Ясные дали [Александр Дмитриевич Андреев] (fb2) читать постранично, страница - 284


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

пальба на передовой утихла. Тишина была насыщена топотом и шорохом идущих уже развернутым строем батальонов. Неутомимо гудел трактор Бурмистрова, тащил за собой пушку. Пробивая темноту, беззвучно чертили небо трассирующие пули, оставляя за собой яркие ворсистые стежки.

— Скоро фронт, товарищ лейтенант? — спросил Вася Ежик; он старался не отставать от меня и шел где шагом, где рысцой, так же, как и я, держа пистолет наготове.

— По моим подсчетам, еще километра два с половиной будет, — ответил за меня Чертыханов. — А ты что, устал? Садись ко мне на закорки, донесу до своих… Однажды я, Вася, раненого командира взвода километров шесть на горбу нес. Ему, видно, жалко меня было, стал просить, чтобы я его оставил. «Брось, — говорит, — меня, Проня, доползу я или спрячусь где-нибудь. А то, — говорит, — пристрели…» Меня зло взяло на него за такие слова, а во зле силы прибавляются вдвойне. Взвалил его на плечи — и пошел, как по нотам. Раненый боец — он ведь, как младенец, беспомощный. А младенца разве бросишь?.. Шагай, Вася.

За линией фронта край неба начал едва заметно зеленеть. Ветер угонял тучи, чтобы дать простор заре. Рассвет застиг внезапно. Привыкшие к лесам, мы чувствовали себя неприкрытыми в голом поле. По всему полю, с нескошенными, почерневшими овсами, торопливо шли, почти бежали цепь за цепью люди. Ожесточение уже коснулось их лиц, сковало черты, сжало зубы, и я знал, что только смерть, если она в силах, может остановить этих людей.

В реденькой рощице, вставшей на нашем пути, гитлеровцы двух артиллерийских батарей, увидев в сумерках рассвета неумолимо накатывающиеся людские волны, застыли, оцепенелые от удивления и ужаса. Они были как бы смыты этим потоком.

Бойцы, волна за волной, протекли сквозь рощицу и снова выкатились в открытое поле, в конце которого вставал черной стеной перелесок. Я боялся, что немцы, обнаружив за спиной у себя такую силу, пустят в ход танки, подавят и посекут нас из пулеметов. И они, возможно, сделали бы так, если бы не рявкнули и не потрясли землю десятки орудий наших войск. На секунду, словно по команде, цепи встали, тревожно, изумленно и радостно прислушиваясь к залпам, еще не веря своим ушам. Прокофий Чертыханов грохнулся как подкошенный на землю, ткнулся лбом в кочку, забормотал что-то невнятно и часто, потом вскочил — лицо было залито слезами — и зычно, что есть мочи, заорал:

— Наши бьют!..

Крик подхватили.

— Наши! Наши! — кричали, исступленно вопили люди, охваченные почти безумной радостью освобождения, и встречи со своими, еще невидимыми, но близкими. Крик этот захлестывал цепи, перекинулся в роты, идущие во втором и в третьем эшелонах. Потом, крича, все побежали навстречу взрывам, к лесу, все быстрее и быстрее.

Грозный гул орудийной пальбы нарастал с каждой минутой, безраздельно властвуя на этой земле, — русская артиллерия взламывала вражескую оборону, расположенную, по всей видимости, по ту сторону леска. Гитлеровцы, должно быть, оставили первую линию укреплений и, пройдя лесок, выкатились на опушку и в поле навстречу нашим цепям. Бойцы опрокидывали их штыковым ударом. Одна цепь уже скрылась в лесу…

Пальба смолкла. Из леса, по дороге, вымахали один за другим два танка.

— Наши! — опять заорал Чертыханов, выскочив из канавки. — Щукин! — И побежал саженными прыжками навстречу танкам.

Вася Ежик не отставал от него. Щукин стоял на машине, возле башни, и взмахивал автоматом. Я не утерпел и тоже побежал к Щукину.

…Мина разорвалась совсем рядом. Меня ударило в правый бок и отшвырнуло. Я лежал, оглушенный, не чувствуя своего тела: оно было как будто не мое и как будто мертвое. Живыми были только сердце и мозг.

— Прокофий, вот он! — услышал я плачущий Васин голос. — Иди скорее!

Надо мной нагнулся Чертыханов, потом подлетел Щукин.

— Живой? — испуганно спросил Щукин. — Давай бинты. Скорей! Найди Раису Филипповну!

— Довели, Алеша, — прошептал я. — Довели! Спасибо, тебе, дружище…

Теряя сознание, я услышал свое сердце, оно билось, стучало… «Жив! — прозвенела знакомая струна. — Живой! Уцелел… Для жизни, для борьбы, для Нины, для нашего сына…»