Кш, небесные! [Татьяна Федоровна Соколова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Татьяна Соколова Кш, небесные!

— Кш, мелочь. — Мимоходом распинывает кормящуюся у дороги стайку голубей солидный мужчина, он в распахнутой дубленке, сдвинутой на затылок норковой шапке, ноги в раскисший весенний снег ступают тяжело.

Голуби разлетаются. Но не все. Один лилово-серый комок, перевернувшись во влажном холодном воздухе, шлепается плашмя в снеговую жижу, замирает, выпустив сверкнувший на солнце хрупкий веер крыла.

— Ах ты, гад! — Догоняет солидного мужчину другой, высокий, худой, в телогрейке. — Стой! — Хватает за плечо и поворачивает к себе.

Не ожидая ничего подобного, солидный мужчина, поскользнувшись, падает, но тут же резко и быстро, как пружина, поднимается и хватает высокого за грудки.

Возле них останавливается проходящий мимо милицейский «уазик», чуть раньше — запыхавшаяся пожилая женщина в темно-синем, прямого покроя, болоньевом пальто. Женщина, вскинув руки, вцепляется в спину солидного мужчины. Выскочивший из машины младший лейтенант милиции заламывает руки высокому.

Солидный мужчина, одним движением сбросив с себя женщину, начинает отряхиваться, выражая возмущение довольно крепкими словами. Выпущенный лейтенантом высокий растирает торчащие из коротких рукавов телогрейки руки.

— Григорьевна? — Он удивленно оглядывается на женщину.

— Что произошло, Пал Петрович? — спрашивает солидного лейтенант.

— А ты у него спроси. — Тот кивает на высокого, задирает рукав дубленки, смотрит на часы. — Сволочь. На комиссию из-за него опоздал.

— Кто сволочь, кто? — пронзительно кричит высокий. — Ты туда погляди, туда. — Он кивает на лежащего в стороне голубя. — Разобраться надо, кто сволочь.

Солидный и лейтенант оглядываются и ничего не видят.

— И разберемся, — говорит лейтенант. — Марш в машину! Поедете, Пал Петрович?

— Ну да. — Солидный усмехается. — Век мечтал вместо райисполкома к вам попасть. Без меня разберешься.

У машины происходит замешательство.

— Ты куда, бабка? — Лейтенант отталкивает от дверцы женщину.

— С вами я. — Она подныривает под его руку.

— Да нужна ты! — Лейтенант пытается вытащить ее из машины. — Выходи, сказал.

— Не выйду. — Женщина вцепляется в сиденье обеими руками. — Свидетельница я. С самого начала все видела.


В милиции, кратко пересказав происшедший на его глазах инцидент, младший лейтенант передает задержанного и свидетельницу дежурному сержанту.

— Фамилия, имя, отчество, — начинает допрос молодой сержант, черные усы скобочкой.

— Георгий он, Николаевич, — отвечает женщина. — Я ведь и фамилии твоей не знаю, — словно чему-то радуясь, обращается она к высокому.

— Слушай, бабка, — обрывает ее сержант, — или молчи пока, или выставлю.

— Ты как с женщиной разговариваешь? — Высокий встает.

— Сидеть! — кричит, вскакивая, сержант.

— Ребята, да что же вы, ребята. — Женщина бросается между ними. — Вы же молодые ребята, — уговаривает она их, обращаясь больше к сержанту. — Ты, Гена, Стюры Новиковой сын, двадцать лет мы с ней вместе на заводе отработали.

— Я при исполнении, — бормочет сержант.

— Ну-к что ж, — еще горячее убеждает его женщина. — Ты же видишь, в волнении человек, пусть охолонет маленько. Я тебе пока расскажу.

— Ну, — соглашается сержант, — валяйте.

— Я по улице Тополиной живу, — начинает она. — Два двухэтажных дома из бруса, знаешь? Бараками их зовут, кто бараков не видел. Новый-то город до войны начали строить. Не помнишь. Благоустроенное хотели сделать народу жилье. А тут война. Ни воды не провели, ни отопления. Зато комнаты большие, светлые. Меня Зоей Григорьевной Личуткиной зовут, запиши. Седьмой год уж я на пенсии. На втором этаже моя комната, окнами на юг.

— Короче, — обрывает ее сержант. — Кто вам этот гражданин и что по делу знаете.

— Нельзя короче, милый. — Зоя Григорьевна грустно ему улыбается. — Я все, что знаю, расскажу. Сижу я однажды у подъезда на лавочке…


…Сидела прошлой осенью Зоя Григорьевна Личуткина у своего дома на лавочке. Морозно уж было. Хоть вечер, но не темно. Фонарь на столбе, знакомец старый, светил, тихонько помигивая. А из людей никого. Рано в районных городках спать ложатся, даже в новых, рано на работу встают. Только фонари всю ночь горят для кого-то.

Сидит Зоя Григорьевна и видит — человек идет мимо. Пошатывается. Пьяный, думает она, что ли. Да и не только это. Худой уж больно да длиннющий. Не сам будто шатается, а ветер его гнет да клонит. Волосы у него нечесаные, до плеч. Развеваются они по ветру, медленно так, как в кино иногда показывают, нежизненно. И к ней этот человек подворачивает.

Сел на лавочку против нее. Голова опущена. Как бы, думает Зоя Григорьевна, мимо него в дверь прошмыгнуть. Тут он голову поднял. Лицо у него небольшое, продолговатое, молодое лицо, только будто бы от вечернего света серое, и под глазами будто пятаки буреют, долго в земле пролежавшие. Сами глаза невелики и цвету непонятного, а