Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
Часть вторая продолжает «уже полюбившийся сериал» в части жизнеописания будней курсанта авиационного училища … Вдумчивого читателя (или слушателя так будет вернее в моем конкретном случае) ждут очередные «залеты бойцов», конфликты в казармах и «описание дубовости» комсостава...
Сам же ГГ (несмотря на весь свой опыт) по прежнему переодически лажает (тупит и буксует) и попадается в примитивнейшие ловушки. И хотя совершенно обратный
подробнее ...
пример (по типу магического всезнайки или суперспеца) был бы еще хуже — но все же порой так и хочется прибавить герою +100 очков к сообразительности))
В остальном же все идет без особых геройств и весьма планово (если не считать очередной интриги в финале книги, как впрочем было и в финале части первой)). Но все же помимо чисто технических нюансов службы (весьма непростой кстати...) и «ожидания экшена» (что порой весьма неоправданно) — большая часть (как я уже говорил) просто отдана простому пересказу «жита и быта» бесправного существа именуемого «курсант»))
Не знаю кому как — но мне данная книга (в формате аудио) дико «зашла»)) Так что если читать только ради чтения (т.е не спеша и не пролистывая страницы), то и Вам (я надеюсь) она так же придется «ко двору»))
жизни и всей жизни мира, удерживая ее на этот миг своим взглядом и своей страстью, бесстрастной страстью философов и отдельных, редких поэтов», что-то близкое к античной классике, Самбрано вспомнился Лукреций. Вместе с тем, замечала она, это эпическое самоустранение поэта, его «незаинтересованное, как бы безличное созерцание вещей» выдвигает на первый план саму поэзию как особый способ мыслить о мире, даже как некую новую природу человека. «И здесь, — подытоживала Самбрано, — поэзия <…> становится самой собою».
<…> Стихотворное слово испанского изгнания 1939 года по-разному продлилось или заново проросло в краях, которые приютили изгнанников; самой гостеприимной для них стала земля Мексики. Не вижу смысла перечислять имена сюда прибывших, это уже делалось и наверняка будет делаться с должной глубиной в последующие дни нашей встречи. «Число поэтов-изгнанников очень велико; перечень никогда больше не вернувшихся на родину потрясает»[3], — пишет Аурора де Альборнос[4].
Именно так. Потери были чудовищными. Мы, пришедшие позже, родились в этой пустоте или прямо из нее. Леон Фелипе, один из великих символов того, что можно считать первой волной, первой фазой республиканского изгнания, написал, как известно, знаменитые стихи, дающие почувствовать величину раны:
Тем не менее из самой этой невозможности восстали поле, огонь и песня. Они родились из сознания потери. «Поют лишь то, что теряют», — с пониманием сказал Антонио Мачадо.
Итак, мы родились из утраченного слова и пустоты, которую оно в нас оставило. <…> Тогда, только тогда мы начали, кажется, по-настоящему рождаться. И, конечно, поэзия и другие формы творчества, рожденные в изгнании или изгнанием, постоянно и порою совсем непросто соотносились с трудным возрождением литературной жизни в Испании после 1939 года.
Важно не забывать внутренние обстоятельства страны в ту пору. Поколения тогдашней молодежи впервые сталкиваются с изгнанием, и это неизбежно становится встречей с пустотой, с небытием. Сначала пустота рождает вопросы. Позднее оттуда доходят слухи и в конце концов доносятся голоса. Всматриваясь в ту даль, наши слепые глаза начинают видеть. Тогда стихотворное слово обретает решающий смысл. К этому стихотворному слову, к тем, кто несли его сквозь долгие годы небытия, того небытия, которое они сумели превратить в плодоносный посев, прочную явь, я и хотел бы обратить сегодня самую горячую признательность. Всем им мы обязаны долгой и возрожденной жизнью слова. Но поскольку мы говорим об испанских поэтах-изгнанниках в Мексике, я хочу назвать среди всех — или в качестве символа их всех — поэта великого тогдашнего отсутствия, который с решающей силой, наперекор случаю и судьбе, повлиял на меня и на тех главных авторов, которые работают или работали одновременно со мной.
Я пишу, а на столе перед мной последняя книга этого поэта, «Отчаяние призрачной тени», <…> на титульной странице которой простая надпись его рукой: «Хосе Анхелю Валенте, дружески. Луис Сернуда. Мехико, 1963». Год его смерти. Год и место. Здесь покоится его прах. Отсюда с каждым новым изданием «Реальности и желания» к нам приходил его голос, главный голос главного поэта своего поколения, обретенный в изгнании, где он нашел свое предназначение или судьбу:
Вернуться? Возвращение — для тех,
Кто после долгих лет и долгих странствий
Устали от скитальчества и рвутся
К родному краю, очагу, друзьям,
К любимым, ожидающим, как прежде.
А ты? Ты и не думаешь вернуться:
Шагать бы беспрепятственно вперед
Всегда свободным, хоть юнцом, хоть старцем, —
Без Телемака, чтоб тебя искал,
И без Итаки, и без Пенелопы.
Шагай, шагай же и не возвращайся —
Как прежде, до конца дорог и дней,
И не тоскуй о беспечальной доле,
Ступая по неведомым краям,
Взирая на невиданные земли.
Написанное Сернудой трудно и непрерывно вносило в испанскую поэтическую традицию важные начала, мимо которых прошел наш легковесный романтизм. Поэты поколения Сернуды — уважение к которым решительно расценивалось в те годы как явное диссидентство — не слишком почитали мысль. В отличие от их предшественников Мачадо или Унамуно — и в отличие от Сернуды.
Последние комментарии
2 дней 14 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 18 часов назад