В годы отрока Варфоломея [Максим Леонидович Яковлев] (fb2) читать постранично, страница - 3

тебя, — рассмеялся старший Кириллович.

— Дай Бог здоровия отцу государину нашему Кириллу, с матушкой нашей Марией, и всему дому его!

Стефан нагнулся к нему.

— Анфим, ты с ними?

— Да как же ж, кум-ти сына женит, Иванку. Не признал? А что у дуба венчаем, дак сам знаешь, куды крестьянину в церкви-ти сватьбиться, не по нашей кости мясо-ти, мы уж по древле обычаю своему.

— А поп что тут?

— Так мы разве ж нехристи? А поп-ти Устинский, Петряй привёз ради свата. Петряй-ти справный мужик, вон он с лентой, голосит, он у князь Лександра в людех, со своей деревенькой…

— Я и гляжу, не из наших поп-то.

— Не наш, не наш, с Устья откуда-ти. Пойду, сударик мой, молодых величать.

Обойдя вокруг дуба третий раз, поп подвёл новобрачных к толпе крестьян. Перед ними расступились. Снова запели бабы. Бросали на головы молодым хмель и цветы… Двинулись с песнями в сторону слободы.

Анфим показал попу на Стефана:

— Нашего боярина Кирилла сын. А другой-ти их — Валфромей… слыхал небось?

Стефан придержал коня прислушиваясь. Поп спрашивал:

— Валфромей? И что сей? Который Валфромей? не упомню… Погодь-ка, неуж тот самый?

— Евонный брат родный, он и есть!

— Он ли в утробе матерней верещал?

— Он! сам слыхал, Христом говорю. На Троицын день стояли, он криком как даст из брюха за Евангелем! Матка его, боярыня Мария, со страху-ти себя не чуяла. Потом ещё раз, за «Херувимской!» из нутра гласил! Тут уж все оробели. На силу её в притворе в разум вернули…

— Говорят яко глас трубный рыкал: «до коли!»

— Да брешут, блажил, как дитя блажит, но яристо, трикратно, как Бог свят!..

— И что сие?

— Неспроста, говорят. Может, что и будет…

— Божа знаменье, мните?

— А сам как смекаешь?

— Дива много творится. Вон в Боголюбове было тож, уродился малой с золотым челом: осьми лет любую порчу, любую напасть отваживал, беды не знали; а зиму пошли они в лес, так волки всех и порезали, а ему одному поклонилися. Теперь он у них за господаря волчего… да там, говорят, и литвой попахивает, одно изуверство творят, без жалости — мало что зарежут, так ещё разденут до нага, и до жон падки, на мёртвых сором творят…

— Упаси, Божа! О Валфромее не леть и помыслить сего!

— Там поглядим, что из него выклюется. Где он ныне-то?

— В дому у отца, поди. Да вон усадьба-ти ихняя, туда и идём ко двору, блаславиться отеческим, сам и узришь его.

— Неча мне соваться под всякий спрос, я уж напрямки, к родителеву брашну пущусь, подале от боярской милости. Вы уж сами ступайте…

Стефан выпрямился в седле.

— К нам, значит, — сказал себе, стеганул коня и поскакал, уже не оглядываясь на свадьбу.

Въехав на двор, Стефан спрыгнул с седла.

— Муса! примай Грачика!

Вышел хромой татарин, осклабясь на своего любимца. Муса служил дому их ещё при деде Стефана, сбежав из Орды от хана Тохты.

Под навесом амбара стоял десятник с холопом, щёлкал на счётах:

— К тому ж, три четверти кади ржи, по семи гривны кун… того скопом будет рублями полста пять гривен с добавком дванадесяти резаны…

— Касьян, отца видел?

Касьян повернулся к Стефану.

— На тереме, с гостем он.

Стефан поднялся на отцовскую половину, вошёл в горенку. За столом боярин Кирилл рассматривал листочки слюды; выбирал, относя на просвет к окну. Возле него человек некий в ферязи держал лоток со слюдой.

— Чешуйчата…

— Стрекозиное пёрышко, Кирила сударич, так и сквозит, ганзейский товар! Всё чисто наблюдать можно! Царевич Игнатий себе оба яруса застелил, и владыка тож…

Боярин посмотрел на свои окончины, сравнивая.

— Мои послепше, вроде, — сказал.

Заметил Стефана. Заметил его и гость, поклонился с улыбкой. Боярин отложил последний листок.

— Сочтёмся, беру сии.

— Того ровно полтретьядцать без одного, боярин.

— По осьми за четницу?

— По уговору.

Стефан делал знаки за спиной гостя.

— Добро. Погоди пока тут.

Боярин вышел в комнату. Стефан за ним, и тут же заговорил:

— К нам сватьба, Иванку ожанили, песошинского, Анфимова сродника, ряженые… там поп с ними Устинский, скоро будут!

Боярин Кирилл открыл ларец.

— А посажённым кто?

— Не знаю, тять, Анфим будто.

— Опять у дуба хороводились. В малой варнице почему желоба не сменили? — спросил, отсчитывая серебро. — Дождь был?

— Не было. Я не знаю, там дядя с Онисимом остался…

— Сам-то чего на сватьбу пялился, охота была?

Стефан не ответил.

— Ладно.

Ссыпал серебро в мешочек, поглядел на сына…

— Пойдём-ка, нужен будешь.

— Тять, а к Михал Авдеичу-то посылали?

— Послали.

Вернулись в горенку.

— Здесь всё, по уговору. Стефан, проводи гостя, там на заднем дворе повозка их, погляди, всё ли поклали княгине-то: солонины три бочки, бочаток мёду и туесы с морошкой, с черникой… остальное с обозом. И скажи Прокшичу, чтобы забрал слюду, и пусть возьмёт кузнеца, а он снимет мерки с окончин на новый терем. Ну, с Богом. Княгине нашей поклон земной от нас, негодных слуг княжих. Обоз заутра отправим, как