Мы с Санькой в тылу врага [Иван Киреевич Серков] (fb2) читать постранично, страница - 64

Разве что к нему подойти?

— Чего? — не понял сперва лейтенант. — Добровольцы? Какие добровольцы?

А потом, сообразив, что к чему, показал мне в улыбке свои белые зубы.

— То, видно, был сын полка. Бывают такие, — объяснил он, когда я рассказал ему про мальчишку с карабином, и вдруг серьезно спросил: — Ты до девчат на танцы еще не ходишь?

— Не-ет, — покраснел я.

— Ничего страшного, — успокоил меня лейтенант. — Подрастешь, будешь ходить…

И снова за свое:

Еще насмехается! У самого, поди, одни девчата в голове, так он и про других так думает. Комиссар, небось, не смеялся. Вот то был человек — все понимал… A этот…

— Вы начальник связи или оперный певец? Черт вас возьми! — вспылил вдруг капитан. — У вас всегда только ветер в проводах!

Лейтенант виновато умолк. Так ему и надо, бабнику этому. Вот сейчас капитан ему всыплет! На всякий случай я подался во двор. Когда дело не ладится — лучше не мозолить глаза.

А во дворе Сергеич выкопал ровик, приспособил на кирпичах большую кастрюлю и варит штабу обед. Вот у него спросить бы. Так здесь бабушка душу изливает:

— Все начисто забрали, все под веник вымели. Какая картошина была, какая одежина — все. Остались в чем стоим.

Сергеич морщится от дыма, помешивает ложкой кашу.

— Немцы, Матрена Евсеевна, что ж ты хочешь.

— И наши хороши, — не согласна бабушка, — эти самые ласовцы. Любят поласоваться на дармовщинку.

— Власовцы, — поправляю я.

— Отстань, — ставит меня старуха на место, — дай с человеком поговорить. Так вот я, значит, о том: весь двор железяками перепороли, все до зернышка на ветер пустили…

— Эх, Матрена Евсеевна, — вздыхает Сергеич, — половину России на ветер пустили, не то что…

— А Расея из кого состоит? — спрашивает бабушка и тотчас сама отвечает: — Из нас же, вот из таких сирот, и состоит…

Она хотела еще что-то сказать, но тут выбежал на крыльцо связист.

— Сматываем удочки, Сергеич! — крикнул он и начал снимать свои провода.

Так и не удалось мне спросить у старого солдата насчет добровольцев. Но я и сам не лыком шит: добровольцы потому так и называются, что идут воевать сами, по доброй воле. А у меня этой доброй воли хоть отбавляй. Значит…

Улучив минуту, когда возле штабной машины никого не было, я вскочил в будку, залез под какую-то лавку и накрылся не то брезентом, не то мешком. Станешь проситься — не возьмут, а когда отъедут далеко — не прогонят. Скажу: дороги домой не найду. Так и останусь. Они должны будут дать мне все: и одежду, и карабин. Вот тогда я и рассчитаюсь и за Саньку, и за Митьку, и за все свои колотушки, и за «русише швайн».

Под брезентом душно. Очень неудобно лежать под лавкой, скорчившись в три погибели. У самого носа топают сапоги Сергеича. Он недовольно ворчит:

— Чертова жизнь. Третий день не дают кашу сварить…

— Немцев вини, Сергеич, что так драпают.

Это голос лейтенанта. Вот он опять затянул:

Кузов подо мной вздрогнул, накренился на ухабе, и машина пошла. Хорошо, что я такой хитрый. Начни проситься — не взяли бы. А теперь — все! Главное, подальше от дома отъехать.

И вдруг я ойкнул от жгучей боли: кто-то наступил мне на пальцы. Как я высунул руку из-под лавки — понять не могу.

— Это еще что такое? — удивляется Сергеич и стаскивает с меня маскировку. Первое, что я вижу, — круглые глаза веселого лейтенанта, который сидит напротив, за прикрепленным к стенке столиком. Потом глаза сощурились, блеснули зубы, и вот он уже давится беззвучным смехом. Связисты заглядывают под лавку и тоже пересмеиваются.

— Вылазь! — строго приказывает мне Сергеич.

Ничего не поделаешь, нужно вылезать.

— Ну, что скажешь? — спрашивает старый солдат без тени улыбки. — Чего ты сюда забрался?

Я стою, посапываю и молчу. У меня одна мысль: высадят или нет? Что бы такое им сказать, чтоб не высадили?

— Может, он — шпион? — не то серьезно, не то в шутку говорит Кузьмин, который не мог докричаться на кухне до «Резеды».

Лейтенант вот-вот задохнется. Лицо у него стало красным, как переспелая вишня.

— Какой он шпион? — сквозь смех заступается лейтенант за меня. — Доброволец он…

Кто-то постучал в стенку за кабиной. Машина остановилась. И тут я не выдержал:

— Они Саньку убили. Они… Я с вами поеду.

И вытер предательскую слезу.

Лейтенант перестал смеяться. На него словно туча нашла — потемнел. И первый раз он заговорил серьезно:

— Рано тебе, Ванюха. Мы сами управимся. И за друга твоего долг отдадим… — Он снова засветил белыми зубами. — Если б ты хоть до девчат ходил…

Хлопнула