Чрезвычайный посол [Уильям Голдинг] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (23) »
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
Уильям ГолдингЧрезвычайный посол
I. Десятое чудо света
Голос кастрата легко проникал сквозь занавеси, отделявшие галерею от внутренних покоев виллы. Его сказанию о пламенной любви, как и следовало ожидать, недоставало страсти. Мелодия взмывала над землей и парила, голос то набрасывался на последнюю треть тона, наводя на мысль о муках здоровой человеческой плоти, то переходил на уверенное вибрато, а то вдруг сникал и осторожно синкопировал. Юноша, что стоял, прислонясь к одной из колонн галереи, горестно покачивал головой. Лоб его бороздили морщины — большая редкость в столь юном возрасте, веки, словно налитые свинцом, были устало опущены. Сад за его спиной утопал в великолепии заката. Даже на фоне бесстрастного, как голос кастрата, пурпурного зарева нетрудно было заметить, что юноша изящен, высок, рыжеволос и кроток. Вдруг губы его затрепетали, он сокрушенно вздохнул.Старик, покойно сидевший у другой колонны, оторвался от своих бумаг:— Мамиллий.Мамиллий вздрогнул, но глаз не открыл. Старик внимательно посмотрел на него. Трудно сказать, что выражало в тот момент лицо старика, — лучи солнца, отражаясь от каменных плит, подсвечивали его снизу, отчего нос казался приплюснутым, а вокруг рта резче обозначились глубокие складки деланного благодушия. В них могла таиться и озабоченная улыбка. Он чуть возвысил голос:— Почему кастрат не поет?Послышались звуки арфы: тоника, субдоминанта и доминанта — три тона, на которых зиждется вселенная. Голос взмыл, а солнце продолжало опускаться с надменной и бесстрастной неумолимостью. Мамиллий поморщился, по взмаху руки старика голос умолк, будто его выключили.— Ну скажи мне, что тебя мучит?Мамиллий открыл глаза, повернулся и посмотрел на стройные ряды кипарисов, заросли тика и можжевельника — каждой террасе сада они придавали свой оттенок зеленого цвета и выразительную законченность, — потом скользнул взглядом по самой дальней поверхности, сверкающему морю.— Ты не поймешь.Старик скрестил ноги в сандалиях, удобно устроил их на низенькой скамеечке и откинулся на спинку кресла. Руки он сложил так, что кончики пальцев соприкасались; в последних лучах заходящего солнца блеснул перстень с аметистом. Лучшие сирийские красильщики могли позавидовать закатным цветам его тоги, широкая пурпурная кайма казалась почти черной.— Понимать — мое ремесло. Пусть ты и отпрыск побочной ветви императорской семьи, я все же твой дед. Скажи мне, что тебя мучит?— Время.Старик с серьезным видом кивнул.— Время течет, как вода сквозь пальцы. Мы цепенеем от ужаса, обнаружив, как мало его осталось.Горестно покачивая головой, Мамиллий закрыл глаза, морщины снова легли на его чело.— Время не движется. День длится вечность. Бесконечной скуки этой жизни мне не вынести.Старик на мгновение задумался. Он опустил руку в корзину, стоявшую справа от него, достал свиток, пробежал его взглядом и бросил в корзину слева. Немало искусных рук потрудилось, чтобы придать старику спокойную величавость, которая не тускнела даже на фоне великолепного сада в закатном освещении. Весь он — от светящегося черепа под редкими седыми волосами до ухоженных пальцев ног — являл собой законченное совершенство.— Миллионы людей должны верить, что внук Императора, пусть даже незаконнорожденный, счастлив душой и телом.— Я перепробовал все виды человеческого счастья.В горле Императора что-то забулькало, и, не закашляйся он и не высморкайся шумно, на римский манер, могло показаться, что он вот-вот рассмеется. Император вернулся к своим занятиям.— Час назад ты хотел помочь мне разобраться с этими прошениями.— Это было до того, как я начал их читать. Неужели весь мир не способен думать ни о чем, кроме выпрашивания милостей?По саду пролетел соловей, сел на кипарис с теневой стороны и, как бы пробуя голос, взял несколько нот.— Напиши еще несколько изящных стихотворений. Мне больше всего по душе те, что ты сочинил для записи на яичной скорлупе. Я гурман, и мне это особенно близко.— Оказывается, кто-то уже успел это сделать до меня. Все, больше не напишу ни строчки.Они немного помолчали, готовые внимать соловью, но тот, словно смутившись столь изысканной аудитории, вспорхнул и улетел.Тога Мамиллия заколыхалась — его передернуло.— Столько лет оплакивать Итиса. Какая глупая чувствительность!— Попытай удачи в других искусствах.— В декламации? В кулинарии?— Ты слишком робок для первой и чересчур молод для второй.— А мне казалось, ты приветствуешь мой интерес к искусству готовить пищу.— Ты должен, Мамиллий, уметь не только произносить- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (23) »
Последние комментарии
1 час 31 минут назад
1 час 51 минут назад
2 часов 16 минут назад
2 часов 20 минут назад
11 часов 51 минут назад
11 часов 54 минут назад