуют, что именно в монастыре инок Григорий «начал в сердце своем помышляти, како бы ему достигнута царскова престола»; он как бы в шутку говорил монахам — «царь буду на Москве». Монахи рассказывали потом, что в Чудовом монастыре «окаянный Гришка многих людей вопрошаше об убиении царевича Димитрия и проведаша накрепко». Голландский купец Исаак Масса в «Кратком известии о Московии» (1610) утверждает, будто в монастыре Отрепьев «списывал или копировал многие книги своего учителя и таким образом достиг разумения всех тайн в государстве». Историк Р. Г. Скрынников считает, что многие монахи Чудова монастыря — в недалеком мирском прошлом дети боярские и служилые дворяне — были тесно связаны с оппозиционным Борису Годунову боярством, желавшим его свержения. Поэтому самозванческая интрига и родилась именно в Чудовом монастыре. Правда, когда Отрепьев заговорил о себе как о царевиче Дмитрии всерьез, большинство монахов подняли его на смех — «они же ему плеваху и на смех претворяху». Опасаясь разоблачения, Отрепьев бежал из монастыря в Литву «со священником Варлаамом и крылошанином Мисаилом Повадиным» — это те самые Варлаам и Мисаил из сцены в корчме на литовской границе в «Борисе Годунове» А. С. Пушкина. Конечно же, и монастырь возникает в трагедии в сцене «Ночь. Келья в Чудовом монастыре».

Во время похода Лжедмитрия на Москву в 1605 году Борис Годунов послал в Путивль с грамотами от себя и патриарха Иова трех чудовских монахов, знавших Отрепьева по монастырю. Они должны были опознать и разоблачить самозванца, но были арестованы до того, как успели огласить грамоты. После пыток и заточения монахи послали из тюрьмы письмо Борису и Иову, в котором признавали подлинность «царевича Дмитрия». Однако после воцарения самозванца, в сентябре 1605 года, другой чудовский монах стал убеждать московский народ, что в Кремле на троне сидит беглый монах Григорий, которого он сам учил грамоте. Правдолюбца арестовали, пытали, но монах не отказался от своего обличения. Его утопили в Москве-реке вместе с несколькими товарищами по монастырю. Многих чудовских иноков во главе с архимандритом Варлаамом — во избежание новых неприятных встреч — Лжедмитрий велел разослать по отдаленным монастырям. «Он не думал скрываться, — замечает Карамзин в „Истории государства Российского“, — и смело смотрел в глаза всякому любопытному на улицах; не ходил только в святую Обитель Чудовскую, место неприятных для него знакомств и воспоминаний». На одной из церемоний Лжедмитрий встретился и со своим бывшим настоятелем. Пафнутий, ставший к тому времени епископом Крутицким, не разоблачил его, вероятно, опасаясь за свою жизнь.

Мученичество патриарха Гермогена

При воцарении Василия Шуйского в 1606 году в Чудов был отослан патриарх Игнатий, поставленный Лжедмитрием. Игнатий мог наблюдать, как самого Шуйского, насильно постриженного в собственном доме чудовскими монахами, понуждаемыми одним из вождей ополчения Захаром Ляпуновым, привезли в монастырь под именем инока Варлаама в 1610 году. Захватившие Москву поляки вернули Игнатия на патриарший престол, а в чудовскую темницу бросили патриарха Гермогена. Здесь, в обители, где некогда принял постриг, он провел последние девять месяцев своей жизни (11 мая 1611 — 17 февраля 1612 гг.). Его стерегли 50 стрельцов, его морили голодом и жаждой, но патриарх отказался присягать польскому королю Сигизмунду и передал из тюрьмы послание нижегородскому ополчению, готовившему поход на Москву.

Взлет и падение Никона

В 1650-е годы, когда царь Алексей Михайлович уехал на войну с Польшей, патриарх Никон управлял государством из Чудова монастыря. Из него Никон перенес мощи патриарха Гермогена в Успенский собор Кремля. В Чудовом монастыре Никон провел церковный собор по исправлению богослужебных книг, что послужило причиной раскола в русской церкви. Чудовским архидьяконом был известный помощник Никона Арсений Суханов, посланный им в Иерусалим и Грецию на поиски старинных церковных книг, по которым затем исправлялись русские. Неделю в посте, молитвах и размышлениях провел вскоре в Чудовом протопоп Казанского собора на Красной площади Иван Неронов, после чего подал царю челобитную против никоновских нововведений. Здесь же и закончилась карьера Никона: в 1666 году в Чудовом монастыре происходил над ним известный суд вселенских патриархов, закончившийся его низложением. На следующий день Никона увезли из Чудова монастыря в ссылку. Чудовский архимандрит Павел приезжал позднее к ссыльному Никону и в Ферапонтов монастырь — допрашивать его по тремстам статьям новых обвинений.

Несгибаемый Аввакум

А в 1671 году в Чудовом патриарх Питирим, митрополит Крутицкий Павел и «иныи власти» допрашивали двух несгибаемых противниц никоновской реформы — боярыню Феодосию Морозову и княгиню Евдокию Урусову. «Много на Москве попов, да истинного нет», — заявила патриарху Морозова. Момент, когда боярыню везут на допрос мимо Чудова монастыря, и запечатлел в известной картине В. И. Суриков. Морозову привозили в Чудов еще раз — чтобы Питирим помазал ее миром. Но боярыня сопротивлялась и осыпала патриарха проклятиями. После этого увещевания закончились, и на следующую ночь боярыню Морозову уже пытали. Ранее, в 1664 году, чудовский архимандрит Иоаким (впоследствии патриарх) и допрашивал Морозову в монастыре, и ходил к ней домой увещевать и «испытывать» ее.

Не раз упоминает Чудов монастырь в своем «Житии» и знаменитый протопоп Аввакум, описывая, например, как его «сын духовный» Федор юродивый «в церковь пред царя пришел, учал юродством шаловать; царь же, осердясь, велел в Чюдов монастырь отслать. Там Павел-архимарит и железа на него наложил, и божию волею железа разъсыпалися». Привозили в монастырь в 1667 году для прений о вере и самого Аввакума: «волоча многажды в Чюдов, поставили перед вселенских патриархов — и наши все тут же, что лисы, сидели». В Чудовом монастыре, между прочим, принял в 1664 году постриг воевода А. Ф. Пашков, начальник и мучитель Аввакума в Даурском походе 1656 года, которого протопоп не раз упоминает в своем «Житии». Здесь же допрашивали и сподвижника Аввакума, расколоучителя Авраамия.

Кузница кадров

Иноками Чудова монастыря в разное время были видные церковные деятели русского средневековья. Дмитрий Донской поставил в него архимандритом своего духовника Митяя, едва не ставшего через несколько лет русским митрополитом. В 1467 году в Чудове монастыре затворился, покинув пост митрополита, владыка Феодосий; как пишет в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин, он, «взяв в келию к себе одного прокаженного, ходил за ним до конца жизни, сам омывая его струпы». Владыка Афанасий в 1566 году в знак протеста против «злодейства» Ивана Грозного также оставил пост митрополита и удалился в Чудов монастырь. По версии двора, Афанасий ушел с поста «за немощию велией», но через год «немощный» Афанасий в сане чудовского монаха реставрировал иконы в московских храмах. Настоятелем Чудова монастыря был будущий митрополит Сарский и Подонский Павел, в 1660-е годы на некоторое время ставший местоблюстителем патриаршего престола. В последней четверти XVII века из обители вышли два будущих патриарха всея Руси — Иоаким и Адриан, бывшие чудовские архимандриты. Иоаким известен своим заявлением перед поставлением на пост архимандрита в 1664 году; когда его «испытывали» о вере: «Аз де, государь, не знаю не старыя веры, ни новыя, но что велят начальницы, то и готов творити и слушать их во всем». В XVI–XVIII веках архимандриты Чудова монастыря многократно назначались епископами на провинциальные кафедры, а иеромонахи — настоятелями провинциальных монастырей, в том числе Оптиной пустыни.

Не по собственной воле

В XVII столетии, как и в прежние века, в Чудовом монастыре именитые гости часто оказывались против своей воли. В 1650-е годы здесь содержался польский гетман Павел Потоцкий, взятый в плен на русско-польской войне. В 1682 году восставшие стрельцы заставили здесь постричься в монахи ненавистного им боярина Кирилла Нарышкина, деда Петра I.

Императоры в Чудовом монастыре

Монастырские летописи хранили память о посещении обители Екатериной II 3 июня 1785-го и 27 июня 1787 года. Накануне коронации Павла I 4 апреля 1797 года вся императорская фамилия была приобщена Св. тайн в Чудовом монастыре. Во время первого приезда императора Александра III в Москву 17 июля 1881 года вся императорская фамилия по старинному обычаю посетила Чудов монастырь. 16 августа 1898 года в день церемонии закладки в Кремле памятника Александру II Николай I и вся императорская семья в Алексеевской церкви Чудова монастыря приложились к мощам св. Алексия. Церемония открытия монумента началась крестным ходом из монастыря.

Келья Жуковского

В 1818 году в одной из келий Чудова монастыря жил поэт В. А. Жуковский, воспитатель царских детей. Здесь навещал его со своим отцом Ф. И. Тютчев, много лет спустя оставивший об этом поэтическое воспоминание:

Духовные особы

Не раз служил, конечно, в Чудовом монастыре знаменитый московский митрополит середины XIX века Филарет. В 1849 году историк М. П. Погодин после службы, на которой Филарет читал в чудовском храме канон св. Андрея Критского, записал в дневнике: «Наше чтение… без всякой католической декламации имеет свой особенный характер, точно как и наше пение церковное и наша церковная живопись и наша церковная архитектура». Среди монахов Чудова монастыря середины XIX века любопытна личность Пафнутия Овчинникова. Старообрядческий коломенский митрополит, он пытался основать старообрядческие кафедру и типографию в Лондоне, где встречался с Герценом и Огаревым. О его встречах с политэмигрантами стало известно правительству, и в Москве у Пафнутия начались неприятности с полицией. Дело о лондонских встречах замяли, когда Пафнутий перешел в единоверие, «компромиссный» старообрядческий толк, сохранявший дониконовские обряды, но подчинявшийся Синоду Русской Православной церкви. Пафнутия сделали иеромонахом Чудова монастыря и даже позволили ему произносить воскресные проповеди с Красного крыльца и вести «народные беседы».

Внутренний двор Чудова монастыря. Почтовая открытка начала XX века.

В зеркале искусств

Чудов монастырь запечатлен на многих старинных картинах и изображениях Москвы: акварелях мастерской Федора Алексеева (1800-е годы); панорамах Кремля О. Кадоля (1830) и А. Индейцева (середина XIX в.); панораме француза Клода Барона (1850), где он запечатлен почти фотографически благодаря эффекту камеры-обскуры. В 1817–1818 годах в Чудовом монастыре жил художник М. Н. Воробьев, зарисовавший с документальной точностью памятники Кремля. Чудов монастырь изображен на иконе Св. Гермогена работы В. М. Васнецова (1913), которую и сегодня можно видеть в московском храме Ильи Пророка в Черкизове, бывшей чудовской вотчине. Одним из первых документальных кинофильмов, демонстрировавшихся в Москве в начале XX века, была лента «Шествие Их Величеств из Успенского собора в Чудов монастырь», снятая придворным фотографом А. К. Ягельским.

Советские годы

Стрельба на поражение

По Чудову монастырю российская революция открыла огонь уже в октябре 1917 года, когда он был поврежден артиллерийским обстрелом Кремля. Один из снарядов упал возле раки св. Алексия и не разорвался. Другой пробил стену митрополичьих покоев, повреждения получил и собор Чуда Архангела Михаила. Братия монастыря денно и нощно молилась в подклете, где некогда заточен был патриарх Гермоген, о спасении России. Решено было перенести в подклет и мощи св. Алексия; когда несли раку, одного из иеромонахов, Филарета, ранило шальной пулей.

Братия Чудова монастыря обратилась в те дни к сражавшимся в Москве с воззванием «Вопль из священного Кремля»: «Остановитесь, образумьтесь, прекратите междоусобную брань!» Епископ Серафим (Звездинский) вспоминал: «Солдаты стреляли в кресты Чудова монастыря. Было жутко и страшно видеть лики святых, простреленные пулями и пронзенные ударами штыков. Народ особенно чтил Распятие, из которого как бы потекла кровь, когда снарядом оторвало руки у распятого Господа».

Парадный фасад Чудова монастыря, разбитый артиллерийскими снарядами. Фотография 1917 года.

Разрушения внутри Чудова монастыря после артобстрела Кремля. Стена разрушена снарядом, но икона осталась нетронутой. Фотография 1917 года.

Митрополичьи покои в Чудовом монастыре после большевистского погрома. Фотография 1917 года.

Епископ Камчатский Нестор, автор описания «Расстрел Московского Кремля», свидетельствует: «Тяжелое впечатление производит настоящий вид расстрелянного Чудова монастыря. Фасад с южной стороны пробит шестью тяжелыми снарядами. В стенах глубокие разрывы и трещины… Внутри покоев полное разрушение». Искусствовед А. М. Эфрос свидетельствовал в журнале «Аполлон»: «Сильнее всего разворочен Чудов монастырь. Его стены, окна, крыльцо представляли сплошную рану». Свидетельство Джона Рида: «В Чудов монастырь попало до 30 снарядов».

Изгнание иноков

Летом 1918 года начались реставрационные работы. Новое коммунистическое начальство поначалу обходилось с монахами доброжелательно, богомольцев в Кремль впускали по пропускам. В митрополичьих покоях жили летом 1918 года иерархи, съехавшиеся на Поместный собор, здесь жил и старец Зосима, который должен был вынуть жребий с именем будущего патриарха. Однако в Кремле, ставшем режимным объектом после переезда Советского правительства в Москву, действующий монастырь казался новой власти неуместным. Особенно «сновавшие по Кремлю» монахи раздражали коменданта Кремля тех лет Павла Малькова: он пошел к Свердлову и потребовал их выселить: «Пока монахов из Кремля не уберут, я ни за что поручиться не могу». Доложили Ленину, и тот, как пишет Мальков в воспоминаниях, ответил: «Я не против. Давайте выселяйте. Только вежливо, без грубости!» Выселение чудовских монахов в Новоспасский монастырь происходило одновременно с обыском: в кремлевских воротах Мальков выставил наряд латышских стрелков, чтобы монахи не унесли ничего ценного из своего монастыря.

«Вежливость» Ленина по отношению к монахам — вероятно, «заслуга» советских редакторов. Во всяком случае, в марте 1919 года, когда православное братство св. Алексия обратилось к властям с просьбой передать ему мощи митрополита, Ленин написал записку наркому юстиции Д. И. Курскому: «Прошу не разрешать вывоза, а назначить вскрытие при свидетелях». Курский дал распоряжение о вскрытии мощей при участии представителей Моссовета, наркомата юстиции и НКВД.

Комендант же Мальков отличался и некоей любознательностью — возможно, должность обязывала. Из дневника архитектора Н. Д. Виноградова, 21 октября 1918 года: «Ходил в Кремль, где с Мальковым копались в подземельях Чудова монастыря. Ему сказали, что из них есть подземный ход куда-то… он нашел замурованную дверь. Копались долго и обнаружили помещение без сводов».

Реквизиции и репрессии

А ценности в 1922 году вынесли новые хозяева: в ходе кампании по изъятию церковных ценностей из монастыря было реквизировано 57 пудов серебряной утвари, причем комиссия по изъятию вынула из иконостаса Алексеевской церкви серебряные царские врата работы М. Д. Быковского, несмотря на протесты реставраторов и свои же обещания оставить врата в покое. Заметим, что впервые вопрос о вывозе ризницы из Чудова монастыря обсуждался новыми властями уже в феврале 1918 года. Позднее, в 1930-е годы, когда коммунистическое правительство начало масштабную всемирную распродажу русских исторических и художественных ценностей, некоторые иконы «из фондов» Чудова монастыря пополнили коллекцию американского посла в Москве Д. Дэвиса.

После закрытия монастыря многие чудовские иноки и «чада духовные» нашли приют в храме Николы в Кленниках на Маросейке, у о. Алексия Мечева. Там, как они вспоминали, постепенно наладилась уставная служба, как в монастыре. «У нас теперь тоже Чудов монастырь», — говорил, улыбаясь, батюшка. Архимандрит Амвросий (Астахов) поселился в Казанско-Головинском монастыре, служил в ховринском храме.

Одним из ближайших помощников патриарха Тихона в те годы был иеромонах Чудова монастыря Анемподист Телегин. Его арестовали в 1922 году и расстреляли за противодействие реквизиции церковных ценностей из храма патриаршего подворья. Вот фрагмент его допроса на суде: «Это вы оскорбили комиссию? — Да, я назвал членов ее грабителями и насильниками. Я служитель престола, и мне тяжело, когда отбирают священные предметы».

Гибель Чудова

В начале 1920-х годов, как сообщает историк В. Ф. Козлов, реставраторы с трудом отбили попытку Пулеметных курсов устроить клуб под алтарем Алексеевской церкви; позднее туда все-таки вселили библиотеку-читальню. В октябре 1923 года кремлевская комендатура объявила о плане вселить в Чудов монастырь все лечебные учреждения Кремля, при этом архитектор Иванов-Шиц уже предлагал переделывать своды и сносить лестницы. В 1925 году разрушили мраморный иконостас в усыпальнице Сергея Александровича, в ней была устроена мастерская. В кельях пробивали новые окна для лудильной мастерской. В середине 1927 года кремлевская комендатура повелела уничтожить монастырский некрополь.

Наступали времена московской реконструкции. И, конечно, для школы комсостава Красной Армии имени ВЦИК не нашлось в красной столице иного места, чем территория Чудова и Вознесенского монастырей в Кремле. 7 мая 1929 года реставратор Д. П. Сухов, согласно изысканиям В. Ф. Козлова, доложил на заседании в Центральных государственных реставрационных мастерских о намерениях сносить Чудов монастырь и соседние старинные здания для постройки военной школы. ЦГРМ заявило, что считает снос недопустимым: «здания бывших Вознесенского и Чудова монастырей и Малого Николаевского дворца являются памятниками исключительного историко-архитектурного значения». Но ВЦИК и СНК это не остановило: в июле 1929 года реставраторы уже лишь выражали «глубокое сожаление по поводу предстоящей разборки памятников, составляющих единственный в мире историко-архитектурный художественный ансамбль». Делегацию реставраторов-заступников принял сталинский сподвижник Авель Енукидзе, чтобы сообщить им, что решение о сносе монастырей остается в силе.

Сбылось пророчество Максимилиана Волошина (1924): «Большевики отстраивают зданья на цоколях снесенного Кремля». Ведущих архитекторов, как и в наши дни, мало смущало уничтожение памятников русской старины — они с энтузиазмом проектировали на месте кремлевских монастырей новые здания. Проект военной школы взялся разрабатывать знаменитый И. В. Жолтовский, его сменил И. И. Рерберг, по чьему проекту здание и построили (после школы красных командиров его занимали Президиум Верховного Совета СССР, Кремлевский театр, ныне это корпус у Спасских ворот, занятый администрацией Президента РФ).

В октябре начался снос. Древние памятники погибали практически неизученными — обследовали их только в ходе разборки, фотофиксации сноса до сих пор не обнаружены.

«Против разрушающих все русское»

Защищать кремлевские памятники не побоялся один из бывших соратников Ленина, член первого Совнаркома В. И. Невский, в 1920-е годы работавший директором Библиотеки им. В. И. Ленина. Он направил письмо Сталину: «Уничтожение Чудова и Вознесенского монастырей нецелесообразно по многим причинам… там имеются и произведения русских мастеров XV века, удивительные фрески и архитектурные образцы невиданного совершенства». Письмо Невского безошибочно указывало на ключевой и болезненный пункт большевистской «национальной политики»: «Непонятно, почему в таком удивительном памятнике, какой представляет собою весь Кремль, нужно уничтожать отдельные его части, когда мы сохраняем где-нибудь в Казахстане или Армении аналогичные памятники, стоящие изолированно. Если нет никакого шовинизма в том, что коммунисты сберегают в этих республиках произведения трудящихся национальностей, то почему необходиморазрушать произведения трудящихся РСФСР…» «Предполагаемая мера, — продолжал Невский, — будет исходной точкой вредной пропаганды против нас, коммунистов, якобы разрушающих все русское». Сталин в разговоре с А. Енукидзе обронил: «Наивный человек этот Невский»… Это письмо впоследствии стало одной из причин ареста и расстрела В. И. Невского в 1930-е годы — оно, по свидетельству очевидца, подшито в его уголовное дело.

Разборка зданий Чудова монастыря продолжалась до 1931 года. Часть сокровищ и библиотеки составили Чудовское собрание Исторического музея, несколько икон находятся в Оружейной палате и Третьяковской галерее, куда перенесли и фрагменты спасенных чудовских фресок XVI века. В Кремлевской церкви Ризположения хранится резное «Распятие с разбойниками» (последняя четверть XVII в.) из Чудова монастыря, в храме Двенадцати Апостолов — покров с жемчужным шитьем с изображением св. Алексия, вложенный некогда в Чудов монастырь царем Алексеем Михайловичем (работа мастеров Степана Рязанца и Стефаниды Петровой). В Оружейной палате находится саккос (одеяние) св. Алексия.

Архитектурный ансамбль

Облик монастыря, естественно, менялся с течением времени. На плане 1600-х годов видны два двора, по периметру окруженных оградой и одноэтажными кельями, трехшатровая звонница, каменные соборная и надвратная церкви, а также шатровая постройка неизвестного назначения. Опись 1763 года фиксирует знакомые нам по документам, фотографиям и чертежам несколько храмов, колокольню, кельи, служебные и хозяйственные постройки. В те годы монастырская территория в Кремле была обширнее — на месте нынешнего Сената находился конюшенный двор обители, к монастырю было приписано и соседнее Крестовоздвиженское подворье с храмом XV века (снесено на рубеже XVIII–XIX вв.), в 1677 году к монастырю присоединили соседний двор боярина Б. И. Морозова. Архиерейский дом Чудова монастыря к востоку от обители, соединенный с нею переходом, был в XIX веке обращен в императорский дворец, известный под именем Малого Николаевского (в этом дворце в 1818 году родился Александр II, а в 1826-м состоялась известная беседа Пушкина с Николаем I, когда царь позволил поэту вернуться из ссылки и выразил желание стать его цензором). Монастырь был связан надземным переходом на столбах с комплексом патриаршего двора в Кремле; на храме Двенадцати Апостолов и ныне виден балкончик, на который выходил этот переход. Но были и другие, потайные ходы: в 1882 году в Кремле провалилась мостовая, и полиция обнаружила широкую сводчатую подземную галерею, которая вела от Чудова монастыря к бывшему месту палат Бориса Годунова.

Чудов монастырь на плане «Кремленаград» начала 1600-х годов.

Свой окончательный вид монастырь приобрел в 1770-е годы. По периметру двора, по очертаниям близкого к прямоугольному, стояли двухэтажные митрополичий корпус и монашеские кельи с колокольней, а внутри двора — собор Чуда Архангела Михаила. Монастырь реставрировался в XVIII веке, а также в 1839–1849 годах под наблюдением М. Д. Быковского.

Собор Чуда Архистратига Михаила в Хонех

Икона Дионисия

Деревянная церковь, поставленная при основании монастыря, вероятно, сгорела во «Всехсвятском» пожаре 1365 года. 6 сентября этого года митрополит Алексий закладывает в монастыре церковь, в Благовещенском приделе которой он будет похоронен спустя 13 лет — «каменную, единокровную с помостом на земли и с приделом на правой стороне». Эта небольшая церковь, согласно летописи, «единого лета и почата и кончана и священа бысть». Знаменитый Дионисий на иконе «Митрополит Алексий с житием» изобразил как одно из главных событий в жизни святого постройку Чудова монастыря. Собор изображен Дионисием как стройный, одноглавый храм с полукруглыми закомарами и приделом. Здесь же можно видеть и погребение митрополита, и чудеса, творившиеся над его гробницей. Этот же сюжет был воспроизведен и в рельефе восточного фасада храма Христа Спасителя. Св. Алексий украсил храм «подписью, и иконами, и книгами, и златыми сосудами». По преданию, митрополит выбрал для своей могилы скромное место вне собора, но Дмитрий Донской велел похоронить его в храме, близ алтаря. «И положен бысть в церкви у Чюда в приделе благовещения святыя богородица», — говорит летопись.

Собор Чуда Архангела Михаила в Хонех Чудова монастыря. Фотография XIX века. С запада к собору пристроен классический тамбур, поля закомар украшены живописью.

К старинному чудовскому собору, безусловно, относится летописное известие 1405 года: «на Троицкой неделе во вторник, в обедню, бысть гром страшен, и… у Чуда у Михайлова Архимандрит с Черньци падоша на землю от страха; на долг час лежали обумерши».

В 1438 году верх храма упал, но из-под обломков мощи Алексия извлекли нетронутыми. Падение сводов собора, в те годы нередкое явление в московском строительстве, маститый искусствовед В. Н. Лазарев считает не проявлением «технической слабости зодчих», но результатом «новизны и сложности решавшейся задачи: „особое внимание московских зодчих привлекала разработка новой, своеобразной конструкции перекрытия храма и его пирамидальной композиции“».

Итальянцы в России

Церковь восстановили по указу великого князя Василия Темного, но к началу XVI века она снова обветшала. «Повелением великого князя Ивана Василиевича, розобраша старую церковь на Москве Архаггела Михаила Чюдо», — сообщает летопись. Храм, однако, разобрали не полностью (сохранен был двухъярусный белокаменный подклет) и отстроили заново в 1501–1503 годах. Освящен храм Чуда был в 1503 году митрополитом Симоном и новгородским владыкой Геннадием. Он достоял до советского времени, правда, в несколько измененном виде. И. Забелин предполагал, что строили собор итальянские зодчие (по одной из гипотез, это был Алевиз Новый, строитель Архангельского собора в Кремле, по другой — мастер из тех итальянцев во главе с Алоизио да Карезано, кто строил в те годы великокняжеский дворец в Кремле). Считается, что на фасадах чудовского собора впервые в истории русской архитектуры, ранее Архангельского собора в Кремле, была применена ордерная система.

«Ближайшим отзвуком фасадных декораций в духе Фиоравенти, — писал известный архитектор и историк русского зодчества XIX века Ф. Горностаев, — является храм Чуда Михаила Архангела в Чудовом монастыре… Здесь встречаемся с более ясно выраженными итальянскими взглядами на логику архитектурной обработки, но все же еще цел здесь раннемосковский тип, хотя в обработку фасадов и введено множество мотивов итальянского зодчества в виде терракотовых карнизов и орнаментаций». Летопись говорит об этой церкви: «высока и зело пространна и прекрасна». Исследователи отмечают стройность и пропорциональность храма, в котором «с наибольшей полнотой сказались черты новой московской архитектуры». Искусствовед Г. К. Вагнер считает чудовский храм классическим образцом «придворно-княжеского жанра» собора. Это был четырехстолпный, почти квадратный в плане, одноглавый трехапсидный храм с системой ступенчато повышающихся сводов.

Фундаментальная «История русского искусства» заключает: «Это исключительно изящное и в то же время величественное сооружение соединяет в себе черты московского Успенского собора (лопатки, архитектурно-колончатый фриз и т. д.) и более ранних московских памятников (подклет, местоположение аркатурного фриза по отношению к закомарам, одноглавие и т. д.; пятиглавие появилось позже, хотя относится к тому же XVI в.). Венчающий главу антаблемент, богато украшенный южный портал, цоколь и прочие детали этого сооружения свидетельствуют о том, что его неизвестный нам автор владел декоративными приемами итальянского Возрождения с не меньшим совершенством, чем Алевиз. Собор Чудова монастыря был одним из тех первых памятников зодчества XVI века, в которых с наибольшей полнотой сказались черты новой московской архитектуры… Собор Чудова монастыря сделался своего рода образцом, по которому равнялись многие зодчие начала XVI века. В нем с наибольшим совершенством оказались использованными новые архитектурные формы, сложившиеся в Москве в результате глубоких идейных сдвигов и работы зодчих различных художественных направлений».

Чудов монастырь. План собора Чуда Архангела Михаила в Хонех. Середина XIX века.

Первоначальное завершение собора, скорее всего, было позакомарным, наподобие кремлевского Благовещенского собора; четырехскатная крыша, известная по фотографиям XIX–XX веков, поздняя. После добавления в 1520-е годы четырех боковых глав, замечает «История русского искусства», «благодаря совершенству общих архитектурных форм и изяществу декоративных деталей это здание, обогащенное пятиглавием, сделалось непревзойденным образцом для ряда последующих аналогичных построек», например, соборов Симонова московского и Покровского суздальского монастырей. В размерах плана чудовский собор уступал Успенскому, Архангельскому и Вознесенскому соборам, но превосходил Благовещенский и церковь Ризположения.

Перемены облика

План Кремля 1600-х годов показывает в центре монастыря пятиглавую церковь с крыльцом с северной стороны и приделом с южной. Опись 1763 года добавляет к этому паперть, обходившую храм с трех сторон, и переходы, которыми он соединялся с другими монастырскими зданиями. Нужно учитывать, что между 1600-м и 1763 годами произошло несколько крупных пожаров, после которых вид церкви изменялся. Например, переделывали ее в 1679 году по указу царя Федора Алексеевича. Перестраивался собор и в 1771-м, 1779 годах. В 1775–1778 годах в храме «возобновлено» было древнее стенное письмо с позолотой, реставрированы образа и иконостас, приделаны к храму три каменных крыльца. Окончательный, вновь «одноглавый» вид церкви установился к 1814 году. Последний раз собор был реставрирован в 1848–1849 годах М. Д. Быковским.

Южный портал храма Чуда Михаила Архангела в Хонех в Чудовом монастыре. 1501–1503. Фотография начала XX века.

Несмотря на все переделки, храм выглядел даже старше своих лет, вызывая ассоциации с соборами домонгольской Руси. Аркатурно-колончатый пояс посреди стен — явный архаизм, вероятно, сознательный, в подражание домонгольским памятникам или Успенскому собору. Храм украшали резные порталы необычайно тонкой работы, а также редкий керамический фриз (схожий по рисунку сохранился на церкви в селе Чашникове Московской области; одна из керамических плит чудовского собора хранится в кремлевской церкви Ризположения). Сноповидные капители портала храма аналогичны сохранившимся на портале собора XV века в подмосковном Волоколамске. Основание барабана центральной главы окружал ряд кокошников. Полукруглые закомары на фасадах были украшены настенной живописью. Система конструкций чудовского собора, по мнению реставратора П. Д. Барановского, была уникальной для Москвы, повторяясь только в храме Крутицкого подворья.

Интерьер

Интерьер собора украшали древний пятиярусный иконостас 1626 года и фрески середины XVI века, в алтаре над престолом находилась уникальная деревянная резная позолоченная сень, сделанная в 1641 году мастером Петром Ремизовым. Она изображала верх храма о 12 главах (ныне находится в кремлевском соборе Двенадцати Апостолов). По образцу чудовского иконостаса был в 1684 году выполнен нижний ряд иконостаса Успенского собора в Кремле. Известна, увы, единственная фотография интерьера собора, сделанная в 1889 году знаменитым русским фотографом XIX века И. Ф. Барщевским.

Иконостас собора Чуда Архангела Михаила в Хонех Чудова монастыря. Фотография конца XIX века.

Надпрестольная сень в соборе Чуда Архангела Михаила в Хонех в Чудовом монастыре. 1641. Мастер Петр Ремезов. Фотография конца XIX века. Ныне находится за иконостасом кремлевского собора Двенадцати Апостолов и посетителям его недоступна.

В нижнем ярусе подклета, в начале XX века уже совершенно скрывшемся под землей, по преданию, был заточен патриарх Гермоген; в верхнем ярусе подклета в 1913 году был устроен в его честь особый придел. Своды нижнего подземелья собора опирались на четыре столпа; оно имело три алтарные ниши; при раскопках в начале XX века здесь обнаружили железные цепи, ошейники, вериги, человеческие кости и черепа.

Ночной взрыв

В 1929 году реставраторы и музейные работники до последнего пытались спасти собор Чуда. Успели разобрать иконостас, иконы ныне в кремлевских музеях. Также удалось перенести из собора керамический портал XVI века. Реставраторы Д. П. Сухов и П. Д. Барановский спешили обмерить собор, а художник С. С. Чураков «со товарищи» хотел снять хотя бы часть ценных фресок с его стен. Но не успели. После 11 декабря 1929 года, по сведениям В. Ф. Козлова, специальная комиссия ЦГРМ наметила 35 фрагментов фресок для снятия со стен. Комендатура Кремля пообещала, что в течение двух ближайших недель сносить собор не будут. Но 17 декабря 1929 года в 9 часов утра сотрудники Государственных реставрационных мастерских «нашли храм взорванным и представляющим груду строительного мусора». Видимо, эта акция была приурочена к Рождеству. Две фрески, снятые накануне, были взрывом разметаны. Целый месяц реставраторы собирали на руинах фрагменты росписей, точь-в-точь как после войны это происходило во взорванных фашистскими войсками храмах Новгорода…

Ночной взрыв, впервые опробованный властями в Чудовом монастыре, не раз повторится в истории московских храмов в XX столетии.

Церкви Алексия Митрополита и Благовещения

Царь-архитектор

Два храма стояли рядом и имели общую кровлю, образуя единое здание с десятью куполами и шестью алтарными апсидами. Другого примера такой композиции в Москве не было.

Чудов монастырь. Южный фасад церкви Алексия Митрополита. Обмерный чертеж середины XIX века.

Чудов монастырь. План соединенных церквей Благовещения, Алексия Митрополита и Апостола Андрея. Чертеж начала XX века. Вверху — общий план Чудова монастыря.

Старая, заложенная еще св. Алексием, монастырская трапезная сгорела в 1477 году. Новую каменную трапезную с церковью Алексия Митрополита заложил в 1483 году (закончена в 1485-м) знакомый нам Геннадий. Летопись говорит об этом: «заложи чудовский архимандрит трапезу камену, а старую разруши». Даже из Новгорода он посылал серебро на достройку трапезной церкви с маленькой звонницей, которая отчетливо видна на плане Кремля 1600-х годов. Алексеевская церковь XV века — едва ли не первый на Руси опыт жанра трапезной палаты с церковью — более ранние трапезные, в том числе и чудовская, храмов не имели. Близ первой чудовской трапезной и до Геннадия была церковь Алексия Митрополита, но житие св. Алексия сообщает, что ее построили «по претечении лет». В Алексеевскую церковь были перенесены мощи канонизированного к тому времени основателя монастыря. Несколько раз храм горел и перестраивался. В 1680–1686 годах его заменила новая Алексеевская церковь, построенная, как и смежная Благовещенская, на средства и по проекту царя Федора Алексеевича — «по его Государскому чертежу и указной мере», как гласила надпись на доске при входе в храм. Это, видимо, первый случай в русской истории, когда царь выступил в роли архитектора. По словам историка В. Н. Татищева, Федор Алексеевич «великую охоту к строению имел». С XVII века церковь считалась главным монастырским собором. В 1780 году ее слегка перестроил М. Ф. Казаков, но храм сохранил типичные черты архитектуры последней четверти XVII века: луковичное пятиглавие с утонченными барабанами, венчавшее стройный, чуть вытянутый кверху «четверик». Храм был высоко оценен современниками: например, подрядный договор 1693 года по строительству каменной церкви в Борисоглебском монастыре Муромского уезда предписывал мастерам строить ее «против обрасца всечудотворца Алексея Чудова монастыря, что в Кремле».

Смертная казнь еретика

Внутри Алексеевская церковь была расписана во времена Елизаветы «грациозной легкой живописью», по словам путеводителя 1913 года. Иконостас (1839 г.) в ней был бронзовый, с серебряными царскими вратами. В алтаре храма находилась икона св. Алексия, согласно описанию середины XIX века, «написанная на верхней доске гроба его; она изъязвлена ножом, в 1682 году, от еретика Фомы Иванова, заразившегося Кальвинскою ересью» (эту икону торжественная процессия носила на освящение храма Христа Спасителя в 1883 году). Фома Иванов, цирюльник, фигурант «дела еретиков» во главе с Дмитрием Тверитиновым 1713–1714 годов, содержался в Чудовом монастыре под стражей; в цепях его водили на церковные службы. 5 октября 1714 года он, сумев где-то раздобыть нож, тайком пронес его в храм. Иконоборца 29 ноября 1714 года сожгли на Красной площади; это была последняя в России смертная казнь «еретика».

Персидские трофеи

В Алексеевской церкви крестили царей Федора Иоанновича, Алексея Михайловича, Петра I. 18 апреля 1818 года здесь крестили наследника Александра Николаевича, будущего императора Александра II. В XIX веке в храме хранились трофеи русско-персидской войны 1826 года: победу над персами Николай I праздновал именно в Чудовом монастыре и в церкви велел поставить шахские знамена и повесить ключи от взятых персидских городов. Размещением трофеев руководил в 1827 году О. И. Бове, знаменитый московский архитектор. В 1828 году император Николай прислал в обитель богатый покров на раку Алексия Митрополита. В 1839 году храм реставрировал М. Д. Быковский, создавший в нем новый иконостас.

Женщины слева, мужчины справа

Благовещенская церковь, наследница одноименного придела при первом монастырском храме, построенная в 1680–1686 годах вплотную к Алексеевской с севера, повторяла ее формы, имея чуть меньшие размеры. В трапезной этой церкви была палатка, где продавался «чудотворцев мед». Это был единственный монастырский храм, куда допускались женщины. При освящении храмов Алексия и Благовещения 12 мая 1686 года патриархом Иоакимом цари-соправители Петр и Иоанн в присутствии царевны Софьи своими руками поставили раку с мощами Алексея Митрополита в арке, разделявшей два храма; мужчины с тех пор молились у гроба чудотворца в Алексеевской церкви, а женщины в Благовещенской, причем с площади были устроены два отдельных входа в эти храмы. Вероятно, так стремились соблюсти древний обычай греческой церкви, где женщины молились слева, а мужчины справа от солеи. Серебряную раку для мощей св. Алексия велел сделать в 1531 году великий князь Василий III, вновь устроена она была при царе Федоре Иоанновиче в 1596 году и заново после 1812 года — старинную похитили французы. Возле раки хранились пастырский жезл Алексия и его облачение. После 1812 года в церковь перенесли от Дорогомиловской заставы чудотворную Никольскую икону.

В 1843 году Благовещенский храм реставрировал М. Д. Быковский.

Усыпальница великого князя

В соединенных подвалах Алексеевской и Благовещенской церквей в 1906 году устроили в византийском стиле усыпальницу Сергея Александровича Романова (архитекторы Р. И. Клейн и В. П. Загорский). Сразу после убийства великого князя его останки внесли в храм и поставили у раки св. Алексия. Склеп Сергея Александровича находился точно под мощами митрополита. В подклете Благовещенской церкви размещалась еще библиотека.

Интерьер храма Сергия Радонежского — усыпальницы великого князя Сергия Александровича в Чудовом монастыре. Фотографии 1900-х годов.

Гробница митрополита Алексия была разрушена вместе с Алексеевской церковью, но раку с мощами удалось спасти. После войны ее перенесли в храм Богоявления в Елохове. А вот гроб великого князя Сергея Александровича при сносе церкви Благовещения остался на месте, в сохранившемся доныне подземелье Чудова монастыря: в 1985 году на него случайно наткнулись при ремонтных работах в Кремле. И… вновь засыпали. В 1995 году прах Сергея Александровича перенесен в Новоспасский монастырь.

Митрополичий корпус

Парадный фасад монастыря на Ивановской площади создавало двухэтажное здание, относившееся к 1680-м годам, но несколько раз переделанное. В 1780 году по проекту М. Ф. Казакова к нему пристроили «готический» портик, ставший ярким архитектурным акцентом фасада. Казаков, видимо, был доволен этой работой — такое же крыльцо он пристроил к сохранившимся доныне палатам Юсуповых в Большом Харитоньевском переулке. Готическую архитектуру в казаковские времена считали родственной древнерусской, и новое крыльцо, видимо, призвано было сделать древнее здание визуально еще более «древним». Любопытны оценки искусствоведов начала XX века: «Прекрасное монастырское здание обезображено грубым крыльцом квази-готического стиля». Через корпус шел главный ход в Алексеевский храм, в портике было две двери с лестницами: в церковь и в покои московского митрополита, выходившие окнами к Успенскому собору.

Южный фасад Чудова монастыря. Фотография 1880-х годов.

Корпус был изрядно попорчен красногвардейскими снарядами в 1917 году, но в 1918-м был отреставрирован и до конца 1920-х годов украшал Ивановскую площадь.

Другие здания

В покоях чудовского наместника размещалась церковь преподобного Иоасафа Белгородского, где архимандрит Арсений совершал ежедневную службу. Двухэтажные кельи монахов, с характерными наличниками XVII века, интересовали исследователей сомкнутыми сводами XVI века. В колокольне 1779 года находился храм свв. Платона и Романа, видимо, преемник одноименной церкви, выстроенной в монастыре при Иване Грозном. Колокольня была выстроена на месте разобранной надвратной церкви Иоанна Лествичника. На акварели 1800-х годов виден раннеклассический декор ее фасадов и островерхий шпиль, венчавший здание. Справа от колокольни виден келейный корпус с характерными для архитектуры середины XVIII века прямоугольными нишами на фасаде. Славились два чудовских колокола — большой, отлитый мастером Кириллом Сомовым в 1634 году и перелитый в XVIII веке, и Полиелейный 1727 года. Некогда на чудовской колокольне было два парных колокола, где надпись на одном продолжала надпись другого. Обертоны первого колокола дополнялись гармониками парного. Для Чудова монастыря отливал колокола и Иван Моторин, создатель кремлевского Царь-колокола.

С запада к трапезной Алексеевской церкви примыкал еще небольшой храм Андрея Первозванного 1687 года, впоследствии сделанный больничным, затем упраздненный и восстановленный после 1814 года.

Фрагмент фотопанорамы Москвы начала XX века. На переднем плане — кровли Чудова монастыря.

* * *

И все это архитектурное богатство, все эти семь веков русской истории уступили место школе красных командиров.

«— А где же Чудов?.. что-то не различу?.. Панкратыч, Чудов разберешь?

А как же, очень слободно отличаю, розовеет-то… к Иван-Великому-то, главки сини!.. Что за… что-то не различу я… а раньше видал отчетливо»…

Диалог из «Лета господня» Ивана Шмелева. Это про нас.

Вознесенский монастырь

Вознесенский монастырь. Фотография XIX века сделана со здания Сената. На переднем плане — Вознесенский собор, слева корпус келий. Правее Спасской башни — монастырская колокольня.

Женский Вознесенский монастырь в Кремле у Спасских ворот во многом разделил судьбу соседнего Чудова: основанный в том же столетии, он был не менее красив и знаменит — и уничтожен в одно и то же с ним время и с той же целью. Но у женской придворной обители — своя роль, своя нота в кремлевской исторической симфонии. «Есть обитель инокинь у Спасских ворот Кремля, — говорит русский духовный писатель XIX века А. Н. Муравьев. — Как робкие ласточки, которые, весеннею порою, вьют себе мирные гнезда в преддверии домов, а иногда лепятся к башням и бойницам, не подозревая их ратного назначения — так и смиренные отшельницы, протекши житейское поприще, устроили себе приют под навесом зубчатых твердынь, подле железных врат, отразивших столько приступов».

История

В память Куликовской победы

Основала монастырь вдова великого князя московского Дмитрия Донского Евдокия Дмитриевна, построив деревянный храм Вознесения у Спасских ворот Кремля на месте княжеского терема, откуда она провожала мужа на Куликовскую битву. Вознесенский монастырь, таким образом, был одним из самых значительных московских памятников Куликовской победе. Различные источники называют начальным годом обители 1386, 1387, 1389, 1393 годы. Свой 500-летний юбилей Вознесенский монастырь праздновал 7 июля 1889 года, опираясь на летописное известие об основании монастыря «по отшествии к Богу» Дмитрия Донского, т. е. в 1389 году. Правда, еще под 1386 годом в летописях есть известие о погребении некоего Симеона Ямы в Москве, в монастыре Вознесения.

Тайна великой княгини

Это был третий женский монастырь в тогдашней Москве. Первое достоверное документальное известие о Вознесенском монастыре относится к 20 мая 1407 (по некоторым источникам, 1405-го) года, когда княгиня Евдокия заложила в нем каменный храм. 7 июня того же года она скончалась, приняв в монастыре постриг под именем Евфросинии, и была похоронена в основанной ею церкви, которую украсила иконами и одарила богатой утварью. «Годы не стерли свежести с лица Евдокии, некогда славившейся красотой, — описывают последние годы ее жизни биографы XIX столетия, — но сама она старалась укрыть широкою одеждою тело свое, изнуренное постами. Когда же некоторые из домашних, видя мнимую ее дородность, стали подозревать ее образ жизни (т. е. подозревать любовные связи и даже беременность. — К. М.), благочестивая княгиня принуждена была показать им свою власяницу и тяжкие вериги; все ужаснулись при виде ее истощения». Хронисты добавляют, что Евдокия со словами «узнайте, дети мои, истину» распахнула перед сыновьями одежды на груди, и те увидели, что тело ее иссохло, почернело и «плоть прильнула к костям».

Великая княгиня Евдокия, жена Дмитрия Донского, основательница Вознесенского монастыря. Скульптурная реконструкция С. А. Никитина.

Во времена Евдокии монастырь был общежительным, как и соседний Чудов: княгиня-инокиня следовала духовной традиции Алексия Митрополита и Сергия Радонежского.

Пожары и войны

Монастырь не раз горел и восстанавливался. Хронологический ряд пожаров впечатляет — 1414, 1415, 1422, 1445, 1475, 1482, 1547, 1571, 1626, 1633, 1737 годы… Самыми страшными были пожары 1547-го и 1571 годов: в первый выгорел Вознесенский собор, сгорели 10 стариц, все иконы, сосуды и имущество, только образ Пречистой успел вынести некий протопоп; во втором пожаре сгорела заживо игуменья Венедикта с сестрами. В память Троицкого пожара 1737 года в монастыре был установлен крестный ход, во второе воскресенье после Троицы.

Отмечен Вознесенский монастырь и в военной истории Москвы: в начале XVI века, когда Москве угрожало нашествие Магмет-гирея, одна из монахинь ночью усердно молилась об избавлении города от бедствия. Вдруг она услыхала колокольный звон, и явилось ей видение: из Спасских ворот Кремля выходит целый собор святителей московских, которые совершили молебен у ворот — и татары вскоре побежали из пределов Московского государства. В 1634 году монастырь снарядил и выставил в поход под Смоленск 24 ратника.

Суд и расправа

После постройки в 1520-е годы Новодевичьего монастыря Вознесенский монастырь стали именовать Стародевичьим (это название удерживалось до 1817 года). В XVI столетии, когда значение монастыря как царской усыпальницы возрастает, строительство и украшение его храмов начинают финансироваться уже не из личных средств великих княгинь, а за счет государственной казны. В 1550-е годы, например, Иван Грозный приказал украсить монастырь новыми иконами. В Вознесенском монастыре в средние века, хотя и в меньших масштабах, чем в соседнем Чудовом, переписывались летописи, жития святых.

В стенах Вознесенского монастыря, как и в соседнем Чудовом, вершили суд и расправу по церковным делам. Так, в 1610-е годы, при Михаиле Федоровиче, в кельях его матери, Великой инокини Марфы Иоанновны, допрашивали и признали виновным архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия, обвиненного в допущении ереси при исправлении богослужебных книг.

Цари и царицы

Вознесенский монастырь традиционно пользовался особым вниманием царской семьи: сюда, как и в Чудов, совершались вплоть до Петра I торжественные царские выходы. Путешественник второй половины XVII века Мейерберг описал и даже зарисовал, «каким образом царица по сокрытой галерее из дворца ежедневно шествует в женский монастырь Вознесения Господня для слушания там молитвы». Цари и царицы неизменно посещали монастырскую царственную усыпальницу в родительские субботы, а на Пасху, подобно тысячам своих подданных, клали на родительские могилы красные яйца. В Прощеное воскресенье царь с царицей приезжали в Вознесенский монастырь просить прощения у монахинь.

Сын Антиохийского патриарха Макария, архидьякон Павел Алеппский, вспоминал: «Царь (Алексей Михайлович. — К. М.) обернулся к обители монахинь, что в честь Божественного Вознесения… игуменья с монахинями в это время стояла в ожидании; царь на снегу положил три поклона перед иконами, что над монастырскими вратами, и сделал поклон головой монахиням, кои отвечали ему тем же и поднесли икону Вознесения и большой черный хлеб, который несли двое; он его поцеловал». В храмовый праздник Вознесения патриарх обычно служил в монастырском соборе. Павел Алеппский, описывая праздничную службу в Вознесенском монастыре, замечает: «Сюда собрались все знатные люди столицы со своими женами».

Разумеется, часто посещали Вознесенский монастырь царицы и царевны; в такие дни Кремль обычно запирали и не впускали посторонних.

В средневековом Кремле был установлен ежегодный крестный ход из Успенского собора в Вознесенский монастырь; иные крестные ходы, проходившие мимо обители, обязательно останавливались у ее ворот, и тогда для поклонения из монастырского собора выносили икону Богоматери Одигитрии.

В повседневной жизни Вознесенский монастырь обслуживал также бытовые и хозяйственные потребности женской половины царского дворца. Как явствует из старинных описаний, царевны занимали у кремлевской обители в долг или закладывали в нее свои драгоценности; инокини обшивали цариц и царевен и готовили для них лакомства. В день Вознесения из царского дворца посылали игуменье с сестрами рыбу, пироги и мед.

Богатства и хлопоты

Вознесенский монастырь был одной из самых богатых и многолюдных обителей России. В XVII столетии, например, число его стариц превышало 100 (моровое поветрие 1654 года унесло жизни 90 вознесенских монахинь, в живых осталось 38), в 1674-м инокинь было 161, в XVII веке их число доходило до 200, в XIX — до 300. В 1699 году монастырь владел 2128 вотчинными дворами; до 1764 года монастырю принадлежали более 15 500 душ крестьян. В 1706–1710 годах ежегодные монастырские доходы, не считая оброчного хлеба и барщинной пашни его крепостных, составляли 3270 рублей; на содержание монастыря было определено 1984 рубля, остальное поступало в казну. В начале 1760-х годов ежегодное монастырское «жалованье» от казны составляло свыше 1500 рублей.

Богатство, как всегда, доставляло и хлопоты — известен факт привлечения игуменьи Вознесенского монастыря к суду за растрату в 1730-е годы. Более года, пока игуменья Евсталия подвергалась допросам в Петербурге, монастырем руководили «внешние управляющие» — капитаны Семеновского полка Ланской и Ладыгин. Вознесенские монахини становились и персонажами следствий по религиозным мотивам — например, в начале XVIII века, когда сектант Иван Тимофеевич распространил в московских женских обителях хлыстовское учение, а в кремлевском монастыре в 1718 году нашла приют беглая хлыстовка из Горицкого монастыря Марья Босая.

План Вознесенского монастыря. 1875 год. В центре участка — старинный Вознесенский собор.

Владел монастырь вотчинами и дворами в разных уездах — Московском, Боровском, Владимирском, имел подворья и огороды в Москве, в Зарядье, в Хамовниках и на Старой Басманной. Земли и села часто жертвовали в монастырь цари в память об умерших женах — например, Михаил Федорович пожертвовал в 1632 году Вознесенской обители село Ставрово (Владимирской области) в вечное поминовение царицы Пелагеи, «во иноцех Параскевы». Царскими дарами славилась монастырская ризница — золотые кресты Михаила Федоровича, золотые сосуды Алексея Михайловича. Знатные старицы Вознесенского монастыря и сами владели селами и, будучи инокинями, совершали имущественные сделки.

Восстание аристократок

Инокини-аристократки, очевидно, и в монастыре сохраняли привычный с детства комфортный образ жизни, плохо сочетавшийся с монастырскими уставами и регламентами. Весьма показательны события, произошедшие в Вознесенском монастыре в 1722 году, когда монахинь ознакомили с требованиями петровского Духовного регламента, среди которых было возвращение к общежительному уставу, введенному еще основательницей обители княгиней Евдокией и к тому времени давно позабытому. Инокини обсудили положение на общем собрании и отправили в Синод доношение, заявив, что всех требований «ныне исполнить невозможно». Например, они отказывались от требования «не иметь никому служителей» и говорили, что без келейниц жить не могут, «понеже многия честныя», и обязались сами содержать их «из собственного присылаемого запасу». Общая трапеза также не вызвала у инокинь энтузиазма: «знатныя персоны, а именно Елена Нарышкина, Анфиса Бутурлина и другия от честных монахинь требуют (! — К. М.) повелительного Святейшего Синода определения, дабы им повелено было довольствоваться присылаемых от родителей своих в келиях у себя, а не в трапезе». Говорили монахини и о необходимости найма дополнительных служителей: «Из монахинь к тому служению определить некому: имеются благородныя персоны, как при родителех своих быв, труда в младости не имели, и в монастыре жившия довольно, пришли к старостям и одержими болезньми; а малородныя, которыя воспитаны при честных монахинях, из детских лет не трудившившиеся, труда в поварне и хлебне понести не могут». Не согласились монахини и с запретом держать в монастыре чужие вещи и деньги, так как у «благородных персон» хранились «пожитки в сундуках от сродников». Наконец, оспорен был даже пункт о запрете мужчинам входить в обитель — ведь приходили «для свидания сродники к честным и знатным монахиням, их навещали и „знатныя офицеры“», приехав из армии, а «гостиной кельи» в монастыре не было. Столкнувшись с таким сопротивлением, Синод частично удовлетворил требования знатных инокинь, предписав им все же завести общую трапезу, пожитки вернуть хозяевам, а с родственниками встречаться в трапезной. Чуть позже, в 1730 году, общежитие в Вознесенском монастыре было отменено. Поразительный с нынешней точки зрения факт откровенного сословного разделения «сестер во Христе» на знатных и «малородных» и прямой отказ от краеугольных монашеских правил, видимо, не вызвал удивления у духовных и светских властей. Но не будем судить историю — время широкого возрождения традиций аскетизма, старчества и монастырских уставов эпохи раннего христианства в русских монастырях наступило лишь в XIX столетии…

Екатерининская церковь Вознесенского монастыря. Фотография начала XX века. Слева от храма видны ворота монастыря, выходившие на Спасскую улицу.

Монастырь и реформы

При Петре I началась раздача монастырских земель знати. «Прибавление к духовному регламенту о монахах» (1722) обязывало монастырь открыть в своих стенах больницу и ночлежный дом. После монастырской реформы 1764 года монастырь лишился большей части своих богатств; по штатам ему положено было иметь игуменью, казначею и 70 монахинь. Император Павел, однако, установил Вознесенским инокиням повышенные годовые оклады и пожаловал монастырю озера для рыбной ловли, мельницы и сенокосные луга.

В середине XVIII столетия монастырь называли Соборным; он имел статус ставропигиального и кафедрального. Когда по велению императрицы Елизаветы Петровны в Санкт-Петербурге был основан первый женский Воскресенский Новодевичий монастырь, среди первых его инокинь были переведенные из Вознесенского монастыря.

Баженовский проект перестройки Кремля не щадил и Вознесенского монастыря, но не был осуществлен.

До 1812 года в Вознесенском монастыре хранилась знаменитая икона Богоматери Державной, позднее забытая и явившаяся в Коломенском в 1917 году.

1812 год

В 1812 году ризницу успели вывезти в Вологду, но монастырь был разграблен французами. Свидетельство очевидца: «3 числа (сентября. — К. М.) неприятели разломали в церквах двери и с алчностью все грабили. 6 числа монахини из монастыря были выгнаны и, ограбленные, разошлись по разным местам». Священник Вознесенского монастыря Иван Яковлев при французах запомнился следующим подвигом: отобрал у некоей раскольницы похищенные ей из Кремля мощи Димитрия-царевича и спрятал их за алтарем Вознесенского собора; затем их вновь перенесли в Архангельский. После восстановления от неприятельского нашествия монастырь пришлось освящать заново в 1814 году. Однако уже в 1839-м французский путешественник де Кюстин замечает: «Соборы Вознесенского монастыря поражают иностранцев своей роскошью».

Институт благородных девиц

В 1824 году при монастыре устроена была больница на 12 монахинь, для которой выстроили особые кельи. В монастыре веками культивировались «светличные работы» — шитье, вышивание жемчугом, нанизывание бус, изготовление риз, пелен, покровов и другой церковной утвари, а также царских шуб и сорочек. А. Ф. Малиновский, историк и архивист первой трети XIX века, пишет в «Обозрении Москвы», воссоздавая образ кремлевского института благородных девиц средневековой Руси: «В Вознесенской обители было училище для юных дев юношеского состояния (подобное училищу для юношей в соседнем Чудовом монастыре. — К. М.). Там воспитывали их в благочестии, обучали грамоте, церковному пению и приличным рукоделиям; там, видя часто цариц с царевнами и придворных боярынь, они смолоду приучались к хорошему обхождению и заживали добрую себе славу. Доныне осиротелые и бедные девочки, находя в сей обители пристанище, выучиваются тут читать и петь на клиросах, кружева плесть и золотом вышивать. Около трехсот лет продолжают там работать искусственные цветы, листья и восковые изображения ангелов для верб».

В субботу накануне Вербного воскресенья половину Красной площади заполнял импровизированный вербный базар; на нем торговали искусственными веточками вербы, которые изготовляли монахини Вознесенского монастыря. Гуляние с веточками вербы происходило не только на Красной площади, но и в самом монастыре: народ прохаживался по двору и террасам, рассматривал выставку искусственных цветов, собранных в букеты и гирлянды, и покупал их у монахинь. 11 августа из монастыря направлялся крестный ход в кремлевский Успенский собор.

Художники в Вознесенском монастыре

Здания монастыря выглядывают из-за кремлевской стены на многих старинных изображениях Красной площади. Они запечатлены на акварелях Ф. Алексеева (1800-е гг.), этюдах М. Н. Воробьева (1817–1818), картинах и литографиях О. Кадоля (1830-е гг.), Э. Гертнера (1838), Ж. А. Барона (1845–1846), Ж-Б. Арну (1846), Ф. Бенуа (1850-е гг.), Н. Е. Маковского (1867). Парадный готический фасад по Спасской улице; трогательные картинки невозвратного прошлого: мощенный камнем монастырский двор, заросший кустами и деревьями, фигурки беседующих монахинь, купол Екатерининской церкви, верх монастырской колокольни на фоне Спасской башни… Издали монастырский комплекс с золотыми главами храмов изобразил М. В. Нестеров на картине «Кремль зимой» (1897).

Перед революцией

В конце XIX — начале XX века необщежительный монастырь относился к I классу. Описание Кремля 1883 года говорит о нем так: «Монастырь Вознесенский считается по спискам первым из женских монастырей в России. В нем числится около 40 инокинь; он славился еще с древности рукоделием монахинь и строго держится установлений: он запирается на всю первую неделю Великого поста». В 1907 году в монастыре жили игуменья, 62 монахини и 45 послушниц; он владел 195 десятинами земли. Монастырь обладал в 1910-е годы крупным капиталом — свыше 200 тысяч рублей. Известен был в Москве замечательный хор вознесенских монахинь. При монастыре действовало общество хоругвеносцев. Протоиерей Вознесенского монастыря А. И. Пшеничников был основателем одного из последних (1914) подмосковных монастырей, возникших до революции, — Сергиево-Дубровского близ города Вереи. Последней игуменье Вознесенского монастыря, Евгении, в 1917 году исполнилось восемьдесят лет. Наверное, она не ждала уже от жизни никаких потрясений…

План Вознесенского собора Вознесенского монастыря с обозначением гробниц цариц и великих княгинь. Конец XIX века.

Царственный некрополь

Кремлевские жены

С 1407-го по 1731 год обитель служила местом захоронения русских великих княгинь, цариц и царевен (до основания Вознесенского монастыря их хоронили в кремлевских соборе Спаса на Бору и церкви Лазаря, в позднейшие времена — в Петербурге). В Вознесенском соборе стояли вдоль стен и столпов 38 гробниц (всего 51захоронение) — от основательницы монастыря Евдокии до царевны Наталии, сестры Петра II, Софья, Мария, Евдокия, Наталья, Ирина… Жены Ивана III, Ивана Грозного (четыре покоились рядом), Михаила Федоровича, Василия Шуйского, мать Петра I Наталья Нарышкина… Софья Палеолог, Анастасия Романова, Евфросиния Старицкая, Елена Глинская, Марфа Собакина, Софья Витовтовна, Марфа Нагая, Ирина Годунова, Мария Милославская, Агафья Грушецкая — все они упокоились здесь. Историк С. М. Соловьев писал, что русские государи после пасхального богослужения шли сначала в Вознесенский собор — поклониться гробу матери, и лишь затем в Архангельский, к гробу отца. Служили здесь и заграничные православные патриархи, получая богатые подарки от царей. В 1667 году три патриарха — Антиохийский, Александрийский и Московский — совершили здесь торжественную панихиду над гробами цариц.

Софья Палеолог. Скульптурная реконструкция С. А. Никитина.

Царица Ирина Годунова, жена последнего царя династии Рюриковичей Федора Иоанновича, сестра Бориса Годунова. Скульптурная реконструкция С. А. Никитина.

Великая княгиня Елена Глинская, мать Ивана Грозного. Скульптурная реконструкция С. А. Никитина.

Похоронные обряды

Торжественные и трогательные сцены разыгрывались в монастыре всякий раз, как в царственной усыпальнице добавлялась новая гробница. На погребении царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного, в Вознесенском монастыре присутствовали не только сам государь с братьями, митрополит Макарий с собором духовенства, вельможи и бояре, но, как пишет историк И. Забелин, «все нищие и убогие со всего города пришли на погребение не для милости, но с плачем и рыданием велиим провожали покойницу». Похороны царицы Анастасии запечатлены на средневековой миниатюре «Царственного летописца», где весьма правдоподобно изображен и пятиглавый Вознесенский собор.

Саркофаги жен первого царя династии Романовых Михаила Федоровича — Марии Долгорукой и Евдокии Стрешневой, перенесенные в подземную палату у Архангельского собора.

А. Роде, член датского посольства в Москву в 1659 году, описывает траурную церемонию в Вознесенском монастыре 9 мая, в день смерти царской дочери Анны Алексеевны: «Царь следовал сам за гробом в фиолетово-коричневом кафтане и шапке такого же цвета, окруженный всеми своими вельможами, которые были одеты очень скромно… этот цвет считается у московитян траурным». Голландский путешественник Йенс Стрюйс вспоминает похороны жены царя Алексея Михайловича Марии Ильиничны Милославской в 1668 году: «От дворца до церкви, в которой надлежало похоронить ее тело, именно в женском Вознесенском монастыре, стояли шпалерами воины. Гроб под богатым балдахином несли восемь бояр первой степени. Из шедших непосредственно каждый нес большой мешок с деньгами, которые покойница приказала раздать бедным… Затем шли царь и молодой царевич (Федор Алексеевич), оба с оруженосцем… Их сопровождали родственники, то есть государственные вельможи, за которыми шли начальники приказов, посланники и, наконец, знать. Многочисленная толпа посадских завершала процессию». Последнее погребение в монастыре состоялось в 1731 году, когда умерла царевна Прасковья, дочь царя Ивана Алексеевича и племянница Петра Великого.

В XVII столетии, по свидетельству Павла Алеппского, по всем царицам, погребенным в Вознесенском монастыре, устраивалось ежегодное поминовение в день их кончины: «Служит патриарх и устраивается наверху поминовенная трапеза по их душам. Это совершается сверх обеден и служб на их гробницах, ежедневно отправляемых семью священниками церкви и теми, которые читают постоянно, ночью и днем, Псалтирь на их гробницах. За это они получают содержание, которое каждые царь и царица назначают из оставшегося после них благоприобретенного имущества; даже из посуды, из которой они ели и пили, отказывают блюдо, чтобы класть на него кутью, сосуд для вина и серебряный подсвечник — эти вещи всегда бывают выставлены на их гробницах».

Монастырское кладбище служило местом упокоения не только вознесенских инокинь, но и женщин из знатных родов, жен священнослужителей кремлевских соборов. Кладбище уничтожено в 1920-х годах, несколько надгробных плит, которые были вмонтированы в стены Вознесенского собора, сохранены в кремлевских музеях.

1929 год. Из Вознесенского собора Вознесенского монастыря, приговоренного к сносу, вытаскивают гробницу царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, матери Петра Великого.

Легенда о Марфе Собакиной

При сносе монастыря в конце 1929 года стараниями комиссии реставраторов во главе с В. К. Клейном и Н. Н. Померанцевым прах великих княгинь, цариц и царевен был перенесен в старинное подземелье у Архангельского собора. Покойных, как выяснилось при вскрытии гробниц, хоронили в льняных рубахах и шелковых саванах, в которые тело плотно пеленали и крест-накрест связывали шнуром. По кремлевскому преданию, тело третьей жены Ивана Грозного, Марфы Собакиной, оказалось нетронуто временем, и пораженные ученые и рабочие увидели как будто спящую красавицу XVI столетия. Специалисты будто бы даже предположили, что это косвенно подтверждает предание об отравлении царицы: яд мог оказать воздействие консерванта. Но как только воздух проник в открытый гроб, тело царицы рассыпалось. Правда, в подробном «Дневнике вскрытия захоронений бывшего Вознесенского монастыря в Московском Кремле», который вели члены специальной комиссии кремлевских музеев в августе-сентябре 1929 года (опубликован Т. Д. Пановой), ничего подобного не отмечено.

На новом месте гробницы (часть — с расколотыми крышками) простояли до конца XX века. Как писали СМИ, в конце 1980-х годов некие заграничные потомки великокняжеского рода обращались в кремлевские музеи с предложением принять деньги на перезахоронение их предков. Но им объяснили, что даже не зарытый прах считается захороненным, если лежит на земле, освященной храмом.

Посмертная криминалистика

В 1990-е годы началось систематическое научное обследование и изучение останков Вознесенского некрополя. Оно сопровождается попытками научной реконструкции облика захороненных в бывшей великокняжеской и царской усыпальнице — Софьи Палеолог, Елены Глинской. Эксперты-криминалисты обнаружили следы ядов в останках Елены Васильевны, второй жены великого князя Василия III, и Анастасии Романовны, первой жены Ивана Грозного. Отдельные образцы тканей, одежда, сосуды, предметы из захоронений Вознесенского некрополя экспонируются в Оружейной палате и кремлевских музеях.

На рубеже веков в кремлевских музеях был даже разработан проект музеефикации великокняжеской усыпальницы. Сейчас, правда, речь идет уже лишь о приведении ее в порядок и возможности совершать заупокойные литии над прахом цариц. Вероятно, поначалу музейные работники проявили чрезмерный энтузиазм — ведь перед ними все же были захоронения цариц, а не черепки из археологического раскопа. «Программа исследования погребений» начиналась с оптимистических заявлений: «сложилась уникальнейшая ситуация — погребения доступны для комплексного изучения останков и погребального инвентаря. Ни одна страна Европы сегодня не располагает подобной возможностью в деле исследования останков представителей правивших когда-то династий средневекового периода».

Может быть, ни в одной стране Европы просто никому не приходит в голову взрывать усыпальницу ее покойных правителей, перетаскивать их прах с места на место, а еще через восемьдесят лет превращать их гробницы в источник для пополнения музейных коллекций и сочинения научных трудов?

Лики прошлого

Невесты и свекрови

Вознесенский монастырь видел в своих стенах многих знаменитых женщин русской истории. Великая княгиня Мария Ярославовна, вдова Василия Темного, постриглась в обители после его смерти, но и называясь «инокой Марфой», сохраняла влияние на московскую политику, выступая посредницей в переговорах между Иваном III и его мятежными братьями Андреем Большим Углицким и Борисом Волоцким.

Несколько дней жила в обители перед свадьбой с Лжедмитрием I Марина Мнишек. Это было соблюдением древней московской традиции: царская невеста до вступления в брак проводила некоторое время в Вознесенском монастыре. 14 ноября 1472 года византийская царевна Софья Палеолог, только что прибыв в Москву, меняла дорожные одежды на подвенечные перед свадьбой с великим князем Иваном III. А в 1488 году дочь молдавского государя Елена Стефановна, невеста сына Ивана III Ивана Ивановича, жила в Вознесенском монастыре у матери государевой, Великой инокини Марии Ярославовны.

В Вознесенском монастыре Лжедмитрий обустроил хоромы и для своей мнимой матери, царицы Марфы (Марии) Нагой. «Молодой царь, — замечает голландский торговый резидент в Москве 1601–1609 годов Исаак Масса, — ежедневно приезжал к ней как к своей матери и навещал вместе с тем молодых монахинь, живших с ней».

Марина Мнишек в Вознесенском монастыре

Краковский дворянин Станислав Немоевский, бывший в Москве в 1606 году, описывает встречу царицы-матери и невесты Лжедмитрия в Вознесенском монастыре: «При въезде в ворота Кремля сейчас же тут находился монастырь, в котором живет государыня-мать (Мария Нагая), у ней и сошла государыня (Марина Юрьевна Мнишек). Около сорока монахинь стояло у церкви. Они ее встречали. В сопровождении двух из них, под руки с обеих сторон, прошли чрез крыльцо в сени, далее в прихожую, обитую внизу черным сукном, а затем в комнату, тоже обитую сукном, где государева мать стояла в сторонке и государь около нее с правой руки. Эти покои государевой матери просты, из нетесаных круглых бревен по-московски сбиты, малы и низки (у Карамзина в „Истории государства Российского“ — „прекрасные комнаты с особенною царскою услугой“ — К. М.). В этом же монастыре государыня пребывала до венчания на царство». Стены монастыря в это время оглашались пением и пляской польских музыкантов. «Расстрига вводил скоморохов в обитель тишины и набожности, — заключает Карамзин, — как бы ругаясь над святым местом и саном инокинь непорочных. Москва сведала о том с омерзением». Что касается Марины Мнишек, то она в первый день в обители ничего не ела и некоторым показалась даже постницею. Оказалось, Марина гнушалась русскими яствами, и Лжедмитрию пришлось отправить в монастырь поваров ее отца, вручив им ключи от царских запасов. Они, говорит Карамзин, «начали готовить там обеды, ужины совсем не монастырские».

После Смуты

В 1611 году протоиерей Вознесенского собора Кирилл был в числе участников посольства в Польшу во главе с Филаретом Романовым, будущим патриархом. Но через 10 дней после выезда посольства из Москвы поляки вошли в Кремль, и в 1612 году Вознесенская обитель подверглась разорению. В 1613 году протоиерей Кирилл был в составе делегации, отправившейся в Кострому упрашивать Михаила Романова взойти на престол.

Вознесенский монастырь. Фотография 1880-х годов.

Настоятельницей Вознесенского монастыря вскоре стала мать нового царя, Великая инокиня Марфа Иоанновна. Любопытно, что когда в 1613 году царская семья должна была прибыть в Москву из Костромы, Михаил Федорович велел боярам приготовить для своей матери хоромы в Кремле. Бояре отписали, что приготовили те же самые хоромы в Вознесенском монастыре, где жила царица Марфа Нагая. Царь был недоволен и писал боярам: «В этих хоромах жить матери нашей не годится». Для Марфы Иоанновны построили в монастыре новую «избушку» со слюдяными окнами и «немалой» изразцовой печью. Над кельей Марфы поставлен был высеченный на камне московский герб. В монастыре она усердно занималась вышиванием; в кельях у нее жила двухлетняя внучка, для которой монахини шили куклы из лоскутов драгоценных тканей.

Кремлевский конкурс красоты

Монахинями Вознесенской обители, постригаясь, как правило, после смерти мужей и делая по их душам богатые вклады, становились знатные женщины Московской Руси. Вознесенской игуменьей, например, умерла Соломонида Григорьевна, чьим первым мужем был всесильный при Грозном опричник Ф. А. Басманов. Среди игумений преобладают известные дворянские фамилии — Мстиславские, Голицыны, Сабуровы, Ромодановские. Здесь же воспитывалось и юное знатное поколение, девицы из хороших семей, кандидатки в царские невесты. Во время эксклюзивного кремлевского «конкурса красоты» 1669–1670 годов, когда царь Алексей Михайлович выбирал себе невесту, на просмотр привезли и девиц из Вознесенского монастыря.

В вознесенские монахини могли попасть или, по крайней мере, просились и бедные женщины, судя по фрагменту одной средневековой челобитной: «мужа моего убили на вашей службе под Каширою… за вас, государей, голову положил и кровь пролил. Пожалуй меня, бедовую вдову, за мужа моего службу и за кровь, вели меня постричь в свое богомолье, в Вознесенский монастырь; а я стара и увечна и скитаюсь меж двор». О «бедных вдовах», поселившихся в Вознесенском монастыре, упоминает протопоп Аввакум. Он и сам здесь бывал: описывая в своем «Житии» поход в Даурию, он вспоминает сноху воеводы Афанасия Пашкова, «боярыню Евдокею Кирилловну»: «выехав из Даур, умерла, миленькая на Москве: я и погребал в Вознесенском монастыре». Фекла Симеоновна, вдова воеводы, умершего в 1664 году монахом соседнего Чудова монастыря, после его смерти постриглась в Вознесенском и была его игуменьей.

Сватовство малоумного

Невест здесь подбирали отнюдь не только цари. Вот русская куртуазная история 1653 года. В Вознесенскую обитель пришел к одной из стариц отставной дворцовый сторож Иван Девуля и просил, чтобы она «у себя в монастыре поискала девки, которая б была летна (т. е. подходила бы по возрасту — К. М.), хотя и увечна и нага и боса, а жениха ты знаешь, зовут Фролом, Минин, малоумен». Девку-сироту, жившую в келье у одной из инокинь, нашли, но, видимо, не хотели выдавать за малоумного. Тогда сторож Девуля, желая помочь своему другу-жениху, схитрил: он объявил старице, будто царица желает выдать эту девку за своего крестового дьячка и даже хочет «наперед тое девки досмотрится». Старица отказывалась вести девушку на просмотр, говорила, что та и замуж не собирается, и платья у нее нет, но Девуля обещал, что государыня все пожалует. В назначенный день он принес приличную одежду для монастырской сиротки, и старица ее отпустила. Невесту отвели прямо в церковь и обвенчали с Фролом Мининым. «Обмануть подобным образом возможно было лишь в таком случае, — заключает историк И. Забелин, раскопавший эту историю в дворцовых архивах, — когда всем было известно, что во дворце у царицы подобные смотрины и такие сватовства — дело обычное».

Узницы монастыря

Служил монастырь и местом заточения: в нем, например, заключена была дочь Бориса Годунова Ксения, которую Лжедмитрий сделал своей наложницей. Бывало, что постригали в обители насильно, как это случилось, например, с Ириной Мстиславской, которую родственники хотели выдать замуж за царя Федора Иоанновича, разведя того с Ириной Годуновой. Но Годуновы в придворной интриге оказались сильнее, и несостоявшаяся невеста закончила свои дни в Вознесенском монастыре. Насильно постригли в Вознесенском монастыре и жену свергнутого с престола Василия Шуйского Марию Буйносову-Ростовскую. Да и Марфа Нагая жила тут до смерти в 1608 году. От более поздних времен (1797) дошло известие о заточении в монастыре помещицы Лопухиной, «за жестокость». Как ни странно, заключенными в женском монастыре могли быть и мужчины: в 1618 году, например, узником вознесенской темницы на 9 месяцев стал Арсений Глухой, писатель и справщик Печатного двора, обвиненный во внесении еретических исправлений в богослужебные книги.

Старец-девица

С Вознесенским монастырем связана на первый взгляд невероятная история инокини Досифеи, жившей в XVIII столетии. Задолго до «кавалерист-девицы» Натальи Дуровой в русских монастырях подвизалась «старец-девица» (подлинный термин церковной литературы). Двухлетнюю девочку Дарью из семьи богатых помещиков Рязанской губернии Тяпкиных привезли в 1723 году в Москву и оставили на воспитание ее бабушке, вознесенской монахине Порфирии. Бабушка, строгая подвижница, приучила внучку к посту, послушанию, работе и милосердию к ближним. Жили они в монастыре почти затворницами. Когда Дарье минуло 9 лет, бабушка приняла схиму, и родителям пришлось взять девочку домой. От мирской жизни та совершенно отвыкла: скоромной пищи не признавала, по средам и пятницам не ела вообще ничего, спала на доске, в дом приводила не подруг, а бедных и угощала их чем могла. Все это совершенно не нравилось родителям; когда дочери исполнилось 15 лет, они собрались поскорее выдать ее замуж. Дарья тайком плакала — и сбежала в Москву, в Вознесенский монастырь, к бабушке-схимнице. Бабушку она увидела издали в церкви, но та молилась и не заметила внучку. Девочка вышла из монастыря, купила мужское платье, переоделась и отправилась пешком в Троице-Сергиеву лавру. Она была высокого роста, с «мужественными чертами лица» и, когда она назвалась беглым крестьянином Досифеем, ее ни в чем не заподозрили и приняли на послушание. Родители три года искали дочь, приезжали на богомолье и в лавру; Дарья столкнулась с ними в церкви и, заметив, что они на нее пристально смотрят и о ней расспрашивают, вновь сбежала — в Киев. В Киево-Печерской лавре беспаспортного крестьянина принять отказались, и инок Досифей стал отшельником. Он подвизался в пригородных пещерах, питался хлебом и водою, а в Великий пост — мхом и сырыми кореньями. Всеми этими подвигами инок Досифей прославился до такой степени, что в 1744 году его посетила императрица Елизавета Петровна; она повелела постричь его в рясофор и подарила ему золото, которое инок положил у входа в пещеру. К Досифею стал приходить народ за советами и предсказаниями; инок разговаривал с людьми через маленькое окошечко. Среди посетителей был юноша, которому Досифей посоветовал идти в Саровскую пустынь: «Место сие будет тебе во спасение». Это был Прохор Мошнин, будущий преподобный Серафим Саровский. Пришла к иноку однажды и родная сестра: пожаловаться о горькой скорби — исчезновении любимой сестры несколько лет назад. Затворник не показал посетительнице лица и посоветовал не искать родных, скрывшихся ради Бога… Скончался старец Досифей в 1776 году, на 56-м году жизни. В руке умершего нашли записку: «Тело мое приготовлено к погребению. Молю вас, братие, не касаясь, предайте его обычному погребению». По смерти Досифея его сестра вновь приехала в Киев и, взглянув на портрет затворника, узнала пропавшую сестру. Так стала известна история старца-девицы из женского Вознесенского монастыря в Москве, похороненного (или похороненной?) в мужском Троице-Китаевском монастыре под Киевом.

«Старец-девица» Дарья Тяпкина — инок Досифей.

Советские годы

В 1917 году красная артиллерия повредила и Вознесенский монастырь. Епископ Нестор Камчатский, побывавший в захваченном большевиками Кремле 3 ноября 1917 года, свидетельствует в «Расстреле Московского Кремля»: «Вознесенский монастырь. Здесь уже было полное разрушение. В храме Святой Великомученицы Екатерины насквозь пробита артиллерийским снарядом стена верхнего карниза и верхний свод храма… Другим снарядом разрушена часть крыши на главном куполе. От ружейных пуль и снарядных осколков разбиты купола храмов монастыря и крыши всех построек обители… В храме Святой Екатерины на носилках среди церкви на полу лежал убитый ружейной пулей в висок юнкер Иоанн Сизов… Когда солдаты уносили из Кремля тело этого юнкера, в ответ на соболезнование из толпы о мученической смерти они сбросили тело с носилок на мостовую и грубо надругались над ним».

В 1918-м, когда в Кремле поселилось советское правительство, монастырь закрыли, монахинь выселили. Комендант Кремля тех времен Павел Мальков уверял в воспоминаниях, что последняя игуменья Вознесенского монастыря торговала через подставных лиц ценными бумагами на черной бирже в Китай-городе. В сентябре 1918 года здания Вознесенского монастыря уже обустраивали для новых хозяев, и Я. Свердлов советовал коменданту Малькову брать для них мебель из дворцового имущества. «Пошли в Вознесенский монастырь, — записывает 9 сентября 1918 года в дневнике реставратор Н. Д. Виноградов, — где осматривали выставку картин художников 9-го революционного полка».

Фасад Вознесенского монастыря по Спасской улице. Почтовая открытка начала XX века.

В ходе кампании по изъятию церковных ценностей из храмов Вознесенского монастыря было вывезено 25 пудов серебра — несколько сотен сосудов, ризы XVIII — начала XIX века. А в 1923 году в Кремле обсуждали вопрос о разборке в Екатерининской церкви Вознесенского монастыря ее великолепного «готического» иконостаса — храм передавали под гимнастический зал. В том же году возник проект размещения в монастыре кремлевского медицинского центра. В 1927 году кремлевская комендатура велела убрать могильные плиты на монастырском кладбище.

В 1928 году территория Вознесенского монастыря, как и соседнего Чудова, потребовалась новой власти для строительства школы комсостава имени ВЦИК. Летом 1928 года комендатура уже хотела ломать Екатерининскую церковь, осенью — требовала отдать в переплавку монастырские колокола. В 1929 году реставраторы и ученые ходатайствовали перед властями о сохранении Чудова и Вознесенского монастырей, заступался за них директор Ленинской библиотеки В. И. Невский — все безрезультатно. В октябре 1929 года реставратор П. Д. Барановский описывал чудовищную картину уничтожения древних памятников Вознесенского монастыря: «Окончательно разобраны церковь Екатерины и Михаила. Собор Вознесенского монастыря разобран наполовину: его части, центральная и восточная, в спешном порядке, вследствие чего каких-либо дополнительных обследований не было произведено… не удалось сделать обследование деталей куполов и обмера барабанов собора».

Остатки монастыря разбирали до 1931 года. Четыре иконы из Вознесенского монастыря, в том числе Богоматерь Одигитрия работы Дионисия, находятся в Третьяковской галерее, еще несколько — в кремлевских музеях.

Архитектурный ансамбль

План Кремля 1600-х годов позволяет представить тогдашний облик монастыря. В центре прямоугольного двора, окруженного длинными одноэтажными кельями и оградой, стоял стройный величественный пятиглавый собор. Над двумя воротами, выходившими к Спасской улице Кремля, поставлены были кубические церкви (незадолго до разборки их запечатлели на гравюрах и акварелях 1790–1800-х гг. Ж. Делабарт и Ф. Алексеев). Был в монастыре и еще один храм. Комплекс монастыря впоследствии разрастался, в нем строились и упразднялись храмы. Вдоль Спасской улицы фасад монастыря тянулся на 80 метров. К Вознесенскому монастырю были приписаны некоторые старинные кремлевские храмы, в том числе церковь Константина и Елены, снесенная в 1928 году. К началу XX века монастырь имел три церкви с восемью престолами.

Вознесенский монастырь на плане «Кремленаград» начала 1600-х годов.

Вознесенский собор

Новые технологии

Строительство заложенного княгиней Евдокией в 1400-е годы каменного собора затянулось на несколько десятилетий; ему мешали постоянные пожары. После смерти Евдокии стройка остановилась; новый импульс ей дала Софья Витовтовна, жена Василия I. К середине XV века собор был возведен «под кольцо», т. е. до основания барабана; так он простоял до 1467 года. От пожаров каменные стены покрылись трещинами, своды разошлись. Достраивать собор в 1467 году великая княгиня Мария Ярославовна, вдова великого князя Василия Темного, призвала известного строителя той поры Василия Ермолина. Ермолин, вопреки желанию княгини, не стал разбирать старое здание, обнаружив, что «внутри еа все твердо бяше». Он выломал обгорелые камни, разобрал непрочные своды, а старые стены обложил снаружи обожженным кирпичом и белым камнем. Над ними возвели новые своды с одной главой. Как говорит летопись, «дивитися всем необычному делу сему». 3 ноября 1467 года собор освятил митрополит Филипп. По предположениям исследователей, это был одноглавый крестовокупольный храм с тремя апсидами. Своды опирались на четыре внутренних столпа. Захоронения тогда размещались непосредственно внутри здания, не имевшего подклета. Размеры собора в плане были 15,3×11,4 метра. В те времена в соборе уже хранилась икона Богоматери Одигитрии «греческого письма», главная монастырская святыня до 1920-х годов. Княгиня Евдокия спасла ее во время взятия Москвы ханом Тохтамышем в 1382 году. В пожаре 1482 года икона обгорела, и на уцелевшей доске написал «в той же образ» знаменитый Дионисий. Росписи и иконостасы его работы украшали в то время монастырские храмы.

Вознесенский монастырь в Кремле. Вид с севера.

Вознесенский собор Вознесенского монастыря. Вид с юга. Рисунок XIX века.

Близнец Архангельского собора

К началу XVI века Вознесенский собор пережил еще несколько пожаров и обветшал. В 1519 году великий князь Василий III повелел разобрать его и заложить новую церковь. Некоторые исследователи полагали, что в ее недрах уцелело и основание собора XV века. Считается, что это строительство вел автор Архангельского собора в Кремле итальянец Алевиз Новый. Освятил собор 9 мая 1520 года митрополит Варлаам.

Вновь собор был отстроен по заказу царя Федора Иоанновича и его жены царицы Ирины Годуновой в 1587–1588 годах; как говорит летописец, он был сделан «больши старого». Юго-западный угол старого храма, где располагались наиболее чтимые захоронения, по мнению специалистов, при перестройке не потревожили и включили в новый храм. На плане Кремля 1600-х годов мы видим стройное здание с мощным пятиглавием и большими полукруглыми закомарами. Круглое окно в центральной закомаре схоже с таким же окном Архангельского собора. Вознесенский собор имел три апсиды, четыре внутренних столпа; стены его по-ренессансному членились на три яруса карнизами и на три прясла двухъярусными пилястрами. В качестве образца для нового храма вновь послужил Архангельский собор Кремля: прообразом для церкви-усыпальницы великих княгинь и цариц стал храм-усыпальница их мужей. Возможно, Борис Годунов, пока еще царский шурин, вдохновитель замысла нового собора, желая упрочить свое положение неофициального правителя страны, хотел, чтобы его родство с царицей было зримо и монументально воплощено в Кремле; отсюда и прототип в виде «царского собора».

В Вознесенском соборе не были повторены резные детали и классический ордер собора-прототипа, но схема членения фасадов была точно воспроизведена. Очень изящная обработка стен собора как бы маскировала их двухметровую толщину. Покрыт собор первоначально был по закомарам; четырехскатная крыша, видная на старых фотографиях, явно поздняя. По размерам плана Вознесенский собор уступал в Кремле Успенскому и Архангельскому соборам, но превосходил чудовский и Благовещенский.

Годуновская школа

Собор конца XVI века был первым и одним из ярких памятников так называемой «годуновской школы», которые очень высоко ценятся историками русской архитектуры. Композиция этих храмов отличается особой стройностью, боковые главы смещены к центральной, поставленной на постамент. На фасадах используется ордерная система, причем художественные качества «годуновских» соборов заставляют исследователей говорить о чрезвычайно высоком профессиональном уровне мастеров. Будучи объектами «царского заказа», эти храмы, в том числе и Вознесенский, становились примерами для подражания и определяли в конечном счете стиль эпохи. Размеры Вознесенского собора повторены в Троицком соборе Антониева-Сийского монастыря на Русском Севере (1588): «а церковь де мерою заведена в Вознесенскую меру, что в Девиче монастыре у нас на Москве»; близки к Вознесенским и параметры Рождественского собора (конец 1580-х гг.) Пафнутьева-Боровского монастыря. По образцу Вознесенского собора выстроены Вознесенский собор Печерского монастыря в Нижнем Новгороде (1631–1632), Софийский собор в Тобольске (1683–1686): «Мы, Великий государе указали в Тобольску соборную церковь Софии… построить каменнуе против образца какова в Москве в Кремле в девичьем Вознесенском монастыре… а какова Вознесенская церковь мерою кругом и в вышину и тому посланы… к вам образцы и сметные росписи и чертежи», — гласит царская грамота. «Итальянизированные» черты фасадных декораций, восходящие к Вознесенскому собору, исследователи обнаруживают в нескольких знаменитых храмах XVI–XVII вв.

Святыни и драгоценности

В конце XVII века собор был вновь возобновлен, после чего его освятили 14 ноября 1696 года. Известно, что тогда в нем были пробиты новые окна. Перестраивался он и в XVIII столетии, особенно после пожара 1737 года. Иконостас был устроен в 1721 году, при возобновлении собора по приказу Петра I. Царские врата и пять икон местного чина иконостаса были «греческого письма». Интересны в нем иконы с изображениями страстей Христовых, скопированных с иллюстраций к голландской Библии Пискатора. Драгоценный киот с частицами святых мощей, устроенный царицей Ириной Годуновой, украшал храмовую икону Вознесения. Некогда на стенах собора были изображения похороненных здесь государынь, но их сменила поздняя роспись 1812-го и 1870 годов. Перестраивался храм и в 1823 году, реставрировался в 1870–1880-е годы.

Собор славился богатой ризницей и резным барочным распятием с предстоящими. За престолом примечателен был большой крест с 14 отверстиями, в которых помещены были части св. мощей. Крест устроен был в 1816 году в память избавления от французов.

Мощи княгини Евдокии почивали в храме в посеребренной раке. У гроба основательницы в XVII веке неотлучно находились пять вознесенских стариц.

Вознесенский собор имел два придела: Успенский, освященный в 1731 году, — его устроил и в нем был похоронен московский генерал-губернатор В. Ф. Салтыков, брат царицы Прасковьи Федоровны, — и Всех Скорбящих (1732), устроенный императрицей Анной Иоанновной в память о своей сестре, царевне Параскеве.

Спасенный иконостас

В XVIII–XIX столетиях главный монастырский храм оказался зрительно оттесненным на второй план новыми монастырскими постройками. На предреволюционных фотографиях, как правило, видно лишь его мощное завершение с древними шлемовидными очертаниями глав.

Собор погиб неизученным — обмеры и научные фотофиксации, сделанные перед взрывом, фрагментарны. Перед взрывом из собора, по настоянию реставратора Н. Н. Померанцева, успели вынести резной иконостас — теперь он находится в кремлевском храме Двенадцати Апостолов. Когда комиссия описывала и фотографировала могилы цариц перед переносом их праха, в собор приходили М. И. Калинин, А. С. Енукизде и наркомвоенмор Клим Ворошилов — полюбопытствовать. Это сапоги Ворошилова видны на одной из фиксационных фотографий царских гробниц.

Колокольня Вознесенского монастыря и Спасская башня. Почтовая открытка начала XX века.

Церковь Михаила Малеина и колокольня

В начале XVII века придел Михаила Малеина существовал при Вознесенском соборе. Деревянный храм во имя этого святого упоминается в 1618 году. Это был «государев ангел», соименный царю Михаилу Федоровичу, и царь всегда молился в этом приделе в день своего ангела. Каменный храм, вплотную примыкавший к кремлевской стене, построил в 1634 году зодчий Бажен Огурцов, один из авторов кремлевского Теремного дворца — «в память дня тезоименитства» царя. Известно и имя второго мастера — Семейко Белой. Придел Феодора Пергийского соответствовал светскому имени отца царя, патриарха Филарета. Храм этот построила Великая инокиня царица Марфа Иоанновна, посвятив его престолы ангелам мужа и сына. Церковь сильно пострадала в пожаре 1737 года, после чего архитектор И. Мичурин исправлял в ней своды. Перестраивалась она также в 1757, 1823, 1891 годах. В 1823 году к храму была пристроена богадельня. Росписи внутри церкви относились к 1891 году.

Горельеф св. Георгия со Спасской башни в Вознесенском монастыре. Старинная фотография.

Горельеф св. Георгия в музеях Московского Кремля до разборки.

Церковь Михаила Малеина превосходно изображена на акварели Ф. Алексеева «Вид в Кремле у Спасских ворот» (1800-е гг.) К высокому стройному зданию храма с проездной аркой в первом ярусе симметрично примыкают с боков двухэтажные объемы алтаря и трапезной. Отчетливо видны декоративные детали «нарышкинского» стиля, что свидетельствует о переделке храма в последней трети XVII столетия. Очень интересно завершение стен небольшими закомарами, напоминающими детали памятников конца XVI века. На фотографиях 1910-х годов видна выглядывающая из-за кремлевской стены верхняя часть церкви. Это одноглавый трехэтажный «четверик» с тонким барабаном. Рядом с ним — верх изящной восьмигранной колокольни и высокая трапезная. Колокольня XVII века также пострадала в пожар 1737 года; верх ее исправлялся архитектором Мичуриным. Среди колоколов были отлитые в 1555-м и 1698 годах.

Св. Георгий Победоносец, разобранный на части советскими музейщиками. Фотография 1930-х годов.

С 1808 года в специальной нише в храме хранился знаменитый горельеф Георгия Победоносца, изваянный еще в XV веке В. Ермолиным, некогда стоявший на Спасской башне. В 1918–1920 годах в церкви была устроена выставка древнерусской скульптуры и декоративной резьбы. После сноса церкви скульптуры, как и прочие ценности монастыря, были сложены в одном из кремлевских подвалов, и разбирать их стали только в 1940 году. Статуя попала в руки работников Третьяковской галереи, посчитавших древней только верхнюю ее часть. Прочие части — конь, змей и нижняя половина фигуры св. Георгия — были отсечены и в виде 29 отдельных кусков хранятся в кремлевских запасниках; верхняя часть горельефа — в Третьяковской галерее.

Церковь Михаила Малеина разобрана в 1930 году.

Екатерининская церковь и другие здания

На плане 1600-х годов показана старая одноглавая кубическая церковь. Это храм Афанасия и Кирилла, построенный в 1514–1517 годах на месте одноименного деревянного храма XIV века — посвящение отмечало день свадьбы Дмитрия Донского и Евдокии Дмитриевны. В 1686 году над воротами монастыря выстроили новый Екатерининский храм; в присутствии царя Ивана Алексеевича и царевны Софьи 24 ноября, в день тезоименитства их сестры царевны Екатерины Алексеевны, его освятил патриарх Иоаким. Одновременное освящение новых храмов в соседних Чудовом и Вознесенском монастырях, вероятно, было реализацией общего замысла обновления придворных монастырей.

Эту старинную церковь в 1803 году было решено «яко закрывающую при въезде великолепие всего Кремля… удалить». Закладка дожившей до XX века Екатерининской церкви (на месте старинных разобранных церквей Екатерины, Афанасия и Кирилла, Гавриила, Казанской Богоматери) состоялась 4 июля 1809 года. До 1812 года ее строил известный архитектор Карл Росси, работавший тогда в «Кремлевской Экспедиции». Это было единственное дожившее до XX века произведение Росси в Москве. Первоначально митрополит Платон утвердил проект А. Н. Бакарева, но император настоял на кандидатуре Росси; Бакарев, однако, заканчивал строительство в 1817 году, употребляя в дело материал, получаемый от разборки древнего храма Николы Гостунского на Ивановской площади.

Вознесенский монастырь. Фотография 1880-х годов.

Церковь Екатерины, выходившая на Царскую площадь Кремля, была выдержана в романтическом «готическом» стиле, считавшемся родственным древнерусскому зодчеству. В те же годы в том же стиле были оформлены верх Никольской башни Кремля и фасад Синодальной типографии на Никольской улице — центру Москвы придавали «новый древний» облик после наполеоновского погрома. Московский путеводитель 1827 года оптимистичен: «Смесь архитектуры в сем фасаде новой церкви невольно вливает благоговение на всякого проходящего… Величественная древность и изящность вкуса нынешнего времени, соединенного в оном, вливают в душу особенное благоговение». Через сто лет критики благоговения не ощущали. «Готическое здание, совершенно не гармонирующее с остальными постройками Кремля» — оценка авторов художественного путеводителя по Москве 1917 года. «Создавая новый храм, — пишет современный исследователь И. А. Бондаренко, — Росси совершенно определенно прибегал к образцам готики, фактически игнорируя существование подлинных древнерусских церквей, которые располагались тут же… преобладал отстраненный, как бы „европейский“ взгляд на проблему создания национально-романтического стиля». Интерьер храма был также выполнен в стиле западноевропейской готики, по проекту архитекторов А. Н. Бакарева и И. Т. Таманского.

«Готический» интерьер Екатерининской церкви Вознесенского монастыря. Фотография конца XIX века.

Нарядная, с огромным куполом, большими окнами и проездной аркой, церковь вносила оживление в ансамбль Спасской улицы Кремля. Ее «готические» башенки и пинакли сочетались с декором Спасской и Никольской башен. Правда, надвратный храм зрительно оттеснил на свои задворки главный монастырский собор.

В интерьере Екатерининской церкви, украшенной щедротами императора Александра I, были интересны хоры (древнейший, еще византийских и старокиевских времен признак императорского или великокняжеского храма); здесь находился Казанский придел, устроенный инокиней княжною Барятинской. Был еще и придел Иоанна Предтечи. «В 1882 году окончена ее полная внутренняя реставрация, — сообщает старинное описание. — Теперь церковь очень богато отделана тоже в готическом стиле с богатым применением мрамора и позолоты».

Стоит упомянуть и другие известные здания Вознесенского монастыря. Георгиевская церковь 1527 года была присоединена к монастырю в 1646-м, а в 1808-м снесена по ветхости. Здесь первоначально хранилась скульптура Георгия Победоносца, снятая со Спасской башни в XVI веке. С 1711 года в монастыре была еще Казанская церковь, достроенная в виде исключения уже после петровского запрета о каменном строительстве вне Петербурга. В 1722 году она сносится, в 1729-м восстанавливается (это связано было то с отрицанием, то с признанием чудотворности Казанской иконы), но вновь сносится по ветхости в конце 1820-х годов. Престол ее отнесли в церковь Екатерины. Восемь двухэтажных корпусов келий, окружавших монастырский двор, были построены в 1721–1725 годах, «под смотрением гвардии капитана Баскакова», руководившего обновлением монастыря по приказу Петра I. Они перестраивались в середине XVIII и в конце XIX века. На старых фотоснимках видны также монастырские ворота, примыкавшие к Екатерининской церкви.

* * *

В целом Чудов и Вознесенский кремлевские монастыри можно, видимо, рассматривать как некий единый организм, несмотря на разницу в «происхождении» частей (митрополичий и княжеский). Заложенные по соседству с небольшой разницей во времени во второй половине XIV века, они стали придворными обителями, постоянно вовлеченными в жизнь московского двора. Конечно, у них была разная «специализация» (ориентация на мужскую и женскую части великокняжеской и царской семьи, вследствие чего мужская обитель и ее обитатели оказались гораздо теснее связанными с большой государственной политикой и идейно-политической борьбой). Однако схожесть биографий бросается в глаза: в обеих обителях воспитывались в юности и жили на покое в старости представители виднейших русских родов, культивировались искусства и художественные ремесла, обе пользовались покровительством царствующих особ, обустраивались по их заказу в одно и то же время и оказывали им разнообразные услуги. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что оба монастыря жили по соседству долго и слаженно — и умерли в один год.

Малый Николаевский дворец

Вид Спасской улицы в Кремле. Фотография конца XIX века. На переднем плане Малый Николаевский дворец, за ним Екатерининская церковь Вознесенского монастыря.

Задумаемся: почему Кремлевский дворец — Большой? Ведь никакого Малого нет?

Архиерейский дом

С образованием самостоятельной Московской епархии в 1742 году в древней столице появились архиепископы. По указу Синода 1744 года им было велено иметь резиденцию в приспособленном для них здании Чудова монастыря. Назначенный московским архиепископом в 1775 году знаменитый Платон обнаружил, что «не только нельзя было в нем жить, но и ничего почти в нем не было». Это были последствия погрома Чумного бунта 1771 года. На строительство нового дома Екатерина II пожаловала 40 тысяч рублей.

Возводил дом в 1775–1776 годах знаменитый зодчий М. Ф. Казаков; разобрав старинные палаты, он выстроил по соседству с монастырем двухэтажный каменный дворец, в котором была устроена домовая церковь Петра и Павла (после того, как Платон стал митрополитом московским — по разным данным, в 1785-м или 1787 годах). Дворец именовался первоначально Митрополичьим домом, иногда Чудовым дворцом — он стоял на земле Чудова монастыря, на том месте, где некогда был двор боярина Б. И. Морозова.

Митрополиту Платону в те годы досаждала пальба из кремлевскихпушек в праздничные дни; в 1786 году от нее, например, вылетели стекла в Архиерейском доме.

Сохранилось любопытное описание Архиерейского дома, сделанное Франсиско де Миранда, национальным героем Венесуэлы, борцом за освобождение Латинской Америки от испанского владычества, много лет странствовавшим по Европе. В России он был в 1786–1787 годах, а в стены Архиерейского дома вошел 18 мая 1787 года: «Мы направились в новую резиденцию архиепископа, расположенную также в Кремле, где никто не живет, хотя здание очень хорошее. Построивший его нынешний архиепископ предпочитает другое, удаленное от шума и суеты и окруженное садом, где он прогуливается. Дворец же, в котором мы побывали, весьма неплох. Внутри висят портреты предшественников этого архиерея; обращают на себя внимание два превосходных наборных мраморных стола работы укрывшихся здесь иезуитов — подарок князя Потемкина; коллекция ладанок, а также ложе покойной великой княгини (Натальи Алексеевны, умершей в 1776 году первой жены цесаревича Павла. — К. М.), которое, по обычаю, было передано ее духовнику Платону».

«Господа, вот вам новый Пушкин…»

Стекла вновь вылетели в 1812 году от французских взрывов в Кремле; но более того архиерейский дом не пострадал. В 1817 году он перешел в дворцовое ведомство, а в 1818-м был куплен для великого князя Николая Павловича, будущего императора Николая I. Здесь же временно поселили прибывшего в Москву прусского принца Вильгельма. В 1820 году дворец расширили, в 1824 году над проектом его перестройки работал архитектор И. Л. Мироновский. В то время здание еще звали по старинке Чудовым дворцом, а с 1831 года стали именовать Николаевским, или малым Кремлевским (позднее два названия срослись). В 1824 году для удобного размещения государевой свиты дворец надстроили третьим деревянным этажом. Работами этими заведовал князь Н. Б. Юсупов, владелец подмосковного Архангельского. Новый вид дворца изображен на многочисленных панорамах Кремля XIX столетия, например, на панораме по рисунку Д. С. Индейцева (1850-е годы).

С Малым Николаевским дворцом связаны были многие известные лица и события русской истории. До постройки нового Большого Кремлевского дворца в Николаевском дворце останавливались все русские государи во время пребывания в Москве.

С 31 марта по 3 мая 1797 года в нем жили великий князь Александр Павлович (будущий император Александр I) и его жена. Царская фамилия прибыла в Москву для коронации Павла I, который не раз посещал сына в его апартаментах.

Жил в своем дворце и великий князь Николай Павлович: 17 апреля 1818 года здесь родился его сын Александр, будущий царь Александр II (до революции на дворце была памятная доска в честь этого события).

Знаменитый разговор Николая I с Пушкиным 8 сентября 1826 года, когда поэта примчал из ссылки в Москву фельдъегерь, происходил в Большом кабинете Малого дворца.

Пушкин с дороги «был тотчас же представлен, в дорожном костюме, как был, не совсем обогревшийся, усталый и кажется даже не совсем здоровый» императору. Было очень холодно, передавали потом мемуаристы рассказы Пушкина, в кабинете топился камин. Пушкин стал спиною к камину и «говорил с государем, отогревая себе ноги».

Сам Пушкин так рассказывал о своем разговоре с Николаем: «Фельдъегерь выхватил меня из моего вынужденного уединения и на почтовых привез в Москву, прямо в Кремль и, всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет государя, который сказал мне: „Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты тем, что возвращен?“ Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: „Пушкин, принял ли бы ты участие в 14-м декабря, если был в Петербурге?“ — „Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог не участвовать в нем“».

Услышав такое рыцарское признание, Николай объявил Пушкину, который с утра предполагал, что повезут его прямо в Сибирь, что он прощен, что ссылка его прекращается, и сам царь будет личным цензором новых стихов поэта.

Согласно свидетельствам других мемуаристов, Николай встретил поэта словами: «Брат мой, покойный император, сослал вас на жительство в деревню, я же освобождаю вас от этого наказания с условием ничего не писать против правительства». — «Ваше величество, — отвечал Пушкин, — я давно ничего не пишу противного правительству…» Они говорили о восстании 14 декабря, о состоянии дел в России, о цензуре и литературе. Вечером того же дня на балу царь скажет одному из приближенных, что утром говорил с умнейшим человеком в России. Наконец царь вывел поэта в приемную, наполненную сановниками, со словами: «Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем». Поэт, согласно мемуаристам, «вышел оттуда со слезами на глазах и был до конца признателен к государю».

Со стороны императора, находившегося в Москве после коронации, весь этот разговор, который, как он мог быть уверен, тут же станет известен всей Москве, был заранее просчитан: даровав прощение Пушкину, царь хотел привлечь на свою сторону общественное мнение (не говоря уже о самом Александре Сергеевиче) и заглушить толки о недавних казнях декабристов в Петербурге.

Менее знаменита другая встреча Николая I с другим поэтом в том же Малом дворце — ранним утром, в шестом часу утра 28 июля 1826 года на аудиенцию к царю привезли 22-летнего студента Московского университета Александра Полежаева, чью тетрадку с «возмутительными» вольнодумными стихами государю показали накануне. Царь увидел в студенческих стихах отзвук декабристского заговора. Полежаев на высочайшем допросе не отрицал своего авторства, и Николай повелел в наказание отдать его в солдаты. «Я тебе даю военной службой средство очиститься. От тебя зависит твоя судьба, — сказал царь Полежаеву на прощание. — Если я забуду, ты можешь мне писать». И — во что никак не мог поверить Герцен, которому Полежаев рассказывал сам свою историю — царь поцеловал новобранца в лоб.

Перелом судьбы, произошедший в Николаевском дворце, для Полежаева оказался роковым. Он так и не получил прощения; был разжалован из унтер-офицеров в солдаты, затем лишен царем личного дворянства, заключен в солдатскую тюрьму, сослан на Кавказ, где воевал в Чечне и Дагестане; вернувшись с полком в Россию, за отлучки из части был наказан розгами, заболел чахоткой и умер в 33 года.

Достойный царственных особ

Дворец, построенный Казаковым, был прекрасным произведением классической архитектуры, одним из первых памятников этого стиля в Кремле. Первоначальный его вид, с вензелем митрополита Платона на бельведере, запечатлен на гравюре Делабарта (конец XVIII в.) и акварели Ф. Алексеева (начало 1800-х гг.) Дворец фиксировал угол Ивановской площади и Спасской улицы Кремля, создавая плавный переход от Вознесенского к Чудову монастырю. Великолепна была колоннада угловой купольной ротонды из четырех колонн тосканского ордера, делавшая угол здания его центром. Фасады дворца по обе стороны колоннады были симметричны; крылья дворца имели анфиладную планировку. Ротонда оказывалась в центре композиции дворца, с Чудовым и Вознесенским монастырями по сторонам, при взгляде из-за Москвы-реки. Строгий ритм сдержанно декорированных окон и лопаток, ясность пропорций и благородство стиля зрелого классицизма позволяли дворцу иметь достойный царственных особ монолитный и величественный вид, несмотря на небольшие размеры.

Авторы дореволюционных путеводителей, вероятно, невольно сравнивая Малый Николаевский дворец Казакова с величественным казаковским же Сенатом по соседству, отзывались о нем сдержанно: «Здание было низкое, довольно скромное, новейшей архитектуры». Казаков строил в древнем Кремле максимально тактично, не стремясь подавить старинные памятники по соседству. Его дворец зрительно организовывал огромное пространство, образовавшееся после сноса Баженовым здания Приказов, создавая новый ответственный фасад Кремля со стороны реки.

Заметим, что и в Сенате и в Малом Николаевском дворце Казаков применил один и тот же эффектный прием, вынося основной акцент композиции — купол — на угол здания. Оба здания были призваны быть активными участниками и локального — кремлевского — и общегородского архитектурных ансамблей. В Кремле они создавали классический регулярный фронт улиц и площадей, а в городском масштабе — организовывали пространство Красной (Сенат) и Ивановской, видимой извне Кремля (Малый дворец), площадей. Купола, пилястровые и колонные портики обоих зданий, видные издалека, способствовали включению кремлевского комплекса в общегородской классический ансамбль.

В конце своего царствования Николай I утвердил проект перестройки дворца «в русском стиле». Он был разработан строителем Большого Кремлевского дворца К. А. Тоном и, в случае осуществления, безусловно, испортил бы классический дворец Казакова. Но император Александр II, вступив на престол, отменил начатую было по приказу отца перестройку, заметив: «Мне гораздо приятнее иметь старый исправленный без перемены дворец, чем вновь построенный с фасадом Тона». Другие проекты в русле идей К. А. Тона (например, Ф. Ф. Рихтера, Н. И. Чичагова, П. А. Герасимова) были отвергнуты. Успели только пристроить после 1851 года по проекту Тона новый парадный вход с высокой башней со стороны Чудова монастыря.

В 1872–1880 годах, во время реставрации дворца архитектором Н. А. Шохиным, деревянный третий этаж был переложен в камне, без перемен планировки и убранства. При перекладке его стен их увенчали классическим карнизом, что зрительно связало надстроенный этаж с двумя первоначальными. Шохин также подвел под дворец новый фундамент. По повелению императора Александра II, после реставрации во дворце все должно было остаться таким, каким было в 1818-м, в год его рождения. Из публикаций XIX столетия известно, что император хотел сохранить тот вид дворца, который «остался навсегда у него в памяти».

Вид на Малый Николаевский дворец с Ивановской площади. Башня слева от дворца — след незаконченной перестройки его в «русском стиле». Левее — храм Чудова монастыря. Фотография начала XX века.

Реставрация, обошедшаяся в полмиллиона рублей, потребовала от Шохина особых трудов: в ее разгар император Александр II пожелал устроить в одном из залов завтрак на сто персон, и архитектору пришлось организовывать строительные работы так, чтобы часть дворцового бельэтажа поддерживалась в первоначальном состоянии. При входе во дворец был устроен лифт, или, по выражению старых путеводителей, «подъемная машина». Как пишут дореволюционные путеводители, новые системы калориферного отопления и вентиляции были устроены по «последнему слову науки». Во дворце не было печей в помещениях, но все наружные стены и окна согревались «проходящим внутри их горячим воздухом, так что подойдя к окну или наружной стене в самый сильный мороз, чувствуется приятная теплота. Вентиляция устроена настолько хорошо, что даже зимой во дворце чувствуется весенний воздух». Системы отопления и вентиляции располагались в подвале дворца; их устроили по проекту военного инженера генерал-майора Войницкого. Решая сложнейшие технические задачи с размещением всех этих агрегатов, архитектор Шохин сумел даже не изменить ритма проемов нижнего этажа. Для новых окон он использовал прежние отдушины, и вид фасадов не изменился.

Кабинет императрицы в Малом Николаевском дворце. Рисунок 1880-х годов.

Мебель, материю, которой обиты были стены, предметы убранства залов при реставрации заменили новыми, но сделанными по старым рисункам, и каждый знакомый предмет император обнаруживал на прежнем месте, в том числе и кушетку, на которой он родился в 1818 году. Интерьеры дворца были меблированы в стиле ампир. «В нем имеются замечательные картины, — сообщает описание Кремля 1883 года, — коронация Станислава Августа, писанная Белотто-Каналетти… пожар Кремля, Айвазовского (две картины Айвазовского из Николаевского дворца сохраняются в кремлевских музеях. — К. М.) и др. Здесь также много бронзы в стиле времен Империи». Замечательна была и беседка из слоновой кости, перламутра и малахита, принадлежавшая императрице Александре Федоровне.

19 ноября 1880 года, после окончания всех работ во дворце, его осматривал Александр II. Это был последний приезд императора в Москву — в следующем году его убили террористы в Петербурге. 17 июля 1881 года, во время первого приезда в Москву императора Александра III, вся императорская фамилия посетила Малый Николаевский дворец. После реставрации во дворце иногда останавливалась императорская фамилия; в первом и третьем этажах были комнаты великих князей и их свиты.

Дворцовая церковь Петра и Павла при реставрации дворца была в 1879 году возобновлена; иконостас ее был расписан темно-лазоревым цветом. Иконостас этот происходил из домовой церкви временного деревянного Пречистенского дворца Екатерины II, сооруженного Казаковым; в церковь архиерейского дома он был передан в 1779 году.

Из дворца можно было, не выходя на улицу, пройти в Благовещенскую церковь Чудова монастыря. Дореволюционные путеводители сообщают, что при дворце был небольшой сад, в который летом приносились тропические растения из императорских оранжерей. На служебном дворике покоились ряды древних надгробных плит XVII столетия: во время реставрации дворца строители наткнулись на древние захоронения; около двух тысяч скелетов были перезахоронены, а из сохранившихся надгробий образовали «род нового кладбища».

Малый Николаевский дворец после большевистского артобстрела. Фотография 1917 года.

В конце XIX — начале XX века во дворце жил великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор и командующий войсками Московского военного округа. Именно отсюда он выехал 4 февраля 1905 года, чтобы через несколько минут погибнуть от бомбы эсера-террориста Каляева. 1 апреля 1916 года во дворце под председательством вдовы Сергея Александровича, великой княгини Елизаветы Федоровны, состоялось собрание вновь учреждаемого комитета по устройству передвижных церквей для лазаретов Москвы, наполненных ранеными Первой мировой войны.

Война дворцам

В октябре 1917 года во дворце был штаб защищавшихся в Кремле юнкеров — соответственно, он стал основной мишенью красной артиллерии и пострадал больше других кремлевских памятников. На фотографиях видны следы многочисленных попаданий снарядов, выбоины в окнах, отбитый кусок колоннады. Один снаряд, попавший в верхнюю часть дворца, взорвался в церкви Петра и Павла; дворец загорелся. Епископ Нестор Камчатский, очевидец событий, свидетельствует: «Малый Николаевский дворец… сильно пострадал от орудийного разгрома. Снаружи видны громадные сквозные пробоины. Внутри тоже все разрушено, и когда мне пришлось обойти комнаты, то я увидел картину полного разгрома. Громадные зеркала и прочая обстановка дворца варварски разбивались и разрушались. Шкафы разбиты, книги, дела и бумаги разбросаны по всем комнатам… Церковь пробита снарядом и разгромлена. Иконостас разбит, сотрясением взрывов распахнулись царские врата, и завеса церковная разорвана надвое. Отсюда расхищено много ценных икон».

Погром во внутренних помещениях Малого Николаевского дворца после захвата Кремля красногвардейцами. Фотография 1917 года.

Для сравнения — свидетельство прокоммунистически настроенного очевидца, американского журналиста Джона Рида: «Малый Николаевский дворец… был обстрелян артиллерийским огнем и, действительно, очень сильно пострадал. Но, к счастью, в нем нет ничего такого, что представляло бы собою особую историческую ценность».

6 июля 1918 года дворец вновь пострадал от артобстрела — на этот раз по Кремлю били орудия поднявших мятеж левых эсеров.

Летом 1918 года дворец ремонтировали по указанию Ленина. Но еще в декабре 1917-го члены специальной комиссии Моссовета по охране исторического наследия видели, как «люди в солдатских шинелях» увозили куда-то из дворца мебель красного дерева. Трудно представить, что думали о происходящем те старики, что застал во дворцах Кремля его комендант ленинских времен Павел Мальков; это были отставные солдаты, в качестве смотрителей следившие за сохранностью царского имущества, — по свидетельству Малькова, «не давали сесть и пылинке». Глядя на Ленина в кепке или на Свердлова в кожаной куртке, старики вздыхали: «Не то! Благолепия не хватает». Ох, правы они были…

Церковь Петра и Павла в Малом Николаевском дворце после прямого попадания артиллерийского снаряда. Фотография 1917 года. Через десять лет этот иконостас разломают и выбросят из окна.

Малый Николаевский дворец со следами артиллерийского обстрела. Фотография 1917 года.

В 1919 году дворец уже приспосабливался новыми хозяевами под Пулеметные курсы; церковь Петра и Павла должна была стать аудиторией. Дворец находился в ведении коменданта Кремля, и музейные работники не имели туда доступа. В 1920 году в храме хотели разместить уже мастерские Пулеметных курсов, против чего возражал Наркомпрос, опасавшийся за сохранность уникального иконостаса. В следующие два года многострадальная домовая церковь все время меняла «хозяев»: ее занимали то художественная студия, то скульптурная мастерская клуба сотрудников ВЦИК, то декоративно-художественная мастерская. Невероятно много талантов было в советских учреждениях 1920-х… В 1923 году Наркомпрос все еще вел героическую борьбу за сохранение иконостаса дворцовой церкви. Борьба неожиданно закончилась, когда в мае иконостас работы М. Ф. Казакова обнаружили разломанным и выброшенным из окон во внутренний двор. Выяснилось, что иконостас тайком от музейных работников и реставраторов красноармейцы сломали и частично сожгли еще в конце 1922 года — часть дворца начали приспосабливать под клуб сотрудников ВЦИК, Совнаркома и других советских учреждений. Музейные работники Кремля, как рассказывает в своих исследованиях историк В. Ф. Козлов, приняли возмущенную резолюцию: «Признать факт уничтожения высокохудожественного иконостаса заслуживающим самого резкого осуждения; удаление его не могло диктоваться никакими антирелигиозными соображениями, так как все церковные атрибуты были уже давно убраны. Довести об этом случае до сведения Президиума ВЦИК и просить оградить памятники Кремля от дальнейших вандализмов». Наркомпрос неоднократно ходатайствовал в наркомате юстиции о возбуждении уголовного дела (имена виновников разрушения иконостаса были известны), но все осталось без последствий.

Церковь Петра и Павла в Малом Николаевском дворце после артобстрела большевиками. Фотография 1917 года.

В конце 1920-х настал черед и самого дворца, павшего жертвой все той же школы комсостава, ради которой снесли Чудов и Вознесенский монастыри. В мае 1929 года реставраторам стало известно о планах сноса. Центральные Государственные реставрационные мастерские заявили о том, что монастыри и дворец являются «памятниками исключительного историко-архитектурного значения, утрата которых причинит существенный ущерб делу истории и ансамблю древнего Кремля». Реставраторы постановили считать их разборку недопустимой, но ВЦИК и Совнарком были противоположного мнения. Малый Николаевский дворец был разобран в 1929 году.

Памятник императору Александру II

Памятник императору Александру II. Почтовая открытка начала XX века.

Несколько лет назад в Москве обсуждали идею нового памятника императору, павшему от руки террориста. Странно, что в разговорах о нем почти не вспоминали старый монумент Александра II, простоявший в Московском Кремле с 1898-го по 1928 год. И напрасно: история его создания и исчезновения, как и представления тогдашнего общества о смысле и ценности подобных монументов, и сегодня весьма поучительны.

«Громоздкий памятник, неуклюжий и некрасивый, не подходит к древнему величию Кремля» — так отзывается о монументе царю-реформатору московский путеводитель 1914 года. «Памятник не производит художественного впечатления. В нем хороша только фигура императора… Сень над нею и галерея… из очень дорогого материала, с массой позолоты, уже потускневшей, и венецианской мозаикой — безвкусны и лишены какого бы то ни было идейного содержания», — вторит хрестоматийный путеводитель по Москве издания братьев Сабашниковых (1917 г.). В народе, бывало, памятник звали еще менее уважительно — «Кегельбаном»… Впрочем, суровые приговоры современников о монументе не мешали гражданам постоянно возле него толпиться. «Вид из этой галереи очень хорош, и там приятно посидеть и отдохнуть», — замечают те же путеводители. «Мы стоим у памятника Александру Второму и, облокотясь о перила, не отрываем взора от картины, которая раскинулась перед нами» — это из книги популярного когда-то норвежского писателя Кнута Гамсуна. Как же ставили в старину памятники царям?

Конкурс

7 марта 1881 года, сразу же после убийства царя народовольцами, предложение поставить ему памятник в Первопрестольной обсуждало Московское губернское земство. 8 марта тем же занялась Городская дума. Городской голова С. М. Третьяков, брат основателя знаменитой галереи, предложил место для монумента — в Кремле, напротив Малого Николаевского дворца, где родился Александр II. После одобрения идеи новым государем Александром III (17 марта он сказал: «Конечно, согласен») начинается сбор средств на памятник, создается специальный комитет во главе с московским генерал-губернатором князем В. Долгоруковым и объявляется конкурс проектов.

Если в пожертвованиях недостатка не было — их общая сумма, включая народную подписку, вклады сыновей Александра II, купеческих, дворянских и прочих организаций, казенные деньги, составила к лету 1898 года, по разным оценкам, от 1,6 до 1,9 миллиона рублей, — то провести конкурс проектов оказалось непросто. Ни первый конкурс, итоги которого были подведены 30 августа 1882 года, ни второй (сентябрь 1884-го), ни третий (1885–1887) не выявили победителя — ни один из 104 представленных на них проектов высокий комитет не счел возможным одобрить. Речь шла не о камерном усадебном памятнике, но о первом московском императорском монументе, который, очевидно, должен был быть понятным и внушающим почтение каждому, да еще и отобразить в камне все основные события Александрова царствования. Комитет, похоже, буквально изнемогал от массы то заумно-аллегорических, то банально-торжественных проектов, так что вынужден был специально предупреждать авторов: «нежелательно изображение государя на коне, изображений аллегорических, мифологических…» Авторы предлагали аллегорически увековечить в монументе все основные заслуги Александра: и отмену крепостного права, и освобождение балканских христиан от турецкого ига, и учреждение всеобщей воинской повинности, и даже введение гласного суда. Некоторые проекты предвосхищали советский фонтан «Дружбы народов» на ВДНХ: подножие памятника должны были окружить статуи представителей народов, населяющих Россию, «причем самые статуи пусть в левой руке держат свечи с приспособлениями для газового освещения, а в правой руке пусть все они поддерживают дубовую гирлянду, на которой расположены гербы губерний и областей нашего отечества».

Фантазия авторов не знала пределов: «Из глубины пропасти, окруженной приличной оградой и цветником, возвышается скала… От подошвы скалы… идет спиралью трудная и опасная тропа… по той же тропе вьется змий». На вершине скалы у креста стоит император: он «помогает прекрасной женщине в национальном одеянии, на руках которой висят разбитые цени рабства, подняться на верх скалы… Женщина, одна рука которой находится в руке императора, другою рукою сжимает горло свирепого змия» и т. д.

В похожей ситуации Москва оказалась на рубеже 1990-х годов, когда конкурс на памятник Победы на Поклонной горе был похоронен изобилием безумных и беспомощных идей. В результате, как известно, автор и проект были выбраны волевым порядком. На рубеже 1890-х механизм принятия художественно-политического решения был почти таким же.

Отчаявшись выявить победителя обычным конкурсным порядком, князь Долгоруков попросил президента Академии Художеств (великого князя Владимира Александровича) назначить нескольких художников для продолжения работы и гарантированно заплатить каждому 5 тыс. руб. Несмотря на протесты членов комитета, Академия выдвинула пять кандидатур, в том числе будущего автора монумента А. М. Опекушина, который предложил изобразить императора в сюртуке, держащего в руках фуражку (отчего-то вспоминается Владимир Ильич с зажатой в кулак кепкой) и свиток Манифеста 19 февраля, а внизу — старика, мальчика и разорванные цепи. На это предложение Александр III обратил благосклонное внимание.

Проект архитектурной части монумента, принадлежавший художнику П. В. Жуковскому и архитектору Н. В. Султанову, был представлен царю помимо всякого конкурса. Согласно воспоминаниям жены Султанова, Жуковский (сын знаменитого поэта, в свое время воспитателя будущего императора Александра II) гостил в 1889 году у Александра III в Гатчине, поинтересовался, почему до сих пор нет в Москве памятника, и… предложил свой эскиз. Царь, желавший иметь монумент «в русском духе», посоветовал Жуковскому обратиться к Султанову. В мае 1890 года князь Долгоруков представил императору их совместный проект, который тут же был утвержден, причем соавторам заплатили по 10 тысяч рублей. По негласному указанию Александра III была сделана модель монумента, причем царь велел поднять шатровую сень на основания-столбы и указал ее высоту. Царю принадлежала и идея объединить в проекте монумента два стиля — «русский» и «итальянский». После этого комитет заказал Опекушину, получавшему премии на проведенных уже конкурсах, статую императора. Скульптор также не избежал августейших указаний: Александр III в 1892 г. выбрал окончательный вариант статуи и посоветовал Опекушину поднять выше голову бронзового царя.

С широко закрытыми глазами

14 мая 1893 года монумент был торжественно, под колокольный перезвон и орудийный салют в 133 выстрела, заложен в Московском Кремле, на бровке холма над Москвой-рекой, примерно на месте советского памятника Ленину. Члены императорской фамилии положили в котлован таблички со своими именами. Историки усматривают в этом некий символизм: великие князья Николай Александрович (будущий император Николай II), Сергей Александрович (он 7 лет возглавлял комитет по постройке монумента) и его супруга Елизавета Федоровна, будущие жертвы большевистского террора, — положили свои имена в основание памятника царю, который сам пал от руки террориста. Первый камень фундамента установил царь Александр III. Фундамент заложили на материковой скале — «только это может придать ему вековую прочность», как тогда писали.

Торжественная закладка памятника Александру II в Кремле 14 мая 1893 года. Старинная фотография.

Памятник, занимавший 323 квадратные сажени кремлевской земли, стоял в прямом смысле слова на костях. В котловане его обнаружились не только каменные фундаменты и подвалы кремлевских Приказов XVII столетия с неким подземным ходом, не только бронзовые чернильницы с гусиными перьями, изразцы, средневековые детские игрушки и даже кремневый наконечник неолитического копья, но и фрагменты обгорелых деревянных построек с человеческими останками внутри (по мнению историка И. Забелина — следы нашествия хана Тохтамыша в 1382 году, по мнению М. Н. Тихомирова — погребения жертв его набега).

В Кремле развернулись строительные работы: к лету 1895 года готовы были фундамент и цоколь, в 1895–1896 годах строилась галерея, в 1897-м — пьедесталы столбов шатровой сени, привезли по железной дороге гранитный пьедестал памятника весом в 1500 пудов. В 1897 году архитектурную часть монумента отделывали, и к началу 1898-го он был готов. Недоставало только одного — статуи императора.

Все это время скульптор Опекушин бился с изваянием. Он обещал комитету сделать его еще к 1894 году, но не успел. Несолидные для монарха сюртук и фуражка в руках были оставлены — государя требовалось изобразить в полной генеральской форме, в императорской порфире, т. е. в том одеянии, в каком он венчался на царство. В левой руке император держал скипетр, а правую простирал к народу, «даруя ему милость» (опять некстати вспоминается Ленин). В 1896 году работа дошла до стадии гипсовой модели. Бронзовая статуя была отлита в 1898 году и доставлена в Москву в июле — под самое открытие монумента. Опекушин настолько «погрузился в материал», что впоследствии поставил в разных городах и странах около десяти памятников Александру II: «Мне кажется, — вспоминал скульптор, — я мог бы вылепить статую покойного Императора, закрыв глаза — до такой степени у меня жив в памяти его образ».

Строительство памятника Александру II. Фотография 1890-х годов.

Церемония торжественного открытия памятника Александру II 16 августа 1898 года. Старинная фотография.

Монумент торжественно открыли 16 августа 1898 года, в присутствии царя Николая II, членов императорской фамилии, свиты, министров, высших чиновников, дипкорпуса и именитых заграничных гостей (венок к подножию возлагал, например, Бисмарк), делегатов дворянства, купечества, земств со всей России. В Кремле, заполненном людскими толпами, состоялись парад и крестный ход.

Памятник считался самым грандиозным монументом в России; он обошелся более чем в 1 миллион 800 тысяч рублей.

Впечатления

Памятник представлял собою не столько скульптурное, сколько архитектурное произведение, в котором, кстати, использованы были железобетонные конструкции. Бронзовая статуя императора в шесть с половиной метров высотой стояла под высокой шатровой сенью, увенчанной двуглавым орлом. Сень была облицована темно-розовым финляндским гранитом (его везли в Москву 650-пудовыми кусками), кровля шатра сделана была из бронзовых листов, золоченных в огне и залитых темно-зеленой эмалью. С трех сторон памятник окружала крытая галерея, чьи арки и своды опирались на 152 колонны. Потолок галереи (это была идея Султанова) украшали 33 мозаичных портрета русских правителей — от Владимира Святого до Николая I. На пьедесталах колонн помещались гербы бывших удельных княжеств и присоединенных к России земель. Террасу украшали гербы недавних приобретений империи — Туркестана, Амурской области, Кавказа. На пьедестале монумента была надпись «Императору Александру II любовию народа», а надпись на фризе колоннады сообщала: «Сооружен доброхотным иждивением русского народа». Гранитные лестницы спускались от монумента в Тайницкий сад. Для удобства посетителей были устроены белокаменные скамьи, светильники в галерее; по вечерам монумент подсвечивали.

Памятник, бросавшийся в глаза каждому смотревшему на Кремль из-за реки, играл особую градостроительную роль: стоя на бровке холма, он в некоторой степени уравновешивал Большой Кремлевский дворец в композиции берегового фасада Кремля.

Памятник Александру II. Вид со стороны Москвы-реки. Фотография начала XX века.

Шатровая сень прикрывала бронзового императора с тыла, чтобы не возникало впечатления, что он стоит спиной к городу.

Архитектор Султанов, как бы отвечая будущим критикам, писал в 1898 году: «Памятник Александра II представляет собою слияние двух стилей: по общему виду и форме крыш это сооружение вполне русское, а по деталям — это здание в стиле Возрождения… и по цвету своих материалов — золота, серебра и камней разных пород, и по своему стилю он вполне согласуется с общим характером белокаменного, златоглавого, итальяно-русского Кремля». По мнению современных искусствоведов, в Кремле воплощена была новая тогда идея архитектурного монумента, представлявшего собою «апофеоз царствующего дома». Впрочем, уже современники видели в монументе разновидность древних форумов — «наподобие памятников древнего Рима и Царьгорода».

Заметим, что аллегории великих реформ царствования Александра II и статуи представителей облагодетельствованных им народов — то, что с самого начала собирались увековечить — в окончательном варианте монумента отсутствуют. Монумент стал памятником не царю-реформатору, а самодержавному властителю, осененному портретами великих предшественников.

Монументальный и наглядный учебник русской истории сразу стал популярен и почитаем: ему посвящена была специальная книга, он присутствует в старинных московских фотоальбомах, его изображали не только на памятных медалях, но даже на хлопчатобумажных платках. 19 февраля 1902 г. в присутствии 60 тысяч рабочих к памятнику были торжественно возложены два венка — от совета московских рабочих и от рабочих Коломенского машиностроительного завода.

Александр Блок в 1902 году осматривает Кремль и заносит в записную книжку лаконичные словесные зарисовки изображений царей и великих князей в галерее памятника. Эта галерея в те же годы запечатлелась в памяти мистического поэта Даниила Андреева. Его жена вспоминала, что в детской будущего автора «Розы мира» «вдоль всей комнаты, на уровне детского роста, висели нарисованные им портреты правителей выдуманной династии — отголосок поразившего детскую душу впечатления от „галереи царей“ в Кремле». В поэме Д. Андреева «Русские боги» (1950) мы читаем патетические, но искренние строки:

Между тем у интеллигенции, воспитанной на классических образцах искусства и в традициях презрительного отношения к официальному и одобренному свыше «русскому» стилю второй половины XIX века, памятник не вызывал сочувствия. Позднее, в 1920-е годы, на этой позиции сошлись крайности. Историк и писатель, эмигрант Г. Чулков говорит о монументе: «бездарный памятник… пример безвкусицы предпоследнего императора». Гражданин Советской страны И. Э. Грабарь пишет в 1925 году: «Это неудачное во всех отношениях сооружение… жестким силуэтом высокой башни и всем своим массивом навязчиво врывается в кремлевский архитектурный ансамбль, жестоко диссонируя с живописными формами древних соборов и башен». Конечно, следует учитывать, что это фрагмент статьи о старинных зданиях, которые планировалось сносить в ходе реконструкции Москвы, и в словах Грабаря звучат не только его художественные убеждения, но и практический расчет — пусть это снесут, но пощадят более ценное и древнее…

Колонны шатровой сени памятника Александру II. Фотография 1890-х годов.

Третье пришествие Ленина

Общее место исторической литературы и путеводителей: памятник Александру II был снесен в 1918 году по инициативе В. И. Ленина в ходе кампании по избавлению коммунистической России от монументов «царям и царским слугам». Совет Народных Комиссаров посвятил этой теме специальный декрет о памятниках республики (12 апреля 1918 г.), который требовал, «чтобы в день 1 Мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы». 22 апреля 1918 года московская Коллегия по делам изобразительных искусств постановила, что памятник Александру II подлежит удалению с занимаемого им места; так как до 1 мая оставалась всего неделя, Коллегия решила пока закрыть монумент чехлом, чтобы своим монархическим видом он не портил настроение празднующим трудящимся и их руководителям.

Согласно воспоминаниям В. Д. Бонч-Бруевича, Ленин предлагал поставить в Кремле памятник Л. Н. Толстому «вместо никому не нужного Александра II».

Однако публикации последних лет требуют некоей «реабилитации» роли Ленина в растянувшемся на десять лет деле о сносе памятника Царю-Освободителю.

20 сентября 1920 года Н. Д. Виноградов, маститый реставратор 20–30-х годов, руководивший тогда комиссией Моссовета по охране исторических памятников, пишет другу с некоторой иронической гордостью: «Я был злым гением разрушения. Я уничтожил памятник Скобелеву (на его месте стоит ныне Юрий Долгорукий. — К. М.), Александру III (у храма Христа Спасителя), снял и поместил в Музей изящных искусств фигуру Александра II из Кремля… За это меня костят порядочно». Опубликованные недавно дневники Виноградова 1918 года — документ неподцензурный и потому достоверный — не оставляют сомнений в том, кто был инициатором удаления бронзового царя из Кремля. 12 июля Виноградов докладывает Ленину о памятниках: «Я предложил ему… памятник Александру II сровнять с землей… Он… не очень-то энергично действует. Так, не знает, как быть с Александром II, т. к. он, говорит, красив! Предлагал он также заменить царей революционерами». 15 июля Виноградов «разговаривал с Троцкой… (жена всесильного наркомвоенмора, в те годы заведовавшая у большевиков памятниками и музеями. — К. М.). Уничтожения Александра II она не хочет, т. к. музейная коллегия против этого». 17 июля Виноградов «пошел к памятнику Александру II, где сам убедился в том, что эту колоссальную штуку будет весьма трудно уничтожить и это будет стоить громадных сумм». И наконец, 3 августа наступил перелом: «добрался до Ленина… Он остался недовольным работой по снятию Александра II. Он стоит на скорейшем его удалении». Не стоит думать, однако, что действиями Виноградова руководили антимонархические убеждения или какая-либо личная неприязнь к Александру II: скорее всего, ему, как и многим архитекторам и историкам искусства его поколения, памятник императору казался в первую очередь малохудожественным искажением древнего кремлевского ансамбля.

1918 год. Статуя Александра II разобрана на части.

На фотографии 1918 года видны обломки бронзового царя, лежащие на земле у подножия монумента. Однако это не свидетельство разрушения статуи: ее снимали по частям, предварительно распилив, а затем перенесли в музей.

8 августа 1918 года в «Известиях» появилось официальное разъяснение: «Что же касается памятника Александру II, то в этом отношении мнения художников разделились: часть стояла за полный снос памятника со всем сооружением, часть — за сохранение памятника в целом. Совнарком и Совдеп высказались за уборку фигуры памятника и за снятие царских портретов; портик предполагается оставить».

Шатер и галерея монумента сохранялись, и в большевистской Москве еще десять лет думали, что с ними делать: сносить дорого, как использовать — непонятно, да и Наркомпрос, запрошенный Хозяйственным управлением ВЦИКа о возможности разборки, просил сохранить мозаики.

Однако остатки памятника слишком весомо, грубо и зримо напоминали в большевистском Кремле о царской эпохе, пусть красногвардейцы и играли теперь под шатром в футбол.

В апреле 1925 года шатер с галереей были включены в «Список зданий в Москве, допустимых к сломке», подготовленный городскими властями. Промедление с уничтожением монумента объяснялось тем, что его галерею хотели было заставить служить новым идеалам: там, как установил историк В. Ф. Козлов, планировали установить в 1927 году памятник десятилетию Октябрьской революции. Но в середине 1928 года власти приняли окончательное решение о сносе. Приговор был приведен в исполнение в том же году. Под землей, по-видимому, цел капитальный фундамент монумента.

Здесь в истории монумента в третий раз появляется В. И. Ленин — его статую (1967 г.), ныне убранную из Кремля, поставили не точно на месте памятника царю, но на его участке. В полном соответствии с теорией, что новая историческая эпоха своими памятниками старается физически вытеснить прежние (Дворец Советов — на месте храма Христа Спасителя, Дворец культуры ЗИЛа — на месте Симонова монастыря, Ленин — на месте царя).

Нынешняя эпоха, правда, отмечается по-своему: место царя снова пусто. Александра II хотели поставить вне Кремля, на бывшей Сапожковской площади, у воротной Кутафьей башни. Спиной к Кремлю, лицом к городу, вернее, к полусидящему на другой стороне площади Достоевскому. «Что, брат Федор? Ты теперь тут? Вот и я тут»…

Бронзовый Александр конца XIX века был в Кремле гордым властелином, издалека видимым под своим шатром, простиравшим десницу к Царской площади.

Церковь Константина и Елены на Подоле

Церковь Константина и Елены.

Имена

Древнее имя Подол, невольно напоминающее о связях первоначальной Москвы с прародителем — Киевом, давно исчезло из столичной топонимии. Возникло оно, вероятно, в те времена, когда кремлевские стены еще не спустились с Боровицкого холма. Когда это произошло, Подол оказался внутри стен Кремля.

Через Подол проходила Великая улица, связывавшаямосковскую цитадель с пристанью на Москве-реке, возле сохранившейся в Китай-городе церкви Зачатия Анны в Углу. Кремлевские ворота, в которые входила эта улица, назывались Тимофеевскими, или Константино-Еленинскими, по церкви, стоявшей неподалеку от них. Заложенная и полузасыпанная воротная арка и сегодня видна в Константино-Еленинской башне Кремля.

Подол в Кремле и церковь Константина и Елены на плане «Кремленаград» начала 1600-х годов.

Посвящение кремлевской церкви святому и равноапостольному Царю Константину, способствовавшему распространению христианства в Римской империи, и матери его св. Елене, стараниями которой в 327 году был обретен Крест Господень, симптоматично: московские великие князья «Третьего Рима» тем самым уподоблялись великим деятелям ранней христианской эпохи.

Царицын храм

Место, где стояла церковь Константина и Елены, ныне абсолютно пустынное, в прежние времена было весьма оживленным. В 1843 году при раскопках возле церкви были найдены вещественные доказательства былой жизни — глиняная фляга со ртутью и медный сосуд с 18 пергаментными и двумя бумажными свитками, деловые документы XIV века.

Церковь Константина и Елены в Кремле. Вид с севера. Фотография конца XIX века.

Предполагают, что уже тогда на этом месте стоял деревянный храм, поскольку и в XIV столетии Тимофеевские ворота иногда звались Константино-Еленинскими. Летописцами церковь Константина и Елены впервые упоминается в связи с пожаром 1 августа 1470 года и последующим восстановлением. Некоторые исследователи считают, что храм уже тогда мог быть каменным. Он возобновлялся и в 1530-х годах великой княгиней Еленой Глинской, матерью Ивана Грозного. На кремлевском чертеже 1600-х годов на Подоле показаны и деревянный восьмигранный храм, и каменная одноглавая церковь с тремя апсидами, крыльцом с южной стороны и щипцовым завершением фасадов. Однако на плане Москвы М. Мериана (1643) изображена лишь восьмигранная деревянная церковь.

И. Е. Забелин пишет, что церковь была деревянной до 1651 года, а «в этом году было повелено соорудить ее каменную, но исполнилось ли это повеление, неизвестно». Дореволюционные справочники датируют храм 1651 годом, указывая, что соорудил его боярин Илья Милославский, отец царицы Марии Ильиничны. К концу XVII века церковь уже была, во всяком случае, выстроена в камне: в 1692 году она была «возобновлена» на средства царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной и царевича Алексея Петровича, матери и сына Петра I. 4 декабря 1692 года храм освятил патриарх Адриан. Весьма любопытно и то, что церковь пользовалась покровительством цариц и их родственников, и то, что заботились о ней в разное время Милославские и Нарышкины, представители двух соперничавших кланов, родственников первой и второй жен царя Алексея Михайловича. Возможно, соперничество проявилось и в заботах о храме: церковь, выстроенную Милославскими, обновила и переосвятила Нарышкина.

На зеленом скате горы

В Константино-Еленинской башне, как известно, находился кремлевский пыточный застенок, и историки XIX века предполагали, что в храм Константина и Елены «были приводимы уличенные в преступлении к присяге и увещанию, прежде чем отводились в застенок для пытки». Вокруг церкви в XVII–XVIII веках располагались дворы служителей кремлевских соборов во главе с протопопом Успенского собора. Для них храм Константина и Елены был приходским. Дворы примыкали к церкви так тесно, что алтарь и заборы разделяли всего три сажени (около 6 метров). Разобраны эти дворы были в 1769–1773 годах в связи с предполагавшимся строительством Кремлевского дворца В. И. Баженова, которое привело бы и к сносу храма, но не состоялось. Утратив прихожан, церковь была приписана к Вознесенскому монастырю. Было рядом с храмом и кладбище, дожившее до екатерининских времен.

В Троицкий пожар 1737 года храм Константина и Елены обгорел снаружи и внутри, но был возобновлен архитектором И. Мичуриным. В 1756 году в храме обновили интерьер: иконостас, стенопись и всю внутреннюю отделку. Ремонтом занимался известный архитектор русского барокко, князь Д. В. Ухтомский. Видимо, обновление храма происходило и в 1800-е годы, поскольку в то время вся старинная утварь и иконы Константино-Еленинской церкви были куплены у дворцового ведомства купцом-старообрядцем И. Ковылиным, основателем Преображенского кладбища в Москве, которое он неустанно украшал древними раритетами.

В 1812 году, после наполеоновского пожара Москвы, в подвалах церкви нашли пристанище десятки горожан, потерявших крышу над головой. Храм был разорен и в 1817 году приговорен духовными властями к сломке по ветхости. Бесприходная церковь не имела средств к восстановлению. Однако ломать храм не стали, так как светские городские власти собирались просить у императора средства на восстановление приписных церквей. Четверть века храм бездействовал, но в конце концов император Николай I распорядился возобновить его. После ремонта храм был освящен в сентябре 1837 года митрополитом Филаретом. На рисунках середины XIX века к востоку от храма видна небольшая часовенка. В 1874–1892 годах настоятелем храма Константина и Елены был известный проповедник и духовный учитель того времени о. Валентин Амфитеатров, которого народ называл «московским утешителем». С XVIII века до самого 1917 года церковь Константина и Елены была ружной, т. е. получала содержание из государственной казны.

Изображения храма вошли во многие известные панорамы Кремля и Замоскворечья, например, П. Пикарта (1707–1708), М. Махаева (1763), О. Кадоля (1830-е гг.), Ж. Акари Барона (1845–1846), Д. Индейцева (1850). Несмотря на перестройки, церковь сохраняла облик архитектурного памятника конца XVII века. Она слегка кренилась к югу, но падением не угрожала. Одноглавая, с вытянутой тонкой шейкой-барабаном над зеленой четырехскатной кровлей, она живописно смотрелась на фоне краснокирпичных кремлевских стен. Интересен был ее поперечный четверик — ширина церковного здания была больше его длины. Достаточно редкой была и столпообразная колокольня, заподлицо встроенная в трапезную. При храме был придел во имя св. Николая, с южной стороны. Пятиярусный иконостас относился к концу XVII века; в церкви хранилась редкая икона с изображением 150 явлений икон Богоматери. Иван Шмелев вспоминает в «Лете Господнем» виденные в детстве на крестном ходе хоругви церкви Константина и Елены — «легкие, истершиеся, золотцем шитые по шелкам, царевен рукоделья».

Тонкая лиричная нота в симфонии кремлевского великолепия. «На зеленом скате горы, — повествует описание Кремля 1883 года, — рельефно белелся силуэт небольшой церквушки, утонувшей в зелени окружавших ее дерев, и золотой ее крест небольшой яркой звездочкой венчал наклонившуюся набок колокольню». Именно такой, только на фоне заснеженного склона, предстает церковь Константина и Елены на картине М. В. Нестерова «Кремль зимой» (1897). А картина Н. К. Константинова «У Кремлевской стены» (рубеж XIX–XX вв.) передает невозможное в нынешней Москве настроение патриархальной тишины и спокойствия: сумерки, ни души кругом, тропинка между сугробов приводит к заснеженному церковному крылечку… Между прочим, картина почти документальна: в 1910 году гласный Московской городской думы Ф. М. Васильев жаловался, что зимой москвичи с трудом могут попасть в храм Константина и Елены по нерасчищенным, непроходимым аллеям кремлевского сада.

Окошко Ильича

Маленькая церковка на зеленом скате горы… даже закрытая в 1918 году, конечно, она была как бельмо на глазу для хозяев советского Кремля. Это был первый храм, сломанный в Кремле в XX веке — его снесли летом 1928 года, окончательно опустошив кремлевский Подол. Решение о разборке церкви принял в мае 1928 года Секретариат ВЦИК под предлогом «расширения площади кремлевского сада». Приговор выносился без приглашения реставраторов и музейных работников. Как пишет В. Ф. Козлов, исследовавший документальную историю сноса храма, последовали протесты архитекторов Центральных государственных реставрационных мастерских (ЦГРМ) и Наркомпроса. Разборка была временно приостановлена, но 13 июня 1928 года Секретариат ВЦИК подтвердил свое решение о сносе. Реставраторы могли лишь обмерить приговоренный памятник старины. Известна акварель с его изображением работы реставратора Д. П. Сухова (1927).

Другой предлог для сноса храма выясняется из письма старого большевика В. И. Невского Сталину в защиту намеченных к взрыву Чудова и Вознесенского монастырей (1929): «На месте разрушенной церкви Константина и Елены в целях устройства спортивной площадки в Кремле доселе нет никакой спортивной площадки, а валяются кучи мусора».

Не спасло памятник даже письмо реставратора Н. Н. Померанцева, который пытался утихомирить советские органы, покушавшиеся на храм, неотразимым аргументом — участием В. И. Ленина в деле охраны церкви Константина и Елены в начале 1920-х годов. Согласно опубликованному В. Ф. Козловым письму Померанцева, «Владимир Ильич, гуляя осенью в Кремлевском саду под горой, обратил внимание на то, что в окне церкви Константина и Елены выбито стекло, и наступающая осенняя погода могла оказать вредное влияние на сохранность этого ценного памятника. Он тотчас же распорядился не только о вставке стекла, но через коменданта Кремля тов. Петерсона отдал распоряжение о закрытии железных ставень в окнах этой церкви».

В протоколах ЦГРМ за 1922 год и в самом деле есть записи о просьбе Ленина отремонтировать Константино-Еленинскую церковь. Подтверждает рассказ Померанцева в своих воспоминаниях И. Э. Грабарь: «Однажды Владимир Ильич дал нам такой нагоняй, от которого мы долго не могли опомниться… он заметил в одной из церквей разбитое окно… Владимир Ильич тотчас же сделал выговор зав. музейным отделом, сказав, что дело охраны памятников в Кремле стоит не на должной высоте… и что необходимо привлечь к строгой ответственности всех нас». Но, конечно, руководство «ленинской партии», успешно скрывавшее от нее даже «Письмо к съезду» и так называемое «Завещание Ленина», подобные резоны не принимало в расчет. Кроме одного — «необходимо привлечь»: Н. Н. Померанцев в 1930-е годы был арестован и осужден.

О церкви Константина и Елены в Москве вновь заговорили в 1989–1990 годах — в СМИ просочилась информация, что на месте храма началось строительство некоего здания для инженерно-технических служб КГБ и кремлевской комендатуры. Общественность возмущалась уничтожением фундаментов храма, но здание-таки было достроено.

Постскриптум

«Я слышу благовест, слабый постный.

— Под горкой, у Константина-Елены. Колоколишко у них старенький… ишь, как плачет!

Слышится мне призывно — по-мни… по-мни… и жалуется как будто».

Иван Шмелев. Лето Господне.

Церковь Благовещения на Житном дворе

Церковь Благовещения на Житном дворе.

Еще в середине 1920-х годов Благовещенская башня Московского Кремля была увенчана не флюгером или орлом, как все остальные, а крестом. Башня служила колокольней пристроенной к ней церкви Благовещения на Житном дворе — единственной церкви, построенной в Кремле в XVIII столетии.

Житным двором называли в старину склад провианта, находившийся неподалеку. Как говорит предание, при Иване Грозном в Благовещенской башне была тюрьма. Молитва одного воеводы, мужа «вельми благочестивого», невинно туда заточенного и приговоренного к казни, была услышана. Ему явилась Пресвятая Богородица и велела просить царя об освобождении, обещая свое заступничество. Когда посланные от царя пришли за воеводой, на стене башни, обращенной вовнутрь Кремля, к царскому дворцу, они увидели «самописанный» образ Благовещения. Пораженный царь помиловал узника.

Церковь Благовещения на Житном дворе. Вид с запада. Рисунок 1880-х годов.

Как бы то ни было, фреска Благовещения XVII века действительно была на стене башни, с того же столетия называвшейся в честь образа. При образе была выстроена деревянная часовня, действительно чудом сохранявшаяся во всех кремлевских пожарах. Эта часовня, пристроенная к башне, изображена на нескольких старинных рисунках.

Церковь Благовещения на Житном дворе. Рисунок второй половины XIX века.

В 1730 году императрица Анна Иоанновна, заинтересовавшись рассказом об обретении святыни на башне, велела выстроить при ней каменный храм. Это было сделано в 1730–1731 годах по проекту архитектора Иоганна-Готфрида Шеделя, которого в России, правда, называли Иваном Ивановичем. Строительство храма финансировала гофинтендантская контора. Стена Благовещенской башни с иконой оказалась внутренней стеной церкви; обе постройки составляли, таким образом, единое целое. В 1733 году выяснилось, что постройка была плохо рассчитана и возведена на слабом фундаменте, вследствие чего стены церкви, пристроенные к кремлевской стене, начали отходить от нее. Храм после экспертизы архитекторов А. Евлашева и И. Мичурина пришлось перестраивать.

Образ Благовещения сохранялся здесь до советского времени. Он пользовался большим почитанием верующих, которые шли сюда помолиться о заступничестве Богородицы. Они приносили к нему «привески» — крестики, перстни, серьги, монеты, которые, как пишет в своем исследовании искусствовед И. Л. Бусева-Давыдова, записывал в специальную книгу дежурный капрал. В 1742 году в храме произошло чудо — сама возгорелась свеча; по такому случаю церковь посетила императрица Елизавета Петровна и пожертвовала денег на ризу для образа. Свечу больше не зажигали — ее хранили, согласно данным И. Л. Бусевой-Давыдовой, «для публичного свидетельства». Церковь имела статус ружной, т. е. не имела прихода и получала денежное содержание из казны. В храме бережно хранилось напрестольное Евангелие с надписью: «В лето 1731 ноября 3 дня сие святое Евангелие серебряное повелением благочестивейшей самодержавнейшей великой государыни императрицы Анны Иоанновны самодержицы всероссийской дано в церковь Благовещения Пресвятыя Богородицы, которая построена в Кремле городе на Житном дворе». Схожая надпись украшала серебряный крест, «построенный» в Благовещенский храм по велению Анны Иоанновны.

Благовещенская церковь не отличалась ни сложностью архитектурных форм, ни пышностью декоративного убранства. Она воспроизводила распространенный тип храма конца XVII столетия: вытянутый вверх четверик с граненой апсидой, четырехскатная кровля, равновысокие алтарь и трапезная, наличники «нарышкинского» стиля. Разве что тонкий барабан и форма главы выдавали в ней произведение барочного XVIII века. Сходство храма с постройками петровского времени, которое до 1696 года было и временем царя Иоанна Алексеевича, отца Анны Иоанновны, возможно, не случайная прихоть заказчицы. Авторитетный современный историк русского искусства Е. И. Кириченко подчеркивает, что «в царствование Анны Иоанновны намечается… возвращение к древнерусской традиции… Возврат к собственному наследию ассоциируется с древнерусским, которое осмысляется как наследие православное, возврат к истокам истинной веры». Далеко не случайно надзор за постройкой Благовещенского храма Анна Иоанновна поручила своему духовнику, архимандриту Троице-Сергиевой лавры Варлааму.

Интерьер церкви Благовещения на Житном дворе. Рисунок XIX века.

Изящная, стройная Благовещенская церковь украшала и пустынный ныне длинный сад у южной стены Кремля — при взгляде в город с кремлевской террасы, и панораму Кремля из-за Москвы-реки. Ее запечатлели соответствующие многочисленные панорамные изображения XVIII–XIX веков. Редкий вид храма с запада, с живописными крыльцом и входным притвором, доносит до нас акварель мастерской Ф. Алексеева (1800-е годы). Судя по этим изображениям, храм в XVIII столетии был окрашен в светло-желтый цвет, а в XIX — в темно-оранжевый.

Храм пострадал при пожаре 29 мая 1737 года, но был восстановлен. Возле него существовало даже небольшое кладбище. При разборке южной стены Кремля в 1771–1772 годах для строительства баженовского Кремлевского дворца Благовещенской церкви велено было не касаться. Екатерининский указ 1771 года гласил: «Сломать городовую стену по Москве-реке от церкви Благовещения до церкви Петра Митрополита, а церквей сих не трогать». Чтобы не повредить ее при сломке прочих строений, церковь Благовещения огородили специальным деревянным срубом. В 1825 году в храме появился придел Иоанна Милостивого (ковчег с частицами его мощей был в 1816 году перенесен в храм из разобранной церкви Иоанна Милостивого в Кисловских переулках); в 1867 году — новый четырехъярусный иконостас эклектического стиля. Храмовый образ на стене был украшен серебряной ризой. В 1891–1892 годах престол Иоанна Милостивого устроили внутри башни (отделан по проекту архитектора Н. А. Воскресенского), и она стала приделом церкви Благовещения, соединенной с нею аркой. Первоначально проект устройства придела предусматривал пробивку в башне новых окон, разборку части ее парапета и устройство новых железных наружных лестниц, но Императорская Археологическая комиссия не дала на это разрешения.

В начале XX века храм именовали иногда «Нечаянной радости», по другой чтимой иконе Богоматери, пожертвованной из царского дворца. Перед нею, по преданию, однажды помолился идущий «на дело» разбойник — и у младенца на иконе открылись кровоточащие раны; разбойник раскаялся и ушел в монастырь.

Церковь Благовещения, «домашней», не парадной архитектуры, оказалась в Кремле как бы на отшибе: в 1910 году московские жители даже жаловались, что зимой не могут добраться до нее по не расчищенным от снега дорожкам нижнего кремлевского сада.

Церковь Благовещения на Житном дворе. Иконостас придела Иоанна Милостивого, находившегося в Благовещенской башне. Рисунок XIX века.

Описания Кремля конца XIX — начала XX века говорят о храме кратко: «покосившаяся на сторону небольшая церковка Благовещения на Житном дворе, колокольней для которой и жильем причта служит самая башня», «архитектурного интереса не представляет».

Сделаем, однако, поправку на время: храмы 1730-х годов в Москве и были редки, а теперь, после тотальных сносов, и вовсе единичны. Да и представления о ценности архитектурных памятников сто лет назад были совсем иными: например, здания классической и ампирной эпохи только-только начали осознаваться как памятники, которые нужно изучать и сохранять.

В 1926 году Благовещенская церковь числилась еще памятником архитектуры, но в 1932-м ее приговорили к сносу. Снесена она в 1932–1933 годах. Уничтожен и придел с беломраморным иконостасом в Благовещенской башне. Икона «Нечаянная радость» находится ныне в храме Ильи Обыденного близ Остоженки.

Естественно, жизнедеятельности коммунистических правителей храм в пустом углу Кремля помешать не мог. Историки советского времени изобрели благообразную причину: церковь разобрали, чтобы восстановить первоначальный вид Благовещенской башни. Но почему тогда не снять с нее «поздний», по сравнению с древним основанием, шатровый верх?

С утратой храма Благовещения, естественно, обеднела окрестная часть Кремля. Но и весь Кремль лишился в 1928–1933 годах одной своей архитектурной особенности. Прежде огромные кремлевские соборы соседствовали с миниатюрными церквами. Это была своеобразная игра объемами, архитектурный контраст. Соборы занимали вершину Боровицкого холма, а церковки рассыпались ожерельем вокруг его подножия. До советского времени дожили две из них — Константино-Еленинская и Благовещенская. И не пережили.

«В чем прелесть кремлевского пейзажа?.. — спрашивал в статье „Пейзаж Москвы“ (1923) искусствовед Н. Гейнике. — Этот пейзаж живописен, красочно живописен. И основным камертоном его краски является маленький, ярче огня, золотой купол ц. Благовещения, что на Житном дворе. Закройте рукой этот огонек золота, и вы увидите, как потускнеют все краски».

Красное крыльцо

Красное крыльцо и Грановитая палата.

В 1993–1994 годах на Соборной площади Московского Кремля было воссоздано уничтоженное в 1930-е годы Красное крыльцо, примыкавшее к южной стене Грановитой палаты. Для Кремля это был первый и пока единственный опыт восстановления погибшего после 1917 года памятника русской истории, если не считать интерьеров двух залов Большого Кремлевского дворца. Конечно, не стоит обольщаться — подлинный памятник старины вернуть невозможно. Новое Красное крыльцо стало как бы памятником «незаконно репрессированному» памятнику.

Стоит ли отдельного очерка небольшое крыльцо, если взлетали на воздух дворцы и монастыри, если целые города скрывались на дне рукотворных морей? Стоит, если оно в Кремле на Соборной площади, где о каждом камне при желании можно написать книгу. Тем более что через это крыльцо в буквальном смысле проходили магистральные пути русской истории. И, видимо, не смогла она обойтись без Красного крыльца, коль скоро решили его восстанавливать.

Куда оно вело

Красное крыльцо — парадный вход с Соборной площади в Святые Сени великокняжеского дворца и Грановитую палату, заложенное в 1487 году одновременно с палатой. Строителями палаты и крыльца были итальянские зодчие Марко Фрязин и Пьетро Антонио Солари. Происхождение названия крыльца вроде бы не вызывает сомнений: чуть не со школьной скамьи мы помним, что древнерусское «красный» означает «красивый». Новейшие ученые изыскания, однако, установили, что «красными» в древнерусских городах звались главные площади, на которых высились важнейшие церковные и гражданские постройки. В XV–XVI веках, когда нынешняя Красная площадь слыла то Пожаром, то Торгом, то безымянным пустопорожним местом, Соборная площадь в Кремле именовалась уже Красной. Посему и название выходившего на нее парадного крыльца великокняжеского дворца заставляет вспомнить о другом значении эпитета «красный»: «важнейший, почетный» (ср. «красный угол» в избе или даже «красный уголок» в советском учреждении). Иногда крыльцо именовали еще Красной или Золотой лестницей.

Грановитая палата и Красное крыльцо на плане «Кремленаград» начала 1600-х годов.

Когда-то с площади вели наверх три лестницы: одна, сохранявшаяся до советского времени, — в Грановитую палату, а две соседние — на открытую террасу, откуда можно было пройти и в палату, и в Благовещенский собор. Три эти лестницы знаменовали сложную этикетную тонкость приема иностранных послов: по средней лестнице поднимались во дворец послы нехристианских государств, по левой, Благовещенской, — только посланники из стран христианских, а по правой, Красной, — те из последних, кого хотели принять при дворе с особым почетом. Но первое и главное назначение Красной лестницы — это великокняжеские и царские «выходы» из дворца во время наиболее торжественных государственных церемоний.

Интересно, что с веками кремлевские дворцы сменяли один другой, перестраивались, исчезали и возводились заново, а Красное крыльцо неизменно оставалось их парадным входом. Отметим, что оно было архитектурным центром Соборной площади по оси «запад — восток»: крыльцо располагалось на равных расстояниях от главных входов в Архангельский и Успенский соборы и визуально ориентировалось на портал колокольни Ивана Великого.

Что оно видело

Кого только не повидало Красное крыльцо за свою историю! С него выходили русские великие князья и княгини, цари и царицы, императоры и императрицы — направляясь в Успенский собор сочетаться браком или венчаться на царство. Традиционный крестный ход после венчания на царство — от Благовещенского собора в Грановитую палату также проходил через Красное крыльцо.

Цари раздавали на крыльце милостыню, беседовали с митрополитами и боярами. Начиная с Ивана III, русские государи спускались с него в Успенский собор и для богослужений. Забытый историк М. П. Фабрициус описывает, как «низшие и небогатые чиновники, не имевшие золотых кафтанов, ожидали царского выхода на Постельном и на Красном крыльцах». А во время посольских церемоний «все крыльцо наполнялось дворовыми и служилыми людьми младших разрядов, которые стояли здесь, по обе стороны пути, в богатейших костюмах. В другое же время эта лестница, на которой постоянно стоял стрелецкий караул, кажется, была всегда заперта». На ночь все лестницы Красного крыльца запирались решетками.

Сквозь арку Красного крыльца видны постройки Чудова монастыря. Фотография начала XX века.

По преданию, на Красном крыльце Иван Грозный вонзил свой посох в ногу посланца князя Андрея Курбского Василия Шибанова, что описал в известной балладе А. К. Толстой. «Кровь лилася из язвы, — повествует Карамзин, — слуга, стоя неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского». Отсюда же грозный самодержец наблюдал зимою 1584 года, на закате своего царствования, за внушавшей москвичам мистический ужас кометой и сам предсказал свою близкую смерть: «Сие знамение ко смерти моей». Лжедмитрий I, не чуждый популизма, принимал каждую среду и субботу на Красном крыльце челобитные. В XVII столетии стрелецкому караулу Красного крыльца вменено было в обязанность вести ежедневно особые записи о состоянии погоды и дворцовом карауле, регистрировать все посольские приемы, царские выходы и «загородные походы». Численность караула у Красного крыльца составляла в разное время от 200 до 300 стрельцов, это был главный караул Кремля, при котором всегда находился дежурный стрелецкий голова.

Патриархи проходили Красным крыльцом, когда принимали посвящение в сан; торжественный традиционный объезд патриарха вокруг Кремля также начинался от крыльца.

Иногда непосредственно на крыльце, а не во дворце, государи принимали послов «меньшего разряда». Например, в 1653 году царь Алексей Михайлович здесь принимал малороссийского посланца от гетмана Богдана Хмельницкого. В погожие дни государи смотрели с крыльца на Москву; здесь же играли царские дети.

И последний путь русских государей пролегал через Красное крыльцо: через него, например, в 1682 году прошла траурная процессия с телом умершего царя Федора Алексеевича, которого несли хоронить из дворца в Архангельский собор.

В обычные дни Красное крыльцо служило своеобразной прихожей царского дворца, где собирались дворцовые служители, «жильцы», незнатные дворяне. Они ждали случая попасться на глаза вельможам или самому царю, обсуждали московские дела и происшествия, ссорились, мирились — похожий повседневный дворцовый быт Лувра, в общем, описал Александр Дюма в «Трех мушкетерах», с поправкой, естественно, на московские реалии.

Соборная площадь в Кремле в первой половине XVII столетия. Старинная миниатюра из «Книги об избрании на царство Михаила Федоровича». В центре — Грановитая палата, слева от нее — Красное крыльцо с лестницами, спускающимися из царского дворца на площадь.

Красное крыльцо, как главный вход во дворец, всегда было местом коммуникации, общения власти и ее подданных. В спокойные времена к нему приходили со смиренными просьбами. «Все челобитчики, — пишет историк И. Е. Забелин, — приходившие с просьбами на государево имя, стояли на площади перед Красным крыльцом и дожидались выхода думных дьяков, которые принимали здесь челобитные и взносили в Думу к боярам».

А в «смутные» времена Красное крыльцо становилось в средневековой Москве местом нелицеприятного диалога властей с народом. К крыльцу приходили делегации или сами волнующие толпы, на крыльцо выходили посланные из дворца, выслушивали просьбы и требования, отвечали что умели, давали разъяснения. После смерти царя Федора Иоанновича, в 1598 году, бояре безуспешно обращались с Красного крыльца к народу с призывом присягнуть Думе и учредить боярское правление.

В 1606 году, во время восстания против Лжедмитрия, его приближенный Федор Басманов пытался с Красного крыльца успокоить народ, но был убит одним из заговорщиков. Толпа тут же ворвалась через крыльцо во дворец. После расправы над Лжедмитрием бояре объявили народу с Красного крыльца, что перед смертью он признался в самозванстве.

С Красного крыльца во время стрелецкого бунта 15 мая 1682 года был сброшен на копья восставших боярин Артамон Матвеев, затем ворвавшимися во дворец стрельцами были убиты родные дядья Петра Великого Иван и Афанасий Нарышкины, бояре Юрий и Михаил Долгоруковы, Григорий и Андрей Ромодановские. Юный Петр, его брат-соправитель Иван и их мать Наталья Кирилловна, потрясенные и оцепеневшие, видели эти кровавые сцены, так как вынуждены были «показаться» народу на верхней площадке («рундуке») Красного крыльца. 10-летний Петр, по словам В. О. Ключевского, «вызвал удивление твердостью, какую сохранил при этом: стоя на Красном крыльце возле матери, он, говорят, не изменился в лице, когда стрельцы подхватывали на копья Матвеева и других его сторонников. Но майские ужасы 1682 г. неизгладимо врезались в его память».

В том же 1682-м, 5 июля, с Красного крыльца взошли в Грановитую палату на знаменитый диспут о вере раскольники во главе с Никитой Пустосвятом. А вышедши обратно, кричали с крыльца в толпу: «Победили! победили! по-нашему молитесь, по-нашему веруйте!» Перед диспутом в Грановитую палату пронесли древние греческие и славянские богослужебные книги намеренно через Красное крыльцо, чтобы народ видел, какие средства имеет церковь против своих мятежников. (Кстати, в середине XIX века служители единоверческой церкви проводили на Красном крыльце «миссионерские» беседы с народом, которые иногда превращались, как в XVII столетии, в диспуты о старой и новой вере с участием старообрядцев.)

В 1689 году царевне Софье самой пришлось беседовать у крыльца с недовольными стрельцами, а затем она, по словам историка С. М. Соловьева, «велела собрать весь народ, бывший в Кремле, и держала перед ним, по свидетельству очевидца, длинную прекрасную речь».

К крыльцу приводили для разбирательства и преступников из знатных родов: в 1688 году, например, сюда «в простых санишках» был привезен князь Яков Лобанов-Ростовский, ограбивший обоз с царской казной на Троицкой дороге. На крыльце объявляли и царскую волю провинившимся и опальным боярам и дворянам. Под Красным крыльцом было и специальное помещение для преступников: протопоп Аввакум упоминает в «Житии…», как царь Алексей Михайлович, которому сподвижник протопопа Федор юродивый излишне дерзко передал его письмо, «осердясь, велел Феодора взять и совсем под Красное крыльцо посадить».

Новые времена

В раннее петровское время крыльцо по-прежнему служило самой торжественной трибуной города. В финальном акте торжеств 1696 года по случаю Азовского похода с Красного крыльца глашатаи объявляли приказы о наградах героям азовского взятия.

С переносом столицы и переездом двора в Петербург Кремль опустел. Но и после Петра государи приезжали короноваться в Москву, и снова оживали Соборная площадь и Красное крыльцо. Через крыльцо императоры, как и в глубокую старину, проходили в Успенский собор, через него и возвращались во дворец. М. И. Пыляев пишет в «Старой Москве» о коронации Екатерины II (13 сентября 1762 года): «Как только государыня из дворца вышла на Красное крыльцо, начался звон во все колокола и военная салютация». В полночь после коронации Екатерина «инкогнито» любовалась с крыльца праздничной иллюминацией Москвы. Схожи описания коронации Николая I (22 августа 1826 года): с крыльца он приветствовал народ тремя поклонами. Старинная гравюра запечатлела, как выходит на крыльцо, направляясь для коронации в Успенский собор, император Александр II.

Гравюра И. Стрижова. Вторая половина XVIII века.

Впрочем, предания старины оживали лишь в дни торжеств, а в прочее время обычная жизнь оставленной царями столицы текла своим чередом. Поэт К. Н. Батюшков говорит в очерке «Прогулка по Москве» (1811–1812): «Здесь нищий отдыхает на красном крыльце, положив голову на котомку; он отдыхает беспечно у подножия палат царских, не зная даже, кому они некогда принадлежали».

Красное крыльцо часто упоминается в мемуарах начала XIX столетия (как раньше — в деловых документах XVII). Из них можно узнать, например, как ждали москвичи у Красного крыльца 16 июля 1812 года императора Александра I и как, добравшись в Кремль глубокой ночью, он прошел Красным крыльцом в Успенский собор на молебен об избавлении России от наполеоновского нашествия. «Я входила туда (во дворец. — К. М.) по лестнице, по которой несколько дней назад шел император Александр», — напишет знаменитая французская писательница Жермена де Сталь, побывавшая в России в 1812 году.

Примечательно, что Красное крыльцо в те времена не воспринималось как пристройка к Грановитой палате. Авторы всех описаний Москвы XVIII — первой половины XIX века говорят о нем как об отдельной кремлевской достопримечательности, перечисляют крыльцо в ряду других достопамятных кремлевских зданий. Особое историческое значение Красного крыльца как трибуны, с которой обращались к народу, прекрасно осознавалось и в XIX веке. Граф Ф. В. Ростопчин, например, так и назвал свою публицистическую книгу (1807) — «Мысли вслух на Красном крыльце…».

Всех знаменательных событий, связанных с Красным крыльцом, конечно, не перескажешь. Стоит упомянуть разве что об одном: в 1818 году на крыльцо вышел гостивший в Москве прусский король Фридрих Вильгельм, окинул взором панораму Первопрестольной и воскликнул: «С Москвой не может соперничать ни один город в мире!»

В XIX — начале XX века крыльцо использовалось уже лишь для высочайших выходов в Успенский собор. Пожалуй, Красное крыльцо было единственным местом в империи, где не народ кланялся царю, а наоборот — так соблюдался древний обычай. Вот, например, газетный отчет о пребывании Николая I в Москве в сентябре 1834 года: «Государь император, обошед соборы, возвратился во дворец и с высоты красного крыльца низко поклонился народу». Дореволюционная фотооткрытка запечатлела царский выход 1898 года: с крыльца спустились Николай II и императрица Александра Федоровна. А их же коронационный выход с Красного крыльца в 1896 году был заснят французским кинохроникером К. Серфом; документальный фильм о коронации с успехом шел потом в столичных синематографах. Народное ликование так запомнилось Николаю II, что в 1909 году, когда его в Севастополе приветствовали военные моряки, он записал в дневнике: «Раздалось такое ура!, которое можно сравнить с московским на Красном крыльце».

Как оно выглядело

Облик Красного крыльца, сложившийся к началу XX века, — лестница, приводившая внизу к двум перпендикулярным аркам, украшенным гигантскими фронтонами в духе «московского барокко» рубежа XVII–XVIII столетий, — заметно отличался от его древнего вида. Как выглядело крыльцо в старину, помогают представить его довольно многочисленные изображения. Это и древний, начала 1600-х годов, план «Кремленаград», и миниатюры из рукописных книг о восшествии на царство и бракосочетании царя Михаила Федоровича, и гравюры мастеров XVIII столетия И. Соколова (из «Коронационного альбома» императрицы Елизаветы Петровны) и Н. Саблина, и акварель знаменитого зодчего Д. Кваренги (конец XVIII века), и картина известного художника Ф. Алексеева «Вид Красного крыльца» (начало 1800-х годов).

Средневековые изображения рисуют поначалу простую открытую лестницу. Можно разглядеть и весь существовавший до пожара 1737 года ансамбль галереи с тремя лестницами. Собственно Красным крыльцом в старину называлась вся галерея с тремя лестницами, и лишь впоследствии, в XIX веке, это название перешло на Красную лестницу, примыкавшую к Грановитой палате. Под крыльцом были ворота во внутренний двор великокняжеского дворца. В 1630 году крыльцо увенчали кровлей на бочкообразных столбах; над маршами лестницы высились шатры, увенчанные двуглавыми орлами. В 1667 году царь Алексей Михайлович повелел расписать яркими красками крыльцо и южную стену Грановитой палаты. Описание крыльца приводит в старинном «Обозрении Москвы» А. Ф. Малиновский (1820-е годы): «На нем была крышка с тремя башенками, яркими красками раскрашенными, а при входе с площади медные дверцы, которые растворялись только для самого государя для парадных выходов». Научные реконструкции вида крыльца тех времен рисуют четыре шатра и каменную «бочку» над серединой лестницы. Лестница из 32 ступеней была белокаменная, покрытая железными плитами; с внешней стороны ее ограждали каменные резные перила. Внутри она была расписана золотом и красками. Лестница имела кровлю, покрытую золоченой медью, отсюда и название Золотой.

Замечательным украшением крыльца были медные скульптуры львов на площадках-рундуках; в старинных книгах сохранились их изображения, и по их подобию, кстати, в конце XIX века отлили двух бронзовых львов для вестибюля Исторического музея. Фронтоны крыльца венчались двуглавыми орлами, перила его были резными. В торцовой стене Святых Сеней и сейчас сохраняются два великолепных заложенных портала, выводивших некогда на Красное крыльцо.

В ноябре 1682 года крыльцо пострадало от пожара: сгорела деревянная кровля, расплавились львы. В 1683 году крыльцо было возобновлено, а в 1685-м восстановлена и вызолочена шатровая кровля. Золочеными были и новые львы, высеченные в 1686 году из камня мастером Григорием Ивановым. Шатры Красного крыльца сгорели в пожаре 1696 года и больше не возобновлялись. Облик конца XVII века крыльцо сохраняло до пожара 1737 года, после которого оно никогда не имело уже кровли. В 1753 году, в связи со строительством нового Кремлевского дворца для Елизаветы Петровны, Красное крыльцо было основательно переделано архитектором князем Дмитрием Ухтомским и «каменным мастером» Диселем. Правда, Ухтомский сохранил старинные резные камни, вставив их в новую вычиненную кладку. Красное крыльцо было внесено отдельным пунктом в список зданий, которым никоим образом не должно было повредить строительство баженовского Кремлевского дворца. При Екатерине, судя по гравюрам того времени, колонны нижней площадки крыльца не имели резьбы, но Ф. Алексеев в начале 1880-х годов изображает их уже резными. В 1812 году, когда французами была «слабо взорвана» Грановитая палата, Красное крыльцо уцелело. Его отремонтировали и укрепили в 1815 году. Вот голос восхищенного туриста из 1822 года. Историк М. П. Погодин записывает в дневнике: «Ходили на Красное крыльцо. Здесь по этим ступеням ходил царь Алексей, за ним в трескучий мороз на руках несли Петра… Какие воспоминания!»

В. И. Ресин в 1842 году

Воспоминания, однако, очень быстро и в самом деле стали только воспоминаниями. Реставрация крыльца при Николае I, когда восстановили по старинным рисункам резные столбы нижней площадки, на деле обернулась его реконструкцией, проще говоря, строительством «новодела» на месте старого крыльца. Эта поучительная и, к сожалению, весьма актуальная для современной Москвы история изложена недавно в фундаментальном исследовании «Памятники архитектуры в дореволюционной России» (М., 2002). В 1842 году архитекторы Ф. Ф. Рихтер, Н. И. Чичагов и А. Н. Бакарев предложили перестроить крыльцо «с сохранением древнего его вида… ибо ступени и площадки устроенные из дикого камня и в особенности камни ступеней получили от осадки такие неровности, что многие камни вышли за определяемые для них линии и тем делают безобразие… чрез переделку означенного крыльца вновь сохранится приличный вид во всех частях возводимого Кремлевского Дворца».

Сколько древностей в России уничтожили и продолжают уничтожать ради «приличного вида»… В XIX веке, впрочем, монархи не были в рядах энтузиастов. Высочайшего разрешения на перестройку не последовало, однако заведовавший строительством нового дворца барон Л. К. Боде поручил архитекторам составить проект крыши над Красным крыльцом «по древнему образцу». Ф. Ф. Рихтер сделал копии старинных изображений Красного крыльца, и Николая I стали спрашивать, «не благоугодно ли будет разрешить, по случаю необходимой перекладки в ветхость пришедшего Красного крыльца, восстановить над оным по прежнему и крышу с башнями и воротами». Высочайшего повеления в 1843 году опять не последовало, наоборот, царь повелел оставить крыльцо как есть, без крыши, но договор на работы был уже заключен в 1842 году. Из документов ясно, что старое крыльцо разобрали, а когда начали восстанавливать «по указанию архитекторов без малейшего отступления от деталей и шаблонов», то «по непредвиденности» оказалось, что высота новых ступеней меньше, чем у старых, и число их пришлось увеличить, т. е. фактически выстроить новое крыльцо на месте старого.

Позволим себе процитировать диалог на этот счет между бароном Боде и княгиней М. П. Волконской, большой любительницей московской старины. Впечатление такое, что это в современной Москве разговаривают, например, защитники памятников старины и глава комплекса реконструкции города В. И. Ресин. Княгиня высказала барону сожаление, что «не пощадили Красного крыльца, современного московским допетровским царям». «Мы вам лучше его выстроим», — возразил энтузиаст реконструкций николаевской эпохи. — «Да не нужно лучше, — уговаривала княгиня, — оно будет тогда искажением средневекового типа». — «Ну так мы вам его перестроим заново в том виде, каковым он был», — отвечал Ресин XIX века.

Древность и подлинность в России ценятся, увы, менее «приличного вида». Туристам, не вдающимся в подробности, «новоделы» нравятся.

Знал ли о произошедшем французский писатель Теофиль Готье, побывавший в России в 1858–1859 годах? «Украшенная так, как она украшена, эта лестница уже представляет собою целое событие в архитектуре» — вот его отзыв о новом Красном крыльце.

Гибель Красного крыльца

Царские дворцы, открытые до революции для бесплатного осмотра, стали после нее недоступны для «гегемона», не говоря уже о «попутчиках» и «прослойках». А раз так — зачем нужно крыльцо с площади в эти дворцы? Новая власть все увереннее чувствовала себя в кремлевских стенах и захотела наконец потеснить старину. Большой Кремлевский дворец стали перестраивать для намеченного на 1934 год XVII съезда ВКП(б). В результате погибли древнейший кремлевский храм Спаса на Бору и два великолепных зала Большого Кремлевского дворца — их место занял зал для рабоче-крестьянских делегатов, тот самый, где заседали до 1993 года съезды народных депутатов СССР и России. Делегаты, депутаты и служащие кремлевских учреждений, конечно, должны были питаться. Естественно, для столовой не стали искать иного места, как участок «ненужного» Красного крыльца. Сломали его в 1934 году (по другим данным, в 1935-м). Столовая исправно работала до 1993-го. При сносе удалось спасти часть деталей убранства крыльца. А в 1969 году близ Тайницкой башни Кремля был случайно обнаружен загадочный белокаменный обрубок, на поверку оказавшийся обезображенным львом с Красного крыльца. Он был препровожден в музей.

«Разобрано Красное крыльцо… — с горечью писал уже в 1960-е годы художник Павел Корин. — Белокаменные львы, примыкающие к Грановитой палате, пошли на бут»…

Как его восстановили

Планы восстановления Красного крыльца существовали уже в 1970-е годы. В книге «Каменная летопись Москвы», вышедшей в 1978 году, доктор архитектуры А. В. Иконников как бы между прочим упоминает, что «крыльцо это предполагается в будущем восстановить, используя сохранившиеся документы. Служебная пристройка 1930-х годов… будет при этом убрана».

С середины 1980-х, когда цензура стала закрывать глаза на публикации о вандализме в СССР 1920–1970-х годов, в печати все чаще появлялись призывы восстановить крыльцо и воссоздать исторический облик архитектурного ансамбля Соборной площади, который столовая 1930-х годов безжалостно уродовала. В 1985-м студенты МАРХИ делали дипломные проекты на тему «ретроразвития» Кремля, восстанавливая Красное крыльцо на бумаге.

В натуре же в том же 1985 году изумленные посетители суздальского Кремля могли видеть — Успенский собор Кремля московского и Грановитую палату с Красным крыльцом. С шатрами и львами! Это были гигантские фанерные декорации к американскому кинофильму о Петре Великом, сделанные под руководством архитекторов М. П. Кудрявцева и А. А. Малинова. С десяти метров фанерное Красное крыльцо было почти неотличимо от настоящего. Что ж, в то время заказ на воссоздание Красного крыльца мог быть только американским.

И вот в начале 1990-х годов нежданно-негаданно возник заказ российский. 29 декабря 1992 года мэр Москвы Юрий Лужков и комендант Московского Кремля Михаил Барсуков направили Президенту РФ Борису Ельцину предложение восстановить Красное крыльцо в целях возрождения исторического облика Кремля. Ельцин написал на письме «дело стоящее». Проектные работы выполняла 13-я мастерская «Моспроекта-2». По словам главного архитектора проекта воссоздания Никиты Мухина, крыльцо восстанавливалось «в последней редакции», т. е. в том виде, который сложился в основном к середине XVIII века. Для научной реконструкции крыльца имелись документальные и натурные материалы: чертежи архитектора XIX века Ф. Рихтера, фиксационные чертежи, сделанные при сносе, точная модель палаты с крыльцом из Музея архитектуры, следы примыкания кровли и площадок крыльца, сохранившиеся на стене Грановитой палаты. Для нового крыльца изыскали мячковский известняк и специальный гранит. На южной стене Грановитой палаты восстановили по образцу, единственной сохранившейся, подоконные белокаменные доски с изображениями львов. Для арок крыльца вновь сделали четыре восьмигранные колонны, покрытые резным растительным орнаментом, четыре картуша с геральдическими орлами. Вновь изготовили три статуи львов — двух лежащих и одного сидящего, со щитом. Работы, как отчитывались потом реставраторы, велись с соблюдением всего старинного технологического процесса; даже инструменты каменотесов были, как в старину, выкованы в кузницах. Воссоздание крыльца было закончено к 12 июня 1994 года. Правда, судя по старым фотографиям и отчетам подрядчиков, крыльцо восстановлено в «рихтеровской версии».

Лестница, по замыслу авторов проекта, должна была стать не декоративной, а функциональной: заложенные двери Святых Сеней вновь открывались. Так что по Красному крыльцу теперь могут ходить президенты.

Восстановительные работы 1993 года в Кремле можно трактовать как своеобразное отражение политической борьбы ветвей российской власти. Во времена противостояния президента Ельцина и Съезда народных депутатов, пик которого пришелся как раз на 1993 год, председатель Верховного Совета РФ Руслан Хасбулатов часто высказывал идею выселить из Кремля властные структуры и сделать его историко-культурным заповедником. Ответ Президента Ельцина был «асимметричным»: он распорядился восстановить уничтоженные в 1930-е годы Александровский и Андреевский залы Большого Кремлевского дворца, что естественным образом повлекло за собою ликвидацию находившегося на их месте зала заседаний Съезда. Депутатская столовая столь же естественным образом сменилась новым Красным крыльцом.

Но не будем гадать, какая причина в наибольшей степени побудила исполнительную власть к активным действиям на ниве восстановления памятников культуры. То ли, что ЮНЕСКО включило Кремль в список всемирного культурного наследия? Желание ли изгнать из Кремля народных депутатов? Какая, в конце концов, разница — ведь благодарные потомки теперь веками будут любоваться Красным крыльцом, а об утраченной столовой и переехавших депутатах и не вспомнят.

Ограда Соборной площади

Ограда Соборной площади. Фотография 1880-х годов. Видны решетка ограды и ворота.

Практически на любой из картин и гравюр XIX века, изображающих кремлевские соборы, видна высокая ограда Соборной площади. Это стильная высокая чугунная решетка с рисунком из пересекающихся «готических» стрельчатых арок; в верхнем ярусе узор образовывал кресты, а столбы входных ворот венчали двуглавые золотые орлы.

Ограда храма, граница, обозначающая пределы освященной церковной земли, — что может быть естественнее для русской церкви? Естественно, имели свои ограды и городские соборы, имела ее и Соборная площадь — комплекс главных храмов русской земли. Неестественно, что она не имеет ее теперь…

Ограда кремлевских соборов начиналась от Большого Кремлевского дворца и тянулась от него к Благовещенскому собору, далее к Архангельскому, затем к колокольне Ивана Великого, от нее — к Патриаршему дворцу и заканчивалась у торца старой Оружейной палаты на Сенатской площади. Ворота в ней были устроены между Благовещенским и Архангельским соборами, а также между Архангельским собором и Иваном Великим. Решетка похожего рисунка проходила также от Успенского собора к церкви Ризположения.

Ограду Соборной площади даже в научных изданиях датируют (в подписях к иллюстрациям) 1731 годом, несмотря на явные черты архитектуры XIX столетия в ее облике. Чтобы внести ясность, нужно пояснить, что ограда кремлевских соборов, датируемая 1731 годом, не только существовала, но и существует. Очень изящная ее решетка, выполненная дворцовыми мастерами предположительно по рисунку Х. Конрада, строителя кремлевского Арсенала, была разобрана в 1740-х годах, но звенья ее сохранили. Екатерина II распорядилась передать их для строившейся в 1760-е годы церкви святой Екатерины на Всполье (на Большой Ордынке). Там бывшая кремлевская решетка до сих пор служит оградой этого храма.

Успенский собор и ограда Соборной площади. Фотография начала XX века.

Проекты нового ограждения Соборной площади существовали еще в XVIII веке. В 1753 году решено было сделать около колокольни Ивана Великого «плитную площадь и пристойную решетку вокруг нее для украшения и загородки, дабы внутрь могли ходить только пешие». Архитектор Д. В. Ухтомский в 1754 году представил проект благоустройства площади, который остался неосуществленным. Князь-архитектор спроектировал изящную стенку-ограду с арочными окнами, со сдвоенными колоннами, украшенную декоративными картушами, пухлыми амурами и вазами. Архитектура этой ограды, в которой слышны были явные отзвуки стиля барокко, вызывала ассоциации со стилем царских резиденций под Петербургом. Возможно, именно диссонанс со стилем старинных кремлевских соборов и стал причиной того, что проект Ухтомского был положен под сукно. Несколько лет он оставался без резолюции, и в 1760 году архитектор запрашивал власти о его судьбе, указывая даже, что перед колокольней Ивана Великого, на месте предполагаемой площади, образовалась большая ложбина, где застаивается вода «и дух нехороший бывает». Но в 1765 году Сенат сдал дело в архив.

В 1830 году наконец решено было поставить вокруг Соборной площади чугунную решетчатую ограду по проекту И. Л. Мироновского, в псевдоготическом стиле, считавшемся родственным древнерусской архитектуре (по некоторым данным, ее проектировал в 1830–1831 годах архитектор Я. П. Миронов). Мироновский — автор Синодальной типографии на Никольской улице, одного из самых примечательных московских зданий этого стиля, которые после пожара 1812 года призваны были воссоздать (в понимании тех времен) старинный облик Первопрестольной. Немаловажно, что решетка Мироновского, в отличие от спроектированной Ухтомским, не представляла собою сплошной стены-ограды и потому не закрывала видов на древние соборы Кремля.

Поставлена она была в 1835 году.

Авторы описаний Кремля советского времени бесстрастно констатируют: «Эта ограда в настоящее время снята». Вероятно, ограда Соборной площади исчезла в 1930-е годы. На юбилейных фотографиях 1947 года ее уже нет. Возможно, ее — в соответствии с тогдашними реставрационными теориями — посчитали поздним искажением облика Соборной площади. А может быть, новым хозяевам Кремля она просто показалась ненужной — ведь кремлевские стены, куда не могли проникнуть обычные советские граждане, и без того надежно охраняли покой и безопасность вождей. А ведь тут одного чугуна сколько пошло…

Жертвы Дворца съездов

Фрагмент панорамы Кремля с колокольни Ивана Великого. Середина XIX века. За церковью Двенадцати Апостолов.

У Троицких ворот Московского Кремля, между Потешным и Теремным дворцами, до рубежа 1950–1960-х годов находилось несколько старинных зданий. У них была разная история и разное назначение; одни были знамениты, а о других посетители «режимного» советского Кремля и не знали. Объединило их одно: все они стали в 1959–1960 годах жертвами хрущевской «стройки века» — Дворца съездов, встроенного в Кремль по проекту М. В. Посохина. Как ни оправдывали «системные» советские историки и искусствоведы это варварское строительство, как ни пытались они обосновать необходимость «достойного архитектурного вклада» XX столетия в вековой кремлевский ансамбль, любому непредвзятому человеку ясно, что Дворец съездов — в самых мягких выражениях — непоправимая архитектурная и идеологическая ошибка, грубое искажение самого красивого архитектурного ансамбля России.

Масштаб разрушений мог быть еще значительнее. Лишь в последние годы появились публикации о том, что первый вариант проекта М. В. Посохина предусматривал снос не только Оружейной палаты и Кавалерских корпусов, но и прославленных памятников XV–XVII веков — Потешного дворца, части стен Кремля и Троицкой башни — для парадного подъезда к новому зданию.

Известный в то время московский краевед А. Ф. Родин, когда Посохин добился одобрения правительством проекта своего детища, развернул кампанию протеста — организовывал коллективные письма в защиту кремлевских памятников, выступал с обращениями в различных аудиториях. «Необходимо просить о сохранении еготовского здания, — настаивал Родин, — и об обращении этого здания, как было предназначено, в филиал Оружейной палаты. Не сносить замечательный исторический памятник Потешный дворец и тем более стены и башни Кремля». Вероятно, по Москве поползли слухи о том, что хотят снести чуть ли не пол-Кремля… Пыл «преобразователей» был в результате частично усмирен — кремлевская стена, Троицкая башня и Потешный дворец остались на месте. Но несколько старинных зданий XVIII–XIX веков погибли, не говоря уже об исторических видах и панорамах.

Осенью 2004 года московские власти, в очередной раз демонстрируя свое подлинное отношение к судьбам столичных древностей, поставили Дворец съездов на охранный учет как памятник архитектуры…

Оружейная палата у Троицких ворот

Царь-пушка у угла старой Оружейной палаты.

Родословная

История кремлевской Оружейной палаты гораздо длиннее истории ее нынешнего и прежнего зданий. Родословная ее уходит далеко в царские и великокняжеские времена, когда не существовало даже самого понятия «музей» и в дворцовых палатах не хранили и экспонировали древности, а изготовляли разнообразные предметы, необходимые в парадном и бытовом обиходе великих князей и царей.

В 1511 году великий князь Василий III учреждает особую Оружничью палату, в которой изготовляют и боевое, и парадное оружие. Со временем, в течение нескольких веков, под общим названием Оружейной и Мастерской палаты при кремлевском дворе стали работать многочисленные художественные и ремесленные мастерские. И только после переноса столицы в Петербург Оружейная палата постепенно превращается в закрытое для публики хранилище древностей и сокровищ, размещавшееся в различных кремлевских дворцах и дворах.

В течение XVIII века в просвещенном русском обществе постепенно зреет идея создать на основе кремлевских древностей, вышедших из повседневного царского обихода, музей по типу европейских. Петр I, по указу которого были объединены коллекции художественных мастерских прежних царствований, мечтал выстроить в Кремле Оружейный дом — храм славы русского оружия. В 1755 году директор Московского университета А. М. Аргамаков выступил с проектом реорганизации Оружейной палаты, предусматривавшим и доступ посетителей к древностям, и постройку для палаты специального здания. Это здание было построено в 1760 году архитектором Д. В. Ухтомским, но снесено при подготовке к строительству баженовского кремлевского дворца.

Над проектом нового музейного здания в Кремле работал в 1780-е годы М. Ф. Казаков. Интересно, что будущий автор здания Оружейной палаты у Троицких ворот Кремля И. В. Еготов, ученик Казакова, копировал и подписывал его чертежи. В них уже были намечены округлые залы, предусматривалось (что сбылось на треть века позднее) размещение в новом музее баженовской модели Кремлевского дворца.

Инициатором строительства Оружейной палаты у Троицких ворот Кремля был управляющий Экспедицией Кремлевского строения начала XIX столетия Петр Валуев. Именно он в переписке с императором настаивает на сломе старинных ветхих построек и строительстве нового здания для вещей из Оружейной и Мастерской палаты. Валуева не остановила даже отповедь Александра I в ноябре 1804 года: «Весьма было бы угодно, если бы найдена была возможность сохранить памятники древности нашей в Кремле, находящиеся там, где ныне они хранятся. Не исключая из сего как древних вещей, так и оружия… и чтоб прежних строений вид сохранен был по возможности в первоначальном его положении».

Валуев продолжал доказывать императору, что вещи из Оружейной и Мастерской палаты не раз перемещались из одного кремлевского хранилища в другое, что и в прежние времена упразднялись строения, сделавшиеся ненужными. Он даже составил для императора специальную выписку об уничтоженных в Кремле с 1743 года зданиях и о перемещениях коллекций Оружейной палаты, особо подчеркивая, что все это производилось каждый раз по высочайшим распоряжениям. И… Александр I, видимо, убедившись, что не войдет в историю, как первый монарх — разрушитель кремлевских древностей, уступает. 21 марта 1805 года он пишет Валуеву: «Приняв за благо представление ваше о разобрании ветхого и падением грозящего так называемого Сытного двора, в котором помещается ныне Оружейная и Мастерская палата, и о пристроении для приличного хранения древних сокровищ новых апартаментов, и апробуя поднесенные от вас сему зданию планы, повелеваю произвесть их в действо».

В последующих письмах царю хитроумный Валуев именовал Оружейную палату не иначе как «от щедрот Ваших созидаемым Музеумом».

«Для помещения оружейных вещей»

В 1806 году Александр I издал указ «О правилах управления и сохранения в порядке и целости находящихся в Мастерской и Оружейной палате древностей». Царская сокровищница постепенно становилась публичным музеем, научным и просветительным учреждением.

В том же году началась расчистка обширного участка у Троицких ворот, перед Потешным дворцом. В 1806–1808 годах здесь были разобраны древние строения Троицкого подворья с шатровой Сергиевской церковью и старинный двор Бориса Годунова. Их огромные кирпичные погреба были открыты при строительстве новой Оружейной палаты.

Вид Кремля от Никольских ворот. Гравюра начала XIX века. Здание Оружейной палаты, за которым видны купола кремлевских соборов, замыкает перспективу классической Сенатской площади. Портик Оружейной палаты фиксирует центральную ось площади. Правая кулиса панорамы — Арсенал, левая — фасад Сената.

Первое в Москве музейное здание, предназначавшееся для Мастерской и Оружейной палаты (так музей назывался до 1831 года), строилось в 1806–1812 годах по проекту архитектора И. В. Еготова. Авторский чертеж Еготова озаглавлен был: «Фасад вновь прожектированной галереи для помещения Оружейных вещей на новом месте». Руководство строительством было поручено князю М. Д. Цицианову. Здание было выстроено уже к началу 1809 года, но отделка продолжалась до лета 1812-го.

Петр Валуев в 1809 году рапортовал Александру I: «Российский музей сей, украшающий императорскую площадь, не уступает ни огромностью, ни высотою, ни великолепием Арсеналу, основанному Петром Великим, и Сенату… Сооружен в два года с надлежащими прочностью и хозяйством ценою в двести тысяч рублей. Сумма сия при нынешней дороговизне на материалы и на наем рабочих людей, гораздо умереннее той, каковые употреблены на каждое из упомянутых зданий».

«Великолепное здание для хранения российских достопамятностей», по выражению Валуева, протянулось от Троицких ворот до угла Сената. Это был представительный дворец, завершивший цельный ансамбль классической треугольной Сенатской площади Кремля. Вершина треугольника находилась в Никольских воротах; по заданию, сформулированному Валуевым, здание должно было хорошо обозреваться от Никольских и Троицких ворот, а также из улицы между Сенатом и Чудовым монастырем.

Историки архитектуры Кремля Н. Я. Тихомиров и В. Н. Иванов так описывают старую Оружейную палату: «Протяженное двухэтажное здание… прекрасно завершило ансамбль Сенатской площади. Это было типичное для первого десятилетия XIX в. сооружение, в котором формы архитектуры классицизма уже приняли ярко выраженный местный московский характер. Первый этаж здания — рустованный, высокий второй — двусветный. Центральная часть главного фасада была выделена коринфским портиком, над которым возвышался аттик и пологий купол. Фасад над окнами второго этажа украшали лепные барельефы на темы русской истории, а аттик был увенчан статуями выдающихся русских поборников просвещения. Барельефы, статуи и все наружные лепные работы были выполнены талантливым скульптором Г. Т. Замараевым».

Как считают искусствоведы, возведение Оружейной палаты в какой-то мере претворило в жизнь идеи М. Ф. Казакова, заложенные им в проекте перестройки Кремля, где он предусматривал создание замкнутой площади, обстроенной по периметру крупными общественными зданиями. Купол Оружейной палаты явно отвечал знаменитому куполу казаковского Сената. Классическая Сенатская площадь, южную сторону которой занимало здание Оружейной палаты, посетителям современного Кремля практически незаметна: погулять по ней нельзя, фасады Сената и Арсенала скрыты разросшимся сквером, а вместо Оружейной палаты — Дворец съездов…

Облик Оружейной палаты прекрасно передают старинные изображения и гравюры, в особенности литография Кювилье (1850-е гг.): величественное классическое двухэтажное здание с куполом и восьмиколонным (на проектных чертежах Еготова шестиколонным) портиком в центре, парными пилястрами на боковых ризалитах главного фасада. Здание имело трехчастную классическую схему, с выделением центра и фланкирующих ризалитов.

Вид Кремля со стороны Воздвиженки. Гравюра 1840-х годов. Справа от Троицкой башни Кремля видны купол и боковой портик старой Оружейной палаты.

На гравюре 1840-х годов изображен четырехколонный портик на торцевой стене, обращенной к Троицким воротам. Он вместе с куполом был прекрасно виден из города, зрительно связывая ансамбль Кремля с классической застройкой послепожарной Москвы. Противоположную торцевую стену, обращенную к Ивановской площади, украшал пилястровый портик; на заднем фасаде ризалитам соответствовали полукруглые выступы.

Археограф А. Ф. Малиновский в своем «Обозрении Москвы» (1820-е гг.) пишет об Оружейной палате: «Новое огромное здание, заложенное в 1806 году и чрез три года отстроенное… При въезде в Кремль от Никольских ворот оно все открывается взору. Снаружи украшают его десять барельефов, одиннадцать статуй и восемь бюстов. Все они припоминают достопамятнейшие происшествия государственные и изображают лица исторические».

Малиновский скромно умалчивал, что, будучи почетным членом Оружейной и Мастерской палаты, он сам в 1808 году и разработал программу «наружных Барилиефов, Статуй и Бюстов к воздвигаемому в Кремле зданию Мастерской — Оружейной палаты». Для изображения Малиновский отбирал важнейшие события русской истории, яркие фигуры государственных деятелей и военачальников. В числе персонажей, удостоенных чести быть запечатленными на фасаде Оружейной палаты, — легендарный Боян из «Слова о полку Игореве», эпические князья Кий и Олег, богатырь Добрыня Никитич, черниговский воевода Претич, герой Куликовской битвы Пересвет, полководец Ивана III князь Холмский, Ермак, Минин, Пожарский, Богдан Хмельницкий, бояре XVII столетия Ордин-Нащокин, Василий Голицын, Артамон Матвеев, государственные деятели эпохи Екатерины II. Барельефы изображали исторические события от приема иноземных послов князем Владимиром Крестителем в X веке до побед русских войск в XVIII столетии. Здесь были и подношение Владимиру Мономаху даров, и покорение татар, и победы над турками при Чесме и Кагуле, над шведами при Красной горке и Ревеле. Завершить монументальный учебник отечественной истории Малиновский хотел присоединением к России Грузинского царства в 1801 году.

«План нижнего этажа прожектированной галереи для помещения Оружейных вещей на новом месте». Архитектор И. Еготов. 1806–1810.

В интерьере Оружейной палаты посетителей встречали сочетание прямоугольных и овальных помещений, торжественные анфилады, богато украшенные лепниной и росписью. На старых картинах изображены просторные двусветные залы Оружейной палаты, с пилястрами на продольных и торцовых стенах, украшенных медальонами с портретами исторических деятелей, знаменами над входами в залы, конными фигурами ратников, демонстрирующих старинные доспехи, у окон. В залах Еготов использовал барочные падуги для плавного сопряжения стен с потолком, хотя сам писал князю А. Б. Куракину еще в 1799 году, что падуги вышли из моды. Сохранились проектные чертежи Еготова. На плане нижнего этажа по сторонам входного вестибюля показаны два огромных овальных зала и два квадратных зала в торцах здания, с полукруглыми выступами-экседрами. На чертеже перспективы интерьера — пышная анфилада, с военными атрибутами, фонтанами, золоченой лепниной и барельефами, двухколонными портиками с готическими арочками по сторонам дверных проемов. В цокольном этаже здания размещались обширные хранилища и подсобные помещения.

Первый московский музей

Свежеотделанное здание Оружейной палаты было закончено как раз к нашествию Наполеона. Древние раритеты уже были упакованы в ящики для перевозки в новое здание, что их и спасло, поскольку позволило быстро вывезти из Москвы. Ехали сокровища в старинных каретах из дворцовых колымажных сараев — потому и кареты уцелели и вошли потом в экспозицию Оружейной палаты. При вступлении французов в город несколько москвичей, обстрелявших неприятельский авангард у Троицких ворот Кремля, были разоружены и посажены под арест в Оружейную палату. Разрушена она в 1812 году не была.

А после возвращения кремлевских сокровищ из эвакуации в 1813 году началось создание музея. В 1814 году Оружейная палата (другое название тех лет — Дворцовый Императорский музей) наконец разместилась в новом здании.

Главноначальствующим Мастерской и Оружейной палатой был сенатор, князь Николай Борисович Юсупов, адресат стихотворения Пушкина «К вельможе». Он и создавал первую экспозицию, был автором плана размещения сокровищ в палате. Стены украшали композиции из холодного и огнестрельного оружия. Арочные переходы из зала в зал обрамляли старинные знамена. Скульптору И. П. Витали были заказаны фигуры воинов для показа старинных доспехов.

В 1827 году Юсупов распорядился открывать палату для посетителей дважды в неделю, иногда сам давал им пояснения (официальный статус публичного музея палата приобрела лишь в 1858 году). В 1829 году он принимал в палате иранского принца Хосрев Мирзу, который приехал для принесения извинений за гибель Грибоедова в Тегеране.

В музее велись «Журналы присутствия в Оружейной палате», в которые заносились и имена посетителей. Среди «любопытствующих персон» значатся в 1820–1831 годах имена из ближнего круга знакомых Пушкина: Н. Н. Раевского, князя и княгини Вяземских, Н. М. Карамзина и его супруги, И. И. Дмитриева. Очень вероятно, что и сам Пушкин здесь бывал.

Хранились в Оружейной палате не только оружие и седла, но и драгоценности, короны русских государей, кресты, панагии, подсвечники, принадлежавшие Григорию Строганову, сосуды, часы, сапфировая чернильница с алмазами — дар шаха персидского Аббаса, подлинное Уложение Алексея Михайловича, знамена, в том числе знамя, развевавшееся при взятии Казани.

Палата постоянно пополнялась археологическими находками, а также дарами из царских и великокняжеских дворцов, от вельмож — например, в 1810 году канцлер И. А. Остерман передал в Оружейную палату золотые медали, полученные им в подарок от шведского короля в 1792 году.

В 1809–1810 годах Оружейная палата получила множество предметов из петербургских дворцов: подарки Екатерине II по случаю окончания русско-турецких войн — седла и сабли, украшенные драгоценными камнями, бриллиантовый пернач — головное украшение коня. Поступили сюда и огромный серебряный сервиз работы французских чеканщиков XVIII века, принадлежавший графу Григорию Орлову, и золотая табакерка с портретом императрицы Елизаветы Петровны, украшенная бриллиантами. После подавления польского восстания 1830-х годов генерал Паскевич прислал императору Николаю польскую конституционную хартию, и император приказал хранить ее в Оружейной палате как исторический курьез. Здесь же находилась модель Кремлевского дворца Баженова.

В Оружейной палате работали археограф А. Ф. Малиновский, Алексей Михайлович Пушкин, родственник поэта, М. М. Сонцов, Д. И. Киселев (главноприсутствующий палаты). В 1837 году канцелярским служителем Оружейной палаты стал будущий знаменитый историк Иван Забелин — и за 11 лет не продвинулся в должности, в 1848 году, будучи уже известным своими историческими трудами, он по-прежнему числился служителем 2-го разряда и получал 119 рублей в год.

В 1842 году директором Оружейной палаты назначен писатель Михаил Николаевич Загоскин, исторический романист; позднее директором палаты стал другой известный писатель XIX столетия А. Ф. Вельтман.

Оружейная палата у Троицких ворот, перестроенная для кремлевских казарм. Фотография конца XIX века. Былое роскошное убранство парадного фасада исчезло.

В 1837 году было предложено разместить все старинные кремлевские пушки у фасада Оружейной палаты, «потому, что само здание ее назначено для хранения достопамятностей». В 1843 году у левого угла Оружейной палаты была установлена Царь-пушка, и простояла она там до 1960 года, когда здание стали сносить. Вдоль фасада палаты стояли еще 20 старинных орудий. Царь-пушку в 1960 году передвинули к храму Двенадцати Апостолов, а остальные орудия перенесли к Арсеналу.

Статус Оружейной палаты был включен в Свод законов империи.

На казарменном положении

По мнению маститого историка искусства Е. И. Кириченко, в 1840-е годы, время поисков русского стиля и национальной идеи, старое классическое здание перестало соответствовать образу «национального музея». Были проблемы и более прозаические. С самого начала в Оружейной палате сознательно не сделали печей, «как источника, от которого могли быть уничтожены сокровища». К началу 1840-х годов в неотапливаемом здании прогнили деревянные перекрытия, появились пятна плесени на стенах, сводах и полах. Директор Оружейной палаты А. Вельтман подавал двору тревожные рапорты. В 1844 году архитектор К. А. Тон приступил к строительству нового здания Оружейной палаты у Боровицких ворот, где музей размещается и ныне.

С 1851 года Оружейная палата официально переведена в нынешнее здание у Боровицких ворот. Перемещение экспонатов началось в 1852 году. На новом месте из общедоступного просветительского музея Оружейная палата становилась семейным музеем реликвий династии Романовых, и вход в отдельные залы посетителям был закрыт.

Кремлевские казармы — перестроенная старая Оружейная палата. Почтовая открытка начала XX века.

А старое здание было отдано под казармы. Его полностью перестроили в 1852–1855 годах под наблюдением архитекторов К. А. Тона и Н. И. Чичагова. Здание лишилось ненужных казармам атрибутов дворца: портика, купола и аттика. Высокий двусветный верхний этаж разделили на два, и из двухэтажного здание сделалось трехэтажным. Скульптурный декор демонтировали. Автор описания Кремля 1883 года М. П. Фабрициус констатирует: «Теперь фасад здания ничем не напоминает прошлого».

На плане Кремля 1861 года под бывшей Оружейной палатой подпись: «Гвардейские казармы». В начале XX века здесь были казармы Екатеринославского полка.

В октябре 1917 года здание наполовину выгорело, в нем происходили перестрелки между юнкерами и революционными солдатами. Затем оно было восстановлено; в 1918 году в нем расквартировали два полка латышских стрелков, надежных защитников новой власти. Впоследствии некоторое время здесь размещалось общежитие работников Совета Народных Комиссаров.

В конце 1950-х годов, как можно понять из цитированного выше письма краеведа Родина, существовал проект создания в здании у Троицких ворот филиала Оружейной палаты. Наличие авторских чертежей архитектора Еготова, многочисленных описаний и изображений, вероятно, позволяло восстановить первоначальный облик фасадов и интерьеров.

Но в дело вмешался первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев.

Китайский образец

Согласно воспоминаниям заслуженного строителя РСФСР А. Н. Кондратьева, одного из авторов проекта и руководителей строительства Дворца съездов в Кремле, в начале 1959 года Н. С. Хрущев задумал построить в Москве новый большой зал для съездов КПСС и крупных общественных мероприятий. Заложенный в 1959 году, он первоначально именовался в проектных предложениях Дворцом конгрессов. До этого советские и коммунистические форумы проводились то в зале заседаний Верховного Совета СССР в Большом Кремлевском дворце, то в Колонном зале Дома Союзов, то в Большом театре. Но масштабы были не те. Во время поездки в Китай Хрущева поразил размах построенного в Пекине к 10-летию китайской революции здания Всекитайского собрания народных представителей — с залом заседаний на 10 тысяч мест и огромным банкетным залом. Мог ли Советский Союз отстать от Китая, которому тогда покровительствовал? Проектная вместимость зала заседаний Дворца съездов была увеличена с 4000 до 6000 мест, и архитекторам велено было дополнить проект грандиозным банкетным залом. В Пекин была командирована группа архитекторов и инженеров — изучать ценный опыт…

Но это случится немного позже, а пока в Москве выбирали место для новой реинкарнации сталинского Дворца Советов. Предлагались разные варианты — Ленинские горы, фундаменты того же Дворца Советов, где еще не закончилось строительство бассейна «Москва». Но Хрущев принял единоличное, без участия архитекторов и других специалистов, решение — строить в Кремле. М. В. Посохина как руководителя авторского коллектива также выбрал лично Хрущев: главный архитектор Москвы был фактически придворным зодчим первого секретаря. Как пишет А. Н. Кондратьев, «они были знакомы, встречались, беседовали. Михаил Васильевич строил Хрущеву дачи». М. В. Посохин впоследствии заявлял, что главным архитектором проекта Дворца съездов является лично Никита Сергеевич…

По данным архитектора и краеведа А. Можаева, один из первоначальных вариантов проекта Дворца съездов позволял сохранить старую Оружейную палату, новый зал заседаний встраивался между существовавшими зданиями, сносились лишь служебные корпуса XIX века. Но расширение масштабов Дворца, вдохновленное китайскими достижениями, решило участь еготовского здания. Банкетный зал, проектируемый уже в ходе строительства на крыше зала заседаний, существенно увеличивал высоту Дворца съездов. «Экспертная комиссия, — пишет А. Можаев, — наблюдавшая за деятельностью творческого тандема Хрущева — Посохина, пыталась возражать, говоря, что огромная новостройка убьет вид на Кремль со стороны Александровского сада и Нового Арбата. Но Хрущев со свойственной ему простотой ответил: „С одной стороны закроем, пусть смотрят с других“. В результате от золотой пирамиды соборных куполов, обращенной к парадному входу через Троицкие ворота, осталась лишь верхушка Ивана Великого, одиноко торчащая над строгой горизонталью Дворца съездов».

Срок сдачи нового дворца был установлен не позднее начала 1961 года, в это время должен был состояться XXI съезд КПСС. Стройку курировал лично глава правительства А. Н. Косыгин, да и сам Хрущев постоянно приезжал на объект и интересовался, как идет работа.

Старая Оружейная палата, мешавшая осуществлению великих замыслов, была снесена в 1959–1960 годах. Главный вход в Кремлевский Дворец съездов находится как раз на ее месте.

Кавалерские корпуса

Один из Кавалерских корпусов, в котором в 1918 году жил В. И. Ленин. На фасаде видна мемориальная доска. Этот корпус уцелел, убранство его фасада дает представление об облике снесенных по соседству Кавалерских корпусов. Фотография 1960-х годов.

Под этим именем известен комплекс старинных служебных зданий при Большом Кремлевском дворце, располагавшихся между Потешным и Теремным дворцами: собственно три Кавалерских корпуса, а также корпуса Офицерский, Гренадерский, Кухонный.

В 1806 году, после сноса древних зданий перед Потешным дворцом, была проложена улица от Троицких ворот к Боровицким. Ее называли Дворцовой, в советские времена Коммунистической. На ней в 1817–1819 годах были построены Кавалерские флигели, или корпуса. Строительство осуществлял архитектор В. П. Стасов, руководивший тогда перестройкой Кремлевского дворца. Участвовали также архитекторы Н. А. Дронов, А. Г. Железников, Ф. И. Лаврентьев, В. И. Толмачев и др. По свидетельству А. Ф. Малиновского, строились корпуса наскоро — из дерева, обложенного с двух сторон кирпичом.

Три Кавалерских корпуса — два 4-этажных, один 3-этажный (ближний к церкви Рождества Богородицы), были соединены между собой и с дворцом переходами. При строительстве нового Большого Кремлевского дворца в 1830-е годы Кавалерские корпуса достраивались и перестраивались по проекту архитектора К. А. Тона. Они получили обработку «в русском стиле» с наличниками a la XVII век, схожими с декором пристройки того времени, соединяющей Патриарший дворец с Золотой Царицыной палатой, которую можно увидеть на Соборной площади. В 1830-е годы в Кавалерском корпусе была квартира начальника Дворцового управления барона Льва Карловича Боде, которому поручено было руководство постройкой Большого Кремлевского дворца. Кавалерский корпус перестраивался еще раз в 1863 году под руководством архитектора П. А. Герасимова.

Кухонный корпус был постарше Кавалерских, он уже перестраивался в 1817 году архитектором Т. Н. Яковлевым.

В XIX — начале XX века в служебных корпусах Кремлевского дворца размещались придворные чины, прибывавшие из Петербурга в Москву вместе с императорами. М. П. Фабрициус, автор описания Кремля 1883 года, сообщает: «1-й, 2-й и 3-й корпуса Кавалерские… приспособлены для помещений свиты во время высочайших приездов. За корпусами Кавалерскими расположен обширный двор, на котором находятся корпуса Офицерский (служащие при дворце), Гренадерский (живет отряд роты дворцовых гренадер), Кухонный и Синодальный (заняты помещениями придворно-служителей) и службы при них… Небольшой сквер, разбитый на корпусном дворе…»

В начале XX века в корпусах находились квартиры кремлевских служащих, бывших судей Сената. В 1917 году, например, в Кавалерском корпусе жил старший хранитель Оружейной палаты Ю. В. Арсеньев. Здесь же помещалась Комиссия по приему, охране и заведыванию дворцовым имуществом, созданная министерством императорского двора. Тут же в 1917 году поселилась комиссия Моссовета по охране памятников искусства и старины.

Подготовка строительной площадки Дворца съездов в Кремле. На переднем плане — один из старинных корпусов, снесенных при его строительстве. Фотография конца 1950-х годов.

Весной 1917 года в Москве обсуждали разработанный в кругах художественной интеллигенции проект превращения Кремля в музейный «Акрополь искусств»; в Кавалерском корпусе планировалось отвести 700 метров площади для коллекции французского авангарда С. Щукина. Но этим планам не суждено было сбыться — в 1918 году в Кремль вселились новые хозяева страны, руководители большевистской партии и Советского государства.

На Коммунистической улице, в одном из Кавалерских корпусов, на втором этаже в квартире № 24, с конца марта по апрель 1918 года жил В. И. Ленин. Это была его первая квартира в Кремле. Л. Д. Троцкий вспоминал: «По приезде в Москву я застал Владимира Ильича в Кремле, в так называемом Кавалерском корпусе. „Каши“, то есть беспорядка и хаоса, тут было никак не меньше, чем в Смольном». Квартиру для Ленина выбирали две специальные комиссии — от ВЧК и Совнаркома. Из нее можно было попасть и во внутренний дворик корпусов, и в помещения Большого Кремлевского дворца. Из воспоминаний (1918) участника вселения Ленина в Кремль, художника Е. В. Орановского: «Топография хотя и была сложной для охранения, но зато удобная стратегически, на случай всяких осложнений». Вера Кундиус, член комиссии Моссовета по охране памятников искусства, вспоминала первый приезд Ленина на новую квартиру: «Владимир Ильич некоторое время находился на втором этаже в намечаемой для него временной квартире… Осмотрев ее, Ленин попросил выбросить всю лишнюю обстановку».

Из воспоминаний Марии Ильиничны Ульяновой: «В Кавалерском корпусе в трех комнатах мы… пожалуй, чувствовали себя до некоторой степени на бивуаках. У Ильича не было своей комнаты, где бы он мог уединиться». Ленин написал здесь работу «Очередные задачи советской власти».

Достаточно подробно описал в воспоминаниях кремлевский быт той поры Л. Д. Троцкий, сосед Ленина по Кавалерскому корпусу: «В Кавалерском корпусе, напротив Потешного дворца, жили до революции чиновники Кремля. Весь нижний этаж занимал сановный комендант. Его квартиру теперь разбили на несколько частей. С Лениным мы поселились через коридор. Столовая была общая. Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком. Только красной кетовой икры было в изобилии вследствие прекращения экспорта. Этой неизменной икрой окрашены не в моей только памяти первые годы революции… С Лениным мы по десятку раз на день встречались в коридоре и заходили друг к другу… Он часто перехватывал наших мальчиков в коридоре и возился с ними.

В моей комнате стояла мебель из карельской березы. Над камином часы с Амуром и Психеей отбивали серебряным голоском. Для работы все было неудобно. Запах досужего барства исходил от каждого кресла… Мы разговаривали с Лениным, стоя среди карельской березы. Амур с Психеей прервал нас певучим серебряным звоном. Мы взглянули друг на друга, как бы поймав себя на одном и том же чувстве: из угла нас подслушивало притаившееся прошлое. Окруженные им со всех сторон, мы относились к нему без почтительности, но и без вражды… Мы искоса поглядывали на обстановку и про себя говорили иронически-поощрительно амурам и психеям: не ждали нас? Ничего не поделаешь, привыкайте…

Низший состав оставался на местах. Они принимали нас с тревогой. Режим тут был суровый, крепостной, служба переходила от отца к сыну. Среди бесчисленных кремлевских лакеев и всяких иных служителей было немало старцев, которые прислуживали нескольким императорам. Один из них,небольшой бритый старичок Ступишин, человек долга, был в свое время грозой служителей… Он неутомимо шаркал по коридорам, ставил на место кресла, сметал пыль, поддерживая видимость прежнего порядка. За обедом нам подавали жидкие щи и гречневую кашу с шелухой в придворных тарелках с орлами… Старик тенью ходил за креслами и чуть поворачивал тарелки то в одну, то в другую сторону… двуглавому орлу на борту тарелки полагается быть перед гостем посередине».

Среди красных вождей особенно ценился Кавалерский корпус с престижным сводчатым «белым коридором» на втором этаже. Зеркало в торце делало коридор еще более длинным. Поэт Владислав Ходасевич, приходивший сюда на квартиру к председателю Моссовета Льву Каменеву, так и озаглавил свой мемуарный очерк — «Белый коридор».

Квартира Каменева была в красной Москве неким салоном, где они с женою принимали писателей и художников. Справочник «Вся Москва» 1924 года и в самом деле сообщает: «Каменев Лев Борисович — Кавалерский корпус, первый подъезд». В этом же корпусе была квартира Сталина, полученная им в 1919 году вместо намеченной было в императорских апартаментах Большого Кремлевского дворца. «К чему эта господская роскошь», — недовольно сказал Сталин, увидев старинное зеркало.

Тогда никто не мог предположить, что Сталин переживет в Кремле всех своих тогдашних соседей по Кавалерским корпусам: Молотова, заходившего к нему по вечерам, Зиновьева, Бухарина, Дзержинского, Калинина, Куйбышева, Енукидзе, наркома продовольствия Цюрюпу, Свердлова…

Быт вождей в эпоху военного коммунизма, гражданской войны, разрухи и массового голода был вполне обихожен и устроен отнюдь не по-коммунистически; вот, например, свидетельство профессора Ф. А. Гетье, пациентом которого в 1919 году был Я. М. Свердлов: «Бывая у Свердлова в разное время дня, я мог констатировать, что семья его питалась не только хорошо, но лучше, чем в мирное время питался обыватель среднего достатка: к утреннему чаю подавался белый хлеб, масло, икра, сыр или ветчина, а вечером я видел на столе яблоки, груши и виноград. Обед был сытный с обильным количеством редкого в то время мяса.

Северные фасады Теремного дворца и Верхоспасского собора. Фотография XIX века. На переднем плане — снесенные в XX столетии служебные корпуса.

Для личных услуг у Свердловых было три лица: бывший дворцовый лакей, кстати сказать, производивший курьезное впечатление своей серой курткой и светлыми пуговицами с орлами среди коммунистических косовороток и кожаных курток, затем какая-то женщина — горничная или кухарка — и бонна при детях.

Этот обильный стол и прислуга как-то не вязались со всей остальной фигурой Свердлова, и это меня сбивало с толку, я никак не мог себе объяснить, как мог Свердлов допускать то и другое в своей жизни, с чем он боролся в отношении других».

По некоторым мемуарным свидетельствам, в Кавалерском корпусе находилась, как ни странно это соседство, кремлевская тюрьма для особо опасных преступников, где содержались в 1918 году Фанни Каплан, британский шпион Брюс Локкарт, предводительница левых эсеров Мария Спиридонова и генерал царской армии Брусилов.

Два Кавалерских, Офицерский, Гренадерский, Кухонный корпуса снесены в 1959–1960 годах при расчистке участка для Дворца съездов. Уцелел только ближний ко дворцу Кавалерский корпус, в котором жил Ленин. 12 марта 1958 года на стене этого здания была помещена мемориальная доска с барельефом Ленина работы скульптора Н. В. Томского.

Если верить воспоминаниям заслуженного строителя РСФСР А. Н. Кондратьева, первоначально творцы Дворца съездов Кавалерские корпуса ломать не хотели и даже предполагали включить в новый «ансамбль»: «При первых прикидках предполагалось накрыть двор и внутри его выстроить зал, а окружающие постройки использовать как холлы и служебные помещения. Когда стали обследовать эти здания на предмет сохранности, выяснилось, что они стоят на деревянных сваях. Пока сваи находились в воде, они были в хорошем состоянии, но когда, после прокладки метро и прочих дел, вода ушла, они сгнили. Фундаменты находились в ужасающем состоянии, стены построек имели отклонения до 30–40 сантиметров от вертикали. Нам стало ясно, что использовать их как несущую конструкцию абсолютно невозможно, и мы приняли решение всю эту рухлядь снести и на этом месте проектировать новое здание».

Звучит убедительно, но как быть с сохраненным Кавалерским корпусом, в котором жил Ленин? Неужели это священное обстоятельство остановило подпочвенные воды и воспрепятствовало аварийности? Конечно, нет — перед нами очередное подтверждение тезиса: все можно сохранить, было бы желание. А в данном случае желание сохранить было чисто идеологическим, на памятники отечественной истории до 1917 года не распространявшимся. Не в сваях тут дело…

Синодальный корпус

Синодальный корпус (другие названия — Синодальное управление, Синодальная библиотека) был пристроен с севера к Патриаршему дворцу. Известно, что он перестраивался в 1851–1854 годах архитектором Н. И. Чичаговым. В 1880-х годах корпус, как и соседние, был занят помещениями придворных служителей.

Вот официальная история жизни и смерти Синодального корпуса, изложенная в книге Н. Я. Тихомирова и В. Н. Иванова «Московский Кремль. История архитектуры» (М., 1967): «Двухэтажный Синодальный корпус, расположенный под углом к главному зданию на месте существовавших здесь ранее строений XVII в., был возведен М. Ф. Казаковым в конце XVIII в. в 1960 г. этот корпус разобран».

А вот то, о чем все эти годы историки умалчивали. Согласно отчетам реставраторов, наблюдавших в 1961 году за работами по сносу, рабочие «по ошибке» разбили клин-бабой древние части Митрополичьего дворца второй половины XV века, входившие в состав корпуса. Это было древнейшее в Москве каменное гражданское здание. Фрагмент кирпичной стены того времени, обнаруженный реставраторами в 2003 году, уцелел в недрах перехода из Дворца съездов в Патриарший дворец, построенного на месте Синодального корпуса.

Согласно воспоминаниям заслуженного строителя РСФСР А. Н. Кондратьева, снос Синодального корпуса проектом Дворца съездов не предусматривался, он целиком на совести Н. С. Хрущева: «Если смотреть на Дворец съездов со стороны главного входа, то слева от него находилось двухэтажное здание довольно поздней постройки. Если мне не изменяет память, оно когда-то принадлежало митрополичьему подворью. По нашему проекту намечалось его сохранить. Мы имели в виду после небольшого переоборудования разместить здесь помещение для иностранной прессы. Когда уже дело шло к концу строительства, Хрущев во время одного из своих посещений спрашивает: „А это что здесь у вас?“ Мы объясняем — здание для иностранной прессы. Он говорит, — „Нет, так не годится, оно закрывает нам весь фасад, что это такое — надо снести“. По его указанию все это снесли… Вот это, пожалуй, единственная потеря, которая была у нас в Кремле, но произошло все вопреки нашему проекту, только по личному распоряжению Хрущева».

Памятник Великому князю Сергею Александровичу

Памятник на месте убийства великого князя Сергея Александровича в Кремле.

«Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят».

Эти строки из Евангелия от Луки начертаны были на кремлевском памятнике великого князя Сергея Александровича Романова. Первом памятнике русской истории, сознательно уничтоженном после 1917 года в Кремле, да и в Москве.

Кремль. 1905

…Кучер великого князя Андрей Рудинкин уже видел этого человека. Двумя днями раньше, одетый в крестьянскую поддевку, он шагнул навстречу экипажу на Воскресенской площади, возле Городской думы, и поднял зачем-то руку. Проситель? Сумасшедший? Не успели понять — незнакомец опустил руку, отступил и смешался с толпой.

И вот снова он, в той же поддевке. Только что тронулись от Малого Николаевского дворца в дом генерал-губернатора на Тверскую. Проехали по Ивановской площади, повернули на Сенатскую площадь, к Никольским воротам. И когда поравнялись с Сенатской кордегардией у ворот, выскочил откуда-то давешний незнакомец и бегом пустился к карете. Опять поднял руку, взмахнул ею…

И грянул гром.

Было три часа дня 4 февраля 1905 года. Член боевой организации партии эсеров Иван Каляев убил главнокомандующего войсками Московского военного округа великого князя Сергея Александровича Романова бомбой, брошенной под карету. Каляев метал бомбу с четырех шагов, но остался цел, даже не упал, только лицо его посекло обломками экипажа. Сергей Александрович погиб мгновенно. Тело его буквально разорвало на куски. Из газет тех дней: «Тело Великого князя оказалось обезображенным, причем голова, шея, верхняя часть груди с левым плечом и рукой были оторваны и совершенно разрушены, левая нога переломлена с раздроблением бедра, от которого отделилась нижняя его часть, голень и стопа».

Одной из первых на месте гибели великого князя оказалась его жена, великая княгиня Елизавета Федоровна. В окровавленном снегу она нашла голову Сергея Александровича. Елизавета Федоровна распорядилась положить останки мужа на носилки и перенести в Алексеевский храм Чудова монастыря. В подвале этого храма она через три года обустроит церковь-усыпальницу великого князя.

Автор «Записок старого москвича» И. И. Шнейдер вспоминал, как на следующий после убийства день учеников младших классов 3-й гимназии, где он учился, повели в Кремль, и они «копали лопатками снег… и искали разлетевшиеся во все стороны кусочки тела государева дяди».

Покушение готовил знаменитый Борис Савинков. В «Записках террориста» он пишет, что сначала Каляев хотел убить великого князя на Воскресенской площади и уже поднял руку, чтобы бросить снаряд, но заметил в карете Елизавету Федоровну и детей великого князя Павла. Иван Каляев бомбу тогда не бросил, но спустя два дня подстерег Сергея Александровича в Кремле. Террориста Каляева повесили 10 мая 1905 года в Шлиссельбургской крепости. В его честь при коммунистах назвали улицу в Москве (теперь она вновь Долгоруковская) и площадь в Кремле, на которой он совершил убийство.

Иерусалим. 1888–1921

Великий князь Сергей Александрович (1857–1905) — сын императора Александра II, дядя императора Николая II. Солидный послужной список. Генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Участник русско-турецкой войны 1878–1879 годов и взятия Плевны. Награжден орденом св. Георгия 4-й степени. Командовал Преображенским гвардейским полком. Член Государственного совета. Московский генерал-губернатор с 1891 года, с 1896 года одновременно командующий войсками Московского военного округа. 1 января 1905 года, согласно собственному прошению, уволен от должности генерал-губернатора и назначен главнокомандующим войсками Московского военного округа (с 1 января по 14 апреля 1905 года, по высочайшему указу, деятельность института московских генерал-губернаторов была приостановлена).

Сергей Александрович имел репутацию «твердого охранителя самодержавия». Делал все что мог, чтобы не дать разгореться в России революционному пожару. Немногие знали о другом, не чиновном его поприще. Великий князь — учредитель доныне действующего Российского Палестинского общества, заботившегося о русских паломниках в Палестине и об изучении ее христианских святынь. На свой счет Сергей Александрович проводил раскопки близ храма Гроба Господня в Иерусалиме, подтвердившие подлинность места Голгофы. Главнокомандующий войсками Московского военного округа одновременно был (можно ли представить такое сейчас?) председателем Императорского Исторического музея, председателем Комитета по созданию в Москве Музея изящных искусств, которому жертвовал немалые суммы из личных средств.

В 1888 году в Иерусалиме на средства Сергея Александровича и его братьев было начато строительство нового храма русского Гефсиманского скита. Великий князь присутствовал на закладке храма вместе со своей женой, великой княгиней Елизаветой Федоровной.

Великий князь Сергей Александрович.

Великая княгиня Елизавета Федоровна в траурном платье. Фотография 1906 года.

В начале 1905 года, незадолго до покушения, Сергей Александрович стал получать анонимные письма с угрозами убить его, если он не прекратит преследований революционеров. Великий князь пренебрегал опасностью, ездил без охраны, только старался выезжать в город без жены…

Елизавета Федоровна известна была в предреволюционной Москве как великая благотворительница, основательница и настоятельница Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке. Она была старшей сестрой императрицы Александры Федоровны, происходила из Гессен-Дармштадтского герцогского дома, родственного правящей в Британии Ганноверской династии.

Великая княгиня — что было редкостью и в ее век, не говоря уж о нашем — была женщиной искренних религиозных убеждений, неотступно соблюдаемых нравственных принципов. Еще до замужества Елизавета Федоровна дала обет девственности, сохранила верность ему и в браке, поставив это специальным условием при его заключении.

После гибели мужа Елизавета Федоровна просила у императора за жизнь его убийцы и даже посетила Каляева в тюрьме, тщетно призывая его к раскаянию. Отдав покойному великому князю последний долг, построив памятник и усыпальницу в Кремле, она всецело посвятила себя благотворительности. Рассталась со всеми денежными капиталами, не оставила себе никаких драгоценностей, даже обручального кольца. В 1910 году великая княгиня постриглась в монахини и поселилась в Марфо-Мариинской обители.

Летом 1917 года германский император через нейтрального шведского министра призывал Елизавету Федоровну выехать из России, предостерегая, что в ней вот-вот должны произойти ужасные события. Она ответила, что хочет разделить судьбу той страны, которую считает теперь своею. После революции немецкое военное командование добилось у большевиков разрешения на выезд Елизаветы Федоровны за границу, но она вновь отказалась. Весной 1918 года большевистская власть прислала ей распоряжение покинуть Москву и присоединиться к арестованной царской семье в Екатеринбурге. Елизавета Федоровна приехала в Екатеринбург, но воссоединиться с царской семьей ей не позволили. В конце мая 1918 года великую княгиню и ее родственников перевезли в город Алапаевск, где содержали уже под арестом. В ночь на 18 июля она была вместе с родственниками живой сброшена в шахту Нижняя Селимская под Алапаевском. (По мистическому совпадению, ровно в этот же день и час 12 годами раньше — в ночь на 5 (по новому стилю 18) июля 1906 года — Елизавета Федоровна принимала участие в перезахоронении тела Сергея Александровича в Чудовом монастыре.) Вслед за людьми в шахту бросили гранаты. Шахта была глубиною в 28 сажен (почти 60 метров), но тело Елизаветы Федоровны нашли потом на глубине 7 с половиной сажен, на выступе породы. Она долго была жива — весь следующий день крестьяне соседнего села слышали доносившееся из шахты церковное пение. Будучи сильно расшибленной, превозмогая страдания — вскрытие показало обширные гематомы на черепе, — великая княгиня нашла в себе силы сделать перевязку умиравшему рядом с ней великому князю Ивану Константиновичу. Возле ее тела нашли две неразорвавшиеся гранаты. Вскоре Алапаевск и Екатеринбург заняли белые. Извлеченные из шахты останки Елизаветы Федоровны перевезли в Читу, оттуда в Пекин, а в 1921 году — в Иерусалим. Великую княгиню похоронили в том самом храме Гефсиманского русского скита, где она была вместе со своим мужем в 1888 году.

Судьба распорядилась так, что Сергей Александрович и Елизавета Федоровна создали усыпальницы друг для друга.

Кремль. 1908

Памятник на месте убийства великого князя Сергея Александровича представлял собою очень красивый бронзовый, покрытый эмалью, крест на ступенчатом постаменте из темно-зеленого лабрадора. Прообразом его послужили обетные кресты Русского Севера. Памятник отвечал старинной русской православной традиции: отмечать место какого-либо важного — радостного или скорбного — события не скульптурным монументом, а храмом или крестом.

Автором проекта памятника был знаменитый художник В. М. Васнецов. Он был дружен с великим князем. Васнецов работал над проектом в 1905–1907 годах. На кресте были изображения Распятия со Скорбящей Божьей Матерью, припадающей к ногам Христа, а также Спаса Нерукотворного, Сергия Радонежского. Неугасимая лампада освещала надпись «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят».

Надгробие великого князя Сергея Александровича в его усыпальнице в Чудовом монастыре. Фотография 1900-х годов.

Крест-памятник был заложен Елизаветой Федоровной на Сенатской площади Кремля 4 сентября 1907 года. Открытие его состоялось 2 апреля 1908 года — в тот же день, в который произошло малое освящение храма-усыпальницы над могилой Сергея Александровича в Чудовом монастыре. Крест был поставлен на добровольные пожертвования пятого Киевского гренадерского полка, шефом которого был великий князь. Освятил крест московский митрополит Владимир.

Кремль. 1918

12 апреля 1918 года председатель Совнаркома В. И. Ленин подписал специальный «Декрет о снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и о выработке памятников Российской социалистической революции». По отзывам современников, Ленин не мог смириться с существованием монументов прежней эпохи в Кремле, где жил теперь он сам вместе с товарищами по коммунистическому правительству.

Памятник на месте убийства великого князя Сергея Александровича. Фотография 1908 года.

Декрет гласил: «Во ознаменование великого переворота, преобразившего Россию, Совет Народных Комиссаров постановляет:

1) Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг, не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера…

…4) Совет Народных Комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы…»

22 апреля 1918 года в Москве заседала Коллегия по делам изобразительных искусств. Строка из ее протокола: «Памятник-Крест Сергею Романову и памятник Александру II подлежат удалению с занимаемых ими мест».

У Никольских ворот Кремля. Фотография начала XX века. У левого края кадра — памятник на месте убийства великого князя Сергея Александровича.

Российскую республику сжимало кольцо фронтов гражданской войны. Каждый день сотни ее граждан гибли от пуль, умирали от голода. По стране скитались тысячи беженцев, бездомных, сирот. Новую власть беспокоили памятники… До 1 мая оставалась, однако, всего неделя. Крест-памятник стоял на месте. Видимо, в отличие от Ленина, не все считали борьбу с «уродливыми истуканами» первоочередным делом. И Владимир Ильич решил лично привести в исполнение декрет Совнаркома.

Кажется, это единственный случай в русской, а может быть, и в мировой истории: лидер государства собственными руками крушит художественный памятник прошлого, более того — уничтожает крест, поставленный на месте убийства!

Вот как описывает комендант Кремля Павел Мальков утро 1 мая 1918 года в Кремле:

«Ильич приветливо поздоровался со мной, поздравил с праздником, а потом внезапно шутливо погрозил пальцем:

— Хорошо, батенька, все хорошо, а вот это безобразие так и не убрали. Это уже нехорошо, — и указал на памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича.

Я сокрушенно вздохнул.

— Правильно, — говорю, — Владимир Ильич, не убрал. Не успел, рабочих рук не хватило.

— Ишь ты, нашел причину! Так говорите, рабочих рук не хватает? Ну, для этого дела рабочие руки найдутся хоть сейчас. Как, товарищи? — обратился Владимир Ильич к окружающим.

Со всех сторон его поддержали дружные голоса.

— Видите? А вы говорите, рабочих рук нет. Ну-ка, пока есть время до демонстрации, тащите веревки.

Я мигом сбегал в комендатуру и принес веревки. Владимир Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон.

— А ну, дружно! — задорно командовал Владимир Ильич.

Ленин, Свердлов, Аванесов, Смидович, другие члены ВЦИК и Совнаркома и сотрудники немногочисленного правительственного аппарата впряглись в веревки, налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник.

— Долой его с глаз, на свалку! — продолжал распоряжаться Владимир Ильич.

Десятки рук подхватили веревки, и памятник загремел по булыжнику к Тайницкому саду».

В разрушении памятника участвовал также В. Д. Бонч-Бруевич, управделами Совнаркома. Согласно его воспоминаниям, когда работа была закончена, Ленин «подошел к месту, где стоял памятник, и громко сказал, обращаясь ко всем: на этом месте революционный пролетариат должен воздвигнуть памятник смелому борцу Каляеву, который уничтожил одного из отвратительнейших представителей Романовых». И добавил: «Это прекрасно… Давно пора было бы убрать отсюда этот никому не нужный хлам».

Вдумаемся: какая символичная получается картина. Ленин ловко сделал петлю и накинул на памятник. На крест с Распятием Христа. И повалил его. Теперь можно было идти на демонстрацию. День был прожит не зря…

После 1 мая крест был передан «заведующему памятниками Кремля». 5 мая 1918 года в Совнарком членом Поместного Собора Русской православной церкви Н. Д. Кузнецовым была представлена просьба выдать крест или в Чудов монастырь, или в Успенский собор, поскольку он является предметом религиозного почитания. Большевики трофей не выдали. Из дневника председателя Комиссии Моссовета по охране памятников искусства и старины Н. Д. Виноградова, 12 июля 1918 года: «пошел… к бывшему памятнику Сергея Александровича, где убедился, что материал, из которого он сделан, прекрасен и его необходимо отволочь куда-нибудь в сторону. Решено — во двор между стеной и зданием судебных установлений».

Как же, однако, быть со строкой декрета Совнаркома, где говорилось, что сносить нужно памятники, не представляющие ни художественного, ни исторического интереса? Многие монументы поздней царской эпохи еще до революции вызывали уничижительные отзывы художников и искусствоведов; но вдохновенный, скорбный, печально-элегический памятник тонкой работы В. М. Васнецова — мог ли показаться кому-нибудь «уродливым истуканом»?

Коммунистическая печать ленинских времен иногда высказывала правду. 8 августа 1918 года в «Известиях» появилось сообщение: «Комиссия по снятию памятников в Москве, по словам секретаря комиссии Н. Д. Виноградова, в своей работе руководствуется мотивами двоякого рода: политическими и эстетическими… Решение о снятии памятника Сергею Александровичу в Кремле имеет политический характер: памятник поставлен черносотенцами на месте убийства бывшего князя».

«Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят».

Москва. 1998

В 1985 году гробница Сергея Александровича, как читатель уже знает, сохранявшаяся под асфальтом Ивановской площади, была случайно вскрыта при строительных работах. Из могилы достали золотые вещи, передали в кремлевские музеи, а гробницу вновь засыпали. В 1990-е годы прах великого князя перезахоронен в Новоспасском монастыре, старинной усыпальнице бояр Романовых.

Авторский проект васнецовского креста сохранился. Памятник был в 1993–1998 годах воссоздан скульптором Н. В. Орловым и установлен в 1998 году в Новоспасском монастыре.

Памятный крест на месте убийства великого князя Сергея Александровича, воссозданный в 1990-е годы в Новоспасском монастыре в Москве.

Менее известны два других монумента, хранящих память о жертвах взрыва 4 февраля 1905 года в Кремле. В память великого князя Сергея Александровича и всех «убиенных за царя и отечество крамолою 1905 года» в 1910 году по проекту архитекторов В. М. Маята и В. Д. Адамовича близ Ходынского поля в Москве была построена церковь Ватопедской Божьей Матери (иначе Отрада и Утешение). Этот «храм-памятник русской скорби» сохранился на нынешней улице Поликарпова.

А в селе Ивановском Ступинского района Московской области на одном из надгробий у церкви можно прочесть: «Здесь погребен кучер Великого князя Сергея Александровича Андрей Алексеевич Рудинкин… Умер от ран, полученных им от бомбы, убившей Великого князя Сергея Александровича в Московском Кремле 4-го февраля 1905 года… Памятник сей поставлен Великой княгиней Елисаветой Федоровной…»

Кремлевские гауптвахты и кордегардии

Караульный солдат в Кремле. Фотография начала XX века.

Судьбой небольших зданий у кремлевских ворот историки и искусствоведы интересуются мало. Конечно, их архитектурное и историческое значение несоизмеримо с великими кремлевскими памятниками, как существующими, так и погибшими. Но все же стоит сказать о них несколько слов. Ведь это были пусть скромные, но полноправные участники кремлевского ансамбля, создававшие исторический фон для шедевров.

Стрелецкие караульни у ворот Кремля, несомненно, существовали и в XVI–XVII веках. В XVIII столетии их сменили гауптвахты — специальные здания для кремлевских караулов.

Самая примечательная из них, известная по многим старинным изображениям, стояла справа от Спасских ворот, лицом к Кремлю, задним фасадом к кремлевской стене.

И пусть описание Кремля 1883 года говорит: «Небольшой домик справа у стены и гауптвахта у самых ворот не представляют ничего замечательного». Понятия о «замечательном» в наше время другие, тем более что во времена прежние древностей и достопримечательностей было гораздо больше.

«Описание столичного города Москвы» конца XVIII века называет одно из кремлевских зданий так: «гоубвахта с парадным местом». Что за парадное место на гауптвахте? Очень может быть, что это место, с которого можно наблюдать за парадами. Во всяком случае, именно на такие мысли наводят изображения кремлевской гауптвахты у Спасских ворот, обращенной как раз в сторону плац-парада.

Гауптвахта у Спасских ворот показана уже на гравюрах конца XVIII века. Ее же мы видим на картинах 1800-х годов. Это одноэтажное здание с крутой кровлей и красивой аркадой с кувшинообразными столбами, выпукло расширяющимися в середине. Постройку явно старались стилизовать под облик кремлевских древностей. Невольно всплывают в памяти такие же кувшинообразные столбы крыльца Петровского дворца работы М. Ф. Казакова. Конечно, этой ассоциации недостаточно для гипотезы о принадлежности скромной гауптвахты руке великого зодчего, но ничего невероятного в таком предположении нет. Казаков на протяжении нескольких десятилетий много строил в Кремле, и работу над монументальными произведениями масштаба Сената он совмещал с «мелочами» вроде «готического» крыльца Чудова монастыря или портика у Архангельского собора.

За аркадой на старых изображениях видна лоджия или, вернее, крытая галерея, из которой очень удобно было наблюдать за парадами. На акварели Ф. Алексеева (1800-е гг.) ее столбы уже не кувшинообразные, а прямоугольного сечения. Рядом с гауптвахтой — одноэтажный дом. Его назначение подсказывают строки из «Обозрения Москвы» (1820-е годы) А. Ф. Малиновского: «Ныне солдатская караульня находится возле сих ворот внутри Кремля. Есть еще и пристройка для жительства часового мастера».

Картины 1840-х доносят до нас подробности кремлевского военного быта: между гауптвахтой и домом ампирная одноэтажная постройка, рядом полосатая караульная будка, стоит часовой. На гравюре 1844 года видна лестница на смотровую галерею.

На фотографиях второй половины XX века не видно не только лестницы, но и самого здания гауптвахты, и домика мастера кремлевских курантов. Вопрос «зачем?» в таких случаях риторический.

Гауптвахты и кордегардии для караульных существовали и у других ворот Кремля. У Никольских ворот была Сенатская гауптвахта. Более всего известна она тем, что напротив нее 4 февраля 1905 года был убит эсеровским террористом Иваном Каляевым великий князь Сергей Александрович. Сравнительно недавно исчезла кордегардия у Кутафьей башни Кремля. Она была пристроена к ней с южной стороны в 1860-е годы. При реставрации башни в 1976–1977 годах ее разобрали. Тогда не знали еще, что в начале XXI века для сотрудников, подвергающих посетителей Кремля ритуалам современных мер обеспечения безопасности, придется построить некое подобие стеклянной «кордегардии» в Кутафьей башне.

А то ведь исторической могли обойтись…

Кремлевские часовни

Спасские ворота Кремля и часовни. Фотография начала XX века.

В старой Москве было много часовен, и почти все они стояли у дорог. Отправляясь в дальний путь или возвращаясь издалека в Москву, путник мог помолиться, приложиться к иконе, поставить свечу — в надежде на благоприятный исход путешествия или в благодарность за него. Дороги, естественно, проходили через городские ворота, и часовни устраивали при них. В начале XX века множество часовен стояли у ворот Китай-города, на Бульварном кольце (трассе исчезнувших стен Белого города), на кольце Садовом (место вала и стен Земляного города), у застав Камер-Коллежского вала. Были часовни и у парадных ворот Кремля, были и внутри кремлевских стен, но ни одна не дожила до нашего времени.

Часовни у Спасских ворот

Деревянные часовни у Спасских ворот Кремля известны с XVI века. Страдая от пожаров, они исчезали и вновь отстраивались. Их показывает акварель Д. Кваренги (конец XVIII века); на акварели Ф. Алексеева (1801) видна простенькая деревянная часовенка справа от ворот, напротив караульной будки.

В среде московских сектантов-«хлыстов» в XIX веке живо было предание, будто бы часовня справа от Спасских ворот Кремля отмечает место казни при царе Алексее Михайловиче почитаемого сектантами «живым богом» Ивана Тимофеевича Суслова. Однако часовня у ворот была более мирного происхождения.

В начале XIX века причт Покровского собора просил у московского митрополита Платона позволения устроить у ворот каменную часовню взамен деревянной, но получил отказ: «Часовни тут не было и ныне быть не следует». Хитроумные служители собора разъяснили, что хотели, собственно, выстроить не часовню, а «убежище» на случай непогоды во время молебнов. Им разрешили выстроить два симметричных убежища, которые… тут же обращены были в часовни.

По другим сведениям, каменные часовни у Спасских ворот были устроены в 1802 году по повелению императора Александра I, при «обновлении» Спасской башни. Она получила новый портал ворот в стиле классицизма, что отвечало тогда характеру архитектуры Красной площади, по периметру которой стояли классические торговые ряды. В классическом стиле были оформлены и часовни «для пристанища священно и церковнослужителей и богомольцев… для хранения потребных для молебствия церковных вещей и для отправки образу Спасителя, стоящему на Спасских воротах, молебствия». В том же стиле часовни отстроили вновь в 1821 году по проекту О. И. Бове. Это были, судя по чертежам и картинам первой половины XIX века, небольшие однокупольные сооружения, стоявшие по сторонам арки проезда. Их предшественницы, как тогда писали, «на столь видном и открытом месте могли делать совершенное безобразие». Бове отверг проектные фасады часовен, присланные из Московской духовной консистории: «совсем не сходствуют с фасадою Спасской башни». Портал ворот был по-прежнему отделан в классическом стиле, с коринфскими колоннами. Вид часовен у Спасской башни был в чем-то сходен с обликом знаменитой Иверской часовни у Воскресенских ворот Китай-города.

Спасская башня с классическим портиком над воротами и классическими часовнями. Литография первой половины XIX века.

В 1866 году Спасскую башню отреставрировали «в древнем духе», классический декор ее исчез: были соответственно перестроены и часовни, поставленные теперь по сторонам отводной стрельницы (проект архитектора П. А. Герасимова). Входивший в Спасские ворота видел теперь две одинаковые часовенки в псевдорусском стиле, шатровые с луковичными главками, украшенные крестами на гранях шатров.

Левая, если смотреть с Красной площади, — часовня Великого Совета Откровения, — имела главный образ Смоленской Богоматери, напоминая тем самым об историческом событии XVI века — возвращении Смоленска в состав Русского государства. В ее золоченом эмалевом иконостасе находились иконы, написанные в память спасения императора Александра II от покушений в 1866 году в Петербурге и в 1867 году в Париже.

Правая часовня, Великого Совета Ангел, славилась образом Христа Спасителя, точной копией иконы над Спасскими воротами. Перед иконой висели семьдесят серебряных лампад. Подсвечник в этой часовне был сделан из серебряной лампады, пожертвованной в XVII веке царем Михаилом Федоровичем в Покровский собор. Этому собору, или храму Василия Блаженного, обе часовни и принадлежали. Известно, что в 1902 году в них обновлялись иконостасы.

Часовни у Никольских ворот

Часовни у Никольских ворот Кремля также были одинаковыми. Слева от отводной стрельницы Никольской башни стояла часовня Николая Чудотворца, справа — часовня Александра Невского. Они были выстроены в 1821 году (некоторые авторы говорят о существовании здесь часовен еще в XVI веке), перестраивались в 1884–1886 годах на пожертвования купца Корзинкина. Часовни, как и у Спасских ворот, были выдержаны в псевдорусском стиле, имели шатры с луковичными главками и килевидные закомары. Часовни у Никольской башни принадлежали Казанскому собору на Красной площади и, как и он сам, были мемориальными памятниками: их иконы и росписи увековечивали победы русской армии в 1812–1814 годах. Икона Филиппа Апостола в Никольской часовне отмечала день ухода французов из Москвы, икона св. Стефана — день очищения русской земли от неприятеля. Росписи стен и потолка Никольской часовни также были символически-мемориальны. Праздник изображенных здесь свв. Адриана и Наталии — 26 августа, день Бородинского сражения; апостола Фомы — 6 октября, день битвы при Тарутине; апостола Матфея — 16 ноября, день сражения у реки Березины; свв. Хрисанфа и Дарии — 19 марта, день взятия Парижа русскими войсками в 1814 году. Изнутри над входом в часовню висела икона Казанской Богоматери, в чей праздник, 22 октября, произошла битва под Вязьмой.

Никольская башня с часовнями. Фотография конца XIX века.

Во время обстрела Кремля в 1917 году часовни пострадали вместе с башней Никольских ворот. Они изображены на известной картине К. Ф. Юона «Штурм Кремля в 1917 году».

Никольские ворота Кремля после обстрела прямой наводкой. Фотография 1917 года.

В 1918 году стены и башни Кремля реставрировали, в том числе Спасские и Никольские ворота, но часовни при этом были закрыты. Помимо часовен, ворота со стороны Красной площади украшали иконы в больших киотах, а также фрески XV–XVI веков, уцелевшие к тому времени чудом (в Италии, например, наружные фрески того времени не сохранились, несмотря на более благоприятный климат). За эти фрески вел борьбу И. Э. Грабарь, но убранство ворот исчезло в 1920-х годах. Тогда же погибли и все четыре часовни, под предлогом восстановления первоначального облика башен Кремля и очистки их от поздних наслоений. В середине 1920-х годов они стояли уже полуразрушенные, лишенные крестов и завершений. В апреле 1925 года все четыре часовни уже значились в списке намеченных к сносу зданий.

Никольская башня Кремля после артобстрела в октябре 1917 года. Фотография 1917 года.

В июле 1925 года академик И. Э. Грабарь опубликовал в журнале «Строительство Москвы» статью «Сломка зданий и городское благоустройство», оправдывавшую в том числе снос кремлевских часовен из «художественных» соображений. «Намеченные в нынешнем году МКХ сломки, — писал академик, — не встретили возражения со стороны опекающего старину музейного отдела Главнауки… намеченные сооружения все относятся ко второй половине XIX века и не представляют собой ни старины, ни памятников искусства. Это — ординарные, обыкновенные постройки… все они закрывают собой подлинные произведения искусства… Намеченная сломка шести часовен (кроме четырех часовен на Красной площади, в списке значились часовня Сергия Радонежского у Ильинских ворот и часовня Саввы Сербского на Солянке. — К. М.) рассчитана также на освобождение древних архитектурных сооружений от новых наслоений, не имеющих никакой художественной ценности и выстроенных в конце XIX века. Сюда относятся прежде всего четыре часовни ложнорусского стиля эпохи Александра III, которые облепили с двух сторон Никольскую и Спасскую башни». Конечно же, ясно, что небольшие часовни никак не подавляли, а наоборот, обогащали древние ансамбли Никольских и Спасских ворот Кремля. Жертвуя ими, И. Э. Грабарь, скорее всего, не хотел осложнять и без того непростых отношений реставраторов с городскими властями, оставляя себе «свободу маневра» в отстаивании более ценных памятников, на которые уже покушались. Заметим, что расчет этот был несколько наивен: тогдашние власти, как, впрочем, и нынешние, хладнокровно откусывали по локоть, когда в пасти оказывался хоть ноготок…

В 1925-м часовни все же не снесли, но отсрочка была недолгой. Изменение идеологических функций Красной площади (форум для парадов и демонстраций с мавзолеем Ленина, фактически храмом новой религии) ставило под угрозу физического уничтожения все ее традиционные религиозные сооружения — от соборов до образов на башнях. В 1929 году Моссовет принял секретное постановление об «очистке» Красной площади от культовых зданий. Это увязывалось, по мнению историка Ю. Бычкова, с завершением строительства каменного мавзолея. Видимо, через несколько лет это решение сыграло роковую роль в судьбе Казанского собора, разделившего в конце концов участь своих часовен.

На картине К. Ф. Юона «Первомайская демонстрация на Красной площади в 1929 году» можно еще разглядеть обезглавленную Никольскую часовню у Никольских ворот. Все четыре кремлевские часовни на Красной площади были сломаны в том же 1929 году при сооружении трибун для зрителей пролетарских торжеств. На месте двух часовен, Великого Совета Откровения и Александра Невского, впоследствии были устроены общественные туалеты.

Святыни из сломанных часовен при кремлевских воротах перенесены в храм Иоанна Воина на Якиманке. Там находится икона Господа Вседержителя с припадающими Сергием Радонежским и Варлаамом Хутынским из часовни при Спасских воротах, а также чудотворный образ святителя Николая, некогда украшавший Никольские ворота Кремля.

Часовня у Боровицких ворот

У подножия Боровицкой башни с внутренней стороны Кремля еще в 1920-е годы стояла изящная часовенка на четырех столбах, фактически крыльцо или навес над входом, оформленная в псевдорусском стиле. Она отмечала вход в помещение башни, куда в 1847 году была перенесена (освящена в 1848 году) «первая церковь на Москве» — храм Рождества Иоанна Предтечи на Бору — после варварского сноса по указанию Николая I ее древнего здания по соседству. Башню увенчали крестом и повесили в ее верхнем ярусе девять колоколов. 2 мая 1848 года при освящении храма в башне митрополит Филарет, как указывает в своем исследовании И. Л. Бусева-Давыдова, произнес особое слово «для успокоения и утишения лиц, скорбевших об уничтожении древнего храма». Храм этот построил еще Иван Калита в 1321 году; дошедшее до XIX века каменное здание относилось к 1509 году.

На некоторых панорамах Московского Кремля часовня у башни и еще не снесенная церковь Рождества Иоанна Предтечи изображены одновременно; это может означать, что перенос церкви готовился заблаговременно, и часовня построена до 1847 года.

Вид Боровицкой башни изнутри Кремля. Фотография 1913 года. Слева от арки ворот видна часовня.

Часовню венчал исторический крест, снятый при сносе с придела Уара Мученика Предтеченской церкви. Служба в храме, размещенном в сыроватом помещении второго яруса башни, была всего два раза в год. Это был один из десяти храмов, относившихся к ведомству Кремлевского дворца.

В 1917 году церковь в Боровицкой башне была разорена во время взятия Кремля красногвардейцами. Храм подвергся еще и сильному ружейному обстрелу, несколько пуль поразили иконы святителей московских и образ Казанской Богоматери. «Искалеченный лик Пречистой с укором глядит на дела рук человеческих, — свидетельствует Нестор Камчатский, — и я уверен, что ни один негодяй не посмел бы приблизиться теперь к этой иконе».

Древняя церковь Рождества Иоанна Предтечи на Бору. Рисунок XIX века.

В первой половине 1920-х годов кремлевская комендатура, чуждая подобным сантиментам, захотела сломать и часовню при Боровицкой башне. По сведениям В. Ф. Козлова, Музейный отдел Наркомпроса позволил ей это сделать, назвав уничтожаемые осколки старины «чуждыми наростами». Вскоре часовня исчезла. На ее месте — дверь в недоступную ныне башню. Из всего церковного обихода внутри уцелела только солея.

Печерская часовня у церкви Ризположения

К сохранившейся церкви Ризположения на Соборной площади примыкала с запада небольшая часовенка, по которой и саму церковь звали иногда Печерской. Часовня имела с храмом общие крыльцо и южную паперть, сломанную в 1922 году.

Печерская икона Богоматери — список счудотворного образа из Киево-Печерской лавры, по преданию, последовала в Первопрестольную за русскими митрополитами, переносившими свою кафедру из Киева во Владимир, а оттуда в Москву. Митрополиты чтили эту икону как покровительницу Московской митрополии, преемницы Киевской. Она была помещена на западной стене Ризположенской церкви, оказавшись прямо напротив окон Золотой Царицыной палаты, вследствие чего сделалась предметом особого внимания цариц и царевен.

Церковь Ризположения и Печерская часовня (слева) до реставрации. Фотография первой четверти XX века.

Во второй половине XVII века часть стены храма с иконой обстроили с трех сторон; галереи и южное крыльцо перекрыли сводами. Так возникла Печерская часовня. Она была открыта целый день, в ней горела неугасимая лампада, и в народе жило правило: никто не может пройти мимо, не поклонившись Печерской иконе. «Образ Печерской Богоматери привлекает много молельщиков», — замечает в «Обозрении Москвы» 1820-х годов А. Ф. Малиновский.

Фрагмент Соборной площади. Фотография 1880-х годов. В центре кадра видны крыльцо и главка Печерской часовни при церкви Ризположения.

И соблюдалось это правило отнюдь не только простыми москвичами. Часовня сообщалась переходом с комплексом Большого Кремлевского дворца. Духовный писатель XIX века А. Муравьев в «Воспоминаниях о посещении Святыни Московской Государем Наследником» (будущий император Александр II) описывает, как «Великий Князь поднялся по высокой лестнице, чтобы приложиться к чудотворной иконе; она находится в углублении бывшего церковного окна».

После революции Печерская часовня перестала существовать. При разгроме Кремля красногвардейцами в 1917 году она была разорена, а при реставрациях 1919–1925 гг., а также второй половины 1940-х годов частично снесена, частично заложена. Судьба чудотворной иконы неизвестна.

* * *

Конечно, шесть часовен — далеко не самые горькие утраты Кремля в советскую эпоху. Но утраты заметные. Маленькие, скромные часовни вносили трогательную нотку в кремлевскую «музыку в камне». И без этой нотки мощный и величавый хор соборов и дворцов звучит, увы, не так, как в старину.

Стрельница Тайницкой башни

Тайницкая башня Кремля. Вид со стороны Москвы-реки. Фотография начала XX века.

Кремлевский тайник

Внешний облик Кремля настолько привычен многим поколениям людей, что нам трудно даже представить себе, как выглядела московская цитадель каких-нибудь три с половиной столетия назад. Заброшенный машиной времени в середину XVII века, наш современник, пожалуй, и не узнал бы кремлевскую крепость. Башни, за исключением Спасской, были вдвое ниже, их не венчали еще нарядные шатры. Со стороны «поля», нынешних Красной площади и Васильевского спуска, Кремль ограждал широкий Алевизов ров, стены которого были выложены камнем. Наполненный водою, он соединял Москву-реку и Неглинную, делая Кремль островом. Параллельно существующей линии кремлевских стен тянулась вторая, более низкая, со своими башнями — «отводными стрельницами». Они прикрывали подступы к главным кремлевским воротам и соединялись с ними мостами.

Тайницкие ворота Кремля на плане «Кремленаград» начала 1600-х годов.

До наших дней дошла только одна такая «внешняя башня» — Кутафья башня у Троицких ворот Кремля. А еще семьдесят с лишним лет назад такое напоминание о былом облике кремлевской крепости существовало у Тайницких ворот.

— А где это в Кремле Тайницкие ворота? — спросит москвич начала XXI века. — Таких ведь нет?

И будет, в общем, прав. В Никольские и Спасские ворота ходят по спискам работники и посетители президентской администрации. Горожанам оставлены Троицкие и Боровицкие. А пятые кремлевские ворота в Тайницкой башне на Кремлевской набережной заложены снаружи кирпичом. И только с тыльной стороны башни видны деревянные створки ворот. Они выходят в Тайницкий сад, в который простым москвичам вход заказан уже почти столетие.

С Тайницкой башни, главной башни южной стены Кремля, началось пятьсот с лишним лет возведение нынешних стен кремлевской крепости. Она строилась на месте Чешковых (Чушковых) ворот Кремля Дмитрия Донского. Башню строили итальянские зодчие Антоний Фрязин и Марк Фрязин. Новгородская летопись говорит под 1485 годом: «Майя в 29 день заложена бысть на реце на Москве стрелница у Шешковых ворот, а под нею выведен тайник, а делал ее Онтон Фрязин».

Закладка стрельницы Тайницкой башни итальянским зодчим Антонием Фрязиным. Миниатюра Лицевого свода.

Тайником, давшим башне имя, принято считать выложенный камнем, пересохший к середине XVI века, а затем возобновленный колодец. Он мог обеспечить водой осажденных в крепости. Колодец был настолько глубок, что в нем в 1826 году утонул рассеянный сторож Надворного суда. Между тем тайником, скорее всего, в средневековой Москве называли секретный подземный ход из Тайницкой башни, позволявший выбраться за пределы Кремля в случае необходимости. Кремлевская опись 1646–1647 годов свидетельствует: «Под Тайницкие вороты тайник, и у того тайника ступени повыломались, и в тайнике по обе стороны из стен и свода осыпалось каменей с 50, по полукамен и по чети; и у тайника, у затворенных дверей, замка нет и двери засорены».

Исследователям потаенной Москвы известны подземные ходы от Тайницкой башни к Никольским воротам и далее на Никольскую улицу; а также к Варварке и Москве-реке.

Колодец и тайник и защищала отводная стрельница Тайницкой башни, соединявшаяся с ней каменным мостом. И. К. Кондратьев указывает в «Седой старине Москвы»: «В выдавшейся к реке части башни, образующей правильный квадрат, долго виден был глубокий, обширный колодезь, засорившийся и заросший впоследствии». Стрельница Тайницкой башни отчетливо видна на плане «Кремленаград» 1600-х годов: увенчанная шатром, она стоит во второй линии стен, выдвинута к самой воде; от Тайницкой башни к ней переброшен мост с тремя арками. У башни со стрельницей было общее подземелье — по старинному описанию, «огромное помещение с мощным сводом». На многочисленных панорамах Кремля с Москвы-реки и картинах XVII–XVIII веков стрельница изображена в виде мощной четырехугольной башни, высотою вровень с основным ярусом Тайницкой, с зубцами наверху, косыми бойницами-машикулями наверху и тремя рядами бойниц в стенах. В XVII веке стрелецкий караул у Тайницких ворот составлял 10 человек.

И на старых рисунках, и на фотографиях начала XX века передняя стена стрельницы глухая, на ней не видно арки проезда. А где же были ворота? Ответ дают старые планы Кремля, да и план 1903 года: на них виден Г-образный воротный проем со входом справа, в боковой стене стрельницы. Это старинный, встречающийся во многих русских крепостях прием крепостной фортификации: ломаный проезд не позволял осаждающим ни стрелять по воротам в башне прямой наводкой, ни орудовать тараном; более того, он заставлял осаждающих поворачиваться к крепости правым боком, не прикрытым щитом.

Значение Тайницкой башни в средневековом Кремле не ограничивалось службой крепостных ворот: Тайницкие ворота неизменно участвовали в важнейших религиозных церемониях водосвятия. Они располагались точно на оси главного южного входа в Успенский собор. Сверху, с Соборной площади, к башне вела крытая Иорданская лестница (ее основание и ныне сохраняется под землей). Под 11 июня 1682 года в «Записной книге царства» Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича отмечено: «Провожали образ знамения пресвятыя богородицы великия государи и государыня цесаревна и великая княжна Софья Алексеевна, что послан в полки в Казань к боярину к Петру Васильевичу Меншому Шереметеву… а провожали за Тайницкие ворота Чудовской архимандрит».

«Прости, престольный град»

Судьба Тайницкой башни и ее стрельницы в XVIII–XX веках изображается в исторической и краеведческой литературе несколько запутанно, с постоянными противоречиями и явными ошибками в датах. Общепринятая и кочующая по историческим трудам и путеводителям версия: Тайницкую башню вместе со стрельницей разобрали в 1770 году в связи с планами строительства баженовского Кремлевского дворца, затем восстановили, но уже без стрельницы; и только в 1862 году стрельница была вновь построена по проекту художника Кампиони — в формах, стилизованных под XVII век, и далеких от оригинала.

Между тем простой, но внимательный взгляд на многочисленные старинные панорамы Кремля со стороны Москвы-реки и старые кремлевские планы позволяет усомниться в общепринятом. На гравюре с изображением Кремля по рисунку М. Махаева середины XVIII века пристройки к Тайницкой башне не видно. Нет ее и на плане Кремля, сделанном по рисунку архитектора Ф. Кампорези перед началом баженовского строительства.

Что это, невнимательность авторов? Нет. Документы 1752 года о работах в Кремле архитектора Д. В. Ухтомского говорят, что были разобраны ворота со стенками, «что были за Тайницкими воротами не доезжая Москвы-реки».

Так что Баженов разбирал в 1770 году Тайницкую башню уже без стрельницы. Как пишут маститые искусствоведы, стены Кремля Баженов воспринимал просто как старые укрепления и не особенно их ценил. На снос старинных кремлевских зданий откликнулся стихотворением Г. Р. Державин, тогда еще не прославленный поэт, а молодой офицер: «Прости, престольный град, великолепно зданье, чудесной древности Москва»…

Неловкость ситуации с разрушением кремлевских древностей чувствовали и «на самом верху». Летом 1775 года, как только затея с баженовским Кремлевским дворцом была оставлена, Екатерина II велела восстановить снесенную ради несостоявшейся новостройки южную стену Кремля, и были заложены фундаменты новой Тайницкой башни. Вот строки указа Екатерины II: «коллежскому советнику и архитекту бланку остатся в Кремле для всех по оному производимых строений… указ послан с предписанием к бланку, чтоб он подал письменно в экспедицию… к строению Тайницких ворот и городской стены на приуготовленном сего лета фундаменте коликое число к старому материалу всякого материала вдобавок надобно».

Архитектор Карл Бланк восстановил Тайницкую башню и всю южную стену Кремля в прежних формах по обмерным чертежам М. Ф. Казакова к 1783 году. И действительно, без отводной стрельницы. На рисунке архитектора Д. Кваренги (1786) ее нет, зато видна арка ворот Тайницкой башни.

И далее историки и авторы путеводителей переходят к 1862 году… не замечая явного противоречия с иллюстрациями к их же собственным текстам.

Восстановленная стрельница — уже не отдельная башня, а длинная прямоугольная пристройка к Тайницкой башне, доходящая до проезда Кремлевской набережной, прекрасно видна на старинных планах и изображениях конца XVIII — первой половины XIX века. Она показана на плане 1797 года (уже с воротами на обе стороны), на фиксационном плане Кремля (1813) после французского погрома, причем цветом «имеющихся строений». Видна она на акварелях Ф. Кампорези (1789) и Калашникова (1807), картине М. Н. Воробьева (1819), гравюрах Курвуазье (начало XIX века), Дюрфельдта (1810-е годы) и Монтелю (между 1820-м и 1823 годами). Изнутри Кремля стрельница Тайницкой башни очень хорошо изображена на панораме Д. Индейцева (1850).

Кремль в конце XVIII века. Старинная гравюра. На переднем плане — отводная стрельница Тайницкой башни.

Единственной действительно загадочной является картина Г. Чернецова (1841), на которой изображена небольшая узкая пристройка к Тайницкой башне, да еще с прямоугольным выступом к востоку. Но на рисунке Дюрана (1843) и гравюре 1845 года мы вновь видим знакомую длинную прямоугольную стрельницу. Характерная деталь — ее изображают без перекрытия, с узким ходом по периметру стен.

Видимо, при восстановлении, которое в действительности произошло во второй половине 1780-х годов, стрельница лишилась арочных сводов. А в 1862 году ее, вероятно, «реставрировали» в соответствии с понятиями того времени: украсили «в древнем вкусе», заделали ворота в западной стене и устроили крышу-платформу, на которой установили пушки.

В Петербурге в полдень стреляет пушка Петропавловской крепости — это знают все. Мало кто знает, что до 1917 года такой обычай был и в Москве — каждый день в 12 часов дня стреляла пушка на Тайницкой башне.

А по праздничным дням с Тайницкой башни раздавались торжественные салюты. Описание Кремля 1883 года сообщает: «На платформе выступающей к реке пристройки помещаются орудия, из которых производятся салюты в высокоторжественные дни». Царские дни (дни тезоименитства членов императорской фамилии) отмечались 101 холостым выстрелом из пушек Тайницкой башни. 16 августа 1898 года, в день открытия в Кремле памятника Александру II, в восемь часов утра с Тайницкой башни раздалось пять пушечных выстрелов. Стреляли с башни и в пасхальную заутреню.

Ворота Тайницкой башни в XIX — начале XX века были открыты только для пешеходов. Как и в древности, трижды в год через них совершались из всех кремлевских соборов торжественные крестные ходы на реку против башни; особенно отмечают старые путеводители «величественные процессии… направляющиеся к реке, на Иорданскую сень для водосвятия» 6 января и 1 августа. Напротив Тайницкой башни на Кремлевской набережной на старых картинах видна двухмаршевая лестница — спуск к Иордани на Москве-реке.

«Неизменно отгонял милиционер»

Конечно, все эти церемонии быстро стали немыслимы в советском Кремле, населенном большевистскими вождями. Лишние ворота им были не нужны, не говоря уж о крестных ходах. С датой повторного исчезновения стрельницы Тайницкой башни в исторической литературе также существует путаница. Даже в солидных трудах датой сноса ее иногда почему-то называют 1953 год, хотя, например, на многочисленных юбилейных фотографиях Кремля 1947 года никакой стрельницы нет и в помине.

Официальная советская версия из кремлевского путеводителя: «В 1930 г. разобрали сильно выступавшую и потому затруднявшую проезд вдоль набережной отводную стрельницу Тайницкой башни». При этом колодец в башне был засыпан, а проездные ворота снаружи заложены.

Исследователь подземной Москвы И. Я. Стеллецкий, пытавшийся в 1930-е годы отыскать в кремлевских подземельях библиотеку Ивана Грозного, вспоминал: «С исследовательской тоской советского спелеолога подходил я к этой Тайницкой во время сноса ее пристройки, но неизменно отгонял милиционер. Муки Тантала, перевоплотившиеся из легенды в действительность!..»

Официальная версия сноса также весьма сомнительна. Стрельница Тайницкой башни доходила до линии проезда по набережной, но уж никак не перегораживала его. Скорее всего, подлинной причиной ее гибели была забота о безопасности вождей, доходившая до идиосинкразии боязнь терроризма. Известно, что в те годы сотрудников НКВД вызывали на место обнаружения любых подземных ходов в окрестностях Кремля, и они их исправно замуровывали и опечатывали. То же самое, по сути, было проделано и с «тайником» в башне, и с ее воротами.

О тайницкой стрельнице, тем не менее, помнили. В 1985 году дипломные проекты студентов МАРХИ предлагали воссоздание стрельницы по состоянию на XVII век, с мостом к Тайницкой башне. Но эти проекты остались проектами.

В Московском Кремле и вокруг него уцелело между тем гораздо больше древностей, нежели могут видеть его посетители. Я говорю сейчас даже не о недоступных обычным гражданам Грановитой палате, Сенате, Большом Кремлевском, Теремном и Потешном дворцах. Их можно хотя бы увидеть. Но кто знает, что между Архангельским и Благовещенским соборами ниже современного уровня земли сохраняется древнейшее гражданское здание Москвы — палаты Казенного двора 1485 года, причем археологи обнаружили даже остатки наружной декорации их фасада? Что цел засыпанный Алевизов ров — его обложенные камнем стены, например, отчетливо видны на фотографиях котлована мавзолея Ленина 1924 года? Что на Соборной площади еще в 1910-е годы было открыто основание древней первоначальной церкви Иоанна Лествичника, предшественницы Ивана Великого? Очень вероятно, что под землей сохранились фундаменты и нижние части второй линии кремлевских стен с ее мостами и башнями.

После 1991 года в Кремле начался процесс восстановления утраченного: Красное крыльцо на Соборной площади, Александровский и Андреевский залы Большого Кремлевского дворца, недавно воссозданное завершение церкви Потешного дворца… Это, конечно, реконструкции, хотя и исполненные по реставрационным канонам. Но и они существенно обогатили облик Кремля. А если раскрыть еще и подлинные древности? Палаты Казенного двора, фрагменты Алевизова рва, второй линии кремлевских стен — покажись они на поверхность, насколько разнообразнее, ярче, глубже станут впечатления сотен тысяч отечественных и иностранных гостей Кремля!

И если солдаты Президентского полка ходят по Кремлю в «исторических» мундирах, если на Соборной площади происходят церемониальные пешие и конные марши, если вновь проходят службы в кремлевских соборах и звонят колокола Ивана Великого — почему бы не возродить старинный московский обычай выстрела из пушки в полдень с Тайницкой башни?

Правда, для этого нужно возродить сначала ее стрельницу с орудийной платформой.

И пересмотреть унаследованную от советской эпохи традицию, когда от любого недоступного для осмотра кремлевского здания любознательных граждан «неизменно отгонял милиционер».

Иллюстрации

«Кремленаград». План Кремля. Начало 1600-х годов.

Идеализированная схема градостроительной композиции древней Москвы. М. П. Кудрявцев. В центре композиции — «царствие треугольное» (Кремль и Китай-город), их окружают концентрические фигуры укреплений Белого города (Бульварное кольцо) и Земляного города (Садовое кольцо); на каждую сторону света в каждой линии городских стен выходит по трое ворот, образуя число 12. Внутри Белого города линия из семи монастырей повторяет очертания стен Кремля и Китай-города; дальние монастыри образуют симметричные цепочки вокруг Москвы (по четыре с севера и юга и по три с востока и запада). Соединенные между собою, линии монастырей образуют в плане крест. Центральной осью сакральной композиции города является линия, соединяющая Покровский собор на Красной площади и церковь Вознесения в Коломенском. Симметрично относительно нее выстраиваются главные городские монастыри и храмы.

Вид Кремля от Москворецкого моста. Акварель И. Вейса. 1852.

Вид Кремля в начале XX века. Почтовая открытка.

План Кремля. 1903 год. Красным цветом выделены памятники Кремля, уничтоженные после 1917 года: 2 — Вознесенский монастырь; 3 — Малый Николаевский дворец; 4 — памятник Александру II; 5 — Чудов монастырь; 12 — собор Спаса на Бору; 17 — Оружейная палата у Троицких ворот; 19 — церковь Благовещения на Житном дворе; 21 — стрельница Тайницкой башни; 23 — церковь Константина и Елены.

Собор Спаса на Бору. Рисунок конца XVIII века.

Фрагмент южного фасада собора Спаса на Бору до реставрации Ф. Рихтера. Литография Н. Черкасова. 1851.

Чудов монастырь. Почтовая открытка 1900-х годов. На переднем плане — Митрополичий корпус, правее его храмы Благовещения и Алексия Митрополита.

Чудов монастырь. Собор Чуда Архангела Михаила в Хонех. Литография середины XIX века.

Митрополит Алексий завещает похоронить себя в Чудовом монастыре. Клеймо иконы Дионисия «Митрополит Алексий с житием». Начало XVI века. На заднем плане изображен собор Чуда Архангела Михаила в Хонех.

Ансамбль Чудова монастыря. Фотография XIX века.

Ф. Бенуа. Панорама Кремля. Фрагмент. По рисунку Д. Индейцева. 1850-е годы. У левого края — Чудов монастырь, правее — Малый Николаевский дворец, справа от него — Вознесенский монастырь.

Царь-колокол и Чудов монастырь. Почтовая открытка начала XX века.

Терракотовая плита из портала собора Чуда Архангела Михаила в Хонех Чудова монастыря. 1501.

Терракотовая плита из портала собора Чуда Архангела Михаила в Хонех Чудова монастыря. 1501.

Вознесенский монастырь. Почтовая открытка начала XX века.

Вид Спасской башни в Москве. Акварель Ж.-Б. Арну. 1846. Слева от башни — «готическая» Екатерининская церковь Вознесенского монастыря, справа — гауптвахта.

Вид Вознесенского монастыря. Литография О. Кадоля. Начало 1830-х годов.

Внутренний двор Вознесенского монастыря. Литография О. Кадоля. Начало 1830-х годов.

Угол Ивановской площади и Спасской улицы в Кремле. Литография середины XIX века. Слева — Чудов монастырь, справа — Вознесенский, в центре композиции — Малый Николаевский дворец.

Царь-колокол на фоне Малого Николаевского дворца. Левее колокола — храм Чудова монастыря. Почтовая открытка 1900-х годов.

Памятник императору Александру II. Почтовая открытка 1900-х годов.

Вид Кремля из-за Москвы-реки в начале XX века. Почтовая открытка. Белая церковь за стеной — храм Константина и Елены. Левее храма — памятник Александру II.

Памятник Александру II в Кремле. Фотография 1900-х годов. Слева от монумента — церковь Константина и Елены.

Картина Н. К. Константинова «У Кремлевской стены». Рубеж XIX–XX веков. На переднем плане — церковь Константина и Елены.

Картина М. В. Нестерова «Кремль зимой». 1897. Слева от башни — церковь Константина и Елены; на заднем плане — купола Вознесенского монастыря.

Церковь Благовещения на Житном дворе. Почтовая открытка 1900-х годов.

Фрагмент панорамы Москвы по рисунку Д. Индейцева. 1850. В центре — Благовещенская башня и церковь Благовещения на Житном дворе.

Почтовая открытка 1900-х годов с изображением Успенского собора в Кремле. Перед ним — ограда Соборной площади с воротами.

Почтовая открытка 1900-х годов с изображением церкви Двенадцати Апостолов. Левее храма — ограда Соборной площади.

Вид соборов в Кремле. Акварель Ж.-Б. Арну. 1846. Между Благовещенским и Архангельским соборами видна ограда Соборной площади.

Ограда Соборной площади у Благовещенского собора. Фотография 1880-х годов.

Коронационные торжества в Кремле в 1856 году. Литография Герара и Фишо по рисунку Тейхеля. На верхней площадке Красного крыльца, собираясь спуститься по лестнице на площадь, стоит император Александр II (в белой мантии).

Коронационные торжества Екатерины II на Соборной площади в XVIII веке. Праздничная процессия спускается с Красного крыльца. Литография 1760-х годов.

Восстановленное Красное крыльцо. Современная фотография.

Вид Оружейной палаты. 1850-е годы. Акварель Кювилье. Оружейная палата у Троицких ворот изображена в первоначальном парадном виде, с портиком и лепными украшениями фасада. Такой она была до перестройки второй половины XIX века.

«Фасад вновь прожектированной галереи для помещения Оружейных вещей на новом месте». Архитектор И. Еготов. 1806–1810.

«Перспектива вновь прожектированной галереи для помещения Оружейных вещей на новом месте». Архитектор И. Еготов. 1806–1810.

Вид Спасской башни Московского Кремля. Акварель Н. Е. Маковского. 1867.

Спасская башня. Почтовая открытка 1900-х годов. Справа от башни — купола Вознесенского монастыря, слева и справа от ворот — часовни.

Картина К. Ф. Юона «Штурм Кремля в 1917 году». Изображены Никольские ворота с часовнями и надвратной иконой св. Николая Чудотворца.

Вид в Кремле у Спасских ворот. Акварель Ф. Алексеева. 1800-е годы. Справа от Спасской башни видны здания гауптвахты и дом мастера кремлевских курантов; слева — церковь Михаила Малеина и колокольня Вознесенского монастыря.

Фрагмент фотопанорамы Кремля 1890-х годов. В центре — Малый Николаевский дворец. Слева от него — Чудов монастырь, справа — Вознесенский.

Тайницкая башня. Фрагмент панорамы Кремля Ф. Бенуа по рисунку Д. Индейцева. 1850-е годы.

Фрагмент панорамы Москвы по рисунку Д. Индейцева. 1850. В центре — Тайницкая башня; у левого края — храм Константина и Елены.

Тайницкие ворота с отводной стрельницей. Фотография 1856 года. Фрагмент панорамы Замоскворечья, одного из самых ранних фотоизображений города. На площадке стрельницы видны пушки, у ворот внутри Кремля — здание гауптвахты. Праздничная иллюминация кремлевских башен, вероятно, связана с коронационными торжествами 1856 года.

Чудов монастырь. Десятиглавый двойной храм Благовещения и Алексия Митрополита. Фотография конца XIX.

Фасад Вознесенского монастыря по Спасской улице. Почтовая открытка 1900-х годов. В центре — Екатерининская церковь, правее ее — храм Михаила Малеина с колокольней, левее — монастырские ворота.

Ивановская площадь в Кремле в начале XX века. Почтовая открытка. Справа — Митрополичий корпус Чудова монастыря. Слева от храма Двенадцати Апостолов видна ограда Соборной площади.

Иконостас Вознесенского собора Вознесенского монастыря, перенесенный в церковь Двенадцати Апостолов. Современная фотография.

Иконостас Екатерининской церкви Вознесенского монастыря. Фотография XIX века.

Вид с верхней бровки Кремлевского холма. Слева направо: Благовещенская башня, церковь Благовещения на Житном дворе, Водовзводная башня, храм Христа Спасителя.

Вид с колокольни Ивана Великого в сторону Спасских ворот. На переднем плане — Малый Николаевский дворец. За ним Вознесенский монастырь. Почтовая открытка начала XX века.

Вид Кремля. Почтовая открытка начала XX века. В углу кремлевских стен — храм Константина и Елены. Левее — памятник Александру II.

Наводнение 1908 года в Москве. Москва-река подступила к стенам Кремля. Почтовая открытка.

Вид Москвы. Фрагмент литографированной панорамы И. Дациаро. Первая половина XIX века. Справа — церковь Благовещения на Житном дворе.

Дом Наркомтяжпрома в Зарядье. Проект А. В. Щусева. 1930-е годы. Красная площадь расширена вдвое, Кремль выглядит игрушечным по сравнению с проектируемыми шедеврами «пролетарской архитектуры».

Литература о памятниках Московского Кремля, уничтоженных в XX веке

Александровский М. Указатель московских церквей. М., 1915.

Антипов И. В. Древнерусская архитектура второй половины XIII — первой трети XIV в. Каталог памятников. Спб., 2000.

Архитектура и ландшафты России. Судьбы культурного наследия России в XX веке. Тт. 1–3. М., 2003.

Архитектурные ансамбли Москвы XV — начала XX века. М., 1997.

Баталов А. Л. Московское каменное зодчество конца XVI века. М., 1996.

Белоусова Т. Тайны подземной Москвы. М., 1997.

Беляев Л. А. Древние монастыри Москвы по данным археологии. М., 1995.

Боганов В. И. Бунтари и правдоискатели в Русской православной церкви. М., 1991.

Богданов А. П. В тени великого Петра. М., 1998.

Бондаренко И. А. Красная площадь Москвы. М., 1991.

Борисов Н. С. Иван III. М, 2000.

Борисов Н. С. Повседневная жизнь Средневековой Руси накануне конца света. М., 2004.

Бродский Б. И. Сердце Родины — Кремль. М., 1996.

Бродский Я. Е. Москва от А до Я. М., 1994.

Бураков Ю. Н. Под сенью монастырей московских. М., 1991.

Бусева-Давыдова И. Л. Храмы Московского Кремля: святыни и древности. М., 1997.

Бычков Ю. А. Житие Петра Барановского. М., 1991.

Вагнер Г. К. Искусство мыслить в камне. М., 1990.

Варшавский С., Рест Б. Билет на всю вечность. Л., 1986.

Васильева О. Ю., Кнышевский П. Н. Красные конкистадоры. М., 1994.

Волков О. Два стольных града. М., 1994.

Выголов В. П. Архитектура Московской Руси середины XV века. М., 1988.

Гольденберг П. И. Старая Москва. М., 1947.

Грабарь И. Э. О русской архитектуре. М., 1969.

Гришин Д. Памятники и люди // Московский журнал. 1993. № 5.

Гришин Д. Репрессированный Кремль // Горизонт. 1990. № 12.

Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Книга 1. М., 1991.

Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск, 1992.

Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1905.

Забелин И. Е. История города Москвы. Неизданные труды. М., 2003.

Зодчие Москвы времени барокко и классицизма (1700–1820-е годы). М., 2004.

Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы). М., 1998.

Зодчие Москвы. Книга 1. М., 1981.

Зырянов П. Н. Русские монастыри и монашество в XIX — начале XX века. М., 1999.

Иванов В. Н. Московский Кремль. М., 1971.

Иконников А. В. Тысяча лет русской архитектуры. М., 1990.

Ильин М. А. Каменная летопись Московской Руси. М., 1966.

Иностранцы о древней Москве. М., 1991.

История русской архитектуры. Краткий курс. М., 1951.

История русского искусства. Том 3. М., 1955.

История русского искусства. Том 4. М., 1959.

Карамзин Н. М. Записка о московских достопамятностях // Наше наследие. 1991. № 6.

Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1988.

Кириченко Е. И. Запечатленная история России. Книга 2. М., 2001.

Климаков Ю. Его знала вся образованная Россия // Московский журнал. 1996. № 4.

Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871.

Ключевский В. О. Русская история. Тт. 1–2. М., 1993.

Козлов В. Ф. Исчезновение первопрестольной // Отечество. Краеведческий альманах. Выпуск 1. М., 1990.

Котов В. Ф. Послесловие к публикации записок епископа Камчатского Нестора // Московский журнал. 1992. № 4.

Козлов В. Ф. Трагедия монастырей: год 1929-й // Московский журнал. 1991. № 1.

Козлов В. Ф. У истоков // Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 7.

Козлов В. Ф. Хроника разрушений. Год 1928-й // Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 12.

Кондратьев И. К. Седая старина Москвы. М., 1996.

Кудрявцев М. П. Москва — Третий Рим. М., 1994.

Культурно-исторические экскурсии (Москва, московские музеи, подмосковные). М., 1923.

де Кюстин А. Николаевская Россия. М., 1990.

Лавров А. С. Регентство царевны Софьи Алексеевны. М., 1999.

Латышева Г. П., Рабинович М. Г. Москва в далеком прошлом. М., 1966. Летописи и хроники. М., 1980.

Максимов П. Н. Творческие методы древнерусских зодчих. М., 1976.

Малиновский А. Ф. Обозрение Москвы. М., 1992.

Мальков П. Записки коменданта Московского Кремля. М., 1962.

Матвей Федорович Казаков и архитектура классицизма. М., 1996.

Миллер Г. Путешествия по Московской провинции. М., 1996.

де Миранда Ф. Путешествие по Российской Империи. М., 2001.

Михайлов А. И. Архитектор Д. В. Ухтомский и его школа. М., 1954.

Михайлов А. И. Баженов. М., 1951.

Михайлов К. Как мы храним свое наследие // Наше наследие. 2000. № 55.

Молева Н. М. Кремль. М., 1980.

Молева Н. М. Москва извечная. М., 1996.

Монашество и монастыри в России. XI–XX века. Исторические очерки. М, 2002.

Москва в описаниях XVIII века. М., 1997.

Москва глазами художников. Л., 1985.

Москва. Диалог путеводителей. М., 1985.

Москва сто лет назад. М., 1997.

Москва. Энциклопедия. М., 1997.

Московский альбом. М., 1997.

Московский архив. Историко-краеведческий альманах. Выпуск 1. М., 1996.

Муравьев А. Н. Путешествие по святым местам русским. Спб., 1846.

Муравьев В. Б. «Считая себя вечно обязанным…» // Краеведы Москвы. Сборник. М., 1997.

Нащокина М. В. Архитекторы московского модерна. М., 1998.

Некрасов А. Н. Художественные памятники Москвы и городов Московской губернии. М., 1928.

Нестор, епископ Камчатский. Расстрел Московского Кремля (27 октября — 3 ноября 1917 г.). М., 1995.

Низовский А. Ю. Самые знаменитые монастыри и храмы России. М., 2000.

Никольский В. А. Старая Москва. Историко-культурный путеводитель. Л., 1924.

Облик старой Москвы. XVII — начало XX века. М., 1997.

Олеарий А. Описание путешествия в Московию. М., 1996.

Описание императорского столичного города Москвы… Спб., 1782.

Охрана и реставрация архитектурного наследия России. М., 2000.

Павлинов A. M. История русской архитектуры. М., 1894.

Паламарчук П. Сорок сороков. Том 1. М., 1992.

Памятники архитектуры в дореволюционной России. М., 2002.

Памятники архитектуры в Советском Союзе. М., 2004.

Памятники архитектуры Москвы. Кремль. Китай-город. Центральные площади. М., 1983.

Панова Т. Д. Кремлевские усыпальницы. История, судьба, тайна. М., 2003.

Пилявский В. И. и др. История русской архитектуры. Л., 1984.

Платонов О. А. Путешествие в Китеж-град // Памятники Отечества. 1991. № 2.

Покровская З. К. Осип Бове. М., 1999.

Покровский Н. В. Памятники христианской архитектуры, особенно русские. М., 2000.

Полное собрание русских летописей. Том 1. Лаврентьевская летопись. М., 1997.

Полный православный богословский энциклопедический словарь. Тт. 1–2. М., 1992.

По Москве. Прогулки по Москве и ее художественным и просветительным учреждениям. М., 1917.

После обстрела Московского Кремля. Публикация В. Седельникова // Звенья. Исторический альманах. Выпуск 1. М., 1991.

Прогулки по старой Москве. М., 1996.

Православные обители России. Москва. Путеводитель. М., 2000.

Православные русские обители. Спб., 1910.

Проблемы воссоздания утраченных памятников архитектуры. М., 1998.

Пуришев Б. И. Воспоминания старого москвича. М., 1998.

Путеводитель по Москве, изданный Московским Архитектурным обществом для членов V съезда зодчих в Москве. М., 1913.

Путеводитель-справочник по Москве и ее окрестностям. М., 1903.

Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Москву в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. М., 2005.

Пушкин в воспоминаниях современников. Тт. 1–2. Спб, 1998.

Пыляев М. И. Старая Москва. М., 1990.

Ратшин А. Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах в России. М., 1852.

Романюк С. К. В поисках пушкинской Москвы. М., 2000.

Романюк С. К. Москва. Утраты. М., 1992.

Россия первой половины XIX века глазами иностранцев. Л., 1991.

Русов A. Л. Кремли и монастыри Москвы. М., 1995.

Русские монастыри. Том 1. Центральная часть России. М., 1995.

Русское градостроительное искусство. Москва и сложившиеся русские города XVIII — первой половины XIX века. М., 1998.

Русское православие. М., 1989.

Святыни Древней Москвы. М., 1993.

С любовью и тревогой. М., 1990.

Смолич И. К. Русское монашество. М., 1999.

Соловьев С. М. Сочинения. Книги V–VII. М., 1990–1991.

Стародуб К. В., Емельянова В. В., Краусова И. В. Я люблю этот город вязевый… М., 1990.

Стеллецкий И. Я. Мертвые книги в московском тайнике. М., 1993.

Сытин П. В. Из истории московских улиц. М., 1958.

Сытин П. В. История планировки и застройки Москвы. Том 1. М., 1950.

Сытин П. В. История планировки и застройки Москвы. Том 2. М., 1954.

Сытин П. В. По старой и новой Москве. М.—Л., 1947.

Тихомиров М. Н. Древняя Москва. XII–XV вв. М., 1992.

Тихомиров Н. Я., Иванов В. Н. Московский Кремль. История архитектуры. М., 1967.

Иеромонах Тихон (Полянский). Путешествие в историю русских монастырей. М., 2002.

Три Рима. М., 2001.

Троскина Н. Д. Строительная история Большого Кремлевского дворца в Москве // Архив наследия — 1999. М., 2000.

Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М., 1990.

Указатель улиц и домов столичного города Москвы. М., 1882.

Ушедшая Москва. М., 1964.

Фабрициус М. П. Кремль в Москве. Очерки и картины прошлого и настоящего. М., 1883.

Царские и императорские дворцы. Старая Москва. М., 1997.

Guide to The Great Kremlin Palace. М., 1914.

Lo Gatto E. Gli artisti italiani in Russia. Vol. 1. Milano, 1990.

Об авторе

Михайлов Константин Петрович — журналист, заместитель главного редактора «Большого Столичного журнала».

Родился в Москве в 1965 году. В 1988 году окончил Московский государственный университет. Работал в еженедельнике «Собеседник», журнале «Юность», газете «Век», «Родной газете». В 2003–2005 годах — главный редактор «Политического журнала».

Член Союза журналистов России. Лауреат Всероссийского конкурса Союза журналистов «Золотое перо» (1998).

Член Совета Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Автор идеи и организатор серии выставок «Против лома. В защиту культурного наследия Москвы» (1999–2003).

Автор многочисленных публикаций в СМИ о проблемах сохранения историко-культурного наследия Москвы и России, о погибших и погибающих архитектурных и исторических памятниках Отечества. Автор книги «История одного взрыва» (М., 2004); соавтор книг «Русские монастыри» (М., 1995), «Архитектура и ландшафты России. Судьбы культурного наследия России в XX веке» (М., 2003), «Хроника уничтожения старой Москвы: 1990–2006» (М., 2006).

Содержание

От автора … 5

Часть I Как нам реорганизовать Акрополь

Что такое Кремль. Небесный град на Москве-реке … 11

Оккупация Акрополя. Как разрушали Московский Кремль … 26

Часть II Погибшие памятники Кремля

Собор Спаса на Бору … 51

Чудов монастырь … 77

   Собор Чуда Архистратига Михаила в Хонех … 118

   Церкви Алексия Митрополита и Благовещения … 127

   Митрополичий корпус … 133

   Другие здания … 134

Вознесенский монастырь … 136

   Вознесенский собор … 166

   Церковь Михаила Малеина и колокольня … 172

   Екатерининская церковь и другие здания … 176

Малый Николаевский дворец … 181

Памятник императору Александру II … 196

Церковь Константина и Елены на Подоле … 212

Церковь Благовещения на Житном дворе … 221

Красное крыльцо … 229

Ограда Соборной площади … 246

Жертвы Дворца съездов … 250

   Оружейная палата у Троицких ворот … 252

   Кавалерские корпуса … 266

   Синодальный корпус … 273

Памятник великому князю Сергею Александровичу 275

Кремлевские гауптвахты и кордегардии … 288

Кремлевские часовни … 291

   Часовни у Спасских ворот … 292

   Часовни у Никольских ворот … 294

   Часовня у Боровицких ворот … 299

   Печерская часовня у церкви Ризположения … 301

Стрельница Тайницкой башни … 304

Литература о памятниках Московского Кремля, уничтоженных в XX веке … 314

Оглавление

От автора

Часть I Как нам реорганизовать Акрополь

  Что такое Кремль Небесный град на Москве-реке

  Оккупация Акрополя Как разрушали Московский Кремль

Часть II Погибшие памятники Кремля

  Собор Спаса на Бору

  Чудов монастырь

  Вознесенский монастырь

  Малый Николаевский дворец

  Памятник императору Александру II

  Церковь Константина и Елены на Подоле

  Церковь Благовещения на Житном дворе

  Красное крыльцо

  Ограда Соборной площади

  Жертвы Дворца съездов

    Оружейная палата у Троицких ворот

    Кавалерские корпуса

    Синодальный корпус

  Памятник Великому князю Сергею Александровичу

  Кремлевские гауптвахты и кордегардии

  Кремлевские часовни

  Стрельница Тайницкой башни

Иллюстрации

Литература о памятниках Московского Кремля, уничтоженных в XX веке