Великий пост [Иннокентий Херсонский] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Иннокентий Херсонский ВЕЛИКИЙ ПОСТ

Слово в неделю о мытаре и фарисее

С нынешнего дня, братие, Святая Церковь начинает приуготовление к Святой и великой Четыредесятнице, почему и начала оглашать слух наш трогательным воззванием к покаянию. Заблаговременно начинает Церковь свое дело; ибо великие дела и приготовления требуют немалого. У кого есть намерение сразиться с сильным и многочисленным неприятелем, тот заранее собирает силы для его низложения; а какой враг опаснее и хитрее нашей плоти, которая непрестанно воюет на дух наш? Кто предпринимает врачевание упорной и застарелой болезни, тот заранее берет на свои руки недужных и разлучает со многими вещами; а какая болезнь старее и упорнее греха, живущего в нашем сердце?

Итак, не будем удивляться и сетовать, если еще до наступления поста будем не раз слышать из уст Церкви воззвание к покаянию, это — глас здравия душевного для немощных; глас победы для имеющих выйти на сражение! Напротив, чувствуя всю нежность матернего попечения Церкви о нашем спасении, усугубим внимание и послушание, войдем в ее благие намерения о нас и последуем за ее руководством, как немощные следуют за советами врача, воины за указаниями опытного полководца.

Что же представляет пред очи наши Святая Церковь, изводя нас ныне на поприще покаяния? Представляет двух человек: фарисея и мытаря; фарисея, хвалящегося своими совершенствами, осуждающего тех, кои не имеют их, и за это самое осужденного Богом, и мытаря кающегося, со смирением исповедующего свои грехи, и за это самое отходящего в дом свой оправданным. Не без великого намерения, братие, представляются ныне вниманию нашему эти, а не другие лица. В них должно быть означено, что надобно делать и чего удаляться нам при покаянии. В самом деле, в отношении к покаянию, все мы разделяемся на два вида: одни думают, что не имеют нужды в покаянии, и потому, или не приносят оного, или каются поверхностно; таковых Церковь вразумляет примером фарисея. Другие из нас находят для себя нужным покаяние, и желали бы принести оное, но не знают, чего требуется от кающегося. Таковым Церковь подает наставление в лице мытаря. То и другое наставление весьма ясно и понятно для каждого! Посему нам надлежало бы только обратить ваше внимание на картину мытаря и фарисея, и сказать от имени Церкви: смотрите и поучайтесь! Но поскольку плотской человек наш, для коего покаяние есть смерть, умеет в этом случае и ясное делать темным, то попытаемся пресечь ему пути к тому.

Примером осужденного фарисея Церковь хочет, — мы сказали, — вразумить нас, что вся наша праведность не имеет цены пред Богом правды, если не соединена со смирением, что всем нам для получения милости Божией одно средство — покаяние и вера в Искупителя. Но, разве кто-либо не верит сим истинам, и решится представлять из себя надменного праведника? Подлинно, братие, явно никто не захочет быть фарисеем, но в сердце многие остаются фарисеями, сами, может быть, не примечая того. Иначе, скажите, почему некоторые, не отвергаясь, впрочем, веры в Спасителя и упования жизни вечной, вовсе не являются во врачебницу покаяния?

Как ни судить, а в основании такого поступка лежит нечто явно фарисейское. Почему многие и являясь в духовное судилище покаяния, кажутся более судиями, нежели судимыми, скорее дающими, нежели приемлющими? И тут нельзя не заметить духа фарисейского. Почему, наконец, самые добрые, по-видимому, христиане большей частью при покаянии так сухи, хладны, неподвижны, как бы делали что самое обыкновенное, не имеющее ни важных причин, ни важных последствий? Не плод ли и это самодовольства своим состоянием, незнания той тяжести, которую слагают, той бездны, из коей исходят, того дара, который приемлют, то есть не явный ли плод тайного фарисейства? Итак, видите, как много из нас находится духовных фарисеев, и это при самом поверхностном рассмотрении наших поступков?

Что же может держать людей в ослеплении фарисейском и не дает видеть им своей греховности? То, что можно иметь (и многие действительно имеют) весь вид праведности, не будучи на самом деле истинно праведными. Не чувствовали никогда сильных и открытых припадков зла, живущего в сердце, не имели несчастья преступать нагло пределов правды и долга, не выходили из повиновения Уставам Церкви; хранили порядок в жизни и делах, старались заслужить похвалу у людей, заслужили оную, чувствуют нередко одобрение самой совести, — и вследствие всех сих заслуг, добродетелей, похвал, думают, что они совершенно здравы душой, а думая таким образом, естественно, не требуют врача духовного. Вот происхождение всякого фарисейства! Оно утверждается на мнимых добродетелях, и потому тем труднее руке человеческой поколебать его. Кумир праведности кажется так благолепен, что невольно требует поклонения и жертв.

Но, кто бы ты ни был, надменный своей правдой, ты должен оставить ее! Ты не видишь в себе зла, но можешь ли сказать, что ты видишь в себе все?