Пятая безымянная [Борис Геннадьевич Богданов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Борис Геннадьевич Богданов Пятая безымянная

— Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал — до вас и без вас, — а вы не догадываетесь об этом…

Аркадий и Борис Стругацкие
Приветствую тебя, дружище!

Прости, что отправляю письмо столь экстравагантным манером, в обход аппарата Мирового Совета. Люди любопытны, и часто слишком близко к сердцу принимают идеи покойного Бромберга. Вещам, о которых пойдёт речь, противопоказана огласка. Комов обещал молчать. Учитывая твой интерес к последнему визиту Тойво, тайну он сохранил. А потом… уже не успел.

Глупо и опасно тянуть до последнего. я расскажу всё, кроме вещей личных или не имеющих отношения к предмету.


Почему он выбрал Малую Пешу? Не знаю. Сентиментальность? Возможно. В других обстоятельствах я бы с удовольствием это обсудил. Но не сейчас, значит — никогда.

Итак, ранним утром 31 мая 22** года я вышел из метро возле коттеджа, знакомого Тойво по временам Большого Откровения. Местечко вышло из моды, дома стояли пустыми, климат-генератор не работал, поэтому меня сразу атаковали орды местных комаров, огромных и злых. Это не летуны средней полосы, милые и деликатные создания, это бескомпромиссные воины и добытчики… Странное, должно быть, зрелище — столетний старик, вращающий руками, как мельница.

Жаль, я не озаботился репеллентом. Не пришло в голову, что на Земле, вблизи финиш-точек метро, возможны такие комариные места. я поднялся на террасу, и кровососы сразу отстали, словно вдоль перил пролегла невидимая граница.

Тойво ждал меня. Он не изменился за годы, хотя что мы знаем про течение Их времени?

Странный вышел разговор. Нет, Глумов не выглядел рассеянным или невнимательным и не собирался исчезать. Просто набегала изредка на его лицо тень удивления. Не знаю, можно ли этим гордиться, но он явно испытывал ко мне пиетет. Так гениальный математик, наверное, относится к Учителю, преподавшему ему когда-то азы сложения.

— А ведь за мной должок, шеф, — сказал вдруг он. — Вы помните?

Я помнил. я помнил об этом всегда после Большого Откровения и их ухода. О чём немедленно сообщил.

Почему Тойво решил заполнить те лакуны? Ведал ли об этом Логовенко, или среди метагомов исчезло само понятие подчинённости? Не знаю. Стёртые куски касались в основном судеб присутствующих, но нас интересует конец разговора. Вернее, демонстрации.

Я оформил её в виде реконструкции. Ты помнишь это моё увлечение, да?


Реконструкция.

20** год, Земля, город Н.

Сопровождение брать не стали, отправились на машине Свенсона. «Ни к чему, — сказал он, — это приватный визит». За окном медленно тянулась набережная, недоуменно выглядывала из-под снега сочная зелень пальм, а за парапетом лениво колыхалось серое море.

— Часто у вас такое? — вежливо спросил Мария.

— Что вы, — удивился Свенсон. — Курорт, какие холода? Лет десять назад было что-то похожее, но не так. Вы приехали в неудачное время, видите, как оно сложилось?

— Вы не похожи на скандинава, — сказал Мария.

Свенсон оскалился. Черноволосый, смуглый, с упрямой синевой на свежевыбритых щеках, он больше походил на турка.

— Я получился в маму, — весело ответил он. — Она турчанка, а папа — швед. Они познакомились во время переворота. Мама, горячая восточная красавица, она и сейчас красива, а уж тогда-то… и он — монументальный северянин, могучий и неразговорчивый; энтузиазм, стрельба, боевые вертолёты… Знаете, как это бывает?

В самом деле турок, отметил Мария, он не забыл ещё физиогномику, это приятно.

— Переворота?

— Так теперь называют события, когда скинули хунту. Некоторые тоскуют по старым временам. Говорят, был порядок.

— Да, — согласился Мария и замолчал.

«Пансионат доктора Эрдмана» спрятался в уютном парке, среди старых платанов. Дорожки почистили, служители сгребали снег, тарахтел мини-трактор, и вообще царила суета как всякий раз, когда внезапно нарушается привычное течение дел.

Охранник на входе долго изучал их документы, потом говорил по телефону, пожимал плечами. С внутренней стороны фойе маячил усатый толстяк с рацией, его голос не долетал, съеденный мягкой обивкой стен.

— Проходите, — сказал гард, когда толстяк махнул рукой. — Вас ждут.

— Почему так долго? — спросил Мария, едва за ними сомкнулись двери лифта. — Им мало ваших полномочий?

— Частное владение. — Свенсон пожал плечами. — Только по решению суда. Нас пустили… неофициально. Может, из расположения к вам. А так… плевали они на мои полномочия! Извините.

На третьем этаже они вышли и свернули направо, в длинный пустой коридор. Толстый палас глушил звуки, ворс хватал за ноги. «Почему здесь так тихо? Дьявол, ведь я боюсь, — думал Мария, глядя на прямую спину Свенсона, — я не знаю, чем кончится эта встреча! Успокойся, страх — не помощник. — Мария замедлил шаг. — Возраст извиняет. Никто не станет меня