Пингвин Тамину и великий дух Маниту [Кристиан Берг] (fb2) читать онлайн

Кристиан Берг Пингвин Тамино и великий дух Маниту

Глава первая, в которой Тамино готовится к Рождеству, но Рождество откладывается

На бескрайних ледовых просторах Южного полюса царило оживление. Ноябрь подходил к концу, вовсю уже тянуло декабрем. Год, который еще одиннадцать месяцев назад называли новым, изрядно постарел. Дни стали длиннее, солнце изрядно припекало, и все почувствовали — наступило лето, которое на Южном полюсе продолжается до февраля. Конечно, лето тут совсем другое, не то что в Европе, но все равно пингвинам было жарковато, так что некоторые из них даже снимали свои фраки и загорали. Хотя загорать особо было некогда — приближалось Рождество, и в пингвиньем царстве началась предпраздничная суматоха: кругом все чистилось, драилось, ремонтировалось, во всех домах варили, жарили, пекли, сушили, солили и ждали.

Тамино тоже ждал с нетерпением наступления большого праздника — самого главного праздника в году, с самыми чудесными подарками.

Но, пожалуй, еще больше, чем подаркам, Тамино радовался предстоящим каникулам. Потому что тогда он сможет чаще видеться со своей любимой принцессой Нанумой. Ведь все это время они встречались только урывками, потому что Тамино нужно было много заниматься, нагонять пропущенный материал.

Принцесса Нанума пока еще не ходила в школу. Она сидела целыми днями у себя во дворце, боясь выйти на улицу, — вдруг опять какой-нибудь большелапый нападет и утащит ее с собой в Европу. Вот почему она тоже никак не могла дождаться каникул. Ведь тогда они будут гулять вместе! С Тамино она не боялась выходить на улицу. Он ведь храбрый, сильный и никому не даст ее в обиду!

Впрочем, до каникул еще было далеко — целых четыре недели, и за эти четыре недели Тамино нужно было переделать множество дел. И он бы их переделал, если бы однажды утром обстоятельства не сложились несколько иначе.

В то утро Тамино, как всегда, вышел из дому в половине восьмого и направился в школу, думая по дороге о том, какую историю расскажет сегодня господин Тюлень на уроке большелаповедения. По возвращении из Европы господин Тюлень сразу приступил к работе, и теперь он был самым любимым учителем всех учеников Южнополюсной школы.

Тамино как раз подошел к воротам школы и собирался уже завернуть во двор, как вдруг с неба что-то шмякнулось прямо к его лапам.

Оправившись от первого испуга, Тамино пригляделся и увидел, что это всего-навсего птица-буревестник, из тех, что имеют обыкновение камнем падать вниз, нацелившись на какую-нибудь рыбешку в море. Но Тамино не был рыбешкой, да и моря тут поблизости что-то не было видно.

«Чокнутая птица», — подумал Тамино.

Буревестник тем временем поднялся на лапы, отряхнулся, проверил, все ли перья у него на месте, и, покосившись на пингвина, неожиданно изрек:

— Стало быть, таким образом!

— Что значит «стало быть, таким образом»? — удивился Тамино. — Интересное дело, падаете тут с неба на голову и даже не считаете нужным извиниться… хоть каким-нибудь образом, — добавил он не без ехидства.

Птица снова отряхнулась и с важным видом выпятила грудь колесом.

— Кыш отсюда, мелюзга! Некогда мне тут перед всякими извиняться. У меня дела поважнее есть — мне велено отыскать пингвина Тамино, всемирно известного спасителя принцессы Нанумы, дочери досточтимого Большого Императорского Пингвина. Понял? Так что прочь с дороги!

Буревестник слегка пихнул обомлевшего Тамино и с важным видом прошествовал мимо него в сторону школы.

Тамино смотрел ему вслед с раскрытым клювом.

— Эй, постойте! — крикнул он, приходя в себя. — Я и есть пингвин Тамино!

Буревестник притормозил и медленно развернулся.

— Если ты — Тамино, то я павлин персидский, а мама моя — утка китайская! — бросил он небрежно, смерив пингвина презрительным взглядом.

— Повежливее, любезный, — решил поставить на место дерзкого незнакомца Тамино. — Если вы не верите, что я Тамино, спросите у любого, вам скажут. Я пошел. Кланяйтесь вашей матушке, китайской утке. — Тамино махнул крылом и направился к зданию школы.

Буревестник озадачился. Потоптавшись на месте, он припустил вприпрыжку за удаляющимся Тамино.

— А чем докажешь, почтеннейший, что ты и есть тот самый герой, которого я ищу? Мне было сказано, что у всемирно известного спасителя принцессы Нанумы на голове красная шапочка, которую подарил ему один большелапый, а у тебя на голове ничего подобного не наблюдается! Одни перья какие-то и никаких шапок!

Тамино остановился, потрогал крылом макушку. Действительно, куда же шапка-то подевалась? Он огляделся и обнаружил пропажу в нескольких метрах от себя. Она преспокойно лежала в сугробе. Тамино не спеша, вразвалочку прошествовал к сугробу, отряхнул шапку от снега и водрузил ее на голову.

— Тут не то, что шапку — голову потерять можно, когда такие туши с неба без предупреждения валятся, — сказал он, бросив сердитый взгляд на странную птицу, которая с нескрываемой тревогой наблюдала за его действиями.

Как только Тамино нацепил свою шапку, с птицей стало происходить что-то совсем уж непонятное: встрепенувшись, она вытянулась в струнку, а потом, отступив на шаг, склонилась в низком поклоне и застыла так, оттопырив хвост. Тамино сначала решил, что у нее радикулит, и хотел было уже помочь, но в этот момент птица ловко переменила лапы, и все повторилось снова — крылья по швам, шаг назад, поклон. «Что это с ним?» — удивился про себя пингвин, продолжая созерцать птичий хвост.

— Прошу прощения, дражайший пингвин Тамино, герой Южного полюса, друг драгоценнейшей принцессы Нанумы! Произошло досадное недоразумение! Простите меня великодушно, я ведь не знал…

— Да ладно, чего уж там, — миролюбиво сказал Тамино, которому уже порядком надоел весь этот цирк.

Буревестник еще раз низко поклонился и торжественно изрек:

— Позвольте представиться, Голиаф, Генеральный секретарь Большого совета Южнополюсного сообщества, посол при Совете пингвинов. К вашим услугам, Дражайший пингвин Тамино!

Теперь уже Тамино невольно вытянулся в струнку. Большой совет Южнополюсного сообщества — это тебе не шутки! Ему подчинялись все жители Южного полюса, и все его решения считались законом.

— Чем могу быть полезен, господин Голиаф? — осторожно спросил Тамино, который относился с большим почтением ко всему, что имело хотя бы отдаленное отношение к БСЮСу, как сокращенно называли все Большой совет.

Голиаф пододвинулся поближе и с заговорщицким видом зашептал Тамино прямо в ухо:

— Вы получили высокое назначение, господин Тамино!

Озираясь по сторонам, Голиаф быстро достал из-под крыла большую ледышку и начал читать нацарапанный на ней текст: «Сим сообщаем, что пингвин Тамино, спаситель принцессы Нанумы, в знак признания его заслуг перед Южнополюсным сообществом, назначается постоянным членом БСЮСа с предоставлением ему права голоса при решении всех вопросов. В связи с вышеупомянутым назначением предписываем пингвину Тамино незамедлительно явиться в Южнополюсный парламент».

Тамино потерял дар речи. То, что он услышал, никак не укладывалось у него в голове. Он — член Большого совета? Нет, это какая-то ошибка! Ведь он еще учится в школе! Разве он может принимать участие в таких важных делах?!

Тамино взглянул на Голиафа. Тот все еще стоял, вытянувшись в струнку, явно ожидая от Тамино какой-нибудь реакции. Надо что-то отвечать.

Тамино откашлялся.

— Могу я задать вам один вопрос? — спросил он, с трудом сдерживая волнение.

— Хоть сто, — бодро ответил буревестник.

— А как же школа?

— Дирекция уже поставлена в известность. Им отправлена копия уведомления о состоявшемся назначении и вменено в обязанность сообщить об этом решении вашим досточтимым родителям.

— А я вернусь к Рождеству домой? — поинтересовался Тамино, которому уже стало любопытно, что его ждет. Честно говоря, ему поднадоело ходить в школу, и он был даже рад, что сможет пропустить неделю-другую.

— Этого я не могу вам точно сказать, — ответил Голиаф. — Бывали заседания, которые тянулись по полгода, а бывали и такие, когда мы за полдня управлялись. Но в целом, я полагаю, государственные дела важнее, чем Рождество, — с важным видом добавил буревестник.

— Да, разумеется, — смутился Тамино. Он понял, что сморозил глупость. Конечно, если тебя назначают членом Большого совета, то какое уж там Рождество. — И когда я должен явиться, господин посол?

— Немедленно. Прошу вас следовать за мной, — Голиаф сделал приглашающий жест крылом. — Нам нужно поторапливаться, я и так потерял время из-за того, что не сразу узнал вас.

Голиаф с чинным видом тронулся в путь. Тамино поправил шапку и двинулся за ним. «Вот Нанума обрадуется, когда узнает, какими важными делами я теперь буду заниматься», — подумал он.

Глава вторая, в которой Тамино ждет глубокое разочарование

Прошло, наверное, два часа и шесть минут с тех пор, как Голиаф с Тамино отправились в путь, когда перед ними открылось бескрайнее заснеженное поле, а вдалеке показался огромный ледяной дворец, который сверкал и переливался в лучах ноябрьского солнца.

Увидев это величественное здание, Тамино даже остановился. Какая громадина! По сравнению с ней он сразу показался себе просто букашкой. Голиаф слегка притормозил, бросил на зазевавшегося пингвина неодобрительный взгляд, и Тамино снова припустил вдогонку за своим провожатым. Чем ближе становился дворец, тем больше отдельных деталей мог теперь различить Тамино, который все никак не мог надивиться на причудливое сооружение со множеством окон, дверей и замысловатых ворот. Дворец украшали четыре высокие башни, на каждой из которых стояло по пингвину. Перед центральными воротами несли караул два императорских пингвина, которые внимательно следили за всеми, кто входил и выходил из дворца.

От всего этого великолепия и непривычной обстановки Тамино стало не по себе — что-то его там ждет? Зачем его сюда позвали? Тревожные мысли крутились в голове.

— Стало быть, так… — оторвал Тамино от размышлений голос Голиафа. — Прибыли. Сейчас пройдем через контроль, дражайший Тамино.

— Через какой контроль? — не понял Тамино.

— Да ничего особенного, возьмут только отпечаток клюва, и всё, — успокоил его Голиаф и направился прямиком к центральным воротам, перед которыми был большой широкий канал. В настоящий момент в канале застрял здоровенный голубой кит, который по непонятным причинам лежал здесь, можно сказать посреди дороги, и, кажется, никуда не собирался двигаться. Слева от ворот виднелась небольшая пристройка. Возле нее застыли как изваяния два императорских пингвина. Голиаф взял курс на пристройку.

— Стой! Кто идет?! — гаркнул один из императорских пингвинов и преградил Голиафу путь.

Тамино похолодел от ужаса. «Ничего себе порядочки!» — подумал он и развернулся, решив дать дёру. Голиаф с трудом удержал его на месте, схватив за крыло.

— Куда? — шикнул он и тут же с величественным видом обратился к стражникам: — Я генеральный секретарь Голиаф, сопровождаю нового члена Большого совета пингвина Тамино. Нам назначено.

Второй императорский пингвин, не говоря ни слова, куда-то ушел и через некоторое время вернулся, неся на вытянутых крыльях ледяную пластину со странной выемкой посередине.

— Прошу вас, — вежливо сказал он, протягивая пластину Голиафу.

Тот покорно наклонился и приложил свой клюв к выемке. Стражник внимательно сверил, совпадают ли очертания выемки с Голиафовым клювом, и сказал:

— Всё в порядке, можете проходить, господин генеральный секретарь.

Первый императорский пингвин тем временем сходил за новой ледяной пластиной.

— Прошу вас, — так же вежливо обратился он к Тамино и подсунул ему под клюв пластину.

Тамино не понял, что ему нужно делать, и украдкой посмотрел на Голиафа.

— Кладите клюв, они срисуют фасон, и всё. Это не больно, — успокоил его Голиаф.

— Это чтобы потом можно было проверить, тот ли вы, за кого себя выдаете, — сурово добавил стражник.

Тамино покорно подставил клюв, и через минуту неприятная процедура закончилась.

— Добро пожаловать во дворец, господин Тамино! — крикнули хором стражники. — Дорогу господину Голиафу и господину Тамино!

Судя по всему, последнее относилось к толстому киту, который тут же начал погружаться в воду, так что его спина почти сровнялась с кромкой канала, и получилась гладкая дорога. Стражники дали знак, и Тамино с Голиафом смогли, наконец, пройти внутрь дворца.

Сначала они попали в просторный зал с широкой лестницей посередине, которая вела вниз. По стенам здесь висели разнообразные картины на темы из истории Южного полюса. На них были изображены различные пингвозавры, пингводактили, пингводертальцы, первые пингвины и даже большелапые. Потолок, расписанный причудливыми узорами, украшали чудесные ледяные кристаллы и ледяные цветы, а по углам стояли высеченные из льда скульптуры героев Южного полюса.

— Пойдем, пойдем, успеете еще насмотреться, — сказал Голиаф и потянул Тамино за собой.

Они спустились по лестнице и очутились в более скромном помещении — никаких украшений, никаких скульптур, голые стены и одна-единственная дверь, перед которой стоял пингвин, вооруженный длинной острой сосулькой.

Увидев Голиафа и Тамиио, он поклонился, отворил дверь и объявил зычным голосом:

— Достопочтенный генеральный секретарь Голиаф и герой Южного полюса господин Тамино!

За дверью оказался огромный зал, в конце которого, на возвышении, сидели четыре старых пингвина. Один из них был отец принцессы Нанумы, Большой Императорский Пингвин. Слева и справа расположилось около сорока четырех пингвинов очень важного вида.

Заметив вошедших Тамино и Голиафа, отец Нанумы вскочил и радостно воскликнул:

— Тамино! Я счастлив, что ты пришел! Глубокоуважаемые члены Совета, позвольте вам представить: пингвин Тамино, спаситель моей дочери, принцессы Нанумы!

В ответ на это все пингвины повставали со своих мест и захлопали крыльями. Тамино стянул с головы шапку и вежливо поклонился во все стороны, повторяя: «Благодарю вас, благодарю».

Когда аплодисменты стихли, Голиаф подтолкнул Тамино вперед и усадил в первый ряд, а сам занял место рядом с ним.

Большой Императорский пингвин сделал знак крылом, давая понять, что собирается сказать что-то крайне важное, и, дождавшись, когда в зале установилась абсолютная тишина, заговорил:

— Уважаемые члены Большого совета! Минуло уже почти сто лет с тех пор, как большелапый по имени Амундсен открыл нашу ледяную страну и проложил дорогу другим большелапым, которые с тех пор повадились к нам, чтобы изучать наши края и нас. Но если бы дело только этим и ограничивалось! Большелапые стали посягать на наших детей! Сколько их было похищено за эти годы! Сколько пропало без вести! До поры до времени мы мирились с таким положением дел, поскольку в общегосударственном смысле большелапые не представляли для нас угрозы ввиду особенностей нашего климата, непригодного для длительного проживания вышеозначенных субъектов. Но теперь положение изменилось. С недавних пор в центре Южного полюса появилась специальная станция, именуемая зимовкой. Она устроена большелапыми с одной целью — отлавливать моржей, пингвинов, морских слонов, китов и прочих обитателей наших краев. Если мы не положим конец этим хищническим действиям, мы погибнем. Не буду долго рассуждать на эту тему. Ясно одно: нужно что-то делать, и чем скорее, тем лучше. Пингвин Тамино — единственный пингвин, который имел непосредственные продолжительные контакты с большелапыми. Принцесса Нанума в этом смысле не в счет. Пингвин Тамино — единственный среди нас, кто располагает более или менее точной информацией о них и разбирается, так сказать, в этом вопросе. Вот почему мы сочли возможным призвать его в Большой совет.

Все пингвины опять захлопали крыльями. В зале послышались одобрительные возгласы.

Тамино поднялся со своего места и снова принялся раскланиваться во все стороны, польщенный оказанной ему честью.

Выждав, когда все угомонятся, Большой Императорский Пингвин продолжил свое выступление:

— По этой же причине совет старейшин принял решение назначить пингвина Тамино министром по борьбе с большелапыми. Одновременно мы вынесли постановление, согласно которому отныне всем обитателям Южного полюса категорически запрещается вступать в, какие бы то ни было, контакты с большелапыми.

— Правильно! Верно! Так и надо! — раздалось со всех сторон.

Пингвины пришли в невероятное возбуждение. В зале заседаний поднялся страшный шум. Все галдели, хлопали крыльями, топали лапами, и неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если бы кто-то не крикнул звонким голосом:

— Нет! Совершенно неправильно!

В одну секунду гомон стих. Кто это посмел высказываться против решения совета старейшин, единодушно поддержанного всеми членами Большого совета?

Тамино!

Это он забрался с лапами на сиденье и громко крикнул: «Нет!»

— Уважаемые члены Большого совета, — заговорил он, когда все замолчали, — прошу вас выслушать меня. Мне бы хотелось сердечно поблагодарить всех за оказанную мне честь. Я понимаю, насколько почетно назначение на такую должность. Но я не могу и не хочу быть никаким министром по борьбе с большелапыми, я совершенно не желаю с ними бороться, и я не согласен с постановлением, которое запрещает общаться с большелапыми! Для меня это совершенно неприемлемо, потому что у меня среди них есть друзья…

— Ты пингвин или кто? — перебил его чей-то голос.

— Я пингвин и горжусь этим, — спокойно ответил Тамино. — Но я считаю неверным объявлять большелапых нашими заклятыми врагами!

Тамино подумал в этот момент о своем друге Фите, который спас ему жизнь. Никогда, ни за что на свете не предаст его!

— Да что мы его тут слушаем, этого птенца желторотого! — возмутился кто-то.

— Сначала подрасти, а потом будешь советы давать! — послышалось из зала.

— Долой большелапых! Долой большелапых! Смерть большелапым! — неслось со всех сторон.

Громче всех голосил Голиаф, который теперь даже не глядел на Тамино.

Тамино посмотрел на обезумевшее собрание и направился к выходу.

Он уже был у самой двери, когда Большой Императорский Пингвин заметил, что новоиспеченный член Совета, кажется, собирается покинуть зал заседаний.

— Тамино! — зычным голосом крикнул он. — Никто не может самовольно уходить с заседания Большого совета!

Крики тут же смолкли, и стало так тихо, что, если бы кто-то уронил на пол косточку от макрели, это прозвучало бы как оглушительный залп.

Тамино спокойно обернулся:

— Я не могу здесь оставаться. Всего доброго, — сказал он и вышел, оставив Совет в полном недоумении. Такого еще в этих стенах не случалось.

Вне себя от возмущения, Тамино взлетел по лестнице, миновал большой зал со скульптурами, выскочил из ворот и помчался, не разбирая дороги.

Он был в ярости: «Еще Большой совет называется! Это же надо такое придумать — министр по борьбе с большелапыми! Постановления они, видите ли, принимают!» Первый раз в жизни он столкнулся с такой несправедливостью. Ему было горько.

Глава третья, в которой Тамино узнаёт кое-что об индейцах

«Ну, какая подлость! Как это гадко, скверно, мерзко, как противно!» — все еще ругался про себя Тамино, подходя к дому. Никогда прежде он так не сердился. Ни на кого и никогда. Даже когда Атце заехал ему снежком в глаз, и то он на него не рассердился!

«Ругают большелапых почем зря, а сами что затеяли — объявить им настоящую войну! Нет, господа хорошие, это без меня!» — Тамино все никак не мог успокоиться. В таком состоянии лучше маме на глаза не показываться. Тамино отправился к морю. Там, на берегу, у него было любимое место, куда он уходил, когда ему хотелось побыть одному. Вот и сейчас он вышел к морю и сел на ледяной валун, продолжая тихонько ругаться. «Тупицы! Идиоты! Придурки!» — не стеснялся он в выражениях. Слышала бы его сейчас мама…

Неизвестно, сколько бы он так просидел, отчаянно бранясь, если бы к нему не приплыл кит Эфраим.

— Что такое опять с тобой стряслось, Тамино? — пробасил он, пуская фонтан.

Увидев мудрого кита, Тамино обрадовался.

— Добрый день, господин Эфраим, — поприветствовал он своего давнего друга. — Вот сижу тут, ругаюсь, потому что это прямо безобразие какое-то!

— Оттого, что ты ругаешься, безобразие никуда не денется, — сказал кит Эфраим. — Лучше расскажи, что случилось, и мы вместе подумаем, как быть.

Тамино немого успокоился и поведал киту о том, что он сегодня пережил на заседании Большого совета Южнополюсного сообщества.

— И почему, спрашивается, обязательно нужно с кем-то бороться, почему большелапые и животные не могут жить в мире?! — закончил возмущенный Тамино свой рассказ.

— Я бы поставил вопрос по-другому, — отозвался кит. — Почему основная масса большелапых не может жить с животными в мире?

— И вы знаете ответ на этот вопрос? — с волнением спросил Тамино.

Эфраим задумался и снова пустил фонтан, высокий-превысокий. Тугие струи падали вниз, барабаня по гладкой китовой спине. Тамино ждал. Он уже знал, что, если кит пустил высокий фонтан, лучше ему не мешать. Пусть думает.

— Главное, — сказал, наконец, Эфраим, — не валить всех большелапых в одну кучу. Я вот знаю разновидность большелапых, которые превосходно ладят с животными.

— И что это за разновидность? — поинтересовался Тамино.

— Индейцы, — ответил кит. — Это такой народ, который живет в Америке. Мне доводилось бывать в тех краях. Нда… Чуть было не угодил в лапы к охотникам за китовым усом. Но это были не индейцы, а другие большелапые.

— Ну а индейцы, они что за существа? — Тамино не терпелось узнать побольше о неведомой разновидности большелапых.

— Не могу тебе больше сказать ничего определенного, — честно признался Эфраим. — Знаю только, что они отличаются от других большелапых, потому что думают совсем иначе. У них головы как-то по-другому устроены. В переносном смысле, конечно. Знаешь что, друг Тамино, — сказал кит, подумав еще немножко, — придется тебе опять отправляться в путешествие. Может, эти индейцы подскажут тебе, как сделать так, чтобы звери могли договориться с большелапыми.

Тамино просиял. Отличный план! И как удачно все складывается: в школе его отпустили, родители тоже думают, что он там заседает, в этом дурацком Большом совете. Он сто раз успеет обернуться туда-сюда!

— Хорошая мысль, господин Эфраим, — сказал Тамино. — Только вот как мне туда добраться? Вплавь все-таки далековато будет. Мне не дотянуть!

Кит опять задумался.

— Придумал! — радостно сообщил он через некоторое время, расплываясь в счастливой улыбке. — Знаешь сказку про Пиноккио?

— Конечно, — сказал Тамино. — Это про пингвина, у которого длиннющий клюв вырос, потому что он все время врал. Он потом еще из дому сбежал, и его кит проглотил, а потом этот же самый кит его обратно домой отвез.

— Верно, — пробасил Эфраим. — Вот и мы так сделаем. Залезешь ко мне в брюхо, и поплывем себе. Я все равно в те края собирался. В Канаду. Хочу там себе невесту подыскать. Америка — это по пути. Выпущу тебя там где-нибудь, и пойдешь искать индейцев.

Тамино озадачился. Перспектива ехать в брюхе у кита ему не очень нравилась. А вдруг он там на всю жизнь застрянет?

— Не трусь! Ничего с тобой не случится! Доставлю в целости и сохранности! — решил подбодрить Тамино кит, видя, что тот колеблется.

— Я не трушу, я обдумываю, — не слишком уверенным голосом ответил Тамино.

— Ну-ну, думай, думай. Только долго ждать я не могу. Дела, брат. Так что решай, — пробурчал Эфраим.

— Я решил, — твердо сказал Тамино, поднимаясь с валуна.

— Тогда ныряй! — скомандовал кит и раскрыл пасть. Тамино заглянул внутрь и похолодел: ну и зубищи!

Но отступать поздно. Зажмурившись, он кое-как перебрался через «частокол» и пошагал дальше, в глубь «китохода», как он мысленно назвал для себя это странное плавсредство.

— Ой, щекотно! Ой, не могу! — захихикал кит и весь заколыхался, так что Тамино чуть не упал. — Ой, давай скорее!

Тамино с удовольствием бы перестал щекотать кита, если бы хоть что-нибудь видел в этой кромешной тьме. Где же ему тут притулиться? Он продолжал вслепую двигаться вперед.

— Ой, ты меня уморишь! Погоди, — простонал кит, — сейчас свет зажгу!

— Как это? — крикнул пингвин.

— Сейчас увидишь! — ответил кит.

Тамино замер. Кит перестал колыхаться и, кажется, поплыл. В ту же минуту послышалось какое-то тихое журчание, и китоход осветился красноватым светом, который шел от заработавшей системы кровоснабжения. Тамино огляделся. Изнутри кит был похож на здоровенную палатку, натянутую на каркас из огромных костей. «Ничего, жить можно, — подумал Тамино, — вот только куда бы мне сесть?» Приглядевшись получше, он обнаружил множество каких-то предметов, которые неизвестно как сюда попали. «Вот чудак, — усмехнулся Тамино, — напихал себе в пузо всякой дряни!» Обозрев все эти странные вещи, среди которых были, например, сапоги, тряпки, плошки, жестяные банки и прочая ерунда, Тамино нашел себе небольшую досочку, на которую и уселся, приготовившись к долгому путешествию.

Не успел Тамино как следует устроиться, как китоход еще раз тряхнуло и снаружи донеслось:

— Полный вперед! Курс на Америку!

Глава четвертая, в которой Тамино плывет в Америку и чуть не погибает

Много дней китоход был в пути. Он плыл, уверенно разрезая волны, стараясь не сбиваться с ритма — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Так плыть Эфраиму было, конечно, скучновато. В дороге он любил покуролесить — хвостом побить, нырнуть поглубже и резко вынырнуть, разогнаться, а потом затормозить на полном ходу, фонтан пустить… Да много чего можно придумать, но сейчас он вез пассажира, и ради него Эфраим старался вести себя прилично, а чтобы тот не тосковал, сообщал громким голосом, какие земли они проходят.

— Мыс Горн! — протрубил Эфраим, когда они поравнялись с тем местом, где Тамино познакомился с Фредерико и Фредериком.

— Америка Южная! — возвестил он через некоторое время и попытался объяснить по ходу дела, что эта Америка, несмотря на название, на ту Америку, куда они направляются, совсем не похожа.

Тамино немножко запутался со всеми этими Америками, но решил, что потом, на месте, разберется.

В один прекрасный день Тамино проснулся оттого, что кит остановился.

— Что случилось? — прокричал Тамино, подобравшись к самому «выходу», чтобы его было лучше слышно.

Эфраим лежал на поверхности воды, почему-то широко открыв рот. Тамино осторожно выглянул наружу. Солнце какое! Красота! Далеко они забрались, судя по всему. Ни тебе льда, ни тебе снега. И тепло к тому же.

— Ничего не случилось, — ответил кит после некоторой паузы. — Просто я решил передохнуть и хлебнуть атлантической воды. Нет ничего вкуснее воды из Атлантического океана. Я специально попил немного сейчас, пока ты там спал, чтобы не залить тебя. А то, когда ты тут, у зубов моих, прогуливаешься, особо не попьешь.

— А мы что, уже приплыли? — спросил Тамино.

— Да нет еще. Но осталось совсем немного. Через несколько часов будем на месте! — бодро отрапортовал кит и без всякого предупреждения нырнул, совершенно забыв о том, что Тамино стоит у «входа». Вода хлынула внутрь и утянула за собою несчастного путешественника, который, кувыркаясь, проехался до самого хвоста и чуть не захлебнулся.

Эфраим заметил свою ошибку только тогда, когда по обыкновению собрался пустить фонтан, но не смог, потому что Тамино прибило изнутри к самому фонтанному отверстию, и получилась пробка. В ужасе Эфраим раскрыл пасть и попытался выплюнуть всю воду. В результате Тамино опять понесло вместе с потоком, и он чуть не вылетел наружу, успев в последнюю минуту как-то зацепиться за нижнюю губу, которая торчала у кита этаким ковшиком. Эфраим совсем растерялся.

— Тамино, ты живой? — осторожно спросил он еле слышно.

— Вроде живой, — отозвался Тамино, с трудом переводя дыхание.

Эфраим извинялся перед Тамино, как только мог. Чтобы хоть немного загладить свою вину, он наловил пострадавшему пассажиру рыбки и оставшуюся часть пути старался плыть как тихоход, без всяких погружений и выныриваний.

Америка встретила путешественников целым морем огней. Она вся светилась и переливалась, хотя на небе уже давно вышла луна, и всем положено было спать. Даже в Милане, пожалуй, ночью было не так ярко. И вообще, тут все было по-другому. И тарахтящих ящиков явно больше — их даже здесь, на воде, слышно. А громыхаек-птицелетов сколько! Так и летают — туда-сюда, туда-сюда!

«Наверное, что-то есть такое в этой Америке, раз все сюда стремятся, — подумал Тамино, глядя на птицелеты. — Вон, каждую секунду приземляются. Хотя нет… Улетает, пожалуй, столько же. Стало быть, не все тут так уж замечательно».

Тамино твердо решил потом как следует с этим разобраться.

Может быть, индейцы действительно помогут ему лучше понять большелапых. Подскажут, как с ними обходиться, и главное — как их убедить в том, что совсем не обязательно уволакивать с Южного полюса все, что движется.

Надо поскорее встретиться с индейцами и постараться как следует запомнить все, что они ему скажут, чтобы потом передать слово в слово Большому совету. Тамино очень надеялся, что отец Нанумы передумает и не станет назначать министра по борьбе с большелапыми, а попробует все-таки установить с ними нормальные отношения.

Погруженный в свои мысли, Тамино не заметил, что Эфраим сбавил ход. Медленно, как настоящий корабль, он приблизился к небольшому островку и аккуратно причалил.

— Станция Америка! Вылезай! — прогудел кит.

Тамино очнулся, вскочил и быстро выбрался на сушу.

— Огромное спасибо, господин Эфраим! Счастливо вам добраться до Канады! К Рождеству я буду уже дома, так что до встречи на Южном полюсе!

— До встречи на Южном полюсе! — ответил басом кит и дал задний ход. — Я бы с удовольствием высадил тебя на материке, но ты знаешь этих большелапых. Еще сцапают меня и отволокут в зоопарк или сделают чучело и в музей отправят. Так что уж прости, но придется тебе дальше добираться самому.

— Это ничего, господин Эфраим, как-нибудь доберусь, тут недалеко. Еще раз спасибо! — сказал Тамино и побежал скорее осматривать новые места.

— Смотри там, осторожней! — крикнул кит ему вслед, но Тамино уже не слышал его.

Глава пятая, в которой Тамино знакомится с зеленой тетечкой

Остров, па котором высадился Тамино, служил, судя по всему, местом отдыха для пароходов и кораблей. Их было здесь великое множество — больших и очень больших, средних, мелких, маленьких, крошечных, — и все они, видимо, отдыхали тут после долгих путешествий. Одни стояли с погашенными огнями и дремали, скромно притулившись к причалу, другие и не думали спать: ярко освещенные, пестрые, шумные, они веселились под громкую музыку вместе с хохочущими большелапыми, которые сновали туда-сюда.

Тамино шел, погруженный в мысли о том, что ему нужно будет выспросить у индейцев, и чуть не налетел со всего размаху на здоровенную зеленую даму. Такой гигантши он в жизни не видел. Тамино задрал голову, чтобы как следует ее рассмотреть. Дама держала в руке горящий факел и вся сияла в лучах света от многочисленных фонариков, установленных внизу. «Наверное, это какая-нибудь знаменитая сказочная великанша, — решил Тамино. — Ведь у большелапых наверняка тоже есть сказки, а в сказках то и дело попадаются великаны и великанши. Но сказки сказками, — подумал Тамино, — а поздороваться, все-таки, не мешает». Тамино был убежден, что не всё в сказках вымысел.

— Добрый вечер! — поприветствовал он зеленую тетечку. — Позвольте представиться, меня зовут Тамино, пингвин Тамино. Извините за беспокойство, но я хотел задать вам один вопрос. Вы великанша?

Неподвижное лицо дамы дрогнуло, и Тамино уловил некое подобие улыбки. Дама медленно опустила руку с факелом, видимо для того, чтобы получше разглядеть Тамино, и прошептала:

— Меня зовут Либерта. Мадам Либерта или по-другому мадам Свобода. Я не великанша, а статуя.

— Статуя? — удивился Тамино. — Не может быть! Статуи не умеют разговаривать и не могут двигаться! Они ведь неживые! Ой! — спохватился Тамино, сообразив, что допустил явную бестактность.

— Верно, — отозвалась мадам Либерта как ни в чем не бывало. — Статуи не двигаются и не разговаривают. Но только до тех пор, пока не найдется кто-нибудь, кто поверит в то, что они могут это делать. Вот ты заговорил со мной, как будто я живая, я и ответила тебе. Последний раз со мною разговаривали лет сто назад.

— Сто лет назад?! — ахнул Тамино. — Это вы столько лет тут уже стоите?

— Даже больше. Вообще-то я из Франции. Француженка. Меня подарили Америке как символ свободы в 1876 году. Вот с тех пор я тут и поселилась, и каждый день сюда приходят толпы людей, чтобы посмотреть на меня. У меня внутри, между прочим, лестница специальная есть, можно до самой головы добраться, — сказала мадам Либерта и предложила Тамино пройти без билета, если он хочет посмотреть, как у нее там, внутри, все устроено, а потом полюбоваться на океан с высоты ее роста.

Тамино, честно говоря, был сыт по горло созерцанием чужих животов, да и океан ему уже успел изрядно поднадоесть. Вот почему он вежливо поблагодарил статую за предложение и отказался, сославшись на спешные дела.

— Видите ли, я ищу индейцев. Мне нужно срочно их найти. Вы случайно не знаете, где их тут искать?

Статуя наморщила лоб, так что со стороны могло показаться, будто по ней вдруг пошли трещины, и погрузилась в размышления.

— Хм… — произнесла она задумчиво через некоторое время. — Здесь индейцев ты не найдешь. Потому что это Нью-Йорк, один из крупнейших городов Америки. Индейцы же, насколько мне известно, живут в прерии.

— В прерии? А что это такое?

— Прерия… Как тебе объяснить… По виду это что-то вроде степи. У нас в Америке она простирается от Мексиканского залива на юге до реки Саскачеван на севере и от реки Миссисипи на востоке до гор Роки-Маунтин на западе. Вот там и живут индейцы.

— А откуда вам это известно?

— Это мне рассказала одна степная куропатка. Она заблудилась, сбилась с пути и дня два просидела у меня на носу, приходя в чувство. Правда, это было давно. Я как раз тогда только приехала в Америку.

— Как же мне попасть в эту прерию?

— Очень просто. Иди прямо, все время прямо и никуда не сворачивай. Пройдешь сначала через весь город, старайся держаться серединки, ну а как выйдешь из города, там уже просто — шагай себе вперед, и всё. Тут недалеко, тысяча миль, не больше. Доберешься до прерии — передавай привет степной куропатке.

— А что, куропатки так долго живут? — удивился Тамино.

— Ну, не знаю. В общем, передавай привет всем степным куропаткам, которые тебе встретятся. На всякий случай. Может, тебе внук или правнук моей куропатки попадется, тоже хорошо, — улыбнулась мадам Либерта.

— Обязательно передам, — заверил Тамино. — С большим удовольствием. Желаю вам интересных бесед с людьми, которые поверят в вас, мадам Либерта! — сказал Тамино напоследок.

Статуя улыбнулась слегка и снова приняла, как прежде, суровый, неприступный вид. Тамино поправил свою красную шапочку и прыгнул в воду. Помахав на прощанье любезной тетечке, он взял курс на Нью-Йорк.

Глава шестая, в которой Тамино попадает на музыкальную улицу и его принимают за собаку

Добравшись до берега, Тамино присмотрел себе симпатичную плавучую кастрюлю, у которой на боку болталась очень подходящая деревянная лоханочка — вот в ней-то Тамино и решил поспать часок-другой, чтобы потом, отдохнувшим, отправиться на поиски индейцев.

Выспавшись, Тамино двинулся в город. Он шел и все не мог надивиться на высоченные дома, которые были раза в три-четыре выше, чем мадам Либерта, на эти бесконечные ящики на колесах, которые гудели, пищали, завывали, пытаясь, видимо, таким образом сдвинуть с места длиннющую очередь из ящиков, которая все равно стояла на месте. А сколько тут было фонарей, сколько света! А большелапых сколько! И все они куда-то мчались, не то, что большелапые в Милане, которые по сравнению с этими ползали как черепахи.

Тамино показалось, что в этом городе всё не только больше, чем в Европе, но и быстрее. От всей этой круговерти у бедного пингвина с непривычки даже закружилась голова. К тому же здесь стоял ужасный шум. Отовсюду неслась громкая музыка, которая сливалась с грохотом от ящиков на колесах и топотом большелапых, так что скоро от всего этого трамтарарама у Тамино в голове была сплошная каша.

Особенно громко музыка играла в больших домах с ярко освещенными окнами невероятных размеров, за которыми стояли странные большелапые фигуры в довольно нелепых одеждах. Они стояли совершенно неподвижно и таращились на прохожих. Тамино приветливо помахал им крылом, но они никак не отреагировали.

Тамино стал разглядывать другие окна, в которых были выставлены самые разнообразные предметы — телевизоры, компьютеры, магнитофоны и прочие радости пингвиньей жизни. Перед каждым таким домом стояли пожилые большелапые с пушистыми бородами, одетые в одинаковые черные сапоги и красные халаты. На головах у них были такие же красные шапки, как у Тамино, только побольше.

Они топтались перед большими домами с громкой музыкой и кричали на все лады:

— Веселого Рождества! Веселого Рождества! Санта-Клаус желает всем веселого Рождества!

«Странно», — подумал Тамино. В школе они учили, что на Рождество и Новый год к большелапым приходит старик, которого одни большелапые называют Дедом Морозом, другие Санта-Клаусом. Во всяком случае, им рассказывали только об одном старике, а тут они разгуливают толпами. Зачем им в Америке столько Дедов Морозов?

За этими размышлениями Тамино не сразу заметил, что пошел снег. Большелапые стали носиться еще быстрее. «Надо куда-нибудь спрятаться», — решил Тамино и встал под какой-то навес, рядом с колонной, но не потому, что испугался снега, — снег-то он как раз очень любил! — а потому, что боялся большелапых, которые могли в такую погоду ненароком раздавить его.

Тамино прислонился к колонне и принялся наблюдать из своего укрытия за тем, что происходило на улице. Он был так поглощен этим занятием, что не заметил, как к нему подошел пес.

— Хай, — поприветствовал его пес.

Тамино от неожиданности вздрогнул и уставился на незнакомца.

— Хай? — переспросил озадаченный пингвин, глядя на коричнево-белого вислоухого пса с непомерно длинным туловищем и короткими ножками.

— В смысле привет, — дружелюбно ответил пес и добавил: — Это по-нашенски, по-американски.

— Добрый день, — ответил Тамино, — вернее, утро. Рано вы, однако, поднимаетесь, — добавил он для поддержания беседы.

Пес привалился к колонне рядом с Тамино и сладко зевнул. Зевал он так заразительно, что Тамино не выдержал и тоже зевнул.

— Рано, поздно… Это все понятия относительные, — протянул пес, отзевавшись. — Что касается лично меня, то обо мне нельзя сказать, что я рано встаю. Я просто поздно ложусь. Потому что я ночная собака.

— Ночная собака? — удивился Тамино, который ни о чем подобном слыхом не слыхивал. — А что это значит?

— Ничего особенного, — пес опять принялся отчаянно зевать, и опять Тамино невольно присоединился к нему. — Есть дневные собаки, а есть ночные, — пояснил пес. — Вся разница в том, что одни предпочитают дневной образ жизни, а другие — ночной. Я, например, обожаю шататься по ночам, когда моя хозяйка спит. Она заснет, а я шмыг за порог! В театр, в мюзик-холл или еще куда. Меня зовут, кстати, Билли Виндзор, пес миссис Элизабет Шнайдер.

— А меня пингвин Тамино, просто пингвин, ничейный, если не считать, конечно, моих родителей и принцессы Нанумы. Я ищу индейцев, чтобы они помогли мне разобраться с большелапыми. Это очень важно для меня и моей страны. Вы не знаете случайно, как мне попасть в прерию?

Билли Виндзор опять сладко зевнул и задумался. Потом он поднялся и сказал:

— Прерия далеко, отсюда не видно. Зачем тебе нужна прерия, если у нас тут своих индейцев навалом? В мюзик-холле, например.

— В мюзик-холле?

— Да, это такой театр с музыкой, танцами, песнями. Очень здорово! Вот если мы сейчас с тобой пройдем по этой улице, то попадем на Бродвей. Там, на Бродвее, одни сплошные театры, мюзик-холлы и прочее. И уж наверняка хоть один индеец да найдется!

— Мюзик-холл, это вроде Оперы? — решил уточнить Тамино.

— Похоже, но не совсем. В опере всегда много грустного такого, тягучего, и там все по нотам поют, а некоторые оперы и вовсе тоска зеленая, никакого тебе хеппи-энда.

— Хеппи что? — опять переспросил Тамино.

— Хеппи-энд. Это значит «счастливый конец». По-нашенски, по-американски, — терпеливо разъяснил Билли. — Ну а теперь пойдем, я покажу тебе Бродвей.

Тамино тут же согласился и поспешил за ночной собакой, стараясь следить за тем, чтобы не угодить под ноги какому-нибудь ретивому большелапому.

Бродвей совершенно ошеломил маленького пингвина. Никогда еще не видел он таких ярко освещенных улиц. Со всех сторон на Тамино смотрели гигантские разноцветные плакаты, на которых были изображены кошки, собаки, попугаи, большелапые самых разных видов и много чего другого — Тамино не успел толком всего разглядеть.

— Сегодня вечером пойдем и посмотрим какой-нибудь мюзикл, — пропыхтел Билли, останавливаясь возле плаката с кошкой. — Только на этот не пойдем, потому что кошек, честно говоря, не жалую. Особенно таких, которые еще и танцуют!

— Вечером? — взволнованно спросил Тамино. — Почему только вечером?

— Во-первых, потому что я устал, во-вторых, мне нужно хотя бы показаться дома, а в-третьих, на Бродвее все спектаклиначинаются вечером.

Тамино совершенно не хотелось ждать до вечера. Болтаться целый день без всякого дела по Нью-Йорку, зная, что вот он тут, индеец, где-то совсем рядом, — нет, такой план его совершенно не устраивал! Он хотел встретиться с индейцем сейчас же, немедленно!

— Билли, вы не могли бы сначала сходить со мной в театр, а потом уже пойти домой? Мне нужно поговорить с индейцем как можно скорее, я никак не могу ждать до вечера!

Билл уселся, почесал лапой за ухом и зевнул. Потом поднялся и сказал:

— Ну, ладно, уговорил. Схожу с тобой. Но только потому, что ты у нас тут гость, иначе ни за какие косточки бы не согласился.

Тамино счастливый пошагал за Билли, который неспешно трусил по Бродвею. И тут неизвестно откуда взялся огромный черный ящик на колесах, который резко затормозил рядом с нашими любителями утренних развлечений. Из ящика выскочили двое большелапых, одетых во все черное. Вид у них был довольно мрачный.

Билли и Тамино не сразу поняли, что эти двое имеют на них виды и что им грозит опасность. Услышав визг тормозов, они остановились и преспокойно смотрели, как приближаются к ним большелапые. Не успели они сообразить, в чем дело, как один из большелапых схватил Тамино, другой сгреб в охапку Билли, и оба приятеля очутились за решеткой — в черном ящике на колесах. Послышался звук захлопывающейся дверцы, и ящик покатил в неизвестном направлении.

«Похоже, что отец Нанумы был все-таки прав, — подумал Тамино. — Все большелапые друг друга стоят. Все они одинаковые… Хотя нет. Все, кроме Фите».

Глава седьмая, в которой Тамино и Билли попадают в странное место

— Тамино, ты как там? — раздался из темноты голос Билли. Тамино попытался определить, с какой стороны доносится звук, но так и не разобрался. В ящике все так дребезжало, тарахтело и гудело, что понять, где находится Билли, было совершенно невозможно.

— Я ничего, — отозвался Тамино. — Скажите что-нибудь еще, чтобы я мог сориентироваться по вашему голосу и подобраться поближе.

— Да тут я, тут, у тебя под боком, — пробурчал Билли. — Если бы я не послушался тебя, сидел бы сейчас дома перед телевизором и ел что-нибудь вкусненькое! Хотя, с другой стороны, что в телевизоре хорошего? Одни дурацкие приключения, пиф-паф, трах-бах, и всё. А так у нас с тобой самое настоящее, всамделишное, личное приключение! Чем худо? Даже интересно.

— А куда нас везут, как вы думаете? — поинтересовался Тамино, которому такое приключение вовсе не казалось интересным.

— В спецприемник, — небрежно ответил Билли.

Для бродячих и потерявшихся собак. Местечко не из приятных, доложу я тебе. Я там был уже один раз. Когда меня вот так же собаколовы сцапали. Только это было ночью. Отвезли они меня в этот спецприемник, а потом меня хозяйка оттуда забрала. Жратва там — ужас! Одни консервы!

— Хорошенькое дело! — возмутился Тамино, перебивая Билли, ударившегося в воспоминания. — А я тут при чем? Я же пингвин, а не пес какой бродячий!

— Ну, спасибо, дорогой! — обиженно сказал Билли. — Тебя, как благородного пингвина, нужно было оставить, а меня, как пса бродячего, забрать? Здорово! Вот она, благодарность! Я из-за него тут страдаю, а он мне такое говорит!

Повисло напряженное молчание.

Тамино стало стыдно. Действительно, что это он такое опять брякнул.

— Простите меня, Билли, — прошептал он. — Я не подумал… Глупо с моей стороны… Извините. Наоборот, я думаю, это даже хорошо, что они нас вдвоем заграбастали. Вдвоем-то нам проще будет что-нибудь придумать.

— Ладно, ладно… Пес с тобой… Прощаю, — смилостивился Билли. — Радуйся, что они приняли тебя за собаку. Если бы они разглядели, что ты пингвин, тебе бы не поздоровилось. Они бы вмиг определили тебя совсем в другое место!

Но Билли ошибался. Собаколовы прекрасно разглядели, кто им попался в руки! В чем убедился вскоре и сам Тамино, когда в окошко между кузовом и кабиной водителя просунулась лохматая голова одного из хмурых собаколовов.

— Прижухли, субчики? — просипел он и рассмеялся противным смехом.

Тамино назвал его про себя Сипуном.

— Посмотри, как там пингвин! — послышался хриплый голос второго.

Тамино вздрогнул.

— Да нормально, чего ему сделается, — буркнул Сипун.

— Нормально, нормально… А вдруг его псина покалечит? Глянь, я тебе говорю! — рявкнул второй собаколов, которого Тамино, чтобы не путаться, прозвал Хрипуном.

«Та еще парочка!» — приуныл Тамино.

— Ну и чего мы с ними будем делать? — спросил Сипун.

— Для начала снимем с пса ошейник с бриллиантами и загоним его, — начал излагать свой план Хрипун. — Пингвина мы тоже загоним. Сдадим в Миккидиккидингдонгленд! — сказал он и заржал как конь. — Тыщу долларов снимем, не меньше!

Тамино и Билли затосковали. Что же это за штука такая, Миккидиккидингдонгленд?

Но обсудить создавшееся положение они не успели, потому что машина резко затормозила, так что оба пленника кубарем покатились в угол и со всего размаху ударились о стенку. Потом они еще какое-то время разбирались, где чья лапа и где чья голова, потом приходили в себя и за всей этой кутерьмой упустили момент, когда к машине подошла какая-то дама из большелапых и завела разговор с хмурыми собаколовами. Во всяком случае, когда дверца распахнулась, и яркий свет хлынул в машину, оба пленника совершенно растерялись, увидев перед собою вместо Сипуна и Хрипуна какую-то расфуфыренную особу внушительных размеров в желтом-прежелтом платье, малиновой шляпе размером с порядочное колесо, малиновых туфлях и с малиновой сумкой в руках.

— Вау! — взвизгнула малиновая тетка, едва только отворилась дверца машины.

— Чего это с ней? — осторожно спросил Тамино притихшего пса. — Родственница ваша? Лает так радостно…

— Нет, — сухо ответил Билли. — Это она говорит, что мы с тобой классные парни. По-нашенски, по-американски.

— Какие тяпики! — продолжала верещать незнакомка. — Ну, прямо прелесть! Всё, я решила. Беру у вас ошейничек с бриллиантиками, пингвинчика и этого песика в придачу.

Малиновая дама тут же сунула нос в свою малиновую сумку, извлекла оттуда несколько мятых бумажек и небрежно сунула их Сипуну. Тот пошелестел бумажками и мрачно хмыкнул.

— Дык… мы это… того… — начал было он, по тетка не дала ему договорить.

— Никаких дык-пык-тык! Больше не получите ни цента! — сказал она, как отрезала. — Давайте, пошевеливайтесь, а не то я…

— Всё, всё… — попытался утихомирить ее Хрипун и быстренько вытащил из машины Билли, которому он предварительно привязал к ошейнику веревку.

— Тяпочка моя, — засюсюкала матрона и принялась целовать Билли в нос.

Билли чихнул.

— Эка гадость, однако, — прорычал он сквозь зубы, мрачно глядя па свою новую хозяйку, которая решила, наконец, представиться.

— Меня зовут миссис Хамбок! Я заберу тебя к себе, и будешь ты теперь у меня жить! И дружка твоего с собой заберу. Вам у нас тут, в Миккидиккидингдонгленде, понравится!

Тем временем Хрипун вытащил Тамино и бесцеремонно сунул под мышку толстой даме.

— Ну, всё, мы поехали!

Толстуха махнула ручкой и, держа под мышкой Тамино, потащила Билли за собой на веревочке, как козу.

Тамино чувствовал себя крайне неловко. В таком положении он еще ни разу не оказывался. «Без паники!» — скомандовал он себе и решил на всякий случай следить за дорогой, чтобы попытаться понять, как отсюда потом выбираться.

Миккидиккидингдонгленд оказался довольно странным местом. Насколько Тамино мог судить, здесь все было не так, как в обычных местах обитания большелапых: все выглядело гораздо более ярким, пестрым, но вместе с тем каким-то одинаковым. Даже музыка, которая неслась со всех сторон, и та звучала одинаково. Вертелись карусели, крутились гигантские колеса, носились грохочущие таратайки: какие-то большелапые, наряженные зверями, зазывали публику в палатки неведомого назначения; хохочущие дети носились как угорелые, не обращая внимания на взрослых большелапых, которые пускались за ними вдогонку. На лужайках высились миниатюрные замки и другие старинные постройки, терявшиеся рядом с маленьким Нью-Йорком, в котором нашлось место и мадам Либерта. Тамино сразу узнал ее, хотя она была, конечно, гораздо меньше своих настоящих размеров. Приглядевшись, Тамино обнаружил, что большелапые построили тут не только Нью-Йорк, но и другие города и даже целые страны. «Вон, кажется, Италия, — обрадовался Тамино. — А там Бавария!»

Большелапые, собравшиеся в Миккидиккидингдонгленде, вели себя, на взгляд Тамино, крайне странно. При таком поведении не было ничего удивительного в том, что они не могли справиться со своими детьми. С кого этим детям, спрашивается, брать пример, если сами большелапые, по крайней мере, некоторые из них, ходят на головах, пляшут дикие пляски под оглушительную музыку, которую даже перекричать невозможно.

Еще больше удивило Тамино то, что на каждом углу тут давали какую-нибудь еду. Самой большой популярностью пользовались пухлые многослойные колобашки, состоявшие из двух желтоватых лепешек, между которыми была зажата мясная блямбочка, политая густой красной жидкостью. Дети легко заглатывали по пять колобашек подряд и требовали добавки. Со всех сторон то и дело слышалось:

— Еще! Хочу еще!

Кроме колобашек в большом ходу здесь была странная пестрая вата на палочке, а также сосательные шарики и мороженое. Даже взрослые ели мороженое! «Это ж никаких запасов не хватит», — ужаснулся Тамино, представив себе, что эти большелапые так и до их южнополюсных морожениц доберутся.

— Ты как там? — послышался снизу голос Билли.

— Ничего, — отозвался Тамино. — Знать бы только, куда она нас тащит и что с нами будет! А так ничего.

Тем временем публика уже начала обращать внимание на странную компанию. Многие из большелапых увязались за миссис Хамбок, разглядывая на ходу смешного пингвина в красной шапке.

— С сегодняшнего дня этот пингвин будет доступен для всеобщего обозрения в нашем Антарктическом уголке, — сообщала миссис Хамбок всем, кто спрашивал ее о том, куда она несет пингвина. — Его зовут Чарли, — объясняла она. — Чарли у нас артист! — с гордостью добавляла она и чмокала несчастного пингвина в макушку.

«Чарли! — Тамино был вне себя от ярости. — Никакой я не Чарли! Это же надо такое придумать!» Тамино вспомнил о господине Тюлене, который много лет провел в заточении, работая в цирке Хуберта Хубертони, где его называли Паулино, веселый футболист. «Вот уж действительно, веселенькая перспектива!» — подумал Тамино и пригорюнился.

Глава восьмая, в которой Тамино знакомится, наконец, с индейцем

Антарктический уголок, в котором поселили Тамино, только издалека напоминал пейзажи Южного полюса. На самом деле все здесь было сделано из искусственного материала — искусственные льдины, искусственный снег, искусственное море, и среди всего это искусственного безобразия — несчастный пингвин в окружении безжизненных фигур, изображавших моржей, нерп, морских слонов и белых медведей. При виде белых медведей Тамино обомлел: ну, какие белые медведи на Южном полюсе! У них в школе за такое сразу бы двойку поставили. Ведь всем известно, что белые медведи водятся на Северном полюсе! Впрочем, белые медведи не очень мешали Тамино, так что с ними он быстро примирился.

Гораздо больше ему досаждали большелапые, от которых Антарктический уголок был отделен всего лишь стеклянной перегородкой. Целый день перед «домом» Тамино толпились зеваки, которые пялились на него, тыкали пальцами, корчили рожи и стучали в стекло.

Билли Виндзора, который жил теперь у миссис Хамбок, Тамино видел не чаще одного раза в день, когда желто-малиновая дама совершала дневной обход своих владений и непременно брала с собой нового питомца. В программу обхода обязательно входил визит к «милому Чарли».

Однажды, на пятый или шестой день заточения, Билли, как всегда, притормозил у «дома» Тамино и буквально прилепился к стеклу. Миссис Хамбок выждала немного и потянула за поводок. Билли не сдвинулся с места. Она еще раз потянула, но пес стоял как вкопанный.

— Ну что ты там застрял? — капризным голосом сказала миссис Хамбок и дернула посильнее, но ничего не добилась.

— Тамино, — прорычал Билли сквозь зубы, упираясь изо всех сил, — я все разузнал. Тут есть один индеец. Подожди до вечера. Я приду. Не знаю как, но приду и отведу тебя к этому индейцу.

Тамино кивнул, дав понять другу, что все расслышал.

В следующую секунду Билли оторвался, наконец, от стеклянной перегородки, что имело для миссис Хамбок, все еще продолжавшей отчаянно тянуть упрямую псину за поводок, роковые последствия: как только Билли сделал первый шаг, его хозяйка, не удержав равновесия, полетела вверх тормашками и угодила прямо в пруд, в котором проживал старый аллигатор. Аллигатор, дремавший в тенечке на другом берегу, тут же плюхнулся в воду и погреб с неожиданным проворством в сторону аппетитной дамы, обрадовавшись такой хорошей добавке к своему чахлому обеду. Дама, однако, так громко верещала, что аллигатор изменил курс и вернулся на свое нагретое местечко. Такой нервный обед старому аллигатору был ни к чему. Вредно для здоровья.

Поголосив какое-то время, миссис Хамбок все-таки выбралась из пруда — чумазая, промокшая и злая. Она набросилась на Билли и прошипела ему прямо в ухо:

— Мерзкая псина! Хулиганство какое! Посажу тебя к твоему дружку Чарли, будешь знать!

Без лишних слов она поволокла хулигана к загону, в котором томился пингвин, открыла дверь и впихнула вредного пса внутрь.

— Вот так! — сказала она со злорадством, заперла дверь и отправилась восвояси.

— Здорово я ее надурил, а? — Билли выглядел страшно довольным. — Вот не думал, что она так быстро клюнет!

— Потрясающе! Высший класс! — Тамино был вне себя от счастья. — Ты просто гений! Ой! — спохватился Тамино. — Ничего, что я на «ты»?

— Да ладно, чего там церемонии разводить, — великодушно разрешил пес. — Знаешь, у нас в Америке вообще все друг другу тыкают. И уж тем более было бы странно, если бы мы с тобой, после всех этих передряг, стали бы говорить друг другу «вы». Так что всё, проехали. Давай-ка лучше делом займемся. Нам ведь нужно отсюда как-то выбраться, чтобы к индейцу зайти, а потом и дёру дать.

Билли внимательно обследовал все стенки, включая стеклянную. Работал он серьезно и сосредоточенно. Правда, большелапые ему изрядно мешали: как заметят его за стеклянной перегородкой, сразу начинают стучать, колотить, свистеть, причмокивать. Билли не выдержал, да как гавкнет — народу сразу поубавилось. Несколько раз обошел он весь загон по периметру, после чего подсел к Тамино с заговорщицким видом.

— Тсс, — произнес он почти беззвучно.

— Что «тсс»? — не понял Тамино.

— Придумал, — прошептал Билли. — Я придумал, как нам отсюда выбраться!

— Да ты что?! — обрадовался Тамино и от волнения даже вскочил.

— Сиди ты, сиди! — усадил его на место Билли. — Чего ты распрыгался?

— И как мы отсюда выберемся? — Тамино не терпелось узнать, что же придумал пес.

— Мы сделаем подкоп. В том месте, где идет стеклянная перегородка. Она никак не укреплена и просто стоит на земле. Через несколько часов стемнеет, посетители уйдут, вот тогда и примемся за работу.

От счастья Тамино готов был пуститься в пляс. Мало того, что они уже скоро будут на свободе, так еще и с индейцем повидаются! А там можно будет и домой возвращаться! Как расспросит обо всем индейца, так и домой, на Южный полюс, к принцессе Нануме!

Дождавшись темноты, друзья начали копать. Копали попеременно — сначала Билли, потом Тамино, потом опять Билли, и так далее.

Прошло, наверное, минуты тридцать четыре, не больше, как за стеклом, снаружи, мелькнула чья-то тень, и заговорщики увидели маленького черно-белого зверька, который внимательно смотрел на них глазками-бусинками. Кто это такой, ни Билли, ни тем более Тамино не знали.

— Вечер добрый, джентльмены, — обратился к ним зверек. Приятно познакомиться. Меня зовут Скукси-Пукси. Я тоже мечтаю о том, чтобы сбежать отсюда. Не возьмете ли меня с собой, если я помогу вам с этой стороны?

— Конечно! Какие вопросы! — согласились друзья, обрадовавшись неожиданному помощнику. — Втроем мы быстрее справимся!

Теперь они копали с двух сторон, куча земли стремительно росла, дыра становилась все больше и больше, и вот уже в нее мог пролезть не только Тамино, но и Билли. Свобода! Вернее, почти свобода. Потому что сначала нужно было отыскать индейца. И тут им опять пришел на помощь Скукси-Пукси, который знал Миккидиккидингдонгленд как свои четыре лапы.

— Скажи, а ты что за зверь? — поинтересовался Тамино, когда они тронулись в путь.

— Я? Я… — замялся зверек. — Я скунс, если тебе это что-нибудь говорит.

— Нет, ничего не говорит, — признался Тамино.

— А почему у тебя такое странное имя — Скукси-Пукси? — спросил Билли.

— Это меня так миссис Хамбок прозвала. Вообще-то меня зовут Джереми. Но так меня давно уже никто не называет. А почему она дала мне прозвище Скукси-Пукси, это понятно. Видишь ли, мы, скунсы, издаем иногда неприятный запах… Когда чувствуем приближение опасности. Поэтому большелапые называют нас еще вонючками. Американская вонючка, вот кто я. Не очень-то приятно, когда тебя так называют… — Скунс чуть не плакал.

— Брось, Джереми, — попытался его утешить Билли, — нашел из-за чего расстраиваться! Эти большелапые ничего не понимают в жизни!

— Думаешь? — неуверенно спросил скунс.

— Конечно! — хором ответили друзья.

Джереми весь просиял.

— Значит, вы меня не прогоните? — спросил он на всякий случай.

— С какой стати? — искренне удивился Билли.

— И мы будем дружить? — продолжал допытываться скунс.

— Почему бы и нет? — тут же отозвался Тамино.

— Уррра! — закричал Джереми и пустился на радостях в пляс.

Заливаясь счастливым смехом, он принялся прыгать, скакать, кружиться, и делал это так задорно, так искренне, что Билли с Тамино не выдержали и тоже пошли резвиться.

Неизвестно, сколько продолжалось бы это веселье, если бы в самый его разгар плясунам не ударил в нос резкий запах. Даже не запах, а страшная вонь, от которой они чуть все не задохнулись. Вернее, не все, а только Тамино и Билли, которые попытались, каждый по-своему, спастись от нежданной напасти: Тамино крепко зажал клюв крыльями, а Билли заткнул нос обеими лапами. И лишь Джереми стоял, как ни в чем не бывало, растерянно глядя на своих новых друзей.

— Ой… Простите меня… — промямлил он, дрожа от волнения. — Это я не специально… Так вышло… Я забыл вам сказать, что у нас такое бывает не только от страха, но и… от радости.

— Предупреждать надо, — прогнусавил Билли все еще с заткнутым носом. — Удовольствие ниже среднего, доложу я тебе.

У маленького скунса слезы брызнули из глаз.

— Значит… вы… не будете больше со мной водиться? — горько плача, спросил он.

— Ну почему не будем, — попытался утешить его Тамино. — Будем. Просто постарайся заранее нам говорить, когда ты собираешься… хм… повеселиться.

Джереми заверил друзей, что постарается больше их так не пугать, после чего компания направилась к индейцу. Скунс уверенно вел их по Миккидиккидингдонгленду и скоро остановился перед большой палаткой, которая напоминала цирк-шапито, только чуть поменьше.

— Эта штука называется типи. На языке индейцев слово «типи» означает «жить внутри», — пояснил Джереми с важным видом, как будто он был экскурсоводом. — В центре типи постоянно горит огонь, а вход всегда обращен к востоку, то есть в ту сторону, где восходит солнце. Индейцы считали, что пол типи символизирует собою землю, а верхняя часть — небо.

— Да ты у нас прямо профессор! Сколько всего, оказывается, знаешь! — удивился Тамино, с уважением глядя на маленького скунса. — Ты что, много общался с индейцами?

— Да нет, — рассмеялся скунс. — Просто я живу тут рядом и целыми днями слышу, что долдонит вот этот ящик. — Он показал в сторону небольшого блестящего ящика у самого входа в типи. — Большелапые подходят, нажимают на кнопку, и ящик им все рассказывает про индейцев, про их обычаи и нравы. Каждый день одно и то же, вот я и нахватался. А вон стоят индейцы! Видите?

И действительно, у шатра стояли два здоровенных большелапых в странных одеждах. Один был полуголый — без рубашки, в узких брюках с бахромой по бокам, на голове — повязка с воткнутым в нее пером, на шее — бусы из пестрых камешков. Второй, наоборот, был в длинной белой хламиде, расшитой блестками, в высоченной короне из перьев — штук двести пятьдесят, не меньше, — на шее у него болталось множество блестящих бус.

Тамино больше ждать не мог. Он бросился со всех лап к индейцам.

— Добрый вечер, меня зовут Тамино, пингвин Тамино, я приехал с Южного полюса, чтобы узнать у вас, как нам обращаться с большелапыми, потому что у нас проблема — они не понимают нас, мы не понимаем их, — выпалил он залпом.

Полуголый индеец медленно поднял правую руку и сказал:

— Брат мой, много лун прошло с тех пор, как скрестились наши пути-дороги, много лун прошло с тех пор, как расстались мы, ныне ты снова с нами, значит, пришло время раскурить нам с тобой трубку мира.

Тамино не всё понял из того, что сказал ему суровый индеец — кто куда ушел, кто куда пришел, почему он назвал его братом, — но решил, что разберется с этим потом. Пока же он был рад тому теплому приему, который оказал ему полуголый.

Теперь заговорил второй индеец, тот, что в белых одеждах. Тамино назвал его про себя пернатым, потому что уж больно много у него перьев в короне было.

— Клянусь Маниту, да будет так, — изрек Пернатый, воздев руки к небу. — Хау, я всё сказал.

Тамино опять ничего не понял. И с чего это индеец назвал его каким-то Хау?

— Меня зовут Тамино, — решил он на всякий случай уточнить, а то вдруг индеец обознался, принял его за кого-нибудь другого, хлопот потом не оберешься. — Я пингвин, приехал с Южного полюса…

Закончить он не успел, потому что снова заговорил первый индеец:

— Брат мой, много лун прошло с тех пор, как скрестились наши пути-дороги, много лун прошло с тех пор, как расстались мы, ныне ты снова с нами, значит, пришло время раскурить нам с тобой трубку мира.

— Нет, спасибо, я не курю, — быстро ответил Тамино. — Я бы хотел узнать у вас…

— Клянусь Маниту, да будет так, — снова повторил Пернатый и опять воздел руки к небу. — Хау, я всё сказал.

Тамино совсем уже ничего не понимал. В полной растерянности он посмотрел на Билли и Джереми, которые тоже пребывали в некотором недоумении.

— Прошу прощения, — предпринял Тамино еще одну попытку установить контакт со странными индейцами. — Очень любезно с вашей стороны, что вы предлагаете мне раскурить с вами трубку мира, но я, честно говоря, что-то не припоминаю, чтобы наши пути когда-нибудь пересекались. И с Маниту я тоже не имею чести быть знакомым, — добавил он, скосив глаза в сторону Пернатого.

— Брат мой, много лун прошло с тех пор, как скрестились наши пути-дороги, много лун прошло с тех пор, как расстались мы, ныне ты снова с нами, значит, пришло время раскурить нам с тобой трубку мира.

Тамино совсем сник.

— Они не понимают ни слова! — в отчаянии пискнул он, готовый расплакаться.

— Клянусь Маниту, да будет так. Хау, я всё сказал, — невозмутимо ответил на это индеец в белых одеждах.

Упорство индейцев, не желавших общаться с Тамино, окончательно вывело из себя Билли Виндзора, и он угрожающе зарычал. Ни один мускул не дрогнул на лицах упрямцев. Билли залился звонким лаем, но и это не возымело никакого действия — индейцы талдычили свое, хоть ты тресни!

Тут Билли не выдержал и, оглушительно гавкая, подскочил к полуголому и ухватил его за штанину. Ноль внимания, фунт презрения. В ярости Билли набросился на него так, что тот повалился на землю и остался лежать без движения. Билли немного испугался. Но еще больше он испугался, когда увидел, что у полуголого от удара отвалилась голова и откатилась куда-то в сторону. На Пернатого разыгравшаяся драма, похоже, не произвела ни малейшего впечатления. Он продолжал вещать свое «Клянусь Маниту, да будет так». Тамино с Джереми окаменели от ужаса. Преодолевая страх, они сделали несколько шагов вперед, чтобы посмотреть на грохнувшегося индейца. Билли тем временем обнюхивал откатившуюся голову, которая продолжала тихонько скрипеть себе под нос знакомую песню: «Брат мой, много лун прошло…»

Подойдя к обезглавленному туловищу, Тамино нагнулся, чтобы получше разглядеть рану, и от неожиданности отпрянул. Внутри индейца были одни сплошные винтики, пружинки, металлические пластинки и проводки. «Все ясно!» — догадался пингвин. Индейцы оказались обыкновенными механическими куклами. Тамино тут же сообщил о своем открытии друзьям.

— От этих большелапых никогда не знаешь чего ждать! — возмутился Билли. — Подсовывают всякую дрянь! — проворчал он и насупился. Ему было очень обидно, что индейцы оказались фальшивыми.

— Жулики! — возмутился расхрабрившийся Джереми.

— Ладно, чего тут рассуждать, — махнув крылом, сказал расстроенный Тамино. — Давайте выбираться отсюда. Здесь нам больше нечего делать!

— Ага, попались, голубчики! — раздался знакомый визгливый голос, и в следующее мгновение Билли оказался на поводке.

Миссис Хамбок собственной персоной!

Тамино еще мог бы удрать, но остался стоять, где стоял, не собираясь бросать друга в беде. Он покосился на Джереми, который как-то подозрительно развернулся, задрал хвост и…

В следующий момент миссис Хамбок издала истошный вопль: «Газы!» — и, продолжая голосить «Спасите! Помогите!», бросилась бежать со всех ног, пе разбирая дороги. Плюх — и миссис Хамбок приземлилась в очередном пруду, в котором, к счастью, водились только рыбы, успевшие ввиду объявленной газовой атаки залечь на дно.

Тамино, Билли и Джереми, воспользовавшись неразберихой, ринулись к забору. Тут они стали копать как бешеные и очень скоро выбрались на волю.

— Джереми! — шепнул Билли скунсу на ухо, когда они уже были в безопасности. — Джереми, обещаю, что никогда больше не буду сердиться на тебя за твои… сюрпризы. От всего, оказывается, может быть польза!

Джереми был на седьмом небе от счастья.

Тамино же погрузился в размышления о том, как ему добраться до настоящих индейцев и что такое все-таки Маниту.

Глава девятая, в которой Тамино, Билли и Джереми встречают черную мышь по имени Джени с одним «н»

Прошло уже несколько дней с тех пор, как друзья оставили Нью-Йорк. За это время они успели продвинуться довольно далеко. Сначала они шагали пешком, потом им подвернулась быстроходная змея, на которой обычно разъезжают большелапые, и они с ветерком домчались до города под названием Нэшвилл.

Нэшвилл, куда они прибыли ранним утром, оказался не таким большим, как Нью-Йорк, но все же достаточно опасным для передвижения такой разнокалиберной компании, которая могла привлечь к себе ненужное внимание большелапых.

Довольно скоро друзья нашли себе укромный уголок, где можно было передохнуть и отоспаться. В доме, на который они случайно наткнулись, никто не жил. В нем хранились толстые бочки с какой-то жидкостью. Билли обнаружил среди них одну пустую, в которую они все дружно и загрузились. Через минуту слышно было только мерное сопение — путешественники крепко спали.

Тамино проснулся первым. Посмотрев на своих спутников, которые досматривали десятый сон, Тамино решил не вставать, чтобы никого не будить. Он лежал и думал. Он думал о большелапых, которые были все-таки очень странными существами, если вспомнить о хмурых собаколовах и миссис Хамбок, он думал о папе с мамой, надеясь, что они еще его не хватились, он думал о том, что хорошо бы ему все-таки вернуться домой к Рождеству, думал он и о своем закадычном друге Атце, который, наверное, уже слепил там не одну снежную бабу, и, конечно, он думал о принцессе Нануме, по которой очень скучал. Он догадывался, что Большой Императорский Пингвин рассердился на него. И еще неизвестно, что он наговорил о Тамино Нануме. Хотя на самом-то деле ему бы только радоваться, что у его дочери такой друг! Ведь это хорошо, когда у пингвина есть свое мнение!

Размышления Тамино прервал какой-то тихий писк. Сначала его было почти не слышно, потом он стал громче, потом еще громче. «Похоже, кто-то плачет, — подумал Тамино. — Вот только кто?»

Тамино осторожно выбрался из бочки и пошел на звук. Довольно скоро он обнаружил крошечную мышку, которая, дрожа всем телом, заливалась горючими слезами.

— Чего ты плачешь? — осторожно спросил Тамино.

— Потому что мне обидно, — всхлипывая, ответила мышка. — У всех есть друзья, а у меня нет! Никто со мной не хочет играть, потому что я черная и потому что…

— Погоди, погоди! — перебил ее Тамино. — Я тоже черный, вернее черно-белый, но у меня куча друзей!

— Ну, правильно, — согласилась мышка. — Ты пингвин, и тебе положено быть черно-белым! А мыши должны быть серыми или белыми, в крайнем случае, коричневыми. Черных мышей очень мало на свете. Вот поэтому надо мной все и смеются. Со мной даже в школе никто не водится!

Мышь снова принялась рыдать. Тамино несколько растерялся, не зная, чем же ей помочь.

— Ну не плачь, не плачь, — приговаривал он, гладя ее по головке. — Я с тобой, и мне очень нравится цвет твоей шкурки. Правда, я не мышь, а пингвин. Но мне все равно нравится. Тебе очень идет!

— Правда? — обрадовалась мышка.

— Честное южнополюсное пингвинье слово! — искренне сказал Тамино.

Постепенно мышка успокоилась.

— Меня зовут Тамино, пингвин Тамино, — представился пингвин, воспользовавшись передышкой, и даже снял свою красную шапку. — Я приехал с Южного полюса, ищу индейцев.

— А меня зовут Джени, мышь Джени, с одним «н». Моя мама не знала, что Джени пишется с двумя «н», вот и получилось, что у меня неправильное имя. И теперь мало того, что со мной никто не хочет дружить, потому что я черная, так все еще и смеются надо мной из-за того, что у меня одного «н» не хватает.

Мышь снова начала реветь.

Тамино растерялся. Как же ее утешить? Чем помочь?

— Знаешь, Джени, — начал мягко Тамино, — попробуй посмотреть на все это другими глазами. Ведь это же здорово, что ты не такая, как все! Все мыши серые, а ты — черная, у всех Дженни два «н», а у тебя одно! Значит, ты не простая мышка, а особенная!

— Ты так считаешь? — робко спросила мышка.

— Ну конечно! — заверил ее Тамино.

Джени тяжело вздохнула.

— Я бы так хотела стать певицей! Но мне кажется, что меня никуда не возьмут. Из-за того что я черная и потому что имя у меня такое нескладное.

— Ну почему не возьмут? Возьмут! Ты обязательно станешь певицей! Главное, чтобы была цель, и если ты будешь к ней стремиться, ты обязательно ее достигнешь.

Тамино видел, что его слова подействовали на Джени. Во всяком случае, она перестала плакать и теперь сосредоточенно о чем-то думала.

— О чем задумалась, певица? — шутливо спросил Тамино.

— Сегодня вечером в Нэшвилле будет проходить конкурс песни, — сказала Джени. — Участвовать могут любые звери. Победитель поедет в Новый Орлеан. Это такой музыкальный город, в который мечтает попасть каждый музыкант, каждый певец. Там даже специальный мышиный концертный зал есть, в котором выступают в основном черные мыши. И даже люди специально приезжают туда, чтобы их послушать!

— Ну, вот видишь, как все удачно складывается! — воскликнул Тамино. — Значит, ты можешь принять участие в этом конкурсе и попытаться занять первое место!

— Да… — жалобно протянула Джени, — могу-то я могу, только они меня там даже не разглядят! Я ведь такая маленькая!

— Ничего, разглядят! Главное, чтобы ты хорошо спела, а остальное мы возьмем на себя. У меня есть тут одна идейка. Пойдем, разбудим моих друзей и вместе всё обсудим.

Тамино растолкал Билли и Джереми, познакомил их с Джени и рассказал о том, какой он придумал план. Все были в восторге.

Вечером все четверо отправились на конкурс. Нэшвилл оказался тоже музыкальным городом. На каждом углу здесь можно было встретить большелапых в необычных шляпах, высоких сапогах и с гитарами в руках. Они пели о том, как хорошо прежде жилось в Америке, и какой она была раньше свободной.

Конкурс певцов проходил в большом коровнике, который был до отказа забит собравшимися сюда животными всех видов и мастей. Из брикетов сена соорудили сцену, над которой кружились тысячи светлячков, освещая ее ярким светом. Перед началом конкурса на сцену вышла группа музыкантов: корова со скрипкой, петух со стиральной доской, осел с барабанами и пес с какой-то круглой гитарой. Они сыграли туш, после чего вперед выступил петух и произнес короткую приветственную речь:

— Дорогие друзья! Мы рады видеть вас в этом зале. Позвольте открыть наш конкурс! Пусть победит достойнейший!

Публика захлопала, и конкурс начался. Первым на сцену вышел бобер по имени Дан Тист. Он спел песню о журчащих горных ручейках и сорвал море аплодисментов. Потом выступил енот Хиллибилли, который пел о том, как замечательно ему живется в горах, потом — корова по имени Уинфред, исполнившая забавную песенку об обитателях фермы, потом — индюк, встряхнувший разомлевшую публику жесткой песней протеста, в которой говорилось о несправедливости жизни, сотканной из сплошных серых будней и не знающей праздников. За индюком шел ворон Фердинанд, оглушивший слушателей тяжелыми ритмами, а за ним какая-то кошка слабым голосом промяукала нечто маловразумительное о собаках.

И вот настал черед Джени. Когда петух-конферансье объявил черную мышь, добавив с иронической усмешкой, что ее зовут не просто Дженни, а Джени с одним «н», публика оживилась и в зале пошли смешки. Почувствовав, что тут есть, где разгуляться, петух стал дальше развивать эту тему с шутками-прибаутками, на которые слушатели отвечали оглушительным смехом. Когда же он закончил свою речь фразой: «Остается только надеяться, что потеря одного „н“ никак не сказалась на голосе черной певуньи», — зал разразился диким хохотом, в котором утонули первые звуки мелодии, возвестившие начало выступления маленькой конкурсантки. Казалось, это буйство никогда не кончится. Но тут произошло невероятное. Из-за кулис раздался мягкий голос необыкновенной красоты, и шум улегся как по волшебству. Когда же на сцене появилась сама певица, зал обмер. Такого они еще не видели. Маленькая черная мышка выехала, стоя на макушке пингвина, который, в свою очередь, устроился на спине скунса, а тот — на спине собаки. Площадкой для Джени служила красная шапочка Тамино, на фоне которой она смотрелась просто великолепно! Ее низкий бархатный голос совершенно околдовал всех присутствующих, и слушатели замерли, наслаждаясь чудесной мелодией, которую выводила Джени под ритмичное трехголосное «шуби-дуби-ду», каковым Тамино, Билли и Джереми сопровождали ее пение.

Когда Джени допела свою песню до конца и поклонилась публике, в зале повисла тишина. Все сидели не шелохнувшись.

И тут со своего места поднялась овца и громко захлопала. К ней присоединилась корова. Через секунду рукоплескал весь зал. Джени уже устала кланяться, но овации все не прекращались. На сцену поднялся петух. Он сделал знак крылом, пытаясь остановить разошедшихся почитателей таланта маленькой мышки. Безрезультатно. Выждав какое-то время, он повторил попытку. Постепенно все успокоились.

— Позвольте объявить победительницу конкурса — мышь Джени! — торжественно изрек он. — Именно она отправится в Новый Орлеан для участия в следующем туре!

Шквал аплодисментов заглушил слова поздравления, которыми петух завершил свою речь.

— Спасибо тебе, Тамино! — сказала Джени, наклонившись к пингвину. — Без вас я никогда бы не победила!

— Не стоит благодарности, Джени! — ответил Тамино. — Я же знал, что ты у нас молодец! И что все у тебя получится!

Друзья аккуратно разобрали пирамиду и стояли теперь за кулисами.

— Поздравляем с победой! — хором сказали Билли и Джереми.

— Спасибо, — отозвалась Джени, и у нее по щеке скатилась крупная слезинка.

— Ну что ты опять плачешь? — Тамино погладил Джени по головке. — Все же хорошо! Смотри не опоздай на конкурс в Новый Орлеан. Вон тебя уже лошадь ждет. Давай прощаться, нам тоже пора двигаться. Дела.

— А вам куда надо? — спросил оказавшийся поблизости ворон. — Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу. Позвольте представиться, Фердинанд Каркун.

— Тамино. Пингвин Тамино, — сказал пингвин. — А это мои друзья — Билли Виндзор и скунс Джереми. Да, и конечно мышь Джени. Она отправляется в Новый Орлеаи, а нам нужно дальше. Мы ищем индейцев. Вернее, это я ищу индейцев, а мои друзья сопровождают меня.

— Здорово! — просиял ворон. — Значит, нам по пути. Я как раз собирался в Голливуд.

— В Голливуд? — не понял Тамино.

— Ну да, в Голливуд, — повторил Фердинанд. — Там большелапые снимают кино. И мы, звери, тоже. И про индейцев, и про что угодно.

— Вы полагаете, мы там сможем найти настоящих индейцев? — решил уточнить Тамино.

— Ну да, — уверенно ответил ворон. — Их там как грязи, этих индейцев! Так что поехали! Двоих могу взять с собой.

— Да, но нас трое, — сказал Тамино, надеясь уговорить любезного ворона взять с собой всю компанию.

— Двое, — неожиданно вмешался в разговор скунс. — Потому что, если Джени не возражает, я бы с удовольствием проводил ее в Новый Орлеан.

Джени не возражала. Более того, она страшно обрадовалась, что ей не придется ехать одной.

— Но как же мы поедем? — спросил Тамино. — У вас на спине мы не поместимся!

— Зато вон в том ведре вы чудненько поместитесь! — сказал Фердинанд Каркун и показал крылом на большое ведро, стоявшее в углу. — Доставлю вас в лучшем виде!

Тамино и Билли попрощались с Джени и Джереми, которые уже уселись на лошадь, готовые отбыть в Новый Орлеан.

Отправив их, Тамино с Билли залезли в ведро, и через минуту Фердинанд Каркун взмыл в воздух.

Тамино был рад, что на сей раз летит не один. Что говорить, с друзьями путешествовать гораздо приятнее. Особенно когда ты не знаешь, что ждет тебя впереди.

Глава десятая, в которой Тамино, Билли и Фердинанд попадают в поющее ущелье

Всю ночь летел неутомимый Фердинанд со своими пассажирами и только под утро решил сделать остановку на берегу неизвестной реки, чтобы немного перекусить.

Пока он искал червяков, Тамино успел искупаться и поймать несколько рыбешек для себя и Билли.

Билли не очень-то любил рыбу. Вернее, совсем не любил. Почти как кошек. Но голод, как говорится, не тетка, пришлось ему довольствоваться тем, что есть, поскольку ни сосисок, ни косточек в этой дикой местности ему обнаружить не удалось.

— Скажите, господин Фердинанд, — обратился Тамино к ворону, когда они сели завтракать, — а вы настоящий американец?

— Нет, я из прилетных, — ответил Фердинанд.

— То есть как это? — поинтересовался Билли. — Что значит «из прилетных»?

— Дело в том, — объяснил Фердинанд, — что изначально в Америке жили одни только индейцы. Те самые, которых ищет Тамино. А лотом здесь появились люди из Европы. Они приехали сюда, расселились по всей территории, и индейцам пришлось с ними туго. Эти пришельцы из Европы назывались приезжими. Ну а поскольку я не приехал, а прилетел, то получается, что я не приезжий, а прилетный.

— А почему индейцам пришлось с этими приезжими туго? — спросил Тамино.

— Да потому что они отобрали у индейцев все их земли. И вообще не принимали индейцев в расчет. Как будто их тут и не было вовсе. Эти приезжие делали, что хотели и вели себя как хотели. Они прогнали индейцев с их территорий, и теперь их можно найти разве что в Голливуде, куда мы с вами и направляемся.

Только сейчас Тамино понял, почему кит Эфраим посоветовал ему отыскать индейцев. Потому что их положение мало чем отличалось от того положения, в каком оказались пингвины. С той только разницей, что у пингвинов еще все-таки был шанс как-то договориться с большелапыми, чтобы они их не истребляли.

Тамино не терпелось поскорее добраться до Голливуда, чтобы расспросить индейцев обо всем как следует. У него накопилось столько вопросов!

— Я предлагаю тихо двигаться, — прокаркал Фердинанд, управившись с завтраком. — До Голливуда нам еще лететь и лететь.

— Да, только могу я задать тебе еще один вопрос? — спросил Билли.

— Спрашивай обо всем, что угодно Маниту! — произнес ворон.

«Маниту! Он сказал что-то о Маниту!» — Тамино страшно разволновался.

— А я могу вас кое о чем спросить? — встрял он, не дожидаясь, пока Фердинанд ответит на вопрос Билли. — Не могли бы вы объяснить мне, что такое Маниту?

— Маниту — это солнце, и свет, и тепло, и жизнь, ответил Фердинанд. — Маниту — это ветер и великая тайна. Это каждый из нас: и ты, и я, и все звери и птицы, и люди. Так считают индейцы. Они верят в это, полагая, что Маниту — главная сила в этом мире.

Тамино еще не знал, насколько важным окажется для него то, что сказал ему сейчас Фердинанд, но по привычке постарался всё хорошенько запомнить.

— Ну а теперь могу я все-таки задать свой вопрос? — проворчал Билли. — Скажи, а откуда ты родом? Имя-то у тебя вроде как не американское.

— Да, не американское, — согласился ворон. — Я же говорил, что я из прилетных. Я прилетел из Германии.

Это в Европе.

— Да, я знаю, я был там! — обрадовался Тамино.

— А я не был, — вставил Билли. — Я вообще нигде еще толком не был. И даже не подозревал, что наша Америка такая огромная.

— Мой дедушка, Иммануил фон Карк, говорил мне: «Фердинанд, мир большой и прекрасный! Но ты должен сам увидеть это. Потому что все, что ты видишь собственными глазами, принадлежит тебе, и никто никогда у тебя этого не отберет. Нужно набираться впечатлений, — говорил он, — только тогда у тебя будет своя история, и все, что ты увидишь, услышишь, переживешь, будет помогать тебе в жизни». Вот почему я и решил отправиться в Америку и уже столько тут всего повидал, что не на одну историю наберется. Вот так. Ну а теперь нам пора.

Билли с Тамино снова загрузились в ведро, и Фердинанд взлетел.

Небо отливало чистейшей синевой, вокруг ни облачка, солнце мягкимсветом освещало путь. «Красота! — подумал Тамино, любуясь яркими красками. — Где еще такое увидишь? Только ради этого стоило отправиться в путешествие».

Прошло, наверное, часов пять, когда друзья увидели горы. Теперь они летели над гигантским ущельем, посреди которого извивалась серебристой лентой широкая река. Никому из них еще не доводилось видеть такого!

Фердинанд решил ненадолго остановиться и опустился на ближайший уступ, чтобы друзья могли насладиться удивительной картиной.

— Ты прав, Фердинанд! — вздохнул Билли. — Мир велик и прекрасен. И эту красоту нужно увидеть собственными глазами.

Молча стояли они, предавшись созерцанию. И тут Тамино показалось, что он слышит какой-то голос, о чем он и поспешил сообщить Фердинанду и Билли.

— Глупости, Тамино! — сказал Фердинанд. — Никого тут нет. Тебе почудилось. Это просто ветер.

Билли тоже никаких голосов не слышал.

Тамино прислушался. «Нет, точно! Кто-то зовет!» — подумал он.

— Тамино! Я хочу тебе кое-что сказать! — голос прозвучал у самого уха пингвина.

Тамино стало не по себе. Он притих, боясь шелохнуться. «Если я опять их спрошу об этом голосе, они ведь решат, что у меня не все дома!» — мелькнуло у него в голове.

— Тебе не нужно ничего говорить, — сказал певучий голос, как будто прочитав его мысли, — иначе твои друзья сочтут тебя не вполне здоровым.

Тамино перепугался.

— Не надо бояться, — мягко продолжал голос. — Если ты будешь бояться, ты не расслышишь, что я тебе скажу.

Тамино постарался успокоиться. Его друзья беззаботно наслаждались горным пейзажем.

— Я Большой Каньон, — продолжал голос, — у меня есть для тебя важное сообщение.

Какое такое сообщение хочет передать ему Большой Каньон?

Неожиданно поднялся ветер, и голос стих. Прошло какое-то время, и ветер снова улегся. Наступила тишина. Тамино уже решил, что это ему все пригрезилось, как вдруг явственно различил звуки флейты, которая выводила нежную мелодию. И тут снова послышался знакомый голос:

Песня смолкла, и воцарилась тишина. Но Тамино твердо знал: ему не послышалось! Песня предназначалась именно ему. Он стоял, погруженный в свои мысли, пытаясь разгадать смысл услышанного, и чуть не рухнул с уступа, когда Фердинанд неожиданно гаркнул:

— По ведрам! Порааааа, друг, пораааа! — запел ворон в приливе чувств.

Тамино поспешил занять свое место. Билли последовал за ним, и вскоре уже вся компания поднялась на воздух. Фердинанд сделал на прощание круг над ущельем. И снова Тамино уловил звуки флейты. Прислушавшись, он различил:

— Вакан-Танка, — прошептал Тамино.

— Ты что-то сказал? — спросил Билли.

— Нет, ничего, — ответил Тамино. — Это я так, складываю свою историю.

— А, ну складывай, складывай, — широко зевая, протянул Билли.

Фердинанд Каркун взял курс на Голливуд.

Билли задремал, а Тамино все еще продолжал думать о том, что сказал ему Большой Каньон.

Глава одиннадцатая, в которой Тамино убеждается, что мир велик, но не всегда прекрасен

На следующий день они добрались, наконец, до Голливуда. Еще издалека они увидели на высоком холме гигантские буквы, из которых складывалось заветное слово:

Фердинанд аккуратно приземлился на широкой площади, окруженной высоченными домами, в которых, судя по всему, никто не жил. Во всяком случае, по близости никого не было видно. Никто не бегал, не суетился, и даже ящики на колесах, называющиеся машинами, стояли без всякого движения. Вокруг царила мертвая тишина.

Билли быстренько обежал прилегающую территорию в надежде обнаружить что-нибудь съедобное, желательно мясное.

Тамино огляделся по сторонам. Что-то не похоже, чтобы тут было полно индейцев, как утверждал Фердинанд. Тамино уже собрался спросить ворона, куда подевались обещанные индейцы, как вдруг раздался голос Билли:

— Эй, шуруйте сюда! Я тут кое-что интересненькое нашел!

— Индейцев? — радостно воскликнул Тамино и бросился к Билли.

Фердинанд последовал за ним.

— Вы только поглядите! — с хитрой улыбкой сказал Билли, показывая лапой на ближайший дом. — Что это такое, по-вашему?

— Человеческий дом, — ответил Фердинанд.

— Дом как дом, ничего особенного, — добавил Тамино.

— Ничего особенного? — переспросил Билли и ткнул носом дверь. — А теперь что скажете?

Тамино с Фердинандом заглянули внутрь и обомлели: за дверью была пустота. Только небо и трава, ничего больше!

— Вот это да! — ахнул Тамино.

— Бутафория! Декорация! — рассмеялся Билли. — Как в театре. Тут все дома такие, — сказал он и принялся открывать одну дверь за другой.

Друзья пошли бродить по вымершему «городу», обнаруживая на каждом шагу что-нибудь новенькое: деревянные египетские пирамиды, гигантскую мышь со слоновьими ушами, механических людей, наподобие нью-йоркских индейцев, точную копию Большого Каньона в миниатюре, нарисованные реки, картонные горы, огромную белую акулу и парочку динозавров, тоже ненастоящих. Изредка им попадались отдельные большелапые, которые быстро здоровались на ходу, улыбались и бежали себе дальше. Пингвин в красной шапочке, разгуливающий в компании с псом в бриллиантовом ошейнике и черным вороном, тут, похоже, никого не удивлял.

Тамино в Голливуде очень нравилось. Ему давно уже хотелось узнать, как делаются фильмы, которые у них на Южном полюсе показывают по телевизору. И вот теперь он попал на настоящую кинофабрику! Правда, его немножко беспокоило, что они тут прохлаждаются, а дело-то пока так и не двигается. Все-таки хорошо было бы, наконец, отыскать здесь индейцев, разузнать у них все что нужно и домой, к папе с мамой и принцессе Нануме. Тамино уже начал скучать по дому.

— А вы не могли бы слетать на разведку, дорогой Фердинанд? — попросил Тамино. — Чтобы посмотреть сверху, где нам тут искать индейцев.

— Я и сам как раз собирался посмотреть, что тут и как, чтобы сориентироваться. Так что до скорого, я мигом, — сказал Фердинанд и взял старт.

Тамино и Билли решили тем временем продолжить экскурсию и заглянули в дом, который стоял поблизости. Дом этот, в отличие от всех прочих, оказался почти настоящим. Во всяком случае, у него имелась крыша и внутри шла какая-то жизнь, судя по разнообразным звукам, доносившимся оттуда. Соблюдая осторожность, друзья пробрались внутрь и увидели просторный зал, освещенный множеством ярких светильников. По всему залу было расставлено несколько кинокамер, возле которых крутились большелапые. Одни из них держались за камеры, заглядывая в толстую трубу, устроенную на ней, другие мерили зачем-то расстояние от этой трубы до ближайших предметов, третьи то и дело хлопали какой-то штуковиной, состоявшей из полосатой палки и черной дощечки, на которой было что-то намалевано, при этом они выкрикивали непонятные цифры и, хлопнув штукой, тут же отскакивали в сторону, четвертые топтались возле камеры, держа в руках длиннющие удочки, которыми они зачем-то болтали в воздухе, выкрикивая странные фразы, вроде «Не слышу!», «Ничего не слышу!», «Звук!».

В центре зала восседал важный дядечка внушительных размеров. На голове у него была шляпа, а во рту — толстая коричневая палка, которую он все время сосал. Судя по всему, здоровяк был тут главным, потому что он постоянно что-то кричал, заглушая даже большелапых с удочками. В самом конце зала была устроена широкая улица, которая очень напоминала Бродвей в Нью-Йорке.

Важный тип махнул рукой, крикнул «Начали!» — и тут же заиграла музыка. Одновременно из темноты возникло семьдесят три белых пуделихи, которые дружно пели и пританцовывали.

Уже одного этого хватило, чтобы у Билли Виндзора закружилась голова. Раскрыв рот, он смотрел во все глаза на ослепительных красоток. Когда же вспыхнули огни и на высокой лестнице появилась солистка — изящная пуделиха в воздушных розовых одеждах, — Билли и вовсе как будто повредился в рассудке: сначала он осел пыльным мешком на пол и замер с высунутым языком и помутившимся взором, потом вскочил и завилял хвостом как бешеный, потом принялся топтаться на месте, тихонько поскуливая и подвывая, потом опять уселся и вперил взор в прекрасную незнакомку.

— Эй, Билли, ты чего? — испугался Тамино, заметив странное поведение приятеля.

Билли не отзывался. Тяжело дыша, он смотрел на артистку и ни на что не реагировал.

Тамино потянул его легонько за хвост:

— Билли, ты, часом, не заболел?

Билли посмотрел на Тамино стеклянными глазами и снова уставился на розовую фею, которая продолжала неспешно спускаться по лестнице, напевая сладкозвучную мелодию.

— Билли, елки-палки! Да что с тобой, в конце концов?! — рассердился Тамино и встал перед самым носом притихшего пса, загородив ему весь вид на волшебное действо.

Билли посмотрел на друга непонимающими глазами.

— Билли! Ку-ку! Это я, Тамино!

— Ты знаешь, кто это? — мечтательно спросил Билли, выходя из столбняка.

— Нет, — честно признался Тамино.

— Это Одри Пинкпудель, самая прекрасная актриса на свете! Я смотрел все фильмы с ней, все до одного! И вот теперь… Я вижу ее собственными глазами! И знаешь, Тамино, гляжу я на нее, и у меня внутри так всё… Как бы это сказать…

— Ворохается и шурумбурумится, — подсказал Тамино.

— А ты откуда знаешь? — насторожился Билли, подозрительно глядя на Тамино.

— Догадался, — ухмыльнулся Тамино.

— Хм… — Билли явно озадачился.

— Стоп! Стоп! — гаркнул дядька в шляпе, хлопнув в ладоши. — Где пес, с которым Одри должна танцевать?

Все большелапые бросились сновать по площадке с криками: «Пес! Где пес?», «Партнера Одри на выход!», «Подать сюда пса!». Но искомый пес, судя по всему, бесследно исчез. В зале стоял страшный шум, гвалт, ругань. Громче всех кричал важный тип. И вдруг среди всей этой суматохи раздался чей-то мелодичный голос:

— Да вот же он!

Это сказала Одри Пинкпудель. Она стояла на самой нижней ступеньке лестницы и неотрывно смотрела на Билли. Все стихло. Билли оглянулся. Кто же этот счастливчик, который сейчас будет танцевать с самой Одри Пинкпудель?

— Надеюсь, вы мне не откажете? — услышал он заветный голос, прошептавший ему эти слова прямо в ухо.

Билли оторопел. Одри Пинкпудель протянула ему лапу, и ошалевший пес молча, как во сне, пошел за ней на «Бродвей».

Заиграла музыка, и вот они уже закружились в танце, и танцевали так, будто всю жизнь только и ждали этого момента, чтобы слиться в едином движении. Одри не сводила восхищенных глаз со своего ловкого партнера. А Билли… От счастья Билли забыл обо всем на свете.

«Это любовь!» — подумал Тамино, радуясь за друга. Все-таки Билли в Нью-Йорке было довольно одиноко. Не говоря уже о том, что жить с большелапыми и зависеть от них тоже удовольствие ниже среднего.

В этот момент кто-то похлопал Тамино по плечу. Тамино обернулся. Это был Фердинанд.

— Индейцы! Я нашел твоих индейцев! — возбужденно зашептал он Тамино на ухо. — Пошли скорей!

Дважды повторять эту новость Фердинанду не пришлось. Тамино тут же сорвался с места и поспешил за вороном.

Выбравшись из павильона, друзья припустили вприпрыжку. Миновав площадку с громыхайками-птицелетами, загон с гигантскими обезьянами, сухопутную гавань с затонувшими кораблями, они вырулили к тому месту, где стояло не меньше пятидесяти типи, образуя целый лагерь.

Здесь, судя по всему, тоже снимали какой-то фильм. Только сейчас, видимо, был перерыв. Во всяком случае, никто не толкался возле камер, никто не кричал, не бегал и не танцевал — все замерло.

— Я видел тут одного волка, надо его спросить, куда они все подевались. Я сейчас, мигом! — прокаркал Фердинанд и упорхнул.

Тамино пошагал в том направлении, куда полетел Фердинанд. По дороге ему попалось множество разных диковинных предметов: какие-то высоченные деревянные столбы, украшенные страшноватыми резными рожами, нарисованные костры, картонные лошади, странные остороконечные палки, рядом с которыми лежали на земле согнутые дугою прутья, концы которых были связаны тонкими веревками.

В центре лагеря высилось самое большое типи, возле которого сидел старый серый волк и дремал. Почуяв приближение незнакомцев, волк встрепенулся и устремил на них пристальный взгляд.

— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — заговорил пингвин. — Меня зовут Тамино, пингвин Тамино, а это мой друг Фердинанд Каркун. Можно вам задать один вопрос?

Волк выслушал Тамино и сказал:

— Меня зовут Танка-Танка, что на языке индейцев означает Волк-Волк. Это имя дал мне много лет тому назад старый вождь племени. Говорят, он назвал меня так за то, что силы у меня с детства было как у двух волков. Задавай свой вопрос, странный чужеземец в красной шапке. Вопросы помогают разобраться в жизни.

— Дело вот в чем, — начал Тамино, поправив свою красную шапку. — У нас на Южном полюсе, откуда я родом, возникли трудности с большелапыми, то есть с людьми. И мне хотелось бы узнать, почему люди и звери не могут поладить друг с другом. У меня есть один знакомый, так вот он мне и посоветовал обратиться с этим вопросом к индейцам, чтобы они мне всё объяснили.

Волк поднялся и подошел к Тамино.

— Твой друг дал тебе верный совет, — сказал он с улыбкой. — Только ты попал не туда.

— Как не туда? — возмутился Фердинанд. — Что значит «не туда»? Да тут, в Голливуде, этих индейцев как… — Тамино пихнул Фердинанда в бок, и ворон замолк.

— Как снега на Южном полюсе, — закончил за него Тамино.

— Скажи лучше честно, что ты просто не знаешь, куда они делись, — пробурчал Фердинанд нахохлившись.

— Скажу тебе одно, черная птица с большим клювом и бойким языком, — невозмутимо ответил волк, — не все то золото, что блестит, и не все то, что похоже на искомое, является тем, что ты хочешь найти.

— Спасибо за поучение, конечно, но только зачем так мудрить? Ты не мог бы выразиться попроще? — с некоторым вызовом произнес ворон-задира, не собиравшийся так просто сдавать свои позиции.

— Могу, — сказал волк. — Только не знаю, хотите ли вы услышать то, что я могу вам сказать. Похоже, вам хочется услышать то, что милее вашему слуху.

Тамино набрался храбрости и сделал шаг вперед.

— Нет, Танка-Танка, мы хотим знать правду, даже если она будет неприятной. Правда всегда остается правдой, какая бы она ни была.

— Здесь, в Голливуде, вам встретится многое, что на первый взгляд может показаться настоящим. Но это не так. Тут почти все ненастоящее. Включая индейцев. Это простые, обыкновенные люди, которые нарядились как индейцы, выкрасили себе волосы и загримировались под индейцев. Но у них так же мало общего с настоящими индейцами, как у тебя, дорогой пингвин.

Слушая волка, Фердинанд нервно переминался с лапы на лапу и, едва тот закончил свою речь, выпалил:

— Ну и кому все это нужно?

— Это нужно всем. Потому что все любят слушать и смотреть всякие истории, настоящие или выдуманные — неважно. Главное, чтобы они были хорошими. Люди любят такие истории, пожалуй, больше всего. По части выдумок они мастера. Им нравится мечтать, фантазировать, грезить. Ведь не случайно Голливуд называется фабрикой грез. Это фабрика сказок. В том числе и сказок об индейцах. И все, что о них тут рассказывается, — одна сплошная выдумка и ложь.

Тамино чуть не плакал. Неужели он напрасно затеял все это дело?

— Значит, настоящих индейцев не существует в природе? — спросил он, тихонько всхлипнув.

— Почему же, — ответил волк. — Только в прерии теперь ты их не найдешь, потому что их оттуда прогнали. Они живут в специальных поселках, которые называются резервациями.

— И где же мне искать эти резервации? — Тамино не мог больше сдерживаться и залился горючими слезами.

— В Южной Дакоте, — коротко ответил волк. — Это довольно далеко отсюда, но вполне досягаемо. Если только есть желание, — добавил волк, глядя умными глазами на рыдающего Тамино.

— Желание-то есть, — поспешил заверить его Тамино, утирая слезы.

— Ну и хорошо, — сказал волк. — Тогда я провожу тебя туда. Мне больше тут нечего делать. Я давно уже собирался вернуться назад, но что-то удерживало меня от этого шага. Теперь я знаю, что мне нужно было дождаться тебя. Так что всему всегда есть объяснение. Это люди спешат всё приписать случаю, случайности, особенно те, кто не любит думать и ждать. Ладно, пойдем.

Танка-Танка поднялся и собрался идти, но тут ему преградил дорогу Фердинанд.

— Прости меня, Танка-Танка, — сказал он понурившись. — Я вел себя глупо. Вместо того чтобы внимательно выслушать тебя, я все лез со своими замечаниями. Извини, я больше не буду.

— Ты ни в чем передо мной не провинился, так что извиняться тебе не за что, большая черная птица. Просто надо помнить о том, что уши у нас для того, чтобы слушать. Главное — научиться принимать услышанное в сердце. Вот и всё.

С этими словами Танка-Танка тронулся в путь. Тамино и Фердинанд поспешили за ним. Проходя мимо дома, в котором шли съемки бродвейского шоу, Тамино притормозил, вспомнив о Билли:

— Танка-Танка, — обратился он к волку, — там у нас друг остался. Можно я быстро сбегаю, спрошу его, пойдет он с нами или нет.

— Конечно, сходи, — ответил волк и улегся ждать в сторонке.

Но идти никуда не пришлось, потому что в этот самый момент из павильона вышли Билли и Одри Пинкпудель, счастливые и довольные.

— С тобой все ясно, — сказал Тамино, глядя на сияющего Билли. — Нам нужно двигаться дальше. Но у тебя, похоже, есть сейчас дела поважнее. — Тамино лукаво посмотрел на Одри.

— Ты прав, — согласился Билли. — Надеюсь, ты не обидишься на меня. Я бы с удовольствием проводил тебя, но сейчас никак не могу оставить Одри. Сейчас, когда я только что нашел ее, мою вторую половину. Я рад, что познакомился с тобой. Ты все-таки необыкновенный пингвин, Тамино. И с тобой, Фердинанд Каркун, мне было тоже, конечно, приятно познакомиться.

— Ну ладно, счастливо оставаться! — бодро сказал Тамино, глядя па радостные физиономии Билли и Одри. — Мы пошли, а то нас волк там ждет. Он обещал нам с Фердинандом показать, где живут индейцы.

— Э-э-э… — подал вдруг голос. Фердинанд. — Знаешь, Тамино… — замялся ворон, — вынужден тебя огорчить. Я тоже остаюсь. Мне тут сказали, что летной школе, в которой учатся дети ворон-миллионеров, требуется учитель. А я всю жизнь на самом деле мечтал быть летчиком-инструктором. Хочу попытать счастья. Вдруг повезет.

Тамино почувствовал, как слезы подступили к горлу, но он сумел сдержать их и начал прощаться с друзьями. Он протянул крыло сначала Одри, потом Билли, потом Фердинанду.

— Грустно, конечно, — вздохнул он. — Не думал я, что мне придется в один день распрощаться со всеми друзьями. Но что делать, у каждого свой путь и каждый должен идти своей дорогой. Ну, я пошел. Не забывайте меня!

«Вот тебе и Голливуд!» — подумал Тамино. Получалось, что он зря потратил столько сил. Хотя, с другой стороны, почему зря? Ведь если бы они не попали в Голливуд, Билли не встретил бы свою любовь, а Фердинанд не нашел бы подходящей работы. Значит, не все так плохо. А то, что индейцев здесь нет, ну так это не беда. Зато он познакомился с Танка-Танка, и тот отведет его к настоящим индейцам.

Глава двенадцатая, в которой Тамино сначала попадает в бескрайнюю пустыню, а потом летает на облаке

Много дней уже Тамино и Танка-Танка находились в пути. Они шли лесами, полями, узкими, еле приметными тропами, продирались сквозь чащу, карабкались по горам и снова спускались в долины. Горы Тамино понравились. Там, наверху, лежал снег, и это напомнило ему родной Южный полюс.

Питались они в основном рыбой, которую Тамино лихо добывал в реках и озерах, попадавшихся им по дороге. Танка-Танка был благодарен пингвину: гоняться за едой он уже не мог, да и зубы у него были плоховаты, так что мягкая, нежная рыба, которую приносил Тамино, была в самый раз.

Все бы хорошо, если бы знать, когда же они, наконец, доберутся до цели. Но Танка-Танка ничего не говорил, и Тамино уже начал сомневаться в том, что ему когда-нибудь удастся осуществить задуманное. «Неужели придется возвращаться ни с чем?» — с тоской думал он, шагая следом за волком.

Погруженный в свои печальные мысли, Тамино не заметил, как пейзаж постепенно начал меняться: растительность исчезла, тропинки пропали, осталась только бесконечная лысая равнина, похожая на бескрайние просторы Южного полюса, с той только разницей, что вместо снега здесь был один сплошной песок, который к тому же был невыносимо горячий и страшно жег лапы.

Но путешественники не сдавались. Они продолжали идти по раскаленной земле, а вокруг — ни деревца, ни кустика, ни травинки. Главное же — здесь не было воды. Они шли уже четвертый день, и до сих пор им не попалось ни ручейка, ни речки, ни даже мелкой лужицы. Силы были на исходе. Они знали: без воды им долго не протянуть.

Солнце припекало все жарче и жарче. Старый волк тяжело дышал. Высунув язык, медленно брел он, и Тамино стало страшно: сколько они еще смогут продержаться?

Тамино попытался как-то отвлечься от тягостных мыслей. Он начал вспоминать, как играл с друзьями в снежки, как прыгал в ледяную прорубь, как они плавали наперегонки. Но и это не помогло. Солнце нещадно палило, казалось, еще немного — и оба путешественника рухнут без сил.

И в эту самую минуту произошло нечто невероятное: солнце куда-то исчезло. Сразу стало прохладнее. Тамино взглянул на небо. Там, на ярко-синем небосклоне, повисло неизвестно откуда взявшееся облачко, которое закрыло собою солнце. Казалось, оно специально прилетело, чтобы дать друзьям передышку.

Каково же было удивление Тамино и Танка-Танка, когда из этого крошечного облака неожиданно полился дождь — мелкий дождичек, который они встретили, как чудо. Тамино сразу повеселел, да и Танка-Танка заметно приободрился.

— Спасибо, милое облако! — крикнул Тамино, а Танка-Танка кивнул, показывая, что и он присоединяется к этим словам.

— Не стоит благодарности, — неожиданно отозвалось облако.

Тамино и Танка-Танка совершенно опешили. Такого они еще не встречали — говорящее облако!

— Не могли бы вы мне помочь? — спросило облако жалобным голосом.

— Конечно, если можем — поможем! — откликнулся Тамино, а Танка-Танка снова кивнул.

Облачко спустилось пониже. Теперь до него было рукой подать.

— Меня зовут Кумула, — представилось оно. — Я заблудилась. Тут так жарко, что я скоро растаю, если не сумею выбраться из этой пустыни.

— Мы бы с удовольствием вывели тебя отсюда, — сказал Танка-Танка, который уже несколько пришел в себя. Ему удалось поймать несколько капель дождя и хоть немного смочить пересохшее горло. — Но только я не понимаю, как нам это сделать. Ты наверху, а мы тут, внизу. Как нам тебе показать дорогу?

— Очень просто, — отозвалось облачко и спустилось еще ниже. — Забирайтесь на меня и поехали! Если я сейчас что-нибудь не придумаю, от меня того и гляди ничего не останется!

Чем ниже спускалось облачко, тем лучше друзья могли разглядеть его. Оказалось, что оно не такое уж и маленькое. А пушистое какое!

Тамино и Танка-Танка запрыгнули на облако, которое приняло их в свои объятия. «Мягкое, как перина!» — подумал Тамино, устраиваясь поудобней.

— Ну, а теперь давай наверх и прямо, все время прямо! — скомандовал Танка-Танка. — Я скажу тебе, когда нужно будет сворачивать.

Кумула взяла старт и полетела в том направлении, которое ей указал Танка-Танка.

Сначала они двигались довольно медленно. Ветра не было, и Кумуле приходилось стараться изо всех сил. Больше всего она боялась, что палящее солнце растопит ее. Но постепенно солнце начало тускнеть, пока и вовсе не скрылось за горизонтом. Наступила ночь. На темно-синем небе появились звезды. В воздухе чувствовалась приятная прохлада, которая подействовала на друзей благотворно. Тамино и Танка-Танка могли теперь дышать гораздо свободней, а Кумула, насытившись ночной влагой, изрядно разбухла и превратилась в полновесное взрослое облако.

— Ой, мне пора дождь пустить, иначе я сейчас лопну! — простонала она, опускаясь все ниже и ниже. — Давайте вы сейчас сойдете, а не то совсем тут у меня промокнете или еще свалитесь.

— А далеко нам до Южной Дакоты? — спросил пингвин.

— Не очень, — ответил Танка-Танка. — Знаешь, Кумула, ты спустись пониже, чтобы мы могли сойти на землю, лишний груз тебе действительно сейчас ни к чему.

Кумула пошла на снижение. Спускаться ей было теперь гораздо легче, потому что она как-никак потяжелела.

Неожиданно внизу показались горы. Заметив их, Кумула резко изменила курс и стала опять подниматься.

— В горах садиться опасно, — объяснила она. — Так можно себе и дырку в животе заработать. Тогда уж точно вам не поздоровится. Во-первых, свалитесь, а во-вторых, я залью вас дождем.

— Так что же нам делать? — распереживался Тамино, которому совершенно не хотелось падать. Он осторожно посмотрел вниз. Вокруг были сплошные горы — большие, маленькие, высокие, низенькие, толстые, тонкие, с острыми верхушками и с тупыми, с круглыми и с зубчатыми…

Кумула все разбухала и разбухала — казалось, она вот-вот лопнет.

Танка-Танка нервно бил хвостом. Он тоже не знал, что тут можно предпринять. Тамино весь дрожал — от страха и ужаса. Ему было жутко представить себе, что в любую секунду их может смыть проливным дождем.

— Ой, не могу! — закричала Кумула, и в ту же секунду от нее отделилось маленькое облачко. — Видите, я уже рассыпаюсь на части! Кошмар какой!

Тамино не считал, что это кошмар. Наоборот. Он нашел выход!

— Танка-Танка! — закричал он. — Я знаю, как нам спуститься вниз. Я скажу тебе, что нужно делать!

— Говори! — ответил волк. — Сделаю все, как ты скажешь!

— Я заберусь к тебе на спину, — торопливо стал объяснять пингвин. — А ты попробуй перепрыгнуть на то маленькое облачко, которое сейчас оторвалось от Кумулы. Это наш последний шанс!

Тамино быстро взобрался на спину волку, крепко обхватил крыльями его шею и закрыл глаза.

— Прыгай! — скомандовал он.

Танка-Танка немного присел, оттолкнулся изо всех сил и полетел как птица. Уже через секунду передние лапы Танка-Танка коснулись непоседливого облачка, которое за это время уже успело немного продвинуться вперед, отчего задние лапы волка повисли в воздухе. Танка-Танка попытался подтянуться, но у него ничего не вышло — зацепиться было не за что.

— Не могу! — простонал волк. — Сейчас сорвемся!

Тамино открыл глаза и посмотрел вниз на разверзшуюся под ними пропасть.

Он чувствовал, как старого волка неудержимо тянет вниз.

«Это конец!» — пронеслось у него в голове.

Но в этот момент что-то мягкое тронуло его — распухшая до невероятных размеров Кумула сумела все-таки подхватить друзей. Из последних сил она подлезла под задние лапы Танка-Танка, и теперь ему было на что опереться. Старый волк сделал еще одно усилие и забрался вместе со своей ношей на спасительное облачко.

— Урррра! — закричали друзья и кинулись на радостях обниматься, не замечая, что их ковер-самолет начал постепенно снижаться.

Небо тем временем затянуло тучами. Все было черным-черно, и только один-единственный кусочек оставался пока еще не закрытым и синел приветливым окошком на мрачноватом фоне.

Кумула, сделав доброе дело, поспешила подняться наверх, чтобы закрыть собою синее окно. Едва она успела втиснуться, как грянул ливень, да такой, какого Тамино в жизни не видывал.

— Всего хорошего! — успела она еще крикнуть напоследок. — Прощайте! — услышали друзья сквозь шум проливного дождя.

Маленькое облако тем временем успело опуститься вниз и теперь собиралось приземлиться у подножия какой-то горы. Ссадив путешественников, облачко тут же полетело обратно, чтобы поскорее переодеться в наряд тучи и присоединиться к остальным.

— Прощайте, друзья небесные! — прошептал Танко-Танко, глядя в небо.

Тамино огляделся. И где же тут искать индейцев? «Найдем», — успокоил он сам себя. Он был уверен: заветная цель уже совсем близко.

Глава тринадцатая, которая на сей раз не пропускается, потому что Тамино избавляет кое-кого от дурной напасти

Пока они спускались в долину, Танка-Танка не произнес ни слова. Молча перебирал он лапами, и было видно, что каждый шаг дается ему с большим трудом.

Тамино, конечно, заметил, что с его другом неладно, но, чтобы не расстраивать старого волка, делал вид, будто ничего особенного не происходит. Тамино старался идти как можно медленнее и в основном держался позади Танка-Танка.

Так шли они в полном молчании часа два, пока не вышли на симпатичную поляну, окруженную со всех сторон большими деревьями.

— Отличное место! — радостно воскликнул Тамино. — Вот здесь-то мы и отдохнем! Потому что лично я смертельно устал! — сказал Тамино и тут же плюхнулся на землю.

— Хорошая мысль, — согласился волк и тоже прилег. Не прошло и минуты, как он уже спал. Видно, все-таки очень устал.

У Тамино же сна не было ни в одном глазу. Ему не терпелось поскорее отыскать индейцев и обо всем их как следует порасспросить, чтобы потом с чистой совестью отправиться домой. Он чувствовал, что уже очень соскучился.

Тамино лежал и слушал, как шумят на ветру кроны деревьев, и думал о папе с мамой, о своем друге Атце и принцессе Нануме. Он надеялся, что родители не очень рассердятся, когда узнают о его похождениях, и что принцесса Нанума не слишком обидится на него за то, что он не принял предложение ее отца и даже позволил себе перечить ему. «Как-нибудь все уладится», — думал Тамино.

За всеми этими мыслями Тамино не заметил, как задремал. Очнулся он от странного звука. Ему показалось, будто кто-то плачет. Тихий плач прерывался по временам загадочным бульканьем.

Тамино огляделся и не увидел ничего подозрительного. Во всяком случае, поблизости не было ничего такого, что могло бы плакать или булькать. Пойти посмотреть в лес Тамино не решался: ему не хотелось оставлять спящего Танка-Танка одного.

Плач и бульканье явно приближались. Одновременно Тамино услышал треск сучьев, какое-то кряхтенье и сопенье.

Тамино решил разбудить Танка-Танка. Кто его знает, что их ждет! Но не успел он пошевелить крылом, как из лесу на поляну вышел здоровенный медведь.

— Прочь с дороги, я иду! — зарычал он, заметив Тамино, и встал на задние лапы. — Кыш отсюда, мелочь пузатая, я тут хозяин!

— Ты хозяин, а я гость! — храбро ответил Тамино. — Порядочные хозяева на гостей не набрасываются! — И сделал шаг вперед.

Медведь не ожидал такого отпора и от удивления сел. Он сидел совершенно растерянный, изумленно глядя на Тамино.

— Добрый день, — с достоинством поприветствовал забияку пингвин. — Меня зовут Тамино. Пингвин Тамино. Я тут у вас проездом. Мы с другом путешествуем. А вас, прошу прощения, как звать? Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас Рычуном-Бурчуном?

— Нет-нет, — поспешил ответить медведь. — Зовите меня лучше Джеки, Джеки Гризли.

Тамино как раз собирался снять свою красную шапочку и подать медведю крыло, как на поляну выкатилось еще одно существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении маленьким медвежонком, который прямиком потрусил к Джеки, оглашая поляну отчаянными всхлипываниями, перемежавшимися громкими «иками». «Так вот это кто плакал и булькал!» — подумал Тамино.

Завидев Тамино, медвежонок вытаращил глаза и неожиданно истошно завопил:

— Спасите! Помогите! Дух! Лесной дух! Папа, на помощь!

Прокричав все это, медвежонок недоумевающе воззрился на отца, который никак не отреагировал на его призыв о помощи. Медвежонок зажмурился и открыл было рот, чтобы начать все сначала, но потом, видимо, передумал и тихонько сказал, обращаясь к отцу:

— Все прошло, — прошептал он. — Куда-то подевалось! Нет, папа, правда, вот оно было, было, а теперь фук — и нет ничего! Честно-честно-пречестно-перечестно!

— Честно-честно-пречестно-перечестно? — переспросил Джеки.

— Да, — твердо сказал медвежонок. — Честно-честно-пречестно-перечестно!

— Честно-честно-пречестно-перечестно? — опять переспросил Джеки.

— Да, честно-честно-пречестно-перечестно, — как заведенный, ответил медвежонок.

Теперь настал черед Тамино удивляться. Он смотрел па странную пару во все глаза и ничего не понимал. Медведь широко улыбнулся и протянул Тамино лапу.

— Спасибо, Тамино, — пробасил он. — Большое спасибо, и прости меня, что я на тебя рычал. Иногда приходится прибегать к таким средствам, чтобы нагнать немножко страху. Но это касается в основном людей. А то если не рыкнешь, как следует, так они сразу лезут тебя гладить и фотографировать.

— Ничего страшного, — миролюбиво ответил Тамино, — порычал немножко, и ладно. Вот только я не понял, за что ты меня благодаришь?

— За сына, — объяснил медведь.

— За сына? — удивился Тамино.

— Да, — сказал Джеки. — Это Мэтт, мой сынок. На него напала страшная икота, целую неделю он все икал и икал. Мы прямо не знали, что и делать…

— Ну, хорошо, — нетерпеливо перебил его Тамино, — а я-то тут при чем?

— При том, что мы уже совсем извелись! Чего мы только ни перепробовали — и на голове он стоял, и воду пил, и плясал, и прыгал — ничего не помогало, пока не появился ты и не избавил нас от этой напасти. Вот счастье-то какое. Это благодаря тебе нам такое счастье привалило.

— Как я же вас избавил от напасти? Ведь я ровным счетом ничего не сделал! — Тамино все никак не мог взять в толк, с чего это его вдруг записали в благодетели.

— Очень даже сделал! — вмешался в разговор медвежонок. — Я когда увидел тебя, так перепугался, что икота у меня фук — и пропала. Со страху. Так что спасибо тебе огромное!

Тамино сначала не очень понравилось, что он на кого-то может нагонять страх, но потом он подумал и решил, что это неважно, раз кому-то этот страх помогает избавиться от икоты.

— Может быть, и вы меня осчастливите? — с легкой улыбкой спросил Тамино. — Дело в том, что нам с другом нужно попасть в Южную Дакоту, в резервацию индейцев. Вы не знаете, как туда пройти?

— Знаю, — ответил медведь. — Южная Дакота находится вон за тем холмом, — он махнул лапой в сторону возвышения, показавшегося Тамино не слишком уж и большим. — Вот там, у подножия холма, ты и найдешь резервацию.

— Спасибо, Джеки, спасибо, Мэтт, — поблагодарил Тамино медведей. — Вы очень помогли мне. Теперь я знаю, куда нам двигаться. Будем надеяться, что там, за холмом, я найду то, что ищу.

— Слушай, а может, к нам зайдешь? Мы тут совсем недалеко живем! Как раз к обеду поспеем! У нас сегодня рыбка и мед, наша мама будет рада с вами познакомиться. Пойдем, а? Давай, буди своего друга, и пошли! — принялся уговаривать Тамино медведь.

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Тамино. — Я бы с удовольствием зашел к вам, но мы очень спешим. Потому что до Рождества я хотел бы попасть домой, а это путь не близкий.

Медведи попрощались с пингвином и потопали обратно в лес. Прежде чем скрыться в чаще, Джеки еще раз обернулся и рыкнул напоследок.

Медвежий рык разбудил Танка-Танка.

— Что это было? — спросил он, сладко потягиваясь.

— Да так, ничего особенного, — ответил Тамино с хитрой улыбкой. — Ветер.

— А, ну ладно. Ветер так ветер, — зевнул Танка-Танка.

— Я предлагаю двигаться, — решительно сказал Тамино. — Южная Дакота совсем уже рядом, вон за тем холмом.

Тамино нетерпеливо переминался с лапы на лапу, поджидая, когда же его друг окончательно проснется.

— Ну что ж, можем и двигаться, — согласился волк и поднялся.

Он отдохнул и теперь опять был в хорошей форме.

— Тогда вперед! — скомандовал Тамино и поспешил в сторону холма.

Старый волк последовал за ним.

Еще немного — и они будут у цели!

Глава четырнадцатая, в которой Тамино опять приходится расстраиваться

С поляны казалось, что до заветного холма рукой подать. В действительности же он был довольно далеко. Друзья все шли и шли, а холм по-прежнему не становился ближе. Когда же они добрались до его подножия, то выяснилось, что его никак не обойти и на другую сторону можно попасть, только если сначала взобраться на него, а потом спуститься. Передохнув немного, друзья приступили к восхождению. Тамино карабкался по крутому склону, с тревогой посматривая на старого волка, который уже едва передвигал лапы. Было видно, что каждый шаг дается ему с огромным трудом, но он мужественно шел дальше, не говоря ни слова.

Они прошли уже полпути, когда Танка-Танка вдруг остановился. Отдышавшись, он посмотрел на Тамино и спросил:

— Скажи, зачем тебе все это нужно?

Тамино озадачился. Он никогда об этом не думал.

— Затем, что мне небезразлично то, что происходит вокруг меня, — ответил Тамино после небольшой паузы. — Мне кажется, каждый из нас может что-то сделать, чтобы мир изменился к лучшему. И неважно, взрослый ты или маленький.

Танка-Танка очень понравился такой ответ. Он лишний раз убедился в том, что Тамино, несмотря на свой юный возраст, очень серьезный пингвин. И что ему действительно нужно отыскать индейцев, чтобы узнать у них, как научить животных и людей ладить друг с другом.

Через несколько часов путешественники добрались, наконец, до вершины холма. Отсюда были прекрасно видны маленькие домики, казавшиеся просто игрушечными. Теперь, когда цель была так близка, у Тамино открылось второе дыхание. Волк же, наоборот, слабел с каждым шагом.

Забыв обо всем, Тамино ринулся вниз. Вот они, индейцы! Сейчас он поговорит с ними, расспросит обо всем и назад, домой! Сначала в Большой совет, а потом — к маме с папой праздновать Рождество!

Когда Тамино спустился с холма, ему открылась странная картина: поселок был пуст, в воздухе висела зловещая тишина. Слышен был только скрип ставен, безжизненно болтавшихся на ветру, да гулкое хлопанье дверей.

Тамино стало не по себе. Неужели медведь Джеки ошибся? Неужели здесь нет никаких индейцев? Может быть, они все куда-то переехали и живут теперь совсем в другом месте? Тамино с трудом сдерживал слезы.

Он старался утешить себя тем, что вот ведь и тогда, когда он искал любовь, сколько раз бывало — кажется, все, выхода нет, тупик, а потом каким-то непостижимым образом все разрешалось наилучшим образом. «Главное не отчаиваться!» — решил Тамино и стал поджидать Танка-Танка, который спускался очень медленно. Он-то наверняка знает, куда могли уйти индейцы.

Время тянулось бесконечно медленно. Тамино невольно вспомнил свою подругу улитку Изабеллу Тормозяки, с которой ему довелось проделать значительную часть пути в Италии. И ничего, ведь в итоге они все-таки добрались до Милана!

Наконец показался Танка-Танка. Он тяжело дышал и еле тащил ноги.

Отдышавшись, он обвел вымерший поселок удивленным взглядом.

— Нда… — задумчиво произнес он. — Ума не приложу, что здесь могло произойти. Когда я был тут тридцать лет тому назад, это был нормальный поселок, в котором проживало много индейцев.

— Тридцать лет назад, молодой человек, были совсем другие времена! — раздался чей-то голос. — Тридцать лет назад об индейцах еще хоть как-то беспокоились. Для очистки совести, так сказать. А сейчас они уже никого не волнуют, вот они и разбрелись кто куда.

Тамино и Танка-Танка стали озираться, пытаясь понять, откуда идет голос. Через некоторое время они обнаружили маленькую сморщенную куропатку, которая сидела на повисшем ставне одного из домов. Вид у куропатки был довольно странный: на голове — чепец, на носу — очки.

— Меня зовут бабушка Вековуха, — сообщила птица. — И зовут меня так потому, что я долгожительница. Вот все живу и живу, уж лет двести, не меньше. Я уж и сама со счета сбилась.

Тамино и Танка-Танка тоже представились и рассказали бабушке Вековухе, зачем они сюда пришли и почему им так нужно отыскать индейцев.

Выслушав их внимательно, старушка-куропатка поправила очки и принялась рассказывать:

— Про индейцев я все знаю, ребятки, даром, что ли, я так долго на свете живу. Ведь вы только подумайте, я помню статую Свободы совсем девочкой, мы познакомились, когда ее в Америку только привезли.

Тамино замер. Неужели это та самая куропатка, о которой ему рассказывала мадам Либерта? Та, что заблудилась и провела два дня у нее на носу?

— Прошу прощения, бабушка Вековуха, что перебиваю вас, — сказал Тамино. — Но я недавно беседовал с мадам Либерта, и она просила передать вам привет, если мне доведется вас встретить. Она-то и посоветовала мне искать индейцев в прерии.

— Ах, Либби! Милая моя подружка Либби! — закудахтала Вековуха, страшно разволновавшись. — Все верно она тебе сказала. Вот только сведения ее несколько устарели. Лет сто назад индейцы действительно жили в прерии, пока не появился Белый Человек и не прогнал их всех.

— А кто такой этот Белый Человек? — спросил Тамино.

— Белый Человек… ну это такая порода большелапых, которые считают себя самыми умными на свете. Они объявили индейцам войну и боролись с ними так долго, пока индейцы не сдались. После этого Белый Человек загнал всех индейцев в резервации.

Танка-Танка внимательно слушал рассказ старой куропатки, стараясь не пропустить ни слова.

— Ну а что произошло тут за последние тридцать лет? — спросил он, видя, что Тамино совсем уже запутался и ничего не понимает.

— Да ничего особенного, — ответила куропатка. — Просто жизнь стала другая. В прерии индейцы жили по своим законам и были свободны. А тут, в резервации, все пошло по-другому. Молодые потянулись в большие города в поисках работы, старики постепенно вымирали… Последний индеец ушел отсюда лет пять назад.

Услышав это, Тамино не выдержал и разревелся. Слезы текли ручьями, и он ничего не мог с этим поделать. Ему было такгорько, так плохо… И не только потому, что он напрасно приехал сюда. Ему было жалко индейцев, которых большелапые прогнали с насиженных мест, и теперь они рассеялись по всему свету.

— Не плачь, малыш, — попыталась утешить пингвина старая куропатка. — Не надо отчаиваться! Если твердо знать, чего хочешь, обязательно добьешься этого! Несмотря ни на что, поверь мне.

— Так, где же мне теперь искать их, этих индейцев?! Не могу же я тут блуждать по Америке до скончания века! Мне ведь к Рождеству домой поспеть надо!

— Бывает так: то, что мы ищем, само находит нас, — мягко сказала бабушка Вековуха, загадочно улыбаясь. — Мой тебе совет: отправляйся домой, и, как знать, быть может, ты найдешь то, что ищешь.

Такой совет не очень понравился Тамино. Что значит «быть может, найдешь»? «Быть может» его совершенно не устраивало, он просто должен был найти индейцев! Иначе как он вернется домой? Как он будет смотреть в глаза членам Большого совета? И главное — неужели большелапые и звери навсегда останутся врагами?!

Да, наверное, он все-таки еще не дорос до того, чтобы заниматься такими сложными вопросами. Сидел бы себе дома, ходил бы в школу, делал уроки да играл с друзьями, как и положено маленькому пингвину, и не лез бы во взрослые дела. «Что ж, надо возвращаться!» — подумал Тамино, а вслух сказал:

— Вы правы, бабушка Вековуха, пойду-ка я домой. Может, действительно по дороге еще индейцев встречу. Ну а если нет, так что ж…

Тамино отвернулся — ему было горько признать свое поражение.

— Я провожу тебя, — сказал ему старый волк. — Пойдем вместе, пока не подвернется какое-нибудь подходящее средство передвижения для тебя.

— Спасибо, ты настоящий друг, — отозвался Тамино. Видно было, что он смирился и теперь хотел только одного — спать. — Как я устал! — признался пингвин, сладко зевая. — От неприятностей почему-то всегда страшно устаешь. Давай дождемся утра — и в путь, — предложил он, глядя на волка сонными глазами.

— Давай, — согласился Танка-Танка, который тоже не прочь был отдохнуть после тяжелого перехода.

— Слушайте, — радостно прокудахтала старая куропатка, — вы ведь можете устроиться в любом из домов! Чего вам мерзнуть на улице?

— Хорошая мысль, — ответил Тамино и посмотрел на луну, как будто спрашивая ее совета. Тамино показалось, будто луна подмигнула ему.

На заплетающихся лапах он прошел в ближайший дом и тут же плюхнулся в угол. Сквозь сон ему почудилось, будто он явственно слышит тихий голос луны, которая шепчет ему в самое ухо: «Спи, малыш! Все образуется. Утро вечера мудренее!»

Глава пятнадцатая, в которой Тамино впадает в отчаяние и призывает на помощь Вакан-Танка

Утром друзья проснулись и, попрощавшись с бабушкой Вековухой, тронулись в путь. День еще только занимался, и солнце светило вполсилы, так что идти было пока не жарко.

Тамино молча шагал вперед. Танка-Танка старался не отставать от него.

Все мысли Тамино были обращены к Южному полюсу. А вдруг, пока его не было, большелапые натворили на Южном полюсе всяких бед? Хорошо, если это не так. Но все равно, даже если все и обошлось, то это только пока. Нужно что-то делать. Нельзя допустить, чтобы с пингвинами произошло то же самое, что с индейцами. Пока Тамино видел только один выход — пойти опять в Большой совет и попытаться убедить отца Нанумы отказаться от введения должности министра по борьбе с большелапыми. Потому что, если пингвины начнут бороться с большелапыми, большелапые объявят войну пингвинам.

Зло всегда порождает зло, в этом Тамино был глубоко убежден.

Много часов шли они по бескрайним просторам прерии, маленький пингвин и старый волк, и каждый думал о своем. Вдруг Танка-Танка остановился. Постояв немного, он лег и закрыл глаза.

Тамино сначала даже не заметил, что друг отстал. Через какое-то время он обернулся, чтобы посмотреть, как там Танка-Танка, и обнаружил, что его нет. Приглядевшись, он различил вдалеке темный силуэт. Тамино бросился со всех лап назад, отчаянно ругая себя за то, что совсем забыл о своем немолодом спутнике.

Когда Тамино подбежал к Танка-Танка, тот поднял голову и открыл глаза.

— Я больше не могу, — сказал он тихо. — Иди один, Тамино. Оставь меня здесь. Ты доберешься до дому и без меня. Удачи тебе, маленький черно-белый брат.

— Ты что?! Как же я тебя тут оставлю! — возмутился Тамино. — Давай я тебе помогу подняться, и мы потихоньку пойдем дальше.

Тамино попытался сдвинуть полка с места, но у него ничего не получилось.

— Оставь меня, Тамино, — еле слышно прошептал Танка-Танка. — Настала зима моей жизни… Пришла мне пора умереть… Ты уже ничем не можешь мне помочь… Иди…

— Что это ты такое говоришь? Как это умереть? — Тамино совершенно растерялся. — Ты никак не можешь умереть! А как же я? Я ведь не знаю прерии и никогда отсюда не выйду!

Тамино опустился на землю рядом с волком и принялся гладить его крылом:

— Танка-Танка, ну вставай же, пойдем! Не бросай меня! — умоляющим голосом просил Тамино, обливаясь слезами.

Ему было страшно.

— Не бойся, Тамино, — проговорил Танка-Танка из последних сил. — Все будет хорошо. Ты обязательно достигнешь своей цели. Ты очень храбрый и очень смелый, и у тебя все получится. Обязательно получится.

Тамино не мог вымолвить ни слова. Он горько плакал, продолжая гладить старого волка по голове.

— Как хорошо, что ты со мной… — прошептал волк и слабо улыбнулся.

— Знаешь, Танка-Танка, — сказал Тамино, стараясь говорить как можно бодрее, — мы сейчас с тобой тут отдохнем, выспимся, как следует, ну а завтра с новыми силами пойдем себе дальше. Ладно?

Волк посмотрел на Тамино грустными глазами и ничего не ответил.

— Танка-Танка, не умирай, прошу тебя, не умирай!

Волк поднял голову и еле слышно проговорил:

— Вакан-Танка…

— Вакан-Танка? — не понял Тамино.

— Вакан-Танка, — снова повторил старый волк.

— Я не понимаю тебя! — Тамино был в полном отчаянии.

— Вакан-Танка, — в третий раз сказал волк и закрыл глаза. Теперь уже навсегда.

Никогда еще Тамино не было так больно. Он смотрел на своего старого друга и не мог поверить, что они больше никогда не поговорят, не пошутят… Горестные мысли крутились в голове. Он остался один. Один-одинешенек. Что же делать? И тут вдруг до его слуха донеслась знакомая мелодия. Как будто кто-то играл на флейте. Где же он слышал эту мелодию?! И этот нежный голос… Ну, конечно же, это голос из Большого Каньона!

Тамино тут же перестал плакать. Он понял, о чем ему говорил Танка-Танка, он понял, что ему теперь нужно делать. Тамино вскочил, набрал побольше воздуха в легкие и закричал громко-громко:

— Вакан-Танка! Вакан-Танка!

В ту же секунду небо потемнело, сомкнувшись плотным черным кольцом вокруг солнца, казавшегося на этом фоне ярким диском, от которого шел широкий луч. Этот луч был похож на светящийся столб. Он протянулся от солнца до самой земли, образовав внизу большой круг, в центре которого оказался теперь Танка-Танка.

Снова раздались звуки флейты, и небо заиграло яркими красками. Сначала оно стало желтым, потом фиолетовым, потом красным, зеленым, лиловым, розовым… Когда мелодия смолкла, солнечный столб почернел и почти слился с небом, которое снова стало совсем темным. Теперь Тамино ничего не видел, вокруг была непроглядная тьма. И вдруг снова запела флейта, но на этот раз мелодия была другая, очень печальная и все же прекрасная. Постепенно тьма начала рассеиваться, пока, наконец, все не стало как прежде: в вышине синело яркое небо, и солнце сияло во всей своей красе.

Тамино огляделся. Ничего как будто не изменилось. Только куда подевался Танка-Танка? Он бесследно исчез, а на том месте, где он еще недавно лежал, возвышалось теперь самое настоящее типи.

Тамино сделал несколько осторожных шагов. Какая-то неведомая сила неудержимо тянула его в сторону типи.

— Не бойся, заходи, маленький черно-белый брат, — услышал Тамино чей-то голос.

Тамино вошел в типи и увидел старого индейца. На голове у него красовалась корона из перьев. Индеец приветливо смотрел на вошедшего гостя.

— Добро пожаловать, Тамино, — сказал индеец. — Рад тебя видеть. Я давно уже поджидаю тебя. С того самого дня, как ты отправился в путь на поиски индейцев. Когда я узнал, зачем ты ищешь индейцев, я решил тебе помочь и предстал перед тобой в обличье старого волка Танка-Танка.

Тамино смотрел на индейца в полной растерянности.

— Я вижу, ты меня пока не понимаешь, — индеец улыбнулся, глядя на ошарашенного пингвина.

— Совсем ничего не понимаю, — признался Тамино.

— Сейчас я тебе все объясню, — спокойно продолжал индеец. — Прошу тебя, садись, рассказ мой будет долгим.

Тамино послушно сел и приготовился слушать.

— Меня зовут Быстрая Стрела. Я — последний вождь племени индейцев сиу и появляюсь только тогда, когда кто-то нуждается в моей помощи. Я помогаю тем, кто не хочет мириться с несправедливостью. Я посланник великого духа Маниту, я везде и нигде и могу принимать самые разные обличья. Сначала я был с тобою в обличье волка, теперь же, когда я убедился, что намерения твои серьезны и что ты не отступишь от намеченной цели, я решил предстать пред тобою в своем подлинном виде.

— А голос в Большом Каньоне, это тоже вы? — спросил Тамино.

Быстрая Стрела кивнул и щелкнул пальцами. В ту же минуту послышалась знакомая песня.

— Ну, хорошо, — сказал Быстрая Стрела, когда отзвучала песня, — теперь пора заняться твоими делами, Тамино. Насколько я знаю, у тебя накопилось ко мне множество вопросов. Я готов ответить на них.

Тамино на секунду задумался.

— Почему большелапые и звери не могут поладить между собою? Что Белый Человек сделал с индейцами? Неужели и пингвинов на Южном полюсе ожидает такая же судьба? — Вопросы так и сыпались из него, он никак не мог остановиться. — Почему индейцы носят на голове перья? Куда подевались индейцы из своих резерваций? И как помочь пингвинам, чтобы их не постигла та же участь, что и индейцев?

— Не всё сразу, не всё сразу, маленький пингвин, — остановил поток вопросов индеец. — Давай по порядку, иначе мы с тобой совсем запутаемся. Только сначала положено раскурить трубку и попросить Маниту о помощи.

Тамино вспомнил механических индейцев, которые тоже всё предлагали ему выкурить трубку. «Интересно, почему они так любят курить трубку??» — подумал Тамино и хотел было уже спросить об этом Быструю Стрелу, но тот, будто прочитав его мысли, начал объяснять:

— Мы, индейцы, придаем курению трубки особое значение. Дым, который мы выпускаем, это материальное воплощение наших желаний, которые мы обращаем к Маниту. И о чем бы ни шла речь, о мире или о войне, мы всегда первым делом выкуриваем трубку, чтобы поговорить с Маниту. Вот смотри, на этой трубке — белые перья, значит, мы хотим найти мирное решение. Если бы на ней были красные перья, то, стало быть, речь пойдет о войне.

Быстрая Стрела взял в руки щепку, потер ее о камень, и щепка загорелась. Он поднес огонь к трубке, неспешно затянулся и передал трубку Тамино. Тот сунул ее в рот и тоже затянулся, но через секунду закашлялся. От терпкого дыма у него перехватило дыхание, и Тамино решил, что настал его последний час. Прокашлявшись, он утер выступившие слезы и поспешил вернуть опасный предмет индейцу.

— Вы не могли бы покурить за меня, уважаемый вождь? — попросил Тамино, с надеждой глядя на вождя. — Может быть, Маниту примет мои желания от вас?

— Конечно, примет, — Быстрая Стрела рассмеялся, взглянув на взъерошенного пингвина. — Знаешь, Тамино, ты задал мне столько вопросов, что лучше я тебе расскажу об индейцах все по порядку. А потом, если у тебя еще останутся вопросы, я отвечу на них. Хорошо?

Тамино согласно кивнул.

— Так вот, — начал свой рассказ вождь Быстрая Стрела. — Мы, индейцы, тоже ведь большелапые, как ты говоришь. Потому что мы — люди. Только жили мы совсем иначе, чем большинство людей на этом свете. Мы жили в полном согласии с природой. Деревья, кусты, прерия, реки, птицы, звери — все это существовало вместе с нами, не принадлежа нам. Мы относились к ним, как к нашим братьями, ибо они кормили нас и защищали. И все вместе мы были частью Маниту, великого духа, который сотворил и леса, и озера, и горы, и нас. Он дал нам солнце и дождь, дабы растения могли произрастать всем на радость. Он дал нам землю, дабы на ней могли поселиться наши братья — животные. Никогда мы не брали у природы больше того, что нам нужно было для пропитания и поддержания сил. Мы относились к земле как к нашей общей матери. Никто не мог завладеть ею в своих личных целях, никто не мог ее продать или купить, потому что она принадлежала всем, как воздух и вода, как небо и солнце. И так было много тысячелетий. Пока не появился Белый Человек.

Он пришел лет пятьсот тому назад. Тогда Христофор Колумб хотел найти морской путь в Индию, и в один прекрасный день его корабли причалили у этих берегов. Колумб был убежден, что попал в Индию. Вот почему он назвал местных жителей индейцами. С появлением заморских гостей в нашей жизни все переменилось. Они не собирались с нами дружить. Им нужно было только одно — наши земли, наши леса, наша природа. С каждым днем белых людей становилось все больше и больше, они начали занимать наши территории. Настал момент, когда мы отказались отдавать им землю, и тогда они объявили нам войну.

Эта война длилась очень долго, и много индейцев погибло за эти годы. Постепенно нас стало гораздо меньше, чем пришельцев. А они всё приезжали и приезжали. Они истребляли нас огнем и мечом. Те же, кто не погиб от их оружия, умирали от неизвестных болезней, завезенных к нам европейцами. Потом они протянули по всей стране железные дороги, по которым пустили своих огненных скакунов. Они убивали наших братьев бизонов, так что скоро их почти не осталось. А ведь бизоны были нашей пищей. Из их шкур мы шили себе одежду и строили типи, из их костей делали наконечники для стрел. Индейцам стало нечем охотиться, нечем питаться и негде жить. Они начали вымирать от голода и холода.

Оставшиеся в живых, как могли, продолжали отстаивать свою свободу. Нам не хотелось ни с кем воевать, мы хотели договориться с Белым Человеком, объяснить, что мать-земля принадлежит всем. Но Белый Человек не слушал нас, он даже не пытался понять нас. Он объявил всех индейцев своими врагами и принялся рассказывать сказки, будто перья, которые мы носим на голове, это боевой убор, свидетельствующий о том, какие мы опасные. На самом-то деле эти перья означают совсем другое. Каждое перо — это память о добром поступке. Вот посмотри на меня, Тамино. У меня на голове семьдесят два пера, и это говорит о том, сколько добрых дел я сделал в жизни, а вовсе не о моем намерении на кого-либо напасть. Если мы по особым праздникам раскрашивали себя, то Белый Человек тут же говорил, что это у нас боевая раскраска, и не верил нам, когда мы пытались объяснить, что раскрашиваем себя для великого духа Маниту, чтобы он мог различать нас. Белый Человек истолковывал все по-своему, лишь бы изгнать нас с нашей земли. В конце концов, он загнал нас всех, как опасных преступников, в специальные поселения, в так называемые резервации.

Нам пришлось покориться. Белый Человек был сильнее нас. Мы стали жить в этих резервациях, но это была не жизнь. Великие вожди Сидячий Бык и Бешеный Конь еще пытались бороться, но, когда они умерли, некому было продолжить их дело. Стариков почти не осталось, а молодые индейцы потянулись в города, чтобы там попытать счастья. Но вряд ли кто-нибудь из них чувствует себя по-настоящему счастливым. Вот так. Знаешь, что сказал Бешеный Конь перед смертью? Он сказал: «Когда я умру, я вернусь на землю громом и молнией». Гром — это голос его, молнии — его язык, а дождь — слезы по братьям-индейцам.

Старый вождь умолк. Тамино сидел притихший, потрясенный услышанным.

И вдруг тишину разорвали гулкие раскаты грома, сверкнула молния, но дождь не пролился.

— Слышишь, маленький черно-белый брат?! — воскликнул Быстрая Стрела. — Это Бешеный Конь! Он говорит тебе, что ты не должен сдаваться, ты должен защитить своих братьев-пингвинов, чтобы ему не пришлось оплакивать и твой народ.

— Да, но как? — взволнованно спросил Тамино.

— Отправляйся домой, — произнес вождь. — Все будет хорошо. Вот увидишь. Все сложится. Само.

— А как же я доберусь до дому?! — воскликнул Тамино, только сейчас осознав, как далеко он забрался.

Вождь поднялся и сделал знак рукой, приглашая Тамино следовать за ним.

Когда Тамино выбрался из типи, он не поверил своим глазам. Прямо перед ними стояла огромная чаша, напоминавшая те посудины, на которых большелапые передвигались по морю. Но эта штуковина выглядела как-то иначе… Она была вся прозрачная! Казалось, что она сделана из чистейшего льда.

— Вот на этом каноэ ты и отправишься домой, Тамино, — сказал вождь улыбаясь. — Оно не простое, а волшебное. Оно будет выполнять все твои пожелания: куда захочешь, туда оно тебя и доставит.

— Спасибо, вождь Быстрая Стрела! — поблагодарил Тамино. — Вы мне очень помогли! А как мне вам сообщить, что я добрался до дому и чем все у меня там закончится?

— Не беспокойся, Тамино, — ответил старый индеец, ласково глядя на маленького пингвина. — Я и так буду о тебе всё знать. Давай прощаться. Не теряй времени, в добрый путь!

Тамино забрался в каноэ, сел на скамеечку и стал ждать, когда же лодка тронется в путь. Но лодка и не думала двигаться с места, хотя Тамино, как и велел старый вождь, дал ей команду отправляться на Южный полюс.

— Секундочку, Тамино, — сказал Быстрая Стрела и улыбнулся, видя, что Тамино не терпится поскорее отчалить. — Ты, кажется, не получил ответа на самый главный твой вопрос.

Тамино задумался и быстро перебрал в голове весь их разговор.

— Да нет, — сказал он после некоторой паузы, — кажется, вы на все мои вопросы ответили.

— А как же все-таки твой главный вопрос? — не отступал вождь.

— Какой? — Тамино совсем растерялся.

— Почему большелапые и звери не могут ладить друг с другом, — напомнил ему Большая Стрела.

— Ах, этот! — воскликнул Тамино. — Так я знаю на него ответ! Вы же мне все уже объяснили!

— Неужели? — удивился Быстрая Стрела. — Ну и как ты ответишь теперь на него? — спросил он с хитрой усмешкой.

— Очень просто, — бойко сказал Тамино. — Большелапые и звери никак не могут поладить друг с другом, потому что большелапые считают себя самыми умными и самыми главными на земле, забывая о том, что все мы — часть природы, часть Маниту, как называют это индейцы.

Вождь Быстрая Стрела кивнул и молча вынул из своей короны одно белое перо. Внимательно посмотрев на Тамино, он так же молча приладил ему перо на красную шапочку.

— Ты заслужил это перо, дорогой Тамино! — торжественно изрек вождь. — Ты храбрый и мужественный пингвин. И справедливый. Поэтому тебе присваивается звание почетного индейца!

Тамино обомлел. Такого он не ожидал! Его распирало от гордости, он стоял, выпятив грудь колесом, и от волнения не знал, что сказать.

— А можно мне у вас еще кое-что спросить? — осторожно поинтересовался он, придя в себя.

— Спрашивай, конечно, — разрешил вождь, глядя с улыбкой на почетного индейца.

— Скажите, а нельзя ли мне стать пингвейцем? — выпалил Тамино.

— Любой из нас есть то, что он есть, если ему удается быть тем, чем он хочет быть, — ответил вождь, загадочно улыбаясь. — Ну а теперь плыви с миром, маленький брат. Пусть Маниту не оставит тебя. Хау, я всё сказал.

В этот момент каноэ начало медленно подниматься вверх. Старый вождь помахал Тамино рукой и скрылся в своем типи.

Когда Тамино через некоторое время посмотрел вниз, на том месте, где еще недавно стояло типи, было пусто. Типи растворилось так же неожиданно, как и появилось. Если бы Тамино не сидел сейчас в ледяной лодке, он бы решил, что все это ему приснилось.

Тамино вздохнул и стал думать о папе с мамой, о принцессе Нануме, о своем друге Атце и обо всех пингвинах Южного полюса.

Глава шестнадцатая, в которой Тамино возвращается домой и понимает, что опоздал

Волшебное каноэ уверенно двигалось вперед. Оно летело со скоростью пущенной стрелы, так что, когда они пролетали над Нью-Йорком, Тамино даже не успел помахать крылом мадам Либерта. Но его уже ничто не могло огорчить, так он радовался, что скоро окажется дома.

Они были в пути уже восемнадцать часов, когда на горизонте показались, наконец, бескрайние просторы Южного полюса. Тамино хотелось обставить свое возвращение как можно более эффектно, поэтому он мысленно направил лодку на школьный двор. Он решил, что сначала покружит немножко над школой, а потом, дождавшись перемены, аккуратно сядет в самом центре двора.

Каково же было его удивление, когда на перемене никто не вышел из школы! Он полетал еще один урок, но и на второй перемене во дворе никто не появился. Тамино озадачился. До Рождества вроде еще далеко. Каникулы, по его подсчетам, еще не начались.

Тамино решил покружить еще, пока не кончатся уроки, но и после уроков ничего не произошло. Казалось, школа вымерла. Тамино ничего не оставалось, как пойти на посадку.

В полной растерянности он вылез из каноэ и поспешил в школу. То, что открылось его взору, повергло его в ужас. Внутри здания все было перевернуто вверх дном: парты, стулья, шкафы, наглядные пособия, учебники, тетради, ручки, карандаши — все было поломано, разбросано, раскидано. Больше же всего Тамино поразило то, что среди всех эти предметов валялись портфели и рюкзаки. Что же здесь такое произошло?

Тамино бросился в учительскую. Дверь была распахнута настежь.

— Есть тут кто-нибудь? — осторожно спросил он, заглядывая в знакомую комнату.

Тишина.

— Есть тут кто-нибудь живой? — крикнул Тамино и вошел в учительскую. — Это я, Тамино! Скажет мне хоть кто-нибудь, что здесь стряслось?! — Он был уже в полном отчаянии.

Никого.

Тамино собрался уже было уйти, как вдруг откуда-то из-под стола раздался чей-то голос:

— Это ты, Тамино?

Тамино резко повернулся и открыл клюв от изумления. Под столом сидел его лучший друг Атце в обнимку с господином Тюленем.

Встретившись глазами с Тамино, Атце разрыдался.

Тамино залез под стол и принялся утешать друга.

— Ну, ну, не надо, не плачь, — приговаривал Тамино. — Чего ты ревешь? А что тут, собственно, произошло? — спросил Тамино, обращаясь к господину Тюленю.

Господин Тюлень тяжело вздохнул.

— Не могу тебе точно сказать, — начал он, стараясь держать себя в руках, чтобы тоже не расплакаться. — Просто… У нас шли занятия… Всё как обычно. И тут в школу ворвались большелапые, похватали всех учителей и учеников, распихали по мешкам и скрылись. Только до учительской они почему-то не добрались. А я тут как раз с Атце разбирался… Он запустил в меня снежком, и я его тут… воспитывал. На самом-то деле я должен быть благодарен ему, ведь только поэтому мы и спаслись.

Выслушав учителя, Тамино задумался.

— Знаете что, — сказал он, наконец, — нам нужно немедленно известить Большой совет о том, что здесь произошло. Они должны принять срочные меры!

— Да… — протянул Атце плаксивым голосом. — А как мы доберемся-то до Большого совета? Ведь мы не знаем, где они тут бродят, эти большелапые! Еще сцапают нас!

— Пойдем, я тебе кое-что покажу! — ответил Тамино и подвел своего друга к окошку. — Видишь? — спросил он, указывая на ледяное каноэ.

— Ух ты! — изумился Атце. — А что это за штуковина такая?

— Волшебная лодка, — объяснил Тамино и коротко рассказал о том, что он побывал в Америке и познакомился там с вождем Быстрая Стрела, который и подарил ему эту лодку. — Вот на ней-то мы и отправимся в Большой совет. Только сначала мы заедем ко мне домой. Надо же родителям сказать, что я вернулся.

Соблюдая осторожность, Тамино вывел Атце и господина Тюленя во двор, там они быстро сели в лодку, которая тут же взмыла ввысь и направилась к дому, где жили родители Тамино.

Атце не мог надивиться на самоходную чудо-плошку. Да, с Тамино не соскучишься, вечно он что-нибудь придумает! Господин Тюлень, наоборот, ничему уже не удивлялся. Он знал: Тамино способен и не на такое!

Когда они приземлились перед домом Тамино, то увидели там такую же картину, что и в школе: все было разгромлено, разломано, развалено, а родителей было не видно. Они исчезли.

Тамино похолодел. А вдруг с ними случилась непоправимая беда?! И надо же такому произойти именно в тот момент, когда его не было рядом!

— Не горюй! — попытался утешить его господин Тюлень. — Давай поедем скорее в Большой совет. Уж они-то наверное знают, как следует поступить!

— Вы правы, — отозвался Тамино, обводя грустным взглядом разворошенную комнату. — Сейчас поедем.

Обернувшись, Тамино встретился глазами с морским слоном Харальдом, который сидел в будке и растерянно смотрел на пришедших своими маленькими глазками.

— Здравствуй, Харальд! — поприветствовал бывшего врага Тамино. — Что ты тут делаешь?

— Сижу, жду у моря погоды, — уныло ответил он.

— А можно без загадок? — стараясь держать себя в руках, сказал Тамино.

— Можно, — согласился Харальд. — Я записался тут на межзвериный вегетарианский семинар, который должен был проходить при парламенте. Потому что после того как ты меня освободил из зоопарка, я решил начать новую жизнь. Ну вот, пришел, а тут как понаехали большелапые в таких огромных ящиках на колесах, да как давай тут всех гонять! Ужас какой-то! Они тут всех переловили, даже кита и того утащили!

— А Большой Императорский Пингвин? Что с ним? — взволнованно спросил Тамино.

— И его тоже сцапали, и остальных. Только я один спасся!

— Как же тебе это удалось? — поинтересовался пингвин.

— Чудом! — признался Харальд. — Когда они утащили кита, я прыгнул в канал и думал, что уже никогда не сумею всплыть, я ведь очень тяжелый, а вода тут совсем несоленая. А там, внизу, оказался еще один канал, вроде тайного хода. Вот по нему-то я и выбрался наружу. Вылез — а тут уже никого. Я походил-походил и решил остаться здесь. Надо же, чтобы хоть кто-нибудь охранял здание. Там документы все-таки, бумаги важные.

— Куда же они их утащили? — с дрожью в голосе спросил господин Тюлень.

— Понятия не имею, — ответил Харальд.

— Я знаю, где их искать, — уверенно заявил Тамино.

Тамино вспомнил, что говорил Большой Императорский Пингвин на том памятном заседании, после которого он отправился в Америку. Большой Императорский Пингвин сказал тогда, что большелапые устроили в самом центре Южного полюса зимовку и специальную станцию для отловленных животных. Вот туда-то они, наверное, и поместили всех обитателей Южного полюса. Тамино понял, что ему нужно делать.

— Поступим так, — сказал он, наконец, обращаясь к своей немногочисленной команде. — Ты, Атце, останешься тут с Харальдом и господином Тюленем, а я полечу на разведку. Хочу посмотреть на эту зимовку большелапых.

— Какую такую зимовку? — удивился Атце.

— Некогда, Атце, потом объясню, — отмахнулся Тамино, забираясь в каноэ.

Атце совершенно не хотелось оставаться ждать Тамино в компании с кровожадным морским слоном. Кто его знает, что ему еще взбредет на ум. На помощь старого тюленя рассчитывать не приходится. Атце попытался уговорить Тамино взять его с собой, но Тамино категорически пресек все разговоры на эту тему: — Нет, Атце, я поеду один. Сам подумай, а если меня поймают? Тогда хотя бы останешься ты. От пингвинов, так сказать. Придется вам тогда нас спасать. Понял?

— Понял, — понуро ответил Атце.

В следующую минуту ледяная лодка взмыла в воздух и взяла курс на зимовку большелапых.

Довольно скоро они уже были у цели. Тамино посмотрел вниз и зажмурился: более страшного зрелища себе нельзя было и вообразить. Станция представляла собою большой загон, который весь был забит обитателями Южного полюса. Тысячи пингвинов, всех видов и возрастов, сотни моржей, нерп, морских слонов и собак, десятки китов и даже чайки с буревестниками томились тут в страшной тесноте.

Тамино спустился немного пониже, чтобы как следует всё разглядеть. И тут он заметил маленькую золотую корону — она сверкнула на солнце. Принцесса Нанума! Сердце Тамино сжалось от боли. Еще немного — и он бы направил свою лодку в самую гущу сгрудившихся пленников, но вовремя одумался и повернул назад, к ледяному дворцу, чтобы там спокойно разработать план дальнейших действий.

Глава семнадцатая, в которой Тамино придумывает хитроумный план и попадает в ловушку

Вернувшись к друзьям, Тамино рассказал им обо всем, что увидел на станции. Этот рассказ произвел на всех тяжелое впечатление. Молча сидели они, понурив головы, и не знали, что делать дальше.

Они просидели несколько часов, но так ничего и не придумали. В отчаянии Атце поднялся, слепил снежок и в ярости запустил им со всего размаху в башню. Снежок стрелой просвистел в воздухе и врезался в самое верхнее окошко.

— Здорово! — одобрил бросок Харальд. — А на крышу слабо?

— Да сколько угодно! — сердитым голосом ответил Атце и тут же запустил еще один снежок, который попал точно в цель.

— Попал! — крикнули хором Харальд и господин Тюлень.

Тамино задумчиво смотрел на эти упражнения и вдруг сказал:

— Брось-ка еще разок!

Атце удивленно поглядел на приятеля и, ни слова не говоря, повторил свой коронный номер — бросок с замахом и воздушной петлей. Тюк — и снежок опять приземлился ровно посередине крыши башни.

— Попал! Попал! — радостно заголосили опять Харальд и господин Тюлень.

— Попал… — задумчиво произнес с расстановкой Тамино.

— Слушай, а зачем тебе нужно, чтобы я попадал? — поинтересовался озадаченный Атце.

— Да, действительно… — сказал Харальд, который только теперь сообразил, что тут что-то не так. У них беда, а они снежками развлекаются!

— Я тут кое-что придумал… — начал Тамино. — Это Атце навел меня на мысль. Я знаю, как нам отвлечь большелапых, чтобы освободить наших. Нужно налепить как можно больше снежков, а потом мы запуляем ими большелапых! Сверху!

— Как это сверху? — удивился господин Тюлень.

— Из лодки, — односложно ответил Тамино. — Только для начала нужно, чтобы большелапые сцапали Харальда. Тогда он сможет передать от нас весточку в лагерь. Чтобы они готовились к побегу.

— Ты чего?! Это чтобы я добровольно сдался большелапым? Да ни за что! Да ни за какие макрелины на свете! И вообще, я ведь теперь вегетарианец. А если мне какой большелапый на пути попадется? Я за себя не отвечаю, могу и съесть. И что тогда, прощай моя новая жизнь?

— Харальд, да что ты так разошелся? — попытался успокоить его Тамино. — Никто тебя не заставляет есть большелапых. Ты просто таким образом проникнешь в лагерь и сообщишь всем наш план. Скажешь им, что, как только мы начнем забрасывать большелапых снежками, они должны начать плакать и причитать. Желательно погромче. Ну, пусть вспомнят, как они плакали по понедельникам, когда исчезла принцесса Нанума. Тогда большелапые совсем запутаются, и я смогу под шумок открыть ворота.

Харальду не очень понравилась эта затея, но делать было нечего, и он согласился. После этого друзья принялись лепить снежки. Налепив несколько сотен, они загрузили все в лодку, сели сами и двинулись в сторону зимовки.

Тамино высадил Харальда чуть пораньше и опять поднял каноэ в воздух. Теперь все зависело от того, клюнут большелапые на Харальда или нет. Вот почему Тамино завис над морским слоном на приличной высоте, наблюдая сверху за исходом дела.

Харальд нехотя взял курс на лагерь. Он еле шевелил ластами. Не прошло и пяти минут, как у него на пути возникло четверо большелапых, которые явно вознамерились захватить его в плен. Харальд для виду посопротивлялся, но так, не очень. Во всяком случае, довольно скоро он уже оказался в мешке, который большелапые поволокли в лагерь.

— Порядок! — удовлетворенно сказал Тамино, направляя лодку к зимовке.

В скором времени большелапые дотащили свою тяжелую ношу до лагеря и выпустили Харальда в загон, где его тут же со всех сторон обступили взволнованные пленники.

Выждав некоторое время, Тамино дал команду приготовиться к снежной атаке и пустил каноэ на полной скорости вниз.

— Первым делом нейтрализуем охранников у ворот, — распорядился Тамино, и Атце, недолго думая, начал обстрел большелапых, стоявших у самого входа.

— Ой! Ай! Ой, елки-палки, да что же это такое?! — только и слышалось снизу.

И в ту же минуту все звери в загоне, как по команде, начали причитать и плакать.

Они ревели так, что их рев заглушил отчаянные крики большелапых, которые совершенно потеряли голову от всей это неразберихи. Снежки так и сыпались, и увернуться от них было невозможно. Сверху было видно, как большелапые мечутся, хватаясь то за ухо, то за щеку. Наконец им все-таки удалось спрятаться в укрытии, чем и решил воспользоваться Тамино. Он быстро объяснил господину Тюленю, как управлять лодкой, а сам высадился прямо у ворот, там, где еще недавно несли вахту охранники. Лодка опустилась совсем низко.

Распахнув створки ворот, Тамино вошел на территорию лагеря и крикнул что было сил:

— Все сюда! Ко мне! Я выведу вас отсюда!

Вдруг за его спиной раздался какой-то шорох. Тамино обернулся и замер в ужасе. Ворота захлопнулись, а перед ним стоял здоровенный большелапый не слишком миролюбивого вида. Тамино и пикнуть ие успел, как большелапый сгреб его в охапку и зашвырнул со всего размаху в загон.

Хорошо еще, братья-пингвины успели его подхватить, а не то он себе все кости переломал бы!

Тамино не мог поверить в случившееся. Как же это? Ведь все так хорошо начиналось, все шло по плану… И вот тебе, пожалуйста, такой бесславный конец!

Он стоял среди толпы пленников, повесив голову, и видно было, что ему не по себе. Он хотел прийти освободителем, а вместо этого сам угодил в западню! Тамино заметил в толпе какое-то движение — это папа с мамой пробирались к нему, а за ними — Нанума! Их лица сияли счастьем, так они были рады снова увидеть дорогого сына и друга. И ничего, что они тут в плену, главное — вместе.

Остальные пленники молча смотрели на нового заключенного. Как назло, в первых рядах оказалось несколько членов Большого совета, которые при виде Тамино стали перешептываться, но делали они это так нарочито громко, что не только Тамино мог все прекрасно слышать, но и другие звери.

— Допрыгался, долетался! — прошипел один.

— Назначили бы нормального министра по борьбе с большелапыми, не сидели бы мы тут! — отозвался другой.

— А этот только болтать умеет, — вступил в разговор третий. — Как слова красивые говорить, так он первый, а как большелапые объявились — так нет его, сбежал!

— Да потому что он сам с большелапыми водится! — послышалось из толпы.

— Предатель! — крикнул кто-то.

Неожиданно вперед выступил Большой Императорский Пингвин.

— Дорогие мои! — обратился он к своим подданным. — Не надо волноваться! Ситуация под контролем. Мы расправимся с большелапыми, и говорить мы с ними будем только на языке силы! Другого они не понимают. Надо лишь выждать подходящий момент и нанести ответный удар. Призываю вас сохранять спокойствие. Терпение и еще раз терпение!

Толпа ответила одобрительным гулом. Некоторые пингвины даже захлопали.

— Отныне объявляю всех большелапых нашими заклятыми врагами! — торжественно изрек Большой Императорский Пингвин. — Не дадим пощады большелапым! — воскликнул он напоследок, и подданные ответили ему оглушительными аплодисментами.

Услышав это, Тамино высвободился из маминых объятий, поправил свою красную шапку с белым пером и выступил вперед.

— Ваше Величество! — звонко крикнул он, стараясь перекричать толпу. — Дорогие жители Южного полюса! — Все притихли. — Почему на зло нужно отвечать злом? Почему вы считаете, что все большелапые одинаковые?! Оли все разные, как мы с вами! Ведь и среди нас есть плохие пингвины и хорошие, добрые киты и не очень. Если мы будем мстить всем большелапым без разбору, могут пострадать невиновные! А ведь нам не хочется причинять горе ни в чем не повинным существам! Я был у индейцев в Северной Америке. Они потеряли родину и в результате потеряли самих себя. Давайте лучше подумаем, как нам спасти нашу страну, не объявляя поголовно всех большелапых заклятыми врагами.

Все замерли. В воздухе повисла напряженная тишина.

Большой Императорский Пингвин откашлялся и сказал:

— Тамино, ты знаешь, как я благодарен тебе за то, что ты спас мою дочь, принцессу Нануму. Ты совершил настоящий подвиг, и за это тебе были оказаны подобающие почести. Но теперь… теперь я не могу позволить своей дочери дружить с тобой. Нанума, поди сюда! — приказал он властным голосом.

— Правильно! Верно! Нечего водиться с предателями! — раздались голоса из толпы.

Нанума, однако, не двинулась с места.

— Нанума, — грозно позвал ее отец, — ты слышишь, что я тебе сказал?! Сейчас же иди сюда!

Все стихло. Присмиревшие подданные ждали, что будет дальше.

Нанума только крепче сжала крыло Тамино.

— Нет, папа, — твердым голосом произнесла она, наконец. — Мое место рядом с Тамино. Ты знаешь, как я тебя люблю. Но Тамино я люблю не меньше. Если ты заставляешь меня сделать выбор, то я выбираю Тамино.

Все оцепенели. Что ответит на это Большой Императорский Пингвин? Но он молчал. И тут раздался страшный треск. Лед задрожал и пошел трещинами. Послышались крики ужаса.

Тамино тоже перепугался не на шутку, но быстро оправился от первого испуга и огляделся в поисках причины странного явления. Искать пришлось недолго. Тамино сразу понял, отчего пошли такие трещины: к лагерю медленно приближалась здоровенная посудина, которую люди называют пароходом или кораблем. Эта плавучая штука предназначалась, видимо, специально для путешествий во льдах, судя по тому, как ловко она вспарывала толстенные замерзшие пласты. Могучий гигант медленно, но неотвратимо приближался к лагерю пленников, пока, наконец, не остановился, чуть не протаранив ограждение.

Толпа шарахнулась в сторону и замерла, увидев, как из плавучей посудины один за другим посыпались на лед большелапые. Теперь ни у кого не было сомнений — это конец.

Но вышло все совсем иначе. Эти большелапые почему-то не стали хватать животных, а вместо этого накинулись на своих же соплеменников, устроивших тут зимовку и лагерь для отлова зверей. Эти неизвестные большелапые ловко скрутили мучителей и препроводили их па посудину, после чего там началась какая-то беготня и суета, закончившаяся тем, что на боку посудины открылся люк, из которого выехала лестница. И тут Тамино понял, кому они обязаны чудесным спасением: по лестнице спускался не кто иной, как его давний друг Фите! А за ним шли Атце и господин Тюлень.

Фите перепрыгнул через ограждение и, продравшись сквозь толпу, бросился к Тамино.

— Здорово! — радостно крикнул он, хлопнув Тамино по плечу. — Я тут случайно оказался в ваших краях и решил: дай загляну, посмотрю, как у них там дела. И вот на тебе, пожалуйста! Тут у вас, оказывается, какие дела-то творятся!

Фите рассказал Тамино и Нануме, что теперь он служит на корабле, который принадлежит организации, занимающейся защитой и спасением животных.

Тамино с Нанумой были страшно рады снова встретиться с Фите, но, пожалуй, еще больше они радовались тому, что среди большелапых есть такие, кому небезразлична судьба животных.

— А где же вы нашли Фите? — спросил Тамино, обращаясь к Атце и господину Тюленю.

— Да в школе, — объяснил Атце. — Как тебя сцапали, так мы сразу назад полетели, чтобы все обмозговать. Ну вот, сели мы на школьном дворе, сидим, думаем, а тут друг твой идет.

— Он приехал тебя навестить, — продолжил господин Тюлень, — но не знал твоего точного адреса и поэтому пошел в школу. Мы уж постарались ему растолковать, что с тобой приключилось и где вас всех нужно искать.

— Спасибо, Атце, спасибо, господин Тюлень! Без вас мы бы пропали! — сказала нежным голосом принцесса Нанума и улыбнулась своей самой восхитительной улыбкой.

После этого она повернулась к Фите и произнесла в его честь благодарственную речь на чистейшем пингвиньем языке.

Фите, конечно, не знал пингвиньего языка, но, глядя на Тамино и Нануму, понял, что все хорошо.

— Ура освободителям! Ура! — закричал Тамино.

— Ура! Ура! Ура! — подхватила толпа, и через минуту на площадке стоял такой гвалт, что уже ничего нельзя было разобрать. Понятно было только, что все очень счастливы. Казалось, этому ликованию не будет конца. Теперь все хотели поздравить героев, все хотели выразить личную благодарность Тамино, Атце, господину Тюленю и доброму большелапому. И только когда к Тамино подошел сам Большой Императорский Пингвин, толпа притихла. Его величество стоял, переминаясь с лапы на лапу, и выглядел каким-то очень потерянным.

— Хм… — начал он, слегка откашлявшись. — Тамино, я знаю, ты вправе на меня сердиться за то, что я не прислушался к твоим словам. Но, может быть, ты простишь меня, если я скажу, что теперь я поверил тебе. Сейчас я вижу, сколько правды было в твоих словах. Действительно, глупо объявлять войну всем большелапым. Потому что они все разные, и среди них есть и хорошие, и плохие. Прости меня, пожалуйста, если можешь!

— Конечно, я вас прощаю, — миролюбиво ответил Тамино. — Я рад, Ваше Величество, что вы нашли в себе силы изменить свое мнение. Лучше поздно, чем никогда, — добавил он и крепко сжал крыло Нанумы.

А потом к Тамино подошли члены Большого совета, они тоже хотели принести свои извинения, но в этот момент с неба плюхнулось что-то большое и пухлое.

Как вы думаете, кто это был?

Совершенно верно, Голиаф собственной персоной.

Он поднялся на лапы, отряхнулся после падения и, гордо выпятив грудь, изрек:

— Стало быть, таким образом!

— Что значит «стало быть, таким образом»? — удивился Тамино. — Интересное дело, падаете тут как снег на голову и даже не считаете нужным извиниться… хоть каким-нибудь образом, — добавил он не без ехидства.

Голиаф покосился на Тамино, но ничуть не смутился.

— Некогда нам тут извинениями заниматься, — сказал он с важным видом. — У нас дела посерьезнее есть. Необходимо срочно заняться установлением дружественных контактов с большелапыми, а для этого, стало быть, нужен министр. Предлагаю назначить министром по связям с большелапыми — Тамино! Вот, стало быть, таким образом, — закончил он свое неожиданное выступление и гордо оглядел всех.

— Действительно! — отозвался Большой Императорский Пингвин, — Превосходная мысль, Голиаф! Итак, Тамино, ты назначаешься министром по связям с большелапыми!

Тут все опять принялись кричать и ликовать. Тамино поднял крыло и попросил дать ему слово.

— Благодарю за оказанное доверие, — сказал он, когда все угомонились. — Но мне кажется, что я не очень подхожу на эту должность. Хотя бы потому, что я еще учусь в школе. Ведь каждый должен заниматься своим делом. Я пока еще мал для такой должности. Но скажу одно: я считаю, что мы все — и дети, и взрослые — должны помнить о том, как это опасно — не уважать друг друга. Нельзя забывать, что мы все — дети природы и потому мы все — и животные, и растения, и люди — братья и сестры.

Что тут началось! Все стали обниматься, плакать, смеяться. И даже команда корабля большелапых присоединилась к общему празднику, так что скоро уже было не разобрать, где тут пингвины, где тюлени, где большелапые, — все смешалось в этой веселой кутерьме. Еще большее веселье началось, когда у самого борта корабля вдруг забил высокий фонтан. Это кит Эфраим вернулся из дальних странствий и теперь приветствовал собравшихся фейерверком брызг. Самое интересное, что он явился не один. Рядом с ним плыла небольшая изящная китиха весом в четыре тонны, не больше.

— Видишь, дорогая, — пробулькал Эфраим, — мы как раз успели вовремя. Смотри, как у нас тут весело!

Тамино очень обрадовался, увидев Эфраима. Но еще больше он был рад тому, что сбылась мечта кита — он нашел себе невесту.

— Позвольте представить, — важно пробасил Эфраим. — Мисс Эмили Потт, моя невеста. Эмили, это мой друг Тамино, а там, дальше, смотри, все население Южного полюса вышло нас встречать, и даже несколько большелапых тут затесалось. Здорово, а?!

Эмили пустила небольшой фонтанчик.

— Приятно познакомиться, — проговорила она низким мелодичным голосом.

— Ну а ты, Тамино-путешественник, как ты? — спросил Эфраим, которому не терпелось узнать, чем закончились приключения маленького пингвина. — Нашел своих индейцев? Узнал у них все, что хотел?

— Нашел, узнал все, что хотел, и даже больше, — ответил Тамино.

— Ух ты! — обрадовался Эфраим. — Да что ты говоришь!

— Я понял одно, — продолжал Тамино. — У нас у всех еще очень много дел. Главное — не зазнаваться и не думать, что мы самые умные и самые замечательные и больше нам нечему учиться. Это ко всем относится — и к большелапым, и к тюленям, и к китам, и к пингвинам, конечно.

Тамино хотел было еще что-то добавить, но не успел, потому что с неба вдруг полилась нежнейшая мелодия, которую выводила невидимая флейта. И в ту же минуту к ногам Тамино опустилась прозрачная лодка, на дне которой лежал роскошный головной убор индейцев. Такого богатого украшения не было даже у вождя Быстрая Стрела!

Тамино как завороженный смотрел на корону.

— А почему здесь так много перьев? — осторожно спросила Нанума, которая никогда ничего подобного не видела.

— Каждое перо в таком уборе означает какое-нибудь доброе дело. Здесь так много перьев потому, что каждый из нас сегодня заслужил награду.

Тамино взял Нануму за крыло, и они медленно пошли по тропинке домой. За ними потянулись родители, Атце, Фите и его команда и все-все обитатели Южного полюса, пережившие столько разных приключений — и плохих, и хороших, — что пора было отдохнуть. Тем более что приближался самый главный праздник — Рождество, а Рождество, как известно, лучше праздновать в семейном кругу, у себя дома. Или у себя в море, как Эфраим с Эмили, которым не нужно было уже никуда больше плыть, и потому они остались в уютной гавани, образовавшейся здесь после того, как прошел корабль-гигант. Им было хорошо и уютно, а чтобы и другим было хорошо, они пустили напоследок каждый по большому фонтану, которые издалека смотрелись как праздничный салют.

Оглавление

Глава первая, в которой Тамино готовится к Рождеству, но Рождество откладывается

Глава вторая, в которой Тамино ждет глубокое разочарование

Глава третья, в которой Тамино узнаёт кое-что об индейцах

Глава четвертая, в которой Тамино плывет в Америку и чуть не погибает

Глава пятая, в которой Тамино знакомится с зеленой тетечкой

Глава шестая, в которой Тамино попадает на музыкальную улицу и его принимают за собаку

Глава седьмая, в которой Тамино и Билли попадают в странное место

Глава восьмая, в которой Тамино знакомится, наконец, с индейцем

Глава девятая, в которой Тамино, Билли и Джереми встречают черную мышь по имени Джени с одним «н»

Глава десятая, в которой Тамино, Билли и Фердинанд попадают в поющее ущелье

Глава одиннадцатая, в которой Тамино убеждается, что мир велик, но не всегда прекрасен

Глава двенадцатая, в которой Тамино сначала попадает в бескрайнюю пустыню, а потом летает на облаке

Глава тринадцатая, которая на сей раз не пропускается, потому что Тамино избавляет кое-кого от дурной напасти

Глава четырнадцатая, в которой Тамино опять приходится расстраиваться

Глава пятнадцатая, в которой Тамино впадает в отчаяние и призывает на помощь Вакан-Танка

Глава шестнадцатая, в которой Тамино возвращается домой и понимает, что опоздал

Глава семнадцатая, в которой Тамино придумывает хитроумный план и попадает в ловушку