Единственная и неповторимая [Гилад Ацмон] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Гилад Ацмон Единственная и неповторимая

Предисловие

В прошлом году в Праге, в джаз-клубе «Zelezna», когда я окончил играть, ко мне подошел человек, назвавшийся Бердом Стрингштейном. Я было принял его за праздношатающегося израильского туриста., ищущего самый выгодный обменный пункт в окрестностях старого города. Ко мне часто подходят экспатрианты и сионисты, ошибочно принимая за своего. Но насчет Берда я ошибся.

Он напомнил, что много лет назад, когда нам едва минуло по двадцать, мы еженощно лабали по свадьбам и дням рождения в Тель-Авиве. В те времена он играл на фортепьяно, прилежно учился на истфаке и в музыке не блистал. Как многие из нас, он лабал, чтобы прокормиться в ходе борьбы за диплом. В отличие от меня, у Берда были самые серьезные намерения сделать академическую карьеру.

Прочтя мою первую книжку, которая только что вышла в Израиле, Берд решил связаться со мной. Он спросил, не соглашусь ли я ознакомиться с изысканиями сугубо личного характера, которые он провел в 2000 году и которые стали поворотным моментом в его жизни. По его мнению, они перекликались с темой моей первой книги. Недолго думая я согласился.

Десять дней спустя, вернувшись в Лондон, я обнаружил, что изобретательный почтальон сумел просунуть гигантский конверт в узкую щель моего почтового ящика. В конверте были распечатки интервью на иврите и множество педантично подписанных и рассортированных аудиокассет.

Прослушав все кассеты и прочтя тексты, я нашел их исключительно важными. Берду удалось осветить процесс творчества, связь эстетики и вдохновения, выявить причины действий людей, оказавшихся в эпицентре крупных исторических событий. Я попросил у Берда разрешения перевести и опубликовать эти материалы в виде книги. Берд согласился.

Гилад Ацмон, 2004

Единственная и неповторимая

Памяти Дани Зильбера,

всемирно известного трубача и композитора

Дурак дураком, я весело несусь вниз

А она вешает мне лапшу на уши

Я — раб ее лжи,

Взвод на параде презрения,

Глиняный солдатик,

Адмирал гниющей гордости,

Червь,

Слизняк.

Я забился в раковину И не собираюсь выползать. Да отъебитесь наконец!

Я забился в раковину

И не собираюсь выползать.

Да отъебитесь наконец!

Дани Зильбер. Манчестер, 1964

Часть первая

1

Даниэль Зильбербойм, трубач, композитор, поэт, 65 лет от роду


Дани: Как вы, наверное, помните, моя карьера началась с грандиозного успеха. Произведение «Вдова у моря» превратило меня в звезду мирового класса. На протяжении сорока трех лет я играл эту мелодию каждый день перед толпами поклонников, которые редели медленно, но верно.

Вначале все выглядело многообещающе. Вечер за вечером я исполнял эту мелодию в крупнейших залах Европы перед тысячами слушателей. Я носил дорогущий белый костюм с бриллиантовой искрой и блестящие остроносые туфли из кожи аллигатора. Я играл на новенькой сияющей американской трубе, а за мной сидел многолюдный оркестр. Попробуйте вообразить: на одной сцене со мной играли шестьдесят человек струнной секции, лучшая в мире черная ритм-секция из Чикаго, мощная духовая группа, — за все про все больше ста двадцати музыкантов играли за моей спиной. Можете в это поверить?

За несколько секунд до начала шоу, в полной темноте я пробирался на свое место в центре сцены. Останавливался в непосредственной близости от Миши Бухенвальда, музыкального директора и дирижера. Под его чутким руководством оркестр отправлялся в плавание под звук тридцати пяти скрипок, берущих одновременно одну и ту же ноту. Это была полнозвучная верхняя си, и она звучала как вой шакала в ночи, что выворачивает сердце наизнанку. Восемь тактов спустя, вступали барабаны и электрический бас, отбивая тяжелый ритм румбы. Я был там, стоял смирно в темноте, вглядываясь в потолок. Непостижимым образом, только глядя вверх, я мог поймать нужную волну духовной энергии. Я чувствовал всевозрастающее волнение. Только там, в самой сердцевине оркестра, можно услышать тихие вздохи слушателей, ползущие между различными музыкальными текстурами.

Несколько тактов спустя вступало фортепиано в сопровождении испанской гитары и Себастьяна Сальвадора — мастера кастаньет из Барселоны. На пике напряжения я наполнял легкие воздухом. Для начала нежно вдувал теплый воздух во внутренности трубы. Духовые инструменты любят, чтобы их прогрели до начала игры. Потом внезапно одинокий широкий луч света клинком рассекал темноту. Я закрывал глаза и держал один мягкий тон — глухое ре второй октавы, тихий и чистый высокочастотный резонанс. Он проникал между партиями скрипок, пианино и гитары, сиротливая нота в поисках своего пути, в поисках тех, кто жаждет любви. В