Полет почтового голубя [Кристиан Гарсен] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Кристиан Гарсен Полет почтового голубя

Изабель, первой читательнице

В мире всё похоже на мир.

Марсель Гране
Он чувствовал, что всё оставил позади себя: потребность думать, потребность писать и все остальные потребности. Все это было далеко в прошлом.

Эрнест Хемингуэй

Глава 1 Итальянец по происхождению, Еугенио ничего не понимал в итальянской опере

«24-й день 5-го месяца 13-го года по Жун Чэну (14 июля 1735 года), Чжан Банцяо, письмо своему младшему брату Мо, из монастыря Бифен на Цзяошане, в один из дождливых праздных дней:

Когда-то Уян Жутиу, работавший в Императорской библиотеке, обнаружил тысячи, десятки тысяч свитков — влажных, сгнивших и безвозвратно утраченных. Кроме того, там находилось несколько десятков каталожных свитков, большая часть которых тоже превратилась в гниль, и только несколько свитков остались неповрежденными. Он прочитал имена авторов: ни одного из них он не знал. Он прочитал названия книг: ни одной из них он никогда не встречал. Значит, учитель У был просто невежествен, ведь ни одна книга не могла попасть в Императорскую библиотеку, если принадлежала перу неизвестного».

Прочитав эти несколько строк в сборнике, который дала ему Марианна, Еугенио решил больше никогда не писать (не пополнять ряды одержимых этим смехотворные занятием, — вначале подумал он — он, кто опубликовал всего одну книгу стихов и сборник новелл, проданные соответственно тиражом сто тридцать два и триста тринадцать экземпляров) и выбросил рукопись, которую редактировал. Для большей надежности он удалил из компьютера папки с файлами и очистил корзину. Потом ему в голову пришла мысль, что если нельзя восстановить файлы, то в глупом порыве раскаяния еще можно спасти скомканные листы. Поэтому, вытащив их из мусорной корзины, он пошел в сад и поджег вместе с кучей нарубленных веток, лежавших там уже несколько недель. Все равно, подумал он, рукопись была не закончена, не была бы закончена, и вообще, у него ничего бы не вышло. Лучше уж посвятить свободное время работе в саду и получить от этого больше пользы и удовлетворения.

Это решение принесло ему облегчение, и он почувствовал себя так, словно заново родился. Перед ним открывалась спокойная жизнь, состоящая исключительно из здоровых занятий, работ по дому, написания простеньких статей для культурной странички в «Вуа дю Сюд» (кстати, он собирался попросить своего шефа прямо с сегодняшнего дня поручать ему только интервью — и никаких обзорных статей, чтобы больше не подвергаться прежнему искушению заняться творчеством) и воскресных сладких утех с Марианной.

— Мне уже сорок один год, — объяснил он ей тем же вечером, — возраст, когда умер Кафка. Я воспринимаю это как знак, что мое время безвозвратно ушло. Нужно быть честным с самим собой — я не смогу быть хорошим писателем. И потом, книг и так полно.

Марианна была совершенно огорошена. Она возразила ему, что в сорок один год Кафка тоже хотел уничтожить свои неопубликованные произведения, но, к счастью, Макс Брод этого не допустил. Однако этот аргумент не смог поколебать решимости Еугенио.

— Как бы то ни было, уже слишком поздно, — заключил он, целуя ее.

Глядя, как стопка бумаги превращается в дым, рассеивающийся в голубоватом воздухе, Еугенио испытал странное чувство, похожее на мимолетное ощущение счастья. «А всё потому, — мелькнула у него мысль, — что этот дым — плод решения». Еугенио исключительно трудно давались решения, трудно до такой степени, что он сам иногда задавался вопросом, как Марианна, такая энергичная, могла выносить его. Одна точка зрения никогда не казалась ему лучше другой, одно решение — лучше противоположного. Он сам страдал от своей непонятной безынициативности, жуткой нерешительности, зачастую портившей его отношения с окружающими, так как люди в конце концов начинали считать его или тупым, или надменным, или высокомерно замкнувшимся в себе и не желающим интересоваться чем бы то ни было. На самом же деле так проявлялась главная черта его характера — нерешительность, не позволявшая ему принять чью-либо сторону. «Ведь если все хорошенько взвесить, — думал он, — то всякое принятое решение может оказаться столь же сомнительным, как и любое другое». Марианна была первой женщиной, которая смирилась с его слабостью.

Следующим утром, когда в восемь часов зазвонил телефон, Еугенио, подперши подбородок руками, сидел перед чашкой горячего кофе, мечтательно созерцая поднимавшийся легкий дымок и вспоминая о том, как любил путешествовать в молодости. Теперь же он думал, что путешествия ничего не дают, что поездки не избавляют тебя ни от груза проблем, ни от недостатков, ни от тревог, и что чем дальше ты уезжаешь от определенной точки, то, совершив