Соленая купель [Алексей Силыч Новиков-Прибой] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Алексей Силыч Новиков-Прибой

Предисловие


Алексей Силыч Новиков-Прибой обрел счастливую судьбу писателя: он нашел своего читателя, и читатель этот уже многие годы верен ему. Новикову-Прибою привелось немало увидеть и испытать на своем веку, и он рассказал об этом не измышляя, а с сердечной и суровой простотой.

Много лет назад, разбирая одну морскую библиотеку, я тщетно старался найти книжечки безвестного автора, скрывшего свое имя под псевдонимом «Матрос А. Затертый»; книжечки эти, написанные о цусимском бое, носили названия «За чужие грехи» и «Безумцы и бесплодие жертвы».

Толстые тома и огромные атласы с картами и гравюрами, раскрашенными иногда от руки, повествовали о смелых плаваниях и открытиях наших прославленных моряков Крузенштерна и Коцебу, Врангеля и Лисянского, Хвостова и Давыдова или Головнина… Это история жизни людей моря, отважных мореплавателей со всеми их судьбами. О маленьких книжечках, которые я искал, вряд ли знал какой-либо историк русского морского дела: это были первые, тотчас же по выходе конфискованные книжки простого матроса, баталера Алексея Новикова. Книжки эти заключали в себе не только страницы о цусимской катастрофе, но и удивительную судьбу их автора.

Из самых глубин народа, жадный к знанию, вышел простой крестьянский сын, стал в русском военном флоте матросом, глубоко осознал бесправие своего народа и всю подлую несправедливость российского самодержавия, взял в неопытную руку перо, написал о пережитом и о своем отношении к пережитому, как мог, не помышляя конечно, что станет когда-нибудь писателем и именно в своей освобожденной стране получит известность и признание.

С 1907 по 1913 год Новиков-Прибой скитался как политический эмигрант по Франции, Англии, Испании и Северной Африке, плавая матросом на коммерческих судах. Но, говоря об этом, он напоминает, что именно в Балтийском флоте, где отбывал воинскую повинность, началось его политическое пробуждение и что тут он впервые познакомился с тюрьмой за распространение среди моряков нелегальной литературы. Его «Морские рассказы», подготовленные к выпуску в 1914 году, оказались нецензурными по политическому характеру, и лишь после Октябрьской революции книга эта увидела свет.

Книжечек «Матроса А. Затертого» я так и не нашел, разбирая морскую библиотеку, но я нашел впоследствии самого автора, подружился с ним и полюбил его, и теперь, когда пишу эти строки о нем, я вижу его не отдаленным во времени, а только приближенным, таким, каким его знал, очень своеобычным и глубоко располагающим к себе своими душевными качествами.

Основная сила книг Новикова-Прибоя в их народности. Народность — это не только доступность, но еще и то, что созвучно множеству людей с их трудом, заботами и делами и что поднимает их сознание и обращает к высоким целям улучшения жизни. Новиков-Прибой писал главным образом о прошлом: его основная книга, имевшая всенародный успех, — это «Цусима». Достаточно было бы и одной этой книги, чтобы Новиков-Прибой остался в литературе: книга эта не только своего рода летопись беспримерной катастрофы русского флота, но как бы летопись тех первых подземных ударов, которые невосстановимо потрясли основы русского самодержавия. В. И. Ленин по поводу цусимской катастрофы писал: «Перед нами не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия».

Конечно, Новиков-Прибой не помышлял о таких масштабах своей книги. Масштабы эти определило время и законы движения литературы. Новиков-Прибой написал не одну эту книгу, но только после «Цусимы» к нему пришло широкое признание. После «Цусимы» читатели вернулись к прежним его книгам: «Морские рассказы», «Подводники», «Женщина в море».

Народность Новикова-Прибоя была органической. Он никогда не подгонял себя к людям, а так естественно входил в мир других людей, что сразу возникали и дружество, и задушевность. Следует, однако, сказать, что при всем своем расположении к людям Алексей Силыч был весьма требовательным к нравственному облику других, и если что-нибудь не удовлетворяло его в человеке, то в лучшем случае он становился молчалив и уходил в себя.

Он был удивительно легок на подъем и удивительно жаден к любому движению жизни, восторжен и впечатлителен в высшей степени, причем по-детски впечатлителен, несмотря на суровую школу многих испытаний, через которые пришлось ему пройти. Школа эта была не только суровой, но и требовала формирования цельного и, если можно так выразиться, огнеупорного характера, Дело не только в той матросской муштре, которую Новиков-Прибой познал: о жестокости таких адмиралов, как Чухнин, Дубасов, Скрыдлов, написаны целые книги. Суровую школу Новиков-Прибой прошел и на первых порах своей литературной работы: писательский труд требует и навыков и большой всесторонней культуры, и здесь Новикову-Прибою пришлось многое наверстывать.

Я познакомился с ним в ту