Коробка с серыми красками [Влад Козлов] (fb2) читать онлайн

Влад Козлов Коробка с серыми красками

«Счастье для всех, и пусть никто не уйдёт обиженным!» -

«Пикник на обочине» — Аркадий и Борис Стругацкие

«Пиши кровью — и ты узнаешь, что кровь есть дух» -

«Так говорил Заратустра» Фридрих Ницше

О книге:

Пройдя привычным путем от дома до встречи с сегодняшним днём, вы обязательно встретите на своем пути сотни судеб.

Они везде, куда бы вы ни взглянули. Прячутся за окнами домов, во встречных машинах, в лицах детей и их родителей, в отражении осенних луж, шорохе листьев под большими ботинками прохожих, в морозных узорах на окнах и даже в вашей комнате — осталось только немножко присмотреться.

В каждой зарисовке этого сборника вы найдете моменты, мгновения, которые кажутся несущественными, но в них заключена целая история. Сюжеты, разворачивающиеся перед вашими глазами, могут быть как трогательными, так и загадочными, доставлять радость, а порой и вызывать грусть. Но все они богаты деталями, которые скрываются в глубине серых красок.

Пусть эти зарисовки помогут вам увидеть красоту и величие скрытых мгновений жизни и пережить каждую историю, словно вы стали частью этого мира, полного самых разных цветов и оттенков.

Вместо введения

Хочу сказать тебе кое-что.

У тебя в руках сборник моих историй, написанный в период с 2022 по 2024 год. В моей жизни было много небольших, но всё же перемен. В частности, многое узнал, менял своё мнение о некоторых вещах, и наконец-то определился, какая черепашка-ниндзя у меня любимая. Я считаю неплохой результат.

В этой книге много картинок. Не обращай на них внимания. Они не важны, и не играют никакой роли.

Так вот о чём это я… Ах да! Почему опять решился испачкать несколько килограмм бумаги?

Всю сознательную жизнь, в диалогах с другими людьми я не находил достаточно слов, чтобы рассказать то, о чем думаю ежечасно, вот и взялся за письмо. Книги помогали и помогают мне выговориться, найти общий язык с людьми. К слову, это самая лучшая терапия из всех, что я пробовал. Поэтому никогда себя не бойтесь — пишите! Искренне, БеСпокоЙно, БУЙНО, с ашипками, пропуская важные, на любом языке — только умоляю, пишите! Это не отнимет много вашего времени, а лишь наоборот, подарит. Рассказав самому себе свои мысли, вы надолго избавитесь от лишнего груза ответственности за прошлые и будущие деяния, рассеяв их в чистоте листа. Что бы это ни было — частушка, рассказ или подсчет долгов в преддверии получки, всё равно, главное — ПИШИ!

Мне нравится думать о том, что я стану стариком, буду сидеть в старом кресле с книжкою в руках. А в книге этой будет написано, каким я был дурачком в свои то 27. О чем думал, о чем переживал — наверное все это будет таким несущественным. Это будет так странно, но так интересно. Великий всё-таки дар — помнить!

Я понимаю, что довольно глупо писать о жизни. Глупо и странно писать о том, что происходит вокруг, ведь искусство наблюдений не ново, да и каждому из нас есть, что рассказать.

Однажды я услышал, что худшая привычка писателя — это рассказывать собственную жизнь. Ты замыкаешься в творчестве, идеи иссякают, и, как следствие, ты больше не можешь выдавать новый материал. Каждый мог бы написать книжку о том, что болит. Только скудный фантазией человек способен писать о окружающем его мире. Но так уж сложилось, что хочется. Ноет. Чешется. Должно быть тут! В последних работах я стараюсь давать вольную своим мыслям и фантазии, но слишком часто хожу вокруг да около, за что прошу меня простить. Я могу быть нуден, затянут, и непонятен. Но прочти! Дотерпи! Может здесь ты найдешь понимание, участие, понимание, или же что-то другое, что так давно искал.

На этом все, желаю тебе приятного прочтения этого небольшого сборника моих работ.

Мне сейчас 27 лет, меня зовут Влад. Надеюсь мне не будет стыдно перечитывать это, скажем, в 55. Но если ты, Владислав Владимирович из будущего сейчас это читаешь, то знай — вот так я видел мир. Я рассказывал так, как сам хотел. Я наконец нашел рецепт собственного пространства абсолютной свободы, и ни за что его не упущу.

Сейчас я счастлив, и искренне верю в то, что всё только начинается. Кажется, что я поймал точку отсчета для своего огромного, локально-легендарного пути.

Буду оттачивать и любить собственную свободу, буду продолжать безобразничать и куролесить, лишь бы наконец стало весело. На данный момент по моим друзьям, знакомым, коллегам разошлось больше сотни напечатанных моих книг, у меня уже больше 50 читателей, и я ни за что не остановлюсь.

Хочу сказать тебе кое-что, друг!

Добро пожаловать в мою новую книгу!

Письмо

Оголённым медным проводом меня бьёт при виде твоего до безобразия милого стана. Ты- моё существо, моё создание, тебя невозможно заслужить у Бога — только добиться, выиграть в неравной схватке со всей вселенной, которая несомненно будет против наших с тобой рук, схваченных в замок. Плата за стремление — добиваться всю жизнь, так и не узнав, что ответ был гораздо проще. В моей парадигме ты вольна быть кем угодно, ибо не только душа, но и другие пределы моей внутренней тюрьмы подвластны тебе. Любую частичку моего сознания ты вольна занять, введя меня в полное безумие, или же наоборот, расширив просторы тюрьмы моего рассудка стать важной и неотъемлемой его частью.

Стрелки на твоих голубых как небосвод глазах бесконечно указывают на что-то неосязаемое, воздушное и яркое. Стрелки твоих глаз ранят больно, ранят как молнии, поражая главный нерв и разрывая больное сердце чуть суровее, чем стая бешеных собак.

Каждая написанная мной буква переливается в слово, далее в предложение, а после — в острый нож, который срочно нужно кормить свежей красной краской, что наполняет моё шаткое тело. Каждое написанное слово о тебе бьёт в грудь так сильно, что я не в силах разобраться, кем стал. То ли я графоман, вот уже годы пытающийся хлыстами острых слов выбить из тебя чувства, то ли влюбленный двухэтажный человек, в порванном пальто, из дырок которого сочатся невнятные слова о том, как же ты мне сильно нужна.

Изо дня в день я преодолеваю препятствия на пути к твоей благосклонности. Будто по ступенькам иду, поднимаюсь, на бесконечную лестницу. Лишь мысль о том, что своё влечение я питаю бесконечным стремлением к очередной глупости не даёт мне все бросить и пасть в пропасть твоей безызвестности.

А помнишь, дорогая, как мы разговаривали вечерами напролёт, по телефону. Я смотрел на луну, и думал о том, что ты тоже на нее смотришь. Я представлял, что между нашими взглядами и луной вновь, как и вчера, появилась тонкая ниточка из волн, наших взволнованных и таких звонких и смешных голосов. Я рассказывал тебе о любви, думая, что пробуждаю в тебе ангела, хотя, как оказалось, всего лишь дразню твоих демонов.

Милая моя. Моё стальное как прут тело создано было для самого мягкого — любить вечно, безответно и холодно. Обжигая льдом железа любимые, но теперь уже чужие губы, пропитываю маслом факел своего характера, чтобы завтра сжечь мосты меж нами, и, наконец-то стать вновь несчастным куском черного металлолома. Сейчас же я и желаю, и боюсь того, что ты покинешь мои мысли. Уйдешь прочь из моей души, на прощание хлопнув лёгкой дверью. А я после буду счастлив, как глупец, и перестану, наконец, замечать, что в окнах многоэтажек вокруг меня ни разу не мелькнёт хитрый лисий хвостик твоей прически, что пахнет свежей постелью.

Истинно мужской голос во мне басовито и хрипло говорит, что мне все равно, что давно плевать на тебя, но эти слова едва слышны за пронзительным и громким детским хохотом. Ребенок в моей душе хочет, чтобы я проказничал, плакал, ругался, смеялся и во что бы то не стало шел к своей глупой и недостижимой мечте. Однажды этому ребенку исполнится 45, и он, не выдержав скуки быта современности выстрелит себе в голову из Беретты, отправив себя вновь в мир детства. В бесконечный сон, в которым я навсегда стану маленьким эгоистом, который ни за что не отступит от мечты дойти пешком до солнца. Быть может и сейчас, каждый клочок, исписанный бумаги, каждая деталь моей квартиры, каждый мой оголённый нерв — один большой сон после смерти. Если это так, то в прошлой жизни ты была реальна, в этом нет сомнений. И раз я настолько сильно привязан к тебе, то видимо мы были вместе, иначе и быть не может.

В идеальном мире, по ту сторону последней симуляции, я не смог заслужить пулю, так как заполучил себе нечто более ценное — твою руку и сердце. Возможно, в той квантовой реальности, мы были женаты. У нас была семья, дети, а может даже и внуки. Каждый день мы с тобой балансировали на грани нервного срыва, пребывая при этом в безрассудном счастье от нашей жизни.

Просыпаясь рано утром я видел тебя рядом, и обнимал твое такое хрупкое и тёплое тело. А ты, словно маленькая, пряталась в хрустящее одеяло.

По сути, так уж случилось, что жизнь сводится к простому биологическому, животному. Ты либо добавляешь миру пару очков кармы, либо забираешь, а все ради баланса на планете. Кто-то должен заниматься любовью ради забавы, я же занимаюсь забавами ради любви, так сложились звёзды над нами с тобой. Мой страх дал мне в руки оружие, и теперь я, вместе с ветром гуляю по-нашему с тобой лесу, где сейчас шумит твой дух.

Да, я по сей день блуждаю в этом лесу. Эти деревья недостаточно красивы, чтобы стать последним кадром твоих небесных глаз. И теперь уже никогда ничего не будет, все погибло, кроме моих чувств. Тебя, мою вселенную, моё сокровище, голос моей души и стук моего сердца — похитили. Да и кто же? Тот самый, которого не так давно ты стала называть "родной". Он был эгоистичнее меня, он посмел украсть твою красоту, молодость и голос. Он построил тебе домик, небольшой, примерно два на три метра под землёй, накрыл досками. Он сшил твои прекрасные губы друг с другом, хотя, признаться, я всегда втайне мечтал, чтобы они были пришиты к моим. Он резал твои розовые, почти детские пяточки. Он стянул так туго верёвку на твоих прекрасных белых ручках, что я мечтал бы, чтобы мои руки так привязали к твоим.

Как ты там говорила мне? Что я несу? Что ботинки у меня грязны? Что рубашка мятая?

А какая теперь разница. У тебя теперь тоже грязные ботинки и мятая рубашка. Но даже в этом безобразии, даже на опознании… Ты была прекрасна. Лишь в груди что-то сжималось сильнее обычного, и моя ранняя седина вышла чуть быстрее обычного, чтобы проститься с тобой.

Все горит вокруг меня, хоть и темнота. Хоть глаз выколи, но я все вижу, я чувствую его. Он до сих пор здесь, в истерике, прячется в этом лесу. Найду. Погибну от безумия, но найду. Беретта в моей руке, кажется, уже совсем изголодалась. Лучшее дополнение к мятой рубашке. Не хватает, разве что, тонкого чёрного галстука и колечка с бирюзой, что я тебе когда-то дарил.

Попутчик

В поезде сидел вальяжно, как и обычно сидят в людных местах мальчики лет двадцати трёх от роду. Полубоком, нога с размахом запрокинута на ногу и величественно покачиваясь нависает над нехитрым половым покрытием. Столик от впереди стоящего сиденья был откинут, на нем важно красовались почти допитая бутылка classic-cola и пачка Кириешек.

Я не смел противиться возможности, и, честно признаться, желанию. Немедленно подсел к нему.

— Сэр, добрейший день, а чем вы занимаетесь?

— Ужинаю, спасибо за вопрос. Присоединитесь? Правда Кириешки почти закончились, но крошечки я вам досыплю. И запивайте сразу.

— Не откажусь, с вашего позволения! — я взял в руки помятую пачку сухариков, обстучал её пальцами так, чтобы крошки ссыпались вниз. Получилось весьма прилично. Мой новый momentum-попутчик протянул мне classic-cola. Я сделал большой глоток, потом ещё и ещё, пока на дне не осталось пол глоточка. Безошибочно: там была водка, 50:50 смешанная с колой. Весьма отчаянная рецептура, применяемая только в особых случаях. Обычно люди после такого нехитрого ужина едут кутить. И, как правило, до этого было выпито еще столько же в слегка более стеснительной пропорции 30:70.

Я слегка поморщился и спросил:

— А вы, я так понимаю, на кутёжный концерт какой путь держите?

— Верно! Все верно! — улыбнувшись, ответил мне будущий друг. — Я Толий, можно просто Анатолян. А вас как зовут?

— А меня не зовут, я сам прихожу.

— Ну тогда приходи, при случае. Я таким как ты, дуракам, всегда рад.

Примерно так я всегда представлял себе встречу с Богом. И я оказался абсолютно прав. Правда и подумать не мог, что моим Раем окажется столичный поезд, который бесконечно бегает по кольцу то в одну сторону, то в другую, таская меня по голодному желудку столицы моей юности.

Кто бы мог представить.

Смерть читателя великой и непредсказуемой визуальной новеллы, под названием «Жизнь» обретается вместе с не всегда логичным завершением своего собственного пути. И, ровно так, как и до рождения, стеснительного читателя ждёт ничто после смерти. И это ничто — есть сон. До рождения он видит свой первый сон, безгрешный и прекрасный, потому и при прерывании оного — кричит как резанный. А на пороге отключения организма от мирового сервера мозг создаёт свой последний сон. Про поезд, про Бога, про Кириешки. Про такое незначительное, но тем не менее лучшее, что видел.

Творец

Творец нашего мира был зачат случайно, после жаркой вписки на пантеоне, иначе как объяснить такую злость к миру. Он подкидывает нам все новые и новые беды и чудеса. Многие говорят, что это сделано для укрепления нашей веры не в Него, но в Себя. Но к середине существования ресурса твоего тела ты понимаешь, что единственный творец — есть ты Сам.

Творец собственной судьбы, или творец всех судеб вокруг? В этом стоит разобраться. И тут уже путь веры твоей находится на перепутье, то ли верить в себя как в творца, одного из миллиардов других «мимокрокодилов», то ли верить в себя, как в творца миллиардов. Ведь каждый из нас, без вранья, ловил себя на мысли, что все вокруг какое-то слишком ненастоящее. Безмолвные камни, слишком болтливые люди, будто хорошо проработанные игровые персонажи. А мы все — часть этой вселенной, либо же её создатель, вынужденный безвременно сдохнуть в молчаливом согласии со скриптом.

Ведь всё создано вокруг будто вопреки, будто назло кому-то. Столько лжи, предательства, обмана. Складывается чёткое ощущение, что всё это создал… человек. Возможно его зовут Василий, вот настолько простой человек. Вот сидит Василий на работе, запыханный весь, и проклинает всё, о чём думает. А оно ведь и вправду проклинается. Самым настоящим образом — всё проклинается.

Вот был Василий маленький, верил в чудо — и были чудеса вокруг. Верил динозавров — и весь мир в них поверил.

«И пошел Василий в спортивный зал, и упала капля пота с его могучего лба, и появился океан!» — уже вижу мотивы новой веры. Или быть может это ты создал этот мир? Ты — читатель. Или я? Всё крутится вокруг одного крохотного меня. Моё некогда великое сознание было поделено на миллиарды, и теперь я туп как пробка, как и все вокруг? Интересно…

Хочу сказать вам, что невероятно приятно жить и думать о том, что ты создатель мира вокруг. Что когда-то давно, а может и совсем недавно ты умер, а мозг твой нарисовал последний сон, в котором ты сейчас и живёшь. И вот вроде бы в этом самом сне ты уже и семьёй обзавелся, набрал кредитов, нашел хорошую работу, приготовил тонну вкусной еды и прошел по выдуманному миру тысячи километров, но… скажи, пожалуйста, если бы ты знал, что этот мир ненастоящий, а плод твоего воображения, прожил бы ты так жизнь, как проживаешь свою?

Грядущая пустошь

Вот сами подумайте. Все мы — неродивые, бесячие, невыносимо капризные дети нашей планеты. Она, если честно, любит нас «через силу», и если бы планета Земля была девушкой, то скажем прямо, вряд ли испытала хоть какое-нибудь удовольствие от нашего присутствия на её прекрасном теле.

Всё, что мы ей подарили — зуд, жжение, изжогу, головную боль да перхоть. Слёзы уже не могут наворачиваться на замутненных нефтяными пятнами глазах, а акне из ракетных воронок бессмысленных воин кровоточит. Гадкие паразиты на теле великой матери, где правила любовь, как первородное явление. Любовь породила жадность, похоть, желание, порок. Порок же стал первым клинком под лопатку нашей матери. Искажение любви — есть пророк грядущей пустоши.

Восторгаясь окружающим миром, мы перестали замечать его цельную картину. Если плохо в одном месте — мы немедленно уедем искать такое, где нам хорошо. А хороший паразит, как мне думается, всегда стремится стать симбионтом и приносить что-то полезное своему носителю. Ну, или хотя-бы сделать вид. Мы — лишайные пятна, которые предпочитают пить, курить, употреблять наркотики, строить заводы, развязывать воины и ездить на дорогих автомобилях, лишь бы задница в тепле и в кармане побогаче, а остальное для нас — мелочи, никак не касающиеся нас. Каждый беспокоится о политическом строе, бирже, чужих деньгах и женах, но никто — о великой, нашей, матери!

А у тёплой девочки от нас голова чешется и болит. Её волосы давно стали седыми, а планеты вокруг смеются над ней, потому-то она слишком добрая, и стесняется прогнать нас. Стоит, терпит, не моется. Любит нас, идиотов, Великая Мать Любви, мученица порока. Последнее живое божество.

Купидон-алкаш

Купидон вечно пьёт самопальную водку Бахуса, оттого в край ослеп и бросает свои стрелы направо и налево. Брошенный ребенок пантеона, квинтэссенция низших потребностей и главная причина демографического кризиса, распада семей, измен и хвастовства.

А отчего он пьёт? А оттого, что в него не верят, да и скучно среди душных представителей высшей лиги. Все вон какие важные, а ему дали только что мешок с палками, палку подлинней, веревку и сказали: «Колдуй!». Ну вот он и колдует, чтобы план выполнять.

Бедный несчастный алкоголик-купидон. Бывает часто, что скучно ему, выстрели в какую-нибудь девушку, а она хвостиком фьють и ускользнёт от еще вчера «любимого-ненаглядного». Старый, щетинистый, пузатый розовый младенец, с кариесом и залысинами. Машет пожелтевшими крыльями, все еще верит в то, что важен. Стреляет пор людям стрелами с любовным мёдом.

И жена у него есть. Грымза старая, или просто девушка по имени Счастье. Кто она такая? Да проститутка она. Проститутка, которая подсыпает препараты в напитки клиентам, а потом хохоча уводит у них счастье пережитого, перед уходом лишь пнув носиком старомодной туфли задремавшую совесть.

А Купидон порхает над ними.

И смеётся он.

И хохочет он.

Злой шутник

Озорник

Купидон!*

*(цитата из Новогодней телепередачи «Первый скорый»)

Талант и роба

Каждый талант — бездарный трудяга. Таланта нет, есть лишь упорная работа над собой. Изо дня в день делать даже схожие по смыслу вещи — вот, что мы с вами ошибочно зовём талантом.

Рабочая заводская роба — это мешок для трупа твоего таланта, друг мой! Сказал однажды мне один подросток с 48-ой квартиры. А я ведь не такой! И роба моя не хоронит, а скрывает тот длительный путь, который я врятли уже полностью осилю.

Каждый писатель, поэт, художник — горемыка, пленник собственных фантазий, закованный в золотую клетку собственного счастья. Посмотрите в толпу — если увидите живой труп, то знайте — это человек творчества. Он полностью отдал себя делу, досуха. Все ноги истоптал по выдуманным вселенным. И даже неважно, в какой сфере человек действует, ведь все что угодно может быть творчеством. Продавец на кассе может пробивать вам два кило куриных лапок с таким филигранным видом, что будто оркестром дирижирует. И каждый до этого одинаковый «пик» — нота! Новая, каждый раз, с красками, с оттенками. В такие минуты каждый из нас летает где-то в районе третьей луны.

Так и я, не по силе выбрав себе путь стараюсь, иду вперед, к чему-то выдуманному и мечтательному. Чему-то из самого детства, с запахом гнилой осенней листвы, с холодом любимого мной ветра и с грязным леденцом в кармане куртки.

Уют детства разрушает капитализм и головная боль, а кураж от алкоголя дарит лишь стыд на утро. Я уже давно мечтаю о Бродской комнате, но для меня это — непозволительная роскошь, сравнимая лишь с безусловной любовью.

«Рабочая заводская роба — это мешок для трупа твоего таланта, друг мой» — повторяю я перед зеркалом каждое утро. Эта фраза дарит мне улыбку, ведь я ни за что не перестану бороться. Пусть у меня и нет таланта, но есть бесконечное стремление стать великим кем-то, чтобы наконец утереть нос вчерашнему «я». Моя жизнь многим непонятна. Для кого-то я лучший друг, для кого-то талант и добряк, а для других мимокрокодилов — предатель. Но я просто прохожий. Я ребенок, случайно попавший в тело взрослого.

Я внутри! Я тут! Я велик!

Коробка с серыми красками

Любовь к многоэтажным домам одарила меня мыслями о том, что я могу смотреть на сотни похожих друг на друга судеб. Окна недоверчиво светят в темноту улиц, слегка покрывая фотонами моё скудного вида лицо. Сотни… нет, даже тысячи судеб за каждой занавеской, за каждым окном. С ума сойти!

Мне всегда было интересно смотреть на них, на эти окна. Как только начинает танцевать ночь на небосводе — я обязательно ищу взглядами огоньки чужих окон. За каким-то из них, надеюсь, мой будущий лучший друг сейчас пишет историю о любви и предательстве, или ещё какой чепухе. За другим наверняка происходит интим с человеком, который имеет крохотную возможность в будущем стать моей женой. Быть может — все быть может!

Под белым светом лампочки-луны строго стоит многоэтажный дом, полный своих чудес. Внутри него точно есть дети, которые в разгаре глаз верят в чудо. Они завороженно смотрят на первый снег, на крыши проезжающих машин. Они мечтают не о будущем, а о настоящем. Они хотят всего, здесь и сейчас. И что бы не произошло — это будет настоящее чудо. Чудо, когда на ужин мама приготовила любимое мясо по-французски. Чудо, что папа купил газировку. Чудо, что мама с папой сегодня не ругаются. Чудо, что по телевизору идёт мультфильм. Чудо, что сегодня вся посуда цела.

Сидя на лавке, у бесконечного каскада горящих окон я мечтаю, что когда-нибудь всё повторится. Заново. Все чудеса, что случались со мной в одном из похожих окон. Мечтаю, что дедушка мой отвезёт меня вновь за яблоками на велосипеде, и проведя со мной время, узнав меня поближе не как ребенка, а как друга, обязательно передумает вязать виселицу в гараже. А бабушку никогда не сломит старость, и она, как и раньше, позвонит моей маме узнать рецепт пирожков. И мы с ней наготовим целое ведро теста, и обязательно всё испортим. Бабушка будет смеяться, и уплетать со мной резиновые пирожки с чаем. Такие вкусные… Такие любимые.

Вы сейчас в лучшем месте, а заново уже ничего не получится пережить. Со мной остались лишь воспоминания, которые греют и жгут меня одновременно. В такие моменты я мечтаю сыграть с вами еще одну партию в карты, как и тогда, не доставая со стула до пола ногами. Я ведь не знал, что та партия была последней, и не предупредил никто…

Мои мысли — коробка с серыми красками, в которой вы — фиолетовый и синий. И я счастлив, что это точно навсегда со мной.

Как же я скучаю по вам всем.

Конечная на Боровском

Остановка автобуса № 330. Один ещё не курит, но скоро обязательно начнет. Вторая репетирует вежливую улыбку — выходит погано, так себе. Расстаются нелепо, молчаливо, некрасиво. Расстаются пошло — прямо на глазах старого скрипучего скряги-автобуса, похожего скорее на колесницу в старом ужастике. Громко шумела коробка передач, прощальным хрустом покидая остановку, представляющую из себя скучный кирпичный кубик, с потесанной штукатуркой. Кирпич красный, оголяется под рваной штукатуркой, как ножка под рваным чулком. Надписи повсюду, желто-зеленая трава под ногами, пахнет выжженным полем и её духами.

Она начала плакать после него. Это не свойственно мужчине, но сейчас он думает о том, что потерял все, что у него было. Не данное, а приобретенное. Огромную часть своих чувств, которую уже никто не восполнит. Дурак, сквозь настоящее всегда плохо видно будущее, за пеленой эмоций. Мозг не понимает, глаза затухают.

Она старается вести себя холодно, даже немного надменно. Бросает его. Недостоин. Не тот, как и всегда для всех.

А он потерял всякую связь с реальностью. Не верит, что так случилось. Любит, и будет любить ещё долгие годы. Гнаться за тенью, пытаться поймать, жечь траву, чтобы не забыть, чтобы не пахла, как она. Уже думает, как помириться. Не верит, что не получится.

Знаком с её родителями. И она знакома. В детстве это значит много, но надо пережить. Все вокруг скажут, что понимают, но почему тогда это произошло. «Ведь из-за них все, я тут не при чем!» — думает маленький человек у большой дороги.

Долгая дорога домой. Потом университет, битые стекла, расцарапанные кости, дурь в голове и лёгких. И попытки, бесконечные попытки, долгие годы. А как увидит её — задерживает дыхание, чтобы не спугнуть. Счастье в голове — все, что осталось. Транквилизаторы задушат их, каждую эмоцию, подарят спокойствие, отнимут уют. Детская обида остаётся надолго, не уходит, как же глупо. Как же глупо быть таким, как же глупо быть им. Глупо быть взрослым младенцем.

Беспорядочные связи во славу её образа, конечно же. Может услышит, заревнует, поймет. А может, найдет такую же, как и она, что белоснежной кожей будет слепить его по утрам? Но нет, все без толку. Стал еще более не нужным. Архаичен, посредственен, глуп и соплив. Пока всё еще не человек — сгусток мыслей с нулём поступков. На его флаге красуется крыса с поджатым хвостом и бутылкой дешевого пива. Ничего за душой, пустота в карманах и глазах. Предатель, каких сыскать не сможешь. Всех предал, ради себя любимого. Сам потерял — обесценив счастье других. Ведь у всех вокруг все было просто, и только у него — отчаяние, страх, похоть и страсть.

Обманут сам собой. Всегда думал, что правильно поступал, а на деле, оборачиваясь на ошибки и опыт прошлого чувствуешь себя идиотом. Не прошел самое простейшие испытание. И сам себя истязал по пустяку. Ему хочется бросить всё, и купить пистолет. Вот так вот просто, как дурак или герой нового времени, продать все свои тысячи бесполезных без неё вещей, и купить пистолет.

Потом прийти к ее двери, сознаться в чувствах, и получить заслуженный отказ. Но он её не тронет, ведь её жизнь даже без него будет чудесна, и он не смеет её отнять. Скорее пойдет на улицу, найдет первую попавшуюся красивую женщину. Обязательно богатенькую, в красивой новой одежде, и чтобы пахло от неё, как от той самой, что давно забыла его профиль. И с пистолетом в кармане пойдёт за ней, презирая всех тех вокруг, у кого пистолета нет.

Пистолет — его рука, его символ власти над бездушным миром, его ответ на все вопросы. При помощи него он сможет заставить окружающих сделать что угодно. Под угрозой попадания свинца в организм человеческому существу присуще откатываться в эволюции на несколько витков назад и прислуживать доминантному существу рядом, доминантному самцу с Береттой.

А после он пропадёт, без известной нам с вами судьбы. Он пропадёт в безмолвие улиц. То ли утонет, то ли застрелится — не важно. Важно лишь одно — отражение сияния той маленькой девочки в его глазах, на скованном спазмами лице.

В его детство двери давно заперты, но есть ещё трещинки воспоминаний, через которые он может смотреть на то, что казалось, осталось позади. По его ли вине, или по вине случая, значения уже особого нет. Самое главное — во что бы то ни стало — не забыть то, что произошло. Это то самое тепло, которое греет всю жизнь. Воспоминание о ней — самая яркая радость в жизни. Покорив Эверест, небо и космос он так и не нашел там её улыбки. Она была ярче звезд, что он так близко видел.

Она сияла там, ждала его и сияла, где-то на конечной Боровского шоссе. Где-то в детстве, на потресканной кирпичной остановке у скряги-автобуса.

Алёшка Карлсон

Алёшка жил на крыше одной из многоэтажек. А точнее, на крыше высоченного отеля. Днём он прятался от охраны, воровал еду из магазинов, мусорных баков у буфета и из тумбочек, а ночью любовался звёздами.

Алёшка никогда не зарабатывал денег — ему было всего тринадцать. У него никогда не было, и не будет паспорта, прописки, родителей, дома. Хотя, положа руку на сердце, он всегда любил называть домом свою то-ли башенку, то-ли бытовку, то-ли голубятню. Маленький кирпичный кубик на крыше, со своим окошком и крышей, прямо как на детских рисунках.

Мама его якобы забыла в отеле, после того, как Алёшка напрыгнул на голого дядю с криками: "Не бей маму!". Он сидел в шкафу, услышал стоны и крики, вот и выбежал. А мама накричала. А дядя засмеялся и ушел. Маме денег не дал, и она на Алёшку ругалась. Опять ругалась. Это было много времени назад, у Алешки нет календаря, да и грамоты он толком не знает.

И вот уже несколько лет Алёшка усыновлен звёздами. Он смотрит на них, он думает о них, он считает, что каждая из них втайне влюблена в него. Там, на небе ночном и тёмном, сидят его близкие люди, а может уже и мама. На седьмом, непременно тёмном небе.

Когда на улице дождь — Алёшка прячется в свободном номере, если повезёт, то. За годы он украл ключи от некоторых. До сих пор лишь чудом не попался. Чумазый, заросший, похожий на взрослого домовёнка Кузю, он скорее бы напугал постояльцев отеля.

У Алешки есть игрушки — это конструктор, разноцветные карточки и банановые шарики. Алёшка одет во что попало, а точнее, что позабывали в номерах. За годы Алёшка понял, что:

1. Женские колготки — это очень теплая одежда, её удобно надевать под низ. Ещё из них можно сделать жилетку.

2. Из носков можно сделать варежки без пальцев.

3. Носить разные ботинки не страшно.

4. Поверх одежды ночью можно накрутить скотч и пакеты.

6. Сказка про Карлсона не смешная.

5. Прыгать с крыши очень страшно. У края тоже страшно.

И еще очень много чего. Алёшка любил подсматривать за поваром, персоналом и постояльцами в дырочки в стенах и замочные скважины. Для него это был настоящий сериал.

Когда-нибудь сбудется его мечта, и ему хватит духу спуститься вниз, к людям. Пусть он безграмотный, страшный, рваный, но.… Быть может, у него есть шанс стать таким же, нормальным человеком, ходить в школу, выбирать одежду и кушать свежую еду?

Подушечки

Я люблю подушечки с шоколадом, они развеивают тоску. Подушечки с шоколадом — это как пельмени из мира кондитерской продукции. Они вкусны и с молоком, и с соком, и с пивом, и с чаем!

А ещё они очень маленькие, и их можно кушать в досуговом режиме. В них есть отруби, немного сахара, какао и орехи. Они очень вкусные! Пока я пишу эту прозу — я ем подушечки. Не ложкой, а пальчиками, аккуратно доставая из упаковки по одной штуке. Они такие вкусные, и совсем недорогие!

Вот все вокруг гоняются за политикой, богом, высоким искусством, любовью и деньгами.

А я просто люблю подушечки с шоколадом. Всем вокруг говорю, что у меня iq 55, и я гожусь только в помощники плотника, а они разводят руками и говорят: "Ну отдыхай тогда". И я иду отдыхать, кушать подушечки и смотреть комедию, потому что больше подушечек с шоколадом я люблю только смеяться над людьми.

А почему бы и нет? Ведь все мы созданы со смехом, значит и жить так совсем не зазорно.

Кто угодно, но не ты

Когда ещё учился в школе… Каждый день я смотрел, как тебя провожает другой, как любит другой, обожает другой. На переменах я старался найти тебя среди этажей и коридоров, чтобы хоть на секунду, хоть издалека…

Я помню то чувство. Посмотрев на тебя впервые я с ужасом понял: "Влюбился". Твоя улыбка то тут, то там возникала в моей жизни. Ты так нагло подсматривала постоянно за мной, что мне становилось стыдно за себя, и за то, что я такой. Благодаря тебе во мне выросли комплексы, не присущие настоящему мужчине. И чтобы избавится от них, я решил, наконец, совершить мужской поступок. Впервые в жизни помочь вертихвостке судьбе.

Да, так нельзя. Да, ты кричишь. Тебе давит, тебе некомфортно, тебе неуютно, но как иначе доказать тебе, что ты нужна мне. Моя комната немного устарела, но как только я подарил тебе наручники, покрасил их в твой любимый желтый цвет, соединил их с твоей женственной ручкой и водопроводной трубой — всё для тебя!

Смотря на тебя, прикованую к батарее я не мог поверить своему счастью. Наконец-то! Свершилось! Ты здесь, одна, рядом, только для меня. Я поймал её! Запер твою улыбку в комнате, теперь мы не потеряем ни одного лучика счастья. Всё теперь для нас, вся жизнь!

Вот уже несколько месяцев прошло, моя девочка почти привыкла к новой обстановке. Как белые мухи полетят — дадут отопление и у батареи будет горячо сидеть, поэтому я приучил тебя к замку. Ты можешь вставать, вальяжно погуливать по подвалу дома, игриво пиная сырую проросшую картошку. Можешь даже загорать под светом лампочки — всё для тебя!

Я начал писать о тебе заметки. Чтобы запомнить каждый день. Чтобы потом, перечитывая, проживать эти моменты раз за разом. Чтобы не забыть эти чувства ни через 10, ни через 30 лет, ну или сколько мне там осталось…

День 38

Ведь наша жизнь всё же существует.

Я тебя слышу. Я чувствую твой запах. Я чувствую тебя рядом. А значит, это правда.

Наша жизнь мощная как блендер, и жаркая как гриль. Только пока, милая, признаюсь, что я плох, крив, гнил, глуп, и все мои подарки тебе — искупление.

Каждый обрывок внимания в твою сторону — это исповедь. Ничто иное, как любовь в чистом её виде, но ты ее не заметишь, ведь я мал для тебя. Крохотный, как монетка, и лживый, как геолокация каршеринга. Я люблю тебя. Очень сильно. Очень-очень сильно. Всей душой. До кончиков пальцев. Каждый мой вздох — извинение, что я недостаточен. Нелюбовь с твоей стороны я заслужил, как минимум.

День 80

Сегодня я купил тебе платье и красивое бельё. Буду наряжать, как ёлочку на новый год. Я надеюсь оно тебе очень понравится. Ты плачешь, когда засыпаешь, наверное, это от счастья. Я мажу тушь на твои глаза, чтобы подтёки под глазами сделали их красивыми, а слёзы — блестящими!

Обожаю подтёки туши под твоими глазами. Не знаю даже, что может быть красивее. В такие моменты я замираю, моё сердце будто останавливается, и я боюсь тебя.… Боюсь даже тронуть. Боюсь нарушить великолепие момента и потревожить твою немую красоту.

День 92

Ну зачем ты душишь сама себя, глупая, зачем? Ведь у нас скоро будут дети. Много! Много детей. Невероятно красивых, как мама и умных, как папа. И я сам приму роды, ведь всегда мечтал быть истинным… Отдать всё для тебя. И пусть наши дети впитают всё самое лучшее из нас с тобой. Если бы я тогда не предпринял решительные шаги, то мы бы так и были порознь. Я никогда не простил бы себе эту ошибку. Я знаю, мы обязательно будем счастливы, а потому сделаю все возможное, чтобы ты не сбежала ни на тот свет, ни на этот.

День 331

Мальчик! Боже мой, я не могу в это поверить! У нас с тобой появился на свет чудесный мальчик. Мы испачкали в крови месячный запас твоих белоснежных простыней, твои крики глушили меня, но всё это уже неважно. Всё в прошлом. Ты счастлива, я вижу это!

Сегодня ты впервые за долгое время увидела солнечный свет. Как же ты была красива в этом белом платье, с младенцем на руках, будто дева Мария. Лучики солнца плясали по твоему личику, ровно в такт прекрасной мелодии в моей голове. Знал бы нотную грамоту — обязательно написал бы её, и она стала бы гимном всего прекрасного в этом мире. Эту мелодию играли бы оркестры в кафедральных соборах на день влюблённых.

У него твои хитрые глаза, и моя улыбка. Я так давно мечтал о нашей встрече, дорогой мой сынок. Ты подарил нам наше будущее, а мы несомненно подарим тебе твоё, собственное, самое лучшее.

День 485

Ты так прекрасна своим станом, что сводишь меня с ума. Кажется, что с каждым днем я люблю тебя все сильнее и сильнее. Каждое утро я просыпаюсь от запаха свежих блинчиков, что доносится с кухни. Даже учитывая то, что ты в положении, ты никогда не забываешь готовить нам с сыном завтрак. Ухаживаешь за нами, любишь, даришь заботу. В эти моменты я полностью уверен в том, что счастлив. И что счастлива ты.

Блатная романтика для самых маленьких

В ктотогороде обитают маленькие человечки, и у маленьких человечков есть маленькая мусарня, в которой стоят такие маленькие КПЗ. Там сидят обычно те, кто перебрал с утренней росой и те, кто банчит пыльцой, ну и другие кошки, которые просто не очень понравилось ктофицерам.

Маленький ктошка пребывал в камере после тяжелейшего трипа. Его еле откачала ктотоскорая, даже вызывали ктотореанимацию. Он ещё не до конца понимал, что происходит. Одно чувствовал — руки болели. Наручники сильно давили, и решетка начинала натирать спину. Сосед по камере — бичеватого вида ктошка кушал консервы для бульторогов.

"Какая же гадость!" — подумал ктошка и что есть силы ударился головой о камеру. Ктошке было страшно от того, что его сейчас заставят писать в напёрсток, и ктотофицеры узнают, что он дул фиалковую пыль через одуванчик.

Но ктотофицер не спешил с расправой над своим новым гостем. Он всеми силами пытался показать, что выше него, и что прямо сейчас он может распорядиться судьбой маленького ктошки так, как ему вздумается. Он может даже прикончить его — никто ничего не сделает. Ну дернулся в камере, с кем не бывает.

А поэтому не упускал возможности подойти и прописать с ноги в солнышко своему новому, любимому гостю.

А ктошка даже не кричал вовсе. Он думал о том, чтобы хватило крови в крохотном организме и он успел ещё немножко посмотреть в окно, за которым — целый мир. Как же он, оказывается, красив. Какой же там, снаружи, комфорт! Комфорт плюс даже. Какой же этот мир атмосферный весь такой, мягкий.

Кажется, еще не отпустило…

Коля

А лето было хорошим. Тёплым, как девочка. Но жаль, подходило к концу. Вместе с Натальей Коля уже реже проводил время, предпочитая досуг в виде посиделок на кухне у его любимых резачков по металлу. Коля находил разные монетки и вырезал на них портреты никому не известных на данный момент времени богов и исторических Африканских зарисовок.

Вчера Коля пошел гулять один. Идейно Коля не работал, да и зачем? Есть своя квартира, да и на пенсии живётся вполне сносно. Жаль бабка Наталья подпиливает своими пустяками. Сварливая она, но интересная, что тут скрывать. Столько лет терпеть Кольку — это же талант надо иметь, ну или работать с таким усилием, что и представить сложно.

Прогулка была лёгкой и авантюрной, как Коля и любил. Лёгкий летний вечерний ветерок раздувал тонкий серый плащ, и ласкал уже давно седые волосы. Вечер был великим, таким спокойным и запоминающимся. В нем было много умиротворённости, свежести и запаха берёзовых листьев.

Проходя мимо мусорного бака Коле приглянулась коробка. Вся такая большая, слегка раскуроченная, и из неё торчала синяя стопка других, маленьких коробочек. Подойдя ближе он понял, что это был целый ящик петард! Корсар-2 с искрами и громким хлопком. По-жуликовски посмотрев по сторонам Коля незамедлительно схватил их, убрал под плащ и пошел быстрым шагом до дома. Да уж, найдя такой ящик пару десятков лет назад он был бы куда счастливее.… Ну а сейчас их разве что внуку подарить.

Придя домой он незамедлительно сложил их в свой мини-бар, в котором хранил коньяки, сигары и свою личную коробку с сокровищами. У каждого мужчины есть своя коробочка с сокровищами, и Коля не исключение.

Коля всегда был категорически против всего того, что способно хоть как-то исказить картину мира, видимую им. Чертовски сильно боялся растерять самого себя. Если бы он больше не смог разговаривать со своим внутренним ребёнком, то и не стоит ему такая жизнь ни черта. Если не сможет вдруг с утра на кухне или вечером у стола рассказать сам себе историю, глядя в умиротворённую скуку осенней улицы, то зачем это всё. Он не хотел терять такого замечательного слушателя своих историй, и поэтому принимал изредка алкоголь. Алкоголь помогал ему ускорить встречу со своим внутренним «я». Самому-то давно жизнь наскучила. Пленник ветхого тела, дитё, запертое в теле взрослого. И всё, что его спасало изредка — это встречи с внуком и алкоголь.

Внука звали Димка, хотя все называли его Митька. Он должен был уже совсем скоро приехать. Вот он удивится, какой дедушка ему подарок приготовил!

А у Мити тем временем выдался довольно хороший день! Мама поругала отца за то, что тот опять пришел домой пьяный. Но это не страшно, ведь он принес бутылки! Митя очень любит собирать мозайки из битого стекла. А тут папа за баней выкинул сразу и зелёную, и коричневую бутылку. Вот Митька весь день и просидел у крыльца, обтачивая свои не такие уж и драгоценные, но, тем не менее, красивые камушки.

А дедушка подарит ему петарды, чтобы взрывать бутылки на сотни маленьких осколков, и собрать из них мозаику.

И Митька будет смеяться, громко и звонко, вспоминая добрым словом деда и петарды, подаренные ему. И родится из осколков новый мир, из мозаики, собранного счастливым мальчишкой. На той мозаике будет поднебесный город, с фонтанами, змеями-искусителями и яблонями. Ангелы будут играть на флейте, старый мир падёт в лету, а новый — воспрянет из-под рук маленького создателя.

На той мозаике у всех всё будет хорошо. В этот раз точно получится…

Закрыто

Мальчик стоял у стеклянной двери магазина и вглядывался в огромных размеров пакет с кукурузными палочками. Казалось, что в этот пакет он может сам влезть, целиком, даже с ногами, но не выйдет. Ни сегодня. Их разделяют как минимум несколько метров керамической плитки и толстенные стекла магазина. Лампочка с той стороны язвительно била мальчика светом в лицо, а он все не отводил глаз

В какой бы день юный любитель кукурузных палочек не пришел — постоянно эта чёртова надпись.

А он каждый день стучит в стекло. Смотрит на такие близкие, но невероятно далёкие сладкие палочки, так мечтаетпопробовать хотя бы одну из них, но никак не выходит.

Дурацкое стекло! Дурацкая дверь! Дурацкие люди, что заперли их.

Уже сотни раз видел, как соседский ребенок, его друг, трескает эти палочки. Сидит потом, довольный, весь в сахарной пудре, на жизнь жалуется. Потом он перейдет на шоколадки, и забыть позабудешь про палочки. Потом на зефир, и так далее.

А маленькому мальчику так никогда и не откроют магазин. Даже на день рождения. Он слишком хороший для этого, нельзя.

Ему всегда будет «закрыто». Всегда по разным причинам.

Холодный огонёк яркости

Звучит как бред, но мне это снилось однажды.

Холодный огонечек яркости, что это?

Вопрос сложный. Если задуматься, то каждый видел его, но никто так и не дотронулся. Неведомая сущность, призрачный огонёк надежды на будущее. Жгучее чувство грядущего шанса стать счастливым.

Холодный огонечек яркости — это то, к чему мы стремимся, изо дня в день. Это то, к чему и я стремлюсь. Он разжигает мою жизнь, оставляя ожоги на теле повседневности, развеивая болью тоску.

Мой холодный огонечек яркости — этот то, для чего я существую, ради чего я не могу позволить себе быть сломленным. Я стараюсь каждый день не упускать мысли о прекрасном будущем, при этом не бросая ручек моего каждодневного плуга. Работать каждый день, работать над собой, стараться. Если не умею — научиться! Если не получается — пытаться! Главное — не отпускать. Зубами вцепиться в вены и гнаться за огоньком.

Смотря на проблеск огонька вдали, мне становится все равно на безразличие людей вокруг меня, я лечу к нему! Лечу и никак не могу догнать. И в этой погоне вся моя жизнь. Я уверен, что никогда не смогу его и пальцем коснуться, но сам процесс погони за ветром перемен и делает мою жизнь интересной, прекрасной, и незабываемой!

Ва-ня

«ВАНЯ!» скандировали с танцплощадки.

Ва-ня

Ва-ня

Ва-ня

Вокруг крики, восхищение, желание и подражание. Все вокруг поют песни Вани, которые он сочинил. Каждый из пришедших знает Ваню по музыке. От самой ранней песни, до новых, которых никто ещё не слышал. Ваня выступает впервые. Почти перед каждой песней он говорит: "Вы, наверное, ее не знаете, но я исполню".

А все знают. Все песни знают, выкрикивают небольшим залом. Все, кроме тысячи тех, что он написал до прихода на сцену. Ваня стоит и говорит каждому — таланта нет, и быть не может! Есть лишь труд. Промозглый, изнурительный, иссушивающий. Труд ежедневный, над которым обязательно смеются. Поначалу никто и никогда не верит в твои силы, разве что самые близкие. И лишь спустя сотни написанных строк люди вокруг Вани начали обращать внимание на него. А помогать искренне начали только после нескольких нашумевших хитов.

Человек — такая гадина, что идет лишь по протоптанным тропинкам. И лишь редкий из нас готов отдаться амбициозной идее без остатка. Это даже звучит как безумие — будто нырнуть в пруд с разбегу, дно которого ты не знаешь. А вдруг там арматура? Или он неглубокий и ты просто ударишься о камни? Не узнаешь, пока не попробуешь. Но когда нырнул первый — остальные поддержат.

И Ваня нырнул, когда-то давно. И вот теперь он стоит на сцене, а зал кричит его имя. Он был творцом, а теперь стал на путь вдохновителя.

Династия

Мужчина из целой династии алкоголиков. Максим. Отец его — беспробудный алкаш. Дед умер от алкоголя. Другой дед, который Саша — покончил с собой, пьяный выстрелив себе в голову из нагана, случайно завалявшегося в гараже.

Признаться честно, Максим сам иногда поглядывал в сторону этого оружия хулиганов времен прошлого тысячелетия, как-то с самого начала он начал догадываться, что ничего не выйдет. Как то все едут на огромном автобусе в жизнь, а он заблудился и все не может найти остановку. Что-то хочет от жизни, но для себя будто и нельзя. Кажется, что невозможно жить для себя, только для реанимации окружающего мира. Да и на что еще способен мальчик из такого рода? Рано или поздно он сорвется, все вокруг знают. Яблоко от яблони, как говорится.

Максим долго учился, но вышло устроиться только дохлым менеджером в магазин люстр. Каждый день Максим стоял под люстрами, будто на сцене театра под светом софитов. «Извините пожалуйста» — это Максима зовут на бис! Белоснежная рубашка, белоснежно вымытый пол, лишь помрачненная репутация менеджера, что витает в облаках, мешает ему жить в удовольствие. Мечты хорошо, но живи чтобы работать — и работай чтобы жить, скажет ему тётка Людка. Его тётка, она же хозяйка магазина.

Спустя две тысячи таких дней он опять в гараже, у нагана. Уже не Максим, а Максим Иваныч, из династии тех самых Иванычей, что обносили холодильники с домов за закусем к беленькой. С синим у него не вышло, плохой наследник получился. А по трезвой сложно смотреть на весь этот мрак. Мир, сотканный из глупости, несправедливости и лжи.

Наган щелкает в руке.

Люди в этом мире делятся на два типа, думал он. Первый тип — те, кто строят будущее, и получают за это общее признание и много денег, и те, кто поддерживают прошлое, получая за это максимум поддержку и возможность прожить сегодня. В лучшем случае — надежду на завтра. Но, как оказалось, всё наоборот.

В какой-то момент у Максима со свистом щелкнут шпингалеты в голове, и он начнет делать только то, что хочет сам и для себя, но это будет сильно позже, лет в 30–40. А как добраться то до этих цифр? Становление «культурно правильной единицей общества» — дело сложное, и зачастую хитрое. Особенно с первичными данными, схожими разве что с бродячей собакой.

Но вдруг лицо его растягивается в улыбке. Маленький мальчик Максимка разжимает руку, роняет пистолет на бетонный пол, а потом как футбольный мячик пинает его в угол гаража. Он еще и жизнь жить не начал. Маленький мальчик Максимка все еще не узнал, откуда облака на небе, и как добраться пешком до солнца.

Он задаётся тысячей вопросов, смотря на мир огромными, блестящими глазами. Задаётся так же, как и другие миллионы детей, застрявших в плену обвисшей кожи и старых тел.

Люди-зайчики

Люди строят огромных, тысячетонных каменных монстров, которые сами их и поглощают, веянием тоски и воспоминанием о родном доме. Таким плохим, таким кричащей о ругани матери с отцом, но таким родным. Каменные стены, пропитанные горьким детским плачем и сладкими стонами.

Люди ищут то, чего нет в них самих, и требуют этого от человека рядом. Те, кто считают себя непривлекательными — выбирают красивых людей, те, кто бесталантливы — ищут работяг, и так далее.

Чтобы в детях увидеть все, чего не было в них. Такие вот мы — наш эгоизм и зависть заставляют крутиться земной шар, заселяя его всё более бестолковыми детьми.

Каждый из нас проездом в этой жизни. По станциям от небытия, до небытия. Реальность — все то осязаемое, что у нас остаётся. От грязи на подошве, до света лампочки на щеках, проще говоря — чувства. Сезон за сезоном мы приходим к одному единственному — разговору с молчанием, наедине, или с кем-то.

На протяжении жизни нас окружают такие же туристы, как и мы, ничего не понимающие. Люди растерянными глазами смотрят на случайно доставшуюся им жизнь. Люди пытаются ухватиться за любую ниточку, которая потенциально может привести их к успеху, и все это для того, чтобы перед смертью тебя, как и при рождении, назвали "зайчик".

Когда умирал близкий мне человек, ему тоже говорили "зайчик". "Потерпи, зайчик, все будет хорошо". А зайчик лежит, беленький весь. Красивый, как младенец. Оттого и зайчик.

Наша Катя

Катькой звали её. Нормальная, простая девочка была. Покинула родные пенаты и переехала к нам, в город. Катя, к слову, весьма быстро забыла вкус замороженной клубники и переметнулась на мороженое с солёной карамелью и тыквенным топпингом. Утром училась в университете, а по вечерам долго смотрела в окно, надеясь вдалеке, как раньше, разглядеть свой дом. Кажется, что он должен быть за мостом, полем, рекой. На холме улица из деревянных домиков, и на ней — её дом. Красивый такой, родной. Там она знала каждый уголочек, каждую соринку и травинку.

Только ей родной дом казался красивым, остальные же относились так себе. Деревянный старый дом, из шпал и пакли, с хлипкой крышей, вкруг обитый досками и небрежно покрытый уже потрескавшейся от времени краской — чему там нравиться?

Но там так пахло цветами…

Сколько Катя не сверлила бы горизонт взглядом, но вдали не было ничего похожего. Дорога только, за ней ещё немного каменных мешков, торговый центр, куча людей с пакетами, да шум машин.

Я часто задерживался у дома Кати. Вспоминал, как мы дружили раньше. Близко и крепко.

А сейчас смотрю снизу на её окно, что на третьем этаже. Аккуратно, издалека, с подъездной лавочки соседнего дома. В институте она вся такая серъезная, а тут … Мечтательная. Загородилась своим мороженым и смотрит вдаль с лёгким флером улыбки.

Я нигде не увижу её такой, кроме как в этом окне. С подругами всегда смеётся, с преподавателями — серьезная, со мной — молчаливая и отстраненная. И только тут она — мечтательная. Такая настоящая. Такакя, какой они и запуталась в моих мыслях без каких либо шансов на спасение.

Я не рискну к ней приблизиться. Я не рискну нарушить её прекрасный покой. Пусть она и дальше пребывает в счастливом ожидании чуда.

А я так и продолжу мечтать о том, что когда-то всё-же смогу дотянуться до моей самой яркой звезды, что живёт на третьем этаже, в доме номер 8.

Дом

Там, где все интересно. Место, расположенное на краю бытности, на рубиконе детства, за чертой страха — это и есть наш дом. Место, подвластное лишь нашим мыслям. Там, где не нужна вера, чтобы быть защищенным и счастливым. Я вижу это так: посреди бурного океана стоит оплот — вечно стойкий маяк. При всем внешнем буйстве маяк спокоен, как ветер. Вокруг — буквально пару домиков для хозяйственных нужд, и всё! Более никого, лишь ты один и вечное спокойствие. Место, где нет ничего, ни законов, ни технологий, ни культуры. Есть только ты — создатель. Единый, один для всего мира, крохотного, но такого важного.

Лишь при такой же стойкости, как у маяка ты сможешь со временем создать там, на этом островке, свой собственный мир, свою культуру и свою веру.

Твой маяк излучает свет. Свет, который горит не для всех кораблей, а лишь для одного, который пришвартуется к тебе на всю твою оставшуюся жизнь. Каждый день ты смотришь вдаль, в надежде, что скоро увидишь прекрасный корабль, сделанный из хрусталя, или черного камня… Из чего-то необычного! Из самого дорогого тебе материала. Но ты пока не знаешь оюб этом, а просто стоишь на самой верхушке, смотришь на длань горизонта и ждёшь чуда.

На всю твою жизнь этот маяк — твой оплот и твоя крепость. Несгибаемая, нерушимая, самая ценная. То, что будет поддерживать тебя. То самое место, в которое никому нет входа, даже самым близким. Это твоё, это только для тебя.

Прекрасная жизнь без забот тебя там ждёт. Маяк окутывают водоросли, они буквально повсюду. Каждый уголок пронизан свежим запахом моря. Эти водоросли — есть твой дух, что укрепляет твой маяк, даря ему защиту, и спокойствие. Они режут надвигающиесся волны страха и сомнений. И солнцк осветит маяк лишь то

Место, созданное каждым из нас в собственном сознании — маяк в океане. Вдали от повседневной суеты, угрюмых тысячетонных монстров-домов и косых взглядов. Место, где живешь ты. Место, где твой дом.

Моя бабушка желает вам счастья

Я помню первое свое воспоминание в жизни. Бабушка сшила мне куклу на Новый Год. Она была немного похожа на клоуна Петрушку, да и в лоскутах узнавалась та же ткань, что пошла до этого на наперники да наволочки. У куклы было темно-зеленое платье в цветочек, волосы из вязальных нитей и носик картошкой, который напоминал маленькую подушечку для иголок. Она будто сразу была тёплая. Навсегда тёплая и нежная, из ткани, такой же как на подушке. Это воспоминание прерывается шелестом новогодней ели, утопает в мягкости носа моего первого друга Петрушки, и вот, сквозь время беспамятства, сразу — сижу на кровати, и спрашиваю у своей мамы: «Сколько мне лет?» И она ответила, слегка приоткрывая дверцу верхнего шкафа: «Четыре, Вова!». И тогда я удивился, что уже такой взрослый. Мне хвастались ребята на улице, что кому-то уже тоже четыре, и я считал их неизменно старше. Самостоятельные такие, сами гулять выходили. Взрослые совсем, колготки уже не носили.

В те времена мы жили весьма небогато. Родители экономили на всём, чем только можно. Дорога до моего детского сада пешком занимала порядка сорока минут пешком, и родители отводили меня туда, а зимой возили через поле на санках, на веревочке. Изредка, когда у мамы не было времени, она мне готовила лапшу быстрого приготовления с молоком. Мама ломала брикет на маленькие кусочки и заливала всё это горячим молоком. Я еще не понимал тогда, что это не столько от недостатка времени, сколько от невозможности иного, но всё-таки был во всём этом свой шарм.

Мои мама и папа всегда придумывали что-то эдакое, чтобы выкрутиться, ну а бабушки с дедушками всегда помогали.

Мне очень нравилось, например, копать с папой металлолом. Мы ходили в поле, и копали выброшенные с заводов буковки «Е» (фигуры из листового металла, в форме буквы Е или Ш), как я их называл — ешки. Они прикольно в дерево втыкались. А иногда мы сами эти ешки добывали, дед приносил катушки и жёг их на костре. Пламя было ярко-оранжевым, а дым — чёрным, как смоль. Из оков пластика выпадала медь и чермет. Потом мы с дедушкой садились на велосипед «взрослик» и гоняли на приёмку, сдавать всё это добро. Он обязательно покупал мне мороженое в стаканчике с бумажкой сверху. Такое, со снеговиком.

Иногда меня отвозили в город, к бабушке, с ночевкой. Это воспринималось всегда мной как маленький праздник.

Она осталась навсегда обособленным воспоминанием в моей жизни. Бабушка всегда мечтала, чтобы у меня было все хорошо, и желала всем только счастья. Волшебница, что всем вокруг желает счастья, и чудесным образом его дарит. Всегда так сильно была рада меня видеть, будто я не был в гостях целый год, хотя заезжал ещё вчера. Когда бы меня родители к ней не привели — в её квартире всегда пахло чем-то вкусненьким. Дома я не кушал суп, а в её квартире всегда неизменно просил добавки. За её кухонным столом, со следами муки и чашками с цветочками даже слово «добавка» приобретало какой-то свой, необыкновенно-аппетитный оттенок.

Квартира бабушки и дедушки начиналась с вешалки. Несколько хаотично прикрученных крючков к двери кладовки, на которые также хаотично вешались куртки. Я вешал на самую нижнюю, разувался и получал приветственные объятия от бабушки, и уже мужественное, равное рукопожатие от дедушки, после чего тот, по обыкновению, проходил на кухню, заниматься своим собственным чародейством. Дедушка был резчиком по дереву, и все время сидел на кухне, возле маленького радио, вырезая из безжизненных кусков дерева еще неизвестных мне Божков различных религий. Особенно его привлекали древние шумерские и африканские рисунки. Пол постоянно был завален стружкой и инструментами, а бабушка об это всё великолепие спотыкалась и кричала на виновника беспорядка, не стесняясь крепких слов. Но так, знаете, любя. По-свойски, по-простому.

На ночевку у бабушки и дедушки оставляли меня крайне редко, но с моим переходом из детского сада в школу пришлось. У неё в квартире был старенький телевизор, а у соседей — спутниковое телевидение! И перед школой, ранним утром, был шанс даже поймать канал FoxKids и посмотреть что-то такое, чего я никогда не видел! Это была настоящая магия, зарубежные мультфильмы про Человека-паука, и не где-то там, а прямо у тебя дома!

Мне всегда стелили на маленьком раскладном кресле в углу комнаты, укрывая его белоснежным хрустящим постельным бельём. Бабушка желала спокойной ночи, выключала свет, закрывала скрипящую дверь в комнату, но всё равно всегда что-то мешало уснуть. То красная лампочка от телевизора светила прямо в глаза, то эти часы… Тик-так…Тик-так… такие громкие, но по-своему загадочно-уютные. Будто шестерёнки с маленькими молоточками крутятся и стучат по циферблату с той стороны. Без всего этого невозможно было представить квартиру бабушки. Эти часы, телевизор — такая же неотъемлимая часть дома, как и запах выпечки, скрип полов, шум школы за окном и борьба внешнего шума со сном. Хоть и странно то, что этот самый шум создавал непонятный мне уют. Если бы полы не скрипели, мыши бы не бегали за стеной и не тикали часы, то пропало бы ощущение лёгкости от нахождения в этом прекрасном храме счастья, без забот и тревог. Даже часы, надоедливые, но такие умиротворяющие, что под их тиканье снились только самые лучшие сны в моей жизни. Такие, что после пробуждения настроение остается прекрасным несколько дней подряд, и ты запоминаешь этот сон на всю жизнь, иногда прокручивая его в голове, наполняя тело мурашками, а голову — приятным сухим звоном. А под утро меня всегда будил запах свежеиспеченны блинов и сливочного масла, которым бабушка щедро смазывала сковородку. Иногда это были не блины, а бутерброды с колбасой и чаем, ну или с печеньем с маслом. Бабуся покупала колбаску «Прима», толсто резала батон и наливала чай в дедушкину кружку, на которой были нарисованы игральные карты, и давала блюдечко. Налью бывало чай в блюдце, и дую, чтоб остыл. А потом сидишь и сёрбаешь им, аппетитно прикусывая нехитрым, но с виду солидным бутербродом.

Я быстро завтракал и бежал в школу. Уже сам, один, как взрослый. Меня долгое время провожали до неё, после тех случаев, когда в детском соду меня забыли взять на прогулку и я пытался выйти к ребятам на улицу в окно и тогда, когда я под вечер сбежал из детского садика и пошел домой пешком, в полнейшей зимней темноте. Жизнь тогда ощущалась как хлопушка с конфетти, как крик, как праздное безумие…

Жить было хорошо тогда, жизнь была хороша тогда. Беззаботна, как предновогодняя зима!

17 лет

Пьяный рассвет, на холме у церкви. В одной руке куриная ножка, а в другой — бутылка самого дешёвого шампанского, которое дерьмовой золотистой фольгой сверкает, будто солнце.

Костюм который купил на выпускной помят, залит вином, прожжен сигаретами, но все равно так нелепо элегантен. Детским перегаром дышишь встающему солнцу прямо в его ухмыльчатое лицо, садишься на пенёк и вдруг осознаешь, что все только начинается. Даже не так, не началось ещё! Вся жизнь впереди! Сейчас ты сотворишь огромное преступление под названием "судьба", и будешь нести справедливое наказание за каждое свое деяние. Будь оно хорошим или плохим.

Под звуки гитарных рифов в наушниках всё ещё заводится с одного толчка твой мопед, на куртке всё еще ни одной дырочки, да и зубы почти все целы. Двери открыты буквально куда угодно, ты волен жить только так, как сам захочешь. Все еще веришь песням и кино, свято считая, что истина на дне стакана. Друзья никуда не уходят, и еще очень долго не уйдут. Чтобы собраться достаточно одного звонка, в котором будет вопрос не «Чем ты сегодня занят?», а «Где ты?». Одной бутылки пива всё еще достаточно, чтобы напиться.

Грустишь только по двум причинам: либо та не с тобой, либо с тобой не та. Оживленные разговоры с друзьями, которые не включают в себя политику, историю и прочую заумную дурь. Немыслимые планы на будущее, мечтаешь о простом, о чём-то типа приставки или мощного игрового компьютера.

Когда-то давно сходил на концерт, и теперь мечтаешь посетить все концерты в мире. В живую увидеть кумиров и наконец-то поймать ту самую искру пожара собственного тела. Пока с этим помогают самые примитивные действия.

Впервые любишь, а не влюбляешься. Совершаешь безумные поступки! Пишешь краской на домах и асфальте о том, что чувствуешь и к кому. Хочется бегать, постоянно. Хочется лазать по деревьям и хлопать листья кулаком и ладонью.

Всё это — один долгий путь к началу жизни. Я думаю, что человек ближе к тридцати только рождается, а все что до — есть внеземная жизнь. Подготовительный класс к судьбе. И чем лучше ты приготовишься, тем веселее будет.

Ветер

Когда я был маленький я безумно любил лазать по деревьям. Всё у меня отними, а дай залезть на какой-нибудь дуб за желудями. Ни куча травм, полученных при лазании, ни крики воспитателей, ни насекомые не могли меня разочаровать в этом действии. Любил и все. Потому как каждый раз забираясь ещё выше, чем вчера меня охватывал такой восторг, что не передать это словами.

А если еще что-то удавалось достать, по типу яблока или груши, то до конца дня я чувствовал себя спортсменом-добытчиком-чемпионом в столь юном теле. Да и мысли были свободнее, большего, чем деревья мне и не хотелось. Я безумно любил ветер, как он шумит в ветвях деревьев, как гудят листья и как сходят с ума от страха люди, думая, что они вот-вот упадут прямо на их машину. А мне нравилось. Микро-армагеддон, мини-ураган и шум, будто рядом летательные аппараты испытывают, шум того самого, сакрального производственного «прибоя». И, конечно, распахнутая куртка, под которой гуляет ветер, развевая её. Запах ветра напоминал мне вкус свободы, как мне казалось, известный только взрослому человеку.

А еще, когда ты кроха несмышлёный, как бы странно не казалось, ты умнее остальных. Да, так и есть. Люди, из года в год ищут и никак не могут найти в жизни красоту. Ищут работу, ищут партнера, ищут друзей. Из-за чего в итоге слепнут и впадают в круг быта, из которого уже нет пути назад, как бы они не верили в обратное. А ты умнее потому, что ты еще можешь видеть красоту в простом. Тебе интересно дом на дереве построить и устроить в нём пикничок. Если спросить меня сейчас: «Где бы я хотел отметить свой день рождения?», то я бы обязательно ответил что-то типа: «Не знаю. Это надо дом снимать, или клуб». А раньше, наверное, я бы просто без размышлений, примерно за полгода, начал строить домик на дереве, расширяя его пропорционально количеству приглашенных гостей. Накормил бы всех черноплодной рябиной, морковкой и кислым щавелем с солью. Мне интересно тогда было нарвать листьев и кидаться ими, а потом разглядывать каждый, удивляясь, как же красиво умеет рисовать природа. А ведь мне было даже интересно набрать яблок, украсть дома хлеба и сбежать на рыбалку, хоть родители и не отпускали.

В моём случае рыбалка, прогулки, лазание по деревьям и получение от жизни сакральной свободы, что следствие созидания искусства, это не спланированное мероприятие, а абсолютно спонтанное. Разве тебе нужно договариваться за неделю с другом, чтобы ты мог погулять? Нет, конечно. Потому что он уже там. И такие прогулки каждый день тебе дарят самое ценное, то, ради чего мы и живём. То, ради чего работаем, учимся, ищем деньги, употребляем наркотики и алкоголь, занимаемся сексом, рожаем детей. То, ради чего многие убивают, насилуют, устраивают войны или просто покупают шоколадные палочки по акции. Это эмоции. Это то самое, за что мы воюем всю свою жизнь, и, как наркоманы упиваемся счастьем, получив очередную дозу. Причем торнет вас от этого «наркотика» от разных событий по-разному. Например, если вы ребенок, то вам достаточно залезть на дерево и набрать рябины, чтобы потом пострелять из неё и получить такую же дозу эмоций, какую получит взрослый человек, уехав «отдыхать» к океану на другой конец планеты. Всё сложнее их добывать с каждым годом, а без них нельзя, представляете? Вот так мы все и живём, от вспышки к вспышке.

Время шло, мир становился приятным и привычным. Глаза уже переставали видеть что-то новое и прекрасное, пока в ней, наконец-то не появилось что-то новое. Меня освободили.

Дорога

Автор: Анатолий Жигулаев

Вокзал. Мой разум помутнён. Я осознаю себя постепенно. Я не помню кто я, что я здесь делаю. Мои движения и действия инстинктивны. Единственное, что важно для меня сейчас — этот вокзал.

Здание выполнено из кирпича и металла. Сквозь большие стеклянные окна пробивается тусклый вечерний свет.

Нам нужен последний вагон. Сам не понимаю почему, но я ощущаю удовлетворение от того места, где нахожусь.

Мы с моей спутницей движемся вглубь вагона. Я слышу ее нежный усталый голос, старательно пропуская мимо ушей то, что она говорит. До меня доносятся лишь завершающие слова: «Как хорошо, что мы успели на этот поезд…. Уже этой ночью мы будем… Дома!».

Багажа минимум. Осознание того, что я что-то нес приходит только в момент, когда я укладываю свой чемодан на полку. У нее и того меньше — бордовая кожаная сумочка, почему-то перевешивающая то в одну сторону, то в другую.

Усаживаемся. Несколько секунд мы просто молча смотрим друг другу в глаза. В ее выражении лица читается недовольство. Секунд через двадцать она протяжно вздыхает.

— Мы сделали все, что могли, не вини себя. Постарайся расслабиться. — Её лицо кажется абсолютно незнакомым и в то же время чуть ли не родным.

Она молода, волосы уложены небрежно, своеобразно, на больших глазах нарисованы стрелки, от чего те кажутся ещё больше. Одета в черное короткое платье, черные бархатные туфли на шпильке и мужской, непропорционально большой для ее тела, пиджак.

Такая как она нравятся молодым людям. Даже сейчас, пока пассажиры усаживаются и дверь в наше купе открыта, не было еще ни одного представителя мужского рода, кто бы не замирал на несколько секунд, проходя мимо нее. Она знает, на что способна. Знает, какой эффект оказывает, но не обращает на них никакого внимания. В конечном счете ей это надоедает, и она просит меня закрыть дверь.

Я перестаю пытаться понять, кто сидит передо мной. Я совершенно не представляю, хотя даже в моем состоянии очевидно — мы важны друг для друга. Теперь мне интересно, кем являюсь я для неё.

— У тебя нет зеркала? — разбив на части звон тишины спросил я.

— Да, подожди, сейчас найду.

Она начинает копаться в своей сумочке и достает мне миниатюрное серебряное зеркальце. Хорошо… Глаза серо- голубые, нос с горбинкой, чему я искренне рад. Волосы длинные, по плечи, немного вьются. Русые, несильно отдаются рыжиной. Из растительности только бакенбарды.

Далее, чтобы не вызвать никаких подозрений исключительно аккуратно пытаюсь осмотреть одежду. В голове пролетает странная мысль: "странно, что не бабочка… Ладно, хоть тройка." Я действительно сижу в костюме-тройке серого света. Она отвлекает меня от раздумий и попыток вспомнить или осознать.

— Я сейчас вернусь.

Эта фраза донеслась до моих ушей лишь тогда, когда в купе я был уже один.

Что мы тут делаем? Куда мы направляемся? Вопросов много больше, но это пока что основные. Конечно, можно было бы просто спросить у нее или проводников. Посмотреть на билеты в конце концов. Как противоречиво. Хочу знать, но не прилагаю для этого никаких усилий. А может быть ответы и без того известны мне?

Поезд начинает движение. Я смотрю в окно. Среди толпы провожающих я замечаю того, кто смотрит прямо на меня. Его лицо как и её — кажется мне родным и незнакомым.

Молодой человек, лет двадцати шести. Он стоит спиной упираясь в колонну, а ногой в ее приподнятое основание. Короткая стрижка по бокам, практически бритые виски, не гармонично длинная челка. Челка зафиксирована чем-то вязким, что бы держалась на ветру. Русый. На правом глазу монокль, левый глаз он щурит. Завитые усы и небольшие бакенбарды. В левом ухе блеснули две крупные серьги. На шее висел галстук- бабочка черного цвета и с серебряным черепом на месте узла. Странно, но я так же успел запомнить его особую обувь, которая, как и весь его образ, выбивалась из общей массы. Ботинки были из черной кожи, шнуровки я не заметил. Подошва была нетипично толстая. Она прибавляла его росту сантиметров 7.

Но самое важное — это взгляд. Такой же, как у моей попутчицы. Наполненный осознанностью, болю и бесконечной усталостью.

Поезд тронулся и молодой человек, наблюдавший за мной, выпрямился. Я видел движение его губ. Слова были направлены его спутнице, о которой, однако, я ничего не могу сказать.

Я думаю, она была чуть ниже его. Но этот эффект абсолютно точно достигался благодаря его особенной обуви.

— До чего же странно, порою, складываются события — она уже стояла позади меня и наблюдала за мной. В руках были две рюмки для ликеров и бутылка чего-то — я и сама не думала, что мы отправимся Домой не вместе. Он передал тебе письмо, если помнишь… — последняя фраза была сказана немного задумчиво.

— Что ты принесла?

— Тебе необходимо в лазарет после нашего возвращения. Ты сам не свой. Возможно мы слишком часто путешествуем последнее время, можем взять небольшой отпуск — она откупорила крышку и разлила напиток по рюмкам.

— За переезд.

Мне стало понятно, что наши «путешествия» преследуют какую-то определенную цель. Что мы ищем? Или кого мы ищем? Вопросы не давали мне покоя.

— За переезд.

Мы приподнимаем бокалы. Она пьет залпом, я хочу распробовать напиток. Травяной ликер. Вкус сложный, но невероятно знакомый. Опять же, я не помню когда и как я его пил.

— Его только в 35-ом начнут массово выпускать. И в Германии. Стоило немалых усилий добыть рецепт, который еще не подобран — уставшие глаза игриво блеснули.

Я уже не удивляюсь происходящему. Делаю еще один глоток, опустошая содержимое рюмки и наливаю еще.

Наш короткий диалог закончился, и мы молча выехали загород. Я почувствовал нехватку никотина в моем организме. Рефлекторно я достал из внутреннего кармана трубку. Она уже забита. Моя попутчица моментально достает спичку из коробка и чиркает ею. Я прикуриваю.

— Так куда… — она перебивает меня.

— Мы возвращаемся очень вовремя. Твои когнитивные способности деградируют как-то ускоренно. Что-то не так. Конечно, алкоголь и табакокурение влияют на нейронные связи отделов мозга этого тела. Но что-то слишком быстро. Я беспокоюсь. — пару минут она бегала по мне взглядом, медленно куря свою папиросу в мундштуке — Ладно, судя по твоему взгляду, ты забудешь эти слова быстрее, чем мы будем Дома. Он оставил тебе письмо, снова забыл? Прочти его. Оно во внутреннем кармане, там же, откуда ты достал трубку.

Я достаю письмо. На сургуче вместо герба или инициалов перевернутый правильный треугольник. Откладываю его. Пока я не готов, прочту позже.

Поезд проносится мимо полей. Ржаные поля в закате — удивительное зрелище. Когда солнце опускается за горизонт, поля ржи приобретают золотятся и переливаются. Зёрна ржи отражают свет, создавая неповторимую игру красок.

Небо на закате играет красным, оранжевым и фиолетовым, контрастируя с золотистыми полями. Ржаные поля простираются до горизонта, создавая ощущение бесконечности.

Ветер колышет колосья ржи, птицы летят над полями. Почему она не дала мне договорить?

Купе наполняется дымом. Мне нравится плавать в этой внешней неясности. Она соответствует неясности внутренней.

Прошло еще около часа. Трубка закончилась минут 20 назад и дым уже рассеялся. Бутыль пуста. Я чувствую, что готов распечатать письмо.

"С твоими родными все хорошо. Я не задержусь. Все в порядке. Я люблю тебя, чувак".

Кто? "Чувак"? Что значит это письмо? Он не задержится? Это значит то, что он последует за нами. Он знает, куда мы направляемся, а я нет.

— У нас возникли разногласия. Старый дурак опять решил поиграть в семью… Но наше экстренное возвращение не связано с ним, наоборот, нам его еще и отмазывать.

Такое фривольное обращение к незнакомцу немного смутило меня, хотя и не сказать, что удивило. Она все это время ведет себя иначе, не так как принято в это время. Начиная от внешнего вида и заканчивая ее странными речами. Знать бы, кто он, кто она, а главное как это касается меня.

— Я подремлю, ты не против?

— Да, конечно— она мило улыбнулась— тебе нужно отдохнуть.

…

Я просыпаюсь от резкого точка и звука металического скрежета. Только что я сильно ударился головой. Сильная головная боль началась моментально. Но наконец-то я чувствую себя легко.

Я слышу крики людей. Не просто крики. Вопли. Вопли беспомощности и невозможности изменить что-либо. Вопли страха. Страха неминуемой смерти. Во мне нет страха. Нет отчаяния. За окном нашего поезда глубокая ночь. Но теперь меня интересуют совсем не пейзажи. Наш поезд сошел с рельс на полной скорости.

В стекле я ловлю собственный взгляд. Она стоит, выглядывая из-за моего плеча и ловит мой взгляд в отражении. Теперь мой взор такой же, как и у нее. Такой же, как и у него. Но радужка моих глаз не серо-голубая. Теперь, в этом молодом человеке я узнал себя. Мои глаза ярко голубые, почти белые, с темной обводной. Это читается даже в окне терпящего страшную аварию поезда.

Однако, цвет моих глаз сейчас не имеет никакого значения. Важно, что творится в моей голове. То, что творилось в моей голове все это время.

Я и она. Мы, наверное, единственные во всем поезде не суетимся. Мы лишь смотрим во тьму ночи, собственные отражения, полыхающий поезд и предвкушаем неминуемое. Цепная реакция дойдет до нашего вагона с секунды на секунду.

— Такого сильного сопротивления я еще не встречал. Сегодня мы сопроводим всех, но владелец этого тела отправится с нами.

— Я так рада снова говорить с тобой! Тебе не нужен ответ на вопрос, куда мы отправляемся.

В последний миг перед тем, как наше купе охватит всепоглощающее пламя, я успеваю повернуться и бросив на мою попутчицу взгляд, полный усталой тоски ответить:

— Да, мы отправляемся Домой. Хорошей поез…

___

Она проснулась немного встревоженная, но утренний чай быстро развеял это чувство. Переписка, как и всегда, началась после завтрака.

«Доброе утро! Мне сегодня сон какой-то странный снился, но я совсем не помню, что там происходило. Помню, только-что в нем были мы и Даня. И мы очень недовольные куда-то уезжали на поезде».

Стихи

Кроме тебя

Хочу научиться писать

о ком-то кроме тебя.

Ты в моей голове

поселилась,

живёшь,

душа и свербя.

Мечтаю хоть кого-то

кроме тебя полюбить!

Но вспышки,

Ветер холодный

И звёзды над нами

Боюсь не смогу отпустить.

Пред сном — я жаден

до мечт о желанной судьбе

в которой ты и я.

Может в будущем,

Совсем скоро,

Может даже во сне…

Ты придёшь. Встанешь за спину,

Закроешься мной

От других

От чужих

От простых

Ото всех — с глаз долой,

и из сердца вон!

Ну а пока… заносчивый нрав,

нервы и склоки

Все это было

Будет

И обязательно есть.

Но создавая из букв моих строки

Выстрелом в голову -

Скорбь,

И ничто!

Лишь правдивая лесть.

Кто-то кроме тебя — это глупо

Неправда

Нельзя,

И зачем?

Это жадно, странно и скупо

Обожать кого-то

Без кучи

Жеманных

Проблем,

Которые, к слову, люблю до боли!

До боли, свербящей в моей голове

До боли, что погасит лишь

Ты,

Ты,

Иль петля…

На старом, гнилом потолке.

Ненавижу

Я ненавижу тебя всю, всегда

Каждый день, вечер, с утра

Терплю, не могу, не умею

Пустота, а в ней та

Недосягаема,

Верна

Но не мне.

А кому-то.

Ненавижу тебя, и люблю!

Каждый контур,

форму, профиль и стан

Я ненавижу, терплю, выношу кое-как

Твои взрывы,

Взлёты, падений канкан.

Думаю, что никогда

Тебя не убью.

Не решусь, не смогу, не сумею.

Или все же… убью?

Наконец, заберу в свои сны обратно

Где ты — мечта, в весеннем халате

Любила и любишь.

И любуясь твоим

Дыханием последним

Смотря в глаза

Что покрыты, как краской

Звёзды, небесным сияньем.

Одежды, что ты выбирала

Как кандалы, натирали свободу мою

Под лучами твоей "веры"

Я прошепчу,

До хрипоты

Тихо:

"Кто ты, черт побери,

Кто ты?!"

А под светом взгляда

Ненавистного

Растворимся.

Превратим боль в золу

Из ненависти

Злости

Страсти да быта.

Сошью слова,

О том, что любил и люблю.

Небрежна, молчалива

Проста.

А после лишь тьма

С мечтою уснуть…

Провалиться без голоса

Того, что в моей голове.

Все пытался, старался

нашу с тобой свободу сводил

Но не смог.

А я всегда

Как дурак

Люблю и любил.

Рисую твое имя

В зените моего дыхания

Вен извилистый узор

Сверкает, как имя, как иней

Сквозь который я пытаюсь

Найти сон

Каждый день.

Имя, громыхающее в моей голове

Безысходностью,

моей слепой верностью

И твоим безразличием зрячим.

На нашу счастливую тень.

Смер

Мерещится везде

Как тварь,

как бабайка

За углом, за шторой, за тобой

Шаткая,

грязная

Счастливая, ненапрасная, жуткая

В последнем дыханье

говорящая собой

Смерть -

Дурацкая, смешная, глупая…

Мечтаю о глупой и смешной такой

Как у щенков

названных никем!

Иль как у котенка — ребёнка

С видом из мешка на звёзд гарем!

Или как у цветка — вниз с роста-потолка

Последний взгляд — да в свои корни!

А лучше — как у петарды-корсара

Взорваться в клочья!

На всех

В новый год

Пред уходом обожгя жаром

Пальцы мальчику-соседу

Или порвав капюшон Сашке

Которую любил,

И стал великим-забытым

Мальчишкой-потеряшкой!

Ей, собой, и всем.

Или как заварка в пакетике -

Разбухнуть в воде, охладеть

И выброситься в ведро, ведь

Умрет со вчерашним мусором,

Со мной

Мечты о завтра

О завтра с тобой.

Дом

Январский зимний

Июньский летний

Дом красивый

Сад многодетный

В саду я крикнул

Томно и грустно

Громко и больно

…а потом стало пусто

Как признался, тебе

Но эхом услышал

Ни ответ, ни урчание,

А скованное молчание

И даже что нужен

И природа любила

И будет любить

Идиота, дибилла.

Что в январском летнем

Июньским зимнем

В доме многодетном

В саду красивом

Рыжик

Рыжий локон

Рыжий локон

Рыжий колокольчик

Рыжий пёс

Рисует рыжим

Рыжий островочек

Рыжий мальчик

Ловит взглядом

Рыжие мигалки

Рыжий бобик

Рыжий бобик

Ждёт мальчика у свалки

Рыжий мальчик

Рыжий пальчик

Рыжий пистолетик

Рыжей кровью

Громко капнет

Прям на рыжий следик

Рыжий бобик

Рыжий мальчик

Рыжие мигалки

Рыжий мальчик

Рыжей ручкой

Что-то украдет

Рыжий мальчик

Был он рыжим

Рыжим и уйдёт.

Снова

Давай заметим утро

Давай встретим рассвет вдвоем

Мне так с тобою трудно

Как сделать шаг в окна проём

И как становится обычно,

Июль зимним, холодным днём

Под твоим взглядом, неприличным

Так и я, пьянею, февральским огнем

И снова твоё прости

И снова моё спасибо

И снова скажешь — пусти

И снова взгляд твой — мимо

Город снова затмит

Тенью твоих фальшивых ресниц

Ты красива, я — верен, разбит

Соберу себя из твоих частиц

И будет очень мило

Слышать твое простое пока

И будет очень наивно

На беззвучном ждать твоего звонка

Бумажки

В сырой квартире, как в могиле

Сижу-лежу один, как хлыщ

С мыслёй о-вечном и беспечном

С водкой, папкой и шприцом

Что в папке той? Да жизнь моя

Вот свидетельство о том -

Что рождён был дураком.

Вот и паспорт идиота

Его дают, чтоб на работу

Приходить, и точно в восемь

Начать продажу жизни

За часом-час, за годом-год

И вот! Ещё одна бумажка

В ней сказано, что я здоров

Был, да жаль давно

Сейчас — душою болен.

Лечусь пиявкой, склянкой, коньяком

Лимончиком да хлебушка куском.

А дальше — вот диплом

Что дурака нашли, мол

Изъяли, отмыли, научили

Родину любить и Эйнштейна уважать.

И Моцарта я слушал, и Ницше я читал

Но был как есть — смурной. Устал

От скуки, женщин и нужды

Устал от вечной доброты

Устал быть нужным и послушным

И стал бумажки собирать,

От жалости немой,

До предсмертной гробовой

И вот тяну я жгутик над рукой,

Рисую я дорогу, к маме

К пирожкам

То есть домой.

Ленивец

С мечтою рождённый -

Умрет дураком.

Всеми прощенный,

С головой-бардаком

В лицах круга

Не званных гостей,

Чужая подруга

Друзей потеплей.

Любимец народа

Дождя человек

На потеху свободу

Подарит навек.

При жизни мерзавец!

После смерти — герой!

Смышлёный ленивец -

С огромной слезой.

И в конце хотелось бы сказать

Большое спасибо тебе, дорогой мой читатель. Ты ознакомился с небольшим сборником моих работ. Собрание повседневных историй, надеюсь, поможет тебе посмотреть на свою жизнь под другим углом. Моя мечта — научить людей смотреть на мир под разными углами, заставить смотреть шире на повседневность. Научить видеть волшебство там, где его никогда и не было. Волшебство ведь повсюду, от погоды, до ваших близких. Да и вы сами — и есть создатель своего собственного мира. И лишь вы сами способны разглядеть самую сумасшедшую палитру цветов в вашей личной коробке с серыми красками.

Над книгой работали:

Влад Козлов — автор, художник иллюстраций, соавтор обложки

Анатолий Жигулаев — автор истории «Дорога»

Светлана Тимофеева — художник обложки

Оглавление

О книге:

Вместо введения

Письмо

Попутчик

Творец

Грядущая пустошь

Купидон-алкаш

Талант и роба

Коробка с серыми красками

Конечная на Боровском

Алёшка Карлсон

Подушечки

Кто угодно, но не ты

Блатная романтика для самых маленьких

Коля

Закрыто

Холодный огонёк яркости

Ва-ня

Династия

Люди-зайчики

Наша Катя

Дом

Моя бабушка желает вам счастья

17 лет

Ветер

Дорога

Стихи

И в конце хотелось бы сказать