Верный пламени (СИ) [Gusarova] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Таня Гусарова (Gusarova) Верный пламени
1. Вместо пролога. Печальная история Виллантов и Брекси
Эдвард скрутил листок в трубочку и зачарованно поднёс к камину. Резвое пламя благодарно перескочило на бумагу и принялось точить её на глазах у Эллы. Эдварда стоило остановить, но Элла снова не смогла ему препятствовать — настолько инфернально прекрасным он выглядел, когда любовался пламенем, настолько ярко горели его чёрные и беспокойные глаза. — Ты знаешь, Элли, на это чудо можно смотреть вечно. Огню не пристало быть прикованным к каминной решётке. У меня руки чешутся выпустить его на свободу и дать бушевать… пока хватит топлива. Он будто шепчет мне — вызволи, вызволи. Но я слишком слаб, чтобы подчиниться ему, а не правилам этого дома. Несмотря на жаркие забавы, Эллу вдруг проморозило до костей. Она поплотнее закуталась в шаль. Порой Эдвард говорил весьма странные и пугающие вещи. Двоюродный кузен, с которым они по воле родителей помолвились чуть ли не с пелёнок, был ей дороже всего на свете. Гостить в их чудесном доме на Кругодни Элла считала величайшей радостью, но вот эти бесконечные игры с огнём… Эдвард постоянно ходил с волдырями на пальцах, и в поместье, определённо, не было ни одного уголка, где бы он не устроил кострища. — Огонь мой друг, — чуть смущаясь, объяснял свои причуды Эдвард. — Мне он серьёзного вреда не нанесёт. Они любили играть вместе, и поэтому волей-неволей Элла тоже становилась преступником-поджигателем. Отчитывали их, не разбираясь, кто чиркнул спичкой, достаточно было самого факта поджога. — Вы потомки двух влиятельнейших родов королевства! Неужели вам не понятно, насколько это компрометирующие действия! Вам нужно, чтобы в высшем обществе поползли слухи, что дети Виллантов и Брекси с головой не дружат? Элла понимала. Но Эдвард был её пламенем, которое очаровывало не меньше, чем его — настоящее. Через год родители официально объявили публике об их помолвке. А следующим днём Эдвард Виллант устроил поджог, который в течение ночи не могли потушить все пожарные службы Верреборга. Его родители погибли в том пожаре, и Эдвард остался единственным малолетним владельцем всего состояния Виллантов. Брекси, разумеется, не могли вверить ребёнка воле судеб. Поскольку других близких родственников у Эдварда не было, им пришлось до совершеннолетия стать его опекунами. Элла и скорбела, и радовалась. А Эдвард больше не брал в руки спичек и не подходил к камину. Кажется, он поругался с огнём, ведь тот забрал его родителей… Элле шел семнадцатый год, и Брекси вовсю готовились к свадьбе. Это были благословенные дни после крушений, и Элла впервые за годы чувствовала себя счастливой, как в детстве. Эдвард теперь был выше неё на голову и шире в плечах — многократно! «Истинный Виллант! — вздыхали на балах, — безупречные манеры! Какая они прелестная пара!» — и эти слова кружили Элле голову. Она готовилась стать женой не только человека респектабельного, но и возлюбленного! Эдвард же сиял гордостью и был галантен, как никогда. Он вступал в права наследования земель своей фамилии. Вечер накануне свадьбы вопреки традициям и суевериям они провели вместе. Вспоминали детство и их приключения. Элла деликатно обходила тему гибели родителей Эдварда, а тот будто бы наконец оправился от потери. Он шутил и выглядел таким безмятежным и близким, что, казалось, ближе уже невозможно, но завтра их с Эллой судьбы окончательно соединятся. И они станут самой счастливой четой на свете! — Элли, а как тебе идея поиграть немного? — предложил Эдвард, беря невесту за руку. Дом уже спал, и лишь они, как двое неразлучных горлиц, всё ворковали у большого окна. — Помнишь, как когда-то? «Иди и найди»! — Ты имеешь в виду твои шарады со спрятанными предметами? — Она с энтузиазмом подхватила идею. — Я беру эту вазочку и прячу её, а ты не подглядываешь и идёшь искать! — Эдвард снял фарфоровую безделушку с полки. — Давай! По его шагам Элла примерно представляла, куда он отнёс вазочку. Наверняка в подвал или винный погреб, его любимые места для пряток в детстве! Хорошо, что она так хорошо знает Эдварда! Эта задача будет ей на зубок! — Всё, я спрятал. Иди и найди! — Иду и найду! Ради шутки и игры Элла начала смотреть совсем не там, где нужно. — Так. Пойду-ка я в крыло прислуги… — Холодно. — А если ближе к спальне папы и мамы? — Мороз кусает за нос! Элла рассмеялась. Хитрая улыбка Эдварда сводила её с ума. — А если спуститься в холл? — Теплее. — В растопочную? — Холоднее. — А что, если кухня? — Горячее. — Может быть, вниз по лестнице? — Ещё горячее. — Неужели, погреб? — Проверь! Он подал ей светильник. Элла зажгла лампадку и шагнула в темень. Грубый толчок меж лопаток лишил её равновесия. Она поскользнулась и покатилась вниз по лестнице. Лампадка выпала из её рук и, соприкоснувшись с полом, моментально вспыхнула лютым, яростным пожаром. Всё вокруг заполыхало, точно Эллу поглотила преисподняя. Она не смогла понять, почему так быстро схватился огонь. Она сама была объята пламенем и металась по погребу, жутко вереща, пока огонь пожирал её платье и волосы, а затем и кожу. Хлопнула и закрылась дверь, ведущая наружу. Эдвард Виллант испустил вздох облегчения. Никто в доме не услышал крика Эллы. Потому, что они все были мертвы. Праздничный благодарственный ужин для слуг с нотками подсыпанного яда. И заколотые во сне Брекси. Драгоценное перинденсовое масло он разлил в погребе заранее. Он так долго ждал этого дня. Дня избавления от каминной решётки. Теперь он принадлежал огню, а огонь — ему, и никто в целом мире не мог их остановить. Эдвард неспешно застегнул дорожный плащ, прихватил спички и ушёл, не оборачиваясь.2. Об охоте Зальтена на казарок и Люси
Мать говорила, чтобы найти поспевшую казарку, надо обнаружить под кипарисом разбитые яйца… Огромная пустая корзинка болталась с одного боку, котомка, полная камней, с другого. Люси терпеть не могла добывать дичь, но что же делать, раз к королевскому столу заказали именно жареных на вертеле казарок! Не препираться же с матерью. Один кипарис, другой… и вот, ура, в корнях самого раскидистого — высохшие на солнце, облепленные мухами желтки! Казарки уже начали нестись, а значит, поспели. Люси вскинула голову, прикрыла ребром ладони глаза, чтобы разглядеть добычу. Да, казарки висели на ветвях и ерошили перья — зрелые и вполне подходящие[1]. Ещё пара дней, отцепят клювы и поминай, как звали! Одна из них потрясла хвостом, и крупное рыжеватое яйцо почти испачкало ржаные волосы Люси, да Иветта успела поймать. Проказница пролетела мимо хозяйки, довольно чавкая — яйца были её слабостью. — Ив-ви, м-мы сюд-да не д-для т-т… — начала было попытку воззвать к порядку Люси, но бросила это гиблое занятие. Близкие её понимали и без слов. Научились за двадцать-то лет! Пёстрый якл Иветта расправила хохолок, приземлившись, и склонила морду набок. Облизнула выпуклые глаза чёрным раздвоенным язычком. Люси приложила палец ко рту, вытянула из-за пояса рогатку. Не очень-то радостно, когда на тебя с верхотуры сыплются сбитые птицы, но мамино задание есть задание. Пришлось целиться получше. С дребезжанием кожаной тесьмы Люси выпустила камень, и тот смачно стукнулся о жирное тело висящей на кипарисе казарки. Птица лишь закачалась и выпустила очередное яйцо, обрадовавшее Иви. Люси прикусила губу. Спелая. Надо целиться ближе к клюву, которым дичь держится за ветку. Чуть точнее, совсем немножечко… — О! Клетчатый Передник! Неужто охотиться вздумала! — Т-твою! Зальтен! Его привычка следить, красться и заставать врасплох непередаваемо бесила! Рыжеватая, вечно всклокоченная башка из кустов и здоровая улыбка, на которой аж солнце бликом отыграло! Люси выставила плечо перед лихацким видом лучшего друга. Бросила камень в котомку. Зальтен отряхнул платье от иголок и приблизился, а точнее, подтанцевал к Люси и приветственно прихватил край остроугольной шляпы. — За-за-з… — Что? Не выходит сбить птицу? Дай-ка, я! Почти что без сопротивления Зальтен отобрал у Люси рогатку, подбросил на ладони камень поувесистее, заправил, натянул — и вот уже упитанная казарка падает с дерева! Только корзину подставляй! Иви в этот раз промахнулась — тушка казарки оказалась вдвое тяжелее неё. Люси чуть сама не грохнулась. — Держись на ногах! — Зальтен поймал её под мышки и вернул чувство земли. — Ставь ты под дерево, — это было посоветовано насчёт корзины, — никуда они не денутся. Бью я метко, сама сто раз видела! Зальтен и правда слыл одним из лучших бестиариев[2] Королевства Лун. При дворе шептались, что, дескать, не нашлось бы в белом свете ни одной твари, которую бы не смог изловить Зальтен. Его отец — главный королевский ловчий Зальков крепко дружил с отцом Люси, и, считай, всё её детство прошло в компании этого оболтуса. Сколько заборов они излазили, в сколько канав, подвалов и колодцев провалились вместе! Бойкий мальчишка и девочка-заика были неразлучны, пока их родителям не поселили бесы в головы одновременно дурную мысль — о помолвке отпрысков. У Люси сердце целиком лежало к Зальтену, но как к другу, почти брату. А тот… — Люси, оп! Держи трофей! — Зальтен подобрал и подал ей сбитую птицу. — Сп-п… эй! — вместо благодарности у Люси вырвалось негодование. На шею казарки был надет браслет из бордовых камешков. — Это тебе. Агат. Говорят, защищает от нечисти и хвори. — Зальтен смущённым жестом надвинул на лоб треуголку. — Я, если что, просто так! Не отказывайся. Будешь носить? — Ну за-зач-чем ты? — Люси попыталась вернуть подарок, но Зальтен требовательно заключил в браслет её запястье. — Он же красивый? Если бы просто нашла — забрала бы? — Ох, д-да… — Вот и носи! Люси сдалась и позволила сомкнуть застёжку. Зальтен рассмотрел то, как агат тонко украшает девичье запястье, и торопливым жестом оставил на нём поцелуй. — Я не д-дав-в… Ух! Ты! — Люси привыкла использовать другие средства выражения, помимо непослушного языка, и топнула ногой. — Ты самая красивая злюка в Королевстве! — Следующий поцелуй угодил в щёку. Иви засвистела над ухом Зальтена — яро ревновала хозяйку, хоть и сама была одним из его подарков ей. Едва высиженным яклёнком! Люси зарделась от негодования и бесы знают от чего ещё! Зальтен подбросил корзину с дичью на плечо, сияя, как весенний, напитанный силой лес. Высокий, ладно сбитый и пригожий — мог бы любую красавицу при дворе охмурить, а до сих пор носился с Люси. Нет, дурнушкой она себя не считала, и с удовольствием слушала пересуды парней о том, какие у неё «черничины вместо глаз» да как «на её хлебных косах бы выспаться». Но не готова была голову сломя выйти замуж за первого попавшегося. Пусть и друга с пелёнок! Бестиарии чесали языками касаемо того, скольких «голубок Зальтен успел огулять в дальних землях», тоскуя по Люси. Фрейлины судачили: после женитьбы для секретов и наслаждений придётся искать иные уши. А Люси нравились обветренные уши Зальтена, слишком родного, чтобы разделить постель. Да и: сейчас ему пришла в голову блажь овладеть Люси, а годы спустя не взвоет ли он с женой-молчальницей? А что, если детишкам косноязычие перейдёт? Пока она думала, Зальтен ткнул ей в ноздрю незабудкой. Люси засмеялась и наградила его ответным тычком в бок. Время близилось к полудню, пора было кормить Иветту и порадовать мать удачной охотой.3. О львиной крови и данном обещании
«Она идёт по траве, — скорописью заскребла Люси карандашом по блокнотному листку. — И ноги её мокры. Макушкой стремится вверх, в обитель небесных рыб. К рассвету рассвет кладёт — горошины новых бед. Ей ветры напомнят всё о том, кого больше нет».[3] — Это кого там у тебя больше нет, Клетчатый Передник? — разразился ревностью сидевший рядом Зальтен. Люси выбесилась. Когда её трепало вдохновение, любое вторжение извне ощущалось, как удар по лицу. А дёргали постоянно. Молодая девушка при дворе своего времени не имеет! — Эт-то п-п-п… — Люси досадливо махнула карандашом, перевернула стихописный блокнот и на обратных листках, исчерканных вдоль и поперёк, вывела оправдание: «Никто! Это поэзия, Зальтен, и её герои придуманы!» — О, — тот сдвинул брови, пялясь в строчку. Поскрёб отросшую за отъезд золотистую бороду, делавшую его больше похожим на льва, хотя, куда уж, казалось бы, больше! — Во всякой выдумке есть лишь доля выдумки! Ты с кем-то крутила, признавайся, пока мы ловили королевского слона! Другие бестиарии загоготали так, что подвешенные на материной кухне травы заплясали на верёвках! Люси прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не забраниться — все равно бы это не вышло, и написала крупными буквами, чтобы видели все:«МОЖНО ПОДУМАТЬ, ОН МЕНЯ ЛОВИЛ!»Лица большинства охотников, а их было семеро, напряглись, кустистые брови повыгибались, и Люси вновь с досадой вспомнила, что помимо Зальтена они, в кого ни ткни, неграмотные. Да и лучший королевский бестиарий был бы не в состоянии написать своего имени, кабы Люси лично не долбила с ним прописи долгими вьюжными вечерами! А всё потому, что Зальтен хотел с ней общаться и понимать. И в итоге единственный из прислуги обрёл способность лезть в её стихи! Взрастила бестию! — Братцы, она говорит, я её не ловил! — перевёл бестиариям запись Люси Зальтен. Те опять разразились смехом. Они вообще практически на всё так реагировали. Железные люди, закалённые схватками с чудовищами! — Это тебе не спящему слону дерево подпиливать! — не преминул задеть приятеля Дир. — Она поэтка, натура тонкая! — Кто это её в поэтки записывал? — отозвался развалившийся поближе к очагу Хансен. — То, что девчонка кухарки Хлои таскается с писулями, не делает её бардом! На это Зальтен погрозил ему кулаком, а кулаки у Зальтена были — с капустный кочан! Хансен мигом притух. — Да расскажи ты лучше, что потом было! Слон же упал? А коли упал, уж сам не подымется! Как вы его тащили? — Я на плечи закинул и донёс до повозки! — похвалился Зальтен, стукнув кружкой эля о бочонок. Люси отложила блокнот — всё одно дописать стихи ей не дадут — и обратилась в слух. Рассказы охотников были в её скучной жизни глотком познавательного и забавой. Обычно бестиарии отирались подле кухни, так что новости из дальних земель Люси узнавала первыми. В то время Зальков, отец Зальтена, такой же львиноподобный, только заматерелый, вошёл в кухню, гремя ботфортами, умылся из корыта чистой водой и уселся рядом с сыном. Они и вправду выделялись среди прочих бестиариев необычайной ловкостью, силой и выносливостью. Поговаривали при дворе, что прадед Зальтена, Зальвиг имел связь с настоящей львицей в королевстве Солнц, оттого и потомки у него вышли такими ладными. Впрочем, верить россказням было сложно, известно же, что детёныши львов рождаются мёртвыми, и лишь отец своей благодатью способен вдохнуть в них жизнь. Враки! Которые ни ловчий, ни его сын не подтверждали, но и не опровергали. Кому не хочется носить львиную кровь в жилах? Пусть и на слуху, не взаправду. Люси отпила эль. — Спаивай, спаивай её, Зак! Авось, и эта сдобрится! — Отец хитро посжимал дюжее плечо сына и заодно подмигнул Люси, мол, не сдавайся, девочка, окручивай! — Слона представили правителю? — осведомился Зальтен. — В восторге! Но, стервец, заказал для детишек парочку сфинксов. На ближайший месяц надоть нам их изловить! — Вот неугомонный! Это ж почти в королевство Солнц чесать! — Шу на тебя, пострел! Сам правитель нас чествует! Велел, значит, поедем да добудем! Зальтен закручинился, и Люси поняла его. Опять разлука, опять отъезд в дальние владения! И ожидание новых историй о невиданных бестиях. Иви выпуталась из складок платья Люси и застрекотала на своём, на якловском. Зальтен поймал её и затискал, защекотал под крыльями. — Н-не м-муч-чай, отп-пусти! — Люси отобрала питомицу. — Привезти тебе мускалета? — Зальтен облокотился о колено отца. — На кой ляд ей мускалет? — вмешалась вошедшая с подносом пирогов мать. — От этой-то не знаешь куда деваться! Иветту она не сильно жаловала, но и гнать не гнала. А крылатая егоза взяла да и стащила один из пирогов прямо из-под круглого носа Хлои! — Нет, уважь, Зальтен, никаких мускалетов! — Мать проводила недовольным взором отлёт Иви. — Мне в кухне подкопов не надо! — А что, раз так? Люси? Проси хоть сциталиса, хоть мантикору! — Светлые и чистые, как родниковая вода, глаза Зальтена загорелись мольбой. Люси знала, что, попроси она бестию, которую он способен достать, непременно придётся дать слово выйти за него замуж. Замуж! За бывшего мальчишку, на котором штаны латала тайком от взрослых! Она приложила палец к губам, размышляя. Зальков шутливо хмыкнул и взбил бороду. — Слыхал я россказни о бестии, равной которой нет, сын. Вот уже два столетия она то тут, то там изводит королевства. — Стой-ка, Зальков! — встрепенулся Хансен. — Уж не про Поджигателя ты толкуешь? — Про него, — мигнул старый ловчий. — Налетает эта бестия на огненных крыльях, простертых от края до края небесного свода, и низвергает пламя на города и селения. И беда тем, кто не успеет сбежать — что стояло и казалось незыблемым — обращается в море огня, а затем — в горы праха. Дед мой, Зальвиг, лишь видел издали, как Поджигатель изничтожает посевы маркиза Тинтагеля и не отважился вступить в схватку. Да и хорошо, что не отважился, а то бы мы с Зальтеном тут с вами не трепались и пироги Хлои бы не ели. Давно в наших краях его не было, и за то благодарение ангелам. Так-то, сын! Бестиарии наперебой начали соглашаться, что опаснее бестии в мире нет, и что иные из их предков видели в небесах знамение огромной тварюги на крыльях, и светила она ночью ярче солнца. И молились святым духам, чтобы летела она не в Королевство Лун. Люси сковала праведная дрожь. Должно быть, ужасающее зрелище — когда горит твой дом, твои посевы… всё, что любила, чем дорожила. И тут Дира бесы дёрнули за язык выпалить: — А что, Лю, если Зак одолеет Поджигателя — пойдёшь за него замуж? — Да. — Сама не зная, зачем, сказала Люси. Мать промахнулась мимо мойки и со звоном уронила тарелку на пол. Зальков испытующе прищурился на сына. Зальтен размышлял всего мгновение, а после долбанул кулаком об ладонь. — Одолею! Бестиарии поддержали его решение единогласным рёвом, сравнимым силой с брачным гоном онагров. Позже, когда эта орда разбрелась на ночёвку, Хлоя пристала к Люси. — Ты зачем это сделала? Дочь молча пожала плечами. — Ты понимаешь, что он не сможет поймать Поджигателя? Он или погибнет сам, или поищет себе невесту поумнее! Люси нахмурилась, вытерла руки от пены о клетчатый передник и, взяв блокнот, написала на оборотных листах:
«Не готова идти замуж».— А я, по твоему мнению, была готова идти за герольда? Ну и что, посмотри на отца — стерпелось и слюбилось! Видный, умный, образованный! И ты грамоте обучена! Вон, из своей книжки не вылезаешь! А Зальтен-то как хорош! Хорош же? Люси кивнула. — Ну и что тебе, дурной, надо? Выходи за него! Люси зачеркала карандашом:
«Я не львица и не улучшу ему кровь. Даже испортить могу. Отец чуть заикается, а я бессловесная!»— Да ерунда! Наплодите дочек, а девкам что нужно для счастья — молчи, да улыбайся! Зато и у тебя репутация образцовая, потому, что рот мало открываешь, не в пример фрейлинам да комнатным девушкам! — Н-ну м-мам! — затрясла Люси тугими косами в оттенок всем приятного ржаного хлеба. — Я б-б… Опять карандашом по бумаге.
«ХОЧУ БЫТЬ БАРДОМ».— Вот дуреха! — пуще прежнего разнегодовалась мать. Чуть тарелки бить не взялась. — Замуж из-за косноязычия никак, а в бардах тебя ждут с распростёртыми объятьями! Так, что ли? — Я т-т… — когда Люси переживала, её недуг только усиливался. «Я тренирую речь! Однажды я смогу читать мои стихи при дворе!» — Тьфу! Дура! Отцу на тебя пожалуюсь! — Хлоя вытерла гневный пот полотенцем. — Садись ты крупу перебирай, и то толка больше выйдет!
4. Об укрощении бестий и огня
С утра Зальтен приказал стремянным вывести Деметриуса. Примечательной красоты крылатый боннакон не признавал в седле никого, кроме хозяина, и в его отсутствие не исполнял никакой работы, только гулял с самками. — Берегись! Сейчас обдаст! — успел крикнуть Люси Харальд, приглядывавший за ездовыми бестиями. Девушка едва успела отскочить от летящего в стороны залпа навоза. А как известно, навоз боннакона прожигает всё вокруг! — Люси, зря надела красивое платьице! — одарил её окликом с крутой спины Деметриуса Зальтен. До того боннакона предварительно спутали, привязав рогами к свае, натянули седло и усадили сверху Зальтена. Затем веревку, протянутую между крутых рогов-таранов, отпустили. Взбешённый неволей Деметриус с рёвом и Зальтеном запрыгнул в леваду. Это действо с Деметриусом повторялось каждый раз после возвращения хозяина из дальних земель. Никак не хотел белоснежный бык расставаться с бездельем! Но и Зальтен был не промах. Люси то и дело ахала при виде того, как боннакон, тряся стянутыми подбрюшным ремнём крыльями, скачет по леваде и пытается растереть Зальтена о заграды. Тот же балансировал в седле мастерски, как приклеенный. Стремянные и охотники с азартом взирали на укрощение белой бестии. — Вот он дурной! Весь в хозяина! — восклицал Дир. — Мне б такого! Я бы молнию догнал! — мечтал Хансен. — Тебе в жизть не дано изловить такого. Деметриус один, другого земля не родила, — отвадил его Харальд. — Как и Зака, Лю, а? — Дир с проказливым намёком толкнул замершую от страха и восхищения Люси. Та кивнула. Зачем говорить, что Зальтен обычный парень, если видно, насколько он удивительный! В подобные нередкие моменты становилось ясно, что кровь льва вполне могла достаться ему вместе с доблестью. Деметриус уже сдавался. Завёл круторогую голову под грудь и пыхтел, расслабляя холку. Зальтен пинал его вперёд, заставляя слушаться. — Так-то лучше, старый друг! Проехал на пышущей жаром схватки бестии мимо Люси и подмигнул ей: мол, неужто я недостоин тебя? Дёрнул ремень, распуская бестии крылья. Собравшиеся у ограждения левады мужики загалдели. Люси отвела глаза в сторону и увидела, как её жестом подзывает мать. Чтобы избавить себя от неизбежных приставаний друга, она махнула рукой Зальтену и побежала к кухне. Хлоя точно желала запрячь в работу. — М-м? Вместо ответа ей пихнули корзинку и мешок звонких лунариев. — Ступай на базар да купи вот по этому списку! — Мать вложила в руку блокнот — разумеется, влезла без спроса и написала про брюкву рядом с новым стихотворением! — И только у тех торговцев, кто здесь указан! Не перепутай! Деньги на ерунду не трать! И не нахватайся гнили, как позавчера! К королевскому столу покупаешь, прояви сознательность! Люси закивала, выражая готовность лично осмотреть каждую горошину, и, усадив на плечо Иви, отправилась закупаться. Шумный базар с вечно толкающимися людьми вносил в мысли сумятицу. То тут, то там вопили торгаши, орала скотина, скрежетали выставленные на продажу бестии. Каждый уговаривал подойти, поглядеть, не отказать в покупке. Кто-то даже звал по имени. Люси растерянно брела от лотка к лотку, прижимая к себе и корзину, и мешок с деньгами. Того и гляди воры утащат! А на базаре их полно. Уже, было дело, оставляли рыдать с пустой корзиной! Люси прятала блокнот под накидкой, вспоминая нужное: брюква, лук, яйца, кольраби… Иви то и дело поворачивала нос в сторону чирикающих тут и там цыплят да воркующих мясных голубей. Люси устала дёргать якла за хвост и про себя твердить: «Нет, Иви! Фу, Иви!» Корзина уже наполовину наполнилась снедью, когда нечто необычное привлекло внимание Люси. Уж точно раньше она на базаре такого не видала! Толпа горожан скучилась в круг, из середины которого раз за разом вылетали шары огня. Что за невидаль? Люси решила — пять минут поглазеть ей не во вред. Протиснулась с корзинкой меж чужих спин и увидела пёстрое трико артиста. Бродячий жонглёр! Он был тощ и запылён, на вид безвозрастно молод, но с волосами, седыми, точно платина, и затёртым, местами прохудившимся костюмом арлекина. Он подбрасывал зажжённые комки соломы, или чего-то в этом роде, и ловил их голыми руками! Вот это да! Люси встала в первых рядах, устроив корзину в башмаках и сложив ладони на переднике. Ловкие, выверенные движения жонглёра заставляли поверить, будто это вовсе не опасное дело, будто он не горящими шарами крутит, а какими-нибудь спелыми яблоками! Жонглёр принялся перекидывать шары себе в руки через спину, а после бросил их в железное корыто и достал оттуда нечто навроде шеста с привязанными по краям масляными плошками. Неожиданно плошки вспыхнули огоньками. Странный парень начал крутить их так искуссно, что ни капли масла не брызнуло на зрителей. Люси захлопала одновременно с публикой, очарованная поистине бесовской пластикой артиста, а тот заулыбался широко и благодарно. Прошмыгнул, танцуя, совсем близко от Люси, одарил необычайной теменью внимательных глаз. Помимо черноты в них было ещё кое-что… не разглядела! Парень подпрыгнул, совершив сальто, и поймал шест. Потом подбросил его, закрутив, и поймал вновь. Он показывал изумительное единство с огнём, скакавшим обратно в плошки, точно заговорённый. Потрясающе! Забыв обо всём на свете, Люси хлопала ловкости артиста. А парень выцепил её взглядом из толпы и поманил к себе. Публика дружно заулюлюкала. Люси, сгорая от стыда и волнения, подошла к жонглёру. Издали казавшийся тощим кузнечиком, тот крепко ухватил её за руку и заставил вытянуть перед собой. Люси пискнула, когда по её рукаву побежало волшебное синее пламя, окутало руку невесомым движущимся кружевом. Зрители взорвались овациями, напомнившими по звучанию проливной дождь, а после артист щёлкнул сухими пальцами, и хлопки исчезли вместе со сполохами. Люси, смеясь, ощупала тёплый рукав — целёхонький! Даже браслет Зальтена не лопнул! — Представься, милое дитя! — попросил артист, целуя кисть Люси. Та открыла рот, но, не осмелившись, замотала волосами. Не хватало опозориться прилюдно! — Отчего же? Назови имя! Спорю, красивее его во всем Лунном Королевстве не сыскать! — Парень, на лицо столь же изящный и приятный, как и на движения, встал перед ней на одно колено. Люси замешкалась, но тут из толпы раздался подпитый голос — кажется, королевского виночерпия: — Люси это! Дочка герольда Валентайна! Она немая! Позор обрушился на сознание так резко, что бедная Люси не помнила, как вырвалась из цепких ладоней парня и убежала прочь с базарной площади. Опомнилась у рядов зеленщиков. Лицо и душу жгло, в мыслях царил кавардак, испытанное — вдохновляющее начало и ужасная концовка — было смерти подобно. Люси закрыла рдеющие щёки руками и пыталась подавить стыд, рвущийся наружу с рыданиями. Она ничего плохого не сделала, но в тот миг мечтала вовсе не родиться на земле. Вдруг она обнаружила, что оставила на площади корзину, и остолбенела от ужаса. Мешок лунариев по счастью висел на поясе. Блокнот выпал. Ох, влетит! Люси растерялась, не зная, как ей быть, но тут услышала приветливое чириканье над чепчиком и ухватилась за поданную ей корзинку. Иветта! — Ив-ви! М-м-молод-дец! Люси расцеловала любимицу. — Чт-то б-бы я б-без… Бестия начала щипать хозяйку за ухо, ругая, и та возблагодарила ангелов, милосердных к её глупости. Лучше пусть Иви костерит, чем мать! Список нужных покупок был потерян, как и стихи, написанные вперемешку с указаниями Хлои. Но Люси испытывала облегчение. Она примерно помнила, что и у кого надо взять на базаре, а уж стихи и подавно — все наизусть! Глупая ситуация вышла, но не самая паршивая! Рука, хранившая поцелуй, была черна от копоти. Таинственный парень из головы не выветривался.5. О беде, пришедшей ниоткуда
Люси засиделась с бумажками допоздна, благо у герольда этого добра было в достатке. Семья улеглась спать, и только Люси у горящей лампадки всё черкала и черкала карандашом непослушные строчки. Накануне они опять поссорились с матерью. Той до трясучки хотелось выдать Люси замуж за Зальтена, а отец ушёл в кабинет и не стал вмешиваться. Порой казалось, что он стесняется неотёсанной супруги, а насчёт Люси — то ли сожалеет, то ли скрывает неприязнь. Грамотность могла бы стать отличным заработком для дочери, будь она способна говорить, планы на сына рухнули, и от герольда Валентайна вот уже лет десять ни одна душа не видела улыбки. Его считали самым закрытым человеком в королевстве. И, увы, не просто так… Люси дописала последнюю строчку как раз к тому времени, как башенные часы пробили Овна. Пора было тоже идти на боковую, и Люси как раз собиралась, но тут в королевском дворе затопотали ноги и копыта бестий. Поднялся переполох. Слышалась ругань и возгласы: «Пожар! Горит Нотегуд!» Нотегуд? Что? Люси распахнула узкое слюдяное оконце и перепугалась: двор кипел жизнью. Люди носились туда сюда, бестиарии седлали животных, придворные маги спешили усесться в повозки. Люси выскочила во двор в чём была — с разметанными по плечам ржаными волосами да в сером шерстяном платье — и сразу натолкнулась на Зальтена. — Убирайся-ка домой, Клетчатый Передник! В Нотегуде пламя выше колокольни! — Что? Как? Чт-то случ-чилось? — От волнения слова давались лучше. — Поджигатель! — Зальтен бросил яростный взор в сторону дворцовых ворот и сам натягивал при этом наруч. — Ах! — Люси обернулась и углядела в тёмном небе висящий над соседним селением столп дыма — колышущейся злодейской бородой. Яркое пятно — словно звезда или шаровая молния — хотя Люси в жизни не видела шаровых молний — носилось над пожаром. Одна вспышка — и небо разлиновали золотисто-алые крылья. — Это он! — второй наруч на место. — За… Зак! В-возьм-ми м-м-м… — Люси, почти на спрашиваясь, залезала в седло Деметриуса вторым ездоком. — Мандрагоры объелась? Пигалица! Сидеть дома! — Зальтен снял её без труда и оттолкал подальше. — Бестиарии и маги разберутся! И, — он лихо крутнул львиный ус, — помни про твоё обещание! Я изловлю его! — Зак, живее! — Это был Зальков, треснувший сына по латам и умчавшийся вперёд через ворота. Люси всплеснула руками. Ей, слабой девушке, оставалось лишь ждать и молиться ангелам. Битва с Поджигателем длилась часа три, и всё это время Люси провела как на иголках. Одно дело, писать стишки про то, как не любишь парня, другое дело — переживать за его жизнь и жизни других воинов! Но вот зарево над Нотегудом померкло, и королевские силы мало-помалу начали подтягиваться назад. Бестиарии и маги въезжали во двор уставшие, многие со следами ожогов и копоти. Люси считала знакомые лица. Хансен, Дир, Альвин… Белоснежный боннакон Зальтена стал серым, как мышь — Люси не сразу узнала Деметриуса. Рога его спереди были обожжены. У Зальтена оплавлен шлем. Люси подбежала, силясь помочь спешиться, но Зальтен отстранил её жестом и сам спрыгнул на кладку. Добрый знак! Люси сжала руки у подбородка в мольбе о новостях. Зальтен стащил шлем и явил — о, счастье! — невредимое лицо. Даже борода не пострадала. Глянул виновато. — Что ты смотришь? Он улетел. — Т-ты жив! — И что с того? Пятая часть населения мертва. Треть — пострадала. Скажи матери — нужно готовить места во дворцовом лазарете под раненых. — З-з-зальт-тен! — Люси прыгнула к нему, завела руки под мышки и крепко обняла. Вжалась в горячий ещё доспех. — К-к-какой уж-жас! — Ты не видела всего ужаса. Он… это не бестия. Это чистый бес, Люси! Король Бесов. Он сыпал огнем сверху и хлестал крыльями с боков, его глаза сияли красным, и достать его было невозможно! Невозможно, понимаешь! Он убил их всех, а селение — сжёг дотла. Нет больше ни одного дома в Нотегуде. Нет больше Нотегуда. Зальтен растёр сажу по лицу. На светлой коже век она пошла полосами. Только голубые глаза бестиария горели жаждой праведной мести. И Люси его понимала. К утру королевский лазарет значительно расширился. Раненых было некуда девать, и бедняги с сильнейшими ожогами умирали в коридорах. Крики боли сливались в один непрерывный, от которого сжималось сердце. Люси плакала, когда вместе с другими женщинами растирала травы для компрессов. Королевский весенний бал был отменён. Все проклинали Поджигателя. С запасных ворот выносили тела. Во дворце наступил траур, а король издал указ наградить миллионом лунариев того смельчака, который одолеет Поджигателя. Под вечер к смертельно усталой и опечаленной Люси зашёл Зальтен. Та сматывала просохшие бинты, снятые с верёвок. Зальтен, непривычно мрачный и строгий, сел подле Люси у пивного бочонка и молчаливо глядел на пламя в жаровне — долго, задумчиво, неприязненно. Как на врага. Потом внезапно шарахнул кулаком по бочонку, аж тот зашатался, и бросил ей упрямо: — Не ради денег, понимаешь? Я должен его одолеть. Ради тебя и… моей чести!«Если спросит король, то скажу королю:я тебя не люблю, не люблю, не люблю!Это просто, как выбрать с печки золу:без надежды и жалости — нет, не люблю.Ты великий герой, я немой соловей,и мне жаль, что ты мной увлечён всё сильней.Но ответом мольбам бесконечным твоимбудет слово одно лишь моё: «нелюбим».Не проси у правителя этой руки —мне мирские законы отнюдь не близки.Всё, что нравится мне, всё, что дорого мне —это петь безголосой в волшебном огнескладных слов. И поэзии нянчить цветок.Путь упрямого барда всегда одинок.То, что минус одним, для других твёрдый плюс.Вдруг тебе повезло, что тебя — не люблю?»
6. О дальних поездках и семейных узах
Целый месяц пришлось потратить, чтобы расчистить обгорелые завалы на скорбном месте, где процветал Нотегуд. Строиться тут заново посчитали дурной приметой и решили разровнять местность да засеять зерном — на удобренной пеплом земле оно по всему должно было хорошо подняться. А потом на Королевства нагрянуло моровое поветрие и терзало мир ещё два месяца. Население поредело, но благодаря тому, что Люси с семьёй жила в королевском дворце, её горе не коснулось. По счастью и Поджигатель больше не являлся. Люси завела новый блокнот для стихов, которые писала долгими вечерами на карантине. А после, когда напасть схлынула, король объявил перепись — дабы понять, сколько люда у него теперь в распоряжении. Все грамотные подданные занялись подсчётом выжившего населения, в том числе и Люси с отцом. Когда же дело было сделано, король Солнц попросил соседа отправить писцов к нему, так как его собственные отдали ангелам души. И в один прекрасный день отец явился перед Люси, ощипывавшей казарок, и велел: — Собирай вещи. Мы выдвигаемся в Верреборг! Люси знала, что отпираться не имеет права, да и новость обрадовала её больше, чем испугала. Верреборг! Столица Королевства Солнц! По придворным слухам и байкам Зальтена там кипела настолько бурная жизнь, что солнца не гасли даже ночью, а звонкими солариями полнились сточные канавы! Люси упаковала в чемодан свои лучшие, по её мнению, платья, с трудом уговорила Иветту залезть в дорожную клеть, и тем же вечером прыгнула к отцу в повозку. Дорога была долгой и заняла неделю. Люси впервые в жизни ехала через всю страну и разглядывала её диковинки. Вот упряжные боннаконы тащили их через мощёную булыжником дорогу, делившую пополам озеро, и говорили, что в месяцы бурь тут не проехать — всё затоплено. Вот им встретились дикие стада онакров, и Люси изумилась силе их рёва, а ещё она сама видела, как старый онакр пытается догнать молодых самцов, чтобы откусить им «достоинство» и лишить возможности размножаться. Однажды она выпустила Иви полетать, и та тут же нашла себе компанию в морде большого дикого василиска. Еле назад загнали блудницу! Они останавливались в гостевых домах, и королевская печать отца давала им лучший сервис, да открывала людские души для бесед. В одном доме почти на краю земель Люси опять услышала вести о Поджигателе. Как-то незаметно отец с хозяином дома разговорились и дошли до этой темы. — Стало быть, Нотегуд выжжен? Ох-ох, жалко! Хороший был городишко, у моего друга Чарли мать жены оттудова! Эх! Беда-беда с этим Поджигателем! Он и тут побывал лет десять назад! — Вот как? Поведай? — заинтересовался отец, очевидно, впервые за вечер по-настоящему. — Да что тут поведаешь… — хозяин протёр лысеющую голову. — Налетел! Сжёг! Да улетел! Хорошо, дома у нас каменные. А и на моей гостинице, если фасад разглядите, следы огня ещё имеются. Страшное дело он тут творил. Столько добрых горожан отправил в лучший мир. Колокольню сжёг и ратушу, сжёг ангельский престол, дом бургомистра, бесновался, точно одержимый! Знаете, вот бестии, — хозяин погладил чешуйки Иви, — в них искра разума есть, и можно угадать, к чему они то или иное творят, а Поджигатель без умысла вовсе! Видно было, что он резвится, и чужое страдание ему в потеху! — И что же, вы не смогли ничем ему п-противостоять? — А чем? — развёл руками хозяин. — Сами спаслись тем, что в чан с дождевой водой попрыгали! Вы-то своими глазами, сударь, видали Поджигателя? — Не имел неудовольствия. — Вот! А говорите! — И к-к-каков он с-с-с в-вид-ду? — не удержалась Люси и подала голос. Хозяин глянул на её изъян с жалостью, но ответил: — Ужасен. Он весь из огня. Весь. Страшная птица, то ли дракон! Крылья, как пожар на всё небо, как вот бывают когда небесные огни, только это вблизи и жаркое до не могу! Какой противостоять, по вашему выражению, ноги сами прочь несут! И он лил огонь на город. Лил, и лил, и лил! И конца-края этому бесчинству не было! А потом взял и улетел, тоже без причины. Оставил нас в покое, залечивать раны. И чего ему хотелось, так никто и не понял. — М-да. — Отец вздохнул. — Благодарю за сведения. Они поехали дальше, и таинственный Поджигатель вновь вернулся в мысли Люси. Ужасное существо, виденное ею издали, никак не забывалось. И пребывая в мечтах, Люси совсем мало общалась с родителем. Ехали, как чужие, но в этом не было ничего необычного. Между ними с младенчества не чувствовалось тепла. Отец хотел сыновей, это ясно, но пришлось учить грамоте Люси, так как все её братья по причинам, известным лишь ангелам, умирали в младенчестве. Отец стойко терпел её и стал хорошим учителем. Он же привил Люси любовь к чтению и написанию стихов. В отличие от матери он не препятствовал дочериным почеркушкам, но, как она понимала, из-за малого интереса к её особе. Глядя на строгий, гладкий профиль отца и его блестящий на солнце такой же выбритый затылок Люси в очередной раз подумала: а что, если поездка — отличный повод наладить более близкие отношения? Ведь удивительный, черничный цвет глаз передал ей отец. Правда, его собственные выцвели от возраста и страданий… — П-п-апа? Внимательные и строгие глаза герольда повернулись на Люси. Блеснуло стеклом пенсне. Люси расправила передник. — А па-па-пач-ч… — Да напиши ты уже! Что ты хочешь?! Отец часто разражался, но Люси уже привыкла, зная, что плохого ей не сделают, и, достав блокнот, вывела:«Почему ты женился на маме? Герольд — на кухарке».— А почему тебя это удивляет? Близость к провианту выгодна со всех сторон. Твою мать взяли на королевскую кухню, она имеет п-полный доступ к еде для правителя и его семьи. Глашатая король может отстранить за любое не так произнесённое слово, а от хорошей, преданной двору кухарки не откажется, пересоли она разок рагу. Ему невелика охота быть отравленным! Стряпуха — человек надёжный. А тот, кто женился на ней — что бы ни стряслось, сыт будет! Люси прикусила губу и написала:
«А как же любовь? Чувства?»— О, будь взрослее! Любовь в наши времена никому не интересна, если ты не намерена кончить дни под забором! И уж если мы заговорили, шла бы ты за Зальт-тена. Ловцы тоже везде требуются. Вот поймает он Поджигателя, заработает миллион! А сколько таких Поджигателей по свету бегает? Будете п-при деньгах. Да и здоров он, как боннакон. Долго протянет. «Мне жалко Зальтена, — вывела Люси и показала нахмурившему редкие брови отцу. — Вдруг детям достанется заикание? И они тоже не смогут осуществить свои мечты». — Ну допустим, ты не всегда так заикалась, — отец выделил слово «так». — Твоя глупая мать в наущение отвела тебя двухлетнюю глядеть, как сжигают на костре ведьм. После этого ты и потеряла язык. Не знала? Люси, приоткрыв рот, помотала чепцом. — Да, они напугали тебя воплями. Вряд ли твой недуг передастся львиной крови. Но Люси думала уже совсем о другом.
«Я смогу излечиться и читать стихи?»Отец с пренебрежением отвернулся к окну и сказал в слюдяное стекло: — Видел я твои стихи. Бестолковые. Лучше бы тебе никому их не показывать и тем более не читать. Обрати внимание на поваренные книги вместо романтических. Больше толка выйдет. Впрочем, дело твоё. Люси захлопнула блокнот и забилась в угол повозки. Её будто помоями облили. Больше желания поговорить по душам с отцом не возникнет, это она знала точно. Через пару часов повозка послов лунного королевства въехала в Верреборг. Верреборг! Какие башни! А какие красные, черепичные крыши! А какие изразцы на воротах, какие литые дверные ручки! А какие палисадники с чудесными флоксами! А флаги, реющие на ветру! Люси высунулась из окна повозки и, отбросив приличия, пялилась на роскошь столицы Солнц с открытым ртом. Вот дивный сквер с большим памятником-фонтаном. Вот стремящаяся ввысь башня с золочёными часами, пробившими как раз во времяшествия мимо повозки. Вот горожанки в пышных платьях с причёсками настолько затейливыми, что чепец Люси и припрятанное в чемодане лучшее платье показались ей сразу гадкими и пошлыми, и их захотелось сжечь. Вот рыцари порядка верхом на рослых, закованных в панцири единорогах. Красавцы! Вот лавки — да какие лавки, торговые дома с настоящими стеклянными витринами! А какие за ними наряды и куклы! А какие кручёные сладости! Ангелы! Почему Люси родилась не в Верреборге? — Рот закрой, — сухо порекомендовал отец, — посади якла в клетку, а то она уже извелась и меня извела. И сделай с собой что-нибудь дамское. Через четверть часа мы будем представлены королю Солнц.
7. О сгоревших именах и хождении по канату
«Иви! Не будь бесовкой, верни заколку!» — Иви! Н-н… Изловить якла не получалось. Иветта носилась со стрёкотом по светёлке и не желала расставаться с добычей. Она обожала блестящие и броские вещицы и старалась стащить любую, какая ей приглянулась. На сей раз это была заколка — одна из немногих у Люси, которую можно было назвать красивой. Жёлтые цитроны подмигивали из пасти якла, пока Люси, мыча и неловко возмущаясь, старалась сбить Иви накидкой. Что за напасть! Приехать в Верреборг и не выгулять наряды! В этот неловкий момент и вошёл в светёлку отец. — Т-ты ещё не готова? О чём ты думаешь, растяпа! Вот, гляди, министерство населения выдало нам списки фамилий города Верреборга! — Фам-милий? — Люси изумило то, что в Королевстве Солнц, оказывается, люди именовались не «такой-то, сын такого-то», а с принадлежностью к целому роду. Удобно, если разобраться! Маркиза Люсина де Поэтри… — Вот, держи, — вернул в реальность отец. — Королевскую семью Патриси я отметил. Далее идут аристократы, по их домам слоняться мы тоже не б-будем. Отмечены со слов клириков. — П-п-апа, а эт-то..? — Люси увидела в самом начале списка аристократических фамилий две зачёркнутые и без живых носителей. — Брекси, Вилланты. Двести лет, как сгинули, — покривился отец. — Но не вносить мёртвые фамилии в списки голубых кровей по мнению короля Солнц недопустимо. — Сг-гинули? — Сгорели, вроде. В тридцати минутах лёта отсюда развалины их поместий. Только там мало интересного, один самшитовый бурьян да дикие горлицы. — А… Опять про пожары! Люси подумала, что жадный огонь в последнее время слишком часто напоминает о себе, но не осмелилась гадать, к чему это. Они занимались переписью Верреборга два дня кряду до глубокого вечера. Сколько же в столице жило народу! Люси исчеркала пачку перьев, пока они с отцом дошли только до буквы «Т». И уж конечно, прохлаждаться ей не давали. Люси думала, что от бесконечных записей потеряет зрение, а уж какие мозоли она натёрла на пальцах! Но к третьему вечеру отец и сам утомился её карандашным нытьём о том, какой Верреборг красивый город, и как ей не доведётся больше в нём побывать. — Проваливай сегодня до первых звёзд! И чтобы потом меня не донимала! Но гляди в оба, поруганную не приму! Люси сложила кисти на груди благодарным и целомудренным жестом да побежала прихорашиваться. Как живописен Верреборг! Как много здесь величественных строений! Как много роскоши и красоты в каждом украшенном фасаде, в каждом витражном оконце и проезжающей мимо карете! Какие статные тут дамы! А какие забавные паяцы на улицах! А какие медовые крендели! Люси растворилась в Столице Солнц и уже догадывалась, что заблудилась, но пьянящее чувство свободы вело её дальше и дальше от кухни и ощипанных казарок. От перешептываний придворных дам относительно судьбы дочки Валентайна, которая личиком хороша, как капель, а речью плоха, как грязь в распутицу. Люси до того дела не было, ей дышалось невероятно легко и радостно, а карамельное яблоко в руке таяло вместе с отведённым временем. Вот бы стать свободной! Вот бы вечер превратился в жизнь! Она спешила на главную площадь города, чтобы рассмотреть большие часы на башне, но оказалось, что там полно зевак. Какой-то отчаянный смельчак протянул канат от колокольни престола до часовой башни и в этот самый миг ступил на тонкую опору. Его цепкие руки держали шест с горящими блюдцами на концах, и Люси поняла, что блюдца эти никак не закреплены. Дерзкий трюк! Но тут ей, как и всем в толпе пришлось ахнуть: канат загорелся. Но смелый актёр продолжил путь, будто не обращая на это внимания. Его голые ступни прощупывали дорогу, изящные щиколотки передвигались одна вперёд другой, спина, прямая и полная грации, несла шест, а сам он улыбался — гордо, не как бродяга, а как хозяин положения. Люси узнала его: это был тот самый жонглёр, три месяца назад ставший перед ней на колено! Ей захотелось помахать ему, но тело словно обратилось камнем от переживаний за хрупкую жизнь на чадящем канате. Миг — и канат лопнул! Но пламя осталось гореть на месте истлевшей верёвки, и артист продолжил путь уже по нитке из пламени! Публика пришла в восторг и хлопала, как не в себя. Люси была с ними. Она подумала, чем бы отблагодарить прекрасного фокусника, нашарила мешочек с солариями и захотела бросить один в шляпу. Ведь должна же стоять шляпа где-нибудь под вышагивающим по голому огню артистом! И, не обнаружив ни опрокинутой для подаяний шляпы, ни миски, Люси бросила золотой прямо на мостовую. Тот одиноко звякнул. Артист дошёл до балкона башни и помахал рукой, глядя прямо на неё. В отличие от заносчивой и отрешённой улыбки во время представления, сейчас он глядел с признательностью и — Люси почудилось? — нежностью. Жаркая волна смущения окрутила её. Люси запахнула накидку, надвинула на волосы капюшон и в смятении ринулась прочь. Как тогда, на рынке! Таинственный, удивительный артист опять задел её девичью душу! «Наваждение, — убеждала себя Люси, пересекая реку по мосту. — Нечистый! Бес!» К счастью, ноги сами вынесли её на улочку, где в гостевом доме жили они с отцом. И это тоже казалось неслучайным. «Кто-то ведёт меня! Кто-то за мной присматривает, — рассуждала Люси, сбрасывая башмаки у входа. — Неужели, он? Нет, не может быть. Я же простушка, ничем не краше прочих! А на площади было много нарядных девушек. Он не мог помахать мне! Или мог?» Это предположение отдалось жаром по всему телу. «Почему это так важно? Я его совсем не знаю, и он бродяга! Но… но это… окрыляет!» Люси ринулась в снятые комнаты, выудила из ящика стола блокнот и, пользуясь отсутствием отца, принялась писать.«Ты со мною на тонкой нити,
заплетённой из взглядов жил,
обо всём, что хотела скрыть я,
без наречия говорил.
И тебе я, таясь, внимала.
Без побития об заклад,
необещанный, обещала
я с тобою гореть, мой брат.
Разметает огонь ретивый
то, что ты не хотел открыть,
опалённые встречей — живы,
пусть и незачем было жить».
8. О спасении и бегстве
Иви кусала и тянула за уши. Люси спросонья вообразила, что проспала утренний сбор корневищ, и ей влетит от матери. Но, отогнав от войлочно-мутной головы якла, обнаружила себя распростёртой на жёстких камнях кладки незнакомых руин. Прямо ей в глаза из прорехи купола крыши заглядывала луна. Секундой позже бледный диск заслонила крякающая от любопытства Иветта. — Иви, помолчи! Кыш! Люси отогнала любимицу и с трудом села. Волосы упали ей на плечи, заслонив от мира живой ширмой. Вблизи потрескивал огонь, и некто так же мирно шуршал смешком. Люси отбросила тёмные пряди со лба и увидела недавнего бродягу — не то жонглёра, не то канатоходца. Нахождение с ним в одном заброшенном месте было подозрительным, особенно с учётом того, что Люси ничего не помнила о дне накануне, один наказ отца: «Поруганную не приму!» Интересно, можно ли увидеть поруганность, если не лезть девице под юбку? И если уж залез, не делает ли это девицу поруганной? Уточнять у бродяги, поругана ли она, Люси сочла чудовищно неприличным. И чтобы сгладить неловкость, протёрла глаза. Кожа на руках в полутьме показалась темнее обычного, но Люси не придала этому слишком большого значения. Её больше интересовал трюкач. Он улыбнулся на её изучающий взор, и раскрыл ровный ряд здоровых зубов. Правильной формы открытое лицо, слишком молодое для мужчины, слишком взрослое для мальчишки, притом без намёков на оброслость. Зоркие чёрные глаза, расставленные шире обычного на таком утончённом, породистом лице, глядели заинтересованно. Лебяжья шея билась жилкой, густые волосы цвета пепла росли на голове как придётся. Небрежность в облике и ветхость одежды говорили о том, что этот юноша ценит свободу дороже денег. Люси отчего-то ощутила в нём уют — каковой бывает, когда берёшь в ладони горящую свечку. — Выспалась, принцесса? Люси обернулась направо и налево, недоумевая, к кому он обращается. Но кроме неё тут порхала только Иви, и вряд ли она удостоилась августейшего титула. — Нельзя называть принцессой особ не королевской крови. Или тебе неведомо, что за это могут выпороть розгами? Я дочь кухарки… — Я знаю. Знаю, кто ты. Мы успели заочно познакомиться. — Незнакомец порывисто встал и выпотрошил дорожную, затертую сумку, чтобы вручить Люси — о чудо! — её прежний, утерянный блокнот. Люси ахнула от радости. Её стихи! Целёхоньки. Лишь края кожаного переплёта слегка тронуты гарью. Погодите… Верреборг горел! А она… а её накрыло обрушившимся зданием! Отец! Поджигатель… — Здесь ты в безопасности, — пояснил незнакомец, как если бы знал, что она думает. — Пожар потушили. — Мне надо к отцу! Узнать, жив ли он! — Жив и невредим, — почти не обернувшись, парень перебирал оранжевые угольки в костре. — Не надо тебе туда, Элли. Оставайся со мной. Так будет лучше. — Я не Элли! Я Люси. — Люси поправила платье — и тут только заметила, что оно пестрит дырами, а на спине так и вовсе истлело от огня. — Погоди! Ты… ты спас меня? Я должна была умереть под завалами! — Не должна. Такие, как ты не должны умирать. — Что значит?.. — Люси вдруг поняла, что происходит нечто странное, необычное, что-то было не как всегда, да, ангелы небесные, всё было не как всегда! И её спасение, и этот чудак, говорящий загадками, и… Не может быть! — Я… я что, — Люси ощупала рот, проверяя, её он или чужой, — я говорю? Я говорю чисто? Парень улыбнулся ещё шире, хотя, казалось, куда уж. — Знал, что ты будешь в восторге! Здорово говорить, верно? — Но как? Как? — Люси раскрыла ладони в непонимании. — Очень просто. — Он разломил горячий уголёк кулаком, как комок сухой земли. — Я упросил огонь оставить тебе жизнь и сделать моей помощницей. У тебя красивые стихи. И я подумал — что если нам выступать вместе? Ты же хотела стать бардом? — Упросил… огонь? Огонь? — Люси повторила это слово, думая, не ослышалась ли она. — Да. Огонь — мой единственный друг, — как для неразумного дитя объяснил парень. — Я сказал, что ты способная, и он мне поверил. Отныне ты можешь читать свои стихи, а я создавать по ним мистерии! Правда, здорово? Люси обмоталась обрывками платья. Здорово-то здорово, да… — Мне бы домой. К отцу. Понимаешь? У меня есть семья. — Они тебя не примут. — В тоне парня послышались безвозразительные нотки, отдававшие лязгом разогретого в кузне металла. — С чего ты решил? — Взгляни на себя, Элли. — Я — Люси! — Люси испугалась его слов и занервничала. Парень молчаливым жестом худой руки указал на небольшую лужицу стоячей воды, затесавшуюся в провале кладки. Люси прильнула к этой естественной грани и пришла в тихий ужас. Она была смуглой. Смуглой, как чернавка! С чёрными, в цвет копоти, волосами и такими же глазами, только в самом центре зрачка у неё теплился рыжий отсвет, как если бы она горела изнутри. И тут её осенило. Она встретилась взглядом с парнем. Да. Вот что за странность была и в его взгляде. Зрачки. То же яркое пламя танцевало в их глубине. Бесовство… Люси присела у лужицы, понимая, что её спаситель прав. Домой она в таком виде не покажется, прогонят. — Давненько я здесь не был, — поделился парень. — Да и, если искренне, то особо не тянуло. Он говорил это, как поняла Люси, чтобы вынуть её из переживаний. — Что мне делать? — Жить данной тебе новой жизнью, девочка. Творить. Познавать мир. Быть свободной словом и телом. Разве не о том ты просила ангелов — и они послали тебе меня? А мне с моим одиночеством — тебя? — Кто ты? — Люси оробела от собственного вопроса и неловко покрутила агатовый браслет на запястье. Бедный Зальтен… — Я твой друг. Талант не должен быть заточён в каминную решётку. Он должен сиять, и я покажу тебе, как это бывает! Ты ведь не изведывала подобного ранее? — Нет. — Люси сомневалась, но соображала, что стоит на пороге судьбоносного решения. Ведь дома её, по сути, и любили — Иви да бедняга Зальтен. А теперь он её и не узнает. Или того хуже, оттолкнет. Что она теряет, пустившись с этим бродягой в странствия? Ничего, правильно. Иви слетела на голову и принялась копошиться в волосах. Она без труда признавала хозяйку. — Но я даже не знаю, с кем собираюсь разделить бегство! — О! — тут настала пора смутиться и парню. — Я же не представился! Прости великодушно. Я виноват. Но это потому, что уйму лет ни одну душу не интересовало моё имя. М-м-м… Эдвил. Да. Зови меня Эдвил. — Эдвил — и всё? — И всё. — Он безмятежно повёл угловатыми плечами.9. О пешем странствии, потребностях и помывке
После всего испытанного Люси не думала, что сможет хоть на чуток сомкнуть глаза. Но сон одолел её, стоило только присесть поближе к огню и перестать двигаться. Она надеялась дождаться рассвета и там уже решить, как быть дальше, но почувствовала, что её, сонную, укрывает будто бы тёплое одеяло. Не поддаться искушению упасть в это одеяло и позволить себе отдых оказалось невыносимо. И Люси размежила веки лишь когда озорное солнце потрепало её лучом по лицу. Сколько можно спать! Люси потянулась, обнаружив под собой те же булыжники, что и вчера, а ещё — Эдвила, собиравшего сумку. Его пепельные волосы в танце луча казались невесомыми и золотыми. — Ну и горазда ты дрыхнуть! Правду говорят, барды все поголовно предпочитают праздность. — А ты, — Люси насладилась тем, как чётко слетают у неё с зубов сложные согласные, — а ты! Можно подумать, не спишь вовсе! — О, это так, это так. — Эдвил затянул ремни сумки, и Люси не решилась поведать ему, что вообще-то всем живым, и даже бестиям, полагается сон. — Что мы будем делать? — Странствовать. — Пешком? — Люси скептически оглядела свои башмаки, крепкие, но слишком уж городские для дальних переходов. — А как ещё? Мы бродячие артисты. И раз тебя волнует этот вопрос, скарб потащу я. — Но, но, — Люси растерялась, поскольку не представляла себе путь куда бы то ни было пешим ходом. — Это же долго! И утомительно. Быть может, мы возьмём боннаконов? Или сядем в повозку. — Ох, люди! — Эдвил попенял, водрузив ладони на лоб и запрокинув голову. — Куда тебе торопиться, скажи? В своих повозках вы не видите солнца, неба, света звёзд! Вас не греет живое тепло планеты! Вы обижаете ангелов и прячете глаза от извечного пламени, создавшего вас! Вы перечите своей природе! Разве это мудро, Элли? — Я — Люси! — только и нашлась что сказать Люси на его чувственную проповедь. Эдвил обескураженно глянул на неё через клеть из пальцев и словно опомнился. — Так и быть! — одарили Люси любезностью. — Ты возьмёшь на себя стихосложение. А именно, блокнот. — Мило. Ничего, что я вся драная, как на зубах у бесов побывала? — намекнула Люси на прискорбный вид её некогда лучшего наряда. — Если хочешь, сними и иди нагая. Так мне даже больше понравится. — Эдвил одарил её очаровательной и насмешливой улыбкой. — Приличные девушки не ходят в горелых обносках, — Люси вспомнила густо звеневший отцов кошель. — Приличные девушки сидят по кухням, — парировал Эдвил куском её прошлого, и на том их спор закончился. Они снялись с места и двинулись в путь. Люси благодарила ангелов, что платье не выгорело в подоле, лишь на спине и рукавах. Пекло солнце. Иви шныряла в зерновых колосьях, охотясь на мышей. Эд вёл новую спутницу в обход Верреборга, до сих пор дымившегося и насылавшего на странников ветер с приправой гари. — Эх, — изрекла Люси в пестрящую ромбиками узора спину. — Поджигатель — как есть чудовище. Оставил след и в таком славном городе! — Не впервой, — отозвался Эдвил, не оборачиваясь. — Два века назад тут уже был пожар, учинённый им. — Это тот, в котором погибли Вилланты и Брекси? Въедливые, колкие глаза с пылающими зрачками одарили Люси не самым дружелюбным взором. Стало ясно, что это был лишний вопрос. — Нет. Следующий. — А. Люси распирало от интереса и желания болтать без умолку. Она отмахивалась от мух блокнотом. — И всё же… — Что ты пристала? По твоему в городах не бывает двух пожаров подряд? — заискрил Эдвил. — Нет-нет, я хотела сказать, что, ну… — Люси застеснялась просьбы, но уж раз начала, надо было выкладывать: — Мне нужно платье. Хоть самое простецкое. Он остановился и обернулся. Люси ждала злую отповедь, какие привыкла слушать от родителей, но Эд лишь опять улыбнулся. — Хорошо. Твоя взяла. Что-то ещё? — Позавтракать. — А это тебе зачем? Твои структуры изменились вчера ночью, и ты больше не нуждаешься в пропита… В пику его словам живот Люси заурчал, и сей постыдный звук поддержала рокотом Иветта. — Вот свалились вы на мою голову, — Эдвил размашисто зашагал дальше. — Женщины! Ввек не свяжусь больше с женщинами! Жил же без вас. Люси не умела читать мысли, но догадалась, что он согласен их покормить. — Но у меня нет денег! Один соларий, что ты же мне и дала! — Как же ты работаешь без оплаты? — подивилась Люси. — Я артист! Моя пища, как и твоя — вдохновение! Снова жалоба желудка. — Да ну вас! До Лавагро никакого нытья! А там придумаем, что с вами делать! Лавагро оказался меньшей копией допожарного Верреборга. Пригород, что и говорить! Невысокие домишки, куча зелени и цветов, улыбчивые жители, кошки на окнах — Люси не единожды, проходя главной улицей, видела умывающихся мурлык. Вот мальчишки гурьбой повели на речку мыть маленького единорожка. Вот прошла мимо девушка с таким же яклом, как Иви, и бестии поприветствовали друг друга громкими криками. — Мы будем тут выступать? — спросила Люси. — Нет. — Эдвил бросил слишком тяжёлый взгляд на милый городишко. — Тут не будем. — Почему? Мне здесь нравится. — Мне тоже. Потому и не будем. Да и, — он оттянул до треска ткани лоскут платья Люси, — ты права. Тебя надо одеть. — И помыть! Он зафырчал, как недовольный боннакон, и направился с Люси к первой попавшейся лавке готового платья. — Извини, по меркам шить — много времени потеряем. А так — выбирай. — Широким жестом Эдвил указал на ряды обновок. Люси с недоверием начала перебирать платья, примерно представляя, какое подойдёт ей по размеру и фасону, и выудила в итоге пристойное, удобное, цвета запечёной терракоты. Льняная ткань была нежесткой и крепкой. Как раз для долгого пути. Подала Эдвилу. Тот одобрительно кивнул. — Ты уверена, что оно на тебя налезет? — Налезет! — Хорошо. Думай, что ещё тебе пригодится. Чепец, чулки, исподнее — что вы там, женщины, носите? Люси не стала долго обмусоливать его намёк и по-скорому набрала себе необходимого к платью. Принесла охапку вещей Эдвилу. Тот выкатил глаза, но ничего не сказал. Из-за прилавка за странноватыми посетителями наблюдал торговец. На его добродушном лице читалось сомнение в платёжеспособности голодранцев, но он их не останавливал. Люси и сама не знала, чем они расплатятся, но доверилась спутнику. Эд подхватил выбранные вещи и бросил на прилавок. — Подожди, пожалуйста, за дверью. Это было сказано Люси. Лавочник начал ухмыляться в ожидании потехи. Люси колебалась, но Эдвил знаком подкрепил свои слова — мол, выйди. Пришлось им с Иви ждать на улице и бояться, но вскоре Эд появился с ворохом вещей и плюхнул их в подставленные Люси руки. — Понесёшь сама! У той дар речи опять пропал, но ненадолго. — Но как? — Нам их подарили. Идём. Люси прижала к себе вещи. Из-за двери лавки их донельзя перепуганным взглядом провожал торговец. — Что ты ему сказал?! — Что у них очень милый город. Но это они и без меня знают. И ценят. Ну что ты там ещё хотела? Сумку? Башмаки? Поесть? — А-а-а… — Не тяни. Галантерея и башмачники в той стороне, таверны дальше за ними. Тут всё просто, если не поменялось за столетие. — Эдвил осмотрелся. Покрутил головой направо, налево и, подхватив под локти, потянул Люси к заброшенному дому с наклонённой набок треуголкой-крышей, одиноко притулившемуся у дороги. — Зачем? — Помыться. Ты же хотела? — Но я не стану раздеваться при тебе! Эдвил засмеялся. — Этого и не требуется. Он завёл её внутрь, спугнув захлопавших крыльями горлиц, и развернул спиной к себе. — Положи вещи. И закрой глаза. Люси послушалась, замирая сердцем от предвкушения чуда. Дыхание Эдвила слышалось совсем рядом — чуть тёплым ветерком, но тут он вздохнул поглубже, и волна печного жара прокатилась по волосам Люси. Руки спутника обмахивали её кожу, не касаясь, однако чувство было такое, будто её с ног до макушки бережно обтирают горячим полотенцем. Тело отвечало экстатическим гулом. Люси пугалась этих ощущений и наслаждалась ими. Такого с ней ещё никто не проделывал! Нутро будто превратилось в полный горячего золота котёл, а волосы поднялись над корнями. Захотелось хоть глазком подсмотреть, что с ней творит этот фокусник, но тут Эдвил потёр ладони одна об другую и вышел из проёма без двери с приказанием: — Одевайся. Люси открыла глаза и поняла, что стоит среди обветшалых стен совершенно голой. — Эй! — под хлопанье крыльев и воркование горлиц окликнула она Эдвила. Было непонятно — восхищаться или возмущаться. Белое пуховое пёрышко слетело ей на смуглое плечо. Кожа была свежей и без пятнышка грязи. — Мы так не договаривались! — Ты красивая. Негромкие, смущённые слова в пустом доме прозвучали гулко и пронзительно. Ещё более пронзительную паузу в разговоре нарушила Иветта. Бестия явилась из разбитого окна и принялась с трескотанием носиться за горлицами.10. О целях и их достижении
— Эд, ну куда мы пойдём! Дождь льёт! — Дождь льёт снаружи, а внутри у тебя горит неугасимый огонь! Могла бы уже привыкнуть за три-то дня со мной! — Эдвил постучал себя по лбу, коря Люси за её недальновидность. — Мы замёрзнем и захвораем! — Чушь! У тебя куча новых тряпок, завернись в них и заверни свою цветную курицу! — А ты? — Обо мне точно не пекись! — Я замёрзну, на тебя глядя! Мы что, торопимся на гуляния? — Люси ругалась из завитков шерстяного одеяла, которое ей справил Эдвил в предыдущем городе. — Может, объяснишь? — Никуда мы не торопимся, — вымучил он очередное, — но зачем терять время, если для нас что посуху, что помокру — никакой разницы! Женщина с яклом, я спас тебя не для того, чтобы ты ставила мне условия! Собирай манатки! Да поживее. Люси не привыкла спорить с мужчинами, потому, ворча, принялась складывать постель. Оглядела прокопченую пещеру, куда они забились на ночлег, и встряхнула платье: — Но хоть сегодня мы остановимся в гостевом доме, а не в буреломе? — Бурелом, к бесам, где она видит бурелом?… — завёлся Эдвил, покидая их скудное убежище. Ноги утопали в грязных колеях по щиколотку, Иви под одеждой царапалась, но надоедливая, пронизывающая сырость портила настроение больше всего. Казалось, над капюшоном Люси повесили наклонённую лейку, и та непрерывно поливала её. Струйки дождя стекали вниз по краю ткани. Смириться с убеждением, что «мёрзнуть это глупая людская привычка» не выходило. Эдвил же ступал впереди столь же беспечный и довольный странствием, как и все дни до этого. Если бы он служил в армии Лун, наверняка бы был знаменосцем. — Эд, — позвала Люси и сразу подумала, что со дня спасения и так слишком много болтает. Эдвил ведь может и разозлиться на неё. И тогда — куда она пойдёт? В таком-то виде… Она наткнулась на его спину. Эдвил остановился и полуобернулся, задев недовольным взглядом. — Ну! Говори! Что хотела? — О, я, — Люси поправила капюшон, — ты иди, иди. Я хотела спросить, а для чего ты спас меня от Поджигателя? Ты сказал: не для этого… но для чего? — От Поджигателя, хм, — он зашагал с ней вровень, — для того, о чём ты скоро узнаешь. Осталось немного. Опять загадки! Люси прикусила губку. — Неужели ради одних стихов возиться с нами… — Ты нетерпеливая. Привыкай находить радость в обыденном. Наслаждайся тем, что видишь и чувствуешь. Сама жизнь стоит того, чтобы жить, — тут он задумался и тряхнул напрочь мокрыми волосами, — но только жить по-настоящему! Поняла? — Нет. — Люси подтянула к груди сползшую Иви. — Я читал твои записи. Ты уж прости. Тебе не очень-то нравилась прежняя жизнь. — Наверное, — согласилась Люси. — Мне некогда было об этом задумываться. — Работа с утра до ночи. Желание угодить семье. Навязанный жених, этот самонадеянный бестиарий, — перечислял Эдвил, пока Люси припоминала, что она не всё из озвученного им записывала в блокнот. — Подумать только, миллион за собственную шкуру! У них совсем ума нет. — Что ты имеешь в виду? — Если бы тебе посулили миллион, ты пошла бы самолично на костёр, Элли? — Я Люси. И… нет. Кто же будет тратить мой миллион, если я умру? — Вот в том и соль! Полоумные. — А ты бы не хотел потягаться с Поджигателем? — разболталась Люси, и оттого дорога стала чуть менее отвратительной. На это Эдвил расхохотался. — Что? У тебя хорошие задатки мага! И огня ты не боишься, даже дружишь, — принялась она убеждать спутника, который от каждого слова только веселился больше. — Я маг, по-твоему? — Да! — Ох, спасибо. Порадовала. — А что не так, Эд? — Всё так, — он взял и ласково поправил ей капюшон. Всмотрелся дольше положенного и, вздохнув, сказал: — Так и быть. Сегодня ночуем под крышей. Это было не то, что Люси ждала услышать, но именно то, что нужно для улучшения настроения. Эдвил привёл её в городок под названием Армитейдж, где они по темени с великим трудом отыскали постоялый двор. Люси опять увидела как Эдвил «договаривается» с людьми, и на первый взгляд недружелюбно настроенный хозяин вдруг становится испуганно-покладистым. Благодаря магии Эдвила им, странствующим оборванцам, достались лучшие комнаты. Люси в усладь намылась в корыте, отстирала платье и легла поближе к камину — впервые за эти дни — настоящему, не приснившемуся камину! — чтобы писать стихи.«Пламя моей души
трогать ты не спеши.
Пламя души моей
ты не дразни сильней.
Чтобы ему гореть,
потчуй камина клеть
хворостом нужных слов.
Если понять готов.
Если готов принять —
новую ты меня».
11. О единстве душ
Люси полночи не спала, полируя рифмы. Важность завтрашнего дня довлела над ней. Было волнительно и боязно: а вдруг плохо примут? Вдруг освистают? Вдруг заикание вернётся? Эдвил услал её в кровать, объясняя тем, что она «же хотела спать под кровом, так чего не спится»? Люси лежала с Иви в ногах и, накрывшись с головой, досочиняла строчки. Эдвил отдыхал странно. Он ложился и не мигая смотрел в небо — на природе, а в помещании не сводил цепкого взора с камина. Люси, отгибая краешек одеяла, видела его озаренное печным жаром тонкое лицо и глаза, словно заклинающие пламя. Оно, поселившееся внутри его зрачков, замыкалось само на себе, и это выглядело чарующе. Люси не могла не признать, что её спаситель с каждым днём, проведённым совместно, становится для неё всё более хорош собой. Эд же тянулся к Люси, хотя, как ей казалось поначалу, просто совершил милость, прихватив её с собой. Она не могла не чувствовать к нему благодарности. Эд был прав. Раньше Люси принадлежала королевскому двору, прихотям мужчин и кухне с ворчащей матерью, а ныне… ей принадлежал весь мир. Его чудеса и облака. Его дикие цветы, ветры, улыбки, полные зерна колосья и голос. Её голос, чистый и звучный, который она не привыкла слышать так часто. И её стихи на собственном языке. Сказать о том, что ей принадлежал и Эд с его фокусами она не могла, но всё чаще ей хотелось так думать. Ей хотелось этого. Его. Пламя Эда кружило голову и волновало глубже места, предназначенного ангелами, как клеть души. Придворные матроны говорили, что там, ниже, таились бесы. Люси не переживала ничего подобного ранее, и строчки её, в прошлом шедшие от разума, теперь пелись от сердца.«Если готов принять
новую ты меня,
если готов восстать,
буквами взбить тетрадь,
шорохом нужных слов
мне распалить нутро,
если готов сберечь,
Истинной имя речь —
Истинной имя — Свет.
Истины большей нет,
чем той, что ты таишь.
Крик твой зовётся тишь.
Свет твой зовётся тьма.
Сводишь меня с ума.
Ты сводишь меня с ума».
12. О том, что движет звёзды и живое
— Городские огни и дым скрывают звёзды, а сегодня ожидается настоящая небесная мистерия! — Эдвил тянул Люси за руку, приглашая подняться выше и выше на один из пиков, окружавших город. — Какая? — Та спешила по крутой, сыпучей тропинке, усеянной колючками, как могла. — Ни слова не открою! Хочу, чтобы ты увидела воочию! Время пришло! Эдвил снова не давал ей роздыха, но притом его хитрая улыбка кружила голову. В темени, освещаемой лишь хохолком Иветты, Эд смотрелся крадущимся воришкой. Когда бестия пролетала мимо, освещая тропку, он оборачивался на Люси и показывал упоённое моментом моложавое лицо. Вот дурной! Люси пыхтела и спешила, подбирая платье. — Хоть что скажи! — Потерпи! Они добрались до вершины пика к полной темноте. Люси одурела от красот раскинувшегося перед ней звёздного неба. — А дома говорили, что в Королевстве Солнц солнца не садятся никогда, — очарованно шепнула она. — И это так, это так, — Эд обнял её за плечи и шептал с не меньшим трепетом. — Солнца никогда не гаснут, и то, что ты видишь, это тоже далёкие-далёкие солнца. — Ты про звёзды? — Да. — А разве?.. — Не верь глупостям. Его свежая кожа соприкасалась с кожей Люси, а от волос пахло потрясающе — прогретым за день камнем. — Маги при дворе объясняли, что звёзды нарисованы на небесной сфере и вращаются вместе с ней и светилами согласно пути, начертанном ангелами. Эдвил звонко и искренне расхохотался. — Глупцы ваши маги! Меня в детстве учили так же и те же, но нет, нет! Элли, миром движет извечный огонь! Он полнит звёзды и Солнца, отражается в лунах, согревает изнутри твердь земную, возбуждает в людях любовь и стремление к творчеству! Извечный огонь, наш творец, милосердно позволяет нам дышать и теплиться надеждами, он руководит нашими мыслями и чувствами! Всё пришло из огня и в огонь обратится! И человечество тоже пришло из огня, ибо любовь есть пламя, которому нет усмирения! Люси слушала его, замерев на прохладном, подставленном ветрам пике. — Наши сердца переносят огонь в жидком виде, наши умы хранят пламя воспоминаний и образов. Элли! Это ли не чудо постоянства и совершенства? — Но огонь обжигает, Эд. И огонь губит. — Люси вспомнила леденящие душу крики тех несчастных ведьм и стоны раненых из Ноттегуда. — Тех, кто слишком много себе позволяет! Но стоит довериться ему, стоит восхититься его совершенной властью — и огонь примет тебя как родную. Даю слово, так и было со мной! Ты веришь? Он схватил её за руки в душевном порыве, и невероятные глаза его сейчас сияли сами — как звёзды, влекущие и сумасшедшие. — Я верю! — Люси не вырвала запястья, дав ему овладеть ими. Браслет Зальтена врезался в кости. — Я верю. «Я люблю тебя. Ты моё пламя». Эдвил судорожно сглотнул, не сводя с Люси пожирающего взгляда. — Это ты подарила мне пламя творения. Это ты сделала. Я тоже верил, что однажды найду тебя. В тот самый миг одна из звёзд сорвалась с угольных небес и рухнула за пики. За ней посыпались другие,прожигая на сфере, описанной придворными магами, неявные тропы. Обычно люди, видя это, стараются загадать исполнение мечты. Но Люси мечтала об одном, и Эдвил, о, бесы, как хорошо он понял это! Пламя его зрачков, реющее лютыми языками, успокоилось, засветило ласково и игриво, почти розовым влекущим светом. Пах Люси наполнился тёплым желанием, и с этим она, отринув всё неприличие поругания, привлекла спутника к себе. — Я люблю тебя, Эд. Вместо ответа он смежил их уста, подарив искрящуюся на губах радость, возмутив голову страстью и немедленным призывом отдаться полностью. — Я искал тебя, Элли. — Люси слышала безумный, но такой направляющий шепот у своего уха и соглашалась с ним. Вместо слов она вновь овладела губами Эда, пока небо сыпало им на головы ворох метеоров. Пальцы, перебирающие мышцы у него на лопатках. Абсолютно чистая и гладкая кожа, лишённая волос, лишаемая покрова из ветхой ткани, ладони, переходящие на тонкую, трепешущую жизнью грудь, губы, отдающие ласку за лаской и перехват под ягодицами — напористый, возмутительный, требовательный. Люси хихикнула и прикусила губу, зная, что сейчас случится, и ей не было страшно — только хотелось этого поскорее. Хотелось его, смеящегося так шало и очаровательно, раздетого, худого и сильного, с жадно расходящимися в стороны рёбрами. С руками, нежащими бока Люси и её живот, с прикованным к её грудям вниманием и робким вопросом: — Можно я… Возьму тебя? Люси от волнения снова рассталась с голосом, но на сей раз потому, что забыла все слова. Пришлось кивнуть. Звёзды падали и выстилали им мерцающее покрывало на сухой земле, куда он опрокинул её, чтобы, обжимая шею ртом, протиснуть между бёдер плоть и осенить пламенным благословением. Люси поджимала губы, зная, что, не имевшая до того мужчин, она должна пережить боль, но боль эта была так же сладка, как единение с возлюбленным, и, кажется, в тот миг она поняла, что значит быть принятой пламенем. Эд был прав, любовь это пламя. Он учил её гореть наживую и, горя, славить своего поджигателя. Он бил огнём ей в рассудок, менял не одно лишь тело, но и душу, и Люси потворствовала, осознавая, что отныне принадлежит ему. Агнелы сбрасывали с неба звёзды, осыпая пылью крыл двух любовников на грешной земле, а извечный огонь пел их телами песнь наивысшего слияния. — Я люблю тебя, Эдвил. — Я люблю тебя тоже. Люси не поняла, как осыпалась в сон, а пробудилась от испуганных криков Иветты. Тянуло гарью, но на сей раз не угольной, а самой настоящей, от живого пламени. Люси приоткрыла глаза и увидела гибкий стан Эдвила, повёрнутого спиной к ней якобы в молитве. Вкруг его тела горел огонь, а он сам, раскинув худые руки, точно крылья внушал: — Дай мне силу, и я дам тебе жизни. Дай мне силу, и я дам тебе пропитание. Дай мне силу, и я принесу возмездие. И прежде, чем Люси что-либо сделала, плечи Эдвила взметнулись ослепительными крылами, застившими небеса. Ещё секунда — он обратился исполинской огненной бестией, взмахнул смертоносными перьями и сверзился с пика на город. Звёзды повисли на полпути к земле, пока в воздухе таял след от истошного крика Люси: — Не-е-ет! Она внезапно всё поняла.13. Об истине
— Эд!!! Эд, не смей! Люси задыхалась бешеным бегом. Сбитые о гальку ноги горели, ссадины на коленях и ладонях кровили, подол платья обтрепался об колючки. Но она бежала и бежала, полная ярости и решимости остановить чудовище. Чудовище! Её Эд, Эд, такой согревающий и вдохновляющий, раскрывший её сердцу мир, полный чудес, как дивную шкатулку, обернулся раскалённым штормом, оказался П-п-поджига… Она не могла справиться с осознанием этой истины, её разум начинал заикаться на самом слове! Как? Как это возможно? И столь очевидно, что душу жжёт… Глупая, какая глупая наивная простушка! — Эдвил!!! Душегуб!!! На Люси опять неслись люди и летела горящая кровля, но ей было не до того. Она вцепилась взглядом в ярко-алую фигуру, легко скользящую по тёмному небосклону и изрыгающую горячие потоки на несчастный город. Готвилль тонул в людских криках и пламени, напоминая бурлящий бульоном котёл. Подобно Верреборгу. Подобно Ноттегуду, и, как уже предполагала Люси, остальным местам, где Эд… Поджигатель оставил копоть на стенах да скорбь в памяти. Он летел, незыблемый и безучастный к горю своих жертв и косил огнём, точно собирая жатву. Люси догоняла его. Она уже ощущала кожей горячее дыхание погибели, от которой Эд… Поджигатель! Спас её! Ангелы, зачем?! — Эд! Прекрати! — Люси нелепо подпрыгивала и тянула руки к чудовищу. — Дурёха! Куда! Сгоришь! — осадил кто-то, подхватывая под живот, и Люси с пронзительным воплем ярости начала отбиваться. Угодила пяткой по кости, и незадачливый спаситель разжал хватку. — Уй! Ну и помирай, раз так приспичило! — Бегите! — крикнула Люси вдогонку. Иветта вилась где-то поблизости, возбуждённо клекоча. Вот она вспорхнула к льющим погибель крылам Поджигателя и испустила гневный свист. Тот остановил лёт, присматриваясь к яклу, и в несколько взмахов развернулся. Отследил среди учинённого им хаоса Люси и спикировал к ней. «Что ты здесь делаешь? Тебе здесь не место!» — Это мне не место? Изверг! — Люси готова была оплавиться под его воздействием, но Поджигатель с исключительной бережностью обжал её плечи лапами — снова согревающими и ласковыми — и взмыл над пожарищем. — Отпусти меня! Отпусти! Ненавижу! — кричала Люси и болтала в воздухе башмаками. Измазанные в золе люди начали показывать на неё пальцами. — Глядите! Он похитил девицу! — Драконы всегда прилетают за девицами! — Стойте, это та девка с яклом, какая читала стихи на площади! — Ведьма! Это она наслала Поджигателя! «Недоумки». Мысли Поджигателя горном гудели в черепе. Люси не верещала больше — рычала от негодования, пока Эдвил нёс её дальше пиков, дальше Готвилля и его беды. Люси устала биться в когтях чудовища и повисла соломенным чучелом, Иви пищала, едва поспевая за ними. Было всё равно, куда её тащат. Люси как никогда осознавала своё бессилие и тщедушность. А ещё — что она принадлежит чистому бесу или вовсе невесть кому. Поджигатель опустил её на голые камни скальной гряды далеко за городом. Подобрав продранные колени руками, Люси исподлобья наблюдала, как Эдвил захлопал крыльями, испуская снопы искр, как перья его вновь превратились в пальцы, длинный хвост-шлейф рассеялся в ночном мраке, а сам он, каким странствовал — в трико и дырявых ботфортах — завалился набок и принялся дрожать. Люси сидела, плечом повернувшись к нему, и слушала, как срывается его дыхание и стучат зубы об зубы. «А говорил, что ему не бывает холодно…» В иной миг она пожалела бы Эдвила, если бы не знала о его деяниях. Поэтому оставалось лишь отвернуться. Ясно же, что сбежать от такого не получится. Иветта забралась Люси в складки платья и кусала за уши. Они обе были пленницами совершеннейшего зла. — Т-ты… П-правда сч-ч-читаешь меня… Злом… — услышала Люси прерывистый хрип ответом на её мысли. И промолчала. Зачем что-то говорить, если твои суждения и так ясны? — Элли… Ответь. «Я — Люси». Он с неимоверным трудом перекатился на живот, подобрал под себя бёдра и выпрямился. Пепельная голова кивала цветком на ветру. Краем глаза Люси видела, что Эдвила шатает от холода и слабости. Но не подошла. Он не заслуживал сострадания. — Эт-то н-не так, Элли. — А что так? Ты убийца! Ты сумасшедший убийца! — вспыхнула Люси возмущением. — Что может оправдать тебя?! — Мне… Не в чем… Оправдываться. — Что?! Она обернулась и поймала уверенный, открытый взгляд чёрных глаз, наполненных зовущим светом изнутри. Отбросила за спину извитые смоляные пряди. — Ты чудовище! — Я исполняю лишь волю огня. Я — Феникс.14. Об искренности и откровениях
— Я — Феникс. Из-под пепельно-серой, пропахшей гарью чёлки на Люси глянула пара пристальных глаз. Эдвил, шатаясь, поднялся и двинул ноги к ней, но Люси вскочила и отошла на то же расстояние. Эд замер с протянутой рукой. — Ты поранилась. — Он указал на её ссадины. — В тебе пока слишком много человеческого. — Я — человек! — огрызнулась Люси. — И я ухожу! — Постой! — Резвые искры сорвались с его протянутых пальцев, ясно давая понять, что ему ничего не стоит и Люси обратить в прах. — Не покидай меня. Выслушай, прошу. — Мне не о чем болтать с убийцей! — голос Люси дрогнул от горечи. — Ты всё не так видишь. Это человеческое говорит в тебе, но дай мне час, и я поведаю тебе о том, как видят мир Фениксы. Люси претило оставаться с ним рядом, но не дать ему высказаться она не могла. Села обратно на камни. Эдвил опустился напротив. — Спасибо тебе. — Не медли. Он вздохнул и щёлкнул пальцами — от этого простого жеста между ним и Люси вспыхнул костёр. Сложив костлявые руки, а на них острый подбородок, Эд какое-то время глядел на пламя и точно бы набирался сил. Люси уже было хотела встать, чтобы покинуть его, но тут Эдвил, повинуясь её нетерпению, начал: — Тебе же знакомо это чувство, Элли, что ты себе не принадлежишь? Я знаю, где и как ты родилась, и что прочили тебе в зрелости. Они всё за тебя решили. Так было и с нами при той жизни. Ты не помнишь, но… Мы родились в очень непростых семьях. И если тебе кажется, что жить простолюдином — значит, не принадлежать себе, то ты забыла, каково быть аристократом. Но я тебе напомню, Элли. — Люси слушала и половина сказанного им казалась ей бредом сумасшедшего. Хотя Эдвил говорил искренне, это было видно по его открытому лицу. — Мы родились в душевном холоде, дорогими игрушками высшего общества и пленниками общепринятых правил. Свободой там не пахло. Тебя это устраивало. Меня — нет. Но и я бы смирился с предопределённой окружением участью властоимца, если бы не мой друг огонь. Он говорил со мной с младенчества, и даже питаясь молоком матери у камина, я слышал в треске пламени одно: «будь моим, и я стану твоим». Из плена очага огонь просил меня о вызволении, о свободе, которой я был лишен, и с каждым прожитым днём настойчивее и настойчивее. Его голос проникал в мою душу, возжигая, и день ото дня пожар силился. Я не мог противостоять, потому что я верил в его безвозразительную правду. Огонь шептал: «вверься мне, и я открою тебе чудеса мироздания, я покажу, на чём зиждется бытие». Что и сказать, — Эдвил замялся, так как слова давались ему тяжело, — я принёс огню в жертву дом. И семью. — Люси ахнула. — Это было больно и трудно. Но необходимо. Потом он попросил тебя и пообещал, что с тобой ничего страшного не случится. Что тебя вернут другой. Я поверил ему, как мне потом думалось, зря. Ведь он забрал твою жизнь. Элли, я желал нам свободы. — Эдвил сглотнул переживания. — Я знал, что слишком слаб и не смогу вызволить тебя как-то иначе. Ты и ныне полна сомнений. Но теперь ты на новом этапе преображения. И я проходил через это. — Что ты несёшь? — не выдержала Люси. — Я не лгу тебе. Я думал, что мой одинокий путь станет мне опорой. Я сжёг всё, что держало меня в прошлом и ушёл скитаться. Огонь исполнил обещание. Он не оставил меня. Он шептал мне истины, пока я кормил его деревом домов и быльём посевов. Что все мы, весь мир обретён через неугасимую страсть материи с огнём. Что все люди приходят из огня любви, а дальше их души гаснут, облачаясь в холод алчности и высокомерия, и что огонь требует их себе по праву, дабы подвергнуть очищению. На самом деле он мог бы поглотить этот мир разом — исходя с Солнц или с недр планеты, если бы был немилосерден. А ещё хуже — отвернуть своё милосердие, погаснув, и тогда мир оброс бы ледяной коркой. Что страшнее живым, Элли? Святое пламя или всевластье холода? Когда я был человеком и жил в каменной клети, я много читал о мире, и знал, что издавна существуют бестии, равным которым нет, и приходят они из чистого пламени. Это эманации огня, огонь, проявленный в мире через живое тело. И имя им — Фениксы. Я знал из старинных манускриптов, что первый Феникс родился из любви человека к огню. Но сам огонь шептал мне, что мало любоваться им, и мало возносить ему хвалу, даже жертвы недостаточны — если любишь воистину, нужно однажды ступить в огонь самому, чтобы стать ему братом. Чтобы стать Фениксом. — И… Как ты стал, — Люси не могла подобрать слова для существа, подобного Эдвилу, — этим? — Мне помогли крестьяне, изловившие меня за поджог. Они не сдали меня властям Верреборга, а решили устроить самосуд и подвергнуть сжиганию на костре, как колдуна. Тянуть не стали, собрали хворост да чиркнули спичкой… Но я был готов, Элли. Я подготовился. Ведь я был верен пламени, и я знал, что это сроднит нас. Я горел, превозмогая боль, и просил огонь о большем единстве. Я молил о возрождении в пламени. И огонь внял моим мольбам. Так же, как внял просьбе вернуть тебе жизнь недавно. Он вернул тебя в точности такой, какой забрал, Элли. Я узнал тебя. Прошло двести лет… — Эдвил закрылся руками и дал себе паузу, чтобы собраться с мыслями. Люси тоже складывала в уме одно с другим, и уже догадалась, что Поджигатель впервые явился двести лет назад, как раз, когда сгорели две влиятельнейших фамилии Верреборга. И слова Эдвила о пожаре в столице Солнц… «— Поджигатель — как есть чудовище. Оставил след и в таком славном городе! — Не впервой. Два века назад тут уже был пожар, учинённый им. — Это тот, в котором погибли Вилланты и Брекси? — Нет. Следующий». Пожар, в котором явился Феникс. — Что ты сделал с теми крестьянами? — Преподнёс их огню, как первую добычу Феникса. — Но зачем? Зачем ты слоняешься по миру и уничтожаешь города?! — не выдержала Люси. — Это жертва огненному началу и его проявление через мою силу! — Эдвил зазвучал грозно. — Люди считают, что вправе пленить огонь и заставить прислуживать им! Заточённым в лампадки и каминные решётки! Они поклоняются выдуманным ангелам, а живое пламя иной раз гасят мочой да слюной с пальцев! Что это, если не святотатство?! Они готовы присвоить себе всё, что им не принадлежит, ничего не давая взамен! Не делясь душевным пламенем, не отдавая то же, что берут от тепла мира! Разве это справедливо? Элли! Люди гаснут, сами того не понимая, и лишь гнев пламени способен вновь разжечь их сердца! Очистить от накипевшей скверны, вернуть в искренность! Ты видела, как они сплочаются, чтобы отстроить дома или спасти близких? Разве они таковы, не становясь перед лицом неизбежного очищения? — Но это жестоко!!! — Несравнимо с их высокомерием и холодностью! Покажи мне тех, кто искреннен! Кто готов согреть безвозмездно! Много ли ты таких знаешь? «Зак!» — почти сорвалось с губ у Люси, но она сдержалась. Простак Зальтен и правда делал много доброго. Если кого и можно было назвать чистой душой, так это его. Эдвил на секунду исказился в лице, выдав ревность и злость, костёр у его ног плюнул сполохом, но тут же поутих, и Феникс смирился тоже. — Не забывай, ты у него не одна такая. С тобой он искренен, а с другими ищет утех. — Можно подумать, ты до меня не был с девушками! — обличила Люси. — Нет, — прямо ответил он. — Мы помолвлены. Я смиренно ждал тебя двести лет. Я не думал, что огонь подарит тебе в обмен жизни вдохновение. Это чудесный дар, Элли, недоступный Фениксам. Гореть душой. Я стремлюсь к этому. К полному единению с пламенем. А тебе это подарено просто так. — Поэзия это пламя? — В чистейшем виде. Я восхищён тобой и завидую тебе на пике творчества. Если бы я так мог, я бы уже полностью слился с космическим огнём, к чему стремятся все Фениксы. — Что же тебе мешает? — Я, как и ты, пока ещё слишком плоть. — Эдвил отвернулся с досадой. — И моих крыльев недостаточно, чтобы вознести меня к изначальному пламени, и моих жертв пока недостаточно, чтобы заслужить слияние. Но я стремлюсь к этому и, видишь, огонь внимает моим стараниям, ведь он вернул мне тебя. Ты моя, Элли. Я не позволю тебе уйти. Люси сидела поодаль от Эдвила и теребила агатовый браслет. То, что он рассказывал ей было полно рассудительности, но притом отдавало бредом лунатика. Одно Люси понимала с абсолютной уверенностью — она угодила в лапы всесильного безумца. — Если бы ты помогла мне достичь единства с пламенем, я бы обрёл свободу… — От твоих рук гибнут и невинные люди, Эд! Почему нельзя остановиться?! Он глядел на неё неотрывно и умоляюще, а отсветы того, кому он поклонялся, окрашивали его милое лицо в цвет крови. — Потому что бег огня остановить невозможно. А теперь позволь я взгляну на твои раны. Люси смирилась и протянула ему ладони. Он осторожно приблизился, обогнув костёр, и сел перед нею. Забрал кисти в свои, прильнул к ним лицом и принялся кудесить. Люси видела полоски света между её содранной кожей и его ресницами, пока блаженное тепло гасило боль и приносило облегчение. Эдвил дышал пламенем ей в ладони, не принося разрушений, только помощь. Закончив, он рассмотрел девственную кожу её рук. Огладил и вдруг порывисто расцеловал их. Вновь упал лицом в ладони Люси и прошептал: — Я искал тебя двести лет.15. О выгорании
Ничего не хотелось. Ни сочинять, ни жить, ни двигаться. — А ну, вставай! Элли! Нам нужно в путь! Зачем? Чтобы ещё где-нибудь сгорали беззащитные дети? Чтобы деяния рук человеческих по прихоти огня превращались в руины? — Ну же. Давай, не стоит лежать на камнях. Эд присел над ней и поднял под мышки. Люси зашевелилась ожившей корягой. — Я добыл твой блокнот. Она кинула безучастный взор на то, что считала когда-то невесть какой драгоценностью. — Если хочешь, мы заночуем под крышей в Эйрингдале! Ты бывала в Эйрингдале? Вялое мотание головой. Эд прижал Люси к себе. — Да брось. Кончай злиться. Тебя ест осознание, что я прав и творю мировое благо, а не зло, как ты и твои охотники себе надумали. Он глядел шкодливо, кривя беспокойный рот, и больше походил на сорванца, чем на Короля Бестий. Люси до сих пор диву давалась, что этот хрупкий внешне парень, у которого душа непонятно где держалась, мог ввергать в пепел целые города. — Элли. Ну. — Я встала. Делать было нечего, не тут ведь оставаться. Опять моросил гадкий дождь, но он же и помогал людям убрать остатки ночного пожара. Живи Люси прежней жизнью, она бы заболела от стольких переживаний и лишений. Но ангелы поручили ей выстоять. Они опять тронулись в путь, и на сей раз Люси топала по дороге молча — всё четыре часа пути. И думала о Фениксах. Из книг королевской библиотеки она и сама кое-что подчерпнула. Фениксы считались редчайшими и самыми опасными бестиями, коих редко кто видел — из-за их скрытности и долгого срока жизни. Фениксы могли возрождаться из пепла — вместо старой твари в мир приходила молодая. Феникса мог одолеть второй претендент на звание Короля Бестий — Лев. Ибо лев может одолеть любое существо. Но как львы борятся с бешеным пламенем? Или родство с Солнцем бережёт их? Если бы Люси вчитывалась тогда, она бы помнила больше. Шлёп-шлёп за пёстрой спиной. От горя к горю, от казней к казням без возможности отмолить. Слабая женщина. И при подаренной Эдвилом свободе всё та же безголосая и бесправная. Такова участь женщин, будь ты хоть сто раз талантливой, тебя ждут рубленые брюквы да яйца мантикор во фритюре. И закрытый рот при мужнином открытом. — Элли, — ответом на её мысли позвал Эдвил, вышагивая вперёд. — Мне нужно, чтоб ты выступила в Авене. Этот городишко давно пора встряхнуть. — Я не стану тебе соучастницей! — прошипела Люси. — Если хочешь, жги его сам! Эд беззлобно рассмеялся и почесал подгрудок подлетевшей к нему Иви. — Ты всё не смиришься с тем, что я несу изначальную справедливость. — Никакая это не справедливость! Не может быть это справедливостью! — А мор, по-твоему, что? — Несчастье! — Очищение. Мир чистится от скверны через людские жатвы. Огонь лихорадки это тот же огонь. Вникни! Люси скрипнула зубами. То, что он говорил, в голове не укладывалось и противоречило ангельской морали, несомой адептами. — Но… Что насчёт любви к ближнему, Эд? Он пробежался по ней краем горящего зрачка, и отдал немного тепла в этот дождливый день. — Я люблю тебя. И защитил. У меня других ближних нет, а прочие пусть спасают своих, если могут! — Ты шествуешь на них, точно мор? Как неумолимый рок? — Да. — Но тебе-то с этого что за радость? — Она встряла обеими ногами в луже. — Однажды, — Эдвил почесал нос, — человеческое больше не будет терзать меня и я смогу, подобно тебе творящей, соединиться с огнём извечным и изначальным. Но это я должен заслужить. Преданно и беспристрастно следуя его воле. Поняла? — Поняла. — Люси завернулась в плащ и размашисто зашагала дальше. Обогнула его, удивлённого, и устремилась к башням домов, сереющим за плотной завесой мороси впереди. Решение зрело внутри её доброго сердца, но к осуществлению ещё надо было подготовить дух. Эд покорно последовал за ней, таща обе сумы — её и его. В Эйрингдале, захолустном более, чем можно было ожидать, они отыскали мало-мальски приличный гостевой дом. Люси заняла шаткую кровать, Эдвил — линялую боннаконью шкуру перед очагом. Он опять внимал танцу пламени, а Люси делала вид, что они чужие друг другу. — Ты, — глухо позвал её Эд, — сейчас так холодна. Холоднее, чем за все дни, пока мы вместе. Плюнь ты на этих людей. Земля родит ещё и получше. Но не гасни изнутри. На это смотреть невыносимо. — Я делю кров с чудовищем, — упрямо отозвалась Люси. — Я не чудовище, а такой же пленник плоти, как и ты. — Эд потянулся рукой в тёмный от копоти очаг, и огонь, вняв его жесту, протянул из-за решётки лепесток, как если бы хотел совершить пожатие. — И если ты думаешь, что страдание мне неведомо, ты ошибаешься. «Сколь не испытывай к нему ненависти, — думала Люси, созерцая Феникса, — а всё же он красив. Нет другого такого же во всём мире. Нет такой бестии. — Её сердце по-подлому забилось сильнее. — Неужели, я настолько теперь не принадлежу себе?» — Только ты можешь меня вызволить, — вдруг сказал Эд. — Освободить, насовсем. Ты одна. — Что? — Твоя любовь не даст тебе угаснуть. Но если бы ты сочинила про меня, Элли, — он повернулся и посмотрел на неё, — если бы ты написала оду Фениксу, полную любви, я бы смог стать чистым пламенем! — И спалить весь мир дотла?! Нет, благодарю покорно! — Люси вскочила с кровати, едва её не разломав. — Да ничего с твоим миром не станется! Пришедшее из огня от огня не сгинет! — Как же, готова поверить! — Вы в этом все! В вас много проповеди и мало веры! — И ты её укрепляешь, не так ли? В то, что огонь — зло! Каминное пламя взвилось гневным облаком, сердясь. Эдвил скомкал пальцы в кулаки. — Замолчи! Ты хочешь, чтобы он приказал мне прикончить тебя за святотатство?! — И что мне будет от этого, если, как ты говоришь, от огня нет угрозы? Он зло! Зло, зло, зло! — Люси в исступлении трясла волосами. — И ты — зло! И я — потому, что я с тобой! Вот тебе ода! Наслаждайся, Феникс! — Ты горячишься! Одумайся! — Не будет тебе стихов! Люси, в полнейшем раздрае метнулась к блокноту со стихами, лежавшему нераспакованным в сумке, и швырнула его в очаг. — Вот тебе пища! Очисти меня от скверны! — Глупая! Я не могу второй раз отобрать у него добычу! Огонь ответил снопом искр. Эд заломил руки в отчаянии. Но лютое пламя очага, пламя, по велению Феникса сжиравшее города, словно булки с противня, замедлило пляску. Разомкнулось над брошенной в него стопкой бумаги и отступило кольцом. Люси замерла в оторопи. Эд с величайшей бережностью достал стихи, и огонь на дровах затанцевал в прежней резвости. Люси смахнула с лица крошки пепла. — Он… Не взял мои стихи? — Они неопалимы. — Эд, понимающе улыбаясь, отдал Люси блокнот. Встал вблизи, смазал копоть и слезинку со смуглой щёки. Поймал танцующим страстью пламенем своих зрачков её, недоверчивое и злое, сомкнул пальцы на девичьем подбородке, притянул к себе и поцеловал. — Они в твоём сердце, — прошептал затем. — А сердце у тебя из золота. Разве ты не знала, что золото не подвержено огню и власти Фениксов?16. О пророчествах на площади
Люси приняла решение. Наблюдая за любовными танцами василисков в прояснившемся с утра небе, она набралась стойкости для протеста. Эдвил вывел их с Иветтой из Эйрингдаля до рассвета, и к часу Рыб голод дал о себе знать. Люси всякий раз дивились этой своей особенности. Как бы скверно на душе ей не было, на аппетите это никак не сказывалось. По счастливой случайности дорога в Авен вела через рощу акаций, где в тени их взросли немаленькие баранцы. Овечьи тушки высились над сорной травой на тонких ножках — срезай да свежуй — и Люси дома пару раз под руководством матери проделывала это. Эдвил же поступил по-своему. Залп огня — и тушка подпалена, наполовину дожарена, правда, с требухой, но что поделать, не королевская кухня, а поход. Люси не хотелось его благодарить, но стоило. Присев на поваленное ветром дерево, она подкармливала Иви кусочками баранины и косилась на обнявшего угловатые колени Эда. — Спасибо тебе. — Не за что. — Он взирал на неё с преданной грустью. — Ты намерен сжечь Авен? — Они стали алчными за столетие. Им мало было моей прошлой науки. Впрочем, проверим их. Если дадут достаточно солариев за выступление, мы их пощадим. Люси прикусила щёку, думая, как спасти город. Эдвил готовил новую мистерию и попросил её выбрать хороший стих.«Иди ко мне.
Дождя завесой тёмной,
жарой смолящей и истомной,
молясь и солнцу, и луне,
иди ко мне».
— Я оборву ту шелуху отживших страхов,
смету ресниц приветным взмахом.
И давней распри тетиву я оборву.
17. О ведьминском костре и нежданной встрече
Люси поняла, что дело плохо. С прижатой ко рту грязной лапой похитителя она не могла ничего и радовалась, что ей совсем не перекрыли воздух. — Это она наслала дракона на Авен, Карл! Это она, сожжём её! — Нечестивая бесовка! Ведьма! Сожжём! — Фрэм, только рот её бесомерзкий не отпускай, а то нашлёт проклятье! — Уж будь покоен, я знаю, как обращаться с ведьмами! Люси завизжала в облепившую губы руку, что она вовсе не ведьма и хотела спасти Авен, да кто бы стал её слушать. — На тебе погрызть! — тугой платок врезался меж челюстей, сделав оправдания невозможными. В кромешной тьме, куда оттащили Люси, кудахтали куры и лаяли собаки. За ветхими сараями догорало небо с царствующим в нём Фениксом. Позови даже мысленно — Эд не услышит. Люси уже приматывали к сучковатому столбу для скота. — Соломы с молотьбы осталось две скирды, на подпал хватит ей! — А потом хвороста добавим! Ангелы. Вот так их и сожгли, с шутками и назидательными выкриками, пока они кричали в нестерпимой пытке… Люси стискивала в зубах грубую тряпку и мучилась от боли в смотанных бечёвкой кистях. Сейчас эти люди и её убьют. И весь её путь, всё бегство лишится смысла. Но если уж быть честной, то она заслужила такую кончину — бродя по Королевствам с Поджигателем разве она удостоилась бы более справедливой участи? «Так тому и быть. Так тому и быть, — думала Люси. — Пусть огонь сожрёт меня». В ногах чиркнули спичкой, и крохотный огонёк-младенец осветил неотёсанное, туповатое лицо мучителя. — Хорошенькая ты, ведьма. Гореть красиво будешь. Моментальная обида кольнула Люси. Она защищала людей и жалела — а они так охотно и без всякой жалости предали её тому, от чего она пыталась их уберечь. Ирония ситуации легла правдой на душу, и заставила признать, что Эдвил мог быть во многом правым. Быть может, эти люди в самом деле перестали быть людьми изначальными? Пламя тоже не знало пощады. Огонь разгорался. На шум прибежали ещё трое — мужчина и две женщины. — Что вы тут творите, пьяницы? Город горит! — А мы сжигаем ведьму! Это она прокляла город! — Вот славно! Авось, пожар уймётся! Какая глупость. Они не стремились помочь своим землякам справиться с бедствием. Они лишь множили страдание. «Пусть я сгорю в мире, где нет сочувствия. — Люси закрыла глаза. — Эд говорил, довериться огню, и тогда…» Смачный звук удара кулаком и хруст ломающихся костей прервал её суматошные мысли. Крупная фигура в доспехах бестиария выскочила в круг, осеняемый светом разгоравшегося костра. Люси не успела удивиться, как ещё один авенец был опрокинут, да так и остался лежать на земле. Кожаный ботфорт разметал горящую солому, не давая ей коснуться края башмака Люси. В следующий миг на её спасителя бросился с ножом крупный мужик, тот Фрэм, тащивший её, и получил выкрученную за спину руку. — А-а-а!!! Больно! Бестиарий — Люси с ликованием различила вензель Королевства Лун — завладел ножом и выставил его вперёд. В другой руке огрызнулся охотничий длинный клинок. Повадки и манера драться нежданного заступника, его ни с кем не схожая стать… — Тронете девушку — убью! — прогремел поистине львиный рык. Голубые и чистые глаза сверкнули на Люси в прорехе забрала, и она ахнула второй раз за своё приключение. Зальтен! «Зак!» Забилась в силках радостной голубкой, но тут облако пламени низверглось на дерущихся с чёрного неба, заставив всех, кто мог, рассыпаться в стороны. Всё пространство над головой Люси засияло ярче солнца, столб с нею без труда выдрали и подхватили когтистые лапы Феникса. Эд отыскал её. Взмах пышущих огнём крыльев окатил жаром постройки и посметал с них дранку. Люси стремительно простилась с землёй и болтала ногами Зальтену на прощание, пока её несли, опять несли невесть куда, подальше от заварушки. — Ты не ранена? — прозвенел голос Эдвила. Люси изо всех сил постаралась подумать о своей целости. — Так забавно. Времена меняются, а люди нет. Не находишь? Люси была перепугана очередным путешествием по воздуху и, к тому же, ничего не знала о смене времён. — Им лишь бы кого казнить, и неважно, что не преступника, если поймать его невозможно. Хоть как подтвердить свою значимую деятельность. Чтобы бургомистр, случись ему сегодня выжить, спросил бы: что вы делали во время пожара? И тогда они бы важно ответили, что охотились на ведьму, ха-ха! Тебе не смешно? Люси помотала головой, не глядя вниз, где разливался и множился огонь — перетекал от дома к дому, от улочки к улочке. Эдвил порезвился в Авене на славу. — Мне не стоило оставлять тебя. Прости. Но и ты могла бы поберечься и укрыться где-нибудь. Кстати, кто этот парень? Люси загулила, уверяя, что не знает его, но ей показалось, что Эд в это не поверил. Лес за большим озером скрыл их от гнева авенцев. Там, в неглубоком овраге, Эдвил пережёг веревки Люси и высвободил её рот. И тут же занял своим — ледяным и дрожащим. Дал её губам отмереть, расцеловал красные следы от перетяжек на запястьях и простучал зубами, глядя влюблённо: — А к-к-как по мне, вышло д-д-даже весело. Ск-кучно жить в одном ритме, в-верно? Люси вздохнула, не в силах с ним согласиться. Они заночевали тут же, накрывшись лапником — Люси в объятьях Эдвила, сперва мертвецки холодных, но с каждым его вздохом всё более согревающих, а в ногах у неё беглянка Иви. Эд смотрел в небо обёрнутое рваньём еловых верхушек, довольный налётом на Авен, а Люси пребывала в мыслях о Зальтене. Он ли вправду очутился здесь? На краю Королевства Солнц. И один ли? И какими судьбами? Узнать это не было никакой возможности. Разве что… Люси обернулась на одухотворённое и благородное лицо Эдвила, всё так же неотрывно глядевшего на звёзды. Тот опомнился, нашёл её взгляд и, притянув за подбородок, поцеловал. — Мы молодцы, — сообщил Люси. — Огонь доволен жатвой. Люси передёрнулась и потеснее прильнула к нему. Всё происходящее могло бы привидеться ей в дурном сне, но было реальнее некуда. Наутро они опять шли дальше по обходной дороге мимо дотлевающего города. Люси не могла не думать о Зальтене, но вместе с тем боялась, что её мысли станут ясны Фениксу. И тогда Зальтену не поздоровится. Нет, лучше не вмешивать его в этот ужас, пусть даже он и поклялся уничтожить Поджигателя. Поджигателя! Эда с его собственной моралью, которую порой было непросто оспорить… Внимание Люси привлекла шаткая фигура, бредшая, казалось, в никуда. Это была женщина, и она тонко выла при каждом нетвёрдом шаге. Люси нагнала её после Эдвила, и один вид страдалицы вспорол ей душу. На руках у женщины лежало тело обугленного до половины мёртвого ребёнка, а сама она кровоточила страшными ожогами. Она брела, не разбирая толком, куда, слёзы лились по её покрытым коркой щекам, некогда белокурые волосы были спутаны и залиты кровью вперемешку с сажей. Жить ей, судя по ранам, оставалось недолго… Люси задержалась, не зная, что делать, но Эд перехватил её руку, требуя обогнать несчастную. Ему, как всегда, не было дела до горестей смертных. А у Люси не поднялась бы рука остановить его. Позже, у ночного костра, пока Эдвил жарил на вертеле куропатку, Люси тайком начертала в блокноте карандашом послание. Отошла, якобы по нужде, и призвала Иви. Вложила ей в ошейник записку и внушительно прошептала, глядя в выпуклые глазки: — Лети, милая. Найди Зака по запаху. Слышишь? Заклинаю тебя, приведи его ко мне. Поспеши, Иветта!18. О вере сердцу
Иви вернулась на удивление скоро и без записки. Люси не имела понятия, получил ли Зальтен послание, или шкодливая бестия потеряла его. А если и получил, то как сможет он найти их с Эдвилом, и что будет делать. Но возможность встретиться с Зальтеном была единственным шансом остановить душегубства. У Люси разрывалось сердце при мысли о том, что Лев убьёт её Феникса, но поступить иначе не позволяла праведность. Образ несчастной умирающей матери, никак не уходивший из памяти, глушил любовь к Эду. Его благие намерения в общем и чрезвычайная чёрствость к частностям не могли сосуществовать в гармонии. Это было несоотносимо. Люси не удавалось охватить этого умом, но она воспринимала духом. Феникса следовало остановить. Впрочем, в течение нескольких последующих дней их пути ничего не поменялось. Они по прежнему шли — пересекая деревушки и поселения, где, по мнению Эдвила, огню нечем было поживиться, в направлении Герендейла — последнего форпоста Королевства Солнц перед прибытием в Королевство Затмений. То вёдро, то ненастные часы своей сменой гласили о приближении холодов. Зерно убрали, и леса вокруг стали густеть ельниками, перемежающими более южные акации. Листва кропила жёлтым, и вечерами костёр Эда всё более манил Люси — кругом него часто иней покрывал землю. После бушевания в Авене Эдвил не торопился явить силу Феникса и словно бы копил её. Но и Люси не притронулась к карандашу с блокнотом — её не тянуло писать стихи для людей, которые должны погибнуть, и для людей, которые при любом промахе возжелали бы гибели ей самой. Оказалось, ремесло барда может разочаровывать столь же легко, как и вдохновлять. Люси не представляла, что она исполнит в злосчастном Герендейле, до коего оставалось всё меньше и меньше пути, отмерянного шагами. Люси покорно брела за Фениксом, и приближение к цели их путешествия ввергало её в отчаяние. Герендейл славился живописной архитектурой и огромной библиотекой, чудесными музеями и театром, где Люси мечтала выступить в прежней жизни. Пожелать этому городу разрушения мог лишь безумец, как Эдвил. И он готовился сделать это. Люси не видела для Герендейла будущего, казалось, беды не миновать, но в одну из ночёвок в маленьком поселении Эдвил, до того не отпускавший спутницу от себя, позволил ей отлучиться к единственному башмачнику — подлатать обувку. Может, ему стало надоедать общество пасмурной и снова немногословной Люси, а может возросло доверие да ослаб догляд. Но девушка оказалась на короткий срок предоставлена сама себе. Благополучно подковав башмаки и истратив на это тот самый золотой, брошенный Эду во время мистерии с канатоходцем, Люси спешила обратно в гостевой дом. Но дойти до него через узкую улицу ей было не суждено. Хваткая рука поймала за край плаща и потянула за собой в подворотню. Люси хотела испугаться и закричать, но встретилась глазами с умоляющим взглядом, наполненным синевой чистой воды, и уже возглас радости чуть не сорвался с её губ. Сразу потом она обхватила дюжие плечи пропахшего зверьём Зальтена. Тот выглядел дико — заросший, запылённый и немытый. Его борода спадала на грудь, а в волосах путалась хвоя. — Зак. Зальтен. — Люси, несмотря на неопрятность, расцеловала его, озадаченного. — Постой-ка, крошка. — Друг детства взял её перепачканными перчатками за лицо и ещё более недоверчиво скосил осторожный взгляд на Иви. Бестия чистила перья на фонаре неподалёку. Потом Зальтен вновь обратил внимание на сияющую Люси. — Я не пойму, откуда у тебя этот якл, и ты ли послала мне записку? Она написана почерком моей… — Зальтен дрогнул, едва в силах выразить сердечную печаль, — погибшей возлюбленной. Я… Не ожидал увидеть тебя вместо неё. — Зак-дурак, — Люси заплакала оттого, что он сомневался в ней, — это же я, Люси. Его отбросило от неё, как от удара молнии. — Что ты мелешь! Моя Люси, моя Люси, за смерть которой я поклялся отомстить головой и не вернуться без сердца того, кто убил её — моя Люси, за зверствами губителя которой я следовалнеотступно и едва не настиг — она была немой! Чудесные волосы моей маленькой Люси играли на солнце хлебным мякишем! А глаза, ты бы видела их! Они… — Походили на умытую росой чернику? — Люси роняла слёзы, пока Зальтен смотрел на неё, как на привидение. — А это тебе о чём-то говорит? Зак. Это я. — Она выставила кулак, чтобы показать ему подаренный им браслет. — Я изменилась. Нет больше хлебных кос и нет черничин. Но я — Люси! Я та самая косноязычная Люси! — Ты шла с ним. И ночевала с ним, как с мужем. Ты спала в его объятьях. — Зальтен, видя украшение из агата, всё больше хмурил светлые брови, и резал по сердцу Люси ножом неверия. — Я таился. — И ты безупречно таился! — Я прятался в деревьях. Следил из тростника. — Люси вспоминала, что и впрямь, в эти дни и ельники, и болотные травы, бывало, шумели по-особому. А она-то, глупая, не могла догадаться, что за ними след в след ступает лучший королевский бестиарий! — Я был подобен ветру и диким тварям. Я видел, ты с ним заодно. Что ты за чудовище? Та ли ты, что я любил, или стала отродьем бесов? — Я — та! Иначе бы я не призвала тебя! Зак! Очнись же. Я хочу спасти Герендейл! Он намерен сжечь его дотла! Зальтен медлил. Он то опускал глаза, раздумывая, то поднимал их, наполненный надеждой. Люси в ожидании его решения прикусила губу, и он будто прозрел. Потянулся к ней и заломал, как лев, но нежно, любя, и тёрся о её смуглую кожу своей грязной бородой. Дрожал, сжимая её крепко, как смел из охотников он один, и из всех слов только смог прошептать: — Я закрою глаза и поверю сердцу. Это ты, клянусь удачей, Клетчатый Передник. Ты не погибла. И… Ты говоришь. Твой голос течёт, как молоко. — Я говорю, Зак-дурак. Он отвёл её за плечи, чтобы рассмотреть, и снова притянул к себе. Засопел в ухо. — Нет. Отпустить не могу. Моя. Ему не отдам. — Зальтен, тщ-щ-щ. Не глупи. — Люси погладила его по косматой гриве, выбившейся из-под треуголки. — Он опасен. — Чего он хочет? — Тебе не понять. Но… — Она закрыла ему, уязвленному, усы кончиками пальцев, — мы должны остановить его. — Но как? — Зальтен оставил на её пальцах поцелуй. — Ангельской помощью, есть верование, что Феникса способен побороть Лев. — Я — лев! — ободрился Зальтен. — Знаю, знаю, — она отряхнула комки грязи с его камзола. — А ещё огня не боится золото. — И ты сказала, Феникс? То есть, Поджигатель — Феникс, эта легендарная бестия? — Он сам именует себя Фениксом. Ему двести лет. Он стал Фениксом после того, как спалил родительский дом в Верреборге. Кажется… — Вот как! Я слыхал от деда байку о некоем маркизе Эдварде Вилланте, устроившем поджог поместья и сгубившем свою невесту Эллу. Ты не помнишь эту историю? — Нет, — Люси мгновенно пожалела, что плохо слушала старого зверолова Зальвура, пока тот был жив. — Он представился, как Эдвил. — Бесы! Так он стар и силён. — Зальтен надвинул на широкий лоб шляпу, раздумывая. — А ещё я слышал от бывалых бестиариев, что Феникса можно одолеть без перерождения, дав ему вдохнуть корицы. — У тебя есть корица? — засомневалась Люси. — Нет. Но со мной Деметриус. — Зальтен омрачился, решив что-то своё. — И? — И я выщиплю этому ублюдку все его жгучие перья, вот что! — А ну, выщипи! — разлился над закоулком вызов звонкого злого голоса. Люси в ужасе обернулась. Зальтен зарычал и ощетинился, готовый биться. К обшарпанной стенке одного из домов, скрестив на груди точёные предплечья, прислонился Эдвил.19. О битве равных
Одним движением он раскинул руки, и исполинские крылья вспыхнули двумя зарницами из плечей Феникса. Чёрные зрачки затопились алым, бесовским светом. Люси открыла рот, но от страха опять онемела. Зальтен молниеносно выбросил перед собой длинный охотничий кинжал, заставив Феникса отпрыгнуть, и одновременно оттеснил возлюбленную за спину. — Значит, за мою голову тебе дадут миллион? И что же ты сделаешь со мной? Посадишь в зверинец своего господина? Ха-ха-ха! — Эдвил взмыл в небеса, сорвав черепицы с построек и застив крылами звёзды. Внутри дома без крыши истошно завизжали люди. — Проткну твоё каменное сердце! — Этим шилом для перчаток? Поток огня обрушился на Зальтена, но тот с проворством бестии прыгнул с Люси в охапке через чей-то сарай. Заблажили куропатки, зафыркали и застучали копытами боннаконы, и вдобавок струя едкого навоза ударилась об стену. Следом её накрыло пламенем, пущенным через окна. — Прекратите рушить мой дом! — разразились бранью с улицы и тотчас ахнули: — Престол ангельский! Спасите! Спасите! Поджигатель! — Человек побежал прочь. — Эй, деревенщина! Ты где? — Голос Эдвила теперь напоминал гул армейской трубы. Ладонь Зальтена придерживала Люси у своей груди. Он хладнокровно потрепал её по виску и шепнул: — Я выбегаю и увожу его, ты остаёшься. — А-а-а… — Люси это предложение совсем не понравилось. — Не спорь. — Зальтен вдруг перехватил её скулы обеими руками и бессовестно поцеловал в губы. Его борода защекотала кожу, а внутри у Люси вдруг стало неожиданно вязко и горячо. — Я люблю тебя. Удерёшь, пока он за мной гоняется. — Зак! — Он не оставил времени отругать его. Прытче якла бросился прочь насквозь через сарай и потряс клинком на улице: — Эй, бесов выползок! Я здесь, смотри! Ему ответил огненный дождь, от которого Зак ловко увернулся. Люси не собиралась отсиживаться и, подобрав юбки, ринулась бежать за ними. Благо, башмаки больше каши не просили! — Зальтен! Эдвил! — Деметриус! Свист алебастрово-белых крыльев. Верховой боннакон Зака смотрелся духом возмездия. Прыжок в седло, взмах клинка, блеснувший в разлинованной заревом ночи, и новая волна пожарища. Деметриус заревел и уклонился, Люси видела, как Зальтен дослал вперёд растерявшегося боннакона. «Он убьёт его. Изжарит, как казарку». Кисти заломились сами собой, пока в небе Лев сражался с Фениксом практически безоружным. «Зак, Зак, осторожнее!» — Люси понимала, что может только переживать. Эдвил сообразил, что рушит строения, но не может попасть по изворотливому противнику. — Что, кишка тонка меня задеть! — зарычал Зальтен, в горячем бою прекрасный, как ангельский посланник. — А ты дерись в рукопашную! Так сподручнее выйдет! Он спрыгнул со спины Деметриуса на двускатную крышу длинного строения — скотного двора или чего-то подобного. Эдвил ответил безумным хохотом. — Я прикончу тебя с двух рук, деревенщина! — Готовь сердце под мой кинжал! Драные ботфорты вдавились в черепицу, оставив под собой тление углей. Эд распрямил клетчатую спину и тряхнул седой головой. Его взор по-прежнему прожигал алой яростью, но и Зальтен распалился не меньше. Люси была совсем близко, вися на длинной деревянной лестнице у соседней постройки, и видела схватку, как на ладони. Сноп искр и удар огненного хлыста. Отскок. Насмешливая брань. Рывок, отчаянная песнь клинка, заметавшегося перед врагом. Яркое облако пала и в нём тень уклонившегося бестиария. Опрокинутый на то место огонь. Зальтен, сорвавшийся со ската и уцепившийся за край весьма вовремя. Прыжок в сторону. Всплеск жара. Осколки черепицы в стороны. Дыры в крыше, горящие по контуру. Из одной — рука со свистнувшим лезвием. Отскок Эдвила. Наскок Зальтена. — Ты из-за неё так злишься, деревенщина? — Зачем она тебе, бес?! — Она — моя! — Врёшь! Моя! Исступлённый натиск, хлестнувшее по доспеху пламя, отброшенный в сторону горящий плащ и львиный рык: — Я тебя достану! За неё! — Ты смешон! Тонкие руки к крыше, пальцы, дробящие черепицу, море огня, заливающее всё пространство битвы. Зальтен, прыгнувший к Люси на лестницу, встреча двух пар глаз и ругань: — Дура! Велел же бежать! — Без вас куда мне? — Без вас?! — Зак, берегись! Крикнула и очень вовремя. На Зальтена налетел Феникс, тот отпустил ступеньку, спрыгнул ниже и уцепился за лестничную тетиву. Перевернулся, пока Эдвил пытался достать его короткими залпами через проёмы между ступеней, и легко, по-львиному приземлился на четыре точки. Клинок выпал из руки Зальтена, пока тот летел вниз, и попытка завладеть им не привела к успеху. Эд оттеснил соперника от его оружия, обдав огнём. Зальтен перекатился и бросился бежать. Лестница под Люси загорелась. Эдвил видел это краем глаза и метнулся, чтобы снять девушку. Обхватил горячими ладонями. Люси мигом почуяла его бешенство. Её опустили наземь, и тут она поняла: спасти Зальтена можно только сейчас. Плотный плащ, подаренный Эдом в Лавагро, оказался наброшен тому на голову. Феникс испустил свист и с Люси на спине взвился ввысь. Мельком девушка видела, как Зальтен прыгает в ледяную городскую реку, и воды смыкаются над его головой. Спасён! Эд вырвался из плена, обуглив полотно плаща, и схватил Люси лапами. — Да как ты смеешь! Он заозирался, метя испепеляющим взором окрестье, но Зальтена с Деметриусом след простыл. — Защищаешь этого труса! Этого никчёмного молокососа! — Я ничего тебе не обещала! Хочешь — сожги меня снова, только веру мою тебе не сжечь, Эдвард Виллант! И не заставить молчать об истине! — Я — Истина! — Для самого себя?! У всякого живого — своя истина, Эд! Он стискивал её в пальцах, пока пламенные крыла реяли за его спиной, а Люси опешила от собственной дерзости. Он смотрел на неё, как на неминуемую погибель, и дыхание вырывалось огненными кисточками из его ноздрей и рта. Эдвил был страшен, но Люси устала бояться. — Моё слово вечно. Ты ничего мне не сделаешь, и ты падёшь! — Ангелы, — посетовал Эд вместе с клубами жара, перемежающими слова, — За что вы столь немидосердны и дали мне полюбить такую упрямую дуру? Кто я без твоей истины? Лишь горящая спичка, Элли. — Я — Люси, — вновь напомнила она. — Твоё имя, то и это, соткано из света. И противиться свету я не волен. Я бы мог лишь стать им… Если бы ты мне помогла. Она замолчала, понимая, о чём он просит, и дала себя забрать. Эдвил нёс её также безмолвно, почти обжигая, но не до боли, жаром своего сердца. Люси предала его, так он думал, и не понадобилось бы умения читать мысли, чтобы это стало ясно. Но так же ясно виделось Люси, что им с Фениксом не суждено остаться вместе, как нельзя заставить солнце угаснуть. Как нельзя укротить всё пламя на свете. И нельзя отвратить уста от истины.20. О конце пути и одной строфе
— Значит, ты решилась. Эд занёс Люси в комнату, где они остановились на ночлег, и разбудил Иветту. Та потянулась, расправив крылья. Эд упал на плетёный стул и дал печи разгореться. Придавил висок пальцами и устало воззрился на верный ему огонь. Люси схватила самое ценное, что имела — блокнот, и сидела на краю кровати с ним в обнимку. — Ты решилась предать меня людям, не захотевшим тебя даже слушать. Ты вернула мне моё коварство… Впрочем, каждый проступок в жизни несёт свою расплату. Чёрные глаза Люси исподлобья глянули на Эдвила, но ответить она не решилась, да всё и так было очевидно. — А я, Элли, Элли, — со вздохом сожаления поведал Эд, — хотел в Герендейле сказать тебе, что на ближайшее столетие мы свободны. Мир очищен в достаточной степени. Огонь пресытился. Люси вернула оживший взгляд его согбенной фигуре. — То есть мы не отправимся в Королевство Затмений? — Я с него начал. И обошёл весь свет — за два столетия дважды. — Тут сень лёгкой улыбки тронула его губы. — Но если бы ты решила отправиться туда со мной, если бы не выбрала своего Зальтена, то мы могли бы странствовать, где нам нравится, Элли. — Почему ты мне не признался раньше? — Потому, что Герендейл ещё не подвергнут суду. — Ах! — Люси скомкала одеяло. Ещё целому городу предстоит сгореть, прежде, чем Эдвил успокоится… На ближайшие сто лет. А дальше? По новой? И так до бесконечности? — Ты же читала, что Фениксы живут вечно и могут возрождаться из пепла, когда это будет необходимо, — напомнил ей Эдвил. — Не надейтесь, ты и твой охотник, что корица убьёт меня. Её уже как-то раз использовали против меня одни умники. Я восстану вновь. — Он испустил язвительный и горький смешок и, затихнув на миг, спросил затем глухо и серьёзно: — Скажи мне, Элли, каково тебе было умирать? — Что? — Каково тебе было там, в подвале и в другой раз, когда на тебя упала горящая кровля? Люси засопела и толком ничего не припомнила. — Я очнулась уже с тобой и такой, какая я теперь есть. Это всё. — Ясно, просто… — Его задумчивый взор затерялся в печном огне. — Я смог бы возродить себя из пепла после любой казни. Но если ты считаешь меня настолько злом, что готова содействовать моей погибели, я могу поступиться своей вечной сутью и возродить тебя — такой, какой ты жила до пожара в Верреборге. И тогда цивилизации будет некому редить… На долгие, долгие эпохи. Ведь не каждый смертный решится стать Фениксом. Для этого нужно хранить верность пламени. — Он оглядел её с любованием и потеплел в лице. — Но и мне от тебя больше не спастись, умри я и возродись, ты будешь всегда занимать это сердце. Лучше я отдам его тебе, чтобы ты была счастлива, Элли. Ты заслуживаешь счастья, а я, кажется, нет. Люси слушала, не смея возразить ему. Но он и не нуждался в возражениях. — Я не самый лучший Феникс. Я делал это не ради очищения мира. Я просто хотел жечь, и жечь как можно больше. Если признаться, не думаю, что это нормально, но ничего не могу поделать. Моя вечная жизнь станет бессмысленной без поджогов и жертв. Я и сам с содроганием думаю, что с нами будет после того, как мы разберёмся с Герендейлом. Волей огня я прожил долгую жизнь. Она не была безмятежной и приятной, Элли. Она таковой стала лишь отчасти, когда я вновь обрёл тебя. Но я не упокоюсь. Я буду хотеть уничтожать. Что ты скажешь, если я верну тебя? — И погибнешь сам? — Я не пробовал обратиться во прах ради спасения кого-то. Не знаю. А ещё ты, возможно, снова лишишься голоса. — Это неважно. — Но ты хотела стать бардом? — Больше не хочу. Они оба ввергли дом в молчание. Только огонь хрустел дровами, да Иви пощелкивала языком, свив гнездо из одеяла. — Но, — Люси прервала молчание. — Я могу написать тебе оду. Она почти завершена и так, мне осталось совсем немного. Одна строфа, не более. Эдвил глянул на неё из-под руки с надеждой. — Ты сделаешь это для меня? — Да, сделаю! К прибытию в Герендейл она будет готова. — Ты хочешь спасти меня? Соединить с космическим пламенем? — Да, чтобы ты зажигал звёзды! Здесь для тебя слишком мало работы, Эд! — Вот это разговор! — Он вскочил с закачавшегося стула и привлёк её к себе. — Ты всем готова сопереживать, Элли? Даже Поджигателю? — Кем бы ты ни был и где бы ты ни был, — шепнула Люси ему в плечо, — моя любовь к тебе тоже не угаснет с бегом времени. — До Герендейла два дня пути. — Он отвёл ей за ухо тёмную прядь и словно приласкал солнечным ветром. — Я успею, — пообещала она, млея в его объятьях. — Я беззащитен перед твоей любовью. И она же — мой щит. Эд окружил её множеством золотистых нитей, свитых из печного огня, и убогая комната украсилась россыпью ярких перебегающих бликов, точно небесная сфера звёздами. — Нет никакой небесной сферы, Элли! Уж в это ты можешь поверить! — Эд испортил её мечты, обмахнув их со лба едва весомыми поцелуями. — Вселенная бесконечна. Она поймала его болтливый рот и заткнула долгим поцелуем, пока он, уподобившись всякому вполне смертному мужчине, путался пальцами в завязках её платья. Распустил, подарив освобождение, и стянул книзу. Наградил поцелуями плечи. Добрался до грудей, очертил на них окружья из светящихся линий — они смотрелись дивным украшением — затем подобрал Люси под таз и обрушил на кровать. Сполохи реяли над ними, и Эдвил лучил светом из-под длинных ресниц, но Люси не пугалась Феникса. Она знала, что он не навредит ей. Эд освободился от трико арлекина, и пока вылезал из одежды, его кожа возгоралась, точно водная гладь с проехавшим по ней солнцем. Он сиял весь, и Люси утопала в его свете. Тепло совершенной бестии и близость с ней кружили голову и возносили к космосу. Простыни горели, но оставались целыми, пока огненные крылья шатром раскинулись над влюблёнными. Жар собственной кожи казался нестерпимее печного, и когда Эд наконец пустил луч в её лоно, Люси разломилась гибнущей и воскресающей планетой. …На следующий день странствия под вечер, который Люси и Эд коротали на открытом воздухе, она отошла за водой к озерцу. Но не успела черпнуть котелком, как сильная рука из сухих камышей перехватила её агатовый браслет. Чудовище, облепленное тиной, вздыбилось перед ней. Люси чуть не ойкнула, но вовремя узнала осторожные голубые глаза, моргавшие на неё между тяжей гнилых водорослей. «Твою… Зальтен!» Он приложил палец к тому месту, где у нормального человека расположен рот. Вложил в ладонь Люси капсулу, которую носил на манер кулона с собой на шее. Ещё раз упредительно постучал пальцем по куче тины, прося о секретности, и снова погрузился в озеро. Люси вздохнула от его уловок, вечно приходящихся то к месту, то не к месту. Развернула капсулу.«Я добыл карицу и злотые цепи. Прадал Деметриуса. Собрал мужиков покрепчи с Авена. Они хотят мстисть. В Гириндейле буду наподхвате. Люблю спасу от беса. Записку утапи а житон кинь вводу».Так она и поступила.
21. О свободе навеки связанных
В ночь на подходе к Герендейлу Люси не спала, даже не пыталась. Не хотелось тратить часы на сон. Они сидели с Эдвилом на ветвях высокой секвойи, он грел её своим пламенем и всё так же неотрывно смотрел на звёзды, а Люси силилась не плакать. Ей ведь так и не удалось от волнения написать ту проклятую строфу…«Если готов принять
новую ты меня,
если готов восстать,
буквами взбить тетрадь,
шорохом нужных слов
мне распалить нутро,
если готов сберечь,
Истинной имя речь —
Истинной имя — Свет.
Истины большей нет,
чем той, что ты таишь.
Крик твой зовётся тишь.
Свет твой зовётся тьма.
Сводишь меня с ума.
Ты сводишь меня с ума…»
— Чувства горячие таить грудь не смеет,
равно как пламя не удержать в очаге,
ты моя самая отчаянная идея,
я твой самый преданный адепт!
Пламя сжирает города и души,
пламя творит свой извечный, неумолимый суд —
если бы люди лучше умели слушать,
они бы услышали, что всех спасут!
— Будьте огнём, зажигайте, а не топите,
светом грейте, не рисуйте на лицах углём,
будете спасены, чтобы верить, любить и видеть,
чтобы довольствоваться каждым прожитым днём!
Ваши сердца состоят из пламени,
ваши уста держат сокровищницы нужных слов,
каждый из вас способен звёзды творить руками,
каждый озвученный образ одушевлён!
Пламя вечное, верное лишь себе и космосу,
не засыпает, движется и в мгновении,
пламени этому принадлежат и кости,
и будущие ненаписанные стихотворения!
— Я подарена им тебе и слова все мои несказанные,
как и вдохи-выдохи-огоньки всего им ведомого сущего…
— Будут благословенны все на миру живущие!
Последние комментарии
3 часов 4 минут назад
3 часов 15 минут назад
3 часов 17 минут назад
3 часов 23 минут назад
3 часов 24 минут назад
3 часов 27 минут назад