Отрочество Ивана Санина [Владислав Анатольевич Бахревский] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Владислав БАХРЕВСКИЙ Отрочество Ивана Санина

Повесть

ЗЕМЛЯНИЧНЫЕ ГОРЫ

Вышел со двора — и на горах.

А горы все земляничные. Ягоды у самых ног, но Ваня не кидается срывать, набирать, лакомиться. Как можно такое диво порушить?

Много ли убудет от горсти сорванных ягод? Убудет! Алые, благоуханные огоньки хвалят Господа. Всякая земляничка — творение Божие.

Горы, где полого, где круто сбегают в пойму речки Лакныш.

Травы уж такие зелёные, такие счастливые, словно дождались глаз твоих и вздохнули благодарно. От радости душа белая, как белый свет. Вот и солнце белое. До того белое — посмотреть на него невозможно.

А как же хорошо, как тревожно рекой пахнет! Вольный дух текучих вод сильнее земляничного.

На другом берегу реки — терем. В тереме соседи живут, дворяне Кутузовы. У Кутузовых сын, Ванин сверстник — Борятя, а сам Ваня — дворянин Иван Санин. Иван Иванович, потому что батюшка — Иван.

— Ванечка! Ягодок покушай! — нянька держит перед барчонком пригоршню отборных, наливных…

— Сам! — Ванечка сердито хмурит брови. Нянька с мысли сбила. Не додумал важное, вот только что?

Дом, сад, церковь. Село Язвищи. Язвищи — поместье Саниных. Родовое.

Вон о чём думалось! Село и барский дом стоят на горе, а на самом-то деле на равнине.

Ваня поднимает глаза к небу. Ни облачка, ни перышка. Синева бездонная. За этой синевой, на небесной горе, выше которой не бывает, — Дом Господа. Возле Дома Господа райский сад. И возле их дома сад, яблоневый.

Видят ли святые люди, что там, за синевою? Спросить бы у дедушки Григория, он теперь инок Герасим. Но дедушка в лесу живёт, в монастыре.

— Ванечка, ягодки ждамши тебя истомились!

Ваня берёт ягоду. Одну, но вся земляничная гора теперь в нём. Сам он — частица горы, поймы, речки, солнца, неба.

Чудо у Бога. Утвердить бы чудо и на земле. Пусть будет с ним, с Иваном Саниным, с доброй нянькой Пелагеей, с матушкой, с батюшкой, с Борятей Кутузовым.

Ваня осеняет себя крестным знамением и ликует: крепче печати нету!

НАШЕСТВИЕ

Стучит, стучит сердечко. Семья Саниных идёт в церковь, в Дом Бога. Трое маленьких на руках нянюшек, но даже малые в праздничном платье. У Бога, в Доме Его, — праздник на все времена.

Нынче молятся иконе Богородицы «Нерушимая Стена». В сердце Вани любовь и великое изумление. В этот самый час, в этот самый миг во всех соборах, во всех церквях, да и в часовенках — сколько их на русской-то земле! — поют едино.

— «И ты, Владычице, не напрасно именуемая Нерушимой Стеной, будь для всех враждующих против меня и замышляющих пакостное творити мне, воистину некоей преградой и Нерушимой стеной, ограждающей меня от всякого зла и тяжких обстояний».

Ваня поёт молитву, следуя за отцом, голос Ивана Григорьевича чудо как хорош, ведёт за собой и певцов клироса, и всех прихожан. У матушки пение серебряное, придвигает к себе старшего сына, и у Вани из глаз — слёзы. Его душа устремляется к алтарю. Все души в храме, крестьянские, господские, причта, нищей братии сливаются над престолом — и теперь это одна пресветлая душа православного народа. Ваня спиной чувствует Нерушимую стену. Она то же, что крылья у ангелов.

А поутру гонец из Москвы: на коня садись, дворянин Санин! С оружием. В Суздаль поспешай. Казанская орда хана Улу Махмета Владимирскую землю грабит.

Матушка ни слезинки не уронила. Взяла в Красном углу икону Спаса, и все Санины приложились к святому Образу.

— Храни, Господи, в походе и в сражениях отца детей моих, мужа моего, защитника дома и жизни.

Иван Григорьевич с двумя слугами, все верхами с запасным боевым конём, с гружёным доспехами, оружием, едой выехали за ворота, и дом радостной жизни тотчас стал домом тихого ожидания.

Матушка нищих в тот день кормила. Нищие по земле русской из конца в конец ходят, всё знают.

Ваня с нищими за столом сидел, из одного горшка щи хлебал, много чего услышал про хана Улу Махмета.

— За грехи наслал Господь яко саранчу — орду казанскую! — говорил крошечный, но с бородой до колен старичок, посаженный нищими во главе стола. — Саранча — осьмая казнь фараона египетского.

— За что нас казнить? — смиренным голосом, не поднимая глаз от ложки, молвила нищенка, — Я в Киеве была, в Литовской земле, в самих Карелах! Наш народ у Бога не срамнее других. Наш народ тише, а жизнь у него горше.

— За митрополита Исидора терпим! — сказал сурово маленький старичок. — Исидор-еретик продал православную Русь Папе римскому. На красную мантию польстился. Он теперича кардинал!

— Исидор — сатанинский хвост. А народ-то причём? Ты Христа не продавал, я не продавала. На отрока погляди! — нищенка указала на Ваню. — Экий ясный свет в его глазках. За что малых детей наказывать?

— За что, спрашиваешь? — осерчал старичок, — Князь Дмитрий Иванович Донской — меч и щит Московского царства — пятьдесят лет тому отошёл ко Господу, и все полвека