Трамвай мой – поле [Лев Ленчик] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

ЛЕВ ЛЕНЧИК Трамвай мой – поле


- Веруля? Ну что же ты?

- Что же я?

- Ты храпишь.

- Храплю?  Вот стерва какая!  А я-то думала  не сплю…

Вы смешной человек,  Павел Никанорович. Вы просите рассказать об отце и в то же время пытаетесь навязать мне своё знание отца – явную липу, которая ни в какие  ворота,  которая…  которая…

Я не понимаю Вас, Павел Никанорович. Вы просите рассказать об отце, но при этом становитесь в позу человека, которому всё самому доподлинно известно. Если это так, если Вы действительно знаете о нём лучше и больше меня, то не будет ли умнее с моей стороны отнестись к Вашим вопросам соответственно. То есть как к вопросам чисто риторического свойства…

- Веруля?.. Вер?..

- Ну что?

- Ты была в форме тогда? Веруль?..

- Ну что?

- Ты была в форме?

- В какой форме?

- Ну, в школьной.

- Когда?

- Не хочешь говорить об этом?.. Вер… Вер…

- Ну что ты? Спи, я уже всё забыла.

- Сколько тебе было лет?

- Не помню. Четырнадцать. Может, пятнадцать.

- Ты из окна их видела?

- Кого?

- Собак.

- Из окна.

- Ну, расскажи.

- Ну, что рассказывать? Была девчонкой, увидела собак за этим делом, внутри всё оборвалось.

- Ну?

- Что "ну"?

- И всё?

- Что же ещё?..

Что же ещё, Павел Никанорович?.. Пиши – не пиши, Вы всё равно стоите на своём и, видимо будете стоять так до скончания века. Да оно и понятно. Когда же и быть легендам, как не в наше с вами легендарное время? Где же нам ещё славы черпать? Как не в ней, легендушке, святой душеньке? Сеятельнице вечного, доброго, светлого?

Всё это так. Всё понятно.

Непонятно только, как удалось отца моего заграбастать в клешни этой высокоявленной, высокодуховной потаскушки. В клешни высокого вранья, сработанного несколькими чрезмерными патриотами, на которое клюнули Вы, как, впрочем, и весь окружающий Вас культурный мир.

Я не знаю, Павел Никанорович, стоит ли при этих обстоятельствах ещё о чём-то говорить и что-то доказывать. Политика, она ведь, как ни крути, а всё же помойка. И ввязываться в неё у меня никакой охоты нет.

Было бы легко, если б речь шла об искажении некоторых черт, о неточности тех или иных фактов его жизни. Но это, судя по всему, не тот случай. Вы взяли имя моего отца (простите, я не имею в виду Вас лично) и присобачили его к некоторому образу борца и страдальца, который не только не имеет ничего общего с моим отцом, но и вообще мало похож на живого человека. Кстати говоря, наши вожди там по такому же шаблону творят своих ударников, людей передового фронта.

Вы спрашиваете, насколько рассказ "Мария и Исусик" биографичен. А бог его знает. Должно быть, намного. Игра и выдумка – свойство писателей молодых и в хорошем смысле беспечных. Я, к сожалению, этим свойством похвастаться не могу, хотя чрезвычайно ценю его в других. И конечно же, понимаю, что мера биографичности никак не определяет ценности письма. Ни моего, ни чьего-либо другого.

Тем не менее образ отца в "Марии",  вызвавший столь энергичное слюноиспускание у идолопоклонников из "Новой нивы", совершенно достоверен, и я не намерен обставлять дело так, что вот, мол, у меня здесь выдумка, творческая фантазия или нечто в этом роде.

И вообще, если говорить об адекватности правде применительно к "Марии", то речь должна идти не о выдумке, а совсем о другом, о том, что я намеренно опустил, о некоторой неполноте, умолчании, что ли. Причём умолчании, вызванном причинами не только творческого плана.

В одних случаях мешала натура. Моя обыкновенная, самая что ни на есть примитивная стыдливость, о которой и упоминать-то неловко, но что поделаешь. При всём моём вольномыслии и преклонении перед свободным творчеством, табу на грязь я считаю его прерогативой.

В другом случае не хотелось идти на обострение темы, разжигать страсти там, где они и без меня уже давно и хорошо пылают.

Я имею в виду еврейство. Ведь моя Мария – это по существу Бузя, чистокровная еврейка. А мой отец, если и страдал чем- то, то совершенно непредсказуемыми спонтанными приступами антисемитизма, которые и его самого изрядно изматывали, и нас всех.

Мне тяжело писать об этом, но именно здесь следует искать мотивы убийства, а не только в том, что он мстил за меня, как это выглядит в рассказе.

Вообще говоря, этот ход в рассказе возник как бы помимо моей воли. За сына мстящий отец – это красиво. И не желая отяжелять сюжет, я пошёл на эту несколько стандартную красивость. На самом деле у отца были и другие основания для мести. Я помню, как во время ссор и скандалов между ним и матерью у матери вырывалось нечто вроде того, что он в своё время приставал к Бузе с любовью, а та его "хорошенько отшила". Эту же тему мусолили и наши