Мраморный бюст [Варвара Андреевна Карбовская] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

тридцать лет и через сорок умирать – не миновать. И вот, когда я думаю о том, что – умрешь, похоронят, как не жил на свете, и современники даже позабудут черты твоего лица, не говоря уже о потомках, которые и представления не будут иметь, то как-то немножко обидно становится… Нет, Лидушка, откровенно тебе скажу: я не об этом думаю, и в данном случае не о потомках, я их не знаю, они меня не знают, так на так. Просто узнал я про эту мастерскую и мне захотелось увидеть свой бюст в мраморе или в бронзе…

– Какая чепуха, – сказала Лида. – Когда соберешься умирать, лет через тридцать, тогда об этом и говорить.

– Лидуша, кому ж тогда интересно – старческий бюст! Если заказывать, то именно теперь, когда в расцвете сил. Я опять-таки повторяю, что умирать не собираюсь, но если это когда-нибудь случится, то ни мать, ни ты, не говоря уже о вышестоящих организациях, памятника мне не поставите. Вы пожалеете денег, откровенно скажу, хотя сбережения у нас имеются. Мы выиграли по золотому займу и еще, может быть, выиграем. А вот ты представь себе такую картину, что я увековечен где-нибудь, ну хоть на Ваганьковском кладбище. Или лучше на Новодевичьем. И каждый проходящий, посмотрев на бюст и прочитав золотую надпись, заинтересуется, может быть, почувствует благодарность или просто полюбуется на художественное произведение. Все равно приятно.

Лида посмотрела в окно и задумалась. Недаром она училась на литературном и развивала свою фантазию. Ей живо представилось: весна (она мысленно сократила срок жизни своего папы на тридцать лет), цветет сирень, поют птички, солнце светит с высоты, и они с Сеней идут по дорожке. Останавливаются перед мраморным бюстом. Гордая голова, широкие плечи. «Это мой папа», – говорит она, и прозрачная слеза затуманивает ее большие голубые глаза. А Сеня, высокий и стройный, осторожно обнимает ее за плечи и привлекает к себе: «Не грусти, Лида, я люблю тебя…» До сих пор он не говорил ей этих слов, но тут, в располагающей тишине… Даже у Мопассана есть рассказ вроде этого.

– Ты о чем задумалась, дочка?

– Знаешь, папа, я думаю, что это не так уж глупо.

– Вот видишь! Я знал, что найду в тебе поддержку. А мать сейчас начнет выспрашивать – почем мрамор, то да се. Конечно, это не дешево, я уже примерно справлялся: материал, скульптор и это… что под себя… пьедестал. Но я знаю, что потом ведь и вам будет приятно: отцовский памятник, собственный монумент.

При этих словах Лида насторожилась и спросила:

– А какого размера?

– Ну, я так полагаю ориентировочно… метра полтора в высоту.

– Папа, ну хорошо, сделают тебе этот памятник. А пока где ты его будешь держать?

– Где? – Виктор Акимыч на минуту задумался. – Что значит – где? Можно в квартире.

– Полутораметровый мраморный бюст в квартире! Ты себе представляешь, что это такое? Гости входят в столовую, на столе вино, закуски, а в углу стоит надгробие – милости просим!

– Необязательно в столовой. Можно в спальне.

– Да ты что! Мама же с ума сойдет.

– Н-да, я этого обстоятельства не учел. В прихожей тоже неловко, будто швейцар у двери или вроде медведя в вестибюле. А что, если в твою комнату, Лидушка?

Лида еще сама себе не сознавалась в своих сокровенных мечтах, но тут ясно представила: наступит день, когда Сеня, как в прошлый раз, встретится с ней и пожалуется – поссорился с родителями! Он, кажется, часто с ними ссорится. И тогда она, ласковая и нежная, возьмет его за руку и шепнет: «Бедненький мой, загрызли тебя совсем. Хочешь, переезжай к нам?» (Не ждать же, когда он сам до этого додумается.) А он обнимет ее, привлечет к себе и скажет: «Лидуша, какая ты… особенная!» Переедет, а в углу памятник, папин бюст. Извольте при этом бюсте целоваться и… вообще ужас! И Сеня, в чьей любви она пока еще не слишком уверена, возьмет и переедет обратно к родителям. Нет!

– Нет, папа, как хочешь, но к себе в комнату я тебя с твоим бюстом не пущу! Может бытв, можно заранее приобрести место на кладбище и сразу там установить?

– Я живой, здесь, а он там? – неуверенно и даже несколько испуганно спросил Виктор Акимыч.

Лида опять посмотрела на часы. До встречи с Сеней осталось сорок минут. Она обычно приходила на свидание первая, но скрывалась где-нибудь за углом или в магазине. А когда видела, что он уже на условленном месте, выжидала минут пять и выбегала к нему: «Ах, Сенечка, я, как всегда, опаздываю!» И теперь ей тоже не терпелось уехать. Но нельзя было оставить разговор о памятнике, незаконченным. Отец еще, пожалуй, натворит глупостей, закажет, потратит уйму денег. И тут ей в голову пришла мысль, которая показалась ей разумной.

– Папа, а может быть, вообще не надо этого памятника? У тебя впереди еще много лет, ты можешь сделать еще много хорошего и, если люди будут вспоминать тебя добром, это, право же, самый лучший памятник! Нерукотворный. Гораздо лучше всякого мраморного бюста. Ты подумай об этом, папка, а я побегу, мне пора.

Виктор Акимыч стал думать, и в конце концов он пришел к выводу, что памятника действительно не нужно.