Мертвый угол [Олег Геннадьевич Игнатьев] (fb2) читать постранично, страница - 5

купе, описывал налет, которому подвергся. Судя по его словам, пять секунд назад, в дверь постучали. Он подумал, что стучит ушедший в ресторан с женой его попутчик и спокойно открыл дверь. И тут же принял удар в голову. Кастетом. В самое последнее мгновенье нырнул в сторону и дал отпор. Въехал локтем в переносицу тому, кто нападал, другому зацепил ногой по этим…

— Дали деру, — снисходительно-нервно встряхнул он ушибленной в локте рукой и на его скулах выступила желтизна. — Наглецы несчастные. — Голос у него был таким напряженно-гудящим, низким, как будто к нему подвесили гирю. Чувствовалось, что он все никак не может отойти от происшедшего.

Толпа вокруг него сочувственно гудела.

— Что ж это такое?

— Среди бела дня…

— А что милиция?

— Ха-ха! Спросите, что полегче.

— Паразиты…

Проводница, пышнотелая блондинка с веником в руке, просунулась поближе к пострадавшему.

— Чего украли?

— Вроде, ничего, — досадливо поморщившись, старик небрежно вытер кровь над бровью и обтер платком испачканные пальцы.

— Надо посмотреть.

— Не трогайте тут ничего, — сказала проводница и, все так же держа веник на отлете, побежала по проходу.

Климов пропустил ее мимо себя, шагнув назад, и стал поближе к старику.

— Вы их запомнили?

— Второго. Сытый, гладкий, на руке стальной браслет.

— Да, да! Еще костюм на нем германский, темно-синий.

Климов перевел глаза на подошедшего свидетеля и тотчас опустил их вниз: старика с презрительной насмешливостью озирал с высоты своего роста амбал Сережа, санитар из психбольницы.

— Темно-модный, спортивный, все видели?

— Да, все, — ответила от имени столпившихся зевак приятная на вид стройная дама и стрельнула взглядом в сторону Сережи. — Именно, один в костюме, а другой…

— Другого не было, — вальяжно прогудел Сережа. — Я бы с ним столкнулся. В руке он держал пачку «Филипп Моррис».

Кто-то захихикал:

— Это верно.

Климов медленно переместился в «тень», стал за спиной Сережи.

Подошедший милиционер оказался тщедушным пареньком с уставшим выражением лица. Сержантские лычки делали его еще моложе.

— Кто здесь жертва?

После этого вопроса в коридоре сразу поубавилось народу. Климов усмехнулся и все понял. Сейчас начнется протокольная бодяга, потом сверка показаний, потом выяснится, что свидетелей, вообще-то, нет, что они так, сочувствующие, дескать, вместе едут, пассажиры, нет, не знают, и получится, что старику приснился сон и он свалился с полки… Стукнулся башкой о столик, вот и заблажил. Герой, мать его так… Людей лишь разбудил, перебулгачил.

Сережа повернул налево, Климов — направо.

Убийство еще будут раскрывать, а неудавшееся ограбление навряд ли.

Подумал и почувствовал боль в зубе, под коронкой. Зуб уже давно молчал, не беспокоил Климова, а тут заговорил, напомнил о себе глухим нытьем.

Климов решил прополоскать рот теплым чаем и пошел за кипятком. Красный столбик градусника на титане задержался у отметки восемьдесят. «В самый раз, — подумал Климов. — Кипяток мне и не нужен».

Если бы его задели просто так, а то ведь наподдали с явным умыслом: два мордоворота прошагали в тамбур, широко и прочно расставляя ноги. Климов стиснул зубы, догадался: приглашали выйти. Но прошли, не оглянувшись. Почему? Боялись, что узнаю? Одного или обоих? Истинных целей парней Климов не знал, но, судя по нахальству, мысли у них были темные.

Подув на пальцы, оплеснутые кипятком, он заново набрал в стакан воды и, постояв еще немного перед тамбуром, рванул на себя дверь.

Сквозняк, табачный дым, лязг буферов…

Мордоворотов не было.

В последнюю минуту передумали? А, может, это нервы у него — того: маненько разыгрались? Черт бы их побрал! Конечно же, подонков, что его толкнули — он так и влип в титан, едва не разбил градусник стаканом, а пальцы все-таки обжег.

Возвращаясь к себе в купе, он вспомнил, как давным — давно, когда они с Оксаной только поженились, его в подъезде поджидали трое… где они теперь? Двоих он просто-напросто пришиб, а третий спекся от кровотеченья.

Мрачная работа.

Ночью боль усилилась. Казалось, что уже не один зуб, а вся верхняя челюсть разрывается на части, даже левый глаз горел огнем, как будто в него сыпалось и сыпалось толченое стекло. Как будто это не глаз, а заурядные песочные часы. И сам он превращался в эти самые часы, рассчитанные на вечность. А вечность — это страшно. Как черная дыра на месте солнца, когда посмотришь на него в июньский зной.

Ждать, когда боль отпустит, как отпускала раньше, ему не хотелось, но и не ждать было нельзя. Тогда надо было что- то предпринимать, а это курам на смех, потому что все давно спали, и колеса, громкие на стыках, словно говорили, что терпеть и ждать, пожалуй, лучший выход.

Климов приподнялся на локте, нашел в кармане пиджака пакетик с анальгином, вытряхнул в ладонь две пуговично-круглые таблетки, но вагон качнуло, и одна таблетка отозвалась снизу легким стуком. Полулежа, опершись на локоть, он