Сброшенный корсет [Сюзан Кубелка] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

думает, что лучше всех?», то меня обвиняли в тщеславии: «Только и крутится перед зеркалом, а сама страшней ночи». Я всегда стояла на его пути. Всюду. Меня просто было слишком много в доме. Так шли годы, я перестала понимать мир. Все теряло свой смысл. Зачем он велел воспитывать меня как благородную девицу? Затем лишь, чтобы попрекать в желании казаться «лучше других»?

А ведь он был хозяином в доме и мог в любой момент все изменить. Например, уволить Эрмину. Почему же он не делал этого? Но самое удивительное — он боялся Эрмину. Она даже спала в своей собственной комнате, что для гувернантки по тем временам было неслыханной роскошью. Гувернантки всегда спали в детской, а Эрмина — нет. Матушка моя тоже испытывала к маленькой Фришенбах огромное уважение. Словом, положение Эрмины в доме моих родителей было особым. Только вот почему? Я часто спрашивала себя об этом. Почему?

Разумеется, Эрмина была благородного происхождения. Но этого мало. У нее ведь не было состояния, своего дома, замка. Фамильное имущество унаследовал ее брат Фриц. А отец мой ценил деньги. Ему импонировали только богатые люди. Власть Эрмины имела иные причины. Я ломала себе голову, но все равно не могла найти разгадку.

В день моего пятнадцатилетия ситуация обострилась. Вечером начался снегопад, и я уже лежала в постели, когда отец неожиданно вошел в мою комнату, чего никогда не, бывало, ни разу за всю мою жизнь. Вид у него был престранный: соломенные волосы под сеткой (уже завитые и уложенные для завтрашнего городского бала), светлые усы прижаты белой повязкой, туго стянутой на затылке, в руке красный ночник, отбрасывающий причудливые тени на потолке. Вдобавок ко всему красные лоснящиеся щеки, водянисто-голубые глаза навыкате, коренастая фигура — он был похож на мопса в наморднике, и тут уж ничто не могло помочь, даже элегантный коричневый бархатный халат не придавал ему изысканности. К тому же, от него сильно пахло табаком, а приблизившись ко мне, он стал озираться по сторонам, словно что-то искал. Потом пододвинул стул и сел возле кровати.

— Читать благородная барышня научилась, — начал он в привычно резком тоне. — А ну-ка скажи мне: что написано над воротами веерной фабрики в Вене, на Нелькен-гассе 4, которая принадлежит моему другу Венцелю Керну?

— «Венцель Керн и сын», — сказала я твердым голосом.

Только не показывать страх. Этому меня научила Эрмина.

— А что написано над гостиницей «У золотого клопа»?

— «Игнац Клоц и сын».

— А на блестящем фоне над шелкопрядильной фабрикой, которую купил мой кузен Леопольд? Там что написано?

— «Владельцы: Леопольд Хюбш и сын».

— Верно! И что при этом бросается тебе в глаза?

Я молчала.

— Ты умеешь читать и писать, знаешь французский. Я пытаюсь понять, можешь ли ты еще и думать логически.

Я потупила взгляд и вздохнула. Я уже догадывалась, что за этим последует.

— Не знаешь? Итак, я тебя спрашиваю: видала ли ты где-нибудь в Вене, в Праге, в Крайне, в Ципсе, видала ли ты где-нибудь в Австро-Венгрии хоть одну вывеску с надписью: «Владельцы: Фриц Мюллер и дочь»? Видала? Да или нет?

— Нет, — коротко ответила я.

— А почему нет? Знает ли благородная барышня, почему нет? — Он посмотрел на меня поверх своей повязки, которая радостно задергалась. — Попробуй догадаться, раз ты такая умница-разумница?

Я молчала.

— Нет? Глупая гусыня! Тогда позволь сказать тебе, что такого не бывает. «Фриц Мюллер и дочь» — курам на смех! Такого нет во всем мире. «Фриц Мюллер и сын» — вот как это звучит, так, как и положено. — Он посмотрел на меня пронизывающим взглядом, встал и направился к двери. — Точно так же будет и у нас, — воскликнул он, берясь за ручку двери, — в моем доме. Фабрику получит Альбрехт. А над воротами будет написано: «Владельцы: Рюдигер Хюбш и сын»! Запомни это!

И тут вбежала Эрмина, в своем красном халате, со свечой в руке.

— Сударь! Что вы здесь делаете, ночью? Хотите испугать мою Минку? Я запрещаю вам это!

Отец опустил голову. Он стал вдруг похож на ребенка, которого поймали на воровстве.

— Сожалею, фройляйн фон Фришенбах, — пробормотал он подобострастно и сразу как-то съежился, — вынужденные обстоятельства, гм… выяснилось нечто принципиальное… Больше это не повторится. Целую ручки. Спокойной ночи. Целую ручки. — И отец исчез.

Я была совершенно потрясена. Дело не в фабрике. Производство фесок вовсе не было моим заветным желанием. Речь шла обо мне. «Притягивает к себе любовь, словно магнит?» Иллюзия. Я оказалась существом, никому не нужным, тщеславным и уродливым.

Самое ужасное — я ничего не могла изменить. Как бы я ни пела и ни играла на фортепьяно, как бы хорошо ни училась, какие бы картины ни писала и как бы выразительно ни декламировала наизусть целые театральные пьесы, все равно я никогда не стану сыном, никогда мое имя не будет красоваться на вывеске, и отец никогда не будет гордиться мною.

Всю ночь я размышляла о своей судьбе.

Последнее время отец вечно чем-то