Петух [Идрис аль-Хури] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Идрис аль-Хури Петух


Мир еще был охвачен ночным безмолвием, лишь изредка нарушаемым лаем собак, когда в первый раз пропел петух. Радван проснулся и долго не мог сообразить, где он и почему поблизости кричит петух. Кричит так громко и так назойливо, к тому же издалека ему стали вторить собратья. Многих, наверное, в их квартале разбудила петушиная перекличка, и люди, как всегда в такие минуты, стали спросонок думать, не стоит ли им переехать в другой, более спокойный район города. Кому же могут понравиться вопли безмозглой птицы, что поднимают всех ни свет ни заря. А с другой стороны, ну, подумаешь, кричит петух, невелика беда. Петухи, они тоже нужны… Если бы только не бессонница! Проснешься среди ночи — и не можешь уснуть до рассвета. Кому такое придется по вкусу? Кому? И Радвану теперь уже не спалось не столько от петушиного крика, сколько от ищущей выхода злости. Раньше, бывало, он спал так крепко, что не слышал даже остервенелого лая собак, а ведь они от малейшего шороха по ночам так заливаются, что и покойника поднимут. Но петух!.. Это уж слишком! Интересно, кто сможет выдержать подобное — и собак и петуха?! Да никто, ей-богу, никто.

Радвану было прекрасно известно, что кое-кому нужен этот петушиный крик. Но ему-то лично зачем? Ему неинтересно знать, который сейчас час. На улице еще темно, значит, нужно спать. Подавляя мучительную зевоту, он подумал: «Надо все-таки постараться уснуть».

Может, убить петуха? Радван тотчас вообразил, как именно он сделает это. После этого его наверняка запрезирают в квартале — ну и пусть. Вот он, воровато озираясь, подкрадывается к соседскому дому, размахивается… и всё… конец горластому крикуну… В конце концов здесь город, а не деревня. Это в деревне нужны петухи, чтобы будить людей задолго до рассвета. А в городе-то они зачем? Будь они прокляты, эти зловредные твари, не желают умолкнуть, и всё тут!..

Тем не менее Радвану удалось задремать. Проснулся он, как обычно, в тот час, когда соседи направлялись в мечеть на утреннюю молитву. Почему он не ходит в мечеть? И сам себе ответил сквозь зевоту: «Потому что у меня пока не возникло такого желания. И незачем лицемерить перед самим собой».

Теперь надо было снова заставить себя уснуть. До семи еще далеко. Большинство обитателей их квартала еще сладко посапывали во сне, прижимаясь к своим теплым женушкам. А может, и их разбудил проклятый петух? Веки у них еще слипаются от сна, но они, превозмогая сонливость, встают с брачного ложа. У них нет выбора — коль скоро Аллах взывает к правоверным голосом петуха, значит, пора разомлевшему с ночи телу отправляться в «мир иной», как говорят верующие в мечети: есть рай на небесах, а мечеть — врата в рай для тех, кто откликается на зов всевышнего. Бренное тело хочет еще полежать в постели, но мысли о рае сильней, чем потребности плоти. Аллах всемогущ, ни один неверный не избежит его кары, не утаится от его всевидящего ока. «Веруйте в Аллаха!» — сказал как-то у квартальной мечети многодетный бедняк Муса Бен аль-Мухтар, сказал в тот день, когда на него снизошло прозрение и дар пророчества.

Радвану не хватало силы духа поступать как эти великие люди. А впрочем, нет, не великие — самые обыкновенные. Просто у них вошло в привычку вставать ни свет ни заря и идти в мечеть. Обыкновенная привычка, при чем же тут благочестие и величие духа?

Сна больше не было ни в одном глазу, и Радван поднялся с постели. Близилось утро, и уже не имело смысла уговаривать себя уснуть. Он оделся и вышел на улицу. Собачонка Мими тявкнула пару раз, но узнала Радвана и затихла. Еще в прошлом году он мог спать как убитый до самого рассвета, ничто ему не мешало, а теперь вот бессонница. И все из-за того, что соседям понадобился петух, чтобы он поднимал их на утреннюю молитву. Так водится испокон веков, и ничего с этим не поделаешь…

Радван вернулся в дом. Там по-прежнему было темно и тихо. Он зажег свет. Кровать стояла у стены, справа от кровати — небольшой стол, на нем — пачка дешевых сигарет, недочитанный роман, ручка и тонкая стопка бумаги. С крючков, кое-как вколоченных в старую стену, свисала, словно туши в лавке мясника, его потрепанная одежда. Какой смысл оставаться здесь? Петух все еще орал, и люди один за другим потянулись к мечети. Радван снова вышел из дому. Перед рассветом ночь особенно густа. Радван накинул на плечи свое потертое серое пальто, и ему вспомнилось то время, когда он каждый день по утрам точно так же выходил на улицу. Ему было тогда шестнадцать лет, и он работал подмастерьем у столяра.

Непроглядный, поистине как сама Африка, мрак окутывал все вокруг. Радвану пришлось пробираться на ощупь. Впереди смутно угадывались контуры старых деревьев, растущих перед кварталом бедняков. Они стояли, словно часовые на страже у красивых вилл, чей покой и богатство призваны охранять. Собаки заливались звонким лаем, перекликались петухи. Так звучал мир на исходе ночи. Двери бани в их квартале уже были распахнуты. Сюда заходили те, кто спешил совершить омовение перед утренней молитвой, а также и те, кто считал необходимым смыть с себя «скверну». Исполнение супружеских обязанностей считалось здесь непременным пунктом ежедневного распорядка, и оттого в этом бедном квартале производили на свет столь многочисленное потомство. Все прочие интересы сводились к совершению регулярных омовений, к молитве, сну и пристальному надзору за благочестием старосты квартала. Все это претило Радвану, путало его мысли, приводило к душевному разладу. Он очень рано ушел из дому, но едва ли это поможет ему обрести себя вновь. Он окунулся в молчаливый рассвет, но это не выход из ситуации.

И все же это было единственным, что он мог предпринять. Сейчас между ним и Аллахом не было ничего, кроме петуха, славящего своим криком всевышнего, ничего, кроме черной асфальтовой дороги, ряда фонарей вдоль обочины да лая собак. Все остальные связи в этом мире распались. Радван продолжал шагать по черной дороге, зевота одолевала его. Если бы не петух, он нежился бы сейчас в постели, грезя о своем падении с небес. Домашние, наверное, его укорят, что он так рано ушел из дома, но виноват-то не он сам, а петух.

Начал накрапывать дождик, и смятенность в душе Радвана стала стихать. Дождь усилился. Отлично! Ему совсем не было холодно, хотя озноб пробегал по его изможденному телу. Он сунул руки в карманы пальто, пальцам стало тепло и приятно. Очевидно, такое же чувство испытывает человек, который в холодную ночь лежит рядом с женщиной. Радван кашлянул. Вдалеке на дороге показались четыре расплывчатых силуэта, эти четверо быстро шагали в сторону проходящих машин. Внезапно ему вспомнилось двустишие:

Дробный стук дождинок о стекло, дробный стук,
Словно звон цыганских кастаньет — мнимый звук.
А как там дальше?.. Он забыл… Он любил стихи, но, на беду, плохо их запоминал. Капли дождя застучали сильнее, не они ли навеяли ему воспоминание об этих стихах? Какая жалость, что он не помнит дальше.

Дождь. Он всегда радость для крестьянина. Радван пристроился под навесом кофейни, чтобы переждать дождь. Все чаще проносились мимо автомобили, проходили зеленщики, скрипели телеги. Нескончаемая ночь, черная Африка-ночь. Зато на душе у Радвана с каждой минутой становилось светлее, он даже стал мурлыкать какую-то песенку. Аллах, увы, не даровал ему красивого, мягкого голоса. Он снова пошел по улице, пошел торопливо, почти бежал. За кем он гнался? За самим собой. Да здравствует петух! Пусть живет вечно, и пусть никто не замыслит зла против него. Петух просыпается рано и громко поет свою песню, чтобы разбудить всех, чья мечта — попасть в рай. Потому-то люди и почитают эту птицу как святыню, потому-то и любят ее.

Радван запыхался, ноги стали тяжелыми. Давно миновала пора, когда он играючи мог одолеть любое расстояние. Тогда он был молод, служил подмастерьем у столяра, ему было шестнадцать. Всё прочь, прочь — и тревожные мысли, и сомнения, и смута. Издалека он приметил вывеску кофейни, которая была закрыта в столь ранний час. Он еще вернется сюда сегодня попозже, просмотрит утреннюю газету, выпьет чашку кофе с молоком, съест коржик, потом сядет на автобус и отправится домой…

— Где тебя носит с утра спозаранку? — накинулась на него по возвращении Айша, жена дяди.

— Я был в бане.

Айша лишь усмехнулась на его слова: в бане он был всего два дня назад.