Кровь [Михаил Петрович Арцыбашев] (fb2) читать постранично, страница - 3

рвались, совершенно не понимая, что с ними делается. Все,— и неестественное, мучительное для всякого живого существа положение вниз головой, и вечер, которого они никогда не видали, засыпая вместе в солнцем, все производило на них впечатление ни с чем не сравнимого, смертельного животного ужаса. Но скоро они затекли и замолчали, беспомощно разинув клювы, растопырив крылья и болтаясь головами.

— Пашка, дай нож-то!— громко крикнула Акулина в открытую дверь кухни.

Пашка, двенадцатилетний сын Акулины и прохожего солдата, вихрастый и рябой мальчуган, выученный Клавдией Николаевной грамоте, бросил азбуку, над которой корпел целый день, вытер пальцами нос и вприпрыжку, с большим ножом в руке, выбежал на крыльцо.

— Дай я, мамка, —  попросил он, подпрыгивая.

— Ну, на, —  равнодушно согласилась Акулина и дала Пашке одного рыжего цыпленка.

Пашка, с детства привыкший и любивший убивать животных, хотя был очень добрый и тихий мальчик, с наслаждением схватил рыжего петушка за оба крыла, положил головой на приступок крыльца и, нацелившись, ударил его ножом. Но уже было темно, и Пашка промахнулся, только отхватив петушку полголовы.

Брызнуло каплями крови, мозга и вытекшего, пополам перерубленного, глаза. Пашка ударил второй раз, и обезображенная головка отскочила. Густая, почти черная кровь обильно полилась на землю, а Пашка держал петушка за ноги и смотрел, как кровь льется.

—  Дурак, почто голову срубил!.. Дай-кось я,—  сердито проговорила Акулина, взяла нож и уверенными движениями перерезала горло сначала одному, а потом и другому цыпленку, побросала их на землю и ушла в кухню.

Первый зарезанный петушок без крику, как-то боком, побежал, ткнулся об крыльцо, свалился, перевернулся и вдруг весь задрожал и задергал ногами. Другой захрипел было, подпрыгнув, и закружился на одном месте как волчок, распустив крылья и волоча головку по земле.

Пашка крепко похватал их и, держа за ноги, ждал, пока кровь стечет. Рыжий петушок и в руках Пашки долго еще дрожал и трепетался, но глаза всех, только что живых и здоровых, уже подернулись беловатой непрозрачной пленкой. Пашка понес их в кухню и стал скубить^[3]. Потом Акулина их вкусно зажарила и, порубив на части, уродливые, лишенные всякого образа и закостеневшие, симметрично разложила на чистом, красивом блюде. Пришла Аннушка, выругала Акулину, что долго, и унесла блюдо.

Господа доели между тем суп, лениво и редко перебрасываясь замечаниями, потому что гости были голодны, и хозяева не хотели им мешать.

Когда Аннушка убрала тарелки и ушла за жарким, разговор оживился с прежним интересом и горячностью. Сергей, краснея и горячась, рассказал об одном студенческом скандале. Клавдия Николаевна, которой была противна всякая грубость, жалко сморщилась и недоумевающе спрашивала:

— Да неужели же?

— В человеке всегда зверь сидит,— отозвался Борисов.

Рассказ Сергея и слова Борисова неприятно подействовали на всех, и они замолчали.

Клавдия Николаевна с присущей ей силой воображения представила себе грубую сцену, кровь, возбужденные лица, —  вздрогнула и, сейчас же поймав на себе тревожный взгляд мужа, вдруг побледнела: она вспомнила, что ее волнение может быть вредно для ребенка.

Виноградов постарался замять разговор.

— А вот и цыплята… Прошу. Наша Акулина их великолепно готовит. Сергей, тебе водки?

Сергей мрачно выпил водку и стал есть цыпленка.

— Водки,— обращался Виноградов к другим, держа графин наготове.

— Гм… пожалуй,— согласился Борисов.

Гвоздев только кивнул головой, потому что рот его был полон мясом цыпленка, и на его здоровых белых зубах, которыми он очень гордился, вкусно похрустывали косточки рыжего петушка.

III

После обеда все перешли в гостиную, обставленную очень уютно и со вкусом.

Сюда Аннушка принесла чай, и мужчины расселись вокруг стола, на диване и мягких креслах, с наслаждением закуривая папиросы. Клавдия Николаевна, немного утомившаяся за день, так как входила во все мелочи хозяйства, томно прилегла на кушетке, свесив ножки на волчью шкуру, лежавшую на полу. Так как она была очень красива и ноги у нее были красивы, то все невольно посмотрели на ее ноги и, считая это дурным, притворились, что интересуются волчьей шкурой.

— Откуда это у тебя?— спросил Гвоздев.

— Сам убил,— с гордостью отозвался Виноградов.

Гости все были завзятыми охотниками, а потому им стало завидно, что не они убили такого большого и красивого зверя.

— Матерый волк,— заметил Сергей.

— Волчица,— поправил Виноградов.

— Как убил, на лазу?^[4]— поинтересовался Борисов.

— Нет, это случайно: ехали мы с Боровиковским на мельницу, знаешь, через рощу, что за оврагом… вот, где вы сегодня застряли…

Борисов кивнул головой.

— Ну, вот… Только мы проехали через мост, а он вдоль дороги бежит, к оврагу пробирается… Близко, шагов сорок, не больше. Боровиковский первый увидал,