Игра со временем [Сергей Евгеньевич Панченко] (fb2) читать онлайн

Сергей Панченко

 

 

 

 

 

Игра со временем

фантастика, готовая стать реальностью

«Хроники Времени» книга 1

Сознанием любого Бытия наполнен Мир

в ответ на Бытие Сознания любого

ИД «Балдрук» - 2011

ББК 84 (4Укр) - 5

П-16

ПАНЧЕНКО С. Е. ИГРА СО ВРЕМЕНЕМ. – Издательский дом «Балдрук», 2011 г. — 173 с.

 

isbn 978-966-------

ISBN  978-966-2138-16-0

Первая книга цикла «Хроники Времени»

Эта книга рассказывает о том, как выйти на новый путь восхождения Человека, как выполнить Задачу, ради которой ты и пришел на Землю. Игра со временем – это не совсем обычное ученичество у не совсем обычных учителей без пространственных и временных границ, ученичество, раскрывающее  неизвестные стороны как внешнего, так и внутреннего мира человека.

«Игра со временем» - увлекательное путешествие в мир, где фантастика и реальность слились в одно необычайное приключение. И это только начало.

ISBN  978-966-2138-16-0

ББК 84 (4Укр) - 5

Панченко С. 2011

от автора

Пришло время не только задуматься о смысле Бытия, но и предпринять конкретные шаги, то первое действие, которое даст возможность ощутить, прочувствовать, промыслить и осознать всю иллюзорность границ обычного восприятия.

Героям романа «Игра со временем» представилась фантастическая возможность неимоверно расширить рамки обычного. И это оказалось для них настолько неожиданным и увлекательным, что в первое время их осознание не поспевало за стремительностью событий и изменением картины бытия. Им приходилось делать небольшие остановки, чтобы отдышаться. Но время не стоит на месте, и единственным способом его не терять является жить с опережением.

Как это возможно, что для этого необходимо и насколько при этом меняется качество жизни, им предстоит узнать, проходя множественные уровни необычной игры. Во время игры их сознание многомерно и многоприсутственно.

Та часть текста, которая идет в Огне Отца и Владык сложна в понимании, но зато она дает неограниченный потенциал для ученического восхождения. Все зависит от уровня подготовки и устремления читающего, от готовности принять на себя ответственность за свою жизнь.

Выражаю благодарность всем, кто вдохновил меня на написание столь необычной книги.

Часть 1

С чего начать изволите?

– С чего начать изволите? – прозвучал голос. И было невозможно определить, кто произнес эти слова в абсолютной тишине и кому предназначался вопрос… – Был он…ах, да «был» – опять придется всё обозначать и называть, чтобы было понятно, было законно. Придется вспоминать, как это делается. Звучал голос… был голос… точно – Глас Бытия… это был Он, произнесший первое слово. Когда-нибудь напишут «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Значит, это было мое слово, мой голос. Но как же различить…

Осознание просыпалось медленно… Да, сыпалось, всё-таки просыпалось во тьму и, ни за что не зацепившись, кануло в бесконечность. Опять придется за ним кого-то посылать, сотворять путь туда и обратно, тратить на это время, которого нет, ещё нет…, тратить Огонь Усилия. Каким Образом?...Значит Огонь должен быть неисчерпаем, а Образ – мой, Божий, другого нет. Как там прозвучало? «С чего начать изволи…». Да из Воли.

– Волею своею сотворяю Начало…И в оном Начале и Закон, и Путь, и способ различения его, и Сила Двуединая. Двуединая, потому что Творит всё о двух ипостасях. Одна множит всё, соТворяет, другая же всё единит и в Едином всё расТворяет. И там, где Одна, там и Другая. А между ними Путь и Закон. Всё, дальше сам разберешься. Сотворяю тебя по Образу и Подобию своему.

Тьма была непроглядная. Нет, не так. Перед глазами что-то мелькало, хотя веки были закрыты, а века не проявлены. Нужен проявитель.

В руках был обрывок какого-то растения. Неуклюжее тело с трудом открыло глаза. Человек встал, посмотрел на кручу, с которой свалился. За ним что-то гналось. И это что-то таки догнало, подхватило его и бросило головой о камень. Появилась приятная легкость. Тело осталось внизу. Наконец-то свобода. Неописуемо красочный яркий вихрь втянул его в возвратный поток с силой, не предполагающей сопротивления. И он опять оказался вначале. Нет, где-то посередине. Без Осознания дорога Домой была закрыта. Растворенное безвременье и незаконченность…

– Желаете продолжить? – заполнил его Голос, и тянущее одиночество растаяло. Всё-таки странное было состояние. Пошевелившись, он превращался в движение, обретая форму, когда же звучал Голос, он становился содержанием его. – Ты забыл о различении и о своем посыле, тебе не хватило многообразия. Оно оторвалось от тебя. Надо обозначиться. Надо всё заполнить Мною…и тогда Оно окажется во Мне. Останется лишь вспомнить, что Я в Тебе, и всё опять сольётся в Единое Здесь и Сейчас.

– Легко  сказать, да путь где?

– Путь и Закон едины. Можно одолеть Путь и познать Закон, а можно познать Закон и одолеть Путь. Выбирай».

– Познание свет, а незнание тьма. Что ж, давай свет, пока Двуединая замерла.

– Создай креста образ. В нём стояк мощный. Двуединой Суть он. Поперёк ей никто не может пойти в этом Мире, лишь только одна поперечина, это ты. В тебе смысл. Найди смысл и войди в Суть.

– А если я не поперек, а в сторону уйду?

– Не получится, – сделав движение, ты становишься на Путь, а в нем Закон, а в них Двуединая Сила. Где лево, там и право, где право, там и лево, и всё тобою. На сколько простёр – твоё пространство, на сколько вовремя – твоё время. Пробудился – взял. Проспал – просыпал. Огонь-Дух истек – выдохся, в Двуединой свернулся, отдыхаешь, насыщаешься.

– А как же Столп не схлопывается?

– В Нём нет времени, и задача стоит не выполненная.

– А в чем различение?

– Он – Один и Главный, и буквы Его заглавные. Ты множество и перечень Ему, и буквы твои малые. Воля – Его, воля – твоя, Закон – Его, закон – твой. Его – Столп, твои – горизонты. В Нем – твои горизонты, в тебе – Его Столпы. Ты вширь да вдаль, а Он  в Высь да в Глубину. Осмыслишь, войдёшь в Суть.

Наполненность завибрировала, оформилась в целостность кванта, и начала… – нет, всё произошло мгновенно. Квантовый скачок, и он оказался в Двуедином теле в бесконечном Пути. Вынесло вправо, в горизонт…

Голова стала понемногу отходить. Голубая жидкость просачивалась сквозь сому, тут же испарялась и образовывала густой студенистый шар вокруг него, создавая его собственный мир. Вообще-то, он не умел им управлять, и не знал, как он образуется. Все произошло само собой. Он медленно катился в этом шаре по поверхности планеты, хотя при этом оставался в вертикальном положении. Внутри шара было уютно и спокойно. Жизнь на планете только зарождалась и пыталась приспособиться к сложным условиям. Дневная температура была слишком высока, а ночная слишком низка для нее. Планета только училась создавать условия, у нее не хватало опыта. Утренняя полоса была покрыта едким туманом, в котором копошилось множество разрушающих организмов. Они разглаживали кратероизломчивую искореженность после ночной бомбардировки метеоритов.

Шар уже давно не катился и даже не парил, а каким-то краешком сознания фиксировался совсем недалеко от планеты. Было интересно посмотреть на результат приложенных накануне усилий. Огромная глыба льда должна была врезаться под прямым углом к поверхности планеты прямо в центре ее дневной полусферы. Уже на подлете глыба частично превратилась в пар, и это несколько смягчило удар. Планета вздрогнула, и ее пульс участился. Постепенно она скрылась в грязных облаках. Человек погрузился в дремоту. Вокруг привычно медленно плыли звезды…

– Желаете продолжить? – прозвучал уже привычно Голос.

– Продолжай, только не очень сложно.

– Все просто. Огонь Творящий по подобию в себе творил иль просто различал Огонь Творимый, называя его Материей своей. Огонь творил свою Материальность. И в Двуединой отозвалось то звучаньем ОМ.

И как в Огне Отца был Образ Изначальный, так в Матери Материи явилась Мерность. Всем уподобившись Огню, Материя имела лишь другую мерность и скорость различения ее.

А изначально явленное – проявило время, пространство и присутствие миров реальности, нанизанных на Двуединую пластами. И было множество таких пластов. И всё, что выше мерностью, – Огонь Материи нижестоящей, а всё, что ниже – то Материя вышестоящего Огня. И Силой Первою из Двуединой – Материя творится из Огня. Второй же Силою – Материя в Огонь восходит.

И после паузы продолжил Голос:

– Перед  тобою два пути, хоть он один, ты можешь выбирать. Напитываться виртуально готовыми Огнем и пламенем, аморфно растекаясь туманностями бесконечных миражей, в действительности точкой оставаясь, или вместить в себя всю Беспредельность сразу, весь Синтез Бытия-Небытия, взорвавшись невместимостью Собой Себя, чтобы потом собой в себя собраться из множества своих неповторимых Я.

– Я выбираю путь второй, но мне б хотелось с собою что-то взять на память или как ориентир.

– Что ж, будь по-твоему. Хоть и незримо, две первых формулы повсюду сопровождать будут тебя. Вот первая из них – любое поле, содержанием его есть форма огнеобразов энергий света духа изначального огня…– вторую он уж не расслышал, хоть очень важною была она.

Стажер Алим

Алим очнулся. Несколько минут забытья было достаточно, чтобы потерять канву лекторских излияний. Может, потому, что тот всячески путал следы своего невежества за витиеватостью фраз, может, потому, что тема была, откровенно говоря, скучная: «Положение личности в социуме». А, может, причина была просто в том, что все естество Алима было занято поисками пищи совсем другого рода: с самого утра как-то странно урчал желудок, словно кто-то по инструкции то включал, то выключал конвейер по утилизации пищи, и тот резко разгонялся, а потом так же резко останавливался. Видать, был в этом глубокий смысл. По крайней мере, все эти странные движения потаенных механизмов пищеварительного тракта выводили из равновесия более тонкие, ощущательные, реакции. Во рту скапливалась слюна с привкусом горечи то ли каких-то невостребованных ферментов, то ли обиды на несправедливость всего окружающего мира. И эти ощущения плавно перерождались в чувство голода, перемешанное с чувством одиночества и тоски. И вот эта, не очень приятная троица чувств, как-то даже не сговариваясь, отправилась блуждать по извилинам Серого, явно намереваясь заставить его работать.

Серый, потревоженный непрошенными гостями, вздрогнул и выдал стандартное: «Надо что-то делать, куда-то искать». Алим пытался переключить все на автоматический режим, но Серый явно не хотел признавать себя одним целым с этим революционно настроенным организмом и его парламентерами.

Звонок отвлек троицу от задуманного, и Серый, расслабив свои извилины, вновь замер.

Ноги подхватили взведенный организм, и, лавируя в толпе таких же, вынесли его на улицу, снизив свою активность только возле газетного киоска. Глаза в окошечке явно выражали осознание неадекватности потенциально маловероятного покупателя. Но вопрос все же прозвучал:

– Тебе чего?

– Объявления о работе есть?

Рука протянула газету с жирно обозначенной черным маркером ее стоимостью, и, получив взамен деньги, спряталась внутрь.

Двинувшись дальше, Алим раскрыл газету, но буквы не распознавались Серым, поскольку он занялся внутренним спором о целесообразности приобретения. Отреагировав на спор, ноги остановились в тот самый момент, когда глаза уже выхватили из текста короткое, необычного содержания объявление и кинули его в утробу Серого: «Компания «Литературный мир» проводит набор сотрудников на конкурсной основе», и там же адрес. Желая козырнуть своей догадливостью, ноги возобновили ход, не дожидаясь команды.

По указанному адресу Алим без труда нашел нужную дверь, преодолев которую, уселся на предложенный стул. Затем его рот несколько раз открылся и закрылся, не произнеся никакой фразы по вине того же Серого, который не удосужился ее сформулировать.

Сотрудник «Литературного мира» оценивающе разглядывал молодого человека.

– Студент. Юрист. Алим, – наконец родил текст Серый, видимо подталкиваемый зародышем совести, и, вздохнув, стал на перезагрузку.

Сотрудник расплылся в загадочной улыбке, уловив скрытый подтекст ситуации, и произнес, пока еще ничего не понимающему соискателю:

– У нас как раз вакансия в юридическом отделе, но без опыта работы – только на испытательный срок, – и, помедлив, или не дождавшись ответа, добавил. – Если согласен, то можешь оформляться, Алим, как стажер-юрист. Все документы и разъяснения получишь в юридическом отделе дальше по коридору.

Сердце забилось учащенно. В коридоре было пусто. Серый перезагрузился, завибрировал и выдал целый пакет: «Какой конкурс? Почему никого больше? Может, не надо? Подожди, не открывай дверь». В ответ возникло чувство страха, потом радости, потом любопытства. Потом это все смешалось в предчувствие неотвратимости и безвозвратности, и ощущение… Рука взялась за ручку двери с табличкой «Юридический отдел» и дернула ее одновременно с криком Серого: «Эх, поздно!». Что «поздно», он так и не выдал, потому что все внимание Алима переключилось на содержимое того мира за дверью, частью которого ему теперь предоставлялась возможность стать.

За столом сидела молодая симпатичная женщина и неспешно перелистывала картотеку с надписью «Архив». Справа от стола стоял сейф с приоткрытой дверцей и торчащим из скважины замка ключом. За спиной женщины на подоконнике слегка зашторенного окна стояла пара горшков с комнатными цветами. Слева на тумбе мелко вибрировал агрегат, готовый по требованию выдать стакан холодной воды или горячего кофе. Напротив стола стояло два мягких стула, на один из них и был направлен Алим указующим жестом женской руки.

– Будем знакомиться. Меня зовут Фаина. Ты, Алим, конечно в полной растерянности. Представляю, как обрадовался руководитель отдела внешних контактов, у которого ты был. Он считает, что в юридическом отделе работа тонкая, и поэтому комплектует его сотрудниками с восточными именами. Был бы ты Петр или Яков, без стажа работы тебе бы отказали. А так имеешь возможность приобщиться к таинствам, о которых большинство людей даже и не подозревает.

Прежде, чем мы приступим к оформлению документов, предлагаю выполнить тестовое задание – рассмотреть один из архивных документов. Надеюсь, ты, Алим, согласен? – Фаина произнесла это так быстро, что, несмотря на продолжительную паузу, предоставлявшую ему возможность выразиться, Серый выдал Алиму только одно слово из двух букв, которое тот и озвучил:

– Да.

– Вот и чудненько! Я тебя регистрирую в картотеке, как Алим-стажер, или сокращенно: Ас. Всю полноту своих обязанностей ты узнаешь позже. А тестовое задание твое – собрать все возможные детали по делу «О Коте ученом». Да-да, окунайся в литературный мир. Надеюсь, Пушкина помнишь? «У лукоморья дуб зеленый» и так далее? Так вот, некто Иванов в газете «Поселенец» написал такие строки, обращаясь к великому поэту:

Будь добр, поэт, не обессудь,

Скажи, в том смысл какой и суть,

Была ли в чем потребность та

Так мучить умного кота.

Что он такого натворил?

Один из всех заговорил?

Или не ту он песню спел?

За что ему такой удел?

Слушая все это, Алим недоверчиво смотрел на женщину. Обескураженный Серый выдавал версии одну за другой: «Шутка. Розыгрыш. Зря время потратил. Губу раскатал». Ноги приняли положение «на старт». Фаина, предвидя и стараясь упредить реакцию Алима, быстро заканчивала, указывая рукой на дверь справа:

– Там, в твоем кабинете на столе лежит инструкция, прочтя которую ты все поймешь. Потом мы с тобой продолжим. Твой кабинет шестьдесят четвертый.

И, к удивлению Серого, ноги понесли Алима именно в указанную дверь, а не в ту, которая вела назад, в привычный мир.

Первая дверь скрывала за собой коридор метра полтора шириной и метров десять в длину. На полу лежала ковровая дорожка. И ступал Алим мягко. В конце коридора, справа на двери поблескивали две желтые циферки: шесть и четыре. Там было будущее, по направлению к которому продвигался Алим.

Странная комната

Открыв дверь, Алим немного успокоился: ничего необычного за ней не было. Небольшая комната мягко освещалась двумя окнами. Стекло в них было матовым, так что через него ничего не было видно. Слева был мягкий уголок и журнальный столик, дальше диван. Справа стоял небольшой книжный шкаф, за ним дверь, и в самом углу – цветочная горка. Между окнами на подставке покоился не то прибор, не то сувенир, сразу было сложно определить. На журнальном столике лежала папка с инструкциями.

Алим направился к дивану, прихватив папку, перелистал ее, в ней было листов сорок, и присел. Сердце сначала забилось учащенно, потом – будто разлилось по всему телу, и теперь пульсировало каждой клеточкой.

– Даже посоветоваться не с кем, – проговорил он, почувствовав, как затаился в самом дальнем углу своей обители Серый.

– Пушкин, Пушкин, где ты был, – пробормотал Алим непонятно откуда появившуюся фразу, ощутил, что наполняется теплом, и растворился в безмолвии. Тело удобно растянулось на диване, и перед глазами Алима, словно из пустоты, начала проявляться совсем другая реальность.

За столом сидел, слегка склонившись, и что-то писал Пушкин. Алим впился глазами в чернильницу. Это была маленькая фигурка женщины с кувшином. В одной руке она держала крышечку, отодвигая которую, пишущий легко приоткрывал доступ к налитым внутрь кувшина чернилам. Алим, растворенный в пространстве, одновременно видел и всю картину происходящего в целом, и то, что писал поэт, и даже то, как и о чем он думал. И все это сливалось в один поток, который структурировался и оформлялся в сознании Алима текстом.

«А счастье было так возможно,

Так близко!» – Пушкин осторожно

Макнул перо, закрывши очи

В тиши и тьме кромешной ночи

Сидел, как будто недвижим.

Но дух его скачком одним,

Присутствий десять миновав,

Всю полноту в одно вобрав,

Казал картину бытия,

В которой – все. Но все ж одна

К себе сильней манила тема.

И с уст сорвалося: «Друзья!

Во мне рождается поэма».

И снова смолк, переводя

Свой взгляд в невидимые дали,

Стремясь запомнить все детали

Того, что скоро явит в мир

Друзей душа и дам кумир.

И о другом уже, возможно:

«Так близко! ... Но судьба моя

Уж решена неосторожно».

Пометки сделал на поля

Еще пока «для бедной Тани»,

Но в новом силу обретя…

Картина так же неожиданно растворилась, как и появилась. Алим вздрогнул, оторвал голову от дивана и присел. Состояние было взбудораженное, или, вернее, преображенное какой-то непонятной силой, порожденной пережитым.

Серый тоже проснулся и вопросил: «Что это было?» Ячейки его памяти не были загружены, но он мог без усилий воспроизводить в мельчайших деталях все, что произошло, причем каждый раз мог описывать все новые и новые детали. «Головерсум», – произнес он странное слово, и это вывело Алима из оцепенения. Он полностью проявился в привычном мире. Так потом классифицировал это Серый.

Алим взял в руки папку, перелистал ее снова. Вдруг взгляд его остановился на слове, озаглавливающем одну из страниц: «Головерсум». Алима рассмешила уловка Серого.

– Ври, да не завирайся, – произнес он, – ты просто запомнил мелькнувшее неизвестное тебе слово и теперь пытаешься обозначить им то, что тебе непонятно.

Развеселившись и окончательно вернувшись в привычную реальность восприятия, Алим решил обдумать дальнейшие свои действия, используя уже имеющуюся информацию.

Фаина сказала, что он принят на работу, и это его рабочий кабинет. Значит, здесь должно быть все необходимое для работы. Правда, пока о зарплате никто и словом не обмолвился. Ах, да, может, это связано с тестовым заданием. А вдруг это и не шутка вовсе. Во всяком случае, стоит попробовать. Алим вытащил листик, автоматически засунутый им в карман рубашки, на котором Фаина написала задание, и начал читать. Однако чтение ничего не прояснило. Алим задумался, хотя, учитывая полное безмолвие Серого, скорее уперся глазами в пустоту. Губы машинально бормотали прочитанное:

– Так мучить умного кота… Была ли в чем потребность та.

Всем своим естеством Алим ощутил магнитную послойность пространства и свое непроизвольное участие в волновых процессах, которые в нем происходили...

Волны накатывались на берег, шипели песком и мелкими ракушками. Смоченный водой песок оживал копошащимися в нем существами. На небольшой возвышенности невдалеке от берега рос дуб, огромный, зеленый, с поблескивающей в просветах зелени золотой цепью. Алим подошел поближе. На провисшей между двумя ветвями цепи возлежал, покачиваясь, кот и неотступно следил за приближающимся человеком.

– Куда путь держим, добрый молодец? – не то промурлыкал, не то проговорил он, и, ловко соскочив, устроился под дубом, по-деловому облокотившись на огромный корень.

Алим, не найдя что сказать, все же отметил про себя, что кот совершенно свободный и без ошейника.

Не особо обращая внимание на замешательство пришельца, кот, прищурившись, произнес:

– Если ты по поводу Александра Сергеевича, то внимательнее надо быть. Ведь он-то ясно написал: «Кот ходит по цепи, сидит под дубом», и не смотри с таким испугом, давно с людьми я говорил. Все больше лешие, русалки, поди, язык уже забыл. Словечко некому промолвить. Или желание исполнить. Иль на ночь сказку рассказать, быль-небылицу прошептать, чтобы спалось, кому, на ушко, – и, словно нехотя, подушку перед Алимом положил.

– Ложись, коль хочешь насладиться, или поесть, или напиться воды чистейшей, иль вина – так этого у нас сполна, – и скатерть чистую простер в тени под дубом. Вот хитер! Алима, знал, чем ублажить, с чего начать, что предложить, лишь только бы он с ним остался. И сразу же ему признался:

– Скучаю в этой я глуши, здесь дух, но нету здесь души, с которой можно поболтать, поведать что или узнать. Хотя б на день один останься, или хотя б всего на час, – и кот прищурил левый глаз.

Алим, может, так и стоял бы в оторопленности, но тут заурчал желудок, и ноги, восприняв это, как команду, усадили его подле скатерти с яствами. Глотнув слюну, он поперхнулся, прослезился, протер глаза и, открыв их, увидел все ту же комнату, вернее, кабинет шестьдесят четыре.

«Все это может продолжаться до бесконечности», – буквально проскулил Серый, и Алим, вскочив с дивана и подозрительно окинув его взглядом, решительно направился к выходу. На одном дыхании он преодолел коридор и оказался в приемной, где мирно сидела Фаина.

Лежащая на столе раскрытая коробка конфет и испускавшая головокружительный аромат чашечка кофе неожиданно привлекли внимание Алима, и он застыл.

– Тебе тоже сделать? – уловив его голодный взгляд, произнесла Фаина, потом достала пустую чашку и вставила ее в агрегат раньше, чем услышала в ответ: «Да». Зашипев, агрегат фыркнул и наполнил емкость благоухающим темно-коричневым эликсиром.

Алим, наконец, оторвавшись от двери, плюхнулся на стул, и глаза его начали приобретать осознанность восприятия. Ему начинало нравиться, что все вокруг него происходило независимо от того, говорит он что или нет, и еще было странное ощущение свободы от реальности: он мог либо находиться в ней, либо просто наблюдать за всем со стороны.

– Нужны копия паспорта и трудовой, заявление, две анкеты заполнить, отчет по тестовому заданию. Завтра к девяти на собеседование с Самим, кредитная карточка и вперед.

– По шестьдесят четвертому у нас полный завал. – Фаина выложила на стол необходимые бланки. Глаза, уши и нос намертво пригвоздили Алима к стулу. Причиной тому были кофе, конфеты, а, главное, кредитка. Глотнув кофе и положив в рот конфету, студент начал не спеша обретать второй статус, заполняя бланки. Дойдя до отчета, он почесал макушку и, как будто через что-то переступая, написал в графе «Предложения»: «Делопроизводство «О Коте ученом» прекратить ввиду того, что факты, изложенные в исковом заявлении, не подтвердились». Протянув Фаине заполненные бланки, Алим извиняющимся голосом произнес:

– А документов у меня с собой нет.

Фаина вложила бумаги в папочку и, вставая из-за стола, занятая уже своими мыслями, произнесла:

– Завтра в девять, не забудь. Сегодня мне уже пора.

Захлопнув сумочку, она направилась к выходу, пропуская вперед Алима.

На улице Алим вдохнул свежий воздух. Думать не хотелось. Безучастно разглядывая все вокруг, он  побрел домой. В родном дворике, окруженном пятиэтажками, он подошел к подъезду и открыл дверь. Взгляд его встретился со взглядом соседского кота. Тот шмыгнул во двор.

– Нет, до завтра никаких котов, – подумал Алим и зашел в подъезд.

Еще нечто очень важное для Алима произошло в этот день. Однако это «нечто» ускользнуло от его внимания из-за избытка впечатлений и незаметно осело в одной из многочисленных кладовых Серого. Зато, пробудившись утром, Алим вспомнил картинку из детского сна.

Он ехал в автобусе. Людей было много. Все суетились и двигались. Стоять было неудобно. Немела нога, и Алим ее периодически потирал. Никак не удавалось посмотреть в окно.

Обозреваемое пространство более-менее ярко высвечивалось на метр-полтора, а дальше расплывалось. Алим уже начал отчаиваться, а тут еще автобус остановился, и до сознания мальчишки дошло, что это его остановка. Проехать никак нельзя. Душа сжалась в предчувствии непоправимого, и он изо всех сил рванул к выходу, рассекая плотную массу. Однако самое страшное было впереди. Буквально прорвавшись сквозь закрывающуюся дверь, он вывалился наружу и, осмотревшись, обомлел. Местность была ему незнакома. Тогда Алим впервые ощутил цепкие объятия неизвестности.

События второго дня

Ровно в девять Алим, постучав, заглянул в приемную.

Фаина, рассматривая себя в зеркальце, поправляла прическу, которая и так была безупречна. Приветливо кивнув на Алимово «здрасте», она на секунду оторвалась от своего занятия.

– Первая дверь по коридору. Тебя ждут.

Уже к концу коротенькой фразы ее голос наполнился торжественностью.

Приоткрыв указанную дверь, Алим просунул внутрь голову и произнес:

– Можно?

Получив утвердительный ответ, он переместил в комнату остальную часть себя.

За столом сидел пожилой, слегка седоватый мужчина. Во взгляде его была внутренняя глубина и, вместе с тем, всеобъемлющая внешняя проникновенность. Усаженный этим взглядом в кресло, Алим застыл и ощутил себя тем самым ребенком из сна, оказавшимся в цепких объятиях неизвестности. Только в этот раз уже в следующее мгновение он стал наполняться спокойствием.

– Считай меня своим куратором и, в каком-то смысле, работодателем, – произнес мужчина, – встречаться мы будем раз в месяц. Ты будешь получать задание и сдавать отчет о выполнении предыдущего. Ты уже понял, что и сам кабинет, теперь уже твой, и задания несколько необычны. Случилось так, что кабинет некоторое время пустовал. Такова его особенность. Он готовит своих хозяев к более сложной и ответственной работе, а потом отбирает нового ученика. Многие пытались, но им не удалось высвободиться из цепких лап социальной обусловленности. Не вышло. И кабинет отверг их. К тому же знаки. Ты, Алим, пришел как Студент, Активно Желающий Работать. Выходит, ты, Алим, Стажер. АС – это уровень  входящего в кабинет под номером шестьдесят четыре. Выходящий же обретает уровень мАСтера или АСпекта, в зависимости от способа прохождения Пути. Таков Закон. Каждый ученик проходит свой Путь, даже если все идут одним. Но, если я сейчас укажу этот путь, тебе придется найти другой. Укажу два – будешь искать третий.

Куратор встал из-за стола и протянул Алиму запечатанный конверт:

– Здесь первое задание, – и добавил. – Путь осилит идущий. Встретимся первого числа.

Поняв, что аудиенция окочена, Алим с конвертом в руках направился к двери и, уже открывая ее, произнес:

– Надеюсь.

В коридоре он перевел дух и попытался утихомирить жужжание в голове целого роя вопросов. Сердце стучало как заправский молотобоец.

Фаина оформила бумаги, протянула Алиму требование в банк и на этот раз произнесла всего одну короткую фразу:

– Это твой кошелек и ключ от кабинета.

В институт Алим не пошел. В банке ему сказали прийти после двух, и он отправился домой. Квартира показалась ему неуютной, и он почему-то решил сделать, как говаривала его бабушка, генеральскую уборку.

– Беспорядок нам ни к чему, – бормотал он себе под нос, не переставая, каким-то внутренним чутьем выйдя на понимание того, что порядок может быть или полным, или никаким.

Со всех шкафчиков, полочек, закоулочков в мусорные пакеты летело все, что наполовину состояло из пыли. Рваные носки, никогда никем нечитанные книги, старые газеты, потускневшие сувениры, неработающие часы. Остатки обоев, целый ворох каких-то бумаг, пожелтевшие от времени огрызки лекарственных препаратов и много чего другого. Как только Алим переставал бормотать, его сразу же начинало тянуть в «Литературный мир». Однако он упорно этому сопротивлялся и продолжал уборку, пока не очистил свое жилье от всего лишнего. Повыносив мусорные пакеты и протерев все, что протиралось, Алим присел на дорожку.

«Не смею вас больше задерживать», – сострил Серый.

– Да ты здесь вообще ни при чем, решение принимаю я, – произнес Алим вслух и направился к выходу.

Работник банка, вернее, работница, взяв у Алима требование, пробежала пальчиками по пластиковым карточкам и ловко выдернула нужную. Истребовав паспорт Алима, сделала какие-то пометки в бланке, просунула в окошко на подпись, после чего протянула Алиму карточку вместе с паспортом.

 Не веря еще, что все произошло так быстро, Алим пошел к выходу, рассматривая заветный пластик с магнитной полосой. На обратной стороне он прочитал тисненую надпись АС64.

Дернув ручку двери, Алим понял: Фаины нет. И только тогда он обратил внимание, что вместо замочной скважины чуть ниже ручки в двери имелась узкая прорезь по размеру магнитной карты. Просияв от догадки, он таковую туда и вложил. Механизм еле слышно зашипел и щелкнул. Путь был свободен. Вот и его кабинет. Сон наяву продолжался. Усевшись за журнальным столиком, Алим посмотрел на папку с инструкциями.

«Второй подход», – произнес он мысленно фразу, удержавшись на всякий случай от того, чтобы сделать это вслух.

«На горьком опыте», – прохихикал Серый и притих в ожидании. Алим достал из кармана запечатанный конверт и положил рядом с папкой.

«Беспорядок нам ни к чему», – вспомнилась фраза, которую он бормотал во время уборки, и рука послушно и осторожно перевернула титульный лист папки с надписью «Инструкции».

На первой странице несколько коротких фраз следующего содержания:

«Составлено первопроходцем, непроходимо для проходимцев»

«Исследовано следопытом: наследивший по неопытности наследует последствия своего опыта».

«Определив закон и путь, ты поразмыслить не забудь, как прохождением пути, не потеряв, приобрести. Мыслитель».

«Всего лишь с помощью листочка сумей собрать пространство в точку и там, очистив, разверни, проделав это все внутри. Экспериментатор».

«Проделав нужное внутри, на все иначе посмотри. Последователь».

На следующей странице была изображена шахматная доска, под которой была подпись. В шахматы Алим играл еще в школе. Он даже выписывал журнал «64».

Размышления Алима прервались догадкой: может, эти шестьдесят четыре как-то связаны между собой? восемь на восемь, белое-черное, левый фланг и правый фланг, королева и король? «И сапожник, и портной, – вставил Серый, – не мучайся, бери подсказку друга, сделай первый ход и нажимай на кнопку».

– Ну, вот, опять ты своей болтовней не дал поразмыслить умному человеку, – сказал вслух Алим и, прикрыв рот рукой, взглянул на диван. Подождав и убедившись, что ничего не произошло, он продолжил прерванные размышления.

«Одно можно отметить точно – есть во всем этом какая-то несерьезность и, вместе с тем, какой-то глубокий смысл. Может, и вправду смотреть на все проще? Может, как раз это и позволяет раскрепоститься и ослабить социальную обусловленность, о которой говорил куратор? Будь, что будет», – Алим пересел на диван, и, будучи не совсем уверенным в правильности того, что делает, произнес, входя в шутливый образ первое, что пришло в голову:

Скажи мне, о мудрейший кот

– Скажи мне, о мудрейший кот, что значит шахматный цейтнот? – Закрывая глаза, Алим ощутил, как по телу разливается тепло, обволакивая не только мышцы, но и чувства, и мысли. Комната исчезла. Открыв глаза, ученик увидел, что ничего не произошло, все осталось на своих местах.

«Да, – съязвил Серый, – факир был пьян, и фокус не удался». Почесав затылок, Алим опять пересел за журнальный столик.

Папка с инструкциями была раскрыта все на той же странице. Он прочел снова:

«Всего лишь с помощью листочка сумей собрать пространство в точку»,

«Познав величие движенья, получишь новое рожденье».

Алим встал и начал ходить по комнате. Подошел к двери, открыл, осмотрел ванную комнату. Закрыл, подошел к тумбочке между окнами. На ней стояло нечто, напоминающее физический прибор.

Под большим стеклянным колпаком на вертикальной оси был закреплен винтообразный радиатор. Не совсем ясно выразился. Надо по-другому. Если взять четыре тонких диска, расположить их по оси на расстоянии друг от друга так, что можно палец просунуть, потом разрезать от края до центра по радиусу и в месте разреза соединить первый со вторым, второй с третьим, третий с четвертым, то получится то, что находилось под колпаком.

С четырех сторон на этот радиатор смотрели четыре маленьких стеклянных глазка разного цвета. И все. Впереди была небольшая панель с четырьмя кнопками.

Алим нажал первую. Радиатор внутри пришел в движение. И через пару секунд вращался с такой скоростью, что слился в одну серебристую массу. Алим нажал вторую кнопку.

Глазки засветились и устремили на серебристую массу лучики разного цвета, которые поглощались ею и, преображенные, эманировали, истекали в комнату, наполняя ее цветовой насыщенностью в нескольких резонансных частотах, что вызывало легкое головокружение.

Алим выключил прибор. Вестибулярный аппарат оправился от нападения аппарата механического, восстановил координацию движения тела в пространстве, и Алим продолжил исследование кабинета. Подошел к шкафу.

За его стеклянными дверцами ровными рядами стояли многотомные издания в основном философского или справочного содержания. Ниже были выдвижные ящички. В одном из них Алим нашел пачку чистой бумаги, ручки, линейки, степлер, скрепки, в общем, весь набор канцелярских принадлежностей.

Взяв несколько листов, ручку и фломастеры, Алим сел за журнальный столик  и, выпрямив спину, изобразил из себя прилежного ученика. «И что дальше? На этом и поставим точку?» – нетерпеливо спросил Серый, и Алим машинально навел черным фломастером чуть выше середины жирную точку размером с горошину и уставился на нее. Потом поднялся, подошел к двери и прикрепил на ней листок с точкой. Походил по комнате, сел на диван и тоскливо уставился в черную точку.

Он понимал, что выход из ситуации рядом. «Там же, где и вход», – поддакнул Серый. Тут Алим замер и сосредоточился. Что-то начало происходить.

Черная точка задергалась на листе, словно пытаясь оторваться. За ней появилось белое свечение, как корона во время солнечного затмения, появились белые диски, которые то прятались за точкой, то наполовину показывались и приходили в движение.

Наконец точка оторвалась от листа и зависла в пространстве.

Изумленный, Алим наблюдал некоторое время за происходящим, затем встал и подошел к двери. Точка, как ни в чем не бывало, намертво прилипла к листу, не подавая никаких признаков активности. Алим снял листок, сел, и немного посидев, улыбнулся сам себе.

– Выход там же, где и вход, – пробормотал он, взял желтый фломастер и сделал еще одну точку, только теперь ниже середины листа. Пододвинул папку и задумчиво прочитал:

«Проделав нужное внутри, на все иначе посмотри». После этого, видимо, что-то придумав, снова прикрепил листок к двери. Присмотрелся. Чуть ниже черной точки можно было рассмотреть светлую.

Алим прикрыл глаза и представил, как все пространство, сжимаясь, устремляется в черную точку. Там, попадая в поток яркого света, оно очищается, структурируется и возвращается через светлую точку уже очищенным.

Грязь и все, что не соответствовало принципу развития, отделялось, сгорало, испарялось, трансформировалось на неоформленные элементы, превращалось в материал для нового использования.

Поэкспериментировав так, открыл глаза и, мысленно утверждая то, что должно произойти, уставился в черную точку.

Точка завибрировала, за ней образовалось белое сияние, и, сорвавшись с места, она зависла в пространстве сантиметрах в тридцати от листа.

Теперь пришла очередь пространства. Не заставив себя долго ждать, оно беззвучно загудело и мощным потоком устремило в точку все свои накопления.

Алим перевел внимание на светлую точку. Она засияла, засветилась и расплылась сияющей сферой. Пространство благодушно эманировало из нее, возвращаясь после очистительной процедуры.

Внимание Алима отвлеклось, и картинка исчезла. На двери одиноко висел листочек. Алим прикрыл глаза и расслабился, погружаясь в сон.

Сон и явь

Комната, в которой проходили занятия, была небольшая. За столами сидели дети, и Алим возвышался над ними переростком. Занятия, видимо, подошли к концу, и Фаина, это была она, проговаривала домашнее задание:

– Повторите восьмирицы и шестнадцатирицы. Сделайте практику магнита.

Заглянув в журнал, Алим увидел напротив фамилий странные отметки – «восемь», кое-где «шестнадцать».

Перехватив удивленный взгляд переростка, Фаина пояснила:

– В старших классах бывает и тридцать два, все зависит от накоплений. А ты, студент, все еще в пелене, пора бы уже проявляться. Позвони, позанимаемся индивидуально, – и она протянула визитку.

Группа зашумела и гурьбой высыпала на улицу, увлекая за собой Алима.

Он посмотрел на часы и заторопился к метро. Улица круто поднималась вверх. Запыхался, и ноги не хотели слушаться. А тут еще улицу перегородили какие-то короба, и рабочие суетились, скрепляя их между собой. Начали возмущаться собравшиеся прохожие, и для них освободили проход.

Проскочив между двумя тетками, Алим наконец-таки добрался до метро но, начав спускаться по ступеням, обнаружил, что это всего лишь подземный переход, что в его руках нет пакета с документами, что он не помнит, куда направляется. Мгновенно выскочив на поверхность и взглянув на улицу, он оторопел: никаких рабочих, никаких баррикад, никаких прохожих и никакого пакета.

Алим вздрогнул и проснулся.

– Давненько мне ничего не снилось, – пробормотал он и, чувствуя себя переполненным сосудом, направился к выходу, слегка пошатываясь.

Только на улице его взгляд начал обретать осмысленность. Вокруг сновали прохожие и машины, шелестела листва деревьев, но это все было каким-то маленьким, хрупким и несущественным. «Надо пойти купить что-нибудь на ужин, если будет на что», – подумал Алим, и глаза его занялись поиском банкомата.

Утром Алим пошел на занятия. Обсуждаемая на семинаре тема была далека от той жизни, которой он жил в последние дни, а так как предшествующую семинару лекцию по этой теме Алим проспал, то и активного участия своего в обсуждении поставленных преподавателем вопросов не предполагал. Он даже не очень прислушивался к тому, о чем говорили другие, и был застигнут врасплох заявлением преподавателя:

– Сейчас я буду задавать вам по очереди вопросы и по результатам ваших ответов составлю два списка. Те, чьи фамилии будут в первом – получат зачет-автомат, те, кто попадет во второй – будут долго ходить за мной в течение всей сессии и поочередно сдавать все восемь тем.

– Итак, с кого начнем? – сняв очки, как хищник перед притихшим стадом потенциальных жертв, провел он по аудитории пристальным оценивающим  взглядом.

«Ну, конечно», – едва успел подумать Алим, как их взгляды встретились, и ухмылка хищника дала понять, что выбор сделан.

– Вот вы, молодой человек, что-то не припомню вашего лица на лекции, вы будете первым. Ответьте-ка на такой вопрос: чем регламентируются взаимоотношения человека и общества и какова структура этих взаимоотношений?

Алим хотел было уйти сразу, но, подумав, решил проверить на жизненной, так сказать, ситуации, те правила, которые для себя пытался разработать в духе нового витка развития, на который вывела его жизнь. Во-первых, не пасовать передвозникающими трудностями, во-вторых, пытаться быть максимально искренним по отношению к себе и другим, в-третьих, не воспринимать все буквально или предубежденно, в-четвертых, быть уверенным, что сам процесс пойдет по правильному пути и приведет к нужным результатам.

Вспомнив, что преподаватель – любитель выражаться витиевато-размазанными предложениями, Алим решил использовать против него его же оружие и неожиданно для всех, в том числе и для самого себя, произнес пространную речь:

– Учитывая общеизвестные законы организации Вселенной в целом, а, значит, и человека, и общества в частности, основываясь также на принципах иерархичности и приоритета творящего перед творимым, мы можем установить: творящий волею своею творимое сотворяет. Творимое же с любовью устремляется к создателю своему и всячески пытается его понять, познать, во всем боготворить.

Посмотрев сквозь эту призму на поставленный вопрос, мы отчетливо видим, что из двух участников взаимоотношений, человек первичен, и, следовательно, является творящим началом, а общество, им образованное, вторично, а посему структура отношений опирается из вышеизложенного на два основных положения.

Человек волею своею правит обществом и устанавливает законы его организации, а общество, воспылав любовью к человеку, должно о нем заботиться, его лелеять и боготворить, пытаясь всячески познать. Все это можно свести в очень компактную классификационную матрицу законов, закономерностей и правил…

– Стоп, стоп, стоп! – едва оправившись от потери дара речи, прервал его преподаватель, и аудитория оживилась репликами, которые сразу же утихли под пристальным взглядом поверх очков и последовавшим комментарием:

– Сейчас будет следующий. А вы, молодой человек, хоть сами поняли, что здесь наговорили?

– Да, конечно, – цеплялся Алим за последнюю соломинку. – Общество должно меня ценить и любить, и вы, как его представитель, должны пытаться меня понять.

– Я уже понял и оценил по достоинству: вы по праву будете возглавлять второй список, и, я думаю, надолго. Кстати, как ваша фамилия? Кроме того, занимая привилегированное положение, вы, если хотите, можете покинуть эту аудиторию прямо сейчас. А мы тем временем продолжим определяться, сколько ваших соратников наберется к концу семинара. Аудитория поддержала покидающего помещение Алима дружеским смехом.

Буквально выскочив на улицу, Алим жадно вдохнул воздух и попытался разобраться, что произошло. Было радостно и грустно одновременно. Радостно оттого, что он взял и сказал, что хотел. Может, и неудачно, зато честно и откровенно, почувствовав при этом свободу и окрыленность. Грустно же было от осознания того, что все остальные остались там, в пелене надуманных правил и ценностей.

«Ценен сам я, – утвердил Алим, – хотя бы тем, что пытаюсь понять себя и окружающий мир». Только хотелось бы иметь возможность с кем-то пообщаться, поделиться своим внутренним миром, а с этим у Алима было напряженно. Он не умел знакомиться, у него не было близких друзей, и, вообще, он любил быть один.

Воздух стал свежее, послышалось щебетание птиц. Ноги привели Алима в парк. Было не очень людно, но почти все скамейки были заняты. Отыскав глазами свободную, Алим направился к ней.

Его опередили, когда до намеченной цели оставалось метров десять. На скамейку села симпатичная девушка и раскрыла книгу.

Алим неожиданно решился на то, чего никогда не делал: он присел рядом и, повернувшись в сторону незнакомки, открыл рот для того, чтобы спросить…

Уловив намерение Алима, не отрываясь от книжки, девушка произнесла:

– Не трать понапрасну время.

Диалог был начат, и это помогло Алиму:

– Нет, я просто хотел узнать, почему люди живут не своей жизнью, а той, которую им навязывают. И оправдывают это сложившимися обстоятельствами. Увидел, что Вы читаете книгу, подумал, может, Вы знаете.

И, уже подымаясь, добавил:

– Что же, я так и знал, что никто этого не может объяснить.

Алим направился в «Литературный мир». Хоть он и не решился продолжить разговор, настроение его приподнялось. В ушах звучал приятный голос девушки, а искорки ее глаз пытались зажечь что-то у него внутри.

Ни в приемной Фаины, ни в коридоре никого не было. Комната волновала и манила своей необычностью. Еще по дороге сюда Алим знал, что сегодня произойдет что-то важное уже только по тому, как странно вело себя пространство вокруг него.

Оно заметно меняло свою структуру и насыщенность в зависимости от хода мыслей Алима и того, какие чувства в нем возникали. Когда он вспоминал о девушке, и внутри у него как будто что-то просыпалось, пространство приподнимало его и ласкало. Когда же он думал о суетливости, безысходности и бессмысленности повседневных забот, напоминавших давку в общественном транспорте в час пик, оно вдруг сдавливало его и уплотнялось. И тогда он шел, как в вязкой тине, с трудом передвигая отяжелевшие ноги. А поскольку второе состояние было настырнее, то он и доволок его до самых дверей «Литературного мира».

В коридоре ему стало немного легче, а в комнате он совсем почувствовал освобожденность и опустошенность, как будто кто-то невидимый готовил его к наполнению чем-то новым.

Скамейка та же

 

Мысли Алима то и дело возвращались к незнакомке в парке. Ее большие выразительные глаза, румянец на щеках, манящие губы, пластика движений…

«Когда это ты успел заметить? – вставил Серый. – Ты ведь драпанул, как заяц от охотника».

Этим своим замечанием он как будто вывернул наизнанку мучившие Алима угрызения совести по поводу его неуклюжести. И вместе с этим неприятным ощущением наружу вышла странная идея все исправить.

Вот написать бы ей стихи, как это сделал бы настоящий поэт. Алим присел на диван, и сердце его забилось чаще. В голове усилился гул, и комната поплыла.

Алим обнаружил себя в том же парке, но все-таки он чем-то отличался. Дорожки не были покрыты асфальтом, скамейки были другой формы, и через каждые две скамейки вдоль дорожки стояли скульптуры. Зелень на лужайках была сочнее, и деревья поразвесистей.

На одной из скамеек сидела темноволосая девушка в легком длинном платье, скрывавшем и колени, и плечи, и руки чуть ниже локтя. Ножки в аккуратных туфельках были наклонены чуть вправо. В руках незнакомка держала книгу.

Алим не ощущал, как идет по аллее, но видел, что приближается к скамейке. На нем был необычный костюм и в руках трость. Решив зачем-то поправить волосы, он, к удивлению, обнаружил у себя кучери и бакенбарды. Девушка подняла голову и, посмотрев в его сторону, улыбнулась.

Не может быть! – это была та самая незнакомка, с которой Алим пытался заговорить утром. Алим весь завибрировал, и видение исчезло. Зато появилось новое: он сидел в деревянной беседке шестигранной формы ажурной конструкции, заплетенной виноградом.

На столике лежали его неизменные спутники: тетрадь и письменный прибор: полулежащая девушка с кувшином для чернил и пара перьев.

– Опять это видение, – подумал он. – Надо записать, пока свежо в памяти, и макнул перо.

«Ужель такое предрешенье:

Внимая будущего сны,

У наших дней просить прощенье

За то, что нам они даны.

В стремленьи знать уже не вольны.

На бренность глядя с высоты,

Судьбою вечно недовольны

Мы жизнь меняем на мечты».

Он встал, беседку покидая,

Прошелся садом, и кусты

Потрогал, розы наклоняя,

Вдохнул их аромат – цветы.

«Сравниться с чем благоуханье!», –

Шепнул и, быстро воротясь,

Свое продолжил вспоминанье:

«Я видел вас! Склонились клены.

Сидели с книгой вы в руках.

В вас были оба мы влюблены,

Алим и я. Но в дивных снах,

Я мог лишь прошептать губами…»

При упоминании своего имени Алим разотождествился с пишущим в беседке поэтом и начал отдаляться, несмотря на всё свое сопротивление. Он открыл глаза. Комната перестала плыть и, наконец, застыла. Не в силах сдержать свой внутренний порыв, Алим вскочил и побежал в парк. Скамейка была пуста.

Присев и немного отдышавшись, он успокоился. Вспомнил свое первое правило: «Не пасовать перед трудностями», повеселел, и решил: так даже интереснее. Осмотрелся еще раз по сторонам и, подстегиваемый теперь еще и личной заинтересованностью, отправился в «Литературный мир» с твердым намерением продолжить начатое.

Опять пустой коридор, опять пустая комната. Интересно, здесь кроме него вообще бывает кто-нибудь или нет? Алим сел за столик. Посмотрел на раскрытую папку с инструкциями, перевернул страницу, прочитал очередную запись:

«Из праха созданное, в прах уходит. Оно лишь вехи на твоем пути. Но что промыслил – за тобою ходит и не дает свободу обрести».

– Что же вы все загадками какими-то, недоговорками, нет, чтобы прямо сказать: возьми то, положи там, – раздраженно проговорил Алим, и тут его взгляд остановился на запечатанном конверте.

– Все-таки нет порядка в работе, если приступил к выполнению задания, даже не прочитав его. Надо бы исправить ошибку, – добавил он спокойнее.

Смогло на Землю просочиться

– Задание номер один, что же это я забыл совсем про тебя? – Алим открыл конверт и вынул листок.

На нем было всего две строчки:

«Когда бы горе от ума смогло на землю просочиться, не перестали бы дивиться, что ним земля уже полна».

«И что мне с этим делать? – подумал он. – Возражать? Узнавать, что, как да почему? А, может, провести социальный опрос по этому поводу? Хоть бы пояснительная записка какая была».

Алим сидел и размышлял, напрягая все свои возможности, и все дальше углублялся в себя. Глаза его, обездвиженные за невостребованностью, застыли, перестав излучать в пространство то, что потом возвращалось в виде зрительной информации.

Пространство в свою очередь перестало его воспринимать, как что-то инородное: он стал его частью. И эта новая форма их взаимоотношений выразилась иной формой проявления.

Комната, не удерживаемая посторонней фиксацией, вдруг стала вытягиваться и распаковываться. По ее периметру обозначились сначала столы, а потом и их владельцы. Все они, как по команде, отвлеклись от своих дел и внимали происходящему.

Картина эта, дошедшая до внутренней глубины пребывания осознания Алима, зафиксировалась и обрела ясные черты. Это была иная, но реальность, в которой оказался Алим.

За первым столом сидел Первопроходец. Новая реальность позволяла Алиму просто это знать.

– Ты поразительно быстро продвигаешься в своем обучении, Алим. Мы все радо за тобой наблюдаем. Тебе полагается бонус. Таковы правила. Идем, покажу.

От Первопроходца отделилась голограмма, мгновенно обретшая вполне плотную  бытийность. Увлекая за собой Алима, этот второй Первопроходец направился к выходу парящей, не касающейся пола, походкой. Алим, закрывая за собой двери, с недоумением окинул взглядом комнату: первый Первопроходец склонился над бумагами. Он, Алим, тоже оставался за столом.

В коридоре они прошли мимо нескольких сотрудников. В приемной с ними поздоровалась Фаина. Перед выходом на улицу Первопроходец придержал Алима и предупредил:

– Постарайся ни о чем не думать.

Невозможно достоверно передать или описать следующие несколько мгновений. Все прохожие, случайно оказавшиеся в поле зрения Алима, были участниками странных событий.

Каждый из них был окутан сферой. В сферах этих находились различные существа. Вид у них был от уродливо-безобразного до гармонично-светящегося, от бесцветно-серого различной плотности и размеров до красочно-сочного, рождающего благоговение.

Они то покидали сферы, парили, растворялись, то появлялись из ниоткуда и вливались в сферы, готовые их принять. Самые уродливые из них и, видимо, голодные набрасывались на зазевавшихся прохожих и послойно отделяли от них голограммы одну за другой, жадно заглатывая, пока те не приходили в себя и не восстанавливали непроницаемость сфер.

– Что это? – забыв про предупреждение, воскликнул Алим. И чудища, как по команде, сперва застыли, а затем двинулись к нему. В следующее мгновение Алим сидел за своим столом. Первопроходец, улыбаясь, спросил:

– Как впечатление?

– Нет слов, – выдавил из себя Алим. – Но я не совсем понял, что это было.

– Здесь в кабинете потерянная тобою часть быстро восстановится. Но если бы ты воспользовался мечом духа, этих порождений осталось бы меньше.

То, что ты увидел может тебе помочь с выполнением задания. Но наработки должны быть достаточно физичны, тогда они будут иметь ценность, несравнимую с тем, что ты видел.

Пространство, отреагировав на эмоциональную разбалансированность Алима, слегка встряхнулось, и картина поменялась, как в калейдоскопе, на исходную. Алим сидел один. Но теперь он знал, что это не совсем так. Его одиночество потеряло свою былую абсолютность.

Не хватало опыта, каких-то знаний, хотя бы простых подсказок, чтобы начать выстраивать конструкцию вопроса. Ответ, несомненно, должен быть конструктивным. Алим всячески пытался увильнуть от самостоятельного мыслетворчества. А вопрос явно требовал философских навыков.

Рука его непроизвольно подперла отяжелевшую голову, и глаза закрылись сами собой.

Создатель мудр

…На пустынном берегу сидел старик. Он что-то чертил палкой на песке, периодически застывая в задумчивости. Алим подошел поближе. Шум плещущих волн и крик чаек делали неслышным приближение юноши, но старик знал о его приближении. И когда Алим  подошел достаточно близко, заговорил, будто продолжая прерванную беседу.

– Как мудр Создатель! Ведь жизнь создав одним движеньем, Он этим тут же утвердил: «Движенье – жизнь». И спин вращенья в ее начале запустил, но все ж закралось опасенье, что можно жизнь остановить, всего лишь прекратив движенье. Он знал, что так не должно быть.

Смотри, как сделал Он: рукою, когда я перестал водить, застыл лишь внешне, но другое – труднее мне остановить. Движенье чувств, движенье мыслей, движенье сутей и идей, – и он вздохнул. – Не хватит жизни, не хватит мудрости моей, еще одно познать движенье – движенье времени.

Не всей еще своей владею волей, чтобы проникнуть в суть вещей, и веры, знать, еще мне мало. Мой кончен путь, бери скорей, направь его в свое начало… Пути – ты молод, ну же, будь смелей, – и он застыл, исчез, растаял.

Алим сидел за столом и пытался размышлять. Насколько загадочнее и необычнее стал его мир за эти дни. Сколько новых впечатлений, вопросов. Насколько это реально. Наверное, самое сложное это быть в начале пути, когда он еще не совсем ясен, вернее совсем не ясен. Интересно, как в такой ситуации поступают другие, например, Первопроходец.

Алим посмотрел на то место, где в видении стоял стол Первопроходца, и попытался представить его лицо. Мысли потекли медленнее, начали прерываться, и постепенно наступило безмолвие.

И опять он не заметил переход. Стол стоял там же, где и в первый раз. Первопроходец встал из-за стола, подошел к стажеру, прикоснулся к его плечу и заговорил.

– Это нормально, каждый ступивший на Путь вначале чувствует растерянность. Это пройдет со временем. Ты только стоишь перед своим выбором  и не решаешься сделать его. Не видишь, а, вернее, не понимаешь, что ты видишь. Ты в процессе завершения и осознания уже пройденного витка. Пытаешься понять, как это делали другие, и топчешься на месте.

Понять – это не совсем верная позиция. Тех, кто не сумел от нее вовремя отойти, Путь поглотил своей непознаваемостью. Не надо ставить жесткие цели и задачи, их проявит Путь. Невозможно войти в поток Пути с багажом.

Устремление, подхваченное потоком, родит мыслеобраз, который сам рассыплет тебе под ноги задачи и проявит цели. Мир обнажит перед тобой свою реальность.

И еще: на Пути каждый человек первопроходец.

Он вернулся за свой стол, и его реальность растаяла так же, как и возникла. Алим вышел из безмолвного созерцания. Его плечо хранило прикосновение руки Первопроходца. В ушах звучал его голос. «Почему я никогда не успеваю задать вопрос?» – подумал Алим и решил пройтись по улице.

Природа радовалась жизни всеми своими проявлениями: порывом ветра, щебетанием птиц, теплом и сиянием солнца, плывущими по небу облаками, и непонятной противоположностью ее заботе была озабоченность прохожих.

Алим шел по тротуару не спеша, периодически останавливался, разглядывал все вокруг себя, как будто видел все впервые. То же самое «впервые» происходило и внутри него. Он влился в Поток. Внезапно возле него остановился автобус, и открылась дверь. Алим зашел, не раздумывая. Места были заняты. Алим взялся за поручень. С каждой следующей остановкой людей становилось все больше. Во всем этом было что-то знакомое. Стоять стало неудобно. Затекла нога. В окно ничего не было видно.

«И куда ты едешь?» – вклинился Серый, приводя Алима в обычное состояние. И когда автобус в очередной раз остановился, он изо всех сил устремился к выходу. Выскочил уже сквозь закрывающуюся дверь и оказался в незнакомом месте.

«Как в детском сне», – подумал Алим, но уже не со страхом, а с любопытством начал осматривать все вокруг. Это было совсем близко от города, судя по времени движения. Но по какой-то случайности Алим сюда никогда не ездил. Разве что один раз, и то во сне. Интересно, что еще ему удастся вспомнить. А, может, это было каким-то знаком, указателем, зарубкой на досточке судьбы? Надо все внимательно осмотреть.

Старый парк

 

Остановка называлась «Пансионат». Строений никаких не было видно. Дорога шла вдоль парка, и прямо от остановки вглубь его вела аллея. Парк был старый. Дорожка посыпана мелкой крошкой или крупным песком, привезенным с моря, с ракушняком, хрустевшим под ногами.

Алим направился вглубь парка. Вскоре вдоль дорожки появились скамейки, между которыми стояли скульптуры. Это опять показалось знакомым, и сердце Алима екнуло. Впереди на одной из скамеек он увидел ее. Ноги легко несли Алима, не давая ему даже опомниться, к той самой скамейке, к той, которая приковала его взгляд.

Незнакомка оторвалась от книги и посмотрела на юношу. Ее взгляд был приветлив. Она даже улыбнулась, как будто что-то припоминая, и опять заговорила первой:

– Как продвигаются ваши философские исследования? Я вижу, они привели вас в прошлое. Мне нравится этот парк, я часто бываю в нем. Эта старая усадьба графа Остроумова. Здесь так спокойно и уютно. У меня такое впечатление, что я бывала здесь раньше, в прошлой жизни, – улыбнулась она. Алим уже присел на скамейку и смотрел широко раскрытыми глазами на девушку.

– Меня зовут Людмила. Для друзей просто Мила, – представилась она и вопросительно посмотрела на юношу.

– А меня Алим, – сказал он, с трудом скрывая волнение.

– Говорят, в свое время здесь гостил Пушкин и много писал. Этот парк также вдохновлял его на философские размышления.

– Я знаю, – вырвалось у Алима, и он покраснел при мысли, что ему трудно будет объяснить, откуда он это знает.

– Если хочешь, перейдем на «ты», – предложила Мила и продолжила, – я думала над твоим вопросом, и мне кажется, что ответ где-то на стыке между внутренним и внешним миром.

В чувствовании закона зеркального отражения. Если внутренний мир человека насыщен, многообразен, проявлен, устойчив и т.д., то он в состоянии управлять своим внешним миром. А если его внутренний мир слабый, то у него возникает потребность в стороннем управлении им со стороны внешнего мира. И тогда возникает ситуация, называемая социальной обусловленностью. Когда оба мира в гармонии, происходит единение, единство. Я вот читаю «Две жизни» Коры Антаровой о юношеских годах Льва Толстого. В книге он, Левушка, общается с великими учителями и формируется как личность. Интересная книга.

Думаю: две жизни – это как раз внутреннее и внешнее проявления жизни. Вообще, многие писатели и поэты размышляли о жизни с философских позиций.

А ты, Алим, стихи не пишешь случайно, а то почитал бы?

– Да нет, у меня не получается и некогда: я учусь и работаю.

– Я здесь так часто бываю, что, кажется, знаю все. Но в глубине меня никак не может успокоиться предчувствие, что здесь кроется нечто большее, принадлежащее мне. Только я не могу понять, что. Вот, например, когда я тебя увидела первый раз, я почувствовала возникшее напряжение, а потом поняла, когда ты ушел, что мне его не хватало раньше.

А это означает, что встреча с тобой – это какой-то узелок в моей жизни, который желательно развязать, и скорость моего восхождения возрастет, как сказала бы Наталья.

И не случайно мы опять встретились в парке. Только уже в настоящем свидетеле истории. А, значит, в нем вершится история. И я не ощущаю необходимости защищаться от тебя, а наоборот – мне уютно и радостно.

– Что значит: настоящий парк? – спросил Алим.

– Тот городской, в котором мы с тобой встречались первый раз, сделан по образцу этого. Хочешь, я покажу тебе здесь то, чего нет в том парке. А ты пофилософствуешь над тем, чего я никак не могу сложить.

– Здесь есть маленький, но очень красивый пруд. Пойдем. – Мила встала и, взяв Алима за руку, пошла по узкой дорожке, увлекая его за собой. Через некоторое время она отпустила его руку, но он все равно чувствовал себя привязанным к ней. Все это время Мила продолжала рассказывать историю парка.

– Здесь в пансионате есть один старик, который в свое время занимался историческими документами касаемо тех далеких времен. Он выяснил, что поместье это существовало задолго до того, как здесь бывал Пушкин. И принадлежало оно роду Остроумовых, как я уже говорила. Александр был дружен с их старшим сыном Николаем. Но впоследствии у него появилась и тайная цель приезда в это имение – младшая сестра Николая Сашенька. Правда, после серьезной беседы, состоявшейся с ее отцом, приезды Александра прекратились.

Почему это произошло, осталось загадкой. Поговаривали, что там была какая-то мистика. Алим, ты любишь тайны, мистические тайны?

Есть одна маленькая зацепка: после этой истории у Пушкина открылось видение каких-то недоступных обычным людям вещей. И это отразилось не только на творчестве. Он знал, например, о своей кончине и легко мог избежать ее. В письме к этому же Николаю, и, наверное, с тайной мыслью, что его содержание может дойти до Сашеньки, он написал: «Я не смогу не вызвать того возмущения внешнего, имея знание внутреннего, которое будет непосильно для столь, казалось бы, быстрого, но в действительности столь медленного нашего времени». Правда, необычное высказывание?

Мила, а за нею и Алим, вышли к пруду. Одна сторона его была усыпана камнями некогда искусственно уложенной стены, частично сохранившейся. С остальных сторон над прудом склонялись могучие деревья и рос кустарник. Со стороны парка кустарник был расчищен, и это позволяло пройтись вдоль берега до самых камней.

«Знакомый пруд, – подумалось Алиму, – где-то я его уже видел, или когда-то».

Сознание Алима затуманилось, и он увидел перед собой уложенную каменную стену и пруд. Пруд был светлее, наверное, потому, что деревья были моложе, и росли реже. Вода была чистая. В ней были видны плавающие рыбки.

К стене подбежала девушка, очень похожая на Милу, только в старомодном платье. В руках она держала коробочку, вернее, пенал цилиндрической формы. Подбежав к стене, девушка опустилась на корточки, выдвинула один из камней и в открывшуюся нишу вложила пенал. Затем задвинула камень на место, посмотрела по сторонам и побежала по тропинке в парк…

– Эй, алло, ты что, спишь на ходу? А я распинаюсь, а я рассказываю, – Мила тормошила Алима за руку.

– Да я отвлекся всего на секунду, – оправдывался Алим, – здесь и вправду очень красиво и прохладно, и все сохранилось, как и было раньше. Только стена завалилась.

– А ты откуда знаешь, как тут было раньше?

– У меня такое впечатление, что я здесь тоже бывал. Но это как будто и не совсем я. Хотя есть одна маленькая надежда. Можно проверить, если хочешь.

– Хочу, конечно, – глаза Милы загорелись заговорщицки, и она нетерпеливо добавила. – Давай. А как?

Алим подошел к сохранившейся части стены, оценил что-то, осмотревшись по сторонам, нашел подходящую палку и отковырял ею часть грунта, присыпавшего нужный камень, потом поддел камень. Тот поддался.

К изумлению Милы из образовавшейся ниши Алим достал небольшой цилиндрик, закрытый с двух сторон, как коротенький пенал для бумаг, только металлический. Алим машинально протянул ей найденное сокровище и проговорил:

– Полагаю, это то, что ты искала.

– Ой, как не терпится его открыть. Как ты думаешь, что там может быть?

– Я думаю, какие-нибудь женские секреты. Конечно, если они еще сохранились. Ведь, судя по всему, времени прошло немало, – засомневался Алим.

– Тогда открывай. Я думаю, тут понадобится мужская сила. – Мила с волнением протянула ему пенал. Алим достал ключи с брелочком в виде отвертки-ножичка, помогавшие ему иногда в дороге. Вот, например, как в этот раз. Сначала он выкрошил из шва сургуч. И потом начал аккуратно поддевать крышечку с разных сторон миллиметр за миллиметром. Наконец она открылась.

Внутри новоиспеченные следопыты обнаружили кожаный сверточек, туго перевязанный тесемочкой, развязать которую не составило труда. Мила с Алимом машинально присели на камень. Ноги дрожали от волнения, и стоять дольше было невозможно. Алим размотал кожаный лоскуток, и их глазам предстал бумажный сверточек. Они смотрели то на сверток, то друг на друга. В голове каждого проносились и отвергались многочисленные предположения. Мила посмотрела в очередной раз на Алима и произнесла:

– Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Наверное, – чуть помедлив, ответил тот.

– Тогда, может, продолжим в более надежной обстановке? У тебя найдется укромное местечко, где не возникают любопытствующие, и можно спокойно все рассмотреть, не оглядываясь?

– Пожалуй, только, это, придется ехать в город.

– Понятно, что не в этом парке. Мало ли, что связано с этой находкой. Лучше было бы, чтобы нас никто здесь не видел.

Часть 2

 

Совместное путешествие

 

– Здравствуйте, молодые люди! Видать, у пруда были? Что такие озабоченные?

– Здравствуйте, дедушка, – ответила за двоих Мила, – да мы, вот, тоже, как Вы, пытаемся разобраться в истории этого имения и докопаться до его тайн.

– Следопытами, значит, решили стать. Что ж, это похвально. История – вещь занятная и поучительная, особенно если в ней имеются тайны.

А я вот докопался до одной. Вернее, внучка моя уважила деда, покопалась в Интернете, нашла письмо матери Сашеньки, которая жила здесь, помнишь, я о ней рассказывал? Так вот, мать ее написала своей сестре, что после одной Сашиной исповеди к ним приходил священник и долго разговаривал с Сашиным папенькой наедине.

После этого прекратились ее встречи с Пушкиным. Он перестал бывать в имении. Более подробно об этой истории ничего не известно. Для всех непосвященных это осталось тайной. Так что искать есть что, следопыты, – и старик прищурил глаза, как будто пытался проникнуть в их размышления.

– Ой, мы пойдем, дедушка. Как бы на автобус не опоздать, – спохватилась Мила и потянула Алима за собой к выходу.

Автобус пришел быстро и так же быстро доехал до города, а, может, это время текло по-другому.

Сойдя возле городского парка, оба знали, что находку свою откроют в укромном месте, не торопясь, и чтобы никто не мешал. Но только Алим знал – в каком.

Сопоставив необычность обстоятельств находки и все предшествовавшие этому события, он был в полной уверенности, что идти надо в комнату шестьдесят четыре. Но согласится ли Мила? И как ей все объяснить?

И, будто помогая ему, она произнесла:

– Мы знакомы с тобой полдня, а кажется, что целую вечность. У меня никогда так не было.

Я доверяю тебе, а иногда даже чувствую твое состояние. Но мысли твои еще не умею читать, – рассмеялась она, – не могу удержаться, чтобы не спросить, как ты догадался, что за камнем тайник? Ты  что, ясновидящий?

– Я как раз думал, как лучше тебе это объяснить. Пожалуй, легче всего это будет сделать в моем рабочем кабинете. Кстати, там нас никто не потревожит. Здесь рядом, – и на этот раз Алим взял за руку Милу, а не она его, и они пошли в «Литературный мир», а по дороге он признался:

– Знаешь, я ведь как раз занимаюсь исследованием различных литературных тайн и их влияния на судьбы людей.

Только у меня пока не очень получается. Так что, может быть, именно ты сможешь мне помочь.

Алим умолчал о том, что эти занятия его начались только два дня назад, и некоторое время они шли молча.

Через десять минут следопыты, как их назвал старик, были в нужном месте.

Пройдя все коридоры и, никого не встретив, Мила  полюбопытствовала:

– Алим, что это за учреждение такое странное? Ни одной живой души. Ты что, один здесь работаешь?

– Нет, конечно, хотя первое время я и сам так думал. Просто здесь общение между сотрудниками происходит не совсем обычным образом, не так, как привыкли это делать люди.

Оно происходит в другом измерении, пространстве, времени и даже иным способом. И без надобности никто никого не тревожит.

– Значит, меня сегодня ждет не один сюрприз? Или ты хочешь сказать, что для тебя это обычное дело? – Мила пристально смотрела на Алима вопросительным взглядом, – ты еще не забыл, что обещал рассказать о том, как догадался о тайнике?

Пенал лежал на столе, и его содержимое всегда можно успеть посмотреть, поэтому Мила сначала настоятельно хотела разобраться в обстоятельствах, непонятных ей. И Алим сдался. В конце концов, никакой подписки о неразглашении он никому не давал.

Да ему и самому не терпелось обо всем рассказать.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, а, может быть, по-нашему, потому что я тоже этого хочу, – согласился он, – раз уж ты спокойно восприняла сказанное раньше, то я также прямо и продолжу.

Я не догадывался о тайнике, а просто видел, как Саша прятала в него свой пенал, только не знал, там ли он до сих пор, поэтому и сомневался.

– Вот это класс! И я хочу что-нибудь увидеть! Покажи, а? Как это делается? – умоляюще произнесла Мила, – ну, будь другом, – добавила она уже более кокетливо, – что тебе стоит?

– Мила, ты не понимаешь, это не фокус там какой-нибудь, который можно показать или нет. Это происходит необычным образом. Я пока и сам не совсем понимаю, как.

– Но ведь ты же как-то это делаешь. Значит, этому можно научиться. А, знаешь, самый лучший способ в чем-то разобраться – это объяснить другому. Пока будешь объяснять и сам поймешь, – пыталась найти убедительный аргумент Мила.

И Алим опять не выдержал ее натиска:

– Хорошо, тогда слушай короткий инструктаж. Правда, я не знаю, зачем он. У меня создалось впечатление, что все происходит само по себе. Но порядок есть порядок, – перешел он на деловой тон. – Первое: пространство и время не являются чем-то абсолютным, и в том виде, в каком мы их знаем, являют собой только одну из форм, выбранных нашим сознанием. Обычное для нас пространство и время – это всего лишь вариант их отражения в нашем обычном сознании. И соответственно измененному состоянию сознания соответствуют измененные пространство и время.

Второе: подобно инстинкту самосохранения живого организма существует инстинкт самосохранения сознания. Если для организма это рефлексы, то для сознания – привязки, которых так много, что, избавившись от нескольких из них, человек даже не замечает разницы.

Но этот вопрос требует самостоятельной наработки. Чужой опыт ничего не дает, вернее, дает только внешние знания или отражения знаний.

Третье: надо суметь научиться, овладеть способностью сонастраивать устремления, задачи и цели таким образом, чтобы они слились в цельный мыслеобраз. Что это такое, я еще толком и сам не знаю, но это, как ключик, который открывает и включает некий скрытый потенциал, и тогда становится возможным то, о чем раньше даже не предполагал.

Четвертое: должно быть непредубежденное, спонтанное вхождение в событийный процесс, в Поток, тогда он сам тебя выносит в нужное время, нужное место и разворачивает перед тобой нужные события. И только много позже начинаешь понимать, что, как, зачем и почему.

– Вот, в общем, и все. – Алим закончил свою речь и смотрел на Милу, пытаясь понять ее реакцию.

Мила тоже смотрела на Алима и смотрела серьезно:

– А можно нам вдвоем отправиться именно туда?

– Куда туда? – вопросом на вопрос ответил Алим.

– Как ты не понимаешь: мне бы хотелось посмотреть на Сашеньку и Александра. Представляешь, как это? Я даже не могу выразить словами, – разволновалась она.

Необычайная устремленность и безоговорочная вера Милы настолько поразили Алима, что он и сам поверил в возможность такового. И, на ходу придумав сценарий опыта, произнес:

– Сейчас я включу специальный прибор, который поможет частично убрать пространственно ориентированные привязки, потом мы возьмемся за руки, будем смотреть друг другу в глаза и представлять, как происходит встреча Сашеньки и Александра. А дальше все произойдет само, вот увидишь.

Алим подошел к прибору, включил все кнопки, сел на диван рядом с Милой, взял ее за руки и посмотрел в глаза.

Благодаря поплывшим разноцветным бликам комната потеряла свои четкие очертания. Послышалась растворяющая в своих звуках музыка. И на этот раз Алиму показалось, что комната наполнилась тончайшим ароматом. Но это уже было неважно. Все самое важное было во взгляде Милы, который воспринимался каждой его клеточкой, и каждая его клеточка сливалась с каждой ее клеточкой.

Они вместе вошли в вихревой поток, и мир растворился, а затем так же возник заново, но уже в то самое мгновение, которое не так давно не удалось удержать Алиму. И чтобы не повторить ошибку, он стал безмолвно созерцать происходящее: я есмь из жизни Александра Сергеевича.

– Сашенька, – говорил тот, приближаясь к скамейке, – как же я рад видеть…

Алим вспомнил, что именно в этом месте картина уплыла в прошлый раз… И сознание его, непонятно как, принялось описывать происходящее внутренним звучанием:

– Уж метров десять оставалось, как в прошлый раз. Он подходил. И сердце билось, сердце рвалось навстречу ей, ее просил о чем-то: слов не разобрал я, пока не вспомнил, не прожил. Едва приблизившись: «Напрасно тебя, я знаю, посвятил и из-за этого теряю, о, Сашенька!» – он говорил. Она ж, словам его внимая, была печальна и нежна, и вторила: «Я тоже знала, но я хотела…мне нужна…», – и смолкнув, слезы вытирала.

«Ведь это все не просто так, ведь это все не ради скуки? – и он винил себя за муки, хотел, чтоб кончились они, смотрел в глаза и гладил руки. – Ты помнишь сон: в грядущем дни, как будто не было разлуки, среди чужих лишь мы одни».

И, нежно плечи обнимая, добавил тихо про себя: «Сейчас со мною рок играет, или играю роком я, но пусть о том никто не знает. Забудь и ты, душа моя».

«Прочти мне, – Сашенька просила, – чтоб знали только ты и я. Хоть что-нибудь, хоть пару строчек, но так, чтоб значимо…, про сон…».

И вдаль взглянув, как быстрый росчерк, как крик души, как сердца стон, внимая просьбе, молвил он…

«Я слишком много преждевремен –

Пророк, пылающий огнем,

Мир этот слишком уж приземен,

Чтоб смог я задержаться в нем.

Его сонливость умиляет –

Наивность даже забавляет.

Он настоящий тугодум.

Хоть думает, что много знает.

Но держится за вялый ум.

И лишь одна мне в нем отрада…»

Стихи звучали внутри Алима, но он их не слышал, а жадно разглядывал лицо милой Сашеньки.

– О Боже! Как же вы похожи, – он вслух едва проговорил, – блеск ваших глаз, их даже слезы так красят…

– Ты их не забыл? Тогда сними слезу губами – и будет между нами мир. Давай свой свиток со стихами, я их прочту потом… Как мил…Люблю, когда таким бываешь, когда так нежно привлекаешь...

Алим смотрел, не мигая. Он боялся, что лицо Сашеньки сейчас растает, но этого не происходило. Даже наоборот, он все явственнее видел ее, даже слышал взволнованное дыхание. Ему стало жарко.

– Я всегда знала, – проговорила она, что дождусь тебя, – и по ее щеке покатилась слезинка. Он прикоснулся к ней губами.

– Солененькая, – Алим пытался разбавить густоту атмосферы. Его бросило в жар от осознания того, что он сидит на диване рядом с Милой. Это по ее щеке текла слезинка. Свитка не было.

– Где же свиток? – машинально проговорил он, больше, чтобы заполнить паузу и прийти в себя.

– Он там, – Мила показала взглядом на пенал, – я его сохранила для нас.

– Если мы оба знаем, что там – давай пока не будем открывать. Мне что-то есть захотелось. – Алим боялся оставаться один на один с Милой в этой ситуации, боялся сделать еще один шаг в неизвестность. Он боялся все испортить, и она это знала.

– Ну, тогда пригласи меня на чашечку чая, и я не откажусь, – пришла она ему на помощь, преображаясь прямо на глазах. А, может, это Алим начал осознавать предрешенную неизбежность более глубоких отношений.

На улице было темно. Маятник впечатлений от крайней насыщенности качнулся в сторону пустоты. И только что появившееся ощущение всесилия сменилось усталостью. Физическое тело не было готово к таким нагрузкам.

Алим и Мила, держась за руки, молча, прошли несколько кварталов.

– Здесь я живу, – неожиданно сказала она, – мне, правда, пора. Уже поздно. Завтра у меня день занят. А послезавтра я готова начать новую жизнь. Послезавтра можем встретиться. Скажи, где.

– Давай в городском парке на скамейке, в три. – Алиму очень хотелось прикоснуться еще раз губами к ее щеке, но слезинки там не было, и он не решился.

Серый расстроился, или расстроился

День следующий тянулся, как никогда. До обеда Алим пробыл в институте, пытаясь свести до минимума ущерб от своей деятельности, а, вернее, бездеятельности, в течение семестра.

Но основная работа шла внутри.

Было такое впечатление, что у Серого собрался целый консилиум. Там образовалось несколько групп. Одну из них Серый обозвал сердечной группой – ту, которая и не говорила вовсе, а создавала некое напряжение, сосание под ложечкой, пульсацию. Она рассыпалась множеством себя, выстраиваясь узким коридором, довлея над представителями другой – говорливой группы. И еще она молча опротестовывала все их высказывания.

Представители третьей группы, задачей которых была координация внешних взаимодействий, побросали свои дела и устроились в зрительном ряду, наблюдая все это представление.

Это не могло не сказаться на поведении Алима. Он то натыкался на непонятно откуда возникавших людей, и в его адрес сыпались реплики, то, что еще хуже, потому что было больней, он ударялся о стену или створку двери и бился лбом.

В такие мгновения консилиум затихал и брал таймаут. Алим же пытался уяснить, зачем он в этом месте или у этой двери.

В очередной раз это оказалась закрытая входная дверь. К счастью, открытой оказалась соседняя. Воспользовавшись ею, Алим, наконец, покинул многоэтажный храм науки.

Следующей была уже дверь, для открывания которой понадобилась его пластиковая карта.

В приемной, как всегда, никого. Только подмигивающий, как бы предлагающий свои услуги, агрегат. Алим вставил в него стаканчик, выбрал нужную кнопку и нажал.

– Почему я раньше этого не делал? – думал он, пока стаканчик наполнялся горячим ароматным кофе. И, прихватив бодрящий напиток, отправился в свой кабинет.

На столе лежала оставленная накануне находка. Алим положил ее в ящик шкафа, чтобы не отвлекаться, и, взяв в руки папку с инструкциями, присел на диван. Перелистав уже ему знакомые страницы, он остановился на следующем тексте:

«Когда к тебе приходит опыт,

Или приходишь ты к нему –

Окончен путь, омыты стопы,

И понимаешь: ни к чему

Возврата нет и нет сомнений,

Не стало меньше тех ступеней,

Которыми восходишь ты.

А отдых – это лишь мечты…»

И подпись: «Уставший спешить путник».

Алим сидел и размышлял, как непонятен смысл, казалось бы, понятных слов, когда пытаешься разобраться в них. Пытливый ум, по всей видимости,  приносит опыт, беспутный ум, наверное, сбивает с пути. Осознание – это особое знание, или – О! Сознание. А уставший путник, по всей видимости, пессимист.

«Я сильно так к тебе спешил: устал, присел и о тебе забыл», – зачем-то вставил Серый.

– Это тебя после консилиума занесло, что ли?

«А ты отгадай загадку: «Позабыт, позаброшен, весь в заплатах, изношен, ни мыслишку испечь, ни былое сберечь. Все тебя побивают, все тобой помыкают, а как ноги уносят, то все помощи просят»».

– Да, ладно, и так понятно, что ты только о себе, любимом, можешь. А мне вот надо разобраться и отчет написать, какое горе от тебя, – осадил Серого Алим, – ты, небось, всячески будешьпротивиться этому? Или проявишь сознательность, поможешь осознать суть происходящего?

«А что я? У тебя теперь, вон, сколько появилось помощников да подсказчиков, что мне теперь вообще можно в отпуск бессрочный идти.

Осенишь – подскажу, а нет – разбирайся сам».

Алим откинул голову на спинку дивана. «Осенение ему подавай. Осознание», – застрял обрывок фразы, пульсируя в такт ударам сердца.

– Отыскал, что ли? – услышал он Голос.

– Что отыскал? – возник встречный вопрос.

– О-хо-хо! А я-то думал, что ты уже близок к завершению. А ты даже не помнишь, зачем тебя послали.

– Точно, не помню, – пробормотал Алим.

– Но ты на правильном пути, – подбодрил Голос, – на Путь вступил. Законы пересеиваешь, к Двуединой подбираешься с верной стороны. Начал опыт вспоминать. Большего сказать не могу. Должен сам оформить, наполнить.

– Сказать не можешь – так покажи, – Алим начал проявлять сообразительность или вспомнил, как Мила его самого уговаривала.

– Не время еще или уже, как думаешь? – проговорил загадкой Голос. – К чему приложишь, то и проявит. Главное – меру знай.

Алим застыл без движения. Тело отяжелело, налилось. Голову сдавило так, будто на нее надели резиновый круг и стали надувать. Тело до такой степени уплотнилось, что стало каменным. Затем оно плюхнулось оземь, будто вода, лишенная своего сосуда, разлетелось брызгами на горячий песок и испарилось. Сознание затуманилось.

Алим с трудом оторвал голову от спинки дивана.

– Что-то пошло не так. Что-то я упустил, пропустил, – подумал он. – Фаина предлагала позаниматься индивидуально, чтобы повысить какой-то уровень восприятия. Правда, это было во сне. Или в другой реальности. Если пытаться понять, можно еще больше запутаться. Но попробовать выяснить можно, сам же Милу учил, что случайностей не бывает.

И на всякий случай Алим решил воссоздать все условия, предшествовавшие тому сну. Он взял листок с черной и желтой точкой, прикнопил, повесил его на дверь. Сосредоточился. Отпустил. Настроился. И в тот самый момент, когда точка оторвалась от своего местоположения в этой реальности, Алим вывалился из своей и оказался в классе.

– Тебя не учили договариваться о встрече или хотя бы стучаться в дверь? Алим, ты что, не видишь, что ты по уши в грязи? Ты везде успел наследить. Инструкцию читал? «Наследивший по неопытности – наследует последствия своего опыта».

Теперь ты у нас богатый наследник. – Фаина рассмеялась, так ей самой понравилось последнее замечание. – Ну, здравствуй, что ли, стажер, – и, не дожидаясь ответа, обратилась к ученикам:

– Вот человек, на опыте которого непременно будут учиться многие. Только я пока затрудняюсь сказать, чему – тому, как надо или тому, как не надо восходить. На сегодня у нас все. Можете быть свободны.

В следующее мгновение класс опустел, и Фаина уже более спокойным тоном продолжила:

– Ввиду ряда причин я не могу тебя сейчас обучать, Алим. Мы с тобой в разных мирах. Поэтому все, что я скажу, будет просто моим размышлением, констатацией фактов, с которыми ты можешь соглашаться или нет. Все решения в твоем мире за тобой.

Знаешь ты или нет, но ты вошел в спиральный поток бытия-небытия и создал вихрь-хаос, который или сумеешь дефрагментировать в порядок более высокой степени, аннигилировать, так сказать, или он тебя сметет, и тебе придется начинать все сначала.

Развитие спирали таково: в первый раз ты прошел мимо девушки, даже не заметив ее, потому что был занят мыслями о коте, во второй раз ты обратил на нее внимание, и даже привлек ее внимание к себе, но встреча могла так и остаться случайной, а в третий раз ты уже создал целый мир со множеством неслучайных случайностей, в котором переплелось несколько судеб, времен и событий, и этот мир вот-вот развернется.

Но когда он развернется, то он изменит существующую реальность целой Метагалактики, а это уже не шутка. Для этого ему достаточно материализовать любую свою сокрытую доселе часть. Например, то, что запечатлено в свитке.

Этой тайне не двести лет, а много больше. Не подумай, что я умничаю или еще что, просто я читала отчет о работе группы поддержки. Там разворачиваются колоссальные события с твоим участием, что-то связанное со временем.

Чувствую себя школьницей рядом с тобой. Все забыла, что собиралась сказать. Может, это и к лучшему. Тебе на все про все остались всего лишь сутки или двое. Так что не буду отнимать твоего драгоценного времени.

Да вот еще что: посмотри имя свое в зеркале, может, что прояснится.

Фаина неуклюже как-то сделала полный оборот вокруг себя и этим расфокусировала внимание Алима. И исчезла.

– Что за невезение: опять не успел вопрос хотя бы один задать, – расстроился Алим и встал с дивана. Язык словно онемел во рту.

«Вот-вот, язык твой – враг твой, – прохихикал Серый. – Когда все прогрессивное человечество решает глобальные вопросы, некоторые несознательные элементы немеют в самый ответственный момент», – и, уловив недовольство Алима, умолк.

Алим вышел в коридор, постоял некоторое время в нерешительности, махнул рукой и пошел домой.

– Нет уж, на полпути останавливаться не буду. Мне самому интересно, куда он приведет. Теперь это мой путь.

Алим шел по улице. Он опять смотрел на все, как в первый раз. Почему именно с ним такое происходит, ведь у других все не так. Поел, поспал, чему-то обрадовался, на кого-то обиделся, кому-то нагрубил, кому-то надоел. Нет, в этом большой разницы вроде нет. А в чем тогда есть?

Надо искать глубже. В приоритетах, в иерархии ценностей. Чего же не достает в этой мозаике? Алим добрался, наконец, до своей квартиры и завалился в любимое кресло-качалку. Размышления потекли дальше.

Ключевые слова – это связано с языком, ключевые моменты – это уже ближе ко времени.

Сквозь время умеют проникать провидцы и пророки – они предрекают будущее. А он, Алим, пока копается в прошлом. Не может быть, чтобы все это было зря. Что там Фаина говорила по поводу зеркала?

Алим взял листок бумаги и написал на нем печатными буквами свое имя. Взял из бритвенного прибора маленькое зеркальце и приставил его сверху. Буквы отразились в нем. Ничего интересного. Приставил справа. Вздрогнул. Получилось: милА. Сместил на две буквы. Получилось: АллА. Интересно. Приставил слева. Опять в зеркале: милА.

Зеркало сдвинулось, закрыло половинку буквы «А», и Алим прочитал одним словом: милАлим. Звучит как заклинание или что-то таинственное. Например, пророк Милалим, или лучше – предсказатель.

Да, есть над чем подумать.

Чайник закипел. Алим встал, бросил в чашку пакетик, залил кипятком: пусть настаивается. И снова провалился в кресло.

– На чем я остановился… Предсказатель Милалим…Звучит загадочно…, – теперь уже провалилось и кресло…

Сказание предсказателя

 

Он сидел на камне, одном из когда-то, кем-то  разбросанных вдоль русла реки Итеру. Дальше начиналась пустыня. Если смотреть на это место в другом временном масштабе, то можно видеть замечательную картину: песок волнами накатывался и отступал полосой в несколько километров. Накатывался, когда случались засушливые года, и отступал, когда были дождливые. И тогда желтое сменялось зеленым.

Милалим жил в другом времени, в других скоростях. Но иногда он замедлялся до обычного восприятия для того, чтобы пообщаться с будущими вершителями человеческих судеб.

Милалим был одним из восьми хранителей, которые ушли из Атлантиды незадолго до ее гибели. Они взяли на себя тяжесть наследия великого опыта. Это была долгая история. Сейчас же он сидел на камне и ждал приближающегося вождя с небольшой группой воинов. На значительном расстоянии вождь подал знак, и его свита остановилась. На встречу он поехал один. Спешившись невдалеке от Милалима, воин присел на соседний камень и приветствовал могущественного прорицателя сложенными на груди руками, произнеся при этом волновавший его вопрос:

– Это правда, что ты дашь мне власть?

– Власть для свершения предначертания, – поправил Милалим. – Но для этого тебе придется построить каменное сооружение. Вот как это, – и он протянул ему маленькую каменную пирамидку. – С размерами определишься сам. Внутри, в центре должна быть ниша, в которой ты будешь проводить один день в году в день разлива Итеру, когда ее поток наиболее могуществен.

В этот день, в это время на тебя будет нисходить поток Божественной силы. Твои люди будут послушны тебе. За десять лет их число возрастет в десять раз. Тогда мы встретимся снова. И я продиктую тебе одно из четырех сказаний.

Вождь задумался, повертел пирамидку, и у него возникли вопросы. Но, подняв голову, он увидел только лежащий на песке камень. Прорицателя уже не было. Вождь встал и пошел к своим воинам. Так был заложен первый камень великой цивилизации.

«Странно, почему вождь перестал видеть Милалима», – подумал Алим, ведь тот по-прежнему сидел на камне, но смотрел он уже в сторону Алима. Этот взгляд сократил расстояние между ними.

– Ты видишь меня? – спросил удивленный Алим.

– Я несколько раз возвращался к этому эпизоду своей жизни, будучи уверенным, что упустил что-то важное. Теперь вижу что – свое будущее. Мне удалось его проявить. Это очень далекое будущее, где уже можно говорить о многом. Например, о пирамидах. Вернее, я даже покажу тебе. Смотри.

Вождь поверил мне, потому что очень хотел иметь власть, и соорудил первую пирамиду. Она была небольшая, но дала ему то, к чему он стремился. Подвластная ему территория  расширилась, пришло изобилие, его народ ни в чем не нуждался, и он вместе с ним.

Жившие после него правители, видя, что пирамида реально дает власть, построили через сотни и тысячи лет для себя большие пирамиды. Много пирамид. Посмотри на одну из них.

Прямо перед взором Алима на песке появилась огромная пирамида.

– Что ты видишь? – спросил Милалим.

– Вижу огромную пирамиду. Совсем новую. Из светлого камня.

– А теперь посмотри по-другому. – Милалим встал, подошел к Алиму, вернее, встал на то же самое место, и они слились в одно целое. Внутри Алима пошли магнитные волны, и видение изменилось.

Живая среда пространства, упираясь в грани пирамиды, нехотя, лениво растеклась в стороны, и на ребрах два потока встретились, создали завихрения, и они светящимися лучами поднялись от основания к вершине. Четыре луча вдоль четырех ребер, дойдя до вершины, встретились там, пересеклись в яркой светящейся точке и разошлись вверх в бесконечность своим продолжением, создав контуры отраженной пирамиды.

Эта верхняя пирамида налилась светом. И, когда размеры ее стали сопоставимы с размерами каменной, вершина последней раскрылась, впуская в себя, вернее, пропуская через себя свет в землю.

На какое-то мгновение Алим увидел все это в цвете. Картина его потрясла.

– В свое время в Атлантиде мы выяснили, что, насыщая Землю силой другой мерности, ее можно подготовить к переходу в эту мерность. Прямо это сделать было невозможно. А через такой портал получилось.

 

 

Сейчас это кажется легко

 

Две пары мастеров сидели друг против друга. Линии, соединяющие их, давали крест, а линии, соединяющие с соседними парами между собой, давали квадрат. Если точку пересечения диагоналей в центре приподнять над землей, то получалась пирамида.

Точка не имеет мерности, или мерность ее  равна нулю, но она образуется пересечением одномерных линий, линии образуются пересечением двумерных плоскостей. Тогда по аналогии плоскости должны образовываться пересечением каких-то трехмерностей. Мы сидели и смотрели, пытаясь увидеть в пирамиде трехмерность, пока не поняли, что это и есть сама трехмерная пирамида рассекающая трехмерное пространство.

И тогда мы увидели насыщение трехмерностью нашего мира. Но все те, кто не понял, были на краю гибели. Осталось только ступить за этот  край в пропасть. Они создали эту пропасть, введя разрыв в мерность.

Это сейчас кажется легко, красиво. Но споры по поводу пирамид и возможности их применения однажды привели к гибели Атлантиды. Вот смотри: есть четыре треугольные грани, имеющие три угла: два у основания и один у вершины. Все просто: переход два в один. Если нижние углы равны сорок пять градусов, то пирамида схлопывается в плоскость, а если нижние возрастают до девяноста градусов, то пирамида превращается в пику, а потом в четырехгранный бесконечный столп.

Это как месить тесто: растянул-шлепнул. В общем, работает, как насос. Так вот: когда в физическом пространстве стоит пирамида, а в ментальном четыре человека ее месят с четырех сторон, или восемь – с восьми углов оснований граней, то начинает работать многомерный насос. Даже для тебя это пока сложно.

Восемь атлантов ушло из Атлантиды, предвидя результат магической деятельности другой группы, которая решила провести опыт по-другому: не постепенно впускать условия другой мерности, а создать пустоту с помощью той же пирамиды.

Когда мыслящие не останавливают свое ментальное месиво на сорок пять-девяносто, а в один момент уменьшают угол основания меньше сорока пяти, то углы вершин стягивают пространство, и образуется пустота. Происходит как бы взрыв наоборот – поглощающий взрыв.

Они сумели. И хотя высота пирамиды, на которую они концентрировались, была около восьми метров, этого хватило, чтобы поглотить всю Атлантиду. А Земля начала насыщаться четырехмерностью.

Теперь мы знаем, какая колоссальная разница между мерностями. Теперь мы знаем, что ментальный уровень не является вершиной развития. Теперь мы знаем, что, запустив четвертую мерность в Землю, мы сделали неизбежным переход в нее. И даже вычислили время. Это ваше время, Алим.

Единственный способ избежать катастрофы – это внутренняя готовность, насыщенность каждого человека, его внутренний переход в четырехмерность.

Это условие выживаемости каждого в тот момент, когда планета развернется наружу своей четвертой мерностью.

Нет ничего катастрофического для тех, кто не будет готов. Просто они перевоплотятся снова. Но те, кто сумеет перейти физически эту точку, перейдут из планетарной эволюции в метагалактическую. Это всего лишь переход на один порядок. Это как камню стать растением или растению животным или животному стать человеком. Или человеку…

Я бы все за это отдал. Но отдавать ничего не надо. Надо суметь взять. И надо оказаться в нужное время в нужном месте, там, где сейчас вы…

Вы завершаете четверичный цикл. Единственная сложность для вас – преодоление зацикленности и желания идти по проторенной дорожке, по заколдованному временному кругу, что не дает выйти на спираль.

Предубежденность мышления мешает. Она тормозит своим стремлением все понять и разложить по полочкам. И когда доходит до непонятного, то пытается остановить процесс, сбросить его в исходную точку. Она связывает по рукам и ногам.

Мозг пытается сделать невозможное. Это все равно, как глазами пытаться уловить запах, или носом звук, или увидеть ухом.

Каждый должен выполнять свою функцию. Тогда приходит полнота единства. Попробуй ввести новые параметры, уйти от текстовости, линейности, не останавливаться на плоскостно-объемном образном видении, а выйти на многомерное проживание. Внешней составляющей этого процесса ты уже начал овладевать.

А наша задача выполнена.

Каждый из восьми в разных местах планеты создал условия построения пирамид, кто как смог. В ваше время этот магический атрибут уже не нужен. Вы имеете возможность прямого общения с Отцом, и насыщение планеты идет через тех, кто вышел на это общение.

Милалим отделился и посмотрел на Алима:

– Я вижу в тебе свою янскую часть, начавшую поиск пути соорганизации с иньской. И кресло твое мне нравится. Надо будет себе такое соорудить. Чай остывает, – последняя фраза уже была наполовину мыслью самого Алима, и он очнулся.

Чай и действительно остывал. Алим встал и подошел к книжному шкафу, посмотрел на полки с книгами – гордость родителей.

Разве можно все это прочитать? Да и надо ли? Новый способ получать знания Алиму нравился больше. Он давал возможность быть участником событий, хотя пока и не очень активным.

Способ существования

Наступил еще один следующий день. Интересное слово «наступил». Как ботинком на червяка. А на кого день наступает? На всех живущих? Очередной порцией событий?

Чтобы скоротать время до трех часов дня, Алим опять отправился в институт, где и проболтался до двух часов. Ровно в два он пулей вылетел на улицу, вдохнул свежего воздуха и, не спеша, пошел в парк. Минут двадцать прохаживался по аллее, ожидая, когда освободится та самая скамейка. И дождался. Теперь можно было спокойно посидеть.

«Посидим, поразмышляем», – предложил Серый.

– И, правда, есть о чем, – решил Алим, – только будем делать это ответственно. А это значит, ты будешь формулировать и давать мне на утверждение свои соображения по интересующим нас вопросам, – обратился он к Серому и посмотрел по сторонам. – Хорошо, что люди не умеют мысли читать. А то сказали бы – чокнутый сидит, сам с собою разговаривает.

Серый напряженно молчал, вернее, он метался из стороны в сторону, пытаясь ухватить какую-нибудь мысль, как кот за мышами, но те забились по своим норам. Переживая конфуз, Серый поймал-таки за хвост одну и выдал на-гора.

«Совместное заседание заинтересованных сторон объявляю открытым. Раз ты ответственный, ты и назначай тему».

– Да, здесь одного ума мало, но каждый человек состоит из множества частей, и участвовать в заседании, как ты говоришь, должен весь синтез этих частей. По поводу же темы, ты что, забыл? У нас ведь работа есть, за которую мы деньги получаем. И есть тема, которую мы должны раскрыть или закрыть за месяц. Горе от ума, кажется, и почему им Земля полна.

«Вспомнил о работе в парке, а на работе опять, небось, с мадам шуры-муры водить будешь», – промурлыкал недовольно Серый, но деваться было некуда, и он предпринял очередную попытку выторговать себе привилегии: начал с самовосхваления.

«Что-то я никакого такого полезного множества не наблюдаю, а ум, между прочим, и сообразительность – это очень полезное качество для их обладателя, – это уже был явный подхалимаж, – безумцев общество изолирует в психбольницах, чтобы остальным не мешали жить».

– Что ты пыжишься, никто тебя не обвиняет. Просто надо выяснить все твои недочеты. Вот, даже слово «рассуждение» имеет своим корнем «судить». Судить – значит делать выводы на основе имеющейся информации. А если она не полная? А кто ее собирает? Зачем нужны выводы? Где и кем они используются? Получается: твоя работа – это промежуточный продукт, а не конечный.

А когда ты боишься, что о тебе неверно будут судить другие, и заставляешь меня оглядываться по сторонам, это к разумности относится, или к обусловленности? А насчет частей, так тут я и не сомневаюсь, что ты больше ни одной и назвать не можешь.

Когда тебе знаний не хватает, как ты думаешь, на кого я опираюсь? А когда тебе времени не хватает и нужно молниеносно отреагировать, а когда ты думаешь, что происходят случайности или чудеса, ты и правда думаешь, что это так?

Ну-ка, давай, лучше  вспоминай все ключевые понятия или слова, которые возникали за последнюю неделю.

«Записывать надо было, – буркнул Серый и полез копаться в своих архивах. – Пространство, взаимодействующее с точкой. Движение. Все началось с него. Социальная обусловленность – она мешает. Время и пространство в действительности могут вести себя совсем не так. Взаимосвязь времен и людей. Путь. Это как игра, но если встал на него – должен идти до конца. Шахматы.

– Очень хорошо. А теперь давай по-порядку, что ты думаешь о каждом из них.

– Пространство. Это та мера, которая дает возможность проявиться основной характеристике реального мира. Для физического мира этой характеристикой является движение.

– Движение. Это, пожалуй, единственно известный способ существования жизни. Начиная от мельчайших частиц и заканчивая звездными системами, все и во всем движется.

Человек видит очень незначительную часть этого движения. Обычный человек не видит, например, движение сока в стебле растения, движение мыслей, рождение идей и много чего другого. В основном, он видит только внешне выраженное физическое движение, которое является результатом или следствием многих других.

Движение по определенным правилам – это своего рода игра. Многие игры позволяют наработать навыки, важные для реальной жизни. Примером такой игры могут служить шахматы.

– Шахматы. Это игра для двоих соперников, в которой каждый использует свой комплект фигур и общее поле. Фигуры условно обозначаются, как «белые» и «черные». Поле игры – восемь на восемь клеточек, тоже поочередно: то белые, то черные. В начальном расположении фигур есть симметрия: верх-низ, лево-право. По восемь фигур и по восемь пешек у каждого игрока.

– Время. Это производная двух характеристик. Для физического мира это отношение разности  местоположения в пространстве, то есть расстояния и скорости перемещения в этом пространстве.

Если мы, например, во сне можем переместиться  на любое расстояние так быстро, что времени на это не требуется, то, значит, его нет в обычном понимании. И это даже называется «мгновенно», то есть без затрат времени.

Очевидно, в других мирах, с другими характеристиками, происходит нечто похожее. Например, в мире мыслей существует ментальное пространство, и скорость восприятия ментальных конструкций обозначается, например, словом «осознание». Тогда, чем больше у тебя осознания, тем свободнее ты перемещаешься в том пространстве.

А если существуют более тонкие, или высокие, или глубокие, не знаю, как точнее выразиться, уровни пространства, например, пространство идей, то для него и ментальное время несущественно. Тогда получается: чем выше, глубже организация действия, тем выше степень свободы в ней, больше мерность.

Здесь еще многое надо осознавать. Но этим зато объясняется, почему, войдя в бóльшую мерность, мы можем воспринимать как здесь и сейчас любые события, которые для физической реальности отдалены в пространстве или времени.

Есть еще мысль по поводу движения, которое изменяется под действием силы. Хотя бы вращательное движение, при котором возникает и поступательное. Смерч, электромагнитный соленоид. А когда хотят сделать отверстие, то это делают, вращая сверло. Это наводит на мысль, что вращение  всячески пытается уйти от движения по окружности, от зацикленности, и выйти на спираль.

Размышления Алима прервались. К нему на скамейку подсел мальчик лет двенадцати. И, дождавшись, когда Алим обратил на него внимание, спросил:

– Тебя Алимом зовут?

– Ну да, а что? – насторожился Алим.

– Сестра просила передать, что задерживается на день и будет завтра.

Выполнив поручение, он вскочил и убежал, оставив Алима без объяснений.

Сразу мир наполовину опустел. Думать не хотелось. Идти в «Литературный мир» тоже. Там Алим чувствовал себя, как под увеличительным стеклом, когда видны не только его действия, но и его мысли и чувства.

Ноги избрали самый привычный маршрут, который называется: «Домой».

Поставив разогреваться ужин, Алим прилег на диван и уставился в потолок. Из всех своих рассуждений он не мог извлечь никакой пользы, и это было досадно. За окном потемнело. Послышался шум дождя. Дремота окутала тело. Клеточки расслабились. Пришло ощущение тепла и пульсации. Шум дождя слился с шумом волн.

– Хорошо, что я босиком, – подумал Алим, когда волна намочила ноги.

Было пасмурно. По берегу беспокойно ходили чайки, перелетая с места на место, и кричали.

Берег был знакомым. Чуть поодаль стоял дуб, и у его подножия происходил шахматный поединок. Алим переместился ближе и стал наблюдать. Одним из игроков был хозяин территории – ученый кот. Второй тоже был кот, но серый. И кого-то он Алиму напоминал.

– Да, влияние человеков на тебя сказывается. Что-то ты совсем мышей не ловишь в этой партии, – самодовольно промурлыкал ученый и передвинул фигуру. – Шах, голубчик.

– А сам-то, небось, одичал здесь, под своим деревом, возгордился. Смотри, как бы жалеть не пришлось, – огрызнулся серый.

– Закрылся, – он передвинул фигуру. – Я вот давеча обдумывал, зачем такие сложности в шахматах. Другое дело – шашки. Прыг-скок – полное равноправие. Прыг-скок, да все по черным полям, на белые ни-ни. А здесь каждый на свой манер норовит. А король-то – важная фигура – а дальше, чем на одну клеточку не ходит.

– Зато он всеми правит, и все его защищают. Любая фигура ради короля отдается в жертву, не говоря уже о пешке. Да и что тут непонятного. Разные фигуры показывают разнообразные способы передвижения, возможности их взаимодействия, иерархичность.

Пешки же могут двигаться только вперед, вверх и должны пройти весь путь восхождения, чтобы превратиться в фигуру и обрести жизнь в новом статусе с большими возможностями.

Получается, что из шестнадцати восемь – проявленных фигур, а восемь имеют скрытый потенциал. Но все они лишь выражают волю игрока. И еще: цель вроде одна, а путей достижения ее множество. На шахматной доске все, как в жизни людей. Посмотри сам.

Серый повернулся к Алиму, подмигнул и промолвил:

– Смотри, ужин не проморгай.

До Алима дошел насыщенный запах, и, соскочив с дивана, он побежал на кухню.

– Что-то снилось, – подумал он, – какие-то коты, – но вспомнить не смог.

Алим и раньше коротал вечера один, но в этот вечер он прочувствовал, что такое одиночество. Внутри него как будто образовалась пустота, она настойчиво зудела, требуя заполнения.

Конечно, и раньше ему бывало тоскливо, и это означало, что день был неудачным в плане общения или приобретения. Но так сильно оно его еще не задевало, точнее, не вынимало из себя и не выставляло наружу.

Алиму не хотелось ни ярких впечатлений, ни древних тайн. Все его части как будто сидели и выли на Луну.

Он нехотя поужинал, забрался в постель и укрылся с головой. Сон пришел далеко за полночь, когда Алима уже измучили бредовые мысли и обрывочные картинки. Он то оказывался босиком на улице и никак не мог найти свои туфли, то проходил мимо трактора, а проход становился все уже. То его куда-то тянули знакомые, с которыми он уже не виделся лет пять. То, открывая на звонок дверь в квартиру, встречал мать, заносил нескончаемое количество сумок и мешков. То куда-то бежал, ехал, опаздывал, ждал, беспокоился и, наконец, уснул.

Утром Алим проснулся, когда уже вовсю светило солнце. После дождя воздух был чистый и вкусный. Быстро умывшись и заставив себя выпить чай с бутербродом, Алим отправился на улицу. В квартире ему было тесно.

Ноги привели его в парк, где он продолжил вчерашние размышления.

– Мне кажется, Серый, мы что-то упускаем, однобоко рассматриваем. Как в заповеди «возлюби ближнего» упускают вторую часть фразы «себя самого». А уж вопрос: «как?», совсем не рассматривается. Так и у тебя: «движение» ты вспомнил, а «это жизнь» забыл. А ведь весь сыр-бор-то из-за этой жизни: и условия, и возможности, и цели, и задачи, и вообще все.

«Так тогда на это надо сделать поправочку, – деловито хмыкнул Серый, – не двигаться, а проживать движение, не чувствовать, а проживать чувство, мысль, понимание, рождение и все прочее».

– А что, в этом что-то есть. Ты еще забыл добавить, что тебе надо избавиться от вредной привычки все контролировать и ограничивать: как бы чего не вышло. Тогда и жизнь будет веселее.

«Тогда возьми и напиши свой отчет, и пускай себе лежит до конца месяца, а сам займись чем-нибудь радующим сердце и душу», – с намеком посоветовал Серый.

– О, прогресс налицо, ты нашел во мне еще две важные и, оказывается, действующие части. А что, время есть, почему бы и вправду не набросать хотя бы предварительный вариант, чтобы не оказаться потом в цейтноте? – и Алим отправился в свой кабинет.

Секрет Александра

В кабинете, усевшись за стол, Алим положил рядом инструкцию, задание и чистый лист бумаги. На этом его энтузиазм иссяк.

Для того, чтобы писать, надо знать, что писать. А у него вопросов было больше, чем когда он только приступил к заданию. В голове вертелась фраза: «Умом ума изъяны не постичь, а горе можно приумножить». Звучало, как предостережение.

Милалим говорил о зацикленности, о заколдованном круге. Почему все, с кем ему довелось встретиться, учат его, почему он сам ничего не знает? Какой целостности ему не хватает? Может, надо дождаться Милу, ведь не случайно он ее встретил, а, может, наоборот, не надо ее в это втягивать, не надо повторять ошибку Александра и Саши, о которой они потом сожалели. Но ведь сейчас время совсем другое.

Хотя, что я, собственно, знаю о той истории? Получается, что я перед Милой расхвастался, а сам толком ничего не знаю. Но ведь мне казалось, что знаю. Надо попытаться доработать этот момент.

Алим посмотрел на чистый лист и вместо отчета написал: «Так в чем же тайна Александра?»

– Это и будет цель, – произнес он и пересел на диван. Лег. Закрыл глаза. Зафиксировался на цели.

Установка в этот раз сработала. Пространство-время поглотило его сознание и перенесло в другую точку. Алим увидел уже знакомую ему ажурную беседку в тот самый таинственный момент. В ней сидели Александр и Саша. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Алим понял, что происходит, по их отсутствующему взгляду.

Времени на раздумывание не было. Алим устремился всем своим естеством и слился с Александром. Бакенбарды непривычно щекотали, но через мгновение Алим был уже занят другим.

Они неслись в каком-то потоке. Время ускорялось, пространство сжималось. Неожиданно все остановилось. Потом взрыв, и все трое понеслись в разные стороны. Алима выкинуло из Александра.

По щеке Саши текла слеза.

– Я пойду, мне надо многое зарисовать, пока помню, и ты запиши, потом поговорим, – обратилась она к Александру тоном, не предполагающим возражения, и быстро ушла.

– Да, подробности таких событий быстро стираются из памяти, – согласился Александр, уставившись в бесконечность. Алиму стало не по себе: Александр смотрел прямо сквозь него.

– Вот, всегда так: завершение сеанса не зависит от меня, – подумал Алим, вставая с дивана. – Но почему такая спешка, какие подробности?

И тут внутри его памяти начало как бы распаковываться то, что произошло в то мгновение, когда, казалось бы, ничего не происходило. В том одном мгновении были миллионы лет.

Александр и Саша творили свой Мир по своим каким-то критериям. Это была планета в системе двойной звезды. По их замыслу это символизировало тепло двух сердец, навечно согласившихся быть вместе, и это тепло согревало и взращивало свое дитя – планету, развивая на ней жизнь.

Александр и Саша были Отцом и Матерью планеты. Жизнь на ней достигла разумности и осознанности и вот-вот должна была выйти на уровень познания Отца и Матери, но произошло непредвиденное.

Звездная система вошла в зону влияния сверхмощной Галактики, и к планете приближалось огромное космическое тело. Столкновение было неизбежно. Два любящих сердца не могли спасти свое дитя.

И Саша-Мать окутала планету мягким туманом, чтобы никто из живущих на ней не видел приближение гибели. Больше того, она проявилась на планете в виде огромной светящейся женской фигуры, и ее видели все.

В этот момент и произошел тот самый взрыв, который воспринял Алим. В памяти Алима высветились все миллионы лет творения Александра и Саши. И начали таять. Через несколько минут он помнил только колоссальность событий и последнюю слезу Саши.

Алим получил ответы на многие земные вопросы, но зато у него появилось много вопросов неземных. Ему вдруг захотелось уйти из своего кабинета и посидеть на свежем воздухе в парке. Пережитое им затронуло дремавшие в нем до этого момента силы. Чувствовалась тяжесть в груди.

Легкий ветерок создавал шум листвы деревьев, и это заглушало шум в голове. Алим уже шел по дорожке. Он уже видел скамейку. И сердце его бешено колотилось. На скамейке сидела девушка. Было еще рано для встречи, но все же это была она. Девушка повернула голову в сторону Алима и улыбнулась. На ней было длинное со стоечкой и пышными рукавами платье, и это сбило его с толку.

– Похожа я на Сашу? – еще издали спросила Мила.

Она, конечно же, заметила, как Алим смотрел с недоумением. Это развеселило ее. Шутка удалась.

– Разве бывают сейчас такие платья? – начал приходить в себя Алим.

– Я почувствовала, что ты придешь раньше, и решила тебя опередить, – Мила поднялась ему навстречу и протянула руки. Их так тянуло друг к другу, что только прикосновением достигалось некое равновесие.

– Ты должен был почувствовать, что все не совсем так. Вот вы, мужчины, всегда все точно знаете и поэтому не чувствуете, что ваша точность не точна. А мы, женщины, всегда это чувствуем и пытаемся донести до вас свои чувства.

Мы чувствуем, что вы думаете, а вы не понимаете, что мы чувствуем. Я ясно излагаю суть вопроса? Тогда продолжаю, – Мила не давала Алиму возможности что-то сказать. – Завершив круг, вы именно так это и воспринимаете. Вы не чувствуете, что это не круг, а виток спирали. Потому что мы, женщины, создаем этот сдвиг. А вы внутри себя осознаете разбалансированность и пытаетесь ее восстановить. За этим интересно наблюдать.

До Алима, наконец, начало что-то доходить, и он оставил попытку заговорить.

– Мог хотя бы поцеловать, пока была такая возможность, – убирая ладошку от его губ, проговорила Мила, и глаза ее озорно засверкали. – Теперь есть четыре участника событий и четыре версии произошедшего. Версия Александра, версия Саши, моя и твоя. Как ты думаешь, насколько они совпадают?

– Не знаю, – Алим и, правда, не думал о возможности сравнения версий.

– А ты попробуй почувствовать. Интересно было бы сравнить ментальные чувства и астральные мысли.

– Я чувствую, чувствую, я понял, наверняка, что-то произошло за это время. Ты как-то изменилась. Хорошо, я сдаюсь. Я уступаю тебе. Может, я действительно не совсем верно расшифровал. Ведь это было всего одно мгновение и миллионы лет, – Алим немного схитрил, и, чуть приоткрыв завесу со своей стороны, заинтриговал Милу.

– Ну, хорошо, рассказывай тогда ты. Я же вижу, как тебе не терпится, – Мила взяла Алима под руку, и они сошли с центральной аллеи на узкую тропинку.

– А, хочешь, я начну все с самого начала, чтобы картина была более полная, как ты говоришь, – и Алим принялся пересказывать события последней недели. Мила то слушала, затаив дыхание, то с восторгом уточняла детали, то останавливалась и широко раскрытыми глазами смотрела в глаза Алиму, будто пытаясь увидеть то, что видел он. Когда же Алим дошел до истории с планетой, она вся напряглась, и Алим, повинуясь внутреннему чутью, сгладил концовку, опустив столкновение и взрыв.

– Фантастично и реально одновременно. Я так и знала, что отец ребенка Александр. – Теперь пришла очередь удивляться Алиму.

– Какого ребенка? – переспросил он.

– Ты же сам почти все рассказал, что Саша вынашивала ребенка, который должен был появиться на свет. Ребенок этот – целый мир, большой и маленький, как планета, которую согревают два солнца – отец и мать.

Давай теперь я по-порядку все расскажу. Только не перебивай, – и Мила начала свой рассказ. – Вселенная, в которой все могло бы быть иначе, – начала она, подстраиваясь под сюжет, изложенный Алимом. – Александр и Саша встретились на балу у молодого предприимчивого соседа Федора, у которого было несколько швейных фабрик. Во время своей поездки в столицу с целью заключить договора на поставку обмундирования он познакомился с Пушкиным и пригласил его к себе в имение. Так вот, старший брат Сашеньки уступил просьбе сестры, взял ее на этот небольшой бал. Там Саша и познакомилась с Александром. Они сразу почувствовали влечение друг к другу, которому не сопротивлялись. Увлекательные темы для разговоров возникали одна за другой. Они договорились о встрече, и Саша упросила брата пригласить Александра в гости, что тот выполнил с радостью. В течение полугода два Саши встречались несколько раз, уединяясь в беседке. Но дальше события пошли по другому сценарию. После беседы со священником папенька Саши настоял на прекращении их отношений с Александром. И сосватал ее за соседа. Саша родила. Перед этим у нее был серьезный разговор с мужем. Случился сердечный приступ. Это было ударом для ребенка. Была опасность прерывания беременности, но все обошлось. Саша справилась. А потом они с мужем перебрались в город. Дальше их судьба неизвестна. Но, думается мне, что ребенку светило только одно солнце. – Мила закончила рассказ.

Неумолимо быстро бежит время, когда этого вовсе не хочется. Кажется, что на попытку его остановить, оно разгонялось еще быстрее. Было уже темно, и становилось прохладно. Алим обнял Милу, пытаясь то ли согреть, то ли удержать рядом. Опять близилось время расставания. Мила улыбнулась и с грустью в голосе произнесла:

– Ты прав, у планеты должно быть два солнца, – и добавила, – мне опять пора.

Держась за руки, они шли, пытаясь, насколько возможно, отдалить минуту расставания. Но она неизбежно наступила.

– Давай завтра поедем за город, – предложила Мила.

– Во сколько за тобой зайти?

– В два.

Дорога домой пролетела незаметно, потому как Алим в это время витал в облаках собственных мечтаний. Перед ним пролетало множество вариантов завтрашних событий, и все ему нравились.

– Но это завтра, наверное, никогда не наступит, – думал он. Как и у большинства людей, у Алима сегодня заканчивалось засыпанием, а завтра начиналось с просыпания. Но спать не хотелось. Поэтому он уселся в кресло и, покачиваясь, продолжил свои мечтания.

Слиянность и безмолвие

Во рту был какой-то привкус новизны, или чего-то забытого. «Привкус времени», – сформулировал Алим. Такое случалось раз в несколько лет, и каждый раз Алим не мог его удержать, чтобы как-то идентифицировать. Это как бы не вкус, а что-то совсем иного рода.

«Точно, как увидеть ушами», – вспомнил Алим. «Это какой-то межприсутственный переход, портал», – сформулировал он в свете новых познаний.

В голове крутились обрывки стихов, душа пела, пытаясь самовыразиться.

«Астрал стучит к менталу в гости», – констатировал Серый.

«Слиянность и безмолвие – знак зарождения любви, – добавил он еще, – все зависит от того, как посмотреть на эту картину».

И картина вдруг изменилась. На планету, которой грозила опасность, опустилась звезда. Она не обожгла ее, а укутала туманом, и, простившись, рванула навстречу космическому гиганту с такой скоростью, что увлекла его за собой на самый край вселенной. И там вспыхнула сверхновой. В ярчайшей вспышке свой путь окончила она. А утром небо осветила планете лишь одна звезда. Ей было очень одиноко и больно смотреть на прощальный салют сверхновой.

Алим уснул. Во сне он опять видел всю многомиллионную во времени историю. Но уже с новым завершением. Мать планеты, устремившись навстречу огромному космическому телу, готовому нанести всесокрушающий удар, окутала его и, сжавшись в точку, через другую мерность, проявилась на самом краю видимой вселенной. И уже там произошел взрыв сверхновой звезды. Утро принесло Алиму отдохновение и радость предстоящей встречи.

Сходство старого парка с городским было только внешнее. Но стоило пройтись по нему не спеша, и можно было ощутить его насыщенность Духом, повидавшим события не одного века. В нем присутствовали пережитые чувства и вдохновенные размышления многих его посетителей. Он приглашал раствориться в своей потаенной сути.

Алим и Мила, прогуливаясь по его отдаленным дорожкам, наслаждались близостью природы, но в глубине сознания оба догадывались и о том, что пытаются отыскать то самое место, где когда-то стояла летняя беседка, и о том, что близость природы только усиливала радость от близости друг другу. И когда произошло, наконец, душевное слияние всех троих, одна из блуждавших в душе парка идей начала пробиваться наружу слабым росточком, оформляясь в слова устами Милы.

– Вот, скажи, Алим, когда ты говоришь, что не можешь мне многое объяснить, то это потому, что не можешь выразить, или потому, что я не могу воспринять, или из-за несовершенства языка?

Почувствовав возможность подвоха, Алим не спешил с ответом, и, не оказывая на него давление, Мила продолжила:

– Мне недавно попала в руки книга с избранными произведениями Пушкина, так там на четыреста страниц самих произведений набралось сорок страниц контекстуального словаря и комментариев, так много он употреблял устаревших, редких или вообще вновь созданных им самим словесных обозначений предметов и явлений.

Ему было мало общеупотребимых слов. И я подумала, а как все эти слова появились впервые? Получается, что раньше человек обладал и способностью, и потребностью вводить новые названия и обозначения. Почему же сейчас этот процесс почти остановился, если, правда, не считать узкоспециализированных научных итехнических терминов? Или вот еще вопрос: почему в речи так много линейности и привязок, ведь это ограничивает как целостность, так и скорость восприятия?

– Это точно, – решился, наконец, вступить в диалог Алим, – я сейчас не могу ни к чему в твоей речи привязаться или как-то целостно ее воспринять.

– Ну что ты, это ведь так просто. Например, предлоги «в, на, к, по» – это же привязывает, ограничивает и получается странная картина. Вот возьми две строчки из стихов:

Когда перед глазами милый образ,

Вскипает в сердце страсть к нему…

Если мы начнем читать слова в обратном порядке, то получится сплошное спотыкание: «нему к страсть сердце в вскипает».

Сами слова без предлогов становятся беспомощными, они зависимы от них и только с ними обретают смысл: «к нему страсть в сердце вскипает». А теперь смотри то же самое, но без привязок и предлогов:

Страстью пылкой возжигаясь,

Милый образ сердцем вижу…

И читаем в обратном порядке: Вижу сердцем образ милый, возжигаясь пылкой страстью. Слова даже можно совсем перемешать: сердцем образ милый вижу, пылкой возжигаясь страстью.

Нет линейности, картина превращается в цельный образ.

– Кажется, я начинаю что-то понимать, – Алим прислушался к доносившимся словам песни, – «Через час уже просто земля» – земля просто уже час через, – проговорил он. А здесь что не так?

– А здесь еще интереснее. Ведь время относительно. Час или нет, это обусловлено и скоростью, и, может, еще чем, но в сочетании с «уже» дает смысл «скоро». Тогда суть пропетой строки – «скоро земля», и читай ее в любую сторону.

– И что это все означает? Что мы неправильно мыслим и говорим? – Алим никак не мог сообразить, какой из всего этого должен быть вывод.

– Да нет же, просто я пытаюсь тебе показать многоаспектность мышления. Весь предыдущий опыт позволяет включать в речь слова и различать их, тогда как формальное мышление приводит к пониманию, а логическое выстраивает отношения с окружающим миром, но есть еще и ассоциативное и образное мышление, которое синтезирует множество вариантов и создает цельность. Но и это еще не все: если мышление достигает глубины  мыслеформ и мыслеобразов, то оно наполняется не только содержанием, но и целеполаганием, динамикой, перспективой. На таком уровне мышления уже рождаются идеи, происходят  открытия. Я думаю, Алим, что можно достичь такого качества мышления, когда промысленное начнет осуществляться, а, может, и оживать. Но это уже Божественный уровень. Если ты занимаешься вопросами мышления, то тебе надо перейти к глубинным слоям его.

«Вот и Мила начинает меня учить, – подумал Алим, – всю романтику перебила».

Спасибо, мы спешим

Они вышли к пруду. Метрах в трех от берега под раскидистым деревом на складном стульчике сидел все тот же любознательный старичок. Он обрадовался появившейся парочке и еще больше – возможности поделиться новостями, поэтому сразу и начал:

– А, следопыты пожаловали. Вы в прошлый раз так торопились, что я не успел вам сказать еще одну новость: местные власти по предложению краеведов решили сделать здесь музей-усадьбу. Вот уже начали развалившуюся стену реставрировать. Не могу только в толк взять, зачем она тут была устроена. А еще хотят аллею роз восстановить, в конце которой была беседочка. У краеведов там то ли рисунок какой есть, то ли описание, любопытно взглянуть.

Алим и Мила слушали старика, глаза их были прикованы к сложенной куче камней и рабочим, которые расчищали берег от зарослей, а мысли их были совсем далеко.

– Спасибо, дедушка, – опять за двоих ответила Мила, – вы, как всегда, интересное рассказываете, а мы, как всегда, спешим.

Она взяла Алима за руку и потянула к выходу.

– Если мы не поторопимся, то нас опередят, – объясняла она уже Алиму. – Я чувствую какое-то движение, переформатирование пространства-времени.

– Ты хочешь сказать, что…, – начал было Алим.

– Вот-вот, наконец-то, до тебя дошло: кто-то или что-то заметает следы прошлого прямо у нас перед носом. Через неделю под видом реставрации тут будет уже новая реальность, простроенная кем-то, но не нами.

Наша же будет опять несостоявшимся вариантом.

Алим машинально подчинялся Миле, хотя мысль его явно не поспевала за ней. Запыхавшийся Серый только один раз выдал догадку: «Надо прочитать свиток».

Вот и автобусная остановка.

– Мила, какая пчела тебя ужалила? К чему такая спешка? Можно было сделать то же самое, но спокойно. Или ты думаешь, что пять минут могут что-то решить?

– Да, я вижу тебе не только сферы мысли надо развивать, но и мышцы ног. Ты когда-нибудь бегал по утрам, в походы ходил? – подшучивала Мила над раскрасневшимся Алимом. – А давай куда-нибудь съездим. В Альпы, например, или в Крым, походим по горам.

– Я согласен, – решил противостоять натиску Алим, – оторваться от серости будней очень даже хорошо. А вместе с тобой я готов хоть на край света.

– Тогда решено. Вот развяжем узелок – и премиальный поход в горы организуем.

Подъехавший автобус не дал им закончить разговор. Через двадцать минут они уже вышли на своей остановке.

До «Литературного мира» дошли молча. Как-то непривычно суетливо и людно было возле него.

Рабочие в синей спецовке заканчивали грузить мебельную машину. Возле входа стояла Фаина. Она что-то объясняла шоферу, но, увидев Алима со спутницей, обрадовано обратилась к нему.

– Здравствуй, Алим, хорошо, что ты пришел, не нужно думать, как тебя искать, а то я уже телеграмму послала. Мы тут переезжаем в исторический музей. Они часть своей экспозиции переносят куда-то за город и освобождают один корпус, а мы хотим подремонтировать это здание.

Да, чуть не забыла: в шестьдесят четвертой неучтенный предмет обнаружен, не твой, случайно? – Она достала из пакета сверток, и, постучав по нему пальцем, добавила, – цилиндр какой-то.

– Мы как раз хотели его забрать, – подтвердил Алим и взял сверток. – Знакомьтесь. Мила. Фаина.

– Очень приятно, – проговорили обе девушки и улыбнулись.

Фаина же, обращаясь к Алиму, добавила:

– Не забудь в «Инструкциях» заранее ознакомиться с формой отчета, – и, обращаясь к обоим, закончила, – извините, на мне организация переезда. Была рада.

Фаина скрылась в помещении. Мила посмотрела на Алима и победно произнесла:

– Вот видишь, пять минут могут иметь значение. При переезде мелкие предметы обретают способность теряться, особенно такие.

Куда теперь?

– Ясно куда. Мой дом – моя крепость. Кстати, там и перекусим, – с уверенностью произнес Алим.

В квартире Алима было тихо, чисто и уютно, как будто он не имел никакого отношения к сегодняшним гонкам. Мила осторожно прошла в комнату. Убедившись, что никого нет, обрадовано воскликнула:

– Ух, ты! Кресло-качалка – такая редкость теперь! Можно покачаться? Или помочь тебе с чаем?

– Да я сам управлюсь, – уверил Алим, – садись, качайся.

Через пять минут  наступил долгожданный момент. Мила покачивалась в кресле, Алим устроился на диване. На небольшом столике между ними остывали две чашечки чая, посредине стояла вазочка с конфетами и печеньем, рядом с ней лежал сверток. Оба смотрели на него.

– Чувствуешь? – произнесла Мила, – вчера было рано, завтра будет поздно. Полчаса назад мы успели на развилку времени.

Время проснулось и приглашает  поиграть с ним. Открывай, чай потом.

Через мгновение оба, стоя на коленях, склонились с двух сторон над столом.

Алим, осторожно прокручивая, разъединил половинки пенала, и в руках у него оказался сверток. Положив его на стол и раскрыв кожаный лоскут, Алим начал медленно развертывать свиток.

– Какой-то он тощенький этот сверточек, сразу казался более пухлым, – Мила смотрела то на листы, то на Алима.

В свитке оказалось три листочка: один с текстом и два с рисунками. Алим разложил  их по отдельности, но они опять свернулись в трубочки, наверное, долго так пролежали.

– С которого начнем? – посмотрел он на Милу.

Мила перебралась на его сторону и указала на ближний к себе:

– С этого.

Алим развернул его и придерживал за уголки. На листе был изображен молодой мужчина. Между двумя ладонями его вытянутых рук находился предмет, напоминавший песочные часы, только чаши весов были не круглые, а четырехгранные пирамидки. И песок в них был не желтый, а с фиолетовым оттенком. Сама картинка тоже была в синих и фиолетовых тонах.

– На тебя похож, – неожиданно подметила Мила, – такой же непонятный, как и его предмет. Такое впечатление, что он этим временем манипулирует. Давай посмотрим второй рисунок.

На втором рисунке точно в такой же позе была изображена молодая женщина в строгой одежде, только в руках у нее был шар, напоминавший глобус. Края его были размыты, как будто он окутан дымкой. И сам шар, и весь рисунок были в оранжево-красных тонах. Пришла очередь третьего листочка. Алим развернул его. Он был исписан какими-то закорючками или иероглифами, в любом случае, прочитать его не представлялось возможным.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Мила.

– Нет.

– Я тоже. Загадок меньше не стало. Я думала, там – другое.

– Что другое?

– Стихи Александра, например, любовные. Или откровения самой Саши.

– Да, – задумчиво произнес Алим, – надо бы их расправить и еще раз внимательно рассмотреть. Может, мы что упустили. Только сначала чай, а то во рту пересохло. – Минуты две они молча пили чай.

– Я знаю, что сделать, – Алим встал, подошел к серванту, вынул два стекла и положил на стол. Мы сейчас вставим их между стеклами, и они за пару дней выровняются. Он отодвинул верхнее стекло, подсунул под него по очереди края всех трех листов, развернул их и, придерживая ладонью, надвинул стекло. Листы оказались зажаты между стеклами.

Согласна в сказку

– Алим, у нас нет пары дней. Придумать надо что-то сегодня, – волновалась Мила.

– Согласен, похоже на то, что включился процесс, и он требует непрерывного действия. Надо избавиться от всех привязок, чтобы почувствовать, как ты любишь говорить, его глубину, и войти в поток, вернее, он сам откроется в нужное время и в нужном месте. Давай хоть пять минут побудем здесь и сейчас и допьем чай.

Мила взяла чашку и удобно устроилась в кресле, но не прошло и минуты, как она  поставила ее на стол и произнесла:

– Все, я готова, можешь начинать показывать.

– Что показывать? – не понял Алим, не уловив игривых ноток в ее голосе.

– Не можешь показать, тогда расскажи, – продолжала игру Мила.

– Ага, сказку, или песню спеть, – наконец понял Алим, – как кот ученый. Куда изволите пойти: налево или направо. Сейчас уберу листы и организую тебе путешествие в мир сказок. Есть там один занятный персонаж, любитель давать советы. Хочешь, я тебя с ним познакомлю, заодно и на море побываем, – Алим перенял игривость Милы и придумывал прямо на ходу.

– Ой, Алимушка, конечно, хочу, только я купальник дома забыла, – продолжала игру Мила.

– Ничего, там выдают, – нашелся, что ответить Алим, – только нам надо опять взяться за руки, чтобы не потеряться.

– Ой, что-то ты хитришь, ну, да ладно, я согласна. А где же специальный прибор? – посмотрела она по сторонам.

– А когда ты рядом, он не нужен. Комната и так уплывает из-под моих ног. Вместо вводного инструктажа я тебе ключик от нужной двери дам, – добавил загадочно Алим.

Он подошел к проигрывателю, поставил медитативную музыку, взял Милу за руку, пересадил на диван и сел рядом, держа левой рукой ее правую руку.

– Минутная готовность, – произнес он, и, устроившись удобнее, начал декламировать:

– На берегу средь шумных волн – страна с названьем Лукоморье. Там каждый миг загадок полн, там есть для ищущих подспорье: ученый кот, его совет, или случайная подсказка. Внимательному – даст ответ, а остальным – всего лишь сказка – события минувших лет... – Мысли Алима все больше теряли связь с языком, и последние слова начали растягиваться и затихать, постепенно сливаясь с описываемым пространством:

– И мы, чтоб в странствие пуститься, должны с тем Лукоморьем слиться…

В голове Алима шумело, но до сознания донеслась возбужденная речь Милы:

– Эй, ну, открывай же глаза. Как ты долго приходишь в себя. Я уже и искупаться успела, – дергала она его за руку.

Алим открыл глаза. Знакомая легкость и проникаемость материи-пространства в этот раз была наполнена присутствием Милы.

– В море я купался не раз, а вот в тебе купаюсь впервые. И не пойму, в какой стороне берег.

– Да ладно тебе, – сделала вид, что смутилась Мила, – очнулся, наконец. Я уже тоже поняла, что здесь можно перетекать сознанием во что угодно, даже растекаться в пространстве. Море я вижу, а где же твой загадочный персонаж?

Алим засмотрелся на упругое тело Милы в красновато-оранжевом купальнике и медлил с ответом.

– Вон, смотри, видишь дуб, а под ним…– Алим и сам присмотрелся внимательней, – а под ним даже два персонажа играют в шахматы.

– Два кота, что ли? – удивилась Мила. – Давай посмотрим.

Идти не пришлось, расстояние между ними само сократилось, и картина предстала во всех деталях, где славный сочинитель сказок, придумщик всяческих подсказок, собравшись делать ход ладьей, держал ее перед собой, мурлыча:

– Занят ты игрой, так даже скучно мне с тобой. А, хочешь, покажу картину, занятную, из бытия? В ней участь принимал и я.

– Да полно хвастать, всякий знает, что только в сказках так бывает.

Но Серый не окончил речь, как кот ученый ухмыльнулся, свою накидку скинул с плеч. Ее повесил как экран, а на экране дивный стан прекрасной девы. Дымка тает, и древо жизни расцветает, собою украшая сад. Подул чуть слышно ветерок. Цветы опали, плод налился.

– Как быстро, – Серый удивился.

– Возьми его, – ей шепчет Наг,

И яблоко сорвала дева. И Серый враз:

– Неужто – Ева? Неужто – этот сад в раю?

Птиц всяких, бабочек порханье, и, сотворяя наказанье, она вкусила.

Подлый Наг, с ветвей сползая, и шипя:

– Да много ль надо нам. Как я, теперь она уже нагая, и с ней Адам лишится рая.

Уполз в кусты, клубком свернулся, потом три раза обернулся. Вдруг стал котом, и улыбнулся своей проделке:

– Кто осудит, и кто допытываться будет, где змий пропал, нанесший вред? Но ползать брюхом – что за бред! Все это сказки давних лет…

И вся картина словно тает, и кот накидку убирает и шах ладьею объявляет:

– Давай же, Серый. Твой ответ, – самодовольно наседает.

Но Серый в сказке ищет брешь и постепенно понимает: кого-то кот напоминает. Он ест мышей, чуть тронь – шипит. А как, клубком свернувшись, спит! И ведь прожорлив, как удав. Зрачки, цвет глаз – все без подстав. К тому же он еще линяет – так много сходства не бывает, коли серьезных нет причин. Еще, к тому же, мудрый чин.

Вперед он пешку подвигает:

– Послушай, умник, ты попался, ведь ты же сам во всем признался. Ведь это ж ты в саду был гад?

– То ж сказка, я же наугад, – вдруг кот пошел на попятную, – эй, переставьте запятую, нет, нет, меня нельзя казнить, ведь без меня так скучно жить, – он переводит все на шутку, – и кто поверит в эту утку, коли игла у ней в яйце, ну, а сама она – в ларце. Конем я пешку забираю, признайся ж: лучше я играю, – меняет хитро разговор.

Но тут, перебивая спор, смеется Мила:

– Что за вздор! Нет, я такого не видала, чтоб так вот два кота играло, еще и спорили при этом. Как это классно – быть поэтом! Смотри, Алим, что за коты, вот этот – Пушкин, этот – ты. Я в смысле том, что: как похожи. Скажи, что ты заметил тоже. Ой, как мне все здесь интересно, и, правда – сказочное место…

– Постойте, барышня, мадам, хотите, я совет вам дам. Не все так просто может быть, а если вдруг за все платить? Готовы вы потратить время? Или нести чужое бремя? Или на привязи сидеть, хоть и невидимой, и петь? А, может, сказку говорить, о том, чего не может быть?

И кот ученый приподнялся, на дерево прыжком забрался, надевши фрак, спустился вниз.

– Во фраке кот. Еще сюрприз, – безудержно смеется Мила. А кот поправил воротник, в кармашек верхний вставил розу и молвил:

– Перейду на прозу, чтобы мадам не отвлекать от важной темы.

Это теперь я предлагаю прохожим в шахматы играть, а раньше у меня была игра куда интереснее. Называлась: «Сотворение мира». В игру играло четверо: ее создатель, сама игра и еще двое. Если играющий был один, то вторым игроком был я. Вначале только двое игроков себя видели действующими лицами, и лишь немногие в ходе игры замечали, что есть кто-то, кто устанавливает правила игры, которые создают условия и наделяют игру и играющих жизненной силой. А самая большая мощь хранится в том Образе, который предлагается играющим постичь, приняв, как дар. Когда же приближался срок переходить на новый уровень, игра вдруг оживала, вернее, ее воспринимать так начинали игроки, хотя она всегда им помогала. Время игры имело две составляющие: внутреннюю и внешнюю.

Внешней питалась игра, а внутренняя или таяла, тратилась, или наоборот набухала, росла в зависимости от осознания и действий играющих. Если внутреннего времени было много, оно перетекало вовне, продлевая и делая насыщеннее игру, так как избыток времени игра обменивала у создателя на новые возможности для игроков.

Неописуема была радость игроков, когда они выходили на уровень понимания того, что могут не только тратить время, но и создавать его.

Если же развитие осознания играющих отставало от развития самой игры, то таким же неописуемым было ощущение безысходности игроков, на них наваливался весь ком тоски, боли, ненависти, разочарования – настоящая агония. Время игры иссякало, она заканчивалась.

Некоторые игроки пытались подкормить ее своим собственным временем, забывая, что это игра, и ее не стоит смешивать со своей реальностью. Игра все равно заканчивалась. А реальное время собственной жизни игроками было потрачено. И вскоре она заканчивалась в результате странной болезни, или несчастного случая, или, например, на дуэли. Всех вариантов не перечислишь.

Так вот, как-то раз мы сыграли с одним литератором – сюда, видите ли, в основном, творческие люди захаживали. Да и то не каждый мог решиться сыграть. Этот смог, и сыграл, потом уже всю жизнь всех уверял: «Вся жизнь игра, и все мы в ней актеры, но каждому своя дается роль». Только он никому не говорил, как пришел к такому заключению. Образовался в его творчестве занятный персонажик, пришел ко мне, стал игрой интересоваться, предложил сыграть, а перед самой игрой и говорит: «Вот ты сказочник, а такой сказки, которую знаю я, и не слыхивал». Я уши и развесил. В общем, проснулся я: ни персонажика, ни игры моей. А она у меня в подотчете: каждую тысячу лет инвентаризация. Я уже кого только ни просил, чтобы помогли вернуть, а сделать это мог только тот, кто в нее играл, потому что он ее чувствовал. Да и игра его могла к себе подпустить. Вот и Александра просил – не успел он.

Ему всего-то лишь надо было произнести над игрой, держа ее в руках со вторым игроком: «Время над игрой не властно, так же, как она над ним. Быть ей вновь в старинной сказке, оба мы того хотим». Первый раз он не захотел этого делать, а во второй он решил сыграть один, даже меня не предупредил. И все закончилось непредвиденно. Я вижу, вы люди понимающие.

Глаза кота сверкнули, как две искорки. Одним движением он смахнул с доски все фигуры, захлопнув их все в шахматной доске, и на дерево забрался. А у дуба вихрь поднялся. Дуб пропал, затем и море.

– Эх, Алим, не дал доспорить, я почти его загнал, – Серый тихо причитал. – Все зазря, я так и знал. Вон, иди, трезвонят в дверь. Сам додумывай теперь, – и затих…

Часть 3

 

Сыграть со временем

 

Звонок в дверь вырвал сознание Милы и Алима из иного пространства и проявил в квартире.

– Сам не знаю, кто бы это мог быть, – ответил Алим на немой вопрос Милы. – Сейчас увидим.

Он поднялся и пошел к двери. Звонок прозвучал еще раз. Кто-то был настойчиво нетерпелив. Алим открыл. На площадке стоял курьер.

– Наконец-то, – произнес он. – А то я думал, что придется самому расписываться за курьерскую доставку, или еще раз приходить. – Он протянул бумагу с ручкой. – Распишитесь.

Получив конверт, Алим закрыл дверь и прошел в комнату. Раскрыл и прочел коротенькое: «Первого числа к девяти должен быть готов отчет. Подробности в инструкции. Не опаздывай. Фаина».

– Раз расписался, значит – официальный документ, а мы до сих пор со свитком не разобрались, – растеряно произнес Алим.

– Я же говорила: время не терпит. Давай еще раз посмотрим. Не может быть, чтобы не за что было зацепиться, – успокаивала Мила, – да еще на котов время потеряли.

– Время потеряли, – повторил Алим и добавил, – или нашли. Кот не мог не оставить подсказку. Надо только увидеть ее.

Он подошел к стеклу с листами:

– Может, их намочить и погладить, – предложил первое, что пришло в голову. Машинально взял стекло и поставил на подоконник. Сел рядом с Милой.

– Смотри! – Мила прикипела взглядом к окну.

Выглянувшее из-за туч солнце просветило все три наложенные друг на друга листика. Рисунки  интересным образом совместились в одну картину. Мужчина и женщина держали в руках шар, внутри которого находились необычные песочные часы. Из-за того, что рисунки были сложены друг к другу, человеческие фигуры находились по разные стороны от шара. Текст занимал только свободное пространство, плавно обтекая все фрагменты рисунка.

– Вот видишь, еще одна подсказка, – продолжила Мила, – так мы и до разгадки доберемся. Только надо ли, – начала она сомневаться.

– Стоп. Все начинает складываться. Я понял, – Алим заметно повеселел, – ай да кот: открыл самую важную часть мозаики!

– Что открыл? Давай, не тяни его за хвост, интересно же, – передалось Миле его настроение.

– Александр искал утерянную игру, в которой важную роль играет время. Первый рисунок. В снах-видениях Саши была желтая планета, которую она оберегала и любила. Второй рисунок. В тексте начальные условия игры. Третий рисунок. Александр нашел-таки ее, но он не спешил произносить заклинание. Он уговорил Сашу сыграть. Игра потрясла ее. Он потом сожалел об этом, – отрывистыми предложениями, волнуясь, отчеканил Алим все детали сложившейся мозаики.

– Да, только это и есть игра, а не просто листочки, – неожиданно даже для самой себя заключила Мила, – ты прав, кот совсем даже не простой, он точно знал, что нужно сказать, и он точно знает, для чего. А нам до этого еще дойти надо. Было бы  неплохо вспомнить все, о чем он говорил.

– А, может, просто ее отправить на свое место и все? Хотя вряд ли: кот говорил, что игра слушает только того, кто в нее играл.

– Нет, Алим, он говорил, что найти ее может только тот, кто в нее играл, других она к себе не подпускает.

– Но тогда, как мы ее нашли, по-твоему, как она нас подпустила? Мы-то в нее не играли, мы даже не знали о ней, – возразил Алим.

– А вот и неправда, мы косвенно об этом знали из отношений Александра и Саши. И еще. Может, это мы и есть. В смысле, наши прошлые воплощения. А, значит, мы в нее играли, – Мила не хотела уступать.

– Было немножко не так. Сначала мы игру нашли, а потом понемногу начали узнавать о событиях, с нею  связанных, это правда, а если учесть, что время не совсем то, что мы о нем думаем, тогда ты в чем-то и права. – Алим задумался и добавил:

– Фаина говорила еще, что я причастен к каким-то важным событиям, связанным со временем. Надо было записывать. Но сдается мне, что ниточки тянутся гораздо дальше, к тем временам, когда эта игра впервые появилась.

– Это как это? – удивилась Мила. – Я чего-то не знаю? Сейчас же признавайся, так нечестно.

Алим знал, что когда Мила говорила таким тоном, то сопротивление было бесполезно, во-первых, а во-вторых, приближаются захватывающие события, в которых ухо надо держать востро. Поэтому он сделал то, что давно собирался. Он достал тетрадь и ручку, положил их на стол и предложил Миле написать свое имя. Потом принес маленькое зеркальце и приставил его.

– Так вот. То, что наши имена – это как Оля и Яло в сказке, это еще не все, – пояснял он. – Соединенные вместе, они дают имя древнего предсказателя, а, может, и не только, который утверждает, что мы с тобой его разделенное отражение в будущее. И сдается мне теперь, что он причастен к этой игре. Только Милалим говорил, что в наше время не нужны магические атрибуты для общения с Отцом.

– А это и не атрибут вовсе, это просто игра. Я прямо теряюсь теперь – ругать тебя за сокрытие важных фактов, просить рассказать о Милалиме или решиться сыграть в игру, Алим. Выбирай,  пока я добрая.

Судя по неизменно игривому настроению Милы, Алим понимал: игра уже расставила свои силки, а это значит, что, как говорил кот, они уже действующие лица. Это подсказка. Промедление означает потерю времени.

– Мила, слушай меня внимательно и постарайся как можно дольше не смотреть в сторону игры.

– Что? – Мила смотрела на Алима широко раскрытыми глазами.

Он обхватил ее голову руками и, не мигая, смотря  в глаза, быстро заговорил. Слова сами срывались с уст.

– Мы уже в игре. Наверное, это произошло, когда мы увидели картину слияния трех ее частей. Инструктаж такой. Запоминай. Это всего лишь игра, не отождествляйся с ней. Что бы ни случилось, не трать свое личное время. Помни, что я твое отражение и всегда рядом. Когда мы вместе даже мысленно, мы не одни, с нами тот, частью которого мы являемся. Я тебя люблю… – Это все, что успел сказать Алим. Плотность пространства сделала невозможным всякое физическое сопротивление.

Картина игры заполнила все вокруг. Оранжевая планета росла в размерах. В песочных часах из верхней чаши в нижнюю струился фиолетовый поток. Время игры потекло. Оранжевый туман, пеленавший планету, исключал всякую видимость.

– Действовать! Я не успел сказать, что нельзя застывать в бездействии! – закричал Алим в пустоту.

– Правильно, – услышал он Голос, – вначале было слово, это и было первое действие, и ты его произвел, и действие это обрело свою материальность, свое тело и стало действительностью, стало жизнью. Поздравляю, вы прошли первый уровень игры. Время вернулось к истоку без потерь и уснуло. Скоро оно проснется.

Алим не видел, кто говорил, но он верил ему безусловно, тем более, что известие было хорошее. Планета вращалась вокруг него маленьким шариком, и он не мог к ней прикоснуться: он был для этого слишком горяч. И понимал это. Время было в его руках, значит, Мила где-то там, нянчит планету.

От воспоминания о Миле Алим весь засветился, и его тепло и свет устремились к ней. Одновременно засветились и потеплели его мысли. Появилось радостное ощущение ее присутствия в его сердце, и из уст сами вырвались слова, насыщая пространство его внутренним состоянием.

– Я ощущаю тебя в своем сердце, я ощущаю тебя в каждой своей клеточке. И я в каждой твоей клеточке. Какое блаженство ощущать это. – На мгновение Алиму почудился, как эхо, Милин голос: «И я в каждой твоей клеточке»…

– Опять правильно, – зазвучал прямо в голове Алима Голос. – Движение должно порождать ощущение, в этом его жизненное предназначение. Ваша скорость игры поражает. Вы досрочно прошли второй уровень. Время даже не проснулось. Оно насытилось и возросло.

Радость ощущения единства с Милой укрепилась в Алиме верой в благополучный исход игры. Он прямо ликовал, его душа раскрылась для чувств. Как хорошо, что я успел сказать Миле, что люблю ее. Почему я раньше не говорил об этом, даже как-то избегал думать о чувствах, а ведь Мила все время твердила: «Я чувствую». Как хорошо, что душа воспротивилась черствости, как хорошо, что она пробила скорлупу боязни и недоверия.

Алим отчетливо почувствовал, как во множестве точек его тела расцвели цветы. Они раскрывали свои лепесточки и впитывали вибрации различного качества, порождая уникальную гамму и создавая целый букет чувств такой невероятной мощи единения, которая может вдохновить на творение несчетного количества вселенных.

Теперь ощущения, развиваясь, почувствовав свою востребованность, устремились к бесконечности своего разнообразия, желая насытить букет этим своим изобилием красок, форм, ароматов, звуков, пропорций, таинственных знаков и еще раскрывающегося великого множества доселе неведомых Алиму качеств.

И этот букет чувств Алим устремил к Миле в таком порыве, что пространство всколыхнулось, разбуженное его голосом:

– Вселенная! Ты чувствуешь меня? Я разбудил и насытил тебя своими чувствами. Этот букет для Милы, но ты можешь наслаждаться ним, пока будешь его нести. Я доверяю тебе. Передай его моей единственной.

– Третий уровень пройден не только вами, но и всеми, кого пробудил твой Голос. – Да, да, ты правильно почувствовал: твой голос сравнился с моим. Такой мощный канал преображения ощущений в чувства способен открыть далеко не каждый.

На этот раз, несмотря на весь, казалось бы, триумф пройденных этапов, Алим почувствовал в Голосе предупреждающие нотки. Была в нем какая-то недосказанность, и червь сомнения приподнял голову, пытаясь найти брешь для своего проникновения вовнутрь. «Нельзя снижать скорости продвижения по игре», – подумал Алим.

Вот оно предупреждение о зацикленности, вот он четвертый уровень, вот они изъяны мышления, вот она зависимость от условий. Алим разгонял свое мышление до невиданных скоростей, вколачивая в обитель Серого один пакет мыслей за другим, один пучок образов за другим, стараясь сохранить темп игры и таким образом проскочить самый важный, как он полагал, уровень. И его атака таки увенчалась успехом.

В обители Серого, как будто что-то щелкнуло, и включился свет. Сразу все стало ясно. У Серого открылось второе дыхание, и он начал разгоняться, восстанавливая темп игры. Движение для ощущений, ощущения – движениями. Ощущения для чувств, чувства – ощущениями. Чувства для мыслей, мысли – чувствами. Мысли для чего-то, что-то мыслями, начал улавливать смысл эстафеты Алим.

Значит, чувства порождают мысли, а мысли насыщаются чувствами. И мысли порождают смыслы, раз с помощью мыслей я на них вышел.

И нет никакой зацикленности, открыта дорога к бесконечному восхождению по спирали.

Никто не говорит, что это будет легко, но дверь открыта. А всего-то лишь не надо мыслям перелопачивать самих себя. Расшифровывай чувства, наслаждайся их многообразием, не души их, позволяй им напитываться ощущениями, а для этого не тормозись, двигайся, разнообразь действия, преумножай действительность, и она отблагодарит тебя новыми возможностями.

А мысли отпускай, не держи их в себе, доверься их естественному движению, и ты удивишься появившимся на свет, благодаря их свободе, их раскрепощению, смыслам, которые раскроются перед тобой своей глубиной. Алим как будто взобрался на вершину и остановился в безмолвии.

Ум застыл в ожидании новых чувств. Появилась необыкновенная легкость, переросшая в стремительное движение к оранжевой планете, к Миле.

А навстречу с таким же ускорением двигалась Мила. Одно мгновение впитало в себя целую вечность. Это все время сжалось в одну точку – место их встречи. И торжественный Голос произнес:

– Вы прошли все уровни. Игра окончена. За вами право выбора: выйти из игры или войти во второй виток.

Алим и Мила стояли друг против друга. В руках они держали игру. Чувства и мысли у них были одни на двоих. Поэтому, не сговариваясь, они произнесли в один голос:

– Время над игрой не властно, так же, как она над ним. Быть игре в старинной сказке – оба мы того хотим.

Все исчезло. Алим стоял напротив Милы, обхватив ее голову руками, и говорил последнюю фразу:

– Я тебя люблю.

– Пусти, сумасшедший, я никуда не убегу. Я тоже тебя люблю.

Их уста сомкнулись. Алим и не предполагал, что поцелуй может быть таким долгожданным, а сознание так же легко отделяется от головы, как и ноги от пола.

Скажи, ты где так долго был?

 

– Как хорошо, что бывает так хорошо. Ты где так долго был, Алим?

– Я все время был здесь, с тобой. Это душа моя улетала, чтобы соединиться с твоей. Странная игра со временем. Зачем было разлучать нас. Хорошо, что все решилось за несколько минут.

– Да, хорошо, что несколько миллионов лет пролетели так быстро. Я почти все время проспала. Помню только несколько эпизодов.

Первый раз я проснулась оттого, что все вокруг пришло в движение. Да, движение всего во всем, как будто целое распадалось на части, детали, пласты, разновидности, пропорции и прочее.

Потом вдруг оказалось, что всё объединяется, сливается, синтезируется, единится. И во всём этом я обнаружила движение звучания произносимых тобою слов: «Я люблю тебя», и я слилась с этим движением и уснула.

Да, я вспомнила: мне снилось, что движение начало себя осознавать, обретать избирательность и, как будто играя, наделяло различные движения различными формами.

Движения группировались с себе подобными, или, наоборот, сторонились отличных от себя. Приходило ощущение тепла от единения и, наоборот, холода от распада, и это ощущение наполняло животворящей силой все вокруг, дивясь причудливости своих форм, возможности перетекать одной в другую.

И я проснулась, ощутив происходящее все то, как будто бы во мне. И снова голос твой слыхала: ты говорил уже знакомые слова: «…люблю тебя». И жизнь во мне любовью воспылала, и я слова те тихо повторяла, всему дивясь и радуясь. С закатом вновь уснула я.

И снова сон, и время меня опять через века перенесло: проснулась я, почувствовав, что ты мне шлешь тепло. И я его в себя впитала избытком чувств.

Я словно в облаках витала, и видела, что множество великое в действительности есть Одно, в котором тысячи оттенков я познала.

Собою единясь, они слились в единое стремленье себя в себе познать, и жизнь в себе вдруг разделилась, чтоб познающее от познаваемого отличать. И то познание рост жизни ускоряло.

Проснулась я и слышала: «… тебя» в журчанье ручейков и шуме водопадов, в чуть слышном шепоте листвы и топоте слонов, в рычаньи львов и ржаньи лошадей, разноголосости не передать мне всей. Ты был во всем, я это знала, и кровь моя желаньем воспылала прильнуть к тебе…

Я снова засыпала и бегала по бесконечности лугов. Во множестве цветов я утопала, так ясно чувствуя тебя, и я тебе «люблю» кричала …

Когда ж проснулась в третий раз, тоскливо мне и одиноко стало. Я грусть и страх, и ревность познавала и ничего не понимала: таких оттенков чувств я раньше ведь не знала. Их было много разных.

Я сомневаться стала, что ты есть. Прости, во всем причину я искала и поняла, что выросли они, что быть разумными так мало, чтоб устоять, чтобы понять, как управлять, чтоб не пытаться время вспять…

Всем естеством я им кричала, куда им мысли направлять, и вдруг тебя я увидала, и вся к тебе. И сразу мне спокойно стало, и вот с тобою я опять.

Алим, скажи, а что с игрой, ее держали мы с тобой?…Она же на окне стояла, – прервала Мила свой рассказ.

Алим только сейчас заметил, что игра все так же стоит на окне, только какая-то потускневшая, неживая. Подойдя к окну, он вынул листы и положил их на стол. Листы были почти ровными, как будто спало с них напряжение, ушла какая-то сила. Листы поблекли, стали бесцветными и уже не влекли к себе. Алим перевернул их, как бесполезные. И вдруг на обороте увидел едва различимую надпись: «Игра не властна надо мной, и я теперь к ней равнодушна, ей быть под каменной стеной, а те листы, что под подушкой, сокроет мрамор…», – это все, что удалось прочитать, дальше невозможно было ничего разобрать.

Мила тоже склонилась над текстом.

– Это Сашин почерк. Я видела, как она писала. Но я тогда не поняла. Как я устала, Алим, от всего.  Не знаю, как ты все это вмещаешь. Ты, наверное, железный. – Мила прилегла на диван и сразу же уснула. Алим принес подушку, тихонько подложил ей под голову, укрыл пледом и пошел на кухню.

«Сна ни в одном глазу, – удивлялся он, – как бы разобраться, для чего все эти события, сказки, игры. Какое место им надлежит отвести в своей жизни. Как применить в повседневных заботах. Уж сильно эти две жизни разнились между собой».

«Старое разрушить легко, а вот новое создается долго, – где-то он уже слышал эту мысль. – Интересно, как появляются мысли? Их все уже кто-то когда-то сочинил? Или каждый день появляются новые?

Первое означало бы, что они или существовали всегда, или развитие прекратилось. А второе, что или мысли тоже смертны, или что они должны все заполнить, или что эта бесконечность в действительности конечна. Но конечность эта другого порядка.

Да, опыта маловато. А что, если мы не приобретаем опыт, а вспоминаем его, когда производим определенные действия? Может, не случайно есть действия определенного рода, которые называются опытом. Тогда опыты – это действия, осознанно направленные на вспоминание определенного опыта.

Дети первый опыт обретают в игре, взрослые, пожалуй, тоже. Только это уже другие игры. Так же, как и дети, взрослые свои игры воспринимают, как реальную жизнь.

Цель всякой игры – наработка определенных качеств, способностей, навыков. Для осуществления этого каждая игра имеет свои правила. Сам ход игры называется развитием. Если игра не дает развития, то она бесполезна, так как не осуществляет основной своей функции.

Человек нашел для себя лазейку в этом вопросе и назвал это игрой для поддержания формы, а в некоторых случаях просто, чтобы убить время. Странно звучит, если вдуматься. Зачем делать опыты, которые не дают никакого опыта.

Но ведь то же происходит и в жизни: человек меняет цели и приоритеты с развития на поддержание формы или порядка».

«До обеда копаем, после обеда закапываем», – подсказал Серый.

«Или всяческими неправильными действиями гробим здоровье, а потом его пытаемся восстановить. Тратим силы на создание трудностей, а затем еще большие силы  на их преодоление. Это тоже своего рода зацикленность. Не зря старик говорил, что Создатель это предусмотрел, оставив один вектор движения недоступным человеку: движение во времени».

Слишком медлительны

 

Размышления Алима выбрали себе нужное русло и потекли дальше:

«Создатель. Как мало мы о нем знаем. Но раз мы играем в игру, созданную им, то естественным было бы познание ее целей, правил, условий. Лучше сказать: есть, а не было или будет. Прямо здесь и сейчас я начинаю действие, направленное на познание Создателя».

Алим сидел в кресле и покачивался. Мила спокойно спала.

«Да, нелегко ей пришлось, – подумал Алим, – но Саше было намного трудней. Александр это понимал, поэтому и сожалел. Видимо, игра в любом случае доводит игроков до финала. Но вот только какой ценой».

Дремота окутала Алима, и он незаметно для себя уснул.

Проснулся он от новых звуков и запахов. Мила была на кухне.

– А, проснулся, наконец. Это я не дала тебе выспаться. Взамен хочу угостить тебя оладьями. Это все, что я придумала из имеющихся продуктов. – Мила прильнула к Алиму и теребила его волосы.

– Я уже почти привыкла к тебе. И еще: я подумала, нам надо использовать полученный опыт. Наметить цель, выбрать направление развития, составить план. А то мы все «галопом по Европам».

– Может, это специально, чтобы меньше думали. Привыкли, понимаешь, без обдумывания ни шагу, – пошутил Алим.

– Алим, у тебя нет такого чувства, что мы не одни? И  что не мы играем, а с нами играют? Или нами? Как на шахматной доске двигают фигурками.

– Я оптимист. Я думаю, что обучение проходят все. Но почти никто этого или не замечает, или не понимает. А тот, кто ступает на путь осознанного обучения, проходит его интенсивнее. По поводу опыта я знаю, что делать: игра подсказала. Надо просто направить его на созидание. Проще говоря, найти ему применение в реальной жизни. А направление развития, как ты уже говоришь, мы уже выбрали. Расскажи лучше об Учителях, которые обучают человечество. Ты еще говорила, что их Владыками называют. – Мила закончила печь оладьи, поставила их на стол.

– Ты думаешь, это так просто. О них много написано, с их помощью много написано. Читаешь одну книгу – размышляешь, читаешь другую – сопоставляешь, и постепенно вырисовывается образ.

– Но ведь ты говорила, что когда кому-то рассказываешь, то и сам начинаешь глубже понимать. Вот ты и попробуй. Ты ведь с филологией связана.

– Не со всей филологией, а с языкознанием. И не я, а моя мама. Она после каждой длительной поездки привозит много интересных фактов и аргументов, как она говорит, о редких или забытых языках. Но это не очень связано с твоим вопросом. Ведь ты хотел знать о Вознесенных Учителях, как я поняла.

– А что значит вознесенные?

– Как бы тебе объяснить. Вот ты знаешь историю с Иисусом. И знаешь о его вознесении. Так вот. Они примерно, как он, проходили сами множество воплощений на Земле и достигли такого уровня в своем развитии, что новые воплощения стали нецелесообразными. Слишком медлительны люди, чтобы вместить то, что они могутдать. А в тонких телах они успевают гораздо больше сделать и для людей, и для Отца.

– А Отец, он кто?

– Про Владык, значит, теперь тебе все понятно?

– Не все, конечно. Но то, что каждый человек может развиться до такого уровня, я понял. Только, вот, что для этого надо?

– Примерно то, что мы делаем. И надо: расширить, углубить, разнообразить, сделать движение в нужном направлении, уверовать, ощутить, почувствовать, продумать, осмыслить, докопаться до самой сути, вдохновиться идеей.

Ты, Алим, хочешь, чтобы я за пять минут рассказала тебе о сотворении Вселенной. Ведь все в ней взаимосвязано. И говоря о чем-то одном, всегда хочется обозначить эти связи. Давай лучше ты представишь свою версию, свое видение мироздания.

– Это все равно, что клеточке пытаться описать весь организм – несоразмерная задача. Но я попробую. Вселенная – она и есть Отец, а мы все клеточки его, и каждый призван выполнять свою задачу. Но есть в том маленькое но: Отец-Вселенная, достичь осознанности каждой частью своей желая, стремится каждой клеточке помочь себя  всем целым осознать. И выразить ту целостность, но по-особому, проявив свою индивидуальность.

Тогда выходит: каждый должен выразить собой Отца. И тому, чтобы делать это глубже, качественней, эталонней, мы и обучаемся в процессе жизни в каждом своем воплощении. Достигнув же определенного уровня, мы заканчиваем обучение на физическом присутствии и становимся развоплощенными, как Владыки, как Будда, как Христос.

– Алим, ты прямо хочешь в глубину войти, но не забывай, что выраженность-то должна проявляться в повседневной жизни. А повседневная жизнь – это взаимодействие множества людей. Устремляясь, тебе надо побудить и их устремиться. Или все будет впустую, и ты будешь не понят. А как сохранить единство, когда каждый устремляется в том направлении, которое избрал для себя?

– Выходит, все надо делать поэтапно, достигая взаимопонимания на каждом этапе.

Мне надо бы посмотреть на новое рабочее место, определиться, насколько я готов отчитаться. И прочитать по этому поводу инструкцию. Ты со мной? – Алиму уже не терпелось пойти.

– Давай, ты сходишь без меня. Тебе надо будет сосредоточиться, вникнуть в детали. Проводи меня домой.

Возле своего дома Мила предложила:

– Если хочешь, я дам тебе почитать эзотерическую литературу: там и мироустройство, и о владыках, и многое другое о мире, недоступном обычному восприятию.

– Я лучше после работы зайду, если ты, конечно, не против.

– Заходи, только давай начнем пользоваться благами цивилизации: позвони сначала, – и Мила записала ему свой номер телефона. – А то мы все, как во времена Александра, живем.

Краеведческий музей находился с обратной стороны парка и выходил на тихую улицу. Алим быстро нашел корпус, отведенный «Литературному миру», и вошел в дверь, табличка возле которой данный факт и подтверждала. В вестибюле он встретился с Фаиной:

– Здравствуй, Алим, хорошо, что ты пришел. Вот тебе ключ. Твой кабинет на втором этаже. Там увидишь. Это здание – исторический памятник. Поэтому мы здесь ничего не меняем. Да мы здесь и ненадолго, – и она направилась к выходу. – Все. Пока.

Алим осмотрелся. Интерьер и вправду был восемнадцатого века. На второй этаж вела деревянная лестница с изглаженными за долгие годы ступенями и выводила в коридор с четырьмя дверями. Ни на одной из них не было никаких обозначений. Зато конфигурация ключа соответствовала одной замочной скважине.

Кабинет был похож на прежний. В нем были стол, шкаф и диван. На столе лежала папка с инструкциями.

– Вот и все атрибуты моей работы, – подумал Алим. Только не было странного аппарата. Значит, он не очень-то и нужен.

Раскрыв папку, Алим листал ее, пытаясь найти форму отчета. А была она на последней странице. Перед ней несколько листов были пустыми. «Отчет состоит из двух разделов, – прочитал он. – Первый должен содержать  перечень рассматриваемых событий или тем, второй должен быть представлен в сжатом виде, в несколько строк, таким образом, чтобы раскрывал тему, объяснял ее взаимосвязь с жизненными понятиями, давал пути реализации и был особого рода мысленным образом.

– Как такое возможно? – подумал Алим. Комната шестьдесят четыре много дала ему за эти дни, но и требования предъявляла высокие.

Сопротивляться поздно

 Каждый раз, когда Алим подходил к очередному уроку, он это знал каким-то внутренним чутьем. Да и нельзя было не заметить изменений пространственно-временных характеристик внутреннего мира в то время, когда внешний оставался прежним, по тому, как менялись отношения между этими мирами.

Алима начинало выталкивать, втягивать, разгонять, сковывать. Он весь наливался и вибрировал. Так произошло и в этот раз. Алим понял, что входит в иную реальность. Сопротивляться уже было поздно. То, что возможно сделать сейчас, было необходимо сделать минуту назад. А то, что надо сейчас, станет возможным через минуту.

Алим не решил еще, кому и какие вопросы он хотел бы задать. К тому же он предполагал, что научился вызывать переход в иное произвольно. Значит, кто-то или что-то включило механизм без него. Внутреннее пространство уплотнилось, и тело стало чужеродным по отношению к комнате. Потом сознание начало расслаиваться на части, и каждая часть обретала свою самостоятельность.

Алим попытался все свести в единое целое. У него не получилось. Тогда он решился сконцентрироваться на одной части. При этом началось странное движение. И с каждой части к этой одной устремились частички его сознания. А сами эти части начали разлетаться. Алим ускорил, усилил свое устремление, но это вызвало только шквал движения и хаос. Наконец он зафиксировался в одном месте, но вокруг него образовалась пустота, белая, как молоко. И сам он был пустотой, пустотой, осознающей себя, но не имеющей той составляющей, которую можно двигать.

Неудержимое желание двигаться и невозможность его реализации создавало жутковатое чувство беспомощности, и Алим прекратил попытки двигаться. Потом достиг безразличия к ощущениям и лишился чувств. Мыслить стало бессмысленно. Алим одно за другим отпускал все, что ему удавалось осознавать. И напряжение сменилось благостным растеканием в молоке.

Осознание растекалось в пространстве, заполняя его все больше и больше. Наконец оно охватило всю млечность, состоящую из миллиардов звезд. Это было его новое тело. Осмотревшись вокруг, Алим увидел множество таких же тел – скоплений звезд. Не дожидаясь, пока придет оценка происходящего, он обратил свой взор внутрь в молочную благость и потерял сознание.

Очнулся Алим в своем кабинете, только все в нем состояло из света различной яркости. Напротив него за столом сидел Первопроходец и улыбался:

– Алим, ты каждый раз приходишь новым путем. Твои эксперименты когда-нибудь тебя развоплотят. Ты просто аннигилируешь безвозвратно. Ты разорвал почти все привязки к реальности. Мне трудно уследить за тобой. Ты так быстро входишь в овладение свободой воли, что тебя трудно подстраховывать. Отныне ты обретаешь полную самостоятельность. Но и ответственность твоя будет полная. Ты уже готов писать отчет?

– У меня еще много вопросов, в которых мне хотелось бы разобраться. А я все никак не могу их задать. Никто меня не выслушивает. А мне бы хотелось лучше разобраться в человеческой природе. И в природе тех новых явлений, которые открылись мне.

– В ближайшее время, я думаю, ты перестроишь, изменишь это свое стремление на другое. Нельзя сказать, что ты слишком торопишься, потому что ты идешь семимильными шагами. За тобой уже устремился целый поток, желающих ускорить свое обучение.

– Это как такое может быть? – удивился Алим. – Я ведь как слепой котенок, барахтаюсь в неведомом мне мире, и от меня постоянно ускользает та ниточка, за которую можно ухватиться.

– Это потому, что ты постоянно поднимаешь планку высоты, на которую хочешь взобраться. И не от тебя ускользает нить, а из тебя истекает множество нитей, за которые хватаются другие. Тебе хочется читать какие-нибудь хроники, но в действительности ты уже сам давно пишешь, и написанное тобою читают другие. Ты делаешь то, о чем многие даже и не мечтали.

Вот, например, только что ты примерял на себя тело галактики, не подозревая, что до тебя этого никто не делал. Ты полушуточное тестовое задание превратил в мощный поток интересных и важных событий. Кот многим рассказывал об игре, но мало кто ему верил из тех, кто о ней не знал. А те, кто о ней знал, не могли ничего сделать по правилам игры. Но ты не только нашел игру, а еще и сыграл в нее так, как никому не удавалось.

Считалось, что вступающий в игру всецело ею поглощается, и дальнейшее прохождение игры уподобляется успешному прохождению лабиринта с препятствиями. Никто еще не удосуживался общения с Гласом Бытия, потому что он, Голос, покидал игру сразу же после ее настройки. Но ты опередил это «сразу же». Игра не играла тобой и не показывала свой норов, потому что она всецело подчинена Голосу и каждому, с кем тот общается. Фактически, ты участвовал в ее перенастройке.

Мы предполагаем, что пришло время менять правила игры, и ты  открыл ему двери. Может, даже и не ты, а предшествовавшее вам с Милой единство. В любом случае, это отразится на развитии всего человечества. Ты, Алим, нашел вторую половинку своей близнецовой пары, просматривал свои предыдущие воплощения и еще много чего, и все за столь короткий срок. Ты даешь мастер-классы и вместе с тем остаешься наивным юношей.

Но главное то, что ты научился задавать вопросы таким образом, что они у тебя преображаются в ответы. – Первопроходец рассмеялся, – общаясь с тобой, я даже о неодушевленных предметах и явлениях говорю, как о живых. Последний твой вопрос был о природе человека и природе тех явлений, которые его окружают.

Продолжай, Алим. Здесь сейчас собралось множество учеников, желающих это знать. Здесь, во множестве уголков множества миров, и сейчас, в прошлом, настоящем и будущем, по обычным человеческим меркам уже произошли изменения, вызванные тем, что ты сейчас здесь проявишь.

Воцарившаяся Тишина прислушивалась к биению сердца Алима, пытаясь предугадать свою будущую форму. Она то пузырилась сферическими мнениями-суждениями, то улетала вдаль лучами-отголосками, то наслаивалась пластами непоследовательных проекций. Алим даже не удивился, когда, придя в себя, обнаружил свое одинокое присутствие в кабинете на фоне отсутствия всех собравшихся.

«С чего начать изволите?» – изобразил подобострастие Серый. Раньше Алим приструнил бы его, но здесь и сейчас решил поддержать его беззаботно-веселый настрой.

– А вот покажи мне, как ты будешь выглядеть, если засучишь рукава и возьмешься за работу, – произнес он вслух.

«Это как это?» – вопросительно застыл Серый.

– Вот именно, – подтвердил неопределенность Алим, мобилизуя все свои части, в том числе и Серого, для предстоящей работы. Мысль Алима отвлек телефонный звонок, который явно доносился из ящика стола.

Согласие принято, Мастер

 

Выдвинув ящик, он увидел упаковку мобильного телефона, на которой лежала маленькая записка: «Мастеру Алиму». Звонок прекратился. Алим раскрыл коробку. Внутри, как и полагалось, лежал телефон. «Лежит», – поправил Серый. Алим взял его в руки. «В руку», – поправил Серый и добавил: «Теперь лежал». Телефон зазвонил снова. Алим нажал кнопку соединения и произнес:

– Алло.

– Поздравляю с прохождением первого уровня, Мастер Алим, – услышал он голос Фаины. – Прими подарок от учреждения.

– Это как это? – удивился Алим.

– Ты ведь не берешь чужие вещи. И читать умеешь. Значит, ты принял звание Мастера. Теперь в твои обязанности входит проведение мастер-классов.

– А если бы я не взял телефон?

– Значит, было бы еще рано. – Фаина дружелюбно рассмеялась. Помнишь тему, которую ты обещал раскрыть: «Природа человека». Удачи тебе, мастер. – В телефоне послышались короткие гудки.

«Господа сочасти! Звучит, как соучастники, собравшиеся по поводу. Теперь на вас возлагается почетная обязанность в связи с прохождением уровня. Что-то мне это напоминает, – намекнул Серый, и, ощутив возрастающее внимание Алима, быстро завершил свое излияние, – собственно мы уже начали. С поздравления».

Алим взял управление кораблем на себя:

– Ну что, поплыли, братцы!? Вот, Серый, это все из-за тебя: несу всякую околесицу. Природа человека. Легко сказать. Камень. Дерево. Река. И ветер. Животные. И куча всякой всячины. Это природа. Руки, ноги, уши, хвост, нет, без хвоста, и еще куча всего – это человек. А что дальше? Жалко, Милы рядом нет. Она бы точно на что-то надоумила.

Алим уселся на диван, откинул голову на спинку, и размечтался. «Нежный взгляд, нежные слова, нежные руки. Почему одно и то же слово употребляется в разных случаях?»

– Это разные понятия, соединяясь с понятием, обозначаемым словом «нежность», обретают его оттенок, насыщаются им, оживают, – услышал он голос Милы и обернулся. Мила стояла на большом камне с поднятыми к небу руками.

– Сфотографируй меня на фоне низких облаков,  отделяющих небо от земли.

– Но ведь часть гор выше облаков, – возразил Алим против такого разделения.

– Ну и что. Значит, это небесные горы, – упорствовала Мила, – помнишь, как Адам давал названия всяким тварям и растениям, которые бы соответствовали их предназначению. Так вот, я даю названия горам выше облаков: небесные горы. И пребывание на них дает неземное ощущение, как будто ты прикоснулся к небу. Это их предназначение.

Если бы я выбирала качества, которые должны быть во мне, я бы выбрала понемногу от всего. От лианы, чтобы быть гибкой. От розы, чтобы благоухать. Вообще от разных цветов. От птиц, чтобы парить в небе. От пчел и муравьев, чтобы обладать неиссякаемой трудоспособностью. От львицы, чтобы быть храброй.

Потом подумала и добавила:

– Нет, не от всех. Есть такие, которые мне не нравятся. И, вообще, я не понимаю, зачем они в природе нужны. А ты, Алим, какие хотел бы иметь качества?

– Я хотел бы быть ветром, чтобы срывать лепестки роз и устилать ими твой путь. Я хотел бы быть дождем, чтобы освежать воздух и не давать пыли ложиться на твою нежную кожу. Я хотел бы быть солнцем, чтобы согревать тебя. Я …

– Постой, постой, Алим. Мы ведь говорим о природе человека. О какой ее части ты сейчас говорил?

– Да нет же, я пытаюсь выразить нежность, – оправдывался Алим, – ведь должно же существовать такое качество, если оно к чему не прикладывается, все делает добрым, ласковым, приятным.

– Ты хочешь сказать, что нежная оплеуха приятна?

– По крайней мере, она не так обидна и не так ранит сердце.

– Давай попробуем, – хитро взглянула Мила.

– Давай, – Алим подошел ближе, – только вложи в нее всю свою нежность.

Мила слегка размахнулась, потом помедлила и погладила Алима по щеке:

– Наверное, нежности так много, что и оплеуха не получается, – нога Милы соскользнула с камня, она взмахнула руками и ойкнула. Алим вышел из забытья.

«Да, пожалуй, Мила будет только отвлекать», – подумал Алим и потрогал щеку, которая еще хранила прикосновение нежной руки.

«С чего же все-таки начать, – ломал голову Алим, – с человека? Как его поделить  на  части, по каким признакам?» «Верхняя – нижняя, дальняя – ближняя, видимая – невидимая», – предлагал варианты Серый.

– Ага, и еще «любимая и безразличная», тогда ты точно будешь находиться в верхней, ближней, любимой, – поддакнул вслух Алим, – нет, надо что-то посущественнее, пофункциональнее.

«Так тогда это уже будет не часть, а все тело, со всеми его функциями», – недоумевал Серый.

– А что, – обрадовался Алим, – играть, так по-крупному. Ведь тело позволяет производить всякие действия и  взаимодействия. Даже когда я в ином мире, там тоже тело, только оно иное, по-другому организовано, по-другому передвигается, боли не ощущает. Ведь не случайно пишут эзотерики: физическое тело, астральное тело, ментальное тело. Зря я не взял у Милы книги, – вспомнив о Миле, Алим машинально достал из кармана листок с записанным ею номером телефона и набрал его, немного помедлил и нажал кнопку с зеленой трубочкой.

– Слушаю Вас, – прозвучал знакомый голос,  и сердце Алима забилось чаще.

– Ваше задание выполнено, мобильный телефон приобретен, вернее…ну неважно, – запнулся он.

– Алим, какой ты молодец. А что ты опять не договариваешь, что означает твое «вернее» и что «неважно». Ты что, его стащил?

– Да нет же, просто меня поощрили на работе в связи, ну, в общем, за хорошую работу, – опять не договорил Алим.

– Так, опять ты хочешь что-то скрыть, – Мила придала голосу шутливой строгости.

– Не умею я по телефону, поэтому хотел прийти  и все рассказать, если ты не против, конечно.

– Десять минут тебе хватит? – вошла в азарт Мила.

– Здесь, наверное, минут двадцать будет, – оправдывающимся голосом  ответил Алим.

– Тогда время пошло. – Мила положила трубку.

– Вот, всегда так, как будто последнюю минуту живем, – уже сам себе, веселым голосом, закончил диалог Алим.

На улице он немного успокоился и пошел нормальным шагом, несмотря на то, что все его невидимые части или тела уже стояли под дверью Милиной квартиры, томясь в ожидании.

Через двадцать минут к ним присоединилось физическое тело и, всем своим видом показывая, что оно главное, нажало на кнопку звонка.

Страховка не помешает

 

Дверь открылась, и, произнося «Привет», Мила одновременно втянула Алима за руку в квартиру.  Не давая опомниться, поцеловала его, так же быстро отстранилась и потянула на кухню. Алим, спотыкаясь, едва успел выскочить из туфель.

– Опять надо опередить время? – непонимающе смотрел он на Милу, оказавшись на кухне.

– Нет. Просто я соскучилась, и мне не терпится услышать, что там у тебя произошло. Садись, сейчас будем чай пить. Руки можешь тут помыть и начинай уже рассказывать.

Мила успела отдохнуть, и настроение у нее было превосходное и игривое, в отличие от озабоченного вида Алима. Однако это несоответствие быстро улетучилось, и уже через несколько секунд Алим начал свой рассказ совершенно беззаботно.

– Да, вот, побывал в своем кабинете на новом месте. Он почти ничем не отличается, только здание чуть в другом стиле, – мысли Алима отвлеклись и, перебивая свой рассказ, он заговорил совершенно о другом, – Мила, если ты все равно подробно будешь обо всем расспрашивать, может, нам лучше быть всегда вместе?

– Не отвлекайся, Алим, рассказывай. Ты забыл, о чем мы с тобой говорили. Пересказывая мне, ты сможешь оформить для себя понимание деталей произошедшего, осознать свое к ним отношение, прожить их еще раз, но уже по-другому.  Не отвлекайся, рассказывай.

– Отчет так и не начал писать. Меня сразу озадачили тем, что мне теперь еще и мастер-классы проводить надо, будто я знаю, что это такое.

– Ой, ничего в этом сложного нет. Просто человек, который умеет что-то делать, чему хотели бы научиться другие, показывает, как он это делает, чтобы другие увидели, что и как. Не отвлекайся, рассказывай про телефон.

– Телефон лежал в столе с запиской «Мастеру Алиму». Я же Алим, я и взял, а мне позвонили и сказали: раз ты взял, значит, ты согласился, что ты «мастер». Теперь проводи мастер-класс по теме «Природа человека». А я даже не знаю, с чего начать.

– Алим, я больше чем уверена, что было не совсем так, просто ты каких-то нюансов не заметил. Жалко, что меня рядом не было.

– Я чувствую, что решение где-то рядом. Вот я и подумал, а что, если с Владыками пообщаться. Ты говорила, что у тебя есть книги о них.

– Не знаю, Алим, не пробовала.

– А я хочу попробовать, и сегодня же, только в рабочем кабинете. Все-таки это обучающая комната, и она подстраховывает.

– С каких это пор ты начал думать о подстраховке. Ты чего-то боишься? Опять что-то не договариваешь. Тогда я с тобой. Мне так будет спокойнее. Допивай чай и вот, – Мила пошла в комнату и вернулась с книгой «Духовная Иерархия», – хоть просмотри, с кем ты хочешь научиться общаться. А я пока немного приберусь.

Алим пил чай и читал – внимательно и увлеченно. Он даже иногда отрывался от реальности и витал в том чарующем мире, о котором читал. Почему раньше он об этом не знал? Может, только сейчас пришло время?

– Интересно? – вернула его к реальности Мила.

– Да, только с объяснением одного вопроса возникает много новых. Начинаю сознавать, что видел их поверхностно. Понимаю, что речь идет о Боге, который предстает Отцом, и о целой иерархической структуре, которая помогает Ему реализовывать Его планы. И человеку помогает обрести те качества, которые нужны для того, чтобы тоже активизироваться в этом процессе, вот только это не похоже на религию, а больше на философию.

– Религия – это система верований, одна из форм общественного сознания. Поэтому она и обусловлена этим сознанием и, вдобавок, она консервативна. А ведь человек развивается, и его взаимоотношения с Отцом тоже должны развиваться, а не оставаться на уровне того сознания, которое было на момент основания религии. Двумя словами здесь не обойтись. Давай, лучше я тебе составлю компанию, раз ты сам, трусишка, боишься обратиться к Владыкам. Скажи просто – так, мол, и так, хочу заняться своим образованием на наивысочайшем уровне, поскольку закончил я свою стажировку и стал уже мастером, а посему – хочу соответствовать наивысшим требованиям. Вот только с Отцом не знаком, в чем прошу мне посодействовать, – улыбнулась Мила, – время пришло. Ладно, пойдем, прогуляемся, заодно покажешь мне свое новое рабочее место, и на что оно вдохновляет.

Мила и Алим направились в сторону парка. Прошли мимо скамейки, той самой. А ведь было это совсем недавно. Или давно.

Стены здания – толстые, отмеченные временем. Окна с большим расстоянием между рамами. Крыша с высоким чердаком. Все это создавало особый внутренний климат. В холле – скульптурные композиции и лепка на стенах. Массивная дубовая лестница. Такие же массивные двери на втором этаже без табличек.

– Хотела сказать – как в музее, а это ж музей и есть, – заметила Мила, осторожно усаживаясь на диван.

Алим сел за стол и, положив перед собой книгу, решил продолжить начатый разговор.

– Получается, что вся Вселенная не просто живая, а в ней все взаимосвязано, как в живом организме единым сознанием, и это – Сознание Отца. А мы и вправду Его клеточки, хоть и думаем, что живем каждый сам по себе, а  в действительности регулируемся Им и живем для Него. Как-то все это не вмещается в голове. Существует какое-то препятствие для вмещения всего этого в сознание. Будто кольцо какое вокруг головы.

Алим почувствовал чье-то присутствие в пространстве, но реальность оставалась прежней. Только поток его мыслей разделился на две составляющие.

Один как бы устремлялся вглубь, унося туда реальность повседневной жизни, и вопрошал объяснения происходящему. Причем, не отдельными фразами, а целыми эпопеями бытия с их проживанием и потоком осознания, переменчивого, мерцающего вспышками, высвечивающими отдельные эпизоды.

Второй поток был из глубины. Был он мощный, ровный, всеобъемлющий. Он выхватывал, как цветы, искорки-вспышки, собирая их в букеты необычайной красоты, само возникновение которых наполняло осознание целостностью идейно-сутевого осмысления, ощущением спокойствия и радости пребывания в сфере Дома Отца.

Стоило Алиму зафиксировать внимание на первой составляющей потока, и в нем все рассыпалось на вопрошающее множество, дергающее его за такое же множество ниточек. Но стоило слиться со второй – и это было неописуемо.

Не понимая, зачем и как, Алим ухватился за оба потока, пытаясь их соединить в себе и…

– Восходящее вглубь и нисходящее из глубины – это ты хорошо придумал. Нисходящее осознание всегда активировано, потому что это осознание Отцом самого себя и своего творения. А вот восходящее находится в воле каждого человека, но не каждым активируется.

Алим вдруг увидел знакомого уже старика-философа, окутанного белесой дымкой, и тот, улыбнувшись ему, продолжил:

– Я тут наблюдал за тобой, мастер, как ты пытался слиться с Владыкой и не выдержал. Ты с которым из Владык хотел синтезироваться? Это вопрос первый. А вопрос второй такой: тебе помочь подняться до его уровня, или его попросить опуститься до твоего?

Алим вдруг понял ситуацию. Его бросило в жар, и он вышел из забытья.

– Ты почему покраснел, Алим? – поинтересовалась Мила.

Сошлись знаки

На следующий день Мила с Алимом решили съездить в старый парк посмотреть, как там идет восстановление его утраченных частей.

Как всегда, по пути им встретился старик. Он сидел на скамейке и что-то чертил на дорожке. Увидев парочку, он загадочно улыбнулся и, поприветствовав, сразу приступил к озвучиванию своих размышлений:

– Все-таки, это знак, который нельзя оставить без внимания. Значит, я вам должен кое-что рассказать. В нашей семье хранится тайное послание нашего предка Александра Сергеевича. Да-да, это мой прапрадед. Вы думаете, почему я уделяю столько внимания этому парку?

Речь идет о некой игре, которая способна моделировать будущее, и в которую он однажды сыграл вдвоем с Сашей. В игре произошел какой-то сбой, который привел к потере реального времени. Но Александр каким-то образом часть своих нереализованных планов перенес в будущее. В своем послании потомкам он оставил указание-просьбу передать молодой паре, которая появится в парке и будет интересоваться разрушенной стеной в дни ее восстановления. Многие годы близкие ждали этого момента, пока разуверились в его реальности. Но я верил и ждал. Стену начали восстанавливать, и в это время тут, кроме вас, никто больше не появлялся. Это означает, что в послании говорится о вас. Что вы скажете по этому поводу? – старик изучающее посмотрел на обоих.

– Мы думаем, дедушка, что вы не ошиблись, – начала, как всегда, Мила, – события сложились так, что мы и сами пытались отыскать такое послание. Но оно все ускользает. Кажется, совсем близко – и ускользает, – оба ожидающе смотрели на старика.

– Вот и я так думал, что ускользает время мое. Увидев вас в первый раз, обрадовался, подумал: а что, если ускользая, время учит скользить? Но не спешил с выводами. А вдруг и не вам вовсе это послание? Потом стену начали восстанавливать. Про внучку придумал. Конечно же, таких сведений об Александре нигде нет. Это все хранилось в тайне, и передать мне ее было некому. Нет у меня наследников. Значит, это вы. Знаки сошлись.

Старик стер рисунки, которые чертил палкой, и продолжил:

– Не знаю, откуда у меня эта привычка чертить на песке. Как только попадается подходящее место – все черчу и все о времени думаю. Так, значит, это вы. И вы согласны, – глаза старика сияли радостью, слезились и в то же время были устремлены куда-то внутрь.

– Да, дедушка, мы согласны, – опять за двоих проронила Мила. И пространство предвсколыхнулось. Алим это почувствовал, но не стал сопротивляться. Любопытство взяло верх.

– Тогда пойдемте, чего время зря терять, – старик поднялся и направился к пруду. Алим и Мила последовали за ним. Биение их сердец пробуждало спящую природу невидимого мира и одновременно ослабляло ощущение реальности. Стена была восстановлена. Берег пруда возле нее был расчищен. Старик подождал минуту, углубившись в себя, потом развернул газету, которую все время держал в руке, вынул из нее три листика и, аккуратно сложив их вместе, опустил в воду. Намокнув, они проявили известную Алиму и Миле картину. Старик подтолкнул листы палкой, придав им вращательное движение, которое вместо того, чтобы затухать, начало усиливаться, создав вихрь, затем воронку, которая  и поглотила листы. Берег покрылся песком и отодвинулся. Пруд  расширился до горизонта и превратился в море. Вместо старика с палкой образовалось дерево с пышной кроной, из которой донеслось:

– Ну вот, я так и знал, что этим все не кончится. Это мне наказание за то, что я ее прошляпил.

К подножию дерева спустился кот. На голове его была шляпа. В одной руке он держал ту самую палку, которая была у старика. В другой – папку.

– Почему руки? – подумал Алим. И вслед за руками вся фигура из кошачьей превратилась в человеческую. Это была точная копия старика. Только другая. Алим вспомнил: это тот старик, который у моря рассказывал ему о времени.

– Мир тесен, – произнес он, и, поразмыслив, поправился – мир бесконечен. Ты все-таки ухватился и направил мой путь в начало своего. И теперь я могу завершить начатое размышление. Но для этого я должен вместе с вами пройти второй виток игры.

Мила, которая все это время стояла, застыв от изумления, осознав, наконец, что происходит, принялась активно приводить в чувство Алима.

– Эй, очнись, Мастер, нас обманули, нас опять втягивают в игру, – она дергала Алима за руку, пока тот не подал признаков присутствия. Почесав свободной рукой затылок, мастер – ему понравилось такое обращение – спокойно произнес:

– Игра не властна надо мной, так же, как и над всеми нами. Она послужит нам собой – тому, что выбрали мы сами. Ты прав, старик, продолжен путь. Пока он есть – нам не уснуть.

Мила опять начала дергать Алима за руку:

– Эй, ты еще не здесь. Спустись на землю. Не витай в облаках.

Взгляд Алима обрел осознанность. Он оценил реальность происходящего и избавился от последних иллюзий.

– Ты рядом. Это уже хорошо, – голос Алима звучал обычно, – никуда не надо торопиться. Надо во всем спокойно разобраться. Что в папке? – обратился он к старику.

– Не знаю. Здесь написано «Мастеру Алиму от Александра», – старик протянул папку и, будто освободившись от чего-то, добавил, – близится время. Пойду, попрощаюсь с морем.

Алим взял папку и, проводив взглядом удаляющегося старика, обратился к Миле успокаивающе и нежно:

– Никто не вправе нарушить твою волю. Но и время не может стоять на месте. Прими решение. Ты остаешься со мной в игре или выходишь?

– Что ты, Алимушка, это ведь я, по глупости своей, снова запустила игру. Как же я могу оставить тебя одного. Только если воля моя, то я хотела бы немного повременить, – голос Милы повеселел. В нем появились нотки игривости. Они смотрели друг другу в глаза, не замечая ничего вокруг. И этот взгляд, будто замкнул невидимую цепь. Весь механизм мироздания пришел в движение.

– Не важно, что произойдет, важно, что мы вместе, – думали оба, стоя, взявшись за руки.

– Ну что, налюбовались, голубки? – вывел их из забытья голос старика.

Они по-прежнему стояли на берегу пруда.

Старик продолжил:

– Вот, листы растворились в воде и исчезли. Это знак того, что я в вас не ошибся. Теперь я должен передать вам папку, а она в здании музея. В бывшем доме и спальне Саши. Надо как-то туда попасть.

– Все оказалось прозаичнее, – то ли радостно, то ли с разочарованием, то ли с досадой произнесла Мила.

– Не спеши, еще не вечер. Игра может показать свой норов в любое время. Она только ждет, чтобы мы расслабились, – предупредил Алим.

Старик шел впереди. Алим и Мила следовали за ним, держась за руки. Это выглядело комично, и Мила с Алимом рассмеялись. Уже само то, что они были вместе, создавало необычайно радостное настроение.

– Эх, где мои годы молодые! – мечтательно бормотал старик.

В автобусе ехали молча. Вышли возле городского парка. И через него вышли к музею.

– Странно, ничего не понимаю, – старик прочитал вывеску «Литературный мир», – здесь же музей, какой еще «мир». На втором этаже эта спальня. Старик взялся за ручку, дверь открылась. Он зашел и по лестнице поднялся наверх. Алим и Мила за ним.

– Вот эта дверь, – показал он на новый кабинет Алима. – Закрыта. Что теперь делать?

Алим достал ключ, вставил в замок. Дверь отворилась.

– Следовало догадаться, – произнес старик, – все это неспроста. Вот этот мраморный фриз под окном должен выдвигаться.

 Алим взялся за мрамор и подергал.

Никакого движения. Старик вытащил перочинный нож и что-то подковырнул:

– Теперь попробуй, – посмотрел он на Алима.

Тот повторил попытку. Мраморная планка подалась и открыла узкую нишу, в которой лежала полупустая папочка, а в ней всего два листа пожелтевшей бумаги. На одной был текст, на другой рисунок.

– Вот оно – истинное сокровище! Никому не известные труды Александра, – старик бережно погладил папочку, – теперь она ваша, молодой человек. Такова его воля. Столько лет прошло. Берите. Пойдемте.

– Зачем? – непонимающе произнес Алим, – это мой кабинет. Они лежат на месте. И почему – труды? Ведь здесь всего один лист с текстом.

– Я выполнил свое предназначение. И мне надо уходить, – вздохнул старик. – Теперь вы справитесь без меня. Он вам доверился. Не забывайте старика. Мне ведь интересно, чем все закончится.

Дверь за ним тихо закрылась, и воцарилась тишина.

– Может, надо было его проводить? – спросила Мила.

– Нет, у него свой путь. Если будет суждено – мы еще увидимся. Время покажет, – спокойно произнес Алим.

Себе предшествовать я смог

 

Алим взял листы, положил на стол. Мила взяла стул и присела рядом. Она старалась не мешать Алиму читать, и в то же время ей было очень любопытно, и она читала из-за его плеча:

Двуликий, противоречивый явился мир небытия. И в той двуликости игривой сумел себя увидеть я.

Себе предшествуя твореньем, я сам в себя перетекал. Я был вопросом и решеньем, себя в себе я создавал.

И, вывернувшись наизнанку, предстал я внешнею средой, своей природой, пышной, яркой, реальной жизнью, жизнью той, в которой следствия-причины плывут во времени чредой.

Предзная будущность событий в том сне, в который перетек, я делал все, чтобы оставить себе какой–нибудь намек, оставить знак, оставить символ такой, чтобы меня привлек.

Намек же тот, не замечая, – внутри себя негодовал, и видел: срок, который вечность, для сна того безмерно мал. Но почему – того не ведал, и снова все туман скрывал.

В тумане том, как снег, я таял, теряя признак бытия, но вновь втекал в тот сон, алкая и утверждая: вот он я, свою телесность обретая, сгущаясь из небытия.

Я видел, как на зов мой тихий, себя назвав моей игрой, со мной шутил тот мир двуликий. Ну, где же я? В тебе? С тобой? А, может, из тебя? Тобою? А, может, пренебрег ты мною?

Я вспомнил, что  пленен игрою, как будто пройденное мною, то ли не знал, то ли забыл, и враз, отчаявшись судьбою, игре я выкуп предложил.

И выкупом тем было время. Купив свободу для себя, я знал: она другого рода, она, как будто бы, природа, непонятая, но моя, и мною сброшенное бремя. И я сказал: ну, вот он я.

И я сказал: родится Мастер, и  я смогу продолжить ним. Игра поправила: он вечен. Запомни имя: Милалим.

Но нужно было нить оставить, чтобы распутать весь клубок, – послание во многих лицах: тут ошибиться я не мог. Его итог перед тобою, мои усилия не зря. Теперь же очередь твоя.

Я мог в ней все, но выбрал время, и я вложил его в листок, который ты теперь читаешь. Соединить разрыв я смог.

Алим и Мила смотрели на послание: всего два листочка. Это послание и рисунок, на котором был изображен мужчина. Лица его не было видно. Он лежал и на вытянутых вверх руках держал песочные часы. Верхняя чаша была наполнена.

– Если их совместить, то часы опять окажутся в шаре, – задумчиво произнесла Мила, – это значит, что мы опять должны быть вдвоем. Ведь я держу шар, – к концу этой фразы в ее голосе были игривые нотки, и ее взгляд проникал сквозь Алима, искрился и возбужденно сиял.

«Вот она, – подумал Алим, – очередная попытка игры. Каким образом она смогла Милу из противника сделать своим союзником?»

Чаши часов будто всколыхнули чаши его внутренних весов, перетягивая на свою сторону.

– Вот ведь наваждение, – сказал он вслух, – игра повременила, как ты и просила. Теперь же она вежливо приглашает. Если отказаться – в следующий раз может устроить засаду: нагрянуть неожиданно. Пожалуй, пришло время согласиться. Придется сходить за бездыханной игрой, – согласился он с Милой, с удивлением обнаружив игривость и в своей речи. – Давай перенесем ее сюда.

Они не пошли через парк, а вышли на тихую улицу.

– Алим, ты уже знаешь, что представляет собой второй виток игры?

– Пока только догадываюсь. Интересно, что послание адресовано Мастеру. Выходит, мы и не могли раньше его получить. Вот тебе и телефон в подарок.

– А я почему-то спокойна, – улыбалась Мила.

– Я тоже, – решил утвердить Алим и успокоился.

Остальную часть пути они прошли молча.

Потускневшие не то от времени, не то от бессилия листы так и лежали на столе. Алим положил их в папку. Ощущения, которые он испытал при этом, выплеснулись наружу, как будто их инородность была несовместима с его внутренней сутью.

– Что, почуяла приближение охоты? – обратился он к игре.

Потом, оглянув комнату и почувствовав ее радость по поводу избавления от непрошеной гостьи, добавил осуждающе уже ей:

– И ты туда же!

Мила понимающе посмотрела на него и улыбнулась:

– А говорил, что успокоился.

– Никак не могу привыкнуть к новым ощущениям.

– Пойдем уже быстрее, – как бы подводя итог размышлениям, произнесла Мила.

 

Часть 4

Спираль игры, виток второй

Парк. Особняк. Второй этаж. Сознание Алима дискретно констатировало пространственно-временные вехи, как будто включив обратный отсчет. Открыв папку, он закрыл ее снова.

– Будем начинать? – обратился он к Миле.

– Скажи, Алим, это мне кажется или правда: когда мы вдвоем, то вокруг будто все затихает. Редкие прохожие и те стараются свернуть в сторону еще за версту. Один пенсионер только не избегал встречи и то, как оказалось, по поручению.

– Да, я тоже заметил такую странность. Но я сейчас о другом.

– Я поняла, что ты спрашиваешь. Без этого уже и не интересно. Ты Мастер, ты и принимай решение.

Алим достал из-под подоконника папку. Вынул листы, положил их рядом с принесенной папкой и открыл ее снова. Сомнений не было: игра то ли оживала, то ли вдохновлялась присутствием своей новой части, но рисунки становились ярче и осмысленнее. Алим добавил к двум рисункам третий, вложил их в файл и прислонил к окну. Оба текста намеренно убрал в ящик стола.

– Правила буду… – посмотрел на Милу, – будем устанавливать мы, – и присел на диван рядом с ней.

Их руки соприкоснулись, по ним пробежала дрожь, и пространство всколыхнулось. В это мгновение солнце осветило листы, и время потекло. В голове появился шум, оформившийся в шум прибоя.

– И что там, в папке? – спросил старик, вернувшийся с прощального променажа к морю.

– Мы еще не смотрели, – ответил Алим, разглядывая папку. Кожаная, она мягко лежала в его руках. Развязав тесемку, он обнаружил в ней десятка три исписанных листов. «Ни один из них не был дописан до конца», – отметил про себя Алим. Листы были пронумерованы сверху. – «Потому что донизу их дописывать не успевали», – пришло к нему осознание.

– Сознание должно сознавать, а бытие быть, и тогда об этом незачем будет спорить, – будто встраиваясь в его размышления, философствовал старик.

Со стороны моря потянулся легкий туман. Окутывая все на своем пути и постепенно сгущаясь, он двинулся к дубу.

– Как будто стирает картинку, – абсолютно без эмоций произнесла Мила.

– Да, стирает картину бытия, переводя его в неосознанное начало, – опять перевел на философский лад старик с покорным ожиданием своей участи.

Алим почувствовал приближение пустоты и легкости во всем.

Серый испустил последнюю мысль: «Не успели, Мастер», – с такой протяжностью, будто ложился спать.

Алим, активировавшись словом «мастер», пытаясь осознать происходящее, начал читать первую страницу.

«Пытаясь осознать происходящее, я скован в мыслях был и потрясен, с какою легкостью в Небытии туманном мир Бытия быть может растворен.

Сознанием оторванный от мира, которому недавно доверял, я вдруг увидел взмах крыла Сатира. Я что-то обретал, или терял.

Замкнулся круг. Всему, что сотворится, потом черед приходит раствориться. И вместе с миром был я унесен...»

И все.

Туман, издали казавшийся густым и угрожающим, в действительности был переполнен нежностью и любовью. Он окутывал изнутри, освобождая от телесности. Старик и Мила смотрели на Алима благостной голографичностью своего перехода.

«Куда, Мастер?» – почудился Алиму вопрос и, сконцентрировавшись во второй раз, он отступил к дубу.

Его рука свободно проникла сквозь его кору. Алим отдернул ее.

– Нужна ручка, чтобы все переписать, – неизвестно к кому обратился Алим.

– А есть что? – спросил Голос, и туман послушно приостановил свою работу.

Уловив произошедшие изменения, Алим воодушевленно утвердил:

– Есть.

– Так пиши, за чем же задержка? – ВГолосе появились строгие нотки.

Алим посмотрел на первый лист, и, больше из упрямства, чем из понимания, произнес:

– Замкнулся круг, всему, что сотворится, приходит время снова раствориться в сознании того, кто сотворял.

И, как бы сотворенный ни был мал: в своем Творце, свое отыщет «Я». Сознанием любого Бытия наполнен Мир в ответ на Бытие Сознания любого.

Алим вложил такую мощь и такую веру в свой порыв, что слова впечатались в листок и проявились на нем текстом. Голос молчал некоторое время, затем произнес:

– Будь по-твоему, начнете со второго уровня.

– Схожу-ка я к морю, раз у нас еще есть время, – обрадовался старик и, как ни в чем не бывало, устремился вслед уползающему туману.

– Необычайная легкость и радость жизни. Я даже не поняла, что произошло. Ты пузырился сферами, которые что-то выясняли, общаясь между собой, и туман подчинился одной из них. Но ощущения от его проникновения остались. Я теперь будто соткана из любви. Мне хочется кружиться. Я тоже хочу плескаться в воде. Догоняй! – и Мила стремительно понеслась к берегу.

Алим присел возле дерева, потрогал его кору. Та была гладкая, но твердая. Решив подготовиться к следующему ходу игры, он раскрыл папку и переложил первый листок под низ. Теперь сверху лежал лист под номером два.

Мила плескалась в воде, она будто была ее частью. Такая же гибкая, жизнерадостная, вызывающая в Алиме переполненность чувств.

Старик, оставаясь на берегу, размахивал руками, что-то кричал, подзадоривая к активности Милу, и сам, будто ветер, подымал вихри пыли.

Алим же застыл без движения, будто камень, и, даже изредка делая движение, он ощущал себя неуклюжей, массивной горой.

«Окаменелая земля водой и ветром любовалась», – пришло Алиму. «Солнце прямо испепеляет все вокруг», – добавилось к первому. Во рту все пересохло, хотелось пить, «Внутренний дискомфорт начинает идти вразрез с внешней красотой, что-то изменилось, надо спешить», – вспыхнула третья мысль. Алим направил свое внимание на текст и отметил, что для этого уже понадобилось усилие.

«Невольно… водой и ветром любовалась окаменелая земля, и больно огнем священным был я опален. «О боже!» С уст моих сорвалось, но слышен был лишь только стон.

Я знаю мощь свою: с меня довольно сего сознанья… полно, ни к чему меня томить, когда невольно… самой причиной был я и свидетелем тому, чем стал…

Когда же триста игл, склонясь над мною, в меня бездушный хлад вонзал, попущенный безликою игрою, к ней голос мой напрасно вопрошал».

Алим, переводя остекленевший взгляд из внутреннего холода во внешнюю жару, с трудом мог различить картину ту, в которой Мила своей стихией с водною сливалась, воздушный вихрь волной накрыть пыталась и радостно сама в себе плескалась, а ветр седой разбрызгивал ее. «Я их теряю, а они меня», – и он рванул, что было мочи, остатком духа сотряся свою вершину, глыбу отрывая, швырнул к подножию себя…и текст дочел.

«Вовне стремясь, я испускал дыханье, и камнем оседало даже то, что было мыслью. Я терял сознанье, пытаясь уяснить: ну, что же, что меня тому подвергло наказанью…».

– Нет, все не так! – Уже слиясь с горою, Алим землетрясеньем громыхнул, и с моря ветерок подул, его запал собою остужая.

– А как? Опять ты воспротивился всему, – его упорству вновь дивился Голос, – ведь как задумано: стихии пробуждая, их должен кто-то олицетворять. Душой одной из них ты можешь стать, другие ж две согласны быть тебе друзьями. Так говори же, что тебе опять не так?

– Вовне стремясь своим дыханьем, с природой пробуждался человек и в ней души своей не чаял. И Волю Отчую в его свободе воли различая, ему стремились радостно служить наперебой стихии все.

Одна его с любовью согревала, другая уносила лишний зной, земля же радостно питала, сама живясь пролитою водой, которая еще и омывала.

– Гармонии картину вижу я такой. – Алим уже воспрянул духом. Он начал приходить в себя.

– Ну, что ж, картина Бытия, тобой представленная, не плохая. Пусть будет так, начнете с третьего листа.

Вода прохладою своей Алима к жизни возвращала.

– Что за беда с тобою вечно приключается? Зачем сидишь на самом солнцепеке? Лучше бы к морю вместе с нами ты пошел, – Мила плескала на Алима воду из огромной раковины. Старик же пытался помочь, размахивая охапистой веткой.

– Вам повезло, молодой человек, что девица заметила неладное, за вами наблюдая, хотя я думал, что водой она была увлечена не только в ней, но ею пребывая.

– Мне показалось вдруг, что нет тебя, мы – у подножия горы, и камень, вниз слетая, сейчас раздавит нас. А то на берег раковину кинула волна, водой ее зачем-то наполняя, и я, схватив ее, бежала, что есть сил. Но дедушка меня опередил: себя, как ветер, вмиг перенеся, тебя он в тень отнес, как малое дитя, и, опахалом жар с тебя сдувая, в тени спокойно ждал меня, – спасители наперебой описывали отступившее в прошлое уже событие, каждый со своей точки зрения.

Алим, складывая воедино три версии произошедшего, решил, что каждая из них имеет право на существование. Главное, что они преодолели еще один раунд устроенного игрой состязания и явно не последний. Сколько их еще будет? Неужели каждый лист будет даваться с таким трудом?

– Что с игрой? Когда она начнется? Может, надо подготовиться? – безмятежно спросил старик.

– Я тебя оставила одного? – виновато вторила Мила, и по глазам ее Алим увидел: она все понимает и играет безупречно. Поэтому, обращаясь больше к третьему участнику, произнес:

– Я думаю, что нас предупредят, но с силами собраться нужно.

– Я так и знал, что ваша непосредственность нам на руку сыграет, – старик вдруг дал понять всем, что и он в игре, и он играет. – Мы можем не читать того, что там, и наблюдать за тем, как время замирает, но где окажемся, кто скажет мне?

И слово взял Алим:

– Мы ждать не будем, а продолжим в том же Духе, раз он справляется с игрой, но будет нам теперь сложней, раз мы во всем между собой признались, теперь остался в чистой вере только Он, свою же – знанием мы разбавляем, – и, взглядом с каждым встретившись, лист третий вынул он.

– Алим, скажи, как знание мешает вере?

– Не знаю, просто мысль пришла, что пользоваться не умеем мы умом пока, ведь вера только в нас взрастает, а он все судит свысока, твердя, что все легко познает, к чему коснется.

– Это да, – старик в раздумье подтвердил, – пойду с природой пообщаюсь: вон чайки подняли галдеж, – кряхтя, поднялся (старый, все ж!), пошел на свой песчаный берег.

К плечу любимого прильнув, задумчиво сидела Мила.

Алим безмолвно смотрел на третий лист. Теперь он знал, что игра ищет нужный ход, теперь он знал, что старик и Мила делают все, чтобы выглядеть естественно, и именно поэтому он знал, что игра получила фору. Ожидание томило, и он начал читать.

«Она искала верный ход. Я знал, томило ожиданье. Ни преждевременный приход не нужен ей, ни опозданье. Один всего короткий миг. Она ждала, чтобы достиг я пика разочарованья.

Чтоб обнаружил наготу всего того, что накопилось, чтобы не знал я, почему вдруг сердце трепетно забилось, чтобы меня покинул дух, чтоб притупились взор и слух.

Она ходила по пятам, как будто получила фору, и выждала ведь,  в том нет  спору, когда во тьму вошел я сам…»

Алим, привыкший к чудесам, вдруг понял: пища для ума – вот то, что поглощает тьма, и коль нет внутреннего света, ум остается без совета, и сам же порождает страх...

Алим судорожно открыл глаза. Это даже не была тьма, это была пустота, не способная ничего отражать. Как это случилось, как он мог оставить где-то там, на берегу Милу и старика-философа? Все-таки игра перехитрила и разделила их. Теперь она будет загонять их в свои сети по одному, а, главное, она забрала папку.

– Смирись и растворись во тьме, без чувств лишишься ты блаженства, но нету выше совершенства, чем жизнь без страха и забот. Попробуй сам, – ему шептало все то, что пустотой объяло.

«Здесь почивают мастера», – добавил Серый невпопад и высветил последний кадр: лист третий от игры начала.

Отбросив все и вся, Алим по памяти его читать закончил:

«Она ходила по пятам, как будто получила фору, и выждала ведь, в том нет спору, когда во тьму вошел я сам, ведь я так верил чудесам.

И я тогда промолвил вслух: лишиться страха и блаженства, ни тьмы, ни света – совершенство, и вмиг меня покинул дух…»

– Почему так пессимистично? – шептал Алим – И я тогда промолвил вслух, – голос его зазвучал сильнее, – источник внутреннего Света всегда во мне, и то – мой Дух. Игра, ты жаждала ответа, или боялась ты его, как Тьма всегда боится Света, так вот послушай ты совета, – как будто рубанул мечом, – уйми попытки сделать это! Сгоришь сама…

Сомнений нет: я видел их

 

– А как можно устанавливать правила? Их надо где-то записывать или проговаривать, или кем-то утверждать? И почем знать, что игра их приняла? А как тогда то, что мы утвердили, что «мы не властны над игрой так же, как и она над нами»? – Мила сыпала вопросами, будто им стало тесно в ней, потом перешла на повествование:

– Я вдруг вспомнила, не знаю, когда это было, но я видела сон: я плещусь в море, веер брызг, со мной как будто ветер играет, а ты сидишь на берегу, читаешь что-то. Я подбежала, окотила тебя водой из раковины и прильнула к тебе. И так мне хорошо стало, как никогда. А ты заснул и папка выпала у тебя из рук. Дальше не помню, наверное, проснулась. А тебе снятся сны, Алим?

Они сидели на диване. Солнце спряталось за облака, и игра почивала в файле, как ни в чем не бывало.

– Тебе отвечать на вопросы по-порядку, Мила, или на последний? – Алим поднялся, взял игру и небрежно кинул ее в ящик стола. Хитро улыбнулся и опять подсел к Миле.

– Конечно, на все по-порядку.

– Правила, насколько я понимаю, хранятся в убеждении играющего, и неукоснительность их соблюдения основывается только на его вере.  И пока ни одного правила, что мы установили, игра не нарушала. Только вера немного прихрамывала. А по поводу снов, даже не знаю, что и сказать. Я не всегда сразу определяю переход из одной реальности в другую. Иногда сон дает больше, чем явь, а иногда я думаю, что все-все, что воспринимается в любой форме, уже и есть реальность. Просто мы привыкли к определенным ее проявлениям, а все остальное принимаем как мистику.

– Нет, я все-таки ее спрячу, – Алим достал игру и пошел к окну. Выдвинул тайник и замер.

– Что случилось? – заволновалась Мила.

– Смотри, здесь еще три листа. Почему их раньше не было?

Мила в одно мгновенье оказалась у окна. Она смотрела из-за плеча Алима на очередную загадку.

– А, можно, я их достану, – и, не дожидаясь ответа, она быстро, но бережно достала листы. – Здесь стихи. А дедушка ведь говорил о неизвестных трудах Александра, но я почему-то представляла, что их больше.

– Их больше, – задумчиво произнес Алим. – Но получить их можно, только играя в игру, иначе она их не отдаст. Это ее право, и тут над ней никто не властен. Свое время она меняет только на другое, но тоже время.

– Откуда ты это знаешь?

Алим взял первый лист. Прочел: «Пытаясь осознать происходящее… Сознанием любого Бытия наполнен мир в ответ на Бытие Сознания любого». Это было их с Александром и игрой совместным творением.

Сомнений не было – все остальные недописанные творения можно было заполучить, только дописав их соответствующим образом. Но где набраться сил, чтобы решиться на такое? И, отвечая Миле, произнес:

– Я знаю, я их видел там, в игре, но прочитать успел лишь эти три. Мне надо еще раз поговорить с этим его наследником. По-моему, он опять не все сказал. Не простой этот пенсионер. Придется завтра снова старый парк проведать. Я думаю, он ждет.

– Мы что, уже уходим? А как же игра? – отреагировала Мила на собирание Алима.

– Я же говорю, мне надо кое-что уточнить у пенсионера, и мне кажется, что это «кое-что» очень важно в игре, – неопределенно ответил Алим.

– Как ты думаешь, почему люди сходятся, а иногда так быстро расходятся, – перескочила Мила на другую тему.

– Потому что не по одной дороге идут, а по соседним, – отшутился Алим.

Они еще о чем-то болтали, но несущественном, пока Алим провожал Милу домой.

– Заходи, поужинаем вместе, пошепчемся, а то мне одной будет скучно, – предложила Мила.

– Я бы с удовольствием, но мне надо сосредоточиться на отчете, иначе я его никогда не напишу. Я завтра позвоню, может, вместе съездим в имение. Уж с очень показным безразличием откланялся пенсионер. Вот увидишь, он будет завтра сидеть на той же скамейке и опять найдет, что сказать.

– Алим, ты только не превращайся в параноика, будь проще, и проблемы, не замеченные тобой, не заметят тебя, – рассмеялась Мила, – кстати, у тебя есть друзья или хорошие знакомые? Почему я не видела, чтобы ты с кем-то общался? Люблю знакомиться. И я тебя хочу кое с кем познакомить.

«Только не сейчас», – подумал Алим. И вслух:

– Хорошо, мы вернемся к этому вопросу после отчета. И не смотри на меня такими хитрыми глазками, я все равно не могу остаться. – Алим приблизился к Миле, будто пытаясь рассмотреть невидимые хитринки в ее глазах, поцеловал быстро их и еще носик и выскочил в подъезд.

– Так нечестно, – услышал он вслед, но ноги его уже спешили по ступенькам вниз.

– Я позвоню, – пообещал он то ли Миле, то ли себе, то ли уже пустой улице. Но позвонил не он, а Мила, в десять утра уже с электрички: ей пришлось ехать за братом к бабушке. Только это будет завтра. А сейчас Алим шел по почти темной и почти пустой улице. Он давно уже не бродил по ночному городу, и с удивлением отметил различие в атмосфере. И не только воздуха.

Стоило подождать

Поначалу Алим хотел вернуться в кабинет, но чем дальше он отходил от дома Милы, тем меньше нравилась ему эта идея. Поэтому, дойдя до перекрестка, на котором дорога в музей и домой расходились, он остановился в нерешительности.

На противоположном углу перекрестка сидел кот и вылизывал себе лапы.

«Домой», – решил Алим и ступил в выбранном направлении. Но в этот самый момент послышался непонятный грохот  на той стороне улицы, и кот рывком перескочил улицу и скрылся в арке. «Перебежал-таки дорогу. Идти или подождать, пока кто-то пройдет», – опять остановился Алим.

В кармане зазвонил телефон, и высветилось имя Фаины. Алим нажал соединение.

– Я слушаю.

– Подожди, Алим, – услышал он знакомый голос.

– Значит, подождать? – переспросил он.

– Не отключайся. У меня на другой номер звонок, – уточнила Фаина.

«А я чуть было не подумал, невесть что. Точно, говорила Мила – скоро стану параноиком», – Алим немного успокоился.

– Здравствуй, Алим. Хорошо, что я на второй звонок ответила. Представляешь, звоню тебе по поводу отчета. Только набрала номер, а тут мне звонят из аналитического отдела. Тоже любители по вечерам звонить. А, оказалось, кстати все. Просили передать мастеру юридического отдела, что во втором витке спирали возможно замыкание. Я переспрашиваю, может, это в технический отдел? Говорят, нет: мастеру юридического отдела. А у нас и должности такой нет. Если бы не держала во второй руке телефон со звонком тебе, то и не вспомнила бы, что не должность, а статус такой у одного, то есть у тебя, есть. Так вот, значит. Отчет послезавтра, в девять. А спираль там какую-то проверь насчет замыкания. Зря звонить не будут. Да, и послезавтра уже опять на старом месте. Что-то там, у музейщиков, не срослось: переезжают обратно. Хорошо, наши рабочие подсуетились: все обновили. Завтра будем переезжать. Вот, в общем, и все. Успехов! – пошли короткие гудки.

– Ну да! – хоть сам себе, но вставил слово Алим, вернее, прилепил к коротким гудкам и нажал кнопку отбоя. – Так что теперь, ждать или не ждать? – продолжил он вслух рассуждения, – может, тут вообще никто не пройдет до утра! Эй, котяра, перебегай обратно, – крикнул он в арку.

Из арки вышли двое и остановились возле Алима.

– Леха! Это ж наш Алим! Стоит тут, с каким-то котом разговаривает!

– А, может, с белкой? – пошутил Леха.

Алим наконец разглядел своих одногруппников и, выправляя ситуацию, откровенно признался:

– Да перебежал кот дорогу – я и остановился: идти или нет.

– Ну, так и не иди туда. Пойдем с нами в Интернет-кафе. Там одна классная игра появилась – «Сотворение мира». Если проходишь все уровни – получаешь реальное вознаграждение. Стас где-то хакнул программу – «Управление алгоритмом игры». На других играх, говорил, работает: выигрыш обеспечен. А вот к этой примениться не может. Поспорил, что до десяти расколет ее. Если нет – то выставляется всем, кто будет в кафе. От шары еще никто не отказывался. Пойдем с нами, не раздумывай. Ждать не будем, – и они пошли.

«Кот, Фаина, игра. Слишком много знаков, чтобы быть правдой», – вдруг оживился Серый. Ноги сделали разворот и понесли Алима за неожиданно встретившимися знакомыми. А Серому он заметил, что еще и Мила говорила о друзьях. Итого – четыре знака.

– Я с вами, – догнал он Лешку и Саню, – надоело дома скучать.

«Врать нехорошо», – шепнул Серый и умолк, готовясь к мобилизации: если знаки верны, то ничего нельзя пропустить.

Вот и одно из тех мест в городе, которое не спит до утра. Перед входом в подвальчик оживленно общались две парочки.

По ступенькам вниз – барная стойка. Девушка наливает кофе. Дальше столики. Половина из них занята. Справа – отделенный просматриваемой перегородкой компьютерный зал. Возле одного из компьютеров – небольшая группа любопытных.

«Хорошо, хоть не игровые автоматы», – подумал Алим. За компьютером сидел тот самый Стас. На экране появилось: «Game over».

– Не прошел, – констатировала толпа.

– Первый виток прохожу, а второй не могу, хоть ты тресни. Что за игра такая упрямая! Как будто знает все, что я буду делать, на ход вперед, – возмущался Стас.

– Мы тебе привели суперспециалиста в помощь, – то ли всерьез, то ли подначивал Саня, – восток – дело тонкое. Знает все тонкости. Знакомься. Алим. – Стас поднялся, подошел, поздоровался.

– Алим, говоришь. Я, чтобы войти в игру, колол ее на пароль. Оказался Милалим. А ты, значит, Алим. – что-то поразмыслив, Стас вернулся к компьютеру, вставил диск, – сейчас, подождите.

– Да мы и не спешим – шара не пускает, – напомнил Саня.

– Вот, – Стас вынул диск и протянул его Алиму. Пройдешь второй виток – признаю, что восток – дело тонкое. Ну, идемте. Я слово держу, – обратился он ко всем.

Алим стоял минуту с диском в руках, словно завороженный, потом сунул его в карман и протиснулся к выходу.

Опять улица, свежий воздух. Уже совсем стемнело. Алиму хотелось поделиться с Милой, но уже позднее время. «Если произойдет что-то важное и интересное, будет обижаться», – подумал Алим, но звонить не стал, а пошел-таки в музей. Он у него так и не ассоциировался с «Литературным миром». Уже и не надо. Почти не веря в удачу, Алим взялся за ручку. Дверь открылась. В холле горел ночник. Поднявшись наверх, Алим открыл свой кабинет. Не включая свет, он подошел к подоконнику, выдвинул тайник, взял все из него, подошел к столу, достал папку с инструкциями. И, уложив все в папку, покинул музей. И опять никого. Теперь точно домой. Дойдя до перекрестка, Алим улыбнулся. В это время навстречу прошел мужчина. Путь был распечатан. Мужчина заметил улыбку юноши, покосился, но ничего не сказал.

Вот и родной подъезд. Захлопнув за собой входную дверь квартиры, Алим перевел дух и отчетливо отметил многомерную пульсацию в теле. Занес папку в комнату, зажег на кухне свет, поставил чайник. Сел за стол. Хотел собраться с мыслями. Понял, что в этом нет никакой необходимости. Вся картина последних дней одним многослойным пакетом, как колода карт в руках фокусника, калейдоскопически завертелась в голове.

Связь существует

Вопрос был только один: «Какое решение принять?» И перед глазами Алима возник бесконечный ряд дверей. На первой двери висела табличка: «Лечь спать», на второй: «Просмотреть диск», на третьей: «Позвонить», на четвертой: «Войти в игру», на пятой… «А где же: «Выпить чаю»? – заземлился Алим, и пульс забился ровнее. – «Значит, время пить чай», – утвердил он. Чайник компанейски засвистел своей готовностью. Алим налил кипяток, положил пакетик. Задумался. Все не так просто, как пытается казаться. Связь с игрой существует, даже когда они не в игре. Об этом говорят знаки и все те, кто их демонстрирует. Даже Мила вступает в игру, когда та захочет.

Надо поменять полярность. Установить равновесие сил, выйти из этой зависимости.

Александр предложил выкуп, даже проигрывая, и игра согласилась, значит, у нее есть свой интерес.

«Надо понять, в чем он, и сыграть на этом», – вставил Серый.

– Именно этого она и хочет, – возразил Алим, – вовлечь в игру. Чтобы было непонятно, где жизнь, а где игра.

Как правильно: жить, играя, или играть, живя? Что-то я совсем запутался. Серый, давай по-другому. Жизнь – это жизнь со всеми ее законами развития. А игра – это некая, ограниченная своими рамками, модель развития, отражающая те или иные аспекты жизни. И задача ее: помочь играющему понять алгоритм и освоить действия по этому алгоритму, чтобы затем применять это в жизни. Выходит, играющий должен не просто играть, а осознано использовать игру для своего развития. А у нас получается, что игра пытается развиться, используя игроков. И помогает ей в этом кот. С помощью игроков он привносит всякие поправки в правила. Вот мы, например, утвердили, что время над игрой не властно, а ведь даже не поинтересовались, зачем ей это нужно. Я так понимаю, что у нее есть все, кроме собственной жизненной силы, которая есть у человека. Поэтому, только сливаясь с игроком, она может почувствовать эту жизненную силу, и быть по-настоящему живой хоть на время игры.

«И зачем все эти размышления? – допытывался Серый, – по-моему, и без них все запутано».

– Хакер искал алгоритм, управление алгоритмом. Это и есть замыкание витка спирали – образование замкнутого круга. А называется он просто: игра ради игры, еда ради еды, борьба ради борьбы, уход в себя, замыкание в себе.

– Поясни, что-то я не понял.

– Есть внутреннее и внешнее, и между ними должно что-то происходить. О, Серый, мы, кажись, приближаемся к природе человека! Она в том, что человек  каким-то образом способен рождать в себе новое и отдавать это вовне, то есть способен быть творцом, ибо по Образу Отца сотворен.

Вот тебе и ответ – каким образом – Образом Отца, то есть. через движение, ощущение, чувствование, мышление и т.д. Давай спать. Завтра нас ожидает столько работы, что мало не покажется.

Алим допил чай и сладко потянулся. Ему показалось, что он нащупал ниточку и теперь можно разматывать клубок.

Ночью прошел дождь, и утро было наполнено посвистывающе-чирикающей свежестью. С утра пораньше Алим засел за отчет, и к десяти часам длинная его часть была готова. Оставалась самая трудная – короткая. Но и по поводу нее у Алима уже была задумка. Пора было звонить Миле, но она позвонила сама.

– Привет, соня, что не звонишь? – как всегда, весело щебетала она, – спешу тебя обрадовать или огорчить: решишь сам. Я еду за братом к бабушке. Буду только вечером. Так что тебе предоставляется полная свобода. Распорядись ею правильно. Когда еще такое выпадет, неизвестно.

– И тебе привет. Еще кто из нас соня: я уже и отчет написал. Думал, за город вместе съездим. Придется, видно, самому.

Алим решил пока не рассказывать о вчерашнем происшествии. К вечеру, может, будет более полная картина.

– Тогда до встречи. Целую тебя.

– И я тебя целую, – успел сказать Алим, и пошли короткие гудки.

Позавтракав на скорую руку, Алим продолжил реализацию намеченного на день. Доехав автобусом до старого парка, он сошел и удивился, насколько тут теперь все знакомо, совсем не так, как было во сне.

Скамейка оказалась пуста. Старика не было, но на песке виднелась стрелка в сторону пруда.

«И такую игру мы знаем», – подумал Алим.

Старик сидел на новой скамейке у пруда.

– Я знал, что ты придешь один, – начал он в своей манере, будто продолжая только что прерванную беседу. – Хотелось прочесть хоть малую часть неизвестных трудов Александра. Ведь ты принес? Ты думаешь, я вам не все сказал? Но ведь все сказать невозможно. Возможность и действительность никогда не сходятся, а расходятся часто. Это один из механизмов вечного двигателя. И ты уже, не хуже меня, знаешь это.

Он пристально посмотрел прямо Алиму в глаза. Впервые.

Алим молчал. Он вспомнил, когда видел этот пронизывающий взгляд, и слова сделались ненужными. Достав из пакета три заранее переписанных листочка, Алим протянул их старику.

– Вот, это пока все.

– Ты сказал «пока» – это хорошо.

Казалось, старик смотрел сквозь листы. Но губы его шевелились. Он читал.

«Сквозь время и пространство», – подумал Алим и, не прощаясь, тихо пошел к выходу из парка. Все продуманные им вопросы казались теперь мелкими, несущественными, бессмысленными.

Следующий пункт

Следующим пунктом плана была игра.

«Поскольку кабинет переезжает, то поединок с игрой пройдет дома», – решил Алим.

По дороге домой он сделал еще одно дело: заехал в магазин электроники и купил ноутбук. Купил быстро, так как не разбирался в них и ориентировался только на внешний вид.

Придя домой и не открывая покупку, Алим уселся в кресло и минут двадцать формулировал цель, которую хотел достичь. Затем достал игру из файла, подошел к окну, постоял и вернулся в кресло. Алим принял решение играть один.

Игра не торопила. Она неспешно наполнялась уверенностью и жизненной силой достойного игрока.

– Я дам тебе собою насладиться в обмен на то, что нужно мне. И пусть задуманное воплотится и будет явлено вовне, – произнес Алим свое предложение и стал ждать ответа.

Мысли медленно перетекали из одной сферы в другую, и с них осыпалось все несущественное. Оставался чистый и глубокий мыслеобраз, из которого потом будет формироваться действительность.

Алим не сразу заметил тот момент, когда мысли застыли. То была точка перехода. Никто никого никуда не тянул в этот раз. Мир плавно перетек из одного состояния в другое. И другие мысли начали другое движение.

– С чего начать изволите? – прозвучал вопрос и, хотя того, кто его произнес, не было видно, Алим чувствовал, что это еще не игра. А по манере и звучанию он сильно напоминал Алиму одного из персонажей.

– Да я и не скрываюсь вовсе, – продолжил кот, – просто хотел помочь. Совершенными-то все хотят стать, а возможности видеть и их реализовывать умеет мало кто. А я вот умею, но не стремлюсь. Как думаешь, почему?

– Из возможностей вырастает любая действительность, но зато и любая действительность порождает свои возможности. Да и слово «стать» мне не очень нравится, в нем остановка. Лучше «становиться», в нем и новое, и виться, двигаться есть, – возразил Алим.

– Да ты сегодня воинственно настроен. Жаждешь дуэли? – хмыкнул кот.

– Никак не могу понять, откуда в тебе такая догадливость. Меня действительно интересует, что привело к дуэли Александра, и, кажется мне, что без тебя там не обошлось.

– Не спеши с обвинениями. Каждый обладает свободой воли, и Александр не исключение. Да что говорить: открой четвертый лист и убедись.

Алим, наконец, ощутил твердую почву под ногами. Появился силуэт дерева, и вмиг все проявилось. Кот лежал, облокотясь на корень. В воздухе перед ним висела знакомая папка из кожи. Она медленно проплыла мимо Алима, но он ее не остановил. Вместо этого он спросил, уставившись на кота:

– Кто ты?

– А ты спроси у своего Серого, кто он.

– Кто он, я знаю: он часть меня. Просто, если я фиксирую на нем внимание, то я как бы отделяю его от себя. Так проще вести диалог с самим собой.

– Вот и я – часть игры, та часть, которая легко от нее отделяется и с удовольствием вступает с тобой в диалог, как и со всяким игроком, чтобы адаптировать его к восприятию игры. Это ты вот такой настырный попался: ходишь в игру, как к себе домой. А многие без моей подготовки просто теряют сознание и становятся либо животными, либо растениями, а то и вовсе кучкой камней. Весь кайф портят. Только я и тебя предупредить хотел: возможности игры никому не известны, особенно, если она хочет насытиться после пары сотен лет забвения. Зря ты форой не воспользовался. Она идет. Мне пора, – и кот одним прыжком скрылся в ветвях дерева.

– А, вернулся, молодой человек. Почему один, без ключа жизни своей? Александр тоже был упрям и самонадеян. Вот в этой папочке все, что осталось от его самонадеянности. А оправдана она будет, только если все получит логическое завершение. Не ты обронил? – старик протянул Алиму папку.

В висках Алима стучало. Напрашивалась мысль: «Почему все ведут себя как-то по-другому? Что-то здесь не так», – Алима охватило беспокойство.

 «Непредсказуемость – стиль игры, но почему портится настроение? Новые энергии. Просто тело не знакомо с такими вибрациями, вот и волнуется. Надо восстановить контроль хотя бы над собой. Не может быть, чтобы Александр не оставил подсказки», – уверенность Алима колебалась, и он раскрыл папку.

Четвертое послание:

«Спокоен я. Твои напрасны, игра, потуги. Я один. Посулы – лживы, речи – властны, но я гусар и дворянин, и дух мой вспомнил свою песню.

К тому же ты мне показала, что в древности я был пророк. А этого уже немало – теперь я знаю, мой урок уже и этот пройден с честью.

Ты думала, меня объяла. Ты думала, что проросла. Ты думала, что мною стала, меня пленив – напрасна та угроза, смешанная с лестью.

Ты девица, чему ж дивиться, что хочешь свой казать ты нрав. Устав в безвременьи томиться, на краткий миг живою став, ты пьянена такою честью.

И, устыдившись наготы, спеша предстать в мужском обличьи, дуэль навязываешь ты, забыв на время о приличьи.

Но жизнь моя в обмен на славу, терпя все прихоти мои, просила дать ей только право игрою стать. Тогда прими такую ставку – жизнь с игрою. Ты победишь, и я с тобою. Но, если я – со мною ты…

Алим вдруг ощутил, как по нему растекается тепло, Пространство-тело игры наполнилось женственностью и утонченностью. Оно оставило попытки вобрать в себя его жизненную силу, даже наоборот, потекло в него, желая показать пределы его сил, и тем самым выказать свое превосходство. Но оно так и не обнаружило этих пределов. Игра на миг растерялась, и Алим ощутил ее женское начало вокруг себя и услышал ее шепот.

Соперница и дуэлянт

 

– Алимушка, сдалась тебе эта игра. Вот упрямый, прямо дуэль с ней устраиваешь, – Мила обнимала его, прижавшись всем телом, и пыталась осторожно пробудить.

И он очнулся.

– Ты как здесь? – удивился и обрадовался Алим.

– А я брата привезла от бабушки и места себе не нахожу. Все мне чудится, что ты – с другой. А потом и вовсе пропал. Я и прибежала. Дверь не заперта, а ты сидишь с игрой в руках, и весь бледный, безжизненный. Вот, думаю, присосалась, и отбросила ее в сторону, а сама к тебе прильнула. А в тебе пустота. Я и начала ее заполнять нежностью своей, и ты начал дышать ровнее и глубже. Ей не устоять против меня, ведь я твой жизненный ключик, как и ты – мой.

Мила сидела в кресле, обнимала Алима и смотрела ему в глаза.

– Да, попробовала бы она меня не отпустить, ты бы нашла, где у нее глаза и выцарапала, – заключил он по ее взгляду.

– Ладно, наслаждайся пока свободой, – вставая, подыгрывала Мила. – Попробуй только сказать, что тебе с ней интереснее. Встань хоть, разомнись, отряхнись от ее цепких объятий. Я пирожки привезла, от бабушки, вкусные.

Алиму нравилась разыгрываемая Милой ревность и неоднозначные высказывания, дававшие возможность многовариантной трактовки слов. Как же все-таки хорошо, что она пришла и не дала завершить начатое!

Алиму хотелось сразиться с игрой, заставить ее раскрыться. Он считал, что это поможет ему завершить отчет. Вот только надо продумать лучше входные установки.

– Воевать, сражаться, вызывать на дуэль – это ваше мужское понимание выяснения отношений, – вдруг сказала Мила. – Я еще вчера вечером почуяла неладное, но никак не могла сообразить, что. А когда сегодня почувствовала, что теряю связь с тобой и вместо внутреннего диалога появляется пустота, поняла: ты решил повторить ошибку Александра.

– Какую еще ошибку? – насторожился Алим.

– Ты обратил внимание, что игра запускалась, когда соединялись мужская и женская ее составляющие, как будто отец и мать давали ей жизнь. Александр ее разбалансировал, как взбалмошный сын, добавив третью составляющую – мужскую. И игра компенсировала это, активировав свое женское начало. Она стала капризной и непредсказуемой. Напряжение игры возросло. В общем, произошел перекос с перетеканием времени. Я предлагаю добавить четвертый элемент – женский, вернее, дочерний и сыграть в новом равновесном варианте.

Мила смотрела на Алима, ожидая его согласия.

– Ох, и хитрющая ты. Я думал, ты вообще против продолжения игры, по тому, как ты на нее сегодня напала, а твой азарт, оказывается, еще и расчетами подкрепляется. Хорошо, и где же его взять, этот четвертый элемент?

– Я его нарисую. У тебя найдется чистый лист и карандаш?

– Ты прямо сейчас будешь рисовать? – не переставал удивляться Алим напору Милы, вставая, чтобы дать ей письменные принадлежности. А про себя подумал: «Видать, все это неспроста. Теперь держись, игра».

И Мила нарисовала. Нарисовала себя. Себя, держащую в руках большую прозрачную сферу. В этой сфере находился ребенок. Ребенок улыбался и протягивал вперед руки, будто хотел что-то взять. От него исходил свет, и этот свет заполнял все вокруг.

– Где ты так научилась рисовать? – Алим не мог подобрать слова, чтобы описать свое состояние. Это была игра состояний, перетекающих одно в другое. – Ты что-то задумала?

– Конечно, задумала. Если игра – это жизнь, а жизнь – это, прежде всего, человек, рожденный в счастье и свете и рождающий собою счастье и свет своим духом, Духом, поддерживаемым Огнем Отца, Духом, устремленным на выражение Отца собою, то как на это должна реагировать игра?

– Мила, знаешь, о чем я только что подумал? Теперь в игре не только отец, мать, сын, и дочь, но еще и человечек следующего поколения.

– Не о том ты думаешь. Этот ребенок символизирует все человечество, которое, как дитя малое, тянет ручки ко взрослым. Что взрослые готовы ему дать?

– Ну, ты прямо-таки философ. Философствовать – это мужское занятие.

– Ага, сейчас, вы уже нафилософствовали, теперь подвиньтесь. А это что у тебя? Опять подарок? – Мила, наконец, заметила упакованный ноутбук.

– Нет, это я купил сегодня. Просто вчера произошел случай интересный, – Алим запнулся, – просто я тебе не успел рассказать.

– Это какой такой случай? Ты от меня ушел, уже темнело. Давай, признавайся. – Мила прищурила глаза и поставила руки в боки.

Напряжение, которое умела создавать  Мила, напоминало Алиму игру, и он решил попробовать ослабить его.

– Видишь ли, кто рано ложится, тот много пропускает. Поэтому, если вежливо попросишь, то расскажу, а если нет, то будешь сгорать от любопытства.

Любопытство Милы было сильнее, чем желание верховодить, поэтому она сменила маску и совсем другим голосом произнесла:

– Ну, Алимушка, не дай погибнуть в огне хорошему человеку, – и она приблизилась к нему, как лиса к мыши.

– Только без рук, пожалуйста, я и так собирался тебе рассказать.

И Алим рассказал не только о вчерашнем происшествии, но и о встрече со стариком, и о том, как пытался с помощью игры дописать отчет, но она увела его в сторону.

– Тоже мне. Ты теперь на все свои вопросы будешь у игры подсказки искать? А самому слабо, мастер? – нашла, за что его зацепить, Мила.

– Почему слабо? Сейчас сяду и напишу. Ты же села и нарисовала, чем я хуже?

Мила молча встала, взяла листок и ручку. Положила их перед Алимом.

Она добилась своего: Алим попался в искусно расставленные сети.

«Да, игра отдыхает по сравнению с Милой», – подумал Алим.

– И что писать? – произнес он вслух.

– Ты ведь сам говорил, что надо коротко изложить целую тему. Значит, изложение должно быть открытым, чтобы из него вытекало множество мыслепотоков,  и не привязанным, чтобы оно само могло втекать во что угодно.

Спасибо за подсказку

– Спасибо за такую исчерпывающую подсказку, а главное – емкую. У Серого, наверное, и емкости не найдется для ее хранения.

– Ну вот, видишь, ты уже на правильном пути, вернее, не стоишь, а начал движение. Осталось только направление ему придать верное, – довольно улыбалась Мила.

– Тогда извольте, мадам, переместиться на кухню и заняться полезным времяпрепровождением, а то мои навигационные приборы в вашем присутствии дают искаженные показания, – решил Алим хоть как-то разыграть ситуацию.

– Как вам будет угодно, месье. – Мила вышла из комнаты, все так же улыбаясь.

«Вот те, Серый, и приплыли», – подумал Алим.

«А что, вот и пиши все, что внутри тебя творится», – отозвался Серый.

– Вот, – проговорил Алим, – когда вовнутрь себя пускаешь ты только то, что осознал, ты забываешь, что твой опыт для мира этого так мал, что сам себя ты обкрадаешь, и возвышая – умаляешь.

«Но я имел в виду не осуждение, а выход наружу», – обиделся Серый.

– И я то же самое говорю, – обрадовался Алим, – не преломлять и искажать, внося во все свое сужденье, не внешнее отображать, а внутреннее выражать вовне, и тем участвовать в твореньи.

«А чем твои упреки отличаются от моих суждений?» – продолжал отбиваться Серый.

– И, правда, ничем, – согласился Алим, – будем считать это разминкой или разогревом.

– Огоньку поддать или сам разогреешься? Я смотрю, тебе и самому не скучно, – с иронией прокомментировала Мила происходящее.

– Ну вот, перебила. Я же просил.

– А мне вдруг показалось, что это неверный путь и скользкий, и я подумала: как бы тебя не занесло. Пять минут пишешь и моешь руки.

«О, горе мне!» – продекламировал Серый.

– Не тебе, а от тебя. Все, не мешайте, – Алим встал из-за стола и сел в кресло.

«Другой путь, ясное дело, что другой, и не в одиночку, все-таки групповой ресурс намного больше. А если ум – это всего лишь одна часть, то надо найти, обозначить, объединить, синтезировать как можно больше частей. Как там было-то у Фаины в школе: восемь, шестнадцать частей. Зря я не воспользовался предложением позаниматься. А, может, еще не поздно? Что скажешь, Серый? – мысли Алима скакали в разные стороны, пытаясь от чего-то освободиться. – Знать бы еще, от чего. А что, если попробовать от мыслей освободиться?».

Алим попытался погрузиться в безмолвие. Это оказалось сложным занятием. Внутренний диалог на время прекращался, но зато появлялись тексты или картинки, при рассмотрении которых опять начинался диалог.

– Все, больше дома не работаю, – пробормотал, вставая, Алим как раз в тот момент, когда его позвала Мила.

– Можешь сегодня забыть о работе, я все равно не оставлю тебя на это время. А завтра, если хочешь, я схожу с тобой в твой «Литературный мир», морально поддержу.

– Я так понимаю, что выбора у меня нет, и  согласие мое не требуется?

– Ты правильно понял, – Мила хитро улыбнулась.

– Чему ты так радуешься? – Поинтересовалась Мила утром, когда они подходили к «Литературному миру». – Глядя на тебя, можно подумать, что ты только что узнал о крупном выигрыше.

– Так оно и есть. У меня еще никогда не было столь крупного выигрыша. Я получил работу, которая дарит мне  сказочные сюрпризы и щедрые подарки. Я узнал, что скучной жизни не существует – есть только люди, которые не хотят оторвать взгляд от земли и тупят изо дня в день. Представь: заработал деньги, купил, проел или протер, опять заработал, если умеешь еще, и вечно всем недовольный и уставший. А, оказывается, что всего-то лишь содержишь свое бренное тело в плачевном состоянии, вместо того, чтобы применять его по назначению.

– А ты знаешь это назначение?

– Еще нет. Но я вспомнил, что ты обещала призовую поездку после отчета, а этот момент вот-вот наступит, и мне стало радостно.

– «Вот-вот наступит» – это еще не «наступил», – остудила его Мила, когда он уже брался за ручку двери.

– Вы вовремя, – встретила их Фаина, – проходите, вас уже ждут. Да, вдвоем, – добавила она в ответ на удивленный взгляд Алима, – проходите уже.

Куратор встал из-за стола и одновременно предложил вошедшим присесть.

– Дело обстоит следующим образом, – начал он без предисловия, – Ты, Алим, выполнил все требования шестьдесят четвертой по обучению и подготовил свой переход в сто двадцать восьмую, и та приняла тебя на обучение и выдала первое задание. Но шестьдесят четвертая предлагает тебе продолжить сотрудничество с ней. И тоже выдала задание. А также она выдала задание Миле и предлагает ей занять место ученицы и хозяйки. Всеподробности – в личном контакте.

– Как вы на это смотрите? – обратился он к обоим.

– Я согласна, – первой сориентировалась Мила.

– Я согласен, – повторил Алим.

– Никто и не сомневался, – куратор протянул им конверты, – тогда можете приступать, – и, обращаясь к Алиму, добавил, – отчет твой уже утвержден, а формальности у Фаины.

Алим и Мила, взяв конверты, вышли.

– И это все? – спросила Мила у Алима. Она вся сияла от неожиданного развития событий.

– Привыкай к такой ответственной свободе, – ответил Алим, который сам еще не успел осознать произошедшее. – Это что, мы теперь будем работать вместе?

– Ты рад? Если хочешь, можешь поработать над отчетом, пока я к Фаине зайду, – предложила Мила.

– Хорошо, – обрадовался Алим, и они пошли в разные стороны.

Алим понимал, что в его работе теперь должно что-то измениться, и он хотел быстрее узнать, что. Если теперь комната будет обучать Милу, то какая теперь будет его роль? Было немного грустно. Примерно, как после окончания школы. Но там он учился десять лет, а здесь всего две недели. Откуда же появилась такая привязанность?

Алим открыл папку с инструкциями, пролистал ее и остановился на чистой странице. То, что здесь должна быть его запись, не вызывало сомнения. Но событий и переживаний, связанных с комнатой, оказалось так много, что было трудно выбрать, что писать, а еще труднее сформулировать.

«Это потому, что ты по привычке хочешь все разложить по полочкам. Ты просто привязан к своему разуму», - прозвучал внутри него голос осознания. И был он беззвучен, пока Алим не начал размышлять: «Мы привязываемся и привыкаем ко всему, что нас питает, и легче отпускаем, только когда находим новый питающий источник. И все равно прерывность действия приводит к прерывности ощущений, что отражается ощущением разрыва, переходом от целого к частям, от качества к количеству. Только в потоке восстанавливается целостность, потому что тогда ты принимаешь и отдаешь одновременно. Теперь я стану частью комнаты и буду принимать участие в обучении Милы, а, может, и других, передавая свой опыт».

Алим вспомнил, как впервые провалился в другое пространство. А ведь события игры проходили там же, где и первое видение. Неужели он попал в игру с самого начала? А, может, она до сих пор его не отпустила? Как же Мила? Она сейчас вольется в этот поток игры, и он, Алим, даже не сможет ей толком объяснить, что и как. Почему события всегда  опережают его готовность в них участвовать? Надо было пройти больше уровней игры, разобраться во всем.

А ведь время не властно над игрой. Может, поэтому они всякий раз выходили из игры в тот же миг, в который и входили. Значит, если прямо сейчас войти в игру, то можно успеть во всем разобраться.  Мила даже не заметит.

Алим вспомнил старика, который размышлял о времени. Вспомнил шум прибоя, песок. Но картина не оживала. Он закрыл глаза. По телу прошли волны присутствия иных миров, но осознание его цепко держалось за реалии мира этого. Тогда он решил попробовать  открыть канал перехода, выполнив его условия, и произнес:

– Я знаю: время на кону, – в голове у него прояснилось. Иное пространство отступило, а оставшееся начало заполняться серостью и обыденностью. – Нет, нет! Я все исправлю, – почти прокричал он.

– Хочу я знать, что на кону, – серость остановила свою интервенцию, но и отступать не спешила. Алим чувствовал, что дверь рядом, что она открыта, но никак не мог ее нащупать. «Что же ты, мастер?» – пришло осознание не прозвучавшего вопроса. И Алим попытался в очередной раз все отпустить. Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и начал медленно освобождаться от воздуха, от чувств, от мыслей. Вместе с ними отступили заботы, тревоги и связанный с ними дискомфорт. Их место начало заполняться благостью, появился привкус игры, некий азарт, который притянул к себе потребность в действии и начал перерастать в кураж. И тогда Алим произнес совсем другое:

– Игра! Небось, ты голодна. Прими в подарок мое время. Ну, что ты вечно холодна? Быть может, не по силам бремя, которое взялась нести? Помочь хочу тебе, прости. Я не смеюсь, наоборот. Тебе сейчас готов признаться, что я хотел лишь разобраться, в чем мы с тобою так близки?

– Тебе мой голод не понять. Ему подарок твой песчинка, не могущая силы дать. И что за радость наблюдать, как ветром носится пушинка?

– Так ты не хочешь начинать, игра, играть? Вот это диво! – Алим упорствовал игриво, хоть начал пыл его спадать…

– Соскучился? – услышал он голос Милы, которая вошла в комнату. – Представляешь, мне можно приступать к работе. «Все бумажки оформим завтра», – сказала Фаина. Это так неожиданно. А еще она мне сказала, что ты мне все объяснишь. И что выполнение заданий наших не терпит отлагательства, – Мила села на диван. – Вот. Ученица готова к обучению, – и озорно посмотрела на Алима, – чем ты тут без меня занимался?

Неожиданно для себя Алим откровенно признался:

– Пытался хоть немного разобраться в тайнах времени. Но игра отказывается открывать свои секреты. И, вообще, у нее аппетит пропал.

– Это как это, – произнесла свой любимый вопрос Мила, – ты хотел накормить ее, что ли? И чем же, если не секрет?

– Ты разве не помнишь: игра не равнодушна ко времени. Значит, она в чем-то зависит от него. Хотя оно и не властно над ней. Я уже и сам запутался. И еще она сказала, что мое время для нее ничего не стоит.

– А если наше время? Может, наше время чего-то стоит?

Алим смотрел на Милу и понимал, что им предстоит выработать совместный алгоритм управления игрой, или ролевые правила, или еще что-то, пока игра их не опередила и не нашла способ или алгоритм управления ними. Алим смотрел на Милу и видел берег моря, облака, чаек, огромное дерево и старика. Все это крутилось, как в карусели. Он не хотел сейчас входить в игру, хотя только что и пытался это сделать. Он уже не слышал, о чем говорила Мила. Да она уже и не говорила. Реальное время остановилось, и реальное пространство застыло статичной голограммкой.

«Но ведь я же в кабинете, – подумал Алим, – значит, ничего плохого не случится».

Карусель тоже остановилась и замерла, наложившись второй голограммой на первую.

«Это уже даже неинтересно», – подумал Алим и мысленно обратился к игре: «Все равно ты ничего не можешь предпринять без моего согласия».

Поезд набирал ход. Алим сидел на нижней полке в купе и смотрел в окно. Мелькали огни фонарей, окон домов, машин. Мелькали все  реже и дальше, пока не объяла все темнота. В купе вошел мужчина. Сел на соседнее место и уставился на Алима.

– Хорошо вам, несведущим, – вдруг заговорил он, – вы смотрите и не видите, слушаете и не слышите. Ни истории вы не знаете, ни законов мировых. Вас, кроме дискотек да интернетов, не интересует ничего. Вам можно все прямо говорить, и вы все равно не поймете, не поверите. Как несмышленые котята будете гоняться за мышью на веревочке. Ведь, правда? Видите ли, им показалось, что по слогу текст смахивает на пушкинский. А мне теперь махай сотни верст в Бахчисарай по самой жаре.

Заочно доказывая кому-то что-то, он только сейчас обнаружил присутствие в купе молодого человека, и по выражению его глаз и паузе Алим понял, что просто так он не отстанет.

– Вот, если я скажу тебе, что работаю статистом-архиватором, тебе это о чем-нибудь поведает? – обратился мужчина к Алиму.

– Если я скажу, что работаю юристом, это вам тоже ни о чем не поведает. А вы, наверное, надышались в своих архивах пылью и решили съездить в море окунуться, смыть с себя эту самую пыль, - огрызнулся Алим, – еще и повод себе для командировки выдумали.

– Вот-вот, я так и знал: юристы – самый вредный народ. И все из-за того, что работают с буквой. Но буквой искаженной. И фиксируют буквальность. Но буквальность искаженную. Вы отягощаете мир, рисуя лабиринты со стрелочками на пути каждого. И люди, вместо того, чтобы проделать пять шагов до цели, делают сотни и тысячи никому, кроме вас, не нужных телодвижений. Вам все равно бесполезно объяснять.

Странный попутчик, закончив расстилать постель, махнул рукой и улегся спать, ничем не обозначив окончание беседы. У него явно был неудачный день.

Алим по-прежнему не хотел спать, вдобавок в голове у него засели слова архивного работника, который сам, наверное, запутался в своих архивных буквах, словах, предложениях, текстах… можно дальше продолжать, но вот интересно, а на какие составляющие раскладываются буквы. Или они едины и неделимы? Хорошо китайцам: у них букв вовсе нет. Значит, у них нет буквальности и условности, а есть иероглифичность. Алим улыбнулся.

– Чему улыбаешься, Мастер? – услышал он знакомый голос и обрадовался.

– Плохи наши с тобой дела, – продолжил кот, – ума не приложу, как выпутаться из сложившейся ситуации, а ты улыбаешься. А ведь мы почти поверили, что ты сможешь, конспирировались, ни разу даже имени твоего при ней не произнесли.

– Что случилось? Что случилось с вечно неунывающим и всезнающим ученым? Или передышал свежим воздухом, как архивариус пылью? Так тут и море не поможет, – продолжал улыбаться Алим.

– Это еще раз подтверждает, что плохи наши дела, раз он до тебя уже добрался, – приуныл кот.

– Да объясни ты толком, что произошло?

– А, это он так намекает, что ты, как и я, скоро можешь стать частью игры. А он может лишиться своих привилегий, или своей работы, или языка своего, а, может, и проявленности, чтобы не сказать – жизни. По всему видать, раскрылся наш заговор. Вся надежда на тебя. А мы понять не можем, готов ты или нет, – вклинился в разговор старик.

– Надоели мне ваши недоговорки. Можешь хоть что-нибудь толком объяснить, что тут у вас произошло?

– Все дело в буквах, словах, – начал старик-философ.

– Все дело в буквальной игре слов, – поправил его кот.

– Ну да, все дело в игре слов, игре воображения. Все дело в ней. Она проснулась, и у нее разыгрался аппетит. Кто-то ей намекнул, что она голодна, и предложил накормить ее. А это уже не шутки. Вот, посмотри на небо: что ты видишь?

– Небо и вижу. Облака еще. А что я должен видеть? – не понимал Алим.

– А ты вспомни, когда ты в своем мире смотрел на небо, но отсутствующим взглядом, что ты видел перед собой?

Алим задумался и вспомнил, как любил раньше разглядывать на фоне неба беспорядочное движение белых точечек. Они мерцали перед самыми глазами, указывая на плотность пространства. Он еще не мог понять, что это такое. Неужели он видит движение молекул? И почему об этом нигде не пишется?

– Вспомнил, – утвердил кот, – только никакие это не молекулы. Это точки архивации, некие информационные сгустки фрактальности. Насыщенность ними пространства определяет сытость игры. Отвечает за эту насыщенность статист-архиватор. Только никакой это не архивный работник, а самый приближенный к игре и преданный ей субъект. Он динамику жизни переводит в статичное состояние, и из реальной жизни сюда в игру устремляется поток точек архивации, и они тем насыщеннее, чем мощнее носитель портала.

– Вот тебе один таксончик мозаики, – произнес старик.

– Игра многомерна, многолика, изменчива и почти бессмертна. Но есть в ней одна деталь, которую описал некогда некто как иглу в яйце в утке в ларце на дереве. Так вот, теперь смекай, чего Кощей боялся, – вдруг кот повеселел и даже рассмеялся.

– Нет времени загадывать загадки, – старик опять заговорил. – Игла – читай наоборот: алги. То алгоритм игры, который на листах изображен и в тексте был описан на языке редчайшем и забытом. А это дерево – то, на котором спрятана она была, – и пнул старик по дубу. – А это – кот, который здесь ее хранит. И должен уток распускать, чтобы сбивать всех с верного пути. И вот тебе второй таксон мозаики – бери себе на всевооружение, – старик умолк.

Алим обалдело смотрел то на старика, то на кота:

– Значит, вы пленники игры? И ей вы служите давно? Но не заложены в нее вначале, а так же, как и я, ее вы повстречали? И не могли пройти: попали в сети?

– Да. И настал момент отчитываться мне перед игрой. Кого я уколол иглой. И что в сохранности она: удавят бедного кота. За что терплю такие муки? – запричитал опять ученый кот.

– Но если алгоритм игры хранится в тех листах, зачем же вы в нее играли?

– Вот именно: играли. Но на руки ее никто не получал. Я, помнится, уже вам объяснял. Но это, как желудок. Через него ты насыщаешься, коли потребность есть. Но и отравленным ты можешь быть через него. И мы надеялись, да что там говорить, на то, чего, наверное, не может быть.

Она прислала, он пришел, мне ничего не оставалось, как сказать? Ну, в общем, он отправился тебя искать. Хоть в мире вашем он немного слеповат, но нюх отменный. Тебе бы Гоголя и Достоевского немного почитать, да смысл придать им современный…

– Не слушай ты его. Все, уходи. Видать, он в мире вашем засыпает. Сейчас он будет здесь. Нет времени, – старик вдруг чем-то острым Алима в руку уколол.

– Ой! – вскрикнул Алим и шлепнул себя по руке, раздавив комара, – и откуда ты только взялся?

Сосед по купе засыпал. На руке у Алима было пятнышко крови. Вагон перестал покачиваться и застыл в статичной картинке, которая наложилась третьей голограммой, ослабив свою реальность, и тем дала возможность проявиться самой первой.

– Я с тобой разговариваю, или с кем? Глаза стеклянные. Полное отсутствие присутствия. Я говорю: ученица готова к обучению, – озорно смотрела на Алима Мила, – чем ты тут без меня занимался? Признавайся!

– Признаться могу. А вот чем занимался, уже или еще, не знаю. Не случайно тебя в помощь прислали. Или на замену, – перешел Алим на игривые нотки. Одно я знаю точно: ты обещала поездку. И это будет Крым, Бахчисарай.

– А как же срочная работа?

– Вот от этой поездки и будет зависеть, как скоро мы сумеем  ее  выполнить. Едем покупать билеты, ученица.

Алим встал из-за стола.

 21 июля 2010 года

Продолжение в книге 2 «Время пророчеств»

Содержание

от автора 2

Часть 1 4

С чего начать изволите? 4

Стажер Алим 7

Странная комната 11

События второго дня 17

Скажи мне, о мудрейший кот 21

Сон и явь 24

Скамейка та же 29

Смогло на Землю просочиться 31

Создатель мудр 34

Старый парк 36

Часть 2 41

Совместное путешествие 41

Серый расстроился, или расстроился 47

Сказание предсказателя 53

Сейчас это кажется легко 56

Способ существования 59

Секрет Александра 65

Слиянность и безмолвие 71

Спасибо, мы спешим 74

Согласна в сказку 78

Часть 3 85

Сыграть со временем 85

Скажи, ты где так долго был? 92

Слишком медлительны 95

Сопротивляться поздно 99

Согласие принято, Мастер 103

Страховка не помешает 107

Сошлись знаки 111

Себе предшествовать я смог 116

Часть 4 119

Спираль игры, виток второй 119

Сомнений нет: я видел их 126

Стоило подождать 129

Связь существует 132

Следующий пункт 135

Соперница и дуэлянт 138

Спасибо за подсказку 142

Художественное издание

Сергей Панченко

milalim64@mail.ru

Тел. 050-90-270-58

ИГРА СО ВРЕМЕНЕМ

фантастика, готовая стать

реальностью

Цикл «Хроники Времени»

Набор, корректура Панченко В.

Обложка Мажирина Е.

Подписано к печати 21.07.2010. Формат 60х84/16.

Усл.-печ.л. 10,2.  Бумага офсетная. Гарнитура Times New Roman.

Печать офсетная.

Заказ №1586. Тираж  200 экз.

Издательский дом «Балдрук»

64200 Харьковская обл., г. Балаклея,

ул. Октябрьская, 14. Тел. (05749) 2-05-83, 2-05-59.