Обреченные [Эльмира Анатольевна Нетесова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Нетесова Эльмира Обреченные

Обреченные Усолья


Глава 1. Шаман

Виктор Гусев сидел у стола на обшарпанной лавке. В исподнем. Запивал посоленную краюшку хлеба водой, читал Библию. Всю назубок знал. Да и как иначе? За всю свою жизнь другой книги в руки, не брал. С молитвы день начинал. Ею день заканчивал. Вот и теперь ерошит бороду корявой пятерней, читает, шевеля губами беззвучно. Как мудро и просто обсказано все в Писании. Но в жизни не все гладко складывается… Мужик прочел главу о прощении и милосердии к ближнему. Глаза заслезились. Оторвался от Библии. Сердце зашлось. Свое вспомнилось. С ним по Писанию никто не поступал… «Видно под холодным боком у судьбы народился», — вздыхает человек. И оглядев потемневшие углы дома, отворачивается к окну. Там струи дождя размазались по стеклу длинными слезами. Дождь лил который день. И на душе от такой погоды было тоскливо, холодно.

Дождь лил и в тот день, когда Виктор Гусев впервые ступил на берег Усолья. Тогда еще не было здесь села. Ни одного дома. И этот мрачный участок западного побережья Камчатки не оглашался человечьими голосами. Лишь чайки и море, да сумасшедшие ветры хозяйничали тут, не признавая над берегом другой — чужой власти. Да и кто согласился бы приехать сюда добровольно? И не просто приехать, а и поселиться здесь на долгие годы? Разве только ненормальный?

Виктор Гусев помнил, да и как забудешь такое, как попал он сюда, на самый край света…

Случилось это в тридцать восьмом. Жил он в деревне вместе с отцом, женой и совсем небольшими сыновьями. Старшему в тот год тринадцать исполнилось, младшему пять. Работал Виктор на тракторе, жена дояркой в своем же колхозе. Отец — на пасеке. Все было не хуже чем у людей. Да вдруг среди ночи кто-то в дверь постучал настырно, требовательно.

В дом вошли пятеро. Жестко приказали собраться за пять минут. Дети спросонья ничего не понимая, в рев ударились. Отец, как оглушенный, ничего не мог сообразить.

Незваные гости торопили зло. Вышвырнули за дверь одного за другим мальчишек, за ними взрослых с тощими узелками. Отец тогда ничего не взял. Лишь Библию завернул в чистую рубаху и шагнул за порог.

В городской тюрьме обвинив всю семью в знахарстве, приговорили к срокам, один длинней другого. Но потом кто-то сжалился и всех разом отправили на вечную ссылку на Камчатку. Жена и дети опухли от слез. Виктор почернел от горя. И только отец — старый Силантий, молился день и ночь, просил Бога спасти, сохранить и помиловать. Ни одной слезы не выкатилось из его глаз, ни одной жалобы не сорвалось. Он и впрямь лечил своих деревенских от всяких хворей. Принимал детей у рожавших баб. Не было в деревне доктора. Даже фельдшер не согласился поехать в глушь. И старый Силантий, перенявший от отца и деда их уменье, помогал людям. Они его и отблагодарили с лихвой.

Сам Виктор никогда не интересовался травами. Никого не лечил и сам ими не пользовался. Предпочитал выгонять простуду стаканом водки. А больше ничто его не допекало.

За весь путь, за все годы, ни разу не упрекнул отца в случившемся. По малограмотности иль от неверия не обращался к властям, чтоб разобрались и вернули из ссылки его семью.

По пути на Камчатку много думал ночами. Не одну его семью везли охранники в товарном вагоне в чужие места. Уж наслышалась семья о чужих горестях и страданиях. Потеряла веру в правду и добро. Пятнадцать семей набилось в вагон. Почти две сотни душ. Все полуголые, босые, голодные. Все в слезах. До края света доехали лишь семьдесят два человека. Даже умирая, боялись вскрикнуть, чтоб не услышать брань охраны. За всякое беспокойство платился потом весь вагон. От старого до малого, на первой же остановке выгоняла охрана из вагона и заставляла валиться лицом в холодную грязь. Лежали не шевелясь, под прицелом, покуда состав не начинал дергаться, отправляясь в путь. Тогда их загоняли обратно, поторапливая матюгами и прикладами. Умерших складывали на станции штабелями и сдавали станционным служащим, чтобы распорядились закопать трупы. Больных же выносили из вагонов, относили за состав и оказывали помощь всем сразу — одной короткой автоматной очередью. После двух таких случаев никто больше не обращался к охране за помощью. Умирали тихо, без слез и стонов. Виктор Гусев (наверное Бог отца его услышал) никого из своей семьи за весь путь не потерял. Впервые вздохнул, когда оказался на этом обветренном берегу вместе со своей семьей и другими такими же горемыками.

Охрана, пересчитав оставшихся по головам, сдала всех по списку местному начальству и, убравшись на катер, покинула берег.

Оставшись совсем одни, люди не знали, радоваться им или огорчаться. Песчаный кусок берега, какой определили им под жилье, выглядел серой пустыней, оплаканной самим горем сыскавшим тут себе пристанище. Серый песок, серое море, серый дождь… И лица у людей, серые, как тоска. Здесь не за что было зацепиться глазу.

— Может, пойдемте