Утро в раю (очерки нашей жизни) [Александр Владимирович Фитц] (fb2) читать онлайн

Александр Фитц Утро в раю

Александр ФИТЦ (Alexander Fitz), живущий с 1991 года в Мюнхене, публицист, прозаик, сценарист, опубликовал сотни статей, очерков, репортажей в периодике Германии, России и США. Из под легкого его пера вышло около дюжины книг и пять сценариев документальных фильмов, большинство которых были отмечены престижными литературными премиями и становились бестселлерами. Достаточно вспомнить «Путешествие на Землю», «Возвращение блудного немца», «Письмо канцлеру», а также фильм «Глумление» наделавший в своё время много шума. Столь же интересен и новый сборник публицистики и новелл А. Фитца, написанный, как всегда, элегантно, с неизменно присущим ему сарказмом и оптимизмом. Наблюдательность и словесная выразительность характеристик героев сборника соседствуют с глубокой и оригинальной интерпретацией знаменательных событий современной истории Германии и России, свидетелем, а иногда прямым участником которых довелось быть автору.

Тайны немецкой души

Мой добрый знакомый, доктор философии Эдуард Оганесян (несгибаемый диссидент при всех властях и режимах), однажды рассказал следующую историю.

Как-то, в бытность шефом армянской службы радио «Свобода», которое тогда размещалось в Мюнхене, он подъехал на своём «Мерседесе» к радиостанции. Глянул — на стоянке ни единого свободного места. А Эдуард очень спешил. Ему нужно было срочно взять какую-то бумажку и мчаться на другой конец города. Он припарковался поблизости от входа, но в неположенном месте, включил аварийный сигнал и выскочил из машины. Неожиданно его окликнул незнакомый баварец:

— Извините, мой господин, но вы, оставляя здесь машину, нарушаете правила.

— Я знаю, — виновато улыбнулся Оганесян, — но я буквально на пару минут. Я здесь работаю. И мне всего-то нужно взять один документ, а потом я уеду.

Местный немец, примерно того же возраста, что и Эдуард, тоже улыбнувшись, сказал:

— Я вас прекрасно понимаю и чрезвычайно вам сочувствую, но вы нарушаете правила. Я вас предупреждаю, что буду вынужден записать номер вашей машины и сообщить в полицию.

— Можете засечь время. Я вернусь ровно через четыре минуты! — ответил ему Оганесян и скрылся за металлическими воротами радиостанции.

Обернулся он даже быстрее — минуты за три, так как действительно очень спешил, и чуть не рухнул на тротуар, когда застал немца, сверяющего номер автомобиля с записью на клочке бумаги.

— Вы действительно хотите сообщить в полицию?! — возмущённо заорал Оганесян. — Это же чёрт знает что! Это же…

— Не горячитесь, мой господин, — грустно улыбнулся мюнхенец, — но ведь я вас предупредил, и вы действительно нарушили закон.

К вечеру Эдуард забыл об этом комичном инциденте, но через десять дней получил уведомление, что он оштрафован за стоянку в неположенном месте.

Его возмущению не было предела. Сумма, конечно, была плёвая. Но сам факт доносительства привёл нашего кавказца в неописуемую ярость. Эпитеты, которыми он награждал Мюнхен, его жителей и Германию в целом, по вполне понятным причинам я опущу. Он всем рассказывал эту «ужасную» историю, и все ему сочувствовали. Все, кроме его ближайшего друга — немца по происхождению и мюнхенца по рождению Клауса Эрлиха.

Клаус сказал Оганесяну:

— Эдуард, представь, что поздно ночью ты возвращаешься домой и в одной из тёмных подворотен видишь, как трое здоровенных детин насилуют ребёнка. Что ты сделаешь?

— Я их убью! — сказал Оганесян.

— Но их трое, они молоды и вооружены, а ты стар. Скорее, это они тебя убьют, — возразил Клаус. — Может быть, ты всё же не будешь вмешиваться?

— Тогда я не смогу спокойно засыпать ночами! Этот кошмар будет вечно стоять перед моими глазами! — вскричал Оганесян.

— Ну, слава богу, — засмеялся Клаус, — теперь, как мне кажется, тебе понятны чувства, терзавшие того баварца, перед тем как он позвонил в полицию. И ты не будешь столь суровым в оценках его поступка. Ведь он просто выполнил свой долг…

Прошло ещё какое-то время. Оганесян уехал в Амстердам на деловую встречу. Переговоры прошли успешно, и вечером все они крепко выпили. Неожиданно позвонили из Мюнхена и сообщили, что ему нужно немедленно, не мешкая ни минуты, отправиться в баварскую столицу, где именно этой ночью будет обсуждаться важнейший вопрос их дашнакской партии^[1], и на это экстренное обсуждение из Греции, Швейцарии, Франции и Ливана специально прилетели другие партийные лидеры.

Что делать? Нужно ехать. Друзья водрузили Эдуарда за руль его «Мерседеса», так как самостоятельно передвигаться ему было трудно, а о другом способе передвижения, например, поезде, почему-то никто не подумал, и он отправился в путь.

На границе между Голландией и Германией, а она тогда существовала не только на географической карте, Оганесяна остановили немецкие полицейские. Проверив документы, они в весьма тактичной форме предложили ему дунуть в специальную трубочку прибора, определяющего содержание алкоголя в крови. Кстати, эта их просьба до сих пор восхищает и удивляет Эдуарда, так как, по его словам, дух в салоне авто стоял такой, что букет свежесрезанных цветов, который зачем-то сунули ему друзья, моментально завял.

Оганесян, не сопротивляясь (а чего тут сопротивляться, когда и так всё ясно), изо всех сил дунул в эту самую трубку. Неожиданно в приборе что-то пискнуло, а стрелку зашкалило.

— Вот видишь, — сказал один полицейский другому, — я же тебе говорил, что этот новый прибор никуда не годится. Посмотри — он показывает, что этот человек мёртв, но он-то жив.

— Да, — согласился с ним напарник, — нужно будет написать рапорт, чтобы эти дурацкие новинки вернули тем, кто их придумал.

Потом, обернувшись в сторону оцепеневшего за рулём Оганесяна, добавил:

— Езжайте, езжайте, вы свободны.

При первом удобном случае Эдуард, захлёбываясь и размахивая руками, рассказал эту историю, случившуюся с ним, Клаусу. Вывод же его был не в пользу немцев.

— Ты снова не прав, — сказал ему Клаус. — Мы привыкли действовать чётко по инструкции и соблюдать законы. Где бы это ни было и чего бы это ни касалось. Может, кому-то это и кажется смешным, глупым, непрактичным, но уж такими мы уродились.

Что же касается Оганесяна, то он, услышав это объяснение, резко изменил своё мнение о немцах и стране, в которой прожил два десятка лет, и впоследствии не раз говорил мне:

— Поэтому, наверное, Германия и богата, хотя войну проиграла. А вот Советский Союз — беден, хотя войну выиграл.

Эту историю Эдуард Оганесян, покинувший «Свободу» и возглавивший Мюнхенский институт исследования армянских проблем, рассказал мне весной 1998 года. А через несколько месяцев он принял решение возвратиться из эмиграции на родину. На вопрос: зачем он это делает, Эдуард, пожав плечами, ответил: «Почему ты не спрашиваешь птиц, какая сила влечёт их в те края, где они появились на свет? Я покинул Армению по принуждению, а возвращаюсь туда по зову сердца».

И в этот момент я очень его зауважал. И сейчас, спустя годы, уважаю не меньше. За то, что остался он тем, кем родился. А родился он армянином. Что это значит? Подробнее я вам отвечу позже и в другой книге, а сейчас только один фрагмент, связанный с Баварией, происхождением баварцев и Оганесяном. Но вначале поясню, что такое Бавария.

Большинство учёных склоняется к мнению, что нынешние жители этой федеральной земли с их уникальным диалектом и традициями — потомки трёх этнических групп: римлян, которые остались здесь после сражений с германцами, кельтов, издревле населявших эти места, и пришедших с севера германцев. Ну а слово «баварцы» происходит от племени die Bajuwaren, которое в начале VI века, переместившись из Богемии, заняло территорию нынешней Баварии.

Такая разнородность происхождения рождала и рождает забавные ситуации. Например, ещё в ХХ веке жители деревни Партенкирхен в Верхней Баварии, считающие себя прямыми потомками римлян (это поселение было основано римлянами как перевалочный пункт на торговом пути в Аугсбург), не вступали в брак, чтоб «породу не портить», с «германцами» — жителями деревни, расположенной по другую сторону улицы и называвшейся Гармиш. Кстати, и те, и другие были очень недовольны, когда Адольф Гитлер в преддверии Олимпийских игр 1936 года объединил обе эти деревни и назвал созданный волевым решением городок Гармиш-Партенкирхеном.

По другой версии — прародители нынешних баварцев частью пришли с Голанских высот, ныне принадлежащих Сирии, а частью из Африки, с территории нынешнего Судана. Эту гипотезу в 1976 году выдвинул мюнхенский историк Фриц Бертольд. Отстаивая её, он предлагал взглянуть на жителей баварских деревень, особенно затерявшихся в глубинке: невысоких, смуглокожих, темноволосых, широкобровых. А вот по третьей версии праотцы и праматери современных баварцев явились с Ближнего Востока и были армянами. Возглавлял их человек по имени Байерян. Эту версию как раз и выдвинул мой друг профессор Эдуард Оганесян. Так, он утверждает, что, работая в Баварском архиве, обнаружил старинный трактат, подтверждающий армянские корни современных баварцев. Я с ним не спорю. Зачем? Если кто-то считает, что баварцы и есть древние армяне или, по крайней мере, их родные братья, пусть считает. Тем более что от этого никому не плохо.

А вообще-то нынешние баварцы народ в большинстве консервативный, религиозный, ревностно следующий традициям. По статистике, у них самые крепкие в стране семьи, меньше, нежели в остальных землях Германии, разводов и больше детей. А ещё люди они независимые, сохранившие свой, даже остальным немцам непонятный диалект, что породило массу анекдотов. Вот один из них.

Идут два баварца, крепкие, румяные, облачённые, как и положено, в кожаные штаны на помочах, белые рубашки, жилетки, зелёные гетры и башмаки с серебряными пряжками. К ним обращается приезжий немец, разумеется, по-немецки: «Скажите, пожалуйста, где здесь железнодорожный вокзал?». Они разводят руками. Он повторяет вопрос по-английски. Опять безрезультатно. Приезжий спрашивает снова, уже по-французски. И не дождавшись ответа, уходит. Тогда баварцы переглядываются, и старший говорит младшему: «Видишь, сколько языков этот тип знает, а какая ему от этого польза?».

Впрочем, углубившись в баварскую историю, мы несколько отклонились от основной темы — особенностях тевтонской души и немецкого менталитета. И в этой связи характерная история, но на этот раз об австрийцах, тем более что лично я большой разницы между ними и баварцами не вижу. Иное дело, баварцы и саксонцы, баварцы и фризы, не говоря уж о баварцах и пруссаках. Чтобы было понятнее, расскажу ещё один анекдот.

Уроженец Пруссии, баварец и шваб сидят, пьют пиво, закусывают. Неожиданно каждому в кружку залетает по мухе. Пруссак, не раздумывая, выливает пиво вместе с мухой и требует принести новую порцию. Баварец пальцами вытаскивает муху из своей кружки и продолжает пить пиво. Шваб достаёт муху и заставляет её выплюнуть пиво, которое она успела проглотить.

Ну а теперь реальная история. У меня есть добрый приятель, живущий в австрийском Линце. Почему уточняю страну? Потому что на Рейне расположен ещё один Линц. Немецкий. А вот на Дунае находится австрийский, в котором родился и счастливо здравствует Йозеф Бруннер.

Он — чиновник, ведающий в кругу прочего продлением виз иностранцам, живущим в Австрии. Ну, то что он честен, пунктуален, вежлив, в меру щедр и одновременно бережлив, говорить не буду. Как и не буду утверждать, что все германские и австрийские чиновники обладают этими достойными уважения качествами. Достаточно вспомнить так называемую «визовую аферу», в которой был замешан целый сонм чиновного люда во главе с бывшим лидером германских «зелёных» Йошкой Фишером, возглавлявшим в тот момент министерство иностранных дел страны. Это когда подотчётные ему сотрудники германских генконсульств, расположенных в Украине, оформили и выдали, в основном дамам облегчённого поведения, а заодно бандитам, несколько тысяч въездных виз по фальшивым приглашениям. Об этом много говорили на радио, телевидении, писали в прессе. А потом замолчали. Вероятно, по причине случившихся иных более важных и драматичных событий. Но это, повторяю, всё же исключения. А пока германо-австрийский чиновник пусть несколько «заканцелярен», «параграфоупёрт», зато несравненно более честен и наивен в сравнении с российскими, украинскими, молдавскими коллегами, да и коллегами из других стран.

Бруннер, зная, что я жил в России и в Средней Азии, любил говорить со мной о морозах, ГУЛаге, КГБ, Горби, Солженицыне, а ещё о Самарканде, Бухаре, Хиве, которые посетил туристом, и почему-то о Китае.

— Китайцы — удивительный народ, — однажды сказал он. — И знаешь почему?

— Почему? — спросил я.

— Не потому, что они выдумали и порох, и бумагу, и компас, и складной зонт, и вашу русскую матрёшку.

— Я не русский, — поправил я Бруннера, — Я — немец из России.

— Ну, хорошо, — с явной неохотой согласился он, — пусть матрёшка будет не твоя, но в таком случае и зелёный чай не твой.

— Не мой, но и не русский, — кивнул я. — Просто я его люблю, так как вырос на Востоке, и среди моих одноклассников было два китайца по фамилии Лю и Ли, но выдавали они себя за корейцев.

— Почему? — вскинул кустистые, как у сказочного Бармалея, брови Бруннер. — В Советском Союзе преследовали китайцев?

— Не знаю, преследовали их или нет, но китайцы чего-то опасались.

— Ах, да, — оживился Бруннер, — я, кажется, вспомнил. Война из-за какого-то острова.

— Не война, а столкновения на границе в районе острова Даманский, — уточнил я. — Но могла, наверное, и война случиться.

— Всё могло случиться, — согласился Бруннер, — но человеку знать этого не дано.

— Даже тому, который работает чиновником, — ехидно заметил я.

— Даже тому, — не обиделся или не понял поддёвки Йозеф. — А можешь ты объяснить, почему китайцы так молодо выглядят?

— Разве?

— А ты сам этого не замечал, хотя и учился с ними?

— Нет. Точнее не довелось наблюдать, как и с какой скоростью они стареют.

— А мне довелось, — с явным превосходством ответил Бруннер.

— Интересно где?

— На работе. Они же у меня продлевают вид на жительство.

— Ну и что?

— А то, что если с человеком ты видишься ежедневно, ну, например, как муж с женой или коллеги по работе, то ты не замечаешь, как он меняется: полнеет, лысеет, покрывается морщинами. А если видишь его, к примеру, раз в год или в два, то это сразу бросается в глаза. Когда я стал работать в нашем управлении, а было это 28 лет назад, ко мне на приём явилась группа соискателей политического убежища из Китая. С документами у них было всё о'кей, и я продлил им разрешение на проживание. И вот с тех пор они регулярно приходят для продления вида на жительство.

— Прости, — перебил я, — живут давно, а австрийского гражданства не получили. Почему?

— Кое-кто получил. А кое-кто нет. Довольствуются видом на жительство. Но не это главное. Главное в том, что они ни капли не постарели за эти 28 лет. Ты представляешь?!

— В каком смысле не постарели?

— В самом прямом. Глядя на них, можно подумать, что им всем по 25–30, а им ведь уже под 60!

— Ты уверен?

— Ещё бы. У меня ж их документы.

И тут я вспомнил давний свой разговор с Владимиром Кимом, с которым в начале 80-х работал в газете «Комсомолец Узбекистана». Родился Володя в Северной Корее, отец его был генералом, который вместе с великим вождём, полководцем и учителем Ким Ир Сеном устанавливал там народную власть.

Вначале Советский Союз для всех северных корейцев был старшим и очень любимым братом. А потом, после смерти Сталина, когда стали формироваться идеи чучхе^[2], они немного разлюбили старшего брата и на всякий случай решили перестрелять всех тех, кто был заражён «советской ревизионистской идеологией». Прежде всего, тех, кто учился в СССР.

Отец моего Кима учился в Москве и, естественно, был арестован. Но перед этим он успел предупредить жену, которая каким-то невероятным образом с двумя детьми сумела выехать в СССР. Но в данном случае речь об ином. О том, что не только для большинства европейцев все японцы, корейцы и китайцы на одно лицо, но и мы для них тоже все одинаковы. Вне зависимости от цвета глаз, волос, роста и даже возраста. Об этом как раз и поведал мне Владимир Ким, когда мы за партией в нарды коротали время в ожидании подписания в печать свежего номера газеты. «Первые года три, — вспоминал он, — я никак не мог понять, как европейцы отличают друг друга? Зачем придумали себе национальности: русские, украинцы, чеченцы, евреи, татары, когда все они под копирку сделаны?» Это его откровение, помню, чрезвычайно меня потрясло.

— Скажи, Йозеф, а может, китайцы просто морочат голову?

— Кому?

— Тебе, естественно.

— Мне?! Зачем?

— Ну, затем, чтобы с одним паспортом могло жить три-четыре человека. Один паспорт для тех, кому 25–30, ещё один для сорокалетних. Ну и так далее.

— Этого не может быть.

— Почему?

— Потому что противозаконно.

— Да, но так они живут в США.

— Кто тебе сказал?

— В газетах читал.

— В русских, наверно? — не скрывая скептицизма, спросил Йозеф.

— Да, но выходящих в Америке.

— Вот когда об этом напишут австрийские или немецкие газеты.

— Скажи, ты легко отличаешь, допустим, Лю от Ли?

— Кто это?

— Никто. Это два среднестатистических китайца с двумя обычными китайскими фамилиями, которые теоретически могут жить в Линце и являться к тебе на приём.

— Вообще-то для меня они все на одно лицо, хотя звучит это не совсем политкорректно, Но я смотрю в их документы и вижу, кто из них кто.

— Короче, мысли, что они могут обмануть, у тебя не возникает?

— А зачем им обманывать, тем более что это противозаконно, — явно раздражаясь и теряя терпение, сказал Бруннер.

— Действительно, зачем, — вздохнул я. И почему-то вспомнил Оганесяна и то, как он возвращался из Амстердама в Мюнхен. А ещё я вспомнил трагичный и одновременно курьёзный случай, приведённый в книге «Дорогой длинною.» много путешествовавшего и много повидавшего поэта, певца, кумира русской эстрады первой половины ХХ века Александра Вертинского: «Во время немецкой революции 1918 года войска, выстроенные в каре посреди аллеи, дали первый залп по толпе бунтовщиков. Те дрогнули и побежали. Перед ними расстилались большие пространства газона, за которым находился лес, где легко было укрыться от огня. Но немцы побежали в другую сторону по дорожкам, потому что на газонах стояли надписи Verboten! — „Запрещено!“».

Но всё, как известно, течёт, всё изменяется, причём не в лучшую сторону. В том числе и немецкий характер со всеми его плюсами и минусами. Западные немцы склонны винить в этом восточных и социализм, якобы безвозвратно испорченный теми. Ну а те, естественно, западных, а заодно миллионы эмигрантов, которых они напустили. К счастью, споры эти и дискуссии ведутся тоже по-немецки: уважительно, корректно, в рамках закона. И это успокаивает — значит, Германия, немецкая душа и характер ещё живут.

2010 г.

Чем Россия не Германия?

Вопрос, который непременно задаёт гость, в первый, а то и в очередной раз приехавший из России в Германию, это:

— А как они к нам относятся?

— Кто «они»? — притворяюсь, будто не понимаю.

— Ну, немцы, — понижая почему-то голос и стрельнув взглядом по сторонам, говорит гость.

— Ничуть не хуже, чем вы к ним. Особенно старшее поколение — Да брось ты, я ж серьёзно.

— И я серьёзно.

Но гость не верит. Он воспитан на малодокументальных, зато очень художественных фильмах и книгах о войне и поэтому всех немцев воспринимает исключительно в чёрнобелых, точнее — чёрных тонах. Переубеждать его — время тратить. Но я пытаюсь и начинаю издалека:

— Поверь, среднестатистический немец не обязательно носит «кайзеровские» усы и начинает маршировать, услышав звуки духового оркестра. Да, он любит порядок, чистоту, старается не нарушать законы. А ещё очень любит путешествовать, лоялен к иностранцам, практически не бывает пьяным, не дебоширит, хотя и знает толк в выпивке.

— Ну а к России, к русским — как он относится? — перебивает гость.

Короткий ответ, как знаю, его не устроит, а вот подробный. Какое-то время я размышляю, подбирая слова поубедительнее, а гость, неверно истолковав это моё молчание, наседает:

— Объясни тогда, чем отличается Германия от России? Ты ж давно здесь живёшь.

— А можно я на оба вопроса разом отвечу?

— Валяй, — великодушно соглашается гость.

— Только чуть позже и письменно.

— Мне реферат не нужен, — хохочет он. — Ты давай по-простому, без антимоний. Или не можешь?

— Могу, но начну, пожалуй, с цитаты, на которую наткнулся вчера у Сергея Есина. Секунду, я книжку возьму.

Этот разговор, который передаю с предельной точностью, действительно состоялся с моим давним другом — более того, одноклассником — Виктором Самойловым, живущим ныне в Туле и работающим в Москве. Ну а свой ответ, перед тем как публиковать, я, признаюсь, немного «причесал» и расширил, не изменяя сути и сохранив тональность.

Итак, на стыке границ Франции, Швейцарии и Германии расположен очень уютный городок Баденвейлер. Похожих на него в Баден-Вюртемберге и Баварии — масса, но Баденвейлер отличается от всех тем, что именно здесь 15 июня 1904 года отошёл в иной мир Антон Павлович Чехов.

За несколько мгновений перед этим, как свидетельствуют присутствовавшие, Антон Павлович по-немецки обратился к доктору: «Ich sterbe.» («Я умираю.») и неожиданно попросил шампанского. Взяв бокал, улыбнулся и, сказав: «Давно я не пил шампанского», выпил до дна, лёг на левый бок и вскоре навсегда затих.

А вот цитата из «Дневника ректора. Далёкое как близкое» (М.: ОЛМА-Пресс, 2006 г.) Сергея Есина: «15 июля 1908 г. Чехову открыли скромный памятник в Баденвейлере — к слову заметить, первый памятник Антону Павловичу в мире. На церемонии его открытия были и Станиславский, и Книп-пер, и целая толпа русского народа. Судя по книге отзывов в музее, его — русского народа — и сейчас здесь немало. Что же касается памятников.

Если во время войны в горнило своей экономики немцы вбрасывали даже наши, привозимые издалека памятники, то неужели же они пожалели памятник „декаденту“? Деликатно говорится, что сейчас установлен новый бюст Чехова (произошло это в 1992 г. — А. Ф.), поскольку прежний был разрушен во время Первой мировой войны. По её окончании один из тогдашних бургомистров в 1964-м, в разгар холодной войны, направил в Министерство иностранных дел ФРГ письмо: можем ли мы обратиться к СССР с просьбой установить памятник Чехову? „Нет“, — категорично ответило министерство. И тогда в Баденвейлере сделали это по собственной инициативе. Поставили памятную плиту, но в незаметном месте, под секвойями. Новый бюст был подарком поклонников писателя. Чехов смотрит вдаль, через долину Рейна. Бюст прекрасный, это кающийся Чехов времён сахалинской поездки, и изваял его, если не ошибаюсь, скульптор „оттуда“».

К цитате от себя добавлю, что на открытии памятника в 1908 году присутствовали также писатель Б. Бобрышев и литературный критик А. Веселовский. А в июле 1998 года в Баденвейлере, в помещении самого большого здания города — Курхауса — был торжественно открыт литературный музей «Чеховский салон» — к слову, первый музей Антону Павловичу за рубежом. Что же касается бюста, то он был выполнен сахалинским скульптором Владимиром Чеботарёвым.

Менее четырёх недель Чехов умирал в Баденвейлере (именно умирал, а не жил, как возвещает табличка на отеле «Зоммер»). Вероятно, поэтому здесь им не написано ни единой строки литературы. И, тем не менее, факт его краткого пребывания увековечен не только установкой первого памятника писателю, и вообще русскому человеку на Западе. Создано международное общество Чехова, есть площадь его имени со скульптурой «Чайки», посажен привезённый из Таганрога символический чеховский «Вишнёвый сад». В магазинчиках можно приобрести конфеты, белое и красное вино «Чехов», в лавках — сувенирные майки, флажки, значки с его изображением. Антон Павлович здесь на каждом шагу, и я удивляюсь, как этот город до сих пор не переименовали в Чеховвейлер.

Неподалёку находится ещё одно примечательное место — городок Баден-Баден. В XIX веке местным водам, климату и игорным домам суждено было сыграть особую роль в русской литературе: Николай Гоголь, Василий Жуковский, Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Антон Чехов, Иван Тургенев (это только те, кого вспомнил с ходу) приезжали сюда в момент создания своих лучших произведений. Об этом свидетельствуют мемориальные доски на зданиях и масса историй, которые охотно рассказывают улыбчивые, розовощёкие аборигены. Причём некоторые из этих историй, сдобренные коварством, любовью, жертвенностью, подлостью, страстью, таковы, что заслушаешься! Но в данном случае, о чём немного сожалею, к теме нашего разговора они отношения не имеют. Другое дело — писатель Иван Тургенев, очень, как свидетельствуют современники, любивший Германию, и в особенности Баден-Баден, в котором предполагал провести остаток дней своих. Постоянно он жил здесь с 1863-го по 1870 год, и коротко наезжал вплоть до 1881 года.

5 октября 2000 г. рядом с его бывшей виллой, воздвигнутой по желанию Ивана Сергеевича в стиле Людовика XIII, был установлен памятник автору романа «Дым» и повести «Призраки», созданный народным художником России, скульптором Юрием Ореховым.

А вскоре неподалёку «наконец-то, — как писали германские газеты, — открыли памятник великому автору великого „Игрока“». «Проигравшийся в пух и прах на немецком курорте (это уже цитата из „Новых Известий“), Фёдор Михайлович в 2004 году возвратился в то же место, где он прогуливался без гроша в кармане и с полной литературных замыслов головой».

Босой Достоевский стоит на шаре, возвышаясь над миром, сплющенным под тяжестью гиганта. Он не ступает по земле, а выглядит так, будто вечно обречён искать опору и отвоёвывать жизненное пространство. Одет Фёдор Михайлович в узкий, непомерно малый ему сюртук, а его пальцы, сведённые судорогой, не могут разжаться.

Таким его увидел и отлил в бронзе московский скульптор Леонид Баранов.

Кроме этого памятника, о пребывании Фёдора Михайловича в Баден-Бадене напоминает бюст писателя, установленный у стены дома на Гернсбахерштрассе. Поселившись здесь в 1867 году вместе со своей молодой супругой Анной Сниткиной, Фёдор Михайлович просадил не только все припасённые на обратную дорогу в Россию деньги, но и свой костюм, обручальные кольца и даже «предпоследнее» платье жены.

К слову, азартным игроком, судя по воспоминаниям, был и Лев Толстой. Всё время своего короткого пребывания в Баден-Бадене в июне 1857 года он провёл исключительно за игрой. Естественно, в пух и прах проигрался, занял денег у писателей Полонского и Боткина и снова проиграл. После чего гневно заметил: «Окружён негодяями! А самый большой негодяй — это я!». С тем и покинул славный курорт. Но, думаю, не навсегда. Лев Николаевич в Баден-Баден всенепременно возвратится в виде скульптуры, а может, бюста.

Но, вообще-то, мы ведём речь о Достоевском. Так вот: ещё один памятник Фёдору Михайловичу находится в Висбадене.

3 февраля 1997 года его преподнёс в дар столице федеральной земли Гессен, где писатель также жил и немало спустил денег в местных казино, мюнхенский скульптор Гавриил Гликман. С Гавриилом Давыдовичем, скончавшимся в 2003 году, я был хорошо знаком, и могу свидетельствовать, что этому огромному жизнелюбцу, весельчаку и бесспорному таланту ничто человеческое было не чуждо. Вероятно, поэтому Достоевский как раз и был одним из его любимых — нет, не писателей, а друзей. По крайней мере, о нём Гликман всегда говорил, как о хорошо ему знакомом, понятном и приятном человеке, просто ненадолго куда-то отлучившемся.

И, наконец, самый «молодой» из известных мне в Германии памятников Фёдору Михайловичу появился 10 октября 2006 года в Дрездене.

— Нигде за пределами России, — убеждённо говорил мне большой поклонник писателя и знаток его творчества д-р Вольфганг Шелике, возглавляющий правление Немецко-русского института культуры в Дрездене, — Достоевский не жил так долго, как в столице Саксонии. Именно в этом городе он создал первую редакцию своего пророческого романа «Бесы». Здесь, в сентябре 1869 года, у них с Анной Григорьевной родилась дочь Любовь, и здесь же в православной церкви св. Симеона Дивногорца она была крещена.

Идею установить памятник Достоевскому в Дрездене подсказал членам Немецко-русского института культуры московский режиссёр и актёр МХАТа Леонид Монастырский. Выбирая монумент, остановились на скульптуре Александра Рукавишникова работы 1987 года, которая, кстати, послужила основой памятника Достоевскому в Москве, открытого в 1997 году. А спонсором всего этого проекта, в котором активно участвовали посол РФ в ФРГ Владимир Котенёв, генеральный консул РФ в Лейпциге Геннадий Голуб, премьер-министр Саксонии Георг Мильбрадт, депутат Саксонского парламента Хайнц Эггерт и политолог Михаэль Эггерт, выступил Лейпцигский концерн Verbundnetz GAS AG.

На открытии памятника присутствовали тогдашний президент РФ Владимир Путин и канцлер Германии Ангела Меркель. И это, согласитесь, символично.

А теперь мысленно перенесёмся в баварскую столицу — Мюнхен, где живёт необыкновенная во всех отношениях женщина — актриса и общественный деятель Татьяна Лукина, возглавляющая правление старейшего в Европе Центра русской культуры MIR. Это ей и её соратникам, большинство из которых — влюблённые в русскую культуру коренные немцы, принадлежит идея установки в баварской столице памятника русскому поэту Фёдору Тютчеву. А создал его и безвозмездно передал в дар городу заслуженный художник России скульптор Андрей Ковальчук.

Открыт памятник был в декабре 2003 года, неподалёку от греческой православной церкви Сальваторкирхе, где Тютчев в феврале 1829 года венчался в первом браке с Элеонорой Петерсон (в девичестве графиней Ботмер) и где позже были крещены пятеро его детей, родившихся в Мюнхене.

В общей сложности великий поэт и искусный переводчик выдающихся немецких литераторов, великолепный мастер политических эссе и, как говорят, непревзойдённый дипломат и разведчик Фёдор Тютчев прожил в Мюнхене, где служил дипломатом в посольстве Российской империи в Баварии, 20 лет из тех 22-х, что провёл за границей. Здесь он написал около 120 стихотворений (из 400 вошедших в его творческое наследие), многие из которых по праву считаются шедеврами русской лирики. Именно здесь родились его знаменитые строки: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить», а также: «Русская история до Петра Великого — сплошная панихида, а после — одно уголовное дело». Впрочем, пересказать всё, что создано в баварский период его жизни, невозможно. И, тем не менее, об одном сказать необходимо: Тютчев всегда придавал большое значение российско-германским отношениям и всячески ратовал за политическое, духовное и культурное сближение двух наших народов и стран. В 1843 году с благословения всесильного начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии графа Александра Бенкендорфа и после одобрения императора Николая I именно он, как сказали бы сегодня, стал последовательно лоббировать интересы России, создавая её положительный облик в прессе Запада и оказывая целенаправленное влияние на ведущих политиков Европы.

Есть в Мюнхене ещё один знаковый памятник русской литературе и словесности — библиотека русских книг и периодики Толстовского фонда. Эта крупнейшая и, пожалуй, самая известная в Западной Европе и Америке библиотека русских книг была создана в 1949 году группой энтузиастов-невозвращенцев, как тогда называли бывших россиян, очутившихся после революции и в период Второй мировой войны на Западе. С 1989 года библиотеку возглавляет Татьяна Ершова, родившаяся в смешанной семье (отец — русский, мать — немка) и выросшая, по её собственному выражению, под сенью двух великих культур.

Фонд библиотеки насчитывает порядка 45 тысяч книг на русском языке, изданных практически во всех уголках планеты. Читательская же аудитория — 3,5 тысячи человек, живущих в различных городах Европы. На полках — оригинальные тома русских авторов, отпечатанные в Сан-Франциско, Шанхае, Буэнос-Айресе, Канне, Ницце, Берлине, Мюнхене, Праге, Белграде, Париже — то есть из тех стран, где издавали русских писателей-эмигрантов. Среди этих раритетов, например, — все до единой книги американского издательства им. Чехова, вышедшие во время Второй мировой войны. Специалисты, с которыми я беседовал, уверяют, что нигде, включая даже Интернет, вы не найдёте столь полного собрания эмигрантской литературы, как в мюнхенской Толстовке.

Следующий «нерукотворный памятник» российской культуре в Мюнхене — это Фонд композитора Александра Глазунова, созданный по завещанию его дочери Елены Александровны Глазуновой-Гюнтер в 1991 году и которым руководит председатель Императорского православного палестинского общества в Святой земле Николай Воронцов.

Фонд занимается исследовательской и научной деятельностью, помогает стипендиями талантливым, но стеснённым в средствах российским композиторам и одарённым студентам, обучающимся в консерваториях Западной Европы, проводит встречи любителей и знатоков творчества великого композитора, осуществляет заметную работу по укреплению духовных и культурных связей между интеллектуалами Германии и России. Но мало кто знает, что именно в помещении Фонда состоялась одна воистину судьбоносная встреча, не имеющая, правда, ни малейшего отношения ни к музыке, ни к искусству, ни к композитору Глазунову.

Но прежде чем рассказать о ней, напомню, что 17 мая 2007 года, в праздник Вознесения Господня, в Москве, в храме Христа Спасителя состоялось торжественное подписание Акта о каноническом общении между Русской православной церковью Московской патриархии и Русской православной церковью за рубежом. Прибывший на церемонию подписания президент РФ Владимир Путин в речи, произнесённой с амвона храма, подчеркнул, что этот документ «знаменует не только восстановление единства Русской православной церкви, это — событие поистине всенародное». Действительно, переоценить его сложно и поэтому небезынтересно вспомнить факт мало кому известный. А именно, что первого апреля 2003 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий II обратился к архиереям, представляющим Русское православие в Западной Европе, с предложением обсудить возможность создания митрополичьего округа. А если перевести это на «мирской» язык — предложил начать процесс объединения.

Спустя несколько недель архиепископ Берлинский и Германский РПЦЗ Марк попросил Николая Воронцова предоставить дом Фонда Александра Глазунова для весеннего заседания Архиерейского синода РПЦЗ. Естественно, тот с благодарностью согласился.

Замечу, что это было одно из редких исключений, когда заседание состоялось не в Нью-Йорке, местопребывании Синода, а в Мюнхене.

И вот с 12 по 14 мая 2003 года в обстановке не повышенной, но всё же секретности состоялось это судьбоносное заседание, в котором приняли участие члены Архиерейского синода во главе с митрополитом Лавром — архиепископ Берлинский и Германский Марк, епископ Сан-Францисский и Западно-Американский Кирилл, епископ Манхэттенский Гавриил, епископ Женевский и Западно-Европейский Амвросий, а также епископ Бостонский Михаил и епископ Штутгартский Агапит. На этом заседании, на основании обращения Патриарха Московского Алексия II ко всем епископам «русской традиции» в Западной Европе, Архиерейский синод РПЦЗ принял решение, ставшее, по сути, началом диалога на пути к подписанию Акта о каноническом общении.

А вот старейшее в Германии русскоязычное объединение — всегерманское Свято-Князь-Владимирское братство — находится в городке Бад-Киссинген. Создано оно в 1890 году и занимается церковно-просветительской деятельностью, устраивает благотворительные концерты, помогает детям России. Ну а ему, впрочем, как и МШу, и Толстовской библиотеке, и Нюрнбергскому клубу друзей Санкт-Петербурга, возглавляемому Леонидом Смородинским, другим подобным организациям, помогают немецкие граждане, общественные и государственные структуры ФРГ.

Впрочем, мы несколько отклонились и пора возвратиться к гранитным монументам и бронзовым памятникам.

Александра Сергеевича Пушкина в Германии знают, чтят, издают, любят и увековечивают. Первый памятник великому поэту был открыт, что символично, в Веймаре — на родине величайшего немецкого поэта, основоположника немецкой литературы, мыслителя, почётного члена Петербургской академии наук Иоганна Вольфганга Гёте. Произошло это в ноябре 1949 года — в дни, когда отмечалось 150-летие со дня рождения Александра Сергеевича (автор памятника — дрезденский скульптор Иоганн Фридрих Роге). А в 1987 году, когда отмечалось 150-летие со дня смерти поэта, бронзовый памятник, созданный заслуженным художником России Анатолием Скнариным и отлитый тюрингскими мастерами, был открыт в городе Гера. В 1994 году бронзовая статуя поэта появилась в центре города Хаммер. Автор памятника — московский скульптор Григорий Потоцкий. В сентябре 1996 года памятник Пушкину, созданный действительным членом Российской академии художеств, скульптором Юрием Черновым, украсил один из центральных районов побратима Москвы — Дюссельдорфа.

И это далеко не все памятники русским литераторам, установленные в Германии. Наверняка есть ещё те, о которых я не знаю. Плюс — мемориальные доски.

Например, Ивану Тургеневу (в рейнском городке Линце, на Ам Гестаде 5, написавшему здесь свою «Асю»), Владимиру Набокову (в Берлине, на Несторштрассе, 22, где он прожил почти 15 лет и создал почти все свои русские романы). Там же, в Берлине, на фасаде дома № 9 на Трауте-науштрассе на деньги, собранные студентами славистами и при поддержке немецкого политика Фридберта Пфлюгера в 1996 году появилась мемориальная доска в память о том, что здесь в 20-е годы ХХ века вместе с дочерью Ариадной жила поэтесса Марина Цветаева.

А ещё в центре Берлина на Францёзише-штрассе, в доме, в котором прошли последние месяцы жизни «Пушкина русской музыки», автора «Ивана Сусанина», «Руслана и Людмилы», романсов «Я помню чудное мгновенье», «Не искушай» и других великих произведений Михаила Глинки тоже укреплена мемориальная доска.

В баварской столице кроме памятника Фёдору Тютчеву имеются две мемориальные доски, напоминающие о русском поэте: на Герцогшпитальштрассе, 12, где с 1822 по 1828 гг. располагалась Российская дипломатическая миссия, в которой он служил, и в здании Сальватор-кирхе.

Но в Мюнхене ещё ведь жили и творили русские художники Василий Кандинский, Алексей Явленский, Марианна Верёвкина, Игорь Грабарь, Рудольф Трейман, и в память об этом на доме № 23 на Гизелаштрассе укреплена бронзовая доска «Синему всаднику».

Там же, в Мюнхене, на доме № 30 на Айнмиллерштрас-се укреплена мемориальная доска в память о философе, писателе и публицисте Фёдоре Степуне. Появилась она в 2003 году по инициативе бывшего гражданина Украины, а ныне Германии — журналиста Виктора Фишмана. Дело в том, что в году 1998-99 он заинтересовался трудами и судьбой Фёдора Августовича: побывал в баварском архиве, в университете, где тот преподавал, встретился с его учениками, а затем решил посетить кладбище Нордфрид-хоф, на котором, по данным похоронных книг, покоился прах философа, скончавшегося в Мюнхене в 1965 году. Но могилы Степуна в том ряду, который был указан в книгах, не оказалось. Дальнейшее расследование Фишмана прояснило следующее: в Германии за землю под могилу нужно платить. Первые пятнадцать лет после смерти Степуна деньги вносило созданное им Общество содействия развитию русского языка у детей, но когда оно прекратило своё существование, то вносить плату стало некому, и место продали. Фамилию семьи, которая приобрела его, управление кладбищ назвать отказалось: не положено. А потому и поиски памятника, что стоял на могиле, продолжить было невозможно.

И получалось, что ничего указывающего на то, что в Мюнхене жил и творил один из крупнейших философов и литературоведов русского зарубежья ХХ века Фёдор Августович Степун, нет.

Обо всём этом Виктор Фишман рассказал директору Толстовской библиотеки Татьяне Ершовой и президенту правления центра MIR Татьяне Лукиной. Вместе они обратились к обер-бургомистру города Мюнхена Кристиану Уде с просьбой найти возможность установить мемориальную доску на доме, где около 20 лет жил профессор Мюнхенского университета Фёдор Степун. А спустя ещё три года состоялось торжественное открытие мемориальной доски, выполненной скульптором Марлене Нойбауер-Воернер.

А ведь кроме памятников и барельефов в больших и малых немецких городах есть масса улиц, носящих имена русских писателей, поэтов, композиторов, художников, общественных деятелей.

Написав всё это, я, признаюсь, хотел было продолжить в том духе, что в России, дескать, тоже есть улицы, носящие имена немецких писателей и композиторов (хотя на ум приходят, в основном, революционные названия типа проспекта им. Карла Маркса, улицы им. Розы Люксембург или площади им. Эрнста Тельмана). Однако же памятников по-настоящему великим германским интеллектуалам в российских городах я что-то не припомню. Впрочем, как и памятников российским немцам, вклад которых в мировую науку, культуру, образование, медицину и прочие жизненно важные для общества отрасли огромен. Ну, например, академику Борису Раушенбаху, композитору Альфреду Шнитке, пианисту Святославу Рихтеру, писателям Августу Лонзингеру, Борису Пильняку. Да разве всех перечислишь! Взять бы, да и установить коллективный памятник всем им! А то ведь кроме могильных надгробий ничего.

Но для того чтобы такой памятник возник, необходимо не только желание высших руководителей Российской Федерации, но также искреннее стремление к этому и их берлинских коллег, заседающих в Бундестаге и Канцлерамте. Только тогда и только в этом случае можно будет говорить о реальном сближении — духовном и культурном — двух народов. Однако пока приходится наблюдать лишь то, как, надувая щеки и морща лоб, нам талдычат с трибун разнокалиберных форумов и конференций об исключительной пользе подобного сближения. Впрочем, это так, к слову. Потому что истинное отношение российских властей предержащих к сохранению народной памяти о выдающихся сынах собственного прошлого ярко иллюстрирует такой факт.

Не далее чем в сентябре2009 года в авторской телепередаче Андрея Караулова «Момент истины» шла речь о том, как в современной России уничтожается культурное наследие, а заодно и интеллектуальная память. Приведённый Карауловым пример лично во мне вызвал содрогание. Суть в следующем: в блистательном Санкт-Петербурге — этой жемчужине имперского величия и оплота православия России — вот уже 70 лет как закатаны под асфальт могилы выдающихся русских композиторов — членов творческого содружества, вошедшего в историю культуры под названием «Могучая кучка», — Милия Балакирева, Николая Римского-Корсакова, Александра Бородина и Модеста Мусоргского. Произошло это следующим образом.

В 1939 году, когда в Ленинграде строили гостиницу «Москва», реконструировали старый Невский проспект, ведущий к Александро-Невской лавре. И возле Некрополя, что на Тихвинском кладбище, разбили площадь, для чего передвинули забор чуть внутрь Некрополя. И могилы великих русских композиторов оказались по эту сторону кладбищенского забора! Под асфальтом площади! Памятники с могил перенесли, а вот останки людей, что покоились под ними, оставили на месте. «В результате, — как пояснил Караулов, — точно над могилой Модеста Петровича теперь располагается автобусная остановка. А над могилами остальных — асфальт дороги».

Об этом факте уже не первый год достоверно знают все три последних (по времени) министра культуры РФ, а также мэр Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко и прочие высокопоставленные демократы. Только вот перезахоронить останки великих россиян никто из них не спешит (или не собирается?).

Вот и ответ моему старинному другу Виктору Самойлову на вопрос, чем отличается современная Германия от современной России.

2010 г.

Бюргер и «немецкое чудо»

Бывая в ухоженных, благополучных, немного патриархальных германских городках и сёлах, почему-то вспоминаю, как некоторые эмигранты и переселенцы, прибывшие в ФРГ из постсоветских республик, начинали жаловаться на «скромное» материальное положение. И социальное пособие у них меньше, чем ожидали, и курсы немецкого языка короче, нежели рассказывали, и квартиру предложили какую-то не ту, да и работу по профессии не спешат предоставить.

Понять их можно — стартовать с нуля, особенно если тебе не 20, действительно трудно. Но давайте вспомним, как в ещё более сложной ситуации (замечу: без какой-либо государственной поддержки) строили свою жизнь после войны местные обыватели.

Городок Деггендорф уютно расположился в том месте, где Дунай мягко подкатывается к знаменитому некогда разбойниками, а ныне лыжными и воздушными курортами Баварскому лесу, — германская глубинка. Живёт в нём порядка 40 тысяч человек, из которых 128 — миллионеры. Именно такую цифру назвал мне местный историограф и краевед Ганс Альгемайер. Тысячи три с небольшим — немцы-переселенцы из постсоветских республик, а также Румынии, Чехии, Венгрии и Польши. Порядка тысячи — немцы из бывшей ГДР. Около двух тысяч турков, курдов, албанцев, афганцев и выходцев из бывшей Югославии, с тысячу поляков, итальянцев и греков, ну а все остальные — баварцы. Зажиточные граждане, бюргеры, те самые, которых в СССР с осуждением называли мещанами.

Кому-то может показаться невероятным, что в одном маленьком, провинциальном городке собралось такое количество миллионеров и зажиточных граждан. А вот для Германии явление это вполне нормальное, по крайней мере, насчёт последних. Здесь отношение к бюргеру совсем иное. Бюргера никто серьёзно не ругал, не притеснял, не унижал. Даже коммунисты в бывшей ГДР бюргеров, по сути, не трогали. Конечно, каждая прослойка пыталась и пытается как-то потеснить, покритиковать другую. Крупная немецкая буржуазия, которая сама вышла из бюргерства, высмеивала его. С пренебрежением к нему относились и пролетарии, в большинстве, правда, стремившиеся к изменению своего статуса и потому становившиеся бюргерами. Ну и, естественно, дворянство, которое не жаловало ни первых, ни вторых, ни третьих.

Тут, вероятно, следует пояснить, что бюргер в Германии, в отличие, например, от российского обывателя, появился и оформился как общность веков семь-восемь тому назад, когда немецкие города фактически стали независимыми от местных князей и графов и подчинялись напрямую кайзеру. И потом, немецкая культура, в отличие от российской дворянской культуры, была буржуазно-бюргерской, что также сыграло большую роль в становлении местного обывателя.

Взглянем на происхождение немецких писателей, композиторов, философов, начиная с семнадцатого века. За редким исключением почти все они — выходцы из бюргерства. Все они имели бюргерские профессии, бюргерское дело, а заодно, так сказать, для души, занимались литературой или философией. Отсюда особый менталитет, особая шкала ценностей.

Говорят, немцы скупы, прижимисты, жадны. Однако Германия, пожалуй, больше любой другой страны в мире вносит безвозмездных пожертвований в различные международные благотворительные фонды, принимала и принимает больше всех политических и экономических беженцев, которых одевает, кормит, обучает, обеспечивает медициной, жильём. А караваны с одеждой, продуктами, медикаментами, купленными на добровольные пожертвования граждан ФРГ, которые чуть ли не еженедельно отправляются во все концы планеты! Уж я бы скорее сказал, что немцы не прижимисты, а — рациональны, не жадны, а — разумны. Наконец, Германия относится к тем немногим странам, где человек, даже если захочет, — не сможет умереть с голода. Обязательно найдутся добрые самаритяне, которые накормят его, обогреют, дадут кров. И трудно представить, что ещё совсем недавно жители этой страны сами пухли и умирали от голода.

После окончания Второй мировой войны Германия представляла собой сплошные руины. Вот как описывает её публицист Густав Штольпер: «Биологически искалеченная, интеллектуально изуродованная, морально уничтоженная нация без продуктов питания и сырья, без действующей транспортной системы и чего-либо стоящей валюты, нация, социальная структура которой была разорвана массовым бегством и изгнанием, страна, где голод и страх убили надежду» ^[3].

В 1945 году Германия потеряла четвёртую часть своей территории, всё своё имущество за границей включая весь золотой запас; полностью было разрушено 25 % промышленных предприятий, 60 % жилого фонда. Были вывезены все автомобили, рельсы, паровозы, трамваи, строительная техника, запасы продовольствия, угнан скот, проведена широкомасштабная вырубка леса. В соответствии с договором «Большой тройки» победители демонтировали и вывезли металлургические предприятия, заводы сельскохозяйственного машиностроения, трубопрокатные станы и даже судоверфи. При этом каждый демонтированный или остановленный из-за вмешательства в его технологию завод означал ликвидацию рабочих мест и одновременно сокращение возможности зарабатывать деньги на продовольствие производством и экспертом промышленной продукции^[4].

В основном в СССР ушли тысячи железнодорожных вагонов, груженных изъятым у гражданского населения домашним имуществом, коврами, мебелью, одеждой, предметами антиквариата, картинами. Одновременно в США и Великобританию из музеев и частных коллекций массово вывозили картины, скульптуры, коллекции монет, украшений и так далее. Дошло до того, что в Берлине между советскими и американскими солдатами в моменты грабежей немецких квартир, магазинов, складов то и дело возникали стычки с применением огнестрельного оружия.

Из германских патентных бюро, проектных институтов союзниками были изъяты 540 тысяч планов, лицензий, патентов и чертежей изобретений, как уже внедрённых, так и находящихся в стадии разработки. В СССР, США и Великобританию отправили тысячи специалистов, изобретателей и учёных. В результате Германия надолго, если не навсегда, утратила ведущие позиции во многих отраслях науки, техники, в современных технологиях и в перспективных исследованиях. Миллионы мужчин-немцев, не обязательно участвовавших в войне, были отправлены в трудовые лагеря держав-победительниц, а также в Польшу и Чехословакию.

3,2 миллиона из них погибли.

По решению победителей и активном участии властей Польши, СССР, Чехословакии, Венгрии и Югославии более 15 миллионов немцев изгнали со своей родины. Они не были военными преступниками, не служили в войсках СС, да и вообще не были военными, но они родились немцами, и в этом заключалась их главная вина. В процессе изгнания, который продолжался до 1949 года, умерли от голода, лишений и были убиты 3,3 миллиона, в основном женщин, детей и стариков.

Каждый из насильно депортированных имел право взять с собой не более 30 килограммов ручной клади, причём все драгоценности, украшения, в том числе золотые кольца, у них изымались^[5].

Важно отметить, что тотальное изгнание немцев с территорий, на которых они жили столетиями, обсуждалось и планировалось задолго до начала Второй мировой войны. Так, выселение трёх с половиной миллионов судетских немцев было предложено вторым президентом Чехословакии, лидером Национал-социалистической партии, переименованной после войны в Народную социалистическую партию Чехословакии, Эдвардом Бенешем ещё в декабре 1938 года, то есть почти за год до официального начала войны. Причём это было далеко не первое подобное предложение. На Панславянском конгрессе, проведённом в Праге в 1848 году, было принято решение, согласно которому насильственной депортации подлежали не только судетские немцы, но и все этнические немцы, проживавшие восточнее линии Триест-Штеттин. Летом 1917 года Бенеш и вождь мла-дочехов Карл Крамарж передали союзникам меморандум, в котором требовали не только расчленения Германской и Австро-Венгерской империй, но и поголовной высылке с территорий, включённых в будущую Чехословацкую Республику, всех немцев. Поляки также постоянно вынашивали планы расширения Польши вплоть до пригородов Берлина и выселения всех немцев с полной конфискацией их имущества^[6].

Но всё это, как говорится, полбеды, ведь планировалось и «биологическое уничтожение всего немецкого народа».

В 1940 году, за десять месяцев до официального вступления США во Вторую мировую войну, вышла книга председателя Американской федерации за мир, советника президента Рузвельта — Теодора Натана Кауфмана с лаконичным названием «Германия должна погибнуть» («Germany Must Perish»). В ней содержались конкретные рекомендации, получившие впоследствии название «плана Кауфмана», по уничтожению 70 миллионов немцев, включая женщин и детей, и распределения территории Германии между Францией, Польшей, Чехией и Голландией^[7]. Так что депортация с полной конфискацией имущества и частичным уничтожением выселяемых была далеко не худшим для немцев итогом.

Только в британскую и американскую зоны оккупации Германии в 1945-47 годы было доставлено в четыре раза больше людей, чем составляло население Дании, в два с половиной раза, чем проживало в Швеции, в два раза больше, чем во всей Греции. Это событие, как писал видный социолог и журналист, главный редактор влиятельного немецкого еженедельника «Вельт ам зонтаг» Гюнтер Беддекер, по своему ходу и последствиям в любом случае затмевает переселение народов в раннем Средневековье, изменившее лицо Европы^[8].

Насильно депортированные из Померании, Силезии, Восточной и Западной Пруссии, Богемии и Моравии, Чехословакии, Венгрии и Югославии, а также те, что сначала бежали или были изгнаны в восточные оккупационные зоны, но не желали жить при коммунистическом режиме, на новом месте не имели ни жилья, ни работы.

Люди, вынужденно оставившие на востоке свои дома, квартиры, дворы, жили теперь в садовых беседках, землянках, фабричных корпусах, на кегельбанах, в хлевах для коров и свиней. Они копали себе пещеры в склонах холмов и рыли землянки, которые крыли ветками и соломой. Очевидец рассказывал о тех днях: «Они там почти не жили, они лежали на досках, закутанные в пальто и одеяла, если у них они были. Они мёрзли и ждали, когда пройдёт зима, и ждали смерти, которая избавит их от мучений. Это был жизненный стандарт беженцев, не всех, но сотен тысяч из них»^[9].

Более 5 миллионов человек гражданского населения в 1945-47 годах умерли от голода или замёрзли уже после окончания боевых действий. В первые два года после войны дневной рацион в поверженной Германии составлял 450 калорий — половину от рациона немецкого концлагеря Берген-Бельзен^[10].

Все немецкие банки были закрыты, а счета немцев за рубежом — ликвидированы. Плюс огромные, многомиллиардные репарации, которые должна была выплатить поверженная Германия. К этому следует добавить, что победители вовсе не были такими белыми и пушистыми, какими их изображает кинематограф и художественная литература. Вот только один факт, который вовсе не является секретным, но о котором почему-то не любят говорить. На территории Германии солдаты и офицеры союзнических армий изнасиловали 2 миллиона немецких женщин, девушек и девочек. 240 тысяч из них при этом погибли или же в отчаянье покончили жизнь самоубийством^[11]. «Сбейте расовую спесь с германских женщин. Берите их как законную добычу!» — призывали советские листовки, написанные сталинским трубадуром Ильёй Эренбургом^[12].

Что говорилось в американских, английских, французских листовках, я не знаю, но солдаты этих армий, а вместе с ними польские, чешские, югославские мстители тоже не миндальничали с поставленными на колени немцами. Американский историк профессор Остин Апп, рискуя своей карьерой и средствами к существованию, в вышедшей в 1946 г. в США книге «Изнасилование женщин завоёванной Европы» писал: «Одним из величайших преступлений этого столетия и, возможно, одним из величайших преступлений против женщин во всей истории, были массовые изнасилования женщин завоёванной Европы американцами и англичанами после победы 1945 года»^[13].

В массовом порядке немецкие женщины стали обращаться к медикам с просьбами сделать аборты, чтобы избавиться от детей, зачатых от насильников, но Католическая церковь Германии осудила их, назвав эти аборты «убийством безвинных младенцев». Сбить накал вакханалии зверств и насилия, захлестнувшей поверженную Германию, попытались некоторые советские военачальники, в частности маршал Константин Рокоссовский, но сделать это было непросто^[14].

Писатель, доктор философских наук, кандидат исторических наук, профессор Красноярского госуниверситета Андрей Буровский пишет по этому поводу: «Преступления союзников и СССР до сих пор покрыты мраком даже не тайны — сознательного умолчания. Если пользоваться не сказочками пропаганды, а исследовать реальность, приходится сказать: к сожалению, во Второй мировой войне нет ни одной политической силы, которая имела бы право на белые одежды тех, кто не запятнал себя преступлением. Но союзники приняли меры, чтобы их невозможно было судить. По договору о создании ФРГ, правительство Аденауэра обязалось не проводить никаких расследований и процессов 0 военных преступлениях союзников. Не только не сводить счёты, но и не изучать никогда ни бомбёжек, ни геноцида немцев, ни „актов возмездия“»^[15].

Говорю обо всём этом вовсе не для того, чтобы выдавить у кого-то слезу, а единственно с целью обрисовать ситуацию, в которой стартовала нынешняя ФРГ.

В 1945-46 годах даже самые оптимистические прогнозы предсказывали, что потребуется как минимум 20–30 лет упорного труда, чтобы минимально обстроиться и навести некоторый порядок в стране, тем более что конца немецким несчастьям видно не было. Ещё до капитуляции вермахта, 1 апреля 1945 года, западные союзники в лице главнокомандующего американскими оккупационными войсками в Германии генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра приняли решение: «Они не будут предпринимать ничего, что может поднять необходимый уровень жизни в Германии на более высокую ступень, чем в соседних странах, и они предпримут согласованные меры для обеспечения того, чтобы основной жизненный стандарт немецкого народа был не выше, чем у соседних наций»^[16].

Потсдамская конференция «Большой тройки» определила эту цель ещё жёстче: «Жизненный стандарт Германии не должен превосходить среднего жизненного стандарта европейских стран. В этом смысле европейскими странами являются все европейские страны, за исключением Великобритании и Советского Союза»^[17]. Казалось, что голод и бедность долгое время будут править жизнью немцев.

И вдруг в 1951 году все разом заговорили о «германском экономическом чуде». Но предшествовала ему поездка по разрушенной Европе бывшего президента США Герберта Гувера, который в марте 1947 года сообщил действующему президенту США Гарри С. Трумэну, что «Европейское производство не сможет быть восстановлено, пока не будет снова построена Германия. И не должно быть ни отделения от Германии ни Рура, ни Рейнской области, ни введения особого режима для этих областей. Так как они — сердце немецкой промышленности»^[18].

В том же 1947 году американское правительство начало программу по восстановлению Европы, более известную как «План Маршалла» — по имени тогдашнего госсекретаря США Джорджа Кэтлетта Маршалла. Это означало, что Германия, как и другие европейские страны, получит доллары, на которые за границей сможет закупить то, в чём особо нуждается для восстановления своей экономики: сырьё, станки, зерно и корма. На голодную, обнищавшую Германию деньги из Америки подействовали как укол допинга. Десятью годами позже один из американских учёных признал: «Результаты были огромными, их не достигла ни одна европейская страна, хотя Германия получила сравнительно малую часть средств по „Плану Маршалла“. Всего 17 европейских стран получили от США 20 миллиардов долларов. К 1954 году из расчёта на человека помощь составляла в Германии 39 долларов против 72 долларов во Франции, 77 — в Англии, 93 — в Италии и 104 — в Австрии. Но в Германию помощь пришла в точный момент, когда потребность в психологическом и физическом восстановлении достигла точки кипения»^[19].

Если же быть точным, то в 1948–1952 годах США направили в западные зоны оккупации и впоследствии ФРГ кредиты в сумме 1,4 миллиарда долларов и экономическую помощь на 2,1 миллиарда. Деньги немалые. Хотя после крушения социалистического лагеря той же Польше, Грузии, Украине, ряду бывших югославских республик помощи, даже с учётом нынешнего курса доллара, выделено было значительно больше. Однако чуда там почему-то не случилось. А ФРГ к 1956 году стала одной из самых промышленно развитых и преуспевающих стран в Европе и остаётся таковой сегодня. Как же так получилось, что страна, потерпевшая сокрушительное поражение и, по сути, продолжающая выплачивать контрибуцию, живёт значительно лучше большинства государств-победителей?

Отвечая на этот вопрос корреспондента еженедельника «Аргументы и факты» Дмитрия Макарова, граф Отто Ламбсдорф (кстати, его предки — выходцы из России. — А. Ф.), занимавший при канцлерах Гельмуте Шмидте и Гельмуте Коле пост министра экономики, ответил так: «Однажды в 1955 году мне задал этот же вопрос депутат британского парламента. „У нас, — сказал он, — продовольствие до сих пор распределяют ещё по карточкам, а у вас в Германии их давно отменили. Почему?“. Я был тогда молодым и нахальным и ответил ему: „Во-первых, вы, победители, были столь любезны, что демонтировали всю нашу старую промышленность, и нам ничего не оставалось, как создать новую. И второе: когда я еду по Лондону, я везде вижу таблички: час пик с 8 до 18 часов. У нас в Германии тоже есть такие таблички. Только на них написано: час пик с 7 до 19 часов. То есть, мы на час раньше начинаем работать и на час позже заканчиваем“»^[20].

В конце сороковых годов американские специалисты в тесном сотрудничестве с группой экспертов-немцев, среди которых выделялся директор экономического ведомства «Тризонии» (западных зон оккупации) Людвиг Эрхард, ставший в 1963 году федеральным канцлером, разработали основы «социальной рыночной экономики». Её смысл — увязать принципы свободы на рынке с принципом социальной сбалансированности. Нелишне в этой связи вспомнить, с каким капиталом начинали немецкие предприниматели и бюргеры.

Летом 1948 года в западных зонах оккупации начался обмен старых «рейхсмарок» на новые «дойчмарки». Каждый немец получал 40 новых плюс ещё 60 «рейхсмарок». Остальные сбережения обменивались из расчёта 100:5, по квартплате и пенсиям перерасчёт шёл 1:1. Работодатели могли рассчитывать на кредит в сумме 60 новых марок на одного занятого.

Вот как писали тогда о результатах денежной реформы и первом «чуде» Людвига Эрхарда французские экономисты Жак Рюфф и Андре Пьетр: «Чёрный рынок внезапно исчез. Витрины до отказа наполнились товарами, фабричные трубы задымили, а на улицах засновали грузовики. Повсюду мёртвая тишина развалин уступила место шуму стройплощадок. И как ни удивителен был размах этого подъёма, ещё более удивляла его внезапность. Он начался во всех областях экономической жизни в день валютной реформы как по удару колокола. Ещё за вечер до этого немцы бесцельно слонялись по городам, чтобы добыть скудную пищу. На следующий день они мечтали лишь о том, чтобы производить. Вечером их лица выражали безысходность, а наутро уже вся нация с надеждой смотрела в будущее»^[21].

Умышленно цитирую французов столь пространно, ибо их, особенно во время, когда писались эти строки, трудно заподозрить в прогерманских настроениях. Попутно уточню — тогда не «вся нация с надеждой смотрела в будущее», а приблизительно две трети её. Часть немцев осталась в восточной зоне оккупации, ставшей позже ГДР, а часть — в ссылке и трудовых лагерях, находящихся на территории государств-союзников по антигитлеровской коалиции, а также их сателлитов.

И всё же, каким образом стало возможным «моментальное» преображение «испепелённой» Германии?

На мой взгляд, осуществили это чудо не банки и финансисты, хотя без их помощи, естественно, не обошлось, не некие «бескорыстные» советчики и помощники извне. Его осуществил так называемый маленький человек — бюргер, обыватель.

Это его воспитанное веками желание не просто выжить, а непременно жить хорошо, комфортно, уютно, сыто создало ту Федеративную Германию, которую мы знали вчера и видим сегодня. И, конечно же, в этом ему способствовали разумные законы и надёжная Конституция. Ибо обыватель просто неспособен жить и работать без сильного законодательства, которое бы его защищало, вселяло в него уверенность, спокойствие. Как однажды заметил русский писатель Арсений Гулыга, имея в виду германского обывателя: «На коленях работать несподручно. А немцы — труженики».

Он же, вспоминая, как и кто восстанавливал Германию (Арсений Гулыга — участник Второй мировой войны, с 1945 года работал в советской администрации в Берлине), в очерке «Понять Германию — понять Россию» приводит свой давний разговор с немецким драматургом Юргеном Феллин-гом, который спросил его: «Вы ходите пешком по берлинским улицам? Вы слышите постоянное шипенье — „Ш-ш-ш“. Это наши несчастные женщины разбирают руины; одна вручает кирпич другой, делает это вежливо: „Битте шён“, другая берёт кирпич и соответственно благодарит: „Данке шён“. Без этих вежливых формул работа шла бы быстрее, но тут уж ничего не поделаешь — сила привычки». И далее Гулыга резюмирует: «Проиграв войну, немцы выиграли мир. Разгромленная на полях сражений, раздавленная, расчленённая на зоны оккупации, Германия являет сегодня (взору иностранца особенно) обетованный рай, тонущий в изобилии, стонущий от правопорядка, гордый своим хозяйственным могуществом и самой твёрдой в Европе валютой. (Когда Гулыга писал эти строки, о замене германской марки евро ещё речи не было. — А. Ф.) И трудно поверить, что поначалу это „экономическое чудо“ созидали исключительно женщины, дети и калеки»^[22].

Где-то с конца 80-х в дискуссиях об истоках и результатах «германского феномена» всё чаще можно услышать утверждения об «огромном» вкладе «гастарбайтеров» в возрождение страны, и прежде всего — выходцев из Турции, которые-де чуть ли не в одиночку отстроили целые районы. Это, конечно же, враньё, но его усиленно распространяют, причём всё с большей настойчивостью не только мусульмане, но и их лоббисты из табулированных партий.

В середине 50-х годов, когда ФРГ, по сути, оправилась от «болевого шока» и для её бурно развивающейся экономики потребовались специалисты, прежде всего мужчины, правительство страны начало зондировать почву с целью добиться в рамках программы воссоединения семей разрешения о переезде в Германию российских немцев. Предположительно около полумиллиона. Однако Кремль категорически отверг даже саму мысль об этом, как совершенно крамольную. Во-первых, уже шла холодная война, а во-вторых, специалисты СССР самому были нужны.

Тогда, под давлением ряда крупных предпринимателей, официальный Бонн стал обдумывать вариант приглашения на «временную, не требующую квалификации» работу людей из государств, где перманентно продолжался экономический кризис.

В 1950 году в «старой» Федеративной Республике Германии, согласно данным, приведённым газетой «Вельт ам зонтаг», было зарегистрировано лишь 567 896 иностранцев. Но поскольку Германия нуждалась в рабочей силе, а многие страны не знали, чем занять и как прокормить своих граждан, в 1955 году было заключено вербовочное соглашение с Италией, в 1960 г. — с Испанией и Грецией, в 1961 г. — с Турцией, в 1963 г. — с Марокко, в 1964 г. — с Португалией, в 1965 г. — с Тунисом, в 1968 г. — с Югославией.

В основном из этих стран в Германию стали прибывать малограмотные и малоквалифицированные рабочие (умелым да мастеровым и на родине было неплохо), на обустройство и обучение которых были затрачены огромные средства. Теоретически, они приезжали на время, фактически — навсегда.

Так вот, первые из них пересекли границу ФРГ в момент, когда «экономическое чудо» Людвига Эрхарда (заметьте — «немецкое экономическое чудо», а не «турецкое», «югославское», «итальянское» или «английское»), уже свершилось, и бюргеры, то есть обыватели Западной Германии, смогли выпрямить спины, чтобы оглянуться на ими (и никем более!) свершённое.

Миф о том, что выходцы из Малой Азии, Африканского континента или южных государств Европы восстановили немецкие города, фабрики, инфраструктуру, невольно порождает вопрос: а что в таком случае мешало и мешает им отстроить свои города, посёлки и кишлаки, на которые, кстати, не упало ни одной бомбы, и где не разорвалось ни одного снаряда? Почему у себя на родине они никак не создадут производства, хотя бы отдалённо напоминающие заводы BMW, MAN, Bosch, Volkswagen или Siemens?

В интервью журналу «Zuerst!» член Европейской Академии наук, член Германского демографического общества, профессор д-р Теодор Шмидт-Калер на вопрос корреспондента: «Иностранцы после войны приняли участие в восстановлении Германии?» со смехом ответил: «Это утверждение я тоже частенько читал. Абсолютная чушь. К моменту, когда было заключено первое соглашение о приглашении гастарбайтеров в 1955 году с Италией, восстановление экономики в основном было уже завершено, и наступило время „экономического чуда“».

Далее корреспондент поинтересовался: «Турецкие гастарбайтеры прибыли в ФРГ потому, что в них остро нуждались германские предприятия?», на что многолетний консультант правительств Гельмута Шмидта и Гельмута Коля по демографическим вопросам д-ра Шмидт-Калер ответил: «Соглашение о вербовке гастарбайтеров было подписано с Турцией в 1961 году. Инициатива по заключению этого соглашения исходила от Турции. А США оказывали давление на Бонн с тем, чтобы немцы это соглашение подписали, ибо, таким образом хотели добиться стабилизации политического положения для геополитически важного партнёра НАТО — Турции. При заключении этого соглашения внешнеполитические и экономические цели Турции стояли на первом месте. На основании условий договорённости, в особенности оговорённое условие двухгодичного ротационного принципа, не было никаких соображений, а тем более планирования того, чтобы надолго поселять здесь турецких иммигрантов. Иммиграция в условиях договорённости совершенно отчётливо не была предусмотрена. Хотя, возможно, в самой Турции это было воспринято иначе».

Корреспондент спрашивает: «Миграция в основном является обогащением для нашей страны?», на что д-р Шмидт-Калер отвечает: «И это я слышал часто. В чём же конкретно выражается обогащение от массовой иммиграции низкоквалифицированных людей, которые не говорят на нашем языке и не ценят нашу культуру? Хотя можно привести и примеры такого обогащения. Я имею в виду очень образованных персов, которые учились в университетах Германии в 50-е годы прошлого века или о греческую интеллектуальную прослойку, которая, свободно владея немецким языком, обогатила даже нашу академическую жизнь. Но в чём конкретно обогащение в результате иммиграции турок?..».

Корреспондент говорит: «Раньше иммиграция происходила в результате пересечения границы, а сегодня она осуществляется через родильные отделения германских больниц.». «Да, — соглашается д-р Шмидт-Калер, — в этом большая и важная разница в сравнении с ситуацией, которую мы наблюдали 30 лет тому назад. Иностранные диаспоры в ФРГ постоянно увеличиваются. Они растут, как острова в океане, которые становятся всё больше и постепенно превращаются в континенты».

«Иными словами, что-то изменить уже невозможно?» — спрашивает корреспондент. — «Нет, возможно, — отвечает д-р Шмидт-Калер. — Большинство иммигрантов пока не имеют гражданства ФРГ. Все нормальные страны экстрадируют иностранцев, если они только получают социальные пособия и ничего не вносят. Если бы и мы стали последовательно применять этот принцип, то проблему можно было бы решить. 14 декабря 1997 года ООН приняла Декларацию об остановке иммиграции, и она действительна до сих пор. Её никто не отменял. Так вот, в этой Декларации сказано буквально следующее: „Исключения из принципов предоставления убежища могут быть сделаны только из более высоких соображений национальной безопасности или для защиты своего народа от массовой иммиграции“. То есть по международному праву даже признанные азюлянтами (беженцами) могут быть экстрадированы. Как показывает чтение ежедневных газет, иммиграция к тому же давно стала опасной с точки зрения государственной безопасности. Лучший пример: под бурные аплодисменты профсоюзов высказана идея применения турецких полицейских в так называемых „проблемных районах“. Германское правительство обязано действовать. Тем более, что ещё 21 октября 1987 года Федеральный Конституционный Суд установил: Существует конституционная обязанность сохранять идентичность немецкой государствообразующей нации. Я подчеркиваю: обязанность! И поэтому у меня ещё есть надежда на изменения к лучшему»^[23].

В 1955 году в ФРГ проживало всего 8 тыс. мусульман, в 1971-м — 250 тыс. Зато когда ФРГ стала «социаламтом» (так называлось в Германии ведомство социальной помощи. — А.Ф.) для всего мира, их количество стремительно стало возрастать: в 1981 году их было уже 1 млн. 700 тыс., в 2006 — 3 млн. 294 тыс., в 2007 — 3 млн. 508 тыс., в 2009 — 4 млн. 300 тыс. И если естественный прирост мусульманского населения, проживающего в Германии, не снизится, то даже без новых иммигрантов к 2060 году, согласно прогнозу Федерального статистического управления в стране, их будет 26 млн., а в 2080-м — 50,9 млн.

И ещё немного «занимательной статистики». К 2010 году две трети мусульман в Германии являлись выходцами из Турции. 16,5 % из них не имели школьного образования. У арабских иммигрантов школьного образования не имели 17,1 %. 41 % мусульман турецкого происхождения определяли себя как «сильно верующие». 76 % всех мусульман требовали введения повсеместного преподавания ислама в германских школах. 79 % всех преступлений, связанных с насилием, в 2005 году, например, были совершены мусульманами, 19 % — другими иностранцами и только 2 % коренными немцами. Здесь, уважаемые читатели, не могу не прерваться, чтобы не передать большой и пламенный привет политикам и журналистам ФРГ, запугивающим германского обывателя «ужасной и кровожадной русской мафией», а заодно «правым немецким экстремизмом», но из соображений полит-корректности даже не вякающей об этих совершенно не секретных сводках преступности.

Не где-нибудь, а в популярном Focus Online^[24] сообщалось, что каждый четвёртый молодой мусульманин в Германии, по данным исследования, проведённого по поручению федерального министра внутренних дел Вольфганга Шойбле, готов к насилию по отношению к иноверцам. 40 % имеют «фундаменталистскую ориентацию». 12 % мусульман Германии открыто подвергают критике западное общество, его культуру и демократию с позиций исламского фундаментализма. По просочившемся в 2010 году в прессу сведениям Ведомства по охране Конституции, дело дошло до того, что ряд членов исламских организаций консервативного толка даже вынашивают планы преобразования ФРГ в религиозное мусульманского государство. И на этом мрачноватом фоне Координационный совет турецких организаций земли Северный Рейн-Вестфалия направляет партии «Христианский центр» следующее напоминание: «Не забывайте: когда Германия лежала в развалинах, в неё прибыли иностранцы и восстановили её. Иностранцы принесли немцам благосостояние. Без иностранцев немцы бы и сегодня ещё ковырялись в своих развалинах»^[25]. Короче легенды о «добрых дядях», поднявших из руин Германию, распространяемые вождями левых партий и местными космополитами, уже приняли форму ультиматумов.

Эти сказки, по мнению экуменистов-космополитов, должны заставить немцев ещё более любить иностранцев. Но они и так их любят, а вот взаимностью, хотя бы за то, что пустили в свой дом чужаков, обогрели, накормили, обучили, — почему-то не пользуются. Другое дело русские (уточню: к сожалению, не все), с которыми доводилось беседовать.

Московский писатель и книгоиздатель Петр Алёшкин в весьма откровенном нашем с ним разговоре однажды сказал: «Размышляя порой о Германии, я пытаюсь, но никак не могу объяснить, почему так покойно у меня на душе, когда я бываю здесь? Почему она мне, русскому человеку, так близка? Наверняка что-то подспудное, мистическое в этом есть. И ещё я глубоко убеждён, что для России это самая близкая страна. Россия и Германия — как две сестры, или правильнее — два брата, которые, бывает, и поссорятся, и подерутся, но после этого всё равно чужими не становятся. И в будущем, я в этом убеждён, наши страны всё больше будут сближаться, ибо души у них родные.»

А другой московский писатель, Алексей Григорьев, как-то заметил: «Нет в Европе двух других наций, которые, подобно русским и немцам, были бы столь же несхожи языком, культурой, образом мышления, но которые так щедро обогащали бы друг друга этой несхожестью. Нет и двух иных наций, кроме немцев и русских, которые столь часто на протяжении истории схватывались бы в кровавых битвах, но, остыв от боя, вновь тянулись друг к другу».

Ну а обыватели? Чего между ними больше — сходства или различий?

Несомненно, обыватель в России (в немецком понимании этого слова) тоже был, в конце XIX — начале XX веков. И число российских «бюргеров» постоянно увеличивалось. Особенно в Москве, Петербурге, губернских городах. Но их уничтожили. Подчистую.

Новый же обыватель там, наверное, появится. Просто должен появиться. Но только тогда, когда в России закончится время дикого капитализма. Когда там начнёт действовать настоящая законность. Ведь обыватель приходит к своему достатку исключительно честным, упорным трудом. И что немаловажно — приходит постепенно. Он не обогащается за одну ночь, за один месяц или даже год. Поэтому и деньги он тратит разумно, с выгодой для себя и для соседей. Обыватель не может существовать в одиночестве. Став одиноким, он разоряется. Или его разоряют. Ему обязательно нужны единомышленники, делающие примерно то, что делает и он. Точнее — работающие так, как работает он.

Российский бюргер вряд ли будет похож на своего германского коллегу. Впрочем, это и не обязательно. А вот иметь приблизительное о нём представление стоит.

Каков же сегодня среднестатистический немецкий обыватель? Как он выглядит? Каковы его идеалы? К чему он стремится?

Сам он себя считает скромным и довольно заурядным человеком. Дайте ему пиво, сосиски, немного уюта и другого обывателя, с которым можно было бы поспорить о политике, поговорить о футболе, а заодно пожаловаться на жизненные неурядицы, и он будет доволен. Немецких обывателей ни в коем случае нельзя назвать жадными, они не рассчитывают получить что-то даром и исправно платят налоги.

Живут они преимущественно в городах, хотя бауэров, то есть сельских жителей, в какой-то степени тоже можно отнести к бюргерам.

Итак, кроме сельчан, это мелкие предприниматели, служащие различных учреждений, мелкие торговцы, ремесленники, врачи, ну и ряд представителей других профессий. Иными словами, обыватель в Германии — это становой хребет страны, это её опора, стабильность и надежда. Но, как и прежде, большинство обывателей — производители. К примеру, только в Баварии в 2010 году было более одного миллиона ремесленников. Здесь действовало порядка 115 тысяч мелких ремесленных предприятий, на каждом из которых трудилось в среднем около десяти работников. А совокупный годовой доход этих фирм составил почти два миллиарда евро!

В ноябре 2009 года британская газета «Файнэншл таймс», анализируя экономические тенденции в мире, писала: «У „малой экономики“ есть свои преимущества. Если бы Калифорния и Бавария были независимыми странами, они были бы очень богатыми. Но статистика сводит показатели воедино, объединяя Калифорнию со штатом Миссисипи, а Баварию с Бранденбургом. Политика экономического перераспределения понижает жизненные стандарты богатых регионов и искажает средние показатели в целом. Норвегия и Швейцария — наиболее экономически успешные небольшие страны воздержались от вступления в ЕС. Их политические элиты были бы не прочь присоединиться, но население убеждено, что этого делать не следует. Размер экономики скорее является помехой, нежели преимуществом, когда речь заходит о выполнении основных задач современного правительства в области юстиции, здравоохранения, образования или внутренней безопасности».

Немаловажная деталь: бюргерские профессии в Германии, как и навыки, точнее мастерство, передаются по наследству. Известный режиссёр Андрей Кончаловский, долгое время живший в Западной Европе и в США, верно подметил, что «нет смысла спорить с утверждением, что продукты „без автора“ никогда не сравнятся с теми, в которые человек вложил не только свой труд, но и душу» И что «ткань благополучной западноевропейской жизни „соткана“ из продукции настоящих художников своего дела — мелких торговцев и ремесленников. Утром в Европе всё ещё пахнет „именным“ сдобным хлебом, зеленщик раскладывает в лавке овощи, молочник развозит постоянным клиентам свежее молоко. Нет этого у нас в России, И я тоскую по буржую». То есть, по бюргеру. Далее Андрей Сергеевич поясняет: «Мелкий буржуа — лавочник и ремесленник — это мастер, который живёт своим трудом и создаёт продукт под своим именем. Это означает, что он отвечает за качество своей продукции. Его знают по имени, а имя создаёт реноме — Человека с Репутацией»^[26].

Я дружу с владельцем небольшой фирмы по изготовлению каминов Иоахимом Новаком, чьи предки занялись этим самым каминным делом два века назад. Живёт он в городке Обершляйсхайм под Мюнхеном. А родом Новак из Силезии, бывшей немецкой земли, отошедшей к Польше после Второй мировой войны. В Баварии его семья очутилась в 45-м, и всё их имущество состояло из деревянной тележки, чемодана, в котором лежала кое-какая одежда, двух кастрюль и Библии. Жили в землянке.

Как пишет уже цитированный мной Гюнтер Беддекер в своём фундаментальном исследовании «Горе побеждённым», «беженцы не только больше страдали от голода, чем местное население Западной Германии, как правило, они ходили в рваной одежде, иногда просто в лохмотьях. Отсутствие у них вещей и крайняя бедность бросались в глаза: например, у каждого десятого из детей беженцев, которые в 1946 году ходили в Ольденбурге в школу, не было рубашки, у каждого пятого — чулок, у каждого четвёртого — обуви. Несомненно беженцы и изгнанники были беднейшими из бедных, они потеряли больше, чем другие немцы, на них лёг несравнимо больший груз поражения. Именно им пришлось расплачиваться за большую войну. Но многие местные жители Западной Германии, после того как условия начали медленно приходить в норму, видели в изгнанных только обузу, непрошеных гостей, оспаривающих у них рабочие места. Слово „беженец“ на многие годы стало почти ругательством и синонимом „нежелательного“ человека».

Иоахим Новак вспоминает, что в 54-м году, когда ему было восемнадцать, он даже не мечтал о велосипеде, ибо с таким же успехом мог мечтать о личном самолёте или океанском лайнере. Потом он работал на стройке, на шахте, был полицейским. Скопил денег и в середине 60-х открыл своё дело.

— В Силезии, — говорит Новак, — мы оставили всё, кроме нашего фамильного, традиционного умения делать камины. И оно, это умение, помогло мне встать на ноги — обзавестись домом, парой машин.

Теперь вместе с Иоахимом Новаком работает и его младший сын Юрген. А вот старший — Руди владеет мастерской по ремонту компьютеров. Но при случае он тоже может самостоятельно сделать и установить камин. Как и все его предки, он может работать по десять-одиннадцать часов в день неделями. Если увидит, естественно, в этом необходимость. Но он никогда не будет торопиться. «К успеху, как и благосостоянию, удобнее двигаться мелкими шажками, — считает старший Новак. — Большой прыжок, как и пустое размахивание руками, могут спугнуть удачу».

Такого же мнения придерживаются его сыновья, внуки, да, пожалуй, и большинство остальных германских бюргеров. А глядя на них, — и российские немцы, и немцы из Восточной и Юго-Восточной Европы,возвратившиеся на родину предков.

Этот очерк я заканчивал в день, когда отмечалось 65-летие окончания Второй мировой войны. Германия эту войну проиграла, но, как мы теперь знаем, выиграла мир. Советский Союз войну выиграл, а вот мир проиграл. Нет более на политической карте такой страны — СССР. Но возникла Российская Федерация, и я надеюсь, что когда-нибудь руководители РФ и ФРГ во благо своих стран начнут жить будущим, а не прошлым.

2007–2010 гг.

Футбол и восток — дело тонкое

Тренер испанской сборной Висенте дель Боске — тренеру немцев Йоахиму Лёву голосом Тараса Бульбы: «Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?».

(После окончания полуфинала ЧМ по футболу 7 июля 2010 г. на стадионе «Мозес Мобида» в Дурбане).

Флаг над «Мерседесом» В июне 2006 года, в самый канун чемпионата мира по футболу жена прикрепила к дверце своего «Мерседеса» германский триколор и отправилась на работу.

Мода украшать автомобили флажками пришла в Европу из США, где после трагических событий 11 сентября 2001 года миллионы людей таким образом стали демонстрировать патриотизм. Но то США, а это — Германия.

— Фрау Фитц, — обратился к ней Клаус, сотрудник фирмы, располагающейся по соседству, — простите, конечно, но, кажется, на вашей машине германский флаг?

— Почему кажется? — удивилась жена. — Он действительно на моей машине.

— Вы его сами прикрепили?

— Да. А что в этом сложного?

— Вы меня не поняли, я не это хотел спросить.

— А что?

— Только не обижайтесь. Но вы ведь не немка, вы приехали из России — и вдруг немецкий флаг.

— Во-первых, я такая же гражданка Германии, как и вы, а во-вторых, всегда болела и болею за германскую сборную. Ведь чемпионат мира начался.

— Да, знаю, — окреп голосом Клаус, — но в таком случае, наверное, было бы правильнее прикрепить какой-нибудь спортивный флажок, а то германский флаг. Ведь от него так и несёт национализмом.

— Чем?! — опешила жена.

— Национализмом. Вы же смотрите телевизор, читаете газеты, слушаете политиков. Национализм — это ужас, это миллионы убитых и замученных, это.

— Стоп, стоп, стоп, — перебила его жена. — Вы, Клаус, куда-то не в ту степь. Я вам о футболе, а вы мне о замученных да убитых. И вообще, при чём здесь флажок на моём авто?

— Сразу видно, что вы не немка, хотя у вас и германское гражданство, — вздохнул Клаус. — Будь вы немкой, подобных вопросов никогда бы не задавали.

И ведь действительно, не задают. Придавленные «прививкой от нацизма, прописанной немцам победителями»^[27] и «диктатурой политкорректности»^[28] они, чем дальше в прошлом остаётся 1945 год, тем больше страшатся называть себя немцами, размышлять и говорить о своей истории, литературе, музыке, науке, христианской вере или просто о любви к своей Родине. Нет, неверно, любить Родину вообще-то можно, но лучше шёпотом или про себя.

Доходит до курьёзов: стремление сохранить за семьёй, которая всё ещё остаётся одним из важнейших социальных институтов, приоритетное место в германском обществе и возродить «проверенное временем традиционное немецкое домашнее образование» незамедлительно объявляется, следованием заветам жены министра пропаганды Йозефа Геббельса Магды. То есть преступным^[29].

Ещё недавно, на излёте правления Горбачёва и ельцинского лихолетья в России наблюдалась схожая ситуация. Там также любого, осмелившегося назвать себя русским да при этом вздёрнуть подбородок, моментально записывали в фашисты. Но одновременно там росло «беспокойство людей разрушением их культурной среды, привычного уклада»^[30]. И в Голландии оно росло, и в Дании, и в Великобритании, и во Франции. И в том, что эта тревога обоснованная, доказали поджоги и массовые беспорядки, прокатившиеся по французским городам в 2005–2009 годах.

«Уже после этих событий, — пишет в своей книге российский политик, спецпредставитель России в НАТО Дмитрий Рогозин, — я побывал во Франции. Там у меня среди прочих встреч в правительстве, Сенате и Национальной ассамблее была интересная дискуссия с одним из депутатов Европейского парламента, представляющим небольшую правоцентристскую партию. У него в офисе я увидел плакат с репродукцией известной картины Эжена Делакруа „Свобода на баррикадах“ и лозунгом: „Франция: либо ты её любишь, либо вали отсюда!“. Я искренне рассмеялся, представив визг властей, если бы мы позволили себе нечто подобное»^[31].

Ну а я, прочтя это, только хмыкнул, представив те проклятья и кары, которые обрушились бы на голову любого немецкого политика, укрась он свой кабинет лозунгом «Германия: либо ты её любишь, либо вали отсюда». Да что политик — за такое и дворника не пощадят, пришпандорь тот нечто подобное в своей комнатёнке. Хотя, что с него взять, в кого разжаловать? В безработные разве? Между тем «национализм, национальная гордость и национальные институты, несмотря на присущие им недостатки, формируют наилучшую основу для действующей демократии»^[32]. Знаете, кто это сказал? Маргарет Тэтчер, вот кто! А теперь ответьте: можно ли заподозрить эту досточтимую даму в симпатиях к тоталитаризму, неонацизму, экстремизму? Нет, скорее в привязанности к неолиберализму, чего она особо и не скрывает.

«В сознании любого здорового народа то, чем можно гордиться, всегда преобладает над тем, чего следует стыдиться, — опираясь на опыт осмысленного и пережитого, констатировал писатель, главный редактор „Литературной газеты“ Юрий Поляков. — Достаточно с помощью манипуляции общественным сознанием вытравить из исторической памяти народа то, чем можно гордиться, а то, чего надо стыдиться, сохранить и упрочить. И нет народа. Приходи и владей. Представьте себе на секунду американцев, которые помнят лишь то, что их предки истребляли индейцев, гноили негров и бомбили вьетнамцев. Долго ли после этого простоит Америка?» ^[33]

Ответ очевиден. Впрочем, всё это высокая политика, а нам пора возвращаться к германским флажкам, затрепетавшим над автомобилями, на балконах домов, над пивными садами и в руках тысяч болельщиков летом 2006 года.

Фанаты тогда стали рисовать национальные флаги на щеках, носить на шеях чёрно-красно-жёлтые гирлянды, менеджеры и офисные работники надевать галстуки исключительно национальных цветов. В ответ левые политики и левая пресса во всю мощь контролируемых ими средств массовой информации завопили об угрозе возрождения нацизма. В ряде школ учителя стали объяснять ребятне, что размахивать, допустим, турецким, хорватским, польским, английским или французским флагом хорошо, а вот немецким — плохо. И вообще гордиться тем, что ты родился немцем, никак нельзя, а вот стыдиться — сколько угодно.

Но, к счастью, пение и рёв многих миллионов болельщиков заглушил эти их проповеди и не позволил испортить праздника. В стране возникла и медленно стала набирать обороты так называемая концепция «позитивного патриотизма», особенно среди молодёжи. В результате к 2008 году, согласно опросу, проведённому в Германии авторитетным социологическим институтом «Форса», 86 процентов юношей и девушек в возрасте от 14 до 18 лет стали гордиться своей национальной принадлежностью, 9 процентов были от неё не в восторге и только 3 процента стыдились. Правда, с объяснением причин собственной гордости дело обстояло сложнее. 21 процент вообще не смог обосновать, почему в восторге от того, что родился немцем. 14 процентов объясняли: «потому, что Германия прекрасная страна». 13 процентов «потому, что Германия экономически мощное и стабильное государство». И только 6 процентов «потому, что Германия является правовым государством, в котором хорошо живётся гражданам». Как видим, в отличие от тех же русских, англичан или французов о собственной истории, о живших и творивших немецких учёных, писателях, композиторах, политиках, философах, теологах, конструкторах, мореплавателях, географах молодые немцы даже не вспомнили. А может, их не спрашивали, опасаясь «неполиткор-ректности» ответов?

Как бы то ни было, но с 2004 года любое международное футбольное первенство, а то и просто матч стал для немецких левых подлинным мучением. Ведь в эти дни города и городки страны буквально пестрят флагами Германии, которые действуют на них так же, как лучи солнца или чеснок на вампиров. Поэтому каждый раз, как пишет пресса, они «в лучших своих традициях мечтают о скорейшем поражении национальной футбольной команды Германии, чтобы наконец закончилась эта патриотическая вакханалия». При этом случаются факты умопомрачительные: в конце мая 2008 года трое молодых членов партии «зелёных» в перерыве проходившего в Бонне ХХХ молодёжного конгресса швырнули германский государственный флаг на мостовую, стали в кружок и на глазах однопартийцев дружно помочились на него. Этот «акт протеста» был заснят на видео и размещён на их интернет-портале. Наверняка читателей интересует: что за этим последовало? Отвечаю: руководство партии, просмотрев сюжет с описыванием флага и прочтя не очень лестные (в некоторых, а не во всех газетах) комментарии, «дистанцировалось» от данного поступка, но не осудило, хотя то и дело участвует в так называемых «восстаниях порядочных». Выходит, ничего непорядочного в том, что три великовозрастных обалдуя писают на флаг страны, нет. Примерно в это же время в Лейпциге политики Левой партии запустили молодёжный проект, в рамках которого стали проводить акции под девизом «Германия, одурманенная футболом». Координатор по работе с молодёжью этой партии, так же как и партии «зелёных» представленной в парламенте страны, Клавдия Йобст из Саксонии, в дни чемпионата Европы по футболу 2008 года заявила в интервью журналу Focus, что её «тошнит от картины бегущих с флагами в руках немцев», что «с этим нужно бороться», потому что «Германия — это страна, в которой люди живут на грани черты бедности и в которой господствует расизм» (?!). Она горячо поддержала леворадикальный проект «антиболельщиков» немецкой сборной, которые выражают восторг и ликование (чем громче, тем лучше) после каждого забитого в ворота немецкой команды гола и огорчаются её победам. Несколькими годами ранее коллега Йобст по партии, депутат Саксонского земельного парламента Юлия Бонк, во время чемпионата мира по футболу 2006 года объявила, что не может переносить вида чёрно-красно-жёлтых германских флагов на улицах городов. Затем она организовала «обменные бюро» и призывала «всех честных немцев» сдавать в эти бюро германские флаги, получая взамен футболки с символикой «левых» по курсу: три флага — одна футболка. Ну, как тут не процитировать ныне, правда, подзабытого русского поэта XIX века Владимира Печорина:

Факты глумления над флагами ФРГ (не где-нибудь, а в Германии!) были зафиксированы и после матча Германия — Турция на чемпионате Европы по футболу 2006 года. И что? Ничего! Власти сделали вид, что не заметили, как болельщики турецкой сборной топтали на мостовых германский триколор. А ведь было бы правильным, как минимум, крупно оштрафовать их, а лучше — выслать из страны на родину.

О национальном гимне Впрочем, что мы об иностранцах, когда некоторых коренных немцев, судя по сообщениям прессы, буквально тошнит от звуков германского гимна.

Вспоминаю одного из вождей партии «зелёных» Юргена Триттина, так тот, будучи депутатом Бундестага, даже не приподнимался с места в момент исполнения государственного гимна, всячески демонстрируя пренебрежение и неприязнь к нему, что, кстати, ничуть не помешало этому деятелю занять пост министра окружающей среды в правительстве Герхарда Шрёдера.

Интересно, возможно ли подобное, например, в США или в Англии, являющихся для нынешней германской элиты чем-то вроде старшего брата и сестры, только вот не знаю по какой линии?

Кстати, о национальном гимне. Его, как известно, на музыку Йозефа Гайдна написал в далёком 1841 году профессор литературы Аугуст Хайнрих Гофман фон Фаллерслебен. Начиналась песня со слов «Германия, Германия превыше всего». И был это никакой не националистический лозунг, а призыв профессора к объединению тридцати девяти разрозненных германских княжеств в единое государство. Мол, хватит враждовать, а ради нашей общей Родины и во благо народа давайте объединимся. Официальным гимном эта песня стала только в Веймарской республике в 1922 году, а при нацистах — оставалась им наряду с партийным гимном «Хорст Вессель». Однако западные союзники по антигитлеровской коалиции внесли германский гимн наряду с нацистским в запретный список и велели западным немцам придумать новый. Но все попытки оказались безуспешными. Публика и сами депутаты Бундестага при подходящих случаях затягивали прежнюю мелодию. В конце концов, Конституционный суд ФРГ всё-таки разрешил исполнять прежний, но петь только третье четверостишье, хотя все знали, что в слова «Германия, Германия.» авторы не вкладывали ничего людоедского, не помышляя кого-либо унизить или оскорбить. Они просто хотели сказать, что Германия от своей западной точки до восточной занимает первейшее место в сердце каждого немца. Впрочем, стоп! И тогда и сегодня пропеть этот куплет невозможно ещё и по той причине, что в полном тексте крайне западная и крайне восточная точка названы по именам, а это, после двух обрезаний Германии по итогам тридцатилетней войны (1914–1945 гг.)^[36], территории других государств. В результате остался один третий куплет. Его и поют. Правда, гимн этот по-прежнему неофициальный (в Основном законе указания на него нет), поэтому дискуссия продолжается, и поводом для очередного её витка стал футбольный чемпионат 2006 года. Так, профсоюз работников науки и просвещения, опасаясь, «как бы частое исполнение гимна не привело к ренессансу немецкого национал-шовинизма», потребовал поискать для гимна новые текст и мелодию. Предложили абсолютно политкорректный «Детский гимн» Бертольта Брехта, написанный им в 1949 году и положенный на музыку Хансом Айслером. Тут же в дискуссию о гимне включились парламентарии. Тогдашний вице-председатель Бундестага социал-демократ Вольфганг Тирзе отверг профсоюзную критику «песни Германии», но и статус-кво его не устроил. Менять гимн он, правда, не захотел, но согласился, что слишком уж краток. Поэтому Тирзе предложил провести конкурс среди немецких поэтов. Пусть, дескать, придумают ещё пару четверостиший. Поэты замерли в ожидании легкокрылых муз, а депутат от партии «зелёных» в Бундестаге Ханс-Кристиан Штребеле уже всё придумал. Весной 2006 он предложил перевести текст национального гимна Германии на турецкий язык и соответственно петь его по-турецки, то есть куплет по-немецки, а потом его же по-турецки. Ну а в перспективе, вероятно, по-албански, на фарси, по-арабски, по-русски и т. д. Об этом Штребеле сообщил в интервью выходящей в Берлине газете TZ. Примечательно, что либерально-демократическая партия Германии, обычно придерживающаяся по любым политическим вопросам воззрений, прямо противоположных «зелёным», на этот раз безоговорочно поддержала своих оппонентов. Так, спикер парламентской фракции СвДП в Бундестаге Сибилла Лаурик заявила, что «это была бы интересная возможность для людей с иными корнями и с иным языком понять немецкую культуру». Но столь революционная идея у большинства парламентариев поддержки не получила. Пока. Ведь всё упорнее ходят слухи, что в Германии возникнет и будет зарегистрирована Исламско-демократическая партия, которая наверняка пройдёт в Бундестаг.

Но быстротечно время в XXI веке. Едва я написал эти строки, как информационные агентства сообщили, что в земле Северный Рейн-Вестфалия такая партия уже создана и даже приняла участие в выборах. Называется она «Союз за обновление и справедливость», что созвучно имени правящей партии премьер-министра Турции Реджепа Эрдогана («Партия справедливости и развития»). Выступает германо-мусульманская партия «в защиту интересов иммигран-тов-мусульман, за улучшение их положения и интеграции в немецкое общество». Что ж, дело благородное, только кто их здесь обижает, тем более препятствует интеграции? Да, о неких мифических силах и мнимых злодеях пресса пишет регулярно, но это, как все понимают, в том числе и авторы статеек, исключительно для поддержания «политеса и по-литкорректности». А спустя ещё несколько дней на внутренних полосах европейских газет появилось сообщение, что в Турции у себя дома был зарезан апостольский викарий Анатолии, председатель Конфедерации епископов страны 63-летний Луиджи Падовезе. Убийцу объявили в розыск и уже через несколько часов задержали. Им оказался 26-летний водитель монсеньора Падовезе Мурат Алтун. Свою вину он признал полностью, а его адвокат Джихан Онал на созванной им же пресс-конференции объявил, что преступление Алтуна не имеет политической подоплёки, а объясняется расстройством его психики: «Как сказал мой подзащитный, он получил послание от Бога, после чего напал на епископа и зарезал его». Эту версию косвенно поддержал и губернатор провинции, заявивший, что Алтун в мае 2010 года проходил курс психотерапии в местной больнице из-за депрессии. Однако в католической общине Искандеруна, крупнейшего города провинции, в котором жил епископ, такую линию защиты поставили под сомнение. «Вряд ли психическое заболевание — единственная причина этой кровавой драмы», — говорится в сообщении ватиканской пресс-службы со ссылкой на прихожан убитого иерарха. Того же мнения и председатель Теологической комиссии Всемирного Евангелического альянса, боннский профессор теологии и религиозной этики Томас Ширмахер: «Убийство епископа Падовезе — не первое преступление, когда священнослужитель-христианин становится жертвой мусульманского фанатика. И не первое, когда преступника объявляют душевнобольным. Вспомним убийство в городе Трабзон падре Андреа Санторо, застреленного в феврале 2006 года во время молитвы 16-летним мусульманином. Тогда турецкие власти тоже объявили убийцу душевнобольным. А тот факт, что подстрекали убийцу радикальные исламисты, недовольные миссионерской деятельностью отца Санторо, никакой следственно-судебной оценки не получил. И таких примеров множество», — подытожил профессор Ширмахер.

Мартиролог имён христиан, павших от рук мусульманских фанатиков в Турции, ужасает. Только в 2007 году там были убиты или тяжело ранены полтора десятка священнослужи-телей-христиан. «Я чувствую, что они хотят изгнать нас, потому запугивают, нагнетая атмосферу страха, — считает вдова убитого немецкого миссионера-протестанта Тильмана Ге-ске. — На словах Турция декларирует свободу вероисповедания. Но фактически христиане здесь нежелательные гости». Вывод, сделанный вдовой, не нов, и, однако же, по поводу жестокого убийства епископа Падовезе Папа Римский Бенедикт XVI уверенно заявил: «Мы не можем возлагать ответственность за это на Турцию и на турок»^[37].

Что ж, ему, как говорится, виднее на кого и что возлагать, но вот в Германии, например, мне не удалось ни вспомнить, ни обнаружить в Интернете ни единого факта убийства или умышленного нанесения телесных повреждений мусульманскому священнослужителю. Между тем, исламскую партию, намеренную защищать мусульман, здесь создали, а вот христианской партии с аналогичными целями в Турции нет и, предполагаю, никогда не будет.

Однако мы снова отклонились от нашей главной темы — футбола, благодаря которому, как написала летом 2008 года Berliner Zeitung, «люди прекратили стыдиться своей страны», и граждане Германии стали «гордо и открыто демонстрировать свой патриотизм». Миллионы болельщиков буквально молились, чтобы Праздник Футбола, на котором их сборная творит чудеса, продлился как можно дольше. И немецкая команда — упорная, волевая и, будем откровенными, каплю везучая, всё выигрывала и выигрывала. Как тут не вспомнить знаменитого английского форварда Гари Линекера, произнёсшего в 1990 году фразу, ставшую крылатой: «В футбол играют все, а выигрывают всегда немцы». Поэтому на улицах немецких городов трепетало всё больше германских флагов, а гимн страны звучал всё громче, и подхватывало его всё больше людей, но не футболистов.

Как известно, перед матчами сборных, уж так повелось, обязательно исполняют гимны стран, чьи команды вышли на поле. На экранах телевизоров крупным планом возникают лица игроков, тренеров, болельщиков, и хорошо видно, как и что делает каждый из них в эти волнительные мгновенья. Так вот, немецкие телевизионщики с недавних пор очень полюбили показывать форварда сборной Лукаса Подольского, который в отличие от большинства товарищей по команде гимна не поёт, а, плотно сжав губы, всемерно демонстрирует отстранённость и непричастность к музыке Гайдна и тексту Гофмана фон Фаллерслебена. Если вы, читатель, вообразили, что комментатор в этот самый момент начинает выражать своё недоумение, мол, Лука почему не поёт, то ошибаетесь. Напротив, комментатор умиляется молчанию Подола. «Ах, какие муки в эти мгновенья испытывает наша звезда, — вздыхает он. — Ведь в его груди бьются два сердца».

Непосвящённым поясню: одно из них — польское, другое — немецкое. Об этом многократно заявлял сам Подольский, об этом писали газеты, журналы, рассказывало телевидение, радио. А дело всё в том, что в середине 80-х — начале 90-х прошлого века в ФРГ из Польши на постоянное жительство перебралось порядка миллиона этнических поляков. В своих заявлениях все они указали, что являются потомками граждан Третьего рейха, сохранили немецкую культуру, обычаи и т. д., а посему хотят жить в Германии. В их числе были родители Подольского и сам маленький Лукас.

Германия их приняла, предоставила жильё, работу, медицинские страховки, возможность получить образование, профессию, развить таланты, то есть стать полноправными гражданами. Всем этим они (и не только они!) воспользовались, но потом, когда им здесь стало уж очень хорошо и комфортно, многие (к счастью, не все) вспомнили о своей истинной нацпринадлежности. Взять того же Лукаса. Ну на кой ему два сердца? Это же аномалия, и не только медицинская. И если чувствует он себя не немцем, а поляком, то, как говорится, флаг ему в руки. Но нет, не хочется Подолу играть за польскую сборную, хотя ведь приглашали. Почему? Скорее всего, из соображений выгоды. Одно дело надевать футболку пусть и очень гордой, но Польши, совсем другое — трёхкратного чемпиона мира, трёхкратного Европы, многократного серебряного и бронзового призёра, сборной ФРГ.

Впрочем, речь в данном случае не столько о Подольском, другом «поляке» Петре Троховски, родившихся в Германии «турках» Мезуте Озиле, Сердаре Таски, «боснийце» Марко Марине или «сирийце» Сами Хедира, «нигерийце» Денисе Аого, «ганце» Джером Боатенге, у которых, между прочим, матери немки и которым, судя по тому, что мы видим с трибун и на экранах телевизоров, аж челюсти клинит при звуках германского гимна. Речь о тренерах, менеджерах сборной, руководстве федерации футбола страны. Игроки, вроде Подольского, могут хоть мазурку выкаблучивать в момент исполнения германского гимна или танец живота исполнить в случае с Хедирой. Могут бить в африканские барабаны или в боснийскую брёлку дудеть. Это их личное дело. Но чиновники и тренеры, ответственные за сборную и комплектующие состав, просто обязаны объяснять игрокам (ведь в большинстве ребята они молодые, Кембриджей не оканчивавшие), что представлять на поле они будут не себя любимых, а страну, гражданами которой являются. И поэтому петь гимн просто обязаны. А если не хотят, то зачем их в сборную приглашать? Или кто-то попытается меня уверить, будто Подольский с Троховски, Марин с Аого по классу равны Францу Беккенбауэру, Герду Мюллеру, Уве Зеелеру, Вольфгангу Оверату, Гюнтеру Нетцеру, Карл-Хайнцу Румми-ниге, Паулю Брайтнеру, Фридриху Вальтеру, Тони Шумахеру, другим великим немецким футболистам и поэтому без них никак не обойтись? Так нет. Игроки они ничем не примечательные, главной фишкой которых являются плотно сжатые губы, а не филигранный дриблинг, самоотверженность, чувство гола. Неспроста журналисты как раз и акцентируют внимание в большинстве на «двух сердцах Подола», его душевных терзаниях, а не на его игре.

Но вот другой выходец из Польши — Мирослав Клозе, по мастерству значительно превосходящий любого из них, привлекает журналистов куда меньше. Вероятно, потому, что у него не два, а одно сердце, и то немецкое. Правда, журналисты ряд лет пытались вживить ему «польский мотор», ведь родился он в силезском городке Оппельн (ныне Ополе), но Мирослав ни в какую не соглашался, мол, немец я, и точка. И мать его Барбара, кстати, в прошлом профессиональная спортсменка, тоже обижается, когда её сына называют поляком. Следует вспомнить также отца Мирослава — Йозефа Клозе, талантливого футболиста, игравшего в составе сборной Польши и французского «Осера», который даже в самые тяжкие для немецкого меньшинства годы не отрёкся от своих национальных корней.

Перед началом игры, если выступает за сборную, Кло-зе непременно поёт гимн, он забил больше мячей, многие из которых стали решающими, нежели Подол, Троховски, Озил, Хедира и прочие «двусердечные» вместе взятые. Он самоотвержен, ловок, напорист, но немецкая пресса упорно его не жалует. Не беда — зато мы, болельщики, его любим.

Гимн поёт и другой «иностранец» — бразилец Какао. Уроженец Ганы Жеральд Асомоа, ставший гражданином ФРГ и входивший в состав сборной, тоже пел, и Шон Данди, родившийся в ЮАР и не раз надевавший футболку немецкой сборной, — пел. Это нормально, естественно и достойно.

В канун чемпионата мира по футболу 2010 года в ЮАР один из самых уважаемых в мире игроков и тренеров, легендарный Франц Беккенбауэр призвал игроков сборной петь гимн страны перед началом матча. Его поддержали миллионы болельщиков. И что? А ничего. Так, полузащитник Мезут Озил пояснил: «Во время гимна я концентрируюсь на игре, а потом молюсь Аллаху. Молюсь об удаче, здоровье — для моих партнёров и меня. Как и для всех, гимн для меня — эмоциональный момент, момент гордости. Несмотря на это, каждый сам решает, петь ему или нет».

Итак, Мезут молится за успех команды, своё и коллег здоровье. И правильно делает. Дело в том, что появившегося на свет в Гельзенкирхене от родителей турецкого происхождения, тоже, кстати, родившихся в Германии, Мезута Озила на родине предков члены фан-группировок обвинили в предательстве, пообещав примерно наказать. За то, что германскую сборную предпочёл турецкой, а также за то, что заявил журналистам, что считает себя «стопроцентным немцем». Поэтому запой он ещё и германский гимн, то. Короче, сами понимаете.

Ну а главный тренер германской команды Йоахим Лёв подытожил эту дискуссию словами: «Чем больше игроков исполняют гимн, тем лучше. Но мы не собираемся никого принуждать»^[38].

А зря. Кого и чего боитесь? Быть обвинёнными в непо-литкорректности? Стремлении возродить германский дух? Так это ж футбол. Забыли, что ли?

И вообще, если объективно, то не только Подольский, Аого, Джером Боатенг, Озил, Троховски, Хедира и Марин, включённые в 2010 году в главную команду страны, должны вскакивать и громче всех петь гимн, но и все их родственники, которым посчастливилось очутиться в Германии. Или я ошибаюсь? И все они вообще-то мечтают возвратиться в родные палестины? Так в чём заминка?

Хотя, стоп! В этом моём предложении сплошное пренебрежение к идеалу мультикульти, в который продолжают вгонять современную Европу. Ну а в чём он заключается, поясню на конкретном примере.

В 1998 году на Большой художественной выставке в мюнхенском Доме искусств мы с женой познакомились с весьма симпатичной семейной парой местных немцев. Стали перезваниваться, побывали друг у друга в гостях. И вот однажды наш новый друг, назову его Михаэлем, предлагает нам вступить в партию, в которой они состоят, а моей жене даже войти в партийный список на предстоящих выборах в городской Совет баварской столицы. Естественно, мы очень удивились, поблагодарили за доверие и сказали, что совершенно не готовы на столь ответственный шаг. Ну а жена ещё спросила: почему именно её и за какие заслуги собираются включить в партийный список?

— Ну, как же, — сказал Михаэль, — это ведь веяние времени. Да, наша партия мало кому известна и особыми успехами похвастать не может, но мы хотим полностью соответствовать современным требованиям.

— А в чём они заключаются? — спросил я.

— В том числе и в мультикульти. В нашем партийном списке уже есть коренной немец-атеист, есть католичка из Испании, ещё есть иудей из Израиля и мусульманин из Сирии. Один из них гомосексуалист. А вот немцев-переселенцев у нас нет. И это, согласитесь, плохо.

— Плохо, — согласилась жена, — но я, если быть точной, не немка, а армянка. Это мой муж российский немец.

— Чудесно! — воскликнул Михаэль, — армянка из России — это тоже неплохо, но вот немец-переселенец нам нужнее и желательно трансвестит.

Услышав это, я остекленел взглядом, а Михаэль, решив, что заинтриговал, пояснил:

— Ты ж понимаешь, количество кандидатов, которых можно включить в список, ограничено, а нужно охватить все категории граждан.

Произнеся это, он игриво подмигнул, а может, мне только показалось, но после этого разговора встреч с этой семейной парой мы стали избегать.

Так вот, глядя на нынешнюю сборную Германии по футболу, у меня почему-то возникает подозрение, что при её комплектовании не обошлось без Михаэля. Но не подумайте, пожалуйста, что я за мононациональность в спорте или в чём-либо другом. Мне просто не нравится, когда люди пытаются делать гешефт на национальности, сексуальной принадлежности, вере, отодвигая подальше мастерство и профессионализм, честь и достоинство.

В мюнхенской «Баварии» играет турок — Хамит Алтинтоп, а его родной брат Халил защищает цвета другого суперклуба — «Шальке-04». Родились они в Германии и, как пишут газеты, немецким владеют значительно лучше, нежели турецким, но несмотря на это оба выступают не за немецкую, а за турецкую сборную. Почему? Потому что ощущают себя турками, а главное, считают недостойным морочить журналистам головы «двусердечным» феноменом или страстным желанием обратиться к Аллаху именно в момент звучания гимна ФРГ. Правильно поступают? Конечно. И молодцы, что гимн Турецкой Республики перед началом матчей поют, а не имитируют перед телекамерами внезапное расстройство кишечника.

Вот заговорили мы о гимне, и вспомнил я бывшего тренера сборной России голландца Гуса Хиддинка. Он гражданин Голландии и, как неоднократно заявлял, патриот своей страны. Говорит Хиддинк на голландском, английском, немецком, французском, испанском языках и немного по-итальянски, а вот по-русски знает слов десять, что, впрочем, не мешало ему каждый раз самозабвенно исполнять гимн Российской Федерации. И это, на мой взгляд, прекрасно, ведь он тренер футбольной сборной России, то есть частица её главной команды. И ему, в прошлом классному футболисту, а ныне тренеру, входящему в десятку лучших в мире, нет нужды выпендриваться и корчить постные рожи, когда звучит «чужой» гимн, дабы привлечь к себе внимание. С 2010 года он тренирует сборную Турции, и я не удивлюсь, если Хиддинк запоёт турецкий гимн. А почему нет?

Слева — свои, справа — чужие

Вообще футбол — больше, чем игра. Горечь поражений и сладкий вкус побед любимой команды заставляют хвататься за сердце, ликовать, рыдать, неистовствовать миллионы людей, чем умело пользуются политики, бизнесмены, производители одежды и продуктов питания, спекулянты, воры, жулики и провокаторы.

Уж так получилось, что в дни европейского первенства по футболу 2008 года мне кратко довелось побывать в соседних с Германией странах. Знаете, что бросилось в глаза? Подавляющее преобладание национальных флагов, то есть итальянских, хорватских и французских. Вы удивитесь: что здесь примечательного? Это же естественно. Э, нет. Взять те же германские города. В дни чемпионата они более походили на оккупированные вражеской армией. Хорватские, польские и особенно турецкие флаги были всюду: над бесконечно сигналящими машинами, на крышах многоквартирных домов. Они торчали над пролётами мостов, завернувшись в них, словно в сари, по тротуарам передвигалась масса подростков и даже пожилых женщин, а во всех без исключения телевизионных репортажах непременно присутствовал сюжет (и не один) «о наших турецких братьях, болеющих за свою (турецкую. — А. Ф.) сборную». О том, что «братья» — граждане Германии, комментаторы тоже говорили, но с таким подтекстом, что как это здорово и как мы все этому рады. А между тем лишь посольства и консульства имеют право вывешивать флаги своих государств в чужой стране, причём исключительно на своей территории. О том же, чтобы бегать с ними по улицам или устраивать многотысячные демонстрации, и речи быть не может.

В мюнхенском районе Нойперлах, когда я там поселился в 1993 году, в основном жили местные немцы, а также немцы-переселенцы из Румынии, Венгрии, Польши и Советского Союза. Спустя лет десять там уже преобладали выходцы из мусульманских стран, республик бывшей Югославии и Африки. Эта тенденция общеизвестна, и присуща не только некоторым мюнхенским районам, но и всем другим европейским городам. Удивило меня другое — вдруг на сотнях балконов возникли красные флаги с белым полумесяцем и звездой.

— Даже не подозревал, что в нашем районе столько турок, — поделился я наблюдением с Абидом, который хотя и был уйгуром, держал в Нойперлахе не уйгурский, а турецкий магазин, и к которому я заходил, если собирался приготовить что-нибудь восточное: лагман, плов или настоящую шурпу.

— Почему много? — удивился он.

— Посмотри сколько вокруг турецких флагов. Даже у тебя.

— Правильно, — согласился Абид, — но у меня, как видишь, и немецкий есть. Торговля — это бизнес. Не хочу клиентов терять. И потом, магазин у меня турецких товаров. Но будь моя воля, — понизил он голос, — я бы один немецкий оставил.

— Да?!

— Конечно. Германия мне политическое убежище дала. Это, во-первых, а во-вторых, скоро германское гражданство получу. Ну а то, что вокруг много турецких флагов, так это понятно — все мусульмане болеют за турецкую сборную. Даже курды.

— Шутишь, — не поверил я, — у них что, перемирие на период чемпионата?

— Нет, конечно. Но они ведь мусульмане. Вон видишь Атто, — кивнул он в сторону мужчины лет пятидесяти, стоящего у мясного отдела, — он — афганец, бывший моджахед, учился в Советском Союзе. Хочешь, его спросим?

— Хочу.

— Устод Атто^[39], могу я предложить вам выпить с нами чаю? — окликнул Абид по-русски худощавого с густой чёрной бородой мужчину.

— Конечно, мой друг.

— Тогда присядьте к нам. Кстати, вы знакомы? Это — Александр. Когда-то он жил в Ташкенте, где вы бывали, и в Москве, где вы учились.

— Да, мы виделись, — принимая из рук Абида стаканчик терпкого чёрного чая, сказал Атто, — здесь в твоём магазине или ещё где. Сейчас не припомню.

— Вот мы спорим, за кого вы болеете на этом чемпионате: за голландцев или за немцев?

— Оба вы ошиблись, — отхлебнув глоток чая, усмехнулся бывший моджахед. — Я болею за турок, хотя в жизни их не очень люблю.

— Так почему тогда болеете?

— Потому что они мусульмане. Не очень правильные, но всё же сунниты^[40].

Продолжать пересказывать ту нашу неторопливую беседу вряд ли есть смысл. Суть её проста: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут»^[41].

Кто не цитировал эти слова? Кто не слышал их из уст политиков да и разных прочих «уст»? Но как ещё охарактеризовать ту ситуацию, сложившуюся вокруг чемпионата Европы по футболу 2008 года и которая с последней четверти ХХ века стала превалировать всюду: и в политике, и в спорте, и в обычной жизни?

Из захватывающей, но игры, футбол превратился в некую разновидность гладиаторских боёв, а то и настоящих сражений. И здесь всё чётко поделено: слева — свои, справа — чужие.

Вспоминаю гол в ворота турецкой сборной, забитый на том же европейском первенстве 2008 года форвардом швейцарской сборной турком Хаканом Якыном с подачи другого турка-швейцарца — Эрена Дердиёка, и ошарашенный вид первого, мол, что же я натворил?! Меня ж за это.

Позже у Якына было ещё несколько возможностей, одна из них стопроцентная, чтобы поразить ворота этнической родины, но невероятным образом он промазал. Скажете — в футболе и не такое случается. Согласен. Но перед моим мысленным взором возникает лицо этого крепкого парня, искажённое невероятной душевной болью, тоской и отчаяньем, после гола, забитого на 32-й минуте «своим».

Конечно, он швейцарец и наверняка не помышляет возвращаться на свою этническую родину. Он может толком даже турецкого языка не знает, но никогда и ни при каких обстоятельствах не станет германошвейцарцем, франкош-вейцарцем, италошвейцарцем или ретороманцем. А если попытается стать, то моментально будет отвергнут родителями, братьями, сёстрами, друзьями и друзьями друзей. Уж так устроен Восток. И знаю об этом не только из книг Льва Гумилёва, Сэмюэля Хантингтона, того же Киплинга или директора Программы по иммиграции и национальной безопасности Центра имени Никсона Роберта Лейкена. Волею судеб я родился и вырос в Средней Азии и имел возможность наблюдать жизнь, обычаи мусульман, как говорится, изнутри.

Среднестатистическому европейцу, никогда не понять громадья обиды, нанесённой Турции Евросоюзом, упорно нежелающим принимать её в свои ряды. При этом замечу, унижена не какая-то определённая часть народа, а все турки без исключения, где бы они ни жили и гражданами каких стран ни являлись. Уж таков восточный менталитет, и ничего с этим не поделаешь. Да и нужно ли делать? Это нужно просто знать и не питать иллюзий, уподобляясь Том-мазо Кампанелла^[42].

Поэтому победа на любом футбольном первенстве (Кубке Европы, Кубке чемпионов, а особо на ЧЕ) стала для турок чем-то вроде идеи фикс. Некой ступеньки к заветной мечте, которую озвучил полноправный «немец», гражданин Германии, ставший в 2008 году сопредседателем партии «зелёных» Джем Оздемир: «Мы своими умными головами добьёмся того, чего не смогли в XVII веке добиться мечами наши предки»^[43], то есть покорим Европу.

И это не пустая похвальба или предвыборное популистское откровение, за которое Оздемира, именуемого в местной прессе «немецким Бараком Обамой», никто не одёрнул, поинтересовавшись: может, он под германским солнцем перегрелся или чего несвежего съел?

В декабре 2008 года в Штутгарте проходил очередной съезд христианских демократов. На нём в кругу прочего было предложено дополнить 22-ю статью Основного закона формулировкой: «Государственным языком ФРГ является немецкий», так как пока эта статья лишь закрепляет, что столица Германии — Берлин, и что цвета национального флага — чёрный, красный и золотой. Делегаты съезда единодушно поддержали эту инициативу, но неожиданно против неё выступили оппозиционные партии — «зелёные» и свободные демократы.

В частности, Джем Оздемир заявил: «Если такое решение будет принято, то я заговорю только по-швабски». Для сведения: этот диалект немецкого — один из самых сложных для восприятия. Моментально Оздемира поддержали лидеры турецкой общины и Центральный совет мусульман Германии, а тогдашний глава фракции социал-демократов в Бундестаге Петер Штрук заметил: «Есть более важные темы, которые должны найти отражение в Конституции, — например, права детей». Дрогнула и глава Христианско-демократического союза, федеральный канцлер Ангела Меркель. Поразмышляв, в интервью телеканалу RTL она сказала: «Неправильно всё подряд вносить в Конституцию». Так что вопрос, какой язык в стране немцев, то есть в «Дойчланде», станет государственным, остаётся открытым. А тем временем один из лидеров турецкой общины Германии потребовал введения в немецких школах изучения турецкого языка.

Возникает вопрос: где гарантия, что завтра подобные требования не выдвинут проживающие здесь марокканцы, курды, поляки, сирийцы, палестинцы, албанцы, сербы, пуштуны и другие беженцы, обосновавшиеся в Германии? А вообще-то в старушке Европе, судя по всему, грядут перемены. И большие.

Ну а пока, как написала в популярном еженедельнике Татьяна Масс, «достаточно одного звонка какого-нибудь цветного эмигранта, которому вы наступили на ногу в супермаркете, в ассоциацию „SOS — расизм!“ — и вам тут же могут предъявить обвинение в расизме, что в наши дни в Европе — то же самое, что в СССР 30-х „враг народа“. Непочётно, немодно и опасно — для карьеры и даже для жизни»^[44]. И далее журналистка приводит рядовой, с её точки зрения, пример: «Однажды я стала свидетелем действий некой антирасистской ассоциации в антикварном магазинчике в центре Парижа. В тиши старых, доживающих свой век вещей, как в каком-то вестерне, раздались вдруг гром и молния — и в небольшое помещение салона, заставленное комодами красного дерева и бархатными креслами, ворвались несколько вооружённых до зубов полицейских. Они потребовали директора, и когда директор, убелённый сединами француз, вышел в зал, с него потребовали объяснений: удовлетворённо молчавший в стороне пожилой араб в исламском халате оказался истцом. Оказывается, его долго не обслуживали у кассы, и человеческая личность араба-покупателя была настолько задетой, что он тут же позвонил в ассоциацию „SOS — расизм!“».

Этот случай явился неким информационным посылом для большого интервью, которое журналистка провела с руководителями недавно созданной организации Stop the Islamisation of Europa (SIOE). Вот что на вопрос: «Есть ли у вас проблемы с антирасистскими ассоциациями?» ответил её основатель и президент Удо Улфкотте:

«Нет, потому что мы сами являемся антирасистской организацией. Мы защищаем права людей, коренных жителей Европы, права которых притесняют исламисты. В Германии мы повсеместно чувствуем натиск исламизации. Высший немецкий суд уменьшилнаказание для исламистов, открыто призывающих к открытому, с применением насилия, джихаду в Европе. Неслыханным было то, что многие судьи в своих решениях опирались на букву Корана, а не на немецкое право. Полигамия, когда-то нелегальная, теперь дозволена, но только мусульманским мужчинам, которые даже могут обращаться за государственным пособием на своих многочисленных жён. В общественных местах и государственных учреждениях убирают христианские кресты и распятия. В общественных бассейнах (которые содержатся на налоги, выплачиваемые немусульманами) выделяется отдельное время для мусульман».

Издевательством, по мнению руководителя английской организации SIOE Стефана Гаша, выглядит политика бесконечных уступок и соглашательства с исламистам. «Нему-сульман, — заявил он, — должно теперь хоронить в гробах, обращённых в сторону Мекки. А на унитазах все обязаны сидеть, повёрнутых от Мекки, так как кладбища и новые дома должны теперь учитывать чувства мусульман. В учреждениях запрещены фигурки поросят, а рождественскую иллюминацию называют „иллюминацией зимних праздников“, чтобы не оскорбить чувства мусульман. Ни о чём подобном даже не помышляли, когда евреи были единственными, кого могла обидеть фигурка поросёнка или пожелание весёлого Рождества».

И, наконец, мнение основателя SIOE в Дании Андреса Граверса:

«Все факты указывают на то, что ислам — противоположность умеренности. Сердцем суннитского ислама является Саудовская Аравия, а центром шиитского ислама — Иран. Рационально мыслящий человек не может описать эти две страны как умеренные, во всяком случае, не в сравнении с ценностями европейскими. Сегодня в датских школах все дети вынуждены есть халяльное мясо^[45], чтобы не задеть религиозных чувств учеников-мусульман. Что дальше? Датчанки, подвергшиеся изнасилованию, будут забиты камнями, как это происходит в Иране? Или, может, будут отрезать головы людям, вышедшим из ислама, как это происходит в Саудовской Аравии?»

Весной 2010-го весь политический истеблишмент Германии оживлённо, а главное, благосклонно обсуждал решение заместителя федерального председателя правящей на тот момент партии Христианско-демократический союз (ХДС), премьер-министра Нижней Саксонии Кристиана Вульфа ввести в состав возглавляемого им земельного правительства свою однопартийку — этническую турчанку Айгюль Озкан.

Родившаяся в 1971 году дочь гастарбайтеров, приехавших в Германию в начале 60-х годов ХХ века, она в 1998 году окончила Гамбургский университет, получив профессию юриста. В 2004 году вступила в ХДС, в июне 2008-го была избрана заместителем председателя парторганизации второго по числу жителей города Федеративной Республики — Гамбурга, спикером депутатской фракции городского собрания по вопросам экономической политики и членом комиссии по социальным вопросам.

Глава нижнесаксонского Кабинета Кристиан Вульф изначально не скрывал своего покровительства молодой коллеге. Он, по его словам, давно присмотрев на политической сцене Айгюль Озкан, в начале апреля 2010 года выдвинул её кандидатуру на вакантный пост министра по социальным вопросам и делам интеграции в своём правительстве. Новость эта, тут же облетевшая все ведущие СМИ Германии, сопровождалась весьма благостными комментариями как известных обозревателей, так и видных политиков. Суть их высказываний сводилась к тому, что Германия, дескать, настолько продвинулась в деле интеграции иностранцев и лиц с иностранными корнями, что вот, пожалуйста, у нас даже потомок иммигрантов может стать министром!

Так бы тому и быть, да вот незадача: буквально накануне дня принятия присяги молодая выдвиженка Озкан в интервью влиятельному журналу Focus возьми и ляпни, что она выступает против того, чтобы в государственных учебных заведениях висели символы христианства — распятия, и по вступлении в должность намерена добиваться их устранения из школьных классов.

Беднягу Вульфа, надо полагать, при этом известии едва кондратий не хватил! И то сказать: ведь партия-то, в руководстве которой он состоит и председателем которой является канцлер Ангела Меркель, не «зелёная», не социал-демократическая и даже не либеральная СвДП, а слывущая консервативной христианско-демократическая, провозглашающая верность христианским ценностям. А тут такой пассаж!..

Выдержав двухдневную паузу, глава нижнесаксонского правительства попытался было выгородить свою протеже, заявив, что она не против распятия как такового — в равной мере она выступает и против ношения мусульманками хид-жаба, иными словами, она в принципе против использования религиозных символов в государственных учебных заведениях. Однако в кругах однопартийцев и близкого к ХДС баварского Христианско-социального союза (ХСС) этим его высказываниям значения придано не было, тогда как критика с их стороны в адрес Озкан, а заодно и самого Вульфа последовала достаточно резкая.

Символична реакция на заявление Озкан заместителя председателя Социал-демократической партии Германии, правящего бургомистра Берлина Клауса Воверайта. Посочувствовав Озкан как «идейно запутавшейся», он предложил ей перейти в СДПГ, поскольку «хДс ещё не созрела для министра турецкого происхождения».

Что политическая элита Германии давно заигрывает с громадной (только по официальным данным 3,8-миллионной) турецкой диаспорой, пытаясь заручиться их голосами, ни для кого в стране не секрет. И в этот контекст вполне вписывается вынесенное в июне 2010 года судом рейнвест-фальского университетского города Билефельда решение по иску 53-летнего юриста Йорга Вулленкорда.

Истец оспаривал выданное городскими властями разрешение на строительство минарета на территории мечети, находящейся в 29 метрах от его дома. Одним из его аргументов был тот факт, что турецкая община отказалась гарантировать ему в письменной форме, что в будущем минарет не станет использоваться для созыва верующих на молитву. Судья Роланд Шоман в удовлетворении иска отказал, мотивируя это, в частности, тем, что «минарет, который будет в городе первым, прекрасно вписывается в окрестный архитектурный ландшафт, тем более что дымовая труба расположенного неподалёку предприятия достигает 22 метров».

Как сообщили, истец пока не решил, станет ли он подавать апелляцию на столь оригинально мотивированное решение. Но думается, что если и подаст, то результат вряд ли окажется в его пользу. В отличие от Швейцарии, чьи граждане на референдуме проголосовали против строительства минаретов в своей стране, не говоря уж о Турции, законодательно запрещающей кресты на христианских церквях, немцы в силу известных причин не решаются объявить, кто в доме хозяин. Ну а к чему это приводит — видно на примере с «христианской мультиатеисткой» Айгюль Озкан.

Уважаемые гости, не надоели ли вам хозяева?

Почему я об этом всём вспомнил? В 2008 году в американской и европейской прессе был опубликован доклад Национального разведывательного Совета при ЦРУ США, содержащий прогнозы ведущих аналитиков о будущем Европы и конкретно Германии. В нём, в частности, не исключается возможность начала «крупных волнений, вплоть до гражданской войны», к 2020 году. Называются и города, в которых полыхнёт: Берлин, Дуйсбург, Гамбург, Бремен, Кёльн, Штутгарт, Мюнхен. То есть всюду. Среди причин: «изменения структуры населения, социальное расслоение, безработица, этническая нетерпимость.» Но вот кто в этой войне будут «белыми», кто «красными» (а может, «белыми» и «смуглыми»), в отчёте не говорится, по крайней мере, в той части, что опубликована. Хотя не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предположить: скорее всего «заискрит» между «местными» и «пришлыми». Критический рубикон допустимого количества иностранцев в Германии, как впрочем, и в соседних Франции, Дании, Голландии, Австрии, Бельгии, других западноевропейских странах давно преодолён. Так, по данным Федеральной статистической службы, число граждан Германии, имеющих иностранные корни, в 2006 году составило 15,1 миллиона человек, что составляет 18,4 процента. Более половины из них (7,9 млн.) имеют немецкий паспорт. Далее в отчёте сообщается, что «к населению с миграционным фоном причисляются те (исключая этнических немцев, прибывших из СССР и восточноевропейских стран. — А. Ф.), кто въехал в Германию начиная с 1951 г., и их потомки. Две трети из них (10,4 млн.), по данным статистиков, родились не в Германии. Важнейшей страной происхождения является — Турция». К этому можно добавить, что в Берлине, Гамбурге, Кёльне, Бремене, других городах уже есть школы и детские сады, воспитанники которых на 90 процентов (!) состоят из иностранцев мусульманского вероисповедания, а всего, по сведениям Федеральной статистической службы, число детей из семей иммигрантов на начало 2008 года достигло 33 процентов от общего числа.

Не утешителен и отчёт Федерального статистического ведомства, согласно которому в 2009 году в стране родились 651 тысяча младенцев, что является самым низким показателем с 1948 года и что примерно на 30 тысяч меньше, чем в 2008 году. При этом, отмечают аналитики, рождаемость среди коренных немцев с каждым годом снижается, а среди иммигрантов, прежде всего из мусульманских и африканских стран, наоборот, увеличивается. Ситуацию с рекордно низким уровнем рождаемости в стране усугубляет статистика смертности: число умерших в Германии в 2009 году почти не уменьшилось и составило около 842 тысяч человек. Таким образом, смертность в ФРГ превысила рождаемость примерно на 191 тысячу^[46].

Есть ли выход из этой весьма тревожной ситуации? Конечно. Прежде всего, запретить или, по крайней мере, ограничить использование контрацептивов, на которые «подсели» европейцы. Скажете — нереально, мол, нарушение прав человека, вмешательство в личную жизнь и т. п.? Согласен. Тем более что это шутка. Если же серьёзно, то нужно прекратить целенаправленную и, как мне думается, спланированную клевету и нападки на христианские церкви (и католическую и лютеранскую), которые на сегодня остаются, пожалуй, единственными общественными институтами, выступающими за сохранение семьи и традиционных семейных ценностей. Кроме того, необходимо отказаться от уравниловки в финансовой поддержке матерей-граждан Германии и находящихся в стране женщин — экономических и прочих беженцев. Тем более что последние, как нигде и никогда (в Германии) не работавшие, получают в качестве различных социальных выплат денег значительно больше, нежели граждане ФРГ. Почему? На каком основании? И не это ли является одним из факторов, так влекущих их в Западную Европу? В том числе и рожать.

И в этой связи два примечательных факта: «Совет религиозных учёных университета Аль-Азар в Каире объявил тех мусульман, которые погибают при попытке нелегального проникновения в Европу, мучениками, погибшими за „расширение мусульманской мировой державы“. Поводом для этого решения послужило возвращение тел 26 погибших египетских эмигрантов из Италии. Они погибли при катастрофе судна со 186 пассажирами из различных стран Африки вблизи итальянского побережья»^[47].

Но прибывают нелегалы в Европу не только на утлых челнах. «В докладе еврокомиссара по юстиции, свободе и безопасности Франко Фраттини озвучена идея, которая заключена в том, что Евросоюзу необходимо ослабить миграционные барьеры и привлечь в регион дополнительно 20 млн. рабочих из Азии и Африки. По мнению аналитиков, такая мера продиктована острой необходимостью в человеческих ресурсах. Прибытие дополнительных десятков миллионов азиатов и африканцев способно изменить этнический портрет среднего европейца. Однако чиновники ЕС предпочитают не думать о том, что будет через несколько лет, а решать краткосрочную задачу по достижению экономического благосостояния. Приток 20 миллионов в основном работников низкой квалификации, по мнению экспертов, увеличит социальную разницу между „богатыми белыми“ и „бедными чёрными“. Уместно также напомнить, что в западных исследованиях уже давно отмечается — как только та или иная страна достигает рубежа в 10 процентов мигрантов от общего числа населения, ситуация в ней становится очень и очень опасной. Во многих странах Европы этот порог уже преодолён — в Германии, Испании, Швейцарии, Великобритании, Франции, Бельгии и других членах ЕС. Так что в ближайшие годы Европу захлестнут волнения на социальной и расовой почве. Десятки миллионов мигрантов уже через несколько лет будут требовать для себя таких же прав, которыми обладают коренные европейцы, а также те выходцы из Азии и Африки, которые живут в ЕС уже несколько поколений. К такому вызову Европа не готова»^[48].

Не очень-то задумываются, что будет с их страной и Европой в целом, и высокопоставленные чиновники Германии.

В августе 2010 года кёльнский Институт немецкой экономики IW опубликовал данные, согласно которым для полноценного функционирования экономики в Германии не хватало на тот момент 30 000 инженеров в металлургической промышленности и энергетической области, а также около 20 000 учителей средних и начальных классов. От дефицита кадров среднего звена страдала медицина, техников высокого разряда — информатика, как научная, так и прикладная. А общий ущерб экономики страны из-за отсутствия специалистов достиг трёх миллиардов евро в год. И знаете, какой выход из этой ситуации предложили правящие в тот момент христианские и свободные демократы? Они потребовали незамедлительно облегчить процесс иммиграции в Германию. Естественно, это не всем понравилось и многие, прежде всего оппозиционные партии, предложили, прежде чем облегчать приезд иностранцев и тратить на их адаптацию и обустройство новые миллионы, озаботиться снижением безработицы в стране и подготовкой собственных специалистов. На что федеральный министр образования и науки Аннетте Шаван ответила: «При всех несогласных мы вынуждены признать: Германия — иммиграционная страна» и вообще «иностранцы только обогащают Германию». Вопрос: «Что им мешает обогащать собственные страны?» г-жа Шванн оставила без внимания.

Между тем, в последнем десятилетии иммиграция в Германию составляет в среднем 570 000 человек в год. 15,9 % граждан из-за границ Евросоюза приезжают в ФРГ на заработки, 26,4 % — в порядке воссоединения семей.

Начиная с 2003 года смертность, как отмечает статистика, в Германии превышает рождаемость на 150 000 человек в год. До 2008 года эта разница компенсировалась миграцией, однако за последние пять лет отток местного населения за рубеж (600–700 тысяч человек в год) представляет собой реальный шаг к демографической катастрофе. После принятия положения о «немецкой Greencard» в страну въехало около 33 тысяч высококвалифицированных специалистов из стран за пределами ЕС — почти в десять раз меньше, чем прогнозировалось^[49].

Но что примечательно: широко распахнув ворота страны перед не самыми образованными и технически грамотными коренными жителями Азии и Африки, германские чиновники фактически прекратили приём российских немцев. А ведь, как указывают эксперты федеральных ведомств, около полутора миллионов российских немцев и членов их семей, проживающих на территории бывшего СССР, всё ещё являются потенциальными переселенцами в Германию. Тем не менее этот огромный человеческий ресурс, этнически, религиозно и культурно близкий коренному населению ФРГ, практически выведен за скобки реальности.

Вместо потока переселенцев, как отметил обозреватель крупнейшего и авторитетнейшего в Западной Европе русскоязычного еженедельника, «де-факто остановленного правительством четыре-пять лет тому назад, в Федеративную Республику вливается поток беженцев из африканских и азиатских стран. Трудно представить, что подобное головотяпство происходит в столь разумно управляемой стране, как Германия: от будущего честного труженика-переселенца из Кустанайской области немецкие власти требуют задолго до переезда лучшего знания языка, чем от среднестатического студента-германиста, а в то же время будущему торговцу наркотиками из какой-нибудь Ганы оплачивают обучение немецкому в лагере для беженцев. Вполне возможно, что среди потенциальных немцев-переселенцев не так уж много квалифицированных инженеров, компьютерщиков и медсестёр (хотя их, уверен, и не так уж мало, как кое-кто пренебрежительно заявляет), но дети этих людей непременно таковыми станут. Это закон жизни! И случится это гораздо с большей вероятностью, чем вероятность того, что река квалифицированных специалистов-мигрантов изменит своё многолетнее русло и повернёт из США, Канады и Англии в сторону Германии»^[50].

В 2007 году Кайя Янар, «немец» турецкого происхождения, в своей регулярно выходящей в эфир телепередаче на канале SAT1 не то пошутил, не то предупредил: «Если вы, немцы, будете и впредь так ленивы в рождении детей — через десять лет турецкий станет основным официальным языком Германии». И лично я ему верю. А между тем в далёком 1982 году тогдашний канцлер ФРГ Гельмут Шмидт, обеспокоенный резким изменением национального ландшафта страны, заявил: «Ни один турок больше не пересечёт границу». Но оказалось это не более чем красивой фразой. Пришедший ему на смену Гельмут Коль не позволял себе подобных высказываний, но в 1983 году его правительству удалось принять закон о стимулировании выезда из страны иностранных рабочих. Однако едва он был принят, как социал-демократическая оппозиция обрушилась с критикой: репатриация была названа безнравственной, нарушающей права человека. Хотя каждому выезжающему главе семейства выплачивали 10 500 полноценных немецких марок, возвращали его пенсионные накопления и по 1500 за каждого ребёнка, страну покинули всего около трёх тысяч турок, которые вскоре снова перебрались в Германию, «забыв» возвратить полученные деньги.

Как пишет публицист Анна Кляйн, «интеллигенция в Германии и теперь упрекает правительство в бездействии, в недостаточных усилиях по интеграции турок. Надо было якобы организовать больше языковых курсов для взрослых, заниматься культурным просвещением, преподавать им основы демократического устройства страны, вовлекать в политические процессы. Где были министры, учителя, воспитатели? — вопрошают они. Не задают только единственного вопроса: зачем вообще было нужно впускать мигрантов в страну? Никогда не поверю, что темпы экономического роста требовали притока рабочей силы низкой квалификации извне. Пример Японии доказывает обратное»^[51].

И далее автор этого фундаментального исследования отмечает, что страны и континенты, которые впустили к себе лавину этнически чужеродного населения, неизбежно теряют свою культуру, обычаи, свой национальный дух и, в конечном счёте, перестают существовать. Причём страны с демократическим устройством особенно подвержены такой опасности, так как попадают в ловушку собственной демагогии. Поддержка своеобразия и традиций своей страны расценивается ими как дискриминация нацменьшинств. А это строго запрещено законами. Клеймо «расиста» и «нациста» навешивается на каждого, кто твёрдо отстаивает преимущественное право «своего» народа перед «чужим». «Права человека» не предусматривают такого права, поэтому ни один не только германский, но и европейский политик не осмелится потребовать, например, пособие при рождении ребёнка выплачивать только для новорождённых собственной страны, а мигрантам отказывать в оном, хотя это чрезвычайно необходимо: минимум две трети таких пособий уходят на поддержку многодетных семей мигрантов. Если принимается решение запретить исламскую атрибутику в общественных местах, убирают заодно и христианскую, иначе это противоречило бы принципам равноправия^[52].

Ведущие представители ислама в Европе давно распознали, какие широкие возможности для распространения их религии предоставляет им свобода и демократия. «Германия — это самая исламская страна, которую я знаю», — заявил один из них в Гамбурге. Звучат и такие лозунги: «Благодаря вашим демократическим законам, мы возьмём верх над вами, благодаря вашей религии, мы будем господствовать над вами». Присылаемые из Турции и Египта имамы проповедуют в Европе такой радикальный фундаментализм, из-за которого у себя на родине они столкнулись с серьёзными проблемами и даже могли очутиться за решёткой^[53].

В том же Берлине стало привычным, когда проживающие там палестинцы выходят на антиизраильские демонстрации и надевают на своих детей символические пояса смертниц. При этом они гордо демонстрируют эту «боевую атрибутику» перед многочисленными телекамерами.

В марте 2009 года в Стокгольме очередные игры на Кубок Дэвиса по теннису между сборными Швеции и Израиля проходили при пустых трибунах по той причине, что проживающие там мусульмане устроили массовые демонстрации протеста.

Нападения и избиения пожилых немцев в вагонах метро и на улицах, которые совершают молодые мусульмане, стало в Германии давно обыденным явлением.

Председатель региональной организации Национального фронта в Эльзасе, выступивший против субсидирования мечети в Страсбурге и призвавший к «борьбе против ис-ламизации Эльзаса», был приговорён к штрафу в размере 5000 евро за разжигание межнациональной розни.

Заместитель бургомистра Роттердама Марко Пасторс, позволивший критические высказывания о мусульманах в прессе, был лишён городским Советом права публичных выступлений.

В то же время Франция, которая как ни одна иная страна в Европе, проводит пропалестинскую политику, никак не может разобраться, как быть со своими мусульманами в пригородах Парижа, Лиона, Тулузы, Страсбурга, других городах страны.

Германия, выступающая за принятие Турции в ЕС, за 40 лет так и не придумала, как интегрировать уже проживающих здесь турок.

Великобритания, предоставляющая иностранцам самые широкие права, вынуждена постоянно идти на уступки, опасаясь широкомасштабных выступлений радикально настроенных мусульман, живущих в королевстве.

В австрийском городе Линце, в начале сентября 2008 года школьникам на специально проведённых уроках объяснили, как они себя должны вести в общественных местах: быть вежливыми, приветствовать друг друга и старших, говорить «спасибо», «пожалуйста», быть дружелюбными в словах и поступках. Кроме того, им сказали, что в Австрии лучше более не использовать в качестве приветствия традиционную для этой страны и соседней Баварии фразу «Грюс Готт!», что в приблизительном переводе означает «Бог в помощь!» или «Благослови Господь», потому что такое приветствие может обидеть соучеников-мусульман (!).

Уже цитируемая публицист Анна Кляйн пишет: «В голливудских фильмах детективного жанра и в боевиках, как правило, если не в открытую, то зашифровано насаждается образ положительного героя-афроамериканца в противовес белому отрицательному персонажу, что не может не вызывать раздражения. Наблюдается подобный крен и в кинофильмах европейского производства. Когда один из зрителей Второго немецкого канала посетовал на то, что в детективах, идущих по этому каналу, иностранцы почти всегда являются жертвами, а не преступниками — что явно противоречит действительной статистике преступлений — он получил от представителя дирекции канала следующий ответ: „Ваши критические замечания о национальности преступников, порождающие негативный образ коренных жителей, абсолютно понятны. Но как наследники Гитлера мы до сих пор, даже будучи самой дружелюбной страной Европы по отношению к иностранцам, не можем непредвзято обходиться с этим вопросом. Я сомневаюсь, что мы сможем освободиться в нашем поколении от комплекса вины. Возможно, грехи отцов наследуются и в этом вопросе до четвёртого колена“»²⁸.

Почему немцы должны искупать вину за Гитлера перед турками (кстати, союзниками Гитлера) или афганцами, палестинцами, тунисцами и другими мигрантами, остаётся загадкой. Может ли так продолжаться вечно и не лопнет ли в конце концов спираль народного терпения?

Согласен, вопрос это скорее риторический, ибо ответ на него давно витает в воздухе. А вот запалом к грядущим событиям (сказать войне — язык не поворачивается) вполне может послужить результат футбольного матча на чемпионате мира или очередном европейском первенстве между командами Германии и Турции или, допустим, Франции и Алжира.

Можно ли этого избежать? Несомненно. Но для этого нужно в законодательном порядке ввести строгие наказания, вплоть до тюремного заключения лет эдак на десять, с последующей высылкой из страны, каждого, кто появится с лозунгами «Deutschland verrecke!», что в переводе на русский язык означает «Германия, сдохни!», или «Мы ненавидим Германию», «Германия для турок» и т. п. А шествия с плакатами не менее мерзкого содержания в Германии, к сожалению, проходят регулярно.

14 февраля 2009 года в Дрездене состоялся траурный марш памяти жертв англо-американских бомбардировок, организованный молодёжным движением «Восточная Германия», в котором приняло участие порядка шести тысяч человек. Противостояла им, как водится в таких случаях, контрдемонстрация, организованная социал-демократами, «зелёными», партией Левых и профсоюзами. Под свои знамёна они собрали около десяти тысяч человек. Порядок поддерживали четыре тысячи полицейских.

Дабы напомнить читателям предысторию конфликта, процитирую не немецкую, а американскую газету^[54]: «64 года тому назад, в ночь с 13 на 14 февраля 1945 года, один из красивейших европейских городов Дрезден был сожжён дотла в результате ковровой бомбардировки англо-американской авиацией. „Мы выбомбим Германию — один город за другим. Мы будем бомбить вас всё сильнее и сильнее, пока вы не перестанете вести войну. Это наша цель. Мы будем безжалостно её преследовать. Город за городом: Любек, Росток, Кёльн, Эмден, Бремен, Вильгельмсхафен, Дуйсбург, Гамбург — и этот список будет только пополняться“. Растиражированное на листовках, это обращение командующего бомбардировочной авиацией Великобритании сэра Артура Харриса к населению Германии разбрасывалось над территорией страны вместе с бомбами. К разработке методики таких бомбёжек британские власти привлекли математиков, физиков, химиков, инженеров-строителей и пожарных. В итоге специалисты пришли к выводу, что для массового уничтожения населения предпочтительнее не фугасные, а зажигательные боеприпасы, поскольку старинные немецкие города были крайне восприимчивы к огню. Такие бомбардировки получили кодовое название „Огненный шторм“.

Квинтэссенцией бомбовой трагедии 1945 года стало уничтожение Дрездена. На момент первой бомбёжки 13 февраля в городе с населением 640 тысяч человек находились около 100 тысяч беженцев и раненых (в последние месяцы войны Дрезден был превращён в город-госпиталь).

В 22.09 первая волна британских бомбардировщиков сбросила на Дрезден 900 тонн фугасных и зажигательных бомб, что привело к возгоранию всего старого города. В 01.22, когда интенсивность пожара достигла апогея, на город обрушилась вторая волна бомбардировщиков, сбросивших на пылающий Дрезден ещё 1500 тонн „зажигалок“. Ещё через 9 часов последовала третья волна: лётчики — на сей раз уже американские — за 38 минут сбросили на город около 400 тонн бомб. Вслед за бомбардировщиками появились истребители, принявшиеся „обрабатывать“ город из пушек и пулемётов. Целью одной из атак стал берег Эльбы, где от пожарища спасались тысячи беженцев и раненых из госпиталей. Точное количество жертв бомбардировок 1314 февраля 1945-го до сих пор не установлено. По разным оценкам, в огненном смерче погибли от 25 до 130, а по некоторым источникам более 250 тысяч человек. В основном — гражданского населения. Обугленные трупы извлекали из подвалов домов ещё в 1947 году.

Вопреки бытующему мнению, уничтожение Дрездена не только не являлось акцией, проведённой по требованию советского командования (на конференции в Ялте советская сторона просила бомбить железнодорожные узлы, а не жилые кварталы), оно даже не было согласовано с командованием Красной Армии, передовые части которой находились в непосредственной близости от города».

Так вот, противники траурного шествия сразу же обозвали его «правым маршем неонаци». Почему? На каком основании? Ни на каком. Обозвали — и точка. А вот сами несли плакат следующего содержания: «Никогда больше примирения с Германией! Немцы и немки — преступники, а не жертвы!» Примечательно, что под этим плакатом шествовали ведущие политики страны — Франц Мюнтеферинг от социал-демократов, Грегор Гизи от партии «Левые», Клавдия Рот — от «зелёных». Позади них колыхалось, как сообщили газеты, ещё несколько примечательных плакатов, в том числе: «Харрис, сделай это ещё раз!» (Харрис, напомню, командовал бомбардировками Дрездена).

И все эти люди, включая левацких отморозков из так называемой AntiFa³⁰, называют себя «антифашистами», «борцами с нацистской угрозой» и «строителями общества доброты и мира». Ну что тут скажешь? Ничего не скажешь. Как не найти разумного объяснения тому, что провокационные марши болельщиков по германским улицам с национальными флагами других стран, например, той же Турции, у официальных властей ни тревоги, ни опасения не вызывают.

Перечитал последние абзацы и подумал: нехорошо заканчивать столь пессимистично. Встал из-за стола, хожу, размышляю, и вдруг сообщение по радио: «Пока немецкие интеллектуалы затевают дебаты о наличии или отсутствии патриотизма в футболе, социологи уже успели провести опрос. И оказалось, что 61 процент населения Германии вывешивание национальных флажков и флагов приветствуют, 8 процентов — категорически осуждают, а 13 процентов — не определились»^[55]. Как говорится, не фонтан и не Эверест народного единения, но всё же.

А радио продолжало информировать: «Всемирная служба Би-Би-Си провела опрос с целью выявить страну с самым положительным имиджем, опросив 30 тысяч респондентов в 28 странах мира. По итогам соцопроса самой позитивной страной мира отказалась ФРГ, получившая положительные оценки 59 процента опрошенных. При этом наиболее привлекательный образ Германии сложился у жителей Франции и Южной Кореи (84 и 82 процента соответственно), а меньше всего эту страну любят в Турции, Индии и Пакистане (33,22 и 22 процента соответственно)»^[56].

То, что Германию любят французы, меня искренне обрадовало. Ведь столько воевали друг с другом. А вот что к ней испытывают неприязнь турки, индусы и пакистанцы — удивило. За что? Наверное, за то, что не всех их приняли в Германию в качестве беженцев, а только миллионов пять-шесть?

Я ещё походил по кабинету и вспомнил не самую умную, не самую смешную, но весьма подходящую, как показалось, присказку: «Уважаемые гости, не надоели ли вам хозяева?». Думаю, надоели. Особенно своим безудержным гостеприимством. Хотя, с другой стороны, чтобы тебя уважали, нужно, прежде всего, как минимум, самому начать себя уважать.

2009–2010 гг.

Письмо канцлеру

Осторожно, чтобы не разбудить жену, Виктор Дик приподнялся на кровати и глянул на часы, нудно тикающие на тумбочке.

Обе стрелки, и маленькая и большая, сошлись на цифре 3.

— Уф-ф, — вздохнул Дик, а про себя подумал: «Которую ночь не могу заснуть, а днём, словно с похмелья. Может, действительно водки треснуть?» Он было собрался в зал к серванту, в нижнем отделении которого стояла початая бутылка «московской» и пара итальянского десертного, как Марта, пробормотав что-то невнятное, повернулась на другой бок.

Дик вспомнил, что нюх у неё, как у Жана-Батиста Гренуя^[57], причём даже во сне, и пить водку ему расхотелось. Не то чтобы он испугался жениного нудения или упрёков — просто не хотелось выглядеть слабаком, причём в собственных глазах. Да и к алкоголю, если честно, Дик всегда был равнодушен. Иное дело женщины. Но здесь, в Германии, да ещё с его статусом и запретом на работу какие могут быть женщины?

Вздохнув, Дик снова стал размышлять о том, как бы ему выпутаться из ситуации, когда ты вроде и не ты, а невесть кто, для которого нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего. Уповать на чудо он устал, хотя священник Сибелиус, с которым беседовал накануне, сказал, что молится за них и им тоже хорошо бы молиться и верить, что всё образуется. И ещё отец Сибелиус вспомнил времена, когда переселенцам в Баварии жилось ещё более тяжко: не было работы, не было жилья, не было еды, плечи людей давила огромная контрибуция. В некоторых районах местные крестьяне встречали их с вилами наперевес, мол, сами голодаем, а тут вы ещё прёте^[58].

А разве спрашивают согласия у выселяемых, когда проводят этнические чистки? Вот и очутились в Баварии и других западных землях Германии двенадцать миллионов немцев из Силезии, Восточной Пруссии, Судетской области, Югославии.

Надежда уснуть окончательно исчезла, словно осенний туман с верхушки Кубика^[59], когда со стороны китайской границы над Майли-Саем возникало солнце.

Спустив ноги с кровати и угодив точно в тапочки, Дик, накинув халат, побрёл на кухню. Не включая свет, приник к окну, выходящему во внутренний двор их пятиэтажки, и упёрся взглядом в ночь.

«К сожалению, герр Дик, помочь мы вам не можем, — в сотый, а может, в тысячный раз вспомнил он слова чиновника биржи труда. — У вас нет разрешения на работу. Может быть, разумнее вашей семье возвратиться на родину в Киргизию?»

«Киргизия — не наша родина, а место, куда были сосланы наши родители и где мы родились», — ответил ему Дик.

«Это, к сожалению, эмоции, а я руководствуюсь законом», — нагнав на лицо грусти, сказал чиновник.

«Благодарю за вашу заботу, — поднялся со стула Дик. — До свидания».

«До свидания», — облегчённо выдохнул чиновник, и ещё минуты две неотрывно смотрел на дверь, за которой скрылась плотная, немного сутулая фигура 55-летнего Дика.

Он искренне не мог понять этих «русских», переехавших в Германию и упорно называющих себя немцами. Наверняка им жилось бы легче, если бы они считали себя киргизами, казахами, украинцами, то есть теми, откуда приехали и где родились. Да и власти относились бы к ним мягче. А вообще он где-то читал, что Киргизия — это вторая Швейцария. И почему бывший функционер Дик так уцепился за Германию, для него было загадкой. Ведь Швейцария ничем не хуже Германии. Уж что-что, а это он знал.

Дик же, медленно шагающий в сторону своей квартиры на Кимзеештрассе, тоже размышлял о местных немцах, точнее о местных чиновниках и решениях ими принимаемых, и никак не мог найти разумного объяснения почему его, рождённого от двух немецких родителей, отказывались признать немцем. Правда, в решении, вручённом ему в переселенческом лагере в Нюрнберге, было сказано, что этот отказ мотивирован его причастностью к тоталитарному коммунистическому режиму, существовавшему в СССР.

Но это же полный бред: за три года, что работал заворгом в Майли-Сайском горкоме партии, лишить человека национальности! А со статусом иностранца он, согласно другому закону, лишён права на работу. И Марта тоже лишена этого права, ибо, как объявил позже судья, состояла в браке с партфункционером.

Четыре раза обращались они в суд, пытаясь доказать, что как родились, так и остались немцами и четыре раза им в этом отказывали. Цирк! Паноптикум! Непреодолимая гранитная стена!.. И хотя древние говорили: «Измени то, что можешь изменить, и смирись с тем, что изменить не можешь», Дик никак не желал покоряться, усматривая во всём произошедшем величайшую несправедливость. Надо же, размышлял он, генсек КПСС Горби — лучший немец, член политбюро Ельцин — почти родной брат, а я и не немец и не.

Неожиданно громкий вопль кота заставил его вздрогнуть, а заодно прервал череду грустных воспоминаний.

— Паразиты, — пробурчал Дик, и было неясно, кого он имеет в виду: котов, устроивших любовные игры под окнами или чиновников, отказывающихся признать его немцем. Скорее всего, и тех и других, хотя к котам, несомненно, относился лучше.

Прижавшись щекой к стеклу и задрав голову Дик, попытался увидеть небо. Это чтобы узнать, какая будет погода. Если есть звёзды, то хорошая. По крайней мере, с утра. Если нет — пасмурная. Хотя какое это имеет значение? Пасмурная даже лучше, а вселенский потоп — вообще прекрасно. Может быть, он смоет здания суда, а заодно городской управы и биржи труда, где хранятся папки со всей этой гнусной белибердой, лишившей его сна и жизненного равновесия.

— Черт! Дьявол и ещё раз черт! — ругнулся Дик, злясь, что никак не может отогнать эти вцепившиеся в душу мысли. Нужно непременно заняться спортом, подумал он, физические нагрузки помогут. Наверняка помогут.

Дик включил чайник и побрёл в ванную сполоснуть лицо. Но по пути забыл, зачем туда пошёл (такое случалось с ним в последнее время), а когда вспомнил и, открыв кран, глянул в зеркало над раковиной, то едва не лишился чувств. Прямиком, что называется глаза в глаза, на него взирал. Карл Маркс!

— Мама родная, — прошептал Дик, прижав правую руку к бешено забившемуся сердцу, а левой вцепившись в край раковины.

Какое-то время он молча рассматривал бородатую физиономию основоположника, неожиданно и совсем не к месту вспомнив, что в 1849 году того выслали из Пруссии во Францию за коммунистические «Манифест» и прочие фокусы. Потом осторожно дотронулся до зеркала и понял, что оно заклеено бумагой.

«Сашка, — догадался Дик. — Точно, Сашка».

— Ну, погоди, — прорычал он, — я тебе покажу, как над дедом шутки шутить.

Изображение Маркса, перенесённое на лист бумаги с помощью компьютера, внук (а кто ещё?!) прикрепил к зеркалу скотчем. Причём умудрился сделать его немного выпуклым. Поэтому и эффект (прибавьте неожиданность) был ошеломляющий.

Размашистым шагом Дик вошёл в зал, где на диване спал внук, и включил верхний свет. Сашка даже не шелохнулся.

Какое-то время он молча смотрел на него, чувствуя, как обида и злость медленно оседают.

— Засранец, — пробурчал Дик и, тяжело вздохнув, выдвинул ящик серванта, достал из него несколько листков писчей бумаги, авторучку, металлическую коробку из-под печения, в которой хранил документы, и щёлкнул выключателем.

Потом возвратился на кухню, заварил чай и, проведя ладонью по столу — нет ли крошек или липких пятен, опустился рядом на стул. Отхлебнув глоток зелёного, круто заваренного чая, он придвинул бумагу и в левом верхнем углу аккуратно вывел своё имя, фамилию и адрес. Немного подумав, ниже написал: «Канцлеру Германии доктору Ангеле Меркель».

Отхлебнув ещё чая, Дик стал размышлять с чего начать, хотя бессчётное число раз уже обдумывал это своё послание. Иногда, как ему казалось, оно получалось слишком жалобным, иногда грубоватым. А вообще ему хотелось сказать многое, но при этом уложиться максимум в две страницы, и ни в коем случае не повиливая хвостом и не теряя собственного достоинства.

Конечно, это он приехал в Германию, а не местные немцы прикатили к нему. И поэтому выдвигать какие-то требования или ставить условия было бы наглостью, но спросить, почему ему отказывают в праве называться немцем, а значит получить, как и остальные переселенцы, гражданство ФРГ, он может. Ещё он никак не мог понять, в чём его вина? В том, что в 1986 году ушёл из сурьмяного комбината, где работал начальником смены, и стал инструктором Майли-Сайского горкома партии? А может, в том, что через год согласился возглавить орготдел этого самого горкома? Наверное. По крайней мере, именно это ставят ему в вину, называя партийным функционером и пособником тоталитарного режима. Да, но как в таком случае быть, например, с комфортно поселившемся в Кёльне бывшим советским контрадмиралом, Героем Советского Союза Адольфом Теслером? Об этом чуде с кортиком на боку и гирляндой орденов вперемежку с медалями на груди Дик читал в местных газетах.

Что потерял адмирал в Германии? Зачем и на кого бросил свой корабль, матросов и родной Санкт-Петербург? Почему и на каком основании ему начислили здесь пенсию, оплачивают квартиру, медицинскую страховку и т. п.? Или взять живущего в Берлине Владимира Острогорского, а может Островского, выпустившего в 1985 году в московском издательстве «Искусство» книгу с лирическим названием «Осторожно: „Немецкая волна“» в серии «Империализм: события, факты, документы». В «прошлой жизни» этот «скрытый диссидент», как он себя представляет, вначале работал на московском радио, специализируясь на том, что отговаривал российских немцев переезжать в Германию. Затем возглавлял немецкую редакцию на Иновещании Всесоюзного радио, объясняя радиослушателям ФРГ, Австрии и ГДР, что хуже капитализма ничего нет и быть не может и, зашибая за это по две тысячи рублей гонорара в месяц. То есть ужасно притеснялся, ибо наверняка мечтал горбатиться не у микрофона, а радостно трудиться на сурьмяном комбинате в Май-ли-Сае, получая максимум 200 рублей. Но не получилось, и поэтому эмигрировал в Германию, где был принят на полный пансион, обласкан и теперь время от времени выступает в печати с рассказами, как в Москве его заставляли клеветать на Германию, местные законы, порядки, наступая на собственную совесть.

Дик не заметил, как опустошил чайник. И пока заваривал следующий (даром что ли его здесь киргизом называют) такого же крепкого кок-чая^[60], вспомнил о бывшем майоре КГБ, главной заботой которого в советское время было наблюдать за благонадёжностью немцев в Джамбульской области Казахстана.

По национальности был он не то украинцем, не то белорусом, а вот жена — немкой. Жили они теперь в Нюрнберге, фамилию носили немецкую (переехав майор сменил свою на девичью супруги), и никаких претензий германские чиновники к нему не предъявили: он же не немец. А жена в «прошлой жизни» — домохозяйка, то есть нигде не числилась, не участвовала, не избиралась. В результате оба без всяких проблем получили гражданство, удобную квартиру и покойную жизнь.

Усмехнувшись, Дик стал вспоминать новую фамилию майора, которого никогда не видел, но о котором ему рассказывали земляки. Кажется, Браун. А может, Шульц? Нет, всё же Браун. Ну да, как у бывшего первого секретаря Целиноградского обкома партии, ставшего затем акимом^[61] области, Брауна. Он ещё тогда спросил, не родственники ли они. А его брат Андрей ответил: «Все люди немного родственники» и добавил, что Браун написал книгу. Называется «Мояжизнь». Тогда Дик не придал этому значения, а сейчас подумал, что хорошо бы почитать. Может, в ней бывший аким рассказывает, как при таком номенклатурном прошлом получил гражданство и право называться немцем. Хотя вряд ли. Наивным и откровенным Герой Социалистического Труда Браун никогда не был. Поэтому надеяться, что он говорит правду. А может, этот вопрос Ангеле Меркель переадресовать? Она ведь тоже не без грешка: сначала пионеркой, потом комсомолкой была. Конечно, это не заворг в Майли-Сайском горкоме, но. Впрочем, становиться канцлером Дик не планировал — уж больно хлопотная должность. Но и оставаться в зыбком качестве человека без настоящего и будущего тоже не хотелось.

Ладно бы одному ему вручили «волчий билет»! Так нет же. Точно такой статус определили Марте. Ну а почему в таком случае её родителей, старшего брата и младшую сестру признали немцами? Ах, да, потому что у них нет номенклатурного супруга. А у неё есть. Поэтому она, следуя чиновничьей логике, — киргизка, а муж, соответственно — киргиз, хотя его старший брат признан немцем. Забавно. И вообще, как на это смотрят киргизы? Не обидно ли им, что недостойных быть немцами германские чиновники зачисляют в киргизы? Наверное, обидно. Хотя, с другой стороны, может быть, не каждый немец достоин быть киргизом?

Дик снова усмехнулся, и вспомнил своего армейского приятеля узбека Шахабутдина, с которым служил срочную в мотострелковом полку в Туркмении. Шахабутдин был добрым и неконфликтным малым. Единственно, что его искренне раздражало, так это патриотическая песня композитора Эдуарда Колмановского на слова Евгения Евтушенко «Хотят ли русские войны».

— А узбеки, значит, хотят?! — едва услышав мелодию, взвивался Шахабутдин. — Почему только русские не хотят?! Узбеки тоже не хотят! Почему про узбеков не поёт?

Солдаты весело смеялись и в сотый раз объясняли Шаха-бутдину, что под русскими подразумевается весь советский народ.

— Да, правильно, — соглашался Шахабутдин, — советский народ — это русские, но почему про узбеков не поёт? Узбеки, значит, не советский народ? Неправильная песня.

«Может, копии документов к письму приложить?» — подумал Дик, сняв крышку с коробки из-под печенья, где они хранились. Вот справки о расстреле в январе 1938 года деда, кузнеца колхозной мастерской, Якова Корна и гибели в 1943 году в сибирском лагере другого деда — Александра Дика. Вот заключения об их посмертной реабилитации. А это бумага за подписью начальника учреждения У-235 Михаила Яроцкого, подтверждающая, что родители с января 1942го по декабрь 1946 года находились в трудармии в посёлке Нижняя Пойма Красноярского края, куда были высланы из республики немцев Поволжья. Её тоже можно отправить. А ещё решение о переводе отца вместе с другими немцами на урановый рудник в Киргизию. «Хотя всё это я уже прикладывал, — вспомнил Дик, — когда заявление на переезд в Германию подавал». Вместе с метриками о рождении, справкой, что являлся одним из создателей и руководителей объединения немцев Киргизии «Видергебурт», дипломами об образовании, подробной биографией, заверенными у нотариуса тремя письмами свидетелей, подтверждающими, что в семье соблюдались немецкие обычаи, справкой из лютеранского прихода, в котором состоял.

Дик закинул руки за голову и вспомнил, как его родители отмечали Рождество и Пасху. Потом вспомнил, как с приятелями впервые забрался на гору Кубик, что высится в самом центре Майли-Сая, и, сделав из майки, по примеру старших мальчишек, нечто вроде авоськи, набил её доверху орехами. От соприкосновения с зелёной кожурой белая майка стала походить на пятнистую униформу десантников. И сколько мать позже ни стирала её, так она и осталась с леопардовыми отметинами.

Вздохнув, Дик стал перебирать в уме фамилии своих «берлинских» соседей: кто из них в Германии, кто — в России, а кто остался в Киргизии. В Германии получалось больше. Процентов восемьдесят.

«Берлином» в Майли-Сае называли район, где в основном жили депортированные немцы. А вот район, заселённый преимущественно крымскими татарами, назывался «Левый берег».

С крымскими немцы сосуществовали без эксцессов, но и не так, чтобы совсем мирно. Особенно мальчишки, устраивавшие время от времени настоящие сражения, главным оружием в которых были камни.

Но эти бои, при всей внешней отчаянности, имели жёсткие рыцарские правила. Например, категорически запрещалось применять рогатки или пращи. Окрик взрослого: «Прекращайте, немедленно!» соответствовал приказу о перемирии. Причём вне зависимости от национальной принадлежности на них цыкнувшего.

В какой-то период Майли-Сай, расположившийся в живописном каньоне, рассекающем Ферганский хребет, стал даже напоминать немецкий посёлок в Крыму, которых только в период с 1802-го по 1897-й на полуострове основали более ста, и которые реально просуществовали до 20-30-х годов ХХ столетия. И внешним обликом, и укладом жизни. Об этом говорили родители, их друзья, а вот всякие подробности и цифры сообщал Гарри Оттович Штейнер. Во-первых, родом он был из тех мест, а во-вторых, раньше работал учителем истории.

Дик слушал их и удивлялся: чем же это, интересно, «Берлин», «Левый берег» и Кубик похожи на Артек? Там — пальмы, море, пляжи, пароходы. Здесь — горная речушка с маринками^[62]. Правда, как и в Крыму, полно дикой вишни, яблоневых и фисташковых деревьев, а ещё есть крымские татары, которых в Крыму теперь нет. Всех выслали.

Основным занятием немецких мужчин в Майли-Сае была работа на урановых рудниках. Вначале — принудительная, позже — добровольная. А куда деваться, если другой нет?

Со смены отец приходил в спецовке, на которой густо лежала урановая пыль. Раз в неделю мать стирала её в корыте, а потом в нём же купала Дика и его старшего брата.

Отец Дика умер в 49 лет, то есть совсем молодым. И вообще в их городке похороны отмечали чаще, нежели свадьбы.

Местное отделение ЗАГСа регистрировало разные причины смерти, но никогда не упоминалось белокровие — непременный спутник тех, кто контактировал с ураном. Режимный отдел местного управления КГБ строго отслеживал, чтобы в историях болезни не возникали слова «лейкемия» или «рак».

Обо всём этом Дик узнал позже, а тогда он был мал и всё происходящее с ним и окружающими считал естественным. Но как это опишешь? Как объяснишь, что документы на исторический факультет Киргизского госуниверситета у него не приняли только потому, что в паспорте был он записан немцем? Позже, к началу 80-х, для немцев расширили перечень специальностей, которыми разрешили овладевать, и городов, в которых можно было жить и учиться, но Дик решил больше не рисковать и поступил на заочное отделение Ошского пединститута.

Он с детства испытывал тягу к путешествиям, географии, археологии. Ему очень хотелось повторить успех Генриха Шлимана^[63] и тоже откопать свою «Трою». Не получилось.

— Зато я возвратился в Германию, о чём мечтал отец и наверняка оба деда, — пробурчал Дик. — А об адмирале, кагэбэшнике, первом секретаре и Горби писать не стоит. Получится, вроде доношу или жалуюсь.

Но с чего-то ведь нужно начинать? Может, не мудрствуя начать с того, как поступил горнорабочим на урановую шахту в Майли-Сае? Как без двух месяцев восемь лет отбойным молотком вгрызался в грязно-серую стенку забоя, а потом грузил куски породы в вагонетки. Конечно, романтики в этом было маловато, но платили сносно. По крайней мере, больше, нежели учителю русского языка и литературы. Но он, окончив пединститут, ушёл с шахты. Марта тогда его поддержала, а сама осталась на руднике экономистом. Через некоторое время он стал завучем, потом его приняли в партию и назначили директором школы.

Дик даже немного загордился. Ещё бы — немец и директор школы. Прямо-таки чудо чудное, звезда Вифлеемская. На весь Майли-Сай, более половины жителей которого были тогда немцами, стал вторым после Нелли Шумахер директором.

Ему бы, напротив, этим всем опечалиться да поразмышлять, почему для немца даже эта должность едва не Нобель^[64], а он, дурила, возрадовался. Ну а когда предложили перейти в горком партии инструктором, мол, перестройка, гласность и сплошной интернационализм, то даже поверил, будто Горбачёв с компанией республику на Волге хотят восстановить, и он в этом будет им помогать. Правда, немного расстроился, когда документы старшего сына, названного в честь деда Александром, отказались принять в Алма-Атинское высшее командное пограничное училище. Мол, опасно немцу доверять ключ от границы, которая, как известно, должна быть на замке.

Но сын особо не расстроился, а может, просто вида не подавал, чтобы отца лишний раз не печалить и, пообещав стать гражданским лётчиком, поступил горным рабочим на Кадамджайский сурьмяный комбинат. Потом отслужил срочную на Тихоокеанском флоте, демобилизовался и снова пошёл на комбинат. Лётчиком он так и не стал и вряд ли станет. Почему? Да потому, что как сын партфункционера пользовался в СССР особыми привилегиями, и за это не получил германского гражданства. Хорошо хоть не навсегда, и в перспективе может его получить. И младший сын, прибывший в ФРГ 18-летним парнем, тоже пока лишён этого права. А ещё говорят, что дети за отцов не отвечают.

— Отвечают, ещё как отвечают, — пробурчал Дик. — И я отвечал, и моя жена, и наши родители, и родители наших родителей. И всё потому, что родились немцами. Но там, в СССР, нас терзали-подозревали, потому что на западе была Германия, а здесь — оттого, что на востоке — Россия. И получается, что живём между молотом и наковальней. Но это будет сложно по-немецки выразить. Может, тогда по-русски? Ведь Меркель в школе русский язык изучала и даже в олимпиадах побеждала. Нет, по-русски нельзя. Письмо ведь помощники просматривать будут, и может, даже отвечать, а они русского наверняка не знают.

От того, что никак не мог решить, с какой фразы начать, Дик занервничал. Чтобы успокоиться и немного отвлечься, он встал и приблизился к политической карте мира, висевшей у них на кухне. Её появлению в столь неподходящем месте Марта долго противилась и даже грозила перевести его на сухой паёк, но он объяснил, что когда ночуют внуки, то во время завтраков-ужинов им полезнее разглядывать карту, запоминая очертания континентов, границы государств и названия городов, нежели бессмысленно глазеть в окно.

«Может, письмо канцлеру начать с весёлой ноты? — подумал Дик. — И рассказать ей, как раз в полгода приглашают его с Мартой в городской совет в отдел, ведающий иностранцами, и где они заполняют многостраничную анкету, содержащую такие, например, вопросы: „Когда в последний раз вы посещали Афганистан, Иран, Палестину, Северную Корею, Ирак и Чечню?“, „Состояли ли в запрещённых партиях экстремистской направленности?“ „Обучались ли взрывному делу?“, „Имели ли связь с экстремистскими группировками Аль-Каида, Хамас, Исламский джихад?..“ А всё потому, что в Германию они приехали из Киргизии и по документам числятся киргизами. Да, бесспорное большинство киргизов — мусульмане, но при чём здесь „Аль-Каиды“ и „Беня Ладен“^[65]?.. А они с Мартой?!»

— Нет, вздохнул Дик, — смешного здесь мало, зато элемент идиотизма присутствует. А начинать с него вряд ли уместно.

Может, взять и спросить Меркель почему в переселенческом лагере в Нюрнберге всей их семье изменили статус, превратив из российских немцев, в «безродных космополитов»? Неплохо, конечно, но на четырёх судебных заседаниях им ведь объяснили: за тесную связь с тоталитарным режимом. А она, хоть и канцлер, судебное решение не отменит. А кто его отменит? Впрочем, черт с ней с национальностью, ведь много важнее не то, кем тебя считают, а кем ты себя ощущаешь. А мы, Дики, ощущаем себя немцами. Даже внук Сашка, у которого мать русская, числит себя стопроцентным немцем. На этой почве у него даже потасовка случилась.

— Во! — приободрился Дик, — с неё-то я, наверное, и начну. Наш канцлер высоко сидит и, конечно, не знает, что в школах Германии давно верховодят иностранцы. Прежде всего, мусульманского происхождения. Местные их боятся. Во-первых, иностранцы лучше организованы, нападают и защищаются всем скопом. А главное — не опасаются быть обвинёнными в нацизме, экстремизме или шовинизме. А немцы опасаются. Это все знают. Поэтому когда внука Сашку на футбольном матче стал оскорблять-задевать турок, приняв за местного немца, то очень удивился, когда тот предложил ему заткнуться и извиниться.

— Перед кем должен я тут извиниться? — приставив ладонь к уху, спросил турок.

— Передо мной, — ответил Сашка.

— И ты, немец (слово «немец» он сопроводил непристойным жестом), хочешь, чтобы я извинился?

— Да.

Турок, который был на голову выше и на два года старше, громко захохотал. Потом, немного успокоившись, поинтересовался:

— Из тебя свиную отбивную сегодня сделать или позже?

— Сегодня.

— Хорошо, — только я хочу пригласить отца. Он очень любит наблюдать, как я делаю из немцев «свиные отбивные».

— И я приглашу.

— Отлично. Ещё придут мои друзья. — И он обвёл рукой стоящих рядом и отпускающих в адрес Сашки ехидные шуточки приятелей.

— Что один на один боишься?

— Я?! — оторопел турок. — Я боюсь немца?! Ты тоже зови, но предупреждаю: ни твои, ни мои в драку встревать не имеют право. Будет настоящая мужская разборка.

— Как будем драться? До первой крови?

— Нет, до тех пор, пока ты не заплачешь и не попросишь пощады.

— Хорошо, — согласился Сашка.

И вот в присутствии отцов и друзей они сошлись на пустыре за футбольным стадионом. Бой был яростным и коротким. Дело в том, что 15-летний Сашка посещал не только секцию футбола, но и секцию восточных единоборств, где считался едва не лучшим в своей весовой категории. Молниеносно повалив турка на траву, он тут же перевернул его на грудь и применил болевой приём на локоть, после чего тот истошно завопил.

Как по команде, к нему на выручку рванулись приятели и отец.

— Стоять! — рыкнул Сашка. — Ещё шаг — придушу его, а потом вас.

Все поняли: не шутит.

— Сдаюсь, отпусти, — прошептал турок.

Первым поднялся Сашка и, протянув руку, помог подняться понуро свесившему голову сопернику.

— Мир? — спросил он.

— Мир, — ответил турок.

— Только запомни: это — Германия и немцев здесь обижать не нужно.

— Но вы же не немцы, — процедил отец турка. — Твой отец говорит с акцентом.

— Нет, мы стопроцентные немцы, — ответил старший Александр, — просто родились в Киргизии.

— Где это?

— Не важно. Считайте, что мы родились в России.

— Значит, русские, — упорствовал турок.

— Нет, немцы, — повторил Александр. — И останемся немцами.

И хотя при этой разборке Виктор Дик не присутствовал, но представлял всё случившееся очень зримо. Может потому, что самому не раз приходилась оказываться в подобных ситуациях, правда, не в Германии, а в Киргизии, России, Туркмении. Нет, решил он, очень долго придётся описывать этот эпизод, а читать ещё дольше.

У канцлера каждая минута — золотая. Да и интересны ли ей эти разборки? Хотя внук не только за свою, он за честь всех немцев стоял. Но может, это как раз не плюс, а жирный минус? Может там, в Берлине, оценят произошедшее как не-политкорректность? Мол, турка обидел, а с этим в Германии строго. Иностранцев обижать здесь нельзя. Хотя, с другой стороны, у турка немецкий паспорт и гражданство, а у Сашки, который немец, ничего этого нет.

— Эх-хэ-хэ, — вздохнул Дик, и решил о внуке не писать, одновременно вспомнив, как тот ошарашил его Марксом. Надо же что придумал! А может, кто подучил? Нет, вряд ли. Сам изобрёл, проходимец.

Дело в том, что трагикомичную историю Дика, которого власти отказались признавать немцем, знал едва не весь городок и ещё масса земляков и родственников. Возмущённый Фридрих Янке, с которым они работали в Совете немцев Киргизии, в знак протеста даже предложил не голосовать на ближайших выборах ни за одну из табулированных партий Германии, оповестив об этом прессу. Мол, пока не прекратите издеваться над Диком, поддерживать вас не будем.

— А кого будем, точнее, будете? — спросил его Дик. И получилось, что некого, так как ни одна из партий особой любви и сочувствия к братьям и сёстрам, приехавшим с Востока, не испытывала. Правда, правые вроде признавали их за своих. Но всё больше на словах, а хотелось, чтобы на бумаге, то есть в Уставе и Программе всё чётко зафиксировали.

«Хотя, может быть, зря переубедил я Фридриха, — подумал Дик. — Уж к кому примкнуть — нашли бы, а христианские демократы, глядишь, озаботились. Разве у меня одного такая проблема? Но тёща, как узнала, заволновалась: опять ты в политику, да ещё без паспорта, о детях подумай, Карл Маркс наполовину с Энгельсом.»

Это у неё такая присказка. Дурень и авантюрист сказать стесняется, вот и облекает осуждение в намёк. Ну а Сашка усёк и материализовал прабабкины слова.

Вспомнив недавнее столкновение внука на футбольном поле, Дик стал размышлять о том, что в Средней Азии российские немцы мирно уживались и с киргизами, и с казахами, и с корейцами, крымскими татарами, турками-месхе-тинцами, уйгурами, узбеками. И вообще едва не половина их браков были смешанными: с русскими, украинками, татарками, еврейками, удмуртками, белорусками. Короче, вся таблица Менделеева. И ведь Сашка после того случая подружился с Абдуллой, так зовут того турка, а не стал враждовать. Но и тот, что характерно, тоже не набычился. Может, об этом рассказать? И вообще, написать, что российские немцы — голубая мечта германских космополитов: песни поют немецко-русские, на католические и лютеранские праздники готовят узбекский плов, жарят свиные рёбрышки, пекут яблочный штрудель, пиво предпочитают немецкое, а вот водку, уж простите, русскую.

Нет, это будет слишком. Хотя, если упереть в «голубую мечту», может, и найдёт отклик, если не у канцлера, то наверняка у его заместителя? Подумав об этом, Дик усмехнулся.

И всё же с чего начать? Может, взять и написать, что Германия для него как мать. И была ею, и есть, и будет. А матери они ведь разные бывают: добрые, строгие, нежные, иногда не очень справедливые. Да, с ним поступили несправедливо, но ведь мать, как и родину, не выбирают. А его родина, хотя и родился в Киргизии, и по-русски говорит лучше, нежели по-немецки, Германия. Почему? Наверное, потому, что всегда ощущал себя немцем. Как так получилось? Не знаю. Наверное благодаря родителям, да и советское государство, оно ведь постоянно напоминало через пятый пункт в паспорте, через радио, телевидение, газеты, кинематограф: ты — немец, немец, немец. Вот я и отправился в Германию как немец, а когда приехал, мне говорят — киргиз.

Горько усмехнувшись, Дик придвинул к себе листок бумаги и написал:

«Здравствуйте, уважаемая госпожа канцлер. Меня зовут Виктор Дик.

Вместе с женой, двумя сыновьями, одной снохой и одним внуком мы приехали из Киргизии. У нас всё хорошо. Мы очень счастливы и благодарны Германии за то, что нас здесь приняли, дали кров, питание, а скоро помогут с работой. Я, госпожа канцлер, самый счастливый человек на планете. Я ни на что не жалуюсь и всем доволен, потому что сбылась моя давняя мечта: я дома, и пишу моему канцлеру по-немецки.

С уважением и пожеланием Вам всего самого наилучшего».

Вложив письмо в конверт и приклеив марку, Дик посмотрел на часы. Было без четверти семь.

Почту, как он знал, из ящика, что находился у магазина «Норма», изымали ровно в семь.

— Ещё успею, — решил Дик, и на цыпочках, чтобы не разбудить Марту, направился в прихожую.

2009 г.

Изгои нашего времени

В конце 1992 года спецслужбы Израиля осуществили одну из самых секретных и масштабных, как отметили позже специалисты, операций на территории недавно распавшегося СССР. Из охваченного огнём гражданской войны Таджикистана самолётами были вывезены практически все оставшиеся там евреи и члены их семей других национальностей. Всего около шести тысяч человек.

Выполнение этой задачи представлялось архисложным. Во-первых, гражданские лица не могли свободно передвигаться по стране, разделённой вооружёнными формированиями на многочисленные анклавы. В Душанбе, из аэропорта которого планировалось осуществить вывоз людей, шли уличные бои. Прямых полётов из Душанбе в Израиль не было. Связи с евреями, жившими в различных регионах Таджикистана, прервались. Официальный Иерусалим не имел здесь ни посольства, ни представительства, ни необходимых контактов. Для Израиля ситуация осложнялась ещё тем, что в Таджикистане действовали эмиссары афганских группировок и иранских спецслужб, поддерживавшие местных исламистов. И всё же операция по вызволению евреев была осуществлена. Причём блестяще. Ну а вспомнил я о ней в связи с последней гражданской войной в Киргизии, которую почему-то называют «противостоянием оппозиции действующей власти», а ещё «межэтническими столкновениями». Вероятно, из соображений пресловутой политкор-ректности.

Итак, весной-летом 2010 года в Киргизии в очередной раз раздались выстрелы, прогремели взрывы, полилась кровь, запылали дома. Одновременно начались погромы, захваты предприятий, земельных участков и имущества живущих здесь русских, немцев, украинцев и депортированных сюда 67 лет назад из Грузии месхетинских турок. Но на этом факте мировая пресса внимания не концентрировала. Да, о том, что банды киргизов грабят и убивают узбеков, говорили, а вот что то же самое, и не только в южных областях республики, они творят в отношении европейцев и месхетинских турок — молчок. Но ведь у многих, и у меня в том числе, остались в Средней Азии друзья, знакомые. Наконец, есть Интернет. Поэтому никакой тайны, говоря о погромах и убийствах европейцев, я не раскрываю, и никакой напраслины ни на кого не возвожу. А ещё, даже без подсказки Нострадамуса, могу сказать, что эти погромы повторятся. Когда? Да в любой день. И в соседних республиках они могут начаться. И тоже в любой день.

Средняя Азия — сложный регион, разделённый не только горными хребтами и пустынями, но также национальными амбициями, непрощёнными обидами, религиозными пристрастиями. Плюс ужасающее обнищание значительной части населения и непрекращающаяся война больших и малых кланов за контроль над природными ресурсами, банковской сферой, промышленным сектором и государствами в целом. А ещё в этом регионе столкнулись интересы политических тяжеловесов: США, России, Китая, ЕС, воспрянувшей мусульманским духом Турции, Пакистана, что тоже не способствует стабилизации ситуации. Короче, ничего хорошего ожидать здесь не приходится. И прежде всего инородцам, к каковым относятся потомки депортированных немцев, работавших на урановых и угольных шахтах, каменоломнях, рудниках, хлопковых и табачных плантациях.

По переписи населения 1989 года в Киргизии проживало около 102 тысяч российских немцев, и они составляли 2,4 % населения республики. Для сравнения, русских в Киргизии тогда проживало 917 тысяч, украинцев — 108 тысяч, что соответствовало 21,5 % и 2,5 % населения страны. В момент, когда я пишу эти строки, то есть к лету 2010 года, немцев в Киргизии осталось тысяч десять. Более чем вдвое сократилось число русских и украинцев. Ну а чувство «зыбкости существования», которое впервые посетило европейцев после кровавых столкновений между киргизами и узбеками 1990 года в Ошской области, после вторжения вооружённых формирований Исламского движения Узбекистана (ИДУ) в южные регионы Киргизии и Узбекистана в 1999–2000 годы, а также вследствие «тюльпановой революции» 2005 года, сменилось паническим страхом.

Но если русские и украинцы могут теоретически возвратиться на свою историческую родину в РФ или Украину, то российским немцам деваться некуда. Их нигде не ждут. О них нигде даже не вспоминают. Ни в Москве, ни в Киеве (до массовой депортации 1941 года на Украине немцев проживало больше, чем в Поволжье), ни в Берлине.

24 июля 2010 года Дмитрий Медведев подписал новую редакцию Закона, по которому государственная политика РФ в отношении соотечественников за рубежом приобрела новые правовые, исторические, политические, культурные и моральные основания. Теперь государство Россия — как историческая родина — признаёт своими соотечественниками только тех, кто подтвердит свою самоидентификацию уполномоченным МИДом чиновникам и активистам. Кто, как отметил российский историк и общественный деятель Модест Колеров, докажет, что является не только представителем русской или любой части России, русской истории и культуры, а непременно «профессиональным соотечественником»^[66]. И в этих новых реалиях у российских немцев, о которых официальный Кремль не то что думать — даже вспоминать не хочет, шансов вырваться из среднеазиатского котла, по крайней мере по программе соотечественников, — никаких. Да и зачем они России? Чтобы присоединились к голосам тех, кто просит восстановить республику на Волге? Напоминает о депортации и геноциде, которым подвергли российских немцев? Заявляет, что деньги, выделяемые из бюджета ФРГ, которые прогоняют через пресловутый Международный союз немецкой культуры, тратятся на что угодно, только не на российских немцев? Ведь, согласитесь, куда приятнее зазывать немцев из Германии: на пепелища, в тайгу, болота, обещая статус «соотечественников».

Согласен, для застрявших волею судеб в каком-нибудь Оше, Джалал-Абаде, Чирчике или Газалкенте Шульцев и Шмидтов задворки Омской области или Пермского края — Земля обетованная, но немцам, возвратившимся на родину предков, они ни к чему. Отсюда, из Германии в Россию, ни чуваши с мордвой, ни марийцы с татарами, ни удмурты с чеченцами, ни евреи с грузинами и армянами, ни даже русские возвращаться не хотят. Ну а российские немцы, по мысли стратегов из Министерства регионального развития, Международного совета российских соотечественников и фонда «Русский мир», прямо-таки мечтают. С утра до вечера и с вечера до утра.

Уважаемый Дмитрий Анатольевич и Владимир Владимирович (это я уже к президенту и премьеру обращаюсь), гоните их всех, если они подобные глупости вам докладывают и планов громадьё строят. Поверьте, ни один здравомыслящий российский немец до тех пор, пока окончательно не отменят лживые обвинения пресловутого Указа 1941 года и не восстановят незаконно ликвидированную республику, то есть не уравняют в правах с другими народами, в РФ не возвратится. Что же касается не очень здравомыслящих, то они, конечно, возвращаются. Иногда. И это как раз то исключение, которое подтверждает закономерность.

Если ваша страна действительно нуждается в людских ресурсах, попутно терзаясь заботой о бывших соотечественниках, попавших в беду, то не разумнее ли тратить миллионы рублей и евро на их вызволение из объятых войной регионов, а не на конференции и форумы по поддержке русскоязычных в Западной Европе?

И вообще, на кой России все эти прикормленно-раскорм-ленные «соотечественники»? Ведь если они действительно истосковались по берёзовым веникам, квасу, ядрёному слову, если считают Германию чужбиной, то (открываю военную тайну!) их здесь никто не держит. Можете, уважаемые Дмитрий Анатольевич и Владимир Владимирович, гамузом всех забирать. Прямо с ближайшего съезда. Только постарайтесь сделать это неожиданно. Проверено: разбегутся в односекундье и попрячутся. Впрочем, вам, как поступить, виднее, тем более что дым от горящих торфяников над Кремлём уже рассеялся.

Итак, с русскими и этнически близкими к ним гражданами мы, кажется, разобрались. А вот как быть с немцами, волею рока застрявшими в Киргизии и сопредельных с ней странах?

Хотя чего здесь неясного? В 2009 году в Германию иммигрировало 721 тысяча человек. Плюс 27 тысяч, в подавляющем большинстве выходцев из Азии и Африки, обратились с ходатайством о политическом убежище. А вот российских немцев и членов их семей въехало всего 3292 человека. Почему? Прежде всего, из-за резкого ужесточения закона о приёме переселенцев и введения для всех членов их семей строгого языкового экзамена.

Мне могут возразить, мол, принимают российских немцев не потому, что они немцы, а на основании Закона об ответственности Германии перед жертвами и потомками жертв Второй мировой войны за перенесённые страдания. Да, правильно, но немцы, в отличие от других жертв, ещё обязаны доказать, что соблюдали национальные обычаи, традиции, разговаривали друг с другом по-немецки и непременно посещали при Советах евангелическую или католическую церкви. И ответьте, пожалуйста: когда этих же самых российских немцев, их отцов и матерей, дедушек и бабушек отправляли на вечное поселение и в лагеря, отбирали у них паспорта, детей и имущество, вводили запреты на профессии и получение образования, языковые тесты им тоже устраивали?

2 июля 2010 года президент Международного союза общественных объединений российских немцев Виктор Баумгартнер обратился к заместителю министра регионального развития РФ Максиму Травникову и уполномоченному правительства ФРГ по делам переселенцев и национальных меньшинств, депутату Бундестага Кристофу Бергнеру с просьбой оказать гуманитарную помощь проживающим в Киргизии российским немцам. В частности, содействовать их переселению в Россию или в Германию, так как «в республике Кыргызстан их и членов их семей подвергают гонениям и преследуют по национальному признаку». Средства на переселение д-р Баумгартнер предложил изыскать, отказавшись от реализации совместных российско-германских проектов 2010 года в этнокультурной области, принятых на XVI заседании Межправкомиссии в Потсдаме.

И это было бы правильным, тем более, о каких этнокультурных проектах и программах для российских немцев можно вести речь, если они по-прежнему живут в рассеянии?

Господа Травников и Бергнер, к слову, возглавляющие межправительственную российско-германскую комиссию по подготовке совместной программы мероприятий, направленных на обеспечение поэтапного восстановления государственности российских немцев, оставили это обращение без внимания. А теперь скажите, пожалуйста, остался ли в РФ, ФРГ или ещё где-нибудь в мире человек, хотя бы каплю верящий, что эта комиссия, созданная аж в 1992 году (!), действительно озабочена судьбой народа и действительно занимается восстановлением государственности российских немцев?

А может, эта проблема себя изжила, и республика российским немцам не нужна? На этот вопрос я отвечал. И не раз. Поэтому пусть на него сегодня ответит человек, стоявший у истоков возрождения национального самосознания российских немцев и Лютеранской церкви в Средней Азии, епископ Евангелическо-лютеранской церкви Корнелиус Вибе, живущий в Ташкенте:

«Я мечтаю о доме для нашей лютеранской общины в Узбекистане и о восстановлении нашей республики в России. О немецких детсадах, школах, институтах. Я мечтаю о нашей земле, которую мы будем обрабатывать для себя и жить на ней — для себя. Я знаю тысячи людей, которые вернутся, если такая республика будет образована. Мы молимся за автономию»^[67].

Однако, судя по тексту интервью, опубликованного в московской газете Neues Leben, епископ и его паства не очень верят, что незаконно ликвидированную республику восстановят, и на вопрос корреспондента: «Если бы была возможность уехать в Германию всей семьёй, вы бы уехали?» ответил: «Может быть, да. Ради сына. Он у меня инвалид»^[68].

Неужели кто-то сомневается (а если сомневается, то кто?), что распрощаться со Средней Азией сегодня мечтают едва не все забытые там Россией и Германией немцы?

Но для того чтобы вызволить их оттуда, просьб и призывов явно недостаточно. Нужна некая структура или организация, которая бы взялась представлять их интересы, информировать официальные инстанции и непременно широкую общественность, то есть бундесбюргеров.

И такая организация вроде бы есть — это Землячество немцев из России, которое позиционирует себя как если не единственного, то уж самого старейшего, уважаемого и крупного по числу зарегистрированных членов представителя нашей национальной группы. Как оно в действительности отстаивает интересы земляков, свидетельствует, например, следующий факт. 19 июня с. г. во время выступления премьер-министра Баварии Хорста Зеехофера на встрече членов Землячества в Аугсбурге группа людей развернула плакат с призывом принять в Германию российских немцев, живущих в зоне непрекращающихся этнических конфликтов в Киргизии. Не знаю, успел ли д-р Зеехофер прочесть этот призыв, так как охрана моментально скрутила «смутьянов» и выволокла их из зала, попутно сломав плакат. И это при том, что все они — члены Землячества. Но хуже другое: ведь остальные присутствовавшие в зале члены уважаемой властями организации, наблюдая это, только чуть-чуть пороптали и умолкли. Ну как тут не повторить старую цицероновскую фразу «О времена, о нравы!».

Да, быстротечно время, изменчивы представления о долге, чести, достоинстве.

Может быть, символично, но едва ли не день в день, тридцать лет тому назад в Мюнхене на русском языке вышел первый номер иллюстрированного бюллетеня «ИОНИСС» («Информационный орган немцев из Советского Союза»). Просуществовал он пять лет. В его подготовке и выпуске участвовали члены Землячества Виктор Шеффер, Вальдемар Швиндт, Эдуард Штефан, Вальдемар Акст и Эдуард Дайберт. Все же заботы по печатанию и распространению бюллетеня (к слову, совершенно безвозмездно) взяла на себя мюнхенская молодёжная студенческая группа немцев из России.

Рисковали они многим, в том числе своим здоровьем, так как то, что они публиковали, официальный Кремль, а он тогда был не чета нынешнему, очень сердило. Но в тот момент их больше заботила не собственная безопасность и благополучие, а судьба земляков, остающихся в СССР. С завидным постоянством они устраивали демонстрации и митинги у ворот советского посольства в Бонне. В высокие международные и федеральные инстанции направляли письма с обоснованием права российских немцев на свободный выезд в ФРГ. Занимались «просветительской работой» среди германских журналистов и политиков.

Пять лет тому назад «пламенный мотор» всего этого — Виктор Шеффер, к сожалению, ушёл из жизни. Но живы его соратники. Наконец, живы мы. И что? А ничего, уважаемые господа. В смысле ничего не происходит и не произойдёт, пока в душах и поступках тех, кого назначили представлять наши интересы и отстаивать наши законные права, будут преобладать трусость, безразличие и мелкое стяжательство. Качества, которые они стыдливо называют законопослушностью, а мы с вами делаем вид, что верим им.

2010 г.

Скромное обаяние диссидентов

Наряду с пишущими машинками, арифмометрами, катушечными магнитофонами достоянием истории постепенно становятся также и диссиденты. Всякие там «шестидесятники», «семидесятники», «дети оттепели», «подснежники перестройки», «демороссы»… Об этом в кругу прочего свидетельствует то, что их жизни и подвигам историки стали посвящать конференции и симпозиумы. В том числе международные.

Одна из подобных, на ней мне довелось побывать, состоялась в Мюнхене. Именовалась она «Заседанием совместной комиссии по изучению новейшей истории российско-германских отношений», а посвящалась «Оппозиции и сопротивлению в тоталитарных диктатурах», под которыми подразумевались нацистская Германия, СССР и ГДР.

Тема эта, согласитесь, сколь обширна, столь и сложна, ибо на каждого занимающегося ею, хочет он того или нет, оказывают влияние устоявшиеся политические стереотипы, собственные воспоминания, пристрастия. Кроме того, у большинства из нас, живущих в XXI веке, появилась уникальная возможность лично сравнить период «до» со временем «теперь». Достоянием гласности стали многие документы из архивов ЦК КПСС, ЦК СЕПГ, КГБ, Штази, а также некоторые из запасников стран-победителей в холодной войне. Всё это создаёт невиданные ранее возможности для исследователей, но никак не способствует упрочению «единства мнений». Тем примечательнее, что в Мюнхене особо острых дискуссий зафиксировано не было.

В помещении Католической академии Баварии, где проходил коллоквиум, присутствовало пятнадцать российских и примерно столько же немецких учёных. Доклады, которые они прочли друг другу («посторонних» в академию не пригласили), были обстоятельны, но в основном традиционны по композиции, подбору и трактовке фактов.

Но не это привлекло моё внимание, а некая, как показалось, «зауженность» обсуждения — говоря о сопротивлении тоталитаризму в СССР, историки «забыли» даже упомянуть многих и многое. Например, российских немцев. Будто этот народ, поголовно отправленный за «колючку» трудовых лагерей и объявленный «вне закона», никак не протестовал против произвола и издевательств. Будто не было спонтанных и массовых акций протеста, включающих голодовки, обращений в высшие советские и международные инстанции, приковывания к ограде посольства ФРГ в Москве, несанкционированных демонстраций на Красной площади, подпольного изучения Закона Божьего и запрещённого властями родного языка. А то, что в ХХ веке именно российские немцы, по крайней мере трижды, становились «разменной монетой» в отношениях между СССР и Германией, разве можно отнести к фактам малозначительным? И как-то не верится, что устроителям мюнхенского коллоквиума неизвестны имена живущих в Германии докторов исторических наук Антона Боша, Виктора Кригера, Альфреда Айсфельда, Виктора Гердта, Виктора Бруля, москвички Татьяны Иларио-новой, Виктора Кириллова из Барнаула, Виктора Бердинских из Вятки, других их коллег, плодотворно занимающихся этим фрагментом недавней истории. Так в чём же дело? Почему не пригласили?

Впрочем, забыли не только российских немцев, но и крымских татар, месхетинских турок, религиозных деятелей, а также такое массовое движение 50-х — 90-х годов минувшего века, каковым являлось движение русских патриотов, яростно добивавшихся свержения коммунистического режима — один Всесоюзный социал-христианский союз освобождения народа чего стоит! К слову, его членам было много тяжелее, нежели диссидентам-либералам, придерживающимся западной ориентации. За рубеж из тюрем их не высылали, международные правозащитные организации и прессу, включая «Свободу», «Голос Америки», «Немецкую волну» и Би-би-си, их судьба особо не волновала, да и центральные, то есть кремлёвские власти, почему-то к ним относились много жёстче, нежели к диссидентам-либералам. К последним применяли «репрессии» наподобие той, что к известным литературоведу, критику, журналисту Виктору Шкловскому и драматургу Михаилу Шатрову. Подписав письмо протеста в защиту писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского, осуждённых в феврале 1966 года за «написание и передачу за границу произведений, порочащих советский государственный и общественный строй», оба тут же получили Государственную премию и ордена. И не они одни! Среди подписавших письмо в защиту «лютых антисоветчиков» были и до и после обласканные властями И. Эрен-бург, Б. Ахмадулина, Е. Евтушенко, Ю. Нагибин, К. Чуковский, В. Каверин, В. Войнович, Ю. Мориц, Б. Окуджава, С. Рассадин, Д. Самойлов, Б. Сарнов, Ю. Левитанский и другие чуть менее известные литераторы. Ни одному из них, насколько известно, даже замечания по поводу того, что их мнение с мнением народа, партии и правительства диаметрально не совпало, не сделали. И это в тоталитарной империи, когда КГБ контролировало не то что слова, а даже мысли! Но, может, именно поэтому они и «отважились» подписать эту петицию? Ведь команду провести суд над Синявским и Даниэлем дал лично А. Н. Яковлев, возглавлявший тогда отдел пропаганды ЦК КПСС, а позже, уже при Горбачёве, ставший «отцом русской демократии».

Что же касается всесильного КГБ, то у него с «вольнодумцами» были тоже весьма специфические отношения. Достаточно вспомнить, что поэт Евгений Евтушенко и академик Андрей Сахаров, отправленный в ссылку в Горький, имели по прямому личному телефону, связывавшему их с. — шефом КГБ Юрием Андроповым, и разрешение звонить ему в нужных случаях. И ведь звонили! И не они одни. Как пишет в своей книге живущая ныне в Израиле писатель и признанный специалист по истории диссидентского движения в СССР Нина Воронель, «-советская власть создала совершенно уникальный тип отношений с людьми искусства. Все крупнейшие русские писатели того времени — Синявский, Зиновьев, Солженицын — были какой-то частью своего существа сращены с советской властью: они обманывали её, высмеивали её или „бодались“ с нею»^[69]. Но, как верно заметил живущий в Нью-Йорке литературный критик, писатель и политолог Владимир Соловьёв: «Не надо путать диссидентство с инакомыслием, а точнее — с двоемыслием, самым распространённым тогда способом советского туземного мышления. Инакомыслили и двоемыслили в Советском Союзе все без исключения — от партократа и кагэбэшника до новопринятого пионера с красным галстуком на груди»^[70]. Проще говоря, инакомыслили все, но только немногие сумели превратить это в гешефт. Хотя, конечно, были и бескомпромиссные борцы с системой. Прежде всего, из числа истинно верующих, а также так называемые националисты (прошу не путать с нацистами), борющиеся за права своих народов. Самыми многочисленными среди них были, как пишет Владимир Соловьёв (а он этим вопросом занимался профессионально), грузины, армяне, литовцы, эстонцы, латыши, украинцы, которые желали эмигрировать из СССР, но — в отличие от евреев (и добавлю — немцев. — А. Ф.) — вместе со своими странами^[71].

Ещё диссидентами становились обиженные властями, как им казалось, писатели, музыканты, актёры. Но говорить об этом вслух было как-то не очень, вот они и объявляли себя борцами с режимом и советским строем. Например, Александр Гинзбург, он же Галич, стал, по его утверждению, диссидентом, когда столкнулся с государственным антисемитизмом. До этого он был удачливым и не особенно разборчивым в средствах советским писателем и сценаристом. Но когда вдруг оказалось — родное советское государство не ему отвело первые места, вступил с ним в борьбу и рассердился до того, что эмигрировал. Что характерно — уехал не в Израиль, а в Париж, стал не сионистом, а членом НТС, посещал не синагогу, а православную церковь, и даже заявлял, что с еврейским возрождением ничего общего не имеет^[72].

По схожим причинам и с теми же документами на Запад в своё время эмигрировали Василий Аксёнов, Владимир Во-йнович, Георгий Владимов…

«Я был в их миреединственным бунтовщиком, — напишет позже Эдуард Лимонов. — Это удивительно, но все эти литераторы, балетные танцоры, поэты фотографы, прибежавшие тогда на Запад, — никто из них не злобился тогда на систему, хотя неудачников среди них было в сотни раз больше, чем таких уникальных удачников, как Бродский. Если они могли, они с удовольствием липли к власти. Ростропович, Барышников, позднее Макс Шостакович бывали в Белом доме у Рейгана. И гордились этим. Именно тогда ещё я понял, что с людьми искусства в России что-то не так, почему они всегда с властью и богатством, почему всегда на стороне победивших. Особенно неприятен расчётливый Ростропович. И Рейган его принимает, и у Берлинской стены он вовремя оказывается в исторический момент с виолончелью, и в московский Белый дом поспел аккуратно в 1991 году, 21 августа, когда уже победа за Ельциным, и тут его как раз в каске запечатлели. Большим конформистом и дельцом, чем Ростропович, быть трудно. А, собственно, кто такой Ростропович? Он не самый лучший виолончелист своей эпохи, он делец, хороший менеджер себя самого. Отличный рекламный агент»^[73].

Вообще диссиденты, прежде всего те, что эмигрировали на Запад, вели себя в те благословенные времена, как очень избалованные дети богатых и безумно чадолюбивых родителей. Ну и жили в большинстве они тоже очень даже неплохо. Ни в чём не нуждаясь и бесконечно капризничая. Хорошо и достаточно откровенно (предполагаю, сам того не желая и думая, что пишет совершенно противоположное) рассказал об этом Владимир Войнович^[74]. Ну а как весьма недурственно жилось некоторой их части, что остались в СССР, поведал в своей последней книге Василий Аксенов^[75].

Едва не официально, принято считать, что диссидентство в СССР возникло в 60-е годы прошлого века, а в 70-е стало заметным явлением общественной жизни. Вначале это были полуформальные организации, члены которых хотели преобразовать, а то и заменить советский строй. Естественно, подавляющее их большинство, если не все, оказались в поле зрения КГБ и западных спецслужб и стали с ними сотрудничать, чему в литературе масса красноречивых свидетельств. Подтверждение можно найти в книгах Нины Воронель, Юлия Нудельмана, Эдуарда Лимонова, Сергея Кара-Мурзы, Станислава Куняева, Сергея Соловьёва, других авторитетных авторов.

С 1966 года советское правительство стало применять к инакомыслящим такую меру, как лишение гражданства и высылка за границу. Но удостаивались этого не все. Причём по странным «случайностям» высылали как раз таких, кто оказывался нужен на Западе, кто мог там найти применение и использоваться для дальнейшей антисоветской работы — Солженицын, Бродский, Буковский. А остальных в Советском Союзе просто сажали, и они использовались Западом в другом качестве — для пропагандистских кампаний о «жертвах советского режима». При этом, как доказывает в своём фундаментальном исследовании писатель-историк Валерий Шамбаров^[76], откровенно подставляли их, если считали нужным. И приводит следующий пример. В конце 1976 года президент США Джимми Картер и его советник Збигнев Бжезинский решили вызвать очередное «охлаждение» в отношениях с СССР. Для этого Картер в нескольких выступлениях расхвалил советских правозащитников, пригласил к себе для беседы диссидента Буковского, отбил приветственную телеграмму Сахарову. Естественно, на КГБ это подействовало, как красная тряпка на быка. Тут же арестовали все Хельсинкские группы, действующие в стране, а Сахарова выслали работать в Арзамас. Что и дало возможность Картеру тут же возбудить свою «общественность» против «тоталитаризма».

Написав эти строки, вспомнил забавный, но весьма характерный эпизод.

В 1992 году я впервые переступил порог Радио «Свобода», располагавшегося тогда в Мюнхене, на территории Английского парка. Всё там было мне в новинку, всё интересно: как-никак «главное гнездовье антисоветчиков».

С одним из первых, с кем я там познакомился и стал приятельствовать, был режиссёр Борис Бурштейн: весёлый, саркастичный и, как мне казалось, знающий всё и обо всём. И вот как-то стоим мы с ним утром в коридоре, а мимо нас проходят сотрудники русской, украинской, грузинской, армянской, азербайджанской, польской и других редакций. Со всеми ними мы здороваемся: Борис — потому что всех знает, а я из вежливости. Но мне было интересно узнать фамилии этих людей. Ведь столько лет слышал их голоса.

«Это кто?» — спрашиваю я Бориса шёпотом. «Это, — отвечает он, — такой-то, такой-то». То есть называет фамилию. «А это?» — «А это. Это такой-то», — с некоторой, как мне показалось, пренебрежительностью роняет он. «А вот эта женщина?» — снова интересуюсь я. «Это не женщина, — поправляет меня Борис. — Это форменное о-го-го с прибором!» И, глянув по сторонам, называет фамилию.

В обед мы снова встретились с Бурштейном. «Слушай, Боря, — спросил я, — почему ты утром, когда мы стояли у проходной, фамилии своих коллег произносил как-то по-разному? Или мне показалось?» — «Ничего тебе не показалось, — ответил он, — я ведь звукорежиссёр и поэтому голосом как бы подчёркивал их значимость и сущность. Вот, например, С. Он работает только на две разведки — ЦРУ и КГБ. Поэтому я к нему так, по-простому. А вот К. обслуживает, кроме этих, ещё „Моссад“, БНД и, как я слышал, болгарскую разведку. Согласись, что такому человеку просто взять и сказать „привет“ неприлично. Ну а М., так тот только на ЦРУ и работает, а корчит, корчит из себя.» — «Прости, — перебиваю его. — Ты это всё серьёзно?» — «Шутить после работы будем, — строго проронил Борис. И добавил: — Но о том, что услышал, не болтай. А то ведь зонтиком кольнуть могут».

Наверняка он тогда юморил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки.

Когда СССР рухнул, надобность во всех этих «борцах-ни-спровергателях», как внутри, так и за пределами страны, отпала и подавляющее их большинство уволили без всякого выходного пособия. Обидно? Не то слово — сам тому был свидетелем.

Вообще, ещё с конца 80-х прошлого и вплоть до начала нынешнего века я так или иначе сталкивался и разговаривал с диссидентами, или правильнее с инакомыслящими: на конференциях, митингах, дискуссиях, интервьюировал их как журналист, читал о них, беседовал. В том числе с философом и писателем Александром Зиновьевым, который, кстати, категорически отрицал даже малейшую свою к ним причастность, ибо, по его выражению, «всегда был и остаётся суверенным государством» и «никогда не шёл в фарватере чьих-то идеологических мейнстримов». Но вот в вопросах диссидентства и в сущности этих людей он разбирался прекрасно, не очень при этом их жалуя. Почему? Дело в том, как верно подметил другой писатель, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков: «В старорежимные годы подавляющая часть творческой интеллигенции была советской. Да, чуть ли не каждый второй был инакомыслящим. Но не надо путать инакомыслие с диссидентством. Инакомыслие — состояние духа. Диссидент — профессия, как правило, неплохо оплачиваемая, хотя временами рискованная. Наша интеллигенция, как и весь народ, была советской в том смысле, что искренне или вынужденно, восторженно или сцепив зубы разделяла советский цивилизационный проект и участвовала в его воплощении. И ничего постыдного в этом нет. Попробуйте получить в Америке кафедру или работу в театре, объявив, что вы не разделяете принципы открытого общества. Да вам не доверят даже класс с недоразвитыми неграми или роль „кушать подано“!» ^[77]

Впрочем, я сейчас не об этом, а о том, что однажды задался целью отыскать среди диссидентов российских немцев. И не нашёл. Ни одного. Хотя с определённой натяжкой к ним, конечно, можно отнести так называемых «автономистов», добивавшихся восстановления Автономной республики на Волге, несгибаемых христиан, готовых за веру принять любые, даже самые страшные муки, и тех, кто во что бы то ни стало хотел перебраться жить в Германию.

На первом этапе эмигранты, как их зачастую именовали, действовали сугубо индивидуально, а с конца 60-х, после того как власти устами Председателя Президиума Верховного Совета СССР А. И. Микояна объявили, что «восстановить АССР НП практически невозможно»^[78], возникло и стало шириться движение за свободный выезд в Германию. Его активисты колесили по всей стране, собирая подписи под петициями, которые с риском быть арестованными и осуждёнными за хулиганство, нарушение общественного порядка или нечто подобное передавали в посольство ФРГ в Москве. Таким образом они стремились привлечь внимание официального Бонна к положению российских немцев, с тем чтобы им, Бонном, было оказано давление на Кремль.

Официальными сведениями о количестве немцев-пра-воборцев, то есть отстаивающих права своего народа, я не располагаю, но, думаю, что было их никак не меньше нескольких сотен, а то и тысяч. Попытаюсь обосновать это своё предположение.

В феврале 1975 года Карагандинским областным судом «за систематическое распространение явно ложных сведений, порочащих советское государство и советский общественный строй», к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима был приговорён Эдуард Дайберт. На заседании суда было сказано, что «в беседах с коллегами по работе гражданин Дайберт утверждал, будто в СССР нет свободы слова, нет демократии и якобы ущемляются права советских граждан немецкой национальности».

Сегодня Эдуард Дайберт, который вначале добивался восстановления Автономной республики немцев Поволжья, а затем права свободного выезда немцев на историческую родину, за что и был осуждён, живёт в Бохуме. Так вот, многие годы он занимается поиском людей, которые также пострадали за то, что хотели уравнять свой народ в правах с другими народами, населяющими Советский Союз.

По сведениям Дайберта, подтверждённым Международным обществом прав человека, штаб-квартира которого располагается во Франкфурте-на-Майне, всего начиная с 1972 года за решётку по обвинению в «клевете на советский государственный и общественный строй» было отправлено 89 российских немцев. Но им наверняка учтены далеко не все осуждённые, тем более что добиваться права переезда в Германию российские немцы стали сразу же после установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ в 1955 году. Тому есть документальные подтверждения, хранящиеся в моём архиве, например, уникальный сборник «Ре Патриа — Вольное слово», посвящённый немцам Советского Союза и выпущенный издательством «Посев» в 1975 году, материалы исследовательского отдела Радио «Свобода» о жизни российских немцев за 1972, 1974 и другие годы. Немало интересного и в архиве историка, доктора Виктора Кригера, в частности, документы об аресте группы российских немцев в 1957 году только за то, что они направили письмо в газету «Правда» и посольство ФРГ в Москве с просьбой «разрешить им переезд в Германию в связи с тем, что республика на Волге, скорее всего, восстановлена не будет, а родной язык находится под запретом». Впрочем, не буду вдаваться в детали, так как д-р Кригер готовит книгу, посвящённую этому фрагменту истории российских немцев. Скажу лишь — кроме суда и тюремного заключения в СССР существовал и такой вид изощрённых преследований «неверно мыслящих», как заключение на пятнадцать суток, проработка в трудовых коллективах, товарищеские суды, давление на родственников, детей, приглашение для «разъяснительных бесед» в прокуратуру, местное отделение КГБ и т. п. Но об одном характерном факте и человеке редкого мужества всё же расскажу.

В 1964 году на философский факультет МГУ, по какому-то чудесному стечению обстоятельств: недосмотру приёмной комиссии, а заодно курирующих вуз компетентных органов, поступил Вячеслав Майер. Там он увлёкся проблемами Бирмы, ещё учась на первом курсе опубликовал работу, отмеченную специалистами, и наверняка стал бы крупным экспертом или учёным в области философии буддизма, если бы не Н. С. Хрущёв, обратившийся в эти самые дни к народу с предложением внести поправки в новую Конституцию страны взамен сталинской.

А в Москве оттепель, весна, перемены. И многие, в том числе писатели, художники, техническая интеллигенция, бывшие узники ГУЛАГа и, естественно, студенты, стали поправки предлагать и моментально их обсуждать. Вот и Майер взял и предложил восстановить АССР немцев Поволжья, Крымскую АССР и, что считал самым важным, национальные районы, упразднённые перед войной.

Необходимое уточнение. Ни о каких делегациях немцев, добивающихся того же самого, ни об их петициях, адресованных высшему руководству страны, он в то время даже не догадывался. И о закрытом Указе Президиума Верховного Совета СССР 1964 года, в котором официально были признаны необоснованными все обвинения советских немцев в пособничестве врагу в 1941 году, он не знал. Впрочем, для КГБ это было не важно.

Майера начали прессовать: около двадцати раз (!) его предложение по восстановлению автономных национальных республик и районов обсуждалось и по обычаю тех лет резко критиковалось на различных студенческих собраниях. С ним было проведено 43 (!) разъяснительные беседы, что зафиксировано в материалах уголовного дела, возбуждённого позже. Но он упорно стоял на своём и, что примечательно, был не одинок. Майера поддержали некоторые студенты других национальностей.

Тогда им всем, чтобы отрезвить и спустить с демократических облаков на социалистическую землю, на собрании, состоявшемся 24 февраля и продолжавшемся 10 часов, объявили. «выговоры по профсоюзной линии».

Но процесс, как стал позже говорить «деревенский идиот, попавший случайно в императоры великой державы»^[79], уже пошёл. Вячеслав Майер познакомился с видными оппозиционерами тех лет П. Г. Григоренко, А. Е. Костериным, С. П. Писаревым, Г. А. Колманьянцем, Г. А. Ахриевым и другими. Они стали давать читать ему «неположенное»: Автор-ханова, Бердяева, Ильина, Франка, «белый и красный ТАСС» и т. п. Тогда же он прочёл знаменитую книгу Джона Кеннеди «Очерки о мужестве» и, по его собственному признанию, перестал бояться КГБ, а главное, опасаться спорить с его сотрудниками.

«Там ведь тоже были не дураки, и они понимали, что я никакой не враг народа или вредитель», — вспоминает Майер.

Но как бы то ни было слежку за ним и его товарищами вели 22 года, а все материалы расследования остаются засекреченными по сей день.

А ещё Майер активно участвовал в СМОГистском движении^[80], за что более месяца провёл на скамье подсудимых, но осуждён не был. В 70-е годы стал одним из известных сибирских социологов и продолжал активно добиваться восстановления республики на Волге. С группой единомышленников направил в Президиум Верховного Совета СССР и ЦК КПСС обстоятельное письмо, а затем умудрился встретиться с германским политическим деятелем графом Отто Ламбсдорфом, когда тот прибыл в Москву с официальным визитом, и поговорить на волнующую его тему. Случилось это в момент краткого, но достаточно жёсткого правления Юрия Андропова.

Для начала Майера выдворили из столицы, а затем возбудили уголовное дело, обвинив в антисоветской пропаганде. Суд 1983 года он практически выиграл, получив только «химию» — его отправили на поселение, на исправительно-трудовые работы. В 1985 году за правозащитную деятельность снова осудили, поместив в «смертный коридор» Новосибирского следственного изолятора № 1, а затем в Курганскую зону, в которой он провёл полтора года. Итогом этих его мытарств стала многократно переизданная книга «Чешежо-пица. Очерки тюремных нравов»^[81], которую он выпустил под псевдонимом Некрас Рыжий.

Но вот на Запад Вячеслава Майера почему-то не выслали. Почему? А потому, что за него там никто не ходатайствовал, даже «Немецкая волна» ничуть не озаботилась его судьбой, не говоря уж о «Свободе», «Голосе Америки» или Би-би-си.

Отмотав срок и отчаявшись дождаться торжества справедливости, он уехал в ФРГ, благо ворота в страну для российских немцев были тогда открытыми.

Прошли годы, но Майер не изменился. Он всё такой же упорный, честный, принципиальный, хотя жизнь ему, конечно, испоганили. Причём крепко.

Сколько российских немцев прошло этот если не ад, то уж наверняка «предбанник ада»? Десять тысяч? Сто? Не знаю.

А можно ли всех их на этом основании считать диссидентами? Конечно, нет. И вообще диссидентство в чистом, если можно так выразиться, виде не свойственно российским немцам. Чем объяснить этот феномен? Может, особой ментальностью, то есть законопослушностью? А может, нежеланием конфликтовать с властями из опасения снова оказаться за лагерной колючкой? Ведь что ни говорите, но две мощные зачистки, проведённые в ХХ веке, с полной конфискацией имущества, тотальным поражением в правах, арестами, издевательствами, расстрелами, оставили глубокий след в генетической памяти народа. Но с другой стороны — много ли вы знаете российских немцев героев революции? Я лично таковых, исключая пары «чудаков», не припоминаю. А вот среди тех, кто защищал тогда Российское государство, пытаясь сохранить старые порядки и устои, они были. И это тоже характерная черта народа — стремиться решить проблему без крика и мордобоя, а если что и улучшать, то желательно без разрушений уже созданного.

Хотя, и здесь нужно быть честным, у российских немцев тоже встречаются «дети академика Сахарова», ярко и в подробностях любящие рассказать о страданиях, что перенесли, отстаивая народные интересы, и об ужасе, который они нагоняли на КГБ и ЦК КПСС. Знавал я нескольких. Например, даму, которую люди, наслушавшись её выступлений на читательских конференциях, иначе как «Солженицын российских немцев» и «наша мать Тереза» не называли.

Фамилию дамы оглашать не будем — женщина как-никак. Так вот, любила она рассказывать, как, зажав под мышкой бутыль с бензином, в семьдесят каком-то году вышла на Красную площадь. А выйдя, громко, чтобы было слышно если не за Кремлёвской стеной, то у Мавзолея, объявила: «Если в ближайшие три часа мне и членам моей семьи не будет оформлена виза на выезд в ФРГ, обливаю себя бензином и поджигаю!». Естественно, её тут же окружили люди в штатском, естественно, стали угрожать, умолять, сулить всякие блага и снова угрожать. Но она была непреклонна.

А перед ГУМом и на Москворецком мосту, где в мае 1987 года на «Сессне» приземлится Матиас Руст, уже заво-шкотились западные журналисты. Об этом она скорее догадалась, чем увидела. А догадавшись, поняла, что не одинока, и это её приободрило. Ну а кроме того, на миру, как известно, даже смерть красна. Но, к счастью, она не умерла. Сквозь стену крутых плеч с торчащими надолбами голов с одинаковым выражением глаз и прямоугольными подбородками к ней протиснулся мужчинка в чёрном костюме, массово выпускаемых тогда «Большевичкой», несвежей белой рубашке и галстуке на резиночке. Молча извлёк из портфеля бумагу, заверенную печатью, и со словами: «Ознакомьтесь и распишитесь», протянул ей.

Я, конечно, не вижу, но чувствую, как вы, прочтя это, напряглись и взволновались. Успокойтесь. Обмануть нашу героиню, чтоб упечь в психушку № 1 имени Кащенко, а затем ликвидировать, кагэбэшникам не удалось. Не на ту нарвались.

Три секунды — и содержимое бутылки уже стекало по платью на её широкой спине. Ещё секунда — и из сумочки извлечена плотная грелка, наполненная чем-то жидким, а в левой руке возник короб каминных спичек. Короче, Акопян^[82] отдыхает. Ребята в штатском — тоже.

— Пусть сюда доставят моего мужа и дочерей, а заодно трёх ответственных сотрудников посольства ФРГ, — сказала дама. — Без них нам говорить не о чем.

— Так они ж в Молдавии. Вы ж там живёте, — пробурчал один из штатских, заглядывая в шпаргалку, только что доставленную ему с площади Дзержинского, ныне Лубянской.

— Муж, дочери и мама моего мужа, — тихо, но очень внятно ответила героиня, — ожидают вас у входа в здание Центрального телеграфа.

— Но при чём здесь мама вашего мужа?! — возвысил голос, по всей видимости, старшой «квадратных ребят».

— А при том, что хотя она и не немка, но полетит с нами, — доставая для убедительности из короба две спички, сказала будущая мать Тереза.

— Разберёмся, — ответил старшой, отступив на всякий случай на пару шагов.

Ну а потом события развивались чётко по плану нашей героини. Привезли родственников, подъехали западные немцы, по виду тоже бойцы незримого фронта, только вражеского. Потом все вместе отправились в посольство ФРГ, а уж оттуда, с мгновенно выправленными бумагами — в Шереметьево, и «Люфтганзой» во Франкфурт-на-Майне. Причём произошло это в год, когда немцев из СССР выпускали «по штуке в день».

Если кто-то решит, что всё это я придумал, то вынужден разочаровать. Эту историю «фрау Солженицын» рассказывала на встречах с читателями, на которых презентовала свои книжки о загубленном детстве. И ей многие, особенно люди старшего поколения, проведшие жизнь на задворках державы, безоговорочно верили. Может быть, потому, что в книге, изданной на русском и немецком языках, описывалась то, чему они сами были свидетели: депортация, трудармия, комендатура, голод, издевательства, смерть близких, запрет на профессии. И потом её автор долгие годы была членом правления некогда уважаемой организации российских немцев, издавала газету, которую позднее продала человеку сомнительной судьбы и поведения. Но она говорила, что сделать это её вынудили едва не под пытками, а ещё подло обманули (денежно), но свой народ она не бросит. Никогда и ни за что. Не знаю, может быть, кто-то и поверил ей, но не те, кому она доверяла сокровенные тайны, вроде того, что очень похожа на Элизабет Тейлор. Особенно в сумерки. Что же касается угрозы самосожжения, то здесь наша героиня немного преувеличила.

Начну с того, что Красная площадь в советское время охранялась строже и бдительнее иглы, на конце которой, как помните, находилась смерть, точнее ключ к смерти Кощея Бессмертного. Да, попытки совершить акт самосожжения на главной площади страны были, но все они чётко и практически незаметно для окружающих пресекались. Ни одного российского немца среди решившихся на этот отчаянный шаг людей, как знаю, не было.

Хотя, нужно признать, что о своей акции на Красной площади «Тейлор-Солженицын» рассказывала всего пару раз и в аудиториях специфических, то есть, как бы помягче выразиться. Короче, излишне доверчивых и наивных. А в основном повествовала, как запугала молдавских чекистов и вынудила разрешить ей уехать в начале 70-х в ФРГ, пообещав в противном случае отправиться в Москву и сжечь себя напротив Мавзолея.

И что примечательно, они испугались и отпустили её не то с украинским, не то молдавским мужем, его совсем не немецкой мамой и дочками.

Бабушки, обожавшие посещать сеансы Анатолия Кашпировского и встречи с бывшими диссидентами, ей верили. А может только делали вид?

«Эмигранты меня удивили ещё тем, — писал Владимир Войнович, — что рассказывали небылицы о своей прошлой жизни так смело, как будто их собеседниками были не их соотечественники. Один, покинувший СССР обыкновенным путём, по „еврейской линии“, говорил, что его выслали из Советского Союза за то, что он хотел взорвать Мавзолей, и похоже было, что другие принимали эту выдумку за чистую монету, хотя по личному опыту жизни могли бы знать, что одно только намерение без реальной попытки совершения привело бы замыслившего к поездке в другую сторону»^[83].

Впрочем, Владимир Николаевич тоже много чего рассказывал забавного о том, как его преследовали да гнобили в СССР. Если кому интересно, можете сами почитать^[84]. Ну а наша история завершилась как-то по-английски.

Дама, что грозила превратить себя в живой факел и кучку пепла, если её не выпустят на родину предков, спустя почти сорок лет сладкой и сытой жизни в Германии вдруг всё бросила и незаметно уехала с мужем в одно из государств, расположенных на берегу Чёрного моря. Почему? Говорят, выяснилось, будто её супруг был здесь кем-то вроде подмастерья современного Штирлица, а она исполняла роль младшей внучки знаменитой радистки Кэт. Ещё говорят, что местные специалисты прослушки и подглядки встретились с российскими коллегами, выявившими у себя такую же, но германскую пару. Потолковали и согласились на ничью, но с условием, что из страны — вон. Может быть, шутят? Может, всё придумали? Не знаю.

Впрочем, рыцари плаща и кинжала, а также явные и мнимые Маты Хари к Мюнхенской конференции прямого отношения не имели. В основном на ней говорили о демократических ценностях и прошлых диссидентских муках-чаяниях, ни словом не обмолвившись о нынешнем положении этих самых «узников совести» и «борцов с тоталитаризмом». А ведь, согласитесь, интересно было бы узнать, чем все они теперь заняты, где живут, против кого дружат?

Перебирая в памяти имена правозащитников, сотрудничавших или штатно работавших на «Свободе», могу сказать, не претендуя, естественно, на абсолютную точность, что домой возвратились, дабы продолжить политическую деятельность, двое — бывший руководитель армянской редакции радио, а заодно лидер европейского отделения партии «Дашнакцутюн» Эдуард Оганесян, и — в Украину — сотрудник русской редакции Владимир Малинкович. И всё! Ну а если говорить в целом о диссидентах, то к названным можно прибавить возвратившихся в Россию философа и публициста Александра Зиновьева (умер в 2006 г.), писателей Александра Солженицына (умер в 2008 г.), Владимира Максимова (умер в Париже в 1995 г.), Михаила Назарова, публициста Кронида Любарского (погиб в 1996 г.), в Украину — политиков Ярославу Стецко (умерла в 2003 г), Надежду Светличную, Андрея Гайдамака и Валентина Мороза. А остальные? Остальные, а их никак не меньше сотни, остались. Почему? Чем отпугивают их обретшие независимость родные пенаты, тем более что о своём прежнем диссидентстве все они говорят с гордостью, продолжая по привычке клясть, имперские устремления России?

Разве этот вопрос не мог стать если не предметом обсуждения, то хотя бы доклада на мюнхенском коллоквиуме? Мог. Но не стал.

Размышляя о судьбах диссидентского движения в России и на Западе, я неожиданно, по крайней мере для себя, пришёл к выводу, что российская его часть достаточно мягко и неназойливо трансформировалась в так называемых либералов-правозащитников. Но вот суть их деятельности, а также источники финансирования остались прежними. Процитирую писателя Андрея Мальгина, о котором небезызвестная Валерия Новодворская с материнской гордостью сказала: «Андрей Мальгин — весёлый и дерзкий мальчишка, который любит разорять тоталитарные птичьи гнезда»^[85].

В романе «Советник президента» Мальгин, повествуя о нравах и сути некоторых «матёрых диссидентов», в частности, пишет: «Покойная Галина Васильевна Старовойтова успела пристроить сына в Англии, да и сама в последние годы бывала в России только наездами. Сергей Адамович Ковалёв распределил своё многочисленное семейство поровну между США и Канадой. Сергей Борисович Станкевич обзавёлся бизнесом в вошедшей в Европейское содружество Польше, проживает там с семьёй и в ус не дует, заодно представляя интересы крупнейших российских компаний, хотя мог бы жить в Москве — в бывшей квартире сталинского секретаря Поскрёбышева, которую он успел приватизировать в краткую пору работы в Моссовете. Был такой, если помните, инвалид Илья Заславский, председатель Октябрьского райсовета. Как-то с супругой Аллой он отправился на лекции в Штаты, да так и не вернулся, осел с женой и ребёнком в городе Сан-Диего. Алла перед отъездом, когда уже виза была в кармане, зачем-то избралась в депутаты Московской городской думы, но ни на одном заседании на протяжении всего своего четырёхлетнего депутатского срока так и не появлялась»^[86].

И далее Андрей Мальгин продолжает: «Да что там далеко ходить. Даже Анька Бербер (за этим псевдонимом легко угадывается широко известная в московских правозащитных кругах журналистка Анна Гербер. — А. Ф.) обеспечила своего великовозрастного сынка полноценным израильским гражданством, хотя и жил он по большей части в Москве, снимал документальное кино. Наверняка и внук её имел израильские документы»^[87].

Но не подумайте, пожалуйста, что сам Мальгин обделён вышеперечисленными правозащитными благами и привилегиями. Вот цитата из дневника ректора Московского ли-тинститута Сергея Есина, опубликованного в журнале «Наш современник» в 2000 году: «Вечером за мной заехал и повёз на дачу Андрей Мальгин. Я уже традиционно смотрю его новую дачу — третью — и по этим крохам представляемой мне действительности изучаю новую жизнь. В „Мерседесе“ нет шума, потому что в окнах сильнейшие стеклопакеты. Машина не покатится с горки, потому что включится один из восьми её компьютеров и включит тормоза. При парковке компьютер не даст коснуться другой машины. На первом конном заводе у Андрея стоит своя лошадь, на которой ездит его ребёнок, потому новую его дачу не описываю. Андрей Мальгин решил строить у себя на последнем этаже дома зал-библиотеку в два этажа.»

Примерно то же самое можно сказать и о бесспорном большинстве, если не обо всех, нынешних российских правозащитниках, прославляющихся на ниве надругательств и поношений христианских святынь, своей родины и всячески противящихся сближению России с европейскими странами, прежде всего с Германией и Францией. На вопрос, почему они так поступают, хорошо ответил в далёком 1967 году один из гуру диссидентов, упоминавшийся выше Александр Галич, умудрявшийся, как мы знаем, одновременно сочинять ура-патриотические комсомольские и антисоветские лагерные песни. В беседе с писателем Юрием Андреевым на недоуменный вопрос: «Как же так можно?» — Галич с улыбкой пояснил: «Так ведь жить-то надо!».

Впрочем, эти его слова вполне могли бы принадлежать Владимиру Войновичу, Булату Окуджаве, Анатолию Пристав-кину, Владимиру Познеру, А разве последний генсек КПСС Михаил Горбачёв, его верный подельник секретарь ЦК КПСС и член Политбюро Александр Яковлев, первый секретарь ЦК Компартии Грузии, а впоследствии член Политбюро и министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе, борец с привилегиями Борис Ельцин и т. д. и т. п. другие? Вот уж воистину — каков поп (в нашем случае «верные ленинцы»), таков и приход. Кстати, о религии и демократических ценностях. Незадолго перед смертью в феврале 1995 года ещё один гуру европейского диссидентства поэт Иосиф Бродский в беседе с польским писателем Адамом Михником, опубликованной в выходящей в Варшаве «Газете Выборчей», заявил: «В моих взглядах присутствует истинный абсолютизм. А если говорить о религии, то, формируя для себя понятие верховного существа, я бы сказал, что Бог есть насилие. Ведь именно таков Бог Ветхого завета»^[88]. Но если богом Бродского действительно являлось насилие, то непонятно, почему он так возмущался, когда в 1964 году его, осудив как тунеядца, отправили из Ленинграда, где он жил, в Архангельскую область. Кстати, пробыл там он вместо пяти лет, к которым его приговорили, менее года. Может быть, это его раздосадовало?

Размышляя о неожиданных зигзагах диссидентских судеб, я вспомнил о скандале, произошедшем в 2005 году на так любимом ими Радио «Свобода» и почему-то оставшемся незамеченным широкой общественностью.

На этой радиостанции, субсидируемой раньше щедро, а теперь не очень, американским Конгрессом, в очередной раз сменилось руководство.

Прибывшее в Прагу из Вашингтона новое начальство первым делом, как водится, решило устроить смотр рядов интербригады своих пропагандистов, разослав им анкету-вопросник. Те, естественно, её заполнили. Но при этом несколько сотрудников русской службы совершенно забыли, что за окнами шикарного, расположенного в самом центре чешской столицы здания, в котором они служили, уже не XX, а XXI век. Ещё они забыли главную диссидентскую аксиому: «если хочешь жить, то непременно извивайся (в смысле колебайся) вместе с линией партии». В их конкретном случае — республиканской. А они замерли, закостенели, не заметив — то, что ценилось при президенте Рейгане, стало предосудительным при Буше-младшем.

Отвечая на вопросы анкеты, наши «радиогерои» прежде всего сообщили о своей безграничной любви к США (и поступили правильно!), затем поведали о преданности идеалам демократии (молодцы!), немалом собственном вкладе в разрушение «империи зла» (неплохо!), непреходящем стремлении в доразрушении того, что от неё осталось (тоже правильно!), а затем особо подчеркнули, что были, есть и во что бы то ни стало останутся диссидентами (ох, погорячились!). В результате вместо благодарности или, на худой конец, молчаливого одобрения именно за «никем, ничем и ни при каких условиях не истребимое диссидентство» группу этих правозащитников моментально выперли с работы. Думаю, что шок, который они пережили, аналогов в мировой истории имеет не так много.

Когда наши «борцы» немного очухались, то моментально обрушились с критикой и проклятьями в адрес, Кремля. Мол, знаем, чьи это происки! Нас не проведёшь! Наверняка это КГБ со своей наследницей ФСБ устроили!

В адрес Конгресса и президента США, отдельных конгрессменов полетели депеши, подписанные изгнанными диссидентами, а заодно главными гурами (от слова «гуру») правозащитного движения — Боннер, Буковским, Ковалёвым, Алексеевой, Новодворской и т. п. В них что было сил они раскрывали «наивным янки» глаза на то, как ловко провели их кагэбэшники, выбив из первых рядов борцов с мировым злом, то есть с Россией, лучших из лучших. Но никакой реакции ни со стороны Конгресса, ни со стороны Буша-младшего на эти их «коллективки» не последовало.

И всё же — за что уволили со «Свободы» группу журналистов, прославившихся агрессивным неприятием как старой, так и новой России, а заодно её сближения с Германией, Францией, Китаем, бывшими республиками, входящими в состав СССР? Неужели в руководство этой американской радиостанции действительно проникли некие диверсанты, которые взяли да и развернули её передатчики на 180 градусов, решив обрушить всю мощь разноязыкой пропаганды во вред янки? Ответить на этот вопрос однозначно не берусь, но кое-что мне известно.

Как поведали живущие в Мюнхене пенсионеры-свобо-довцы, уволили этих сотрудников именно за то, что они диссиденты.

Не без доли злорадного ехидства ветераны холодной войны рассказали, что новый директор, познакомившись с их бывшими коллегами и узнав, что те не только последовательные, но и непримиримые правозащитники, якобы заявил: «От этих парней нужно срочно избавляться. Я их по Америке знаю — ужасные скандалисты, смутьяны, фармазоны, постоянно устраивающие „марши мира“ и требующие прекратить нашу освободительную войну в Ираке, препятствующие намеченному освобождению Ирана, Северной Кореи, Кубы.» Правда, тут же кто-то попытался ему объяснить, что хотя свободовские диссиденты и диссиденты, но совсем другие. Что войну в Ираке они поддерживают, напряжённость и кровопролитие на Кавказе — одобряют, Россию — ненавидят, от оранжевых революций — в экстазе, что. Но новый директор в ответ только руками замахал, резонно заметив, что диссиденты — они и в Африке диссиденты, даже если живут в Праге. Их — могила не исправляет.

А ведь ему, что бы и кто ни говорил, действительно виднее. Кого-кого, а свои кадры он наверняка знает.

Но означает ли это, что диссидентство и правозащитная деятельность на постсоветском пространстве исчезли? Нет, конечно. Да и задачи, которые они решают, остались прежними. И главная — себя не обделить.

Вот только один пример, о котором знаю не с чужих слов.

В Ташкенте играли свадьбу. Шумную, яркую, весёлую. Во главе одного из столов сидели жених с невестой, а рядом, за другим, — посол и ответственные сотрудники дип-представительства одной очень продвинутой европейской державы, уверенные, что присутствуют на тайном съезде правозащитной организации, оформленном для конспирации под свадьбу.

Они же оплатили это празднество, простите съезд. И невдомёк было дипломатам, что сценарий всего этого действа папаша невесты, он же «главный узбекский правозащитник», скопировал с пары старых фильмов советской эпохи. Помните, как большевики, отбывающие ссылку, собравшись у кого-нибудь из коллег, поют «Интернационал», разоблачают меньшевиков, планируют свержение «ненавистного царизма»? И вдруг в окошке хаты, где всё это происходит, появляется физиономия пристава, Все сразу вскакивают, начинают плясать краковяк и орать «горько!». То же самое произошло и в Ташкенте, только без «горько» (обычай не позволяет) и краковяка (не принято).

Посол уехал довольный — съезд прошёл на высшем уровне и при максимальном соблюдении конспирации.

Довольными остались и гости: хорошо выпили, сладко закусили. Ну а про молодых и их родителей даже говорить не приходится — какие деньги сэкономили, какие люди почтили свадьбу своим присутствием!

А в это же самое время в России, Грузии, Украине и Бог знает где ещё играли и продолжают играть другие свадьбы, ставят другие, не менее оригинальные, спектакли. Естественно, и деньги там крутятся тоже другие, значительно большие, нежели в Узбекистане. Поэтому выражение «Весь мир театр, все люди в нём — актёры» актуальности не утратило. И вряд ли когда-нибудь утратит.

2010 г.

О литературе российских немцев

Особенность литературы российских немцев (именно особенность, а не уникальность, ибо в схожей ситуации пребывают литературы ещё некоторых народов) заключается в том, что существует и развивается она как бы в двух языковых пространствах: немецком и русском.

Но так было не всегда. Вплоть до Октябрьской революции, или, как теперь говорят, Октябрьского переворота 1917 года, живущие в России немецкие писатели и поэты писали исключительно по-немецки.

Конечно, мне могут возразить, назвав имена Дениса Фонвизина, Антона Дельвига, Владимира Даля, Вильгельма Кюхельбекера, Николая Греча, Елизаветы Кульман, Филиппа Вигеля, Николая Берга, Егора Энгельгардта, Николая Гейнце, Фёдора и Ореста Миллеров, Александа Востокова (Осте-нек), Егора Розена, Эдуарда Губера, Александра Эртеля, Петра Струве, а также живших позже Александра Блока, Зинаиды Гиппиус, Бориса Пильняка (Вогау), Константина Вагинова (наст. фамилия Вагенгейм), Веры Фигнер, Николая Эрдмана, Ирины Одоевцевой (урожд. Гейнике), основателя первого литературного музея в России Фёдора (Фридриха) Фидлера, о котором современники говорили, что «никто из русских не любит русскую литературу, как этот немец». Всё верно: являясь немцами по происхождению, свои произведения они создавали в большинстве на русском языке. Но в данном случае я веду речь о литераторах, в центре внимания которых в основном были российские немцы.

Так вот, принято считать, что первым поэтом российских немцев, их «праотцом» является дворянин и офицер Бернхард фон Платен (Bernhard von Platen) из Брауншвейга (по другим сведениям из Померании), направившийся в Российскую империю «за счастьем» и рассказавший о своих приключениях в пути на Волгу, незнакомых краях, трудностях и разочарованиях переселенцев в поэме «Описание путешествия колонистов и образ жизни русских» (1766-67 гг.). К слову, этот его стихотворный отчёт стал не только первым, но и последним чисто «эмигрантским» литературным произведением из написанных российскими немцами. Ни на миг не забывая свою прародину, германские княжества, объединившиеся в 1871 году в единое государство, и не отказываясь от неё, все они искренне считали Российскую империю, а позже СССР, новой родиной. Пусть не очень ласковой, зачастую жестокой, но родиной.

Вот об этом их отношении, их радостях, печалях, сомнениях, праздниках, буднях и повествовали немецко-русские литераторы.

Признаюсь, я не стремился найти среди них «вторых Гёте с Шиллером», или «второго Пушкина». Да это и не нужно, ибо стереотип «основоположника» весьма условен и носит, как думаю, скорее политико-патриотический, нежели интеллектуальный характер. Но это, повторяю, моё личное мнение.

Что же касается «крепких писателей» с «пристальным взглядом и лёгким пером», то они у российских немцев, конечно же, были. К примеру, Антон Шнайдер (1798–1867), Фридрих Дзирне (1835–1872), Александр Вульф (1862–1921), Август Лонзингер (1881–1953), которых, собственно, и считают основоположниками литературы российских немцев.

Я не случайно привёл годы их жизни. Дело в том, что именно в тот период творили официально признанные основоположник украинской художественной прозы Григорий Квитка-Основьяненко (1778–1843), латышской поэзии — Юрис Алунан (1832–1864), нового грузинского языка и литературы — Илья Чавчавадзе (1837–1907), письменной казахской литературы поэт Абай Кунанбаев (1845–1904), белорусской литературы поэт Франтишек Богушевич (1840–1900). И, наконец, наше, то есть русское всё — Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837).

Всем известно, что прадеда Пушкина звали Абрам Петрович Ганнибал и был он «арапом Петра Великого», но мало кто знает, что женой этого самого арапа, то есть прабабушкой основоположника новой русской литературы, являлась немка, пасторская дочь Христина Матвеевна Шеберг. Да и Жорж Дантес, которого в России упорно называют французом, — француз лишь на четверть: отец его — наполовину француз, наполовину — немец, мать — чистокровная немка.

Впрочем, я несколько отвлёкся. Суть же перечисленных мною имён и дат в том, что литература российских немцев зародилась одновременно с литературой других народов, населяющих Российскую империю, а позже СССР. Причём не только на немецком, но в значительной степени и на русском языке. И в подтверждение этой мысли ещё раз упомяну обрусевших Дениса Фонвизина, Антона Дельвига, Вильгельма Кюхельбекера. А как не назвать Александра Герцена, Льва Мея, Максимилиана Волошина, Марину Цветаеву, Глеба Кржижановского, философа Ивана Ильина, Александра Фадеева (да, да того самого, руководителя Союза писателей СССР и автора «Молодой гвардии»), Сергея Татура, которые были немцами наполовину? Согласитесь, перечень имён впечатляет. Но он был бы неполным, если не вспомнить поэта Евгения Евтушенко, которому в 1944 году отцовскую фамилию Гангнус сменили на материнскую — Евтушенко.

Причину изменения фамилии живописно рассказал сам поэт, и я позволю себе воспроизвести этот его рассказ, тем более что он весьма характерен и символичен.

«Во время войны, как множество советских детей, — вспоминает ЕвгенийАлександрович, — я, конечно же, ненавидел немцев, однако моя не совсем благозвучная фамилия „Гангнус“ порождала не только шутки, но и немало недобрых подозрений — не немец ли я сам. Эту фамилию я считал латышской, поскольку дедушка родился в Латвии. После того как учительница физкультуры на станции Зима посоветовала другим детям не дружить со мной, потому что я немец, моя бабушка Мария Иосифовна переменила мне отцовскую фамилию на материнскую, заодно изменив мне год рождения с 1932 на 1933, чтобы в сорок четвёртом я мог вернуться из эвакуации в Москву без пропуска.

Ни за границей, ни в СССР я ни разу не встречал фамилии „Гангнус“. Кроме отца, её носили только мои братья по отцу — Саша и Володя.

Однако в 1985 году в Дюссельдорфе, после моего поэтического вечера ко мне подошёл человек с рулоном плотной бумаги и, ошарашив меня, с улыбкой сказал:

— Я прочёл вашу поэму „Мама и нейтронная бомба“. Вы знаете, учительница физкультуры на станции Зима была недалека от истины. Разрешите представиться — преподаватель географии и латыни дортмундской гимназии, ваш родственник — Густав Гангнус.

Затем он деловито раскатал рулон и показал мне генеалогическое древо по отцовской линии.

Самым дальним моим найденным пращуром оказался уроженец Хагенау (около Страсбурга) Якоб Гангнус — во время Тридцатилетней войны ротмистр императорской армии, женившийся в 1640 году в Зинцхейме на крестьянке Анне из Вимпфенталя. Его дети, внуки и правнуки были пастухами, земледельцами, скитались из города в город, из страны в страну, и, судя по всему, им не очень-то везло.

В 1767 году правнук Ханса Якоба — бедствовавший многодетный немецкий крестьянин Георг Гангнус, до этого безуспешно искавший счастья в Дании и разочарованно вернувшийся оттуда, решил податься на заработки в Россию вместе с семьёй — авось повезёт. В Германии в этот год была эпидемия какой-то странной болезни, и Георг, ожидая корабля, скончался в Любеке, оставив жену Анну Маргарету с восемью детьми — мал мала меньше. Но она была женщина сильной воли и, похоронив мужа, отплыла в Кронштадт, куда не добрался он сам, потом оказалась в лифляндском селе Хиршенхофе (ныне Ирши).

Анна Маргарета не гнушалась никакой чёрной работы, пахала, чистила коровники, стирала, шила и порой от отчаянья и женского одиночества запивала так, что однажды её морально осудил сельский сход. Но в конце концов она поставила на ноги всех восьмерых детей. Им удалось выбиться из нищеты, но не из бедности. Все были крестьянами, мелкими ремесленниками, — никто не получил высшего образования, никто не разбогател. Но внук Анны Маргаре-ты — мой прадед Вильгельм — стал знаменитым стеклодувом на стекольном заводе Мордангена и женился на вдове своего старшего брата — Каролине Луизе Каннберг. В 1883 году у них родился сын Рудольф — будущий отец моего отца.» ^[89]

На этом, пожалуй, прерву рассказ Евгения Александровича, в жилах которого, по его словам, течёт немного русской, немного польской, украинской, но более всего немецкой крови. А вот считает он себя однозначно русским поэтом. А может, просто так сложилась жизнь, и при иных обстоятельствах он бы сказал: «я — российско-немецкий поэт». Но как бы то ни было, всё это ещё раз подтверждает не раз звучащую мысль о том, что «российские немцы являются народом, рождённым в России и рождённым Россией, а потому одним из её коренных народов».

Вспоминаю, как в марте 1991 года в Москве состоялся первый съезд немцев СССР, на котором присутствовали представители других репрессированных народов, в том числе калмыков. От них с проникновенной, образной речью выступил народный поэт Калмыкии Давид Кугультинов. «Вы другие немцы! — сказал он. — Не могла вам Волга в вашу колыбель то же самое нашёптывать, что нашёптывал немцам Рейн.».

И ведь он прав! Более 250 лет минуло с того времени, когда в Поволжье, Крым, Украину, Кавказ по приглашению русских царей стали массово приезжать, создавая колонии, швабы, силезцы, баварцы, гессенцы, эльзасцы, датчане, швейцарцы, французы, австрийцы, бельгийцы и уже там выплавились они в народ, получивший название российские немцы. А ещё были прибалтийские (остзейские) немцы, волынские (из них, к слову, происхожу и я), которых Россия присоединила вместе с их родными сёлами, городками, обычаями, языком, литературой и тоже переплавила. Невольно возникают параллели с возникшими похожим образом американцами, канадцами, бразильцами, австралийцами, аргентинцами. Но есть между нами одно существенное отличие: если их право называться народом уже давно никто не оспаривает, то нам в нём категорически отказывают.

Написав это, представил лица политиков, сторонящихся этой беспокойной для их карьер и благополучия темы. Наверняка многое бы они дали, чтобы её вообще не было. Но она есть, и, уверяю, никуда не исчезнет. И правда о преступлении, совершенном в ХХ столетии в отношении российских немцев, становится известной всё большему количеству людей. Вот уж воистину — всё тайное становится явным. И происходит это в значительной степени благодаря не только историкам, труд которых порой сродни работе минёров, но и писателей.

Советский Союз не без основания называли «самой читающей страной в мире», поэтому смею утверждать, что в 1920-30 годы имена Давида Шелленберга, Готлиба Шнайдера, Георга Люфта, Фридеберта Фондиса, Герхарда Завадски (роман последнего «Своими руками» ставили в один ряд с шолоховской «Поднятой целиной») были известны миллионам. А сегодня? Кто их читал? Кто их знает?

В историю мировой науки российские немцы вписали немало славных имён. В основном это были специалисты в области точных, естественных и технических наук — в таких предпочтениях отразились, видимо, особенности национального характера. Но были среди великих российских учёных с немецкими корнями и крупные литературоведы. Например, выдающийся исследователь русского былевого эпоса, глава так называемой «исторической школы» в русской фольклористике, языковед, этнограф и археолог академик В. Ф. Миллер (1848–1913); востоковед-иранист, член-корреспондент АН СССР Ф. А. Розенберг (1867–1934); литературовед и искусствовед, первый главный редактор созданного им в 1914 г. журнала «Журналист», академик АН СССР В. М. Фриче (1870–1929); востоковед (иранист и тюрколог) профессор Ленинградского университета, член-корреспондент АН СССР, а также член-корреспондент Иранской и Арабской (в Дамаске) академий наук Е. Э. Бертельс (1890–1957); востоковед, создатель советской школы японо-ведения, действительный член АН СССР, академик Н. И. Конрад (1891–1970); специалист по сравнительному литературоведению и истории французской литературы, член-корреспондент АН СССР, вице-президент Международной федерации современных языков и литератур Ю. Б. Виппер (1916–1991). Нельзя не упомянуть также профессора Ф. П. Шиллера (1898–1955), менее чем за десять лет преодолевшего путь от должности скромного сельского учителя до крупнейшего авторитета в области западноевропейской литературы.

Научные заслуги Франца Петровича, имя которого долгие десятилетия нигде не упоминалось, сегодня уже во многом известны, в первую очередь благодаря авторам книг о нём — В. К. Эккерту, В. Д. Шмунку и В. Ф. Дизендорфу. В этом перечне имён следует также упомянуть автора ряда глубоких исследований и книг в области церковно-канонического и исторического характера, епископа Русской православной церкви заграницей (РПЦЗ) Григория, в миру — графа Ю. П. Грабе (1902–1995).

Все они, исключая, естественно, В. Ф. Миллера, скончавшегося в 1913 году, в советское время подвергались жестоким преследованиям, ссылке, тюремным заключениям, то есть их жизнь мало чем отличалась от жизни рядовых российских немцев.

В начале тридцатых годов прошлого века, в преддверии I съезда советских писателей, была предпринята попытка консолидации литераторов российских немцев, живших в различных регионах СССР. В декабре 1933 года в Харькове состоялась конференция немецких писателей Украины, в феврале следующего года — в Энгельсе конференция немецких писателей Поволжья, а в марте 1934 года в Москве прошла первая Всесоюзная конференция советских немецких писателей, активное участие в которой приняли и писатели-эмигранты из Германии и Австрии.

Четыре писателя российских немцев — Франц Бах, Герхард Завацкий, Андреас Хакс и Готлиб Фихтнер — стали делегатами 1 съезда советских писателей, который состоялся в Москве в 1934 году.

Как отмечает ряд исследователей, в том числе живущий в Москве Гуго Вормсбехер, в 20-е годы начала проявляться существенная особенность литературы российских немцев: она развивалась, впитывая в себя опыт и достижения немецкой классической литературы, русской классики и многонациональной советской литературы. И в этом была её уникальность, не имевшая аналогов не только в СССР, но и во всём мире. Ведь писатели,_помимо родного диалекта, немецкого литературного языка и русского нередко владели ещё каким-либо языком народов СССР. И можно только предполагать, какого расцвета на такой мощной интеллектуальной базе могла бы достичь литература российских немцев уже к пятидесятым-шестидесятым годам ХХ столетия. Однако этого не случилось.

Во второй половине 30-х годов были репрессированы и уничтожены все немецкие писатели, жившие на Украине, и большинство, причём наиболее талантливые, жившие на Волге^[90].

Мощный удар по литературе российских немцев был нанесён и тем, что на Украине, где тогда проживало большинство нашего народа, были закрыты не только все немецкие школы, репрессированы учителя, прекращено преподавание на немецком языке, но и ликвидированы все немецкоязычные газеты, журналы, издательства. То же самое произошло в немецких национальных районах в Азербайджане, Грузии, Крыму, Сибири. Национальные школы и печатные органы сохранились лишь в АССР НП, но только до 1941 года.

После тюрем, лагерей, ссылки выжили единицы, но они были сломлены, как физически, так и духовно. И потом, о возрождении какой литературы российских немцев можно было вести речь в 50-е, 60-е да и 70-е годы, когда даже наш родной язык был под запретом? Разве что совершенно беспредметной и, уж простите, бесполой, с непременными элементами самобичевания и покаяния за преступления, которых не совершали.

«Никто не забыт и ничто не забыто» — начертано на памятниках и обелисках Второй мировой. Неправда. Забыто, и многое. Даже кому принадлежат эти великие слова — забыто. А принадлежат они «музе блокадного Ленинграда» русской поэтессе по призванию и российской немке по рождению Ольге Берггольц. Все 900 дней блокады она провела в осаждённом городе. От истощения была на грани смерти, похоронила мужа, но именно её голос, регулярно звучавший по радио, вселял в ленинградцев так нужные им тогда уверенность и надежду.

Умерла Ольга Берггольц 13 ноября 1975 года в Ленинграде. Похоронена на Литераторских мостках. Вопреки прижизненной просьбе похоронить на Пискарёвском мемориальном кладбище, где в граните высечены её слова «Никто не забыт и ничто не забыто», тогдашние власти Ленинграда отказали писательнице. Как утверждают, из-за национальности. Тем более что по отчеству Берггольц никакая не Фёдоровна, как сегодня пишут в России, а Фридриховна. А с такой фамилией-отчеством да на Пискарёвском.

1 мая 1957 года в Москве, в издательстве «Правда», вышел первый номер, как значилось в титуле, «центральной газеты для немецкого населения СССР» с оптимистичным названием «Нойес лебен» («Новая жизнь»). Возглавили её бывшие сотрудники советской оккупационной газеты в Германии: русские, евреи.

А вот немцев в новой газете не было. Ни одного. Позже, спустя годы, они появились, но главным редактором немца за весь советский период так и не назначили.

О том, какой была эта газета в годы хрущёвской оттепели, оставил воспоминания Владимир Войнович: «Я покинул радио и прибился к „Нойес лебен“, газете для советских немцев. Писал для них какие-то очерки о детских садах, вёл рубрику „Знаете ли вы, что..“. Писал я, разумеется, по-русски, меня переводили две сотрудницы газеты Татьяна Бангерская и Вероника Хорват, с которыми я дружил. В штате этой газеты, насколько я понял, состояло несколько по каким-то причинам отозванных из-за границы наших шпионов, другие, по моим предположениям, проходили предшпионскую практику, а ещё были люди совсем с неординарным жизненным опытом. Например, один, по имени Лёша, раньше служил надзирателем в тюрьме для пленных немецких генералов, среди которых был и знаменитый генерал-фельдмаршал фон Паулюс. Не отрешившись от связанных с его прежней службой привычек, он подвергал сотрудников редакции тюремному заключению. Почти все сотрудники, отперев утром свои кабинеты, оставляли ключи в замочных скважинах. Днём, проходя по коридору, Лёша машинально эти ключи поворачивал, после чего запертым, добиваясь свободы, приходилось изо всех сил колотить в двери»^[91].

Тем не менее «Нойес лебен», как и выходившая с 1966 года в Целинограде газета «Фройндшафт», с 1957 года в Славгороде «Роте фане», созданная в 1967 году в издательстве «Казахстан» немецкая редакция, альманах литературы и публицистики «Хайматлихе вайтен», первый номер которого вышел 1981 году, немало сделали для возрождения литературы российских немцев. Это было непросто. Ведь три газеты, альманах, выходящий два раза в год, и маломощное подразделение в казахском издательстве должны были удовлетворить информационный голод двух миллионов немцев СССР. А ещё выкроить на своих страницах место для прозы, поэзии, критики. Но как-то справлялись. Причём российские немцы — и литераторы, и читатели — в совершенстве овладели эзоповым языком. Напомню: в публицистике, прозе, поэзии, как и в газетных статьях и репортажах, категорически запрещалось упоминать существовавшие некогда немецкие колонии, вспоминать о депортации, трудармии. К примеру, даже перевод очень популярной песни Льва Ошанина на музыку Михаила Фрадкина «Течёт река Волга» был опубликован в «Нойес лебен» только после долгих согласований в отделе пропаганды и агитации ЦК КПСС. Почему? А потому что в ней пелось о Волге, и немцы Поволжья могли-де неправильно истолковать некоторые её слова.

В советское время, впрочем, как и в нынешнее демократическое, в России среди кремлёвского чиновного люда было и остаётся немало «шутников». Например, единственный напрямую связанный с литературой альманах российских немцев был назван «Хайматлихе вайтен», то есть «Родные просторы». Гуго Вормсбехер, возглавлявший его с момента создания и до закрытия в 1990 году, вспоминает: «Я был категорически против этого названия. Ведь оно буквально кричало о тупом произволе: дать людям, изгнанным с родных мест за сорок лет до этого и распылённым по необъятной стране, журнал с таким названием! Это не могло восприниматься иначе чем циничная насмешка»^[92].

Эх, если бы только этим ограничились все трудности и проблемы наших литераторов. Одной из главных, пожалуй, было то, что российско-немецкий народ был лишён полноправной жизни. Соответственно отсутствовала и полнокровная литература: на скудной, усеянной камнями почве, как известно, фруктовые деревья не растут. Следующая проблема — наши писатели были вынуждены писать исключительно «в стол», без малейшей надежды не только издать свой роман, поэму, повесть на родном языке, но и донести их до читателей. А теперь скажите: много ли вы знаете литераторов других национальностей, которые, получив статус «тунеядца», будут продолжать творить для неведомых потомков? Причём без малейшей надежды на помощь и поддержку западной общественности, прессы, благотворительных фондов и правозащитных организаций. Наконец, в отличие от других народов СССР, российские немцы были лишены возможности получить литературное образование не то что на родном, но даже на языках так называемых титульных наций.

Но невзирая на пресс цензуры и недремлющее око «товарищей по перу», в тот тяжкий период были написаны на немецком языке, а частью даже опубликованы произведения Доминика Гольмана, Эрнста Кончака, Герберта Генке, Иоганна Варкентина, Александра Геннинга, Виктора Гейнца, Нелли Ваккер, Норы Пфефер, Розы Пфлюг, Виктора Кляйна, Вольдемара Гердта, Вольдемара Шпаара, Петера Классена.

На русском и немецком языках в периодической печати появились очерки, рассказы и повести Гуго Вормсбехера, Венделина Мангольда, Константина Эрлиха, Виктора Шнитке, Йозефа Каппа, а произведения Герольда Бельгера к тому же и на казахском языке, которым он овладел в ссылке. Чуть позже зазвучали имена Райнгольда Лейса, Роберта Вебера, Фридриха Сиптица, Олега Клинга, Александра Бека, Александра Шмидта, Анатолия Штайгера, Ирены Лангеман.

Нельзя представить нашу литературу, как считает Гуго Вормсбехер, и к мнению которого присоединяюсь я, без тех, кто не был российским немцем по крови, но являлся им по духу. Это Зепп Эстеррайхер (Борис Брайнин), Рудольф Жакмьен, Лия Франк, Йозеф Уканис, Освальд Пладерс, Айво Кайдя.

В отдельную группу я бы выделил российских немцев, стержневой темой произведений которых была и остаётся вера в Бога, описание жизни близких им людей и того, как глубокая вера помогает преодолевать трудности. Их в Советском Союзе по сфабрикованным обвинениям сажали в тюрьмы, ссылали, лишали работы, а родственников подвергали психологическому террору. Но что примечательно: притесняли этих литераторов не только за веру, но и по национальному признаку. Вот имена некоторых из мне известных: Георгий Винс, Маргарита Пазич, Иван Плетт, Эдуард Эверт, Анна и Андрей Фот, Давид Классен, Яков Эзау, Иоганн Штефен, Даниель Зименс, Иоганн Шнайдер, Герта Нойфельд, Абрам Гамм, Иоганн Эпп, Герман Гартфельд, Ханс Дерксен, Яков Дик. Свои произведения, что примечательно, они создавали на двух родных для них языках: немецком и русском.

А как не назвать имён публицистов Герхарда Вольтера, Роберта Корна, историка-демографа Виктора Дизендорфа, исследователя народной музыки российских немцев Иоганна Виндгольца? Не упомянуть литературоведов Бориса Петерса, Александра Обгольца, Роберта Гайгера, Елену Зайферт, и Эдмунда Матера, которые сделали и, к счастью, продолжают многое делать, чтобы «вызволить из забвения памяти» имена и произведения, написанные российскими немцами. Кстати, именно от Э. Матера впервые я узнал о «классификации российских немцев в довоенном Советском Союзе». Так, немцы, живущие на Украине, почему-то относились к категории «германских немцев», а вот живущие в Поволжье — «советских». Отсюда и раскулачивание, и ликвидация национальных районов, школ, институтов, газет, издательств началась на Украине на десять лет раньше, чем в Поволжье. Соответственно, и к «обезвреживанию» интеллектуалов, прежде всего писателей и журналистов, там приступили тоже раньше.

К 1956 году практически все они сгинули в тюрьмах и ссылке, а любые воспоминания о них, сохранившиеся в архивах и библиотеках, постарались превратить в пыль.

Добрая половина названных мною литераторов писали и пишут в основном по-русски. Почему так произошло, объяснять, надеюсь, не стоит, тем более стыдиться этого. Ведь недаром знаменитый французский шансонье и одновременно великий патриот Армении Шарль Азнавур однажды сказал: «Армянин — это не тот, кто говорит по-армянски, а тот, кто помогает Армении».

Не важно, на каком языке звучит правда, важно, что она звучит и продолжает звучать. Прежде всего, я имею в виду, конечно же, мемуарную литературу жертв репрессий и массовой депортации. Это произведения Эдуарда Бернгардта, Вячеслава Майера, Эдуарда Беккера, Франца Гардера, Владимира Аумана, Роберта Лейнонена, Иосифа Шлейхера, Вячеслава Шпрингера, Андреаса Обердорфера, Александра Дитца, Эдмунда Шюле, Георга Гааба, Лео Германа, Лоры Рихтер, Антонины Шнайдер-Стремяковой, Валентины Раймер, Вили Мунтаниола, Йоганна Кайба, Курта Гейна.

«Прозой жизни» назвал её историк, сотрудник Гейдельбергского университета д-р Виктор Кригер. Но в этой «прозе» огромный пласт десятилетиями предаваемой забвению, практически неизученной «повседневной жизни» российских немцев в условиях тотального террора, трудармии, запретов на профессию, образование, родной язык, религию и даже песни.

За последние двадцать лет (начиная с конца 80-х прошлого века) только в Германии опубликовано порядка 120 (!) книг мемуаров людей, прошедших ГУЛаг, спецкомендатуру, поработавших в арестантской робе за колючкой «ударных строек коммунизма»: заводах, шахтах и рудниках Сибири, Казахстана, Урала, Дальнего Востока, Центральной Азии. Около 80 книг воспоминаний вышло в российских издательствах. В подавляющем большинстве все они изданы незначительными тиражами и за счёт авторов. Но примечательно вовсе не это, а то, что большая германская пресса, телевидение, радио, так живо откликающиеся на даже малую человеческую боль и судьбу какого-нибудь богом забытого племени, обитающего где-нибудь в Африке, или обнародование ещё одного малозначительного факта из «бесконечной череды преступлений» несостоявшегося «третьего рейха», этого не замечает. Упорно замалчивает эту литературу и российская критика, пресса, телевидение.

Конечно, большинство воспоминаний российских немцев написаны простым, «бесхитростным» слогом, но ведь содержат они воистину уникальные свидетельства, документы, наблюдения. Хотя, может быть, именно это как раз и отпугивает современных толкователей нашей недавней истории, так как напрочь разрушает упорно эксплуатируемые ими неолиберальные концепции «добра и зла»?

Впрочем, не будем отчаиваться, впадая в уныние, тем более не будем считать мемуаристику бессмысленным занятием, а обнадёжим себя мыслью, что пресса и критики рано или поздно (лучше, конечно, рано) обратят на неё внимание.

Для чего? В том числе и для того, чтобы сместить вектор существующего в ФРГ общественного мнения в отношении российских немцев, их истории, нынешней жизни, восприятия России, с оставшимися там могилами предков и друзьями, и Германии, которую они упорно считают новой-старой Родиной. Даже в том случае, если пишут они, а порой и думают, исключительно по-русски.

Литература российских немцев всегда находилась под сильным влиянием русской и немецкой литературы, но так ими (к счастью!) и не ассимилирована, сохранив самобытность и своеобразие. Но именно благодаря этому влиянию в нашем сравнительно небольшом народе, который последние сто лет «постоянно в пути», на рубеже XX и XXI столетий появился ряд ярких, самобытных авторов: Виктор Штрек, Игорь Гергенрёдер, Александр Резер, Владимир Эйснер, Генрих Дауб, Сергей Герман, Райнгольд Шульц, Мария Шефнер, Светлана Фельде, Елена Зейферт, Геннадий Дик, Надежда Рунде, Николай Дик, Роберт Кесслер.

В ноябре 2007 г. в Москве прошёл первый международный Конгресс писателей русского зарубежья. На его пленарных заседаниях зашла речь о том, кем является литератор, живущий, допустим, во Франции или Германии, пишущий по-русски, но не русский по национальности? Мнения разделились, но все без исключения 12 российских немцев, принявших участие в конгрессе, единодушно сошлись во мнении, что остальные могут считать себя кем угодно, а вот они исключительно российские немцы. И это при том, что особой дружбы и мира между ними не наблюдалось, что придерживались они порой диаметрально противоположных политических взглядов, по-разному оценивали пути развития литературы, трактовали историю, и вообще в отношениях друг с другом были весьма ершисты.

В ходе упомянутой дискуссии, вспоминаю, прозвучал вопрос: «Но если вы не считаете себя русскими писателями, значит вы — немецкие писатели?», на что живущий в Берлине писатель Александр Резер ответил: «Нет, мы — российско-немецкие писатели». И, выдержав паузу, добавил: «Как ни парадоксально это звучит».

Хотя что здесь «парадоксального»? Ведь если есть народ, то у него должна быть и литература.

Но вот общепризнанной, то есть интернациональной, она может стать только в случае, если является истинно национальной. Примеров тому масса. Вспомним того же Пушкина, Достоевского, Гёте, Шиллера, Шекспира, Чехова, Шалом Алейхема, Льва Толстого, Диккенса, Дюма, Мопассана, Шукшина. Все они очень национальны, и именно поэтому их произведениям неведомы ни границы, ни языковые барьеры.

Сегодня, после долгих заморозков, литература российских немцев постепенно оживает. Но на каком языке будет написан (илиуже написан?) роман, повесть, поэма, что «вселенски прославит» автора и его народ, утверждать не берусь. На немецком языке, на русском? И здесь мы коснулись весьма щекотливой темы. А именно: можно ли считать национальным писателем автора, не пишущего на языке народа, к которому он принадлежит?

«Нет!» — категорично говорят одни. И тем самым подтверждают слова классика русской литературы Сергея Михалкова, считавшего, что «писатель любой национальности, пишущий по-русски, является представителем русской литературы». «Пастернак, — продолжал Сергей Владимирович, — русский поэт, Маршак — русский поэт, Барто, Кассиль — русские детские писатели»^[93].

«Хорошо, но как в таком случае быть с классиком киргизской литературы Чингизом Айтматовым, казахской — Ол-жасом Сулейменовым, абхазской — Фазилем Искандером, осетинской — Костой Хетагуровым? — возражают другие. — Они тоже ведь писали по-русски, но оставались патриотами своих народов, воспевающими свой народ?»

Точно так же, — это я уже цитирую литературного критика Льва Аннинского, — как изначально пишущий по-русски Анатолий Ким продолжал чувствовать себя корейцем, Василь Быков — белорусом, Тимур Пулатов — узбеком, Олег Клинг — немцем, Юрий Карабчиевский — евреем, а Ион Дру-це — молдаванином. Русский язык, на котором они писали, не противоречил их национальному самосознанию и самовыражению.^[94]

А к кому отнести великих шотландцев Вальтера Скотта, Артура Конан Дойля, Роберта Стивенсона, писавших по-английски? А украинец по национальности Николай Гоголь, писавший по-русски и одновременно считающийся классиком украинской и русской литературы? А патриот и герой Армении Шарль Азнавур, который пишет и поёт по-французски? Он классик какого шансона: армянского или французского? Или взять популярного в СССР и России писателя Рауля Мир-Хайдарова, который, по его собственным словам «родился, живёт и умрёт — татарином», но вот пишет исключительно на русском языке.

И, наконец, целая плеяда еврейских литераторов, писавших и пишущих не на идиш или иврите, а на английском, русском, немецком, французском, других языках. Например, Дж. Сэлинджер, Алан Силлитоу, Сол Беллоу, Айзек Азимов — признанные классики американской литературы, но их стиль и атмосфера их книг, как подметил председатель Федерации писательских союзов Израиля Эфраим Барух, — «еврейские, хотя и с американским оттенком»^[95]. То же самое, можно сказать и о творчестве, писавших по-немецки Стефана Цвейга, Франца Кафки, Франца Верфеля, Нелли Закс и даже Генриха Гейне, который, как указывает «Электронная еврейская энциклопедия», «несмотря на оппортунистический переход в христианство в глубине души всегда оставался евреем»^[96]. Скорее к еврейским, нежели русским писателям я бы отнёс Самуила Маршака (автора «Сионид»), Михаила Светлова (автора «Старого ребе»), Иосифа Уткина и Эдуарда Багрицкого (авторов «Повести о рыжем Мотле», «Происхождения» и «Думы про Опанаса»), Исаака Бабеля (автора «Одесских рассказов»), Фридриха Горенштейна (автора «Бердичева: Избранное»). Впрочем, как и Бориса Слуцкого, Анатолия Рыбакова, Давида Самойлова, Анатолия Алексина, Василия Аксёнова, Дину Рубину, Михаила Шатрова, братьев Вайнеров и братьев Стругацких, Даниила Гранина.

Однажды писатель Андрей Битов сказал: «Я, прожив всю жизнь без сомнения, что я русский человек, с примесью немецких кровей, могу за собой заподозрить кого угодно — татар, монголов, евреев, кыпчаков.»^[97]. Но «заподозрить» — это одно, а вот «считать себя» и «быть» — совершенно иное. Тем более что национальный вопрос весьма коварен, а сами нации, как считает известный современный философ, писатель и драматург Дмитрий Галковский возникли совсем недавно — в XVIII–XIX веках. «А до этого никаких наций не было, люди себя не позиционировали представителями какой-либо нации. То есть были языки и народы, но чтобы человек сел и решил — „я испанец“, этого не было. Это возникло достаточно поздно и возникло сверху. Государству нужно было унифицировать своих подданных, тогда возник национализм, националистический романтизм. Это где-то конец XVIII — начало XIX века^[98]» И далее: «Существует мистика языка, кажется, что он очень связан с национальностью. Это не совсем так, потому что есть разные народы, которые говорят на одном и том же языке. И есть один и тот же народ, который говорит на разных языках. Что есть, например, в Югославии^[99]». Схожей точки зрения придерживается известный российский историк и писатель д-р Андрей Буровский: «Возникновение фактически новых народов было частью потока беспрерывных перемен и изменений, которые так типичны для конца XIX — начала XX веков. И доказательством того, что национальность — это не мистическое и расовое явление, а такое гражданское состояние»^[100].

И, наконец, третья точка зрения. В письме, адресованном мне, её сформулировал писатель и публицист д-р Роберт Корн: «В настоящее время подавляющее большинство российских немцев оказалось на своей исторической родине. Здесь они сольются с материнским этносом. Одновременно прекратит своё дальнейшее развитие наша литература. Но как срубленное дерево даёт новые побеги, литература российских немцев, влившись в немецкую литературу, завершит выполнение своей исторической миссии».

Всё может быть. Но куда важнее, на мой взгляд, чтобы роман, повесть, пьеса были написаны. Чтобы правдиво отображали жизнь нашего народа и были талантливы. А уж на каком языке — дело второе.

Вот, пожалуй, и всё, если кратко, что я хотел сказать о литературе российских немцев.

Я не ставил целью тщательного её анализа с разделением на «литературу городских немцев», «литературу немцев-колонистов», проживавших преимущественно на Украине, и «литературу немцев Поволжья». Не стремился «выстроить писателей по ранжиру», считая себя не вправе это делать. Я просто поделился своими соображениями, и если кого-то из литераторов не упомянул, то прошу меня простить. Ну а в заключение несколько слов о «странном» и «загадочном».

Собственно, поводом к написанию этого очерка для меня явилась энциклопедия «Немцы России» — «самого полного, обстоятельного и подробного труда по истории народа, из когда-либо публиковавшихся на русском языке»^[101].

Итак, захотелось мне почитать что-либо серьёзное и фундаментальное о писателях и литературе российских немцев. Достаю с полки второй том, открываю на букве «Л» и вижу сноску: «Литература, см. Художественная литература».

Раскрываю третий том на букве «Х», а там — ничего, в смысле о литературе — ни слова.

Поудивлявшись, навожу справки и выясняю, что вообще-то разыскиваемая мною статья была подготовлена одним уважаемым профессором, но редакционная коллегия её зарубила — не понравилась. Конечно, можно было заказать другому автору, но не то забыли, не то опоздали, не то профессора, которого отвергли, обижать не захотели.

Несомненно, грустно, но, с другой стороны, для работающих в жанре юмористической прозы Александра Резера или Райнгольда Шульца этот факт — просто подарок судьбы. Оттянуться, как говорится, могут по полной программе. Тем более что есть на ком и за что.

2011 г.

Загадки энциклопедии

Загадка первая: Где купить энциклопедию?

Узнав о том, что вышел и скоро появится в продаже третий (последний) том энциклопедии «Немцы России», я испытал чувство, схожее с восторгом, обуявшим матроса корабельной команды Христофора Колумба, первым увидевшим туманные очертания далёкого континента, названного позже Америкой.

Дело в том, что стартовый том этой энциклопедии был напечатан ещё в 1999 году. Спустя пять лет, когда многие потеряли надежду дождаться продолжения, появился второй. Ну а потом поползли упорные слухи, что денег больше нет, что проект закрыт и вообще тема российских немцев исчерпана. И вот на тебе — третий том. Более того, в дополнение к нему вроде бы напечатан даже энциклопедический словарь «Немцы России. Населённые пункты и места поселения».

Отлично, подумал я и набрал телефонный номер берлинского книжного каталога «Геликон», в котором заказывал первые два тома.

— К сожалению, ничем помочь вам не можем, — огорошила меня директор фирмы Светлана Светикова. — Десять энциклопедий, которые мы доставили из Москвы, были моментально распроданы.

— Ничего страшного, готов подождать, — сказал я.

— Не ждите, — вздохнула Светлана. — В Москве нам объявили, что больше не дадут ни единого экземпляра.

— Кто это вам объявил?

— Сотрудники Общественной Академии наук российских немцев.

— Ну да, правильно, — вспомнил я, — ведь эта академия как раз один из издателей энциклопедии. Но почему они не хотят её продавать? Не понимаю.

— Они утверждают, что делать им этого нельзя, в смысле продавать, так как выпуск данной энциклопедии, профинансированный германской стороной, носит не коммерческий, а благотворительный характер. Поэтому энциклопедии они обязаны раздавать бесплатно.

— Великолепно, — приободрился я. — Пусть в таком случае подарят, тем более что пересылку я вам или им оплачу и ещё добавлю.

— Ишь, размечтались, — хохотнула Светлана. — В академии нам объяснили, что дарить эту энциклопедию они могут исключительно немцам, являющимся гражданами России. А я русская и живу в Германии.

— То есть, никаких шансов получить третий том, у меня нет?

— Есть, но при условии, если вы лично явитесь в академию. Может быть, вам сделают исключение.

— Понятно. Но неужели, допустим, живущие в Омске или в Красноярске должны за третьим томом тоже ехать в Москву?

— Нет. Теоретически в регионы, где действуют культурные центры российских немцев, третий том отправляют почтой. Но на это, как мне сказали, нет денег.

— Ну и что делать?

— Не представляю, — помолчав, ответила Светлана. — Первый и второй тома энциклопедии «Немцы России» через наш каталог заказало порядка пятидесяти человек. И все они, как и вы, звонят, удивляются, возмущаются.

Действительно, в наше время, когда что-либо продать во сто крат сложнее, нежели купить, поверить в ситуацию, описанную руководителем «Геликона», трудно. Поэтому, завершив разговор со Светиковой, я позвонил в германский книжный каталог «Золотая библиотека русской книги». Потом набрал номер их коллег из каталога «Экспресс-книга». Результат тот же — третьего тома энциклопедии нигде не было. Впрочем, как и первого со вторым.

Но ведь какой-то выход должен быть, размышлял я, тем более что с каждым отказом стремление заполучить третий том во мне только крепло. Ага, нужно позвонить в Штутгарт, в правление Землячества немцев из России. Уж там наверняка знают, как поступить. А может, даже книги из Москвы получили.

— Нет у нас третьего тома. Зато интересующихся — много, — вздохнув, ответил член правления Вальдемар Акст. — Но ты не отчаивайся, а позвони-ка лучше в саму Академию наук российских немцев.

Загадка вторая: Где тираж энциклопедии?

И ведь действительно: всё гениальное просто. Зачем пытаться приобрести третий том через кого-то, если можно это сделать напрямую. И я позвонил в Академию. Но мне никто не ответил. Ни в первый день, ни во второй, ни в последующие. Засомневавшись, может, не верный номер набираю, я связался с коллегами. Но нет, номер московского телефона у нас совпадал, впрочем, как и результат: они тоже не могли дозвониться. Тогда я позвонил в приёмную Российско-немецкого дома, что расположен на Малой Пироговской, и в стенах которого наряду с прочими организациями находится Общественная Академия наук российских немцев.

— Ничем помочь не могу, — ответила незнакомая девушка, — непосредственного отношения к Академии, как и к энциклопедии, мы не имеем. Единственно, я слышала, что люди, ответственные за её выпуск, переехали в Германию на постоянное жительство. Но вы не отчаивайтесь — там кто-то работает. Как с ними связаться? Не представляю. Я их очень редко вижу.

И я, следуя совету далёкой незнакомки, не отчаялся и снова обзвонил всех тех, с кем уже говорил: может, кому повезло, и он знает, где и как приобрести третий том.

Везучих не оказалось. В надежде, что книги разосланы по регионам, я позвонил во Всероссийский центр трудар-мейцев в Барнаул Александру Дитцу, потом в областную Новосибирскую организацию «Видергебурт» Генофефе Думра-уф, Томскую областную организацию «Видергебурт» Эрнсту Вольфу, Калининградский Немецко-русский дом Виктору Гофману. И снова мимо — энциклопедию они не получали. Так где же она? Куда подевались, как было объявлено, четыре с половиной тысячи напечатанных и сброшюрованных томов?!

Как я знал, в выпуске «коллективного труда учёных России, Германии и ряда других стран», наряду с Академией общественных наук российских немцев участвовало Общество по техническому сотрудничеству (GTZGmbH), которое в рамках федеральной программы поддержки немецких национальных меньшинств МВД Германии фактически финансировало этот проект. В нём также участвовали Министерство иностранных дел ФРГ и Министерство по делам федерации, национальной и миграционной политики РФ. Первое — деньгами, а второе поддерживало проект в основном морально. Но вот в какой отдел этих «семи нянек» обратиться, дабы выйти на след третьего тома? Может, не мудрствуя прямо в приёмные первых лиц?

От этих размышлений меня отвлёк телефонный звонок историка и журналиста Иосифа Шляйхера.

— Ну что, Александр, энциклопедию нашёл?

— Нет, но поиск продолжаю.

— Если не найдёшь, не расстраивайся. Её разместили в режиме ПДФ в Интернете.

— Спасибо! — поблагодарил я Шляйхера. А к вечеру позвонил Вальдемар Акст и сообщил, что подарит мне третий том:

— Где и каким образом он мне достался, лучше не спрашивай. Всё равно не скажу. И ещё, пожалуйста, если кто будет интересоваться, откуда у тебя этот том, не говори, что от меня.

— Почему? — удивился я. — Пусть страна и граждане знают героев, дарящих энциклопедии.

— Не нужно им знать. Эти граждане потом из меня всю кровь выпьют. А я всего два тома достал.

— Где?

— В Москве. А вот у кого — не важно.

— Ну что ж, большое тебе спасибо. С меня причитается.

— Как-нибудь сочтёмся. Подаришь мне к юбилею бутылку 90-градусного австрийского рома.

— А такой разве есть?

— Нет.

— Так как же я его тебе подарю?

— Да никак. Пошутил я. Ничего мне не нужно.

Итак, трёхтомник «Немцы России» (Немцы России. Энциклопедия. М., 1999, Т. 1.822 с.; М., 2004, Т. 2.747 с.; М., 2007. Т. 3.893 с.) у меня теперь в полном комплекте. Плюс справочник «Немецкие населённые пункты в Российской империи» (М., 2006.664 с.), выпущенный как дополнение к ним, я приобрёл. Иными словами, зыбкая надежда обрела конкретную прямоугольную форму синего цвета и заняла подобающее место на книжной полке. Но вот особой радости от всего этого я почему-то не испытываю.

Загадка третья: будет ли допечатан тираж энциклопедии?

Проведя тщательное журналистское расследование, я так и не выяснил: почему трёхтомник «Немцы России», не появившись на прилавках книжных магазинов или в культурных и прочих центрах российских немцев, стал библиографической редкостью? Если его не продают, а дарят, то сколько человек получили этот презент? Кто конкретно был и остаётся ответственным за распространение энциклопедии? Собираются ли сделать допечатку тиража, и сколько экземпляров было напечатано в действительности? Меня также продолжает волновать вопрос: появится ли немецкоязычный вариант трёхтомника, тем более что десятки, если не сотни тысяч молодых российских немцев уже с трудом или вообще не читают по-русски, но при этом хотят знать историю своей этнической группы? А кто решил, что местным, то есть германским немцам, не интересна наша история?

Но чтобы получить ответы на эти вопросы, нужно их кому-то адресовать. Кому? Правительству Германии? А может, министерству внутренних дел, ведающему вопросами этнических немцев, возвратившихся на родину предков? Но кто направит это письмо? Ясно, что не я, ибо никого, кроме себя, не представляю. Тогда кто?

Впрочем, как бы то ни было, но выход энциклопедии «Немцы России», включающей более четырёх тысяч статей, касающихся различных аспектов истории, современности, этнографии, религии, экономики, культуры, политики и судеб конкретных людей, следует признать значительным событием в жизни нашего народа. Ведь ничего подобного о российских немцах, если не ошибаюсь, никогда и нигде под одной обложкой не публиковалось.

Пытаться пересказать содержание этого фундаментального труда, в котором приняли участие специалисты из России, Германии, Украины, Финляндии, Казахстана, Израиля, Эстонии, Швейцарии, США, других стран, довольно сложно. Тем более что, хотя озаглавлена энциклопедия «Немцы России», статьи, помещённые в ней, повествуют о жизни российских немцев также в Казахстане, Киргизии, Украине, Узбекистане и других территорий, входящих в состав СССР, а раньше — Российской империи. Это, несомненно, повышает статус работы и делает её привлекательной для более широкого круга читателей. Иными словами, если действительно отпечатано 4,5 тысячи экземпляров третьего тома, то необходима допечатка, ибо, как уже отмечалось, ни днём, ни ночью, ни с огнём, ни без него, ни в Германии, ни в России, ни где-либо ещё обнаружить этот том практически нельзя или, в лучшем случае, достаточно сложно. А кроме того, непонятно, почему первый и второй тома энциклопедии вышли тиражом 5500 экземпляров, а вот третий на тысячу меньше?

Загадка четвёртая: почему не упомянут «геноцид», «германофобия» «реабилитация» и кое-что ещё?

Давно подмечено: не бывает энциклопедий, в которых есть всё, а критиковать всегда легче, нежели созидать. Естественно, я помню об этом, но никак не могу найти объяснение, почему в энциклопедии «Немцы России» отсутствует слово «геноцид». Точнее статья, объясняющая этот термин.

Сразу же оговорюсь — лично я далёк от мысли безапелляционно утверждать, что в середине ХХ века российские немцы были подвергнуты геноциду, как, впрочем, и отрицать данный факт. Номолчать, тем более делать вид, что это не о нас и нас не касается, тоже не лучшее решение.

Вспоминаю единодушное возмущение, порой излишне эмоциональное, охватившее, казалось, непримиримых политических противников из числа российских немцев по поводу статьи живущего в Саратове доктора исторических наук, профессора Аркадия Германа «Репрессии как неотъемлемый элемент политики большевистского режима по отношению к российским немцам» (впервые опубликована в сборнике «Наказанный народ», НИПЦ «Мемориал», 1999 г. — А. Ф.). В этой работе один из членов редакционной коллегии энциклопедии «Немцы России», в частности, писал: «Необъективными и эмоционально односторонними являются утверждения некоторых политиков и историков из среды российских немцев о том, что у большевистского режима к советским немцам была особая ненависть, что по отношению к ним и к их национально-территориальным образованиям (Республика немцев Поволжья, национальным районам) проводилась особая политика геноцида, сходная с той, что проводили германские нацисты в отношении евреев. Объективные исследования показывают, что к антине-мецким репрессиям правящий режим прибегал лишь тогда, когда немцы СССР, становясь, как и другие народы нашего государства, жертвами социальных экспериментов и попадая в связи с этим в тяжёлое положение, пытались найти выход из него, используя некоторые специфические черты этноса, имевшего исторические корни за пределами страны (это стремление вернуться на историческую родину, апелляция за помощью к эмигрировавшим родственникам и знакомым, получение материальной помощи и моральной поддержки из-за границы и т. д.). Понятно, что на такие попытки немцев советское государство реагировало крайне негативно, поскольку они дискредитировали большевистский режим перед мировым сообществом, раскрывая истинное положение дел в „государстве рабочих и крестьян“, осложняя отношения Советского Союза с Германией и другими странами, т. е. играли на руку мировому империализму. Депортация и последовавшие за ней „трудармия“ и спец-поселение, несомненно, причинили немцам СССР тяжёлый урон, нанесли глубочайшую моральную травму. Однако эти явления нельзя назвать геноцидом. Немецкие граждане Советского Союза стали жертвами перестраховки, принявшей присущую сталинскому режиму грубую форму в условиях суровой и жестокой войны. Вспомним, что депортации наряду с немцами, в годы войны подверглись десятки народов, что использование принудительного труда в СССР приняло практически всеобщий характер. В „трудармии“ отбывали повинность даже „непровинившиеся“ народы, в частности, казахи, узбеки, киргизы и др., не говоря о десятках миллионов политзаключённых».

Иными словами, доктор Герман высказал гипотезу, что никакого геноцида в отношении российских немцев не было. Что тотальная депортация и ограбление, когда в одночасье высланные немцы лишились всего имущества и денежных накоплений, когда в местах «вечной ссылки» им создали ужасающие условия и они гибли десятками тысяч, когда у родителей насильно отбирали малолетних детей и отправляли в приюты, меняя фамилии и национальность, всего лишь некий «социальный эксперимент». А как быть с распространявшимся на всех без исключения российских немцев запретом на выбор места жительства, на право пользоваться родным языком, исповедовать религию предков, получать образование?

С лета 1941 года и вплоть до «хрущёвской оттепели» Президиум Верховного Совета СССР, советское правительство, Госкомитет обороны (ГКО) и республиканские власти издали порядка 100 (!) различных «секретных» и «строго секретных» указов, постановлений и распоряжений, касающихся российских немцев. Во исполнение этих директив почти 160 тысяч человек, то есть около 15 процентов от всей численности (по расчётам историка доктора Виктора Кригера) немецкого населения СССР погибло от голода, болезней и непосильного труда в лагерях и в местах депортации. Справедливости ради замечу, что наряду с этими цифрами в печати и на различных конференциях многократно высказывалось мнение, в том числе и людьми, прошедшими сталинский ГУЛаг, что в годы войны погибло как минимум 300 или даже 600 тысяч российских немцев.

Впрочем, кроме прямых потерь нужно также учитывать, что в результате целенаправленных акций произошло резкое снижение рождаемости в этой национальной группе. Более того, многих немецких детей, как отмечалось выше, отдавали в приюты, а также в русские и казахские семьи, после того как обоих родителей отправляли в трудовые лагеря. Немецким детям меняли имена, фамилии, национальность. И это, подчёркиваю, были далеко не единичные случаи. Ничего похожего не было сделано ни с одним другим народом СССР.

Подобные действия властей, по мнению ряда серьёзных исследователей, в том числе известного российского историка д-ра Виктора Бердинских (Киров), старшего научного сотрудника института истории России АН РФ, одного из ведущих специалистов по истории ГУЛАГа д-ра Виктора Земскова (Новосибирск — Москва), писателя, д-ра философских наук, кандидата исторических наук, профессора Крас-ГУ Андрея Буровского (Красноярск), профессора Казанского университета, публициста, д-ра исторических наук Алтера Литвина (Казань), историка-демографа Виктора Дизендорфа (Ротенбург), д-ра исторических наук Виктора Бруля, могут характеризоваться не иначе как геноцид российских нем-цев^[102]. Это, кстати, признано и в Законе РСФСР от 26 апреля 1991 г. (изменён и дополнен 1 июля 1993 г.) «О реабилитации репрессированных народов», в преамбуле которого говорится: «Обновление советского общества в процессе его демократизации и формирования правового государства в стране требует очищения всех сфер общественной жизни от деформации и искажения общечеловеческих ценностей. Оно создало благоприятные возможности по реабилитации репрессированных в годы советской власти народов, которые подвергались геноциду и клеветническим нападкам (выделено автором). Политика произвола и беззакония, практиковавшаяся на государственном уровне по отношению к этим народам, являлась противоправной, оскорбляла достоинство не только репрессированных, но и всех других народов страны. Её трагические последствия до сих пор сказываются на состоянии межнациональных отношений и создают опасные очаги межнациональных конфликтов».

К слову, советские власти основательно подготовились и планировали геноцид российских немцев. По данным западных историков Б. Пинкуса и И. Фляйшгауэра, ещё весной 1934 года ЦК ВКПб) потребовал собрать точные сведения обо всех немцах, работающих в СССР. Сей титанический труд, при соблюдении строжайшей секретности, осуществлялся на местах по линии наркоматов и других госучреждений. Погромные списки, как пишут они, были составлены, их закрыли в сейфы, а в 1941 году запустили акцию уничтожения^[103].

А вот ещё одно мнение, на этот раз, пожалуй, самого авторитетного исследователя того периода А. И. Солженицына. Говоря о выселении Сталиным российских немцев, автор «Архипелага ГУЛАГ» писал: «Тут же был и поток немцев — немцев Поволжья, колонистов с Украины и Северного Кавказа, и всех вообще немцев, где-либо в Советском Союзе живших. Определяющим признаком была кровь, и даже герои гражданской войны и старые члены партии, но немцы — шли в эту ссылку. По своей сути ссылка немцев была то же, что раскулачивание (…) Уголовный кодекс был сам по себе, а ссылка сотен тысяч человек — сама по себе. Это было личное распоряжение монарха. Кроме того, это был его первый национальный эксперимент подобного рода, это было интересно ему теоретически»^[104].

Иными словами, против российских немцев вольно были осуществлены акции, подпадающие под определение тяжелейшего преступления против человечества, зафиксированные в «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него», принятой ООН 9 декабря 1948 года и ратифицированной СССР 18 марта 1954 года.

В статье 2 упомянутой Конвенции перечислены признаки, определяющие состав преступления, именуемого геноцидом. К ним относится «создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение её; убийство членов такой группы; причинение серьёзных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение её; меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую». И всё это стало вехами нашей трагичной истории, а каждый пункт можно сделать заглавиями истории нашего недавнего прошлого.

Правда, в качестве причины столь жестокого обращения с «родными немцами» доктор Герман называет их «апелляцию за помощью к эмигрировавшим (вероятно, в Германию. — А. Ф.) родственникам и знакомым, получение материальной помощи и моральной поддержки из-за границы». Но эти его фантазии — ведь пишет он, напомню, о предвоенном периоде — я оставлю на его совести. Что же касается утверждения, что «в трудармии отбывали повинность даже „непровинившиеся“ народы», то здесь налицо явная терминологическая путаница. Дело в том, что упомянутые им «казахи, узбеки, киргизы и др.» действительно призывались через военкоматы и направлялись для работы на тыловые военные объекты Урала, Поволжья и в Сибири. Но речь здесь следует вести о незначительном числе призывников, которых по физическим, политико-моральным и иным причинам не отправляли на фронт. Естественно, имущество у них не конфисковывалось, врагами народа они не объявлялись, их детей с матерями не разлучали, казармы, в которых они жили, не опоясывала «колючка» со сторожевыми вышками по периметру. Да и их статус был принципиально иным, нежели у российских немцев.

Ничуть не сомневаюсь, что доктору Герману хорошо известно, что репрессии по национальному признаку в СССР начались ещё с середины 30-х годов ХХ века. Тогда из приграничных регионов массово были выселены не только немцы, но и корейцы, финны, поляки, курды, иранцы. Причём режим комендатуры в отношении немцев, резко ограничивающий их гражданские права и распространявшийся от младенцев до глубоких стариков, окончательно был снят лишь в 1956 году. По крайней мере, эта дата указана в справке, выданной лично мне.

Да, не спорю, в советских лагерях ГУЛАга находились сотни тысяч невинно осуждённых русских, украинцев, белорусов, евреев, узбеков, татар, башкир и представителей других народов многонационального СССР. Но только российских немцев, а также представителей некоторых других «враждебных национальностей» (советских финнов, венгров, частично болгар и румын) направляли в лагеря принудительного труда исключительно по национальному признаку.

К сожалению, формат данного очерка не позволяет подробно рассмотреть этот аспект недавней истории. А вот обстоятельная статья о геноциде со всеми «за» и «против» в энциклопедии «Немцы России» была бы весьма уместна. Кстати, она была написана и даже подготовлена к печати, но усилиями доктора Германа в энциклопедию не попала. Почему? Как мне объяснили, профессор как-то сказал коллегам, что не хочет портить отношений с властями и лишиться субсидий, выделяемых ему на исследования. Впрочем, это понятно и без его признаний. Демократический парламент, правительство и президент России не хотят даже касаться этой темы, так как, признай они геноцид, моментально нужно будет восстанавливать незаконно отобранную у российских (а не германских!) немцев республику. Ну а почему они этого не хотят делать, никто не знает. По крайней мере, ни В. В. Путин, ни Д. А. Медведев, даже не касались этой темы в часы задушевно-откровенных телебесед с народом. А вопросы о восстановлении республики (читай — незаконных репрессиях, а значит, геноциде, пусть и в облегчённой форме, так как уничтожили «всего-то» меньше половины живших тогда российских немцев) им каждый раз направляют сотнями.

Следующий термин, который также почему-то отсутствует в энциклопедии и также, подозреваю, не без участия саратовского доктора, это — «германофобия», то есть, согласно энциклопедии Ф. Брокгауза и И. Ефрона, «предубеждение и ненависть против немцев и всего немецкого». И пусть кто-нибудь попытается меня убедить, что в дореволюционной России, а позже в СССР и нынешней демократической Российской Федерации германофобия отсутствовала или отсутствует. Говоря это, я далёк от желания вспоминать набивший оскомину призыв «сталинского трубадура», многократного лауреата и орденоносца, а затем певца «хрущёвской оттепели» Ильи Эренбурга «Убей немца!». И без него фактов достаточно. Взять хотя бы такой парадокс: в официальной царской, а затем советской пропаганде немцы кайзеровской и гитлеровской Германии объявлялись исключительно «врагами», «оккупантами», «убийцами», что можно понять — шла война. А вот свои, то есть российские немцы — почему-то «предателями», «пособниками», «вредителями», что рациональному объяснению не поддаётся, ибо факты их «козней и злодеяний» отсутствовали.

Соответствующее было к ним и отношение. К первым как к лютым, но достойным противникам, ближе к победе — «несчастным солдатикам», которых злобные кайзер и Гитлер отправили на фронт. А вот ко вторым исключительно как к подлым и коварным изменникам. Когда возникла ГДР, то живущих в «первом государстве рабочих и крестьян на немецкой земле» моментально перевели в категорию «братьев и сестёр», а вот свои, советские немцы, так и оставались «фашистами».

Мною собраны примечательные факты христианского отношения простых советских людей, прежде всего женщин, к пленным немцам. И в то же время известны многочисленные случаи ничем не оправданной жестокости таких же простых советских людей к согражданам — немцам по национальности. Их оскорбляли, унижали, грабили, калечили и даже убивали. Причём не спонтанно, в состоянии некого аффекта, а обдуманно, спустя многие годы после окончания войны. И всё это, повторяю, при совершенном отсутствии фактов, подтверждающих подрывную деятельность российских немцев вначале против царской России, а затем СССР. Это, на мой взгляд, как раз и есть германофобия, умело направляемая и руководимая.

А ещё смею утверждать, что не российские немцы стали предателями, в чём прямо или косвенно их обвинили в тех ста секретных постановлениях, указах и директивах, а государство предало своих граждан немецкой национальности, осудив под надуманными предлогами только в 1937-38 гг. более 70 тысяч, а затем расстреляв три четверти из них. Позже, правда, всех их реабилитировали. Но кому от этой полумеры стало легче? Ведь официального извинения от властей мы так и не дождались.

Продолжая тему германофобии, замечу, что в годы Второй мировой войны действительно имели место факты сотрудничества «фольксдойче» с гитлеровцами на оккупированных территориях. А вот объясняется это в значительной степени как раз массивным террором с конфискацией всего имущества, расстрелами и преследованиями граждан немецкой национальности, прежде всего на Украине, в 20-е и 30-е годы. По крайней мере, в Первую мировую войну ничего подобного на той же Украине не наблюдалось.

Особого разговора заслуживает германофобское мифотворчество ряда советских, а теперь российских писателей, режиссёров, публицистов. Надеюсь, не со зла, а скорее по инерции, упорно продолжают они внедрять в массы мысли вроде той, что озвучил в своём «документально-беллетристическом произведении» «Люди с чистой совестью» (Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1983 г.) ныне крепко подзабытый писатель Пётр Вершигора: «Немецкий колонизатор (имеются в виду российские немцы-колонисты. — А. Ф.) любит и понимает только один аргумент — палку. Палку в философии, палку в быту, палку автоматной очереди, только этот убедительный аргумент ясен и понятен колонизаторам до конца». При этом современные литераторы, пишущие по-русски, почему-то не задумываются о том, что запускаемые ими вслед за Вершигорой бумеранги лжи и ненависти имеют свойство возвращаться, впиваясь и больно жаля тело их родной России, в которой они жили или продолжают жить.

Достаточно примеров германофобии и из нашего сегодня. Так, 10 декабря 2006 года на российском телевидении в передаче Владимира Познера «Времена» известный театральный деятель, режиссёр театра «Ленком», в прошлом верный ленинец и многократный лауреат, обласканный советской властью, устроивший в 1991 году шоу из сжигания собственного партбилета Марк Захаров в присущей ему высокомерной манере заявил: «Я часто бываю в Германии, и вот жители бывшей ГДР не вписываются в жизнь Германии, им очень трудно». Перед российскими телезрителями, большинство из которых за пределы своей области выехать не в состоянии, можно, конечно, козырнуть своими частыми поездками за границу и знанием нюансов «забугорной жизни». Но ведь смотрят его не только эти несчастные. Далее обласканный уже нынешней властью душевед продолжил: «Уж совсем несчастные люди — это поволжские немцы, которые приезжают. Были высланы в Казахстан, потом приезжают в Германию — они вообще сбиваются в какие-то несчастные экстремистские группы. Они не хотят учить немецкий язык. В общем, они не говорят по-немецки». Интересно, кто внушил Марку Анатольевичу весь этот бред, тем более что сам он по-немецки ни бельмеса не понимает и поэтому самостоятельно, без помощи переводчика, ни с одним немцем общаться не мог и вряд ли сможет? Надо же, «жители бывшей ГДР не вписываются в жизнь Германии»! Это он так о коренных немцах. А кто же тогда вписывается? Эмигранты с беженцами.

Ну а о том, что в Российской империи немцы компактно проживали не только в Поволжье, а и в Украине, Крыму, Петербурге, Москве, на Кавказе он явно даже не догадывается. И потом, кто ему позволил вот так огульно оскорблять весь наш народ? Уверенность в непременной безнаказанности или дремучая некомпетентность? Скорее всего, и то и другое вместе взятое.

С 9 по 10 июня 2007 года в Кёльне проходил 1-й съезд российский соотечественников в Германии, в котором приняло участие более 130 человек, в том числе высокопоставленные чиновники из России и Германии, священнослужители, а также общественные деятели из Франции, Бельгии, Голландии, Австрии. Среди выступающих была и доктор философских наук, профессор, президент отделения «Философия мировой культуры» Международной Академии общественного развития Галина Хотинская-Каллис. Её доклад назывался «Российская душа и духовность в рефлексиях русской литературы и русской религиозной философии». Несколько цитат из него: «Немец чувствует себя свободным лишь в казарме. В понимании свободы мы никогда с немцами не сговоримся. В германском духе нет безграничности, — это в своём роде великий и глубокий дух, но ограниченный, отмеренный дух, в нём нет славянской безмерности и безграничности. Германец менее всего способен к покаянию. Повсюду германизм, одержимый идеей своей исключительной культурной миссии, несёт свою замкнуто-европейскую и замкнуто-германскую культуру, ничем не обогащаясь, никого и ничего в мире не признавая. И эти притязания германского централизма являются великим препятствием на путях соединения Востока и Запада, т. е. решения основной задачи всемирной истории. Немцы не довольствуются инстинктивным презрением к другим расам и народам, они хотят презирать на научном основании, презирать упорядоченно, организованно и дисциплинированно. Немецкая самоуверенность всегда педантическая и методологически обоснованная. Мы, русские, должны противопоставить ей свой дух, свою религию, свои чаяния. В русском духе заключён большой христианский универсализм, большее признание всех и всего в мире». Напомню, выступала мадам Хотинская-Каллис в немецком городе Кёльне, перед аудиторией, добрая половина которой состояла из местных и российских немцев. Именно последних инициаторы этого хурала как раз и вознамерились вовлечь в организацию так называемых соотечественников.

Слащавые рассуждения Хотинской-Каллис о «русской душе» выглядят особенно нелепо на фоне трагической судьбы российских немцев как в Первую мировую войну — с депортациями и преследованиями со стороны «всемирно отзывчивых русских», так и в годы Второй мировой, с массовыми репрессиями, поголовной высылкой, заключением в лагеря принудительного труда, конфискацией имущества, а также десятилетиями дискриминации и германофобской политики центральных и локальных властей.

И вот потомки подвергнутых геноциду российских немцев, до сих пор окончательно так и не реабилитированных Россией, в которой и речи нет о покаянии как в их отношении, так и остальных жертв большевистского произвола, должны слышать и читать следующее: «Германец менее всего способен к покаянию.» Ну не издевательство ли это над здравым смыслом, над реальностью, которая поставлена с ног на голову? Ведь как раз не русские, не россияне, а современные немцы, «германцы» показывают образцы национального покаяния и стремление к примирению. Что-то не припомню я ни в Москве, ни в другом российском городе монумента, мемориала, документационного центра или государственного музея, посвящённого памяти депортированных народов, жертвам голода, сотням тысяч невинно расстрелянных в годы советской власти. О покаянии — да что там покаянии (!), даже сожалении о преследованиях, о тяжёлой судьбе большинства так называемых «бывших соотечественников» ни слова в речах официальных представителей российских властей, которые теперь нас вовлекают в свои соотечественники.

Но признаюсь — не выступление доктора-профессора Хотинской-Каллис возмутило меня (напротив, спасибо ей за то, что предупредила-напомнила, как нас в России любят). И не организаторы съезда — руководители Кёльнского интернационального культурного центра «Атлант» Дмитрий и Евгения Ремпель возмутили меня тем, что превратили его в германофобский шабаш. А вот то, что официальные германские власти промолчали, что правления общественных организаций российских немцев не привлекли всю эту компанию к судебной ответственности, — меня искренне опечалило. Да, добрый десяток бывших граждан России (и не только российских немцев, а также евреев и русских), с которыми беседовал, искренне были возмущены произошедшим в Кёльне, а доктор Виктор Кригер даже направил письмо в адрес организаторов съезда с требованием объяснений. Но тщетно — ответа он так и не дождался. Хотя лично я склонен усматривать во всём этом некий положительный момент, ибо теперь знаю, кто такие супруги Ремпель, кто такая Хотинская-Каллис, а заодно все остальные, присутствовавшие на кёльнском сборище, объявленном съездом. Жаль только, что в энциклопедии «Немцы России» не нашлось для него пары строк.

Однако, объективности ради, было бы правильным, если в энциклопедию «Немцы России» наряду с «германофобией» включили также термин «германомания», который уже упоминавшаяся энциклопедия Брокгауза и Ефрона трактует как «преувеличенное пристрастие ко всему германскому». А что, лично мне с этим, пусть и редко, но доводилось сталкиваться. И шуточные слова нашего современника, писателя Михаила Успенского из повести «По следам бременских музыкантов»: «Немец обезьяну выдумал, а луну делают в Гамбурге» вполне созвучны представлениям о Германии и немцах многих россиян. А согласно популярному в Европе анекдоту, в раю немцы работают механиками, а в аду — полицейскими. И то, и другое — благодаря своей врождённой чёткости и принципиальности.

Да и в своих, «родных немцах» многие русские, а также узбеки, казахи, таджики, татары, с которыми мне доводилось откровенно беседовать, видят прежде всего мастеровых, ответственных, умелых, неконфликтных, чистоплотных и надёжных людей. Но недаром говорят: что имеешь — не ценишь. После крушения «железного занавеса» и массового переезда в Германию немецкие сёла на постсоветском пространстве пришли в упадок, а соседи уехавших в «фатер-ланд» Фридрихов и Март других национальностей с искренним сожалением вздыхают: «Когда рядом жили немцы, был у нас и порядок, и достаток, а сейчас сплошная грусть».

А как не упомянуть о том, что уже второй десяток лет российские немцы — одни из самых завидных женихов и невест в бывшем СССР. Будем откровенны — главное их достоинство, наверное, не внешность, а возможность вывезти супруга в благополучную Германию. Но с лица, как известно, воды не пить. И об этом всём тоже нужно рассказывать, ведь это тоже в некоторой степени проявление германомании, уважения к немцам. Яркий, самобытный публицист и писатель, главный редактор газеты «Завтра» Александр Проханов в эссе «Мы и немцы, немцы и мы.» написал: «Я не считаю себя германофилом, но мне глубоко симпатичны немцы, которые, как и русские, потерпели в XX веке страшные, сокрушительные поражения. И мы, ветераны двух несуществующих империй, солдаты двух истребительных войн, должны сейчас расстелить скатерть на общих могилах и выпить за процветание Германии и России»^[105]. И далее: «Удивительна судьба этих двух чуть было не сказал „славянских народов“. А ведь есть целая теория о том, что этническая основа немцев и славян едина, что оба народа происходят из одного этнического ядра. Судьбы этих двух народов переплетены между собой поразительнейшим образом. Когда эти два народа встречались друг с другом мирно, когда синусоиды их развития накладывались одна на другую со знаком плюс, происходил поразительный всплеск, благотворный как для одного народа, так и для другого». Согласитесь, подобные признания, прозвучавшие из уст едва не самого главного русского патриота, дорогого стоят.

Следующий термин, который почему-то отсутствует в энциклопедии — «общественно-политическая реабилитация». Её в России ожидали наши деды и бабушки, отцы и матери, продолжаем ожидать её мы. Но если немцам, живущим в России, она необходима, чтобы не ощущать себя более чужаками, людьми второго сорта, чтобы, поминая сгинувших и погибших, сказать, наконец: «Вот видите, справедливость есть и она восторжествовала», то для других народов Российской Федерации, прежде всего русского народа, она необходима скорее для морального очищения и полного разрыва с преступлениями прошлого, в том числе совершенными против своих сограждан немцев по национальности.

Вскоре после окончания Второй мировой войны в России побывала делегация священников Евангелическо-лютеранских церквей Германии, которая, встретившись с иерархами Русской православной церкви, попросила у них и у всего советского народа прощения за содеянное гитлеровцами. Православные батюшки молча выслушали лютеран и ответили: «Мы вас прощаем. И вы нас простите».

Уважаемые читатели, вы только вдумайтесь в великую суть этих великих слов: «Мы вас прощаем. И вы нас простите». Так сказать могли только люди глубокой Веры и огромного Сердца, искренне любящие Родину.

Да, в том числе и через российских немцев может и должно, наконец, произойти духовное, экономическое, культурное сближение между Россией и Германией. Это жизненно важно для обоих народов и смертельно опасно для их врагов, дважды в прошлом столетии сталкивавших их в смертельных войнах. Поэтому так нужна общественно-политическая реабилитация российских немцев, которую следует рассматривать как важный элемент духовного сближения двух христианских народов, связанных благодаря российским немцам тысячами кровных уз.

Жаль, что в энциклопедии отсутствуют термины «концентрационный лагерь», «комендатура», «немецкая оппозиция», «немецкие клубы» и вообще, как подметил в письме, адресованном мне, доктор Альберт Обгольц, «её концепция построена таким образом, чтобы показать в основном то, что способствовало славе России и СССР. Бесконечный ряд чиновников и генералов с немецкими именами прибалтийского происхождения, которые „zum Deutschtum“ отношения практически не имеют, впечатляет, но это ведь не российские немцы».

Фактически отсутствуют в энциклопедии даже краткие заметки о лидерах общественных организаций и объединений российских немцев, существовавших в СССР в 198090 годы ХХ века. Не нашла должного освещения в ней такая важная тема, как немецкие кладбища, существовавшие и сохранившиеся кое-где в России, Украине и других регионах бывшего СССР. Непростительно забыты писатель и педагог В. Г. Клейн, публицист и писатель Г. С. Лебзак, учёный и патриот Л. Л. Люзе, известный историк-хронист Антон Шнайдер и многие другие интеллектуалы. Фактически не упомянуты писатели российские немцы, творившие за пределами СССР, многие священнослужители, прежде всего те, которые приняли тяжкие муки и смерть за свою веру. Или такой казус. На стр. 711 (том 1) читаем: «Диалекты немецкого языка см. в ст. Немецкий язык». Смотрим, но главы такой нет, как нет и статьи об основателе школы немецкой диалектологии проф. Г. Г. Едиге, продолжателе дела профессоров Г. Г. Дингеса и А. П. Дульзона.

Но как бы то ни было, повторю, уже прозвучавшие в начале слова: выход энциклопедии «Немцы России» следует признать одним из значительнейших событий в жизни нашего народа. Большое спасибо всем её авторам за этот фундаментальный труд, который, надеюсь, будет дополнен ещё одним (а лучше не одним) томом и который сможет легко приобретать каждый желающий.

Необходимое послесловие

После того как этот очерк (краткий вариант) был опубликован в еженедельнике «Русская Германия/Русский Берлин», затем перепечатан журналами «Российский колокол» (Москва), «Русский переплёт» (Москва), помещён на сайтах Международной федерации русскоязычных писателей (Будапешт) и «Немецкое Поволжье», появился в других изданиях, ко мне стали приходить письма с дополнениями, уточнениями, вопросами. Я искренне благодарен их авторам. Кроме того, хочу поблагодарить группу москвичей, сообщивших, где находится едва не половина тиража энциклопедии «Немцы России». По их сведениям, это одна из комнат посольства ФРГ в Москве.

Признаюсь, это меня не удивило, так как работу по подготовке и изданию энциклопедии субсидировала в основном германская сторона, и вполне логично, что посольству была передана значительная часть трёхтомника. Но почему он там застрял «мёртвым грузом»? Допускаю, что в круговерти дипломатических забот о книгах просто забыли или не знают, что с ними делать: то ли по российским регионам разослать, то ли в Германию отправить. Ну а руководители и активисты общественных организаций российских немцев, они почему не шевелятся? Той же Федеральной национально-культурной автономии российских немцев и пресловутого Международного союза немецкой культуры? А разве вождям Ассоциации общественных организаций немцев Казахстана и Фольксрата немцев Украины энциклопедии не нужны? Допускаю, что лично им нет, а вот рядовым немцам, интересы которых они представляют и даже вроде отстаивают? А где притаились руководители министерства регионального развития РФ? Они хоть в курсе, что такая энциклопедия вышла и пропала? А если в курсе, то что?

Конечно, будь у российских немцев своя, как у других народов РФ, республика, которую, напомню, состряпав лживую фальшивку в виде указа, отобрали, такого конфуза не приключилось. Более того, подготовили бы уже второе, исправленное и дополненное издание. И была бы эта энциклопедия не только верной по сути, но и полезной по содержанию. И немцам России, и жителям других регионов.

Написав это, подумал: а может, как раз нежелание иметь некий эталонный регион (прежде всего, в экономике, социальной сфере, а не только в книгопечатании) и есть главное препятствие в восстановлении республики? Впрочем, ответа на этот вопрос мы вряд ли дождёмся. Его снова не услышат. Ну и плевать, главное — мы-то с вами знаем, в чём дело. И в этом счастье.

2008–2010 гг.

Парнас амбиций

Премии оптом и в розницу

Чего в последнее время мне только не предлагали! Кто только не пытался меня осчастливить! Например, кастрюлей, которая, если готовить в ней борщ, поможет сберечь столько электроэнергии, что в конце года это мне заплатят, а не я за пользование электричеством. Или сковородку, на которой, во-первых, без всякого масла жаришь что угодно, а во-вторых, приготовленные на ней продукты лучше любых диет и медикаментов стабилизируют содержание холестерина в организме.

Ещё мне предлагали купить матрас, повышающий половую потенцию, одеяло, предотвращающее образование раковых клеток, подушку, улучшающую рост волос на голове. Ну а «вечные» тюбики с зубной пастой, очки, помогающие уберечься от сглаза, и прочие подобные вещи и вспоминать не буду.

Как-то почтой мне пришло письмо, из которого я узнал, что выиграл в лотерею и награждён бесплатной путёвкой в четырёхзвездный отель на Мальте. В этом же письме перечислялась масса прелестей и сюрпризов, которые меня там ожидают, и объяснялось, каким образом я выиграл в эту самую лотерею, в которой не участвовал. Оказывается, мои имя и адрес (и не только мои!) устроители взяли в телефонной книге, причём наугад. Затем в присутствии очень уважаемых и бесконечно честных людей (должности, звания и фамилии перечислялись) провели розыгрыш лотереи. Менее удачливые выиграли водные лыжи, надувные матрацы, пляжные полотенца, ну а счастливчики вроде меня — недельный отдых в отеле.

Сказать, что я обрадовался, значит ничего не сказать. Прибавьте к этому, что в Германии на тот момент я жил второй год и поэтому ни подвоха, ни потаённого смысла в этом письме не усмотрел.

Естественно, неожиданной радостью я поспешил поделиться с приятелями, и один из них, грустно усмехнувшись, сказал: «А я был на этом рыцарском острове. Тоже по лотерее. Действительно, полёт туда бесплатный. Но только в одну сторону, а вот обратно стоит дороже, чем кругосветное путешествие. А других рейсов, точнее билетов на самолёты, нет. Так что дешевле в пятизвёздочном три недели и полностью за свой счёт, чем у них по лотерее бесплатно семь дней».

Почему я об этом всём вспомнил? А потому, что днями электронной почтой получил сообщение, что стал лауреатом литературного конкурса «Лучшая книга-2009», и в номинации «Публицистика: исследовательское начало, злободневность тематики, произведения, посвящённые актуальным общественно-политическим вопросам и текущей жизни общества» мне присуждено третье место.

Кроме этой номинации со столь необычным названием, там была масса других. И человек сорок победителей, из которых к литературе имели отношения от силы два-три, ну а остальные, как говорится, баловались ею от хронического безделья, то есть печатали книжки за свой счёт, а потом одолевали знакомых просьбами купить их. Устроила этот конкурс некая библиотека-фонд, носящая имя некого литератора, живущего в Берлине. Ничего плохого в этом нет, а вот странное есть. Дело в том, что две первые премии в номинации «Публицистика: поиск коммунистического зла; тираны-вожди и последствия их тоталитарной идеологии», а также в номинации «Малая проза: мемуары о судьбе российских немцев — депортация и трудармия», были присуждены как раз тому литератору, чьё имя носит фонд. Кроме того, его удостоили «Похвального листа» за внеконкурсное участие в номинации «Крупная проза: захватывающая авантюрноприключенческая трилогия в девяти томах». Это не описка, так сказано в официальном решении жюри. Короче, если захотите участвовать, то с восемью томами приключенческой трилогии лучше не пытайтесь — только с девятью.

А ещё этот литератор был отмечен «Похвальным листом» в номинации «Лучшая книга продуктивного автора, написавшего и издавшего более 2-х книг, — с точки зрения оформления». Что это такое, кроме разве «продуктивности», служащей критерием в классификации свиноматок, я не понял. Не менее загадочно, каким образом активисты этого конкурса, словно ксёндзы, охмурявшие в «Золотом телёнке» Козлевича, охмурили-таки престарелого берлинского литератора? За что? Ради чего? Но не в этом суть. Признайтесь, как бы вы, уважаемый читатель, отнеслись к тому, что при жизни, допустим, Максима Горького буревестника революции наградили премией, носящей его имя? Или Владимира Маяковского — премией Маяковского. Знаю, знаю, в годы их здравствования таких премий не было, а вот Сталинская была, и представьте, что ею взяли и наградили Иосифа Виссарионовича. Представили? Вывод ваш верен — это уже не культ личности, а кое-что связанное с медициной. И вот меня в эту медицину с психиатрическим уклоном взяли да и вляпали.

Звоню знакомому, на чью фамилию наткнулся в сонме лауреатов.

— Понимаешь, — говорит он, — я тоже не участвовал в этом конкурсе и сам удивлён.

— Понятно. А ради чего они его устраивают? Кто их уполномочил?

— Ты же читал, что «авторам будут вручены памятные фотоколлажи». Вот в этом и смысл. У председателя жюри конкурса муж — фотограф, но безработный. Он делает отличные фотографии, которые, в принципе, недорого стоят. Их можно друзьям дарить, на сайте разместить, ну и так далее.

— А что на этих снимках?

— Ну, например, ты и твои книги. Или ты и твои читатели. Короче, разное. Ты ж понимаешь, кризис, нужно выживать, вот они и придумали как.

— Получается, я должен купить этот фотоколлаж?

— Естественно. Ведь в этом-то и весь фокус.

Поблагодарив за информацию, я не мешкая отправил письмо председателю жюри, в котором сообщил, что в конкурсе не участвовал и участвовать не собирался, и поэтому убедительно прошу изъять моё имя из списка лауреатов и оповестить об этом всех, кому были отправлены письма с его итогами. Председатель ответила в том смысле, что иного от меня и не ожидала и даже догадывалась, что я заартачусь, но так и быть — письма о «вкравшейся ошибке» она разошлёт.

Не успел я перевести дух, как обрушилась следующая напасть. С периодичностью один звонок в три дня меня стали одолевать в основном поэты с предложением приобрести у них сборник стихотворений. Все мои мягкие отнекивания, типа «поэзией не очень интересуюсь», на них не действовали.

— Ну вы же тоже пишете, — наседал звонящий, — а я лауреат международного фестиваля поэтов. Социальное пособие, как знаете, не увеличивают, а сборник я выпустил за свои деньги. Мне же отбить их нужно, чтобы в следующем конкурсе участвовать.

— А вы не участвуйте, — говорил я.

— Как не участвуйте?! — возмущался поэт. — Мои стихи все хвалят, особенно устроители конкурса и сестра жены. Я их вам сейчас почитаю.

— Ни в коем случае, — прерывал я его. — Я уже ухожу, так как опаздываю на работу.

— Ах, вы работаете, а я думал — только пишете. И наверное, деньги получаете?

— Естественно.

— Тогда два, нет — три сборника купите, а ещё календарь с фотографиями моей внучки. Он отмечен поощрительным дипломом на всеевропейском конкурсе короткого рассказа.

— Но вы же сказали фотоальбом.

— Правильно. Просто фотография с одной стороны листа, а рассказ — с другой.

— Скажите, где проводился этот конкурс?

— Как где?! Конечно, в Мюнхене. Но такие и в других городах проводят. В Дюссельдорфе, например, в Штутгарте. Но вы у них не покупайте.

— Я и у вас не куплю, — разочаровывал я поэта-фотографа.

— Почему?

— Я уже объяснял.

— А раскрыть секрет можете?

— Смотря какой.

— Как вы свои книжки продаёте?

— А уж это, дружище, — придав голосу таинственность, отвечал я, — не мой секрет, а издательский. Поэтому наберитесь упорства и постарайтесь выбить из них эту тайну.

— Из вашего издательства?

— Нет, из того, которое вашу книгу издало и наверняка отпечатало дополнительный тираж и стихов, и календарей, о котором вы не знаете.

— Вы уверены?

— Не сомневаюсь. Они ж даже сестре вашей жены понравились.

— Понятно, — вздохнул поэт и повесил трубку.

А днями, поделившись с коллегой-журналистом этой неожиданной литературной напастью, услышал, что «сегодня на графоманах не так, чтобы очень, но детишкам на молочишко заработать можно. Правда, конкуренция. Хотя, где её нет?..»

Поэтому ни на продавцов кастрюлей, сковородок и подушек, ни на устроителей литературных конкурсов, тем более на поэтов, я не в обиде. Ведь без них, как справедливо заметил коллега-журналист, наша жизнь была бы скучной и пресной, словно ужин диабетика.

Девичий скромный альбомчик

В 1994 году правительство земли Баден-Вюртемберг учредило специальную премию в области культуры для российских немцев и банатских швабов (немцев из Румынии), поочерёдно, раз в два года, вручаемую «за выдающиеся заслуги в области литературы, музыки и изобразительного искусства». А также за то, что они достойно представляют культурную традицию своих национальных меньшинств как в самой Германии, так и в районах прежнего компактного проживания. Награда, кроме дипломов, предусматривает три денежные премии: первую в размере пяти тысяч евро и две вторые — по две тысячи евро.

Это, так сказать, преамбула истории, заставившая меня вспомнить детство. Так вот, в ту далёкую пору у моих одноклассниц и вообще многих, если не большинства девиц был в чести обычай вести так называемые рукописные «девичьи альбомы» (не путать с «дембельскими»). В основном записывали они в них слова песен. Но не только: ещё записывали цитаты из классиков (в самом причудливом сочетании и самом прихотливом начертании), лозунги и девизы типа «не люби двух сразу», приметы и прочие финтифлюшки. Всё это было по мере способностей и вкусов обладательницы разукрашено нарисованными или вырезанными розочками, голубками и проч., проч. Встречались в этих альбомах также анкеты («твоё любимое имя, заветное желание» и так далее). В них вклеивали фотографии популярных актёров и записывали приблизительно такие вот стихи: Учи, подруга, химию, она тебе важна.

При поцелуе с мальчиком реакция нужна!

Или:

А ещё:

Эти и подобные строки, а особо — серьёзно-загадочный вид моих одноклассниц, с которым они, демонстративно таясь, а на самом деле всячески привлекая посторонние взгляды и внимание, читали друг дружке альбомы на переменах, очень меня забавлял. А ещё раззадоривал. И вот окончательно раззадорившись, я взял и выступил на городском фестивале молодых музыкантов, певцов и чтецов (в пору моей юности таковые устраивались) с шуточным, как былообъявлено, а на самом деле достаточно ехидным «Дневником одноклассницы». Сюжет этого моего произведения был весьма прост: безумная любовь, коварное предательство и жуткая кара, постигающая изменника, плюс несколько советов и сентенций. Ну а составлен он был исключительно из строф-штампов, которые я надёргал из дневников подружек.

Успех, помню, был оглушительный. Но и последствия — тоже. Вплоть до проработки в отделе культуры горкома комсомола. Ну а о реакции одноклассниц и вообще романтически настроенных девушек и говорить не буду. Доступ к их дневникам был мне заказан надолго. Благо в то время я более увлекался волейболом и спортсменками.

Прошли десятилетия, и вдруг с удивлением узнаю, что «девичий альбом» жив и активно здравствует. Правда, теперь это не рукописная общая тетрадка в коленкоровой обложечке, а настоящая книга, выпущенная типографским способом. И ещё одно отличие: в новых «дневниках одноклассниц» напрочь отсутствуют чужие мысли, слова, рифмы. Всё, как говорится, своё, родное, посконное. Да, чуть не забыл: резко возросли тиражи. Если в пору моей юности они изготавливались в единственном экземпляре, то теперь их количество достигает порой двухсот и даже более экземпляров. К девушкам, что раньше было редкостью, присоединились юноши. А присоединившись, стали объединяться в союзы, которые почему-то именуют писательскими.

Следующая особенность, на которую обратил внимание: подавляющее большинство членов этих союзов составляют люди, общественно полезным трудом не занятые. Хотя, конечно, бывают исключения. И наконец последнее: в основном любители альбомной лирики, плоского юмора и коряво-квадратной прозы на русском языке, обитают не в России, что было бы естественным, а в Германии, Израиле и ещё в США. Ну, с этим феноменом пусть разбираются социологи, а я озадачился совсем другим и совсем недавно.

22 октября 2010 года в Штутгарте были объявлены имена и вручены дипломы специально учреждённой правительством Баден-Вюртемберга премии для российских немцев в области культуры. На этот раз отметили литераторов, а если конкретно, то трёх дам. Имена неважны. И не потому, что широкому читателю они мало что скажут, а потому, что их труды на полках книжных магазинов никогда не присутствовали. Исключая разве что повесть одной из лауреаток, но о ней речь особая и позже.

Итак, первую премию присудили автору монографии, то есть докторской диссертации «Жанр и этническая картина мира в поэзии российских немцев второй половины XX — начала XXI вв.», выпущенной в Германии. Обычному человеку прочесть этот увесистый труд, написанный достаточно сухим языком, каковым в основном и пишутся кандидатско-докторские, достаточно сложно.

Хотя для узких специалистов интерес она, может быть, и представит. Главное, чтоб они о ней узнали.

Второй премией была отмечена автор поэзии, которую смело можно отнести к классике «девичье-альбомной лирики». Правда, с рифмой у неё не всё ладится, но это, как объяснили, новое направление. Верлибр называется. Что-то вроде потока сознания. И ещё знаменита она тем, что долгие годы возглавляла литературное объединение российских немцев, объединившее несколько десятков любителей «девичьего альбома» обоих полов.

Но удивила меня не награда за вышеперечисленные заслуги, а то, каким образом члены комиссии смогли оценить творческие достижения этих двух лауреатов. Ведь из семи членов жюри русским языком владеют только трое, а работы, о которых идёт речь, написаны по-русски. Как же они их читали? По какой шкале оценивали? Конечно, можно предположить, что специально к конкурсу русский язык освоили. Но тогда и их ведь нужно чем-то наградить. За усердие, прилежание, гениальность.

И наконец, ещё одна работа, отмеченная второй премией, написана и опубликована на немецком языке. Здесь, как говорится, всё о'кей. Настораживает другое: её автор ни малейшего отношения к российским немцам не имеет. Более того, саму повесть к теме и проблемам российских немцев притянуть если и можно, то с огромным напряжением. Достаточно сказать, что «Землячество немцев из России» упорно в ней именуется «Землячеством русских в Германии». Скорее это рассказ о русских, эмигрировавших в Германию, но никак не о российских немцах, возвратившихся на родину предков. Да и представлены они в ней в каком-то гротескном, негативном свете, что лично меня особо не воодушевило. Допускаю, что для местных немцев описываемые в повести события и неадекватное, на мой взгляд, поведение героев выглядит естественным и даже забавным, но при чём, в таком случае, премия, вручаемая российским немцам «за достойное представление их культурной традиции»?

И всё же ни к членам жюри, ни тем более к лауреатам у меня претензий нет и быть не может. Объясняю: первые оценивали то, что им представили, а вторые, убеждён, отправили на конкурс лучшее из того, что у них есть.

Но действительно ли то, что оценивали в Штутгарте, является лучшим из созданного российско-немецкими литераторами? Вот в чём вопрос. И ответить на него не так просто.

Причины отсутствия в числе конкурсантов многих действительно талантливых и известных писателей из российских немцев я склонен усматривать в некой «келейности» организации этого конкурса. По крайней мере, ни одна общественная организация российских немцев, включая правление и актив землячества, особо его не пропагандировали.

Ни в этом, ни в минувшие годы. Достаточно сказать, что все лауреаты, отмеченные премиями, были выдвинуты издательствами, выпустившими их книги, но ничего не сделавшими и не делающими для продвижения их на читательский рынок. А почему, допустим, не Всегерманским интеграционным Советом российских немцев или Литературным объединением немцев из России, или земельными организациями землячества? Таких организаций в Германии можно набрать несколько десятков. При желании, естественно. Но оно, желание, видимо, отсутствует. А может, не выдвигали из опасения, что в числе конкурсантов окажется неудобный автор, пишущий неудобные повести, рассказы, публицистические статьи на неудобные темы? И получается, что литературные премии российским немцам присуждают не за творческие успехи, а скорее за благонамеренность, правильную политическую ориентацию и одобрительное молчание?

Признаюсь, для меня так и остаётся загадкой и никак не могу получить я ответ на вопрос: почему ни одна (выделено авт.) общественная организация российских немцев до сих пор так и не выдвинула на столь престижную премию литераторов, покинувших этот мир, но чьи имена навсегда сохранятся в наших сердцах? Тех, кто в самые тяжкие времена тотальных запретов и притеснений, по сути, сберёг литературу российских немцев. У многих, надеюсь, есть свой список достойных. Есть он и у меня: Нелли Ваккер, Вольдемар Гердт, Доминик Гольман, Виктор Шнитке, Герберт Генке… Этот список, естественно, можно дополнить, скорректировать. Ну а деньги, выделяемые лауреатам на премии, я предлагал и продолжаю предлагать в неоднократных разговорах с руководителями Землячества, людьми, ведающими культурой российских немцев употребить на издание добротной книги, в которую бы вошли произведения названных авторов. Ведь это действительно большая литература, которой мы можем и должны гордиться. Которая действительно в состоянии рассказать местным немцам и нашим детям правду о нас и нашей судьбе. Так в чём же дело?

А почему на этот конкурс не представить произведения литераторов (дай Бог им долгих лет!), которые ещё живы и которые, убеждён, того более чем достойны? Например, Норы Пфеффер, Гуго Вормсбехера, Венделина Мангольда, Иоганна Варкентина, Константина Эрлиха. Почему бы взять и не выдвинуть их всех вместе, а потом не выпустить коллективный сборник? Ах, то, что они писали, пишут и говорят, не очень нравится властям. Или я снова ошибаюсь и причина в ином? В чём, поясните. Только не нужно, пожалуйста, объяснять, что авторы должны сами себя представлять и лоббировать. Эти как раз не должны. Это обязаны сделать, к примеру, сотрудники общественных организаций, субсидируемые из госбюджета и вроде бы занимающиеся историей и культурой российских немцев. Но вместо этого они продолжают лоббировать интересы очень странной организации — Международного союза немецкой культуры, который почему-то находится в Москве.

Вот, пожалуй, и всё, что я хотел сказать, узнав о подведении итогов литературного конкурса в Штутгарте. Ну а в заключение поздравлю лауреатов и искренне пожелаю, чтобы их книги нашли своих читателей. Ведь для человека пишущего это как раз и есть главная награда и главная оценка его творчества.

2010 г.

Грюс Готт, поэт рубцов

В комнату, которую мы занимали с семьёй в отеле, приспособленном под переселенческое общежитие российских немцев, кто-то постучал.

— Да, да, пожалуйста, — сказала жена по-русски, — входите.

Дверь приоткрылась и перед нами предстала сухонькая баварка, одетая в традиционное для этих мест зелёное платье с белым кружевным передником, вязаную кофточку и чёрные башмаки с серебряными пряжками.

— Грюс Готт^[106], - сказала она, как-то по-особому улыбнувшись — всем вместе и в то же время каждому в отдельности.

— Грюс Готт, — откликнулись мы с женой, а старшая дочь, вступившая в пору переходного возраста, о существовании которого в её годы я даже не догадывался, мрачно пробурчала: — Сервус^[107].

В натруженных руках, с сетью вен, вздыбивших обветренную кожу, женщина держала какой-то плотный пакет и небольшую картонную коробку, в которых обычно продают торты.

— Простите, что без приглашения, — сказала она по-немецки с сильным баварским акцентом. — Но прежде чем представиться, хотела узнать, не помешала ли? Может, мне лучше зайти в другое время?

— Нет, нет, не волнуйтесь, — ответила жена. — Вы не помешали. Присаживайтесь, пожалуйста, и не обращайте внимания на тесноту и отсутствие должного порядка.

— Спасибо, — ответила женщина, опускаясь на стул. — У вас изумительный порядок, если принять во внимание, в каких условиях вам приходится здесь жить. Но всё это временно. Скоро, как я слышала, вы переедете.

— Да, — кивнула головой жена. — Как только окончим языковые курсы, мы постараемся перебраться в большой город.

— Конечно, конечно, — согласилась женщина. — Чтобы жить в таком маленьком местечке, как Акслах, здесь нужно родиться.

— Или быть миллионером, — встряла дочь, намекая, что некоторые мюнхенские толстосумы имеют здесь дома. Ведь Акслах отнесён к категории воздушных курортов. — А вообще я пошла, — продолжила она уже по-русски. — Вернусь в восемь и без приключений, так как потеряться здесь негде, а уж про приключиться — вообще не говорю. Ауф видерзеен, — кивнула она нашей гостье и выпорхнула из комнаты.

— Ауф видерзеен, — ответила та, а потом, улыбнувшись уже только нам с женой, представилась: — Флорентина Карлху-бер, вдова Карла Карлхубера.

— Очень приятно, — сказала жена и назвала нашу фамилию и имена.

— Я вас знаю, — кладя на соседний стул свёрток, а коробку на стол, — сказала фрау Карлхубер. — Мне о вас рассказал герр Фляйшер.

Густав Фляйшер был арендатором обветшавшей, требующей немедленного ремонта гостиницы «У почты», в которой жили 28 семей аусзидлеров^[108]. По слухам, за каждого из нас на его банковский счёт регулярно «перекатывалась» сумма, равная той, если бы мы все квартировали в новеньком четырёхзвёздочном отеле. Поэтому, появляясь в селе Акслах, расположенном в центре заповедного Баварского леса, Фляйшер был неизменно весел и улыбчив, поглядывая на аусзидлеров, словно наш сосед-бауэр на своих бурёнок-рекордисток, пасущихся на изумрудных альпийских склонах.

Вообще, как смог убедиться я позже, приём беженцев, отправка медикаментов, одежды, питания в зоны бедствия, поставка оборудования и техники странам, вступающим на путь принудительной демократии, — дело сколь благородное, столь и прибыльное. Особенно если им заниматься профессионально и без эмоций. Фляйшер был профи, который под личиной балагура умело прятал холодный расчёт и ледяной рассудок. О каждом из нас он знал столько, сколько рачительный баварский хозяин знает о своих коровах. Этими знаниями он иногда веселил акслахских аборигенов, являясь к ним на «ягуаре» из города Ландсхута, название которого можно перевести как «земельная шляпа» или «баварская шляпа», то есть нечто державно-многозначительное, что наверняка не случайно. Ведь до Мюнхена столицей Баварского королевства был именно Ландсхут. Естественно, в комплекте историй о «братьях и сёстрах по разуму» (приблизительно так Фляйшер величал этнических немцев с Востока) я, в прошлой жизни журналист и общественный деятель, занимал далеко не последнее место.

— Вы ведь писатель, — обращаясь ко мне, сказала гостья. — И я подумала, что вам будет интересна эта книга, которую привёз мой покойный муж из России. Он был там в лагере, потом работал на стройке вместе с другими военнопленными, а в 1970-м и 1975-м ездил в те места. Тогда и привёз эту книгу.

Из пакета женщина извлекла тонкую книжицу, на обложке которой значилось: «Николай Рубцов. Сосен шум. Советский писатель. 1970».

— Обалдеть! — невольно произнёс я по-русски. — Обалдеть и только!

— Он привёз и другие книги. Толстые, с картинками, — виновато улыбнулась фрау Карлхубер. — Но я не была уверена, застану ли вас. Поэтому взяла только эту. Он, знаете ли, хотел перевести её на русский язык. Это же поэзия?

— Ну да, поэзия, — кивнул я.

— Сейчас поэзия не в чести, — продолжала женщина, — а вот, помню, в молодости мы переписывали полюбившиеся стихотворения в альбомы.

— В России лет сорок-пятьдесят тому назад их тоже переписывали, — сказала жена, — но не в альбомы, а в толстые тетради. У моей мамы была такая тетрадь.

— Надо же! — поразилась гостья. — Сколько, оказывается, похожего в мире. Даже с учётом границ, которые охраняют солдаты. Недавно по нашему телевидению показывали отрывки из русских фильмов 30-40-х годов. И знаете, их сюжеты, музыка и даже герои так похожи на наши фильмы того времени.

— Да, — согласилась жена, — а взять моду.

И они стали говорить о фасонах платьев, которые носили Любовь Орлова и Марлен Дитрих, а я, продолжая вполуха слушать, бережно перелистывал сборник Рубцова, изданный в далёком 1970 году в Москве. И силился понять, чем же он привлёк немца Карла Карлхубера?

— Скажите, ваш муж владел русским языком? — воспользовавшись паузой в женском разговоре, спросил я.

— Да. Он его выучил, когда сидел в русском лагере, а позже вместе с остальными немцами работал у вас на Севере. Сначала он валил лес в районе Котласа. Потом их перевели в Вологду. Они там строили дома. Вообще мой муж был полиглотом, иностранные языки давались ему очень легко.

— Кем он был по профессии?

— Он мечтал стать инженером, даже окончил два курса университета в Мюнхене, но потом началась война. Когда в 1956 году он возвратился из плена, то какое-то время жил в городе Регене, где мы с ним познакомились. Я ведь судетская немка. В 45-м всех нас выслали с родины — часть в Германию, часть в Австрию. Когда мы в 1958-м с ним поженились, то переехали к его родителям в Акслах. У них здесь была лесопилка.

— Но при чём здесь Рубцов? — спросил я. — Что связывало вашего мужа с этим русским поэтом?

— Ничего. По-моему, они даже не были знакомы, — виновато улыбнулась женщина. — Просто мой муж любил Россию и ваших писателей. Иногда он рассказывал о своей жизни в лагере. Там было ужасно, но русским людям, по его словам, было тоже очень тяжело. Да, — встрепенулась она, — я же забыла сказать, что мой муж сам писал стихи и занимался переводами. Но делал он это непрофессионально, а так, как говорится, для души.

— Вы хотите сказать, что он переводил Николая Рубцова?

— Да, — кивнула женщина, — несколько стихотворений из этой книги он перевёл. В ней даже сохранились его карандашные пометки на полях. А вот сами переводы нужно будет поискать. Они не опубликованы.

— Как интересно, — вежливо сказала жена. — Но вы говорили, что у вас есть также другие книги на русском языке.

— Ещё пять, — уточнила фрау Карлхубер. — А также альбомы с репродукциями картин из русских музеев. Ах, простите, — вдруг всплеснула она руками, — я совсем забыла. Я же вам яблочный пирог принесла. Настоящий апфельштрудель! Вот он. Пожалуйста, к кофе.

И тут я вспомнил, что наступило время традиционного немецкого кофепития, которое, даже если вдруг солнце двинется вспять, неизменно будет протекать между 15 и 16 часами и которое для истинных баварцев столь же обязательно и естественно, как, например, воскресное посещение церкви. Жена тоже уловила намёк и быстренько извлекла из шкафа наш парадный сервиз.

А потом мы пили кофе, говорили о пустяках и много смеялись. Но не потому, что шутили, а просто всем нам было хорошо.

Пять книг, о которых упомянула наша новая знакомая, оказались сборником сказок Пушкина, двухтомником Достоевского, а также избранными произведениями Гоголя и Чехова — обычный «джентльменский набор» русской классики среднестатистического западноевропейца 70 -80-х годов, интересующегося Россией. Но вот Рубцов! Этот трагичный поэт явно выпадал из «списка рекомендуемой туристам литературы». Он-то как в нём оказался? Чем привлёк внимание бывшего унтер-офицера вермахта, бывшего военнопленного, несостоявшегося инженера, поэта и переводчика, проведшего большую часть жизни в глухом баварском селе Акслах? Где его купил Карлхубер? А может быть, эту книжицу ему подарил сам автор?

Нет, размышлял я, скорее всего, это мои ничем не подкреплённые фантазии. Не мог Карлхубер встретиться с Рубцовым. С ласкаемыми властями Евтушенко, Вознесенским, Беллой Ахмадулиной — сколько угодно, а вот с Рубцовым — никогда! Да и где? Не в Вологде же, в которой поэт прожил последние, отпущенные ему судьбой годы. Да и не верю я, чтобы западного немца Карлхубера пустили в Вологду. Зачем? Что ему было там делать? Любоваться домами, которые он в ней построил? Искать могилы друзей на кладбище, которого не существует? Вспоминать? Хотя, стоп! Вот в книжке пометки рядом со стихотворением «Последний путь», сделанные, как сказала фрау Карлхубер, её мужем.

Это были переводы некоторых русских слов на немецкий. А стихотворение звучит так:

Чем привлекло оно бывшего военнопленного? Какие ассоциации вызывала «тихая лирика» Рубцова, названного ещё при жизни «певцом земли, осени, дождя, сумерек и грусти»^[109]?

Обо всём этом, а не только о своей нынешней и будущей жизни на родине предков думал я позже, гуляя в одиночестве по чудным, словно кадры из рисованных мультфильмов окрестностям Акслаха. Они были совершенно иными, нежели те леса и поляны, где родился, творил, бражничал, влюблялся и встретил смерть Николай Рубцов и где «мотал срок» муж моей новой знакомой? И вообще, что может быть общего между «справным баварским хозяином» и русским поэтом, написавшим:

Конечно, эти мысли и вопросы для меня, свеженького переселенца, были в ту пору далеко не главными. Скорее — третьестепенными. Но всё же время от времени они возникали в сознании, а вместе с ними появлялось сухощавое, с правильными чертами лицо Карла Карлхубера, виденное мною только на фотографиях.

Удивительная вещь — память. Например, лицо бесконечно любимого и родного человека — своей бабушки Татьяны, которая вырастила, воспитала и даже спасла меня от смерти, — я не помню. А вот баварца Карлхубера вместе с Николаем Рубцовым, которого видел к тому времени всего пару раз, да и то на фотографиях, представляю ясно. Причём непременно в сибирской тайге или в небольшом городке-посёлке на русском Севере. Может быть, потому, что довелось служить там в армии, на строительстве железнодорожной трассы Ивдель-Обь, которую вместе с воинскими подразделениями прокладывали также и зэки. Перегон — они, перегон — мы. И так до самого Ледовитого океана, не разговаривая, не встречаясь, но изредка видя друг друга. Издали.

Рубцова я представлял в чёрной фуфайке, накинутой на «потёртый, тусклый пиджачок»^[110], а Карлхубера в мышиного цвета шинели, местами прихваченной огнём кострищ, у которых грелись заключённые. Это по ассоциации с увиденным на Севере в период, когда служил в железнодорожных войсках.

После занятий на языковых курсах я иногда отправлялся побродить по окрестностям — заглядывал на хутора, заходил в ближайший от Акслаха городок Готтесцель, где наблюдал неспешную, размеренно-разумную жизнь баварцев. Много позже мой друг доктор социологии Нузгар Бетанели, впервые приехав в Баварию из Москвы, скажет: «Как было, наверное, тяжко покидать местным парням этот рай ради того, чтобы оказаться на Восточном фронте». Я ему тогда возразил: любой фронт ужасен, что Восточный, что Западный, впрочем, как и любая война. «Конечно, ты прав, — сказал Нузгар, — но я сейчас не о войне, и тем более не о Гитлере, Черчилле или Сталине. Я о том, что обладай правом выбора, где прожить следующую жизнь, если таковая, конечно, существует, непременно остановился бы на Баварии. До того здесь легко мне дышится».

23 февраля 2001 года Нузгар умер. В Москве. Узнав об этом, я неожиданно вспомнил Карла Карлхубера, скончавшегося в 1987 году в Акслахе. И ещё подумал: интересно, где бы он захотел прожить ещё одну жизнь, появись у него такая возможность? Наверняка тоже в Баварии. Хотя, чтобы ощутить прелесть этого края, нужно попутешествовать, поскитаться, поездить по миру. А он поездил, точнее — пошагал. Сначала в солдатских колоннах, позже — в арестантских. А вот Рубцов наверняка ни за что не променял бы свою «тихую родину». Даже на Баварию, окажись он здесь.

Откуда у меня такая уверенность? А вы вслушайтесь в строки: Школа моя деревянная!..

Поле, холмы, облака.

Мёдом, зерном и сметаною Пахнет в тени ивняка.

С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь.

Хотя, с другой стороны, мир Николая Рубцова — не только деревенские просёлки, Русский Север, родная ему Вологодчина. Его мир — вся планета людей.

Поэтический сборник Рубцова с подстрочником некоторых стихотворений Карла Карлхубера я показал двум симпатичным гэдээровским немкам — Карин Пёч и Кристе Вайс, преподававшим нам немецкий на языковых курсах. Они же помогли скопировать переводы, а заодно книгу Николая Рубцова, составили сопроводительное письмо за моей подписью, в котором рассказывалось об удивительном сувенире, привезённом из России бывшим военнопленным. Посоветовавшись, всё это мы отправили в Мюнхен, в главную редакцию крупнейшего в Европе издательского концерна Bertelsmann, надеясь, естественно, на чудо. Но чудо не случилось. Переводы стихотворений Рубцова, сделанные Карлхубером, никого там не взволновали. А может быть, они действительно были слабыми? Не знаю. Спустя много лет живущий в Вольфратсхаузене известный немецкий писатель, блестящий знаток русской литературы Фридрих Хитцер, переведший на немецкий повести и романы многих российских писателей, сказал мне: «К сожалению, интерес к русской литературе, особенно после крушения СССР, на Западе и конкретно в Германии резко упал. Что же касается стихов, то у нас теперь даже Пушкина не издают». Помолчал и добавил: «Впрочем, Шиллера — тоже».

Услышав это, я, вместо того чтобы сокрушённо вздохнуть, улыбнулся.

— Прости, но чему ты улыбаешься? — спросил Хитцер.

И тогда я рассказал историю, приключившуюся в Акслахе.

Хитцер слушал меня, не перебивая, только в самом конце поинтересовался:

— Где же сейчас книга Рубцова и подстрочник, сделанный герром Карлхубером?

— Я возвратил их вдове. Тогда, в 92-м, я не подумал, что эта книга может стать экспонатом музея Николая Рубцова в Тотьме^[111] или неким импульсом для открытия музея германо-российской истории.

— Хорошая мысль, — кивнул головой Хитцер, — тем более что светлых лет во взаимоотношениях немцев и русских было неизмеримо больше, нежели чёрных.

— Может быть, просто чёрные быстрее забываются? — предположил я.

— Может быть, — согласился Хитцер. — Но то, что мы потеряли такой экспонат, жаль.

— Верю, что он отыщется, — успокоил я его.

Летом 2001 года мы с женой отправились из Мюнхена, где теперь живём, в Акслах. Специально, чтобы побывать в местах, куда зимой 1991 года нас забросила не очень ласковая переселенческая судьба.

Местечко практически не изменилось, разве что отель «У почты», в котором мы квартировали, стал другим. Его перестроили, покрасили, облагородили. Но останавливаться в нём нам не захотелось — тяготили воспоминания.

Оставив машину у здания пожарной команды, в помещении которого переселенцы учили-вспоминали язык предков, мы пешком отправились к дому, где жила Флорентина Карлхубер.

— А её уже нет, — ответил нам крепкий, розовощёкий баварец, расставлявший гномов и пастушек у миниатюрного пруда в палисаднике. — Она умерла. Кажется, в 1995 году. Этот дом я купил в 1997-м у её дочери, которая живёт с семьёй в Америке.

Произнеся это, он замер в пытливом ожидании пояснений: зачем нам понадобилась фрау Карлхубер, кто мы такие, и вообще, что нас привело в этот медвежий угол Баварского леса?

— Скажите, родственников у фрау Карлхубер в Акслахе не осталось? — спросила жена.

— Насколько мне известно — нет, — сдвинув на затылок шляпу, украшенную неким подобием кисточки для бритья, а на самом деле пучком усов серны, сказал баварец. — Впрочем, спросите кого-нибудь из старожилов. Например, Эльзу, она работает на почте.

Почта оказалась закрытой. Дожидаться следующего дня мы не стали, решив наведаться в Акслах как-нибудь в другой раз.

Конечно, шансов на то, что сборник стихотворений Рубцова сохранился, — мало. Но они есть. Хотя по большому счёту важнее другое. Прежде всего то, что вскоре после трагической гибели поэта в 1971 году его «негромкая лирика» вдруг зазвучала по-немецки. Да ещё где — в Баварском лесу!

А в 2000 году судьба свела меня с ещё одним (к счастью, живым) ценителем творчества Николая Рубцова — журналистом, писателем, фотографом и путешественником Яковом Пеннером. Жизнь этого человека сложилась трагично и тяжело. Но вспоминать, тем более рассказывать об этом, он не любит.

— Кому это нужно? — басистым голосом спрашивает меня Пеннер каждый раз, когда пытаюсь уточнить детали ареста его родителей, обвинённых в шпионаже в пользу Германии, сиротского детства, работы на целине, жизни на Севере и того, как он написал первую свою повесть. — Обычная судьба обычного немца, рождённого в Оренбурге. Не люблю я это вспоминать. Ты же знаешь. Одно могу сказать: На тревожной земле В этом городе мглистом Я по-прежнему добрый, Неплохой человек ^[112].

Яша действительно добрый человек, сердце которого, по его выражению, постоянно разрывается между Русским Севером и Германией.

С раннего юношества Пеннер мечтал писать о том, что видит, чувствует, о чём думает. Литераторы, понимающие толк в слове и сюжете, предрекали ему будущее. Но первая же его повесть (ещё в рукописи) привлекла внимание не критиков и ценителей изящной словесности, а чекистов.

Повесть была документальной, рассказывалось в ней о судьбе трёх родных братьев — российских немцев. Один из них в годы войны очутился в Германии, где был призван в армию. Другой ещё перед войной стал преданным коммунистом, а третий — священником. И вот в один мрачный ветреный день все они встретились за колючкой советского концлагеря, а потом были отправлены на спецпоселение в Архангельскую область.

Пересказывать дальнейший сюжет не буду, скажу только, что после того как рукопись оказалась на столе у кагэбэшного начальства, имя Пеннера было занесено в особый чёрный список. Он был изгнан с факультета журналистики Ленинградского университета, а его произведения, вплоть до начала перестройки в СССР, нигде не публиковались. Но это — позже. А перед этим Яков успел побродяжничать (круглым сиротой он остался в два года), окончить профтехучилище в Оренбурге, поработать трактористом, отслужить в армии в Белоруссии, окончить Архангельский индустриально-педагогический техникум, поучительствовать в Онеге, поработать в редакции районной газеты и поступить на факультет журналистики престижного вуза.

— По всем статьям ты вроде как диссидентом был, — сказал я ему.

— Никаким диссидентом я не был, — насупил брови Пеннер. — Кстати, слово и звание это никогда не любил.

— Почему — звание? — не понял я.

— Потому что все они, которых «забугорные голоса» диссидентами объявляли и которые потом на Запад съезжали, с органами сотрудничали. А я не сотрудничал. Я отказался.

— А что, предлагали?

— Конечно, и многократно.

— Расскажи.

— В другой раз. Давай-ка лучше я тебе о Севере расскажу.

И Колины стихи почитаю.

«Колей» Пеннер называет Рубцова. И в этом нет ни панибратства, ни желания намекнуть на их якобы близкое знакомство, а большое тёплое чувство к хорошему поэту созвучной судьбы.

В 1999 году в городке Зигбург, расположенном неподалёку от Бонна, в здании городской библиотеки открылась фотовыставка Якова Пеннера с символичным названием «Николай Рубцов — абсолютное явление русской природы». На ней было представлено около ста фотографий, преимущественно Русского Севера, сюжеты которых были навеяны стихотворениями Рубцова. Спустя два года Пеннер проиллюстрировал «рубцовскими фотографиями» книгу жившего в Архангельской области своего друга, лауреата литературной премии имени Рубцова Евгения Токарева, «Верность», которая вышла в Германии на русском языке.

Чем и как объяснить эту трепетную тягу немца Пенне-ра к России и русской словесности, я не знаю. Если честно, то ничего особо радостного, связанного с «бесконечным российским пространством», у него и всего нашего народа, в данном случае я имею в виду российских немцев, не было, да и нет. Повыдавливали нас всех оттуда, предварительно пропустив через мясорубку тюрем, лесоповалов, шахт, спецкомендатур и спецпоселений. Ну, хорошо, если бы Пеннер был один такой чудак. Так ведь нет! Тысячи, сотни тысяч российских немцев, перебравшихся на постоянное жительство в Германию, с большой теплотой говорят и вспоминают о стране, в которой родились. И, может быть, в этом как раз скрыта некая метафизическая связь двух наших народов, способная трансформировать перманентное противостояние русских и немцев в ХХ веке в нескончаемое добрососедство. К этому нас подталкивает многое — этнокультурная и демографическая ситуация, складывающаяся в Западной Европе и России, тревожное ожидание большой беды, раскаты которой доносятся с Ближнего Востока, Ирака, Афганистана, парижских окраин. Наконец, мы, как, пожалуй, никогда за всю историю, связаны теперь кровно — тысячи близких и дальних родственников живут во всех уголках Германии и России, Украины, Белоруссии, Казахстана. И ещё нас сблизила загадочная любовь немцев к поэтике пока не изданного на немецком языке Николая Рубцова. Пусть не всех, а только нескольких человек. Но это не беда. Ведь есть много других писателей, поэтов, музыкантов, одинаково понятных и любимых как немцами, так и русскими. Главное, чтобы они продолжали рождаться и продолжали творить.

Когда этот очерк уже был написан, мне позвонил Яков Пеннер и сказал, что в Санкт-Петербурге за два месяца до семидесятилетия Николая Михайловича Рубцова (поэт родился 3 января 1936 г. — А. Ф.) убит его внук, шестнадцатилетний Николай Рубцов, названный в память деда. Как часто водится в подобных случаях, либерально-демократическая пресса и общественность России особого внимания на этот факт не обратили. Пересказывать же слухи мне не хочется. Одно известно точно: незадолго до убийства на юношу уже было совершено покушение, после которого он некоторое время находился с сотрясением головного мозга в больнице. Также известно — на сотовый телефон его отца всё время шли сообщения: «Для Коли: мы всё равно тебя достанем». И достали.

Не знаю, предчувствовал ли беду Коля Рубцов? А вот его дед не только предчувствовал, но и написал в 1970 году провидческие строки: Я умру в крещенские морозы.

Я умру, когда трещат берёзы.

Но ведь известно и другое: каждый человек живёт ровно столько, сколько о нём помнят.

2006 г.

Кёнигсберг, так и не ставший Калининградом

Я возвращался из Калининграда, или Кёнига, как называют этот город местные жители, в самолёте, заполненном едва наполовину.

— Не сезон, а может, кризис, — объяснила стюардесса пассажиру, сидящему передо мной. — Но скоро всё изменится. У нас открывают русский Лас-Вегас. Слышали?

— Конечно, слышал, — ответил пассажир, — это, кажется, на самом западе области?

— Да, в районе посёлка Янтарный, — уточнила стюардесса. — Там будет одна из четырёх игорных зон России. А ещё хотят восстановить Королевский замок, и наш город станет привлекательнее для туристов.

— Ух, и залетаем, — засмеялся пассажир, беря из её рук стаканчик с соком.

— Минеральную воду, сок, вино, пиво? — уже обращаясь ко мне, спросила девушка в плотно облегающей стройную фигурку синей юбке и белой кофточке.

— Минеральную с газом, — сказал я и попытался вспомнить, который раз я был в Калининграде. Наверное, в десятый, и это моё посещение можно считать юбилейным.

Потом стал размышлять, очень ли изменился город с 1986 года, когда я в нём побывал впервые. И пришёл к выводу, что «очень», но как-то своеобразно: так и не обретя своего лица, он не смог вернуть прежнего строгого облика ганзейского города. «А нужно ли, чтобы этот облик возвращался? И возможно ли это?» — подумал я и, вспомнив о подарке, полученном накануне, извлёк из дорожной сумки увесистый, в глянцевой обложке фотоальбом с грустной, как мне показалось, фотографией на титуле: по брусчатке, укрываясь от мокрого снега зонтами, шли молодая женщина и девочка лет трёх-четырёх. Ещё был виден кусок не то крепостной, не то замковой стены и трамвайные пути.

Но вот когда сделали фото, было не понять. Может, недавно, а может лет семьдесят назад?

Фотоальбом назывался «Кёнигсберг, прости» (Pictorica Graphic Design&Publishing, 2007).

Я открыл первую страницу и прочёл: «Странный город. Странствующий. Неприкаянный. Потерявший одно имя и отвергающий другое. Осколок, оставшийся с войны в душе Германии. Беспризорник, заблудившийся на окраине уставшей России. Город, притаившийся в истории и в мыслях своих жителей.

Кто он? Как его имя? Кёнигсберг? Калининград? Не знаю.

И никто не знает. Но я знаю, что это — мой город. Я люблю его уже больше сорока лет — столько, сколько помню себя. Как и многие в моём поколении, растерявшиеся среди нескольких пограничных столбов и пытающиеся сложить мозаику своего сознания из символов далёкой России и ностальгии по Восточной Пруссии».

Это написал Дмитрий Вышемирский, составитель и автор снимков, представленных в фотоальбоме.

С этим неспешным в движениях и словах человеком, с немного грустным взглядом и располагающей улыбкой, я познакомился совершенно случайно, в предпоследний день пребывания в Калининграде.

Зашёл к старинному другу, директору Немецко-русского дома Виктору Гофману, и вдруг понял, что так тревожило меня здесь всю предшествующую неделю. Ну конечно — фотографии на стенах! Раньше на них были тоже фотографии, но обычные, а вот теперь — живые, как бы испускающие флюиды.

Хотя разве могут фотографии испускать флюиды?

Оказывается, могут, если это фотографии необыкновенные.

Запечатлённые на них дома, улицы, площади, развалины, скверы, причалы — и это, не обладая ни малейшими экстрасенсорными способностями, я ощутил почти физически — светились. Правильнее — теплились, как лампадки у икон в пустой, сумеречной церкви.

— Чьи это фотографии? — спросил я Гофмана.

— Вышемирского. Ты разве не знаешь?

— Нет.

— Мы его выставку устраивали. Он ещё фотоальбом выпустил. Не видел?

— Нет, не видел.

— «Кёнигсберг, прости» называется. Не слабо, согласись.

— Ты можешь нас познакомить?

— Без проблем, — сказал Гофман и стал набирать номер телефона.

…С Дмитрием мы встретились в тот же день. Тогда же он подарил мне альбом и долго рассказывал о своём родном городе, который очень любит, но «странною любовью».

Так считают местные патриоты. Ещё патриоты убеждены, что Вышемирский лишён национального чувства гордости, и если дать ему волю, то переименовал бы Калининград в Кёнигсберг.

— Конечно, переименовал, — сказал мне Дмитрий. — С какой стати древний город, всегда занимавший особое место на карте Европы, прославленный великими учёными, философами, астрономами, физиками, биологами, писателями, музыкантами, архитекторами, математиками, создавшими блестящие школы последователей и учеников, должен носить фамилию «всесоюзного козла»?

Только не подумайте, уважаемый читатель, что Дмитрий оговорился или посмертно вздумал оскорбить Михаила Ивановича Калинина, в чьё имя 4 июля 1946 года Указом Президиума Верховного Совета СССР переименовали Кёнигсберг.

Напомню, что в тот период Калинина в прессе, по радио, на совещаниях называли «всесоюзным старостой». Это официально. А неофициально, в частности Иосиф Виссарионович Сталин, иначе как «всесоюзный козёл» с добавлением «похотливый» его не именовал. А всё потому, что Михаил Иванович очень любил доярок, ткачих, жён народных комиссаров, балерин и молоденьких певиц. Кстати, по поводу этого его увлечения в 1924 году в газете «Известия» пролетарский поэт Демьян Бедный опубликовал даже фельетон «О том, как наш староста Калиныч отбил Татьяну Бах у Авербаха». Подробно и в красках в нём рассказывалось о романе Михаила Ивановича с молоденькой певицей Татьяной Бах. Тучи над Калининым сгустились, но пронесло. Более того, «староста» не исправился, и обольщать девушек не прекратил. Он лишь резко перестал водить дружбу с противниками Сталина по партии. Вождь это оценил и закрыл глаза на его старческий блуд.

Об этом, помню, подробно повествовал экскурсовод, когда я, ещё живя в Москве и коротая время в ожидании назначенной неподалёку встречи, забрёл в музей-квартиру Михаила Ивановича. Ещё экскурсовод рассказал, как в году 1937-м приятель Калинина художник Василий Мешков посоветовал ему старый испытанный метод от импотенции — оголить причинное место и усесться рядом с растревоженным пчелиным улеем. Мол, это улучшает приток крови к члену.

Михаил Иванович так и поступил, однако желаемого результата не достиг. Более того, слух о половой слабости всесоюзного старосты подлым образом распространился по Москве. Девушки стали его игнорировать. Но Калинин не унимался. Однажды он привёз к себе на дачу 17-летнюю барышню и попытался ею овладеть. Удачно или нет, не знаю, но зато известно, что жертвой оказалась близкая родственница одного из первых маршалов СССР Александра Егорова. Калинин попытался откупиться, но не получилось. Эта очередная громкая, грязная история стала известна Сталину и тот, рассвирепев, приказал арестовать жену Калинина. Якобы за то, что она не может удовлетворить половую страсть председателя ВЦИК, тем самым отвлекая его от решения государственных задач и толкая на необдуманные поступки. Полная это правда или частичная, но в лагерях Екатерина Ивановна провела семь лет. Освободили её в 1945 году. Случившегося супругу она не простила и к нему не вернулась. А через год Михаила Ивановича не стало.

Вот такое не очень героическое и уж точно малоприличное имя — Калининград с 1946 года носит бывший Кёнигсберг. И ничего нет удивительного, что многие нынешние его жители выступают за возвращение городу прежнего имени. И не ему одному. Вопрос о возвращении второму по величине городу региона Советску старого названия Тильзит поднимался как раз в дни, когда я был в области. Причём, как мне сказали, поддержал эту идею едва не сам тогдашний губернатор области Георгий Босс. Мотивировал он это якобы тем, что немецкое название города вошло в мировую историю как место заключения мира и исторического свидания императоров Франции и России Наполеона и Александра Первого.

Однако эта идея жутко возмутила «патриотов и борцов с любыми формами германизации», расценивших её, как «первый шаг к тому, чтобы поставить под сомнение власть России над северной частью бывшей Восточной Пруссии».

Впрочем, дискуссии на тему «Калининград или Кёнигсберг?» здесь ведутся постоянно. В 1994 году Владимир Шумейко, приехав в Калининград в качестве спикера Совета Федерации, предложил решить проблему просто: «Давайте считать, что город назван не в честь всесоюзного старосты, а потому, что в нём растёт много калины». Это его предложение породило встречное, не менее оригинальное: «В Калининграде много коммерческих киосков, носящих название „Люкс“, поэтому логичнее называть город Люксембургом».

Но как бы то ни было, но в Кёнигсберге, а не в Калининграде Пётр Первый впервые провёл переговоры на высшем европейском уровне, прошёл обучение артиллерийскому искусству и получил звание бомбардира и командора, которое носил потом всю жизнь. И именно здесь, а не в Санкт-Петербурге, было прорублено первое важнейшее «окно в Европу». Первые четыре президента Российской академии наук были, замечу, профессорами Кёнигсбергского, а не Калининградского университета, и вообще в Кёнигсберге в XVIII–XIX веках обучалась масса молодых людей из России, прославивших её впоследствии.

Что же касается нацистской идеологии и агрессии, то Пруссия была среди тех земель Германии, где, по мнению самого Гитлера, влияние нацистов было незначительным. И именно поэтому он отправил в Кёнигсберг на усиление Эриха Коха, который к Восточной Пруссии не имел никакого отношения.

Вообще-то именовать Калининград «Кёнигом»,«Кёнигсбергом» в советское время считалось некой разновидностью диссидентства, оппозиционности, бунтарства. А стремление сохранить уцелевшие символы, например, руины того же Королевского замка, заложенного в 1255 году и окончательно разрушенного в 1968, приравнивалось едва не к предательству Родины. Ведь для одних этот замок являлся «цитаделью прусского милитаризма», а для других — «символом древнего ганзейского города».

Да что сохранять, даже фотографировать, тем более публиковать снимки, на которых были запечатлены остроконечные башни, стрельчатые арки, остатки многоцветных витражей, булыжная мостовая или красная черепица, строжайше запрещалось. На всё, даже отдалённо напоминающее о немецком прошлом города и края, было наложено строжайшее партийное табу.

Ну а если никак нельзя было обойтись без какой-то конкретной фотографии, то она подвергалась непременному чёрно-серому ретушированию, и классический каркасный (фахверковый) дом превращался в трущобу, готический собор — в склад, сказочная вилла — в многоквартирную коммуналку.

Власти и «патриоты» очень хотели, чтобы история Кёнигсберга закончилась вместе с последним транспортом депортируемых отсюда «навечно» немцев в 1948 году.

Однако Кёнигсберг остался. Вот об этом так и не исчезнувшем городе и рассказывает фотоальбом одного из лучших фотохудожников современной России и, пожалуй, Европы Дмитрия Вышемирского. Это не моё мнение, хотя я тоже так считаю, а специалистов, официально именующих его «продолжателем традиций гражданственных художников, образ которых сложился в российской культуре ещё в XIX веке в среде литераторов и живописцев и позже был экстраполирован на другие виды творчества». Ещё они называют Вышемирского истинным русским интеллектуалом. Замечу, не «интеллигентом-богемщиком» (термин философа А. А. Зиновьева), а именно интеллектуалом.

В своём творчестве Вышемирский постоянно касается острых тем: это выставки «Горе Армении» (1989), о последствиях Спитакского землетрясения в декабре 1988 года; «Следы ГУЛАГа» (1991), о сталинских лагерях на Колыме, в Архангельской и Мурманской областях; «Милосердия жду» (1998), о трагедии России в ХХ веке и мучительном поиске художником выхода из той бездны, в которой она оказалась, и вот теперь — необыкновенный по эмоциональной силе фотоальбом о родном городе.

Представленные в нём фотографии фрагментов Кёнигсберга, сохранившихся в Калининграде, обладают волшебным, я бы сказал, мистическим свойством. Они зовут в глубину, в бесконечность, заставляя размышлять, сострадать и верить.

В августе 1944 года Кёнигсберг стал первым германским городом, на котором англо-американцы опробовали новую тактику уничтожения людей — массированные ковровые бомбардировки. В результате дотла выгорели целые районы, было уничтожено почти 50 процентов зданий. Причём особенно пострадал центр города, застроенный в XVIII–XIX веках. А вот мощные фортификационные сооружения на подступах к Кёнигсбергу, которые спустя десять месяцев штурмовали советские войска, фактически не пострадали.

Но в момент штурма эта «оплошность» была исправлена.

Сразу же после окончания войны новые власти «в целях искоренения прусского духа» принялись настойчиво и жестоко разрушать старинные виллы, жилые дома, церкви, расположенные на окраинах города, не тронутых войной. Не пощадили даже редкий по красоте и величественности Кёнигсбергский замок. Буквально по кирпичику разбирались здания, вырывались дверные коробки, оконные рамы, демонтировались камины, отдиралась кафельная плитка, с могил снимали гранитные и мраморные надгробья, и всё это вывозилось для «восстановления советских городов». Но некоторые дома всё же уцелели. При этом не обошлось без курьёзных совпадений. Так, в доме, в котором находилась кёнигсбергская штаб-квартира гитлерюгенда, разместился обком комсомола, а в бывшем прусском полицай-президиуме — областное управление КГБ.

Всё это, как считают местные интеллектуалы, делалось с целью не только «уничтожить ненавистную, враждебную цивилизацию», тотально вытравив даже отдалённые напоминания о Пруссии, но и с намерением лишить возможности переселяемых сюда из глубинных районов СССР людей возможности сравнивать два столь разительно отличавшихся уровня жизни. Но кое-что, повторяю, так и не успели уничтожить.

В путешествиях по области, когда взглядом неожиданно натыкаешься на руины старинной кирхи или фермерского дома с куском сохранившейся черепичной крыши, ты понимаешь, что это совсем не Германия. Но ведь и не Россия! А что?

Ответить на вопрос мне помог фотоальбом Вышемирского, неким, и здесь я повторюсь, мистическим образом передающий портрет духа места, в котором он живёт и которое считает своей главной и единственной Родиной.

Как-то так получилось, что утром дня, в который Дмитрий подарил мне фотоальбом, я приобрёл книгу Сергея Есина «Далёкое как близкое. Дневник ректора». И вот, возвратившись домой в Мюнхен, я открыл её наугад и прочитал: «Не могу простить советской власти разрушение Храма Христа Спасителя и разрушение Кёнигсбергского замка, и то и другое бессмысленно и диктовалось скорее невежеством и спесью, нежели чем-либо иным. Надо быть сильным, чтобы иметь у себя под подушкой чужую историю. Мы всё время говорим о нашем варварстве, о варварстве немцев или афганцев, разрушивших из религиозных мотивов статуи Будды, но забываем о варварстве просвещённых англичан. После Дрездена всмятку были разбиты и исторические кварталы Кёнигсберга. И ещё я думаю, не хватает у нас храбрости и верящей в свою правоту бесстрашности, чтобы держать у себя не Калининград, а Кёнигсберг. Так и только так! И только так! И навеки».

А вот у Вышемирского этой храбрости, о которой говорит Есин, хватает, и поэтому он хочет, чтобы Калининград снова стал Кёнигсбергом. И ещё, как всякий мужественный и сильный человек, он не трусит и не стесняется попросить у оскорблённого и незаслуженно обиженного прощения. Пусть и не им лично.

Ну а что касается «немецких поползновений» на этот самый западный регион России, то хочу успокоить паникёров: в Германии никто, кроме горстки правых экстремистов, не призывает вернуть себе этот анклав. Да и зачем? Нет у Германии таких денег, чтобы восстановить и обустроить его. А куда девать миллион с лишним живущих там россиян? Выселять или интегрировать? Это же глупость несусветная. А ещё не забывайте США, Англию, Францию, Польшу, которые уж точно воспротивятся этому новому перекрою европейских границ.

Не меньшая глупость, а скорее спланированная провокация — вынашиваемая якобы российскими немцами мечта воссоздать свою республику вместо Поволжья на Балтике. Никогда российские немцы компактно в Восточной Пруссии не проживали и никогда этот край своей родиной не считали. Ну а те, кто начиная с 1989 года периодически вбрасывает эту идею, — элементарные козлища, вроде тех, что держат на скотобойнях.

И всё же, как называть этот древний город? Калининград? Кёнигсберг? А может, по-польски Крулевиц или по-литовски Караляучус? Ответа на этот вопрос у меня нет и не будет. А вот у Вышемирского есть. Потому что это его город.

2009–2010 гг.

«Сокин сын» в германском интерьере

До недавнего времени Оснабрюк славился в основном тем, что в девятом году нашей эры, две с лишним тысячи лет тому назад, древние германцы здесь наголову разбили римских легионеров (в мировую историю сей факт вошёл под названием «битва в Тевтобургском лесу»). Ещё тут родился писатель Эрих Мария Ремарк, и именно в этом небольшом нижнесаксонском городе разворачивались действия ряда его романов. Ну а теперь к этим знаменательным событиям прибавилось ещё одно: осенью 2010 года бывшему генсеку ЦК КПСС, первому, а заодно последнему президенту СССР Михаилу Горбачёву в Оснабрюке вручили очередную, затрудняюсь сказать, какую по счёту, германскую премию. На этот раз — учреждённую Федеральным фондом окружающей среды (Deutsche Bundesstiftung Umwelt — DBU).

Упреждая недоумённые вопросы — «за что?» и «с какой стати?», генеральный секретарь DBU Фриц Брикведде пояснил, что, прежде всего, за «активную природоохранительную позицию», «участие в воссоединении Германии» и за то, что после вывода российских войск «освободились гигантские территории». При этом он напомнил, что «если бы не было Горбачёва, этого бы не произошло».

Конечно, г-н Брикведде прав, но только отчасти. Михаил Сергеевич также приложил руку к выводу российских войск с территорий так называемых стран народной демократии, бывших советских республик и к возрождению первозданной чистоты рек, лесов, дубрав, полян в этих и других регионах планеты. Вспоминаю, как в том же 1994 году, когда российские войска с песнями и президентскими (ельцинскими) плясками покидали территорию ГДР, из Грузии в Мюнхен возвратился правозащитник, журналист и писатель Тенгиз Гудава^[113]. После пяти лет, проведённых им в тюрьмах и пермском политлагере № 35, куда он угодил за самиздат и участие в грузинской Хельсинкской группе, а затем вынужденной эмиграции в США в 1987 году, Гудава впервые смог побывать в Имеретии, где родился, и в Тбилиси, где учился.

Отсутствовал он в баварской столице дней пятнадцать, а когда возвратился, мы, коллеги по работе на Радио «Свобода», окружили его и засыпали вопросами.

Хотя времени с момента, когда все мы — Анвар Усманов, Сергей Хотимский и я, — покинули СССР, прошло совсем ничего — года три-четыре, казалось, что позади вечность и Гу-дава сейчас нам расскажет такое!..

— Конечно, изменений масса, — сказал Гудава, когда, спустившись в располагавшуюся в полуподвале редакционную кантину (кафе-столовую. — А.Ф.), мы сели за столик, чтобы отметить его возвращение. — Многих из друзей не застал. Кто-то уехал, кто-то умер, кого-то убили. Люди живут тяжко, на нерве. Заводы стоят, фабрики — тоже, в сёлах запустенье. Работы никакой. Но во всём этом, как ни покажется странным, есть положительный момент.

— Какой? — удивился такой же, как и Гудава, журналист-правозащитник, но узбекский, Анвар Усманов.

— Не поверите, но природа ожила. Речки, ручьи, по которым раньше не то бензол, не то солярка текла, водой наполнились. Рыба в них появилась. По берегам кусты диковинные возникли, трава ярко-зелёная. Старики говорят, что в пору их детства это всё там росло, вода была чистой, воздух — прозрачный, всякие мотыльки-бабочки, а потом куда-то исчезло.

— А вы всё Горбачёва ругаете, — пробурчал в прошлом киевлянин, работавший художником-постановщиком фильмов, а в тот момент радийный оператор Сергей Хотимский.

— А он здесь при чём? — не понял я.

— Ну как же, — пояснил Сергей, — ведь это он Союз развалил, промышленность обанкротил, ну и так далее. Не специально, конечно, но так получилось.

— А в результате природа возродилась, птицы запели и олени заржали, — хохотнул Усманов.

— Это лошади ржут, — поправил его Хотимский. — Олени — трубят. Причём громко и низко.

— Не важно, — вмешался Гудава. — Но в том, что говорит Анвар, доля истины есть. И помяните моё слово, Горби за это ещё не одну премию отвалят.

Потом мы немного подискутировали о роли Михаила Сергеевича в крушении СССР, придя к выводу, что о случившемся он даже помыслить не мог, не то что планировать. Порадовались за немцев, которые не без его помощи объединились, и за себя, потому что на Запад выехали.

Ну а потом вспомнили недавний на тот момент прогноз приближенного к Конгрессу и Белому дому вашингтонского аналитического центра, в котором предсказывалось будущее России. В частности, в нём говорилось, что едва ли не все предприятия там вначале разорят, а потом закроют, что железные дороги станут «пунктирно-фрагментальными» и доставлять по ним будут исключительно сырьё, в школах будут обучать самому примитивному, телевидение сохранят, но транслировать будут исключительно порнуху и дебильные боевики. Ещё страну наводнят дешёвой водкой и наркотой. Единственное, что в России будет работать на уровне — так это нефтегазодобыча, а ещё добыча руды. И, кажется, лесозаготовка. Всё!

Места, где расположатся нефтяные и газовые промыслы, рудники и шахты, огородят проволокой с пропущенным по ней электрическим током, с вышками по периметру и пулемётчиками. Это чтобы диких аборигенов, в которых превратится большинство населения, отгонять. Ну а рабочих и техников, которые будут трудиться вахтенным методом, станут доставлять на вертолётах. Кроме того, Россия крепко скукожится, то есть ужмётся, а новые её границы будут жёстко-бдительно охраняться, чтобы аборигены в нормальные регионы к нормальным людям не прорывались. И, что примечательно, в этом прогнозе говорилось о природе, а если конкретно — о возрождении российских лесов, растений, очищении озёр и рек, восстановлении популяций редких и исчезающих видов диких животных и птиц, и о той несомненной пользе для избранных, которая вслед за этим последует.

Над этими прогнозами и страшилками мы от души посмеялись, представив, как по Москве разгуливают — нет, не медведи, а динозавры с саблезубыми тиграми, как аборигены с помощью пращ пытаются сбивать вертолёты и как специально обученные американские миссионеры обращают православных в языческую веру.

Прошло шестнадцать лет и я, мысленно возвращаясь в то время и в ту свободовскую кантину, могу сказать: а ведь Гудава словно в воду ожившей имеретинской речки своего детства глядел. За природоохранение Горбачёву действительно вручили премию с десятью тысячами евро в придачу.

Согласен, сумма по его масштабам — плёвая. Но, как говорится, копеечка к копеечке. Опять-таки, не забывают, что, согласитесь, тоже приятно.

Правда, злые люди утверждают, что немцы таким образом Михаила Сергеевича совсем за другое благодарят. Ну и пусть. Для нас главнее — природа оживает. И факт — не без его помощи. Поэтому награда им заслужена.

В № 36 за текущий год «Русский репортёр» констатировал: «В РФ уже 208 заброшенных городов, в которых практически никто не живёт, и вряд ли когда-нибудь будет жить». Ну а сколько там заброшенных посёлков, деревень, сколько предприятий позакрывали? Так что, глядишь, пусть не в Москве, а где-нибудь в окрестностях Копейска или Ревды поселятся йети, снежные люди. А потом ещё где-нибудь, и немцы, что будет совершенно правильным, вручат Горбачёву ещё одну премию. И непременно Ельцину. Посмертно. Он ведь тоже за возрождение природы боролся.

Как премия будет называться? Не представляю. И вообще, какое это имеет значение?

…Поставив последнюю точку — вернее, вопросительный знак, — я показал этот текст коллеге-журналисту, чьё мнение ценю и к которому прислушиваюсь.

«Не разделяю твоего возмущения, — сказал мой давний товарищ. — Ну, дали бывшему генсеку премию, и что в этом плохого? Мужику 80 лет, а он работает: носится по миру, чтобы заработать на свой фонд и на фонд Раисы Максимовны. Читает лекции, выступает. Вот премию получил. Ты ведь понимаешь, что самый скромный путинский писарь богаче генсека в сотни раз? Не говоря уж о фигурах покрупнее. А ты его покойным Гудавой клеймишь.»

«Поэтому и клеймлю, — ответил я, — что воровство и беспредел в России стали едва не нормой жизни и что у истоков происходящего стоял не кто иной, как очень похожий на Васисуалия Лоханкина Горби».

Я его всегда презирал. Ещё с тех времён, когда он жучил огородников-корейцев в Ставрополье. Но это другой разговор, тем более об этом я уже рассказывал (см. очерк «„Узбекское дело“ с горбачёвским акцентом»: «Возвращение блудного немца». М.: Голос-пресс, 2007 г.).

Да, сегодня рядовой кремлёвский чиновник, наверное, имеет в разы больше, нежели получал последний генсек. Но стоит ли жалеть за это «минерального Мишу»? Или, может, опечалиться по поводу того, что в Оснабрюке ему выдали «всего» десятку, а вот за рекламу пиццы — 150 тысяч долларов не пожалели, за лекцию в Колумбийском университете Нью-Йорка — 70 тысяч отвалили. Да и лекция эта, как знаем, была не единственной. А ещё «Сокин сын», он же «Лимонадный Джо», как Михал Сергеича в звёздный его час нарекли в народе, рекламировал сумки Louis Vuitton, австрийские железные дороги.

В июле 2009 года в Мюнхене состоялось заседание 9-го Российско-германского форума «Петербургский диалог». И хотя главной его целью был объявлен «Поиск путей выхода из кризиса глазами гражданских обществ России и Германии», по тому, что открытие состоялось в самом дорогом и престижном отеле баварской столицы Bayerischen Hof, то есть «Баварский двор», можно было догадаться, что устроители этот выход уже нашли. Приготовили по традиции они и изюминку, но скромную, в духе времени. Если на 8-м Форуме, что проходил в Санкт-Петербурге, это была 115-метровая бронированная яхта Абрамовича Pelorus, которую за 72 миллиона фунтов он приобрёл у шейха Модхассана из Саудовской Аравии, то в баварской столице ею стал Горбачёв. (Естественно, официально об этом никто не объявлял, но на то ведь она и изюминка.)

Где-то минут за тридцать-сорок перед торжественным открытием Михаил Сергеевич вместе с сухопарой женщиной, вероятно, переводчицей, поднялись на сцену зала. Женщина что-то объявила, но что — я не расслышал, а догадался, так как моментально образовалась очередь и светящиеся счастьем люди стали подниматься на подиум и фотографироваться с Горби.

Наблюдая за этим, я вдруг вспомнил 1988 год, Москву, Пушкинскую площадь. Мы отправились с дочками в центр погулять и прямо у выхода из метро упёрлись в хвост похожей очереди. Протиснувшись вперёд, увидели, что стоят не за бананами или туалетной бумагой, а к обезьяне. То есть ожидают очереди сфотографироваться с ней.

— Ну что, становимся? — спросил я дочек.

— Конечно! — воскликнула младшая. — А можно потом её взять домой?

— Взять домой вряд ли получится, — сказал я. — А вот фотку с макакой, или как её там, получим сегодня.

— Точно? — удивилась младшая.

— Гарантирую, — заверил её я.

— Ну а ты что молчишь? — обратился я к старшей, которой должно было исполниться двенадцать лет. — Вот тебе и памятный подарок.

— Я, пап, не буду с ней фотографироваться.

— Почему? — удивился я.

— У обезьяны глаза грустные и мордочка тоже. Мне её жалко. — И, помолчав, добавила: — Если бы у меня были деньги, я бы купила её и отнесла в зоопарк. Это, конечно, не джунгли, но лучше, чем на холодном ветру с людьми фотографироваться. Разве ты не видишь, какая она худенькая?..

…Неожиданно зазвучала музыка, такая бравурная, торжественная. К Горбачёву подошли два крепких в ладно сидящих одинаковых костюмах мужчины и ловко отсекли от него очередь. Последовало маленькое замешательство, и вот уже лоснящийся, улыбающийся, справный, как говорила о таких моя бабушка, Горби проследовал на своё место, которое оказалось не в первом, что меня искренне удивило, а в третьем ряду. Рядом села переводчица и стала что-то нашёптывать ему на ухо. Горбачёв слегка кивал головой, внимательно наблюдая за рассаживающимися в президиуме людьми.

В перерыве я встретил знакомую даму, которая, как выяснилось, была в числе тех, кто занимался организацией форума.

— Что здесь делает Горбачёв? — спросил я её.

— Он — почётный гость.

— В смысле за гонорар?

— Ну, естественно, — ответила она.

Впрочем, не будем считать чужие деньги. И не будем осуждать Михаила Сергеевича за непреходящее с возрастом желание их как бы помягче выразиться? Короче — зарабатывать. Но то, что на нём кровь незатихающих межнациональных конфликтов постсоветского пространства, тоже ведь факт. Вот за это лично мне он и неприятен, а не за то, что по миру шабашит.

2010 г.

Как убивали надежду

Оглядываясь назад, могу сказать, что в новейшей истории российские немцы дважды были близки к восстановлению республики на Волге: в 1987-м и 1991 годах.

О том, что летом 1987 года на столе у Михаила Горбачёва лежал проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о воссоздании республики, я услышал от подполковника КГБ Александра Кичихина. Случилось это в 1990 году, в помещении штаб-квартиры общества «Видергебурт», располагавшейся тогда на Шелепихинской набережной Москвы.

В то время Кичихин курировал от «конторы» российских немцев. Но странно курировал. Вместо того чтобы надзирать, карать и сажать, он стал как бы невзначай сбрасывать их лидерам недоступную им информацию, советовать, как поступить в той или иной ситуации, выступать на собраниях, митингах и в прессе с обоснованием необходимости восстановления республики.

Позже стало известно, что в этой его «странности» была определённая закономерность. Во-первых, тогдашний шеф КГБ Владимир Крючков и его первый заместитель Филипп Бобков весьма лояльно относились к российским немцам и даже направляли в ЦК КПСС записки с рекомендациями «восстановления исторической справедливости». Ну а кроме того, Кичихин, как говорили, примыкал к так называемой «русской группировке» внутри КГБ, считавшей, в числе прочего, что обновлённая Россия только выиграет, «избавившись от балласта среднеазиатских республик, и многое приобретёт, вернув немцам автономию на Волге».

К слову, в этом мнении они были не одиноки. В те же годы в Саратове возникло общество «Справедливость», костяк которого составляла техническая интеллигенция славянского происхождения. В отличие от «стихийно» созданных организаций противников восстановления республики, размахивающих плакатами: «Лучше СПИД, чем немцы!», «Отстояли Волгу в 41-м, отстоим и сейчас!» и состоящих из партаппаратчиков, торговых работников и люмпенов, «Справедливость» аргументированно доказывала, что немецкая республика принесёт России несомненную экономическую и прочие выгоды.

Впрочем, возвратимся на Шелепихинскую набережную. Тогда, помню, Кичихин сказал, что подписать Горбачёву Указ о восстановлении немецкой республики помешали, крымские татары. Мол, генсек так испугался их манифестаций, прошедших в Москве летом 1987 года, что воскликнул: «Ну их к лешему, этих татар! Представляю, что они устроят в Крыму, если их туда вернуть. Ну а немцы — на Волге. Нет, этого допустить нельзя». И всё! Вопрос был решён.

Ну а почему «взбунтовались» крымские татары, я тоже знал. В 1987 году я жил в Ташкенте и приятельствовал (как-никак собратья не только по профессии, но и по депортации) с журналистами крымско-татарской газеты «Ленин Байрагы» («Ленинское знамя») и крымско-татарской редакции республиканского радио. От них-то я и услышал, что «на самом верху», как альтернатива возвращения в Крым, подготовлено решение о создании автономии крымских татар в… Сурхандарьинской области Узбекистана. А спустя ещё несколько дней узнал даже имя предполагаемого главы этого новоявленного «Тмутатарстана».

Наша не самая грустная молодость с Лериком Ахметовым прошла в небольшом, но симпатичном городке Алмалыке, что в 50 километрах от Ташкента. Он там был директором автобазы № 80, а я работал в городской газете. Позже Ахметов стал доктором экономических наук и министром автомобильного транспорта Узбекистана, а я тоже перебрался в Ташкент. И вот, значит, захожу как-то к нему и застаю в непривычно задумчивом состоянии.

— Случилось что? — спрашиваю.

— Может случиться, — отвечает Ахметов и рассказывает мне о том, что в Кремле практически решён вопрос создания на базе нескольких районов Узбекистана, граничащих с Афганистаном, автономии крымских татар. И моего друга Лерика собираются отправить туда первым секретарём.

— Ужас! — восклицает Ахметов. — Мне такое в кошмарном сне привидеться не могло. На кой мне эта Сурхандарья?! Что я там делать буду?!

— А отказаться нельзя? — наивно спрашиваю я.

— Меня же ЦК прикончит. А если соглашусь, то крымские татары. Да и с какой стати я должен туда ехать? Ты ж знаешь, я старался от политики подальше держаться, но от Крыма никогда не отказывался.

— Дилемма, — согласился я. — Какой же выход?

— Ждать, — сказал Лерик. — Надеюсь, у них сорвётся. — И помолчав, ткнул пальцем в потолок: — Они там даже не представляют, что сейчас начнётся.

И действительно началось. 20 июня 1987 г. в Москву прибыло полторы тысячи крымских татар, которые при поддержке правозащитников организовали манифестацию с требованием немедленного возвращения в Крым. 26 июня, несмотря на противодействие «людей в штатском», более сотни человек с плакатами «Верните Родину!» прорвались на Красную площадь. Одновременно многотысячные выступления крымских татар начались в Ташкенте.

Политбюро и лично Горбачёв были в панике, тем более что заволновались сосланные также в Узбекистан месхетин-ские турки, зашевелился Карабах, обострилось напряжение между казахами и русскими в Алма-Ате. И если грохнет, то что на всё это скажет «княгиня Марья Алексеевна», то бишь президент Рейган, премьер Тэтчер, канцлер Коль и остальное «прогрессивное человечество»?! В результате, в июле 1987 г. создаётся комиссия во главе с председателем Президиума Верховного Совета СССР Андреем Громыко по решению, вернее забалтыванию, проблемы и надежд крымских татар. Результат известен — заболтали, а указы по татарам и немцам швырнули в корзину для мусора.

Следующий шанс восстановить республику на Волге возник в 1991 году. Впрочем, тут я, пожалуй, предоставлю слово одному из авторитетнейших, на мой взгляд, специалистов в этом вопросе Виктору Дизендорфу. Но прежде несколько фактов его биографии.

Родился в шахтёрском городе Киселёвске Кемеровской области. Окончил экономический факультет Ленинградского университета. Активный участник национального движения российских немцев. Был председателем Межгосударственного объединения немцев бывшего СССР «Видергебурт», председателем Общества немцев Российской Федерации. Делегат трёх общенациональных съездов. С 1999 г. работал в Общественной Академии наук российских немцев в Москве, где в числе прочего занимался современным национальным движением российских немцев. Автор семи книг по проблемам российских немцев. В 2007 г. переехал в Германию. Живёт в Роттенбурге.

«Проект Закона РСФСР „О реабилитации репрессированных народов“, — вспоминает Виктор Дизендорф, — я увидел в марте 1991 года, перейдя на работу в московскую штаб-квартиру „Видергебурт“. Документ поступил к нам из, КП РСФСР, предшественницы КПРФ. Как оказалось, в ЦК новоиспечённой российской компартии загодя организовали обсуждение законопроекта, пригласив на это мероприятие представителей репрессированных народов, включая и российских немцев.

Как ни странно, Верховный Совет РСФСР, выглядевший тогда на фоне российской компартии светочем демократии, никаких публичных обсуждений законопроекта о реабилитации репрессированных народов не организовывал. Правда, там вскоре вспомнили о существовании российских немцев, однако по несколько иному поводу.

В итоге первых свободных выборов в российский парламент весной 1990 г. одним из депутатов стал поволжский немец Александр Бир, рабочий лидер из Новокузнецка. Среди тогдашних российских и союзных депутатов только он открыто поддержал решения I съезда немцев СССР и, более того, стал решительно добиваться их реализации. А возможности для этого у него были немалые: в Верховном Совете России он являлся секретарём ключевого Комитета по законодательству.

Усилиями Бира и при нашем содействии был подготовлен проект Постановления „О неотложных мерах по урегулированию проблем советских немцев на территории РСФСР“, принятый 22 апреля 1991 г. Президиумом Верховного Совета РСФСР. На это заседание Президиума были приглашены некоторые активисты нашего национального движения, включая и меня. Заседание вёл Руслан Хасбулатов, первый заместитель председателя Верховного Совета РСФСР.

Постановление было не менее радикальным, чем упомянутый законопроект о реабилитации. Оно предусматривало создание комиссии Президиума ВС РСФСР по проблемам советских немцев во главе с Биром. Не считая его, в комиссию вошли 14 человек — по 7 народных депутатов РСФСР и членов Временного совета по восстановлению АССР немцев Поволжья, избранного нашим съездом (в приложении к постановлению этот орган был назван „Советом советских немцев“). Членом комиссии стал и я.

Комиссии было поручено разработать и представить до 20 мая 1991 г. на рассмотрение ВС РСФСР „концепцию социально-экономической и политической программы по восстановлению государственности советских немцев на территории РСФСР“. Такой документ мы представили в намеченный срок, однако на этом всё и заглохло. Никакой реакции российского парламента на наши предложения мы так и не дождались.

На заседании 22 апреля я неожиданно для себя заметил неподдельную заинтересованность Хасбулатова в принятии конструктивных решений по нашей непростой проблеме. Как выяснилось позже, он разделял эту позицию с влиятельными представителями репрессированных народов Северного Кавказа. Других убеждённых сторонников постановления, не считая нас, на заседании не нашлось.

Зато среди присутствующих, настроенных к постановлению сугубо негативно, оказался не кто иной, как известный правозащитник Сергей Ковалёв, председатель Комитета по правам человека ВС РСФСР. Его выступление свелось к тому, что никакой проблемы реабилитации российских немцев вообще не существует. Кстати, в начале 1992 г. мы убедились в столь же избирательном подходе со стороны советника президента Ельцина — Галины Старовойтовой, также считавшей проблему восстановления нашей республики надуманной».

Прерву Виктора Дизендорфа и скажу, что подобное отношение ультрадемократов к проблемам репрессированных народов (в данном случае — российских немцев) вполне естественно. Ведь именно так к ней относятся их кураторы из «Вашингтонского обкома», опасающиеся, что вслед произойдёт экономическое и духовное сближение России с Германией. Хотя справедливости ради замечу, что позиция русских ультрапатриотов ничуть не лучше. Впрочем, это тема отдельного разговора, а сейчас снова предоставим слово Дизендорфу:

«Через 4 дня после того заседания, 26 апреля 1991 г., в том же Белом доме был принят Закон РСФСР „О реабилитации репрессированных народов“. Это событие вызвало заметный прилив оптимизма. В самом деле, российское государство (которое, правда, существовало в рамках СССР главным образом виртуально) добровольно приняло на себя в отношении многих народов, репрессированных сталинским режимом, невиданные доселе обязательства.

Внушителен уже сам их перечень: территориальная реабилитация (восстановление национально-территориальных границ, существовавших до их антиконституционного насильственного изменения), политическая реабилитация (восстановление незаконно упразднённых национально-государственных образований), возмещение ущерба репрессированным народам и их представителям, социальная реабилитация, культурная реабилитация.

Конечно, я и мои товарищи были не столь наивны, чтобы безоговорочно доверять обещаниям властей, даже свободно избранных и „демократических“. Но в данной ситуации не было оснований и для полного недоверия к ним. Мы резонно напоминали самим себе: для чего-то же российские власти решились принять этот Закон.

Правда, он устанавливал только общие правовые рамки, необходимые, например, для разработки законодательного акта о реабилитации российских немцев. Однако в нашем случае уже существовала комиссия Президиума ВС РСФСР, которая и должна была заняться этой работой.

Так полагали мы, но отнюдь не носители высшей власти в тогдашней России. Наша комиссия не просуществовала и полутора месяцев. 3 июня 1991 г. Президиум ВС РСФСР принял Постановление „О комиссиях для подготовки предложений по реализации Закона РСФСР <О реабилитации репрессированных народов> в республиках и областях РСФСР“, по которому вместо нашей создавалась комиссия Совета Министров РСФСР „для рассмотрения вопросов и подготовки предложений“ по реабилитации немцев Поволжья.

Новую комиссию возглавил сам председатель Госкомна-ца, ныне покойный Леонид Прокопьев. Его заместителями стали А. Бир, а также председатели Саратовского и Волгоградского облисполкомов (территория АССР немцев Поволжья входит, как известно, именно в состав этих областей).

Единственным результатом деятельности этой комиссии стала „концепция решения проблемы советских немцев“, которая. полностью игнорировала только что принятый Закон о реабилитации.

Позже я задавал себе вопрос: зачем было принимать этот Закон, если российские власти категорически не желают им руководствоваться?

Ситуация прояснилась осенью 1991 г., когда я, навестив в очередной раз А. Бира в Белом доме, получил от него официальную стенограмму „исторического“ заседания ВС РСФСР.

Она ясно показала, почему российские законодатели во главе с тогдашним председателем ВС РСФСР Б. Ельциным очень торопились принять Закон о реабилитации. Сам Ельцин бесконечно ссылался на нетерпение представителей Северного Кавказа, но кто поверит, что Борис Николаевич мог руководствоваться чувствами и настроениями народов или их представителей? Тем более сегодня, когда все мы знаем, что при его непосредственном участии были развязаны две кровавые бойни в Чечне.

Совершенно ясно, что лихорадочная спешка Ельцина и его команды в апреле 91-го могла иметь только одно объяснение: через полтора месяца предстояли первые в России президентские выборы, и в погоне за голосами они пустились во все тяжкие. А ещё они сделали всё, дабы принять Закон о реабилитации в таком виде, чтобы с властей нельзя было спросить за его выполнение.

Давно нет у власти Ельцина, миновали уже и два президентских срока его преемника, „германофила“ Владимира Путина, страну возглавил Дмитрий Медведев, однако в горестной судьбе российских немцев ничто не изменилось к лучшему. Закон о реабилитации так и не заработал».

В заключение могу сказать, что тоже хорошо помню, как ельцинские агитаторы раздавали посулы всем без исключения репрессированным народам. Мол, вы только проголосуйте за Бориса Николаевича. И люди, поверив, проголосовали. Результат — известен.

Преемники Ельцина, к которым бессчётное число раз с просьбами восстановить справедливость, уравняв в правах с другими народами РФ, обращались российские немцы, хранят молчание. Лучше бы они, конечно, хранили что-нибудь другое. Например, государственные интересы. Но им виднее. И я не вправе им указывать, говоря, что для такой огромной и малонаселённой страны, как Россия, потеря трёх миллионов работящих, мастеровых, прилежных людей может быть и не трагично, но уж точно плохо. Что следовать христианским заповедям о прощении и покаянии нужно не только на словах, глядя в объектив телекамеры. И, наконец, что всемерно дистанцироваться от российских немцев, живущих в Германии (я имею в виду позицию Посольства РФ и его генконсульств), заигрывая и привечая тех, кто покинул страну по политическим и экономическим мотивам, уж совсем ни в какие ворота. Хотя ворота, они ведь тоже разные бывают, как и понятия о выгоде личной и пользе государственной. И может быть, установление тесных контактов с общественными, культурными, молодёжными организациями и объединениями российских немцев ФРГ как раз для РФ и не является приоритетным. Кто от этого больше проигрывает и проиграет в будущем? Однозначно кто угодно, но только не российские немцы, живущие в Германии.

Что же касается Александра Кичихина, с которого я и начал свой рассказ, то пришедшие к власти демократы моментально вычистили его из органов. Теперь, как слышал, он адвокат, причём преуспевающий. Лерик Ахметов переехал в Москву и занимает высокий пост в Ассоциации международных перевозчиков Турции, продолжает научную деятельность, опубликовал 18 книг. Крымским татарам республику так и не восстановили, но они убеждены: бесконечные украинско-русские разборки относительно будущего статуса полуострова — пустое сотрясание воздуха. «Крым был и будет татарским, но чуть позже», — говорят лидеры Меджлиса. И я почему-то им верю. Ну а российские немцы тонким ручейком продолжают перетекать в Германию, сохраняя зыбкую надежду на чудо, то есть на восстановление республики на Волге, от которого если кто и выиграет, то прежде всего Россия.

2010 г.

У нас есть мечта

Знаете, чем похожи и что объединяет Мартина Лютера Кинга и российских немцев? Мечта, вот что. Хотя, если быть точным, у Кинга она уже осуществилась, пусть и после смерти. А вот у российских немцев — нет. Я имею в виду мечту быть окончательно реабилитированными. Правда, мы живы и это как-то успокаивает и даже бодрит.

Вообще-то, наша реабилитация началась давно, ещё во времена правления Н. С. Хрущёва. Проходила она тяжко и мучительно. Началось всё с того, что в 1955 году Указом Верховного Совета СССР с нас сняли режим спецпоселе-ния, но без права возвращаться в места, откуда были высланы. В 1957 году, когда другим репрессированным народам (карачаевцам, калмыкам, ингушам, чеченцам, балкарцам) вернули автономии, российские немцы вместе с крымскими татарами так и остались наказанными за то, чего не совершали. В 1964 году с нас сняли обвинения, выдвинутые в 1941, но опять же — без права возвращения в родные места, без восстановления гражданских прав, без малейшей материальной компенсации и без реабилитации как народа. В 1965 году двум делегациям российских немцев Кремль отказал в восстановлении государственности с мотивировкой, что без немцев вести сельское хозяйство в Казахстане будет невозможно. В 1972 году отменили запрет на возвращение в родные места, но с оговоркой: нельзя возвращаться в те города и села, из которых были выселены (?!). В 1979 году власти Казахстана под давлением Кремля приняли решение о создании автономной немецкой области, а затем сами же организовали массовые антинемецкие демонстрации и митинги. В результате Казахстан остался «неделимым», а немцы — в том же бесправном положении. В 1989 году восстановление АССР НП готовилось уже на уровне ЦК КПСС, но против решительно выступили руководители Саратовской и Волгоградской областей: ведь в случае восстановления республики пришлось бы вернуть прирезанные им территории бывшей автономии, а кроме того, рухнула бы годами отлаженная система круговой поруки и тотальной коррупции. В 1991 году ВС РСФСР принимает закон «О реабилитации репрессированных народов», который в отличие от аналогичного союзного закона предусматривал восстановление государственности российских немцев. Но до сегодняшнего дня закон есть (его никто не отменял), а вот республики — нет. Наконец, в 1992 году в торжественной обстановке подписывается Российско-германский протокол о поэтапном восстановлении автономии российских немцев. И снова — пшик, то есть хотели, как лучше и по справедливости, а получилось, по Черномырдину, то есть как всегда.

Перечитал написанное и подумал — кого российские чиновники, не рядовые, а облечённые властью и полномочиями, не любят больше: свою страну, то есть Россию, весь свой народ или же только нас, российских немцев? Вопрос это далеко не праздный, а судьбоносный, по крайней мере для тех немцев, которые живут в Российской Федерации. А их там тысяч 600 будет, то есть больше, чем граждан Люксембурга и Лихтенштейна вместе взятых. Ну и остальных россиян, услышь они этот мой вопрос, разве он не озаботит?

Хотя кто-нибудь наверняка попытается возразить, а заодно поинтересоваться: с какой стати тебя, гражданина Германии, волнует: любят ли немцев живущих в России тамошние чиновники? Ну а что касается российского народа и всей Российской Федерации, то это и вовсе не твоё дело.

Кто иной, услышав подобное возражение, может, стушуется и умолкнет, но только не я, ибо располагаю мощной группой поддержки в лице заместителя главы Министерства регионального развития РФ Максима Травникова, директора Департамента межнациональных отношений этого же министерства Александра Журавского, главы комитета по делам национальностей Госдумы РФ Валентина Купцова, председателя дислоцированного в Москве Международного союза немецкой культуры Генриха Мартенса и прочих разнокалиберных функционеров, включая нескольких губернаторов, руководителей общественных организаций, а также незабвенного Владимира Вольфовича Жириновского, у которого на языке исключительно то, что у начальства в голове. Поэтому, когда мне становится грустно и начинают одолевать благостно-ностальгические воспоминания по «стране исхода», я нахожу в Интернете любое выступление вышеназванных товарищей, в котором присутствуют слова «российский немец» или «соотечественники», и мне не просто легчает, а становится на душе радостно и покойно. Вот и недавно, прочтя интервью Максима Травникова, которое он дал еженедельнику «Русская Германия/Русский Берлин»^[114], я в очередной раз порадовался тому, что переехал с семьёй в Германию.

Уточню — г-н Травников прибыл в Берлин на XIV заседание Межправительственной российско-германской комиссии по проблемам российских немцев (МПРГК), и вопросы корреспондент Татьяна Концур задавала ему соответствующие, начав с того, что попросила «пояснить суть их деятельности».

Мол, чем все эти годы вы занимались и занимаетесь, коли главная проблема, ради решения которой комиссия, собственно, и возникла, до сих пор не решена?

«Наша комиссия, — ответил Максим Травников, — занимается вопросами немецкого национального меньшинства в России и нашими соотечественниками, уехавшими на постоянное место жительства в Германию. Сейчас перед нами стоит задача сохранения культурных, языковых и исторических связей между немцами, проживающими в России, и нашими соотечественниками-гражданами ФРГ».

«Можно ли назвать некоторые „этапы большого пути“ этой структуры?» — задаёт журналистка следующий вопрос, наверняка подразумевая тот факт, что комиссия была создана аж в 1992 году.

«Был период, когда мы обсуждали вопрос реабилитации репрессированных народов, — ответил ей заместитель министра. — Сегодня это уже решено».

… - Ну, надо же! — воскликнул я, прочтя эти строки. — Оказывается «всё решено», республика восстановлена, а я не знал!

«Ставился вопрос республики немцев Поволжья, — продолжаю чтение интервью, — но, подумав, пришли к мнению, что административно-территориальное деление СССР по этническому принципу служило причиной многих межнациональных конфликтов на постсоветском пространстве в конце ХХ века. Поскольку сталинские репрессии и республика немцев — звенья одной цепи, осуждая одно из них, мы не должны поощрять другое».

Во как! — потрясся я. Выходит, после шестнадцати летбеспрерывных консультаций, обсуждений и заседаний, ставящих целью «восстановление автономии российских немцев», то есть воссоздание их республики, а значит, полной реабилитации, — комиссия пришла к выводу, что «сталинские репрессии и республика немцев — звенья одной цепи» (!). А это примерно то же самое, если сказать: не будь в России немцев, то соответственно и репрессий против них не было бы. А коли они там были и местами даже остались, то депортация, ссылка, трудармия, десятки тысяч замученных, убитых, запрет на профессии, ограничения с выбором места жительства и тому подобное — вещь само собой разумеющаяся и совершенно естественная. Поэтому осуждать её никак нельзя. И неслучайно глава комитета по делам национальностей Госдумы, несгибаемый ленинец Валентин Купцов прямо заявил: «Парад суверенитетов в России закончен. Мы думаем обо всех народах, проживающих в РФ»^[115]. Чем, правда, они там думают, г-н Купцов не уточнил, но это не столь уж и важно.

Естественно, у меня, когда я познакомился с выступлениями господ Травникова, Купцова, а заодно их единомышленников, возникли и другие вопросы. Например, коли «административно-территориальное деление СССР по этническому принципу служило причиной многих межнациональных конфликтов», то означает ли это, что в РФ вознамерились отменить все автономии и обустроить Россию, как рекомендовал В. В. Жириновский, по губернскому принципу, «сформировав вместо почти сотни субъектов 30–40 укрупнённых регионов»^[116]? Знают ли об этом татары, башкиры, чеченцы, чукчи, осетины и прочие народы, а заодно граждане сопредельных с Россией государств, а также «друзья» из НАТО? Или им всем готовят сюрприз?

Следующий вопрос, который меня озаботил, — почему господам Травникову, Купцову, а заодно их прямым начальникам и непосредственным подчинённым никто не сообщил, что российские немцы за всю свою историю никогда (выделено автором) не были инициаторами или участниками хотя бы одного межнационального конфликта или столкновения на территории Российской империи, СССР и РФ?

Но как бы то ни было, с теми немцами, что остались в России, более менее понятно. Теперь под автономию им даже бывшего ракетного полигона в Капустином Яру не предложат. А ведь многие наверняка подзабыли, как 8 января 1992 года первый президент России, прибыв в Поволжье и войдя в своё обычное демократическое состояние, то есть надравшись, заявил: «Пусть, понимаешь, выкапывают там снаряды, и Германия пусть поможет». Это так он среагировал на просьбу сограждан-немцев восстановить справедливость и вернуть им республику. Хотя зачем грубить, когда можно изложить то же самое, но интеллигентно. Так, как это сделал руководитель российской части Комиссии Максим Травников на банкете по случаю XIV заседания МПРГК, состоявшемся 22 октября 2008 года в Берлине. Подняв бокал, наполненный шампанским, он взял и прямо так с плеча рубанул: «Российские немцы — это наше богатство, которое мы делим с ФРГ. Наша общая задача не допустить, чтобы российские немцы становились заложниками ситуации, а являлись залогом дружбы между двумя странами»^[117]. Несколько мудрено, но ведь красиво, согласитесь. «Когда ещё такое о себе услышишь», — гордо улыбаясь, прокомментировала тост чиновника сидящая за другим столом Ольга Гартман, председатель Немецкого молодёжного объединения^[118].

Впрочем, не будем строги к девушке. В её возрасте все и всё вокруг кажется в основном прекрасным, изумительным, радостным и даже благородным. Короче, сплошная дружба — Freundschaft. Иное дело люди, давно вращающиеся в орбите МПРГК: они, уверяю, и не такое слыхивали. Например, президент Федеральной национально-культурной автономии российских немцев Виктор Баумгертнер, главы немецких национальных районов Бруно Рейтер (Омская область) и Фёдор Эккерт (Алтайский край), руководитель Региональной национально-культурной автономии Тульской области Александр Гриненвальд и, конечно же, обосновавшийся в Москве Генрих Мартенс. Последний, в отличие от коллег, полностью и безоговорочно разделил мнение и Максима Травникова и Валентина Купцова, заявившего на том же заседании, что «с точки зрения Законодательного собрания потребности в законе только для российских немцев нет»^[119].

«У меня осталось достаточно хорошее впечатление от XIV заседания Межправкомиссии, — заявил г-н Мартенс. — Я считаю, что на нём фактически произошло столкновение двух разных подходов. Один из подходов — это взгляд в прошлое. Его выразителем являются некоторые руководители Федеральной национально-культурной автономии, которые постоянно оглядываются назад, призывают к каким-то шагам, которые, с моей точки зрения, ориентируют российских немцев идти в прошлое».

Поясню: «идти в прошлое» — по Мартенсу, это продолжать добиваться восстановления республики на Волге. А вот идти вперёд — это «развивать молодёжные проекты и партнёрство между российскими немцами России и Германии, поддерживать центры встреч российских немцев, заниматься информационной работой, то есть заниматься всем тем, благодаря чему российские немцы и сохраняют свою этнокультурную самобытность»⁷.

Перечитал эти откровения главного культуртрегера и очень удивился. Не столько тому, что после оскорбительной сентенции будто «сталинские репрессии и республика немцев — звенья одной цепи» тот моментально взял под козырёк (от Мартенса ничего иного мы не ожидали и не ожидаем). И не тому, что он рассыпался мелким бесом, услышав начальственное «потребности в законе только для российских немцев нет», а молчаливому непротивлению руководителей Землячества немцев из России, которые не то уже наладили, не то продолжают налаживать сотрудничество с конторой «Мартенс и К°», а заодно и соглашательской позиции германской части МПРГК, возглавляемой уполномоченным по делам переселенцев и национальных меньшинств при федеральном правительстве д-ром Кристофом Бергнером.

Убеждён, суть проблемы они знают не хуже, а может, даже лучше меня, как и то, что без восстановления республики нет и не может быть полной реабилитации, а значит, и будущего российских немцев как этноса в Российской Федерации. И нечего стесняться об этом говорить вслух. Однако ведь стесняются, надеясь, вероятно, что проблема, как беременность в том старом анекдоте, сама собой рассосётся. Нет, не рассосётся. Хочу, чтобы об этом знали и постоянно помнили также руководители российских ведомств, занимающихся «вопросами немецкого национального меньшинства в России и соотечественниками, уехавшими на постоянное место жительства в Германию». Выколачивая всё новые и новые субсидии из бюджетов Германии и РФ, они решили теперь заняться «расширением партнёрских связей между общественными организациями российских немцев России и организациями поздних переселенцев в Германии», «установлением более тесных контактов между соотечественниками», «расширением самоорганизации российских немцев в РФ», «этнокультурным развитием российских немцев», «успешной пропагандой мостов дружбы между нашими странами» и «укреплением общегражданской идентичности». Хотя какая может быть «самоорганизация» или «общегражданская идентичность», когда отсутствует национальный очаг? И зачем, допустим, мне или кому-либо их помощь в контактах с родственниками и друзьями, живущими в России? Обойдёмся. А ещё не будем делать вид, что ничего не понимаем и наивны, словно аборигены, впервые увидевшие белого человека. Кстати, европеец-миссионер, как мы знаем, хотя бы бусами завлекал, а эти — исключительно мудрёными словами и странными посулами, вроде возведения где-то в Сибири «немецкой школы культуры с межэтническим компонентом». Впрочем, обо всём этом в соавторстве с доктором Виктором Кригером я уже писал (см. «РГ/РБ» № 26, 2007 г., а также интернет-журнал «Русский переплёт» 20.11.2007 г.), как и о том, кто и для каких целей, прикрываясь заботой о российских немцах, выцеживает деньги из бюджетов ФРГ и РФ. Но означает ли это, что у российских немцев как у этноса, который, как известно, сложился именно в России, нет там будущего?

На этот счёт существуют две точки зрения. Одна — если хочешь остаться немцем, непременно уезжай в Германию, где и себя спасёшь, и родине предков сохранить немецкость поможешь. Другая — в России ещё не всё потеряно. В числе тех немногих, кто продолжает её отстаивать, патриарх движения российских немцев, участник первых двух делегаций, добивавшихся восстановления республики (1965 г.), один из основателей общества «Видергебурт», Международного союза российских немцев, Общественно-государственного фонда «Российские немцы», писатель и публицист Гуго Вормсбехер.

«Реабилитация нашего народа, — считает Гуго Густавович, — не раз признавалась необходимой, но она требовала восстановления государственности. Однако местные руководители были категорически против неё, потому что не хотели терять российских немцев как рабочую силу. Разорвать этот порочный круг можно только одним способом: утвердить приоритет стратегических государственных интересов перед местными конъюнктурными интересами. Но для этого нужна политическая воля руководства страны, каковой, к сожалению, не обнаружилось до сих пор. Результат хорошо известен: более 2,5 миллиона человек выехало в Германию, и не только сельское хозяйство, но и другие отрасли экономики, а также наука, культура, искусство потеряли ощутимую часть своих не самых плохих специалистов. Ущерб от этого исхода исчисляется миллиардами долларов. Поэтому доказывать экономические интересы России вряд ли нужно. Они колоссальны: восстановленная республика станет притягательной для тысяч немцев, живущих в постсоветских республиках и в ФРГ. Это людские ресурсы, так необходимые стране. Плюс не менее необходимые зарубежные инвестиции».

Не меньшими, убеждён Гуго Густавович, могут быть и политические интересы. Ведь реабилитация российских немцев, по сути, стала бы первым крупным созидательным шагом в национальной политике новой России. И этот шаг может иметь большое внешнеполитическое значение — как пример несилового решения национального вопроса.

Но пока ничего этого не происходит. Зато высокопоставленные российские чиновники и примкнувший к ним Генрих Мартенс, возглавляющий, напомню, Международный союз немецкой культуры, который, по мнению Гуго Ворм-сбехера, не только «не является национальной организацией российских немцев», но и «всячески противодействует реабилитации»^[120], зачастили в Германию. Истинные цели их визитов нам понятны, и поэтому, когда с трибун звучит: «Уважаемые соотечественники!», так и хочется ответить: «Тамбовский волк вам всем соотечественник», а потом добавить: «Если вы действительно любите свою Родину и свой народ, если действительно хотите поступательного улучшения отношений между нашими странами, если заинтересованы в том, чтобы число людей, симпатизирующих России, возросло на несколько миллионов, прекратите морочить нам всем головы, тем более что, выступая в июле 2007 года в столице Мордовии Саранске, один из строителей новой России В. В. Путин сказал: „У нас многонациональная страна, и каждый народ, каждая маленькая этническая группа должна чувствовать себя в России комфортно, должна понимать, что это её родной дом, другого такого дома у неё нет и не будет“». А теперь вопрос: может ли народ чувствовать себя в стране дома, если у него отобран национальный дом, если лишён он условий для поддержания национальной идентичности, сохранения родного языка, культуры и вообще будущего?

Да, согласен, у президента с премьером масса дел. Но для того и существуют министерства с ведомствами, чтобы их руководители определяли наиболее важные и докладывали о них. Хотя, может быть, я ошибаюсь, и вопрос реабилитации российских немцев давно отправлен в архив.

Написал это и вспомнил одну символичную историю. В 1994 году Александр Солженицын возвратился в Россию. По пути с Дальнего Востока в Москву он останавливался в больших и малых городах, где беседовал с народом, наблюдал жизнь, отвечал на вопросы. Остановился Александр Исаевич и в Омске. На торжествах по этому случаю, которые проходили в здании областного политического центра, присутствовал руководитель местной организации «Видер-гебурт», один из создателей Всесоюзной общественно-политической организации российских немцев Виктор Эрлих.

После окончания выступления Солженицына к нему выстроилась очередь человек в пятьсот, чтобы вживую задать по одному вопросу. Встал в неё и Виктор Эрлих.

— Уважаемый Александр Исаевич, каким вам видится будущее российских немцев? — медленно и с расстановкой произнёс он, когда приблизился к патриарху русской литературы, присевшему на край сцены.

— Где? — уточнил Солженицын.

— В России, — ответил Эрлих.

— У вас же есть Германия, — сказал Солженицын, — чего же вам, молодой человек, ещё нужно?

Придя домой, Эрлих усадил за стол жену, двух своих сыновей, уселся сам и торжественно произнёс:

— Всё! Уезжаем в Германию. Российская эпопея закончена. Навсегда.

Ну а мне с тех самых пор не даёт покоя вопрос: кто прав — Виктор Эрлих или Гуго Вормсбехер? Ответ, догадываюсь, знают в Кремле, но не разглашают. Может, это государственная тайна?

Послесловие

В 2009 году Землячество немцев из России совместно с федеральным Объединением молодёжи и студентов немцев из России выпустили красочно оформленный альбом, озаглавленный «Сделано в Германии. Истории успеха молодых немцев из России»(«Made in Germany. Erfolgsgeschichten von jungen Deutschen aus Russland»).

Конечно, это не планировалось, но так случилось, что его выход совпал с обнародованными итогами социологического исследования, проведённого Берлинским институтом народонаселения и развития, касающимся интеграции, ассимиляции и адаптации иностранцев (прежде всего турок) и этнических немцев, переехавших в Германию из постсоветских республик.

Как написали многие газеты, его итоги «повергли в шок германских политиков и общественных деятелей»: ведь немцы-переселенцы по всем показателям и дисциплинам на голову опередили всех остальных, «полностью опровергнув расхожее мнение об асоциальности и безграмотности аусзидлеров». А ещё газеты написали, что правительство, скорее всего, выделит новые субсидии на новые программы, нацеленные на интеграцию и ассимиляцию иностранцев, живущих в Германии. Впрочем, об этом мы поговорим позже, а сейчас об альбоме.

Открывается он вступительным словом парламентского статс-секретаря, уполномоченного по делам переселенцев и национальных меньшинств при федеральном правительстве д-ра Кристофа Бергнера, в котором он по-доброму рассказывает о непростой истории «братьев и сестёр, приехавших с Востока», а заодно о том, как они обжились на но-вой-старой Родине. Об этом же ведут речь председатель правления Объединения молодёжи и студентов немцев из России Елена Бехтольд и председатель правления Землячества немцев из России Адольф Фетч. Но лучше всяких слов и эпитетов о том, как чувствуют себя в Германии российские немцы в возрасте от 18 до 33 лет, свидетельствуют конкретные рассказы о конкретных людях.

Подготовила их журналист Нина Паульзен. Среди её героев директора и топ-менеджеры преуспевающих фирм, добившиеся мирового признания исследователи и учёные, призёры чемпионатов мира, Европы и Олимпийских игр, игроки сборной Германии по футболу (мужской и женской), сборной хоккейной команды, медики, композиторы, авиаторы, музыканты, певцы, писатели, журналисты, победители и призёры всегерманских и земельных конкурсов красоты, военнослужащие. Всего 64 биографии успешных, талантливых людей.

— Наших героев могло быть больше, — говорит Нина, — но ограничивал заданный объём издания. Хорошо бы такой сборник выпускать регулярно. Например, ежегодно.

— Героев действительно хватит? — спрашиваю.

— С другими можем поделиться, — смеётся Нина.

И тут мне пришла сколь простая, столь революционная идея. А что если взять и возобновить приём немцев из республик бывшего СССР?

Зачем? Ну, чтобы легче пережить мировой кризис, чтобы оживить экономику, промышленность, науку, омолодить, наконец, нацию и наполнить пустующие церкви прихожанами. Ведь немцы-переселенцы, как свидетельствуют проведённые исследования, быстро, а главное — без особых затрат адаптируются в германское общество и начинают продуктивно работать. К этому следует добавить, что согласно сведениям Федерального ведомства по труду и Федерального статистического ведомства у них, в сравнении с коренными немцами и иностранцами, живущими в Германии, самый низкий начиная с 1995 года показатель по числу безработных, меньше всего, в процентном отношении, получателей социального пособия, И, наконец, что немаловажно, высока рождаемость.

Ну, с рождаемостью у иностранцев, прежде всего прибывших из мусульманских стран, всё, как говорится, о'кей, а вот как у них с занятостью?

В ноябре 2010 года Федеральное агентство по труду опубликовало статистические данные о постоянно проживающих в Германии гражданах иностранных государств, которые, будучи трудоспособными и находясь в трудоспособном же возрасте (т. е. до 65лет включительно), являются получателями пособия Hartz-IV, начисляемого тем, кто долгое время не работает.

• На первом месте в списке из 25 стран — ливанцы: из 36.960 живущих в Германии граждан «Страны кедра» получателей Hartz-IV 33.424 человека, или 90 %.

• На 2-м месте граждане Ирака: их в ФРГ — 79.413 человек, из них Hartz-IV получают 51.712, или 65 %.

• На 3-м месте афганцы: из 48.752 человек на пособии сидят 25.853, или 53 %.

• 4-е место за пакистанцами: 25.578б и 13.813 человек соответственно, или 48 %.

• 5-е место за гражданами Ганы: 20.993 и 9.180, или 44 %.

• 6-е место за сирийцами: 28.921 и 12.209, или 42 %.

• На 7-м месте иранцы: 52.132 и 21.327, или 41 %.

• На 8-м граждане Шри Ланки: 27.505 и 11.209, или 41 %.

• На 9-м алжирцы: 13.219 и 5.055, или 38 %.

• На 10-м марокканцы: 64.842 и 22.205, или 34 %.

• На 11-м нигерийцы: 17.903 и 6.074, или 34 %.

• На 12-м граждане Казахстана: из 52.583 человек на пособии 17.189, или 33 %.

• На 13-м граждане Украины: из 125.617 человек на пособии 40.352, или 32 %.

• На 14-м граждане РФ: из 189.326 человек на пособии 58.142, или 31 %.

• На 15-м тунисцы: соответственно 22.912 и 6.758 человек, или 29 %.

• На 16-м вьетнамцы: 84.437 и 23.442, или 28 %.

• На 17-м турки: из 1.658.083 человек на пособии 437.099, или 26 %.

• На 18-м македонцы: 62.888 и 13.707, или 22 %.

• На 19-м сербы: 164.942 и 35.857, или 16 %.

• На 20-м граждане Боснии и Герцоговины: 154.565 и 21.721, или 14 %.

• На 21-м индийцы: 45.638 и 5.841, или 13%

• На 22-м граждане Косово: 84.043 и 10.044, или 12 %.

• На 23-м таиландцы: 55.324 и 5971, или 11 %.

• На 24-м хорваты: 221.222 и 17.234, или 8 %.

• И на 25-м граждане существовавшего в 2003–2006 годах Союза Сербии и Черногории: из 122.897 на пособии всего 9.371, или те же 8 %, что и у хорватов.

Итог: из 6 млн. 694 тыс. трудоспособных иностранцев социальное пособие Hartz-IV в Германии получает 1 млн. 246 тыс. 806 человек, или 18,6 %.

У граждан ФРГ показатели следующие: всего в стране проживает 74 млн. 671 тыс. 338 обладателей немецких паспортов, из них получателей Hartz-IV — 5 млн. 629 тыс. 878 человек, или 7,5 %, что почти в 2,5 раза меньше^[121].

Ну а у российских немцев, как неоднократно отмечалось экспертами, число получателей социального пособия ещё ниже. Вывод напрашивается сам собой: российские немцы Германии нужны, и их приём из республик бывшего СССР необходимо возобновить. Причём на условиях, действовавших до 1993 года, так как нынче он обставлен такими сложностями и ограничениями, что очень немногие могут их преодолеть. Ведь что сегодня поучается: если ты и члены твоей семьи, в том числе и других национальностей, сохранили немецкий язык, традиционную немецкую религию, обычаи и в паспортах записаны непременно немцами, то имеете шанс быть принятыми. Если же нет, то до свидания. Точнее — прощайте.

Гораздо логичнее, как это было прежде, чтобы условия приёма были ориентированы на тех, кто преследовался советской властью именно по национальному признаку. То есть пострадавших и их прямых потомков, кого лишили возможности общаться на родном языке, соблюдать обычаи, традиции, исповедовать католицизм или лютеранство, кто родился в местах ссылки, тем более что все перечисленные мною пункты легко подтверждаются соответствующими документами. Российским немцам необходимо вернуть право на воссоединение семей, которого они лишены и о чём, словно набрав воды в рот, молчат и правозащитники и политики.

И, наконец, сам факт, что российские немцы, принимаемые в Германию как жертвы Второй мировой войны, с 2005 года отнесены к категории «эмигранты», не просто обиден, а оскорбителен. Так считают все, кому небезразлична судьба народа, подвергнутого в ХХ веке бесконечным репрессиям и притеснениям, и судьба самой Германии.

9 декабря 2010 года в Гёттингене под девизом: «Жертвы Сталина и Гитлера — российские немцы: пример успешной интеграции в германское общество» состоялась дискуссия, в которой приняли участие более пятидесяти учёных, политиков и общественных деятелей. Организовала её старейшая и одна из самых авторитетных в Европе правозащитных организаций — Общество по защите угнетённых народов (Gesellschaft fr bedrohte Vlker).

Открывая дискуссию, президент Общества Тильман Цюльх, в частности, сказал, что с полной ответственностью уполномочен заявить: живущие в Германии российские немцы — лучший пример успешной интеграции. При этом он напомнил, что, согласно законам ФРГ, российские немцы являются коллективной жертвой Второй мировой войны и что Германия несёт ответственность за их судьбу, но, к сожалению, многие политики, особенно в последнее время, забывают об этом. Или делают вид, что забыли.

Особый упор в своём выступлении г-н Цюльх сделал на то, что возглавляемая им организация отстаивает права российских немцев не потому, что они немцы, а потому, что сталинский и гитлеровский режимы нанесли этому этносу огромный физический и моральный урон.

Выступивший затем парламентский статс-секретарь, уполномоченный правительства ФРГ по делам переселенцев и национальных меньшинств д-р Кристоф Бергнер начал с весьма примечательного сообщения: в послевоенные годы в Германию прибыло 2 млн. 400 тысяч российских немцев и членов их семей других национальностей. Уже здесь у них родилось более 500 тысяч детей. В сумме это больше населения такой федеральной земли, как Саксония-Анхальт, где он родился, а в 1993-94 годах был премьер-министром. Иными словами, прибывших в ФРГ российских немцев, по его словам, вполне можно считать ещё одной федеральной землёй Германии, причём весьма успешной и перспективной.

Далее, напомнив об исторической ответственности Германии за судьбу людей, ставших жертвами двух диктатур, д-р Бергнер сказал, что как чиновник он обязан строго следовать действующим законам, касающимся приёма поздних переселенцев, но как человек не может равнодушно наблюдать, сколь сложные препоны приходится им преодолевать для получения разрешения на переезд в ФРГ. Прежде всего, это касается ужесточённого языкового теста, который в значительной степени стал причиной того, что если в 1994 году в Германию въехало 213 тысяч переселенцев, то в 2010 их будет немногим больше 2 тысяч.

Коснулся статс-секретарь трудностей и проблем, с которыми сталкиваются российские немцы в Германии. Прежде всего, это касается молодёжи, которая не всегда может найти место по душе, но винит в этом кого угодно, только не себя. Затем он напомнил, что начиная с 1995 года российские немцы неизменно занимают одно из последних мест среди получателей социального пособия, но пресса, к сожалению, об этом если и сообщает, то вскользь, а вот факты совершённых ими правонарушений всячески раздувает и приукрашивает. Как-то повлиять на газеты, журналы, радио и телевидение правительство не в состоянии, пресса ведь в Германии свободна. Но постепенно, как сказал д-р Бер-гнер, барометр общественного мнения склоняется в пользу российских немцев, и это радует.

Ярким и запоминающимся стало выступление сотрудника Гейдельбергского университета д-ра Виктора Кригера, сделавшего упор на то, что преследования российских немцев в Российской империи, а затем в Советском Союзе начались не в 40-е годы прошлого века, как считают многие, а ещё в Первую мировую войну, когда их подвергли репрессиям не за что-то ими содеянное, а за то, что они были немцами.

В голод 1921-22 годов только в Поволжье, по официальным данным, погибло более 50 тыс. немцев. Десятки тысяч российских немцев умерли в Украине и в Поволжье в спровоцированный голод 1932-33 годов. Страшные потери понёс этнос в ходе так называемой коллективизации и раскулачивания, а в ходе чисток 1937-38 годов официально было казнено 55 тыс. российских немцев. Всего же за 30 лет советской власти, по самым скромным подсчётам, погибло 480 тыс. человек. Если учесть, что в 1951 году в СССР проживал 1 млн. 300 тыс. российских немцев, то потери народа, по мнению историка Кригера и других учёных, на чьи выводы он ссылался, ужасающи: более трети убитых, казнённых и замученных.

Основная вина за эти злодеяния, по его мнению, лежит на сталинской верхушке Советского Союза, но при этом, как отметил д-р Кригер, нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что гитлеровцы, развязав войну, дали повод для начала массовых репрессий против российских немцев, усугубив и без того их незавидное положение. Но если ФРГ, как фактическая правопреемница Третьего рейха, выделила многомиллиардные средства в марках, а затем в евро на возрождение этноса российских немцев, их социальную поддержку, культурные и образовательные программы, то РФ, официально объявившая себя правопреемницей СССР, ничего кроме так называемой культурной автономии и незначительной финансовой помощи в рублях этой «автономии», по сути, не сделала. В отличие от других народов, как подчеркнул д-р Кригер, российские немцы в РФ по-прежнему лишены своего национального дома, а надежд, что незаконно ликвидированную республику им возвратят, с каждым годом всё меньше.

Отдав должное правительству и народу ФРГ, д-р Кригер отметил, что в современной Германии практически не учитывается особая историческая судьба миллионов сограждан, российских немцев по происхождению. И прежде всего это касается общеобразовательных школ и вузов, учебные программы которых или замалчивают историю российских немцев, или подают её в искажённом виде.

Об этом же, а также о непрекращающейся череде статей и передач в средствах массовой информации, порочащих честь и достоинство российских немцев, говорили историк Виктор Гердт, общественные деятели Виктор Горн, Александр Кёльн и другие.

На этом, пожалуй, можно было бы поставить точку. Или дописать пару строк о том, что судьба и честь российских немцев волнует не только их самих, но также Общество по защите угнетённых народов. И это хорошо. Но волнует ли судьба собственного этноса, к примеру, руководство и актив Землячества немцев из России? Вот в чём вопрос. Если судить по словам, то да, волнует. А если по делам? Хотя может быть, я ошибаюсь, и эта дискуссия как раз стала поводом для руководства самой, как оно себя позиционирует, массовой организации российских немцев, обратиться к руководству правозащитников из Гёттингена с предложением объединить усилия и попытаться как-то выправить ситуацию? Но нет, не ошибаюсь. Никто и ни к кому не обратился. А заодно неведомо куда подевались командиры так называемых Все-германского и Берлинского интеграционных Советов российских немцев, общественного движения «Хаймат», других организаций, более похожих на фантомы.

Конечно, не они главное препятствие и основной тормоз в решении нашей проблемы. Возобновлению приёма немцев — жертв двух тоталитарных систем — противятся леволиберальные круги, мечтающие о превращении не только Германии, но и всей Европы в некое мультикультур-ное сообщество. Но спорить с ними — только время терять. Не уступят. И это конечно неприятность. Но сделать из неё приятность вполне возможно. Как? Элементарно. Леволибе-ралам, зелёным и прочим фанам мульти-культи нужно терпеливо объяснить, что именно российские немцы как раз и соответствуют тем стандартам, к которым они стремятся. Ведь выросли и сформировались российские немцы в различных культурах: кто-то в Центральной Азии, среди преобладающих там мусульман, кто-то в Сибири, под звуки бубнов шаманов, другие — на Дальнем Востоке среди камчадалов, удэгейцев и эвенков, на Урале, где наряду с русскими традиционно живут татары, башкиры, коми и марийцы, на Украине, в Молдавии, республиках Прибалтики, на Кавказе. Отсюда высок у них процент межнациональных браков, что, по мнению сторонников мультикультурного общества, тоже большой плюс, нежели минус. Они говорят на двух родных, а то и трёх языках, толерантны, законопослушны.

Следует также учесть готовность российских немцев браться за любую работу, стремление значительной их части непременно, в какой бы стране они ни жили, построить или купить собственный дом, хорошую машину. А это — банковские кредиты, оживление финансовой деятельности.

Дело за малым: кто будет говорить с леволибералами и кто донесёт до правительства и Бундестага эти давно циркулирующие в значительной части германского общества мысли и идеи?

2010 г.

* По аналогии со знаменитой речью Мартина Лютера Кинга «I Have a Dream (У меня есть мечта)», прозвучавшей 28 августа 1963 г. со ступеней мемориала Линкольна во время марша на Вашингтон.

Под небом родным чужая земля

Измученные цивилизацией Закончив чтение очерка Андрея Рябцева «Почему русские немцы потянулись обратно в Россию» («Комсомольская правда», 02.04.2009), я снова взглянул на фотографию автора. Открытое лицо, высокий лоб, располагающая улыбка.

Интересно, зачем он это написал? Не для того же, чтобы над ним смеялись? Да и газета вроде серьёзная, не юмористическая, и он не Михаил Задорнов. Ну, допустим, размышлял я, в Германии Рябцев не был, и о стране судит по рассказам знакомых, которые там если и были, то туристами. Нет, вряд ли, тем более что патриоты вообще-то инородцев изгоняют, а Рябцев вроде как заманивает.

«А заведующий отделом, ответственный секретарь, редактор, дежуривший по номеру? — продолжал размышлять я. — Разве они не просматривают полосы перед отправкой в типографию? Конечно, просматривают. Так в чём дело? Пусть не все, пусть только один, но наверняка кто-то из них был в Германии, кое-что видел, с бывшими согражданами разговаривал».

Впрочем, стоп. Рябцев как раз и ссылается на слова «измученных цивилизацией людей», возвратившихся из «гер-манщины» в Россию.

И что они говорят? Я снова придвинул газету и ещё раз прочёл очерченный карандашом абзац: «С какой же ненавистью в 90-х они (имеются в виду российские немцы. — А. Ф.), наперегонки с евреями рубили связи с „совком“ и отрешённо дожидались вызовов от германских родственников. Ещё бы, через дыры замусоленных советских плакатов виделось сытое, размеренное бюргерство.» И ни слова о том, что на этих «замусоленных плакатах» было начертано. А начертано на них было следующее: «Лучше СПИД, чем немцы!», «Отстояли Волгу в 41-м, отстоим и сегодня!», «Не разевайте немецкий рот на саратовский огород!». Вскоре уже плакаты обновлённой, демократической России оповестили нас о том же самом, а Борис Ельцин, клятвенно обещавший в случае избрания на пост президента восстановить немецкую республику, став им, глумливо предложил территорию ракетного полигона Капустин Яр в Нижнем Поволжье, напичканную неразорвавшимися снарядами, минами, обильно политую отравляющими веществами и соляркой.

Иными словами, российским немцам указали на дверь, не оставив даже зыбкой надежды на восстановление незаконно отобранной республики, а проще — отчего дома. Поэтому авторская патетика и удивление относительно массового исхода немцев, а заодно евреев, по крайней мере, неуместна.

Но далее А. Рябцев пишет: «Узнаю, что в Поволжье (глушь, Саратов!) начали целыми семьями оседать возвращенцы — те самые русские немцы. Променяли западный рай даже не на столицу, а на провинциальное захолустье! Я вылетел посмотреть своими глазами на этих чудаков».

Действительно чудаки, хотя можно ведь применить и другой созвучный эпитет. Впрочем, настоящих чудаков, романтиков и немножко «бродяг» среди российских немцев всегда хватало.

В последние годы, согласно официальной статистике, из Германии они в основном переезжают в Канаду, США, Австралию. Ну, ещё в Парагвай. Но ни у канадских, ни у американских с австралийскими и даже у парагвайских властей и журналистов этот факт особых эмоций не вызывает. Чего не скажешь о российских. Но об этом мы поговорим несколько позже, а сейчас ещё одна цитата: «Как только приехали в Ляйхлинген, Лена (Елена Гринь, одна из героинь очерка. — А. Ф.) пошла на курсы немецкого. По местным правилам надо самостоятельно устраиваться на стажировку. С перепугу Лена нашла место в муниципалитете. Не ахти какая работа — бумажки перебирать за 1 евро в час, — зато хорошая языковая практика. По немецкой спецпрограмме для переселенцев ежемесячно выплачивают по 125 евро на каждого взрослого и по 154 евро — на ребёнка. Общежитие и питание бесплатные. Потом начинают платить 1200 евро на всю семью — так называемый „социал“. Но квартиру уже надо снимать».

Вот уж воистину слышал звон. Может быть, для жителя российской глубинки «бумажки перебирать за 1 евро в час в муниципалитете» покажется ужасным. А если к этому евро прибавить оплачиваемый тем же самым муниципалитетом проезд на общественном транспорте, медицинскую страховку на всю семью, оплачиваемую квартиру со всеми удобствами и обстановкой? И это не всё. Ещё прибавьте ежемесячно выделяемые деньги на питание и одежду семьи, а в случае, если дети захотят заниматься в какой-либо спортивной секции (вплоть до фигурного катания и тенниса!), то ведь и это оплачивается. И не важно кто ты: местный немец, потерявший работу, курд из Турции, еврей из Украины или «русак», как почему-то именует немцев из России Андрей Рябцев.

Не понравились «живые немцы»

Продолжим цитирование. «Я тоже работал! — встрепенулся Игорь (супруг Елены Гринь. — А. Ф.) и пожалел, неохотно пояснив: — Сначала нелегально. Собирал валики для конвейеров. В другой фирме на стальные двери наносил специальный раствор. Платили паршиво, но до тысячи евро получал». Но не спешите, уважаемый читатель, утирать скорбную слезу по поводу трагичной судьбы Игоря Гриня. Поясняю: работал он «по-чёрному», то есть получаемая им тысяча была весомой прибавкой к уже оплачиваемой квартире, страховке, деньгам, выделяемым на питание семьи, и т. п. «Там выгоднее не работать, — без улыбки усмехается Лена. — Валяешься дома и объедаешься дешёвыми йогуртами — платят „социал“. Если вкалываешь — получаешь вдвое меньше, чем немец, который стоит на производстве рядом с тобой. Но разницу между „социалом“ и заработанным тебе аккуратно компенсируют. Так и эдак получаешь 1200 евро». «Из-за того, что у вас образование неподходящее?» — участливо интересуется московский журналист. «Из-за того, что мы — русаки. Так называют всех, кто приехал в Германию из России и бывших соцреспублик. Местным немцам ведь без разницы — Казахстан, Сибирь, Узбекистан. Мы для них все из России».

Да, согласен, в Германии зарплата новичков, как правило, ниже той, что получают ветераны. Но дело тут не в национальности, вероисповедании и даже сексуальной ориентации, а в квалификации и выслуге лет. Это я объясняю Андрею Рябцеву, вдруг пригодится, если снова решит писать о российских немцах. Кстати, семью Гринь, если и можно назвать «немецкой», то с большой натяжкой. Сам Андрей, как следует из очерка, к российским немцам отношения не имеет. Ни малейшего. А вот что рассказывает о себе Елена: «Моя бабушка противница всего немецкого. В Казахстане я не могла поступить в вуз из-за фамилии — такое даже в конце 80-х было! Бабушка ходила и доказывала, что мы не немцы». Хм, бабуля теперь живёт в Германии, возмущается, что ей не платят пенсию как вдове репрессированного русланддойче! «Мы пытались себя как-то привязать к Германии, — продолжает Елена, — родили там „коренного немца“. Димку. Поощряли Дашу с Полиной, чтобы они учили немецкий. И всё равно не удалось прижиться».

Андрей Рябцев поясняет почему: «Из 25 человек, с которыми Лена занималась на курсах, нормально устроились только двое. Один — парень, который отлично разбирается в компьютерах. А вторая знакомая — патологоанатом. Ей повезло больше всех, уверена Лена. С живыми немцами почти не пересекается».

Короче, не понравились Елене с Андреем «живые немцы» и переехали они в город Энгельс Саратовской области.

«В Энгельсе веселее?» — спросил их журналист Рябцев. «Я теперь риэлтор», — с гордостью ответила ему Елена. «А я устанавливаю пожарные сигнализации, — с ещё большей гордостью сообщил Андрей, и уточнил: — Хоть и не в офисе, зато интересно, с мужиками есть о чём поговорить. Да и деньги платят».

Ау, россияне, вы слышите? В Энгельсе люди без профессии и квалификации получают больше, нежели среднестатистический клерк или рабочий в Германии! Допускаю, кое-кто в это поверит. И ещё поверит, что в Энгельсе жить много веселее и душевно комфортнее, нежели в каком-нибудь Ляйх-лингене, Гёттингене или Бохуме. Почему поверит? Да потому, что за рубеж, согласно официальной статистике, ежегодно выезжает не более 5–7 процентов граждан России и с реалиями «забугорной» жизни остальные 90 с лишним процентов знакомы мало. Ну и потом, не могут ведь «победители жить хуже побеждённых». Это им ещё в советские времена объяснили. Вот и Андрей Рябцев, судя по очерку, придерживающийся той же точки зрения вслед за Гринями, рассказывает ещё об одной семье, сменившей германский адрес на саратовскую глубинку. Это семья Алексея и Ирины Банцгоф, у которых семеро ребятишек в возрасте от 3 до 12 лет.

Обрели рай в дырявом шалаше

В 1998 году они переселились в Германию, а спустя десять возвратились в Россию и поселились недалеко от деревни Яблоновка Ровненского района, что под Саратовом. Как устроились? На мой взгляд, ужасно. Цитирую Андрея Ряб-цева: «Сени, кухонька, зал и две спальни, все стены в православных образах — здесь живут Алексей с женой Ириной, их семеро ребятишек от 3 до 12 лет и старший брат Алексея, Саша. Этот дом его. „Нам после приезда дали только <Газель> (микроавтобус). И то как многодетным. И на том спасибо. От Германии за многодетность получили всего 500 евро. Зато журналистов-то назвали!“».

Стоп! Не знаю, кто лукавит, но это ложь. До декабря 2009 года, согласно германскому законодательству, на первых двух детей любая семья, постоянно проживающая в Германии, ежемесячно получала по 184 евро, на третьего -170 евро, а на четвёртого и всех последующих по 195 евро. Итого, живя в ФРГ, семья Банцгоф ежемесячно получала 1278 евро.

С января 2010 года размер детского пособия увеличен на 20 евро на каждого ребёнка, и живи они в Германии, ежемесячно получали бы 1418 евро. В переводе на рубли (пояснение для россиян, редко или никогда не покидавших родины) это — 69 974 рубля.

Кроме того, на каждого родившегося ребёнка муниципалитет или горсовет выплачивает родителям единовременное денежное пособие в размере от 100 до 500 евро. Вот эти 500 евро на одного из детей семьи Банцгоф и озвучены в качестве «подачки» в очерке А. Рябцева. А остальные где?

Уверяю, кроме ежегодных пятнадцати с лишним тысяч евро детских денег эта семья переселенцев наверняка получала от различных христианских и благотворительных организаций пусть не новую, но очень хорошую детскую одежду, обувь, а ещё игрушки, фрукты, овощи. Допускаю, что в Германии у них было не очень хорошее жильё, но, как правило, со временем таким семьям власти помогают приобрести удобный, комфортный дом с земельным участком.

Ну а каковы финансовые перспективы у Банцгофов в Поволжье? «Тут у нас гуси, коровы, — поведал московскому журналисту Алексей. — Цыплята вот, весной по 120 рублей пойдут — хорошее подспорье. Землю брать предлагали. Правда, далеко — за 40 километров. Местные поля уже корейцам и (смеётся) фирме одной немецкой отдали. Они её, правда, губят: семечкой семь лет подряд засаживают. Она, семечка-то, землю истощает.».

Нужно ли комментировать эти откровения? А эти, принадлежащие А. Рябцеву: «Немцы в Поволжье в основном жили в деревнях. И как жили! На фотокарточках того времени — огромные скотные дворы. Побелено всё, даже стены свинарников. Я пытался сегодня разглядеть в местных домишках хоть чуточку немецкости. Не-а. Облупленная краска на наличниках, завалившиеся заборы — наше.». И это, повторяю, пишет автор очерка «о возвращении российских немцев из Германии в Поволжье».

Надеждой в… грязь

Так от кого же и почему две эти семьи сбежали в Россию?

Вопрос корреспондента: «Ирина, вы там хоть с кем-то подружились — с соседями, мамами на детской площадке? Или целый день с детьми дома одна?» «Только с родственниками, — отвечает Ирина. — Как бы объяснить. Понимаете, мы — православные. Я вам лучше одну сцену опишу. Немецкий супермаркет. Мальчик просит у мамы-немки какую-то сладость. „Я тебе уже давала деньги на расходы — ты истратил“. „Я могу одолжить, — говорит старшая сестра. — Вернёшь с процентами“. Серьёзно! И мальчик соглашается».

К сказанному женой Алексей добавляет: «Знаете, как у них там малыши гуляют? В парках запрещено шуметь и бегать по газонам. Ходят по специально отведённым дорожкам. Рядом — дорожка для собак.».

А теперь, уважаемый читатель, объясните, как комментировать эту белиберду? Кто из живущих или бывавших в Германии поверит, что детям здесь запрещено бегать по газонам парков, скверов и вообще лужайкам? «Специально отведённые дорожки» — так это для велосипедистов. Как знаю, на всю Россию тоже есть одна. Проложили её в Москве, в районе Воробьёвых гор, чем очень гордятся. Ну а. «дорожка для собак» — вообще нечто сюрреалистическое. Что-то вроде тараканьих бегов из булгаковского «Бега».

Заключает свой очерк А. Рябцев словами Алексей Банц-гофа: «Нам говорили: ну куда вы едете? В Россию — там же сплошная грязь! Уж лучше в грязь, зато человеком.».

Что ж, я искренне рад за него. Вероятно, они с женой получили именно то, о чём тосковали, и чего им не хватало в благополучной, законопослушной, доброжелательной Германии. И ещё один знаковый фрагмент очерка: «Возвращаются единицы! — уверяли меня (Рябцева. — А. Ф.) в Саратове местные представители немецкого землячества Александр Арндт и национально-культурной автономии (это такая общественная организация) Юрий Гаар. — Вы бы лучше о другом написали.Нам нужно вернуть свою автономию. Был бы свой уголок — потянулись бы люди.» — «Не дай бог! — ужасается многодетная мама Ирина Банцгоф. — Что скажут местные?!».

Иными словами, вы, уважаемые господа немцы, на Волгу возвращайтесь, но ни о каком равноправии, тем более восстановлении республики даже не помышляйте.

Об этом, кстати, не только московский журналист, но и руководители Министерства регионального развития РФ, и парламентарии, и лидеры политических партий вроде Владимира Жириновского не раз заявляли. А вот президент страны Дмитрий Медведев и премьер Владимир Путин молчат. Ну а сотни (а может, тысячи) российских немцев (и не только!) в канун их каждого телевизионного общения с народом продолжают задавать один и тот же вопрос: «Когда будет восстановлена незаконно ликвидированная республика российских немцев?». Но высока кремлёвская стена, не слышат их главные руководители. А может, просто «Вашингтонский обком», как пишут оппозиционные российские газеты, не даёт им на это разрешения? В смысле соблюсти закон и восстановить республику, что явится для России важным актом духовного очищения, а её граждане-немцы будут уравнены в правах с русскими, татарами, башкирами, чеченцами и другими народами.

Куда и кого зовёте?

Не я один удивлялся и продолжаю удивляться тому, с каким упорством российские чиновники и озвучивающие их чаяния журналисты предлагают российским немцам возвратиться обратно в Россию. Мол, пустоши вам там подготовлены наипустынейшие, деревни — полностью вымершие, дома — исключительно развалившиеся. Сплошная романтика и экстрим. Молодцы! Хотя это больше на любителя, в смысле в отпуск съездить, а жить лучше всё же в комфорте и главное — в родном доме.

А вот русских, что примечательно, Россия обратно не зовёт, хотя их в Германии по самым скромным прикидкам более полумиллиона, если не больше. Почему?

Ну, хорошо, любят российские чиновники немцев, которые уехали, и не любят русских, РФ покинувших. А почему они не любят таких же российских немцев, но живущих в республиках Средней Азии и Казахстане? Уверен, тысяч 200 из 250 тысяч там оставшихся готовы перебраться в Россию. Только позовите, создайте минимальные условия.

И это не всё! В бывших советских республиках, обретших в 1991 году независимость, живёт несколько миллионов русских. Может быть, их тоже заберёте? Вот и решение, пусть не полное, но существенное проблемы, которая заботит самых высоких и ответственных государственных мужей, включая президента страны. Ах, нет денег на переезд и первое обустройство. Так это решаемо. Во-первых, закройте финансирование программ по возвращению немцев из Германии. Согласен, Берлин, Мюнхен, Кёльн для чиновничьих командировок, «круглых столов», конференций и прочего много привлекательнее, нежели Караганда с Худжандом, но тут нужно выбирать — или милые, ни к чему не обязывающие и совершенно бессмысленные беседы с прикормленными «соотечественниками» или конкретная работа по переселению тысяч людей.

Как быть с «отрезанными ломтями», в смысле с российскими немцами в Германии? Объясняю: главное не мешать, а лучше — помогать им укреплять деловые, экономические и культурные связи государства, в котором они живут, с Россией.

Вынужден также напомнить, что согласно последней переписи в РФ осталось более полумиллиона немцев. Почему бы им не помочь обрести родной дом рядом с порушенными кирхами и осквернёнными могилами предков в Поволжье? Уверяю, постепенно они всё восстановят и обустроят, а в конечном счёте ведь выиграет Россия.

Ну а пока, читая тексты вроде того, что написал Андрей Рябцев или его коллега Галина Сапожникова («Русские опять взяли Берлин», «КП», 4.06.08), слушая рассуждения московских политологов, каждый раз вспоминаю великого комбинатора и незабвенные Нью-Васюки, которые тот обещал превратить в мировую шахматную столицу. А ещё живущего в Штутгарте публициста Владимира Элера. Он долго мечтал и наконец побывал на родине своих предков в Поволжье. «Как там?» — спросил я, когда он возвратился. Какое-то время Владимир молчал, а потом, грустно улыбнувшись, ответил: «Под небом родным чужая земля».

2010 г.

С родины на родину. Зачем?

Магия больших и малых цифр

К хору плакальщиков по «утраченной российскими немцами любимой родине» неожиданно подключилась «Немецкая волна», вещающая, в числе прочих, и на русском языке. Хотя ничего неожиданного в этом нет. Линия, которой придерживается это радио, как в старом советском анекдоте, «всегда колебалась вместе с линией партии», точнее повторяла колебания и зигзаги вначале официального Бонна, теперь вот Берлина. А эта линия, изогнувшись на 180 градусов, сегодня указывает: российских немцев в ФРГ не принимать.

Звучит несколько жёстко и даже обидно. Но для этого и существует радио, другие подобные ему средства массовой информации, призванные сластить горькие пилюли демократии, участливо не то предупреждая, не то вопрошая: куда вы все рвётесь, когда люди из Германии обратно уезжают?

Совсем недавно это же самое радио упорно звало братьев и сестёр с востока возвратиться на родину предков. Теперь теми же голосами и с теми же интонациями оно уверяет, что им здесь тоскливо, тяжко, муторно, и если не все, то многие из них мечтают отправиться туда, куда их сослали в 1941-м. И где с помощью дислоцированного в Москве Международного союза немецкой культуры они, распевая немецкие народные песни и отплясывая лендлер, смогут хоть сутки напролёт распахивать целину, выкорчёвывать пни, чистить коровники, растить свиней, отбиваться от рэкетиров, носить взятки чиновникам и заниматься другими не менее увлекательными делами. Если кто-то подумал, что я шучу, то ошибается. Цитирую репортаж корреспондента этого радио Виктора В.^[122]:

«Вернуться в российскую глубинку, и не откуда-нибудь, а из благополучной Германии — на такой шаг решаются немногие. Именно благополучной Сергей М. увидел родину своих предков за 11 лет жизни в Германии. Но всем сердцем полюбить так и не смог. „Девять лет из одиннадцати я думаю 0 том, как вернуться в Россию“, — говорит Сергей.

Посёлок Шальксмюле, в котором живёт Сергей с женой Светланой, находится в живописном регионе Зауэрланд, который в народе называют краем тысяч гор. А ещё в Шальксмюле, по статистике, самая большая в Северном Рейне-Вестфалии концентрация жителей, годовой доход которых исчисляется в миллион евро и выше. Но, кроме богатых, здесь живут и люди попроще, в том числе и из республик бывшего СССР.»

Чем же Германия так немила Сергею и Светлане? Прежде всего, природой.

«Лес в России, по его словам, совсем другой. Там трава, цветы, грибы, пушистые сосны, берёзы, речка или озеро поодаль. А вот здесь этого нет».

Ещё Сергею не нравятся местные овощи. «Они кажутся ему безвкусными и неаппетитными. А вот овощи, выращенные в огородах России, сочные и приятные на вкус. Я хочу жить на земле, говорит он, иметь свой огород, хозяйство. Здесь это невозможно».

«В Германии живёт около 70 родственников и много земляков Сергея, здесь выросли его дети, родились внуки. Сергей не сидит, что называется, на шее у немецких налогоплательщиков — уже десять лет как работает на станкостроительном заводе, его уважают и ценят коллеги. Но всё это душу не греет. „Мне почти 50 лет, и что теперь, ещё 17 лет до пенсии ждать, чтобы старость в России провести? — говорит он корреспонденту. — Пока здоровье есть и руки на месте, надо возвращаться в родные места. Германия — родина моих предков, но не моя“».

«По российской программе переселения Сергей хочет вернуться в Липецкую область. По этой программе российская сторона компенсирует возвращенцам таможенные расходы на провоз автомобиля, доставку контейнера с домашней утварью до 5 тонн. „Хоть небольшая, но поддержка, — говорит Сергей, — остальное я сам в состоянии оплатить, ведь не зря работаю по шесть дней в неделю“.

„Тоска по родине — вот что заставляет некоторых возвращаться“, — считает Сергей. Какой бы благополучной и хорошей Германия ни была, но его тянет в Россию. „Правильно говорят: родина там, где нам хорошо“, — подчёркивает Сергей. Он стремится в Россию и считает, что каждый человек вправе выбирать, где ему лучше жить».

«Согласно статистике, — говорит в заключение корреспондент, — за минувшее десятилетие из ФРГ в Россию вернулись как минимум 13,5 тысячи немцев-переселенцев. Всего в Германии их проживает примерно 3,5 миллиона».

Прослушав этот репортаж, у меня возникло несколько вопросов. Прежде всего, что мешает Сергею уже сегодня возвратиться в Россию? Зачем и ради чего аж девять (!) лет он мучается в постылой Германии?

Есть у меня вопросы и к автору репортажа, а также руководителям радио, на котором он трудится.

Как они считают: 13,5 тысячи возвратившихся в Россию из 3,5 миллиона переселившихся в Германию — это много или мало? Сколько из этих возвратившихся действительно немцы, а сколько таких, у кого только одна из бабушек — немка, а все остальные члены семьи — русские, казахи, украинцы, белорусы?.. И наконец, главный вопрос: зачем России российские немцы, которых её правительство лишило родного дома, возвращать который, я имею в виду автономную республику, ни в какую не хочет? Может быть, зовут их потому, что в Министерстве регионального развития РФ, а главное, в Думе и президентской администрации страстно полюбили уехавших в Германию российских немцев и хотят перед ними извиниться?

Но почему, в таком случае, никак не полюбят нашедших прибежище в Германии десятков, если не сотен тысяч русских, татар, башкир, чеченцев? Почему их обратно в Россию не зовут? Отчего в прессе не рассказывают об украинцах, белорусах, азербайджанцах, грузинах, армянах, представителях других народов бывшего СССР, решивших сменить германский адрес на российский? Потому что таковых нет или из соображений военной тайны?

Вопросы я адресую не только боннскому радио, но и московским газетчикам, а то получается, что на российских немцах у них у всех свет клином сошёлся.

Написав это, вспомнил указы Екатерины II, других самодержцев, приглашавших иностранцев переселяться в Россию, и то, чем это переселение для их потомков закончилось. Но не хочется о грустном, давайте лучше о реальном. А реалии таковы, что на российских немцев, живущих в Германии, московским чиновникам надеяться, конечно, можно, но лучше самим не плошать. И ещё: не стоит пытаться кому-то внушить то, во что они сами не верят. Догадались, о чём я? Правильно, о переселении немцев из Германии в Бангладеш, Афганистан и Эфиопию. Впрочем, шучу. Конечно же, о массовом их возвращении в современную Россию.

«Я люблю тебя, Эдик!»

Не думаю, что история, которую расскажу, уникальна, но называть фамилии её героев и даже город, в котором они живут, не буду. Почему, вы поймёте сами.

Итак, лет двадцать тому назад в Германию из России приехал мужчина средних лет, крепкого телосложения и с лёгкой грустинкой в серых глазах.

О переезде в Германию, точнее возвращении, этот мужчина, назовём его Рудольфом, мечтал всегда, так как был не только немцем, но ещё и гражданином Германии.

Хоть и родился он на Украине, но три класса школы окончил в Лейпциге. А потом, было это в 1947 году, его вместе с матерью, младшими сёстрами и другими российскими немцами депортировали в Сибирь. Работать, как и большинство сосланных сверстников, Рудольф стал с 14 лет, а в 23 женился на русской девушке Насте. У них родилось два сына. Старшего назвали Виктором, а младшего — Эдуардом.

Беда, как всегда, пришла неожиданно — умерла Настя, и остался Рудольф один с ребятишками. Исполнилось ему в ту пору 29 лет. Спасибо матери, поддержала в тяжкое время, взяв на себя заботы по воспитанию внуков.

Больше Рудольф не женился, хотя, конечно, женщины у него были. Но не сложилось, да и сыновья не хотели «новой мамы».

Сначала в Германию по вызову родственников, оставшихся здесь после войны, переехала мать Рудольфа, спустя три года он, а ещё через пять лет оба его сына с жёнами и два внука — дети Виктора.

Это событие, конечно, отметили, ну а потом начались будни, как всем нам казалось, весьма приятные для сыновей и снох Рудольфа. К их приезду он обо всём позаботился: договорился с хозяевами квартир, которые они сняли, завёз мебель, оформил их на лучшие в городе языковые курсы, внуков записал в школу.

И вот однажды встречаю его, а в глазах у моего друга вместо лёгкой грустинки полное отчаянье. «В чём дело? — спрашиваю. — Заболел кто?» — «Хуже», — отвечает Рудольф. И когда мы присели за столик в кафе, рассказал следующую историю:

— Боюсь, младший сын руки на себя наложит. Короче, как приехали они сюда, жена его Светлана задурила. Германию клянёт, его «фашистом» обзывает, меня на порог не пускает, по своей матери и отцу плачет и каждый день возвратиться в Россию хочет.

— Ну и пусть возвращается, — говорю я.

— Так Эдька ж её любит! Говорит, если Светка уедет, повесится.

— Так и повесится? — усомнился я.

— Он не шутит, — вздохнул Рудольф. — Я его знаю. А ещё Светка его к себе не подпускает. То есть, полный абзац с прицепом.

— А старший как, — спрашиваю, — у него ведь тоже жена русская?

— У того всё о'кей. Его Маруся работу нашла, российский диплом о высшем образовании ей подтвердили, по-немецки шпрехает на единицу с плюсом (в переводе на российскую систему — пять с плюсом. — А. Ф.). Детишки тоже молодцом. А вот младший меня в гроб вгонит. Что делать — не знаю. Подскажи.

— Ситуация традиционная, — отвечаю. — Подобное случалось и в других семьях, и выход один: лечить нужно родиной.

— Как это? — не понял Рудольф.

— Очень просто. Сегодня же пакуем её вещички, приобретаем билет и, как говорится, к родным берёзкам с песнями.

— А Эдик? С ним что будет?

— Ничего. Через пятнадцать дней ваша Светка обратно попросится. Гарантирую.

— Не верю.

— Человек так устроен, что к хорошему он быстро привыкает, а к очень хорошему — моментально. И кажется ему, будто везде так. В смысле, что автомобилист пропускает прохожего, а не старается его сбить, что людям платят зарплату и в срок переводят пенсию, что в магазинах всё есть и по доступной цене, что в кафе ты не отравишься и все вокруг тебе вроде как рады, то есть улыбаются.

— С Эдиком поговоришь? — вздохнул Рудольф.

— Запросто, подавай мне его, — успокоил я друга.

Через неделю нагруженная подарками родне и собственными вещами Светлана отбыла в Россию.

Провожали её на вокзале Виктор с женой и две подруги по переселенческому общежитию. Светлана была возбуждена, обещала прислать фотографии, говорила, что земля, вообще-то, круглая и наверняка они ещё увидятся. Остальные тоже улыбались, а женщины, как показалось Виктору, даже немного ей завидовали. Ну а потом события развивались даже быстрее, чем я предполагал.

Первый раз Светлана позвонила из Бреста. Спросив, как у Эдуарда дела, поинтересовалась, не хочет ли он присоединиться и тоже навестить её родителей. К счастью, в этот момент я был рядом, и Эдик, потерявший на некоторое время дар речи, промямлил, что, вообще-то, он работает и вот так сразу ехать к Светиным родителям не готов.

Следующий звонок последовал уже из Москвы. Здесь Светлана должна была пересесть на поезд, следующий в Астрахань, с остановкой в городке Ртищево, где жили её родители, но делать она это категорически расхотела.

«Я люблю тебя, Эдик! — закричала она в трубку. — Я много думала, и я всё поняла. Я не могу без тебя. Я готова возвратиться в Германию, даже не заезжая к родителям. Эдик, ты меня слышишь?!»

Эдик её слышал, но ничего не понимал. Признаться, даже я, когда он мне это пересказал, удивился столь стремительной смене Светиных приоритетов.

— Что мне делать? — спросил Эдик. — Я ведь её люблю.

— Году эдак в 1985-м, когда поездка в Польшу была праздником, а в Югославию — несбыточной мечтой, — ответил я, — дочка моей приятельницы Эллы Шаль поехала по приглашению родственников в ФРГ. Было ей тогда лет 15. Естественно, никто из нас, включая Эллу, на Западе никогда не был, и всем нам было очень интересно, как там живут люди. Поэтому когда она возвратилась, мы, распираемые любопытством, решили устроить что-то вроде пресс-конференции, которую поручили вести мне. И вот я её спросил: «Скажи, что тебя более всего поразило в Германии?». Она, подумав, ответила: «Грязь и хамство носильщиков на Белорусском вокзале». Ты понял, Эдуард?

— Не совсем. Белорусский вокзал ведь в Москве.

— Правильно. Именно он её и поразил, когда она возвратилась. А вот в Германии её ничего особо не поразило.

Здесь всё показалось ей естественным. Вот и твоя Света тоже многому поразилась, оказавшись на родине.

— Да, там сейчас, особенно в маленьких городках, тяжко, — согласился Эдуард. — Поэтому я хочу, чтобы Светка возвратилась. Мне жалко её.

— Нет, — сказал я. — Она должна пожить в своём Ртищеве. Непременно.

— Ну, хорошо, — вздохнул Эдик, — только я всё равно её люблю.

Прошли годы. У Эдуарда и Светланы подрастают трое чудных ребятишек: две девочки и мальчик. Живут они душа в душу, но в Россию Света больше никогда не ездила и вообще о ней старается меньше говорить. А вот Эдуард время от времени навещает тестя с тёщей. К примеру, недавно, когда сопровождал гуманитарный груз, собранный Евангелическо-лютеранской церковью Германии. «Мы — немцы, они — русские, — говорит он. — Мы обязательно должны дружить, но жить по своим обычаям и в своих домах. А моя Света, — счастливо улыбается он, — теперь в нашем роду самая главная немка. Но мне это неважно. Я её не за это люблю».

2010 г.

Полная… Гваделупа

Кто такие российские немцы? О чём они мечтают? Что их объединяет? Поехали бы они в немецкую республику в случае её восстановления? Как правильно называть немцев, проживающих в России? Являются ли они самостоятельным народом? Эти и ещё 70 схожих по тематике вопросов стали основой общероссийского этносоциологического мониторинга, проведённого в прошлом году Международной ассоциацией исследователей истории и культуры российских немцев совместно с Международным союзом немецкой культуры по заказу Министерства регионального развития РФ и Министерства внутренних дел ФРГ.

В ходе мониторинга, результаты которого обобщены в марте 2010 года, было опрошено 1500 российских немцев, проживающих во всех федеральных округах РФ. Одним из главных итогов этого исследования можно считать то, что тема восстановления Немецкой республики на Волге для российских немцев по-прежнему актуальна. Так, более 86 % респондентов знают о том, что до 1941 года существовала АССР немцев Поволжья. При этом две трети респондентов относятся к идее её восстановления положительно и только 9 % — отрицательно. В случае восстановления в республику готово переехать 21,7 % опрошенных, 40,1 % не хотят туда переезжать, а 38,2 % ещё не уверены, какое решение примут.

По мнению участвовавшего в мониторинге эксперта в области этносоциологии Владислава Курске, «очевидное несоответствие между желанием восстановить автономию и неготовностью туда переехать объясняется стремлением к исторической справедливости и неясностью перспектив этнокультурного развития немецкого народа в местах нынешнего проживания». Он также отметил следующее: «22-процентный миграционный потенциал — довольно высокий показатель. К примеру, о желании переехать в Германию заявило менее 19 процентов респондентов, что свидетельствует о том, что Поволжье сохраняет свою значимость и притягательность как „историческая колыбель“ российских немцев, воспринимается ими как родина и альтернатива выезду в ФРГ». Если говорить в абсолютных числах, то возможных мигрантов, как сказал господин Курске, может быть более 120 000 человек. «Этого вполне достаточно для обретения регионом ярко выраженного „немецкого элемента“ в структуре населения и культурном облике».

Следует отметить энтузиазм, с которым к идее переезда в Поволжье отнеслось молодое поколение российских немцев. Так, в возрасте от 25 до 29 лет «переехать на Волгу в случае восстановления республики» готовы более 30 % молодых респондентов. Это свидетельствует о том, что тиражируемое официальными структурами мнение о якобы устаревании идеи воссоздания Немецкой республики и даже её ненужности в корне неверно и не отвечает чаяниям народа.

Нужно также учитывать, что в опросе участвовали не только потомки немцев Поволжья, но также потомки немцев Волыни, Причерноморья, Крыма, Кавказа, Сибири и других регионов ранее компактного проживания этноса. Кстати, 38,3 % опрошенных заявили, что российские немцы являются самостоятельным народом, 41,2 % посчитали, что это не так, а остальные затруднились определить статус своей этнической группы.

На вопрос: «Как правильно следует называть немцев, проживающих в России?» ответы распределились следующим образом: «российские немцы» — 50,1 %, «русские немцы» — 18,2 %, «немцы России» — 16,2 %, «поволжские немцы» -11,5 %, «советские немцы» — 1,6 %, «другое» — 2,1 % и «затрудняюсь ответить» — 0,3 %.

На вопрос: «Укажите, что объединяет российских немцев в единую этническую общность, выбрав из списка предложенных вариантов три позиции?» наиболее значимыми признаками, по мнению респондентов, оказались: «Историческая судьба» — 70 %, «Общая культура» — 55 %, «Немецкий язык» — 46 %.

Не пришли респонденты к единому мнению, что считать родным языком российских немцев — группу диалектов или литературный немецкий.

А вот религия, психология, место проживания для опрошенных имеют второстепенное значение (по 17 %). Довольно большое число людей (15 %) указали, что российских немцев объединяют общественные организации. Но в целом складывается впечатление, что российским немцам легче ответить на вопрос, что их отличает от других национальностей, нежели найти признаки собственной общности. В какой-то степени объяснить это можно тем, что их предки прибыли в Россию из различных государств Европы и жили в различных регионах Российской империи, а затем СССР.

Комментируя итоги мониторинга, историк, сотрудник Гейдельбергского университета доктор философии Виктор Кригер заметил, что если бы в опросе участвовали также немцы Казахстана и республик Средней Азии, а их там проживает порядка 300 тысяч, то его результаты были бы для противников восстановления республики в Поволжье ещё более сокрушительны. По его мнению, минимум 70 процентов немцев, проживающих там, готовы сменить адрес в случае воссоздания республики.

Он также отметил, что российские немцы продолжают ощущать свой приниженный общественно-политический статус в сравнении с другими народами Российской Федерации. И если бы не многолетнее разочарование в политике официальных властей Советского Союза, а ныне РФ, их ни чем не мотивированное нежелание восстановить историческую справедливость и полностью реабилитировать российских немцев, то готовность переехать на Волгу выразили бы не 21,7 % опрошенных, а минимум в два раза больше.

Я же хочу обратить внимание на иной, как мне видится, знаковый момент этносоциологического мониторинга. Дело в том, что проводили его далеко не сторонники, а, скорее, противники восстановления республики на Волге, к каковым относятся нынешние руководители Министерства регионального развития РФ и Международного союза немецкой культуры. С чем это связано? В то, что у них диаметрально изменилось отношение к необходимости возвращения российским немцам их родного дома, верится с трудом.

Значит, причина в ином. Конечно, можно предположить, что между Берлином и Москвой достигнуто некое соглашение по этому вопросу. Что Кремль хочет упредить по неофициальным сведениям готовящееся обращение ряда общественно-политических организаций российских немцев в международные правовые инстанции с настоятельной просьбой помочь наконец решить проблему окончательной реабилитации народа, подвергнутого геноциду.

Впрочем, не будем гадать, единственно отметим, что вопрос окончательной реабилитации российских немцев и для правительства РФ и для правительства ФРГ остаётся чем-то вроде занозы. Это, конечно, не смертельно, но она может вызвать нагноение.

Ну а теперь, уважаемые читатели, поделившись с вами итогами общероссийского мониторинга, я просто обязан передать привет, а заодно послать жаркий воздушный поцелуй ансамблю противников восстановления республики под управлением председателя комитета Государственной Думы РФ по делам национальностей коммуниста Валентина Купцова и замминистра регионального развития РФ демократа Максима Травникова. А ещё приветы с поцелуями (воздушными) посылаю звонкоголосым подпевалам этого ансамбля — доктору, профессору, заведующему кафедрой Саратовского госуниверситета Аркадию Герману, отрицающему факт геноцида российских немцев, а заодно шефу Международного союза немецкой культуры Генриху Мартенсу.

Вообще-то факт геноцида профессор отрицает, как мне объясняли, вынужденно, руководствуясь не своими интересами, а стремясь помочь российским немцам. Да, да, не удивляйтесь. Именно помочь, так как если В. В. Путин или Д.А. Медведев прознают, что он факт геноцида даже про себя, то есть внутренне поддерживает, то моментально распорядятся прекратить выделять деньги на исследования истории российских немцев.

Вот такой жертвенный и бескорыстный наш А. А. Герман. Я бы даже сказал, новый Фридрих Гааз^[123], которому в Москве, в Малом Казённом переулке памятник стоит.

Сто лет назад установили. Аркадию Адольфовичу, подозреваю, тоже что-нибудь установят и не в переулке, а в приёмной президента России и, естественно, канцлера Германии. А почему нет?

А разве Г. Г. Мартенс памятника не достоин? Ещё как достоин! Он чем руководит? Он руководит Международным союзом немецкой культуры. А где находится этот союз? В Москве находится, а не в каком-нибудь Сыктывкаре, Пан-дым-Югане или Воркуте, куда российских немцев ссылали, а сегодня называют местами их компактного проживания.

Но Генрих Генрихович не там, а в Москве культуру-муль-туру продвигает. Причём, напомню, не просто немецкую, а международную. Простую каждый сможет, а вот немецкую, да в Первопрестольной. А вы ему — республику, с намёком: туда переедешь. Куда? На Волгу?! Он что, как выразился один недоброжелатель «бо-бо»? Нет, господин Мартенс не «бобо». И Межправительственная российско-германская комиссия по проблемам российских немцев тоже не «бо-бо». Я точно знаю. Поэтому ей тоже шлю свой пламенный привет и тридцать пять воздушных поцелуев. Почему тридцать пять? А потому, что восхищён ею. Двадцать с лишним лет эта комиссия занимается «содействием в восстановлении государственности российских немцев». Деньжищ через себя пропустила — намерено, заседаний-банкетов провела — не-считано. А результат — пшик. Хотя это для вас пшик, а для чиновника — высшая оценка. Что-то вроде 10 баллов, если по шкале фигурного катания.

Начальство, которое в центре Москвы и в центре Берлина обосновалось, довольно ею несказанно. Ну и они собой тоже, но не очень.

Почему? А потому, что хочется в Москве расположить не только международный центр немецкой культуры, но ещё и гваделупской. В первый раз о такой слышите? Верю. Но это, как говорится, ваши проблемы. А наши — действовать и развивать гваделупскую культуру. Строить школы для детишек-гвадулупян, проводить песенные и танцевальные фестивали, изучать их историю, прокладывать дороги, заботиться о ста-риках-гваделупцах, издавать литературу. Впрочем, что я перечисляю. Ознакомьтесь с протоколом любого из заседаний Межправительственной российско-германской комиссии и сами поймёте подо что и как можно деньги гваделупить, то есть вполне официально из госбюджетов изымать. А вы тут со своей республикой. Господи, ведь если её восстановят, то полный каюк и жирная финита! И не только Аркадию Адольфовичу с Генрихом Генриховичем. За них я почему-то спокоен, а целому сонму чиновников, утративших инстинкт выживания в условиях, когда не нужно самим зарабатывать ни на новый джип, ни на антиквариат, ни на охранников.

Конечно, в условиях капитализма, как мы знаем, человек человеку волк и саблезубый тигр, но не настолько, чтобы взять и, возвратив незаконно отобранное, а попутно честное имя народу, лишить себя и себе подобных возможности безнаказанно гваделупить.

Ну а теперь, по совету одного из создателей общественно-политического движения «Видергебурт», историка-де-мографа Виктора Дизендорфа, хочу спросить у профессора Германа и главного культуртрегера Мартенса, проводивших этот самый общероссийский этносоциологический мониторинг: как они расценивают его итоги, в свете своих многолетних выступлений против восстановления Немреспублики на Волге? А то ведь повторяется известная история: взвод (народ) шагает вразнобой, лишь поручик (научные корифеи) всегда в ногу.

Этим вопросом, на который вряд ли получу ответ, я решил завершить очерк, но тут пришло сообщение, что в Москве состоялось отчётно-выборное собрание Международной ассоциации исследователей истории и культуры российских немцев (МАИИКРН), объединяющей более ста учёных из девяти стран, на котором был избран новый состав правления и его председатель.

В третий раз подряд им стал д-р исторических наук, профессор, заведующий кафедрой отечественной истории Саратовского госуниверситета Аркадий Герман. Заместителем председателя избрана кандидат исторических наук, заведующая лабораторией этнографии и истории немцев Сибири Омского госуниверситета Татьяна Смирнова. Ещё одним заместителем, курирующим Украину, избран кандидат исторических наук, доцент кафедры всемирной истории Днепропетровского национального университета Виктор Клец. Ответственной по Казахстану стала профессор, декан факультета социальных наук Казахстано-немецкого университета Алма-Аты Тамара Волкова.

Официально эта международная ассоциация была учреждена в феврале 1996 года. Тогда же был принят устав, определены основные направления деятельности, и она была зарегистрирована в Министерстве юстиции РФ. Ну а неофициально МАИИКРН существует с сентября 1994 года, когда на научной конференции в Анапе собрались едва не все те, кто занимался историей и культурой российских немцев. Причём не только на постсоветском пространстве, но также в Германии, Южной и Северной Америке. Тогда-то в кулуарах конференции и родилась идея создать международную организацию, которая бы не только объединила, но и координировала работу исследователей, содействовала развенчанию лживых мифов о российских немцах, тем самым способствуя восстановлению исторической справедливости и конкретно восстановлению незаконно ликвидированной республики.

Оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать: сделано немало. Защищено несколько десятков кандидатских и докторских диссертаций, издано более ста монографий и сборников научных трудов, в многих городах различных стран проведены выставки, симпозиумы по широкому кругу вопросов, касающихся языка, истории, культуры и нынешнего положения российских немцев на постсоветском пространстве и в Германии. В ряде областных и районных музеев РФ и Украины созданы постоянно действующие экспозиции, рассказывающие о жизни и судьбе немцев, живущих здесь. Пусть с трудом, но исследователи получили возможность работать в закрытых для широкой публики архивах.

Перечисляя свершённое, я вдруг поймал себя на мысли, что возможным это стало не вследствие чёткой государственной программы, а скорее благодаря усилиям и упорству энтузиастов. Да, какие-то деньги из госбюджетов ФРГ и РФ, конечно, выделялись, но выглядело это скорее как спонсорская помощь, которая может в любой момент иссякнуть или быть переадресованной на что-нибудь другое.

Федерального научного центра или самостоятельного академического учреждения, где бы последовательно проводились исследования по широкому кругу проблем, касающихся российских немцев, как не было, так и нет. Нет в РФ или Украине у российских немцев и своего центрального музея с хранилищем, библиотекой, выставочными залами, где бы концентрировались находки и проводилась научная работа. Вместо этого создан некий виртуальный музей с виртуальными экспонатами и такими же виртуальными аудиториями, экскурсоводами, посетителями. Над этим можно долго смеяться. Можно написать едкий фельетон, и не один. Но толку не будет никакого, так как эта ирреальность официально объявлена благой реальностью. На её развитие и поддержку из госбюджетов ФРГ и РФ выделялись и продолжают выделяться значительные средства. А в ответ из этого ниоткуда идут совершенно реальные финансовые отчёты, которые, как известно, более всего ценятся чиновным людом, так как оправдывают их совсем не хилое существование.

Кроме того, на территории РФ созданы виртуальные «центры встреч», в которых российские немцы якобы собираются, чтобы поговорить на родном языке, спеть народную песню, станцевать, приготовить штрудель с квашеной капустой. Короче, виртуально заняться тем, на что хватает фантазии у составителей финансовых отчётов. Под это подо всё тоже выделяются деньги, которые аккумулируются в Федеральной национально-культурной автономии российских немцев и в Международном союзе культуры российских немцев, организациях, подменивших реально существовавшую республику на Волге.

Конечно, будь у российских немцев республика, то есть обладай они теми же правами и возможностями, что, например, башкиры, чеченцы, ингуши, калмыки, другие народы РФ, надобность в подобных и похожих фантомах отпала бы. Ни к чему они «равным среди равных». Но республику в 1941-м ликвидировали. Причём, как заявилось самыми высокими и самыми народно избранными советскими, а затем российскими руководителями, незаконно. Но вспоминать об этом нынешние кремлёвские шефы почему-то не любят. И вообще тот период истории теперь в РФ рассматривается исключительно с патриотических позиций. Соответственно всевозможные злодейства вроде тотальной депортации и массового геноцида конкретных народов и групп населения упоминать там считается не комильфо, то есть не очень приличным.

Вот и на последней, состоявшейся в октябре 2010 года научной конференции МАИИКРН «Гражданская идентичность и внутренний мир российских немцев в годы Великой Отечественной войны и в исторической памяти потомков» выступавшие много говорили о «героическом труде российских немцев на предприятиях оборонной промышленности», обойдя вниманием тот факт, что происходило это под дулами автоматов в лагерях принудительного труда, именуемых официальной властью трудармией. Восхищаясь «вкладом российских немцев в решение продовольственной программы», даже не попытались вскрыть причины, почему тысячи честных работяг и их детей, заготовлявших и отправлявших хлеб, мясо, рыбу для Советской армии, умерли от голода. Говоря же о «массовом стахановском движении», «забыли» сообщить, что невыполнение нормы зачастую каралось смертью.

Обошли историки тему имевшего место массового геноцида в отношении российских немцев и тему восстановления республики. Ни словом не обмолвились о том, что народ, сформировавшийся в России, лишён возможности обучать своих детей на родном языке не только в высших, но даже в средних и начальных учебных заведениях. Не коснулись они и такого важного аспекта, как отсутствие политического представительства российских немцев на федеральном и региональном уровнях. А коли его нет, то в стране, имеющей федеральное устройство, будущего у российских немцев тоже ведь нет. Да и история, опасаюсь, скоро закончится. А то, что от неё останется, будет предельно сглаженным и максимально оскоплённым.

Может быть, я и ошибаюсь, но впервые за время существования МАИИКРН в его правлении, а оно состоит из двенадцати человек, нет ни единого гражданина Германии.

Не подвергая сомнению компетентность вошедших в него учёных, думаю, что присутствие в нём, например, заместителя директора Института культуры и истории немцев в Северо-Восточной Европе д-ра Альфреда Айсфельда, сотрудника этого же института Виктора Гердта или сотрудника Гейдельбергского университета д-ра Виктора Кригера было бы весьма уместным. Впрочем, как и участие в работе МАИИКРН вице-председателя научно-исследовательского исторического общества немцев из России д-ра Антона Боша, историка-демографа Виктора Дизендорфа, директора музея российских немцев в Детмольде д-ра Екатерины Ной-фельд, историка д-ра Виктора Бруля. Но их там нет. Скорее всего, по причине их несогласия с новой трактовкой истории российских немцев в 30-е, 40-е и последующие годы.

Закономерен вопрос: а правление Землячества немцев из России, штаб-квартира которого находится не в Москве, а в Штутгарте, и которому вроде бы нечего опасаться строгого кремлёвского взгляда или особого мнения, оно как к этому относится? А если конкретнее, то зачем заключило договор о сотрудничестве с московским Международным союзом немецкой культуры? Или правление Землячества действительно полагает, что сотням тысяч их соплеменников в РФ живётся в кем-то придуманной виртуальной республике ничуть не хуже, а может, даже лучше, нежели в реальном доме, который у них отобрали в 41-м?

2010 г.

Состав «преступления»: национальность*

Новая работа д-ра Виктора Бруля и д-ра Михаэля Ванне-ра «Книга памяти: государственный террор против немцев Алтайского края и Омской области в 1919–1953 годах»^[124] посвящена одной из самых трагичных страниц истории российских немцев. Наряду с подробным описанием переселения немцев в Сибирь, произошедшего в конце XIX и начале XX веков, она включает в себя списки расстрелянных и осуждённых к различным срокам заключения. С указанием фамилий, имён, года и места рождения, проживания, даты ареста, меры наказания, дат смерти и реабилитации. Редкие архивные документы дополняют эту «энциклопедию террора», изданную Историко-исследовательским обществом немцев из России. А всё вместе взятое подтверждает гипотезу Виктора Бруля, сформулированную им ещё в двухтомнике «Немцы в Сибири» — о том, что немцы в СССР «стали коллективной жертвой государственного террора, единственной виной которых была их национальность». Кстати, к такому же выводу, вызвавшему бурные дискуссии среди учёных и политиков, в разное время и независимо друг от друга пришли известный российский писатель, историк Андрей Буровский^[125], доктор исторических наук, писатель Виктор Бердинских^[126], исследователь политических репрессий в СССР, сотрудник Института российской истории РАН Виктор Земсков^[127].

Жертвы репрессий — наши родственники

Предки одного из нас — волынские немцы, другого — сибирские, то есть, их разделяли тысячи километров, а вот объединяли тюрьма, ссылка, расстрелы. Ещё объединял состав «преступления»: родились немцами.

В семье того, что родом из Сибири, за годы советской власти ни один мужчина не умер своей смертью. Об этом он знал по рассказам отца и его старших сестёр, потерявших мужей в 1938 году. Тогда же были расстреляны братья его отца — Василий и Матвей Шлейхеры. Дядю Василия он обнаружил в «расстрельных списках» «Книги памяти».

О судьбе другого дяди — Матвея Шлейхера узнал из информации о деле «контрреволюционной» группы из посёлка Кронштадт, описанного там же.

В марте 1938 года сотрудниками Благовещенского районного отдела НКВД Алтайского края были арестованы 14 жителей посёлка Кронштадт: Иосиф Вильгельм, Франц Неме-рицкий, Роман Копп, Мартын Мозер, Михаил Мозер, Пауль Петер, Даниил Пропман, Алексей Пфейфер, Пиус Пфейфер, Иван Шейдт, Иосиф Шейдт, Яков Шейдт, Иосиф Шенкель, Матвей Шлейхер. Старшим по возрасту среди арестованных был Мартын Мозер, 1882 года рождения; младшим — Матвей Шлейхер, 1914 года рождения.

Всех арестованных, содержавшихся в Славгородской тюрьме, принудили признать себя виновными. Обвинение гласило: «Являлся активным участником контрреволюционной фашистской повстанческой группы, которая ставила своей целью путём контрреволюционной агитации, диверсий и вредительства в сельском хозяйстве развалить колхозы и вооружённым восстанием свергнуть советскую власть». 14 октября 1938 г. по «Кронштадтскому делу» тройка (первый секретарь Алтайского крайкома ВКП(б), начальник краевого управления НКВД и прокурор края) приговорила Иван Шейд-та к 10 годам ИТЛ, а остальных — к высшей мере наказания. 19 октября 1938 года они были расстреляны в Славгороде.

1 ноября 1958 г. президиум Алтайского краевого суда отменил постановление тройки от 14 октября 1938 г. по «Кронштадтскому делу» как незаконное.

Предыстория

Как пишут Бруль и Ваннер, у немцев в царской России были «трудности» из-за того, что они «не спешили ассимилироваться, то есть русифицироваться». Столыпинская аграрная реформа начала ХХ века открыла безземельным сыновьям из немецких семей Бессарабии, Украины и Поволжья новые перспективы в Сибири. Несмотря на то что им здесь выделялись неудобные земли для ведения сельского хозяйства, опыт, усердие и трудолюбие позволили немцам быстро достичь заметного благосостояния. При этом они придерживались своих национальных, религиозных и культурнохозяйственных традиций, что оказалось после 1917 года «несовместимым с догмами и практикой советской системы».

Советизация немецкой деревни в Сибири была затруднена ещё и тем, что среди местных немцев практически не было коммунистов. Кроме того, на них, считавшихся более зажиточными, налагались более высокие налоги в сравнении с их русскими и украинскими соседями. Эта политика властей вела к росту эмиграционных настроений. Переселялись в основном в Канаду, где было немало немцев-меннонитов, и Аргентину, в которой у поволжских немцев имелись родственники и где они намеревались продолжить своё традиционное занятие сельским хозяйством. В начале 1929 г. в Москве и её окрестностях собралось в ожидании разрешения на выезд около 15 тысяч немцев, большинство из которых были из Сибири. Так как Канада и Германия (как транзитная страна) заявили, что не могут принять такую массу переселенцев из СССР, то советские органы разрешили выехать только 5671 немцу. Более 40 процентов из них были из Немецкого района Западной Сибири. «Всех остальных насильно отправили в места их прежнего проживания», — сообщают авторы исследования.

Коллективизация и раскулачивание

По решению Сибирского краевого комитета ВКП(б) от 2 февраля 1930 г. «О темпахколлективизации и ликвидации кулачества как класса» непрерывная коллективизация должна была завершиться в Славгородском и Рубцовском уездах, где были компактные поселения немцев, до 1 октября 1931 г., а в Омском уезде — до 1 октября 1932 г. Попытки немцев избежать тотальной коллективизации пресекались жёсткими административными мерами. Так, немцам запрещалось покидать свои поселения, железнодорожным кассам — продавать им билеты на поезда. Предприятиям Сибири категорически запрещалось принимать на работу немцев из сельской местности. Таким образом, немецких крестьян сознательно поставили перед выбором — вступить в колхозы или умереть голодной смертью.

В июне 1930 года в Немецком районе протест крестьян достиг апогея — две тысячи человек, в основном меннонитов, собрались на конференцию, чтобы потребовать разрешить свободный выезд из СССР. На несколько часов «восставшими» был занят ряд административных зданий в Гальбштадте, но подоспевшие из Славгорода милиционеры арестовали «зачинщиков волнений». По делу «Гальбштадтского восстания» проходило 823 человека, семерых приговорили к расстрелу, часть — к различным срокам заключения. В 1937-38 гг. абсолютное большинство участников «эмигрантской конференции», как и «Гальбштадтского восстания», подверглись репрессиям.

Летом 1931 г. из Немецкого района на Север было выслано 800 «кулаков», что составляло пятую часть всего населения района. По первому пятилетнему плану (1929–1933 гг.) предусматривалось коллективизировать в СССР 20 % крестьян страны, но, как известно, этот рубеж был значительно перекрыт. Так, в Западно-Сибирском крае к 1 октября 1935 г. было коллективизировано 84,7 % крестьянских хозяйств. А вот немецкие хозяйства Сибири уже к 1931 г. были коллективизированы на 100 %, но высылка «кулаков-немцев» продолжалась ещё несколько лет, в основном за счёт средних крестьян и бедняков, исключённых из колхозов и лишённых избирательных и иных прав.

Апогей репрессий

Уже в июле 1932 г. в циркулярном письме органов безопасности СССР «О борьбе со шпионажем, вредительством и диверсиями немецких фашистов против СССР» указывалось на якобы имевшее место усиление фашистской пропаганды в отношении немецкого населения СССР. Поэтому органам госбезопасности предписывалось выявлять немцев, состоящих в переписке с родственниками в Германии и других странах, взять под наблюдение специалистов-немцев, работающих на оборонных предприятиях или служащих в рядах Красной армии. Постановление ЦК ВКП(б) от 5 ноября 1934 г. «О работе среди немецкого населения», разосланное на места, придало новый импульс этой репрессивной кампании. В нём немцы обвинялись в нелояльности к советской власти и едва не поголовной связи с фашистской Германией.

Органами НКВД в кратчайшие сроки были переписаны и взяты на учёт все немцы, начиная с грудных детей и заканчивая дряхлыми стариками. На них завели подробнейшие анкеты с указанием степени лояльности каждого, которые в скором времени явились хорошим подспорьем для новых, более жёстких массовых репрессий. В том же постановлении было указано, что против нелояльных немцев должны применяться самые строгие меры, вплоть до высылки из СССР, тюремного заключения и расстрела. В конце 1934-го и в 1935 г. по немецким деревням СССР, в том числе и Сибири, прокатилась волна чисток, скорых судов и расстрелов.

Об этом факте недавней истории также подробно рассказывается в «Книге памяти».

На основе многочисленных архивных документов, в том числе следственных, судебных дел, авторы воспроизводят картину царившего террора, достигшего апогея в 1937-38 гг.

В 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) направило на места постановление, обязывающее провести массовые репрессивные акции против представителей 12 национальностей, имевших исторические корни за границами СССР. Начали опять же с немцев и ими же закончили.

И ещё один примечательный фрагмент книги. Мало кто сегодня знает, что Сталин явился инициатором «Немецкой операции». На заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 20 июля 1937 г. он собственноручно начертал резолюцию о том, чтобы всех немцев, работающих на оборонных и химических предприятиях, электростанциях и стройках, незамедлительно арестовали. На практике же последовавшая волна арестов коснулась и немцев в сельской местности. Так, по спискам репрессированных, составленных В. Брулем и М. Ваннером, в одном только Немецком районе на Алтае в 1937 г. было арестовано 285 немцев, из которых 274 расстреляно (96 %). В ночь 22 января 1938 г. в Славгороде расстреляли 298 человек, в том числе 288 немцев (!).

В книге подробно описываются методы, ход и последствия репрессий. Всё это обосновывает доказательство того факта, что немцы в СССР были коллективной жертвой государственного террора. Вот лишь один пример. В 1938 г. население Алтая составляло 2478 тыс. человек, из которых 29 тыс. (1,17 %) являлись немцами. С 1929-го по 1953 г. здесь по политическим мотивам было репрессировано 49 599 человек, в том числе 3874 немца, что составляло 21 % всех жертв. Иными словами, доля немцев среди жертв в 15 раз

(!) превышала долю немцев среди всего населения Алтая.

Читая «Книгу памяти», мы спросили Виктора Бруля, известны ли ему факты, когда в ходе репрессий немецкие семьи уничтожались полностью.

— Я вырос в Славгородской степной зоне Алтая, — сказал он, — и ещё ребёнком слышал рассказы очевидцев того, с каким изуверством энкавэдэшники расправлялись с семьями «кулаков», «контрреволюционеров» и «фашистских прихвостней», как вместе со взрослыми исчезали дети. Работая в архивах бывшего КГБ с «расстрельными» документами, я обратил внимание на «примечательный факт». Например, в 1938 г. число немецких семей, в которых расстреляли три и более человек, составило 30 % всех приговорённых к высшей мере, в то время как доля немцев в населении Алтая едва превышала один процент. Вообще, практика семейных и групповых дел тогда была очень распространена. Так было легче и быстрее выполнять спускаемые сверху разнарядки по уничтожению «врагов».

Сталинские репрессии — неудобная тема

Когда в Славгороде в конце 80-х — начале 90-х годов минувшего века в прессе впервые затронули тему массовых репрессий, то местные власти воспротивились преданию гласности многих подробностей их проведения. Им явно не хотелось, чтобы имена палачей — сотрудников НКВД и членов «троек» — были преданы огласке. Призывы общественности увековечить память жертв репрессий в соседнем Немецком районе, восстановленном в 1991 году, также не нашли поддержки властей. Впрочем, и в других регионах России если и вспоминают о прошлом, то исключительно о светлом. Что же касается мрачных его страниц, то их предпочитают поглубже спрятать в архивах. Ну а тех, кто пытается его ворошить, начинают преследовать. Вспомним недавнее дело архангельского учёного Виктора Супруна, занявшегося составлением «Книги памяти» репрессированных в сталинский период российских немцев и изучением судеб германских военнопленных, находившихся в советских лагерях. Сотрудники ФСБ моментально обвинили его «во вторжении в частную жизни», «сборе и распространении частной информации» и начали уголовное преследование. (См. «РГ/РБ» № 41 за 2009 год, «В России начинают сажать историков»).

По этому поводу мы уже высказывали своё мнение, а вот мнение доктора Виктора Бруля: «В России во все времена интересы государства превалировали над интересами личности. Среднестатистическому гражданину там отводилась роль „винтика“, „гвоздика“, которых много и которые в любой момент можно заменить, а то и выбросить. Одновременно репрессивные органы всегда считались „жертвенными, бескорыстными защитниками Отечества“, которые, правда, иногда ошибаются, но исключительно из-за происков неких злых сил. Пока все грехи за массовые репрессии в советский период списывались исключительно на Сталина и его окружение, это многих устраивало. Хотя, с моей точки зрения, Сталина просто сделали козлом отпущения, скопом навесив на него грехи всех соратников и недругов, вроде Свердлова, Троцкого и того же Хрущёва. А причины лежали в природе советской государственности, а ранее — российской. У нынешних властей, как думаю, тоже большой страх перед кризисом государственности. Потому что в условиях многонациональной и по-прежнему тоталитарной России кризис государственности может привести к фатальным последствиям. Вот вам и ответ на вопрос, почему в последние годы идёт быстрое закручивание гаек в сферах, связанных с исследованием работы государственных органов власти в прошлом. Дело Супруна в этом смысле удобный повод запугать или хотя бы заставить засомневаться других».

2010 г.

Очерк написан в соавторстве с историком Иосифом Шлейхером

От шнобелевской премии к нобелевской

Нобелевскими лауреатами по физике 2010 года (премия составила 1 490 000 долларов) стали выходцы из России, сотрудники Манчестерского университета, гражданин Нидерландов Андре (Андрей) Гейм (52 года) и гражданин Великобритании и России Константин Новосёлов (36лет). Этой высокой награды они были удостоены за открытие совершенно нового, сверхтонкого и сверхпрочного материала графена.

Графеновое чудо

Специалисты пророчат графену большое будущее в самых разных областях науки и техники. Графен — это плёнка из углерода, толщиной в один атом, двумерный кристалл. Он обладает уникальными свойствами, например, он сверхтонкий, но одновременно не пропускает даже самые маленькие из существующих в природе молекул — гелия. Графен сверхпрочен, он отличный тепло- и электропроводник, совершенно прозрачен и при всём этом может заменить полупроводники в микросхемах, выводя их размеры на принципиально новый наноуровень.

Впрочем, прерву перечисление достоинств и сфер применения этого чуда, так как они беспрерывно пополняются. Единственно отмечу, что в 2007 году Гейм за открытие графена получил медаль Мотта от Британского института физики, а в 2008 году вместе с учеником и коллегой Новосёловым получили весьма престижную премию «Еврофизика» и германскую премию имени Кёрбера, присуждаемую учёным, «совершившим инновационные открытия, имеющие большое значение для науки».

Кроме того, Андрей Гейм на протяжении всей своей научной карьеры демонстрировал отличное чувство юмора.

Так, в 2001 году он опубликовал работу, указав жившего у него хомяка Тишу соавтором, а чуть раньше, в 1997-м, в соавторстве с сэром Майклом Берри в журнале European Journal of Physics напечатал статью «О летающих лягушках и левитронах».

За это, то есть за идею использования магнитов для левитации лягушек, в 2000 году он вместе со своим коллегой сэром Майклом Берри был удостоен шуточной Шнобелевской премии, присуждаемой за самые идиотские научные исследования, «которые сначала вызывают смех, а затем заставляют задуматься». Таким образом, Гейм стал первым учёным, персонально удостоившимся и Нобелевской, и Шнобелевской премии.

«Культуру и науку можно разрушить за два года»

Факт присуждения Нобелевской премии Андрею Гейму и Константину Новосёлову вызвал в России новый прилив оптимизма. Пресса и обласканные властью государственные мужи без устали стали напоминать, что оба они «воспитанники российской научной школы», что до отъезда за рубеж работали в академических институтах в Черноголовке и вообще слухи о смерти российской науки преувеличены. Поэтому, мол, пора не только приглашать иностранных учёных, всяких там американцев, французов, японцев и немцев с англичанами, но и возвращать своих, русских.

Узнав об этом, Андрей Гейм заявил, что из ума пока не выжил, чтобы возвращаться, а идею «Сколково» (строящийся по инициативе президента Медведева под Москвой научный центр) назвал «полнейшим сюрреализмом». Не горит желанием, как сообщает пресса, возвратиться к покинутому очагу и Константин Новосёлов.

«Наука — это часть великой когда-то российской культуры, — пояснил Андрей Гейм. — Культуру можно разрушить за два года, что и было сделано. А чтобы восстановить её, нужны поколения новых людей, масштабная реконструкция фундамента. Один проект „Сколково“ ничего не решит, даже если в него заливают с таким пионерским, молодогвардейским пылом миллиарды. Потому что сегодня заливают, а завтра из-за отсутствия результатов (а так и будет) скажут: „Привет! Все свободны“».

И я, кажется, знаю, почему он не хочет возвращаться.

В сентябре нынешнего года я побывал в Цюрихе, где встретился, как принято говорить, с одним широко известным в узких кругах финансовым советником, ведущим дела ряда российских бизнесменов в Швейцарии. Цель моего визита к нему была весьма далека от финансовых секретов российских бизнесменов. Просто у нас с ним одно хобби — собираем бюсты тиранов. Но, что естественно, обменявшись парой тиранов, мы с ним заговорили о России, точнее о перспективах её духовного и экономического возрождения.

— Мрачным мне видится будущее России, — сказал финансовый гуру. — И от этого всем будет плохо. Европейцам прежде всего.

— Да, воруют. Бессовестно воруют, — вздохнул я.

— Воруют везде, — уточнил гуру. — И в Швейцарии воруют, и в Германии, и в Голландии, не говоря уж об Италии. Но местные коррупционеры не вывозят украденное за рубеж, а вкладывают деньги в свои отечественные фирмы и банки, то есть создают дома рабочие места, оживляя экономику.

— А Кремль, словно цементом пропасть, пытается залить образовавшиеся финансовые пустоты призывами к иностранцам вкладывать деньги в российские проекты, — сказал я.

— Что-то они, конечно, вкладывают, — согласился коллега по коллекционированию бюстов тиранов, — но это сущие пустяки в сравнении с тем, что россияне вывозят. И это касается не только финансов, но и, как приятно говорить, мозгов, которые, что бы и кто бы ни говорил и ни писал, возвращаться в Россию не хотят.

Вот такой неожиданный разговор случился у меня в Цюрихе, вспомнив о котором, я, кажется, понял, почему дым отечества для нобелевских лауреатов может быть и сладок, и приятен, но на расстоянии.

«Впервые меня назвали русским, когда я приехал в Англию»

Вторая причина, по которой именно Гейм не хочет возвращаться в Россию, заключается, как думаю, в том, что он никогда не чувствовал себя там дома. Почему? Да потому что он — немец, а никакой не русский, как почему-то уверяют средства массовой информации. Ну а как жилось в СССР, а теперь живётся в РФ и других бывших «респу-бликах-сёстрах» российским немцам, объяснять, надеюсь, не нужно. Да, некоторым удавалось кое-чего, а порой даже и многого добиться. Например, академику Борису Раушен-баху, пианисту Святославу Рихтеру, олимпийскому чемпиону, рекордсмену мира по прыжкам в высоту Валерию Брумелю. Но это были исключения, подтверждающие закономерность их неравенства в сравнении с представителями других народов.

«Каким же образом Андрей Гейм родился в Сочи? — слышу я недоумённый вопрос какого-нибудь въедливого читателя. — Ведь столицы союзных республик, вся Прибалтика, Калининградская область, а также города, относящиеся к категории престижных, были в 1958 году, когда он появился на свет, для них закрыты». Возник этот вопрос и у меня, а ответил на него родной брат нобелевского лауреата Вальтер Гейм. Но прежде коротко представлю его.

В Германии Вальтер с 1997 года. Приехал вместе с женой Валентиной, отцом Константином Алексеевичем (Алоизо-вичем), мамой Ниной Николаевной Байер (она сохранила девичью фамилию) и сыновьями Константином и Николаем. В 1998 году отец скончался. Мама жива.

Вальтер окончил Таганрогский радиотехнический институт по специальности инженер электронной техники. Работал в Нальчике на электровакуумном заводе, затем на заводе телемеханической аппаратуры, а после, как он выразился, «ельцинского кошмара» — на других, не столь престижных, предприятиях. Живут они с Валентиной и мамой в небольшом уютном саксонском городке Косвиг.

— Если позволите, начну я не с Сочи, — улыбнувшись, сказал Вальтер, — а с нашего отца. Родился он в 1910 году в селе Каменка, что рядом с нынешним городом Энгельс, в Поволжье. До 18 лет отец не знал русского языка, но потом не просто выучил его, а, защитив кандидатскую диссертацию, в 28 лет стал профессором физики Саратовского университета. В 1941-м его, как и подавляющее большинство российских немцев, депортировали. Трудармию отбыл в Северном Казахстане, участвовал в строительстве железной дороги. После окончания войны поехал к своим родителям в Новосибирск, где встретился с нашей мамой. Работал на Новосибирском электровакуумном заводе. Начинал рядовым инженером. Затем был старшим инженером, старшим технологом цеха. В 1960-м переехал в Ростов-на-Дону и стал главным технологом местного электровакуумного завода. В 1964 году его пригласили на должность главного инженера строящегося электровакуумного завода в Нальчик, где он проработал до самого переезда в Германию. На этом предприятии изготавливались электронно-лучевые приборы, в том числе и для космоса. Отец имел ряд авторских свидетельств на изобретения. Несмотря на то, что он прекрасно владел русским языком и даже писал на нём стихи, от немецкого акцента так и не избавился. И ещё, как знаю, он никогда не употреблял крепких выражений ни на работе, ни тем более дома.

Дедушка по отцу — Алоиз Иосифович Гейм работал преподавателем в школе. Его отец, то есть наш с Андреем прадедушка, был сельским врачом.

А вот все бабушки и прабабушки по отцовской линии занимались исключительно ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей. Как мы можем судить сегодня, это было правильно и дало хорошие результаты.

Наша мама — Нина Николаевна Байер в 1949 году с отличием окончила Московский химико-технологический институт им. Менделеева. И это можно расценивать как чудо, ведь она тоже немка. Но нужно её знать. Она совершала ещё и не такие подвиги. Распределили маму в Новосибирск. Всю жизнь она проработала на инженерных должностях. Последние годы перед уходом на пенсию была начальником технологической лаборатории электровакуумного завода в Нальчике.

Дедушка по материнской линии — Николай Николаевич Байер специализировался в области картографии и аэрофотосъёмки и перед Второй мировой войной являлся профессором Харьковского университета. Был репрессирован, отправлен в лагерь. В 1954 году, после смерти Сталина, дедушку освободили, а затем реабилитировали.

Бабушка по материнской линии — Мария Домиановна Циглер возглавляла метеорологическую станцию в Сочи.

В числе наших предков по материнской линии — участник Польского восстания 1863 года немецкий дворянин Карл Циглер. Он был репрессирован и сослан в Сибирь. Это наш с Андреем прапрадедушка.

— Но как получилось, — воспользовавшись паузой, повторяю я волнующий меня вопрос, — что вы с Андреем родились в Сочи? Сотрудник Гейдельбергского университета доктор Виктор Кригер предположил, что ваши родители работали в сочинской «шарашке», то есть засекреченном научном объекте, входящем в систему ГУЛАГа и располагавшемся в этом городе до 50-х годов минувшего века. Это верно?

— Нет, хотя отцу и довелось поработать в «шарашке». Но в Сибири. А вот в Сочи жили наши с Андреем дедушка и бабушка, поэтому мама и ездила к родителям рожать нас. Ну а в советское время существовало правило: где ты появился на свет, то место и вписывается тебе в метрику. Правда, позже это правило отменили. Так, наш старший сын Константин тоже родился в Сочи, но в метрике указан Нальчик, где мы тогда были прописаны.

Словом, не только всё гениальное, но и многое загадочное — просто.

… В 1975 году Андрей Гейм с золотой медалью окончил среднюю школу № 3 Нальчика и решил поступить в Московский инженерно-физический институт. Но на вступительных экзаменах его провалили. Вот как он сам рассказывает об этом: «Через несколько лет мне объяснили (и это было для меня шоком), что для того, чтобы поступить в этот вуз с немецкой фамилией, надо было прежде обратиться в первый отдел (то есть в подразделение Комитета государственной безопасности. — А. Ф.) и получить соответствующую бумагу о моей благонадёжности. Но откуда мы в Нальчике могли знать такие тонкости? Вернулся домой, устроился на электровакуумный завод слесарем-электротех-ником. Родители наняли репетиторов по математике и физике, поскольку тогда причину неудачи мы видели только в наличии пробелов в знаниях. Занятия по математике, как я понял позже, были бесполезны — уровень подготовки в нашей школе был вполне достаточен для поступления. Уже во время учёбы в институте, приехав на каникулы, случайно нашёл свои тетради с контрольными по математике. Открыл и ужаснулся — как я эти задачи решал?! Вполне физтеховский уровень. Со стороны нашей учительницы Валентины Фёдоровны Седневой это был просто „терроризм“ — давать всему классу задачи, требующие не только знаний, но и нетривиального мышления. Она приучала нас думать, искать — надо было извернуться, чтобы найти решение. После второго провала на экзаменах в МИФИ понял, что ситуация непробиваемая. У меня на самом деле не было шансов поступить — нежелательных абитуриентов собирали в отдельной аудитории и предлагали им особые, заведомо непосильные задания. Забрал документы и в тот же год поступил в МФТИ (Московский физико-технический институт), где, как оказалось, не было системы деления на тех, кого нужно и кого не нужно принять. Сейчас даже рад стечению обстоятельств, благодаря которому попал именно туда, куда следовало».

И ещё одно воспоминание учёного, которым он поделился с корреспондентом Первого канала российского телевидения: «Из-за фамилии меня часто называли, то „жидом пархатым“, то „фашистом недобитым“».

Вот вам, уважаемые друзья, и «подлинный интернационализм», а заодно «равенство и братство всех народов», которые в современной России забыли упразднить. Или я ошибаюсь?

Конечно, измени Андрей Гейм национальность, а заодно фамилию в своём «серпасто-молоткастом», ему наверняка жилось бы легче. Но он этого не сделал. Хотя, будем справедливы, на излёте советской власти положение немцев в СССР как и других в прошлом репрессированных народов, заметно улучшилось.

«Чувствую себя человеком мира»

В 1982 году он с отличием окончил факультет общей и прикладной физики Московского физико-технического института (единственная «четвёрка» в дипломе — по политэкономии социализма) и поступил в аспирантуру. В 1987 году получил степень кандидата физико-математических наук в Институте физики твёрдого тела (ИФТТ) АН СССР, в котором проработал до отъезда из СССР.

В 1990 году Андрей Гейм стал стипендиатом Английского королевского общества и был зачислен в штат Ноттинген-ского университета. Его, как он вспоминал позже, «впервые назвали русским». Потом недолго поработал в Копенгагенском университете, затем стал профессором университета Неймегена, а с 2001 года он профессор Манчестерского университета, где руководит центром по «мезонауке и нанотехнологиям». Он почётный доктор Делфтского технического университета, Швейцарской высшей технической школы Цюриха, Антверпенского университета и ряда других престижных научных вузов.

В 2008 году Андрею Гейму предложили возглавить институт Макса Планка в Мюнхене, но он отказался. Позже, в интервью радио Deutschlandfunk, он сказал: «Мои родители — немцы, у меня немецкая фамилия, мои предки — немцы. До шести-семи лет немецкий был моим родным языком. Сегодня я уже им не владею. Сегодня я чувствую себя человеком мира. Я путешествую из одной страны в другую.». Но, как мне думается, есть ещё одна причина его отказа. Рассуждая о нежелании Андрея Гейма и Константина Новосёлова принять предложение перебраться в Сколково, известный российский журналист Максим Соколов сказал, что Россию и Германию роднит то, что в обеих странах безвозвратно утрачена классическая школа прикладной физики — области науки, в которой учёные этих стран всегда были традиционно сильны. В Германии это произошло по той причине, что после окончания Второй мировой войны в виде контрибуции наряду с произведениями искусства, технологическим оборудованием, станками и тому подобному союзники вывезли практически всех учёных, в том числе и физиков. В результате нарушилась преемственность, и несмотря на все усилия и немалые финансовые вложения достичь былых позиций в ФРГ не могут. В России то же самое случилось после 1991 года, с той лишь разницей, что оборудование и станки из неё никто не вывозил, а учёных покинуть страну вынудили.

— И всё же: не собирается ли Андрей переехать в Германию? — спросил я Вальтера Гейма.

— Думаю, что нет, — ответил он. — Нужно хорошо знать этого человека. Великобританию, Германию, Голландию и даже Россию он рассматривает, как штаты «соединённой научной Европы». В каком из этих штатов работать — ему безразлично. Как он сам говорит, «я не футболист — команда против команды, город против города, страна против страны. Все мы живём на одном маленьком и тесном шарике. И в какой точке этого шарика работать, не так важно. Главное — чтоб в этом был смысл. Там, где эффективно, там я и буду жить и работать».

2010 г.

Геноцид армян и российские немцы

Во многих странах 24 апреля отмечается как День памяти жертв геноцида армян 1915 года. Но наряду с полутора миллионами армян тогда же в Османской империи было уничтожено от 500 до 700 тысяч христиан-ассирийцев, сирийских христиан-несториан, халдеев. Наконец, геноциду подверглись курды-езиды (не мусульмане) и греки. Если же к ним прибавить тысячи жертв перманентно массовых «зачисток от неверных» XIX века, то 24 апреля правильнее именовать Днём памяти жертв геноцида христиан.

Об этом предпочитают не вспоминать

Уместно напомнить, что турецкий султан Абдул Гамид ещё в 1874 году цинично заявлял: «Чтобы разрешить армянский вопрос, нужно истребить всех армян»^[128].,!/! вот такой шанс, как решили руководители партии младотурок «Единение и прогресс»^[129],_пришедшей к власти в результате переворота 1908 года, настал.

24 апреля 1915 года повсеместно начались массовые аресты армянской интеллигенции. Ну а о том, что произошло затем, одним из первых поведал миру австрийский писатель, еврей по происхождению, Франц Верфель, опубликовавший в 1934 году роман «Сорок дней Муса-дага»^[130], который, как отмечала критика того времени, «заставил человечество по-иному взглянуть на происходящие и грядущие события в мире».

«Мужчин арестовывали и, скрутив всех вместе верёвкой, в ближайшем же лесу, овраге или каменоломне расстреливали. Женщин и детей гнал конный конвой. Путь был трудным даже для солдат, а женщинам и детям идти по каменистым и песчаным тропинкам под палящим солнцем было невыносимо. Они умирали по пути от жажды, голода, жары, побоев конвоиров, которых предварительно проинструктировали покончить с пленниками в пути. Турецкие и курдские крестьяне в тех деревнях, через которые шёл путь мучеников, нападали на них и забивали до смерти камнями и палками, в этом солдаты им не препятствовали и даже поощряли. В некоторых деревнях женщин выставляли на площадь, как рабынь, и продавали их для гаремов. Ближе к концу пути конвой уставал, и солдаты принимались убивать уцелевших женщин и детей.»

Естественен вопрос: как на всё это реагировала международная общественность и правительства христианских государств? Сегодня, спустя десятилетия, можно ответить: более чем спокойно. В противном случае ничего подобного, что пришлось испытать христианам в «правоверной Порте», произойти просто не могло. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Говоря это, я прежде всего имею в виду Францию, Великобританию, Италию и США, которые в 1-й Мировой войне противостояли не только Германии, но и её союзнице Османской империи. О Российской империи разговор особый и несколько позже. Сейчас же давайте остановимся на отношении к случившемуся немцев, тем более что в современной прессе и выступлениях некоторых политиков время от времени звучит мысль, будто бы едва не они, немцы, и спровоцировали этот антихристианский кошмар.

Приведу лишь несколько документов и свидетельств, которые любезно предоставил мне живущий в Вормсе публицист и писатель д-р Роберт Корн. Итак, вот какой была реакция немцев, в том числе официальных представителей Германии, проживавших тогда в Османской империи.

Телеграмма немецкого консула Шойбнер — Рихтера в германское посольство в Константинополе.

Эрзурум, 2 июня 1915 г.

«Мои переговоры с главнокомандующим относительно выселения армян не привели к положительным результатам. Армянское население из всех долин, по-видимому, и из Эрзурума, должно быть выслано в сторону Дейр эл-Зора. Эта депортация большого масштаба равносильна массовому уничтожению, т. к. из-за отсутствия каких-либо транспортных средств даже половина депортируемых не достигнет живыми места назначения, и, видимо, депортация эта повлечёт за собой не только разорение армян, но и всей страны. Основания военного характера не могут быть подведены под эти акции, потому что возможность восстания местных армян исключена, ибо депортируемые — это старики, женщины и дети. Армяне, которые переходят в ислам, не высылаются. Осмотренные мной покинутые армянские деревни были разграблены; разграблен также и монастырь Кизилванк, церковь которого опустошена.

Шойбнер-Рихтер»^[131].

7 июля 1915 г. посол Германской империи в Константинополе барон Ханс фон Вангенхайм, тесно контактировавший с верхушкой младотурок, доносил канцлеру Германии, что «турецкое правительство поставило своей целью уничтожение армянской нации в турецком государстве»^[132]. А спустя три недели, 28 июля 1915 года, консул Шойбнер-Рихтер докладывал послу фон Вангенгейму из Эрзурума:

«Сторонники местного вали^[133] Тихсин-бея откровенно признаются, что конечной целью их деятельности является полное уничтожение армян в Турции. После войны „у нас в Турции армян больше не будет“ — таково дословное высказывание одного авторитетного лица.

Поскольку этой цели нельзя достичь при помощи различного рода избиений, здесь надеются, что лишения за время длительного пути до Месопотамии и непривычный климат довершат всё. Это „решение“ армянского вопроса кажется идеальным всем сторонникам крайнего направления, к которым принадлежат почти все военные и правительственные чиновники. Сам турецкий народ ни в какой мере не согласен с таким решением армянского вопроса и уже сейчас тяжело ощущает хозяйственную нужду, возникающую в этой части страны в результате изгнания армян.

Шойбнер-Рихтер»^[134].

Происходящие в Османской империи события волновали не только официальных представителей Германии, но и её рядовых граждан. 16 августа 1915 года группа подданных Германской империи, проживавших в Конии, писала в посольство в Константинополе следующее:

«Итак, все предпринятые меры, по-видимому, сводятся к полному уничтожению армян.

Это бесчеловечное отношение — неизгладимое позорное пятно в мировой истории не только для турок, но и для нас, немцев, если мы будем смотреть на это дело сложа руки и допустим уничтожение этого народа. Совершенно независимо от всего прочего подобный, весьма печальный образ действий противоречит интересам экономического положения страны, причём и немецкие предприятия пострадают, если погибнет этот трудолюбивый народ.

Если нижеподписавшиеся берут на себя смелость отправить императорскому посольству сообщение об этих фактах, то они делают это, полагая, что таковые в полной мере известны германскому императорскому посольству.

Мы, немцы, вынужденные каждодневно наблюдать эти возмутительные бесчинства, чувствуем себя обязанными протестовать против всего этого в качестве представителей культурного государства, находящихся среди полу-цивилизованного народа.

Мы надеемся, что просьба наша будет уважена и что судьба тысяч и тысяч ни в чём не повинных женщин и детей будет хотя бы смягчена.

С глубоким уважением Вилли Зеегер, руководитель индустриально-торгового акционерного общества в Анатолии, филиал „Кения“; Георг Бигель, учитель средней школы; Генрих Янсон, заводской мастер; Ю. Е. Маурер, дипломированный инженер»^[135].

23 августа 1915 г. подполковник германской военной миссии в Константинополе докладывал из Эрзурума:

«После всего случившегося можно с уверенностью признать нижеследующее.

Решение об изгнании и уничтожении армян принято младотурецким комитетом в Константинополе; им же, по-видимому, организовано и осуществлено это при помощи военных властей и различных банд ^[136].

С этой целью, кроме местной администрации, начальника полиции Хулуси-бея и главнокомандующего Махмуда Кямиль-паши, на местах находились члены Комитета Хильми-бей, Шакир-бей, депутат Эрзрума, Сейфулла-бей.

Подполковник Штанге»^[137].

А 7 октября 1915 года посольство Германской империи сообщало из Константинополя, что из двух миллионов армян Османской империи полтора миллиона уже депортировано, причём один миллион человек из них при этом погиб.

Наряду со многими известными деятелями мировой культуры немецкий богослов и правозащитник Иоганнес Лепси-ус призывал европейские правительства воспрепятствовать расправе над армянами. Немецкий поэт и писатель А. Т. Вег-нер¹¹, находившийся в 1915-16 годах в Турции в качестве офицера санитарной службы и одновременно являвшийся корреспондентом ряда европейских газет, посвятил трагедии армянского народа цикл исторических очерков и рассказов и по мере своих сил пытался обратить внимание общественности Германии на зверства турок.

Таким образом, вопреки звучащим обвинениям немцев в пособничестве убийцам, судьба армянского народа в Османской империи не оставила равнодушными ни простых граждан Германии, свидетелей кровавой трагедии, ни многих 11 Вегнер (Wegner) Армин Теофил (1886–1978), немецкий поэт, писатель-антифашист. В 1915-16 гг. находился в Месопотамии в качестве офицера санитарной службы в армии генерала фон дер Гольца. Одновременно был военным корреспондентом нескольких европейских газет. В период пребывания в Турции Вегнер стал очевидцем злодеяний младотурецких властей. В отличие от многих немецких военнослужащих, безразлично взиравших на убийства и страдания армян, Вегнер всячески пытался обратить внимание общественности Германии на эти зверства. В 1919 г. выступал с публичными лекциями в городах Германии, рассказывая о страданиях высланных в пустыню армян, демонстрировал диапозитивы. В том же году Вегнер написал своё известное «Открытое письмо президенту США Вудро Вильсону», добиваясь наказания всех виновников геноцида. Он поднял вопрос об оказании моральной и материальной поддержки уцелевшим жертвам, требовал возвращения в христианскую веру тысяч армянских женщин и детей, насильно обращённых в ислам, права на возвращение к родным очагам и компенсации за потерянное имущество. На проходившем 2–3 июня 1921 г. в Берлине судебном процессе над убийцей Талаата-паши Согомоном Тейлеряном Вегнер выступил в защиту этого народного мстителя, а также написал предисловие к стенографическому отчёту этого процесса, вышедшему в Берлине (1921) под заглавием «Процесс Талаат-паши». На резню армян в Измире в 1922 г. Вегнер ответил статьёй «Крик с Арарата». И последующие годы писатель-гуманист посвятил борьбе за справедливость. Он написал ряд исторических очерков и рассказов, посвящённых трагической участи западных армян («Дорога без возврата», «Ар-мениада», «Армянской матери» и другие). В годы национал-социализма Вегнер выступал против преследований евреев, написав открытое письмо Гитлеру. Он был интернирован, но сумел сбежать из заключения. Чудом уцелев, Вегнер поселился в Англии, а после окончания Второй мировой войны — в Италии. После смерти прах Вегнера был перевезён в Ереван и помещён в мемориальную стену Комплекса жертв геноцида армян. правительство в вилайете. священнослужителей, дипломатов, военнослужащих. Но как же отреагировал на их призывы официальный Берлин? Там, как мы можем судить сегодня, всем этим сообщениям не придали особого значения. Их рассматривали в качестве «внутренних турецких административных мер», в которые Германии вмешиваться не пристало, ибо Османская империя была для Германии страной-союзницей, и этим для Берлина было всё сказано. Ни о каких официальных демаршах и протестах против геноцида армян со стороны Германии в такой ситуации не могло быть и речи. Вопрос же о том, почему соответствующие меры не приняли Англия, США, Франция и другие страны Антанты, выходит за рамки данного очерка. Но разобраться в этом, причём беспристрастно, опираясь исключительно на факты, давно пора.

Не искази…

Кто-то наверняка пожмёт плечами: мол, зачем нам, живущим в XXI веке, ворошить события давно минувших дней? Разве сегодня горя и крови меньше? Отвечу: нужно это, прежде всего, для того, чтобы попытаться исключить возможность повторения подобных преступлений, тем более что зло всё с большей настойчивостью и упорством пытается править миром. Ну а речь в нашем случае должна идти не о вечной материальной контрибуции или вечном посыпании турками (современная Турция, напомню, является преемницей Османской империи) пеплом своих голов, а скорее, о возмещении армянам, ассирийцам, грекам, потомкам других христианских народов, проживавших на территории Блистательной Порты, морального ущерба. Речь также должна идти о гарантиях безопасного их возвращения на земли предков, о не замалчивании, а также искажении фактов истории. Впрочем, тут, сам того не желая, я невольно вторгся в сферу высокой политики и хитромудрой дипломатии. Но коли так случилось, назову страны, парламенты и правительства которых признали геноцид армян. На май 2010 года это Аргентина, Австралия, Бельгия, Ватикан, Германия, Греция, Канада, Кипр, Франция, Ливан, Литва, Россия, Словакия, Швеция, Швейцария, Нидерланды, Уругвай (в 1965 году эта страна первой официально признала геноцид армян), Польша, Италия и Чили. В некоторых странах, например в Бельгии, а также в Швейцарии за отрицание факта геноцида армян введена уголовная ответственность. Официально признали и осудили геноцид армян, объявив 24 апреля Днём памяти жертв геноцида армянского народа, 42 из 50 штатов США. Их примеру последовали многие влиятельные национальные организации. В частности, Сионистская организация США, Прогрессивный еврейский союз, а также греческая, венгерская, арабская, украинская, польская, болгарская, румынская, латвийская, литовская, филиппинская и словацкая общины.

5 марта 2010 года Комитет по международным делам Палаты представителей конгресса США, вопреки мощному противодействию со стороны политической элиты, в частности госсекретаря Хиллари Клинтон, что, как сообщала пресса, связано с усилиями еврейского лобби, отстаивающего исключительный характер холокоста^[138], с перевесом в один голос утвердил резолюцию, признающую геноцид армян в Османской империи. Но это голосование не означает окончательного принятия резолюции. Следует напомнить, что Комитет уже принимал подобную резолюцию в 2007 году, однако после давления, оказанного администрацией Джорджа Буша-младшего, и точечной обработки конгрессменов она не была вынесена на голосование всем составом палаты^[139].

Большинство депутатов, представляющих Уэльс в парламенте Великобритании, также подписали резолюцию, признающую геноцид армян и ассирийцев. Аналогичные решения приняли парламенты Страны Басков и Каталонии (Испания), а в 1987 году факт геноцида осудил Европейский парламент. Но почему среди государств, признавших геноцид, нет Великобритании, Израиля, Украины, ближайшей соседки Армении — православной Грузии? Они что, отрицают его? Нет, всё много прозаичнее. Судя по заявлениям их руководителей, они руководствуются исключительно нынешними геополитическими интересами своих стран, точнее их правящих верхушек. Невольно вспоминается, как однажды в беседе с Иосифом Сталиным один из европейских политиков сказал ему, что Ватикан является сильным игроком в большой политике. На что «вождь всех народов», пыхнув дымом из своей знаменитой трубки, заявил: «Да? А сколько у Ватикана танковых дивизий»? У Армении, как и у Ватикана, танковых дивизий нет. И нефти нет. И газа. Так что с признанием геноцида американским Конгрессом, израильским Кнессетом, парламентами Великобритании, Грузии, других демократических стран армянам придётся подождать.

Но даже в этой ситуации, когда очевидное более чем очевидно, грузины остались грузинами. В канун 24 апреля 2010 года, как сообщила выходящая в США газета «Русский базар»^[140], грузинский парламент принял решение не спешить с признанием геноцида армян, «проведя прежде реальные научные исследования вопроса и получив больше информации». Одновременно с этим заявлением на фасаде здания, расположенного прямо напротив Государственной канцелярии, появилась памятная доска с портретом. Надпись на грузинском и турецком языках гласила: «На этом месте 21 июля 1922 года героически погиб истинный патриот Турции, государственный деятель, военачальник Ахмед Джемаль-паша (1872–1922). Посвящается его бессмертной памяти, которая никогда не сотрётся в сердцах дружеских грузинского и турецкого народов». Сказать, что армянская община Грузии возмутилась — не сказать ничего. Бывшего министра военно-морских сил младотурецкого правительства, члена специального триумвирата, который повинен не только в геноциде армян, но и в массовых казнях ассирийцев и понтийских греков, не только армяне считают одним из самых страшных палачей. Сами турки приговорили его к смертной казни — Константинопольский трибунал, созданный вернувшимся к власти султаном, в 1919 году счёл Джемаль-пашу виновным в вовлечении Османской империи в войну и в совершении массовых убийств арабов. В 1915-м он был назначен правителем Сирии, и в Дамаске и Бейруте за один день по его приказу были повешены несколько тысяч шиитов, христиан и маронитов. За это Джемаль получил среди арабов прозвище «ас-саффах» — «кровавый мясник». Из Турции он бежал в Германию, потом был пригрет в советской России и даже служил советником в её посольстве в Афганистане. В Тбилиси его убила спецслужба армянской партии«Дашнакцутюн». В общем, тбилисская армянская община заявила, что возмутиться могут и аккредитованные в Грузии послы арабских стран. Но этого не случилось — доска, посвящённая «мяснику», провисела лишь несколько дней и исчезла так же таинственно, как появилась¹⁵.

Также геноцид армян не признало ни одно из мусульманских государств, что, впрочем, не вызывает у мировой общественности и прессы ни малейшего удивления, тем более возмущения, а воспринимается как само собой разумеющееся. Поэтому спешу передать пламенный привет и поздравления всем либералам, борцам с апартеидом и преобразователям христианской Европы в некий мультикультурный анклав, города которого, по их замыслу, должны непременно быть утыканы минаретами и мечетями.

«От Стамбула до Китая — только мусульмане!»

Впрочем, сегодня я хочу поговорить не об этом, а том, как и кто спас от тотального уничтожения армян, ассирийцев, других христиан Османской империи. Но прежде уточню: обвинять исключительно турок в организации геноцида — грубейшее заблуждение. В массовых убийствах, наряду с турецкими воинскими частями и башибузуками, участвовала курдская гамидие (кавалерия), банды мусульман-арабов, азербайджанские отряды. Также ошибочно утверждать, что всё турецкое общество, в отличие от младотурок, инициировавших резню, их ближайших друзей, вроде финансовополитического авантюриста, яростного ненавистника России Александра Гельфанда-Парвуса, части большевиков-ленин-цев и некоторых членов германского генштаба, одобрило этот кровавый шабаш.

Так, генерал турецкой армии Шериф-паша, ставший в связи со своими взглядами неугодным правящей верхушке, опубликовал в выходящей на французском языке швейцарской газете Journal de Genve (9. 09. 1915) открытое письмо. В нём, в частности, говорилось: «Если существует народ, оказавший большие услуги Турции благодаря государственным деятелям и талантливым чиновникам, которые вышли из его среды, в силу своих умственных способностей, проявляющихся во всех областях — в торговле, промышленности, науке и искусствах, — то это армянский народ. Нет ни одного просвещённого турка, который не подписался бы под следующим заявлением, сделанным моим покойным другом, депутатом английского парламента Линчем: „Армяне исключительно приспособлены к тому, чтобы быть носителями новой цивилизации; им стали близки наши самые высокие идеалы. Они усваивают новые достижения европейской культуры с большой жадностью и овладевают ими в таком совершенстве, которого никогда не могла достигнуть ни одна нация“». Но его голос, а также призывы некоторых турецких интеллектуалов, пытавшихся привлечь внимание мировой общественности к армянской трагедии, остались не услышанными.

Великий полярный исследователь, будущий лауреат Нобелевской премии мира Фритьоф Нансен вместе с видными деятелями мировой культуры и политики англичанами лордом Джеймсом Брайсом и Арнольдом Тойнби, немцами Иоганнесом Лепсиусом, Армином Вегнером, Карлом Либ-кнехтом, французом Анатолем Франсом, русскими Валерием Брюсовым и Максимом Горьким также призвали европейские правительства воспрепятствовать расправе над армянами. Но всё это случилось позже, после того, как 29 октября 1914 года германо-турецкий флот обстрелял Одессу, Севастополь, Феодосию и Новороссийск. В ответ 2 ноября Россия объявила войну Османской империи. Та, естественно, была к этому готова и объявила о начале джихада (священной войны) против Англии, Франции и России.

Вступление османской Турции в войну на стороне центральных держав явилось неким сигналом и позволило лидерам младотурок во всю мощь запустить маховик чудовищной программы физической ликвидации армянского и шире — всего христианского клина, тормозившего, по мнению фанатиков-националистов, осуществление идеи «светлого будущего» — создания Великого Турана. «Армянский барьер» между турками и исламскими народами Кавказа, Ирана и Средней Азии мешал этому проекту, и идеологи младотурок без устали, словно молитву, повторяли: «Нам нужно, чтобы от Стамбула до Индии и Китая было лишь мусульманское население»^[141].

Армянин в Турции — это даже не немец в России

Однако первые результаты боёв для османских войск оказались катастрофическими. Во-первых, Энвер-паша, возглавивший турецкую армию на Кавказском фронте, не учёл суровость тамошней зимы. Кроме того, он и его германские советники явно недооценили боевой дух и стойкость противостоящей им русской армии и в результате в декабре 1914-го и январе 1915 годов потерпели ряд сокрушительных поражений. Но турецкое правительство решило «из этой неприятности извлечь для себя приятность», обвинив во всех бедах и поражениях исключительно армян, а заодно ассирийцев и греков. Наряду с показательными казнями «хри-стиан-предателей», буквально всех армян и ассирийцев, находившихся в турецкой армии (причём не только на русском направлении), разоружили, а впоследствии уничтожили. Уточняю: всех без исключения!

Примечательно, что туркам в этот момент противостояла армия генерал-адъютанта графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова, укомплектованная в значительной степени также «неблагонадёжным контингентом» — российскими немцами, которых в массовом порядке сняли с Западного фронта, опасаясь, что они перейдут на сторону врага — воинских подразделений Германской и Австро-Венгерской империй. Поэтому их перебросили на Кавказ. Слово автору фундаментального исследования «Немцы в Русской армии накануне и в годы Первой мировой войны»^[142],_российскому историку Юрию Веремееву:

«В литературе автор не нашёл случаев массового дезертирства и перехода немцев — солдат русской армии к „братьям по крови“ — солдатам германской армии (нельзя исключать отдельные факты, но всё равно, если таковые и случались, то не были распространены). Как и все подданные Российской империи, российские немцы доблестно сражались против общего врага. Попытки германской пропаганды (уже в Первую мировую войну находившейся на вы-сокомуровне) разложить „немецкие“ части (в том числе и на Кавказском фронте) успехов не имели».

Газеты российских немцев и депутаты Государственной Думы из их числа призывали сыновей колонистов выступить на борьбу «за свободу Отечества»! Все депутаты-немцы голосовали в Думе за военные кредиты. В немецких сёлах собирали пожертвования в пользу русских войск и Красного Креста.

Депутат Думы профессор Карл Линдеман на основании данных о всеобщей мобилизации всех военнообязанных от 19 до 40 лет установил, что число призванных в армию российских немцев — при их общем числе в 1,5 миллиона — составляло 250 000 человек. Многие из них были награждены крестами и медалями^[143].

Полки, укомплектованные в основном немцами, а также офицеры-немцы до последнего сохраняли верность присяге даже в момент, когда самодержец отрёкся от престола, а Российская империя рухнула.

О настроениях с началом Германской войны большинства российских немцев, оставшихся верными присяге государю императору, писал в одном из своих произведений генерал П. Н. Краснов, приводя типичные рассуждения старого служаки генерала Раупаха: «Другие фамилии меняй. Глюпость одна. Меня назови Рубаковым, я всё немец биль и немец осталься. Кровь не переменишь. Но я присягал моему Императору, и я знаю своё ремесло. На той стороне, у императора Вильгельма, в королевских уланах мой брат служит. Ви скажить солдатам. Рубить его, как следовает быть. На то война! Вы знаете, покойной жены полковника Саблина дядя — барон Корф — против нас начальник штаба. Ничего! Ми ему покажем. Надо быть честный немец и кровавый русский»^[144].

Но немцев вынуждали менять не только имена. По России, набирая силу, покатились волны экспроприаций и погромов, когда людей убивали, грабили только за одну фамилию или акцент. Причём зачастую жертвами становились не только немцы по происхождению, но и прочие европейцы с неславянскими фамилиями, жившие в России. Власть на весь этот кошмар взирала достаточно благосклонно, считая, что «нужно дать возможность православным выпустить пар».

«Надо было бы все имения, дома и фабрики, — писал в 1915 году аноним Великому князю в Ставку, имея в виду собственность подданных русского царя немцев, — конфисковать. Имения и дома подарить офицерам — Георгиевским кавалерам, нижних чинов поселить в колониях немецких. Этому будет рада и благодарна вся Россия»^[145].

Законы от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. предусматривали конфискацию около 6,2 млн. десятин хорошо обрабатывавшейся немецкими колонистами земли и передачи её в пользу льготных категорий фронтовиков^[146].

«Просим передать нашу просьбу Верховному главнокомандующему, — писали „русские женщины“ из Новочеркасска, — о выселении немцев-колонистов из Волынской губернии и прилегающих к границе мест, так как они подали недавно просьбу разрешить им снять урожай и потому сидят ещё на месте».

Генерал Янушкевич отреагировал немедленно: «Убрать тотчас же, лучше пусть немцы разорятся, чем будут шпионить»^[147]. Генерал почему-то не понимал: разоряя подданного, он разорял его господина — русского царя, а значит, и Отечество.

Однако крестьяне, как того и следовало ожидать, не остановились на достигнутом: вскоре они заговорили о своих «правах» не только на «немецкие», но и на помещичьи земли.

А пока в Сибирь высылается более 200 тысяч волынских немцев, а также немцы из всех прифронтовых районов Российской империи. К отправке в «дальние края» стали готовить колонистов Поволжья. Причём количество арестованных немцев по различным подозрениям столь возросло, что мест для их содержания уже не хватало. Так, к сентябрю 1914 г. даже в Алексеевском парке (!) Киева почти под открытым небом содержалось до четырёх тысяч арестованных немцев. Волынский губернатор Мельников 5 августа того же года, то есть спустя четыре дня после начала войны, сообщил главному начальнику снабжения Юго-Западного фронта Забелину и начальнику штаба Киевского военного округа Ходоровичу о переполнении тюрем немцами в Ковеле и Житомире и о содержании арестованных во дворах^[148].

Выселенные подлежали ответственности за разного рода проступки перед военными судами. Лишь русины, сербы и чехи могли ограничиться подпиской «не предпринимать ничего вредного» для России и оставаться на прежних местах жительства. Немцы же (а также венгры, поляки и евреи) ограничивались в праве выбора места жительства не только МВД, но и военным командованием. Так, уже 12 августа 1914 года замещающий главного начальника снабжений Юго-Западного фронта генерал-майор Е. Ф. Эльснер запретил даже «благонадёжным» немцам жить в пределах Волынского и Подольского губернаторств^[149].

Я сам происхожу из волынских немцев, и поэтому наряду с семейными преданиями о депортациях 1915-го и 1941 годов давно собираю документы и свидетельства, касающиеся этих не самых радостных фрагментов истории моей национальной группы.

Не был исключением и Кавказ. Так, население существовавшей здесь в районе Карса, недалеко от Эрзурума, немецкой колонии Петровка в ноябре 1914 г. было поголовно выселено. Никакого возмещения за оставленные дома, инвентарь, скотину и обработанные поля её жители не получили. Единственно, власти предоставили им железнодорожный вагон в Карсе для перевозки домашней утвари^[150].

Приведу ещё несколько примечательных фактов отношения российских властей к своим подданным немецкого происхождения (перечислять все в данном случае не имеет смысла).

«России может стать стыдно»

14 ноября 1914 г. начальник штаба верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Н. Н. Янушкевич сообщил председателю Совета министров И. Л. Горемыкину и начальникам военных округов о введении строжайшей слежки за ещё не высланными и предписал «строго следить за всеми лицами даже местной немецкой национальности», а также поощрять денежными премиями тех, кто донесёт об их неблагонадёжности^[151].

Чуть раньше, 25 октября, главный начальник Одесского военного округа генерал от инфантерии М. И. Эбелов, прославившийся не ратными подвигами, а тем, что первым потребовал «полного очищения от немцев Петрограда и Москвы», приказал «высылать немцев русского подданства за встречи с иностранными подданными, за издание газет, книг и объявлений на немецком языке и разговор на немецком». Огромными тиражами издавались брошюры и книги с названиями «Немецкие зверства», «Немецкие шпионы», «Немецкий натиск на Россию», «Немецкое зло», «Немецкое засилье» и тому подобными, в которых наряду с немцами германскими обязательно присутствовали и свои, российские. Причём среди авторов этих сочинений были Василий Розанов, молодой Алексей Толстой и даже Владимир Маяковский ^[152].

Уже цитируемый историк Юрий Веремеев воскликнул по этому поводу: «Удивительно, как немцы во фронтовых русских частях не взбунтовались после таких фактов?!» А ведь я привёл лишь малую толику тех порой сколь жестоких, столь и бессмысленных акций, обрушенных на российских немцев в начале минувшего века. Правда, справедливости ради нужно сказать, что многие видные интеллектуалы того времени, в частности Максим Горький и Владимир Короленко, резко осудили антинемецкую истерию, начавшуюся в стране.

8 ноября 1916 года Владимир Галактионович публикует в газете «Русские ведомости» статью «О капитане Кю-нене». Вот небольшая цитата из неё: «Вся беда его в том, что он — русский подданный, служивший верой и правдой матушке-Волге, — всё-таки считается человеком „немецкого происхождения“, и кому-то это показалось обидным. Не германский подданный даже, а просто русский немец, потомственный подданный Русского государства, отдавший свою жизнь честной работе на великой русской реке. И теперь его, быть может, с семьёй ссадили с неё и посадили с базарными торговками продавать арбузы.

Таким вот образом матушка-Волга проявляет ныне свой патриотизм. Долой немцев!.. И не того немца, который рвётся через наши боевые линии у Двинска или стучится в южные двери через Румынию. А нашего русского капитана Кю-нена… То есть человека, ни в чём не повинного и имевшего законное право на защиту всей своей жизни.

Да, конечно, это — проявление бессердечия и несправедливости. Подумайте, читатель, сколько теперь таких Кю-ненов по лицу широкой Руси, сколько их терпит крушение без вины и даже с большими заслугами перед Отечеством, сколько слёз и обиды, и, главное, слёз невинных, обиды незаслуженной терпят эти тысячи людей лишь за то, что их предки были немцы в то время, когда мы с немцами дружили. Благодушной России после того, как схлынет мутная волна, может стать жалко и стыдно».

И в этом, то есть в неоднозначности отношения людей к творимому злу, я также склонен усматривать некую схожесть положения армян в Османской империи и немцев — в Российской, хотя, конечно, первым было во сто крат тяжелее. Ведь их планировали уничтожить полностью, ну а немцев всего лишь ограбить и превратить в некое подобие крепостных.

Справедливости ради следует отметить, что в военное время западные демократии в отношении к своим гражданам не титульной национальности тоже не были белыми и пушистыми. Так, в 1914 году всех немцев, живших в Великобритании, депортировали и заключили в концентрационные лагеря. После подписания Версальского мира их выпустили, а в 1939-40 годах снова депортировали. В 1942 году 120 тысяч японцев «самой демократической страны мира» США, из которых 62 % имели американское гражданство, заключили в концлагеря, причём многих из них «содержали в нечеловеческих условиях»^[153].

Долг и честь

В 1914–1916 годах специальными директивами и распоряжениями немцам в России строжайше было запрещено проведение любых собраний и богослужений на родном языке. Их лишили права заниматься предпринимательской деятельностью, отобрали земельные наделы и едва не всех объявили «предателями» и «потенциальными преступниками». Приведу лишь один пример, о котором упоминает заведующий отделом Российского государственного военноисторического архива кандидат исторических наук Сергей Нелипович:

«19 июня 1915 г. главком армиями Юго-Западного фронта Н. И. Иванов приказал начальнику Киевского военного округа взять в немецких колониях заложников (в пропорции 1 заложник на каждые 1000 человек населения). Заложников, которых было приказано до конца войны заключить в тюрьму, предписывалось брать из числа учителей и пасторов. Генерал Иванов также распорядился реквизировать у колонистов все продукты, за исключением продовольствия, до нового урожая, а в колониях поселить беженцев. В случае отказа немцами-колонистами сдать хлеб, фураж или принять беженцев, заложники обрекались на смертную казнь. Это — редчайший в истории пример, когда государство брало в заложники своих же подданных»^[154].

Тот факт, что сыновья «этих подданных», впрочем, как и других российских немцев, сражались в рядах российской армии, «смягчающим обстоятельством» не считался. Более того, гонения распространились и на войска. В ноябре 1914 года был отстранён от должности и подвергнут допросам специальной комиссии генерал от кавалерии Пётр Карлович фон Ренненкампф, командовавший 1-й армией. 31 декабря та же участь (кроме следствия) постигла победителя турок у Сарыкамыша, генерала от инфантерии Георгия Эдуардовича Берхмана, командира 1-го Кавказского корпуса. Позже, 16 июля 1916 года, начальник штаба верховного главнокомандующего, генерал от инфантерии М. В. Алексеев так объяснил причину ареста боевого военачальника, проведшего, как позже будет написано в энциклопедиях, «самую успешную операцию армейского уровня русских войск в Первой мировой войне»: «Требовали от генерала Берхмана „полной победы“, подготавливая в его лице виновника поражения». Проще говоря, тогдашний наместник на Кавказе и командующий русской армией И. И. Воронцов-Дашков решил подготовить себе оправдание на случай поражения под Сарыкамышем и тем самым скрыть собственные грубейшие просчёты по расположению войск вдоль границы. 20 декабря 1914 г. он, как говорится, авансом отправил паническую телеграмму начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу от инфантерии Н. Н. Янушкевичу: «Разгром войск генерала Берхмана, которого я подкрепил в командном отношении, послав в его распоряжение генерала Юденича, равносильно потере всего Закавказья. Вас удивляет, почему, несмотря на все ошибки генерала Берхмана, я его не сменил. Некем его заменить»^[155].

И в тот же самый день по радио Воронцов-Дашков сообщил Берхману: «Радуюсь одержанным успехам, но вы должны одержать полную победу, от которой зависит целостность Кавказа»^[156] (!).

Г. Э. Берхман и руководимый им 1-й армейский корпус одержали полную победу, после чего он был отстранён от командования, а 7 мая 1915 года ставкой начато расследование его «неудовлетворительной деятельности».

Проходило оно в обстановке нового всплеска антигерманских настроений и шпиономании, однако сослуживцы — и офицеры и солдаты, слишком высоко отзывались о своём Георгии Эдуардовиче, и в результате 18 мая 1915 года генерала Берхмана за Сарыкамышскую битву. наградили орденом Св. Александра Невского с мечами. Но вот о восстановлении в действующей армии не могло быть и речи. Этому яростно противился И. И. Воронцов-Дашков. И всё же справедливость восторжествовала — 21 июля 1916 года после ряда комплексных проверок сути дела он был не только возвращён в действующую армию, но и за прежние заслуги на Кавказском фронте вместе с генералом Николаем Николаевичем Юденичем, сменившим Воронцова-Дашкова на посту командующего Кавказской армией, награждён орденом Св. Георгия 4-й степени.

На этом факте я остановился столь подробно, чтобы показать — шанс у российских немцев добиться справедливости тогда ещё был. Через 25 лет их могли расстрелять за одну лишь фамилию. Хотя и в Первую мировую многие из немцев-офицеров были вынуждены сменить фамилии. Например, Иоганн Клейст стал Иваном Клестовым, Теодор Мут — Фёдором Мутовым, Вольдемар фон Визе — Владимиром Фонвизиным и так далее^[157].

Вспоминают ли россиян в Цицернакаберде?

Немцам, призванным в действующую русскую армию, по мнению экспертов, служебный рост в армии был максимально затруднён. Многих умышленно переводили в более тяжёлые места службы. Так, 13 октября 1915 г. генерал-квартирмейстер Северного фронта генерал-майор М. Д. Бонч-Бруевич (брат видного большевика, профессионального революционера, а впоследствии советского государственного деятеля В. Д. Бонч-Бруевича) просил ставку перевести на Кавказ из Усть-Двинской крепости всех офицеров немецкого происхождения «в виду их неблагонадёжности»^[158]. Прочтя это, я подумал: интересно, а по какой шкале оценивал он благонадёжность родного братца?

Тогда же из Казанского военного округа на строительство укреплений в полосе Кавказского фронта «в качестве рабочей силы» было переведено более 32 тыс. ополченцев из числа немцев, призванных в армию из колоний Поволжья. Примечательно, что перед отправкой на передовую главный начальник округа генерал от инфантерии А. Г. Сан-децкий распорядился отобрать у немцев новые папахи и шинели и выдать взамен старые. Но и в старых папахах и шинельках немцы воевали так же мастерски и надёжно, как пахали и засевали «на гражданке» российскую землю, считая её родной³⁴.

По свидетельству генерала Н. Н. Юденича (того самого, который позже стал одним из лидеров Белого движения), 3 февраля 1916 года турецкий город Эрзурум и одноимённая крепость были взяты частями, укомплектованными практически на сто процентов российскими немцами, проявившими чудеса храбрости и стойкости. Тяжёлые бои продолжались более месяца. В плен было захвачено до 20 тыс. солдат и более 300 офицеров противника. Результатом этой операции стала вторичная утрата боеспособности 3-й турецкой армией, лишившейся более половины личного состава — 60 тыс. человек, и почти всей артиллерии. Именно за Эрзурум император наградил кавказского командарма орденом Св. Георгия 2-й степени. А этот успех, сравнимый с измаильским штурмом Суворова, по свидетельствам современников, вызвал настоящий фурор в обоих враждующих станах. Перед русской армией с овладением Эрзурума приоткрылись ворота через Эрзинджан в Анатолию — центральную область Турции. И вовсе неслучайно спустя всего месяц, 4 марта 1916 г., было заключено англо-франкорусское соглашение о целях войны Антанты в Малой Азии. России обещали Константинополь, зону черноморских проливов и северную часть турецкой Армении, за исключением города Сивас. Великобритания заявила о своих правах на Палестину и ещё ряд земель.

Впрочем, это уже совсем другая история, но повторю — победа под Эрзурумом была достигнута благодаря полководческому таланту русского генерала Н. Н. Юденича и мужеству, стойкости, отваге солдат российской армии, в числе которых сражалось около 140 тысяч российских немцев.

И нет никакого сомнения, что среди 50 тысяч погибших на Кавказском фронте немалую долю составили солдаты и офицеры немецкого происхождения^[159].

А вот воспоминания непосредственного участника этих событий, генерал-квартирмейстера штаба Кавказского фронта Е. В. Масловского: «Впечатление от этой победы было огромно, а значение и результаты — безграничны. Центр, из которого исходили нити военного и гражданского управления, центр экономической и политической жизни огромного района был вырван из рук Турции. В период, когда почти нигде у союзников не было успехов, когда англичане и французы только что должны были отказаться от продолжения борьбы с турками на Галлиполийском полуострове и эвакуировать оттуда свои войска, потеряв 268 500 человек убитыми, ранеными, пленными и больными, не добившись успеха. И это несмотря на всё могущество технических средств и на мощное содействие многочисленной судовой артиллерии. Когда после неудачного наступления англичан в Месопотамии, английский отряд ген. Таусенда был окружён у Кутэль-Амары, готовясь к сдаче. Когда наши армии на западном фронте, после великого отхода, набирались сил для будущих операций — весть о разгроме турецкой армии и овладении исторически известной первоклассной крепостью произвела сильнейшее впечатление не только у нас в России, но и у всех наших союзников»^[160].

«Во всех газетах всех стран, — продолжает Е. В. Масловский, — раздавалось ликование и хвала Кавказской армии. Подвиги, совершенные ею, по общему мнению, не уступали Суворовским в Альпах»^[161].

Но все эти факты стали табу в советский период, да и сегодня особо не афишируются. Вы ж понимаете: белый генерал Юденич, российские немцы. и вдруг герои.

И в Германии об этом фрагменте истории мало кто знает.

Почему? Потому что она замалчивается. Немцы — и вдруг герои! Нет, такое прошлое успехом у нынешних властителей дум здесь не пользуется. Вот если бы немцы участвовали в резне армян, греков, ассирийцев — другое дело. А тут получается именно немцы, сражающиеся в рядах русской армии, спасли армян от полного уничтожения. Иными словами, не будь их, то, может быть, и армян на земле осталось не более, чем индейцев в США.

Да и в самой Армении, подозреваю, мало кто знает о той роли, которую сыграли в судьбе этого народа российские немцы. И это плохо. Ведь если армянский народ старается не забывать имена злодеев, то помнить имена спасителей нужно непременно.

Может быть, когда-нибудь на холме Цицернакаберд в Ереване, где расположен Мемориал памяти жертв геноцида армян в османской Турции 1915 года, появится памятник и русскому солдату. Я не знаю, каким он будет, но хочу верить, что на его постаменте рядом с надписями на армянском и русском языках непременно будет надпись на немецком. Ведь за жизнь армянского народа пролилась кровь и российских немцев — подлинных, но многими забытых героев Сарыкамыша и Эрзурума.

Что общего между политикой и колбасой?

Работая над этим очерком я с удивлением и радостью выяснил, что едва не каждый российский немец, в разговоре с котором я так или иначе касался темы боёв на Кавказском фронте в Первую мировую и геноцида армян, что-то да знал о тех давних событиях.

— Откуда? — спрашивал я. — Может быть, где-то читал? Вспомни, пожалуйста. Для меня это важно — пишу статью.

— Нет, — виновато вздыхал земляк. — Об участии российских немцев в Кавказской кампании ничего не читал.

— Так откуда знаешь? — спрашивал я, и выяснялось, что один или оба дедушки, а чаще прадедушки моих собеседников воевали на Кавказском фронте. Что в семье об этом помнят, что сохранились какие-то фотографии, письма, иногда документы.

— Хорошо бы скопировать и передать в какой-нибудь музей или центр, в котором бы всё это систематизировалось, обобщалось, — говорил я.

— Да, хорошо, — соглашались земляки. — Будь такой центр или музей, мы бы не копии, мы бы оригиналы туда передали.

Но нет в современной Германии ни музея, ни центра, который бы заинтересовался этим героическим фактом немецкой истории, впрочем, как и другими, не менее достойными фрагментами нашего общего прошлого. В выступлениях политиков, школьных и университетских программах, бесконечных конференциях и тому подобное превалирует тема беспрерывного покаяния и вины всех немцев за 12 лет правления национал-социалистов. А между тем знаменитый в христианском мире святитель Филарет (Дроздов; 1782–1867), которого называли «московским Златоустом», говорил: «Кто не борется за своё Отечество, тот неблагонадёжен для Царствия Небесного»^[162]._Иными словами, всякий, кому безразлична судьба народа, к которому он принадлежит, родная земля, кто стыдится своих предков, занимаясь исключительно очернительством, — того в будущем ожидает мало приятного.

Нам, российским немцам, нечего стыдиться своего прошлого и поэтому многое, происходящее сегодня в Германии, нам непонятно. Например, вмешательство официальной Анкары во внутренние дела нашей страны с требованием создания для перебравшихся в Германию в качестве политических и экономических беженцев нескольких миллионов турок особых условий для изучения ислама и сохранения своих мусульманских традиций. Мы не в восторге, что в том числе и на наши налоги возводятся и функционируют мусульманские культурные и религиозные центры, а вот денег на центр, где бы изучалась история немцев из бывших СССР, Югославии, а также Румынии, Венгрии и Польши, нет. Нам непонятно, почему, когда в 2005 году в Потсдаме бран-дербуржцы решили открыть дом-музей известного теолога и правозащитника Иоганнеса Лепсиуса, зафиксировавшего в своё время, подобно Армину Вегнеру^[163], массовые убийства христиан в Османской империи, то проживающие в Бранденбурге турки провели акции протеста, а «неизвестные лица» стали угрожать физической расправой тогдашнему мэру города Матиасу Платцеку. И только потому, что Платцек «осмелился» принять шефство над названным проектом^[164].

Конечно, наш канцлер и министры могли бы порекомендовать турецкому премьеру Реджепу Эрдогану, назвавшему в ходе своего визита в Германию в феврале 2008 года ассимиляцию турок «преступлением против человечности»^[165] и потребовавшему от немецкого правительства «создания в Германии турецких гимназий и приёма для работы в них специалистов из Турции», немного поумерить пыл и, если ему и его соплеменникам что-то в Германии не нравится, то забрать их обратно к себе на родину. Для начала хотя бы те 15 с лишним тысяч, явившихся на его выступление в крупнейшем в Кёльне дворце «Кёльнарена» и бурными аплодисментами и возгласами одобрения встретивших его речь, произнесённую на турецком языке без перевода на немецкий. «При этом на огромном экране транслировался фильм с видами Турции, который заканчивался фразой: „Я мечтаю о Турции“. Он говорил так, как будто находился в Турции. Казалось, в течение двух часов на берегу Рейна существовала своего рода параллельная вселенная»^[166].

Тогда, напомню, инициатива турецкого премьера не вызвала особого понимания в германских верхах, не говоря уж о рядовых гражданах, и осталась без последствий. Однако Эрдоган о ней не забыл и вспомнил накануне визита Ангелы Меркель в Анкару весной 2010 года. Находясь в Ливии, он заявил журналистам, что Меркель, очевидно, просто ненавидит Турцию (?!), раз отказывается открывать на территории Германии турецкие школы.

Свою настойчивость по этому вопросу турецкий премьер объяснил отеческой заботой о трёх миллионах выходцев из Турции, которые составляют самую большую диаспору в Германии. И обосновывал языковыми сложностями, с которыми сталкиваются проживающие в Германии турки, дав понять, что власти Германии несут за это свою долю ответственности. «В Германии ещё не совсем прочувствовали дух нашего времени. Прежде всего, человек должен владеть родным языком, то есть турецким», — подытожил Эрдоган.

Турецкого премьера понять можно, особенно если вспомнить, как на различных митингах он любил декламировать националистические стихи одного из основателей пантюркизма Зии Гёкальпа с такими вот словами: «Мечети — наши казармы, купола — наши шлемы, минареты — штыки. Наши солдаты полны веры!», за которые по обвинению в разжигании религиозной розни его приговорили к восьми месяцам заключения. Правда, отсидел он всего четыре: «освобождён досрочно за хорошее поведение». А вскоре аннулировали судимость, что позволило Эрдогану снова баллотироваться на выборах и возглавить правительство^[167]. Но вот зачем правительству ФРГ нужно укрепление параллельного культурно-этнического сообщества, строго ориентированного на мусульманские и религиозные и этические нормы? Сообщества, члены которого не имеют никакого намерения ни интегрироваться, ни ассимилироваться в германском обществе. Напротив, твёрдые в своей вере, они стремятся заставить не только Германию, но и всю Европу жить по единственно верным, с их точки зрения, законам ислама.

И не нужно быть ясновидцем, чтобы сказать: ничего хорошего из этого не выйдет и, скорее всего, только обострит отношения между «пришлыми мусульманами» и «коренными христианами».

Но возвратимся к визиту турецкого премьера 2008 года. Тогда многие наблюдатели и политологи отметили, что канцлер ФРГ и министры, вместо того чтобы делать вид, будто их коллега Эрдоган вёл себя так, как подобает гостю, то есть уважительно к хозяевам его принимающим, могли бы поинтересоваться: почему Турция до сих отказывается признавать факт геноцида в отношении христиан и конкретно армян? Тем более что она упорно продолжает рваться в ЕС, вместе со своей неразрешимой курдской проблемой (среди соискателей политического убежища в Германии первое место по-прежнему занимают турецкие граждане курдского происхождения), неконтролируемыми каналами переброски в Европу (через Албанию и Косово) наркотиков, а также нелегальных иммигрантов из Юго-Восточной Азии и Африки. Можно было задать и другие вопросы. Но непременно с достоинством, а не тоном, будто ты перед кем-то оправдываешься. Ох, как интересно, случись это, было бы поглядеть на уважаемого Реджеп-бея и услышать, что он ответил бы. Впрочем, эти мои предположения скорее относятся к области высокой политики. А каждому, кто любит хорошую колбасу и хорошую политику, известно — лучше не знать и не видеть, как делается колбаса, тем более «хорошая» политика.

Написав это, подумал: какое счастье, что я не политик и могу быть искренним, как в отстаивании личной точки зрения, так и собственных заблуждений.

2008–2011 гг.

Век вечной ссылки

«К выселенцам относиться жёстко и беспощадно»

По традиции, 28 августа тысячи российских немцев отправляются в церкви, на митинги, а затем садятся за траурные семейные столы, дабы отметить свой очередной «чёрный» юбилей. Именно в этот день в 1941 году был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР, согласно которому началась массовая депортация нашей этнической группы в Сибирь, северные районы Казахстана, на Дальний Север и даже в Монголию. При этом всё имущество реквизировалось, а паспорта изымались.

Как и всякая дата — горестная или радостная, нуждается она в том, чтобы с расстояния пройденных лет осмыслить произошедшее, вникнуть в глубинную его суть. Одни, имея в виду депортацию российских немцев, считают: к чему терзать душу воспоминаниями, дескать, прошлое — прошло, и дай Бог, чтобы к нему больше не было возврата. Другие вообще предпочитают не говорить об этом этапе и без того многотрудной, нескладной истории Советского Союза и России. Третьи склонны обвинять во всём произошедшем исключительно Сталина и его культ личности, не забывая при этом подчеркнуть, что, мол, время было такое, обстоятельства вынудили. Однако из сознания народа его боль, печаль и генетическую память не вытравишь. Тем более что все последующие годы после частичной отмены лживых, как было многократно доказано, обвинений, российские немцы, по сути, так и остались изгоями в стране, куда официально были приглашены, где жили и где ещё живут.

За 1941–1948 гг. число погибших в лагерях, расстрелянных по приговорам судебных и внесудебных органов, согласно оценке, сделанной на основе изучения документов и демографической статистики историком доктором В. Кри-гером, составляет 150–160 тысяч человек^[168]. Историки Б. Пин-кус и И. Флейшгауэр считают, что из 1 543 000 проживавших в начале 1941 г. в СССР немцев в 1946 г. в живых осталось примерно от 1 250 000 до 1 300 000 человек^[169], то есть было уничтожено или умерло как минимум 243 тысячи. Ещё большую цифру называет историк, публицист и писатель Герхард Вольтер, сам прошедший ад советских лагерей. Он убеждён, что «число немцев в СССР, погибших в результате геноцида, было значительно больше, чем 400 тысяч человек»^[170]. А писатель, публицист, один из самых вдумчивых и глубоких специалистов по этой теме Гуго Вормсбехер считает, что «треть российских немцев полегла в трудармии, на работе в тылу — работе для Победы. Это больше, чем потеряла самая пострадавшая от войны колыбель партизанской войны — Белоруссия, через которую дважды прокатился фронт. Она потеряла четверть своего народа — в войне с врагом. Мы — треть в труде на благо своей Родины»^[171]. И наконец, мнение историка и известного писателя д-ра Андрея Буровско-го: «Были ли преступления нацистов? В том числе и в лагерях уничтожения? Были. Но их многократно преувеличили и раздули. Что же до преступлений союзников. Ковровые бомбардировки жилых кварталов городов Германии унесли не менее 3 млн. человек, из них 1 млн. детей. В СССР сослали и на 50–60 процентов истребили 1,5 млн. живших в СССР немцев. Эти люди оказались каким-то образом „виновны“ в поведении Третьего рейха»^[172].

Известный российский историк, доктор исторических наук Виктор Бердинских, первым получивший доступ к уникальным материалам из архивов НКВД-МВД-МГБ-КГБ, касающимся депортации (массовой высылки) народов в 1930-е — 1940-е годы, пишет: «Судьба трудармейцев — это самая трагичная страница истории немцев России в минувшем веке. Гибель значительной их части — от изнурительного труда, голода, холода, жестокого режима в сталинских спецрезервациях — была предрешена. Ведь сама суть многих правительственных постановлений и приказов НКВД о направлении того или иного количества „трудмобилизованных“ на какой-либо „объект“ сводилась к тому, что они („исполнители программы“) просто должны были до конца отдать там свою мускульную силу, а затем, „полностью амортизировавшись“, — умереть. Роль человека низводилась здесь до уровня примитивного рабочего орудия одноразового пользования — не более»^[173].

А вот как Виктор Бердинских, опираясь на документы и официальные свидетельства, описывает жизнь депортированных: «Клеймо „врага“ обязывало (выделено мною. — А. Ф.) коренное население и территориальные власти, руководителей хозяйственных организаций относиться к поселенцам-„чужакам“ жёстко и беспощадно. Этих людей посылали „к чёрту на рога“ не жить и работать, а страдать и умирать — об этом откровенно говорили честные чиновники, встречая всё новые и новые спецпереселенческие этапы. Для них преднамеренно создавались критические, невыносимые условия существования»^[174].

Отмечу, что репрессии в отношении российских немцев начались задолго до 1941 года. Как пишет доктор Роберт Корн, «Иоганнес Шлейнинг (пастор, писатель, историк, известный защитник прав российских немцев. — А. Ф.) ещё в довоенный период сделал достоянием общественности неопровержимые данные, иллюстрирующие целенаправленное уничтожение российских немцев в качестве этнической группы. В своей работе „Die deutschen Siedlungsgebiete in Russland“ он напоминает, что по данным российской переписи населения 1897 г. в России (не считая Финляндии и Прибалтики) проживало 1 767 707 немцев. На начало же 1941 г. Б. Пинкус и И. Флейшгауэр указывают 1 543 000 немца. Данные Г. Тейха, учитывающего результаты официальной переписи населения, а также количество находящихся в заключении, примерно соответствует этому и составляет 1 543 000. Таким образом, немецкое население в СССР по сравнению с данными переписи населения 1897 г. по положению на 1941 г. уменьшилось более чем на 200 000 человек. Но фактические „потери“ этой этнической группы с учётом традиционно высокой рождаемости в немецких семьях и бурного роста численности немцев в России в течение периода, предшествующего Первой мировой войне, были, конечно, намного выше»^[175].

В период тотального геноцида (а как ещё характеризовать беспредел в отношении российских немцев?) был ликвидирован цвет национальной группы: учёные, писатели, юристы, конструкторы, преподаватели, актёры, художники, музыканты, врачи. Как справедливо отмечает Виктор Бер-динских, «выселение, „трудовая армия“, лагеря и спецпосе-ления не просто разбили многие немецкие семьи. По сути, они подорвали жизнеспособность народа. С утратой автономии в Поволжье, ликвидацией национальных районов и сельсоветов в других регионах страны практически погибли структурообразующие и культуроносные институты этноса российских немцев: национальные школы, периодика. Книгоиздание, театр, сельские и городские традиции, народные обычаи, обряды. Этнос, распылённый по лесам Урала и Сибири, по степям Казахстана и пустыням Средней Азии, лишился очень важных жизненных опор»^[176].

В последующие годы, вплоть до крушения Советского Союза, многие города и целые регионы (например, Москва, Ленинград, Калининградская область, Таллин, Вильнюс, Рига, Клайпеда и др.) были для российских немцев закрыты, то есть, их там не прописывали. Скажите, а много ли вы знаете российских немцев адвокатов, режиссёров, журналистов, архитекторов, медиков, государственных деятелей, получивших образование в СССР в 50-е, 60-е, 70-е, да и в 80-е годы? Не напрягайтесь, если и вспомните одного-двух — уже прекрасно. В так называемые престижные вузы и факультеты российских немцев не принимали, что, естественно, не смогло не сказаться на общем интеллектуальном уровне народа, превращённого за годы советской власти из самого образованного в Российской империи в самый, как свидетельствовали публикуемые в открытой печати официальные статданные, малообразованный в СССР.

Общеизвестно, что в ХХ столетии отношения между Германией и Россией то улучшались, то ухудшались, в большинстве оставаясь напряжёнными. Но, пожалуй, лучше всякого историка или политолога об этом могут рассказать те российские немцы, которым чудом удалось дожить до преклонных лет. Ведь пресловутый указ, датированный августом 1941 года, был далеко не первым и, к сожалению, не последним, который обрекал этот народ на изгнание, лишения и муки.

Судьба распорядилась так, что в ХХ столетии российским немцам была уготована роль заложников, некой разменной карты, достоинство которой, по молчаливому, но, вне всякого сомнения, обоюдному согласию официальных Москвы и Берлина, оставалось весьма низким. И поэтому каждый раз, когда два колосса намеревались вступить в очередной свой «последний и решительный бой», между ними, как между молотом и наковальней, оказывались люди, которых в России считали и продолжают считать «немцами», а в Германии — «русскими».

Впрочем, скорбный путь, пройденный моим народом, хорошо виден из одного лишь перечисления указов, распоряжений и постановлений (причём далеко не всех) царского, советского и российского правительств, различных министерств, управ и ведомств, касающихся непосредственно российских немцев.

Вспоминаю, как в 1988 году главный редактор газеты «Нойес лебен» Владимир Чернышёв пригласил меня в свой кабинет, открыл сейф и, предупредив секретаршу никого не впускать, достал из него заметно потёртый сборник Ведомостей Верховного Совета СССР № 38 за 1941 год. Со словами: «Вот, почитай» протянул мнеЛак впервые собственными глазами я увидел полный текст Указа «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья».

Этот документ не имел официального грифа «Секретно», но даже ссылаться на него советской цензурой было запрещено. И потом, как можно было его цитировать, опровергать или рассуждать о нём, если самого указа ты не читал. Да ведь и в августе 1941-го, исключая выходившие в Немре-спублике газеты Nachrichten и «Трудовую правду», он нигде не публиковался.

В перестройку, ближе к кончине СССР, в прессе, прежде всего ориентированной на российских немцев, а также изданиях либерального направления стали появляться хранившееся раньше в спецхранах различные официальные документы, касающиеся репрессий, депортации, а также приглашения немцев в Российскую империю, прав и обязанностей колонистов, их образования, религии, воинской службы и т. п. По мере того как я их прочитывал, складывая в специальную папку, во мне всё более крепла мысль, что, пожалуй, ни один из народов, живших в Российской империи, затем в СССР, а теперь живущий в Российской Федерации, не удостоился даже четверти того внимания (пожалуйста, не путайте с заботой), которым власть наделила немцев. Что с формулировкой «Народ более всего упоминаемый в государственных карательных и репрессивных указах и постановлениях» их вполне можно занести в Книгу рекордов Гиннесса. Следующий вывод, к которому пришёл, — если выписать одни лишь названия этих указов, то получится лаконичный и мрачный план «блокбастера» о переселении и жизни немцев в Российской империи, затем в СССР и, наконец, в Российской Федерации. При этом ни в коем случае нельзя забывать и умалчивать факта, что российские немцы как народ сформировались именно в Российской империи, за сто лет до возникновения Германии как государства. Не стоит также забывать, что ни один из немцев, находившихся в России на государственной и военной службе, никогда не обвинялся в отсутствии российского патриотизма. Все они, включая родившихся за пределами России, в меру сил и способностей служили стране, всемерно содействуя её процветанию.

Дабы вы, уважаемый читатель, яснее представили, о ком я веду речь, назову лишь нескольких из минимум двух сотен видных военачальников и государственных мужей: основатель Омска, генерал И. Д. Бухгольц; сподвижник Суворова, генерал-аншеф О. Х. фон Дерфельден; главнокомандующий во время русско-шведской войны и участник битвы при Аустерлице генерал Ф. Ф. фон Буксгевден; начальник Главного штаба и главнокомандующий русскими войсками в Турции, генерал-фельдмаршал И. И. фон Дибич-Забалкан-ский; один из организаторов героической обороны Севастополя, дядя поэта А. А. Блока, Гродненский и Самарский губернатор И. Л. Блок; первый начальник Сахалина и первый военный губернатор Амурской области, генерал Н. В. Буссе; Туркестанский генерал-губернатор, инженер-генерал К. П. фон Кауфман; Приамурский генерал-губернатор, наказной атаман Амурского и Уссурийского казачьих войск, генерал А. Н. фон Корф; главнокомандующий Закавказским краем, генерал А. И. Нейдгардт; главнокомандующий русской армией на Балканах, инженер-генерал Э. И. фон Тотлебен; генерал-фельдмаршалы И. Д. Л. Иорг, Ф. В. фон дер Остен-Сакен, адмирал Я. А. Гильдебрант…

Правда, после 1917 года ситуация резко изменилась, и военные, государственные деятели, многие учёные с немецкими корнями были отстранены от активной деятельности и в большинстве уничтожены. Ну а среди членов, а тем более лидеров большевистской партии было очень мало немцев и поэтому последние, за редким исключением (В. В. Шмидт, Э. И. Квиринг), не занимали в СССР заметных государственных постов. Чуть больше немцев было среди советских военачальников (В. М. Альтфатер, Е. А. Беренс, Л. М. Галлер, В. А. Ольдерогге). Но даже те из них, кто дожил до середины 30-х годов, были репрессированы, а с началом чисток по национальному признаку присутствие немцев на руководящих государственных и военных постах было полностью исключено.

Размышляя обо всём этом, я задумался — стоит ли ждать, что однажды кто-то возьмёт и соберёт воедино все указы, постановления, распоряжения, в той или иной степени касающиеся российских немцев? А сделать это нужно, тем более что даже в фундаментальных работах вроде «Истории российских немцев в документах (1763–1992 гг.)»^[177], различных энциклопедиях, справочниках при всём моём глубоком уважении к их авторам и составителям, случаются «прорехи» и «тёмные пятна» нашей недавней истории? Решив, что не стоит, я включил компьютер и, создав папку, внёс в неё название первого указа, впрямую касающегося моих предков. Но прежде чем вы с ним познакомитесь, уважаемый читатель, хочу предупредить, что этот мой труд не является историческим исследованием. Скорее я бы отнёс его к жанру публицистики, размышлений, в которых вопросов, пожалуй, даже больше, нежели ответов. Да и начинаю я своё повествование не с правительственных декретов XVIII–XIX веков, как того требует логика исторического исследования, а с XX столетия.

«Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят»

В сентябре 1914 года, сразу же после начала Первой мировой войны началась массовая депортация немцев из Царства Польского, входившего в состав Российской империи. В ноябре того же года из Прибалтийских губерний, а в декабре из Привислянского края. Причём вся вина высылаемых в Сибирь заключалась в том, что родились они немцами.

2 февраля 1915 года Советом министров Российской империи был принят Закон, утверждённый императором Николаем II, «О землевладении и землепользовании некоторых разрядов состоящих в русском подданстве австрийских, венгерских и германских выходцев», который запрещал волостным, сельским и мирским обществам, состоящим из российских немцев, приобретать какую-либо недвижимость в собственность, залог, а также для владения и пользования. Аналогичный запрет распространялся и на отдельно взятых российских немцев при приобретении ими недвижимости в сельской местности.

Ещё дальше продвинулся в этом отношении Закон, также принятый 2 февраля 1915 года, «О прекращении землевладения и землепользования австрийских, венгерских и германских выходцев в приграничных местностях», предложивший российским немцам «отчуждить по добровольным соглашениям» всю свою недвижимость, находящуюся в сельской местности, в приграничной полосе шириной 10 — 150 вёрст (1 верста = 1,06 км) от Финляндии до Каспия. Имущество же тех, кто не желал расстаться с ним «добровольно», было решено пустить на публичные торги на условиях, аналогичных тем, с помощью которых отчуждалась недвижимость у подданных воевавших против России государств.

19 июня 1915 года главнокомандующий армиями ЮгоЗападного фронта генерал от артиллерии Н. Иванов приказал командующему Киевским военным округом взять в немецких колониях заложников. Причём главным образом брать их из учителей и пасторов и заключить до конца войны в тюрьмы. Была установлена пропорция заложников: 1 на 1000 человек немецкого населения. Одновременно у колонистов реквизировались все продукты, за исключением продовольствия, до нового урожая, а в их домах селили беженцев. За отказ немцев сдать хлеб, фураж или принять беженцев заложники подлежали немедленной смертной казни. Кстати, это — редчайший в истории пример, когда заложники брались из граждан своего же государства.

В июне — декабре 1915 года осуществляется тотальное насильственное переселение в Сибирь всех без исключения немцев, проживавших западнее реки Днепр.

13 декабря того же года российским правительством подготовлен указ, согласно которому всё немецкое население Поволжья весной 1917 года должно было быть депортировано в Сибирь. Реализации этого указа помешала Февральская революция. В этот же день правительством принимается Закон «О некоторых изменениях и дополнениях узаконения от 2 февраля 1915 года о землевладении и землепользовании подданных воюющих с Россией держав, а также австрийских, венгерских и германских выходцев». Как видно уже из его названия, российские немцы вновь были приравнены к гражданам стран-противников.

Но примечателен данный документ вовсе не этим. За нарушение запрета на владение и распоряжение недвижимостью он предписывал переселять российских немцев за пределы губернии их проживания, то есть, в России впервые была создана законодательная основа для депортации людей по национальному признаку. Законы 1915 года не содержали предписаний о непременной и поголовной депортации немецкого населения приграничной полосы. Тем не менее эта акция была ими предопределена: фактически лишив значительную группу российских немцев всей их собственности, а также средств к существованию, власти организовали их выселение в Сибирь и Казахстан. При этом специальным распоряжением предписывалось брать заложников из числа российских немцев и даже казнить их, в случае «любых нарушений порядка процедуры депортации».

Одновременно официально были запрещены все немецкие общественные организации (даже детские), закрыты немецкоязычные издания, ликвидирована немецкая топонимика в районах компактного проживания народа. Кроме того, на всей территории империи было строжайше запрещено любое публичное общение на немецком языке.

Шовинистическая истерия, направляемая сверху, привела к тому, что в мае 1915 года по Москве, Киеву, Саратову, Ека-теринославлю, Астрахани, Твери, Одессе, Новгороду и ряду других городов прокатилась волна «немецких» погромов, сопровождающихся грабежами и убийствами. Погромы 1915 года в Москве начались с пустячных, казалось бы, инцидентов. Так, рабочие ситценабивной фабрики Гюбнера потребовали увольнения всех немцев и остановили работу. С национальными флагами и портретами Николая II в руках они двинулись толпой к Прохоровской мануфактуре, на которой тоже были волнения. Когда обо всём этом доложили главноначальствующему Москвы (первое лицо города) генерал-адьютанту князю Феликсу Юсупову, тот никаких мер не принял. Более того, на заседании Совета министров 14 июня 1915 года он призвал к выселению из Москвы всех подданных враждебных России государств и учреждении для них концентрационного лагеря^[178]. Градоначальник же Москвы А. Адрианов вообще распорядился не трогать манифестантов, ибо их шествие, по его мнению, «имеет мирный характер».

Поскольку немецкие и еврейские фамилии зачастую очень похожи, погромщики, останавливаясь около некоторых домов, прежде чем приступить к грабежу, обсуждали — не еврей ли хозяин. И если кому-то удавалось убедить толпу в том, что еврей, — проходили дальше. Ксения Зорина, написавшая рецензию на посвящённую описываемым событиям книгу С. А. Рябиченко «Погромы 1915 г., три дня из жизни неизвестной Москвы», по этому поводу с грустью заметила, что «книга этого автора могла бы быть названа „Три дня, когда в России было выгодно быть евреем“».

Ситуация в Москве становилась всё более угрожающей. Понимая это, Адрианов даёт команду удалить с предприятий всех немцев и подготовить их к отправке в Сибирь. Он также приказывает усилить полицейские участки на фабричных окраинах. Но погромщиков уже ничто не может остановить. Они рушат и грабят магазины, дома, винные погреба, учреждения. Людей, носящих немецкие фамилии, топят в реке и водоводных каналах, забивают насмерть палками и камнями, обливают керосином и поджигают. Только прибывшие войска, применившие оружие, остановили в Москве это безумие. Ну а в ряде других городов России погромы продолжились.

По данным Центрального исторического архива Москвы (ЦИАМ), во время погромов пострадало 705 помещений, из которых 129 принадлежали германским и австрийским подданным, а заявленные убытки превысили 50 млн. рублей. При этом денежные документы, деньги, векселя и прочее при определении убытков в счёт не принимались. По иронии судьбы, многие пострадавшие фирмы были подчинены военным властям или городским властям Москвы^[179]. Жертвами погромов, как пишет доктор исторических наук Сергей Рябиченко, стали 113 германских и австрийских подданных, 489 подданных с «иностранными фамилиями» и 90 человек с «чисто русскими фамилиями»^[180].

Тогда же, в 1915 году, семью моего прадеда по материнской линии Фридриха Беккера выслали с Волыни под Омск. Было их девять человек. Спустя два года обратно возвратились четверо. Пятеро умерли.

Чем были вызваны те погромы и депортация? Войной с Германией? Шовинистическим угаром? В какой-то степени — да, хотя, напомню, подавляющее число живших тогда в Российской империи немцев были российскими подданными.

И всё же главная причина, на мой взгляд, заключалась в том, что очень многим в начале ХХ века хотелось убрать людей с немецкими фамилиями из промышленности, экономики, торговли, культуры, где их позиции были чрезвычайно весомы, с тем чтобы не просто разграбить их имущество, но и занять их позиции в бизнесе, общественной жизни. Кроме того, эти погромы укрепили позицию политических сил, выступавших за продолжение войны, и противников сепаратного мира с Германией.

Что же спасло тогда немцев от тотальной депортации в Сибирь? Почему их высылка, которую, к слову, благословил «царь-мученик», была приостановлена? Немцев-колонистов спасла угроза голода, нависшая над Россией, ибо именно в колониях Поволжья, Украины, Кавказа и Крыма собирались, об этом свидетельствует прежде всего статистика, самые богатые урожаи. Ну а остзейских баронов трогать тогда никто не собирался. Их планомерное истребление и вообще уничтожение и грабёж всех немцев живших в Латвии, Литве и Эстонии началось в 1919 году и стихло к концу 1920-го^[181].

1 июля 1916 года Николай II утверждает Положение «Об Особом Комитете по борьбе с немецким засильем». В этом документе, где российские немцы прямо назывались «неприятельскими выходцами», ставилась конкретная задача «освобождения страны от немецкого влияния во всех областях народной жизни». Всем государственным органам и должностным лицам предписывалось «безусловно выполнять» решения комитета, в который вошли высшие чины основных министерств империи, не исключая даже ведомства Православного исповедания.

Вместе с созданной в Государственной Думе аналогичной комиссией «по борьбе с немецким засильем» этот орган принялся ревностно инициировать всё новые и новые правовые акты, направленные на удушение экономической и культурной жизни российских немцев. Среди них — Положение Совета министров «О воспрещении преподавания на немецком языке», утверждённое Николаем II 18 августа 1916 года, «Инструкция о применении узаконений от 2 февраля и 13 декабря 1915 года», утверждённая 6 сентября 1916 года, которая строжайше запрещала приобретение прав на недвижимость волостными, сельскими и мирскими общинами, состоящими из российских немцев, не только в сельской местности, но и на всей территории страны. Российским немцам, а также обществам и товариществам с их участием более не разрешалось заниматься разведкой недр на казённых землях. Кроме того, было установлено, что высылка российских немцев за нарушение запрета на аренду недвижимости «не приурочена ни к какому исключительному или военному положению и имеет характер постоянного и нормального полномочия местной административной власти». Запрет российским немцам «заведовать» недвижимостью был распространён даже. на конторщиков и дворников. И, наконец, 6 февраля 1917 года Николай II утверждает Закон «О распространении на некоторые местности Империи ограничительных в отношении землевладения и землепользования неприятельских выходцев узаконений».

Исключение было сделано «впредь до особых распоряжений» лишь для земель, отведённых казной знаменитой Сарептской колонии под Царицыным (ныне в черте г. Волгограда). Но для «особых» и прочих распоряжений времени больше не было: Николаю II оставалось сидеть на престоле менее четырёх недель. Февральская революция не позволила последнему самодержцу организовать генеральную репетицию большевистской экспроприации, а затем и депортации российских немцев.

Пришедшее к власти Временное правительство уже 11 марта 1917 года приняло Постановление «О приостановлении исполнения узаконения о землевладении и землепользовании австрийских, венгерских и германских выходцев», а также в части, касающейся «неприятельских выходцев» 1916–1917 годов. Но поскольку Учредительное собрание, фактически не успевшее приступить к работе, было разогнано большевиками, первая правовая реабилитация российских немцев так и не состоялась.

Большевики не имели сколько-нибудь чёткого представления о будущем национально-государственном устройстве страны. А расхожий лозунг о «праве наций на самоопределение вплоть до отделения» трактовался ими с явным акцентом на его последнюю часть. Говоря о проблемах остающихся в составе России народов, большевистские лидеры отделывались общими фразами, категорически отвергая идеи федерального устройства государства и национальнотерриториальной автономии.

Эта позиция по существу была представлена ещё в «Декларации прав народов России», подписанной Лениным и Сталиным 2 (15) ноября 1917 года. Но уже в «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемого народа», принятой 3-м Всероссийским съездом Советов 12 (25) января 1918 года говорилось о России, как «федерации Советских национальных республик», а «рабочим и крестьянам каждой нации» предоставлялось право самостоятельно решать, «желают ли они и на каких основаниях участвовать в федеральном правительстве и в остальных советских учреждениях». Тем самым у российских немцев, как и у остальных народов страны, появились некоторые шансы найти своё место в новой политической реальности.

19 октября 1918 года Владимир Ленин подписал Декрет СНК РСФСР «О создании области немцев Поволжья», который постановил образовать на базе местностей, заселённых немцами Поволжья и выделившихся в уездные Совдепы, «областные объединения с характером трудовой коммуны». Вопреки настойчиво распространяемому мифу, автономия на Волге возникла отнюдь не в результате Брестского мира и под нажимом Германии, а как плацдарм для внедрения большевизма в европейские немецкоязычные страны (после Второй мировой эту функцию переняла на себя ГДР). Кроме того, не будем забывать, что в тот период руководство страны было жизненно заинтересовано в поставках хлеба именно из немецких колоний Поволжья — одного из немногих крупных зерновых районов, контролируемых тогда большевиками.

И всё же немецкое население в своём подавляющем большинстве резко отрицательно отнеслось и к революции и прочим «великим потрясениям». Как результат — в ходе гражданской войны и в результате последовавшего за ней голода немецкое население России уменьшилось почти на 400 тысяч человек.

13 декабря 1923 года Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило предложение о реорганизации автономной области в АССР немцев Поволжья, которая была официально провозглашена 6 января 1924 года. Дело в том, что тогдашнее руководство страны ещё не рассталось с безумной идеей «мировой революции», и поэтому его было нетрудно убедить, что создание Немецкой республики на Волге явится мощной поддержкой германскому пролетариату, на который большевистские вожди, а среди них было немало бывших меньшевиков-троцкистов, возлагали миссию разжигания революционного пожара в одной из цитаделей капитализма.

В 1926 году из немецких сел России, Украины, Кавказа, Крыма в отдалённые районы страны выселяют «бывших помещиков» — зажиточных крестьян, имевших земельные участки от 60 десятин и выше (в зависимости от района проживания). Только из АССР НП было выселено свыше 150 семей.

Несколькими годами раньше началось создание немецких национальных районов и сельсоветов в РСФСР, Украине, Белоруссии, Грузии, Азербайджане. Однако в 1938-39 годах все они были упразднены, «как искусственно созданные». Параллельно (за исключением АССР НП) закрылись все немецкие школы, газеты, журналы, издательства.

Если же говорить о начале нового витка массовых репрессий в отношении российских немцев, то он приходится на начало 30-х годов. А вот один из первых актов на этот счёт — Постановление СНК СССР от 23 января 1936 года «О переселении из УССР в Казахскую АССР» и от 28 апреля 1936 года «О выселении из УССР и хозяйственном устройстве в Карагандинской области Казахской АССР 15 000 польских и немецких хозяйств». Организация и контроль за выселением были возложены на НКВД СССР, а хозяйственное устройство доверено не кому иному, как руководству ГУЛАГа.

Вообще же, во время кампаний, затрагивающих всё население СССР, чётко прослеживалась «избирательность» в отношении немцев. Так, из 700 тысяч раскулаченных в СССР 15 процентов являлись немцами, тогда как доля немецкого населения страны составляла всего 1 процент.

С 1933-го по 1936 год против немцев был проведён целый комплекс репрессивных акций, мало или никак не коснувшихся других народов. Так, 5 ноября 1934 года Политбюро ЦК ВКП(б) разослало всем национальным ЦК, крайкомам и обкомам ВКП(б) следующую директиву: «В ЦК ВКП(б) поступили сведения о том, что в районах, населённых немцами, за последнее время антисоветские элементы активизировались и открыто ведут контрреволюционную работу. Между тем местные парторганизации и органы НКВД крайне слабо реагируют на эти факты, по сути делают попустительство, совершенно неправильно считая, будто наша международная политика требует этих послаблений немцам или другим национальностям, проживающим в СССР и нарушающим элементарную лояльность к советской власти. ЦК ВКП(б) считает также совершенно недопустимым тот факт, что в немецких районах не только не изучается язык той союзной республики, в пределах которой находятся немецкие районы, но игнорируются указания ЦК ВКП(б), и требует, чтобы этот недостаток был устранён. ЦК ВКП(б) считает подобное поведение парторганизаций и органов НКВД совершенно неправильным и предлагает принять по отношению к активным контрреволюционно и антисоветски настроенным элементам репрессивные меры, произвести аресты, высылку, а злостных руководителей приговорить к расстрелу. Местные органы власти должны потребовать от немецкого населения полного прекращения связи с заграничными буржуазнофашистскими организациями: получение денег, посылок.»

Вслед за этим был составлен перечень оборонных предприятий, на которые запрещалось принимать на работу немцев, а также начались их массовые депортации из приграничных районов вглубь страны. Одновременно только в Украине в 1935 году было арестовано 24 935 немцев, в 1936 году — 15 717. Одна из причин этих репрессий — получение немцами посылок и денежных переводов от родственников из Германии и других западных стран в период голода в Украине и других регионах СССР, а также приход национал-социалистов к власти в Германии.

Принятое в 1934 году решение об открытии немецкого национального театра в Москве было аннулировано. В следующем году НКВД раскрывает «фашистский заговор» в Московском педагогическом институте иностранных языков и арестовывает пять преподавателей во главе с заведующим кафедрой немецкого языка. Тогда же всё более массовый характер стали принимать аресты немцев, подозревавшихся в принадлежности к «подпольным фашистским организациям».

«20 июля 1937 года, — как пишет Г. В. Костырченко, — Политбюро поручило Николаю Ежову „дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах, и высылке части арестованных за границу“. Об особо серьёзном характере этого документа свидетельствовало содержавшееся в нём требование к Ежову представлять ежедневные сводки в ЦК о ходе арестов и количестве арестованных»^[182].

25 июля 1937 года такой приказ за № 00439 народным комиссаром внутренних дел СССР был принят. С 30 июля начались аресты и увольнения, а с осени 1937 года началась массовая операция, фактически ликвидация советских граждан немецкой национальности, работавших на предприятиях оборонной промышленности. Всего было арестовано около 68 тыс. человек, осуждено 55 тыс., из них к высшей мере наказания — 41 898 человек. Легко подсчитать: двое из трёх советских немцев, ковавших щит социализма, были уничтожены^[183].

«В марте 1938 очередь дошла и до центрального аппарата Наркомата оборонной промышленности, руководству которого совместно с НКВД было предписано срочно „очистить“ военно-промышленный комплекс от ещё работавших в этой сфере немцев, а также от поляков, латышей и эстонцев. А с 21 июня того же года в соответствии с директивой наркома обороны немцы и представители других считавшихся тогда неблагонадёжными нацменьшинств стали изгоняться из по-литорганов Красной армии»^[184].

И ещё одна цитата. Академик Игорь Шафаревич в книге «Русский народ в битве цивилизаций» вспоминает: «Летом 1938 года я оказался с родителями в одном маленьком городке. Там нам рассказали, что в школах прекратились занятия немецким языком: арестовали всех учительниц немецкого языка. Пришло указание разоблачать немецких шпионов, а никого более похожего не оказалось. В классе, в котором я учился, у двоих моих товарищей были арестованы отцы. Потом я перешёл в другой класс — и там в таком же положении был один из моих товарищей»^[185].

Единый стандарт немецкой судьбы

Анализируя документы тех лет, можно сказать, что 30-е годы в рамках проводившихся в СССР массовых репрессий, которые прежде всего коснулись живших в стране немцев и финнов, стандартным обвинением для них были «связь с германским фашизмом», создание и участие в работе «контрреволюционных фашистских организаций», «фашистская агитация» и т. п.

Так, мой дед Рудольф Фитц, проживавший в селе Михай-ловка Бериславского района Херсонской области, был арестован 27 июля 1937 года. 26 августа того же года он был обвинён в «контрреволюционной деятельности», а также «шпионаже в пользу Германии» и по решению тройки при НКВД по Одесской области заключён в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет.

На самом деле его и сотни других российских немцев попросту расстреляли. Согласно официальным данным, в 1937 году только на Украине было арестовано 159 573 немца, а в 1938 — 108 007. Из них к смертной казни приговорили 122 237, к 25 годам тюремного заключения — 21, к 20 годам -59, к 10 годам — 3758, к 5 годам — 119, к различным срокам исправительно-трудовых лагерей — 11 613.

Реабилитировали деда 29 июня 1989 года. Об этом я узнал 11 июля 1991 года, когда на мой запрос пришёл официальный ответ за подписью начальника 2-го отдела Центра общественных связей КГБ СССР Е. Н. Костюкова. Тогда же в запечатанном целлофановом пакете я получил оставшееся «имущество» деда — Книжку колхозника, потёртое кожаное портмоне и карандаш (!). Где, кем и почему всё это было сохранено — мне не сказали. Впрочем, и сам я, как вспоминаю, до того был ошарашен «подарком», что не спросил.

Мысленно возвращаясь к тому дню, я каждый раз пытаюсь, но никак не могу представить масштабы и размеры складских помещений, в которых хранились изъятые при арестах вещи сотен тысяч «шпионов», «диверсантов» и «врагов народа». Столько лет! Карандаш и Книжка колхозника с тремя в завитушках строчками выцветших чернил! Зачем?! Для кого? Наверное, для меня. Чтобы помнил.

30 октября 1937 года по обвинению «в проведении контрреволюционной агитации, восхвалении фашистской Германии и вредительской работе в области проектирования нового железнодорожного строительства» в Воронеже был арестован мой отец — Вальдемар Фитц, окончивший Харьковский железнодорожный институт, два курса аспирантуры и занимавший по тем временам весьма ответственную должность главного проектировщика железных дорог Юга Украины. Но он был молодым, крепким, упрямым и, несмотря на все усилия костоломов из НКВД, ни в чём не признавался, то есть не оговорил себя.

В камере он сидел с уголовниками и, как человек грамотный, писал им всевозможные письма: властям, девушкам, жёнам, родителям. Однажды один из «урок» поинтересовался: а сам за себя почему не напишешь? или виноватым себя считаешь? И тогда отец взял и отправил письмо тогдашнему наркому путей сообщения Л. М. Кагановичу. И знаете, сработало. 10 февраля 1939 года линейный суд Московско-Донбасской железной дороги, в котором рассматривалось дело, направил его на доследование. А 25 марта того же года, как сказано в хранящейся у меня официальной справке, «Управлением НКВД Воронежской области дело в отношении Фитца В. Р. было прекращено за недостаточностью добытых (словечко-то какое! — А. Ф.) улик.»

Но лично я, ничуть не умаляя роли в судьбе отца «железного наркома», как называли Кагановича, считаю, что ему просто повезло. В Москву с официальным визитом собрался министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп — подписывать Пакт о ненападении. И в честь этого «светлого» события советские товарищи решили продемонстрировать «гуманность» пополам с «доброй волей» и выпустили почти всех российских немцев, находящихся под следствием, исключая, правда, тех, кто уже «мотал» срок в тюрьмах и лагерях. Например, моя родную тётю — Евгению Фитц, которая была арестована также по обвинению «в проведении контрреволюционной агитации, восхвалении фашистской Германии и вредительской работе», выпустили на волю только в 50-е годы. В тюрьме она заболела туберкулёзом и вскоре после выхода на свободу умерла. Было ей 36 лет.

Обо всём этом пишу столь подробно вовсе не потому, что произошедшее с моими близкими является чем-то из ряда вон выходящим. Ни в коем случае! Всё, с ними случившееся, буднично и обычно, ибо нет ни единой семьи российских немцев, которую бы в 30-е, 40-е и 50-е годы не ополовинили (прошу простить за подобное сравнение) или вообще не уничтожили. В сравнении с 1914 годом немецкое население СССР сократилось на одну треть. Причём только в период с 1937-го по 1938 год почти 50 процентов мужского населения этой этнической группы было подвергнуто репрессиям.

Однако возвратимся к указам.

23 июня 1940 года нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия подписывает приказ «О переселении из гор. Мурманска и Мурманской области граждан инонациональ-ностей», где в числе прочих фигурируют и немецкие семьи. Примечательно, что в этом приказе содержится ссылка на соответствующее решение правительства, которое, однако, до сих пор, насколько мне известно, не опубликовано и не отменено. И, наконец, 26 августа 1941 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли совместное Постановление «О переселении немцев из Республики немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей».

Как ни странно, до недавнего времени о существовании этого документа мало кто знал. Не менее странно и то, что он никогда и никем так и не был отменён. Постановление предписывало переселить всё без исключения немецкое население данной территории в Западную Сибирь и Северный Казахстан. Исключение делалось только женщинам-немкам, у которых мужья были не немцами. А вот женщины, не являющиеся немками, но состоящие с ними в браке, подлежали непременной депортации. К слову, это положение сохранялось и действовало вплоть до 1956 года. Так, моя бабушка по матери — украинка по национальности — Татьяна Кондратьевна Бычковская из-за того, что не пожелала официально отказаться от мужа (моего деда) Готлиба Беккера и развестись с ним, вначале была отправлена в трудармию, а затем, наряду с немцами, лишена всех гражданских прав и поставлена на комендантский учёт.

Этой удивительной женщине я обязан буквально всем. И прежде всего — жизнью. Когда мне было два с половиной года, лагерный врач Винтер (его имя я, к сожалению, забыл) объявил родителям, что шансов выжить у меня практически никаких — тяжёлая форма воспаления лёгких. Медикаментов нет, питание — более чем скудное, да и морозы за сорок градусов. И вот тогда бабушка Таня, заручившись разрешением коменданта, забрала меня к себе в соседний лагерь (позже на его месте возник посёлок Батамша) и с помощью отваров трав, которые собирала летом, и водолечения по методу доктора Кнайпа, выходила.

Спустя много лет я побывал в тех местах Актюбинской области и, глядя на неправдоподобно плоскую степь, никак не мог понять, каким образом среди скудной степной растительности бабушке удалось отыскать те травы, что вернули меня к жизни. А спустя ещё десяток лет специально съездил в необыкновенно симпатичный городок Бад-Вёрисхофен, расположенный в предгорьях Баварских Альп, где священник и врачеватель Себастьян Кнайп изобрёл и стал применять свой чудодейственный метод по исцелению тела, духа и души. Зашёл в католическую церковь, где он служил, помолился и притеплил три свечи: в память о нём, о бабушке и той моей давно ушедшей жизни. Впрочем, мы несколько отвлеклись, забежав на несколько лет вперёд.

27 августа 1941 года Лаврентий Берия подписал Приказ № 001158, с пометкой «Строго секретно», «О мероприятиях по проведению операции по переселению немцев из Республики немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей». На следующий день Президиум Верховного Совета СССР принял пресловутое Постановление «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». В нём, в частности, говорилось, что, согласно «достоверным данным, полученным военными властями», среди немцев Поволжья «имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны производить взрывы» в местах своего компактного проживания. Но поскольку немцы Поволжья ни о чём подобном сигнализировать властям почему-то не спешили, отсюда не могло не вытекать, что «немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти». Но вместо того чтобы этих самых диверсантов арестовывать и заключать под стражу, приказ повелевал всего лишь выселить их вместе с укрывателями. Не правда ли, смешно, если бы не было так грустно?

30 августа 1941 года по личному указанию Берии этот приказ был опубликован в республиканских газетах, и уже через день первых немцев Поволжья под плотной охраной частей НКВД и воинских подразделений стали доставлять к местам погрузки в железнодорожные вагоны. Одновременно по постановлению Государственного Комитета Обороны и Совета Народных Комиссаров СССР, а также соответствующих приказов НКВД началась насильственная депортация немцев и из других регионов Европейской части СССР. В Средней Азии же их просто выселяли из городов, не забывая при этом реквизировать имущество.

Когда началась война между Германией и СССР (Великая Отечественная), то в Красной Армии было, как свидетельствуют различные официальные источники, 64 600 российских немцев. Причём значительная их часть отправилась на фронт добровольно^[186]. Одиннадцать российских немцев были в годы войны удостоены звания Героя Советского Союза.

Замечательный советский писатель, поэт, общественный деятель Константин Симонов в своей книге «Живые и мёртвые» позже напишет о мнении боевого генерала, которому в 1941 году пришло распоряжение отослать из его частей советских немцев как потенциально неблагонадёжных: «Дайте мне десять тысяч таких Гофманов, я из них дивизию сделаю и до Берлина с ними дойду!»^[187]. Не дали. Вместо боевых создали «рабочие батальоны» и направили в тайгу, сорвав погоны, награды и загнав за колючую проволоку, на нары. Спасибо Симонову, который знал о судьбе российских немцев, и первый в советской литературе осмелился сказать несколько слов в их защиту.

4 июля 1941 года появляется штабная директива «О мероприятиях по выселению социально опасных элементов с территорий, объявленных на военном положении». Касалась она немцев Причерноморья и Крыма. В другой военной директиве уточнялось: «Очистить немедленно территорию полуострова от местных жителей-немцев и других антисоветских элементов».

Немцев-колонистов в Крыму было несколько десятков тысяч. Жили они преимущественно в деревнях Цюрихталь (после войны переименована в Золотое Поле), Гейльбрун (Приветное), Фриденталь (Курортное), Найзац (Красногорское), Розенталь (Ароматное), Кроненталь (Кольчугино) и Гер-ценберг (Пионерское). Посадка людей в эшелоны началась 18 августа. А спустя десять дней, как уже отмечалось, власти приступили к тотальной депортации российских немцев.

Я же в этой связи хочу напомнить, а кое-кому, вероятно, сообщить впервые, что 26 июня бюро обкома ВКП(б) АССР НП приняло постановление «Об организации мероприятий по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника». Во всех населённых пунктах были созданы специальные истребительные отряды, и когда 15–16 июля в целях якобы проверки, а точнее — провокации, в Поволжье на парашютах сбросили переодетых в фашистскую форму солдат и сотрудников НКВД, то население их мгновенно выловило.

Я был лично знаком с тремя из участников этой провокации и, опираясь на их воспоминания, могу заявить, что данную акцию спланировали заранее, ещё до начала войны с Германией. Естественно, на столь недружелюбный приём никто из её участников не рассчитывал, что, впрочем, ничуть не помешало властям обвинить всех поволжских немцев в предательстве и явных симпатиях к врагу. К сказанному добавлю, что среди обнародованных после окончания войны документов до сегодняшнего дня не найдено ни единого, который бы позволил сделать вывод, что между Третьим рейхом и российскими немцами, проживавшими в Поволжье, других регионах РСФСР, на Украине, республиках Кавказа существовали какие-либо заговорщические связи. Наоборот, СМИ и различного рода «сообщения компетентных органов», указывали на полную лояльность советских немцев, значительная часть которых была охвачена патриотическим порывом и желанием самоотверженно сражаться с агрессором. Об этом, кстати, пишет и уважаемый исследователь этой проблематики, сотрудник Амстердамского Государственного института военной документации д-р Луи де Ионг^[188].

Операцию «Переселение из Поволжья» обеспечивали 1450 сотрудников НКВД, 3000 работников милиции, 9650 красноармейцев.

Освободившиеся немецкие населённые пункты были заселены русскими, украинцами, евреями и представителями других национальностей^[189]. Как указывают историки Б. Пинкус и И. Флейшгауэр, еврейские семьи, направленные сюда в составе «первой волны», сообщали, что в некоторых немецких домах, предоставленных в их распоряжение через несколько часов после того, как оттуда были удалены хозяева, они нашли накрытые столы и полупустые тарелки, а также шкафы и сундуки, которые открыли и не успели закрыть. Во дворах мычали, блеяли и выли оставленные домашние животные^[190].

Упорно стали циркулировать слухи о преобразовании Автономной республики немцев Поволжья в Еврейскую республику. Историк и писатель Борис Соколов пишет: «Летом 1943 года руководители Еврейского антифашистского комитета Михоэлс и Фефер, будучи в США, с санкции Молотова вели переговоры с американскими сионистскими организациями. Вернувшись из США, Михоэлс и Фефер вместе с Эпштейном повидались с Молотовым, который их радушно встретил. Фефер показывал на следствии, что на встрече „мы поставили вопрос о создании еврейской республики в Крыму или на территории, где была республика немцев Поволжья. Тогда нам это нравилось и красиво звучало: где раньше была республика немцев, должна стать еврейская республика. Молотов сказал, что это демагогически хорошо звучит, но не стоит ставить этого вопроса и создавать еврейскую республику на этой территории, так как евреи — народ городской, и нельзя сажать евреев за трактор“.»^[191].

Сталинскии вариант ликвидации малых народов

Иными словами, все разговоры о якобы «временном переселении немцев из Поволжья, с единственной целью отодвинуть их от надвигающейся линии фронта» — откровенная ложь. Их переселяли навсегда и не только с целью освоения необжитых районов Сибири, Севера, Дальнего Востока и Казахстана. Даже в условиях смертельной опасности в Советском Союзе продолжался эксперимент по созданию новой общности людей — советского народа. В качестве материала использовали немцев, калмыков, крымских татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, корейцев, ингерманланд-цев, турок-месхетинцев, курдов и некоторые другие малые народы. При этом, как пишет доктор исторических наук Виктор Земсков, «сталинский вариант ликвидации малых народов был в основном близок к маоистскому варианту, но в то же время имел ряд черт, свойственных для гитлеровского варианта». Осуществлялся он «за счёт ассимиляции депортированных в более крупных этнических массивах и частично за счёт завуалированного геноцида и ослабления их биологического потенциала, путём многократного повышения смертности над рождаемостью при насильственном переселении и в первые годы жизни на спецпоселении»^[192].

30 августа 1941 года руководители советского государства В. Молотов, Г. Маленков, А. Косыгин и А. Жданов обратились к И. Сталину с письмом следующего содержания: «Сообщаем, что нами принято решение о немедленном переселении из пригородов Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек. Предлагаем выселение произвести в Казахстан — 1500 человек, в Красноярский край — 2400 человек, в Новосибирскую область — 24 000 человек, Алтайский край — 1200 человек и Омскую область —21 000 человек. Организацию переселения возложить на НКВД. Просим утвердить это предложение». Предложение было одобрено.

6 сентября 1941 года Государственный Комитет Обороны принимает Постановление «О переселении немцев из г. Москвы, Московской области и Ростовской области». 21 сентября такое же постановление принимается о переселении немцев из Краснодарского, Орджоникидзевского краёв, Тульской области, Кабардино-Балкарской и СевероОсетинской АССР. 22 сентября о переселении немцев из Запорожской, Сталинской и Ворошиловоградской областей. 8 октября о переселении немцев из Воронежской области, Грузинской, Азербайджанской и Армянской ССР. 22 октября о переселении немцев из Дагестанской и Чечено-Ингушской АССР. Все эти постановления снабжены грифом «Совершенно секретно», хотя какая уж тут секретность?

Очень трудно выразить всю глубину нравственного потрясения, охватившего в тот момент нацию. Ни у кого больше не было надежды — только отчаяние, боль и безысходность. По сути, произошла беспрецедентная в истории человечества социальная метаморфоза: в одночасье весь народ объявили поднадзорным. В этой ситуации нужно было либо смириться, продолжая жить, приняв позор и ужас действительности, либо взбунтоваться и подписать себе тем самым смертный приговор. И народ смирился.

Судьба российского немца зависела в эти годы от случайности — либо лагерный долгий срок за мифическую измену родине, либо спецпоселение, обнесённое «колючкой», либо трудовая армия.

Местное население встретило их с молчаливой враждебностью, ибо во всех без исключения газетах был опубликован Указ, изображавший руссланддойче как открытых пособников фашистских захватчиков.

Непривычно холодный климат, бытовая неустроенность, скудное питание и произвол комендантов лагерей — всё это вызвало в первую же зиму высокую смертность, прежде всего среди больных, пожилых и детей. Детей забирали у родителей и отправляли в детские дома, где над ними глумились, избивали, отбирали и без того скудные пайки только потому, что они родились немцами.

И не было, казалось, этому кошмару ни конца, ни разумного объяснения.

10 января 1942 года ГКО СССР принял Постановление «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет», который фактически подчинил НКВД созданные в 1941 году так называемые «рабочие колонны».

14 февраля того же года ГКО СССР принимает Постановление «О мобилизации немцев-мужчин призывного возраста от 17 до 50 лет, постоянно проживающих в областях, краях, автономных и союзных республиках» 7 октября 1942 года в связи с высокой смертностью спецпереселенцев ГКО принимает Постановление «О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР», в результате которого трудармия поглотила буквально всех немецких мужчин в возрасте от 15 до 55 лет и женщин от 16 до 45 лет.

Как мы знаем, советские руководители, словно черти от ладана, шарахались от всего, что так или иначе было связано с троцкизмом. Но в то же время очень многое ими было перенято и заимствовано именно у пресловутого Льва Давидовича, в том числе и «трудовые армии». Именно Троцкий в марте 1921 года на Х съезде РКП(б) заявил: «С бродячей Русью мы должны покончить. Мы будем создавать трудовые армии, легко мобилизуемые, легко перебрасываемые с места на место. Труд будет поощряться куском хлеба, неподчинение и недисциплинированность караться тюрьмой и смертью». На эти задачи Лев Давидович перенацелил свои реввоентрибуналы, в инструкции им указывалось, что «трудовое дезертирство при данной обстановке является таким же актом контрреволюции, как и вооружённое восстание против рабочих и крестьян»^[193].

Прокатившаяся новая волна принудительных миграций нанесла новый жестокий удар по этносу российских немцев. Вопрос выживания, как пишет уже цитируемый здесь историк Виктор Бердинских, встал перед ним с небывалой доселе, предельной и неотвратимой остротой. В учётноотчётной статистике и в приказах НКВД и ГУЛАГа с января 1942 года появилась отдельная категория: «мобилизованные немцы», или «трудармейцы». Последние размещались на «местах работы» в специальных зонах, как правило, за колючей проволокой, а то и просто — в «стационарных лагерях» с вооружённой охраной, жили в бараках, выводились на «производственные объекты» строем и в сопровождении конвоя — как «спецконтингент», подопечный НКВД. Другими словами, формально не относясь юридически к числу заключённых, фактически — по образу жизни, по снабжению (вещами и продовольствием), по режиму содержания — «трудармейцы» мало в чём отличались от остальных узников ГУЛАГа. Добавим, что они не считались также и военнослужащими: военные билеты у них изымались и на всех заводились лагерные личные дела^[194].

Но была ещё одна категория трудармейцев, о которой советская пропаганда и официальная историография хранили в прямом смысле гробовое молчание. Это немцы, являвшиеся гражданами восточноевропейских стран.

16 декабря 1944 года ГКО СССР под грифом «Совершенно секретно» принял Постановление «О мобилизации и интернировании немцев, находящихся на освобождённых Красной Армией территориях». В нём, в частности, говорилось: «Мобилизовать и интернировать с направлением для работы в СССР всех трудоспособных немцев в возрасте от 17 до 45 лет, женщин — от 18 до 30 лет, находящихся на освобождённых территориях Румынии, Югославии, Венгрии, Болгарии и Чехословакии. Установить, что мобилизации подлежат немцы как немецкого и венгерского подданства, так и немцы — подданные Румынии, Югославии, Болгарии и Чехословакии. Руководство мобилизацией возложить на НКВД СССР (т. Берия)».

Всего по данному постановлению только в 1945 году было интернировано и вывезено в СССР более 130 тысяч человек, из которых сформировали 183 «рабочих батальона», размещённых в 33 регионах страны^[195].

Отлов и принудительная депортация немцев из Восточной Европы в СССР продолжались вплоть до начала 50-х годов. Тех же, кого не отправили, оставив в Польше и Чехословакии, разместили в концлагеря. В чём заключалась их вина? В национальности. И всё.

Живя в Германии, я познакомился с выжившими румынскими, силезскими, венгерскими немцами, «мотавшими срок» на советских ударных стройках, на польских угольных шахтах, в рудниках Чехословакии. Им было что вспомнить и рассказать, но удивительная вещь — никто (!), с кем откровенно беседовал, не таил злобы ни к России, ни к её народу.

О прошлом они вспоминали пусть с грустной, но улыбкой и по-доброму. Кстати, на эту черту немецкого характера обратила внимание даже такая несгибаемая русская патриотка, как доктор исторических наук, заместитель председателя Комитета ГД РФ по международным делам, президент Фонда исторической перспективы Наталья Нарочницкая, отметившая: «Не только Венгрия — союзник Гитлера, но и Польша, Чехословакия, спасённые русскими от истребления фашизмом или от уготовленной им участи слуг для хозяев предполагаемого рейха, оказались куда менее надёжными членами советского блока, чем даже побеждённые и раздавленные немцы»^[196].

Впрочем, возвратимся к российским немцам и их «рациональному использованию» на промышленных предприятиях Урала, шахтах Воркуты и Кузбасса, стройках Сибири, леспромхозах Севера и Дальнего Востока, урановых рудниках Киргизии и Таджикистана, угольных шахтах Казахстана. Чтобы не простаивали, советскими органами был принят ряд указов и постановлений, в частности «О дополнительной мобилизации немцев в угольную промышленность» (18 июля 1945 года), «О закреплении мобилизованных немцев за предприятиями Наркомнефти» (7 декабря 1945 года), «О закреплении за предприятиями министерства чёрной металлургии спецконтингентов, подлежащих переселению в северные районы страны» (29 марта 1946 года).

Напомню, что термин «спецпереселенцы» появился в СССР в конце 20-х годов и применялся к «кулакам», затем к депортированным в 30-х годах нацменьшинствам и к жителям Прибалтики, изгнанным из родных мест после присоединения к СССР в 1940 году.

С 1936 года «переселенческое дело» было передано из ведения Наркомзема в Переселенческий отдел НКВД и приняло открытый репрессивно-принудительный характер.

Не принесло облегчения и окончание войны. Возвращать российским немцам свободу, человеческое достоинство и даже право на жизнь власти не собирались. Воинственный клич лауреата Ленинских, Сталинских и прочих премий Ильи Эренбурга: «Убей немца!» продолжал эхом перекатываться из конца в конец огромной страны. И ни в чём не повинных людей убивали тысячами. Дело дошло даже до того, что самому Сталину пришлось поправить «гуманиста», напомнив, что «гитлеры уходят, а Германия и немецкий народ остаются». Но то Германия и немецкий народ, другое дело — свои немцы. С ними можно было «не чикаться». И «не чикались». К слову, по указанию Ильи Эренбурга, избранного в 1950 году депутатом Верховного Совета СССР от города Энгельса, немецкие книги, в том числе и уникальные, хранящиеся в библиотеках этого города, были сожжены. И только незначительную их часть удалось спасти, перевезя в Саратовский университет и в Москву.

Так что кострища из книг пылали не только в фашистской Германии, о чём в своих, ставших в период хрущёвской оттепели культовыми, воспоминаниях «Люди, годы, жизнь»^[197] писал Илья Григорьевич. Он и сам был причастен к этому неблаговидному занятию.

8 января 1945 года СНК СССР принял постановление «О правовом положении спецпереселенцев», которым без разрешения коменданта категорически запрещалось отлучаться из мест поселения. Самовольная отлучка приравнивалась к побегу из мест лишения свободы и строго наказывалась, вплоть до расстрела.

26 ноября 1948 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны». За самовольную отлучку из мест поселения люди приговаривались к 20 годам каторжных работ. Уточню, что каторга была специально введена в 1943 году с целью наказания «фашистских убийц и их пособников».

Так проходил год за годом — в удушливой атмосфере слежки, запретов, унижений и доносов. Подрастало уже новое поколение немцев с атрофированным национальным сознанием и гипертрофированным комплексом национальной вины — поколение, лишённое родного языка и культуры своих родителей.

После окончания войны, по мере постепенного расформирования трудармии вместо долгожданной свободы статус спецпереселенцев получили буквально все немцы, в том числе никогда не подвергавшиеся выселению взрослые и даже младенцы. Я, например, прекрасно помню колючую проволоку, опоясывавшую наш лагерь в Актюбинской области Казахстана, и как позже в узбекском городе Алмалыке (тогда — посёлке) мы с отцом ходили на ежемесячную отметку в комендатуру. Было мне тогда шесть лет.

Режим спецучёта и спецпоселений был призван обеспечивать дешёвой и послушной рабочей силой промышленность и сельское хозяйство СССР. Кроме того, содержание депортированных народов и социальных групп (неблагонадёжных для советской власти) на спецпоселении облегчало контроль за ними. Однако дешевизна рабочей силы, состоявшей из спецпоселенцев, имела и обратную сторону медали — в условиях отсутствия материальных стимулов многие просто отбывали время на работе. Также нужно принять во внимание, что содержание на спецпоселении миллионов людей создавало многочисленные проблемы хозяйственного, политического и бытового характера.

Существование режима спецпоселения ложилось тяжёлым бременем на послевоенную экономику страны, усугубляло её финансовое положение. В охране и обслуживании спецпоселенцев были задействованы десятки тысяч здоровых мужчин, которых также нужно было содержать.

В политическом плане страдал авторитет СССР в глазах мирового сообщества, которому было непонятно, почему в условиях мирного времени миллионы людей определённых национальностей и социальных групп лишены элементарных прав и находятся в неволе. Попутно уточню, что немцы на тот период составляли ровно половину всех спецпоселенцев.

С началом 50-х годов ХХ века многим ответственным лицам в регионах и в Москве становилась всё более очевидной абсурдность сохранения режима спецпоселения. В конце 1951 года секретарь ЦК ВЛКСМ Г. Михайлов обратился в ЦК ВКП(б) с письмом, в котором сообщал о недостатках и ошибках в работе со спецпереселенческой молодёжью. Из письма следовало, что режим спецпоселения являлся для молодых людей серьёзным препятствием в получении образования, профессионального становления, службы в армии, при вступлении в комсомол и т. д.

Руководящие работники МВД направляли в Москву рапорты, в которых обосновывали целесообразность отмены режима спецкомендатур в отношении депортированных народов. Сами депортированные всё чаще стали обращаться во властные структуры с просьбами освободить их от режима спецпоселения.

Примечательный документ удалось отыскать в Госар-хиве Российской Федерации живущему в Гёттингене историку доктору Виктору Брулю. Согласно этому документу, в начале ноября 1951 года начальник 9-го Управления МГБ СССР В. Шиян подготовил для Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР справку «О необходимости оставления навечно на поселении и освобождения из мест поселений некоторой части спецпоселенцев-нем-цев». Этот документ интересен тем, что в нём по-разному оценивались различные категории немцев, отношение к ним и предлагаемые меры.

К первой категории В. Шиян отнёс 281 961 немца, выселенных по постановлениям ГКО, а также 12 970 немцев, выселенных по решению СНК СССР. Ко второй категории — 27 445 немцев, эвакуированных во время Отечественной войны по постановлениям военных советов фронтов и Указа ПВС СССР от 22.6. 1941 г. «О военном положении» из Ленинграда, Ленинградской области, Калининской, Горьковской и ряда других областей. В третью категорию он включил 195 191 немца — граждан СССР, репатриированных из Германии. Направлены они были на поселение согласно директиве НКВД СССР № 181 от 11.10.1945 года без соответствующего решения правительства и надлежащего на них оформления фильтрационных материалов. «В связи с тем, что часть ре-патриантов-немцев сотрудничала с оккупантами, а в период отступления немецкой армии добровольно выехала в Германию, где оказалась в американской и английской зонах оккупации», предлагалось, «в интересах государственной безопасности» всех их оставить в местах поселения навечно.

К четвёртой категории были отнесены 2838 человек, граждан СССР, принявших в период немецкой оккупации германское подданство, так называемые «фольксдойче». А также 2092 члена семей немецких «пособников», высланных из Ставропольского края на основании распоряжения НКВД СССР № 20/5 от 7.1. 1944 года и приказа НКВД СССР № 001036 от 24.8. 1944 года. Этим спецпоселенцам решением Особого Совещания при НКВД СССР были установлены чёткие сроки нахождения на поселении, однако они истекали в ближайшее время. С учётом «социальной опасности этих спецпоселенцев» Шиян считал целесообразным оставить их в местах поселения навечно.

Предлагалось также распространить на немцев, выселенных по постановлениям ГОКО, военных советов фронтов, распоряжений СНК СССР, на репатриантов, на лиц, принимавших германское подданство, и членов семей немецких «пособников» действие Указа ПВС СССР от 26.11.1948 года (вечное нахождение на спецпоселении, за побег — 20 лет каторжных работ).

В пятую категорию были включены немцы, ещё с довоенных времён жившие на Дальнем Востоке, Урале, в Сибири, Средней Азии и Казахстане и поставленные там на спецучёт комендатур.

К шестой категории отнесли 40 443 немца, которые согласно решениям ГОКО на всё время войны были мобилизованы для работы в промышленности и не подвергались выселению. После окончания войны зоны, где они содержались, были ликвидированы, военизированная охрана снята, а их, согласно совместным директивам НКВД, а также Нар-комугля СССР, Наркомата целлюлозно-бумажной промышленности СССР, Наркомстроя СССР и Наркомчермета СССР, перевели на положение спецпоселенцев.

В связи с тем, что указания НКВД-МВД в отношении немцев, постоянно живших в местах, откуда выселение не производилось, и немцев, мобилизованных в промышленность, были даны без соответствующих решений правительства, В. Шиян предлагал с учёта их всех снять и освободить из мест спецпоселения. Правда, при этом в соответствии со ст. 39 «Положения о паспортах» им запрещалось проживать в Москве, Ленинграде, Киеве, в пограничной полосе, других режимных местностях, а также в Литовской, Латвийской, Эстонской, Молдавской ССР, в западных областях Украины и Белоруссии, на территории республик, краёв и областей, откуда было произведено выселение, за исключением местностей, где они проживали в 1951 году.

Необходимость освобождения местных и мобилизованных немцев В. Шиян объяснял ещё и тем, что в республиках, краях и областях проживало 103 764 немца — местных жителей, которые не подвергались выселению и под надзором органов МГБ не состояли.

В ноябре 1951 года Президиум Верховного Совета СССР с грифом «Без публикации» издал Указ «О спецпоселенцах немцах и членах их семей, выселенных по постановлениям ГОКО, Военных Советов фронтов, распоряжениями СНК СССР, репатриированных, принявших германское подданство и членов семей немецких пособников», согласно пункту 1 которого на спецпоселении навечно оставлялись:

• А. Немцы, граждане СССР и члены их семей, выселенные по постановлениям ГОКО и распоряжениям СНК СССР

• Б. Немцы, граждане СССР и члены их семей, эвакуированные по постановлениям военных советов фронтов.

• В. Немцы, граждане СССР и члены их семей, репатриированные в СССР.

• Г. Лица, принявшие в период немецкой оккупации германское подданство, так называемые «фольксдойче», независимо от их национальности, а также члены семей бывших немецких пособников.

На все эти четыре категории спецпоселенцев распространялось действие Указа ПВС СССР от 26.11.1948 года «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны».

В постановлении Совета Министров СССР «Об оставлении на поселении и освобождении из мест поселений некоторой части спецпоселенцев», принятом также в ноябре 1951 года, продублировано решение Президиума Верховного Совета СССР относительно четырёх вышеназванных категорий. Снятию с учёта спецпоселений подлежали лишь немцы и члены их семей, в отношении которых не было решений правительства о их выселении (местные жители Дальнего Востока, Сибири, Урала, Средней Азии, Казахстана и т. д.) и мобилизованные в период Отечественной войны на работу в промышленность.

Министерствам было также разрешено выдавать немцам, освобождаемым от спецпоселения, ссуды на строительство домов, приобретение скота и хозинвентаря в размере 5000 рублей со сроком погашения — 7 лет, начиная со второго года получения ссуды. Освобождаемым лицам министерства должны были оказывать и содействие в перевозке членов семей.

В середине ноября и 3 декабря 1951 года Политбюро ЦК партии рассматривало вопрос о немцах-спецпоселенцах, мобилизованных для работы в промышленности. МГБ СССР выступило с предложением «не считать этих немцев спец-поселенцами». Однако предложение не нашло поддержки у членов Политбюро.

Несмотря на предложения отменить или смягчить режим спецпоселения, при жизни Сталина этого сделано не было.

11 марта 1952 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ «О направлении на спецпоселение отбывших наказание осуждённых, члены семей которых находятся на спецпоселении», который, правда, хотя и не отменили, но вскоре «забыли» в связи, наверное, с кончиной товарища Сталина.

Из российских немцев нас превратили в немецких

На принятие решения об отмене рабства серьёзное влияние оказали тогдашние советско-западногерманские отношения. Одна из гипотез заключается в том, что СССР хотел прорвать западную блокаду, чтобы получить доступ в том числе и к финансовым кредитам. Поэтому частичное освобождение российских немцев было вынужденной уступкой для достижения этой цели.

Важное значение в судьбах российских немцев сыграл визит канцлера ФРГ Конрада Аденауэра в Москву с 9 по 13 сентября 1955 года и его переговоры с являвшимся тогда первым секретарём ЦК КПСС Никитой Хрущёвым. 17 сентября 1955 года Верховный Совет СССР издал два указа, согласно которым были амнистированы советские граждане, сотрудничавшие в годы войны с оккупантами, и военнослужащие Красной Армии, находившиеся в немецком плену.

Под эту амнистию попали и немцы из числа советских граждан, которых выпустили из тюрем и позволили воссоединиться со своими семьями.

В октябре 1955 года ЦК КПСС принял решение о снятии с немцев и членов их семей ещё целого ряда ограничений. Массовый же характер освобождение немцев началось лишь с конца 1955 года, после принятия Президиумом Верховного Совета СССР Указа от 13.12.1955 года «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении».

16 декабря 1955 года по МВД СССР был издан приказ № 0601, согласно которому вся работа по снятию немцев со спецучёта и освобождению из-под административного надзора должна быть завершена к 1 марта 1956 года.

В этом очерке я привёл лишь часть документов, касающихся репрессий, которым подвергались российские немцы. Объединить же их можно фразой «вождя народов», которую он начертал на одном из донесений о мнимой неблагонадёжности немцев-колхозников, направленном ему членами Военного совета Южного фронта генералами Тюленевым, Запорожцем и Романовым. 3 августа 1945 года на бланке этой шифрограммы, поступившей в Ставку, рукой И. В. Сталина было написано: «Т(оварищу) Берия. Надо выселить с треском. И. Ст.».

После смерти генералиссимуса, «лучшего друга советских людей и физкультурников», режим комендатуры и спецпоселения был отменён. Однако возвращения имущества, конфискованного при депортации, не последовало. Было также запрещено возвращаться в места прежнего проживания. Так, 15 декабря 1956 года Совет Министров Украины принял постановление, которое запрещало немцам возвращаться в Днепропетровскую, Запорожскую, Николаевскую, Одесскую, Херсонскую области, а также Крым. В 1958 году оно было ужесточено. Аналогичные постановления приняли власти Саратовской и Волгоградской областей.

29 августа 1964 года Верховный Совет СССР частично реабилитировал «советских» немцев, сняв с них «огульные обвинения» в пособничестве агрессору. Хотя если разобраться, как можно «реабилитировать» не совершавших преступления? Правильнее было бы, наверное, извиниться. Но тогда, вероятно, пришлось бы возвращать всё награбленное и незаконно реквизированное, а также заплатить за годы рабского труда в шахтах, на рудниках, лесоповалах, заводах, стройках, рыбных промыслах.

Ущемление немцев касалось развития культуры, языка, поступления в высшие учебные заведения, при приёме в партию и при назначении на руководящие партийные и хозяйственные посты. Призывая на службу в Советскую армию, немецкую молодёжь не брали в элитные подразделения: воздушно-десантные, пограничные и ряд других войск. Ощущение явной исторической несправедливости у немцев усилилось и из-за того, что в 1956–1957 годах была восстановлена автономия балкарского, чеченского, калмыцкого, карачаевского народов. А вот о них и крымских татарах в Кремле снова «забыли».

3 ноября 1972 года Президиум Верховного Совета СССР принял Постановление «О снятии ограничений в выборе места жительства, предусмотренного в прошлом для отдельных категорий граждан». Под «отдельной категорией» подразумевались немцы. Формально им теперь разрешалось возвращаться в места, из которых были изгнаны, фактически же они так и остались изгоями. Грубая и открытая дискриминация сменилась рафинированной, но в основе политики властей по отношению к немцам лежали те же ассимиляторские цели.

А годом раньше немцев, согласно закрытому Постановлению ЦК КПСС, стали принимать на заочные и вечерние отделения ряда прежде для них закрытых вузов. Но не на очные. Таким образом я и стал первым немцем, которого зачислили на факультет журналистики Ташкентского госуниверситета. Естественно, на заочное отделение. Узнал я об этом, скрываемом от широких слоёв населения, факте следующим образом. В пору, когда я возглавлял узбекскую республиканскую молодёжную газету, я по долгу службы время от времени встречался с заведующим сектором печати ЦК Компартии Узбекистана Рахимом Самановым. И вот однажды сидим мы у него в кабинете, и я говорю:

— Жаль всё-таки, что в 1971 году я поступил на заочное, а не на очное отделение журфака. Лишил себя студенческой юности, хотя без помощи родителей наверняка было бы трудно.

— А тебя бы и не приняли на очное отделение, — усмехается Саманов. — Или забыл?

— Что забыл? — не понял я.

— Решение Секретариата ЦК КПСС. Или ты не в курсе?

— В курсе, конечно, но запамятовал, — ответил я, хотя ни о каком решении Секретариата слыхом не слыхивал.

— Сразу видно — не привык с документами работать, — покровительственным тоном произнёс Саманов. — Там же чёрным по белому было сказано, что с 1971 года разрешить приём на философские факультеты вузов, журналистику, юридические факультеты и какие-то ещё — немцев и крымских татар, но только на заочные отделения. Так что тебя отсекли бы, а потом вполне могли и на заочное не принять.

Или другой пример. В 1990 году к выпускным экзаменам во Львовском высшем военно-политическом училище им. Ленина не допустили отличника боевой и политической подготовки, комсомольца Иосифа Циммермана. Знаете почему? В жизни не догадаетесь. Оказывается, Иосиф в свободное от занятий, стрельб и маршировки время стал интересоваться историей российских немцев, благо библиотека в училище была хорошая, а на дворе, напомню, вовсю бушевали перестройка и демократия. Ну а потом при свидетелях он высказал идею, что хорошо бы восстановить автономную республику немцев Поволжья. Всё! Точка! Этого было достаточно, чтобы курсанта, учившегося только на «хорошо» и «отлично», активиста и, кстати, круглого сироту выперли из училища, предварительно осудив на общем собрании.

В поисках справедливости и правды Иосиф отправился в Москву, в газету «Нойес лебен», в которой я тогда работал. Помню, как я звонил во Львов, направлял в училище запросы, как мы с ним ходили в газету «Правда» и звонили в главную армейскую газету «Красная звезда». Не помогло. Восстанавливать в училище и допускать Циммермана к экзаменам командование не желало. Но жить-то нужно, и я помог ему устроиться в штаб-квартиру общественно-политической организации российских немцев «Видергебурт», где Иосиф с утроенной энергией взялся за восстановление республики. Ну а спустя полтора года он на всё плюнул и уехал в Германию. Прав ли он? А вы как думаете?

И таких примеров «подлинно братского отношения» к российским немцам в СССР и постсоветских республиках я могу привести массу. А ведь есть ещё другие люди и другие похожие истории.

Да, удивительная была у нас там жизнь. Ведь как народ российские немцы сформировались в Российской империи, а не в Германском рейхе, которого, когда наши предки покидали Гессен, Пруссию, Шлезвиг-Гольштейн, Швейцарию, Австрию, Баварию, Баден, Силезию, другие княжества, графства и государства, ещё не существовало. Уезжали они по приглашению российских царей, верно служили им. Ну а то что царская, советская, а затем новая демократическая власть сделали всё и даже больше, чтобы превратить российских немцев в немецких, не наша вина, а скорее ещё одна российская беда.

Вот и автономную республику ни коммунисты, ни демократы так и не восстановили. Правда, в семидесятых годах ХХ века была попытка создать автономную область немцев в Казахстане со столицей в районном центре Целиноградской области Ерментау. Но она с треском провалилась. Причём пострадали снова немцы.

По этому поводу Филипп Бобков, возглавлявший некогда Пятое главное управление КГБ СССР, написал: «Дело доходило до абсурда. Например, в Казахстане проживало около миллиона немцев, изгнанных с обжитой ими земли в Поволжье, но этот факт старательно пытались скрыть от советской и мировой общественности. В энциклопедии Казахстана немцы даже не упоминались как национальность в составе населения республики. Там же писалось, что в Акмолинске (автор ошибся, тогда этот город назывался Целиноград. — А. Ф.) издаётся на немецком языке газета „Фройндшафт“ („Дружба“) и работает немецкий театр. Странно!»^[198].

Впрочем, ничего особо странного в этом нет, если вспомнить, что, как подметил публицист Роберт Корн, «ещё Сталин распорядился искоренить даже немецкие названия населённых пунктов, улиц и т. д., исключая, разумеется, имена Маркса, Энгельса, Тельмана, а также Клары Цеткин, Карла Либкнехта и Розы Люксембург. В итоге российские немцы почти на пятьдесят лет были изъяты из всех энциклопедий и справочников Советского Союза. Не было их практически и в справочной литературе ГДР и ФРГ»^[199].

«Немцы стали терять терпение, — продолжает Бобков, — невозможно было жить с мыслью о вине за войну, развязанную фашистами. Они требовали не прощения, а ликвидации последствий войны и восстановления гражданских прав. Было очевидно: если проблема не будет решена, положение осложнится и приведёт к нежелательным результатам. Между тем никто не хотел браться за кардинальное решение. В конечном счёте дело возложили на только что образованное 5-е Управление, в функции которого подобная тематика совершенно не входила. Вопрос был нами изучен. Мы вошли в ЦК КПСС с предложением воссоздать автономию, а тем, кто желает воссоединиться с родными, разрешить выезд, если, конечно, эти люди не связаны с государственными тайнами. Если бы ЦК принял нашу рекомендацию, проблема была бы решена, а не тянулась десятилетиями вплоть до сегодняшнего дня, обостряясь с каждым годом.

Вопрос об автономии повис в воздухе, а выезд (но только по приглашению родственников первой степени, то есть отца, матери, родных сестёр и братьев. — А. Ф.) разрешили. Что здесь началось! „Как так? Люди уезжают из страны социализма! Уезжают из районов, где есть закрытые предприятия!“ (А где их у нас нет?) Немало упрёков выслушали мы от своих же коллег. Но выезд немцев всё-таки не прекратился, и это давало возможность как-то разрядить обстановку. А вот с автономией заклинило. Вначале всё шло гладко и решалось почти разумно. Было намечено создать Немецкую автономную область на территории Казахстана, густо населённой немцами, которые осели здесь, главным образом, когда поднимали целину (автор ошибается — немцев сюда выслали ещё до целинной эпопеи. — А. Ф.). Почему именно там предполагали организовать новую автономию? Потому что в противном случае возникала угроза оголить целинный край, который давал хорошие урожаи.

Решение Политбюро ЦК КПСС было принято в 1979 году. И тут возникли новые препятствия. В Казахстане инспирировали протест студентов Целиноградского педагогического института, их поддержал ЦК компартии и правительство Казахстана, хотя сами принимали участие в подготовке создания автономии и определили её административные границы. Дело осложнялось, и выход никто не хотел искать. А он был: восстановить автономию в Поволжье. Руководители Саратовской области охотно шли навстречу, ибо пустовало немало земель. Несколько тысяч немцев уже возвратились в те места. Но ЦК КПСС на такой вариант не пошёл. Решить дело подобным образом — значит поссориться с первым секретарём компартии Казахстана Д. А. Кунаевым: ведь если немцы уедут с целины, эта область лишится рабочих рук. Так и заминировали вопрос. Рана кровоточит до сих пор».

«На этой почве, — вспоминает Бобков, — у меня произошла стычка с Кунаевым. Он бросил мне фразу: „Сами немцы не хотят автономии, а вы им её навязываете!“ Тогда я обратил его внимание на то, что даже в Целинограде студенты выступали не против немецкой автономии вообще, а против её создания именно в Казахстане»^[200].

Всё так, но студенты, разгорячённые «вовремя» подвезённой на грузовиках водкой, не просто «выступали», а устроили кровавые погромы и избиения немцев, живущих в Целинограде и его окрестностях. Об этом Филипп Бобков не пишет, но мы-то это знаем. И мы об этом помним.

Когда молчание красноречивее слов

Живя в СССР, я опубликовал несколько десятков статей, в которых обосновывал выгодность, прежде всего для России, восстановления Немреспублики именно на Волге, а также хотя бы одного автономного района на Украине. Я говорил, что значительная часть этнических немцев, живущих в Казахстане и среднеазиатских республиках, по различным причинам не хочет переезжать в ФРГ. А ведь это тысячи умелых земледельцев, механизаторов, рабочих, инженеров, способных в кратчайший срок создать процветающий регион в центре России, а также на Украине. Что на их подготовку затрачены миллионы рублей и поэтому «выдавливать» их из страны более чем глупо. Но ответом мне был лозунг: «Немцам — да, автономии — нет!».

Особо, что примечательно, буйствовали русские патриоты, посвятившие идее возвращения немцев в свои колонии, а заодно и моей скромной персоне цикл «зубодробительных» статей в различных изданиях. В том числе в журнале «Наш современник», газетах «Калининградская правда», «Советская Сибирь», «Уральский рабочий», «Волгоградская правда», «Саратовские вести». Что же касается демократов, то те действовали более «интеллигентно» — пообещав возвратить и республику, и язык, и автономные районы, придя к власти, они моментально обо всём «забыли», заявив устами своего перманентно нетрезвого вождя, что, мол, не нервничайте, граждане — «Отстояли от немцев Волгу в 41-м, отстоим и сейчас!».

И ведь действительно, отстояли. Но вот стали ли они и их подданные других национальностей от этого богаче и счастливее? Сомневаюсь, ох, как сомневаюсь.

У русского поэта и писателя Станислава Куняева, в журнале которого «Наш современник» публицист Ксения Мяло на стыке 80-х и 90-х прошлого века опубликовала весьма спорную и достаточно германофобскую статью, в которой громила в том числе и меня, есть строки:

Эти четыре строчки весьма прочно засели в моей памяти. И порой мне кажется, будто посвящены они не русским, а нам, немцам, потомкам тех, чьих предков настойчиво и радушно пригласили в страну российские самодержцы. Ну а что приключилось вслед за этим — я уже рассказал.

Российская Федерация — преемник Советского Союза. Но такой, знаете ли, специфично-выборочный преемник. Например, в победе над фашизмом, покорении космоса, освоении целины, достижении всеобщей грамотности населения — преемник. А вот что касается чёрных и кровавых страниц истории СССР (у какого государства или народа их нет?), к которым можно отнести и геноцид в отношении российских немцев, — то ни в коем случае. По крайней мере, первые лица РФ, а заодно лидеры всех без исключения политических партий делают вид, что ни малейшего отношения к этому не имеют. Сказать, что никакого геноцида российских немцев в СССР не было и вообще всё это ложь и наговоры, они не решаются. Согласиться и принести извинения части своего, а не чужого народа, который, напомню, их выбирал, и на налоги которого они живут, причём живут неплохо, президент, премьер, парламентарии и прочие, и прочие, никак не решатся. Почему? Может быть, стесняются? Очень заняты? Не владеют вопросом? Да всем они владеют, в том числе и вопросом. И не столь я наивен, чтобы думать, будто один из них, прочтя эти строки, ответит. Не царское это дело отвечать на неудобные вопросы. Но поручить своим откормленно-прикормленным журналюгам опровергнуть факты и выводы, приведённые в этом очерке, надеюсь, могут? Тем более что не я один об этом писал и пишу.

А сколько писем и обращений от народа и его представителей лично президентам отправлено? Сто? Тысяча? Нет, много больше! Так в чём же дело, уважаемые Владимир Владимирович и Дмитрий Анатольевич? Или эти письма до вас не доходят? В том-то и дело, что доходят. И ваше молчание равнозначно ответу: у российских немцев будущего в России не было, нет и не будет. России они не нужны. Ну а Германии?

Этот очерк я заканчивал в дни празднования 65-летия Победы. В прессе гремели бравурные речи и негромкие споры, какой считать эту войну: «продолжением — по Сталину — Первой мировой войны, войны империалистов друг с другом», «Великой Отечественной» или «гражданской»? Ведь никогда в истории России — кроме времён татарского ига и Смутного времени — русский народ не был так расколот, как в эту последнюю мировую войну. Каждый десятый военнослужащий вермахта — более одного миллиона человек — был гражданином советской России. Миллионы работали на заводах, шахтах и полях Германии^[201].

Впрочем, я не намерен вступать в эту дискуссию, но вот одну мысль, которая должна была прозвучать на Международной научной конференции «Вторая мировая война. Против сталинских фальсификаций её истории», приведу. Но прежде о конференции, проведение которой планировалась в Москве 16–17 апреля 2010 г. Её организаторы — Российский университет дружбы народов и Фонд первого президента России Б. Н. Ельцина в последний момент конференцию отменили. По причине, как заявил один из основных докладчиков, видный политический деятель и экономист Гавриил Попов, «политической трусости». Так вот, в его, не прозвучавшем докладе, тезисы которого были опубликованы в «Совершенно секретно», были следующие слова: «Когда-то я в Бородино в изумлении увидел памятник французским солдатам. Он поставлен царским правительством. А в США, в Конкорде, я видел общий памятник погибшим в войне США за независимость североамериканским и английским военным с надписью: „С тех пор наши нации живут в мире“. И в Москве стоят друг против друга по обе стороны Москвы-реки построенный в честь 1812 года православный храм Христа Спасителя и татарская Историческая мечеть — в память о совместной победе народов России над Наполеоном»^[202].

Народы России и Германии тоже живут в мире, но он не полный, так как мы, российские немцы, по-прежнему остаёмся безвинно обвинёнными и оболганными.

1999–2011 гг.

О нас не писали ни книг, ни песен*

Двадцать лет назад, в 1990 году, в ташкентском издательстве «Ёш гвардия» («Молодая гвардия») впервые в СССР после 1940 года на русском языке вышла книга, рассказывающая об истории и проблемах советских (российских) немцев. Называлась книга «Боль в наследство». С её автором — публицистом и прозаиком Александром Фитцем беседует обозреватель «РГ/РБ» Сергей Дебрер.

«Запрещено» не значит «невозможно»

— С юбилеем первенца, Александр Владимирович!

— Спасибо, но это не первая моя книга.

— Я имею в виду о российских немцах.

— Тогда первая.

— Но неужели в стране, в которой жили два миллиона российских немцев, чьи представители награждались орденами и медалями и даже избирались депутатами Верховного Совета СССР, за 50 лет о них не было написано ни одной книги?

— И не сложено ни одной песни.

— Что, и песен не было?

— Не было, конечно. Но это я так, в рифму и к слову. Если же серьёзно, то сама мысль написать подобную книгу, тем более издать её, считалась в Советском Союзе жутко крамольной. Молодые люди наверняка не знают, а те, кто постарше, забыл, что фраза «российский немец» в газетных и журнальных статьях, передачах радио и телевидения отсутствовала. То есть, такого народа официально в СССР не существовало. Со всеми его проблемами, прошлым, настоящим.

— Как же удалось выпустить книгу?

— «Запрещено» не является синонимом «невозможно». Это во-первых. А во-вторых, напомню, что вышла книга в 1990 году, когда в окраинных республиках ширилось и крепло стремление вырваться на свободу, то есть избавиться от диктата Кремля и — цитирую лозунг национали-стов-либералов — «перестать быть придатками России». Выступать открыто местная национальная элита ещё боялась, а вот куснуть Москву книжкой о репрессированном, угнетаемом народе — в нашем случае, о российских немцах — была готова. Я это понимал и этим воспользовался.

Ну а вообще, если быть точным, первая книга, рассказывающая об истории переселения российских немцев, их жизни в колониях, принадлежит перу живущего ныне в Гамбурге писателя, историка и публициста Константина Эрлиха. Вышла она в 1988 году в Алма-Ате, но не на русском, а на немецком языке и в немецком издательстве. Называлась она «Lebendiges Erbe» («Живое наследие»). Но о ней, когда писал свою, я не знал.

— Как так случилось?

— В то время мы с Константином знакомы не были, а пресса подобные события замалчивала.

— Для книги нужны были факты. Где ты их брал? Ведь для работы в архивах требовался допуск.

— Начну с того, что Ташкентский городской архив возглавлял мой хороший знакомый, позволивший не только работать с документами, но даже копировать их. Так я узнал, что первая немецкая школа в Туркестанском крае была открыта недалеко от Ташкента, в селе Тоболино (ныне это Чимкентская область Казахстана). А содействовал её открытию отец премьера Временного правительства Александра Фёдоровича Керенского — Фёдор Михайлович Керенский, являвшийся тогда главным инспектором народных училищ Туркестанского края. Попутно выяснил массу примечательного о роли в освоении края российских инженеров, географов, офицеров, ботаников, медиков, архитекторов — по происхождению немцев. Но советская власть, а затем демократическая, много сделала, чтобы предать их имена забвению.

— Не вписывались в концепцию.

— И продолжают не вписываться. Но поскольку речь зашла об истории, я просто обязан назвать имя доктора Виктора Кригера, который тогда жил в Джамбуле, а сейчас живёт в Германии и работает в Хайдельбергском университете. Он очень помог мне и советами, и документами. Ну и не забывай, что я был профессиональным журналистом — встречался с людьми, записывал их рассказы,воспоминания. Всё это и легло в основу книги.

— Как её встретила критика?

— Никак. Не до неё было. Советский Союз ведь разваливался. Но вот русские патриоты книгу всё же заметили и очень на неё обиделись.

— Ругали?

— Ещё как! И это стало лучшей рекламой.

— Александр, мы не раз с тобой обсуждали возможность восстановления незаконно ликвидированной Республики немцев Поволжья. Ты по-прежнему считаешь это возможным?

— Да. И по-прежнему убеждён, что нужно это скорее России и русским, нежели российским немцам, а уж тем более Германии. Ведь Россия, а не Германия, испытывает нужду в людских ресурсах. А российские немцы в большинстве своём к тому же высококвалифицированные специалисты. Порядка 300 тысяч их живёт в Казахстане и Средней Азии. На массовый переезд российских немцев можно подвигнуть только восстановлением республики. Я уж не говорю о моральной и юридической стороне вопроса. Оболганному народу должно быть возвращено и его честное имя, и родной дом, который, напомню, они, а не кто-то неведомый построил.

«Необходим реализм, а не нытье»

— Наверняка ты размышлял, как практически восстановить республику.

— Президент подписывает соответствующий указ, а парламент принимает соответствующее решение, проекты которых, кстати, лежат под кремлёвским сукном ещё с хрущёвских времён.

— В нынешних условиях это вряд ли реально.

— Согласен.

— У тебя есть рецепт, как переломить ситуацию?

— Прежде всего, лидерам общественно-политических организаций российских немцев прекратить направлять челобитные в адрес президента РФ, в которых рассказывается, как наш народ доблестно и много трудился во благо страны и как незаслуженно пострадал. Президент, его помощники и их предшественники, подозреваю, даже не читают их. Вот и последнюю челобитную, которую глава национально-культурной автономии российских немцев Виктор Баумгартнер и председатель совета Ассоциации общественных объединений российских немцев «Содружество» Иван Келлер 7 апреля 2010 года направили Д. А. Медведеву, тот, насколько мне известно, спустил в Министерство регионального развития РФ.

— «Спустил» — это хорошо сказано! Ведь руководство Минрегионразвития не скрывает своего крайне негативного отношения к восстановлению республики российских немцев.

— Вот именно.

— Допустим, лидеры организаций российских немцев прекращают направлять президенту РФ «обращения». Что дальше?

— А дальше нужно добиться встречи с человеком, который действительно может помочь в решении проблемы.

— Кто он?

— Это президент Чечни Рамзан Кадыров.

— Неожиданный ход! Ты мог бы пояснить, каким образом президент Чечни сможет решить или оказать содействие в решении этой проблемы?

— Естественно, могу. Но по понятным причинам делать этого не буду. Единственное, что скажу: на переговоры с Рамзаном Кадыровым должны отправиться предприниматели, точнее, российские немцы-олигархи, но ни в коем случае не руководители культурных и общественных организаций. В решении этого вопроса необходим реализм и современное видение проблемы, а не набившее оскомину нытье и верноподданнические заверения.

— На какой стадии подготовка такой встречи?

— Насколько мне известно, она готовится. Но будет рассмотрен ещё один вариант решения проблемы.

— Что произойдёт, если эта встреча не состоится или не даст желаемого результата?

— Ничего трагичного не произойдёт. Просто российским немцам, живущим в Германии, нужно будет сделать всё возможное, чтобы помочь части своего народа, оставшейся в России и других постсоветских республиках, переехать сюда.

Всё лучшее впереди

— Перебраться сюда для оставшихся там будет непросто, ведь приём российских немцев как переселенцев в Германию давно прекращён.

— Но иного пути нет. Каждый, кто хочет оставаться немцем, кто не желает быть вечно униженным и оболганным, должен уехать из России и мусульманских республик бывшего СССР в Германию. И тут можно надеяться на помощь российских немцев из высших эшелонов законодательной и исполнительной власти Германии.

— Разве они там есть?

— Конечно. Не знаю, почему столь живуч миф, будто российских немцев нет в Бундестаге, в земельных ландтагах, министерствах, среди крупных бизнесменов. Да, из переселившихся в ФРГ в конце 80-х годов прошлого века и последующие годы, депутатов Бундестага я не знаю. Но ведь российские немцы начали возвращаться на родину предков ещё в 50-е годы. Более ста тысяч осталось здесь после 1945 года. Так вот их дети, внуки — естественно, не все, но некоторые — добились значительных успехов, сделав достойные карьеры. Правда, подавляющее их большинство никак не ассоциирует себя с Россией. Более того, всемерно дистанцируется от неё.

— Почему?

— Ну, во-первых, воспитывались они — впрочем, как и остальные немцы ФРГ — по американской системе. И не только в школах, университетах, но и с помощью прессы, кино, театра и т. д. Ну и, конечно, Советский Союз тоже крепко поработал в этом направлении. Живущие в ФРГ российские немцы были хорошо информированы о притеснениях и гонениях, которым подвергались их братья, сёстры, друзья. О запретах на профессию, свободу выбора места жительства, получение образования. И сегодня мало что изменилось. Примеров море.

Вот недавно в России торжественно отмечалось 65-летие Победы над фашизмом. Пригласили всех (другой разговор, что многие не приехали). Поздравили тоже всех. Единственные, кого забыли президент РФ вместе с премьером поздравить, так это российских немцев. Почему? За первые два месяца войны (затем наших отцов, в том числе и моего, с фронтов сняли и загнали за колючку) одиннадцать российских немцев были удостоены звания Героя Советского Союза. Значит, воевали. А как они работали в трудармии, куда их мобилизовали? Во-первых, ударно, во-вторых, совершенно бесплатно и, наконец, самоотверженно и честно. Более трёхсот тысяч российских немцев сгинуло на этом советском трудовом фронте!

На Поклонной горе в Москве в память безвинно убитых и погибших православный храм воздвигли, мечеть, синагогу. А почему лютеранской церкви там нет? Может, кому-то кажется, что у нас, российских немцев, кровь не того цвета? Или очень не хочется увековечивать геноцид, который на нас обрушили?

— Сплошная безнадёга…

— Ничего подобного. В Москве действует Международный союз российских немцев. Создан Высший совет российских немцев, одна из задач которого — объединение усилий общественных организаций российских немцев Евразии, США и Южной Америки.

— Ты забыл упомянуть Землячество немцев из России?

— Нет, не забыл. Просто нынешнее руководство и активисты этой организации ничего не делает для решения наших главных проблем — восстановления республики, а в случае продолжения саботирования правительством и парламентом РФ полной реабилитации нашего народа — возобновления приёма российских немцев в Германию.

— Скажи, сколько всего в мире российских немцев?

— Порядка десяти миллионов.

— Как ты прокомментируешь появившуюся в прессе информацию о намерении российских немцев прибегнуть к помощи юристов из США?

— А что нам ещё делать? Официальный Кремль окончательную реабилитацию нашего народа саботирует. В Германии приём российских немцев прекращён. Созданная 20 лет назад Межправительственная российско-германская комиссия по поэтапному восстановлению государственности российских немцев занята чем угодно, только не восстановлением республики. А ко всему прочему, нас едва ли не официально считают не очень умными людьми.

— Поясни, пожалуйста.

— В рамках реализации программы «Соотечественники» российским немцам бесконечно предлагают возвратиться обратно. Публикуют сказки о якобы возвратившихся. Но это же ложь! России куда продуктивнее и разумнее наладить взаимовыгодные контакты с российскими немцами, живущими в Германии, а не заманивать их на пепелища.

— Разве таких контактов не существует, например, через дипломатические представительства?

— Порой у меня складывается впечатление, что дипломатов, которых отправляют в Германию, вообще-то готовили для работы в Молдове или в Монголии. О том, что в ФРГ живёт три миллиона российских немцев, они, может быть, слышали, но кто это, чем заняты, какую пользу могут принести их стране, даже не догадываются. Или не думают. По крайней мере, ни с одной из общественных организаций российских немцев дипломаты РФ контактов не имеют.

— Странно.

— Для тебя, но не для них.

— Ну а что впереди?

— Жизнь, которой нужно радоваться и наслаждаться, а ещё обязательно верить в успех.

О личном

— Можешь назвать своего любимого писателя?

— Сложный вопрос. У меня их много, причём разных. И по мировосприятию, и по политическим взглядам, и по тому, как они писали или пишут. Назвать кого-то одного не могу, перечислить всех — невозможно. Конечно, это Лев Гумилёв, Петер Шоль-Латур, Сергей Довлатов, Михаил Булгаков, Александр Зиновьев.

— Твой любимый композитор?

— Это ещё сложнее. Многое зависит от настроения, ситуации. Одно скажу: из классики это Бетховен, Бах, Вагнер, Чайковский. А из современной музыки предпочтение отдаю скорее исполнителям, нежели композиторам и это в значительной степени связано с какими-то личными воспоминаниями.

— И все же несколько имён?

— Рой Блэк, Луи Армстронг, Муслим Магомаев, Том Джонс, Фредди Меркьюри, Элвис Пресли.

— Хватит, хватит. Но ты не назвал ни одной женщины певицу или композитора?

— Я их тоже люблю, но о них в другой раз.

— Где бы ты хотел жить?

— В Германии, желательно в Баварии, где и живу, но согласился бы и в Австрии или в Южном Тироле.

— Если бы остаток жизни тебе пришлось провести на необитаемом острове, какую бы книгу ты взял с собой?

— Библию.

— Какое качество более всего ценишь в людях?

— Жизнерадостность.

— А что более всего претит в них?

— Жадность, подлость и отсутствие чувства юмора.

— Ты счастливый человек?

— Безусловно. Одно то, что я родился и до сих пор живу — уже счастье.

— Что бы ты пожелал сам себе?

— Есть такое пожелание на Востоке: «Не уставай». Вот и я себе желаю не уставать.

Примечания

1

С 1920 года вплоть до крушения СССР штаб-квартира созданной в 1890 году партии Дашнакцутюн находилась в эмиграции. Одной из основных её целей, как это было провозглашено на первом съезде 1890 г. в Тифлисе, являлось «достижение революционным путём политической и экономической свободы в турецкой Армении». По мере развёртывания своей деятельности дашнаки сформулировали основополагающую задачу более концептуально — освобождение и объединение западноармянских земель с тем, чтобы обеспечить выживание армянского народа на своей исторической территории. Позже — добиться от турецкого правительства признания геноцида армян во времена Оттоманской империи и правления младотурок, когда было вырезано более 1,5 миллиона человек.

(обратно)

2

Чучхе — северокорейская идеология, провозглашённая в 1955 году Ким Ир Сеном. Суть её в том, что нация, обладающая высоким чувством национальной гордости и революционного достоинства, непобедима.

(обратно)

3

Березин И. Краткая история экономического развития. http://www.gumer. info/bibliotek_Buks

(обратно)

4

Беддекер Г. Горе побеждённым. Беженцы III Рейха 1944-45. М.: Эксмо, 2006 г. Стр.454.

(обратно)

5

Bacgue James. Verschwiegene Schuld. Die alliierte Besatzungspolitik in Deutschland nach 1945. Pour le Merite Verlag, 2008.

(обратно)

6

Нордбрух К. Планы союзников по уничтожению немецкого народа, http:// hedrook.vho.org/library/nordbruch.htm

(обратно)

7

Там же.

(обратно)

8

Беддекер Г. Горе побеждённым. Беженцы III Рейха 1944-45. М.: Эксмо, 2006 г. Стр. 454.

(обратно)

9

Там же. Стр. 450.

(обратно)

10

Bacgue James. Verschwiegene Schuld. Die alliierte Besatzungspolitik in Deutschland nach 1945. Pour le Merite Verlag, 2008.

(обратно)

11

Там же.

(обратно)

12

Кротов Я. Жестяной четверг. http://yakov-krotov.livejournal.com/337928.html

(обратно)

13

Арр, Austin J. Ravishing the Women of Conquered Europe. New York, 1946.

(обратно)

14

Подробно об этом рассказывается в исследовании Энтони Бивера, опубликованном в английской газете The Guardian, 01.05.2002. Перевод статьи под заголовком «Они изнасиловали всех немок в возрасте от 8 до 80 лет» помещён на сайте Компромат. ру: http://www.compromat.ru/main/vragi/soldatnasilnik.htm

(обратно)

15

Буровский А. Великая Гражданская война 1939–1945. М., 2009 г. Стр. 428.

(обратно)

16

Беддекер Г. Горе побеждённым. Беженцы III Рейха 1944-45. М.: Эксмо, 2006 г. Стр. 453

(обратно)

17

Там же.

(обратно)

18

Там же. Стр. 456.

(обратно)

19

Германия до и после Второй мировой войны. http://www.otvoyna.ru/ germaniya.htm

(обратно)

20

Немецкий граф о русских проблемах. «Аргументы и факты» № 4, 24.01.2001 г.

(обратно)

21

Обыватель преобразил Германию. «Новая газета», № 5, 24.01.2000 г.

(обратно)

22

Журнал «Наш современник» № 2, 1995 г.

(обратно)

23

Zuerst! 28.9. 2010.

(обратно)

24

Focus Online, 20.12.2007.

(обратно)

25

Недружеские шаржи. Ost-West Panorama, № 5, 2010 г.

(обратно)

26

Кончаловский А. Пастухов В. На трибуне реакционера. М.: Эксмо, 2007 г. Стр. 37–38.

(обратно)

27

Определение публициста Олега Одноколенко, журнал «Итоги», № 36, 2008 г.

(обратно)

28

Авдеев В., Севастьянов А. Раса и этнос. М.: Книжный мир, 2007 г.

(обратно)

29

Вечно вчерашние нацелились на будущее. «Русская Германия/Русский Берлин», № 31, 2010 г.

(обратно)

30

Рогозин Д. Враг народа. М.: Алгоритм, 2006 г.

(обратно)

31

Там же.

(обратно)

32

Тэтчер М. Управление государством. М., 2003 г.

(обратно)

33

Битва за память. «Литературная газета», № 8, 2005 г.

(обратно)

34

http://www.newizv.ru/news/2006-06-30/49303/

(обратно)

35

http://antisys.narod.ru/pushkin.html

(обратно)

36

Определение В. В.Кожинова См.: Кожинов В. Загадочные страницы истории ХХ века. М.: Прима В, 1998 г.

(обратно)

37

В Турции убит католический епископ. «Русская Германия/Русский Берлин», № 23, 2010 г.

(обратно)

38

Газета Bild, № 126, 3.06.2010 г.

(обратно)

39

Устод — «учитель», уважительное обращение.

(обратно)

40

Сунниты — последователи наиболее многочисленного направления в исламе.

(обратно)

41

Киплинг Р., Баллада о Востоке и Западе.

(обратно)

42

Имеется в виду утопическое произведение Томмазо Кампанеллы (1568–1639) «Город Солнца», в котором он описывает некую идеальную республику.

(обратно)

43

Журнал Ost-West Panorama, № 3, 2008 г.

(обратно)

44

«Русская Германия/Русский Берлин» № 33, 2007 г.

(обратно)

45

Слово «халяль» в переводе с арабского означает «быть свободным, дозволенным», то есть строго соответствовать божественному закону — шариату.

(обратно)

46

«Русская Германия/Русский Берлин» № 20, 2010 г.

(обратно)

47

Junge Freiheit, № 49, 30.11.2007 г.

(обратно)

48

Интерфакс, январь 2008 г.

(обратно)

49

Восток нам поможет! «Русская Германия/Русский Берлин» № 31, 2010 г.

(обратно)

50

Нужны ли нам гости с Берега Слоновой Кости? «Русская Германия/Русский Берлин» № 31, 2010 г.

(обратно)

51

Журнал «Российский колокол», № 4, 2006 г.

(обратно)

52

Там же.

(обратно)

53

Там же.

(обратно)

54

«Русский базар», № 9, 2009 г.

(обратно)

55

«Немецкая волна», 24 июня 2010 г.

(обратно)

56

Там же.

(обратно)

57

Герой романа Патрика Зюскинда «Парфюмер», обладавший уникальным обонянием.

(обратно)

58

После окончания Второй мировой войны в Силезии и Восточной Пруссии, отошедших к Польше и частично к СССР, а также на территории Чехословакии и Югославии были проведены этнические чистки, в результате которых все немцы, жившие там, были насильственно перемещены в западные земли Германии (позже ФРГ) и в Австрию, а всё их имущество реквизировано. К месту назначения, по официальным и явно, как считает ряд авторитетных исследователей, заниженным сведениям, прибыло порядка 12 миллионов немцев. Более трёх миллионов погибло в ходе депортации.

(обратно)

59

Гора в центре киргизского города Майли-Сая, ныне Майлуу-Суу.

(обратно)

60

Так на Востоке называют зелёный чай.

(обратно)

61

Глава области.

(обратно)

62

Рыба, напоминающая внешним видом и повадками форель. Обитает в реках и водоёмах Средней Азии.

(обратно)

63

Генрих Шлиман (1822–1890), немецкий предприниматель и археолог-любитель, прославившийся своими находками в Малой Азии, на месте античной Трои.

(обратно)

64

Имеется в виду Нобелевская премия.

(обратно)

65

Имеется в виду Бен Ладен.

(обратно)

66

Колеров М. Почему Россия отказывается от соотечественников и от себя. http://www.regnum.ru/news/polit/1308005.html

(обратно)

67

Газета Neues Leben, № 3, 2010 г.

(обратно)

68

Там же.

(обратно)

69

Буровский А. Правда и вымысел о советских евреях. М.: Яуза-Пресс, 2009 г. Стр. 118.

(обратно)

70

Соловьёв В. Записки скорпиона. М.: РИПОЛ классик, 2007 г. Стр. 631.

(обратно)

71

Там же. Стр. 640.

(обратно)

72

Буровский А. Правда и вымысел о советских евреях. М.: Яуза-Пресс, 2009 г. Стр. 118.

(обратно)

73

Лимонов Э. Книга мёртвых. СПб.: Лимбус Пресс, 2000 г. Стр. 126.

(обратно)

74

Войнович В. Автопортрет. Роман моей жизни. М.: ЭКСМО, 2010 г.

(обратно)

75

Аксёнов В. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках. М.: Семь дней, 2009 г.

(обратно)

76

Шамбаров В. Агенты мировой закулисы. М.: ЭКСМО, 2009 г. Стр. 411–412.

(обратно)

77

Поляков Ю. Зачем вы, мастера культуры? М.: ИД «Литературная газета», 2007 г. Стр. 64.

(обратно)

78

Сост. Ауман В. А., Чеботарёва В. Г. История российских немцев в документах. Т. 2. М.: МИГУПТ, 1993 г. Стр. 11.

(обратно)

79

Имеется в виду М. С. Горбачёв. Лимонов Э. Книга мёртвых. СПб.: Лимбус Пресс, 2000 г. Стр. 146.

(обратно)

80

Литературное объединение «Самое Молодое Общество Гениев» («Сила, Мысль, Образ, Глубина») родилось в Москве в январе 1965 г., уже на излёте небывалого поэтического бума конца 50-х — начала 60-х. У истоков движения стояли поэты Леонид Губанов, Владимир Алейников, Юрий Кублановский, Владимир Батшев, Саша Соколов, Вадим Делоне, Владимир Сергиенко и многие другие. Всем им тогда было по 17–19 лет. Из художников к смогистам примыкал Николай Недбайло. Почётным членом СМОГа был философ Арсений Чанышев.

(обратно)

81

Рыжий Н. (Майер В. А.) Чешежопица. Очерки тюремных нравов. Новосибирск: «Сибирская газета», 1992 г.

(обратно)

82

Арутюн Акопян (1918–2005), известный фокусник-манипулятор, народный артист СССР.

(обратно)

83

Войнович В. Автопортрет. Роман моей жизни. М.: ЭКСМО, 2010 г. Стр. 664.

(обратно)

84

Там же.

(обратно)

85

Мальгин А. Советник президента. М.: KOLONNA Publications, 2005 г. Стр. 118.

(обратно)

86

Там же. Стр. 119.

(обратно)

87

Там же.

(обратно)

88

Диалог Иосифа Бродского с Адамом Михником. «Газета Выборча», 02.03.96 г. http://www.rinam.net/rinam/brodsky.htm

(обратно)

89

Международный биографический центр. http://www.biograph.ru/bank/ evtushenko_ea.htm

(обратно)

90

Вормсбехер Г. Шаг влево, шаг вправо… http://wolgadeutsche.net/ wormsbecher/schritt.htm

(обратно)

91

Войнович В. Автопортрет. Роман моей жизни. М.: ЭКСМО, 2010 г. Стр. 337.

(обратно)

92

Вормсбехер Г. Шаг влево, шаг вправо. http://wolgadeutsche.net/ wormsbecher/schritt.htm

(обратно)

93

http://svarkhipov.narod.ru/vip/ramo.htm

(обратно)

94

Аннинский Л. Освобождение из Вавилонской башни, или Русский язык и нерусские литературы. «Общественные науки и современность», № 3, 1991 г.

Стр. 179–186.

(обратно)

95

http://viknao de ssa.od.ua/newsp aper/news/?3652

(обратно)

96

http://www.eleven.co.il/article/12949

(обратно)

97

Андрей Битов: XXI век уже наступил. «Литературная газета», № 51, 1996 г.

(обратно)

98

Галковский Д. Два идиота. М.: Издательство Дмитрия Галковского, 2009 г. Стр. 232.

(обратно)

99

Там же. Стр. 233.

(обратно)

100

Буровский А. Правда о «еврейском расизме». М.: «ЯУЗА-ПРЕСС», 2010 г.

Стр. 223.

(обратно)

101

Немцы России. Энциклопедия. М., Издано Общественной Академией наук российских немцев, 1999 г., Т. 1. 822 с.; 2004 г., Т. 2. 747 с.; 2007 г. Т. 3. 893 с.

(обратно)

102

Бердинских В. Спецпоселенцы. Политическая ссылка народов Советского Союза. М.: Новое литературное обозрение, 1995 г.; Земсков В. Спецпоселенцы в СССР 1930–1960. М.: Наука, 2005 г.; Буровский А. Великая гражданская война 1939–1945. М.: Яуза, 2009 г.; Литвин А. Сталинские репрессии. http://ru.wikipedia. org/wiki/; Дизендорф В. Прощальный взлёт. Судьба российских немцев и наше национальное движение. М.: МСРН, 1997 г.; Бруль В. Депортированные народы в Сибири (1935–1965 гг.). Сравнительный анализ // Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. М., 1999 г.

(обратно)

103

Pinkus В., Fleischhauer I. Die Deutschen in der Sowjetunion. Baden-Baden,1987.

(обратно)

104

Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. Опыт художественного исследования. Париж: YMKA-Press, 1973 г.

(обратно)

105

http://student.km.ru/

(обратно)

106

«Грюс Готт» — дословно «С Богом», «Благослови Господь», традиционное приветствие жителей Баварии и прилегающих к ней районов Австрии.

(обратно)

107

«Сервус» — форма приветствия между близко знакомыми людьми, живущими в Верхней и Нижней Баварии, а также в районах австрийского и итальянского Тироля.

(обратно)

108

Аусзидлер (нем.) — переселенец.

(обратно)

109

Из книги Педенко С. «Лёд и пламень». Северо-Западное книжное издательство, 1981 г.

(обратно)

110

Фраза друга Николая Рубцова поэта Льва Котюкова из его книги «Демоны и бесы Николая Рубцова». Москва: Юпитер, 2004 г.

(обратно)

111

Город в Вологодской области, в котором жил поэт и где установлен ему памятник.

(обратно)

112

Строки из поэзии Николая Рубцова.

(обратно)

113

21 апреля 2009 г. трагически погиб в Праге при невыясненных обстоятельствах.

(обратно)

114

«Русская Германия/Русский Берлин» № 44, 2008 г.

(обратно)

115

«Московская немецкая газета» № 21, 2008 г.

(обратно)

116

Как нам обустроить Россию. «Труд» № 219, 2007 г.

(обратно)

117

«Московская немецкая газета» № 21, 2008 г.

(обратно)

118

Там же.

(обратно)

119

Там же.

(обратно)

120

Выступление на Международной научно-практической конференции «Российские немцы ХХ! век» 26 августа 2008 г. в Москве.

(обратно)

121

Газета Bild, № 274, 23.11.2010 г.

(обратно)

122

«Исповедь переселенца: Я тоскую по России». Deutsche Welle, 26.02.2010.

(обратно)

123

Фридрих Йозеф Гааз (1780–1853) — русский врач немецкого происхождения, филантроп, известный под именем «святой доктор». В 1909 году Фёдору Петровичу, как его звали в России, во дворе бывшей «Гаазовской больницы» (Полицейской больницы) был установлен бюст работы скульптора Н. А. Андреева. На памятнике — девиз доктора Гааза: «Спешите делать добро».

(обратно)

124

Viktor Bruhl, Michael Wanner: Gedenkbuch Altai und Omsk. Staatsterror an den Deutschen in den Regionen Altai und Omsk 1919–1953. - Herausgeber: Historischer Forschungsverein der Deutschen aus Russland e.V., Nürnberg. 2009.

(обратно)

125

Буровский А. Великая гражданская война. М.: ЯУЗА, ЭКСМО, 2009 г.

(обратно)

126

Бердинских В. Спецпоселенцы. Политическая ссылка народов Советского Союза. М.: Новое литературное обозрение, 2005 г.

(обратно)

127

Земсков В. Спецпоселенцы в СССР 1930–1960. М.: Наука, 2005 г.

(обратно)

128

Сборник «Положение армян в Турции до вмешательства держав в 1895 году». М.,1896 г.

(обратно)

129

Турецкая националистическая организация «Единение и прогресс», основанная в 1889 г. и возглавившая борьбу против феодального абсолютизма в Османской империи. В 1908 г. пришла к власти, но фактически не изменила феодально-клерикальный строй империи. Самоликвидировалась после поражения Турции в 1-й Мировой войне (1918). В более широком смысле младотурками называют всех участников буржуазного революционного движения в Турции в начале ХХ века.

(обратно)

130

Верфель Ф. Сорок дней Муса-Дага. Ереван, 1984 г.

(обратно)

131

Lepsius J. Deutschland und Armenien, 1914–1918: Sammlung diplomatischer Aktenstücke, herausgegeben und eingeleitet von Dr. Johannes Lepsius. Potsdam, Nr.

81, 1919. S. 80.

(обратно)

132

Турцию принудят признать преступления прошлого. «Русская Германия/ Русский Берлин», № 16, 2010 г.

(обратно)

133

Должностное лицо в Турции, представляющее центральное правительство в вилайете.

(обратно)

134

Lepsius J. Deutschland und Armenien, 1914–1918: Sammlung diplomatischer Aktenstücke, herausgegeben und eingeleitet von Dr. Johannes Lepsius. Potsdam, Nr.

81, 1919. S. 113.

(обратно)

135

Там же. S. 134–135.

(обратно)

136

В массовых убийствах и насилиях наряду с турецкими воинскими частями и башибузуками (бандитами, головорезами) участвовала курдская кавалерия (гамидие), банды мусульман-арабов и отряды азербайджанцев.

(обратно)

137

Lepsius J. Deutschland und Armenien, 1914–1918: Sammlung diplomatischer Aktenstücke, herausgegeben und eingeleitet von Dr. Johannes Lepsius. Potsdam, Nr.

81, 1919. S. 142.

(обратно)

138

Табло. «Завтра» № 10, 2010 г.

(обратно)

139

Комитет нижней палаты Конгресса США вновь признал геноцид армян. Турция снова отозвала посла. http://www. newsru.com/ 5.03.2010 г.

(обратно)

140

Грузии не хватило информации о геноциде? «Русский базар» № 17, 2010 г.

(обратно)

141

Киракосян Д. Младотурки перед судом истории. Ереван: Айастан, 1986 г.

(обратно)

142

Авторский сайт Юрия Веремеева.

(обратно)

143

Striegnitz S. Der Weltkrieg und die Wolgakolonisten: Die Regierungspolitik und die Tendenzen der gesellschaftlichen Entwicklung. Dahlmann/Tuchtelhagen. S. 134146.

(обратно)

144

Краснов П. Единая-Неделимая. М., 2004 г. Стр. 317.

(обратно)

145

Генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей…» Депортации в России 1914–1918 гг. «Военно-исторический журнал», № 1, 1997 г. Стр. 47.

(обратно)

146

Айрапетов О. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003 г.

(обратно)

147

Генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей.» Депортации в России 1914–1918 гг. «Военно-исторический журнал», № 1, 1997 г. Стр. 48.

(обратно)

148

Айрапетов О. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003 г. Стр. 76.

(обратно)

149

Генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич: «Немецкую пакость уволить, и без нежностей.» Депортации в России 1914–1918 гг. «Военно-исторический журнал», № 1, 1997 г. Стр. 48.

(обратно)

150

Корн Р. Забытые герои. Российские немцы на Кавказском фронте, в кн.: «В России — немцы, в Германии — русские. Исторические очерки». Аугсбург, 2008 г.

(обратно)

151

Нелипович С. Политика военно-политического руководства России в отношении немцев в годы 1-й Мировой войны 1914–1918 гг. Москва. Стр. 6.

(обратно)

152

Там же. Стр. 25.

(обратно)

153

Интернирование японцев в США. http://ru.wikipedia.org/wiki

(обратно)

154

Нелипович С. Дискриминационные меры военного руководства в отношении российских немцев в период 1-й Мировой войны 1914-18 гг. Москва. Стр. 5.

(обратно)

155

Нелипович С. Георгий Берхман — забытый герой 1-й Мировой войны. Мо

(обратно)

156

сква. Стр. 4.

(обратно)

157

Веремеев Ю. Немцы в Русской армии накануне и в годы Первой мировой войны. http://army.armor.kiev.ua/hist/nemcu-rus.shtml

(обратно)

158

Нелипович С. Политика военно-политического руководства России в отношении немцев в годы 1-й Мировой войны 1914–1918 гг. Стр. 19.

(обратно)

159

Михайлов В. Разгром турецкой армии и овладение первоклассной турецкой крепостью. «Военно-исторический журнал», № 8, 2006 г. Стр. 49–53.

(обратно)

160

Масловский Е. Мировая война на Кавказском фронте 1914–1917 г. Париж: Возрождение, 1933 г. Стр. 297.

(обратно)

161

Там же. Стр. 299. войны 1914–1918 гг. Стр. 19.

(обратно)

162

Иванов А. Руководство к изучению Священных книг Новаго Завета. Москва: Воскресение, 2002 г. Стр. 314.

(обратно)

163

Лепсиус (Ьерэшэ) Иоганнес (1858–1926), немецкий общественный деятель, гуманист, доктор теологии. В 1914–1926 — председатель Германо-армянского общества. Весной 1896 г. он, совместно с Дж. Гринфильдом, совершил продолжительную поездку по Малой Азии в целях сбора свидетельств очевидцев событий и оказания помощи армянам на месте. С августа того же года начал публикацию в немецкой печати серии статей под общим названием «Правда об Армении». Эти статьи (всего 18) легли в основу труда Лепсиуса «Армения и Европа. Обвинение против великих держав и призыв к христианской Германии» (1896). Труд этот, выдержавший за два года 7 изданий, был переведён на английский и французский языки и сыграл значительную роль в формировании европейского общественного мнения в пользу армянского народа. Лепсиус деятельно участвовал в организации митингов протеста против резни армян в Османской империи, в своих выступлениях прямо указывал, что это преступление — дело рук турецкого правительства во главе с султаном. Деятельность Лепсиуса встретила всё более возраставшее противодействие со стороны официальных кругов Германии, заинтересованных в сближении с Турцией — своей будущей союзницей в назревавшей мировой войне. Лепсиус проводил большую работу по сбору средств для строительства приютов, школ, больниц, а также промышленных предприятий для армянского населения Малой Азии, а также армянских беженцев в ряде стран. После поражения Германии в Первой мировой войне Лепсиус опубликовал большое количество важных документов относительно Армении из архива МИД Германии (сборник «Германия и Армения. 1914–1918»). В 1920-е гг. Лепсиус продолжал оказывать материальную помощь армянским сиротам-беженцам, направлял в Советскую Армению медикаменты от Германо-армянского общества.

(обратно)

164

Корн Р. Забытые герои. Российские немцы на Кавказском фронте, в кн.: «В России — немцы, в Германии — русские. Исторические очерки», Аугсбург, 2008 г.

(обратно)

165

Визит турецкого премьера в Кёльн воспринят неоднозначно. «Немецкая волна», 11.02.2008.

(обратно)

166

Газета La Stampa. Турин, Италия, 10.02.2008 г.

(обратно)

167

Би-Би-Си, 2.11.2009 г.

(обратно)

168

Volk auf dem Weg Nr. 8–9, S. 13–14. 2007

(обратно)

169

Pinkus, B. /I. Fleischhauer. Die Deutschen in der Sowjetunion. Geschichte einer nationalen Minderheit im 20. Jahrhundert. Baden-Baden, 1987. S. 318.

(обратно)

170

Вольтер Г. Зона полного покоя. Москва: Инсан, 1991 г. Стр. 107.

(обратно)

171

Вормсбехер Г. Убить народ. Новосибирск: РНД, 2002 г. Стр. 78.

(обратно)

172

Буровский А. Великая Гражданская война 1939–1945. Москва: Эксмо, 2009 г. Стр. 427.

(обратно)

173

Бердинских В. Спецпоселенцы. Политическая ссылка народов Советского Союза. Москва: Новое литературное обозрение, 1995 г. Стр. 325.

(обратно)

174

Там же. Стр. 19–20.

(обратно)

175

Корн Р. В России — немцы, в Германии — русские. Исторические очерки о российских немцах. Аугсбург, 2008 г. Стр. 230–231.

(обратно)

176

Бердинских В. Спецпоселенцы. Политическая ссылка народов Советского Союза. Москва: Новое литературное обозрение, 1995 г. Стр. 453–454.

(обратно)

177

Сост. Ауман В. А., Чеботарева В. Г. Москва: МИГУПТ, 1993 г.

(обратно)

178

Корн Р. В России — немцы, в Германии — русские. Исторические очерки о российских немцах. Аугсбург, 2008 г. Стр. 89.

(обратно)

179

Журнал «Родина», № 8–9 1993 г. Стр. 127.

(обратно)

180

Рябиченко С. Погромы 1915 года. Три дня из жизни неизвестной Москвы. Москва, 2002 г. Стр. 90.

(обратно)

181

Буровский А. Самая страшная русская трагедия. Москва: Яуза-пресс, 2010 г. Стр. 425–428.

(обратно)

182

Костырченко Г. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. Москва, 2001 г. Стр. 341.

(обратно)

183

Драгунская И. Миль пардон, мусью. Радио «Свобода», 22.06.2009.

(обратно)

184

Костырченко Г. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. Москва, 2001 г. Стр. 341.

(обратно)

185

Шафаревич И. Русский народ в битве цивилизаций. Москва: Алгоритм, 2003 г. Стр. 173

(обратно)

186

Бердинских В. Спецпоселенцы. Политическая ссылка народов Советского Союза. Москва: Новое литературное обозрение, 1995 г. Стр. 328.

(обратно)

187

Симонов К. Живые и мёртвые. Москва: Художественная литература, 1989 г. Стр. 194.

(обратно)

188

Ионг Л. де. Немецкая пятая колона во Второй мировой войне. Москва: Вече, 2004 г.

(обратно)

189

Герман А. История республики немцев Поволжья. В событиях, фактах, документах. Москва, 2000 г. Стр. 142.

(обратно)

190

Корн Р. В России — немцы, в Германии — русские. Исторические очерки о российских немцах. Аугсбург, 2008 г. Стр. 160.

(обратно)

191

Соколов Б. Молотов. Тень вождя. Москва: АСТ, 2005 г. Стр. 138–139.

(обратно)

192

Земсков В. Спецпоселенцы в СССР 1930–1960. Москва: Наука, 2005 г. Стр. 284.

(обратно)

193

Шамбаров В. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле. Москва: Алгоритм, 2008 г. Стр. 106.

(обратно)

194

Бердинских В. Спецпоселенцы. Политическая ссылка народов Советского Союза. Москва: Новое литературное обозрение, 1995 г. Стр. 356.

(обратно)

195

Полян П. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. Москва: ОГИ-Мемориал, 2001 г. Стр. 210, 218.

(обратно)

196

Нарочницкая Н. За что и с кем мы воевали. Москва: Минувшее, 2007 г. Стр. 28.

(обратно)

197

Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Москва: Текст, 2005 г.

(обратно)

198

Бобков Ф. КГБ и власть. М.: ЭКСМО, Алгоритм-книга, 1995 г. Стр. 328.

(обратно)

199

Корн Р. В России — немцы, в Германии — русские. Аугсбург, 2008 г. Стр. 183.

(обратно)

200

Бобков Ф. КГБ и власть. М.: ЭКСМО, Алгоритм-книга, 1995 г. Стр. 329–330.

(обратно)

201

Попов Г. Победа. Сталин. Номенклатура. Россия. «Совершенно секретно», № 5, 2010 г.

(обратно)

202

Там же.

(обратно)

Оглавление

Александр Фитц Утро в раю

Тайны немецкой души

Чем Россия не Германия?

Бюргер и «немецкое чудо»

Футбол и восток — дело тонкое

  Слева — свои, справа — чужие

  Уважаемые гости, не надоели ли вам хозяева?

Письмо канцлеру

Изгои нашего времени

Скромное обаяние диссидентов

О литературе российских немцев

Загадки энциклопедии

Парнас амбиций

Грюс Готт, поэт рубцов

Кёнигсберг, так и не ставший Калининградом

«Сокин сын» в германском интерьере

Как убивали надежду

У нас есть мечта

Под небом родным чужая земля

С родины на родину. Зачем?

Полная… Гваделупа

Состав «преступления»: национальность*

От шнобелевской премии к нобелевской

Геноцид армян и российские немцы

  «От Стамбула до Китая — только мусульмане!»

  «России может стать стыдно»

  Вспоминают ли россиян в Цицернакаберде?

  Что общего между политикой и колбасой?

Век вечной ссылки

  «Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят»

  Единый стандарт немецкой судьбы

  Сталинскии вариант ликвидации малых народов

  Из российских немцев нас превратили в немецких

  Когда молчание красноречивее слов

О нас не писали ни книг, ни песен*

*** Примечания ***